«Однажды на елке в поселке»

Однажды на елке в поселке Ганова Алиса

«Так, картошку, моркошку, яйца сварила. Свеклу тоже… Если ускорюсь — успею. Главное ноготь не отчекрыжить. А то Олежка приедет, а маникюрчику крындец!» — специально растила коготки к его приезду. Нравились мужу красивые, ухоженные ручки и пяточки. Вот и подгадала, сделала с блесточками и стразиками.

С утра встала, уложила волосы, накрасила, надеясь на чудо. Вдруг Олежка с утра приедет. Откроет дверь, сам с цветами, обнимет — и встретим мой день рождения вместе. Хоть в кои-то веки. А то как устроился на вахту, вечно все праздники сижу одна. Ладно раз, ну два, но не второй же год подряд. Раньше думала, что разживемся — здорово все будет, а вон как оказалось: деньги есть, а мужа не вижу.

На окне отодвинула занавеску, чтобы света было больше и лучше дорогу видеть. Все-таки, какая дыра этот поселок. Каких-то три сотни домов, магазин, клуб, контора экспедиции и медпункт. До райцентра два часа на вездеходе пилить. И зачем согласилась сюда переехать?

Хорошая работа, лес рядом — так мне муженек мозги пудрил. На фиг мне этот лес, если на улице грязь непролазная. Туфли дорогущие купила. Дура! Теперь из резиновых сапог не вылезаю. Пока резала, готовила, жарила — поглядывала. Но время шло, а его все нет.

Минул обед. Пошел третий час. Пятый. Настроение праздничное уходило.

Обещал же приехать успеть. Хоть и дождь льет — вертолету он не помеха. Тут лету с буровой каких то полтора часа. Вон, когда не надо, целыми днями летают туда- сюда. У любимой жены день рождения, мог бы и раньше приехать, а не тянуть до последнего. Так всегда! Стараешься, готовишься, и вечно у него не по-человечески. Что есть муж, что нет — все праздники одна. Нет бы страшилищем была — домой бы не тянуло.

И все же я ждала. Но к семи часам вечера последняя надежда превратилась в пепел и утонула в обиде. День рождения, а на похоронах веселее, чем дома.

На улице стемнело. Я сижу, жду, накрашенная, напомаженная, в белье новом. И до того обидно стало, что тушь потекла. Бросилась к зеркалу поправлять макияж. Приедет Олег или нет, но я свой день рождения отпраздную весело.

На улице льет дождь. В тишине мерно тикают часы. Нет, шансов в такую погоду, что приедет, нет. Плюнув, написала записку: «Олежик, ушла к Ленке. Если приедешь, дай знать. Очень жду. Твоя Марыся. Целую много, много раз». Прикрепила к холодильнику магнитом, надела новое, сшитое по случаю платье, кинула туфельки в пакет, обула резиновые сапоги и побежала к подруге.

Прихожу, а у Ленки гости. Без меня застолье! Непорядок!

— Маринка! — улыбнулась подруга. — Вовремя. Заходи. Будешь еще одним поводом для радости, — и убежала в комнату к гостям. — Подруга пришла. У нее как раздень рождения.

— Еще один повод для торжества, — произнес мужской, обволакивающий голос. Еще не видела его обладателя, но уже в предвкушении. Если внешность подстать — вечер обещает быть интересным.

— Говорила ей, чтобы приходила, а она все Олежек, да Олежек…

«Ну, как же без подружеской помощи», — хмыкнула я. Ленка замужем за Валеркой — нормальным мужиком. Он с Олежкой в одной бригаде трудится, но в разных вахтах, а у самой вон голосок игривый.

Переобулась, поправила платье, натянула декольте, чтобы сразу сразить богатством и показать гостям кулончик, подаренный мужем, и вошла в комнату.

За столом сидели Ленка с Валеркой, Светка с Андрюхой да Машка с шикарным мужиком.

Как увидела его — аж обзавидовалась. У такой мымры — да такой мужик — загляденье? Быть не может. Но сделала вид, что мне на него пофиг.

— Маринка, у нас шампусик. Миша привез из города. Пусть мужики самогонкой сами давятся. Улыбнись.

— Снежная Королева даже без улыбки неподражаема, — выдал комплимент гость, и я сразу расслабилась, заулыбалась. Приятно слышать похвалу от красивого мужчины. Олег не умел говорить такое. И вообще был простоват. Хотя руки у него золотые, только в постели как медведь: облапит, носом упрется в грудь и молчит. А ведь мы женщины ушами любим. Зато хоть всю зарплату, до копейки мне отдавал.

— Марина, это Машкин двоюродный брат — Миша. Миша — это Марина. Но она замужняя дама, так что ни-ни! — погрозила пальчиком Ленка. Сама матрона замужняя, а вон как глазами лупает на гостя.

Красивый мужик. Видный, одет стильно. А одеколон у него — умопомрачительный, сногсшибательный! Так и хочется припасть и, как дикой женщине, вдыхать аромат своего мужчины!

Я сидела за столом, слушала веселые байки Михаила, краем глаза разглядывала его, а он меня. Нутром чувствовала, что запал. Все глазеет и глазеет, слюни пускает. Приятно. А после стопочки водочки он стал смотреть еще более дерзко. Наглючий зараза. Да и балабол знатный. Язык без костей. Мелет одну шутку за другой — щеки устали смеяться.

Время идет, а мы все сидим. Олег — сволочь такая так и не приехал. Мог в конце концов пробежать три километра до райцентра и поймать попутку. Но нет. И нафиг он мне!? Другого найду, нормального мужика. Да еще лучше, чем он. Вот он кандидат! Сальными глазами в декольте ныряет. Ныряй, ныряй.

Скоро Андрюха напился до зюзи, и Светка увела его домой. Благо, поселок небольшой, до всех рукой подать. Машка поддатая тоже носом клевала. Мы с Михаилом уже рядышком сидим, его горячая, ухоженная рука по моему колену гуляет. Если бы Олег хотя бы позвонил, я бы не поддалась соблазну, но если ему не нужна, зачем мучить друг друга.

Ленка тоже устала, отлучилась, и мы остались одни. Тусклый свет, поддатые, а его рука уже по груди скользит…

Ну, в общем, все случилось, как случилось. Ни о чем не жалею.

Утром потянулась. Прислушалась к совести. Все-таки грызет. Но если жена изменяет, то муж сам виноват — нечего было эгоистничать. И все же чувствовала себя дрянью, пока не прибежала Верка.

— Ленок, слышала, Олег-то Маринкин у Людки ночевал! — злорадно заорала с порога жирная корова с тремя волосинами. Она всегда меня недолюбливала, но чтобы первым делом прибежала к моей подруге?! Вот так и узнаешь друзей.

Ленку аж перекосило: Верке знаки подает, чтобы заткнулась, но по довольной морде вижу — злорадствует подруженька.

— И что? — вышла я, высоко держа голову. — Злишься, что не к тебе пришел? — а саму трясет. Только ярость не дает разрыдаться.

— А теперь, может, и ко мне прибьется. Тебе, придурошной, нормальный мужик не нужен, все дома не сидится, так Олега быстро к рукам приберут!

— На тебя разве что слепой взберется!

Склока вышла короткая, но бурная. Тварюга побежала сплетню разносить по всему поселку, а я, чтобы не видеть Ленку, собрала шмотки и домой. На разведку. Ибо, если правда, кастрирую на месте!

Домой шла спокойно, степенно. Знаю, каждая сволочь в окно смотрит и злорадствует, мол, доскакалась шалава. О своих грешках бы вспомнили.

Отворила калитку, вошла в дом. Сразу в глаза бросилась грязь. Ходил обутый — все уляпал!

Прошла на кухню, а там все салаты в кучу, свертки с подарками разбросаны.

«Поди, попрыгал на них», — подумала. Уходила — дом был вылизан, а вернулась — будто не к себе. На столе увидела записку… Сердце кольнуло в дурном предчувствии. Подошла, а с другой стороны выведено пьяной рукой Олега: «Видал, как ты ждала меня. И ради такой шлюхи пешком до райцентра с буровой добирался, чуть в болоте не утонул. На автобус не успел, самоходку Васьки ждал. Приехал, спешил поздравить, а ты… Чтобы вечером ноги твоей в доме не было. Прощай!»

И, прочитав, все поняла. Муж приехал затемно, часу в десятом. Прочитал записку, пошел за мной. Вот с чего Ленкин пес брехал. Ну, и мог увидеть, как кокетничала с Мишкой. Иное не мог, не дура же я, чтобы на виду…

«Но между нами тогда еще не было ничего! — в груди закололо сердце. — Нет, я конечно не святая, но если не явился в гости, как нормальный человек, а как дебил в окно пялился, пока у него жену уводили — недоумок, не иначе! А потом первый по бабам побежал…! Сволочь! Ненавижу!» — от души пнула стул, потом один из свертков, что привез Олег, и услышала его пьяный голос.

— Явилась, потаскуха? Вон пошла из моего дома!

— Я? Кобель! Козел! На старуху позарился! Ты всегда был скотиной.

— Значит, ты коза! Ну-ка, поблей мне еще здесь! — и засмеялся зло. — Но все даже к лучшему. Знаешь, мне всегда нравились худенькие, маленькие, а не такие как ты — с жопой! Давно хотел сказать, да все тебя жалел.

— А мне нравится нормальные мужчины! Которые умеют говорить комплименты, понимают, как сделать женщину счастливой! От которых пахнет приятно, а не как от тебя — мазутом! — я отошла подальше, прежде чем выкрикнуть гадость. — Тоже давно хотела сказать: мне нравятся с большими и толстыми, а не с сосисочкой, что у тебя…

«Вот и обменялись поздравлениями и нежностями! — расплакалась я от обиды. — Прожила с ним три года, думала, что повезло, нормальный, работящий мужик, а оказался говнюком обыкновенным! — Тушь потекла по щекам. Чтобы не показывать слезы, быстро скидала самое необходимое в два огромных пакете и убежала к бабе Клаве. Напоследок и дверь неплотно притворила, чтобы замерз…ука.

К вечеру решила разъехаться окончательно. Все что не делается — и вправду к лучшему. Я видная, Мишку окручу и буду счастлива, а он как хочет. Пусть хоть всех баб в округе переимеет.

* * *

Как планировала, так и сделала. Мишку охмурила, переехала с ним в город, сняли квартиру. Только все с ним не так, как с Олегом. Красивый, только поздно спохватилась, что с лица воду не пить. Олег хоть и зануда, молчун, зато надежный, домашний, а этот бабник. В компании посидеть любит. Если раньше считала это достоинством, то теперь уверена — пусть мужик лучше дома сидит. Надоело смотреть, как бабы Мишке глазки строят, а этот кобель улыбается, будто меня подначивает. И не уверена, что верен. Ушла бы, да в поселке Олегу донесут, что я осталась ни с чем. Стыдно. И к мамке в захолустье ехать не хочу. И с Мишкой плохо. А снимать одной в городе жилье — не потяну.

Так и прожили эти три месяца. До Нового Года осталось три дня, а тут Мишка подходит и ставит перед фактом:

— Новый Год отметим в поселке.

Посмотрела на него, как на полоумного. Выбрал самое последнее место на земле, где хотела бы праздновать. Олег-то подкатил к сестре Мишки. Машка расцвела, в подарках купается. Понимаю, что назло мне все делает, но неприятно. Мишка же жадноват. Считает, что лучший мой подарочек — это он. Бросила бы его, но тогда получится, что я — дура: променяла мужа на смазливого хахаля. Засмеют в поселке.

— Ой! — отвлеклась и порезала палец.

— Осторожнее, — сухо бросил Мишка. — Мать к дядьке едет. Просит довести до родни, — прихватил бутер и ушел в комнату.

Посмотрела на его спину и подумала, что Олег бы рядом сел, помог или посуду помыл бы, а этот… Такое зло взяло. Эх, где голова моя была?!

Раньше покупала обновы с удовольствием, а теперь с грустью смотрела, как тает заначка. У Мишки разве что зимой снега выпросить можно. Еще и мать его подначивает: «Маринка мужу изменила и тебе рога наставит», — будто ее сыночка агнец кроткий. Но к Новому Году готовилась, как к свадьбе. Хотела показать всем и каждому, что счастлива до умопомрачения. Вот и купила для поездки платье с открытой спиной и чашечками. Такое, что ах. В поселке скучно, по-любому Олег придет в единственный клуб, а я уж там блесну. В блондинку перекрасилась, чтобы стать сногсшибательной, похожей на Монро. Еще и похудела. Пусть сравнит, на что меня променял.

* * *

31 после обеда сели в машину и поехали. Сначала за Ниной Петровной, чтоб ей икалось, потом к ее родне в поселок.

Едем. Смотрю в окно. День морозный, солнечный, такой классный. Снег переливается, искрится всеми цветами радуги. Дети с горки кубарем катятся, смеются. Всем весело, только у меня на душе радости нет. Как приедем, в поселке опять начнут сплетничать: Олега жалеть, меня поносить. Будто он в ту ночь тоже не изменил.

Приехали, а родня Мишкина мне не рада. Носы воротят, сквозь зубы общаются. Поэтому, чтобы не психовать, в клуб его увела раньше.

Пришли. Как сняла шубу — все и ахнули. A-то, фигуристая: грудь, попа, талия. Платье струится по телу. Пусть попялятся — да от злобы подавятся.

И мы с Мишкой под ручку прошли в зал. И надо же, при виде меня Олег замер, а потом хвать Машку — два мосла за руку, начал лобызать, а потом потащил ее танцевать. Еще дурак у ведущего песню заказал.

Заиграла медленная музыка. Мишка галантно, как на людях умеет, пригласил меня на танец.

В зал я шла, как королева. Знаю, что Машка нервничает, а мне от этого так хорошо, что

улыбнуться впервые за весь вечер захотелось. А народ притих, сидит, глазеет, переговаривается.

Танцующих немного, места достаточно, а тут на полуобороте меня толкнула какая- то пара. Поворачиваюсь, нате вам: благоверный мой, вернее бывший мой, с Машкой отплясывают.

— Че? Места тебе мало? — толкнул Мишка его в грудь.

Ни разу не видела, чтобы Олег дрался с кем-то. Тюфяк, тюфяком, а тут как двинул левой Мише в лицо — тот и упал. Лежит, охает.

Я злорадно улыбнулась Машке, мол, видала, кто здесь любимая, за кого мужики дерутся? А она зашипела и на меня, к волосам тянется. От неожиданности я опешила. А Олег, недолго думая, раз, и оттолкнул ее от меня. За что Машка на него с когтями кинулась. Миша как раз очухался и тоже на Олега. Я Машку за волосы, чтобы знала, как на чужое зариться. Хоть и выше ее, сильнее, да платье мешает, и шпильки по полу скользят. Поскользнулась, упала, юбка задралась, но Машку за космы за собой утянула. Она визжит, вокруг все хохочут. Еле нас разняли.

Тут Мишка хватает Машку и домой. Олег тоже ушел, а мне некуда.

Подняла сумочку, заперлась в туалете. Волосы поправляю, тушь подтираю, блеск, а слезы так и льются. Унизительно, обидно, и что делать не знаю, если только к бабе Клаве податься. Может, пустит? А если нет — даже и не знаю. Кое-как успокоилась, подтерла косметику и вышла.

Народ хохочет, пальцами тыкает. Как же стыдно.

Выхожу подавленная на улицу, а там стоит Олежка и нервно курит. Хотя еще летом бросил. Заставила. Легкие у него слабые. А тут…

— От сладкой жизни закурил? — спросила, а у самой слезы подступают. И сказать ничего не могу больше. А он стоит, молчит. Нос разбитый подтирает. Протягиваю ему платок, который на морозе пахнет теми духами, что подарил. Вместе выбирали.

Взял. В руке теребит. Забрала у него, зачерпнула снега, завернула в платок и к носу его приложила.

— Нельзя тебе курить.

Кивнул.

— Меня, что ли, ждешь? — спрашиваю. Может, в последний раз видимся. Уеду к матери, и фиг с ними со всеми.

— Нет, Мерилин Монро, — огрызнулся. — Тебя конечно. Скоро куранты пробьют. Пошли домой.

А я стою сама не своя и ушам не верю.

— Погуляли и будет. И так вся деревня потешается над нами. Или галантного тебе подавай?

— А тебе худую?

— Сына я хочу, — взял меня за руку. — Пошли, а то замерзнешь.

Повертела головой.

Он остановился, подумав, что не хочу идти. И я поспешила объясниться.

— Не замерзну. С тобой не замерзну, — и заплакала от облегчения и радости.