«Книга ароматов. Авторская парфюмерия»

Книга ароматов. Авторская парфюмерия (fb2) - Книга ароматов. Авторская парфюмерия [litres] (Парфюмерные истории - 3) 11667K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Любовь Деточкина

Авторская парфюмерия. Книга ароматов Часть третья Любовь Деточкина

Корректор Евгения Царик

Иллюстратор Любовь Деточкина

© Любовь Деточкина, 2019

© Любовь Деточкина, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-0050-9576-3 (т. 3)

ISBN 978-5-0050-9577-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Odoratika Валерия Карманова

Odoratika Нарвская бухта

Рубен стоял у оплавленных перекошенных перил и смотрел в замерзшую белую гладь.

Они успели. Это было хорошо. Но прилетели слишком поздно для того, чтобы спасти. Сначала они жгли, сбрасывая тонны напалма. Потом пришла уточняющая директива, что океан заражен. Рубен молчал несколько минут, а потом спустился в технический отсек, где на мониторах уже фиксировали зону поражения, и сам ввел команду «ISA». Они еще никогда не видели, как работает оледенитель на такой большой территории. Приборы показали готовность, невидимые лучи острыми ножами вырезали из пространства материю, которая превращалась в состояние окаменевшей мерзлоты. Дальше шли отчеты, подтверждения, что вирус не обнаруживается, анализ чистоты и пригодности атмосферы. Рубен оставил читать это все помощника. Он посадил шатл, заблокировал выходной терминал, и игнорируя рекомендацию о защитном скафандре, вышел в выгоревшую и замороженную равнину. Он шел прямо, слушая ровный хруст под тяжелыми ботинками. Рубен вспоминал высокие кипарисы на набережной, аромат можжевельника и капсулу подводного такси, которое увезло его два года назад прямо в объятия любимой жены и дочери. Их праздничный ужин у больших иллюминаторов подводной виллы в честь его скорого возвращения, ведь оставалось всего два с половиной года. Это так мало, а впереди ждала тихая уютная жизнь, полная любви, радости и счастья в самом современном и безопасном на планете месте – подводном городе Нарвил.

Ноты: можжевельник, мокрый табак, зеленая скорлупа грецких орехов (йод), холод, вода, пепел, замерзшая во льду трава, хвойное масло, кипарис, соль, скипидар, кора, почва со мхом.

Odoratika Tangalunga

Высокие лаковые сапоги, начесанные высветленные волосы, вызывающая яркая помада. Гала готовилась. На руки прыгнула Яра. Гала чуть качнулась, но устояла на ногах.

– Все будет хорошо, – пообещала Гала и опустила камышового кота на пол.

Яра чуяла нервозность хозяйки. Гала закрыла глаза, глубоко вдохнула и задержала дыхание. Ушли звуки города, сочащиеся сквозь приоткрытое окно вместе со смогом и пылью, ушел стук сердца. Гала вдохнула терпкую нагретую солнцем зелень равнины, почувствовала аромат спелого манго, протянула руку и почти коснулась темного морщинистого лица бабушки. В голове зазвучал шелестящий тихий голос.

– Есть работа для белых, холенных городских людей с дипломами, за нее всегда будет драка, а есть работа для нас, и на нее никого нет, кроме нас.

Образ бабушки подернулся темной пеленой, темнота ожила и издала громкое урчание.

Яра бодала большой мягкой головой ногу Галы.

Гала погладила кошку, проверила содержимое сумки и вышла в ночные огни города.

– Покатаемся, красавица, – звучали голоса из проезжающих мимо машин.

Охранник клуба осклабился и, пропуская внутрь, басовито прошептал:

– Тебе бесплатно!

Гала хорошо запоминала лица, но в этот раз она все же взяла фото клиента с собой. Мельком взглянув на него в приоткрытой сумке, она поправила изрядно пожженные белой краской волосы и огляделась. Найдя объект, Гала направилась к нему сквозь танцпол, вихляя бедрами так, что две хлипкие девушки, попавшие под удар, поскользнулись и упали.

Быстрое движение руки в сумочке. Несколько капель на ладонь. И вот уже по щеке бритого с фотографии течет оранжевое масло.

– Хочешь массаж, массаж, хороший массаж, ты расслабиться! – выкрикивает сквозь музыку Гала, размазывая по широкой шее масло.

– Уйди! – кричит телохранитель бритого и отталкивает Галу.

Гала смешивается с танцующими, быстро пробираясь через них к выходу. Она тяжело дышит. Ночной пыльный воздух проникает внутрь, но не дает облегчения. Гала достает фляжку, делает несколько глотков и закашливается.

– Крепко, милая? Поделишься? – спрашивает сидящий у стены бродяга.

Гала отдает фляжку. Немного покачиваясь, но уже глубоко дыша, она отправляется в темный переулок. Там Гала скидывает неудобные сапоги, с наслаждением касается босыми ногами остывающего асфальта. Она безумно скучает по своей деревне, по ее запахам, ночным шорохам, топоту бегущих буйволов, гомону ребятни. Но она останется в каменных джунглях, чтобы регулярно отправлять в деревню посылки.

В недрах ночного клуба, распластавшись на полу, лежит бритый, по его лицу бегают разноцветные огни стробоскопов.

Бездомный с удивлением допивает сладкий нектар манго из фляжки.

Гала запрокидывает голову.

– Звезды остаются такими же, куда бы ты ни пошла, – звучал тихий голос бабушки.

Ноты: маракуя, мамины духи, авокадо, шерсть животного, слива, лаковая кожа, лак для волос, пыль, асфальт, смог, зелень, кожистые листья, манго, тропические фрукты.

Odoratika White Moon (Белая Луна)

Густая темнота окутывала, баюкала и шептала: «спи».

Но Лизу таким не возьмешь. Она опустила ноги с кровати, нащупала тапок, хлопая босой ногой по полу, поискала второй, но осознав тщетность усилий, отправилась в темноту комнат в одном правом тапке. Лиза любила темноту. Она могла ходить по своей маленькой квартирке с закрытыми глазами. Но оказавшаяся на месте двери стена резко вернула Лизу к реальности. Реальность состояла в том, что уснула Лиза в доме у крестной. Милой седеющей старушки, безумно обожавшей свою единственную, пусть и не родную, дочурку. Потирая лоб, Лиза вспоминала расположения комнат. И когда искры перестали мелькать перед глазами, бодро направилась в кухню. Шаря по стене, Лиза нащупала дверцу буфета и улыбнулась. Первым нашлось блюдце с жареным арахисом. Потом чуть подсохшие конфетки в вазочке. Пачка не любимого, но такого вкусного ночью печенья. Дальше в руках оказалась коробка. Лиза запустила в нее палец, облизала и скривилась. Какао. Простое, горькое. А сахарницы нет. Лиза покопалась в памяти, ища подсказку, где же находится сахарница. Но память подбросила обрывок вчерашней беседы с крестной. Они стоят у двери кухни и Лиза гордо заявляла:

– Я не хочу переступать порог этой полной соблазнов комнаты, я на жесткой диете!

Вот оно как! Лиза тихонько вернула распотрошенную коробку какао на полку. Дверца буфета предательски громко скрипнула. Привстав на носочки, Лиза начала красться обратно в спальню. Из темноты начал проступать белый прямоугольник холодильника. На мгновение потеряв контроль над своим телом, Лиза словно в замедленной съемке, наблюдала как это, вырвавшееся из уз контроля тело, метнулось к холодильнику. Но злополучный правый тапок зацепился, и, продолжая движение, Лиза падала. В падении она успела подумать, как хорошо было бы попить горячего сладкого чая с вареньем из розовых лепестков, которое всегда было у крестной. В финале падения Лиза, разумеется, достигла пола, больно ударилась локтем и коленом, и что было еще унизительнее, разбудила крестную. «Застигнута ночью у холодильника, какой позор!» – думала Лиза. Крестная вбежала в кухню в необъятном кружевном балахоне, который она именовала «правильной ночной рубашкой», чем вызвала легкую улыбку Лизы. Выяснив, что все живы, крестная достала из холодильника мазь, отдала тюбик Лизе, а сама поставила на плиту большой чайник. Лиза молча мазала ушибы. Крестная расставляла на столе большие чашки с еще более огромными блюдцами из старого сервиза. Потом достала розовое варенье. Посмотрела на Лизу, и та со вздохом кивнула.

Ноты: жаренный арахис, пралине, кокосовая стружка, песочное печенье, ментол, мята, карамель, какао-порошок, мазь против ушибов, крахмальные салфетки, чай, роза чайная, пыльный дым, сухие травы.

Odoratika Sweta Santala

– Ты намекаешь, что здесь должен быть имбирь? – улыбаясь, спросила Алла.

– Я не намекаю, я прямо говорю, – серьезно ответил Олег.

– И с чего ты это взял?

– В меню значится кофе с имбирем, значит, это кофе, и в него добавили имбирь.

– Совсем не значит.

Алла сделала большой глоток из чашки.

– Ну и что там?

– Ммм… А ты мне поверишь на слово?

– А у меня есть выбор?

– Ты прав, выбора у тебя нет.

Алла засмеялась и сделала еще глоток, покатала его во рту, проглотила, потом с видом знатока опустила нос в почти пустую чашку.

– Кофе.

– Издеваешься?

Алла подмигнула и продолжила.

– Шоколадная крошка, коньяк, мускатный орех, корица, ягодка, не знаю какая, но вкусная.

– Стой, стой! – прервал ее Олег, – Ты уверена, что это все там?

– О да, и я только начала.

Алла злорадно ухмыльнулась.

– А еще там есть шикарный пиджак от Армани, впитавший аромат кожаного салона Бэнтли, и легкую ауру вечерней сигары, которую обладатель пиджака курил в обществе дамы, которая носит Шанель номер 5, она пила красное сухое вино, красила губы алой помадой, а потом страстно целовала того, кто был в пиджаке.

– Я прекрасно помню вчерашний вечер.

– Ты лишь помнишь, а я его пью.

Алла допила кофе и ловко перевернула чашку на блюдце.

– Даже не думай!

– Ты же знаешь, что сбудется.

Она подняла чашку и всмотрелась в разводы кофейной гущи.

– Этим вечером мы навсегда уйдем из этого мира, – улыбаясь, произнесла Алла.

– Я как-то не планировал так рано умирать.

– Такой умный человек и такой глупый. Мы уйдем в другой мир.

– Надеюсь, в более приятный, хотя я бы и не уходил, но ты уже погадала.

– Угу, я погадала, и оно обязательно сбудется.

– Вставай, нам пора!

Алла поправила тяжелый шлейф платья, взяла крохотную сумочку и отправилась вслед нервничающему Олегу.

Бэнтли припарковался. Швейцар распахнул дверь, и на них обрушился щелкающий шквал фотоаппаратов, вопросы журналистов, визги оттесняемых охраной поклонников. Олег крепко сжал руку Аллы, и они медленно пошли по красной дорожке на церемонию вручения Оскара.

Ноты: темный шоколад, имбирь, кофе, коньяк, мускатный орех, корица, ягодные ноты, красное вино, ткань-шерсть, кожа салона авто, табак сигары, альдегиды, помада, пластик перегретой фото техники, абсент.

Odoratika Лепестки в траве

Я лежала на лужайке и смотрела в небо широко распахнутыми глазами. Мои глаза цвета неба. Я самая красивая. Яна думает, что самая красивая Лика, потому что у нее модное платье. Ей еще много предстоит понять. Я лежу на мягкой траве, неподвижно, не дыша, и это самое правильное, что можно делать сейчас здесь. Яна же бегает, рвет траву и мнет ее пальцами в большой миске. И спустя уже несколько минут она прерывает мое спокойствие, усаживается возле злополучной миски с травой, улыбается и предлагает это покушать. Как мне ей отказать? В ее глазах нет неба, они карие, похожие на маленькие шоколадные медальки, в них светится чистая незамутненная любовь. «Сохрани ее как можно дольше, дорогая» – думаю я, притворяюсь, что ем мятую траву. Немного травы падает на мое платье, теперь я окончательно не буду считаться красивой, по мнению Яны. Но зато получу ожерелье из сухих листьев, которое она смастерила, пока я изображала поедание травы. Листья пахнут горечью надвигающейся осени, и скоро мы не будем ходить в парк, и я не смогу лежать на траве, отражая глазами небо. Тем временем неугомонная Яна вынимает из сумки розовый пластиковый тазик, наполняет его водой из бутылки и достает маленький кусочек хозяйственного мыла, который она прихватила из кухни. Нет-нет, только не купание! Это же парк. Приличные люди не купаются в парке. Яна стаскивает мое платье. Но удача на моей стороне, купаться мне не придется. Яна просто будет стирать платье. Все-таки, она любит меня, хоть и не считает самой красивой. Я сижу на траве и смотрю, как маленькие детские ручки кропотливо отстирывают зеленое пятно. Она вырастет хорошей девочкой и возможно расскажет своим детям про меня, ее самую любимую куклу с глазами цвета неба. Ноты: размятая трава, опавшие листья, хозяйственное мыло, дерн, вода.

Odoratika Dragon’s Well (Колодец Дракона)

Тишину нарушало мерное постукивание. Вадим жонглировал апельсинами. Все завороженно наблюдали, как оранжевые шары летают в воздухе. Пока один апельсин не упал на стол. Тут-то все и началось. Вера подпрыгнула, перевернула на себя чашку с чаем и запричитала, наблюдая, как по белому платью расползается мокрое пятно. Толик рванулся к ней и перевернул журнальный столик, на котором располагалось чаепитие. Чашки, бутылка молока, ваза с хризантемами, коробка с печеньем полетели на пол. Все начали метаться, пытаясь исправить происшествие. Катя просила успокоиться, но это только усиливало деятельность.

– Я всё уберу! – закричал Вадим и начал открывать ящики кухонного шкафа.

В одном из них за рядом коробок с разными сортами чая виднелась пачка салфеток. Вадим потянулся за ними, но в этот момент подкралась расползающаяся лужа. Ноги Вадима со свистом сместились в бок, он взмахнул рукой, пытаясь ухватиться за полку, в воздух взметнулся фейерверк разноцветных чаинок, и глухой стук упавшего тела Вадима завершил этот кульбит.

– Стоять! Всем стоять! – истошно кричала Катя.

Но никто никогда не поддерживал ее прагматичный подход к реальности, поэтому попытки укротить безобразие продолжились. Добравшийся до Веры Толик, начал выжимать подол платья.

– Щас высохнет!

– Пятно останется, надо замыть, – вырывала свою юбку Вера.

Толик сильнее подкрутил, Вера яростнее дернула, и, поскользнувшись, рухнула на пол. В руках Толика осталась скрученная жгутом юбка. Толик протянул жгут Вере. Она взяла жгут и молча начала бить им Толика. Никто уже не собирался убирать. Вера в обрывках топа и кружевных трусах бегала за уворачивающимся Толиком, пытаясь нанести как можно больше точных ударов. Вадим перекатывался по полу, тихо жалуясь на разные части тела, которые он ушиб в падении. Катя извлекла из шкафа настойку сосновых шишек и пила ее из горла маленькими глоточками, сидя на полу скрестив ноги. Осознав, что его никто не собирается жалеть, Вадим подполз к Кате и присоединился к испитию настойки. Они передавали друг другу бутылку, наблюдая за азартно гоняющейся за Толиком Верой. Вскоре последние забежали в ванную и притихли. Катя и Вадим посмотрели друг на друга, и у них их возникла общая мысль. Была ли ей виной опустошенная бутылка настойки или же повизгивающие вздохи Веры, доносящиеся из ванной комнаты, но мысль эта пришла, и состояла в том, что им очень хочется вместе убирать эту кухню, пить на ней вечерами чай и никогда больше не приглашать в гости Веру и Толика.

Ноты: черный чай, слива, кожа, табак, дым копчения, апельсин, цветочные ноты, грейпфрут, фруктовые ноты, хризантемы, сахар, роза, улун, молоко, молодые сосновые шишки, алкоголь, дерево, кора, амбра.

Odoratika Маракеш

Что за безумная женщина, она уже три квартала идет за мной? Карл обернулся. Старуха в черных одеждах следовала за ним, сохраняя дистанцию. Карл начал сворачивать в сторону базара. В рыночной толчее намного проще затеряться. Вклиниваясь в поток базарной площади, Карл ускорился, он продирался, расталкивая впереди идущих, и когда преследовательница исчезла из поля зрения, Карл остановился, отдышался и зашел в первую попавшуюся лавку. Когда за прилавком он увидел преследовавшую его женщину, на него нахлынуло оцепенение. Женщина улыбалась, Карл неподвижно стоял и смотрел ей в глаза. Потом все разом ушло, страх от преследования, ступор от неожиданного поворота. Карл подошел к женщине и, не отрывая взгляда, спросил:

– Чего вы хотите?

– Чтобы ты остался.

Ноты: чернослив, дым, песок, горелое дерево, жженный сахар, шоколад, пачули, шелк, мокрый камень, фруктовые ноты, сангрия.

Odoratika Фортуна

Пустыня.

– Господи, спаси меня!

Горин не верил своим глазам. Мимо пролетел шар перекати-поля. По всему периметру, доступному зрению, простилась сухая выжженная равнина с мелкими крупинками песка, которые под потоками неощутимого ветра образовывали извилистые полоски.

– Это сон! Сон! Я хочу проснуться! – кричал Горин, подняв голову к белым небесам.

Он сел на землю. Тело обдало жаром. «А ведь предупреждал Иваныч, что не надо…», – бубнил Горин, но вид громадного, с пятиэтажный дом, огненного колеса прервал его размышления. Колесо горело ярким огнем и само по себе катилось прямехонько на Горина. Горин побежал. Он оглядывался, и каждый раз видел за своей спиной колесо. Дистанция постепенно сокращалась. Горин рванул вправо. Колесо какое-то время катилось по старой траектории, а потом словно опомнившись, направилось за Гориным.

– Что за черт! Помогите! Люди!

Горин кричал и ощутимо сдавал в скорости. Колесо настигало. Жар приближающегося огня не давал вдохнуть, обжигая гортань. В глазах плыло. Воспоминание детства последней искрой пронеслось в сознании Горина – он сидит на высокой табуретке у старой конфорочной плиты и смотрит на огонь.

Горин упал на колени и, закрыв голову руками, зажмурился. Он ждал неминуемого и страшного финала, но финал не спешил наступать. Горин приоткрыл глаза. Вокруг стояла ночь. Воздух полный сухой пыли щекотал нос. Тело мягко сдавливало, погружая в нечто сыпучее, погружение было плавным, практически незаметным. Горин смотрел на высокий диск луны, необычно бледный, практически не освещающий пространство. Сыпучее достигло подбородка, Горин хотел поднять руку, чтобы отряхнуться, но оказался недвижим. Это открытие не напугало Горина. Поначалу он, было, хотел испугаться и закричать, но понял, что израсходовал весь свой испуг еще в побеге от горящего колеса. Поэтому он стиснул рот, закрыл глаза, вдохнул, сколько позволяло обездвиженное тело, и стал ждать. На этот раз ждать пришлось долго. Горин несколько раз открывал глаза, но бледная луна висела над ним и погружение вроде как продолжалось.

– Достало! – вырвалось у Горина.

– Достало, – тихим эхом повторил Иваныч.

– Иваныч, ты?! – не веря счастью, возопил Горин.

– Я, – подтвердил Иваныч, и басовито захрапел.

Горин уставился на бледный диск над своей головой, это была тусклая лампа, в старом ржавом плафоне. Он соскочил с дивана, перевернул несколько пустых бутылок коньяка, который создавал в своем подвале Иваныч, рванулся в прихожую, потом вернулся в комнату и обнял спящего Иваныча.

– Спасибо тебе! – крикнул Горин в ухо Иваныча.

В ответ тот поморщился и выдал раскатистый храп.

Горин выбежал из квартиры Иваныча, захлопнул дверь, и, не сбавляя скорости, несся по выплывающему из утренних сумерек городу.

– У меня все хорошо! – кричал во все горло Горин.

– Да пошел ты! – догоняли его обрывки возгласов разбуженных граждан, которые высовывались в окна и осыпали Горина проклятьями.

Ноты: сухая земля, пачули, кожа, полынь, коньяк, пыль.

Odoratika Сны дриады

Варфоломея злилась. Злая Варфоломея была опасна для окружающих, это знали и окружающие, и сама Варфоломея. Поэтому она всегда старалась занять себя очень важными и полезными делами в этот момент. Так, для сохранности окружающих. Сейчас Варфоломея мешала в высокой ступке какие-то листья, найденные на кухне приправы, ромашку, полынь и боролась с желанием прогуляться. Содержимое ступки превратилось в мелкую пыль, пестик громко бил о дно. Кофе! Осенило Варфоломею. Выпить кофе, и все пройдет. Ритмично стуча, она плавно переместилась в кухню. Кофе надо было молоть. Варфоломея взглянула на кофемолку, веселенькую, в цветочек, подаренную ей на новый год сестрой. От этой радостной цветастости свело зубы, Варфоломея кинула горсть кофе в ступку и яростью затарабанила по ней пестиком. Вскоре из ступки начали подниматься пыльные облака перемолотого в труху содержимого. Варфоломея чихнула, осмотрелась и бухнула в ступку полбанки меда. Теперь в ступке можно было плавно водить по темно-зеленому островку спокойствия и тишины. «Спокойствие и тишина», – вслух произнесла Варфоломея, и в этот момент закукарекал соседский петух.

– Чтоб тебя, горластый! – стукнула кулаком о стол Варфоломея, и петух подавился очередным своим криком.

Варфоломея бродила по кухне в состоянии глубокой задумчивости. Временами она возвращалась к реальности, и подкидывала в ступку то, что попадалось под руку. Потом она резко остановилась и принюхалась. Ступка источала аромат. Аромат, этот, вызывал у Варфоломеи эйфорию. Она с трудом сдерживала расползающуюся на лице улыбку. Потом плюнула и улыбалась во всю целых пять минут. Но взяв себя в руки, схватила авоську и вышла на улицу, сохраняя обычное – отрешенно-суровое выражение лица. Варфоломея шла по главной улице поселка. Ее провожали настороженными взглядами. Она помахала Петровичу. В ответ тот выдавил кривую улыбку и уронил лопату на ногу. Прыгая на одной ноге, Петрович сыпал ругательствами и с опаской поглядывал на удаляющуюся Варфоломею.

«Не понимают они своего счастья, – думала Варфоломея, «не видят насколько сегодня хороший день, особенно для Петровича. Он может ронять себе на ногу лопату вместо того, чтобы квакать в ближайшем пруду. А все потому, что я очень добрая, и мне это дается, ой как нелегко». Варфоломея дошла до «сельпо».

– Хочу все то же самое, что ты мне продал неделю назад, – выпалила Варфоломея, стуча по перевернутому тазу, под которым прятался продавец.

Поняв, что маскировка раскрыта, продавец вылез.

– Я не помню, что продал вам неделю назад. Может, вы просто скажите, что требуется?

– Я бы так и сделала, если бы знала, но мне требуется все то, что было у меня, мне еще пропорцию восстанавливать! – сурово отрезала Варфоломея.

– А если вы еще подумаете и вернетесь завтра?

– Твой любимый цвет случаем не зеленый?

Продавец поперхнулся.

– Красный мадам, я сейчас придумаю, что можно сделать.

Он взял авоську из рук Варфоломеи и начал складывать туда разные продукты.

– Возможно – вы взяли в прошлый раз именно это.

– Хорошо бы тебе не ошибиться. Сколько с меня?

– Ни сколько. Сегодня день… день скидок… бесплатно.

– Однозначно хороший день.

Варфоломея кивнула продавцу, ловко схватила полную сумку и, погрузившись в приятные раздумья, как она приготовит много этой зеленой пахучей кашицы, пошла домой.

Ноты: пудра, зеленые ноты, тимьян, трава, ваниль, ромашка, гиацинт, полынь, абсент, мед, жасмин, сухой кофе, пачули, древесина.

Odoratika Аполон и дафна

– Яду мне, яду, – шепчет Андреас, склонив голову на золоченый подлокотник.

– Простите, не расслышал, Ваше Величество, – говорит Кози.

– Кози, – тянет Андреас, словно пробуждаясь ото сна.

– Я, Ваше Величество, – отвечает слуга.

– Ты здесь? – продолжает Андреас.

– Да, Ваше Величество, – говорит Кози и кланяется.

Андреас возвращается к своим мыслям. Слуга, тихо перемещается в угол залы.

– Навек на муки обречен, забыт, покинут, сна лишен, холодный серый мрамор стен, потери груз, воспоминаний плен, – бормочет Андреас.

Входит Джулия.

– Испей воды, отец, прохладна и чиста.

Андреас принимает кубок и пьет. Прислушивается к своим ощущениям, но ничего не происходит.

– Кротка ты, словно мать.

Джулия кланяется.

В зал вбегает шут.

– Скука прочь! Веселись, рядом дочь!

Андреас машет рукой шуту, чтобы тот уходил, но шут остается, падая на пол у ног Джулии.

– Давай устроим бал, – говорит Джулия.

– Печали полон я, – отвечает Андреас.

Джулия вздыхает и отходит к окну. Входит Марк.

– Отец, собрался я в поход! – восклицает Марк.

Андреас поворачивается лицом к спинке трона.

– Что, в этот раз? – тихо спрашивает Марк у Джулии.

– Средь ночи бросил в ров ее, скалистый склон, уж не спасти, – печально отвечает Джулия, машет рукой и возвращается к созерцанию вида за окном.

Входит королева. За ней две служанки несут большую расшитую вензелями подушку.

– О радость, свет, нашлась любовь моя! – восклицает Андреас, бежит мимо королевы и обнимает подушку.

– Да будет бал, поход и пир! – кричит Андреас, танцуя по залу в обнимку с подушкой.

Шут играет на флейте. Королева, улыбаясь, смотрит на супруга.

Ноты: ветивер, цитрон, ветки вишни, мята, зеленые ноты, листья, черный перец, эвкалипт, мрамор, лавр, древесина, ткань батист.

Odoratika Отражение

Она шла по мокрой серой улице. Люди спешили, закрывались зонтами, прятались в ближайшие магазины и кафе. А ты. Можно я перейду сразу на ты? А ты тихо плыла, вглядываясь в экран смартфона. Экран подсвечивал твое лицо, и оно выглядело зеленоватым. Ты походила на заплутавшее приведение. Такая медлительная, задумчивая, погруженная в свои мысли. А потом ты остановилась, повернулась на девяносто градусов и пошла прямо на меня, следящего за тобой из окна кофейни. В голову пришла странная мысль, что в руках у тебя совсем не смартфон, а волшебный компас, по которому ты отыскиваешь нужного человека, чтобы… Дофантазировать я не успел, ты подняла глаза и посмотрела прямо на меня. Я был, застигнут врасплох, словно пойманный за подглядыванием в женской раздевалке. Я смутился и скорее всего, покраснел. Взгляд твой опять вернулся к смартфону. Потом ты постучала по стеклу и показала экран. Из-за дождя я не мог практически ничего разглядеть, скорее всего, это была карта города. Ты что-то говорила, но было не слышно. Жестами я пытался объяснить, что не слышу. Я схватил рюкзак и побежал к выходу. Дождь встретил меня холодной волной. Я завернул за угол. Я улыбался. Место, где еще минуту назад стояла ты, пустовало. Я огляделся и увидел, как ты идешь по улице, рядом с тобой идет мужчина, вы оба смотрите в твой смартфон и словно не замечаете дождь. Я продолжил улыбаться и глядеть тебе в след. Дождь обнимал меня потоками воды, пах цветами, наверно это был специальный дождь, который показал, что в мире несмотря ни на что существует прекрасное, пусть даже и не в моей судьбе.

Ноты: трава, акация, нарцисс, вербные почки, зеленый болгарский перец, календула, жасмин, вода, мускус, хвоя, смола.

Odoratika Tobacco Garden

Амадей чертил на салфетке лабиринт. По лабиринту этому должен был ходить страшный монстр, он увязывался за игроком, заставляя выслушивать стенания о своих бедах, всячески оскорблял и унижал, а тех, кто не хотел слушать, он сжирал, и приходилось начинать игру сначала. Бар вокруг шумел, вечер только начинался. Амадей медленно выпил рюмочку «Амиго» и вывел последний виток лабиринта, где логически должен был находиться выход, но улыбнувшись, Амадей нарисовал тупик. Бармен забрал пустую стопку.

– Сделай еще эту штуковину, – попросил Амадей.

Бармен кивнул. Амадей мысленно вернулся в свой лабиринт. Выходило очень жестоко, игроки, пропустившие правильный выход на предыдущем уровне, попадали в бесконечную петлю и уже не имели возможности закончить игру, только выслушивать монстра и бродить по бесконечному, местами нарочито одинаковому лабиринту. Амадей был доволен собой, ему платили как раз за особые игровые тупики, такие, чтобы игрок не осознавал, что забрел не туда, и продолжал сражаться. Новая рюмка «Амиго» была еще вкуснее, девушка в конце стойки что-то печально рассказывала бармену, театрально всхлипывая. Амадей расцвел в улыбке и добавил в лабиринт НПС Бармен. Бармена легко было найти уже при втором обходе лабиринта, он стоял в небольшом ответвленном тупике. При появлении Бармена, чудовище временно исчезало, и игрок вел диалог с барменом, в котором в свободной форме мог поведать ему свои печали и горести, которых с каждым бесполезным проходом лабиринта становилось все больше. Эта новая изюминка сюжета несла сострадание, хоть и не меняла участи проигравшего игрока. Амадей допил коктейль и мысленно поблагодарил вселенную за то, что в ней существуют бары, выпивка и бармены.

Ноты: шоколад, пачули, мех, темный ром, зеленые ноты, пряные травы, ликер, сливки, текила.

Odoratika The Dark River Темная река

Монах воскурил благовония в чаше.

– Дыши лбом, – сказал он и оставил меня.

Я лихорадочно думал, как в минимальный срок научиться дышать лбом, иначе деньги за сеанс пропали даром. Я морщил лоб, напрягал все найденные там мышцы, задерживал «неправильное» дыхание ртом и носом, но чувствовал, что терплю неудачу. С другой стороны, подумал я, посижу в тишине, отдохну от суеты, повдыхаю целебный дымок, наверняка же целебный. Я сделал несколько глубоких вдохов, расслабился и провалился.

Первые несколько секунд я боялся пошевелиться, потом глаза привыкли к темноте, я осмотрелся и понял, что нахожусь в старом коллекторе слива дождевой воды. Пахло сыростью, круглые своды мощеные тесаным камнем поросли толстым слоем мха и странными водорослями. Я пытался разглядеть отверстие, в которое рухнул, но сверху находился темный провал. Провал был достаточно высоко. Я потрогал своды, они оказались скользкими. Выбраться обратно не получится. Под ногами текла темная вода. Воды было по щиколотку. Я похлюпал по ней ногами в белых носках. Просить клиента снимать обувь перед «священной трапезой духа» – это конечно хорошо, но еще лучше отремонтировать пол, чтобы клиенты не проваливались. На удивление вода не промочила ноги или была такой же температуры что и тело, поэтому не доставляла неудобств. Я выбрал сторону и пошел. Город у нас большой, но сточная сеть, пусть даже и старая, должна иметь люки, чтобы подняться или спуститься в нее через определенные промежутки. Я шел по туннелю, вода внизу издавала звук похожий на зависшую во времени бесконечно тянущуюся ноту горлового пения. Откуда-то поступал свет. Источник его был неизвестен, но свет был мягким, приглушенным, равномерным, что помогало идти с большим комфортом. Я размеренно дышал, чтобы не устать раньше времени, и ловил себя на мысли, что продолжаю чувствовать запах благовоний, он приобрел более легкий и прохладный мотив, что напомнило мне ингаляции в старом советском санатории, куда мы регулярно ездили всей семьей. Я вспомнил отца.

– Папа, папа ты так торопился жить, тебе всегда чего-то не хватало, – сказал я вслух, но не услышал собственного голоса.

Стены, наверно гасят звук, подумалось мне, умели же строить, и воды поэтому не слышно. Я посмотрел вниз и обнаружил, что иду уже по колено в темном потоке. Так я шел, судя по ощущениям, пару часов. Иногда говорил сам с собой вслух и наслаждался тем, что звук голоса отсутствует, а мысли исходят из меня наружу. Уровень воды дошел до пояса, но идти стало легче. Я наслаждался прогулкой, говорил неумолкая, иногда вспоминая, что хорошо бы порой смотреть по сторонам и не пропустить люк наверх. Когда уровень воды поднялся еще, я поплыл, размеренно гребя руками. Говорить уже не хотелось, требовалась тишина. Мне казалось, что сверху светят звезды, по бокам вместо каменных сводов темные, поросшие камышом берега.

Река расширялась. Я плыл на спине, смотря в ночное небо. Моя голова обо что-то ударилась. Это оказалось лодкой. Сверху на меня смотрел Высоченный Тонкий, как струна, Паромщик. Он всмотрелся в мое лицо, расхохотался и с размаху ударил меня веслом. Я погрузился в воду.

– Рано, рано, рано… – вибрировала во всем моем теле.

Я очнулся на веселеньком оранжевом коврике. Рядом догорала курительница с травами. Я ощупал пол руками и не нашел дыры, в которую провалился. Встал, посмотрел на свои белые сухие носки, вышел в холл и встретился взглядом с монахом.

– С возвращением, – сказал он и поклонился.

Я обулся, подумал принято-ли оставлять чаевые, но мой взгляд упал на рекламный проспект «Рай на час», я прихватил его, в очередной раз, пообещав себе, что больше никаких колдунов, монахов, гадалок и прочего.

Ноты: шалфей, ромашка, ментол, календула, сырость, зеленые ноты, мох, эвкалипт, тина, амбра.

Odoratika Sonnet About White Rose Сонет о белой розе

Поднести к губам бутон и целовать,

Дух лепестков вдыхая нежный.

Тычинки смотрели в небо. Пчелы жужжали. В воздухе золотыми лентами плыли волны аромата.

– Она расцвела! – восхитился Ганс.

Он вбежал в дом.

– Люси, Люси, она расцвела! – кричал Ганс.

Люси вышла из спальни и в ночной рубашке побежала в сад.

Они стояли у распустившегося цветка белой розы, держались за руки и смотрели на свое творение.

– Я назову ее Люси, – сказал Ганс и поцеловал жену.

– Даже не думай, тогда ты опустишь руки и больше не выведешь ни одной розы, – ответила Люси.

– Она прекрасна, эти нежные лепестки и золотая душа, как у тебя, – любуется Ганс.

– Моим именем ты назовешь последнюю розу, когда, кряхтя, будешь ковылять меж грядок, а я прятать седые волосы под платком, а эта пусть будет белой душистой, – сказала Люси.

– Альба Суавеленс, – гордо произнес Ганс и втянул носом воздух.

Ноты: зеленые ноты, лайм, роза, мед, варенье из белой алычи, настойка из груши дички, смола, хвоя, животная нота.

Odoratika Moon Color Flowers (Цветы цвета Луны)

– Кружка какао – вот что тебе надо, – сказала Вера и вручила огромную супницу.

Когда она успела? Вроде только пришла. Я держала кружку в руках и всматривалась, как лопаются мелкие пузырьки на краях.

– Пей залпом, потом еще сварю! – скомандовал мой ангел воскрешения Вера.

Я выпила, не залпом конечно, а много раз дуя то на какао, то на пальцы, которые успели нагреться.

– А теперь на улицу, – продолжила управлять моей жизнью Вера.

– Там же ночь, – попыталась я вразумить подругу.

– Вот именно! – торжествующе сказала Вера и, набросив на меня кофту, потащила за собой.

Вера, не сбавляя ход, тащила меня минут пятнадцать по каким-то переулкам. Я даже не подозревала, что рядом с моим домом столько переулков. Наконец, мы остановились. Пахло ночными цветами, над головой ярко светили звезды. Мне показалось, я первый раз за сегодняшний день вдохнула воздух.

– Че стоишь? Рви? – шепотом сказала Вера.

– Что? – не поняла я.

– Сливы рви! – зарычала Вера.

Ну вот, мы воруем чьи-то сливы. Я чувствую, что изрядно исцарапала руки, но азарт уже бурлил, собака на краю переулка гавкала, пытаясь призвать к порядку. Когда карманы и моя кофта, приспособленная под мешок, наполнились, мы двинулись дальше.

– Собаку-то могли и спустить, – заметила я, поедая немытые сливы.

– Ага, – как-то мечтательно протянула Вера, – погоня.

– Ты так и осталась дурочкой, – сказала я и легко толкнула плечом Веру.

– И пытаюсь сохранить это идеальное состояние дальше, вот ты умной стала, и куда это тебя привело, – назидательно сказала Вера, а потом, опомнившись, добавила, – Ой, прости!

– Да ничего. Мож ты и права. Я сливы со школы не воровала.

На горизонте замаячил маленький ночной магазин. И мы ускорились.

– Шоколадку большую, самую большую и, что у вас есть из выпивки для дам?

Сонная продавщица положила на прилавок большую шоколадку и спросила:

– Водка пойдет?

Вера с теплой, даже какой-то материнской, печалью посмотрела на продавщицу.

– Давайте лучше вишневый ликер, – сказала Вера.

Мы гуляли по пахнущим последними цветами лета переулкам, шелестели фольгой шоколада, передавали бутылку и говорили о какой-то ерунде. В какой-то момент, я поняла что все, что так расстраивало меня в начале дня – глупые пустяки. Вера, почувствовав, что меня отпустило, повернула домой, напоила меня крепким чаем и практически насильно уложила спать, сказав:

– Я взяла отгул, завтра прямо с утра мы тебя намарафетим и пойдем искать новую работу.

– Можно же через интернет, – начала возражать я.

– Только живьем, только хардкор, – сказала Вера в мое засыпающее сознание.

Ноты: молочный шоколад, лилии, белые цветы, зелень ночью, слива, темный шоколад, вишневый ликер, апельсин, чай, гардения.

Odoratika 9 Chrysanthemums 9 хризантем

– Нам нужен круг и девять предметов, – говорит Мара.

– Как в Вии? – съязвил Антон.

– А кто будет умничать, сейчас выйдет, – строго сказала Мара.

Антон осекся, вдогонку получив локтем в бок от Кати.

Мара чертила круг на полу комнаты. Антон пытался совладать с собой и не заржать в голос. Катя ходила следом за Марой, ловя каждое ее слово.

Круг был закончен, и Мара продолжила.

– Теперь надо очень точно расположить предметы, – сказала она и достала компас.

Стрелка компаса долго не хотела останавливаться. Антон уже устал ждать, как Мара объявит, что злые силы мешают ритуалу, и на этом дело закончится, но стрелка остановилась.

– Сюда клади дерево, – указала носком ноги Мара.

Катя высыпала из кулька струганные бруски. «Зачем мы ходили за ними на рынок, хватило бы ветки с дерева», – думал Антон.

– Землю – сюда, – командовала Мара.

Горка влажной маслянистой земли украсила паркет. Антон вздохнул.

– Сюда воду, сюда металл, нет, стой, у вас не сработает стандартный набор, – сказала Мара.

– Почему, что не так? – испугалась Катя.

«Придется доплатить», – печально подумал Антон, ища глазами бумажник и проклиная минуту своей слабости, когда разрешил Кате освятить ритуалом фен-шуй новую квартиру.

– У вас особое место, пересечение больших магнитных потоков! – радостно заявила Мара.

«Много доплатить», – подсказал Антону внутренний голос.

– Нам понадобится особый набор, более живой, – практически прыгала от радости Мара.

Катя не могла разделить ее веселья, потому как подготовила она именно то, что просила Мара.

– И что теперь? – спросила Катя.

– Сейчас, сейчас, – бегала из одного угла комнаты в другой Мара.

– Трава! – провозгласила Мара и посмотрела на Антона.

«Может, обойдется без доплаты», – обрадовался Антон и пошел на улицу рвать траву.

– И любую ель, ветку! – крикнула Мара вслед.

Когда Антон вернулся с добычей, на полу прибавилось девять морковок.

«Неожиданно», – подумал Антон, отдал ветку и траву и стал свидетелем самого ритуала.

Мара разложила принесенное и объявила:

– Потоки энергий запущены, предметы стихий нельзя перемещать двое суток!

«Вот те на!» – еле сдержал свое недовольство Антон.

– Спасибо вам огромное! – тараторила Катя, пока Мара собирала свои вещи.

За Марой закрылась дверь, Катя и Антон остались одни в квартире, в единственной комнате, которую нельзя использовать.

– Вспомним молодость и будем пить всю ночь, так и диван не понадобится, – предложил Антон.

– Может, лучше к твоей маме? – спросила Катя.

Антон кивнул, взял ключи от машины, и уже через час они протискивались сквозь молодую поросль редко использующейся тропинки заднего входа дома.

Свекровь расцеловала обоих на пороге и побежала накрывать на стол.

Катя печально ходила из комнаты в комнату.

– Чего грустишь? – поймал настроение жены Антон.

– У меня никогда не будет такого уюта, – почти плача, заявила Катя, – ты только взгляни, здесь все дышит теплом и любовью, старый секретер, он наверно еще твоего прадеда, фарфоровые кошечки, салфеточки, твои старые рисунки.

– Ты поэтому устроила этот фен-шуй дома? – спросил Антон.

– Угу.

Антон обнял Катю.

– У тебя все получится, у нас все получится, я нарисую тебе такие же кривые замки, мы купим много фарфоровых кошек или собак, и ради тебя я даже попрошу маму научить нас вязать салфетки, – сказал Антон.

– Думаю, без салфеток мы сможем обойтись, а кошек чур вытираю я, – сказала Катя и уткнулась в плечо Антона.

Ноты: зеленые ноты, цветочные ноты, дерево, хвоя, морковь, рыхлая земля, трава, фарфор, старая древесина, шелковые нитки, бумажная пыль.

Odoratika On The Banks Of The Nile (На берега Нила)

Смотрю на тихую, порой теряющую свою четкость, гладь реки. Морщинистая рука лежит на чаше с черносливом. Моя кожа стала так черна и так же суха, как эти некогда сочащиеся медом сливы. Я подношу к губам мундштук и выпускаю ароматный дым. Совсем скоро я тоже стану дымом, а пока я могу смотреть на город, на закат, на разноцветный поток туристов, которые думают, что я продаю сливы. Родные тоже так думают. И все они ошибаются. Мне, наконец, открылось великое искусство созерцания. Я просто смотрю на мир. Мир живет, бурлит, меняется. А я неизменен. Изо дня в день, сижу на низкой табуретке в маленьком переулке, который почти у пристани. Мимо бегут прыткие торговцы с мешками фруктов и пряностей, желающие срезать дорогу к рынку. Степенно шествуют иностранцы с фотокамерами. Бегают местные ребятишки и кричат:

– Здравствуйте, дедушка Сефу!

Сефу – это я. Я давно уже Сефу, до этого я был Азизи, до того Уми, а до того уж и не помню. Но все они – и Сефу, и Азизи, и Уми, и другие только в конце понимали, как надо жить, что самое ценное в этом мире можно получить сразу и бесплатно. Цена этих знаний велика – прожитая жизнь. И не передать их детям и внукам, каждый платит сам.

Пара туристов остановилась, и фотографируют дедушку Сефу. Я очень колоритный, в моем образе дух города. Мои фотографии видело уже полмира, это мой способ путешествовать, оставаясь всегда здесь, выпуская клубы дыма и смотря выцветшими глазами, как закат рисует на уносящихся потоках Нила, в которых течет все время мира, бери, сколько хочешь.

Ноты: сандал, слива, вишня, финики, фруктовые ноты, сухофрукты, шоколад, вино, сухая древесина, насекомые, мед, табак, кожа, свежие пряности, шафран, анис.

Odoratika Spring In The City (Городская весна)

Ты бежишь. В твоих руках тюльпаны. Ты убегаешь, оставляя за собой их аромат, словно дорожку из хлебных крошек, чтобы можно было вернуться. Но аромат растворяется в лужах мокрого асфальта, и ты никогда не повернешь назад, да тебе и не нужно, только вперед, только к новому. С неба срываются последние запоздалые капли. Я смотрю тебе вслед. Я такая же запоздалая капля, уже не дождь, а так, бесполезный раздражитель. Мне остается только распластаться на асфальте и ползти до ближайшей лужи к таким же, как я. Мы сбиваемся в кучи, чтобы было легче выносить одиночество. Мы очень слабы. Но ты бежишь вперед, ветер в волосах, и не боишься быть одной. Просыпаться в одиночестве, ставить на стол одну чашку, самой покупать себе цветы, понимать, что никто и нигде тебя не ждет. Я иду мимо жизнерадостных старушек, торгующих весенними цветами. Хочется купить букет мимозы и гулять с ним по городу, пока не встречу ту, единственную, настоящую. Но я не сделаю этого, на самом деле, я боюсь ее встретить. Я покупаю букет тюльпанов, такой же, как у тебя. Вдыхаю их горечь. В ней боль потери и счастье, что ты была в моей жизни. Ты была не просто так, чтобы оставить на моем ровном, как пятка младенца, сердце грубый шрам, которому не суждено до конца зажить. Чтобы именно он помог мне не упасть на этот асфальт, а твердо идти вперед без страха перед одиночеством. И не важно, что будет в конце пути. Важно, что сейчас я вдыхаю правильную горечь, потому что время грустить, и иду, смотря в серое. Но ты подарила мне силы нести этот яркий на фоне остального букет, видеть, как в грязных лужах летают птицы, и знать, что одиночество просто временное состояние, как и все остальное.

Ноты: тюльпан, вода, мокрый асфальт, зеленые стебли, мимоза, влажная пудра, мускус.

Odoratika Princess Jeddah (Принцесса Джидда)

За окном кричали птицы. Гайда бросила нарезанную зелень и вышла во двор. Утренний воздух уже наполнился горьким ароматом цветущей в вазах герани. Гайда искала источник переполоха. Она пошла в сад, миновала маленькую лавровую рощу и заприметила Джидду. Малышка сидела на полу беседки оплетенной розами и раскладывала на полу кусочки печенья, за которые и дрались два диких фазана. Кормилица завороженно смотрела на Джидду. Еще несколько лет, и их разлучат. У Джидды будет строгая советница и компаньонка, а Гайду отправят подальше. Кормилица подошла ближе.

– Гай! – бросилась в объятья Джидда, распугав фазанов.

– Тебе нельзя играть с дикими птицами, они могут клюнуть, – стараясь выглядеть строго, сказала Гайда.

– Они не клюются, я проверила – улыбаясь, сказала Джидда и крепко сдавила шею Гайды.

– Если ты будешь хорошо себя вести, то отец подарит тебе сокола на твое десятилетие, – напомнила Гайда.

– Так долго ждать.

– Время летит очень быстро, однажды ты проснешься, а это – день твоей свадьбы, а потом – раз, и уже твои внуки делают первые шаги.

– Внуки – это не интересно, давай помечтаем, какой у меня будет сокол, – говорит Джидда и садится на траву.

Гайда садится рядом.

– Он будет вот такой, – раздвигает ладошки Джидда, – нет еще больше.

Гайда кивает.

– А еще он будет белым, как у отца, – мечтательно продолжает Джидда, – и самым быстрым.

– Быстрым, как ветер, – говорит Гайда и обнимает Джидду.

Ноты: петрушка, трава, яблоко, пряная зелень, кинза, базилик, роза майская, герань, лавр, можжевельник, ветер с моря, перья, ментол.

Odoratika Ерато

Шел пятый день новогоднего торжества. Спиртное закончилось, а выходные, как назло, нет.

– Не рассчитал ты, Витек, – горько произнес Иван, разминая руками лицо.

– С запасом было, – буркнул из под одеяла лежавший на полу Витек.

– И где он? – громко спросил Иван.

– Кто? – выглянул из под оделяла Витек.

– Запас, – пояснил Иван.

Витек махнул рукой и залез обратно под одеяло.

– Погиб запас, – печально сообщил Гена.

– Поподробнее? – сказал Иван.

– Скользко было, а машину я далеко припарковал, и взял чет сдуру два ящика сразу, – печально вспоминал Гена.

– Пойду воздухом подышу, – сказал Иван и вышел.

– Замело уже все, – вслед ему сказал Гена.

Поковыряв ложкой засохшее оливье, Гена обратился к Витьку.

– Мож до сельпо сгоняешь?

Витек недовольно откинул одеяло.

– Иван вчера ездил, все разобрали, и Федор пьяный валялся, прямо в магазине, значит, на базу сегодня не поехал, – сказал Витек.

Из соседней комнаты послышался скрежет.

В кухню вбежал Вадим, поставил на стол банки и радостно объявил:

– Вот!

Мужики посмотрели на банки с джемом, потом на Вадима.

– Вот, – указывая на банки, повторил Вадим.

Вадим убежал обратно и вернулся еще с двумя банками и вновь убежал.

– С ним бывает, – сказал Гена, который больше праздников проводил с Вадимом, чем остальные друзья.

– Наварим! – провозгласил Вадим, неся еще четыре банки в обнимку.

Витек окончательно проснулся и с интересом следил за новым развлечением.

Спустя пять минут стол был заставлен фирменным персиковым джемом жены Ивана, в гостях которого они и праздновали новый год.

– Че это? – спросил вернувшийся с улицы Иван.

– Наварим! – поделился своей радостью Вадим.

Гена покрутил пальцем у виска за спиной Вадима.

– А! – понимающе кивнул Иван и сел за стол.

– Ну чего ты сел, неси, – сказал Вадим.

– Без меня, – сказал Иван, не собиравшийся присоединяться к театру абсурда Вадима.

– Я сам не дотащу, да и сарай заперт, – продолжил Вадим.

Тут Ивана осенило. Он окинул банки, потом встал со стула и обнял Вадима.

– Да ты голова! – похвалил Иван и убежал на улицу.

– Еще одного накрыло, – констатировал Гена.

Вадим побежал за Иваном. Через несколько минут они, кряхтя, втащили на кухню большой чан с трубками. Витек сразу опознал в нем самопальный самогонный аппарат.

– Ух ты! Вот это работа! – восхищался Витек. Стуча по самогонному аппарату.

– Бати моего! – гордо сказал Иван.

– И работает? – спросил Гена.

– Вот и проверим, – сказал Вадим и начал открывать банки с джемом.

Джем был загружен, аппарат водружен на плиту, друзья уселись по кругу и стали ждать.

Аппарат издавал потрескивающие звуки. Через трубку просачивался запах волшебства, творящегося внутри агрегата.

– Вишенка, – потянул носом Иван.

– Пьяная, – мечтательно добавил Гена.

Аппарат издал угрожающее сопение и взорвался. Развороченный остов остался на плите. Крышка впечаталась в потолок. Несколько трубок торчало из стены. Гена прикинул траекторию их полета и перекрестился. Джем был везде. Вадим охал, отлепляя от себя залитые горячим джемом штаны. Иван сурово смахивал капли, под которыми открывались красные пятна. Витьку повезло больше, он как раз снова укутался в одеяло.

После уборки джема и остатков самогонного аппарата, все сели пить чай. Гена посмотрел на уцелевшие банки и сказал:

– Может, брагу поставим?

Все отрицательно замотали головами.

Ноты: персиковый джем, фруктовый компот, настойка, вишня, кожа, кориандр, кардамон, пряная зелень, роза, пачули, слива, ваниль.

Odoratika Bûche de Noël (Рождественское Полено)

– Тайная комната, – прошептал Толик.

– Можно погромче, – попросил Игорь, который выглядывал из-за спин, собравшихся в кружок выпускников.

– Сделаем тайную комнату, – в полный голос повторил Толик.

– Зачем? – спросила Поликова.

– Тебе ни зачем, – заржал Костиков.

– Давайте серьезно, мне еще список покупок составить, – усмирила всех Валерия.

– Спиртное будет в отдельной комнате, – для совсем непонимающих объяснил Толик.

– И закуска, – поддержал Костиков.

– Закуска будет в зале на столах, – сказал Толик.

– Неудобно, – расстроился Костиков.

– Будешь страдать! – злорадно сказала Поликова.

– Я кальян принесу еще, – сказал Костиков.

– А сигнализация не сработает? – спросила Валерия.

– В сказки веришь? – спросил Толик.

Список был составлен, старший брат Валерии отправился в магазин и через неделю тайная комната открыла свои двери для жаждущих покинуть унылое торто-пирожное буйство официального зала, в котором проходил выпускной вечер класса.

Комнату посещали по два три человека, чтобы не привлекать внимание. Наливали в маленькие рюмки коньяк, желали друг другу успехов в новом уже практически взрослом жизненном пути, нюхали эти рюмочки, делали маленькие глоточки, потом неуклюже ставили на стол и убегали обратно в музыку большого зала.

В зале их встречали очень искренние, словно копившиеся годами, улыбки преподавателей. Сбивчивые пожелания успехов сквозь сдерживаемые слезы. И много пирожных, тортов, фруктов и кока-колы, которыми бойко зажевывали свой секретный глоток коньяка.

Ноты: слива, сливки, шафран, замша, табак, алкоголь, бисквит, сливочный крем, коньяк, шоколад, пачули, лилия, кока-кола, мох.

Odoratika Purple Velvet (Фиолетовый бархат)

На календаре сентябрь. Лето вроде бы уже ушло, но еще стоит на пороге. Смотрит на тебя своими зеленными подернутыми туманной дымкой глазами, улыбается так тепло и сладко, что хочется рвануть к ней в объятия и уйти вместе с ней в бесконечное лето. «Нельзя!» – останавливаю я себя и иду прощаться с летом. Машу красавице рукой, а сам отправляюсь косить траву. В нос бьет горький аромат расставанья. Целый год без тебя, без твоих цветов, жужжания медоносов, без зеленых нарядов земли, без ветра, несущего запах полей, без твоего тепла.

Я сажусь на землю срываю колосок и вгрызаюсь в терпкий травяной стебель. Я буду тебя ждать, красавица, возвращайся скорей.

Отряхиваю траву и иду встречать хозяйку, что вступила в свои права. Она стоит в бархатной накидке у моего порога, держит большой букет темно-бордовых роз, озорно подмигивает и поправляет рыжие кудряшки. Ох, повеселимся! Будем крутить хороводы из желтых листьев, вырывать у прохожих зонтики, собирать всех ворон в громадную стаю и рассаживать рядами по окрестным домам, подбадривая их непрерывно каркать. Пробежимся по всем кофейням, с проверкой, везде ли начали готовить глинтвейн, перепробуем все сладкое, купим очень много пледов и раздарим их всем знакомым, а некоторым даже по два. Пледов много не бывает. Потом устанем, запремся дома и будем пить чай с облепихой, чтобы никакая хворь к нам не подобралась. Ну и конечно, мы срежем все розы в саду, нежно укутаем кусты, засушим лепестки и разложим их на первом снегу бурыми каплями крови осени, когда придет время прощаться, и в мой дом на границе времени придет зима.

Ноты: цветочные ноты, ирис, ромашка, зелень полевой ромашки, мед, зеленые ноты, мох, скошенная трава, луговые цветы, сухая трава, земля, корни высоких трав, роза, виноград, чай, облепиха, поздние хризантемы.

Odoratika Aspasia

Вино из одуванчиков. Очень давно хочу прочитать эту книгу и все откладываю, и вот снова вспомнила. Ветераны фантастики, играющие на живых струнах души, ваше время проходит. Мы уходим от настоящего все дальше. Мои духи пахнут одуванчиками, мне хорошо и весело. Я иду по бульвару любимого города, вру, конечно, никуда я не иду, я все там же за компом, как и те, кто будет читать это и смотреть красивые картинки в инстаграмме и планировать перед сном путешествия, походы или даже просто обычную неспешную прогулку по парку после работы. И большая часть никуда не поедет, не пойдет независимо от состояния их банковского счета и свободного времени. Начинает пропадать желание, и совсем исчезает потребность во вдыхании настоящего аромата одуванчика. Все, без чего мы можем обойтись, рудиментирует, и это касается не только наших тел, а всего мира. Мы связаны невидимыми нитями энергии. Мы настолько едины, что даже простого нежелания хватит, чтобы часть мира попросту исчезла. Мы наденем виртуальные шлемы и уйдем в безопасность мира, в котором нет микробов, бактерий, вирусов и болезней. И будем радоваться, смотря в пиксельные глаза друг друга, сжимая несуществующую ладонь, ступая по зеленому небытию шуршащей под ногами травы, совсем забыв, что однажды в начале времен уже поступили так же. И горечь наполнит тех, кто вспомнит, что настоящий мир совсем не там, где цветут живые одуванчики.

Ноты: полынь, трава, лимон, кориандр, тополиные листья, одуванчики, земля, кора.

Nimere Parfums Николай Еремин

Nimere Parfums – Avowal (Клятва)

Песок скрежетал на зубах. Я скинул тлеющую куртку, оставшись в одной гимнастерке, и продолжил ползти. Сзади раздался взрыв, меня впечатало в песок, на голову посыпались горящие куски металла.

«Ну, вот и все», – подумал я, и сознание с радостью покинуло мое тело.

Я ступал по влажной покрытой инеем траве. Туман не давал понять, где я нахожусь. Я чувствовал запах, манящий, сладкий, знакомый с детства – мамин пирог с вишнями, абрикосами и сливами подгорал. Я прибавил шаг. Моя вечно забывчивая мама, наверно, сидит сейчас у окна с телефоном и болтает, болтает, когда мой любимый пирог близок к гибели.

– Мам! – закричал я в пустоту тумана, – Пирог горит!

– Ой! – встрепенулась явно уснувшая на веранде мама и побежала в дом.

Пирог был спасен. Мне налили стакан прохладного малинового компота, усадили за стол, поставили рядом еще дымящийся пирог с очень румяными боками и я почувствовал себя практически полностью счастливым. Не бывает же абсолютного счастья, а сейчас я подобрался к нему на прицельную дистанцию, пали в лоб и счастье твое.

Мама копошилась, выставляла на стол вкусности.

– Не суетись, – сказал я, попивая компот, – у нас с тобой много времени.

Мама улыбнулась и обняла за голову. Она теребила мои растрепанные волосы и шептала:

– Бедовый мой.

– Все хорошо мам, я вернулся, давай уже пирог режь, – сказал я, и вывернулся из объятий.

– Вернулся-то, вернулся, токмо не туда, – тихо приговаривала мама и резала крупные куски пирога.

Я быстро выхватил кусок, откусил и с полным ртом сказал:

– Че ж не туда-то? Домой.

Мама улыбнулась и села. Она больше ничего не говорила, подкладывала еды и наливала компот.

– Я спать пойду, – сказал я, осознав, что уже почти не могу двигаться.

– Рано тебе спать, сынок, – ответила она.

– Вечереет.

Мама посмотрела в окно.

– Пора тебе уходить.

– Не хочу я!

– Клятву забыл?! – сурово спросила мама.

Ее лицо было строгим, а глаза пристально смотрели на меня. Я провалился в воспоминание:

Я держу умирающую маму за руку и говорю:

– Я клянусь тебе, что не помру, пока не воспитаю пару сыновей!

Мама улыбается.

– Или дочерей. Ведь дочери тоже хорошо?

Мама кивает.

– Уходи! – говорит мама, в глазах ее больше нет строгости, только любовь.

Иду к двери, оборачиваюсь, но мать с силой выталкивает меня за порог, я падаю лицом на дермантин кушетки, ее вкатывают в машину скорой помощи.

– Терпи, матросик, не война это, турбину у вас рвануло, – говорит усатый толстяк в синей мед форме и заглядывает мне в глаза, приподнимая веки.

Я чувствую, как машина несется по кочкам.

– Сыновей надо, – хрипло говорю я.

– Будут сыновья, будут, ты только до больницы дотерпи, родной, – говорит доктор и делает укол.

Ноты: песок, горелая ткань, кожа, гарь, техническое масло, плавящийся металл, мерзлая трава, фруктовый пирог, слива, вишня, абрикосы, малина, дермантин, инъекционный анальгин, амбра.

Nimere Parfums La Foret Russe

– Пятая береза от большого дуба, что царь на холме посадил. От березы десять аршинов на юг, там гномья нора. Коли листья прошлогодние приподнять, да слова нужные сказать, ход откроется. Залезай под землю….

– Ирина Петровна, я понимаю, вы краевед, экскурсии водите, но давайте без этих местных легенд, – говорит Иван.

– Краевед, краевед, вожу экскурсии, столько Иванов за свою жизнь перевела, не поверишь, – говорит Ирина Петровна, живо обувая кроссовок на сверкающий механический протез.

– Мне источник найти, пробы взять, на карте отметить и все, – говорит Иван.

– Спробовать можно конечно, ток живую воду просто так пить без толку, – говорит Ирина Петровна, – вот если вначале умереть, тогда сразу эффект прочувствуешь.

– Давайте без этого фольклора, – морщится Иван, просто отведите меня к источнику, я заплачу, как за экскурсию.

– По рукам, милок! – обрадовалась Ирина Петровна.

Под ногами скрипели опавшие прошлогодние иголки, пахло еловой смолой, Иван еле поспевал за Ириной Петровной, которая неслась по лесу и не прекращала говорить.

– Вот это гора гномов, под ней живет их король, сварливый рыжий Гоби.

Иван посмотрел на гору. Гора и гора.

– А это поляна фей, каждой весной, на ней выбирают главную фею, но никто не хочет быть главной целый год, поэтому они мажут лица грязью, начесывают колтуны в волосах и страдают другими глупостями, лишь бы откосить от забот, – продолжила Ирина Петровна.

– Можно без лекции, я ученый, не верю в сказки, – попытался унять Ирину Петровну Иван.

– Вон тот камень, не простой, это алтарь эльфов, – как ни в чем не бывало, продолжила Ирина Петровна.

– И там они плясали и ели заблудившихся путников, – решил подыграть Иван.

Ирина Петровна с интересом взглянула на Ивана, и прибавила шагу.

– А здесь овражек… – сказала Ирина Петровна.

– Какого-нибудь лешего, – перебил ее Иван и с криком покатился вниз.

– Скользкий, – закончила Ирина Петровна и полезла за Иваном.

Иван лежал на дне оврага в неестественной позе и молчал.

– Эх, чахлые-то какие пошли, – вздохнула Ирина Петровна и отправилась вдоль оврага.

Иван пришел в себя, держа в руках пластиковую бутылку воды.

– Здорово я приложился, – сказал он и хлебнул из бутылки.

– Здорово, – подтвердила Ирина Петровна голосом доносящимся откуда-то издалека.

Иван посмотрел на нее, что-то в ней очень сильно изменилось, но глаза не хотели фокусироваться, а мозг отказывался анализировать увиденное.

– Зато водичку на анализы свои возьмешь, – одновременно звонким и глухим голосом сказала Ирина Петровна.

– Это с источника? – обрадовался Иван.

– С него, с него – живая вода, – подтвердила Ирина Петровна.

– Вы опять со своими сказками, – сказал Иван.

– А ты чай и сейчас не веришь? – спросила Ирина Петровна.

– Во что? – не понял Иван.

– Что вода мертвого возвращает, – сказала Ирина Петровна.

– Еще скажите, что я мертвый, – усмехнулся Иван и пожалел, в ребра отдало болью.

– Ты уж мне поверь, мертвехонек. Ну что, пошли обратно, – сказала Ирина Петровна.

Иван поднял на нее глаза, увидел протянутую ему руку, лицо, половина которого была молода намного больше прежнего и другая, скованная серыми глубокими морщинами. Опустив взгляд, Иван увидел протез Ирины Петровны, который стоял на черных потрескивающих углях, остаток кроссовка расплывался оплавленными ошметками.

Иван схватился за протянутую руку и снова очнулся.

– Все болит, – пожаловался он.

– Вода только возвращает, не лечит и боль не унимает, – сказала Ирина Петровна, отлепляя остатки подошвы от протеза.

– Все правда? – спросил Иван.

– Кто его знает, где правда, где неправда, допивай воду лучше, – ответила Ирина Петровна.

– Что значит, нет никакого источника? Вам финансирование проекта выделили, вы презентацию делали, карты показывали, русла этих, как там, подземных вод, а теперь командировочные прокатали, и ничего нет? – бушевал начальник исследовательского отдела.

– Нет источника, я проверил, фольклор, – сказал Иван.

– Сотрудники соседнего отдела под эту воду свой проект подготовили, испытания, списки желающих излечиться, что мне теперь им всем сказать, – продолжил начальник.

– Не лечила та вода, только мертвых возвращала, – тихо ответил Иван.

– Я смотрю, командировки вам не на пользу, совсем со своими сказками свихнулись, идите и готовьте документы на закрытие проекта, – сказал начальник.

Иван кивнул и вышел из кабинета, но вместо своего отдела пошел в лабораторию химии, где нашел своего друга и поставил на его стол грязную, помятую пол-литровую бутылку, на дне которой была вода.

Ноты: еловые иглы, лесная подстилка, мята, лист смородины, хвоя, зеленые ноты, эвкалипт, кора, абсент, листва, чабрец, липа, березовый сок, деготь, еловая смола, ладан, пачули, шишки, сосна.

Nimere Parfums La Gitane

Сморщенное, словно сухофрукт, лицо сливалось с голыми серыми скалами за спиной старухи Йоки. Она курила длинную вонючую трубку, причмокивала и надолго закатывала глаза.

Кибитка оставляла пыльный след на проселочной дороге. На крытом старом вагончике можно было разобрать буквы. Они гласили: «рожный ирк магия и клоу». Куда бы не приезжал вагончик, зрители желали увидеть Клоу. И очень сильно огорчались, когда к концу представления Клоу так и не появлялся. Однако после инцидента откровенного мордобоя с участием сильно подвыпивших крестьян, вся команда «рожного ирка» решила, что им крайне необходим Клоу. Поскольку все были заняты в представлении, было решено принять нового члена труппы на роль Клоу.

Они проехали долину и вырулили на усыпанную острыми, словно клыки дракона, скалами горную местность. Им предстоял долгий путь по ущелью, опасный подъем на перевал и спуск к городу.

Йоки, прочистила печь, убрала во дворе, заперла сарай, в котором еще неделю назад жили серые гуси и отвела пса к племяннику. Пес жалобно скулил вслед уходящей хозяйке, высунув косматую голову в дыру забора. Йоки не обернулась. Она отпускала привычный ей мир.

Вагончик несколько раз подскочил на ухабах, ось издала треск, заднее колесо отлетело и нырнуло в пропасть. Кони протащили кибитку еще несколько метров и остановились.

В процессе поисков запасного колеса выяснилось, что оно уже установлено вместо правого переднего еще месяц назад, а приобретение нового по очереди возлагалось на всех в команде, но вместо покупки колеса, каждый решал перевозложить эту обязанность на другого.

Забрав самое ценное и отвязав лошадей, «рожный ирк» отправился к маленькому поселку на склоне горы. Проходя по узкой каменистой тропинке и броня друг друга последними словами, они замерли, всмотревшись в умиротворяющее зрелище: гордый старческий профиль чернел на фоне гор, серые кольца дыма плавно поднимались в красное закатное небо, у ног лежало новое колесо и дорожный мешок.

– Клоу, – тихо выдохнули все, пытаясь не нарушить магию момента.

Ноты: сельдерей, дым курительницы, дерево, хвойный лес, камни, табак, вяленые фрукты, слива, пряные травы, верблюжья шерсть, ром, земля, увядающая трава, старый картон.

Nimere Parfums Fig and Nut (Royal Fig)

Ольга. Рыжие седеющие локоны уложены в красивую прическу. На тонкой загорелой шее крупные бусины необработанного аквамарина, чтобы дышать. А дышать Ольге нужно хорошо. Она танцует. Танцует перед теми, кому мечтает передать древнюю магию движений под музыку. Она, почти как Хенаро из книг Кастанеды, только не в пустынях Соноры, а в зале стриптиз-клуба. Крошечная комнатка, вся в зеркалах и большое панорамное окно, выходящее на глухую бетонную стену, как насмешка.

– В кружок, мои солнышки, быстро-быстро, – говорит Ольга.

Солнышки подскакивают к хореографу.

– Сегодня мы будем дышать, – продолжает Ольга и прикладывает руку к животу.

– Дышать мы будем тут и тут.

Она гладит свой довольно округлый живот, а потом указывает на точку в середине лба, которую называют «третий глаз».

– Первое и самое важное, что вам нельзя забывать – вы женщины, и поэтому дышать мы будем животом. Так задумала природа. А второе – мы танцуем не только для себя. Нам надо «видеть» аудиторию. Ты смотришь – на тебя смотрят.

Ольга сделала несколько изящных, плохо стыкующихся с ее возрастом и комплекцией поворотов.

– Вдох, – протянула Ольга, плавно крутясь вокруг девочек и прижимая руку в животу.

– Выдох, – сверкая ясными голубыми глазами, продолжила повороты Ольга.

Собравшиеся следили, затаив дыхание.

– Что замерли? Всем дышать! – скомандовала Ольга.

Девчонки запыхтели, пытаясь передышать друг друга.

– Чистота, тишина, свет, – нараспев говорила Ольга.

Дыхание девочек становится тише, легче. Ольга включает музыку и плавно водит рукой в воздухе. Группа начинает кружиться. Каждая девушка танцует свое, чистый экспромт, веление тела. Однако со стороны кажется, что именно Ольга руководит каждым движением танцоров, словно к ее пальцам сходятся невидимые нити, управляющие телами в зале.

После занятия, когда все расходятся, Ольга берет сумочку, достает ингалятор, делает несколько вдохов. Пару минут тишины, и она срывается с места, торопится, бежит к машине, через пятнадцать минут стайка маленьких балерин будет ждать ее в репетиционном зале балета. Маленькие танцующие феи, они танцуют пока могут дышать.

Ноты: листья инжира, фейхоа, мартини, орехи, медоносные цветы, древесина, персик, тмин, пачули, иланг-иланг.

Nimere Parfums Fig

Как кошка, дорвавшаяся до банки со сметаной, как гиена, загнавшая жертву, я улыбаюсь и не могу скрыть своей улыбки, потому что я нашла тебя. Тебя – мой чарующий, дурманящий, манящий и желанный свадебный торт. Я сижу в дегустационном зале и лопаткой для сервировки ем торт. Тот самый, прекрасный шедевр французского шефа, который должен был стать украшением моей свадьбы. Персонал стоит в сторонке, пытаясь не смотреть в мою сторону. А я ем, ем, даже можно сказать жру, подталкивая руками выпадающие изо-рта куски. На мне белое подвенечное платье, уже не совсем белое. Какой идиот придумал, что невесте нужно белое? Я добралась до сердцевины торта, там вымоченные в белом роме спелые фиги. Я вынимаю их руками и с наслаждением запихиваю в рот. Какая же я была дура, думала, что он меня любит.

– Я дура! – восклицаю, обращаясь к сбившимся в угол официантам.

Официанты друг за другом покидают зал. И я остаюсь одна с великолепным тортом и с твердым намерением больше никогда не совершать глупостей.

– Больше никогда! – вслух говорю я себе.

Дверь открывается, дыхание мое перехватывает, по позвоночнику пробегает электрический разряд, и я понимаю, что никогда не смогу убежать от этого гавнюка. Я кидаю в него фигуркой молодоженов с торта, она оказывается совсем не из крема. И в ярости запускаю еще несколько кусков. Уворачиваясь, Генрих кричит:

– Самолет, самолет не там приземлился!

Спустя несколько повторов, до меня доходит смысл слов про самолет, и почему Генрих не пришел на венчание, и отключенный телефон. Не в силах сдерживаться, я бросаюсь ему на шею. И это самые сладкие поцелуи за все три недели нашего знакомства.

Ноты: красное яблоко, кокос, гардения, лист инжира, белковый крем, сладкий миндаль, белый ром, амбра, вода с медом, тубероза, тростниковый сахар, белый шоколад.

Nimere Parfums Sexual Harassment (Sexual Harassment- первое название. Было изменено по этическим причинам на Succubus)

Она курила. Не дамские ароматизированные сигареты, она курила папиросы без фильтра. Сжимала тонкими пальцами кончик папиросы, чиркала спичкой, подносила этот яд к мягким почти белым губам, затягивалась и выпускала плотный табачный дым. Ее волосы всегда пахли им. И как же я был счастлив уткнуться в сухую, словно стог сена, копну ее табачных волос. И не выпускать из объятий, покуда рассвет не разлучит нас. Она смеялась звонко, с легкой хрипотцой, звенела сотней серебряных украшений как цыганка, видела людей под их масками и прощала им все пороки, как древняя богиня, у ног которой возводили храмы и алтари. И конечно она не могла быть моей. Боги никому не принадлежат, даже на миг. Они лишь даруют милость своей любви или обрушивают гнев. Мне досталась любовь. Тихая, невесомая, как клубы табачного дыма. Сладкая и горькая, как дикий мед. Неотвратимая, как тьма надвигающейся пантеры. Любовь, которая не могла быть вечной, любовь, которая была самой вечностью. Я разминаю в пальцах папиросу, откладываю ее и добавляю легкий мазок на картину, там белые цветы для всех, кто смотрит, и там Она, всегда Она, когда смотрю я.

Ноты: зеленые ноты, мягкая кожа, цветочные ноты, табак папиросы, хищная тубероза.

Nimere Parfums Voyeurisme

Босые ноги касались земли, не чувствуя ее, в глазах струились разноцветные потоки, перемешивались, создавая водовороты радуги. Лика шла, выставив вперед руки, перед ней то появлялись, то исчезали пейзажи разной местности. Шаг – и впереди фруктовый сад, спелые груши источают пьянящий аромат сидра. Шаг – белая поляна, усеянная малюсенькими цветочками, они скользкие и пахнут самой нежностью. Шаг – и перед Ликой мир, полный дирижаблей, людей, увешанных замысловатыми механическими устройствами, облаченных в кожаные наряды. Так не хочется уходить. Но ноги сами делают следующий шаг, и запах нектара заполняет легкие, окрашивает окружающее в янтарный цвет. Воздух становится вязким, терпким, как ягодный кисель. Лика делает несколько глотков и вырывается из застывающего янтаря в прохладный воздух кедровой рощи. Лика начинает бежать. Она бежит, ощущая тонкие мягкие иголочки под босыми ногами. Останавливается, делает последний шаг и оказывается у обрыва. Снизу утес поглаживают синие языки океана. Ветер несет запах сладких цветов. Лика закрывает глаза, в темноте внутренней тишины появляется большой белый бутон. Он медленно распускается, обнажая зеленую сердцевину и приближается к Лике, касается ее длинным желтым пестиком, полным пыльцы, которая моментально поднимается в воздух. Лика начинает чихать. Она чихает, уткнувшись в подушку. Мокрые волосы пахнут шампунем, чайник только что щелкнул, отключившись, и пар выходит из носика, разнося по комнате аромат открытой банки варенья из алычи. Задремать на секунду на кухонном диване, как это в духе Лики. Она теребит мокрые волосы, поправляет кожаные подушки, смотрит на зацветшее громадным белым цветком неизвестное растение и идет пить чай. Что еще делать, когда ты живешь на утесе, который ласкают синие языки океана миров?

Ноты: ягоды, игристое белое вино, миндаль, леденцы, мята, груша, ментол, цветы кашка, кедр, стиракс, кожа, варенье из алычи, белые цветы, замша, шампунь, древесная пыль.

Nimere Parfums Dragon Blood (Cuir Vermillion)

Красные камни замка дышали. Они гулко ухали в коридорах и протяжно свистели на углах.

В обеденном зале был накрыт стол, во главе которого сидел смуглый, как вороново перо, со сверкающими, словно пламя, глазами младший и уже единственный сын покойного короля Кален. Он положил руку на золотой кубок, поднес его к губам, но не сделал глотка. Талия, не уступавшая по смуглости брату, сидела на другой половине длинного стола. Она повторила жест, поднеся кубок, и улыбнулась. В обоих кубках был яд.

– Как прошел твой день? – спросил Кален.

– В надежде, – ответила Талия и поставила кубок.

Она долго разглядывала содержимое своей тарелки, потом дала кусочек мяса кружившейся у ног ласке. Ласка проглотила угощение.

Талия и Кален с интересом ожидали развития событий. Ласка посмотрела на хозяйку, потом на Калена и, поняв, что больше ничего не дадут, свернулась калачиком и задремала.

Талия прислушалась. Ласка мерно дышала. Талия набросилась на еду. Тарелка быстро опустела. Кален наблюдал.

– Не голоден? – спросила Талия, промакивая губы.

– Жду, когда дядя спустится.

– Надеешься, что он отведает твое вино?

– Хочу посмотреть, поднесет ли он ко рту столовые приборы, которые так усердно начищал лично ранним утром.

Талия побледнела, схватилась за горло и выбежала из обеденного зала. Когда стук ее шагов стих в коридорах, Кален протер шелковой салфеткой вилку и, подцепив на нее кусок мяса, начал трапезу.

Кожистые крылья рассекали воздух. В большое ветровое окно можно было разглядеть голову и одно крыло дракона, зависшего над пропастью. Кален подошел к окну и демонстративно облизал вилку. Дракон выпустил из ноздрей клубы черного дыма и взметнулся к крыше. Несколько раз грохотнуло, потом послышались быстрые шаги.

– Без меня трапезничаете?

– Дядя! Вы спустились к нам!

– А где Талия?

– Что-то съела не то.

На лице дяди молнией сверкнула улыбка.

– Желаете вина?

Дядя посмотрел на племянника, склонив голову на бок.

Утром следующего дня у замка выстроилась траурная процессия. Подданные старательно изображали скорбь. Они бы предпочли изображать все, что угодно, лишь бы подальше отсюда, но ритуал требовал. Вынесли гроб и медленно понесли вдоль собравшихся. За гробом шла Талия, лицо который было покрыто черными кружевами, но даже они не могли скрыть ее улыбки. За ней следовал Кален. Когда гроб водрузили на постамент семейного склепа и скорбящие племянники стали рядом, Талия тихо спросила:

– Как у тебя получилось?

Кален повернулся и всмотрелся в черные кружева, ловя взгляд сестры.

– Я думал, это ты, – рассеянно сказал Кален и впал в задумчивость.

– У нас точно больше нет родственников? – спросила Талия.

– Кровь! – громко сказал Кален.

– Значит, есть? – испуганно уточнила Талия.

Кален начал смеяться.

Из склепа доносился отраженный от каменных стен хохот. Собравшиеся попятились. Кто-то испуганно побежал прочь, а когда над склепом захлопали гигантские крылья, все ринулись врассыпную. Дракон взметнулся в небо и начал описывать круги над замком.

Талия, увязая туфлями в грязи, быстро шла к замку. На ее лице боролись гнев и смятение. Оставляя грязные следы, она прошла в библиотеку и стала листать старые книги рода.

Поздним вечером Кален обнаружил ее спящей на одной из книг. Почувствовав его появление, Талия встрепенулась.

– Я никого не нашла, – устало сказала она, – Мы последние.

– Кровь, дорогая, кровь, – сказал Кален, налил себе вина из графина и демонстративно выпил.

– Ты не отравил вино в библиотеке?

– Отравил.

Талия уставилась на брата. В ответ он улыбнулся, походил вдоль стеллажей, испытывая терпение сестры, а потом, резко усевшись в кресло, сказал:

– Дядя пил свою кровь!

Драматического эффекта не последовало. Лицо Талии выражало полное непонимание.

Кален вздохнул, откинулся в кресле и лекторским тоном начал объяснять.

– Кровь дракона – самое мощное противоядие, но в большом количестве превращается в яд.

– Бедный дядя, он отравил себя сам, – печально произнесла Талия.

Кален выпрямился, желая посмотреть на невиданное зрелище – печаль сестры.

Но она улыбалась.

– Забудем о яде, – сказала она.

– Поединок на мечах? – спросил Кален.

– Никаких убийств.

– Ты не отступишься, я не отступлюсь, это тупик.

Талия вышла из библиотеки, но вскоре вернулась с красной бархатной шкатулкой и отдала ее Калену.

– Ты уверена? – спросил Кален.

Талия кивнула.

Кален открыл шкатулку, вынул черный перстень с большим красным рубином, встал на одно колено и сказал:

– Бери кольцо пока я не передумал.

Ноты: коньяк, травы, черная смородина, сухой миндаль, кедр, лесные орехи, кожа, роза, вино, мускатный орех, кипарис, древесная пыль, дуб, вишня, кирпич, сухое каберне, мускус.

Nimere Parfums Time Stood Still

В последнем дне лета, там, где туман застилает все, кроме маленького домика на горе, живет часовщик. Каждое утро он выходит на лужайку с большой дымящейся чашкой чая в одной руке и куском вишневого пирога в другой и смотрит на простирающийся по долине туман.

– Скоро осень, – говорит часовщик долине.

Долина отодвигает туман, показывая часовщику зеленые горы, поляны белых рододендронов и голубое небо.

– Лето рано или поздно кончится, – спорит с долиной часовщик.

Долина брызгает в часовщика теплым, моментально высыхающим дождем и окутывает зыбким шершавым на вкус облаком. Часовщик смеется и кричит:

– Последний раз, а завтра наступит осень!

Он возвращается в дом, подходит к стене, на которой висят сотни часов, и отводит каждые на одну секунду назад. Часы не сопротивляются, они уже привыкли. По секунде за день – небольшая плата за одну вечную жизнь великого мастера времени.

Часовщик садится у камина, кидает в него маленькое бревнышко, зябко ежится и наливает новую чашку чая. За окном барабанит дождь, он сильный, холодный, почти осенний, он будет лить весь день, до самой ночи, в ярких звездах которой маленькие секунды сольются в новый последний день лета для одного крошечного домика высоко-высоко в облаках, где небо опускается на землю.

Ноты: печенье, ягодный сироп, безе, арахис, древесина, сироп шиповника, черника, пьяная вишня, вишневая косточка, рододендрон кавказский, пряности, ветивер, роза, ладан, кожа, кедр, влажная почва, дождевая вода, мед, шерстяные нитки.

Nimere Parfums Melancholy. Letters Wallice

Пыльные фиалки и недопитый коньяк.

Мятые простыни на полу.

И не вздохнуть полной грудью никак, воздух ускользает в дыру.

А дыра – вырванный клок, там где сердце ранее билось.

Я серая тень – морок, взяла растворилась.

Словно и не было никогда, ластиком плавно стираю

Секунды, минуты, дни и года, но остаюсь, продолжаю.

Выйду в парк я в туманную даль, вдруг запахнет вокзалом,

И Есенин с губ – мне не жаль, удостоюсь я малым.

Падают листья не в такт, просят крошек синицы.

Вроде все, как всегда, но не так, расплываются лица.

На обрывках размокших газет тушью черной пишу завещанье,

На аллее лишь дым сигарет и забытая чья-то сандаля.

Мила, Милочка, Милана светлая, как тень, глаза, как вода. Что-то было в ней неземное, тихое, как журчанье реки, как туман. Незаметное, естественное что-ли, из-за этого она была невидимкой. Подойдет тихо, постоит рядом, а ты даже глаз не повернешь. Вроде есть человек, а не чувствуешь его. Поначалу группа это обсуждала, планы вынашивали, как Миланку в ректорскую заслать за ведомостями или в лабораторию, ответы тестов посмотреть. Но дальше шуток дело не пошло. Потом все привыкли к невидимке, поэтому и спохватились поздно. Лишь на зимней сессии по ведомостям обнаружили, что ее с нами нет уже полгода. Она числилась в группе, лекторы отмечали на автомате присутствие, на экзаменах все же сфокусировались и поняли, что не приходит она уже месяц или два, или больше. Начали адрес искать, послали туда гонцов, те вернулись ни с чем. Соседей опросили. Никто ничего не знает. В полицию заявили. Ответа не пришло. Поискали сами еще, погоревали и забыли. А сейчас сидим, год спустя, празднуем окончание сессии. А меня словно переклинило, вспомнил ее, у остальных спрашиваю, больше никто не помнит, как и не было никогда Миланы, светлой, как тень, глаза, как вода.

Ноты: фиалка, коньяк, бензоин, смолы, креозот, валериана, кедр, папиросная бумага, чернила, кипарис, табак, каменная пыль, мрамор, туман.

Nimere Parfums Djelem, Djelem

– Ну и запах от нее, – сказал Ланс.

– Ветер меняется, надо торопиться! – сказал Вальтер.

Он затушил костёр, проверил мощные ремни, сдерживающие нечто трепыхающееся под тяжелой черной тканью, привязанное свертком к седлу. Восходила луна.

Они выдвинулись, оседлав лошадей. Ланс скакал немного впереди. Вальтер держался сзади, ведя третью лошадь, которая тащила груз. Они выбирали тихие дороги, не желая встречать путешественников и опасаясь попутчиков. Груз был дорогим, и это могло навлечь беду. И несмотря на то, что беда ждала именно тех, кто попытается отобрать груз, Вальтер всеми силами старался доставить его секретно.

– Впереди цыгане, – сказал Ланс.

Вальтер поближе подтянул несущую груз лошадь и накрыл ее своим плащом.

Небольшой табор шел мимо. Мужчины в повозках оценивающе поглядывали на путников. Молодая цыганка спрыгнула и, подбежав к Вальтеру, сказала:

– Хочешь, счастье нагадаю?

– Демон! Демон! – закричала старая цыганка, высунувшись из повозки и тыкая рукой в Вальтера.

Молодая цыганка сразу вернулась обратно. Вальтер положил руку на рукоять кинжала.

– Демон, – прохрипела старуха, и в ее белых глазах отразился свет луны. Старую цыганку утащили в середину повозки и укрыли шкурой.

Больше Ланс и Вальтер не повстречали на дороге никого. В глухой тьме они въехали в город. Стражники без расспросов пропустили их, когда Вальтер показал печать на свитке.

Петляя улочками, они выехали на площадь, обойдя ее, остановились у заднего входа и начали отвязывать груз. Из-под ткани послышалось скрежетание и хриплые слова на латыни.

– Оно говорит, говорит! – закричал Ланс и, размахивая руками, убежал.

– Стой, стой! – закричал Вальтер вслед.

Но Ланс исчез в темноте.

– Опять самому тащить, – расстроился Вальтер, отстегивая ремни.

Сверток рухнул на землю и выдал новую череду слов на латыни.

Вальтер, не обращая на это внимания, потащил его волоком. Черный мрамор стен глушил звуки. Сверток выдавал заковыристые слова, похожие на древние проклятья.

Выбившись из сил, Вальтер оперся на тяжелую дубовую дверь и постучал. За дверью что-то несколько раз легонько взорвалось, а спустя мгновение на пороге появился улыбающийся маг. Он посмотрел на Вальтера, на сверток, достал с пояса кошель и отдал его Вальтеру. Вальтер взвесил в руке кошель, кивнул и ушел.

– Извини, что тебе пришлось все это терпеть, – обратился маг к свертку, а потом заговорил на латыни.

Он долго развязывал веревки и ремни, пока из свертка не показалась голова, а потом и все тело гаргульи. Гаргулья внимательно поглядела на мага. В ответ маг нежно погладил ее черные крылья. Потом он повернулся и пошел по винтовой лестнице наверх. Гаргулья последовала за ним. Добравшись до крыши, маг раскинул руками. Гаргулья прошлась вдоль, а потом, взобравшись на парапет, устремила голову к луне и замерла.

Ноты: животные ноты, горькие травы, полынь, хвоя, потушенный костер, толстая кожа, земля, табак.

Nimere Parfums Sonnets of Mary Stuart (Сонеты Марии Стюарт)

Кнут хлестал пол. Портиция надвигалась.

– Сковороду сожгла, – отрывисто говорила Портиция, ударяя кнутом, – пирог извела.

– Простите! – всхлипывала Агаси и жалась к стене.

Портиция ударила кнутом у самых ног Агаси. Та зажмурилась. Портиция улыбнулась.

– Дом отдраишь, чтобы ни пылинки, и замени цветы, не выношу вид увядающих цветов.

Портиция поправила костюм для верховой езды и вышла.

Во дворе ждал конь. Портиция лихо оседлала его и понеслась по усадьбе. Ветер подхватил выбившуюся из тугой прически прядь. Портиция скакала к лесу. Лес силуэтом темнел на фоне уходящего солнца, запахи обострялись. Портиция спешилась, оставила коня у кромки леса, а сама скрылась в чаще.

Агаси терла щеткой пол. Из окна падал тускнеющий оранжевый свет. Взгляд Агаси скользнул по туалетному столику госпожи. Букет, еще несколько минут назад выглядевший чуть подвявшим, осыпался серым пеплом. Агаси поняла, что ночь предстоит трудная. Она взмолилась всем существующим богам разом, чтобы те дали ей силы дожить до утра. Агаси прильнула к окну. Конь госпожи возвращался без наездницы. Из леса в кровавый закат взметнулась стая черных птиц.

Ноты: кожа, смола, чернослив, увядшие цветы, лиственный лес, земля, цветочные ноты, канифоль.

Ladanika

LadanikaLadanika Ладаника

Печеное яблоко, прозрачное, сочащееся соком, испускающее волшебный дух, что может быть лучше? Только яблоко для домового. Дарья поставила на стол яблоко и принялась печь пышки. Домовой нервничал, масло брызгало.

– Отведай яблочко, – приговаривала Дарья и переворачивала румяные пышки.

Дарья налила в вазочку варенье из черной смородины, поставила на стол блюдо с пышками, поправила букетик цветов и присела на скамью.

– Садись, – позвала Дарья домового.

Домовой отошел от двери, недоверчиво поглядел на Дарью, потом присел за стол и начала мазать пышки вареньем.

Дарья тихонько вытащила из-под скамьи дорожную сумку и одним рывком выскочила из дому, заперев за собой дверь.

– Фуф! – облегченно выдохнула она, – не сбег.

Дарья кинула на плечо сумку и пошла к лесу. Ей предстоял долгий путь до соседней деревни к своей бабке Прасковье, которая и научила внучку, как присесть на дорожку и обмануть домового, чтобы не увязался следом.

Ноты: конфеты барбариски, персик, ягоды, печеное яблоко, масло, тесто, варенье из черной смородины, цветочные ноты, лес.

Ladanika Russian Fairytale Русская Сказка

– Пей! Быстрей, уже идет, – говорила Варвара Янке, приподнимая донышко бутылки с постным маслом.

Янка кривилась и глотала масло. Шаги стали громче. Варвара замерла, а потом пустилась наутек. Янка осталась сидеть на большом валуне, не с ее большим животом было устраивать бега, да и незачем. Она уже девять месяцев ждала этого дня, и вот он пришел. Мягкие шаги приблизились. Янка выдохнула, вцепилась в наросшие на валун корни и закричала. Лес впитывал крики Янки, но Варвара, добежавшая почти до деревни, услышала похожие на вой стоны. Варвара остановилась и села на землю. Она непрерывно бормотала, чтобы заглушить стоны сестры.

– Сама, сама виновата, нечего было шляться ночью по лесу.

Варвара сидела, закрыв уши руками, и смотрела в небо. Вскоре на нем появилась белая луна. Вечерело. Варвара опустила голову вниз и увидела, что сидит среди поляны серых цветов.

«Как зацветет серый цветок, так новый леший вступит в свой срок», – вспомнила она детскую песенку. Варвара потрогала гладкие серые лепестки, совсем не детская оказалась песенка.

Янка плакала, она смотрела, как пустота уносила ее новорожденного малыша. У него были мохнатые зеленые ножки, черная шерсть на спине и заостренные уши, но это был ее ребенок. Собрав оставшиеся силы, Янка закричала:

– Я хочу приходить к нему!

Пустота остановилась на краю опушки.

– Хорошо, – шелестом отозвалось вокруг Янки, и та отключилась.

Придя в себя, Янка увидела все вверх ногами, а потом узнала лапти Варвары, которая тащила ее на плече. В хате Варвара уложила сестру на перину, сунула ей в руку стакан смородиновой настойки, а сама легла на пол.

– Уши с кисточками, – тихо сказала Янка.

– Чего?

– У малыша.

– Он его вырастит, у них единственный за всю жизнь, ложись, спи.

Ноты: постное масло, мох, дерн, ягодная настойка, лес, земля, цветочные ноты.

Ladanika Калинка малинка

– Под кустом смородины, живет гном юродивый, – пела мама и шла по саду с плошкой.

Я плелась следом. Совсем не юродивый, просто брови у него большие, от этого и глаза косые. Я незаметно помахала гному рукой, он подмигнул, подпрыгнул, перевернулся в воздухе и исчез.

Мама собирала облепиху, а я рассматривала лист. Интересно, зачем дерево рисует на своих листьях? Тонкая паутинка под моими пальцами разворачивалась маленьким деревцем и каждая веточка деревца, тоже повторяла узор, а если присмотреться, и меньшие веточки повторяли узор. Какая тонкая работа! Я посмотрела на дерево с восхищением мастерицы, которая вчера выучила два стежка вышивания.

– Отнеси домой, – сказала мама и вручила мне полную плошку с ягодами.

Я шла по теплой чуть примятой траве. Возле клумбы жужжали шмели. У садика с травами ходил постовой. Увидев меня, он отдал честь, развернулся и зашагал, отбивая маленькими лапами так, что комочки земли разлетались во все стороны. Надо спросить у мамы, кто он такой. Жутко похож на кролика, но кролики не носят одежды, да и не работают постовыми.

Я вбежала в дом и чуть не уронила плошку, споткнувшись о порог.

– Маришка, поди сюда! – позвала бабушка из дальней комнаты.

Я поставила ягоды на стол и побежала к ней.

– Смотри, что у меня для тебя есть, – говорила бабушка и вынимала из шкатулки катушки с нитками.

– Ох! Красивые какие! – сказала я, рассматривая нитки.

Нитки были шелковые, в них переливался свет, словно на чешуе только что выловленной рыбы, а одна катушка была с золотой ниткой.

– Нравятся? – спросила бабушка.

– Очень, – запрыгала я от радости.

– Они необычные, а заговоренные, – шепотом сказала бабушка, – добавь одну нитку в узор, и будет обережка.

– А когда кончатся? – спросила я.

– Не кончатся, они еще от прабабки моей, – ответила бабушка.

Я никак не хотела выпускать из рук катушку с золотыми нитками.

– Они из золота? – не удержалась я.

Бабушка засмеялась.

– Из ниток они, – сказала бабушка.

– Золотая, что ты вертишь, для самых важных желаний, сделаешь стежок или крестик на полотничке, сверху него узор обычными вышьешь, желанье вслух проговорить надо и коснуться полотничкой желающего, – рассказывает бабушка.

– А черная? – спросила я, глядя на катушку, которая осталась в шкатулке.

– Черная, ток вышивальщице надобна, чтоб за тенью видеть, тебе она ни к чему, ты без нее видишь, – сказала бабушка.

– Что вижу?

– Мир за тенью.

Я посмотрела на бабушку.

– Кроля на грядке с травами видишь? – спросила бабушка.

– Что марширует в красных панталонах? – уточнила я.

– Его, бездельника, – ответила бабушка.

– Вижу, и гнома в саду, и чумазого в печи, что масленку вчера разлил, – начала перечислять я.

– Вот, кто масло разлил! – сказала бабушка.

– Ой! – расстроилась я.

Выходило, заложила я чумазого.

– Не боись, не заругаю его, а сейчас выбери нитку, не спеши, сердцем выбери, нитка эта всегда твоей будет, под любой оберег и науз, – сказала бабушка и разложила все катушки.

Как же сложно, все к себе манили, звали, как живые. Я тянула руку то к одной, то к другой катушке. Потом посмотрела на бабушку, обняла ее, в ребро ткнулось что-то твердое. Я ползла в карман бабушкиного передника и вытащила белую нить. Она переливалась всеми цветами, как морская раковина у нас на комоде.

– Эту хочу! – обрадовалась я находке.

– Теперь они все твои, но эту береги пуще остальных, защита твоя, дорога домой и удача, – бабушка отдала мне белую катушку, а остальные сложила в шкатулку.

Я любовалась, как на нитках переливается свет.

– Чего ждешь? Садись, будем стежки учить, – сказала бабушка и дала мне пустую полотницу.

Ноты: ягоды черной смородины, маслянистые ноты, облепиха, лист черной смородины, ежевика, черника, рябина, грубая ткань.

Ladanika Summer Breath Дыхание Лета

Лето уходит, бежит великанскими шагами прочь, и не догнать, как ни старайся, не удержать, только вдохнуть на прощание, вобрать в себя, сколько сможешь, насытиться, чтобы хватило дотерпеть до следующего. Поэтому я хожу по извилистым улочкам маленького приморского городка и вдыхаю, вдыхаю. Вот клумба с желтыми цветами, я склоняю голову и вбираю в себя их силу, аромат и тепло. Вот выгоревшая на солнце трава, я ложусь на хрустящую подстилку, закрываю глаза и надеваю на себя шубу из травяного ковра, она защитит меня в самый злой мороз. Я глажу темную зелень листвы, вздернутую серой пеленой пыли, еще неделя- две, и по ней побегут желтые молнии осени. От маленького фермерского рынка веет медом и яблоками, я прохожу мимо, а потом возвращаюсь и покупаю два больших красно-желтых яблока, они такие огромные, что не умещаются в руках. Я обнимаю яблоки, улыбаюсь и пытаюсь вобрать в себя каждый лучик тепла, в груди растет переливчатый шар из золотых нитей солнечной энергии, это моя батарейка счастья, теперь мне не страшна хандра осени и черно-белые фото зимы.

Ноты: ветивер, земля, древесина, морской бриз, фруктовые ноты, манго, ананас, кожа, цветочные ноты, зеленые ноты, яблоки, мед, желтые цветы, мускус, сидр.

Ladanika Russkiy Gostinets (Russian Gift) Русский Гостинец

– Пироги крученые, яблоки моченые! – орал мужик у прилавка.

– Кому вина чарку? – басил бородатый с бочкой.

Ярмарка гудела. Архип протискивался сквозь толчею. На его руке было два крестика. Один -памятка про каравай, другой – про новое седло. А третий Архип рисовать не стал, хотелось ему жинку свою порадовать в тайне, гостинец привезти.

Жинка Архипа – первая краса на деревне. Все дивились, чего непутевого Архипа выбрала. А любовь, она такая – голову не слушает, за сердцем идет.

Так и Архип идет по ярмарке, подарок выбирает. Тут и яблоки наливные, ковры самотканые, снадобья целебные. Глаза разбегаются, только душа ни к чему не лежит. Ходит Архип, солнце за полдень перешло уж, и седло купил, и каравай, а подарок жене все не выберет. А тут, откуда ни возьмись, на пути Архипа старуха в черном появилась. Зубы кривые, глаза косые, на носу бородавка, да глаза на нее и сморят. Улыбнулась Архипу во все свои кривые зубы и молвит:

– Чай гостинец жене ищешь?

Архип подивился, что старуха о его цели знает, но солнце припекало, а выпитая чарка вина совсем разморила Архипа.

– Ищу, – подтвердил он.

Но старуха не достала лоток с безделушками, не потащила к прилавку, а за плечо потянула и в ухо скрипучим голосом говорит:

– Знамо мне, что тебе надобно, молодец.

Архипа словно морозом взяло, испугался он бабки, никого так ранее не боялся.

– Иголку эту жене возьми, сносу ей век не будет, – продолжила старуха, пальцы скрюченные разжала, а там игла, солнце, как вода, отражает.

Смотрит Архип на иглу, и вымолвить ничего не может.

Старуха иглу к вороту его прицепила, пять копеек взяла, да след ее простыл, как и не бывало вовсе.

Пошел Архип домой, долго шел, к ночи только воротился. Седло в стойле кинул, каравай жене отдал. Жена рада, за стол мужа усадила, яствами потчает. Архип оттаял, про ярмарку ей рассказывает, чего видывал, чего пробовал. Жена Архипа обнимает, да в щеки целует. А тут как вскрикнет, как подскочит, и на пальце красной ягодой кровь! И вспомнил Архип про подарок свой, снял с ворота иглу и жене отдал.

Вскоре стала жена его мастерицей знатной, со всех окрестных деревень к ней наряды дорогие шить ехали. И жили Архип с женой в достатке да любви, деток нарожали и внуков понянчили, а иглу ту, что век служила, завещали самой младшей внучке, что у бабки в лоскутах все время играла.

А вы дурного ждали, старухи швеи испугались?

Ноты: кардамон, корица, яблоко отварное, вино, фруктовые ноты, груша, зеленые ноты, трава, сангрия, ягодные ноты, мед.

Ladanika Shamachanskaya Tzarica Шамаханская Царица

Трындычиха тихонько приоткрыла дверь в покои султана. Султан возлежал на ложе. Трындычиха вздохнула, по графику дежурств, висевшему в холле гарема, сегодня была ее очередь. Трындычиха сильнее толкнула дверь и вплыла всеми своими формами в покои. Султан приподнялся на подушках и весело улыбнулся.

– Я расскажу тебе сказку! – начала Трындычиха.

– Давай потом, – предложил султан.

– Ты разлюбил меня? – спросила Трындычиха.

– Сердце мое еще сильнее пылает любовью к тебе! – ответил султан.

– И мое сердце полно любви, но живот мой не умеет танцевать танцы, доступные другим твоим женам, так прими мою любовь в виде сказки, – сказала Трындычиха.

– Только короткой, а потом мы, – сказал султан, но Трындычиха его уже не слушала.

Она, села на пуфик у стола, пододвинула поближе блюдо с вялеными фруктами и быстро умяв сливу, приступила к сказу.

– Дело было так, – начала Трындычиха и трындела до утра.

Когда занимался рассвет, блюдо с фруктами опустело, а султан мирно спал, Трындычиха покинула покои, и отправилась к себе в гарем, пританцовывая в пустых коридорах дворца.

Вы не думайте, что султан был нелюбим или чем-то обделен своими женами, просто Трындычиха была мужчиной, и чтобы сохранить голову на плечах и жизнь в гареме, ему приходилось всеми силами скрывать эту тайну.

Ноты: роза, лаванда, персик, слива, пряности, древесина, фруктовые ноты, пачули, мох, вяленые фрукты, ладан, кожа, бобы тонка.

Ladanika Московский вальс

– Рукописи не горят, – говорили они, и были правы.

Я стоял под моросящим дождем в сквере института, чиркал спичками и пытался поджечь отсыревшие листы ватмана.

– Слишком новаторское изобретение, – объясняли мне, – не получится внедрить.

– Не будь дураком, защити диплом и забудь, или хочешь с незаконченным высшим в лаборантах пахать, – говорил отец.

– Поймите, это перевернет весь мир, надо только разрешение на тестирование, – доказывал я.

– Кто вы такой? Изобретатель? Кто вам разрешил? – встречала меня суровость мира.

– Погибнет в архивах, знаете, сколько у меня здесь всего, на несколько эпох развития, а некоторые уже в пыль рассыпаются, и оцифровку для них не оплатят, – делился библиотекарь института.

– Я могу сам тестировать с добровольцами, главное результаты задокументировать, – умолял я.

– Не позволено! Вам здесь не это… – было окончательным.

Ректор и заведующий кафедрой нервничали.

– Неужели сложно вовремя явиться на защиту! – возмущался ректор.

– Спесивые все пошли, каждый гения строит, а у нас дела важные, ведомости, а мы тут сидим – соглашался зав кафедрой.

Костер наконец разгорелся, чертежи пылали, листы скручивались и превращались в серый пепел. Последним в огонь полетела теоретическая часть. Языки пламени пожирали букву за буквой, обложка держалась дольше всего дипломная работа «Трансформатор иррационального счастья». Огонь сожрал последнее, и я с необычайной легкостью побежал по влажному после дождя бульвару. Я смотрел в лица прохожих, которых мог бы сделать счастливыми. Я смотрел в голубое небо и думал, что именно туда улетела моя идея, догорев в костре, чтобы однажды вернуться в мысли такому же чудаку, как я, которому захочется осчастливить весь мир, и может ему повезет больше, и у него все получится.

В центральном корпусе института играл вальс, студенты праздновали защиту дипломных проектов. А я шел прочь и улыбался от счастья, а белые ирисы на клумбе изумленно смотрели мне вслед.

Ноты: мокрый картон, перец, белые цветы, влажная земля, пыльный асфальт, городской дождь, мокрый асфальт, камень, белые ирисы.

Ladanika Птица счастья

Пожилой мужчина в шляпе и желтом плаще размашистыми шагами пересекал сквер.

– Счастья, счастья, все они хотят счастья, – бурчал он себе под нос.

Воробей, летевший мимо, вдруг совершил неожиданный маневр и приземлился мужчине на шляпу.

– А кто знает, что это такое? – продолжал разговор с самим собой мужчина.

Воробей потоптался по шляпе и уселся на ее сгибе.

– Как я дам им то, что они даже не могут однозначно охарактеризовать? – громко произнес мужчина.

– Как обычно, щелкнешь пальцами для красивого эффекта и готово, – вдруг произнес воробей раскатистым баритоном и сам этому безмерно удивился.

– Но потом же выяснится, что это не то, чего они желали, – почти плача сказал мужчина.

– Да, – так же басовито ответил воробей.

– Тогда в чем же смысл? – спросил мужчина, остановился и поглядел в небо.

– В полете, – ответил воробей.

– В полете? – переспросил мужчина.

– В полете, в дожде, в маленьких лепестках белого цветка, в солнце, в траве, в снеге, в пухе на брюшке, в перьях на хвосте, ой что-то я увлекся воробьем, в полете, Леон, весь смысл в бесконечном полете, который никогда не начинался и никогда не закончится, – ответил воробей и, вспорхнув со шляпы, улетел в проясняющееся после дождя небо.

Ноты: мокрые листья тополя, прибитая дождем пыль, асфальт, кашмеран, шелк, цветочные ноты, мускус, пудра.

Siordia Parfums

Siordia Parfums The Wind of Ancient Crete (Ветер Древнего Крита)

Размахивая черной тростью, Теодор, пританцовывая, скользил по пустому бульвару. Серое небо готовилось принять первые лучи восходящего солнца. Ветер норовил сорвать шляпу с черных кудрей Теодора. Стук каблуков эхом отражался от каменных домиков, в которых мирно спали жители, не подозревая, что под их окнами танцует сам Локохоотри, один из древних ветров, который приносит холодные течения и крики китов.

Холодные камни мостовых теплели, открывались окна, оживали улицы. Теодор неспешно шел сквозь город. Иногда он останавливался у дома и тихо стучал в окно. Пока хозяева выглядывали, он уже уходил, и только самые быстрые могли заметить удаляющуюся нескладную фигуру вроде бы человека, а может просто одежду, развешенную на веревке, которую раскачивает ветер. В начале следующего лета в домах, куда стучался Теодор, рождались смуглые мальчики. Малыши вырастали и при первой же возможности сбегали к отцу, записываясь юнгами на корабли. Отец их встречал соленым поцелуем и ласково трепал черные кудри.

Ноты: хвойный экстракт, срез можжевеловой ветки, кожа, кора хвойных, ментол, влажный табак, камень, цветы, растущие на скалах, старая лакированная древесина, скипидар, йод, морская галька, ваниль.

Siordia Parfums Храм Изиды

Серое. Оно не было черным, потому что пепел проник в самую суть его. Оно не было белым, просто так не случилось. Оно выло. Очень долго. Несколько тысяч лет. Потом перестало, забыв изначальную причину тоски. А дальше взошло солнце, и Оно вышло из пещеры. В мгновение, рассыпавшись на крупинки, Оно полетело по пустыне. Среди песков скакала черная лошадь. Оно коснулось волоса лошади и стало наездником. Оно имело форму, плоть, дышало и глядело вдаль. Где-то на пятом вдохе Оно потеряло себя и стало Ей. Она слезла с коня, оставив его в тени анчара, и легла на землю. Земля пахла магмой. Черные запекшиеся волны оголили свои гребни. Она гладила землю. Земля тихо дышала. Из дыханья земли рождались зеленые побеги. Она смотрела, как быстро бегут облака. Как земля прячет свой черный скелет. Она сидела у дерева, и когда к ней пришла сотая дочь черной лошади, она оседлала ее и понеслась к скалам. Они напоминали ей о чем-то, это что-то было глубоко в ней самой, как спрятанный скелет земли. Доскакав, она обняла скалы. Скалы гудели. Они звали ее. Она пошла вперед, и они расступились. Она шла вглубь пока не поняла, что больше не дышит, не смотрит и не содержит плоть. Она завыла. Вой сливался с пением скал. Вой вибрировал и уходил в небо, небо, которое не примет ее обратно. Вой достиг облаков, и пролился дождь. Небо стало серое. Небо помнило. Небо горевало. Раздался гром, сверкнула молния, раскалывая скалы и выпуская наружу звук, от которого содрогнулась земля.

Ноты: камень, мед, цветочные ноты, ветивер, сухие ветки, конская грива, утоптанное конем сено, толстая кожа, пыль, животные ноты, озон грозы.

Siordia Parfums Шаман

– Воин духа стремится к безупречности, – говорил мой учитель и ветер пел, вторя его словам в отражениях скал.

Он окуривал меня пучком трав, камлал и заунывно пел чужие непонятные слова.

Я поклонился ему и ушел. Это не мой путь. Я покинул земли яки, променяв их на родные скалы серых небоскребов. Я шел в море людской реки и чувствовал, как каждый из них несет свой свет в мир. Совсем не безупречные, наоборот, самые слабые несли больше тепла и света. В их слабости была их сила, те, кто не побоялся остаться открытым как ребенок.

Я зашел в офис, пахнуло горячими листами, который выплевывал ксерокс. На них был напечатан слоган: «Твой путь уникален».

– Презентация готова, гости собираются в зале, – отрапортовал Луи и продолжил возиться с листовками.

Я кивнул и прошел в зал.

После коротких приветствий я начал сразу с середины.

– Опустим, кто я такой, раз вы здесь, это уже не важно. Я не продаю вам себя, я продаю вам – вас.

Воцарилась короткая тишина, прерванная хлопками и несформированными вопросами.

– Все учения и методы саморазвития утверждают, что изменять надо себя, потому что это единственное, что по факту нам принадлежит. Это не так. Мы – это самое ценное и, соглашусь – единственное, что у нас на самом деле есть. И нам не стоит разрушать это ради того, чтобы вписаться в бесконечно изменяющуюся реальность. Надо лишь точно осознать, кто мы, каждый конкретно и подбирать в реальности форму, которая согласуется с нами, искать, порой ждать, иногда менять реальность. Но никогда не предавать себя! Именно мы нужны этому миру, раз он принял нас в свое пространство. И нужны в своей истиной сущности – настоящие.

Тишина в этот раз сохранялась значительно дольше. Потом люди заерзали, зашептались.

– Несогласных со мной на этом этапе попрошу выйти из аудитории. Все желающие смогут вернуться в другой раз, приняв эту идею.

Никто не двинулся с места. Я подождал еще.

– Мой помощник на выходе вернет вам потраченную сумму за вводный семинар. Я серьезно. Все, кто не может принять мои слова как данность, попрошу покинуть помещение.

Около трети аудитории тихо вышло.

– На втором этапе мы будем раздеваться догола.

Еще часть людей последовало к выходу.

– Вам придется отказаться от многих продуктов питания, которые вы употребляете регулярно.

Большая группа рванула к двери.

– Если кто-то не читал приложение к брошюре, то хочу сообщить, что на пятом и шестом этапах, мы будем пить свою кровь и закапываться с головой в песок на несколько суток.

Зал опустел. На предпоследнем ряду сидел дремлющий паренек. Он встрепенулся от пристального взора.

– Я что-то пропустил? – спросил он оглядываясь.

– Ничего важного, – успокоил я его, – Хотите прогуляться до летнего кафе?

Ноты: лосьон деда после бритья, советское мыло хвойное, кориандр, трава, ментол, мята, шалфей, хвоя, березовые листья, дубовый мох, лаванда, лакрица, пластик, ацетон, пыль, ксероксная печать, линолеум, кожа, зеленые ноты, земля, цветущие каштаны, водный камень.

Siordia Parfums Bakst

Вату доставили грузовиком. Молчаливые чисто одетые парни выгрузили ее в центр ангара, получили подписи на свои бумаги и удалились. Гоби подпрыгнул и издал звук, похожий на детский визг, но басом. Потом он рванулся к этой куче белоснежности и копошился в ней практически до ночи, освещение в ангаре давало забыть о времени, текущем где-то там снаружи, и никак не влияющем на неукротимый порыв Гоби. Когда я совсем начала засыпать, Гоби ткнул меня в плечо и торжественно заявил:

– Готово!

Что готово? Я огляделась. Посмотрела на кучу ваты и, на мой взгляд, в ней ничего толком не изменилось. Но правил балом Гоби, поэтому я смиренно направилась к вате.

– Вот сюда, – указал он на середину кучи.

Помощники подняли меня на руки и практически закинули в вату. Было приятно. Гоби развел руки в стороны, и я стала пробовать выбраться засасывающей мягкости, чтобы принять позу звезды. Спустя несколько провальных погружений в недра ваты и вытаскивания меня, так удачно оставшейся от прошлой съемки трубой, я все же смогла принять нужную позу, и Гоби побежал к камере.

Он снимал. Я терпела адский жар осветительных установок, пока одна предательская капля пота не закатилась мне прямо в глаз. Я стала часто моргать, голова закружилась, я чувствовала, как начинаю терять сознание, а потом свежий ветер вернул меня в чувства.

Зачем я залезла так высоко на отвесные скалы? Но посмотрев на улыбающегося Гари со старой фотокамерой, такого счастливого и влюбленного, я сразу поняла, что оно того стоило. Спускаясь, я поцарапала бедро, порвала и без того драные шорты и свезла руку о колючий кустарник. Гари поймал меня, когда я специально оступилась на последнем выступе, чуть не разбив фотоаппарат в неуклюжем прыжке. А потом мы целовались под палящим солнцем. Кое-как добрались до старого грузовика Гари и проверили, насколько неудобно и тесно на его заднем сиденье вдвоем. Путь обратно наполнился музыкой хрипящих кассет из бардачка, маршмэллоу, ромом из горла и ночной пустыней, усыпанной звездами. Через неделю Гари пришел ко мне с распечатанными фотографиями размером с листы книги, которые были аккуратно вклеены в альбом. Я взяла его, и руки задрожали, я держала свое будущее. Мы не прощались. Гари был сообразительным и не пришел провожать меня, потому что знал, что я уже не вернусь из Голливуда в старый забытый всеми городок с глупым названием.

Меня подняли с пола и положили на диван. Кто-то обмахивал полотенцем, кто-то брызгал водой. Все суетились и были обеспокоены. Один Гоби радостно танцевал рядом и кричал:

– Ты молодец! Ах, как же ты падала, как падала!

Ноты: шоколад, сушеный кокос, миндаль, сахарная пудра, кожа, мед разнотравье, цветочные ноты, маршмэллоу, ликер, морковь в сахаре, масляные художественные краски, медицинская вата, известняк, пудра, кинопленка, кислые ягоды, мускус.

Siordia Parfums Stone Flowers

Игуана перемещалась рывками, замирая и сливаясь с пространством. Она исчезала и появлялась вновь, создаваемая из ткани мира. Игуана добежала до ручья. Земля здесь была утоптана. Место водопоя походило на древнюю карту, хранившую отпечатки лап, копыт, пятна крови, которые оставили нарушители священного перемирия. Два глотка. Она сделает два глотка и уйдет. Остальным тоже нужна вода. Ее лапа погрузилась во влажный прохладный ил. Игуана стояла, замерев, минуту, а потом рывком переместилась в траву. Ноздри вбирали влагу. Ей было хорошо. Но испытывать судьбу дальше было нельзя. Игуана побежала к скалам. Камень был теплым. До заката оставалось несколько часов. Но уже совсем скоро он начнет остывать. Ей просто нужна маленькая темная впадина. Игуана оббежала несколько выступов, и удача улыбнулась ей. Узкая щель оказалась большой прохладной пещерой. Игуана легла на холодный камень, сладко вдохнула сырой воздух и закрыла глаза.

Клара проснулась, отлепила лицо от кожаной вонючей куртки, и огляделась. Чужая дорогая и модная квартира со следами большой вечеринки, разбросанная всюду одежда, пустые бутылки, коробки от пиццы. Клара попыталась найти свою обувь, у дивана было несколько пар мужских байкерских батинок. Значит, веселились с байкерами, сделала пометку в голове Клара. Как же хочется пить! Она проверила бутылки и стаканы. Голяк. Плавно покачиваясь, Клара пошла в соседнее помещение. Им оказалось странного вида кухня, состоящая из круглого очень низкого стола, маленькой походной плиты и стеклянной раковины в углу. Здесь царил такой же разгром. Клара доплыла до раковины и открыла кран. Вода не полилась. Клара покрутила кран в разные стороны. Ничего. Найти сумку и валить! Клара вернулась в комнату и спустя несколько минут копаний в разбросанных вещах рухнула на пол в изнеможении. Почему так много вещей? Где остальные? Панорамные окна открывали красивый вид на закатное солнце и крыши домов далеко внизу. Живут же люди! Клара поудобнее улеглась на груду одежды и стала смотреть на закат. «Те же холодные после заката камни», – всплыла в голове мысль, которую произносил самый молчаливый голос, голос, который появлялся внутри Клары изредка в минуты опасности или полного всепоглощающего счастья. Веки слипались. Клара боролась, но темнота, в которую было так сладко погружаться, засосала ее сознание.

Шорох! Игуана открыла глаза. Шорох струился, полз, нарастал. Первый удар камня, после которого послышалась барабанное соло обвала, ударил совсем рядом и отразился вибрацией в теле. Тусклый свет, проникавший в щель, сменился темнотой. Игуана забилась в угол. Когда обвал прекратился, она осторожно направилась к месту, от которого исходил запах вечернего тумана. Ноздри припали к камню. За ним была ночь. За ним была жизнь.

Подскочив, словно от удара, Клара села среди разбросанных по полу вещей. Квартира байкера. Вечеринка. Пить. Натянув чью-то куртку, Клара пошла искать выход. Еще две комнаты, полные разбросанных вещей и бутылок. В коридоре у стены Клара долго смотрела на горстку, состоящую из маленьких сапожек, колготок, красных трусов, кружевного лифчика, белой шифоновой кофты и накладных ресниц, лежавших на самом верху. Ресниц, край которых был почти надломлен щипцами для завивки, ресниц, которые она вчера одолжила подруге. Входная дверь. Клара подергала за ручку. Дверь не поддалась. Она пощелкала замком. Заперто снаружи. Клара сползла на пол. Закатное солнце рисовало оранжевыми лучами на потолке. Пылинки клубились в потоках света.

Ноты: шкура рептилии, гравий, петрушка, лаковая кожа, соль, пот, полиуретан, животные ноты, влажная земля, зеленые ноты, сырость, камень.

Siordia Parfums Boswellia

Стою, вцепившись в тонкий металлический штырь. Кожа левой руки примерзла к ржавому металлу, правая обожжена солнцем. Ветер настолько силен, что все мои силы уходят на то, чтобы удержаться на месте. Колючая вьюга бьет в лицо, не могу открыть глаза, а когда разлепляю смерзающиеся ресницы, вижу только мельтешение. Поворот головы вправо, короткая передышка пока лицо оттаивает. Воздух словно раскаленная лава вливается в гортань. Где я? Что я здесь делаю?

– Ты на полюсе, – тихо сказал верблюд, мерно жуя.

– Это сон!

– Все сон, – согласился верблюд.

Он стоял посреди желтой равнины и ел колючку, которая появлялась вновь. Я поняла, что больше не держусь за штырь, и с облегчением опустилась на землю.

– Я во сне, это хорошо, – резюмировала я вслух.

– Чем хорошо? – спросил верблюд.

– Я могу проснуться, – ответила я.

– Попробуй, – сказал верблюд и пошел прочь.

Я подняла голову вверх и увидела, что небо состоит из черно-белых клеток. В черных светили звезды, в белых плыли облака. Присмотревшись, я поняла, что каждая клетка уникальна, где-то падал метеорит, светила луна, белел кусочек млечного пути, шел дождь, облака быстро бежали, лучи солнца создавали корону облаку.

– Проснуться! – скомандовала я себе.

Ничего не произошло.

Просто открыть глаза, сесть, сдернув одеяло, глубоко вдохнуть и ощутить себя в безопасности реальности.

Я попробовала сконцентрироваться, но в голове эхом повторялось «безопасность реальности» голосом ушедшего верблюда и тихий смех. А потом я просто плюнула на все и тихо поползла по сухой потрескавшейся земле, озорно виляя черным блестящим хвостом.

Ноты: металл, цветочные ноты, изморозь, шерсть животного, кожа, сухой кофе, сухая земля, кожа рептилии, камень, красный виноград, горячий воздух,

Evoy Татьяна Наумова

Evoy Дульчита

Рита сидела на подоконнике и пила вишневый компот прямо из банки. Сегодня она осознала, что надо уметь радоваться простым вещам. Они не подведут, они стабильны, осязаемы и бывают очень вкусны, прям как этот компот. Счастье в простых вещах. Они никогда не переедут в другой город и не отправят оттуда веселый пост: «Смотри, я теперь живу в Питере!», как это сделала ее лучшая подруга Таня. Они не скажут тебе: «Я хочу лучше проанализировать, подходим мы друг другу или нет», как ляпнул ее парень Дима. Простые вещи хороши, они не пытаются тобой манипулировать ради того, чтобы списать зачет. Конечно, счастье не только в вещах, оно еще во времени, и это время – прямо сейчас. Не когда-то там, в далеком будущем, когда все волшебным образом соберется в идеальной пропорции, не через год и даже не завтра. Счастье, оно всегда только сейчас, в эту самую минуту, когда твои босые пятки греет солнце, ты рассматриваешь паутинку тончайших царапин на стекле, и ни о чем не думаешь.

Ноты: миндаль, вишня, ваниль, пудра, роза, сирень, ландыш, косметическое мыло, микс запахов косметички.

Evoy Роза уд.

Лепестки роз разлетались в стороны. Влада колотила Игоря букетом. Букет был большой, прочный и мог выдержать еще очень долгую «перепалку», как называли подобные инциденты Владлена и Игорь. Сегодня Игорь лишь оборонялся, почти ничего не говорил, поскольку знал, что виновен. Нельзя пить вино с друзьями, когда тебя ждут на свадьбе лучшей подруги твоей девушки. Ошибка была очевидна, пить надо было на свадьбе. Игорь, уклоняясь от букета, оценивал разнообразие спиртных напитков на столах и все больше мрачнел. Но тут Влада устала, не столько от работы по избиению, сколько от того, что не получала взаимной отдачи, силы уходили впустую.

– Закусывай, иди! – гаркнула Влада, кивая в сторону столов, и отправилась в дамскую комнату.

Игорь поспешил закусывать. Но правильность последовательности восторжествовала, и он, налив себе большой стакан водки, заявил:

– Штрафная, за молодых! – обращаясь куда-то в потолок.

– Между первой и второй, – продолжал Игорь, наполняя стакан.

Когда намарафеченная Влада вернулась, Игорь танцевал.

Невеста визжала и вырывалась из рук Игоря. Жених сидел у стены, прикрывая фингал. Гости ликовали и хлопали.

– Выкуп! – весело орал Игорь.

Влада начала протискиваться через танцующих гостей, но на полпути остановилась, вернулась к столам, выпила подряд несколько рюмок водки и пошла танцевать.

Ноты: Роза, уд, стебли розы, вино, лак для волос, спирт.

Vladislava Parfum

Vladislava Parfum Ночной полет

Недвижимая в лунном свете я сижу на скамье и вдыхаю аромат ночной кобеи. Большие фиолетовые колокольца оплели скамейку с середины лета. Они открывают свои сердцевины с заходом солнца, словно адепты Селены и смотрят на свою богиню немигающими белыми зрачками. Я же, едва прикрытая простыней, как сбежавшая любовница, сижу на скамье и смотрю в полный запахов и теней парк. Тихий шелест кипарисов, шорохи жадной белки, которая вместо сна решила перепрятать свои орехи из одной ямки в другую. Мы с ней уже почти подруги, порой она приходит сюда и сидит рядом. Я хотела дать ей имя, но имена – такие ветреные субстанции, то тебя зовут прекрасная дева, то печальная Марфа, то вообще – беглянка. Ну их, эти имена. Ночь уходит, туман опускается, трава у ног покрывается каплями росы. Небо светлеет. Остался крохотный вдох тишины. Лучи солнца опускаются на аллеи, плавно подбираются, миг и чары ночи слетают – я перестаю быть той одинокой девушкой на скамейке, замотанной в простыню, а становлюсь изваянием, высеченным из камня.

Ноты: можжевельник, мята, ягоды, мирабилис, трава, роса, кобея.

Vladislava Parfum – Соблазнение

Все дышало тьмой. Цветы смотрели в ночь. Глаза отражались в глазах и тонули в своих отражениях. Дыхание обжигало, ветер холодил. Не было слов. Тьме не нужны слова. Она верит душам, телам, запахам, прикосновениям. Одежды пали на землю, маски были сняты. Броня, хранящая сердца, ослаблена. Мы дельфинами плавали в черном океане. Жили в мыслях друг друга. Дышали в такт. Верили. Пальцы сплетались ветвями. Разум оставлял нас. Сознание замирало. Мы скользили в потоках. Были собой. Не мечтали. Жили.

Бежали от рассветных лучей. Рвались в остатки теней. Укрывали себя одеждами. Прятали последнее, что смогли сохранить под масками. Отворачивали взгляд. Смыкали губы, чтоб не проронить звук. Защищали сердца. Клялись. Сомневались. Мечтали. А потом взошло солнце.

Ноты: тюльпан, роза, белые цветы, мокрая древесина, сухая трава, шоколад, земля, кора, помада, влажная пудра, воздух ночи, орехи, сливы, шелк, мускус.

Esquisse Parfum Mарина Bолкова

Esquisse Parfum Tulipe Rouge

Помню, как отделалась от Гришки, пообещав, что пойду с ним на танцы, если он подарит мне букет черных тюльпанов, таких, отродясь, в нашей деревне не было, и взять негде. Но Гришка воспринял это, как мужик, кивнул и сказал, что в субботу в восемь зайдет. Думала, будет нудить как Федор, а этот вынес отказ, как мужик, и как-то даже вырос в моих глазах, хоть и рыжий.

И вот я стою у танцплощадки в белом кружевном платье и держу букет черных тюльпанов. Выкуси, Катька! Мой кавалер круче твоего с ромашками. Степенно пересекаю танцплощадку, да-да-да, у меня черные тюльпаны, и ухажер готовый свернуть ради меня горы. Я смотрю на Гришку, в его рыжих кудрях, словно зайчики, прыгают цветные блики. У него голубые глаза, суровые брови и мужественные плечи. А он красивый, как я раньше не замечала. Стал накрапывать мелкий дождь. Парочки начали прятаться, кто в высокие кусты сирени, кто ближайший сарай. Санька диджей не стал выключать музыку, а просто передвинул все под козырек сцены.

– Потанцуем, – тихо сказала я.

Гришка нервничал. Разве не этого он хотел? Боится он меня, что ли? Я сделала к нему шаг и заметила, как по белому платью растекаются черные кляксы. С тюльпанов смывалась краска.

Гришка упал на колени, схватил меня за ноги и закричал:

– Прости!

Я хотела высвободиться и уйти, пока никто не увидел этого позора, но Гришка уткнулся лицом в подол платья и крепко сжимал в объятиях. Потом он поднял голову вверх, посмотрел на меня невероятными голубищими глазами и сказал:

– Выходи за меня.

Вот так все и было.

– Чего расселись? Мне еще прическу надо сделать и фату прикрепить!

Ноты: тюльпан, мимоза, нарцисс, зеленые ноты, чернила.

Esquisse Parfum Narciss

– Нэээээээээээ! – тянул басом Иннокентий, тучный мужчина в спортивной майке и укороченных джинсах в обтяжку.

– Неееееееее, – более мягко вторила Раиса Леопольдовна, дама за пятьдесят в бейсболке и клетчатой майке.

– Нееииииееееее, – водило Левочку, приземистого седого старичка одетого словно на дворе 19 век.

– Молодцы! Теперь набрали полную грудь воздуха и заново! Стараемся! – подбадривала Нина Петровна.

– НЕЕЕЕЕЕЕ! – хором возопили они.

– Нет, – сказал Иннокентий.

– Молодец! – воскликнула Нина Петровна и зааплодировала.

– Извините, но нет, я лучше продам эту чертову студию, я не хочу менять свои привычки, – объяснил Иннокентий, попрощался и вышел из комнаты.

Нина Петровна нахмурилась.

– Дорогуша, я тоже больше не могу, я передам управление компанией сыну, – сказала Раиса Леопольдовна и добавила, – я оплатила до конца месяца, не возвращайте.

Нина Петровна почти плакала.

– Я останусь, – сказал Левочка.

– Идите и вы, я же не терзатель какой, – всхлипывая, сказала Нина Петровна.

– Я смогу, скажи нет старому, поверни свой взор в будущее, – уверенно говорил Левочка.

– Может я плохой имиджмейкер? – засомневалась Нина Петровна.

– У них просто мотивация слабая, – сказал Левочка, и продолжил петь мантру, – нееееееееее.

Ноты: кожа, животные ноты, нарцисс, мох, гальбанум.

8

Клара искала. Она понимала, что объект поиска не покинул дом, но где он может находиться, даже не догадывалась. В этот момент Клара методично раскладывала на столе содержимое мусорной миски. Она вынула арбузные корки, внимательно осмотрела каждую, потом заглянула в пакет с остатками раздавленной красной смородины, изучила размокшую коробку из-под сахара, вздохнула и сложила все обратно в миску. Клара долго в задумчивости мыла руки, слушая шум воды, потом села на стул и горько заплакала. Она плакала навзрыд, растирала глаза, и временами подвывала, пока не услышала, что в дверь стучат. Она быстро умылась и пошла открывать.

– Привет!

– Привет!

– Что-то случилось? – спросил Вадим, отдавая Кларе маленький букетик полевых цветов.

– Нет, – протянула Клара, пряча руки за спину.

– Жарко.

– Хочешь компот, свежий, только сварила?

– Горячий?

– Льда кину.

– Ну, давай!

Прислонившись к стене, Вадим большими глотками пил компот.

– Малинка?

– Угу.

Вадим хотел что-то добавить, но закашлялся, а потом достал изо-рта кольцо.

– Нашлось!

Красные ягоды, арбузные корки, забродивший компот, вода, цветы, тюльпаны, малина, кедр.

Ирина Ваганова

Grayish Veil (Дымчатая Вуаль)

Красная алыча только что с дерева, с дерева, на ветке которого я сижу и болтаю босыми ногами. Темно-фиолетовые бусины радости безвозвратно ушедшего детства. Кусты малины за старым покосившимся забором. Дерево еще зеленого, но уже ароматного кизила. Из открытой двери доносится запах компота, и вот он уже остывает на столе во дворе. Не хочется уходить из воспоминаний, но ты все равно возвращаешься в мягкие лапы пледа, заедаешь легкую грусть круассаном, и укутавшись получше, проваливаешься в тихую дрему осеннего торможения времени.

Ноты: леденцы, солодка, цитрусы, пион, лотос, вода, ягодные ноты, юзу, красная алыча, кизил, ваниль, сандал, мускус.

Glühwein

Плыви, пока не найдешь Гейрангер-фьорд, что в Суннмёре. Сойди на берег, но не чайруйся красот, ищи вход в сад туманов Нифльхейм. Как войдешь, бойся песни нёкки, услышишь ее, и разум твой рассыплется на куски, а тело нёкки утащит в пруд. Ищи в саду источник Хвельгельмир, но не касайся его вод, в них чистый яд. Где выходит источник, там растет древо Вечности, листья его черны, корни кривы и торчат из земли, а в глубинах его хранятся ягоды. Сорви лишь одну и беги, пока альвы не услышали тебя. Опусти ягоду в вино. Глоток вина того очарует деву, излечит воина, озарит разум мудреца. Но не ешь ягоды той, а то попадешь в Хельхейм. Да хранит тебя Один!

Ноты: ягоды, вино, красный виноград.

Lyric Юлия Хорькова

Пустота. Бесконечно дует ветер с неизменной скоростью. Тихо. Даже деревья боятся издать скрип. Я выхожу из машины. Мои тяжелые шаги разрывают тишину. Открываю калитку. Прохожу мимо заметенных мелкой, чуть сверкающей серой пылью окон. Дышать с каждым шагом все тяжелее. Баллоны с воздухом на исходе. Иду вдоль грядок, пересекаю огород и останавливаюсь на подстриженном газоне. Прошла неделя как я стриг траву, ругался на Пашку, который норовил затоптать наклевывающиеся огурцы, а потом, бросив косилку у забора, пошел на зов: «Борщ готов!» Но это тогда. А сейчас в химзащите я делаю последний глоток воздуха и снимаю маску. Как же хорошо! С трудом стягиваю прилипший резиновый панцирь куртки, выбираюсь из комбинезона и без сил падаю на траву. Пахнет сладостью. Я провожу по кончикам травинок рукой и нащупываю ягоду земляники. Откуда она здесь? Кручу в пальцах крохотное сердце, полное горечи.

– Пашка! – вырывается у меня.

Ветер. Тишина. 26 апреля 1986.

Сладкая трава, монпансье, землистые ноты, горечь земляники, хвойные иглы совсем чуть-чуть, тальк.

OsmoGenes Perfumes

Twilight (Сумерки)

По ногам дуло холодом. «Надо закрыть балкон», – подумал я и разлепил глаза. Первое, что я увидел, была жопа кота. Я скинул его с себя, кот покатился по дивану калачиком, но так и не проснулся. Я очень люблю своего кота, а он любит на мне спать, порой в очень неожиданных позах. Но эта выходка, скорее всего, месть за переезд.

Хотелось есть. Я поплелся на кухню, зная, что там ничего нет, но надежда – штука такая, ее не переубедить. Я посидел на скамейке за пустым столом, уставившись в окно. В голове мелькнуло: «Баночку тебе положила». Точно же, в рюкзаке, банка варенья от мамы. Я сбегал в прихожую, обшарил в темноте рюкзак, и извлек пол-литровую банку. Крышка оказалась закручивающаяся, а под ней мое любимое сливовое варенье. Лет двадцать не ел столько варенья разом, обычно такое только в детстве приходило в голову, взять ложку и лопать из банки варенье. Может надо почаще такое практиковать? О ноги терся Прохор, проснулся-таки, засранец.

– Твою еду куплю завтра, – пообещал я и предложил нюхнуть варенье.

Кот понюхал, посмотрел на меня, как на психа, и вернулся в комнату.

А я отправился на балкон, прочувствовать начало новой жизни в совсем незнакомом городе, такое лучше делать ночью, наедине с темной половиной себя.

Ноты: ягоды, сливовое варенье, животные ноты, трава, кожа, ладан, корочка булочки, дерево.

Мария Соколова

Руки в царапинах, пальцы в желтом соке. Я это сделала! И даже если поставят в угол, не пожалею. Бегу навстречу теплому летнему ветру. За моей спиной поверженный палисадник. На земле валяются лепестки хризантем, оторванные головки оранжевых солнышек календулы, втоптанные в землю оборочки бархатцев и тонкие полосочки голубых васильков.

– Она злая, злая бабка! – кричит голос в моей голове, – жалко ей было одного цветочка!

Злоба бурлит во мне, я спотыкаюсь и падаю. Земля бьет колючей травой в лицо, мне хочется разреветься, но слезы не хотят течь.

Тихо стучу в дверь. Бабушка охает, и тащит меня в ванную промывать содранные локти. Она говорит, что до свадьбы все заживет, а я смотрю на зеленую воду, стекающую в водоворот вокруг слива, в котором крутится оранжевое перышко календулы. Шмыгаю носом, тру глаза, и не могу зареветь.

Прошло еще очень много лет до того момента, когда я разревелась всеми скопившимися слезами, это было на моей свадьбе, когда подружка вручила мне букет невесты, нежный, маленький букетик из белых хризантем и крохотных голубых васильков.

Ноготки, сок стеблей, хризантемы, бархатцы, голубые васильки, трава, земляные ноты.

Оглавление

Odoratika Валерия Карманова

  Odoratika Нарвская бухта

  Odoratika Tangalunga

  Odoratika White Moon (Белая Луна)

  Odoratika Sweta Santala

  Odoratika Лепестки в траве

  Odoratika Dragon’s Well (Колодец Дракона)

  Odoratika Маракеш

  Odoratika Фортуна

  Odoratika Сны дриады

  Odoratika Аполон и дафна

  Odoratika Отражение

  Odoratika Tobacco Garden

  Odoratika The Dark River Темная река

  Odoratika Sonnet About White Rose Сонет о белой розе

  Odoratika Moon Color Flowers (Цветы цвета Луны)

  Odoratika 9 Chrysanthemums 9 хризантем

  Odoratika On The Banks Of The Nile (На берега Нила)

  Odoratika Spring In The City (Городская весна)

  Odoratika Princess Jeddah (Принцесса Джидда)

  Odoratika Ерато

  Odoratika Bûche de Noël (Рождественское Полено)

  Odoratika Purple Velvet (Фиолетовый бархат)

  Odoratika Aspasia

Nimere Parfums Николай Еремин

  Nimere Parfums – Avowal (Клятва)

  Nimere Parfums La Foret Russe

  Nimere Parfums La Gitane

  Nimere Parfums Fig and Nut (Royal Fig)

  Nimere Parfums Fig

  Nimere Parfums Sexual Harassment (Sexual Harassment- первое название. Было изменено по этическим причинам на Succubus)

  Nimere Parfums Voyeurisme

  Nimere Parfums Dragon Blood (Cuir Vermillion)

  Nimere Parfums Time Stood Still

  Nimere Parfums Melancholy. Letters Wallice

  Nimere Parfums Djelem, Djelem

  Nimere Parfums Sonnets of Mary Stuart (Сонеты Марии Стюарт)

Ladanika

  LadanikaLadanika Ладаника

  Ladanika Russian Fairytale Русская Сказка

  Ladanika Калинка малинка

  Ladanika Summer Breath Дыхание Лета

  Ladanika Russkiy Gostinets (Russian Gift) Русский Гостинец

  Ladanika Shamachanskaya Tzarica Шамаханская Царица

  Ladanika Московский вальс

  Ladanika Птица счастья

Siordia Parfums

  Siordia Parfums The Wind of Ancient Crete (Ветер Древнего Крита)

  Siordia Parfums Храм Изиды

  Siordia Parfums Шаман

  Siordia Parfums Bakst

  Siordia Parfums Stone Flowers

  Siordia Parfums Boswellia

Evoy Татьяна Наумова

  Evoy Дульчита

  Evoy Роза уд.

Vladislava Parfum

  Vladislava Parfum Ночной полет

  Vladislava Parfum – Соблазнение

Esquisse Parfum Mарина Bолкова

  Esquisse Parfum Tulipe Rouge

  Esquisse Parfum Narciss

  8

Ирина Ваганова

  Grayish Veil (Дымчатая Вуаль)

  Glühwein

Lyric Юлия Хорькова

OsmoGenes Perfumes

  Twilight (Сумерки)

Мария Соколова Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg