«Падение»

Падение (fb2) - Падение (Титовы - 1) 556K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Евгения Стасина

Падение Евгения Стасина

— Андрей Павлович, Волков прислал пакет документов, — войдя в кабинет, перешел к делу юрист моей фирмы. Я откидываюсь на спинку кресла и останавливаю свой взгляд на его не выражающем никаких эмоций лице, чувствуя, как непроизвольно губы дергаются в ухмылке.

— Что на этот раз их не устроило? Боже, мы никогда не придем к согласию в этом вопросе! Антон, может мне стоит найти другого специалиста? — бросая на стол шариковую ручку, чувствую, как каждый нерв натягивается струной, и я больше не в силах себя контролировать. Миллион гневных слов почти срывается с моего языка, однако Павлов опережает и, глядя мне прямо в глаза, тихо произносит:

— Она подписала.

Тишина оглушает. На долю секунды тело пронзает разряд, а перед глазами вспыхивают яркие вспышки. Я беру бумаги, листаю и цепляюсь глазом за аккуратно выведенную ее рукой фамилию.

— Андрюх, это все… Черт, даже не знаю, поздравлять тебя или…

* * *

Я открываю квартиру своим ключом, неторопливо снимаю пальто и вешаю его в шкаф. Как всегда, кладу ключи на комод, и бреду по темному коридору к кухне, из под двери которой пробивается тонкая полоска света. Она стоит у окна и даже не думает поворачиваться, хотя мы оба знаем, что она слышала мои шаги и скрип паркета. Гордая, и такая недоступная, как будто между нами не было семи лет совместной жизни, как будто я не достоин даже взгляда ее темно серых, почти черных в минуты неги и удовольствия, глаз. В доме жуткая, гнетущая тишина, и ни один из нас не пытается ее нарушить. За окном падает снег, устилая землю большими пушистыми хлопьями, и она неотрывно следит за их полетом, обхватив себя руками за плечи, словно зябнет от их колючего холода. Не знаю, сколько мы так стоим, боясь нарушить молчание, не знаю, о чем она думает, но в одном сомневаться не приходится — мы дошли до конца и назад уже не вернуться. Комнату заполняют звуки ринг тона моего мобильного, и она вздрагивает от неожиданности, еще выше поднимает голову и выпрямляет спину.

— Да, — бросаю я коротко, увидев на экране знакомое фото голубоглазой шатенки. — Я скоро буду.

— Поторопись, я уже трижды разогревала ужин! Ты забрал вещи? — с явной тревогой в голосе спрашивает меня женщина, с которой я проведу сегодняшнюю ночь, встречу завтрашнее утро и, возможно, когда-то дам ей свою фамилию.

— Я… Да, вот заехал за ними. Дай мне час, позвоню, как подъеду, — скидываю звонок и чувствую непривычное смущение, что заставил жену стать свидетельницей разговора. А она все так же стоит и вглядывается в городской пейзаж.

Собирать вещи не приходиться, она уже давно их аккуратно сложила в два больших чемодана, заблаговременно упаковала любимые мной книги и различные безделушки, когда-то украшавшие полки в моем кабинете. Теперь он настолько пустой и выглядит совершенно не жилым, как будто я не засиживался в нем до поздней ночи, а она не приходила, чтобы увести меня в спальню, ссылаясь на то, что без меня ей не спиться… Она не упаковала лишь фото с моего стола, просто перевернула их рамками вниз, словно так легче, когда не видишь наших счастливых лиц, отпечатанных на глянцевой бумаге. Я беру в руки одну из них и замираю, пытаясь впитать в себя теплоту ее улыбки, что сейчас смотрит на меня с фотокарточки. Я сделал этот снимок на утро после нашей свадьбы, она только проснулась и глупо хохочет над моим желанием увековечить ее счастливое лицо. Волосы взлохмачены, руки придерживают белое покрывало на обнаженном теле, а глаза светятся любовью…

— Я подумала, что будет неправильно, если ты возьмешь их с собой… да и не зачем, — стоя в дверях и наблюдая за мной, произносит она спокойно.

— Да… Ты подписала? Думал, что мы не скоро с этим покончим, — как- то грубо отвечаю я.

— Покончим? Я просто поняла, что… что не правильно тебя держать. Прости, надо было согласиться раньше…

Ее взгляд какой-то пустой, голос бесцветный, а плечи поникли, хоть она и пыталась держаться. Робкая улыбка, такая вымученная, что я еле сдерживаюсь, чтоб не коснуться ее щеки в утешительном поглаживании. Я забираю свои чемоданы и, не говоря ни слова, выхожу, чтобы уложить их в багажник, а возвращаясь, застаю ее в той же позе, что и несколькими минутами ранее. Я достаю пальто, накидываю его на себя, надеваю ботинки, чувствуя, что она вышла из кабинета и, прислонившись к стене, наблюдает за моими сборами. Забираю коробку с книгами, иду к выходу, тянусь за ключами и замираю, так их и не коснувшись. Обычный вечер, обычного декабрьского дня, и только лишь щемящая тоска в душе и тяжесть коробки в моих руках напоминают о том, что жизнь моя кардинально поменялась… Сев в машину, я опуская голову на лежащие на руле ладони и, кажется, впервые готов себя ущипнуть — быть может, я просто сплю?

Девятью годами ранее.

— Девчонки! Вы не представляете, как он целуется… я чуть голову не потеряла, — забегая в комнату и прыгая на кровать, с улыбкой от уха до уха, прощебетала Светка.

— Кто на этот раз? — улыбаясь в ответ, интересуется Ира, макая кисточку в баночку с лаком, и неторопливо проводит ей по ногтям.

— Журавлев с филфака! Все, я определенно влюбилась! — мечтательно выдает подруга. — Маш, дай свое серое платье, а? Он, вроде, тоже в клуб собирался, нужно закрепить эффект, чтоб уж наверняка!

Я не могу сдержать улыбки. Поверьте, за этот месяц Света влюбляется во второй раз. Недели две назад, она до рассвета щебетала нам о своих чувствах к Сомову — симпатичному парню из параллельной группы, однако, через пять дней стремительно развивающегося романа, поняла, что он не ее герой. Застала в его комнате первокурсницу в довольно пикантный момент и, как уверяла нас, навсегда разочаровалась в мужчинах.

— Бери, только пообещай, что не станешь падать в омут с головой… По крайней мере, не в моем платье… — отвлекаюсь я от переписывания конспекта.

— Господи! Самойлова! Это так пошло прозвучало! — округляет глаза Света, но, улыбнувшись, спешит добавить. — Обещаю снять его перед падением!

Девушка она у нас, скажем так, быстро увлекающаяся, готовая открыться понравившемуся парню, как только почувствует, что он ее половинка. А случится это может и на первом свидании… Я не являюсь сторонницей подобной позиции, но и обвинить ее в неразборчивости трудно, ведь всему виной не ее легкодоступность, а искренняя вера в любовь с первого взгляда.

Ира заканчивает свой маникюр, критичным взглядом пробегает по кончикам пальцев, убеждаясь, что получилось довольно не плохо, и запирает дверь на ключ. Стрелки настенных часов показывают пятнадцать минут девятого, а это значит, что пришло время готовиться к выходу. С довольным лицом она достает из холодильника бутылку шампанского и, обернув горлышко полотенцем, начинает бороться с пробкой. Светка разламывает на дольки шоколадку, а я беру с полки чайные кружки.

— Ну, за что пьем? — интересуюсь я, принимая наполненную игристой жидкостью чашку и негромко включая музыку на своем компьютере. Я не часто куда-то выбираюсь, и сегодня как раз тот редкий случай, когда я даю себе разрешение на ночной загул. Внутри уже развивается нетерпение, создающее небольшой дискомфорт в области моего живота. Я вовсе не примерная девочка, и день и ночь корпящая над книгами ради красного диплома, и, будь моя воля, я бы чаще выходила из комнаты учебного общежития. Но, к сожалению, учеба действительно отнимает все мое время, с той лишь разницей, что красный диплом мне только сниться. Сам факт его получения станет самым счастливым событием в моей жизни, и, пусть даже тройки в нем в большинстве своем дадутся мне с трудом, — отступать я не намерена. Я каждый вечер по несколько раз повторяю пройденный материал, кляня всех богов за то, что так поскупились на количество серого вещества в моей черепной коробке!

— Давайте за то, чтоб этот вечер мы запомнили навсегда! И пусть каждая из нас сегодня оторвется по полной, — едва ли не подпрыгивая на месте, тараторит Светик, и мы дружно чокаемся.

Следующие полтора часа мы тратим на прически, макияж, выбор одежды, обуви, бижутерии и еще одну бутылку шампанского. Я чувствую легкое головокружение и дикий восторг в крови, и в эту минуту весь груз не сданных курсовых и заваленных контрольных падает с моих плеч, позволяя почувствовать себя свободной окрыленной третьекурсницей. Весна в самом разгаре, фонари освещают улицы, по которым группами прогуливается молодежь, наслаждаясь теплой апрельской погодой. Мы громко смеемся, вспоминая веселые случаи из нашей студенческой жизни, складываясь пополам от самых задорных воспоминаний. Наше веселье прерывается довольно внезапно, когда дорогу преграждает темная иномарка, а из окна высовывается молодой человек, улыбающийся во все тридцать два зуба.

— Девушки, — пробегая взглядом по нашим телам, обращается незнакомец. — Такси заказывали?

Мы глупо хихикаем, и, кажется, я даже собираюсь что-то ответить, когда второй пассажир иномарки вылезет из автомобиля и что-то хмуро цедит сквозь зубы. На краткий миг он замирает рядом с машиной, со скучающим выражением оценивает нас и, разворачиваясь, идет к магазину. Я забываю как надо дышать, пялюсь в его широкую спину, скрытую под утепленной курткой, пропадающую за стеклянной дверью. В тот день, стоя на тротуаре в коротком бежевом платье, сером пальто и небрежно намотанном шарфе, я впервые увидела Андрея Медведева. Увидела и мгновенно осознала, что никогда уже не смогу забыть. Гул в ушах и сковавшее меня оцепенение постепенно рассеивается, однако окончательно выйти из ступора мне помогает Иринка, настойчиво дернув меня за рукав.

— Эй! Давай залезай уже, — устраиваясь на заднем сидении, обращается ко мне подруга.

— Что? — отступая на шаг назад, мотаю я головой. Видимо, я так отвлеклась, что пропустила их разговор мимо ушей. — С ума сошли? Сами дойдем!

— Не дури! Давай же, так быстрее будет, — шипит на меня Светка, не довольно выпучив глаза на мою нерешительность. Я бросаю быстрый взгляд в сторону магазина, переминаясь с ноги на ногу. Водитель мне мило улыбается, но в нашу беседу вмешиваться не спешит, давая понять, что никого принуждать не намерен. Я открываю рот, собираясь вразумить девчонок, когда чувствую настойчивое прикосновение в области поясницы, подталкивающее меня к машине.

— Давай шевелись, не съедим мы тебя! — произносит у моего уха голос парня, вышедшего из магазина. — Если сама не попросишь, конечно.

Мои щеки вспыхивают огнем, ладони потеют, а тело уже послушно устраивается на сидении, и когда заводиться мотор, я так и не могу найти ответ, почему не стала сопротивляться. В салоне играет музыка, и Светка нетерпеливо начинает ерзать, имитируя какой-то лишь ей понятный танец, в то время как Ира ведет оживленный диалог с Антоном, владельцем автомобиля. Второй же явно не намерен с нами общаться. Он, молча, смотрит в окно, и я стараюсь незаметно изучить его профиль. На его щеках небольшая щетина, глядя на которую ты отчетливо понимаешь, что не бреется он намеренно, а вовсе не из-за лени. Нос прямой, губы довольно чувственные, а ресницы неприлично длинные. Из под тонкой спортивной шапки с отворотом, которую он небрежно стянул на половину с головы, выглядывают густые коротко остриженные темные волосы. Интересно, какого это касаться их рукой?

— Ты во мне дыру прожжешь, — все также глядя в окно, бросает мне парень, от чего по моему лицу идут пятна смущения.

— Прости, — выдыхаю, чувствуя дикое желание тут же ударить себя по лбу. Он поворачивает ко мне голову, задерживая свой взгляд на моем лице и растягивая губы в довольной ухмылке.

— Не знал, что у красного столько оттенков, — явно намекает, что горящие щеки выдали меня с головой. — Я Андрей.

— Очень приятно, Мария, — представляюсь я и становлюсь еще пунцовей. — Маша. Просто Маша.

— Маша, — пробует мое имя на вкус, отворачивается и больше не произносит не слова.

— Самойлова, защита уже через неделю, а ты не подошла ко мне ни разу! Выписать тебе путевку в пирожковый техникум, чтоб ты не тратила ни свое, ни мое время? — Виктор Геннадьевич явно не в духе. Впереди зачетная неделя, а это значит, что сотни нерадивых студентов начнут осаждать кафедру и вымаливать у него хоть каплю жалости. ТММ — один тех предметов, где я никогда не преуспею, впрочем, как и в любой другой технической области, о чем предпочитаю умолчать и клятвенно заверить преподавателя, что на завтрашней консультации покажу ему расчетную часть.

— Ты уже чертежи должна закончить! — кричит он мне вдогонку, когда я, попрощавшись, спешу покинуть аудиторию. Я знаю, впереди бессонные ночи, ручьи слез, жалобы родителям на мою тяжелую участь, а сегодня я быстро сбегаю по лестницам вуза, придерживая разлетающееся платье в цветок, и спешу на улицу. В сумке, не переставая, вибрирует телефон, и мне не надо смотреть на экран, чтобы узнать, кому я так срочно понадобилась. Толкаю стеклянную дверь и устремляюсь к высокому парню в светлых джинсовых шортах — бермудах, белой тенниске и подобранными в тон ей кедам. Уже третью неделю я гордо ношу звание девушки Александра Тихонова, студента пятого курса электротехнического факультета. В тот памятный вечер, когда мы с девчонками отплясывали в клубе «Plaza», он праздновал там свой день рождения и трижды пригласил меня на танец. И пусть я глупо крутила головой по сторонам в надежде, что один из подвезших нас парней наблюдает за мной, пусть, как наивная, мечтала о том, что ему приглянулась, я не могла не заметить, с каким интересом меня изучает Саша, как приятны его теплые руки, немного вольно скользящие по моей талии. Мы обменялись номерами, добавили друг друга в социальных сетях, несколько недель созванивались и болтали до полуночи, а потом он пригласил меня в кино и так нежно, и в то же время требовательно, притянул к себе на прощание, что я сдалась и решила рискнуть.

Я нежно целую его улыбающиеся губы, утыкаюсь носом в ямку на шее, вдыхая аромат цитрусового парфюма, а он, по — хозяйски, обнимает меня за талию.

— Я закончила! Думала Градов меня разорвет! Наверно, сегодня мне придется вернуться в общагу пораньше, закончить расчеты, чтобы он завтра проверил! Как твоя подготовка? Филонов подписал?

— Да, все отлично, ерунда осталась, и я готов к защите! — мы направляемся к палатке с мороженным, покупаем два шоколадных рожка и усаживаемся на скамейке. Я стараюсь не думать о том, что будет дальше, ведь к концу июня он станет дипломированным специалистом, займется поиском работы, жилья и вступит в совершенно взрослую жизнь. Я же уеду домой на долгие два месяца, и что — то подсказывает мне, что наши отношения подобную проверку не пройдут.

— Маш, мы после защиты хотим на дачу к одногруппнику выбраться, отпраздновать. Форма одежды свободная, шашлык, музыка. Может со мной рванешь? Все со своими девчонками будут, так что скучать не придётся, — целует меня в висок и, скользя ладонью по бедру, пробирается под подол платья. Я хихикаю, ощущая забегавшие по коже мурашки, но беру себя в руки и, взвесив все за и против, отвечаю:

— Хорошо, если с экзаменами проблем не будет… — и начинаю смеяться еще заразительней, когда Саша пробирается выше и легким касанием пальцев щекочет мои бока.

— Ух, срамота! — махнув в нашу сторону палкой, кричит проходящая мимо бабулька. — Скоро прям на скамейках блудить начнут! Задрала тут свою юбку!

Я прячу лицо, уткнувшись в плечо Тихонову, готовая провалиться сквозь землю.

— Давай, мать, иди уже! А то и тебя потискаю — меня на всех хватит, — широко улыбнувшись, отвечает он, за что я шиплю и тычу ему кулаком в ребро.

— Сдурел?

Бабульки и след простыл, а Саша смеется и тащит меня к автобусной остановке. Когда я вечером ложусь в свою постель, губы нещадно покалывает от подаренных поцелуев.

* * *

Следующие десять дней тянутся бесконечно долго. Я похудела на два килограмма, под глазами залегли круги, ногти сгрызены под корень, одним словом — сессия. С переменным успехом я сдала зачеты, преодолела один экзамен и теперь нервно поглядываю на дверь в ожидании преподавателя, ушедшего в деканат за ведомостью. Через пару минут я узнаю — допущена ли до сегодняшней работы, или мне стоит бежать в общежитие и дорабатывать курсовую, бросаться в ноги Градову и молить о тройке.

— Маш! Дай диаграмму повторю! Забыла в комнате! — обращается ко мне Света, и я протягиваю ей лист формата А4. — Не переживай, всех допустят, мне Ленка из деканата сказала, что на четыре экзамена точно выпустят, а уж к пятому ты свой курсовой сдать успеешь.

Я благодарно улыбаюсь ей за дружескую поддержку, но нервное волнение покидать меня не спешит. День не задался с самого утра, сначала отключили горячую воду, стоило мне намылить волосы шампунем, а позже, когда я, дрожа всем телом, бежала в комнату по коридору, умудрилась поскользнуться и разодрать коленку. О каком комфорте может идти речь, когда за окном плюс тридцать два, а твою наспех намазанную зеленкой коленку прикрывают джинсы. В пять за мной заедет Сашка с друзьями, и мы отправимся за город. И одна лишь мысль о том, что я никого там не знаю и буду ходить за Тихоновым хвостиком, а иначе я не смогу, рождает в животе жуткое чувство ужаса. В детстве я даже в лагерь ездить отказывалась, трудно мне даются все эти знакомства!

— Так, не допуск у Копыловой и Филиппова, вы мне лабораторные так и не защитили, пока в коридор выйдите, билеты раздам — пообщаемся. Остальные, прошу, по одному на поклон с зачеткой.

Ух, чувствую, как один камень все-таки падает с плеч, и жду своей очереди, чтобы вытянуть задание. Материаловедение меня не пугает, смею рассчитывать даже на четверку, так что спокойно читаю вопросы и неторопливо излагаю ответы на бумагу. В два часа дня в табеле об успеваемости красуется твердое «хорошо» и я, смеясь, бегу со Светкой в третий корпус, где у Иры проходит экзамен с каким — то жутким не выговариваемым названием. И вот мы уже втроем бредем по парковой аллее, чувствуя ужасную усталость в теле от палящего солнца.

— Я сегодня в комнате не ночую, так что не вздумайте меня терять, — между делом бросает нам Света. Журавлев оказался довольно серьезным парнем и обогнал всех предыдущих кавалеров Ивановой, задержавшись в ее жизни на столь продолжительный срок. Мы не задаем лишних вопросов, радуемся за подругу и надеемся, что за летние каникулы в их отношениях ничего не измениться.

— Я тоже не приду! С Сашкой поедем на дачу, там и заночуем…

— Да ладно! Решила дать ему допуск к телу? Я уж думала парню придется тащить тебя в загс, чтоб перейти на новый уровень! — смеется надо мной соседка.

— Светка! Не все такие легкие на подъем, так что по себе не меряй! — Ира пресекает все ее попытки развить эту тему одним грозным взглядом. Я молчу, стараясь отогнать от себя мысли о том, что же ждет от меня сегодня Сашка, прекрасно понимая, что в его двадцать три, парню мало простых объятий, поцелуев и, лишь изредка, вольных касаний, которые так ни к чему и не приводят. Я не знаю, зачем я тяну, я не невинна, на первом курсе полгода встречалась с парнем с потока, и не устояв под его напором, отдалась без остатка, но когда его интерес ко мне поостыл и он пал жертвой красоты Жени Самсоновой, я зареклась быть разборчивей, орошая потрепанную подушку душившими по ночам слезами.

— Ой, куда деваться, еще в монастырь уйдите и день и ночь молитесь о спасении моей развратной души! — беззлобно отозваtncz Иванова. — Ты всерьез веришь, что ему с головой хватает твоей болтовни?

— Я… Не хочу это обсуждать, лучше пойдемте уже, а то на сборы всего два часа осталось… — отвечаю, а сама раз за разом прокручиваю в голове ее вопрос. Действительно, разговоры рано или поздно утомят и рядом может оказаться менее словоохотливая девушка. Вернувшись в общежитие, я вновь обрабатываю коленку, заклеиваю ее бежевым пластырем, натягиваю джинсовые шорты, свободную белую майку, собираю свои кудри в неопрятную гульку и критичным взглядом оцениваю свое отражение. Цвет лица стал свежее от наложенного тонального крема, глаза выразительней под слоем туши, брови аккуратно подкрашены, губы тронуты бальзамом. Если сегодня Саша решит, что время для сближения подходящее, я не стану упрямиться. Девушка в зеркале дарит мне мимолетную улыбку, подтверждая правильность принятого решения.

Я не спускаю глаз с Саши, который в третий раз за последние десять минут наполняет свою рюмку и, выпивая ее, тянется за сигаретой. Он и еще трое ребят, перекрикивая друг друга, делятся впечатлениями от сегодняшней защиты, периодически срываясь на дикий хохот. Я не знаю его с этой стороны, впервые за время, проведенное вместе, наблюдаю за ним в привычном для него окружении, под изрядным градусом. В очередной раз, когда он грубо целует меня в губы, обдавая алкогольными парами, я ловлю себя на мысли, что начинаю страшиться приближающейся ночи, которую мы должны провести в одной из спален. Комната насквозь пропиталась запахом табака, серый угловой диван залит непонятным соусом, в кресле спит тощий паренек по имени Максим, около двадцати минут назад его стошнило в большую напольную вазу, стоящую рядом с лестницей, ведущей на второй этаж. Из соседней комнаты грохочет музыка, уверена, в эту самую минуту две девушки с электротехнического факультета отплясывают на резном журнальном столике, другого объяснения для несмолкаемого мужского свиста я найти не могу.

За моей спиной раздается звук бьющегося стекла и сотни осколков вылетают из межкомнатной двери.

— Эй, парни, всё, угомонитесь! — пытаются разнять двух дерущихся, так внезапно ворвавшихся в гостиную, трое ребят, что потрезвее. Я не уверена, что данное определение уместно, но на ум почему — то приходит слово вакханалия. Вокруг меня невменяемые, ни кем не сдерживаемые обезумевшие самцы, дошедшие до нужного состояния, чтобы начать меряться достоинствами. Стоит поставить под сомнение их звание дипломированных специалистов. Я встаю со своего места и кладу руку на плечо своего парня, готового к приему очередной порции спиртного, наклоняюсь к нему и тихонько шепчу на ухо:

— Саш, тебе, наверное, хватит на сегодня. Может быть, вызовем такси? — не знаю, как выгляжу со стороны, но даю голову на отсечение, в моем взгляде ясно читается мольба. Сашка, пошатываясь, выдает нервный смешок, вырывает руку из моего слабого захвата и подносит рюмку к губам.

— Расслабься, малыш, хорошо ведь сидим! — берет в руки кусок шашлыка и макает в кетчуп. — Иди вон к девкам подсядь! Ээээ, — сунув два пальца в рот оглушительно свистит. — Агапова, Машку мою в компанию возьмите!

— Конечно. Иди к нам давай, — протягивая стаканчик водки с колой, улыбается его одногруппница.

Я выдаю вымученную улыбку, принимаю напиток из ее рук, и спешу покинуть комнату. Тихонов не замечает мой уход, о чем- то спорит с другом, схватив его за шею и уткнувшись в его лоб своим. Не думаю, что владельцы дома погладят сыночка по голове. Убранство помещения явно выдает довольно зажиточных людей, приложивших не мало усилий для создания уюта в этом пусть и не большом, но современном коттедже. Меня кто — то грубо толкает к стене и, обернувшись, я вижу Вадима, старосту группы, который, шатаясь и проливая на пол жидкость из своего бокала, куда- то бредет. Хотите честно! Я всегда считала, что самым глупым поступком в моей жизни была попытка лизнуть металлическую опору от уличной качели. В мороз. На спор с мальчишкой в детском саду. Вокруг меня тогда столпились малыши, вышедшие на прогулку, а воспитательница поливала язык теплой водой, чтобы он наконец отлепился. А я плакала и ненавидела Темку — того самого задиру, что меня подтолкнул на этот шаг. Так вот, это просто цветочки! Сущий пустяк. Самый глупый и необдуманный поступок я совершила сегодня, когда в компании двадцати незнакомых парней отправилась за город. И присутствие среди них моего молодого человека, отнюдь, меня не оправдывает. Будем честными, кроме того, что он хорошо целуется, обожает шоколадный пломбир и в этом году закончил вуз, я толком ничего о нем не знаю. Я торопливо поднимаюсь на второй этаж, заглядываю в первую попавшуюся дверь, и, убедившись, что никого в ней не потревожу, прохожу и сажусь на кровать. Меня немного потряхивает, в голове проносится сотня мыслей, общая идея которых для меня сейчас очевидна. Нужно уносить отсюда ноги! Я достаю телефон и нахожу среди контактов номер своей соседки.

— Ир, привет! Не спишь? — надеюсь, в моем голосе не сквозит паника, хотя руки уже пробирает дрожь.

— Да нет еще, фильм смотрю. А ты чего звонишь, я думала ты там отрываешься на всю катушку, — удивляется она. — Маш, у тебя там все нормально?

— Да, в принципе, все не плохо, здесь довольно… весело, — ухмыляюсь, вспомнив какой хаос царит на первом этаже. — Ир, все нормально, но я не хочу здесь оставаться… Я думаю вызвать такси, но не имею не малейшего понятия, как называется этот дачный поселок.

— Черт, Машка! Он что тебя чем — то обидел? — наверняка вскочив с кровати, с легко читаемым в интонации беспокойством, спросила она. — Вы у Медведева?

— Да, у Сергея, и нет, меня никто не обижал! Может дойти до въезда? Наверняка там стоит табличка с названием?

Я засеменила по комнате и начала грызть ноготь указательного пальца. Глупая привычка, говорящая о том, что я начинаю нервничать.

— Подожди, я до Морозовой дойду, она с Медведевым почти год встречалась! Подожди, — слышу, как она к кому-то обращается, но слов разобрать не могу. Голоса внизу стали значительно громче, видимо кто — то устроил потасовку, и ничего лучше, кроме как закрыть дверь на встроенный в нее замок, мне в голову не приходит. Проходит пара минут, и я вновь слышу Иришу.

— Машка, Аграрник! Вызывай машину и едь сюда, я буду ждать! С тобой точно все хорошо? — немного истерично задает мне вопрос подруга. И в этот момент кто — то начинает дергать ручку в спальню. Я спешу ее успокоить и сбрасываю вызов, затаив дыхание, слышу настойчивый стук. Если сегодня я доберусь до города целой и невредимой, я больше никогда не приму подобное приглашение. Я закопаюсь с головой в книги и не отвечу взаимностью ни одному парню, о котором не узнаю все, что только можно, вплоть до группы его крови. От мыслей об этом меня отвлекает щелчок в замочной скважине и перед глазами пролетают сотни пугающих картинок, где я непременно становлюсь жертвой одного из обезумивших гостей этой вечеринки.

— Давай мадам, на выход, — злобно бросает мне крепкий подтянутый парень, в котором я узнаю Андрея. Того самого неразговорчивого пассажира темной иномарки, преградившей нам дорогу одним апрельским вечером. Он хватает меня за руку чуть выше локтя и ведет в коридор. Спускаясь по лестнице, я не могу не отметить странную тишину в гостиной, откуда ранее доносились разговоры. Ребята сидят на угловом диване, Саша прижимает к голове полотенце, в которое завернул пакетик со льдом. Костяшки его пальцев содраны, футболка разорвана на груди, а из носа течет кровь, капая на паркетную доску под его ногами. Рядом, полулежа, откинув голову на спинку и закрыв глаза рукой, сидит его друг Вова, с заплывшим глазом и ссадиной на скуле. Максим беззаботно спит в той же позе, что и двадцатью минутами ранее, и соседство с двумя вжавшимися в сидение одногруппницами, с ужасом следящими за устроившимися на стульях незнакомыми мне парнями, его совершенно не смущает. Андрей грубо толкает меня к девчонкам, но я и не думаю садиться, беру пачку бумажных салфеток и подхожу к Тихонову. Я не знаю, что здесь стряслось, не имею ни малейшего понятия, почему в комнате царит такая тишина, где остальные «гости» сегодняшнего мероприятия, но даже не пытаюсь задать Сашке вполне резонные в подобной ситуации вопросы. Он берет из моих рук пару салфеток и подносит к носу, который похоже сломан, а я терпеливо жду, когда кто — то заговорит. Проходит пара минут и тот же Андрей, схватив его за ворот толстовки, заводит в комнату хозяина дома — Сережу. Следом плетутся еще человек семь, трое из них уже изрядно захмелевшие девушки.

— Ну что, малой, делать с вами будем? — оглядывая пространство вокруг себя, обращается к Серёже Андрей. — Вы все тут заблевали!

— Не нагнетай, все приберем, у нас вон девчонок сколько, отмоют! Ты только родителям не говори, завтра все исправим и стекло вставим!

— Исправите? Через пару часов вы от дома ничего не оставите, — ухмыляется один из сидящих за столом. — Вы как животные тут все загадили!

— Стас, нормально все будет, вы только дайте нам до завтра в себя прийти, у нас тут спиртного на всех хватит! Андрюх, давайте вместе посидим, если не доверяешь! А с утра девчонки все уберут! — упрашивает Медведев. Я бросаю мимолетный взгляд в сторону девушек, которые явно не против оттирать от пола чьи — то рвотные массы и жалею, что не налегала сегодня на выпивку. В пьяном угаре куда проще смириться с подобной участью.

— Я что тебя сторожить должен? Ты из какого зоопарка их в дом привел? Давай, малой, буди своих алкашей, собирайтесь и на выход со своими… — взглянув на девушек с явным призрением, усердно пытается подобрать слова парень. — Короче, всех собирай и расходитесь!

— Да куда они пойдут — то! Все, кто за рулем сейчас спят! Андрюх, ну ты себя вспомни, явно ведь не молочный коктейль пил после защиты диплома! Мы к этому пять лет шли! Давайте, вместе все выпьем, по комнатам разойдемся, отоспимся и завтра на машинах разъедимся!

Телефон в моей ладони завибрировал, вынуждая меня подняться, отдать оставшиеся салфетки Тихонову и под прицелом более, чем десятка пар глаз направиться в коридор. Дорогу мне преграждает симпатичный блондин, растягивая свои губы в улыбке. Я вопросительно пялюсь в его довольно приятное лицо, ожидая, что он наконец отойдет, а когда желанных мной действий с его стороны так и не последовало, поворачиваюсь к стоящему в центре комнаты Андрею.

— Может скажешь ему меня пропустить? Я так понимаю, без твоего разрешения мне комнату не покинуть, — чувствуя, как внутри закипает гнев от бредовости всей ситуации, я гордо вскидываю голову и старательно пытаюсь выдержать взгляд его карих глаз. — Я чувствую себя нормально, так что можешь не опасаться, что меня стошнит на ковер!

Он улыбается, кивает, и через секунду я пытаюсь объяснить подруге, почему до сих пор не вернулась в общежитие…

* * *

— Давай подвезу, — сбавив скорость, обратился ко мне водитель серого внедорожника.

— Не стоит, я лучше на такси, — натягивая на плечи легкий кардиган молочного цвета, который предусмотрительно положила днем в свой рюкзак, ответила я на его предложение. Рядом проехал еще один автомобиль, заставив меня вздрогнуть от внезапно раздавшегося звука клаксона.

— Садись давай, ехать минут тридцать! Я вполне приятный собеседник, и не собираюсь на тебя набрасываться, так что за свою честь можешь быть спокойна, — открывая мне дверь в салон, улыбается Андрей. Я несколько секунд топчусь в нерешительности, вглядываясь в его улыбающееся лицо.

- С чего я должна тебе верить? Уверена, маньяки не предупреждают жертв о своих планах, когда пытаются заручиться их расположением!

Парень негромко смеется, наверняка, находя меня забавной в шортах, с растрепанной прической и белым рюкзаком за спиной на фоне сгущающихся сумерек. Дорога до автострады не освещена ни одним фонарем, с одной стороны темный густой лес, с другой пустые дачные домики.

— Поверь, пока будешь дожидаться такси — рискуешь ничуть не меньше! Хочешь, запиши номер моей машины и отправь кому — то из родственников смской? — продолжает веселиться брюнет, все также держа дверь распахнутой. Я выше вздергиваю свой подбородок и, захлопнув ее, демонстративно устраиваюсь на заднем сидении, обтянутом светлой кожей.

- Андрей, — повернувшись ко мне, улыбается водитель.

— Маша, — во второй раз представляюсь я самому красивому мужчине, из всех, когда — либо попадавшихся на моем жизненном пути.

— Ну, поехали, Маша! — наблюдая за мной в зеркало дальнего вида, обращается он ко мне. Несколько минут мы не говорим ни слова, я устраиваюсь поудобней и закрываю глаза, думая над тем, что скажу завтра Саше, если он конечно мне позвонит.

— Ну, рассказывай, Маша, как тебя занесло в такую компанию? — вырывает Андрей меня из раздумий. Я отвожу глаза в сторону окна, испытывая стыд за то, что невольно стала участницей подобного безобразия.

— Пришла со своим парнем. Сама не думала, что все так закончиться, — покраснев еще сильнее, ответила я.

— Это тот, с разбитым носом что ли? — его бровь удивленно ползет вверх. — Ну и вкус у тебя!

— Он вполне нормальный! Просто перебрал немного, такое с каждым бывает! — чувствую своим долгом встать на его защиту. — Можно подумать, ты никогда не напивался?

— Нет, — дарит он мне свою улыбку, и перестраивается в другой ряд. — Так почему уехала, оставив своего вполне нормального парня в одиночестве?

— Решила не портить ему вечер постоянным контролем со своей стороны, — как мне кажется, объяснение достойное, по крайней мере пусть лучше он считает меня пилой, чем испугавшимся близости прыщавым подростком!

— А ты значит любишь читать нотации? Судя по его состоянию, ты его вовсе и не напрягала, — чуть ли не прямо в глаза говорит мне о том, что Тихонов плевать хотел на мое недовольство. А больше всего бесит, что это действительно так, потому что на выходе мы имеет неприлично пьяного и избитого Сашку. Я решаю промолчать, отвлекаясь на проносящиеся справа от меня вывески придорожных кафе. Словно почувствовав мое нежелание делиться подробностями взаимоотношений с моей второй половиной, Андрей решает кардинально поменять тему.

— Ты где-то учишься? Надеюсь школу хоть уже закончила? — задерживая взгляд на моих залепленных пластырем коленях и оценив небрежность моей прически, весело улыбается.

— Учусь, третий курс заканчиваю.

— И на кого, если не секрет?

— Не секрет, на инженера-конструктора. Только не спрашивай, как меня угораздило выбрать такую специальность, — отрезаю возможность задать вполне логичный вопрос. — Конкурс на место был маленький.

— А я уж подумал, что у тебя призвание, — словила я его улыбку в зеркале заднего вида. — И как? Могу на тебя рассчитывать, если понадобиться, что-нибудь сконструировать?

— Можешь, если не боишься, что в итоге деталь вряд ли будет пригодна для работы, — смеюсь я в ответ. — С чертежами у меня как-то не заладилось.

Напряжение незаметно меня отпускает, и я ловлю себя на мысли, что он не обманул — собеседник он вполне хороший. Он рассказывает мне пару историй из своего студенчества, и я неприлично громко хохочу над веселыми эпизодами из его жизни.

— Так куда мне тебя везти? — спрашивает Андрей, когда мы въезжаем в город. Часы показывают без двадцать двенадцать, но на улицах достаточно людно, ведь с приходом лета молодежь не теряет зря времени и каждую свободную минуты проводит в шумных компаниях под ночным небом.

— Улица Свободы, дом двадцать три, — называю я адрес. Мы оставляем позади центр и подъезжаем к студгородку, где располагаются четыре университетских общежития. Припарковавшись, он заглушает двигатель и поворачивается ко мне, облокотившись рукой на спинку своего сидения.

— Ну вот, а ты ехать не хотела. Если очень хорошо попросишь, могу на тебя накинуться, будет что девчонкам рассказать, — веселиться и изучает выражение моего лица, наверняка надеясь смутить. Ему это без труда удается, жар на щеках выдает меня с головой, но я беру себя в руки и тянусь к ручке двери.

— Нет уж, спасибо, лучше подключу фантазию и что-нибудь им совру, — перенимаю его веселый тон и собираюсь выйти.

— Звучит интригующе. Главное не забудь сказать, что я был ужасно хорош!

— Обязательно, — не могу не улыбнуться. — И большое спасибо, что подвез!

Я захлопываю дверцу, последний раз взглянув на авто, и направляюсь к подъезду.

— Во сколько тебя завтра забрать? — слышу я его обращение, останавливаюсь и смотрю на него в полнейшем непонимании. — Малой обещал, что девчонки все отмоют.

— Ну, я, пожалуй, воздержусь, если не хочешь, чтоб я все еще хуже усугубила! С детства очень брезглива, — вновь отворачиваюсь и не могу сдержать довольную улыбку.

— Если оставишь свой номер, могу взять над тобой шефство! У меня не плохо получается драить полы абстрагировавшись от всего, что мне неприятно! — это как раз тот момент, когда стоит принять решение и либо оставить его в своих воспоминаниях, как мимолетного знакомого, либо дать шанс повторить нечто подобное. И, наплевав на данное самой себе обещание заняться учебой и больше ни с кем не связываться, я вновь подхожу к его серой машине, и, пытаясь скрыть стеснение, диктую заветные одиннадцать цифр.

— Ну пока, просто Маша, — отъезжая, кричит мне вслед. Надеюсь он не увидел, как я глупо подпрыгнула на месте от пронзившего осознания, что он меня узнал!

Я счастлива. Мне кажется, что кожа на спине немного зудит от прорезающихся сквозь нее крыльев… Я готова порхать, дарить миру улыбку и делать его добрее. Вот уже три минуты в моей зачетке стоит пометка о сданном курсовом по теории механизмов и машин. Еще три экзамена, и я абсолютна свободна и вольна планировать свой день так, как мне повелит моя душа!

— Идет! Не поворачивайся, ты сильная, знающая себе цену девушка! И это он перед тобой виноват, даже не вздумай оправдываться, — шепчет мне Светка, взяв под локоть. — Мог бы на следующий день извиниться за то, что не предупредил о своей слабости к алкоголю!

Мог бы. Скажу больше — должен был. Но целых три дня Сашка предпочитал меня избегать, не звонил и не писал в соц сетях. Вы думаете я злюсь? Заблуждаетесь, я на редкость спокойна и вовсе не мечтала вечерами о его поцелуях. Но постоянно ждала звонка и с замиранием сердца открывала входящие смс. Жаль только ждала я вовсе не его…

— Маш, давай отойдем, поговорить надо, — нагнал нас Тихонов у выхода из корпуса. Я киваю и направляюсь к скамейке, стоящей в вестибюле. Парень не сводит с меня глаз, а я разглядываю плитку под ногами. — Наверно, мне стоит извиниться?

Он ухмыльнулся. Привез свою девушку за город, в компанию, где она никого не знает, без зазрения совести влил в себя неслабую дозу спиртного, подрался и даже не посчитал нужным узнать, куда я так внезапно исчезла, не попрощавшись. Три дня непонятно чем занимался, а сейчас стоит и глупо ухмыляется!

— Нет, что ты! Я на славу повеселилась! Предупреди, когда решите вновь собраться, обязательно поприсутствую, — ехидно отвечаю я. — Обожаю такие заварушки!

— Черт, прости, на радостях не рассчитал! — повисает неловкое молчание. Я мельком взглянула на его побитое лицо: нос заметно распух, а под обеими глазами залегли бордовые тени. Красавиц, ничего не скажешь…

— Саш, я пойду, меня Света ждет. И… в общем, все нормально… — я вымученно улыбаюсь и собираюсь отойти, когда он берет мою ладонь и неуверенно произносит:

— Я так понимаю, на свидание мне рассчитывать не стоит? — растрепав волосы на своей голове второй рукой, тихо интересуется парень. Я молчу неприлично долго, Сашка выпускает мою ладонь, взглянув на меня с неприкрытой тоской, и уходит, кинув скромное «пока» напоследок, прекрасно осознавая, что это нечто большое, это одно огромное «прощай»…

— Ну и правильно, малышка! Ну их, этих парней! Пошли съедим огромную пиццу, — обнимает меня за плечи подруга и мы спешим на улицу.

* * *

— Прыгай! — настойчиво требует Ира, а я с опаской гляжу вниз и не могу собраться с силами. — Машка, тут высота от силы метр! Давай уже!

— Не позорься! Даже школьники и те смелее, — кивнув в сторону брызгающихся рядом подростков, стыдит меня Света. Я делаю глубокий вдох, подхожу к краю, но в последнюю секунду вновь делаю шаг назад.

— Там точно глубоко? Вдруг я об дно себе что-нибудь расшибу? — наверное в пятый раз уточняю я у девчонок, замечая, что пара ребят, сидящих на полотенце метрах в пяти от меня, тихо переговариваются и смеются в голос.

— Вот, смотри, — подняв вверх руку и зажав, нос ушла под воду Иванова, чтобы через пару секунд вновь появиться на поверхности. — Не беси уже! Прыгай скорей!

Все, больше тянуть нельзя, либо я сделаю это, либо, поджав хвост, сдамся перед подобной глупостью! Ничего страшного со мной не случиться. Я, как мантру, повторяю про себя «все будет хорошо», вновь набираю в легкие воздух и в эту самую секунду чувствую, как кто-то, обхватив крепкой рукою за талию, тянет меня в бездну, успев крикнуть:

— Давай помогу!

Вода довольно прохладная, принимает меня без особого сопротивления и тянет все глубже. Кольцо рук разжимается, и я больше не чувствую рядом чужого тела. Открывая глаза, замечаю довольно спортивные ноги в бордовых плавательных шортах, обладатель которых уже вынырнул наружу. Я устремляюсь вверх и делаю судорожный вздох, вытираю ладонями лицо и начинаю оглядываться по сторонам, пока не натыкаюсь на улыбающегося недавнего знакомого.

— Ну, здравствуй, Маша! — произносит Андрей и ладонью создает мощный поток брызг, направляя их в меня.

— Сдурел! У меня чуть сердце не остановилось, — отвечаю ему тем же и недовольно поджимаю губы. Черт, я не накрашена, волосы свисают мокрыми сосульками, а передо мной появляется парень, звонка от которого я ждала шесть дней.

— Тебе стоит быть решительней, ты слишком долго раздумываешь! Если бы я не помог, твои подружки уговаривали бы тебя до заката. Эй! Тоха, греби сюда! — кричит он кому-то из знакомых.

В общей гамме голосов визг Светки выделяется особенно ярко, видимо подплывший к нам парень схватил ее за ногу.

— Я бы прыгнула, так что мог бы и не вмешиваться…

— Конечно прыгнула бы… К завтрашнему утру!

На секунду у меня схватывает дух от вида ямочек на его небритых щеках, и в животе сотни бабочек совершают кульбит. Вот он, тот мужчина, которого не стыдно познакомить с родителями, с которым наверняка не страшно прыгать и с более высокого утеса, вот тот, кого можно представлять с собой рядом, ложась в одинокую постель… От него так и веет природной харизмой и обаянием, наверно поэтому я не могу отвести своих глаз.

— Оууу, я вас вспомнила! Вы нас весной подвозили! — оживает Иринка. — Вот так встреча!

Да, уж! Судьба-злодейка лучшего момента подобрать не могла! Я жалею, что не надела свой новый бирюзовый купальник, что не одолжила у девочек водостойкую тушь и поленилась сделать маникюр на своих обгрызенных за сессию пальчиках.

— Мы одни, — вырывает меня из рассуждений голос Ивановой, — Так что можете смело присоединяться!

— Я смотрю ты часто отдыхаешь сама по себе? — обращается ко мне Андрей, а я судорожно пытаюсь понять, о чем идет речь. — Твой парень? Надеюсь он не на нашей даче? Мы только привели ее в порядок.

— Мы решили пойти разными дорогами, не сошлись во взглядах, — туманно отвечаю я. — Так что не могу быть уверенна, что он не крушит в эту минуту ваш дом со своими одногруппниками.

Мы перебираемся на берег и устраиваемся на стареньком клетчатом покрывале, которое выпросили у кастелянши для сегодняшнего отдыха. Солнце нещадно печет, и я накидываю на голову Светкину панамку. Андрей бросает на меня краткий взгляд и торопливо отворачивается, пряча улыбку на своих губах.

— Что? Между прочим, за эту панамку Светка чуть не разодралась на кассе с другой покупательницей! — защищаю себя, в душе признавая, что, наверняка, смотрюсь в ней нелепо.

— Тебе стоит сказать ей спасибо, — усевшись рядом, поддевает он меня плечом. — Так что ты решила по поводу шефства. Я готов, еще не поздно сделать из тебя хорошую хозяйку! Поверь, в уборке мне равных нет!

— Я согласна, если ты не заставишь меня убирать за перепившими студентами, — смеюсь в ответ, пытаясь не смотреть на его оголенный торс. Я откидываюсь на покрывала, надеваю солнечные очки и терпеливо жду, пока моя кожа вдоволь насладиться солнечными ваннами. Ребята оживленно болтают, и я не могу удержаться от своих комментариев, слушаю их, потеряв счет времени.

— Ну что, вас подвезти? Мы на машине, — натягивая футболку на свое спортивное тело, обращается к нам Антон. Все-таки красивые люди тянуться к друг другу, уверена в тандеме они разбили не мало женских сердец.

— Мы не против, только переоденемся, — подскочив со своего места, отзывается Ира и берет свои вещи, сложенные аккуратной стопкой. Я поднимаюсь вслед за ней, чувствуя разбитость во всем теле от нескольких часов проведенных под палящими лучами, когда Андрей удивленно поднимает бровь.

— Ты что, даже не будешь упрямиться? Я подготовил речь, вполне убедительную!

Я лишь смеюсь, подбираю свои босоножки и, сняв панаму, отправляюсь вслед за девчонками.

— Серьезно, она забыла закрепить заготовку в патроне, и Терехин чудом уцелел, когда она запустила станок, — смеются девчонки, над моим промахом. — Так что не удивительно, что всю оставшуюся практику ты простояла в последнем ряду мастерской!

— Я же говорила, инженер из меня выйдет не важный, — пытаюсь оправдать себя в глазах сидящего за рулем парня.

— Слушай, это ведь Toyota? — погладив обшивку сидения, интересуется Света. — Мой папа хотел такую машину, но в последний момент передумал.

Парень пропустил замечание мимо ушей, периодически отвлекаясь от дороги, чтобы задержать свой взгляд на моем лице. Такое пристальное внимание с его стороны почему-то заставляет нервничать и мне приходиться сцепить руки в замок, чтобы не выдать их предательскую дрожь. Я так и не спросила его, чем он занимается, возможно у него есть жена, не подозревающая, что в эту самую минуту на сидении их автомобиля расположились три говорливые студентки. Может быть у него есть ребенок? Боже, на деле он может оказаться преступником, а я уже в третий раз соглашаюсь сесть в его машину. И пусть он ни делает ни малейшего шага, способного меня напугать или заставить усомниться в его порядочности, с моей стороны опрометчиво доверять первому встречному. Возможно все эти шесть дней, что я ждала его звонка, он ел на завтрак приготовленные супругой оладьи, гулял с малышом на детской площадке или… или того хуже, проворачивал что-то незаконное.

— По-моему, уже поздно сомневаться? — обращается он ко мне, когда я собираюсь выйти из салона припаркованного у общежития авто. Я вздрагиваю, размышляя над тем, что в моем возрасте пора бы научиться контролировать свои эмоции, чтобы посторонние люди не могли читать меня, как открытую книгу.

— С чего ты взял, что я сомневаюсь?

— Глаза выдают тебя с головой. Просто спроси.

Голос звучит серьезно, на лице ни тени улыбки. Я прикрываю открытую дверь, ограждая нас от звуков улицы и щебетания девчонок, которые обмениваются номерами с Антоном, стоя у подъезда общежития.

— Ты женат? — спрашиваю, а сама замираю, страшась ответа

— Нет.

— А был?

— Не успел пока, — смеется и ждет продолжения.

— Дети? Девушка в конце концов? — наверное, я красная, как сочный спелый помидор, но отступать не намерена.

— Нет. И это ответ на оба вопроса.

— Ты… бандит? — оглядывая кожаные чехлы, продолжаю допрос.

— Нет, — еще искренней смеется, и я чувствую, как мои плечи расправляются. — Но пару раз попадал в полицию, за драку. Два неоплаченных штрафа за не пристёгнутый ремень, и если ты пообщаешься с моей соседкой по лестничной клетке, она наверняка скажет, что я сутенер. Но не советую ей верить, она иначе воспитана и нынешнюю молодежь понимать отказывается. Моя очередь?

Я вновь напрягаюсь, ожидая, что он ответит мне тем же, заранее представляя, как глупо буду смотреться с красными пятнами на щеках от обрушившихся на меня вопросов. И я, действительно, становлюсь пунцовее, отвечая да, на его короткое:

— Поужинаешь со мной?

В нашем скромном женском коллективе, состоящем из тринадцати девушек, живущих по соседству, существует поверье — если Лилька Андреева сделает тебе прическу на первое свидание, то ты обязательно останешься довольна встречей со своим ухажером. Не знаю, с чем это связано — может руки у нее золотые, а может быть аура положительная, но никто, кроме Светки, не возвращался домой без улыбки на лице. И то, Иванова уверяет, что все бы прошло замечательно, не окажись парень полным профаном в амурных делах. То ли его поцелуи не сумели разжечь в ней огонь, то ли руки блуждали по ее телу без должного пыла, но факт остается фактом — девчонка вернулась разочарованной и неудовлетворенной.

Так вот, сейчас я сижу на стуле и наблюдаю за тем, как Лилькины руки, лихо орудуя плойкой, превращают мои вьющиеся патлы в ухоженные крупные локоны. Я постаралась на славу, стремясь придать своему лицу презентабельный вид, заставила Иру заняться моими руками, выслушав гневную лекцию о взаимосвязи покусанных ногтей и наличии гельминтов в человеческом организме. Я несколько раз прошлась липким роликом по узким черным джинсам, которые решила надеть в сочетании с лёгким шифоновым топом свободного кроя, намыла свои любимые босоножки на высоком устойчивом каблуке и сложила в небольшой клатч телефон, паспорт и немного наличных.

— Счастливая! Я с этим Андреем сама бы с удовольствием сходила поужинать. Он бы стал моим десертом, — мечтательно протянула Света. — Я надеюсь ты надела приличное белье, это тебе не Тихонов, не угадаешь, как пойдет.

Я нервно хихикаю, глядя, как Лилька закатывает глаза.

— Ну, Иванова! С твоими взглядами, тебе бы мужиком родиться, — вмешивается Ира в наш разговор.

— Да-да! Журавлев до сих пор под впечатлением. Ты, наверное, первая из девушек, кто расстался с ним из — за нехватки свободы. Он ведь довольно милый, и тебя до сих пор любит, — поддерживает Андреева мою соседку. Света, издав протяжный стон, падает лицом в подушку, всем своим видом говоря, что устала оправдываться.

— Кому-то может и нравиться, а меня все эти ванильные смски просто с ума сводят! Так что, к черту стабильность! А насчет белья — подумай!

— Тут и думать нечего, надень что-то до безобразия ужасное, чтобы вовремя остановиться! Поверь, если бы не плавки с утятами на моей пятой точке, я бы Светку давно обогнала по количеству партнеров! В самый пикантный момент, я вспоминаю, что раздеваться не стоит и поэтому….

— И поэтому ты умрешь старой девой! Если бы знала, что все дело в твоих трусах — я бы давно их сожгла, — перебивает Света Иринку и швыряет в нее плюшевого медведя.

— Ну все, Самойлова, принимай работу! — говорит мой личный парикмахер, и я любуюсь на свое отражение.

Через десять минут я стою одетая у окна, периодически выглядывая на улицу. Я довольна. Довольна всем: собой, от кончиков пальцев на ногах до макушки моей головы; погодой, которая немного испортилась и мне не придется испытывать дискомфорт от жары; девчонками, которые принимали участие в моих сборах и отвлекали своей болтовнёй, не давая паниковать. Когда мой мобильный заливает комнату знакомой композицией, я хватаю сумочку и бегу по ступенькам, сбавив шаг на последнем пролете. Через минуту, я неспешно выхожу из подъезда, и улыбаюсь Андрею, который открывает для меня пассажирскую дверь. Жалею я лишь об одном, что не отрезала ярлычок со своих новых ажурных плавок.

Я вновь поворачиваюсь назад, чтобы еще раз посмотреть на внушительный букет белых роз, чем вызываю смешок у своего сегодняшнего кавалера. Его светлая рубашка с подвернутыми рукавами выгодно подчеркивает смуглую кожу, на ногах голубые джинсы.

— Куда мы едем? — не выдерживаю я, когда мы въезжаем в центр города.

— Ужинать, — отвечает Андрей и сворачивает к большому трехэтажному зданию.

«Экватор» — самый большой развлекательный комплекс в этом районе, на первом этаже которого располагаются различные бутики.

Мы оставляем машину на подземной стоянке и поднимаемся на третий этаж, где организован большой игровой зал для детей. Вокруг стоит гул от раздающихся с разных сторон криков, малыши сбивают друг друга с ног, увлеченные беготней, те что постарше играют в настольный хоккей или бьют грушу, следя за числами, мелькающими на электронном табло. Андрей берет меня за руку и увлекает в ту половину помещения, где родители, устроившись за пластмассовыми столами, поглощают пищу и отдыхают от своих отпрысков.

— Я не знал, что ты любишь и решил, что начать стоит отсюда! Только отнесись со всей серьезностью! — кивает он в сторону фут-корта. — Если ты сейчас выберешь пельмени, я решу, что ты истинная патриотка и предпочитаешь русскую кухню!

Я улыбаюсь, озираясь по сторонам, решая какой марке общепита отдать предпочтение, и направляюсь к ресторанному дворику с каким-то дурацким итальянским названием.

— Ты зря мне не веришь, — пытаясь сохранять абсолютно серьезное выражение лица, обращается ко мне Андрей. — Я ненавидел физкультуру! Мы переодевались в кабинете и развешивали вещи на стул. Мои джинсы были просто гигантскими! Да я бы и сейчас в них утонул! Для десятилетнего парня это удар ниже пояса, осознавать, что в твои брюки можно засунуть половину класса!

Я не могу остановиться и продолжаю громко смеяться, не переживая, что помешаю кому-то из рядом сидящих. Все-таки, есть своя прелесть в подобных местах!

— Это все мама со своими сдобными булочками. Я ел их тоннами. Если бы Надька Еремкина не перешла бы к нам в четвертом классе из соседней школы, я бы так и перекатывался с боку на бок. А она один раз назвала меня жирным и меня как отрезало — мамины булки больше в глотку не лезли. С тех пор я за собой слежу. Бег, тренажеры и прочая атрибутика.

— А я далека от спорта, меня папа до четырнадцати лет сухой воблой называл, — улыбаюсь своим воспоминаниям. — Ела все подряд, а жира ни в одном боку!

— А после четырнадцати что, начала округлять?

— Нет, плакать. Переходный возраст и все дела, папа решил, что дочка выросла и больше подобные вольности не уместны. Я только в классе одиннадцатом начала немного полнеть.

Разговор ни о чем и одновременно обо всем на свете. Я узнала, что он терпеть не может фильмы ужасов и слезливые мелодрамы, что он закончил экономический факультет два года назад, что у него аллергия на кошачью шерсть и он неравнодушен к выпечке, хоть и старается себя ограничивать, вспоминая свои огромные синие джинсы.

* * *

— Так чем же ты занимаешься? Ты не бандит, это мы уже выяснили… — улыбается она и, прищурившись, изучает выражение моего лица, имитируя глубокую задумчивость. — Дай угадаю… Ты фитнес — инструктор?

Я не могу сдержаться и громко смеюсь.

— Нет… Спорт — это скорее хобби. Но рад, что сумел впечатлить тебя своим прессом, — поиграв мускулами, отвергаю ее предположение. — У нас с Антоном свой автосервис. Небольшой, но на жизнь хватает. Так что поверь, этими руками, — вытянув вперед ладони, демонстрирую свои пальцы, — я способен на многое.

Мы уже около часа прогуливаемся по освещенной уличными фонарями набережной. Ветер играет ее волосами, и мне приходится себя одергивать, чтобы не напугать своим нелепым желанием, заправить ее непослушные пряди за ухо. Мне кажется, я навсегда запомню ее разрумянившееся лицо от подаренного мной букета, смущение, которое явно читалось в ее взгляде, когда я придержал для нее дверь авто, явно давая понять, что намерен сразить ее своей галантностью. Пожалуй, впервые я встретил девушку, с которой мне хочется говорить, не чувствуя напряжения от постоянного кокетства и прочих женских штучек. Она не пытается притворятся той, кем не является, смеется, когда ей смешно, говорит, то что действительно хочет сказать, а не из простого желания поддержать беседу.

— Видимо действительно хватает, — кивнув в сторону оставшейся на стоянке машины, подводит итог и сразу краснеет. — Черт, звучит так, как будто меня это дико волнует, да?

Маша издает нервный смешок, и больше не смотрит на меня, разглядывая асфальт под своими ногами.

— Автокредит, — не выдержав ее затравленного вида, улыбаюсь вполне искренне.

— А почему не пошел работать по специальности?

— Ну, мои знания не пришлись лишними в собственном деле, а работать на кого-то, когда можно создать что-то самому, не очень-то заманчивая перспектива.

— А ты значит амбициозный? Я смогу гордится знакомством с тобой через пару лет?

— Вполне, потому что я не планирую останавливать. Пока у нас небольшой бокс и клиентская база отнюдь не обширная, но мы, пусть и медленно, завоевываем себе имя, — надеюсь, прозвучало не слишком самонадеянно.

Она внимательно смотрит на меня, и я очень надеюсь, что в этот самый момент, она ставит мне дополнительный плюсик.

Через час, проводив ее до дверей общежития, я, как неопытный подросток, переминаюсь с ноги на ногу, четко осознавая, что не полезу к ней с поцелуями и не стану ее соблазнять, хотя и допускаю, что она не будет противиться моему напору. Таких, как она, не везут к себе после первого свидания, забывая имя сразу после того, как утром за ней захлопнется дверь. Таких, как она, добиваются, потому что одного лишь ее тела мне будет явно недостаточно. Я не романтик, и я не стану кричать о безумной любви с первого взгляда. Потому что ее нет. Просто сейчас, глядя на ее смущенную улыбку, отливающие золотом волосы и искрящиеся глаза, я отдаю себе отчет, что в свои двадцать шесть наконец-то готов остепениться. Остается надеяться, что я не ошибся в выборе.

— Самойлова, не отнимай мое время! Придешь в августе на пересдачу. Надеюсь, что предварительно ты разберешь пройденный материал, — мой преподаватель по режущему инструменту возвращает зачетку и уже выводит своей рукою «неуд» напротив моей фамилии в ведомости. Замечательно! Я забираю сумку со своего места, складываю в нее свои вещи и мысленно ругаю себя за пренебрежение этим предметом. Это был мой последний экзамен и, к моему глубокому сожалению, закончился он полнейшим провалом. Все ведь могло сложиться иначе, если бы я выбросила из головы эти бредовые мысли об Андрее, не сидела, гипнотизируя экран своего мобильного, не улыбалась, глядя в потолок и слушая его чувственный голос, льющийся из динамика телефона…

— Привет, мам! Я завалила! — уж лучше сразу поставить ее в известность, пока я не пришла в себя от обиды на царящую в мире несправедливость. Будь я хоть немного везучей, я бы не встретила такого парня в самый разгар учебного процесса! Или, хотя, бы не была бы такой безнадежно глупой!

— Да, ладно! Машка, ты так шутишь что ли? — она явно не верит, или просто отказывается принимать неоспоримый факт — ее дочь далеко не гений!

— Прости, но я серьезна, как никогда!

— Маша! Ну как так-то! Ты же учила! — разочарованно удивляется мама. — Ты меня очень расстроила…

Ее вздох говорит куда красноречивее слов. Перед глазами так и встает картина, где мама садиться на табурет в нашей кухне, прижимает руку к груди и опускает голову, пытаясь припомнить момент, когда же она меня упустила. Может стихов мало в детстве учила, или стоило посещать развивающие кружки, а не только копаться в песочнице. Она впечатлительная. Сколько себя помню — любое событие, происходящее в жизни нашей семьи, она принимала близко к сердцу. И не важно, будь то разбитый мной локоть на детской площадке или приступ аппендицита у папы. Мама добрейшей души человек, считающий, что главное в жизни — мир и гармония в доме.

— Учила, — лгу без зазрения совести, — но видимо мало учила! Мам, пересдам в конце августа, так что не переживайте там сильно.

— Не переживайте! Много ты понимаешь! Все утро тебя ругаю, думаю сдашь, а ты… — она ненадолго замолкает, давая мне время для самобичевания, еще раз громко вздыхает и переводит тему. — Билеты уже купила? Когда тебя ждать? Хочу испечь тортик в честь приезда! Хоть ты его и не заслужила.

Настало время быть честной хотя бы перед собой: за три года в вузе — это мой четвертый несданный экзамен. Если копнуть еще глубже, ожидающая меня пересдача станет восьмой в моей жизни. На первом курсе я осилила теоретическую механику лишь с пятого раза, и скорее взяла преподавателя измором, нежели хорошей подготовкой. Так что, печалит меня отнюдь не отсутствие записи в зачетной книжке, а приближающийся отъезд… Я знаю, что это до ужаса глупо, тем более, если учесть, что в последний раз я навещала семью в феврале, но и поселившаяся внутри надежда, что из нашего непродолжительного общения с Андреем может выгореть что-то стоящее, притупляет чувство тоски по дому. С нашего первого и пока единственного с ним свидания прошло два дня, и пусть он не предпринимал попыток его повторить, мы созванивались по нескольку раз в сутки, и я периодически получала от него смс сообщения. В общем, я свято верю, что моя интуиция меня не подводит — я ему симпатична, пусть Светка и уверяет, что отсутствие поцелуя у стен общежития, говорит об обратном.

— Нет, думаю задержаться на несколько дней, хотим отпраздновать окончание сессии и переклеить обои в комнате. Так что пробуду здесь до конца недели.

— Дочь, мы очень соскучились… Не тяни там долго, ты же знаешь папу, он уже всех родственников обзвонил, хочет собраться на даче всей оравой. Только тебя и ждем.

О, да! Это — традиция: в середине лета мы бросаем свои дела и мчим на наш садовый участок, где слушаем бабушкины нравоучения, радуемся новым достижениям моего младшего двоюродного братика, обсуждаем события, произошедшие в жизни каждого из присутствующих, пока наши мужчины жарят мясо. Обычно собирается человек пятнадцать, и я совру, если скажу, что не получаю удовольствие от подобных встреч.

— Хорошо, я постараюсь приехать как можно скорее, — толкая большую застекленную дверь, заканчиваю разговор и выхожу на улицу, где меня дожидаются подруги.

— Ну как? Сдала? — первое что спрашивает меня Света и спешит успокоить, когда я отрицательно качаю головой. — Вот жук! Еще наряжайся для этого старого пня!

А нарядиться действительно пришлось, поскольку Виктор Филиппович убежден, что экзамен довольно значимое событие, посещать которое без белого верха и черного низа — моветон.

— Да, уж… Ну что, в общежитие? — спрашиваю девчонок и, почувствовав вибрацию в своей сумке, пытаюсь найти свой мобильный.

— Пожалуй, хочу быстрее снять эту душащую рубашку. Вот хорошо тебе, Ира, надо было к тебе на физмат переводиться!

— Поверь, математики тоже умеют удивлять, вот, например, Трофимов… — но я уже не слушаю, с замиранием сердца, отвечая на вызов.

— Ну что, можно начинать поздравлять с закрытием сессии? — слышу голос Андрея. Под удивленные взгляды девчонок я отхожу подальше, предусмотрительно кивнув им, чтобы они меня подождали.

— К сожалению, нет, — внезапно стыжусь своей неудачи еще больше. — Похоже, я была недостаточно убедительна…

— Преподаватель что, женщина? За одну твою юбку я бы уже поставил пятерку, — удивляется мой собеседник, а я, растерянно начинаю крутить по сторонам головой. — Я на парковке напротив главного входа, — смеется он в трубку, наверняка заметив мою растерянность. Шумную площадь, кишащую студентами, оглашает сигнал клаксона и я, наконец, замечаю его серый внедорожник в стройном ряду стоящих автомобилей. Улыбка расцветает на моем лице против воли, рука вздымается вверх, и я машу ему в приветственном жесте.

— Давай подвезу вас, мне как раз в ту сторону, — и я, не находя аргументов для отказа, соглашаюсь с его предложением.

— А ты говорила — не понравилась! Он просто не озабоченный малолетка, вроде тех, что водят тебя по кафешкам, — шепчет Иринка Ивановой, пока мы приближаемся к иномарке. Сердце в моей груди дико колотиться, словно я пробежала гигантский марафон.

— Садись на переднее, — еще тише шипит мне подруга, радушно улыбаясь молодому человеку. Я на секунду останавливаюсь в нерешительности, когда он, дотянувшись до ручки, предусмотрительно открывает мне дверь.

— Привет, — с излишней жизнерадостностью в голосе, здоровается Светка, пока я пристегиваю ремень безопасности и разглаживаю ладонями морщинки на моей строгой юбке.

— Привет, — отвечает он тем же, окидывая меня взглядом и демонстрирует ямочки на щеках, задерживая взор на моем лице.

— Отлично выглядишь, — улыбка становиться шире, и наш зрительный контакт длиться неприлично долго. — Ну, что, поехали, — словно опомнившись, что мы не одни, воодушевленно обращается к своим пассажиркам.

Дорога заняла не больше пятнадцати минут, мои подруги болтали не переставая, делясь впечатлениями о прошедшем утре, и мне показалось, что Андрей облегченно вздохнул, когда они торопливо распрощались.

— Их иногда бывает слишком много, — констатирую я, смотря как свежевыкрашенная дверь старого общежития захлопывается за их спинами.

— Да, уж, пожалуй… Я хотел спросить… В воскресенье Антон празднует свой день рождения… Было бы здорово, если бы ты пошла со мной. За моих друзей можешь быть спокойна, они вполне адекватны, — заметив мое смятение, торопливо добавляет парень. — Можешь взять девчонок, если так тебе будет спокойней…

— Я… я не смогу. В субботу планирую уезжать домой, родители уже считают дни до моего возвращения, — стараясь ничем не выдать свое разочарование, я опускаю глаза на свои ладони. — Но за предложение спасибо.

Я чувствую, что парень внимательно меня изучает, что-то обдумывая в своей голове, и, в сотый раз за эти пару недель, сетую на так не вовремя закончившейся учебный год! Андрей берет телефон с приборной доски, вводит пароль и через пару секунд кладет его обратно.

— Ну, тогда поехали.

— Куда? — удивленно взираю на собеседника.

— Для начала прямо, а там видно будет, — безапелляционно отзывается водитель, отъезжая от здания и вливаясь в поток машин. — У нас осталось два дня, и я не намерен терять ни минуты…

* * *

— Я выгляжу глупо, — в сотый раз заливаюсь румянцем, глядя в большое настенное зеркало.

— Это боулинг, люди приходят сюда отдыхать, а не оценивать присутствующих, — спешит успокоить Андрей и, взяв меня за руку, ведет к арендованной дорожке. — Если тебя это утешит, то ты самый солидный посетитель этого заведения.

Еще бы! В моей до ужаса узкой юбке — карандаш и отутюженной белой рубашке, я, бесспорно, выделяюсь на общем фоне, а выданные на входе кроссовки прекрасно закрепляют эффект. Я честно пытаюсь играть, но мой неподходящий наряд не дает в полной мере насладиться происходящим, поэтому через двадцать минут я устраиваюсь за столом в углу зала и медленно тяну через трубочку молочный коктейль.

— Ладно, признаю, боулинг — это плохая идея! Может кино, или музей? Что насчет музея? — предлагает, усаживаясь напротив, Андрей.

— Ты умеешь удивить, — не могу не рассмеяться. — Но у меня был чертовски плохой день, поэтому можно просто посидеть здесь.

Мы не замечаем, как быстро летит время за нашими непрекращающимися разговорами. Казалось его волнует все: какие книги я читаю, какую музыку слушаю, какое время года для меня предпочтительней. И это не может не заставлять мое сердце трепетать.

— Так почему инженер-конструктор? Почему не педагогический, экономический или юридический в конце концов? — задает мне свой очередной вопрос.

— Ну, я уже говорила, что конкурс был небольшим, и, мне казалось, что это довольно интересно. Думала отучусь, устроюсь в какое-нибудь бюро, обзаведусь парой строгих костюмов и с умным видом буду чертить на кульмане. — улыбаюсь тому, насколько глупо и безответственно подошла к выбору будущей специальности.

— Ну, звучит красиво…

— Красиво, только на деле я стану одной из сотни работников небольшого завода, и никакой кульман мне не дадут… Теперь все чертят на компьютерах. И знаешь, это чертовски грустно, потому что я потратила три года на изучение того, что не приносит мне удовольствие. Да и в учебе я не преуспела…

— А чем бы ты хотела заниматься? — прерывает Андрей мои рассуждения, опираясь локтями на разделяющий нас стол, и немного подается вперед. — Ведь, наверняка, есть что-то, что ты любишь делать.

— Нет, не проси… Я не отвечу.

— Почему? Это что-то неприличное, — с неподдельным интересом он вглядывается в мое лицо.

— Нет, все до безобразия прилично. Просто ты будешь смеяться…

— Ты не узнаешь пока не ответишь, даже если ты занимаешься оригами — я выслушаю со всей серьезностью. Может даже возьму пару уроков.

— Не думаю, что ты захочешь перенять мой опыт, у меня уж очень девчачье хобби, — кажется, я опять улыбаюсь, наверное, в тысячный раз за этот день, и, немного подумав, все-таки даю ответ. — Я люблю валять игрушки. Всякие зайчики, мишки, куклы — все это моя стихия.

— Видишь, я даже не улыбнулся, — направляя указательный палец в свое лицо, отвечает мой собеседник. — Но насчет уроков я действительно погорячился.

— Не торопись ставить на себе крест, мой папа однажды пробовал и остался доволен.

— И кого он свалял? — его брови удивленно ползут вверх.

— Шар… Он свалял вполне симпатичный шар. Поверь, это действительно интересно, но я не думаю, что с подобным увлечением стоит связывать будущее. Меня с детства убеждали, что профессия должна приносить стабильный доход.

Андрей молчаливо на меня взирает и больше не возвращается к этой теме, оживлённо рассказывая мне о том, как в детстве бабушка решила научить его вязать, уверяя, что нынешние девушки в рукоделии ничего не смыслят.

К моему пристанищу мы подъезжаем в начале первого ночи, на улице пустынно и довольно темно.

— Ну, я, пожалуй, пойду! Девчонки, наверняка, меня уже потеряли, — бросаю взор на окна своей комнаты, в которой до сих пор горит свет. Он слегка качает головой в знак согласия, выглядя при этом крайне сосредоточенным.

— Маша, — окликает он, когда я уже собираюсь выйти из машины, и, накрывая кисть моей руки, изучает долгим тяжелым взглядом. Когда его теплая ладонь касается моей наверняка пылающей, щеки, а расстояние между нами неумолимо сокращается, я чувствую, как по спине пробегают сотни мурашек, а сердце начинает биться настолько громко, что у меня закладывает уши. Он почти невесомо проходиться по моим губам своими и замирает, вновь глядя в мои глаза. Так и не встретив сопротивления, он вновь целует, но уже более требовательно, и, мне кажется, я напрочь забываю о дыхании. Меня никогда так не целовали… Словно давая понять, что обратного пути уже нет, что, перешагнув эту грань, он уже не станет останавливаться. Его руки блуждают по моему телу и салон наполняют звуки судорожных вдохов. Когда моей разгоряченной кожи на внутренней стороне бедра касается его обжигающая ладонь, низ живота еще сильнее стягивает узлом, и, наверное, впервые в жизни, я готова отдать всю себя без остатка на кожаном сидении автомобиля. Первым в себя приходит Андрей. Пытаясь восстановить свое сбившееся дыхание, он отстраняется от меня и откидывается на спинку сидения.

Сегодня я долго не могу заснуть, раз за разом прокручивая в голове события прошедшего дня. Казалось, каждая клеточка моего тела горит от его прикосновений, от одного лишь осознания, что он так неистово целовал мои губы, и, прощаясь, одним лишь взглядом своих карих глаз обещал мне больше, чем могут обещать тысячи слов.

На следующее утро, он прислал смс, что заедет за мной в четыре, и с той минуты, когда остатки сна слетели с моего лица и разум полностью очнулся после ночного отдыха, я не могу ни на чем сконцентрироваться. Как мне теперь себя вести? Нужно ли целовать его при встрече, или простого «привет» будет достаточно? Могу ли я звонить ему, как только почувствую острую необходимость услышать его голос, или я слишком забегаю вперед, и стоит сделать вид, что ничего сверхординарного не произошло? Я ни за что не согласилась бы отмотать время назад, чтобы избежать нашей встречи или предотвратить столь внезапную близость, но это оставленное послевкусие от вызванных во мне эмоций, не дает мне расслабиться.

— Ему двадцать шесть! Ты же не ждешь, что он предложит тебе встречаться? Вы же не школьники! — обращается ко мне Света. — Считай, что он тебя застолбил, как только пощупал тебя в своем внедорожнике! Иначе не стал бы искать новых встреч!

— Господи, Иванова! Что значит «пощупал»! На ней и так лица нет, а тут еще ты с этой похабщиной! Маш, не думай об этом! Ты ему нравишься и это главное. Он взрослый человек, он мужчина в конце концов, и это его задача расставить все точки над «и». — Иринка протягивает мне раскрытую шоколадку и ставит на стол исходящую паром кружку с чаем.

— Думаешь? — округляю глаза и кладу себе в рот дольку молочной сладости. — А если он и не думает повторять?

— Ты же сама говорила, что он явно настроен решительно! Женщины всегда чувствуют подобное! Куда вы сегодня идете?

— В кино. Потом попрошу отвезти на вокзал за билетом, послезавтра буду выезжать… Девочки, а если… — пытаюсь подобрать слова и очень надеюсь, что никто не заметит, как нижняя губа предательски задрожала. — Если он не захочет ждать моего возвращения. Это ведь полтора месяца! А нас связывают лишь пара свиданий и один поцелуй…

— Значит возьми все в свои руки и сделай так, чтобы этих поцелуев стало в разы больше! — вырывая чашку из моих рук, вещает мне Светка и делает глоток подстывшего чая, после чего возвращает. — Ты что глазки строить не умеешь? Если все действительно было настолько горячо, то уверена, что он сразу потеряет голову. А там и до совместного завтрака рукой подать!

Ира закатывает глаза и крутит у виска пальцем, одним своим видом говоря, что наша подруга явно не в себе.

— Ты вообще знаешь смысл слова недоступность? Зачем ему ждать ее, если он заранее получит все, что только захочет!

— Значит пусть сделает так, чтоб ему захотелось повторения! Что за пуританские взгляды на жизнь! Мы между прочим, живем в двадцать первом веке! Люди в социальных сетях занимаются виртуальным сексом с незнакомцами, а ее уже дважды в кафе сводили! Никто не просит ложиться под каждого, но отказывать себе в близости с тем, кто тебе реально приглянулся — до безумия глупо! Вот ты, Ир! Сидишь здесь, вся до невозможности правильная, читаешь нам лекции о половом воздержании, а через десять лет, когда твой муж отрастит пивной живот, а вокруг будут семенить детишки, что ты будешь вспоминать? Когда уже не будет возможности взять от жизни все, а ипотека и автокредит будут висеть над вашими головами, как дамоклов меч, не давая расслабиться и получить удовольствие, чем ты станешь себя утешать? Своими высокоморальными принципами? — разгорячилась Светка. — Пусть лучше я буду выглядеть доступной в чужих глазах, чем плакать вечерами в подушку, что ничего в этой жизни не познала! Я сама выбираю: где, когда, с кем! Я, а не дурацкое общественное мнение! Так что да, я не знаю и знать не хочу, что вы под этой чертовой недоступностью понимаете!

От подобных споров легче не становиться, поэтому я вверяю себя в руки судьбе и с приветливой улыбкой захлопываю за собой дверь его машины. Наверное, зря я переживала все утро, ломая голову над тем, что ждет меня дальше, потому что Андрей, наверняка, все за нас решил еще вчера. Мягче и нежнее его губ я еще не встречала, тем сладостнее мне отдаваться его приветственному поцелую…

— Мне действительно пора, девчонки уже телефон оборвали, — нехотя отрываясь от его губ, говорю я. — Спасибо за фильм.

— Ты его даже не смотрела, — смеется Андрей, вспоминая чем мы занимались на последнем ряду. Господи, и почему я всегда краснею как школьница! — Так куда вы идете?

— Еще не знаю, за культурную программу обычно Светка отвечает, но она до сих пор не определилась!

— Вас отвезти? — вставляя ключ в замок зажигания, спрашивает он.

— Нет уж, не знаю во сколько мы соберемся, если что поймаем такси, — еще раз касаюсь его губ и покидаю машину, бегу к дверям общежития и не могу удержаться, чтобы не махнуть ему рукой на прощание с довольной улыбкой от уха до уха.

— Неужели! Уже почти девять! Только тебя и ждем, — недовольно вздыхает Светка, подправляя макияж. — Ну и видок у тебя! Решила ко мне прислушаться?

— Не во всем конечно, но насчет поцелуев идея была не плохая! Мммм, как вкусно пахнет! Чего сидите! Я здесь, а значит можно уже праздновать! Я дико голодная!

За что я люблю своих подруг, так это за умение слушать и до одури вкусно готовить! За пару часов я успеваю привести себя в порядок, надеть свое любимое платье, и слегка опьянеть, то ли от выпитого спиртного, то ли от окрыляющего чувства влюбленности, которое медленно, но верно, разрастается в моей груди.

— Ради сегодняшнего вечера стоило целый год пропадать в нашем вузе! — смеется Иринка, усаживаясь за оплаченный ранее столик в одном из самых популярных клубов этого города. — Все, девочки, я решительно настроена забыть обо всем и напиться! Только не давайте мне танцевать на столе!

— Быстрее в Альпах снег растает, чем ты на него вскарабкаешься, — не упуская случая ее поддеть, отзывается Иванова. — О, Тихонов тут! Ну все, Машка, интересный вечер тебе обеспечен!

— Скажешь тоже, он уже и думать обо мне забыл! — быстро взглянув в сторону, где Саша отдыхает с уже знакомыми мне ребятами, говорю я подругам.

— Ну и черт с ним! — издав победный клич, Светка потянулась к одному из стоящих перед нами бокалов и жадно отпила.

Я уже давно столько не танцевала, не чувствовала себя настолько легкой и счастливой, и даже скорый отъезд не омрачает моего настроения. Ноги гудят и безумно хочется скинуть с них эти ужасно неудобные туфли.

— Я умру! У меня уже ступни горят! — стонет рядом со мной Иринка.

Я уже собираюсь ответить, что понимаю ее как никто, когда рядом раздается знакомый голос, пытающийся перекричать музыку:

— Пойдем, потанцуем, — Саша мило улыбается и, не дожидаясь ответа, берет меня за руку. Мы протискиваемся среди танцующих пар, пытаясь найти свободное место.

— Отлично выглядишь! — говорит мне на ухо и, как мне кажется, излишне близко прижимает к себе, положив руки на мою талию. — Закрыла сессию?

— С переменным успехом… — не собираюсь вдаваться в подробности, и поднимаю его руки повыше. — А ты как? У вас ведь вручение в понедельник? Никаких теперь лекций, семинаров и прочего.

— Ну, да. Осталось диплом в руки взять и считай свободен! Жаль только с тобой редко видеться буду…

— Тихонов, ты что, флиртовать пытаешься? — не могу не усмехнуться, недовольно вздохнув, когда его ладонь вновь устремляется вниз. — Прости, но ты зря тратишь время.

— Хорошо-хорошо! Ну, попытаться же стоило? — подняв руки на уровне своей груди, признает свое поражение, и снова меня обнимает. — Значит мое место недолго пустовало?

— Ух, звучит довольно грубо! — но я все же решаю ему улыбнуться, давая понять, что его слова ничуть меня не задели. Ведь, как ни крути, но я ни одного вечера не потратила на слезы по проведенному с ним времени. — Не думаю, что нам стоит это обсуждать, мы с тобой давно все выяснили.

Парень больше не говорит ни слова, и даже прекращает свои странные исследования моей спины. Я же остаток танца думаю о том, как интересно устроена наша жизнь. Я никогда Сашку не любила, но считала довольно приятным человеком, обожала с ним говорить, да и слушать его было довольно интересно. А сейчас стою тут, в кольце его рук, но не испытываю ни малейшего желания коснуться его волос, провести пальцами по щеке и приникнуть к губам. А ведь пару месяцев назад, так же кружась с ним под музыку, я находила его вполне волнующими… За своими мыслями, я не сразу замечаю, что композиция сменилась на довольно подвижную, и растеряно отстраняюсь от молодого человека.

— Не хотите к нам? Веселее будет, — предлагает Тихонов, когда мы покидаем танцпол. Я второй раз за вечер оглядываюсь на его друзей и не сдержавшись, брезгливо повожу плечами, вспомнив, как «хорошо» они умеют отдыхать.

— Нет уж, спасибо, — улыбаюсь ему на прощание и двигаюсь в сторону своего столика.

— Машка! Тут твой Андрей! Встретила его у бара, — оживленно сообщает Света, стоит мне только сесть на свой стул, и я уже верчу головой по сторонам.

Я нахожу свою сумочку, вываливаю ее скудное содержимое на стол, и, взяв телефон в руки, огорченно вздыхаю. Ни одного пропущенного. Ему плевать, где я и с кем, он не плохо проводит время и без моей скромной персоны — другого объяснения не нахожу. Теперь мой вечер официально испорчен. Это так по-девчачьи, настроить воздушных замков, чтобы с болью в груди наблюдать, как они разлетаются на сотни кусочков.

— Нашла из-за чего грустить! Иди поздоровайся, поцелуй, или что там делают влюбленные, и узнай между делом, почему не сказал, что тоже планирует оторваться, — советует Иванова.

— Вот еще, пусть отдыхает. Плевать, — беру в руки коктейль, и пытаюсь изобразить безразличие.

Меня хватает на час: голова нещадно гудит, глаза щипает от постоянных попыток отыскать в толпе знакомую фигуру, а ноги… Наверно, они распухли от диких танцев и неудобной обуви. Потеряв всякий интерес к окружающим, я твердо решаю, что больше не выдержу здесь не минуты, лишь долгий глубокий сон способен вернуть меня к жизни. Я вызываю такси и клятвенно обещаю девчонкам отзвониться, как только доберусь до дома. Для столь раннего времени, а часы на моем мобильном показывают начало четвертого, на улице довольно многолюдно. Кто-то группой курит у входа, кто-то, как я, ждет назначенный диспетчером автомобиль, а кто-то просто пытается отдышаться, после душного помещения.

* * *

Она появляется внезапно, останавливается на углу здания, и обнимает свои оголенные плечи. Ее светлое кружевное платье почти не скрывает стройных ног, плотно облегает грудь, слегка расширяясь от талии. Стрелка часов давно перевалила за полночь, а рядом стоящие люди, пошатываясь, выпускают сигаретный дым. Маша оглядывается по сторонам, несколько раз проверяет мобильный, а я сижу и жадно впитываю в себя ее образ. Есть ли на свете кто-то красивее, чем эта девушка с серыми глазами, с губами, которые словно созданы для бесконечных поцелуев, с длинными, почти достигающими талии, темными волосами, отливающие золотом под теплыми лучами солнца? Вряд ли, по крайней мере я никогда не встречал кого-то столь совершенного… Я сигналю, привлекая к себе внимание каждого, кто сейчас находиться на улице, и не свожу взор с ее хрупкой фигуры. Девушка вздрагивает от неожиданности и находит глазами мой автомобиль, кому-то звонит, после чего прячет телефон в сумку, и направляется ко мне. Салон заполняет запах ее духов, аромат ванили и чего-то до безумия сладкого.

— Похоже у тебя это входит в привычку, — глядя прямо перед собой, начинает она разговор.

— Что именно? — не могу уловить нить ее суждений.

— Подвозить меня. Или я зря отменила такси? — в голосе явно читается усталость, чему я совершенно не удивляюсь, если учесть, как она провела сегодняшний вечер. Я устраиваюсь на сидении в пол-оборота, пытаясь понять, чем вызваны такие перемены в ее поведении. Она упорно продолжает следить за улицей, не стремиться узнать, почему я стою здесь в полчетвертого утра, как будто нет ничего удивительного в том, что домой ее сегодня повезу именно я.

— Не зря, поехали, — завожу двигатель и выезжаю на дорогу. Проходит минут десять полнейшей бьющей по ушам тишины, и я, не в силах и дальше терпеть не понятное мне молчание, резко сворачиваю с проезжей части, останавливаясь у какого-то магазина.

— Давай с тобой сразу все проясним. Мне не пятнадцать, поэтому не вижу смысла ходить вокруг да около. Если ты со мной, то ты со мной до конца, не размениваясь на других, — выдаю ей довольно нервно. Она, словно проснувшись, удивленно округляет глаза, слегка приоткрывает губы, и, повернувшись ко мне, уже не сводит с меня взгляда. — Не должно быть никаких бывших, знакомых и тем более новых знакомых. Ты либо моя, целиком и полностью, либо действительно лучше слови машину.

Опять повисает тишина, и я начинаю отстукивать пальцами одному лишь мне известную мелодию, ожидая от нее хоть слова.

— Хорошо, — довольно уверено заявляет мне Маша, и вновь замолкает.

— И как мне расценивать твой ответ?

— Думаю, можешь считать, что я согласна с твоим условием, раз я не пошла голосовать на дорогу, а до сих пор сижу здесь.

— Вот и славно, — я вновь поворачиваю ключ и выезжаю на полосу.

— Андрей, — начинает она разговор, — ты видел, как я танцую с Тихоновым?

— Да, — не вижу смысла отрицать и киваю.

— Ты поэтому не подошел ко мне?

— Нет, — вновь отвечаю честно. — Я собственник, с этим я спорить не стану, и когда я говорю, что ты моя — значит никаких танцев, объятий я терпеть не буду. Но это не значит, что я стану ходить за тобой попятам, во всем ограничивая. Единственное, что мне от тебя нужно, это верность. В остальном, ты свободна, как ветер.

— То есть ты что, не хотел мне мешать отдыхать? — нет предела ее удивлению.

Я неопределенно веду бровью, оставив вопрос без ответа.

— А что ты там делал? Отдыхал с друзьями, — несколько раз она кидает взгляд на мой профиль, долго не решаясь задать вопрос.

— Нет, забирал брата.

Одному богу известно, каких трудов мне стоило сдержаться и не надавать ему по шее, заставить сесть в машину и отвезти в родительский дом.

— И часто тебе приходится его забирать?

— Трудно ответить… Бывает, он месяцами из дома не выходит, а иногда неделями пропадает неизвестно где. Мне, в принципе, плевать, взрослый мужик, сам разберется, как свою жизнь устраивать, но мама обрывает мой телефон, как только Серега уходит в очередной загул.

— Так у него что, проблемы с алкоголем?

— Скорее с воспитанием… Младших всегда больше балуют, вот и вырос законченным эгоистом.

Мы подъезжаем к дому, и я глушу двигатель.

— И что ты делаешь, когда находишь его?

— Обычно отвожу домой, если вижу, что он уже не в состоянии здраво мыслить, вот как сегодня, например. Либо отзваниваюсь маме, что все нормально и занимаюсь своими делами. Какие у тебя планы на завтра? — не желаю и дальше развивать эту тему, увожу разговор в другое русло.

— Грандиозные, — смеется Маша, — будем с девчонками обои клеить. Надо еще кучу вещей собрать, так что день обещает быть сумасшедшим.

— Как насчет дополнительных рук? Я не врал, когда говорил, что они на многое сгодятся.

— Я в этом не сомневаюсь, — поудобней откидывается на сидении. — Но у тебя, наверняка, свои дела… Может быть встретимся вечером… Если у тебя нет никаких планов, конечно…

— Боже, звучит, как приглашение на свидание, — трудно оставаться серьезным, когда ее лицо мгновенно становиться пунцовым. Она тоже прыскает от смеха, говоря, что я не выносим. А я, как заворожённый, смотрю на ее смуглую от загара кожу, не прикрытые одеждой ключицы и хрупкие плечи. Я протягиваю руку, чтобы притянуть ее к себе и помочь устроиться на моих коленях, значительно раньше, чем ко мне возвращается способность мыслить. Она на расстоянии одного вдоха, так близко, что я могу разглядеть небольшую родинку на правой щеке, ее слегка потемневшие глаза и бешено колотящийся пульс на шее. Этого вполне достаточно, чтобы окончательно потерять голову, впиться в ее губы требовательным поцелуем и вздрогнуть всем телом от пронзившего стрелой осознания, что я никогда не смогу отпустить эту девушку. Она прижимается ко мне, такая мягкая и податливая, проводит руками по моим плечам и поднимается вверх, касаясь щек и останавливая их на затылке. Теперь не понять кто из нас главный, кто контролирует ситуацию… Ее тело выгибается дугой, стремясь к еще большей близости, а я не могу заставить себя прекратить эту сладостную муку. Мои руки везде, и я сам не знаю, в какой момент они оказываются под ее бельем, но стон, невольно вырвавшийся из ее губ, подтверждает, что границы между нами окончательно стерты. Мои пальцы достигают ее чувствительной точки, и Маша еще сильней прижимается ко мне, забывая отвечать на мои поцелуи, и… И ничто не способно так быстро заставить опомниться двух обезумевших людей, как внезапно зазвонивший мобильный.

* * *

— Девушка, а у вас внизу, случайно, места не осталось? А то столько сумок, что наверх не помещаются, — обращается ко мне мужчина средних лет, и мне ничего не остается, кроме как встать со своей полки и позволить ему разместить свой багаж в ящике под моим матрацем.

— Вот спасибо! А то пришлось бы на этих баулах спать, — весело приговаривает пассажир, и покончив со своими нехитрыми манипуляциями, вытирает лоб тыльной стороной ладони. — Далеко едите? Я в пять утра выходить буду, не хотелось бы вас тревожить. Вы ж, молодежь, поспать любите, у самого дочка-подросток. Так ни дай бог раньше двенадцати ее поднять, весь день будет недовольно сопеть. А я, знаете ли, с детства с петухами вставать привык, в деревне вырос, не люблю своё время зря растрачивать. А сейчас что: до восхода солнца в интернете сидят, а потом полдня отсыпаются! Ругай — не ругай! Все, как об стенку горох!

— Ой, не говорите! У меня внучок, в шестой класс пойдет этой осенью, все лето в этом компьютере. Нет чтоб с мальчишками по дворам носиться, — раздается голос миниатюрной бабульки с соседнего места. — И на кой черт эти адские машины изобрели! Жили и бед не знали! А сейчас и поговорить со стариками лишний раз не могут, все что-то там выглядывают, выглядывают!

— Ну, все же польза небольшая есть! Сам, знаете ли, иной раз информацию оттуда черпаю, но вот подростковая одержимость на лицо, — присаживаясь за столик, он продолжает развивать эту тему. Я располагаюсь на краю своей полки, отворачиваюсь к окну и стараюсь не вникать в их беседу. Извечная тема отцов и детей меня волнует меньше всего… Сегодня вечером я обниму свою маму, крепко поцелую папину пухлую щеку и засну в своей мягкой кровати. Но, что-то подсказывает мне, что поселившееся внутри меня чувство щемящей тоски не развеять ни домашней едой, ни родными стенами, ни теплыми руками моих родителей…

Андрей так и не приехал, ни вчера, ни сегодня, чтобы проводить меня на поезд. Я не могла не заметить, как он вдруг напрягся, слушая чей-то голос по ту сторону трубки, как сухо и бесцветно звучал его голос, когда он, не глядя на меня, сообщил, что ему срочно нужно отъехать… Я не могла не заметить, что он даже не повернулся, чтобы увидеть, как я махнула ему на прощание своей рукой. Я не получила ни одного смс, не ответила ни на один его звонок, по той простой причине, что он так и не позвонил…

Наверное, это конец? Я сломала всю голову, пытаясь найти объяснение, ведь не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что он не меньше меня желает продолжения наших отношений… Может он врал, говоря, что абсолютно свободен? Может он был в ссоре с любимой девушкой, и я так удачно подвернулась на его пути? А сейчас она решила вернуться, и мне стоит благодарить Бога за то, что Андрей не успел мной воспользоваться? Хотя… Хуже бы явно не стало, раздайся звонок на полчаса позже, потому что свое сердце ему я уже отдала.

— Ну, чего ты маешься? Набери его, узнай, все ли нормально, — советовали мне девчонки, когда мы занимались ремонтом комнаты. — В этом нет ничего зазорного, думаешь он до сих пор не понял, что нравиться тебе? Телефон для того и придуман!

— Я знаю, но… Вдруг, случилось что-то плохое и ему не до болтовни? Короче, я запуталась! Девочки! Наверное, это финиш! Если вчера я еще могла на что-то надеяться, то сейчас думаю, можно и не мечтать о нем… завтра я уеду и все! Полный крах!

Ира сказала тогда, что если Андрей действительно тот единственный, то судьба обязательно сведет нас вновь, а я не стала объяснять, что совершенно не желаю проверять, моя ли он половинка… Потому что, не знаю, какие планы у фортуны на мой счет, но сама я уже все решила — другого мне просто не надо. Уж слишком высоко теперь задрана планка…

— Что ж ты, не кушаешь ничего? Время пять, а ты с утра ни крошки в рот не отправила? Смотри, какие я пироги напекла-загляденье! — вырвал меня из размышлений голос старушки.

— К мамке наверно едет? Студентка поди? — обращается ко мне все тот же мужчина.

— Да, — из вежливости не оставляю вопрос без ответа, так и не прикасаясь к предложенной выпечке.

— Ну, тогда, Валентина Ивановна, все с ней понятно! Такой же был! В городе в училище на автослесаря учился…Так, как домой не соберусь — кусок в горло не лезет. Организм для мамкиной стряпни сам место бережет. А потом, как натрескаюсь ее щей да картошки, аж голова кругом!

Я вяло улыбаюсь, даже не думая его разубеждать, и вновь поворачиваюсь к окну.

— Пойду-ка, до тамбура прогуляюсь! Сердце шалит, а все никак бросить не получается! Прицепилась ко мне эта зараза! — доставая из пачки сигарету, мужчина направляется в конец вагона.

— Что ж ты, уважь старуху! Мои пирожки никого равнодушным еще не оставляли, — вновь наседает бабулька, когда мы остаемся вдвоем. Я молча качаю головой и пытаюсь сгладить отказ слабой улыбкой.

— Влюбилась поди, теперь и поесть некогда, одни поцелуи на уме? — хихикает женщина, в то время, как я сгораю от смущения.

— Нет, что вы, просто пока не хочется… — стараюсь ничем не выдать свое удивление, уж больно наблюдательная соседка мне попалась.

— Знаем мы, как это бывает! Проходили, сама лет пятьдесят назад, как и ты, о еде забывала, — я внимательно вглядываюсь в ее покрытое морщинами лицо, не находя, что же мне ей ответить.

— Или ты думаешь, что я сразу, помятая как сухофрукт, родилась? — искренно смеется собеседница. — Брось ты печали свои, любовь-любовью, а о себе забывать не стоит! Кому ж ты нужна будешь, худая, как вешалка?

Я не могу не улыбнуться.

— Давай-ка, садись и булочку жуй! — понимая, что она не уймется, я послушно устраиваюсь напротив. — Что ж ты, с женихом что ли разругалась?

— Нет, не с женихом… Да и не понятно совсем, кто он мне… — почему-то, считаю нужным поддержать разговор. Вся прелесть подобных знакомств в том, что, покинув вагон, я больше никогда ее не встречу.

— Не понятно ей, — вновь смеется Валентина Ивановна. — Человек сам свою судьбу кует, так что меньше жалей себя-больше действуй! Я вот молоденькая, после института, по распределению в захолустье поехала детишек местных учить! Так вот, как увидала местного трудовика, так сразу и решила — замуж только за него пойду. А он красавец был… Словами не передать! Плечи во, — руками демонстрирует их ширину, явно преувеличивая, — высокий, статный такой! Волосы рыжие-рыжие! Все девчонки по нему с ума сходили, такие красавицы его обхаживали, что и соваться страшно! А ведь как хотелось! Помоложе-то я еще ничего была, но им и в подметки не годилась. А все туда же, красавца мне подавай!

Я внимательно слушаю ее рассказ, не замечая, как справляюсь с первым пирожком.

— Как только ни пыталась внимание привлечь: то табурет починить принесу, то полка в комнате у меня упала, а он как скала, словно и нет меня вовсе! Мне подруги говорили: «Валька, брось ты это дело, не чета он тебе!», а я верила — моим будет и хоть умри тут!

Она улыбается и замолкает на время.

— Сорок семь лет с ним прожили, по-разному конечно бывало: и посуду били, и с кулаками друг на друга кидались, а не разу не пожалела, что не отступила. Вот пять лет, как схоронила его, а все сердце заходиться, как улыбку его вспоминаю! Сын мой, первенец, точная копия его, смотрю и диву даюсь, словно Генка передо мной стоит… Ни на одну юбку внимания не обращал, говорил, что все это мишура, главное, чтоб рядом с человеком душа пела!

Я стараюсь представить молодую девчонку, с любовью и преданностью взирающую на красавца Геннадия, пытаясь ни шорохом, ни лишним словом не мешать ей окунаться в океан своих воспоминаний.

— Троих деток мы с ним нажили, сынок, да две девчонки! Думаешь вышло бы что-нибудь, сиди я как ты и сопли на кулак мотай? Мужчина может и голова, но пока его в нужную сторону не развернешь — никакой каши с ним сварить не получиться. Там, где есть место любви — слово гордость не должно и произноситься. Поняла, что не можешь без него — дай понять, что от тоски изнываешь, а уж дальше пусть действует! А ты тут голодать решила! Тут как на войне, силы понадобятся!

Перед сном, после долгих разговоров с родителями на нашей небольшой кухне, я долго прокручиваю наш разговор с Валентиной Ивановной, и, когда сон почти завладевает мной, я все-таки беру в руки мобильный и быстро набираю сообщение, нажимаю на кнопку «отправить», не давая себе возможности передумать. И даже если он посчитает меня навязчивой глупой девчонкой, мне становиться чуточку легче, когда простое «Привет, я скучаю. Набери как освободишься…» доходит до адресата.

— Ты меня отвлекаешь, — не в силах сдержать рвущийся наружу смех, пытаюсь скинуть с себя тяжесть чужого тела. Чувствую его легкое дыхание и покрываюсь мурашками…

— Я не виноват, что ты такая аппетитная! — осыпая быстрыми поцелуями мои бедра, облаченные в короткие шорты, проходится горячими ладонями по моей спине.

— В этом может и не виноват, но если меня отчислят — можешь смело сказать себе спасибо!

Он не прекращает этой сладостной пытки и, просовывая руки под мой живот, начинает бороться с резинкой на моей пижаме.

— Не убедила… Прости, но это выше моих сил.

Я отбрасываю в сторону учебник и, поворачиваясь всем телом на нашем стареньком красном диванчике, с серьезным выражением лица смотрю в его карие глаза.

— Тебе придется всю жизнь меня содержать, — вполне весомый аргумент, как мне кажется, но он уже прокладывает дорожку к моей груди, стараясь коснуться своими губами каждого открытого участка моей кожи.

— Заманчивая перспектива, так что не думай, что сможешь меня этим напугать, — хищно улыбается и отрезает любую возможность для разговоров, накрыв мой рот требовательным поцелуем. И я вновь сдаюсь… Так происходит всегда, когда расстояние между нами сокращается на столько, что дыхания смешиваются, а тело начинает гореть от такой тесной близости. Он медленно заставляет меня забыть обо всем, что еще пару минут назад казалось важным, вознося на вершину, с которой мне не дают упасть его мягкие губы и обернувшиеся вокруг талии крепкие мужские руки.

— Я не могу учиться, когда ты делаешь это, — вычерчивая указательным пальцем круги на его подтянутой груди, признаю очевидное.

— Делаю что? — брови его ползут вверх, но улыбка выдает с головой — он прекрасно понимает, о чем я.

— Сам знаешь! Первый экзамен уже после завтра, а я до сих пор не готова! — не унимаюсь, прикрывая обнаженное тело клетчатым пледом.

— Сдашь! Улыбнись ему пару раз и пятерка в кармане!

— Ты предлагаешь мне соблазнить преподавателя? — со всей серьезностью задаю свой вопрос, надеясь, что укор в моем взгляде заставит его устыдиться.

— Нет, малышка, я предлагаю немного пококетничать, и обещаю не ревновать, если конечно он не станет распускать руки!

— Андрей, ему наверно лет восемьдесят и если я и смогу его заинтересовать, то только как девушка, подходящая на роль сиделки!

— Поверь, меня ты будешь волновать, даже когда мне исполниться сто, — вновь целует меня, и я в сотый раз ловлю себя на том, что на всем белом свете не найти человека, счастливее. Уже два месяца мы живем в небольшой двухкомнатной квартире, которая досталась ему от бабушки, и, мое личное мнение, уютнее и теплее места не найти. Мебель — сплошной антиквариат: старый секретер с десятком выдвижных ящиков, огромный ковер, когда-то явно украшавший стену, а сейчас прикрывающий протертый паркет на полу. В спальне огромное резное зеркало и массивный комод из темного дерева. У окна двуспальная кровать, которую Андрей приобрел сам, заменив на нее видавшую виды софу.

Знаете, пять месяцев назад, я и думать не могла, что так скоро перевезу свои вещи в его дом, поставлю свою зубную щетку в серый пластмассовый стаканчик на полочке в ванной, и буду убеждена, что даже наши шампуни и гели для душа смотря вместе по-особенному гармонично. Боже, даже получив в ответ на свое смс его довольно внезапное «Я тоже скучаю», а утром проснувшись от его раннего звонка — я и мечтать не смела, что так скоро окажусь рядом с ним, в его постели, в его квартире и в его сердце. В тот день мы долго говорили… и так же долго молчали… Я слушала его дыхание, твердо уверившись, что в его жизни произошло что-то важное, что-то, что, вполне возможно, выбило почву из под его ног, но не спешила задавать вопросы. Намного позже мне стало известно, что в ту памятную для меня ночь, когда я с таким рвением отвечала на его ласки на бежевом сидении его автомобиля, Сережа Медведев, напившись до беспамятства, свел счеты с жизнью, повесившись в туалете их родительской квартиры. Мне рассказала об этом Света, во время одного из наших телефонных разговоров. Сам же Андрей очень долго не поднимал этой темы. Я никогда не теряла близких, и не представляю, что должен чувствовать человек, похоронивший своего младшего брата, но уже тогда была готова примчаться и разделить с ним горечь потери.

Наверное, даже по окончании школы я не уезжала из дома с таким воодушевлением, с каким собирала свои чемоданы этим летом. Все дело в том, что я твердо знала, что на платформе меня будет встречать самый лучший мужчина на всем белом свете. И казалось таким нормальным, гулять с ним по ночным улицам, делиться событиями, произошедшими в вузе и расспрашивать, как прошел его день.

— О чем ты думаешь? — привстав на локте, интересуется Андрей.

— О том, что мне повезло оказаться в одном плацкарте с Валентиной Ивановной.

* * *

— Машунь, давай в центр стола поставим, оливье у нас всегда гвоздь программы, — сдвигая блюда и освобождая место для салатника, обращается ко мне Анна Федоровна. — Мальчишки его за обе щеки уплетают…

Улыбка на губах этой хрупкой невысокой женщины медленно тает, стираемая горечью осознания, что младший сын за праздничный стол сегодня так и не сядет… Она отходит к окну, и не издавая ни единого звука, словно стыдясь своей несдержанности, способной испортить веселье окружающим ее людям, начинает оплакивать своего ребенка.

— Анна Федоровна… — подхожу и кладу свои ладони на ее вздрагивающие плечи, не имея ни малейшего понятия, какими словами можно утешить материнское сердце.

— Ой, Марусь, прости, с утра все не клеиться… Как на елку не взгляну, так сразу и вспоминаю. Он жуть, как любил этот праздник! С детства самого… На дверь смотрю и жду, что сейчас ключ повернётся и он зайдет, снег с воротника стряхнёт и скажет: «Ма, я дома!». Жду, все время жду… Хоть головой и понимаю, что никогда его к себе больше не прижму…

Тело ее сотрясают рыдания, и я, не находя ничего лучше, прижимаюсь щекой к ее, ссутулившейся под тяжестью не проходящей боли, спине, крепко обвив руками.

— Анна Федоровна, миленькая… — и вновь ни одного слова на ум не приходит.

— Все. Все… Нужно на стол накрывать, — смахивая слезы с лица, она улыбается и накрывает мои руки своими. — Прости, что расклеилась тут! Давай-ка за дело браться! Нам еще наших мужчин кормить!

На часах уже начало двенадцатого, я сижу рядом с Андреем в кругу его близких родственников, наблюдая за выступлением какого-то незнакомого мне артиста на экране телевизора. Первый экзамен мной все-таки сдан на твердую четверку, и даже глазки преподавателю строить не довелось. Хоть мне и пришлось в ускоренном темпе повторять весь пройденный материал — бессонная ночь явно стоила сделанной в моей зачетке пометки.

— Так что сынок? Надумали? Мы с матерью поможем, чем сможем и часть кредита на себя возьмем! Разбогатеешь, отдыхать нас отправишь, — говорит Павел Степанович, высокий поджарый мужчина, с такими же, как у Андрея, карими глазами.

— Не знаю, пап. Место конечно хорошее, и клиентская база довольна большая… Но сумма, что они запросили порядком завышена, — начинается сугубо мужской разговор и я перестаю прислушиваться к ним, переключая свое внимание на собравшихся в этой комнате. Помимо родителей Андрея, за столом также расположились две его тетки с мужьями, какой-то старинный друг семьи, являющийся по совместительству крестным моего молодого человека, его бабушка и дядя. На полу, раскидав игрушки и сладости, резвятся два симпатичных мальчугана лет семи, похожие, как две капли воды.

— Так что же, Мария, не передумала еще с нашим охламоном связываться? Мое предложение еще в силе, — смеется Дмитрий Арсеньевич. — Зеленый он еще, наверняка не знает с какой стороны к тебе подойти! А я человек опытный, со мной не пропадешь!

— Волков! Ты у нас невестку не уводи, мы уж к ней попривыкли, — смеется Павел Степанович, а я жутко краснею от брошенных им слов.

— Дядь Дим, не смущай девушку, — целуя меня в макушку, вставляет Андрей. — Лучше скажи, когда мне тебе договор прислать можно? Взглянешь все ли нормально, грамотно ли составлено.

— А друг твой чего? Он же юридический вроде закончил? — искренне удивляется мужчина, потирая рукой аккуратно подстриженную бороду, изрядно затронутую сединой.

— Закончил, но до тебя Антону еще далеко, так что мне спокойней будет, если ты свое мнение составишь.

Я знаю, что Андрей не лукавит, говоря, что Дмитрий Арсеньевич один из лучших адвокатов города, правда специализируется он на бракоразводных процессах. Буквально на днях в одной из местных газет, его деятельности был посвящен целый разворот, где он делился воспоминаниями о самых интересных делах, с которыми столкнулся за свою практику. Говорят, что сейчас он помогает нашему меру перенести развод с женой с наименьшими для своего бюджета потерями.

— Ну, лис! Присылай их на мой ящик в понедельник, я гляну, — и вновь поворачивает голову ко мне. — Давай так, Мария, если этот мальчишка на тебе не жениться, я тебя с сыном познакомлю…

— Ну, уж, нет! Завязывай с этим сватовством! — не унимается Павел Степанович. — Петька парень видный, сам себе подругу найдет. Так что, Маша, не слушай этого старого усача!

— Но, даже если решишь познакомиться, знай, что я уже никуда тебя не отпущу, — шепчет Андрей мне на ухо и касается моей шеи невесомыми поцелуями.

Когда бьют куранты, и бокалы наполняются игристым вином, единственное желание, которое рождается в моей голове — никогда не потерять то, что я сумела обрести…

— С Новым годом, малышка!

— С Новым годом, — отвечаю Андрею и прижимаюсь к его губам. В первые в наступившем 2008 году…

Сегодня большой день. Пожалуй, по своим масштабам, грядущее событие может сравниться с окончанием школы или поступлением в вуз, когда тебя охватывает чувство волнения от ожидающей впереди неизвестности. А для меня это, действительно, в новинку — я никогда прежде не знакомила своего парня с родителями. И теперь не могу усидеть на месте, перебирая сотни вариантов развития сценария приближающегося вечера. Вполне возможно, что папа мой выбор не оценит, ведь так и должно быть? Ведь он, как любой нормальный отец, наверняка, считает, что еще не родился на свет достойный спутник для его любимой маленькой девочки… Возможно, он даже возьмет его за грудки, прижмет к стене и, поднесся сжатую в кулак руку к его лицу, пообещает устроить ад на земле, если Андрей вздумает меня обидеть…

— Маш, по-моему, ты придаешь этому слишком большое значение… В этом нет ничего страшного, и родители, наверняка, предполагали, что скоро произойдет нечто подобное, — в тысячный раз пытается меня успокоить тот, кто, по идее, должен волноваться ничуть не меньше. По крайней мере, когда я была на его месте, я не спала всю ночь, переживая, что могу не понравиться его семье. — Да брось ты! Я же просто душка! Любой бы мечтал о таком женихе для своей дочери.

— Во-первых, ты мне пока не жених, а во-вторых — ты не знаешь моего папу! Он тебе такой допрос с пристрастием устроит, что ты еще задумаешься, стоило ли со мной связываться…

— Если тебя только это беспокоит, могу поклясться, что не разлюблю тебя, даже если он наставит на меня ружье, — еще больше потешается парень, укладывая чемодан в багажник такси. — У меня есть опыт в подобных вещах, так что можешь на меня положиться.

— Да, уж… Успокоил! — усаживаюсь рядом на заднем сидении и жадно слежу за мелькающими за окном улицами. Снегу в этом году выпало значительно больше, чем в прошлом, поэтому дворникам в новогодние праздники явно пришлось не легко. Небольшие магазинчики в центре пестрят яркими баннерами, сообщающими о проходящих акциях, завлекая к себе покупателей, витрины украшены всевозможными гирляндами. В общем, все, как и везде…

Дорога до моего дома занимает всего десять минут, и это безумно мало, для того, чтобы взять себя в руки и перестать паниковать.

— Приехали! Мишка, иди скорее! — крепко прижимая меня к себе и беспорядочно покрывая лицо поцелуями, кричит мама. — Рубашку свою парадно-выходную надевает, чтоб посолидней казаться, — сдает она с потрохами своего мужа. — Давайте же, раздевайтесь скорее, на столе уже все стынет!

— Я и без рубашки кого хочешь напугаю! Ты подросла что ли? — наспех обняв, папа окидывает меня изучающим взглядом и, повернувшись к гостю, представляется, — Михаил Петрович.

— Андрей, — пожимает протянутую ему руку и приветливо улыбается, ничем не выдавая ни своего стеснения, ни даже малейшей капли волнения, если они его вообще обуревают…

— Что ж вы в дверях стоите! Давай-ка, Марусь, руки мойте и бегом ужинать! — не унимается мама. — Мы вас в гостиной ждем.

— Вот видишь, а ты боялась! Раз твой отец не убил меня еще у порога, значит все не так уж и плохо, как ты себе напридумывала, — шепчет мне мой молодой человек, даже не пытаясь скрыть довольно ползущих вверх уголков своих губ.

— Рано радуешься, возможно, он сейчас насыпает яд в твою еду, — отвечаю я и толкаю дверь в свою комнату, где мы проведем ближайшие несколько дней. Она выглядит точно так же, как и четыре месяца назад, когда я в последний раз переступала ее порог. На стенах светло-серые обои, в тон им мягкий диванчик с небрежно накинутым на него плюшевым пледом цвета спелой сливы, письменный стол, шкаф и комод — ничего выдающегося, абсолютно стандартный набор. Разве что несколько полок, заставленных всевозможными игрушками привлекают взгляд и требуют детального рассмотрения.

— Значит, это они — всякие зайчики, мишки, куклы — одни словом, твоя стихия? — цитируя когда-то сказанную мной фразу, он аккуратно берет в руки одну из моих работ.

— Ну, да, — почему-то смущаюсь и стягиваю с себя джемпер.

— Довольно мило, — выносит вердикт, и кладет на место небольшого волчонка. — Думаю, если бы ты чертила так, как валяешь игрушки, ты бы, наверняка, прославилась.

— Ооо, я явно могла бы добиться таких же успехов и в черчении, но предпочитаю не распыляться, — я отворачиваюсь, чтобы спрятать победную улыбку. Ведь его похвала, значит для меня куда больше, чем чье бы то ни было восторженное одобрение.

* * *

— Так, чем же ты, Андрей, занимаешься, — обращается к нему папа, вновь разливая коньяк по бокалам.

— Ремонтом машин. У нас с другом небольшой автосервис, так что работаем на себя. К концу месяца планируем приобрести еще один, так что расширяемся, в общем.

— Ух, мать, жених-то у нас — бизнесмен оказывается, — смеясь поддевает ее плечом. — Вот молодежь пошла, ничего не бояться! А я как тридцать лет назад, после техникума в депо пришел, так там и похаю! И ни разу в голову не пришло, чем-то другим заняться!

— Сейчас просто время другое, для детей возможностей больше, — вставляет мама.

— Дело не во времени, просто каждый стремиться найти занятие по душе. Я вот с детства машины любил, лет с шестнадцати у деда в гараже пропадать начал, он у меня автомехаником был. Так что я, можно сказать, по его стопам пошел. Правда, когда поступал, все-таки предпочел экономический и до сих пор не пожалел- в работе очень помогает.

— А родители твои, если не секрет конечно, где трудятся? — продолжает папа свой сбор информации.

— Отец у меня стоматолог, двадцать лет в городской поликлинике проработал, а потом перешел в платный медицинский центр. А мама у нас акушер-гинеколог, так что я из семьи врачей.

— Ну, значит без зубов и внуков мы не останемся, — подводит итог папа, поднимая рюмку. — Осталось только свадьбу сыграть!

— Папа! — я чувствую, как жар от кончиков пальцев на моих ногах приливает к щекам, словно острой стрелой пронзая мое тело.

— А что? Для чего тогда съезжаться, если о браке и речи не идет?

— Миш, не смущай ребят! Первый раз за столом собрались, а ты уже список гостей составлять готов. Сами между собой разберутся!

— А что я такого сказал? Разве я не имею права узнать, насколько серьезно парень настроен?

— Имеете, — вставляет Андрей, предрекая дальнейшие разговоры, — и хочу, чтобы вы знали, что свой выбор я уже сделал и отступать не намерен.

— Вот и славно! Давай за это и выпьем!

И знаете, почему я улыбаюсь, вглядываясь в потолок в темноте своей комнаты, чувствуя тепло его тела и слыша его размеренное дыхание? Потому что безоговорочно верю в искренность сказанных им слов…

2009 год.

Я зла. Я чувствую, как ненависть разливается по моим венам, отравляя организм своими ядовитыми парами. Ощущаю, как ногти, впиваясь в сжатые в кулак ладони, создают чувство жжения, оставляя после себя яркие отметины. И мне кажется, в эту самую минуту я в силах разгромить все, что только попадет под руку. Я ругаюсь себе под нос, угодив сапогом в вязкую кашу из талого снега, изрядно приправленного порцией песка. На дворе середина марта и мир вокруг еще только приходит в себя после довольно суровой зимы, абсолютно не радуя глаз своими пейзажами. Из рук падает тубус, и мне ничего не остается, кроме как оттереть своей тонкой перчаткой обозначившиеся на нем грязные разводы. Все к одному — не день, а одна сплошная катастрофа. Я быстро вбегаю в небольшое одноэтажное здание, где с недавних пор располагается магазин автозапчастей, в который Андрей вложил все свои сбережения, и, проходя мимо худенького паренька, приветливо махнувшего мне рукой, толкаю железную дверь, напрочь его проигнорировав.

— Ты знал? — швыряя на стол свою сумку и чертежи, гневно смотрю на Андрея.

— Смотря о чем ты, — взирает на меня удивленно, однако, через пару секунд на его лице отчетливо читается понимание. — Ну, знал, и?

— Так почему не сказал мне?

— А что бы ты сделала? У Светы своя голова на плечах, думаешь, она бы стала тебя слушать? — он отодвигает ноутбук и откидывается на кресло.

— Стала бы! И не пришлось бы сейчас ломать голову, как быть дальше! — все еще не могу совладать с рвущейся наружу злостью, понимая, что выгляжу довольно нелепо в своем желтом пуховике, объемном шарфе и шапке с бубоном. От этого осознания становиться только хуже, и я торопливо снимаю с себя эти ненавистные предметы, расстегиваю пуховик, давая понять, что никуда не уйду, пока не выскажу все, что крутиться на моем языке. — Он хренов бабник! И ты прекрасно это знаешь!

— Знаю, но Иванова твоя, тоже далеко не монашка. Или мне надо было третьим к ним в постель лечь, и одергивать, чтоб сильно не увлекались?

— Мог бы поговорить с ним по-мужски!

— Маш, у меня своих проблем по горло! Так что, прости, но ни с кем нянчиться я не собираюсь.

— И что теперь? Она должна сама все это расхлебывать? — спрашиваю, а сама заранее знаю ответ.

— Мне его что, за шкирку в загс тащить? Они сами во всем разберутся, так что сядь и успокойся. У меня твои любимые конфеты есть, — доставая пакет из выдвижного ящика, отвечает Андрей.

— Ты серьезно? Какие к черту конфеты! У нас до защиты считанные месяцы, а она только и делает, что ревет и в потолок смотрит, — отталкиваю предложенные сладости и чувствую, как опускаются мои плечи от внезапно накатившей на меня слабости. Все, я полностью выжата, и от бессилия и невозможности помочь своей близкой подруге мне хочется разрыдаться. — Андрюш, поговори с ним, пожалуйста… Ведь дело теперь не только в них, теперь о ребенке подумать надо. А Леша даже трубку брать не хочет…

— Ты как себе это представляешь? Ему скоро тридцатник! Он взрослый мужик, и я не собираюсь читать ему лекции о морали! — явно, начиная заводиться, отвечает мне парень.

— Но ведь как-то же можно на него повлиять? Пусть хотя бы ей позвонит! Она места себе не находит!

— А раньше она чем думала? Они всего месяц встречались, и любовь до гроба он ей не обещал! Маш, все, давай эту тему закроем…

— И что? Теперь, по-твоему, она одна должна нести ответственность, — вновь вскакиваю со стула, словно и не было этой минуты слабости. — Еще скажи, что поддерживаешь его!

— Да они за этот месяц и парой слов не перекинулись, все времени не было! Сама к нему приезжала и все ее устраивало! Так что, да! Считай, что я полностью с ним согласен!

— Тебе самому не противно? А если бы я была на ее месте, ты бы тоже телефон отключил?

— Не надо все сразу на себя примерять. У нас изначально все было иначе! Так что, не драматизируй!

— Да, пошли вы оба! Только и знаете, как с девок юбки стягивать! И в своих железяках копаться! — пнув стоящую в углу коробку, я собираю скинутые ранее вещи.

— Ты бы лучше подругу свою воспитывала, чтоб на первого встречного не прыгала! — срывается на крик и толкает кресло к стене.

Я не нахожу ничего лучше, кроме как показать ему средний палец, сдобрив эффект изрядной порцией гневного взгляда, разворачиваюсь и хлопаю дверью, чувствуя, что от этого разговора мне легче однозначно не стало. Скорее наоборот…

Уже в автобусе, глядя на спешащих куда-то прохожих, старые дома и современные новостройки, проносящиеся за окном, я пытаюсь понять, как же я умудрилась проглядеть подругу. С Лешей она познакомилась месяца полтора назад, тогда мы все вместе праздновали день рождения Андрея. Света несколько раз спрашивала меня об этом симпатичном молодом человеке, который весь вечер шутил и поднимал тосты за именинника, но я ничего толкового о нем сказать не могла. Единственное, что мне было известно, так это то, что уже около года он работает в автосервисе, который Андрей приобрел в прошлом феврале, что зовут его Лешей, и от него прямо-таки пахнет сексом. Да тут бы любая растаяла: красивый, высокий, подтянутый парень, душа компании — ну просто мечта, а не мужчина. А то, что при взгляде на него в голове загорается красная лампочка, кричащая об опасности, для Ивановой ничего не значащий пустяк, лишь больше разжигающий ее интерес. Кажется, он пару раз подливал ей вина, при этом что-то оживленно рассказывая, подбадриваемый вырывающимся из Светкиной груди смехом. Она ни разу не заикалась об их романе, что действительно удивляет, поскольку, на протяжении пяти лет нашего знакомства, подобной скрытности я за ней не наблюдала… Если бы все сложилось иначе, если бы Света не забеременела, вполне возможно, что эта ее скрытая связь никогда бы не вышла на поверхность. Передо мной до сих пор стоит ее заплаканное лицо с диким выражением глаз и полным непониманием, как же жить дальше.

Сегодня, впервые за эти полтора года, я предпочла остаться в своей комнате в общежитии. Я тихонько разделась, пытаясь не нарушить тишину комнаты, умылась и отключила мобильный. В комнате горела лишь настольная лампа, освещающая рабочее место, за которым Ира тихонько корпела над дипломной работой. Не обращая внимания на ее удивленный взгляд, я надела свою старенькую пижаму, подошла к Светкиной кровати, и тихонько улеглась рядом, прижавшись щекой к ее хрупкой спине. Когда ее плечи затряслись от стекающих бесконечным потоком слез, я крепко прижала к себе ее хрупкое тело, повторяя три простых слова, в которые так хотелось верить:

— Все будет хорошо…

* * *

Я глупо пялюсь в одну точку — разглядываю пятно на потолке размером с футбольный мяч… Мне не хочется спать, я не могу сконцентрироваться на расчетах, совершенно не понимаю, как закончить свои чертежи… и как набраться смелости, чтобы позвонить Андрею. Пожалуй, это наша первая крупная ссора, и спустя четыре невероятно долгих унылых дня, я готова признать, что сама спровоцировала этот конфликт. Только сказать это вслух сил почему-то нет… Он не пытается мне звонить, лимит его терпения был полностью исчерпан в первые сутки, когда я проигнорировала тридцать семь входящих звонков. Он не ищет встречи со мной, не пробует мне писать… Словно его и не было в моей жизни. А я изнемогаю от желания прижаться к нему, тоскую по запаху его парфюма, нежным объятиям и обжигающим поцелуям. И, если честно, меня дико пугает мысль, что когда-нибудь я не смогу себе позволить называть его своим мужчиной, готовить ему завтраки и смотреть, как он спит, стараясь не разбудить ни малейшим звуком.

Я поворачиваюсь и задерживаю взгляд на Светкиной кровати. Она укрылась с головой одеялом и, наверное, уже видит десятый сон, хотя бы на короткое время, перестав думать о своем будущем. В двадцать три, без работы и надежного плеча, наверняка, придется не легко, но, похоже, Иванова смирилась и приняла суровую действительность. Нам больше не приходиться ее утешать, вот уже пару дней, как она перестала плакать, позвонила родителям и огорошила их новостью о своей беременности. Страшно ли ей? Уверена, что до безумия… Только не в ее характере долго себя утешать, да и, как она говорит, у нее больше нет права сетовать на судьбу, пора брать все в свои руки и поднимать подбородок, не обращая внимания на пересуды и шепот за спиной. Смогла бы я также? Дай Бог никогда не узнать ответ на этот вопрос…

Когда за окном небо окрашивается багряными красками, и первые лучи солнца освещают землю, я все еще не сплю. Сделав глубокий вдох, я снимаю блокировку с экрана телефона и набираю выученный наизусть номер, долго слушая длинные гудки:

— Да, — голос немного хриплый, осевший, но от одного его звука по моему позвоночнику ползут мурашки, а сердце начинает бешено колотиться в груди. Наверное, нужно что-то сказать, но я лишь глупо молчу, слушая его дыхание на том конце провода, закрываю глаза и словно чувствую его тепло за своей спиной. Андрей какое-то время тоже не говорит ни слова, и мне безумно хочется узнать, о чем он думает в эту самую минуту. Может быть, как и я, он придумывает сотни нелицеприятных эпитетов, ругая меня за мою импульсивность.

— Давай я приеду за тобой? — нарушает тишину своим тихим спокойным тоном.

— Не надо, я возьму такси, — чувствую, как улыбка расцветает на моем лице и кладу трубку. Тихо, как мышь, я собираю свои вещи и прикрываю за собой дверь комнаты, надеясь, что не разбудила девчонок. Пока таксист, пожилой мужчина лет шестидесяти, рассказывает мне о перипетиях своей жизни, я смотрю в окно и думаю лишь об одном: что через пару минут я обниму мужчину, без которого уже никогда не смогу вздохнуть полной грудью, мужчину, без которого ни один день не будет наполнен смыслом…

Он снова заснул, наверняка, до глубокой ночи решал проблемы автосервисов, или с головой ушел в работу над своим магазином. Я замираю в дверях и не могу отвести взгляд от его широкой спины, ничем не скрытой от моего взора. Тихо снимая свою одежду, я на носочках иду по холодному полу, забираюсь на свою половину и прижимаюсь к его горячему телу. Я не могу не целовать его плечи, не могу отвести руку от его живота, не могу не вдыхать его запах, от которого голова идет кругом, и я не могу не сказать ему, тихо, словно нас кто-то может услышать, самые главные слова:

— Я люблю тебя.

Андрей поворачивается и пристально вглядывается в мои глаза, словно пытаясь решить для себя, стоит ли мне верить, и, спустя самую долгую минуту в моей жизни, невесомо касается моих губ своими. Его руки везде и я чувствую, как под натиском его ладоней оживает каждая клеточка моего организма, как кожа под его пальцами начинает полыхать огнем, угрожая сжечь меня дотла. Знает ли он, как зависима я от его прикосновений, что растекаюсь как желе от его поцелуев?

* * *

Ее дыхание выровнялось, тело обмякло и веки закрылись, но я знаю, что она до сих пор не спит. Смотрю в ее лицо и удивляюсь, до чего же прекрасна она во всех своих проявлениях. Неважно, кричит ли она или молча читает книгу, или напряжено пытается сконструировать что-то, чему и названия-то знать не должна, или готовит, пританцовывая под звуки проигрывателя в своем телефоне — она прекрасна, и порою, я не понимаю, чем заслужил ее преданность и любовь.

— Почему ты не звонил? — не открывая глаз спрашивает Маша. — Ты что совсем не скучал?

— Скучал, и звонил, только ты не захотела отвечать.

— Я была зла. И звонил ты три дня назад. Может я уже другого нашла, пока ты тут без меня прохлаждался, — привстав на локте, она пихает меня в бок, а я смеюсь, осознавая, как сильно мне не хватало этих разговоров и ее тепла в моей постели.

— Не нашла бы, сама же сказала, что любишь меня, — перенимаю ее игривый тон, но через пару секунд становлюсь серьезным, распластав ее на кровати и нависнув над ней, не давая отвести глаз. — Больше никогда так не делай. Лучше разбей посуду, сломай что-нибудь или ударь меня, но никогда не уходи…

Я вижу, как она в миг теряет всю свою шутливость, улыбка покидает ее лицо, а взгляд становиться тяжелым и сосредоточенным. Я не смогу подобрать слов, чтобы описать, как много мыслей крутилось в моей голове, стоило остаться наедине с собой в этой внезапно опустевшей и уже не такой уютной квартире, когда она не вернулась вечером домой после нашей ссоры.

— Тебя ведь до сих пор это мучает? Дело ведь не только в Светке, да? Тебя задело то, что я не поддержал тебя? — пытаюсь понять, почему был вынужден маяться от тоски по самому дорогому мне человеку. — Скажи, и пойдем дальше, чтобы больше никогда не поднимать эту тему.

Маша закусывает губу и краснеет, но вырваться не пытается:

— Просто… Просто, трудно признавать, что ты простой человек. Я, наверно, слишком тебя идеализировала в своей голове, тебе разве что нимба не хватало для полноты картины. Мне казалось, что ты не можешь думать иначе, думала приду и ты согласишься, что этот Леша просто бессовестный моральный урод. Будешь, как я, возмущаться или врежешь ему… Это немного пугает, начинаешь понимать, что… Черт, даже не знаю как объяснить…

— Выходи за меня, — выдаю на одном дыхании, замечая, как бледнеют ее щеки. — Я не хочу, чтобы ты думала, что когда-нибудь я смогу от тебя уйти… Я не врал, когда говорил, что никогда бы так с тобой не поступил, не врал, что сделал свой выбор. Давай поставим эти печати в паспорте, чтобы ты больше не могла пропасть на четыре дня и думать, что я ни чем не лучше моих друзей. Я действительно не идеальный, но я уже не смогу без тебя, Маш. Я думал с ума сойду, пока ты на меня дулась… Просто скажи «да», и я обещаю, что ты никогда не пожалеешь об этом решении…

— Ну что ты там возишься? — нетерпеливо ёрзаю, пока Ира пытается застегнуть молнию на моем коротком белом платье.

— Стой спокойно! — отвечает подруга, теребя ткань моего скромного туалета. — Подкладку зажало, сейчас застегну!

— Господи, боюсь представить, как бы ты нервничала, если бы вы решили устроить банкет на двести персон, — встревает Света, крася губы красной помадой.

— Какая разница, сколько гостей! Свадьба сама по себе событие довольно-таки волнительное! Так что, пусть попсихует немного, ей простительно! Все, готова, Самойлова!

Я критично осматриваю себя в старое зеркало, пытаясь найти недочеты в своем внешнем виде. Все скромно: платье, пусть и довольно короткое, белые босоножки, волосы убраны в аккуратный пучок внушительных размеров, на глазах тонкие стрелки и тушь, щеки и так горят огнем, поэтому обошлась без румян, на губах помада цвета спелой вишни. В общем, я вполне довольна увиденным! И пусть на мне нет фаты, пышного длинного подола и мое дыхание не сковывает корсет — это лучший день в моей жизни, и не имеет значения что на мне надето, какой ресторан заказан, и кто попал в списки приглашенных. Когда я скорее промычала, чем радостно, как и престало каждой уважающей себя девушке, взвизгнула свое скромное «да», я отдавала себе отчет в том, что на данном этапе нашей жизни я буду лишена пышного праздника и прочей свадебной мишуры. Но, тем не менее, стоя сейчас рядом с двумя лучшими подругами в комнате университетского общежития, прекрасно понимая, что рядом не будет родителей, толпы моих родственников и знакомых, я счастлива настолько, что слезы готовы хлынуть из глаз от переполняющих меня эмоций.

— Бери цветы и пошли! Там уже ребята подъехали, — закрывая окно и надевая обувь обращается ко мне Иванова. Я не могу сдержать улыбку, когда замечаю Андрея, о чем-то болтающего с Антоном. На нем белая рубашка, рукава которой он небрежно закатал, черные брюки и туфли им в тон, в руках солнечные очки и ключи от машины. Таким я его запомню навсегда — до безумия красивым и принадлежащим лишь мне одной.

— Готов? — приближаясь к нему и касаясь поцелуем уголка его губ, заглядываю в его смеющиеся карие глаза.

— Всегда готов, так что сегодня я тебя окольцую, — притягивая меня за талию, заключает в свои объятия.

Следующие минут сорок проходят как в тумане, за веселой болтовней наших друзей, я не замечаю, как мы подъезжаем к загсу, как перед нами распахивается дверь зала регистрации, как женщина лет пятидесяти с жутким цветком в кучерявой прическе зачитывает свою речь, как мои слегка трясущееся губы говорят о согласии и мы ставим подписи в протянутых бланках. И как впервые в нашей, теперь уже семейной жизни, Андрей целует меня, касаясь своими горячими ладонями кожи на моих щеках. Отныне и вовеки вечные я — Медведева Мария Михайловна — жена лучшего в мире мужчины, от обладания которым хочется петь и парить высоко в облаках.

Впятером мы устраиваемся на диванчике довольно неплохого кафе, делаем свой заказ и бурно обсуждаем произошедшие в нашей с Андреем жизни перемены. Знаете, чем пахнет счастье? Шампанским и его древесным парфюмом… По крайней мере, для меня именно эти ароматы будут ассоциироваться с сегодняшним днем.

— Люблю тебя, малыш, — шепчет мне на ухо муж и ничто на этой планете не заставит меня усомниться в правдивости его слов. И как бы трудно нам ни было, какие бы испытания не выпали на нашу долю — ради этих признаний стоит продолжать вставать по утрам и нести в себе безоговорочную веру в этого человека.

* * *

Я просыпаюсь, когда комнату уже заливает яркий солнечный свет, довольно потягиваюсь на простынях и улыбаюсь, вспоминая вчерашний день.

— Не шевелись, — раздается голос Андрея, и я замираю, пытаясь понять что ему от меня нужно. Один за другим раздаются щелчки, и я, не в силах сопротивляться своему любопытству, распахиваю глаза.

— Что ты делаешь? — натягивая повыше покрывало, в попытке прикрыть обнаженное тело, возмущенно смотрю на парня, безостановочно щелкающего кнопкой фотоаппарата. — Ничего, что я не одета?

— Нет, по-моему, так даже лучше, — продолжая свое занятие, обезоруживает меня белозубой улыбкой. — Это для семейного архива, твое первое утро в роли моей жены.

— Боюсь, мы никому не сможем их показать, — кидаю в него подушку и выхватываю фотоаппарат, направляя на него объектив. — Улыбайся, ведь тебе сказочно повезло с супругой.

— В этом ты права, даже спорить не буду, — повалив меня на кровать, отзывается муж. — Сам до конца не верю, что оказался таким счастливчиком…

Этим утром мы много целуемся. Если каждый мой день в статусе спутницы жизни Андрея Медведева будет начинаться также, то я, бесспорно, самая везучая женщина на этой планете.

— Ты думал, что все так закончиться? Когда вы решили нас подвезти, думал, о том, к чему это приведет? — вечером, лежа в постели, задаю свой вопрос.

— Звучит как-то обреченно, — вскинув вверх бровь и улыбнувшись отзывается парень. — Ты уже жалеешь?

— Ну, пока еще не успела… И все-таки? Я вот в тот вечер сразу поняла, что ты особенный…

— Я знал, что у тебя это была любовь с первого взгляда, — я бью его локтем в бок, недовольно фыркнув, а он лишь заливисто смеется. — Не переживай, я просто через чур обаятелен, так что у тебя не было ни единого шанса.

— Много чести! Вот сейчас я думаю, что стоило сказать тебе «нет», чтобы сбить с тебя немного спеси… — он вновь притягивает меня к себе, сломив мое вялое сопротивление, и я укладываюсь щекой на его широкой груди. — Ты не ответил.

— Что я подумал, когда встретил тебя?

— Да.

— Что для девушки, которая так беззастенчиво пожирает глазами незнакомого парня, ты слишком сильно краснеешь, — вновь смеется мужчина, зарываясь носом в моих растрепанных волосах.

— Ты же понимаешь, что это совершенно не романтично? Давай договоримся, нашим детям мы будем говорить, что ты потерял дар речи, как только меня увидел. А я была холодной и неприступной!

— Они нам не поверят, ты так смотришь на меня, как будто готова съесть.

— К тому моменту, когда у нас появятся дети, я научусь себя контролировать, — щипая его за бок, беззлобно улыбаюсь.

Действительно, я одним лишь взглядом выдаю себя с головой… Но ведь так и должно быть? Ведь именно так мы должны смотреть на своего человека, с которым проведем жизнь, создадим свой очаг, с которым мы встретим свою старость и будем гулять по вечернему парку, поддерживая друг друга под локоть. Моя мама до сих пор любит отца, пусть и говорят, что с годами чувства угасают, превращаясь в простую привычку к соседству ваших щеток в стаканчике в ванной. Она не забывает целовать его по утрам, интересуется его делами, разделяет с ним его интересы… А он никогда не позволяет усомниться в том, что мама-центр его вселенной, его мотиватор по жизни.

— Пообещай мне одну вещь, — опираясь подбородком на свои ладони, заглядываю в его глаза. Он, удивленный серьезностью моего тона, замирает в ожидании продолжения. — Пообещай, что никто и никогда не встанет между нами… Что я всегда буду для тебя одной единственной.

Андрей приподнимает мой подбородок, и я замечаю складку на его лбу:

— Обещаю, только и ты пообещай мне кое-что.

— Что?

— Никогда не сомневайся в моей любви… Потому что я никого не смогу полюбить так, как тебя.

.

Осень подкралась незаметно. Даже не вериться, что еще недавно мы изнывали от жары. Позади осталась защита диплома, празднование окончания вуза и моя свадьба. Вот уже две недели я обиваю пороги различных заводов в надежде найти работу. Андрей с утра до ночи занимается своими делами, порой мне кажется, что он не слышит и половины моих рассказов, погруженный в свои думы. Платежи по кредитам-его вечная головная боль и он, не покладая рук, старается привлечь все больше и больше клиентов. Сейчас, когда я ношу его фамилию и больше не могу брать деньги родителей, что они исправно посылали мне, пока я была студенткой, я остро нуждаюсь в каком бы то ни было заработке. Хоть Андрей и говорит, что предпочел бы видеть меня дома, а не в стенах конструкторского бюро, корпящей над ненавистными мне чертежами. Теперь, когда университет не отбирает добрую часть моего времени, а для работодателей я, как оказалось, специалист совершенно не привлекательный, я вернулась к своему любимому занятию: в перерывах между попытками найти для себя место в рядах инженеров я валяю игрушки.

— Ты не думала их продавать? — как-то раз поинтересовался Андрей, наблюдая за моими творческими манипуляциями. — У тебя ведь, действительно, хорошо получается…

— Предлагаешь поставить на рынке палатку? Или расставим их на полках в твоем магазине между моторным маслом и омывайкой? — ответила тогда я, не отрываясь от своего занятия.

— Ну, вообще-то я имел ввиду интернет, но если хочешь наши прилавки-я не стану возражать.

— Не думаю, что они кого-то заинтересуют…

— Попытка- не пытка… Вот этого я бы купил, — крутит в руках небольшого львенка.

— Этот- не продается, — выхватывая игрушку из его рук, улыбнулась я. — Его я подарю Светкиному малышу. Она твердо решила назвать его Львом, так что подарок получиться довольно символичным.

— Значит Лев Алексеевич? Хорошо звучит, — глядя на наручные часы Андрей подошел к шкафу и натянул на себя олимпийку. — Мне в автосервис нужно, у меня клиент. А ты подумай, если что у меня знакомый есть, с сайтом поможет… Не скучай, — поцеловал меня в макушку, взял ключи от машины и вышел из квартиры.

Я никогда не рассматривала свое хобби, как реальный источник дохода, но сейчас, вспоминая наш разговор, почему-то всерьез начинаю задумываться, что, возможно, из этого что-то бы да вышло. По крайней мере, на данный момент, мне выбирать не из чего, так что, пытаясь стряхнуть с каблука ботильонов пожелтевшие листья, я думаю о том, что не плохо бы было обратиться к Андрею за помощью. В сумке заиграла знакомая мелодия, и я присев на лавку, торопливо пытаюсь найти не унимающийся гаджет.

— Ты чего так долго? — щебечет мне в ухо Иринка. — Думала не дозвонюсь до тебя!

— У меня в сумке черт ногу сломит… Что-то случилось?

— По-твоему подруги звонят только тогда, когда что-то случается? Я просто соскучилась! Может сходим на выходных куда-нибудь? — наверняка она сейчас дует губы. Она всегда так поступает, когда пытается к чему-то склонить собеседника. Я не могу не улыбнуться, явственно ощутив укольчик в районе груди — я тоскую по нашей беззаботной жизни, в которой мы делились секретами перед сном, покупали понравившуюся кофточку, чтобы потом носить ее на троих. Теперь же, я — замужняя дама, готовящая борщи, Ира работает в молодой компании, облачившись в строгий костюм, а Иванова, перебравшаяся в свой родной городок, в двух часах езды от нашего, через пару месяцев родит малыша.

— С удовольствием. Давай я к тебе приеду в субботу, — отвечаю подруге.

— Хорошо, к пяти жду! — не скрывает радости в голосе и отключается.

* * *

— Во сколько тебя забрать? — не прерывая поцелуя, спрашивает Андрей, пытаясь пробраться руками под мою куртку.

— Не знаю, как пойдет! Прекрати, — чувствую его горячую ладонь под своим свитером отстраняюсь и отодвигаюсь на сидении. — Я позвоню, и, если что, возьму такси. Все, я побежала, — быстро чмокнув его в щеку, выхожу из машины и спешу к подъезду, обернувшись у двери, чтобы махнуть рукой на прощание.

— И какого это? Семейная жизнь и все из нее вытекающее? — за бокалом вина Ирина внимательно меня разглядывает.

— Ну, для меня, по сути ничего не изменилось, мы больше года вместе прожили, так что штамп-простая формальность, — тепло ей улыбаюсь, разглядывая маленькую кухоньку ее съемной однушки.

— Счастливая ты, я, наверное, заведу себе кошку и начну вязать. Ничего не клеиться. Один парень с работы все на свидание звал, симпатичный такой, веселый, а у самого жена гражданская и дочь в садик ходит. А я чуть было не сдалась, уже хотела платье на вечер покупать, пока случайно не столкнулась с ним в супермаркете-тащил два огромных пакета, а рядом все его семейство. Не создана я, похоже, для амурных дел… — вздыхает подруга и вновь отпивает вино.

— Дурочка, еще вся жизнь впереди, а ты раскисаешь! Может просто еще не время и твой принц еще в пути.

— В пути… А когда, Маш, в пятьдесят что ли жить начну? Домой ноги не несут, тишина эта на психику давит. Я за пять лет в вузе ни одних серьезных отношений не завела! Одно свидание и все, весь интерес у парней пропадает!

— Не говори глупостей!

— Это не глупости. Права была Светка, лучшие годы проходят, а у меня ни одного стоящего воспоминания. У тебя уже муж, у Ивановой сын будет, а я с утра до ночи на работе торчу…

Ира вздыхает и отворачивается к окну, наблюдая за оживленной улицей. Она довольно привлекательная девушка, с длинными курчавыми волосами, которые недавно выкрасила в темно-каштановый цвет. Ее губам не позавидует разве что слепой, пухлые, фигурные, думаю не один мужчина мечтал о ее поцелуях. Голубые глаза, прямой нос — вполне симпатичная, уверенная в себе молодая девушка, для полного счастья нуждающаяся лишь в надежном плече рядом.

— Думаю, просто ты слишком завысила свои требования. Могла бы и с Петровым на первом курсе сойтись, он долго за тобой по пятам ходил, — раскусывая виноград, предаюсь воспоминаниям. — Помнишь, как он асфальт под окном расписал! Я тебе тогда жутко завидовала…

— Асфальт! Машка, он неделями не менял свой свитер, и на голове у него был полный кавардак, — смеется Иринка, вновь поворачиваясь ко мне.

— Вот и взяла бы его под свой контроль, следила бы за его гардеробом, а волосы у него смотрелись очень даже не плохо, так что не надо тут…

— Мне восемнадцать лет было, я только к самостоятельной жизни привыкала, а ты говоришь за парнем следить!

— Ну, а Андреев, на четвертом курсе, — перебираю ее поклонников.

— Каждый вечер пил пиво с соседом по комнате.

— Может это от безделья, были бы вместе, он бы с тобой время проводил…

— Ага, и я бы спилась, потому что от пива он бы вряд ли отказался.

— Ладно, тогда Игорь, с которым ты в клубе познакомилась, — не унимаюсь я.

— Игорь… Игорь мне даже нравился, но он не готов был к серьезным отношениям…

— Ты не можешь этого утверждать, потому что даже не попыталась рискнуть… Ты слишком много думаешь, — подвожу итог я, открывая вторую бутылку. — Ты думаешь у Андрея нет недостатков? Он просто раздражает меня тем, что оставляет мокрые лужи в ванной, когда принимает душ, он ходит по дому в старых спортивках с отвисшими коленками, потому что они у него самые любимые, и может до ночи пропадать за своим ноутбуком. Но знаешь что?

— Что?

— Я бы, пожалуй, не полюбила его так, будь он вечно отутюженным холеным красавцем. В этом весь он, в этих штанах, с бардаком в душевой, весь в работе… Если настолько детально разглядывать человека и отметать любую возможность узнать его ближе из-за нелепого джемпера или чего-то еще, то можно прозевать того единственного…

— А вдруг я уже прозевала? — выслушав мою тираду, округляет глаза Ира.

— Ну, будем надеяться, что он тебе еще не попадался, — чокаясь с ней бокалом, улыбаюсь и мы осушаем их до дна.

Когда большой серый внедорожник въезжает во двор, я, заметно пошатываясь, целую на прощание подругу, и пытаюсь идти как можно ровнее, глупо хихикая в прикрывающую рот ладошку.

— Пьяная? — изображая сильное удивление, мой муж исследует меня взглядом. — Только не вздумай ко мне приставать, боюсь не смогу удержаться и воспользуюсь твоей беспомощностью.

— Я буду не против, — скидывая с ног ботинки и забираясь с ногами на сидение, откидываюсь на спинку пассажирского кресла. — Меня немного тошнит…

— Наверное, съела что-то не то, — потешается он надо мной. — Спи давай, разбужу как к дому подъедем…

И я сплю… А проснувшись трусь щекой об мягкую подушку и сильнее кутаюсь в одеяло, игнорируя пульсацию в висках. Все-таки не упустить свою половинку безумно важно, иначе кто так заботливо уложит тебя в кровать после вечернего загула с подругой.

— Медведев, — не открывая глаза обращаюсь к Андрею, лежащему рядом.

— Вода и таблетка на столике, — сонно отзывается он. А я улыбаюсь, протягивая руку за спасительным стаканом с необходимой мне жидкостью, потому что рядом именно тот самый единственный.

— Ты думал о детях? — отрываясь от пролетающих за окном автомобиля картин, поворачиваюсь к Андрею.

— Ну, если честно, то нет. Не то, чтобы я не хочу, просто пока их нет- я не жалуюсь. А что, ты уже готова? — устремляет на меня свой взор, временно переставая следить за дорогой.

— Не знаю… До этого дня вообще не думала на эту тему, а сегодня увидела Свету, такую довольную и счастливую, что невольно ей позавидовала.

До сих пор не могу забыть, как горели ее глаза, когда она выходила из дверей роддома, с какой гордостью она приподнимала уголок ажурного одеяльца, показывая присутствующим своего первенца. Этот восторг и легко читаемый трепет, охвативший ее, едва малыш оказался у нее на руках — все это что-то затронуло в моей душе, какую-то присущую лишь женщине частицу естества…

— Так что, теперь ты хочешь детей? — не пытаясь скрыть произведенный моим признанием эффект, спрашивает мой муж. Я пытаюсь разобраться в своих ощущениях, прежде, чем дать свой ответ, отчего-то отчетливо сознавая, что подобные решения не должны приниматься спонтанно. Готова ли я? Боюсь ли бессонных ночей, детского плача, подгузников, постоянных срыгиваний на одежду? Самих родов, в конце концов?

— Да, пожалуй, я хочу ребенка… — спустя несколько минут молчания выдаю я. — Тебя это пугает?

— А должно? — отвечает вопросом на вопрос, перестраиваясь в другой ряд. — По-моему, это абсолютно нормально, хотеть продолжения рода… Просто, я считаю, что нужно создать какую-то базу: квартира, машина, стабильный доход.

— Мы подходим по всем пунктам.

— Ну, квартира оставляет желать лучшего…

— А что с ней не так? Я ее очень люблю и лично меня все устраивает.

— В ней ремонт еще мой прадед делал, — улыбается мне муж.

— Не нагнетай, все не так плохо. Ремонту от силы лет десять, пятнадцать..

— Разве это маленький срок?

Я вновь концентрирую взгляд на уличных пейзажах, обдумывая сказанное Медведевым, и не могу не признать, что доля истинны в его словах есть. По крайней мере пока нам действительно трудновато, бизнес требует вложений и все свободные средства идут на его развитие. Правда, есть и светлая новость — я, наконец-то, нашла работу и через два дня выхожу на стажировку. Конечно, я не строю напрасных иллюзий, прекрасно осознавая, что придётся довольно нелегко, ведь, скажем прямо, в обучении я не преуспела, но, все-таки, подобные изменения в жизни не могут не радовать.

— Эй, у нас обязательно будут дети, — касаясь моей щеки своей теплой ладонью, обращается ко мне Андрей. — Трое, а может и больше… И я сделаю все, чтобы мы ни в чем не нуждались. Купим большую квартиру, или дом — как захочешь, по два раза в год будет вывозить их к морю, покупать все самое лучшее, ты только верь в меня…

Я не могу не улыбнуться, ведь говорит он настолько убедительно, что все сомнения из головы улетучиваются, изгоняемые осознанием, что Андрей, действительно, свернет горы, чтобы добиться своих целей. Мне бы хоть каплю его настойчивости, и идея с интернет-магазином принесла бы свои плоды, а не была бы похоронена на дальней полке моего сознания. Меня всегда удивляет, откуда люди черпают силу и бесстрашие, открывая свое дело, идут на риски, закладывают все имущество, не допуская и мысли, что что-то пойдет не так и они могут прогореть? Я из глупого стеснения, что кому-то могут не понравиться мои работы, не стала обращаться к Андрею за помощью, хоть и вполне спокойно отношусь к критике, чужое неодобрение именно этой стороны моей жизни, меня почему-то пугает. А уж вложить сбережения в открытие торговой лавки и вовсе что-то из ряда фантастики.

— Маш, ну если хочешь, давай прям сегодня вечером начнем над этим работать? — видимо мое молчание затянулось, поскольку муж выглядит довольно встревоженным, наверняка расценив его, как мою женскую тоску по полноценной семье, с детскими визгами и везде раскиданными игрушками.

— Все нормально, ты прав, у нас еще уйма времени, пусть все идет, как идет и не будем загадывать, — улыбаюсь ему, и тряхнув головой отбрасываю от себя все грустные и тревожные мысли.

Левушка, на самом деле, замечательный малыш и он не мог не натолкнуть на подобные рассуждения. То как он постоянно причмокивает губками, морщит лобик или растерянно взирает по сторонам растопит сердце любого, даже самого черствого человека. Так что, совершенно не удивительно, что я стала такой сентиментальной, лишь несколько минут подержав его на руках.

— Ты говорил с Лешей? Неужели ему не хочется взглянуть на собственного сына?

— Говорил, но он непрошибаемый, уперся рогом и даже слышать ничего не хочет.

— Я бы так не смогла, как можно спокойно спать, зная, что где-то растет твой собственный ребенок, а ты даже не знаешь, как он выглядит? — недоумеваю над черствостью этого мужчины.

— Маш, он привык жить для себя, уже и думать забыл, что есть на планете Света, с которой он целый месяц развлекался по ночам.

— Ну, хотя бы финансово он помогать собирается? Ведь хоть небольшую ответственность он должен на себя взять?

— В его голове подобных мыслей не возникает. Я говорил с Антоном, и кроме как через суд признавать отцовство и требовать алименты-он не видит никакого выхода.

Жизнь все-таки странная штука… И отношение к этой жизни у людей до ужаса разное…

* * *

Когда-нибудь, когда под моими ногами будет твердая почва, и финансовая стабильность снизойдет на нашу семью, я разорву эти ненавистные чертежи, выключу компьютер и с гордо поднятой головой сообщу начальнику, чтобы он шел куда подальше со всеми своими допусками и припусками. А пока, я терпеливо переношу на экран своего монитора старые эскизы, изредка внося коррективы.

— Пошли пить кофе, — обращается ко мне Диана, довольно приятная в общении девушка, чей рабочий стол находится по соседству с моим. — У нас заслуженный перерыв.

Я встаю и разминаю затекшую поясницу, беру телефон и свой кошелек, следуя за ней в буфет, расположенный двумя этажами ниже.

— Слышала, Сиверинова закрутила с Дмитрием Николаевичем? — шепчет мне девушка, спускаясь по недавно отремонтированным лестничным пролетом. — А я-то думаю, чего она такая важная ходит!

— Господи, он же старый! — не могу не удивиться, вспоминая изрезанное морщинами лицо нашего начальника. — Ему же лет шестьдесят, наверное!

— Шестьдесят восемь, но с его зарплатой, можно на это глаза закрыть. Хотя, ты права, я бы не решилась, не дай Бог умрет в твоей постели от разрыва сердца, а тебе потом с его женой объясняйся! Пошли за тот столик.

Мы устраиваемся в углу кафетерия рядом с большим витражным окном и наслаждаемся купленными напитками.

— Привет, красавицы, — подсаживаясь к нам, улыбается Вова, такой же молодой, но в отличии от меня, подающий большие надежды специалист. — Машунь, ты как всегда прекрасна. В таком платье грех не сходить со мной в кино после работы.

— Конечно, только у мужа отпрошусь, — уже в который раз отшучиваюсь я, искренне веруя, что рано или поздно до него дойдёт, что пора бы прекратить подобные поползновения в мою сторону.

— Это совершенно не обязательно, можешь сказать, что нагрузили работой и ты немного задержишься. Уверяю, ты не пожалеешь.

— Ты через чур настойчив. Я уже не раз говорила, что предпочитаю проводить свое время с Андреем, так что прости, но кино отменяется.

— Ладно, я не гордый, подожду и спрошу еще раз, — вставая из-за нашего стола и махнув рукой напоследок, он торопливо покидает помещения, не забывая подарить мне сальную улыбочку.

— Вот непробиваемый, с первого дня тебе проходу не дает! — возмущается Диана, и я не могу с ней поспорить, потому что она абсолютно права. Еще две недели назад, как только я переступила порог нашего отдела, он поставил перед собой цель расположить меня к себе. — Ничего, на корпоративе увидит твоего красавца и отстанет.

— Андрей не придет, у него на этот день торжество для сотрудников запланировано, сняли небольшое кафе и решили отметить небольшим коллективом.

— А ты? Ты придешь?

— Да, будет неправильно пропускать такое мероприятие, нужно вливаться в ваши ряды, — улыбаюсь девушке и допиваю свой кофе.

На улицах горят сотни огней, гирлянды украшают здания, елки стоят на всех площадях, напоминая, что до Нового года осталось всего лишь шесть дней. Я торопливо семеню на своих каблучках к припаркованному у главного входа автомобилю, стряхиваю снег с меха своего пальто и устраиваюсь в салоне, не забыв крепко поцеловать своего мужчину.

— Я соскучилась! Как прошел день? — пристегиваясь ремнем безопасности, интересуюсь я.

— Отлично, сегодня подписали бумаги, так что мойка у нас в кармане. Думаю, уже летом сможем себе позволить отдых заграницей. Как ты на это смотришь?

— Положительно, обязательно прикуплю себе пару бикини. Домой?

— Нет, заедем сначала к моим, мама ждет нас на ужин, так что наедимся до отвала.

— Эй, это удар по моему самолюбию! Я ведь неплохо тебя кормлю, — шутливо ударяя его кулачком в плечо, возмущенно отзываюсь я.

— С тобой никто не сравниться, но и маму обижать не стоит. Поехали уже.

— Все-таки невестка у нас — красавица! — целуя меня в щеку, выдает Павел Степанович.

— Спасибо, — невольно краснея от его похвалы, разглаживаю складки на своем бежевом строгом платье. — Анна Федоровна, давайте я помогу.

Мы вместе накрываем на стол и весь вечер оживленно обсуждаем свои достижения. Я хвастаюсь тем, что продержалась на своем рабочем месте две недели, Андрей делиться успехом в бизнесе, а Анна Федоровна сетует на молодежь, которая еще только покинула стены школьных классов, а уже рожает в ее отделении.

— Ведь молодые девчонки, молоко на губах не обсохло, а все туда же. Вчера родила одна, шестнадцать лет, сама еще дите!

— И ничего не бояться! А вы все никак нам внука не подарите! — встревает в разговор отец. — Мы поможем на первых порах, и морально и финансово! Чего медлить?

— Пап, как только-так сразу. Это же по щелчку не происходит! — отвечает ему Андрей, уплетая салат.

— Да что там делать то? Или мне вас учить? Много ума не надо, главное стараться и больше практики.

Я чувствую, как румянец разливается по моим щекам, и опускаю взгляд на тарелку, словно курица, лежащая на ней, интересует меня куда больше, чем завязавшийся за столом разговор.

— Или у вас проблемы по этой части? Так у нас мать первоклассный специалист, поможет и в этом!

— Паша, прекращай давай! Дети скоро приезжать перестанут после твоей болтовни! Всему свое время, — вступается Анна Федоровна, накрывая мою ладонь своей. — Все у них еще будет!

Всю дорогу до дома я стараюсь не думать о состоявшемся разговоре, невольно разволновавшись, что в словах Павла Степановича, возможно, есть доля истины. Мы, конечно не работаем над этим день и ночь, но и не пытаемся обезопаситься. Лишь ночью, когда между нашими телами стираются все границы, я напрочь отбрасываю от себя невеселые мысли, позволяя Андрею заставить меня забыться под нежным натиском его беспорядочно блуждающих по моему телу губ.

Мне не комфортно. В этом до неприличия тесном платье цвета бордо, с внушительным вырезом на спине, и на высоченных шпильках я чувствую себя не в своей тарелке. Пожалуй, стоило выбрать наряд поскромнее, забиться куда-нибудь в угол и, выждав пару часов, незаметно покинуть банкет.

— Давай еще вина налью, — усаживается рядом Вова и поднимает со стола бутылку. — Я чувствую ответственность, ты же для меня так нарядилась? Теперь сидишь и страдаешь из-за неудобной обуви.

— Тебе никто не говорил, что ты слишком высокого мнения о собственной персоне? Прости, конечно, но окружающие совершают поступки не для того, чтобы тебе угодить, и я в том числе., - отодвигаясь от настырного ухажера, принимаю из его рук свой бокал.

— Ты первая, кто открыл мне на это глаза… — парень явно не собирается уходить, пододвигая свой стул еще ближе. — И я не могу с тобой согласиться. Ведь я довольно симпатичный, рыжий…

— Разве это плюс?

— Думаю, да, определенно плюс. Я выделяюсь на общем фоне. И я умею поддержать беседу, тебе бы стоило пример с меня брать, а то по части болтовни ты явно в отстающих. С тебя двух слов не вытянешь.

— Я просто не распыляюсь на всех, берегу свой словарный запас для действительно интересных собеседников.

— Все, убила, — прижимая ладонь к груди, где предположительно находиться сердце, Вова опрокидывает голову на бок. — Ранила мое самолюбие, и теперь моя жизнь никогда не станет прежней.

— Плевать, уверена, ты переживешь, — отворачиваюсь от него и разглядываю танцующих, замечая, что Диана довольно близко прижимается к старшему технологу в своем откровенном танце.

— Господи, и как ты мужа подцепить умудрилась? Одна большая колючка! — картинно закатывает глаза опостылевший мне кавалер.

— Ну, ему и говорить ничего не пришлось, я влюбилась сразу, как только его увидела. И, кстати, он брюнет, у меня к ним слабость, а рыжие… не в моем вкусе, — смерив его высокомерным взглядом, вновь принимаюсь наблюдать за присутствующими.

— Ты хочешь сегодня в конец растоптать мою мужскую гордость? Поверь, после признания, что я как собеседник полный профан, про цвет волос могла и не заикаться, я уже уязвлен.

— Считай, что это был контрольный в голову, чтобы ты, наконец, переключил свое внимание на кого-то другого.

— Я не привык сдаваться. Сходи со мной куда-нибудь и я, возможно, успокоюсь, а так ты для меня как маяк, до которого мне нужно добраться, — ударяя своим бокалом об мой, парень вновь посылает мне улыбку.

— Сколько раз мне нужно сказать, что я счастлива в браке, чтобы до тебя дошло?

— А я разве против? Счастлива и хорошо, в наше время — это просто удача, обычно после росписи люди перестают получать удовольствие от жизни. Так, что, я даже тебе немного завидую. Только не могу понять, чем наш поход в кафе может повредить вашей любви?

— Ты серьезно? Я не пойду с тобой ни в кафе, ни в кино, ни в любое другое место, — начинаю я закипать.

— Видишь, тебе просто нравиться мое внимание, иначе уже давно бы согласилась и думать обо мне забыла.

— Может сразу к тебе поехать, чтоб уж наверняка ты больше меня не доставал?

— Детка, неужели все так плохо? Думаешь, я не захочу повторить? Все! — вскидывает руки вверх, заметив, что я вцепилась в стакан с водой, кем-то так вовремя здесь забытый, намереваясь плеснуть его ему в лицо. — Прости! Я понял! Мне ничего не светит, и даже пытаться не стоит! Пошутили и ладно! Не горячись.

Я облегченно выдыхаю, радуясь его капитуляции, но все же не выпускаю стакан из рук.

— Хоть на один танец, я могу рассчитывать? — и торопливо добавляет, — Я еще никого так долго не добивался, раз уж все усилия зря, пусть это будет моим утешительным призом. Обещаю, лапать не стану!

Я взвешиваю все за и против, прекрасно осознавая, что Андрею бы не понравилось, увидь он меня танцующей с главным ловеласом предприятия, но все-таки, нам еще вместе работать, и не хотелось бы продолжать эту небольшую перепалку. Я коротко киваю и встаю из-за стола, игнорируя протянутую им ладонь, направляюсь к нашему импровизированному танцполу и жду, пока Вова подоспеет следом.

— Видишь, я не кусаюсь, — наклоняясь к моему уху, резюмирует парень. — Так что, если передумаешь, знаешь где меня искать.

— Не надейся, я своего мнения точно не поменяю, — отзываюсь на его предложение, отмечая, что танцует он очень даже не плохо.

— Посмотрим, — туманно отвечает он.

Интересно, что сейчас делает Андрей? Может быть тоже с кем-то танцует, к примеру, с той молоденькой продавщицей, что недавно принял на работу в свой магазин. Или с Алисой, она уже больше года помогает ему с бухгалтерией. Хоть он и закончил экономический, но в некоторых вопросах не сильно подкован. Я ощущаю чьи-то настойчивые губы на своих губах, и на долю секунды растерявшись, непроизвольно их приоткрываю, позволяя Вове углубить поцелуй. Когда осознание накатывает на меня горячей волной, я вырываюсь из его хватки, глядя в его лицо обезумевшими глазами.

— Ты больной? — наверняка красная, как помидор от возмущения и злости, громко спрашиваю парня, привлекая внимание танцующих рядом пар.

— Прости, не удержался! — смеется и вновь, как и несколькими минутами ранее, поднимает ладони вверх. — Трудно держать себя в руках рядом с такой красивой девушкой.

— Пошел ты, — разворачиваясь на своих каблуках, тороплюсь к своему столу, хватаю сумочку и выхожу в коридор, отыскиваю кабинет, где оставила свое пальто, находу вызывая такси. Это измена? Глупость какая… ведь я не хотела, не лезла к нему с поцелуями. Это скорее недоразумение, нежели одно большое предательство. Господи, в животе разрастается чувство непонятной тревоги, руки немного потряхивает, а лицо до сих пор пылает. Я за верность в семейных отношениях, за безоговорочную веру в свою половинку, и, видит бог, я никогда не пошла бы сознательно на близость с другим мужчиной. Любовь не пустой звук, и я глубоко убеждена, что ни один человек не в праве осквернять столь светлое чувство своей непостоянностью. Ведь нельзя же любить одного, при этом отдаваясь другому. И пусть поцелуй длился от силы десять секунд, сам факт, что чужой мне мужчина позволил себе нечто подобное, оставляет неприятный осадок внутри. Будет правильно, придя домой, обо всем рассказать мужу? Или лучше забыть и вовсе об этом не думать?

— Черт, — шепчу себе под нос, начиная грызть уже третий ноготь. В сумке вибрирует телефон, и я рада, хоть на пару минут, отвлечься от своих невеселых мыслей.

— Малыш, я все, могу забрать тебя, — слышу голос Андрея в трубке и отчетливо понимаю, что не стану ему признаваться. Потому что боюсь, что он перестанет мне доверять, наверняка, пару дней будет молча меня не замечать, давая понять, что прекрасно знает, как тяжело мне его не касаться и не иметь возможности просто поговорить.

— Я уже еду в такси, так что через пару минут буду дома.

— Ладно, тогда жди меня, — слышу, как раздается сигнал, извещающий о снятии сигнализации с машины.

— Ты за рулем?

— Я не пил, если ты об этом, — предрекает мой вопрос, вставляя ключ в зажигание.

— Ладно, будь аккуратен, хорошо? — устало потираю лоб и поворачиваю голову к окну. — Андрей!

— Что?

Я задерживаю дыхание, прикрываю веки и закусываю губу, пытаясь подобрать слова, чтобы объяснить, что меня так тревожит, но вместо этого выдаю неоспоримый факт:

— Ничего, просто хотела сказать, что очень сильно тебя люблю.

* * *

Я не могу взбодриться, клюю носом, упиревшись лбом в стекло автомобиля, отрываюсь от реальности, погружаясь в короткий сон. Мы очень рано встали, и уже в пять утра отправились в дорогу. В этом году новогоднее празднество мы решили разделить с моими родителями, у которых проведем следующую неделю. Андрей разобрался с делами своих небольших предприятий, оставил за старшего своего верного друга Антона и твёрдо пообещал не забивать свою голову проблемами бизнеса. Это только наши семь дней, короткие каникулы, где будем только мы и провинциальный городок, где я появилась на свет. Прошедшие вторник и среду я посвятила убеждению собственного разума, что не случилось ничего трагичного. Да, безусловно, вопреки моей воли и желаниям, мои убеждения по поводу ценностей брака потерпели небольшое фиаско, но постоянно корить себя за подобную глупость и доверчивость нет никакого смысла. Небольшая нервозность меня окончательно покинула, когда я дала себе честное слово, никогда впредь не допускать подобного. Моя же любовь к Андрею лишь больше окрепла, после бессонной ночи самобичевания, когда я явственно ощутила, что возможность потерять собственного мужа вызывает во мне дикий животный страх. А еще, я на тысячу процентов уверилась в том, что ни один другой мужчина не способен разжечь во мне должно огня, который обрушивается на каждую клеточку моего организма огромным пожаром от одного лишь взгляда на человека, подарившего мне свою фамилию.

— Просыпайся уже, через пару минут будем у подъезда, — потрепав за щеку, будит меня Андрей. Я протираю глаза, озираюсь по сторонам, узнавая с детства знакомые улицы, и окончательно пробуждаюсь ото сна.

— Который час? — пытаясь нащупать в кармане мобильный, спрашиваю мужа. — Я всю дорогу проспала?

— Начало третьего. Не стал тебя будить, сегодня нас ждет безумно длинный день, так что ты заслужила отдых. Заехать за цветами для мамы?

— Не стоит, главный подарок для нее, это то, что мы все-таки решились приехать.

— Ну смотри, если потом она скажет, что зять у нее совершенно не внимательный, не забудь за меня вступиться, — улыбаясь, останавливает машину у моего отчего дома. За последние полтора года — это наш третий визит к моим родным, и Андрей прекрасно знает, что никакие букеты ему не нужны — моя мама уже полюбила его, как родного сына.

— Как у вас дела? — интересуется она, когда мы вместе готовим на кухне праздничный ужин, отвлекаясь на доносящийся из гостиной мужской смех.

— Замечательно, Андрей вложился в автомойку и более или менее выровнял наше материальное положение. Даже отпуск этим летом пообещал. Да и я надеюсь задержаться на заводе, так что станет еще легче, зарплату обещают конечно не большую, но и ее вклад будет весьма ощутим. Так что, я ни на что не жалуюсь. Лучше расскажи, как дела у вас.

— А что у нас, у нас все хорошо. Правда у папы норму часов урезали, но это временно. Нам бы хотелось, чтоб вы перестали отказываться от нашей помощи. Кого нам еще выручать, если не собственных детей. А у вас ведь кредиты! Так что, отец всерьез вознамерился обработать Андрея и впихнуть отложенные нами деньги. — высыпая горошек в кастрюлю с салатом, сообщила мне мама.

— Он не возьмет, ты же знаешь его, хочет всего сам добиться. И я верю, что он сможет. А вы лучше куда-нибудь съездите, ведь лет пять никуда не выбирались. Теть Аню навестите, там и море, и фрукты.

— За нас не переживай, отцу от профсоюза путевки на конец июля пообещали, так что отдых нам обеспечен.

— Мать, — громогласно произносит мой папа, заполнив собой весь дверной проем. С последней нашей встречи он заметно поправился, что неудивительно, зная мамино стремление накормить его до отвала. — Где тут у нас коньячок, мы с Андрюхой хоть старый год проводим!

— А не рано ли? Шесть вечера всего, а ты уже за рюмкой полез! — недовольно хмурит брови женщина, но все-таки достает из навесного шкафа бутылку.

— Самое время! Пока вы тут кашеварите, мы от голоду умрем, а так хоть что-то в желудок закинем.

Я чувствую, как Андрей обвивает мою талию руками и целует в макушку, после чего ворует с доски кусок колбасы, который я намеревалась покрошить в оливье. Когда двери кухни закрываются за ними, мама томно вздыхает, закатывая глаза, словно всем своим видом говоря: «Мужчины! Что с них взять!»

Я надеваю свое любимое серое платье, завиваю волосы и слегка подкрашиваюсь. Тревоги минувших дней не прошли для меня бесследно, оставив на моем лице нездоровую бледность. Под бой курантов я вновь прошу для себя никогда не потерять любовь столь дорогого мне человека, поскольку лишь это меня волнует с момента самой нашей первой встречи.

Всю неделю мы спим до полудня, ходим в кино, пару раз навещаем моих родственников. Особый восторг у Андрея вызывает общение с моей бабушкой, которая каждый час, как по расписанию, вдоволь насмеявшись над его шутками, надевает на лицо суровую маску серьезности и, не стесняясь в выражениях, угрожает ему кастрацией, если он только посмеет меня обидеть. После отборного мата, ее губы вновь расплываются в улыбке, и она продолжает веселиться, словно и не было минутой ранее этой гневной отповеди. Медведева же, лишь умиляет стремление хрупкой иссохшей старушки, разменявшей восьмой десяток защитить свою любимую внучку от смазливого пройдохи, в которого, по ее личному уверению, она и сама бы влюбилась будь помоложе на пол века.

— И уезжать не хочется, надо чаще сюда выбираться, — загрузив сумки в багажник и устраиваясь на водительском сидении, подводит итог мой супруг. И он прав. За столь беззаботным отдыхом в кругу близких все неурядицы отошли на второй план и кажутся теперь столь незначительными, что и внимания им уделять не стоит.

— Обязательно. Как только я стану выдающимся инженером, а ты захватишь весь автомобильный рынок нашего города, мы станем проводить здесь каждые выходные, — расстёгиваю куртку и скидываю шапку, почувствовав, что жар от печки уже прогрел салон. Я не могу удержаться и крепко целую его губы, ощущая небольшое покалывание на своей кожи от касания его щетины. — У меня лучший муж на планете!

Андрея не нужно уговаривать, поэтому я перестаю связно мыслить, стоит его рукам оказаться на моей талии. Не знаю, сколько минут мы стоим во дворе моего дома с заведенным двигателем, но прерывает наше блаженство настойчивый звонок моего папы, решившего, что у нас что-то сломалось, раз мы не торопимся уезжать.

— Все хорошо, машину грели, так что не переживайте. Люблю вас! — заканчиваю наш разговор и кладу мобильный на приборную доску, окончательно избавляясь от верхней одежды и включая радио. Мы как сумасшедшие горланим знакомые песни, коротая таким образом долгий путь к нашему городу. Часов через пять, я вновь засыпаю, пригревшись на кожаном сидении. Не знаю, сколько проходит времени, но из сна меня вырывает резкий звук тормозов, и я едва не ударяюсь головой от столь внезапной остановки, подавшись всем телом вперед. Первая мысль, промелькнувшая в моем сознании — авария… Но повернув голову в сторону мужа, я натыкаюсь на его горящий гневом взгляд.

— Что это? — протягивая мне мой телефон, еле сдерживая ярость, спрашивает он. От увиденного кровь застывает в моих жилах: на горящем экране моего смартфона красуется входящее сообщение от незнакомого мне абонента.

«Не могу забыть нежность твоих губ… С Рождеством, колючка!»

— Я жду, — заглушая двигатель, требовательно произносит Андрей, а я в ужасе пялюсь на экран своего телефона. — Кто он?

От его тела горячими волнами растекается по салону едва сдерживаемая ярость, и я со всей ясностью осознаю, что ничем хорошим для меня этот разговор не кончиться. Собрав всю волю в кулак, я смотрю в его глаза, на дне которых плещется горечь предательства, а на щеках проступают желваки.

— Андрей, я… — обрываюсь на полуслове, не зная, как объяснить произошедшее.

— Что? Может скажешь, что это не то, о чем я думаю? Что я все неправильно понял? — срывается на крик и с силой ударяет по рулю.

— Но все действительно не так, как могло показаться, — быстро произношу я, мысленно моля всех богов, помочь мне оправдаться.

— Ты не ответила, кто он? — глядя на дорогу, холодно повторяет свой вопрос.

— Парень с работы… Ничего не было, правда, — я тянусь своей рукой к его ладони, пытаясь заставить его посмотреть на меня, но он лишь резко вырывает руку, не поворачивая головы.

— Он с первого дня не давал мне проходу…

— И что? Ты не удержалась? — обрывает меня на полуслове. — Понравилось?

— Не говори ерунды! — повышаю голос, взывая к его разуму. — На корпоративе, он пригласил меня на танец…Я не ожидала, что он меня поцелует! Андрей, это правда, я никогда не давала ему повода, думать, что у нас что-то будет, и про тебя говорила! Говорила, что люблю тебя…

— Наверняка, ты была убедительна, раз он полез целоваться?! — я опускаю голову, не находя, что ответить, когда он с силой хватает меня за подбородок разворачивая к себе. — Я тебя предупреждал? Мы уже говорили на эту тему, и мне казалось ты все поняла!

Я продолжаю молчать, сознавая, что ни одно мое слово не возымеет над ним действия.

— Тебе чего-то не хватает? — еще громче обрушивает град вопросов на мою голову, не ослабляя хватку. — Чего я тебе не додал? Скажи!

— Андрей, я сказала правду. Я не думала, что он так поступит…

— Не думала? Ты вообще в своем уме? Почему мне никто не пишет, что я был хорош? Почему я ни на кого не смотрю? — я еле сдерживаю слезы, которые готовы вот-вот обрушиться градом по моим щекам. Когда он отпускает мое лицо, я отворачиваюсь к окну, пытаясь подавить растущий в горле ком. — Ты с ним спала?

— С ума сошел? — не могу скрыть изумления от подобной мысли.

— А что мне думать? Если все было так, как ты говоришь, почему не рассказала в тот же вечер?

— Я испугалась, что ты не поверишь!

— Зато сейчас я должен тебя понять? Маш, я ведь не о многом просил… — тихо произносит Андрей и поворачивает ключ в зажигании.

— Я знаю, что виновата, но я не вру, когда говорю, что не отвечала ему взаимностью…. Ну, пожалуйста, — но договорить мне не дает рвущаяся из колонок музыка, которую он прибавляет на максимум, лишая меня возможности объясниться. До дома мы добираемся в полной тишине, если так можно назвать оглушающие басы, льющиеся из динамиков. Он паркуется у дома, открывает багажник, и взяв мою сумку, остается стоять на улице. Я отстегиваю ремень и на негнущихся ногах выхожу на морозный воздух, чтобы принять протянутый мне багаж. Молча, не проронив ни единого слова, он вновь огибает машину и открывает водительскую дверь, явно не собираясь заходить со мной в квартиру.

— Куда ты? — с ужасом спрашиваю я, уже заранее зная ответ — сегодня он не станет делить со мной постель, и, видимо, находиться со мной в одном помещении не входит в его планы.

— Переночую у родителей, — закрывшись в салоне, он выезжает со двора, ни разу на меня не взглянув.

Наверное, это конец? Я торопливо стираю слезы со своего лица и бегом преодолеваю ступеньки, открываю замок, и, не включая в прихожей свет, сползаю по стене, давая волю рвущимся из меня рыданиям. Я сама все испортила, сама разрушила свою счастливую семейную жизнь, и скорее всего навсегда упустила своего любимого человека. Не знаю, сколько я так сижу, так и не скинув куртку, но успокаиваюсь я лишь тогда, когда глаза мои режет от непрекращающегося плача, а в висках начинают стучать сотни отбойных молоточков.

Весь следующий день я не отвечаю на звонки родителей, подруг и свекрови, но не спускаю с телефона глаз, все еще веря, что он успокоиться и позвонит. В квартире настолько тихо, что я слышу, как за стеной у соседей работает телевизор, и от этого мое одиночество еще сильнее давит на меня, разрывая душу. Где он? Что делает? И что он решил? Устав от подобных мыслей, я иду в ванную, в сотый раз за день ополаскивая распухшее лицо водой, и, глядя на свое отражение, решаю взять все в свои руки. Отыскав его номер среди исходящих, я семеню по кухне, готовая завыть от непрекращающихся гудков. Пять раз, двенадцать, семнадцать… лишь через сорок минут тщетных попыток дозвониться до мужа я кладу свой телефон, твердо уверившись, что по ту сторону трубки меня не желают слышать…

На третий день его отсутствия, я набираюсь смелости для разговора с Анной Федоровной, боясь, что вся их семья уже сложила мнение о произошедшем. Однако, родители даже не подозревают, что мы повздорили, поскольку сын у них не появлялся.

— У вас что-то случилось, — встревоженно интересуется женщина, явно удивляясь, что я ищу Андрея у них.

— Нет, все хорошо… Просто не могу до него дозвониться, может телефон на работе оставил… Вот и звоню, вдруг он к вам на ужин решил заскочить… — наспех оправдываюсь, не желая втягивать их в наши проблемы.

— Он сегодня с утра звонил, сказал, что дел накопилось много и вы не приедете… — отзывается свекровь. Я болтаю с ней еще пару минут, стараясь не выдать голосом панику, завладевшую мной, и, распрощавшись, отыскиваю номер Антона.

— Да, — коротко приветствует меня парень.

— Антон, это Маша. Я до Андрея не могу дозвониться, он, случайно не с тобой? — теребя край кухонного полотенца, висящего на стене, робко задаю свой вопрос. Руки немного дрожат, а в животе разрастается беспокойство.

— Со мной… — замялся его лучший друг, чтобы через пару секунд разрушить мой и без того хрупкий мир. — В общем, он не будет с тобой говорить. И я не стану его уговаривать…

Вот так, в тишине квартиры, под тиканье настенных часов, я окончательно убеждаюсь, что всему пришел конец… Я больше не плачу, когда складываю самые необходимые вещи в дорожную сумку, не плачу, когда забираю свои множественные тюбики с ванной, не плачу, когда рассовываю по пакетам, кажущиеся сейчас такими нелепыми, сделанные мной игрушки, не плачу отыскав среди вороха бумаг свои документы. И лишь, нажимая кнопку «отправить» на экране своего телефона, я вытираю холодной ладонью скатившуюся по щеке слезу, сажусь в такси и называю адрес, наблюдая, как водитель пытается уместить мои пожитки в багажнике своего авто. Странная штука жизнь. Спустя три года головокружительной любви, единственное, что я смогла сказать дорогому человеку, от разлуки с которым сердце готово разорваться в моей груди, уместилось в несколько слов… И это, отнюдь не признание в чувствах. «Возвращайся. Я съехала, ключ в почтовом ящике.» — гласит отправленное мной смс.

— Ну, что, судя по уровню хгч, срок семь недель, — изучая показатели на листах с моими анализами, сообщает мне доктор. — Рожать будем?

— Конечно, — уверенно кивнув головой, отвечаю я.

— Так, Вероника, выпиши ей направления на мочу, общий анализ крови, спид, гепатиты, в общем все как обычно. Пока сдашь кровь, а мочу за пару дней до приема. Приходи к нам двадцать второго февраля, там и на учет встанем, — делая лишь ей понятные записи в моей медицинской карте, инструктирует меня седовласая женщина с яркой розовой помадой на губах.

— А, есть какие-нибудь противопоказания? Может мне чего-то нельзя…

— Беременность — не болезнь, моя дорогая, живи, как жила, только без алкоголя и сигарет. Ну и не таскай тяжестей, — глядя на меня из под очков, говорит она. — Муж-то есть?

— Да, — не так уверенно, как хотелось бы, отвечаю после небольшой заминки.

— Вот и замечательно. Пей фолиевую кислоту по инструкции и не забывай о полезной пище. Больше отдыхай, и заранее запишись на первый скрининг, — я покидаю кабинет, даже не пытаясь сдержать улыбку. На личном фронте полнейший кавардак-уже месяц я живу у Иры, не имея ни малейшего понятия, как там Андрей, но даже эта душевная рана, не в силах омрачить моей радости. Что бы ни было дальше, я отчетливо осознаю, что частица моего любимого мужчины уже никогда не уйдет из моей жизни. Начало февраля выдалось довольно морозным, поэтому, добежав до остановки, я изрядно продрогла, пожалев, что не надела куртку потеплее.

Через пятнадцать минут, я вновь усаживаюсь на свое рабочее место, всячески игнорируя сверлящие взгляды, бросаемые в мою сторону человеком, сумевшим изгадить своим глупым поздравлением мое светлое будущее.

— Ну, как? — прислонив свою пятую точку к краю моего стола, с интересом изучает мой профиль Диана.

— Отлично, семь недель, — не могу скрыть охватившего меня счастья, сворачиваю программу на компьютере и поворачиваюсь к девушке.

— Да ладно! — округляет она глаза. — А что Андрей? Ты ему уже сказала?

— Нет, боюсь звонить… Вдруг решит, что это Вовка постарался? — кивнув в стороны рыжего мерзавца, делюсь своими опасениями.

— Маш, но сказать-то ведь нужно, он все-таки отец…

— Я знаю… Я скажу, обязательно скажу, но позже. Может, через пару дней…

— А вдруг все наладиться? Зачем тянуть? Может он от счастья простит тебе эту небольшую оплошность? Раздул из мухи слона, словно ты тут всему мужскому коллективу отдалась, а не чмокнулась с худым инженеришкой!

— Ну, мне кажется, в его голове я падшая женщина, в обеденный перерыв развлекающаяся с любовником. И я не могу его судить, это смс, действительно, наталкивает на подобные мысли.

— Вот ведь гад этот Вовка! Хорошо хоть угомонился, — а он действительно прекратил свои поползновения, стоило мне залепить ему звонкую пощечину на глазах у всего отдела, едва я вернулась к работе после праздников. Диана говорит, что я была похожа на фурию, и даже у нее задрожали поджилки от брошенных мной гневных слов в его адрес. Спросите меня сейчас, что я тогда ему наговорила, и я уверяю, что не смогу вспомнить и слова. В памяти остались лишь общие впечатления — восторг, от того, что наконец поставила его на место, облегчение, пусть и не большое, что смогла отомстить за причинённые страдания небольшим унижением, и досада, что не пресекла его раньше.

— Слушай, ведь он на развод не подал… Может все еще наладиться?

Я лишь пожимаю плечами, стараясь не выдать, как сильно хочу верить, что до развода все же не дойдет. И вечером, когда Иринка за чашкой свежезаваренного чая задает мне те же вопросы, я изо всех сил изображаю спокойствие и смирение, не желая принимать ее жалость. Уж лучше ночью, в постели, на стареньком диванчике, я вдоволь поплачу, зачеркивая еще один день без Андрея в календаре.

* * *

Мое утро вновь начинается с токсикоза. Я опрометью бегу в ванную, оставляя там весь свой съеденный завтрак, трясущимися руками умываю лицо и прислоняюсь лбом к холодному зеркалу. Думаю, сегодня тошнота вызвана не только моим интересным положением, но и страхом от ожидающей меня вечером встречи. Пятнадцатое февраля — юбилей моей свекрови, и она настоятельно просила не пропускать это событие. Радует хотя бы то, что она не возненавидела меня, уже прекрасно зная о нашем с Андреем расставании.

Весь день я не нахожу себе места, уже в третий раз протираю пыль, досадуя на Иркин отъезд к своим родственникам, ведь за ее неумолкающими разговорами отвлекаться от мыслей о грядущем вечере было бы куда проще. Когда стрелки часов замирают на четырех, я делаю глубокий вдох и открываю шкаф, решая, что же сегодня надеть. Маленькое черное платье? Нет, слишком коротко. Бордовое… Его лучше сжечь и никогда не вспоминать о том дне, когда я одевала его в последний раз. Бежевое? Обтягивает меня, как перчатка, спускаясь почти до колена. Тоже нет, я похудела от утренней рвоты и похожа на узника Бухенвальда, так что стоит выбрать наряд посвободней. Белое… Я достаю его из стройного ряда развешанной одежды, и бережно провожу рукой по ажурной ткани. В нем я сказала Андрею «да» под зорким взглядом сотрудницы загса. Оно плотно обтягивает грудь и расширяется от талии, образуя широкую юбку вокруг моих бедер. Короткое, сплошь усыпанное кружевами поверх плотного белого крепа… Самое красивое платье для столь важного события… Я вновь убираю его в шкаф и, немного поразмыслив, достаю темно-коричневое, пусть и коротковатое для застолья с пенсионерами, но свободное, чтобы не чувствовать себя скованно. Над лицом я работаю с особым усердием, жалея, что нет сейчас рядом Лили Андреевой с ее волшебными руками. Когда же, спустя целый час мучительной подготовки, я наконец, надеваю пальто и беру в руки коробку с подарком, сердце, кажется, готово уйти в пятки, от одной лишь мысли, что мне придется встретиться со всем семейством Медведевых.

— Ну, наконец-то! Все уже за столом, только тебя и ждем, — приветливо обнимая меня, сообщает Павел Степанович. — Именинница, иди принимай поздравления!

Анна Федоровна появляется в просторной прихожей, облаченная в длинное шифоновое платье в мелкий цветок, радушно мне улыбается и целует в обе щеки.

— Давай его в вазу поставим, — принимая из моих рук букет и коробку, перевязанную лентой, обращается ко мне женщина. — Спасибо за пожелания, Машунь! У меня уже не дом, а целая оранжерея!

— А ну, давай, пошли-ка, брат мой двоюродный приехал, я ему похвастаюсь, какую мы красавицу отхватили, — подталкивая меня к двери, веселится мужчина. — Смотри, Ефимыч! Не то, что у вас на селе, не девчонка, а алмаз!

За огромным столом собралось человек пятнадцать, половину из которых я видела сегодня впервые, включая и того самого Ефимыча, довольно полного мужчину с густыми седеющими усами.

— Хороша, не поспоришь! Тут Андрюха не прогадал! — вытирая рот салфеткой соглашается гость. — А ну, невестка, дай обниму, — выбирается он из-за стола, пробирается ко мне и, крепко прижимая к себе, отрывает меня от пола.

— Я дядя Витя, так меня и называй, никаких Викторов Ефимычей, чтоб я от тебя не слышал! — грозя пухлым пальцем, наставляет он.

— Отстаньте от девочки, — вступается за меня Анна Федоровна, появляясь в комнате, — иди к Андрюше садись.

Я старательно избегаю его — не смотрю в его лицо, устраиваясь на стуле, лишь коротко здороваюсь и благодарю бога, что по правую руку от меня сидит Инна — его двоюродная сестра, на пару лет младше меня. Она вовлекает меня в разговор, и так избегать мужа значительно проще.

— А ну, штрафную невестке налейте! — командует Павел Степанович, после чего крестный Андрея наполняет водкой стоящую передо мной рюмку. Я паникую, не зная, как отказаться, не привлекая лишнего внимания, не желая выдать себя с головой, когда замечаю, как Андрей отодвигает стопку:

— Она пьет вино, — без единой эмоции на лице, даже не подозревая, что сейчас здорово меня выручил, объявляет он. Незнакомый мужчина наполняет мой бокал красной жидкостью, и я облегченно выдыхаю, делая небольшой глоток, и вновь возвращаюсь к разговору с Инной. Среди гаммы ароматов — еды, напитков и различного парфюма — я без труда улавливаю запах его любимых духов, наслаждаясь такими знакомыми древесными нотками. Краем глаза слежу за его движениями: вот он берет в руки недавно предложенную мне рюмку и опрокидывает жидкость в себя, покрутив пустой хрусталь между пальцев, вот кладет локти на стол и подается немного вперед, чтобы лучше слышать сидящего напротив Дмитрия Арсеньевича, с которым о чем-то оживленно спорит, вот поворачивается ко мне, заметив, что я наблюдаю. Наш немой диалог длился пару секунд, после чего, я не выдерживаю и поспешно возвращаюсь к разговору с сидящей рядом девушкой.

— Так вот этот Женя — оказался бабником, — посвящает меня в перипетии своей жизни собеседница. — Знаешь, Маш, я не понимаю, как ты решилась в таком возрасте замуж выйти… Ты же всего на полтора года старше меня? — я киваю в ответ, проводя в уме не хитрые вычисления. — Вот и зачем оно тебе нужно, впереди столько перспектив, бери и пользуйся! Медведев у нас, конечно, красавчик, но не стоит того, чтобы отказываться от свободы. А если еще и дети пойдут? Это вообще представить страшного, похоронишь себя у плиты и заведешь знакомство с мамашками на детских площадках, обсуждающими стул своих ребятишек.

— Разве это так плохо? — смеюсь над ее рассуждениями. — Рано или поздно все люди женятся, просто своих половинок мы встречаем в разное время.

— Ой, я тебя умоляю — половинок! С кем ни так скучно вечера коротать, на тех и останавливаемся! Еще про любовь мне начни рассказывать, — парирует девушка.

— Откуда у молодежи подобные взгляды на жизнь? — вмешивается в нашу беседу дядя Витя. — А как же ж без любви-то? Не от безделья же в загс бегут!

— А от чего же еще? Чтобы люди пальцем не тыкали, вот и бегут! Потому что положено так! А потом понимают, что все в браке не так уж и радужно и уже опять очередь занимают на развод подавать! — не унимается Инна, невольно задев меня за живое. Я утыкаюсь взглядом в тарелку, ковыряя вилкой в салате, чувствуя, как пылают щеки.

— Зато я на этом деньги делаю, — присоединяется к ним Дмитрий Арсеньевич. — И довольно-таки неплохие! Так что пусть молодые сходятся, пусть расходятся, это, какой никакой, а опыт!

— А ты, Инна, просто мужика хорошего не встретила! — подытоживает Виктор Ефимович.

— Надо мне тебя с сыном моим свести, — запевает свою песню Волков.

— А чего это мы без танцев? — громко интересуется одна из теток моего супруга. — А ну, давай, Паша, заводи шарманку!

Через пару минут шум в комнате становиться еще громче, приправленный звучанием незнакомых мне песен, под которые выросло большинство присутствующих.

— Украду я твою жену, Андрей, пусть остальные со старухами танцуют, а я на это не подписывался, — обращается к нему отец. — Только матери не говори, что ее уже в утиль сдавать пора, а то запилит меня, как только все разойдутся.

— Тебя скоро ветром сносить начнет, — ведя меня в танце, говорит мне свекр. — Не ешь что ли ничего? Мужика в доме нет и о готовке забыть решила?

— Ем, просто на работе не всегда удается вовремя перекусить, — смущаясь от замечания по поводу нашего разрыва, спешу его разуверить.

— Рассказывай давай! Вижу же, как друг на друга смотрите! Он вон, стакан из рук не выпускает, хмурый, как туча сидит! Ты уж примени свои женские штучки, да и миритесь уже! — советует Павел Степанович. Я ничего не отвечаю, глядя в сторону стола, где только что сидел мой муж, но не застаю его на своем месте.

— Курить пошел, — проследив за моим взглядом, поясняет мужчина.

— Он ведь не курит…

— Ну, что делать! Страдает мужик, спасается как может! — выпуская меня из своих крепких рук, выдает Медведев старший. — Уж не знаю, что вы там не поделили, но, чтобы без всяких разводов, а то ноги обоим повырываю!

Я не могу побороть улыбку, сдерживаясь, чтобы крепко его не обнять, в благодарность за подаренное мне ободрение, и вновь усаживаюсь на свой стул. Андрей и еще несколько мужчин так и не появляются, когда захмелевшая виновница торжества, подсаживается на пустующий табурет, обращаясь ко мне как можно тише:

— Дурак он у нас, что же поделать? Ревнивый — весь в отца! Только он не только этим на Пашку похож — если любит, то хоть на край света беги, он тебя и там найдет!

— Очень хотелось бы в это верить, — слабо улыбаюсь ее рассуждениям.

— Я мать, я всегда знаю, что мои дети чувствуют. Вот Сережку, как открытую книгу читала, ничего от меня скрыть не мог… А Андрюша посерьезней что ли, ничего на показ не выставляет, все что — то сам себе думает, думает. Только не все от матери скроешь, свои дети появятся, поймешь меня. Любит он тебя, а себя изводит, потому что в глубине души понимает, что сам проблему раздул, а признать это гордость мешает…

— Ты закончила? — раздается голос мужа над нашими головами, приход которого мы пропустили. — Там тетя Зина вино на платье пролила, тебя на помощь зовет.

Женщина торопливо встает, уступая место сыну и мчится выручать сестру. Я не смотрю на Андрея, наверняка, вновь покраснев от осознания, что ему прекрасно известно, о чем мы говорили, и прислушиваюсь к болтовне сидящих рядом людей. Я чувствую его сверлящий взгляд на своей спине, но и не думаю поворачиваться, давая понять, что не стану кидаться в ноги. Выбор за ним, а я приму любое его решение…

— Мммм, моя любимая песня! — разомлев от выпитого, сообщает незнакомая мне дама, наверняка тоже медик, как и Анна Федоровна. — Там, где клен шумит… Над речной волной… — запевает женщина, подхваченная еще парой присутствующих.

— О, я еще с вами не танцевал, — останавливая на мне свой взгляд, заявляет незнакомец лет сорока довольно приятной наружности.

— Прости, Максим, но этот танец за мной, — беря меня за руку, пресекает его Андрей. Я, не сопротивляясь, иду за ним, так и не выпуская пальцы из его захвата, чувствуя, как жаркая волна накрывает меня с головой. Мы не говорим, просто наслаждаемся обретенной близостью. По моей пояснице гуляют его горячие ладони, и я чувствую его дыхание на своем затылке, от чего по шее ползет рой мурашек, спускаясь под ткань моего платья. Не удержавшись, я трусь щекой об его плечо, прикрываю глаза и впитываю запах леса и табака, крепче прижимая к себе его подтянутое тело. Словно рядом и нет никого, словно между нами не было этой месячной разлуки, словно я никогда не возвращала ему ключи, а он не игнорировал около полусотни моих звонком. Под своими пальцами я ощущаю бешенный ритм его сердца, прекрасно зная, что мое сейчас бьется так же быстро. Какая глупость, невероятная глупость лишать себя подобных мгновений из-за простого непонимания или нежелания слышать своего родного человека. Я провожу кистью руки по его шее, зарывая пальцы в густых волосах и поднимаю голову, чтобы встретиться с ним взглядом. В его карих глазах пылает пожар, но Андрей не делает попыток меня поцеловать, а я не рискую брать инициативу в свои руки. Когда песня подходит концу, он вновь переплетает наши пальцы, и мы занимаем свои места за праздничным столом. Я отпиваю вино из почти не тронутого мной за вечер бокала, пытаясь понять, как вести себя дольше, когда слышу до боли родной голос:

— Поехали домой.

Кивнув, я поднимаюсь, прощаясь с присутствующими, и на пути к выходу из комнаты, ловлю веселое подмигивание своего тестя. В моем животе уже порхают бабочки, и я с трудом справляюсь с застежками на своем пальто, чувствуя каждой своей клеточкой его тяжелый пылающий взгляд. Наверняка, таксист нечасто подвозит подобную парочку, в полном молчании следящую за дорогой, но нарушать воцарившееся безмолвие не старается.

Я изучаю спину супруга, пытающегося справиться с замком и, оказавшись в теплоте родной прихожей, опираюсь на входную дверь. Андрей останавливается в паре шагов, внимательно изучает мое лицо, пробегается глазами по телу и, не спеша, сокращает расстояние между нами. Подушечкой большого пальца он проводит по моей щека, после чего, ей же, касается контура приоткрытых губ. Вторая ладонь бесцеремонно, но одновременно нежно, изучает поверхность моего бедра, поднимаясь к талии, чтобы там и остановиться. Я позволяю ему устанавливать правила, не тороплю, признавая свое безоговорочное поражение перед его чарами. Он аккуратно, словно я могу рассыпаться на тысячи мелких кусочков от его неосторожного движения, склоняет голову к моей шее, касаясь ее невесомыми поцелуями. Давление внизу живота нарастает, и с каждым движением языка по моей коже, связно мыслить становиться все труднее.

Я и не думаю сопротивляться, когда он сбрасывает с моих плеч пальто, освобождаюсь от своей обуви, чтобы вновь прислониться спиной к металлической обшивке. Его губы опять возвращаются к моей шее, а рука, как и минутой ранее, скользит по бедру, касается живота и продолжает свое движение вверх. Я больше не контролирую свое дыхание, шумно выпуская воздух из легких, концентрируясь лишь на своих ощущениях… Когда его ладонь пробирается под мой бюстгальтер, я не могу сдержать стон, подаваясь всем телом навстречу его ласке. Андрей и сам перестает держать себя под контролем, расстёгивает пояс на своих брюках и помогает мне избавиться от колготок. Его поцелуи опаляют, а пальцы дарят целые фейерверки эмоций. Когда сил терпеть этой сладостной пытки уже не остается, я пересохшими губами произношу его имя, чтобы через секунду почувствовать, как он приподнимает меня, позволяя обвить его бедра своими ногами. Он входит в меня резко, выбивая остатки кислорода из легких, не сбавляя свой темп, продолжает целовать не скрытые платьем участки моей плоти. И в этот момент все на свете перестает быть важным, нет никого, кроме нас двоих. На мои губы обрушивается требовательный поцелуй, от которого я срываюсь в бездну, обмякнув в его руках, отчего Андрей начинает двигаться еще быстрее, заставляя нарастать вырывающимся из моей груди стонам. Когда он останавливается и, прислонившись своим лбом к моему, заглядывает в глаза, я не могу сдержать рвущихся наружу признаний:

— Я скучала…

Он вновь целует меня, опуская мои ноги на пол, так и не разжимая объятий.

— Я не врала тебе, я люблю только тебя и никогда не позволила бы случиться чему-то подобному по доброй воле. Я больше ни дня без тебя не вынесу, — шепчу ему, не прерывая зрительного контакта. Он молчит какое-то время, касается моих губ и, как по мановению волшебной палочки, вновь отстраивает мой рухнувший с его уходом мир, использовав для этого всего три коротких слова…

Мы вместе принимаем душ, вместе разбираем постель, вместе выбираем фильм и вместе устраиваемся на мягком матраце кровати. И от этого «вместе» мне хочется петь… Я засыпаю лишь под утро, полностью обессиленная от нашей близости, распластавшись на его груди и переплетя наши ноги. Впервые, после новогодних каникул, я сплю крепко, а глаза не щиплет от пролитых слез. Пробуждаюсь я от поцелуев, скользящих по моей спине, и могу вас заверить, нет ничего приятней утренних ласк любимого мужчины.

Жизнь вошла в свое привычное русло. Я вновь перевезла вещи в нашу небольшую двушку, перестав терзать свою душу страхами, что навсегда потеряла Андрея. Мы больше не поднимаем эту тему, усердно делая вид, что месяца разлуки и не было, не обсуждаем уроки, которые каждый из нас вынес для себя из столь затяжной ссоры. Я твердо уверилась, что больше не допущу никаких тайн и недоговоренностей, а Андрей, наверняка, осознал, что в любви нет места для недоверия и неуемной гордости, способной разрушить размеренный уклад жизни. На утро, после юбилея Анны Федоровны, когда мы наконец покинули спальню и наспех набили желудки скудным содержимым холостяцкого холодильника, я вновь почувствовала острый приступ тошноты, без которой в последнее время не начинался ни один мой день. Когда я, расставшись с остатками еды, пыталась прийти в себя, прикладывая к щекам смоченные холодной водой ладони, Андрей молчаливо стоял в дверях ванной комнаты, наблюдая за моими действиями. Выключив кран и осушив лицо полотенцем, я наткнулась на изучающий взгляд карих глаз, в глубине которых отчётливо угадывалось понимание. Не придумав ничего лучше, я лишь едва заметно кивнула, и, от чего-то, неуверенно улыбнулась, с ужасом ожидая его реакции. Выдохнула я только тогда, когда крепкие мужские руки оторвали меня от пола, а на лицо осыпался град беспорядочных обжигающих поцелуев. Через неделю мы вместе отправились в консультацию, где Андрей терпеливо ждал, пока я пообщаюсь с врачом и оформлю все необходимые документы, с интересом изучая плакаты, пропагандирующие неоспоримую пользу грудного вскармливания. — Возможно, мы даже узнаем пол, — оживленно говорю я, наблюдая за стройным рядом куда-то спешащих машин, сидя на пассажирском кресле. — Правда на таком сроке нам никто не даст стопроцентной гарантии, но на форумах пишут, что у многих, в итоге, на последующих узи пол подтверждался. Медведев лишь улыбается охватившему меня нетерпению, въезжая во двор медицинского центра, где нас ожидают через десять минут. — Когда мы скажет твоим? Они, наверняка, дико обрадуются, — вкладывая ладонь в руку мужа, не могу перестать говорить, сгорая от волнения, ведь совсем скоро мы впервые увидим нашего малыша. — Сегодня и скажем, они нас как раз на ужин ждут. Аккуратней, — вовремя подхватив меня под локоть, не дает мне упасть на скользкой ступеньке. Когда я ложусь на кушетку, освобождая живот от вязанного свитера, а врач обильно смазывает его гелем, мне кажется, лишь искрящиеся весельем карие глаза сидящего рядом мужчины, дают мне силы выровнять участившееся дыхание. — Ну, что тут у нас, — начиная водить своим аппаратом по моей коже, произносит молодой мужчина, следя за появляющимися на мониторе картинками. Я сентиментальна, но ведь мне же простительно? Кто посмеет высмеять слезы, пролившиеся по щекам беременной девушки, наблюдающей за изображением крошечного человечка на висящем на стене экране. Делая записи в медицинской карте, врач спешит успокоить нас благоприятным течением беременности, уверяя, что плод сформирован в соответствии со сроком, а мне хочет хлопнуть его по лбу, ведь это вовсе не «плод», а маленький Семен Андреевич. По крайней мере, процентов на восемьдесят, специалист уверен, что это мальчик. Оказавшись в салоне немного остывшей машины, я вновь разглядываю снимок, отпечатанный на тонкой глянцевой бумаге, поражаясь, как быстро в моей душе разрастается чувство безграничной любви к малышу, которого я еще не успела подержать на руках, обвести контур его носика своим указательным пальцем, от чего он, наверняка, недовольно наморщит лоб. Я поворачиваю голову, натыкаясь на серьезное лицо супруга, который, кажется, уже не первую минуты следит за мной. — Спасибо, — говорит он, вводя меня в ступор, и, предрекая дальнейшие расспросы добавляет. — Спасибо, за то, что выбрала меня и сделала счастливым. Я не нахожусь, что ответить, но, видимо, он и не ждет от меня никаких слов, вставляет ключ в замок зажигания, и выезжая на дорогу, вновь расплывается в улыбке, без сомнения, так же, как и я, взращивая в себе какое-то совершенно новое чувство. В его родительской квартире уже накрыт стол, и воздух пропитан невероятными ароматами жаренного мяса под каким-то головокружительным соусом. Павел Степанович расположился в кресле, наблюдая за транслируемым по спортивному каналу футбольным матчем. Анна Федоровна раскладывает горячее по тарелкам, осыпая Андрея расспросами о достижениях в работе, пока я, уткнувшись носом в ямку на его шее, наслаждаюсь царящей вокруг атмосферой. — Какие-то вы сегодня загадочные, — заявляет мама, прекратив суетится над тарелками, и внимательно смотрит на наши довольные физиономии. — Что это вы без конца улыбаетесь? — Разве это плохо? Мне казалось, тебя должны радовать, а не удивлять наши улыбки, — еще шире обнажая свои белые зубы, заявляет Андрей. — Я радуюсь, но мне бы тоже хотелось знать, что же приключилось, что вы так светитесь? — Ну, даже не знаю… Что, Маш, думаешь стоит сказать? — смеется мой муж, и, заручившись моим разрешением, встает с дивана, усаживаясь за стол. — Ну, помниться, вы тут внука у нас просили… — Да ты что?! — вскакивает Павел Степанович, напрочь забыв о счете. — Врешь?! Андрей отрицательно качает головой, засовывая в рот внушительный кусок отбивной, не успевая донести до рта ложку с салатом, оказавшись в крепких объятиях своего отца. — Господи! Маша, и какой срок? — мгновенно превращаясь из женщины, весь вечер корпящей над плитой, в серьезного медработника с большим стажем — Тринадцать недель, сегодня на первое узи ходили, вот, — отыскав в сумке фотокарточку, вручаю ее свекрови. — И что? Что говорят? Внучка? — выхватывая у жены снимок, интересуется раскрасневшийся от переполняющих его эмоций Павел Степанович. — Обижаешь! — вмешивается Андрей. — Мужик! — Ну, на таком сроке очень часто пол определяют ошибочно, — разглядывает изображение Анна Федоровна, после чего несколько раз целует меня в щеку, заключая в кольце своих рук. — Поздравляю! Ты хорошо себя чувствуешь? * * * — Маш? — тихо зовет меня в темноте нашей спальни Андрей. Я с трудом раскрываю глаза, совершенно обессиленная после нескончаемых разговоров за столом с его родителями. — Что? — отзываюсь, не сумев подавить зевок. — Ты думала, как мы его назовем? Я поворачиваюсь на бок и сталкиваюсь с ним взглядом, отчетливо различая его черты, окончательно привыкнув к отсутствию света. — Обычно девчонки задают такие вопросы, — улыбаюсь, чувствуя, как в животе начинают порхать бабочки, от осознания, что муж настолько серьезно отнесся к известию о пополнении в нашей семье. Если честно, меня дико пугали разговоры людей о том, что окончательное понимание мужчиной своего нового статуса происходит лишь тогда, когда он впервые берет своего ребенка на руки. — Вообще-то, я ждал, что ты первая поднимешь эту тему, как только мы выйдем из кабинета, но ты до сих пор молчишь. Так что? Думала или нет? — Семен. Мне нравиться это имя, и, по-моему, звучит довольно неплохо… — Семен… Почему такой выбор? — Не знаю, просто нравиться и все… А ты? Какое имя придумал ты? — Скажешь тоже, имя! Оно ни одно! — Ладно, так какие тебе нравятся? — Максим, Артем, Александр и еще Егор… Или Глеб к примеру? Я не могу не посмеяться над тем, с какой серьезностью мой муж перебирает возможные варианты, пожалуй, он подошёл к этому делу куда основательней, чем к покупке очередного объекта. Я провожу ладонью по его щеке, а он, словив мои пальцы, начинает покрывать их поцелуями. — Давай спать, еще куча времени впереди, — устраиваясь на его груди, улыбаюсь я, абсолютно не находя сил для неминуемых споров и убеждений. Андрей зарывается рукой в моих волосах, целуя в макушку и прекращая разговоры. Чтобы уснуть, мне понадобилось не больше минуты, в отличии от мужчины, держащего меня в объятиях и глядящего в потолок.

— Я закончила, — зажимая телефон плечом, сообщаю мужу. — Зайду пока в магазинчик через дорогу.

— Хорошо, я буду минут через пятнадцать, простоял в пробке на Щипачкино.

— Не торопись, — улыбаюсь и складываю в сумку разложенные на рабочем столе вещи.

— Господи, как ты ходишь с таким грузом в жару, — убирая волосы в высокий хвост, нагоняет меня Диана на выходе из здания. — Это издевательство, еще пару дней и умру от перегрева.

Я пожимаю плечами, опускаю на глаза солнечные очки и устремляю взгляд в небо, где сияет огромный солнечный диск, держащий людей в напряжении уже второй месяц. За все эти годы, что я провела в городе, такого знойного лета еще ни разу не выдавалось.

— Завтра пятница, так что все выходные я из дома не выйду, обложусь льдом и буду потягивать холодный чай. Кстати, никаких тортиков, ты обещала! Иначе вся моя диета коту под хвост! — беря меня под руку, напоминает подруга.

— Я все продумала, принесу зефир и шампанское, — обсуждаю завтрашнее меню для небольшого пиршества в обеденный перерыв в честь моего ухода в отпуск. — Хотя, как по мне, так с твоей фигурой — грех жаловаться!

— Смотря с кем сравнивать, — бережно потерев мой округлившийся живот, заявляет она. Я смеюсь ей в ответ, когда мы вместе пересекаем проезжую часть, дождавшись зеленого сигнала светофора.

— Смотри, какая красота! — касаясь рукой плотной бирюзовой ткани, не могу скрыть свой восторг. — Вот ее я и возьму.

— Счастливая, обожаю делать ремонт, моя бы воля, каждый год бы все обновляла. Ты уже купила билет?

— Да, уезжаем в это воскресенье, вдвоем. Правда Андрей через пару дней вернется обратно, работа, да и ремонт нужно контролировать, — делюсь я с Дианой, пока две продавщицы отмеряют необходимые мне метры ткани.

— Слушай, может мне тоже кого — то найти, завести малыша и перестать пропадать в нашей богадельне? Я даже готова пожертвовать своей талией, лишь бы не видеть эти нескончаемые чертежи! Дай сюда, а то родишь, так и не успев вкусить все прелести декретной жизни. — выхватывая из моих рук довольно тяжелый обрез материала, рассуждает девушка. — Тем более, что кое-кому я уже приглянулась…

— Да ладно? И ты молчала? — открывая дверь и пропуская ее вперед, возмущаюсь я.

Мы следуем к пустующей скамейке и водружаем на нее мою покупку. Диана слегка краснеет, чем несказанно меня удивляет, поскольку мне прекрасно известно, что она, отнюдь, не из робкого десятка, и ее, вряд ли, можно смутить подобном вопросом.

— Молчала, боялась, что ты меня осудишь…

— Только не говори, что закрутила с начальником. После романа с Сивериновой он стал выглядеть еще лет на десять старше, — округляю глаза, серьезно глядя на собеседницу.

— С ума сошла, я не в восторге от этого антиквариата, тем более после последнего разноса, что он мне устроил.

— Тогда кто же? — перебирая в памяти весь наш обширный мужской коллектив, гадаю я.

— Это… В общем, это Вова! Прости, — тараторит она, хватая меня за руку, словно боится, что я убегу. — Я знаю, что он поступил, как моральный урод, что ты его ненавидишь, но ничего не могу с собой поделать!

— Глупая, — обнимаю ее за плечи, даже не пытаясь сдержать смех. — Я очень рада за вас, только держи ухо в остро, а то за ним нужен глаз да глаз!

Подруга быстро кивает, и, обнимая меня в ответ, довольно улыбается, а я ловлю себя на мысли, что довольно быстро прикипела душой к этой высокой блондинке.

— Вот и муженек приехал, — махая Андрею, отпускает меня Диана. — Ладно, с чистой совестью я вас покидаю. Я лично выволокла эту махину, — кивая в сторону лавки, заявляет она. — Но можешь не благодарить, просто проследи, чтобы завтра она не приволокла на работу торт, а то с этими гормонами у беременных семь пятниц на неделе. А мне еще личную жизнь устраивать — каждая калория на счету.

— Можешь на меня рассчитывать, — улыбается супруг, нежно поцеловав меня в висок, и берет ткань со скамейки. — Подвезти?

— Нет, спасибо, я еще по магазинам пробегусь. До завтра, Марусь.

* * *

Я надкусываю уже четвертое яблоко, увлеченно следя за сюжетом предусмотрительно положенной мной в чемодан книги, рассуждая над глупостью героини. Андрей, устроившись на соседней полке выкупленного купе, сосредоточенно водит глазами по экрану ноутбука. Наверняка, в эту самую минуту, он производит в своей голове мудрёные расчеты, продумывая наперед, как повысить показатели прибыли. Я любуюсь его серьезным выражением лица, убежденная, что именно так и должен выглядеть уверенный в своих силах глава семейства, мужчина, возложивший на свои плечи ответственность за любимую женщину и будущего ребенка.

В нашей квартире царит пустота, вся мебель вывезена на свалку, за исключением резного комода, к которому я питаю особую слабость, наповал сраженная изгибами и узорами, покрытыми слоем лака довольно рукой талантливого мастера. Ближайший месяц гости из солнечного Таджикистана, неплохо говорящие на русском, будут придавать нашему жилью благопристойный вид. После долгих споров между собой, мы, наконец-то пришли к согласию, и получив необходимые разрешения в различных инстанциях, решили снести стену, разделяющую кухню и гостиную. Я с нетерпением жду, когда смогу переступить порог нашего дома и начну обустраивать уют, расставляя на полках различные вазы и диковинные штучки, которые я скупала, как одержимая, в одной из сувенирных лавок в центре города.

Вот она гармония, чувство полнейшего удовлетворения, от осознания, что все идет именно так, как и должно идти. Сема, а именно так мы все же решили назвать нашего сына, периодически ударяет меня по ребрам, исполняя лишь ему понятные номера внутри моего разросшегося живота. Через два месяца, я, наконец, возьму его на руки и покрою поцелуями каждый его крошечный пальчик…

— Как тебя еще не воротит от этих яблок, — наблюдая, как я выкидываю огрызок в лежащий на столе полиэтиленовый пакет, искренне удивляется муж. — Может лучше поешь что-нибудь, чем постоянно отправлять в рот эту ерунду?

— Нет, поем дома. Мама, наверняка, наготовила целую гору. И, между прочим, они довольно полезны. — вновь утыкаясь в книгу, заявляю я.

— Сейчас только два, а приезжаем мы в десять. Ты же не собираешься сидеть на одних фруктах? — извлекая из плотной сумки контейнеры с курицей и варенным картофелем, удивляется он. — Давай, Маш, ешь.

Я вскидываю бровь, наблюдая за тем, с каким усердием Андрей разрезает овощи, снимает крышки с пластмассовых плошек и пододвигает их к моему краю. Никогда не думала, что скажу нечто подобное, но вынуждена признать, что немного устала от его душащей заботы, постоянного стремления накормить, не принимая отказа, от чего мой врач скоро начнет рвать волосы на своей голове, каждый раз ужасаясь прибывшим килограммам.

— Рудольфовна советовала бежать от тебя, уверяя, что еще месяц таких прибавок, и я не смогу родить самостоятельно, — ссылаясь на своего гинеколога, вещаю я, отправляя в рот кусочек сочного помидора.

— Она просто тебе завидует. Не всем так повезло с мужем, — принимаясь за пищу, улыбается он. Я решаю не отставать, и пару минут мы проводим в полнейшей тишине, справляясь со своим обедом

— Что там с магазином? Я случайно подслушала твой разговор… Антон советует его продавать? — решаюсь впервые засунуть свой нос в его бизнес.

— Да, рядом открыли точку, так что пока дела идут не очень.

— И что ты решил? — оставляя в покое овощи, сверлю его взглядом.

— Не знаю, я думаю… — тяжело вздохнув, отвечает мне муж. — Не забивай свою голову, лучше жуй курицу.

Я следую его совету, терзаемая горестными мыслями о том, что, похоже, решение уже давно принято. В памяти всплывают те дни, когда Андрей, окрыленный покупкой магазина, вкладывал все свои силы в его развитие, искренне веря в удачливость своего предприятия. Я помню, как он делился со мной своими успехами, как, порой, до поздней ночи сидел за ноутбуком, отыскивая надежных поставщиков. Это его детище, то небольшое здание, куда бы стоило привести журналистов, достигнув определенных высот, рассказывая, что именно здесь он заработал свой первый миллион. Я внимательно слежу за супругом, сосредоточенно разрывающего куринную ножку на маленькие кусочки, забывая отправлять их в рот, из-за чего на желтой крышке от круглого контейнера, служащей ему тарелкой, скопилась целая куча мясных волокон. Я кладу свою перемазанную жиром ладонь поверх его пальцев, привлекая к себе внимание, и терпеливо жду, пока он, словно очнувшись от своих рассуждений, поднимет на меня свой взгляд.

— Пообещай, что подумаешь тысячу раз, прежде, чем сделаешь следующий шаг. Я знаю, как тебе дорог этот магазин и сколько сил ты вложил в него. Не стоит отказываться от него, если ты твердо не уверен, что прибыли от него ждать больше не стоит…

— Маш, наверно Антон прав, мы не выдержим конкуренции, — бросив остатки курицы на стол, и схватив салфетку, отозвался Андрей. — Наверное лучше избавиться от него сейчас, погасить кредит, остальное вложить в ремонт квартиры…

— Наверное, лучше не горячиться. Мы же все рассчитали, так что о ремонте можно не беспокоиться, — перебиваю его.

— Да, но можно купить мебель получше, или… В общем, не знаю, но обязательно что-то придумаю, — тряхнув головой и отгоняя озабоченное выражение со своего лица, закрывает он тему. — Как давно я тебя целовал в последний раз?

— Достаточно давно, чтобы я успела соскучиться по твоим поцелуям, — уважаю его нежелание говорить о делах, отзываюсь я, но, даже оказавшись во власти его крепких рук, так и не смогла до конца выбросить из головы мысли о его проблемах.

* * *

— Да он футболист, — приложив руку к моему животу, заявляет отец. — Андрюх, смотри, чтоб Машка его на танцы не отдала… А то бабка ее тут обработает!

— А что плохого в танцах? Между прочим, многие мужчины не могут жить без паркета! — вступается мама. — Уж лучше пусть пляшет, чем ему нос сломают на боксе или в этом дурацком футболе.

— Нос ему все равно сломают, если будет в лосинах по кабинету скакать! Вот потом внучку заделают и пусть хоть до утра она польку отплясывает, а над внуком я издеваться не дам!

Я помогаю маме выкраивать чехлы на диванные подушки, улыбаясь их перепалке, которая с изрядной постоянностью возникает между моими родителями. Рядом сидит мой муж, сматывая купленную сегодня тесьму для штор в клубок. Мы встречаемся взглядами лишь на секунду, одаривая друг друга мимолетными улыбками. Уже через несколько часов Андрей отправиться на вокзал, а я на ближайшие три недели стану заложницей маминой стряпни и папиных нравоучений. Зная, что сегодняшнюю ночь я проведу в гордом одиночестве, впрочем как и череду последующих, я не могу сдержать тяжелого вздоха, после которого мой любимый мужчина, в утешительном жесте касается моей щеки.

— Значит так, мы с матерью посовещались и постановили, плевать мы хотели на вашу гордость! — глядя на моего супруга, начал отец. — Я буду не я, если собственному внуку подарков не накоплю. Кроватку, коляску, всякие там стульчики, электрокачели, покупаем мы! И чтоб никаких отказов я не слышал! Что ж я за отец такой, если ничем своим детям не помогу! А ты мне считай уже сын, так что засунь свои амбиции подальше!

Медведев беззлобно улыбается папиной пылкой речи, после чего кивает, явно удивляя моих родных, столь быстрой капитуляцией.

— Ну, удивил! Мы с Ленкой всю голову сломали, придумывая аргументы, а ты так быстро согласился!

— Я не могу запретить вам заботиться о внуке, — откладывая клубок в коробку со швейными принадлежностями, признает Андрей.

Вечером, когда я крепко прижимаю к себе его тело, потягивая носом лишь ему свойственный запах, я с тоской представляю, какими унылыми будут дни без его улыбок и бережных касаний. Ночью, когда он, наверняка, уже спит на полке душного вагона, я разглядываю его фото на своем телефоне, словно не видела его ни каких-то пару часов, а бесконечно долгие месяцы.

* * *

Август на моей малой родине выдался довольно прохладным, что не может ни радовать, когда твое тело на пятнадцать килограмм тяжелее, а от постоянной жары твои ноги заметно распухают. Мы прогуливаемся по парку, наблюдая за играющими на площадке малышами, приглядываясь к коляскам, которые гордо катят перед собой молодые девушки. Мама обнимает меня за плечи, сетуя на то, как быстро я превратилась во взрослую женщину, плотнее запахивая на мне полы вязанного кардигана.

— Еще вчера тебя в сад водила, а уже скоро ты мне внука подаришь, — приложив руку к моему животу, говорит она. — Как там Андрюша? Ремонт закончил?

— Да, на днях привезут мебель, и я могу возвращаться, — подставляя лицо легкому ветерку, отвечаю я. Маме не обязательно знать, что последнюю неделю Андрей даже толком не спит, готовясь к обрушившимся на его голову различным проверкам, убежденный, что подобный интерес к его небольшим объектам вспыхнул не просто так. Мы минуем детскую площадку и усаживаемся у небольшого фонтана, отключенного городскими службами и теперь являющего собой довольно печальное зрелище. На каменном дне, покрытом зеленым налетом, раскиданы пустые бутылки и обертки от шоколадных батончиков.

— Вот и славненько, он у тебя молодец. Я безумно боялась, что когда-нибудь ты приведешь на наш порог лысого татуированного байкера, — смеется она, вновь обхватывая мои плечи.

— Почему именно байкера? — удивляюсь я, почему-то пытаясь представить Андрея в косухе и плотно сидящих на теле кожаных штанах.

— Не знаю, наверное, каждая мать боится именно такого зятя, — доставая из сумки булку и, раскрошив ее, бросает на асфальт, глядя на то, как голодные птицы устраивают бои за крошки. — Может быть сходим в магазин, купим необходимые материалы и я, наконец, начну шить одеяльце на выписку? Не зря же я всю свою жизнь сижу за швейной машинкой?

Я утвердительно киваю, не видя поводов отказываться, зная, что в этом деле моей маме равных нет. Об этом свидетельствуют постоянно поступающие на ее телефон звонки от заказчиц, мечтающих, что именно она сошьет платье на грядущее в их жизни торжество. Да и аккуратно сложенные в мой чемодан шторы с небольшими квадратными чехлами из яркой бирюзовой ткани, не могут не подкреплять моего твердого убеждения.

— Я скучаю, — отойдя в дальний конец магазина, сообщаю мужу.

— Я тоже, — наверняка, улыбаясь отвечает он. — Как ты себя чувствуешь? Мама договорилась в своей больнице, так что рожать будешь под ее контролем.

— Здорово, быстрей бы уже, спать по ночам невозможно, такое чувство, что все мой кости переехал каток… — разглядывая стенд с разнообразными пуговицами, делюсь с ним тяжестью своего состояния. — Кухню уже установили? Я не удержалась и скупила кучу тарелок всех форм и размеров, так что поеду обратно с огромными баулами.

— Да, осталось подключить технику и можно смело пользоваться. Я тут подумал… — выдерживает он паузу. — Жди меня завтра, составлю тебе компанию, чтобы не так одиноко было ехать одной.

Сердце пропускает удар и ускоряет свой темп, от столь скорого воссоединения с мужем, и я едва сдерживаюсь, чтобы не пуститься в пляс.

— Я люблю тебя, Медведев, — излишне громко заявляю ему, даже не думая краснеть от своей несдержанности перед взирающими на меня продавцами.

— Я знаю, — греет мне душу его грудной смех. — Так что жди, я закончу сегодня свои дела и выезжаю.

* * *

Я разглядываю свое тело в большое настенное зеркало, жалея, что совершенно забыла о том, что мучное, которое мама взяла за правило печь каждый вечер, имеет свойство откладываться не только в моем и без того округлом животе. Зная, что сегодня увижу Андрея, я не могу отогнать от себя пугающие мысли, что предстану в его глазах раздобревшей матреной, с раздавшимися боками и розовым румянцем на пополневших щеках. Глупо надеяться, что беременность не ударит по твоей талии, но и признавать тот факт, что от былой красоты в моем теле мало что уцелело под этой атакой калорий, безумно болезненно. Я надеваю свой плюшевый домашний костюм, убираю спускающиеся ниже поясницы волосы в тугую косу и тянусь к своей косметичке. Немного подкрасив ресницы, я тяжело вздыхаю, не очень-то довольная своим отражением. Время тянется немыслимо долго, словно стрелки настенных часов кто-то добротно намазал клеем, мешающим завершать им очередной круг. Весь этот месяц я прокручивала в голове нашу встречу, представляя, с каким упоением буду осыпать его поцелуями, сойдя с поезда и оказавшись в его надежных объятиях. И не так уж и важно, что ожидание сына внесло свои коррективы в мой внешний облик, поскольку я твердо намерена получить удовольствие от нашего воссоединения.

Мама колдует над ужином, отец еще не вернулся с очередной поездки, так что, не придумав ничего лучше, я устраиваюсь на своем диване с толстым романом в руках.

«Беспокойство Элеоноры Батлер было напрасным. Салли Брютон была точна:

— Девушка почти полностью без образования и со вкусом готтентота. Но у нее есть сила и энергия. Нам нужны такие, как она, на Юге, да даже в Чарльстоне. Может, особенно в Чарльстоне…» — читаю я, и, не в силах сопротивляться навалившейся на меня слабости, засыпаю.

* * *

Я тихонько приоткрываю дверь в ее комнату, ругаясь себе под нос на раздавшийся скрип давно не смазываемых петель. За окном уже довольно темно, и лишь настольная лампа освещает ее силуэт, наполовину скрытый накинутым на ноги пледом. Я аккуратно, боясь разбудить ее своим неожиданным вторжением, беру в руки книгу, которая вот-вот грозит выпасть из ее ослабленной хватки, смотрю на обложку, и, улыбаясь столь девчачьему выбору, откладываю произведение на пол, рядом с диваном. Непослушные пряди ее волос выбились из косы, упав на белую матовую кожу лба. Бережно коснувшись мягких вьющихся локонов, я отвожу их в сторону, наслаждаясь представшей передо мной картиной. От красоты ее безмятежного лица захватывает дух, а от осознания, что эта девушка завладела всеми моими мыслями, хочется сжать мягкое податливое тело в объятиях, всем и каждому говоря, что она только моя. С момента моего отъезда наш малыш заметно подрос, о чем свидетельствует мерно вздымающийся от дыхания живот, обтянутый персиковым плюшем. Смогу я когда-нибудь так же смотреть на другую, находя ее самой прекрасной на этой планете?

Наверное, я слишком пристально наблюдаю за своей женой, потому что, через пару минут, ее веки с пушистыми черными ресницами слегка подрагивают, являя свету серые глаза, за один такой взгляд которых, полный восторга и любви, я готов свернуть горы. На губах появляется растерянная улыбка, а руки уже обвивают мою шею, и я, не в силах сдержаться, страстно целую ее, забывая обо всем, что еще секунду назад казалось мне важным. Спустя пару часов, утомленный бессчетным количеством посыпавшихся на меня вопросов, лежа в ее постели, я забываюсь спокойным сном, чувствуя ее горячую ладонь на своей обнаженной груди.

Август на моей малой родине выдался довольно прохладным, что не может ни радовать, когда твое тело на пятнадцать килограмм тяжелее, а от постоянной жары твои ноги заметно распухают. Мы прогуливаемся по парку, наблюдая за играющими на площадке малышами, приглядываясь к коляскам, которые гордо катят перед собой молодые девушки. Мама обнимает меня за плечи, сетуя на то, как быстро я превратилась во взрослую женщину, плотнее запахивая на мне полы вязанного кардигана. — Еще вчера тебя в сад водила, а уже скоро ты мне внука подаришь, — приложив руку к моему животу, говорит она. — Как там Андрюша? Ремонт закончил? — Да, на днях привезут мебель, и я могу возвращаться, — подставляя лицо легкому ветерку, отвечаю я. Маме не обязательно знать, что последнюю неделю Андрей даже толком не спит, готовясь к обрушившимся на его голову различным проверкам, убежденный, что подобный интерес к его небольшим объектам вспыхнул не просто так. Мы минуем детскую площадку и усаживаемся у небольшого фонтана, отключенного городскими службами и теперь являющего собой довольно печальное зрелище. На каменном дне, покрытом зеленым налетом, раскиданы пустые бутылки и обертки от шоколадных батончиков. — Вот и славненько, он у тебя молодец. Я безумно боялась, что когда-нибудь ты приведешь на наш порог лысого татуированного байкера, — смеется она, вновь обхватывая мои плечи. — Почему именно байкера? — смеюсь над ее страхами, почему- то пытаясь представить Андрея в косухе и плотно сидящих на теле кожаных штанах. — Не знаю, наверное каждая мать боится именно такого зятя, — доставая из сумки булку и, раскрошив ее, бросает на асфальт, глядя на то, как голодные птицы устраивают бои за крошки. — Может быть сходим в магазин, купим необходимые материалы и я, наконец, начну шить одеяльце на выписку? Не зря же я всю свою жизнь сижу за швейной машинкой? Я утвердительно киваю, не видя поводов отказываться, зная, что в этом деле моей маме равных нет. Об этом свидетельствуют постоянно поступающие на ее телефон звонки от заказчиц, мечтающих, что именно она сошьет платье на грядущее в их жизни торжество. Да и аккуратно сложенные в мой чемодан шторы с небольшими квадратными чехлами из яркой бирюзовой ткани, не могут не подкреплять моего твердого убеждения. — Я скучаю, — отойдя в дальний конец магазина, сообщаю мужу. — Я тоже, — наверняка, улыбаясь отвечает он. — Как ты себя чувствуешь? Мама договорилась в своей больнице, так что рожать будешь под ее контролем. — Здорово, быстрей бы уже, спать по ночам не возможно, такое чувство, что все мой кости переехал каток… — разглядывая стенд с разнообразными пуговицами, делюсь с ним тяжестью своего состояния. — Кухню уже установили? Я не удержалась и скупила кучу тарелок всех форм и размеров, так что поеду обратно с огромными баулами. — Да, осталось подключить технику и можно смело пользоваться. Я тут подумал… — выдерживает он паузу. — Жди меня завтра, составлю тебе компанию, чтобы не так одиноко было ехать одной. Сердце пропускает удар и ускоряет свой темп, от столь скорого воссоединения с мужем, и я едва сдерживаюсь, чтобы не пуститься в пляс. — Я люблю тебя, Медведев, — излишне громко заявляю ему, даже не думая краснеть от своей несдержанности перед взирающими на меня продавцами. — Я знаю, — греет мне душу его грудной смех. — Так что жди, я закончу сегодня свои дела и выезжаю. * * * Я разглядываю свое тело в большое настенное зеркало, жалея, что совершенно забыла о том, что мучное, которое мама взяла за правило печь каждый вечер, имеет свойство откладываться не только в моем и без того округлом животе. Зная, что сегодня увижу Андрея, я не могу отогнать от себя пугающие мысли, что могу предстать в его глазах раздобревшей матреной, с раздавшимися боками и розовым румянцем на пополневших щеках. Глупо надеяться, что беременность не ударит по твоей талии, но и признавать тот факт, что от былой красоты в моем теле мало что уцелело под этой атакой калорий, безумно болезненно. Я надеваю свой плюшевый домашний костюм, убираю спускающиеся ниже поясницы волосы в тугую косу и тянусь к своей косметичке. Немного подкрасив ресницы, я тяжело вздыхаю, не очень-то довольная своим отражением. Время тянется немыслимо долго, словно стрелки настенных часов кто-то добротно намазал клеем, мешающим завершать им очередной круг. Весь этот месяц я прокручивала в голове нашу встречу, представляя, с каким упоением буду осыпать его поцелуями, сойдя с поезда и оказавшись в его надежных объятиях. И не так уж и важно, что ожидание сына внесло свои коррективы в мой внешний облик, поскольку я твердо намерена получить удовольствие от нашего воссоединения. Мама колдует над ужином, отец еще не вернулся с очередной поездки, так что, не придумав ничего лучше, я устраиваюсь на своем диване с толстым романом в руках. «Беспокойство Элеоноры Батлер было напрасным. Салли Брютон была точна: — Девушка почти полностью без образования и со вкусом готтентота. Но у нее есть сила и энергия. Нам нужны такие, как она, на Юге, да даже в Чарльстоне. Может, особенно в Чарльстоне…» — читаю я, и, не в силах сопротивляться навалившейся на меня слабости, засыпаю. * * * Я тихонько приоткрываю дверь в ее комнату, ругаясь себе под нос на раздавшийся скрип давно не смазывавшихся петель. За окном уже довольно темно, и лишь настольная лампа освещает ее силуэт, наполовину скрытый накинутым на ноги пледом. Я аккуратно, боясь разбудить ее своим неожиданным вторжением, беру в руки книгу, которая вот-вот грозит выпасть из ее ослабленной хватки, смотрю на обложку, и, улыбаясь столь девчачьему выбору, откладываю произведение на пол, рядом с диваном. Непослушные пряди ее волос выбились из косы, упав на белую матовую кожу ее лба. Бережно коснувшись мягких вьющихся локонов, я отвожу их в сторону, наслаждаясь представшей передо мной картиной. От красоты ее безмятежного лица захватывает дух, а от осознания, что эта девушка завладела всеми моими мыслями, хочется сжать мягкое податливое тело в объятиях, всем и каждому говоря, что она только моя. С момента моего отъезда наш малыш заметно подрос, о чем свидетельствует мерно вздымающийся от дыхания живот, обтянутый персиковым плюшем. Смогу я когда-нибудь так же смотреть на другую, находя ее самой прекрасной на этой планете? Наверное, я слишком пристально наблюдаю за своей женой, потому что, через пару минут, ее веки с пушистыми черными ресницами слегка подрагивают, являя свету серые глаза, за один такой взгляд которых, полный восторга и любви, я готов свернуть горы. На губах появляется растерянная улыбка, а руки уже обвивают мою шею, и я, не в силах сдержаться, страстно целую ее, забывая обо всем, что еще секунду назад казалось мне важным. Спустя пару часов, утомленный бессчетным количеством посыпавшихся на меня вопросов, лежа в ее постели, я забываюсь спокойным сном, чувствуя ее горячую ладонь на своей обнаженной груди.

Я просыпаюсь среди ночи, чувствуя небольшую тянущую боль внизу живота, не сразу понимая, чем она может быть вызвана. До поставленного врачом срока еще целая неделя, но я прекрасно знаю, что природа сама решает, когда малышу стоит появиться на свет. Выбравшись из теплой постели, не желая будить Андрея, я выхожу из спальни, бесшумно прикрывая за собой дверь. Я проштудировала гору литературы, не пренебрегая опытом форумчанок, изучила множество сайтов, посвященных этой теме, и морально была давно готова к неминуемой развязке моего девятимесячного ожидания. Включив приглушенное освещение в зале, я направляюсь в прихожую, где уже давно оставила приготовленную на этот случай сумку со всем необходимым. Сколько часов у меня есть в запасе? Сейчас, когда боль еще не настолько явная, какую предрекают все, кто хоть раз прошел через роды, я не могу подавить волнение, с ужасом осознавая, через что предстоит мне пройти. Лишь трепет от долгожданной встречи с сыном, помогает хоть немного взять себя в руки.

На часах начало пятого, вот уже три часа, как я не знаю, куда себя деть, держа наготове мобильный, чтобы начать засекать интервалы схваток, когда в комнате появляется заспанный муж, явно удивленный моим отсутствием.

— Ты чего, — стоя в одних боксерах посреди нашей белой гостиной, окна которой скрывают плотные шторы, над которыми так тщательно трудилась мама, растерянно потирает глаза.

— Ничего, сижу, жду, — освобождаю место на мягком угловом диване, скинув бирюзовые подушки на пол, чтобы Андрей устроился рядом, отвечаю я.

— Ждешь… — вскинув бровь, повторяет он. — Чего же, если не секрет конечно?

— Не секрет. Жду, пока перерывы между схватками станут меньше пятнадцати минут, чтобы, наконец, поехать в больницу.

— Ты что? — окончательно проснувшись, восклицает мой муж, впервые выглядя таким растерянным. — Все, да? Черт!

Он вскакивает с дивана, и, опрометью, исчезает за дверями спальни, откуда тут же раздается его взволнованный голос. Через минуту, в наспех надетом на левую сторону свитере и домашних трениках, он вновь появляется передо мной, скидывая исходящий вызов.

— Чего ты сидишь? — как мне кажется, немного резко спрашивает он. — Больно?

Взяв мои прохладные пальцы в свои, он опускается на пол рядом с моими ногами, и, словно извиняясь за свою несдержанность, торопливо целует тыльную сторону моей ладони, беспокойно разглядывая выражение моих глаз.

— Мама сейчас выезжает, будет ждать нас в больнице, так что нужно одеваться, — уже более спокойно, извещает меня. — Ты идти — то сможешь?

Я не могу не улыбнуться, киваю в ответ, и, оставив его в полной растерянности, гордо шествую в ванную, где заранее приготовила вещи.

— Я не умираю, Андрей, — кричу ему из своего убежища, терпеливо перенеся очередной приступ боли. — И пока все вполне сносно.

Всю дорогу до роддома, где мне предстоит подарить миру нового человека, Андрей сосредоточенно гонит по пустынной дороге, то и дело обеспокоенно косясь в мою сторону. Я же, не желая пугать его своим состоянием, лишь сильнее впиваюсь ногтями в обивку сидения, когда новая схватка накатывает на мое тело.

— Алиса, давай готовь девочку и спускай в родовую. Кто из акушерок сегодня на смене? — такой решительной и собранной Анна Федоровна предстает передо мной впервые. В своем белом халате и с тщательно собранными в тугой пучок волосами, она, вряд ли, сейчас походит на мою улыбающуюся свекровь, накрывающую на стол праздничный ужин.

— Васильева, но в девять Трофимова выйдет, — принимая из моих рук сумку и инструктируя, как пройти в процедурный кабинет, отвечает молоденькая медсестра.

— Вот и славненько. Машунь, соберись, ни о чем не переживай, — быстро целуя меня в висок, успокаивает женщина, а я, переждав очередной приступ, следую в обшитую белым кафелем смотровую. Интересно, как там Андрей?

* * *

Я хочу спать. Хочу есть. Хочу, чтобы все это закончилось, как можно быстрее. Я искусала свою губу, сдерживая стоящие в горле стоны, и если через пару часов я, наконец, не рожу, то заявляю со всей уверенностью, это будет последний день, в моей толком не успевшей начаться, жизни. Не знаю, что движет женщинами, решающихся на двоих, а то и троих детей, но лично я, твердо решила, что больше никогда не вернусь сюда снова. И плевать я хотела, на причитания пожилой акушерки, уверяющей, что в современном мире имеются все блага для безболезненных родов. Этот шестичасовой ад на неудобном кресле, с анестезией, которой хватает от силы на тридцать минут, я готова разрыдаться от дикой боли, сковавшей мой организм.

— Ну, что, у нас уже полное раскрытие… Главное слушайся нас и все закончиться быстро, — сев рядом со мной, успокаивает меня свекровь.

— Я умру, Анна Федоровна! — всхлипнув, уверенно отвечаю я, подавляя желание придушить любимую свекровь за столь неуместный смех.

— Еще чего, не порти нам показатели! Как миленькая родишь!

И она действительно оказалась права, поскольку в двадцать семь минут первого по полудню Медведев Семен Андреевич поприветствовал всех присутствующих громким плачем, услышав который, я напрочь забыла обо всех тяготах, через которые мне пришлось пройти, чтобы подарить ему свой первый материнский поцелуй.

Вот так звучит счастье, звонко, пронзительно, но до одури приятно.

2014 год.

— Вот это хоромы! — присвистнув, удивляется Света, едва перешагнув порог моего дома. Квартира, в которую мы переехали чуть больше года назад, действительно, поражает воображение своими размерами. Замерев посреди прихожей, где спокойно можно разместить обеденный стол на двенадцать персон, подруга медленно начинает оглядываться по сторонам, в то время, как ее сын, совершенно не удивленный современным дизайном, поспешно разувает яркие кроссовки, и, не испытывая ни малейшего стеснения, подходит к Сене, замершему в дверном проеме. — Андрей олигарх?

— Дурочка, — смеюсь над ее округлившимся взглядом и принимаю куртку из прохладных рук. — Просто он много работает, а любой труд, рано или поздно, приносит свои результаты.

— Вот это мы удачно тогда в клуб сходили! И куда я только смотрела, нужно было охмурить его дружка, как там его звали?

— Антон, но он убежденный холостяк, так что у тебя не было шансов. Разве, что вспоминала бы потом пару совместных ночей.

— Да, уж, один мне уже этих воспоминаний оставил с головой! — устраиваясь на кожаном диване, делиться она.

— Так и не объявлялся? — зависаю с чайником в руках над поставленной перед ней чашкой.

— Пять лет прошло, думаешь, если он не появился у роддома, то есть хоть малейший шанс, что в нем проснуться отцовские чувства?

— Ну, мало ли, может он повзрослел и решил взяться за голову?

— Боюсь, это не про него! Леша не создан для дома и детей, так что, Бог ему судья.

Я не спускаю глаз с Ивановой, пытаясь отметить даже малейшие изменения, произошедшие с ней за эти годы. Передо мной молодая двадцативосьмилетняя блондинка, с недавних пор распрощавшаяся с густой шевелюрой, сменив длинную стрижку на асимметричное каре. Так и не устроив свою личную жизнь, Света посвятила себя воспитанию ребенка. Наплевав на диплом инженера, она закончила парикмахерские курсы, и вот уже три года предлагает свои услуги в довольно известном в ее городе салоне красоты.

Я поворачиваюсь к детям, которые оживленно перебирают бесчисленное множество игрушек, отмечая, что в Леве, действительно, легко угадываются черты нерадивого отца: те же голубые глаза, вьющиеся светлые волосы и довольно пухлые губы. Я так и не нахожу оправданий мужчине, так спокойно отвергнувшему собственного ребенка, да и, пожалуй, никогда не смогу найти ответ, как человек может ходить по земле, не ощущая уколов совести, за ту боль, что он наносит своим отсутствием ранимой душе маленького мальчишки.

— Но знаешь, я ни о чем не жалею, и даже, знай я наперед, чем закончиться наш роман, я бы ничего не стала менять.

Света уже не та студентка-хохотушка, с которой мы вместе сидели на парах, а уверенная в себе женщина, не мыслящая и дня без задорного смеха своего малыша.

— Ладно, хватит о грустном. Лучше рассказывай, как тут у вас дела? Семка так вырос, даже не вериться, что в наш прошлый приезд еще и ходить толком не умел.

Я улыбаюсь сыну, отмечая, что он все больше становиться похож на Андрея, такой же красивый и безумно упертый, желающий постигать этот мир без посторонней помощи. С детской непосредственностью и неуемной любознательностью, он старается ни в чем не отставать от взрослых: довольно рано пошел, пусть первые недели падал, стоило сделать лишь несколько шагов. Он недовольно надувал губы, усердно стараясь насадить разноцветные кольца на пластмассовый конус, психуя, когда кто-то из родственников решался помочь, и заливисто хохоча, получая в итоге, пусть и не складную, но все-таки законченную конструкцию пирамиды.

— Сама видишь, все довольно неплохо устроилось, — поднесся горячий чай к губам, отзываюсь я.

— Я не о материальной составляющей… — обводя рукой воздух над своей головой, поясняет Света. — Тут и так все напоказ. Да и в газетах о вас часто пишут. Я о семейной жизни.

Я отставляю чашку, дав себе время собрать свои мысли в кучу, чтобы суметь донести до подруги свои переживания.

— Неплохо… Андрей внимательный, в Сеньке души не чает, меня балует…

— Звучит как-то невесело, — внимательно изучая выражение моих глаз, подводит она итог.

— Да нет, все замечательно — новая квартира, машина, лучшие кружки для ребенка, одежда… Просто, я все чаще ловлю себя на мысли, что чувствовала себя счастливее в небольшой двушке на Оплеснино. Дома Андрей почти не бывает, приходит только поспать. Я уже забыла, когда мы ужинали всей семьей…

— Думаешь, он завел любовницу?

— Нет, что ты, — откинув ее бредовую идею, даже не думаю ставить под сомнение его верность. — Он меня любит, пусть и не кричит об этом на каждом шагу, но в его чувствах я абсолютно уверена.

— Тогда в чем же дело? Живешь, бед не зная, муж на руках носит…

— Мне его не хватает, он вечно в работе. Встает в шесть утра, приходит в одиннадцать и закрывается в кабинете, — я не могу сдержать горестный вздох и отворачиваюсь к окну. — У меня такое чувство, что в погоне за лучшей жизнью, он начал забывать о том, что действительно важно…

— Миллионы российских женщин покрутят пальцем у виска, услышав подобное. Он ведь для вас старается, тебе даже работать не нужно…

— Я знаю, и ты, наверное, права, — подтягивая колготки Медведеву младшему, не могу не согласиться. — Лучше давай обсудим девичник. Я набросала пару идей, подобрала два приличных кафе, смотри, — взяв в руки папку с распечатками, демонстрирую их Ивановой, стараясь предать себе беспечный вид.

— Это же, наверняка, дорого… Не думаю…

— Пусть это будет мой свадебный подарок Иринке. Она заслуживает грандиозного праздника, — не даю я закончить Свете, и, встретив ее согласную улыбку, продолжаю делиться составленной программой.

Когда моя жизнь поменялась на столько, что я не вижу проблемы в заказе столика, за который пришлось бы отдать месячную зарплату, которую я получала, сидя за стареньким компьютером завода? Наверно тогда, когда муж вручил мне карту с довольно внушительной суммой на счету, взяв в руки которую, я печально улыбнулась мысли, что таким образом он от меня откупился, в надежде, что я перестану его донимать своими бесчисленными звонками.

Спустя час беззаботной болтовни и внесения корректировок в план девичника, я закрываю дверь за небольшим семейством Ивановых, беру на руки сына, и укладываю его в мягкую постель, подоткнув одеяло с изображенными на нем героями из популярного детского мультика, когда он засыпает под мое размеренное чтение. Погасив свет в его комнате, я выхожу в гостиную, непроизвольно ежась от царящей вокруг тишины. Без Семкиных криков и работающего телевизора, мне не уютно в этом огромном доме, где, по сути, я должна чувствовать покой и умиротворение.

— Привет, я тебя не отвлекаю? — рассматривая купленную мной фигурку слона из белого фарфора, задаю свой вопрос, кидая взгляд на часы, стрелки которых перевалили за десять.

— Нет, Маш, прости, я опять не успел на ужин. У нас проблемы с поставщиком, и мы с Антоном весь вечер разгребали бумаги, — шелестя документами, отвечает мне муж, на что я лишь растягиваю губы в ухмылке. — Что-то случилось, голос у тебя какой-то расстроенный.

— Нет, все отлично, просто немного устала, Семен умеет выжимать из меня все соки, — вновь водружая на полку миниатюрную статуэтку, легко вру, не считая нужным выяснять по телефону семейные отношения. — Когда ты приедешь? Я приготовила твой любимый гуляш.

— Я здесь зашиваюсь. Ложись лучше спать, малыш, не знаю, как скоро закончу. Нужно, что-то решать, пока меня не стали осаждать недовольные клиенты.

— Ладно, не буду мешать.

Я сбрасываю вызов и устало тру пальцами ноющие виски, внезапно ощутив на своих плечах всю тяжесть этого мира. Взяв в руки бежевый фотоальбом, в мягком тканевом переплете, я устраиваюсь на любимом кресле, разглядывая снимки, которые мы взяли за правило распечатывать, не доверяя лишь электронным носителям. Здесь Андрей в накинутом на широкие плечи халате, держит на руках нашего сына, закутанного в старую больничную пеленку. Это была их первая встреча, Медведев светился, глядя в карие глаза малыша, долго не зная, как к нему подступиться.

— Бери же смелее, — смеялась я, лежа на койке в отдельной палате городского роддома.

— Я ему что-нибудь сломаю, — в сотый раз примеряясь, с какой стороны ему будет удобнее достать малыша из прозрачной больничной люльки, отвечал мне супруг.

— Он же не стеклянный, бери уже! — уговаривала, а сама улыбалась, видя с каким трепетом он взирает на ребенка. Мне кажется, я до сих пор помню, как обжигали мои щеки и губы его поцелуи, перемеженные со словами любви и благодарности за подаренное мной чудо.

А здесь мы стоим у главного входа, принимая поздравления от родных, в то время, как мой отец с гордостью демонстрирует внука, завернутого в голубое одеяльце, украшенное кружевами. Мама потрудилась на славу, вложив всю свою душу в его создание.

Тут Семка после купания, розовощекий, в большом махровом полотенце, и я, слегка пополневшая за время беременности. Первая его улыбка, которую нам с трудом удалось запечатлеть, поскольку, завидев фотоаппарат, наш сын сразу становился серьезным. Чтобы сделать это фото, Андрей минут двадцать строил смешные рожицы, сетуя на то, что Семку легче сфоткать на паспорт, нежели поймать его мимолетное веселье. А вот эта — моя любимая. За столом вся семья, даже мои родители взяли отгулы, чтобы отпраздновать с нами полгода со дня рождения малыша. И пусть мы с мужем немного зеленые от бессонной ночи сдобренной нескончаемым плачем, в наших глазах искриться безумное счастье от обладания этим маленьким сокровищем. Первый отдых на море, не заграницей, а в Геленджике. Десять дней полного блаженства, нами заслуженного за целый год борьбы с коликами, режущимися зубами и довольно частыми капризами. Родители Андрея тогда забрали Семена к себе, позволив нам отправиться в отпуск и насладиться друг другом наедине… Тогда было много поцелуев, жарких ночей, смеха и беззаботности. А здесь мы отдыхаем уже втроем. Семену почти два, и это наш первый отдых вдали от Родины. Правда, в Андрее уже нет той легкости, он часто тогда садился за ноутбук, о чем-то спорил с Антоном по телефону, контролировал своего бухгалтера, заставляя его как можно чаще высылать отчеты. В тот период он стал владельцем еще двух магазинов и на протяжении двух недель не мог расслабиться, переживая за бизнес, и выдохнул, лишь сойдя с трапа самолета, отправившись на работу сразу, как только занес чемоданы в квартиру. В квартиру, доставшуюся от бабули, в квартиру, где мы были настоящей семьей и успели испытать всю палитру чувств. Сейчас в ней живет молодая семья, мы сдаем ее, после долгих споров, решив не продавать. За своими воспоминаниями я совершенно теряю счет времени, и прихожу в себя только тогда, когда в двери поворачивается ключ. Я кладу наш альбом на место, одергиваю свой домашний костюм и смотрю на экран своего телефона. На дворе половина третьего ночи.

* * *

Шея затекла от длительного сидения в кресле, глаза дико болят от бумажной работы, словно в них кинули горсть мелкого песка, а пальцы правой руки сводит от постоянных движений компьютерной мышкой.

— Черт, — запнувшись о что-то, ругаюсь себе под нос, включая свет в прихожей, не сразу заметив, появившуюся в дверях жену. Я оставляю ключи на полке, снимаю свои ботинки, чувствуя на себе ее прожигающий взгляд.

— Почему ты не спишь, — подойдя к ней, и мимолетно коснувшись ее щеки губами, задаю вполне резонный вопрос, учитывая, что на улице царит ночь.

— Не знаю, может быть потому, что жду мужа, который все позже и позже возвращается домой, — холодно отзывается Маша, и не думая сдвигаться с места. Ее подбородок воинственно вскинут, глаза потемнели, не предвещая ничего хорошего, а тело вытянулось, как струна, словно весь ее вид кричит мне о надвигающейся бури. Отчетливо понимая, что о скором сне можно и не мечтать, я приоткрываю дверь в свой домашний кабинет, и, замерев, жду пока она пройдёт внутрь. Миновав небольшой коричневый диванчик в углу комнаты, она зажигает настольную лампу, и устроившись на моем рабочем кресле, опускает локти на стол, подперев подбородок руками, и, еле заметным кивком, указывает мне на стул по другую сторону от нее. Я не сдерживаю улыбку, усаживаюсь и терпеливо жду, пока эта хрупкая красивая женщина вынесет мне приговор.

— Зачем я тебе? — удивляет меня своим вопросом. — Зачем тебе я и Семка?

— Довольно странный вопрос, ты не находишь? — расстегнув верхние пуговицы на рубашке, спрашиваю я.

— Разве? Мне кажется он вполне уместным, если учесть, что за последние три дня ребенок не видел тебя и десяти минут.

— Я работаю. Сейчас трудный период, и я не могу все бросить на этом этапе…

— Зато можешь бросить сына, — спокойно констатирует Маша. Я чувствую волну раздражения, и усилием воли пытаюсь говорить тихо.

— Не утрируй. Я бы предпочел больше времени проводить дома, ты это прекрасно знаешь, но за все это, — обвожу взглядом интерьер кабинета, — нужно платить.

— Мне казалось, ты достаточно поработал, чтобы теперь жить в свое удовольствие. У тебя прекрасные сотрудники, и вполне справятся без твоего постоянного контроля.

— Маш, не начинай… Думаешь, я получаю удовольствие, так редко проводя с вами время?

— Думаю да! Иначе сумел бы выкроить нам хотя бы пару часов в своем плотном графике! — срывается она, слегка подаваясь вперед. — Я как мать-одиночка, только и знаю, что протягивать ребенку телефон, чтобы он поговорил с тобой пару минут!

— Я делаю все, чтобы вы ни в чем не нуждались! Так что не надо теперь меня обвинять, в том, что я плохой отец и муж!

— По-твоему, все что нам нужно для счастья — это куча денег? Да я не могу смотреть на эту чертову квартиру, зная какой ценой она нам далась! Мы даже толком не общаемся! Я забыла, когда в последний раз, проснувшись, заставала тебя в нашей кровати! Мне осточертело постоянно быть одной! — вскочив из-за стола и смахнув рукой стоящие на нем канцелярские принадлежности, прокричала она. — Иди ты к черту со своими магазинами, боксами и гребанными деньгами! — Маша хлопнула дверью, оставляя меня переваривать услышанное.

Я долго разглядываю замысловатый узор на обоях, пытаясь успокоить бушующие внутри эмоции. В ее словах есть доля истины, и тем горестнее признавать, что приоритеты в моей жизни сместились. Я беру в руки маленькую железную машинку, наверняка, забытую здесь сыном, который облюбовал мой кабинет для своих игр. Слишком давно мы в последний раз играли с ним вместе, и Маша права, упрекая меня за подобную отчужденность от их с Семкой быта.

— Прости, — открывая стеклянную дверь душевой кабинки и выпуская наружу пар, шепчу жене на ухо, прижимаясь к ее обнаженной спине. Она замирает, почувствовав мои руки на своем животе, и стоит словно статуя, когда я губами касаюсь кожи ее плеча, по которому стекают капли льющейся из душа воды. — Я виноват.

— Да, — отвечает, развернувшись ко мне лицом, и смотрит на меня слегка покрасневшими глазами, не оставляя сомнения, что плакала она по моей вине. — Нам тебя не хватает… Я хочу засыпать и просыпаться рядом с тобой, хочу, чтобы ты видел, как растет наш ребенок, а не участвовал в его жизни лишь условно, заглядывая к нему, когда он видит десятый сон.

Я опускаю голову, подставляя под струи волосы, не находя должных оправданий для своего постоянного отсутствия. Разве настолько важно реализовывать свои амбиции, если при этом страдают два самых дорогих тебе человека?

Маша берет мое лицо в свои ладони и заставляет взглянуть на себя:

— Не надо никаких шуб, машин, золота. Не нужно дорогих игрушек, моря одежды и сладостей. Нам просто нужен ты рядом, — что-то внутри меня словно надрывается от этих слов, и я крепко прижимаю ее к себе, чувствуя, что она больше не сопротивляется и готова отвечать на мои ласки.

— Давай отключим все телефоны и проведем завтрашний день втроем? — уже лежа в постели, предлагаю я, замечая, как ее лицо озаряется улыбкой.

— И что, ты готов на сутки отойти от дел? — картинно округляя глаза, удивляется жена. — Боже, ты не боишься, что твоя великая империя рухнет без твоей железной руки?

— Ты же сама говорила, что у меня довольно головастые сотрудники. Но если все пойдет крахом, тебе придется вернуться к черчению, — улыбаюсь, прекрасно зная, что она терпеть не может свою профессию, от которой с такой легкостью отказалась ради воспитания сына.

— Знаешь, я, пожалуй, соглашусь, — нежно целуя мои губы, отвечает Маша. — Так что, к черту телефоны, — бросает их на пол и устраивается сверху, еще долго не давая нам уснуть.

Мама! Мама! Мама! — слышу голос Семена, который под аккомпанемент топота детских ножек, становиться все громче, после чего дверь нашей спальни ударяется о стену.

— Господи, ты нас раздавишь, — окончательно пробудившись от внезапного вторжения маленького захватчика, тру свое бедро, по которому так бесцеремонно прополз не такой уж и легкий ребенок.

— Папа! Ты будешь сегодня играть со мной в пиратов? — оседлав полусонного Андрея, перешел к делу сын. Удивительно, как легко и просто ребенок сбрасывает с себя сонную пелену уже через пару минут после того, как покидает свою теплую и уютную постель. Наверное, я старею, потому что, глядя на кипящий в Семене энтузиазм, чувствую себя разбитой пенсионеркой.

— Мне мама вчера купила специальную шляпу! У тебя есть шляпа? — не позволяя отцу и дальше нежиться на мягком матраце, наседает малыш.

— Нет, а без шляпы никак? — приподнимаясь на подушке, отзывается Андрей. — Уверен, мама мне что-нибудь одолжит…

— Ну уж нет, и не подумаю! Семен, возьми папу для начала юнгой, они, наверняка ходили в банданах, уж платок я вам легко пожертвую, — накидывая на плечи халат, встреваю в их мужской разговор.

— Эй, меньше, чем на должность первого помощника я не согласен!

— Мама, а ты тоже юнга? — спрыгивая следом за мной с кровати, интересуется сын, стрелою выбегая из комнаты, чтобы через пару секунд появиться с огромной черной шляпой на голове.

— Нет, мама не юнга. Я ваш корабельный повар, и я уже бегу делать завтрак, пока вы не выкинули меня за борт за нерасторопность.

Я поднимаю с пола наши мобильные и демонстративно выключаю один за другим, напоминая, что Андрей задолжал нам хотя бы одни семейный день, и отправляюсь на кухню, оставив их вместе решать свои пиратские вопросы. Когда на столе появляется свежесваренный кофе, сырники и овсяная каша, я вновь возвращаюсь в спальню, замирая на долю секунды, чтобы насладиться звуком их заливистого смеха. Это идеальное утро, без спешки, без раздающихся звонков, сигналов смс, чтения газет и проверки электронной почты. Такое утро каждый родитель обязан, как можно чаще, дарить своему ребенку.

— Давайте за стол, — зову их я, глядя, как Семен издает победный клич, взобравшись на высокий комод и вскинув верх руку, словно шпагу сжимая бельевую вешалку.

— Пошли капитан, пока мама нас на британский флаг не порвала, — закидывая его на плечо, командует муж. — И сложи-ка оружие, — забирая обтянутую бархатной тканью вешалку, Андрей устремляет со своей ношей в кухню, не забыв подарить мне поцелуй, поравнявшись со мной в проходе.

— Куда теперь? — устраивая сына в детском кресле, интересуется он, и усаживается за руль автомобиля. Я перебираю в голове варианты, пока не нахожу в закромах своей черепной коробки самый удачный.

— Как насчет выставки? — пристегнувшись, делюсь я своей идеей. — В галерее на улице Герцена, как раз, открылся фестиваль молодых дарований. Я бы не прочь посмотреть.

— Думаешь Семке понравиться? — вкидывает вверх бровь Медведев, так и не тронувшись с места.

— Семка через десять минут уже заснет, в машине он всегда легко засыпает, тем более после детской площадки! Ты его загонял, — взглянув на утомленного ребенка, уставившегося в окно, заявляю я. — Твоя мама сегодня отдыхает, так что можем его завезти к ней, и спокойно гулять ближайшие пару часов.

— О'кей, отправь ей почтового голубя, — выруливая со стоянки, отвечает муж.

— Ради этого можно и нарушить правило, — достав из бардачка телефон Андрея, улыбнулась я, но тут же, передумав, заменяю мобильный на свой. — Мало ли я его только включу, а тебя уже атакуют звонками. Анна Федоровна, здравствуйте! — поприветствовала голос по ту сторону трубки

* * *.

— Вот эта красивая! — остановившись у одной из картин, сообщаю я. — М. Скрипник… Тут много работ этого автора. По-моему, он просто талантище! — разглядываю удивительной красоты творения художника.

— Ну… Довольно мило, — подражая мне, склонив голову на бок, поддерживает меня Андрей. — Хотя, я ничего не понимаю в живописи…

— Тут и не нужно ничего понимать. Факт на лицо — цветы вполне правдоподобны. Я бы повесила ее в гостиной, — восхищаюсь букетом фиалок, изображенным на полотне. — По-моему это здорово, уметь вот так рисовать…

— Да, уж… Может где-нибудь поедим? Эти помидоры, — кивая в сторону висящего рядом натюрморта, — разожгли во мне аппетит.

— Ты не исправим! Уверена, что будь тут выставлены раритетные автомобили, бы ты не торопился быстрее покинуть выставку! — смеюсь, уже через десять минут после покупки билета, заметив его незаинтересованность. Муж лишь улыбается и, взяв меня за руку, ведет к выходу из зала.

Я получаю удовольствие от подобного отдыха, пытаясь отогнать от себя мрачные мысли о том, что мы не скоро сможем повторить такую прогулку.

— Тебе ведь понравилось? — заглядывая в его глаза, когда вечером мы устраиваемся в постели, готовясь ко сну. — Мы могли бы чаще куда-то выбираться!

— Малыш, я готов хоть каждый день так проводить, если буду уверен, что дела идут хорошо, — целуя меня, отзывается Андрей. — И я обещаю, что буду исправляться.

Сердце радостно ускоряет стук, а губы, против воли, расплываются в глупой улыбке.

— Я уже могу позвонить Антону? — я лишь киваю, а муж, схватив телефон с прикроватной тумбы, включает мобильный и набирает друга, скрываясь за дверью, чтобы решить организационные вопросы со своим помощником. Надеюсь, он не услышал, как я выругалась себе под нос…

Я раздаю последние указания официантам, еще раз проверяя, не выбились ли из прически непослушные волосы. Мне предстоит встретить гостей, спешащих поздравить Павла Степановича с шестидесятипятилетием, поскольку я лично занималась организацией праздника, рассадкой гостей и составлением меню. Свекр долго упрямился, напрочь отказываясь от шумного гуляния, но и мы не сдавали позиций. Заручившись поддержкой Анны Федоровны, главным аргументов которой было отсутствие необходимости весь день стоять у плиты, мы все же сумели сломить его сопротивление. — Мария, ты как всегда хороша! — целуя меня в щеку, заявляет Дмитрий Арсеньевич. — Ну и где этот старый пень? Я улыбаюсь и пропускаю гостя в огромный зал арендованного ресторана, наблюдая за приветственными объятиями двух закадычных друзей. — Господи, на улице как из ведра льет! Терпеть не могу весну, быстрее бы уже июнь! — ворчит грузная женщина, являющаяся тетей моего супруга. — Мам, не толпись в дверях! Привет, Маш! — передавая мне букет, чтобы скинуть с себя пальто, здоровается Инна, которую сегодня сопровождает высокий кавалер в очках. — Артем, знакомься, жена моего брата. Мы перекидываемся парой фраз и я слежу, чтобы они заняли свои места за банкетным столом. Меня слегка потряхивает от раздражения, когда я, в очередной раз смотрю на часы, отмечая, что Андрей задерживается уже на сорок минут. — Все уже собрались! Где ты? — шиплю в трубку. — Еду, тут гигантская пробка, простоял почти час! — оправдывается муж. — Неужели так трудно, хотя бы в день рождения отца появиться вовремя! — Я виноват, что весь город куда-то ломанулся? — Чего ты ждал в пятницу вечером? Будешь сам оправдываться перед родными! И не забудь подарок! — Черт! Я же оставил его дома, думал что ты захватишь! — Ты издеваешься? Откуда мне было знать?! Я натягиваю на лицо дежурную улыбку и усаживаюсь на свое место, ругая про себя Андрея всеми известными мне словами. * * * Я выжимаю педаль газа, нервничая, что уже около двух часов моя семья поздравляет отца, в то время как я так и не успел добраться до ресторана. На пассажирском сидении лежит небольшая коробка из синего бархата перевязанная бежевой лентой, которую я недавно забрал из дома, надеясь, что папе понравятся золотые часы, выбранные нами в качестве подарка. Асфальт блестит от прошедшего дождя, и я, завидев приближающийся светофор, сбрасывая скорость, отвлекаясь на горящий экран мобильного, извещающий об очередном гневном смс от жены. Удар, заставивший меня поднять голову, происходит внезапно, и я едва не бьюсь головой о руль, предупредительно выставив вперед руки. Заглушив мотор, я выхожу из машины, чтобы оценить масштабы трагедии: бампер моего новенького черного джипа рассечен трещиной, а на земле блестят осколки от передней фары. — Какого черта! — раздается над моей головой гневный женский голос, а на глаза попадается пара миниатюрных женских ботинок на высоком каблуке. — Ты на дорогу смотреть не пробовал?! Сидя на корточках перед своим автомобилем, я поднимаю взгляд на пострадавшую от моей спешки женщину: длинные стройные ноги в узких темных джинсах, серое пальто, словно снятое с мужского плеча и яркий зелёный шарф, небрежно обмотанный вокруг шеи, завершает образ не настроенной на спокойный диалог шатенки. — Чего ты пялишься? Вызывай гаи! — наверняка, желая убить меня одним лишь взглядом голубых глаз, распинает меня она. Я встаю и направляюсь к ее желтому мини Куперу, прикидывая в голове, сколько времени уйдет на оформление документов. — Ты немой что ли, — хватает меня за плечо, в попытке развернуть к себе. Ее распущенные прямые волосы развиваются на ветру, прилипая к помаде на полных губах, от чего ей приходиться постоянно отводить их назад. — Ладно, я сама позвоню! — Давай все решим на месте? Я опаздываю, — нервно выдаю я, вырывая телефон из ее рук. — Отдай мой мобильный! — протягивая ладонь, возмущается дама, и успокаивает свое дыхание лишь тогда, когда он оказывается в ее руке. Я достаю из кармана визитку, и протягиваю девушке: — Позвони мне завтра, и я лично исправлю нанесенный ущерб! — Еще чего! Будем ждать гаи, не собираюсь потом искать тебя по всему городу! — Я похож на человека, способного скрываться из-за разбитого бампера? — кивая а сторону своего дорогого авто, интересуюсь я. — Откуда мне знать? Может ты его угнал! — вновь снимая блокировку с экрана, начинает набирать номер. — Послушай, я правда тороплюсь, у отца юбилей, а я опоздал уже на два с половиной часа! — накрывая ее ладонь своей, пытаюсь надавить на жалость. — Перепиши данные моего паспорта, если визитки не достаточно! На ее лице отражается сомнение и она долго молчит, теребя край своего палантина. — Ладно, но даже не думай, что все так просто сойдет тебе с рук, — разворачиваясь к моей машине и, фоткая ее на свой дорогой смартфон, заявляет она. — Дай мне свой номер, завтра с утра с тобой свяжутся, — записываю набор цифр, сохраняя контакт в своей книжке. Девушка последний раз смотрит на меня и, недовольно фыркну, занимает водительское место, чтобы через секунду сорваться с места. — Да, Маш, буду через десять минут, — отвечаю на звонок жены, глядя вслед уезжающей иномарке.

Я раздаю последние указания официантам, еще раз проверяя, не выбились ли из прически непослушные волосы. Мне предстоит встретить гостей, спешащих поздравить Павла Степановича с шестидесяти пятилетием, поскольку я лично занималась организацией праздника, рассадкой гостей и составлением меню. Свекр долго упрямился, напрочь отказываясь от шумного гуляния, но и мы не сдавали позиций. Заручившись поддержкой Анны Федоровны, главным аргументов которой было отсутствие необходимости весь день стоять у плиты, мы все же сумели сломить его сопротивление.

— Мария, ты как всегда хороша! — целуя меня в щеку, заявляет Дмитрий Арсеньевич. — Ну и где этот старый пень?

Я улыбаюсь и пропускаю гостя в огромный зал арендованного ресторана, наблюдая за приветственными объятиями двух закадычных друзей.

— Господи, на улице как из ведра льет! Терпеть не могу весну, быстрее бы уже июнь! — ворчит грузная женщина, являющаяся тетей моего супруга.

— Мам, не толпись в дверях! Привет, Маш! — передавая мне букет, чтобы скинуть с себя пальто, здоровается Инна, которую сегодня сопровождает высокий кавалер в очках. — Артем, знакомься, жена моего брата.

Мы перекидываемся парой фраз, и я слежу, чтобы они заняли свои места за банкетным столом. Меня слегка потряхивает от раздражения, когда я, в очередной раз смотрю на часы, отмечая, что Андрей задерживается уже на сорок минут.

— Все уже собрались! Где ты? — шиплю в трубку.

— Еду, тут гигантская пробка, простоял почти час! — оправдывается муж.

— Неужели так трудно, хотя бы в день рождения отца появиться вовремя!

— Я виноват, что весь город куда-то ломанулся?

— Чего ты ждал в пятницу вечером? Будешь сам оправдываться перед родными! И не забудь подарок!

— Черт! Я же оставил его дома, думал, что ты захватишь!

— Ты издеваешься? Откуда мне было знать?!

Я натягиваю на лицо дежурную улыбку и усаживаюсь на свое место, ругая про себя Андрея всеми известными мне словами.

* * *

Я выжимаю педаль газа, нервничая, что уже около двух часов моя семья поздравляет отца, в то время как я, так и не успел добраться до ресторана. На пассажирском сидении лежит небольшая коробка из синего бархата перевязанная бежевой лентой, которую я недавно забрал из дома, надеясь, что папе понравятся золотые часы, выбранные нами в качестве подарка. Асфальт блестит от прошедшего дождя, и я, завидев приближающийся светофор, сбрасывая скорость, отвлекаясь на горящий экран мобильного, извещающий об очередном гневном смс от жены. Удар, заставивший меня поднять голову, происходит внезапно, и я едва не бьюсь головой о руль, предупредительно выставив вперед руки. Заглушив мотор, я выхожу из машины, чтобы оценить масштабы трагедии: бампер моего новенького черного джипа рассечен трещиной, а на земле блестят осколки от передней фары.

— Какого черта! — раздается над моей головой гневный женский голос, а на глаза попадается пара миниатюрных ботинок на высоком каблуке. — Ты на дорогу смотреть не пробовал?!

Сидя на корточках перед своим автомобилем, я поднимаю взгляд на пострадавшую от моей спешки женщину: длинные стройные ноги в узких темных джинсах, серое пальто, словно снятое с мужского плеча и яркий зелёный шарф, небрежно обмотанный вокруг шеи, завершает образ не настроенной на спокойный диалог шатенки.

— Чего ты пялишься? Вызывай гаи! — наверняка, желая убить меня одним лишь взглядом голубых глаз, распинает меня она. Я встаю и направляюсь к ее желтому мини Куперу, прикидывая в голове, сколько времени уйдет на оформление документов.

— Ты немой что ли, — хватает меня за плечо, в попытке развернуть к себе. Ее распущенные прямые волосы развиваются на ветру, прилипая к помаде на полных губах, от чего ей приходиться постоянно отводить их назад. — Ладно, я сама позвоню!

— Давай все решим на месте? Я опаздываю, — нервно выдаю я, вырывая телефон из ее рук.

— Отдай мой мобильный! — протягивая ладонь, возмущается дама, и успокаивает свое дыхание лишь тогда, когда он оказывается в ее руке.

Я достаю из кармана визитку, и протягиваю девушке:

— Позвони мне завтра, и я лично исправлю нанесенный ущерб!

— Еще чего! Будем ждать гаи, не собираюсь потом искать тебя по всему городу!

— Я похож на человека, способного скрываться из-за разбитого бампера? — кивая в сторону своего дорогого авто, интересуюсь я.

— Откуда мне знать? Может ты его угнал! — вновь снимая блокировку с экрана, начинает набирать номер.

— Послушай, я правда тороплюсь, у отца юбилей, а я опоздал уже на два с половиной часа! — накрывая ее ладонь своей, пытаюсь надавить на жалость. — Перепиши данные моего паспорта, если визитки недостаточно!

На ее лице отражается сомнение, и она долго молчит, теребя край своего палантина.

— Ладно, но даже не думай, что все так просто сойдет тебе с рук, — разворачиваясь к моей машине и фотографируя ее на свой дорогой смартфон, заявляет она.

— Дай мне свой номер, завтра с утра с тобой свяжутся, — записываю набор цифр, сохраняя контакт в своей книжке. Девушка последний раз смотрит на меня и, недовольно фыркну, занимает водительское место, чтобы через секунду сорваться с места.

— Да, Маш, буду через десять минут, — отвечаю на звонок жены, глядя вслед уезжающей иномарке.

Глава 25.

— Анна Федоровна, вы, как всегда меня выручаете! — накидывая короткую кожаную куртку, кидаю я на прощание. — Семка, слушайся бабушку, и съешь весь ужин!

Я целую его в нежную щечку и, одернув задравшуюся майку, подтягиваю норовившие свалиться шортики повыше:

— Смотри какой ты у меня худышка, вся одежда болтается!

— Не переживай! Отдыхай и ни о чем не беспокойся! — закрывает за мной дверь свекровь, и я стремительно лечу по потертым подъездным ступенькам. Сев в такси, я пытаюсь прикрыть свои ноги, дергая подол короткого золотистого платья, извлекая из сумки коротенькую фату, которую пытаюсь закрепить на своих вьющихся волосах. Девчонки уже ждут меня за столом, одетые в той же цветовой гамме, что и я, с подобным моему украшением на голове.

— Ооо, а вот и невеста! — приветствуем мы Иринку, которая немного припозднилась, наверняка колдуя над своим внешним видом. Ее мы заставили облачиться в короткое пышное платье, полностью усыпанное серебристыми паетками, на мой взгляд, выглядящее немного вычурно, но прекрасно подчеркивающее ее точеную фигуру.

— Господи! Вот это вы постарались, — окинув помещение взглядом, заявляет подруга. — Пирогова! Даже ты тут?

Я чувствую радость, что смогла угодить нашей невесте, собрав в этом уютном кафе около десяти ее близких знакомых, и с удовольствием наблюдаю, как она веселиться, заливая своим смехом все помещение.

— Ну чего ты? Ностальгируешь? — подсаживаясь ко мне, обращается Света.

— Если ты забыла, я обошлась без девичника! Так что ни о какой ностальгии и речи не идет, — опрокидывая в себя очередной коктейль, отвечаю я.

— Ты что, решила напиться в хлам? — отодвигая от меня спиртное, удивляется Иванова. — Андрей нас убьет, если ты не дойдешь до квартиры на своих двоих!

— Думаешь? Можешь быть абсолютно спокойна, уверенна его даже не будет дома, он у нас через чур важная шишка! — игнорируя ее взгляд, вновь наполняю стакан, посылая Иринке лучезарную улыбку, не желая портить ей праздник. — Смотри на нее, радуется, как дурочка, а через пару лет, будет кусать себе локти!

— С чего бы это?

— С того, что все мужики — потребители. Мы им нужны для постели, уборки, готовки… Вот я, например, думаешь думала, что отойду на второй план, не выдержав конкуренции с этими чертовыми железяками?

— Маш, по-моему, ты преувеличиваешь… Андрей молодец, он очень о вас заботиться!

— Заботиться! Он заботиться о себе, о своих долбанных магазинах, об этих проклятых сервисах, о чертовой закусочной! Я говорила, что они с Антоном купили закусочную на окраине? Так вот, теперь моего мужа кормит какая-то баба Глаша, местная повариха, пока я выливаю в унитаз наваренные борщи! — спиртное вновь обжигает горло, и я чувствую небольшое головокружение. — А самое обидное во всем этом знаешь что?

— Что?

— Что он плевать хотел на мои переживания. Я уже две недели не говорю с ним, а он даже не замечает, списывая все это на мою усталость от домашних забот! Здорово, да? Я плачу по ночам, а он, преспокойно заключает договора, охотясь за миллионами! Девчонки! Поехали в клуб! — приподнявшись с мягкого дивана окликаю собравшихся! — Я плачу!

— Машка, — дернув меня за руку, шипит Иванова. — Ты с ума сошла?

— А что? Ты забыла, я же жена олигарха, — вновь выпиваю, и собираю вещи в небольшую сумку.

* * *

— Ты на часы смотрела? — встречая меня в дверях, задает свой вопрос Андрей, глядя, как я безуспешно борюсь с ремешком на своей босоножке. Так и не сумев с ней справиться, я чертыхаюсь, и, скинув куртку, прямо в обуви, изрядно покачиваясь, бреду в гостиную, оставив вопрос без ответа.

— Где твой телефон? Ты вообще видела, что я звонил, — явно желая поговорить, догоняет меня Андрей, играя желваками и глядя на мое чрезмерно откровенное платье. Я достаю бутылку вина и наполняю бокал, опираясь на белую барную стойку, отделяющую зал от кухонной зоны.

— Тебе уже хватит, — выхватывая фужер из моих рук, заявляет муж. — Где телефон?

— Не знаю, в сумке, наверное. Прости, не могла подойти, была на важном совещании… — с вызовом бросаю заплетающимся языком. — А ты что? Переживал?

— Какого черта, — схватив меня за руку и грубо разворачивая к себе, срывается на крик мой горячо любимый супруг. — Где ты была?

— Я же сказала, решала важные организационные вопросы…

— Не мели ерунду!

— Пошел ты! — освобождаясь от его захвата, направляюсь в спальню и тянусь к дверной ручке, когда Андрей захлопывает дверь перед моим носом, не давая пути отступления.

— Может пора поговорить?

— А по-твоему в разговорах есть какой-то смысл? Чтобы ты со всей серьезностью отнесся к моим словам, мне стоит записаться к тебе на прием, потому что слушать кого-то ты умеешь лишь в своем просторном кабинете. Вся остальная болтовня вне его стен для тебя пшик, — абстрактно рисуя в воздухе ладонью, перестаю сдерживать свои эмоции.

— Я всегда внимателен ко всему, что ты говоришь…

— Да, что ты? И как я раньше этого не замечала? Я хочу спать, дай мне пройти!

— А я хочу знать, где пропадает моя жена до шести часов утра!

— Прекрасно тебя понимаю, я каждый вечер ломаю голову над подобным вопросом на твой счет!

— Что-то не припомню, чтобы я не возвращался домой ночевать!

— Как видишь, я тоже привыкла спать в своей кровати! Поэтому отойди от двери, я валюсь с ног!

Глаза Андрея темнеют, а руки сжимаются в кулаки, когда он, смерив меня тяжелым взглядом, отходит от стены, и, разворачиваясь, направляется в противоположную от спальни комнату. Вот так мы решаем проблемы, долго кричим и, так и не достигнув согласия, расходимся по своим углам. Смывая с лица макияж и укладываясь в холодную пустующую постель, я чувствую, что у меня не осталось сил что-то ему доказывать, поэтому через пару минут я засыпаю, напрочь выкинув из головы нашу словесную перепалку.

* * *

Я удивленно оглядываюсь, услышав раздавшийся щелчок открываемого замка, не забыв взглянуть на часы, стрелки которых сошлись на половине седьмого вечера.

— Папа! — бросившись к нему на руки, звонко кричит Семен, напрочь забыв о конструкторе, который мы так усердно собирали последние сорок минут. Андрей подхватывает сына на руки, и, целуя его темную макушку, одаривает меня взглядом, смысл которого мне так и не удается распознать. После ночного веселья, голова напрочь отказывается работать, поэтому я искренне надеюсь, что он не решит вновь устраивать мне разбор полетов.

— Папа! Смотри какую башню мы с мамой собрали! Будешь с нами? — заражая своим азартом, интересуется Сема, получая широкую улыбку отца в ответ на свое предложение.

— Давай я сначала переоденусь. Вы уже ужинали? — теперь обращается ко мне, чем несказанно меня удивляет.

— Нет, как раз собирались, — я направляюсь на кухню и начинаю свои ежедневные приготовления, с той лишь разницей, что сегодня мне предстоит накрыть стол на три персоны.

— Папа, мы сегодня с бабушкой были в бассейне, там вот такая глубина, — делиться младший Медведев своими впечатлениями, а я хмуро перебираю вилкой еду на своей тарелке. Стыдно ли мне за мое утреннее фееричное возвращение? Нет, ни капли. Я бы и сейчас поступила так же, будь у меня возможность отмотать пленку назад. Без подобной разрядки, я, пожалуй, взорвалась бы через пару недель, обрушив на голову мужа еще больший шквал недовольства. Нет никакого смысла терзать себя угрызениями совести, когда все уже сделано. Будем считать, что это святая обязанность обиженной женщины сначала напиться, а после танцев с подругами, закатить небольшой скандальчик. Я не вникаю в разговоры своих мужчин, убираю посуду, отправляю в холодильник остатки еды, и устраиваюсь перед телевизором, даже не пытаясь следить за сюжетом транслируемой мыльной оперы.

Я заслужила эти часы безделья, за каждый вечер, что укладывала ребенка, оправдывая отсутствие его отца непочатым краем работы. За каждое купание, которое Андрей пропустил, предпочитая держаться в стороне от моих забот о собственном сыне. Я заслужила, лежать и плевать в потолок, по своему глубокому убеждению веруя, что мой труд ничуть не легче, чем управление бизнесом или чем бы то ни было.

— Он спит, — присаживаясь рядом, сообщает супруг, разминая пальцами затекшую за день шею.

— Прекрасно, — отвечаю, чувствуя, как он хватает мою ладонь, когда я собираюсь отправиться в спальню.

— Давай поговорим…

— Не стоит… Андрей, я устала, у меня болит голова и нет никакого желания в сотый раз мусолить одну и ту же тему. Ничего нового мы друг другу не скажем, — он молча разжимает пальцы, и я скрываюсь за дверями соседней комнаты. Когда я чувствую, что матрац оседает под тяжестью тела, я всеми силами стараюсь себя не выдать, делая вид, что давно уже сплю.

— Куда это ты? — удивляется Антон, глядя, как я встаю из-за стола и тянусь за ключами от своего автомобиля.

— Нужно уладить кое-какое дело, я хочу успеть домой к ужину, — закатывая рукава рубашки и расстегивая верхние пуговицы, предварительно избавившись от душащего галстука, отвечаю я.

— Я тебя не узнаю, мы ведь еще не закончили, — пододвигая папку с различными дизайнерскими решениями интерьера купленного кафе, вскидывает бровь мой друг, щелкая шариковой ручкой. — Завтра придет этот Гуляев, нужно определиться, если хотим успеть все обновить к новому году.

— С утра посмотрю…

— Андрюх, с утра ты должен подписать с ним договор, чтобы ребята начали работы. Здесь дел-то на пару часов…

— Я все посмотрю завтра, — возвращая бумаги, так и не заглянув внутрь, стою я на своем.

— Да, что с тобой? Ты уже неделю срываешься с кресла в шесть вечера, не отвечаешь на мои звонки, а сегодня и до шести не досидел! — закипает Павлов, явно переживая, что мы прогорим, если и дальше я буду увиливать от своих прямых обязанностей.

— Что со мной? У меня сын, который скоро забудет, как я выгляжу, и жена, за последний месяц не сказавшая мне и пары слов! У меня брак рушиться, а ты тут со своим ремонтом. Я все посмотрю завтра, а сейчас мне надо идти! — наверное, впервые пренебрегая взятыми на себя обязательствами, я чувствую, что поступаю правильно. Если и дальше продолжать ограждаться от родных этим ворохом документов, я рискую потерять любимую жену, и кто-то другой станет водить Семку на хоккей.

Я смотрю по навигатору, как быстрее добраться до адреса, указанного в визитке, и выруливаю со стоянки. На дворе середина июня, но солнце пока щадит горожан. Пожалуй, самый жаркий день пришелся на свадьбу Машиной подруги. Я изнывал от духоты, окружённый несметным количеством родственников молодожен, стараясь не подавать виду, что всеобщее веселье меня ничуть не трогает, поскольку немногословность жены давит на меня, наталкивая на мысли, что она не очень-то и нуждалась в моем сопровождении. Я даже не помню, когда целовал ее в последний раз, поскольку стоит мне лишь подойти ближе, как она выпускает иголки, придумывая сотни причин, чтобы увеличить расстояние между нами.

Небольшой четырехэтажный дом, который я минут десять разыскивал среди идентичных старинных построек, располагается вдоль набережной. Я паркую свою машину и направляюсь к подъезду, нажимая на домофоне номер нужной квартиры. После раздавшегося сигнала, я захожу в парадную и поднимаюсь на последний этаж.

Железная дверь распахивается, и передо мной появляется молодая женщина, чье лицо выдает явное удивление.

— Пришли узнать, все ли нормально с моей машиной? — натягивая на оголенное плечо рукав безразмерного джемпера, спрашивает она.

— Нет, вообще-то мне дали этот адрес в галереи. Ищу художника, что недавно в ней выставлялся, — и сам растерявшись от этой нежданной встречи, поясняю свои мотивы.

— Ааа, ну тогда прошу, — прижимаясь к стене, позволяет мне пройти внутрь.

— Так, я могу его увидеть? — не решаясь проходить дальше, останавливаюсь на пороге.

— Можете, Маргарита Скрипник, — протягивая свою ладонь для рукопожатия, тепло улыбается мне.

Я принимаю ее руку и прохожусь взглядом по представшей предо мной картине: молодая, довольно эффектная девушка лет двадцати пяти, в огромном вязаном свитере и коротких джинсовых шортах, с босыми ногами и ярким синим лаком на ногтях. Она абсолютно не накрашена, лишь белое пятно на щеке, наверняка посаженное в процессе работы, а волосы собраны в какую-то беспорядочную причёску.

— Ожидали увидеть престарелого мужичка в берете и с палитрой в руках? — явно заметив мое смятение, спрашивает хозяйка и бредет по коридору, давая понять, что не намерена ради меня бросать недописанную картину. Мне ничего не остается, кроме как следовать за ней в просторную комнату, где повсюду можно увидеть ее работы, багеты, баночки с красками и замоченные кисти. У самого окна расположен мольберт, рядом с которым она останавливается и придирчиво разглядывает изображенное на холсте.

— Ну, я немного удивлен, — озираясь по сторонам и засунув руки в карманы, отвечаю на ее вопрос.

— И зачем я вам так понадобилась, что вы даже мой адрес выведали? — водя кисточкой по полотну, интересуется Маргарита.

— Я бы хотел купить одну из ваших работ.

— Не получиться, картины не продаются.

— Женщина, давшая ваши координаты, меня предупредила, что вы, вряд ли, согласитесь…

— Тогда зачем вы пришли? Думали, что сумеете меня обаять? — сложив руки на груди, ухмыляется художница.

— Не совсем… Надеялся, что вы войдете в мое положение, и мы сумеем договориться.

— А вы я смотрю любитель, получать от женщины то, что вам нужно, надавив на нашу тонкую душевную организацию. Помниться, я вас однажды уже пожалела, так что, боюсь, лимит моей доброты по отношению к вам исчерпан, — она вновь возвращается к своему творчеству, явно не желая продолжать разговор.

— Но я ведь вас не обманул. Мой друг заверил, что вы остались довольны.

— И все же, я не продаю свои работы.

— Мне ведь нужна всего одна, от вас ведь не убудет, а меня очень выручит! — стою я на своем. — А вы потом нарисуете что-то подобное…

Она от чего-то заливисто смеется, и я, на какую-то долю секунды, замираю, отмечая что у нее довольно приятный смех.

— То есть, по-вашему, это так происходит? Раз, два и готово? — глядя мне прямо в глаза, улыбается Скрипник.

— Ну… Я сам конечно не пробовал, но думаю, что для вас это не станет проблемой…

— Почему именно моя картина, вы явно в искусстве ничего не понимаете, раз так себе представляете этот процесс… — теперь она оценивает меня, уверенно изучая каждую деталь моего гардероба.

— Хочу подарить ее жене. Я, действительно, далек от живописи, а супруге безумно понравились ваши картины.

— Жене? — задерживая взгляд на моей правой руке, где уже столько лет красуется обручальное кольцо, переспрашивает она. — И какая конкретно вас интересует?

— Я не запомнил названия, но точно помню, что на ней были цветы… То ли лютики, то ли пионы…

— Вы хотите меня обидеть? — ее лицо не покидает улыбка. — Неужели я так плохо рисую, что вы даже не запомнили, что за цветы я изобразила?

— Нет, что вы! У вас довольно неплохо выходит. Я даже проголодался, глядя на помидоры, и, если пойдете мне на уступку, готов купить и их… — улыбаюсь в ответ, замечая, что ее взгляд теплеет.

— А вы значит во всем угождаете жене? Ни каждый стал бы бегать по городу, чтобы порадовать свою вторую половинку.

— Скорее наоборот, я настолько плохой муж, что готов умолять вас на коленях продать эти чертовы лютики, лишь бы она хоть немного оттаяла, — не вижу смысла набивать себе цену и отвечаю, как на духу.

— Значит, решили пустить ей пыль в глаза?

— То есть?

— Усыпите ее бдительность, демонстрируя, что подмечаете все, что ей интересно, хотя сами не в силах вспомнить даже название…

— Ну, я надеюсь, она никогда не узнает, как глупо я выглядел, пока добывал свой подарок…

— Не узнает, потому что этот подарок вы не добудете. Картины не продаются. Так что просто купите ей шубу, женщины не равнодушны к мехам, — указывая мне рукой в сторону двери, советует девушка.

— Маргарита, моя жена не обрадуется шубе так, как порадуется вашей картине…

— Ну, я думаю, вы что-нибудь придумаете… Извините, мне нужно работать…

Я устраиваюсь за рулем своей машины и устремляю свой взгляд вверх, где, и не думая скрываться, стоит непреклонная художница, смело смотрящая на меня. Через двадцать минут я подъезжаю к торговому центру, в надежде, что в салоне верхней одежды, я сумею найти достойный подарок на приближающуюся годовщину.

Все в нашей жизни зыбко… Всему, рано или поздно, приходит конец… Я лежу, наблюдая за веселящемся сыном, терзаемая уймой мыслей о том, во что превратилась наша семья. Я люблю своего мужа, люблю так же сильно, как год назад, или два… Так же, как тогда, когда впервые осознала, что он стал для меня не обычным прохожим на моем жизненном пути, а скорее провожатым, без которого я никогда не дойду до финала… Я знаю, когда нужно его поддержать, знаю, когда мне стоит смолчать, давая время самому разобраться с проблемами, знаю, когда он смеется искренне, а когда лишь создает видимость легкости и веселья. Никто лучше меня не поймет, что говорит его взгляд: злиться ли он, надсмехается, радуется или удивляется — любая искра его карих глаз выдает мне его с головой. Я знаю, что он так же мучается, не понимая, как разбить между нами эту стену, что он наступает на горло своим принципам, перекладывая ответственность за дела на Антона, спеша домой к ужину… Знаю, но дико боюсь, что мне стоит сделать лишь шаг навстречу и вся эта недельная идиллия с совместными играми, прогулками, его частыми звонками, большинство из которых я игнорирую, рухнет, как карточный домик от легкого касания ветра. Когда мы стали такими? С каких пор в нашем браке допустимы скандалы? Молчание? Вечное пренебрежение с его стороны?

— Ну, мам! Ну включи мне «Тачки», — видимо ни в первый раз, обращается ко мне сын, выводя из ступора. Я резко сажусь, откидывая плед, и, взяв в руки пульт, выполняю его не то просьбу, не то приказ… Семка уже так вырос, что впору покупать успокоительное, без которого мне не обойтись, когда он станет заглядываться на девчонок.

— Я дома! — раздается голос Андрея в прихожей, а через минуту он уже бредет в спальню снять свой костюм, взъерошив волосы на голове сына, проходя мимо. Мы не говорим, точнее я все время молчу, а Медведев периодически пытается что-то спросить, получая лишь краткие «да» или «нет». Или вовсе не пытается, как сегодня. Чего я жду? Чего добиваюсь? Я хотела его проучить — пожалуйста, на часах еще и шести нет, а он уже дома. Хотела его наказать за постоянное отсутствие — вот он терзается, сдерживаясь, чтобы не получить прожигающий взгляд за мимолетное касание. Чего мне еще тогда надо, раз я дую губы на этом диване, в то время, когда за стеной мой любимый мужчина, лишь руку свою протяни? Я смотрю на Семена, который мыслями где-то далеко, вместе с Молнией Маккуином пытается обогнать Кинга, встаю и иду в спальню, заходя в тот момент, когда Андрей натягивает на влажное после душа тело футболку.

— Я больше не могу молчать… Как думаешь, ты уже все понял, потому что еще пара дней и мне понадобиться психоаналитик? — приперев спиной дверь, огорошиваю его я. Андрей открыто улыбается, отбрасывая на кровать свое мокрое полотенце.

— Понял, так что обойдемся без закрепления. Я уже могу тебя целовать, потому что я дико соскучился? — поднимая бровь вверх, спрашивает он. Я не вижу поводов сдерживаться и, едва не сбив его с ног, набрасываюсь на него с поцелуями.

* * *

«Есть ли хотя бы малюсенький шанс, что вы передумаете и все же продадите мне эту картину?»

«Нет, все-таки рассмотрите вариант с шубой.»

«Я объехал все салоны в этом городе, и ни одна норка не сравниться с вашими ландышами по красоте.»

«Мимо. Я никогда не рисовала ландыши.»

«Предлагаю вам это исправить. Продав мне картину, обязательно их нарисуйте.»

«)))»

* * *

— Возьми красное, мне оно понравилось больше всех, — советует Ира, когда мы прогуливаемся между стройными рядами вечерних нарядов в одном из бутиков торгового центра. — Без внимания в нем ты точно не останешься.

— Не знаю, не слишком ли это? — разглядывая платье в пол, открывающее плечи, спрашиваю я.

— Тебе же не пятнадцать! Ты взрослая женщина, так что нет ничего плохого в небольшом эпатаже. Боже, вот это цены! Маш, я хотела спросить… — замялась подруга, округлив глаза, взяв в руки бирку от легкой шифоновой блузки. — У нас прошли сокращения, и Сашу любезно попросили уйти. Может Андрею нужен сотрудник, ты ведь знаешь, что Тихонов у меня прекрасно ориентируется во всех этих механизмах…

— Хочешь, чтоб я с ним поговорила?

— Да, если, конечно, это удобно, — слегка краснеет Ирина, вешая вещь обратно на стойку. — Мы уже все варианты перебрали, но что-то никто не горит желанием перезванивать.

— Конечно, без проблем. В автосервисе ему вряд ли помешают лишние руки, — я улыбаюсь, видя, как Ира облегченно вздыхает.

— Так что, будет грандиозное торжество?

— Нет. Посидим в тихом семейном кругу. Вы, кстати, тоже приглашены, так что ничего не планируй на этот день, — надевая пару лакированных черных лодочек на высоком каблуке, сообщаю я.

— Что ты! Пропустить годовщину четы Медведевых — да не в жизнь! — смеется она. — Как у вас дела? Ты хоть и не жаловалась, но напряжение между вами было трудно не заметить.

— Все хорошо! Были, конечно, небольшие трудности, но мы их уже преодолели. У меня ощущение, что мы только начали жить вместе, настолько он стал внимательный, — не могу не улыбнуться своим мыслям. — Давай поедим в кафе, я готова слона съесть!

* * *

«Я все еще верю, что вы оттаете, и поможете мне осчастливить жену.»

«Вы не производите впечатление человека, не способного удовлетворить капризы супруги без посторонней помощи. Так что порадовать мне вас нечем.»

«Боюсь, в этом вопросе, мне без вас не обойтись. Маргарита, проявите сочувствие, у меня осталось всего три дня.»

«Я уже говорила, она не продается. Простите.»

«Я и сам уже вижу, как ваши розы прекрасно смотрятся на стене в нашей гостиной.»

«Рисовать розы, на мой взгляд, пошло и совершенно безвкусно.»

«Быть может, тогда полевые?»

«Просто и неинтересно.»

«Астры? Георгины? Моя фантазия подходит к концу.»

«И тут не угадали. Попробуйте золото, раз шубу, достойную плеча вашей супруги еще не пошили.»

* * *

«Может сегодня вы будете более сговорчивы?»

«Без вариантов.»

* * *

«Завтра я упаду в грязь лицом.»

«Жаль, я этого не увижу. Люблю наблюдать, как заливаются краской сильные мира сего.»

«Вы слишком жестоки.»

«Я справедлива. Терпеть не могу невнимательных к своей женщине мужчин. Старайтесь впредь до такого не доводить.»

Я просыпаюсь, чувствуя, как мой живот покрывают поцелуи, и довольно потягиваюсь, окончательно открывая глаза. В комнате еще царит полумрак, а часы на прикроватной полке показывают половину шестого. — Это жестоко, я буду весь день ходить как сонная муха, — хриплым после ночи голосом, шепчу своему мужу. — Прости, но иначе никак, через час встанет Сема и мы не сможем побыть наедине, — спускаясь ниже по моей коже, объясняет Андрей. Тягучее сладкое тепло распространяется по телу, и мне уже все равно, который сейчас час. — С пятилетием, малышка, — прекращая свои чувственные пытки, целует меня супруг, улыбаясь. — С пятилетием, — отвечаю ему тем же. — У меня кое-что есть для тебя, — извлекая из под подушки длинный бархатный футляр, говорит муж. Я, с придыханием, открываю крышку и не могу скрыть своего удивления, видя, как переливаются камни, усеивающие ожерелье из белого золота. — Ты с ума сошел, это же жутко дорого! — Ну, я же не просто так засиживался на работе допоздна, так что деньги не главное. — Господи, оно прекрасно, спасибо, — целую его нежные губы и вновь начинаю разглядывать подарок. — Я тебе тоже кое-что купила, — спрыгнув с кровати, бегу к платяному шкафу, где заранее спрятала заветную коробочку. — Запонки, — поясняю, когда Андрей заглядывает внутрь. — С твоими инициалами. Такие должны быть у каждого уважающего себя олигарха. — А я олигарх? — Ну, Светка, считает, что да! А я склонна ей верить, по части оценки мужчин она довольно подкована. Муж смеется и в сотый раз за это утро тянется к моим губам. — Спасибо. * * * Маша сегодня безумно красива, и мне стоит огромных усилий не пялиться на ее яркое платье. Возможно, внешне в ней не осталось ничего от той краснеющей студентки в коротких джинсовых шортах, сующей под нос своему парню стопку бумажных салфеток, но все же внутри она все такая же искренняя и открытая, не пытающаяся играть или строить из себя ту, кем не является. В ней больше лоска, больше уверенности, больше понимания, как должна выглядеть мать и любимая жена, главная задача которой создание уюта и доверительной атмосферы в доме. Она все также смущается, принимая букеты из рук собравшихся в ресторане гостей, также приветливо улыбается окружающим, немного теряясь от бесчисленного множества комплиментов, но, при этом, прекрасно держится, зная, что заслуживает этих почестей. — Сегодня я с сыном, — улыбается крестный, представляя ей Петра, моего ровесника, с которым мы в детстве вместе пропадали на спортивной площадке во дворе. — Привет, — крепко сжимая мою ладонь и похлопывая по плечу, здоровается мой друг. Мы перекидываемся парой фраз, пока Маша принимает из рук Дмитрия Арсеньевича внушительный сверток, после чего они усаживаются за стол. — Я думала его сын заграницей, — шепчет жена, провожая их взглядом. — Да, у него свой бизнес в Германии, но отец говорил, что Петька приехал сюда погостить. Вот и Антон! Мой друг появляется в ресторане, держа под руку стройную девушку, лицо которой мне не удается разглядеть, так как она повернулась спиной, ожидая пока Павлов поможет ей скинуть тонкое пальто с плеч. Я чувствую, как на долю секунды, тело словно пронзает стрелой, когда пара ярких голубых глаз, на дне которых плескается веселье, встречается с моими, но беру себя в руки, удивляясь подобной реакции на ее присутствие. — Ну что, Медведевы! Принимайте поздравления, — по очереди обнимая нас, воодушевленно заявляет мой товарищ. — Надеюсь соберемся здесь лет через двадцать и хорошенько отпразднуем тот факт, что ты все-таки не сбежала от этого сумасшедшего. Его спутница молча изучает мою жену, улыбаясь одними уголками губ, и, почувствовав, что я замечаю ее пристальное внимание к супруге, уверенно поднимает подбородок, не пытаясь прервать наш зрительный контакт. — Знакомься, Марго, первая девушка, которую я умолял провести со мной вечер, — представляет он Маше свою подругу. Та, в свою очередь, приветливо жмет ее ладонь, демонстрируя ровный ряд белоснежных зубов. — Я просто очень ответственно подхожу к выбору партнера и стараюсь не тратить свое время зря. Примите мои поздравления, пять лет в наше время довольно внушительный срок, — заводит разговор гостья. Я, исподлобья, изучаю ее внешний вид: мешковатый свитер заменило тесное платье сливового цвета, открывающее прекрасный вид на полную грудь и стройные икры ног. Высокий каблук, поднятые вверх волосы — все говорит о стати, и мне не приходиться сомневаться над ее уверением, что она привыкла сама решать какой мужчина будет с ней рядом. Она протягивает Маше огромный подарочный пакет, что-то попутно желая, а я удивленно вскидываю бровь, замечая глупую улыбку на лице друга. — Красивая девушка… — протягивает жена, извлекая из сумки подарок и разрывая коричневую бумагу, удивленно вздыхает. — Господи! Это ведь та картина с выставки, помнишь? Я разглядываю полотно, усеянное фиалками, и не могу не ухмыльнутся. — Помниться, вы говорили, что работы не продаете, — тихо обращаюсь к Скрипник, когда за столом начинается оживленный разговор. — Разве я соврала, — отпивая вино из прозрачного бокала, поводит она бровью. — Я ведь не взяла ни копейки… — А как вы познакомились? — интересуется супруга, переводя взгляд с Антона его спутницу, закончив свой диалог с моей мамой. — Я помог ей с машиной, когда Андрей вписался в нее на светофоре, — отзывается мой друг. — Так что, мне стоит тебя поблагодарить. — Не за что, — сухо отзываюсь я. — Так это были вы? Удивительно! Мы с Андреем видели ваши шедевры на фестивале молодых дарований, и я не могу не отметить, что пришла от них в восторг. — Спасибо, для любого художника ценно, когда его труд так высоко ценят, — ничуть не смущаясь от похвалы, отзывается девушка. — И можно на ты? — Конечно. Спасибо за эту картину, я очень долго ее вспоминала, она прямо запала мне в душу! — Я не сомневалась, что ты останешься довольна, — послав мне мимолетную улыбку, отвечает Рита. Сидя за праздничным столом в честь празднования пятилетия с того дня, когда Маша взяла мою фамилию, я ловлю себя на том, что слишком часто пересекаюсь с голубым взглядом женщины, которая так же, как и я, почему-то не может не поворачиваться в мою сторону. И одному Богу известно, от чего на меня накатывает раздражение, когда Антон, так недвусмысленно что-то ей шепчет на ухо, по-свойски закинув руку на спинку ее стула… — Как думаешь, Павлов влюбился? — расстёгивая молнию на своем платье и оставаясь в одном кружевном белье, подобранному в тон ее праздничному наряду, спрашивает меня жена. — Мне кажется, она его зацепила… — Не знаю, до сегодняшнего дня он ни разу о ней не упоминал, — скидывая душащий галстук, принимаюсь за свою рубашку. — Может, боялся сглазить? — окутывая меня шлейфом своего цветочного парфюма, улыбается Маша, подойдя ко мне настолько близко, что я чувствую касание ее кожи при каждом вздохе. Я лишь улыбаюсь нелепости ее предположения и позволяю самой разделаться с пуговицами на моей груди. Когда она засыпает, выбившись из сил, в кольце моих рук, я еще долго смотрю в потолок, ожидая пока мной завладеет сон…

— Давай остановимся на этом варианте, — пододвигая понравившийся мне макет к Антону, предлагаю я. — Уверен? Не слишком ли мрачно получиться? — оценивает друг, выбранный мной дизайн интерьера. — Кстати, я тут поговорил с Ритой… Она согласна расписать стену. Правда ближайший месяц она будет заканчивать подготовку к выставке, но в сентябре вполне сможет этим заняться. — У нас что, в городе больше художников нет? — нервно отзываюсь на его предложение. — Найдем кого-нибудь другого, хочу все успеть к середине декабря… — Так мы и успеем. Она лучшая, сам же видел ее работы. Да и Маша от нее в восторге, так что не вижу смысла кого-то искать. Я откидываюсь на спинку стула, внимательно изучая беззаботное лицо Павлова, колдующего над своим ноутбуком, гадая, чем вызваны подобные перемены. Он никогда не отличался стабильностью, предпочитая обрывать свои связи с женщиной уже на следующее утро, так что несвойственное ему постоянство невольно наталкивает на определенные мысли… — Ты что, влюбился? — не могу скрыть свое удивление, заметив, как вытягивается его лицо от озвученного мной вопроса. Антон перестает бегать пальцами по клавиатуре, поворачивает ко мне голову и смотрит прямо в глаза. — Скажем так, я близок к тому, чтобы признать, что иметь стабильные отношения довольно заманчивая перспектива… Она умна, красива, самодостаточна… Мне тридцать три, наверно и мое время пришло. Так что пусть лучше это будет она, чем какая-нибудь малолетка, с которой я проснусь после клуба, — отвечает он. — Что? Думал я всю свою жизнь буду один, как ветер в поле? Я тоже хочу торопиться домой к ужину и водить сына на хоккей, так что ты, как никто, должен меня понять. Ты же у нас примерный семьянин. — А она? Она разделяет твои взгляды? — спрашиваю, щелкая зажатой в руке шариковой ручкой. — Рита не производит впечатление женщины, готовой варить борщи и терпеливо ждать тебя у окна… — А с чего ты взял, что мне нужна именно такая? — сцепляя пальцы в замок, отзывается Антон. — В этом вся соль — мы с ней на равных, а это не может не заводить. Есть своя прелесть в осознании, что ты обладаешь той, кто прекрасно знает себе цену. Это заставляет держать себя в тонусе. Хотя, от тарелки борща я бы, действительно, не отказался. Так что, если окажется, что она умеет не только водить кистью по холсту — это будет довольно приятным бонусом. Я раздумываю над его словами, даже не пытаясь оспорить тот факт, что в Маргарите, и впрямь, есть какая-то загадка, чего не станет отрицать ни один представитель мужского пола. Разве что, только слепой, не заметит излучаемой ей самоуверенности и четкого знания, что она хозяйка своей жизни. — Значит, все-таки дерево… Ладно, созвонюсь с Градовым, он уже несколько дней ждет, когда же ты, наконец, определишься. Встретимся с ним после обеда и заключим договор, бумаги я уже подготовил, — возвращаясь к на сущим делам, словно и не было между нами задушевного разговора, заявляет Павлов. — Договаривайся на шесть, мне нужно отвезти своих на вокзал, — глядя на наручные часы, вношу коррективы в его планы. — Так что, не теряй меня, звони на мобильный.

*** — Обещай не пропадать на работе с утра до ночи, — целую Андрея, стоя на многолюдном перроне рядом со своим вагоном. — Я тебя знаю, будешь целыми сутками гореть за компьютером. Муж улыбается моей проницательности, крепко сжимая в руках спящего Сеньку, и притягивает меня к себе, чтобы невесомо коснуться губами щеки. — Не стану тебя обманывать — именно так я планирую провести эти ближайшие полтора месяца. Если получиться, сам вас заберу, а то твой отец прожужжал мне все уши, рассказывая какая рыбалка выдалась в этом году. Думаю, я заслужил посидеть с удочкой на берегу пару дней. — Мои будут только рады, я уже и не помню, когда мы в последний раз отдыхали все вместе, — вдыхаю его аромат, просунув ладонь в задний карман его брюк. — И я прошу, не запускай квартиру! — Даю честное слово делать влажную уборку! — смеется Медведев, в третий раз за сегодняшний день, слушая мои наставления. — Давай занесем Семку, отправление через пять минут. Я машу на прощание, долго не спуская глаз с его подтянутой фигуры, когда поезд, наконец, отъезжает от вокзала, пытаясь понять причину кольнувшего меня беспокойства. Словно, что-то неминуемо измениться после нашей разлуки, что-то необратимо поменяется, и я, вряд ли, смогу не пожалеть о решении навестить семью… Качнув головой, в попытке отогнать от себя эти глупости, я смотрю, как тихо и размеренно взымается грудь сопящего малыша, как две капли воды похожего на своего папу, и через пару минут, раскладывая необходимые в дороге вещи по полкам, напрочь забываю о своем минутном смятении. А вечером, когда оказываюсь в стенах родительской квартиры, меня охватывает такое привычное чувство покоя, которое можно испытать, лишь прижавшись к маминой груди. — Как же ты вырос! — потрепав макушку внука, удивляется мой отец. — Что ж вы так долго не приезжали, Семен скоро забудет, как его дед выглядит! — Не забудет, мы ведь каждый день созваниваемся по видео связи, — разбирая сумку, отвечаю я. — И потом, я вас сто раз звала к нам. — Мы уже слишком стары, для всех этих поездов, — улыбается папа. — Деда, а мы завтра пойдем с тобой на каток, я тебя кататься научу, — хвастаясь своими достижениями, спрашивает мой сын, который уже месяц покоряет лед в детской хоккейной секции. — Конечно, только твой дед и сам не промах, бабушка потому в меня и влюбилась! Аж дар речи потеряла, когда лет тридцать назад увидела меня с клюшкой… Только сейчас я понимаю, как сильно истосковалась по подобным вечерам, когда Сема о чем-то весело болтает с отцом, а мама колдует над своей сдобной выпечкой. Наверное, только становясь старше, ты начинаешь в полной мере ценить, как важно вот так собираться, делиться своими переживаниями, глядя на пробивающуюся на висках седину двух дорогих тебе людей. — Папа уходит на пенсию. — между делом сообщает женщина, когда-то подарившая мне жизнь. — Дорабатывает последнюю неделю. Тяжело уже по тепловозам скакать, все-таки шестьдесят четыре. Я бросаю свой взгляд в сторону зала, откуда доноситься дружный хор голосов, хмурясь тому, как заметно осунулась, когда-то горделивая осанка моего отца. — Так что, теперь нас ничто не удержит дома — будет как можно чаще выбираться к тебе. Ты привезла фотографии с годовщины? До сих пор не могу успокоиться, что пришлось пропустить торжество! — наливая травяной чай в мою чашку, словно извиняясь, отмечает мама. Над ней время будто не властно: все та же тонкая талия, минимум морщин на лице, ясный взгляд серых глаз и поднятый вверх подбородок. Она моложе отца на одиннадцать лет, но незнающий этого человек, мог бы решить, что разница между ними куда больше. — Да, давай завтра посмотрим? — слегка улыбнувшись, предлагаю я, чувствуя, как меня неумолимо клонит в сон, после стольких часов, проведенных в дороге.

Я смотрю на нее, не сводя глаз с ее, словно вышедшего из-под руки искусного мастера, профиля, каждая черта которого граничит с тонкой ювелирной работой. Ее красота не привычная, нет в ней свойственной многим женщинам мягкости, скорее холодная, недоступная для понимания, но заставляющая запомнить даже малейшие детали ее молодого лица. Сколько ей? Наверное, лет двадцать семь? От звука ее смеха, не заливистого, слыша который хочется присоединиться, а какого-то сдержанного, говорящего, что воспитание для нее не пустой звук, по моему позвоночнику пробегают мурашки, что не может не удивлять человека, разменявшего четвертый десяток. Вот она подносит бокал к губам, слегка проводя языком по своей верхней губе, собирая остатки сладкого напитка, прислушиваясь к болтовне моего друга, который изрядно перебрал и уже вряд ли соображает, какие глупости ей говорит. Стрелки часов перевалили за полночь, а она так же свежа и собрана, словно только недавно поднялась из постели. Чувствуя жжение от обжигающего коньяка, я хмурюсь пронзившей меня совершенно неуместной мысли: «А какая она по утрам?».

— Андрей, наверное, стоит отвезти Антона домой, — устремляя на меня взгляд своих голубых глаз, обращается ко мне Рита, когда Павлом склоняет свою голову на сложенные на столе руки. — Я вызову такси, ты ведь знаешь его адрес?

Я удивленно выгибаю бровь, доставая купюры из своего бумажника, намереваясь оплатить счет.

— Странно, что ты не в курсе. Или вы только о живописи говорите? — как-то ехидно выдаю я, делая последний глоток спиртного.

— Говорим, и о живописи в том числе… Антон довольно приятный собеседник, — перенимая мои интонации, отвечает девушка. — Только, мне кажется, это касается лишь нас двоих.

— Я просто переживаю за друга… Боюсь, он стареет, раньше ему куда легче давалось кого-то увлечь.

— Пытаешься его компрометировать? Не боишься, что я решу, что он законченный бабник и брошу, разбив ему сердце, — дав знак официанту, чтобы он вновь наполнил опустевший фужер, интересуется Маргарита.

— Можно подумать, ты до сих пор этого не поняла, — не сдерживая ухмылку, продолжаю нашу беседу.

— Ладно, в этом ты прав, у таких мужчин, как вы, это написано на лбу большими буквами, так что, Америку ты мне не открыл…

— Таких как мы? Боюсь на мой счет ты ошиблась, я моногамен во всех отношениях.

— Разве? Я редко ошибаюсь в людях. Уж поверь, на верного любящего мужа ты явно не тянешь…

— Это почему же? — удивляюсь сказанному, внимательно разглядывая собеседницу, на губах которой расцветает все та же сдержанная улыбка.

— Почему? Хотя бы, потому, что вместо того, чтобы обнимать сейчас свою жену, ты в полпервого ночи сидишь в ресторане со мной…

— С девушкой своего друга, — поправляю ее. — И он, кстати, тоже тут, так что не могу принять твои доводы…

— На девушку лучшего друга так не смотрят, — делая небольшой глоток отзывается Рита.

— Как так?

— Так, словно кроме нас двоих тут никого нет. Словно, — слегка наклоняясь вперед и опираясь локтями на разделяющий нас стол, — я пришла сюда с тобой, и ты уже считаешь минуты до того мгновения, когда мы покинем этот набитый посетителями зал. Так, словно в своей голове, ты уже ни раз целовал мои губы.

Я чувствую, как от ее слов меня накрывает какой-то удушающей волной, и, с трудом, подавляю желание ослабить ворот своей рубашки, на мгновение отводя глаза, чтобы ничем не выдать, что она застала меня врасплох. Когда я, неторопливо, наливаю себе очередную порцию коньяка, мимолетно взглянув на друга, который уже привлек к себе интерес персонала, наверняка, решающего, стоит ли поскорее нас выпроводить, или надеяться, что никто из посетителей не заметит перебравшего гостя, Рита, понизив голос, продолжает свой монолог:

— Ты думал, я не замечу, как пристально ты меня изучаешь, даже не пытаясь скрывать своего интереса?

— Тебе, скорее всего, показалось. Я не врал, я верен и предан своей жене, так что, прости, если заставил тебя думать иначе.

— Верен? Верность довольно относительное понятие. Можно подпускать к своему телу сотню других женщин, но внутри себя любить лишь одну. А можно делить свою постель лишь с одной, каждую ночь на ее месте представляя другую. Так о какой верности идет речь?

— О той, где моя жена владеет мной целиком.

— Ну что ж, буду лишь рада ошибиться на твой счет. Тем более, что супруга у тебя премиленькая… Такая улыбчивая, понимающая… Вот и сегодня, наверняка, тебя поймет. Уверена, что для тебя не редкость приходить домой среди ночи…

— Хочешь обсудить мою семейную жизнь?

— А почему бы и нет? Дашь мне пару советов, как должна вести себя женщина, чтобы хотя бы на пару лет привязать к себе мужчину?

— Боюсь, это не ко мне. Проведи опрос среди своих подружек…

— Я предпочитаю общаться с мужчинами, девушки слишком коварны и непредсказуемы…

— А мы, что настолько простые и понятные?

— Да, хотя, кое в чем с женщиной куда проще.

— И в чем же?

— Думаю, будь ты представительницей слабого пола, ты бы не стал раздевать меня взглядом, рассказывая, как сильно любишь жену. У тебя есть одна огромная проблема — ты преуспел в своем бизнесе, обзавелся семье, уверена, ты и отец не плохой… Но признавать свои слабости ты абсолютно не способен, считая, что такому сильному успешному человеку не престало краснеть перед малознакомой юбкой. И я сделаю тебе одолжение — будем считать, что я все это выдумала, только ты должен мне кое-что пообещать.

— И что же? — даря ей ухмылку, хочу дать ей понять, что меня совершенно не трогают ее высказывания.

— Что никогда не станешь меня представлять, обнимая свою жену, — чокаясь своим бокалом о мой, еще шире улыбается Скрипник.

Я возвращаю ей улыбку, и больше не пытаюсь завести разговор, когда мы устраиваемся в салоне такси, и, позже, когда мы помогает Антону улечься на кровати в его квартире, я все также молчу, больше не пытаясь вглядываться в выражение ее лица.

— Зайдешь? — выбравшись на улицу из старенькой красной иномарки, интересуется Рита. — На кофе?

- Боюсь, ты решишь, что я намерен напроситься на завтрак, — смеюсь над ее предложением.

— Я не готовлю завтраки тем, у кого уже есть своя личная повариха, так что можешь быть спокоен за свою репутацию.

Не дожидаясь моего ответа, она разворачивается в сторону подъезда, так ни разу и не обернувшись, чтобы проверить иду ли я следом, и совершенно не удивляется, когда я придерживаю рукой железную дверь парадной, словно, заранее знала, что я приму ее приглашение. В квартире, служащей ей не столько жильем, сколько рабочей мастерской, царит мрак, лишь свет уличных фонарей, пробивающийся сквозь большое французское окно, бросает тонкие полоски золотистого свечения на идеально начищенный паркет. Рита, зажигает развешанные на стенах светильники, будто желая создать интимную доверительную атмосферу, и мне, почему-то, становится не по себе, когда ее тонкий силуэт окутывает теплое свечение бра.

— Ты предпочитаешь с молоком? — слегка повернув голову в мою сторону, спрашивает меня женщина.

— Нет, просто черный, без сахара, — скидывая свой пиджак на стоящий в углу деревянный сундук внушительного размера, отвечаю я, с интересом оглядывая комнату. С моего прошлого визита здесь мало что изменилось, разве что ее завершенные работы запакованы в слой коричневой пергаментной бумаги, наверняка подготовленные к отправке в галерею. — Так значит, выставка? Поэтому ты так упиралась продавать мне картину?

— Да. Не хотела нарушать целостность своей коллекции. Если бы ты пришел ко мне с подобным предложением через пару-тройку недель, я бы и не думала отказываться, — включая кофе-машину, поясняет она.

— Так что же поменялось?

— Не знаю, решение приняла спонтанно, когда Антон попросил сопроводить его на ваше торжество.

— Надеюсь, ты не жалеешь, потому что, Маша уже ни за что не согласиться с ней расстаться.

— Нет, что ты! Пользуйтесь на здоровье. Раз уж она так хорошо вписалась в ваш интерьер…

Мы молча потягиваем горячий напиток, не прерывая своего зрительного контакта, и я больше не чувствую дискомфорта от двусмысленности нашего положения. Готов ли я переступить черту? Нет, определенно нет. Что бы не происходило в наших отношениях с женой, я отчетливо осознаю, что нарушь я данные ей обещания, мы никогда не сможем жить, как и прежде. Маргарита красива, загадочна и недоступна, пусть и пытается казаться искушенной. Я живой человек и, как и любой другой мужчина, не могу не реагировать на приятную собеседницу, тем более, что наряд ее заставляет меня сбиваться с дыхания, а от блеска в ее глазах, кровь начинает быстрее течь по моим венам. Быть откровенным с собой? Легко — я впервые за годы, проведенные рядом с Машей, так увлекся другой женщиной. Но мне не настолько снесло голову от ее чар, чтобы я наплевал на свои принципы.

— Опять.

— Что опять? — удивляюсь ее заявлению.

— Ты опять так на меня смотришь…

Я не отвечаю, лишь ухмыляюсь ее смелому высказыванию, уже не теряясь от того, что так легко рассекречен.

— Мы это уже обсудили. Взгляды ведь допустимы?

— Возможно, если ты считаешь, что в этом нет ничего пред рассудительного.

Вновь повисает молчание, нарушаемое лишь звуками проезжающих за окном авто.

— Когда состоится твоя премьера? — отставляя пустую чашку, интересуюсь у хозяйки квартиры.

— Открытие, — поправляет меня, копируя мои действия. — В следующую субботу, так что могу дать тебе два пригласительных, раз уж тебе так повезло, завести со мной знакомство.

— Я не очень-то люблю подобные сборища.

— Ну, возьмешь с собой супругу, ей, кажется, по душе такой досуг.

— Ее нет в городе, вернется только через месяц.

— Так вот почему ты так спокойно согласился зайти? — улыбается мне, сидящая напротив девушка, теребя своими тонкими пальцами украшающий запястье золотой браслет с россыпью драгоценных камней.

— От части. Можешь считать, что ты сумела меня заинтриговать.

— Разве? Всегда считала себя довольно заурядной личностью, — поднимаясь и отправляя посуду в мойку, улыбается Рита. — Могу принять это за комплемент?

— Можешь, только не говори Антону. Боюсь он озвереет, если узнает, что я сказал тебе что-то подобное.

— Так он, значит, ревнивец? Мне стоит начать удалять номера мужчин из своей записной книжки?

— Мне кажется, именно этим ты его и зацепила, так что оставь свой телефон в покое.

— Странно, всегда считала, что мужчины жуткие собственники по своей природе.

— Собственники, но каждый сам решает, когда стоит об этом сообщить партнерше.

— Так значит, все женщины для тебя просто деловые партнеры?

— Тебе никто не говорил, что ты все понимаешь слишком буквально? — смеюсь над ее предположением, удобнее устраиваясь на стуле.

— Нет, просто я впервые вижу перед собой настолько серьезного человека. Уверена, что ты выбрал Машу лишь по тому, что с ней довольно удобно достигать своих целей — она не показывает своих ноготков, не пилит тебя. Ведь я права? Уверена, вместо того, чтобы каждый день что-то от тебя требовать, она замолкает, надувая губы, пока ты, наконец, не сделаешь вид, что услышал все, что она пыталась до тебя донести, — внимательно наблюдая за мной, заявляет Марго.

— А ты у нас что, семейный психолог? — не могу не ухмыльнуться составленному ей мнению о моей семейной жизни.

— Нет, что ты. Я просто очень наблюдательна. Так что, я права?

— Не во всем… она действительно очень спокойная, хотя тоже в состоянии устроить мне разнос, и да, с ней я осуществил свои задумки в кратчайшие сроки. Но я женился по любви, а не из каких-то эгоистичных побуждений.

— То есть, это то, что ты всегда искал? Тихий семейный быт, совместные ужины, беспрекословная вера?

— А что, по — твоему, еще можно желать?

— Страсти, например. Интриги, праздника в конце концов?

— От этого рано или поздно устаешь, и я бы не назвал свою жизнь серой и однообразной.

— Ну твоя, может быть, и кипит событиями… а что видела твоя жена кроме кастрюль, грязных памперсов и твоего вечного отсутствия на работе?

— Думаешь она несчастна? Я делаю все, чтобы она ни в чем не нуждалась, и не ограничиваю ее свободу…

Девушка лишь улыбается своим мыслям, не желая и дальше развивать эту тему. Я встаю из-за стола, бросая взгляд на свои наручные часы, удивляясь, что за нашей беседой не заметил, как быстро пролетело время:

— Я, пожалуй, пойду, спасибо за кофе.

— Не за что, — провожая меня до дверей, отзывается девушка. — На самом деле, я преследовала свои цели, когда приглашала тебя к себе, — наблюдая за тем, как я обуваюсь, говорит мне она.

— И какие же, если не секрет?

— Я бы хотела тебя нарисовать. Я конечно не портретистка, но твое лицо заставило меня поступиться своими принципами…

— А это, я так понимаю, уже мне стоит расценивать, как комплемент?

— Думай, что хочешь, главное скажи «да».

— Не уверен, что из меня выйдет хороший натурщик…

— От тебя не требуется ничего сверхъестественного. Просто еще пару раз выпьешь кофе на моей кухне.

— Я всегда считал, что люди часами позируют, пока художник делает свои наброски.

— Позируют, но я обещаю не мучать тебя слишком долго.

— Не думаю, что у меня найдется время…

— Не говори нет, обещай подумать.

Я несколько секунд молчу, после чего открываю входную дверь, еле заметно кивнув на прощание. Это был самый странный вечер в моей жизни и самая странная женщина, которую я когда-либо встречал на своем пути.

— Привет, — слышу довольный голос жены, доносящийся из динамика. — Как поживает наш большой босс?

— Отлично, если учесть, что я забыл, когда в последний раз полноценно спал. Утрясаю дела с кафе, так что ни одной свободной минуты, — устало тру свои ноющие виски. — Вы там как? Семка спрашивает про меня?

— Конечно! Хотя дед не дает ему скучать, как только ушел с работы — целыми днями пропадает с ребенком в парке. Хотим съездить на дачу в эти выходные, — успокаивая меня теплотой своего голоса, отвечает супруга. — Я же просила тебя поберечься, нельзя целыми днями утопать в работе.

— Я знаю, просто хочу все уладить до вашего возвращения, — улыбаюсь ее заботе, отодвигая от себя ноутбук.

— Я жутко соскучилась, — тихо, чтобы лишь я мог услышать ее признание, продолжает Маша. — Ты нас заберешь? Нужно уже покупать билеты, чтобы потом не трястись на верхних полках…

— Наверно, у меня не получиться выбраться. В автосалоне куча проблем, два механика уволились и мне нужно кого-то искать на замену. Да и с бухгалтерией там полная каша.

— А Саша? Справляется?

— Да, он вполне головастый парень, сейчас только на нем и держимся. Так что, если у кого-то из твоих подруг есть еще рукастые мужья — я только скажу спасибо.

— Сообщу, если кто-нибудь из них обратиться за помощью. Андрей, может все-таки ты возьмешь небольшую паузу? Папа обрадуется, сам же знаешь, как он любит похвастаться своим выдающимся зятем? — я уже собираюсь ей что-то ответить, когда в моем кабинете раздается стук в дверь, и на пороге появляется девушка, сумевшая свести с ума моего лучшего друга.

— Давай позже об том поговорим? Я перезвоню, когда освобожусь, — сбрасывая вызов, устремляю свой недоумевающий взгляд на столь внезапную посетительницу. С нашего последнего разговора прошло около трех недель, за которые мы ни разу друг друга не побеспокоили, хотя ее образ и всплывал в моей памяти, заставляя злиться на самого себя за любые мысли о ней. Девушка, молча, уселась на стул, где так часто рассиживается Павлов, с интересом оглядывая скромное убранство моего рабочего места.

— Я как-то иначе себе представляла твой кабинет, — закончив осмотр, констатирует Маргарита, и, протянув свою руку, берет фоторамку, внимательно изучая лицо улыбающегося со снимка Семки. — Сын?

— Да, — не считая нужным что-то добавлять, отвечаю я односложно. — Чем обязан?

— Принесла два пригласительных на свою выставку. Она будет проходить еще две недели, так что вы сможете посетить ее всей семьей. Прости, о детском билете я как-то не подумала.

— Спасибо, конечно, но я не врал — живопись меня мало интересует.

— Твое право, — закидывая ногу на ногу, отвечает она. — Вообще-то, я пришла не только за этим. Антон говорил, что вам нужен художник, так что я вполне готова взглянуть на фронт работы.

— В данный момент там полным ходом идет ремонт, так что не думаю, что есть смысл что-то осматривать, когда вокруг стоят столбы пыли…

— И все же, я бы предпочла подготовиться… Мне необходимо сделать наброски, и, не мешало бы согласовать, что именно вы хотите там видеть. Я не кусаюсь, и обещаю больше не лезть со своими расспросами о твоей частной жизни.

Она приветливо улыбается мне, и, пожалуй, в первые с момента нашего знакомства ее глаза окутывают меня теплом ясного голубого взгляда. В ней нет привычной надменности, скорее нехарактерная дружелюбность, подкупающая меня согласиться и, взяв ключи со стола, я киваю ей на дверь, давая понять, что готов выполнить ее просьбу. Сидя в машине, я чувствую запах ее духов, сладкий, немного приторный аромат пропитывает каждую деталь салона, приятно щекоча нос. Недолгую дорогу до принадлежащего мне заведения, мы преодолеваем, перекидываясь парой фраз о погоде.

— Никогда раньше не была здесь, — стоя перед входом в кафе, говорит Маргарита.

— Это и не удивительно. Раньше здесь была довольна непримечательная столовая, а ты вряд ли привыкла обедать в подобных местах, — останавливаясь подле нее, отвечаю на ее заявление.

— Думаешь, художницам не пристало ходить по общепитам? — смеется девушка, и кивает головой в сторону здания, словно спрашивает разрешение пройти внутрь. Я касаюсь ее спины, слегка подталкивая вперед, чувствуя тепло, исходящее от ее тела, немного волнуясь, как и любой человек, которому предстоит похвастаться своими достижениями. Работы уже идут полным ходом. Голые полы уставлены всевозможными банками, то тут, то там лежат рулоны с различными материалами, а воздух пропитан сыростью и летающей повсюду ремонтной пылью. Рабочие не обращают на нас никакого внимания, усердно занимаясь своим делом, лишь бригадир кивает мне в приветственном жесте.

— Я обязательно возьму за правило завтракать здесь хотя бы раз в неделю. Какую стену вы хотите расписать? — оглядываясь по сторонам, интересуется художница.

— Вот эту, — взяв ее под локоть, подвожу к перегородке, отделяющей фойе от общего зала. — Думаешь, управишься за полтора месяца?

— Сложно сказать, — оценивая объем предстоящей работы отзывается она. — Но, во всяком случае я попытаюсь уложиться в отведенные мне сроки.

Мы еще какое-то время обсуждаем мое видение дизайна, согласовывая с Виктором, пожилым мужчиной, ответственным за ремонт, дату, когда Рита может смело браться за кисти.

— Я жутко голодный, может пообедаем? — дождавшись, когда она усядется рядом со мной, предлагаю я.

— Я пообещала не поднимать эту тему, но ты уверен, что это удобно?

— А что плохого может быть в том, что два человека вместе поедят? Будем считать, что у нас деловые переговоры, — улыбаюсь я, не встретив сопротивления с ее стороны.

— И как давно ты рисуешь? — отрезая кусок от огромного стейка, спрашиваю собеседницу.

— С детства. Мама заметила мои способности и лет в пять отвела в художественную студию. Так и решилась моя судьба. Папа настаивал на экономическом, надеялся, что сможет втянуть меня в семейный бизнес, но я твердо верю, что у каждого человека свое предназначение в этом мире, — отзывается Марго, разделываясь с овощным салатом. — Так что, его планы на мой счет разрушились, когда я поступила в колледж, и день и ночь пропадая за мольбертом.

— А папа у тебя?

— Строитель. Лет сорок, как возглавляет свою кампанию. Так что, можно сказать, что благодаря семье я смогла осуществить свою мечту. Не было у меня необходимости беспокоиться за свое материальное положение… Хотя сейчас я вполне самодостаточна. Берусь за различные предложения, оформление баннеров, роспись стен, даже пару раз рисовала портреты жен важных людей. За это довольно неплохо платят.

— А выставка? Планируешь распродать все, что уже успела создать?

— Не столько продать, сколько сделать себе имя. Конечно, мне будет приятно, если кто-то захочет приобрести мои работы, но это ни есть сама цель. Чем больше народу узнает обо мне, тем больше заказов я буду иметь в будущем.

— Разве это так важно? Сама говоришь, что родители у тебя довольно обеспеченные. Почему бы не творить для души, не думая о прибыли? Разве не об этом мечтают все художники?

— Об этом, но для меня важно иметь независимость, уверенность в завтрашнем дне. Женщина должна твердо стоять на ногах, так меня всегда учила мама. Она у меня довольно известный дизайнер, так что любовь к искусству мне досталась от нее. Нельзя рассчитывать только на мужчину, даже если он — твой горячо любимый отец.

Она еще долго о чем-то рассказывает, даже иногда смеется, открыто, не так, как тогда в ресторане. Пожалуй, сегодня она скинула маску, обнажив передо мной свое естество, не оставив места той холодности и отчужденности, что когда-то мне демонстрировала. С ней легко, с такой разговорчивой, сыплющей шутки и не пытающейся анализировать мое поведение. Когда мы прощаемся, и она захлопывает дверь моего автомобиля, я с ужасом осознаю, что за те несколько часов, что мы провели вместе, я так ни разу и не вспомнил о Маше. Крепко сжимая руль, я пытаюсь побороть нехорошее чувство внутри живота, кричащее мне о том, что стоит остановиться и больше никогда не подпускать к себе близко эту красивую женщину. Словно она способно разрушить мой устоявшийся мир, ворвавшись, как ураган в мои мысли, заставляя забыть о делах, не терпящих промедления. Словно она послана в мою жизнь для того, чтобы открыть другие просторы, показывая, что можно кем-то увлечься, невзирая на штамп в моем паспорте. Это пугает. Пугает мой интерес к ее рассказам, желание, которое часто возникает, стоит мне лишь увидеть ее гордо вскинутый подбородок. Сейчас, сидя в своем дорогом автомобиле, я почему-то чувствую себя двадцатишестилетним Андреем, когда-то решившим подвезти краснеющую студентку, с той лишь разницей, что эта женщина вряд ли знает, что такое смущающий жар на щеках. Давно забытое чувство трепета, которое охватывало меня при общении с Машей, ожило внутри так стремительно, что впору бежать, потому что стоит лишь мне остановиться и разразиться буря. Я люблю жену. Люблю, как женщину, которая всегда была рядом, которая свято верила в мои силы и подарила семью, ощущение нужности и покоя. Как женщину, когда-то сделавшую меня самым счастливым, родив мне сына, и продолжающую дарить мне крылья за спиной своей улыбкой и безоговорочной преданностью. Но, глядя на силуэт удаляющейся Маргариты, я не могу не признать, что где-то внутри меня произошел надлом, что меня влечет к той, которая мне не принадлежит…

Вы обращали внимание, что с каждым прожитым годом, время начинает течь намного быстрее, и мы уже не замечаем, как стремительно лето сменяет осень, как первый снег осыпает землю, постепенно заметая улицы на радость беззаботной детворе? Становясь старше, ты в какой-то момент осознаешь, что в сутках слишком мало часов, чтобы успеть сделать все, что так тщательно распланировал. Что твой сын становиться самостоятельным, больше не требуя помощи в завязывании шнурков, уже без тебя справляясь со своими ежедневными заботами. У него появляются свои увлечения, первые победы, первые друзья, и даже первая влюбленность в девочку с соседнего двора проникает в его жизнь так незаметно, что в один из вечеров ты, глядя на его не по-детски озадаченное лицо, ловишь себя на том, что перед тобой уже не беззубый малыш, ползающий по полу в гостиной, а вполне состоявшийся четырехлетний ребенок.

Через несколько дней мы заканчиваем обустройство кафе, в котором успели сменить абсолютно все, начиная с пошарпанного линолеума и заканчивая потолком, на который теперь можно смотреть без охватывающего страха, что на твою голову, непременно, свалиться кусок штукатурки. Теперь каждая деталь интерьера просто кричит о том, что из простого кафе на окраине мы умело создали благопристойное заведение, где каждому захочется проводить время с семьей или покорять сердце понравившейся девушки. Столики из темного дерева, окруженные мягкими велюровыми диванчиками и подобранными им в тон стульями, приглушенный свет, живые цветы, тут и там попадающиеся на глаза, массивная барная стойка, сплошь заставленная разнообразными напитками и огромное панно, занимающее собой всю стену — все выглядит именно так, как я и хотел.

— Видишь, можно сказать, что я прислушалась к твоему совету, и все-таки нарисовала ландыши, — придирчиво разглядывая законченную на днях работу, обращается ко мне Маргарита. Сегодня она выглядит иначе, чем последний месяц, что с утра до позднего вечера проводила в этом помещении, детально прорабатывая каждую линию орхидей и еще уймы цветов, призванных радовать глаз посетителей. Привычный джинсовый комбинезон сменила темно зеленая юбка, плотно облегающая бедра, а футболке она предпочла женственную рубашку, свободно сидящую на тонкой талии.

— Получилось красиво, так что всегда готов помочь своим ценным советом, — резюмирую я, больше любуясь самой художницей, чем созданным ей шедевром. Что-то, незаметно для меня самого, поменялось в наших с ней отношениях, после сотни ни к чему не обязывающих разговоров, которые мы вели при каждом удобном случае. Еще с того самого момента, когда я закрыл за собой дверь ее дома, в своих мыслях я, так или иначе, возвращался на плохо освещенную кухню, где под ее чутким взглядом пил самый горький на свете кофе. Каждый раз, когда она появлялась в поле моего зрения, что-то внутри надрывалось, заставляя меня крепче сжимать зубы, когда Антон касался ее или, не смущаясь моего присутствия, целовал ее губы. Где-то глубоко внутри себя, я твердо знал, что стоящая передо мной женщина прекрасно знает, как невыносимо мне наблюдать ее тонкие пальцы, скользящие по щеке Павлова, и именно поэтому она с таким рвением возвращает ему каждую ласку. И пусть это глупо — ревновать к другу ту, которая никогда не станет твоей, в то время, как дома тебя ждет любящая жена, я никак не могу потушить бушующий внутри пожар.

— Ну что же, думаю, на этом наше сотрудничество подходит к концу? Была рада с тобой поработать, — протягивая ладонь для рукопожатия, смотрит мне прямо в глаза. — Надеюсь, смогла оправдать ожидания.

— Скорее ты их превзошла, — улыбаюсь, ощущая теплоту и мягкость ее кожи. Мы, почему-то молчим, так и не разжимая пальцев, словно прощаясь, пытаемся что-то друг другу сказать, так и не проронив не слова. — Ты же придешь на банкет?

— Не думаю, — просто отвечает она, слегка проводя подушечкой большого пальца по тыльной стороне моей ладони.

— А как же Антон? — удивляюсь ее отказу.

— Он знает. Я решила больше его не мучить, не вижу смысла водить его за нос, делая вид, что питаю к нему интерес. Так что, пожалуй, на этом все, Андрей Павлович Медведев…

Я не знаю, что ей сказать, ощущая внутри лишь досаду и разочарование, которую смогу объяснить себе лишь оставшись наедине со своими мыслями.

— Был рад знакомству, — единственное, что приходит на ум. Она посылает мне какую-то горькую улыбку, и бросив еще пару незначительных фраз, разворачиваясь, выходит на улицу, закрывая за собой массивную деревянную дверь. Я к ней привык. Однозначно, мы сумели стать неплохими приятелями. Я даже пару раз получал от нее смс с каким-то глупым текстом о том, что мне стоит провести беседу с работниками, которые мешают ей творить, прожигая ее спину своими горячими взглядами. Наверно, поэтому, я чувствую горечь от того, что все так стремительно оборвалось… Но уже через пару минут, я вновь возвращаюсь к своим делам, стараясь выкинуть из головы навязчивый образ Маргариты Скрипник.

* * *

— Господи, какая красота, — восхищается Маша, озираясь по сторонам.

— Да уж! Впечатляет, сынок! — принимая бокал с шампанским, вставляет отец. Зал полон гостей, кто-то уже пробует блюда от шефа, кто-то пока ожидает своего заказа, а кто-то уже покончил с приемом пищи и сейчас делиться своими впечатлениями с соседом по столику. Мы несколько раз улыбаемся в объектив фотокамер прибывших на открытие журналистов, отвечая на их вопросы, вместе с Антоном принимаем поздравления от друзей, за пару часов изрядно устав от сыплющейся похвалы. Семка, облаченный в рубашку и строгие брюки, с важным видом катает по столу небольшую железную модель автомобиля, сдабривая свои действия грозным рычанием, имитирующим рев мотора. Жена, периодически, призывает его к спокойствию, переживая, что малыш привлекает внимание собравшихся, твердо считая, что на подобном мероприятии такое поведение недопустимо. А я все чаще кручу головой по сторонам, еще питая надежду, что женщина, вложившая душу в создание цветочного панно, все-таки почтит нас своим присутствием.

— Она не придет, — внезапно появляясь по правую руку от меня, тихо произносит Антон. Я удивляюсь, собираясь ответить, что не понимаю о ком идет речь, когда друг, делая очередной глоток шипящего напитка, выбивает почву из-под моих ног своей следующей фразой.

— У тебя шикарная жена, замечательный сын и вполне размеренная жизнь. Будь добр не потерять все это, — засовывая руку в карман брюк и слегка раскачиваясь на пятках, поучает меня он.

— К чему ты клонишь? — уставившись прямо перед собой на свою улыбающуюся супругу, отзываюсь я.

— Такие, как Рита не станут довольствоваться ролью любовницы. Так что хорошенько подумай, прежде, чем сделать следующий шаг, — я резко разворачиваю голову, натыкаясь на его серьезное лицо. — Думал, что я не вижу, что между вами твориться? Даже такой человек, как я, способен заметить летающие между вами искры. И я бы не вмешивался, если бы посчитал, что из этого выйдет простая интрижка на пару ночей. Сам знаешь, я довольно спокойно отношусь к связям на стороне, не отличаясь высокими моральными принципами. Если тебя так приперло и душа требует разнообразия, я даже готов дать тебе номер сговорчивой девочки…

— Не говори ерунду. У меня все отлично, и я никого не жду, как тебе могло показаться.

— Андрюх, ты мой друг. И я просто обязан тебя предостеречь. Потеряешь Машку — будешь всю жизнь кусать локти. Забудь про Марго, съезди с женой отдохнуть, я и один прекрасно справлюсь. Оставьте сына бабушке и развейтесь. Пока еще не поздно…

— Антон, давай я сам буду решать, что мне делать. Тем более, что я уже сказал — у нас с Машей все хорошо.

Друг пожимает плечами и больше не предпринимает попытки завести со мной разговор, в то время как я, ругаю себя за то, что не сумел скрыть от него своей заинтересованности. Он нагнетает, говоря, что я ставлю свой брак под угрозу, поскольку, я не намерен делать шагов в отношении Скрипник, пусть и знаю, что симпатия у нас с ней взаимная. Допив свой бокал, я направляюсь к жене, нежно целуя гладкую кожу ее щеки, чувствуя, что так будет правильно. Что бы не творилось в моей голове, и какие бы переживания не наполняли душу, Маша не заслуживает предательства.

— Ты у меня большой молодец, — приникая к моим губам, произносит она. — Я горжусь тобой.

— Ради этого стоило не спать по ночам, — крепче прижимая ее к себе за талию, не могу не улыбнуться.

— Не буду спорить. Я тебя очень люблю, — с неподдельным блеском в глазах, заявляет жена. А я просто ее целую, чувствуя, как в горле застревает огромный ком, не позволяющий мне произнести что-то в ответ. Сегодня я долго лежу, размышляя над тем, к чему я пришел спустя столько лет счастливого брака. Глядя, как мирно вздымается ее грудь, как слегка подрагивают пушистые ресницы на ее закрытых веках, как она сладко спит, подложив ладонь под свою щеку, я отчетливо осознаю, что раньше подобное зрелище волновало меня куда больше… Теперь же, я все чаще ловлю себя на том, что, глядя в ее серые глаза, чувствую легкую досаду, что они не отдают голубизной. Тяжело вздохнув, я выбираюсь из теплой кровати и тихо крадусь в кабинет, где долго наблюдаю сквозь окно, как рассвет окрашивает небо яркими розовыми красками. Я пропал… И один Бог знает, скольких сил мне стоит перестать думать о той, что так незаметно прокралась в душу….

Сегодняшнее утро выдалось на редкость снежным. Дорожные службы не справляются с нескончаемым потоком белых хлопьев, внезапно решивших обрушиться на шумный город, поэтому дорога до кафе заняла у меня целый час. После морозной прохлады улицы теплота помещения кажется слегка удушающей, и я сразу отыскиваю администратора, давая ему указание настроить кондиционер. Почти все столики заняты, в зале царит оживление, и беззаботный смех посетителей ласкает мне слух, заставляя сердце учащенно забиться от какой-то ребяческой радости, что мы не зря вложили столько сил в это здание. Я устраиваюсь у окна, открываю крышку своего ноутбука и, в ожидании, пока загрузиться система, начинаю оглядывать по сторонам. В небольших прозрачных вазах красуются свежие пионы, которые я попросил заказать, прислушавшись к Маше, питающей слабость к этим цветам. Я вообще замечаю, что в последнее время стараюсь во всем ей угодить, словно это поможет снять с моих плеч тяжкий груз вины, за то, что в моих мыслях поселилась другая. Я задерживаю свой взгляд на огромном панно, чувствуя, как внутри все сжимается, возвращая меня в то недалекое время, когда Рита, вскарабкавшись на стремянку, так уверенно создавала этот пестрый шедевр. Я помню ее немного неряшливый образ, и твердо верю, что именно так и должна выглядеть женщина, посвятившая себя рисованию. Она убирала свои волосы в какую-то невообразимую конструкцию, обматывая голову широкой цветастой повязкой, чтобы выбившиеся пряди не падали на глаза, а ее широкий комбинезон всегда был измазан краской. В те редкие моменты, когда мне удавалось застать ее погруженной в свое любимое дело, я отмечал, что только наедине с собой она становилась поистине настоящей. От нее словно исходило свечение, присущее любому талантливому человеку… Не знаю, сколько я так сижу, разглядывая ее работу, но, когда перевожу свой взгляд на монитор компьютера, с ухмылкой отмечаю, что он успел уйти в спящий режим.

— Андрей Павлович, там продукты привезли, — появляется рядом Вадим, молодой паренек лет двадцати, подрабатывающий здесь официантом. Я киваю, и направляюсь к выходу на задний двор, чтобы лично проверить, не ошиблись ли мы, связываясь с выбранным поставщиком. Спустя тридцать минут, я вновь занимаю свое место за столиком, замечая сложенную вдвое салфетку, мирно лежащую на папке с бумаги, над которыми мне еще предстоит потрудиться. Словно почувствовав пристальный взгляд, я отворачиваю голову к окну, натыкаясь на замершую у дверей мини Купера стройную фигуру знакомой мне девушки. Она неуверенно машет мне, спрятанной в теплую варежку ладонью, и подарив какую-то робкую улыбку, скрывается в салоне автомобиля. Только когда машина выруливает с парковки и теряется в потоке куда-то спешащих авто, я решаюсь взглянуть на послание женщины, разрушившей мой устоявшийся мир, где синей шариковой ручкой выцарапано очертание так хорошо знакомой мне фиалки.

* * *

— Я говорила с твоей мамой, она не против остаться с Семеном на пару дней… Мы могли бы выбраться на лыжную базу, сняли бы домик и хорошенько повеселились, — обнимая меня со спины за плечи, предлагает жена, целуя мою шею. — Мы заслужили отдых, можем даже напиться. Я не откажусь от беззаботных выходных в кругу друзей. Возьмем Иру и Сашу, Антона с его художницей!

Я от чего-то замираю, сидя на кровати в нашей спальни, испытывая нервозность от простого упоминания Риты.

— У Павлова сейчас какая-то Кристина, — сообщаю жене, расстёгивая пуговицу на рубашке.

— Жаль, Маргарита сумела меня впечатлить. И мы вполне могли собрать коллекцию ее работ, если бы твой друг все-таки решил на ней остановиться, — запуская руку под мою одежду, хихикает жена. — И чего вам мужикам не хватает7 Красивая, успешная…

— Вообще-то, это она решила с ним порвать, — поясняю, ловя тонкие пальцы жены у пояса своих брюк, за что она награждает меня удивленным взглядом. — Давай, я сначала приму душ. Устал, как собака.

Маша спрыгивает с постели, одергивая задравшийся короткий халат, и, улыбаясь, направляется к двери.

— Тогда я пока приготовлю нам кофе. Сама целый день клюю носом.

Я нервно запускаю пальцы в свои волосы, после чего тру свои глаза, ругая себя, за то, что позволил так все усложнить. Мне не помогает душ, беспокойные мысли все так же роятся в моей голове, оставляя неприятный осадок, от пришедшего осознания, что я глубоко увяз, и никак не могу вырваться из поглотившей меня трясины. Не знаю, заметила ли супруга, что я целовал ее словно на автомате, без должной страсти блуждая руками по ее телу. Однако, она ничем не выдала своих мыслей, наверняка, списав мою отстраненность на накопившуюся за этот безумно долгий день усталость.

— Так что? Как насчет совместного отдыха? К черту друзей, закроемся в номере и будем целый день валяться, плюя в потолок? — вычерчивая узоры на моей оголенной груди, интересуется Маша.

— Я за. Только давай через недельку, тем более сейчас там наверняка все места заняты. Все-таки рождество…

— Ладно, я завтра с утра покопаюсь в интернете, — довольно приникая к моим губам, соглашается жена. Нужно что-то решать. Иначе я съем себя изнутри, постоянной борьбой с собственным сердцем, в конечном итоге, сделав несчастными всех, кто мне дорог.

* * *

Я делаю глубокий вдох, крепко сжимая руль, от чего костяшки моих пальцев белеют. На часах девять утра, и вокруг снуют прохожие, торопясь по своим неотложным делам, пока я, как какой-то маньяк пялюсь на подъездную дверь, не решаясь выйти из своего укрытия. С нашего последнего разговора с Ритой прошел уже месяц, а с той минуты, когда я увидел ее на парковке нескончаемо долгая неделя, наполненная тяжелыми думами о том, как же мне дальше себя вести. Мне тридцать четыре, я вполне состоялся, добился определенных высот, нажил семью, а теперь вынужден, как какой-то несмышлёный подросток караулить девчонку. Я даже не знаю, нужно ли ей, чтобы я так внезапно возник на ее пороге. Возможно, в эту самую минуту, она поит кофе мужчину, с которым провела минувшую ночь, напрочь забыв, что где-то есть некий Андрей Медведев, сошедший с ума от одного ее взгляда. К черту все, к черту принципы, к черту общественное мнение и осуждение родственников. К черту постоянную борьбу и тщетные попытки забыть. Я заглушаю двигатель и твердой походкой устремляюсь к ее дому, набираю номер ее квартиры и преодолеваю лестничные пролеты, то сжимая, то разжимая кисти рук. Сейчас что-то измениться, что-то решиться, и так, действительно, будет правильнее, чем продолжать тешить себя постоянным: «А что, если…». Я уверенно жму на звонок, чтобы через секунду увидеть ее, слегка заспанную, в наспех накинутом свитере и коротких пижамных шортах. Ей не удается скрыть изумление, от чего я улыбаюсь, находя ее довольно забавной с приоткрытыми губами и обезумевшим взглядом.

— Слышал, что местная художница ищет натурщика. Как думаешь, я сгожусь на эту роль?

Она приветливо улыбается в ответ, освещая своим озарившимся лицом всю лестничную клетку.

— Пожалуй, если ты сможешь просидеть пару часов без движения, — отзывается Рита, даже не представляя, как на меня действует звук ее голоса. Шире приоткрывая дверь, она пропускает меня в квартиру, наблюдая за тем, как я скидываю верхнюю одежду.

— Только теперь, тебе придется заплатить за картину, — следуя за мной в свою мастерскую, окликает меня девушка.

— Ты уверена, что я потяну твои услуги? — отзываюсь, и прохожусь взглядом по комнате.

— Вполне. Откроешь мне счет в своем кафе, блинчики там до одури вкусные, — я смеюсь и устраиваюсь на барном стуле, пронзая ее своим горящим взглядом. Она останавливается напротив, вмиг став серьезной, словно только сейчас поняла, что я пришел вовсе не для того, чтобы меня нарисовали, и спустя несколько минут тяжелого молчания выдыхает, нервно теребя край своей кофты.

— У тебя есть жена.

— Я знаю, — отвечаю и чувствую горечь на своем языке. — Но, видимо, ты оказалась права, и я не тяну на звание верного семьянина.

Вот так, просто, одной лишь фразой, я расставил все по местам, теперь давая ей право решить, что она ждет от меня в дальнейшем.

— Думаешь это того стоит? У вас сын… Я не хочу лишать мальчика счастливого детства, — как-то слабо произносит она, продолжая все также терзать свой свитер.

— Все зависит от того, насколько это нужно тебе, потому что я уже определился.

— Андрей, я… Я не имею права рушить вам жизнь…

— Ты уже это сделала, пусть и невольно. Но я больше не могу ни о чем думать, кроме как о том, что еле держу себя в руках, чтобы не наломать дров.

— А Маша? Это ведь подло. Я может быть в чем-то цинична, избалована, но… Я все-таки женщина, и я знаю, что, если мы все же решимся переступить черту, кто-то будет страдать.

Я обдумываю ее слова, зная, что уже предал свою супругу, позволив себе полюбить другую, и что как прежде уже никогда не будет. Все слишком зыбко… есть вещи, которые не поддаются логике, которым мы просто не в силах сопротивляться, и рано или поздно каждому приходиться принимать суровые реалии. Никто не знает, как долго мы будем сходить с ума, как долго продлиться возникшее чувство, но я буду корить себя всю оставшуюся жизнь ни чуть не меньше, если так и не решусь попробовать. Я встаю со своего места и медленно приближаюсь к сжавшейся женщине, останавливаясь лишь тогда, когда между нашими телами остается лишь пара крохотных сантиметров. Нежно взяв за подбородок, я заставляю ее поднять голову, чувствуя, как она накрывает мою руку своей.

— Я знаю, что все это неправильно. Знаю, что сделаю больно человеку, которому когда-то клялся в верности. Но я так же знаю, что не смогу о тебе не думать. Ты повсюду! В моей голове, в этой чертовой картине в гостиной, в этом злосчастном панно… Мне уже никуда от тебя не деться, — прислоняя ее дрожащую ладонь к своей груди, говорю ей все то, что так давно осознал. — Просто скажи, что не чувствуешь того же, и я больше никогда тебя не побеспокою. Просто скажи это, и живи как жила.

— Я так не смогу… Все это неправильно, — мотая своей головой, отводит мою руку от своего лица.

Мне ничего не остается, кроме, как развернуться и покинуть ее дом, принимая и уважая решение человека, посчитавшего неуместными возникшие у меня чувства. Рушиться все, с оглушительным грохотом настигаем осознание, что ни все в этой жизни можно заполучить. Уже стоя в дверях, я ощущаю цепкий захват ее пальцев на рукаве моего пальто, недоумевая, зачем она вдруг решила меня остановить, после того, как минуту назад дала ясно понять, что все мои доводы абсолютно пусты.

— Давай, я тебя нарисую. В любой день, когда у тебя выдастся свободная минута, приходи. Просто портрет, мы будем с тобой говорить. Будем пытаться узнать друг друга получше… Без прикосновений, объятий и поцелуев. Если к тому моменту, когда картина будет закончена, ты все же решишь, что я тебе нужна, я не стану тебя прогонять. Но и делить тебя с ней не стану. Живи, как живешь, с женой, со своим сыном, занимайся работой… я никогда ни о чем не спрошу. Давай просто попробуем разобраться, стоит ли мучать других, может все, что мы чувствуем, уже завтра развеется… — она говорит очень быстро, словно боится, что может вдруг передумать. Я закрываю дверь, во второй раз скидывая с себя пальто, снимаю ботинки и не проронив ни слова возвращаюсь в комнату, где, устроившись за столом с чашкой горького напитка из кофе машины, терпеливо слежу, как она водит карандашом по холсту.

Май 2015 года.

Я нервно смотрю на часы, чувствуя, как все мое тело трясет от охватившего негодования. Вот уже несколько месяцев, как мой муж вновь наплевал на данное обещание, и, зарывшись в делах с головой, перестал приходить домой к ужину. Мы меньше общаемся, перекидываемся лишь парой фраз, привычно интересуясь друг у друга, как прошел день, отделываемся сухими ответами. Я сломала всю голову, пытаясь понять, почему он так отдалился. Быть может, я в чем-то была не сдержана? Или простое желания ужинать полной семьей в наше время непозволительная роскошь? В сотый раз за последний час, я набираю его номер, слушая, как механический голос автоответчика сообщает о том, что вызываемый абонент не может подойти к телефону.

Сын уже несколько часов сладко спит, окруженный пластмассовыми роботами, которыми болеет в последнее время, не желая расставаться с ними ни на минуту. А я, как верный пес, ожидаю хозяина, не спешащего переступать порог своего дома. Ничего не меняется, я только сейчас осознаю, как глупо надеяться на то, что взрослый состоявшийся человек сумеет себя переделать.

В царящей в квартире гнетущей тишине тиканье часов бьет по нервам, словно тяжелой кувалдой давая мне по голове, которая нещадно болит, от переполняющих ее мыслей. Что-то не так. Его словно подменили — нет больше нежности, нет интереса, нет должной страсти… Я с ужасом гоню от себя самые страшные предположения, оправдывая его поведение скопившейся работой, когда слышу щелчок открывающегося замка.

— Не начинай, — с порога просит меня супруг, скидывая пиджак со своих плеч. — Я знаю, что задержался.

— Мог бы и позвонить, — из последних сил сдерживаю свое недовольство.

— У меня сел телефон, — коротко отвечает муж, глядя на меня ничего не выражающим взглядом.

— Отлично! Мог бы позвонить с рабочего, — не унимаюсь я.

— Мог бы, но как-то не подумал. Маш, давай ляжем спать, я просто с ног валюсь, — направляясь в спальню, отзывается муж, внезапно ставший настолько далеким, что я, на долю секунды, застываю в проходе, чувствуя исходящую от него холодность. Ни поцелуя, ни привычных объятий, словно я надоедливая муха, следующая за ним по пятам. Он устраивается на краю кровати, глядя себе под ноги, и устало расстегивает пуговицы на своей рубашке.

— Что-то случилось? Что-то, о чем я должна знать? — не спуская глаз с его осунувшегося лица, спрашиваю я, пытаясь унять пробивающую руки дрожь от какого-то нехорошего предчувствия. Андрей замирает, оставляя рубашку впокое, запуская пальцы в свои темные волосы. И молчит. Молчит невообразимо долго. Настолько долго, что я успеваю понять, что если он все же решиться ответить на мой вопрос откровенно, я, вряд ли, обрадуюсь услышанному. Мне хочется взять его за грудки и хорошенько встряхнуть, заставляя прийти, наконец, в себя и не мучить меня недосказанностью, но, вместо этого, я терпеливо взираю на него, не двигаясь с места. Он так и не поднимает своей головы, что-то разглядывая под ногами, крепко сжимая челюсть, словно боится, что не удержит тех слов, что грозятся слететь с языка. Я смотрю на него: на спортивную грудь, скрытую под материей нежно голубой рубашки, что сама покупала ему в местном торговом центре, на стройные ноги, скрываемые темно-синими брюками, их он предпочел выбрать сам, на его длинные пальцы, сцепленные в замок… Смотрю и едва не сползаю вниз по стене, от пронзившего насквозь внезапного осознания, что передо мной совершенно чужой человек.

— Андрей… — как-то надломлено, то ли вскрикиваю, то ли громко шепчу, призывая его хоть что-то ответить. Он делает глубокий вдох, какой-то судорожный, рванный, но так и не спешит посмотреть мне в глаза. В жизни женщины, нет, не каждой, лишь той, что когда-либо, пришлось столкнуться с подобным, рано или поздно приходит момент осознания, и он настигает тебя настолько внезапно, что хочется закричать во все горло от охватывающей душу обиды. Кто-то моет посуду, долго терзая себя различными предположениями, чтобы, споласкивая пену с фарфоровой чашки, вдруг найти для себя разгадку — у него появилась другая. Кто-то замечает следы от помады, кто-то улавливает шлейф чьих-то сладкий духов, кто-то случайно прочтет смс, а кто-то, как я, глядя на ссутулившуюся фигуру любимого человека, просто вдруг понимает это, и точка. Вот так, тихо, в темноте общей спальне, где мы вместе встречали рассветы, не часто, но все же, болтали о всякой ерунде, выбивались из сил от нескончаемых поцелуев… Вот так, в полной тишине…

— Андрей, — чувствуя, что голос мой еле слышен, пытаюсь прочистить горло, обнимая трясущиеся плечи, — не молчи.

— Я даже не знаю, как тебе все объяснить… — почти шепотом, отзывается муж, вскидывая голову и упираясь в меня своим карим взглядом. — Прости…

— У тебя кто-то есть? — уже не сдерживаю слез, но все же из последних сил пытаюсь подавить истерику. — Я дура, да? Навыдумывала всякой чепухи, ведь так? — подхожу к нему и устраиваюсь на полу у его ног, взяв его холодные ладони в свои. — Скажи, перестань меня мучать. Скажи, что на работе завал, что у тебя и на сон не хватает времени, только перестань так смотреть на меня…

— Маш, черт, — прижимая мои пальцы к своим губам произносит так вымученно, что я больше не в состоянии балансировать на этой тонкой грани между собранностью и полным опустошением. Горячие соленные капли стекают по моим побледневшим щекам, и я замираю, как изваяние, словно со стороны, наблюдая за нашей странной парой. — Прости, прости. Черт, Машка, прости!!! Я не знаю, как все так закрутилось, видит Бог, я совсем не этого для нас хотел! — он так лихорадочно прижимается губами к ладоням, словно бредя, повторяя одно и то же. Я яростно качаю своей головой, нарушая покой, ставшей вдруг такой тесной, комнаты, и впервые за эти неполные шесть лет брака, за те полтора года, что мы прожили с ним до заветного штампа в паспорте, я позволяю себе, громко всхлипывая, выть во все горло. Видел ли он когда-то меня такой? Вряд ли. Наверно, поэтому он так испугано смотрит на меня, мгновенно устраиваясь рядом и крепко притягивая к себе. Я чувствую тепло его тела, цепляясь пяльцами за рубашку настолько сильно, что слышится треск ползущей материи, стремясь как можно теснее прижаться к нему, дав понять, что никогда не смогу его отпустить. Не смогу, чего бы мне это ни стоило, он только мой, мой и Семкин, а все остальное вода, простое помутнение рассудка. Ведь разве может родной и любимый мужчина, вдруг перестать быть твоим?

— Никогда, слышишь? Я никогда тебя не отпущу! Ты только мой, понимаешь? — кричу, сквозь рыдания, и сама едва в силах разобрать свою спутанную речь. Я что-то еще говорю, прижимаясь щекой к его крепкой груди, когда Андрей подхватывает меня на руки и укладывает на постели, устраиваясь рядом, не разжимая объятий. За окном уже явно светает, и все чаще с улицы доносятся звуки проносящихся рядом машин, а мы все лежим, так и не начиная самый тяжелый разговор в нашей жизни. Я пытаюсь восстановить дыхание после своей затянувшейся истерики, а Андрей, молча, гладит мою ладонь, боясь нарушить охватившую меня апатию, чтобы избежать повторения моих судорожных рыданий. Как я могла упустить тот момент, когда муж увлекся другой? Как я могла допустить ее появление в нашей жизни? И насколько все это серьезно? Господи, голова разрывается от вопросов, ответы на которые пугают меня до дрожи. Я ведь никогда и не думала, что подобное может с нами случиться. Я была в нем настолько уверена, что рассмеялась бы прямо в лицо любому, кто посмел бы поставить под сомнение его верность. Глупая, какая я глупая! Что теперь? А главное, как? Как я должна теперь жить, зная, что больше не так важна для него, что другая дарит ему свою ласку и нежность?

— Как давно? — зная, что разговор не минуем, и мы лишь оттягиваем ту минуту, когда все же придется начать — мне слушать, а ему говорить, — спрашиваю я. Он на долю секунды прекращает водить своим большим пальцем по моей коже, но, все-таки, отвечает:

— Мы знакомы почти год.

— Год? — поворачиваю голову в его сторону, но так и не решившись заглянуть ему в глаза, вновь укладываюсь на подушку. — Господи, это же так долго. Как я могла ничего не заподозрить? Целый год… И ты все это время с ней спишь?

— Нет, — как на допросе отвечает супруг, не считая нужным что-либо уточнять.

— Тогда сколько? Месяц, два или пять? — нервно усмехаюсь, прикрывая глаза, и до крови закусываю губу.

— Я никогда с ней не спал, — долго не отвечая, все же выдает мой супруг, от чего мои веки распахиваются, а сердце грозит разорваться, от слетевшего с моих плеч тяжелого груза. Я, как ужаленная, подскакиваю на кровати, и, сев так, чтобы видеть его, растерянно пытаюсь собрать мысли в кучу.

— То есть? Я не понимаю! У тебя есть любовница, но ты с ней не спишь… Что же тогда? — спрашиваю, и так и замираю, внезапно поняв, что мое положение куда хуже. — Ты влюбился в нее?

— Маш…

— Да или нет? Я ведь заслуживаю знать хотя бы это? — не даю ему увильнуть от ответа, хотя уже наперед знаю, что мне не может так повезти, что он отрицательно начнет качать головой.

— Да, думаю да, — отводя глаза в сторону, еле слышно признается Андрей.

— Думаешь? Что значит думаешь? Какого черта! Ты рушишь семью потому что думаешь, что влюблен? Ты в своем уме, Медведев, — чувствуя, как внутри закипает гнев, обрушиваю на него свою злость, в миг забывая о том, что еще минуту назад не находила в себе сил, лежа на мягком матраце. — Разве так можно? Разве можно прийти к жене и сказать, что ты кажется влюбился? Это либо есть, либо нет!

— Маша…

— Что «Маша»! Или ты так решил поберечь мои чувства? Так уже слишком поздно, не кажется? Не смей! Понял, не смей, рушить все, что мы строили годами, только потому, что тебе что-то там показалось! Ты ведь обещал, сам просил никогда не обманывать, а что я от тебя получила? — швыряя в него его же пиджак, так вовремя подвернувшийся под руку, продолжаю кричать, даже не думая о том, что могу разбудить соседей. — Не смей лишать сына отца, нормальной полноценной семьи, только потому, что захотел залезть кому-то под юбку!

— Не кричи, Сема проснется, — пытаясь меня успокоить, произносит Андрей, и, встав с кровати, плотнее закрывает дверь спальни.

— Какой ты заботливый! Надо было думать об этом раньше, когда вместо того, чтобы заниматься ребенком ты пропадал неизвестно где, прикрываясь работой! — еще сильнее завожусь я, яростно сдергивая с кровати ажурное бежевое покрывало. — Надо было почаще вспоминать, что у тебя есть семья! — отшвыривая в сторону декоративные подушки, говорю, не отводя от него глаз. — Надо было не забывать обо мне, когда развлекался с другой, о том, что когда-то клялся мне в верности!

— Прости, думаешь меня все это радует? Думаешь, я всегда мечтал так изгадить нашу с тобою жизнь? Мне самому тошно от всего этого. Маш, если бы это было в моих силах, я бы отмотал время назад, чтобы никогда ее не встречать…

— По-твоему, это должно меня утешить? Черта с два! Ненавижу, понял! Ненавижу тебя и твою… Обоих вас ненавижу! Я как дура мотала сопли на кулак, переживая, что работа для тебя важнее нас Семкой, проклинала эти чертовы боксы, кафе, магазины! А ты в это время соблазнял свою бабу! Отлично, не правда ли? Я варила тебе борщи, а ты ел на ее кухне! — не глядя, что именно попадает мне под руку, швыряю в него все без разбора. Мне кажется, в эту самую минуту, я способна убить, способна вырвать все волосы с ее головы, окажись она рядом, чтобы она хоть на секунду ощутила на себе ту боль, что сейчас разрывает мне сердце. — Сколько их у тебя было? Пока я жаловалась подругам на твой плотный график, скольких ты успел осчастливить? Ты сволочь, Медведев! Законченный эгоист, думающий только о себе! Тебе ведь плевать на все: на мои чувства, на мои переживания, на мои мысли — на все, что тебя не касается! Как ты мог? Как ты посмел перечеркнуть все хорошее, что у нас было, этой связью?

Андрей виновато опускает голову, не пытаясь оправдать себя в моих глазах, лишь устало вздыхает и подпирает собой стену. Чуть выше, над его головой развешаны наши совместные фото, обрамленные белым деревом. Я затихаю, зацепившись за наши искрящиеся счастьем лица. Неужели вот так все закончиться? Неужели он просто уйдет, закроет за собой дверь, вычеркнув меня из своей жизни, как давно пройденный материал? Начнет проводить свои дни, нежась в чужих объятиях, целуя другие, не мои, губы, станет интересоваться ее делами, ни разу не вспомнив о том, как хорошо нам было. Не спорю, мы не были идеальной семьей, я не была во всем образцом добродетели, где-то сама допускала ошибки, порою пилила его, объявляла бойкоты, гордо вскидывая подбородок, игнорировала любые его попытки начать разговор. Я не ангел, но любой мой недостаток меркнет на фоне той теплоты, что я дарила ему ежедневно. Я ведь любила его вопреки всему, не взирая на его вечную занятость, на отстраненность, местами проскальзывающий снобизм, упертость, неуемную гордость, Господи, я любила его любого! Больного, здорового, веселого, нудного, богатого, бедного, в шикарном костюме и дранных трениках. Каждую его клеточку, каждую черточку его настолько родного лица, всего, без остатка. Любила, люблю и, вряд ли, когда-то смогу побороть это чувство. Быть может, он просто ошибся? Устал от постоянной рутины, давно устоявшегося уклада, наелся быта по горло? Может быть я подтолкнула его в чужие объятия, забывая о том, что порой, нужно что-то оставить себе, какую-то тайну, заставляющую мужчину ломать себе голову в попытке ее разгадать. Я вновь перевожу свой взгляд на его уставшую фигуру, принимая, наверное, самое важное решение в жизни.

— Я уже сказала, я не отпущу тебя. У нас есть сын, Андрей, и мы обязаны сохранить то, что имеем хотя бы ради него.

— Как ты себе представляешь нашу дальнейшую жизнь? Я не смогу делать вид, что ничего не изменилось, а ты всегда будешь помнить о ней, дергая меня всякий раз, как я задержусь на работе. Я знаю, что сын не заслуживает такого, но я не собираюсь вас бросать. Я буду видится с ним, как можно чаще, буду поддерживать вас материально. Маш, мы взрослые люди, и я, действительно не лгу, говоря, что сам не в восторге от всего, что происходит вокруг. Но мы должны как-то прийти к общему знаменателю, что-то решить, потому что… Потому что… Черт, — опять тормоша волосы на голове, нервно выдает муж.

— Потому что ты все уже решил? Да? — подхожу к нему как можно ближе. — За всех нас? Ведь так ты всегда делаешь! А как же все, что у нас с тобой было? Как же любовь? Ведь нельзя вот так просто взять и разлюбить? Разве я дала тебе повод взглянуть на меня иначе? Ведь ты обещал, что никогда ни на кого другого даже не посмотришь, — чувствую, что слезы вновь готовы пролиться по моим щекам. — За что? Что я такого сделала, Андрей?

Мой вопрос остается без ответа. Я стираю с лица соленые капли, а Андрей, неотрывно следя за моими действиями, спустя пару минут после воцарившегося между нами безмолвия, выходит из спальни, наверняка, решив провести остаток ночи в своем кабинете. На часах без пятнадцати пять, и меня нещадно клонит в сон, веки словно налиты свинцом после стольких часов нескончаемого плача, а голова совершенно не хочет думать. Я едва касаюсь подушки, мгновенно засыпая, так и не успев поразмыслить над тем, как спасти свой брак. Да и нужно ли это делать?

* * *

— Ну и кто она? — отпивая вино из бокала, интересуется Ира, даже не пытаясь скрывать своего негодования.

— Не знаю, я его об этом не спрашивала, — как-то горько усмехаюсь я, не сводя глаз с ярких оранжевых прихваток, развешанных над газовой плитой.

— Как это не спрашивала? А о чем же тогда вы говорили? О погоде? — удивляется подруга, звонко ставя фужер на стеклянный стол.

— Да мы толком и не говорили. Я плакала, он умирал от стыда. Знаешь ли, довольно сложно сориентироваться, какие вопросы задать, когда на тебя обрушивается подобное известие, — отвечаю я. За эти минувшие три невообразимо долгие дня, мы так и не нашли в себе сил продолжить выяснять наши с ним отношения. На следующее утро я застала его за игрой с сыном в его комнате. Не решаясь вмешиваться в их идиллию, я неслышно прикрыла за собой дверь, и все утро просидела в любимом кресле в гостиной. Когда Семка ворвался, как ураган, сообщая, что хочет пообедать блинами, из прихожей донесся еле слышный щелчок, известивший меня о том, что Андрей отправился на работу. Или к ней… От чего мне захотелось завыть во все горло, но вместо этого, я улыбнулась ребенку и отправилась на кухню, удовлетворять его кулинарные фантазии. Так в нашей квартире установилось негласное правило: мы делали все, чтобы не попадаться друг другу на глаза, давая каждому время что-то для себя решить. Теперь, когда эффект от приобретенного знания, что вот уже столько месяцев я делю своего мужа с другой немного ослаб, на поверхность вылилось еще более горькое понимание, что меня незаслуженно предали, обвели вокруг пальца, наплевав на мои чувства. Все это время, я целовала его, делила с ним нашу постель, даже не подозревая, что опоздал он вовсе не из-за бумажной волокиты, а из-за какой-то шикарной блондинки (я почему-то твердо решила, что она непременно должна быть светленькой). От этого становилось хуже, ведь помимо его желания разорвать наши отношения, мне предстоит свыкнуться с мыслью, что я с некоторых пор не любима и совсем не желанна.

— И что ты будешь делать? Простишь?

— А ты думаешь, ему это нужно? Он все решил, я знаю его, решения не поменяет. Так что наш разъезд и маячащий на горизонте развод лишь вопрос времени. Чем раньше мы мирно все обсудим, тем быстрее запустим этот механизм. — вздыхаю я, уже не находя в себе сил даже на слезы. Внутри словно все выжжено, словно сердце мое остановилось, в тот миг, когда вскрылись все карты.

— А ты? Чего ты хочешь? Развод — это то, что тебе сейчас нужно? — Ира внимательно вглядывается в выражение моих глаз и еле заметно кивает. — Неужели, ты смогла бы забыть?

— Смогла бы. Пусть и с трудом, но приложила бы все свои силы. Я ведь люблю его, Ир. Головой понимаю, что должна ненавидеть, а ничего с собой сделать не могу, — чувствуя приторную сладость напитка, морщусь, делая глоток. — Хоть и болит все внутри, ноет… А, как подумаю, что уйдет, жить не хочется.

Подруга привлекает меня к себе, заключая в утешительных объятиях, а я ловлю себя на мысли, что от того, что я кому-то озвучила все, что меня тревожит, легче совсем не становиться…

— С родителями говорила?

— Нет, никак не решусь. Сначала нужно разобраться, — слышу мелодию своего мобильного, и тянусь к сумке. — Подожди, — принимая вызов, обращаюсь к Ире. — Да, Анна Федоровна!

* * *

Я торопливо преодолеваю лестничные пролеты и опрометью мчу по коридору, врезаясь в тележку, которую катит перед собой пожилая уборщица, на ходу извиняясь за свою невнимательность, пропустив мимо ушей ее недовольное ворчание. Отыскав нужную палату, я распахиваю дверь, представ перед собравшимися.

— Машенька, прости! Не доглядели! Ума не приложу, как он вскарабкался на этот злосчастный подоконник! — испуганно обращается ко мне свекровь. Я лишь киваю ей, давая понять, что извинения здесь совершенно излишни, и усаживаюсь на кровати рядом с заплаканным сыном.

— Маленький мой, — беспорядочно покрывая поцелуями его раскрасневшееся лицо, обращаюсь к Семену, которому уже успели наложить гипс. — Прости маму, я больше ни на минуту тебя не оставлю.

— Врач сделал ему укол, так что боль уже отступила, — кладя ладонь на мое плечо, вступает в разговор Андрей, присутствия которого я даже не заметила, сконцентрировав все внимание на худеньком детском теле, мирно лежащем на белоснежной больничной койке.

— Мамочка, ты не плачь! Я сам виноват! Хотел прыгнуть на диван и промахнулся! — утешает меня малыш, нежно стирая ладошкой слезы с моих щек.

— Господи, я ужасная бабушка, не доглядела, — качает головой Анна Федоровна.

— Перестань себя ругать, Семка мальчишка, а тебе ли не знать, что в этом возрасте все парни скачут по дому как угорелые, — переключается муж на свою маму. — Все обошлось, перелом несерьезный! Через месяц уже и не вспомнит, что носил гипс.

Я весь вечер провожу с ним в палате, ругая себя за то, что не оказалась с ним рядом в такой опасный момент. Когда его карие глазки наконец закрываются, и он проваливается в глубокий сон, я, наконец, встаю и выхожу в коридор, где застаю супруга с бумажным стаканчиком в руках.

— Будешь? — протягивая мне кофе, заботливо интересуется Медведев.

— Нет, ничего не хочется, — вяло качаю головой, отвергая его предложение. — Я так испугалась, что еле усидела в такси, когда мы встали в пробке.

— Знаю, сам нарушил все дорожные правила, — слегка улыбается он.

Мы смотрим друг на друга, два родителя для одного маленького мальчика, вместе переживавшие его колики, плач и первые ушибы, чувствуя какую-то неловкость, совершенно неуместную между двумя близкими людьми.

— Мама, — слышу я тоненький голос сына из-за закрытой двери, и спешу вернуться к его кровати, чувствуя, что мой муж заходит следом за мной.

— Мама, а как я теперь буду играть в хоккей? Дядя Ваня меня отругает, если я не приду на тренировку, — немного чумной ото сна, интересуется Сема.

— Дядю Ваню я беру на себя, — опережает меня с ответом Андрей, устраиваясь рядом.

— Честно? — округляет глаза наш ребенок, словно не верит, что папе под силу противостоять грозному тренеру.

— А я тебя когда-нибудь обманывал? — улыбается ему муж.

— Нет! А на море мы все равно поедем? Ты обещал научить меня нырять! — даже не представляя, какой важный смысл кроется в его вопросе, продолжает Семен. Андрей некоторое время молчит, наверняка ощущая на себе мой пристальный взгляд, после чего, улыбнувшись, рассеивает всякие сомнения:

— Конечно! Только подлечим твою ногу, а то в гипсе нырять будет сложновато.

Я чувствую, как с души падает камень, прекрасно зная, что это решение далось ему нелегко, но только что, в стенах платной палаты, где мы собрались нашей маленькой семьей, Андрей сделал свой выбор. И пусть он в первую очередь думает о ребенке, я готова приложить все усилия, чтобы реанимировать наш союз, наплевав на свои принципы.

— Поехали домой? Мне здесь не нравиться, — прикусив свою пухлую губку, тянет Семен, и уже через двадцать минут мы бережно устраиваем его на заднем сидении нашего автомобиля. Семен сразу же засыпает, а я пытаюсь себя отвлечь тем, что внимательно изучаю рекомендации доктора, пытаясь запомнить, какие лекарства стоит дать ему утром, чтобы снять боль с его сломанной ножки.

— Маш, — не сводя глаз с дороги, обращается ко мне Андрей.

— Все нормально. Спасибо, — не пытаясь на него взглянуть, отзываюсь я, скручивая в трубочку выписанный рецепт. — Спасибо, что дал нам этот шанс все исправить. Сделаем вид, что ничего не произошло?

Проходит пара минут, когда муж, окончательно утвердившись в своем выборе выдыхает всего одно слово, которое мне так необходимо было услышать:

— Хорошо.

— Привет, — распахивая передо мной дверь, улыбается Рита, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. — Я уж подумала, ты не придешь!

Я прохожу в плохо освещенную прихожую, даже не думая снимать обувь, и так и замираю рядом с резной деревянной вешалкой, на которой одиноко висит ее кожаная куртка. Женщина вмиг бледнеет, но не пытается разгадать, почему я не прохожу, молча ожидая, пока я сам ей все объясню.

— Семен сломал ногу, так что я не мог приехать вчера, — играя брелоком от автомобильных ключей, говорю я. — В общем, ты была права. Он еще совсем маленький и ему нужен отец. Не по выходным, а ежедневно… Так что, оставим все как есть.

— Да, конечно. Я уже говорила, что выбор за тобой, — тихо шепчет она, отводя наполнившийся слезами взгляд. Я стою рядом с ней еще несколько минут и, наконец, разворачиваюсь, намереваясь навсегда оставить ее в своем прошлом, стараясь не думать над тем, что внутри все болезненно сжалось. Я оборачиваюсь, удивленно взирая на то, что она, зачем-то вплотную ко мне приблизилась, и от ощущения ее нежной руки на своей щеке, сбиваюсь с дыхания. Когда ее губы накрывают мои, я не могу подавить в себе стон, крепко сжимая ее тело в своих объятиях. Поцелуй длится считанные мгновения, но и этого времени вполне достаточно, чтобы со всей ясностью осознать, что горестнее расставания не было в моей жизни, и теперь, зная какая она на вкус, мне будет куда труднее убить в себе ту любовь, что так укоренилась в сердце.

— Прощай, — отстраняясь и подталкивая меня к выходу, шепчет мне Рита, когда по ее щеке одиноко скользит слеза.

Так она уходит из моей жизни. Хотя, правильнее будет сказать, что так я от нее отказываюсь, вопреки обуревающим меня чувствам. Глупая насмешка фортуны свести нас тогда, когда жизни каждого давно устоялись. Свести, чтобы навеки отравить оставшиеся дни тяжелым мучительным воспоминанием о мягкости ее кожи. Я завожу двигатель, зло ударяя по ни в чем не повинному рулю, и выезжаю с ее двора, зная, что она тяжело глядит вслед удаляющемуся автомобилю. Когда вечером возвращаюсь домой, я застаю Машу посреди зала, внимательно изучающую букет фиалок в позолоченной раме.

— Все-таки, они очень красивы, — отвлекаясь от их обзора, обращается ко мне супруга.

— Да, — замирая с ней рядом, отвечаю я. Какая ирония судьбы, любоваться работой женщины, укравшей твое сердце, стоя бок об бок с женой, даже не подозревающей, что именно к этой художнице, я чуть не ушел из семьи.

Говорят, если людям суждено быть вместе, если они, действительно, две половинки одного целого, жизнь, рано или поздно, толкнет их в объятья друг другу. И будет не важно, разделяют ли их тысячи километров, живут ли они на разных материках или делят одну лестничную клетку. На второй план отойдет все, что любому наблюдающему со стороны, покажется важным и непреодолимым. На каждого из нас уготованы свои роли, отведено специальное место в этом сценарии, написанном кем-то свыше. Спросите меня, что же все-таки лучше: встретить любовь в самом расцвете сил или в глубокой старости? «Никогда,» — отвечу я вам. Никогда, если рядом с тобой есть жена, свято верующая в твою порядочность, или маленький сын, желающий во всем тебе подражать, или родители, не допускающие даже мысли о том, что в твоей семье уже давно пошло что-то не так… Сегодня, семнадцатого июня 2016 года, мой горячо любимый муж, все-таки поддался своей слабости, и, наспех покидав в небольшую сумку пару отглаженных мной рубашек, ушел из нашей совместной квартиры. Ушел, чтобы позволить себе быть счастливым с другой. С женщиной, вот уже второй год отравляющей мою жизнь своим незримым присутствием в нашей кровати, в наших с ним разговорах и в его недоступных мне мыслях. Вот так это происходит — он просто встает одним летним утром, долго лежит и изучает потолок над своей головой, заглядывает в свой мобильный, читает входящее смс и вдруг со всей ясностью осознает, что дальше так продолжаться не может.

— Ну, прости! Прости, я ведь все понимаю! Но это выше моих сил. Я пытался, пытался ее забыть, пытался начать жить, как раньше, пытался не думать. Если бы был хоть маленький шанс, хотя бы малейшая вероятность, что через год или два, я однажды проснусь, и даже не вспомню ее имени, я бы приложил все усилия, чтобы сделать тебя счастливой, — скажет вам человек, которому вы отдали всю себя без остатка. И будет не важно, больно ли вам, распухли ли ваши глаза от пролитых слез, не помогут ни ваши мольбы, ни даже угрозы. Все вдруг померкнет, когда он поймет, что больше никогда не сможет вас полюбить. В этот момент, когда двери за его спиной захлопнуться, вы замрете посреди гостиной, обведете глазами обжитый за столько лет интерьер комнаты, и поймаете себя только на одной мысли: «За что?». Я уже несколько часов пытаюсь отыскать ответ на этот вопрос, так заботливо предоставленная сама себе моим, как оказалось, неверным мужем. Наверное, так просто принято. Принято обещать любить вечно, клясться в пожизненной верности, дарить свою теплоту и нежность, чтобы потом, исподтишка, когда ты этого меньше всего ожидаешь, нанести тебе сокрушительный удар.

С того дня, когда мы вместе забрали Семена из больницы, я дала себе обещание ни одним словом не упрекнуть своего супруга за то, что он увлекся другой. И, видит Бог, я старательно гнала от себя любые подозрения, которые накатывали без предупреждения, стоило Андрею задержаться на работе. Я не позволяла себе идти на поводу у желания залезть в его телефон, быстро отправляла в машинку его ношенные вещи, не поддаваясь соблазну изучить ворот сорочки на наличие губной помады, не принюхивалась к его пиджакам, опасаясь, что смогу уловить запах ее духов. Я заново училась ему доверять, совершенно не требуя для себя какой-то неуемной страсти, или любого другого поощрения за свои старания. Я просто его любила и давала возможность справиться с окутавшим его дурманом. Легко ли мне было? Бросьте, это ведь каторга, непосильная ноша, клонящая тебя к земле. Лежа с ним под огромным совместным одеялом, я часто мучилась без сна, рассуждая над тем, что все-таки страшнее: физическая неверность или духовная привязанность с его стороны к ненавистной мне девушке? Было бы проще, оступись он разок и поддайся телесному искушению, и забудь ее имя наутро? Сейчас я понимаю, что да. Трудно любить безответно, а я занимаюсь именно этим. Вот он, рядом, могу целовать, захочу обниму, и он даже ответит мне тем же. Но каждый раз, что мы были близки я грызла себя мыслями лишь о том, а кого же он все-таки сейчас целует — меня или ту, от которой пришлось отказаться? В то лето, мы тихо, без лишней шумихи отметили шестую годовщину брака, старательно изображая благополучие. Он не смотрел мне в глаза, вручая коробочку с очередным украшением, благодарно улыбнулся, получив свой подарок, делая вид, что между нами ничего не поменялось. Стал приходить к ужину, а я не показывала, что давно поняла — его желание проводить все свободное время за играми с сыном продиктовано не простым стремлением порадовать малыша, а, скорее его нежеланием оставаться наедине со мной. Все стало другим, даже воздух вокруг нас стал каким-то тяжелым. Стоило ли попытаться? Да, сотни, тысячи раз я скажу, что нужно бороться, не отпускать эти крохи, что нам дарят надежду на хороший исход. И все ведь могло получиться! Можно было исправить, восстановить, вернуть его чувства…

Мы никому не рассказали о том, что были на грани развода. Пожалуй, лишь Ира все знала, но никогда не задавала лишних вопросов, принимая и не осуждая мое решение. Мы перестали часто навещать родственников, принимая их приглашения лишь раз или два в месяц, объясняя все тем, что Андрей жутко занят на работе. Бывало, что я ловила на себе вопрошающий взгляд Анны Федоровны, но мы ни разу не завели с ней разговора, в котором бы я могла рассказать, что же между нами твориться. А как быть теперь я даже не хочу думать. Боюсь этой жалости, что неминуемо выльется на меня от всех, кто успел привязаться ко мне, веруя, что я именно та, кто способна сделать Андрея счастливым. Что будет теперь? Что говорить ребенку? Как объяснить пятилетнему мальчику, что папа теперь не живет в этом доме, что рядом с ним будет другая, и Семочке нужно к ней привыкать? Как я буду спать, зная, что мой сын сегодня ночует в квартире у той, кто посмела забрать у меня все, что я так старательно создавала? Как принимать тот факт, что мой муж уже больше не мой, что я теперь лишняя на его празднике жизни?

* * *

Я не вылезаю из постели уже четвертый день. Мне не хочется есть, я наплевала на гигиену, глупо пялясь в одну точку. По полу разбросаны наши совместные снимки, над которыми я прорыдала несколько часов, обложившись альбомами, из которых так яростно их вырывала. Вот оно доказательство, что я ничего не придумала, вот подтверждение, что я была счастлива рядом с мужчиной, от взгляда на которого становилось труднее дышать. Я мучаю себя вспоминая, как брела по дачному поселку, как он тогда притормозил, предлагая помощь, как я краснела под его пристальным взглядом из зеркала заднего вида. Как мы впервые гуляли по набережной, делясь друг с другом детскими воспоминаниями. Как он предложил стать его женой, без лепестков роз и другой романтической шелухи, но настолько искренне, что, пожалуй, даже сейчас мое сердце заходиться в бешеном ритме, вынимая наружу самые трепетные воспоминания. Где-то в гостиной звенит телефон, и я все же решаюсь ответить, испытывая легкое головокружение, вызванное моим нежеланием что-либо есть.

— Да, — хрипло принимаю вызов, бросая свой взгляд на часы. На мне футболка Андрея, мятая и застиранная, в ней он когда-то ходил по дому. По небольшой бабушкиной двушке, когда мы не имели возможности покупать все, что вздумается.

— Господи, Маша! Что там у вас стряслось? Я уже столько дней не могу до вас дозвониться! — слышу встревоженный голос своей мамы, которая вместе с отцом и Семкой сейчас отдыхает под палящим солнцем одного из российских курортов.

— Все хорошо, я немного приболела. Провалялась в кровати. Наверное, это ротовирусная инфекция, — вру, горько усмехаясь, и устраиваюсь в любимом кресле.

— А Андрей? Почему он трубку не берет? — не унимается она.

— Ты же знаешь его, весь в делах! Не переживай, лучше скажи, как вы там? — увожу разговор в другое русло.

— Отлично, подожди, Семен трубку вырывает!

— Мама! Я видел дельфина! Он такой огромный! — довольно кричит мне в ухо ребёнок, а я вытираю слезу со своей щеки. — Мы завтра пойдем в аквапарк! Деда обещал, что мы прокатимся на самой высокой горке!

— Какой же ты счастливчик! — пытаюсь придать своему голосу хотя бы немного жизнерадостности. — Ты слушаешься бабушку?

— Конечно! Я уже по тебе соскучился! — так открыто и искренне заявляет мне сын, что от его признания, мне хочется разрыдаться сильнее. — И по папе скучаю! Папа дает тебе лекарства?

— Конечно, не беспокойся, мама в надежных руках!

— Вот и хорошо! Я привезу вам ракушек! И магниты на холодильник! Мы их целый пакет накупили!

Я слушаю его беззаботную болтовню, терзаемая душевными переживаниями о том, как несправедливо ребенок пал жертвой нашей родительской безответственности, чувствуя за собой вину перед ним, зато, что не сумела спасти нашу семью. Заканчивая наш разговор, я уверенно стираю с лица мокрые дорожки, и направляюсь в ванную, где долго разглядываю свое отражение. Во мне ни осталось ничего, говорящего о том, что перед вами уверенная в себе молодая женщина, окруженная заботой и любовью своего спутника. Глаза какие-то блеклые, потухшие и совершенно пустые, бледная кожа и спутанные волосы еще больше усугубляют картину. Я выжата, как лимон. Во мне нет никаких сил на то, чтобы вздернуть вверх подбородок и начать собирать себя по кусочкам. Наверное, именно так выглядит человек, потерпевший полное фиаско по всем фронтам. Пришло время подводить итоги, за девять лет своей довольно тепличной жизни под крылом любимого мужчины, я совершенно растеряла себя, как личность. Чем я могу похвастаться? Идеальным порядком на кухне? Или начищенным кафелем в ванной? Проводя холодными ладонями по своим впавшим щекам, я не могу не признать, что на пороге тридцатилетия, так ни в чем и не реализовалась. Могу ли я винить Андрея, за то, что стала его тенью, пусть и старательно подкрашивающейся каждое утро? Его ли вина, что я целиком отдалась воспитанию сына, забывая о собственных амбициях? Наверное, та, другая, взяла его именно этим? Какая она? Блондинка? А может быть рыженькая? Высокая или низкая? Стройная или слегка полноватая?

— Господи, — выдыхаю я, обдавая лицо холодной водой. К черту все! Пора выбираться из своего панциря, выходить из квартиры и смело смотреть в глаза реальности. Я боролось за него целый год, ежечасно, ежеминутно. И сейчас отступать не намерена. Вставая под душ, и неуютно ежась под прохладными струями, я взращиваю в себе так внезапно возникшую во мне решимость во что бы то ни стало расквитаться с соперницей. Какой бы она ни была — у нее нет никакого права рушить мою семью. Достав из шкафа свое лучшее платье, я долго привожу в порядок свои волосы, старательно прорисовываю каждую ресничку, в надежде, что слой тонального крема поможет мне скрыть свой довольно плачевный вид.

— Привет, — здоровается со мной Антон, с которым я сталкиваюсь в дверях офиса. — Ты к Андрею?

Я не могу не заметить внезапно сковавшее парня напряжение, ощущая, как внутри разрастается чувство тревоги.

— Да, а что, он чем-то занят?

— Он… Уехал пару минут назад, — впервые на моей памяти, слегка покраснев, заявляет мне Павлов, отводя свой взгляд в сторону.

— Да, неужели? — заранее зная, что за дверями кабинета меня ждет не самый приятный сюрприз в моей жизни, уверенно направляюсь к нему, без всякого предупреждения распахивая дверь.

Слышите этот гул? Мои уши закладывает, а сердце стремительно падает вниз. Вот он, час икс. Андрей замирает с шариковой ручкой в руках, переводя свой взгляд с моего побелевшего лица, на хрупкую фигуру женщины, сидящую ко мне спиной. Шатенка — первый ответ я сегодня уже получила. Не вульгарная светловолосая дама, в коротком вызывающем платье, а вполне приличная женщина, в легком коричневом пиджаке. Она что-то ему говорит, но, удивленная его странной реакцией, резко разворачивает голову в мою сторону, чтобы впервые встретиться со мной взглядом. «Красивая», — кажется, так я о ней отозвалась, деля с ней наш праздничный стол? В повисшей тишине комнаты, отчетливо различается ее удивленный вздох, и я не могу удержать на губах довольную ухмылку, что сумела выбить почву у нее из под ног своим внезапным появлением.

— Не помешаю? Или у тебя очередное важное совещание? — чувствуя, как внутри поднимается огромный ком негодования, твердой походкой прохожу в кабинет и устраиваюсь напротив соперницы.

— Почему не позвонила? — интересуется муж, откладывая канцелярские принадлежности в сторону. Я не решаюсь смотреть на него, продолжая и дальше изучать конкурентку.

— Прости, не думала, что жена должна предупреждать о подобном, — откидываюсь на сидении.

— Маш, давай, я заеду вечером, и мы все обсудим, — как можно спокойней, предлагает мне Андрей.

— Зачем же? У меня от нее, как вас там? Рита? — обращаясь к растерянной девушке, интересуюсь я, заручаясь легким кивком ее головы. — Так вот, у меня от Риты секретов нет. Она для меня как член семьи.

Марго неуверенно переводит взгляд на Медведева, наверняка, чувствуя себя неуютно в сложившейся ситуации, и тянется к своей сумочке.

— Я, пожалуй, пойду, — приподнимаясь на месте, тихо заявляет она.

— Что ты, останься! Уходить надо было раньше, — зло пресекаю ее попытку оставить нас наедине.

— Маш, — выдыхает мой муж, взывая к моему спокойствию, однако я игнорирую его тщетную попытку установить мир, устраивая локти на столе и слегка поддаваясь вперед.

— Как мило. Значит художница? — задаю свой вопрос, пробегаясь взглядом по ее лицу. — А ты ко всем своим любовникам ходишь на годовщины? Тебя это заводит? Испытываешь удовольствие, наблюдая за семьей, которую собираешься рушить?

— Все не так, — испуганно выдает конкурентка, опуская глаза в пол.

— И все это время в моем доме висит ее мазня?! — обращаюсь уже к супругу. — Вы вдоволь повесились, обсуждая в постели мою наивность?

— Успокойся! Поговорим вечером! — поднимаясь из-за стола нависает надо мной Андрей.

— Ооо, какая честь! В кои то веки мой муж добровольно готов прийти вечером домой! Не боишься, что за это время она увлечётся кем-то другим? Насколько я знаю, творческие люди довольно ненадежны, — подражая ему, освобождаю стул, слыша, как он глухо ударяется о пол.

— Маш, прекрати. Мы же уже все решили.

— Ты хотел сказать вы! Вы все решили за меня! Она, когда тащила тебя в свою постель, и ты, когда думал одним местом!

— Не неси ерунду!

— Ерунду? — зло сверля его глазами, удивляюсь я. — То есть, по-твоему это так называется?

— Маша, послушай, мне очень жаль, что все так сложилось, — глядя на мое искаженное гневом лицо, обращается ко мне Маргарита.

— Да что ты? Где была твоя жалость, когда ты соблазняла чужого мужа?

— Я… Все не так, я и не думала…

— А стоило! В следующий раз пораскинь хорошенько мозгами, прежде чем тащить в свою койку женатого мужика!

Женщина отворачивается к окну, поднося трясущуюся ладонь к губам, чем сразу же привлекает внимание Медведева. От этого еще больнее — видеть, как его передергивает от скатившихся по ее щекам слез. Знать, что ему вряд ли жалко меня настолько, насколько его сердце ранит печальное выражение ее лица.

— Боже, какая милая пара. Ты не стесняйся, обними ее, утешь! Ей, наверняка больно слышать, что она бездушная стерва! Может, мне дать ей салфетку? У меня есть, меня ведь недавно муж бросил, так что я их с собой ношу, — выплевывая каждое свое слово в лицо Медведева, жалею, что под рукой нет ничего тяжелого, чем я могла бы запустить в эту бесчувственную парочку.

— Хватит! — не терпящим возражения тоном, громогласно выдает Андрей. — Не устраивай цирк…

— Цирк? Да пусть все услышат, что ты законченный мерзавец, променявший семью непонятно на что! Наплевавший на все свои клятвы! Твоя жизнь один большой фарс! Строишь из себя порядочного, усыпляешь бдительность дорогими подарками, отдыхом за границей, а сам греешь чужую постель, прикрываясь делами! Ты просто скотина, Медведев, и я проклинаю тот день, когда села в твою чертову машину! — еле сдерживая подступающие слезы, истерично кричу я. — Ненавижу вас обоих за то, что сломали мою жизнь!

— Не ори на весь этаж, — устало вздыхая, просит Андрей. — Я прошу, давай подойдем к разговору с холодной головой. Решим все спокойно, Маш.

— А ты всегда ко всему подходишь с холодным рассудком!

— Маш, пожалуйста.

— Иди ты к черту вместе со своей цветочницей и ее гребанными фиалками, — приближаясь к нему вплотную, говорю уже тише, но не менее злостно, разворачиваясь на каблуках, и стремлюсь, как можно быстрее покинуть здание. Кажется, в этот миг я ненавижу весь мир, всех и каждого, кто попадается на моем пути. Где ваша хваленная справедливость? Почему небо не разверзлось над их головами, пронзая их мечом возмездия за ту боль, что они мне причинили? Ладно она, но Андрей, тот человек, которого я всегда возвышала, в которого верила, которого любила всем сердцем… Как может он так жестоко топтать мои чувства, прекрасно зная, насколько он важен для меня? Яростно толкая большую стеклянную дверь, даже не смотря по сторонам, я быстро выхожу на улицу.

— Смотри, куда прешь, курица! — слышу я за своей спиной недовольный голос незнакомого парня, которого задеваю, погрузившись в свои мысли. Замерев посреди тротуара, я ошеломленно оборачиваюсь в его сторону, отмечая, что несколько человек, невольно ставшие свидетелями этой сцены, мгновенно прекратили свои разговоры, заинтересованно глядя на нас. Разве что двое мужчин, стоящие чуть поодаль, не обратили никакого внимания на произошедшее, с серьезными лицами обсуждая какую-то важную тему. «Хватит!» — словно в рупор кричит мое подсознание. На сегодня с меня унижений довольно, и я не позволю еще одному человеку вытереть об меня ноги, словно я коврик на входе, кем-то брошенный для украшения интерьера. Даже не успевая подумать, чем это может быть чревато, я гордо вскидываю голову, и подхожу к одному из беседующих мужчин, без всяких слов забирая из его рук, поднесенный к губам бумажный стаканчик с ароматным кофе, наверняка купленный в кафе на углу, и смело направляюсь к обидчику. Остановившись в паре шагов от него, я выплескиваю напиток на его клетчатую рубашку, на долю секунды представив перед собой холеное лицо любовницы мужа, мгновенно сменяющееся утомленной физиономией Андрея, и не дожидаясь реакции парня, вновь возвращаюсь к незнакомцам.

— Спасибо, — протягивая пустой стаканчик, быстро прохожусь взглядом по лицу так нагло обворованного мной мужчины, не обращая внимания на сыплющийся за моей спиной отборный мат. Мой невольный соучастник одаривает меня улыбкой, явно давая понять, что ничуть не обижен на меня за то, что так и не насладился своим кофе, а я, спешу слиться с толпой прохожих.

* * *

— Я умру без него, — размазывая тушь по щекам, жалуюсь я подругам. — Умру!

— Не говори глупостей! Пей, — пихая в мою трясущуюся ладонь резной невысокий бокал с янтарной жидкостью командует Света. — Еще сам приползет! В ногах будет у тебя валяться!

- Не приползет, — рыдая навзрыд, отвечаю я. — Это всё, понимаете? Всё! Не могу, не могу, девочки! Всё внутри болит!

Я чувствую крепкие объятия Иры, ее утешающее поглаживание по моей спине, и еще сильнее даю волю рыданиям, мысленно благодаря Бога за то, что рядом есть близкие люди, всегда готовые выслушать.

— Вот ведь козел! — подкуривая сигарету, злится Иванова, глядя прямо перед собой. — А такой всегда правильный, прям куда деваться!

— Маш, ну прекращай уже, — ласково обращается ко мне вторая подруга, прижимая мою голову к своей груди.

— Надо было выдрать ей все волосы! — заявляет Света, делая очередную затяжку. — Не надо было его вообще прощать! Пусть бы катился к ней сразу, как только посмел тебе о ней заикнуться! Зачем такой мужик вообще нужен, если на него нельзя положиться?

— Глупая, она ведь его любит! У них сын! Так что ее можно понять…

— Сын! Думаешь лучше, когда папа ходит с недовольным лицом, а мама слезы утирает? Надо знать себе цену, и, прежде всего, любить себя! Как эта его художница! Думаешь она будет его обстирывать? Выкуси! Наверняка, будет собой заниматься, чтобы он не расслаблялся, думая, что раз она с ним, значит можно больше ни о чем не переживать. А ты, как наседка с ним носилась: «Андрюша то, Андрюша это!».

— Ну, Свет! Ей и так тяжко…

— Тяжко! Хватит уже себя жалеть! Соберись и сделай хоть что-то сама! Либо верни уже мужика, либо устрой ему райскую жизнь, чтобы знал, что нельзя так плевать в душу!

Я вскидываю голову, внимательно взирая на Иванову, обдумывая ее слова, на какое-то время забыв о душащих меня слезах.

— Как? — растерянно обращаюсь к ней, высмаркиваясь в салфетку.

— Как отомстить или как возвращать?

— Возвращать конечно, — нетерпеливо ерзаю я на стуле.

— Маш, ты ведь почти год пыталась… Может стоит его отпустить, — неуверенно вмешалась Ирина, избегая моего взгляда. — Он ведь с ней…

— Знаю. Думаешь я об этом не думала? Я по ночам спать не могу, представляя, как он там с ней развлекается. Только, и без него никак… Я сама не знаю… Нужно было не делать вид, что ее не было, а прикладывать силы, чтобы он ее навсегда забыл… И Сенька… Господи, — запуская пальцы в волосы, сдавливаю свою голову.

* * *

Я совершенно одна уже больше недели. Все это время я прокручиваю в своей голове образ той, что сумела занять мое место в его сердце. Теперь, когда я разбита и опустошена, когда в груди зияет огромная рана, на излечение которой, мне кажется, не хватит всей жизни, я ловлю себя на том, что все чаще представляю себе, как мои пальцы сжимаются на ее горле. Теперь она больше не кажется мне грациозной красавицей, какой предстала в моих глазах два года назад, а ее творчество, с недавних пор, я считаю довольно посредственным. Вот ведь, как бывает, стоит взглянуть на человека под другим углом… Отныне, она не уверенная в себе художница, по праву привлекающая взгляды своей броской внешностью, а средненькая малярша, вызывающая мое недовольство своей беспринципностью. Я унесла ее картину в кладовку, так и не решившись ее уничтожить, ругая себя за подобную глупость. Какое мне дело до ее стараний, когда она так бессовестно посягнула на то, что ей не принадлежит, я никогда не смогу ответить. Я слышу звук поворачивающегося ключа, и вскакиваю с дивана, поправляя свой шелковый черный халат, пытаясь успокоить сбивчивое от волнения дыхание. Сама до конца не понимаю, чего жду от прихода Андрея, но все еще верю в то, что смогу все исправить. Он молчаливо проходит в комнату, быстро скользя своим взглядом по моему наряду, который я тщательно выбирала в магазине нижнего белья, надеясь, что это мне как-то поможет расшевелить мужа, и устраивается в кресле, разглядывая пальцы на своих руках.

— Через три дня приезжает Семен, — прочистив горло, обращается ко мне Андрей, не реагируя на мои выставленные на показ ноги. — Нам нужно спокойно все обсудить, пока он не вернулся.

— Хорошо, — расположившись напротив, демонстрирую ему свое оголенное бедро. — Давай поговорим.

— Маш, я, правда искренне прошу у тебя прощения, за то, что предал. Мне нет оправдания, и ты в праве меня ненавидеть. Вправе говорить мне все что вздумаешь, называть, как захочешь. Подлец, кретин, козел — как угодно, потому что я этого заслуживаю. Единственное, о чем прошу, это не впутывать ребенка. Я поговорил с Антоном, чтобы он занялся подготовкой бумаг к разводу, и хочу, чтобы мы мирно обсудили с тобой, как дальше будем растить сына, — теперь он смотрит на меня тяжелым взглядом, словно, не замечая моего макияжа, укладки и пеньюара, кричащих о желании вернуть его в мою жизнь. После сказанных им слов, моя глупая идея о его соблазнении напрочь вылетает из головы, вытесненная этим страшным словом «развод». Я недоверчиво взираю на супруга, непроизвольно начав крутить пальцами свое обручальное кольцо.

— Я бы хотел, чтобы он оставался у меня пару раз в неделю на ночь, и буду рад, если ты не станешь препятствовать моим визитам…

— Подожди, ты серьезно? — все еще не веря в реальность происходящего, пытаюсь отыскать в глубине его глаз хоть что-то, за что еще можно ухватиться.

— Да, — горько отзывается он. — Маш, я пытался, ты знаешь, но больше не могу…

— Не можешь… А обо мне ты подумал? Разве я все это время жила, как в сказке, зная, что мыслями ты не рядом со мной? Но я ведь не опускала руки! Андрей, мы вместе уже столько лет! Неужели ты так легко способен все перечеркнуть?

— Кто сказал, что мне легко? Я спать не могу, сознавая, какую боль тебе причинил. Только, Маш, как раньше уже не будет, не теперь, когда я так далеко зашел… Не могу я тебя обманывать, не могу видеть, как ты мучаешься, противно до жути от того, что ты мне веришь, а я, как последний…

— Как давно?

— Полтора месяца, — спустя минуту отвечает Андрей, и мое сердце пропускает удар.

— Но ты ведь выбрал нас… Я не понимаю… Я думала, ты с ней не видишься, что ушел, потому что не можешь ее забыть. Думала, ты только сейчас, уйдя из этой квартиры пошел к ней… — так и не сумев справиться с пробирающей тело дрожью, тихо удивляюсь я.

— Мы с ней виделись лишь пару раз за все это время. А в середине мая, когда столкнулись в кафе, впервые решились на разговор… Я тогда пришел под утро, сказав, что мы отмечали день рождения одного из сотрудников.

Я мгновенно вспоминаю тот день, словно в оцепенении, замерев в одной позе.

— Прости, я…

— Замолчи, — плотнее запахивая полы своего халата, обрываю его, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Внутри что-то вдруг надрывается, сковывая тело непереносимой болью, от принятия неоспоримого факта — я его потеряла. Меня не спасет ни кружевное белье, ни самый лучший ночной наряд, ни аккуратный макияж и прическа… Смотрю на него и пытаюсь понять, когда он успел так измениться? Когда из принципиального человека, не терпящего ложь и предательство, он превратился в простого обманщика? Все те же карие глаза, легкая небритость на щеках, разве, что только прическа другая…

— Маш, — взяв мои ледяные руки в свои, приседает на корточки, чтобы внимательно изучить мое лицо. — Я хочу, чтобы ты знала, я благодарен тебе, за каждый день, что ты мне подарила, благодарен за сына. За то, что всегда поддерживала, за то, что делала меня счастливым. Я сам все разрушил, и, возможно, когда-то об этом горько пожалею, но я не хочу расставаться врагами, хоть и понимаю, что после всего, что я сделал, ты, наверняка, меня презираешь.

Вот ведь, как бывает: выходишь замуж, планируешь что-то, любишь его до безумия, а он встречает другую и предлагает остаться друзьями.

— Абсурд какой, — говорю вслух, вырывая пальцы из его слабого захвата, и отодвигаюсь подальше.

— Маш…

— Развод? — сверкнув глазами, зло переспрашиваю я. — Замечательно! Это отличный выход, не правда ли? Ведь устаешь жить на два дома, да? Куда мне до твоей художницы! Уверена, я ей и в подметки не гожусь! Давай, дорогой, катись! — толкая его в плечо, перехожу на крик. — Вали к ней! Что встал?

Возможно, лет через десять, пятнадцать, когда я буду вспоминать сегодняшний день, я в привычной для себя манере, зальюсь краской, от дикого стыда за свое поведение. Но сейчас, нанося беспорядочные удары по его, словно окаменевшему телу, сыпля ругательства на его слегка склоненную голову, даже не думая о том, что халат на мне сбился и выставил напоказ прозрачную комбинацию, а тушь размазалась по щекам, я даже и не подумаю осудить себя за подобное проявление чувств. А чувств во мне сейчас безумное множество, главное из которых — лютая ненависть к стоящему передо мной человеку. И пусть, когда он уйдет, а я вдоволь выплакаюсь, она смениться ноющей болью от преданной любви, на которую он наплевал, сейчас это правильно — правильно ненавидеть того, кто так жестоко тебя обидел.

— Убирайся! — истерично кричу, глядя как Андрей направляется к выходу, и закрыв за ним дверь, начинаю крушить все, что попадается под руку. Через двадцать минут, выровняв дыхание, и ополоснув лицо ледяной водой, я открываю свою записную книжку.

— Дмитрий Арсеньевич, здравствуйте, это Маша Медведева, — здороваюсь я, после нескольких долгих гудков, услышав его голос.

Ее лицо до сих пор стоит передо мной. Вспыхнувшие огнем жгучей обиды глаза, кажется, будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь, немым укором следуя по пятам. То, как она сжалась от моих слов, словно я полоснул ее острым лезвием клинка, и безжалостно прокрутив его в ее теле, вогнал поглубже в сердце. Когда-нибудь ее боль утихнет, когда-то она сама найдет правильные слова, чтобы оправдать мой поступок. Ведь в этом вся Маша: в своей неуемной любви к окружающим, в попытках их обелить, выгородить и найти в себе силы на, казалось бы, невозможное, прощение. Еще тогда, когда она неловко краснела под моим взглядом, пытаясь выгородить своего парня, придумывая отговорки, чтобы он не выглядел в моих глазах жалким, я понял, что эта девушка не такая, как все. В ней слишком много доброты, слишком много нерастраченной ласки, которую она стремиться дарить каждому, кто, по ее мнению, этого заслуживает. Я не имел права, так с ней поступать, не должен был давать повод вдруг усомниться в том, что был достоин ее любви. Я обещал оберегать и делать счастливой, а вместо этого жестоко разрушил ее жизнь.

— Ну, здравствуй, Андрей, — улыбаясь, появляется мой крестный, с интересом разглядывая кабинет. — Вот значит где заседают важные начальники, — смеется, пожимая протянутую мной ладонь.

— Ну, не такой я и важный, дядь Дим, — отвечаю ему, вновь устраиваясь в своем кресле.

— Ну, не скажи. Гляжу и секретаршей обзавелся, — кивает он в сторону приёмной, где с недавних пор располагается стол моей помощницы.

— Это вынужденная мера, уже не успеваю принимать звонки сам.

— Вот ведь вымахал, а? Только вчера в песочнице с Петькой куличи делал, а уже собственным бизнесом обзавелся!

— Да, уж! Время летит! Как он там, кстати? Жениться еще не надумал?

— Брось, это больная тема для моего старого сердца. Ему уже тридцать семь, а внуков не предвидеться! Хоть самому ему невесту ищи! После завтра должен приехать, решил меня проведать.

— Успеется, так что еще потискаешь его детей, — спешу его успокоить.

— Дай, Бог! Я что пришел-то, Маша на днях звонила…

Я чувствую, как сердце ускоряет свой ритм, от одного звука ее имени, прекрасно понимая, что разговор будет не из приятных.

— Спрошу, ни как ее адвокат, а как человек, который ни раз возился с тобой в детстве. Что ты творишь, Андрей?

— Дядь, Дим, это касается только нас двоих…

— Теперь нет, когда я взялся разобраться с бумагами. Хочешь отца в гроб вогнать?

— Я еще не говорил с родителями, но очень надеюсь, что они меня поймут.

— Да, что тут понимать? Ты белены объелся, такую девушку отпускать? Какая, к черту, любовь? Девять лет жену холил и лелеял, а тут вдруг раз, и собрал чемоданы! О сыне то хоть подумай! Он ведь мальчишка совсем!

— Я все понимаю, дядь Дим!

— Ни черта ты не смыслишь! Зеленый совсем, раз творишь такое! Да ты должен ей ноги целовать, за все то, что она для тебя, дурака, сделала! Это такая редкость в наше время, встретить настолько чистого человека! А ты на все наплевал из-за какой-то девки!

— Ты ее совершенно не знаешь, Рита…

— Рита! Одним словом — ошибка! Одумайся, пока не поздно, прощение вымаливай!

— Нет!

— Да! Больно вольные взгляды у нынешней молодежи! Клятвы на каждом шагу раздаете, словно это все пустой звук! Сколько продлиться твой роман, год? Два? И стоит ли он того, чтобы Маша лила горючие слезы?

— Я люблю ее, — наверно впервые Волков слышит от меня подобное, вмиг меняясь в лице. Выдержав паузу, во время которой он внимательно изучает мои черты, он решительно встает из-за стола и направляясь к выходу, бросает мне, даже не обернувшись.

— Нет ничего хуже обиженной женщины, заручившейся поддержкой хорошего адвоката. А уж, я подойду к делу со всей ответственностью. Может хоть так осознаешь, что за каждый поступок в своей жизни нужно платить. Пусть Антон со мной свяжется, — и с грохотом захлопывает дверь.

Я все еще нахожусь под впечатлением нашего разговора, бессмысленно пялясь в окно на спешащих куда-то прохожих. Кто бы мог подумать, что наша история закончиться так? В суде, спустя долгие изнуряющие попытки договориться. А разбирательства неминуемы, крестный говорил со всей серьезностью, давая понять, что попьет моей крови в попытке проучить.

— Привет, — слышу нежный голос Марго, на время забывая о своих трудностях. — Я успела соскучиться.

— Давай, пообедаем вместе? Могу за тобой заехать.

— Я бы с удовольствием, ты же знаешь. Но мне нужно закончить работу. Выставляюсь уже через пять месяцев, а картины до сих пор не дописаны.

— Не думал, что у художников такой плотный график.

— Его нет, — смеется она по ту сторону телефона. — Любая свободная минута для меня рабочая, особенно если вдруг находит вдохновение. И потом, я не хочу ударить в грязь лицом на фоне других авторов. Сам ведь знаешь, один Соколов со своим выдающимся талантом нагоняет на меня жути.

— Уверен, ты сможешь его уделать.

— Ты точно не против, чтобы я выставила твой портрет?

— Если ты уверена, что он венец твоего творчества, то я даю зеленый свет.

— На сто процентов. Сегодня приходил мой агент, и я сумела его впечатлить. Он даже просил, чтобы я вас познакомила…

— Не слышал ничего хуже.

— Брось, со временем ты станешь терпимей к его предпочтениям, когда поймешь, какая он тонкая удивительная натура.

Мы молчим какое-то время, не ощущая дискомфорта от воцарившейся тишины.

— Давай я приеду к тебе через час? Закажем еды, ты будешь рисовать, а я контролировать.

— Лучше поужинаем вдвоем. Я даже воспользуюсь своей девственной духовкой…

— Мне уже стоит начать опасаться?

— Не думаю, у меня был хороший учитель — бабушка. И потом, ты мне еще пригодишься в добром здравии.

— Ладно, трудись. У меня самого тут аврал.

— Что-то случилось? — наверняка, заметив, как изменился мой голос, интересуется девушка.

— Маша наняла адвоката, так что процесс будет не таким легким.

— Уверена, рано или поздно, она успокоиться. Я хоть никогда и не общалась с ней близко, но глядя на нее не приходиться сомневаться, что она добрейшей души человек.

— В этом ты права. Ладно, позвоню тебе позже. Хочу переговорить с Павловым.

Я вешаю трубку, раздумывая над тем, как жизненные обстоятельства вынуждают человека выпускать свои коготки. Что бы она ни думала обо мне, я готов пойти на любые уступки, лишь бы немного облегчить ее страдания.

* * *

— Какого черта! — выслушав Машиного адвоката, зло сверкаю глазами.

— А чего же ты ждал? Кафе — минимальная плата за ее разбитое сердце! — ухмыляется Волков. Это уже четвертый визит на моем счету в его контору, поскольку он всякий раз выдвигает новые требования, стремясь оттянуть уже всем очевидный итог — развод.

— Вам мало квартиры? Я предлагаю не малую сумму на ежемесячные расходы! Она может вообще не работать!

— Может, но с недавних пор в ней проснулась тяга к рестораторству. Почему бы ни дать ей такую возможность, проявить себя в этой сфере?

— Да она ничего в этом не смыслит! Думаешь, я не понимаю откуда ноги растут? Ты уже четыре месяца насилуешь мой мозг! Я просто хочу видеть ее подпись в этих чертовых бумагах!

— Без проблем! Сначала сам подпиши, и ее долго ждать не придётся!

— Черта с два, я на это пойду! Так что, даже не надейся!

— Твое право. Встретимся в суде, где, поверь мне, разделим между вами все, вплоть до столовых ложек на кухне!

— Уладь это, — плюю в трубку своему другу, нервно сверля глазами дорогу перед собой. С недавних пор подобная взвинченность не отпускает меня, мешая спокойно спать и заниматься работой.

— Чего ты от меня ждешь? Либо мы все решаем мирно, либо доверяемся в руки судьи. Этот Волков вцепился, как цербер! Поговори с Машей, может она все же уже успокоилась.

— Сам-то веришь в это? Она меня на порог не пускает! Еще и родители ее поддерживают, мать даже говорить со мной не хочет!

— Тогда соглашайся, кафе — это малая кровь, уж, поверь. Если начнем делить все — потеряешь в разы больше.

— Нет! И это не обсуждается! — разворачивая руль, направляюсь в сторону дома, где когда-то мы были семьей.

* * *

Незаметно в наш город прокрался холод, пробирающий до костей, а дороги засыпало снегом. Я, постепенно, свыкаюсь с мыслью, что как раньше уже не будет, что приближающиеся праздники мы с сыном встретим вдвоем, вместе откроим подарки, и я, одиноко, подниму свой бокал, встречая новый год, который мне предстоит исписать своей рукой, словно белый лист, в гордом одиночестве. На дворе середина ноября, а это значит, что я все-таки выстояла, продержавшись под порывами сбивающего с ног ветра, сметающего все на своем пути. Я не упала, оплакивая свою горькую участь, приучая себя улыбаться ребенку, чтобы он не заподозрил, что в моей душе все скованно непрошибаемым льдом. Трудно принять отсутствие мужа, уже столько месяцев обнимающего другую. Трудно переступить через себя и взглянуть на ситуацию трезво. Я словно озлобилась и больше не в силах вернуть себя прежнюю, чувствуя, как постепенно становлюсь другим человеком. Все эти долгие дни я наслаждаюсь рассказами Дмитрия Арсеньевича, в красках вещающего о негодовании мужа, стоит адвокату в очередной раз встретиться с ним для обсуждения наших дел. Я знаю, что это неправильно, что ничего не измениться, и развод нам уже не предотвратить, но испытываю больное удовольствие от его мук, упиваясь тем, что хоть так, но смогла поквитаться с обидчиком. Я, как и прежде, орошаю подушку слезами в темноте одинокой спальни, надеясь, что когда-нибудь смогу разлюбить этого человека, смогу вздохнуть полной грудью, освободившись от ненависти и боли. Я не отвечаю на его звонки, игнорирую бесчисленные попытки прорваться, через мою броню, позволяя ему редкие встречи с сыном на территории его родительской квартиры, где ощущаю поддержку от его близких. Моя мама старается не касаться этой темы в наших с ней разговорах, хоть я и чувствую ее беспокойство в дрожании голоса и тягостных вздохах. Семен на редкость спокойно воспринял подобные перемены, наверняка, не заметив больших изменений, поскольку с первых дней привык к папиному отсутствию. Безусловно, он иногда меня спрашивает, почему папа больше не ночует дома, но удовлетворяется моими ответами, что Андрей очень занят делами. Со временем, мне придется ему объяснить, что у отца появилась другая, позволить Медведеву показать Семке эту сторону своей новой жизни, но сейчас, когда раны еще не затянуты и до сих пор кровоточат, я не даю ему шанса представить ребенку Риту.

В дверь кто-то звонит, и я плотнее кутаясь в вязаный кардиган, открываю ее, так и не взглянув в глазок.

— Привет, — засунув руки в карманы пальто, здоровается пока еще мой законный супруг, проходя в прихожую.

— Здравствуй, — выдерживая его взгляд, сухо отвечаю ему. Он, кажется, удивлен, отмечая царящие во мне перемены: я заметно похудела, став какой-то угловатой, словно подросток, только вступающий на путь, ведущий к его превращению в девушку, тело которой обещает рано или поздно принять плавные изгибы в нужных местах. Мои глаза теперь пронзают его холодом, ведь именно так я теперь гляжу на окружающих — с опаской, что кто-то может решить, что я слабая, и попробует чем-то меня задеть.

— Где Семка?

— На хоккее, твой отец привезет его вечером.

— Поговорим?

— Разве мы еще не все обсудили?

— Видимо нет, раз так и замерли в одной точке. Я пройду? — делая шаг в сторону гостиной, спрашивает он меня, но я преграждаю ему дорогу, не собираясь вести дружеские беседы за чашкой горячего чая.

— Брось, не пора ли уже нам прийти к компромиссу?

— Я в этих делах не сильна, поэтому обратись на прямую к моему адвокату, — ухмыляюсь его растерянности.

— Он у тебя несговорчивый…

— Зато лучший, — парирую я, постукивая пальцами по гладкой поверхности тумбы.

— Когда разрешись мне взять сына к себе?

— Когда посчитаю нужным поведать ему, что ты с недавних пор живешь непонятно с кем.

— Это же глупо, Маша.

— Думаешь? Мне вот кажется это вполне разумным. Не известно, сколько подобных Марго еще будет в твоей жизни. Так что, прости, но не хочу, чтобы ребенок знакомился с каждой!

— Ладно, — играя желваками, нервно соглашается муж. — Зачем тебе вдруг понадобилось это кафе?

— Появилось много свободного времени, нужно ведь как-то себя развлечь.

— Развлечь? Ты ведь специально, да? Знаешь, что я вложил в него душу, и пытаешься ударить меня побольнее?

— А ты что, осуждаешь? Имею право, если учесть, что ты обошёлся со мной куда хуже.

— Не надоело? Зачем все усложнять? Я же предлагаю тебе хорошее содержание, хочешь куплю вам дом? Машину? Что? Скажи, и я все сделаю! — закипает Андрей.

— Не стоит. Обойдусь этим ресторанчиком…

— Ты же все только испортишь! Ты даже не знаешь, как к нему подступиться!

— Разве это проблема? Найму специалиста!

— Какого хрена, Маша!

— Это ты меня спрашиваешь? Стоило подумать об этом раньше, когда запускал механизм развода!

— Думаешь так ты меня удержишь?

— И в мыслях не было! Просто хочу получить хотя бы небольшое удовлетворение.

— Перестань так себя вести, — хватая меня за руку чуть выше локтя, зло выдает Андрей, резко поворачивая голову в сторону открывающейся двери.

— Я, кажется, не вовремя, — переводя свой взгляд с меня на Андрея, интересуется Петр, так вовремя решивший меня навестить. Медведев ослабляет захват, и я окончательно освобождаюсь от его пальцев на своем предплечье.

— Нет, наоборот! Андрей уже собирался уходить, — не спуская с него глаз, сообщаю своему гостю.

Муж, не здороваясь с другом детства, опаляет меня угрюмым взором и покидает квартиру, оставляя меня переваривать нашу с ним перепалку. В глазах уже собираются слезы, и я торопливо отворачиваюсь к стене, не желая демонстрировать свою слабость. Волков молча скидывает пуховик, снимает ботинки, и, подталкивая меня, проходит в зал, устраивается на диване, ожидая, пока я окончательно успокоюсь.

— Давай сделаем так: ты наденешь свое лучшее платье, подкрасишься, соорудишь прическу, или что вы там еще делаете в подобных случаях, и мы поужинаем где-нибудь. Обещаю, весь вечер смотреть на тебя, как на самую красивую женщину из всех, что там соберутся. И не потому, что хочу поддержать или утешить, а потому что, действительно, так считаю, — улыбаясь предлагает мне он, вызывая ответное тепло с моей стороны.

Я не нахожу повода ему отказать, и делаю так, как он просит. К черту все, я ведь тоже заслуживаю отдых, имею полное право хоть на пару часов вновь поверить, что могу кого-то увлечь, стать для кого-то желанной, чего не ощущала уже слишком давно.

Петя довольно симпатичный мужчина, умеющий заставить женщину чувствовать себя королевой. В его компании настолько легко и комфортно, что гнетущие мысли о полнейшем крахе в моей личной жизни отходят на задний план, давая израненной душе двухчасовую передышку, чтобы с новой силой начать терзать меня, как только голова коснется подушки. Я смотрю на него и не могу не думать, насколько извилист и непредсказуем путь человека, еще вчера даже не допускающего мысли о том, что можно вот так сидеть с малознакомым мужчиной в многолюдном зале дорогого ресторана, в то время, как тот, кому ты готова была подарить все свои дни, страстно обнимает другую, говоря ей те же слова, что когда-то слетали с его губ в твой адрес. Можно сколько угодно строить далеко идущие планы, но в определенный момент сама судьба внесет свои коррективы, одарив тебя ненужным вниманием поклонника и лишив столь необходимой любви дорогого мужа.

— Еще вина? — поднеся бутылку к моему бокалу и наполнив его красной жидкостью, интересуется он. — Я часто здесь ужинаю, когда приезжаю в Россию. Местный шеф — повар от Бога.

— А я никогда раньше тут не бывала. У Андрея такой плотный график, что мы редко куда-то выбирались, — покраснев от неуместного упоминания о супруге, отвечаю я, озираясь по сторонам, чтобы не смотреть в глаза собеседнику.

— Если бы я был счастливчиком, которого дома ждет такая девушка, я бы, наверно пошел по миру.

— Это почему же?

— У меня бы не осталось времени на работу, — улыбается он, отчего я еще сильнее смущаюсь.

— Расскажешь мне о себе? — пытаюсь сгладить повисшее между нами неловкое молчание. — Почему ты до сих пор так и не женился?

— Наверно, я просто еще не встретил подходящую женщину, — просто отзывается он, словно мы обсуждаем погоду, а не перипетии его личной жизни. — Хочется, чтобы это было один раз и навсегда. Сама понимаешь, с детства невольно становлюсь свидетелем того, как повсеместно рушатся браки. Так что, не хочется лично сталкиваться с подобным.

— Боишься бумажной волокиты?

— Нет, скорее опасаюсь, что сделаю кого-то несчастной.

Я обдумываю его слова, ковыряя вилкой салат и чувствуя на себе его изучающий взгляд.

— Мне всегда казалось, что это последнее, о чем думают люди, когда встречают кого-то, кто способен их увлечь.

— А жаль, подходи мы к выбору более осознанно и трезво, возможно, нам удалось бы избежать болезненных разрывов.

— Просто ты еще не любил. Когда в дело вмешиваются чувства, о холодном рассудке и речи не идет, — грустно подвожу итог, отпивая приторное вино.

— Кто знает? В одном я уверен на все сто процентов, — пододвигаясь ближе ко мне, говорит совершенно серьезно, — если я все же решу жениться, я никогда не допущу появления в своей жизни третьих лиц.

Перед сном, я долго думаю над тем, как же легко люди раздают обещания, и как же порой тяжело пережить тот факт, что их слова не стоят выеденного яйца…

Я бесцельно брожу по улице, наслаждаясь внезапным теплом, таким редким в конце ноября, ожидая, пока Семен освободиться с очередной тренировки. Снег прекратился, высыпав на землю, пожалуй, месячную норму осадков, и можно не переживать, что за два часа я превращусь в снежную бабу. Можно было бы вернуться домой, но с недавних пор я стараюсь как можно реже оставаться наедине с этими угрюмыми стенами, где каждая деталь напоминает о нашем счастливом прошлом. С последнего визита Андрея прошло две недели, и он больше не предпринимает попыток пойти на контакт, окончательно утвердившись в том, что я не настроена на конструктивный диалог. Придерживая воротник своей шубы, я останавливаюсь у дверей галереи, как какая-то мазохиста, вспоминая, как мы вместе когда-то бродили по освещенным залам, любуясь картинами женщины, что сейчас занимает мое законное место в сердце супруга. Ноги сами тянут меня войти, и через минуту, я уже оплачиваю билет, сама, толком не понимая, для чего вдруг решила скоротать свое время в подобном месте. Народу собралось достаточно, и, как и несколько лет назад, любители искусства неспешно прогуливаются, то и дело останавливаясь, чтобы внимательней разглядеть выставленные напоказ шедевры.

— Соколов, как всегда на высоте, — громко произносит женщина средних лет, обращаясь к своей спутнице, что крепко держит ее под локоть. Наверняка, они две давние подруги, сошедшиеся в своих предпочтениях, и уже не в первый раз коротающие свой досуг за посещением выставки. Я, критично оцениваю представленные работы, отмечая, что лично мне, такой стиль написания совсем не по душе. Уж больно много пестрящих красок собранно в одном полотне, от чего так и хочется потереть глаза ладонью. Проходит минут пятнадцать, прежде, чем я останавливаюсь у стены, замерев словно статую перед образом так хорошо знакомого мне человека. Его прямой нос, губы, что когда-то так неистово меня целовали, все те же небритые щеки, слегка взъерошенные волосы, придающие его виду какую-то нотку взбалмошности и несерьезности. Он держит в руках белую кофейную чашку, опираясь локтями на серую поверхность стола и пронзает меня своим взглядом. Такими я вижу его карие глаза впервые, в них словно плещется боль, смятение, и что-то еще, что я готова растолковать для себя, как обожание. Обожание и любовь к той, что стояла по ту сторону холста. Меня так внезапно бросает в жар от увиденного, что я непроизвольно прикладываю холодную ладонь к оголенной шее, в надежде немного остудить свою кожу. Смотрел ли он когда-то так на меня? И может ли живой человек, так взирать на кого-то, что по телу сами собой пробегают мурашки?

— Я назвала эту картину «Падение», — раздается знакомый голос рядом со мной, и я улавливаю запах ее цветочного парфюма.

— Странное название для портрета любимого человека, — собрав все свои силы, отвечаю художнице, так и не повернув головы.

— Разве? По-другому и не назовешь. Все дело в его взгляде, в том, что я видела на дне его глаз, каждый раз, когда он замирал передо мной, ожидая, пока я его нарисую.

— И что же такого ты там разглядела? — ухмыляюсь, старательно выпрямляя спину.

— Так смотрит человек, который терпит крах своих жизненных принципов, не устояв перед суровой действительностью. С болью, от осознания, что предал все, что считал единственно правильным — верность, ответственность, чувства к жене…

— Интересная трактовка человеческой слабости перед короткой юбкой, — наконец поворачиваюсь к ней, стойко выдерживая ее взгляд.

— Зачем ты так? Ты ведь знаешь, что все было иначе.

— Не важно, как это было, важен итог! Так что не думай, что я найду оправдания вашему поступку, — спокойно отвечаю я и собираюсь покинуть зал, когда вновь слышу ее обращение.

— А разве за любовь нужно оправдываться? — тихо, чтобы слышала только я, спрашивает Маргарита. — Разве есть что-то постыдное этом чувстве?

Я останавливаюсь, оглушенная ее вопросом, давая ей шанс продолжить.

— Разве я виновата, что ты встретила его раньше? В том, что ты, а не я, родила для него сына? В том, что судьба свела нас только сейчас? Скажи? — подходя ко мне ближе, продолжает Марго. — Ненавидишь меня? Проклинаешь? За то, что я, как и ты когда-то, его полюбила? Полюбила настолько, что потеряла голову, что и дышать без него не в силах? Думаешь, мне было легко? Легко знать, что я стала виновницей твоих слез? Что из-за меня маленький мальчик лишился полноценной семьи? Я и сама себя призираю, за то, что не в силах просто уйти. За то, что постоянно искала с ним встречи, что мечтала о том, что когда-то он переступит порог моей квартиры, чтобы остаться в ней навсегда. Разве ты в свое время не боролась за свое женское счастье? Смогла бы так просто отказаться от чувств мужчины, без которого жизнь уже никогда не станет прежней?

Сегодня день каких-то открытий, поскольку стоящая передо мной волевая красивая женщина в миг превращается в хрупкую девушку, с мольбой, взирающую на меня. Я забываю, как надо дышать, забываю о том, что меня где-то ждет мой ребенок, сраженная тем, как наполняются горечью ее голубые глаза.

— Отпусти его. Отпусти и не держи зла. Я никогда не желала стать камнем преткновения в ваших с ним отношениях, и, чтобы ты себе не думала, я не мечтала о том, что утру тебе нос. Я просто его полюбила. Я никогда не займу твоего места в его сердце, ты всегда будешь частью его жизни, как женщина, подарившая девять счастливых лет брака, как мать его первенца, как та, что когда-то заполнила все его мысли. Но за нашу любовь, за то, что мы не устояли, хоть и пытались держаться на расстоянии, я никогда не попрошу у тебя прощения. Нет никакой вины в том, что нам суждено было сойтись. Я не буду такой хорошей женой как ты, мне никогда не достичь того идеала, что ты собой представляла. Не создана я для готовки, глажки, порой так необходимой покорности, но разве от этого моя любовь меньше? Разве можно меня осуждать за стремление быть счастливой?

Я торопливо выбираюсь на улицу, делая несколько рванных вдохов, без устали прокручивая в голове каждое сказанное ей слово. Слезы сами бегут по щекам, словно снимая с глаз пелену, смывая своими потоками охватившее меня оцепенение.

— Дмитрий Арсеньевич, — набираю я номер своего адвоката, сидя на кровати в спальне. — Я готова подписать документы.

— То есть? Андрей ведь не согласился…

— Я знаю. Не нужно ничего добиваться, я зайду завтра с утра и подпишу все, что прислал вам Антон, — тихо шепчу ему в трубку, стараясь не разреветься вновь.

— Маша, не торопись, я уверен еще чуть-чуть, и он примет наши требования.

— В этом нет никакого смысла, Дмитрий Арсеньевич, — отвечаю и скидываю вызов, не давая себе передумать. — Нет никакого смысла…

Он открывает квартиру своим ключом, и, наверняка, сейчас неторопливо снимает пальто, вешает его в шкаф, как всегда, кладет ключи на комод, и тихо идет по темному коридору. Я стою у окна и даже не думаю поворачиваться, хотя мы оба знаем, что я слышала его шаги и скрип паркета.

Одному Богу известно, скольких сил мне стоит гордо держать подбородок, не давая себе разрешения разрыдаться. В доме жуткая, гнетущая тишина, и ни один из нас не пытается ее нарушить. За окном падает снег, устилая землю большими пушистыми хлопьями, и я неотрывно слежу за их полетом, обхватив себя руками за плечи, чувствуя, что меня начинает пробирать нервная дрожь от осознания, что сейчас все закончиться. Не знаю, сколько мы так стоим, боясь нарушить молчание, не знаю, о чем он думает, но где-то внутри, вопреки здравому смыслу, еще теплиться надежда, что он дотронется до моего плеча, улыбнется и скажет, что все это страшный сон, что он не уйдет и никакой Риты в его жизни не было и быть не может. Словно сама судьба решает спустить меня с небес на землю, когда комнату заполняют звуки ринг тона его мобильного. Я вздрагиваю от неожиданности, еще выше поднимая голову и выпрямляя спину, словно заранее зная, кто так настойчиво разрывает его телефон.

— Да, — бросает он коротко. — Я скоро буду.

Она что-то ему говорит, и мне безумно хочется обернуться, чтобы увидеть, как меняется выражение его лица от звуков ее нежного голоса, но я терпеливо продолжаю взирать на декабрьский вечер, сквозь покрытое инеем стекло.

— Я… Да, вот заехал за ними. Дай мне час, позвоню, как подъеду, — скидывает звонок и не говоря мне ни слова, выходит из кухни.

Собирать вещи ему не приходиться, накануне, я аккуратно сложила их в два больших чемодана, заблаговременно упаковав его любимые книги и различные безделушки, когда-то украшавшие полки его кабинета. Я не упаковала лишь фото с его стола, просто перевернула их рамками вниз, не желая терзать себя видом счастливых лиц, запечатленных на глянцевой бумаге. Он берет в руки одну из них и замирает, еле заметно улыбаясь своим воспоминаниям.

— Я подумала, что будет неправильно, если ты возьмешь их с собой… да и не зачем, — стоя в дверях и наблюдая за ним, произношу я спокойно.

— Да… Ты подписала? Думал, что мы не скоро с этим покончим, — словно давая мне пощечину этим жестоким заявлением, отзывается он.

— Покончим? Я просто поняла, что… что неправильно тебя держать. Прости, надо было согласиться раньше…

Он внимательно вглядывается в мое лицо, которое, я уверена, сейчас белее мела, и мне не приходит в голову ничего лучше, кроме, как робко ему улыбнуться, не желая предстать перед ним, как совершенно разбитая брошенная женщина. На долю секунды мне кажется, что он собирается коснуться моей щеки, от чего я лишь больше напрягаюсь, кляня всех Богов не дать мне растечься у его ног мокрой лужицей. Он забирает свои чемоданы и, не говоря ни слова, выходит, чтобы уложить их в багажник, а я все также стою истуканом, боясь, что от малейшего движения рассыплюсь на миллионы осколков, которые уже едва ли под силу будет собрать воедино… Через несколько минут вновь слышаться его шаги на лестничной клетке, и вот он достает пальто, накидывает его на себя, надевает ботинки, забирает коробку с книгами и идет к выходу. Моя душа разрывается, когда его ладонь замирает над связкой ключей, которые он больше никогда не возьмет в свои руки. Обычный вечер, обычного декабрьского дня, моей обычной размеренной жизни, и лишь ноющая боль внутри, словно кричит мне о том, что мы дошли до конца и как раньше уже не будет. Нас не ждет впереди светлое совместное будущее, и отныне каждый пойдет своей дорогой. Он будет встречать рассвет с Ритой, возможно, когда-то они обзаведутся детьми и будут спорить по вечерам, в какую же школу их стоит устроить. А лет через тридцать, он будет сидеть в своем кресле, потягивая чай из большой расписной кружки, глядя, как его любимая женщина, небрежно накинув на свои плечи теплую кофту, что-то рисует стоя у своего мольберта. Рядом будут резвиться их внуки, а он будет ловить себя на том, что улыбается, как последний дурак, глядя на их беззаботную возню с раскиданными в беспорядке игрушками. Она ненадолго отвлечется от своего шедевра, бросит на него мимолетный взгляд, согреваемая мыслью о том, что они прожили долгую и счастливую жизнь… Жизнь, которую она у меня своровала. Своровала любовь, что была предназначена мне, украла совместные завтраки, ужины и обеды, совместные праздники, долгие ночные объятия и разговоры обо всем на свете. Отняла у меня все мечты, все надежды и планы, отняла, только лишь потому, что хотела почувствовать себя нужной. Что ждет меня завтра или через год? Я не знаю. В эту самую тягостную роковую минуту, мне кажется, что впереди меня ожидает лишь непроглядная тьма, и единственным светлым лучиком в ней станет улыбка Семена, который сейчас и не подозревает, как кардинально изменилась наша с ним жизнь, пока он отдыхал у бабули. Мне еще предстоит научиться жить без Андрея. Без моих ежедневных забот о его самочувствии, без наполняющих квартиру запахом древесного парфюма рубашек, без, пусть и редких, но таких необходимых совместных ужинов. Без его улыбки, без мягких обжигающих пальцев на моей коже, без блеска его глаз, без его бархатного голоса… Без него. Но с огромной, так и не проходящей любовью, которая не торопиться покидать мое сердце.

Я устраиваюсь в своем любимом кресле, вновь взяв в руки бежевый семейный альбом. Вот он улыбается мне, держа на руках Семена, вот я закрываю руками лицо, глупо смеясь над его попыткой заснять меня, вот мы втроем, довольно хохочем, крепко обнимая друг друга. И пусть, мои щеки сейчас блестят от стекающих слез, я знаю, что когда-то была счастливой. Была любимой и единственной. Я всецело ему принадлежала, зная, что огонь его карих глаз говорит куда красноречивее слов…

Семь лет спустя.

Я оглядываю помещение взглядом, испытывая уже привычный трепет и возбуждение, которое охватывает меня всякий раз, стоит лишь переступить порог моего небольшого магазина, где на стройных рядах полок, выкрашенных в цвет слоновой кости, красуются созданные мною игрушки. Это мое небольшое детище, напоминающее мне о том, что я все же сумела подняться и найти в себе силы на то, чтобы собрать свою разрушенную жизнь по кусочкам. Я в сотый раз ловлю себя на мысли, что мне стало легче дышать, что сердце больше не ноет и не разрывает мою душу от тягостного осознания, что кто-то вмешался в судьбу, растоптав все то светлое, что я годами выстраивала, кирпич за кирпичиком, создавая семью с человеком, когда-то значившим для меня все.

— Мы тебя уже заждались, — слышу смеющийся голос супруга, на заднем фоне которого отчетливо различаю несвязное бормотание Софийки.

— Я уже закрываюсь. Выйду через минуту, — нажимая отбой и укладывая телефон в сумку, накидываю пальто на свои плечи, и как можно быстрее заканчиваю свои дела.

На дворе конец сентября, зеленные листья сменили свой окрас, усеяв асфальт разноцветным пестрым ковром, и я на долю секунду поднимаю голову в верх, любуясь синевой небес. Я не могу сдержать улыбки, услышав клаксон автомобиля, и радостно машу Сереже, который в нетерпении постукивает по рулю, то и дело отворачиваясь от созерцания прохожих, чтобы поправить курточку на нашей полуторогодовалой дочке. Торопливо семеня ногами по тротуару, я уже собираюсь перейти через дорогу, когда слышу до боли знакомый голос за своей спиной, и замираю у бордюра:

— Маша, — окликает меня мужчина, когда-то являющий собой центр моей вселенной. Я резко оборачиваю голову, чувствуя небольшой укол в районе груди, вызванный нахлынувшими на меня воспоминаниями. Он стоит у дверей моего магазинчика, засунув свои руки в карманы джинс, что безмерно меня удивляет, если учесть, что в нашем совместном прошлом он отдавал предпочтение деловым костюмам. По моему телу не пробегают мурашки, сердце не ускоряет свой ритм, а в голове набатом бьет только одна мысль «Господи, что же с тобой стало?». В Андрее теперь не узнать того лощенного бизнесмена, с которым когда-то я делила постель, растила с ним сына, и с волнением и нетерпением ожидала его возвращения к ужину. Передо мной сейчас стоит, так неуверенно опустив голову и не решаясь заглянуть в глаза, утомленный и какой-то бесцветный человек…

— Привет, — выдает он осевшим голосом, цепляясь взглядом за носочки моих ботильонов.

— Здравствуй, Андрей, — слова даются мне легко, и я лишь сильнее выпрямляю спину, размышляя над тем, как же все переменчиво. Когда-то, вот так же мы стояли друг напротив друга, с той лишь разницей, что я душила в себе непрошенные слезы, наблюдая за его неторопливым побегом из нашего семейного гнездышка.

— Как ты? — спрашиваю я, хоть и заранее знаю ответ. Анна Федоровна все эти годы лелеяла в себе надежду, что мы еще сможем сойтись, словно когда-то я вдруг проснусь по утру и найду в себе силы закрыть глаза на самое большое предательство, с которым мне когда-либо приходилось столкнуться. Нет, не думайте, со временем я все же сумела принять и простить его выбор, но не стану лукавить, что не испытала восторг, когда пару месяцев назад свекровь сообщила мне о разрыве между ее драгоценным сыном и обольстившей его художницей.

— Нормально, работаю… А ты? — в первые за столько лет заглядывая в мои глаза, интересуется Андрей.

— Все замечательно, как видишь тоже тружусь, — кивнув головой на висящую над ним вывеску, отзываюсь я, не в силах сдержать улыбки, от нахлынувшей гордости за то, что сумела реализоваться. Медведев сильнее вжимает голову в плечи, словно озябнув на осеннем ветру и долго над чем-то раздумывает. Он постарел, взгляд стал каким-то потухшим и словно бесцветным. Он все еще владелец своей империи, состоятельный мужчина, преумножающий свои миллионы, но не сейчас, не стоя на этом асфальте перед женщиной, от которой когда-то сумел отказаться. Улицу вновь прорезает сигнал автомобиля, и я спешу закончить наш неловкий разговор.

— Прости, мне нужно идти, — видя, как мой супруг выбрался из салона и внимательно наблюдает за нашей с Андреем парочкой, спешу распрощаться со своим прошлым.

— Да, конечно… — говорит еще тише, разглядывая моего супруга.

— Ну, тогда пока, — дарю ему прощальную улыбку и спешу к своей семье.

— Что он хотел? — принимая мой поцелуй, интересуется Сережа, даже не пытаясь скрывать своего напряжения.

— Поздороваться, — не могу оставаться серьезной, когда он так открыто меня ревнует, и чувствую, как уголки моих губ сами ползут вверх. — Поехали уже.

Я устраиваюсь на сидении и больше ни разу не поворачиваюсь в ту сторону, где минутой ранее стояла со своим бывшим. София заснула, посасывая свой пухленький пальчик, и я так и замерла, наблюдая за этой умиротворенной картиной. Думала ли я, что когда-то моя жизнь станет такой спокойной и размеренной, что рядом появиться такой надежный и внимательный мужчина, сумевший добиться моего расположения? Удивилась ли я, когда вдруг осознала, что без него мне теперь не прожить и дня, что он незаметно прокрался в мое сердце, безжалостно расправившись со сковавшим его льдом? Что когда-то я рожу ему дочку, вобравшую в себя наши черты — мои серые глаза и его черные, как смоль, волосы? Что Семка, пусть и не сразу, а постепенно, но все же сумеет его принять, со временем начав относиться к нему, как к кому-то родному и важному? Тогда, когда я оплакивала разрушения, учинённые девушкой, вдруг посчитавшей, что имеет какое-то право присвоить себе Андрея? Когда я с трудом заставляла себя подниматься с постели, боясь напугать малыша своим разбитым видом? Когда каждая клеточка моего естества наполнилась холодом? Нет, однозначно нет… Судьба сама знает, какие мотивы преследует, посылая нам испытания. За каждую пролитую нами слезу, рано или поздно, она вознаградит тебя с торицей, сменяя черную полосу на белоснежную дорогу ведущую к счастью. И пусть наша с Андреем история закончилась совершенно не так, как мы с ним планировали, пусть мы не встретили вместе старость, не брали к себе внуков по выходным, не приносили друг другу стакан воды, поправляя клетчатый плед, в который должны были кутаться морозными вечерами, но все же она была у о любви… и за это нам стоит сказать друг другу спасибо, за теплые воспоминания, за прекрасного сына, за совместные вечера, за все то хорошее, что я сумела запомнить, преодолев в себе боль от совершенного им предательства.

— А знаешь, я рада, что увидела его, — глядя в окно делюсь я с Сережей. Все эти годы мы с Андреем старательно избегали подобных встреч, сведя все свои контакты к телефонным звонкам, таким редким и скупым на разговоры. Я не ходила на семейные торжества, предпочитая поздравлять его родителей после шумных посиделок, не возила к нему Семена, возложив эту ответственность на Анну Федоровну и Павла Степановича. Изредка, когда я замечала их пару среди шумной толпы прохожих, я старательно делала вид, что не узнала в их стройных фигурах виновников своих слез. Быть может, кто-то сочтет это слабостью, но для меня это было спасением, возможностью не теребить затягивающийся рубец на своем изможденном сердце.

— Это еще почему? — удивляется муж, прекрасно зная, как болезненно я пережила тот разрыв, как долго и упорно не подпускала к себе ухажеров, и сколько сил и энергии он потратил, чтобы сейчас обладать мной целиком и полностью.

— Потому что я поняла, что все, что не происходит в человеческой жизни, все к лучшему. Не появись тогда эта Рита, я бы и дальше не знала, что семейная жизнь не строиться лишь на труде одного человека. Что муж, может быть нежным и внимательным, что его не нужно уговаривать устроить семейную вылазку, что совместные ужины — это норма, что женщина не должна забывать о себе, о своих увлечениях и желаниях… Что можно каждое утро ощущать на себе взгляд твоих глаз, взирающих на меня так, словно мы вместе не три с половиной года, а только вчера познакомились… Ты-моя самая большая награда, и что бы ни было дальше, я знаю, что никогда не пролью ни одной слезинки по твоей вине…

Он смотрит на меня внимательно, забыв о дороге, и приходит в себя лишь тогда, когда с улицы, раздаются сигналы, стоящих позади машин, водители которых недоуменно высовываются в окна, пытаясь понять, почему же мы не торопимся двигаться дальше, заручившись зеленым светом светофора.

— Поехали уже! — смеюсь, нежно касаясь его волос. — Нам еще Сему с хоккея нужно забрать.

Оглавление

Падение Евгения Стасина Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg