«Давай никому не скажем»

Давай никому не скажем (fb2) - Давай никому не скажем (Нам нельзя. Запретная любовь - 1) 1364K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Агата Лель

Давай никому не скажем Агата Лель

Глава 1 Яна

Открылась дверь кабинета, и уверенной походкой в класс вошла Эмма Валентиновна. Ученики подскочили со своих мест, моментально прервав шумную болтовню на полуслове. В воздухе повисла гнетущая, даже какая-то неживая тишина, нарушаемая лишь скрежетом ножки стула где-то в районе последних парт.

— Садитесь, садитесь, — небрежно махнула худенькой ладонью, всем видом демонстрируя своё превосходство. — Ещё раз поздравляю с началом учебного года, надеюсь, что все хорошо отдохнули и полны сил, чтобы с утроенным рвением приступить к занятиям, — она окинула присутствующих пристальным взором, недовольно качнув головой. Впрочем, свои претензии она так и оставила невысказанными. — Это Иванникова Яна Альбертовна, ваш новый учитель английского языка.

Услышав своё имя, я вздрогнула и натянуто улыбнулась. Не слишком уверенно отошла от двери, где топталась всё это время, и шагнула ближе к директрисе.

Двадцать восемь пар глаз как по команде уставились на меня, даже не думая скрывать плещущее через край любопытство. Взгляды подростков, ещё не умеющих вуалировать свои истинные чувства. Все их эмоции буквально читались на лицах: девочки, макияж которых был слишком ярким и неуместным для школы, разглядывали меня с ног до головы, словно не учителя, а соперницу, вероломно ворвавшуюся на их территорию. Мальчишки, удивительно рослые для своих лет, бросали оценивающие взгляды, одобрительно ухмыляясь. Мне всё это было не в новинку — как-никак целый год преподавательского стажа — но всё равно каждый раз я волновалась как в первый. Примут ли меня дети? Найдём ли мы общий язык?

С младшими классами проще — для них я взрослая женщина и по умолчанию авторитет. А вот признания старших ребят приходилось добиваться, что было не совсем просто. Им по шестнадцать-семнадцать, мне — двадцать два. Вчерашняя студентка, практически ровесница своих подопечных, нам бы дружить и по клубам вместе ходить, а вместо этого я должна нести им доброе, нужное, вечное, не переступая границ дозволенного и не скатываясь к панибратству. И именно это — невозможность быть собой, обычной молодой девушкой, такой же, как они — и делало выбранную мной профессию особенно сложной.

Тяжело учительское бремя, но ещё тяжелее было стоять у всех на виду в новых туфлях, купленных на рынке в последний день летней распродажи. Схватила то, на что хватило денег. И пусть на размер меньше — разносятся — зато недорогие, в моей ситуации не до шика. Спасибо и на том, а то пришлось бы прошлогодние обувать, со сбитыми носами. Стыдоба!

Каблук был высоковат, из-за чего к моему почти метру шестидесяти пяти прибавилось ещё восемь сантиметров. Рядом с миниатюрной директрисой я возвышалась неприступной скалой, но почему-то ощущала себя на голову ниже — настолько мощным был авторитет Эммы Валентиновны.

— Загляните потом ко мне, — сдержано улыбнулась она и, подбадривающе коснувшись моего запястья, с грацией кошки — ступала медленно, манерно — покинула кабинет.

Как только за её спиной закрылась свежевыкрашенная дверь, обстановка в классе разительно изменилась. Ученики будто разом выдохнули, приняв расслабленные позы, а кое-кто и вовсе начал негромко переговариваться, не обращая внимание на присутствие нового учителя.

Я стояла как вкопанная на том же месте, незаметно вытирая о юбку вспотевшие ладони.

Да что ж такое, волнительно как никогда! Я так не переживала даже в свой самый первый рабочий день, когда в прошлом году впервые переступила порог прежней школы в качестве педагога. Как долго я привыкала там к новому статусу, и только освоилась, привыкла к ученикам, и вот, опять проходить это всё заново.

Может, так волнительно от того, что это моя родная школа, которую я закончила всего лишь шесть лет назад, а может, виной тому были серо-голубые глаза, смотрящие то ли обиженно, то ли обвиняюще, с первой парты напротив учительского стола.

Собравшись с духом, выдавила улыбку:

— Здравствуйте, ребята…

— Ребята, — хмыкнул рыжий верзила, вальяжно раскачиваясь на стуле. — Как на утреннике в детском саду.

По рядам прошел сдержанный смешок.

«Так, Яна, соберись. Это всего лишь дети», — мысленно осадила себя от необдуманного ответа.

Хотя рыжий был больше похож на великовозрастного дядю, чем ученика одиннадцатого класса: клетчатый свитер, из которого мальчишка явно вырос, едва не расходился по швам, обтягивая огромный живот. Короткая стрижка под «ёжика» открывала широкий лоснящийся лоб, покрытый крупными прыщами. В пухлых ладошках тот не стесняясь крутил пачку сигарет.

«Полно комплексов, отстаивает авторитет как может. А показное хамство лишь защитная реакция», — сразу же составила психологический портрет паренька, но смелости мне это не прибавило. Дрожала как осиновый лист.

Нужно брать себя в руки. Второго шанса оставить первое впечатление больше не будет.

Пропустив шпильку рыжего мимо ушей — хотя укол не остался незамеченным — продолжила:

— Меня зовут Яна Альбертовна, и мне бы хотелось, чтобы на моём уроке мы старались говорить по-английски. Давайте познакомимся ближе?

— Давайте ближе, — шепнул кто-то с «галёрки».

По классу снова пробежала волна тихого смеха.

Проверяют на вшивость. Если покажу сейчас слабость — сядут на шею, до выпускного не скину.

— Вот ты, как тебя зовут? — игнорируя выходящую из-под контроля обстановку, обратилась к девочке с рваной чёрной челкой, закрывающей один глаз. Та вздрогнула и мигом прекратила пережёвывать жвачку.

— What is your name?

— Ира Долгополова… — пробубнила она, глядя исподлобья как дикий волчонок.

— А по-английски?

— Ира… Долгополова, — растерянно повторила она, и класс взорвался от хохота.

Даже мне стало смешно, но я всеми силами подавила улыбку, дабы не подрывать с такой силой создаваемый образ учителя, который не позволит на своих уроках вольностей.

— Хорошо, давай снова, — терпеливо улыбнулась я. — My name is…

— Ира. Долгополова. — с нажимом чеканя слова повторила девчонка, сверля не спрятанным за чёлкой жирно подведённым черным карандашом глазом.

— Да Долгополову бесполезно спрашивать, она на уроки ходит раз в неделю, — подсказал щупленький паренёк в круглых очках. — Тупая, как пробка.

— Зато не лохушка, как некоторые, — огрызнулась Ира.

— Давай четырёхглазый, поставь на место чуханку, — крикнул верзила и, хрюкнув, неприятно захохотал.

— А ты, жирный, вообще рот закрой, воняет как из помойки!

— Ты чё сказала, коза? — над партой выросла огромная фигура рыжего.

Долгополова вскочила с места. Я решила, что не ровен час — и она бросится на обидчика с кулаками, но вместо этого Ира схватила свою безразмерную сумку с множеством значков, и пулей выскочила из кабинета.

Произошедшая сцена меня просто шокировала, всё неожиданно вышло из-под контроля и совсем не походило на намеченный мною план знакомства.

— Так, пожалуйста, давайте договоримся свои личные симпатии и антипатии оставлять за дверью кабинета. На моём уроке занимаемся только языком!

Мальчишки с последних парт снова заржали, в разных вариациях обыгрывая слова «заниматься» и «язык». Обстановка в классе стремительно менялась, и увы, не в мою пользу: голоса становились увереннее, смех громче, позы развязнее.

Меня охватило чувство, опасно близкое к панике. Нет, меня предупреждали, что в 11 «Б» собрались все самые «оторви и выбрось», но кто же знал, что будет настолько сложно!

Стрельнула взглядом на первую парту: серо-голубые глаза смотрели умоляюще. Я прямо видела, как губы беззвучно шептали: «пожалуйста, пожалуйста, не позорь меня!»

Я совершенно растерялась, не зная, как утихомирить эту ораву озлобленных, отбившихся от рук подростков. Конечно, мне и раньше попадались трудные ученики — в прошлой школе было несколько абсолютно неуправляемых ребят — но чтобы вот так сходу вести себя неуважительно при новом учителе…

Дверь кабинета с грохотом открылась, и в класс сначала заглянул, а затем в развалку вошёл высокий парень, больше походящий на студента-второкурсника, чем школьника. Перекинутый через плечо рюкзак, чёрный балахон с россыпью черепов на капюшоне. Тёмные волосы небрежно сбились на затылке, придавая мальчишке хулиганский вид.

Вошёл и застыл, пробежав по моей фигуре любопытным взглядом. Густая бровь выгнулась вопросительной дугой:

— Можно войти? Плиззз.

Снова хохот. Но уже какой-то другой, расслабленный. Краем глаза обратила внимание, как преобразились девочки: выпрямили плечи, жеманно поправляя причёски. Одна — длинноволосая блондинка — даже зеркальце достала.

— Ваша фамилия? — обратилась к опоздавшему, взяв в руки новенький журнал.

— Набиев. Ян.

Вскинула голову, буквально раскрыв рот от такой неслыханной дерзости.

Назвать преподавателя по имени? Ну это, знаете ли, уже ни в какие рамки…

Пробежала быстрым взглядом список фамилий: «Набиев Ян», и едва подавила сконфуженную улыбку.

Как хорошо, что промолчала, а то выставила бы себя полной дурой перед классом, Ника бы мне точно этого в жизни не простила!

— Рlease sit down, — уткнувшись в ещё пахнувший свежей бумагой и типографской краской журнал, неопределённым жестом отправила нахала на своё место.

Набиев вальяжно прошёл мимо, обдав «ароматом» свежего табака, и, приземлившись за четвертую парту на первом ряду, небрежно бросил рюкзак прямо на пол. Вытянув длинные ноги, откинулся на спинку стула. Только руки осталось за голову заложить — и считай на пляже отдыхает. Карие глаза в обрамлении густых ресниц так и сверлили, вынуждая меня — уже взрослую женщину, педагога — теряться и неуверенно ёрзать на стуле.

Верзила что-то не замолкая бубнил, перемежая трёп с булькающим смехом, его сосед — долговязый брюнет с волосами-сосульками и отсутствующим передним зубом, вторил ему, непрерывно гогоча над каждым словом. Буквально заходился со смеху, краснея как переспелый помидор.

К такому меня жизнь не готовила. Чувствую, не легко мне здесь придётся. Ох, как не легко.

Глава 2 Ника

Спросите у любого ученика: что для тебя личный ад? Уверена, что каждый ответит, что это кто-то из родственников среди учителей! Угораздило же Янку прийти работать именно в мою школу и вести английский именно у нашего класса! Это же отстой, никакой личной жизни теперь, что дома, что в школе — везде глаза и уши.

Нет, она сестра в принципе нормальная, не докучает советами и в личную жизнь нахрапом не лезет, но всё-таки… сестра есть сестра. К тому же старшая.

Пока никто из одноклассников не знает, что новая англичанка моя родственница, но скоро придётся расколоться: по-любому ни сегодня так завтра всё станет известно. Кто-нибудь да вспомнит отличницу Иванникову, выпустившуюся несколько лет назад.

У нас в классе родственные связи с учителями не в почёте, не хотелось бы, чтобы потом все думали, что сестра мне оценки натягивает. Как маменька Загорского: бегает по учителям, выпрашивает с протянутой рукой для сы?ночки «отлично». Чуть ли не сопли за ним подтирает. Он в географии ни в зуб ногой, но в четверти всегда твёрдая пятёрка. Прям мистика. Сын на уроках балду гоняет, а мать-физичка ему оценки наколдовывает. Не уважает у нас никто Загора поэтому, называют маменькиным сынком. Аж ужас берёт, если будут думать, что Янка так же делает. Строго-настрого приказала ей дома, чтобы никак меня среди одноклассников не выделяла и гоняла наряду со всеми, если не больше всех. И так из-за матери нет-нет да подколят, теперь ещё сестра-училка добавилась.

Хотя, когда она сегодня в класс вместе с Курагой вошла, все так рот и раскрыли. Янка красивая. Очень. Волосы длинные, густые, талия тонюсенькая, грудь большая, не то, что у меня. Нет, я тоже не страшная, много раз слышала, что мы с сестрой как две капли, но я всё равно считаю, что Янка гораздо красивее. Когда она была в моём возрасте, все самые популярные парни школы за ней бегали, а за мной только Юрик из параллельного, да Загорский, которого я просто терпеть не могу! Фу, даже стыдно перед девчонками из-за такого кавалера.

После уроков Лосева с Минаевой, по сложившейся ещё в прошлом году традиции, пошли курить за школу, ну и остальная свита гуськом за ними. Ну и я поплелась, конечно, мы же с Лосевой типа «подружки» за летние каникулы стали.

Хотя, вижу я, какие мы подружки: стоило Минаевой в конце августа из Сочи вернуться, как Верка сразу на вражескую территорию переметнулась. Знает же, как мы с Минаевой друг друга терпеть не можем, а всё равно к ней в другини набивается. А всё потому что Полина Минаева крутая, и дружить с ней престижно. И компания у неё из самых классных мальчиков школы. Да что там школы — номера всех красавчиков города в её записной книжке. Впрочем, мне с Полиной тоже дружить пока выгодно, есть у меня некие скрытые интересы, поэтому антипатию свою временно засунула куда подальше.

Отодвигая ветки, дабы ненароком не угодить себе в глаз, расчистила путь, ступая следом за одноклассницами в глубь разросшегося за лето кустарника.

Ученики старших классов организовали там что-то вроде курилки: со всех сторон «пятачок» окружали густые кусты, можно было спрятаться там и быть уверенными, что ни с улицы, ни со двора школы ничего не заметно. Дворники иногда разгоняли собравшуюся там шайку-лейку, но ненадолго — на следующей перемене там снова собиралась молодёжь. Кто-то курил, кто-то списывал, а кто-то даже распивал дешёвое пивко после уроков.

— Зачётная новая училка, да? — Лосева, опережая всех, заняла свободный пенёк в центре вытоптанного «пятачка». — И молодая такая.

— Ну ничего такая, да, — протянула Минаева, присаживаясь рядом с Веркой, пододвигая ту бедром. — На лицо симпатичная, и фигура ничего, но вы видели, что на ней надето? Это же чистый ужас! Я даже мусор выносить бы в таком не пошла.

— А что не так? Юбка, блузка… — пожала плечами Вера, у которой кофточка была чем-то похожа на Янкину.

— Синтетическая тряпка, а не блузка. И юбка дешёвая, все швы кривые. Про туфли я вообще молчу. С тупым носом! Где она их купила — на блошином рынке? — хохотнула Полина, и девчонки дружно поддержали «удачную» шутку.

Мне было дико неприятно это слушать, хотелось буквально сквозь землю провалиться от стыда за сестру. Взглянула на свои стоптанные кеды, обмахрившиеся по низу джинсы с застиранным пятном на коленке…

Минаева откинула за плечи свои роскошные белокурые волосы и, щёлкнув пластиковой зажигалкой, прикурила сигарету.

Чтобы она понимала! Родилась с золотой ложкой во рту, с детства всё на блюдечке: самые крутые игрушки, тряпки. Отец — капитан дальнего плавания, приезжает два раза в год с мешком денег, мать в городском суде работает, тоже не копейки получает. Полька как сыр в масле катается, и даже не думает о том, что кому-то нужно пол месяца впахивать, чтобы позволить себе такую же сумку, как у неё.

— Слушай, Вероник, эта Яна Альбертовна так на сеструху твою похожа. Её же тоже Яна зовут? — хитро прищурившись, спросила Понкратова Даша.

Ведь знает же наверняка, зачем эти дурацкие наводящие вопросы задавать?! Захотелось втащить Понкратовой.

— Она и есть моя сестра! — гордо задрав подбородок, ошарашила присутствующих я.

— Англичанка твоя сестра? — Минаева выпучила глаза с аккуратно прокрашенными ресницами. — Ну дела. А чего раньше не сказала?

— Ну а что говорить? Я думала, что вы знаете… — отмазалась.

Вспомнила, как буквально только что Полина смеялась над Янкиной одеждой, и так стыдно стало. А ещё больше стыдно за то, что стесняюсь родную сестру, которая на сегодняшний день единственная кормилица в семье.

— А чего это у вас тогда фамилии разные? Она — Иванникова, ты — Боярова? — не унималась Минаева, выдыхая тоненькой струйкой сигаретный дым.

— Может, потому что у нас разные отцы? — огрызнулась я, мечтая втащить и Минаевой тоже.

— Мамка твоя времени даром не теряла, я смотрю, когда только успела, у неё же столько «работы»! — фыркнула Полина, изображая пальцами кавычки.

Ни капли совести! Кулаки сжались сами собой. Драться с ней себе дороже — с Минаевой никто связываться не хочет, поэтому она и позволяет себе всё, что хочет. Но когда-нибудь моя чаша терпения переполнится, и тогда…

— А вы видели, как Набиев на Никину сестру таращился? Думала, зенки выпадут и укатятся куда-нибудь под парту, — засмеялась Лосева, намеренно сменив тему.

— Ничего он не пялился, тебе к окулисту пора, Лосева, — рявкнула Полина и заметно скисла, уткнувшись в расшитый бисером блокнот.

Тема Набиева для неё острая — он единственный, кто посмел не пасть к её ногам. И так она к нему, и сяк — бесполезно. Нет, флиртовали они напропалую, но дальше обжиманий ничего не заходило. Не знаю, нравился ли он ей действительно, или она хотела заполучить его на зло всем девчонкам в школе, но его наплевательское отношение к её королевской персоне Минаеву страшно оскорбляло.

Я скисла тоже. Во-первых, потому что для меня стало открытием, что Ян глазел на мою сестру — я сижу впереди него, не видела, куда он там смотрел, а во-вторых, тема Набиева для меня тоже острая. Ведь я как и многие в него тайно и абсолютно безнадёжно влюблена.

Глава 3 Ян

С утра день не задался.

Проснулся от рёва отца — орал, будто ему хвост прищемили. Носился по всему дому, причитая, что потерял какие-то важные документы.

Сорвался на мать, мол, это она опять убирала и куда-то засунула.

Мать бегала за ним по всему дому, причитая: «Рома, дорогой, это не я! Правда не я», — теряя следом за собой дольки огурцов, которые опять зачем-то налепила на лицо.

Это её маниакальное желание омолодиться скоро сведёт с ума всю семью!

Вчера отец по ошибке съел полбанки какой-то бурды на сметане, оказалось, это мать маску для лица намешала и охлаждаться в холодильник поставила. Вот батя потом орал из туалета — полчаса сидел, бедолага, на совещание опоздал. А сегодня на огурце поскользнулся, ударил и так больную ногу.

— Твою мать, Нонна, у меня же мениск! — матерился тот, поскуливая и потирая ушибленное колено.

— А я говорила, что эта бронзовая статуэтка здесь ни к чему, только интерьер портит. Снеси её в гараж, — охала мать, помогая подняться страдальцу.

«Помогая» — громко сказано, конечно. В отце сто шестьдесят кило живого веса, а в маме дай Бог пятьдесят вместе с серёжками.

— Я быстрее тебя в гараж снесу! Это подарок Гоги, на наш, кстати, юбилей! — неуклюже поднимаясь, кряхтел глава семьи

— Ромочка, может, тебе сеточку йодовую на колено? — не обиделась мама, поглаживая отца по вспотевшей лысине. — Ну-ну, ну не злись, я же хочу быть у тебя самой молодой и красивой.

— Ты у меня и так самая красивая, птичка моя.

Птичка, рыбка, котик… Не дом, а зоопарк. Интересно, так во всех семьях, или это только моя такая пришибленная?

У матери идея-фикс вернуть молодость, потому что она считает, что у отца любовница. Если честно, верилось в это с трудом — батя вечно пропадает в своей администрации, да и выглядит он, мягко говоря, не товарно: огромный живот, рыбьи глаза, двойной подбородок — на мечту миллионов женщин не смахивает даже отдалённо. Но он хорошо зарабатывает и это, конечно, его неоспоримый плюс, так что почва у страхов мамы всё-таки есть.

Увы, деньги в наше время решают всё. Девчонки как запах купюр чувствуют, так у них сразу волшебным образом притупляются и зрение и совесть. Знаю я таких. Да та же Минаева из класса: через пару лет найдёт себе богатого папика, и будет у него на шее сидеть, ногами болтать. Только и разговоров: деньги, тряпки, побрякушки. Прицепилась ко мне как банный лист — сначала хвостом ходит, а потом, стоит её приобнять, так сразу: «уйди, я не такая», — и сама тут же плечо оголяет.

Что за дебильная стратегия? Неужели она считает, что я поведусь типа на «запретный плод»? Никогда женщин не пойму.

— Ян, выходи, я в школу опаздываю! — град ударов по двери ванной выдернул из раздумий.

— Чего тебе?

— Ты чего там засел? Проблемы с кишечником? Я даже зубы ещё не почистила!

— Иди с нечищеными, всё равно Горшков на тебя не смотрит.

— Ма-ам, Ян снова меня уродиной назвал!

И вот опять — я слова ей плохого не сказал, а она тут же всё перевернула и жаловаться подбежала.

Каринке четырнадцать, а такое чувство, что десять. Чуть что — сразу в слёзы. А мать за неё быстрее заступаться: "у девочки переходный возраст, комплексы, ребёнку поддержка нужна".

Всё с рук ей предки спускают: фотоаппарат разбила — не страшно, велик в парке не пристегнула — угнали — новый купим. Что-то когда я в четырнадцать «Ауди» отца погонять из гаража без спроса взял, так мне такого леща отвесили, никто о трудностях переходного возраста даже не заикнулся. «Ты — мужчина, должен отвечать за свои поступки». Значит, я в четырнадцать уже был мужчиной, а Карина — ещё ребёнок. Интересное кино.

Нет, сестру я люблю, конечно, по-своему, и если что, любому горло за неё перегрызу.

Как-то Горшков — одноклассник мой и первая любовь Карины — решил в шутку её в кино пригласить, и кинуть. Мол, постоять потом за углом, поржать, как она там на морозе топтаться будет. Так я ему так поржал, что навсегда охоту подходить к Каринке отбил. Теперь она вот страдает, что он на неё даже не смотрит. Я ему посмотрю. Малая она ещё. Да и Горшок хоть и мой друг, но тот ещё козёл.

— Янчик, ну зачем сестру обижаешь? — засуетилась у двери мать. — И выходи правда, ребёнок на уроки опаздывает.

— Пусть на первом этаже в душ сходит, почему надо ломиться именно сюда? — вышел из ванной и Каринка, демонстративно задев плечом, зашла внутрь, громко захлопнув за собой дверь. Аж стены задрожали.

Сумасшедший дом.

Пререкаясь с читающей мораль за дверью комнаты матерью, быстро собрался и поспешил в школу.

С каждым днём коннект с родными давался всё напряжнее. Сплошные придирки и нарекания: отец вечно чем-то недоволен и мать настраивает, сестра вообще разговор отдельный — как только «ребёнок» вступил в пору пубертата совсем тяжело с ней стало.

Находиться дома становилось с каждым днём всё тягостнее, поэтому перспектива повалять дурака на уроках даже более прельщала, чем слушать дома проповедь о том, что я стремительно превращаюсь в «позор семьи».

У ворот школы пёстрой стайкой собрались девчонки. Как всегда, стоят, сплетни собирают, шушукаются. Полосатый кот Васька развалился у их ног, наблюдая сквозь прищуренные глаза за резвящимися в лысой клумбе воробьями.

— Зачётная у Минаевой юбка, — присвистнул Стас, пошло ухмыляясь.

Узнаю Горшкова — вот уж у кого сперматоксикоз не проходящий, за кем он только не ухлёстывал: красивая, не очень — ему по-барабану, главное позажиматься, а внешность дело второстепенное.

Взглянул на Минаеву. Юбка и правда зачётная — короткая джинсовая, с какими-то нашивками на карманах. Небось, отдыхала где-нибудь в Турции летом, оттуда и привезла. Ножки у Минаевой тоже отпад — длинные, загорелые.

Вот всё в ней как надо и как нравится: блондинка, глаза голубые, стройная, но вот не то пальто. Не цепляет. Не интересная она. Одна внешность, а внутри пустота.

— Привет, Набиев, ты вчера так быстро убежал, поболтать даже не успели. Я ж соскучилас за каникулы.

Молодец Минаева, прям с места в карьер. Улыбается стоит, зубами сверкает. Может, замутить с ней всё-таки, раз сама так настойчиво себя предлагает?

— Убежал, дела были, первостепенной важности.

— Важнее, чем я? — голову на бок склонила, и в глаза смотрит, напрашивается.

— Представь себе.

Красивая, зараза. Может, произошло чудо, и она за лето ума набралась?

— Пойдём в класс, урок скоро, — нахмурив брови буркнула Боярова Ника.

Я сразу её и не заметил. Актриса печального образа. Вечно стоит, глаза выпучит, и смотрит так пристально. Так и хочется сказать: ну улыбнись ты, Боярова, блин. Что ты вечно кислая ходишь? Вроде не страшная, всё при ней, но как нацепит тряпки свои безразмерные и грузится, грузится… Застрелиться хочется рядом с ней.

Может, стесняется, и поэтому дикая?

Семейная ситуация у неё не очень, девчонки посмеиваются, дружить с ней особо никто не хочет. Мать её санитаркой в нашей ЦРБ работает, и частенько прикладывается к бутылке. Не опустившаяся алкашка, под забором не валяется, но, говорят, даже на работу гашёная приходит. Отца нет, смылся много лет назад. Живут бедно, с копейки на копейку. Что там санитарки получают — смех, да и только. Странно, что Минаева её в свою свиту приняла, она ж только крутых в подружки выбирает, и пострашнее себя, чтоб выгодно на их фоне выделяться.

В кармане ожил видавшей виды многострадальный пейджер. Короткое сообщение с треснутого экрана гласило: «Вечером у Беса, не забудь. Демьян»

— Набиев, ну ты идёшь или как? — прощебетала Полина.

— Позже подойду. Иди пока.

— Ну как знаешь, — манерно развернувшись Полина взяла свою подружайку Лосеву под руку, и девчонки стайкой почесали в школу. Боярова одарила меня тяжёлым взглядом и поплелась следом за одноклассницами.

Странная она какая-то.

Зайдя за разросшийся старый тополь, выбил из пачки «Бонда» сигарету. Пять минут в запасе есть, покурить успею. Главное, чтобы Курага не заметила — вони снова будет! Ужасно раздражало, что она с нами как с детьми: то нельзя, до этого не доросли. Будто нам дома морали не хватает.

Пейджер вновь тонко запиликал.

«В восемь».

Снова Демьян, достал уже, если честно. Вечером же звонил, договорились. Зачем сто раз напоминать одно и то же?

— Слышь, Буйный, у меня к тебе дело важное есть, — пробубнил вчера Демьян в трубку, тяжело выдыхая, будто преодолевая кросс. — Помощь твоя нужна.

— Чего опять?

Замучил он своими «важными делами». После последнего раза, когда он вот так же просил помощи, у меня были большие неприятности.

— Да хахаль бывший Леркин пургу гонит. Прикинь, прикоптил к ней домой утром. Подвезу тебя в институт, говорит. Тачку ему отец бэушную купил, вот он и пошёл сразу себе очки набивать, думает, Лерка купится на его потрёпанную «Девятку».

— Ну а Лерка что? Купилась?

— Да блин, она сказала, что просто на пару опаздывала… — промямлил Демьян.

Купилась. Ещё бы. Мне даже смешно стало.

— Ну всё понятно. А от меня что требуется? Если опять втащить кому — извини, это не ко мне. Я у отца на испытательном сроке. Он и так в прошлый раз меня еле отмазал.

— Не, не втащить. Давай завтра встретимся у Беса на хате, всё расскажу. Идёт?

Нехотя согласился. Достал уже со своей Лерой и оравой её мужиков. Ощущение, что она не Демьяна, а моя девушка, — постоянно за неё впрягаюсь.

В прошлом месяце там ухажёр какой-то у неё нарисовался, цветы носил, так Демьян ему стрелку забил, и нас с Горшковым как группу поддержки позвал. Я честно думал без рук объяснить, что на чужой каравай слюни не пускают, но тот первый начал петушиться и размахивать тощими кулаками.

В итоге отметелили этого казанова мы со Стасом, а Демьян только рядом прыгал и матерился.

Как потом выяснилось, хрен этот из интеллигентов оказался: поднявшись из грязной лужи молча убежал, а на следующий день побои снял и заяву в ментовку накатал. Я хотел по-тихому всё уладить, даже денег предложил. Ведь и не бил его толком, так, пару лещей, не больше, но индивид попался упёртый: кричал, что за содеянное мы теперь должны быть наказаны по всей строгости закона.

Когда отцу инспектор по делам несовершеннолетних позвонил, того чуть удар не стукнул. Это же скандал! Школьник-сын заместителя главы администрации избил первокурсника технического техникума. Ещё и инвалида по зрению, как оказалось. Ну да, он в окулярах был, но кто ж знал, что инвалид?

Тогда батя на меня всех собак спустил, но помог, утряс как-то через знакомых — благо их у него половина города. Очкарику быстро и фейс подправили, и операцию по замене хрусталика без очереди сразу организовали. Только всё забываться стало, и вот опять двадцать пять — теперь бывший какой-то у Леры на горизонте объявился. Демьян как маленький, честное слово, старше всех в компании, пора бы самому научиться проблемы перетирать.

Выкинул окурок на асфальт и, увидев яростный взгляд тёти Тони — дворничихи, поднял, и аккуратно опустил в урну. Любой труд надо уважать.

Забежал в школу. Звонок на урок уже прозвенел, коридоры опустели. Слегка пахло свежей краской, на подоконниках красовались липкие отпечатки пальцев. Пару стёкол прихвачены изолентой: порыв ветра — полетит вся эта конструкция к чертям собачьим какому-нибудь первоклашке на голову. Давно уже пора новые окна поставить, и вообще ремонт нормальный сделать, да администрация что-то жмётся средства выделить. Курага отца моего пыталась подбить на это дело, чтоб устроил всё как надо, и он вроде даже как обещал помочь.

Из-за отца ко мне в школе особое отношение, что с одной стороны хорошо — закрывают глаза на косяки, и вроде как не совсем хорошо в то же время. Не хотелось, чтобы все думали, что мои отметки — батиных рук дело. У меня и без его помощи оценки нормальные, хотя я и не учу ничего толком. Как-то само собой выходит, там запомнил, там списал — четвёрка в четверти.

Шагая как можно тише миновал учительскую. Не дай-то Бог директриса, — которую все ученики, от мала до велика, за глаза называли Курагой, — засечёт, что кто-то по коридору во время урока ходит. Проблем не оберёшься.

Она вроде тётка с виду мелкая, спокойная — голос в жизни ни на кого ни разу не повысила, а все в школе её боятся как огня. По струнке ходят, говорят полушепотом. Даже Круглов на что безбашенный, и то варежку при ней закрывает, не желая связываться с "Гитлером в юбке".

Поднимаюсь на третий — Долгополова навстречу по лестнице мчится, чуть с ног не сбила.

— Ты куда это?

— Пошел в ж*пу.

И ускакала.

Приплыли. Нет, то, что у Долгополовой пуля в голове — это всем давно известно, но сейчас-то я ей слова плохого не сказал, чёлку её дебильную не высмеивал.

Подошёл к кабинету английского, слышу — ржут. Нет училки что ли в классе, должна же была сегодня новая прийти…

Открыл дверь, и даже поначалу решил, что ошибся аудиторией. Стоит девчонка: глазищи огромные, напуганные, красивая такая. Даже Минаева рядом не валялась.

Стоит и мнётся, ладошки в кулачки сжимает, дрожит даже как будто. Кто такая? Новенькая, что ли…

— Можно войти? Плиз.

Все заржали ещё громче. Девчонка журнал взяла и допрос устроила. Оба-на! Она и есть новая англичанка, что ли? Нет, говорили, что молодая какая-то пришла, но чтоб настолько… А ещё не сказали, что такая красотка.

И вот как теперь об уроках думать, когда перед глазами столь очаровательное создание?

Минаева напротив шепчет что-то, глазки строит, а я сижу, и на училку смотрю. А она вроде как будто даже засмущалась немного. Глаза опускает, и тут же мельком снова посмотрит. Хмурится, всеми силами пытаясь делать вид, что всё под контролем.

Даже азарт захватил, сижу уже специально глазею, насколько её хватит. Даже настроение сразу поднялось.

Глянул, Горшок тоже сидит и плотоядно лыбится, да и остальные сразу перья распушили, показывая, кто на что горазд.

Неожиданно до этого скучные уроки английского заиграли вдруг новыми яркими красками. Кажется, учебный год обещает быть интересным.

Глава 4 Яна

Никогда я так не ждала звонка с урока, как сегодня!

Этот 11"Б" меня просто вымотал! Шум, гам, шуточки эти, несмолкающие разговоры…

Рыжий дерзил весь урок, высмеивая буквально каждое слово. Страшно подумать, что будет дальше. Моральные силы уже на исходе, ведь сегодня только второе сентября…

Набиев ещё этот, весь урок глаз не отводил, думала, дыру просверлит.

Просто сидит и молча смотрит. И ухмыляется. Имя у него ещё такое интересное — Ян. Чуть не опозорилась сегодня из-за этого. Оконфузилась бы будь здоров.

Прозвенел звонок, и даже отпускать никого не пришлось — все пулей подскочили и наутёк из класса.

— Ник, ты чего зависла? — задержалась в дверях Лосева Вера, поторапливая сестру.

Милая девочка, по крайней мере, на фоне других отличалась. Хоть молчала, и на том спасибо. Облако пушистых волос, вздёрнутый носик, а кофточка почти точь-в-точь как моя, даже неудобно стало. Я же учитель как-никак, а одеваюсь как школьница, получается.

— Ты иди, я сейчас, минутку, — отозвалась Ника, нарочито медленно собирая с парты россыпь разноцветных ручек.

Когда мы остались одни, Вероника быстро затянула шнурок кожзамовского рюкзака, и будто извиняясь пожала худенькими плечами:

— Я тебя предупреждала, что они придурки.

— Но не говорила, что настолько! Я теперь понимаю, почему Тамара Ивановна раньше времени на пенсию по здоровью ушла. Вы же любого в гроб загоните. Или в психушку.

— Могла бы быть с ними построже, а то тоже мне, мялась стояла. — В голосе укор, глаза ехидно сузились.

— Ты издеваешься? Тут только расстрел поможет. Каждого лицом к стенке, и…

Ника хихикнула.

— Пупсу и автоматной очереди мало будет. На такую-то тушу!

— Пупсу?

— Ну, Круглову Сашке, толстяку рыжему. Мы его Пупсом называем, вот он психует! — Ника весело захохотала, и я вместе с ней.

Дверь открылась и, запуская в тихий кабинет звуки шумной перемены, в проёме нарисовалась прилизанная голова Инны.

— Ян, ну ты как тут? Ой, — осеклась, увидев, что я не одна. Потом, разглядев, что это Ника, Инна заметно расслабилась и, войдя внутрь, торопливо захлопнула за собой дверь.

Инна всё делала быстро, рывками: ходила, говорила, смеялась. Иногда я даже вздрагивала, когда она эмоционально охала или вдруг начинала на кого-то ругаться.

Казалось бы, учились столько лет вместе, дружили, пора бы давно привыкнуть к её ураганной скорости и громкому голосу. Но нет, к такому, похоже, невозможно привыкнуть.

— Ну, как дела у тебя? Прошла боевое крещение у «бэшек»?

Ника поздоровалась с Инной и быстро улизнула.

— Прошла. И на удивление неплохо. Из окна выпрыгнуть хотелось всего лишь дважды.

Инна, запрокинув голову назад, задорно расхохоталась.

— А я тебе говорила, что этот класс тот ещё подарочек, все как на подбор! Один Круглов десятерых стоит. Сколько он мне крови попил!

Селиванова Инна — Инна Михайловна, молодой педагог, преподаватель химии — моя бывшая одноклассница и подруга. За одной партой сидели, списывали друг у друга, делились сокровенным. Ещё и через дорогу друг от друга жили. Шустрая, бойкая, громкая, хотя по внешности так сразу и не скажешь: светло-русые зализанные в тугой хвост волосы, круглые очки, серенькие однотипные пиджачки. Обычно так выглядят классические ботанички, но не в случае Селивановой — та и за себя и того парня запросто постоять может, и крепким словом обложит, если надо.

После школы обе поступили в педагогический, только я в Москву на иняз пробилась, а она в соседнем городке училась на химфаке. Окончив институт Инна вернулась обратно домой, устроилась в родной альма-матер учителем химии, а я в столице осталась. Ненадолго, правда…

— Ничего, Янка, не волнуйся, скоро втянешься. Наши оболтусы хоть и оболтусы, но всё равно наши. Тем более у тебя опыт уже есть, не впервой, — Инна облокотилась о парту, глаза загорелись озорным любопытством. — А ты чего всё-таки из Москвы обратно в нашу глухомань подалась? Там же столько возможностей, и зарплату, поди, не сравнить с местной.

— Да так, потянуло в родные края, — обтекаемо ответила я, абсолютно не желая развивать эту тему.

— А, зов крови?

— Ну да, типа того.

К счастью, Инна сразу же переключилась на местечковые сплетни, которые я слушала в полуха.

Может, поэтому мы и нашли общий язык в своё время — она без умолку болтает, я помалкиваю. Идеальный тандем. Вот зачем только она опять про Москву напомнила? Надоели уже эти вопросы, только бродячая кошка возле подъезда меня ещё о столице не спросила. «Чего уехала, чего уехала». Надо было, вот и уехала! Всё всем знать надо.

Грубить подруге не хотелось, ну во-первых, всё-таки подруга и нам ещё вместе работать, а во-вторых, она мне здорово помогла: её бабушка продаёт маленький дом на окраине города, и по просьбе Инны обещала отдать его мне в рассрочку. Поэтому я усердно копила деньги, чтобы к концу года любыми путями выкупить жильё. Это был мой единственный шанс начать жить в человеческих условиях.

После 11 «Б» сразу же познакомилась с 11 «А», которые, к счастью, оказались более дисциплинированными, но абсолютно ленивыми. Как сомнамбулы смотрели на меня весь урок пустыми незаинтересованными глазами, откровенно зевая. Но лучше так, чем проверка на прочность от "бэшек".

Пока было окно, выкроила время и спустилась в столовую, выпила стакан водянистого чая с засохшим коржиком. Специально пошла во время урока, чтобы поесть в одиночестве, так нет, когда уже допивала последние глотки, в столовую вразвалочку зашёл Яков Тихонович — физрук.

Спортивные треники непонятного серо-голубые цвета обтягивали далеко не спортивную мясистую пятую точку, как и кофта с лампасами — круглый, явно пивной живот. На груди болтался свисток.

Сколько себя помнила, Яков Тихонович всегда выглядел именно так, ну совсем ничего не изменилось! Только зачёсанные на лоснящуюся лысину волосы немного поредели.

— Здравствуйте, Яночка, вы теперь тут с нами? Как меня радует, когда в школу приходят такие молодые, очаровательные кадры, — улыбнулся физрук, обнажая мелкие зубы с коричневым налётом. — Зоя Степановна, будьте добреньки, чайку плесните.

Розовощёкая сбитая буфетчица, до этого скучающая у стола раздачи, расторопно поднялась с табуретки и расплылась в подобострастной улыбке.

Почерпнув половником из металлического ведра бледно-жёлтое «что-то» с сиротливо плавающими чаинками, протянула гранёный стакан Якову Тихоновичу.

— Подождите, подождите! — всплеснув руками, наклонилась к шкафчикам и, пошуршав пакетом, извлекла несколько румяных пирожков. — Вот, Яков Тихонович, с грушевым повидлом и вишней. Всё своё, с огорода.

— Зоя Степановна, вы меня просто балуете! — рассыпался в благодарностях физрук, забирая из пухлых рук буфетчицы аппетитные гостинцы. — Стаканчик опосля занесу.

— Добро, добро, Яков Тихонович.

— Яночка, заходите на огонёк, чаю попьём с пирожочками, — подмигнув, престарелый казанова засеменил из столовой.

Торопливо допила чай и поставила стакан на поднос для грязной посуды.

— Крошки со стола смахни за собой, — грубо бросила буфетчица, моментально поменявшись в лице. Улыбку как ветром сдуло.

Кажется, кто-то приревновал ко мне физрука. Почему-то это страшно развеселило, и на мгновение показалось, что работа в школе может оказаться не такой уж и скучной. Вон какие тут страсти творятся.

Глупо улыбаясь, вышла в коридор, и буквально столкнулась нос к носу с Набиевым.

Оба чуть подпрыгнули и отпрянули друг от друга, как прокажённые.

Сняв наушники, без стеснения уставился на меня своими карими глазищами. Вблизи они казались ещё темнее. А эти ресницы! Длинные, пушистые, будто ненастоящие…

Встала как вкопанная, словно ноги к полу гвоздями прибили, что-то замешкалась…

Сказать же что-то нужно, я же преподаватель, а ученик во время урока по коридору гуляет… Но неожиданно растерялась, будто язык проглотила.

— Это ещё что за новости? Набиев, почему не на уроке? — неожиданно из-за угла появилась Раиса Семёновна — учитель физики.

— Я отпросился, — буркнул Набиев и, обойдя меня, через ступеньку побежал вверх по лестнице.

— Ишь ты, отпросился он. Совсем от рук отбился! Ну и дети пошли, да, Яна Альбертовна? — физичка добродушно улыбнулась и, взяв меня под руку совсем как подружку, медленно повела по коридору. — Вы уже второй день здесь, а мы с вами всё никак не поболтаем, непорядок! Ну что, освоились немного?

— Ну… в общем-то, да… — промямлила я, всё ещё не отойдя от конфуза с Набиевым.

Я таких глаз в жизни своей никогда не видела! А как он смотрел… Он всегда так пристально что ли смотрит?

— Ой, да у нас тут всё по-старому, ничего не меняется. Всё то же, но с новыми дырками, — Раиса Семёновна расхохоталась своей явно дежурной шутке, посматривая на меня, ожидая поддержки. Пришлось выдавить вымученную улыбку.

— Вот жизнь, да? Сначала я вас учила, теперь вот вы моего сыночка — Игорь Загорский, вы у него сегодня урок вели, из 11 «А». Высокий такой, широкоплечий, тёмненький…

Перечисляет, а перед глазами сразу Набиев, почему-то…

— Извините, два новых класса, столько имён, всех пока не запомнила…

— Моего Игорька трудно не запомнить, — гордо произнесла физичка, заметно оскорбившись. — В общем, Яночка — можно же да, по имени? А то что мы как не родные, как-никак теперь коллеги, и дай Бог на долгие годы, тьфу-тьфу! В общем, Игорёшка мой очень способный мальчик, все дисциплины у него на четыре-пять, учится прилежно, уроки делает — я слежу. Но вот английский у него так себе — ни шатко ни валко…

Поняла теперь, кто такой. Ника дома высмеивала какого-то Загора, за которого мать-преподша ходит оценки клянчит. Так это он, что ли, отпрыск физички?

— Не могли бы вы быть к нему поснисходительнее? Уж особо не журите его там, подскажите лишний раз. Мы собрались в академию правосудия после школы поступать, сами понимаете, с тройками туда дорога закрыта… — меряя коридор неторопливыми шагами, увещевала Раиса Семёновна.

Ужасно захотелось отделаться от её цепких ладошек как от чего-то липкого и неприятного.

Вот как она запела. Когда у меня на кону золотая медаль маячила, она единственная из всех упёрлась, не хотела годовую пятёрку выводить и всё тут. Вспомнила какую-то невыполненную контрольную столетней давности. Бегали потом всем миром её уговаривали. Артачилась долго — принципы у неё, видите ли. Может, у меня тоже теперь принципы!

— Вот Вероничка, сестра ваша, тоже физику плохо знает, но я завышаю ей оценки по доброте душевной, знаю, как это важно и нужно девочке. И про ваше сложное финансовое положение знаю… — физичка вздохнула, выдержав театральную паузу. — Надо, надо учиться, невозможно в наши дни без достойного образования в люди пробиться. Одна единственная низкая отметка может поставить жирный крест на поступлении.

А она далеко не так проста. Знает, куда бить.

— Конечно, Раиса Семёновна, я вас прекрасно поняла, — расплылась в фальшивой улыбке, игнорируя скребущих на душе кошек.

— Вот и чудненько. Ну я побежала, заболталась совсем, — отпустив мою руку, физичка с чувством выполненного долга прытко ускакала в библиотеку.

Просто прекрасно. Шантаж сработал безотказно.

Конечно, между своими принципами и будущем Ники я безоговорочно выберу второе. Она и так, бедная, натерпелась, хорошего ничего в жизни не видела, хоть учиться нормально поступит, уедет отсюда — нечего в этой дыре ловить, уж я-то знаю. Натяну я её Игорёше пятёрку, но, видит Бог, с живого не слезу, будет отрабатывать!

Поднялась на второй этаж, и бесшумно прошла мимо кабинета биологии. Остановилась, прислушиваясь к звукам за дверью. Там сейчас у Ники урок.

«И не только у Ники», — шепнул внутренний голос и даже не по себе стало. О чём я думаю вообще? Вернее, о ком!

Это всё стресс. Определённо. Смена обстановки, новые, не самые радужные впечатления… Наслоилось одно на другое, вот и лезет в голову всякая чушь.

Соглашусь, пожалуй, на приглашение Тимура прогуляться сегодня вечером, мне абсолютно точно нужно проветриться.

Поставив тяжёлые пакеты с продуктами на рассохшийся дощатый пол возле двери, открыла сумку в поисках ключей.

Помада, кошелёк, блокнот, ручки, паспорт… Чёрт ногу сломит, когда же я там порядок наведу. Хотя, у меня в голове не меньший хаос, что уж о сумке говорить…

Отыскав заветную связку, тихо вошла в длинный и узкий как кишка коридор.

В нос сразу же ударил ставший привычным запах тушёной капусты, прогорклого масла и застарелой плесени. Над головой болтались высохшие ещё позавчера тряпки тёти Нюси. Когда же она их снимет, наконец? Пройти невозможно.

У стены, на разложенной сушилке, занимающей половину прохода, разноцветной гирляндой висели крошечные детские вещички, вперемешку с сероватыми лифчиками Дины — соседки из восьмой.

Протискиваясь между дверью туалета и сушилкой, задела сумкой поставленные друг на друга металлические тазы. Те с неимоверным грохотом полетели на протёртый линолеум. Тут же за стеной раздался обиженный детский плач.

Павлика разбудила, ну что ж я неуклюжая такая!

— Привет, Янусь, — прохрипел Толик, потягивая папироску у открытого окна маленькой, захламленной донельзя кухни.

Классическая картина дня — старый скрипучий табурет, Толик, закинувший ногу на ногу, в дешёвых трико с лампасами и растянутой майке-«алкоголичке», пачка «Примы» на подоконнике. Впрочем, вечером была точно такая такая же картина, только рядом с папиросами стояла чекушка мутного самогона и гранёный стакан.

— Привет, Толик, я, похоже, Павлика разбудила…

— А, Динка опять уложит, — Толик беспечно махнул рукой, и снова флегматично уставился в окно.

Когда я только приехала сюда месяц назад, то была шокирована и Толиком, и этой коммуналкой, и невыносимыми условиями, в каких вынуждены были проживать моя мать и сестра. Всё крошечное, грязное, липкое, вонючее… Кухня кишела тараканами, на стенах душевой плесень с палец, из уборной разило как из привокзального сортира.

Ровно неделю я до кровавых мозолей отмывала своё вынужденное жилище. Извела четыре бутылки хлорки, три баллона дихлофоса, выкинула десять мешков мусора. Переклеила обои в коридоре, заменила сантехнику за свой счёт. Иначе невозможно было просто смотреть на это, не то, что пользоваться!

Коммуналка немного преобразилась, но всё равно осталась такой же крошечной и вонючей, но я хотя бы была рада, что можно спокойно браться за дверные ручки не боясь вляпаться во что-нибудь жирное.

Первое время я через великую силу, преодолевая невыносимую брезгливость, пользовалась общими с соседями удобствами. Убеждала себя, что это временно, что так живут многие, но каждый раз накатывал ужас, стоило только присмотреться к тому же Толику. И с этим человеком я делю кухню, уборную, душ…

Понадобилась огромная работа над собой, чтобы начать смотреть на всё немного проще. Пришлось привыкнуть и к новым вынужденным соседям.

Как я негодовала, и даже плакала от обиды, когда однажды вернулась домой, а новые обои в коридоре заляпаны клубничным вареньем. Сладкая тягучая масса стекала по стенам, ягоды валялись на полу среди мелких осколков…

Дина рыдала в голос, сидя за столом на кухне, маленький описанный Павлик хныкал у неё на коленях, а Толик вот так же, как и сейчас, сидел у окна и смолил "Приму"…

Оказалось, "молодые" поругались, и в пылу гнева Дина разбила банку варенья о стену.

Я пытаясь вразумить соседку, что от таких «толиков» нужно избавляться ещё на уровне флирта, и уж точно не пускать подобный контингент в свою жизнь. Бывший зэк, тощее тело в синюшных наколках и ужасного вида шрамах. Выбритая голова, злые, подозрительные глаза. Сидит целыми днями дома — ему видите ли «западло» работать как всем нормальным людям, «братки» не поймут. Не положено. А сидеть на шее у молодой девочки, разрывающейся на дом, маленького ребёнка и две работы — не западло.

И эта хороша: «я его люблю, у нас сын!». Бедный ребёнок целыми днями ходит по рукам соседей, пока Дина одну половину дня продаёт на рынке рыбу, а вторую половину — намывает полы в администрации.

А ссоры эти их: темпераментная татарка орёт — стены сотрясаются. Толик молчит обычно, но если его завести — не остановишь! Мат, тюремные жаргоны… Слышимость такая, будто на ухо кричат — перегородки картонные.

В итоге полночи ссорятся, полночи песни блатные под гитару на кухне распевают.

Ненавижу шансон, ненавижу эту коммуналку! Обязательно уеду отсюда, просто нужно немного потерпеть. Вот накоплю ещё денег, чтобы хватило на первый взнос за дом, и уеду. И мать с Никой заберу, куда я без них…

Побыстрее миновав неприятного соседа, открыла дверь нашей «квартиры» и тихо вошла. Никого.

— Ма-ам, ты дома?

Зачем спрашивала, у кого — сама не знаю. Ясно же, что никого нет. Проходная комната — комната матери, и если она дома, то обычно или сидит в кухне, или лежит на диване и смотрит старенький телевизор.

Когда только приехала из Москвы и впервые сюда вошла, то вид «квартиры» меня ужаснул. Нет, внутри было немного получше, чем в общем коридоре и кухне, но всё равно всё было какое-то замызганное и старое: заляпанные стены, грязное окно, линялые занавески.

Мы с Никой общими силами переклеили обои, постелили чистые коврики, выкинули продавленный диван столетней давности заменив на новый, повесили светлые шторы. Комната немного преобразилась, но всё равно, каждый раз чуть ли не слёзы наворачиваются глядя на эту «красоту».

Вторую комнатку занимала Вероника, но так нас теперь стало две хозяйки на одну жилплощадь, мы решили разделить эту и так небольшую коморку — на две, с помощью стены из ДСП. Какая-никакая, а иллюзия личного пространства. Так у каждой из нас получился свой личный уголок.

Это нам ещё повезло, что наша «квартира» под номером девять оказалась такой «большой», в половину больше чем у других. Когда-то бывший хозяин выкупил соседнюю комнату и соединил со своей. Получилась практически полноценная однушка в "целых" двадцать два метра. Но что такое двадцать два метра для трёх взрослых человек…

Так и живём, как килька в банке. Ужасные условия, а что поделать.

Нет, так было не всегда. Когда-то у нас было если не всё, то не хуже чем у других: трёшка в центре, автомобиль, дача, отец… Не мой — Никин, своего отца я никогда не видела и особо им не интересовалась, считая своим папой Олега.

Он был военным в звании майора: высокий, красивый и очень видный мужчина, чем он беззастенчиво пользовался, гуляя от матери направо и налево. Она знала, но терпела, ради нас. Я была маленькой, но часто слышала, как горько мама плачет ночами, обнимая подушку, пока папа Олег был в «командировке».

Он выгнал нас из дома, когда Нике было пять, а мне одиннадцать. В тот же день в просторной квартире поселилась «командировка» со своим маленьким сыном, а мы вынуждены были снять халупу на окраине города. На большее денег просто не хватило, — папа Олег оставил нас ни с чем.

После предательства мужа мать сломалась. Из красивой цветущей женщины превратилась в апатичную и неинтересную тень, которую больше ничего не радовало, даже собственные дети.

Два года мы жили в той халупе. Денег вечно не хватало, перебивались пустыми макаронами и картошкой, носили самые дешёвые вещи, и если мне доставались хоть какие-то обновки, то Ника донашивала мои старые, полинялые от частых стирок тряпки. Папа Олег алименты хоть и платил, но крайне скупо — копеечку в копеечку, этих денег едва хватало на оплату аренды.

Мать, женщина с высшим образованием, от безысходности пошла работать туда, где больше платили — официанткой в один сомнительный круглосуточный ресторан.

Тогда же и начала выпивать.

Сначала не часто и не сильно: приходила утром со смены пьяненькая, днём спала, и вечером могла мыслить более менее трезво. Что-то готовила, шутила, но я видела каким нездоровым блеском сияют её глаза, и знала, что пока никто не видит, она потягивает дешёвый портвейн, который прятала в шкафу среди банок с закрутками.

Я жутко стеснялась её тогда, но всячески отстаивала перед одноклассниками, кидалась в драку, когда те называли меня дочерью кабацкой подстилки. Город маленький, утаить что-то было просто невозможно.

Ника была ещё маленькой и особо ничего не понимала, поэтому все удары безжалостных подростков я принимала на себя.

Это были ужасные два года, вспоминать о которых мне больно до сих пор.

А потом нам повезло — умер дальний родственник матери, оставив ей, как единственной наследнице, небольшой дом с участком.

Сомнительное везение, конечно — обрести радость жизни через чью-то смерть, но мы были счастливы тогда, казалось, что теперь всё обязательно наладится.

И первое время всё так и было. Мы сделали ремонт в пусть маленьком, но собственном доме, купили кое-какую мебель, мама уволилась из ресторана и устроилась по профессии — преподавателем игры на фортепиано в музыкальную школу, снова начала улыбаться и почти бросила пить. Почти.

Выпивала втихую, пока мы были в школе, и иногда вечерами, в ванной, подмешивая спиртное в чай… Оставить эту пагубную привычку она так и не смогла.

С годами всё становилось только хуже. С работы её уволили за систематические опоздания и перегар, устроиться в какое-то другое приличное место она больше не смогла, а в ресторан теперь требовались только молоденькие. Ей ничего не оставалась, кроме как пойти работать санитаркой в районную больницу. Пить она стала больше и чаще, уже не скрываясь от подросших дочерей.

К тому времени одноклассники от меня немного отстали, и мне больше не приходилось тратить нервы на склоки, всё своё время, упорство и усилия я вкладывала в учёбу. Я зубрила и зубрила, мечтая окончить школу с золотой медалью, чтобы точно поступить в московский вуз. Я спала и видела, как уберусь из этой надоевшей до коликов провинции и обустроюсь в столице. Мне было жаль оставлять Нику с опускающейся с каждым днём всё ниже и ниже матерью, но у меня не было выбора: лишь получив достойное образование я могла потом устроиться на хорошую работу и затем забрать сестру.

И я добилась своего — получила медаль и поступила куда хотела. В августе девяностого года я села в плацкартный вагон и покинула родной город, уехав в Москву в поисках лучшей доли.

Учёба давалась мне легко, днём я посещала пары, а вечерами подрабатывала репетитором английского у детишек богатых людей. На жизнь хватало, я даже могла позволить себе отправить небольшую сумму матери, чтобы она купила Нике одежду, или забила холодильник, так как знала наверняка, что питаются они чем попало.

Так пролетели пять лет, подходил к концу последний год моей учёбы, уже не за горами маячило получение красного диплома и перспективная работа переводчиком, как вдруг мне звонит Ника и говорит, что дом забрали «какие-то люди» и они с матерью были вынуждены снять комнату в коммуналке.

Внутри меня всё рухнуло на тот момент. Я здесь, а Вероника там, с пьющей матерью, ещё и без жилья… Ещё свежи были воспоминания моего детства, в той старой халупе с шуршащими за стеной крысами.

Оказалось всё до банального просто: мать влезла в какую-то авантюру, набрала долгов, выплатить которые была не в состоянии. Ушлые и не чистые на руку кредиторы быстро раздобыли откуда-то расписку «матери», о том, что она готова покрыть долги домом. Взамен пообещали, что тогда они будут в расчёте, то больше никогда не появятся в их с Никой жизни. Обещание они сдержали — исчезли, оставив мать и сестру на улице.

Произошедшее шокировало, но выбора, кроме как смириться и принять как данность реальное положение вещей, у меня не было.

Я начала с утроенной силой брать новых учеников, откладывая каждую копейку, и забивая на учёбу. К счастью, мне всё-таки удалось окончить институт с красным дипломом, и буквально сразу же посчастливилось устроиться в элитную частную школу преподавателем английского. Я бы в жизни никогда туда не попала, если бы не помощь благодарной клиентки, с чьей дочерью я занималась. Муж клиентки был директором этой школы, и благодаря им двоим я проложила себе тропинку к счастливому и безбедному будущему.

Я строила грандиозные планы, как накоплю приличную сумму, куплю собственное жильё и затем заберу к себе Нику. Как помогу ей поступить в институт, как хорошо мы заживём, а потом… потом мои мечты в одночасье рухнули.

Я снова здесь, в клетушке с тараканами, без огромных денег, прекрасных перспектив и веры в счастливое будущее.

— Ника, это ты? — мать отворила дверь, буквально вваливаясь в комнату. — Ой, Яночка, ты уже дома.

Я заметила, как она внутренне сжалась, стараясь сделать вид, что трезва. Если на сестру ей было всё равно, то меня она побаивалась. Осознавала, что с моим появлением в доме появилась новая приличная мебель и в холодильнике нормальная еда, и если я вдруг разозлюсь и уеду обратно, то они снова заживут впроголодь. Знала бы она, что никуда я не уеду, даже если очень захочу…

— Я-то дома. А ты где была? — вздохнула, снимая тесные туфли.

Ноги опухшие, в мозолях. Сэкономила, называется. Нет, так дело не пойдёт. Если за неделю не разносятся, придётся снова лезть в и так похудевшую заначку, и покупать новые.

Подняла покупки и отдала матери. Та трясущимися руками неловко перехватила пакеты, и продукты посыпались на пол.

— Да я… по работе ходила, по делам… — сочиняя на ходу, мать принялась поднимать выпавшие пачки и коробки. — Ой, апельсины-то зачем, дорого же.

— Нике витамины нужны. Синяя вся, волосы лезут.

Да кому я говорю, как будто ей есть до младшей дочери хоть какое-то дело.

— Колбаска, «Монастырская», моя любимая, — глаза заблестели, но увидев моё угрюмое лицо, быстро добавила: — Нике… пусть в школу с собой бутерброды берёт, завтракает…

Дай ей волю, на закуску всё пустит друзьям-собутыльникам. Тот же Толик первый в очередь встанет, не постесняется.

— Убери всё в холодильник, я к себе.

«К себе». Коробка семь метров, с зарешеченным окном. Словно тюрьма. Господи, что это за жизнь-то такая.

Закрыв дверь, не раздеваясь упала на кровать и впервые за последний месяц позволила себе дать волю эмоциям и вдоволь нарыдалась.

Глава 5 Ян

Мне нравилось начало учебного года. Все встречаются после долгой разлуки, сразу появляется много тем для разговоров: кто где отдыхал летом, кто с кем тусил, кто с кем замутил. Минаева второй день только и делала, что рассказывала всем и каждому о своих сногсшибательных каникулах, расписывая в красках баллады о тёплом море, белом песке, и крутых дискотеках на набережной. Девчонки раскрыв рот внимали каждому слову, как будто ничего интереснее в жизни своей не слышали.

Я практически все каникулы провёл дома, лишь в начале июля слетали с родителями в Египет и на неделю в Тбилиси на родину матери. Навестили деда, старшего брата Гошу: он сразу после института уехал продолжать семейный бизнес — процветающая винодельня Миладзе, гордость старого Вахтанга.

Мать — чистокровная грузинка, правда уже порядком обрусевшая, даже акцента не осталось. В конце шестидесятых уехала поступать в Москву, где на последнем курсе познакомилась с молодым первокурсником прикатившим из провинции, который был не только другой национальности и младше на пять лет, но ещё и к тому же нищий как церковная мышь. Спортивная сумка с одеждой и двадцать пять рублей денег — вот и всё богатство.

Дед, Вахтанг Миладзе, властный и уважаемый в Грузии человек, был страшно против их союза, даже приехал в столицу чтобы силой увезти строптивую дочь обратно, но бате как-то удалось уболтать деда, что закончит университет на отлично и его дочь в будущем не будет ни в чём нуждаться. И своё обещание сдержал.

Первое время жили в Подмосковье, где отец набирался опыта и обрастал нужными связями, и вот в прошлом году вернулись назад в его родные пенаты, город, где он родился и вырос, и где его дождалось тёплое место зам. главы администрации. Место перспективное и рыбное. Помимо стабильного заработка карман бати греет неиссякаемая «благодарность» местных предпринимателей. Кому-то ларёк в незаконном месте поставить, кому-то магазин на земле отведённой под детский садик построить. Так и живём.

Мне такой подход отца к улучшению благосостояния в корне не нравился, но в нашей семье детям права голоса не дают, а слова «взятка» и «откат» под строжайшим запретом. Даже в шутку, даже шепотом.

На улице сегодня как-то быстро потемнело: ещё только восемь, а уже сумрачно и тоскливо. Накрапывал мелкий дождь.

Засунув руки в карманы ветровок и втянув головы в плечи, торопливо топали на хату к Бесу.

— Горшок, ты нафига девчонок с собой взял? — кивнул за спину, на ковыляющих сзади одноклассниц. Те, сбившись в кучу под одним зонтом, шлёпали на здоровенных каблуках по лужам, то и дело спотыкаясь и подворачивая тощие ножки.

— Ну а чего мы там как придурки одни сидеть будем? Я и топливо прихватил, для разогрева. — Стас приподнял характерно позвякивающий полосатый пакет. — Может, пожамкаем кого, — глумливо гоготнул, пихнув меня острым локтём в бок.

— Минаеву не трогать. Я ей сам займусь.

— Ты уж определись, — воровато обернулся, — а то с прошлого года как г*вно в проруби — ни себе ни людям.

— Ещё не решил. Попридержи коней.

С одной стороны, почему бы и нет: Минаева у нас «намба ван», пацаны в очередь встают, чтобы с ней замутить, только она отбривает всех сходу, а мне вроде как даёт зелёный свет. Я бы сказал даже напрашивается. Глупо как-то не воспользоваться. Ну а с другой стороны, как потом её отшивать? Начнутся эти слёзы, сопли, звонки… я это ужас как не люблю.

Была у меня тут одна Оля из пятьдесят третьей школы. Два месяца мне прохода не давала, даже родителей терроризировала!

Отец как-то приехал с работы белый весь, ему звонок поступил от Ольки, что мол, вены себе сейчас чикнет из-за меня. Вот батя тогда трухнул, в красках представил грядущий скандал и заголовки газет: «Сын заместителя главы администрации довёл школьницу до суицида».

Пока мать его валерьянкой с настройкой пиона отпаивала, я по городу бегал эту дуру искал. Оказалось, что они с подругой пива напились и прикольнуться так решили, типа месть такая. Нормальная шутка.

Обогнув полуразрушенное здание старой столовки, вышли на грязную тропинку, ведущую к трёхэтажному бараку, или «бомжатнику" как говорят у нас в народе.

Кругом полнейшая разруха и беспросветная нищета.

Обшарпанные стены в трещинах, прихваченные изолентой разбитые окна, линялое бельё на верёвках. Всё грязное, поломанное, убогое.

У подъезда под козырьком два бича: один сладко дрых, прислонившись плечом к покоцаной стене, второй обнялся с чекушкой мутной бражки, как будто с крестом животворящим. Бубнил что-то себе под нос, обнажая в улыбке гнилые зубы, периодически пререкаясь с торчащим из окна первого этажа зэком расписанным под хохлому. Зэк с отстранённым лицом смолил папиросу, равнодушно шикая на бича, стряхивая в его сторону пепел.

И как тут люди живут вообще? Тут без прививки от дизентерии даже ходить рядом опасно.

Со скрипом открылась дверь подъезда, и как агнец божий во вратах ада нарисовалась наша новая англичанка. А за ней шкет какой-то в куцем пиджачке.

Вот это номер. А она-то тут что потеряла?

Брезгливо обойдя бичей, сбежала по ступенькам и, быстро семеня стройными ножками, прыгнула в припаркованную у дома «десятку». Шкет важно обошел автомобиль и приземлился на водительское место. «Десятка» плавно тронулась и, объехав огромную яму наполненную тухлой водой, скрылась за поворотом.

Стас бубнил что-то на ухо, а я всё прокручивал в голове неожиданную встречу. Настолько неожиданную, что я бы, наверное, меньше удивился, увидев здесь индийского слона, чем её. Настолько её образ не вязался со здешним колоритом.

Утром она в юбке серой до колен была и белой блузке, тоже красиво, но сейчас вообще шик: куртка кожаная, платье короткое, чёрные чулки. Так что она здесь забыла? Тут же отбросы одни обитают: неблагополучные семьи, алкашня, откинувшиеся из мест не столь отдалённых, таджики… Хрень какая-то. Может, это вообще не она была, и просто показалось? Хотя нет, точно она, её забыть трудно.

Сразу за «бомжатником» начинался частный сектор. Не такой, как «долина нищих» — где стройными рядками стоят симпатичные коттеджи, — и где живу я, а обычный убогий переулок по соседству с промзоной, где господствовали разномастные хибары. В основном старые, кособокие, со щербатым деревянным забором, хламом во дворе, и заливающимися на все лады дворняжками.

Дом Беса крайний по левому ряду — одна крыша торчит, а остальное спрятано за надёжным забором в полтора метра высотой.

Надавив на звонок, принялся ждать. На девчонок обернулся — дрожат стоят, носы красные, волосы сосульками повисли.

— А Боярова тут что забыла? — тихо шепнул Горшку.

— Не знаю. Она с Лосевой всё лето таскалась, видать, теперь в свою шайку приняли, — громко шмыгнув, пожал плечами Стас.

Раздался звук отпираемого засова. Гуськом забежав внутрь двора, наперегонки ломанулись в дом, потому что мелкий дождь перешёл в ливень.

Дом Беса, конечно, тоже далеко не фонтан, но до «бомжатника» далеко и внешне, и уверен, что внутри. По крайней мере более менее чисто, сортир в доме — не надо на улицу после пива бегать. Живёт Бес один, раз в месяц только уезжает куда-то и привозит всякие соления-варения. То ли к бабке, то ли к матери, кто его знает. Никто не спрашивает, а он сам не распространяется.

Миновав летнюю кухню, не снимая обувь вошли по очереди в комнату, где уже сидели несколько человек, потягивая сигареты и распивая какую-то бурду. На столе из закуски распиленный сыр "Дружба" и несколько подгнивших яблок. Из пузатого магнитофона надрывался Сектор Газа, разбавляя сонную атмосферу забористым матерком.

У Беса всегда кто-нибудь да кучкуется, люди приходят и уходят, половину из них я даже по именам не знал. Посидят, выпьют, на гитаре побрынчат, иногда переночуют, свернувшись калачиком на диване, а на утро сваливают. Не факт, что ещё вернутся, поэтому знакомиться близко не имело никакого смысла.

— Здарова, Буйный. О, девочек привёл, это хорошо, — расплылся в улыбке Паровоз, разглядывая мутными глазами вновь присоединившихся.

Думаю, почему «Паровоз» объяснять не нужно. Вообще, он здесь редкий гость, приходит только когда совсем прижало, потому что добродушный Бес иногда даёт в долг.

Промышляет Бес давно, класса с девятого, а теперь «бизнес» поставил на поток — все местные торчки у него отовариваются. Хотя сам ни-ни, никогда не видел его под кайфом, даже не пьёт практически, так, пива иногда за компанию. Всегда задумчив, сосредоточен, молчалив. Близко к себе никого не подпускает, девчонок не меняет. Волк-одиночка.

Говорят, бабла у него куры не клюют, но где это бабло — неизвестно. Тачки у него нет, дом запущен, мебели минимум, вон, даже тумба под телевизор сиротливо пустует. В общем Бес — человек-загадка, никто даже точно не знал, сколько ему лет, но каждый старался держаться к нему поближе, потому что у него везде подвязки. И если у моего отца в друзьях все «верхушки», то у Беса схвачено всё «дно» нашего города. Поговаривают, что батя его большой авторитет в восьмидесятых был, поэтому и свалил — скрывается где-то за границей. Кто-то шептал, что сидит в Матросской тишине.

Бес не был моим большим другом, просто как-то традиционно сложилось, что собирались всегда у него. А что, удобно, свой дом, пей-кури, никакого контроля.

— Бес, ты когда себе диван нормальный купишь? Лоснится весь, в приличной одежде садиться страшно, — недовольно пробубнила Минаева, приземляясь на подлокотник продавленной тахты. Брезгливо сморщив нос, демонстративно отвернулась от Паровоза.

То, что Минаева вообще сюда ходит, уже само по себе факт удивительный, обычно такие фифы предпочитают крутые дискотеки и дома явно побогаче, да и контингент погламурнее. Ясно как день, что таскается она сюда из-за меня, так как давно закадрить хочет. Ну что ж, раз так сильно хочет…

— Прыгай, — похлопал по колену, приглашая.

Полина закатила глаза, и, с лицом, будто делает большое одолжение, села мне на колени, крепко обхватив прохладной ладошкой шею.

Сидит, что-то на ухо мурчит, специально ёрзая пятой точкой. Провоцирует. Провёл рукой по бедру, скользнул выше, забрираясь пальцами под обтягивающий топ. Я же не железный, в конце концов.

Вдруг Боярова как ужаленная подскакивает и, буркнув «мне пора», — вогнув голову побежала на выход.

Что за мода у женщин такая — всё время устраивать марафон? Чуть что — дверью хлоп и в бега. Утром Долгополова, сейчас Вероника.

— Кто девчонку шуганул? Чуть с ног не сбила, — смахивая с куртки капли дождя, в дверном проёме показался Демьян.

Тощий и длинный, как глист, Демьян, выглядел смешно в безразмерных джинсах и громадной кожанке, будто с чужого плеча. Хотя, он во всём смешно выглядел, любая одежда на нём болталась, как мешок на колу. Ростом как и я под два метра, а весил как Минаева, кило пятьдесят, не больше. Его даже в армию из-за недобора веса не взяли.

— Ты чё меня там одну в коридоре бросил? — плаксиво проблеяла Лерка, обиженно оттолкнув Демьяна и, выставив на всеобщее своё главное достоинство, гордо прошествовала к столу.

Главным достоинством Лерки была огромная, просто гигантская грудь. Демьяна голова меньше, чем одна её… Короче, за что Демьян запал на Лерку, с её противозным характером и ветреной натурой — было дураку понятно, а вот за что та выбрала Демьяна — для всех оставалось загадкой. Погуливала она с мажорами при деньгах, но потом неизменно возвращалась к своему трусоватому тощему другу. Походят недели две, потом разругаются в хлам, она по мужикам, он бухать… Одна и та же песня вот уже второй год как.

— Буйный, пойдём, перетереть кое-что нужно, — кивнул куда-то за спину Демьян и, нагнувшись, чтобы не ударится головой о дверной косяк, вышел.

Полина нехотя разжала свои цепкие пальчики и с ворчанием поднялась.

Накинув капюшон, вышел вслед за Демьяном на порог покосившегося крыльца. Дождь лил как из ведра, оглушительно барабаня по шиферному навесу.

— Чего тебе? — зябко поёжился, зевнув.

Темень — хоть глаз выколи, как потом по этой грязище домой добираться…

— Короче, прикинь, бывший этот Леркин совсем берега попутал: позвонил и предложил завтра снова её подвезти. Вот сволота, — крепко выругавшись, Демьян смачно сплюнул.

— Слушай, а может, ну её тогда?

— Кого?

— Лерку твою. Сколько раз ты из-за неё уже впрягался? А я?

— Не, брат, мы с ней уже всё, того…

— Чего — того?

— Повязаны мы с ней, вот чего. Жениться на ней хочу.

— Демьян, ты дебил?

Тот что-то забубнил про высокие чувства, тонкую духовную связь. Сериалов бабских что ли насмотрелся? Буфера ему её нравятся, вот и вся связь. Всё просто и до тошноты понятно.

— Короче, если рожу кому опять начистить — я пас, — перебил его трогательные излияния.

— Не, я другое придумал. Схема — верняк. Короче…

Облокотившись о запертую дверь, в пол уха слушал его сомнительную схему. Решил, что теперь уже точно помогаю в последний раз, а дальше пусть как-нибудь сам свои проблемы решает.

Фильтруя монотонный трёп Демьяна, почему-то вспомнил англичанку.

Интересно, кто это с ней был. И куда это они на ночь глядя поехали…

Фраер этот её сразу видно — офисный клерк: пуговички все застёгнуты, волосики на пробор — лох одним словом, но с тачкой, такой точно в «бомжатнике» жить не может. А англичанка тем более! Вон она какая фифа.

Когда столкнулись сегодня у столовой, растерялся как последний кретин, даже забыл куда шёл. И она — встала и стоит. Уставилась — не мигает.

Демьян в красках расписывал как уделать бывшего Лерки, я вроде бы слушаю, но не слышу. Возвращался мысленно к ножкам англичанки в чёрных чулках, светлым распущенным волосам… Наваждение какое-то. По ходу, точно пора с кем-нибудь замутить, снять это дурацкое напряжение.

Повезло тебе, Минаева, будет скоро на твоей улице праздник.

Глава 6

Яна

Проревевшись как следует, сама не заметила, как уснула, а когда поднялась с кровати, был уже вечер. В комнате сумрачно, по стёклам барабанил мелкий дождь, а по вискам болезненные молоточки.

Устало сняла помятый пиджак и взглянула в небольшое настенное зеркало: глаза и нос опухли, щёки пошли красными пятнами. И чего рыдала, спрашивается? Стало стыдно за свою мягкотелость. Вроде бы давно уже взрослая, а поведение инфантильного подростка.

Жалела себя видите ли, какая я бедная и несчастная, как плохо мне живётся. Ничего, руки-ноги целы, как-нибудь прорвёмся. Попрошу у Эммы Валентиновны ещё полставки, займусь снова репетиторством. Главное, набрать до конца года недостающую до первого взноса сумму, но слава Богу начальный капитал есть, если ничего лишнего не покупать, то всё непременно получится.

Поставила стул, и сняла с верхней полки допотопного шифоньера обувную коробку. Там, под ворохом квитанций, открыток и просроченных уведомлений лежал конверт. Достав увесистую пачку, в который раз пересчитала купюры. Собранная сумма грела душу. Пустить бы эти деньги сейчас на себя, купить красивой одежды, туфли нормальные… Но нельзя. Перебьюсь. Закрыла коробку и снова спрятала за стопкой постельного белья. Никто про неё не знает и знать не должен. Там лежат не просто деньги — хранится наше нормальное будущее.

Бегло в заглянув на часы едва не выругалась вслух от досады — скоро шесть, и как бы мне не хотелось закрыться от всех и никого не видеть, нужно собираться на свидание с Тимуром. Настроения идти куда-то совершенно не было, и я уже трижды пожалела, что согласилась провести с ним вечер. И ведь сама же позвонила! Звонить снова и отказываться было как-то неудобно, да и лень: это же надо одеваться, идти до таксофона, что-то придумывать, чтоб не обиделся.

Тимур парень хороший, я бы даже сказала — слишком хороший. Правильный до зубного скрежета. Из интеллигентной семьи: мама врач-ортодонт, отец юрист. Выходные на даче проводят, пьют чай, читают книги, за ужином обсуждают ситуацию в стране. Ни ссор у них, ни скандалов, и конечно никто ни капли в рот.

Очень уж мы с ним разные, во всём. Терзали смутные сомнения, что его идеальная семья меня когда-нибудь примет, но Тимур клялся и божился, что родителям его всё равно, а ему подавно.

Я подозревала, что не так уж всё радужно, просто сказать правду не может, потому что воспитание не позволяет. Я тётю Марину много лет знаю, не из тех она, кто вот так запросто примет в семью дочь матери-алкоголички. В глаза будет улыбаться, а потом сыну весь мозг проест. Проходили уже, знаю.

Познакомились мы с Тимуром в нашем местном ДК чуть больше шести лет назад. Я— ученица одиннадцатого класса, он — студент пятого курса юридической академии. Тимур долго и красиво ухаживал, носил цветы, провожал до дома, клялся в вечной любви и даже замуж звал, как мне восемнадцать исполнится. Конечно мне были приятны его ухаживания, и я даже испытывала к нему что-то большее, чем просто симпатия, но я знала что сразу после выпускного уеду поступать в Москву, поэтому надежд никаких не давала. Он буквально умолял меня остаться, убеждал, настаивал. Металась я тогда меж двух огней, душу рвала. Недолго, правда.

Однажды ждала его в подъезде, входная дверь квартиры была приоткрыта, и я стала невольной свидетельницей разговора, который поставил жирную точку в зарождающихся было сомнениях.

— Куда это ты собрался? Опять со своей Яночкой на свидание? — ехидно вопрошала тётя Марина. — Когда же до тебя наконец дойдёт, что ничего путного из вашей связи не выйдет!

— Снова ты за старое, мама! Почему это не выйдет? — вскинулся Тимур.

— А хотя бы потому что мы с отцом этого не позволим! Жениться он собрался, ещё чего! Ты эти мысли брось, костьми лягу, но добро не дам. И чем скорее ты прекратишь якшаться с этой девчонкой — тем лучше. А если она забеременеет? Потом точно до конца жизни не отряхнёмся. Кто знает, что у них за гены? Родится больной какой-нибудь ребёнок, оно тебе надо? Вон у нее мать как запрокидывает, и неизвестно ещё кто отец, может, вообще наркоман! Ничего хорошего тебе с ней не светит, я жизнь прожила, и получше тебя в людях разбираюсь.

Я убежала вся в слезах не дослушав до конца этот отвратительный монолог.

Да, конечно, она была права: мать действительно пила и своего отца я не знала, но мне стало больно даже не от её слов — хотя они тоже словно ножом по сердцу, — меня больше обидело то, что раньше мне в глаза она улыбалась и в гости звала, а за спиной поливала грязью.

С того дня я начала Тимура избегать. Просто разорвала отношения без объяснения причин, и через месяц уехала в Москву. А спустя шесть лет вот вынужденно вернулась, и словно по иронии судьбы снова столкнулась с Тимуром. Начали опять общаться, созваниваться, иногда выходить куда-то вместе.

Он вроде бы действительно не гнушался моей — что уж скрывать — опустившейся матери, не стеснялся приезжать и забирать из этого клоповника.

Умом я прекрасно понимала, что он хорошая партия и если всё сложится — мой счастливый билет в безбедную жизнь. И вроде бы всё в нём так: хороший, добрый, порядочный, но… почему-то не зажёг меня второй раз, как тогда в юности. Может, просто нужно время, чтобы привыкнуть друг к другу, заново узнать получше, как-никак прошло шесть лет, мы оба изменились, повзрослели. А может, он просто не тот, кто мне нужен…

В любом случае я решила, что нужно попробовать дать второй шанс этим отношениям, а размышления "судьба не судьба" оставила на потом. Сейчас голова была забита другими, более важными проблемами.

Вздохнув, начала нехотя собираться на встречу. Открыла шкаф, пробежалась глазами по скудному выбору нарядов.

Любой женщине всегда нечего надеть, даже если гардероб будет ломиться от обилия разнообразных шмоток, но мне надеть было действительно было нечего: несколько однотипных блузок, юбки до колен, пиджаки — так себе гардероб для свидания. В тех платьях, что покупала ещё в Москве, я Тимуру уже все глаза промозолила, а единственное более менее новое опять Ника без спроса взяла и куда-то убежала. Пришлось выбирать по принципу "какое я надевала достаточно давно, чтобы оно успело немного позабыться".

Выбрав простое чёрное платье чуть выше колен, дополнила его кожаной курткой и туфлями на высоком каблуке. Собственное отражение мне на удивление понравилось и сейчас я совсем не походила на замученную училку с ворохом проблем: распущенные светлые волосы доставали до талии, платье — до середины бедра, на губах яркая помада.

Я нравилась мужчинам, и знала это.

В Москве у меня было много достойных поклонников, и если бы я меньше времени уделяла учёбе, и больше построению личной жизни, то вполне возможно, была бы уже замужем за каким-нибудь перспективным столичным адвокатом или бизнесменом. Как Роза — лучшая подруга из института. Та быстро окрутила владельца сети автозаправок, выскочила замуж, и бегает там сейчас где-нибудь по ГУМу, а не как я — чулки штопает, потому что на новые денег нет.

Она мне всегда говорила, что надо брать быка за рога, ведь в спину дышат шустрые конкурентки. «В жизни главное — деньги, а любовь — сказка для нищебродок». Может, зря я её не послушала. Ждала какой-то великой любви, безумных чувств… И что в итоге? Вляпалась в грязную историю, которая, видит Бог, мне ещё точно аукнется. Сижу теперь здесь, в тесноте, среди тараканов, моюсь в общем с несколькими семьями душе, но это всё-таки лучше, чем небо в клеточку… Даже в дрожь кинуло, стоило только представить.

Тимур заехал ровно в восемь, как всегда пунктуален до невозможности, хоть часы по нему сверяй. Помялся у порога, в дом не вошёл. Понять его было можно — лицезреть эту нищету приятного мало. Сам он рос в совсем других условиях, и подобную бедность видел только из окна своего автомобиля, проезжая мимо неблагополучных районов.

Выйдя из подъезда чуть не споткнулась о местных пропоиц, но выбило из колеи меня вовсе не это, а то, что в сером мареве угрюмых сумерек увидела перед собой … Набиева. Шёл по раскисшей от дождя тропинке, в компании каких-то подростков.

Преследует он меня, что ли? В столовой столкнулись, теперь вот здесь.

С подобной встрече я готова не была: быстро юркнула в машину, надеясь, что он меня не заметил. Не хочется, чтобы завтра вся школа обсуждала, что новая учительница живёт в полуразрушенном бараке.

Серый дождь барабанил по стеклу, размывая удаляющийся силуэт Набиева. Рядом с ним семенил какой-то сутулый мальчишка, следом девчонки под огромным зонтом, но я смотрела только на Яна, и не отводила глаз, пока машина не скрылась за поворотом.

Глава 7 Ника

Ненавижу его, козёл!

С силой надавив на циркуль, выцарапала на парте: «Набиев — урод». Придёт, сюрприз будет. Ещё и ручкой пожирнее обведу, чтоб точно все издалека видели.

На гладкой парте, выкрашенной светло-зелёной краской, размазанные чернила как бельмо на глазу. Пусть теперь все смотрят и знают. И в других кабинетах так же все парты помечу.

Услышав в коридоре шаги, быстро вернулась на своё место, и уткнулась в книгу. Не хватало ещё, чтоб кто-то узнал, что это я сделала.

— Привет, Боярова, давно сидишь? Ты чего вообще в такую рань пришла? — Минаева села за третью парту и, положив руки на стол, прилегла на сложенные ладони.

— Так получилось, — буркнула, не глядя на её до отвращения светящееся лицо.

— Вот и у меня получилось. Мама перед работой подбросила, я бы в жизни так рано не проснулась, — Полина зевнула и, сладко потянувшись, улыбнулась чему-то своему.

Улыбается она. Смотреть противно!

Вспомнила вчерашний вечер, и чуть слёзы опять не навернулись. Хватит, наревелась уже. Всю дорогу пока от Беса бежала — ревела, и дома потом ещё. Благо Янки не было, никто с расспросами не лез.

Матери-то плевать — распивала с Толиком и какими-то колдырями на кухне очередную чекушку. Все пьяные, сидели, песни блатные орали, вокруг всё апельсиновыми шкурками забросано, колбаса на тарелке накромсана… Где только деньги взяли.

Даже не заметила, как я домой вернулась, мать называется. Да даже если бы я на неделю пропала, она бы не заметила.

Зачем я вообще вчера к этому Бесу потащилась, дура. С самого начала всё не так пошло. Сначала дождь всё испортил — как мокрая курица шла, потом чуть не спалилась, что в «бомжатнике» живу. Если в классе узнают, то стыда не оберусь. Все и так меня за низший сорт считают, а тут ещё если откроется, что Боярова в один сортир с зэками ходит и с одного стола ест, это же вообще заклюют!

Когда мать квартиру прошляпила, я всем сказала, что мы на Заводской квартиру сняли — рядом с нашей улица. Дома там хоть поприличнее, и контингент получше. Вроде бы прокатывало всё это время, даже Лосева не догадалась — расходились у высотки, а когда Верка скрывалась за поворотом, я шла дальше в свой неуютный мир. А вчера Толян этот, будь он неладен, опять в окне торчал. Вогнулась, пулей мимо проскочила. Представляю лицо Минаевой, если бы зэкан мне отсалютировал. Ну это всё фигня, по сравнению со сценой дома у Беса…

Я-то дура вырядилась в Янкино платье, думала, что понравлюсь Яну. Надеялась, что в неформальной обстановке узнаю его получше, и что, может, он тоже наконец рассмотрит во мне не только одноклассницу. И каков итог? На меня он даже не посмотрел, зато Минаеву облапал.

Обидно! Так долго втиралась в их компанию, Лосеву тупую терпела вместе с этой выскочкой Полиной, и всё ради чего?

Не надо было убегать, конечно, пожалела, но ведь сил не было наблюдать за их телячьими нежностями. Нужно было остаться и постараться как-то перетянуть одеяло на себя, отвлечь его от Полинки, а я вместо этого трусливо дала дёру и пошла домой размазывать сопли.

— Минаева, чего у тебя там стряслось? Ты чего ночью звонила? Я сонная была — ничего не поняла. Что получилось? У кого? — забегая в класс, затараторила Лосева, плюхаясь на стул рядом с Полиной.

— Блин, Вер, ну что непонятного? — Полина таинственно улыбнулась и выдержала театральную паузу, заставляя Лосеву затаить дыхание от любопытства. Я тоже вся обратилась в слух. — Мы вчера с Набиевым целовались! — выпалила Полина, и буквально расцвела, наблюдая отпавшую челюсть Верки.

— Да ладно? Расскажи!

— Когда тебя проводили, пошли ко мне, ну и в подъезде… А вообще, хватит с тебя подробностей!

— Ну и как? — хихикнула Верка. — Как он целуется?

— Я бы тебе рассказала, да боюсь, что обзавидуешься! Всё, Верка, теперь он точно будет моим, — уверенно произнесла Минаева, и взглядом победительницы стрельнула в мою сторону.

Я лишь ниже вогнулась в учебник, делая вид, что их разговор мне абсолютно не интересен. Внутри же всё сжалось в тугой ком, даже дышать стало больно.

Они целовались. Стоило представить, сразу же в глазах предательски защипало. Зачем я это услышала, лучше бы не знала ничего!

Идиотка, глаза вчера накрасила, каблуки надела, хотела ему понравиться… А он с Минаевой по подъездам сосётся.

— Приве-ет, — услышала сахарный тон Полины, и сразу поняла, кому этот привет предназначен.

— Ну привет, святая троица. Что-то не замечал раньше за вами такого рвения к учёбе. Ещё никого, а они сидят, — приземлившись за свою парту, Набиев присвистнул. — Ого, а кто это меня так любит?

— А что такое? Покажи! — засуетились девчонки, вскакивая со своих мест. Я же и глазом не повела.

Надо было подписать, что он ещё слепой идиот, раз не видит ничего дальше своего носа. Не буду на него смотреть, из принципа!

Не выдержала всё-таки, обернулась. Даже сердце зашлось — какой же он… Красив как Бог! Довольный сидит, улыбается. Конечно, Минаеву помацал, чего грустить. И на писанину мою ему наплевать! Ну а хотя чего я, собственно, хотела? Что он зарыдает, увидев ругательства в свой адрес? Да плевать ему с высокой колокольни на этот детский сад.

В кабинет потихоньку стали подтягиваться сонные одноклассники.

Минаева перед Яном расстилалась и так, и эдак, а он как всегда: сидел, травил шутки с Кругловым и в её сторону ноль эмоций.

А может, она это всё выдумала и не было у них ничего? Ну а если и было, что-то он не выглядел безумно влюблённым…

Даже настроение немного поднялось.

— Боярова, а ты куда вчера убежала? Не успели прийти, как ты сразу же дёру дала, — откинувшись на спинку стула, Набиев смотрел прямо на меня.

— Надо было, вот и убежала, тебе какая разница?

— Никакой, просто спросил, — пожал плечами Ян и тут же потерял ко мне всяческий интерес.

Ну вот почему так — какое-то несчастное слово в мой адрес, и я сразу растекаюсь как дурочка бесхребетная.

И почему именно он? Почему не Загор, который за мной по пятам ходит?

Почему Минаевой самый классный парень из всей школы достался, а мне одни придурки?!

Очередной испорченный день, и всё из-за него!

Глава 8 Яна

— Ох, доченька, опаздываю! — мать бегала по комнате в одном несвежего вида белье, разыскивая среди хаоса разбросанных тряпок нужные вещи. — Будильник не прозвонил, представляешь?

Очередная ложь! Даже я слышала её будильник! Проспала — потому что в очередной раз напилась. Стоило мне только вчера уйти, она тут же собрала на стол, созвав собутыльников со всей округи.

Лицо одутловатое, глаза красные… А ведь ей даже сорока пяти нет, но на кого похожа… Опустившаяся пьяница! Зубы наполовину сгнили, волосы как мочалка, тело дряблое. Смотрела на неё: и боль, и гнев, и отчаяние накатывали.

Как можно настолько себя запустить?

Ковыляя в тесных туфлях по утренней слякоти, добралась до остановки. Холодно, грязно и мерзко — настроение на нуле.

Забежав в учительскую за журналом, молилась об одном — только бы не столкнуться с Эммой Валентиновной. Я вчера ушла, так к ней и не заглянув, а директриса очень не любит, когда пренебрегают её просьбами.

На потёртом диванчике у окна восседал Яков Тихонович в своих бессменных трениках, развлекая байками хохочущую Инну. Та аж лицо ладонями закрыла и в колени уткнулась, настолько ей было весело. Даже зло пробрало — все бодрые и счастливые, одна я как выжатый лимон с кислой миной с самого утра. Хотя, у них, наверное, в семье никто за воротник не заливает, и ночью под полом крысы не шуршат.

— Янчик, привет, — отсмеявшись, звонко поздоровалась Инна, и я ответила ей вымученной улыбкой.

Вот что я за человек такой. Подруга не виновата, что у меня жизнь не сахар, могла бы и повежливее быть.

Только хотела присоединиться к общему веселью, как дверь кабинета директрисы открылась, и оттуда медленно вышел новый завуч, в сопровождении Эммы Валентиновны.

В строгом костюме и белой выглаженной рубашке Денис Павлович Лукин выглядел весьма импозантно: около сорока, приятные черты лица, седеющие виски, аккуратная бородка, очки в стильной оправе.

Он как и я пришел в этом году, заменив бывшего бессменного завуча — Ираиду Тристановну, вышедшую на залужённую пенсию.

Поговаривали, что она изъявляла желание поработать ещё, да чувствовала себя превосходно, но директриса её буквально выжила, освободив тёплое место Лукину.

С его появлением все престарелые кумушки-училки словно обрели вторую молодость: на работу как на праздник — с причёсками, макияжем, а Инна была более чем уверена, что Эмма Валентиновна сама на новичка глаз положила, поэтому и взяла под своё крыло.

Стрельнула взглядом на директрису: на щеках румянец, глаза блестят, смотрит — чуть ли в рот ему не заглядывает. Он же моложе её лет на десять, если не на пятнадцать! А Курага, оказывается, та ещё штучка. Ничто человеческое ей не чуждо.

Тепло распрощавшись с завучем, Эмма Валентиновна мазнула по мне рассеянным взглядом:

— Яна Альбертовна, загляните ко мне.

Хлоп. Дверь закрылась.

— Чего натворила? — кивнув на дверь, одними губами шепнула Инна.

— Ничего, вроде бы… — пожала плечами и немного напряглась.

Будешь тут напрягаться, когда прошлое с душком… Нет, вряд ли, конечно, она что-то прознала — личное дело у меня идеальное, а чем я занималась помимо работы — не её ума дело, к моей педагогической деятельности это не относится. Или всё-таки…

Вот угораздило же вляпаться!

Робко постучав, заглянула в кабинет директрисы.

— Проходите, присаживайтесь, — Эмма Валентиновна кивнула на стул, тем временем уже разговаривая с кем-то по телефону.

В её кабинете я была не в первые, но каждый раз меня удивляло разительное отличие между учительской и помещением руководителя. Стены оклеены дорогими обоями, дубовый крепкий стол, кожаное кресло, добротный паркет. Мебель из тёмного дерева.

Интересно, когда деньги на ремонт школы выделяли, специально уточнили, что кабинет директора должен походить на президентский люкс?

— Яна Альбертовна?

— А? — вздрогнула, будто не убранство кабинета рассматривала, а занималась чем-то незаконным.

— Ну, и как вам? — сцепив пальцы в замок, директриса уставилась на меня сквозь окуляры крошечных прямоугольных очков.

— Ну… красиво… современно, — замялась, нервно сглотнув.

— Вы о чём? — склонив голову на бок, Курага удивлённо округлила аккуратно накрашенные глаза.

Ощутила, как пунцовая краска залила щёки. Что я несу?

— Как вам у нас, здесь, в школе? — уточнила она. — Немного вошли в курс дела? Познакомились с педагогами, учениками? — миниатюрная фигурка Эммы Валентиновны буквально утопала в мягкой коже кресла.

— Да, потихоньку осваиваюсь, спасибо.

И ради этого она меня вызвала? Чтобы справиться, как обстоят дела?

— Я изучила вашу характеристику с прежнего места работы, о вас отзываются, как о дисциплинированном и очень ответственном педагоге. — Она взяла в руки тонкую папку, и перевернула первую страницу. — Вели внеклассные занятия, занимались с детьми-билингвами, составили программу Олимпиады, в которой дети заняли призовые места, — отложив папку, подняла на меня вопросительный взгляд. — Так в чём же подвох?

— Простите, не поняла?

— Почему вы уволились? Такие перспективы, достойная зарплата, умные дети и обеспеченные родители. Многие за ваше прежнее место работы готовы по головам идти, а вы вот так просто забрали документы и переехали в маленький провинциальный город, устроились учителем в обычную школу, оставив элитную частную. И не где-нибудь, а в самой столице! — Эмма Валентиновна подняла вверх указательный палец, подчёркивая важность произносимых слов.

Я знала, что когда-нибудь разговор об этом зайдёт… Закусив губу, нервно убрала за ухо выпавшую прядь.

— Ну вы же знаете о нашем семейном положении… Моя мать… не совсем здорова, младшая сестра здесь абсолютно одна, я решила, что должна быть рядом, помогать финансово. Присматривать за Вероникой, вы же знаете современных подростков, с ними порой очень трудно, — выдавила заготовленный ранее ответ, приведя дыхание в нормальный ритм.

— Как это благородно! Приятно, что из стен нашей школы выпускаются такие люди: готовы пожертвовать всем, ради ближнего своего, — проговорила Эмма Валентиновна, и каждое её слово буквально сочилось издёвкой.

Директриса смотрела на меня в упор, демонстрируя всем своим видом, что её не проведёшь.

Выпрямив спину, я уверенно взглянула на нее в ответ, показывая, что мне нечего скрывать.

Ничего у неё на меня нет, пусть что хочет, то и думает. И вообще, чего это вдруг она ко мне прицепилась? Когда я только принесла документы, она была настроена более добродушно. Радовалась, что штат пополняют молодые кадры. И вот, спустя всего лишь пару недель такие перемены. Как будто я ей дорогу где-то перешла.

— Да, Яна Альбертовна, по поводу вашей просьбы, — убрав папку в стол, директриса вновь заговорила чисто профессиональным тоном. — Пока ни о какой дополнительной ставке не может быть и речи. Былые заслуги — это похвально, но я ещё не знаю, как вы будете справляться именно у нас. Может, вы вообще посреди года сбежите, кто вас знает? Дети у нас из разных социальных слоёв, есть очень трудные подростки из неблагополучных семей, к каждому нужен свой тонкий подход. Это вам не сливки общества. Так что всё по регламенту — восемнадцать рабочих часов в неделю, и ни часом больше. Вот в следующем году сдадите на категорию, там и поговорим, — подвела черту Эмма Валентиновна, давая понять, что разговор окончен.

— Я вас понимаю, просто мы сейчас крайне нуждаемся в дополнительных средствах — я откладываю на собственное жильё…

— И это тоже характеризует вас как ответственного человека, — перебила директриса, — но помочь ничем не могу.

— А можно тогда как-то поменять расписание? Я хочу во второй половине дня заниматься репетиторством, боюсь, что мне не удастся совмещать работу и подработку с таким неудобным графиком. Эти окна между уроками…

Эмма Валентиновна буквально опешила от такой неслыханной наглости. Спустив очки на кончик носа, вперила в меня глаза-буравчики.

— Яна Альбертовна, вы молодой педагог, работаете у нас без году неделю, и уже выдвигаете какие-то требования?

— Конечно нет! Я просто спросила… Просто, эти окна… действительно будут отнимать львиную… долю времени…

С каждым словом я говорила всё тише и тише, осознавая, какую чушь только что сморозила. Взгляд Кураги метал молнии. Нажить врага в лице руководства в первые же дни… такое могло произойти только со мной.

— У вас скоро урок. Ступайте.

Теперь разговор был действительно окончен.

Выбежав из кабинета, пулей пронеслась мимо коллег. Инна двинулась следом, стуча каблучками по деревянному полу гулкого пустого коридора. Отыскав меня у окна, обняла за плечи.

— Что у вас там стряслось? Ругала?

— Да уж лучше бы ругала… Теперь точно не видать мне никакой подработки. Видела бы ты, как она на меня смотрела, будто я нашкодивший котёнок, а я всего лишь пожаловалась на неудобное расписание…

— Ну ты даёшь! Теперь понятно, почему она так завелась. Все же знают, что в приоритете те, кто много лет проработал, а новички по остаточному принципу. Да и вообще с этим не к ней нужно идти, а к завучу или методисту. Ох, Янка, Янка, ты прям как первый раз замужем. Ну не реви, ты чего, — положив мою голову на свою внушительную грудь, Инка принялась успокаивать совсем как ребёнка.

Не знаю, чего я вдруг разревелась. Наверное, сказался накопленный стресс. Это вечное безденежье меня с ума сведёт. Одна надежда была на дополнительные полставки, а теперь минимум на год об этом можно смело забыть.

— Всё, успокаивайся, Курага она и в Африке Курага! Мужика нет, вот и психует, старушка, — Инка хихикнула совсем как подросток, даже настроение поднялось, глядя на неё.

— Так у меня тоже мужика нет, — шмыгнула носом, не сдержав улыбку.

— Да кто бы говорил! А Тимурчик твой? Вон сколько лет по тебе сохнет. Да тебе стоит только пальцем щёлкнуть, как тут же все самые видные красавцы сбегутся, — Инна звонко щёлкнула тонкими пальчиками, и в этот момент открылась дверь служебного туалета, выпустив наружу шум смываемой воды из сливного бачка и следом Дениса Павловича, потирающего влажные руки. Увидев нас, завуч дико смутился.

Переглянувшись, мы с Инной тактично отвернулись.

— Ну, я же говорила, — шепнула подруга.

— Так это ты щёлкнула, так что не приписывай мне свои заслуги.

— Здравствуйте, Яна Альбертовна, ну с вами мы уже виделись, — чуть поклонился Инне завуч. Та буквально расцвела. — А я вот тут… проверяю состояние канализационных труб. Служебные помещения нуждаются в срочном капитальном ремонте.

— Да-да, состояние крайне плачевное, — поддержала Инна, серьёзно сведя брови к переносице.

— А почему у вас глаза красные? — глядя на меня, обеспокоенно поинтересовался Лукин.

— Всё в порядке, соринка попала.

— Если у вас какие-то проблемы, связанные с работой — пожалуйста, обращайтесь, помогу чем смогу.

— Спасибо, буду иметь в виду, — благодарно улыбнулась я, ощущая, как Инка толкает меня кулачком в бок.

— Ну… пойду ещё на третьем этаже проверю, э, трубы, — немного покраснев, завуч быстро скрылся с глаз.

— Ты чего ему не сказала про расписание? Только что ревела стояла! — шикнула Инна, кивая вслед завучу.

— Да мне неудобно как-то…

— Странная ты, конечно. Кураге удобно говорить, а этому красавчику засмущалась сразу. По-моему, он на тебя запал.

— Скажешь тоже!

— Точно тебе говорю. Я в этих делах собаку съела. Ладно, пойдём в учительскую, скоро уже звонок с урока, — взяв меня под руку, мы вместе потопали обратно в кабинет.

Уж не знаю, что это была за собака, которю съела Инна, но я никакой симпатии от завуча в свою сторону не увидела. Да, общался он мило, но он со всеми такой обходительный. Инке пора уже свои отношения заводить, видит уже то, чего и в помине нет.

— А чего Тимурчик? Ты же говорила вчера, что в ресторан с ним идёшь. Сходили?

— Сходили.

— А чего вздыхаешь? Поругались, или что? — Инка даже притормозила, ожидая порцию откровений.

— Да всё нормально. Пойдём, а то мне ещё подготовиться к уроку нужно, — потянув её за руку, оперативно сменила тему.

Не хотелось говорить о Тимуре и наших с ним свиданиях. Сама не знаю почему, не могла найти этому логичное объяснение. Какое-то внутренне ощущение пустоты и неудовлетворённости после каждой встречи. Будь то поход в кино, ресторан, или просто прогулка по парку. Вроде бы всё хорошо, ровно, но я не чувствовала себя окрылённой. Наши отношения не перешли ещё на более близкий уровень, но даже просто принимая его слишком торопливые и чрезмерно мокрые поцелуи, мне хотелось поскорее отстраниться и убежать куда подальше.

Почему так? Ведь тогда, шесть лет назад, всё было иначе. Были бабочки в животе, симпатия, куда же теперь всё делось? И эти его недостатки… Пересчитывать трижды сдачу, смахивать каждую пылинку с ботинка, дотошные расспросы, как прошел мой день… Инка бы точно сказала, что я попросту зажралась. Тимур перспективный парень, такими не разбрасываются. Но почему-то с каждым днём я перегорала к нему всё больше и больше…

Вчера он предложил мне прийти на их традиционный воскресный ужин, изъявив желание познакомить ближе с родителями, и сказать какую-то важную новость… Его лицо было таким довольным и загадочным, я же внутренне напряглась. Надеюсь, он не собрался сделать мне предложение?

Ну как это принято в кино: встать на одно колено, попросить руки. Даже передёрнуло от подобной мысли. Я точно ещё не готова выходить замуж.

Во-первых, мы встречаемся всего ничего и я ещё слишком молода — стирать носки не входит в перечень моих заветных мечт; во-вторых, у меня сейчас проблем выше крыши, вот только мороки со свадьбой не хватало. Ну а в-третьих, — и это самое важное, — я не хочу выходить замуж именно за него. Тимура.

Прийти на ужин я всё-таки с неохотой согласилась. И очень надеюсь, что важная новость — это не предложение, иначе наши отношения скорее всего закончатся прямо там, за столом, перед тарелкой котлет тёти Марины.

Глава 9 Ян

Ба-а-ах!

Колесо тёмно-вишнёвой "девятки" с грохотом взорвалось.

Ба-а-ах!

Лопнуло второе.

"Иу-иу-иу-иу-иу", — взревела сигнализация, оглушив сонный двор. Стайка голубей испуганно взлетели с насиженных мест, качнув ветку старого каштана. Автомобиль накренился на левый бок, упав на лопнутые шины.

— Ах вы сукины дети! Щас милицию вызову! — проорал лохматый дед с балкона второго этажа.

— Буйный, погнали! — проорал Демьян и мы, согнувшись, побежали наутёк, скрываясь в лабиринте старых гаражей.

Пробежав пару кварталов и, убедившись, что хвоста за нами нет, наконец остановились. Уперев руки в колени и тяжело дыша, громогласно заржали. Изо рта выплывало облачко пара.

— Демьян, ты совсем дебил? Ты нахрена меня Буйный назвал? Ты бы ещё фамилию и имя выкрикнул! Теперь нас точно заластают, как пить дать, — стянув надвинутый на глаза капюшон, смахнул со лба капли пота.

Шесть утра, на улице необычайно ранние для сентября заморозки, колотун, но адреналин вкупе с быстрым бегом, разгорячил не на шутку.

— Да не ссы ты, никто там ничего не слышал, — приводя дыхалку в порядок, успокоил Демьян. Его щёки и нос покраснели, длинная чёлка свисала мокрыми сосульками. — Чисто было, я смотрел. Дед этот только в последнюю секунду откуда-то вылез, но, думаю, нас он заметить не успел.

— Ага, нас не заметишь, в обоих по два метра. Точно тебе говорю — придёт фраер твоей Лерки по нашу душу и накостыляет за испорченную тачку. Мне-то что — я отвечу, а ты как в прошлый раз по травмпунктам будешь бегать, клюв свой поломанный чинить.

— Да и по хрену, зато будет впредь знать, как к тёлке моей яйца подкатывать, — сплюнул Демьян, трусливо озираясь.

Мне его план сразу не понравился — не по-пацански это как-то через тачку претензии предъявлять, но Демьян решил действовать таким путём. Скорее всего, испугался разговаривать, потому что знал наверняка, что по морде получит.

— Ну и чего, куда теперь? На учёбу рано, мне вообще ко второй паре, надо где-то пересидеть. Может, к Бесу дёрнем?

— Да ну его, поехали ко мне. Мать вчера вечером блинов напекла.

— О, погнали, жрать так охота, — обрадовался Демьян, и будто в подтверждение его слов в животе громко заурчало.

Вот не понимаю — в кого он такой дрищ? Ест за пятерых, а вес бараний.

Из-за поворота показался первый рейсовый автобус и, тормознув колымагу на полпути к остановке, запрыгнули в пустой салон.

Выбравшись из тёплого автобуса, побрели по аккуратной тропинке, минуя рядки однотипных коттеджей. Везде высокий забор, камеры у ворот, в каждом дворе по волкодаву. Здесь простые люди не живут, каждому есть что скрывать и есть что прятать. Мне эта картина уже давно приелась, хотелось поскорее добраться до дома и переодеться, а вот Демьян взирал на всё с огромным любопытством.

— И что, прям где-то здесь и мэр наш живёт?

— Понятия не имею, никого из соседей не знаю, — шаркая кроссовками по влажной траве, поёжился от пробирающего до костей холода.

— Круто тут жить, наверное.

— Наверное.

Мысленно усмехнулся: знал бы он, как это добро нам досталось.

У ворот дожидался Горшок, топтался на месте, в застёгнутой до подбородка тоненькой ветровке.

— Наконец-то, я уже себе все уши отморозил. Вы где пропадали? Чего без меня ушли? Договаривались же!

— Ну заходи тогда, чего встал, — открыв кованую дверь, поторопил друзей-«подельников».

Миновав небольшой ухоженный двор с яркими клумбами бегонии и бархатцев, наша троица ввалилась в дом. В холле стояла тишина, нарушаемая лишь тиканьем больших напольных часов.

— Нихрена себе, — присвистнул Демьян, оглядывая просторную гостиную. — Это сколько же у нас в администрации зарабатывают?

— Тебе и не снилось, — огрызнулся, не желая развивать тему нашего благосостояния. — Ты сюда глазеть пришёл, или пожрать и перекантоваться?

Демьян сразу заткнулся и безропотно последовал на кухню.

Рассадив всех за овальным столом, включил телек и поставил чайник на плиту. Демьян сразу же начал подгрызать крекеры из вазочки. Даже руки не помыл, под ногтями грязища…

— Янчик, а ты чего так рано проснулся? — сонным голосом спросила мать, заглядывая в кухню. — Ой! А ты чего не предупредил, что у нас будут гости? Давайте я вам, может, тефтелей погрею? — запахивая шелковый пеньюар, засуетились она.

— Мам, иди, мы тут сами.

— Ну смотрите. Там ещё борщ в холодильнике, — уже поднимаясь по лестнице напомнила она. — И драники.

— А ничего у тебя так мама выглядит, — провожая взглядом, одобрил Стас.

— Горшок блин, рот закрой!

— Ну а чего? Это ж комплимент!

Оставив этих двоих пить чай, пошёл наверх переодеваться, и только разделся до трусов, как в комнату без стука вломилась лохматая Каринка, в своей дурацкой растянутой пижаме.

— Почему не сказал, что Стас у нас утром будет? А если бы я в таком виде вышла? — её карие, точь-в-точь как и мои, глаза, метали злые молнии.

— Тебя не должно волновать, что подумает Стас, ты для него ещё маленькая.

— Я не маленькая! — прокричала сестра, и со злостью пнула мой рюкзак. — Ты знаешь кто? Придурок!

Громко хлопнув дверью, выбежала из комнаты.

Через десять минут спустился — Карина уже при полном параде сидела за столом, и мило щебетала со Стасом. Как куда-то в темпе собраться надо, так она три часа раскачивается, а тут через пять минут готова. Даже губы накрасила. Горшок чуть ли слюни не пускал, заглядывая в вырез её футболки.

— Ты чего тут расселась? Иди куклы свои в комнате убери.

Карина замолчала, зубы стиснула, уставилась на меня своими огромными глазищами. Смотрю — ме-едленно так слезами наполняются. Моргнула — две крупные капли скатились до подбородка, оставляя за щеках мокрые дорожки.

— Ненавижу тебя! — прошипела сквозь зубы и, резко подорвавшись с места, пулей побежала вверх по лестнице. Хлоп — оглушительно грохнула дверь. И тут же снова открылась:

— И я давно не играю в куклы, понял?

Хлоп.

— Ну чё ты правда, мы ж просто угорали сидели, — пробурчал Горшок, и я сразу же почувствовал, что погорячился. Не надо было её перед пацанами позорить… А с другой стороны, ведь говорил ей, чтобы с Горшком даже не пересекалась.

— Ян? Янчик, поднимись, пожалуйста, — услышал приглушенный голос матери, не предвещающий ничего хорошего.

Настучала уже, кто бы сомневался.

— Пацаны, вы давайте, идите, я скоро, — поторапливая Демьяна, засовывающего печенье по карманам, выпроводил обоих в гостиную, кивнув на входную дверь. — Выход найдёте?

Выслушав от матери монолог о трудностях подросткового возраста и тонкостях взаимоотношений между братом и сестрой, ещё и от снующего у окна отца бубнёж: "что это за дворовая шпана ошивается возле моей Ауди" — с отвратительным настроением пошел на занятия.

Горшок решил прогулять первый урок и отправился перетирать какие-то свои проблемы, а я как дурак первый заявился в класс. А, нет, не первый. Боярова, Лосева и Минаева со скучающим минами уже сидели на своих местах.

Блин, Минаева. События вчерашнего вечера вихрем промелькнули в голове. Сидели у Беса, перебрали немного пива, провожать её зачем-то пошёл, дурак. Ну и, конечно, целовались потом. Она у меня там что-то спрашивала, про: "означает ли это, что мы теперь встречаемся". Ну вот нашла когда спросить! Хоть убей не помню, что я ей там тогда ответил, как-то не до размышлений было.

Судя по её довольному лицу, ответил я что-то явно не в свою пользу. Только этого не хватало. Пусть думает, что хочет, решил, что буду вести себя, как будто ничего не произошло.

Подошёл к своей парте, а там огромными буквами: «Набиев — урод». Я знаю только одного человека, кто так букву «Б» выводит, сто раз у неё списывал. Только с чего это вдруг она на меня так взъелась… Начал издалека:

— Боярова, а ты куда вчера убежала? Не успели прийти, как ты сразу же дёру дала.

Она что-то там себе под нос огрызнулась, и посмотрела так, как будто я ей всю жизнь испоганил. Ей-то я в чём дорогу перешёл?

Минаева села рядом, томно вздыхала, картинно закатывала глаза, громко смеялась, и вообще вела себя так, будто мы теперь влюблённая парочка. Её поведение напрягало, но не хотелось вести себя как последний козёл и отшивать при всех.

Пропуская её трёп мимо ушей, уставился в окно.

Жаль, что в расписании английского нет, чего-то так захотелось англичанку снова увидеть… Интересно, в чём она сегодня?

Глава 10 Яна

— Да где же этот журнал?! — чертыхнулась под нос, по третьему кругу разыскивая пропажу. Звонок на урок уже прозвенел, а я всё возилась в учительской, запутавшись в словарях и методичках.

— Девятый у Раисы Семёновны был, загляни, спроси, — подсказала Антонина Ивановна, и выбежала из учительской.

Точно, физичка. Она вечно всё забывает, или делает вид, чтобы не совершать лишних телодвижений. Почему-то ей кажется, что если она проработала здесь почти тридцать лет, то по умолчанию имеет право халатно относиться к своим обязанностям. Молодые должны сами забирать у неё журналы, подстраиваться под её расписание, меняться часами по первому требованию. Я ещё только пришла, но эта дедовщина мне уже порядком надоела.

Забрав со стола стопку тетрадей, торопливо юркнула из кабинета, пока не дай Бог Курага не заметила, что я опять опаздываю.

Быстро забежала наверх, ради приличия постучала в дверь кабинета, и, не дожидаясь ответа, вошла в класс. Чей-то пристальный взгляд пронзил словно стремительная пуля, рикошетом задевая каждый нерв.

Раиса Семёновна всегда яро радела за порядок и терпеть не могла, когда кто-то мешал ей вести занятия. Подняв голову от учебного материала, хмуро уставилась на нежданного посетителя.

— Раиса Семёновна, журнал 9"А" у вас?

— Да… да, простите, совсем забыла, — физичка заковырялась в ворохе тетрадей, выуживая из-под груды учебного материала нужный журнал. Положила на край стола, приглашая забрать самой.

Переступая через раскрытые рюкзаки, прошла меж рядами парт, ощущая спиной два десятка любопытных глаз. Протянула руку, забрала, обернулась, и сразу же наткнулась на него — прожигающий, словно азот, пристальный взгляд Набиева. Абсолютно не стесняясь, едва заметно подмигнул. Губы тронула лёгкая улыбка.

Реакция не заставила себя долго ждать — щёки предательски вспыхнули, я ощущала их жар и готова была провалиться сквозь землю, лишь бы не находиться сейчас здесь, и не ощущать тех эмоций, что неожиданно ощутила.

Раиса Семёновна что-то начала говорить, но я её не слышала — быстро прошмыгнула в обратном направлении, захлопнула за собой дверь и как девчонка чуть ли не вприпрыжку через ступеньку убежала на этаж ниже. Сердце колотилось как ненормальное. Что это сейчас было?

Конечно, ко мне и раньше клеились старшеклассники: бросали пылкие взгляды, кто посмелее отвешивали комплименты и даже приглашали на свидание, но всегда это либо забавляло, либо нервировало, но то, что произошло сейчас, не поддавалось никакой логике. Это удивило и обескуражило, настолько, что до конца рабочего дня я никак не могла выбросить из головы утренний инцидент.

Закончив уроки, собрала тяжёлую сумку с учебным материалом и, попрощавшись в учительской с коллегами, открыла дверь, столкнувшись нос к носу с Денисом Павловичем. От неожиданности сумка выпала, и книги посыпались на пол, больно ударяя по ногам.

— Простите, Яна Альбертовна, как я не вовремя, — завуч наклонился, помогая собрать рассыпавшиеся словари и тетради.

— У нас с вами уже сложилась традиция — сталкиваться, — улыбнулась, замечая, что Денис Павлович немного смутился. Видимо, вспомнил сцену у туалета.

— А… вы уже домой? — проворно собирая канцелярию, вдруг спросил он.

— Да, на сегодня достаточно, пожалуй.

— Что, совсем вымотали вас наши лоботрясы?

— Ну как вам сказать…

Услышав скрип двери, краем глаза заметила появившуюся в проёме кабинета директора фигуру Эммы Валентиновны, которая, словно хищный зверь из засады, наблюдала за нашим любезным диалогом.

— Я сейчас в РайОНО еду, может, вас подвезти?

— Денис Павлович, зайдите пожалуйста ко мне, — намеренно громко перебила директриса, и даже с места не сдвинулась, не давая бедолаге ни единого шанса для побега.

— Я сама доеду, спасибо, — забрав из его рук свои вещи, быстро улизнула.

Проблемы с Курагой мне точно не нужны, без неё головной боли хватает. Прям не школа, а Санта-Барбара какая-то. Физрук с буфетчицей заигрывает, директриса с завучем. «А училка на ученика запала», — шепнул внутренний голос, и я даже разозлилась на себя. Глупость какая.

Снова набрав в гастрономе сумку продуктов — вчерашнее же почти всё съели мамины друзья-собутыльники, едва перебирая ногами добралась до дома. Вид обшарпанной коммуналки сразу же испортил настроение. «Бомжатник» как уродливый нарост портил тронутый осенней позолотой район.

У подъезда собрался местный контингент: водрузив на колченогую табуретку доску с нардами, мужики громко переругивались, матерясь буквально через слово. Неподалеку сновала Тётя Нюся, развешивая сероватые простыни на протянутую меж двумя засохшими клёнами верёвку. На вытаптанном пятачке носилась дворовая шпана — мальчишки лет семи, не больше, гоняли залатанный мяч, вворачивая слова покрепче чем забулдыги с нардами.

Сломанные качели, разбросанные мимо урны бутылки, заваленные хламом трухлявые балконы.

И вот куда бы меня завуч подбросил? Сюда? Думаю, увидев, где я живу, у него сразу пропало бы всяческое желание делать столь опрометчивые предложения. Приличные люди этот район обходят стороной: сразу за домом частный сектор, а дальше всё — городское кладбище, промзона и бескрайние посадки. Клоака.

Толик как всегда сидел у открытого окна, и смолил неизменную "Приму". Быстро кивнув, скрылась в недрах тёмного подъезда.

Запах тушёной капусты сегодня перемежался с «ароматом» дихлофоса — даже сизое марево до конца не осело. В глазах защипало, а в горле сразу же образовался саднящий ком. Дина спокойно разгуливала по коридору, держа маленького Павлика на согнутом локте. Обхватив шею матери тонкими ручками, ребёнок как всегда монотонно хныкал.

— Яна, привет, с Павликом не посидишь часок? А то тёть Нюся занята. Мне на рынок срочно нужно сбегать, что-то там у Ремеза касса не сходится.

Я не успела и слова произнести, как она сунула ребёнка мне в руки и, схватив с гвоздя тонкий плащ, быстро убежала.

Мальчик сразу же заплакал, а ощутив, как животу потекло что-то теплое, чуть не разрыдалась я сама.

Мне было жаль бедного ребёнка, которого как котёнка швыряли туда-сюда, но я не записывалась ему в няньки — я тоже очень устала и мечтала просто отдохнуть.

Почему нельзя оставить с сыном родного отца? Он всё равно целыми днями сидит и ни черта не делает! Не умеет он с ребёнком обращаться — так научи! Хоть какая-то польза от этого трутня будет.

Дотащив тяжёлые сумки и Павлика впридачу, открыла дверь комнаты. За столом восседал какой-то потрёпанный мужик, громко прихлёбывая чай из моей кружки. Застиранная рубашка с короткими рукавами обнажала тощие ручки, спортивные штаны с пузырями на коленях, домашние тапочки в клетку, с обмахрившейся дыркой на большом пальце.

— Га-аль, — не отводя от меня глаз, застыл самозванец.

Мама быстро выскочила из нашей с Никой комнаты, заискивающе улыбаясь.

— А кто это к нам плисёль? — наклонившись, засюсюкала с Павликом, избегая моего свирепого взгляда.

— Мама, кто это? — теряя терпение, не совсем тактично указала на гостя пальцем.

— Яночка, познакомься — это Николай Фёдорович.

— Николай, — повторил мужик, расплывшись в щербатой улыбке. Протянул руку, и через несколько секунд убрал, когда понял, что пожимать её никто не собирается.

Бросая на мужика кокетливые взгляды, мама решила-таки пояснить:

— Мы познакомились с Колей в больнице, он долго лежал в инфекционном с воспалением лёгких, а я там полы мыла. Начали общаться, ну а что — мы люди одинокие… Сегодня его выписали, ну и вот… теперь мы с ним встречаемся, — мама жеманно повела плечами и даже немного покраснела.

— Надеюсь, Коля не будет жить с нами? — чеканя каждое слово, сквозь зубы прошипела я. Ответ был очевиден, и я готова была взорваться, сметая всё на своём пути.

— Ну Яночка, мы же взрослые люди… Николаша живёт в Бобровке, это почти пятьдесят километров отсюда, не будет же он ездить каждый день туда-сюда…

— Ты, наверное, шутишь? Мы и так тут друг на друге живём! Работа у Николаши есть, я надеюсь?

— Ну-у… сейчас он временно безработный… — замялась мать, впрерив взгляд в ухажёра, ожидая поддержки.

Коля вжал голову в плечи и молча наблюдал за развернувшейся сценой, бросая затравленный взгляд то на меня, то на мать. Обычный пропоица, в штанах с заплатками, ни кола ни двора. Ещё один бездельник, который сядет на мою шею!

— Я кто, по-твоему? Ломовая лошадь? Вчера ты прошляпила дом, сегодня привела нахлебника, что мне ждать завтра, мама? — теряя контроль прокричала я, чем напугала бедного ребёнка: Павлик надул нижнюю губу и разразился обидным плачем.

Бесцеремонно отобрав у Коли свою кружку, вылила остатки чая в конфетницу и, громко хлопнув дверью, под рыдания Павлика ушла к себе в комнату.

Глава 11 Ян

Сестра вчера такую бурю в стакане подняла: половину вечера выслушивал какой я бессердечный, не тактичный, опозорил девочку перед пацанами, теперь у нее видите ли могут развиться комплексы! Отец пригрозил "принять строгие меры", если такое ещё раз повторится. Что за меры — уточнить не потрудился.

Когда не надо — орут, что она ребёнок, а когда надо — пусть коленками светит, такая вот стадия взросления. Что за дебильные двойные стандарты? Дома находиться становилось всё невыносимее: мать от безделья совсем с катушек сходит, отец от работы, сестра от тотальной избалованности.

— Набиев, привет. Ну как тебе?

Минаева медленно покрутилась, презентуя короткое синее платье.

— Ничего так. А ты точно не перепутала школу с дискотекой?

Не то чтобы мне не понравилось — платье сидело идеально, обтягивало там где надо, но просто оно действительно было ультракоротким и чересчур вульгарным.

— Я бы надела его на дискотеку, ну ты же не зовёшь, — не растерялась Минаева, но заметно сдулась.

Наверное, она ожидала, что я рассыплюсь в комплиментах и изойду водопадом слюней, как это непременно сделал бы Горшок, будь он на моём месте.

Подойдя ближе, Минаева встала рядом, облокотившись пятой точкой о подоконник.

— Ты меня даже домой не проводил вчера после школы, и вечером ни разу не позвонил.

— А должен был?

— Вообще-то, да! Мы же встречаемся!

— Серьёзно? А почему я не знал?

Сведя тонкие брови к переносице, Полина медленно подняла на меня удивлённый взгляд, и больно ударила кулаком в бок.

— Ты офигел? Ты мне что тогда в подъезде говорил?

Действительно, что? Хотел бы я вспомнить.

— Я спросила у тебя — встречаемся мы теперь или нет. Ты сказал, что конечно встречаемся!

— Я немного перебрал тогда, не особо думал, что говорю… В принципе, какая разница? Мы же можем просто… — по рукам, плечам, рёбрам посыпался град мелких, но ощутимых ударов.

Устроила показуху, намеренно привлекая всеобщее внимание. Девятиклашки столпились плотной кучкой, перешептываясь и хихикая. Что за театр абсурда!

— Что — "можем просто"? Просто сосаться по подъездам? Не на ту нарвался, понятно? Думаешь, я буду как твоя бывшая лохушка пороги обивать и приезжать только тогда, когда тебе этого захочется? По первому свисту?

— Полин, завязывай, что за цирк ты устроила, — взял сопротивляющуюся Минаеву за предплечье, и увёл в конец коридора под лестницу, подальше от любопытных глаз. — Ты так истеришь, как будто мы переспали. Мы просто целовались, и только!

— Для тебя просто, а для меня совсем не просто! — нервно смахнув с губ прилипшую к помаде прядь волос, Минаева скрестила руки на груди. — Так что в итоге? Мы вместе или нет?

— То есть, целоваться просто так ты не согласна?

— Пошёл к чёрту!

— Ну ок, — пожал плечами, за что получил ещё одну порцию ударов. Подойдя вплотную, Полина больно ткнула указательным пальцем мне в грудь и, ехидно сощурив глаза, прошипела:

— Ты перед девками меня опозорить хочешь, да? Я уже сказала им, что мы с тобой теперь встречаемся. Хочешь, чтобы надо мной теперь вся школа ржала?

— Ты меня в ваши бабские междусобойчики не втягивай. Может, мне теперь на тебе жениться, чтоб ты перед девчонками не позорилась? — отодвинув её подальше, отряхнул испачканное в побелку плечо. — Если бы я знал, что ты раздуешь трагедию из ничего, то близко бы не подошёл.

— Из «ничего»? — взвизгнула она. — То есть поцелуи со мной это для тебя «ничего»? Ты — дебил, Набиев. Понятно?

Влепив звонкую оплеуху, Минаева ломанулась обратно к кабинету.

Именно эту нелицеприятную картину застала новая англичанка. Проходя мимо по коридору замедлила шаг, и, нахмурив брови, заглянула в затемненную нишу под лестницей.

— Всё в порядке?

Прижимая учебники к груди, она была трогательно прекрасна. В серой юбке до колен и простой светлой рубашке выглядела намного лучше, чем Минаева в этом своём дурацком платье, словно из придорожного борделя.

Потирая щёку, сел на сваленные у стены маты, стараясь не пялиться слишком уж откровенно на её невероятной красоты тонкие лодыжки.

— Что у вас тут произошло? — требовательно повторила англичанка.

— Ничего, — с силой оторвав взгляд от её ног, уставился на носы своих пыльных вьетнамских кроссовок.

— Как это — ничего? Она тебя ударила, я видела!

— Вам показалось, — огрызнулся я и, взяв с матов рюкзак, поднялся, больно ударившись макушкой о низкий потолок. — Бл*ть, — непроизвольно выругался вслух, и по инерции приземлился на место.

Округлив глаза, Яна Альбертовна буквально потеряла дар речи. Пару раз намеревалась что-то сказать, но словно не находила нужных слов.

— Ты всегда материшься при преподавателях?

— А вы всегда лезете туда, куда вас не просят?

На последнем слове прикусил язык, но было поздно. Англичанка отступила на шаг назад, подбородок едва заметно дрогнул. Во взгляде ледяная сталь.

— Я вынуждена доложить директору, — отчеканила она и, развернувшись на каблуках, быстро ушла.

Не знаю, что на меня нашло. Зачем? Зачем я ей нагрубил? В голове были совсем другие мысли, абсолютно противоположные, но с языка почему-то слетела подобная чушь. Теперь ещё Кураге доложит, а та непременно отцу. Мало мне напряга дома.

Вернулся в класс — Минаева сидела вся красная, разъярённая как фурия, показала средний палец и демонстративно отвернулась.

Приземлился на своё место, и тут же подскочил Горшок:

— Слышь, что у вас там с Полинкой произошло? Забежала — материлась как сапожник. Это она тебя так? — кивнул на чёткий след, словно алое знамя красуещееся на щеке.

— Кто-то не с той ноги сегодня проснулся, забей.

— А чего такое вообще? За что? У вас кстати это… было чё позавчера? — чуть понизив тон, Стас сально ухмыльнулся.

Кто о чём, а лысый о расчёске. Боюсь представить куда пришелся бы её удар, если бы было.

Прозвенел звонок и, пропустив гуськом протопавших на свои места опоздавших одноклассников, в кабинет вошла англичанка. Бросив на меня уничижительный взгляд, обиженно сжала губы, и отвела чуть покрасневшие глаза.

Она плакала. Из-за меня.

Стало так неприятно и противно из-за своего скотского поведения. Вот нельзя было просто заткнуться, если ничего умного больше в голову не приходило, нет же, сморозил какую-то чушь. Ведь она ничего плохого мне не сделала, а я повёл себя как последний кретин!

Пристально наблюдал за каждым её движением, ожидая хоть какой-то реакции. Что угодно: пусть прилюдно выскажет, какой я болван или вызовет к доске и влепит двояк, хрен с ним, но не вот это показное равнодушие, которое по непонятной причине ужасно волновало, даже думать больше ни о чём не мог.

Раздался тихий стук в дверь, и в кабинет заглянул новый завуч. Пробежав глазами по ученикам, уставился прямо на меня:

— Набиев, зайдите к директору.

— Сейчас? — взволнованно спросила англичанка, даже с места приподнялась.

— Да, сейчас. Всё в порядке, Яна Альбертовна? — поинтересовался таким тоном, будто она сидит в заложницах у террориста, и он как супермен вовремя пришёл на подмогу.

— Да, всё хорошо, — рассеяно улыбнулась она и, потупив взгляд в журнал, махнула рукой на дверь. — Набиев, иди.

Как оперативно. Я почему-то думал, что угроза доложить директрисе — это действительно была лишь угроза. Ну что ж, пришёл час расплаты.

На удивление, испытал что-то вроде облегчения: ну поворчит Курага для проформы пять минут, промоет мозги. Подумаешь, первый раз что ли. Заслужил. Молчаливую обиду англичанки вынести было бы сложнее.

Под недоуменные взгляды однокашников нехотя поднялся и вышел из класса. Завуч мелкими шажками засеменил следом.

— Тебя не учили, что огрызаться с преподавателями — да и вообще женщинами — это возмутительно?

— Нет, не учили, — даже не обернулся.

Бесит это ботаник. Сразу видно, что ничего из себя не представляет. А главное, что ему она улыбалась, а на меня даже не посмотрела. Этот факт неожиданно сильно задел, и антипатия к завучу возросла ещё стремительнее.

Игнорируя раздражающий бубнёж Дениса Павловича, смело шагнул в учительскую, как всегда забыв постучать.

Глава 12 Яна

Голова нещадно гудела. Соседи устроили вечером сабантуй на кухне, потом вся шайка-лейка плавно переместилась к матери в комнату. Конечно ни о каком сне не могло быть и речи.

Утром мать смотрела на меня никак не в чём не бывало — ни капли стыда! А Николаша её (Господи, что за прозвище-то такое?) расхаживал в одних семейных трусах, причитая, как же ему нехорошо, шепотом науськивая мать, чтобы та принесла опохмелиться… Вёл себя раскованно, словно он тут хозяин, но стоило только мне выйти из комнаты, так сразу в уголок забился, ручки на острые коленки положил, глазки в пол — ни дать ни взять мой лучший ученик из младшего класса.

Нет, так дальше продолжаться не может. Нужно что-то решать с жильём. Ужасно не хотелось тратить на съем деньги, которых и так кот наплакал, но и жить в подобных условиях просто невозможно!

Собираясь на урок к 11"Б", шла по коридору второго этажа, и краем глаза уловила под лестницей какую-то возню. Замедлив шаг, заглянула: Минаева что-то громко высказывала Набиеву, после чего влепила звонкую оплеуху и затем убежала.

Я честно не знала, как на это реагировать, что предпринять. Пройти мимо и сделать вид, что ничего не произошло я не могла ни как преподаватель, ни как человек. А вдруг случилось что-то серьезное? Помявшись долю секунды, всё-таки шагнула под лестничный пролёт и спросила, всё ли в порядке… Как же я потом об этом пожалела! Вот верно говорят, что инициатива наказуема: он мало того, что отмахнулся от меня как он назойливой мухи и попросил не лезть не в своё дело, так ещё выругался матом, словно я ему подружка какая-то! Ни капли уважения.

А этот его взгляд исподлобья? Ехидный, злой. Ладно бы от Круглова подобное услышать, — неприятно, да, но от него чего угодно можно ожидать, но от Набиева… Почему-то именно то, что это сказал он, задело больше всего. Стало так обидно, что как девчонка, едва сдерживая слёзы, убежала, пригрозив рассказать директору…

Конечно я не собиралась ябедничать Кураге, ещё чего. Она и так на меня искоса смотрит и совершенно не воспринимает всерьез, а если ещё узнает, что в моём присутствии ученики ведут себя панибратски, как с ровесницей, тогда точно не ждать мне никакой дополнительной ставки, ни в следующем году, ни даже через пять лет. Обидно, не то слово.

Спряталась подальше от любопытных глаз у окна в конце коридора, и достала маленькое зеркало. Пока убирала размазанную в уголках глаз тушь, услышала за спиной торопливый стук каблуков Инны.

— Янчик, а ты чего тут? Ой, ты плачешь, что ли? — прикрыв рот ладошкой, повернула меня лицом к свету. — Точно плачешь! Что стряслось? Кто обидел? Опять мымра эта?

— Нет. Всё нормально, не бери в голову.

— Рассказывай давай. Ты же знаешь, что я могила! Кто этот негодяй? Неужто Тимурчик?

— Нет, Набиев, из 11 «Б», — скрывать не имело смысла, всё равно ведь не отстанет.

— Набиев? — округлила глаза подруга. — Нет, он, конечно, не подарок, за словом в карман не лезет, но я год у него преподаю, никогда не замечала за ним хамского отношения к преподавателям… Шутить не к месту — это да, а вот обидеть чем-то… — Инна хмыкнула. — А что натворил-то?

— Да там ерунда…

Уже пожалела, что рассказала, надо было перевести тему и всё, клещами же не стала бы она правду тянуть.

— Это я сама решу, ерунда или нет. Говори!

— Да я случайно увидела как одна девочка ему пощёчину дала, я вмешалась, ну и он грубо мне ответил… Да ерунда, говорю же. Не надо было мне самой лезть.

— Ничего себе — ерунда! Всё ты правильно сделала. А говнюку этому надо язык укоротить, чтоб неповадно было! Грубить он будет. Если он сейчас так много на себя берёт, то что потом? Красота для мужика не главное, уважение к женщине — вот что превыше всего! А ты учитель, педагог — и такое развязное поведение! — Инна разошлась ни на шутку, а я молча слушала и проклинала себя за болтливость.

На горизонте замаячила фигура Дениса Павловича, и только я хотела попросить её замолчать, как Селиванова обернулась и возбуждённо замахала рукой, подзывая:

— Денис Павлович! Можно вас на минутку? У нас ЧП!

— Инна! Ну зачем? — прошипела, готовая буквально разорвать подругу.

— Отстань! — отмахнулась Инна, встречая спешащего завуча. — Денис Павлович, вот, полюбуйтесь, что один наш ученик сделал! — она указала на меня, и я была готова провалиться сквозь землю, ощущая на себе встревоженный взгляд несостоявшегося ухажёра.

— Что такое? Яна Альбертовна, вы что, плакали?

— Плакала! Её оскорбил Набиев из 11 «Б»! — влезла Инна.

— Да не оскорблял он меня!

— А ещё он девочку какую-то ударил…

— Инна! Ты что несёшь? Никого он не бил!

Уму непостижимо! Перевернула всё с ног на голову!

— Так что же случилось? Кто кого бил? — поправил очки Денис Павлович, и мне пришлось заново пересказать инцидент, пресекая перебивающую Инну, которая сгущала краски, зачем-то добавляя несуществующие детали.

В итоге он, повозмущавшись, пообещал во всём разобраться, после чего отчалил в учительскую, а я до самого звонка отчитывала подругу за «помощь», последствия которой теперь придётся разгребать именно мне, не ей.

Очень не хотелось идти в класс и сталкиваться с Набиевым, но так как прогулять урок я не могла, поэтому решила попросту игнорировать хама. Я старше, и я учитель. Это он должен переживать.

Его взгляд я ощутила едва войдя в кабинет. Словно горящие искры, прожигающие насквозь. С огромным усилием отвела глаза и, собрав волю в кулак, упорно его игнорировала, хотя очень хотелось посмотреть и убедиться, что он хоть немного раскаивается.

Хотя, о чём это я, такие как он — детки богатых родителей — плевать хотели на тех, кто ниже статусом. Взглянула вчера мельком на адреса учеников, Набиев из «долины нищих» — так прозвали у нас район, где обосновались «новые русские» и прочие городские «шишки». Больше и узнавать ничего не нужно, обеспеченным простых смертных никогда не понять — слишком разные у нас миры.

Примерно в середине урока в кабинет вошёл Денис Павлович и вызвал Набиева к Эмме Валентиновне. Я прямо представила Курагу на её королевском троне, и напротив Яна. Интересно, с ней он тоже такой наглый, или он только с молодыми учетилями может огрызаться?

Если сначала я переживала, что подставила себя, да и Набиева тоже, разболтав всё Инне, то после того, как он вышел за завучем, надменно задрав голову и криво ухмыляясь, я поняла, что поступила верно.

Правильно Инна сказала — пора спустить с небес на землю избалованного красавчика.

Глава 13 Ника

Ну и сцена сегодня развернулась, в театр ходить не надо!

Я уже приуныла, что Минаева теперь с Набиевым встречается, как ситуация буквально за один день в корне изменилась.

Ещё вчера она хвалилась, как они целовались с Набиевым в подъезде, как он ей встречаться предложил и что чуть ли не в любви признался, а уже сегодня поливает его на чём свет стоит, и даже будто пощёчину влепила. Но эта информация не точная. Зная Минаеву, она и приврать могла для красного словца, чтоб девчонки позавидовали, какие у них страстные отношения.

— Ничего, мне даже нравится это, — примостившись на пеньке в кустах за школой, Минаева нервно распечатала пачку сигарет. — Зато не тухло, как у некоторых. Поссорились немного, у всех бывает. Скоро помиримся, — пожала плечом, будто уговаривая саму себя.

— А из-за чего ты его ударила-то? — поинтересовалась Лосева и, судя по её недоверчивому выражению лица, она тоже подозревала Полину если не в откровенном обмане, то в приукрашивании фактов однозначно. — Что он такого натворил?

— Долго рассказывать. Это личное, — придав лицу напускную таинственность, Минаева заткнулась.

Это её «личное» против воли резануло по сердцу. Я бы всё отдала, чтобы у меня с Набиевым тоже было «личное». Да я даже ссориться с ним каждый день готова, лишь бы он вообще внимание на меня обратил!

— А вы видели, как он на англичанку опять пялился? Вот как пришёл, и до тех пор пока его завуч не вызвал — сидел и на неё смотрел, — выдала Лосева, с удовольствием наблюдая на выражением лица Полины.

— Гонишь. Не смотрел он на неё! — разозлилась Минаева и почему-то уставилась на меня.

— Смотрел! С моего места отлично видно! Мне вообще кажется, что чего-то у них там произошло. Таня Козлова из девятого сказала, что видела, как они утром под лестницей шушукались.

— Кто с кем шушукался? — вспыхнула Полина.

— Ну, Набиев с англичанкой… ой, Ник, извини — с Яной Альбертовной, — исправилась Лосева, ликуя, что попала в цель — Минаеву задело.

Лицо Минаевой исказила маска то ли ужаса, то ли удивления, при этом она продолжила сверлить меня взглядом, будто в ожидая какого-то вразумительного ответа, но ответить мне было нечего — я была удивлена не меньше. Моя сестра и Ян разговаривали под лестницей? О чём? Бред какой-то.

Уже второй раз Лосева говорит, что он пялится на Янку… Надеюсь, что всё это только ради того, чтобы позлить Минаеву. А если всё-таки… да нет, ерунда.

За спиной зашуршали ветки кустов, и мы с Лосевой одновременно обернулись, встретившись взглядом с растерянным Загором. Ему-то здесь что нужно?

— Загорский, ты чего тут забыл? Ты что, чужие разговоры подслушивал? — рявкнула Минаева, чем смутила Игоря ещё больше. Тот даже поменялся в лице, бегая глазами по каждой из нас.

Воротник белой рубашки выглядывал из-под вязаного клетчатого жилета. В руках допотопный коричневый портфель.

— Да вот, покурить зашёл, — промямлил он, и девчонки взорвались, захлёбываясь от хохота. Мне же было совсем не весело.

— А мама не наругает? — чуть ли не икала от смеха Полина.

— Игорёк, а ты сигарету между палочек зажми, чтобы руки табаком не воняли, — добавила Лосева, и расхохоталась ещё громче.

Игорёк совсем растерялся, бледные щёки вспыхнули, и мне даже стало его немного жаль. Я же понимала, что пришёл он сюда из-за меня.

— Ладно, мне домой пора, — подняла с земли рюкзак, не желая участвовать в этом параде унижения.

— Да, и мне пора тоже, — затушила окурок Минаева, лениво поднимаясь с пенька.

Загорский потоптался, и направился следом за нами.

— А ты куда? — возмутилась Полина. — Ты курить пришёл? Вот и кури!

Посмеиваясь, мы вылезли из кустов, оставив Загора одного. Уходя последней, я обернулась — он смотрел на меня своими чистыми голубыми глазами, и отчего-то на душе стало до противного тошно.

Глава 14 Ян

— Я в последний раз спрашиваю, поганец, что ты там натворил? Ну что ты тащишься, баран недоделанный! — промокнув лоснящуюся лысину, отец нервно посигналил плетущейся впереди «шестёрке», после чего снова стрельнул на меня грозным взором. — Так ты собираешься отвечать, или нет?

Двойной подбородок трясся словно подтверждая каждое слово, и я еле сдерживался, чтобы не заржать.

Вообще, конечно, в самой ситуации смешного было мало. Когда я вчера пошёл на ковёр к Кураге, то думал, что она отчитает, погрозит пальчиком и отпустит, но дело приняло неожиданный поворот: прямо с порога она заявила, что не станет терпеть моё вопиющее неуважение к педагогам, и что завтра утром ждёт в школу отца. Даже слушать ничего не стала. Не знаю, что за ужасы ей наговорила англичанка, но выглядела директриса дико разъярённой.

— Да ничего не произошло, — отмахнулся я, и отвернулся к запотевшему стеклу.

— Да, конечно, ничего! А зачем тогда меня снова вызвала эта ваша старая калоша? Соскучилась?

— Ага, по твоим благотворительным взносам. Один ты, что ли, их любишь.

Отец замахнулся и отвесил довольно ощутимый подзатыльник.

— Рот закрой! Копейки не заработал, чтобы чужие деньги считать! Не твоё дело, как они в мой в карман попадают.

Он что-то ещё причитал, но я слушал его в пол уха, рассматривая мелькающие за окном автомобили, магазины и серые многоэтажки. Все его привычки уже выбиты на подкорке: пока свой лимит не проорёт, бесполезно даже пытаться вставить хоть слово.

Впереди показалось обшарпанное здание школы. У порога столпились прибывшие пораньше разгильдяи, среди которых я сразу узнал лохматую гриву Горшка.

Взвизгнув шинами, отец резко затормозил у ворот, вызвав среди собравшихся небывалый ажиотаж. Все сразу притихли и, перешептываясь, уставились на батину тачку.

— Только попробуй меня хоть как-то сегодня опозорить — уверяю, никакие уговоры матери больше не помогут, — шикнул он и, открыв дверь, не без труда выбрался из машины. Проведя ладонью по лысине и одёрнув смявшийся на спине пиджак, переваливаясь, засеменил к главному входу.

— Чё, впрягли батю? — тихо прыснул Стас, протягивая руку.

— Ага, иду на Голгофу. Не поминайте лихом, пацаны.

— Ян! — рявкнул отец, и я поторопился следом. Нервировать его сейчас не самая лучшая мысль.

Нацепив дежурную улыбку, специально отрепетированную для таких вот случаев, он громко постучал в дверь с надписью: «Директор. Поликарпова Эмма Валентиновна».

— Да-да, входите, — донеслось из кабинета, и отец смело шагнул внутрь.

Курага стояла у окна, и поливала многочисленные плошки с фиалками.

— Здра-авствуйте, Эмма Валентиновна, — протянул отец, слишком переигрывая с показной радостью. — Как я рад нашей встрече, жаль, что видимся мы всегда лишь по не слишком приятным поводам.

— Роман Алексеевич, доброе утро, — отставив трехлитровую банку, директриса задёрнула занавеску и, подойдя к своему столу, протянула отцу руку. Тот взял её своими пухлыми ладошками, немного потряс, а затем легко коснулся губами тыльной стороны.

А батя ловелас, оказывается. Скрывая улыбку, скрестил руки на груди, облокотившись о стеллаж с книгами. Пусть полюбезничают. Дураку понятно, что я всего лишь посредник. Ей нужна спонсорская помощь, отцу нужны хорошие отметки в моём аттестате. Сейчас договорятся, перетрут детали, и довольные разойдутся.

— Присаживайтесь, — Эмма Валентиновна кивнула на свободный стул, важно опускаясь в своё шикарное кресло.

Отец подобрал живот, и осторожно присел на не внушающую большого доверия поскрипывающую табуретку. Сцепив пухлые пальцы, уставился на директрису, не стирая с лица дурацкую улыбку.

Забавно наблюдать за эмоциями хорошо знакомых тебе людей, как они меняются в зависимости от ситуации и «нужности». Ещё недавно, в машине, батя орал как потерпевший, брызгая слюной и матерясь, а сейчас давил лыбу, потому что того требовала ситуация. Кругом одно лицемерие.

— Вы знаете, Роман Алексеевич, вчера произошел неприятный инцидент между вашим сыном и одним из наших учителей. Я бы не стала дёргать вас по пустякам, знаю, насколько вы занятой человек, но дело не требует отлагательств. Я просто не имею право спустить это на тормозах.

— Конечно-конечно, Эмма Валентиновна, я внимательно вас слушаю, — быстро закивал отец и, обернувшись на меня, одарил уничижительным взглядом.

— Вчера утром Ян оскорбил нашу новую преподавательницу английского языка. Более того — выразился матом, как вы понимаете, я не могла оставить без должного внимания этот вопиющий случай. Яна Альбертовна застала вашего сына с одной из учениц под лестницей. С девочкой из очень интеллигентной семьи! Её мама — уважаемый всеми в городе судья!

Отец побледнел и, протянув руку к горлу, чуть ослабил узел галстука.

— В к-каком… в каком смысле — застала? — заикаясь, ужаснулся он, стопудово снова представив кричащие заголовки: «сын главы администрации совратил несовершеннолетнюю в стенах родной школы». — Н-наш Ян и эта девочка, они что… они…

— О, Боже, конечно нет! — всплеснула руками директриса, слегка порозовев. — Они громко ругались, после чего Полина Минаева, — так зовут ученицу, — ударила вашего сына по щеке. Уж не знаю, что у них там произошло — что один, что вторая, предпочли об этом умолчать. Именно эту нелицеприятную сцену и застала Яна Альбертовна.

В дверь тихо постучали, и в кабинет робко заглянула англичанка.

— А вот, кстати, и она. Проходите, мы вас уже ждём, — пригласила директриса, кивнув на свободный стул рядом с отцом.

Взглянув на меня, то ли испуганно, то ли удивлённо, англичанка закрыла за собой дверь, и скромно присела на край табуретки.

Ещё с утра я на неё злился — раздула из мухи слона, теперь из-за её чрезмерного любопытства и обидчивости мне придётся огребать от отца. Но только стоило сейчас её снова увидеть, такую хрупкую, такую уязвимую, как вся злость куда-то мигом улетучилась.

Батя откашлялся, прочистив горло, и снова растянул губы в вымученной улыбке:

— Полиночка, я прошу прощения за нашего оболтуса. Если Ян вас чем-то обидел, и за это вам пришлось влепить ему оплеуху — то это было абсолютно верное решение.

— Роман Алексеевич, это не Полина, это Яна Альбертовна — учитель английского, — сдержано поправила директриса.

— Учитель? Она? — отец скривился, удивлённо переводя взгляд с Кураги на англичанку. — Не подумайте плохого, просто вы, эм… так молоды… я бы даже сказал — юны…

— Ничего страшного, — вежливо ответила англичанка, бросив на меня беглый взгляд.

Было видно, что находится она не в своей тарелке. По слишком напряженной — как струна — спине, пальцам, теребящим подол юбки, испуганным глазам.

Какого черта тогда было стучать, чтобы потом вот так зашуганным зверьком сидеть?

— Мы с Яном ещё проведём воспитательную беседу, это само собой, но ещё я настоятельно прошу вас — мы с Яной Альбертовной просим — чтобы вы, как отец, мудрый человек с богатым жизненным опытом, повлияли на сына. Донесли до него, что такое настоящие мужские ценности и уважение к женщине, женщине старше по возрасту и статусу… — монотонно зачитала мораль Курага, меряя медленными шагами кабинет, заложив руки за спину.

Отец рассеянно слушал отповедь, с интересом поглядывая на англичанку, которая как и я, понятия не имела, что вообще здесь делает.

Взглянув исподлобья на отца, затем снова искоса в мою сторону, решилась-таки перебить:

— Эмма Валентиновна, я могу идти? Урок скоро…

— Да, идите, — махнула рукой Курага. — И ты иди, — не глядя, кивнула на меня.

Отец было тоже засобирался, но директриса вовремя подоспела:

— А вы останетесь ещё на пару слов, Роман Алексеевич.

С кислой миной отец снова опустился на жалобно скрипнувший табурет.

Англичанка резко подскочила со стула и, попрощавшись с батей, направилась к выходу. Подойдя к двери, нервно задёргала заевшую ручку.

— Вы так замок сломаете, и придётся нам тут жить. Вчетвером, — положил ладонь поверх её руки и, мягко надавив, опустил рычаг до упора. Раздался тихий щелчок.

Подняв на меня растерянный взгляд, она быстро убрала свою руку и, открыв дверь, как ужаленная убежала.

Глава 15 Яна

— Ника, иди обедать, — негромко позвала я, почерпнув половником дымящийся ароматный борщ.

Обнажив редкие зубы в заискивающей улыбке, Николаша протянул глубокую эмалированную тарелку.

— Спасибо, Яночка, такая же ты хозяюшка! Вон, какие борщи наваристые у тебя получаются, — трясущимися руками поставил ближе к себе налитую до краёв посудину.

— Януся у нас вообще золото, что бы мы без неё делали все, — поддержала мать, неверными движениями нарезая толстыми ломтями хлеб.

Судя по одутловатому лицу что одного, что второй, и батарее пивных бутылок под столом — посидели они вчера на славу. Я же вчера сразу после работы и до самого вечера искала хоть какую-нибудь подработку. Настолько устала, что свалилась в девять часов без задних ног, и лишь краем уха, сквозь некрепкий тревожный сон, улавливала за тонкой стенкой сдержанный хохот и звон стаканов.

Скрипнула дверь, и из комнаты вышла Ника. Брезгливо отодвинув стул подальше от Коли, села, прислонившись спиной к стене, оклеенной простенькими обоями в тонкую полоску.

Отношение Вероники к происходящему красноречиво читалось по её лицу — пренебрежение, и злость на мать. И я была солидарна с сестрой — притащила в дом неизвестно кого, не посоветовавшись, не спросив нашего мнения. Да даже элементарно не предупредив о новом «папочке»!

Коля и сам был не рад такому соседству с «Цербером» и «Дикаркой» — как за глаза прозвал он нас с Никой, видимо, забыв, что стены не толще картона.

Согнувшись над тарелкой, демонстрируя во всей красе свои засаленные зачёсанные на бок волосы, Коля торопливо приступил к еде. Громко прихлёбывая обжигающий борщ, периодически бросал на мать вопросительные взоры. Та, думая, что я ничего не вижу, выразительно кивала в мою сторону и пожимала плечами.

— Галь, Галчонок, ну, может, это… по сто грамм, для аппетита… — решившись, проблеял Николаша, скосив на «Цербера» затравленный взгляд.

Мать сразу засуетилась, намерено не смотря в мою сторону:

— Ну чего бы не выпить, выходной как-никак, воскресный день, да, Янчик? Чего ж не выпить — выпьем, — открыв дверку шифоньера, достала початую бутылку «Столичной».

— Деньги где взяла? — закипая, выдавила я сквозь зубы.

— Ну так премию… премию же дали нам вчера в больнице, — достав мутные стопки, мать аккуратно их наполнила и, быстро чокнувшись с Николашей, залпом опрокинула пойло.

Вероника брезгливо сморщилась и, поднявшись, взяла свою тарелку.

— Я у себя поем.

— У Ники кроссовок нет, и сумка порвалась, а ты на водку премию тратишь? — не выдержала я, всё-таки повысив голос. — И с каких это пор премию в начале месяца стали давать?

— Да там перерасчёт какой-то у них, я же не разбираюсь совсем, доченька, — залепетала мать, тем временем торопливо наливая по второму кругу.

Мне было противно наблюдать за тем, как спешили они залить за воротник, как будто опасались, что я вдруг отниму их драгоценную водку!

Было противно смотреть на Николашу, в его замызганной «алкоголичке» и лоснящихся спортивках. Тощие, белые, безволосые руки-ветки вызывали отвращение, как и красный распухший нос с крупными порами. Водянистые «рыбьи» глаза, смотрели со злорадным ехидством: «что, выкусила, язва?».

— Я тоже в комнате поем, — хоть аппетит и напрочь пропал, я всё же забрала тарелку, и ушла вслед за Никой.

Та сидела на своей кровати, подобрав по-турецки ноги, грустно уставившись в окно. Нетронутый борщ остывал на письменном столе.

Подойдя ближе, я тоже посмотрела на открывающийся из окна унылый пейзаж: десяток перекошенных сараев, глубокая колея, в которой круглогодично чвакала не высыхающая грязь, поломанные детские качели. Вдалеке, на горизонте, торчали дымящиеся днём и ночью трубы промзоны.

В довершение этой минорной картины по подоконнику застучали первые капли дождя.

— Поешь, остынет же.

— Тебя она тоже бесит? — в лоб спросила Ника. Я, присаживаясь рядом, немного растерялась. — Ну, мамаша. Бесит тебя?

— Какая-никакая, но она наша мать, нужно учиться быть более терпимой… Она родила тебя, кормила…

— Да брось ты, мы не в школе, — отмахнулась сестра и, взяв ломтик хлеба, отломила кусочек. — А хахаль этот её стрёмный? Нет, она и раньше приводила «женихов», но чтобы такого позорного — это впервые. Ты видела, какие у него зубы? Как с ним таким спать можно…

— Ника!!!

— А что Ника? Я не маленькая уже, вообще-то! — обиделась она, и вдруг взглянула на меня как-то иначе. В глазах загорелся огонёк интереса.

— А у тебя уже было с Тимуром?

Только этих вопросов мне не хватало! Обсуждать личную жизнь с несовершеннолетней сестрой никак не входило в мои планы. Тем более мы никогда не были близки, до сих пор притираемся друг к другу, хотя живём бок о бок второй месяц, и тут такая откровенность…

— А зачем тебе это знать? — ушла я от прямого ответа.

— Просто интересно, — дёрнула худым плечиком Вероника. — На твоём месте я бы Тимуру не дала.

— Это ещё почему?

— Да потому что он тухлый. Весь такой правильный, аж тошно. Тебя он не раздражает?

— Если бы раздражал, я бы с ним не встречалась… — промямлила я, ощущая, насколько фальшиво звучат эти слова.

Раздражает — вот верное определение моих к нему чувств на сегодняшний день. После последнего свидания как отвернуло… сама не понимаю, что со мной происходит. Нет ни одной видимой причины для моего такого к нему отношения. Ни одной.

Сегодня вечером я приглашена к ним домой на семейный ужин, где Тимур скажет что-то важное. В который раз покоробило от мысли, что это может быть предложение.

— Хотя, выходи за него замуж, — немного подумав, добавила Вероника, будто прочитав мои мысли.

— Ты же сказала, что он тухлый!

— Ну и что, зато вылезешь из этой гнилой дыры, — Ника вздохнула, и снова отвернулась к окну.

Где-то в глубине души закопался червячок сомнения. Она права. Тимур разом может решить все мои проблемы. У него есть своя просторная квартира, перспективная профессия, хороший заработок. Он надёжный и ответственный человек. За такими как Тимур — как за каменной стеной. Но почему же я умом это понимала, а сердцем, черт возьми, нет?

— А как тебе Набиев?

Услышав знакомую фамилию, только что тихо бьющееся сердце вмиг подскочило и поскакало галопом. Сдетанировало мгновенно. Реакция была настолько сильной, что я сама себя испугалась. Испугалась, что выдаю себя с потрохами.

Ника пристально смотрела на меня, чуть склонив голову на бок.

— В каком смысле — как он мне? — стараясь говорить ровным голосом, помешала ложкой остывшый борщ.

— Ну, что ты о нём думаешь?

— Ничего не думаю. А должна?

— Не знаю. Лосева сказала, что вы с ним там что-то разговаривали под лестницей, и что он глазеет на тебя все уроки.

Щеки вспыхнули. Я прямо ощутила, как горячая краска равномерно потекла по скулам. Неужели мне не показалось, и он действительно смотрит на меня как-то особенно? Какой кошмар! Что обсуждают ученики! Боже! А если это дойдёт до директора?

— Твоей Лосевой, по-моему, совсем нечем заняться. А почему ты вообще об этом спросила? — меня вдруг осенило. — Тебе Набиев, что ли, нравится?

— Нет, конечно, — фыркнула Ника и, помимо воли, я облегчённо выдохнула.

Хотя, какая мне разница, кто нравится Нике? Набиев, не Набиев, не всё ли равно?

— А вот Минаева по нему сохнет, — добавила она, и я снова напряглась.

— Влюбилась?

— Ага. Целовались с ним в подъезде недавно. Сказала, что целуется он просто офигенно.

— Ох, какие подробности! Весело у нас в школе, оказывается, — пошутила я, нервно затолкав в рот ложку холодного супа.

Зачем, вот зачем она мне это рассказывает? В груди разлилась какая-то неконтролируемая волна негодования. Постылый борщ встал поперёк горла. Неосознанно, где-то на подсознании, зацарапало чувство, очень похожее на ревность. Но какая к чертям собачьим ревность, если он мой ученик. Ученик! К тому же жутко невоспитанный и беспардонный. Нахальный, зажравшийся папенькин сынок!

Отец — классический крохобор и ворюга, я перевидала таких с десяток на прошлой работе. Пузатый, лысеющий скользкий тип, дико неприятный внешне, даже странно, что у такого папаши Набиев получился таким… таким…

«Красивым. Набиев красив как Бог!» — подсказал внутренний голос, и я невероятно разозлилась. Что за чушь лезет в голову!

«А ещё он офигенно целуется», — кинул голос вдогонку, и я решила, что точно схожу с ума.

— Бред!

— Что бред? — округлила глаза Вероника.

Я что, сказала это вслух? О, Господи, я сказала это вслух!

— Бред есть такой холодный борщ! Тебе разогреть? — не дожидаясь ответа, взяла её тарелку, и быстро убежала из комнаты, пока окончательно не оконфузилась.

Это всё этот город. И эта квартира. Видимо, на меня так действует местный воздух, или надышалась Николашиным перегаром, или дихлофосом… короче, этот бред точно не может лезть в голову здорового человека.

Пройдя мимо захмелевших милующихся «молодых», вышла на общую кухню и, перелив борщ в кастрюльку, включила плиту.

Толик всё так же сидел на своём неизменном посту, но я была слишком занята самобичеванием и непрекращающимися диалогами с самой собой, чтобы заметить его странный пристальный взгляд.

* * *

— Привет, — Тимур чуть наклонился и поцеловал в губы. — Ты уже готова? Родители нас ждут.

— Да, сейчас, куртку накину. Войдёшь? — неопределённо кивнула куда-то в коридор, вновь испытав чувство неловкости за место, в котором приходится жить.

По дверному косяку побежал жирный таракан. Брезгливо убрав руку в карман, Тимур пробурчал:

— Давай я тебя лучше в машине подожду.

Я не могла обижаться на него. Не того он поля ягода, никогда в подобных условиях не жил, никогда не испытывал столь бедственного положения, ему трудно влезть в мою шкуру, невозможно. Тепличный мальчик с хорошим воспитанием, откормленный бабушкиными плюшками и мамиными нравоучениями. Другой бы на его месте давно развернулся и нашёл девушку из своего круга, а он настойчиво продолжал ухаживать, ездить в этот клоповник, от которого самой тошно. Хоть он и говорил, что ему всё равно, и он нисколько не комплексует, что я без рода и племени, но я же видела, как ему неприятно здесь находиться, и обвинять его за это я тоже не могла.

Не знаю, чем я так его зацепила. Тогда, по молодости, можно было понять — обоюдное влечение, гормоны бушевали. Статус, деньги — всё это было пустым звуком, пылью. Просто хотелось взяться за руки и гулять до утра, не думая ни о чём. Сейчас мы оба повзрослели, взгляды на жизнь изменились. Конечно же тётя Марина отговаривала его от такой невыгодной партии в лице меня, я не дура и прекрасно это понимала, но Тимур вопреки всему упорно шёл к своей цели.

Может, конечно, свидания с ним скучны и однообразны, бабочки в животе тоже не порхают, но разве это главное? Зато я могу быть в нём уверена. Тимур хороший, очень хороший парень. С такими мыслями я накинула кожаную куртку и, нанеся каплю любимых духов на запястье, собралась уходить.

— Какая же ты у меня, дочка, красавица, — окинув меня осоловелым взглядом, улыбнулась пьяная мать, и громко икнула. — Видел бы тебя сейчас папашка твой.

«Ты сама хоть знаешь, кто он», — хотелось задать резонный вопрос, но промолчала. Всё равно спрашивать бесполезно — не ответит, да и не больно хотелось узнавать. Что это за отец такой «сделал дело — гуляй смело»? Не было его всю жизнь, и не надо. Он сам поди не знает, что у него взрослая дочь есть.

Минуя глубокие трещины в рассохшемся полу коридора, так и норовя застрять в одной из них тонкой шпилькой, с удовольствием вышла из затхлого помещения на свежий воздух. Вид убогого двора со сломанными лавками и обломками турников удручал, но всё лучше, чем лицезреть пьяного Николашу. Увидев меня, Тимур вышел из машины и галантно открыл пассажирскую дверь.

В салоне было тепло и пахло дезодорантом. На идеально чистой, без единой пылинки, панели приборов, лежал тощий букет из трёх роз.

— Маме подарим, — заметив мой взгляд, пояснил он.

— Тимур, ты не подумай, что я не хочу знакомиться ближе с твоими родителями, но тебе не кажется, что мы немного торопимся… — мягко начала я.

— Нет, не кажется! Ничего не торопимся, с чего вдруг такие мысли? Это всего лишь семейный ужин, мама сама изъявила желание позвать тебя присоединиться к нам.

— Насколько мне не изменяет память, тётя Марина никогда меня не жаловала…

— Да брось ты, кто старое помянет… К тому же мама сильно изменилась, вот увидишь, — уверил Тимур, приобняв за плечо одной рукой.

Первой мыслью было скинуть эту руку…

Да что же это такое! Он молодой, привлекательный парень, что не так? Почему я так неправильно реагирую на его безобидные прикосновения?

— Ну хорошо, ты прав, — согласилась, аккуратно убрав его ладонь, — к тому же ужин — это же не предложение руки и сердца, правда? Просто посидим, поболтаем.

— Ну конечно, расслабься уже, никто тебя там не съест, — улыбнулся Тимур, и вставил ключ в замок зажигания.

Я специально сказала о предложении, хотела проверить его реакцию. Вроде бы его лицо осталось абсолютно бесстрастным, и я облегчённо выдохнула. Странная я, конечно, все девчонки замуж рвутся, а для меня одно только слово «брак» — как страшный сон!

— Яночка, солнышко, не вози сильно ножками по коврику, хорошо? Я просто только машину помыл.

Ужасно захотелось что-нибудь съязвить, из разряда, что сменку оставила дома, но предпочла промолчать. Отвернувшись, уставилась в окно, размышляя о том, какой бы найти повод, чтобы побыстрее слинять с этих наверняка скучных посиделок. Зная характер матери Тимура, меня ожидает тот ещё бал лицемерия.

Выехав за поворот, увидела вдалеке знакомую фигуру. Это определенно был он. Набиев. Засунув руки в карманы куртки, быстро шагал в сторону частного сектора.

Сердце снова пустилось вскачь. Я внутренне подобралась, быстро стрельнув взглядом по сосредоточенному лицу Тимура. Он ничего не заметил, продолжая внимательно следить за дорогой.

Хотя, что именно он должен был заметить? Как порозовели мои щёки? Как стыдливо забегали глаза, будто меня застукали за чем-то постыдным? Почему каждый раз, когда я вижу Набиева, со мной происходит что-то странное? Сердце наяривает такие кульбиты, что позавидует любой самый искусный акробат.

Вспомнила, как несколько дней назад он положил мне на руку свою ладонь в кабинете директрисы. Как кинуло в жар, как долго потом приходила в себя, спрятавшись от любопытных глаз в библиотеке… Убежала тогда, как восьмиклассница. Хорошо, что он не видел, как я улепётывала сверкая пятками. Разве это не фривольное поведение ученика по отношению к учителю? Он всегда такой наглый, или только со мной? И куда он ходит, интересно. Что забыл «золотой» мальчик в этой дыре?

Каким бы он ни был высокомерным нахалом, но мне понравилось, как он держался при Кураге. Не забился в страхе в уголок, как сделали бы другие ученики. Да что там — учителя её дико боятся, а этому всё нипочём — стоял гордо подняв голову, с каким-то пренебрежением и снисходительностью наблюдая за вознёй в кабинете директора. Как будто не он на ковёр к ней пришёл, а мы все к нему.

— Ну вот, ты уже улыбаешься, — выдернул из размышлений голос Тимура. — Это хороший знак!.

Ну вот, то говорю вслух, то улыбаюсь невпопад. По-моему, я точно схожу с ума.

Глава 16 Ян

Не люблю воскресенье. Длинный нудный день, когда все в сборе, и хоть площадь дома позволяет скрыться в своей комнате, но покой мне всё равно только снится. Непрекращающаяся череда звонков, топот босых ног по коридору, бесконечные хлопки дверью… Мать раз двадцать заглядывает, и, что самое раздражающее — никогда не стучит.

Отец после беседы с Курагой вернулся домой злой как черт, ещё и на работе какие-то неполадки вдобавок, сорвался на всех по полной. Весь вечер чередовал коньяк с пустырником, и орал, что я позорю его имя, что рано или поздно подведу его карьеру под монастырь, и не видать ему в будущем пост мэра как своих ушей. Конечно из-за меня. Из-за кого же ещё?

— У всех сыновья как сыновья: отлично учатся, языки изучают, посещают секции, а ты? Таскаешься по блатхатам с сомнительным отрепьем! Дурью маешься, вместо того, чтобы оценки подтянуть! Думаешь, мне приятно ходить и выслушивать от этой высушенной селёдки песнь о том, что мой младший сын — никуда не годный болван?!

— Ромочка, ну не надо так! — попыталась встать на защиту мать. — Наш Ян очень воспитанный и…

— Нонна, не зли меня! Готовишь отбивные? Вот и готовь дальше! — рявкнул отец, подливая в стакан добрую порцию коньяка.

Развязанный галстук покоился на огромном животе, лоб покрывали крупные капли пота. Отец тяжело дышал, то и дело хватаясь рукой за сердце.

— Вы меня в могилу раньше времени сведёте! А ведь я говорил, что нужно было его в частную школу определить, и не здесь, а в Москве, может, хотя бы там ума набрался. Надо было вас не слушать, и делать по-своему, глядишь, из болвана человеком бы стал. Теперь хожу как на работу в эту шарагу, и краснею. Учебный год ещё не успел начаться, а я уже должен постелить новый линолеум в кабинете труда, маты какие-то купить. Чтобы тебя, идиотина, отмазать! — отец швырнул в меня смятой салфеткой. — Будут вам всем теперь такие маты…

— Ну ничего, зато тебе это как будущему мэру зачтётся, Курага с удовольствием интервью в местную газету даст, как ты сына родную школу с колен поднял. Для тебя ж это сущие копейки.

— А ты заработал хоть одну эту копейку? — взревел отец. Выпучив глаза, чуть приподнялся и упёрся ладонями о стол. — Да если бы не я, где бы все сейчас были? Я ради вас задницу рву, чтобы тебе, щенку, красиво жилось!

— Рома! — ахнула мать.

Раздутые ноздри отца гуляли в такт в силой вдыхаемому и выдыхаемому воздуху, поредевшие волосы прилипли к мокрому лбу. Обречённо махнув рукой, медленно опустился обратно на стул.

Игнорируя меня, опрокинул содержимое стакана и демонстративно повернулся к порхающей у плиты матери:

— А ты знаешь, с кем он связался? С минаевской дочкой.

- Это кто такой?

— Такая! Ну подумай, Нонна, подумай! — бросил он раздражённо. — Минаева Лариса Рудольфовна, судья!

— Да ты что! — отвернувшись от плиты, где на сковороде аппетитно шкворчало мясо, мать явно заинтересовалась. — Ну и как она тебе, сынок, девочка эта?

— Никак. На разок.

— В смысле? — по-совиному замигала мама.

— Закрой рот, я тебя прошу! — разозлился батя, снова заводясь. — Иди к себе отсюда, от греха подальше!

Даже не думая скрывать улыбку, лениво поднялся, и, выбрав крупное красное яблоко, нехотя поплёлся наверх, улавливая краем уха, как оживлённо они принялись обсуждать клан Минаевых. Но это мне было уже неинтересно. Я примерно знал, о чём будет дальнейший разговор.

Помимо омоложения, следующей идеей фикс матери было выгодно меня пристроить. Женить на дочке депутата, или губернатора, или ещё какого-нибудь чинуша. Судя по её загоревшимся глазам при упоминании Минаевых, судейская дочка тоже выгодная партия. Разумеется, сестру ждала такая же участь, но её пока не трогали — маловата, а вот меня уже водили летом на смотрины на ужин к начальнику ГАИ.

Дёрганая анорексичка София, или Софушка — как там её все называли, вызывающе закинув одну тощую ножку на другую, весь вечер томно улыбалась во все свои тридцать два, сверкая в свете электрических лампочек железным обручем брекетов. Потом, когда все подпили и переместились из дома в сад жарить барбекю, Софушка стащила отцовский коньяк и, накидавшись, залезла ко мне на колени и попыталась слиться в страстном поцелуе. Пришлось срочно ретироваться, под предлогом, что отобедал устриц, от которых жуткое несварение. Но это Софушку не остановило. Недели две она регулярно названивала утром, днём и вечером, до тех пор, пока я не спросил, — по секрету, конечно, — где можно без рецепта купить мазь от лобкового педикулёза. Разумеется, была доля риска, что слава обо мне и моих маленьких выдуманных друзьях разнесётся по всему городку, но Софа предпочла сделать вид, что вообще меня не знает, и благополучно испарилась, что, собственно, от неё и требовалось.

Бред какой-то, подыскивать мне невесту из «своих». Чванливых зажравшихся крохоборов, набивающих карманы нечестным путём. Да и вообще полный бред подыскивать мне невесту.

В какой-то степени я завидовал старшему брату, что он вовремя свалил из-под родительской опеки и живёт так, как хочет сам. В общем-то, после школы я собирался сделать то же самое, недолго осталось.

Под шумок незаметно улизнул из дома, и запрыгнул в последний, воняющий выхлопными газами автобус. Поехал на «блатхату», как сказал бы отец. Знал бы он, что за контингент там собирается, его бы точно инфаркт стукнул.

Выйдя на остановке недалеко от «бомжатника», двинулся в сторону частного сектора, перепрыгивая глубокие лужи наполненные грязно-коричневой жижей. Трёэтажная постройка на фоне дымящихся труб промзоны смотрелась как призрак, тёмное пятно этого маленького городка, где мой отец планирует стать мэром. Надеюсь, заполучив пост, он первым делом снесёт это убожество, и расселит людей по нормальным общагам.

А потом я увидел её.

Вернее, сначала я увидел знакомую «десятку» припаркованную у заплёванного подъезда, а уже затем её. Англичанку.

Коротконогий кент в клетчатом пиджаке выбрался из машины и, втянув голову в плечи, будто это могло спасти от накрапывающего дождя, открыл переднюю дверь, запуская англичанку в салон. Мигнув фарами, «Жигуль» как и в прошлый раз скрылся за поворотом.

Снова она здесь. Не думаю, что это совпадение. Но что она тут опять делает, чёрт возьми?

Этот её фраер с зализанными волосами не вызывал никаких эмоций, кроме раздражения. Подобных ему мы с пацанами знатно гоняли в прошлой школе. По-любому какая-нибудь мелкая сошка в захолустной конторке, маменькин сынок и педант. Вон как машина блестит, хотя на улице уже неделю дождь и грязища.

Добравшись до лачуги Беса, позвонил в наглухо запертую дверь, которая тут же открылась, будто Бес, словно дворецкий, специально стоял по ту сторону в ожидании гостей.

Окна дома были освещены, из открытой форточки доносился громкий трёп, вперемешку с какой-то блатной песней под гитару.

— Покой нам только снится? — ухмыльнулся и кивнул на возню за окном.

— У Демьяна днюха. Проходи, — флегматично пояснил Бес, с лязгом закрывая металлический засов.

Судя по развязному смеху, все уже порядком нажрались, а Бес как всегда ни в одном глазу. Никогда не пойму, зачем ему нужна эта шайка-лейка, ведь он даже не общается ни с кем: сидит где-нибудь в углу и молча курит, взирая из-под опущенных век на творящийся беспредел.

— Ты иди, я тут жду человечка одного, — тактично отправил меня хозяин дома, и остался стоять у ворот, накинув на голову капюшон.

Войдя на тесную летнюю кухню, заваленную пустыми пивными бутылками, открыл дверь в дом. В нос тут же ударил запах перегара, а глаза защипало от едкого дыма сигарет. Во главе стола разместился пьяный в дрова Демьян, на коленях у него восседала не менее гашёная Лера, вывалив своё главное достоинство на всеобщее.

— О, дружбан мой пришёл, проходи, брат, — пьяно запинаясь пробормотал именинник и, взяв бутылку мутного пойла, до краёв наполнил грязноватый стакан.

Какие-то девчонки в мини и чулках в сетку игриво захихикали и, двигая бёдрами, освободили для меня место.

Глава 17 Яна

Встреча с тётей Мариной не предвещала ничего хорошего, — шестое чувство меня ещё никогда не подводило. И вообще, весь этот ужин никому был не нужен, кроме, пожалуй, Тимура, который сиял как медный грош, в красках рассказывая, что же вкусного приготовила мама.

Мама, мама, мама — только и разговоров, что о ней. Нет, это похвально, что мужчина так ценит женщину, которая подарила ему жизнь, но во всём должна быть мера. Как бы он не кичился тем, что все решения принимает сам, я прекрасно знала, что он и шагу не может ступить без чуткого наставления тёти Марины.

Он не знал, что я стала невольным свидетелем их разговора, подслушанного в коридоре, тогда, шесть лет назад, поэтому даже не догадывался, что я в курсе открытой антипатии Титовых к моей скромной персоне.

«Дочь алкоголички, отец непонятно кто, нарожает тебе больных детей», — эти неприятные слова так и не забылись, и хоть я старалась думать, что это давно было и быльём поросло, но прекрасно понимала, что люди не меняются, и вряд ли мама Тимура вдруг воспылала ко мне любовью.

— Ма-ам, мы пришли, — открыв дверь в коридор, воодушевленно позвал Тимур, попутно снимая туфли, оставаясь в неприлично белоснежных носочках. — Давай, проходи, не стесняйся, — подбодрил меня, слегка подталкивая в прихожую.

Дома у него я никогда не была, и предполагала, что живут они неплохо, но совсем не ожидала, что будет настолько «дорогобогато».

Первое, что бросилось в глаза, — это обилие "золота" и яркого цвета. Пёстрый персидский ковёр расцветки «павлинье перо», бордовые обои с золотистым теснением, позолоченные гобелены и рамки фотографий. Создалось впечатление, что я нахожусь не в квартире, а будуаре элитной куртизанки старого Парижа.

— А кто это тут пожаловал? — прошелестев бамбуковыми занавесками, из зала нарисовалась тётя Марина, в розовой блузке прошитой золотистым люрексом. Пышное жабо украшало не менее пышную грудь и поверх этой роскоши лежали крупные бусы. Поправив закрученные в сложную причёску обесцвеченные локоны, она мелко засеменила навстречу гостям.

— Здравствуй, здравствуй, дорогая Яночка! Боже, такая дюймовочка, совсем не изменилась! — обхватив мои предплечья пухлыми ладошками, тётя Марина прикоснулась нарумяненной щекой к моей, имитируя видимость поцелуя.

С тех пор, как я видела её в последний раз, она стала ещё больше. Юбка-карандаш обтягивала пышные бёдра, пухлые ножки, обутые в розовые тапочки с пушистым помпоном, совсем не вовремя напомнили мне две палки докторской колбасы. В желудке тихо заурчало — кроме двух ложек остывшего борща в обед, я так больше ничего и не съела.

— Вы тоже прекрасно выглядите, — без зазрения совести соврала я.

— Проходи, проходи, дорогая, не стой в дверях, мы всегда рады гостям! — похлопывая по плечу, тётя Марина повела меня в сторону зала. — Тимоша, принеси Яночке тапочки.

В зале обстановка была ещё вычурнее. Мягкая мебель с массивными подлокотниками, старинный журнальный стол с резными ножками, чехословакская стенка — безумно дорогая и чрезмерно заставленная разнообразными безделушками. За стеклом сияло обилие хрустальных фужеров, вазочек, статуэток. Довершали картину тяжёлые портьеры из красного бархата и огромная люстра, состоящая будто из тысячи прозрачных капель.

Среди изобилия этих вычурных и непривычных для меня предметов, стало сразу жутко неуютно. Ещё этот запах… приторный аромат духов, который не могли перебить даже ароматы доносящиеся с кухни.

Обладательницу амбре я увидела не сразу: щуплая женщина преклонных лет, с полностью седой головой, но держащая великолепную осанку, буквально утопала в одном из мягких кресел. Положив ладони на подлокотник, пристально уставилась на меня, внимательно изучая. Если бы я не знала, что объектом её внимания являюсь я, то непременно бы решила, что старушка увидела что-то неприятное, даже противное.

— Яночка, это моя бабушка — Изольда Генриховна, — представил подоспевший Тимур, держа в руках тапки, точь-в-точь как у тёти Марины.

— Это она что ли? — вместо приветствия проскрипела «железная леди», не отводя пристального взора.

— Да, бабуля, это Яночка, я тебе о ней рассказывал…

— Да помню я, не повторяй.

Судя по её тону, чихвостили они меня и в хвост, и в гриву.

Я была наслышана о бабушке Тимура — матери его отца. Чистокровная немка, педантичная и чопорная, генеральская жена, ни дня в жизни не работала. С очень сложным характером и крутым нравом. Истиной хозяйкой дома была именно она.

После смерти мужа, который был старше ее на много лет, перебралась жить к сыну, несмотря на то, что имела собственную квартиру в Петербурге. Тётя Марина, желая услужить властной свекрови, делала вид, что её всё устраивает, хотя я была более чем уверена, что терпела она всё это через великую силу.

Встречи с Изольдой Генриховной я не хотела и боялась больше всего, и все мои самые страшные ожидания подтвердились — старуха была невероятно неприятной личностью, и я сразу поняла, что мы никогда не поладим.

— Кхм, кхм, здравствуйте.

Обернувшись, увидела у порога копию Тимура, только чуть старше и с усами. Сын и отец как две капли воды — одинаковые серые, глубокопосаженные глаза, одинаковые пшеничные волосы с косым пробором, идентичная улыбка.

Пройдя в зал, отец протянул руку для приветствия. Смутившись, подала ладонь, и крайне удивилась, что вместо рукопожатия он легко коснулся губами её тыльной стороны:

— Борис Макарович.

— Яна, очень приятно.

Удивительно, как у такой женщины, как Изольда, может быть настолько милый сын: Борис Макарович произвёл исключительно положительное впечатление. Я даже немного расслабилась, решив, что всё может пройти не так уж и плохо.

Как потом оказалось, с выводами я сильно поторопилась.

Разобрав в центре комнаты стол-книжку, тётя Марина накинула белую, вышитую золотыми нитками скатерть, и быстро наполнила стол разнообразными разносолами. Чего его там только не было: сочные котлеты, тончайшие ломтики сыра, ажурные блинчики, копчёная колбаса, свежайшая буженина.

От обилия еды рот моментально наполнился слюной — столько всего и сразу я не видела уже очень давно. Мой рацион сейчас это чай и булка с дешёвым маслом, полупустые щи и жареная картошка. Конечно же мне захотелось попробовать всё одновременно, но почему-то была уверена, что не смогу проглотить и кусочка.

Посадив во главу стола Изольду Генриховну, остальные расселись по своим местам, отведя мне почётное место напротив бабушки.

Разве можно есть под таким проникновенно-ледяным взглядом? Да рядом с этой Горгоной даже за то, что дышишь с ней одним воздухом извиниться хочется.

— Тимоша, разливай вино. Яночка, тебе красное сухое, или белое полусладкое? — приторно улыбаясь, поинтересовалась мама.

— Красное… наверное. Немного.

— Часто пьёте? — в лоб огорошила старуха, и мне захотелось сквозь землю провалиться.

— Бабушка, Яна вообще практически не пьёт, мы даже когда с ней в ресторан ходим, она водичку заказывает, или сок. Да, Яночка? — встал на мою защиту Тимур, за что я была ему безумно благодарна.

— Ну так насколько мне известно, мать её тоже не всегда пила, в музыкальной школе работала, на хорошем счету была. Я ничего ведь не путаю? — не унималась Изольда Генриховна.

— Ничего не путаете, — вдруг севшим голосом выдавила я.

— Ну не будем о грустном! Давайте выпьем за знакомство, — вмешался отец, поднимая бокал.

Отпив глоток, который встал поперёк горла, уставилась в пополняемую Тимуром тарелку — тот щедро накладывал воздушную картошку-пюре. Аппетита еда больше не вызывала, скорее тошноту.

Некоторое время все сидели молча, тишину нарушал лишь лязг столовых приборов. Все чувствовали себя крайне неуютно, но старались держать лицо и, встречаясь случайно глазами, выдавливали из себя учтивую улыбку.

— Яна, ваше отчество Альбертовна, кто ваш отец? Он русский? — снова подала голос бабушка.

— Я не знаю своего отца, никогда его не видела, — с нажимом отчеканила я.

Вот ведь старая карга. Конечно она прекрасно знает всю мою подноготную, уверена, что даже побольше меня самой, но всё равно задаёт неудобные вопросы упиваясь реакцией. Злобная мерзкая старушенция!

— Как это не знаете? Он что, умер?

— Нет, он сбежал ещё до моего рождения, но надеюсь, что потом умер.

Тётя Марина поперхнулась, и начала кашлять, постукивая пухлой ладошкой по жабо: крупные перламутровые бусы смешно подпрыгивали в такт ударам. Тимур в ужасе округлил глаза, бабушка отложила вилку и подалась вперёд:

— Считаете своего отца подлецом?

— Я считаю его жалким трусом, оставившим беременную женщину. И мне всё равно, кто он и где он, жив он или мёртв, — я смотрела в упор на сморщенную старуху и, к своему огромному стыду, ужасно хотела наговорить ей кучу гадостей.

Да, она старше, и возраст нужно уважать, но и меня нужно уважать тоже, я не сделала им ничего плохого. Какая разница, кто мои родители, разве им не важнее, кем являюсь я?

Нервы разошлись ни на шутку. Даже не нервы — гнев! Взяла бокал и, под полный ужаса взгляд Тимура, осушила вино до дна.

- Да, у меня нет такой прекрасной родословной, как у вас. Моя мать — алкоголичка, а отец «неизвестный солдат», я живу в обшарпанной коммуналке с тараканами, мой сосед — бывший зэк, а у матери появился сожитель-бездельник, который теперь живёт с нами. Я не видела красивой жизни и такого шикарного застолья, но я сама, без чьей-либо помощи закончила школу и университет на «отлично», у меня достойная работа, в конце концов ваш сын и ваш внук выбрал меня, значит меня есть за что уважать, и я не такой уж плохой человек. Надеюсь, я удовлетворила ваше любопытство и ответила на все интересующие вас вопросы? — выпалив на одном дыхании ядовитую тираду, впервые за всё время нахождения здесь почувствовала себя умиротворённо.

Пусть они меня возненавидят и больше никогда не пригласят в свой дом, я буду только рада!

Молчание стало ещё тягостнее, казалось, что накалённую обстановку можно резать тупым ножом. Никто не ожидал от меня подобного выпада и все были в шоке.

Мне стало немного жаль побледневшего Тимура, который застыл с бокалом в руке. Я сама не ожидала, что из меня польётся такое. Но они меня просто вынудили! Своими взглядами, своими показными светскими манерами и глупыми вопросами, на которые знали ответ.

Изольда Генриховна взяла в руки приборы и, не теряя достоинства, принялась разрезать на мелкие кусочки печёночный торт. Видимо, решила сделать вид, что меня просто нет.

Отец что-то покряхтел, буркнул какую-то банальность о погоде, дабы разрядить витавший в воздухе накал. Взяв бутылку, подлил каждому вина.

— Яночка, я хочу что бы вы знали, что я… мы… наша семья не желает вам зла… — путаясь, не смотря в глаза, пролепетала тётя Марина.

— Я знаю, спасибо.

Мне очень захотелось напомнить о том весеннем вечере, когда она поливала меня на чём свет стоит, но решила, что на сегодня хватит. Мне ещё потом как-то перед Тимуром оправдываться за этот перформанс.

— Кому-то принести грибочков? — бегая глазами, пробурчал куда-то себе в усы Борис Макарович. Никто не отозвался на его предложение, ковыряясь вилками в остывшей еде.

В какой-то момент, когда градус нервозности за столом превысил все допустимые пределы, тётя Марина всё-таки решила домучить роль радушной хозяйки и, вдруг расправив плечи, широко улыбнулась:

— А принеси нам грибочков, Боря.

Отец молча вышел из-за стола, и направился на кухню.

— Кстати, Тимоша, ты хотел нам сказать какую-то важную новость? Что ты имел в виду? — перевела тему мама.

Тимур кисло улыбнулся. Если до этого у него и было в планах огорошить всех чем-то невероятным, то сейчас он явно не горел желанием вообще что-либо говорить.

— Может, перенесём разговор на потом? Сейчас, мне кажется, не самый лучший момент…

— Ну почему же? По-моему, самое время. Что же ты припас для нас такого интересного, Тимурчик? — осушив второй бокал, поставила его на белоснежную скатерть, громко ударив донышком о стол.

Тимур вздохнул и неуверенно поднялся.

— Ну… э… в общем, мы тут подумали, то есть, я подумал и решил, что теперь мы будем жить с Яночкой вместе, — взял мою ладонь в свою и вяло сжал пальцы.

Снова повисла гнетущая тишина. Лицо тёти Марины прибрело землистый оттенок, а уголок левого глаза едва заметно дёрнулся. Старуха скривилась, разглядывая внука как умалишённого.

— Мог бы меня предупредить… — недовольно проворчала я, мысленно радуясь, что это не предложение. Будто камень с души.

— Ну вот и славно, давно пора, — одобрил вернувшийся Борис Макарович, выставляя на стол две вазочки с грибами.

Виновато взглянув на Тимура, наколола на вилку котлету. Перед ним я обязательно извинюсь, а остальные переживут. Они будут ненавидеть меня в любом случае, но так хотя бы будут знать, что я тоже могу за себя постоять, и никому не позволю на себе паразитировать.

Глава 18 Днюха у Демьяна проходила по тому же сценарию, как и в прошлом году: скудная закуска, дешёвая выпивка, непонятные люди, которые приходили и уходили когда вздумается

Сначала все веселились, громко смеясь и подпевая местному шансонье Грише, но с каждой выпитой рюмкой песни становились всё заунывнее, голоса монотоннее, трёп ни о чём сменился беседами «за жизнь». Каждый выбрал собеседника по душе и, придвинувшись ближе, вливал в уши никому не нужные откровения.

— А какую музыку ты любишь? — пьяно промурчала Света, водя указательным пальцем где-то у меня за ухом.

Не знаю почему, но всегда в первую очередь смотрел на руки девушки. Руки Светы мне были неприятны: ногти разной длины, с облупившимся красным лаком, пальцы в неопрятных заусенцах. И прикид её не нравился: чрезмерно короткая юбка, чулки в крупную сетку, буфера буквально вываливались из огромного декольте. Может, на Горшка такие фифы и производят неизгладимое впечатление, но по мне Света выглядела шлюховато. А может, и не Света вовсе. Имя я забыл, а переспрашивать было лень.

— Так какую любишь? — переспросила девчонка.

— Не знаю. Любую.

Грубить не хотелось, но её навязчивое общество начинало раздражать. Если бы не пойло непонятного происхождения, я бы вряд ли вообще затеял с ней разговор. Не в моём вкусе, причем ни пойло, ни девчонка, но выбора не было, пришлось довольствоваться тем, что дают.

— А у тебя подруга есть? — не унималась она и, перестав наконец теребить моё ухо, смело положила руку на колено.

Уставившись осоловелым взглядом, эротично закусила губу. Ну она думала, что эротично, на самом деле это выглядело отталкивающе, даже противно.

Да уж, ещё вчера ко мне подкатывала звезда школы Минаева, а сегодня вот это пьяное нечто, с размазанной тушью и полным отсутствием принципов.

Уверен, что если бы я захотел уединиться с ней прямо сейчас, то она запросто отдалась бы мне на заваленной барахлом веранде. Подружки Леры, как и сама Лера, не отличались высокими моральными ценностями.

Будто в подтверждение моих мыслей, её ладонь проворно скользнула по моему бедру и остановилась в районе паха. Мутные глаза загорелись лихорадочным блеском.

— Подруга? Есть, — ответил я, и довольно грубо сбросил её руку.

— А Лерка сказала, что нету у тебя никого! Хотя странно, что такого красавчика ещё никто не застолбил, — коротко гоготнув, полная решимости «Света» собралась водрузить руку на прежнее место, но я молча поднялся, оставив разочарованную подругу без кавалера на вечер.

— Коззёл, — процедила она, и обиженно придвинулась к тощей подруге, дремавшей на подлокотнике дивана.

— Ты чё, Наташ? А куда делся твой Апполон? — разлепив веки, сонно пробурчала тощая.

— Да пошёл он! По-моему, он гей.

Всё-таки не Света. Наташа.

Выйдя на крыльцо, достал пачку сигарет и, выбив одну, сел на заляпанные засохшей грязью порожки.

Весь день шёл дождь, сейчас же на улице было тихо — ни ветерка, небо засеяно крупными звёздами, много-много, и такие большие, где-нибудь в мегаполисе никогда таких не увидишь.

В соседнем дворе залаяла собака, пёс Беса, звякнув цепью, лениво отозвался хриплым рыком, но из будки так и не вышел.

Сзади скрипнула дверь, выпустив в прохладную ночь обрывки скучных разговоров. Постукивая шпильками, на пороге нарисовалась Лера.

— Ты чего тут?

— А ты чего? — задал встречный вопрос.

— Наташка обиделась, что ты её послал, — качнувшись, Лера приземлилась рядом, и бесцеремонно взяла со ступенек мои сигареты.

— Я её не посылал.

— А она говорит — послал.

— Ну пусть дальше говорит.

— А где твоя краля? — выпустив облако дыма, расфокусированно покосилась Лера и, заметив мой недоумённый взгляд, добавила: — Ну, судейская дочка.

— Она не моя краля.

— Она по тебе сохнет, сразу видно, — со знанием дела констатировала Лерка. — И Наташке ты понравился, она сюда и притащилась-то только потому что надеялась, что ты придешь. Но Натаха та ещё шмара, поэтому ты правильно сделал, что бортанул эту курицу, — хрипло хихикнув, Лерка придвинулась ещё ближе и, опустив голову, вроде как даже смутилась. — Ты мне тоже так-то нравишься, и давно, но просто Демьян твой друг и…

— Лер, тормози, — резко оборвал её излияния, не желая слушать эту пьяную ахинею.

Затушив сигарету о кирпичную стену, выкинул окурок в засохший куст смородины.

— Да брось, я же вижу, как ты на меня смотришь. Демьян ничего не узнает, — ухватившись за мой воротник, Лерка, не удержав равновесия, завалилась назад, и чуть не утащила меня за собой на заплёванную землю.

— Лер, ты пьяная, иди в дом! — отцепив её руки от куртки, поднял шатающуюся фигуру за предплечья.

Взмахом головы откинув прилипшие к щекам волосы, Лерка дёрнула плечом, избавляясь от моей хватки:

— А что не так? Недостаточно красивая для тебя? Или тебе только богатенькие со?ски интересны? — сузив глаза, обиженно прошипела она.

— Даже если бы ты не была подругой Демьяна, я всё равно бы на тебя не посмотрел.

Вскинув голову, Лерка сверкнула недобрым взглядом.

— А вот пойду сейчас и всем расскажу, что ты до меня домогался тут, пока никто не видит. Хочешь? — взялась руками за ворот блузки и резко дёрнула в разные стороны. Одна пуговица отскочила и, едва слышно ударившись о ступеньку, улетела куда-то в траву. Из выреза, ставшим ещё больше, вывалилась тяжёлая грудь.

Я смотрел на эту картину и осознавал, что никогда не свяжу свою жизнь с пьющей девушкой. Если раньше она была мне просто безразлична, то теперь стала противна. Устроила какой-то цирк.

— Делай, что хочешь, — махнув рукой, пошёл к воротам, игнорируя взорвавшегося громким лаем пса. Лерка грязно выругалась, крикнув вдогонку что-то о том, что я ещё пожалею.

Открыл тяжёлый засов и вышел на тёмную улицу, освещаемую лишь тусклым светом льющимся из окон домов.

Стараясь не угодить в заполненную подмёрзшей грязной жижей колею, пошёл вдоль дороги, умудряясь особо не шуршать, дабы не выводить из себя местных собак, отважно охраняющих хлипкие лачуги.

Ну Лерка, дура. Клеиться к другу своего парня практически у того под носом. На что она надеялась вообще?

А я за неё ещё впрягался. Ну не за неё, конечно, по просьбе Демьяна, но ведь из-за неё же. Всё, это был последний раз, когда я хоть что-то делал ради этой особы, больше палец о палец не ударю.

Никогда не нравились вот такие доступные девчонки, которых только помани, и они сразу же на всё готовы. Но, к сожалению, попадались всегда именно такие, ничего даже делать не надо, как-то ухаживать, добиваться, они сами и на свидание пригласят, и даже домой проводят. Минаева, конечно, пытается сделать вид, что крепкий орешек, но кого она хочет провести? Тогда, в подъезде, и за грудь себя дала потрогать, и за задницу. Если бы маменька её домой вовремя не позвала, кто знает, чем бы наши лобызания закончились…

Впереди замаячила длинная трёхэтажка «бомжатника»: угольно-черная, с желтыми прямоугольниками светящихся окон. На фоне дымящихся труб промзоны, картина являлась будто зарисовкой из какого-то низкопробного хоррора.

Десять вечера — время детское, но автобусы в такой час в эту дыру уже не ходили, пришлось смириться, что придется минут сорок идти пешком, если, конечно, не удастся поймать попутку.

От исписанной матерными словами и обгаженой зловонной мочой остановки отделилась тень. Низкорослый, но довольно крепкий пацанчик в спортивках с лапмасами, тихо свистнул:

— Слышь, стой, закурить будет?

— Не курю.

Засунув руки глубже в карманы ветровки, прошёл мимо. Все знают, что Машмет — стрёмный райончик, все городские отбросы тусуются именно здесь, на блатхатах. Торчки, откинувшиеся из мест не столь отдалённых, «авторитеты» и просто беспредельщики, которым лишь бы до кого-то докопаться. Замеса я никогда не боялся — шесть лет рукопашного не прошли зря, но связываться на пустом месте не хотелось.

— Да стой ты, — крикнул крепыш, и уверенно засеменил следом.

— Да стой ты, — крикнул крепыш, и уверенно засеменил следом.

Я остановился, внутренне подобрался и приготовился дать сдачи.

Местные не церемонятся — без суда и следствия сразу же заряжают в табло, и только потом решают, кто прав, а кто виноват.

Вдруг, откуда ни возьмись, нарисовались ещё четверо, перегородив дорогу. Лиц в темноте было не разглядеть. Приняв враждебные позы — ноги на ширине плеч, руки скрещены на груди, отрезали путь к отступлению.

Какого чёрта? Один на один я бы запросто уложил коротконогого, но сразу пятерых… Это только в кино Жан-Клод Ван Дамм одним лишь взглядом разрывает соперников на молекулы, а в жизни дрищи как правило хоть и сыковатые, но юркие, накинутся всем скопом — мало не покажется.

— Чё надо?

Из четвёрки самый мелкий сделал шаг вперёд и, сплюнув, сразу запетушился:

— Ты какого х*ра к тёлке моей яйца подкатываешь?

— Чего? Какой ещё тёлке?

— Не гони. Ещё и тачку мою попортил. Думал, я тебя не вычислю, гнида? Подойти и с глазу на глаз перетереть западло?

Постепенно картина начала проясняться, но не успел я даже слова сказать, как низкорослый накинулся сзади, отвесив ощутимый удар ногой по пояснице. По инерции подался вперёд и чуть не упал на впереди стоящих, мелкий сделал выпад и со всего маху зарядил кулаком в нос.

Перед глазами рассыпались тысячи искр, теплая кровь струйкой полилась по подбородку. Проведя ладонью по лицу, ощутил между пальцами липковатую влагу.

— Пацаны, вы не аху…

Удар в живот не дал договорить. Не сильный, скорее даже вялый, но именно он пробудил во мне Буйного.

Наша дружба с Демьяном началась с драки. До сих пор нет-нет, да вспоминаем ту знаковую бойню.

Чуть больше года назад я приехал в эту тьмутаракань, и, на второй день пребывания здесь, не на шутку сцепился с длинным дрищём, вот точно так же тормознувшим меня поздно вечером, с целью просто покошмарить и показать, кто в городе главный. Драться я не хотел, но ребята были навеселе, размахивали бутылками пива и с улюлюканьем подбивали устроить махач. Пришлось показать, что пока я живу здесь, их местечковые гоп-правила больше не работают. Так я получил прозвище Буйный, потому что, как Демьян потом выразился, был просто неуправляем в своей ярости.

Вот и сейчас, будто крышу сорвало.

Резко развернулся, и ударом головы двинул низкому по переносице. Разразившись трёхэтажным матом, тот схватился руками за лицо и, качнувшись на пятках, приземлился пятой точкой на асфальт. Трое отступили сразу, четвёртый — тот, кто ударил в живот — замешкался, за что получил хорошего леща по челюсти.

— Ты дебил? Зубы же выбьешь! — как девчонка взвизгнул он, отпрыгивая подальше, боком пятясь к остановке. — Санёк, ты же говорил, что этот ублюдок — сыкло галимое.

— Да это по ходу не он, — прогундосил низкорослый и, отойдя на безопасное расстояние, крикнул: — Чеши отсюда, чтобы я тебя здесь больше не видел, чмо.

— Чмо?

Не дожидаясь продолжения, друзья-подельники кинулись врассыпную. Из смеси отборного чисто-русского удалось уловить:… ну а я откуда знал, что это не он? Ты же сказал — длинный, от Беса пойдёт, ну вот…

Дальше стало плохо слышно, но суть мне была ясна с самого начала: эти придурки перепутали меня с Демьяном, и решили отомстить за Лерку и проколотые шины.

Прикоснулся ладонью к лицу — острая боль обожгла словно огнём, кровь не переставая капала на воротник куртки.

По ходу этот урод сломал мне нос.

Глава 19 Яна

— Тимур, прости пожалуйста, я всё тебе объясню, — опустив глаза, уставилась на свои коленки, обтянутые черным нейлоном.

В салоне авто было темно и пахло хвоей. Тимур, крепко обхватив руль, сосредоточенно смотрел на дорогу, подсвеченную фарами ближнего света.

— Я не хотела, честно… просто накипело, понимаешь?

— Господи, лучше бы я действительно отложил этот несчастный ужин. Что за концерт ты там устроила? И какого рожна ты так накидалась? Специально, назло мне, да?

— Ну конечно нет! Я переволновалась, разозлилась… Я дико извиняюсь, мне очень стыдно…

Напилась я действительно хорошо. Наверное, это нервное, раз рука то и дело тянулась к наполненному бокалу. А может, я делала это специально, дабы не разочаровывать новых родственничков в том, что от осинки не родятся апельсинки.

Я не хотела им понравиться, нисколько, более того — я наслаждалась вытянутым лицом тёти Марины, ужасом в глазах этой чопорной мерзкой старушенции. Да даже реакция Тимура меня забавляла: как он судорожно сжимал под столом моё колено, умоляя прекратить делать глупости. И нет, мне не было стыдно.

— Ты была просто, просто… невменяемая, сама не своя, я тебя в первый раз такой видел! — монотонно отчитывал он, не перегибая с эмоциями, оставаясь как всегда в рамках приличия. В этом весь Тимур. Правильный, воспитанный, сдержанный.

— Это всё волнение. Я обязательно извинюсь перед мамой с отцом, и перед Изергиль Генриховной…

— Изольда! Бабушку зовут Изольда! — поправил Тимур, и лишь раздутые ноздри говорили о том, как сильно он раздражен.

И пусть. Это было странно, ужасно, это было ни в какие рамки — но я была рада, что всё вышло именно так. Может быть теперь Тимур выкинет из головы мысли о нашем совместном проживании. Чушь какая. Даже меня не спросил, хочу ли, готова ли я к этому. А я не хотела и не была готова. Я до смерти ненавидела клоповник, но мысль о совместном быте с Тимуром страшила ещё сильнее. Постоянно быть вместе, вместе завтракать, смотреть кино, ужинать, засыпать… Нет, пока меня устраивало всё как есть.

— Наверное, нам придётся повременить с тем, чтобы жить вместе, — осторожно начала я. — Ну ничего страшного, я не обижусь, сначала нужно как следует подготовить маму…

— Не говори ерунду! — раздраженно перебил он. — С мамой я сам поговорю, постараюсь объяснить причины этого… недоразумения. Собирай пока вещи, думаю, я успею подготовить квартиру к концу следующей недели, — заглушив мотор возле коммуналки, он повернулся, и взял мои ладони в свои руки. — Не буду скрывать, что расстроен твоим поведением, но на моих намерениях это не отразилось — я действительно хочу, чтобы бы мы начали жить вместе. Мне двадцать восемь, и я давно готов к семье. Я знаю, какая ты на самом деле: добрая, сопереживающая, хозяйственная, не меркантильная. Я всегда хотел такую жену, как ты.

— То есть, всё равно кто, главное, с таким простеньким набором качеств?

— Ну вот, ты снова несёшь какую-то ерунду! — разозлился он и, крепко сжав мои ладони, сверкнул глазами. — Я выбрал тебя! И я хочу быть с тобой! Мне не жить с твоей матерью, я знаю, что ты совсем не как она. В общем, я надеюсь, что ты всё-таки рада этой новости, несмотря на то, в какой атмосфере мне пришлось её преподнести. Рада же?

— Ну конечно, — вымученно улыбнулась я, понимая, что это не так. Я не была рада, но почему-то не могла ему в этом признаться.

— Давай, иди домой, выспись хорошенько, и начинай потихоньку собирать вещи, — Тимур наклонился и страстно поцеловал меня в губы. Я бы сказала — слишком страстно, учитывая накалённую атмосферу.

Я понимала, чего именно ему хочется, и почему он так торопится поскорее съехаться. Всё просто — ему нужен секс. Как любому здоровому молодому мужчине. То, что я до сих пор не допустила его до тела, распаляло его ещё сильнее, и мне это было совсем не на руку.

Мне казалось, нет, я даже была уверена, что Тимур думал, что я до сих пор невинна, а учитывая его чистоплотность и желание быть во всём лучшим и первым, это для него играло весомую роль. Он считал, что это моё нежелание переходить к главному — просто скромность. Увы, если дойдёт до близости, я буду вынуждена его разочаровать.

— Ты прав, пора спать, — убрала его руку со своего бёдра и быстро отстегнула ремень. Не дожидаясь, пока он выйдет и откроет дверь, выпорхнула из машины.

Махнув на прощание рукой, забежала в подъезд, и сразу же услышала крики: Дина снова ругалась с Толиком, фоном доносился надрывный плачь ребёнка.

Открыла дверь и чуть не угодила ногой в осколки: в порыве гнева эти неуравновешенные снова били посуду.

— Я устала! Устала тянуть всё на себе! Сколько можно пить и ничего не делать? Эти деньги были отложены ребёнку на куртку, а ты снова всё пропил! — причитала Дина, утирая слёзы подолом цветастого халата.

— Закрой рот и зайди в дом! Займись ребёнком, не устраивай сцен на пустом месте! — ударил кулаком по столу Толик. — Я же сказал, что деньги скоро будут, нужно подождать.

— Чего? Чего ждать? Пока мы тут подохнем все с голоду?

Проходя мимо, заглянула в приоткрытую дверь комнаты Дины: маленький Павлик стоял в захламлённой какими-то тряпками кроватке в одной короткой маечке, и протяжно рыдал. Сердце кровью обливалось, при виде его такого.

— Дин, Паша плачет, — вмешалась я, за что тут же получила выговор, что ребёнок не мой, и нечего лезть туда, куда меня не просят.

Из нашей комнаты вышла мать, в длинной ночной рубашке и засаленным хвостиком на затылке. По опухшим глазам стало ясно, что вечер не прошел зря.

— На вот, возьми, купишь ребёнку что там надо. Не орите только — Николаше завтра рано вставать, — сунув растерянной Дине в руку смятую купюру, мать прошлёпала обратно в дом. Зайдя следом, сразу же отметила на столе дорогие сигареты.

— Откуда такая щедрость? Снова премию получила?

— Ну жалко же ребёнка, Яночка. И Павлика, и Дину — она ж мне в дочки годится, — расплывчато ответила мать, присаживаясь на край разложенного дивана. Коля, накрывшись одеялом, лежал у стены, с недовольным лицом уткнувшись в телевизор.

Мне было не жаль денег, скорее я даже порадовалась такому её жесту, но это было странно, так как раньше подобного за ней никогда не наблюдалось. Да и откуда она взяла деньги? Я знала, сколько она получает в больнице — жалкие гроши.

Может, конечно, этот трутень поднял наконец свою задницу и что-то заработал, хотя эта версия была маловероятной.

Вошла в комнату, заглянула к Нике: та сидела за столом и, вогнувшись, что-то строчила в общую тетрадь.

— Уроки делаешь?

— Ага.

— Давно орут? — кивнула на дверь.

— Весь вечер.

Во всей этой ситуации было жаль только ребёнка, который волей случая появился у таких нерадивых людей. Вот кто из него вырастет, если с самого детства он только и слышит, что ругань матери с отцом и видит бесконечные пьянки. Какой пример они ему подают?

На кухне раздался звон стекла и поток очередной брани.

Как же всё это надоело! В какой-то момент мелькнула мысль, что жить с Тимуром не такая уж и плохая идея. Одни, без криков, пьянок и тараканов. Но… как же Ника? Бросить её одну среди этого беспредела?

Быстро переоделась, накинула халат и, взяв полотенце, скрепя сердце пошла в душ.

Постелив на ржавое дно душевой свой резиновый коврик, обернулась на дверь, проверяя задвижку. Стараясь не думать о том, что в этой же самой душевой помимо меня купается ещё четыре абсолютно чужих для меня человека, разделась и нанесла на мочалку душистое мыло. День был невероятно трудным, хотелось поскорее лечь спать и уже завтра, на свежую голову подумать, что же делать с Тимуром.

Смыла косметику, и едва приступила к мытью волос, как услышала из кухни оглушительный крик ребёнка, и следом визг Дины. Поскальзываясь на хлопьях пены, обернула вокруг тела полотенце и выскочила из душевой: Дина бегала по кухне, прижимая к себе орущего сына.

— Господи, что случилось?

— Павлик… упал… Я его на секунду всего, а он…

Взглянула на ребёнка — носогубный треугольник стремительно синел, глазки закатились. Вместо громкого плача ребёнок монотонно поскуливал, обмякнув в руках матери.

— Дина, скорую, скорее!!!

— Нет, нет! Не надо скорую! Только не скорую! — схватив меня за полотенце, умоляюще запричитала Дина. — У меня прописки нет, ребёнок нигде не прикреплён. Он просто упал со стола, просто упал… тут… тут же не высоко…

— С кухонного стола? — я была просто в ужасе, и поверить не могла, что мать может быть настолько хладнокровной.

— Да. Я посадила его на секунду, отвернулась налить молоко, и … он упал…

Из комнаты выглянул побледневший Толик. В трясщихся руках тот держал истлевшую до фильтра сигарету, и внимательно прислушивался к разговору. Я сразу же всё поняла.

— Ты оставила Пашу с Толиком, и он не углядел? Отвечай!

— Да, — тихо прошептала Дина, укачивая ребёнка. — Яночка, пожалуйста, там же обязательно спросят, как это произошло… Толик, он же… он же сидел!

— Мне всё равно, что будет с тобой и Толиком, но рисковать ребёнком из-за ваших разборок я не буду. Если тебе наплевать, то мне нет, — схватив с коридорной вешалки старое пальто матери, с мокрой головой побежала на соседнюю улицу к таксофону вызывать скорую помощь.

Глава 20 Ян

Домой пришлось идти пешком, через дворы, чтобы меньше попадаться на глаза случайным прохожим. Своего лица я не видел, но мог представить, что картина там малоприятная: переносица жутко болела, каждый шаг отдавался молотком куда-то в лобную кость. Хотелось одного — поскорее вернуться домой, принять анальгин и лечь спать.

— Эй, красавчик, далеко идёшь? Забегай на огонёк.

Две девчонки, каждая с сигаретой в руке, сидели под грибком на детской площадке. Рядом на лавочке по бутылке пива. Та, что левее, глупо хихикнула, и принялась укорять подругу, чтобы не приставала "к мужикам".

— Мало тебе приключений, Танька! А если он маньяк какой? Ох, бл*ть, — выругалась она, прикрыв рот ладошкой. Глаза как блюдца — на пол лица.

Подтянув к себе сумки, обе замолкли, провожая меня испуганным взглядом.

Только дома я понял, что же их так испугало.

Тихо, чтобы никто не услышал, пробрался в гостиную и мельком взглянул в большое настенное зеркало: нос, щёки, подбородок, даже лоб — всё в подсохшей крови. Белая футболка заляпана бурыми пятнами, джинсы и куртка в пыли. На кроссовках толстый слой грязи.

Главное, чтобы мать не увидела, её же инфаркт стукнет.

Скинув обувь, еле слышно направился к лестнице. Шлепая босыми ногами, из кухни вырулила Карина, держа в руках тарелку с бутербродами.

— Что-то ты рано сегодня… Ой, — сестра округлила глаза, и не успел я поднести палец к губам, как она заорёт: — Ма-ам, Яна избили!

* * *

— А я говорила, говорила не ходить в тот район, там же гопники одни живут! — причитала мать, проводя по моему лицу ватой с антисептиком.

Запрокинув голову назад, полулежал на кресле, в ноздрях по ватному тампону. Пять ярких лампочек по сто ватт нещадно били в глаза.

— Да всё нормально, говорю же, — прогундосил в ответ.

— Вижу я, как нормально. Переносица вон как распухла, кровь так и хлещет! Рома, так что там со скорой?

— Не могу дозвониться, всё время занято! — выругался отец, застёгивая на ходу рубашку. — Сам в травмпункт отвезу. Собирайся давай.

— Ну какая скорая? Что за паника? Первый раз что ли нос разбили?!

Я понимаю, мать есть мать, но её привычка раздувать из мухи слона неимоверно бесила. Ну что я, маленький что ли, теперь из-за разбитой коленки истерику начнём закатывать? Спорить с ней сейчас точно дохлый номер. Недовольно поднялся и поплёлся обуваться.

— Лучше молчи, и отцу не перечь! А если перелом? А если кость раздроблена? — засовывая в батин портфель необходимые документы, мама как наседка бегала по комнате, вслух перечисляя: паспорт положила, полис положила…

Превозмогая пульсирующую боль в висках, наклонился, натягивая зашнурованный ботинок. Карина нарисовалась в дверном проёме, с интересом наблюдая за моими мучениями. Откусив щедро политый горчицей хлеб с колбасой, злорадно прищурилась:

— Так кто тебе зарядил?

— Большой и страшный серый волк. Кстати, будешь есть на ночь, станешь как Кубышкина.

Скиснув, сестра положила недоеденный бутерброд на тарелку.

Кубышкина Лена — известная в школе толстушка, по иронии судьбы носила говорящую фамилию. Только ленивый не сострил по поводу её выдающегося веса. Даже первоклашки упражнялись в остроумии, тыкая пальчиком в мясистую спину Ленки.

— Всё, поехали. Каждый день с тобой ни одно, так другое, — пробурчал отец, забирая с журнального столика ключи от Ауди.

— Рома, проследи, чтобы рентген ему там сделали, чтобы посмотрели всё как следует! Анализы пусть возьмут, — суетилась мама, смахивая набежавшие слёзы.

Хотелось сказать что-нибудь едкое, но зная её реакцию на мои не всегда уместные шутки, решил промолчать. Хоть её забота порой переходила все мыслимые грани, обижать, и уж тем более видеть слёзы, не доставляло никакой радости.

Почти всю дорогу до больнички отец выносил мозг своими дурацкими расспросами. Кто, где, почему, за что. В итоге, как всегда не дождавшись ответа, бросил что-то типа: мало тебе досталось, надо было ещё и губам надавать. Надулся как индюк, и оставшиеся минуты мы сидели в блаженной тишине.

Плавный ход Ауди мягко укачивал, я даже успел на секунду задремать, как вдруг машина резко затормозила у кованых больничных ворот. К счастью, всучив мне в руки тощий пакет с документами, отец решил подождать снаружи, предоставив расхлёбывать самому. Это меня более чем устраивало. Не хватало ещё с папочкой за руку по кабинетам ходить.

Кратко обрисовал ситуацию сонному медбрату, тот заполнил какую-то бумагу и отправил на рентген.

Бросив на меня хмурый взгляд, грузная докторша почтенного возраста тяжело поднялась с табуретки, и направилась настраивать аппарат.

— Подрался?

— Упал.

— Ага. И прям только шнобелем об асфальт.

— Ну почему же только, ещё локоток поцарапал.

Не оценив юмора, врачиха нашлёпала несколько снимков.

— В коридоре подожди, — буркнула, выпроваживая из кабинета.

Выйдя в пустой затемнённый коридор, сел на длинную лавочку обшитую потрескавшимся кожзамом и, откинув голову, закрыл глаза.

Из приёмного отделения послышались торопливые шаги.

— Вот сюда, пожалуйста, проходите, — из-за угла появился медбрат, за ним какая-то растрёпанная баба с ребёнком, и… англичанка. Сонливость как рукой сняло.

Для верности зажмурил глаза и снова открыл: это точно была она. В каком-то убогом старушачьем пальто, таком же дурацком берете и туфлях на босу ногу.

Глава 21 Яна

С пятого раза дозвонилась до скорой помощи, вызвала врача, и сразу же побежала домой. Слава Богу таксофон на соседней улице у почты, иначе не представляю, как и на чём в этот час до больницы добираться.

Голова мокрая, холод собачий. Не хватало ещё заболеть. Курага мне точно весь мозг чайной ложкой съест, прямо слышала её скрипучее: учебный год ещё не успел начаться, а вам, Яна Альбертовна, уже больничный подавай.

Хотела высушить волосы феном, да пока успокаивала Дину и одевала ребёнка — так как она истерила и всё из рук валилось — карета скорой помощи уже стояла у подъезда. Не отыскав кроссовки, обула туфли и мамин берет, оставшись в её стареньком пальто. Какая разница, не на свидание же!

Отправить Дину вдвоем с Павликом побоялась, мало ли, что она там докторам наговорит, выгораживая сожителя.

— Яна, если что, это я сама недосмотрела, — нашёптывала Дина, когда шли по слабоосвещенному, пахнущему лекарствами больничному коридору.

Пока доехали, пока мальчика осматривал хирург — хмурого вида мужчина — Павлик перестал плакать и повеселел. К счастью, всё вроде бы обошлось.

Зла не хватало на эту парочку, родители называется. Ведь всё могло закончиться гораздо трагичнее.

— Говорите, из кроватки выпал? — глядя поверх очков на побледневшую Дину, недоверчиво спросил доктор.

Та мазнула по мне испуганным взглядом и быстро закивала:

— Да, я только отвернулась, как он прыг! — и уже на полу. Не представляю, как так.

— Идите на рентген, потом с результатами ко мне, — отдав ей в руки направление, хирург принялся что-то бегло писать в тощую карточку. — Коля, проводи, — бросил не глядя, и щуплый медбрат — вчерашний выпускник медакадемии, повёл нас на первый этаж.

— Вы Галина дочка? — немного стесняясь, спросил он.

Коротко кивнула и от чего-то смутилась. Хотя, почему «от чего-то»… То, что мать работает санитаркой в этой больнице многие знают, и то, что регулярно закладывает за воротник — тоже. Сомнительная слава. Ещё от меня алкоголем немного попахивает, решит ещё, что у нас вся семья такая…

— Я вас сразу узнал, — улыбнулся Коля, а я смутилась ещё больше. — Вы когда вошли, я вообще сначала подумал издалека, что это Галя с чего-то вдруг смены перепутала, — заметив мой растерянный взгляд, добавил: — Ну пальто ваше, шапочка…

— А, это… — пробормотала я, совсем позабыв, что надела вещи матери.

— Тёть Галя альбом с фотографиями на работу приносила, вас показывала, поэтому лицо хорошо запомнил, — опустив глаза, Коля густо покраснел.

Вежливо улыбнулась, не зная, как реагировать. Романиться этой ночью я явно не рассчитывала.

— Вот сюда пожалуйста, проходите, — повернув за угол Коля указал на дверь с вывеской "рентген".

В пустом коридоре было ни души, и только лишь напротив кабинета, вытянув длинные скрещенные ноги сидел мужчина. Нет, парень. Синие джинсы, белые кроссовки, рассегнутая кожаная «косуха», растрёпанные, сбившиеся на макушке тёмные вихры.

Сердце подпрыгнуло ещё до того, как он повернул в нашу сторону голову.

В коридоре сидел Набиев.

Удивленно моргнул, выпрямил спину и, равнодушно мазнув по Коле с Диной беглым взглядом, уставился на меня, прожигая испепеляющим угольками.

Набиев здесь. Ночью в больнице.

Это было так неожиданно, так странно и в то же время так тревожно-волнительно.

Щёки моментально вспыхнули пунцовыми цветом, глаза забегали, выдавая скрытые эмоции с потрохами.

— Яна-а!

Услышала откуда-то издалека встревоженный голос Дины и, словно очнувшись от наваждения, перевела на неё затуманенный взгляд.

— Я спрашиваю, ты здесь подождёшь? Не уезжай без нас, ладно?

— Да-да, конечно, — растерянно закивала и, подойдя к скамейке, присела на самый краешек.

Коля одарил меня смущённой улыбкой и, пробурчав что-то на счёт того, что скоро подойдёт, куда-то испарился. Дина с Павликом зашли в кабинет, оставив нас с Набиевым вдвоём в звенящей тишине больничного коридора.

Я положила руки на колени и как примерная ученица уставилась в одну точку перед собой, делая вид, что даже не заметила своего соседа, при этом буквально кожей ощущая, как пристально он на меня смотрит. И молчит. И даже как будто улыбается.

Господи, вот бы сквозь землю провалиться! Какая нелепая ситуация, а я ещё в этих ужасных тряпках!

Мамино пальто, на которое лишь пару минут назад мне было абсолютно наплевать, сейчас же тяжёлым грузом давило на плечи. Оно такое старое, вытертое на карманах…И берет ещё этот дурацкий!.. Но тогда действительно не до нарядов было — схватила первое, что под руку попалось, кто же знал, что тут…

А что тут? Это просто мой ученик. Один из многих. Это не мужчина, на которого хочется произвести впечатление. Но если так, почему же я сижу и смущаюсь как девятиклассница? Уже в который, между прочим, раз!

Очень хотелось на него взглянуть, и почему-то было ужасно стыдно это сделать.

Любопытство всё-таки пересилило: с преувеличенным интересом рассматривая выкрашенную белой краской дверь, будто невзначай посмотрела в его сторону — он сидел, привалившись спиной к стене и без зазрения совести меня разглядывал. На губах полуулыбка-полуухмылка. Переносица распухла, под глазами два кровоподтёка.

— Здравствуйте, Яна Альбертовна, какая неожиданная встреча.

— Набиев? Вот уж действительно — неожиданно.

Проследив за его взглядом, торопливо прикрыла голые коленки подолом пальто. Тот хмыкнул себе под нос и широко улыбнулся, обнажая ряд ровных белых зубов.

— Что с лицом? — спросила, чтобы не молчать.

— Подрался. С отцом. Избил, из-за нашего с вами инцидента. Пытался ещё паяльником пытать, но, к счастью, мне удалось вовремя позвать на помощь.

Непроизвольно охнув, прикрыла рот ладонью. Избил? Отец? Из-за такой по сути мелочи? Не может этого быть! Это же… это же дикость какая-то! Уважаемый человек, солидный, и такое отношение к сыну?

Я была возмущена, обескуражена. Хотелось встать и срочно предпринять какие-то меры, позвать на помощь, вызвать милицию.

В каком-то неподдающемся логике эмоциональном порыве подсела ближе. Его большие глаза, в обрамлении густых черных ресниц, выглядели трогательно-печальными. Нахмурив брови, смело смотрел на меня, не мигая, будто взглядом пытался передать то, что творилось внутри.

Сколько боли пришлось пережить этому мальчику? Какие ещё тайны скрываются за красивой оболочкой этой внешне благополучной семьи?

— И давно он тебя… — голос надломился. До сих пор в голове не укладывалось. — А мама? Она знает? В курсе, что позволяет себе отец?

— Да… — грустно сказал он, и опустил глаза. — Она держала дверь комнаты, когда он…

— Господи! Ян! Это же ужасно! Нужно что-то делать, нельзя такое замалчивать! Это преступление! Если ты промолчишь сегодня… — распаляясь в гневной тираде, я не сразу заметила как он, прикрыв рот зажатым кулаком, улыбнулся сначала одним лишь краешком губ, а затем, не выдержав, разразился громким смехом, чем вызвал ещё большее недоумение.

— Это всё шок, Ян…

— Да блин, я пошутил. Это шутка! — не прекращая хохотать, Набиев заойкал, аккуратно трогая переносицу.

— Ты издеваешься? Кто шутит такими вещами? Я решила, что твой отец действительно… Ну, знаешь ли…

Я готова была задохнуться от возмущения. Обвёл вокруг пальца, как девчонку! А как убедительно хлопал ресницами, с какой грустью вздыхал. Почему каждая встреча с ним несёт только отпечаток негатива?

— Простите, ну это правда было чертовски смешно. Обещаю, больше никакого юмора. Выдыхайте, Яна Альбертовна, а то на вас лица нет, — хмыкнул он, и опустив руку, накрыл своей ладонью мою.

Оторопев от подобной наглости, опустила глаза и невольно залюбовалась: его рука, по-мужски большая и сильная, с длинными фалангами пальцев и аккуратными ногтями. Сбитые костяшки покрылись тонкой коричневой корочкой. Видимо, обидчику тоже хорошо прилетело.

В этот момент открылась дверь рентген-кабинета, и в коридор вышла Дина.

Бросила многозначительный взгляд на наши руки, озадаченно нахмурилась. Я тут же выдернула ладонь и отпряла как черт от ладана. Какая нелепая ситуация!

— Я пойду к Евгению Григорьевичу поднимусь, — уточнила Дина и, снова окинув оценивающим взглядом моего соседа, засеменила на второй этаж. Дверь кабинета вновь открылась.

— Набиев, ваш снимок, — уставшая женщина протянула негатив и, подождав долю секунды, нетерпеливо тряхнула рукой. — Ну? Мне самой, что ли, подойти?

— Было бы неплохо, — буркнул Ян, и нехотя поднялся. — Ну что там, жить буду?

— Перелома нет — смещение перегородки. Со снимком — к врачу, — грубовато отрезала врачиха и захлопнула дверь.

— Значит буду, — констатировал Набиев, и опустил негатив в урну.

— Ты что делаешь? А что врачу покажешь? — изумилась я.

— Я бы вам продемонстрировал, но боюсь, этот жест вас обидит.

Как взрослый человек, педагог и просто женщина я должна была бы обидеться, но почему-то его слова, его заносчивость и показной пофигизм только раззадорили, заставив с усилием скрыть улыбку.

— Ты всегда такой хам? Вообще-то, я твой учитель.

— Именно поэтому оставлю мысли при себе, — улыбнулся он, и снова сел рядом.

Я ощущала исходивший от него запах мыла и антисептика, слышала тихое, чуть сиплое дыхание. Хорошо ему кто-то зарядил. Интересно, кто? И почему он подрался? Из-за чего? Или из-за кого?

— А что вас занесло сюда в такой час? — нарушил тишину Ян.

Почему он не уходит? Он же выбросил снимок, значит не собирается дальше обследоваться.

— Ребёнок упал со стола.

— Ваш ребёнок? — удивлённо округлил глаза.

— Не мой — соседки. Пришлось вызывать скорую помощь.

— А как же вы доберётесь обратно?

Я пожала плечами, и задумалась. Действительно — как? Автобусы уже давно не ходят, а такси даже вызвать неоткуда, да и на что… С собой — ни копейки. Думаю, у Дины тоже.

Его ладонь легла на скамейку рядом с моей, я ощущала её тепло не касаясь.

Маленькая бабочка — лёгкая, абсолютно невесомая — выпорхнула и забилась в животе, заставляя ужаснуться от неожиданно вспыхнувшей мысли, что очень жаль, что он снова не дотронулся до моей руки…

По коридору раздались гулкие шаги. Дина держала на руках уснувшего Павлика: тот обнял шею матери тонкими ручками, прильнув головкой к груди.

— Всё в порядке, можно ехать домой, — тихо сказала она и бросила на Набиева недоверчивый взгляд.

— Поехали, — поднялся Ян, и неспешно направился к выходу.

— Куда? С кем? — удивилась, разделяя недоумение Дины.

— Подвезу вас домой. Или вы пешком собрались? — он обернулся и закатил глаза: — Ну конечно за рулём не я. Отец ждёт у ворот.

— Я не знаю, удобно ли…

Встречаться ещё раз с этим неприятным толстосумом очень не хотелось, и если бы не Павлик, я бы лучше действительно пешком пошла. Но ребёнок очень устал, да и, признаться честно, я тоже была без ног: вечер выдался крайне напряженным и богатым на события, а завтра рано вставать…

Решила, что отказываться от такого предложения глупо, поэтому послушно поплелась вслед за Набиевым.

— Это что, твой парень? — шёпотом спросила Дина, и я взмолилась, чтобы он не услышал. Но он услышал. Ухмыльнулся себе под нос и уверенно открыл дверь в приёмную.

— Вы… вы уже уходите? — выбежал из-за стойки регистрации Коля. — Всё хорошо? Что с мальчиком?

— Да, большое спасибо, ничего серьёзного. Надеюсь, что больше не приедем.

— Жаль, — пробурчал он и сразу вспыхнул: — Ну, я имею в виду, что уже уходите, жаль… Нет, то, что всё хорошо — это хорошо, но жалко, что вам пора…

— Ничего, скоро я к вам в травмпункт снова приду. Благо, ушлёпков много на районе, — влез Набиев, чем до смерти напугал бедного медбрата. Тот обошёл меня с другой стороны — подальше от Яна — и мелкими шажками засеменил рядом:

- Яна… а можно, я как-нибудь забегу к вам… э… в гости? — пролепетал Коля, открывая и придерживая дверь.

— Конечно забегайте, — снова вмешался Набиев, — только поздно вечером не ходите, так-то я тоже ушлёпок, — подмигнул он, и захлопнул дверь перед носом растерянного горе-кавалера.

На улице стояла глубокая ночь.

Обойдя дежурившую у входа машину скорой помощи, гуськом пошли к воротам, у которых стоял единственный автомобиль — чёрная Ауди отца Яна.

- Принимай гостей, — весело постучал по капоту Набиев, заглядывая в наполовину открытое окно иномарки.

Сонный папаша, подслеповато сощурился и поправил съехавшие очки. Недовольно рассмотрел севших на хвоста попутчиков.

— Здравствуйте, — кисло улыбнулся он мне, полностью игнорируя Дину. — Ян, можно тебя на пару слов…

Тот невозмутимо обошёл машину и сел рядом с отцом на пассажирское сиденье. Плотно закрыв окно, Роман Алексеевич, активно жестикулируя, начал что-то выговаривать сыну, периодически посматривая на нас с Диной. О чём они говорили я не слышала, но не трудно было догадаться, что ни о чём хорошем. Отчитывал, что подобрал непонятно кого.

Гадкое чувство. Захотелось развернуться и уйти, но глядя на сонного Павлика не позволила себе поддаться порыву.

— Это он, это он! — зашептала Дина, сжимая мою руку.

— Кто — он?

— Директор, в кабинете которого я мою полы, — и так круглые глаза соседки стали ещё больше.

Сколько раз я слышала от неё жалобы на некого «пузана» из администрации, который по-хамски себя ведёт. Бросает на пол фантики, окурки, и прикрикнуть может, и чем-нибудь кинуть, если зайти не вовремя. Стало быть это и есть отец Набиева? Не даром он мне сразу не понравился. Вот ни грамма не удивлена.

Дверь машины открылась, и Роман Алексеевич с трудом выбрался наружу.

— Яна Альбертовна, я рад, что с вашим сыном всё в порядке. Садитесь, пожалуйста, с удовольствием вас подвезу, — рассыпавшись в наигранных любезностях, открыл для меня пассажирскую дверь, и даже руку подал, помогая сесть.

— Большое вам спасибо. Только Павлик не мой сын, а Дины, — поправила я. Соседку он снова проигнорировал, и пришлось ей самой забираться в салон со спящим ребёнком на руках.

Внутри было очень тепло и комфортно: светлые кожаные сиденья, тихая музыка из динамиков. Мягкие подголовники так и манили откинуться назад и подремать. И я бы это непременно сделала, в другое время и с другим водителем. Сейчас же напряжение буквально пульсировало в воздухе, мешая расслабиться и свободно выдохнуть.

— А где вы живёте? Куда поедем?

Не успела я ответить «на Заводской» — соседняя с нашей улица, как Дина громко назвала — Туполева 5 «а».

— Туполева… — задумался Роман Алексеевич. — Это же…

— Серьёзно? Вы живёте в «бомжатнике»? — обернулся с переднего сиденья Набиев, и я была готова сквозь землю провалиться.

— Это временно, я… коплю на собственное жилье, — тихо прошептала я, опуская глаза.

— Ох*реть! — выругался Ян, за что получил подзатыльник от отца.

Я не видела в этот момент папашу, но была уверена, что при упоминании "бомжатника" тот брезгливо скривился.

Для всех — там живут только люди второго сорта, отбросы социума. И вот он, солидный и уважаемый человек, везёт туда на своём новеньком авто двух нищенок.

— Даже не знал, что там всё ещё живут люди, — пропыхтел отец, силясь скрыть в голосе неприязнь. — Думал, что сейчас там что-то вроде ночлежки для бомжей… — осёкся, — …бездомных. Нужно что-то решать с этим зданием. Да, надо подумать.

Его слова — ироничные, с насмешкой, словно пощёчина, удар под дых, лишающий живительного кислорода. Такого унижения я не испытывала очень давно.

До самого дома мы ехали в полной тишине. Набиев иногда оборачивался, но я демонстративно отвернулась к окну, разглядывая грязные обочины и тёмные силуэты домов.

Теперь ему дома достанется из-за нас от папаши — как пить дать.

Его жест — помочь, подвезти до дома — очень меня тронул, я даже подумала, что не такой уж он и безнадёжный, но в то же время было ужасно неловко из-за сложившейся ситуации. Теперь все в школе будут знать, где живёт новая англичанка — в притоне с алкашами и зэками. Просто чудесно.

Добравшись до подъезда, мы с Диной быстро вышли из машины и, сухо поблагодарив, забежали в пропахший ветхостью подъезд.

— Ну ничего себе! Вот это да! Никогда в жизни своей на такой тачке не ездила! Только у ворот администрации видела, да в кино. Ну вообще! Кому скажу — не поверят! — восторженно восклицала Дина, шурша старыми ботинками о протёртый дощатый пол.

Я не разделяла её восторга. Более того, чувствовала себя как никогда угнетённо, как будто в чан с дерьмом с головой окунули.

Глава 22 Ян

Обстановка за завтраком была напряжённой. Отец, нервно помешивая чай, громко стучал ложкой о края кружки и бросал хмурые взгляды исподлобья, демонстративно дуясь за вчерашнюю выходку.

— О чём ты думал? Ты специально это сделал, да? — кричал он, после того, как высадил у «бомжатника» нежеланных пассажиров. — Ты хоть знаешь, кто это?

— Конечно. Яна Альбертовна, наш новый учитель английского.

— Болван! Та, вторая — уборщица. Полотёрка! Я подвозил полотёрку, уму непостижимо! А если об этом станет известно? Какие слухи поползут, если она начнёт трепать об этом на каждом углу, ещё и перекрутит.

— Ты же в мэры метишь? Значит должен быть ближе к народу. Не кипишуй, бать.

На самом деле этот факт страшно повеселил.

Разумеется, я не знал, кто такая эта Дина, но то, что она оказалась уборщицей в администрации, только сыграло мне на руку. Лишний раз понервировать отца, вывести на эмоции — доставляло неимоверное удовольствие. Может, это плохо, и я должен чтить старших, брать пример с отца и всякое такое, но делать это совершенно не хотелось. Да и уважать его особо не за что.

Мать тоже бубнила всё утро, что не привёз заключение доктора и просто-напросто свалил из больницы.

— Со здоровьем не шутят! О чем ты вообще думаешь? Или считаешь, что всегда будешь таким молодым, красивым и полным сил? А ты куда смотрел? — раздражённо бросила в сторону отца, но тот лишь надулся ещё сильнее, остервенело вгрызаясь в котлету по-киевски.

Покушать отец любил, и ничто — ни проблемы на работе, ни ядерная война, не могли испортить его отменный аппетит.

— Всё нормально, ма, и прекрати надумывать всякие кошмары. Мне уже гораздо лучше.

На счёт лучше я, мягко говоря, приврал. Голова болела не меньше чем вчера, к носу не прикоснуться. Вдобавок ко всему под глазами расплылись два знатных фофана. Мать выдала утром упаковку таблеток и два тюбика мази, а я, выслушав подробную лекцию как, что и за чем использовать, положил лекарства на полку в ванной, и конечно благополучно о них забыл. Надо бы подняться и анальгин всё-таки принять…

— Это сейчас всё обошлось, тьфу-тьфу-тьфу, а могло бы быть всё гораздо хуже! Ты абсолютно безответственный и ни грамма не думаешь о последствиях! И в кого ты такой? — завела она вчерашнюю шарманку, намазывая на ломтик хлеба толстый слой сливочного масла. — Чтобы впредь избежать подобных неприятностей, нужно больше времени учёбе уделять, и поменьше шляться по подворотням. Эти мальчики, — твои так называемые друзья… они же все непонятно из каких семей. Вот Стас Горшков, кто его родители?

При упоминании Горшка Карина оторвала взгляд от пёстрого журнала, и полностью обратилась в слух.

— Отец слесарь, вроде бы, мать… не знаю. На заводе работает, по-моему. Разве это имеет какое-то значение?

— Конечно имеет! Основу основ ребёнок черпает именно дома, а только потом уже нахватывается от товарищей!

— Если следовать твоей логике, нормальным человеком мне стать не светит.

— Закрой рот! — заревел отец, ударив кулаком по столу. — Ещё одна дурацкая выходка с твоей стороны, матерное слово или если я ещё один раз услышу подобное умозаключение — этот кулак прилетит тебе по лбу! А ещё лучше — возьму ремень и выпорю! Нас с братом до института секли, и ничего, достойными людьми выросли.

— Вот видишь — снова основ, — развёл руками, намеренно играя с огнём. — Ну а мерило достоинства у каждого своё, папа.

Глаза отца налились кровью, даже жевать перестал.

— Нет, Нонна, ты слышала, что он себе позволяет? Это всё твоё воспитание! Всё детство в попу дула, а теперь на, получай.

— Ян! Рома! Как же мне надоели эти ваши непрекращающиеся ссоры, — поставив локти на стол, мать опустила голову и принялась массировать виски. — В общем так, — немного подумав, решительно ударила ладонями по столу и выпрямила спину. — Мы тут с папой поразмышляли — надо тебе заняться делом, глядишь, втянешься, меньше времени на глупости будет оставаться. Мы уже выбрали чем заняться, можешь не благодарить.

— Как интересно. Без меня меня женили, — откинувшись на спинку стула, скрестил руки на груди. — И чем же? Математические курсы? Или, в свете последних событий — бокс? А может, макраме? Полезно для мелкой моторики.

— Не ёрничай! Английским. Тебе поступать скоро, язык нужно подтянуть. — Я только собрался что-то возразить, как она меня резко пресекла: — Папа рассказал о трудном финансовом положении вашей новой преподавательницы, думаю, деньги лишними ей не будут и она не откажется приезжать к нам, скажем, три раза в неделю. Сегодня же позвоню Эмме Валентиновне, узнаю номер этой, как её там, Яны… Альбертовны.

— Мама, она живёт в клоаке города, у неё нет телефона.

— Не проблема. Заеду лично сегодня в школу и поговорю. Заодно познакомимся.

— Мама!

— Не пререкайся. Дело решённое! — твёрдо отрезала мать, всем видом показывая, что развивать эту тему дальше она не намерена.

Забрав со стола пустые тарелки, скинула всё в раковину, и чтобы наверняка отбить желание спорить, включила шипящий напор воды.

Она редко бывала жёсткой, но если уж что надумала, сдвинуть её с намеченного курса было крайне тяжело. Эта же черта характера передалась и мне.

Поначалу идея с английским показалась мне бредовой, и я всё-таки думал возмутиться, но потом, пораскинув, решил, что в общем-то это может оказаться занятным времяпрепровождением. Особенно в свете событий последних дней.

Наблюдать за тем, как мило она смущается — одно удовольствие. Почему бы не поразвлекаться.

Глава 23 Минаева Полина

Девчонки столпились возле школы, перетирая события произошедшие на выходных. Лосева в соседний город к родственникам съездила, Понкратова в субботу тусовалась в «Чайке» и познакомилась с какими-то «нереальным студентиком». Зная её — очередное быдло деревенское, Понкратову на таких только и тянет. Или, скорее, к Понкратовой таких. Скука смертная, а не выходные. Хотя её, Полины, тоже не отличались чем-то интересным, скорее даже они прошли ещё скучнее, чем у остальных. Все два дня просидела дома в ожидании неизвестно чего. Гипнотизировала телефон, в надежде, что он соизволит-таки и позвонит, покается. Напыщенный индюк. Набиев. Иногда было огромное желание подойти, и как зарядить чем-то тяжёлым промеж глаз, чтобы он эти самые глаза наконец-то разул и увидел, как она к нему на самом деле относится. Что нравится он ей сильно, и уже давно. Да что там нравится — что втюрилась по самое не хочу. Подойти и просто признаться не позволяла гордость, да и заигралась она уже в «железную леди», давать заднюю и обнажать чувства было стыдно.

Понравился он ей сразу же, как только увидела его на линейке первого сентября в прошлом году. Такого красавчика в их школе ещё не было: высокий, крепкий, внешность как у голливудского актёра. И по характеру не слюнтяй какой-нибудь: сразу всех на место поставил, позатыкал рты главным задирам класса, и показал, кто теперь здесь главный.

Лидер, авторитет, Полине такие всегда нравились — настоящий мужик со стержнем, не то что всякие Горшковы и ему подобные озабоченные слюнтяи. Ян определенно первый красавчик школы среди парней, а она среди девчонок — да они просто обязаны стать парой! И такой, что все шеи посворачивают провожая восхищённым взглядом. А узнав, что его отец не какой-нибудь там рабочий класс, а занимает хорошую должность в городской администрации, ещё больше воспряла духом урвать этот лакомый кусочек.

Почему-то ей казалось, что охомутать Набиева будет проще простого: уж кто-кто, а Полина знала себе цену, и видела реакцию парней к её персоне. Да любой был просто счастлив стать её бойфрендом! Любой… кроме Набиева. Тот на поверку оказался крепким орешком. Флиртовал напропалую, отвешивал шуточки, трогал за талию и чуть пониже, а потом просто уходил тусоваться со своими друзьями. И какими! Гопники да голодранцы. Полина всю свою жизнь подобных обходила за версту, но из-за Набиева пришлось поменять круг общения, опустившись до уровня дна. И всё ради него! Чтобы быть к нему ближе!

Дошло до того, что, превозмогая брезгливость, стала ходить по каким-то блатхатам и общаться с откровенным отрепьем, с которым бы раньше даже под дулом пистолета не поздоровалась, но раз ему нравится такая дворовая романтика, то она была готова потерпеть, главное, какой приз ожидает в финале. Ради такого парня можно и общество гопников вынести, и поступиться своими принципами. Потом уже, когда он без памяти в нее влюбится, она возьмёт его под каблук и будет диктовать свои условия, но сейчас нужно быть покорнее. Все хитрые женщины так поступают, а она ещё какая хитрая.

Целый год она крутилась возле него, искушала, соблазняла, подстраивала "случайные" встречи на дискотеках — ни в какую.

Сколько она пережила за этот год — известно только ей. Для всех она продолжала улыбаться и держать хорошую мину при плохой игре, и только лишь ночами, закрывшись в своей комнате, могла дать волю чувствам, прорыдаться вволю, чтобы утром снова блистать.

Были моменты, когда гордость брала верх: сколько можно за ним бегать? Пыталась переключиться на других ухажёров — всё бесполезно. Этот чёртов Набиев прочно обосновался в её сердце, не желая уступать своё место никому другому. А ведь всё начиналось с банального желания прикарманить первого красавчика школы…

Начался новый учебный год, они встретились после долгой летней разлуки, но ничего не изменилось — он продолжал её игнорировать. Полина опустила руки и практически сдалась: ну не действуют на него её чары, хоть убейся, бесполезно. Как вдруг, совершенно неожиданно лёд тронулся, и Ян сам вызвался проводить её до дома, а потом поцеловал. По-настоящему. Страстно, проникновенно: немного грубо прижал к стене и буквально обездвижил, взяв инициативу в свои руки. Поцеловал так, что дыхание перехватило и захотелось умереть, прямо здесь и сейчас в его стальных объятиях. Мозг расплавился, коленки подкосились, и если бы он решил перейти к чему-то большему, она бы без колебаний позволила перейти ему эту черту. Плевать, главное, что потом бы он точно никуда от неё не делся. Но… всё испортила мама — вышла на лестничную клетку и загнала домой! В другой раз Полина бы ужасно разозлилась, но тогда ей было так хорошо, что она великодушно простила родительнице её оплошность, решив, что они с Яном обязательно закончат начатое, просто в другой день и более подходящей обстановке.

Она была настолько счастлива, что всю ночь не спала, с улыбкой покусывала распухшие губы, вспоминая его прикосновения. Наконец-то она добилась своего. Завтра в школе она первым делом при всех возьмёт его за руку и громко объявит, что они теперь с Набиевым вместе. Или даже лучше пусть он сам всем скажет, вот лица девчонок вытянутся!

Засыпая, она представляла предстоящий триумф и счастливое совместное будущее с Яном.

Но на следующий день её ожидало жестокое разочарование. Он не только не кинулся первым делом в её объятия, он даже как будто бы забыл о том, что было вчера.

Потрясение, разочарование, крах мечты. Полина была буквально раздавлена его безразличием. Что опять не так? Вчера же всё было даже более чем хорошо!

В душе теплилась небольшая толика надежды, что, может, он не хочет выставлять свои чувства напоказ, и после уроков проводит её домой, и, быть может им даже удастся уединиться, пока матери дома нет… Но и здесь её ждал большой облом: после уроков он просто свинтил в неизвестном направлении со своим тупым Горшковым. Снова она весь вечер как дурочка прождала его звонка, но телефон молчал, а когда она набралась смелости и сама позвонила ему домой, его мама взяла трубку и сказала, что Яна нет.

Ох, ну и разозлилась Полина тогда! Решила, что непременно все выскажет ему в лицо. Сколько же можно издеваться и играть на её чувствах!?

Высказала, и даже пощёчину дала… Вроде бы должно было наступить долгожданное облегчение, но нет, стало только хуже, он совсем отдалился, полностью её игнорируя. И вот что она натворила? Как теперь возвращать его благосклонность?

Ещё Лосева эта, двуличная сучка, так и зудит на ухо, что Набиев на новую англичанку глаз положил, мол, каждый урок на неё смотрит. Бред, конечно, ну а вдруг?

Нет, эта Яна Альбертовна, конечно, красивая, спору нет, но ведь старая же для него! К тому же училка, и плюс ко всему сестра этой нищебродки Бояровой, стало быть тоже нищенка. А хотя, зная его любовь к маргиналам, может, ему такие и нравятся — бедные и обездоленные. В любом случае Полина решила, что нужно проверить лично, смотрит он на училку, или это очередные выдумки завистницы Лосевой.

Заняв самое удобное место у ворот школы, с которого открывался отличный вид на остановку, Полина принялась терпеливо дожидаться когда двадцать пятый маршрут привезёт её абсолютно несносного, но такого любимого Набиева. Тот, обычно, не отличался пунктуальностью, вот и сегодня приехал буквально за несколько минут до звонка. Спрыгнув со ступеньки автобуса, закинул рюкзак на плечо и неторопливо побрёл к зданию школы.

Ещё издалека Полина увидела у него на носу белую полоску лейкопластыря, а когда тот подошёл ближе, лицо украшали два красно-бурых кровоподтёка. Причем действительно украшали, даже злость пробрала, не зря придумали крылатое выражение «подлецу всё к лицу». Как раз про него.

— И кто это тебя так? — бросила наигранно равнодушно, всеми силами подавляя бурю в душе.

Ян лишь махнул рукой. Так и не дождавшись ответа, Полина сняла с ветки старого тополя свою сумку, и засеменила рядом:

— Короче ладно, Набиев, так и быть, я тебя прощаю.

— Серьёзно? Какое счастье, а то я так переживал. А за что прощаешь, не напомнишь?

— Опять твои шуточки дурацкие? — обиделась Полина, но вовремя одумалась — показывать характер сейчас не лучшая идея. — Ну, за то, что не позвонил, за то, что сказал, что тот поцелуй для тебя ничего не значит.

— То есть, ты сама что-то там придумала, сама обиделась, а я ещё должен был раскаяться? — усмехнулся, открывая обшарпанную дверь.

— Ой, ну всё, если не хочешь… — в своей манере вскипела Минаева, но Ян её осадил:

— Всё проехали. Великодушно прощаю тебе тот истеричный выпад, но впредь уж будь любезна держать руки при себе, — обходя стайку беснующихся пятиклашек, двинулся к кабинету.

— Извини, я правда не хотела. Слышала, что тебе от Кураги досталось, даже отца в школу вызывала. Это из-за англичанки новой, что ли? Это она же про нашу ссору под лестницей всем разболтала, — закинула удочку Полина.

— Англичанка здесь не при чём. И вообще, сказал же — проехали.

Зайдя в кабинет, тот, под всеобщее улюлюканье одноклассников, как ни в чем не бывало приземлился за свою парту, отшучиваясь по поводу боевого раскраса.

Полина хоть и выдохнула с облегчением после разговора с Яном — по крайней мере тот сам предложил всё замять, — но по поводу его якобы симпатии к Иванниковой она не выяснила ровным счётом ничего.

Чувствовала, что это ерунда какая-то притянутая за уши, но на всякий случай местами с Лосевой поменялась: с Веркиного наблюдать за Набиевым гораздо удобнее.

Английский был первым уроком, и как только Яна Альбертовна переступила порог класса, Ян сразу же изменился в лице. Его мимику и эмоции Полина уже хорошо изучила — тот явно был неравнодушен к новой училке, и, как бы не было горько это признавать, действительно глазел на нее весь урок.

Уму непостижимо! Он что, реально на неё запал, и Лосева не врала, получается?

И она, англичанка, тоже на него смотрела, и не так, как на других. Точно-точно! Полина всё видела и подмечала: как они переглядывались, как украдкой улыбались друг другу, будто было что-то такое, что связывало их помимо школы. Причем буквально вчера ничего подобного не было! Что-то произошло между ними совсем недавно, что-то, что их сблизило.

Весь урок Минаева переваривала увиденное и никак не могла прийти в себя. К сопернице в виде преподавательницы жизнь её не готовила. Да и как с ней конкурировать, она же училка! Можно, конечно, Кураге на неё настучать, придумать что-нибудь… Эту мысль Полина сразу же отсекла, как дурацкую: директриса только у виска покрутит. Да и на что стучать — эта псевдомонашка ведёт себя словно агнец божий, даже голос не повышает, еле блеет.

К концу урока Полина так разволновалась, что даже решила, что это всё она сама придумала, и не было никаких взглядов, просто ревность к Набиеву окончательно затмила разум превратив её в параноика. Подумала так — и даже легче стало. Конечно придумала. Бред какой-то — где он, Набиев, красавчик, сын обеспеченных родителей, и где англичанка — дочь алкоголички, без рода и племени. К тому же старше лет на пять.

Немного успокоившись, досидела до звонка, и только собралась выходить вместе со всеми из класса, как вдруг заметила, что Набиев остановился у учительского стола. Волна ревности вновь накатила с тройной силой. Дождалась, пока все разбредутся, и специально задержалась у двери. Беззастенчиво прислонив ухо к замочной скважине, буквально вся превратилась в слух.

Карапузы из начальных классов орали как сумасшедшие — словно стадо слонов пробежали мимо по коридору, из-за них она так ничего толком и не услышала, вырвав из контекста разговора всего лишь пару предложений, но этого хватило, чтобы окончательно убедиться в своей правоте — у Яна и англичанки тайный роман.

Глава 24 Яна

Сегодня идти на работу не хотелось особенно — собиралась как на каторгу. Причина проста — Набиев. Мне почему-то было очень стыдно перед ним, за то, что я вот такая неудачница, что живу в таких невыносимых условиях. Я была более чем уверена, что про пьющую мать он тоже в курсе. Хотя, он уже давно не ребёнок, должен понимать, что не все звёзды с неба с рождения хватают, и не у всех семьи такие примерно-показательные, как у него.

Но даже не это было главной причиной. Я робела рядом с ним. Робела как девчонка, школьница, подросток. Мне и хотелось и в то же время не хотелось ловить на себе его взгляды, ощущать случайные прикосновения рук. Вспомнила вчерашнюю ночь: его глаза, ладонь поверх моей руки — и стая мурашек по коже. Это непонятное чувство, сильное, острое, оно пугало своей мощью и навязчивостью. Так быть не должно. Это не нормально, это не правильно. Он на несколько лет моложе, и хоть выглядит старше своих лет, но по факту даже не совершеннолетний! Боже мой, я робею от взглядов несовершеннолетнего. Моего ученика. Это же дикость какая-то! Какое счастье, что никто не может влезть в чужую голову и прочитать мысли, ведь в моей творится такой сумбур…

Как назло первый урок был у их класса, очень хотелось схитрить, придумать, что болит живот или голова, как в детстве, когда не хотелось идти в школу. С мамой это прокатывало. Увы, теперь я выросла, и сама учитель, и такой трюк не пройдёт. Да и не буду же я вечно от него бегать. В конце концов не произошло ничего ужасного или предосудительного — мы просто случайно столкнулись в больнице, и они вместе с отцом великодушно подвезли нас с Диной и Павликом до дома. Всё. Мои дурацкие мысли — это всего лишь мысли, и о них никто не узнает.

Идя на урок я была полна решимости, что просто буду его игнорировать, эмоции в конце концов схлынут, и всё вернётся на круги своя. Так сильно я давно не заблуждалась! Едва только переступив порог кабинета, я сразу же отущила на себе его взгляд: жгучий, пронзительный, он забирался под кожу, обнажая каждый нерв. Даже удивительно, что такой юный, а уже умеет так виртуозно манипулировать женщинскими эмоциями.

Зачем он это делает? Зачем так вёл себя вчера? Ещё эти якобы «случайные» прикосновения… Ему доставляет удовольствие видеть, что я смущаюсь и не знаю, куда скрыться от его молчаливого напора? Может, это играет юношеское эго — соблазнить училку и потом бравировать перед одноклассниками?

Чего ты хочешь, Набиев? Какую игру ты затеял?

Меня буквально раздирало от противоречивых эмоций. Это был не урок, а сплошное мучение, поэтому, когда раздался оглушительный звонок, я букувально выдохнула. Следующим было окно, хотела остаться наедине с собой, привести мысли в порядок, отвлечься, но увидев, как Набиев направляется прямиком ко мне, вновь напряглась словно струна.

Отыскав ногами скинутые под столом тесные туфли, снова их обула, словно готовясь к побегу.

— Всё в порядке, Яна Альбертовна? — облокотившись бедром о парту, Ян сцепил длинные пальцы в замок. Синяки под глазами расплылись сильнее, приобрели бурый оттенок.

— Спасибо, всё хорошо, — пробубнила себе под нос и уткнулась в журнал. — И спасибо, что… что… в общем, что попросил отца подвезти нас с Диной. Ребёнок действительно очень устал… И, ещё, я хотела бы попросить, чтобы ты… чтобы не рассказывал ребятам о наших ночных приключениях, а то подумают невесть что…

— А что они могут подумать? Что между нами произошло такого? — округлил глаза он, и я почувствовала себя полной идиоткой.

У него даже мыслей подобных не возникает, в отличии от тебя, испорченная отвратительная тётка! Всё что он делает — он делает без какой-либо задней мысли, это ты напридумывала себе Бог весть что, возомнила то, чего нет и в помине! Какой-то флирт, симпатию. Как же стыдно! В очередной раз выставила себя полной дурой!

— В общем, ладно, иди, Набиев, у меня урок скоро, — отмахнулась, скрывая вспыхнувшие щёки за выпавшей прядью волос.

Он безразлично пожал плечами и вразвалку вышел из кабинета, оставив меня одну, корить себя за идиотское поведение и глупые мысли.

Глава 25 Ника

Набиев сегодня на урок заявился избитый, под глазами два знатных фофана. Интересно, кто это ему так зарядил? И хоть я была на него ужасно зла из-за Минаевой, но всё равно стало его жаль. Да и к тому же они вроде разбежались, даже дня не провстречались. Конечно я злорадствовала, ещё бы, не каждый день отвергают королеву! А какой вид у неё был, как у побитой собачонки. Как бы она не стараясь изобразить хорошее настроение, но я же знала, что она ужасно расстроена. Я бы на её месте вообще с ума сошла — почти прикарманить и сразу же упустить.

После английского сегодня Минаева была сама не своя, даже побледнела, потом они что-то долго шушукались с Лосевой, а на большей перемене свалили вдвоем на «пятачок».

Что происходит? Очень хотелось пойти с ними, и узнать, что Полина задумала, но как назло прилепилась Понкратова, сказала, что физрук меня зачем-то звал, по поводу какого-то волейбольного турнира с соседней школой.

Что за глупости? Я волейболом занималась абы как, с чего вдруг физруку меня в сборную команду брать, да ещё передавать через Понкратову? Но что делать, пришлось идти и узнавать.

Пришла — а физрука на месте вообще нет, и Понкратова куда-то испарилась.

Очевидно, что эта троица в сговоре и что-то от меня скрывают.

После "пятачка" на последнем, шестом уроке, Лосева то и дело на меня подозрительно косилась. Было как-то не по себе от этих тайн и интриг. Сначала они там что-то шепчутся без меня, потом Лосева эта загадочная…

Так и не получив ответов на свои вопросы, закинула за спину старый рюкзак и пошла в одиночестве домой. Вдруг, неожиданно из-за угла вывернула Лосева, и, озираясь, двинулась мне навстречу.

— Домой идёшь? — поравнялась Вера, смотря под мельтешащие по осенней листве кеды.

— Ну да. А куда ещё?

— Слушай, Ник, я, конечно, не стукачка, но не могу тебе не сказать… — Лосева снова воровато обернулась, и затащила меня за руку за остановку. — Короче, тут такое дело — Минаева твою сестру травить задумала.

Глава 26 Яна

— Яна Альбертовна, может, чайку? У меня припасена коробка изумительного бельгийского шоколада. Вы любите шоколад? — тактично осведомился Денис Павлович, застенчиво моргая под толстыми линзами очков.

Инка задорно толкнула меня в бок, шепча одними губами «соглашайся».

Иногда я ей завидую, всё у неё так просто и легко. И всегда так было. Это я вечно загоняюсь, придумываю себе рамки, а Инна живёт так, хочется: беззаботно, весело, на всю катушку. В школе она в сереньком пиджачке и очёчках, а вечерами может отжигать на дискотеках в кислотного цвета футболках и неприлично узких джинсах. Своим же ученицам фору только так даст.

— Ну так что? — повторил вопрос завуч, и я согласно кивнула. Тот расплылся в улыбке и, причитая что-то себе под нос, радостно пошёл в кабинет за конфетами.

— А мужичок-то поплыл, — задорно подмигнула подруга, разворачивая очередную барбариску. — Ладно, иди с ним почаёвничай, со мной ещё успеешь. А он ничего так. Слегка староват, но опять-таки, тебе же его не варить. Да и к тому же мужчины слегка за сорок — самый сок. Ну, так говорят. Сама я это блюдо не кушала, но умудрённые опытом женщины врать не будут.

— Ты на что это намекаешь? Вообще-то у меня есть Тимур.

— Ну не знаю… Как-то ты не светишься, говоря о нём.

— А должна?

— Конечно. И светиться, и гореть, и жаждать. Ты же меня понимаешь? — снова лукаво подмигнула.

— По-моему, это глупости. В мужчине ведь что главное?

— Торс, широкие плечи и статус?

— Дурочка! В мужчине главное — надёжность. Тимур как раз такой. Рядом с ним я знаю, что будет завтра. По-моему, это важнее внешности, страсти и всего того, чем забита твоя испорченная голова.

— Ой, скука смертная. Что-то нафталином пахнуло… Аа, Иванникова, это ты стареешь, — хохотнула Инна, получив от меня шуточный удар.

— Кстати, ты сама раньше по Титову сохла, скажи ещё, что не было такого, — я улыбнулась, вспомнив её прошлую симпатию к Тимуру, Инна же едва уловимо изменилась в лице. Впрочем, тут же отшутилась:

— Ну ты бы ещё греко-римскую войну вспомнила. Это когда было-то? В школе ещё. Да и не нравился он мне так чтоб прям уж сильно… просто казался симпатичным.

— Да брось! Я помню, как ты говорила, что если я Титова брошу, ты с удовольствием с ним сама закрутишь.

— Да кому он нужен, Тимур твой? Вот завуч да, другое дело, так что подумай хорошо, а то если не я, так Курага в него свои коготки вонзит, и разница в возрасте для неё не помеха.

Из кабинета появился Денис Павлович, сжимая в руках полосатый пакет. Мы сразу же замолчали.

— Вот, прямиком из Бельгии, друзья из отпуска привезли, — счастливо улыбаясь, положил на стол увесистую пёструю коробку. — Спустимся в столовую, пока урок идёт? Спокойно посидим, поговорим. Инна, э… составите нам компанию? — поинтересовался он, вежливо, но без особого энтузиазма.

— Нет, спасибо, буду к уроку готовиться, — отказалась Селиванова и я, если честно, даже расстроилась.

Ну о чём мы с ним будем говорить? Он, конечно, мужчина умный, приятный, но даже как-то нелепо думать о том, что он ко мне действительно подкатывает. А то, что это так, не вызывало сомнений.

Без какого-либо напора, деликатно, но он уделял мне знаки внимания: то руку подаст, то предложит подвезти, каждое утро интересуется как настроение. Денис Павлович мне не нравился как мужчина, но и как-то резко оборвать его добрые порывы я не могла. В конце концов, может, я вообще надумала всё, и обычную вежливость приняла за флирт. Заведу разговор первой — выставлю себя на посмешище.

— Пойдёмте? — потянув руку, завуч галантно помог подняться с диванчика, и мы вместе направились к выходу из кабинета. Прямо перед нашим носом распахнулась дверь, и в учительскую вошла Эмма Валентиновна, под руку с элегантно одетой женщиной. Директриса буквально растекалась журчащим ручьём, едва не заглядывая в рот спутнице.

Зная Курагу, обычно сдержанную и сухую — просто так она и улыбки не выдавит, а здесь само радушие. Стало быть гостья важная.

При виде нас Поликарпова изменилась в лице, а увидев в руках завуча конфеты, быстро смекнула что к чему, и улыбка превратилась в гримасу.

— А, Яна Альбертовна, вот вы-то нам и нужны.

— Я?

— А вы видите здесь ещё одну Яну Альбертовну? — нервно хохотнула Курага, и бросила раболепный взгляд на женщину, мол, не обращайте внимания, молодая, глупенькая, что с неё взять, а затем снова уставилась на меня. Радушие как ветром сдуло. — Придётся вам отложить чаепитие, пройдёмте ко мне в кабинет.

Извинившись перед Денисом Павловичем, растерянно последовала за директрисой.

Что на этот раз?

Плотно закрыв за собой дверь, Эмма Валентиновна рассадила нас с женщиной напротив рабочего стола, и гордо приземлилась на своё добротное кресло.

Чуть склонив голову на бок, как любопытная птичка, гостья рассматривала меня с преувеличенным интересом.

Выглядела она шикарно: бежевый брючный костюм и туфли-лодочки в тон, белая блузка чуть торчала из выреза пиджака, оттеняя смуглую бархатистую кожу. Карие, почти чёрные, глаза, смотрели внимательно и крайне любопытно.

Эти глаза, это выражение лица… чуть сдвинутые к переносице брови… Было в ней что-то смутно знакомое, что-то такое, от чего хотелось смотреть и отворачиваться одновременно.

— Яна Альбертовна, познакомьтесь — это Нонна Вахтанговна Набиева, мама, как вы, наверное, уже поняли — Яна Набиева. Думаю, вы хорошо его помните, учитывая сколько всего интересного вас теперь связывает.

— Вы это о чём? — вспыхнула я, ощущая себя преступницей, застигнутой на месте преступления.

— Ну как… — поморгала Курага, — ваша стычка под лестницей…

— А, это… — облегчённо выдохнула, и теперь уже директриса взглянула на меня подозрительно.

— Приятно познакомиться, — Нонна Вахтанговна улыбнулась, превратившись в точную копию сына, даже ямочка на щеке точно такая же.

Подобное сходство ошеломило и немного обескуражило. Очень красивая, и впечатление производила крайне положительное — не чета своему напыщенному мужу-индюку. Милая, трогательно-хрупкая женщина, и угрюмый боров — и что может быть между ними общего?

— Помнится, вы говорили, Яна Альбертовна, что подыскиваете подработку, хотите брать учеников на дом и преподавать английский. Вы ещё не передумали? — сложив ладошки домиком, спросила директриса.

— Да, хочу, но пока не занималась этим вопросом вплотную.

Подобный интерес Кураги показался странным. Было неожиданным то, что она об этом вообще помнила, да и причем тут мама Набиева? Эмма Валентиновна заговорила, опередив на долю секунды мою догадку:

— Нонна Вахтанговна хочет предложить вам позаниматься с Яном: в следующем году парень планирует поступать в московский вуз, и знание языка там крайне необходимо. Я считаю, что это будет полезно как ему, так и вам. Вы же не против? — спустив очки на кончик носа, Эмма Валентиновна беззастенчиво уставилась на мою грудь.

Смутившись, опустила взгляд на свою кофточку: две верхние пуговицы расстегнуты, но все в рамках приличия, ничего не торчит. Но директриса смотрела так, будто я расселась перед ними в неглиже.

Не зная, что ответить, перевела взгляд на мать Набиева: та сидела молча и с блуждающей полуулыбкой рассматривала меня, словно образец на витрине диковинок. И чем дольше она меня рассматривала, тем сильнее улыбка сползала с ее хорошенького лица.

Да что здесь вообще происходит?

Запахнув пиджак плотнее, нервно сглотнула.

— Я не знаю, как у меня будет получаться со временем, да и где давать уроки…

— У нас дома, если вам будет удобно, — подала голос Нонна Вахтанговна. — Скажем, будете приезжать к нам на час, два-три раза в неделю. Об оплате можете не волноваться — не обидим, — она мягко взглянула на директрису. — Эмма Валентиновна рассказала о вашем трудном финансовом положении, мы решили, что для вас это будет хорошим подспорьем. Поднимать на ноги сестру-подростка, когда сама ещё молодая девушка, должно быть очень обременительно…

Они с Эммой Валентиновной решили? Они решили? Обсуждали мою семью, сестру, мать… Перемывали косточки. Я буквально задохнулась от возмущения!

Это что, своеобразная подачка с их стороны? Этот индюк точно вернулся домой и в красках расписал, в какой клоаке я проживаю, он-то, поди, в жизни своей мимо подобного места даже рядом не проходил. Решили помочь с барского плеча. Зачем им это? Такие люди явно не делают что-то просто так.

— Я благодарна вам за заботу о моём благосостоянии, но мы живём неплохо, нам всего хватает. Моя мать работает в больнице…

— Яночка, — перебила Нонна Вахтанговна и, чуть наклонившись вперёд, взяла в руки мою ладонь, — я ни в коем случае не хотела вас чем-то обидеть. Просто наш Ян такой оболтус, вам ли не знать, — эти занятия ему жизненно необходимы. Да и вы хороший специалист, зачем искать кого-то на стороне, если вы планируете давать частные уроки?

Как назло её предложение было слишком заманчиво. Если бы не напряжёнка с деньгами, я бы послала подальше этих двух кумушек с их «благородными намерениями». Но мне чертовски были нужны деньги. Позарез. Может, потом она порекомендует меня своим богатеньким подружкам с детьми… Нельзя упускать такой шанс, и сейчас не время для гордости.

— Хорошо, если вы настаиваете… — сдалась, испытывая чувство стыда. Будто продалась с потрохами.

— Ну вот и славно, — сложила ладошки мать Яна, и вежливо улыбнулась. — Давайте завтра? Скажем, в шесть. Вас устроит?

— Вполне.

— Вот наш адрес и телефон, — выудив из бежевой сумочки блокнот в кожаном переплёте, Нонна Вахтанговна извлекла лист в клетку, исписанный мелким каллиграфическим почерком. — Если появятся какие-то вопросы, звоните, не стесняйтесь.

Хотела сказать, что их адрес и телефон я уже давно подсмотрела в журнале, но вовремя спохватилась. Сложив пополам лист, сжала его в руке, и поднялась.

— Завтра к шести я приеду. До свидания.

Покинув пределы кабинета директрисы выдохнула с явным облегчением. Как будто вырвалась из серпентария.

— Ну, чего там? — тихо шепнула Инна, кивнув на дверь.

— Да так… — отмахнулась, не желая делиться во всеуслышание.

За стареньким столом с обшарпанными углами сидел Яков Тихонович и, откусывая румяный пирожок, громко прихлёбывал чай из гранёного стакана. Рядом, на небольшой горке методичек, в целлофановом пакете лежали ещё несколько блинчиков. Физичка, обустроившись напротив физрука, разбирала стопку тетрадей, и с любопытством посматривала в мою сторону.

Листок с адресом обжигал кожу. Завтра я поеду домой к Набиеву. Увижу, где он живёт, его комнату, вторгнусь в его мир. Завтра мы останемся с ним наедине… Мысль об этом заставила разволноваться, даже сердце забилось чаще.

Звонок с урока раздался как гром среди ясного неба, заставив подпрыгнуть.

Забрав свою сумку и журнал 8 «А», собралась покинуть учительскую, как откуда ни возьмись материализовался Денис Павлович с конфетами в руках.

— Чай, мы, наверное, уже не успеем попить, — грустно констатировал завуч, заботливо придерживая дверь.

Ещё совсем недавно пустой коридор начал наполняться гулом детских голосов: и из кабинетов, словно рой пчёл, высыпались ученики, счастливые, что хоть на какие-то минуты их мучения в виде ненавистных уроков наконец-то прекратились.

— Значит, в другой раз, — стараясь быть вежливой, развела руками, на самом деле мечтая поскорее от него отделаться.

— Ну что ж, жаль. Тогда просто угощайтесь, — завуч протянул коробку, настойчиво впихивая её мне в руки.

Пробубнив слова благодарности, растерянно приняла подарок и, развернувшись, нос к носу столкнулась с Набиевым. «Нос к носу» — это утрировано, конечно, скорее я упёрлась своим носом ему в грудь. От его рубашки пахло осенней свежестью и мятой.

— Бельгийский тёмный — прекрасный выбор, — насмешливо кивнул на презент, даже не думая сторониться.

— А ты чего тут торчишь? — нахмурился Денис Павлович.

— Мать жду, — коротко отрезал Ян и, сложив руки на груди, облокотился о стену возле двери учительской.

Проскользнув мимо Набиева, торопливо добрела до конца коридора, и с облегчением скрылась в кабинете английского.

Прохладный ветер гулял по помещению, колыша тонкие занавески. С улицы доносился размеренный шум машин и затихающие птичьи трели — солнце скрылось за быстро набегающими тучами. Снова будет дождь.

Устало опустилась на стул и провела ладонью по лицу, нисколько не заботясь о макияже.

Он волновал меня. Заставлял смущаться, краснеть, путаться в словах и мыслях. Осознание этого обескураживало, навевало стыд и благоговейный ужас. Это было неправильно, отвратительно и… приятно. Давно я не испытывала подобных эмоций при виде мужчины. Но Ян не был мужчиной, и хоть внешне его напоминал, но он ещё был подростком и, что самое пугающее — моим учеником.

Следующие три урока всё буквально валилось из рук: перепутала журналы, называла детей другими именами, сбивалась. На автомате рассказывая учебный материал, думала совсем о другом. Никак не могла выкинуть из головы завтрашний день. То и дело заглядывала в свой ежедневник, где между исписанных страничек хранился листок с адресом и телефоном Набиевых. Пару раз порывалась позвонить и отказаться. Придумать что-нибудь: неотложные дела, проблемы со здоровьем, нехватку времени, но каждый раз одёргивала себя, что это глупо и по-детски — мне чертовски нужны деньги, и уроки с Набиевым неплохо поправят финансовое положение. Нужно откладывать как можно больше, чтобы поскорее съехать с Никой из этого кошмара, оставив мать с её обожаемым сожителем-бездельником в коммуналке. Пусть живут как хотят, но без нас.

Пересказывая заученный материал, мельком выглянула в окно, и каково же было моё удивление, когда недалеко от школьных ворот я увидела знакому вишнёвую «десятку». Тимур! Вот только его здесь не хватало! Зачем он приехал, мы же не договаривались о встрече. И почему он не на работе?

Боже, переезд! Совсем вылетело из головы! Ну конечно, он приехал, чтобы поговорить о переезде, может быть даже помочь собрать сумки. Хоть комната коммуналки невероятно опостылела, но переезжать на одну территорию с Тимуром не было никакого желания.

Я не хочу. Не готова. Да и буду ли когда-нибудь — вопрос, на который пока не было ответа.

Перекинув через локоть тяжёлую сумку с тетрадями, вышла из шумного коридора школы в осеннюю серость. Низкое, тревожное небо набрякло грозовыми тучами, грозясь пролиться проливным дождём.

У порога школы столпилась кучка старшеклассников — самые смелые смолили дешёвые сигареты, но при виде меня выбросили через плечо окурки, заставляя те тлеть в неопрятной клумбе вытоптанных хризантем.

— До свиданья, — нестройным хором пробасили подростки, оглядывая меня с ног до головы, переглядываясь и пихая друг друга локтями. Раздался шепот и сдавленные смешки, я отчётливо расслышала слово «задница», но когда обернулась, наткнулась лишь на серьёзные лица, с плохо скрываемыми ухмылками.

Выйдя за ворота школы, увидела ожидающего Тимура: щедро поливая губку водой из бутылки, он старательно натирал и так донельзя блестящие диски колёс.

Голубая рубашка застёгнута на все пуговицы, вязаный жилет обтягивал узкие плечи.

Раньше, шесть лет назад, Тимур казался мне невероятно красивым, как принц из сказки: пшеничного цвета волосы, курносый нос, голубые глаза. Сейчас же он казался мне самым обычным парнем, каких тысячи. Они ходят вокруг нас, мы встречаем их в очередях, в транспорте, в кинотеатрах, и даже не замечаем, потому что они сливаются с толпой и ничем не запоминаются.

Пшеничные волосы выгорели за лето и приобрели рыжеватый оттенок, черты лица с возрастом стали грубее, но всё равно он остался тем же Тимуром, с которым я познакомилась когда-то, мужественнее он так и не стал. И милее сердцу, к сожалению, тоже.

Он настолько был занят делом, что даже не заметил, как я тихо подошла сзади.

— Перепутал школьный двор с автомойкой?

— Ой, привет, — расплылся в улыбке он и поднялся, вытирая руки носовым платком. — Вот, пока тебя ждал, решил совместить приятное с полезным.

— Приятное, я так понимаю — это мытьё машины?

— Ну не ревнуй, — положив руки мне на талию, подтянул к себе ближе и поцеловал в губы.

— Тимур, тут же дети, — скосила глаза на шайку лоботрясов. Те повернули головы в нашу сторону, и внимательно наблюдали.

— Ничего себе — дети! Да там половина на голову меня выше. Подходил сейчас тут один, я думал учитель, а оказалось ученик. Акселерат, не иначе.

— Кто подходил? Зачем? — напряглась, заранее зная ответ.

— Да не знаю, здоровый какой-то, с рюкзаком. Сигарету стрельнуть хотел, — пожал плечами Тимур. — Да тут он ошивался где-то, — обернулся, озираясь по сторонам и, небрежно махнув рукой, открыл пассажирскую дверь: — Ладно, поехали, у меня для тебя сюрприз.

— Что за сюрприз? Может, в другой раз? Что-то я так устала… — нахмурились, неохотно забираясь на переднее сиденье.

— Нет-нет, сейчас! Я ради этого отгул взял. Всё утро готовился.

Загадочно улыбаясь, Тимур погрузился в салон, и завёл мотор.

Стрелки на его серых брюках были настолько острыми, что казалось — одно неловкое движение, и можно обрезаться. Никогда не встречала настолько педантичного человека. Всё у него должно быть идеально!

Пристёгивая ремень безопасности вдруг ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Скосила глаза в окно и непроизвольно вздрогнула: напротив, прислонившись к стволу старого тополя, неторопливо затягиваясь сигаретой стоял Набиев. Материализовался словно ниоткуда. Не было его здесь минуту назад. Точно ведь не было!

По стеклу забарабанили первые капли дождя, а он даже не пошевелился, игнорируя надвигающуюся непогоду.

— А, да вон он, переросток, — громко сказал Тимур и указал пальцем в сторону Яна. — Тупые малолетки. Травятся, а потом к сорока чахнут.

Дав по газам, автомобиль резко тронулся и покинул школьный двор.

Звякнув связкой ключей, Тимур открыл добротную металлическую дверь.

— Проходи, Яночка, не стесняйся, — приобнял за талию и мягко подтолкнул в прихожую.

— Это твоя квартира? — задала глупый вопрос, хотя ответ и так был очевиден.

— Наша. Наша квартира! — поправил он. — Ой-ой, разуваться нужно вот тут, на коврике.

Раздражённо закатив глаза, сделала шаг назад и скинула туфли. Тимур аккуратно поставил их на обувную полку — носок к носку.

— Летом только ремонт сделал. Думал, что только для себя, ну вот теперь ты со мной, и привнесёшь в мою холостяцкую берлогу немного женского тепла и уюта. Нравится? — не без гордости спросил он, наблюдая за моей реакцией.

Ну называя квартиру «берлогой» Тимур явно намеренно бахвалился. Видно же, как его прямо распирало от любви к своему жилищу. Больше, наверное, он любил разве что свою «десятку», сдувая пылинки и вылизывая коврики.

Квартира действительно была очень симпатичной и, к счастью, абсолютно не похожей на будуар мамочки.

Стены в коридоре оклеены светлым пенопленом, на полу коврик в тон. Заглянув в кухню, оценила простор, и новый гарнитур цвета ореха, такого же оттенка кухонный уголок с большим овальным столом. На стене уютно тикали часы с виде двух сердец пронзённых стрелой.

Тимур взял меня за руку, и с удовольствием примерил на себя роль экскурсовода, горделиво водя по квартире.

— Ну тут у меня комната пока что для гостей, — многозначительно взглянул на меня и добавил: — Будущая детская. Здесь ванная, вот это уборная, а тут… — он торжественно замолчал, открывая двойные межкомнатные двери с ребристым матовым стеклом, — …тут наша спальня. Кровать только сегодня утром привезли, несколько часов собирал. Сам.

Так вот зачем он отгул взял…

Комната была просторной и светлой. Минимум мебели: трёхстворчатый платяной шкаф, комод, изящный торшер, и посередине огромная двуспальная кровать покрытая коричневым покрывалом. И ни пылинки, ни соринки, ни одной лишней детали и складочки. Идеальная чистота. Запах свежего дерева и полироли разъедал ноздри. Разглядывая лаковую спинку кровати мне вдруг стало дурно, и хоть форточка была открыта, от чего-то душно.

— У тебя… очень красиво, — выдавила из себя вежливую улыбку.

— У нас, Яночка. У нас! Теперь это и твой дом тоже. Иди сюда, присядь, — Тимур приземлился на край кровати и похлопал ладонью по покрывалу.

Послушно перебирая одеревеневшими ногами, села рядом, положив ладони на колени, с преувеличенным интересом принялась разглядывать интерьер. Тимур смело опустил руку на моё бедро и придвинулся ближе.

— А ты сам выбирал обои? — немного отодвигаясь, спросила первое, что пришло в голову.

— Конечно. И обои, и занавески, и… кровать, — обхватив ладонями моё лицо, Тимур жадно впился губами, поспешно проталкивая язык мне в рот.

Подскочив как ужаленная, подбежала к стене, проводя по шероховатым ромбикам руками:

— Какой… необычный узор, никогда такой не видела.

— Яна…

— Такая приятная на ощупь текстура.

— Яна!!!

— И цвет. Цвет просто изумительный. Не знала, что у тебя такой прекрасный вкус.

— Да что с тобой!? — потеряв терпение повысил он голос. — Я привожу тебя к себе домой, наконец-то мы можем побыть наедине, вдвоём, а ты рассматриваешь обои, вместо того, чтобы уделить внимание мне, своему мужчине!

— Прости. Конечно, ты прав, — подошла ближе и провела ладонью по его волосам. — Я просто так устала. Новая работа, столько новой информации, имён, эмоций…

— Я всё понимаю, конечно, слишком много перемен за такой короткий срок, — Тимур поймал мою руку и тронул губами запястье, торопливо поднялся выше, осыпая предплечье дорожкой мелких сухих поцелуев. Проворно переместив руки на талию, упал навзничь, увлекая меня за собой на кровать.

Вот так сразу? Уже? Нет, я не хочу. Не сейчас. Совсем не хочу!

Нетерпеливо поглаживая бёдра, будто невзначай пробрираясь под резинку чулок, Тимур страстно целовал, сопя и тихо постанывая. Я же буквально в полуобморочном состоянии лихорадочно соображала, что же такого придумать, чтобы избежать этой участи. Хотя бы сегодня.

— Тимур… Тимур, — мягко проговорила в его губы, — мне бы в душ сходить…

— Что? — отстранившись, окинул меня расфокусированным взглядом.

— В ванну. Извини, очень надо.

— Да… да… конечно, она там… — сев на край кровати, провёл пятернёй по растрепанным волосам.

Не дожидаясь больше никаких вопросов, быстро выскользнула из спальни и закрылась в ванной на шпингалет.

Пустив воду, наклонилась над раковиной, сделала несколько глотков прямо из струи. Подняв голову, посмотрела на своё отражение в идеально чистом, без единого развода, зеркале.

Что же делать? Что делать? Я не хочу секса. Ни сейчас, ни потом. Не то чтобы я не хотела секса вообще, я не хотела его с ним. Его поцелуи и прикосновения не были неприятными, они были… никакими. Не вызвали желания. Мне не захотелось продолжения, наоборот.

Почему? Что со мной не так? Тимур молодой и симпатичный парень, и он меня хочет, почему же моё тело так упорно сопротивляется?

Раздался стук в дверь.

— У тебя всё в порядке? Полотенце принести?

— Всё хорошо, не нужно. Я сейчас.

Я была очень зла на себя. За то, что веду себя как неуверенный подросток, за то, что придётся врать и выкручиваться. А ещё за то, что моё тело никак не хотело отзываться на его ласки.

Выключив воду, вышла из ванной и тихо проскользнула в спальню. Тимур лежал на кровати и, заложив руки за голову, смотрел в потолок. Рубашку и брюки он снял, переодевшись в свободные шорты и футболку-поло.

— А вот и я, — улыбнулась наигранно бодро и присела рядом.

— Я уже соскучился. Ты такая непредсказуемая, и ты знаешь, мне это даже нравится. Иди сюда, — протянув руки, пригласил в свои объятия. Пристроив голову у него на груди, закусила губу.

— Тимур, извини, но придётся отложить наше… свидание. Эти дни… сам понимаешь…

Он несколько раз вопросительно моргнул, после чего изменился в лице.

— Конечно. Эти ваши женские дни всегда приходят так не вовремя. Или наоборот, вовремя. Да, Яна?

— Такова наша доля, — развела руками, ликуя, что прокатило.

— Ну что ж… Раз так, то, может, выпьем тогда чаю?

Опять чай! Вспомнила, что на сиденье машины осталась коробка бельгийского шоколада от ещё одного несостоявшегося ухажёра.

— Ну пойдём, — вздохнув, поплелась следом за Тимуром.

Глава 27 Ника

Когда же прекратится этот чёртов дождь? Каждый день заряжает: стучит и стучит по карнизу, навевая хандру и сонливость.

Но сейчас спать совершенно не хотелось. Мозг лихорадочно обрабатывал полученную от Лосевой информацию, которая никак не желала укладываться в голове, потому что всё сказанное Веркой было больше похоже на бред.

— Слушай, Ник, я, конечно, не стукачка, но не могу тебе не сказать… — Лосева воровато обернулась, и затащила меня за руку за остановку. — Короче, тут такое дело, Минаева твою сестру травить задумала.

Отпрянув, с недоверием посмотрела на одноклассницу:

— С чего это вдруг?

— А с того! Минаева тут узнала кое-что, новость — просто бомба. Рассказала мне по большушему секрету, но ты ведь англичанкина… ой, то есть Яны Альбертовны сестра, мне кажется, ты должна об этом знать. Только пожалуйста — меня не выдавай, ладно? Поклянись? — Верка сжала мою ладонь, с мольбой заглядывая в глаза.

— Не в чем пока клясться, ты же ещё ничего не рассказала.

— Ну ты заранее поклянись!

— Блин, не хочешь — не говори, — выдернув руку, вышла из укрытия и пошла в сторону дома. Верка выбежала следом и, догнав, засеменила рядом.

— Короче, я знаю, что ты не трепло, поэтому скажу: Набиев и сестра твоя что-то мутят.

— Ты дурочка, что ли? — тормознув, покрутила пальцем у виска, после чего ускорила шаг.

— Я сама не видела, но Минаева клянётся, что это сто процентов. Она их разговор у двери кабинета утром подслушала. Говорит, что обсуждали вчерашние "ночные приключения". Совместные, разумеется, — Лосева скосила на меня быстрый взгляд, наблюдая за реакцией.

— Передай Минаевой, что у неё больная фантазия. И что я не позволю клеветать на свою сестру.

— Ты что! Минаева не должна знать, что я тебе рассказала. И ты молчи, ты же мне обещала!

— Ничего я тебе не обещала! — огрызнулась, засунув руки глубоко в карманы куртки.

Услышанное больно царапнуло за душу. Конечно это глупость, полная чушь… Но что-то глубоко внутри подсказывало, что всё не так просто. С чего вдруг Полине это придумывать, зачем?

— Ну я тоже думаю, что это глупости, но Минаева… — Верка запнулась, вдруг сменив тему. — А где твоя сестра вчера ночью была?

— Я за ней не слежу.

— Ну дома?

— Нет, не дома, — отчеканила я, ощущая, как сильно сдавило в груди от неприятного предчувствия.

Губы Лосевой растянулись в ликующей улыбке, но, поймав мой недобрый взгляд, она вновь стала серьёзной.

— В общем, Полинка злая как чёрт, говорит, что этого так не оставит. Ты же знаешь, какая она мстительная. Помнишь Бодрову?

Ну ещё бы, тут забудешь. Надя Бодрова училась с нами с восьмого по девятый и, к её несчастью, на неё запал Женька Свиридов, который в то время Минаевой нравился. Разумеется Полина решила изжить конкурентку, способом, которым владеет в совершенстве — затравить, подговорив практически весь класс. Что там потом началось! И бойкот Наде объявляли, и дохлую мышь в сумку подбрасывали, и тёмную за школой устраивали. Бедная Бодрова как-то держалась, даже родителям и учителям не жаловалась. Последней каплей стало когда Минаева ей при всех штаны вместе с трусами сняла, когда Надя на турнике на физре подтягивалась. И видели это не только весь наш класс, но ещё и параллельный, потому что в тот день были соревнования «Весёлые старты»… Бодрова как убежала тогда с урока, так больше в школу не пришла — не доучившись два месяца до конца года, забрала документы и перевелась в гимназию соседнего района.

Конечно, Минаева потом небольшой нагоняй от директрисы получила, но больше для проформы, по-настоящему её никто наказывать не стал, потому что мама пришла и заступилась за дочь. Спорить с судьёй никто не стал, и инцидент замяли. С тех пор с Полиной связываться никто не хотел, знают, что способна она на любую подлость, и ничего ей за это не будет.

Кстати, Лосева, которая сейчас так показательно грустила вспомнив бывшую одноклассницу, сама же тогда принимала участие в травле. И совесть её тогда нисколько не мучила.

— Короче, Ник, Полинка хочет что-то похожее с сестрой твоей провернуть… Ну, как с Бодровой.

— И что она ей сделает? Юбку ей снимет и в унитаз головой окунет? Учительницу? — я усмехнулась, понимая абсурдность ситуации.

— Ну я думаю, что для этого у неё кишка тонка, но сегодня на «пятачке» она поделилась, что этого так не оставит. Мы же знаем Минаеву, она слов на ветер не бросает.

— Понкратова меня какой-то ерундой отвлекала, чтобы я за вами не увязалась и ничего не узнала? — догадалась я, и Вера утвердительно кивнула.

— Но ты не думай, я в этом не участвую, — поторопилась оправдаться она. — Понятия не имею, что именно Полина затеяла, и помогать ей не буду!

К сожалению, я понимала, что Верка не участвует не потому что уважает меня или не хочет прогибаться под Минаеву, а потому что Янка учитель, и если что, то за Полину мамаша снова впряжётся, а вот Лосевой может от директрисы влететь по первое число, у неё-то таких влиятельных родственников нет.

— В общем, ты это… как-то предупреди сестру, наверное… — промямлила Верка, разглядывая грязные обочины.

— Спасибо, — глухо выдавила я, накинув капюшон куртки — с неба посыпалась мелкая морось. Мы шли молча, думая каждая о своём. Мысли путались, никак не собираясь в одну цельную картину.

— Ни-ик, а ты куда? — услышала сзади голос Верки и обернулась. Та стояла у поворота к дому, в котором по легенде я живу. Я даже не заметила, как прошла мимо, торопясь к своей коммуналке.

— Я… к подружке.

— А, ну давай, — пожав плечами Лосева развернулась, и почапала на автобусную остановку.

Забравшись с ногами на кровать, — панцирная сетка которой, жалобно заскулив, прогнулась под моим бараньим весом, я в который раз прокрутила в голове дневной диалог с Веркой. И чем больше я об этом думала, тем больше понимала, что дыма без огня не бывает. Минаева что-то знает про Янку и Набиева. Ведь её действительно полночи не было дома, но она вроде ездила в травмпункт с Диной и Павликом… И сегодня утром Дина хвалилась на кухне, что их на крутой тачке подвёз отец Янкиного жениха.

Отец Тимура подвозил их ночью в больницу? Что за чертовщина!

Услышав хлопок двери внутренне напряглась: время восемь вечера, а Янка только вернулась. Где она была? И, главное, с кем?

— Привет, — зайдя на её половину комнаты, поздоровалась я, внимательно осматривая сестру, как будто выискивая на ней следы Набиева. — Я тут с тобой поговорить хотела…

Янка стояла ко мне спиной возле открытой дверки шифоньера и переодевалась.

— Привет, о чём? — бросила она скинув блузку, оставшись в одном белье. Белое кружево выгодно оттеняло её загорелую за лето кожу. Тонкая талия, большая грудь, плоский живот…

Поймала себя на мысли, что смотрю на сестру с завистью. Красотка, не то, что я. Конечно Набиев мог на неё запасть, запросто, с такими-то формами.

— А ты чего такая? Будто привидение увидела, — застёгивая «молнию» домашнего халатика, улыбнулась Янка. Даже застиранный халат ей шёл лучше, чем мне самое нарядное платье.

— Да так… — небрежно дёрнув плечом, продолжила прожигать её взглядом. — А… ты где пропадала?

— У Тимура. Показывал свою квартиру. А что?

— А вчера ночью ты в больнице с Диной была? — ответила вопросом на вопрос.

Янка подняла на меня удивлённый взгляд.

— Ну конечно, ты же знаешь. А что такое?

— А вас что, Тимур подвозил?

Сестра заметно напряглась.

— Нет, не Тимур, — вынимая из сумки тетради, и складывая их на письменный стол, тихо ответила она.

— А кто?

Янка закусила губу и сделала вид, что крайне занята.

— Так кто вас подвёз? — не унималась я, понимая, что попала вопросом точно в цель.

— Ой, там такая ситуация комичная вышла, обсмеёшься, — натянуто улыбнулась сестра, перекладывая с места на место несчастные тетрадки. — В общем, там, в травмпункте, совершенно случайно оказался один мой ученик, и они вместе с отцом любезно предложили подвезти нас с Диной и Павликом до дома.

— Случайно? Ночью? Какой ученик? — уточнила, заранее зная ответ.

Глаза Янки забегали.

— Набиев Ян. Ты его… знаешь. Господи, ну конечно ты его знаешь, вы же в одном классе учитесь. Совсем я заработалась, — немного нервно рассмеялась она, по-прежнему скрывая от меня взгляд.

Минаева не соврала. Всё сходится. Стиснув зубы, перевела взгляд на серость за окном, так как смотреть на сестру было выше моих сил.

Может, Набиев приехал в больницу специально, чтобы встретиться с Янкой? Этакий супермен, поспешил среди ночи на помощь, даже отца напряг. Какое самоотверженное рвение! А может, его вообще Тимур избил, когда узнал о том, о чем знать был не должен? Откуда у Набиева синяки? Дина сказала, что их подвозил отец «жениха», не зря же она его так назвала!

Господи, если это правда, и Янка мутит с Набиевым, это же… мерзко. Он же младше её! Он её ученик! И он нравится мне!

— Ник, что с тобой сегодня? — услышав тревожный голос Янки, снова посмотрела на сестру. Сидит, глаза невинные, как будто святая. А сама с двумя крутит, один из которых несовершеннолетний!

— В общем, у меня хорошая новость, — радостно перевела тему она, не глядя заплетая длинные волосы в косу. — Сегодня я нашла подработку, буду давать частные уроки английского на дому. Теперь смогу откладывать больше, и если все получится, уже в конце года мы переедем в свой дом! Здорово, правда?

Янка просто сияла, ожидая и от меня бурного восторга. Но мне веселиться совершенно не хотелось. Все мысли были только об одном…

— Здорово, — сухо «порадовалась» я. — А кому уроки будешь давать?

По её смущённому выражению лица и вновь забегавшим глазам поняла, что главный сюрприз ждал меня впереди.

— Сегодня приходила мама… Набиева, попросила позаниматься с Яном языком…

— Ты будешь давать уроки Набиеву? — ужаснулась я, не в состоянии скрыть эмоций.

— Да, — выдавила Янка, и глупо улыбнулась.

Интересно, мать Набиева в курсе, каким языком они там будут заниматься? Это же надо было провернуть такую схему: под предлогом занятий найти способ оставаться наедине! Браво, Яна, я даже подумать не могла, что ты настолько сообразительная. Господи, это же уму непостижимо.

— Ну а о чём ты со мной поговорить хотела? — не отрываясь от чтения каких-то записей в блокноте, спросила Янка.

— Ни о чём. Я спать, — задёрнув занавеску, отгораживающую наши половины комнаты, зашла к себе и села на кровать. Дождь молотил по подоконнику, размывая унылый пейзаж за окном.

Если Минаева хочет указать Янке её место — пусть, я мешать не стану. Может, это подло, может, я самая ужасная сестра на свете, но даже палец о палец не ударю, чтобы хоть как-то ей помочь. Пусть сама выкручивается!

И всё-таки очень интересно, знает ли Тимур о своём юном конкуренте?

Глава 28 Ян

У Беса сегодня было как никогда пусто: в прокуренной комнате только я, Горшок и Демьян. Даже сам Бес куда-то ушёл: накинул куртку с капюшоном, буркнул, что если будем уходить — дверь захлопнуть. И взял зачем-то с собой биту: засунул под толстовку и прикрыл свободной кожанкой. На предложение помочь — отказался. Два часа его уже не было, Горшок предложил впрячься, пойти во дворах поискать, может, там махач где за углом, и все вроде как подорвались, но потом до нас дошла абсурдность идеи. Никто не знал где он, с кем, в каком районе. Ходить и грязь месить в темноте — тупо. Решили дождаться, уже точно всё выяснить, и если что, догнать козла и начистить репу.

Чтобы веселее скоротать ожидание, Демьян сбегал к соседке, та всем местным алкашам известна своим забористым самогоном — крышу сносит от одного только запаха. Решили продегустировать, и правда, после трёх стопок чердак поплыл, глаза окосели.

— Надо было на твою днюху у соседки пойло брать, а не ту бадягу, что ты откуда-то притащил, — посетовал Горшок, разливая мутноватую жидкость по гранёным стаканам.

— Да кто ж знал? В следующий раз учту. Хотя, меня и от коньяка неплохо тогда вштырило: полночи метал коржи за сараем, — гоготнул Демьян.

— Фу, блин, — поморщился Стас, жестом затыкая товарища. — Ну что, вздрогнем?

Чокнувшись стаканами, опрокинули залпом самогон. По телу разлилось горячее тепло, ноги стали будто ватными, голова — пустой. Пошёл трёп ни о чём: от обсуждения вчерашнего футбольного матча, до того, у кого сколько побед было на любовном фронте. Горшок, как всегда, накинул себе очков для большей крутизны, хотя всем было прекрасно известно, что он просто рисуется — таков уж Горшок, для него то, как он выглядит в глазах других, едва ли не самое важное.

Мне подобные разговоры не то чтобы не нравились, но просто сказалось тупостью рассказывать о том, кто сколько девчонок перемацал, ещё и с явками-паролями. Кому это нужно? Зачем?

По мере выпитого, всё больше хотелось открыть Демьяну глаза на Лерку. Этот её закидон с пьяными угрозами оставил неприятный осадок. Вроде как бы и похрену должно бы быть, девчонка не моя, но за друга было обидно, что пригрел такую змею слабую на передок.

— На чём эта бабка самогон настаивает? Ощущение, будто дунул, на поржать тянет, — глуповато заулыбался Демьян.

— Так на мухоморах, — ответил Горшок, и все дружно заржали.

— Везёт вам, вашим родакам наплевать, где вы ходите, Бес вообще один живёт, а мне завтра утром матушка опять выволочку устроит, что бухой пришел, — взяв гитару, принялся настраивать сбитые лады. — Ещё и репетитора мне наняла, в наказание, наверное.

— Это какого ещё репетитора? — скривился Демьян, хрустя бочковым огурцом из погреба Беса.

— Да по английскому. О, Горшок, а знаешь кто учить будет? Англичаночка.

— Это новая наша, что ли? Да ладно, вот подфартило, мне бы такое наказание, — глаза Стаса заблестели. Впрочем, как всегда, когда речь заходила о красивых женщинах.

— Это что за англичанка, а ну-ка, поподробнее? — осведомился Дёма с набитым ртом.

— Да пришла к нам новая училка. Зачётная, — сально ощерился Горшок. — Всё там у неё как надо: попец, буфера. И молодая, только из института, прикинь?

— О, ни хрена себе, и правда подфартило. Нам бы такую тёлочку в нашу шарагу, а то старухи одни пенсионного возраста.

— Она ещё и сеструха Бояровой, ты знал? — глянул на меня Горшок. — Минаева рассказала. А сама Боярова что-то помалкивает.

Я не знал, и этот факт сильно удивил. Выходит, Боярова тоже что ли в «бомжатнике» живёт? А какого хрена тогда заливала, что на Заводской квартиру снимают.

— Слышь, Буйный, ну ты там это, времени зря не теряй, оприходуй красотку. Всегда мечтал училку оттарабанить, — заржал Демьян, и Стас моментально подхватил «блестящую» мысль — даже ладонями отбили.

— Дебилы, заканчивайте бухать, — улыбнулся я, хотя, положа руку на сердце, на пьяную голову идея показалась заманчивой. В виде хохмы, конечно.

— Ну а что? Ты же у нас главный по тёлочкам, вон, Леркина подруга из-за тебя только на днюху ко мне пришла, всё мечтала тебе в трусы залезть.

"Да и Лерка твоя тоже, по ходу, туда же метила", — подумал я, но мысли оставил при себе.

— Так что зажми её где-нибудь в уголке и…

— Да у него кишка тонка, — перебил Горшок, снова откупоривая бутылку, — он же у нас только тупых малолеток разводить может, англичанка ему точно не по зубам. Да что англичанка: он даже Минаевой никак не вдует.

— А я думаю, Буйный её приболтает, если захочет, — настаивал Демьян, не чокаясь вливая в себя обжигающую жидкость.

— Да ну, брось, там такая… неприступная, да и Ян всё равно зассал бы к училке подкатывать, — махнул рукой Стас, доставая из трёх литровой банки скрюченный огурец.

— Ты это, берега не путай, ладно? Не зассал бы, просто нахрен оно мне надо? — тема начала напрягать и откровенно нервировать.

— А что такого? Или натянуть кого-то старше первокурсницы реально не потянешь? — взъерошился Горшок.

— Ты меня давай, на понт-то не бери, — откладывая гитару, раздражённо выпил содержимое стакана.

— А это, братюня, не понт, а констатация факта.

— Если я захочу, англичанка с радостью прыгнет ко мне в койку, — уверенно выпалил я, и тут же пожалел о своих словах. Но было уже поздно.

— А давайте, может, забьёмся? — с энтузиазмом зацепился Демьян. — Скажем, если за месяц Буйный приболтает училочку, мы ему, ну… не знаю, бабла отсыпем. По сто штук. Ну а если облажается — то он нам по столько же.

— Да хрень это, — хмыкнул Горшок. — У Яныча бабла ж*пой жуй, возьмёт у бати, тот и не заметит. А отдавать точно придётся, не приболтает он её, стопудово.

— Говорю же — если захочу…

— А ты захоти! — подначивал Демьян. — А что, заруба интересная. Заодно проверим, на что наш ловелас способен.

— Бл*, Демьян, вот ты бы помолчал лучше.

«Я бы и твою тёлку давно уже оттарабанил, если бы захотел», — так и рвались невысказанные мысли.

— Короче, давайте так: если Ян выиграет, мы с тобой ему отчехлим бабосиков, а если он проиграет, — а он проиграет, то пусть скажет на весь класс, что Трепло вонючее. И фломастером на лбу напишет, — добавил Горшок и заржал.

— А если выиграю я, — а это так и будет, тогда ты, Горшок, так же напишешь, только ЧМО. Крупными такими буквами. А деньги свои в *опу засуньте, — я ни на шутку взвинтился.

— Замётано, — ударил ладонями по столу Стас. — Срок ровно месяц. День в день.

— У меня ровно через месяц день рождения, — сквозь зубы процедил я.

— Так это ещё лучше! — обрадовался Демьян. — На днюхе и чпокнешь. Будет тебе подарочек. — глумливо заржал, аж к спинке дивана привалился. Отсмеявшись, опомнился: — Только, как мы узнаем, что условия спора выполнены?

— Пусть трусы ее принесёт, или лифчик, — загоготал Горшок.

— Не, х*рня. Я таких трусов тебе мешок принесу. Пусть фотку сделает, где она голая. Принесёт — спор засчитан. Не принесёт — ну значит походит Треплом. А мы уж с Горшком позаботимся тебя по всем злачным местам в этот день поводить, с клеймом на лбу.

— Ладно, хрен с тобой, давай не месяц, а два. Всё-таки не школьница, такую приболтать время понадобится, — поразмыслив, проговорил Стас.

— Я и за месяц приболтаю, — задетый за живое, усмехнулся я, прикуривая дешёвый Казбек.

— Ну ты глянь, прям великий ё**рь. Ну ок, уложишься, точнее уложишь раньше — мы с Демьяном тебе тогда всё-таки отслюнявим двойную сумму, за скорость, — подмигнул Горшков.

— Да за столько бабла я вашу англичанку сам чпокну! — возмутился Демьян, но спор всё-таки одобрил. Взяв бутылку, разлил остатки самогонки. — Тогда забились. Только учти — слив со спора, во-первых, не по-пацански будет, а во-вторых, слился — значит проиграл.

— Не дождёшься, лучше деньги ищи, — уверенно отчеканил я, ощутив где-то на подкорке, что ввязался в большое дерьмо.

— Ну, за скорый проигрыш, — поднял заляпанный стакан Стас. — Вздрогнем.

Глава 29 Яна

Двадцать пять тетрадей с кривым почерком и кучей ошибок лежали на краю стола навевая приступ лёгкой паники. Треть из них ещё не проверены, а сегодня открытый урок — Эмма Валентиновна обещала заглянуть. Голова не варила, как назло отказываясь выполнять рутинную работу — благодаря "любимым" соседям сегодня была очередная бессонная ночь, но в шуме, который они устроили, заниматься работой было невозможно. Пришлось приезжать в школу на час раньше и, закрывшись в кабинете, ускоренно проверять вчерашнюю самостоятельную девятиклашек.

Бодрая Инна резко распахнула дверь и с ходу принялась щебетать, рассказывая какие-то новости, в суть которых я не вникала. Присев на подоконник, Селиванова накинулась с большим аппетитом поглощать мои конфеты, которые я вяло пережёвывала вместо полноценного завтрака, и принялась восхищаться поступившим вчера предложением от матери Набиева:

— Слушай, я тебе даже завидую. Посмотришь, как люди на широкую ногу живут, — Инна наклонилась и проворно подцепила тонкими пальчиками очередную конфету из презентованной завучем коробки. — Может, у них даже фонтан возле дома есть, как в «Секрет Тропиканки», на вилле у Асунсона, помнишь?

— Я не смотрю сериалы, и что за фантазии, Инна, ну какой ещё фонтан? Скажешь тоже! Они же не миллионеры. Просто живут получше многих. Но то и понятно — отец в администрации работает, было бы странно, если бы они в общежитии ютились, — отложив очередную тетрадь, заступилась я.

— Ой, слышала я, как им это богатство достаётся, конечно очень честно, — изобразив пальцами кавычки, подруга брезгливо фыркнула. — Взятка на взятке и взяткой погоняет.

— А вот это уже не нашего ума дело. И мне всё равно, как они живут, мне нужно денег заработать, и поскорее.

— В Москве бы давно уже заработала. И чего ты всё-таки сюда попёрлась? — прищурившись, снова подняла тему Инна.

— Я уже говорила — ностальгия.

Инна хмыкнула, понимая, что мой ответ всего лишь дурацкая отмазка.

Вот не даёт никому покоя, что я делала в Москве и зачем вернулась. Порой казалось, что все так и пытаются уличить меня в чём-то нехорошем, будто человек по своему желанию не может покинуть столицу. Хотя, в моём случае это явно произошло не из-за тоски по Родине, но Инне, да и другим, это знать было совсем не обязательно.

— В любом случае, что бы ты там не натворила, знай, что я на твоей стороне, — подмигнула подруга, не оставляя надежд, что когда-нибудь я всё-таки поделюсь сокровенным.

— Не переживай, я там никого не убила и не ограбила, иначе сидела бы сейчас не здесь, а в местах не столь отдалённых, — улыбнулась я и внутренне содрогнулась, что на самом деле шутка вполне могла бы соответствовать действительности, обернись всё немного иначе. От одной лишь подобной мысли стало не по себе.

— Ладно, расскажешь потом, что там у них и как. Побегу к уроку готовиться. Я возьму парочку? — не дожидаясь ответа, Инна прихватила несколько конфет, и довольная ушла.

— Яна Альбертовна, вас там к телефону, завуч передал, — заглянул в кабинет запыхавшийся семиклассник и, хлопнув дверью, резво убежал.

Странно, кому это я понадобилась? В душе поселилось нехорошее предчувствие. Ника? Мама? Тимур? Кто?

Побросав все тетради, сорвалась с места, и побежала в учительскую. Не обращая внимания на коллег, кинулась к пузатому дисковому аппарату. Трубка лежала на рычаге.

— Кто трубку положил?

— В смысле? Она и лежала, — непонимающе отозвалась Антонина Ивановна.

— Мне передали, что меня позвали к телефону!

— Да никто не звонил, я тут всё время сидела, — пожала плечами она.

— Ошиблись, наверное, — пробормотала под нос, и поскорее ретировалась, чтоб не выставлять себя ещё большей дурой.

Что за розыгрыш? Кому это было нужно?

Разозлившись ни на шутку, ускорила шаг, торопясь обратно к своей незавершенной работе.

Войдя в кабинет увидела, что ребята уже начали заполнять класс. На столе лежала початая коробка конфет, стопка тетрадей валялась как попало — видимо, кто-то искал свою. Быстро приземлившись на обшитый коричневой тканью стул, сразу же ощутила что-то под пятой точкой. Что-то выпуклое и мягкое. Незаметно провела ладонью между юбкой и оббивкой и взглянула на руку: пальцы были измазаны вкуснейшими бельгийским шоколадом с ореховой крошкой. Моя юбка!

Окинув взглядом собравшихся ребят, и убедившись, что никто не обращает на меня особого внимания: что-то болтают друг с другом, пересмеиваются, шуршат книгами, — быстро поднялась и, прикрыв журналом пятно, побежала в служебный туалет.

Да что же это такое? Кому понадобилось так зло надо мной подшутить? А может, я сама случайно обронила, когда вставала? Или кто-то из ребят, когда искали свою тетрадь?

Да какая теперь разница, главное, что уже скоро урок, а я с коричневым пятном на пятой точке!

Открыв ледяную воду, сняла юбку, и начала застирывать пятно шоколада бруском потрескавшегося хозяйственного мыла. Грязное пятно почти исчезло, но теперь юбка стала наполовину мокрая, сильно выделяясь по цвету. От злости и бессилия хотелось плакать, но дать волю чувствам было нельзя — если ещё и тушь размажется, это будет полный провал!

Одеревеневшими пальцами отчистила остатки шоколада и, встряхнув юбку, уже было собралась надеть, как вдруг дверь туалета резко распахнулась: Денис Павлович, несколько раз моргнув, издал короткое «ой» и быстро захлопнул дверь.

Господи, только этого мне не хватало! Какой позор! Видимо, я так торопилась, что забыла закрыть за собой шпингалет. Всё как будто назло, как будто специально!

Предательские слёзы всё-таки навернулись на глаза, но из последних сил удалось сдержаться. Может, он не успел ничего разглядеть… Хотя, кого я обманываю? Он пялился на мою задницу без юбки, это ли не провал?

Прозвенел звонок, торопливый топот ног и звонкие голоса учеников постепенно стихли. Ещё совсем недавно шумный коридор погрузился в тишину.

Юбка выглядела ужасно: мокрая ткань чуть растянулась и на месте интенсивного трения слегка посветлела. Но выбора не было, не идти же на урок в чулках! Не без труда натянула противную холодную ткань, схватила едва не забытый в спешке журнал, и резко дёрнула на себя дверь, в надежде, что завучу хватило ума и тактичности убраться.

Дверь не поддалась. Заперта.

Подергав ещё несколько раз, убедилась, что ошибки быть не может: кто-то закрыл дверь снаружи.

Неужели Денис Павлович на автомате защёлкнул задвижку?

Урок шёл уже несколько минут, и я молилась только лишь о том, чтобы Курага ещё не пришла.

Робко позвала:

— Есть кто-нибудь рядом? Откройте!

Ответом мне была лишь тишина. Начала стучать в дверь, сначала тихо, потом всё громче и громче.

Черт возьми, куда все подевались? Ни одной живой души!

Туалет находился в конце коридора, рядом лишь закуток уборщицы и технический кабинет с садовым инвентарём, сломанными партами и пыльными рулонами плакатов. Но неужели никто не пройдет мимо? Не услышит стук?

— Лю-юди! Денис Павлович? Кто-нибудь!!!

Может, лучше открыть окно и позвать кого-то снаружи?

Выглянув сквозь запылившееся стекло на улицу, увидела лишь рассеивающийся утренний туман и ни единой живой души. Старые пожелтевшие клёны склонялись под порывами ветра.

Я ужасно замёрзла, холодные капли с юбки противно стекали по ногам. Нужно что-то делать, звать громче в конце концов!

Подойдя к двери, забарабанила со всей силы, срываясь на крик:

— Помогите! Помогите! Кто-нибудь!

— Да что случилось? А я слышу, кто-то кричит, а где — не пойму, — сухенькая уборщица тётя Тоня открыла дверь, и посмотрела на меня как на умалишённую.

— Спасибо, спасибо вам! Я тут… была, а кто-то запер дверь снаружи на шпингалет…

— Да не заперта она была! Просто ручку надо было повернуть. Вот так, — уборщица принялась демонстрировать, как работает замок.

— Она была закрыта! Я пробовала. Она точно была закрыта!

Всё походило на какую-то нелепую комедию. Неужели я ломилась в открытую дверь? Не может этого быть. Значит, кто-то незаметно её открыл и ушёл! Я же не сумасшедшая!

Тётя Тоня принялась что-то доказывать, но я её уже не слушала — побежала на урок, не теряя надежды, что директрисы ещё не было в классе. Но, как моему несчастью, она там была.

Сцепив пальцы в замок, Курага важно проходилась между рядами, а увидев меня, остановилась и окинула стальным взглядом. Задержавшись на мятой мокрой юбке, медленно подошла ко мне и, молча взяв за локоть, вывела из кабинета.

Как провинившуюся школьницу! На глазах учеников, среди которых сестра Набиева!

— Яна Альбертовна, я не знаю, что должно было произойти, чтобы вы смогли оправдать этот форменный беспредел! Это же уму непостижимо! — процедила она громким шепотом.

— Эмма Валентиновна, я всё объясню! Пожалуйста, выслушайте! Сначала мне позвонили, а оказалось, что никто не звонил. И пока меня не было, кто-то подложил на мой стул конфету…

— Которые лежат на вашем столе.

— Которые лежат на моём столе… — повторила, чувствуя, как краснею. — Но я положила их ещё до урока. Говорю же: меня позвали к телефону, я всё бросила…

— А где вино? — снова перебила она.

— Какое вино?

— Ну конфеты же вы для чего-то достали. Или чем вы там закусываете.

— Эмма Валентиновна, ну зачем вы так? — слёзы снова навернулись, и я смахнула их краешком рукава. — Я завтракала, потому что сильно торопилась и дома не успела. Я была одна в кабинете! А потом меня вызвали к телефону, но оказалось, что это был чей-то розыгрыш. Пока меня не было, кто-то решил подшутить и подложил на мой стул раставшую конфету, и пока я застирывала пятно, кто-то запер меня в туалете!

— Вы сами слышите, что вы несёте?! Кто подшутил, кто запер? Зачем?

— Я не знаю! — прокричала с надрывом, стыдясь своих эмоций. — А потом оказалось…

— А вот ты где, — гремя металлическим ведром, показалась тётя Тоня. — Юмористка, ох, юмористка. Стучала в открытую дверь и кричала, что кто-то её там запер. Молодёжь, — улыбнувшись, уборщица пошла дальше.

Эмма Валентиновна окинула меня уничтожающим взглядом. Ещё со школьной скамьи я помнила это выражение лица, и никогда оно не сулило ничего хорошего.

— Вы точно ничего не принимали с утра?

— Прекратите меня унижать! Я сказала чистую правду! — слезинка упала на грудь, скатившись в вырез блузки. Директриса проследила за скрывающейся каплей.

— И да, одевайтесь поприличнее. Всё-таки это школа, а не бордель. Зайдите ко мне после уроков, — отчеканила она и, развернувшись, уверенно зашагала к учительской.

— Яна Альбертовна, с вами всё в порядке? — откуда ни возьмись появилась Полина Минаева, заставив ещё больше прочувствовать своё унизительное положение. На кого я похожа сейчас? А если она ещё и разговор с директрисой слышала, то это будет тот ещё позор.

— Всё… всё в порядке, — отвернулась и быстро смахнула слёзы. — Ты почему не на уроке?

— Да я выйти отпросилась, смотрю тут вы плачете стоите. Вот, возьмите, он новый, — Полина вложила в мою ладонь свёрнутый белый платок. — Вас кто-то обидел?

— Нет, всё в порядке, Полиночка, просто произошло небольшое недоразумение.

Ученица осмотрела меня оценивающим взглядом, остановив взгляд на мокрой юбке. Мне показалось, или она закусила губу чтобы скрыть улыбку? Почему-то я почувствовала себя ещё более неуютно от такого её трепетного участия.

— Иди на урок.

Пожав плечами, Минаева дошла до конца коридора и, окинув меня ещё раз взглядом, побежала вверх по лестнице.

Глава 30 Ян

Поставленный на таймер музыкальный центр взорвался гитарным запилом группы The Prodigу. Подтянув одеяло, укрылся с головой, не желая отпускать ускользающий сон… Только не сейчас, пожалуйста…

— Ты придурок? Полседьмого утра вообще-то! — в комнату влетела разъярённая Карина и, не найдя пульт, просто выдернула розетку.

— И вот какого хрена? Иди отсюда! — проворчал из-под одеяла.

— Вообще-то, моя комната через стенку. Если хочешь слушать своё дерьмо — живи на чердаке!

— Сынок, Карина права, это не музыка… это же мракобесие какое-то! — прощебетала мама, после чего раздался звук раздвигающихся штор.

Прогоняя сонную пелену, провёл ладонью по лицу, и с трудом сел на кровать. Голова нещадно гудела, ужасно хотелось пить. Не без усилия обернулся на окно, но вместо солнечного утра увидел лишь плотную занавесь тумана.

— Ты хоть знаешь, как переводится эта песня, о чём она? К чему призывает? Посмотрела я этот клип, это же ужас: асоциальное поведение, распитие крепких спиртных напитков, вандализм, насилие и даже женский стриптиз!

— Последнее особенно страшно, да, мам? — хрипло усмехнулся.

— А что за запах? — раздув ноздри мама втянула носом воздух. — Как на спиртзаводе! И, что на этот раз отмечали? Снова чей-то день рождения? Разве этому мы вас с папой учили? Вот Георгий в твоём возрасте вообще капли в рот не брал, учился…

— Ой, вот только не начинай! Я не Георгий! Да-да, я помню, что я позор семьи и всё такое, но давайте поговорим об этом за завтраком? Можно мне спокойно проснуться?!

— Господи, а это ещё что? — мама двумя пальцами извлекла с подоконника журнал с изображением обнажённой женской груди.

— Это не моё.

— Ага, конечно, — хохотнула сестра, довольная, что наконец-то я получил нагоняй.

— Я думала, что ты уже вышел из того возраста, когда отпираются, — с укоризной процедила мама, брезгливо бросив журнал обратно.

— Ну ок, это мой. Радуйся, что твой сын не гей и интересуется большими сись…

— Ян! Совсем от рук отбился! — мама покачала головой, и засеменила из комнаты. — Завтракать спускайтесь, — захлопнула за собой дверь.

— Ну а ты чего стоишь? Чеши, — махнул рукой, выпроваживая Карину, и рухнул обратно на кровать.

— Комнату проветри — дышать нечем, один перегар, — довольная сестра наконец ушла, оставив меня в благоговейной тишине.

На самом деле журнал и правда был не мой — Горшок оставил. Мне эта макулатура была не особо интересна. Нет, мог полистать, посмотреть картинки, но не как Стас — улюлюкая и роняя слюни.

Неужели мама действительно думает, что будь он моим, я стал бы отпираться? Ну что за чушь.

Гнев матери абсолютно не пугал, да и не гнев это был вовсе, так, воспитательный словесный подзатыльник. Выволочки отца напрягали больше, и грозили не просто испорченным настроением, но и похудевшим карманом. Ругаться с ним мне пока что было не на руку. Но он как назло постоянно нарывался на ссоры и требовал втрое больше, чем с других. Злился, наверное, не оправдал младшенький ожиданий. Бывает. Очень надеялся, что мать не расскажет ему о вчерашней пьянке, иначе снова всех собак спустит. Сидеть и слушать сейчас «а вот я в твои годы» было выше моих сил.

Мне нужен прохладный душ. И кофе.

Откинув одеяло, встал с кровати и, пошатываясь, пошёл в ванну.

* * *

За завтраком собралась вся наша "дружная семейка". Отец пил крепкий кофе, уставившись в телевизор. Диктор первого канала слишком воодушевлённо рассказывал, что приближающаяся зима обещает стать самой холодной за последние несколько десятков лет.

— Интересно, а правда, что в двухтысячном году будет конец света? — откусывая рогалик, спросила Карина.

— Для тебя — да. Наберёшь под сотню килограмм, станешь толще Кубышкиной и растеряешь последние шансы завоевать Горшка, — улыбаясь, буркнул я, и сразу же услышал плаксивое: ма-ам!

— Ешь сиди, и перестань сестру доводить! — мама явно была не в духе. Размешивая в банке очередную ядерную смесь, чтобы потом размазать её по лицу, сдвинув брови буравила меня недобрым взглядом. — У тебя сегодня репетитор, не забыл? Чтобы в пять часов был дома.

Чёрт. Английский.

Англичанка! Мы же вчера поспорили!!!

На меня словно ушат ледяной воды вылили. Аппетит, которого и так не было, пропал окончательно. Кувалды, дубасившие с самого утра по затылку и вискам, замолотили с двойной силой. Сколько мы вчера выпили? И главное, что это была за шняга? Память словно обрубило, в голове мелькали лишь фрагменты вчерашнего вечера. Всё смутно, размыто, будто взгляд из-под воды. Но спор я запомнил чётко, как Горшок называл меня сыклом, как зарубились, что я англичанку в течении месяца… Твою мать!

— Это во сколько она придёт? — оторвался от телевизора отец.

— А тебе-то что? — угрюмо бросила мама. — В шесть, но ты ещё в администрации в это время.

— Так я просто спросил, ты чего завелась? — буркнул батя, жуя бутерброд с колбасой.

— А ничего. Ничего, Рома, — мама бросила ложку в банку, и нервно разбила туда перепелиное яйцо. — А я и думаю, чего это ты вдруг предложил репетитора нанять. Видела я её, и вырез её блузки видела, — со злостью бросила она, и принялась агрессивно размешивать содержимое.

— Я предложил просто репетитора нанять, а вот Яну Альбертовну эту как раз предложила ты, — парировал отец. — Ты же сама сказала, что бедняжке нужно помочь, да и для будущих выборов полезно, мол, большое сердце, не оставили молодого педагога в трудном положении.

— Да. Но это было до того, как я её увидела!

— А что с ней не так?

— Вот именно, что всё так, Рома. Даже слишком «так». Как будто ты сам не знаешь! Понравилась молоденькая, отвечай? — достав ложку из банки, мама указала ею на отца. Тягучее «что-то» капнуло в графин с соком.

— Рыбка моя! Ну как тебе такое в голову взбрело? Да я не смотрел на неё даже!

— Мне пора, адьёс.

Выбравшись из-за стола, пошёл за рюкзаком. Участвовать в этом цирке желания не было.

Кто бы сомневался. Помочь они решили. Думают только о своей выгоде, как бы урвать побольше, но показаться при этом святыми благодетелями. И своей помощью теперь оказали мне медвежью услугу. Если бы не эти частные уроки, разговор бы вчера об англичанке не зашёл, а значит не было бы никакого тупого спора.

Не развязывая шнурки натянул кроссовки, накинул кожанку и вышел во двор. Воздух пах свежестью и морозом, нос и уши моментально окоченели. По ходу сентябрь решил не мелочиться, и сразу стал ноябрём. Хрустя заиндевевшими листьями, пошёл по пустынной дороге к автобусной остановке.

И как я вообще на это подписался? Мог бы отбрить, под предлогом, что это чушь. Ведь это действительно чушь! Затащить в постель англичанку — это же дикость. Если бы Минаеву, Боярову, или ещё кого-то — запросто, без разговоров, и месяца бы не понадобилось, но учительницу…

Допустим, я это всё-таки сделаю, и что потом? Мне ещё до весны в этой школе учиться, как-то потом на уроки её ходить… А если ещё и узнает кто? У Горшка язык как помело.

Влип я крепко, но сливаться со спора — не вариант. Ни за что. Клеймо трепла будет железно обеспечено. Поспорил, а потом зассал и в кусты? Нет, добровольно я на это не подпишусь.

Но как я её уломаю, а потом ещё и голой сфотографирую? Типа она мне вот так запросто отдастся и позировать ню потом будет? Это же спор на грани фола! Как я мог так затупить и повестись на их тупой развод? Хрен с ним на свидание позвать, поцеловать при всех, но секс? К тому же у неё мужик есть, шкет тот на «жигулях».

Голова разболелась ещё сильнее, мысли путались. Наворотил по пьяни дел, а теперь думай, как эту кашу расхлебать и не остаться при этом сволочью или треплом.

Оставалось надеяться, что эти два идиота вчера так накидались, что всё забыли, иначе… Думать об этом «иначе» совершенно не хотелось. Со спора я не сольюсь. Только через свой же труп.

Горшок на первый урок не пришёл, а на второй заявился с опозданием. Выглядел он ещё хуже, чем я: глаза красные, рожа помятая.

— Ну, ты как? — шепнул, пока Иван Тимофеевич, стоя спиной к классу, выводил формулы на доске.

— Да как — хреново. Давай позже потрещим, ладно? — поставив раскрытый учебник на парту, Стас завалился досыпать, подложив согнутую руку под голову.

Минаева весь урок оборачивалась, улыбаясь как кошка обожравшаяся сметаны. Интересно, что это её так развеселило? Хотя, хорошее настроение Минаевой сейчас меня волновало меньше всего, голова была забита другим. Что делать со спором? Как выкручиваться? И Горшок как назло отключился, так бы с ним поговорить, выяснить, может, он и не помнит ничего. Глядя на него, скорее всего так и было.

Если копнуть совсем глубоко, я не слишком боялся проиграть. Вернее, вариант того, что развести её не получится я, конечно, не исключал, но беспокоил как раз больше положительный исход данного спора. Что будет потом, после того, как… Твою мать, в голове не укладывалось. Развести, а потом кинуть, это же совсем по-скотски. Этого вот я совершенно точно не хотел. Да и спор этот сам по себе дерьмо. И как это всё провернуть? Тысяча вопросов, и ни одного ответа.

По звонку все резво подорвались на завтрак в столовую. Кинув в рюкзак тетрадь, которую за целый урок так и не открыл, толкнул Горшка в бок.

— Рота, подъем.

— Блин, башка трещит, — разлепив сухие губы, выругался Стас. На щеке отпечатался след от рукава. — Пойдём перекурим?

— Не, я пас.

— А я сгоняю, пока время есть.

Выйдя в коридор, разошлись в разные стороны. Про спор пока ни слова, что не могло не радовать. Вообще, вот так по-тихому сливаться это, конечно, стрёмно, но в данном случае это было бы лучшим исходом.

И вот угораздило же ввязаться в такое?

От нечего делать, пошёл за всеми в столовую. Кучка учеников, толкая друг друга, растаскивали с подноса стаканы с чаем и круглые булочки с колбасой. Аппетита не было совсем, но очень хотелось пить. Дождавшись, когда народ более менее рассосётся, подошёл к витрине буфета, на полках которого кроме заветренных коржиков и компота ничего не осталось.

— А лимонада нет?

— Нет, — грубо отрезала пышная буфетчица, — бери что дают.

— А вы сами этот чай пили?

— Ты мне тут не огрызайся. Недоволен — иди в другое место учись, где трюфелями кормят.

Я уже хотел ввернуть что-нибудь острое, но вдруг услышал за спиной робкое:

— А можно мне чай?

— Минуту, — процедила сквозь зубы Зоя Степановна, водрузив на стол новый поднос с чистыми стаканами.

Медленно обернулся на голос. Яна Альбертовна стояла совсем рядом, из небрежно заплетённой косы выбилась одна прядь, в уголках глаз черными кляксами засохла размазанная тушь. Плакала, что ли? Бросив на меня мимолётный взгляд, протянула руку за наполненным стаканом.

Посмотрел на её запястье — тоненькое, как у подростка. И вообще она такая маленькая, хрупкая… Грудь сдавило чувство огромного всепоглощающего стыда, даже дышать стало трудно. Как я мог поспорить на неё? Пусть пьяный, пусть ляпнул не подумав, но это не оправдание. Ни хрена же не оправдание!

— Не советую, те ещё помои, — выпалил, сам того не ожидая.

— Что?

Она подняла на меня голубые чистые глаза, а я ощутил себя ещё большей сволочью.

— Я про чай, — безразлично кивнул на стакан, надеясь, что она не умеет читать по лицам.

— Да я… — начала она, но так не вовремя нарисовался Горшок. Закусив губу, англичанка помялась, и засеменила к окну, держа в одной руке стакан с чаем, а в другой бутерброд.

— Чем кормят? Рассола нет? — гоготнул Стас, заглядывая за витрину. — Тёть Зой, а есть чё повкуснее для избранных, так сказать, персон?

— Это для тебя, что ли, Горшков? — разулыбалась буфетчица, зачерпывая половником дымящийся напиток.

Разогнав от ближайшего столика стайку возмущённых семиклашек, сели друг напротив друга.

— Ну что, Казанова, уже приступил? — подмигнул Стас, с жадностью впиваясь зубами в булку.

— К чему?

— Ну как, охмуряешь англичаночку, я смотрю? Это правильно. Месяц так-то это совсем не много.

Призрачная надежда растаяла как дым.

— А, ты про это. Я уже и забыл.

— А вот это ты зря. Я бы на твоём месте времени даром не терял. Её же так просто пивасом и билетом в кино не разведёшь, придётся подсуетиться. Цветы там, конфетки, свидания, — с набитым ртом вещал Горшок, громко прихлёбывая чай.

Англичанка стояла полубоком у окна, и как птичка клевала бутерброд. Стараясь не рассматривать её слишком уж откровенно — нехотя отвернулся. Чёрт, не была бы она училкой… Ставка высока, но как бы не заиграться.

— Может, ну его на хрен? Что-то так в лом всем этим заниматься, — осторожно закинул пробный шар.

— Ты чё, Буйный, зассал? Уже сливаешься? Ну я так и думал, в общем-то.

— Ничего не сливаюсь, просто реально в лом, — шар не зашёл. Увы.

— Ты это, давай за свои слова отвечай. Или на вот, бери фломик, пиши прям сейчас на роже Трепло. Только крупно пиши!

— Не кипишуй, всё в силе. Только давай помалкивай, ладно? — понизив тон, наклонился ближе к Горшку. — Чтоб никто кроме нас троих о споре не знал, ни одна живая душа. Особенно девчонки. Если слушок пройдёт, значит стопудово от тебя, в этом случае спор аннулируется. У меня нет цели её подставлять, да и себя тоже.

— Не вопрос. Я — могила. Мне самому интересно, чем это всё закончится. И знаешь, что меня больше всего радует? То, что это не у меня сейчас часики тикают. Потому что надо быть либо безбашенным, либо идиотом на всю голову, чтобы решиться на такое, — стряхнув крошки со свитера, Стас довольно откинулся на спинку стула. — А ты есть будешь? — кивнул на мой сухпаёк.

Отрицательно мотнув головой, задумался о том, в какое же дерьмо я ввязался.

Горшок с аппетитом уминал мой бутерброд, явно злорадствуя и ликуя, предчувствуя гарантированную победу.

Но пусть не радуется раньше времени, если я сказал, что сделаю — я это сделаю. Чего бы мне это не стоило, и чем бы потом не обернулось.

Глава 31 Яна

Господи, какой позор! Надо же, сколько всего свалилось с самого утра: розыгрыш с телефонным звонком, потом юбка эта дурацкая, Денис Павлович увидел в неглиже, а в довершении сорванный открытый урок. Не скрывая презрения, Курага отчитывала потом в кабинете, что впредь нужно быть собраннее и не придумывать своим промахам дурацких оправданий. Очередная порция унижений.

Ну почему, почему так сложно поверить в то, что я рассказала? Это же чистая правда! Да, правда нелепая, но всё же. Невольно закралась мысль, что всё это было подстроено специально, не бывает в жизни так много настолько идиотских совпадений!

Домой я бежала с невероятным облегчением, даже эта обшарпанная халупа казалась сейчас желаннее школьных стен.

Добравшись наконец до коммуналки, сразу же услышала внутри комнаты звуки шумного застолья. Открыв дверь, едва не столкнулась с бомжеватого вида мужичком в полосатой майке-алкоголичке. Тот окинул меня сальным взглядом и, пропуская в дом, специально прижался как можно теснее.

— Здрасьте, — выдохнул он, обдав парами алкоголя и лука.

В комнате было не протолкнуться: за обеденным столом, выдвинутым на середину комнаты, восседали какие-то люди, которых я видела впервые в жизни. Все пьяные, неопрятные. Отовсюду слышался громкий смех, перемежающийся крепкими выражениями.

Во главе, в новой мятой рубашке, сидел Коля, а мама, как радушная хозяйка, суетилась возле, подрезая в тарелку сырокопченую колбасу. Взглянув на сам стол я буквально опешила: дорогая водка, сало, красная рыба, овощи, салаты.

— Мама, можно тебя на пару слов? — процедила я, игнорируя чью-то хриплую брань.

— Красавица, ты откуда такая? Садись, не стесняйся, — ощерился лысый мужик, обнажая «золотые» коронки. Двинув тощим бедром освободил край стула, и похлопал на освободившееся место рядом с собой. На его руке не хватало двух пальцев, а на костяшках оставшихся блекло выделялись синюшные наколки в виде цифр.

— Мама!!! — нервно повторила я и вышла в коридор.

Хотелось рвать и метать от злости и бессилия. Сколько раз я просила её не таскать в наш дом неизвестно кого и, конечно, в очередной раз она наплевала на мои просьбы!

Дверь следом открылась, и на пороге появилась мама. Только сейчас я рассмотрела на ней новое чёрное платье в огромные красные маки. На спине, на длинной тонкой нитке висел ценник.

— Сколько? — округлила глаза, не поверив увиденному. — Откуда такие деньги?

Глаза мамы виновато забегали.

— Ой, снять забыла, растяпа. Так это Николаша мне подарил, в честь своего дня рождения. У него же сегодня юбилей — пятьдесят лет. Вот, позвали друзей. Надо же отметить праздник по-человечески, да, доченька?

— Я спрашиваю: откуда деньги? На подарки, на шикарное застолье? Ты видела, в чём твоя младшая дочь в школу ходит? А ты, вместо того, чтобы заботиться о своём ребёнке, кормишь шайку алкашей? И чем кормишь — рыба, колбаса? Где взяла деньги? — я буквально кричала от негодования, не стесняясь быть услышанной.

— Так это… Коля… Николаша всё купил, — заикаясь, затараторила мама.

— Не знала, что Николаша у нас миллионер под прикрытием. Что же он тебя в особняк свой не заберёт, а живёт в тесной коммуналке?

— А ты деньги его не считай! — осмелела мама, подняв на меня осоловелый взгляд. — И вообще, я мать твоя, не смей голос повышать!

— Я-то помню, кто моя мать, а вот ты по ходу забыла, на чьи деньги живёшь.

— Ты это, Ян, не кипишуй, — вмешался Толик, выглянув из своей комнаты. — Пусть люди погуляют. Присоединилась бы лучше к веселью.

— А тебя вообще никто не спрашивает! Иди дома жену свою строй и ей указывай, — огрызнулась, прогнав его взмахом руки.

— Слышь, малая, ты давай рамсы не путай, не забывай, с кем разговариваешь.

— И с кем? С бывшим зэком? Или зэков бывших не бывает?

— Янусь, ну чего ты в самом деле? — подоспел шатающийся Коля.

— Я тебе не Януся, понял? — вскинулась я. — И настоятельно прошу в ближайшие дни собрать свои манатки и свалить из моей квартиры!

— Никуда Николаша не поедет, ещё чего, — вышла вперёд мать, загородив собой именинника. — И вообще, не ты эту квартиру снимала, не тебе и решать, кому здесь жить!

— Так если бы ты не пропила нашу квартиру, вообще ничего не пришлось бы снимать!

— Я её не пропила! Аферисты забрали за долги, сволочи!

— А в долг брала на что? Господи, мама, только посмотри, в кого ты превратилась? Кого называешь своими друзьями? Этот сброд твои друзья? Воняющие перегаром, грязные бездельники? Тебе самой не стыдно? — против воли слёзы сами навернулись на глаза. Вся злость куда-то мигом ушла, уступив место жалости к самой себе.

— Ты погляди-ка, какие мы стали, — ехидно растянула мать, уперев руки в бока. — И давно это мы себя к сливкам общества причислять начали? Друзья ей мои не нравятся, гляньте-ка! Общалась там поди в своей Москве с одними богачами? Вон, тряпок сколько привезла дорогих, ремонт сделала. А где деньги взяла это всё? Ноги раздвигала направо и налево, вот и подзаработала!

Коля с Толиком глумливо ухмыльнулись, явно наслаждаясь сценой моего унижения. Я давно этим двоим поперёк горла со своим порядком и запретами, плевать. Но родная мать, и говорит такое! Не хотелось выносить сор из избы, да разве можно что-то скрыть здесь, в коммуналке с картонными стенами.

— Когда я приехала, ты по-другому пела, благодарила. С хлеба на воду перебивались же. Думаешь, он, — кивнула на Колю, — будет тебя до конца дней обеспечивать? Я не знаю, где он взял столько денег, но когда вы всё пропьёте, то сразу же вспомнишь о дочери, только я уже не приду тебе на помощь.

— Да и больно надо. Хочешь уйти? Скатертью дорожка, обойдёмся без тебя, — зло выпалила мать, убрав с лица выпавшую в запале прядь. Лицо пошло красными пятнами, глаза лихорадочно блестели. Коля выглядывал из-за её спины, ехидно посмеиваясь.

Стало невыносимо больно, сердце сжалось от плещущей через край обиды. Чем я заслужила подобное к себе отношение?! За что?

— И уйду. Вот решу куда, и уйду, — твёрдо процедила я, стараясь не разрыдаться. Нет, никаких слёз, ни за что не доставлю им такой радости!

— Пойдём, Галя, выпьем, идём, — Коля похлопал мать по плечу, уводя её в дом. Та, гордо задрав подбородок, громко хлопнула дверью.

Подняла с пола свою сумку, надела ремешок на плечо. Нет, здесь я больше не останусь! Ни за что! Лучше перееду к Тимуру. Да, не хочется, но и оставаться тут уже невозможно. Пусть живут как хотят, делают что хотят, я умываю руки.

Со скрипом открылась коридорная дверь: стряхивая с плеч капли дождя вошла Ника. Увидела меня и замедлила шаг. Окинув недобрым взглядом исподлобья, опустила голову и молча прошла мимо.

Господи, а перед ней-то я в чём провинилась?

— Ты почему так поздно со школы?

— Гуляла, — буркнула она, скидывая грязные кеды. — Снова бухают? — кивнула на дверь.

— Да. Закройся в комнате до моего прихода, и никому не открывай.

— Разберусь, — повесив куртку на гвоздь, Вероника смело шагнула в прокуренную комнату.

Моментально окатило чувство вины. Я-то перееду к Тимуру, а Ника? Как я её здесь оставлю? Но и не везти же её с собой. Боже, ну за что? Почему свалилось столько всего и сразу?

Время было только половина пятого, у Набиевых я должна быть к шести. Ужасно не хотелось появляться у них сегодня, тем более в таком виде. Я даже не переоделась, так и осталась в застиранной с утра юбке. Но и заходить туда, в дом, где полно неприятных людей, где собственная мать с радостью готова променять родную дочь на любовника-алкаша — желания не было. Только не сейчас. Уж лучше на остановке просидеть эти полтора часа, чем слышать прокуренные голоса и смотреть на пропитые лица. Хотя, на кого я сама сейчас похожа?

Взглянула на своё отражение. Из маленького, забрызганного каплями зеркала над умывальником, на меня смотрела бледная непричёсаннаю замухрышка. Хотела заново накраситься, переодеться, чтобы выглядеть как человек… а теперь все планы коту под хвост. Открыв воду, подставила ладонь под струю и, почерпнув, сделала несколько глотков. Во рту остался привкус железа.

Прихватив с подставки для обуви зонт, вышла на летсничную клетку и, захлопнув дверь, сразу же оказалась в кромешной темноте.

Кто-то снова выкрутил лампочку! Аккуратно ступая, чтобы не попасть каблуком в трещины на дощатом полу, направилась к выходу, как вдруг ощутила на своём запястье чью-то железную хватку.

Сердце подпрыгнуло куда-то к горлу, не давая сделать вдох, ноги превратились в вату. Сразу же вспомнила все страшилки о маньяках, насильниках и убийцах, представила, как буду отбиваться и уже приготовилась что есть мочи заорать, как вдруг услышала возле уха тихое сопение:

— Мне не нравится, когда со мной огрызаются, поняла?

Это Толик. Господи, спасибо, это всего лишь Толик! Из груди вырвался вдох облегчения.

Сдавив сильнее запястье, он снова прошептал:

— Надеюсь, впредь ты будешь относиться ко мне более уважительно. Иначе…

— Иначе что? — набравшись смелости, спросила у едва различимого в темноте силуэта.

— Увидишь, — коротко бросил он, и отпустил руку.

В это его «увидишь» было вложено столько злости и неприкрытой угрозы. Стало не по себе. Стало страшно. Толик никогда мне не нравился, но только сегодня я по-настоящему его испугалась.

Растирая запястье, выбежала на улицу. Дождь мелко моросил, протыкая лужи миллиардами иголок. И куда теперь идти? Что делать? Раскрыв зонт, побрела к автобусной остановке. Доеду до «долины нищих», а там посмотрим. Лишь бы подальше отсюда.

Поворачивая за угол разрушенного гастронома зачем-то обернулась на коммуналку: на первом этаже, в оранжевом прямоугольнике кухонного окна сидел Толик и смолил сигарету. Он смотрел мне вслед и криво ухмылялся.

Автобус довёз до Звёздной как назло слишком быстро: дождь из моросящего переходил в ливень, на улицах никого — водитель гнал, пропуская пустые остановки.

Выбравшись на конечной, прикрыла голову руками и быстро забежала под козырёк. Остановка здесь была добротная: чистая, свежевыкрашенная, не сравнить с нашим на районе, разрисованными матерными словами и с помеченными зловонными углами. Взглянув на часы, устало вздохнула: начало шестого, ещё почти целый час до занятий у Набиевых, а я уже продрогла до костей.

Плотнее запахнув полы короткого пальто, зябко поёжилась, присела на скамейку, и устало уставилась на кирпичный двухэтажный магазин напотив через дорогу. Стены украшали большие плакаты с изображением разнообразных продуктов, и я только сейчас поняла, как сильно проголодалась, с самого утра во рту ни крошки, не до этого было.

Порылась в сумке, отыскала кошелёк и сразу же закрыла. Несколько рублей на проезд, и всё. Придётся затянуть поясок ещё как минимум на два с лишним часа. Желудок протестующе заурчал, и я с грустью перевела взгляд с картинок на ряд уже тронутых ранними заморозками берёз. Дальше начинался частный сектор: за высокими заборами торчали крыши коттеджей, на каждой по современной спутниковой тарелке. Звёздная. Даже название улицы с претензией на элитарность. Не удивлюсь, если и застраиваться здесь начали когда-то из-за «говорящего» названия. Всё вокруг чисто, красиво, но я чувствовала себя здесь лишней. Стены коммуналки мне были противны, но даже там я ощущала себя более уютно, тут же всё было какое-то холодное, чужое.

Дождь набирал обороты: тяжёлые капли падали на козырёк, создавая неимоверный грохот, но при этом убаюкивая. Удобно прислонившись спиной к стене, безразлично смотрела на пузырящиеся бульками лужи.

К остановке, постанывая и мигая габаритами, подъехал видавший виды городской автобус. Двери разъехались в разные стороны и на землю спрыгнула одинокая фигура. Ещё не разглядев лица, я поняла, что это он. Набиев.

Накинув капюшон толстовки, втянул голову в плечи и в два прыжка оказался под козырьком. Увидев меня, удивлённо моргнул и улыбнулся.

— Привет, — зачем-то осмотрелся по сторонам. — А вы почему здесь сидите?

— Автобус приехал раньше, — пожала плечами, ощутив себя крайне неудобно. Как будто это он учитель, а я ученица, которую застукали курящей за школой.

— А, ну бывает, — протянул он, усаживаясь рядом. Небрежно кинув рюкзак на лавку, извлёк из кармана куртки пачку сигарет. Прикрыв огонёк ладонью, прикурил, прищурив глаз от попавшего дыма. — Только не говорите отцу. Я не в затяг.

Издевается. Ведь он явно же не из тех, кто прячется от родителей по углам. Такие, как он, всегда делают что хотят, и плевать хотели на нормы приличия.

Повела плечом и демонстративно отвернулась. Как будто мне есть какое-то дело до его вредных привычек.

— Скоро закончится, — произнёс он, и кивнул куда-то под ноги. Перевела на него непонимающим взгляд. — Дождь. Пузыри на лужах, видите?

Посмотрела туда же, куда смотрит он: на огромную тёмную лужу, пузырящуюся множеством мелких всплывающих на поверхность булек.

— И что из этого?

— Ну как это что? — приподняв бровь, Набиев сильно затянулся и выпустил струю густого дыма. — Примета такая, неужели не знаете? — заглянув в мои удивлённые глаза, немного улыбнулся и терпеливо выдохнул. Будто отец, поучающий неразумное дитя. — Если лужа пузырится, значит скоро выглянет солнце. А как они образуются, тоже не в курсе?

Отрицательно помотала головой.

— Когда капля падает в лужу, на долю секунды образуется маленькая воронка, края её схлопываются, захватив в плен маленькую частичку воздуха, и вуаля! — на поверхности лужи появляется пузырь, — Набиев как виртуозный фокусник всплеснул руками и лучезарно улыбнулся.

На какое-то мгновение я почувствовала себя действительно восторженным ребёнком. А ведь раньше я никогда не задумывалась об этом.

Глуповато хлопая глазами посмотрела на лужу, затем на Набиева, потом снова на лужу и вдруг против воли расхохоталась. Щелчком отбросив окурок Ян уставился на меня с неподдельным удивлением и, запрокинув голову, тоже рассмеялся. Искренне, громко, так по-настоящему. И вот я уже смеюсь в ответ его смеху. Это было похоже на какое-то безумие. Утирая слёзы я смотрела на ямочку на его правой щеке, на его ровные крепкие зубы, на свисающую мокрыми иголками темную челку.

И он тоже смотрел на меня, не робея, будто мы просто пара друзей, а не учитель и ученик.

— Извини, ты не подумай, что я сумасшедшая, просто… не знаю, что на меня нашло, — успокаиваясь, выдавила я, стараясь больше не смотреть в его искрящиеся хитростью и задором карие глаза.

— Если честно, мелькнула такая мысль, — без обиняков хохотнул он, будто бы даже с удовольствием наблюдая за моей реакцией.

И хоть неожиданный смех разрядил обстановку, но не предотвратил неизбежную неловкую паузу. Не прекращая улыбаться, я снова отвернулась, делая вид, что разглядываю выцарапанные на стене остановки непонятные символы, тем временем размышляя о том, как странно устроен человек: почему к одним нас тянет против логики и здравого смысла, а к другим, к которым стоило бы внимательнее присмотреться, мы наоборот равнодушны.

Почему этот безусловно красивый, но всё-таки пока ещё мальчик, вызывает во мне мощную волну разнообразных эмоций, а к Тимуру я хладнокровна. Почему так?

И тут произошло ужасное: в животе снова заурчало, и звук показался мне настолько громким, что наверняка он услышал. Как неудобно, просто сквозь землю провалиться!

— Если честно, я жутко голодный, — произнёс Ян, и я ощутила, что покраснела как переспелый помидор. Он точно услышал! — Я сейчас, одну секунду, ок?

Не дожидаясь ответа он проворно поднялся и, засунув руки в карманы куртки, игнорируя ливень неторопливо перешёл дорогу, скрывшись за дверью магазина.

Стало неудобно, стыдно до ужаса! Хотя, что здесь такого? Он всего лишь мой ученик. Но почему-то рядом с ним у меня полностью атрофировалось ощущение того, что передо мной школьник. Его внешность, повадки, уверенность, то, как непринуждённо он себя держит, его взгляды — всё это присуще не мальчику — мужчине. Не может одиннадцатиклассник быть настолько…

«Манящим. Он тебе понравился», — шепнул внутренний голос, и меня передёрнуло от собственных размышлений. Я даже обернулась, как будто опасаясь, что кто-то невидимый мог подслушать мои мысли.

Да что с тобой, Иванникова, похоже местный воздух совсем затуманил разум, раз в голову лезут подобные вещи. Да, он красивый, высокий, статный парень, но это не отменяет того, что он несовершеннолетний. И он твой ученик, никогда, никогда этого не забывай!

Дверь магазина открылась, и на пороге появился Набиев. Так же не спеша, не глядя по сторонам, уверенным шагом направился обратно к остановке. Сердце вновь забилось чаще, и я пожалела, что не воспользовалась его отсутствием и не поправила макияж.

Я пыталась вспомнить свои чувства, когда вижу Тимура, возродить их, и поняла, что ничего кроме толики небольшого раздражения и лишь совсем невесомой симпатии, никогда к нему больше ничего не испытывала. С самого первого дня нашей встречи. Никаких потных ладошек, трепета и бешеного биения сердца. Глядя же сейчас на приближающуюся фигуру ученика, я осознала, что испытываю просто бурю разнообразных эмоций.

— Теория о пузырях рассыпалась в хлам — ливень и не думает заканчиваться. Извините, Яна Альбертовна, метеоролог из меня г*вно, — обнажив ряд белоснежных зубов, Набиев поставил на лавочку литровую бутылку Кока-Колы. Приземлившись рядом, облокотился спиной о стену, скрестив длинные ноги в заляпанных грязью белых кроссовках.

Достав из кармана два батончика Сникерс, один сунул мне в руки, а второй распечатал и махом съел сразу половину.

Было немного неловко принимать от него угощение, но голод взял своё: нетерпеливо разорвала упаковку, вгрызлась в батончик, и он показался мне самым вкусным шоколадом, что я ела в своей жизни.

Дождь лил и лил, что есть сил барабаня по козырьку, я кусала вкуснейший Сникерс, держа его ледяными руками, и чувствовала себя при этом невероятно счастливой. Все проблемы ушли на второй план: мать, Николаша, директриса, безденежье, Толик… Была лишь я, Набиев и мягкая нуга с арахисом и карамелью.

Протестующе пшикнула крышка бутылки, выпуская из горлышка колючие ароматные пузырьки. Сделав несколько больших глотков, Ян, не глядя, протянул мне початую Колу, доставая другой рукой из кармана пачку сигарет.

Взяла бутылку и сделала несколько жадных глотков. Рядом с ним я ощущала себя девчонкой, беззаботной школьницей. Захотелось скинуть неудобные туфли, обуть кеды, и бегать по лужам игнорируя дождь.

— Спасибо, — смущённо поблагодарила я, выкидывая смятый фантик в урну. Промазала: тот отскочил от края и плюхнулся в лужу.

— Не за что. Это вам моя взятка заранее, за отвратительное поведение на занятиях.

— Это предупреждение?

— Это угроза, — поймав мой растерянный взгляд, добавил: — Шутка. Но, как вы уже, наверное, поняли, я не самый прилежный ученик, так что в каждой шутке…

— Ты, конечно, ученик не идеальный, но до того же Круглова тебе далеко.

— У Круглова отец с прибабахом, за каждую двойку лупит армейским ремнём, кошмарит не по-детски. Бывший военный, контуженный в Чечне и отправленный на пенсию раньше времени по состоянию здоровья. Когда кажется, что твоя жизнь с предками не сахар, я всегда вспоминаю толстого.

— Уж твоя ли не сахар? — усмехнулась, искоса разглядывая его профиль. — По-моему, твоя жизнь как раз-таки удалась более чем.

— В каждой избушке свои погремушки, Яна Альбертовна, — смело парировал он. — И пусть отец меня не бьёт, но мозг имеет регулярно. С наслаждением и во всех доступных позах.

Ощутила, как краска горячей волной снова прилила к щекам.

— Уже без четверти шесть, не хотелось бы опоздать в первый же день, — торопливо поднялась с лавочки и достала из сумки коричневый зонт. Нажав тронутую ржавчиной кнопку-автомат, явила миру кривой купол с двумя сломанными спицами.

— Давайте сюда, — Ян по-хозяйски забрал у меня зонт и, ловко перешагнув лужу, нетерпеливо поманил рукой. — Ну и? Чего стоим?

Я слегка растерялась, но всё-таки шагнула навстречу и, прильнув ближе к прохладной коже его куртки, ощутила мощные толчки выпрыгивающего из груди сердца.

Наклонив надо мной зонт, оставив над своей головой лишь его краешек, Набиев уверенно двинулся к коттеджам.

Слегка не поспевая за его размашистым шагом семенила рядом, не обращая внимания на промокшие ноги и озябшие ладони. Дождь хлестал по лужам неудержимым потоком; временами порывистый ветер забрасывал в лицо ледяные капли, заставляя вздрагивать и неожиданно для самой себя вскрикивать.

Удивительно, но я не чувствовала холода, только адреналин, жарко пульсирующий в висках. Как завороженная я смотрела на его большую руку, крепко обхватывающую ручку зонта; на сбитые костяшки пальцев, с засохшей коричневой корочкой, на синие вены, чётко вырисовывающиеся на тыльной стороне широкой ладони. Мне хотелось потрогать его руку, почувствовать её тепло.

Мигая габаритами мимо пронёсся тонированный джип, обдав Яна мутной водой.

— Вот козлина ж*порукий!

— Что? — перекрикивая шум дождя, переспросила я, словно очнувшись ото сна.

— У природы нет плохой погоды, говорю, — улыбнулся он, смахивая с лица грязные капли. Свернув с дороги, мы подошли к высоким кованым воротам. — Променад окончен, велком ту зе хаус.

Очередной порыв ветра выгнул купол зонта, практически оторвав с корнем остальные спицы. Я громко ойкнула, а Набиев, швырнув металлический скелет мимо урны, расхохотался. Тяжёлые капли молотили по затылку, противно затекая за воротник; вжав голову в плечи, он, не прекращая смеяться, схватил меня за руку и понёсся к дому.

Было весело и страшно одновременно, я рассмеялась вслед за ним, звонко шлёпая по лужам практически на ощупь, ослепшая от попавшей в глаза воды. Но мне не было страшно. Пока я ощущала в своей руке его ладонь — я была в безопасности.

Преодолев несколько белых каменных ступенек, мы оказались возле входной двери, и не успела я прийти в себя и хоть как-то привести внешность в порядок, дверь резко открылась.

Нонна Вахтанговна, в ужасе округлив идеально накрашенные глаза, отступила на шаг назад, пропуская нас в дом. Я проследила за её взглядом — та не отрываясь смотрела на наши сплетённые пальцы.

Я проследила за её взглядом — та не отрываясь смотрела на наши сплетённые пальцы…

Я даже дышать будто бы перестала. Что она теперь подумает? Отбросив его ладонь, пригладила прилипшие к лицу мокрые волосы, и пролепетала жалкое: «здравствуйте».

— Встретил Яну Альбертовну на остановке, бедняжку чуть ветром не снесло, — предвосхищая незаданные вопросы, спас положение Ян, которого, по всей видимости, абсолютно ничего не смущало.

Скинув мокрые кроссовки и куртку, направился вверх по лестнице, оставив меня на попечении мамочки.

— Мам, ну организуй там, ладно? Мне переодеться надо.

Проводив сына взглядом, Нонна Вахтанговна вяло улыбнулась и протянула руку, сразу же изобразив радушие. Этим она напомнила мне матушку Тимура, и от подобного сравнения сразу же покоробило.

— Давайте вашу сумочку, Яна Альбертовна. На улице такое ненастье, я хотела позвонить вам и отменить сегодня занятия, но я не знаю вашего номера телефона…

— У меня нет телефона, — отдала ей сумку, снимая насквозь промокшее пальто.

Несмотря на серьёзность матери Яна, на непривычную обстановку, на неудобный инцидент с руками, я всё равно хотела улыбаться. Настолько сильно, что буквально силой приходилось сохранять серьёзность. Опустив голову, закусила губу, до сих пор ощущая покалывание в ладони, которую он держал.

— Может, чаю? Вы, наверное, ужасно продрогли. Обратно вызову вам такси.

— Спасибо, но не..

— Нет-нет, это даже не обсуждается! — перебила мама и, взяв меня под локоть, повела в соседнюю комнату. — Где вам будет удобнее? Здесь, а, быть может, в кабинете?

— Мне всё равно, где будет удобнее Яну…

— Ему будет удобнее валяться в своей комнате и ничем вообще не заниматься, — вроде бы даже добродушно хохотнула Нонна Вахтанговна. — Включит эту ужасную новомодную музыку, которая давит на перепонки, и сводит с ума всю семью. Ох, уж эти современные дети, вам ли не знать.

Она намеренно надавила на слово «дети», заставляя меня вспомнить огромную про?пасть в нашем статусе и возрасте.

— Ладно, пойду поставлю чайник, присаживайтесь, будьте как дома, — небрежно махнув ладонью на бежевый диван, мама Яна грациозно покинула гостиную.

Присев на краешек софы, огляделась по сторонам. Всё очень дорого и так красиво, аж дух захватило: бежевая мягкая мебель, стеклянный столик по центру, у стены телевизор и дорогая аппаратура, видеоплеер. У окна, в глиняном горшке, самая настоящая пальма!

— Привезли из Эмиратов полуметровым ростком, и вон как вымахала.

От неожиданности вздрогнула и обернулась: Ян стоял облокотившись о проём овальной арки, и сложив руки на груди, с интересом меня рассматривал. Мокрую одежду он сменил на светлую футболку и шорты, и я жутко ему позавидовала, ощущая прилипшие к ногам холодные чулки.

— Пойдёмте наверх, эти белые стены навевают тоску, вы не находите?

— Не знаю. По-моему, всё очень красиво и со вкусом.

— Вы прям как моя мать, — он закатил глаза, и я даже не знала, радоваться или огорчаться такому сравнению.

Поднимаясь следом за ним по лестнице на второй этаж, не переставала поражаться размеру дома и его красоте. Нонна Вахтанговне, если обустройством занималась она, нужно было отдать должное — вкус у нее действительно был отменный. Не чета тёте Марине, у которых тоже были средства красиво обставить жилище, но она вместо этого превратила квартиру в пёстрый будуар.

— Прошу, — открывая дверь своей комнаты, пригласил Ян. — Пардон, здесь малость не прибрано.

Войдя внутрь оказалась в мужском царстве: на кровати валялся скомканный плед, на спинке кресла небрежно набросаные футболки, на письменном столе полно всякой всячины — компьютер, книги, тетради, смятые фантики. Да, идеальным порядком здесь не пахло, а пахло… шампунем с нотками перечной мяты. Мельком взглянула на его взъерошенные мокрые волосы. Видимо, он принял душ, пока я там любезничала с его матушкой.

В углу у окна стоял большой телевизор с горой разнокалиберных колонок, на стене плакаты с изображением зарубежных рок-звёзд. И если внизу меня заинтересовала пальма, то здесь взгляд притягивал новенький синтезатор Ямаха. Он занимается музыкой? Вот никогда бы не подумала.

— Да вы садитесь… куда-нибудь, — Набиев кивнул на кресло и, выдвинув ящик стола, зашуршал подкассетниками. — Вы слушаете Продиджи?

— Продиджи? — убирая с кресла клетчатую рубашку, переспросила я. — Нет. Мне нравится что-то… поспокойнее.

— Только не говорите, что тащитесь от Руки Вверх или Спайс Гёрлс.

Тогда не скажу, — подумала я, ведь именно от этого я и «тащилась».

Ян включил музыкальный центр, и из динамиков завопил Курт Кобейн, жалуясь на дерьмовую жизнь.

— Извини, но когда мы будем заниматься? Боюсь, в таком шуме у нас ничего не выйдет.

— Я вас умоляю. Забейте, — беспечно махнул рукой Ян, свободно развалившись на широком кресле у письменного стола. Вытянув длинные ноги, задвигал головой в такт музыке.

— В каком смысле «забейте»? — я заволновалась, извлекая из сумки слегка промокший блокнот. — Нонна Вахтанговна пригласила меня, чтобы подтянуть твой английский перед поступлением в ВУЗ. Я сама только недавно закончила университет, и поверь мне, знание языка крайне важно…

— Послушайте, давайте сразу договоримся на берегу, — сцепив пальцы в замок, Ян подался вперёд. — Вас сюда пригласила моя мать, потому что эти занятия нужны ей, но никак не мне.

— Но…

— Не волнуйтесь, ваше жалование никуда не денется. Для всех мы сидим здесь и прилежно изучаем спряжения, транскрипции, и всю эту прочую муть, а на деле просто кайфуем, слушаем музыку, смотрим кино. Если хотите, проверяйте свои тетрадки, заполняйте журнал, или чем вы там ещё занимаетесь. Через час вы уходите с чувством выполненного долга. Все счастливы, все довольны. Это будут самые лёгкие деньги в вашей жизни.

— Да причём здесь деньги! — возмутилась я, скрывая, что действительно заволновалась по этому поводу. — Я не могу так. Это же обман!

— Подумаешь! Не волнуйтесь, для моего отца эта сумма — сущий пустяк. Пусть совесть вас не мучает.

— Вот вы где, а я вас искала, — в комнату вошла Нонна Вахтанговна, держа перед собой поднос с чаем и вазочкой печенья. — Ян, ну как тебе не стыдно приглашать преподавателя в такой бардак! Может, вам всё-таки будет удобнее в кабинете? Там прекрасный вид из окна на наш сад.

— Спасибо, но мне вполне удобно и здесь, — вежливо отказалась, чувствуя себя под прессом её пытливого взгляда крайне неуютно.

— Выключай музыку и займись делом, — стрельнув грозным взглядом на сына, строго приказала она. Снова обернулась на меня и моментально преобразилась, нацепив улыбку. Ну точно тётя Марина. — Если вам что-нибудь понадобится — обязательно обращайтесь. Такси будет ждать вас половина восьмого, — на этом мама покинула кабинет, прикрыв за собой дверь.

Ян выключил музыку, и в комнате повисла оглушительная тишина. Я забегала глазами по пестрящим изображениям на стене, не зная, чем ещё занять паузу. Он же ковырялся в ящике стола, не обращая на меня никакого внимания.

— Эй, долговязый, это тебя, — толкнув дверь, в комнату заглянула Карина, сестра Яна. Увидев меня, смутилась: — Ой, здрасьте. На, — протянув беспроводную трубку брату, моментально испарилась.

— На проводе… А, это ты, — не извиняясь и не предупреждая, Ян открыл дверь на балкон и скрылся на улице. Только сейчас я заметила, что дождь практически прекратился, из-за пока ещё нерассеявшихся туч выглянуло робкое низкое солнце, окрашивая кроны деревьев в золотой цвет. Ян стоял повернувшись ко мне спиной, и я поймала себя на бессовестной мысли, что с удовольствием разглядываю обтянутые светлой футболкой широкие плечи и взъерошенный тёмный затылок. Хорошо, что он меня сейчас не видит. Да и вообще никто. Он резко обернулся и я вздрогнула, сразу же отвела взгляд в другую сторону.

— Ок, ладно… Ага, — открыл дверь, и я услышала обрывок разговора. Выключив телефон, бросил трубку на кресло.

Интересно, кто ему звонил? Подружка? Вряд ли, подружкам с такой кислой миной не отвечают. Хотя, если только они вдруг поругались…

А вообще, какое мне до этого дело?

Хмуро сдвинув брови, выудил из ящика плеер. Похоже учить английский он всё-таки не намерен. А если снова заглянет Нонна Вахтанговна и увидит, что мы ничем не занимаемся? Это же сквозь землю провалиться!

— Давай просто почитаем? У тебя хорошее произношение, но нужно поправить…

— Пейте чай, Яна Альбертовна, — немного нервно перебил он. — Я же сказал, что заниматься этой ерундой у меня нет никакого желания, — нацепив наушники, бесцеремонно завалился поперёк кровати.

Да что он себе позволяет? Я буквально вскипела.

— То есть, по-твоему, я занимаюсь ерундой?

— Определённо, — не глядя на меня, бросил Ян.

Ну знаете… Я так разозлилась, что кинуло в жар. Я тащилась сюда в такую погоду, чтобы учить это невоспитанное создание, а он ещё смеет огрызаться?

Хотя, положа руку на сердце, тащилась я сюда в первую очередь из-за хороших денег, ну и во вторую… да, мне было интересно, где он живёт, хотелось провести с ним время наедине. Но это были настолько потаённые и запретные мысли, что я предпочла не признаться в них даже самой себе.

Какая муха его укусила? Совсем недавно мы мило беседовали на остановке, поедая Сникерс, а сейчас… Может, звонивший сказал что-то неприятное. Но причём тут я? Нет, терпеть я это точно не намерена.

— Отлично, тогда я умываю руки, — ударив ладонями по коленям, поднялась с кресла.

— Вы это о чём? — он вытащил один наушник и приподнял голову.

— Я ухожу. Не вижу смысла тратить своё, ну и конечно твоё драгоценное время, — бросив в сумку ручки и блокнот, резко закрыла «молнию».

— Подождите, подождите, мы так не договаривались…

— А мы никак не договаривались! Я пришла учить тебя английскому, а не пить чай и смотреть на то, как ты слушаешь музыку, — повесив сумку на плечо, уверенно направилась к выходу из комнаты.

Он выключил-таки плеер и принял вертикальное положение.

— Вам что, не нужны деньги?

— Мне нужны деньги, но терпеть подобное отношение к себе я не буду.

— Oh my God, — выдохнул он, закатив глаза.

— Ты неправильно произносишь «god».

— Вот видите, есть толк от наших занятий, — Набиев обезоруживающе улыбнулся и, лениво поднявшись с кровати, аккуратно взял меня за предплечье и усадил обратно в кресло. — Вы любите чай с ромашкой? Я терпеть не могу. А вот печенье у мамы выходит отменное. Такое хрустящее. Попробуйте, — как ни в чём не бывало протянул вазочку.

Ещё минуту назад я злилась и хотела послать его ко всем чертям, а сейчас растаяла, и даже не сдержала улыбку. Обхватив руками тёплую чашку, сделала маленький глоток. Чай был божественный: с ромашкой и мёдом, не горячий, но и не холодный. И выпечка — выше всяких похвал. Ян пододвинул своё кресло ближе ко мне, и мы вместе пили чай хрустя печеньем, рассматривая за окном переливающиеся золотом верхушки деревьев.

— Ну хорошо, раз ты так не хочешь заниматься, давай я буду тебе читать на английском произведения классиков. А ты слушать, или делать вид, что слушаешь. Просто мне действительно очень нужны деньги, — поддавшись порыву, вдруг разоткровенничалась, решив, что он и так прекрасно знает, в каком бедственном положении находится наша семья. Какой смысл строить из себя гордую и независимую, когда в кармане зияет дыра?

— Окей, отлично, с ума схожу по классике. Если захраплю — толкните в бок.

Я весело рассмеялась, вдруг снова ощутив такую лёгкость, она летала внутри грудной клетки, словно бабочка, даруя ощущение полноценного счастья. Вот так, ни с того ни с сего, на пустом казалось бы месте.

Поставив пустую чашку, Набиев расслабленно откинулся на спинку кресла. Сцепив длинные пальцы в замок, долго смотрел в окно, затем перевёл взгляд на меня. Не взглянул вскользь украдкой — он меня рассматривал, словно изучая. Расковано и свободно. Брови нахмурены, а в глазах лучится интерес, даже будто бы вызов и… о, Господи, я даже думать стеснялась о том, что ещё я там рассмотрела, в этом отнюдь не тихом омуте.

Снова стало казаться, что грань, разделяющая нас, даже не грань — пропасть, сейчас будто бы не существовала вовсе. Передо мной сидел красивый и зрелый не по годам парень, и я не могла противиться исходящим от него токам, настолько мощным, что казалось коснись рукой — убьет наповал.

Это было невероятно волнительно, испытывать столько разнообразную какофонию эмоций. Волнительно и в то же время стыдно, потому что так быть не должно. Нельзя.

Звякнув чашкой о блюдце, поставила чайную пару на поднос. Нужно срочно разорвать эти оковы, которые словно паутиной окутали мой как будто одурманенный мозг. Что его мама добавила в чай? Или виной всему он сам?

"У тебя просто давно не было мужика, старая извращенка", — шепнул внутренний голос и я вновь не сдержала улыбку. Зато отрезвило.

— Кстати, ты был прав. На счёт пузырьков. Дождь закончился.

— Ну так, — он криво ухмыльнулся. — Я и снег предсказываю по ветру, и ураган по солнцу.

«Хотя, почему это старая? Мне всего лишь двадцать два!» — неожиданно взбрыкнуло самолюбие.

— А… сколько тебе лет? — спросила, будто бы невзначай.

Господи! Вот зачем? Зачем тебе это?

— Семнадцать. Через месяц восемнадцать, — заметив мой удивлённый взгляд, пояснил: — В детстве я был дохляком, переболел всем чем можно, из-за этого даже в школу позже ровесников пошёл. Но во всём есть свои плюсы, зато сейчас ни одна зараза не липнет.

Восемнадцать. Очень молоденький, но в то же время уже не ребёнок. А прочем, какое мне дело до его возраста?

— Ян, послушай, я хочу чтобы ты знал, что это не я рассказала тогда Кур… Эмме Валентиновне о нашем конфликте под лестницей, — понятия не имею, зачем подняла эту тему. Как-то само вдруг вырвалось. Не хотелось, чтобы он думал, что я пресмыкаюсь перед директрисой и вообще стукачка.

— Вот как? — бровь выгнулась вопросительной дугой. — А кто тогда рассказал? Полина?

Упоминание из его уст имени другой девочки почему-то неприятно резануло по женскому самолюбию.

Ведь они разбирались там с Минаевой под лестницей, о чём-то спорили, ругались, стало быть у них какие-то отношения… Внутри поднялась волна негодования подозрительно похожая на ревность.

— Нет, не она. В общем, долго рассказывать, просто хочу, чтобы ты знал, что это не я, — разглаживая невидимую складку на юбке, терзалась в нетерпении задать ещё один вопрос. Вопрос глупый и неуместный, бестактный и совершенно не моего ума дело, но язык так и чесался спросить. Мне нужно это знать. Нужно! — А у вас с Полиной… роман?

Как же это глупо и по-детски прозвучало! Стало стыдно за своё неуёмное любопытство. Вот бы забрать слова обратно…

Набиев склонил голову на бок, улыбаясь лишь уголками губ.

— Ну да, типа того.

Настроение моментально испортилось. В который раз за последний час.

Что за эмоциональные качели? Почему я так реагирую на любую мелочь, связанную с ним? Это безумие какое-то, иначе не скажешь. Снова закралась мысль о том, что идея с этими занятиями была изначально дурацкой. Английский ему не интересен, он ничего не хочет, какого чёрта я тогда здесь расселась и растекаюсь как тупая малолетка?

— А тот кент на «десятке» — ваш муж? — неожиданно спросил он, цепко впиваясь взглядом, не оставляя ни единого шанса уйти от ответа. Настолько личный вопрос выбил из колеи, я растерялась.

— Нет, я не замужем. Это мой… парень… друг, — замялась, и он это почувствовал. Складка меж бровей стала глубже. Почему-то факт, что ему не понравился ответ, к собственному стыду ужасно обрадовал.

— Так всё-таки парень или друг?

— А тебе не кажется, что вопрос не совсем корректный?

— Нет, не кажется. К тому же вы первая спросили о личном.

Что за словесная дуэль? Он что, так флиртует, или я вновь выдаю желаемое за действительное? У меня не было за плечами большого жизненного опыта, но он абсолютно точно намеренно то натягивал то отпускал тетиву напряжения между нами, намеренно заставлял смущаться, будто испытывая меня на стрессоустойчивость.

Глядя на него сейчас — такого серьёзного и сосредоточенного, снова стало казаться, что это он, а не я старше. Хотя насупился совсем как мальчишка.

— Яна Альбертовна, такси ждёт у ворот, — Нонна Вахтанговна бесцеремонно толкнула дверь, нацепив милейшую улыбку. Почему-то мелькнула мысль: а уходила ли она вообще? — Как прошло первое занятие? Надеюсь, Ян вёл себя прилично?

— Всё хорошо, не волнуйтесь, ваш сын способный ученик. Спасибо за чай, — стрельнув взглядом на Набиева, поднялась с кресла. Как же она не вовремя пришла, мы же не договорили. А может, наоборот, пришла как раз вовремя…

— До свидания, — буркнул он, и демонстративно отвернулся к окну. Даже проводить не соизволил подняться. Ну и ладно, не очень-то и хотелось.

Уходила я с тяжёлым сердцем, хотя вроде бы и без веской на то причины. Накинув не просохшее пальто, любезно попрощалась с матерью Яна и выскользнула из тёплого дома в вечернюю прохладу осени.

«Да-да, Ян очень способный. Нет, не огрызался. Да, слушался». Оказалось, врать совсем не трудно.

Не хочет учиться — как хочет, а отказываться из-за его дури от возможности заработать я не собираюсь.

Минуя фигурную клумбу с засохшими гортензиями, толкнула тяжёлую дверь кованых ворот: на подъездной дорожке стояла вишнёвая «пятёрка», из приоткрытого окна горланил шансон.

— Туполева, дом пять.

— Район промзоны? Бараки чтоль? — хрипло уточнил водила, хмуро рассматривая через прямоугольник зеркала.

— Бараки, — устало выдохнула я, опускаясь на продавленное заднее сиденье.

— Что это тебя, мать, из грязи в князи кидает, — хохотнул он, кивнув на скрывшийся за высоким забором двухэтажный дворец. Поймав мой тяжёлый взгляд, моментально умолк, прибавив громкость динамиков.

Я так устала за этот невероятно длинный и насыщенный событиями день, что хотела только одного — поскорее приехать домой и лечь спать. И плевать мне было на сборище алкашей, на конфликт с матерью, на выпад Толика в тёмном подъезде.

К великому счастью, к моему приезду за практически полностью опустевшим столом остались самые стойкие: два пропоицы в растянутых трениках вяло говорили «за жизнь», размахивая истлевшим до фильтра «Беломором».

Мать, свернулась калачиком и дремала на заваленном скомканными полотенцами диване. Николаша заплетающимся языком что-то вещал своему собеседнику, который, подперев щёку рукой, по-моему, тоже спал. На столе ворох грязных тарелок, объедки, разлитое красное вино.

Перешагивая разбросанные на полу бутылки, молча закрылась в своей комнате. Занавеска едва заметно шевельнулась.

— У Набиевых была? — спросила через фанерную стенку сестра.

— Да, — вдаваться в подробности не было сил. К счастью, подробностей она и не требовала: сразу притихла, а потом и вовсе выключила ночник.

После шикарного дома Яна комната коммуналки показалась ещё более убогой. За стеной, на кухне, снова что-то начала причитать Дина. Пока тихо, но я же знала, что это только начало. Скоро она начнёт распаляться: причитания перерастут в крик, возможно, снова подключится кто-то из соседей. Каждый день один и тот же сценарий. Как же я устала. Нужно что-то срочно решать с жильём и съезжать отсюда к чертовой матери. Но я подумаю об этом завтра. Сегодня я дико устала.

Глава 32 Ян

Вот странная штука — жизнь. Ещё вчера ты ходишь в школу, смотришь футбол, пьёшь с друзьями пиво, а на следующий день вляпываешься в такое дерьмо, что как потом не отмывайся, зловонный душок так и будет преследовать куда не пойди. И сам же виноват, видел, куда наступаю, а всё равно шёл. Чёртов спор. Из-за него не спал практически всю ночь, ворочался, думал, как выйти сухим из воды и не остаться при этом треплом в глазах пацанов. К утру понял, что вариантов не много: или слиться, безвозвратно потерять авторитет и выставить себя перед всей школой треплом, или выполнить уговор, но при этом… Как же давило это «при этом». Давило настолько, аж тошно становилось. Даже аппетит пропал.

Мама всё утро квохтала рядом, подливая чай и подкладывая оладьи, чем раздражала ещё больше.

— Как прошло вчерашнее занятие? — как обычно уставившись в экран телевизора, поинтересовался отец. Для галочки, разумеется. Мои дела его интересовали только тогда, когда хоть как-то могли повлиять на его стремительно набирающую обороты карьеру. А если быть точнее — когда был риск, что я своими выходками «гопника» её разрушу. Занятия с училкой по английскому не входили в список потенциально опасных. Да, знал бы ты, папа…

Настроения разговаривать не было совсем, все мысли крутились только вокруг этого дурацкого спора, поэтому вопрос я тупо проигнорировал.

— Прибежали вчера за ручку, как парочка молодоженов, — недовольно оповестила мать, и отец оторвал-таки взгляд от утреннего выпуска новостей.

— В смысле — за ручку?

Карина вся обратилась в слух, ловя каждое слово родителей. Даже жевать перестала.

— А вот в прямом смысле! Я у окна стояла и видела: бежали под дождём, хохотали.

— Господи, мама, я просто взял её за руку чтоб не отставала и не растянулась в луже. Ты же видела, какой шёл ливень, — раздражённо попытался оправдать свой вчерашний поступок. А вообще, сам идиот, думать надо было. Но вчера это не было обдуманным поступком, просто порыв, желание взять её за руку пересилило здравый смысл.

— Вообще-то, она твой учитель, а не подружка-одноклассница, должна быть какая-то субординация, — не унималась мать, продолжая брюзжать.

— Выглядит она так-то даже моложе некоторых его одноклассниц, — вставил отец, за что был награждён уничижительным взглядом жены.

— И что? Скажи ещё, что не видишь в этом ничего ненормального? — голос матери перешёл на фальцет.

— Не раздувай из мухи слона, Нонна, у тебя как всегда трагедия на пустом месте. Ну бежали и бежали, подумаешь, — махнул рукой батя, и принялся с аппетитом уплетать яичницу с колбасой. Как я и думал, плевать он хотел.

— Эта Яна Альбертовна вообще странная какая-то: вчера на открытый урок опоздала, а когда пришла, на ней была мокрая юбка, прикиньте? Курага рвала и метала, мы думали, что она эту англичанку с лица земли сотрёт, — глупо хихикнула Карина, и тут уже напрягся я.

— Как это понять — мокрая юбка? Под дождем что ли промокла?

— Да под каким дождём? Не было никакого дождя! Вышла из кабинета, и вернулась такой красоткой. Может, у них в «бомжатнике» воду за неуплату отключили, и она решила в школе постираться, — сестра открыто глумилась, заглядывая матери в глаза, выискивая поддержку. Но та лишь плотнее сжала губы, выражая недовольство.

Чертовщина какая-то. Наверняка было этому какое-то здравое оправдание, а эти малолетние придурки только и горазды стебаться и ржать.

— А ты уже конечно растрепала всем, где она живёт, — процедил, скрывая раздражение.

— А что такого? Или у тебя сначала надо спросить, что мне говорить своим друзьям, а что нет? — моментально вскинулась Карина.

— Ты как клоп: маленькая и противная. И язык за зубами держать не умеешь.

— А ты… ты просто кретин. И что такого в тебе девчонки находят? Настоящий придурок!

— Хоть одно утро в этом доме может начаться не с вашей ругани? — не выдержала мама. — Рома, почему ты отмалчиваешься?

По-моему, отец даже не услышал вопроса. Продолжал жевать, не отрывая взгляда от телевизора. Границ терпения этого человека невозможно понять: то он орёт из-за каждой мелочи, то как непробиваемая стена.

— Могу вообще не спускаться к завтраку, чтобы не портить вам аппетит. Я в школу, — пропуская мимо ушей причитания матери, быстро накинул куртку и практически сбежал из этого комфортабельного ада.

В такие моменты помимо воли начинал завидовать Бесу: как же хорошо, когда живёшь один и делаешь, что хочешь. Никто не лезет с нравоучениями, не проверяет, во сколько ты вернулся и в каком состоянии. Если бы не полная материальная зависимость от финансов отца, давно бы уже свалил, и гори оно всё…

Сестра ещё до кучи пакостит при каждой возможности. Ужасный характер, маленькая склочница.

Что за чушь она несла про мокрую юбку? Может, это вообще был чей-то тупой розыгрыш и англичанка стала жертвой злого юмора? Кто-то решил подшутить над новым учителем, устроил пакость… Да те же одноклассники сестры, с них станется, запросто. Представил её одну против стайки озлобленных малолеток… стало очень неприятно и жаль её, по-человечески. И одновременно с тем тошно от собственных мыслей: жалею, что кто-то над ней подшутил, хотя сам же заварил такую кашу с этим спором, что любой, даже самый злой розыгрыш — просто детский лепет по сравнению с тем, что собираюсь сделать я.

Ужасный душевный раздрай, почувствовал себя каким-то ублюдком, вынашивающим гнилой план, но при этом прикрывающийся сочувствием. Так, наверное, чувствует себя хищник, перед тем, как разодрать в клочья свою ни в чём не повинную жертву. Просто потому что он хитрее и сильнее, потому что таков негласный закон природы. А чем оправдать мой поступок? Алкоголем? Желанием самоутвердиться перед пацанами? Да, это придумал не я, но я мог это предотвратить. Мог, но ничего для этого не сделал! А теперь назад дороги нет, и придётся доводить дело до конца.

Мысль о том, что сегодня у нас первое индивидуальное занятие и пора начинать шевелиться — вгоняла в тоску и будила дремавшую совесть. Даже на уроках сидеть не мог, решили удрать с Горшком с последней физры. Хотелось проветриться, как-то привести мысли в порядок, и хотя погода не совсем благоволила к прогулкам — низкое тёмное небо так и норовило пролиться проливным дождём, мы всё-таки добрели до восточной набережной, и по привычке залезли на поросший пожухлой травой холм, скрытый от лишних глаз разросшейся ивой. Над водой стоял густой туман, стайка голодного воронья кружила над мусорными баками. Всё вокруг было серым и унылым, как и моё внутреннее состояние.

Оседлав поваленное дерево, за несколько лет выбеленное горячим летним солнцем, трепались о какой-то ерунде. Вернее, трепался Стас, а я рассеянно кивал, размышляя о том, какой же выбраться из глубокой задницы, в которую сам же себя и засунул.

— Слушай, а ты чего гружёный такой? Может это, малость отвлечёмся от проблем насущных? Бес подогнал, ядрёная штука, — пошуршав в кармане, Горшок извлёк спичечный коробок, осторожно оглядываясь по сторонам.

На набережной было пусто, вдалеке одинокий мужик выгуливал огромного дога, медленно шагая вдоль кромки воды.

— Не, я пас, — равнодушно взглянул на презент.

К такого рода расслабляющим штукам относился всегда прохладно. Нет, несколько раз был грешок, конечно, и здесь, и когда ещё жили в подмосковье, но особого кайфа это дело не доставляло. Нравилось всегда всё контролировать и иметь свежую голову. Хотя, странно, наверное, слышать это от человека, который наворотил дел по синей лавочке.

— Да брось ты, мы ж по чуть, — достав из рюкзака газету, Горшок вырвал лист и технично соорудил джойнт. Прикрыв глаза с силой затянулся, и протянул мне самокрутку. Не знаю зачем, но всё-таки взял, и набрал в лёгкие сладковато-пряный дым. Уже через несколько минут голова стала легче, и мысли из гнетущих словно приобрели невесомость, всё стало казаться таким простым и разложенным по полочкам. Хотя, по классике жанра, должно было быть наоборот.

И чего я загоняюсь? Ну поспорили, подумаешь, фигня какая. Так-то она не ребёнок давно, и если разведётся, то значит сама этого захотела. И вообще, почему бы и нет? Половина пацанов из класса на английский стали ходить только из-за неё, слюни пускают. Была бы на её месте какая-нибудь страшненькая — другой разговор, но тут как бы при положительном исходе я выигрываю двойной джекпот: авторитет не подмочен, ну и бонусом доступ к телу красивой женщины. А что будет потом… да какая разница? Потом и разберёмся. Всё-таки хорошо, что матушка придумала эти дополнительные занятия, вовремя она. Сама того не ведая, облегчила мне задачу. Дома мне англичанку приболать будет гораздо проще, и мудрить ничего не нужно. Может, дома её и…

Идея вдруг приобрела новый окрас: из рискованной аферы с большой вероятностью разгромного проигрыша, превратилась в интересную авантюру, сулящую незабываемое приключение.

Взглянул на часы: начало пятого, пора выдвигаться, к тому же дождь из моросящего плавно переходил в ливень, не хотелось промокнуть. Поторапливая, толкнул в бок увлеченно читающего обрывок газеты Горшка.

— Эк-зис-тен-циализм импери-ализма, — по слогам прочитал он и глупо хохотнул, а потом и вовсе неудержимо заржал. Неожиданно я заржал тоже, да так, что слёзы из глаз. Так мы и шли до остановки, покатываясь со смеху, бросая друг в друга умными словами. Хорошо, что из-за ненастной погоды на улице никого не было, иначе кто-то особо бдительный точно заподозрил что-то неладное.

Ехал я в приподнятом настроении пребывая в дурманящей лёгкой эйфории. Размышлял, как сходу начну прибалтывать англичанку. Чего тянуть? Управлюсь за неделю и дело с концом. К тому же опыт отношений с девчонкой старше уже был, на юге в прошлом году. Ну как отношений — несколько свиданий с продолжением в её номере, да и приболтал не я её, а скорее она меня… но всё равно же опыт.

Разглядывая в окно мокрые пятиэтажки и редких прохожих под мрачными черными зонтами, глупо улыбался, думая о своём. К своим почти восемнадцати годам за плечами был пусть не богатый, но всё-таки список побед на любовном фронте. Никогда замутить с понравившейся девчонкой не представляло для меня каких-то сверхъестественных трудностей, так почему в этот раз должно не получиться? Да запросто. К тому же уже имелась примерная схема соблазнения: комплимент, цветы, какая-нибудь безделушка в подарок, может, поход в кино на последний ряд. Она такая же, как и все девчонки, вон, как смущалась, когда этот старый ловелас завуч её конфетами задобрил, или тот ботаник-санитар с травмпункта, тоже шары свои подкатывал. И ведь ей было это приятно! Хотя у самой вроде бы как парень, тот, на «десятке».

Так, подбадривая сам себя подъехал к Звёздной, будучи пребывая в полной уверенности, что одержу разгромную победу. Открылись двери автобуса… а там она сидит. На остановке. Одна. В бежевом пальто, волосы убраны в косу, а глаза как у оленёнка из диснеевского мультфильма. Всю мою уверенность как ветром сдуло. Вот так, словно по щелчку невидимых пальцев.

Это было не стеснение, нет, просто какой-то внутренний протест, что это как-то неправильно всё. Не по-человечески, и уж точно не по-пацански. Захотелось забраться обратно в салон развалюхи и куда-нибудь уехать, но я вышел и сел рядом с ней.

Перекинулись парой слов, даже удалось рассмешить её, развернув демагогию о пузырьках на луже (спасибо «презенту» Беса). Она так задорно хохотала, что удержаться от смеха было просто невозможно, и тут уже смех был искренним и абсолютно чистым. В очередной раз пожалел, что вообще позволил Горшку развести себя на дурь, которая не решает проблем, а лишь больше путает карты, давая ложное ощущение свободы и вседозволенности.

Рядом с ней возникло странное чувство близости, и в то же время невозможности быть близкими… Внутри просто всё раздирало от внутренних противоречий.

Она — такая настоящая, ни грамма наигранности, и я настоящий, только настоящий ублюдок, у которого тикают часы, отмеряя время до дня икс, когда я буду должен затащить её в свою постель, чтобы доказать паре идиотов свою крутость. Получается, слова женщин о том, что все мужики козлы — чистая правда, и я живое тому подтверждение.

Отвратительное чувство, и дома оно становилось только острее, просто грызло изнутри. Ещё Горшок позвонил, подкинул дровишек своим дебильным вопросом, на какой я сейчас стадии. На заднем плане слышался ржач Демьяна. Эти двоя с меня живого не слезут, пока я не выполню условия спора, а если проиграю — ославят треплом на весь город, только этого и ждут. У каждого из них со мной свои счёты, хотя вроде как считаемся друзьями.

Но даже мысль о проигрыше не остановила. В какой-то момент искренне хотелось прекратить этот фарс, сделать так, чтобы она сама ушла, чтобы не было соблазна заходить в этой игре всё дальше и дальше. Но как только увидел, что она намерена действительно уйти, сразу же сделал всё, чтобы она осталась…

Никакой конкретики, полный сумбур. И чем дальше, тем запутаннее.

Размышляя о вчерашнем дне, не заметил, как подошёл к школе, и сразу же увидел у ворот Стаса в окружении пацанов из класса. Вот его видеть мне хотелось в последнюю очередь.

— Здорова, — пожал руку Горшок, и кивнул на группу стоявших поодаль девчонок. — А что это, сестрёнка твоя теперь с Минаевой дружит? Смотри, научит наша Полинка её плохому.

И действительно, Карина стояла в окружении Минаевой и её неизменной свиты.

Заметив, что я на неё смотрю, сестра недолго думая выставила вперёд вытянутую руку и показала фак. Девчонки громко засмеялись, и уставились все как одна, ожидая ответного выпада с моей стороны. Устраивать на людях разборки абсолютно не хотелось, хотя её жест разозлил. Намеренно ведь красуется при всех, набивая цену в кругу взрослых подружек. Провёл ребром ладони поперёк горла, намекая, что ей конец. Не сейчас, дома отыграюсь. Сестра не растерялась, и повторила жест второй рукой.

Отец, мать, сестра… со всеми натянутые отношения. Может, действительно дело во мне?

— О, твоя будущая пожаловала. Да не одна, — Горшок пихнул локтем в бок, кивая на ворота.

Яна Альбертовна, придерживая полы распахнутого пальто, грациозно вылезла из «десятки». Длинные светлые волосы мягкими волнами струились по плечам, а пробивающиеся сквозь плотные облака робкие солнечные лучи образовали вокруг её головы золотистый ареол. Красивая, очень. Прилизанный ботаник выбрался следом и, по-хозяйски обняв англичанку за талию, поцеловал в губы. Она бросила быстрый взгляд на собравшихся у школы и сразу же отстранилась.

Неожиданно для самого себя наблюдать за лобызанием этой парочки было чертовски неприятно. Взыграло чувство отдалённо напоминающее ревность. Рожа у него такая неприятная, прям так и напрашивается, чтоб начистили. Сразу видно — лох, маменькин сынок. И что она только в нём нашла?

— Не ревнуешь? — раздалось где-то сбоку, и я понял, что буквально прилип взглядом к сцене у ворот, не замечая ничего вокруг.

— Закрой варежку, достал своими плоскими подколами, — рявкнул на Стаса и, развернувшись, пошёл в здание школы.

Раздражение и злость, ревность и какое-то тупое бессилие.

Не хочу, чтоб кто-то её лапал. Не хочу, и всё.

Глава 33 Ника

Все в классе узнали, где я на самом деле живу, набиевская сестра разболтала. Просто прекрасно!

Было так стыдно, что хотелось сквозь землю провалиться. Когда Минаева округлив глаза спрашивала, не водятся ли у нас там крысы и фукала, узнав, что в коммуналках один сортир на блок — мне хотелось вцепиться ей в волосы и повыдёргивать шикарные лохмы! Я бы так непременно и сделала, если бы не вероятность, что «дружба» с ней может ещё пригодиться. Без неё мне к Яну никогда не подобраться, в школе мы с ним не общаемся, только совместные прогулки дают хоть небольшой призрачный шанс на сближение.

А хотя, я всё чаще задумывалась над тем, а надо ли их вообще искать это сближение? Он же меня в упор не замечает! И как бы не хотелось верить в обратное, придумывать, что он тоже уделяет мне какие-то крохи своего драгоценного внимания, на самом деле ничего этого не было. Плевать он на меня хотел. Даже не смотрит! С Лосевой и то общается гораздо больше, а я для него полный ноль! Прямо хочется рыдать от его хладнокровного равнодушия.

Иногда я вообще понять не могла, почему так по нему сохну вот уже второй год. Он же высокомерный и наглый, у нас совсем разные миры, которые никогда не пересекутся. Он — сын богатых родителей, а я дочь опустившейся алкоголички. Только в сказках принц женится на Золушке, а в жизни такие как он выбирают таких как Минаева. Глупо было даже надеяться на что-то. Но я почему-то всё равно надеялась. Вот такая я наивная дура.

Может, я так упорно цепляюсь за него, потому что ужасно хотелось доказать всем, что и я чего-то стою? Что не смотря на мою бесславную родословную я тоже достойна лучшего, и не размер кошелька является мерилом качеств человека. Что никакая я не лохушка, и что тоже могу нравиться популярному парню. Ведь если бы он был со мной, уверена, мнение всех в школе обо мне резко изменилось. Так надоели эти косые взгляды, эти пресыщенные рожи, от которых уже тошнит! А может, я просто настолько ведомая, что под влиянием мнения большинства, восхищающихся крутостью Набиева, тоже запала на него, чтобы быть как все? Конечно, он бесспорно красавчик, и многие хотели бы заполучить такого парня, но ведь нужно трезво смотреть на вещи и перестать фантазировать себе то, чего быть никогда не может.

Даже сейчас, подошёл к школе и на меня ноль внимания, зато когда к воротам подъехала Янка с Тимуром, он уставился так, что я боялась, что он ненароком глаза сломает!

Никогда бы не подумала, что начну так ненавидеть родную сестру. Почему я раньше не замечала, какая она лживая и лицемерная? Прикидывается несчастной овечкой: как она устаёт, бедная, не бросает мать-алкоголичку и несовершеннолетнюю сестру, помогает соседям, сидит с ребёнком, а сама только и ждёт похвалы, чтобы все оценили, как она жертвует собой ради других. Все так восхищаются, какая она умная, рассудительная, красивая… Мать всегда её в пример ставит: «а вот Яна!». Фу, даже думать тошно!

Хороша святоша: крутит с Тимуром, и тут же строит глазки Набиеву. Он же младше её! Он её ученик! Конечно, Набиев побогаче будет Тимура, и плевать, что младше, зато с перспективами безбедной жизни. Строит ещё из себя, что с Тимуром вовсе не из-за денег. Как это противно и смешно звучит, особенно теперь, когда я её раскусила, да и не только я.

Да, она не знает, что Набиев мне нравится, да если бы и знала, всё равно бы цеплялась за него, я была более чем уверена. Правильно Минаева за неё взялась — палец о палец не ударю, чтобы как-то помочь сестре. Да я скорее Минаевой помогу, чем ей! Пусть сама расхлёбывает.

Взглянула снова на Набиева: смотрит на Янку, глаз не сводит, разве что слюна не капает. Ну ладно, пусть! Раз на меня плевать, то и с ней он тоже не будет. Минаева уж постарается, она всегда добивается своего. Взять ту же Бодрову: до сих пор все ржут вспоминая её голую задницу на спорт-площадке. Если вытворит с Янкой что-то подобное — нисколечко не расстроюсь, даже посмеюсь вместе со всеми. И по ходу Минаева уже начала разрабатывать какой-то план, вон, набилась в подружки к сестре Яна, не просто же так, явно с каким-то скрытым умыслом. Хоть эта Полина мне как кость в горле, но не восхититься её умом и напором просто невозможно.

— Привет, Вероник, — услышала робкое приветствие за спиной и обернулась. Загор стоял чуть поодаль, прижимая к себе школьную сумку. Снова натянул нелепый жилет. Как же он жалок! Он что, совсем слепой, раз носит это?

— Чего тебе? — буркнула под нос, и покосилась на девчонок. К счастью, они о чём-то оживлённо болтали и не обращали на нас никакого внимания. Не хватало мне ещё, чтобы все начали высмеивать с кем я общаюсь. Лох и нищенка — отличная пара.

— Мама сказала, что у нас скоро большая лабораторная по физике, общая на два класса, будем работать парами. Не хочешь… — запнулся, и даже чуть покраснел.

— Чего не хочу? — нервно рявкнула, психуя, что он снова прилепился.

— Ну… со мной в пару, — опустил глаза, и ещё гуще залился краской.

Только этого мне не хватало! А хотя… если физичка сынку оценку натянет, то и мне автоматом. Так-то перспектива неплохая. С Набиевым же мне пара всё равно не светит, терять нечего.

— Ну ладно, давай, — равнодушно повела плечом.

Загорский расцвёл и широко улыбнулся. Какая у него, оказывается, красивая улыбка. И ямочки на щеках, прям как у этого нарцисса Яна.

А если ещё эти уродские очки снять и переодеть, станет даже совсем ничего…

Сама удивилась, когда вдруг тоже улыбнулась ему в ответ.

— Лабораторка на следующей неделе будет. Я… я ещё подойду к тебе. Только ты это, ни с кем больше в пару не вставай, хорошо? Обещаешь? — с надеждой заглядывая в глаза затараторил он.

— Хорошо, — успокоила я, и Загорский, не веря своему счастью, то и дело оборачиваясь, ушёл.

Волнуется, что я переметнусь к кому-то другому… А то ко мне прям очередь выстроилась из желающих. Хоть отбивайся.

Вот бы Набиев с таким же рвением моего внимания выпрашивал, я была бы самая счастливая. Но нет, видимо, мой предел — ботаник из параллельного.

Глава 34 Яна

После вчерашнего инцидента с открытым уроком Эмма Валентиновна решила меня игнорировать. Утром, зайдя в учительскую, демонстративно поздоровалась со всеми, а на меня даже не взглянула. Лишь уже заходя в свой кабинет процедила сквозь зубы: «здрасьте», окинув при этом взглядом с головы до ног. Благо, к подобному я тщательно подготовилась: надела закрытую водолазку и чёрные брюки, но, судя по недовольному выражению её лица, моя одежда ей снова чем-то не угодила.

— Это она на тебя из-за завуча зуб точит, точно тебе говорю, — шепнула Инна, от цепкого взора которой тоже не ускользнуло явное пренебрежение директрисы. — Сочувствую я тебе, Янка, как бы не решила она окончательно устранить конкурентку, — заметив мой удивлённый взгляд, добавила: — Уволит, конечно. Не убьёт же! Найдёт к чему придраться и…

— Прекрати фантазировать, тебе книги писать надо. Детективы, а лучше ужасы, — отмахнулась от подруги, возвращаясь к смятой газете «Из рук в руки».

Терпению моему пришёл конец!

Как бы не хотелось побыстрее накопить на первый взнос за дом, я решила всё-таки снять небольшую квартиру. Самую небольшую. И самую дешёвую. Затянем поясок, зато начнём жить как люди. Много нам там с Никой места надо? Сейчас живём в гораздо более стеснённых условиях, и ничего. Может, даже смогу принимать учеников там, пока Вероника гуляет, это же масса сэкономленного времени, не придётся ездить самой! И наконец-то будет собственная ванна. Об этом я мечтала, наверное, больше всего…

Пока было «окно» между уроками, принялась искать подходящие варианты, плюс надо было выкроить минутку на то, чтобы обзвонить уже отмеченные с вечера.

С этой газетой сегодня по-дурацки получилось, чуть не прокололась перед Тимуром! Но он тоже хорош: приехал утром без предупреждения, чтобы на работу отвезти и забрать сумки, которые я и не думала собирать. Надулся, что медлю, и тут как назло газета выпала, с обведёнными номерами сдающихся квартир. Пришлось выкручиваться, что это для Инны. Ужас, докатилась до вранья. Но сказать ему напрямую, что не собираюсь никуда переезжать, пока не смогла. Он так ждёт, надеется, да и я ещё до конца не решила, чего хочу…

Хотя, чувствую же, что ничего у нас не получится, но всё равно чего-то жду, тяну. Уговариваю себя, что, может, нужно всё-таки попробовать, может, я надумываю себе будущие несуществующие проблемы, и наоборот, когда съедемся, станем ближе и проснутся какие-то более глубокие чувства. Ведь пока не попробуешь, не узнаешь… Но как можно жить вместе, спать в одной постели, если его прикосновения — это просто прикосновения, а поцелуи не рождают в душе абсолютно никаких эмоций, пусто. Не то, что прикосновения… Вспомнила Набиева, его сильную ладонь, запах мятного шампуня в его комнате, его взгляд утром у ворот школы… Вспомнила, и не смогла сдержать глупую улыбку. Хорошо, что кроме Инны в учительской никого, да и та была занята подготовкой к проверочной работе.

— Инна, а твоя бабушка точно не передумает продавать дом?

— Не волнуйся, не передумает, — не прекращая что-то строчить в общую тетрадь, успокоила Инна. — После Нового года её брат матери насовсем к себе забирает в Новый Уренгой, дом в любом случае продавать. Мне он не нужен, у меня квартира своя есть. Да и дяде этот балласт сто лет не сдался, там же ремонт необходим, короче, дел выше крыши, — беспечно махнула рукой.

— А то, что деньги буду отдавать частями, она точно не против? — спросила в который раз.

— Да нет же, говорю! Бабушка всё равно каждую копейку на Сберкнижку откладывает. На чёрный день, на похороны. А то ты этих старух не знаешь? Как хомяки за щёку каждую крупинку. Я за тебя бабушке поручилась, что ты добросовестно всё выплатишь. Ты же меня не кинешь, а, Иванникова? — подмигнула подруга.

— Конечно нет! Для меня ваш дом — это единственная возможность обзавестись жильём. Я же себе не враг!

— Ну, не единственная… — протянула Инна. — Если выйдешь за Тимура, будет у тебя комфортабельная двухкомнатная жилплощадь.

— Ну так то Тимура, а мне своё надо, у меня же сестра ещё… — буркнула, и закрыла тему, сделав вид, что углубилась в изучение объявлений. Обсуждать сейчас Тимура совсем не хотелось.

Раздался звонок с урока, и я ощутила лёгкое волнение. Следующими у меня шёл 11 «Б», а там он. Набиев.

К уроку готовилась как никогда тщательно, только не в том смысле, в котором готовятся остальные учителя: вместо сбора учебного материала я расчёсывала волосы, а вместо проверки тетрадей — красила губы. И вроде бы успокаивала себя мысленно, что делаю это ради себя, я же молодая девушка в конце концов, и хочу выглядеть хорошо, но на самом деле я просто хотела выглядеть хорошо именно для него. Придирчиво осмотрела себя в небольшое настенное зеркало. А это что ещё за дурацкий румянец на скулах!? Щёки горят, да и тело с самого утра ломит. Потрогала лоб — похоже поднимается температура. Видимо, променад с Набиевым под дождём не прошел даром. Вот только отгулов по болезни мне не хватало в начале четверти!

Когда вошла в класс, сразу же увидела его. Специально оттягивала до последнего, забежала чуть ли не по звонку, чтобы минимизировать лишние контакты глазами, но всё оказалось бестолку: остальные ученики будто растворились в шорохе книг, замолкающих разговоров и шелесте желтеющей листы сквозь открытые окна. Был только он. Его пронзительный взгляд и лёгкая полуулыбка. Если этот мальчишка уже сейчас обладает дьявольским обаянием и невероятным притяжением, то что будет потом, через десять лет, пятнадцать? Просто машина по раскатыванию женских сердец.

— Рlease sit down, — растерянно пробубнила себе под нос, не заметив, что все уже давно сидят.

Это были невыносимые сорок пять минут. Томительные. Как бы я не старалась не обращать на него внимания, взгляд постоянно блуждал где-то рядом: по кончикам непослушных волос, по напряжённым пальцам руки, сжимающим карандаш, по плавному изгибу губ. И его глаза меня буквально изучали, разбирая по молекулам. Весь урок прошёл как во сне. Я что-то читала, ученики что-то записывали. И никто не пытался нарушить тишину и ту магию, что возникла между нами сегодня, как специально все сговорились. Даже Круглов молчал, шмыгая носом и старательно выводя транскрипции.

Я была так увлечена своими мыслями и ощущениями, что только к концу урока обратила внимание, что место Ники пустовало. Но она точно уходила утром из дома, да и у школы в толпе девчонок я её видела. Неужто прогуляла только мой урок? Это что, какой-то протест? Да и вообще её словно подменили: то молчит насупившись, то дерзит.

По звонку все резко подорвались и, покидав тетради в сумки, гуськом убежали на перемену. Один Набиев остался сидеть на месте, дожидаясь, когда все выйдут из кабинета.

Накинув лямку рюкзака на плечо, медленно, словно неохотно поднялся, и подошёл ближе:

— Вы что, заболели? — это были его первые слова произнесенные за весь урок.

— С чего ты взял? — подняла на него взгляд, ощутив лёгкое головокружение.

— У вас голос немного охрип.

— Серьёзно? Я даже не заметила.

Заметишь тут, когда мысли не о том всё утро. Откашлялась, прочистив действительно саднящее горло.

— Это всё вчерашний ливень. Но сегодня вам никакой дождь не страшен, да? У вас же личный водитель. Надо было и вчера его услугами воспользоваться, — произнёс Ян, и я совсем не могла понять: шутит он, или говорит серьёзно. В недоумении продолжила заглядывать в его глаза, ожидая продолжения тирады, но он больше ничего не сказал, лишь скинул рюкзак и вытащил оттуда новенький зонт.

— Это вам. Я же ваш выбросил вчера, — положив подарок на парту, развернулся и молча вышел из кабинета, оставив меня в одиночестве рассматривать презент.

Аккуратно достала зонт из упаковки, нажала хромированную кнопку-автомат, и над головой раскрылся черный купол в крупный белый горох. Такой красивый! Наверное, нужно его вернуть, ведь это же неправильно, что ученик дарит что-то учителю. Хотя, он же действительно выкинул мой зонт в урну… Мой старый столетний зонт, который уже на ладан дышал, и который я бы сама выкинула со дня на день.

Размышляя, краем глаза уловила движение у двери.

Денис Павлович застыл в проёме, удивлённо моргая. От неожиданности так и зависла, держа над головой раскрытый купол.

— Яна… Альбертовна, идёмте, у нас там небольшое совещание.

Нет, это уже даже не смешно! То в туалете он меня увидел без юбки, теперь вот под раскрытым зонтом в кабинете. Точно решит, что я городская сумасшедшая.

Глава 35 Полина Минаева

«Снова эти два голубка глазеют друг на друга, совсем оборзели, никого уже не стесняются!», — думала Полина, незаметно наблюдая весь урок английского за Яной Альбертовной и Яном. А те действительно смотрели друг на друга, не заметить их обоюдный интерес было сложно.

«Их даже зовут одинаково, какая прелесть. Наверное, решили, что это ничто иначе, как судьба. Как бы не так!»

Вроде бы невнимание со стороны Набиева к её, Полины, персоне, должно было обижать, или вогнать в уныние, но нет, Минаеву это только распаляло. Да, сначала она растерялась, узнав о тайной связи Яна и Иванниковой, решила, что не потянет такую опытную конкурентку, а потом поразмышляла, взвесила свои возможности, и ситуация разожгла здоровый азарт. Ну чего ей с малолетками этими тягаться, которые за ним толпами ходят? Да она каждую из них сто раз переплюнет, а вот училка — это её уровень. Красивая, взрослая, опытная. Если Полине удастся увести у неё из-под носа Яна — в чём она нисколько не сомневалась, то её и так не низкая самооценка взлетит до небес. Ну кто ещё осмелится преподавателя по носу щёлкнуть? Да у всех кишка тонка, а вот у неё нет. Минаевы всегда своего добиваются, любыми путями. Это у них в крови. Её мама никогда бы не достигла таких высот в карьере, если бы не шла напролом. Иногда по головам, да, не без этого. А как иначе достигнуть вершины?

Пусть не сразу, но Полина его завоюет, и так крепко привяжет, чтоб потом точно никуда не делся. Ведь между ними есть чувства, есть, и всегда были, и недавний поцелуй в подъезде заставил Полину окончательно в этом убедиться.

Разве целуют так страстно, если совсем нет никаких эмоций? Если бы эта англичанка не влезла со своим ангельским личиком, то они с Яном уже точно бы встречались. А она взяла и влезла, и всё испортила! Ну ничего, это только временная помеха, размышляла Полина, искоса поглядывая на Набиева. Его профиль, пухлые губы, пушистые ресницы и решительный взгляд просто сводили её с ума. И ничего, что сейчас он смотрит на другую, скоро всё изменится. Полина уже начала подготавливать для свершения своего плана благодатную почву, и начала с того, что к сестре его, Карине, в подружки набилась. Вообще, эта тупая инфантильная малолетка её ужасно раздражала, зато она беспроигрышный билет, круглосуточный пропуск в их дом. Подружки же ходят друг к другу в гости, остаются с ночёвкой, и делятся всем-всем. Например тем, чем занимается её драгоценный братец и любимая всеми новая учительница, когда та приходит заниматься с ним английским. Теперь-то ни одна мелочь от неё не ускользнёт, её глазами и ушами стала доверчивая Карина, которая уже с великой радостью начала докладывать в деталях о каждом шаге Яна.

Но малышка оказалась не такой уж и простушкой, сразу же с места в карьер попросила устроить ей свидание с Горшковым. Оказалось, он ей уже давно нравится. Хочет свиданку — получит, жалко что ли. И нет Полине абсолютно никакого дела до того, что Ян против, главное же собственные интересы. И если чтобы что-то получить, надо что-то дать взамен — она даст. Главное, отвадить эту нахалку Иванникову от Яна, а какими путями — это уже не столь важно.

Ясно же как белый день, что она попросту хочет вырваться из нищеты, закадрить Набиева, играя на низменных мужских инстинктах. Может, даже женить его на себе вздумала, и тем самым подобраться к деньгам его обеспеченных родителей. А там, глядишь, и на отца переметнётся с сына, с неё станется.

Как же Полине противно наблюдать за тем, как эта псевдомонашка строит из себя святошу! Только нимба над головой не хватает. Стоит, глазки в пол, словно агнец божий, а вчера орала как ужаленная из туалета: «Помогите! Помогите!». Полина едва не рассмеялась, вспомнив эту сцену, даже губу пришлось закусить и голову опустить ниже, уткнувшись в учебник, чтобы себя не выдать.

Напакостить этой дурочке оказалось проще простого! Всего-то подговорила мальчишку из младших классов, чтобы он её из кабинета вызволил, будто по важному звонку, а Полина тем временем по учительскому стулу растаявшую шоколадную конфету размазала. А потом, когда англичанка прикрывая руками пятую точку побежала отмывать с юбки грязные следы, Полина её в туалете снаружи закрыла, и спряталась в техническом кабинете, ожидая, когда та захочет выйти, да не сможет. Правда, не вовремя проходивший мимо завуч чуть всю малину не испортил, но, к счастью, дверь туалета открыл и сразу ретировался, красный как помидор. Полина потерялась в догадках, что же он там такого постыдного увидел, что улепётывал так, что пятки сверкали. Пришлось выходить из засады и снова шпингалет закрывать. Ей любыми путями нужно было чтобы открытый урок этой двуличной стервы сорвался, ведь в кабинете англичанку дожидалась свирепая директриса. А та ужас как не любит непорядок в своей школе!

Как же эта Яна Альбертовна стучала! Как зазывала на помощь, Полина со смеху покатывалась! К огромному сожалению, ей самой на урок надо было идти, и так уже прилично опоздала, поэтому вышла из укрытия, тихонько дверь открыла и убежала к кабинету английского, поджидать училку. Ну не могла она уйти, не посмотрев на её раздосадованное лицо! Пусть даже если на половину урока опоздает, но пропустить такое — это считай зря проведённая операция. Поэтому она спряталась под лестницей и стала дожидаться возвращения Яны Альбертовны. И не зря ждала, иначе пропустила бы такое шоу! Эмма Валентиновна отчитывала англичанку как неразумную девчонку. А та стояла в насквозь мокрой юбке и что-то бессвязно лепетала. Так ей и надо! Лучшего исхода своей затеи Полина и ожидать не могла, буквально ликовала. Правда потом сделала глупость: не удержалась и мимо прошла, даже предложила платок рыдающей бедолашке. Ну очень уж хотелось ближе рассмотреть её зарёванное лицо.

Была бы та поумнее, сразу бы догадалась, что к чему, но конечно у неё не хватило мозгов сложить два и два и понять, что всё это гениальный план Полины, который блестяще сработал. По-другому и быть не могло. А дальше будет ещё интереснее. Уж что-что, а фантазия у неё отменная, придумает массу способов, чтобы насолить несносной выскочке и превратить её существование в ад! Например, сегодня её тоже будет ожидать небольшой сюрприз.

Полина снова с трудом подавила улыбку. Раздался звонок с урока и все резво засобиралась в столовую. Собирая со стола тетради и ручки, Полина краем глаза наблюдала за Яном: тот явно намеренно не спешил, продолжая сидеть за партой разглядывая в окно желтеющую листву тополей. Хочет дождаться, когда все выйдут! Полина уже знала, что делать дальше — подслушивать и подсматривать уже стало входить у неё в привычку.

Отправив Лосеву занять очередь в столовой, прильнула к замочной скважине. Расслышать что-то было невозможно из-за шума, но зато она чётко увидела, что он извлёк из рюкзака какой-то продолговатый предмет и презентовал тот училке. Разобрать что это именно не было времени: Набиев резко развернулся и пошёл к выходу из кабинета.

— А ты чего тут торчишь? — спросил он, закрывая за собой дверь.

— Да просто, тебя жду. Идём в столовую? — лучезарно улыбнулась, невинно хлопая длинными ресницами.

— Ну пошли, — безразлично бросил Ян и, не дожидаясь Минаеву, зашагал вниз по лестнице.

Сказал так, будто одолжение сделал! Ну ничего, она ещё посмотрит, кто за кем будет бегать в итоге.

Глава 36 Яна

— Янка, а, может, это… она… — шепнула Инна и кивнула на кабинет директрисы.

— Ты с ума сошла? — так же тихо ответила я, покрутив пальцем у виска.

— Ну а кто ещё, сама подумай? Это же явно не ручка потекла, посмотри сколько чернил, — оценивая ущерб констатировала Селиванова. — Это кто-то тебе специально в сумку плеснул. Только где взяли-то, чернилами никто не пользуется уже сто лет. Сумка в учительской всё время была?

— Нет, я на последний урок к 7 «А» её собой в кабинет брала. Хорошо, что тетради учеников туда не положила.

— Значит «ашки» и сделали. Двойку небось кому-нибудь влепила, вот малышня и взбунтовалась.

Что-то я сомневалась, что это «ашки». Дети как дети. Да и двоек я никому не ставила. Это просто какое-то тотальное невезение!

Вчера, собираясь домой после уроков, обнаружила в сумке разлитые чернила. Откуда они там взялись в таком количестве — неизвестно. Всё, буквально всё что находилось внутри было испорчено: кошелёк, косметичка, учебный материал и новый зонт.

Забежав в магазин, купила самую дешёвую простенькую сумку и заодно газету с объявлениями — старая тоже была испачкана. Половину вечера обзванивала с таксофона у гастронома подходящие варианты, но все оказалось бестолку: то возраст не подходил — молодая, то семейная пара нужна, то оплату требовали за целый квартал вперёд. Сплошое расстройство. До кучи разболелась ни на шутку: горло саднило, кашель, температура. А матери хоть бы хны: спросила у неё парацетамол, так та даже не удостоила ответом — демонстративно отвернулась, прикрывая волосами синяк на скуле. Нике сказала, что ударилась о дверной косяк, а со мной не разговаривает со дня рождения Николаши — дуется. Вообще-то, это я должна обижаться — это меня выставили проституткой и выгнали из дома. И ушла бы, было бы куда!

И вот как теперь в таком виде ехать к Набиевым? — рассматривая себя в зеркало, скривилась в недовольной гримасе. Мало того, что чувствовала себя плохо, так ещё и выглядела не лучше: глаза красные, нос распух. Если бы не острая необходимость в деньгах — не поехала бы никуда, но отлынивать сейчас было крайне беспечно. Да и, если не кривить душой, хотелось вновь побыть с ним наедине. Даже не смотря на то, что порой он был просто невыносим.

Сегодня видела его только мельком в коридоре — о чём-то болтал с Минаевой у кабинета географии, та что-то весело хихикала. Настроение, и так с утра препаршивое, упало ниже некуда.

И вроде бы это настолько глупо — ревновать ученика, но ничего не могла поделать со своими чувствами. Стояла и подсматривала как девчонка, делая вид, что увлечённо листаю учебник.

Эта парочка удивительно подходят друг другу. Ровесники, оба красивые и из обеспеченных семей… Ян сам сказал, что у них какие-то отношения и, судя по тому, как откровенно она с ним флиртовала, трогая то за руку, то приобнимая за плечо — отношения близкие. А вот насколько близкие — я запретила себе об этом думать. В конце концов это не моего ума дело. Он ученик, я учитель, всё предельно ясно. Надумывать себе то, чего нет и быть никогда не может — глупо.

Всё, с этого дня с Набиевым ничего личного, только уроки в школе и занятия на дому. Пришла и ушла. И зонт куплю и верну, обязательно! И пусть они там дальше с Минаевой развлекаются, мне всё равно, и помимо него в жизни проблем хватает.

Воинственно себя настроив, и даже испытав некое облегчение от принятого решения, прыгнула в двадцать пятый маршрут, следовавший до «долины нищих». Выходя на остановке, с грустью посмотрела на сиротливо пустующие лавочки и втоптанный фантик от Сникерса, валявшийся в практически высохшей луже. Вспомнила, как мы сидели тут позавчера с Яном, как хохотали над дурацкими шутками. А потом бежали за руку под дождём… Даже зло пробрало — лезет в голову всякая ванильная чушь.

Просто остановка, самая обычная, ещё и мусор не убирают. Тоже мне — элитный район!

Кованые ворота оказались открытыми, и я беспрепятственно вошла на территорию дома. Огромный волкодав, звякнув цепью, выбежал из вольера, но, увидев, что это я, безразлично поплёлся обратно. Хорош охранник.

Надавив на звонок, прислушалась к звукам в доме: мелодичные трели глухо раздались внутри просторной гостиной. Дожидаясь, когда откроют дверь, огляделась по сторонам — как же тут всё красиво и дорого: ухоженный газон, аккуратные клумбы, деревянная беседка у раскидистой яблони, рядом накрытые тентом широкие качели. Мне всю жизнь придётся впархивать не покладая рук, чтобы приобрести хотя бы половину имеющейся у них роскоши. Неужели в нашей администрации настолько хорошее жалование? И тут же себя одёрнула: какое мне дело до их благосостояния, я здесь не для того, чтобы заниматься описью их имущества.

— Привет, — раздалось за спиной и я резко обернулась. Ян стоял прислонившись бедром к дверному косяку, пережовывая бутерброд. На мятой футболке с Микки Максом краснело маленькое пятнышко кетчупа. — Проходите, я уже заждался, — открыв шире дверь, пригласил жестом войти. И даже не посторонился! Практически боком протиснулась мимо и вошла в гостиную.

— Здравствуйте, Яна Альбертовна, — на диване у окна сидела Карина, рассматривая меня с неподдельным любопытством.

Почему-то эта девочка вызывала во мне смешанные чувства. Вроде бы воспитанная, хорошо учится, но было в ней что-то такое, что против воли отталкивало. Что-то от её матери. Такой же пытливый заносчивый взгляд, как бы говорящий — ты и я не ровня, и никогда ею не станем.

— Идёмте, мне ужасно не терпится приступить, — как будто бы специально громко сказал Ян, поднимаясь на второй этаж перепрыгивая сразу через две ступеньки. Я поплелась следом, буквально кожей ощущая пристальный взгляд девчонки.

— С чего вдруг такое рвение? Неужели передумал и действительно решил заняться английским? — недоверчиво спросила я, заходя в его комнату.

Сегодня там было идеально чисто: ни футболок на спинке кресла, ни хаоса на письменном столе. Книги и тетради стояли аккуратными стопками на полке, кассеты ровным рядком красовались на тумбе рядом с музыкальным центром.

— Нет, конечно, — широко улыбнулся он, и вальяжно развалился в кресле. — Сценка специально для сестры. Целый день за мной таскается, видимо, по указке матери, у той закрались подозрения, что я собираюсь отлынивать от занятий.

— Ну ты действительно собираешься отлынивать, — напомнила с укоризной, извлекая из сумки учебник. Хочет он учиться или нет, меня не волнует, я пришла сюда в качестве преподавателя. Если не хочет, пусть не слушает, мне всё равно. — Что почитать тебе сегодня? Шекспир в оригинале, есть отрывок из романа Дюма…

Безразлично мазнув взглядом по книге, Набиев извлёк из ящика стола несколько видеокассет.

— А вы любите кино? — разглядывая яркие обложки, буднично спросил он.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— А вы на мой.

Даже глаза не поднял! Я понимаю, что он у себя дома и вообще избалован по жизни, но как-никак я всё-таки его учитель!

И вообше, зачем он так себя ведёт? Нравится роль плохого парня? Отлично, пусть играет сам для себя.

— Нет, я не люблю кино, — чеканя каждое слово ответила-таки первая, продолжая буравить его взглядом.

— Жаль, тогда вам придётся смотреть через силу, — протянул на выбор две кассеты. — «Леон» или «Терминатор»? — снова улыбка. Абсолютно искренняя открытая улыбка.

Раздражённо отвела взгляд и демонстративно уставилась в раскрытую книгу. Хочет развлекаться — пусть.

— Окей, тогда «Терминатор».

Повела плечом, всем видом показывая, что его выпады мне абсолютно неинтересны.

Вставляя кассету в видеомагнитофон, Ян что-то рассказывал, называл любимые сцены из фильма, потом предложил чаю. И всё это выходило у него так естественно и беззлобно, что я испытала что-то вроде угрызений совести.

А не перегнула ли я палку? В конце концов он не виноват в том, что я что-то себе сначала придумала, а потом сама же разочаровалась.

— Хорошо, от чая не откажусь. А с ромашкой есть, как в прошлый раз?

— Не знаю, но, думаю, что должен быть. У матери там этих склянок с разными травами…

Дослушать не удалось, так как неожиданно я громко и абсолютно не вовремя чихнула.

— Кажется, кто-то всё-таки заболел. Я сейчас, — оставив меня одну, Ян вышел из комнаты, и я прислушивалась к его удаляющимся шагам пока они окончательно не стихли. Через несколько секунд дверь снова открылась, и я уж было хотела удивиться, как быстро он вернулся, но в дверях стояла Карина.

— Мамы нет дома, и она просила поинтересоваться, может, вам что-нибудь нужно? — окинув быстрым взглядом комнату, уставилась на заставку фильма поставленную на «стоп».

— Нет, спасибо. Ян уже… пошёл… — я проследила за её взглядом и ужасно разнервничалась.

А если она доложит Нонне Вахтанговне чем мы тут занимаемся? Вместо уроков гоняем чаи и смотрим киношку. Просто отличная рекомендация для меня, как педагога.

— А ты чего тут забыла? — появился на пороге Ян, держа в руках две дымящиеся кружки. Подмышкой у него торчала коробка с красным крестом. — Давай, иди, иди, — махнул головой в коридор.

Выпроводив сестру, закрыл дверь и положил на кровать аптечку. В коробке лежали масса блистеров с таблетками, всякие пузырьки с микстурами, какие-то мази и пастилки.

— Это ещё зачем? У меня всего лишь небольшая температура…

— Ну вот сейчас и проверим, — вручив мне градусник, поставил ближе ароматный чай. — С ромашкой. Я туда ещё мёд и лимон добавил. И малину до кучи, чтоб наверняка.

— Не стоило, правда, — пролепетала я, обхватывая руками горячую кружку.

На самом деле его внимание растрогало до слёз. Как давно за мной никто не ухаживал, не интересовался самочувствием и не готовил чай. Даже родной матери всё равно, а тут такая забота.

Чай оказался слишком сладким и непонятным на вкус, но это был лучший чай из всех, которые я когда-либо пила. И сразу вся злость куда-то улетучилась, и лишь чувство вины продолжало расти и крепнуть, что он хочет как лучше, а я дуюсь словно подросток.

Забрав у меня градусник, Ян тихо присвистнул:

— Ого, 38'3, а говорите — небольшая! Так, садитесь поудобнее, сейчас будем вас лечить.

— Не говори глупости! Просто простуда, скоро пройдёт. Промокла под дождём и вот… Что ты делаешь? — дёрнулась и едва не разлила чай на колени, когда он извлёк из прикроватной тумбочки клетчатый плед, и укрыл им мои ноги.

— Я вас лечу. У меня завтра английский третьим уроком, если вы сядете на больничный, вам на замену поставят Веника, а он, знаете ли, тот ещё подарок, — разоткровенничался, разбирая коробки с таблетками.

— То есть, ты в первую очередь снова думаешь о себе?

— Ну конечно. Вот, это от температуры, а это от горла, — выдавив из разных пачек по таблетке, положил разноцветные пилюли мне в раскрытую ладонь.

Буквально оторопев от происходящего, послушно проглотила лекарство. Даже не посмотрела, что это. Или это высшая степень доверия, или форменный идиотизм.

На самом деле чувствовала я себя и правда плохо: голова разболелась ни на шутку, переносицу ломило отдавая в виски. Типичное простудное состояние, в такие моменты хочется лечь под тёплое одеяло и, отвернувшись носом к стенке, видеть десятый сон.

Ян сел на соседнее кресло, закинул ноги на пуфик и включил кино. Монотонные звуки убаюкивали, веки становились всё тяжелее.

Мне было неудобно от всего происходящего: пришла и развалилась под пледом как у себя дома, осталось подушку попросить. Но разбитое состояние пересилило муки совести, и едва закончились титры, я медленно погрузилась в сон.

Проснулась от того, что кто-то легко дотронулся до моей щёки. Настолько невесомо, что на долю секунды показалось, что это мне просто приснилось. Но нет, я абсолютно точно ощущала на коже чью-то тёплую ладонь. Неохотно разлепив свинцовые веки, увидела перед собой Яна: тот сидел напротив, обнимая спинку стула.

— Я уж думал, что вы ночевать тут собрались, — мягко улыбаясь, прошептал он.

— Ох, прости, я… я сама не заметила, как уснула, — скинув с ног плед, резко выпрямилась, чуть не свалив с подлокотника пустую чашку. Когда я засыпала, то точно держала её в руках. Да и плед лежал на коленях, а когда проснулась, тот был надвинут до самых плеч.

— Это всё мамин чай, ну и пара таблеток снотворного, которые я вам подсунул.

— Что? — ужаснулась я.

— Шутка. Не пугайтесь так, я же не маньяк в конце концов, — в прищуренных глазах плескалась ирония. Но не злая, тёплая, как только что сброшенный плед.

— Никак не привыкну к твоему специфическому чувству юмора. Сколько сейчас времени? — кинула взгляд на настенные часы. — Уже начало восьмого?! О, Господи!

— Именно, вы проспали всё занятие. Надо сказать матери, чтобы подыскала другого, более ответственного, репетитора.

— Ну я же извинилась! Пожалуйста, только не рассказывай Нонне…

— Яна Альбертовна, это тоже была шутка, — перебил он и, протянув руку, убрал мне за ухо выпавшую прядь волос. — Вам уже лучше?

— Да, немного, — пролепетала, приходя в себя от смелости его жеста. А ведь и правда стало лучше: головная боль ослабила тиски и температура как будто бы спа?ла. Но в его присутствии меня всё равно лихорадило, и уже не простуда была тому виной.

Я смотрела на него в нескрываемом изумлении, сегодня он снова был совсем другой: заботливый, без налёта никому не нужного пафоса. Вдруг, совершенно неожиданно он накрыл мою ладонь своей рукой, и я вспыхнула, ощущая жар его кожи.

— Ян, там таксист уже заждался, — Карина без стука открыла дверь и уставилась на наши руки. Я резко выдернула ладонь, подскочила с кресла и торопливо засобиралась.

Пальцы тряслись и совершенно не слушались, книга никак не могла попасть в нужное отделение сумки, ручки рассыпались на пол.

Боже, как стыдно! Что она теперь подумает? А если матери расскажет?

Ошарашенно моргнув, девочка хмыкнула, после чего вышла.

— Ты вызвал такси? Не нужно было, я бы доехала на автобусе. Мне и так дико неудобно… — пролепетала, вынимая из-под кровати закатившийся карандаш.

— Если хотите, скажу отцу, чтобы вычел сумму из вашего гонорара.

— Снова шутишь? — поддела, скрывая улыбку. — Вы мне и так слишком хорошо платите за то, чтобы я пила чай и спала.

— Ну я же говорил, что это будут самые лёгкие деньги в вашей жизни.

Сегодня я покидала их дом в ещё более растрёпанных чувствах. Запахнув плотнее пальто, торопливо семенила по вымощенной красным кирпичом дорожке, ощущая на своём затылке его пристальный взгляд. Не хотела этого делать, но всё-таки обернулась: Ян стоял на пороге, засунув руки в карманы джинсов. Лёгкий ветерок играл в его непослушных волосах, заставляя сердце стучать с утроенной силой.

Он не ушёл, пока я не закрыла за собой дверь.

Что за чертовщина со мной происходит? Сегодняшний вечер словно что-то во мне перевернул, задел какой-то важный нерв.

Почему-то совершенно не к месту вспомнила Тимура, и подумала о том, а как бы повёл себя он, узнав, что я заболела. Стал бы он ухаживать, готовить чай?.. Мысли о нём показались странными и даже какими-то предательскими по отношению к парню, который стоял на пороге провожая меня внимательным взглядом.

— О, это снова вы. Ну привет, — уже знакомый таксист смолил сигарету, облокотившись о свою "ласточку".

Разговаривать с ним не было никакого желания. Не слишком вежливо молча прошла мимо, и забралась в пропахший табаком салон. Разочарованный водила затушил окурок, и с кислой миной неохотно занял своё место у баранки. Увы, почесать языком у него не получится — собеседник я сегодня так себе.

Едва подъехав к бараку увидела у дома машину Тимура. Вот только его мне сейчас не хватало! Ужасно не хотелось его видеть, разговаривать, что-то придумать и оправдываться. Только не сейчас.

— Ты же говорила, что занятия у тебя до семи, — вместо приветствия недовольно проворчал он. Даже руки не подал, так и стоял возле своей сверкающей чистотой «десятки».

— Пришлось задержаться, — устало выдохнула я, вешая на плечо сумку. Быстро клюнув его в гладко выбритую щёку, медленно пошла к подъезду. Тимур зашагал рядом, аккуратно перешагивая засохшую грязь.

— А такси тоже они оплачивают?

— Тоже.

— Буржуи, — хмыкнул он и, мягко взяв меня за руку, остановился. — Ну что, ты уже начала собирать вещи? Может, я заберу сейчас что-то, чтобы потом меньше бензин жечь? Мне бы хотелось, чтобы уже в эти выходные ты ко мне переехала. Я уже заждался, и устал коротать вечера в одиночестве. И ночи тоже…

— Тимур, прости, но давай поговорим об этом завтра, хорошо? Я неважно себя чувствую, немного простудилась и очень хочу спать, — вытащив ладонь из его прохладных пальцев, убрала руку в карман пальто.

— А может, поедем ко мне? Там и ванну примешь, поужинаем вместе, а потом я сделаю тебе расслабляющий массаж… — томно промурчал Тимур, приближаясь всё ближе.

— По-моему, слово «спать» ты истолковал как-то по-своему, — скрывая накатывающее раздражение, увернулась от его настойчивых губ.

— Мне иногда кажется, что ты делаешь всё, чтобы оттянуть момент переезда, — обиженно процедил он. — Может, ты и вовсе передумала жить со мной?

— Тимур, послушай, я не передумала, но что делать с Никой? Ты же знаешь, что я не могу оставить её здесь, — стало немного неудобно, что прикрываюсь сестрой вуалируя свою ложь. Хотя, отчасти это было правдой, поэтому постаралась утихомирить просыпающуюся не вовремя совесть.

— И что ты предлагаешь? Взять её жить с нами? Третьей? И как ты себе это представляешь? — сквозь зубы процедил он.

— Я этого не предлагаю, но и оставить её здесь не могу. Ты же видел наши условия! Ты сам бы смог здесь жить?

— Ну ты же как-то живёшь! И тебя всё, видимо, устраивает, раз не стремишься вырваться отсюда.

— Я очень этого хочу, но сестру тоже не могу бросить, пойми и ты меня.

Тимур недовольно отвёл глаза, явно перебарывая себя, чтобы не психануть. Широко раздувая ноздри, часто дышал, плотно сжав тонкие губы.

— Короче, я всё понял, не идиот. Поступай как знаешь. Больше я тебя уговаривать не буду, — он развернулся, и уверенно пошёл к своей машине.

— Пока… — проговорила ему в спину.

— Ну прощай, — не оборачиваясь бросил он, и я не поняла, что именно он вложил в эту фразу.

Означает ли это, что отныне мы больше не встречаемся. Или это пауза? Или просто недопонимание, о котором мы оба завтра забудем? Я не знала сама, какой вариант меня устроил бы больше.

Я правда старалась войти в его положение и попробовала понять. Он уже взрослый мужчина и хочет перейти с любимой женщиной на новый уровень, но и меня можно понять тоже: мы вместе менее двух месяцев, к чему так торопиться? Зачем разрушать только намечающуюся романтику бытом. Хотя, какая у нас к чёрту романтика… Нет никакой романтики, и любви нет, и страсти. Ничего нет, топчемся на месте оттягивая неизбежое расставание.

Наверное, так даже лучше. Я выдохну и подумаю, он тоже решит для себя, не поторопился ли с выбором. Хотя, когда он ушёл, я уже будто бы выдохнула…

Вечером, уже перед сном, достала из сумки учебник с отрывками классической литературы, который мне так и не пригодился. Открыла на заложенной закладкой странице, и обнаружила внутри книги ромашку. Большую, слегка помятую ромашку с крупными белоснежными лепестками. Сомнений быть не могло — её положил туда Ян. Наверное, когда я спала.

Улыбаясь до самых ушей, трогала пальцем гладкие лепестки, забыв о Тимуре, проблемах и простуде. Налюбовавшись вдоволь цветком, заметила на полу ещё что-то выпавшее из книги. Початая упаковка таблеток и записка: «Утром и вечером по одной. Не болейте".

* * *

Следующие два дня Тимур не появлялся. Возможно, обиделся, и ждал, когда я первая сделаю шаг навстречу, может быть ждал извинений, а может, и вовсе окончательно разорвал наши отношения и тогда, возле подъезда, поставил окончательную точку. Я не знала, что думать, и если честно, думать об этом не хотела. Даже испытала облегчение. Если он сдался и так быстро опустил руки, стало быть его чувства не были настолько крепкими, что из-за небольшого недопонимания он так вот легко перечеркнул всё, что было.

Хотя, что у нас было? Несколько свиданий и поцелуи, дальше которых ничего не зашло. И знакомство с родителями, которое едва всё не испортило.

Поиски квартиры пока тоже не увенчались успехом. И хотя мать из дома меня больше не гнала и даже вроде бы как будто пыталась помириться — заискивающе заглядывая в глаза и поддакивая каждому слову, я все равно не оставила идею съехать. Я больше не могла выходя по утрам из комнаты смотреть на пропитое лицо Николаши, слушать бесконечные скандалы соседей и ежиться от пристального взгляда Толика.

Я хотела освободить себя от этого. Если существует точка кипения — моя уже наступила.

Сегодняшнее занятие у Набиевых — последнее на этой неделе, к моему большому огорчению, они отменили. В начале дня в класс заглянула Карина, и бегло сообщила, что вечером у них намечается важный ужин, поэтому всё переносится на понедельник. Конечно, я расстроилась, хоть и постаралась не подавать вида.

Почему об этом мне сказала она, а не сам Ян?

С нетерпением ждала четвертого урока, ведь в расписании у меня стоял 11 «Б», но время как назло тянулось настолько медленно, что я в конце концов не выдержала, и как любопытная девчонка на перемене сама поднялась на третий этаж, к кабинету русского языка, где облепив подоконники кучковался их класс. Набиева среди них не было. Не явился он и на моём уроке. Как и Ника.

Место Минаевой тоже сиротливо пустовало, что тронуло и задело даже больше отсутствия родной сестры, которая, видимо, решила устроить молчаливый бунт.

Нет Яна, нет Полины, а что если… Нервно покусывая губы отвернулась к окну. Что если эти двоя прогуляли вместе? Сегодня на улице была прекрасная погода, ярко светило солнце, самое время гулять за руку где-нибудь в парке, наслаждаясь запоздавшим бабьим летом.

Настроение сразу же помрачнело. Представлять их вместе было просто невыносимо. А в голову как назло так и лезли навязчивые картины, как весело они проводят время, целуются, обнимаются, и ещё что-нибудь, о чём я себе категорически запретила думать.

Если ему нравится Минаева, зачем он тогда уделяет знаки внимания мне? А то, что он их уделяет, не было никаких сомнений. Я долго это отрицала, списывала на то, что показалось, что надумываю себе то, чего нет. Но недавний его поступок красноречиво доказал обратное — я ему интересна. И совсем не как учитель.

Раскрыв учебник, незаметно погладила пальцем завявшую ромашку. Как же глупо я, наверное, выгляжу сейчас со стороны. Махровая старлетка, втайне мечтающая о юном мальчишке.

Захлопнув книгу, постаралась сосредоточиться на уроке, но всё было бесполезно: мысли путались, и думалось только об одном — где он сейчас, и, главное, с кем.

Как неприкаянная я бродила по кабинету, терзала себя ревностью, надуманными проблемами, и ещё не знала, что он уже всё решил, и что сегодняшний вечер навсегда изменит мою жизнь.

Глава 37 Ян

Сегодня у отца день рождения. Не юбилей, но отметить родители решили с размахом: позвали кучу гостей, заказали музыкантов, огромный торт и даже организовали салют, который должен с помпой завершить праздничный вечер. Не оставляя надежд в будущем баллотироваться на пост мэра, отец пригласил всех «нужных» людей города: половина из них уже пришли и вальяжно разгуливали по гостиной, как у себя дома.

Очевидно, что никому из них и дела нет до отца, как до человека, а поздравить все пришли преследуя свою выгоду. Где как не на вечеринке у влиятельного человека завязывать полезные знакомства и обрастать нужными связями? Насквозь прогнивший мир политики и бизнеса, все друг друга используют в своих целях, прикрываясь фальшивыми улыбками.

Присутствовать на этом бале лицемерия не было никакого желания, но по просьбе матери всё же надел рубашку и костюм, пообещав, что никуда не сбегу и буду вести себя прилично. Даже великодушно согласился помочь с организацией, из-за чего пришлось прогулять школу. Впрочем, последнее далось легче всего.

Отец, чтобы унять свою фонтанирующую через край нервозность, с самого утра принимал на грудь, из-за чего взгляд уже поплыл, что в свою очередь очень разозлило мать, которая весь день шипела ему на ухо, что нужно держать «лицо».

— Лариса Рудольфовна, как я рад вас видеть, — раскрыв для объятий руки, отец двинулся ко входу, встречая высокую блондинку в дорогом кашемировом пальто под леопарда. Натянув улыбку, гостья поцеловала воздух у щёки именинника и всучила в руки небольшую продолговатую коробку.

— А это, стало быть, ваш сын? — кивнула на меня женщина-леопард, рассматривая словно под микроскопом.

— Да, мам, это Ян, я же тебе говорила, — в дверях нарисовалась Минаева, в чересчур коротком чёрном платье и с вызывающей красной помадой на губах.

Она-то какого чёрта здесь делает?

— Знакомься, это моя мамочка, — Полина и приобняла за талию блондинку.

Симпатичная, со следами былой красоты на тщательно загримированном лице и печатью недоверия в глазах. Оценивая профессиональным взглядом, минаевская родительница уже сделала обо мне какие-то нелестные выводы. Что ж, решил её разочаровывать.

— Стало быть вы и есть тот самый злостный судья, которого всё так боятся и с которым никто не хочет связываться?

— Ну почему же боятся и не хотят? Наверное, ты хотел сказать уважают и опасаются? — поправила Лариса Рудольфовна.

— Да нет, я сказал то, что сказал.

— Ян! — вмешалась мать, испепеляя меня одним из своих «страшных» взглядов. Тут же натянула улыбку, взяла судью по руку, и повела показывать дом.

Если они думали, что я, как все, буду приседать в реверансе перед каждым толстосумом, то им придётся жестоко обломаться. Вообще, праздник ещё толком не начался, но уже был поперёк горла.

Оставив компанию плясать друг перед другом на задних лапках, пошёл на второй этаж в свою комнату. Минаева, стуча каблуками, заторопилась следом.

— Твой отец мою маму на свой день рождения позвал, ну и я с ней. Надеюсь, ты не против?

— Не против, — безразлично бросил не оборачиваясь. Как будто если бы я был против, это что-то изменило.

Войдя в комнату, взял со стола початую бутылку виски, которую по чуть потягивал в течении всего дня. Тут я не мог не согласиться с отцом — без допинга такую катавасию выдержать трудно.

Открыв крышку, плеснул горючее в стакан, в котором сиротливо плавали два практически растаявших кубика льда.

— Ого, то-то я и смотрю, что ты такой смелый, — хихикнула Полина и, присаживаясь в кресло, нарочито сексуально закинула ногу на ногу. — Матушке моей дерзить не каждый осмелится. Налей-ка мне тоже.

— А мама не заругает?

— Ну мы же ей не скажем, верно? — с вызовом заглядывая в глаза, Полина протянула руку и, забрав стакан, залпом осушила содержимое. Сдвинув брови, протяжно выдохнула. — Ещё.

— Ты сюда надраться пришла? — усмехнулся, но стакан все-таки забрал, плеснув ещё грамм пятьдесят. — Смотри, это тебе не винишко, развезёт — мало не покажется.

— А может, я как раз и хочу надраться, — выпив виски, Минаева с улыбкой поставила стакан на край стола.

И так с излишком нарумяненные щёки стали ещё краснее, глаза лихорадочно заблестели.

Раньше мне казалось, что хоть она и глуповатая, но очень красивая, но глядя на неё сейчас, в этом шлюховатом платье и жутком боевом раскарсе, понял, что нет в ней ничего особенного. Все эти её тряпки и побрякушки всего лишь пыль в глаза таким идиотам типа Горшка, кто падок на внешнюю оболочку, и плевать на содержимое под яркой обёрткой.

Вообще, это странно, обычно алкоголь смазывает картину и делает людей красивее, в моём же случае, видимо, всё работало с точностью до наоборот.

— А у тебя здесь мило, — оглядывая комнату, прощебетала Полина. — Синтезатор? Как здорово! Сыграешь для меня?

— Нет, — коротко отрезал я и, забрав с подоконника пачку сигарет, вышел на балкон.

Минаева скисла, но вида не подала, продолжая держать хорошую мину.

Она сидела в том же кресле, где ещё позавчера сидела Яна Альбертовна. Безусловно гораздо более яркая, раскованная, но абсолютно не интересная. Как ёлочная игрушка: красиво, но на этом всё. А ведь ещё совсем недавно я думал о том, чтобы с ней замутить. Сейчас эта мысль казалась абсурдной. Для чего, зачем. Ради секса? Конечно, секса хотелось, но с некоторых пор Минаева перестала привлекать меня в этом плане. Так что её игриво оголенные плечи и колени не возымели должного действия.

Перед глазами навязчиво стоял образ спящей англичанки в этом самом кресле, и я еле сдержался, чтобы не прогнать Полину с «чужого» места. Да и вообще захотелось выгнать её из комнаты, почему-то её общество ужасно раздражало.

Отвернулся от неё и посмотрел вниз с балкона: несколько пузатых мужчин в одинаковых костюмах курили на ступеньках и громогласно гоготали. К воротам вереницей продолжали подъезжать машины, гости не прекращали пребывать.

— Можно? — Минаева забрала у меня из рук сигарету, и медленно затянулась. Выдыхая дым, томно прикрыла глаза, и неожиданно обняла за талию, тесно прижавшись всем телом. Её прикосновения не были неприятными, но почему-то захотелось отстраниться.

— Чего ты хочешь? — тихо спросила она, положив голову мне на грудь.

— В смысле — чего хочу?

— Ну, что тебе вообще нужно? Я пытаюсь тебя понять, и не могу. Ты живёшь в роскошном доме, но общаешься с каким-то отрепьем из блатхат. Встречаешься с какими-то лохушками, вместо того чтобы…

— Встречаться с не лохушкой тобой? — закончил за неё.

— Ну даже если и так. Неужели я совсем тебе не нравлюсь? Ни за что не поверю! Да любой был бы рад оказаться на твоём месте! — с вызовом бросила она.

— Ну так иди и кадри любого, — сняв с себя её руки, зашёл обратно в дом. — Если тебе нравится вся эта мишура: оркестры, фейерверки — ради Бога, мне — нет. По-моему, это тупые понты которые могут купить разве что идиота, — налив сразу половину стакана, в три глотка выпил обжигающее пойло.

— Ты не ответил на мой вопрос. Я совсем тебе не нравлюсь? Скажи! Совсем? — подойдя ближе, Минаева встала на носочки, нежно провела ладонью по моему лицу, после чего поцеловала в губы. Страстно и горячо. По инерции ответил на её ласку, но сразу же взял себя в руки и отошёл на шаг назад. Полина снова попыталась продолжить однозначно отработанную схему соблазнения, но снова обломалась. — Блин, что не так? — разозлилась она. — Нормально же всё было!

— И сейчас нормально. Просто нет настроения. Иди вон с Кариной потусуйся, вы же теперь, я слышал, лучшие подружки.

— Это всё из-за неё, да? — стиснув зубы прошипела Минаева.

— Ты это о ком?

— Ни о ком! — тряхнув головой, взялась за бутылку. — Нравится играть в Робин Гуда? Заводят бедные и обездоленные?

— Слушай, я перестаю тебя понимать. Наверное, тебе хватит, — потянулся забрать у неё виски, но она спрятала руку с бутылкой за спиной. — Окей, забирай и иди.

— Только вместе с тобой!

— Я скоро спущусь.

— Нет, пойдём вместе! — упёрлась Полина и встала в дверях, тем самым перекрыв выход.

Только концерта мне здесь не хватало!

— Полин, иди. Сказал же, что сейчас спущусь!

— Нет, я останусь! В конце концов я здесь сегодня гостья, не выгонишь же ты меня из дома. Не ты меня приглашал!

Тебя вообще никто не приглашал, — едва не вырвалось в ответ, но в последний момент сдержался, чтобы не давать почву для дальнейшей пустой дискуссии.

— Ладно, тогда уйду я, — пока до неё доходил смысл сказанного, покинул комнату и, обходя снующих тут и там гостей, вышел из дома на свежий воздух.

Низкое солнце тепло припекало плечи, словно осень притянула за пятки лето, упрекая, что то ушло и забыло попрощаться. Вот бы сейчас прогуляться на набережной. Там, сейчас, наверное, кайф. Не слушать весь этот минаевский бред, не видеть пресыщенные властью и вседозволенностью рожи…

Идея родилась неожиданно. Возникла, как вспышка, окатив предчувствием драйва.

Думаю, отец не обидится, если я незаметно свинчу с вечеринки. Скорее всего он даже не заметит моего отсутствия.

Минуя выставленные в ряд разномастные иномарки, пошёл вдоль дороги к автобусной остановке. Стоило только покинуть отчий дом, как даже дышать стало легче. Так что там говорят о золотой клетке?

— Эй, ты куда? — раздалось позади. Обернулся: Карина стояла у дома и зазывала рукой обратно. Ярко-красное платье резко контрастировало с её чёрными, свисающими вдоль лица волосами.

Ну чего там опять? Решил, что что бы там ни было, разберутся без меня. Вон там сколько народу. Засунув руки в карманы брюк, зашагал дальше к остановке.

— Блин, ты чего такой осёл? Иди сюда! Там Полинка рыдает!

— Накапай ей пустырника, — не оборачиваясь крикнул сестре, и больше на её голос не реагировал.

Никогда не мог терпеть манипуляцию слезами! Что за мода такая? Сама не пошла — сестру подговорила. Она же не может — её величество рыдает. В школе прохода не даёт — всячески внимание привлекает, теперь и до дома добралась, здесь мозг начала выносить.

Неужели она действительно думала, что я всё брошу и побегу её утешать? Как сказала бы мама: напилась — веди себя прилично.

Впрочем, о Минаевой я забыл достаточно быстро, сосредоточившись на своей недавно возникшей мысли. Выпитый слегка с излишком алкоголь подогревал и распалял, как и взгляды двух хихикающих напротив девчонок, сидящих под ручку в дребезжащем, пропахшем выхлопными газами старом автобусе.

Наверное, я смотрелся немного нелепо в своём строгом костюме среди товарок с авоськами и заросших щетиной работяг, возвращающихся домой после смены на сталелитейном заводе.

Настроение на удивление было отличным, и день, начавшийся как раздражающий и нудный, обещал закончиться чем-то интересным. Если всё получится, конечно.

Хотя, какие могут быть сомнения.

Подмигнул девчонкам и, прикрыв глаза, прислонился щекой к нагретому солнцем стеклу.

Глава 38 Яна

Не то. И это не то.

В очередной раз пробегая взглядом уже затёртые до дыр объявления о сдаче квартир, снова отмела все варианты. Но, зато в колонке «Работа», увидела интересное для себя предложение: в вечернюю школу срочно требуется на полставки преподаватель английского языка. Прямо то, что нужно — днём в школе, вечером в вечерке, а в выходные индивидуальные занятия. Так дело с покупкой дома пойдёт гораздо быстрее. Ну и что, что времени свободного практически не будет оставаться, мне его всё равно тратить было не на кого.

Обвела объявление ручкой и положила газету в сумку. Вот прямо сейчас и позвоню, к счастью, до таксофона рукой подать.

Надела повседневные джинсы и простую черную футболку, завязала высокий хвост, после чего усмехнулась, окинув себя взглядом в узкое зеркало на дверце шкафа: главное, в таком виде на собеседование не ходить. И так никто всерьез не воспринимал, путая со школьницей, а в таком виде и подавно сразу же дадут от ворот поворот. Может, и хорошо выглядеть моложе, но мне, с моей профессией, это кукольное лицо и распахнутый взгляд играли не на руку.

Закрывая дверь, на секунду показалось, что возле окна мелькнула тень. Что было не так уж и удивительно: тут частенько ошивались местные забулдыги. Дом старый, окна низкие, любой желающий мог запросто заглянуть. И это был ещё один раздражающий фактор этого и без того не комфортабельного жилья. Никакого личного пространства — всё на виду.

Возле окна снова появилась чья-то макушка, а потом кто-то тихо постучал в стекло. Хорошо, что ещё не поздно, иначе страху бы натерпелась!

Отодвинув тюль, выглянула на улицу и буквально потеряла дар речи: под окном стоял Набиев. Увидев меня широко улыбнулся и поднял руку в приветственном жесте.

Сам факт его нахождения здесь казался невероятным, но ещё больше поразил его внешний вид: черный костюм удивительно сидящий по фигуре, из-под расстёгнутого пиджака торчала белая рубашка. Он выглядел просто потрясающе, словно жених, сбежавший с собственной свадьбы.

Повоевав со шпингалетом открыла скрипучую створку:

— Ты чего здесь делаешь? — как пойманный на месте преступления вор огляделась по сторонам: за детской площадкой, на лавочке, сидели местные кумушки, и явно обсуждали нас. Глазели, даже не думая скрывать любопытства.

— Да просто шёл мимо, и решил добавить экземпляр в ваш гербарий, — опустив ладонь во внутренний карман пиджака, извлёк пушистую красную герберу.

— Набиев, ты что, разоряешь городские клумбы? — из всех скрывая улыбку за маской строгого преподавателя, всё-таки забрала цветок.

— Каждый уважающий себя мужчина должен немного похулиганить, прежде чем устроиться на скучную работу и отрастить пивной живот.

Поднесла цветок к лицу, вдохнула аромат уходящего лета. Волшебно. И как он догадался, что я просто обожаю герберы?

— И между тем я приглашаю вас на променад, — Набиев в приглашающем жесте протянул руку, и я буквально оторопела.

— Хочешь, чтобы я вылезла к тебе через окно? По-моему, кто-то сошёл с ума. Или пьян.

— Ну если честно да, я немножко подшофе, — обнажив в улыбке белоснежные зубы, нетерпеливо поманил. — Ну же? Не зря же я сбежал с семейного торжества.

— Торжество! — ахнула я. — У вас же сегодня какое-то важное мероприятие! — теперь стало понятно, почему он так вырядился.

— Да, ничего особенного, очередной день рождения отца, — беспечно махнул рукой, извлекая из кармана пачку сигарет. Выбив одну, вставил фильтр в зубы и, прикрыв огонёк ладонью, прикурил.

— Тогда что ты делаешь здесь? Ты должен быть дома, в кругу семьи, делить с родными праздничный ужин.

— Там и без меня есть кому развлекать гостей. Так вы идёте? Давайте, погодка — просто блеск! — щурясь от попавшего в глаза дыма, снова протянул руку.

— По-моему, ты точно сошёл с ума!

Да и я тоже. Наверное, от счастья. Он не с ней, не с Минаевой, он пришёл сюда!

Я разволновалась как восьмиклассница перед первым свиданием. Меня приглашает прогуляться красивый парень, он младше меня и он мой ученик. И я собираюсь согласиться. Чокнутая, совершенно чокнутая!

— Хорошо, но, если позволишь, я выйду через дверь. Я сейчас, — закрыв створку, схватила со стола связку ключей и побежала на выход.

Обувая кроссовки поняла, что выгляжу как дурочка: в джинсах, без косметики. Хотя, я же и есть дурочка. Глупо хихикнула под нос, игнорируя присутствие Толика.

Выйдя из подъезда в тёплый осенний вечер, вдохнула воздух полной грудью. Сегодня он был какой-то невероятный, особенный. Пахло солнцем и каким-то безудержным счастьем.

Набиев, закинув пиджак на плечо, развлекал байками старушек, и те прямо-таки таяли, расплываясь в улыбках. Стало очень неудобно — что они теперь подумают? Разнесут сплетни по всему району! Хотя, какие сплетни? Они же ничего не знают, и на лбу у нас не написано, что мы учитель и ученик.

Подойдя ближе, тихо покашляла. Ян обернулся и расцвёл в улыбке.

— Дамы, простите, вынужден откланяться, — театрально поклонившись, подошёл ко мне и смело взял за руку. — Пойдёмте, я покажу вам отличное место — закачаетесь, — добавил уже тише.

— Здрасьте, — проходя мимо соседок буркнула я, опустив голову как можно ниже.

— Здрасьте-здрасьте, — наперебой поздоровались бабули, провожая нас любопытным взглядом. — Это Галькина дочь что ли, из двенадцатой?

— Да она, Галькина. А мальчик какой у неё хороший!

— А видный какой? Красавец. На актёра заграничного похож. Чей же будет, не знаете?

— А у вас тут мило, — шепнул Ян, преодолевая кочки засохшей грязи. Его ладонь была обжигающе-горячей, и я не могла больше думать ни о чём другом, кроме этого.

Надо убрать руку, вдруг увидит кто-то из учеников. Но как же сильно не хотелось это делать…

Вздохнув, мягко высвободила ладонь.

— Да уж, мило, переезжай.

— А что? Всё может быть. Домашние все равно достали. Через месяц восемнадцать, считай птица вольная.

— А как зарабатывать будешь, птица? — поддела я. — Или жить отдельно, но за папины деньги?

— Думаете, я совсем безнадёжный? Руки-ноги есть, да и разбой никто не отменял, — заметив мой ошарашенный взгляд, добавил: — Ну почему вы такая легковерная, Яна Альбертовна? Каждое слово принимаете за чистую монету.

— Может, потому что такими вещами никто не шутит? Я ведь могу и поверить!

— Думаете, я способен на подлость? — повернув голову, заглянул прямо в глаза. Будто в душу постучал.

В свете заходящих солнечных лучей его волосы отдавали медью, глаза горели, он был настолько красив, что захватывало дух. Синяки практически сошли, лишь бледно-желтые следы напоминали о том, что внешность может быть обманчива, и за красивой оболочкой может скрываться человек, способный причинить боль.

На его вопрос я не ответила, продолжая идти рядом. Добравшись до остановки, мы запрыгнули в первый подъехавший автобус и, забравшись на последнее сиденье, всю дорогу смеялись, подскакивая на каждой попавшей под колеса выбоине.

Набиев был немного пьян, от чего вёл себя чуточку развязно. Несколько раз переходил на «ты», но я поправляла его как старая брюзга, на самом деле считая, что сейчас, в этой обстановке, официоз выглядел крайне нелепо.

— Почти прибыли, идёмте, — снова взяв меня за руку, Ян помог выбраться из автобуса, и мы бок о бок пошли по поросшему редкой травой песчанику.

Конечно я знала это место — это городская набережная, только он пошёл окольными путями, минуя главную дорогу. Пахло костром, сыростью и камышами. По пути тут и там встречались группки молодёжи, откуда-то раздавался гитарный бой и несколько подростков нестройно запевали что-то из репертуара группы «Кино».

Мне было немного неудобно, страх попасться на глаза кому-то из своих учеников не отпускал. Хотя, в таком виде меня бы вряд ли кто узнал, сейчас я вполне могла сойти за одну из них. Как назло, все обращали на нас внимание, что было не удивительно: высокий парень в строгом костюме и простушка в джинсах не могли остаться незамеченными.

— Вам понравится, вот увидите. Вот сюда. Аккуратно, тут яма, — помогая забраться на холм, Ян не прекращал подшучивать, что помогло здорово расслабиться.

Сегодня та грань, что присутствовала между нами будто бы стёрлась, и вот мы, два беспечных подростка стоим на высоком холме под раскидистой ивой и смотрим на зеркальную гладь воды, провожая алый диск заходящего за горизонт солнца.

Картина была потрясающей, но ещё больше ослепляла его близость. Такая желанная и в то же время такая невозможно запретная.

— Вот сюда можно сесть, — его голос будто выдернул из сладкой неги, приводя в чувство. Набиев сел на гладкое поваленное дерево, и постучал ладонью рядом с собой. Присела рядом, разглядывая багряные всполохи на воде, и словно перестала дышать, боясь спугнуть волшебство момента.

— Сейчас бы шампанского, да? — смотря на закат, сказал Ян. — Было бы совсем как в кино. Но вы же не пьёте.

— Почему это я не пью!? Пью! — с жаром опровергла я и тут же смутилась, когда он беззлобно засмеялся. — Нет, я не пью конечно, ну, в том смысле, что… Короче, когда есть подходящий повод, можно и выпить… немного.

— А сейчас подходящий повод? — вдруг, откуда не возьмись, в его руках оказалась запечатанная бутылка шампанского. — Вуаля!

— Но… но откуда оно здесь? — искренне удивилась, не веря своим глазам.

Советское шампанское. Настоящее. Здесь, на холме под старой ивой.

— Нет ничего невозможного, если очень хочется, Яна Альбертовна, — снимая фольгу с горлышка проговорил Набиев. — Но если честно, то это я его здесь припрятал.

— Ты? Но когда?

— Сегодня, перед тем, как прийти к вам.

Прищурила глаза, не зная как реагировать на эту его откровенно дерзкую выходку.

— То есть, получается, что ты всё спланировал заранее?

— Ну получается так, — раскручивая металлический зажим, улыбнулся он.

— А если бы я не согласилась?

— Подумаешь, пригласил бы какую-нибудь другую девчонку, — шампанское в грохотом открылось, и водопад пены хлопьями посыпался на пожухлую траву. — Если вы будете такими глазами смотреть на меня после каждой шутки, я перестану шутить и начну говорить о приёмах в рукопашном бое. Поверьте, вы будете умолять меня замолчать, — приподнял бутылку, будто чокаясь. — Ну, за этот чудесный вечер? — Ян сделал несколько больших глотков и протянул шампанское мне.

— Мог бы и фужеры заранее приготовить, раз такой предусмотрительный, — проворчала, скрывая своё на самом деле плещущее через край отличное настроение.

— В гастрономе за углом не продаются фужеры. Да и так романтичнее, по-моему. К тому же нам ведь не привыкать, верно?

Верно, подумала я, и от души отпила игристого брюта. От колючих пузырьков щипало язык, а в груди разлилось приятное тепло.

Мы сидели рядом соприкасаясь бёдрами и смотрели на безмятежную воду.

Лёгкий прибрежный ветерок доносил аромат его парфюма и шампуня с нотками ментола. Он пах чистотой, свежестью и молодостью. Он пах мужчиной, который увы, не мой, и никогда не может быть моим. Но тогда я не хотела об этом думать, полностью растворившись в волшебстве вечера.

От шампанского я немного запьянела, но больше пьянил он. Его пиджак приятно давил на плечи, согревая и даря ощущение защищённости.

Я смотрела, как он курит, зажимая между пальцев сигарету, на пробивающуюся на подбородке щетину, на пушистые ресницы и раздражающий своим совершенством профиль идеального лица. Я смотрела на изгиб его губ, думая только о том, каковы они на вкус. Я перестала отрицать, что он мне нравится, и от этого стало хорошо и плохо одновременно. А вообще, какая разница, что он для меня значит, ведь всё равно между нами громадная непреодолимая пропасть…

— Классный вечер, правда? — нарушил тишину он, смотря куда-то вдаль.

— Правда, — согласилась я, и не солгала.

— Наверное, самый классный за всё время моего нахождения здесь, — он повернул голову и серьёзно посмотрел мне в глаза.

Это было так на него непохоже, и эта перемена невероятно взволновала. Мы смотрели друг на друга, а вокруг будто бы взрывались маленькие планеты.

Я поняла, что он меня поцелует, ещё до того, как он наклонился, и легко тронул губами мои губы. Затем настойчивее, но не переходя на требовательную нетерпимость, столь присущую мальчишкам его возраста. Он знал, что делает, а я… просто растворилась. Я не хотела ни о чём думать, не хотела винить себя, ругать последними словами — я и так вляпалась по уши, и уж точно не сейчас заниматься самокопанием и посыпать голову пеплом. Всё это мне ещё предстоит, потом, завтра, а сейчас был только он, его губы и ошеломительная страсть, не оставляющая камня на камне в этом чёртовом городе.

Глава 39 Ян

Телефон надсадно звенел, казалось, возле самого уха. Раз, другой, третий…

В надежде заглушить раздражающие трели, положил на лицо подушку. Лучше не стало: противный звук проникал в подкорку, словно дребезжащий колокол молотил о края черепной коробки.

— Да возьмите уже кто-нибудь эту чёртову трубку, — пробубнил себе под нос, мечтая о благословенной тишине.

— Алло… Нет, он спит, позже перезвоните, — услышал голос матери в коридоре, а затем её удаляющиеся шаги.

Наконец-то. Убрал подушку, и попытался разлепить тяжёлые веки. Слепящий свет больно ударил по глазам, отдаваясь в висках жуткой болью.

Сколько же я вчера выпил? И почему так холодно?

С усилием повернул голову к окну: балконная дверь нараспашку, тонкий тюль колышется под резкими порывами ветра. Снова пасмурно.

Натянув одеяло до подбородка, попытался снова погрузиться в сон, но внезапные воспоминания событий вчерашнего заставили резко проснуться. Словно ушатом ледяной воды окатили. Англичанка. Мы вчера были вместе!

Фрагменты вчерашнего вечера беспорядочно мелькали перед глазами, никак не желая собираться в единую картину.

Я пришёл к её дому уже хорошо подшофе, потом мы поехали на набережную, там выпили шампанского… Потом, по пути домой, купили ещё бутылку…

Река, закат, чей-то смех, костёр, бренчание гитары, танцы… Мы танцевали на песке. Мы точно танцевали на песке! И целовались.

Твою мать! Мы целовались!

Забыв о головной боли, сел, опустив босые ноги на холодный пол. Кожа тут же покрылась крупными мурашками.

Как же холодно. А, и черт с ним. Мы целовались с Яной Альбертовной. С ума сойти.

Я вспомнил всё, и настолько чётко и ярко, будто это было только что, минуту назад.

Я снова ощутил её тёплые губы, и жадно шарящие по телу руки. Она точно не была против, не отталкивала, наоборот, словно манила забить на всё и…

На секунду засомневался, напрягая память. Нет, точно были только поцелуи, если бы было что-то большее, я бы однозначно не забыл. Да и не мог бы я вот так вот где-то на улице…

Хотя, самому себе-то заливать бессмысленно: мог бы. Но не вчера, и не с ней. И это странно. Это чертовски странно. Раньше, если не первой, то второй мыслью точно было продолжить свидание в более интимной обстановке, но вчера было так хорошо, и так… правильно, что ли. Просто кайфовать вместе, видеть её улыбку, целоваться, не думая о чём-то большем.

Вспомнил, как шли за руку через какие-то рельсы, как целовал её за дверью обшарпанного подъезда, как потом тащился домой тёмными дворами, отбиваясь от тощих бродячих собак. Купил в круглосуточном ларьке пиво зачем-то, от того и голова так трещит…

Преодолевая боль в затылке осмотрелся по сторонам: на полу, возле кровати, валялись смятые брюки, рубашка с вывернутыми рукавами комом красовалась на кресле. А где же пиджак? Круто, ещё и пиджак похерил.

— Проснулся? — в комнату заглянула мать. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что морали не избежать. — Вообще-то, сегодня не выходной, если ты не забыл. Второй день подряд прогуливаешь.

— Всё нормально ма, всё равно всего лишь четыре урока, — прохрипел голосом как у законченного бича.

— Что ты за концерт вчера устроил? И не стыдно тебе?

Первая мысль — англичанка. Мать про неё как-то узнала. Может, память совсем отшибло и я домой её приводил? Как-то проболтался?

— Ты почему девочку обидел? — продолжила мама, уперев руки в бока.

— Да какую девочку?

— Полину, какую же ещё! Или у тебя их много? Хотя, нашла у кого спрашивать, — мать вошла в комнату, и закрыла балконную дверь. — Ушёл вчера, оставил бедняжку в слезах — та половину вечера отойти не могла, всё всхлипывала. А потом ещё заявился под утро пьяный, всех на уши поднял, кричал, что влюбился.

Вот-те раз! Этого я не помнил. Даже жаль стало, наверное, картина была эпичная.

— В общем, я не знаю, в кого ты там влюбился, но перед Полиной надо извиниться. Знаешь, как на тебя папа зол? Лариса Рудольфовна сильно расстроилась, а папе важно, чтобы у неё было благосклонное мнение о нашей семье.

— Зачем? Он что, чувствует, что хвост дымится и скоро того… — изобразил пальцами клетку, и мать в ужасе охнула. Сплюнув, трижды постучала по дверному косяку.

— Поговори мне ещё! Чтоб сегодня Полине позвонил, а лучше в гости позови, на чай. И друзьям своим скажи, чтоб по утрам не трезвонили, у папы голова раскалывается. И да, — уже закрывая за собой дверь, обернулась: — Если я ещё раз увижу тебя в таком состоянии, отправлю к дяде Лёше в Москву доучиваться. Он там быстро из тебя человека сделает, станешь шелковым.

Её слова совсем не трогали: поворчит и через пять минут забудет. Это отец неделями может припоминать малейший косяк, раздувая до трагедии века.

Да и какой дядя Лёша? Мать сама говорила, что у него на военной теме и порядке крыша поехала, и что нужно от него подальше держаться.

Влюбился, значит? Улыбнулся своим мыслям. Как там говорят? Что у пьяного на уме…

Чёрт его знает, что это. Я не знал, что такое любовь, никогда её не испытывал. Симпатию, интерес, страсть, но любовь — нет. Может, узнаю как-нибудь потом, что это, но пока мне было достаточно того, что Яна Альбертовна она… обалденная. И она мне нравилась.

Интересно, чем она сейчас занята? Не пожалела ли о вчерашнем? Да и что это вообще для неё было: внутренний порыв или перепила шампанского и позволила себе расслабиться? Жаль, что нельзя забраться в мысли другого человека и узнать какие скелеты он скрывает в своём шкафу.

Глава 40 Яна

Я целовалась с Набиевым.

Эта мысль — абсурдная, волнующая, будто нереальная — целое утро крутилась в голове не оставляя ни на секунду.

Мы целовались!

Вспомнила его руки на своей спине, его горячее дыхание, сводящие с ума и заставляющие забыть обо всём на свете губы.

Вчера я думала, что буду терзаться и винить себя за легкомысленность, но ничего подобного не происходило. Я была счастлива, покусывала губы и улыбалась как дурочка, по крупицам воссоздавая в памяти вечер. Да что вечер — мы гуляли почти до утра, но это время пролетело будто один счастливый миг. Я даже не подозревала, что могу испытывать что-то подобное. Когда от поцелуя сносит крышу, когда понимаешь, что ходишь на острие ножа, но идёшь дальше. Его появление в моей жизни перевернуло всё с ног на голову, и не было ни единого шанса, что когда-нибудь мир станет прежним.

Порой казалось, что это был просто сон, но его пиджак на спинке стула был доказательством того, что всё это было по-настоящему. И закат, и поцелуи, и танцы на песке под наигранные боем песни Цоя.

Но пребывала в радостной эйфории я не долго, после того, как эмоции наконец немного схлынули, осознание действительности накрыло словно чёрной тучей, загораживая собой радужные воспоминания.

А если кто-то видел нас вместе? А если узнают его родители или Эмма Валентиновна? Даже не знала, что страшнее. Хотя, если узнает один из них, непременно узнает и другой. Это же будет скандал каких свет не видывал! Да, ему со дня на день восемнадцать, и по сути мы не сделали ничего предосудительного, но всё равно он ещё слишком молод, и он мой ученик! И если возраст уже не казался мне большой помехой, то второе на корню обрывало любую, даже самую смелую вероятность того, что мы можем быть вместе.

Этого никто не поймёт, нас осудит общество, меня выгонят с работы и так ославят на весь город, что даже уборщицей никуда не возьмут.

Может, в столице на это и посмотрели бы сквозь пальцы, но здесь, в городке где тебя знает каждая бродячая собака, это сразу же станет достоянием общественности и моим вечным клеймом. Совратила малолетнего, крутила с подростком, собственным учеником!

Что же я натворила…

Да и наверняка мои мысли относительно него — всего лишь глупые женские фантазии. Возможно, для него этот поцелуй был всего лишь ничего не значащим поцелуем. Обычная мужская похоть, и никакой воздушной ерунды, что я себе придумала. Может, он вообще придёт и расскажет обо всём в школе, чтобы набрать очков в глазах одноклассников…

Нет. Эту мысль я сразу же отсекла.

Ян не такой. Может быть я плохо разбираюсь в мужчинах, но он не подлый и не способен на подобную низость.

Безумно хотелось его увидеть, и в то же время я просто не могла представить нашу встречу после всего, что между нами было.

Как теперь смотреть ему в глаза? Нет, я не готова! Мне нужно время привести мысли в порядок и прийти в себя, подумать как следует, что делать дальше и как теперь расхлебать эту кашу, которую я вчера сама же и заварила. И причём заварила с большим удовольствием.

Весь день я ходила сама не своя, перебирая в голове разные варианты, размышляя и взвешивая. Сама того не замечая, чаще обычного задерживалась у окна, с разочарованием не наблюдая ничего интересного, кроме стремительно опадающей листвы и рассевшихся как грибы старушек на лавочке. Несколько раз казалось, что в вечерних сумерках мелькнул-таки его силуэт, но на деле это был всего лишь очередной сосед-забулдыга.

Ближе к ночи я твёрдо решила, что не смотря на сказочный вечер подаренный им вчера, этот вечер станет прощальным. Так будет правильно. Нам нельзя. Увы.

Проснувшись рано утром в воскресенье, ещё больше убедилась в правильности своего решения. И пусть он снился мне всю ночь, пусть на душе была такая тяжесть, что не описать словами, но лучше оборвать ниточки сразу, пока они не превратились в тугой узел.

Это был просто поцелуй, о котором мы оба скоро забудем. Просто самый лучший в моей жизни поцелуй.

Шурша тапками, в комнату вошла Ника, держа в руках кружку с чаем и бутерброд. Я же с ней так и не поговорила, не спросила про прогулы. Да когда мне, когда творятся такие страсти…

— Вероник, а ты почему в пятницу у меня на уроке не была? И в среду?

— Не захотела, — после продолжительной паузы ответила сестра через стенку.

— То есть, как это понимать? — заглянула на её половину комнаты: Ника сидела за письменным столом и, разглядывая меня исподлобья, громко прихлёбывала чай.

— А вот так. Не хочу и всё, — с аппетитом вгрызлась в бутерброд.

— Но на другие уроки ты ходишь!

— На другие — хожу.

Вздохнув, присела на край кровати. Панцирная сетка со скрипом продавилась под моим бараньим весом.

— Что случилось? Я чем-то тебя обидела?

— У меня нет настроения. Можно я спокойно попью чай. Одна, — надавила она на последнее слово, и демонстративно отвернулась к окну.

Читать нотации бесполезно, лучше попробовать подойти с другой, дружеской стороны.

— Если захочешь поговорить, ты знаешь, где меня найти, — улыбнулась, кивнув на фанерную стену.

— Обойдусь, — пробурчала Ника.

И вот какая муха её укусила? Нет, она всегда была довольно трудным ребёнком, но совсем недавно всё было нормально, общались, сплетничали, а теперь она во мне будто врага увидела. Мало мне проблем, теперь ещё сестра добавилась. Что там ещё на мою голову намечается?

Из-за сумбура в этой самой голове, весь день был потрачен впустую: слонялась по комнате без дела, раз за разом прокручивая одни и те же мысли. За что не бралась — всё валилось из рук, хотелось уже поскорее дождаться ночи, лечь спать, а уже завтра… завтра поговорить с Яном и во всем разобраться. Только тогда станет легче, по крайней мере будет какая-то определённость.

Вечером, взяв банные принадлежности и чистое бельё, вышла в пустой коридор.

Когда Дина работает — это просто счастье какое-то. Стоит ей на пороге объявиться, сразу же начинаются препирательства с Толиком. Того, кстати, не было видно на своём обычном месте — табуретка у окна сиротливо пустовала. Все будто вымерли, лишь из комнаты тёти Нюси раздавался смех Павлика — Дина опять сбагрила ребёнка соседке. Матери с Николашей тоже не было: она на работе, а где носило этого приживалу я понятия не имела. Если бы он вообще не объявился, никто не расстроился. Ну, может, кроме матери. Хотя, было бы за кого держаться, таких алкашей пруд пруди, нового притащит.

Войдя в душевую, по привычке взялась за шпингалет, но того не оказалось на месте.

Вот чёрт, только не это! Утром всё было целым! Опять, наверное, Павлик закрылся изнутри и пришлось выламывать дверь. И как теперь быть?

Решила, что пока никого нет, закрою дверь на полотенце и быстро приму душ.

Торопливо разделась, забралась внутрь и задёрнула целлофановую, тронутую пятнами плесени занавеску. Протестующе фыркнув, из крана полилась ржавая струйка воды.

Да уж, поистине королевские условия.

За занавеской мелькнула чья-то тень. Смахнув с лица мыльные капли, по инерции прикрыла грудь руками.

— Тёть Нюсь, это вы?

Вода лилась, с грохотом падая о металлический поддон, заглушая посторонние звуки. Но в душевой точно кто-то был: я чётко видела прижавшуюся к стене размытую фигуру.

Сердце глухо стучало, грозясь пробить грудную клетку, страх липкими щупальцами сковал пальцы рук — те совсем не слушались, не справляясь с вентилем.

— Кто здесь? — выключив наконец воду, как можно смелее спросила я.

— Янусь, это я, пришел полотенце своё забрать, — язык Толика немного заплетался — он был пьян, но не настолько, чтобы ничего не соображать.

— Ты в своём уме? Неужели не видно, что занято? Убирайся отсюда! — прокричала я, прекрасно понимая, что он зашёл сюда явно не для того, чтобы так просто уйти.

Заметив, что он сделал шаг в мою сторону, резко выбросила руку вперёд, в надежде схватить лейку, чтобы огреть ею соседа, но Толик перехватил мою ладонь, прямо в одежде забираясь в душ.

— Пошёл вон! Предупреждаю, я буду кричать!

— Кричи сколько хочешь, всё равно никто не услышит, — прохрипел он, окинув меня сальным взглядом. Сделав ещё шаг, прижал к холодной мокрой стене, отрезая путь к отступлению. Больно сжимая запястья, свободной рукой торопливо и достаточно больно сжал левую грудь.

Страх словно парализовал, сковав горло стальным жгутом, не давая произнести хоть слово. Умом я понимала: надо кричать, звать на помощь, но стояла тяжело дыша, не в силах даже пошевелиться.

— Ты такая… сладкая, — прошептал на ухо и лизнул шею, оставив противный липкий след.

— Тётя Нюся…

— Ушла. Я позаботился. Не ори, и всё пройдёт гладко. Ещё будешь просить продолжить, — глумливо ощерился, обнажая жёлтые зубы.

— Толик, Толя, пожалуйста, не делай этого, прошу. Если ты мне мстишь за тот случай в подъезде…

— Да ты сама хочешь, по глазам вижу. Так и напрашиваешься, халатиками короткими соблазняешь. Я же не слепой, — оскалился, торопливо расстёгивая ремень. — Так что считай тебе… Су-ука-аа… — не своим голосом взвизгнул он, хватаясь за лицо.

Воспользовавшись моментом, поскальзываясь на хлопьях пены, голая выбежала в коридор, роняя по пути бутылку шампуня — схватила с полки первое, что попало под руку… В критической ситуации и упаковка ваты — оружие.

Стуча зубами, закрыла комнату, и придвинула к двери стол. Скорее, скорее, — поторапливала себя, — он может догнать и закончить начатое.

Взяла со стола нож и приготовилась обороняться дальше, но в коридоре было на удивление тихо. Никто за мной не гнался, не ломал баррикаду и не грозился убить.

Вскоре скрипнула коридорная дверь и раздался тонкий голосок Павлика. Тётя Нюся негромко причитала, отчитывая ребёнка за испачканные коленки. Забубнило радио, на кухне загремели кастрюли — дом наполнялся привычными звуками. Только тогда я смогла впервые выдохнуть и, выронив нож, без сил опустилась на пол.

Глава 41 Ян

Что-то долго её нет. Может, пришла совсем рано и уже давно в учительской? Хотя я тут уже полчаса торчу, не могла же она проскользнуть незамеченной.

Размышлял, сидя на порожках у входа в школу. Поёжившись, вынул руку из тёплого кармана и взглянул на часы: без двадцати восемь, пора бы уже ей приехать.

Очень хотелось её увидеть, чтобы просто посмотреть в глаза, понять, что она теперь обо мне думает. За выходные накрутил себя, что по-любому что-то накосячил по синей лавочке и забыл. Может, чушь какую-нибудь сморозил или ещё что-то. Ведь некоторые фрагменты вечера напрочь стёрлись из памяти, и что тогда происходило — хоть убей не помню.

Несколько раз за выходные порывался опять заявиться без приглашения, но, пораскинув, решил всё-таки дождаться понедельника: сам не люблю навязчивость, не хотелось выглядеть в её глазах малолетним идиотом.

Хотя один раз всё-таки не выдержал, и прошёл мимо её дома, даже в окно между делом заглянул. К сожалению, а, может, и к счастью, никого внутри не заметил, а вот занавеска соседнего окна подозрительно дёрнулась. Надеюсь, это не комната Бояровой, как-то не хотелось объяснять, какого хрена я возле их общажки ошивался.

— Здарова, чувак, — шагая вразвалку, весело поприветствовал Горшков. — Ну как она? Что-то совсем тебя не видно. У Беса не появляешься, мы уж подумали, не прихворал ли.

— Дела были, — отмахнулся, не желая развивать эту тему.

Вообще-то, к Бесу я не пошёл именно потому, что наверняка знал, что там Стас с Демьяном трутся, по-любому начались бы расспросы, развёл ли я уже англичанку на интимчик. Не хотелось говорить об этом, да даже от одной мысли о том споре становилось тошно. Он мне сразу не понравился, а теперь, когда дело приняло такой оборот, и вовсе…

— Слушай, ну ты молоток, — одобрительно покачал головой Горшок. — Если честно, не верил, думал, что зассышь в последний момент, сольёшься. А ты прям мужик, слово держишь.

— Ты это о чём?

— Ну как, прикатывал нашу куколку на набережной, я всё видел, — подмигнул Стас, и глумливо гоготнул.

— И что ты видел?

— Да всё!

Приплыли. Только не Горшок, лучше бы даже Демьян. Тот по крайней мере не учится с нами, значит сплетни распускать некому. В Горшке я не был уверен, он как баба — тёплая водичка на языке не держится.

— Да что — всё? Говори уже! — раздражённо повысил голос, и посмотрел по сторонам: ученики разных классов трепались разбившись на группы по интересам, и не обращали на нас никакого внимания.

— Ну сидели вы там, за руку держались как голубки. Ржали что-то.

— И всё?

— А что, ещё что-то было? — глаза Стаса любопытно загорелись. — Просто мы с пацанами потом на карьер пошли, не дали досмотреть шоу, уроды.

— Не было никакого шоу, посидели и разошлись. И смотри, рот на замок, понял?

— Да понял я, понял, — округлил глаза Горшков, и даже руки поднял будто обороняясь. — Не было, значит не было. Но начало-то положено.

— Короче, тему закрыли, усёк? — отрезал я, опасаясь, что если он и дальше будет глумиться, то не выдержу и втащу.

— А ты чего нервный такой? Может, это… — Стас понизил голос и опасливо обернулся, — …после уроков шмальнём малость?

— Да отвали ты от меня со своим дерьмом! И сам завязывай, и так вместо мозгов маргарин, — нервно отмахнулся от друга и пошёл к воротам. — И да — она тебе не куколка.

Стас насупился и что-то пробубнил в ответ, но что именно я уже не слышал.

Не надо было срываться, сам себя палю. Он же не виноват в том, что я такой дебил — сам сначала поспорил, а потом запал на объект спора.

Ну, может, и не запал, просто… ааа, блин, да что ж такое! У самого в башке винегрет, а ещё на Горшка что-то гоню.

Нашарив в кармане пачку сигарет, собрался куда-нибудь притулиться и быстро перекурить, как вдруг увидел англичанку, торопливо шагающую от остановки к школе. Глаза в пол, по сторонам не смотрит, грустная…

— Привет, — пристроился рядом, но на почтительном расстоянии, дабы не привлекать лишнее внимание.

— Здравствуй, — проронила она и, бегло мазнув по мне рассеянным взглядом, снова опустила глаза. Шаг при этом стал ещё быстрее.

— Как… дела? — вопрос прозвучал невероятно тупо, но я не знал, с чего начать разговор. Растерял все мысли, сосредоточившись на её встревоженном лице.

— Всё хорошо. Прости, я очень тороплюсь, — Яна Альбертовна, обогнав, быстро перебирая ногами по ступенькам, забежала в здание школы.

Остановился как вкопанный, не понимая, что сейчас произошло. Как будто совершенно чужой человек. Незнакомый, холодный. Будто не она только пару дней хохотала над моими шутками и пылко отвечала на поцелуи…

Может, боится, что кто-то из учеников заметит, и поэтому убежала? Да, скорее всего так и есть. Ну не набросится же она на меня при всех с объятиями!

— Что, поссорились? — пихнув локтём в бок, хохотнул Стас, за что получил мощную ответку в «солнышко». Чересчур мощную, не подрасчитал. Горшок согнулся, схватившись руками за грудную клетку. — Ты совсем дебил? — прохрипел, кашляя.

— Ладно, извини, погорячился, — в примирительном жесте положил руку на его тощее плечо, но Стас резко увернулся.

— Да пошёл ты!

— Ну и хрен с тобой, — буркнул себе под нос, поднимаясь по ступенькам в школу.

— За что это он тебе? — услышал за спиной голос Минаевой, и Горшок как девчонка заскулил, жалуясь.

У неё словно чуйка вклиниваться в ненужный момент. Если этот казанова недоделанный проболтается — раскатаю. Этот удар будет вспоминать как нежное проглаживание. Пусть только попробует что-нибудь ей ляпнуть.

Два урока маялся, буквально места себе не находил. Хотелось выцепить англичанку где-нибудь на перемене и спросить, что случилось. Да, сегодня она всё равно придёт к нам на занятие в шесть, но то будет вечером, это ж ещё дождаться нужно. А как, если все мысли только об одном?

Горшок психанул — отсел к Гриднёву и на меня ноль внимания, а стоило к нему обратиться — показывал «фак». Ну точно баба, обидки какие-то. Дал бы в морду в ответ — и разошлись, так нет, будет строить из себя невинно убиенного. Хотя до него мне сейчас было дело меньше всего, как и до Минаевой, которая на пару со Стасом демонстративно обижалась, бросая гневно-уничижительные взгляды. Надо как-то с ней замять пятничное недоразумение, невозможно же постоянно находиться в такой нервозной атмосфере! И Боярова нет-нет, да косилась в мою сторону, будто я ей тоже что-то должен. По ходу я вообще всей школе что-то задолжал и чем-то не угодил.

На пятнадцатиминутной перемене перед третьим уроком все как оголтелые побежали табуном в столовку, а я не выдержал, и всё-таки поднялся к кабинету английского, в надежде застать Яну Альбертовну. Мне подфартило — она как раз собиралась выходить, когда я, приоткрыв дверь, заглянул внутрь.

Увидев меня, она вздрогнула и сделала шаг назад.

— Можно? — уже заходя, спросил больше для приличия.

— Извини, я очень спешу.

— Ничего, я не займу много вашего времени, — закрыл за собой плотно дверь, и загородил спиной выход.

— Мне правда нужно…

— Что происходит? — перебил, заглядывая в её растерянные глаза. — Ты… вы какая-то сама не своя сегодня.

— Тебе показалось, — она попыталась протиснуться мимо, и я как можно мягче, чтобы не отпугнуть, остановил её взяв за руку. Она заметно напряглась, но руку не убрала.

— Яна Альбертовна, если я вас чем-то обидел тогда… ну, вечером…

— Ты не сделал ничего плохого, правда, просто… — она вздохнула, и отвернулась к окну, избегая моего взгляда. — В общем, не надо было этого всего нам с тобой делать… Гулять, пить шампанское, ну и… остальное… — после этих слов она немного покраснела. — Это неправильно, и ты сам это знаешь.

— Что неправильно? Парень не может пригласить погулять девушку, которая ему очень нравится?

Широко распахнув глаза, она перевела взгляд на меня, явно не ожидая подобного признания.

— Ты моложе меня на целых пять лет! — прошептала она совсем тихо, будто кто-то нас мог услышать. — К тому же я твой учитель!

— И что из этого?

— И то! И то, Ян! — сдвинув брови, она всё-таки убрала руку, вцепившись в ремешок сумки. — Ты ученик — я учитель! Тебе семнадцать, а мне двадцать два!

— Через пару недель мне уже восемнадцать, и плевать я хотел на разницу в возрасте! Моя мать тоже на пять лет старше отца, но это не помешало им пожениться и родить троих детей. Может, и четвертого ещё заделают, с них, знаете ли, станется.

— Это совсем другое!

— Нет, это то же самое! — я уже начал терять терпение.

Какое завидное упрямство! Даже не ожидал, что она такая упёртая.

— В общем, я предлагаю всё забыть и сохранить добрые отношения. Пусть всё будет как раньше, хорошо? Ты учишься, я преподаю. Ну а то наше небольшое приключение…

— Для меня это не было приключением! Вы что, блин, меня отшиваете? — возмутился, откровенно негодуя.

— В смысле — отшиваю? А ты на что-то надеялся? Вообще-то у меня есть парень, если ты не забыл, и мы планируем жить с ним вместе!

— Даже так? Какие интересные вещи я узнаю. Ну что ж, отлично. Желаю вам счастья! — с силой грохнув дверью вышел из кабинета и, перепрыгивая через три ступеньки, выбежал на улицу.

Идиот! Просто идиот! Распинался стоял, чуть ли в любви не признался, а у неё видите ли есть парень! Это тот, что ли, щуплый интеллигент — парень? Да за версту видно, что плевать она на него хотела. И что-то в пятницу она за целый вечер и словом о нём не обмолвилась, видимо, такая сильная любовь. И когда со мной целовалась, вряд ли о своём дрище думала. А вообще, пошла она! Ещё и Горшку заехал из-за неё, все выходные как последний придурок воспоминания мусолил… Просто форменный кретин!

Мысленно матерясь и посылая всех к чертям собачьим, поднялся на третий и, зайдя в кабинет химии, подсел к Минаевой, согнав с места возмущенную Лосеву.

Полина застыла с расчёской в руке, и уставилась на меня круглыми глазами.

— Пошли ко мне сегодня? — выпалил, всё ещё тяжело дыша после быстрой ходьбы.

— К тебе? Зачем это? — недоверчиво покосилась Полина.

— Узнаешь. Так придёшь?

— Ну давай, — расплылась в довольной улыбке. — А во сколько?

— Приезжай к шести, будет весело, — подмигнул и, наклонившись, засосал её при всём классе.

Пацаны довольно заулюлюкали, подбивая "завалить её прямо тут".

— Минаева! Набиев! Вы совсем, что ли, совесть потеряли? — грозно рыкнула появившаяся в дверях Инна Михайловна.

Ни слова не говоря, переметнулся за свою парту, оставив Минаеву недоумевать в одиночестве.

Вспомнил, что Селиванова подруга англичанки. А, ну и пофиг, так даже лучше. Пусть расскажет при случае, как Набиев в конец оборзел.

Поцелуй с Минаевой оставил после себя горькое послевкусие и гадкий осадок. Будто сам себе в душу плюнул.

Ну ничего, так надо. Никому не позволю выставлять себя идиотом.

Глава 42 Ника

В кабинете физики творился настоящий бедлам: два одиннадцатых класса сдвигали парты, расставляли стулья и носили из подсобки материалы для предстоящей лабораторной. Раиса Семёновна тараторила не прекращая, трепетно заботясь о своём добре:

— Аккуратнее, аккуратнее, пожалуйста! Котов, Круглов, вы куда маятники потащили? Сломаете, где я потом новые возьму?! Лавров, измеритель на место поставь!

От этих совместных лабораторок всегда было больше убытков, чем пользы. Да и все вместо того, чтобы учиться, ржали весь урок и тырили реактивы, чтобы потом сварганить самодельные петарды.

Загорский сопел рядом, ни живой ни мёртвый. Должна признаться, пахло от него вкусно — тонким парфюмом, очень мужественно. Но выглядел он как всегда нелепо: зачёсанные на пробор волосы, застёгнутая по самое горло рубашка и невозможный жилет, автоматом превращающий его в ботаника.

Хотя, если так подумать, компания мне досталась не самая плохая — тот же Лавров куда противнее. Ржёт как конь, и по?том от него воняет. Да и своему Игорьку физичка же по-любому оценку натянет, стало быть и мне.

— Так, сели все по своим местам, рты закрыли! — застучала линейкой по столу Раиса Семёновна, заставляя всех утихомириться. — Цель нашей лабораторной работы сегодня — исследование зависимости характеристик нитяных маятников от длины нити, массы грузов и амплитуды колебаний. Перед собой вы видите прибор и его принадлежности: два нитяных маятника с подвесами, штатив с зажимом, метровая линейка…

Как тут можно думать о штативах и линейках, когда тема сама по себе скука смертная, да ещё если перед этим такое шоу на прошлом уроке было — Набиев поцеловал Минаеву! Взасос. Все просто охр*нели. Да и сама Минаева по ходу тоже, потому что вот только перед этим Лосева рассказала по секрету, что что-то у них там совсем не клеится, и тут на тебе!

Что и говорить, было ужасно неприятно смотреть на то, как они лижутся, но первое, о чём я тогда подумала, это то, что так Янке и надо!

Наверное, я ужасная сестра, но это ликование даже вытеснило чувство ревности. Даже сама не ожидала. Ведь думала, что влюблена в Набиева, и буду страдать увидев его с другой, но на деле всё вышло совсем не так. Меня их поцелуй скорее больше забесил, чем задел за живое.

Только в вчера утром видела, как он ошивался возле нашего дома. И не просто шёл мимо, а целенаправленно заглядывал в Янкино окно. Я как раз сама в это время у окна стояла и всё увидела.

Получается, он и с Минаевой и с Янкой одновременоо? Хорош кобелина! Ужасно разочаровал, я думала, что он порядочнее.

— Давай ты пока штатив закрепишь, а я маятники по размеру разложу?

Я оторвалась от своих мыслей и обернулась на Загорского. Тот смотрел на меня, как на небожителя. Вот точно так же пацаны на Минаеву смотрят. Приятно, конечно, но это же Загорский, обычный лох!

Но глаза у него какие голубые-голубые, красивые, и такие огромные… или это из-за окуляров так?

— Слушай, Игорь, давай ты всё сам, ладно?

— Ну мы же… в паре… — поник он, и как будто из человека воздух выкачали. Стал сразу таким потерянным и грустным.

— Ну ладно, куда этот штатив-то устанавливать? — улыбнулась я, и Игорёк словно по мановению волшебной палочки расцвёл — принялся всё рассказывать, да так интересно, что я, сама того не ожидая, втянулась в процесс. Оказалось, что опыты проводить не так уж и скучно, а даже наоборот — весело.

Не заметила, как за рабочей болтовнёй перешли на то, кто чем увлекается, кто какую музыку слушает.

— Ты фанатеешь от Пинк Флоид? Серьёзно? — глаза Загорского заблестели, тот даже про лабораторку забыл.

— Ну да. У меня все их кассеты есть. А ты тоже, что ли? — я сильно удивилась: где ботаник, и где рок.

— Ты что, конечно! Я их ярый фанат! Два года назад у них был большой гастрольный тур, выступали в Москве, и я специально ездил на их концерт. Дома лежит футболка и плакат с автографом. И видео с концерта есть, — гордо поведал он, и у меня буквально челюсть вытянулась.

— Серьёзно? Это же моя мечта увидеть живой концерт, хотя бы в записи. Ещё и автограф? Настоящий? Везёт тебе!

— А хочешь, приходи ко мне завтра после школы, я всё тебе покажу. Можно было бы и сегодня, но у меня в три часа шахматы…

Услышав его приглашение, я немного оторопела — идти домой к Загору? Минаева узнает, по-любому будет ржать. А с другой стороны — это же Пинк Флоид!

— Ну ладно, давай сходим, — пожала плечами и Игорь возликовал, а я в который раз отметила его красивую улыбку. — А мамы дома не будет?

— Не-а, она часов до пяти тут каждый день торчит.

— А отец?

— А отца у меня нет, — немного погрустнел он. Стало видно, что тема для него больная.

— А у меня тоже нет, — улыбнулась, стараясь отвлечь его от грустных мыслей.

Так заболтались, что доделывали эксперимент на перемене. Раиса Семёновна поглядывала на нас весь урок. Сначала не слишком довольно, но потом, заметив, как улыбается её сын, сменила гнев на милость.

Болтали мы с Загором и следующие две перемены, а потом вместе пошли домой. Он что-то наплёл про то, что ему как раз в мой район надо, но я-то знала, что он просто хочет меня проводить, и не стала препятствовать. Всё лучше, чем идти одной.

Дойдя до Заводской, остановилась на повороте — стало стыдно вести его к баракам. Там, наверное, снова эти алкаши возле дома со своими нардами кучкуются, на весь двор матерятся — то ещё позорище.

— Ну ладно, мне туда, — неопределённо махнула рукой в сторону пятиэтажки.

— Как это? Ты же на Туполева живёшь, — удивлённо моргнул Игорь.

— А… откуда ты знаешь?

— Да… просто видел один раз тебя там. Случайно, — добавил он и покраснел.

Следил, наверное. Ну ничего себе!

— А страшно не станет? У нас там контингент ого-го, — попыталась отшутиться я, топая в сторону коммуналки.

— А чего им меня бояться? — серьёзно ответил Игорь, и я рассмеялась.

Забравшись на полусгнившие верёвочные качели на старой яблоне за домом, мы проболтали, наверное, часа три. Да и разошлись только потому что жутко проголодались. На чай я его к себе по понятным причинам не позвала.

Нормальный он, абсолютно, а зажатый потому что все его чмырят в школе. А чмырят потому что выглядит как лох. Вот если его переодеть и прическу сменить, та же Минаева первая в очередь на него встанет.

Даже смешно стало, стоило только представить их вместе.

В приподнятом настроении пила чай и размышляла, как увижу завтра концерт Флойда, с улыбкой вспоминала как ржали до коликов с Загором над всякими приколами, и только потом до меня дошло, что ни разу за всё это время я даже не вспомнила о Набиеве.

Глава 42 Яна

Погорячилась, наверное… Он так разозлился, дверью хлопнул. Надо было как-то мягче всё преподнести. Про Тимура зачем-то ляпнула, что жить вместе собрались. Ну что за глупости, зачем. Это же не так!

Ведь не было цели с ним ссориться или как-то обижать, а вышло как всегда. Ну ладно, нет худа без добра, зато теперь всё разрешилось. Вот только на душе было так тяжело, хоть волком вой. Головой понимала, что сделала всё правильно, а вот сердцем…

Отработав целый день, безумно устала, и морально, и физически. Сегодня было как-то особенно сложно, даже дети все словно сговорились и одновременно отбились от рук. Хотелось поскорее покинуть пределы школьных стен, но идти мне было некуда.

Хоть Толик к утру, конечно, протрезвел и, видимо, всё осознал: сидел на кухне как побитая собака, весь ссутулился, глаза прятал, но всё равно я больше не могла чувствовать себя рядом с ним в безопасности. Нет никакой гарантии, что он снова не напьется и не решит закончить начатое.

Была мысль вызвать милицию, написать на него заявление, что неповадно было, но потом представила, что сейчас начнется — допросы, медицинское освидетельствование, суд… Конечно же в школе все всё узнают, так оставят на весь город — потом не отмоюсь от этого позора. Решила, что лучше съеду от него подальше и забуду всё как страшный сон.

Набрав полную сумку тетрадей, устало вышла из школы. Резкий порыв ветра небрежно разметал волосы, руки моментально окоченели.

— Яна Альбертовна, давайте я вам помогу, — подоспел Денис Павлович, забирая у меня из рук сумку. — Ого, тяжесть какая. Тетради? — понимающе улыбнулся.

— Они самые.

— А… вы сейчас куда? Давайте я вас подброшу?

— Большое спасибо, но не нужно, вы спешите, наверное… — замялась, хотя, положа руку на сердце, жутко не хотелось трястись в автобусе.

— Ну что вы! Буду только рад вам помочь. Так вам куда? — открывая дверь своего старенького Форда, поинтересовался он.

Знала бы я сама, куда мне…

— На набережную, — это было первое, что пришло в голову.

Он удивился, но тактично ничего не сказал. Открыв пассажирскую дверь, галантно помог забраться в машину и, торопливо обежав капот, поспешил сесть рядом.

Пока он заводил мотор и отвлекал разговорами "о погоде", я обернулась на здание школы, и первое, что увидела — силуэт Эммы Валентиновны в окне.

Прямая, как палка, она смотрела прямо на нас, и если бы взгляд человека умел метать молнии, то меня бы уже трижды разразило.

* * *

Прогуляться по набережной было не самой лучшей идеей: ледяной ветер забирался за воротник пальто, заставляя буквально дрожать от холода, да и воспоминания пятничного вечера захлестнули с головой, не принося облегчения, а наоборот, загоняя в кокон надвигающейся депрессии.

Потирая озябшие ладони я ходила вдоль кромки воды; мелкие песчинки попали в туфли, натирая ноги, но я этого не замечала, погружённая в свои не веселые мысли.

Навалилось всё так одновременно, и словно не было конца и края проблемам: мать с её сожителем, напряг с деньгами, Никой, Тимуром, жильём, директрисой… Теперь вот прибавился Толик, явная угроза здоровью, а может, и жизни. Но всё это меркло на фоне двух неоном мигающих в голове букв — Ян. Парень, с моим именем. Какая ирония. Парень, подаривший мне столько разнообразных эмоций, и с которым мы никогда не сможем быть вместе.

Почему так? Почему из-за каких-то дурацких правил и условностей должны рушиться человеческие судьбы?

Хотя, кто сказал, что он моя судьба? Скорее всего у нас бы всё равно ничего не вышло, даже если бы мы познакомились при других обстоятельствах.

Он слишком молод. Ну что такое восемнадцать лет? Вспоминая себя в восемнадцать, я была совсем юной и не опытной, и уж точно не думала ни о каких серьезных отношениях. Да я даже сейчас о них не думала. Хотя, если бы было с кем, возможно, я бы мыслила иначе…

Вдоволь нагулявшись и продрогнув до костей, направилась на автобусную остановку. Денис Павлович предлагал потом забрать и снова отвезти куда нужно, но я решила, что это будет форменная наглость — пользоваться его добротой. Ведь ясно же, что таким образом он оказывал мне знаки внимания, но ведь я никогда не отвечу ему взаимностью, ни к чему тогда давать даже призрачную недежду.

Уже забравшись в подъехавший автобус, поняла, что это тот самый, на котором мы ехали с Яном. Те же исписанные фломастером сиденья, те же пыльные голубые занавески на окнах…

Заняв то же кресло, на котором мы сидели в прошлый раз, с грустью наблюдала за проплывающим перед глазами серым пейзажем.

Надо переключаться на что-то другое, иначе так точно до депрессии недалеко. И от занятий нужно отказаться. Минимум времени вместе — быстрее всё забудется. Да, деньги были нужны, очень, но рвать из-за них сердце… Не стоят они того. Решила, что сегодня же скажу Нонне Вахтанговне, что отказываюсь от репетиторства.

— Здравствуйте, Яна Альбертовна, — расплылся в улыбке Роман Алексеевич, пропуская меня в дом. — Рад вас в видеть. А то мы в с вами всё мимо да мимо друг друга. Как ваше настроение?

Из кухни показалась Нонна Вахтанговна, внимательно прислушиваясь к разговору.

— Всё хорошо, спасибо. Ну… я пойду к Яну? — замялась, кивнув на лестницу. Этот сытый боров меня ужасно раздражал, и я ничего не могла с этим поделать.

Нонна Вахтанговна подалась вперед будто хотела что-то сказать, но в последний момент передумала и, мило улыбаясь, проводила меня любопытным взглядом.

Перед дверью Яна пришлось остановиться и перевести деньги дух. Как же волнительнее! Даже осознание того, что здесь я сегодня в последний раз, нисколько не умаляло дрожи в коленях.

Сейчас я снова его увижу.

Постучав, открыла дверь и буквально застыла — на кровати, скинув туфли, лежала Минаева. Рядом Ян, лениво закинув руку ей на плечо. Оба одеты, но сам факт того, что они сейчас тут, вдвоём, ввёл в ступор.

— … Простите. Я, наверное, пойду, — развернувшись, в какой-то прострации, ничего не соображая, вышла из комнаты, медленно пошла по коридору к лестнице, смотря перед собой, но при этом ничего не видя.

— Яна Альбертовна, а почему вы так быстро уходите?

Ян стоял у раскрытой двери своей комнаты и смотрел мне вслед. Собрав последние крохи самообладания, обернулась:

— Думаю, тебе и без меня есть чем заняться. И да, сегодня было наше последнее занятие. Ты хорошо усвоил урок и больше во мне не нуждаешься.

— Ну уж нет, подождите, у меня ещё осталась пара вопросов, — быстро преодолев расстояние, взял меня за предплечье и завёл в соседнюю комнату.

Внутри всё было в розовом цвете: кругом мягкие игрушки, косметика на туалетном столике, занавески в цветочек.

— Что тебе нужно? По-моему, мы всё друг другу сказали. А ты ещё и показал, — выдернула руку и, гордо задрав подбородок, уставилась в его бесстыжие глаза.

— Вы что, ревнуете? — криво улыбнулся он и, прижав ладони к стене, словно поймал меня в ловушку.

Он возвышался передо мной неприступной горой, я видела как он глубоко и часто дышит, как бьётся ярёмная вена на его шее…

— Чего ты хочешь, Ян? — тихо спросила я, борясь с неконтролируемым желанием встать на цыпочки, и поцеловать эту венку.

— А чего хотите вы? Бьюсь об заклад, что чего угодно, но точно не уйти сейчас отсюда.

Его взгляд потемнел, а губы пылали, словно после поцелуя.

Мысли разбежались словно рассыпанные по полу бусы, я смотрела только на его губы, а потом меня будто наотмашь ударили. Его губы пылают, потому что он целовал другую!

Наваждение спало.

— Иди, заставлять ждать даму некрасиво, — коснулась его груди, и попыталась освободить себе путь.

Он опустил взгляд на мои руки и изменился в лице. Схватил рукав рубашки и резко поднял вверх.

— Что это?

На моих запястьях красовались багряные синяки. След вчерашней хватки Толика.

— Кто это сделал? Он? Твой мужик? — его глаза потемнели, голос звучал требовательно и жёстко.

— Не твоё дело!

— Кто. Это. Сделал! — повторил, чеканя каждое слово.

— Сосед… — тихо произнесла я и опустила голову.

— Жди здесь, — отрезал Ян и вышел из комнаты. Я даже не успела ничего возразить.

Замялась, не зная, как поступить — остаться или всё-таки уйти. Потопталась у порога и слегка приоткрыла дверь.

— Всё, иди, — услышала его твёрдый голос за стеной.

— Но зачем? Почему? — капризно запричитала Минаева. — Зачем ты вообще меня сюда позвал? Зачем сказал лечь? Я думала, мы займёмся чем-то интересным, а не будем как два идиота молча лежать на пионерском расстоянии! Для чего был нужен был этот концерт?

— Иди, я сказал! — уже жёсче повторил он, и я услышала, как Полина вышла в коридор. Боясь быть замеченной, быстро закрыла дверь.

— Идиот! Псих! Придурок! — стуча каблуками по лестнице, прокричала она.

Ян открыл дверь и, молча взяв меня за руку, завёл в свою комнату. Усадив в кресло, сел напротив на застеленную кровать.

— Рассказывай, как это произошло.

* * *

— Господи, пожалуйста, Ян, пойдём отсюда! — не смотря на то, что его крепкая рука сжимала мою ладонь, я дрожала как осиновый лист.

Мы стояли возле высокого монолитного забора, и свободной рукой Ян давил на звонок.

Я понятия не имела чей это дом, куда мы пришли, для чего.

Внутри, звякая цепью, надрывались собака и, судя по грозному лаю — не маленькая.

После того, как я всё ему рассказала, Ян вышел кому-то позвонить, а когда вернулся, накинул ветровку и сказал, что мы уезжаем. Куда и зачем он не ответил, только повторял, что бояться нечего и всё будет хорошо. Даже пытался шутить по дороге, но по сосредоточенному взгляду и ходящим желвакам я понимала, что он задумал что-то нехорошее.

Когда мы подъехали к моей остановке, я решила, что сейчас мы пойдем в барак и он накинется на Толика с кулаками, но когда мы уверенно прошли мимо дома и направились в сторону частного сектора, я вообще перестала что-либо понимать.

За забором раздался скрежет затвора, и дверь открыл невысокий парнишка неопределенного возраста. Окинув меня быстрым, но цепким взглядом, протянул руку Яну.

— Это Бес, мой друг, — коротко пояснил Ян, и мы втроём молча вошли в дом. Минуя летнюю кухню, завернули в пропахшую табаком комнату. — Проходите, не разувайтесь. Присядьте пока сюда, — он скинул с продавленной тахты какие-то тряпки. — Можете пока почитать… ну-у… — окинул взглядом практически голое, не считая стола, дивана и пары кресел, помещение. — Блин, Бес, у тебя тут даже газет нет! Ты хоть как-то развлекаешься вообще?

— Некогда мне развлекаться, — ровно проговорил тот, застыв в дверном проёме.

Скрестив руки на груди, Бес прислонился к косяку и смотрел настолько обыденно, как будто к нему каждый день водят незнакомых людей.

— В общем, вы пока тут посидите, я скоро, мне с Бесом кое-что перетереть нужно, — Ян сел на корточки напротив и сжал мои руки в своих ладонях. — Нас не будет… ну… примерно…

— Час, — скучающим тоном подсказал Бес.

— Ну вот, всего лишь час, фигня какая. Вы вон тетрадки свои пока проверьте, что ли, — кивнул на мою пухлую сумку.

— Ян, мне страшно! Пообещай, что не сделаешь глупостей! — вцепившись его руки, с тревогой заглянула в глаза.

— Пардоньте, но этого я вам пообещать не могу, — он улыбнулся, и убрал с моего лица выпавшую прядь. — Да не волнуйтесь вы так, Яна Альбертовна, я ж не один. Со мной, вон, мой бесстрашный товарищ Бес.

— А имя-то у него хоть есть? — стрельнула взглядом на изучающего потолок хозяина дома.

— Есть, наверное, — обернулся. — Бес, как тебя звать-то?

— Витя, — так же безэмоционально ответил тот.

— Ну вот. Со мной Витёк, я в надёжных руках, — Ян снова улыбнулся и, чуть привстав, поцеловал. Так нежно, будто трогал губами воздушное безе, но в то же время настолько страстно, что у меня, не смотря на волнительную ситуацию, сразу же снесло крышу.

Когда мы наконец отлипли друг от друга, я увидела, что Виктора уже нет. Какие тактичные у Яна друзья.

— Всё, я скоро, — Ян подмигнул и рывком застегнул ветровку до самого горла. — Туда и обратно, одна нога здесь, а вторая в овраге.

— Ян!

— Простите, чёрный юмор. Всё, я скоро, — быстро клюнув в щёку, Ян, пригнув голову, вышел из комнаты.

Вскочив с кресла, подбежала к окну: Ян с Виктором молча вышли из дома и скрылись за железным забором.

Странная у них дружба, и Бес этот странный. В Яне два метра дури, а в этом… ну с меня росточком от силы, тоже мне — бесстрашный товарищ.

Вернувшись обратно в кресло, нетерпеливо забарабанила пальцами по подлокотнику. Какие уж тут тетрадки, думать ни о чем не могла, кроме как о том, что же задумал этот абсолютно чокнутый мальчишка.

Глава 44 Ян

Только лишь выйдя за пределы калитки, Бес, перебирая ногами, монотонно, будто пересказывая скучный параграф, заговорил:

— Короче, я пробил — Зуев Анатолий, шестьдесят третьего года рождения. Был осуждён, дважды, и оба раза по 117 статье, — заметив мой вопросительный взгляд, добавил: — Изнасилование без отягчающих. Первый раз по малолетке на летней дискотеке бабу какую-то в кустах зажал, а второй, лет семь назад, сожительницу свою. Но там знаешь, вилами на воде, там такая баба была, как я понял — не бей лежачего. Короче, она психанула и заявление на него накатала, после чего нашего друга опять закрыли. Вышел три года назад по УДО, сошёлся с женщиной, заделал ребёнка.

— Дина и Павлик? — напряг память, вспоминая имена.

— Ну. Они. В общем, ведёт затворнический образ жизни, нигде не работает, ни с кем из прошлого не контактирует. Поговаривают, что сидел с опущенными, но это не проверенная информация. В общем, всё, — закончил рапорт Бес, и едва не зевнул.

— Ты прям как бабка у подъезда — всё знаешь, — усмехнулся.

— Жизнь заставила, — Бес впервые за всё время слегка улыбнулся. — А она кто? Девчонка твоя?

— Угу.

— А чего на «вы» с ней?

— Уважаю сильно.

— Высокие отношения, — Бес качнул головой и дальше мы шли молча, думая каждый о своём.

Что мне нравилось в Бесе, это то, что он никогда не лез под кожу и не задавал лишних вопросов. Даже сейчас не спросил, с чего вдруг я решил разыскать этого Зуева. Надо, значит надо.

У Беса ниточки в криминальной сфере из всех концов страны тянутся, хотя сам он никогда не сидел. Пацаны шептались, что отец его отбывает пожизненное в "Чёрном дельфине"*, но опять-таки, говорить можно много, давно не верю в «сороку на хвосте».

Бес без разговоров пошел со мной «на дело», считая, что впрячься с товарищем — это только плюс в карму. Даже не зная, что именно это за дело. Просто поверив на слово.

Когда подошли к общажке, на улице уже порядком стемнело. В окнах горел свет, из открытых форточек доносился щебет телевизора, разговоры, плачь детей и лязгание столовых приборов о тарелки.

Тормознув напротив её блока, скрылись под ветками старого трухлявого дерева.

На первом этаже у раскрытого окна сидела одинокая фигура. Человек курил, не спеша поднося сигарету ко рту.

— Смотри — он? — кивнул на мужика, и Бес близоруко сощурился.

— По описанию — он.

— Ну всё, дальше я сам.

— Точно помощь не нужна?

— Точно.

— Я у остановки тебя подожду, — не настаивая, Бес развернулся и, не оборачиваясь, ушёл.

Внимательно изучил мужика в окне: тощий, тупое выражение лица, на предплечье тёмные пятна тюремных наколок. Сразу видно — гнида. Внутри начала закипать ярость.

До этого пытался держать эмоции в узде и оставлять голову холодной. Хотя, когда только увидел синяки у нее на запястье, когда узнал, как эти синяки появились, первой мыслью было сейчас же взять машину отца, приехать, вытащить этого ублюдка за грудки и начистить морду. Так, чтобы месяц харкал кровавыми соплями.

Смотрел на её запястья, и всё отошло на второй план, показалось такой тупостью. Месть эта дебильная с участием Минаевой. Хотел, чтобы англичанка вошла, увидела нас с ней на кровати, и поняла, что и без неё себя отлично чувствую. Еле вытерпел общество этой пустой куклы, считал минуты до шести часов. И вот она вошла, увидела, а сама перед этим такое пережила… и тут я ещё.

Стало так стыдно, так противно. Мог бы — сам себе бы по морде дал.

Стоило представить её одну в душе — такую тоненькую и беззащитную, и рядом какая-то мразь, возомнившая себе, что ей всё можно… Сука, не убить бы.

Выдохнув, вышел из-за дерева, и подошёл к окну.

— Здарова мужик. Закурить будет?

Тот молча взял пачку Примы и протянул одну папиросу.

— Ты Толян? — уточнил на всякий случай, борясь с желанием залезть в окно и прямо сейчас расх*рачить его рожу о плиту. Но нельзя — в доме ребёнок. Да и соседи сбегутся — ни мне, ни Яне эта шумиха ни к чему.

— Ну Толян, и что дальше? — подозрительно сузив глаза, сразу же напрягся тот.

— Выйди, поговорить нужно, — прикуривая, кивнул на вход. — Я у подъезда подожду.

— А если не выйду, то что? — выкрикнул Зуев вслед.

— А если не выйдешь — я сам к тебе приду, — бросил не оборачиваясь, на автомате сжимая кулаки.

Конченый ублюдок.

Подойдя к подъезду, поднял камень и, размахнувшись, бросил в чудом сохранившийся фонарь на козырьке. Сорокаваттная лампочка рассыпалась мелкими осколками на покоцаный асфальт. Двор погрузился в темноту. Лишние глаза нам ни к чему.

Я не боялся, что кто-то меня увидит, я боялся, что кто-то увидит его, и прибежит на помощь, не дав мне совершить задуманное.

Через несколько минут дверь скрипнула, и на пороге появился Зуев. Тщедушное тельце обтягивала полосатая «алкоголичка», затравленный взгляд безошибочно выдавал в нём зоновскую крысу.

Да кого тут бить… Даже испытал разочарование, что махач закончится, не успев начаться.

— Ты кто вообще? Чё надо? — сходу огрызнулся он.

— Да ты не кипишуй, дело есть. Отойдём?

— Никуда я не пойду. Говори, — взъерошился собеседник.

— Ну и г*вно ты куришь, Толя, — выбросив за спину окурок, резко подался вперёд, ударив Зуева головой в переносицу. Тот взвизгнул и, не удержавшись на ногах, завалился на расшатанные перила.

— Да ты знаешь к кому пришёл, сыкло вонючее? Да тебя мамка ещё не выср*ла, я уже одну ходку сделал, — растягивая слова, прогундосил он, удерживая капающую кровь ладонью.

— До следующей не доживёшь, — ударом кулака в челюсть повалил его на землю и, подняв за грудки, потащил в густые заросли за домом.

Толик скулил, поливая трёхэтажным матом вперемешку с тюремным жаргоном, даже пытался отбиться, как баба размахивая руками и пытаясь укусить.

— Обижать девочек нехорошо, и я хочу, чтобы ты навсегда это запомнил, — ударом ноги в живот вырубил Зуева окончательно. Тот ничком упал в пожухлую траву и больше не сопротивлялся, лишь тихо скулил, прикрыв лицо руками.

Хотелось навалять ему ещё и ещё, но понимал, что это уже даже для самого себя стрёмно — лежачих не бьют, первое правило в боевых видах спорта. Ему и так за глаза хватило.

— На? вот, хоть нормальных сигарет покуришь, — бросил ему одну штуку Мальборо из своей пачки и, отряхнув джинсы, вышел из кустов на дорогу.

Засунув руки в карманы куртки, прогулочным шагом пошёл к остановке.

Бес сидел на лавочке и откровенно скучал. Увидев меня поднялся и, поровнявшись, зашагал рядом.

— Ну как?

— Нормально.

— Ну и хорошо.

И всё, больше эту тему мы не поднимали. Просто шли молча. Я думал, что может, надо было втащить Зуеву посильнее, но он такой хилый, мало ли. Убивать его в мои планы не входило, только проучить.

Хотелось поскорее добраться до дома Беса и увидеть её. Волнуется, наверное.

— А тебя что, реально Витёк зовут? — спросил, почему-то вдруг вспомнив.

— Да ну, брось.

Я так и думал. Да и какая разница, какое у человека имя. Главное, чтобы человек был человеком.

Когда добрались до дома, уже наступила ночь. На грязном, уставшем от сырости небе, настырно пробивались тусклые звёзды.

В окне горел свет, и я чуть ли не бежал, чтобы скорее её увидеть.

Войдя в комнату, застыл на пороге: она сидела на тахте, сложив руки на коленях. Увидев меня выдохнула, будто скинув тяжкий груз. Нижняя губа едва заметно задрожала.

— Ты тетрадки хоть проверила? — сам не заметил, как снова перешёл на «ты».

Она несколько раз удивлённо моргнула, а потом засмеялась и заплакала одновременно.

— Ну, ты чего это? Видишь, живой и даже здоровый. Вон сколько свежим воздухом гуляли дышали, — отлип от дверного косяка и, подойдя ближе, сел на корточки напротив.

— Я думала… я боялась, — всхлипывала она.

— А вот не надо было бояться, — протянув руки привлёк её к себе, и крепко обнял.

Так мы и сидели: она плакала мне в плечо, а я просто таял. Не от её слёз, конечно. От её близости, от её эмоций — боялась, переживала. Да и слёзы эти были не боли или обиды, а слёзы облегчения и радости.

— И куда мне теперь идти? Ночь на дворе, да и Толик… — успокоившись, тихо проговорила мне куда-то в шею.

— Толик сейчас представляет столько же опасности, как и эта тахта.

Она испуганно отстранилась.

— Ты что, его…

— Да ну брось, не я. Пацаны какие-то. Слушай, райончик у вас, конечно, тот ещё. Одно хулиганьё.

Она слегка улыбнулась, и снова прильнула.

— Короче, не пойдём никуда, здесь останемся, — мягко отстранив её от себя, поднялся на ноги.

— Как это — здесь? Нет-нет, ты что, — замотала головой. — Это неудобно. Я лучше… к подруге поеду. К Инне. У неё переночую.

— Это даже не обсуждается. Тут, конечно, не пятизвёздочный отель, но спрошу у Беса чистое бельё, как-нибудь ночь скоротаем.

Словно услышав наш разговор, предварительно тактично прокашляв, в комнату заглянул Бес.

— Идите, я вам там постелил.

— Где — там? — удивился я.

— В своей комнате. Или ты думал, я среди этого ср*ча сплю? — Бес посмотрел на меня, словно на идиота.

А ведь действительно. Я никогда раньше не задумывался, где спит Бес, когда здесь пасутся приживалы. И даже не знал, что тут есть ещё одна комната.

— Пойдём, — взяв Яну за руку, последовал за хозяином дома.

Пройдя веранду, Бес отодвинул занавеску на кольцах, пропуская в крошечный коридор. Там, за вешалкой со старыми куртками, находилась новая, вполне себе добротная дверь.

Повернув ключ, мы втроём вошли внутрь. Эта комната разительно отличалась от той: свежие обои, чистые занавески на окне. В углу на комоде маленький телевизор. У стены стояла полутораспальная кровать, аккуратно застеленная новым бельём.

— Ничего себе, — присвистнул. — А сам где будешь?

— А, там на диване посплю, — махнув рукой, Бес вышел из комнаты, и я последовал за ним.

— Спасибо, просто там… как-то не комильфо… ну, сам понимаешь…

— Понимаю, поэтому и позвал. Я же вижу, что она нормальная, не из этих… — не договорив из кого именно, Бес взял с пола сложенное в рулон одеяло. — Хорошая девушка, я бы за неё тоже в морду дал, — на этом, не прощаясь, ушёл, задвинув за собой занавеску.

Достав из пачки сигарету, покурил стоя на летней кухне, глядя через мутное стекло на стремительно засеевающееся звёздами небо. Завтра снова будет ясно.

Затянулся, выпуская клубы дыма в форточку.

Яна там, в комнате. Ждёт меня. И мы будем спать в обнимку на одной кровати. Всё происходящее казалось каким-то сюром. За эти несколько дней столько всего произошло, в голове не укладывалось.

Стало так хорошо на душе, будто не мочалил только что морду, а цветы в райском саду собирал.

Затушив сигарету, выбросил окурок на улицу, после чего поторопился вернуться в комнату. Тихо открыл дверь, и только собирался что-то сказать, как увидел, что она, свернувшись калачиком на краю кровати, мирно спала.

Устала. Конечно, столько переживаний. Вспомнил, как смотрел на неё спящую в кресле у себя дома, как хотел пристроиться рядом, обнять, но вместо этого только по щеке ладонью провёл… А сейчас она здесь. Мечты сбываются.

Выключив свет, осторожно прилёг рядом, и уткнулся носом в её душистые волосы. И улыбался, как идиот. Так и уснул, улыбаясь.

--

*«Чёрный дельфи?н» — исправительная колония особого режима для пожизненно осуждённых в городе Соль-Илецк.

Глава 45 Яна

Открыв глаза, не сразу поняла, где нахожусь. Напротив тумбочка без одной ручки, покрытый толстым слоем пыли телевизор. Из прорехи между цветастыми занавесками струился солнечный свет.

Незнакомое одеяло в полоску, узкая жёсткая кровать. Кто-то щекотно, но приятно сопел в затылок…

Тяжесть мужской ладони на бедре окончательно привела в чувство.

Набиев! Дом Виктора! Толик!

Подскочив будто ужаленная, села на край кровати.

Сколько сейчас времени? Неужели поспала работу?

Бегло взглянула на часы: начало седьмого. Слава Богу.

— И сколько там? — не открывая глаз, хрипло спросил Ян.

— Пора уже. Мне… домой надо, переодеться… — торопливо пригладила растрепанные волосы, пытаясь рассмотреть своё отражение в мутном экране телевизора.

Господи, Набиев. Мы спали вместе, а я этого даже не помнила! Даже как вырубилась вчера не помнила!

— Ну давай ещё пять минут полежим, и пойдём, — сонно пробурчал он.

— Какие ещё пять минут? Нет, нет, я и так уже опаздываю!

Он нехотя поднялся и сел рядом. На левой щеке помятый отпечаток подушки. Несколько раз моргнув, взъерошил пятернёй шевелюру и положил голову мне на плечо. Его волосы приятно щекотали шею, хотелось забить на всё, и сидеть вот так целый день, не шевелясь.

Бросила взгляд на его руки: костяшки пальцев украшали подсохшие корочки запёкшейся крови.

Какой же он ещё мальчишка. Горячий, бесстрашный, бросается на амбразуру не думая о последствиях. А поступки настоящего мужчины.

Слабо представляла себе Тимура в этой ситуации. Тот бы несомненно предложил вызвать милицию и предоставить разбираться им. И был бы прав, конечно. Но вот эта непоколебимая уверенность Яна, его мужской стержень в таком ещё столь юном теле, всё это подкупало и восхищало. Как за каменной стеной — это именно про него.

Тимур… кажется, что он был вообще в какой-то другой жизни.

— Всё, просыпайся, мне пора, — мягко освободила плечо и поднялась с кровати. — У тебя, между прочим, урок в восемь начинается.

— А можно я прогуляю? — озорно улыбнулся он, и сладко потянулся.

— Нет, нельзя!

— А то что? Двойку поставите?

— В четверти. А лучше сразу за год, — поддержала шутку я, и сама удивилась, как просто всё стало. Ушла эта скованность и зажатость, и страх ушёл, что делаю что-то не так. Это моя жизнь, почему кто-то должен диктовать мне её правила?

Совсем скоро ему восемнадцать и он будет иметь право встречаться с кем угодно! Ну а то, что я его учитель… так это не вечно. Какой-то один учебный год, он выпустится, и всё — не будет больше этих дурацких условностей! И пусть только попробует кто-то посмотреть косо! В конце концов я никого не убила и не обокрала, обкраду только себя, если не позволю себе попытаться быть счастливой.

Взглянула на него, такого сонного, с запутанными волосами, и вдруг поняла, что, наверное, это и есть любовь. Всё то, что творится внутри иначе не назовёшь. Да, всё произошло быстро, но разве чтобы полюбить обязательно должны пройти годы?

Вот такая странная, может, неправильная, запретная и совершенно нелогичная любовь.

Вдруг поперёк радужных фантазий пробежала чёрная кошка. Вообще-то он ещё не признавался мне в глубоких чувствах и не факт, что испытывает то же самое. То, что заступился за меня и разделался с Толиком — ещё ни о чём не говорит. Может, он человек такой — обострённое чувство справедливости, захотел поиграть в супермена…

Нет, я видела его глаза! У него есть ко мне чувства. Есть!

Ян поднялся и, подойдя ближе, заключил в объятия. Молча, без слов. Прижал крепко-крепко.

— Ну ладно, пойдём, я тебя провожу, — бодро произнёс он, легко коснувшись губ.

— Может, не надо вместе, вдруг кто-то увидит… — засомневалась я.

— Да кто тут увидит? В этом районе никто из наших не тусуется. Тем более в такое время.

— А не из ваших? Просто кто-то из школы может жить где-то рядом.

— Ну хорошо, дойдём до остановки и потом в разные стороны, — подумав, предложил он, и я согласилась.

Выйдя за руку в коридор, заглянули в большую комнату: за столом расположились два паренька, у каждого в руках по бутылке пива. В половина седьмого утра. Откуда они здесь взялись в такую рань?

Заложив руки за голову на старой тахте лежал Бес: перекатывая в зубах спичку, безразлично разглядывал покрытый копотью потолок.

— Спасибо, с меня должок, — игнорируя гостей, Ян протянул Виктору ключ.

— Сочтёмся. До свидания, — обратился уже ко мне, приподняв с глаз надвинутую кепку.

На улице было свежо и по-осеннему прохладно, хотя день обещал быть жарким — яркое солнце поднималось всё выше, и даже слегка припекало плечи. Мы шли с Яном за руку, обсуждали погоду, музыку, школу, словно два подростка, словно не было никогда никаких границ.

Дойдя до остановки, нехотя расцепили пальцы: автобус уже показался за поворотом.

— Ты сейчас домой? — грустно спросила я, не желая расставаться.

— Да, и потом в школу. Обещаю, — улыбнулся он и крепко обнял. — А ты к третьему придёшь?

— Да, — изумилась я, поражаясь такой точной осведомленностью моим расписанием.

Запрыгнув в дребезжащий автобус, он забежал в салон и занял место у окна. Подышав на стекло, нарисовал пальцем кривое сердце.

Самый безбашенный парень из всех, кого я когда-либо встречала.

С улыбкой брела к дому, вспоминая сегодняшнее утро, тепло его ладони на своём бедре. События вчерашнего дня — выходку соседа, драку — я просто вычеркнула из памяти, не желая портить прекрасное настроение. Но увы, чем ближе я подходила к бараку, тем больше улыбка сползала с лица. Снова туда, к реалиям. Пьющая мать, её сожитель… Толик. Встречи с ним я немного боялась, но выбора не было. В конце концов, утром все в сборе, не накинется же он на меня при ребёнке.

Тихо зайдя в коридор, увидела на кухне Дину, помешивающую что-то в заляпанной кастрюльке. Смахнув с покрасневших глаз набежавшую влагу, громко шмыгнула носом.

— Привет, — осторожно поздоровалась я, снимая туфли.

— Привет. А у нас тут горе, — с мрачным лицом поделилась Дина и всхлипнула.

Внутри всё оборвалось, неужели Ян его…

— Толя мой вчера на прогулку вечером пошёл и упал, представляешь. Да так, что теперь вот лежит в больнице с переломом руки и сотрясением.

Стараясь не подавать виду, облегчённо выдохнула. Мне не было его жаль, нисколько, но ради приличия пожелала здоровья и юркнула к себе.

В комнате за столом сидела мать, как всегда уже немного подшофе. Господи, она хоть когда-нибудь бывает трезвой? Николаши нигде не было видно. Мелькнула мысль, что он свалил, но это было бы слишком большим подарком. Так много хороших новостей за один день просто не бывает.

— Привет, доченька, может, попьёшь со мной чаю? Я уже кипяточек поставила.

По правде говоря, делить с ней трапезу не было никакого желания, но я ужасно хотела есть — со вчерашнего дня ни крошки, поэтому, хоть и без великого энтузиазма, но согласилась.

— Сейчас умоюсь и приду.

Быстро переодевшись, умылась в коридоре ледяной водой и, собрав волосы в тугую косу, села за стол. В вазочке лежали несколько подсохших овсяных печеньев, и пара барбарисок. На разделочной доске крупными ломтями нарезанный хлеб и колбасный сыр.

Сделав большой бутерброд, с аппетитом принялась поглощать пищу. Мать потягивала чай, листая местную еженедельную газету.

— У жениха была? — спросила она, и заискивающе улыбнулась.

В подружки набивается. Будто не она совсем недавно обзывала меня столичной проституткой.

Не желая посвящать её в детали своей личной жизни, проигнорировала вопрос.

— Замуж тебе пора, Янка. Карьерой сыт не будешь. Детишек надо, мне внучат — на старости лет порадоваться.

— Давно ли ты такой сентиментальной стала? — смахивая с блузки крошки, поддела я.

— Я и была, знаешь как маленьких люблю? Павлик вон — чудо мальчишка! Выйдешь замуж за Тимура, я к вам в гости буду на выходных приходить, малышей нянчить.

— Так и скажи, что мечтаешь, чтобы я поскорее отсюда съехала, — огрызнулась, и сразу же пожалела. Не нужно так. Какая-никакая, но мать всё-таки, а их, как известно, не выбирают.

— Зря ты так. Я вас знаешь как люблю, и тебя, и Вероничку… нашу… — перевернув страницу, запнулась, и приблизила газету к глазам. Пошарив рукой на столе, нашла очки с перемотанной изолентой дужкой, и нацепила окуляры на нос. — О, гляньте-ка, кто это у нас тут! Мать моя женщина! А я думаю: он, не он. Он, он, ну надо же, — покачав головой, расплылась в улыбке.

— То это о ком? — вытянула шею, пытаясь разглядеть, кого же она там увидела.

— Да вот, полюбуйся, ну и познакомься — батя твой, — мать кинула на стол газету.

Забыв о чае, округлила глаза, и взяла «Районный вестник».

На целую полосу была большая статья, заголовок крупными буквами гласил: «Маленькому городу — большое будущее», и ниже фото — три похожих друг на друга колобка в тесных костюмах, а в центре… отец Яна.

— И? Кто же из них? — недоверчиво хмыкнула, стараясь унять дрожь в руках.

— Да вон тот, посерёдке.

Отец Яна — мой отец?!

Отойдя от первого шока, вдруг поняла, что это глупость какая-то. Совсем мать спилась!

— Так это же Роман Алексеевич, в администрации работает.

— Ну да, он. Важный какой стал, ты погляди. Тощий был — дрищ-дрищём, а сейчас вон пузо какое отъел на взятках, — хохотнул мать, откровенно забавляясь. — А ты чего так удивляешься? Это сейчас я старая и страшная, а тогда, лет двадцать пять назад, знаешь какая красавица была — мужики головы сворачивали.

Ещё раз взглянула на фото: мелкое, нечёткое, я сама не с первого раза его узнала. Мать глаза залила и сочиняет сидит, пофантазировать захотелось.

— Так ты ж мне в детстве говорила, что мой отец капитан дальнего плавания, — подколола я, возвращая газету.

— Ну то я сочиняла.

Ну да, конечно. В общем, всё с ней ясно.

— Ладно, некогда мне рассиживаться тут с тобой, иди лучше Павлику сказки рассказывай, — положила в рот последний кусок бутерброда и ушла к себе в комнату.

Актриса, ей Богу. И ведь не в первый раз такое. Хорошо помнила, как однажды мы с ней кино какое-то смотрели, и она сказала, что один из актёров — мой родной отец. Будто познакомились они в Ялте на отдыхе, у них завязался бурный роман, и потом вот появилась я. Лет тринадцать мне тогда было, я даже сначала поверила, дурочка. А потом узнала, что не была она ни в какой Ялте никогда. С тех пор вообще её россказням перестала верить.

А про отца Яна тем более чушь полная — он уже женат был тогда, да и жили они в Подмосковье в то время. Так что мама тут прогадала, надо было в соседнего мужика на фотографии тыкнуть, я бы, может, на пять минут дольше сомневалась.

Улыбаясь своим мыслям, надела пиджак.

Из своей половины комнаты вышла Ника. В короткой юбке, глаза ярко подведены черным карандашом. Чего это она так вырядилась в школу.

— Смотрю кто-то себе жениха нашёл, — подмигнула я.

— А я смотрю кто-то дома не ночевал, — недобро бросила она в ответ.

— Я вообще-то уже взрослая, могу без разрешения проводить ночи где хочу, и с кем. И вообще… я с Тимуром была, — не краснея соврала первое, что пришло в голову.

— Угу, понятно. Кстати, я Тимура вчера вечером в центре видела, спрашивал, как у тебя дела. Врать — не твоё, — бросив на меня уничижительный взгляд, Ника сняла с крючка рюкзак и вышла из комнаты.

Попалась. Как неудобно получилось…

Хотя, я действительно уже давно взрослая и умею право делать, что хочу. К тому же у нее и в мыслях никогда не возникнет, что я могла быть с Яном. Ведь никто ничего не знает. И не узнает.

Глава 46 Ника

Ну сестрёнка, врёт и не краснеет! Сама с кем-то шлялась всю ночь, а Тимуром прикрывается.

А ведь если бы я вчера не встретила его случайно у магазина в центре, то ничего бы и не узнала. Надо как-то выяснить, где вчера Набиев ночевал, ради интереса. Вот ни сколько не удивлюсь, если тоже не дома.

Подумала об этом, и поняла, что нет ревности в душе. Осадок, и не более. Сколько можно бегать за тем, кому я нафик не нужна? И где только мои глаза раньше были!

Но на Янку всё равно была зла. Двуличная обманщица! Правильно её Минаева псевдосвятошей называет. Ага, святоша. Ну-ну, подождём, когда все узнают, что она со школьником крутит, посмотрю тогда, как её нимб тухлыми помидорами закидают.

Стоя у ворот школы, увидела торопливо семенящего навстречу Загорского, и на лице вдруг появилась улыбка. Вчера весь вечер о нём думала, и даже ночью приснился. Но об этом я ему, конечно, не скажу.

— Привет, ты уже тут? Ну что, всё в силе сегодня?

— Ну да, мечтаю прикоснуться к частице самой истории рока.

Ничего себе — он подстригся, и жилетку свою страшную снял. Совсем ведь другой человек!

После каждого урока встречались с Игорем на перемене, даже в столовой вместе сели. Минаева со своей свитой косились на нас и ржали, но мне на удивление было всё равно. Тупые курицы, и темы у них тупые!

После школы запрыгнули в автобус и поехали к нему домой. Жил Игорёк в сталинке, в самом центре. В квартире уютно, цветочки везде, чисто, фотографии в рамочках на стенах. Прям настоящий дом, семья… у меня такого никогда не было.

Войдя в его комнату, раскрыла рот от изумления: на стенах плакаты Пинк Флоид, целая гора кассет, а на спинке кресла она — футболка с размашистым автографом на груди.

— Кру-уто! — взяла в руки майку, еле прикасаясь, удерживая кончиками пальцев, словно великую ценность. — А можно померить? — спросила без особой надежды. Я бы такую реликвию никому бы даже подержать не дала!

— Конечно, — махнул рукой Игорь, — ванна там.

Скинула свою кофточку и, едва дыша, надела прохладный хлопок. Вышла из ванной, покрутилась в прихожей перед зеркалом трюмо. Я такая счастливая в последний раз была… да никогда не была!

— Ну как — круто? — от волнения щёки заметно порозовели.

— Ага, — закивал он, рассматривая уже меня как ценную реликвию.

— Ты такой счастливчик! Я бы за такую футболку жизнь отдала! Даже две жизни, если бы у меня их столько было!

— Забирай, она твоя, — сказал он, и я буквально застыла, потеряв на время дар речи.

— Ты, наверное, шутишь, да?

— Нет, она правда твоя, — широко улыбаясь, утвердительно кивнул Загор.

— Игорёк, спасибо, спасибо тебе! — на радостях кинулась к нему в объятия, целуя в обе щёки, и, не подрасчитав, чмокнула в губы. Он не растерялся, и неожиданно ответил на мой поцелуй.

Мой самый первый настоящий поцелуй!

Отпрянув наконец через пару минут, покраснели как два помидора на грядке, и жутко застеснялись, смотря по сторонам куда угодно, но только не друг на друга.

Стало так хорошо, и даже стыдно немного, что плохо думаю о сестре. Может, у них с Набиевым тоже чувства, а я…

Тоже? Почему тоже? У нас что, с Загором…

— Пойдём, может, мороженое в кафе поедим? — нарушил неловкую паузу Загорский, и я часто закивала.

— А можно… я в ней пойду?

— Ну конечно! Ты можешь ходить в своей футболке куда захочешь, — расплылся в улыбке Игорь, и поторопился в свою комнату. — Только я тоже переоденусь тогда. Ну что б это — быть с тобой в стиле. У меня как раз кожаная жилетка где-то была…

— А ты любишь жилетки, да? — закусив губу, чтобы не рассмеяться, последовала за ним.

— Ну да, — немного покраснел он. — В них удобно, да и… мама вяжет.

— Ого, да у тебя тут куча классных шмоток, — перебирая вешалки с одеждой, присвистнула я. — Откуда столько?

— А, да это мне старший брат из Москвы привозит. Говорит, что хожу как лох. А мне как-то в своей одежде привычнее, да и мама говорит…

— Короче, — перебила я, извлекая из шкафа его барахло. — Раздевайся!

— В… в смысле? — едва не побледнел Игорь.

— Мерить будем! Пора менять твой стиль. Кутюрье Вероника к твоим услугам!

Глава 47 Мать Яны

Галина Фёдоровна никак не могла уснуть — ворочалась с боку на бок, размышляя об утренней истории с этой газетой.

Вот зачем она соврала Янке, ляпнула не подумав.

Ну просто когда она газету открыла и увидела фотографию Ромы Набиева, — парня из своего прошлого, — то буквально оторопела! Какой важный стал, возможно, их будущий мэр. Её бывший — и мэр! Вот ведь жизнь…

А ведь она даже не знала, что он в их городе живёт, ведь точно же уезжал в столицу.

Весь день она о нём думала, вспоминала прошлое…

Расстались они тогда плохо, но то было ожидаемо — молодой был, симпатичный, вертлявый, всё юлил что-то и сказками кормил, вот она и поверила, как сейчас молодёжь говорит — повелась. А потом выяснилось, что он вообще женат, да ещё и сын есть. Прыгнул в поезд, рукой помахал, и уехал к своей семье. То ли он в отпуске в их городе был, то ли в командировке — Галя уже и не помнила, столько лет ведь прошло.

Ну она тоже девушка видная была тогда, стройная — тут она дочери не соврала, долго не страдала в одиночестве, сразу же познакомилась с красавчиком Альбертом — голубоглазым студентом военного училища. Закрутился у них роман, но тоже ненадолго, вскоре Альберт пропал, как в воду канул. Ну вот не везло ей на женихов, и всё тут! А потом Галя узнала, что ждёт ребёнка.

Сразу в слёзы — как так? Что теперь делать? Думала папашу разыскать, пусть тоже ответ несёт, а кого искать-то — что один, что второй, запросто могли папашами быть. Тогда о предохранении особо много не знали, да и заморачивалась Галя никогда, всегда проносило. Но вот в этот раз вот не пронесло. Пришлось идти сдаваться в руки врачей. Вот тогда Галя и узнала, что Рома этот, горе-любовник недоделанный, никак не мог быть замешан: ребёнок по срокам в сентябре был зачат, а с Набиевым они ещё в августе распрощались. Так одной проблемой стало меньше, но в целом это ничего не изменило. Да и какая разница, кто отец, всё равно на горизонте ни того, ни другого.

Всю беременность Галя места себе не находила, размышляя, как теперь быть и на что жить, да так себя извела, что на нервной почве Янку на два месяца раньше родила, вдобавок ко всему ещё по больницам пришлось мотаться, выхаживать хилую дочь, которая, взрослея, становилась как две капли воды на Альберта похожа, даже родинка на том же самом месте что и у него была — внизу поясницы. Прям как в индийском кино. Какие уж тут ещё нужны доказательства?

Но если так подумать, то будь Роман чуть более метким, то мог бы и он быть папашей, так что считай и не обманула она дочь. Так, слегка присочинила. Захотелось похвалиться, что когда-то у неё и такие женихи были — важные, деловые, а не только алкоголики.

Держала на дочь обиду: та когда-то в сердцах бросила, что мать её нагуляла и сама не знает, от кого родила. Вот Галя и решила доказать, что знает, ну и брякнула с дуру утром, не подумав.

И теперь вот не спалось Галине, лежала и думала — а что бы было, если бы и правда Набиев отцом оказался? Вон он какой сейчас человек большой, глядишь, деньжатами бы помог, или квартирку какую пробил. Ну а что, дочь же! Жаль, что не он папаша…

— Ты чего не спишь, и мне не даёшь, — сонно пробурчал Коля.

— Думаю я, Коленька. Не спится мне, — разглядывая причудливые тени на потолке, вздохнула Галя.

— А чего думаешь?

— Да вот увидела сегодня фотокарточку бывшего своего в газете.

— Ты погляди-ка, бывших её в газете печатают! Какая фифа, — Коля ущипнул её под одеялом за бедро, и Галя захихикала, как девчонка.

— Да ты дослушай сначала, сейчас такое расскажу — не поверишь… — и рассказала по порядку историю своей молодости.

Коля слушал не перебивая, мысленно ликуя, на какую золотую жилу они нарвались. Осталась ещё хватка на сенсации, талант, как говорится, не пропьёшь. Это сейчас он забулдыга без кола и двора: как жена бросила, забрав детей и всё имущество, совсем спился от одиночества. А ведь раньше, в семидесятых, работал юристконсультом в конторе, уважаемым был в городе человеком.

Не нравилось ему сегодняшнее унизительное положение, чувствовал он, что скоро жизнь его круто изменится, уже начала меняться. Но окончательно выбраться из нищеты ему поможет именно Галя.

— А ну неси газету! — скомандовал он, включая свет.

Долго смотрел на фото, дважды перечитал статью. Ох, да тут не жилка золотая — целая бездонная пропасть! Главное, всё сделать по уму.

— Подожди, Коля, я вспомнила, — всплеснула руками Галя, — у меня, кажись, и фотокарточка с ним есть — подружка у дома культуры снимок делала. Сейчас, сейчас, в альбоме погляжу. Если не выкинула, — поднявшись с дивана, женщина взяла табурет и, приставив к шифоньеру, начала рыться в сваленном небрежной кучей барахле в антресоли.

На пол посыпались старые газеты, тронутые молью свитера, с грохотом рассыпался набор вилок.

- Вот он, родимый, — Галя спустилась со стула, и положила на одеяло старый, обитый засаленой парчой фотоальбом.

Разобрав гору чёрно-белых снимков, не скрывая ликования вытащила один: на нём, обнимая друг друга за талию, стояла молодая пара. Внизу выбитая белым подпись: лето, 1974 г.

Ни Галину, ни толстосума из газеты на снимке было практически не узнать. Да уж. Если Галю жизнь помотала, то этого раскормила.

Николай ликовал. Не может же так везти!

— Вот что я тебе скажу, Галя. Только ты теперь слушай и не перебивай…

Глава 48 Ян

Вернулся "со школы" домой хорошо за полночь: дождался после уроков Яну за стадионом и по-тихому, словно пара подельников, пустынными дворами срулили на карьер. Жарили сосиски на костре, провожали закат. Чёрт, даже не знал, что могу быть таким романтиком! Как будто открылось второе дыхание, хочется что-то делать, смешить её, рассказывать какие-то нелепые истории, что угодно, лишь бы только она улыбалась. Никогда не верил в эту хрень про две половины одного целого, но такое чувство, что всё-таки не такой уж и кретин это придумал.

Еле слышно закрыв за собой дверь, беззвучно разулся, скинул ветровку. В доме было темно и тихо, только из приоткрытой двери кухни лилась тонкая полоска света.

Мать, видимо, ещё не спит. Наверное, налепив на лицо очередную скользкую жижу, дожидается меня, чтобы устроить разнос. За то, что не появляюсь дома, за Минаеву, которая успела настучать о том, что произошло в понедельник. Я бы, может, даже послушал её отповедь и покивал, но только не сейчас — пока шёл пешком до дома ужасно устал, хотелось лечь и, наконец, выспаться.

Стараясь не топать громко пошёл вверх по лестнице к себе, как вдруг дверь кухни резко распахнулась, и с возгласом: "Карина, это ты?" в гостиную выбежали мать с отцом. Оба встревоженные: у бати брови сдвинуты, лоб прорезала глубокая морщина, у матери глаза заплаканные, в руках телефонная трубка.

— Что случилось? Вы чего такие?

— Карина пропала! — выдохнула мама, и громко всхлипнула.

— Как это — пропала? Может, гуляет где…

— В час ночи? — истерично прокричала мать. — Только ты у нас до утра шляешься непонятно с кем, а сестра твоя ребёнок ещё, сам знаешь, что мы ей позже десяти не разрешаем домой приходить. Сказала, что с подружками гулять пошла, и вернётся как обычно. И вот, второй час уже, а её всё нет…

Тяжело опустившись на диван, прикрыла лицо ладонью и заплакала. Непривычно молчаливый отец присел рядом, неуклюже поглаживая жену по спине.

— Папа уже всех подружек её объездил, нет её ни у кого, и не было. Вот, думаем, в милицию уже пора звонить. Господи, не случилось бы чего… — мать достала из кармана халата платок и громко высморкалась. — А всё политика твоя проклятая, будь она неладна! — со злостью ударила отца кулаком в грудь. — А если это из недоброжелателей твоих кто нашу девочку похитил?

— Ма, ну ты это, панику на пустом месте не разводи, и поменьше криминальные новости смотри, — постарался её как-то успокоить, а у самого едва руки не тряслись. Сестра моя хоть и мелкая пакостница, но ведь единственная и, блин, любимая. А если правда что… Вдруг меня осенило: — А вы Минаевой звонили?

— Полине? Нет, а зачем? — подняла непонимающий взгляд мать.

— Ну как, они же дружат теперь. Дай телефон, — забрал трубку и, не без труда вспомнив номер, набрал пять цифр. После седьмого гудка трубку взяла сонная Минаева.

— Алло, Набиев? — зевнула. — Я знаю, что это ты, у меня твой номер высветился. Чего звонишь, извиниться надумал?

— Карина где? — пропуская прелюдию в виде вежливости, задал вопрос в лоб.

— Не знаю я, где твоя Карина. — По голосу понял — врёт.

— Её дома до сих пор нет. Говори, где она! — теряя терпение едва не заматерился.

— Ладно, скажу, так быть. А ты мне что взамен?

— Говори, идиотка!

Мать прикрыла рот ладонью и снова в слёзы.

— У Беса она. С Горшковым. Но она слёзно умоляла ничего тебе не рассказывать, если она уз… — дальше я её уже не слушал, бросив трубку на диван.

— Поехали, на машине быстрее будет, — взял со столика ключи от тачки и бросил отцу.

— Она у Полины? — с надеждой спросила мама.

— Нет, но я знаю, где она. Не волнуйся, с ней там всё в порядке. «Надеюсь», — добавил уже мысленно, и прямо представил, как ломаю Горшку челюсть, если он не дай Бог сестру хоть пальцем тронул.

Ехали с отцом в полной тишине, я только лишь указывал дорогу. Жаль, что нормальным он становился только в стрессовой ситуации.

Тормознув у хибары Беса, отец намылился выходить.

— Сиди, я сам схожу.

— Там моя дочь вообще-то, — воюя с ремнём безопасности, пропыхтел батя.

— Да там молодёжь одна, нечего шухер наводить. Я сейчас её приведу. Ты с ней дома разбираться будешь.

Недовольно пробурчав что-то себе нос, отец всё же остался на месте, а я, выпрыгнув из Ауди, надавил на дверной звонок.

Через пару минут Бес неторопливо открыл и, недоверчиво откинув взглядом тачку, пропустил меня внутрь.

— Сестра моя там?

— С Горшком сидит там какая-то мелкая.

— Что делают?

Бес неопределённо дернул плечом, и по лицу сразу понял, что ничего хорошего. Обогнав его на пороге, вихрем влетел в комнату.

В клубах дыма, и не только сигаретного, за столом что-то праздновали незнакомые мне пацаны. Из колонок, с перемотанными изолентой проводами, доносились матерные вопли Сектора Газа.

В мутной пелене кумара едва разглядел скрюченную фигуру Горшка: тот, зажав сестру в уголу дивана, развязно распускал руки, и чуть ли не пожирал её целиком.

Ощутил, как глаза налились кровью.

В два шага преодолев расстояние, резко схватил его за воротник куртки и, пока тот вдуплял что произошло, с размаху въехал кулаком в челюсть.

Пацаны грязно заматерились и повскакивали со своих мест, какие-то две девчонки на другом конце тахты истошно завизжали.

Горшок рухнул на диван, едва не придавив ни живую ни мёртвую от страха сестру, торопливо застёгивающую неверными пальцами пуговицы блузки.

— Мы с тобой потом ещё поговорим, — прошипел, глядя на Стаса, утирающего с губ выступившую кровь. — Пошли, — не церемонясь, стащил за руку с дивана Карину и, обернувшись к выходу, увидел застывшего в дверном проёме бледного отца. Тот ошалевшими глазами смотрел на представшую картину, буквально потеряв дар речи. — Пошли-пошли, — подталкивая спотыкающуюся сестру, вывел её из дома. Батя безмолвно следовал за нами.

— Стой, подожди, — пьяно заканючила Карина, — подожди же, блин, меня щас тошнит, — наклонившись над кустом засохшего крыжовника, извергла съеденное за вечер.

Удерживая её волосы, отвернулся, матерясь на чём свет стоит на этого ублюдка.

Ведь был же уговор, что сестру не тронет. Сука, он у меня вывихнутой челюстью не отделается.

Надавив рычаг колонки, подтащил Карину в ледяной струе.

— Пей.

Она, покачиваясь, наклонилась и, не подрасчитав силы, поскользнулась на мокрой траве и рухнула плашмя на землю. Пришлось поднимать и, перекинув через плечо, нести на к машине.

Та, болтаясь как тряпичная кукла, ещё пыталась отбиваться, и с криками: «Стас! Стасик!», молотила меня по спине крошечными кулачками.

Давно я не был таким разъярённым! Ну как давно — чуть больше суток. По ходу у меня теперь хобби — бить вечерами морды всяким отморозкам.

Едва очутившись в салоне машины, Карина сразу же уснула, уронив голову на плечо.

Сколько же она выпила? Если узнаю, что она не только пила, но и что-нибудь курила — Горшку тогда полный звиздец.

Домой мы попали к трём, а спать я лёг вообще в начале пятого.

Пока мать пыталась добиться от невменяемой сестры каких-то признаний, пока успокаивал её, что ничего ужасного там точно не произошло… Называется, решил в кои-то веки выспаться.

Просто замечательный семейный вечер. Мать её, идиллия.

Глава 49 Отец Яна

Роман Алексеевич, закрывшись в своём кабинете, отодвинул опустевшую, уже третью за это утро чашку крепкого кофе.

Откинувшись на спинку кожаного кресла, чуть ослабил узел галстука и, прикрыв глаза, принялся массировать виски.

Ну и ночка у него сегодня выдалась — до самого утра глаз не сомкнул, теперь голова раскалывалась, да так, будто сами черти ворочали внутри черепной коробки раскалённой кочергой.

Дала им дочь вчера жа?ру, переполошила всю семью. У него, как заместителя главы администрации, с такой нервной работой и так здоровье плохое: давление, сердечко шалит, а вчера и вовсе чуть не остановилось. Кто бы мог подумать, что его ребёнок такое выкинет! Вот только же Карина малышкой была, в песочнице куличики лепила, а теперь у неё видите ли любовь, и к кому — форменному шалопаю, который её мало того, что напоил до невменяемого состояния, так ещё и едва не обесчестил. Если она сейчас такое творит, то что будет потом…

Думал он, что средний отпрыск ему крови попьёт со своими выходками, а теперь уже начал сомневаться. Судя по поступкам доченьки, та брата своего ещё догонит и переплюнет. А сын вот наоборот, удивил. Не ожидал Роман Алексеевич, что Ян такой не по годам взрослый. Всё считал, что тот только с друзьями пиво пить горазд, да ночами по дискотекам шляться, а он молодец, всё в свои руки взял: и сестру нашёл, ещё и мерзавцу этому малолетнему по морде съездил. Даже гордость взяла Набиева-старшего за сына. Может, не такая уж и безнадёжная смена растёт?

— Роман Алексеевич, тут к вам посетительница, — приоткрыв дверь, в кабинет робко заглянула Тонечка, его новая секретарша.

Молодая, щёчки румяные, грудь — налитые яблочки. Эх, был бы он на десяток лет моложе, да меньше килограмм на пятьдесят, то бы…

— Никого не принимаю сегодня, — рявкнул он, и Тонечка вздрогнула, затряслась как осиновый лист.

Нравилось ему, что подчинённые его боятся, был такой грешок. Если боятся — значит уважают. Ведь с людьми как — чуть поводок спустишь, они совсем с привязи сорвутся и на шею запрыгнут. Порядок должен быть во всем! Жаль только, что с его домашними эта схема не работала.

— Я ей сказала, что не приёмный день сегодня, но она настаивает, не уходит… — робко проблеяла секретарша.

— Ну и пусть сидит хоть весь день, не принимаю — значит не принимаю! — грозно отрезал он, и ударил пухлой ладонью о дубовую столешницу.

Тоня понимающе кивнула и скрылась с глаз долой.

Ну что за люди пошли? Им, значит, надо, вынь да полож! И плевать, что у человека мигрень! И это он ещё не высшая ступень, что будет, когда весь город станет под его началом? Перед тем, как баллотироваться, надо в Ессентуки съездить, здоровье поправить. А то не ровен — час не выдержит моторчик политической гонки.

Еле слышно пошкрябав дверь, в кабинет снова заглянула Тоня:

— Роман Алексеевич…

— Ну что опять?

— Она говорит, что дело особой важности. На счёт вашей дочери.

Роман Алексеевич так и застыл с бутылкой "Боржоми" в руках. В груди неприятно кольнуло. Карина! Что ещё она натворила? Она же должна дома сейчас с Нонной сидеть, утром не смогла с постели подняться — похмелье, пришлось прогулять школу.

Господи, его четырнадцатилетний ребёнок страдает от похмелья. Какой позор на его голову! А тут ещё тётку эту принесло…

— Пусть заходит, — махнул рукой, предчувствуя нехорошее.

Через минуту в кабинет вошла женщина неопределенного возраста, в платье с аляпистыми маками. Рыжеватые с проседью волосы зачёсаны в неряшливую «дулю», под глазами мешки, а на скуле желтеющий фингал, который она неумело прикрыла будто случайно выпавшим засаленным локоном. На алкашку похожа, — резюмировал Роман Алексеевич, и брезгливо скривился. Но тут же одумался и взял себя в руки. Такие люди тоже его будущий электорат, а народ хочет доброго и отзывчивого главу.

— Здравствуйте, секретарь передала, что вы по поводу моей дочери пришли? — будущий мэр выдавил вымученную улыбку.

— Угу-у, — протянула тётка, с интересом озираясь по сторонам.

— Так что с Кариной?

— Какой Кариной? — захлопала глазами посетительница, явно не понимая о ком речь.

— Моей дочерью. Вы же пришли поговорить о ней? — теряя терпение, пока ещё вежливо уточнил он.

— Нет, — замотала головой. — Не знаю никакую Карину. Я по поводу Янки пришла.

Теперь пришла очередь Романа Алексеевича удивляться. Что за Янка? О ком она? Сумасшедший дом какой-то!

— Янка — это дочка моя старшая, — пояснила она, обнажая неприятные жёлтые пеньки. — Ну и твоя тоже, получается.

Она точно «того». Теперь сомнений никаких.

Роман Алексеевич с опаской покосился на её старую сумку с ободранными кожзамовскими ремешками. Надо скорее её отсюда выпроваживать, а то, не ровен час, вынет какую-нибудь гранату или дымовую шашку, а то и ножом пырнёт. Мало ли, что у этой чокнутой на уме!

— Простите, но я не понимаю о чём вы, поэтому попрошу вас покинуть мой кабинет, — твёрдо отчеканил он, хватаясь за телефонную трубку. Нужно набрать пост охраны, пусть выпроводят эту шизофреничку.

— Ну ты даёшь, совсем, что ли, не узнал? — хихикнула тётка, жеманно поправив причёску. — Это же я, Галя. Галя Иванникова.

Какая Галя? Может, и были в его жизни Гали, но точно не такие убогие. Он себе цену всегда знал и женщин выбирал видных, породистых. А эта, судя по лицу, какой год не просыхает.

— Да ты не тушуйся, я тебя тоже не сразу узнала. Вот, — она открыла сумку, и Набиева-старшего чуть удар не хватил. Но вместо гранаты она извлекла смятую газету. — Фото твоё тут увидела. Нашёлся, пропащий. Я уж думала, с концами сгинул. Ан нет, земля она круглая.

Он презрительно покосился на «Районный вестник».

— Ну да, фотография моя, с открытия после реставрации городского дома культуры. Но вы меня однозначно с кем-то путаете.

— Да не путаю я! — не спрашивая разрешения, Галя села в кресло напротив, аккуратно разгладив складки платья. — Вспоминай: семьдесят четвёртый год, лето. Этот вот, — ткнула пальцем с облупившимся лаком на фото, — дом культуры. Только он тогда старый был совсем, штукатурка на голову сыпалась. Кинотеатр на первом этаже ещё был…

— … «Заря», — тихо выдохнул Роман Алексеевич.

— Ну! «Заря»! Там у билетных касс мы с тобой и познакомились. Ты меня ещё с охапкой ромашек у входа потом ждал, неужто и правда не припоминаешь? Тогда и закрутилось у нас с тобой. В гостиницу на Пролетарской ещё частенько забегали, — она снова хихикнула, как будто флиртуя.

— Не забыл, потому что не было такого! — категорично отрезал он, собравшись. — Да, я тут раньше жил, поэтому и кинотеатр знаю, и вообще весь город как свои пять пальцев. Но в семьдесят четвёртом находился в Подмосковье со своей семьёй.

— Да-да. Только тогда про семью-то ты мне сразу не сказал, сначала в койку затащил.

— Ну знаете, попрошу! — побагровел Набиев-старший.

— Воспользовался наивной студенткой и смотался, концов не сыскать. А я между прочим — беременная оказалась. На, знакомься, дочь твоя, — она снова поковырялась в сумке, и бросила на стол потёртую фотокарточку. На ней, за пушистым букетом гладиолусов, торчала худенькая девочка в школьной форме с большими белыми бантами. — Фотография старая, нет у меня свежих, что нашла, то и принесла. Ей тут лет десять, а сейчас ни много ни мало — двадцать два! Умница и красавица! — не без гордости добавила она.

— Заберите это и уходите. А за клевету я могу и в суд подать! — разнервничался Роман Алексеевич, расстёгивая верхнюю пуговицу рубашки. На выпуклом лоснящемся лбу проступили крупные капли пота.

— А это, — она вытащила ещё один снимок, — мы с тобой. У этого самого дома культуры.

Трясущимися руками Набиев взял снимок, и заметно побледнел. Положил фото обратно на стол, взял бутылочку «Боржоми», открутил крышку и сделал большой глоток. Струйка воды потекла по подбородку, капая на полосатый галстук.

— А дочка всё спрашивала, когда маленькая была: "где мой папка, где мой папка", а сказать-то и нечего, — подначивала Иванникова, доводя Романа Алексеевича до полуобморочного состояния.

— Уходите, — хрипло произнёс он и прокашлялся.

— То есть? — возмутилась Галина. — Тогда удрал, и сейчас напопятную?

— У меня много работы, идите! — прокричал он, указав дрожащей рукой на дверь.

— Хорошо, я уйду, но завтра расскажу всем, кто у нас в мэры метит. Подлец и трус! Гулял от жены и, имея маленького сына, заделал ещё дочь на стороне. А как жена твоя отреагирует на это всё? Вот скоро и узнаем, — Иванникова гордо задрала подбородок, собираясь уходить.

— Стойте! — Набиев-старший тяжело поднялся. — Допустим, так всё и было. Допустим, — допустим! — нажимая, повторил он, — эта девочка действительно моя дочь. И что дальше? Какую цель вы преследовали, принося сюда эти снимки и вороша прошлое?

— Я просто хотела, чтобы ты знал! Надеялась, что проснётся совесть!

— Ой, да бросьте вы, — скривился в саркастической ухмылке Роман Алексеевич. — Вы пришли за деньгами, я с самого начала понял, к чему вы клоните! Вы — аферистка, и я это непременно докажу.

На долю секунды Иванникова стушевалась, глаза забегали, но Набиев этого не заметил, лихорадочно размышляя о своём.

Надо что-то придумать, как-то заткнуть ей рот, пока не случилось непоправимого. Отпираться бессмысленно, нужно действовать быстро и на опережение.

— Давайте так, — понизил голос, — я даю вам пять миллионов*, вы оставляете мне фотографию, и больше никогда, слышите, никогда не появляетесь у меня на пороге!

Пять миллионов! Это же куча деньжищ! Щёки Галины вспыхнули, глаза блеснули алчным огоньком.

— А чего всего пять? Десять! Нет — двадцать миллионов! — смело выдала она, входя в кураж.

— Сколько?! Да ты рехнулась! — заорал Набиев. Лицо пошло красными пятнами, внушительные щёки мелко подрагивали, отзываясь на внутренний тремор. — Вон! Пошла вон отсюда! Проходимка! Аферистка! Да я тебе…

Галина ни на шутку испугалась разъярённого мужчину, схватила фотографию со стола и шустро поспешила к выходу, захлопнув дверь ровно за секунду до того, как в ту влетела полупустая бутылка минеральной воды.

Бледная Тоня попыталась узнать, что произошло в кабинете её шефа, но тут же была послана куда подальше.

Романа Алексеевича трясло. Он ходил по кабинету из угла в угол, размышляя о том, как непредсказуема жизнь: ещё вчера он строил радужные планы, а уже завтра все его мечты рухнут словно песочный замок.

Вдруг в голове всплыли слова его набожной бабушки, что всё совершённое тобой вернётся к тебе сторицей. Не верил он, что жизнь бумеранг, но вот он прилетел, и в самый неожиданный момент. Творил неведомо что, взятки брал, обкрадывал честных людей… Репутация будет подмочена, карьера пойдет под откос, жена бросит, и останется он ни с чем прозябать в одиночестве, больной, бедный и никому не нужный.

Вот откуда, откуда взялась, эта мерзкая алкоголичка?

Но самым ужасным во всем этом было то, что он вспомнил. И лето то вспомнил, и букет ромашек этих несчастных. Студентку ту — стройную хохотушку, и гостиницу на Пролетарской, будь она трижды неладна!

Молодой был ещё совсем, не нагулялся. Женился рано, и жену хоть и любил, но та только недавно родила их Гошку, первенца, вечно злая была и невыспавшаяся, а тут он в гости к матери приехал, встретил Галю эту, горячая кровь взыграла, ну и согрешил. С кем не бывает. Не думал же он, что вот так всё через столько лет аукнется. Радовался ещё тогда, что пронесло, жена ничего не узнала. Правда, первое время его тревожил момент с фотографией этой дурацкой, где он и Иванникова вместе у дома культуры стоят. Как знал ведь, не хотел фотографироваться тогда! Переживал потом, что вдруг снимок этот как-то всплывёт и Нонна всё узнает, но время шло, от Иванниковой ни слуху ни духу, он и забыл обо всём. И двадцать лет не вспоминал, до сегодняшнего дня.

А ведь не зря переживал тогда, выходит. Там внизу ещё и дата подписана: семьдесят четвёртый год — год, когда он уже был счастливым мужем и отцом. Если бы не эта проклятая карточка, то доказать сейчас что-либо было бы трудно, практически невозможно. Ведь если эта вымогательница придёт к жене, расскажет свою историю и подкрепит слова этим неоспоримым доказательством, то Нонна ей непременно поверит, и точно уйдёт. Она измену никогда не простит! А для него потерять жену — пуще неволи!

Да, изменял он ей, и после студентки этой было дело, но это же всё было несерьёзно, по зову природы, а любил он всегда только одну женщину, свою Нонночку, и жизни без неё не представлял.

А какой это удар по репутации? Кто отдаст голос за человек, что от жены по бабам бегает и детей направо и налево стругает? И то, что он понятия не имел ни о какой дочери, никого волновать не будет! Журналюги так всё преподнесут, что он окажется кругом виноватым.

Сам факт наличия дочери Романа Алексеевича не особо и трогал — не знал он о ней двадцать два года, и ещё три раза по столько бы и дальше не знал. Ничего у него не кольнуло и не дрогнуло внутри от этой новости, сразу же о последствиях начал думать и за будущее своё трястись.

Как же узнать, соврала пьянчужка или нет? Может, эта, как её — Яна, вовсе и не его дочь.

Видел он по телевизору, что в Европе анализ какой-то научились делать, на установление отцовства — за баснословные деньги вычисляют кровное родство. Может, и до столицы уже дошла технология, кто знает… Но что за анализ, как его взять, отправить, да ещё так, чтобы никто не прознал…

Нет-нет, это чушь какая-то! Какой ещё анализ, всё непременно откроется, сам себя подставит. Врагов у него хоть отбавляй — не дремлят. Только в самом крайнем случае он медицину подключит, и то, только если известно всё станет и возьмут за жабры. Вот тогда он докажет, что непричастен и его просто оклеветали!

А вообще, если ей надо, вот пусть сама с анализом этим носится, если вообще о нём знает, конечно. Хотя куда ей — темнота периферийная! Да и где денег столько возьмёт, разве что дом продаст, или почку…

Он точно знает, что никакой он не отец и лезть на рожон не намерен, не идиот!

Случайно взгляд его упал на забытую Иванниковой фотографию девочки. Роман Алексеевич взял снимок в руки и внимательно рассмотрел ребёнка. Фотография была плохого качества, да и стояла школьница далеко — ни черта не понятно! Белобрысая, тощая, курносая… Вроде похожа, а вроде и нет… Кого-то она ему отдалённо напомнила, но даже думать не стал, не до того ему сейчас было.

Бросил снимок обратно и тяжело опустился в кресло. Открыл ящик стола, достал бутылку коньяка и, не церемонясь, отпил прямо из горла, заливая свалившуюся на голову неприятность.

Пил он, пил, уже битый час как, а всё ни в одном глазу. Мысли вокруг одного крутились и покоя не давали. То в жар то в холод кидало, стоило только представить, что начнётся, если вся эта грязь всплывёт…

Нужно избавиться от Иванниковой, любыми путями! И избавиться малой кровью, по-тихому. Двадцать миллионов сумма для него вполне подъемная, хотя раскидываться деньгами он не привык. Но чёрт с ними, деньгами этими. Решил он, что отдаст он ей эту сумму, и пусть подавится. Главное, чтобы рот на замок и фотографию отдала. Сразу порвёт на мелкие клочки и пустит по ветру. Только тогда он сможет свободно выдохнуть. И, глядишь, пронесёт.

Поковырявшись в записной книжке, что была у него на вес золота, нашёл контакт нужного человека.

Нужно узнать, где эта Галина живёт, да и вообще пробить о ней информацию, а Степанов — бывший мент, первоклассный следак, он её быстро по своим каналам вычислит.

Набрав номер, Роман Алексеевич принялся взволнованно отсчитывать длинные гудки.

--

* до деноминации 1998 года.

Глава 50 Мать Яны

Галина бежала не разбирая ног из этой чертовой администрации. Испугалась так, аж поджилки тряслись.

Как он орал! В каком был гневе! Не убеги она вовремя, раздавил бы как букашку и глазом не моргнул!

Это всё Николаша, и его «блестящий» план! Расписал всё красиво, что толстосум испугается за свою репутацию, и непременно сам предложит денег, чтобы рот ей заткнуть. Что обязательно поверит в её рассказ, если она будет убедительной.

Не верила Галя в успех этой сомнительной операции, но попробовать всё-таки решила, а что — попытка не пытка. Ну прогонит и прогонит, а вдруг нет, и выгорит?

Сначала тушевалась, вон как там всё богато, в администрации этой, и сам он важный такой, на пальце перстень золотой, а потом увидела, как Набиев изменился в лице услышав о дочери, как побледнел, взяв в руки фотографию, так совсем расслабилась и даже получала удовольствие от игры, ощущая себя великой актрисой, коей в молодости мечтала стать.

Он и краснел, и бледнел, и потел, пытался отпираться сначала, но видела Галя, что попался на крючок ворюга. А когда тот пять миллионов предложил, чуть в обморок не упала от счастья! Это даже больше, чем они с Колей предполагали! Ну раз пять есть, и он так легко готов с ними расстаться, значит есть и двадцать, решила она, и озвучила сумму. Тут-то и прогадала: выкинул он её взашей, чуть охрану не натравил, еле ноги унесла.

Шла она теперь домой и корила себя за алчность — взяла бы предложенные деньги и жила себе припеваючи. А теперь осталась у разбитого копыта. Ещё и Коля дома наругает — он её с деньгами сидит ждёт, как вот теперь оправдываться…

Николаша хоть и не герой её романа, но всё не одна вечера коротает. И выпить есть с кем, и поговорить по душам. А то, что в прошлый раз по лицу кулаком съездил — так это он не со зла, извинился же потом, бутылку её любимого грузинского «Киндзмараули» принёс. Дорого, но сказал, что для любимой не жалко… Любимой!

Эх, жаль, что не вышло ничего с Набиевым, ну ничего. Жили они как-то раньше без этих денег, и дальше проживут. Хорошо, хоть ментов не вызвал, и на том спасибо.

Глава 51 Яна

— Иванникова, ты спишь, что ли? — услышала над ухом и резко подняла голову. Облокотившись локтями об учительский стол, Инна озорно улыбалась, заглядывая мне в лицо. — Я тут поболтать на большой перемене зашла, гляжу, а ты дрыхнешь.

— И правда задремала, ну надо же. На секунду ведь глаза закрыла, — встрепенулась, пригладив ладонью волосы. — Хорошо, что не Курага вошла, иначе бы такой разнос устроила!

— Это да, она и так на тебя вон как взъелась, говорит, у твоих классов самая плохая успеваемость по предмету.

— Нормальная у меня успеваемость! Это она на меня просто зуб точит, теперь уже точно убедилась.

— Из-за Дениски нашего? — хихикнула Инна, и ловко примостилась пятой точкой на край стола. — А я ведь тебе говорила. Я в таких делах никогда не ошибаюсь. На сколько она его старше? Лет на десять-пятнадцать точно, а всё туда же. На молоденьких потянуло. Старая извращенка, да?

— Угу, — буркнула я, пряча взгляд.

Если она так про Курагу с завучем говорит, — а они взрослые люди, — то что скажет про меня, если откроется правда о нас с Яном. Учитель и ученик — замечательный тандем.

— А ты чего спала-то? С Тимурчиком, что ли, до утра зажигали? А ну колись! — Селиванова задорно хохотнула, и заговорщицки пихнула кулачком мне в плечо.

— Ну о чём ты в самом деле… Тетради до самого утра проверяла… — прекрасно знала, что вру я ужасно неубедительно, но надеялась, что подруга ничего не заметит.

Инна недоверчиво хмыкнула.

— А выглядишь так, будто черт-те чем всю ночь занималась. Счастливая, глаза светятся, улыбаешься вон сидишь!

И тут она была права. Сама за собой замечала, что улыбаюсь когда надо и нет. Просто, без повода. Стоило только подумать о Яне, и сразу улыбка до ушей. Он такой живой, открытый, словно глоток свежего воздуха… Сижу и буквально отсчитываю минуты до встречи с ним, жадно ловлю каждый взгляд, будто случайно проходя мимо на перемене.

Как жаль, что сегодня урока у них нет, но радовало одно: в шесть вечера нас ждало ещё одно занятие у него дома. Легальный час, где мы будем только вдвоём. Час, когда можно не бояться, что увидит кто-то посторонний.

— Ладно, пойду я, ты всё равно витаешь где-то. Наверное, о «тетрадках» думаешь, — снова захихикала Селиванова и, покачивая бёдрами, удалилась.

Вот ничего от неё не скрыть! Боюсь, с таким детективным талантом она быстро нас с Яном раскусит.

Скрипнула дверь, и в кабинет заглянул Ян. Окинув быстрым взглядом пустые парты, повернул ключ в замке и торопливо подошёл ближе. Ничего не говоря, наклонился и, обхватив ладонями предплечья, с жаром поцеловал.

— Ты с ума сошел? У меня урок через несколько минут, — возмутилась, радуясь и злясь одновременно. Господи, это каким нужно быть сумасшедшим!

— Мне срочно, очень срочно надо было тебя поцеловать, — невозмутимо ответил он, продолжая исследовать мои губы.

Больше всего на свете я хотела бы раствориться в его руках, но вместо этого мягко высвободилась из объятий.

— Перемена закончится через несколько минут, скоро дети из столовой вернутся, — проговорила громким шепотом, не сводя взгляда с двери.

— Не скоро. Там сегодня бутерброды с колбасой. Пока не доедят — не сунутся. Да и вот, — он продемонстрировал ржавый ключ, зажатый большим и указательным пальцем.

— Так это ещё хуже! Учитель и ученик закрылись в кабинете! Головой думаешь?

Словно в подтверждение его слов, кто-то толкнул дверь, и затем громко забарабанил. Я запаниковала, представив, как это будет выглядеть, если там, допустим, кто-то из учителей, или не дай Бог Эмма Валентиновна!

— Держи, — он сунул мне в руки ключ и, подмигнув, прижался к стене у самого выхода.

Распахнув дверь на всю, облегченно выдохнула: это всего лишь девочки из седьмого «В». Пока те, громко переговариваясь топали к своим партам, Ян незаметно выскользнул из-за двери и, шепнув: «я буду ждать тебя после занятий» растворился в суете перемены.

* * *

Отведя все положенные уроки, расстроенная вышла из здания школы. Снова день прошёл не без приключений! Ну надо же. Теперь я точно была уверена, что среди учеников завёлся тайный недоброжелатель. Причем настолько тайный, что я даже понятия не имела, на кого думать! Ну не Курага же делает все эти пакости!

У ворот, в тени старого тополя, увидела Яна. Тот, скрестив ноги и засунув руки в карманы кожаной куртки, стоял облокотившись о дерево, и скучающим взглядом провожал проезжающие мимо машины. Настроение сразу же стало лучше. Но почему он стоит здесь, а не за стадионом как обычно?

Только лишь очутившись за забором поняла, почему Ян тут: недалеко от остановки стояла припаркованная «десятка» Тимура.

Ему-то здесь что нужно? Мне казалось, что мы всё сказали друг другу ещё в тот вечер.

Заметив, что я вышла, Тимур лениво выбрался из авто. Как всегда идеально вычищенный и выглаженный. На носках лаковых ботинок — ни пылинки, волосы аккуратно зачёсаны на бок.

— Ну привет, давно не виделись, — по язвительному тону стало понятно, что приехал он явно не мириться. — А почему одна?

— О чём это ты? — внутри всё неприятно сжалось от нехорошего предчувствия.

— Ну как, у тебя же тут ухажёр появился, птичка мне на хвосте принесла.

— Не понимаю о чём ты, — быстро взглянула на Яна. Тот в расслабленной позе стоял на том же месте, и демонстративно отвернулся в другую сторону, но я знала, что ни одна мелочь не ускользнёт от его цепкого взгляда.

— Серьёзно? Не понимаешь? — осклабился Тимур в саркастической ухмылке. — Вот только не строй из себя дуру. Я всё знаю, поэтому можем говорить начистоту. Расскажешь по старой дружбе, кто он, твой новый кавалер-сосунок?

— Мне кажется, это не твоё дело.

Господи, как он узнал? От кого?

— Не моё? Вообще-то ты пока ещё моя девушка! — вскинулся он.

— Я не твоя девушка, Тимур, и никогда ею не была, — устало выдохнула я. — Прости, ну ты же сам видел, что у нас не клеилось, зачем мучить друг друга, давать лишние обещания…

— Я не мучился, понятно? Я действительно хотел жениться на тебе. Считал, что ты порядочная, чистоплотная девушка с принципами, а на деле вышло, что мне ты не давала, но с малолеткой кувыркалась регулярно.

— Да как ты смеешь…

— Кто он? — не дав договорить, перебил Титов.

— Какая разница?!

— Для меня есть разница! Хочу знать, на кого ты меня променяла. Малолетка, — усмехнулся. — Как низко ты пала!

Он посмотрел куда-то поверх моей головы и взгляд его застыл.

— Это… это он, что ли? — глупо улыбнулся, показывая пальцем мне за спину. — Так это… тот самый, с сигаретами… То есть, вы уже тогда…

— Это не он! — соврала я, но было поздно: Ян уже стоял рядом.

Оба мужчины не отрываясь смотрели друг на друга. Судя по их лицам, обо мне они будто забыли, взглядом раздирая соперника в клочья. Словно два самца, воющие за главенство на одной территории.

Мы было неловко, казалось, что из каждого окна школы на эту сцену смотрят ученики, учителя. Что прохожие наверняка поняли, что здесь сейчас происходит.

Но прохожие шли с постными лицами, всем было плевать на троицу у Жигули.

— Она и тебя кинет, променяет на другого. Попомни моё слово, — нарушил тишину Тимур и, забравшись в машину, резко дал по глазам.

— Всё нормально? — спросил Ян, провожая взглядом мигающую габаритами "десятку".

— Да, — я улыбнулась и медленно пошла прочь от школы. Ян шёл рядом, молча, будто чувствуя, что мне нужно собраться с мыслями.

Мне было жаль Тимура. В этот момент, когда они смотрели друг на друга, я увидела в его глазах боль проигравшего. Он даже не стал бороться, понимая, что в любом случае я выберу не его. Я знала, что у него есть ко мне чувства, но ведь сердцу не прикажешь.

Но больше меня тогда волновало другое: кто рассказал ему о Яне? Кто-то, кто тоже в курсе, и этот кто-то добра мне явно не желает. Этот инкогнито словно бомба замедленного действия, неизвестно, кто следующий обо всём узнает: директриса? Родители Яна? Кто?

Я терялась в догадках, кто же это мог быть, ведь до сегодняшнего дня была уверена, что нам удается держать всё в тайне. Выходит, заблуждалась, и кто-то следит со стороны за нашим с Яном романом, а потом исподтишка вставляет палки в колёса.

Может… Инна? Мысль неприятно покоробила. Она моя единственная подруга, стала бы она помогать с покупкой дома, если бы хотела насолить? Но в то же время когда-то ей нравился Тимур, вдруг таким образом она решила избавиться от надоевшей конкурентки… Да и сегодня как-то странно допытывалась, с кем я провела ночь… Неужели… нет, не может этого быть! Но ведь больше некому!

— Ты расстроилась, что он уехал? — шурша гравием, тихо спросил Ян, оторвав меня от невесёлых раздумий.

— Нет. Мы поставили точку ещё на прошлой неделе.

— Но ты какая-то печальная, — он остановился, и взял меня за руку. Я осмотрелась по сторонам: вокруг никого, лишь редкие автомобили проезжали мимо, оставляя следы шин на пыльной дороге.

— Да я не из-за Тимура печальная. Кто-то украл журнал 9 «А». Прямо перед моим уроком.

— Всего-то? — улыбнулся Ян, и приподнял большим пальцем мой подбородок. — Это же фигня, какой-то несчастный журнал. Украл какой-нибудь оболтус, успел нахватать двоек и не придумал ничего лучше, чем утащить.

— Да, но он именно перед моим уроком утащил, а я, как учитель, обязана была следить. На стол положила и вышла, а когда вернулась, журнала уже не было. Эмма Валентиновна…она и так меня недолюбливает, мягко говоря, а тут ещё это. А на прошлой неделе кто-то чернила в сумку вылил, на стул конфеты положил. Не ко двору я в этой школе, ничего у меня не получается. Да и в прошлой… — осеклась. Ну вот куда меня несёт, и так наговорила кучу лишнего.

— А что было в прошлой? — сразу же зацепился Ян.

— Да так… тоже ученики не слушались, — соврала я.

Не нужно ему этого знать, ни к чему ворошить прошлое.

Глава 52 Тимур

Тимур гнал машину как никогда. Несколько раз проскочил на красный, а на перекрёстке и вовсе пересёк двойную сплошную.

До побелевших костяшек сжимая руль, думал о ней, Яне, предательнице!

Как она могла так с ним поступить? Ведь он всегда был к ней добр, ни на чём не настаивал, в койку не тащил. Выполнял любые прихоти, познакомил с родителями, всячески отстаивал её перед ними, а она в итоге отплатила чёрной неблагодарностью! Права была мама, когда отговаривала с ней связываться.

Умом-то Тимур всё понимал, а вот сердце сжималось от обиды. Ведь он действительно испытывал к ней чувства. И даже сейчас, узнав о факте измены, готов был бы принять обратно.

Простить… нет, но принял бы! Потому что чувства по щелчку пальцев не испаряются. Потому что в остальном Яна его полностью устраивала: спокойная, домашняя, хозяйственная, жизнью не балованная, стало быть будет благодарна и крохам.

Мелкий гадёныш, откуда он на его голову только свалился!

Хотя, мелкий он только по возрасту, а по внешности, мощности и дури в глазах даже его, Тимура, переплюнет. Вон как смотрел стоял, исподлобья, с явной агрессией. А кроссовочки-то фирмовые, не с вьетнамского рынка, и куртка из натуральной кожи. Часы дорогие — Тимур на такие ещё не заработал. Стало быть пацанчик отпрыск какой-то городской шишки.

Купилась на цацки, значит, продалась! На рожу его смазливую клюнула. Все бабы одинаковые!

А ведь Тимур мог бы и не узнать ничего, если бы позавчера не встретил в центре её, девчонку эту… Подошла сама, он уж решил, что познакомиться захотела, а она с места в карьер правду-матку о Янке, да такую, что верилось с трудом. Но он почему-то поверил, и, как оказалось, не зря. Уж не знал он, зачем девчонка ему это рассказала, какая ей от этого выгода, но был благодарен, что ему, слепцу, глаза открыли. А то ходил бы рогатым оленем!

Внутренний голос подсказывал, что это не конец, будет ещё продолжение его с Яной истории. Чуйка Тимура ещё никогда не подводила, не подведёт и в этот раз. Прибежит ещё, когда этот сосунок во взрослого наиграется, тогда-то он ей всё припомнит. А пока… а пока он хотел просто залить уязвлённое мужское эго.

Остановившись у гастронома, купил бутылку «Столичной» и банку сайры, а потом, дав по глазам, рванул домой, где его пока никто не ждёт.

Глава 53. Мать Яны/Отец Яна

Галина Фёдоровна в полусонном состоянии торопливо семенила к ЦРБ, двигаясь скорее по наитию. Конечно, столько лет в этой больнице проработала, знает по пути каждый камень и каждый куст, и с закрытыми глазами доберётся, если надо.

А глаза продрать утром было действительно сложно: полночи с Николашей заливали ускользнувшую выгоду. Он так расстроился, что ничего не вышло, разозлился. Кричал, ругался, обозвал глупой бабой. Обидно ей было, что и говорить. И за слова его обидно, и за то, что возможность разжиться сама же по собственной глупости прошляпила. Но что теперь — былого не вернуть, в следующий раз умнее будет. Жаль только, что не видать ей следующего раза.

Вдруг кто-то довольно грубо схватил её за руку и потянул за обшарпанное здание морга. Она уже хотела на помощь позвать что есть мочи, а потом увидела знакомые золотые часы на запястье. Голову испуганно подняла: Набиев собственной персоной.

Что он здесь забыл? А вдруг пришёл её уличить? Вдруг там наряд милиции за забором?

— Ты чего руки распускаешь, паршивец? — выдернув из его цепкой хватки рукав пальто, гордо задрала подбородок. Сама же тряслась как осиновый лист. — Думаешь, если во власть сунулся, значит, теперь всё можно?

— Короче, слушай меня внимательно. Здесь, — он вынул из кармана белый пухлый конверт, и воровато огляделся по сторонам, — десять миллионов. Больше рубля не дам, поняла?

Галина от неожиданности даже дар речи потеряла. Десять миллионов! Пусть не двадцать, как она просила, но всё равно это же такие деньжищи! Она уже и мечтать не смела о такой негаданной радости.

Потянулась забрать, но он резко поднял руку с конвертом вверх.

— Фотография где?

Галя всплеснула руками, и торопливо заковырялась в сумке. Не дай-то Бог, если потеряла или дома оставила. Ан нет, вот она, родимая.

Вытащив смятую фотокарточку, протянула Роману Алексеевичу, а сама на конверт алчно смотрит, не отрывается.

— Не думай, что я поверил в твой бред на счёт дочери. Мне просто нужна была эта фотография, — Набиев сунул снимок в карман пиджака и протянул деньги. — И имей в виду, если хоть когда-нибудь откроешь свой рот…

— Да поняла я, не дура, — огрызнулась Галя и сразу же стушевалась: а вдруг отберёт? Скорее засунула конверт на дно сумки, повесила ремешок на плечо и для верности ближе к себе добро прижала.

— Вот и хорошо. Если что, я знаю, где тебя найти, не забывай об этом, — Роман Алексеевич, не прощаясь, быстро зашагал к большой прорехе в заборе, и через минуту скрылся.

Галя не могла поверить своему счастью, это же сон какой-то! Счастливый сон! Ниоткуда такое состояние привалило! Надо срочно бежать домой, обрадовать Колю.

Обхватив второй рукой сумку, Галина Фёдоровна развернулась и потопала обратно к автобусной остановке. В магазин надо забежать, купить водочки, закусочки… Нет, сначала деньги в надёжном месте спрятать, а потом уже идти в магазин. Вдруг вытащит кто, сейчас ушлых много.

— Галь, а ты куда это? — окликнула спешащая на работу напарница Нина.

— Скажи, что нездоровиться мне, невмоготу, — не останавливаясь, отмахнулась Галина, думая о том, что с такими деньгами она теперь вообще может с работы уйти и жить припеваючи целых полгода. А то и год!

Набиев-старший, утирая со лба крупные капли пота, сел в автомобиль и закрылся изнутри. Как это унизительно — бегать по трущобам в поисках какой-то алкоголички! К счастью, время раннее, никто его не видел.

Извлёк из кармана фото, безжалостно разорвал на мелкие кусочки и выкинул в приоткрытое окно.

Неужели всё кончено? Сколько он за эти сутки пережил — словами не передать. Ночь не спал, в красках представляя, как его брак, карьера, да и вообще жизнь летят в тартарары. А теперь всё. Можно наконец свободно выдохнуть.

Блаженно откинулся на спинку кресла и расслабил узел галстука. Напряжение отпускало, и даже аппетит проснулся, коего со вчерашнего дня как ни бывало.

Главное, чтобы теперь эта курва молчала. Нет фото — нет доказательств, а слова — это только слова. Да и кто алкоголичке вообще поверит, даже если рот и раскроет?

Вспомнил о Яне этой, которая его якобы дочь. А вдруг действительно?.. Эта мысль тоже нет-нет, да проскальзывала. По срокам всё сходится, аккурат через девять месяцев после их интрижки девчонка родилась…

Нет, не может этого быть! Не может!

Щёлкнув застёжкой кожаного портфеля, извлёк фотографию девочки. Прихватил вчера прихватил с собой из кабинета, не стал улики оставлять.

Присмотрелся снова. Кого-то она ему напоминала… Этот взгляд, нос курносый… Где-то он встречал эти черты, причем как будто совсем недавно… А впрочем, какая разница. У него одна дочь — Карина. Всё!

Хотел разорвать фото и выкинуть следом за тем, но, подумав, открыл бардачок и бросил в кучу старых квитков и подкассетников. Пусть ещё полежит, выбросить всегда успеется.

Глава 54 Яна

Утром, столкнувшись с Диной на кухне, соседка огорошила новостью — послезавтра из больницы выписывают Толика, будет долечиваться дома.

Сетовала, что и кормёжка там плохая, и из окон дует. А его, несчастного, выхаживать надо. Да уж, знала бы она…

Разумеется, я понимала, что рано или поздно он вернётся, но совершенно не была готова, что так скоро. Делить снова одну территорию, натыкаться на этот полный ненависти взгляд…

Конечно, Ян хорошо его проучил, но кто знает, что творится у Толика в голове. Может, он решит отомстить и в следующий раз будет решительнее. А ещё есть Ника. Вдруг он накинется на неё? Здесь оставаться опасно, нужно как можно скорее искать квартиру и переезжать. Да и мать чего-то вдруг с утра пораньше прибежала, звеня в авоське бутылками. Ушла же на работу, и тут же вернулась. Зарплату, что ли, дали. Надоело это всё. Надоело так, что хотелось послать всех к чёртовой бабушке. Если бы не Ян, давно бы впала в депрессию.

По пути на работу купила в Роспечати «Из рук в руки», и воспользовавшись свободной минуткой, взяв в столовой стакан чая и бутерброд с прозрачным кусочком сыра, исследовала каждое объявление, жирно обводя ручкой подходящие варианты.

— Привет, — Ян, немного заспанный, с прибивающейся на подбородке щетиной, приземлился напротив. Незаметно коснулся моей руки, поводив большим пальцем по тыльной стороне ладони. Закусила губу, стрельнув взглядом по сторонам: рядом никого, все на уроке, лишь из раздаточного окна торчала курчавая макушка Зои Степановны.

— Ты почему не на уроке? — шепнула, на свой страх и риск не убирая руку.

— Опоздал. Шёл мимо столовки, увидел тебя, ну и… не смог пойти мимо, — широко улыбнулся он и переплёл свои пальцы с моими.

— Пожалуйста, не надо так делать, незачем привлекать к себе лишнее внимание, — услышав в коридоре голос завуча, вздрогнула, и резко выдернула руку. Тот прошёл мимо столовой, о чём-то оживлённо болтая с трудовиком.

— Ищешь квартиру? — Ян бросил взгляд на газету.

— Да. Скоро выписывают Толика, да и вообще, пора уже жить самостоятельно.

— Это верное решение. У вас там целый питон, а я, к сожалению, не могу быть всегда рядом. Подыскала что-то подходящее? — взял газету в руки, изучая выделенные кружком адреса. — Переулок Труженников? Минская? Так это же у чёрта на куличках! И дома там, мягко скажем… Считай тот же ваш барак, только в другом конце города.

— У меня нет другого выбора! Это единственно подходящие по цене варианты, мне сейчас не до шика, — немного обиженная, забрала у него «Из рук в руки».

— Не смотри на цену, ищи то, что понравится. И к работе поближе. Я сам буду квартиру оплачивать.

— Ещё чего! — на эмоциях повысила голос и покосилась на буфетчицу: та оторвалась от чтения жёлтой прессы, подозрительно уставившись на нашу пару. — Даже думать не смей о подобном! — добавила уже шепотом.

— Я всё решил. Не волнуйся, у отца я брать денег не буду: устроюсь на работу. К Бесу ходит Приходько там один, он работает грузчиком на продуктовом рынке…

— Какой Приходько? Какой рынок? Тебе учиться надо! Слышать ничего не хочу!

Взглянула на его длинные пальцы с аккуратно подстриженными ногтями, на дорогую одежду благоухающую парфюмом. Ну какой из него грузчик?!

— Иди на урок. Да и Зоя Степановна уже давно уши греет, — покосилась на буфетчицу: та аж приподнялась от любопытства, поставив на прилавок мясистые локти.

— Ладно, увидимся, — он подмигнул, и поднялся: — Вот правильно про вас говорят, Яна Альбертовна — вы такая упёртая! Со всеми договориться можно, но вы… ну не знаю, вы прямо монстр в юбке какой-то, — произнёс неожиданно громко.

— Не перебарщивай, — прошептала одними губами, незаметно показав ему сжатый кулак, стараясь всеми силами скрыть улыбку.

— А ты учись лучше, и не придётся отметки выклянчивать! — вмешалась Зоя Степановна, радуясь возможности почитать мораль.

— О, ты тут. А я помню, что у тебя тоже окно, а найти тебя нигде не могу, — в дверной проём заглянула Инна, и торопливо забежала в столовую. — Здрасьте, — поздоровалась с Яном, проводив его взглядом.

Не спрашивая разрешения, плюхнулась рядом на освободившийся стул.

— Чего это Набиев возле тебя в последние дни всё время ошивается? Как не гляну: то из кабинета твоего выходит, то на перемене по пятам шаркает, теперь вот даже в столовой донимает! Совсем по предмету скатился, да?

— Ну… да… — замялась.

А ведь действительно, может, мы настолько плохо шифруемся? Кто-то не обратит внимания, а вот та же Инна — любопытная и внимательная — сразу же заметила неладное.

— Пойду себе тоже чайку возьму, — Селиванова поднялась, и подошла к буфетчице. Те сразу же сцепились языками, сплетничая и хохоча. По-моему, Инна с кем угодно общий язык находит.

Со вчерашнего дня терзала мысль: она ли рассказала Тимуру о Яне. Теоретически она подходила как никто. Мы постоянно у неё на виду, запросто могла давно нас раскусить: подсмотреть, подслушать, ну и доложить в красках Тимуру. В своё время он предпочёл меня ей, и кто знает, может, она настолько злопамятна, что решила таким вот образом подгадить. Хотя, шесть лет же прошло… Но ведь известно, что у мести нет срока давности, зависит от глубины обиды.

Доводы доводами, но не верилось мне, что Инна на такое способна. Она человек прямой, давно бы уже без обиняков высказала всё в лицо.

— Ай, горячо! — Инна, поставив стакан на стол и помахала обожжённой рукой в воздухе. — Не нашла ничего? — кивнула на газету. Я отрицательно покачала головой. — И это хорошо. Я тебя как раз по этому поводу искала, — Селиванова откусила сочник с творогом, и громко отхлебнула чай. — Моя соседка этажом ниже, Лариса Сергеевна, на пару месяцев уезжает из города в какой-то пансионат под Кисловодском, и не знает кому пристроить свою Пусю — ну, кошку. Бабуля одинокая, ни детей, ни внуков. Хотела мне всучить, но у меня же на шерсть аллергия жуткая…

— Ин, нет у тебя никакой аллергии, — я сдвинула брови. — У тебя же жили раньше кошки. И не одна даже!

— Ну конечно нет! — хохотнула подруга. — А ты думаешь, мне хочется лотки за этим куском шерсти мыть? Мне что, заняться больше нечем, что ли? Так она до кучи ещё просит пыль вытирать, цветы поливать, а я, знаешь ли, так себе ботаник. У меня даже кактус завял. Ну в общем, я сразу о тебе подумала.

— В смысле? Ты предлагаешь мне кошку с фиалками к себе в коммуналку перевезти?

— Иванникова, ты меня пугаешь, — округлила глаза Селиванова. — Разумеется нет! Я предлагаю тебе пожить у Ларисы Сергеевны, пока та будет отсутствовать. Денег ей не надо, только услуги, что накапают, оплачивать вовремя. Пока там, а потом и бабуля моя в Уренгой к тому времени переедет, выкупишь домишко.

— Ну вообще идея хорошая, но удобно ли это… — загорелась я, и тут же замялась. — Вдруг соседка твоя будет против чужого человека в своей квартире?

— Не будет, я уже с ней поговорила, — невнятно проговорив с полным ртом, Инна смахнула с блузки крошки. — Она "за". А как узнала, что ты учитель, так вообще стала очень даже "за". Уважает она нашего брата. Старой закалки человек.

— А когда переезжать можно? Мне бы поскорее… — причину объяснять не хотелось, незачем ей знать об инциденте с Толиком.

— С поскорее подождать придётся, она через парочку недель только сваливает.

— Даже не знаю… — я заметил поникла.

Ещё целых две недели… Хотелось уже поскорее собрать вещи и съехать из общаги.

— Бесплатно, Яна! — повторила весомый аргумент Инна. — Ну правда, некогда мне заниматься её хозяйством, у меня своих дел выше крыши. Ладно, расскажу тебе по секрету, — она бегло стрельнула взглядом на буфетчицу и понизила тон: — Короче, я тут с парнем познакомилась — закачаешься! У него воттакенный…

— Только избавь меня от подробностей! — перебила я, немного порозовев.

— Да я о тачке! А ты о чём подумала? Джип у него, "Чероки". Ну как у него — папашин, но какая разница, да? Только чур подробности не расспрашивай — боюсь сглазить! — Селиванова трижды постучала кулачком по столу.

Расспрашивать подробности я и не собиралась, но чтобы её порадовать, сделала вид, что мне жутко интересно.

Нет, это точно не Инна рассказала Тимуру. Не до него ей сейчас. У неё вон свои отношения, плюс в какой раз мне на помощь приходит. Разве стала бы она с соседкой за меня договариваться, в глаза лезть, если бы таила какую-то обиду?

Но если не Инна, то кто?

Стало ужасно не по себе от осознания того, что кто-то знает о нас с Яном, и что этот кто-то тайно пытается вставлять нам палки в колёса.

На какую пакость он ещё способен?

Часть 55. Эмма Валентиновна

— … большое вам спасибо за ценную информацию… Да-да, вы абсолютно правильно поступили, что рассказали, даже не сомневайтесь!.. Конечно, буду рада, до свидания, — Эмма Валентиновна положила телефонную трубку, затем снова взяла, но, подумав, положила обратно на рычаг.

Поднявшись с кресла, возбуждённо заходила по кабинету, переваривая только что услышанное. Это же не информация — это бомба! И, главное, как вовремя, словно сама фортуна на её стороне.

Вот это да! Наша скромница Яночка Альбертовна на самом деле настоящая хищница! Не зря она ей сразу не понравилась. Едва только та переступила порог кабинета, с просьбой взять на работу, Эмма Валентиновна уже тогда предчувствовала, что доставит ей эта девчонка проблем. И вот, как всегда оказалась права! Ходит, глазки в пол, а на самом деле творила такое… Вот уж верно говорят — волк в овечьей шкуре. И с дисциплиной у неё проблемы — работает тут без году неделю, а уже успела несколько раз засветиться в дурнопахнущих историях. Люди десятилетиями трудятся, и не умудрились столько дел наворотить, а эта только и знает, что куда-то вляпывается.

В дверь негромко постучали, и в кабинет вошёл Денис Павлович. Эмма Валентиновна на автомате поправила причёску, и тепло улыбнулась завучу, так и застыв где стояла — у раскрытого окна.

— Вот документы для ГорОНО, как вы просили. Я всё изучил, только подпись ваша осталась, — он положил на стол тоненькую папку и, выдавив смущённую улыбку, торопливо покинул кабинет.

Директриса так разволновалась, что даже забыла, о чём только что думала. Сердце порхало в груди словно испуганная пташка. Когда с ней такое было в последний раз? Она уже и не могла припомнить. Как вошла в роль железной леди сразу после университета, так ни разу себе не изменила. Да так увлеклась, что не успела заметить, как пролетела жизнь. Ни мужа, ни детей, зато карьера и уважение коллег. Но какая от них польза, если приходишь домой, а тебя там никто не ждёт?

Дениса Павловича она заприметила ещё в прошлом году, и сделала всё, чтобы перетянуть его поближе к себе. И не просто в школу, а сразу на тёплое место немного раньше времени ушедшей на пенсию прежнего завуча. Ей нравился этот спокойный и положительный во всех отношениях молодой мужчина. Хорош собой, холост, бывших жён, детей и грешков за плечами не имеет. Ну а то, что моложе, так это даже хорошо! С молодым мужчиной женщина обретает второе дыхание, расцветает, есть стимул становиться краше, чтобы соответствовать.

Эмма Валентиновна считала себя очень даже привлекательной и интересной женщиной, и она видела, что Денис Павлович к ней расположен. Руку подаёт, интересуется самочувствием. А как долго они вели беседу, когда вместе пили на прошлой неделе чай?

Он одинок, она одинока, нужно только немного времени и каплю её жизненного опыта, чтобы мягко подтолкнуть его к активным действиям. Чем Эмма Валентиновна и планировала заниматься, но пришла эта молодая выскочка и всё испортила! Крутит хвостом перед завучем, глазки ему строит, давит на низменные инстинкты мужчины, вместо того, чтобы заинтересовать своим интеллектом! Ну ничего, теперь, когда она узнала об Иванниковой столько интересного, избавиться от неё будет не сложно.

В дверь снова робко постучали, и в кабинет заглянула Яна Альбертовна.

— Вызывали?

— Садитесь, — процедила Эмма Валентиновна, кивнув на стул.

И вот опять — сама невинность. Почти без косметики, косу заплела, будто красна-девица из сказки, а у самой кофточка на груди лопается, и юбка неприлично обтягивает все округлости.

Вызывала её директриса по совсем другому вопросу, но раз теперь появилась свежая информация, не стоило откладывать дело в долгий ящик.

Эмма Валентиновна села в своё высокое кресло и, сложив пальцы домиком, уставилась на преподавательницу английского. Та была не то чтобы напугана, скорее растеряна. Но в глаза смотрела уверенно, не тушуясь.

— Яна Альбертовна, вы знаете, по какому вопросу я вас вызвала?

— Думаю, из-за украденного журнала?

— Не украденного, а утерянного вами.

— Я его не теряла! — чеканя каждое слово, бесстрашно опровергла Иванникова. — Я оставила журнал на столе, как делаю это всегда, и как это делает каждый преподаватель, вышла на минуту, а когда вернулась — журнала уже не было!

— А куда вы вышли? — сузила глаза директриса.

— Это была перемена, и моё личное время. Не думаю, что должна отчитываться перед вами, на что я его трачу.

— Вы хотели сказать — на кого вы его тратите?

Услышав это, Яна Альбертовна немного побледнела. Села прямо, будто кол проглотила.

Ага, попалась!

— Я пока закрываю глаза на ваши шашни, но учтите, в стенах моей школы я этого терпеть не стану! Вы здесь для того, чтобы давать детям знания, а не чтобы крутить романы!

Эмма Валентиновна сейчас же хотела высказать ей в лоб своё отношение к тому, как беззастенчиво эта беспринципная фифа флиртует с завучем, что решила пока не прилетать Дениса Павловича, а лишь тонко намекнула, что в курсе всего. Вместо этого приготовилась выдать самую горячую информацию.

— Так вы в прошлый раз и не ответили мне, почему уволились из элитной частной школы, и переехали из столицы обратно в провинцию. Может, всё-таки хотите поделиться?

— Я уже вам говорила: здесь у меня мать и сестра, — сквозь зубы процедила Иванникова.

— А что вы можете рассказать мне о товарище Заболоцком Андрее Дмитриевиче? — директриса назвала имя, и Яна Альбертовна побледнела ещё сильнее.

— Заболоцкий — директор школы, в которой я работала в Москве. А причем тут он?

— Какие вас связывали отношения? — словно следователь на допросе, Эмма Валентиновна подалась вперёд, цепко заглядывая в глаза «обвиняемой».

— Исключительно рабочие, — ответила Иванникова, и директриса вскипела: нахалка, врёт и не краснеет!

— А у меня другая информация, — поднявшись со своего кресла, Эмма Валентиновна начала медленно мерить шагами кабинет, не теряя контакта глазами с Яной Альбертовной. — У вас был с ним роман! Роман с женатым человеком, у которого, между прочим, трое детей, одному из которых ещё не исполнилось и трёх лет! — Иванникова хотела что-то возразить, но директриса остановила ту движением руки, заставив молчать: — И не смейте пытаться себя обелить, то, что вы делали — это аморально! Это мерзко!

— У нас не было никакого романа! Я не знаю, кто передал вам эту информацию, но это клевета! — Из коридора раздался звонок на урок, но Яна Альбертовна даже не двинулась с места. — Если вы выслушаете, я расскажу вам, как всё было на самом деле.

— Ничего не хочу слышать, — замотала головой Эмма Валентиновна, выставив перед собой ладонь. — Слушать ваши оправдания и знать, что это заведомо ложь, у меня нет никакого желания.

— Хорошо, вы хотите меня уволить? — устало промолвила учитель английского.

— Я не могу уволить вас только за то, что вы нечистоплотная девица. И если честно, мне жаль, что нет такой статьи. Но я могу вас уволить за опоздания, систематические нарекания со стороны вышестоящего руководства, жалоб коллег, за плохую успеваемость порученных вам учеников. — Эмма Валентиновна выдохнула, и снова села на свой пьедестал. — Знаете что, мой вам совет — начинайте искать новое место работы. Если вы уйдёте сами, так и быть, я не напишу в вашем личном деле, как и чем вы пробиваете себе путь по карьерной лестнице.

— Не смейте меня оскорблять! — прокричала Яна Альбертовна и вскочила со стула. — Вы не знаете всей правды!

— Мне достаточно того, что я знаю, — директриса демонстративно открыла папку и начала листать документы. — Даю вам срок до осенних каникул. Советую искать усиленно и не пренебрегать вариантами, в нашем городке крайне сложно устроиться по профессии.

— Я могу идти? — в голосе сталь. Подбородок гордо поднят.

— Да, конечно, урок уже начался, — Эмма Валентиновна снова уткнулась в документы.

Иванникова молча вышла, но тут же заглянула обратно:

— Спасибо за совет. И не волнуйтесь, Денис Павлович мне не нужен. Можете забирать его себе.

Дверь с грохотом захлопнулась.

Эмма Валентиновна опешила. Вот хамка! Невоспитанная, высокомерная, наглая!

Ну ничего, после такого позорного разноса она сама заберёт документы и вылетит отсюда словно пробка. А если нет, то у неё здесь начнётся такая весёлая жизнь, что черти в аду посочувствуют.

Глава 56 Яна

Выскочила из кабинета директрисы и, не видя ничего вокруг, на автомате поплелась на третий этаж. Глаза неудержимо жгли непролитые слёзы.

Откуда она узнала про Заболоцкого? Кто ей рассказал? Никто не знал об этом, ни одна живая душа, кроме него самого и его жены. Но они же в Москве! Как это дошло до Кураги?

Неужели она специально под меня копала, обзванивая и расспрашивая работодателей? Я сильно сомневалась, что жена Заболоцкого или он сам сплетничали по телефону с незнакомой тёткой, вытряхивая грязное бельё. Да и к тому же это неправда! Ну… частично неправда.

И она обмолвилась про шашни в школе, неужели она знает про Яна?

Но, подумав, решила, что нет, иначе она бы точно не стала держать в себе такую сенсацию, после которой она могла бы выгнать меня со свистом, и не придумывать другие, притянутые за уши доводы.

Я шла к ней на ковёр, наивно полагая, что получу выволочку за журнал, и никак не ожидала такого. Это месть, из-за завуча! Это было настолько прозрачно, что не было никаких сомнений.

Остановившись напротив своего кабинета, облокотилась ладонями о подоконник. Нужно привести мысли в порядок, нужно выдохнуть.

Взяла злость: ну почему у меня всё вечно наперекосяк? Если бы не он, этот горе-ухажёр, то всё было бы нормально! Свалился на мою голову этот Денис Павлович!

Где теперь искать работу? До каникул осталось катастрофически мало времени.

А если не уходить? Остаться, на зло! Я не сделала ничего плохого, почему я должна менять работу только потому что директриса запала на завуча? Он мне не нужен, пусть забирает!

Но, с другой стороны, если я уйду из этой школы, станет проще в одном — Ян перестанет быть моим учеником, и это сильно упростит наши отношения. Хоть одна положительная сторона.

Но если уходить, то куда? Ни в одну из школ, кроме вечерней, учитель английского не требовался. А в вечерней всего лишь на полставки, и такая низкая зарплата…

На лестнице послышался стук каблуков Эммы Валентиновны, и я, чтобы не попасться снова ей на глаза, быстро юркнула в кабинет.

Из-за этой суматохи совсем забыла о том, что урок у 11 «Б».

Ученики громко переговаривались, по классу летали смятые бумажки. На доске кто-то жирно вывел мелом "ass"* и подкрепил написанное красноречивой иллюстрацией. На моё появление никто не отреагировал, продолжая вести себя развязно.

Проходя к своему столу поймала взгляд Ники: та, сжав губы в тонкую ниточку, смотрела исподлобья. Но хотя бы пришла на урок, что уже хорошо. А потом я увидела Яна: он, сжимая в кулаке карандаш, пристально заглядывал мне в глаза. Смотрел встревоженно, цепко изучая моё лицо. Натянутой улыбкой я могла провести кого угодно, но только не его.

— Извините за задержку, открываем учебники на восемнадцатой странице.

— Задержку, — гоготнул Круглов, покачиваясь на стуле. — А перед нами-то что извиняетесь? Или это кто-то из наших в задержке виноват? — несколько мальчишек подержали нестройным гоготом, девочки тихо захихикали.

— Тему сегодняшнего урока нам расскажет Круглов, — собрав последние крохи самообладания, пропустила шутку мимо ушей.

— А чё я? Дронов хочет! — пробасил Круглов, ткнув пухлым пальцем с обгрызанным ногтём на отличника.

— И я хочу! Кто даёт? — влез Горошков, и класс взорвался от хохота.

Круглов завалился на парту, молотя кулаками по столу, содрогаясь в конвульсиях от смеха. Степаненко выковырнул из стоявшего на подоконнике горшка с засохшей фиалкой горсть земли, и кинул в Дронова. Немцов ловко схватил его рюкзак и, положив на пол, от души пнул: тот пролетел через весь кабинет, рассыпая по пути тетради, ручки и учебники.

Я сидела за столом, и не знала как утихомирить ораву взбесившихся подростков! Опустила голову, уговаривая себя не разрыдаться при всех.

— Заткнулись все, уроды! — громко и чётко произнёс Ян. Голоса стали на полтона ниже, все уставились на Набиева, в ожидании чего-то интересного.

— А если не заткнусь, то что? — вскинулся Круглов, нахально ухмыляясь. — Ты мне не указывай, понятно?

Ян молча поднялся. Класс сразу же затих. Переступая разбросанные между рядами книги и канцелярию из рюкзака Дронова, Ян подошёл к Саше и, взяв того за ворот рубашки, немного приподнял над стулом.

— Так заткнёшься?

— Хрен тебе, понял? Ай, б**!!! — выругался Круглов, получив звонкий удар по уху.

— В следующий раз посыпятся зубы, — предупредил Ян, и неторопливо шагая вернулся на своё место.

Тишина стояла будто неживая, только Круглов что-то бубнил себе под нос, потирая красное ухо.

Все смотрели на меня, ожидая какой-то реакции, но я понятия не имела, как себя повести. Будто впала в ступор.

По идее я должна бы была прочитать Набиеву мораль, что драться нехорошо и всё надо решать мирным путём, но не могла кривить душой, потому что внутри я ликовала, что этого наглеца поставили на место. Даже разговор с Курагой отошёл на второй план, от гордости за Яна.

— Open your books on eighteenth page*, - повторила я, и дети тихо зашуршали страницами, листая учебники.

Такой тишины на своем уроке я не могла припомнить за всю свою практику.

--

Ass* — задница

Open your books on eighteenth page* — открываем учебники на восемнадцатой странице

— Что случилось? — Ян поравнялся со мной, выцепив-таки на перемене.

Сразу после звонка с урока убежала в учительскую, и как только вышла из кабинета, сразу же наткнулась на ожидающего неподалёку Набиева.

— Может, давай потом? — бросила, озираясь по сторонам, торопливо сбегая вниз по ступенькам.

— Нет уж, давай сейчас, — он взял меня за предплечье и затянул под лестницу. На сложенных вдоль стенки старых матах покоился толстый слой пыли. Ян бесцеремонно прижал меня к ним, закрывая обзор своей крупной фигурой.

— Послушай, это не самая лучшая идея…

— Что там произошло у вас в учительской? — не дослушал он, нахмурив брови заглядывая в глаза. — Ты плакала, я видел.

— Эмма Валентиновна устроила выволочку. Ничего особенного.

— Из-за журнала?

Я молча кивнула. Ну не рассказывать же ему о Заболоцком. Страшно представить, если эта грязная история станет достоянием общественности.

— Но есть и хорошая новость: кажется, я нашла квартиру, — поспешила сменить неприятную тему.

— Серьёзно? Это круто. Надеюсь, не на Минской?

— Нет, тут совсем недалеко. И совершенно бесплатно.

— Вот как? И что это за добрый спонсор-самаритянин? — в голосе засквозили нотки плохо прикрытой ревности.

— Соседка Инны. Давай всё-таки потом поговорим, ладно? — с тревогой выглянула из-за его спины в коридор. Мимо сновали ученики, но, к счастью, никто не обращал на нас никакого внимания.

— Увидимся вечером? — томно выдохнул Ян мне в шею и легко коснулся губами мочки уха. По телу сразу же прошла приятная волна удовольствия от близости, но, собрав волю в кулак, я резко отпрянула, опасаясь быть замеченной.

— Не знаю. Я позвоню, — дождавшись, когда снаружи станет достаточно пусто, выскользнула из-под лестницы. — Да… спасибо тебе.

— За что? — удивился Ян.

— Ну, за Круглова…

— А, это. Я давно уже хотел ему по морде съездить, так что спасибо за повод, — улыбнулся он, и беспечно махнул рукой.

— Яна Альбертовна, а с кем это вы тут… — откуда ни возьмись появившийся завуч заглянул под лестницу.

Ян облокотился о маты, сохраняя невозмутимое выражение лица. Я же густо покраснела, осознавая, как двояко можно расценить эту ситуацию. Да даже не двояко, по-моему, всё было так очевидно!

Денис Павлович хмыкнул себе под нос, но тактично промолчал, уставившись куда-то ниже моего бедра.

— У вас там… э…

Я опустила глаза: на чёрной юбке пыльный отпечаток. Краснея ещё гуще, хотя, казалось бы, куда уж больше, отряхнула одежду и стремглав понеслась по коридору.

Вот что он теперь подумает!? А главное, вдруг разболтает директрисе, я же не знаю, о чём они там воркуют у неё в кабинете.

Будет хотя бы один день, чтобы я не вляпалась в какую-нибудь нелепую ситуацию?! Даже позавидовала Яну, мне бы хоть немного его самообладания. Умеет он посмотреть так, что все вокруг тушуются, ощущая себя идиотами. Даже завуч рядом с ним двух слов связать не мог.

Войдя в кабинет, проверила стул, стол, и только после этого села. С некоторых пор приходилось быть предусмотрительной.

Несколько учеников сидели в кабинете, громко переговариваясь и хохоча. До звонка всего пару минут, а я как всегда была не готова к уроку. Но как сосредоточиться на работе, когда в личной жизни творится такое?

В мыслях крутилось только одно: кто же рассказал Эмме Валентиновне о Заболоцком? И каким будет следующий шаг этого таинственного инкогнито…

Сразу после работы поспешила на остановку, постоянно озираясь, разглядывая в лице каждого случайного прохожего таинственного вредителя. Мания преследования достигла своего апогея: казалось, что за мной постоянно кто-то наблюдает, подсматривает, подслушивает. Нужно срочно ограничить наше общение с Яном, по крайней мере в школе и на территории рядом точно. Здесь же просто рассадник любопытных глаз и ушей!

Добравшись на дребезжащем автобусе до дома, открыла дверь и сразу же увидела следы недавней гулянки. Раковина заполнена грязными тарелками, повсюду следы обуви, окурки валялись прямо на полу. У окна, уронив голову на подоконник, спал какой-то мужик. Накатило чувство злости, брезгливости, какого-то безграничного отчаяния. Это никогда не закончится! Никогда.

Тихо прошла в нашу комнату. Коля лежал поперёк дивана и громко храпел, мать, устроившись с краешку, тоже спала. На заляпанном столе, среди объедков, опрокинутая бутылка армянского коньяка, под столом ещё такая же и несколько пустых пивных бутылок. Но шокировало меня другое: на паласе, прямо по центру комнаты, чернело обугленное пятно от утюга. На новом паласе, который мы с Никой совсем недавно тащили с рынка!

Я тратила свои деньги, чтобы вот эти напивались и портили чужое имущество?

Хотелось поднять мать за грудки и вытрясти из неё всю дурь, растолкать храпящего алкоголика и выкинуть взашей на улицу. Закрыть дверь, заколотить окна, сменить замки, и никого не впускать! Бутылки, окурки, пьяные чужаки… Так жить нельзя! Неужели они сами не видят, что это дно?

Невозможно! Надоело так жить! Надоел этот свинарник! Всё, не могу так больше!

Забежав в свою комнату, достала из-под кровати чемодан, раскрыла, и принялась вынимать с полок одежду, хаотично запихивая тряпки в чемодан. Платья, джинсы, бельё… Следом пошли вешалки с пиджаками, куртка, пальто… На полу уже высилась пёстрая гора одежды, а я всё продолжала в безумном состоянии опустошать полки.

Сейчас же уеду отсюда, куда угодно! Сниму номер в гостинице, переночую на вокзале. Нет больше сил смотреть на это всё!

Взял стул, залезла наверх и вытащила спрятанную за постельным бельём коробку из-под обуви. Старые открытки, вырезанные заметки газет, какие-то памятные безделушки из детства. Конверт! Где конверт с деньгами?

Сбросив с кровати сваленные в кучу смятые футболки, вытряхнула содержимое коробки на одеяло. Вот она, бумажка с выведенной красными чернилами накопленной суммой. Каждый раз, докладывая деньги, я переписывала цифру, радуясь, что она растёт, а не уменьшается.

Трижды переворошила рассыпанные мелочи.

Конверт с деньгами исчез.

Не помня себя, выскочила из комнаты и, не церемонясь, грубо растолкала мать. Та с большим усилием приняла вертикальное положение и, непонимающе моргая, уставилась стеклянными глазами.

— Где деньги? — стараясь держать себя в руках, прошипела я.

— К-какие деньги? — обдав волной тошнотворного перегара, пролепетала она.

— Мои деньги! Из коробки!

— Не знаю я ничего, ничего не брала я, — забубнила, явно испугавшись. — Ко-оль, Коль… — толкнула сожителя в бок. Тот лишь что-то хрюкнул, больше ни на что не реагируя.

— Деньги лежали в моей комнате! Наверху! В коробке! — прокричала ей в лицо, будто выплёвывая каждое слово. Руки трясло мелкой дрожью, в горле пересохло.

— Не видела, не брала! Коля! Коль! — повторяла как заведённая мать, расталкивая невменяемого любовника. Щёки и шея покрылись алыми пятнами, глаза бегали, выдавая очевидную ложь.

Впервые в жизни мне захотелось ударить собственную мать, и стало страшно от подобной мысли.

— Это же были мои деньги… на дом… — губы задрожали. Медленно села на табурет, уставившись на испорченный палас.

Два года я копила эту сумму, откладывала каждую копейку ущемляя себя во всем. Ездила по всей Москве, обучая избалованных деток столичных толстосумов. И вот так, разом, потеряла всё, что имела.

Теперь стало ясно, откуда столько дорогой выпивки, закуски, новая одежда… Дура! Как же я сразу не догадалась! Надеялась на порядочность родных людей. Мы же не чужие, она же мать!

Надо было положить деньги на книжку сразу же, а я всё откладывала на потом. А теперь всё… Как теперь быть? Что делать? А как же дом, моя мечта…

Слёзы жгли глаза, я вытирала их рукавом, размазывая тушь. Мать в полголоса причитала, не оставляя попыток разбудить Колю.

У меня нет дома, нет денег, и я скоро останусь без работы. Мать меня ненавидит, сестра видит во мне врага, директор вставляет палки в колёса. Есть Ян… Но ведь никто и никогда не даст нам быть вместе.

Кажется, теперь я начинала понимать, почему спиваются люди. Они просто устали, перестали бороться.

Не знаю, сколько я так просидела. Мать уснула, неудобно привалившись к подлокотнику дивана, а я сидела напротив, утирая слёзы и жалея себя.

Потом поднялась, положила в чемодан все самое необходимое и, так и оставив в своей комнате хаос из разбросанных вещей, молча покинула коммуналку.

* * *

— Иванникова? Ты чего тут делаешь? Господи, что это с тобой? — Инна стояла на пороге своей квартиры, в домашнем халате и смешных тапочках с меховыми помпонами.

Половину её головы украшали термобигуди, на лице маска из чего-то белого, с налепленными дольками огурцов.

— А… что со мной? — глупо спросила я.

— Ну у тебя всё лицо в разводах туши! Ты так в транспорте ехала, что ли?

Безразлично пожала плечами. Я бомж, нищая и безработная, какое мне дело до разводов какой-то туши?

— Проходи же скорее, чего стоишь, — Инна посторонилась, помогая мне затащить чемодан.

— Ну дела-а, — протянула Инна, дослушав до конца мою сбивчиво рассказанную историю.

Выдала практически всё: о расставании с Тимуром, правда, не назвав истинную причину разрыва, об украденных деньгах, о разговоре с Курагой, опустив лишь деталь о Заболоцком.

— Да ты пей чай, пей! И коньяк подливай! Да не жалей ты, чего накрапала как кот наплакал, — Инна от души плеснула янтарной жидкости мне в чашку.

Мы сидели за столом в её маленькой уютной кухне, где кругом кружевные салфетки, забавные солонки и сахарницы, вазочка с конфетами в центре стола. Среди этих милых сердцу мелочей, таких обыденных, и таких для меня недоступных, я чувствовала себя ещё более несчастной.

Не нужны мне миллионы долларов на счету, богатые ухажёры, заграничные путёвки. Я просто хочу жить спокойной жизнью, в своём маленьком доме. Встречаться с парнем, который мне нравится, и не бояться осуждения окружающих. Я хочу кружевные салфетки и вазочку с конфетами.

Инна, слегка захмелевшая, качала головой, честно пытаясь войти в моё положение. Остатки бигуди плавали в остывшей воде на дне ковшика — волосы до конца она так и не накрутила.

— Ситуация, конечно, патовая, врагу не пожелаешь. А точно это мать стащила?

— Или мать, или алкоголик её. Больше некому. Не Ника же, — отпив горький чай с коньяком, поморщилась, ощутив разлившееся внутри грудной клетки жгучее тепло.

— Да уж… Я попрошу бабулю, может, она как-то войдёт в твоё положение и подождёт деньги ещё пару месяцев, а ты потом заработаешь и…

— Инна! Очнись! — перебила, невесело усмехнувшись. — Я эти деньги два года копила, впахивая на двух работах и во всем себе отказывая. Я не заработаю здесь столько за пару месяцев, даже если буду с утра до ночи стоять на панели.

— Нет, но на панели так-то неплохо зарабатывают…

— Инна! — возмутилась я, и мы обе рассмеялись.

— А к Тимуру вернуться? Совсем без вариантов?

— Без.

— А может, тот, из-за кого ты от Тимура ушла, чем-то поможет?

— Да нет у меня никого! — возразила, осознав, что подруга меня уже давно раскусила.

— Ой, брось! Я же вижу, как у тебя глаза светятся! Даже сейчас, стоило только о нём упомянуть, ты буквально расцвела. Так кто он? Я его знаю? — заговорщицки подмигнула Инна, и даже голос понизила, будто кто-то нас мог услышать.

— Нет, он не сможет помочь, есть на то свои веские причины.

— Ну не хочешь говорить — как хочешь, — немного огорчилась Селиванова. — Ладно, что уж. Живи пока у меня, а как Сергеевна в свой пансионат отчалит — этажом ниже переедешь, будем соседками.

— Это, наверное, неудобно… К тебе парень приходит… — замялась я.

— Неудобно, Иванникова, штаны через голову надевать, а всё остальное… — Инна залпом допила коньяк, и поднялась. — Иди в маленькой комнате обустраивайся, сейчас я тебе постель чистую принесу. Кстати о парне, он придёт уже через полчаса, а я ещё не собрана. Сейчас причёску мне делать будешь.

Может, это было действие алкоголя, но я так расчувствовалась, что захотелось расцеловать подругу. И снова она меня выручает, в который раз. Стало жутко стыдно, что я допускала мысль, что она могла меня как-то предать.

В маленькой комнате со скромной обстановкой было тесновато, но по сравнению с коммуналкой, здесь были просто королевские хоромы. И, главное, никаких бездельников за стенкой, никаких криков и ругани.

Разобрала свои скромные пожитки, заняв всего одну полку старого полупустого шифоньера, на столе разложила учебные материалы, канцелярию. В спешке многое забыла, надо будет потом вернуться и забрать оставшееся.

Подумала о Нике, и стало стыдно: бросила её там совсем одну. Ну ничего, решила, что обязательно что-нибудь придумаю, может, заберу её к себе.

А мать… променяла детей на постороннего мужика! Разве это нормально? Даже животные так не поступают! Впрочем, Бог ей судья.

Через сорок минут на свидание убежала цветущая Инна: я стояла на балконе, провожая их пару немного завистливым взглядом.

Она может вот так запросто гулять с любимым, не скрываясь, не боясь осуждения.

Кокетливо оголив колено обтянутое черным нейлоном, Селиванова погрузилась в авто ухажёра, и машина резво отчалила, разогнав своим рыком стайку купающихся в пыли воробьев.

Ужасно захотелось увидеть Яна. Накатила нестерпимая тоска, до ломоты в груди. Подруга-подругой, но так хотелось прижаться в крепкому мужскому плечу, выплакаться в конце концов. Захотелось, чтобы меня элементарно пожалели. Я так устала тянуть всё на себе…

Взяла телефонную трубку и, посидев несколько минут в нерешительности, всё же набрала цифры номера Яна, вращая круглый диск пузатого аппарата.

Гудок, второй, третий…

— Слушаю, — раздалось на том конце провода, и сердце мгновенно сжалось.

— Это я, — пролепетала, почему-то почувствовав себя идиоткой.

— Яна? Сейчас… — раздалось какое-то шуршание, хлопок двери. — Ты откуда звонишь? Всё в порядке? — сказал уже громче.

— Да, в порядке… — не выдержав наплыва эмоций, всхлипнула.

— Я же слышу, что нет! Ты где? Я сейчас приеду.

— Да я просто позвонила… — зачем, вот зачем взваливать на него свои проблемы? Мало ему из-за меня достаётся?

— Не заставляй меня ходить и искать тебя по всему городу! Я же всё равно найду. Говори адрес.

— Давай встретимся в Платоновском сквере, у пруда.

— Я скоро приеду, дождись, — в трубке раздались короткие гудки.

Балкон Инны выходил прямо на этот сквер. Днём по дорожкам манерно прогуливались молодые мамочки с колясками, а вечерами лавочки были усыпаны компаниями шумной молодёжи и влюблёнными парами. Густые деревья и разлапистые кусты идеально подходили для тех, кто хочет скрыться от любопытных взглядов прохожих.

В конце сентября с каждым днём темнеет всё раньше. Вот и сейчас, время ещё не было и восьми, а на город уже опустились сумерки. Заняв дальнюю лавочку в конце аллеи, с нетерпением и трепетом дожидалась Яна.

Мы так редко виделись, какими-то урывками, скрываясь и прячась по углам как преступники.

Я понимала, что пока иначе никак, нужно немного подождать, совсем скоро ему исполнится восемнадцать и никто не будет вправе указывать ему, как жить и с кем встречаться. А если я уйду из этой школы, то у обоих будут окончательно развязаны руки. Но сейчас, когда свалилось столько всего одновременно, действительность окутала будто тяжёлым покрывалом, лишая малейшего просвета и свежего воздуха. Я сидела на лавочке, и ощущала себя такой несчастной и всеми покинутой, что против воли снова заплакала.

Он подошёл сзади, совсем тихо, и нежно обнял за плечи. Я ощущала кожей его прохладную колючую щёку, его ставший таким родным запах.

Ловко перепрыгнув лавочку, Ян сел рядом, с теплотой заглядывая в глаза.

— Почему ты плачешь? Что случилось?

Почему он, молодой и беззаботный, должен грузиться моими проблемами? Как же это стыдно… Но я не могла молчать, слова полились сами собой, как и слёзы…

— Ты уверена, что это мать с сожителем украли деньги? Не сосед? — задумчиво спросил он, выслушав в подробностях мой рассказ.

— Нет, не думаю. Он к нам не заходит, — покачала головой, до сих пор не избавившись от чувства стыда за свою такую непутёвую семью.

— Сколько?

— Что сколько? — шмыгнула носом я.

— Денег было сколько? — терпеливо перепросил он.

— Много… — достала из кармана смятую бумажку, которая когда-то лежала в конверте с деньгами. Взглянув на выведенные красными чернилами цифры, Ян приподнял бровь, и положил листок себе в карман.

— Да, не мало. Но и не то чтобы очень много.

— Это всё, что у меня было. Вообще всё! Если бы не Инна, не знаю, на что жила бы до зарплаты, — положила голову ему на грудь, немного успокоившись.

Расклеилась, как дурочка. Хороша я сейчас: распухшая, с красными глазами и размазанной тушью.

Ян положил руку мне на талию и притянул ближе к себе.

— Не стоит так убиваться из-за каких-то денег, это всего лишь фантики.

— Всего лишь? — возмутилась. — Тебе не понять, потому что ты ни дня не жил, как я!

— Ну-ну, не заводись, мы что-нибудь придумаем, — сцепив пальцы в замок, он заключил меня в плотное кольцо своих рук, и я снова расслабилась, ощущая себя рядом с ним словно в надёжном коконе. В конце концов он прав, это всего лишь фантики. Но без них, увы, тоже нельзя быть полностью счастливой.

Было совсем темно, когда мы, держась за руку подошли к двери Инны. Ещё с улицы я нашла пустые глазницы окон её квартиры, и убедилась, что подруги всё ещё нет дома.

— Пригласишь? — тихо спросил он, сжимая меня в объятиях. На лестничной клетке было темно, лишь в маленькое окошко светила луна, едва озаряя наши сплетённые в один силуэты.

— Не могу — в любой момент может вернуться Инна….

Не успела я это проговорить, как внизу хлопнула подъездная дверь, и по ступенькам раздалось торопливое цоканье шпилек.

Оттолкнув от себя Яна, засуетилась в поиске ключей.

— Это она!

— Упс, попали.

Я не видела его лица, но знала, что он улыбается. Забавно ему! Господи, какой же он всё-таки ещё мальчишка.

— Ничего смешного! Она не должна тебя видеть! — прошипела, ковыряясь в карманах.

Ключи со звоном упали на пол, и пока я вслепую шарила ладонью по пыльному бетону, пока отыскала потерю, Ян куда-то незаметно испарился.

Инна уже поднялась на последний пролет, но, услышав шуршание у своей двери, видимо, остановилась. Стук каблуков стих.

— Это я. Никак не найду в темноте замок, — подала голос, отражаемый от стен звонким эхо.

— Блин, Иванникова, я тут чуть коньки не откинула! — выдохнула подруга, легко забежав наверх. — А ты чего тут торчишь?

— Тебя ждала, — ляпнула первое, что пришло в голову. Глаза уже привыкли к темноте, и я попыталась разглядеть Яна в углу за мусоропроводом. Больше спрятаться тут негде. Ну не в воздухе же он испарился в конце концов!

— Гуляла что ли? Ну и правильно! — пьяненькая Инна зашуршала ключом, пытаясь попасть в замочную скважину. — Пойдём, я нам ещё коньячка принесла.

— Мне, пожалуй, хватит.

— Ну это уже я сама решу. Сегодня ты моя гостья, и степень опьянения определяю тоже я, — Селиванова хихикнула, и открыла-таки дверь.

Жёлтый прямоугольник света осветил лестничную клетку: Яна нигде не было.

Глава 57 Ян

Надавил на звонок, прислушиваясь к звукам за забором. Лязгнула цепь, раздалось тихое рычание пса.

Наконец зашуршали шаги, и Бес, не снимая цепочку, приоткрыл дверь.

— А, это ты, — посторонился, пропуская, после чего задвинул засов. — Один?

Вопрос удивил, обычно ему всё равно, кто и с кем к нему ходит.

— Один.

— Горшок здесь, — осведомил Бес, мягко ступая по раскисшей после дождя тропинке.

— Да мне плевать. Я к тебе по личному воппосу, дело есть.

— Ну пошли, — бросил на меня беглый взгляд, пропуская вперёд.

Проходя мимо тускло освещённой комнаты, мельком заглянул внутрь: в кресле с блаженной улыбкой дремал Паровоз, за столом, тихо матерясь, пацаны пили пиво и рубились в нарды. В углу дивана возились Горшок с какой-то тощей блондинкой. Заметив меня, тот изменился в лице и демонстративно отвернулся.

После того случая с Кариной я был полон решимости отыграться на нём по полной, но сестра с матерью в два голоса умоляли не трогать горе-ловеласа. Поддался на уговоры, пообещал не размахивать кулаками, да и, пораскинув, решил, что с него хватит. Карина тоже хороша: если бы не хотела, не позволила бы напоить себя, и уж тем более не дала бы себя мацать. А раз дала, стало быть сама напросилась. Оба хороши, короче.

В школе мы Горшком тоже не общались: тот отсел к Гриднёву, показательно меня игнорируя. Делал вид, как будто вообще ничего не произошло, будто никого он не трогал и вообще не при делах. Про разбитую губу всем сказал, что что-то там не поделили с пацанами с соседнего района. Всё шито-крыто. Всё, что происходит дома у Беса, остаётся дома у Беса.

Такое поведение Стаса мне было только на руку и, хоть признаваться в этом было стрёмно даже самому себе, в глубине души надеялся, что пока мы в жёстких контрах, спор каким-то волшебным образом рассосётся. Не было и дня, чтобы я не обматерил себя последними словами за тот необдуманный поступок. Месяц неумолимо приближался к концу, и я заведомо знал, что проиграю. Перспектива выставлять себя перед всей школой треплом не грела, но и выигрывать, только для того, чтобы кому-то что-то доказать, я больше не хотел. Слишком сильно всё изменилось с того злосчастного вечера.

— Чего там у тебя? — Бес прислонился плечом к оконному стеклу на летней кухне и, чиркнув спичкой, закурил.

— Короче, мне деньги нужны, — выдал без предисловий.

— Деньги всем нужны, — усмехнулся он, выдыхая сизое облако.

— Мне много нужно, и срочно.

— Когда?

— Сегодня.

— И сколько?

Нашарил в кармане куртки клочок бумаги Яны и протянул Бесу. Света из комнаты едва хватало, но он всё-таки разглядел нацарапанные красной ручкой цифры. Отдал обрывок мне обратно, и молча затянулся, вглядываясь в черноту ночи за окном.

— Мне не вся сумма нужна, кое-что у меня есть. Часть могу возместить часами, — приподнял рукав и обнажил запястье с подаренными дедом "Swatch" на шестнадцатилетие. Бес безразлично мазнул взглядом по моей руке, и снова уставился в окно. — Настоящие, швейцарские. «Ямаха» есть, можно выгодно толкнуть, приставка…

— Ну ты же понимаешь, что у меня не ломбард.

— Понимаю, но больше мне спросить не у кого. К отцу я с этим не пойду, исключено. Я всё верну. На меня дачный участок записан, как восемнадцать стукнет — продам, рассчитаемся.

— Вляпался куда-то? — поинтересовался Бес, оторвавшись наконец-то от созерцания мутного стекла.

— Не я… — рассказывать правду не хотелось, да и надеялся, что Бес, в свойственной ему манере не лезть в чужие дела, не станет допытываться. Он и не стал, внимательно так посмотрел, и как будто всё понял.

— Понятно, — выдохнул он, и выкинул окурок в форточку. — Ладно, тут жди.

Дойдя до конца летней кухни, скрылся за занавеской.

Неужели он хранит такую сумму здесь? Да тут каждый день столько сброда шастает. Поистине бесстрашный малый.

Не было его долго, минут пятнадцать, я уже порядком устал, залипая на ходу, а размеренная болтовня и тихая музыка из открытой комнаты только убаюкивали.

О металлическую штангу звякнули кольца занавески, Бес вышел на веранду, держа под мышкой пыльную банку огурцов. Подойдя ближе, извлёк из кармана свёрнутую пополам увесистую пачку потрёпанных купюр.

— Я быстро верну, ты же знаешь, не кину.

— Меня ещё никто не кидал, — Бес поставил банку на стол, и протянул вырезанную из велосипедной камеры чёрную резинку. — Перевяжи, так надёжнее.

Стараясь не думать о том, каким способом он раздобыл столько денег, положил пачку во внутренний карман куртки. Приятная тяжесть грела душу. Завтра Яна перестанет плакать, разве может быть сейчас что-то важнее этого?

Попрощавшись с Бесом, вышел в холодную звёздную ночь, искреннее надеясь, что все плохие парни сегодня сидят по домам, потому что ввязываться в разборки сейчас не было ни сил, ни желания. Да и ломать носы с такой суммой в кармане вдвойне обременительно.

Добравшись до дома, к счастью, без приключений, уснул, едва уронив голову на подушку.

В семь десять утра следующего дня, спрятавшись в запутанных ветвях стремительно желтеющей акации, дожидался, когда на работу уедет Селиванова. Я точно знал, что рабочий день у неё сегодня с восьми, потому что в восемь у Инны Михайловны начинался урок химии у 11 «Б». Урок, который я благополучно прогуляю.

И действительно, спустя пять минут распахнулась дверь, и химичка торопливо засеменила к автобусной остановке. Едва она скрылась с глаз, я покинул своё убежище и, не привлекая внимания, юркнул в подъезд.

— Инна, это ты? Ты что, ключи забыла? — раздался голос Яны и, дважды повернув вертушку замка, она открыла дверь. — Ян? Но… ты что тут делаешь? — округлила глаза и, выглянув на площадку, быстро затащила меня за руку в прихожую. — Ты почему тут?

Я не мог сдержаться. Сгрёб её в охапку, такую тёплую, в коротком халате, с соблазнительными голыми коленками. Прижал к стене, впился в губы, не давая что-то сказать, что-то предпринять. Хотя она и не пыталась: обмякла, не оказывая никакого сопротивления, скорее наоборот, с жаром отвечала на поцелуи, исследуя под расстёгнутой курткой мою напряжённую спину.

Не знаю, чем бы всё это закончилось, но противный свист чайника испортил всю малину.

— Чай… будешь? — приходя в чувства прошептала она, одёргивая полы халата.

— То есть, мне официально можно не ходить на урок?

— Как будто если я скажу, что нельзя, ты послушаешься, — улыбнулась, скрываясь на маленькой кухне.

Зазвенели чашки, на стол посыпались разносолы: какие-то бутерброды, печенье, а я сидел и как озабоченный смотрел на её стройные ноги. Тонкий шелк едва прикрывал бёдра, и я материл себя последними словами, заставляя перевести взгляд и сконцентрироваться на чём-то другом.

Мы пили чай, а я продолжал думать только о том, как снимаю с неё этот халат.

Разговор не клеился, оба говорили что-то невпопад, смущаясь и перекидываясь мимолетными улыбками.

Она явно нервничала: краснея и покусывая губы, то и дело предлагала то одно, то другое — пододвигала сахарницу, подливала кипяток.

Я тоже совсем потерялся, чего раньше за собой не наблюдал. Эротический накал напряжения витал в воздухе, забиваясь в каждую пору, туманя разум и призывая инстинкты ринуться в бой.

Дабы не сорваться — к чему я был опасно близок — и не пойти на поводу своих озабоченных желаний, быстро допил чай и засобирался.

— Тебе к третьему? — надевая куртку зачем-то спросил я, хотя уже наизусть знал её расписание. Она задумчиво кивнула, облокотившись о дверной косяк. — Да, вот, чуть не забыл, — достал из кармана предварительно переложенные в конверт деньги. — В школу не понёс, мало ли…

— Что это? — нахмурилась она, заглядывая в конверт. Едва увидев что там, быстро всучила обратно. Замотала головой. — Нет, нет! Я не возьму!

— Я никого не обокрал, честное слово.

— Нет и ещё раз нет! Забери это! Я рассказала тебе о своей проблеме не для того, чтобы ты…

— Послушай, — прервал на полуслове, сжав её хрупкие ладони. — Ты сейчас возьмёшь эти деньги, отнесешь в свою комнату, — которую ты мне, кстати, не показала, — и спрячешь как можно лучше. Не доверяю я этой Инне Михайловне.

Она непонимающе уставилась на меня, несколько раз выразительно моргнула, затем улыбнулась, а через секунду и вовсе рассмеялась, вытирая набежавшие слёзы тыльной стороной ладони.

Повисла у меня на шее, целуя подбородок, губы, щёки…

— Так, полегче, иначе я останусь. — И это не было шуткой. Я же не железный. Мягко отстранил её от себя, стараясь не глазеть на соски, провоцирующе торчащие сквозь тонкую ткань халата. — А, вот ещё, — извлёк из кармана куртки слегка помятую розу с коротким обломанным стеблем. — Это тоже в гербарий. Всё, пока, иначе точно останусь, — сунул ей в руки цветок и, открыв дверь, через ступеньку побежал вниз. — Увидимся в школе, Яна Альбертовна.

Глава 58 Ника

Вернувшись из школы, зашла в свою комнату и бросила грустный взгляд на сиротливо опустевшую половину Яны. Прошло уже десять дней, как она тут не жила, съехала к Селивановой и по ходу не собиралась возвращаться.

Раньше я об этом могла только мечтать — что снова буду жить одна, уберу эту чёртову перегородку, не буду видеть каждое утро её идеально красивое лицо. И вот моя мечта сбылась, она уехала, и ни черта я не счастлива. И мне даже её не хватало.

Вошла на её половину, села на кровать. В комнате чисто, не так, как в тот день, когда всё было вывернуто из шкафов. Видимо, приходила, когда дома никого не было, всё убрала. На письменном столе сиротливо высилась аккуратная стопка покрывшихся пылью книг, на полу — ни соринки.

Я до сих пор не знала наверняка, что произошло, почему она так резко сорвалась. В школе её видела, конечно, она обмолвилась, что просто всё достало и что скоро переедет в квартиру какой-то бабки, и хочет, чтобы я жила с ней.

Не знаю. Хотелось бы, конечно, свалить отсюда, тем более мать со своим Николашей совсем спилась, но с другой стороны уже как-то привыкла к этому всему. Зато никто не лезет, никто не следит, во сколько я прихожу и ухожу. А то, что они там пьяные валяются бубнят — да и хрен с ними. У меня против синяков уже иммунитет выработался. Это Янка из Москвы приехала изнеженная, в шоке была, а я эту картину уже несколько лет наблюдаю и было откровенно пофиг, главное, чтоб меня не трогали.

Недавно мать раздобрилась, дала денег. Много — двести рублей. Не знаю, откуда у неё столько, ведь толком не работает даже, одни прогулы с этой пьянкой. Но я конечно же взяла, как раз видела на толкучке классные джинсы-клёш. Будет в чём в школу ходить, да и…

В соседнее окно негромко постучали, и я быстро перебежала на свою половину комнаты.

— Ник, ну ты где там застряла? — Игорёк заулыбался, зазывая рукой сквозь давно не мытое мутное стекло.

— Я сейчас, — задёрнула занавеску и торопливо скинула блузку. Я же переодеться забежала на минуту, и расселась тут.

Странно всё так. Если бы мне кто-то раньше сказал, что я буду встречаться с Загорским, я бы у виска покрутила, настолько это казалось невероятным. Но вон как оно бывает, Игорёк на самом деле оказался классным парнем, и совсем не ботаником! Ну… если только чуть-чуть. Хотя, после того, как я его переодела, убрав в дальний ящик все жилетки и дурацкие подтяжки, он стал выглядеть очень даже ничего. Ничуть не хуже того же Набиева! Тот вообще странный какой-то стал: ни с кем из класса не гуляет больше, ходит что-то, улыбается, счастливый какой-то.

Девчонки шептались, что кого-то подцепил из соседнего города, по-любому дочку какой-то шишки. А Лосева уверена, что это Софа, дочка начальника ГАИ. А мне наплевать. Как отрезало. Он красивый, конечно, но наглый и невоспитанный. Поверить не могла, что повелась когда-то на внешнюю оболочку. Игорёк гораздо лучше и, главное, я ему по-настоящему нравлюсь.

Минаева, разумеется, пыталась его обсмеять со своими шестёрками, но на них мне тоже теперь было глубоко наплевать, особенно на Полину — пусть подавится своим ядом и злостью. Набиев на неё окончательно болт забил, вот она и психует. Так ей и надо! Ходит нервная, злая, на всех орёт. Сильно жалела, не сказала тогда Янке, что Минаева что-то там против неё замышляла. Дура, променяла сестру на какую-то идиотку и пацана, которому я сто лет не нужна! Надо бы собраться с духом и извиниться за своё поведение…

— Ника! — снова раздался нетерпеливый стук за окном.

— Иду-у-у, — прокричала погромче. Стены картонные, точно услышит.

Намотав бирюзовый шарф, придирчиво изучила себя в зеркало. Очень даже ничего — подарок Игорька. Мой первый подарок от мальчишки!

Выбежала в погожий октябрьский день, пиная по пути жёлтые кленовые листья. Тощие коты повскакивали со своих мест — кинулись врассыпную, недовольно уступая дорогу.

Игорёк скучал на лавочке, а увидев меня, широко улыбнулся. Фетровая кепка набекрень, коричневые брюки в тонкую полоску, огромная кожанка словно с чужого плеча… На душе сразу стало так тепло-тепло.

С ума сойти. Я втюрилась в Загорского!

Глава 59 Яна

Лариса Сергеевна — полностью седая улыбчивая старушка, опираясь на трость расхаживала по своей маленькой квартирке, рассказывая, что у неё где находится, любовно отзываясь о каждой, даже незначительной мелочи.

Кухня, прихожая, небольшая спальня, зал — один в один как квартира Инны, только здесь как будто сохранился дух прошлого столетия. Раритетная мебель — мечта любого коллекционера: старинное трюмо с позолоченными рамами зеркал, дубовый письменный стол с секретером, тяжёлый персидский ковёр на полу. В зале на потолке даже сохранилась лепнина, что придавало жилищу особый колорит. Мне здесь нравилось, и хозяйка моментально расположила: сразу же принялась угощать чаем с вареньем, подробно расспрашивая о моей жизни, но не пересекая границ личного.

Лариса Сергеевна дробно расписала, чем и во сколько кормить кота, больше всего переживая, что белый пушистый комок шерсти похудеет за её отсутствие. Познакомила меня со своими орхидеями, которые бережно лелеела вот уже два десятилетия.

Я услужливо кивала, рассыпаясь в благодарностях, мечтая уже поскорее посадить старушку на поезд: пожилые люди бывают утомительны, особенно одинокие, которые, дорвавшись до свободных ушей, готовы вылить всю накопленную за свою долгую жизнь информацию на голову обречённого слушателя. Но надо отдать должное, что рассказывала она интересно, и в другой раз я бы с удовольствием послушала, за чашкой-другой чая, но не сегодня: в пять часов у меня было собеседование в вечерней школе, а до этого ещё нужно было успеть перевезти вещи от Инны.

Мне нравилось у неё жить, мы отлично ладили, иногда ездили вместе на работу, да и вообще стали гораздо ближе, но уже хотелось уединения, чего-то своего. Пусть пока не собственного угла, но хотя бы временно личного, где я сама себе хозяйка. А там, если всё получится, зимой перееду уже в свой собственный дом, купленный у бабушки Инны. Благодаря деньгам Яна это снова стало возможным.

Пару раз я пыталась ему их вернуть, но тщетно — он даже слышать ничего не хотел, отшучиваясь в своей излюбленной манере. Эмма Валентиновна тоже как будто бы отстала, выбрав тактику полного игнора, что меня в общем-то устраивало. Всё потихоньку приходило в норму, и я даже боялась об этом думать, дабы не спугнуть пока ещё робко прокрадывающееся в мою жизнь счастье.

Правильно всё-таки говорят про полосы, видимо, я сейчас ступила на белую.

Попрощавшись наконец-таки с Ларисой Сергеевной, перенесли с Инной мой малочисленный скарб.

— Вот тут в комнате и располагайся, если что — кричи, я сверху уши грею, — хохотнула Селиванова, развешивая на плечики мои пиджаки.

— Да у меня-то что подслушивать? Я одна жить буду, это к тебе Влад захаживает.

— Ага, ну-ну. Одна она! Иванникова, меня-то не лечи! — хитро взглянула подруга. — Видела я позавчера, как тебя какой-то парень домой провожал. Жаль, темно на улице было, не разглядеть совсем. Тёмненький какой-то, высокий, на Набиева нашего из 11 "Б" чем-то похож. А у тебя губа не дура.

Ощутив, как предательски вспыхнули щёки, согнулась в три погибели над чемоданом, надеясь, что Инна ничего не заметила.

— Да это так, друг…

— Угу. Я, например, с друзьями не целуюсь, а вот ты…

— Инна! Прекрати! — швырнула в неё смятой футболкой, и та едва не угодила в фарфоровую статуэтку, аккуратным рядком расставленные на книжной полке.

— Ладно, как надумаешь, так расскажешь. Побегу, сама доразберёшь, а то скоро Влад приедет.

Влад этот появился в её жизни самое что ни на есть вовремя, ведь если бы не он, всю свою неуёмную энергию подруга бы точно переключила на меня, и тогда бы уж наверняка давным-давно раскусила. Тем более шифровальщики из нас с Яном, как оказалось, никакие. Наверное, виной тому с каждым днём всё крепче засыпающая бдительность. Ведь чем больше проходило времени, тем сильнее казалось, что нет в наших чувствах ничего противоестественного. Разве имеет значение возраст, социальный статус, да и вообще всё что угодно, если двух людей тянет друг к другу и они хотят быть вместе? Разве это зазорно — быть счастливыми?

Я наслаждалась каждым днём, стараясь не думать о плохом. Просто не допускала мрачные мысли, отгоняя прочь любой негатив.

Собеседование в вечерней школе прошло хорошо. Директор, Валерий Васильевич, с радостью был готов принять меня хоть завтра, ведь в школе катастрофически не хватало кадров.

— Преподаватель физики уже месяц ведёт у детей труды! Разве это нормально? Учитель музыки уволилась на прошлой неделе. Природоведение преподавать пока некому — место вакантно. А нынешний учитель английского языка через месяц уходит в декрет и, судя по всему, вряд ли вернётся обратно.

Так что ждали они меня с распростёртыми уже на полную ставку.

Причину такой текучки кадров озвучил расплывчато и крайне неохотно: дети сложные, большинство из неблагополучных семей. Трудно с ними, вот и не выдерживают учителя. Нервы дороже. Но я согласилась на должность практически не раздумывая. Ничего, как-нибудь приструню молодых разгильдяев. Мне, главное, отдать первый взнос за дом, а там видно будет.

Домой шла в приподнятом настроении — как же всё удачно складывается! Хотелось скорее увидеть Яна, поделиться своей радостью. Жаль, что придётся ждать до завтра, сегодня у них там снова какие-то семейные посиделки, приём гостей. Вот жизнь у людей — каждый день праздник.

Каково же было моё удивление, когда, поднимаясь на этаж, увидела прислонившегося к входной двери Яна. Скрестив длинные ноги, скучающе изучал обшитую деревянными рейками дверь напротив.

В белом свитере, темных джинсах по фигуре… Сегодня он выглядел гораздо взрослее. Да и вообще словно стал каким-то другим… Я не видела его всего лишь один день, а изучала так, будто забыла черты и знакомилась с ними заново.

Невероятно красивый! Хотя, смешно — куда уж больше…

Присмотревшись, ахнула — волосы! Вот что придало ему возраста — он подстригся! Вместо чудесных, чуть волнистых прядей, вечно спадающих на глаза, на голове теперь торчал короткий ёжик. Эта метаморфоза с внешностью словно сделала из него другого человека. Он больше не был мальчиком — молодой мужчина, сразивший наповал моё сердце.

На согнутом локте кожаная куртка, в руках бутылка вина. Увидев меня он улыбнулся. Даже улыбка стала какой-то другой.

— Ты что тут делаешь? — спросила тихо, заглядывая на лестничный пролёт выше. — В любой момент может спуститься Инна. Да и как ты узнал новую квартиру?

— Ты же сама говорила, что будешь жить этажом ниже. Элементарная математика. Видишь, я не так уж и безнадёжен — считать умею.

Я поднялась к двери, ощущая невероятное волнение. Как будто всё впервые. Он стоял опасно близко, мешая сосредоточиться и лишая возможности думать.

Непослушными руками нащупала в кармане связку ключей, вставила нужный в замочную скважину, но тот никак не хотел поддаваться, намертво застряв. Ни туда, ни сюда.

— Дай мне, — он всучил мне бутылку и с лёгкостью открыл дверь. — Ого. А тут стильненько, — шагнул в небольшую прихожую, с интересом осматривая интерьер.

Убедившись, что на площадке нет никого из соседей, заперлась изнутри.

Ну что за идиотское поведение? Мне двадцать два года, имею право приглашать мужчин. Тем более Лариса Сергеевна этого не запрещала. Хотя, в глубине души я конечно понимала, что волнуюсь не из-за того, что подумают соседи, а от того, что мы останемся с ним в квартире вдвоём.

— А я на работу в вечернюю школу устроилась, — похвалилась, разматывая шарф и снимая пальто. Ян галантно принял у меня верхнюю одежду, повесив на витиеватый латунный крючок рядом со своей курткой.

— Ну если ты рада, я тоже рад. Хотя, идея выматывать себя на двух работах мне не сильно по душе.

— Это же временно.

— Конечно. Потом на работу устроюсь я.

Кинула на него удивленный взгляд, борясь с желанием уточнить, что же он имел в виду. Но вовремя сдержалась. Как говорит Инна: придет время, и человек сам вывалит из шкафов свои гремящие скелеты.

Подняв с пола сумку с продуктами, — которую он у меня тут же перехватил, — прошла в маленькую уютную кухню.

— А по какому поводу вино? — кивнула на бутылку грузинского Киндзмараули.

— Да так. День рождения, — буднично бросил он, присаживаясь на табурет у окна.

— У кого? У мамы?

— У меня.

— У тебя сегодня день рождения? — ахнула, прикрыв рот ладонью. Точно, сегодня! Как же я могла забыть?! И ведь не напомнил ни разу! — Почему ты молчал? Я бы… я бы… ну не знаю, купила бы торт.

— К сладкому я равнодушен, а вот вино — совсем другое дело. К тому же теперь восемнадцать, даже закон не нарушаю. Давай я пока что-нибудь поесть сварганю, а ты поищи бокалы и штопор, — Ян закатал рукава свитера, и уверенно принялся разбирать пакет с продуктами. — Надеюсь, старушка держит дома не только тару из-под капель корвалола.

Бокалы я нашла сразу же — стояли в серванте на самом видном месте. Высокие фужеры на тонкой ножке, с золотистым тиснением по краю. А вот со штопором пришлось повозиться, но, в конце концов, в ящике, среди мельхиоровых вилок и разномастных поварёшек, был найден и он.

Ян, не подпуская меня к столу, мастерски нарезал овощной салат и приступил к жарке мяса.

Хотя казалось бы — откуда ему, тепличному ребёнку, знать, как вообще включается плита? С каждым днём он приятно удивлял меня всё больше и больше.

Удобно устроившись на мягком пуфике, обняла подтянутые к груди колени, и с удовольствием наблюдала за тем, как здорово он управляется с телятиной. Как заправский повар Ян тоненько порезал мясо, бросив кусочки на шипящую сковороду. Кухня вмиг наполнилась дразнящим ароматом, пробуждая поистине зверский аппетит.

— А как же праздник дома? Ты говорил, что твои планировали пригласить кучу гостей…

— Так они и приглашены, — он обернулся и задорно подмигнул. — Думаю, им там и без меня весело.

— Ты что, сбежал с собственного праздника? И виновница этого я. Просто отлично!

— Скорее ты спасительница, потому что посиделки у меня дома — то ещё развлечение.

— Твоя мама вряд ли будет довольна…

— Моя мама вообще редко бывает довольна, так что… Кстати, всё готово, готовь тарелки.

Накрыв на стол, и разлив вино по бокалам, сели друг напротив друга. Аппетит, ещё недавно побуждающий впиться зубами в горячее мясо, вдруг словно куда-то испарился. Повисла неловкая пауза.

Я смотрела на него, в этой крошечной кухне с вязаной крючком скатертью, с тикающими часами в виде домика с кукушкой, смотрела на приготовленный им праздничный ужин, и просто не могла поверить с реальность происходящего. Так было каждый раз, когда мы находились рядом.

Он — мальчик, поцелованный Богом. У него есть всё, чтобы добиться больших высот: красота, деньги, власть родителей, ум, недюжинная сила, которую он со временем научится держат в узде и пускать в правильное русло.

Ему всего лишь восемнадцать, вся жизнь впереди. Не стану ли я тем якорем, что будет тянуть его вниз? Ведь я по сути никто, лишь камень преткновения на его светлом пути.

Когда его родители узнают о нашем романе — они не дадут нам быть вместе, и сделают всё, чтобы разлучить. Я знала это наверняка, и от того было нестерпимо горько. Горько вдвойне, потому что осознавала, что теперь я без него просто не смогу.

Обхватила пальцами тонкую ножку бокала, еле сдерживая слёзы. Проклятые мысли, всегда приходят так не вовремя. Ну почему именно сейчас…

— Я хочу пожелать тебе… — запнулась, проталкивая застрявший в горле комок. — Что бы ты… Чтобы был… Прости, я совсем не умею говорить тосты…

— Тогда я скажу.

Он взял бокал и поднялся, смотря на меня с такой теплотой, что мне захотелось убежать из комнаты, чтобы не видеть сейчас его глаз. Потому что знала, что потом сойду с ума, вспоминая этот вечер.

— Я чертовски рад, что провожу этот вечер с тобой. Я даже мечтать не мог о таком восемнадцатилетии.

— Ты серьезно? Вот эта квартирка — предел твоих мечтаний?

— Не квартирка…

Снова взгляд. Но уже совсем другой. Горячий. Казалось, что я плавлюсь в его огне, не оставляя себе шанс на спасение.

Сожги уже всё к чертям собачьим, только не заставляй медленно тлеть.

Он поцеловал так неожиданно и так ожидаемо. Крепко прижал к себе, с нетерпеливым напором исследуя мои губы. Я жадно вдыхала его аромат и, словно погружённая в дурманящий морок, позволила ему делать со мной всё, что он только захочет.

На пол упал мой пиджак и его свитер, оголяя его крепкий торс и мои натянутые нервы.

Я, словно безумная жадина, трогала, сжимала, царапала каждый миллиметр его разгоряченной кожи, думая лишь о тёмной дорожке волос, спускающейся от пупка за ремень его брюк…

Я хотела его, прямо сейчас. И гори оно всё синим пламенем!

Неприятная трель звонка в дверь привела в чувства.

Раз, другой, третий.

— Не открывай, — хрипло выдохнул он в мои губы. Удары сердца оглушали, ладони застыли на покрывшейся испариной спине.

Четвёртый, пятый, шестой…

— Это Инна. Она не уйдёт.

Грудь ходила ходуном, дыхание сбилось.

Седьмой, восьмой…

Криво застегнув пуговицы блузки, дважды повернула ключ. Встала в проёме, по-максимуму закрывая обзор.

— Ты чего не открываешь, Иванникова? Я чуть с ума не сошла! Свет в окне есть, а дверь… — осеклась Инна, раскрыв рот. — Ты не одна? — шепнула, указав пальцем в дом. — Он там?

— Инна, пожалуйста!

— Ну одним глазком! — сложив ладошки взмолилась она, без разрешения заглядывая внутрь.

Ян стоял у окна, повернувшись к нам спиной, и я мысленно умоляла его не выкинуть какую-нибудь глупость.

Раскрыв рот ещё шире, Инна подняла вверх два больших пальца и, глупо хихикнув, наконец-то убралась, торопливо поднимаясь к себе наверх.

Закрыла дверь и робко вернулась на кухню. Наваждение спало, оставив после себя стыдливое послевкусие и досаду, что если бы не этот звонок… Принесло же её!

Он всё так же стоял у окна, рассматривая что-то в непроглядных сумерках. Капли дождя молотили по стёклам, оставляя мокрые дорожки.

Обажённая спина манила снова коснуться, я до сих пор ощущала на пальцах тепло его кожи. На пояснице алела свежая царапина.

Ну обернись же, я хочу на тебя посмотреть.

Словно услышав мои мысли, он обернулся. В руках опустевший бокал.

Мне было стыдно, за то, что растеклась, за то, что не соблюдаю дистанцию, за то, что не могу отвести глаз от его манящего, молодого тела.

Поставив фужер на стол, он подошёл ближе. Не говоря ни слова, мазнув по лицу расфокусированным взглядом, обнял за талию и рывком поднял на руки. Обвила ногами его бёдра, запуская пальцы в теперь уже короткие волосы.

Хотела ли я так кого-нибудь в своей жизни? Нет. Буду ли я жалеть об этом потом? Возможно. Но я никогда не прощу себя, если не буду его этой ночью.

Говорят, что с ума сходят по одиночке, но сегодня мы лишились разума вместе.

Я люблю его.

Эта простая мысль сладкой истомой растекалась по венам, оправдывая всё то безумие, что мы только что творили. Я его люблю, и хочу быть с ним, всегда. Мне всё равно, что подумают люди, что скажут его родители, мне плевать на карьеру, директрису, плевать на весь белый свет. Есть только он.

Я люблю его.

Осознание этого словно расправило за спиной затёкшие крылья. Впервые за долгое время я хотела парить.

Обернув вокруг тела белую в мелкие синие васильки простынь, дожидалась, когда он докурит на балконе.

Наверное, я сошла с ума, раз допустила всё это. Чокнутая, совершенно чокнутая! Но как же сладко поддаваться порыву…

Вдруг, словно чёрная туча, мысли заволокло липким необоснованным страхом.

А что если после близости его интерес угаснет? Он молод, красив, у него масса таких же молоденьких симпатичных поклонниц. Без груза прошлого, материальных проблем, без довеска в виде матери-алкоголички. Лёгкие и не обременённые ничем девчонки-ровесницы, с которыми он может в открытую ходить в кино и на дискотеки, знакомить с друзьями, спокойно приводить в свой дом. А со мной он только и делает, что решает мои проблемы. Сомнительно, что такой балласт может быть кому-то в радость. Рано или поздно ему всё это надоест.

Я ужасно злилась, что накрутила себя и тем самым всё испортила, но не думать теперь об этом просто не могла.

Поднявшись, быстро скинула простынь, и вытянула из шифоньера первую попавшуюся свободную футболку. Та едва прикрывала бёдра, и как назло нижнее бельё куда-то запропастилось…

Наклонилась, шаря рукой по пыльному паркету под кроватью.

— Вот это да, — Ян стоял в дверном проёме, скрестив руки на груди.

— Господи, ты меня напугал! — вскочила, прижимая к груди найденный бюстгальтер.

— Ты куда-то уходишь? — нахмурившись, вошёл в спальню, и сел на край кровати.

— Я… хочу принять ванну… — глаза предательски забегали.

Он сидел в один джинсах, обнажённый по пояс. Не застёгнутая пряжка ремня позвякивала от каждого движения, и осознание того, что под джинсами у него сейчас ничего нет, мешало сосредоточиться, уводя мысли куда-то ниже этого самого пояса.

— Что-то случилось? — нахмурился, проводя пятернёй по короткому "ёжику".

— Нет, ничего. Просто время поздно, тебе, наверное, пора… Завтра рано вставать…

— Ты хочешь, чтобы я ушёл?

Нет! Нет! Меньше всего на свете!

— Мы же не можем выйти утром вместе, сам понимаешь… Да и твоя мама сильно огорчится, если ты не вернёшься домой. Как-никак у тебя сегодня день рождения…

Он встал с кровати и, подойдя вплотную, провел ладонью по моим волосам, щекам, провёл большим пальцем по нижней губе. Ватные ноги еле держали, мысли поплыли, внизу живота томительно заныло.

— Всё хорошо! Что бы там себе сейчас не придумала — это не так. Я хочу быть с тобой, и мы будем вместе, — приподняв мой подбородок, легко коснулся губами краешка моих губ, щеки, шеи.

Стало стыдно за свои недавние мысли. Не возраст делает мужчину мужчиной, а его внутренняя зрелость, его поступки. Ян не из тех, кто бросает слова на ветер.

Провожала я его с почти лёгким сердцем. До боли в глазах вглядывалась в исчезающей в черноте ночи силуэт, и потом ещё долго стояла на балконе, размышляя о том, что ждёт нас дальше.

Он сказал, что всё будет хорошо. И ему поверила. Рядом с ним иначе быть просто не может.

Сегодня мы рука об руку прошли Рубикон, и только от нас зависит, что будет дальше.

Глава 60 Ян

— Ты где был? — прямо с порога начала мать. Она ещё не сняла вечернее платье, но туфли на высоком каблуке сменила на домашние тапочки. В руках — бокал красного вина, в глазах — неприкрытая ярость.

— Я тоже тебя люблю, мам, — поцеловал её в щёку, и быстро побежал наверх. Она ошарашенно поморгала, буквально потеряв дар речи.

Не хотелось ничего говорить, не хотелось ругаться, учинять разборки, не хотелось вообще ничего. Мне было слишком хорошо. Настолько, что ничто, наверное, не было способно испортить моё офигенное настроение.

— Вообще-то у тебя сегодня праздник — день рождения, если ты не забыл! — уже мягче прокричала мне в след, задрав голову вверх. — И дома тебя ждали гости! Каково мне было им объяснять, где шляется именинник?

— Давай завтра, ладно?

— Но…

— Всё завтра, — во избежание трёхчасовой тирады, поспешил скрыться в своей комнате. Каково же было моё удивление, когда увидел, что там меня дожидалась названная гостья.

— Какие люди к нам пожаловали, ты посмотри, — на кровати, облокотившись о спинку, лежала Минаева. В коротком мини, на полу сброшенные туфли, в руках почти пустая бутылка вина.

— Ты что тут забыла?

— Пришла поздравить тебя с днём рождения. Вот видишь, отмечаю, — приподняла бутылку и сделала большой глоток. Вино полилось по подбородку, капая на вываливающуюся из глубокого декольте грудь. Полина фыркнула, разбрызгивая рубиновые капли, после чего вытерла рот ладонью и глупо хихикнула. — Извини, тебя так долго не было, что я немного перебрала. Тебе нравится моё новое платье?

— Езжай домой, я устал и хочу спать, — закрыл за собой дверь, и не обращая на неё внимания, принялся опустошать карманы, складывая мелочи на подоконник.

Её присутствие раздражало, смотреть на нажравшуюся в дрова девчонку, которая к тому же ведёт себя как назойливая шлюха, было особенно неприятно.

— А тебе говорили, что некрасиво прогуливать свой праздник?

— Как и приходить без приглашения.

— Меня позвала твоя мама! Обидно, что она хочет видеть меня куда больше, чем ты, — прикладывая усилия, Минаева встала, и шатаясь двинулась в мою сторону. — Я, между прочим, приготовила для тебя подарочек. Сейчас, с-секундочку, — она громко икнула, и взялась за подол своего экстра-мини. Извиваясь, едва не завалившись на пол, всё же стянула платье через голову, оставшись в одном черном кружевном белье. — Ну как тебе? Нравится?

— Оденься, и прекрати позориться, — поднял платье и всучил ей в руки.

— Скажи ещё, что не нравится! Ну же, скажи! — она швырнула в меня комком смятой ткани. — Я сижу тут, и как последняя дура жду тебя, а ты мотаешься с этой нищенкой! Ты совсем больной? А может, ты слепой?

— Прекрати устраивать этот цирк!

— Цирк? Цирк?! Видеть, как ты стелешься перед англичанкой, таскаясь за ней как верный пёс — вот где цирк! — из её глаз брызнули слёзы, тушь растеклась, оставляя на щеках грязные разводы. — Наверняка она жаловалась тебе, что кто-то ей житья в школе не даёт. Жаловалась-жаловалась, я знаю, она же любит строить из себя несчастную! Пожале-ейте меня! Я такая обделё-ённая, — изобразила противный голос Минаева. — Так вот, это я! Это я закрыла ее в толчке, я налила в её сумку чернила и журнал стащила тоже я! — она рассмеялась, но смех больше походил на вымученное покашливание.

— Ты ненормальная, тебе лечится надо! Давай, уходи по-хорошему, иначе мне придётся вытолкнуть тебя силой. И оденься наконец, — брезгливо кивнул на валявшуюся под ногами тряпку.

— Нет, ты точно слепой! Только слепой может не видеть очевидного! Она же прицепилась к тебе только ради денег твоего папаши! Надоело жить в нищете, вот и придумала способ открутить лоха и за счёт него выбиться в люди. Что ты о ней знаешь? Ничего ты о ней не знаешь! — она уже практически орала, скривив губы в неприятной гримасе.

— Мне достаточно того, что я знаю. И уж точно она в разы достойнее тебя.

— Да ни черта! Беспринципная потаскуха, вот она кто!

— Закрой свой рот! — надвигаясь на неё, буквально потерял над собой контроль.

— Ну давай, врежь и мне, как Круглову, как Горшку. Тебе же нравится из-за неё морды бить! — гордо задрала подбородок Полина, смело заглядывая в глаза. — Ты знаешь, почему она уехала из Москвы? Не знаешь! А я могу тебе сказать, если хорошо попросишь.

— Мне наплевать. Не хочу слушать твой пьяный бред, — взял с подоконника пачку сигарет, и открыл дверь на балкон.

— Да тр*халась она там с директором своим, понятно? — кинула мне в спину, и я застыл, ощутив, как в горле моментально пересохло. Дрожащими пальцами извлёк сигарету и тут же выронил. Достал вторую. — Директор школы, в которую он сам её и пристроил, — продолжила она. — Мужик лет на двадцать старше, женат и трое малентких детей. Но ей было навалить, она раздвигала ноги ради собственной выгоды! За место тёплое держалась, ещё, небось, метила в будущем женить на себе.

— Откуда знаешь? — слова давались с трудом. Язык словно прилип к нёбу.

— Мать моя в командировку в Москву недавно ездила. Ей знаешь ли, выяснить что-то вообще проще простого. Жена его, мужика этого, сама ей рассказала. Она тоже судья и её университетская подруга. Как видишь, мир тесен, к несчастью для твоей нищенки, — в голосе Минаевой сквозил неприкрытый яд, но я уже плохо её слышал, силясь выкинуть только что услышанное из головы.

Этого просто не может быть. Не может. Яна не такая! Она не будет спать с женатым, тем более из меркантильного интереса. Это какая-то чушь, придуманная Минаевой только что, чтобы вывести меня на эмоции.

— Я не вру, ты не думай, — будто подслушав мои мысли, добавила Полина, воюя с платьем. — Спроси у неё сам, если хочешь. Увидишь, как она будет изворачиваться.

— Проваливай, — не оборачиваясь, процедил сквозь зубы.

— Она и тебя использует, а потом кинет.

— Я сказал — проваливай! — не выдержав, повысил голос.

Минаева подобрала с пола туфли, кинула на прощание пару ласковых и наконец свалила, громко хлопнув дверью.

Отличное настроение сошло на нет. Место недавней эйфории в душе заняла тревога.

А что если это правда? Что если Яна действительно крутила роман с женатым чтобы выбиться в люди, построить карьеру в столице? Но это так на неё не похоже. Не могла она! Просто не могла!

Может, она была в него влюблена, или он её соблазнил, или вообще заставил… Ну не лепился её образ с коварной разрушительницей семей, и уж тем более с продуманной стервой, готовой ложиться под любого, ради денег или карьерного роста. Нелепица какая-то. В любом случае выводы делать рано, нужно поговорить с ней и спросить прямо. Не станет она мне врать!

Принял душ, переоделся, лёг в кровать, но сна ни в одном глазу: ворочался с боку на бок, размышляя о словах Минаевой.

С одной стороны, мне не должно было быть никакого дела, как Яна жила до того, как приехала сюда. Она имела право жить так, как ей того хотелось, и даже если вдруг у нее всё-таки была связь с этим директором, значит была на то веская причина. И она не обязана оправдываться за своё прошлое. Ни передо мной, ни перед кем бы то ни было ещё. Но с другой стороны… лезть в чужую семью — это всё-таки грязь. А уж если ради денег, то… Чёрт! Ведь так хорошо всё было.

Как не старался оправдывать её в своих мыслях, в глубине души прорастало зерно сомнения, которое с подачи лёгкой руки Минаевой сразу же пустило корни.

Если она все это всё-таки придумала, а надежде испортить мне настроение — ей это удалось. А если всё это окажется правдой, то…

Я надеялся, что она солгала.

Так и ворочался всю ночь, уснув только под утро.

Проснулся половина девятого — проспал первый урок. Да и второй придётся прогулять тоже, в любом случае уже не успею. Быстро собрался, гонимый мыслью, что на третий нужно попасть по-любому, потому что третий сегодня — английский.

Мне нужно было её увидеть, спросить, всё выяснить, чтобы не накручивать себя всякой хренью.

Если выяснится, что Минаева всё это сочинила, я не знал, что с ней сделаю. Что-то слишком много её стало в последнее время в моей жизни. Раньше хотя бы только в школе доставала, а теперь и в дом пробралась, заручившись поддержкой матери и сестры, которые в ней души не чаяли.

Мать, едва увидев, что я проснулся, сразу же прибежала читать мораль, что из-за меня им снова пришлось успокаивать бедную девочку. В довесок отчитала за испорченный праздник, мол, гости пришли поздравить, а именинника нет. То, что это были их гости, а не мои, её абсолютно не трогало.

Добравшись до школы аккурат к третьему уроку, вошёл в кабинет. Большинство однокашников слонялись на перемене, лишь несколько человек сидели в классе и трещали о чём-то своём. Увидев меня, Минаева, к слову, порядком помятая, демонстративно повернулась к Лосевой, показывая, как сильно она обижена.

С ней я тоже обязательно поговорю, позже.

— Ну здорова, именинник. Извини, что не пришёл вчера поздравить. Ах, да, совсем забыл — меня же никто не приглашал! — Горшок ударил себя ладонью по лбу, обнажая в улыбке ряд мелких зубов. Отсоединившись от шайки Круглова, сел за парту напротив, закинув ноги в пыльных кроссовках на соседний стул. — Я уж думал, что ты зассал, решил вообще сегодня не приходить. Надеюсь, ты не забыл, какой сегодня день?

Поднял на него глаза, прекрасно осознавая, к чему он клонит.

— Ну так что ты мне скажешь, или, может быть, покажешь? — глумливо ухмыльнулся, кивая на рюкзак. — Фотки принёс?

Прозвенел звонок, кабинет начал заполняться учениками, которые, увидев непонятную движуху между бывшими друзьями, с интересом принялись греть уши.

— Не отвалил бы ты. И нормально себя веди, не в свинарнике, — ударил по спинке стула, скидывая его ноги.

— Ты мне зубы не заговаривай, понял? Ну так чем порадуешь? Месяц закончился. Сам говорил, что как два пальца обосс*ть управишься за этот срок. Пора отдавать должок.

В кабинет, сжимая журнал, вошла Яна. Кое-кто расселся по своим местам, но большинство остались наблюдать за происходящим.

— Что здесь происходит? Горшков — сядь на место! — приказала Яна, но тот даже ухом не повёл. Поставил ладони на мою парту, и наклонился ниже.

— Как знаково, что она тут, да? Ну так что? Доказал, что мужик, или признаешься всем, что трепло галимое?

Я молчал, сконцентрировавшись на обескураженной Яне. Смотрел ей в глаза, пытаясь прочитать ответ на свои пока ещё не заданные вопросы. Плевать мне было на спор, да вообще на всё плевать, кроме неё.

— Я так и думал! — радостно хлопнул в ладоши Горшок, и обернулся, протянув руку: — Понкратова, фломик чёрный дай. Реще ты.

— Горшков! Сейчас же сядь на своё место! — уже менее уверенно произнесла Яна.

Ноль эмоций.

Забрав из рук Дашки фломастер, Стас снял колпачок и наклонился совсем низко к моему лицу.

— Думаешь, такой крутой, да? Начистил мне морду при всех, показал, кто дома папа? Опозорил, и думал, что всё с рук сойдёт? — прошептал так тихо, чтобы услышать мог только я. — Извини, брат, спор есть спор. И если честно, я рад, что ты обоср*лся.

Улыбаясь, с нажимом тщательно вывел на моём лбу кривые буквы и, закрыв фломастер, кинул его обратно Понкратовой.

Я сидел не шевелясь, и не отводя взгляд от Яны, которая словно застыла. Увидев, что за слово написал Горшков, она округлила глаза, дотронувшись кончиками пальцев до губ.

Девчонки тихо ахнули, пацаны явно охренели, не в состоянии поверить своим глазам. И все молчали. Стояла гробовая тишина. Даже Круглов заткнулся, глупо мигая.

— А сейчас Набиев нам всем кое-что скажет! Твой выход, — проговорил Горшок уже тише, и подмигнул. После чего, с видом победителя, вальяжно прошёл на своё место.

— Я трепло, — произнёс ровно, абсолютно не переживая, что обо мне подумает кучка тупых разгильдяев.

Ещё месяц назад подобное стало бы настоящим крахом, но сейчас всё это не имело никакого значения.

— Громче говори, чё ты шепчешь! — выкрикнул Стас.

— Иди на х*р, — повесив рюкзак на плечо, молча вышел из класса.

Двадцать восемь пар глаз, не нарушая звенящей тишины, недоумённо уставились мне в спину.

Глава 61 Яна

Что это было? Зачем Горшков написал "Трепло" на лбу Яна? Что происходит?

Когда он поднялся и молча покинул кабинет, придя в себя выбежала следом.

— Набиев! Ян!!

Коридор был абсолютно пуст, тишину нарушали лишь голоса учителей из приоткрытых дверей, и торопливый топот ног на лестнице.

Не долго думая, бросилась следом вниз по ступенькам.

Спустившись на первый этаж, увидела его стремительно направляющуюся к выходу фигуру.

— Набиев! Да стой же ты! — он замедлил шаг, и обернулся. На лбу, вместо букв, чернело размазанное пятно, но контуры обидного слова всё равно проступали на коже. — Что произошло? Зачем Горшков написал… это.

— Да так, детская забава, — он вымученно улыбнулся, и взглянул на свою испачканную ладонь.

В нём словно что-то изменилось. Взгляд стал каким-то другим.

— У тебя всё в порядке? Пожалуйста, если ты хочешь мне что-то сказать — говори. Обещаю, что если ты… если… — вздохнула, и посмотрела по сторонам, убеждаясь, что в коридоре никого. — В общем, если ты понял, что всё то… что произошло вчера между нами в было ошибкой, то я приму это, и моё отношение к тебе не изменится.

— Да всё в порядке, говорю же… — отвёл глаза.

Сердце болезненно сжалось. Он врёт.

— Хорошо. Я поняла. Мне пора на урок… — развернулась, и решительно пошла обратно. Не реветь! Не вздумай реветь!

— Почему ты уехала из Москвы?

— Что? — его вопрос — словно гром среди ясного неба — заставил остановиться.

— Почему ты вернулась обратно? Я хочу знать правду, — он взял меня за предплечье и повернул к себе. Потемневшие глаза смотрели пристально, будто проникая в саму душу.

Он уже знает правду.

— Здесь… здесь неудобно говорить… Может, давай потом?

— Идём, — не отпуская руки, он вывел меня на улицу и, зайдя за здание школы, завёл в густые заросли пожелтевшего кустарника.

Пронизывающий ветер кружил опавшую листву, поднимал полы пиджака, заставляя дрожать от холода. Ян снял свою куртку и накинул мне на плечи, оставшись в тонком тёмно-синем балахоне.

— Здесь нас никто не услышит.

— Откуда ты узнал про Москву?

— Ну какая разница? — он снова грустно улыбнулся, и убрал с моего лица растрёпанные ветром волосы. — Только пожалуйста, говори правду.

— Хорошо, мне нечего скрывать. Я не знаю, что тебе известно, но уверена, что этот «кто-то» явно не мой доброжелатель. Я уехала из Москвы, потому что у меня не было выбора. Если бы я осталась, то могла угодить за решётку…

— Что? — он нахмурился, явно не ожидая услышать что-то подобное.

— Эта ситуация… я до сих пор себя за неё корю, — вздохнула, подбирая слова. Как же трудно обнажать душу. — Когда я жила в Москве, то помимо учёбы подрабатывала репетитором английского в обеспеченных семьях. Преподавала язык маленьким детям, зачастую дошкольного возраста. Юлия Львовна наняла меня для своей средней дочери, мы отлично поладили и с девочкой, и с ней самой. Узнав, что мне некуда податься после университета, Юлия Львовна пообещала поговорить со своим мужем — директором элитной частной школы. Андрей Дмитриевич с радостью принял меня на должность, и несколько месяцев всё было просто прекрасно. Я работала в школе и в свободное время продолжала преподавать детям, включая дочь Заболоцких. Но потом… Андрей Дмитриевич начал уделять мне недвусмысленные знаки внимания, — Ян нахмурился, опустив глаза. — Нет, нет, не подумай, он не домогался меня, не лапал, ничего такого! Просто предлагал подвезти до дома, приглашал в свой кабинет выпить вместе чаю, приносил цветы, якобы за хорошую успеваемость учеников. Мне было очень неудобно, я понимала, к чему он клонит, но оборвать его резко не могла, потому что боялась вылететь с работы…

Ян внимательно меня слушал, но взгляда старательно избегал: накинув на голову капюшон толстовки, вытряхнул из пачки сигарету. Вставив фильтр в зубы, щёлкнул зажигалкой и, прикрыв огонёк ладонью, глубоко затянулся.

— Пойми, это место было моим единственным шансом заработать хоть что-то. Благодаря подработке у них я могла откладывать на собственное жильё, откладывать больше, чем мог бы себе позволить обычный рядовой учитель. Я тактично принимала его ухаживания, но близко не подпускала, надеясь, что он сам всё поймёт и в конце концов отстанет. Но он не унимался, наоборот, моя холодность его будто распаляла — намёки становились откровеннее… Когда он будто бы невзначай положил руку на моё колено, я всерьез начала подумывать о том, что придется всё-таки менять место работы, всё стало заходить слишком далеко, но предпринять ничего не успела: Юлия Львовна откуда-то обо всём узнала, и при следующей встрече заставила написать заявление об уходе. Более того, она хотела, чтобы я вообще покинула Москву, настаивала и угрожала! Боялась, что вне стен школы нам будет ещё проще крутить, как она выразилась — шашни за её спиной.

— Бог мой, и ты послушалась? Если у тебя с её мужем ничего не было, могла бы просто послать её куда подальше! — горячо возмутился Ян.

— Я бы так и сделала, но она пригрозила, что если я не уеду, она посадит меня за украденные серёжки с бриллиантами. Юлия Львовна — авторитетный столичный судья, если бы она захотела…

— Ты что-то у них украла?!

— Господи, ну конечно нет! Но кто я, а кто она? Я сильно испугалась, собрала вещи и через несколько дней вернулась домой. Дура, я знаю, надо было сразу послать Заболоцкого с его цветами, но я искренне надеялась, что история не зайдёт так далеко. Что он охладеет, а я останусь работать в школе. Увы, всё закончилось… так, как закончилось. Я здесь, — выдохнула, закончив нелёгкое повествование. Кусая от волнения губы, заглядывала ему в глаза и ждала, что он ещё скажет, какие выводы сделает.

Он сделал последнюю затяжку, и щелчком отбросил сигарету.

— Да уж… Твоя версия сильно отличается от той, что мне передали.

— Я не вру! Клянусь!! Это чистая правда!!! — с жаром выкрикнула я, смахивая набежавшие слёзы обиды.

— Тише, тише, я тебе верю, ты чего? — он прижал меня к себе, спасая от беспощадных порывов ветра. — Я с самого начала знал, что это какая-то лажа. Но пойми, я должен был узнать наверняка, от тебя, лично.

— Я понимаю… Я честна с тобой, была и буду! — шмыгала в ткань его толстовки, испытав невероятное облегчение.

Кусты зашуршали, послышались смешки вперемешку с матерными словечками.

Едва я успела отпрянуть от Яна, как на пятачке появились мальчишки из 11 «А». Раскрасневшиеся, в спортивных костюмах, в руках сигареты.

Увидев нас, застыли, бросая косые взгляды друг на друга.

— Здра-асьте, — нестройно пролепетали, переминаясь с ноги на ногу.

— Если ты ещё будешь тут курить во время моего урока — доложу директору! Понял меня, Набиев? И это всех касается, — обвела рукой остолбеневших мальчишек и, гордо задрав подбородок, направилась к протоптанному лазу в кустах.

— Яна Альбертовна, а… — Ян подёргал себя за толстовку, показывая пальцем на меня. Он едва сдерживал смех.

Вот чёрт! Я же в его куртке!

— И куртку свою забери! — скинула с плеч кожанку и, повесив ту на облысевший куст, поспешила ретироваться.

Какой позор! Надо было же было так глупо попасться!

Хорошо, что там остался Ян, он что-нибудь обязательно придумает.

Содной стороны, мне было стыдно, что он узнал о Заболоцком, а с другой, с души будто бы свалился тяжкий груз. Теперь я полностью перед ним чиста. Даже дышать стало легче! Эта история в прошлом, больше мне нечего от него скрывать.

В приподнятом настроении поднялась к кабинету, и увидела разъярённую Эмму Валентиновну. Прямая, как палка, она стояла у окна, враждебно нахмурившись.

— Яна Альбертовна! Почему вот уже половину урока дети сидят одни? Где вы ходите?

— Догоняла убежавшего ученика, — обошла директрису и взялась за ручку двери.

— И где же он?

— Не догнала, — захлопнула дверь перед её носом.

Курага что-то возмущённо заквохтала, но я её уже не слышала.

Глава 62. Отец Яна/Мать Яны

Роман Алексеевич негодовал! Нет, он был в бешенстве этим утром!

До боли в суставах сжимая руль, мчался к дому этой умалишенной алкоголички Галины. Что он только не вытворял мысленно с этой сумасшедшей бабой, и самое безобидное — это пинок под зад. Ему хотелось её придушить, столкнуть с моста в реку, отправить в какую-нибудь Тьмутаракань без обратного билета. Всё, что угодно, лишь бы больше никогда не слышать её и не видеть!

Только-только он начал спать ночами без ударной дозы алкоголя, только начал забывать о том недоразумении со свалившейся на голову «дочерью», как вдруг эта чеканутая позвонила вчера в конце рабочего дня. И ведь хватило же наглости снова замаячить на горизонте! Блеяла что-то на счёт оставшейся суммы, мол, просила одну, а получила в половину меньше. Теперь, видите ли, ей понадобилось ещё десять миллионов, а иначе грозилась поднять шум, написать в газету о подноготной кандидата в мэры города.

Ох, как хотелось Роману Алексеевичу её послать, обматерить трёхэтажным. Что он, собственно, и сделал: наорал и трубку кинул. А толку? Душевный покой после звонка снова как ветром сдуло.

Хоть и понимал головой: ну кто будет слушать пропитую санитарку, что значит её слово против его — уважаемого в городе человека? Да посмеются над ней и слушать никто не станет. Тем более наглядных доказательств их знакомства нет — Роман Алексеевич его собственноручно на мелкие кусочки порвал и по ветру пустил. Но на сердце всё равно свербело, даже дышалось тяжело.

Ведь уважают его как раз-таки из-за пока что кристальной репутации. Если сейчас эта полоумная начнет стучаться в правильные двери, журналюги быстро нарисуют красивую статью и на первую полосу влепят. Он прямо так и видел заголовок: "Внебрачная дочь кандидата в мэры прозябает в нищете".

Его аж озноб прошиб, стоило только это в красках представить. Что тогда начнётся!

Может, и не раскопают ничего, и в конечном счёте всё утихнет, но репутация будет подмочена, да и о доверии со стороны Нонны можно будет забыть. Она и так мнительная, к каждому столбу ревнует и во всем подозревает, а если уж всплывёт такое, то она быстро вспомнит, где её муженёк был в августе семьдесят четвёртого.

Нет, нет, это ж смерти подобно! Надо алкашку раз и навсегда заткнуть. Если она решила, что вот так запросто будет доить его годами — то тут она сильно ошибается. Если начнёт наглеть, он мигом найдёт на неё управу. В начале девяностых огонь, воду, и медные трубы прошел, что ему стоит какую-то пропоицу запугать?

Чтобы раз и навсегда поставить точку в этой истории, пришлось ему раньше просыпаться и ехать к её дому — захолустному бараку на окраине города. К работе её ехать не рискнул — нечего там снова светиться.

Роман Алексеевич припарковался под кронами густых зарослей недалеко от автобусной остановки. Хоть листья практически опали, но спутанные ветки хорошо защищали от посторонних глаз. Отличное место: обзор хороший, но его с дороги так сразу и не увидишь.

Выключив мотор, принялся ждать, нетерпеливо постукивая пухлыми пальцами о кожаной обивке руля.

Ну и местечко здесь — убожество! Кругом разруха, старые, сто лет не ремонтированные дома, мусорные баки переполнены, — смрад проникал даже через плотно закрытые окна.

Припомнил он, как был здесь месяца полтора назад, подвозил новую учительницу Яна, как там её, постоянно имя из головы вылетает…

Но то ночью было, вид не такой убогий, но днём окружающий пейзаж навевал тоску. Хотелось поскорее вернуться в свой престижный охраняемый коттеджный посёлок, зайти в уютный, пропахший свежей выпечкой чистый дом…

И где только носит эту сумасшедшую? Должна же была уже смена её закончиться!

Нервно взглянул на часы, и забарабанил пальцами сильнее. Будто у него дел мало, сидеть тут и ждать.

Через несколько минут, кряхтя и постанывая, к остановке подъехал старенький автобус, выпуская из своих пропахших выхлопными газами недр уставших после ночной смены тружеников. Галина Фёдоровна вышла последней и, поправив на ходу берет, мелко засеменила по тропинке к бараку.

Роман Алексеевич открыл дверь и негромко позвал:

— Галина! Будьте добры!

Она резко обернулась и, решив, что ослышалась, снова потопала к дому.

Матернувшись под нос, Набиев-старший позвал снова, и даже рукой поманил.

Наконец до неё дошло. Сменив траекторию, Галя, озираясь по сторонам, перешла через дорогу.

Чёрт, надо было на такси ехать и машину не светить, — посетовал Роман Алексеевич, когда мимо прошли две старухи, внимательно рассматривая незнакомый дорогой автомобиль. В их захолустье таких отродясь, наверное, не видали.

Хотя, на такси ехать ещё более опрометчиво — не нужны ему лишние свидетели.

Галя подошла к Ауди и, прижав ободранную сумочку к груди, подозрительно уставилась на замглавы администрации.

— Садись, — коротко приказал Набиев и открыл соседнюю дверь.

Не без труда забравшись в салон, Галина затравленно посмотрела на водителя. А бояться было чего: нахохлился, лицо пошло бурыми пятнами, глаза навыкате, злющие!

— Шантажировать меня вздумала? Ты в своём уме? — крепко схватил женщину за предплечье и хорошенько встряхнул. Она тихо ойкнула, выдёргивая руку из его медвежьей хватки. — Не получится у тебя ничего, поняла? Не на того напала!

— Мы договаривались на двадцатку, а ты мне десять принёс! — осмелела Галина.

— Тебе и десять за глаза. Ни за что ни про что получила. Поди такую сумму впервые в руках держала!

— И поболе держала, много ты знаешь! — обиженно сжала губы, расправляя помятый рукав пальто. — Так дашь денег или нет?

— Пошла вон! И чтобы никогда не появлялась а моей жизни, поняла? Если ещё раз позвонишь…

— Да больно надо! Я в газету сразу пойду! Пусть весь честной народ знает, кто к власти пробирается. Бросил беременную девчонку на произвол судьбы, ни разу дочь свою не навестил!

Роман Алексеевич вскипел. Кулаки чесались заехать по её лживой опухшей морде, да вот беда — не бил он женщин, даже таких.

И вот же гадина, озвучила самый большой его страх… аж сердце зашлось!

А вдруг правда пойдёт к журналистам? Ума хватит. Не ровен час, сведёт его эта баба в могилу, ох сведёт! Гори оно всё!

Распахнул пиджак и извлёк из внутреннего кармана пухлый конверт.

Глаза Галины сразу заблестели.

— На, забери, поберушка. Но предупреждаю: сунешься ещё, будешь иметь дело уже не со мной. Есть у меня парни, которые за деньги мусор убирают. Никто тебя, синячку, даже искать не станет, — прошипел со злостью, прожигая свирепым взглядом.

— Да поняла я, не дура! — Галина Фёдоровна выхватила конверт, и запрятала на самое дно сумки. — Не переживай, больше не позвоню. Мне ж много и не надо, попросила лишь то, что изначально причиталось. Вот если бы не пожадничал в прошлый раз…

— Пошла вон отсюда! — взревел Роман Алексеевич, и даже закашлялся от переизбытка эмоций.

— Ухожу, ухожу, — Галина торопливо задёргала ручку двери. — Кстати, вон она, моя старшенькая — Яна, — с гордостью кивнула в окно, на блондинку в коричневом пальто, только что сошедшую со ступеней автобуса. — Самостоятельная она у меня, отдельно живёт. Вот, приехала мамку проведать.

Но Роман Алексеевич её больше не слушал, впившись взглядом в девушку у остановки.

Это же… это же… Она! Новая учительница сына!

Как рыба, попавшая на сушу, Набиев-старший начал ловить ртом воздух, ощущая, что вот-вот задохнётся.

А что если алкашка не обманула, и она его… Она? Нет, нет! Это полная чушь! Не может она быть его дочерью!

— Что с тобой, побледнел весь, — с тревогой заглянула ему в лицо Галина. — Сердце? Тебе бы валидольчику под язык. Погоди, был у меня где-то… — закопалась в сумке.

— Уходи! Сгинь! Ради всего святого! Убирайся! — проорал так, что стёкла задрожали.

Галина испуганно выскочила из машины, и даже упала, поскользнувшись на влажной траве. Тут же встала и, не отряхиваясь, дала дёру, прижимая к себе сумку.

Нет, этого не может быть! Она обманула! Она точно обманула! — утешал себя Роман Алексеевич.

Да, возможно, эта девчонка её дочь, но не его!

Спохватившись, рывком открыл бардачок и, раскидав кассеты с чеками, извлёк фотографию школьницы с гладиолусами. Это она, её глаза. Поэтому-то она показалась ему знакомой. И фамилия — Иванникова. Яна! Её же зовут Яна!

Отчество он не помнил, но отчество ведь можно записать любое… Нет, нет! Не его она дочь! Не его, и точка!

Сунул фото в карман пиджака, завёл двигатель.

Нужно уезжать отсюда, нужно забыть всё как страшный сон!

Роман Алексеевич закрыл окно и резко дал по газам. Ауди взвизгнула шинами и, разбрасывая комья засохшей грязи, вырулила на асфальтированную дорогу.

* * *

Галина спешила к дому не разбирая ног. Точно чокнулся этот припадошный, чуть сердце не остановилось, как гаркнул! Зато всё получилось, денежки в кармане! Вот счастье-то привалило!

Когда Коля посоветовал позвонить ей ещё раз и потребовать оставшуюся половину, она не верила, что второй раз получится так же просто, как и в первый. Ну не идиот же этот Набиев. Но, как оказалось — идиот.

Надо в гастроном забежать, водочки купить ради такого дела. Отметить.

— Янка, а ты чего тут? Ты ж переехала от мамки, — запыхавшись, догнала Галя дочку.

— Кое-какие вещи приехала забрать, — рассеянно ответила Яна, и обернулась, что-то пристально выглядывая на дороге.

— Ты это, не серчай на меня, ладно? Я, может, и дура мать у тебя, но я ж тебя люблю. Ты ж у меня вон какая умница и красавица! А деньги мы никакие с Колей у тебя не брали, нет. Но, если хочешь, могу дать тебе немного, если совсем туго.

— Откуда это у тебя вдруг деньги? — недоверчиво покосилась дочь.

— Ну как же… я же работаю, доченька! Сколько тебе нужно?

— Нисколько. Спасибо, сама как-нибудь, — Яна толкнула дверь, и вошла в тёмный подъезд.

Галя лишь облегчённо выдохнула. Ну и ладно, на нет и суда нет! Им с Николашей больше достанется.

Глава 63 Яна

— Здравствуйте, Яна Альбертовна. Проходите, проходите, — посторонилась Нонна Вахтанговна, пропуская меня в просторную гостиную.

В строгом приталенном костюме, с аккуратной причёской, окутанная облаком дорогих духов — она как всегда выглядела потрясающе, как с обложки журнала. Невозможно было не восторгаться этой женщиной. Даже в домашнем халате она умудрялась выглядеть королевой, не говоря уже о фирменных нарядах, сшитых идеально по точёной фигуре.

Под её пристальным взглядом скинула пальто, расстегнула высокие сапоги.

Смотрит так, будто под микроскопом изучает. Страшно представить, как изменится в лице эта сдержанная женщина, когда узнает, что её сын…

Даже думать об этом не хотелось, ибо я была более чем уверена, что за показной воспитанностью скрывается настоящая фурия, способная на многое, лишь бы не запятнать честь семьи.

— Ну, расскажите, как дела у Яна? Идут ли на пользу занятия языком? — чуть наклонив голову на бок, поинтересовалась она.

— Да, он… очень способный, — пролепетала, густо покраснев.

Если бы она только знала, как проходят эти занятия, она бы камня на камне от этого дома не оставила. И от меня мокрое место.

— Знаете, я хотела спросить у вас, как у педагога, тревожит меня один момент, — доверительно понизила голос Нонна Вахтанговна и, взяв меня под руку, медленно повела по гостиной. — Ян в последнее время стал какой-то… не такой. Летает в облаках, почти ничего не ест, вечно где-то пропадает. На день рождения вот свой даже не явился, представляете?

— Да вы что? — округлила глаза, ощущая себя ужасной лгуньей.

— Да! А ещё перепады настроения, они так меня пугают: то счастливый кричит, что влюбился, то злой как чёрт — с отцом огрызается, с сестрой как кошка с собакой, мои слова ни во что не ставит. Я хотела спросить, он вообще появляется в школе? Не прогуливает?

— На мои уроки он ходит исправно, да и другие учителя не жалуются…

— Увы, я уже не могу следить за каждым его шагом, как это было раньше, — грустно вздохнула она. — Если ещё пару лет назад я хоть как-то могла держать его в узде, то сейчас он абсолютно отбился от рук. Восемнадцать — опасный возраст, по сути ещё совсем ребёнок, но ему-то конечно кажется, что он уже взрослый, море по колено. Боюсь, как бы не натворил чего…

— Ну что вы, Ян очень умный и зрелый не по годам парень, с головой на плечах! — с жаром заступилась я, и даже запереживала, а не выдала ли тем самым свои скрытые эмоции.

— Не знаю, сердце не на месте. Чувствую, что что-то не то с ним творится. Боюсь, как бы виной всему не были… — понизила голос до шепота и опасливо обернулась — …наркотики! Эти перепады настроения, этот смех без причины и необоснованная агрессия…

— Нонна Вахтанговна, уверяю, что ничего подобного у него и в мыслях нет! Выкиньте это из головы!

— Думаете, накручиваю?

— Однозначно! — уверенно кивнула я, и она довольно заулыбалась. Прямо-таки выдохнула.

— Ну и хорошо! Спасибо вам большое, развеяли сомнения. Тяжело осознавать, что твой ребёнок взрослеет, и с каждым днём становится для родителей всё более закрытой книгой. Мама и папа отходят на второй план, в приоритете друзья, дискотеки, девочки… А, девочка у него есть?

— Я не знаю… — снова залилась краской. Прямо ощущала, как скулы неумолимо жжет.

— Полина Минаева вот к нему ходит, знаете, очень, очень хорошая девочка! Из уважаемой семьи, воспитанная, прекрасная была бы пара, но он вот что-то никак к ней, всё чего-то перебирает — то одна, то другая. И что нынешней молодёжи нужно, правда?

— Нонна Вахтанговна, я дико извиняюсь, но время идёт, занятия… — мягко высвободилась от её цепких пальчиков.

Слушать о подружках Яна не очень-то и хотелось. Особенно о Минаевой, к которой отношение и так становилось всё хуже.

Я понимала, что это непедагогично, неправильно, но ничего не могла с собой поделать. В первую очередь она моя соперница, а потом уже ученица. Увы, сердце невозможно уговорить считать иначе.

— Может, чаю? — провожая, предложила Нонна Вахтанговна.

— Спасибо, не стоит, — забежав на второй этаж, тихо постучала в комнату Яна и, не дожидаясь ответа, толкнула дверь.

— Only you-u-u…

Can make oh this world seem right

Only you-u-u…* -

— на чистом английском пропел Ян, наигрывая мелодию на синтезаторе.

Скрестив руки на груди, облокотилась о косяк.

— Не знала, что ты играешь. Думала, эта штука стоит для красоты, — расплывшись в улыбке, кивнула на Ямаха.

— Так она и стояла для красоты, вдохновение вдруг проснулось. Ну как? Смогу, если что, подрабатывать в переходе? — он поднялся и, подойдя ближе, обнял меня за талию.

— Это вряд ли — фальшивишь. Денег никто не даст! — поддела я.

— А если так? — он пригладил ладонью волосы и состроил брутальную гримасу.

Я не выдержала и рассмеялась, представив его с протянутой рукой, и лицом дерзкого мачо у нас в подземном переходе.

— Будем работать в тандеме, как Бонни и Клайд. Нас ждут великие дела, весь мир у наших ног, — он наклонился и, убрав с моего лица прядь волос, нежно дотронулся губами до скулы, потом до щеки, шеи… — А ты почему так долго? Я подсматривал в окно, ты пришла минут десять назад.

— Разговаривала по душам с твоей мамой, — пролепетала, бессовестно тая.

— И что интересного она обо мне рассказала? — целуя мочку уха, прошептал он.

— Ничего, кроме того, что ты наркоман и бабник, — прикрыла глаза, откинув голову назад.

— Моя мама просто чудо, — хмыкнул, продолжая доводить до исступления своими прикосновениями.

Когда он нашёл губами мои губы, я честно пыталась сопротивляться, испытывая нервное напряжение от того, что где-то за стеной находятся его родители и сестра. Но его прикосновения обезоруживали, его поцелуи не давали ни единого шанса отступить и сказать «нет».

— Я соскучился по тебе, — выдохнул он, и в низу живота вспыхнуло адское пламя.

Воспоминания о ночи, проведённой вместе в его день рождения и так не отпускали ни на секунду, а сейчас, находясь в плену его нежных рук, его ищущих мягких губ, было особенно томительно находиться рядом и ограничиваться одними поцелуями.

Я позволила себе расслабиться, позволила ему целовать себя. Совершенно забыв об осторожности позволила своим рукам гладить его широкую спину под задранной футболкой.

Я думала: ну хотя бы ещё одну минуту, одну секунду…

— Я всё-таки решила приготовить вам ча… — в дверях застыла Нонна Вахтанговна.

На подносе, в двух изящных фарфоровых чашках дымился ароматный чай.

Она удивлённо раскрыла рот, глаза округлились. Чашки мелко завибрировали, позвякивая о блюдца. Её руки дрожали.

Я отпрянула от Яна и, схватив сумку, быстро выбежала из комнаты, едва не сбив Нонну Вахтанговну в ног.

Пока бежала по лестнице, ожидала проклятий в спину, ругательств, но было на удивление тихо. И эта тишина пугала больше, чем не устроенный скандал.

Ян бросился следом, и догнал меня уже застёгивающей сапоги. Руки не слушались, "собачка" выскальзывала из пальцев.

— Всё будет хорошо, послушай! Я с ней поговорю, — он взялся ладонями за моё лицо уверенно заглядывая в глаза. — Ничего страшного не произошло, мне восемнадцать, я имею право жить так, как хочу, и встречаться с девушкой, которую люблю. Я уйду из дома, мы будем жить вместе, слышишь?

Он сказал «люблю». В другой ситуации я бы порхала от счастья, но сейчас, после произошедшего в его спальне…

Меня бил озноб, в голове вереница разнообразных мыслей, и осознание того, что это конец.

Я видела её глаза… этот взгляд. Она не простит мне этого. Не простит этого нам.

— Прости, я… я пойду, — повесив сумку на плечо, торопливо выскользнула из дома.

— Увидимся завтра! Обязательно! Поняла? — прокричал он мне вслед, но я ничего не ответила, спешно покидая территорию дома.

Лишь оказавшись за высокими воротами, смогла наконец выдохнуть. Но руки до сих пор сотрясала мелкая дрожь, пелена страха окутала разум: недавнее адское пламя сменилось могильным холодом.

Я не боялась вылететь с работы, не боялась осуждения людей.

Я боялась потерять его.

Боялась, что если вмешаются его родители, мы точно не сможем быть вместе. А они вмешаются! Просто не может быть иначе!

Неверными шагами удалялась от дома, роняя слёзы и коря себя за произошедшее.

Надо было быть осторожнее, надо было предвидеть…

Может быть потом, позже, когда Ян бы её постепенно подготовил, она, может, и приняла бы скрепя сердце наш роман, но не сейчас, не вот так, как снег на голову.

Мимо промчалась Ауди Романа Алексеевича. Почему-то вдруг совершенно ни к месту вспомнила, что утром мне показалось, что видела её возле остановки у барака.

Конечно, это был не он, ему там просто нечего делать…

Сейчас он войдёт в дом и Нонна Вахтанговна огорошит его новостью, что их сын крутит шашни с нищей преподавательницей, дочерью алкоголички.

Это конец.

Я брела не разбирая дороги, игнорируя мелко накрапывающий дождь. Не замечая ничего вокруг прошла остановку, но даже не обернулась, продолжая свой бессмысленный путь.

Если я его потеряю, то жизнь вообще не имеет смысла.

--

*Только ты можешь сделать этот мир правильным. Только ты.

Only You (And You Alone) (с англ.? — ?"Только ты (и ты одна)" — популярная песня 1950-х, группа «The Platters».

Глава 64. Отец Яна

Роман Алексеевич ушёл сегодня с работы пораньше — с самого утра мучила головная боль, всё валилось из рук. И думки только о том, что вдруг всё-таки эта новая учительница Яна действительно его дочь.

Чувствовал сердцем, что не может этого быть, а разум говорил: а вдруг? Слишком уж много совпадений.

Весь день прокручивал одно и то же, поглощал успокоительное вперемешку с коньяком, но ничего не помогало избавиться от этой навязчивой мысли. В конце концов плюнул и, предупредив Тонечку, поехал домой. Дома, как говорится, и стены лечат. Дома и думается лучше.

Вырулив на свою улицу вдруг увидел её — учительницу. Шла под дождём словно привидение, и как будто плакала…

Он уж было решил, что галлюцинации — ещё бы, целый день о ней думал, но потом обернулся — точно она. И новый виток мыслей, новый приступ головной боли. Даже сердце закололо.

Загнав машину в гараж, устало вошёл в дом, мечтая поскорее принять горячую ванну и выпить ударную дозу коньяка, как вдруг увидел в гостиной рыдающую жену. Сидела вогнув голову на кресле, рядом, на диване, Ян, с каменным лицом.

— Что у вас тут происходит?

— Ромочка, Рома! Это ужасно, просто ужасно! — всхлипнула Нонна. — Пришла эта учительница… Я пошла заваривать чай… а потом поднялась в комнату, а там они… они… — и разразилась рыданиями.

— Что — они? Ты можешь нормально объяснить? — разозлился Роман Алексеевич, расстёгивая пиджак.

— У сына своего спроси! Пусть он сам расскажет, чем занимался в своей комнате с этой потаскухой, — зло прошипела Нонна, бросая на сына яростные взгляды.

Набиев-старший побледнел, и сел — нет, даже упал на край кресла.

— Чем? Говори! — проорал так, что стены задрожали.

— Я люблю её, — спокойно сказал Ян.

— Они там что… они там… они… — хватал ртом воздух, выпучив в ужасе глаза.

— Нет, слава Богу! Эта бесстыжая целовалась с нашим сыном! Но я не удивлюсь, если у них уже всё было! Она лапала его, Рома! — прогундосила Нонна и громко высморкалась. — Это так мерзко, так отвратительно!

От сердца Романа Алексеевича немного отлегло, но всё равно новость привела его в священный ужас!

Сама по себе связь сына с девушкой старше его не радовала, но всё-таки узнай он об этом вчера, то, может, отреагировал бы не так остро. Но сегодня, после того, как он выяснил, кто дочь этой пропоицы… значит она может быть и его дочерью тоже, а это же просто катастрофа! А что если вдруг они успели не только поцеловаться…

— Мам, прекрати разыгрывать драму на пустом месте, — нахмурился Ян. — Я совершеннолетний, и имею право встречаться с кем хочу!

— Но она твоя учительница! И она старше! — взвизгнула Нонна Вахтанговна.

— И что? Ты тоже старше отца на пять лет!

— Не смей напоминать мне о возрасте! — задетая за больное Нонна вскочила, и начала нервно нарезать круги по гостиной. Плакать она перестала, место слезам уступила ярость. — Она не просто старше, она нищенка! Дочь алкоголички! Она никто! Пустота! Ноль! И мы с папой любили друг друга, а здесь нет никакой любви, просто твоя гормональная блажь и её продуманность! Не зря она мне сразу не понравилась, но пожалела бедняжку, когда узнала, в каких условиях та проживает, хотела помочь подзаработать. А она не будь дурой на тебя залезла! А я ещё волновалась, что она нашего папу захомутать захочет. Какой я была слепой! Надо было гнать её взашей ещё в тот день, когда увидела вас идущими за руку! Я душу перед ней выворачивала, делилась переживаниями, а она… Расчётливая стерва!

— Что ты несёшь? По себе людей не судят! — горячо вскинулся Ян.

— Не смей так разговаривать с матерью! — взревел Роман Алексеевич и, тяжело поднявшись, грозно двинулся на сына. Тот как сидел — раскованно, без страха взирая на родителей, так и остался сидеть, игнорируя ярость отца. — Говори, было у вас с ней что-то?

— Не твоё дело!

— Говори, я сказал!!! — замахнулся он, но Нонна Вахтанговна перехватила его руку.

— Не надо, Рома, не надо! Я сейчас же позвоню Лёшке в Москву. В ближайшие дни отправим туда Яна, будет доучиваться в столичном лицее, под присмотром дяди. Он быстро из него человека сделает! Будет дома сидеть и к поступлению в ВУЗ готовиться, вместо того, чтобы шашни крутить со всякими… Больше ни ногой в эту школу! Я не позволю!

— Не имеете право, понятно? — вскипел Ян, и вскочил с дивана. — И что вы сделаете? Насильно затолкаете меня в вагон поезда? Я буду учиться там, где хочу, — под разъярённые взгляды родителей подошёл к выходу, рывком сдёрнул с вешалки куртку, сбросил с полки кроссовки.

— И куда это ты собрался? — нарисовался следом Набиев-старший.

— Если я снова скажу не твоё дело, опять замахнёшься?

— Если ты сейчас уйдёшь из дома, я клянусь всем святым, что жизнь твоей благоверной превратится в сущий ад! — сквозь зубы прошипел отец. — Уже завтра утром она вылетит с работы, а вечером будет сидеть в изоляторе, по подозрению в растлении малолетних.

— Ты совсем рехнулся? — на лице Яна застыла гримаса ужаса. — Мне восемнадцать! И не было у нас ничего, понятно?!

— А это уже пусть она сама потом доказывает. Оплачивает дорогостоящих адвокатов. У неё есть адвокат? У меня есть — Герман Юрьевич, ты же помнишь его? Если он захочет, получит твоя красавица по полной, пришьют то, чего и в помине не было. Ты же знаешь, он может. Ну что, ещё не передумал уходить? — ухмыльнулся Роман Алексеевич, понимая, что попал точно в цель.

Ян тяжело дышал, кулаки непроизвольно сжимались и разжимались. На лице — нескрываемое презрение.

— Да пошли вы, — перепрыгивая через три ступеньки побежал наверх.

— И не смей выходить из комнаты, пока папа не разрешит! — крикнула вдогонку Нонна Вахтанговна. — Правильно ты его, Рома, будет знать как с родителями разговаривать! Совсем распоясался! Ой, что это с тобой? Сердце? Я сейчас, сейчас, лекарство принесу, — засуетилась вокруг обессиленно рухнувшего на диван мужа.

— Не надо лекарство, неси коньяк, — устало махнул рукой Набиев, и снял через голову галстук.

Как будто сглазил его кто-то, всё наперекосяк. На работе проблемы, младшая дочь от рук отбилась, а небрачная нарисовалась. Теперь вот сын закрутил роман возможно с собственной сестрой… Что это, если не злой рок?

— На, Ромочка, выпей, — Нонна поставила на столик поднос с пузатой бутылкой. — И мне плесни.

Проглотив янтарную жидкость, Нонна Вахтанговна обрела способность мыслить ясно. Эмоции схлынули, и в голове созрел чёткий план.

— Не волнуйся, дорогой, отправим Яна к Лёшке. И доучится там, и поступит потом на месте. Главное, что будет далеко от этой потаскухи! А ещё я завтра схожу к Эмме Валентиновне, и всё-всё расскажу!

— Нет! Не смей! — встрепенулся Роман Алексеевич. — Не надо этого, Нонна!

— Но как же так? Должна же эта девка понести какое-то наказание… — растерялась она.

— Не надо, я сказал! Нечего наше имя в грязи марать. Выборы не за горами, это обмусоливание нашей семьи никому на пользу не пойдет, и в первую очередь мне. Ты о нашем будущем должна думать. Я тоже считаю, что надо отправить Яна к Алексею, тем более он сам звал. И на этом всё, поняла? Что там дальше будет с этой Яной Альбертовной мне наплевать. Главное, что имя нашей семьи не будет запятнано, и сын далеко, вряд ли она поедет его разыскивать.

— А если он сам захочет вернуться к ней? Ты же знаешь, какой он упёртый!

— Не захочет. Я уж постараюсь, — уверенно произнес Набиев-старший, и налил себе ещё половину стакана.

— Ты прав, ты прав, Рома, как всегда. Я сразу не подумала, на эмоциях чуть дел не натворила… — согласно закивала Нонна Вахтанговна, всё хорошенько обмозговав. — Прямо сейчас пойду и позвоню Алексею. Пусть договорится со своим знакомым на счёт лицея. Благо, человек большой, везде связи. Думаю, на следующей неделе уже отправим Яна в Москву, как раз после осенних каникул с новой четверти начнёт учиться в новом месте. Ничего, всё ещё окажется к лучшему, в итоге. Даст Бог, — уговаривая саму себя, Нонна взяла телефонную трубку и направилась на кухню.

Роман Алексеевич остался в гостиной один, отпил добрый глоток прямо из горла. Алкогольная нега приятно разливалась по телу, даруя желанный покой.

Произошедшее сегодня выпило из него все соки, лишило последних сил.

Погорячился он, конечно, с угрозами, сын его теперь возненавидит. Но лучше так, чем натворит непоправимых дел с собственной сестрой.

Дочь Яна ему, не дочь — он уже ни в чём не был уверен. Но он знал наверняка, что Ян точно его сын, и он просто обязан оградить своего ребёнка от трагической ошибки.

А вдруг она всё-таки его кровь? А если забеременеет? Нет, нужно развести их с этой девчонкой. Навсегда. Любыми путями.

Как говорила его воцерковленная бабушка: бережёного Бог бережёт.

Глава 65 Яна

На следующий день Ян не пришёл в школу. Как и через день.

Я сходила с ума от неизвестности: что с ним, почему он пропал? Не выдержав, несколько раз звонила им домой, но трубку брал кто угодно, но только не он.

Словно между делом спросила у Карины, почему Ян пропускает занятия, она лишь пожала плечами, ответив, что он сидит дома, закрывшись от всех в своей комнате.

Почему сидит? Зачем? Ответ на свои вопросы я так и не получила.

Вопреки моим ожиданиям, в школе было на удивление тихо. Я была более чем уверена, что Нонна Вахтанговна доложит директрисе об инциденте, даже морально подготовилась нести ответственность и писать раньше времени заявление об уходе. Но, по каким-то неведомым мне причинам, мать Яна решила сохранить всё в тайне.

В то, что она решила таким образом пожалеть меня, я конечно же не верила. Скорее, решили не поднимать шумиху вокруг своего уважаемого имени.

Мне нужно было увидеть Яна! Поговорить с ним. Как никогда остро я нуждалась в его поддержке. И мне нужно было знать, что всё у него хорошо.

Закутавшись в тёплый шарф, тоскливо плелась домой. Осень во всю вступила в свои права: жёлтая листва плотным ковром застилала тропинки, пронизывающий ветер подбрасывал не убранные под берет волосы. Холодно, но на душе в разы холоднее. Я не могла без него, без его глаз, улыбки, без его шуток. Без него было так одиноко. Нестерпимо!

Если он не появится в школе ещё несколько дней, я пойду к ним сама. Жить в неведении — мука.

Клочьями грязной ваты над головой нависло угрюмое небо. Стая исхудавших грачей, покрякивая, торопливо валили на юг.

Вот бы так же сбежать от проблем, взмыть ввысь, и парить… Как жаль, что у людей нет крыльев…

— Привет, — Ян вышел из зарослей облысевшего кустарника, разросшегося прямо напротив подъезда. Живой и здоровый, и даже улыбался. Кожаную куртку он сменил на тёмно-серое пальто, моментально став ещё взрослее. Лицо покрывали едва заметные иголочки щетины.

Я не видела его всего лишь пару дней, но он снова стал будто совсем другим…

— Ян, — выдохнула я и, бросив пакет с молоком на мёрзлый асфальт, побежала в его объятия.

* * *

— Я так волновалась, просто места себе не находила, — прошептала, уютно устроившись под тяжестью его руки. Он, лениво выводя пальцами витиеватые узоры на моём плече, легко коснулся губами виска.

— Да брось ты, что мне будет? Ну покричали немного, поучили жизни. Первый раз, что ли. Жаль только, что дома посадили, под неусыпное бдение матушки. За непослушание — расстрел. Целыми днями за мной таскается, отслеживает каждый звонок.

— А как же ты сегодня ушёл?

— Через окно, — поймав мой ошарашенный взгляд, улыбнулся — Да подумаешь, второй этаж, всего-то. Я должен был тебя увидеть, и сказать, что между нами всё осталось по-прежнему, знал же, что начнёшь себя накручивать, надумывать чего нет. Мне всё равно на мнение родителей, и плевать я хотел на их запреты. А на эти дни я просто залёг на дно, разыгрываю послушного мальчика, чтобы усыпить бдительность.

— Почему они посадили тебя дома? — задала терзающий вопрос, предчувствуя нехорошее.

— А вот тут небольшая засада: мать хочет отправить меня к дядьке в Москву, доучиваться в каком-то там крутом лицее.

Резко поднялась, села, будто громом поражённая, прикрыв обнажённую грудь одеялом.

— Ты чего? — он сел рядом, и крепко обнял, заглядывая в глаза. — Подумала, что я брошу тебя и уеду?

— Но твои родители…

— Да мне безразлично, что они там хотят! Жизнь моя, и только я решаю, с кем мне быть и где учиться. Короче, я свою матушку знаю, покоя она нам точно не даст. Надо валить, Яна Альбертовна, — Ян широко улыбнулся, и лукаво подмигнул.

— В смысле — валить? Куда? — изумилась, невольно впитывая в подсознание черты его совершенного лица: ресницы, губы, подбородок, ямочка на щеке…

— Я всё придумал — поедем в Новороссийск. Где жить и работать я уже знаю, созвонился вчера с одним человеком. Он уже ждёт нас с распростёртыми. Пока попутешествовуем, мать остынет, смирится, и в конце концов отстанет. Вообще, она быстро отходит, а тем более когда поймёт, что у нас всё серьёзно, палки в колёса вставлять перестанет.

— А у нас всё серьёзно? — кусая губу, затаила дыхание в ожидании ответа.

— А разве нет? Я тебя люблю, разве нужно ещё что-то? Ну хочешь, пойдём в ЗАГС. Вы же, девчонки, любите эти все платья, кольца…

Я уткнулась в его плечо и рассмеялась. Так у него всё просто. Просто уедем, просто поженимся.

— А как же моя работа в школе?

— А, ну тут тоже косяк, придётся тебе уволиться. Из Новороссийска так-то не ближний край на работу кататься.

— Уволиться? Ты серьёзно? Даже не знаю… Сначала нужно писать заявление, потом отрабатывать…

— Не-не, — замотал головой. — Завтра. Уволиться надо завтра. Ну на крайняк до конца этой недели. Надо чтобы когда я стащил у отца паспорт, мы уже были в боевой готовности и сидели на чемоданах.

— В каком смысле — стащил паспорт? — час от часу не легче.

— А это засада номер два: отец куда-то спрятал мой паспорт. Видимо, догадался, что я могу свалить. А без паспорта я, сама понимаешь — не выездной. Ну ничего, кабинет я его уже обыскал, осталось в портфеле посмотреть, но он его с собой вечно носит, пока не подобраться. Короче, это моя уже проблема — найду, — беспечно махнул рукой. — Ну а в целом, как тебе моя идея? — его глаза улыбались, он действительно верил, что всё получится.

Его уверенность передалась и мне.

Всё равно моя жизнь без него не имеет никакого смысла. За что мне здесь держаться? За нелюбимую работу с начальником цербером? За мать-алкоголичку, которой на меня плевать? Сестра… Сестра уже взрослая — даже переезжать ко мне в квартиру отказалась. В следующем году сама уедет поступать.

Я свободна, как птица, а Ян — мои крылья.

— По-моему, это блестящая идея, — улыбнулась я, и Ян заликовал. Игриво толкнул плечом, сплетая свои длинные пальцы с моими.

— Я так и думал. Всё у нас будет классно! Мы же банда? Как Бонни и Клайд, как Одиссей и Пенелопа, как кот Базилио и лиса Алиса, как…

— Ян, прекрати! — хохотала я, колотя его кулачком по спине. Он рассмеялся и повалил меня на кровать, натянув на голову одеяло.

Мы взмоем ввысь вместе, крыло к крылу.

Утром я шла на работу с чувством необычайной лёгкости. Как будто готовилась скинуть с плеч тяжкую ношу.

Этой ночью я практически не спала, думала, прокручивал в голове разные варианты, как же нам лучше поступить, и ещё раз убедилась в том, что приняла верное решение. Я никогда не была в Новороссийске, понятия не имела, как там живут люди, но даже если бы он позвал меня на Камчатку, я бы всё равно согласилась. Главное — быть рядом с ним.

— Ребята, у меня для вас новость, — войдя в класс, обвела глазами притихший 11 «Б». — Для кого-то очень хорошая новость. Сегодня наш с вами последний урок, с завтрашнего дня я больше здесь не работаю. Совсем скоро меня заменит другой преподаватель.

— Как так?

— Почему?

— Вы уходите?

Наперебой кинулись расспрашивать ребята, и вроде бы даже совершенно искренне расстроились.

Ника смотрела на меня непонимающе, но я решила, что объясню ей всё чуть позже.

— А куда это вы собрались? — откинувшись на спинку стула, спросила явно не огорченная Минаева.

— Перехожу в другую школу, — дала расплывчатый ответ.

Не нужно никому раньше времени знать, что я уезжаю из города, и уж тем более — с кем.

Удовлетворенная ответом Полина довольно улыбнулась.

Я не держала зла на этих ребят, к 11 «Б» я всегда относилась особенно трепетно, ведь в этом классе учится моя сестра, и … Ян.

С чистой совестью отвела все полагающиеся уроки, попрощалась, и в конце рабочего дня постучала в дверь с табличкой: «Поликарпова Эмма Валентиновна — директор».

— Войдите, — недовольно раздалось за дверью.

Эмма Валентиновна стояла у зеркала, поправляя замысловатую причёску, а увидев, что это я, скорчила недовольную гримасу.

— Что вы хотели? У меня важное совещание.

— Я пришла отдать вам это, — положила на стол исписанный мелким почерком лист.

— Что это? — высокомерно кивнула на белый прямоугольник.

— Заявление об уходе.

Лицо Эммы Валентиновны разительно изменилось, она словно расцвела, губы тронула плохо скрываемая улыбка.

— Могли бы уйти перед каникулами, время доработать у вас ещё было. Хотя, нового преподавателя я уже нашла — заслуженный педагог, тридцать лет стажа. Не чета вам.

— Решила уйти раньше, не хочу нервировать вас, и лишний раз нервничать самой.

— Ну что ж, — она взяла лист в руки, и бегло прочитала написанное. — Всего вам хорошего, Яна Альбертовна. Обычно говорят «до встречи», но в случае с вами, это будет лицемерием.

— Взаимно, — подошла к двери, и всё-таки не удержалась от шпильки:- И да, Денис Павлович как-то обмолвился, что любит абрикосы до того, как те превратились в курагу.

Лицо Эммы Валентиновны пошло багровыми пятнами, но, к сожалению, мне не удалось вдоволь насладиться её реакцией: плотно закрыв дверь, с лёгким сердцем достала из гардероба своё пальто.

— Давненько у нас никто таким счастливым из кабинета начальства не выходил, — хохотнул Яков Тихонович. — Премию дали, что ли?

— Нет, я уволилась.

— Уволилась? — в один голос спросили физрук, физичка и Инна. Все побросали свои дела, в недоумении уставившись на то, как я торопливо застёгиваю пуговицы.

— Да, уволилась. Решила кардинально поменять свою жизнь.

— Так, подожди-ка, и почему я не в курсе? — возмутилась Селиванова.

— Всё потом, — шепнула подруге, и она удивлённо захлопала глазами.

— Ну дела, пертурбации в коллективе, однако, — задумчиво почесал лысину Яков Тихонович. — Жаль, что уходите, а я вас на свадьбу хотел пригласить… — порозовел физрук. — Мы с Зоечкой… Зоей Степановной, решили вот расписаться.

— Серьёзно? Это же прекрасная новость! Если получится, обязательно приду поздравить, — искреннее порадовалась за старого ловеласа и буфетчицу.

Не зря прикармливала пирожками, получается.

Денис Павлович поймал меня уже у самого выхода, и был сильно удивлён, если не сказать шокирован, таким скоропалительным уходом. Сжав губы, расстроенно покачивал головой, сбивчиво желая доброго пути.

В глубине души посочувствовала этому положительному мужчине, подозревая, что совсем скоро его приберёт-таки к рукам настоящая фурия.

В школьном дворе было как никогда тихо. В засохшей клумбе дремал полосатый кот, дворничиха тётя Тоня неспешно разгоняла метлой пожухлые листья, на огороженном панцирной сеткой стадионе восьмиклассники сдавали кросс, уныло кружа по вытаптонному полю.

С грустью осознала, что моя история здесь закончилась. И в этой школе и, похоже, в этом городе. Но зато начнётся новая история, яркая и интересная, наполненная радужными эмоциями и любовью. Где-то на берегу моря, где волны бьются о скалы, забрасывая с лицо солёные капли. Где шум прибоя, розовые рассветы и прогулки по побережью за руку с Яном…

Едва различимая надпись "Добро пожаловать" окончательно скрылась из виду.

Я шла домой, предвкушая начало новой жизни, ещё не зная, что границы своей белой полосы я уже миновала.

Глава 66 Ян

Тихо вышел из комнаты и прислушался к звукам в доме: сестры нет — видел, как она уходила, вылив на себя полфлакона духов, машины отца тоже не было, мать гремела посудой на кухне, негромко болтая по телефону.

Вчера вечером подслушал её разговор с дядькой, расспрашивала про новый лицей, восторженно комментируя каждое его слово. Ну-ну, пусть пока думает, что всё идёт по её плану. А тем временем я осуществлю свой.

Неслышно проскользнул в родительскую спальную и тихо прикрыл за собой дверь. Искать нужно быстро, мать может в любой момент подняться.

Начал поиски со шкафа: перелопатил стопки с постельным бельём, пошарил рукой между разноцветными махровыми полотенцами. Далее в ход пошла прикроватная тумбочка отца, но там, кроме пары книг, очков для чтения и припрятанной бутылки коньяка больше ничего не было.

Потихоньку начала одолевать паника. Если паспорт в портфеле, то стащить его оттуда будет крайне проблематично: приходя с работы батя оставляет его в кабинете, а дверь вечно на ключ закрывает, оберегая от лишних глаз "важные документы".

Единственная загвоздка с этим несчастным паспортом! Но и без него никуда.

Открыл дверцу платяного шкафа, где на плечиках рядком висели однотипные пиджаки.

Без особой надежды пробежался по карманам, ощущая себя щипачом на толкучке в выходной день. Очередь дошла до последнего, серого в тонкую черную полоску, именно в нём отец был в тот день, когда мать устроила концерт на пустом месте.

Опустив ладонь в карман, сразу же нащупал ребристую обложку паспорта.

Отлично, просто отлично. Улыбка растянулась до ушей.

Выудив руку из недр шкафа, быстро засунул паспорт в карман джинсов, и уже было собрался закрывать дверцу и валить, как взгляд наткнулся на выпавшую откуда-то фотографию. Наверное, вытянул из кармана вместе с паспортом. Без особого интереса взглянул на снимок: маленькая девочка в школьной форме и пёстрым букетом гладиолусов в руках. Тонкие ножки в гольфах, кружевной фартук, две косички с огромными белыми бантами, а лицо… что за фигня?! Это же Яна!

Подошёл к окну и присмотрелся внимательнее. Да точно она!

Хотя, это ерунда какая-то — откуда в кармане отца её детская фотография?

Наверное, просто похожа, да и не видно там толком ничего, фотка старая совсем, краски выцвели. Точно просто похожа. Может, родственница какая дальняя, сестра по десятому колену… Там в альбоме на антресоли этих фоток пару сотен точно — куча незнакомых лиц, и это одно из них. Но сходство с Яной было потрясающее.

Сунул снимок в карман и тихо ретировался из родительской спальни.

— Ян, ужинать будешь? — услышав шаги на лестнице, мать выглянула из кухни и задрала голову наверх.

— Через пару часов. Спать ложусь, голова болит. Ко мне не ломиться — в наушниках буду, всё равно не услышу, — пропустив мимо ушей привычное ворчание, плотно закрыл дверь и провернул ключ.

Дело оставалось за малым: быстро смотаться до Яны, и рассказать, что паспорт у меня. Нужно валить, пока не обнаружилась пропажа.

Достал из шкафа предусмотрительно приготовленную куртку, вытянул из-под кровати пару кроссовок. Торопливо оделся, вышел на балкон.

Уже совсем по-зимнему стылый ветер разгонял сбившиеся в плотную кучу грязные облака. На плечи угрожающе крапнули несколько ледяных капель.

Так же незаметно, как и в прошлый раз, спрыгнул на карниз веранды, далее на мёрзлую землю.

Накинув капюшон, быстро добежал до забора и, подтянувшись на руках, без особого труда преодолел препятствие.

-Это я, открывай, — шепнул в замочную скважину. Не дожидаясь приветствия, прямо на пороге сгрёб её в охапку, поцеловал, и только потом уже прошёл в дом. — Ну, как у тебя дела?

— Я уволилась с работы, — улыбнулась, принимая у меня куртку. — Мне порой кажется, что я сошла с ума, раз пошла на всё это.

— Тогда сумасшествие заразно, потому что я тоже ощущаю себя слегка чокнутым. Вот он, нет ничего невозможного, — извлёк из кармана паспорт и с улыбкой покрутил у её лица. Она попыталась выхватить документ, но я поднял её на руки и закружил по комнате.

Она визжала сквозь смех, колотя меня по спине, причитая, что с детства ужасно боится высоты.

— Кстати, о детстве. Смотри, никого не напоминает? — вынул снимок девочки и отдал ей в руки. — Прикольно, да? Я сначала подумал, что это ты. Ладно пойду пока чайник поставлю. Голодный как чёрт! Сейчас только руки помою.

Пока намыливал ладони, кратко посвящал её в продуманный до мельчайших деталей план:

— Смотри, послезавтра в 15:43 с центрального вокзала отправляется поезд до Новороссийска. Тебе нужно успеть собрать вещи и съехать с квартиры. Извини, наверное, это чересчур быстро, но другого выхода нет: следующий прямой поезд только через два дня, а это слишком долго. К тому времени мать уже мылит лыжи на Москву, — вытер руки полотенцем и, минуя прихожую, прошёл на кухню. Яна сидела в кресле с фотографией в руках и молчала. — Когда мы прибудем туда, пару дней поживём у моего друга — мы раньше дружили, когда ещё жили в Подмосковье, до переезда. Потом они в Новороссийск свалили, мы с родителями сюда, но связь поддерживали, видишь, пригодилось, — набрал полный чайник воды и, чиркнв спичкой, зажёг плиту. — А потом уже снимем квартиру. Деньги на первое время у меня есть, но я хочу сразу на работу устроиться. Сначала куда-нибудь в порт разнорабочим — там лишних рук никогда не бывает, а дальше посмотрим, — достал из холодильника кусочек сыра, батон из хлебницы. — А ты где жить хочешь? Я хочу рядом с морем. Как тебе — просыпаешься, подходишь к окну, а там — море. Волны, крики чаек… Классно, правда? — гробовая тишина. — Ян… — выглянул в прихожую. Она так и сидела на кресле, уставившись пустым взглядом в стену напротив. — Ян, ты меня слушаешь вообще?

— Ты где взял эту фотографию? — вопрос прозвучал хрипло, с надрывом.

— Похожа на тебя, да? У отца в кармане нашёл, понятия не имею, что она там делала, — подошёл ближе и взял фото в руки. — По-моему, один в один: и глаза твои, и губы…

— Извини, я что-то… неважно себя чувствую, — мертвецки побледнела и выхватила снимок обратно.

— Может, в аптеку сходить? Или скорую вызвать? — сел на корточки рядом и потрогал лоб: температуры не было, но её будто знобило. Руки мелко подрагивали, кожа покрылась испариной.

— Нет, нет, не нужно скорую. Мне просто полежать надо. Всё пройдёт. Это нервное…наверное…

— Иди сюда, — взял её на руки и отнёс в спальню. Аккуратно уложив в кровать, накрыл одеялом. Ужасно бледная, как не живая. — Может, тебе чаю принести или ещё что-нибудь? В магазин сходить?

Сердце кровью обливалось при виде её такой. И ведь буквально пятнадцать минут назад всё было нормально, хохотала, глаза лучились, а сейчас…

Взял её руки в свои, согревая холодные пальцы.

— Хочешь, я тут с тобой останусь? Всё равно мои думают, что я сплю. Да даже если и увидят, что ушёл — плевать.

— Нет, мне уже немного лучше, правда, — выдавила улыбку она и, откинув одеяло, села. — Я просто ничего не ела с утра, переволновалась с этим увольнением… Столько перемен за такой короткий срок.

— Давай я приготовлю что-нибудь? Хотя я и не умею толком ничего… Может, яичницу? С колбасой!

— Спасибо… не нужно, — на глаза навернулись слёзы. Она смахнула их рукавом халата, и нежно провела по моей щеке. — Я что-то совсем расклеилась. Прости.

— Ладно, ты давай поспи, а завтра я приеду примерно в это же время и помогу тебе собрать вещи. Вместе быстрее, и веселее, — в кухне засвистел чайник. Аппетита как не бывало. Выключил плиту, бросил в заварник щепотку чая, достал сахарницу, положил бутерброды на тарелку. — Вот, поешь хотя бы это, — поставил нехитрый перекус на столик возле кровати.

— А ты? Ты же голодный.

— А, — махнул рукой и взглянул на часы, — я дома поужинаю, мне как раз скоро «просыпаться» пора. — Сел на край кровати и снова взял её за руку. Что-то изменилось. Напряжённая, словно струна, Яна кусала губы и избегала смотреть мне в глаза. — С тобой точно всё хорошо? Если ты вдруг передумала и не хочешь никуда уезжать — ты скажи, я всё пойму. Придумаем что-то другое.

— Нет, всё хорошо, правда, и план отличный, — она сжала мою ладонь тонкими ледяными пальцами, и попыталась улыбнуться. — Мне правда нужно немного поспать. Завтра я буду в норме, обещаю.

— Точно? Если что — звони. Хотя, нет, лучше я сам позвоню тебе. Обязательно возьми трубку!

— Да-да, я возьму, — закивала головой. — Да мне правда уже лучше, честное слово, — для пущей убедительности взяла кружку и сделала глоток чая. Откусила краешек бутерброда. — Вкусно.

— Ну и отлично, тогда до завтра? Ешь, не провожай. Дверь я захлопну.

Поцеловал её перед уходом, и вышел в прихожую.

Что-то случилось. Такая резкая перемена не могла произойти просто так. Но что? Почему?

На сердце стало так тяжело, и так не захотелось уходить. Как будто если я сейчас уйду, то потеряю её навсегда.

— Ян… — уже одетый вернулся в спальню. Она сидела сгорбившись, как старушка, держа в руках остывающий чай. Увидев меня, вздрогнула. Глаза как блюдца, и почему-то полные слёз. — Я люблю тебя. Просто знай.

— И я… до завтра, — прошептала она, и отвернулась, рассматривая мрачные тучи за окном.

Уходил я с тяжёлым грузом на душе. Всеми силами старался списать её состояние на нервное напряжение, на боязнь перемен, может, на неуверенность в моих чувствах. Искал массу оправданий, но понимал, чувствовал, что дело совсем не в этом.

Что-то случилось уже после моего прихода. Она же была счастливая, когда открыла дверь, смеялась, так что же случилось потом?

Так и не найдя ответ, уже под покровом темноты вернулся прежним путём домой: забор, карниз, балкон…

В каком-то душевном раздрае разделся и чтобы хоть как-то отвлечься достал чемодан и раскрыл створки шкафа. Только самое необходимое: бельё, пару свитеров, джинсы.

Складывал на автомате одежду, не отпуская свербящую мысль, что что-то сорвётся, не получится, что она передумает.

Как ощущение перед бурей: когда небо затягивает плотным черным одеялом, и ты знаешь, что скоро наступит армагеддон, но не знаешь когда именно, и поэтому просто сидишь и ждёшь, в ожидании неизбежного.

Где-то через час не выдержал, вышел в коридор и взял со столика телефон. Не сводя глаз с приоткрытой двери кухни, набрал по памяти её номер.

Гудок, второй, третий…

Перезвонил трижды, но трубку она так и не взяла.

На душе стало ещё неспокойнее. Да, возможно, она просто спит, или в ванной, или вышла в магазин… Внутреннее чутьё подсказывало, что дело совсем не в этом.

Она не хочет брать трубку!

Что за чертовщина!

В порыве едва снова не сиганул с балкона. В ливень, грязищу по колено, пронизывающий ветер. Хотелось поехать к ней прямо сейчас, выяснить в конце концов, что происходит. Но потом, пораскинув, решил, что быть назойливым ещё хуже — если ей нужно какое-то время собраться с мыслями, я дам ей это время.

Решив, что перезвоню через час, пошёл обратно в комнату продолжать собирать вещи.

Глава 67 Яна

Сжимая в руках сумку, ехала на автобусе в городскую ЦРБ. Все мысли были только о фотографии маленькой девочки с гладиолусами. Моей фотографии. Из моего альбома!

Что она делала в кармане пиджака Романа Алексеевича?

Ответ был до кошмарного очевиден, но я гнала его раз за разом, придумывая массу нелепых, невероятных оправданий. Понимала, что всё это бред, но упорно продолжала придумывать. Потому что от этих фантазий мне становилось чуточку легче.

Этого не может быть! Это не мыльная опера, не чей-то дурацкий сценарий — это моя жизнь, и в ней просто не может произойти такое! Не может!

Не может Роман Алексеевич быть моим отцом, а Ян…

Нет, он мне не брат! Это чушь! Бред безумного! Я не могла полюбить своего брата. Моя душа, моё тело, моя жизнь — всё принадлежит ему. Не может судьба так жестоко надо мной посмеяться.

То утро, когда мать кинула мне газету и сказала, что мужчина на фото мой отец, ярко всплыло в памяти, словно это было вчера. Её честные глаза и полная уверенность меня тогда совсем не убедили, и я просто забыла об этом недоразумении. До сегодняшнего вечера. Увидев своё фото в руках Яна, моя жизнь словно прекратила существование. Непонимание, шок, горькое осознание действительности окатили словно ледяной водой. Как же трудно было держать себя в руках и не выдать ему страшную догадку. Нельзя! Пока нельзя. Пока остаётся маленький шанс, что всё это может оказаться дурацким розыгрышем, нужно гнать от себя плохие мысли. Незачем вносить смуту в его душу. Он такой вспыльчивый, горячий, может натворить глупостей… Сначала мне нужно поговорить с матерью, и только потом думать, что делать дальше.

После ухода Яна я быстро собралась и поехала в коммуналку. Пьяный Коля невнятно пробубнил, что мать на смене. Успев запрыгнуть в последний автобус, всеми силами сдерживая слёзы поехала к ней на работу.

Как мантру я повторяла про себя, что это не правда, что это чья-то шутка, розыгрыш, и сейчас она найдёт логичное объяснение тому, откуда это фото оказалось в кармане пиджака отца Яна.

Открыв двери главного входа, вошла в прохладный холл больницы. В нос ударил запах медикаментов и хлорки. Я шла по обшарпанным коридорам до подсобки матери, едва не сбивая с ног прогуливающихся после вечернего обхода больных.

Забежав по гулким степенькам на второй этаж, увидела вдалеке сгорбленную фигуру матери: она окунала швабру в металлическое ведро и, ловко работая локтями, натирала до блеска выцветший линолеум.

— Янка? А ты чего тут? — мать прекратила надраивать пол и выпрямилась.

— Помнишь то утро, когда ты сказала мне, что мужчина на фото в «Вестнике» — мой отец? — без предисловий выпалила я.

— Ну? И чего? — подозрительно прищурилась она.

— Это правда? — затаила дыхание, молясь, что ответ будет отрицательным.

— Ну конечно правда! А ты думала, мамка твоя совсем спилась и бредит?

— Расскажи, как вы познакомились, где!

— Не буду я ничего рассказывать! Все это сто лет назад было и быльём поросло, — мать щедро намочила тряпку, и принялась размазывать грязную воду по полу.

Вскипев, выдернула у нее из рук швабру и, грубо схватив за предплечье, отвела к окну.

— Ты чего? Совсем спятила? А ну пусти! — возмутилась мама, выдёргивая рукав рабочего халата.

— Рассказывай! — сквозь зубы прошипела я.

— Рассказывай! — сквозь зубы прошипела я.

— Ну а чего рассказывать? — мама обиженно одёрнула полы халата. — Познакомились мы летом семьдесят четвертого, сразу закрутился у нас бурный роман, со всеми вытекающими — взрослая, сама понимаешь. А потом этот кобелина бросив меня, свалил к своей законной жене и ребенку. А я беременная оказалась, только вот предъявить уже было некому.

— Так он же не жил в то время здесь! — вспомнила, цепляясь за соломинку.

— Ну да, не жил. В отпуск приезжал что ли, разве упомнишь теперь. Ну вот и пришлось мне рожать тебя одной, где мне его искать-то было? Не знала я где он живёт. Да и не хотела искать. Воспользовался и кинул, скотина.

— Это… правда? — выдохнула, заранее зная ответ.

— Ну конечно правда! Зачем мне врать-то?

— А вот эта фотография у Набиева тогда откуда? — достала снимок из сумки, и сунула в руки матери. — Ты же говорила, что он не знал о моём существовании!

Разглядывая фото, она заметно стушевалась, впрочем, тут же взяла себя в руки.

— Ну раньше не знал… а теперь вот узнал! Я как в газете его наглую морду увидела, взяла и позвонила, да и рассказала о тебе.

— Зачем?!

— Ну как зачем, пусть знает! — глаза её забегали. — Рассказала, и карточку твою вот эту подарила.

— И всё?

— И всё, а что ещё? — вскинулась она и подозрительно прищурилась.

— Значит это всё-таки его машина стояла недавно у остановки… — проговорила вслух, подтверждая горький факт. — К тебе приезжал? Тогда и рассказала?

— Да-да, точно, тогда, — быстро закивала мама, и забрала из моих ослабевших рук швабру. — Ой, да забудь ты о нём, не было отца — и это не отец. Не нужны мы ему, доченька, не я, не ты… Бог ему судья.

Я её больше не слушала: на подгибающихся ногах медленно пошла вниз по лестнице, толкнув по пути мужчину на костылях. Он что-то проворчал мне в спину, но его я не слышала тоже.

Слёзы застилали глаза, разум помутнел, отказываясь верить в ударившую наотмашь действительность.

Ян мой брат.

На ощупь выбравшись из здания больницы, вышла в непроглядную ночь.

Не разбирая пути, пошла вдоль дороги. Дождь нещадно молотил по затылку, могильный холод забирался под незастёгнутое пальто, а я шла и мечтала о том, что лучшее, что сейчас может произойти, это если какой-нибудь лихач не справится с управлением, и безжалостно размажет меня по асфальту.

Ян. Мой. Брат.

Разве жизнь имеет теперь смысл? Зачем жить? Для чего?

Я никого и никогда так сильно не любила, никогда моё тело и мой разум не желали так сильно ни одного мужчину.

Как мне жить с осознанием того, что я спала с собственным братом? Как вообще жить без него? Знать, что где-то там у него появилась жена, дети…

Я не выдержу этого. Я всегда думала, что сильнее, чем есть на самом деле.

Нет, я слабая, я настолько слабая…

Слёзы вперемешку с дождем застилали глаза, мир превратился в неясное размытое пятно.

Мигающий фонарь, свет фар, ледяные брызги, оглушающий визг шин…

— Эй, ты что, больная? — из облепленной грязью «шестёрки» выскочил тощий паренёк и, схватив меня за плечи, резко встряхнул. — Ты чуть под колёса мне не попала, дура! Эй, ты что, обдолбанная? — тряхнул сильнее, заглядывая сквозь занавесь дождя в мои лишенные смысла глаза.

— Простите, я не заметила как вышла на дорогу, — проговорила каким-то чужим механическим голосом и, обойдя сначала его, а потом машину, пошла дальше, утопая в чвакающей грязи.

— Стой! У тебя что, случилось чего? — крикнул мне вслед.

Случилось. Только что я похоронила свою любовь. Свою душу.

— Давай я подвезу, куда тебе? А то на тебя смотреть страшно, бледная как смерть, — догнал, перепрыгивая глубокие лужи и, взяв меня под руку, довёл до Жигули, бережно усадил в тёплый салон.

Внутри уютно пахло хвоей, на зеркальце брелок в виде ёлочки, на приборной панели прилепленные иконки. Я смотрела перед собой, игнорируя стекающую с волос воду.

— Ну и напугала ты меня, — забрался на соседнее кресло паренёк, и завёл мотор. — Я чуть коньки не откинул. Второй месяц за рулём и чуть… Не дай Бог! Куда тебе?

— На Школьную, — прошептала онемевшими губами. До меня только стало доходить, что сейчас едва не произошло…

— О, так мы соседи! Я на Вавилова живу, — обрадовался он, и протянул платок. — На? вот. Он чистый. А то смотреть на тебя страшно. — Забрала платок и послушно вытерла лицо. — А ты ничего, — оторвав взгляд от дороги, оценил он. — Ты куда тащилась-то среди ночи? Ещё и в такую погоду.

— Не знаю…

— Слушай, ты точно не вштыренная? — обеспокоенно нахмурил кустистые брови и, спустя пару безуспешных попыток затеять разговор, наконец умолк.

Эта обыденность: «шестёрка», шансон из динамиков, дурацкий брелок — будто вернули меня к жизни.

Это страшно, это больно, это несправедливо… Не должно быть так! Не должен он быть моим братом, но увы, реальность порой больно бьёт под дых.

Ян мой родной брат. В нём течёт моя кровь.

Дикость. Бред лишившигося разума сказочника. Но тем не менее это правда, и нужно как-то настраиваться на то, что мне придётся с этим жить. День за днём, шаг за шагом…

Войдя в квартиру, сразу услышала разрывающийся в прихожей телефон.

Я знала кто это.

— …

— Яна!!! Я чуть не свихнулся! Звонил, наверное, раз сто! Ты где была? — его голос. Встревоженный, расстроенный, даже немного злой. Но такой родной.

Родной… теперь это слово имело роковое значение.

— Прости, я крепко спала, — сухо, безэмоционально. Так надо.

— Я был готов сорваться и снова ехать к тебе, честное слово! Как ты себя сейчас чувствуешь?

— …нормально.

— А ты та ещё соня, оказывается. Ну ничего, будем в Новороссийске в шесть утра на пробежку просыпаться. Полезные привычки они…

— Прости, я очень устала, — глотая слёзы, из последних сил старалась говорить не срываясь. — Давай потом…

— Хорошо… — растерялся он. — Тогда до завтра?

Я молчала. Что мне ему сказать? Что?

— Яна! Не молчи! Да что с тобой сегодня такое?!

— Да, до завтра. Пока, — опустила трубку на рычаг и уронила голову на руки.

Я рыдала без остановки до самого рассвета. Проваливалась в тревожный сон, резко просыпалась, и снова рыдала.

Я не знала, как смогу жить без него. Пока не знала. Но я должна была его отпустить. Раз и навсегда выдернуть с корнями, и пусть раны будут долго кровоточить, но это правильно. Так правильно! Так нужно. Но я боялась, что не смогу… Увижу его и малодушно поддамся…

Он должен сам отказаться от меня. И возненавидеть.

Глава 68 Ян

Да что с ней такое происходит? Её голос по телефону… словно неживая. Чужая.

Случилось что-то непоправимое.

Как заведённый ходил по комнате прокручивая недавний разговор. Достигнув точки кипения, был готов снова сорваться на Школьную, чтобы выяснить, что же произошло. Оделся, спрыгнул с балкона в раскисшую слякоть, но потом, потоптавшись у забора, вернулся обратно, решив, что лезть к ней в душу сейчас — всё-таки не самая умная мысль. В конце концов с моей подачи она вынуждена кардинально изменить свою жизнь: бросить работу, семью, сменить город. Отказаться от мечты — отложить покупку дома.

Да я куплю ей десять домов, пусть только будет рядом и просто поверит!

Скрепя сердце, и собрав волю в кулак, юркнул под одеяло. Рассматривая узоры на темном потолке, принялся ждать наступление следующего дня.

Собранный чемодан дожидался своего часа под кроватью, карман грел украденный паспорт и сэкономленная наличность. Я смотрел на часы и поторапливал время: хотелось скорее поехать к ней, помочь собрать вещи, поговорить в конце концов, убедить в серьёзности своих намерений.

В то, что всё мною задуманное у меня непременно получится — я даже не сомневался. Я обязательно закончу школу в Новороссийске и там же поступлю в институт. Я знал, чем хочу заниматься, и знал, как этого достичь. Но всё это не имело никакого смысла, если её не будет рядом. Мне хотелось стать кем-то в этой жизни ради неё, чтобы она ни в чём не нуждалась.

В пять часов вечера снова запер изнутри комнату и врубил музыку — пусть думают, что я там маюсь бездельем под ненавистное всеми The Prodigy.

Перепрыгнув через забор, зашагал к остановке. Как же хотелось её снова увидеть и перестать уже накручивать себя всякой ерундой. Если всё пойдёт по плану, то завтра, в это же самое время, мы будем по пути в Новороссийск.

Волнительно, и в то же время так круто менять свою жизнь вместе с кем-то и ради кого-то.

Надавил на кнопку звонка, прислушиваясь к приглушённым трелям за дверью. Она долго не открывала, и я уже начал было беспокоиться, когда наконец раздался скрежет ключа.

— Ну наконец-то! Я уже собирался ломать дверь. Давно хотел попробовать вот этот трюк Джеки Чана, когда он с ноги вышибает… Ого, ты куда-то собралась?

— Пойдём погуляем? — уже полностью одетая, в высоких сапогах и наглухо застёгнутом пальто, она вышла на лестничную клетку и захлопнула дверь.

— Ну давай. Там как раз дождь собирается — самое время для вечерней прогулки, — пошутил, но улыбки в ответ не удостоился. — Подожди, а поцелуй? — наклонился к лицу, но она резко увернулась. В итоге мазнул губами по щеке и, обломавшись, поспешил следом вниз по лестнице. — Ты такая серьёзная, что я начинаю тебя опасаться. Что-то случилось?

— Давай не здесь, — кинула она выходя из подъезда, минуя обсыпанную старушками лавочку. Те, сбившись в кучку, как воробьи на ветке, проводили нас любопытными взглядами.

Шёл рядом как дурак, абсолютно не понимая, что за чертовщина происходит. Она другая. Совсем. Словно посторонний человек.

Зайдя в парк, зашагали по пустынной аллее. Молча, на расстоянии, как два незнакомых друг другу случайных попутчика. То и дело бросал на неё косые взгляды, силясь уловить знакомые тёплые эмоции, но она чеканила шаг, смотря куда угодно, но только не на меня.

Лицо словно вылито из воска — равнодушное, не живое.

— Короче, мне всё это надоело, — остановился и, взяв её за руку, повернул к себе. — Что происходит? Почему ты такая… такая…

— Какая?

— Холодная, блин. Как ледышка. Бегу за тобой верной собачкой, жду чего-то. Что с тобой такое творится? Я в чём-то провинился? У тебя снова проблемы? Мать? Сосед? Деньги? Что случилось? Не молчи! Я не понимаю тебя сейчас, ты — это будто не ты, — обхватив ладонями её лицо, заглянул в бездонные, но такие пустые глаза.

— Ян, мы не можем быть вместе, — твёрдо произнесла она.

Плещущуюся через край синеву заволокло плотным маревом непроглядного тумана.

— В каком смысле — не можем? Это шутка такая?

— Нет, это не шутка.

— Н-да, вечер обещает быть томным, — нашарив в кармане пачку сигарет, сел на влажную, засыпанную кленовыми листьями лавочку. С третьей попытки высек пламя, нервно затянулся. Она стояла напротив и молчала. Такая невыносимо красивая, и такая холодная… — А теперь давай по порядку, женщина. Что на тебя нашло?

— Ты вообще когда-нибудь можешь быть серьезным?

— Я серьёзен. Как никогда!

— А я вижу, что ты ёрничаешь!

— А я вижу, что ты чокнутая девчонка, с чего-то вдруг возомнившая себе, что с какого-то хрена может играть чужими чувствами!

— Я не играла твоими чувствами, ты мне правда… нравился.

— Нравился? Нравился?! — пнул горку листьев, и те разлетелись ей под ноги жёлто-оранжевым конфетти. — А в постели ты говорила другое!

— Но я не признавалась тебе в любви!

— Да кому нужны эти слова? Я чувствовал тебя и твои эмоции. Вот этим, — ударил кулаком по грудной клетке. — Я не безразличен тебе, почему, зачем нам расставаться? Что за блажь?!

— Потому что у нас нет будущего, Ян! — с надрывом выдохнула она. — Потому что ты молод, потому что ты из уважаемой семьи, потому что тебе нужна не я. Тебе нужна совсем другая!

— Откуда ты знаешь, кто мне нужен? — не выдержав, повысил голос. Стайка сонных грачей взлетели с мокрой ветки, осыпав нас мелкими холодными каплями. — И почему-то раньше ты не считала ни возраст, ни грёбанное положение в обществе какой-то непреодолимой преградой!

— Я и раньше так считала, но уговаривала себя, что, может, всё-таки получится. Но нет, глупо даже думать, что там, в чужом городе, без благословения твоих родителей у нас выйдет что-то путное. Спустись уже с небес на землю!

— Благословение родителей? Что? Я не ослышался? Кто из нас ещё из высшего общества! Какие помпезные речи, прости, что не во фраке!

— Ну вот видишь! Ты ещё мальчишка, не серьезный! Заводишься с пол оборота!

— А по-твоему только унылое чмо в начищенных ботинках и причёсочкой на пробор может быть серьёзным? — вскочил с лавочки, и подошёл к ней вплотную. — Короче так, мне надоело это слушать. Похоже ты рехнулась, но я люблю тебя любую. Идём, — взял её за руку и потянул к выходу из парка.

— Куда ты меня тащишь?

— Куда надо. Если ты боишься принимать решения, я буду делать это за тебя.

— Я выхожу замуж за Тимура, — на одном дыхании проговорила она, и я резко остановился. Сделав по инерции следующий шаг, врезалась в мою окаменевшую фигуру. Выдернула руку и отошла.

— Что ты несёшь? — скорчил кривую мину.

— Я выхожу за Тимура. Мы встретились вчера… и провели вместе ночь! — выпалила она, отступив ещё на один шаг.

— Врёшь!

— Не вру!

— Врёшь!!! — прорычал в ответ и, довольно грубо обхватив ладонями её лицо, поцеловал.

Вложил в поцелуй всю злость, всю агрессию, всю боль. Она остервенело кусала мои губы, цепляясь тонкими пальцами за стриженный затылок.

Царапины на шее, едва слышный полувсхлип-полустон…

Отпрянув, с пылающими губами и лихорадочным блеском в глазах, снова отошла на несколько шагов.

Будто спасаясь бегством, будто боясь снова поддаться…

— Не вру! Он был у меня! Поэтому я не брала трубку! Я была с ним! Спала! И он хочет, чтобы я стала его женой. И я согласилась. У нас нет с тобой будущего, понятно?! — практически кричала она.

— А с ним, значит, есть будущее, да?

— А с ним — есть. Прости меня. Прости меня, за всё!

Мир с размаху обрушивается под ноги и рассыпается на миллиарды осколков. После её крика тишина кажется оглушительной, лишь ветер гоняет внутри пустой беседки обрывки брошенных ею фраз.

— Желаю счастья, — развернулся, и не оборачиваясь пошёл в противоположную сторону.

— Ян!

— Иди, строй своё счастливое будущее. А я пошёл строить своё.

Серое утро вероломно проникло в отравленный алкоголем мозг.

Водка, дешёвый портвейн, ударная доза никотина, ментовский "бобик"… А дальше всё. Пустота.

Липкие щупальца боли сдавили нутро. Боль не физическая — душевная. Но разве может болеть то, чего нет? Мою душу выгрызли вчера без анестезии, и бросили в грязь под ноги.

Хотелось бы сдохнуть, но увы: мотор зачем-то всё еще стучал, разгоняя по венам остывшую кровь.

Говорят, что мужчины не плачут.

Врут.

Завтра двадцатое октября. День, когда я начну собирать себя по кускам. А сегодня, если повезёт, сердце разорвётся к чертям собачьим и я сыграю в ящик.

Глава 69 Яна

Прошло три дня. Три самых длинных дня в моей жизни.

Я закрылась дома, никуда не выходила и никого не впускала. Несколько раз приходила Инна, стучала, звонила, грозилась выломать дверь, но я ей так и не открыла. Не хотелось никого видеть и слышать.

Было настолько больно, что я вдруг поймала себя на мысли, что перестала эту боль чувствовать. Просто впала в состояние прострации: ничего не ела, лежала целыми сутками, прокручивая в голове одни и те же мысли. Если вставала зачем-то, то как сомнамбула бродила бесцельно по дому, трогая руками окружающие предметы. Комната за комнатой, и так по кругу.

Ян не выходил из головы ни днём ни ночью, как смертоносный вирус проник под кожу, высасывая последние крохи энергии. Лучше бы он бросил меня, лучше бы нашёл другую, мне было бы легче. Я бы злилась на него, может, даже возненавидела. Но знать, что он мой брат… Осознание этого медленно сводило с ума.

А если бы мы зашли ещё дальше, если бы не узнали ни о чём — поженились, родили общих детей…

Пыталась утешать себя мыслью, что всё равно бы у нас ничего не вышло. Ржавыми гвоздями вбивала в подкорку, заставляя себя в это поверить.

Мы слишком разные — из разных миров, его семья не дала бы нам жить спокойно. Он ещё слишком молод и не нагулялся. Начались бы скандалы, череда любовниц. Ночные звонки, помада на рубашке, задержки на работе…

Я думала об этом, и становилось немного легче. Совсем чуть-чуть. Самую малость.

Я всё сделала правильно. Пострадает немного, подлечит уязвлённое эго, а потом забудет: поступит в институт, женится на девочке из своего круга… Новая жизнь, новые знакомые, новые чувства…

Я просто не могла вывалить на него эту правду. Хотя бы кто-то из нас двоих должен быть счастливым.

Телефонный звонок раздался словно пушечный выстрел. В неживой тишине дома его звук казался оглушительным, каким-то зловещим чужаком в моём потерявшем краски обесцвеченном мире.

— Ян, это я, — проговорила на том конце Ника.

Шум дождя по карнизу, хлопки дверей гастронома, звук надрывающегося клаксона. Где-то там, за стенами моего кокона, жизнь по-прежнему влачила своё жалкое существование.

— Привет. Всё хорошо?

— Ну как тебе сказать — хреново. Колюня сделал ноги, мать бегает теперь по дому с верёвкой, и орёт, что жить не хочет. Мы уже устали с тётей Нюсей её успокаивать. Может, приедешь?

— Хорошо, скоро буду, — положила трубку и устало потёрла большими пальцами виски.

Только этого мне сейчас не хватало. Мать с белой горячкой и суицидальными наклонностями сейчас именно то, что доктор прописал. Но Нику было жаль. Как бы не не хотелось выбираться из дома, через силу собрала себя в кучу и пошла одеваться.

Натянув джинсы, обнаружила, что те спадают, свитер тоже болтался как на вешалке. Из зеркала на меня смотрела бледная осунувшаяся тень, с синяками под глазами и волосами-сосульками.

Жалкое потерянное существо с пустым взглядом.

* * *

В подъезде всё так же пахло тушёной капустой и разросшейся от сырости плесенью. Было жутко холодно — конец октября, отопление так и не включили.

— Наконец-то, заждались тебя уже, — встретила у порога тётя Нюся. — Совсем мамка ваша с катушек слетела. Буробит что-то невнятное, про деньги какие-то, про мэра.

— Где она?

— Да в комнате у себя сидит, еле с Вероникой её туда загнали, — семенила следом соседка. — А ты чего бледненькая такая? Заболела?

Ничего не ответив, толкнула дверь в дом. Мать лежала на диване, беспокойно ёрзая и постанывая. Вокруг разбросанные вещи, на столе пустые бутылки, сгнившие объедки.

Из комнаты вышла Ника и, облокотившись о дверной косяк, мазнула незаинтересованным взглядом по родительнице.

— Давно она так? — я кивнула на мать.

— Два дня уже. Вот как этот хрен свалил, так и забухала по-черному.

— А чего вдруг свалил-то?

Ника безразлично дёрнула плечом.

— Да откуда я знаю, меня дома не было. Пришла — эта уже пьяная валяется и Колю проклинает. Фингал вон видишь? По ходу весело они тут попрощались, — ехидно усмехнулась.

— На вот тебе деньги, купи активированный уголь, аспирин. И воды газированной, — сунула ей в руки пару скомканных купюр.

— Да нафик надо? Плевать она на нас хотела, почему мы должны вокруг нее плясать? — возмутилась Ника, но деньги взяла.

Через пару минут вышла из комнаты уже в куртке, и скрылась за дверью коридора.

Присела на край дивана, и потрясла мать за предплечье.

— Ма-ам, ты как?

— Янка, это ты, что ли? — открыла опухшие глаза и подслеповато сощурилась. — Плохо мне, дочка. Помираю. Воды дай.

— Пить надо меньше, и будет хорошо, — взяла со стола графин, и плеснула в заляпанный пивной пеной стакан.

— Да с чего хорошо-то будет, если мужиков нормальных нет. Перевелись мужики. Вот, видишь, — ткнула пальцем в фиолетовый кровоподтёк под глазом, — его рук дело, Николаши, чтоб его!

— А за что это он тебя так?

— А, — махнула рукой, — отпускать не хотела, и деньги отдавать. Он же сволочь такая всё равно свалил, ни копейки ведь мне не оставил! Совсем ушёл, вещи вон свои собрал… Всё деньги эти проклятущие! Чувствовала я, что счастья они никому не принесут, — трясущимися руками взяла стакан, и за несколько глотков полностью осушила.

— Да откуда у тебя деньги? Мои, что ли, до сих пор не поделили? — горько усмехнулась я.

— Твои давно уже потратили. И то не все — половину этот гнида себе заныкал. Но я их у тебя не крала! — горячо вскинулась она. — Это всё он! Коробку твою нашёл и выскреб всё подчистую. Я и не знала сначала, потом он уже выпил и проболтался. Я было давай ругаться, а он говорит, что ничего мол страшного, я мать, имею право пожить получше. Ты прости меня, забил мне всю голову речами своими проклятущими! Нехорошие вещи меня заставлял делать, знала бы ты только какие…

— Ладно, что уж теперь. А то, что уехал — это даже хорошо. Не нужен он тебе, только головная боль одна. Живите себе спокойно с Никой, бросай пить, приведи себя в порядок. Ты же ещё совсем молодая.

— Не буду, не буду пить. Брошу! Вот поглядишь, — уверенно закивала мать. — Спасибо, что пришла, доченька. Виновата я перед тобой, а ты вот всё равно приехала к матери своей непутёвой, — всхлипнула, смахивая набежавшие слёзы.

— Всё, бросай сырость разводить, дома вон лучше прибери, — поднялась с дивана и, наматывая по пути шарф, пошла к двери. — Сейчас тебе Ника уголь принесёт, чтоб выпила. Я поехала, — уже вышла в коридор, как услышала вскользь брошенное:

— И никакой он тебе не отец.

— Кто? — застыла.

— Да кто-кто — депутат этот. Придумала я всё.

Её слова, сказанные так безразлично, выбили из-под ног поплывшую почву.

Забежала обратно, схватив мать за грудки:

— Как придумала? Соврала?! От начала и до конца?!

— Эй, ты чего это? — испугалась она, отбиваясь. — Ну не всё соврала — было у нас с ним по молодости действительно, только не его ты дочка. Я это просто так сказала, чтобы ты прекратила меня обвинять, что нагуляла тебя от незнамо кого. Отец твой военный, Альберт…

— Ты хоть понимаешь, что ты натворила? Понимаешь?! — закричала, разглядывая её размытый сквозь пелену слёз силуэт. — Ты мне чуть жизнь не испоганила, а может уже! Я же сдохнуть хотела! Из-за твоего вранья!

— Дочка, Яночка, прости, прости! — запричитала, неуклюже поднимаясь. — Я же не знала, что тебя это так расстроит, понятия не имела!

— Всё купила, вот сдача, — в комнату вошла Ника, но я, толкнув у дверей сестру, выбежала из дома. Спотыкаясь, бежала к остановке, смеясь и плача одновременно.

Редкие прохожие осторожно сторонились, пропуская безумную в распахнутом пальто. Какая-то женщина, окинув меня взглядом полным ужаса, притянула ближе к себе маленькую дочь.

Ян не мой брат! Никакой он мне не брат!

Хотелось хохотать. Хотелось обнять каждого прохожего. К чертям обман матери, к чертям деньги, к чертям всё!

Ян мне не брат!

Мы можем быть вместе! Стало страшно, что если бы она вдруг не призналась, или когда-то потом, когда было бы слишком поздно…

Нужно срочно ехать на Звёздную, нужно увидеть Яна. Любыми путями! Если они не пустят меня в дом, я залезу через окно, буду звать его под балконом, нам нужно увидеться с ним и объясниться!

Я вымолю прощения за свою ложь, за глупые слова. Всё ему объясню. Он поймёт, обязательно поймёт.

Автобус плёлся целую вечность, хотелось выскочить на ходу и нестись, расправив за спиной вновь выросшие крылья.

Чистые улочки, аккуратные дома, полутораметровые заборы…

Надавив кнопку звонка, принялась ждать. Нажала ещё и ещё. И ещё. С той стороны лязгнул засов.

Ян! Пусть это будет Ян!

Но это оказался Роман Алексеевич. В махровом халате и расстегнутых ботинках на босу ногу.

Увидев меня, изменился в лице и, прикрыв за собой дверь, выпучил рыбьи глаза.

— Да как у тебя совести хватило явиться сюда! — прошипел, озираясь по сторонам.

— Мне нужно поговорить с Яном, прямо сейчас. Я не уйду!

— Я сказал — убирайся отсюда, и чтоб духу твоего здесь не было! Если сын у меня молодой дурак, то меня ты не проведёшь смазливой мордашкой, поняла? Спелись с мамашкой своей? Я уже дал вам денег! Пришла требовать ещё? Так вот знай — шиш вам, а не деньги, вымогательницы!

— Какие деньги? Вы вообще о чём?

— И поёшь, главное, как убедительно, ты посмотри! Хочу чтобы ты знала, — понизил голос и воровато обернулся, — как свою дочь я тебя никогда не приму, видеть тебя не хочу! А если ещё заявишься — пожалеешь.

— Да никакая я вам не дочь! — бросила ему в лицо и он, раскрыв от изумления рот, глупо захлопал блеклыми ресницами. — Мать всё это придумала, только мне непонятно — зачем.

— Не дочь? Точно? Это точно?!

— Абсолютно. Так что можете спать спокойно.

На его лице расцвела счастливая улыбка облегчения, но он, нахмурив брови, тут же её убрал.

— Я это с самого начала знал. Аферистки! Да по вам решетка плачет! Мог бы проучить вас обеих, да не хочется руки марать. Убирайся! — брезгливо скривился он, и потянул на себя коварные ворота.

Я вцепилась в резную ручку, с силой удерживая дверь.

— Я не уйду, пока не увижу Яна. Видит Бог, разнесу весь ваш дом по кирпичику! Дайте пройти, — толкнула внушительную тушу, но сдвинуть его с места оказалось не так-то просто: он как пробка плотно перекрыл узкую прореху, не оставляя ни единого шанса протиснуться во двор.

— Да что ты себе позволяешь, чокнутая! Нет Яна, уехал он!

— Неправда! Дайте пройти! — толкнула снова, утопая ладонью в мясистом животе.

— Говорю же — уехал. Вчера вечером. А перед этим нажрался как скотина, спал на лавочке в парке, пришлось забирать сына из мусарни. Позорище! И всё из-за тебя! Ты виновата! — ткнул пухлым пальцем в пуговицу пальто. — Но слава Богу он вовремя прозрел, понял, что ты за фрукт. Сам попросил купить билет, вещи собрал и время до отбытия поезда поторапливал.

— Куда уехал? В Москву? Новороссийск? — обессиленно опустила руки, оставив попытки проникнуть за ворота.

— Не твоё дело, куда! Уехал — и правильно сделал. Подальше от тебя. Так, всё, надоел мне этот цирк, проваливай, пока милицию не вызвал, — раздражённо пробурчал Роман Алексеевич, и захлопнул перед моим носом дверь.

— Пожалуйста, просто скажите, куда он поехал? — взмолилась, вцепившись в холодный металл.

— Сказал же — убирайся! Сейчас собаку спущу! — прорычал он, удаляясь.

Медленно сползла по двери на ледяную землю. Не успела. Он уехал. Я добилась своего, он возненавидел меня и уехал.

Всё кончено.

* * *

Две недели спустя.

На плите возмущённо свистел чайник, но я его словно не слышала, застыв как изваяние у окна.

Облокотившись ладонями о подоконник, прислонилась лбом к холодному стеклу.

Сегодня выпал первый снег. Лёгкие снежинки кружили в воздухе, мягко оседая на мёрзлую землю.

Раньше я любила эту пору — конец осени, первое дыхание наступающей зимы. Но сейчас равнодушно смотрела на сыпавшееся с неба белое конфетти, и думала о том, а идёт ли сейчас снег в Москве. Почему-то я была уверена, что Ян именно там.

Осенние каникулы подходили к концу, в понедельник — начало новой четверти. Скоро он переступит порог столичного лицея, и жизнь закрутит его в водовороте новых эмоций. Он быстро меня забудет, если ещё не забыл: после всего того, что я ему наговорила, он просто обязан меня презирать…

Хотя, разве не этого я добивалась?

За возможность увидеть его, поговорить — хотя бы одну минуту, я отдала бы всё, что имею, но увы, никому не нужны испещрённое ранами сердце и опустевшая душа.

В дверь настойчиво позвонили. Выключив чайник, вышла в прихожую и, встав на цыпочки, посмотрела в глазок.

— Открывай, это я. Я знаю, что ты дома! — пригрозила с той стороны Инна.

— Привет, — вяло улыбнулась и впустила подругу в дом.

— Всё сидишь? Бог мой, а духота какая, ты хоть форточку иногда открывай, — по-хозяйски прошла на кухню и села за стол. Сцепив пальцы в замок, деловито осмотрелась. — Ну-с, какие новости?

— Никаких, — покачала головой, и достала из шкафа чашки. — Да не будет он мне звонить, говорю же, я сейчас для него враг номер один.

— Ничего, ничего, не расстраивайся, мы что-нибудь придумаем. Москва большая, но не резиновая, найдём твоего потеряшку. Фамилия-имя есть, а дальше всё проще простого, — беззаботно махнула рукой Селиванова. — Хочешь, прямо завтра и поедем?

— Я даже не знаю, где его искать, с чего вообще начать…

— Там на месте и разберёмся. Ну что ты как маленькая, ей Богу! Приедем, зайдём в участок, скажем, так мол и так, помогите товарищ милиционер, потеряли дитятку…

— Инна!!

— Да шучу я, — улыбнулась она, и крепко сжала мою ладонь. — Отыщем мы твоего красавчика, никуда он от нас не денется.

Благодарно взглянула на подругу, и на душе стало немного легче.

Рассказала я ей про Яна на совсем недавно, когда стало совсем невмоготу держать всё в себе. Я сходила с ума от чувства вины и фатальной несправедливости, а то, что переживала эту боль в одиночестве, убивало ещё сильнее.

Инна, как настоящая подруга, не стала меня осуждать, поддержала и обещала приложить все усилия, чтобы найти Яна. Чтобы у нас была возможность объясниться друг с другом, чтобы я смогла глядя ему в глаза попросить прощение за свой обман. Её уверенность в том, что всё будет хорошо, передавалась и мне. Она дарила мне робкую надежду, и уже за одно это я была ей неимоверно признательна.

— Ну так что, договорились? Метнёмся завтра в Москву-матушку?

— Уже завтра? — растерялась. — Я… я не знаю. А вдруг мы его не найдём? А вдруг он не захочет меня видеть? Я же такого ему наговорила!

— Опять та же самая песня! — закатила глаза Инна. — Короче, заводи будильник на пять утра, а дальше я всё сама сделаю. Билеты куплю, всё распланирую — доставлю в лучшем виде.

Неужели уже завтра я буду в Москве… Дни, часы, минуты без него оставляли насечки на выпотрошенной душе, а этот призрачный шанс вдохнул в пустую оболочку живительного кислорода.

На автомате размешивала чай, забыв положить в чашку сахар. Руки тряслись он нервного перевозбуждения, в голове роились тысячи мыслей.

А вдруг правда всё получится, и совсем скоро я увижу Яна? Господи, как же мне хотелось его увидеть! И тут же промелькнула мысль, что в таком виде показываться ему категорически нельзя! Я же как чучело! Все эти две недели я только и делала, что сидела взаперти и рыдала. Кожа тусклая, глаза опухшие, вместо ногтей — неряшливые обрубки. Нужно срочно привести себя в порядок! Причёска, маникюр…

— Ты пей чай, остывает же, — пододвинула чашку Инне, лихорадочно соображая, к чему приступить в первую очередь.

— Да что ты мне свой чай пихаешь, — нахмурилась Селиванова. — Вообще-то, я не просто так к тебе пришла. Надеюсь, ты помнишь, какой сегодня день?

— Какой? — спросила ради приличия, абсолютно не задумываясь над смыслом заданного вопроса.

— Ну вот спасибо, подруга называется. Вообще-то, у меня сегодня день рождения!

— Ой, точно! Инна, прости, прости пожалуйста, совсем вылетело из головы! Поздравляю тебя, — обняла именинницу за плечи, искренне сокрушаясь. — Ты мне так помогаешь, не представляю, что бы я без тебя делала.

— Так, ну всё, хватит мне тут в кофту сопли пускать, — по-доброму забрюзжала она. — Я хочу тебя в кафе пригласить, отметить, так сказать.

— Инна, ты не обижайся… но мне что-то не хочется никуда выходить. Нет настроения, да и выгляжу я, сама видишь…

— Так мы же не сейчас пойдём! Часов в восемь, до вечера ещё полно времени. Хватит тебе, чтобы навести марафет?

— Прости, я правда не хочу… А давай лучше дома посидим? Хочешь, я салатик покрошу?

— Какой салатик? Надоели мне эти бабкины посиделки у телевизора! Влад мой в командировке, теперь и ты хочешь меня в праздник кинуть? А я думала, мы подруги!

— Конечно подруги!

— Тогда короче, — она ударила ладошками по столу, и поднялась, — отказ не принимается! Собирайся, спущусь к тебе к восьми.

Не принимая возражений, Инна убежала к себе на этаж выше.

Идти куда-то действительно не хотелось. Музыка, счастливые лица, парочки — всё это однозначно приведёт в неизбежное уныние. Заставит ещё больше ощутить себя брошенной и одинокой. Но подвести подругу в этот день я просто не могла: она столько для меня сделала, и отказывать в такой малости — с моей стороны это было бы форменным свинством.

Решила посидеть с ней часок для приличия, а потом под предлогом усталости попроситься домой.

Всё оставшееся время до восьми посвятила себе, совершая знакомые любой женщине манипуляции: сделала маску для лица, накрасила ногти, уложила плойкой волосы…

Делала это не по большому желанию — скорее даже через силу, просто понимала, что надо, что Ян не должен увидеть меня такой жалкой.

Мысли были заняты только предстоящей встречей, и чем больше я об этом думала, тем сильнее начинала верить, что всё получится. Что мы найдём его, что он меня простит…

Ян… Если бы он только знал, как сильно я его люблю. Я ведь так и не успела сказать ему эти слова.

К восьми, оставляя после себя приторный шлейф духов, прибежала расфуфыренная Инна и, увидев меня, присвистнула:

— И не стыдно тебе в мой день рождения выглядеть лучше меня?

— Да брось ты, платье на размер больше стало, висит как на вешалке, под глазами посмотри какие синяки.

— Ты красавица! И я даже рада, что Влада сегодня не будет, а то ненароком бы ещё влюбился.

— Господи, Инна, ну что ты несёшь…

— Да шучу я. Пошли, такси нас уже ждёт.

Накинув на плечи пальто, закрыла дверь, и неохотно поплелась вниз по лестнице следом за именинницей.

* * *

В кафе «Оазис» сегодня было весьма многолюдно: шум, оглушительная музыка, облака едкого дыма и ломящиеся от обилия алкоголя столы. На маленьком танцполе хаотично дрыгались несколько поддатых тел. Среди пляшущих увидела знакомое лицо — Стас Горшков. Только вот бывших учеников мне здесь не хватало!

— Чего застыла? Пошли, вон наш столик, — потянула за руку Инна.

Мне было неуютно, громкие звуки раздражали, виски неприятно сдавило. Идея прийти сюда была крайне неудачной, но, видя с каким азартом Инна выбирает закуски и вино, сразу же устыдилась своих мыслей.

Час, нужно потерпеть всего лишь час.

Но спустя час Инна меня не отпустила. Умоляя посидеть «ещё чуточку», без умолку тараторила, пересказывая школьные сплетни и нахваливая своего кавалера.

Уныло отпивая вино, уговаривала себя стереть с лица кислую мину. День рождения как-никак, а я сижу словно на поминках. Но радоваться мне было нечему, в душе нарастала тревога: если Селиванова такими темпами будет и дальше поглощать спиртное, то ни в какую Москву мы завтра не попадём.

— Ин, а ты билеты точно купила? — переспросила, наверное, уже раз пятый за вечер.

— Да точно, точно! В семь ноль три отправляется, плацкарт, верхняя и нижняя боковая. Да не переживай ты так, сидишь как на иголках! — раздражённо цокнув, раскрыла сумочку. — Да забери ты их себе, может, хоть так успокоишься, — извлекла два продолговатых билета и сунула мне в руки. — Расслабься уже, выпей лучше.

Не спрашивая, взяла мой бокал и щедро плеснула добавки.

Выдохнув, без настроения чокнулась с ней фужерами. Господи, поскорее бы уже этот вечер закончился!

Я любила свою подругу, но радоваться что-то никак не получалось. Хотелось одного — лечь в кровать, накрыться одеялом с головой и, думая о Яне, торопить стрелки часов, подгоняя наступление утра.

Танцевальная композиция Иванушек Интернешнл сменилась мелодичной «Странные танцы» группы Технология. На танцпол, придерживая друг друга чуть ниже талии, сразу же начали стекаться хмельные парочки. Плотно прижавшись телами, задвигались в такт музыки.

Свет прожекторов бил в глаза, повышая и так донельзя раскалённый градус нервозности.

— Мадам, вы танцуете? — протянул руку смазливый рыжеволосый юнец.

— Нет, — грубо отрезала я, и схватилась за бокал.

Инна состроила «страшные» глаза, укоряя, и тут же расплылась в улыбке:

— А я вот танцую! — схватив недоумевающего парня за локоть, утащила того на танцпол.

В этом вся Инна. Даже стало немного жаль её бедного Влада: встречаться с женщиной-ураганом не так-то просто.

Начало одиннадцатого. Я ужасно устала. Последние две недели я только и делала, что лежала пластом, и сейчас, с непривычки, голова буквально раскалывалась. Решила, что как только Инна вернётся, поставлю перед фактом, что возвращаюсь домой.

Дань вежливости я уже отдала — на этом всё.

— Ой, а кто это тут у нас? Уж не Яна ли Альбертовна? — на пустующее место Инны бесцеремонно плюхнулась поддатая Полина Минаева, и, судя по заплетающемуся языку, выпила она более чем прилично.

Вот кого мне хотелось сейчас видеть меньше всего — так это её. Когда-то она встречалась с Яном, и даже думать было противно о том, как далеко успели зайти их отношения.

— Да ты пей, не стесняйся, — кивнула она на бутылку. — Ты ж теперь не наша училка, можно забыть о правилах приличия.

Её развязный тон вызвал обоснованное недоумение.

— Не перегибай палку. Я хоть теперь и не ваша «училка», но и не подружка. Всё-таки я старше, и я педагог.

— Пха-ха, вот умора, — рассмеялась Минаева, без спроса плеснув в бокал Инны остатки вина. — Ты сама себя слышишь? Сидит, важная такая, речи напыщенные толкает, строит из себя правильную. А сама сначала со старым женатиком тр*халась, а потом на юнца переметнулась. Нормальная такая монашка!

Щёки вспыхнули, по телу разлилась волна ярости.

Откуда она узнала? Кто ей сказал?

— Ты не имеешь никакого права обсуждать и осуждать мою личную жизнь. Тебя она никак не касается!

— Ещё как касается! Ты парня у меня отбила! Ян должен был быть со мной, но тут припёрлась ты, покрутила своей задницей, и он сразу на задние лапки сел и хвостиком завилял.

— Я больше не намерена слушать этот бред, — поднялась из-за стола и, проталкивая танцующих, поспешила к гардеробу.

Слёзы душили, сковав горло тугим спазмом. Да как она смеет оскорблять его! Меня! Кто дал ей право решать, кому с кем можно быть, а кому нет?

Маленькая, склочная, мстительная девчонка!

Нашарив номерок, протянула сонной гардеробщице.

Прочь отсюда, сейчас же! Инна всё поймёт.

— И куда это ты собралась? Убегаешь? Правда глаза колет? — нарисовалась следом пошатывающаяся Минаева. Короткое платье едва прикрывало бёдра, практически не скрывая ажурную резинку чулок.

— Пошла вон отсюда! — грубо бросила через плечо, забыв о всяческой вежливости.

— Из-за тебя Ян уехал! Всё только из-за тебя! — зло вскинулась она. — Я не знаю, что там между вами произошло, но я это непременно выясню, уж поверь.

— Делай что хочешь, — открыла дверь кафе и вышла в морозную ночь.

Снег сыпал целый день, покрыв засохшую грязь пушистым белым покрывалом.

Куда идти — ни остановки поблизости, ни захудалого такси.

— Ты думаешь, он любил тебя когда-нибудь? — выбежала Полина следом, трясясь от холода в тонком трикотажном платье. — Да плевать ему на тебя всегда было, понятно? И никогда ты ему не была нужна! Поспорил он на тебя, идиотка.

Остановилась как выкопанная, хватая ртом воздух. Сердце рухнуло с горы и, набирая скорость, покатилось в бездну.

— Да-да, с Горшковым поспорил, что оприходует тебя до дня своего рождения.

Как в замедленной съёмке оторвала подошву от земли, сделала шаг, другой, третий…

Закрой уши, не слушай — уходи, убегай.

— Не веришь? Иди сама у Горшка спроси, он там, в кафе. Он мне всё-всё рассказал как Ян забился с пацанами, что любыми путями ты у него в койке окажешься, как планомерно тебя окучивал, свидания на набережной устраивал. Горшок, может, и оставил бы это при себе, но Ян ему сильно насолил — по морде при всех двинул, вот Стас и припомнил ему всё хорошее. Даже выспрашивать ничего не пришлось — сам выложил всё подчистую. Так что не радуйся своей победе, дурочка, он тобой просто цинично воспользовался в своих целях!

Эхо брошенных ею слов гудело в проводах, оседало на капоты уснувших машин, путалось в ветвях облысевшых деревьев.

Я шла не разбирая ног, и смысл её фраз отравленными пулями проникал в подкорку, забивался под кожу, оставляя глубокие кровоточащие раны, которые теперь уже точно никогда не затянутся.

Поспорил. Он просто на меня поспорил.

Наша близость произошла в день его восемнадцатилетия. Он выиграл.

Но зачем тогда был нужен весь этот цирк с побегом? Для чего? Доиграть красиво свою роль влюблённого, а потом неожиданно испариться? Как он и сделал, уехав в Москву.

Он всё спланировал заранее, а я лишь помогла ему, бросив первая.

Как сомнамбула чеканила шаг, не оборачиваясь и не смотря по сторонам.

Забрела в какой-то двор, села на засыпанную искрящимся снегом скамейку. В окнах пятиэтажки уютно горел свет. Мелкие снежинки кружились в жёлтом ореоле уличных фонарей, мягко оседая на поникшие плечи.

Тишина. Такая же, как в моей душе. Там пусто. Нет боли, нет слёз, нет эмоций.

Достала из сумки два билета и положила на заснеженную лавочку. Сгорбившись, покинула двор.

Теперь уже точно всё кончено.

Оглавление

Глава 1 Яна

Глава 2 Ника

Глава 3 Ян

— Я быстрее тебя в гараж снесу! Это подарок Гоги, на наш, кстати, юбилей! — неуклюже поднимаясь, кряхтел глава семьи

Глава 4 Яна

Глава 5 Ян

Глава 6

Глава 7 Ника

Глава 8 Яна

Глава 9 Ян

Глава 10 Яна

Глава 11 Ян

Глава 12 Яна

Глава 13 Ника

Глава 14 Ян

Глава 15 Яна

Глава 16 Ян

Глава 17 Яна

Глава 18 Днюха у Демьяна проходила по тому же сценарию, как и в прошлом году: скудная закуска, дешёвая выпивка, непонятные люди, которые приходили и уходили когда вздумается

Глава 19 Яна

Глава 20 Ян

Глава 21 Яна

Глава 22 Ян

Глава 23 Минаева Полина

Глава 24 Яна

Глава 25 Ника

Глава 26 Яна

Глава 27 Ника

Глава 28 Ян

Глава 29 Яна

Глава 30 Ян

Глава 31 Яна

Глава 32 Ян

Глава 33 Ника

Глава 34 Яна

Глава 35 Полина Минаева

Глава 36 Яна

Глава 37 Ян

Глава 38 Яна

Глава 39 Ян

Глава 40 Яна

Глава 41 Ян

Глава 42 Ника

Глава 42 Яна

Глава 44 Ян

Глава 45 Яна

Глава 46 Ника

Глава 47 Мать Яны

Глава 48 Ян

Глава 49 Отец Яна

Глава 50 Мать Яны

Глава 51 Яна

Глава 52 Тимур

Глава 53. Мать Яны/Отец Яна

Глава 54 Яна

Глава 56 Яна

Глава 57 Ян

Глава 58 Ника

Глава 59 Яна

Глава 60 Ян

Глава 61 Яна

Глава 62. Отец Яна/Мать Яны

Глава 63 Яна

Глава 64. Отец Яна

Глава 65 Яна

Глава 66 Ян

Глава 67 Яна

Глава 68 Ян

Глава 69 Яна Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg