«Тень в тени трона. Графиня»

Тень в тени трона. Графиня (fb2) - Тень в тени трона. Графиня [SelfPub, 16+] 3433K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Александрович Бабенко

Персонажи вымышлены от начала и до конца.

Посвящается моей жене ОЛЬГЕ.

Пролог, который мог бы стать и эпилогом

В 2016 году я впервые побывал в Москве. Раньше приехать просто не было возможности. А тут все так удачно сложилось – целый свободный день: иди куда хочешь, делай что душа пожелает, ценных указаний слушать не нужно, сумки таскать не нужно, по магазинам с женой ходить необходимости нет. Телефон отключен. Я недоступен.

«Побывать в Москве и не побывать на Красной площади – это, конечно, нонсенс», – резонно решил я и направился к «сердцу столицы», сначала на метро, а потом пешком. Красотища. Солнце светит, ветерок, не жарко, не то что у нас, в Краснодаре.

Начав осмотр с Александровского сада, я не спеша двигался вдоль Кремлевской стены, стараясь ничего не пропускать. Времени было много, впечатлений мало. Нужно было исправлять возникший дисбаланс.

Подойдя к Царь-пушке, почувствовал, что ноги уже немного гудят, с непривычки.

«Все по кабинетам да из машины в машину, так и ходить совсем разучишься, жирком заплывать начнешь», – ехидно заметил внутренний голос и был прав.

Пристроившись к экскурсионной группе, я подошел к Царь-колоколу.

По профессии я инженер-механик. В свое время в Краснодарском политехе нас учили основательно, и металловедение я знал вполне профессионально. К тому же по окончании института мне пришлось работать на Компрессорном заводе, и литейное производство пришлось изучать уже по технологическим картам и плавкам. Так что посмотреть на чудо литейного производства века восемнадцатого было интересно.

Рядом с Царь-колоколом наличествует осколок, который отломился от него и аккуратно был прислонен рядышком с постаментом. На отколовшейся части отчетливо видна структура металла во всех подробностях, а это открытая книга для специалиста.

Могу прямо сказать, что металлурги в восемнадцатом веке были никудышные, брак лили явный: раковины, шлак, рыхлость структуры, пористость металла, и это только невооруженным глазом. В общем, ОКТ хватил бы удар сразу. А вот модельщики были хорошие, что есть, то есть. Но то, что очевидно для инженера-практика, не видно обычным гражданам. В общем, настроение упало, проснулись профессиональные инстинкты.

«Тоже мне эрудит. Ты еще не видел структуры Царь-пушки», – поспешил меня успокоить голос, который внутри.

«Издеваешься, гад».

Экскурсовод – приятная молодая женщина, уводила группу дальше по маршруту. Я отстал, решив немного отдохнуть и сделать пару снимков на память.

Подошла очередная группа, и новый экскурсовод принялась рассказывать уже слышанную мной историю про литейщиков Моториных.

У женщины, проводившей экскурсию, чувствовался талант рассказчика, и еще ее мелодичный кубанский говор приятно напомнил мне о родном городе. Слушая наши родные обороты – твердое гэканье и мягкое шоканье, я буквально млел от счастья.

У нас в Краснодаре говорят по-особому – это и не русский, и не украинский, это уникальный кубанский язык: мягкий на слух, колоритный. Научиться ему невозможно, дается только при рождении и на всю жизнь. Правда, в речи женщины московский говор тоже присутствовал, но то, что экскурсовод моя землячка, я был уверен на «все сто».

Экскурсия продолжалась. Граждане задавали вопросы – экскурсовод отвечала, и по ответам чувствовались глубокие и основательные знания излагаемого предмета.

Мне стало интересно, и я решил пройти с этой группой весь маршрут. Вопросы следовали один за другим. Кто-то задавал из любопытства, кто-то чтобы показать свою ученость. Я сам хотел задать, что-нибудь по металлургии, но раздумал.

«Чего выпячиваться, будь скромнее и к тебе люди потянутся», – эту мудрость еще никто не отменял.

– А что это за тетя? – последовал очередной вопрос.

Девочка лет шести показывала на колокол, смешно вытянув указательный пальчик.

– Это самодержавная императрица Анна Иоанновна, дочь царя Ивана V, брата и соправителя царя Петра I, – с улыбкой, но вполне грамотно и подробно ответила экскурсовод.

– Она правила нашей страной? – продолжала умничать малышка.

– Даша, не отвлекай тетю! – с улыбкой, присущей только любящим мамашам, прощебетала упитанная женщина небольшого роста. – Конечно, она правила, решала все вопросы и всеми руководила, как твой папа.

«Ну, надеюсь, это не дочка нашего президента!» – подумал с улыбкой я, и по ухмыляющимся физиономиям окружающих можно было с уверенностью сказать, что я был не одинок в этом убеждении.

Экскурсовод хотела продолжить экскурсию и перейти к другому объекту, но передумала, обернулась, еще раз внимательно посмотрела на девочку и ответила:

– Нет, малышка, она не правила и ничего не решала, она просто царствовала.

– А кто правил? Кто? – не унималось любопытное дитя.

– А действительно кто? – народ заинтересовался, мне самому стало интересно. Скука исчезла в момент.

«Интриганка! А ведь она интриганка, в хорошем смысле этого слова, так заинтересовать народ. Нет, у женщины определенно талант, жаль, что начальство это не всегда ценит», – с сожалением подумал я, а может, и не один я.

Экскурсовод прекрасно понимала, что ей удалось заинтересовать группу. Выдержав паузу, продолжила, обращаясь к девочке:

– Решения, Дашенька, принимал совсем другой человек, и здесь, – женщина рукой указывала на бок колокола, на котором была запечатлена императрица всея Руси, – в этом самом месте, – уточнила экскурсовод, загадочно улыбаясь, чертики так и плясали в ее темных глазах, – его нет!

Экскурсия становилась интересной, завораживала своей таинственностью.

– А все же, где находится истинный правитель? – поинтересовался седовласый господин в новомодном костюме, с галстуком-бабочкой на шее.

– Правитель находится там, – и экскурсовод кивком головы указала на противоположную сторону колокола, находящуюся в тени.

– Но здесь ничего нет! – послышались удивленные голоса тех, кто успел осмотреть колокол со всех сторон.

– В этом нет ничего удивительного – тот, кто правит и управляет, всегда в тени. Тень в тени трона! – торжественно заявила интриганка. – Но это уже совсем другая история, и к нашей экскурсии она не относится. Пройдемте дальше.

Экскурсовод решительно двинулась по маршруту, увлекая за собой группу. Я остался и внимательно осмотрел теневую часть поверхности колокола. Рядом со мной никого не было. По мере того как я вглядывался в шероховатую поверхность, находящуюся в тени, из нее медленно, не спеша, все более отчетливо стали проступать очертания человека: такая же гордая, царственная осанка, пронзительный взгляд, высокая грудь, приятные, радующие глаз очертания лица. Образ становился все отчетливее и четче, мне показалось, что это была женщина. Я продолжал напряженно всматриваться в поверхность колокола, но это длилось всего несколько мгновений. Солнце повернулось, и тень исчезла вместе с тем, кто был в ее объятиях.

Глава первая Все только начинается

У резиденции Его Высокопреосвященства кардинала и первого министра Франции остановился всадник на арабском скакуне, слегка заляпанном дорожной грязью. Ничего примечательного в его одеянии не было, внимания к себе он не привлек и не стремился к этому. На входе в резиденцию, предъявив перстень, который был снят с безымянного пальца левой руки, незнакомец без лишних разговоров и расспросов был пропущен внутрь. Лошадь приехавшего господина была препровождена в конюшню, где ею не мешкая занялись с заботой и вниманием.

Пройдя в кабинет кардинала, незнакомец, предварительно удостоверившись, что перед ним именно тот, к кому он был направлен, достал из внутреннего кармана кафтана запечатанный сургучом пакет и вручил его в руки Его Высокопреосвященства.

Оттиск печати на пакете был идентичен оттиску, изображенному на перстне, предъявленном гонцом.

Получив послание, кардинал расписался на пергаменте, врученном ему тем же человеком, и приложил свою личную печать.

Миссия посланника была выполнена. Во дворе его уже ждал арабский жеребец, вычищенный, накормленный и обихоженный.

Оставшись один, кардинал вскрыл послание и, усевшись в кресло, углубился в чтение. Текст был краток и содержал следующее:

Граф!

По получении этого послания, незамедлительно обеспечьте все необходимое для беспрепятственного и безопасного прибытия наместника Нового Света в Севилью. Отправление из порта Картахены – первая половина июня этого года.

Председатель.

Послание было конкретным и недвусмысленным и требовало неукоснительного выполнения. Если бы кто-то мог видеть кардинала в этот момент, то он бы даже не сомневался, что все, что в его силах, для выполнения полученного предписания будет сделано. Шутки с Тайным Советом были неуместны и опасны.

«Были уже, знаете ли, прецеденты. Своя шкура, она завсегда ближе к телу, и лучше содрать чужую, а если потребуется, и не одну – кто их считать-то будет, – чем сдерут шкуру с тебя любимого. Так вот», – мысли истинного правителя Франции были понятны и предсказуемы.

Такие же послания были получены еще в одиннадцати странах Европы людьми, стоящими на самом верху власти, рядом с правителями, но не выпячивающими себя и свое присутствие. О них и их истинном значении мало кто знал. А те немногие, кто стремился узнать истину, долго не задерживались на этом блистающем свете.

«Серый кардинал», скрывающийся в тени трона, – вот их роль. Кукловоды, находящиеся за ширмой, не видимые для окружающих и дергающие за веревочки в театре марионеток, где на сцене пляшут короли, монархи, султаны, губернаторы и прочие, прочие, прочие, включая нас с вами.

Можно подумать, что что-то изменилось под луной? С какого переполоха? Все как всегда!

* * *

По понедельникам вечером, ближе в шести часам, в кабинете начальника службы, отвечающей за безопасность острова Кюрасао, расположенном в южной части Карибского моря, собирался весь начальствующий состав охраны острова и проводились еженедельные оперативные совещания. Зачастую оперативки затягивались и могли закончиться и за полночь.

Совещания проводил лично Герд Нортон – личность весьма незаурядная. За глаза его называли «палачом», и, надо отдать должное, было за что. Палачом он, правда, не был, но народу передавил столько, что его именем матери пугали своих детишек. Связываться с помощником губернатора желающих, как правило, не находилось. Да оно и понятно, будучи племянником губернатора острова, он этим обстоятельством пользовался беззастенчиво, а искусством интриги владел в совершенстве.

«Мстительный, злопамятный мерзавец», – это было общее мнение всего островного сообщества. Его боялись и не уважали, шипели враги, а друзей у него вообще не было. «Палач» был не женат, женщины его, конечно, интересовали, но постоянной пассии не было. О размере его состояния точно никто не знал, но судя по дому, в котором он проживал и который иногда посещали редкие субъекты, как мужского, так и женского пола, он был весьма состоятельным джентльменом.

А больше всего на свете он ценил свою «команду» – людей, с которыми работал и готов был для них практически на все, и ему отвечали тем же. Денег для «своих» он не жалел, будучи убежден, что люди должны достойно получать за свой труд и быть уверены, что их в любом случае, что бы ни случилось: не бросят, помогут им и их семьям, детей вырастят, пристроят к делу, без куска хлеба не оставят. Это ценили и отвечали взаимно.

Пираты, контрабандисты, бандиты, разнообразное ворье и душегубцы, негодяи всех цветов и оттенков – с этим людским материалом, а точнее отбросами общества, приходилось работать ему и его команде.

В меру своих сил и способностей им приходилось очищать остров: давить и изничтожать негодяев, по мере сил и всеми доступными средствами. Перевоспитанию подобная мразь, как правило, не поддавалась, хотя прецеденты были, и не раз. Это тоже было частью, той невидимой большинству людей, но такой необходимой работой «палача» и его людей.

Грязи, крови, презрения островного бомонда да и просто добропорядочных обывателей хватало за глаза – незавидная участь ассенизаторов, золотарей общества. Так что получить нож в спину где-то в подворотне было для его команды обычным делом.

Ошибки и просчеты анализировались всеми, учились на своих и чужих ошибках, учились, теряя друзей и накапливая бесценный опыт, превращаясь в уникальных специалистов, которыми по праву могла гордиться любая из существующих тайных служб.

Сразу после начала оперативного совещания в кабинет Герда вошел губернатор острова, невысокий, под шестьдесят лет, с круглым лицом и густыми короткими, уже наполовину поседевшими волосами.

– Господа! Я прошу меня извинить, у меня срочное дело, – обратился он ко всем присутствующим.

– Настолько срочное, что нам нужно все бросить и заниматься только им?! – с трудно скрываемым раздражением поинтересовался хозяин кабинета.

– Герд, я прошу.

– Ваше превосходительство, я извиняюсь. Господа! – изрек хозяин кабинета, обращаясь ко всем присутствующим субъектам, которые, кстати, даже и не подумали выполнять просьбу губернатора. – Завтра вечером я жду всех вас здесь же. А сейчас прошу оставить нас одних.

Дважды повторять просьбу не понадобилось, все понимали, что губернатор по пустякам не станет врываться на совещание, на которое имел доступ только самый ближний круг, облеченный особым доверием главного «цербера» острова.

Собравшиеся в кабинете действительно реально обеспечивали спокойствие и безопасность на острове, и мешать им в этом нелегком деле было неразумно, это понимали все – значит, случилось что-то важное, и, скорее всего, этим делом придется им же и заниматься или кому-то из них.

Герд Нортон был не только начальником службы безопасности острова, он был для губернатора фактически первым и самым доверенным помощником, а еще он был его племянником – сыном умершего брата.

Двенадцать лет назад Габриэль Нортон, став губернатором этого маленького, Богом забытого острова, вызвал к себе убеленного сединой и покрытого шрамами чиновника, отвечающего за безопасность Кюрасао. Представил ему своего племянника – молодого человека, фактически мальчишку семнадцати лет от роду – и попросил сделать из «щенка» достойную себе самому замену, конечно не бескорыстно. Как это ни покажется странным, но старый «волчара» сразу почуял в молодом «щенке» волкодава и вскоре они стали друзьями-единомышленниками.

Герд учился не за страх, а по совести, впитывая знания как губка. И уже на третий год пребывания в качестве помощника губернатора уверенно сосредоточил в своих руках всю полноту власти.

«Щенок» вырос и стал достойным своего учителя, а зачастую и превосходящим его, учитывая молодость, азарт, профессиональную наглость и близость к первому лицу острова. Его стали бояться и организовали пару покушений, в результате которых десяток «охотников» переселились их теплых кроватей в подвалы канцелярии тайных дел. В ужасе и смраде подземелья, после милой беседы с палачами, людьми угрюмыми и шуток решительно не понимающими, к тому же в присутствии самого «щенка», заговорщики были повешены на городской площади.

Мальчишка превратился в «палача». Прозвище прицепилось, как репей. Герда боялись и уважали, садистом он не был – просто работа такая.

Оставшись один на один с губернатором, Герд позвонил в маленький серебряный колокольчик, стоявший на краю стола.

– Меня ни для кого нет, закрой дверь и никого не пускай.

Секретарь понятливо кивнул и поспешно закрыл за собой тяжелую дубовую дверь, не пропускающую ни единого звука.

Усевшись на свободный стул, его превосходительство – губернатор острова поспешно открыл папку, которую держал в руках. Достал лист плотной бумаги, увенчанной большой гербовой печатью, и положил перед племянником.

– Что это? – Герд продолжал сидеть в своем кресле во главе стола.

– Я получил сегодня в полдень, курьером, лично в руки. Да и ты прочти.

Герд не спеша читал, запоминая каждое слово. Память у него была феноменальная, мог запомнить не меньше десяти страниц текста с одного прочтения.

Эти письма ему уже были знакомы. Требовалось только подождать, когда губернатор получит такое же официальным порядком и придет к нему. Если гора не идет к Магомеду, то Магомед сам побежит к горе. Вот и дождался.

– Ваше превосходительство, я уже читал это письмо.

– Герд! Давай без чинов, мы одни. Ты сын моего брата, ближе у меня никого нет.

– Дядя, такие письма получены всеми губернаторами Карибского моря, и это распоряжение королевских дворов Европы, включая Папу. Вот только непонятно, кто им дал это распоряжение.

– Ты хочешь сказать, что наше правительство в Амстердаме и королевские дворы Англии, Франции, Испании и Ватикан могли объединиться только для того, чтобы какой-то кардинал, пусть даже он и примас Нового Света, благополучно добрался до Севильи?

Такая забота была явно не по чину. Что-то здесь было не так, неправильно.

«Ну что, в сущности, за проблема? Не нападать самим и не позволить напасть другим на галеон, перевозящий испанского примаса в Севилью. Тоже мне шишка. Это он для испанцев в колониях почти Папа, а для всех остальных всего лишь священник, пусть и не рядовой», – по усмешке Герда Габриэль понял, что эта нехитрая мысль пришла в голову им обоим.

«А что тут необычного? Обычное дело: святой престол лопатой гребет золото и пиастры в колониях, об этом знают все. Галеоны, перевозящие “нажитое непосильным трудом”, конечно, грабят, и не только пираты, заставляя делиться. Кошке понятно, что это не нравится испанскому королю и Папе. А кому, скажите на милость, это понравится?! Вот и решили загрузить побольше золотишка и под присмотром кардинала переправить на континент».

Это, конечно, сказано не было, но оба прекрасно поняли друг друга.

– Кстати, Герд, у тебя есть информация о предстоящем путешествии кардинала?

– Конечно, есть. По моим данным, а из Картахены я получаю сведения регулярно, вместе с кардиналом на борт галеона будет загружено золото и серебро в слитках, доставленное из Панамы. Примерно на два с половиной миллиона реалов, и девятьсот пятьдесят тысяч песо в монетах мексиканской чеканки в десяти сундуках. Это основной груз. Загрузившись в Картахене, галеон сделает переход в Пуэрто-Рико с заходом в порт Сан-Хуан. Затем, пополнив припасы, в сопровождении шестидесятипушечного военного галеона из эскадры Франциско де Мендоса, направится к берегам Испании.

– Название галеона – «Санта Тереза». Это следует из полученной депеши. Хорошо – это я знаю. А что я не знаю? А я не знаю, что это за галеон, его вооружение, численность экипажа и количество солдат. А еще мне бы хотелось знать время выхода и его маршрут, желательно точный, ну если таковой вообще будет.

– Ну, по моим сведениям, – Герд достал небольшой лист бумаги желтоватого цвета и положил на стол перед губернатором, – это трехмачтовый галеон, построенный пять лет назад на военно-морской верфи в Гаване. Кстати, из мексиканского красного дерева. Полгода назад там же провели его кренгование,, так что дюжина узлов при попутном ветре для него не проблема. Тридцать пушек, девяносто человек экипаж, сотня солдат охраны. В Сан-Хуане количество солдат увеличат до полутора сотен.

– М-да, внушает уважение, такой сам кого хочешь обидит. А что известно о кардинале?

– Не просто кардинал, а Его Высокопреосвященство кардинал-архиепископ – примас Новой Испании. Примерно лет семьдесят, может больше, невысокого роста, крепкого телосложения. Помирать в ближайшее время не собирается. В Новом Свете уже одиннадцать лет, умен, коварен, беспощаден, хитер, любит интриговать, жаден до денег и золота, до назначения в Новую Испанию шесть лет был помощником Великого инквизитора Испании. А еще у меня есть его портрет, – Герд не без гордости достал из своей папки очередной лист бумаги и протянул губернатору.

– Интересно, откуда он у тебя. Примас позировал перед твоими шпионами? – съехидничал губернатор, беря в руки протянутый листок.

– Да нет, кардинал честолюбив и любит заказывать свои портреты. Кстати, портрет сделан без малого четверть века назад. А это черновой эскиз эпического полотна. Мне пришлось выложить за него приличную сумму. Эскизы нынче дороги. Но для дела не жалко.

Губернатор взял эскиз. Хватило и пары секунд, чтобы гримаса удивления, бывшая на лице губернатора, сменилась презрением и желанием разорвать и сам портрет, и того, кто на нем был изображен.

– Но ведь это дон Хуан де ла Фуэнте. Я знаю этого испанского негодяя, – губернатор зло бросил эскиз на стол.

– Дядя Габриэль! Мы оба его знаем. Просто вы не рассказывали мне эту историю так, как ее видите вы. Как ее видят остальные, я уже в курсе – служба такая, знаете ли. Отсутствуют некоторые фрагменты, картинка не складывается, и мне бы хотелось услышать вашу версию тех событий.

– Да, не рассказывал, – согласился губернатор, – и правильно делал. Тебе не стоило влезать в это дело. Слишком опасно. Можно сгореть, быстро и качественно.

– А может быть, сейчас пришло время и шанс поквитаться. Я не настаиваю, – Герд поднял правую руку, давая понять, что он не давит на дядю – решение за ним.

Губернатор молчал. Прошло двенадцать лет, как они покинули родной Амстердам, спасая свои жизни и потеряв близких им обоим людей.

Опасность отступила, и стоит ли опять бросаться в пропасть – он не знал. Но они поклялись отомстить за тех, кто их любил, и кого любили они. Видно, пришло время платить по счетам.

– Хорошо, я расскажу. Слушай – верить или нет, решать тебе. Рассказ будет долгим. А после – решим, что делать и стоит ли делать что-нибудь вообще.

Исповедь Габриэля сыграла ключевую роль во всей этой истории.

«Что же произошло?» – спросите вы. И вопрос будет более чем уместен. А произошел ряд событий, о которых следует рассказать.

Так что оставим на время дядю с племянником на острове Кюрасао и переместимся в Амстердам, за двенадцать лет до описанных выше событий.

Глава вторая Жадность, предательство и интриги

Верфи вблизи Амстердама основал Ханс Нортон – отец Артура и Габриэля, двух юношей, ничем особо не отличавшихся от своих сверстников. Купив заброшенную, разоренную, никому не нужную верфь, он за двадцать лет стал из простого корабельного плотника одним из лучших корабелов Соединенных Провинций Нидерландов.

Талант и удача, а еще труд и умение сплотить вокруг себя людей, создать свою команду единомышленников, помешанную на кораблях, каждодневный труд и желание отдать всего себя делу – вот разгадка его успеха.

Каждый новый корабль был лучше предыдущего, и это сразу оценили торговцы и моряки. Корабль – это и дом, и крепость в океане, среди бурь, штормов и штилей. Старина Нортон просто нюхом чуял, кого и куда нужно поставить, кому что можно поручить. На ощупь и глаз мог без ошибки определить качество древесины: здесь не досушили, там не додержали, это можно использовать, а это ни на что не сгодится. Торговцы лесом быстро поняли, что «шутки» с материалами и оснасткой на этой верфи не пройдут, и везли только то, что действительно нужно было для дела, и только лучшего качества, плутни не проходили, дерьмо впарить не получалось, хотя поперву и пытались.

Платил он честно и в срок, не забывая, конечно, и о своей выгоде. Точно мог определить, что пойдет для остойчивости корабля, что для скорости. Смотря на чертеж, мог на ходу предложить новшество, которого не было на других верфях. Потом, уже по прошествии времени, это копировалось мастерами на других верфях.

А еще он ценил своих мастеров, готов был ради них горы свернуть, даже если потребуется нарушить закон. Парочку, если не более, подлецов даже по-тихому утопили в городских каналах, на неглубоком месте. А что тут такого, рыбам тоже кушать хочется, а без мерзавцев, которые портят хорошим людям жизнь, жить как-то становилась лучше и веселей. Люди ему отвечали тем же.

Дела шли в гору, сыновья учились на верфях – своими руками и головой, постигали науку корабелов. Слава о верфи Нортона была заслуженной. Заказы на корабли выполнялись в оговоренные сроки, к качеству судов претензий не было – за все время существования верфи ни одного некачественного корабля. Дорого! Но море – лучший проверяющий, и корабли с честью выдерживали любые, даже самые жестокие испытания океаном. Верфь становилась популярной и пользовалась заслуженной славой.

Через двадцать лет после покупки верфи «старик», как его часто называли за глаза, отошел от дел и вскоре тихо скончался в кругу семьи, окруженный заботой и вниманием.

Управление верфью перешло к его старшему сыну – Артуру. Габриэль – младший из братьев, стал его правой рукой. Артур стал достойным наследником и продолжателем дела отца.

Талант корабела и администратора – это у него было не отнять. У Габриэля такого не было, но зато он неплохо справлялся с бухгалтерией и поднаторел на этом поприще не хуже чиновников из городской управы. Кстати, умение налаживать знакомства с нужными людьми у Нортонов было в крови. Братья были обеспечены материально, уважаемы в обществе и вполне счастливы.

Все изменилось с того дня, когда на верфи появился дон Хуан, в сопровождении охраны из полдюжины монахов в белых шерстяных одеяниях и черных мантиях с капюшонами, говорящими о принадлежности к ордену святого Доминика.

Сам дон Хуан для обоих братьев был интересен уже тем, что им еще ни разу не приходилось общаться с испанскими священниками столь высокого ранга. Кардинал, будучи помощником Великого инквизитора, занимался хозяйственными делами, надзирал за казной и, по слухам, весьма преуспел в обогащении Святого Престола, не забывая и о себе любимом. Состояние его было огромно, жадность была еще больше.

На вид это был мужчина примерно лет семидесяти, с живым подвижным лицом и неподвижными серыми глазами, в которых сквозило презрение и высокомерное спокойствие. Облачен он был с ног до головы в красную мантию. Небольшая естественная лысина, окруженная седыми волосами, служила своеобразной тонзурой и покрывалась алой кардинальской шапочкой. На руках Его Высокопреосвященства были красные перчатки с обязательным епископским сапфиром на безымянном пальце правой руки.

На фоне красной сутаны выделялся белый, тонкого пленения воротник, на груди поблескивал золотой крест, рядом с крестом на простом темном шнурке висел голубой лунный камень в платиновой оправе.

Опытный ювелир, знающий себе цену, мог бы без труда определить, что голубой минерал медальона был из Южной Индии, крайне редкий, хотя особой ценности и не представляющий, но суеверий и мистики вокруг лунного камня было много. Как выяснилось позже, уже в ходе беседы за обеденным столом, этот медальон действительно являлся «амулетом-хранителем» и кардинал с ним никогда не расстается, что, конечно, являлось нарушением этикета, но на амулет было разрешение самого Папы и короля Испании, если верить слову дона Хуана.

Появление кардинала на верфи было сугубо деловым. Испания нуждалась в галеонах для транспортировки товаров между Севильей и колониями Нового Света.

Корабли, которые строились на верфях Гаваны, были дороги из-за дорогого материала – красного дерева, добываемого в Мексике. Галеоны, построенные на верфи братьев Нортон, уступая в качестве материала, были значительно дешевле гаванских и строились вдвое быстрее. По мореходности голландские корабли были, по оценке капитанов, значительно лучше и удобней в управлении.

Испанская корона, а точнее испанская церковь в лице дона Хуана де ла Фуэнте, хотела сделать заказ на пять сорокапушечных трехмачтовых галеонов для транспортировки грузов, и в то же время могущих достойно защитить себя и груз от разного рода негодяев, промышлявших на просторах океана.

Сотрудничество с испанцами сулило хорошие прибыли и перспективу. Сомнения вызывала лишь финансовая сторона сделки. Испанцы вносили оплату только за два корабля, за остальные три обещали оплатить лишь по окончании строительства и сдачи заказчику. Обе стороны не были настроены потерять свои барыши, и поэтому торговались весь день с перерывом на обед. К ужину сошлись на том, что Святая Церковь в лице дона Хуана выдаст кредит на постройку трех кораблей под оговоренный процент, который будет погашен при сдаче кораблей. Нортоны, конечно, получали несколько меньше, чем им бы хотелось, но зато работой были загружены на ближайший год и получали хорошую перспективу продолжения сотрудничества с богатым клиентом.

На следующий день, подписав договор и оформив все бумаги на кредит, обе договаривающиеся стороны расстались, довольные друг другом, оговорив порядок, сроки сдачи и контроля над строительством заказанных галеонов.

Через полгода, когда началась зашивка бортов, а мачты были готовы для установки, неожиданно случился пожар. Три галеона, наполовину построенные, сгорели, остальные удалось спасти. Сгорели и складские помещения, в которых хранился лесоматериал для постройки.

На следующий день на верфь явился дон Хуан со своими монахами. Осмотрев последствия пожара, он заявил, что заказ в срок не будет выполнен, и потребовал возврата кредита. Предстояли переговоры.

* * *

Как обычно в конце февраля, перед наступлением Великого поста в магистрате Амстердама устраивали карнавал. Приглашались почтенные горожане с женами и детьми. Идти братьям не хотелось, было не до праздника, но на таких мероприятиях можно было поговорить за кружкой пива с нужным человеком, завести полезные знакомства, да и вообще просто отдохнуть, что тоже было немало в их положении.

Артур с братом пришли одни. Эмми – жена Габриэля, будучи беременной, осталась дома. Карнавал шумел по всему городу, пиво было доступным и недорогим, женщины были веселы и тоже доступны, и этим пользовались все, кто хотел и имел возможность. Праздник удался на славу. В магистрате тоже было весело, мужчины чинно сидели за столами и попивали пиво, женщины вертелись рядом, сплетничали, молодежь танцевала под музыку оркестра, расположившегося на балконе. В такой день старались не говорить о делах, но о чем тогда говорить почтенным людям, если пиво еще недостаточно ударило в голову, а жена крутится рядом?

Все шло, как всегда, Артур встретился с нужными ему людьми из магистрата, по поводу испанского заказа, и было видно, что ему пообещали поддержку, не бескорыстно, конечно, но лучше пожертвовать малым, чем потерять все. Габриэль вел весьма полезную беседу с одним из судовладельцев об особенностях перевозки коров, свиней, рабов и прочей скотины. Намечался заказ на постройку торгового судна, как раз для этих целей.

Возле Артура уже несколько раз прошлась весьма приятная во всех отношениях женщина, и не просто прошлась, а сделала все, чтобы ее маневры не остались незамеченными. Чертовка была соблазнительна и сама шла в руки. Артур, будучи не женат, мог себе позволить приударить за женщиной, тем более когда сама она не против. Мужчина был молод, красив, богат, да и пиво туманило мозги и активизировало нужные части организма. Если представлялась возможность завалить в постель красотку, особенно в такой праздник, то это грехом не считалось, обществом не осуждалось, к этому относились с пониманием.

Женщины, бывшие время от времени в объятиях Артура, были им не разочарованы и материально вознаграждены. Приличия соблюдались строго и неукоснительно.

В общем, когда он в обнимку с дамочкой исчез за одной из многочисленных портьер, это не вызвало никакой реакции окружающих. Этим пользовались многие, особенно молодежь, ну а что тут такого неприличного, праздник же.

Прошло не так уж много времени, как за портьерой, куда исчезла парочка, раздался женский визг, что было необычно, но такое тоже встречалось.

«Неужели она девственница?! Везет же людям!» – легко было прочесть по физиономиям находящихся поблизости мужчин. Зависть присутствовала, осуждение – нет. По лицам женщин, обернувшихся на этот визг, явно читалось презрение к негодяйке, посмевшей сохранить невинность, в ее-то возрасте.

За визгом послышался треск разрываемой материи. Это становилось интересным. Количество слушателей прибавилось.

«Какой мужчина! Какой темперамент, не то что мой тюфяк», – на лицах прислушивающихся женщин появилась ясно читаемая зависть к незнакомке, уже столь явно, что мужчинам, которым посчастливилось быть мужьями этих прелестниц, стало откровенно не по себе.

Новый визг и звук пощечины послышались почти одновременно, и на свет божий выскочила растрепанная фурия.

Другими словами было трудно назвать женщину, представшую на обозрение почтенного общества, собравшегося в зале.

Волосы были разметаны по плечам, платье порвано спереди, роскошная грудь с розовыми сосками была выставлена на всеобщее обозрение, что вызвало возмущение у собравшихся женщин и восторг у мужчин, хотя и тщательно скрываемый. Правая щека была подозрительно красного цвета и уже начинала синеть.

Через мгновение из-за портьеры вышел Артур, вид у него был тоже не лучше. Поперек левой щеки пролег пяток глубоких кровоточащих царапин, которые остаются от лапы дикой кошки или женской лапки, что ненамного лучше, кафтан был помят, пуговицы на рубашке частично отсутствовали, что говорило скорее о признаках борьбы, чем о любовных утехах. Немая сцена была прервана воплем фурии:

– Он пытался меня изнасиловать! – дамочка гневно указывала пальцем на Артура.

– И ему это удалось? – иронично улыбаясь, поинтересовался подошедший недавно, но сохранявший молчание чиновник магистрата, отвечающий за безопасность и порядок в городе.

– Нет! Я отстояла свою честь! – гордо заявила женщина.

Бюст оставался неприкрыт и по-прежнему вызывал обильное слюноотделение у мужчин. Количество зрителей явно прибавилось. Развлечение продолжалось.

– Прикройтесь и не нервируйте присутствующих здесь дам, да и мужчин тоже, – чиновник насмешливо обратился к незнакомке.

Поразительно, но красота, а женщина без сомнения была красива, не вызвала сочувствие у дам, скорее наоборот. Презрение и откровенная зависть читались в каждом взгляде.

«Портовая шлюха, подстилка, мерзкая дрянь», – присутствующие дамы уже шипели вслух. Мужчины не были столь категоричны.

Артура никто не осуждал, скорее наоборот, ему явно завидовали. Хотя оказаться на его месте, в центре скандала, желающих было мало. Сплетни и насмешки за спиной не лучшее, о чем может мечтать мужчина.

Видя, что никто не бросается к ней на помощь, дама взвыла как иерихонская труба и бросилась вглубь зала. На этом, вероятно, все бы и закончилось.

Потом этот пикантный случай еще долго бы обсуждался в городе, обрастая все новыми и новыми подробностями.

Но не тут-то было. Скандал продолжился.

На выходе из зала братьям, решившим покинуть карнавал, чтобы не стать посмешищем в глазах присутствующих, дорогу загородили три молодых человека угрюмого вида, настроенных явно агрессивно.

Артур с Габриэлем остановились в трех шагах от них. Страха не было, они были на своей территории, их знали, а вот троица явно не тутошние, и это играло против них.

– Господа, а в чем, собственно, дело? – Артур обратился к троице.

Мужчина, стоявший посредине, сделал шаг вперед:

– Артур Нортон? Я не ошибаюсь?

– Да, это я.

– А дело в том, милейший, что вы подлец, – мужчина, произнося эти слова, вплотную приблизился к Артуру, и хлесткая пощечина обрушилась на несчастного корабела.

Такой наглости никто не ожидал. И незнакомец, воспользовавшись растерянностью жертвы, попытался залепить вторую пощечину.

А вот она уже не прошла. Габриэль кистью руки парировал удар, а Артур ударом в челюсть свалил наглеца на пол. Оба его спутника схватились за ножи. А вот за это можно было и поплатиться.

Однако их предводитель, в похвально быстром темпе пришедший в себя после полученной оплеухи, остановил их:

– Успокойтесь, господа. Спрячьте оружие. Мы в приличном обществе.

– А в чем, собственно, дело, господа? Ножи здесь по какому праву?! Прошу вас представиться и объяснить происходящее, или я вас арестую и не посмотрю на то, что праздник, – опять тот же чиновник вмешался в самый подходящий момент. – Или мне кликнуть стражу? Но тогда вам придется познакомиться с милыми зверьками – крысами в подвале городской тюрьмы.

Чиновник ясно давал понять, что шутки кончились, и поножовщину и беспорядки никто терпеть не собирается.

– Лукас Петерсон, – представился молодчик, нанесший оскорбление Артуру и получивший достойный отпор, – судовладелец, три моих корабля стоят под разгрузкой в порту Амстердама.

– И вы, господин Петерсон, решили познакомиться с нашими парнями? Похвально. Но почему так, а не за кружкой хорошего пива? – чиновник явно старался замять скандал, давая возможность драчунам отступить, не потеряв лицо.

Своих людей, а Артур был своим, в обиду он давать не собирался. И все присутствующие в зале это прекрасно понимали.

– Сэр? – Лукас обращался к чиновнику. – Нанесено оскорбление моей сестре, и я вправе требовать извинений и компенсации за нанесенное ей оскорбление от этого господина, – кивок в сторону стоявшего напротив Артура. – Пусть он публично принесет ей извинения и заплатит золотом за тот позор, который ей пришлось пережить. В противном случае я буду вынужден вызвать его на поединок.

– Это так романтично, в духе времени! – чиновник явно издевался и не считал нужным это скрывать. – И во что вы оцениваете честь вашей сестры? – невинным голосом поинтересовался он.

– Пять тысяч песо?

– Надеюсь, что слышали все?! Господа! – торжественно обратился чиновник к толпе, собравшейся вокруг. – А вы называли сестру этого торговца портовой шлюхой, ну разве портовые девки берут такие деньги? Я полагаю, что и королю Испании будет мягко на такой дорогой подстилке.

Откровенная издевка Оливера Барда, а именно так звали чиновника, наконец дошла до сознания Лукаса и его друзей. Но что он мог сделать, все было сказано изысканно и галантно, оставалось только скрипеть зубами, слыша откровенный смех и издевательские реплики окружающих. Вышел занимательный анекдот, который наверняка станет украшением карнавала.

Требовалось переломить ситуацию в свою пользу, и Лукас, презрительно усмехнувшись, громко заявил:

– Я полагал, что, получив пощечину, господин Норман как мужчина способен постоять за себя. А он оказался трусом, способным оскорбить женщину и боящимся принять открытый и честный вызов. А магистрат в лице этого… – чужак жег гневным взглядом Оливера Барда, – прикрывает труса, потому что здесь, – кивок головы в сторону собравшихся вокруг почтенных граждан обоих полов, – давно забыли, что такое честь и совесть.

А вот теперь оскорбление было нанесено всем, и это могло плохо закончиться для прибывших чужаков. Гул нарастал, и карнавал мог закончиться хорошей дракой. Пиво некоторым уже ударило в голову и требовало выхода. А тут такой удобный случай.

– Господа! – Артур обратился ко всем, кто присутствовал в зале. – Я принимаю вызов и прошу моего брата быть моим секундантом. Но хочу заметить, что это все подстроено. Я не домогался сестры этого господина, если она действительно та, за кого себя выдает, она сама, затащив меня за портьеру, напала на меня, при этом разорвав на себе платье.

– А пощечина? Мы все слышали и видели ее след на щеке несчастной женщины, – парировал один из сопровождавших торговца парней.

– Я вынужден был защищаться. Если это все сделано с целью стребовать с меня деньги, то я платить категорически отказываюсь.

– В таком случае будем драться.

– Будем.

В толпе, окружившей место разыгравшегося скандала, послышались одобрительные возгласы:

– Правильно, это по-мужски…

– Но это опасно, они могут поубивать друг друга…

– Какой мужчина! Какой мужчина! Это так романтично…

Ситуация изменилась. Вызов был сделан, и вызов был принят. Поединок стал неизбежен.

– Моим секундантом будет мой друг и капитан моего флагмана Ник Гибсон.

Высокий худощавый мужчина средних лет, стоящий по правую руку от Лукаса, наклонил голову в знак своего полного согласия.

Вообще-то это было отступление от правил. Как ближний родственник, я не мог быть секундантом, но внимание на это никто не обратил, и возражений от противной стороны не последовало.

– Господа, как представитель власти, – подал голос Бард, – я…

Все невольно посмотрели на него, ожидая решения. Дуэли вообще-то не поощрялись магистратом, хотя и запрета на них тоже не было. Чиновник явно тянул паузу, играя на нервах собравшихся.

– Я предлагаю в качестве распорядителя дуэли свою кандидатуру. Если возражений нет, то вас, господа, – Бард выразительно посмотрел на Артура и Лукаса, – прошу покинуть помещение и держать себя достойно. А вас, – он кивнул в сторону секундантов, – прошу пройти за мной. Мы должны обсудить все условия поединка. Вас, доктор, – палец чиновника указывал на низкорослого толстяка в недорогом, но аккуратно сшитом кафтане коричневого цвета, – я тоже прошу пройти с нами.

Переговоры не заняли много времени. Было решено драться на шпагах, в девять часов утра, на поляне у Голубого озера. Оружие должно быть выбрано по жребию из арсенала, привезенного Оливером Бардом.

Поединок будет проходить по пятнадцать минут, без ограничений, с пятиминутным отдыхом, до смерти одного из дуэлянтов или ранения, которое будет препятствовать проведению дуэли. Решение по ранению принимает доктор.

Присутствие посторонних лиц в качестве свидетелей допускалось, но не приветствовалось, это было предложение секундантов Петерсона, и это было принято.

Погрузившись в карету, договаривающиеся стороны поехали на место проведения поединка. Осмотрев его, обе стороны остались вполне довольны. Место располагалось за городом, на опушке леса у Голубого, изумительно красивого озера.

«Здесь бы стихи писать или картины, если, конечно, талант имеется, а они шпажонками друг в друга тыкать собрались», – эта мысль была так ясно написана на физиономии доктора, что спорить с ними приехавшие господа не решились. Осмотрели шпаги, представленные чиновником. Нарушений не было, весь ритуал был соблюден и зафиксирован на бумаге в присутствии местного нотариуса, которого предусмотрительно взяли с собой.

На этом все приготовления были закончены. Все было готово к поединку, который должен был состояться завтра в условленном месте в оговоренное время.

Утром следующего дня в условленное место в оговоренное время прибыли три кареты. Был небольшой морозец, лед ровным слоем покрывал поверхность озера, и в лучах восходящего солнца оно светилось и искрилось тысячами мельчайших искорок. Место дуэли было очищено от снега еще вчера.

Секунданты, как и предписывалось правилами, развели соперников по краям очищенной от снега поляны и вернулись к распорядителю, который стоял в центре. Последовало предложение о взаимном примирении, как того требовали традиции, но оно было отвергнуто обоими дуэлянтами, к большому огорчению доктора, который прибыл вместе с господином Бардом.

Из его же кареты были вынуты шпаги, осмотренные еще вчера. Согласно тут же брошенному жребию оружие было распределено и положено на середине поляны. Секунданты заняли свои места, слева и справа от соперников, распорядитель предложил дуэлянтам вооружиться согласно жребию и разойтись на исходные места.

Пока секунданты и распорядитель занимались своими делами, главные действующие лица предстоящего поединка – Артур и Лукас – приготовились к дуэли быстро и молча, как и было оговорено ранее.

Оба сняли кафтаны, камзолы, жилеты, закатав рукава рубашек. Было холодновато, но это не та причина, которая могла остановить супротивников, оба были полны решимости, как иронично заметил доктор, «потыкать друг друга железками и прибавить ему головной боли и хлопот, которых у него и так было достаточно много».

Кстати говоря, Артур вовсе не собирался убивать торговца, просто немного проучить, и, если повезет, сделать отметину на его нахальной физиономии. О своих намерениях он рассказал брату-секунданту по дороге к месту предстоящего поединка.

Наконец все было готово, все условности соблюдены, оба соперника были вооружены и заняли свои места. Секунданты встали позади дуэлянтов, выполнив условия дуэльного кодекса. Распорядитель поднял руку с алым платком. Рука опустилась, и прозвучавшая команда: «Начинайте, господа!» послужила сигналом к началу поединка.

Клинки скрестились, скользнули друг по другу. Сразу четко обозначилась манера фехтования. Надо сказать, что физически соперники были равны. Оба примерно одинакового роста, оба правши, что немаловажно, оба примерно одинакового веса, однако техника фехтования была разная.

Артур атаковал стремительно и энергично, был бесстрашен и решителен. Клинок с невероятной скоростью, не заметной для глаза неискушенного зрителя, наносил сетку ударов, батманы сыпались и слева, и справа. Наконец, сделав обманное движение и уведя шпагу в бок, он из нижнего положения, из-под руки сделал решительный выпад вперед. Удар был безукоризненно рассчитан и правильно нанесен. Клинок просто не мог не поразить грудь Лукаса. Но он широким взмахом парировал длинный выпад Артура, завершившего первую комбинацию.

С положения эфеса «ногти вбок» Лукас присел в позиции для первой кварты, при этом он выглядел свежим и совсем не уставшим, в то время как Артур тяжело дышал и с него градом катил пот, несмотря на легкий морозец, заметно холодивший уши участников поединка.

Становилось понятно, что «торговец», превосходя «корабела» в выносливости, брал его измором, вынуждая растрачивать силы. Лукас, уходя в оборону, выжидал удобного момента для броска.

Они начали снова, и опять атаковал Артур, вероятно, руководствуясь принципом, что лучшая защита – это нападение. В его положении это было единственно правильное решение. Однако великолепной скорости Артура Лукас противопоставил еще большую стремительность движений. Красивым легким движением прижав сильной частью клинка слабую часть шпаги противника, он полностью прикрывал себя в этом бою, который снова завершился длинным выпадом Артура, и снова был с легкостью парирован изящным батманом. Былой легкости при выходе из низкого выпада у Артура уже не было, но его соперник благородно дал ему возможность подняться и стать в исходную стойку. Вторая атака была завершена.

До оговоренного обеими сторонами перерыва оставалась пара минут. Но, видно, выдержка изменила Артуру.

– Будь ты проклят, фигляр, – заревел он, кидаясь вперед.

Лукас отступил на шаг назад и принял оружие соперника на квинту, а затем перешел в атаку. Он атаковал с быстротой молнии, и какое-то мгновение казалось, что острие его шпаги находится сразу повсюду. Последовала серия рассчитанных переводов в темп, заставляющая Артура раскрыться по линии атаки.

И наконец, с низкого соединения в шестой позиции, Лукас быстро и легко устремился вперед, сделал выпад в терции. Клинок вошел в грудь несчастного Артура, прямо в сердце, и тут же вышел, не сохранив даже следов крови на лезвии.

Все произошло так стремительно, что к тому моменту, как осознание реальности вернулось к окружающим, Артур уже распластался на снегу, а Лукас стоял рядом, держа оружие в согнутой руке, лезвием вверх.

На рубашке несчастного расплывалось алое пятно. Врач, что-то крича, бросился к нему. Габриэль трясущимися руками, рыдая и не стесняясь своих слез, пытался помочь, но только мешал и был послан эскулапом по известному адресу.

Небольшое отверстие чуть ниже сердца, из которого, пузырясь, фонтанировала кровь, было зажато тканью, которую врач вынул из своего чемоданчика. Артур был перебинтован, укутан в шубу, любезно предложенную Оливером Бардом, со всеми возможными предосторожностями погружен в карету и под присмотром доктора и брата отправлен домой.

– М-да… нехорошо получилось, однако.

– Мне тоже жаль, но…

– Ладно, – махнул рукой распорядитель, – что уж теперь. Пусть ваш секундант завтра часа в два явится в магистрат. Нужно будет оформить это дело… Ну сами понимаете.

Оливер Бард был ошеломлен всем произошедшим.

«Черт меня дернул влезть в эту историю», – ругал он себя, однако будучи глубоко порядочным человеком, не мог бросить несчастного на произвол судьбы. Не задерживаясь на месте поединка, Бард, сев в карету, поспешил в дом Нортонов, куда и был перевезен Артур.

Корабел был жив, но находился в глубоком обмороке и, по уверениям врача, который отправился вместе с ним, был очень плох, но не безнадежен, что уже вселяло некоторый оптимизм.

Появившийся в гостиной примерно через час врач заявил, что ранение серьезное, но надежда есть.

– Все, что я мог, я сделал. Дальше все в руках Господа Бога. Уход и покой. Я некоторое время хотел бы побыть здесь, а потом пришлю своего ассистента, если, конечно, не последует возражений.

Возражений, естественно, не последовало. Надежда на лучшее подняла настроение и несколько разрядила гнетущую атмосферу в гостиной.

Оливер Бард облегченно вздохнул.

«Надежда есть – это главное. Артур молод, силен, выберется».

Понимая, что его присутствие здесь далее не требуется, он стал прощаться и на выходе, уже садясь в карету, произнес:

– Габриэль! Во второй половине дня, часа в два, я жду тебя в магистрате.

«А какого рожна мне там делать?» – большими печатными буквами было написано на лице вышедшего проводить чиновника Габриэля.

– Надеюсь, с Артуром все будет благополучно, а нам нужно побыстрее закончить это дело, – пояснил Бард.

– И…

– Подписать бумаги, бюрократию никто не отменял. Сам понимаешь. Да, и еще, раз уж Артур сейчас оказался не у дел, у меня есть к тебе одно деловое предложение.

– На предмет?

– Ну, такие вопросы на улице не обсуждают. Но, чтобы не мучить тебя неизвестностью, скажу, что я представляю группу уважаемых людей, которые хотели бы вложить свои деньги в вашу верфь, с выгодой для всех.

Габриэль хорошо понимал, что бюрократию, даже в таком деле, как дуэль, никто не отменял, чай не драка в подворотне. А вот то, что Оливер Бард и стоящие за ним джентльмены хотят вложить деньги в их с братом верфи, – это о многом говорит, и с такой поддержкой никакой дон Хуан не страшен.

– Безусловно, господин Бард, я буду в магистрате в назначенное вами время.

– Ты тоже прости меня, старика. Дурака мы все сваляли, и я больше всех, теперь… Ладно, прощай, жду тебя завтра.

Карета медленно тронулась в путь.

Предложение Барда было как никогда кстати и говорило о том, что он верит в то, что Артур выберется – а это было уже неплохо.

Артур был жив и умирать пока не собирался – это тоже было замечательно.

В хлопотах по дому время пробежало незаметно, и за четверть часа до назначенного времени Габриэль уже сидел в приемной магистрата.

Прошло два часа. Бард занимался текущими делами. Какие-то люди входили и выходили из его кабинета. Секундант Лукаса не появлялся.

Прошел еще час, и появившийся секретарь пригласил Габриэля пройти в кабинет.

Кабинет был небольшим, но довольно уютным. В дальнем углу, возле окна, располагался массивный стол из темного дуба. У камина, у противоположной от стола стены, стоял небольшой столик, на котором в рабочем беспорядке лежало несколько документов, рядом стояла пара удобных кресел, друг напротив друга.

– Ну, дальше ждать не имеет смысла. Полагаю, что подписание протокола мы перенесем на другое время.

Возражений не последовало, потому что формальности дуэли мало интересовали обоих.

– Габриэль, если вы не возражаете, я хотел бы проехать на верфи, разумеется, в вашем сопровождении. Хочется посмотреть на быка перед тем, как его брать за рога, – попытался сострить Бард.

Возражений, естественно, не последовало, и отправившись на верфи, они там пробыли до наступления темноты. Производство чиновника, конечно, впечатлило. Это было сразу видно по его восторженным замечаниям. К окончанию визита корабел уже не сомневался, что деньги «группы уважаемых людей» вскорости поступят в кассу братьев.

Предварительные условия решено было обговорить за ужином, в семейном кругу. Вложив деньги в «дело», невольно становишься компаньоном и как бы членом семьи.

Заодно следовало узнать о состоянии Артура из первых рук.

Раненый был плох, но по-прежнему не безнадежен. Доктор, отправившись домой, прислал своего ассистента – невысокую, приятной полноты женщину с приятным милым личиком, бархатным голосом, пухленькими руками и роскошным бюстом, пообещав наведаться утром. Сиделка сменила несчастную Эмми, которая сама нуждалась в помощи. Беременность протекала без неприятностей, однако волнения для дам в ее положении были явно не рекомендованы.

Поужинав в гостиной, в компании с Эмми, мужчины удалились в кабинет хозяина и приступили уже к конкретному разговору о сумме вложенных средств, проценте с прибылей и множеству других скучных, но от того не менее важных и интересных, для обоих договаривающихся сторон, вопросов.

Примерно через полтора часа все вопросы были сняты. Назначив встречу для оформления всех бумаг на завтрашний день и обговорив список приглашенных, будущие компаньоны расстались, весьма довольные собой.

Ночь прошла без потрясений. Артур был жив. Утром пришел врач, сделал перевязку и заявил, что больному уже лучше и появилась надежда. Габриэль планировал заехать на верфи и затем направиться в магистрат, для документального оформления вчерашних договоренностей. Деньги нужны были позарез.

Однако прекрасно распланированный день пошел наперекосяк прямо с утра. Сразу после завтрака Габриэль намеревался поработать в кабинете, но появившийся лакей доложил о прибытии лейтенанта городских стражей порядка в сопровождении трех солдат.

– Проводите их в кабинет, – распорядился Габриэль, и, обращаясь к жене, добавил:

– Эмми, не волнуйся, все будет хорошо.

Прибывшую команду, кстати, при оружии, что было странно, провели в приемную.

Поцеловав жену, корабел вышел в приемную. Подошедший к нему лейтенант предложил пройти в кабинет для передачи важного распоряжения, поступившего лично от Оливера Барда. Прибывшим с ним солдатам был дан приказ оставаться в приемной.

Пройдя в сопровождении полицейского офицера в кабинет и плотно прикрыв дверь, Габриэль поинтересовался с плохо скрываемым волнением:

– Чем могу быть полезен, лейтенант.

– Сэр, мне поручено передать вам вот это, – лейтенант вынул из своей сумки письмо и вручил Габриэлю пакет.

– Странно! Присаживайтесь, – Габриэль предложил офицеру кресло, стоявшее у камина, вскрывая при этом пакет.

В пакете оказалась записка, в которой было написано следующее:

Габриэль!

Прошу вас немедленно прибыть в магистрат в сопровождении одного из прибывших к вам солдат. Лейтенант и оставшаяся с ним команда останется у вас дома.

Начальник службы охраны правопорядка Амстердама Оливер Бард.

– Вы знаете содержание письма, – все еще ничего толком не соображая, Нортон обратился к лейтенанту.

– Да, сэр!

– Можете объяснить, что произошло?

– Пожалуй, нет. Мне приказали, я исполняю. Вам лучше проехать в магистрат, сопровождающего я выделю.

Через полчаса Габриэль Нортон сидел напротив Оливера Барда в его кабинете и читал письмо, которое он ему молча протянул.

Сообщаю, что в четыре часа после полудня я видел владельца верфи Габриэля Нортона выбегающим из дома, в котором остановился капитан Петерсон, с ножом, который был в крови.

Ханс.

Прочитав донос, несчастный корабел стал похож на рыбу-окуня: глаза навыкате, бормочет что-то нечленораздельное, что именно, понять решительно невозможно.

Понимая состояние несчастного Габриэля, Бард начал первым:

– Вы, вероятно, хотите мне сказать, что в это самое время мы оба сидели в моем кабинете и собирались ехать на верфи. Так?

– Да!

– А вот как нам быть с ножиком, которым был убит несчастный Лукас Петерсон, и который сейчас посланные мною люди наверняка найдут у вас дома, уважаемый Габриэль?

– Вы для этого их там оставили?

– Успокойтесь, и не нужно пороть горячку. Я еще не идиот, чтобы верить всякой мерзости. Но должен заметить, что кто-то густо мажет вас грязью.

– А что, Лукас и в самом деле убит?

– Нет, представьте, он жив! – усмехнулся Бард.

– А кого убили? – Габриэль был сбит с толку окончательно и уже ничего не соображал.

– Убили того негодяя, который дрался на дуэли с вашим братом.

– Я ничего не понимаю. Объясните ради бога, что происходит? – взмолился несчастный, чувствуя себя полным идиотом.

– Хорошо, выпейте воды, кувшин и кружка перед вами, и выслушайте! – Бард, откинувшись на спинку кресла, продолжил. – Судовладелец Лукас Петерсон в настоящий момент сидит в соседней комнате и беседует с моим помощником, я вас познакомлю с ним позже, но к господину, с которым дрался ваш брат, он не имеет никакого отношения.

– А его капитаны? Один из них был его секундантом.

– Капитаны живы, но к известной вам троице они никакого отношения тоже не имеют, это совсем другие люди.

– Про девицу я вообще не спрашиваю, – невесело усмехнулся Габриэль.

– И правильно делаете. Кстати, они тоже…

– Убиты? – в ужасе пролепетала «рыба-окунь», глаза которой стали похожи на два блюдца.

– Какой вы, однако, кровожадный, – саркастически улыбаясь, заметил Бард. – Честно говоря, я этого не знаю. Они исчезли, и я сомневаюсь, что мы их сможем найти и задержать, и главное, за что?

– Но есть подозрение, что…

– Подозрения, уважаемый Габриэль, есть на вас, потому что у вас был повод и есть донос, который лежит перед вами, и о котором, слава богу, знаю пока только я.

– И нож, который мне подбросили, – печально заметила раба, которая окунь. – Но как же мое алиби? Я был у вас в кабинете. Вы можете это подтвердить!

– Вы еще и меня хотите втянуть в это дело?

– А что же мне тогда делать?

– Думать и рассуждать! Что мы имеем? А мы имеем следующее. Первое – имеем живого и здорового судовладельца Лукаса Петерсона и его капитанов. Второе – имеем труп неизвестного, который назвался Лукасом Петерсоном, вызвал на дуэль вашего брата и без малого чуть не отправил его к праотцам. Третье – имеем двух неизвестных господ, назвавшихся капитанами прибывших в порт кораблей, но на самом деле таковыми не являющимися. Четвертое – имеем неизвестную девицу, спровоцировавшую поединок. Затем все трое бесследно исчезают, и я не уверен, что мы их найдем. Пятое – кто-то убивает фальшивого Лукаса, кто-то подбрасывает донос на вас в магистрат, а нож, которым его убили, к вам домой. Я уверен, что нож у вас в доме.

Оба, увлекшись разговором, не услышали, как в кабинет зашел доктор, и по его лицу было понятно, что он все слышал.

– Вы хотите что-то добавить, – не спрашивал, а скорее утверждал Бард, глядя на доктора.

Доктор подошел к столу и положил лист пергамента, на котором был изображен интересный символ: заглавная латинская «А», без перекладины. При этом оба нижних конца буквы загнуты вовнутрь, в виде когтя хищного зверя. Сама буква находилась сверху секиры, перевернутой лезвием к низу.

– Это татуировка, которую я обнаружил на плече убитого «Лукаса» при осмотре тела.

– И что она означает? – пролепетал Габриэль.

– Это, если я не ошибаюсь, символ «Братства ассасинов»! – заявил доктор.

– Профессиональные убийцы! – Бард, смотря задумчиво на обоих собеседников, продолжил:

– Вы знаете, как называется удар, который получил Артур? Нет? Доктор, вы ведь присутствовали на дуэлях.

Доктор пожал плечами, показывая, что он совершенно не разбирается в технике фехтования, его дело людей лечить, а не убивать их или калечить.

Бард продолжил:

– Этот удар я видел только однажды, во Франции, и там же мне рассказали об ассасинах. Их нанимают, когда надо избавиться от ненужного человека, спровоцировав его на поединок. А в том, что Артура хотели убить, я лично уже не сомневаюсь.

– Удар чижа! – просиял доктор. – Я вспомнил, этот удар называется «удар чижа», еще его называют «бескровная смерть».

– Да, вы правы, – Бард был сосредоточен, прикидывал варианты поведения и, видно, найдя наилучший, обратился к доктору:

– Франк, будь добр, не обижайся, но мне есть, что сказать господину Нортону.

Дважды просить необходимости не было, доктор исчез из кабинета так же бесшумно и быстро, как и появился.

– Габриэль, мы не первый год знакомы, я хорошо знал вашего отца, с Артуром мы были в хороших отношениях, и к вам лично я отношусь с симпатией. В противном случае я бы не стал вкладывать свои деньги и деньги близких мне людей в ваши верфи. Это, я надеюсь, вам понятно?

Габриэль молча наклонил голову в знак полного согласия, и Бард продолжил:

– Я не знаю мотивов покушения, но похоже, что против вас с братом кто-то плетет интригу, а потому нужно выждать время. Я на вашей стороне, и не только я. Вы, говоря по-простому, тутошний, и с вами мы всегда сможем поладить.

Бард вышел из-за стола и подошел к окну.

– Направляйтесь сейчас домой и первым делом обыщите каждый дюйм вашего дома, но нож, которым убили этого самозваного Лукаса, найдите и уничтожьте.

Пришло время удивиться корабелу:

– Вы полагаете, что посланные вами люди его не нашли?

– Они его и не искали, – усмехнулся хозяин кабинета. – Кстати, по прибытии домой отблагодарите лейтенанта за проявленное усердие, – Бард выразительно посмотрел на «рыбу-окуня», в которую снова превратился несчастный корабел, вытаращив глаза.

– Я вас понял, – пролепетала рыба, начиная понимать, что за подарок ему преподносят, – господин Бард, я… с моей стороны… вы можете…

– Я принимаю вашу благодарность, но мы только в самом начале пути. Сейчас же вам надлежит побыстрее добраться домой и выполнить все в точности, как мы с вами только что обговорили. Затем напишете подробный отчет о том, чем вы занимались весь вчерашний день. Побольше мелочей, перечислите людей, с которыми вы говорили, которые могли вас видеть, запомните, это – ваша защита. Если я правильно понял, у тех, кто плетет интригу, все это было спланировано заранее. А вот то, что Артур окажется жив, они знать не могли. И о нашей поездке на верфи тоже знать не могли, а потому я предвижу, что они попытаются исправить положение и как-то навредить и вам. Будьте осторожны, в провожатых с вами пойдет тот же солдат, что и сопроводил вас сюда. Жду вас завтра к обеду с подробным отчетом.

С лейтенантом и его командой договориться оказалось легко, к тому же они были заранее предупреждены о таком повороте событий. После их ухода начались поиски главной улики, и она была найдена практически сразу, ибо лежала рядом с камином, чуть прикрытая тряпкой. Уничтожить нож, предварительно вымыв его лезвие, было делом пяти минут, обломки были упрятаны в надежный тайник, чтобы в скорости исчезнуть окончательно и навсегда.

Артур был жив, и его самочувствие заметно улучшилось, сиделка была неотлучно с ним, меняясь с Эмми, которая заметно повеселела.

Из Хаарлема спешно приехал сын Артура – Герд Нортон, который после разговора с дядей и тетей Эмми заявил, что он никуда не уедет и будет находиться рядом с отцом, помогая сиделке, присланной доктором.

Побывав на верфях, Габриэль только вечером, после ужина, смог, уединившись в своем кабинете и прихватив с собой десяток гусиных перьев, приступить к написанию требуемого от него отчета.

Отчет давался с трудом, мысли путались, перья тупились, и их постоянно приходилось затачивать. К концу второго часа корабел взмок, озверел от всей этой канцелярщины. В кабинете было жарко.

Когда из камина появилась тоненькая струйка дыма, это окончательно вывело Габриэля из себя. Он потянулся к колокольчику, намереваясь вызвать секретаря и высказать все, что он думает о нем и его ближайших родственниках, а также об истопнике, и дровах, и о том, куда их следует засунуть, чтобы они не дымили, с указанием конкретного места на теле истопника.

Дым не стал расползаться по кабинету, а наоборот, он уплотнялся, что было неправильно, постепенно превращаясь в плотную массу, которая двигалась и оживала. К тому моменту, когда колокольчик зазвенел, оглашая кабинет серебряным звоном, дымок превратился огромную, не менее четырех метров в длину и не менее четырех дюймов в диаметре, королевскую кобру. Поднявшись и распустив капюшон, гадина неподвижными злобными глазками смотрела на Габриэля, который, продолжая трезвонить колокольчиком, уставился на чудовище взглядом затравленного кролика. Их взгляды встретились, и гадина в великолепном прыжке бросилась, разинув пасть, на несчастную жертву.

Колокольчик полетел навстречу и застрял в пасти змеи, челюсти рептилии едва не сомкнулись на руке жертвы, ядовитые зубы слегка царапнули кожу. Атака не увенчалась успехом. Шок прошел, жертва пришла в себя, могла соображать и защищаться.

Время работало против убийцы. Звон колокольчика сыграл свою роль, сейчас в кабинете должны были появиться люди.

«Будет еще один бросок, и он будет последним», – это ясно понимали оба.

Пасть змеи раскрылась, обнажив ядовитые клыки, тело чудовища, пульсируя, сжималось, превращаясь в смертельно опасную пружину. Наконец она разжалась. Кобра бросилась вперед, целясь мужчине в ногу.

Как нож, которым Габриэль оттачивал перья, оказался у него в руках, он и сам не понял, дальше тело среагировало на автомате. Последовал уход в сторону с линии атаки. Энергичный батман плоскостью клинка – и голова гадины ушла в сторону, ответная атака обратным ходом с поворотом вокруг своей оси. Хлесткий рассекающий удар лезвием ножа – и кровь брызнула фонтаном, заливая злобно сверкающие глаза чудовища. Атака ядовитой гадины опять была отбита. Чудовище, обливаясь кровью, отползало в сторону камина.

Однако яд из оцарапанной руки все же попал в кровь жертвы и стал действовать.

То, что произошло дальше, Габриэль уже не контролировал, потому что голова стала тяжелая, свет погас, он еще слышал голоса людей, но уже летел куда-то в пропасть. Тело стало легким, и боль ушла. Все, его уже здесь, в кабинете, не было. «А пошло оно все в ж…», – проблеск последней осознанной мысли оторвался от улетающего тела, и наступили темнота и покой.

Когда прислуга ввалилась в кабинет, побуждаемая звоном колокольчика, Габриэль уже лежал на полу, извиваясь от нестерпимой боли, уже ничего не соображая. Его рвало кровью. Тело синело и раздувалось на глазах.

В доме начался переполох, крики о помощи, истерика несчастной Эмми при виде мужа. В кабинет набилась масса народа, все кричали, охали, ахали, пытались помочь. В общем, обстановка напоминала потоп в провинциальном борделе во время пожара. Об Артуре все, конечно же, забыли, даже сиделка, которая в тот вечер подменяла Герда, отлучившегося по каким-то своим делам, и та прибежала на крики, доносившиеся из кабинета хозяина дома.

Когда все более или менее успокоилось и несчастного уложили на диван, а это произошло не сразу, сиделка вернулась в комнату к Артуру и была шокирована возникшей перед ее глазами картиной: Артур лежал на кровати с широко открытыми глазами, рубашка и кровать были залиты кровью, из груди несчастного, прямо напротив сердца, торчал нож, обычный кухонный нож.

Крик застыл на губах несчастной женщины, и она медленно сползла по стеночке на пол, лишилась чувств, и только шум падающего тела привлек внимание прислуги.

Крики ужаса, доносившиеся из комнаты шурина, заставили Эмми оставить мужа и пройти в комнату, где находился Артур. Открывшаяся ее взору картина повергла ее в шок, а последовавший обморок хозяйки дома окончательно вывел обстановку из-под контроля.

Вся наличествующая в доме прислуга орала, шумела, бегала как умалишенная, бились в истерике в основном женщины – в общем, во всей этой неразберихе можно было бы перерезать всех, кого надо и кого не надо, и преспокойно скрыться, так и оставшись незамеченным.

К тому моменту, когда Оливер Бард появился в прихожей Нортонов, какое-то подобие порядка было уже восстановлено. Срочно прибывший доктор осмотрел Артура, зафиксировал смерть, проигнорировал сиделку, которая уже пришла в себя и тихо плакала, и полностью переключился на Габриэля, который был уже раздет и осмотрен. Тело распухало, синело, начался паралич конечностей, кожа на руках трескалась, из-под ногтей уже сочилась сукровица, и тело омерзительно пахло.

Эмма тоже пришла в себя и утешала как могла Герда, который рыдал в голос, еще до конца не осознавая, что остался круглым сиротой.

Положение усугублялось тем, что доктор не мог определить причину недуга Габриэля. Все признаки говорили об укусе змеи, но откуда она здесь взялась – зимой, в центре Амстердама? Пятна крови и беспорядок в комнате явно указывали на происходившую в кабинете схватку, но никого, кроме несчастного Габриэля, в кабинете вошедшие не видели. Хотя, если быть честным до конца, никто ничего и не искал.

Нужно отдать должное профессионализму Оливера Барда, действовал он решительно и без церемоний. Прибыв в сопровождении лейтенанта и дюжины солдат, он сразу навел порядок и «построил» всю прислугу.

Взгляд полицейского – а Бард был из этой породы – неприятен и вызывает не самые лучшие чувства, но страх и послушание он вызывает точно. Перекрыв все входы и выходы из дома, прибывшие никого не выпускали, при этом впуская всех.

Тщательно осмотрев комнаты обоих братьев, Бард, пройдя в одну из свободных комнат, начал допрос всех находящихся в доме, без исключения.

К утру ему стало окончательно ясно, что в доме произошло тщательно спланированное и мастерски проведенное двойное убийство. То, что Габриэль пока жив, ничего не меняло. Его смерть, по заверениям доктора, неизбежна, противоядия нет, ибо непонятно происхождение яда и как он попал в организм. Царапина на руке могла быть источником заражения, а могла и не быть, других видимых повреждений на теле он не обнаружил. Следы борьбы в комнате, кровь на полу присутствовали, но кто напал, и как проник, и куда девался потом, выяснить не удалось.

С Артуром ясности было не больше. Нож, которым его убили, был обычным, кухонным. На кухне таких ножей было с десяток. Удар был совершен мастерски, и убитый не сопротивлялся, вероятно, он доверял убийце и такой подлости от него просто не ожидал. Убийство было совершено в тот момент, когда в доме началась паника, вызванная нападением на Габриэля. На это был сделан расчет, и он сработал. Отсутствие сиделки рядом ни о чем не говорило. Обычное женское любопытство спасло ей жизнь, иначе положили бы и ее, хотя здесь тоже не все ясно, и с нее подозрений никто снимать не собирается. Проводя расследование, Бард чувствовал пристальный холодный расчетливый взгляд. Убийцы явно были рядом, а вот причины были решительно непонятны.

К утру стало ясно, что по горячим следам разобраться не получится, предстоит расследование, и это не радовало. Пригласив Эмми и молодого Герда в комнату и тщательно прикрыв дверь, Бард с сожалением заявил о том, что в их доме произошло тщательно спланированное и удачно проведенное двойное убийство. Убийцы – а в том, что их несколько, он был уверен абсолютно – действовали слаженно, по разработанному плану, и они из «своих», чужих в доме не было. Об этом он заявил прямо и честно, а еще о том, что он не в силах распутать этот клубок.

– И что же мне теперь делать? Они и нас убьют – и меня, и Герда, да?!

Эмми была на грани истерики от такого заявления, Герд молчал.

– Я не хочу вас расстраивать, госпожа Нортон, но все указывает на то, что кто-то хочет вашей смерти и он не остановится. Смена прислуги ничего не даст, это может только отсрочить неизбежное. Защитить вас и вашего племянника я не смогу. Врать и давать пустые обещания не считаю правильным.

– Что мне делать? Хотя бы дайте совет. Габриэль жив, пока, и я его не брошу.

– Я понимаю! – Бард неспешно прошелся по комнате. – Я приставлю к вам охрану, думаю, троих солдат будет достаточно на первое время. Похороните Артура, продавайте ваши верфи, дом, имущество, забирайте племянника и мужа, если он будет еще жив, и уезжайте. Я помогу и с продажей, и с переездом. Может быть, это поможет сохранить ваши жизни.

«Хотя я в этом совсем не уверен», – было отчетливо написано на его лице, и это Нортоны поняли вполне отчетливо.

– Господин Оливер, а я могу ВАМ доверять?! – Эмми смотрела на Барда пристально, и он понял, что именно она имеет в виду на самом деле.

– А у ВАС есть выбор? – ответ был таким же, каким и вопрос.

– Пожалуй, нет! Я вынуждена полагаться на вашу честность.

«Хотя я вам совершенно не верю», – они прекрасно поняли друг друга.

Истерики не было, предстояла борьба за свою жизнь, жизнь мужа, жизнь неродившегося ребенка и жизнь племянника. Женщина это отчетливо понимала. Слезы, сопли, крики – не помощники. Слабых убивают. Сильных убивают тоже. Но хотя бы не сразу.

«Я сделаю все, что в моих силах. Лучше умереть в драке, чем как овца на бойне», – Нортоны, тетя и племянник, смотрели друг на друга, слов не потребовалось, они все поняли и заключили союз молча. Бард это понял и принял.

Артура похоронили на городском кладбище, соблюдя все положенные ритуалы. Все было тихо, грустно. Шел дождь, и народу было мало – только родные, представители муниципалитета, люди с верфи и еще кто-то.

Через пару дней после похорон Артура, когда доктор окончательно уверился в невозможности помочь Габриэлю, ему на смену был призван священник, чтобы причастить умирающего.

Вечером, когда Эмми была рядом с мужем, а Герд сидел в гостиной, в дверь особняка постучали, и молодой, хорошо одетый джентльмен попросил принять его по весьма неотложному делу.

Ему, естественно, было отказано – ну какие приемы, деловые беседы, когда в доме, почитай, покойник, и убийцы рядышком, затаились и козни замышляют, готовятся, ножики точат или отраву подсыпать намереваются.

Кстати, Бард был прав: присутствие солдат – а ребята были, несомненно, из лучших и совсем не глупые – приносило свои плоды. Пока Нортоны были живы, и покушений не было. Сиделка тоже была изгнана из дома. Ее заменила Эмма и племянник, попеременно дежурившие у постели умирающего Габриэля.

Предложение по продаже верфи тоже поступило. Муниципалитет намеревался ее приобрести, конечно, со значительной скидкой, и Барду за посредничество тоже перепадала толика немаленькая. Но откровенного грабежа не было, это Нортоны понимали и готовы были принять предложения.

«Лучше быть живыми и с деньгами, чем мертвыми, которым деньги вообще не нужны». Все шло к соглашению. Кстати, и с переездом тоже все улаживалось наилучшим образом.

Габриэль был жив, надежды на выздоровление, правда, не было, но оставалось еще уповать на чудо. Основной же причиной, по которой сделка еще не состоялась, была беременность Эмми. Она хотела родить в нормальных условиях, в родном городе, а не в дороге.

Владельцем верфей, по завещанию, был Габриэль. Он и только он мог принимать решения, а он был пока еще жив, и его уход в лучший мир торопить никто из близких ему людей даже не и не подумал бы, хотя опасность была рядом, это чувствовалось, но с этим как-то свыклись. Шок прошел, решение принято. Можно было не торопить события.

Прибывший посетитель не стал настаивать и требовать немедленной встречи, он просто отдал прислуге запечатанный конверт, который попросил передать госпоже и по возможности незамедлительно, что и было исполнено. В пакете была коротенькая записка:

Госпожа Нортон! Я был бы рад предложить вам средство, которое могло бы помочь в излечении вашего мужа. Не бескорыстно.

Через пару часов я буду у вас снова. Если разговор не состоится, я настаивать не буду, это будет ваш выбор.

Через полчаса доктор читал полученную записку, Нортоны сидели и молчали.

– Ваше мнение, что это?

– Кхе… – прокашлялся эскулап. – Вообще-то, ваш муж, я прошу прощения, госпожа, за неуместность и жестокость…

– Говорите как есть, мы, – она посмотрела на племянника, – готовы ко всему.

– Да он практически уже мертв, и я не вижу возможности его спасти. Если это яд, то нужно знать источник яда, иметь сам яд или знать его состав, чтобы сделать противоядие.

– Или быть одним из негодяев, изготовивших этот яд, – впервые заговорил Герд.

– Может быть, и так, но я бы посоветовал хотя бы выслушать этого господина. Выгнать его взашей вы всегда успеете. Мне присутствовать при разговоре?

Тетушка взглянула на племянника. Герд отрицательно качнул головой.

– Такой необходимости нет. Благодарю вас, господин Симонс.

Через пару минут доктора уже не было в особняке. А еще через час в кабинет, ранее принадлежавший Артуру, вошел невысокий молодой человек примерно двадцати пяти лет, в сером кафтане, такого же цвета камзоле, в серых узких штанах длиной немного ниже колен, поверх которых были надеты белые шелковые чулки. На ногах у него были башмаки такого цвета, как и камзол, с металлическими пуговицами. Ничем выдающимся или запоминающимся его физиономия не отличалась. Обычная «серая мышка», разве что глаза. В них без труда читался ум и чуть уловимое презрение к окружающим. Взгляд – цепкий взгляд хищника, или палача и кого-то еще, особенно это презрение. Но кого?

В кабинете во главе стола расположилась Эмма, Герд сидел рядом, по правую руку от тетушки.

– Представьтесь, – Эмми начала первой, не предлагая вошедшему гостю присесть.

– Мое имя Алард Ведер, я торговец, представляю здесь весьма уважаемого человека, – отрекомендовался вошедший франт.

– И что вы хотите нам предложить?

– У меня есть препарат, который сможет вылечить вашего мужа, госпожа Нортон.

– А почему я должна вам верить?

– Потому что я знаю, чем и как отравили вашего супруга.

– И чем?

– Яд королевской кобры.

– И у вас есть противоядие.

– Конечно, есть, но за него я прошу продать мне ваши верфи.

– Они уже проданы, этим занимается начальник охраны города, господин Оливер Бард. Мне эти верфи не нужны.

– Без вашего мужа их продать невозможно, он их хозяин после смерти брата.

– А смерть Артура тоже ваших рук дело? – невинно улыбаясь, спросила Эмми, хотя это ей стоило невероятных усилий, внутри у нее все клокотало.

Герд тоже впился взглядом в незнакомца, но молчал. Ор и гневные обличения – это удел идиотов, и сам выставишь себя дураком, и ничего не добьешься.

Алард пропустил слова женщины мимо ушей, не считая нужным даже реагировать на них.

– Я могу присесть? – произнес он, приблизившись к стулу.

– Перебьешься! Стань на место, я не вижу смысла в нашем разговоре. Я продам верфи муниципалитету, получу деньги, а далее делайте с ними, что хотите, все претензии к властям города.

– А ваш муж?

– А зачем мне инвалид при таких-то деньгах? – Эмми так откровенно фыркнула, что усомниться в ее искренности было просто невозможно.

Если бы они с Гердом заранее не обговорили предстоящий разговор и возможные варианты и повороты, он наверняка бы уже пылал ненавистью к «хапуге». А так он мысленно аплодировал и только опустил глаза, чтобы не выдать истинных чувств. А вот Ведер был явно сбит с толку. Он заранее считал женщину глупой самкой, которую обвести вокруг пальца большого труда не составит, учитывая ее любовь к мужу, о которой его информировали знающие люди. И вдруг такой конфуз.

– Я заплачу больше.

– Сумма, предложенная муниципалитетом, меня вполне устраивает.

– Вы получите здорового мужа и деньги, разве это не аргумент в пользу моего предложения?

Эмми задумалась. Взгляд Герда говорил ей, что она все делает правильно. Легкая усмешка коснулась ее губ, и племянник понял, что сейчас начнется самое интересное, и ему лучше помолчать.

Видя, что ему удалось заинтересовать мегеру, Ведер воспрянул духом: «Сколько сил пришлось приложить, и все в пустую из-за какой-то жадной и глупой коровы». Он отлично знал, что с магистратом лучше и не связываться, там сидели волки, которые обдерут, сожрут и выплюнут, и весь хитроумный план улетит собаке под хвост.

– Может быть, вы все же позволите мне присесть?

– Садись! Я хочу услышать твои предложения. Вопрос о сумме сделки мы обсудим позже. Я слушаю тебя!

Усевшись на стул, стоящий напротив Эммы, и переведя дух, Ведер продолжал:

– У меня есть противоядие, и я передам его вам. Ваш муж выздоравливает и, продав мне верфи, уезжает навсегда из города, а лучше из страны.

– А если он, выздоровев, не захочет продать верфи?

– Я передам основное противоядие, для выздоровления его хватит. Но возможен рецидив. После осуществления сделки будет передана закрепляющая доза.

– А если болезнь вернется?

– Не вернется. Да и деньги в любом случае будут у вас.

– И они будут больше суммы, предложенной магистратом.

– И сколько же вы хотите?

Начался торг. Герд с ужасом смотрел на происходящее: «В доме лежит почти что покойник, его отец убит, а тетя торгуется с убийцей за каждый реал, как торговка на рынке». И только значительно позже, по прошествии определенного времени, он понял и оценил действия тетушки – она не торговалась, она убеждала убийцу в своей лояльности и в том, что с ней лучше договориться, чем убить ее и ее семью. «Убьешь меня – потеряешь все. Лучше разойдемся по-хорошему, плохой мир лучше хорошей войны» – к концу торга эту мысль отчетливо поняли оба мужчины.

«А она вовсе не дура, и с ней лучше договориться по-хорошему», – Ведер это понял достаточно ясно, и Эмми надеялась, что эту нехитрую мысль он донесет до своего покровителя, и смерти в ее семье прекратятся. Кстати, в результате торгов ей удалось увеличить сумму, предложенную магистратом, на треть.

В полдень следующего дня оговоренная сумма была доставлена, пересчитана и упрятана в надежном месте. Габриелю, осторожно раздвинув челюсти, влили в рот содержимое флакона, принесенного вымогателем.

Через неделю купчая была подписана лично Габриэлем Нортоном и вручена Аларду в присутствии чиновников магистрата, нотариуса и другого мелкого люда, обязанного присутствовать при таких сделках.

Флакон, закрепляющий противоядие, ему был вручен после подписания всех бумаг, уже «по-тихому». Обе стороны расстались, условившись не видеться никогда.

До отъезда оставалась неделя, и все ждали разрешения беременности милашки Эмми. И она оправдала ожидания близких ей людей, родив прекрасную девочку, а вот дальше начались неприятности – послеродовая горячка. Вполне нормальная женщина сгорела буквально на глазах. Все усилия доктора оказались тщетны. Эмми умерла, забрав с собой девочку, которая умерла буквально на следующий день.

На Габриэля страшно было смотреть, он буквально за месяц потерял все. Другие бы сломались, ушли в запой и в конечном итоге очутились бы на помойке жизни, но племянник, юный Герд Нортон, буквально руками, пинками выволок его из пропасти, в которую уже начинал падать его дядюшка.

Придя в себя, бывший корабел, а ныне владелец приличного состояния, использовал все свои связи, знакомства, деньги, которые у него были в наличии, но буквально зубами вырвал себе губернаторство на Кюрасао, Богом и людьми забытом острове в Карибском море.

Красавец-галеон, взяв ветер всеми парусами, в крутом бакштаге рвался в океан, все дальше уходя от берега. На полуюте у кормовых фонарей стояли двое в кафтанах серого цвета и смотрели на полоску суши, которая стремительно таяла в дымке утреннего тумана.

Что ждет их там, вдали от родного Амстердама, на далеком Кюрасао, куда один из них направлялся полномочным представителем Голландской Вест-Индской компании и одновременно губернатором острова, утвержденным специальным распоряжением Парламента Соединенных Провинций Нидерландов, они не знали.

Ветер крепчал, волны становились круче, дождь перешел в ливень. Поднявшийся на полуют офицер предложил «господину губернатору» пройти в приготовленную для них каюту. Берег растаял. Их окружало море. Ветер свистел, выметая из их душ грусть, печаль и горечь утраты близких людей. А вот злость и неусыпная жажда мести оставалась. А еще терпение и холодный расчет, они умели ждать. Даже если они проиграли сегодня, жизнь продолжается, наступит завтра. Они были еще так молоды, крепки телом и духом. У них была цель, путеводная звезда озаряла их путь во мраке бытия, а еще они были богаты. Они обязательно вернутся, и те, кто виновен в их несчастьях, заплатят за все. Но это будет не скоро, и будет ли вообще – этого не знал никто. А сейчас нужно было жить, это ведь так просто.

Глава третья Палач. Ставка ценой в жизнь

Прошло двенадцать лет. Габриэлю Нортону удалось стать своим в этом гадюшнике, каким оказался с виду милый и приветливый остров, к которому они причалили спустя три месяца после отплытия из Амстердама.

Авантюристы всех мастей и оттенков, пираты, контрабандисты, работорговцы, откровенные бандиты, убийцы, сутенеры. Казалось, что все дерьмо в человеческом обличии приплыло на этот остров, находящийся на самом перепутье морских трасс.

Габриэлю повезло еще тем, что его предшественник – губернатор острова оказался по-настоящему порядочным человеком и откровенных пакостей не чинил. Наоборот, он честно ввел молодого преемника в курс текущих дел, и самое главное – передал в наследство сплоченную команду преданных ему людей, с которыми он работал и за которых готов был поручиться хоть перед Господом Богом, а уж перед людьми так и тем паче.

Через полгода «старый» губернатор с легким сердцем и приличной суммой сравнительно честно заработанных денег, окончательно сдав дела «новому», отбыл в Амстердам.

Племянник был приставлен к делу сразу же по прибытии и удивительно быстро входил в курс своих обязанностей «чистильщика» человеческого дна. С наставником и командой здесь ему повезло не меньше, чем дяде.

Общая работа и общие неприятности, а их хватало с избытком, сблизили этих людей настолько, что Габриэль был готов «порвать» любого за сына, а он его искренне считал своим сыном и наследником. Герд это чувствовал и отвечал взаимностью. На людях они, конечно, старались держать дистанцию, но секреты в «деревне» не утаишь, дома же они давно перешли на «ты».

А вот женщин в их узком семейном кругу не было. Как оказалось, Габриель был однолюбом, и после смерти его милой Эммы сердце просто не пускало другую. Тело, конечно, допускало женщин, но ничего серьезного и постоянного не получалось, и скоро местные красавицы и их матери оставили его в покое.

С Гердом случился тот же казус. Мать он не помнил, она умерла при его рождении, и тетушка Эмма стала ему матерью, окружив такой заботой, любовью и лаской, что любую появляющуюся в его окружении женщину он невольно сравнивал с ней, и сердце отвергало «чужую».

Да и род деятельности сыграл с ним злую шутку. Он с такой легкостью, без тени жалости вычищал «авгиевы конюшни» острова, что прозвище «палач» прочно прилипло к нему. А скажите, какая женщина станет связывать свою судьбу с палачом, прирезать которого грозилась чуть ли не половина острова, а за глаза шипели все, плевались и строили козни?

Любой островной красотке было ясно как божий день, что если «дорогого супруга» и не прирежут где-нибудь в тихом месте, то саму супругу точно притопят на месте неглубоком, и такая перспектива не радовала претенденток на руку и сердце главного живодера острова.

Для нехитрых мужских радостей ему вполне хватало эксклюзивных милашек – «для своих», в известных заведениях, которые давно курировались его службой, хоть это и не афишировалось.

Итак, пришла пора вернуться в кабинет Герда Нортона, где мы покинули обоих в начале повествования. Габриэль закончил пересказ событий, о котором его попросил Герд, когда город уже спал.

В тропиках звезды яркие, крупные, красота потрясающая. Воздух полон запахов, пахнет морем.

Герд стоял у открытого окна и с наслаждением вдыхал аромат тропической ночи. Он полюбил Кюрасао всей душой и сердцем.

Помня обещание, данное дяде и самому себе на палубе галеона, увозящего их из Амстердама, – найти истинного убийцу своего отца, Герд упрямо, все двенадцать лет по крупицам собирал сведения, используя все свои возможности, деньги, подкуп, шантаж. Материал накапливался и анализировался.

Мозаика событий крутилась в его голове. Постепенно из отдельных фрагментов складывалась цельная картина, не хватало всего лишь нескольких фрагментов.

– Что скажешь? – поинтересовался губернатор.

Герд молчал, продолжая с наслаждением вдыхать ночной аромат «земного рая».

«Жалко мальчишку, – подумал Габриэль, – не поверил! А может, это и к лучшему».

– Ладно, уже поздно! Извини, я пойду, – поднимаясь, заявил губернатор и направился к двери.

– Погоди, отец! – Герд нередко называл его отцом, но на этот раз в его голосе было что-то, что заставило губернатора остановиться.

– Прошу тебя, присядь. В твоем рассказе для меня ничего нового не прозвучало, я и так уже все знал, не хватало буквально крох.

– Герд! Это касается нас обоих. Рассказывай все, что тебе известно, а после мы решим, что делать, – Габриэль вернулся к столу и опустился на стул.

– Хорошо! Пусть будет так, – Герд, подойдя к секретеру, взял очередную папку серого цвета и, достав из нее плотный лист бумаги небольшого формата, положил его на стол.

Бумага, лежащая перед губернатором, оказалась рисунком, вернее портретом, выполненным черным карандашом. По рисунку было сразу видно, что автор не лишен таланта. Черты лица были четкими и ясными, без отсебятины и творческих выкрутасов.

На портрете был изображен мужчина примерно лет сорока, может меньше, явно из благородных. Худое вытянутое лицо, тонкие чувствительные губы. Прямой нос, парик, на голове шляпа, треуголка. Белоснежная рубашка из тонкого полотна с пышными кружевными манжетами и разрезом спереди. Узкая распашная куртка из яркой шелковой ткани, застегнутая впереди на талии, открывающая жабо и придававшая особый шарм и обаяние изображенному на бумаге аристократу. Все было изысканно и благородно. Однако общее радужное впечатление портили глаза и взгляд, откровенно плохой, презрительный, высокомерный, неприятный – неизвестный художник это изобразил довольно точно.

– Узнаешь? – голос Герда звучал твердо, без иронии.

Прошедшие годы не помешали опознать изображенного на бумаге аристократа:

– Да, я конечно же помню его. Это Алард Ведер. Он купил наши верфи, и он стоял за убийством твоего отца и моим отравлением.

– Все верно! А кто это женщина? Узнаешь? – на стол лег другой лист, такого же формата и качества, на котором тем же художником и в той же манере была изображена пожилая женщина, слегка за пятьдесят. Благородная осанка, худое вытянутое лицо, тонкие губы, прямой нос, жемчужно-белые, правильной формы зубки.

Вообще-то она была красива. На ней было темно-синее шелковое платье – контуш со складами Ватто, без пояса, надетое поверх нижней юбки на каркасе. Темные волосы были завиты в локоны, подняты вверх и сколоты на затылке. Нить из белого, крупной величины жемчуга, вплетенная в волосы, завершала скромную, но довольно богатую прическу женщины. Украшений почти не было, разве что в ушах наличествовали серьги – небольшие черные жемчужины, обрамленные в золото, очень дорогая и редкая вещь.

Губернатор внимательно смотрел на портрет. То, что он ее видел, сомнений не вызывало. Но вот где и когда, и кого она ему напоминает, вспомнить не мог. Образ крутился перед глазами, не желая материализоваться.

– Я ее видел и даже говорил, но где, не могу вспомнить.

– А если оба портрета положить рядом и сравнить?

Алард Ведер, изображенный на первом листе, был почти что копией женщины, изображенной на втором листе, с поправкой, конечно, на пол и возраст.

– Это его мать! У меня нет сомнений. Это мать Аларда Ведера, так?! – губернатор не спрашивал, он уже утверждал, глядя на племянника, стоявшего рядом. – Но я ее где-то видел, и даже говорил с ней.

– Я тоже. Более того, я даже ухаживал за отцом вместе с ней и бегал за лекарствами по ее просьбе в тот день, когда его убили.

– Сиделка! Помощница врача Франца Симонса, кажется, так его звали.

– Этого? – и Герд положил перед изумленным Габриэлем третий портрет, на котором был изображен тот самый эскулап из Амстердама, присутствующий на дуэли, потом лечивший Артура, его самого и его малышку Эмму. – Это ее отец и, соответственно, дедушка Аларда Ведера. В тот день, примерно за полчаса до нападения на тебя, она отослала меня за лекарством к врачу. Я пробыл у него примерно часа два, пришлось подождать, пока его изготовят. А когда вернулся, отец был уже мертв, а ты лежал без чувств, и мне пришлось мчаться обратно, уже за врачом, чтобы он помог хотя бы тебе.

Когда начались крики и шум внизу, в твоем кабинете, она, оставив больного отца на кровати, бросилась вниз – на помощь, а когда вернулась, отец был уже убит.

– Ты думаешь, что все было спланировано заранее?

– Я уверен в этом. Чужих людей в доме не было. В комнату отца, а она находилась на втором этаже, никто не поднимался, и никто не спускался оттуда, окна были плотно закрыты. Я сам проверял.

– Тебя в тот момент не было. Ты что думаешь, она сама могла убить?

– Думаю, да! Удар был точно в сердце. И признаков борьбы на постели не было. Убитый полностью доверял убийце и не ожидал от него такой подлости. А она, кстати, неплохой хирург, и с ножиком бросаться на людей ей не в новинку, профессия такая.

– Это только предположения!

– Да. Свидетелей нет. И это тоже не в ее пользу. А потом она исчезла. Дело-то было сделано, и ее присутствие в доме больше не требовалось, да к тому же тетя никого чужого к тебе не подпускала. Только она сама и я.

– А кто напал на меня? – губернатор интересовался без тени иронии. Просто он уже не один раз убеждался в проницательности Герда, у которого оказался прирожденный талант сыщика и интригана. – Я понимаю, что в «кобру» ты не веришь.

– Напрасно ты так думаешь. Верю. Кобра была. И была схватка. И было ранение вас обоих. Я даже смогу назвать имя напавшего на тебя негодяя.

– Имя… человека?! – губернатор уставился на племянника, вытаращив глаза от изумления.

Герд не спеша, как заправский фокусник, достал из той же папки очередной шедевр неизвестного художника и положил его на стол перед Габриэлем:

– Узнаешь?!

На бумаге, лежащей перед губернатором, был изображен мужчина примерно лет семидесяти, в красной сутане, с неподвижными серыми глазами и крайне неприятным взглядом, в котором сквозило презрение и высокомерие. Епископский сапфир на безымянном пальце правой руки, на груди золотой крест, рядом с которым на простом темном шнурке висел голубой лунный камень в платиновой оправе. Левая щека кардинала, а это, без сомнения, был именно кардинал, была обезображена глубоким шрамом, начинающимся от шеи и задевающим глаз. Ранение, вероятно, было нанесено ножом и довольно давно.

Шрам, обезобразивший щеку, и злобные серые глаза Его Преосвященства вызывали не почтение, присущее его сану, а скорее страх и презрение к изображенному на бумаге священнику. Если бы не лунный камень на шее кардинала, губернатору потребовалось бы значительно больше времени для опознания.

«Это мой талисман – хранитель, и я с ним никогда не расстаюсь», – давний диалог всплыл в памяти губернатора, и он уже с уверенностью заявил:

– Это дон Хуан де ла Фуэнте. Но позволь спросить тебя, какое он имеет отношение к убийству и зачем ему это, он достаточно богат и знатен, примас Новой Испании, почти что Папа.

– Он да! А его сын? Целибат для кардиналов никто не отменял. Внебрачный сын, от любимой женщины, которого нужно ввести в общество, продвинуть на самый верх, передать богатства, не привлекая внимания, – возразил Герд, отодвинув последний лист в сторону и снова взяв в руки три первых. Расположив портрет Аларда Ведера вверху, а портреты его матери и дона Хуана снизу, друг возле друга – он получил что-то вроде треугольника, в вершинах которого находились портреты.

– Ну что скажешь теперь?

Губернатор внимательно сравнивал портреты, расположенные в вершинах треугольника. То, что Алард и женщина, изображенная на портрете, похожи друг на друга, не вызывало сомнений, сходство было несомненно, а при чем здесь дон Хуан? Сходство, конечно, было, но не очевидное.

Однако что-то все-таки было, несомненно было. Разгадка витала в воздухе, не даваясь в руки. Племянник смотрел на мучения любимого родственника, однако на помощь прийти не спешил.

Габриэль поднял глаза на племянника, явно ища подсказки:

– А если заглянуть к ним в душу – в глаза?! – последовала подсказка младшего.

А вот здесь в игру вступил несомненный талант неизвестного художника.

«Глаза – зеркало души, душа человека прячется за его взглядом» – эти слова древних мудрецов он и сам повторял не раз.

При внешнем, довольно сомнительном сходстве, выражение глаз, презрительный высокомерный взгляд, хитрость, лживость, жадность легко читались во взгляде обоих, и это удалось блестяще передать художнику на портретах. Взгляды – души, на портретах оказались настолько похожи, что вопрос об несомненном кровном родстве Аларда и дона Хуана отпал сам собой.

«Они одна семья, включая доктора», – дядя и племянник смотрели друг на друга, слова не потребовались, они все поняли без них.

– Так, Герд, давай разберемся! – губернатор встал и нервно прошелся по кабинету. – Алард Ведер и женщина… кстати, как ее имя?

– Катрин Ведер, она же его мать и уже давно вдова – муж умер вскоре после женитьбы.

– Упал грудью на кинжал пару раз?! Шучу!

– Примерно так и было, – не без иронии ответил Герд.

– Хорошо! Я допускаю, что Катрин и ее отец могли бы убить Артура, когда он был ранен и лежал в постели, но организовать поединок, нанять ассасинов, убить исполнителя, подбросить улики в дом и, наконец, организовать само нападение на меня – это, прости, было им явно не под силу.

– Им, конечно, не под силу, – даже не споря согласился Герд, – а вот дону Хуану вполне под силу, с его-то деньгами и возможностями, но без Катрин и ее отца-доктора он бы ничего сделать не смог – у него не было возможности проникнуть в дом. Подкупить прислугу и качать информацию, конечно, можно было бы, но рискованно, кто-то мог бы и проговориться. А так получалось, что и доктор, и Катрин уже были вхожи в дом – им доверяли. Оставалось только, объединившись с доном Хуаном, разработать сценарий убийства, причем, хочу заметить, двойного убийства. Затем, действуя смело и решительно, осуществить задуманное. Если принять эту версию за истину, то мозаика событий становится цельной, разве нет?

Действительно, предложенная версия объясняла многое, но:

– А змея, как она появилась, и главное – откуда?

– И в самый подходящий момент, так? – насмешливо заметил Герд.

– Да, так. У тебя есть объяснение? – губернатор просто не мог не задать вопрос, который мучил и грыз его столько лет. Он уже отчаялся получить на него ответ, а тут появилась возможность узнать – грех было бы не воспользоваться. Вот он и задал его.

Годы скрупулезного труда, поиск материала, анализ, раздумья не прошли даром – ответ был готов:

– Есть! Конечно, я попытаюсь все объяснить. Только прошу тебя, вспомни, как ты нанес удар той гадине, которая на тебя напала?

– Это не трудно, я все помню, как будто это было вчера. Я ушел с линии атаки вправо и с разворота нанес удар ножом по голове чудовища, сверху вниз.

– В левую часть морды, так?

– Конечно так, а по-другому быть и не могло, ведь я левша.

– А теперь взгляни на этот портрет еще раз, – и Герд придвинул к Габриэлю рисунок дона Хуана с обезображенной шрамом левой щекой.

– Погоди, Герд! Ты хочешь сказать, что чудовище, напавшее на меня, и кардинал – одно и то же лицо? Этого не может быть, этого просто быть не мо… же… т! – губернатор был шокирован и не мог поверить в происходящее.

– А если предположить, что это так! Тогда все сходится наилучшим образом! – Герд осознавал, что дядя далеко не глупый человек и понимает, что это лучшее объяснение, но принять это для него было трудно, невероятно трудно.

Отдавая себе отчет в том, что в его версию не верят, и не желая затевать долгий и бесполезный спор, Герд просто отвернулся спиной к изумленному и не пришедшему еще в себя губернатору и достал еще одну папку из своего секретера.

– Выслушай меня внимательно и не перебивай. Хорошо?

Губернатор молча кивнул. Верить в гипотезу племянника не хотелось потому, что все было непонятно, невероятно, неправильно, но если эту гипотезу принять за истину – тогда действительно все сходилось наилучшим образом. Он это тоже хорошо видел и понимал. А потому просто принял предложенный ему тайм-аут и решил послушать, посмотреть, подумать – авось что и прояснится. Он просто сел на стул, положив руки на столешницу, и приготовился слушать.

Племянник не торопясь извлек из папки на свет божий три листа разного размера и качества, один даже был выполнен на пергаменте. Рисунки были сделаны разными людьми и в разное время, это было видно сразу.

Пергамент лег на стол перед губернатором первым. На нем был изображен молодой человек. Рисунок был сделан весьма условно, так что опознать человека по нему было проблематично, но, видимо, такая задача и не ставилась. Губернатор удивленно посмотрел на племянника, требуя от него объяснений, и они последовали:

– Первые сведения о доне Хуане, а тогда его звали просто Хуан, появляются в Мадриде примерно три сотни лет назад. По собранным сведениям, он ничего из себя не представлял – просто молодой священник. Однако будучи человеком, одаренным острым умом, невероятной удачливостью, беспринципностью, он быстро поднимается вверх по лестнице церковной иерархии. Его заметили, приблизили и стали не спеша продвигать. Он не лез вперед, не наживал врагов, всегда старался быть в тени сильных фигур, что было особенно ценно, а вот порученное дело выполнял хорошо, обрастая деньгами и связями.

– Хм… интересно! Дальше! – губернатору по-настоящему становилось интересно, хотя он все еще отказывался верить племяннику, но…

Вторым на стол лег рисунок, выполненный на грубой, пожелтевшей от времени бумаге, он оказался портретом. На нем был изображен уже не молодой, но еще и не старый мужчина – чуть более сорока годов от роду. В фиолетовой сутане с белоснежной колораткой, со всеми регалиями, положенными настоятелю монастыря. На шее священника висел золотой крест и рядом с ним на простом шнурке медальон – лунный камень в неброской оправе.

– Дон Хуан? – последовал изумленный возглас губернатора. Он смотрел на племянника, хлопая глазами.

– Аббат дон Хуан де ла Фуэнте – помощник настоятеля монастыря Сантес Креус в Таррагоне. По свидетельству современников, всячески поддерживал епископа – настоятеля монастыря и помогал во всех его делах. Занимался хозяйственными делами, ведал всеми финансами, фактически распоряжаясь казной монастыря. Был невероятно удачлив – деньги просто липли к его рукам. При нем монастырь богател и расцветал. Ведал всеми вопросами безопасности, раскинув сеть шпионов по всей Испании. Мастер политической интриги, и этим активно пользовался сам епископ и его друзья. С блеском выполнял личные поручения высших иерархов Святой Церкви с одобрения епископа и ему во благо. С недругами был беспощаден. Его ценили за верность и умение дать вовремя полезный совет, а чаще за бескорыстие, готовность выполнять чужую работу и добиваться блестящих результатов, при этом он умудрялся все время оставаться за спиной хозяина, отдавая ему все лавры. Активно продвигался по карьерной лестнице. Его знал сам Папа, и он, по его просьбе, успешно выполнил ряд деликатных поручений.

Сделав небольшую паузу и давая возможность губернатору осознать полученную информацию, Герд счел уместным заметить:

– Портрет, лежащий перед вами, – это копия с картины из личной галереи епископа – настоятеля монастыря Сантес Креус, там же находится и оригинал.

– И когда был написан портрет?

– Примерно двести лет назад, где-то в 1530 году, может чуть позже, но ненамного.

– Герд, ты хочешь сказать, что уважаемому примасу больше двухсот лет?

– Трехсот лет, – поправил дядю племянник.

– Он что, трехжильный?

– Полагаю, что да, – не приняв шутки, твердо заявил Герд. – Более того, я уверен, что он сейчас живет свою последнюю жизнь и ему вскоре придется умереть, при этом передав свои способности кому-то другому.

– Кому? – по произнесенной реплике Герд почувствовал, что плотина неверия прорвана – ему уже верят, и верят безоговорочно.

– Я думаю, что своему сыну – Аларду Ведеру. У меня есть материалы, косвенно подтверждающие это: они постоянно поддерживают связь, думаю, что Алард знает о способностях отца и готовится их принять. И если это произойдет, то к нему в ближайшие лет триста подобраться будет невозможно.

– Извини, Герд, но я думаю, что твоя репутация на острове для тебя не является секретом…

– Вы хотите спросить меня, почему «палач» не уничтожил эту троицу? – взгляд указывал на портреты, лежащие на столе.

– Согласись, у тебя было множество возможностей устроить переселение в лучший мир и Аларду, и его матери с дедушкой в придачу. О кардинале я молчу – это сложно, но, в принципе, это тоже возможно. И еще я что-то не могу взять в толк. Как человек умудрился прожить столько лет и ни у кого не возникло вопросов о причине его поразительного долголетия?

– Если бы я тронул любого из них, то кардинал раскатал бы меня и вас в блин, нашел бы везде и не успокоился, пока лично не полюбовался бы на наши бренные тела. Он – стержень, на котором держится вся конструкция, а за ним стоит вся католическая церковь и не только.

– Что ты имеешь в виду? – голос губернатора изменился, в глазах появился страх и беспокойство.

– Я потерял троих своих людей. Лучших людей. Они только попытались подойти к разгадке долголетия кардинала. Двоих уничтожили сразу, а третьему поломали все, что можно было поломать, и вежливо так попросили передать: «Если кто-то еще захочет что-то узнать, то его ждет примерно то же или даже хуже».

– Люди кардинала?

– Нет, кардинал даже не знал об этом. Другие. За доном Хуаном стоит группа или организация, а может секта – я не знаю, но они на самом ВЕРХУ. И монархи, президенты, да и сам Папа Римский тут ни при чем, ЭТИ – выше, за ними власть и сила, деньги для них никакой роли не играют – так, мусор под ногами. На земле они всесильны.

– А на небе? – вопрос был неуместен, и Габриэль задал его явно из-за отчаяния. Однако Герд счел вопрос уместным и ответил на него, правда, не без иронии в голосе:

– Вот туда бы я их всех и переселил – будь на то моя воля, а лучше значительно ниже, где вонь, смрад и смолу варят.

– Остается море, – пробормотал губернатор, не особенно вдумываясь в свои слова.

– Его будет охранять эскадра военных кораблей. Они встретят «Санта Терезу» на рейде Сан-Хуана в Пуэрто-Рико.

– А до Пуэрто-Рико из Картахены он будет следовать один? Так?!

«А ведь это шанс», – слов не потребовалось. Они поняли друг друга без слов – это действительно был шанс, и судьба наконец улыбнулась им. Но фортуна непостоянна, как и любая женщина.

– Действуй, Герд. Только будь осторожен, мы в любом случае должны не пострадать и остаться в стороне, а лучше, если о нас никто не будет знать.

Губернатор понимал, что вот сейчас, в этот самый миг, он поставил «на кон» свою жизнь и жизнь единственного близкого ему человека. И Герд это понял и «ставку» принял.

* * *

Ранним утром, когда солнце, только-только выскочив из пучины океана, начинало свой ежедневный бег по небосклону, на горизонте появились две точки, которые ближе к полудню превратились в два великолепных трехмачтовых корабля голландской постройки.

Двадцатипушечные флейты «Святая Анна» и «Святой Петр», подойдя к порту Вилленстад, находящемуся на южной стороне Кюрасао, отсалютовали двумя холостыми выстрелами из кормовых пушек, тем самым предупредив о своем прибытии. После этого, убрав паруса и бросив якорь, легли в дрейф. Ожидание представителя администрации порта и представителя Вест-Индской компании растянулось до вечера.

Наступила ночь. И только утром, часам к девяти следующего дня, к борту «Святой Анны» подошла шлюпка с тремя чиновниками, представляющими портовую администрацию, и представителем компании, хозяйки обоих судов. Поднявшись на борт, прибывшие чиновники были встречены лично капитанами обоих кораблей. Обменявшись приветствиями, как и положено согласно давно заведенной традиции, гости вместе с капитанами поднялись на полуют в каюту капитана «Святой Анны» Эрика Эверса.

В каюте на широком столе, сделанном целиком из красного дуба, уже были приготовлены все необходимые к проверке документы на груз. Ничего нового в прибытии на борт корабля и работе портовых чиновников не было, и поэтому жизнь на обоих флейтах шла обычным порядком. Ничто не предвещало беды, да и что могло случиться, если к вечеру чиновники, усевшись в свою шлюпку, отправились восвояси с довольными улыбками на рожах и основательно потяжелевшими кошельками, да и сундучок из красного дерева, заботливо запертый на изящный навесной замок, был вынесен из каюты капитана и осторожно спущен на дно чиновничьей шлюпки. Все как всегда и ничего нового.

Утро следующего дня началось с кошмара. Не успели пробить восемь склянок и смениться вахта, как на причал в месте швартовки судов прибыло два десятка солдат под командованием молодого лейтенанта. Прибывшие разделились и уже через четверть часа, отодвинув в сторону матросов, заступивших на вахту, и не обращая внимания на возмущенные крики вахтенного офицера, расположились на шкафуте и шканцах обоих судов. К тому же они были вооружены и настроены решительно. Появление капитанов не изменило ровным счетом ничего.

Команду на обоих судах вместе с капитаном и офицерами согнали вниз на шкафут, где они орали и возмущались столько, сколько им было угодно. Расположившиеся на шканцах солдаты молчали, повинуясь лишь команде лейтенанта, держа ружья на изготовку.

Среди всеобщего гвалта и ругани хлестко прозвучали два выстрела, и двое особо нахальных маримана, попытавшиеся переть буром на «баранов с ружьями», уже громко орали, держась за филейную часть тела, пробитую пулей. Обстановка с каждой минутой накалялась и могла перерасти в нешуточную драку.

На причал тем временем прибыл одноконный кэб черного цвета. Из него не спеша вышел мужчина среднего роста, примерно тридцати лет, в дорогом темно-коричневом кафтане. Золотое шитье и позументы, которыми был расшит костюмчик, кюлоты серого цвета и башмаки с большими золотыми пряжками говорили сами за себя. А еще взгляд – холодный взгляд голодной гадюки, от которого дрожь пробирала любого, кто имел несчастье общаться с «палачом» – Гердом Нортоном, начальником службы безопасности острова.

Его прибытие охладило горячие головы матросов. О «палаче» были наслышаны все, и попасть к нему на душевную беседу желающих было мало – по причине неизвестности результата такой встречи. Можно было бы и вообще не выйти из городской управы или повиснуть на базарной площади. Убедительную причину скоропостижной кончины посетителя в департаменте, ведающем вопросами безопасности, всегда могли сыскать, и если этого пока не случилось, то это не ваша заслуга.

– Прошу капитанов подойти ко мне, – голос «палача» оказался не настолько громким, чтобы заглушить возмущенные крики обеих команд, но его услышали все, так как с его прибытием на причале воцарилась тишина. – И без оружия.

Капитанам пришлось выполнять требование главного «цербера» острова – спорить и нарываться на неприятности никто не хотел.

– Я же попросил сдать все оружие, – Герд стоял перед капитанами на широко расставленных ногах, готовый к немедленному отпору, если таковой последует. – И ножи тоже. Или мне приказать вас обыскать, господа?

– Да это так, перышко подточить, – наглая улыбка светилась на физиономии Ника Янсена – капитана «Святого Петра», когда он не спеша достал из-за широкого пояса небольшой нож и, ухмыляясь, нагло смотрел на Герда.

Верзила под два метра ростом, без двух передних зубов, выбитых в абордажных схватках, не боялся никого и ничего на свете. Прогибаться перед этой «сухопутной крысой» он не собирался и при необходимости мог бы проредить ему зубы или поломать пару ребер. Ехидная улыбка играла на тонких губах, говоря о решимости капитана выполнить задуманное. Нож небрежно лежал в его ладони, готовый в любой момент пощекотать печенку супротивника.

Резкий и неожиданный удар по его мужским причиндалам, произведенный мастерски, практически без замаха, свалил верзилу с ног. А нож, который был выхвачен из руки Янсена и приставлен к его горлу, поверг Ника в шок и сбил спесь сразу и навсегда.

– Он тебе не понадобится, – прошипел Герд. – Тебе какое ухо не жалко? Левое или правое?

– С… сука! – шипел капитан, корчась от боли.

– Значит правое, – решил «палач», делая глубокий надрез на половину лезвия ножа. Кровь брызнула из раны.

– Нет! – заорал Ник.

– Тогда оба в карету, и не советую шутить. Вздерну здесь же, на виду у всех.

– А в чем наша вина, можно поинтересоваться? – подал голос Эрик, капитан «Святой Анны».

– Можно, капитан Эверс, – уже спокойным тоном продолжил Герд, – контрабанда и пиратство. Подробности в городской управе в моем кабинете. Это вас устраивает?

– Но не далее как вчера мы… – одного взгляда на «палача» хватило, чтобы забыть обо всем и замолчать.

– Те господа, которым вы с господином Янсеном заплатили за осмотр вашего корыта, уже дали показания и ждут вас в уютном сыром подвале вместе с крысами, обитающими там же. Я вас очень скоро познакомлю с ним поближе. Впрочем, завтра поутру их повесят на площади.

– Нас что, тоже повесят?

– Думаю, что да. От нас, господа, к сожалению, требуют действий. Сами понимаете, отчетность, проверки – обычная рутина. Думаю, вы все правильно поймете и обиды держать не будете. Просто вы оба выступите в роли библейского козла, если вас это утешит. А сейчас прошу в карету, и не дергайтесь, я вас душевно прошу. Пока прошу, – улыбка была натянута на рожу негодяя, глаза же по-прежнему оставались холодными и неподвижными, как у змеюки.

Тихо матерясь, оба капитана погрузились в карету, и под конвоем четырех конных стражников она двинулась в путь.

* * *

В кабинет «палача» их втолкнули сразу обоих.

– Подождите за дверью, – распорядился Герд Нортон, и солдаты вышли.

– Сесть не предлагаю, сами понимаете, впрочем, это уже формальность. За последний год вами ограблено три испанских галеона только в акватории Карибского моря, еще один на переходе через океан. Испанцы в ярости. Грязно работаете, господа хорошие. Вот объясните мне, зачем вы оставляете свидетелей? Вы что думаете, что они не нажалуются на вас своим хозяевам? Ошибаетесь! Вот, – Герд бросил на стол пачку исписанных листов, – они все подробно описали, и ваши корабли, и вас самих, и даже ваши имена, и имена ваших офицеров. Вы придурки оба, круглые идиоты!

Герд, грозно сдвинув брови, продолжил негромко, но от того не менее зловеще:

– Продолжим! Контрабанда чая, рабов, пойла различной крепости, я не беру другие мелочи. Это все обошлось казне в полмиллиона песо, и только за последний год. Вы что думали, что это все вам просто так сойдет с рук?

– Сэр, мы…

– Меня не интересуют твои объяснения, Эверс, – Герд оборвал капитана. – Ты думал, что если исправно платишь процент с прибыли, то тебе все позволено? Ошибаешься! Твой длинный язык и треп твоей команды в портовых кабаках и борделях будет стоить вам обоим жизни. Прости, но я обязан выполнить приказ и передать лично вас и часть вашей команды испанцам, а они уже решат, как с вами поступить. Я думаю, что они подробно расспросят вас о всех ваших сбережениях, вытряхнут все, можете в этом не сомневаться, а потом поджарят на костре или посадят на кол. Так что, я думаю, будет лучше, если вы все добровольно отдадите нам, а потом отправитесь в лучший мир или преисподнюю, это кому как повезет – это будет трудно, но я все устрою, не волнуйся, умрете быстро и почти безболезненно.

Надо сказать, что перспектива скорой гибели не впечатлила капитанов, расстаться с деньгами им тоже не хотелось, но и умирать не хотелось еще больше.

– А может, мы могли бы как-то договориться?

– Интересно как?

– Ну… я не знаю, предложите варианты, и мы это обсудим.

– Джентльмены, меня больше всего устроит вариант, если вы добровольно передадите мне все ваши деньги, и мне не придется вырывать из ваших обугленных тушек сведения о месте их нахождения. А потом вы просто погибнете в момент передачи вас испанцам.

– У нас с собой денег нет! – решительно заявили оба, но как-то неубедительно это звучало, особенно если учесть бледность на лицах и бегающие глазки обоих жлобов.

– Понятно, ну что же – значит, не договорились. Жаль!

«Палач», взяв в руки небольшой серебряный колокольчик, лежащий на краю стола, позвонил. В комнату не спеша вошел громила гигантского роста с обезображенным оспой лицом, но с добрыми наивными глазами живодера-любителя. Его сопровождала парочка таких же «добряков».

– Майк, прошу тебя, душевно расспроси этих двух джентльменов, можно ногами по организмам или точильным камнем по зубам. Я хочу знать, куда они подевали свои деньги. Только не торопись, у меня много времени, и я не люблю запаха горелого мяса, ты же знаешь. Я зайду к тебе вечером.

Верзила глянул на капитанов взглядом наивного ребенка, которому дали новую игрушку, и заржал так, что от ужаса волосы зашевелились у обоих, и обоих прошиб холодный липкий пот.

«Он не шутит и вытряхнет все до последнего песо, но при этом еще и изувечит», – эта нехитрая мысль была написана на физиономиях обоих капитанов большими печатными буквами.

Когда обоих волокли к двери, они взвыли:

– Сэр, не нужно, мы все отдадим, прошу вас! Все! Все!

– Остановитесь! Майк, брось эту падаль и подожди за дверью, – Герд остановил подручных. Дождавшись, когда за ними закроется дверь, продолжил, уже обращаясь к капитанам:

– Через три дня пятьдесят тысяч песо привезете сюда! И не вздумайте шутить – все равно найду, и тогда живо окажитесь у испанцев, вы меня знаете. А теперь пошли вон!

* * *

Картахена – жемчужина Карибского моря. Будучи основанным в 1533 году испанским командором Педро де Эредиа, он был назван в честь испанской Картахены. Этот «легендарный Карфаген» Нового Света вскоре превратился в основной порт Испании на Карибском море. Отсюда отправлялись в метрополию «серебряные галеоны».

Город периодически грабили, начиная с сэра Джона Хокинса, которому не повезло поживиться богатствами «Эльдорадо Испании», до барона де Пуанти, которому повезло значительно больше.

Долго гостить в городе барон не пожелал и, прихватив с собой восемь миллионов ливров золотом и серебром, бриллианты, драгоценные камни, пушки и медные колокола, убрался восвояси.

Город требовал восстановления, и вновь назначенный генерал-губернатор Картахены, бесстрашный испанский адмирал дон Антонио Мальдонадо де Техеда, сменивший аристократа Франсиско де Мурга, рьяно принялся за дело.

На этот раз ему пришлось «грабить» не англичан, а свое собственное правительство в далекой Испании для восстановления бастионов, крепостей, причалов, да и сам город частично был сожжен французами и лежал в руинах. Король и правительство в метрополии, конечно же, были информированы об этих самоуправствах бравого адмирала, но смотрели снисходительно: «Для дела старается, а что и о своем кармане радеет – так это дело житейское, к тому же адмиралы ведь тоже смертны».

Для надзора и контроля со стороны короля и католической церкви был послан кардинал-архиепископ в ранге примаса Нового Света дон Хуан де ла Фуэнте.

Кардинал и адмирал быстро нашли общий язык – денег было много, и выгоднее было «хапать» в свой карман, чем гадить в чужой. Впрочем, эти издержки были неискоренимы, и на них смотрели философски: «Спасая город от грабежей чужих, приходится немного грабить своих».

Как бы там ни было, но совместными усилиями адмирала и архиепископа город был восстановлен и стал подлинной жемчужиной Нового Света. Оба «героя» мечтали о возвращении в «родные пенаты», о чем и были направлены прошения королю Испании и Папе.

Картахена, как и любой портовый город, была прибежищем моряков и торговцев, ворья и бандитов тут тоже было предостаточно. Так что появление в полночь на узкой улочке Сан Хуана де Диоса, что расположилась рядом с собором Сан-Педро, одинокого субъекта особого удивления вызвать не могло – публичный дом был рядышком со святым местом, а моряки были завсегдатаи такого рода заведений.

В том, что это моряк, сомнений не было – одежда и походка исключала всякие сомнения, да и какому нормальному человеку в такое время захочется рискнуть своим кошельком, равно как и жизнью.

Ну вот, кажется, мы накаркали. Из темноты парка Санта Терезы вышли трое и направились к мариману, который, увидев приближающихся мужчин, остановился. Конечно, раздевать мужчину посреди улицы неприлично, а потому грамотно взятый в «коробочку» морячок был препровожден в темноту вековых дубов.

Доставив «объект» в требуемое место, троица исчезла так же быстро и стремительно, как и появилась. Но в том, что они где-то рядом, можно было не сомневаться.

– Мануэль! Подойди сюда и перестань дрожать, нас охраняют, – раздался голос из темноты. – Живее, у нас мало времени.

Моряк шагнул в тень и, увидев раскрытую дверь кареты, забрался внутрь. Разглядев напротив себя «шефа», с облегчением вздохнул:

– Фух! А я уже немного струхнул!

– Ну да. Такие волкодавы, как ты, троих придавят и не заметят. Как идет подготовка к переходу?

– По моим сведениям, еще не прибыло все золото из Мексики. А вот деньги кардинала и губернатора уже на борту, под охраной. Думаю, что через пару недель уходим.

– Куда?

– Курс на Пуэрто-Рико.

– Прокладывать курс будешь ты?

– Или я, или капитан, но думаю, что я.

– Если этим займется капитан, ты не возражай, а если с ним что-то случится, то тогда прокладывать уже придется тебе, и это будет не просьба, а приказ самого адмирала, с которым вы вместе окаянствовали на морях против англичан. Он тебя помнит и верит, этим мы и воспользуемся.

– И как именно я его должен буду проложить? – Мануэль выразительно посмотрел на резидента, с которым работал уже второй десяток лет.

– Курс должен пройти мимо острова «Сундук мертвеца».

– Там узкий проход и рифы – опасное место, зато устойчивый ветер и как раз по курсу движения.

– Все правильно. Если на вас нападут, и потребуется твоя помощь, ты в это дело не лезь – этим займутся другие. Твоя задача – привести корабль к острову. Этих парней, – кивок в темноту, – завербуешь в матросы. А это, – тяжелый мешочек был передан в руки моряка, – на непредвиденные расходы. У парней деньги есть – это все твои. Если все пройдет хорошо – получишь пять тысяч песо, дочь и жена живы, здоровы и в безопасности, ждут тебя – это твое последнее задание. Удачи!

Моряк вышел из тени, и тут же к нему присоединилось трое таких же, как он, «морячков».

Четверо запозднившихся мариманов, горланя во все горло похабщину, продолжили путешествие в сторону собора Пабло Клавера, мимо «дома любви» сеньоры Розиты.

* * *

Генерал-губернатор Картахены был в бешенстве. Бесследно пропал дон Диего де Сегура – капитан «Санта Терезы», галеона, на котором деньги губернатора должны были быть доставлены в Испанию. То, что на этом же судне и туда же должен быть доставлен примас Нового Света дон Хуан де ла Фуэнте – кстати, со своими деньгами, и еще деньги и сокровища короны, – для адмирала дона Антонио было вторично.

Капитан пропал вместе с картами и проложенным на них маршрутом перехода до Пуэрто-Рико. Переход был опасен – в море было полно англичан, французов и другого отребья, жадного до чужого добра. Рожденный в спорах двух незаурядных флотоводцев маршрут можно было смело выкинуть и начинать все сначала.

«Вызвать конвой из эскадры адмирала Франциско де Мендоса? Время, время поджимало. У галеонов конвоя просто не было времени для перехода», – «черные» мысли роились в светлой голове адмирала.

Выбор был не велик: либо денежки адмирала попадут домой и пополнят состояние дона Антонио, либо вновь назначенный губернатор наложит лапы на все, что «нажито непосильным трудом». Предстояло рисковать – другого выбора не было. Но риск должен быть минимальным, и поэтому губернатор вызвал штурмана «Санта Терезы» – Мануэля Сангре.

Мануэль служил штурманом на одном из галеонов, входивших в эскадру адмирала еще во времена его командования королевским флотом в здешних водах. По заявлению капитанов, с которыми служил Мануэль, малый был не глуп и дело свое знал хорошо, а что не лез на глаза начальству, так это, может, и лучше – тупиц и лизоблюдов на кораблях не любили.

«А вот если он вышел живым из того пекла, в котором побывали я и моя эскадра, значит парень и вправду чего-то стоит. Да и выбора у меня особого нет», – так думал генерал-губернатор, смотря на стоящего перед ним крепыша среднего роста, в синей матросской куртке, доходящей ему до бедер, и такого же цвета штанах из плотной шерсти.

– Сеньор Сангре, вам надлежит знать, что дон Диего пропал вместе с картами, на которых был проложен маршрут до Пуэрто-Рико. И я боюсь, что он находится в лапах англичан. А потому вам надлежит проложить маршрут, и после обсуждения со мной лично он будет утвержден. Что вам для этого необходимо?

– Копия пропавшего маршрута.

– На кой дьявол она тебе нужна, – вспылил губернатор, – маршрут уже наверняка известен англичанам или французам, впрочем, это сейчас не важно.

– Вот поэтому он мне и необходим. Я исхожу именно из того, что он им известен, – стоял на своем штурман.

«А ведь он прав! Хм, – улыбнулся дон Антонио. – Не дурак, совсем не дурак, это уже хорошо!» – надежда не блеснула, она просто светилась в глазах губернатора.

Прочитать нехитрую мысль начальства не составило труда для Мануэля, и он продолжил:

– Я думаю, что лучшего способа ввести в заблуждение противника, как подбросить ему заведомую фальшивку, просто не существует.

– Маршрут был не фальшивка, он был настоящий, – возразил губернатор.

– Вот пусть они так и думают. А мы пойдем другим маршрутом.

– Каким?

– Мне необходимо подумать.

– Думай, но здесь и под охраной. Это не арест, просто необходимые меры предосторожности. Все нужные материалы ждут тебя в моем кабинете, библиотека и книги по лоции и навигации там же. Работай, а завтра утром мы обсудим с тобой маршрут.

Позвонив в серебряный колокольчик, губернатор приказал проводить штурмана в свой кабинет и доставить ему туда же все необходимое для работы.

* * *

Через три дня, после того как капитаны «Святого Петра» и «Святой Анны» покинули кабинет «палача» после душевного разговора с ним, возле резиденции губернатора Кюрасао остановилась телега, запряженная двумя гнедыми кобылицами. С большим трудом, а это было видно любому, кому посчастливилось лицезреть это действо, четыре человека, в плотном окружении двух десятков вооруженных солдат местного гарнизона, внесли в кабинет губернатора два больших деревянных сундука, по краям оббитых железом, с большими навесными замками, запирающими содержимое. Сундуки были поставлены на пол, принесшие их моряки удалились, за исключением двух капитанов, сопровождавших привезенный груз.

– Пока казначей будет принимать и составлять опись и приемные документы, вам, господа, надлежит быть здесь, чтобы не возникло споров. После прошу вас проследовать в мой кабинет, – распорядился начальник службы безопасности острова.

– Проследите за точным выполнением всего сказанного, – добавил губернатор, обращаясь к лейтенанту и к мужчине в партикулярном костюме – бессменному казначею острова.

Поднявшись с кресла, он в сопровождении «палача» покинул кабинет. Работа началась. Пересчитать и оприходовать пятьдесят тысяч песо – дело не из легких. Только к вечеру все формальности удалось завершить, и капитаны были приглашены в кабинет Герда Нортона, где их ждал накрытый стол.

Приглашение подкрепить силы перед предстоящим разговором было охотно принято обоими. После трапезы прислуга быстро убрала стол и, плотно закрыв дверь кабинета, удалилась.

– Прошу внимательно меня выслушать, господа, – начал Герд. – Вы сейчас серьезно поиздержались, и я вас понимаю, потому предлагаю вам заработать приличное состояние, и это будет ваше последнее предприятие. Денег, которые вы получите в случае успеха, хватит и вам, и вашим внукам, не говоря уже о детях, разумеется.

– О какой сумме идет речь? – подал голос Эрик Эверс, капитан «Святой Анны».

– Чуть больше двух с половиной миллионов реалов, золото и серебро в слитках, пятьсот пятьдесят тысяч песо в монетах мексиканской чеканки, ну и так, по мелочи, думаю, еще на пару сотен тысяч песо.

Глаза обоих загорались и оживали по мере того, как Герд перечислял предполагаемые трофеи.

– Если я вас правильно понял, сэр, речь идет о грабеже испанского галеона? – уточнил Ник Янсен, капитан «Святого Петра».

– Считайте, что индульгенцию на грабеж я вам выдал, – улыбнулся впервые с начала разговора «палач», – даже готов войти с вами в долю.

– И в море выйдете с нами? – шутка Ника звучала как насмешка, но она разрядила обстановку.

Герд ничуть не обиделся, даже улыбнулся, стало понятно, что все трое стали компаньонами и теперь шутки стали допустимы, но неуместны, когда на кону такой куш.

– Если понадобится, я лично выйду на охоту, ты не волнуйся, Ник, – ледяной взгляд «палача» прямо «приморозил» задницу моряка к стулу. – А теперь к делу. Наша «дичь» – это тридцатипушечный испанский галеон, построенный на гаванских верфях. Девяносто человек экипаж и сотня солдат охранения.

Сведения явно не добавили капитанам оптимизма, им предстояло иметь дело не с милым домашним котенком, а с тигром, которому сожрать охотника будет не легче, чем охотнику укокошить зверя. Короче – игра шла на равных. Шансов на успех было пятьдесят на пятьдесят.

Требовалось прикупить козырей. Теперь Герд ясно понял, что Эверс и Янсен профессионалы в нелегком деле – пусть морские бандиты, но дело свое знают, а это вызывало уважение.

– На «испанце» будут мои люди. Что нужно сделать, чтобы победить «зверя»? – требовалось склонить чашу весов в свою сторону, и Герд решил немного приоткрыться.

– Нужно поджечь ему хвост и вырвать зубы, – усмехнулся Ник.

– А если без аллегорий? Что именно нужно сделать моим людям, чтобы облегчить захват? – Герд был не силен в тактике боя на море, а потому, не стесняясь прослыть сухопутной крысой, просил разъяснений. Ник это понял и уже без шуток, серьезно заметил:

– В тот момент, когда мы сблизимся на требуемую для залпа дистанцию, нужно сломать румпель или его привод и взорвать порох. В молодости я служил на таком галеоне, на нем бочки с порохом и румпель находятся в одном отсеке, так что это упрощает задачу – взрыв пороха неизбежно вызовет пожар и сделает корабль неуправляемым.

– Думаю, это возможно, а сигналом может послужить выстрел носовой фальконеты, – предложил Герд. Оба капитана кивнули в знак согласия. План будущего нападения начинал обретать реалистические очертания.

– В эту бочку с медом, – скептически заметил Эрик Эверс, – должен добавить ложку дегтя: как и где на переходе от Картахены до Пуэрто-Рико мы сможем обнаружить «Санта Терезу»?

– Это как раз и не сложно – наша «добыча» направится к острову «Сундук мертвеца» и пройдет по весьма узкому проходу в рифах, но, к сожалению, при попутном ветре. – Герд приподнял еще на немного завесу секретности, делясь информацией.

– После драки, если, конечно, мы победим, половина, если не больше, наших парней полягут, а корабли превратятся в решето. На таком корыте я не рискну отправляться через океан, – задумчиво заявил Эрик Эверс и был поддержан Ником.

– Полностью с тобой согласен, – тут же отреагировал Герд, даже не пытаясь оспорить мнение специалистов своего дела. – Когда вы станете на рейде острова, я подгоню к вам бригантину с припасами и провизией, вооруженную двенадцатью пушками. Она – ваш билет на родину. А неизбежное уменьшение экипажа – дополнительное увеличение дохода. Это, конечно, жестоко, но это жизнь.

– А кстати, господин Нортон, раз уж мы компаньоны, мы хотели бы узнать нашу долю. Это подлежит обсуждению заранее, – на Герда смотрели две пары глаз, готовых торговаться и не упустить своего.

– Я хотел бы предложить сорок процентов – мне, шестьдесят – вам, бригантина, естественно, за мой счет, – Нортон озвучил процент, давно оговоренный с губернатором.

Флибустьеры вынуждены были, после недолгого препирательства, согласиться со справедливостью предложенного дележа.

– И последнее, господа, – Герд намеренно сделал паузу, чтобы привлечь внимание к своим словам, – я не прошу, а требую, чтобы все испанцы, вне зависимости от звания и положения, были уничтожены, а учитывая, что там будет сам примас – кардинал-архиепископ, это тем более в ваших же интересах. Заткнуть рты своему экипажу, я надеюсь, вы сможете самостоятельно. И помните: если об этом рейде станет известно хоть кому-нибудь, то вам не поможет ни золото, ни серебро – испанцы и инквизиция найдут и уничтожат вас всех медленно и мучительно. После дележа добычи мою часть передадите людям, которые встретят вас на острове – их немного, и опасности они для вас они не представят. А вот если вы попытаетесь надуть меня – тогда на охоту за вами выйду я и доведу до инквизиции сведения относительно вас, в нужном свете, крайне невыгодном для вас, и вам в этом случае точно не позавидуешь. Поэтому работаем честно.

Совещание затянулось далеко за полночь, но расстались компаньоны с довольными рожами – каждый выжал из ситуации по максимуму, а дальше – все в руках проведения, а фортуна, хоть и переменчива, как и подобает быть женщине, однако любит отчаянных.

Через трое суток, пополнив запасы и обновив экипаж, оба судна покинули порт, взяв курс на остров с невинным названием «Сундук мертвеца». Обновление экипажа – обычное дело для моряков. На этот же раз оба капитана безжалостно изгоняли любителей заглянуть на дно бутылки в портовом кабаке и владельцев длинного языка. Выявить шпионов «палача» хотелось тоже, но как это сделать? Желающих пойти в рейс было много, так что выбор был.

При попутном ветре, поставив все паруса, оба флейта, с легкостью развив скорость до дюжины узлов, уже через месяц плавания были на рейде острова. Глубины рядом с «Сундуком» позволяли вплотную подойти к пологому берегу, что позволяло без особых проблем высаживаться на песчаную отмель.

Островок был небольшой – примерно километров шесть, ну может восемь в диаметре, и напоминал по форме блин. Покрыт был тропическим лесом, пресная вода была – несколько родников, о которых мало кто знал. Горы были почти в самом центре, но небольшие – скорее это можно было бы назвать холмами или сопками, кому как нравится.

Живность была, но весьма скудная, и то в виде птиц, ящериц и змей. А вот акул в здешних водах водилось много, даже слишком много, и они внушали страх и уважение у людей. Рыба в здешних водах тоже водилась в огромных количествах, морские черепахи и множество медуз самой экзотической наружности и окраски.

Примерно через неделю подошла обещанная бригантина с большим запасом пороха, ружей, абордажных сабель, топоров и прочего инструмента, с помощью которого убийство себе подобного превращалось в обычную рутинную работу. Провизия и запасы питьевой воды тоже были достаточные для длительного морского путешествия.

На острове прибывших встретило с десяток островитян, которые были в курсе событий, что говорило о надежно налаженной связи посредством почтовых голубей.

«Палач» честно выполнял взятые на себя обязательства. Прибывший корабль был тщательно осмотрен и оказался добротной посудиной, способной без особого труда доставить экипаж в требуемое место. Островитяне представили подробное описание лоции здешних вод, вышли в море и на месте показали все, что просили показать прибывшие «джентльмены».

В дела экипажей судов они не вмешивались, но всю необходимую помощь оказывали честно и со всем возможным усердием. Конечно, остров был обследован, осмотрен, но никаких подвохов обнаружено не было, что еще раз подтверждало честность Герда. А желание хапнуть денежку, да еще чужими руками – это было так естественно и не могло вызвать подозрения.

Через неделю после прибытия экипажи было готовы, действия всех участников оговорены, роли расписаны и усвоены. Голубь стартовал, унося эту весть на Кюрасао. Через восемь часов сведения были получены.

Оставалось ждать «дичь», и она наконец выползла из «берлоги» и устремилась, подгоняемая попутным ветром, по проложенному курсу.

«Стрела вылетела из лука», – губернатор внимательно взглянул на племянника, читая сообщение о выходе «Санта Терезы» из порта Картахены:

– У тебя все готово?!

– Все!

Глава четвертая Корабли постоят и ложатся на курс

Вот, спрашивается, как, по-вашему, должен уходить в плавание корабль, набитый золотом? Торжественно, с толпой провожающих: слезы, сопли, вой покинутых любовниц, шпионы, тайно отправляющие почтовых птиц?

Фигушки! Такие корабли уходят тихо, в предрассветном тумане, когда город еще спит и в порту слышны только отбиваемые склянки на стоящих рядом судах.

Генерал-губернатор Картахены – бывший боевой адмирал дон Антонио Мальдонадо де Техеда провожал «Санта Терезу» в одиночестве, не считая личного адъютанта. После исчезновения капитана и его друга дона Диего, он был уже не совсем уверен в успехе, и потому по его требованию капитаном галеона был назначен бывший капер Альваро де Гусман – мастер абордажного боя, головорез, садист-любитель, один вид которого заставлял дрожать врагов и трепетать подчиненных. В навигации он был, правда, не так искусен, как сам адмирал, но с ним шел штурманом Мануэль Сангре, с которым адмирал лично прокладывал курс, и, кажется, они учли все опасности.

«Ничего, всего восемьсот миль, ну чуть больше, меньше двух месяцев пути до Пуэрто-Рико. А там эскадра Франциско де Мендоса их встретит и проводит через океан», – успокаивал себя губернатор, и не только он. Так или примерно так думал и кардинал, поднимаясь на борт галеона в сопровождении своей охраны – дюжины амбалов в скромных одеяниях монахов ордена святого Доминика.

Морские путешествия примас не любил. Его укачивало уже на рейде, в море же его буквально выворачивало наизнанку, и поэтому большую часть пути ему приходилось находиться в каюте капитана, которая, по его требованию и с согласия адмирала, на время путешествия стала его личными апартаментами. Капитан, правда, пытался воспрепятствовать этому, но кто обращает внимание на такие мелочи. Сундуки с личными денежками самого кардинала и скромные сбережения адмирала были доставлены сюда же и находились под неусыпным контролем.

Наконец все приготовления были закончены, слова прощания и ценные указания начальства сказаны. Капитан занял свое место на шканцах. Он сейчас был первым, после Бога.

– Снимаемся с якоря! – вахтенный офицер кивнул головой, давая понять, что команду принял, и началась привычная работа:

– Пошли все наверх с якоря сниматься! – молодым, еще не пропитым в портовых кабаках басом заорал офицер, обращаясь к боцману и его команде.

В море от умения именно этих людей часто зависела жизнь всего экипажа. Боцманскую команду не любили, но уважали, и любой офицер, да и сам капитан три раза подумает, прежде чем вступать в конфликт с этими людьми.

Боцман, широкоплечий верзила, чуть за сорок, с широким сабельным шрамом на лбу, выстиранной накануне отхода бандане, приняв команду вахтенного, закрутил шестеренки хорошо отлаженного механизма управления галеоном.

– Выбирать якорь! Паруса к постановке изготовить! – боцманский рев и скрип кабестана, приведенного в движение шестеркой вахтенных матросов, заставил корабль слегка качнуться на нос. Якорь, оторвавшись от мягкого грунта, медленно пополз вверх, увлекаемый звенящей цепью, медленно наматываемой на барабан.

– Фока-шкот, фока-галс отдать! На брасы, левые! Крепить так брасы! – команды следовали одна за другой. Боцманская команда матросов, с быстротой тренированной обезьяны карабкаясь по вантам, буквально взлетала на мачты и стеньги для постановки парусов. Другая часть команды, пользуясь канатами, закрепленными в нужном месте «корабельными обезьянами», через блоки приводила в движение неповоротливые гики.

– Поставить марселя! Бизань-гик на правую! – даже ничего не соображая в управлении судна, а просто видя быструю и слаженную работу экипажа, получаешь удовольствие, особенно если причал медленно отдаляется и ветер открытого моря начинает свистеть в туго натянутых канатах.

– Лево на борт! Поставить кливера! – следует команда вахтенного офицера.

– Фока-реи бейдевинд левого галса! Поставить грот! Поставить фок и брамселя! Боцман точно репетирует полученную команду, заставляя судно сделать поворот в нужном направлении.

Галеон медленно, но уверенно ложится на курс. Правый бакштаг наполняет поставленные паруса жизнью, берег тает в дымке тумана, наполняя душу радостью и страхом. Ветер свистит в вантах.

Капитан доволен – придраться, в общем-то и нет повода. Кивнув офицеру, он в сопровождении штурмана уходит в офицерскую каюту, ставшей капитанской после того, как кардинал забрал себе капитанские апартаменты.

* * *

Его Высокопревосходительство губернатор Ямайки – Питер Хейвуд, сменивший на этом посту лорда Арчибальда Гамильтона, опытом администратора не обладал. Бывший бесстрашный капитан, капер, адмирал флота Его Величества короля Англии Георга I был назначен губернатором вопреки его желанию и долго на этом месте засиживаться не собирался. Ему больше нравилась теснота адмиральской каюты, чем роскошь и гигантские размеры губернаторского кабинета в Порт-Рояле.

Однако, привыкший к дисциплине, он, подав прошение о своей отставке, понимал, что просто так его не отпустят – это дело долгое, и потому старался достойно исполнять возложенные на него обязанности до прибытия преемника.

Утром, после завтрака, в его кабинет, как обычно с докладом, явился его помощник – майор Меллэрд, служивший на этой должности еще у лорда Арчибальда. Просмотрев принесенные бумаги и подписав подготовленные распоряжения, он уже встал с кресла и хотел удалиться в свои личные апартаменты, но был остановлен Меллэрдом:

– Ваше Высокопревосходительство, к вам на прием пришла мисс Бекер.

– Лейла Бекер? Что ей нужно в столь ранний час? – усмешка играла на лице губернатора, он прекрасно знал, чем именно занимается «ночная красавица» и что за заведение она содержит.

– Ваше Высокопревосходительство! Я уже побеседовал с мисс Бекер. Как вам известно, она информирует меня о разговорах, сплетнях среди посетителей ее заведения, и эти сведения порой бывают весьма интересны.

– И что на этот раз принесла на хвосте эта ранняя пташка? – губернатор сел в кресло и с любопытством посмотрел на помощника. – Вы мне расскажете сами или мне необходимо выслушать мисс?

– В порт с товаром пришла голландская карака с товаром крокодиловых кож. Разгрузка закончена, и скоро они покинут порт.

– И что тут необычного, майор? – разговор уже начинал надоедать губернатору своей скучностью и обыденностью.

– Если судить по разговору матросов, то они направятся курсом на Пуэрто-Рико. Без загрузки товара. Загрузились они на Кюрасао и должны были вернуться туда же с грузом провизии и строительными материалами. Это их обычный рейс, и вдруг такие неожиданные перемены после посещения острова, на котором нашли прибежище испанцы после того, как их корабль выбросило на камни рядом с островом.

Карибское море Питер Хейвуд знал, как свой карман, и поэтому, подойдя к карте, всегда лежащей на краешке стола, он спросил:

– А остров случайно не «Сундук мертвеца»?

– Он самый – подтвердил майор, – а испанский галеон, потерпевший крушение, – «Санта Тереза». Похоже, что та самая, о которой нас уведомили накануне.

– Интересно! До Пуэрто-Рико семьсот пятьдесят миль, это тридцать пять дней пути. От Сан-Хуана до острова еще четыреста пятьдесят миль. Это еще дней двадцать. Итого пятьдесят пять – шестьдесят. Нам ходу до острова дней двадцать, не больше. Время есть. Пусть мисс Бекер сосредоточится на офицерах. Вы тоже придумайте что-нибудь. Мне нужна информация. Время еще есть, спешить не будем. Кстати, майор, вы получали информацию о крушении «Санта Терезы» по официальным каналам?

– Нет! По официальным каналам информацию о крушении «Санта Терезы» я не получал.

– Ну вот и не дергайтесь. Хотя я могу представить количество денег, волей судьбы оказавшихся на одиноком острове, – майор ясно увидел, как загорелись глаза бывшего капера. – Ладно, будем поспешать не торопясь. Слишком все гладко – а это подозрительно. Передай все, что необходимо, мисс. А я займусь подготовкой судна, на всякий пожарный случай.

Адмирал встал, давая понять, что у него к майору вопросов больше нет и у него тоже таковых быть не должно.

В тот же вечер в заведение мисс Бекер заявился сэр Якобс, капитан той самой голландской караки, в сопровождении двух своих офицеров и был принят как старый добрый друг.

Заведение мисс Бекер считалось лучшим. Она получила его в наследство от своей матери, которая готовила дочь к управлению публичным домом с детства, и не видела большого греха в том, что дает возможность людям, вышедшим из морского ада, немного отдохнуть в земном раю, пусть и за деньги.

На нижнем этаже располагалась большая зала, в которой собирались по вечерам матросы и простонародье. Здесь работали шесть девушек, которые подавали на небольшие, но добротно сделанные столики вино, ром и закуску. Девушки крутили попками и, присаживаясь за столики, выпрашивали выпивку и закуску, раскручивая клиентов на деньги. При желании и возможности оплаты, девушки уединялись в специальные комнаты, расположенные в подвальном этаже, где можно было заказать выпивку прямо в апартаменты.

Девушки работали на совесть, и каждый посетитель уходил довольным и не жалел о значительно полегчавшем кошельке. Девушкам хозяйка платила честно, порядок в заведении поддерживался образцовый с помощью двух девиц невзрачного вида, но силы такой, что каждая, не особенно напрягаясь, могла троих коней на скаку за ногу остановить и горящий дом по бревнышкам раскатать. Тем же самым был занят двухметровый громила с добрым выражением лица на плоской рябой физиономии, к тому же обладавший силой взбешенного минотавра.

В заведении, конечно, случались драки и поножовщина – а как без них. И посуда, и столы летали, бутылки разбивали о головы посетителей, женский визг и мат мужских голосов звучали, но это тоже необходимо для того, чтобы «стравить пар и сбросить страх и ужас морских переходов». Все это было частью работы заведения.

Но, что бы ни случилось вечером, на следующий день посетителей встречал идеальный порядок, чистота и приветливость хозяйки и ее девочек. Это привлекало и манило людей. Сама мисс Бекер принимала участие в судьбе всех своих «воспитанниц», и на улице никто из них до сих пор не умер. Все, кто уходил, уходили с устроенной судьбой.

Девушки и сама хозяйка, как принято в таких заведениях, давно и плотно «лежали» под соответствующими службами губернатора острова, который, еще будучи капитаном, любил посещать «кают-компанию малышки Бе».

Для офицеров и благородных господ существовал второй этаж, вход в который располагался с другой стороны здания. Мебель и девушки в этой части заведения были, естественно, изящней, все было обставлено по последней парижской моде.

Дамы из общества тоже не брезговали посещать заведение, иногда и для удовольствия, но тогда, естественно, маска скрывала лицо прелестницы. Встречи супругов исключались однозначно – мисс знала весь «свет» и «полусвет» Порт-Рояла.

При желании и заплатив приличную сумму, здесь можно было заказать даже девственницу, но это на любителя.

Для капитана Якобса, памятуя о состоявшейся накануне встрече с «шефом», сама хозяйка заведения готова была вывернуться наизнанку. Она бы приняла их и без оплаты, но троица платила «по-царски», не мелочась. Золото и серебро щедро извлекались из карманов и тут же превращались в ласку и готовность ко всему слегка ошалевших «жриц разврата», а разврата хватало с избытком.

Когда сам капитан, уже изрядно «загрузившийся ромом», вынул из кармана бриллиантовую брошь ценностью в годовой доход всего заведения «малышки Бе», она сама уже готова была прыгнуть в объятия клиента и показать «высший постельный пилотаж». Офицеры, пришедшие вместе с капитаном, уже были растащены девушками по апартаментам.

Капитан явно перебрал спиртного. Тупо уставившись на хозяйку заведения, он сквозь зубы, медленно выговаривая слова заплетающимся языком, заявил:

– Хочу девочку. Ты меня поняла, старая шлюха: ДЕ-ВО-ЧКУ, – для убедительности он хрястнул брошью, усыпанной алмазами, по столу. – Ну! И не вздумай надуть, я проверю, лично.

В своей первой жизни, до того как стать капитаном, Якобс был судовым врачом и, кстати, неплохим, об этом знали все. Сама хозяйка не считала зазорным показываться ему по женской части, коим специалистом он и был изначально, так что обман не прошел бы однозначно.

– Что вы! Конечно, для вас у меня есть изумительная, скромная и непорочная девственница, и она будет счастлива подарить вам свою невинность.

Капитан, пьяно ухмыляясь, с помощью хозяйки и одной из девиц, обеспечивающих порядок в заведении, был бережно, словно хрустальная ваза, препровожден в апартаменты для особо почитаемых посетителей, давно готовые для него, по ее же собственному распоряжению.

Девица, которую хозяйка заведения собиралась предоставить капитану, была ей решительно незнакома, она появилась в заведении буквально вчера, и если бы не ее девственность, Бекер ее бы не взяла – что-то у нее было нехорошее в глазах, а своим чувствам хозяйка заведения привыкла доверять. Но делать было нечего. Заплачено было сверх всякой разумной меры, и обманывать клиента было не в характере и привычках Бекер, да и в сложившейся ситуации это было невозможно.

Девица была срочно доставлена к хозяйке заведения, и ей прямо с порога было заявлено тоном, не допускающим препирательств с ее стороны:

– Предстоит работа, тебе помогут, оплата двойная, постарайся, и без фокусов, я тебя душевно прошу, – хозяйка улыбалась, глядя прямо в глаза девушке.

Вошедшим в комнату девицам она негромко отдала распоряжение:

– Помогите ей с бельем и макияжем, – и уже мягче обращаясь к дебютантке, прощебетала:

– Не бойся, это вовсе не больно, к тому же он пьян. Постарайся не оплошать: больше крика, стонов, можешь поплакать – мужчины это любят, но не переигрывай.

«Вот повезло дуре!» – было написано на лицах девушек, помогающих одеваться «новенькой». Бекер была здесь же, но в работу по подготовке «новенькой» к встрече с клиентом не вмешивалась.

«А на душе почему-то неспокойно», – что-то прямо-таки грызло душу хозяйки заведения, и она решила, что понаблюдать за «девочкой» будет не лишнее.

Угрызениями совести она не страдала и за свою жизнь насмотрелась всего, что можно себе только представить.

«Просто для спокойствия я понаблюдаю, с меня не убудет», – твердо решила хозяйка, направляясь в маленькую комнатку, о которой мало кто знал.

Это в XXI веке в апартаментах подобного рода заведений существуют скрытые камеры, а в веке семнадцатом такого не было. Все было натуральным. Когда за девицей щелкнула дверь, «малышка Бе» прильнула к одному из незаметных глазков, искусно встроенному прямо в зрачке милого ангелочка, порхающего на картине, украшавшей стену напротив ложа любви или греха – кому как нравится.

Девица в пеньюаре застыла у двери, дрожа как осиновый лист и ожидая, что ее сграбастают грубые и потные мужские руки и что-то твердое, толстое и длинное, разрывая ее плоть и причиняя невероятную боль и страдания, ворвется в нее. Но ничего этого не произошло, и это успокоило девушку. Страх прошел. Она с любопытством, робко, бочком подошла к широкой кровати, занимавшей почти всю комнату. На кровати лицом вниз лежал мужчина и храпел. Это ее рассмешило. Она ожидала чего угодно, нафантазировала себе кучу страшилок, а все оказалось так буднично, что она просто рассмеялась.

«Похоже, что она так и останется девственницей, – подумала Бекер. – Нужно что-то делать, а что?»

«Так и останусь невинной, и плакали мои денежки», – эта мысль вернула девицу к реальности, смех сменился злостью. – Ничего, гад, я все равно не дам себя облапошить».

Она потянула капитана за край кафтана. Он даже не среагировал, продолжая храпеть. Дернула сильнее.

«Правильно, буди его, а то мы обе пролетим мимо пиастров, и не видать нам их как своих ушей, еще и разговоры нехорошие пойдут», – мысленный диалог двух женщин был прерван бранью клиента, и в таких выражениях, что уши девицы чуть в трубочку не завернулись. Хозяйке тоже стало не по себе после того, как она буквально на мгновение мысленно представила все «ЭТО» в натуре и содрогнулась. Клиент просыпаться решительно не хотел.

Немного придя в себя после тирады капитана, девица загрустила, мысленно распрощавшись с денежками. Хозяйка, смотрящая на все это «форменное безобразие», была с ней солидарна.

Подойдя к столу, на котором расположились напитки, девица налила себе полстакана рома, хряпнула «по-матросски» – залпом, шумно выдохнула.

«И где только научилась?» – удивилась хозяйка, глядя через глазок на девицу.

Еще раз, взглянув на бесчувственную тушку клиента, девушка решительно подошла к нему, села рядом и без трепета запустила руку в карман кафтана. Капитан даже не отреагировал, и это придало уверенности действиям девицы.

«Что она делает? Дрянь малолетняя!» – от изумления Бекер потеряла дар речи и раскрытыми от ужаса глазами продолжала смотреть на происходящее.

А девушка в это время извлекала из карманов капитана пригоршни золотых песо и серебро реалов, несколько дорогих брошей. Из внутреннего кармана был извлечен холщовый мешочек, вероятно, с золотом, и какие-то бумаги, которые для воровки ценности не представляли, а потому были просто сброшены ею на пол.

В том, что клиента сейчас ограбят и попытаются скрыться, Бекер даже не сомневалась. А вот отвечать придется ей, и слава пойдет такая громкая и вонючая, что проще закрыть заведение и бежать к чертям на кулички.

«Вот сука!» – прошипела хозяйка «дома разврата», решительно направляясь в соседнюю комнату за подмогой. Такие случаи бывали и раньше, но крайне редко: «Ну и куда ты денешься с острова, пусть он и не маленький. Все равно найдут, рано или поздно, но обязательно найдут, и придется отвечать».

Однако золото, как известно, слепит глаза и напрочь отбивает соображалку.

А в это время упомянутая «самка собаки», увязав все самое ценное, что было у капитана Якобса, не спеша направлялась к двери. Сначала она хотела улизнуть в окно, но второй этаж испугал воровку.

– Далеко собралась, милая? – девица от неожиданности отпрянула вглубь апартаментов, когда прямо перед ее носом рывком открылась дверь и на пороге возникли мисс Бекер с улыбкой голодной гадюки на лице и две здоровые бабищи с вовсе уж зверскими рожами.

Узелок упал на пол. Упомянутая самка дворовой, облезлой, паршивой собаки заметалась по комнате. Комизм ситуации был в том, что пока девице выкручивали руки, под визг и проклятия последней, капитан даже и не проснулся, по-прежнему храпя и пуская пузыри с идиотской улыбкой на физиономии.

«Наверняка лишает упомянутую дрянь невинности» – усмехнулась бандерша, а сейчас это была именно она – милой и доброй хозяйки и след простыл, на ее месте была фурия со злобным выражением на морде и укушенным средним пальцем правой руки. Впрочем, девице досталось значительно больше.

– Тащите ее в подвал, разберемся позже.

«Так, деньги и ценности вернем, инцидент утрясем как-нибудь. Да и трепать языком он не будет, нужно будет объяснить ему, чтоб помалкивал, а то она сама ославит его на всю округу», – Бекер, развязав узелок воровки, равнодушно перебирала золотые и серебряные монеты.

И, наверное, все бы так и осталось «шито-крыто». После шума и криков обе стороны наверняка мирно договорились бы во всем, раздувать скандал было не в интересах обоих, если бы не пакет, извлеченный девицей из внутреннего кармана кафтана капитана.

Смятый девушкой, а сейчас разглаженный заботливой рукой женщины, он невольно привлекал внимание. А может быть, сыграло свою роль ее знание испанского языка, будь он трижды неладен.

Взгляд бандерши невольно упал на упомянутый пакет, на котором крупным и четким почерком было написано по-испански: «Адмиралу флота Его Величества Франциско де Мендоса лично в руки».

Конверт был запечатан красным сургучом, поверх которого красовалась печатка самого примаса Нового Света дона Хуан де ла Фуэнте – печать была большая, с четко читаемым оттиском.

«Ни хрена себе», – это или что-то близкое к этому проблеяла в уме несчастная мисс Бекер, в то время как счетчик в ее голове уже просчитывал выгоду от полученных сведений.

«Рассиживаться времени нет, нужно это все сообщить майору Меллэрду, а уж он сам решит, как нужно поступить», – эта нехитрая мысль заставила мисс Бекер аккуратно уложить вещи, извлеченные воровкой, обратно в карманы клиента, который так и не думал просыпаться, и удалиться из комнаты.

Спустившись вниз, она приказала подать себе одноконную бричку, такая тоже имелась в ее заведении для особенных клиентов, и уже садясь в нее, подозвала к себе верзилу Джона:

– Будь у дверей апартаментов капитана Якобса и никого к нему не пускай, а если он попытается уйти, то задержи его нежно, можно по голове.

В том, что клиент проспит ближайшие несколько часов, она даже не сомневалась, но чем черт не шутит, когда капитан Якобс спит.

Бричка, под цокот копыт молодой кобылки серого цвета, быстро исчезла за поворотом здания. Мисс Бекер направлялась в городскую управу на «ковер».

* * *

«Тот, кто владеет информацией, владеет миром», – эта гениальная мысль была альфой и омегой, жизненным кредо майора Меллэрда. На всех судах, уходящих в плавание, был его человек, и в нужный момент, информация приходила к нему даже из просторов океана, не говоря уже о такой луже, как Карибское море.

Вы спросите: «Как?»

Отвечу: «Голуби!»

Да, именно голуби, клетка с которыми была на каждом судне, об этом знал каждый член экипажа. А вот что конкретно уносили пернатые, нарезая круги в небе, поднимаясь по спирали, перед тем как устремиться вдаль, – это знал только капитан и «голубятник», который шифровал донесение и привязывал драгоценный груз к лапке пернатого посланника.

Меллэрд держал в руках донесение, полученное накануне, расшифрованное и аккуратно переписанное секретарем:

На острове «Сундук мертвеца» (далее следовали координаты острова) замечено испанское судно «Санта Тереза», выброшенное на берег. При попытке приблизиться и оказать помощь были обстреляны из пушек, получили повреждения, следуем своим курсом.

Не успев еще как следует обдумать полученную информацию, помощник губернатора был извещен о прибытии мисс Бекер.

А вот информация, которую изложила хозяйка «салона любви и греха», сжато без женских охов и вздохов, заставила Меллэрда действовать.

Взяв в помощь полдюжины вооруженных солдат, майор в бричке мисс и в сопровождении конного отряда уже через час был у дверей известного заведения.

Картина, увиденная прибывшими, была достойна кисти гениального Брюлова. «Вертеп» был разгромлен не хуже несчастной Помпеи. Мебель на первом этаже была разбита вдребезги, двери салона болтались на одной петле, столы и стулья были поломаны, перевернуты и разбросаны по всему залу. Перила лестницы, ведущей на второй этаж, были вырваны «с мясом». Верзила Джон, с великолепными фонарями под каждым глазом и поломанной в нескольких местах челюстью, хрипел в углу, пытаясь подняться на карачки. Девахи, в обязанности которых входило следить за порядком в заведении и останавливать коней на скаку в свободное от основной работы время, похоже, были избиты и потоптаны этим самым табуном и с синими от побоев рожами охали по углам апартаментов. Девок не тронули, но визга и воплей хватало.

– Что здесь произошло? – этот вопрос задали и майор, и бандерша почти одновременно, в ужасе осматривая последствия пребывания «слона в посудной лавке».

Уже через четверть час картина учиненного разгрома стала проступать вполне четко. А произошло следующее.

Сразу после отъезда мисс Бекер капитан Якобс проснулся и попытался выйти из комнаты – требовалось справить естественные потребности, свойственные каждому мужчине после дикого перепоя. Цербер заведения попытался его остановить, но был послан в долгое эротическое путешествие в обнимку с его собственной мамашей и папашей. Нет бы успокоиться и пойти в указанном направлении. Таки нет, нам неймется, руками помахать хочется. Вот и получил «в глаз». Не успокоился. Бабищи, с дебильными рожами, заспешили на помощь Джону.

Поднялся шум, началась драка, прямо как шкафуте во время абордажа. На крик капитана: «Свистать всех наверх! Наших бьют!» – из соседних апартаментов выскочили сотоварищи Якобса – такие же головорезы, как и он сам, а там подтянулись и нижние чины из экипажа караки, культурно отдыхающие в общей зале.

Побоище выдалось на славу: крушили и ломали с упоением и азартом, дрались с охраной заведения, а когда всех «замочили», то принялись крушить все вокруг, под чутким руководством самого капитана и его старших офицеров.

Девок никто не насиловал, да и на кой ляд они сдались, если появилась возможность помахать кулаками и поломать что-нибудь новенькое, свеженькое, душу отвести перед уходом в море.

Через пару часов появившись в порту, Меллэрд и сопровождающие его солдаты увидели только парус уходящей караки, почти у самого горизонта.

Оставим неутешную мисс Бекер у развалин «приличного заведения», ей еще долго придется отмываться от слухов и сплетен конкурентов и «добрых» соседей, и проследуем в кабинет губернатора, куда и направился майор Меллэрд по прибытии в резиденцию.

Губернатор был уже извещен о произошедшем побоище и встретил прибывшего майора с ухмылкой на устах. В скучной и однообразной сухопутной жизни «морского волка» появилась возможность попинать помощника, и он намеревался этим заняться по полной программе.

Помощник, усевшись на предложенный стул, молча положил на стол перед губернатором расшифровку голубиной почты и краткое изложение произошедших событий.

«И когда он успел все это проделать?» – невольно подумал адмирал Хейвуд, читая доклад майора, написанный четким красивым почерком. Выводов не было – только факты. Выводы – удел вышестоящих товарищей, и не стоит к ним лезть со своими инициативами.

«Пусть Чапай думает, на то он и губернатор», – этому правилу молодой, но весьма не глупый карьерист следовал всегда и не ошибался.

– Из всего этого, – губернатор кивнул на просмотренные им бумаги, – следует, что «Санта Тереза», под завязку наполненная золотом и серебром, да еще и в сопровождении самого примаса, была выброшена на берег острова. Они послали гонца за помощью, заплатив ему хороший аванс и пообещав щедро оплатить услуги по прибытии эскадры адмирала испанского флота Франциско де Мендоса. А пока помощь не пришла, они соорудили что-то в виде форта и отгоняют от себя всех любопытных субъектов.

Все правильно и логично, я бы поступил точно так же.

– А почему не послали голубей?

– Не знаю, а может и послали. Может, голуби погибли при крушении. Этого знать нам не дано, а вот то, что у нас появился шанс немного «подоить за вымя» испанскую корову – это, похоже, истина.

Губернатор замолчал, погрузившись в раздумья, майор не мешал, без труда читая по физиономии бывшего капера о его намерениях. Проработав почти год с этим, в сущности смелым, немного простоватым и не подлым человеком, Меллэрд был уверен в том, что адмирал поступит именно так, а не иначе.

«Если это ловушка, то она рассчитана именно на адмирала Питера Хейвуда, если, конечно, это ловушка», – так или примерно так думал майор, но мысли свои решил не афишировать. В любом случае он останется в выигрыше.

И губернатор Ямайки, бывший пират английской короны и адмирал королевского флота, принял решение.

Через пару дней хорошо оснащенный сорокапятипушечный английский военный фрегат «Святой Георг» под командованием Питера Хейвуда вышел в море и взял курс на одинокий остров.

Пятнадцать человек на сундук мертвеца,

Йо-хо-хо и бутылка рому!

Пей, и дьявол тебя доведет до конца.

Йо-хо-хо и бутылка рому!

* * *

«Святой Георг» под командованием адмирала Питера Хейвуда одолел большую половину маршрута к острову «Сундук мертвеца», горя желанием разобраться с «Санта Терезой». Сама же «Тереза» в это самое время в виде испанского галеона под всеми парусами шла по курсу, имея на траверзе левого борта одинокий островок со зловещим названием и стремясь скорее пройти весьма узкий, но глубокий проход между рифами.

Капитан дон Альваро и штурман Мануэль Сангре находились на шкафуте и всматривались в очертания острова, о котором любило распевать песни все береговое братство «Карибской лужи», когда к ним, на свежий воздух, спустился Его Преосвященство кардинал-архиепископ, с позеленевшим осунувшимся лицом и неприятным запашком. А как, вы думаете, будет пахнуть тушка пусть и кардинала, если она непрестанно блюет у себя в каюте?

– Как вы себя чувствуете, Ваше Преосвященство? – Дон Альваро приветствовал появившегося монсеньора с ехидной усмешкой.

Кардинал закивал головой, показывая, что еще жив и помирать пока не собирается: «Вот вышел свежим воздухом подышать, так что не дождетесь, господа хорошие».

Сколько времени продолжалась бы светская беседа благородных сеньоров, было неизвестно, но крик «вороны», сидящей в корзине на мачте, прервал беседу:

– Справа по борту парус!

– Капитан, похоже, нас пытаются преследовать два флейта, – последовал доклад вахтенного офицера.

– Боцман, прибавить парусов! – стоя на шкафуте, капитан спокойно отдавал команды, и они выполнялись безукоризненно точно. – Два румба вправо, – последовала команда, и колдершток был отклонен влево. Галеон на всех парусах при крутом левом бакштаге, казалось, летел над поверхностью, развивая максимальную скорость.

Но тяжело нагруженное судно не может тягаться в скорости с легкими флейтами, которые медленно, но неотвратимо приближались.

По вооруженности и количеству экипажа каждый из них вдвое уступал испанцу, но их было двое, и поэтому шансы были практически равны. Если бы не этот проклятый узкий проход в рифах, дон Альваро сделал бы поворот овершлаг и, поймав ветер, смог бы атаковать. Преимущество в артиллерии было на его стороне.

Флейты неизвестной национальности, наконец, плотно «сели ему на хвост».

– Свистать всех наверх! Приготовиться к бою! Абордажной команде занять свои места! – капитан «Санта Терезы» был спокоен, ему столько раз приходилось драться, что опасности он не чувствовал. Нет! Скорее азарт предстоящего боя, и это настроение передалось экипажу, каждый спокойно выполнял свою работу.

А вот кардинал, кажется, был напуган. Его лицо стало пепельно-серым, а пальцы рук тряслись от волнения. Вцепившись обеими руками в перила, обрамляющие шкафут, он что-то шептал – должно быть, молитву.

Штурман исчез, в бою он не нужен, а вот остаться без человека, умеющего провести судно по курсу и не затеряться в морских просторах, это страшновато, поэтому штурмана оберегали и в абордажах он не участвовал – сейчас время капитана, и он здесь главный.

Флейты шли один за другим на дистанции не более трех кабельтовых. Второй точно следовал в кильватере первого, и они уже выходили на дистанцию прямого выстрела носовых орудий. К сожалению, атаковать кормовыми пушками дон Альваро не мог, потому что по требованию кардинала кормовые пушки были убраны, чтобы не нарушать покой монсеньора постоянным скрипом канатов и стуком лафетов о стопора.

До выхода из узкого прохода оставалось не более десяти кабельтовых, когда прозвучал оглушительный звук выстрела из носовой фальконеты переднего флейта. Похоже, расчет был сделан на то, чтобы посеять страх в сердцах преследуемых, но вызвал только смех абордажной команды, ждущей своей очереди на верхней палубе кормы и вантах. Понимая, что боя не миновать, вахтенный офицер обратился к кардиналу:

– Ваше Преосвященство! Прошу вас уйти в каюту, скоро здесь будет небезопасно.

– А что нужно сделать, чтобы они от нас отстали?

– Разбудить Дейви Джонса, – оскалился вахтенный офицер.

Примас уставился на офицера, в изумлении хлопая глазами.

– Он хотел сказать, святой отец, что хороший шторм со шквалом, и лучше с подветра, нам бы сейчас не помешал, – капитан посчитал уместным ответить на вопрос, заданный кардиналом: «Кто его знает, а вдруг и поможет, как-никак священник, почти Папа, чай не хвост кошачий».

– А почему с подветра и шторм? – удивился примас, не столько самому ответу, сколько тому, что ему вообще ответили.

– Потому, святой отец, что когда хлещет дождь, а ветер рвет паруса и ломает мачты, уже не до драки, а нам бы только проскочить этот проклятый проход, а там мы их отправим понырять за сундуком Джонса.

– Понятно! – кардинал быстренько испарился, предоставив капитану и офицерам свободу в действиях и выражениях. Ведь мат в море это не ругательство, это состояние души.

Прошло не более четверти часа, противники сблизились так, что их разделяла дистанция не больше кабельтова, и мушкеты испанцев на палубе полуюта, возле кормовых фонарей, уже выцеливали пиратов. Абордажная команда, собравшись там же, готовилась к рукопашной схватке.

Силы обеих сторон, в общем, были равны, испанцы были готовы к обороне, нападающая сторона ждала обещанной помощи. Сигнал, как было условлено, был дан выстрелом из фальконеты, и сейчас капитаны обоих флейтов ждали результатов диверсии, которая была им обещана «палачом».

Их ожидания вскоре оправдались. Свершилось то, во что было просто трудно поверить: раздался оглушительный взрыв, корма испанского галеона прямо на глазах раздулась, белый пороховой дым полез из всех щелей, а потом все утонуло в огне, дыму и грохоте взрыва. Взрывная волна была такой невероятной силы, что корма несчастной «Санта Терезы» разлетелась в щепки вместе с капитаном, офицерами и абордажной командой, собравшейся на палубе полуюта.

Бизань-мачта была вырвана из гнезда и, падая, навалилась на грот-мачту, ломая стеньги и реи обеих мачт. Такелаж перепутался и теперь представлял из себя сплошной клубок канатов и блоков. Паруса бизани навалились на паруса грота, разрывая и путая их. Как управлять этой мешаниной, было решительно непонятно, и главное, кто будет управлять? В довершение ко всему вспыхнул пожар. Началась паника.

Передний флейт, обходя испанца слева, с дистанции пистолетного выстрела картечью из всех орудий правого борта буквально выкосил испанцев, уцелевших после взрыва и собравшихся на шкафуте корабля.

Второй флейт, идущий в кильватере первого, сделав доворот вправо, с такой же дистанции и тоже картечью разрядил свои орудия левого борта, выкашивая остатки экипажа несчастного галеона.

С обоих флейтов на испанский галеон полетели кошки, крюки. Суда сближались бортами и наконец, намертво пришвартовавшись друг к другу, образовали единое поле битвы.

В то время как испанцы вынуждены были разрывать свои силы, обороняясь от нападавших с двух сторон, голландцы, нападая с обоих бортов, увеличивали свои силы. Нападение координировалось капитанами флейтов, а во главе нападающих стояли офицеры. У испанцев капитан погиб в первую же секунду боя, в то же мгновение погибли почти все офицеры, что лишало порядка обороняющуюся сторону.

Постепенно бой перешел в откровенную резню. Испанцев щадить никто не собирался, они это отлично понимали и дрались остервенело, горя желанием подороже продать свои жизни – прихватив с собой побольше пиратов.

Пока на верхней палубе кипел рукопашный бой и гибли люди, от борта носовой части «Санта Терезы» отошла небольшая шлюпка и направилась к острову. Свидетелей этой ретирады было немного, да и кому они были интересны.

Испанцев быстренько и повсеместно изничтожали, а когда в трюме обнаружили золото и серебро, всем, от капитана до простого матроса, стало решительно наплевать на дюжину беглецов, которых можно будет прикончить и позже.

Испанцам в свою очередь терять было уже нечего. Они были оглушены и деморализованы, ими никто не командовал, каждый дрался самостоятельно за свою жизнь, понимая, что пощады не будет.

«А что же случилось с кардиналом?» – вы вправе задать этот вопрос.

Отвечу: его разорвало на части при взрыве. Нижняя половина – ноги и часть туловища – была выброшена за борт и оказалась в конечном случае в зубах акул, которые, почувствовав поживу, начинали собираться в стаю, увеличивающуюся ежеминутно.

А вот вторая половина оставалась в каюте, среди обломков и хаоса, возникшего после взрыва.

Однако следует отметить, что свою роль в драме, разыгравшейся на просторах Карибского моря, он сыграл, вмешавшись в естественных ход событий самым неожиданным образом.

Поднявшись к себе в каюту минут за десять до взрыва, он выпроводил всех монахов вон, заявив, что ему необходимо поговорить напрямую с Господом. Удивления это не вызвало, подобные случаи происходили и ранее.

Конечно, говорить с Создателем кардинал даже и не думал, а вот использовать кое-какие свои таланты он твердо решил – слишком много было поставлено на карту, и лишний риск ему был вовсе не нужен.

Дон Хуан принадлежал к избранному кругу – владел Даром и силой высшего порядка: мог управлять стихиями, он многое мог.

Вызвать шквал и шторм было трудно, но можно, а если это поможет капитану выпутаться из ловушки, которую им подстроили, то он просто обязан был это сделать.

Таинство колдовства уже подходило к концу, остались буквально мгновения до его завершения, когда грохнул взрыв пороха и тело несчастного примаса буквально разорвало на две половинки – пороховой склад находился прямо под каютой кардинала.

Оставшиеся манипуляции тело проделало уже самостоятельно – на автомате, уже без участия сознания. Но все же что-то пошло не так, и то, что намеревался создать дон Хуан, уже не получилось. Вместо шквала получился свирепый, все уничтожающий ураган.

Пока команды обоих флейтов окаянствовали на испанском галеоне, на море происходили удивительные события.

Прямо по курсу движения всех трех судов, а они сейчас представляли единое целое, прямо из поверхности моря поднялась, увеличиваясь в размерах, белая стена воды. Ветер невероятной силы налетел внезапно и, казалось, ниоткуда. Вой урагана заглушал все звуки. Паруса на обоих флейтах порвало в клочья, мачты на сцепившихся кораблях выгнулись дугой и, не выдержав напора, треснули, с грохотом обрушившись на палубу, прямо на головы онемевших от ужаса людей, накрыв своим полотнищем всех, кто там находился. Потоки забортной воды обрушивались на людей, тщетно пытающихся выбраться из этой мешанины, смывали за борт и людей, и груз.

– Белый шквал! – вопли ужаса парализовали слабых, вселив неуверенность в сердца сильных.

Все слышали байки «бывалых» моряков о таких вот проделках морского черта, а вот видеть никому не приходилось, потому что те, кто ЭТО видел, больше никому и ни о чем рассказать не могли.

Связку из трех кораблей, этот гигантский катамаран, закрутило на месте и понесло прочь от проклятого острова, прямо на камни.

– Зубы дьявола! Нас несет прямо к нему в пасть!

Схватка прекратилась. Все, кто мог стоять на ногах, с ужасом смотрели на то, как их корабли, сцепившиеся в смертельном объятии, лишенные мачт и парусов, заливаемые тоннами забортной воды, несутся на гряду острых пиков, поднимающихся их глубины моря.

Управлять этим хаосом было решительно невозможно, да и нечем. Ураганный ветер, валящий с ног, и волны, перекатывающиеся через борт, подобно гигантской гребенке, вычесывали свои жертвы, сбрасывая несчастных в кипящие и беснующиеся морские волны.

Первой «жертвой» дьявола стала «Святая Анна» – «зубы», подобно гигантской пиле, разрезали ее корпус пополам и, соскользнув с режущей кромки, она в считанные мгновения затонула, переломившись надвое. Канаты, переброшенные на «Санта Терезу», лопнули как паутинки. Трагедия произошла так быстро, что все, кто был на корабле, погибли в гигантском водовороте, затащившем их в пучину вместе с кораблем.

Погибая, несчастный флейт невольно продлил агонию атакованного им испанского галеона. «Санта Тереза» была тоже перепилена надвое, но в отличие от своего предшественника осталась на поверхности. Крайний «зуб» торчал прямо посередине ее палубы. Разрезанная напополам, она была насажена на каменную пику, подобно жуку, наколотому на булавку. Было понятно, что она вскоре так же разломится надвое и исчезнет в пучине – это лишь вопрос времени, причем самого ближайшего.

«Святому Павлу» «повезло» не меньше. «Зубы» проломили левый борт, но ему удалось соскользнуть с гряды, впрочем, это только усугубило его положение.

Перед «зубами» и за грядой глубины были бездонными, и вода, хлынувшая в образовавшуюся пробоину, в мгновение ока заполнила трюм, и море проглотило свою жертву.

Ветер стих так же внезапно, как и налетел. Море на удивление быстро успокоилось. Наступил полный штиль. Зеркальная поверхность моря была усыпана крохотными точками голов моряков, все еще державшихся на поверхности.

До острова было не более десяти кабельтовых, и для хорошего пловца доплыть до спасительной суши – задача сложная, но вполне выполнимая. Все, кто оказался в воде, в меру своих сил и умения, направились к острову вплавь, и большинство достигло бы цели, но удача, улыбнувшаяся им, тут же расхохотавшись, дала деру по своим, только ей одной известным причинам, оставив их одних в этом Богом забытом месте.

Акулы – местная достопримечательность, сегодня явно не хотели остаться в стороне и запятнать вполне заслуженную славу «безжалостных убийц». Это было явно не в их характере.

Первая кровь, брызнувшая из жил несчастного пловца, была подобно команде «фас».

Свора вечно голодных хищников бросилась на плывущих к острову несчастных моряков. Пиршество началось. Крики и мольбы гибнущих людей остались без ответа, и через полчаса за поверхности моря не было ни одной живой души.

Моряки бригантины, стоящей на якоре с обратной стороны острова, готовы были благодарить судьбу за то, что внезапно налетевший шквал не разметал в щепки их корабль, а всего лишь выбросил на отмель острова. Выбравшись на берег, они с ужасом смотрели на своих товарищей, погибающих в зубах морских монстров. Им фортуна улыбнулась, но будучи дамой капризной, а они об это знали не понаслышке, особо радужных надежд и планов на светлое и богатое будущее они не строили.

Что, впрочем, скоро и произошло. Но всему свое время.

* * *

Боль вернула его в сознание. Оглядевшись по сторонам, дон Хуан обнаружил себя лежащим на куче какого-то мусора лицом вверх. Вокруг была тишина, и даже шум волн не был слышен. Тишина была такая, что звенело в ушах.

Он попытался подняться на ноги и с ужасом обнаружил, что у него их нет. Он вообще представлял из себя огрызок некогда сильного и цельного тела. Будь он обычным человеком, он бы давно уже держал ответ перед Создателем, но он принадлежал к «избранным». Он этим всегда пользовался, как только получил Дар и овладел искусством управлять им. Сейчас приходилось платить по счетам – он обречен был жить, испытывая невероятные страдания и боль, которая сводила его с ума.

Спасение было только в одном – передаче Дара достойному, обладающему способностью принять подарок. Таким был его сын, и его кандидатура была одобрена Советом.

«Если я один и никого нет рядом, значит все покинули корабль и его гибель предрешена. Но я не смогу умереть, не передав Дар. Альтернатива только одна – вечные муки, и никакой надежды на избавление», – это кардинал знал, и перспектива его не радовала, а что будет именно так, подтверждала его жизнь, которая не могла покинуть тело, и боль, пронизывающая его истерзанную тушку.

«Нужно сбросить силу», – это был единственный способ избавиться от мук жизни. И такой способ у дона Хуана имелся. Долгая жизнь приучила его просчитывать все варианты развития событий, и даже такой, как сейчас, и он был готов к нему.

Не просто так он всю жизнь не расставался с невзрачным, на первый взгляд, медальоном – лунным камнем, обрамленным в платиновую оправу. Кстати, особой ценности, на первый взгляд, он не представлял. Но это только на первый взгляд. Ценность его была невообразимо высока – он мог принять силу, данную дону Хуану, и сохранить ее. Более того, он даже мог передать ее, если окажется в руках обладающего силой и способностями человека, что само по себе величайшая редкость. А еще он мог защищать своего хозяина, и кардинал пару-тройку раз за свою немалую жизнь был обязан ему своим спасением.

Об этих способностях медальона знал Совет и его Председатель, он же мог взять силу медальона и передать ее достойному, но только в том случае, если медальон окажется в его руках.

Скрежет ломающегося дерева вернул дона Хуана к действительности.

«Нужно действовать и побыстрее», – решение было принято, сомнений не осталось. Приложив левую руку к поверхности камня, а правую воздев вертикально вверх, кардинал зашептал «молитву», которую помнил назубок.

Камень медальона поменял цвет: из небесно-голубого он стал рубиново-красным. Шипящая молния проскользнула между пальцами, лежащими на его поверхности. Все тело дона Хуана засветилось, пронизанное миллиардами коротких молний. Чистейший голубой свет хлынул из пальцев несчастного вглубь камня, который впитывал их с невероятной жадностью, постепенно становясь небесно-голубого цвета. Наконец тело выгнулось дугой, и дон Хуан испустил дух.

Его лицо было спокойно и счастливо, он не чувствовал боли, наоборот ему было хорошо, тепло и уютно, нежданно появившийся ветерок освежал его лицо и шевелил его седые волосы.

Он почувствовал, как его тело стало опять цельным и сильным, а он сам приподнимается над этой грязной палубой, чтобы устремиться вверх.

«Как хорошо!» – последнее, что он мог осознать в этой жизни.

Раздался хруст ломающегося дерева. Корпус «Санта Терезы» все-таки треснул пополам, и обе почти равные его половинки заскользили вниз, в бездонную пропасть Карибского моря.

Бесчувственное тело, когда-то принадлежащее кардиналу, было в клочья разорвано голодными зубастыми хищниками почти сразу же, как только вода приняла его в свои объятия.

Глава пятая Подстава. Да воздастся каждому по делам его

Подошедшая спустя пару дней к острову эскадра из трех кораблей обнаружила бригантину, выброшенную на отмель, и ее немногочисленный экипаж, перебравшийся на остров. Там же находились люди «палача», которые с честью выполнили порученное им дело.

Собрав всех «островитян» вечером у костра, на котором готовился сытный ужин, «палач» предложил экипажу бригантины, выброшенной на берег ураганом, поработать на него, получив за это хорошие деньги, а потом каждый волен сам распоряжаться своей судьбой. В случае отказа они просто останутся здесь, на острове, пару бутылок рома он им, конечно же, оставит, ну не зверь же он, в самом деле.

Предложение было принято всем немногочисленным экипажем бригантины, и с радостью – спрятать ехидную ухмылку на физиономии Герду удалось без особого труда.

И работа закипела. Предстояло соорудить форт, расположить орудия, сделать насыпи, приготовить ловушки для «гостей», которые могли появиться в любую минуту. Переделка бригантины под испанский галеон с четко читаемым названием представляла трудную задачу, но ее бедственное положение и полуразбитое состояние было использовано с максимальной пользой.

Островитяне и часть экипажа прибывших галеонов трудились подобно «неграм на галерах», подгоняемые к тому же прибывшими офицерами, кротостью характера не отличавшимися и в выражениях себя не ограничивающими. Герд в это время по-тихому, без посторонних глаз и ушей, в укромном месте встретился с Мануэлем Сангре и полдюжиной его людей, с которыми мы познакомились в Картахене, в темноте парка Санта Терезы. Это они устроили диверсию на испанском галеоне, а потом, воспользовавшись неразберихой и паникой, благополучно смылись на остров прямо перед началом шквала.

Еще раз оговорив свои роли в предстоящем «спектакле» и сумму вознаграждения, «испанцы» растворились так же тихо и незаметно, как и появились. Они появятся еще раз, когда «лишних» уберут со сцены.

Все намеченное успели закончить как раз вовремя. Эскадра растворилась так же быстро, как и появилась. На острове остался гарнизон, состоящий из солдат и матросов несчастной «Санта Терезы», выброшенной свирепым ураганом на отмель острова в непотребном состоянии.

«Испанцы» оказались людьми смелыми и излишней доверчивостью не обремененными, тому свидетельствовали: сооруженные укрепления, батареи из корабельных пушек, насыпи и грамотно организованная система оповещения. В том, что это дело рук военных и знающих свое дело людей, Питер Хейвуд – губернатор Ямайки, даже не сомневался, внимательно рассматривая остров в подзорную трубу с полуюта своего фрегата.

– Якорь мне в глотку, – выругался он, обращаясь к помощнику, стоящему рядом и тоже пялящемуся в трубу, – я так полагаю, они даже и не думают выкидывать белый флаг.

– А кардинал тоже там! – удивленно произнес помощник, не отрываясь от окуляра.

– Точно, он самый! Никогда не видел, – беспечно промолвил губернатор.

Авантюризм происходящего стал понемногу доходить до него и до стоящих рядом с ним офицеров.

Кардинал, в красной сутане, алым пятном маячивший на фоне песчаной насыпи, картинно поднял руку с золотым крестом, ярко светившимся в лучах восходящего солнца, и принялся осенять себя крестным знамением. Дюжина монахов в белых одеждах и черных мантиях с капюшонами, ясно дающих понять об их принадлежности к ордену святого Доминика, стояла за его спиной на коленях и крестилась, даже и не думая останавливаться и тем более уходить.

Ситуация была явно идиотская: их не атаковали, помощи не просили, явно намекая на то, что они будут рады и благодарны, если незваные гости исчезнут навсегда и не будут лезть к ним с предложениями о помощи.

– Спустите шлюпку, – приказал дежурный офицер по знаку адмирала.

Нужно было что-то делать, лучше, конечно, нарваться на скандал: «Начнем первыми, культурно, а там, глядишь, и в морду получим – вот и повод будет потрясти костями и позвенеть абордажными саблями, уходить без добычи – нашли идиотов».

Не успела шлюпка преодолеть и половину пути до острова, как рявкнул залп и три ядра, мячиками вылетев из-за насыпи, устремились навстречу гостям. Два всплеска рядом и один точно посередине шлюпки ясно дал понять, что гостей видеть не желают.

Святоши исчезли моментально, на флагштоке батареи взвился военно-морской флаг Испании, что в переводе на общечеловеческий означало: «Убирайтесь восвояси, откуда пришли! А то всем вам “секир башка”! Короче говоря – передавим всех, как тараканов».

– Негодяи! Мерзавцы! Душегубы! Убили невинных моряков, сволочи! – губернатор орал во все свое луженое горло, во всю мощь легких, изрыгая проклятия по невинно убиенным, двое из которых, кстати, вскоре добрались до фрегата и были подняты на борт.

Прекрасно! Повод к открытию военных действий был найден, а надпись на борту судна, лежащего на островном песке, ясно говорила о том, что это та самая «Санта Тереза», которую, согласно полученному распоряжению, адмирал был обязан беречь и защищать.

В душе и в мыслях Хейвуд ликовал, но официально, прилюдно изрыгал потоки ругательств и тонны крокодиловых слез по невинно «загубленным» жизням несчастных матросов.

К вечеру уверенность в легкой и быстрой победе улетучилась, как утренний туман. Первая же попытка подойти ближе и бомбардировать батарею неприятеля закончилась ретирадой, а заодно проломленным бортом, правда выше ватерлинии, и несколькими довольно неприятными попаданиями в корпус фрегата.

Дальнобойность испанских пушек была выше английских, а стрельба с неподвижных площадок и по ранее пристрелянным площадям не шла ни в какое сравнение с качающейся палубой корабля.

Попытка высадки десанта без поддержки артиллерии выглядела вообще печально: четыре разбитых шлюпки и куча перекалеченного народа. Появление местной достопримечательности в виде зубастых монстров, на глазах у всего экипажа сожравших всех, кто оказался в воде, нагнала скуку на адмирала и его офицеров. А хохот испанцев и появление кардинала в окружении монахов – это было просто невыносимо для самолюбия бывшего капера, мысленно представившего, как его будут поносить везде, где бы он ни появился. Прослыть трусом, отказавшимся от добычи, – клеймо на всю оставшуюся жизнь. Да он уже сейчас спиной чувствовал эти насмешливые взгляды – и это только начало. На Ямайке, да и при дворе короля ему просто будут плевать в спину. Положение было отчаянное.

Вечером, отведя фрегат на безопасное расстояние, Хейвуд напился до «поросячьего визга», до падания мордой в салат. Этому же последовали и его офицеры. Команда, видя это, тоже не осталась в стороне и заглянула на дно не одной дюжине бутылок рома, извлеченной из трюма.

А утром, едва продрав глаза, адмирал обнаружил себя сидящим перед молодым «хлыщем» в своей собственной каюте. Голова зверски болела, а руки были крепко связаны, хотелось пить и пописать.

Ночью, почти бесшумно, два военных корабля, приблизившись к фрегату, атаковали его. Абордажный бой был скоротечен, к тому же и десант с острова тоже оказался на борту. Команда фрегата просто спала, включая дежурную вахту. Предательство было налицо – какая-то сволочь сыпанула снотворную отраву в еду экипажа.

Кто-то заснул и не проснулся, кто-то проснулся, но лучше бы и не просыпался: голова гудит как медный колокол, жуткая рвота и понос, а со спущенными штанами много не навоюешь. Хотя справедливости ради следует сказать, что храбрецы и в таком положении сумели достойно постоять за себя и дорого отдали свои жизни. В плен нападавшие никого брать не собирались, а акулы жрать хотят всегда – почему бы и не побаловать милых зверюшек: несговорчивых англичан попросту выбросили за борт.

– Я хотел бы знать… кто вы такой и по какому праву, черт вас побери… – закончить адмирал не успел, кубарем скатившись в угол каюты после ловкого удара в ухо от верзилы, стоящего за его спиной.

– Майк! Будь вежлив. Адмирал все же, к тому же губернатор Ямайки, – заметил сидящий в «адмиральском» кресле «хлыщ».

Детина огромного роста, с дыркой в передних зубах и рубцами от оспы, заржал как молодой жеребец при виде молоденькой кобылки, но, взглянув на нынешнего хозяина каюты, осекся.

Сграбастав Хейвуда обеими лапищами за плечи, он усадил его обратно на стул, отступив в угол каюты, где находились двое таких же, как он, «людоедов».

– А вы, сэр, разве не получали послание о недопустимости атак на «Санта Терезу»?» – светски осведомился сидящий в кресле молодой господин.

– Получил, но убили моих людей, и я решил… – закончить он не успел.

– Решили заграбастать не принадлежащее вам золото, и присутствие кардинала вас не смутило. Как там у святого Августина: «Жадность заключается в желании иметь более, чем необходимо».

Элегантно отделанный серебряными позументами испанский костюм из синей тафты, хорошо приталенный и изящно сидящий на незнакомце, явно говорил за то, что перед ним испанский грант, и не из бедных, может быть, в таком же звании, как и он сам.

Пауза затягивалась. Губернатор был явно сбит с толку. А испанец, в этом Хейвуд уже не сомневался, усмехнувшись, продолжил:

– Майор Меллэрд – ваш помощник, теперь без сомнения станет губернатором Ямайки, он прекрасно сработал. Впрочем, не бескорыстно. А вот что ждет вас?

– Что меня ждет? – услышав о предательстве майора, а еще о том, что это все так просто и буднично ему было сообщено, бывший капер наконец осознал, что ему долго зажиться на этом свете не дадут.

– Костер! Ведь вы, милейший, покушались на жизнь кардинала. Отпереться не получится – вы прекрасно видели Его Преосвященство на плесе острова, и ваш вахтенный офицер это подтвердит, вернее уже подтвердил. Вас повесят, как паршивую собаку, – вы нарушили прямой приказ Его Величества короля Англии Георга I, атаковав «Санта Терезу», хотя обязаны были оказать помощь? и вообще ваш рейд сюда имел одну единственную цель – грабеж и убийство. Майор Меллэрд этот прискорбный факт тоже подтвердит – надеюсь, вы в этом не сомневаетесь?

– Что вам от меня нужно? Вы сами все это и подстроили, это теперь мне ясно как божий день. Я теперь никогда не смогу вернуться на родину – меня там ждет виселица. Меня будет преследовать испанская инквизиция – костер не самое теплое место на земле. Что вам от меня вообще нужно?

– Вообще-то мне нужна ваша тушка, в качестве доказательства вашего нападения на несчастный галеон, перевозящий золото, кстати, и вашего короля тоже. Вы просто были не в курсе, хотя легко могли это понять, получив приказ о ненападении на оный.

– У меня есть шанс?

– Нет! Зачем мне вы нужны. Все, что нужно, у меня уже есть.

– И золото уже у вас. Гениально, просто гениально. Я это запомню и постараюсь не попадаться впредь на удочку.

– В следующей жизни, адмирал. Мне приятно, что вы все правильно поняли и не будете держать обиду на меня. Уведите его, – Герд обратился к амбалам, стоящим у дверей.

Когда Хейвуд скрылся за дверью, «палач» обратился к Майку, задержавшемуся в каюте:

– Вы там поделикатней с адмиралом, все же офицер, сам понимаешь. Ну, антураж наведете уже на покойнике, пока он еще тепленьким будет.

* * *

Месяц спустя после описанных событий на рейд Картахены стал английский фрегат, на флагштоке которого плескалось на ветру пурпурно-золотое знамя Кастилии. Отсалютовав парой пушек, он лег в дрейф, бросив якорь.

Генерал-губернатор Картахены дон Антонио Мальдонадо с интересом рассматривал пришельца в подзорную трубу с балкона своей резиденции. Как бывший моряк – адмирал флота, он сразу заметил довольно плачевный вид «пришельца»: корпус проломлен почти рядом с ватерлинией, борта поломаны, бизань-мачта отсутствовала, а на палубе были такие разрушения, которые могут быть только при артиллерийской атаке картечью всем неприятельским бортом.

«Интересно, кого это занесло? Любопытно», – в предвкушении интересного рассказа он, скучая, бесцельно перебирал бумаги на столе своего кабинета. Когда в кабинет вошел помощник с явно растерянным видом, сердце губернатора защемило от нехорошего предчувствия.

– Ваше Высокопревосходительство, к вам прибыл Мануэль Сангре и просит вашей аудиенции.

Дон Антонио в первый момент ничего толком не понял: «Какой еще Мануэль Сангре? Кто это? Пусть войдет!» Голос губернатора дрожал от волнения.

В губернаторский кабинет вошел мужчина среднего роста, широкоплечий, со свежим сабельным шрамом на щеке. Левая его рука была на перевязи и нехорошо пахла – ясный признак начинающейся гангрены. Гримаса смертельной усталости и безразличия в глазах не красила вошедшего.

Сам будучи бойцом, он видел подобное на лицах подчиненных ему людей не часто, но те, кого он видел, ломались и не редко сходили с ума. Этот держался, но было видно, что человек на пределе.

– Что случилось, Мануэль? – единственное, что смог произнести губернатор, наконец осознав, кто стоит перед ним.

– Нас атаковали. Корабль затонул. Я и десятка два наших людей остались живы. Сейчас уже меньше.

– Кто? – заревел губернатор, понимая глупость своего вопроса.

– Англичане.

– Вам удалось кого-то из них захватить?

– Да, но они все подохли, мы оставили только капитана и офицеров. Заперли трупы в каюте, чтоб не воняли, остальных сбросили за борт.

Через пару часов, предоставив Мануэля заботам врача, дон Антонио был уже на борту английского фрегата.

Разрушения и пятна крови явно свидетельствовали о побоище, а картечь, застрявшая в корпусе и изуродовавшая надстройки, и оставшиеся две мачты – бизань была снесена ядром – дополнили картину лучше самого достоверного рассказа.

На палубе губернатора приветствовала дюжина, может даже меньше таких же скелетов и бедолаг, как и сам капитан.

«Господи, как же они смогли дойти до Картахены?» – вопрос и сочувствие читались не только в глазах прибывшего начальника, но и в глазах всех его сопровождавших.

А вот в каюте, из которой шел сладковатый и приторный смрад разлагающихся во влажном и теплом воздухе трупов, накрытых обрывками парусов, дона Антонио ждал сюрприз.

В одном из трупов он без труда опознал «собрата» по бывшему каперству – адмирала английского флота Питера Хейвуда, нынешнего губернатора Ямайки. С ним в бою его пару раз сводила судьба и один раз на берегу за столом на Тортуге – был и такой эпизод в его шальной судьбе. Так что ошибиться он не мог, глядя на останки англичанина.

Как и полагается в таких случаях, трупы пиратов, без различий в чинах и рангах, на следующий день были повешены в железных клетках на столбе на площади Картахены. Народа собралось много, так что все прошло почти что в торжественной обстановке.

Фрегат отправлен на ремонт, и через полгода Мануэль Сангре, уже в качестве капитана, вступил на его палубу.

Губернатор тоже не остался в накладе. Под гибель «Санта Терезы» он списал такое количество звонких монет местной чеканки, что проблема бедной старости ему не грозила, и его внукам тоже. Переправить их на родину ему тоже удалось, с трудом и с потерей в количестве, но все же удалось, и это для него было главное.

* * *

Таится лицо под личиной,

Но глаз пистолета свинцов.

Мужчины, мужчины, мужчины

К барьеру вели подлецов.

Жалко, что эту прекрасную песню не знали в Амстердаме, но это не мешало местной молодежи развлекаться дуэлями. Вот и сейчас два балбеса, с соблюдением всех тонкостей дуэльного кодекса, стояли напротив друг друга, выцеливая свою «жертву».

Выстрел! Когда пороховой дым рассеялся, один из дуэлянтов левой рукой зажимал рану на руке, державшей заряженный пулей пистолет.

Доктор, как и положено эскулапу, бросился к пострадавшему. И тут раздался выстрел. Молодой человек, теряя сознание, импульсивно нажал на курок.

Пуля вошла точно в лоб врача Франца Симонса. И ему помощь уже точно была не нужна – несчастный случай! Бывает!

Чьи-то губы тихо прошептали: «Первый». А может быть, просто показалось.

* * *

Спустя день после похорон несчастного Франца, его дочь нашли мертвой. Женщина вскрыла себе вены обычным кухонным ножом. Следов насилия не обнаружили.

«Она просто не перенесла кончину близкого человека. Бедняжка!» – таким было мнение «света». Хотя, по мнению женской половины Амстердама, и об этом потом ходило много сплетен: «В этом ужасном деле замешана роковая любовь и, конечно же, мужчина. Ах, это так романтично».

«Вторая», – прошептали те же губы.

* * *

После того как топор, совершенно случайно вырвавшись из руки мастера, просвистел в паре дюймов от макушки Аларда Ведера – хозяина верфи, он не стал искушать судьбу и исчез.

Хозяина искали долго, но найти так и не смогли. В народе по этому поводу гуляло много баек, но где правда, где неправда, понять было решительно невозможно.

Верфи были приобретены каким-то иностранцем, говорят, «по доверенности».

«Третий», – губы так и не прошептали.

* * *

У роскошного особняка почти что в центре Лондона остановился всадник на белом арабском скакуне, слегка припорошенном дорожной пылью. Ничего примечательного в его одеянии не было, внимания к себе он не привлек и не стремился к этому. На входе в резиденцию, предъявив перстень, который был снят с безымянного пальца правой руки, он без лишних разговоров и расспросов был пропущен внутрь. Пройдя в кабинет хозяина, незнакомец, предварительно удостоверившись, что перед ним именно тот, к кому он был направлен, вручил пакет, запечатанный сургучом с печатью. Оттиск на печати был идентичен оттиску, изображенному на перстне, предъявленном гонцом. Дрожавшей от волнения рукой пакет был вскрыт и прочитан.

– Вы сами или мне вам помочь? – поинтересовался прибывший.

– Сам, – прошептал хозяин особняка, затравленно смотря на незнакомца.

– У вас ровно пять минут. Вот медальон, – вынув из внутреннего кармана обрамленный в платину лунный камень, он аккуратно положил его на край стола, – я буду за дверью.

Кивнув головой, он вышел. Время начало свой неумолимый бег.

«Англичанин» был не виноват, но обвинения были настолько неопровержимы, что, проведя доскональный «разбор полетов», Совет устами своего Председателя вынес вердикт.

* * *

Габриэль Нортон, сидя в удобном кресле во внутренних покоях особняка, вот уже второй час слушал «отчет» племянника.

– То, что мы снова контролируем верфи, мне понятно, но куда делся Ведер?

– Я его найду, дядя, обязательно найду!

– Хорошая работа, – помолчав пару секунд, продолжил Габриэль. – Обязательно найди и раздави эту мразь. Он представляет для нас угрозу. Хотя ядовитые зубы у гадины мы вырвали, но хорошо бы и его успокоить. Ладно, а что у тебя на личном фронте? Мне говорили, что ты неровно дышишь к дочери начальника порта?

Последующие четверть часа Герд яростно опровергал «явно беспочвенные обвинения», но у губернатора были и свои источники информации. Герд знал об этих источниках, как, впрочем, и о том, что дядя знает, что он знает – и так можно до бесконечности.

А что делать?! Жизнь продолжается, и это хорошо.

Глава шестая Военная хитрость

Сводный полк Артамона Матвеева по приказу князя Трубецкого шел на соединение с главными силами, осаждавшими Конотоп. Стрельцы, казаки, артиллерия, обоз всего чуть более пяти тысяч человек. Отсутствие дороги, грязь, распутица вымотали до предела и животных, тащивших артиллерию, а это более ста пушек, и людей. До осажденной крепости оставалось верст сто, не более, когда орда хана Качин-Гирея и казаки кошевого атамана Захара Пашко, шедшие за полком, как волки за оленем, наконец догнали «добычу».

Смеркалось. Русские успели переправиться через Сейм – река полноводная, глубокая, но не особенно широкая – и остановились лагерем на крутом, высоком левом берегу. В этом месте река, изгибаясь, делает эдакую загогулину, окружая обширную возвышенность с трех сторон.

Для обороны место вполне подходящее. К тому же татары и запорожцы расположились в низине, прямо на виду у русских. Да они и не особо скрывались. При соотношении сорок тысяч у татар против жалких пяти у московитов, маскироваться и прятаться не было нужды вовсе.

Ну что может сделать загнанный олень против волчьей стаи? Бежать? Тем лучше: убегающий враг уже не опасен, его просто нужно не спеша измотать и уничтожить. Что и собирался сделать поутру хан.

Принимать бой Матвеев не мог не потому, что соотношение сил было не в его пользу, а потому, что обоз: казна, продовольствие, огневые припасы, легкие новенькие пушки – нужны были Трубецкому у Конотопа. Но и уходить, имея на «хвосте» орду в сорок тысяч, которые жаждут напасть на тебя и разорвать, тоже было невозможно. Нужно было, выставив заслон, оторваться от преследователей. А там и Трубецкой рядом – поможет, уже был послан гонец. Ему нужен был день, хотя бы день – ему хватит.

– Алексей Петрович! – позвал полковник, и к нему тотчас приблизился невысокий мужчина в боевых доспехах, стоявший неподалеку в окружении офицеров штаба.

На вид лет сорок, может чуть больше. Широкие плечи, орлиный крючковатый нос с горбинкой, темные живые глаза и черные волосы, прикрытые стальным шлемом. Уверенная «плавающая» походка выдавала в нем опытного кавалериста.

– Алексей! Надобно задержать басурман. Хотя бы на день. Иначе все поляжем. Обоз ждут под Конотопом, сам знаешь. Бери казаков, стрельцов, огневые припасы сколько нужно и все тяжелые пушки. Я их все равно не утяну, а тебе и тянуть их нет необходимости. Место хорошее – продержишься. Бери тысячи две народу, больше дать не могу. И с богом.

Турчинов все отлично понимал: «Или всем погибать, или он, и те, кто с ним. На войне как на войне. Ладно – и похуже бывало. Выгребем».

– Продержимся! Еще и задницу им надерем, не беспокойся, Артамон Сергеевич, не впервой. Ежели что, ты о Даше, дочери моей, побеспокойся. В Амстердаме она. В лекарской школе. Там же и мамаша моя, а больше и нет у меня никого на этом свете.

– Само собой. Ну, прощай. Помни – день, не меньше!

Матвеев бегом спустился с холма и, усевшись на лошадь, которую ему подвел казак из его личной охраны, растаял в темноте.

Полк уходил в отрыв. Они оставались. Кто они? Пора и познакомиться.

Князь Турчинов происходил из старинного русского рода и являлся одним из многочисленных и славных потомков Святослава Олеговича Черниговского. Во время похода Батыя потомки князя не стали отлеживаться за печкой и, взяв в руки оружие, с дружиной заступили путь татарам, но сил не хватило, а помощь так и вовсе не пришла.

Князь Андрей Святославович погиб славной смертью на поле брани и был похоронен с воинскими почестями в присутствии самого грозного Субедея.

Княжество было разорено и сожжено. Летели годы, менялись люди. После нашествия монголов на Русь князья Турчиновы ничем особым не выделялись – так, мелочь по сравнению с Салтыковыми или Долгорукими. Возле царя и близко не стояли, в Москве тоже редко появлялись – захудалый род, хоть и князьями числились.

После войны с поляками земли Турчиновых отошли к Речи Посполитой. Изменщиком Алексей Петрович никогда не был, но плетью обуха не перешибешь. Пришлось приспосабливаться к новым хозяевам. Поляки его особо и не задирали, богатств за ним не числилось, деревеньки были бедны и малочисленны, в общем, не князь, а так, мелочь. Жена, дочь единственная, любимая – красавица, умница, и еще не старая, бодрая и крепкая мать – вот, пожалуй, и все богатство князя.

Когда началась новая война с Польшей, Алексей Петрович отправил Дашу в лекарскую школу в Амстердам вместе со своей мамашей. Похоронил супругу, умершую от родовой горячки, и, бежав на Русь, примкнул к войску князя Трубецкого Алексея Никитовича, давнего друга и соратника.

Князь готов был стать простым ратником или рейтаром, чтобы заслужить прощение царя Алексея Михайловича. Но Трубецкой решил по-своему – пришлось Турчинову возглавить один из рейтарских полков российской кавалерии. Воевал честно, храбро, очертя голову в пекло не лез, людей берег, себя сохранял.

А вот с Матвеевым характером они как-то не сошлись сразу, вроде оба «западники», оба знали польский, голландский, английский языки. Турчинов знал еще французский и турецкий – говори в свое удовольствие о высоком: о картинах, в коих оба знали толк, о полководцах древности – оба любили военную историю, об особенностях европейского костюма или воинском обмундировании. Нет, не лежала душа Алексея к Матвееву, хоть режь. Не нравилось Турчинову что-то в Матвееве, чувствовал фальшь, двойное дно князя. Матвеев видел это и отвечал взаимно. Хотя на людях все было вполне пристойно.

Так что выбор полковника его не удивил. А может наоборот – это дань военным талантам Турчинова, ведь когда тонешь, а Матвеев сейчас имел реальный шанс «утонуть» вместе с полком и карьерой, так и за соломинку схватишься или за гадюку, разница-то небольшая.

Наступила ночь. Звезд не было видно, небо затянуло, моросил мелкий и противный дождь. Нужно было что-то делать. Соотношение сил было явно не в пользу его небольшого отряда, и завтра поутру они имели все шансы быть опрокинутыми и растоптанными в течение пары часов, а жить-то, как ни верти, хочется. Что-то нужно было придумать, и придумать быстро, он просто физически чувствовал, как минуты свистят возле уха, приближая неизбежный рассвет.

Живя в Польше, Алексей много путешествовал по Европе, много повидал, учился уму-разуму. Воинскую науку любил с детства, читал книги по военной истории, умел хорошо стрелять, фехтовать и шпагой, и рапирой, а в сабельной схватке так вообще был первым в полку.

Действия врага, его маневр, передвижения его сил, их численность нужно понимать, думать за него, соображать. Без этого не победить. И сам погибнешь не за понюх табака, и других погубишь – вот что обидно.

«Нас мало, это плохо, но они не знают точно, сколько нас!» – голова начала работать, шарики завертелись.

– Иван! – подозвав к себе сотника Кошкарева, отдал приказ:

– А ну быстро дай команду каждому разложить не меньше трех-четырех кострищ, дров не жалеть.

«Перед нами брод, по которому мы переправились, по обе стороны от него глубина, далее крутой берег. Река окружает курган с трех сторон. Проход только один. Что тут у нас? Правильно – Фермопилы, или что-то близкое», – мысль работала, четко и быстро выдавая «на гора» результат.

– Юра! – второй сотник, ближайший друг и боевой товарищ, подошел к командиру.

– Всю артиллерию и пушкарей со стрельцами быстро сюда, устанавливай пушки так, чтобы держать под огнем переправу и все подходы к высоте.

Работа закипела. Тихо, без лишнего шума, только мат, а как без него, и «добрые, душевные» слова о командире и его ближайших родственниках. О ляхах с татарвой, конечно, поминали теми же словами.

Люди волокли пушки, устанавливали, окапывали, подносили ядра, порох – в общем, тяжелая воинская работа. Война – это ведь не только стрельба, походы, парады – это тяжелая пахота, до кровавых мозолей и порванных жил. Пот, кровь, грязь, вонь – это тоже война.

Жить хотелось всем, вот и пахали, как черти в пекле, чтобы не попасть туда самим, а отправить ляхов с крымчаками и запорожцами в придачу.

«Так, как там было у Леонида? Их обошли и атаковали с тыла – кажется, так!»

– Иван! – Кошкарев уже стоял рядом. – Где у нас ближайший брод?

– Верст за десять выше по реке есть удобное место для переправы.

– А ближе нет?

– Нет, глубина всюду и подходов к реке хороших нет, кони не пройдут, а если и пройдут, то оцарапаются и поранятся. – четко доложил сотник. – Я сам с казаками проверял вечером. Матвеев приказал.

– Юрий! Поди сюда. Совет держать будем.

Отойдя в сторону и усевшись у костра, Турчинов подождал, когда подойдут и усядутся его ближайшие соратники, боевые друзья, которым он верил, как себе. Война и опасности сблизили их, проверив на прочность дружбу и боевое братство.

Иван Кошкарев, как и Юрий Коляда, ходил в сотниках. Мелкопоместные дворяне, для которых воинская служба стала профессией. Оба под два метра ростом, метр в плечах, узкая талия и широкая добродушная улыбка. Черные кудри и окладистая бородка. Оба были не женаты и бедны как церковная мышь. Но бодрости духа не теряли и в будущее смотрели весело и с оптимизмом. Были умны, не завистливы, деньгам счет знали, но их рабами никогда не были, ценили дружбу и верили в нее. С людьми были осторожны и излишним доверием не страдали. Умели держать язык за зубами. Если и верили кому, так это Турчинову и друг другу.

– Так, други мои! – начал Алексей. – Шансов выйти живыми и передавить вражину, что за речкой, немного, но они есть, если повезет, конечно. А потому слушайте мой боевой приказ.

Началась боевая работа, оба подобрались, готовые выслушать и выполнить приказ «первого после Господа Бога».

– Юра, оставляю тебе большую часть пушкарей. У тебя пятьдесят орудий, наводить будут пушкари, а стрельцов ставь на подхвате. Тысячу человек в охранение и для огневого боя – понимаю, что мало, но больше нет. Главное – не давай татарве или запорожцам выползти на берег. Бей на середине реки. Если подтянут пушки, беды нет, у них пушки хуже наших – не достанут. Ты на пригорке, они в низине, держи на дистанции выстрела. Удержишь – будете живы, пропустите – сомнут к чертовой матери и пеняйте сами на себя. Понятно?

– Понятно!

– Так, хорошо. А мы с Иваном уйдем за речку. И в нужный момент выпрыгнем как черт их табакерки. Часть пушкарей возьмем с собой – если повезет, попробуем захватить ихние пушки. Тогда начнем крушить гадов с обоих концов, авось и укокошим.

План был рисковый, можно сказать, что не план – авантюра, но авантюра это когда не получится, а если получится, так и не авантюра вовсе.

* * *

Солнце еще не поднялось и не явило людям свой лик, а татары Качин-Гирея, младшего брата грозного крымского хана Магмед-Гирея, совершали фардж – утреннюю молитву, как и надлежит правоверным мусульманам. Имам не спеша, громким голосом прочитал суры Корана. Обряд утренней молитвы – священен и обязателен для правоверных.

В русском лагере, после ночной работы по установке пушек и подготовке к отражению атаки басурман, спали. Юрий Коляда понимал, что людям нужно отдохнуть, и поэтому зря их тревожить запретил – татары все равно раньше восхода солнца за речку не полезут. Так оно и случилось. Пока разведчики запорожцев переплывали на сторону русского воинства, пока их отогнали прочь, в русском лагере успели и проснуться, и молитву прочесть. Позавтракать тоже успели и теперь ждали нападения.

Накануне вечером, после асту – вечерней молитвы, в походном шатре Качин-Гирея собрались его беи: Ор-бей – правитель крепости Ор, Седжеут-бей, Барын-бей и Аргын-бей, славные ногайские беи из Буджакской орды, беи из Азовской орды, там же присутствовал и Захар Пашко – командир отряда казаков-запорожцев.

Как и подобает старшему военачальнику, Качин-Гирей начал:

– Мои славные беи, перед нами ничтожная кучка неверных шакалов, которых по приказу моего брата, славного хана Магмед-Гирея, должно нам уничтожить. Мы долго шли за ними, и вот, наконец, они в шаге от нас. С ними богатый караван, который следует захватить, а неверных уничтожить или взять в плен. В любом случае им нельзя дать возможность пробиться к Конотопу. Атакуем утром. У кого есть, что сказать? – хан внимательно прошел взглядом по склоненным головам своих военачальников.

Вопросов не последовало. Хан удовлетворенно наклонил голову, приглашая присутствующих сесть.

– Великий хан! Позволь сказать, – обратился к Качин-Гирею Пашко.

Хан кивнул, разрешая атаману запорожских казаков говорить:

– За десять верст отсюда есть удобный брод. Почему мои запорожцы должны лезть в воду, под пушки русских. Они наверняка ударят – деваться им некуда. А так обойдем, прижмем к реке, посидят пару недель в осаде и сдадут все без боя.

– Ты трус, Захар, и глупец, нет у нас этих недель. Да и если сдохнет десятка два твоих собак, не велика потеря, – хан презирал изменников: «Предал раз, предашь и вторично». Он терпел Пашко только потому, что брату был выгоден союз с гетманом Выговским. Но верить казакам, да к тому же изменщикам, он не собирался. И поэтому третировал и издевался над ними при любом удобном случае. Это знали беи и относились к запорожцам соответственно.

Слово попросил Аргын-бей, двоюродный дядя самого хана Магмед-Гирея, который не стесняясь приглядывал за молодым ханом, и об этом тоже знали все.

– Я предлагаю Захару и его отряду идти первыми, а мы пойдем за ними. Пушки, я полагаю, нужно подвезти поближе в воде и ударить по русским. Пушек у нас много, порох и ядра есть. Главное для нас – пройти реку, а там мы их числом задавим. Я не вижу смысла садиться в осаду, да и мои воины хотят быстрее добраться до обоза, думаю, там добра на всех хватит.

После Аргыз-бея высказались и остальные. Слова были разные, смысл один – быстрее добраться до обоза и пограбить. А русские и так разбегутся, а если не разбегутся, то перебить их, и делу конец.

Качин-Гирей прекрасно понимал своих беев. Им, детям степей, невыносимо трудно будет сидеть и ждать, пока русские передохнут в осаде, а добро испортится или его перепортит рука неверного. Один набег – и добыча в твоих руках. Их много – русских мало, это-то они знали точно, хоть и пытались московиты их обмануть, разжигая множество костров. Эту хитрость они тоже хорошо знали.

Совещание хана с беями закончилось, когда весь лагерь уже спал. Каждый знал свое место и свой маневр, хотя неразберихи и ругани утром было предостаточно. Первыми вошли в воду белюки сеймов и капы-кулу – конные пехотинцы, вооруженные мушкетами и саблями. За ними пошла ханская кавалерия, во всем своем блеске и красоте, на красавцах конях.

Казаки Пашко остались в резерве возле шатра хана. Топчи стояли возле своих пушек, установленных на ближайшем пригорке. Дальность выстрела не позволяла им принять участие в сражении.

Русские не стреляли, давая возможность крымчакам свободно переправляться. Глубина реки в месте переправы доходила коням чуть выше брюха, и спешиваться и плыть рядом с конем, как обычно поступали татары при переправах, необходимости не было. Течение тоже было небольшим.

Хан внимательно смотрел за переправой, окруженный своими нукерами – телохранителями и ближайшими беями. Захар Пашко тоже был здесь.

В том, что московиты будут драться, Качин-Гирей был уверен, но эта тишина его самого сбивала с толку.

«Может они ушли ночью?» – уже начал сомневаться хан, и по лицам ближайшего окружения ясно читалось, что он был не одинок в этом предположении.

Как только сеймы добрались до половины реки, грохнул залп русских орудий. Картечь визжа, смертоносной метлой прошлась по наступающим воинам, убивая и калеча людей и лошадей.

«Ничего страшного. Пока они будут перезаряжать пушки, мы успеем переправиться, а в сабельной схватке пушки бесполезны», – утешал себя хан, смотря, как редеют его наступающие отряды.

А вот пушки и не думали умолкать. Вслед за первым залпом последовал второй, третий, артиллерия била исключительно картечью, с целью максимально выкосить людей и ни в чем не повинных лошадей, которые буквально взбесились от боли и грохота. Сбрасывая со спины всадников, кони ринулись в сторону берега, калеча наступающие части и внося панику и неразбериху. А пушки русских даже и не думали останавливаться. Вода стала красной от крови, и за четверть часа хан потерял пару тысяч отборных кавалеристов и двух своих беев – Седжеут-бея и Барын-бея, которые были в первой атакующей волне.

Наступление захлебнулось. Но русские и не думали останавливаться, он перенесли огонь на берег, выкашивая гранатами плотные ряды татарской конницы, готовой к переправе.

«Еще час такого побоища, и меня задушат в моем собственном шатре», – хан прекрасно знал обычаи, и в его душу закрался страх.

При больших потерях в войсках озлобленные воины могли обвинить хана в неумении и трусости и вполне свободно задушить, и даже заступничество Магмед-Гирея не помогло бы. Да он бы и заступаться не стал.

– Труби отступление, – голос хана дрожал от волнения.

Войска в ужасе отступили. Вой и крики на реке продолжались, но желающих переправиться не было. Пушки замолчали.

– Топчи-баши! Открыть огонь, – приказал хан.

Пушки подтащили к самому берегу, установили, зарядили и выстрелили. Каменные ядра из бомбард, просвистев в воздухе, шлепнулись, подняв столб пыли у подножья высотки, не причинив никому никакого вреда. Русские даже не посчитали нужным ответить выстрелом.

На поддержку артиллерии рассчитывать было бесполезно. На берегу они только мешали, и по приказу Качин-Гирея пушки оттащили прочь от переправы, на прежнее место.

Можно было бы последовать совету запорожцев, но это было унизительно для хана. Последствия будут плохими: «Хан послушался совета неверного. Да он просто трус, испугался горстки храбрецов. Хан молод, глуп, живет не своим умом. А зачем нам вообще такой хан?» – он уже ясно представлял, даже нет – он уже слышал зловещий шепот при дворе брата. А врагов у молодого, не сдержанного на язык родственника Повелителя было предостаточно.

«Если я упущу обоз, меня задушат мои собственные нукеры», – и это уже была не шутка. Холодный пот страха и отчаяния тонкой струйкой пополз за воротник Качина.

Перегруппировавшись и учтя опыт первой переправы, татары предприняли вторичную попытку.

Артиллерия московитов работала безостановочно. Смерть щедрой рукой выкашивала ряды гордых степняков.

Три наступающих волны, следующих одна за другой, были отбиты. Татары, зализывая раны, отступили, но уходить они не собирались: «Гору не сможет напугать горстка шайтанов». Хотя, если быть точными, песка в этой самой горе явно поубавилось. Нужно было принимать решение. И хан решился, другого выбора просто не было.

– Ор-бей, Аргын-бей и ты, Захар, берите свои отряды. Перейдите реку в месте, которое покажет он, – хан кивнул на Пашко, не почитав нужным назвать его по имени: «Велика честь будет собаке», – и ударьте в тыл и фланг. А я нападу здесь.

– Великий хан, как только мы будем готовы к атаке, мы дадим знать. Нужно напасть сразу с трех сторон, тогда у русских просто не хватит пушек, – предложил опытный Ор-бей.

– Подожгите степь, я увижу и атакую, – согласился Качин-Гирей.

Аргын-бей и Пашко удовлетворенно кивнули. Предложение Орг-бея было правильным. Веник легко ломать по прутику, а вот посмотрим, как у московитов получится сломать всю метлу, которая сметет их в преисподнюю?

Отряды крымчаков пришли в движение. Это хорошо было видно с холма, на котором стоял, укрывшись в невысокой траве, немногочисленный отряд сотника Кошкарева.

Половину дня отряд Турчинова выстоял. Молодой и горячий хан фактически уже проиграл, ввязавшись в драку и дав возможность обозу оторваться. Но фокус был в том, что он об этом не знал, думая, что все силы «русских шакалов», включая и обоз, – здесь, на высотке.

Более опытный военачальник так бы не поступил. Расчет Алексея строился именно на молодого Качин-Гирея, и он пока оправдывался.

«Качин» на турецком означает «сокол». Вот и решил Алексей заманить «птичку» в клетку, и она лезла туда с настойчивостью, достойной иного применения.

Первый этап задуманного плана был успешно выполнен: обоз оторвался от погони, и похоже, что день они продержатся.

А вот теперь и начиналась та самая авантюра.

* * *

Ночью, после того как обсудили план действий, и теперь каждый знал свой маневр, Алексей Турчинов, взяв тысячу казаков и, вопреки возражениям Коляды, часть пушкарей, растворился в ночной тьме вместе с Кошкаревым.

Отряд без труда добрался до брода и, спешившись, переправился на вражеский берег, предварительно послав лазутчиков и убедившись в том, что о них никто не знает.

Затем отведя коней подальше от реки, они вернулись и, вооружившись заранее приготовленными метлами, тщательно убрали следы переправы, оставив берег речки в первозданном виде.

Турчинов лично проверил результаты и остался доволен.

– К коням бегом, шустрее, ребятки, – последовала команда негромким голосом, и отряд направился к месту, где их поджидали казаки, оставленные возле коней. Десяток бойцов с метлами тщательно замели вообще все следы.

– По коням! – и отряд размашистой рысью уходил в степь, ведомый Алексеем. Кошкарев был в арьергарде, строго следя за тем, чтобы никто не отстал и не потерялся.

Спрятать коней в узком, глубоком, но достаточно длинном овраге и замаскироваться, выставить охранение и назначить секреты было делом привычным. Все было сделано быстро и без лишнего шума. От этого сейчас зависела их жизнь, а это, знаете ли, стимулирует.

Основная часть отряда отдыхала. Силы завтра понадобятся. Это все же лучше, чем таскать неповоротливые тяжелые орудия, улыбка скользила на губах бойцов при одной только мысли, что они избежали такой маеты, и сейчас можно подремать, растянувшись на теплой земле. Если погибнуть суждено, так это завтра, а сейчас спать. А воздух, какой воздух, домом пахнет, Доном, станицей.

Утром, по-быстрому помолившись и перекусив, Турчинов с Кошкаревым уползли в дальний секрет, с которого удобно было обозревать окрестности, оставаясь при этом совершенно незамеченными. Отряд остался под присмотром пятидесятника Понасенко – немолодого повидавшего жизнь казака, своим горбом выбившегося в начальство. При нем не побалуешь. Вмиг в ухо прилетит, потом всю неделю звенеть будет.

Татарский лагерь был как на ладони, да и Юрку Коляду можно было тоже увидеть, если чуток включить воображение.

Татары начали переправу. Ударила артиллерия. И била не переставая, пока крымчаки не захлебнулись в крови и ужасе происходящего.

– Отобьется? – взволнованный шепот Кошкарева справа от Алексея заставил его обернуться.

– Отобьется! Ты смотри подходы к пушкам.

– Смотрю. Там овражек. Можно незаметно выйти прямо на батарею.

– Рано! Сейчас они разделятся. Пойдут в обход высотки.

– Юрка может не удержаться, если с трех сторон ударят.

– С двух! Река фланги прикрывает, так что с двух, – Алексей внимательно наблюдал за происходящими в низине передвижениями татар.

Весь комизм ситуации заключался в том, что Качин-Гирей, по молодости и в силу своего характера, допускал одну ошибку за другой. Он, расположив свой шатер в пойме реки, в окружении своего воинства, не мог наблюдать за действиями русских, находящихся на высотке. А вот Турчинов, устроив секрет на террасе, в его тылу прекрасно видел и татар, и русских.

– Ты смотри, что Юрка делает, идиот! – Кошкарев чуть не взвыл в голос, когда увидел, что русские пушки снимаются с позиций, обращенных к реке, полностью оголяя свой тыл под удар татар со стороны реки, и устанавливаются в противоположную сторону. – А если Качин полезет через речку?

– Не полезет! Я знаю Орг-бея, встречался с ним. Был такой эпизод в жизни. Умный старикан, вояка что надо. Так вот, он мне как-то рассказал притчу про веник, да я рассказывал, помнишь?

– Помню, помню, – проворчал Кошкарев, напряженно наблюдая за происходящим.

Волнение, охватившее его, могло быть заразным, хорошо, что они были вдвоем.

– Уверен, что он и Качину рассказал о том же, – усмехнувшись, продолжил Алексей.

– А при чем здесь веник? – Иван был слегка сбит с толку и удивлен спокойствием друга-командира.

– А при том, Ваня, что они будут атаковать одновременно, правда не знаю, как они подадут знак, но то, что будет именно так, я уверен.

– А если Качин полезет первым? Ну если, что тогда?

– Хреново будет тогда, но я думаю, что не полезет, он сегодня и так кровушки нахлебался. Если начнет первым, на него все и спишут в случае чего. А ему это надо? Турчинов улегся на спину. Сломив соломинку, не спеша зажал ее между зубов.

– Эх, как там моя Даша?! Соскучился, увидеть охота, да и маму тоже.

Кошкарев усмехнулся, продолжая наблюдать за противником. Это начальство может на спинке полежать и о жизни помечтать, а ему, сирому, вроде как и не положено.

– Слушай, и зачем ты Дашку в лекарскую школу определил, неужто это женское дело? – Иван задал вопрос, который давно мучил не только его, а всех, кто знал Алексея. Не принято это как-то на Руси было, чтоб дочерей в лекари определять, тем более княжеских дочерей.

– Да мамаша моя настояла. Дар, говорит, у нее. Искра Божья. По-ученому называется – талант, или еще как-то, не помню.

Кошкарев уже откровенно хмыкнул.

– Ваня! – Турчинов с серьезным видом, пристально глядя на друга, спросил:

– Как у тебя с женщинами?

– В каком смысле? – опешил Кошкарев, ничего не понимая, и, даже прекратив наблюдать за татарами, вылупился на командира.

– Ну я имею в виду, уд стоит? – вполне серьезно спросил Турчинов.

– Да! А что?

– Ну вот когда падать начнет, ты к мамаше моей обратись, она тебе травку пропишет, враз девки визжать и хрюкать будут, – Турчинов покатывался от смеха, при этом не забывая о маскировке.

– Дурак ты, Ваше сиятельство, ей богу, – Кошкарев уже успокоился, шутки он любил и не обижался.

Оба успокоились и, тихо переговариваясь уже исключительно по делу, продолжили наблюдение. К тому же ловушка, в которую, по своей неопытности и неуважению к противнику, лез Качин-Гирей, готова была захлопнуться. Вот только хватит ли сил двум тысячам храбрецов одолеть сорок, хотя уже не сорок – меньше?

* * *

Сотня за сотней уходили конные лавы вдоль реки к переправе. Запорожцы тоже ушли. Большая часть татар под началом отважного Ор-бея переправилась первой и занимала позиции для атаки со стороны степи.

Аргын-бей готовил оставшиеся сотни к атаке на этой стороне реки. Русские пушки молчали. «Да и что они смогут сделать? Если атаковать со стороны степи, на полном скаку, и со стороны реки – у русских просто не хватит сил и пушек, чтобы отбиться». Так или примерно так думал отважный Качин-Гирей, и он был, конечно, прав.

Высота, на которой расположились силы русских под командованием сотника Юрия Коляды, была с трех сторон окружена рекой, а со стороны степи проходил глубокий овраг, который перескочить конь ну никак не мог, и выбраться из оврага тоже не мог. Овраг сковывал маневр наступающих, а к самой высотке вела неширокая полоса гладкой степи.

Атакуя высотку со стороны степи широким фронтом, татары вынуждены были перед позициями русских сократить фронт и уплотнить ряды. Получалась идеальная цель для пушкарей.

Вот Коляда по приказу Турчинова и установил все сто пушек в этом месте, начисто оголив тыл.

Конечно, он и вся его немногочисленная рать понимали всю гибельность содеянного, но приказ есть приказ – его выполнять нужно, а там как карта ляжет.

Турчинов разделил свое, тоже немногочисленное войско на два неравных отряда. Больший отряд взял себе, меньший вручил Кошкареву. Оба сидели в седлах. Отряды находились поодаль и ждали команды.

– Алексей! Смотри, степь горит! – Иван, привстав на стременах, указывал за речку.

Клубы густого серого дыма поднимались вверх.

– Пора! Ваня, действуй! Только без шума, на тебя вся надежда.

Повернув своего дончака, Кошкарев рысью погнал его к своему отряду. Спустившись в овраг, они исчезли из виду. Турчинов остался один и пристально вглядывался в пойму реки, где разворачивались основные события.

За рекой раздался грохот залпа, затем еще. Пороховой дым окутал высотку и стелился вдоль реки в стороны Качина, конница которого уже вошла в воду. Сам хан, сидя на арабском скакуне и привстав на стременах, напряженно всматривался в происходящее. Русские не стреляли. Вернее, они палили не переставая, но в сторону степи, давая возможность ему свободно переправиться.

Все шло прекрасно, даже лучше, чем он мог предположить, но это-то и грызло душу хана.

«Что-то здесь не так. Что-то должно случиться», – тишина просто выматывала душу и у Качина-хана, и у Аргын-бея, который был неподалеку, руководя переправой.

Накаркали! На возвышенности, находившейся неподалеку, где стояла бесполезная в настоящий момент батарея, раздался шум и крики, а потом толпа турецких пушкарей, что-то крича, бросилась прочь с батареи.

– Узнай, что там случилось! – бросил хан одному из своих нукеров.

Но не успел верный телохранитель сесть на лошадь, чтобы скакать на батарею, как пушки ожили, они стали разворачиваться в сторону реки.

Хан смотрел во все глаза на происходящее действо, ничего не понимая: «Кто дал команду этим придуркам, что они творят?!»

А пушки, закончив разворот, замерли на пару минут. Нукер уже был на батарее.

«Что такое? Что происходит?» – уже весь штаб смотрел в ту же сторону, что и хан, и у всех был этот вопрос если не на губах, то в глазах точно, особенно после того, как к нукеру подбежали двое и стянули его на землю.

Пушки тем временем окутались дымом, и прогремел грохот залпа. Завизжала картечь, уносясь на середину реки прямо на головы плывущих воинов. Дым не успел рассеяться, как послышался топот и гул идущей в атаку лавы.

Со стороны степи, с тыла, прямо на шатер повелителя в клубах пыли, сверкая шашками в лучах полуденного солнца, с оглушительным свистом и ревом неслась казачья лава. Все было так неожиданно и неправильно, что сам Качин и все его окружение просто оцепенели от неожиданности и смотрели на все это, не в силах поверить в происходящее.

Время для принятия решения было потеряно, и казаки в считанные секунды налетели, сея смерть. Весь штаб и все беи вместе с ханом были уничтожены в считанные минуты. Практически без сопротивления. Да еще и на глазах всего войска.

А пушки вели огонь по переправе практически без остановки, выкашивая татар, которые, видя гибель своего хана и всех беев, даже не помышляли о наступлении, об обороне они тоже не помышляли.

Вся эта орущая и воющая орда рванулась на берег. Картечь продолжала калечить и людей, и коней, которые, обезумев от боли, рванули в степь, прочь от проклятого места, туда же рванула и ОРДА – другим словом назвать это войско, и так управляемое с трудом, а сейчас неуправляемое вовсе, было трудно.

Казаки Турчинова даже и не подумали преследовать беглецов. Не останавливаясь, ведомые своим командиром, они вошли в реку и устремились на другую сторону реки.

И, нужно сказать, вовремя. Татары, получив по зубам, откатились, а вот казаки Пашко прорвались и сейчас рубились с пушкарями. Появление Турчинова в корне изменило ситуацию.

Теперь запорожцы уже пятились к реке под ударами казаков вольного Дона.

Казаков было больше. Турчинов сцепился с Пашко прямо возле пушки. И хотя атаман ясно видел, что его песенка спета, отступать не собирался.

Алексей действительно мастерски владел саблей, и Захар с трудом отражал удары. Наконец Турчинов загнал его в небольшую землянку, в которой пушкари хранили порох, чтобы он был в сухости и огонь не смог до него добраться.

Споткнувшись о небольшие ступеньки, атаман грохнулся навзничь. Алексей, тяжело дыша и держа оружие в правой руке, осторожно приоткрыл дверь, готовый к любой неожиданности уже поверженного врага, которого он собирался взять в полон.

Взрыв грохотнул так, что начисто выжгло всю траву шагов за десять вокруг землянки, перевернуло ближайшую пушку и раскидало в сторону с полдюжины человек, не разбирая, кто чей.

На месте землянки чернела яма метра два в окружности и глубиной с метр. И ни одной живой души.

– Алеша! – Коляда рванулся к воронке, еще ничего толком не понимая.

Гибель Турчинова, да и Пашко так потрясла всех, что запорожцы перестали сопротивляться, и их сейчас, увязав веревками покрепче, пинками отогнали прочь.

Татары ушли. И возвращаться, похоже, не собирались. А вот Кучин оказался жив. Алексей, видно, решил полонить хана и хрястнул его со всего маху плоской частью клинка, погрузив в долгий и тревожный сон, который подоспевший Кошкарев и прервал.

– Алексей! Ты смотри, какого сокола я поймал! – Иван подъехал к воронке, сбрасывая хрипевшего хана на землю. – А что случилось? – чувствуя недоброе, Иван остановился у Коляды, стоящего на коленях у края воронки.

Сотник повернулся к нему, и по его лицу Кошкарев все понял.

Все, кто был рядом, молча сняли шапки. Тяжело терять друзей.

– Нужно поискать вокруг, может, найдем чего. Хоть похороним по-людски, – предложил один из казаков.

Будучи воином до мозга костей, Кошкарев понял, что на него, старшего воинского начальника, сейчас упала тяжелая ноша. И не время распускаться. Еще ничего не ясно и все может случиться. А потому он решил действовать, зная, что работа – это лучшее лекарство.

– Так, Юра, бери под команду своих и моих людей. Готовьте пушки к переправе. Повечеряем и завтра двинемся в путь. Понасенко, где тебя леший носит!

– Я тут! – пятидесятник выступил вперед.

– Организуй охранение, раздай провизию, татарский обоз тоже сюда. И быстро!

Получив четкие и ясные команды, офицеры приступили к их выполнению. Порядок был быстро наведен, и жизнь пришла в норму. Своих погибших, а их оказалось не более двух десятков, похоронили с почестями, как и подобает воинам.

Вскоре нашли и Турчинова.

– Здесь он! – раздался голос одного из казаков.

Иван бросился к казаку, стоящему на коленях. Увидел и содрогнулся: на земле лежала человеческая плоть, которую прикрывали небольшие клочки одежды, все остальное было сорвано взрывом, обожжено и не дымилось только потому, что было засыпано землей и песком. Лицо было все в крови, одна рука вывернута и неестественно загнута. Ноги обожжены, но, кажется, целы.

– Кажись, дышит! – парень приложил ухо к груди командира.

– Беги к Понасенко, пусть приготовит горячей воды и чистые бинты, – казак умчался к пятидесятнику.

Бережно взяв тело Алексея Турчинова, Кошкарев аккуратно на вытянутых руках понес его к обозу.

Весть о том, что нашли командира и он жив, быстро разнеслась по лагерю, и каждому хотелось поглазеть, но есаулы, рявкнув во всю ширь своей луженой глотки, быстро навели порядок. Жизнь вошла в боевой ритм.

Алексея обмыли, вправили вывернутую руку, перелома вроде не было. Перевязали раны. Вот только в сознание он все не приходил.

«Ну, на все воля Господня. Может и выкарабкается», – друзья сделали все, что могли. Завтра поутру в путь.

Глава седьмая Приказ, ребята, есть приказ…

Они сцепились, как два пса, только шерсть летела. Оба мастерски рубились на саблях, но после того как татары дали деру, фактически бросив союзников, а Турчинов, атаковав с тылу, отрезал пути отхода, шансов выскочить из смертельного мешка у Захара Пашко не было. И гибель его самого и его казаков – это был лишь вопрос времени.

Отбив атаку Захара, Алексей ушел с линии атаки и, неожиданно пригнувшись, крутнулся вокруг своей оси, нанеся режущий удар по опорной ноге запорожца – брызнула кровь, алым фонтаном. Сблокировав режущий удар сверху и крутанувшись в обратную сторону в изящном пируете на опорной ноге, Алексей, резко выбросив левую ногу вперед, нанес противнику удар в шею. Пашко, явно не ожидавший финтов такого рода от Турчинова, кубарем скатился в открытые двери порохового погреба, выронив при этом саблю, которая звякнув, отлетела в сторону. Понимая, что враг уже обезоружен и ошеломлен, Турчинов ринулся за ним, намереваясь пленить вражину.

Полумрак подвала на мгновение ослепил Алексея, и Захар воспользовался этим, выхватив из-за пазухи пистолет. Их разделяло не более трех шагов. Один стоял, готовый броситься, другой лежал на полу, выставив перед собой пистолет. Промахнуться с такого расстояния было невозможно, и это понимали оба.

Чем Турчинов спровоцировал выстрел, было непонятно, а может просто выстрелило тело запорожца, бывает и такое, когда руки и ноги действуют сами по себе без контроля мозгов, которые отключаются полностью.

Затем произошло то, о чем Алексей слышал, но никогда этим байкам не верил, а вот сейчас сам попал в такой переплет.

Время для него остановилось, вернее почти остановилось. Он ясно видел округлившиеся от ужаса глаза Пашко, его распахнутый в крике рот и стальной глаз пистолета, направленный ему в грудь. Из его жерла повалил дым, и за ним медленно и как-то нехотя поползла пуля. Вся какая-то грязная, с неровными краями, в каких-то царапинах. Пуля медленно, как бы нехотя, вышла из пистолетного дула и направилась в его сторону.

«И эту мерзость он хочет вогнать в меня?! Да я только вчера одел все чистое, хоть бы почистил ее, что ли, сволочь запорожская», – пронеслось в его мозгу.

А тело само, без приказа и согласования с мозгами, которые были заняты видом пули, стало уходить с линии огня, разворачиваясь против часовой стрелки. Пуля тем не менее все же пробила белую чистую рубашку Алексея и, раскаленным шилом пройдя сквозь кожу груди, продолжила полет, войдя в бочонок с порохом, стоявший в дальнем углу, рядом с дюжиной таких же.

Далее все завертелось в смертельной карусели: огненный шквал моментом поднял тело князя, и он с ужасом почувствовал, как его душа отлетает от бренного тела, которое, описав дугу, упало рядом с кустом колючего полевого терна, растущего неподалеку от воронки, образовавшейся на месте порохового склада.

Кучи земли и песка, поднятые взрывом, накрыли горящую тушку князя, и огонь, пожирающий остатки одежды, погас. Тем же взрывом убило троих запорожцев и перевернуло ближайшую пушку.

Смотреть на себя со стороны было необычно, но страха не было вовсе. Впрочем, это длилось недолго, по той простой причине, что земля с копошившимися на ней людьми-букашками стала стремительно удаляться, и он почувствовал, что его неумолимо затягивает в гигантский водоворот.

А дальше свет исчез вместе с чувствами и ощущениями. Все – темнота и тишина накрыли его плотным черным покрывалом. Он умер.

* * *

Он находился в просторной светлой комнате. Окон не было, просто свет струился из стен, потолка и самого пола. Было ощущение, что сама комната светится мягким приятным светом. Тишина!

За большим, белого цвета столом, выполненным в виде гигантского полумесяца, сидели пятеро человек. В центре, в удобном кресле с высоким подголовником, расположился не молодой, но и не старый мужчина в белой облегающей тунике. С небольшим, вероятно, золотым венком на голове. Седые волосы были коротко подстрижены, парика не было вовсе.

По правую от него сторону, в таком же одеянии, расположилось двое мужчин, немолодые, примерно лет пятидесяти. По левую сторону – две женщины такого же возраста, в ниспадающих до пят туниках приятного для глаз белого цвета.

Председательствующий оторвал взгляд от увесистого фолианта, лежащего перед ним, и жестом руки подозвал мужчину, стоящего за его спиной.

– Я бы хотел знать, любезнейший! – в голосе председательствующего было столько иронии и яда, что можно было бы, пожалуй, перетравить с десяток гадюк. – Вот вы, прежде чем положить мне на стол мною же написанный труд, сами-то его удосужились прочитать?

– Но я…

– За последние пятьдесят лет это уже третий, вы меня слышите, третий случай вашего разгильдяйства. Я не намерен этого больше терпеть, – отодвинув в сторону фолиант, мужчина встал, не спеша сунул руку в складки мантии и извлек на свет небольшой круглой формы предмет. Крышечка раскрылась.

– Так, уже время обеда, господа. Не знаю, как вы, а я не хочу портить себе настроение и пропускать столь нужное и приятное мероприятие.

– Я прошу прощения, – тихонько взвыл чиновник «канцелярии», допустивший ляп, вызвавший недовольство начальства, – что же мне делать с ним, – кивок головы в сторону новоприбывшего.

Насмешливая улыбка на губах пожилого господина явно говорила, что он доволен разносом и провинившийся чиновник надолго запомнит «урок».

– Там, – он посчитал уместным ткнуть указательным пальцем в фолиант, – все прописано мною лично. Не сочтите за труд почитать, – он неспешно направился к выходу в окружении остальных четверых, которые не проронили ни слова, но их взгляды ясно говорили об их мнении относительно умственных способностей шестого.

Что было дальше? Да, собственно, ничего. Турчинову энергичным жестом руки предложили пройти в открывшуюся дверь и мягко пнули. А дальше полет, но уже вниз по светлому туннелю, в полном одиночестве. Впрочем, это продолжалось недолго, или долго, он не помнил, сознание отключилось вместе с чувствами.

* * *

– Князь! Татары!

Как ни гнал Матвеев свой отряд, как ни торопил, но обоз и пушки железными гирями висели на нем. Бросить нельзя, а погибать не хочется.

Подгонять, впрочем, никого особенно и не требовалось, все – от пятидесятников до ездовых – хорошо понимали, что вся надежда была на быстроту движения и помощь основных сил, до которых оставалось еще не меньше пятидесяти верст.

На отряд Турчинова надежды было мало: «Ну что сможет сделать отряд численностью пусть и в две тысячи казаков против сорока тысяч татар! Задержать? Да, но ненадолго, часа три, может четыре, не больше. Вся надежда была на помощь от Трубецкого, но подмоги не было видно, а татары вон, на горизонте уже появились, чтоб им черти горяченьких угольков в аду не пожалели».

– Занять оборону! Повозки в круг! Пушки на середину! – команду полковника повторили офицеры его отряда.

Началась неразбериха, крики, ругань, тычки и плети пошли в ход. Ор многотысячной толпы висел над степью, что обычно и бывает при внезапном нападении на войсковую колонну, на марше, и неважно, в каком столетии происходит действо.

С грехом пополам справились. Отряд ощетинился ружьями, пиками, жерлами пушек. Вот только татары вели себя как-то странно. Вместо того чтобы, развернувшись в лаву и с гиком, свистом, в блеске занесенных над головой сабель атаковать неприятеля, они походной колонной не спеша приближались, даже и не подумав о нападении.

Слабая надежда кольнула сердце Матвеева, когда от «татар» отделились двое и не спеша направились к его ставшему в оборону отряду.

– Артамон Сергеевич! Да это, кажись, наши казаки, – неуверенно заметил один из есаулов, стоящих рядом.

– Точно. Наши. Кошкарев! Я его лошадь знаю, вон белая звезда на лбу, – уже уверенно и радостно орал стоящий рядом с полковником есаул.

В отряде тоже поняли, что это не татары, и радостный гул нарастал. Людей можно было понять. Они уже приготовились к схватке, к гибели или плену, кому как повезет. А тут вдруг: «Наши пришли! Слава тебе, Господи!» Почти все крестились, плакали, да оно и понятно.

Одного взгляда на огромный обоз, пушки, пленных и хана хватило Матвееву, чтобы понять, что татары ушли и больше их опасаться не следует. А вот победа и слава пришли, и их нужно каким-то образом делить, а делиться не хотелось.

– Где Турчинов? – Матвеев оборвал на полуслове Кошкарева, хотевшего обо всем доложить начальству. Как и подобает командиру отряда.

– Там, – кивком головы есаул указал на переднюю телегу.

– Жив?

– Кажись, живой.

– Веди к нему, – и не дожидаясь приглашения, сам направился к передней повозке. Кошкарев поспешил за ним.

Открывшаяся картина ужаснула полковника, это было написано на его лице, и обрадовала одновременно, но это не для окружающих.

На повозке, укрытой дорогим покрывалом, наверняка взятым из шатра самого хана, лежало обгорелое человеческое тело без признаков жизни, обмотанное чистыми бинтами. Лица не было видно, а вот запах горелого, гниющего человеческого мяса был. Признаков жизни тело тоже не подавало.

– Он жив? – повернувшись к Кошкареву, спросил Матвеев.

– Ежели поднести зеркальце к губам, то вроде дышит, да и теплый пока, – неуверенно, потупив глаза в землю, ответил есаул.

«Так, Турчинов не соперник, Кошкарев тем более, грех не воспользоваться», – Матвеев быстро оценил шанс, который ему давала в руки судьба.

Выслушав доклад есаула и бегло осмотрев обоз и пленников, распорядился:

– Я пришлю лекаря, становитесь рядом на отдых. Завтра двинемся в путь. Вечером зайдешь ко мне, доложишь в подробностях. Выполняй.

* * *

С того времени прошло два года. Славная победа у небольшой речушки сделала боярина Матвеева чуть ли не национальным героем, о его незаурядном воинском таланте стало известно самому царю. И Алексей Михайлович отозвал бравого полковника в Москву, приблизил к себе, и сейчас он начальствовал в Приказе по воинским делам, став фактически вторым человеком в государстве после царя.

А интриги он плести умел, и царь все чаще слушал его и все более косился в сторону Ордин-Нащекина – главы Посольского приказа и пока еще главы правительства.

А вот с Турчиновым Матвеев поступил, как и следовало поступить: «Мавр сделал свое дело. Мавр должен уйти». Но убивать «мавра» он не собирался, потому что опасности он для него не представлял.

Вечером прибывший к нему в палатку лекарь доложил, что Турчинов практически уже мертв и вылечить его не способен ни один из известных ему лекарей.

Выслушав подробный доклад Кошкарева, Матвеев неожиданно предложил:

– Лекарь осмотрел князя и считает, что он не сегодня так завтра богу душу отдаст. А каково твое мнение, есаул?

– На все воля Господня. Жалко, конечно, а что прикажете делать?

– У него мать и дочь в Амстердаме. Возьми завтра денег из полковой казны, я распорядился уже, казака посмышленей, лучше знающего языки, и отправляйся в Голландию. Ежели князь жив будет, передашь матери на руки сына, деньги и письмо, – Матвеев вручил запечатанный пакет. – А если умрет по дороге, то похороните по-человечески, с почестями. К матери его доберись, деньги передай и расскажи, где могила сына. Все понял?

– Да, все! – Кошкарев все правильно понял, и Матвеев это ясно видел по его лицу.

– Выполняй, есаул! – полковник, не скрываясь, прямо глаза в глаза, взглядом ответил на его немой укор: «А ты как думал! Мелковат ты, чтобы со мной тягаться».

* * *

На чистом, выскобленном до блеска дубовом столе, на белоснежной простыне лежало тело человека. У стола стояли две женщины примерно одинакового роста, в белых одеяниях. Одна немолодая, примерно лет пятидесяти, может больше, вторая совсем юная, лет двадцати, может меньше. Старшая лекарка не спеша отделяла гнилье и присохшие бинты от здоровой плоти, очищая раны. Вонь и смрад стоял невообразимый.

Девушка ассистировала, помогая очищать раны, ставила дренажи и шила раны. В этот день они перешили столько человеческой плоти на родном им теле, сколько не шили за весь последний месяц. Помогало то, что тело было живо, но в бессознательном состоянии.

– Ну вот, кажись, и все! – старшая с трудом разогнулась, положив в специально приготовленную миску инструменты.

– Да, – согласилась с ней младшая, – у него еще рука вывернута, но это не страшно, перелома нет, я осмотрела.

– Тогда придержи. Я сейчас вправлю.

Княгиня Турчинова, а это была именно она, примерилась и, выдохнув, резко дернула. Кость с хрустом стала на свое место. Ощупать сустав, убедившись, что все в порядке, было делом нескольких минут.

– Все, что могли сделать, мы сделали, а теперь подпитай его и внимательно осмотри.

Ее внучка, княжна Дарья, недавно окончившая Амстердамскую врачебную школу, подойдя к изголовью мужчины, приблизила кисти рук к его шее. Поток золотистых искорок рванулся в тело, слетая с подушечек ее пальцев.

Поток становился все толще, искорки пели и плясали, наполняя комнату золотистым светом, цвет тела менялся. Оно розовело на глазах, наполнялось энергией, связь между нервами, грубо разорванная и державшаяся буквально на волосках, восстанавливалась, организм начал бороться за жизнь.

«Еще чуть-чуть, еще немного, последнее усилие, – Даша и так держалась на одном характере, – ну вот и все». Это была последняя осознанная мысль молодой княжны, перед тем как комната закружилась перед ее тухнущем взором и пол стремительно полетел ей навстречу.

* * *

Неожиданно темнота рассеялась. Появился свет. Алексей Турчинов чувствовал свое тело, и оно болело, горело и скулило как побитая собака. Но ясно было одно – он жив. Попытался открыть глаза. Сплошной туман. Светлый, но туман.

– Он открыл глаза, – ясно прозвучал чей-то знакомый голос.

– Хорошо. Проверь реакцию на свет.

– Зрачок реагирует, – радостно заметил чей-то голос.

– Прекрасно. Подпитай его немного. Даша! Я говорю, немного. Хватит вчерашнего, я еле успела подхватить, а ты уже не пушинка, – весело заметил второй, хорошо знакомый ему голос.

Внезапно пелена спала с глаз, и Алексей ясно увидел мать и дочь, которые стояли рядом в каких-то странных белых одеяниях и улыбаясь смотрели на него.

– Мама! – первое, что пришло ему на ум.

– Все будет хорошо, Алешенька, – мягкая рука легла на его уста, – молчи и лучше поспи.

Его напоили чем-то теплым и терпким на вкус, и он почувствовал, что веки стали тяжелыми и глаза закрылись сами собой. Он опять провалился в темноту.

Прошло пару дней. Кошкарев засобирался домой, как человек военный, он, выполнив данное ему поручение, тяготился вынужденным бездельем. Княгиня это все видела и вечером, после скромного ужина, пригласила его пройти с ней.

– Прошу, Иван, у меня есть для вас разговор. Вы ведь скоро уезжаете?

– Да, княгиня. Я человек военный, сами понимаете, что…

Турчинова, не дослушав его, встала из-за стола.

– Прошу вас, – и не спеша направилась в дверь, ведущую в личные апартаменты.

Пришлось проследовать за ней. Пройдя по небольшому коридору, они поднялись на второй этаж и вошли в маленькую комнату.

Пахло травами и домашним уютом. Полумрак. В дальнем углу комнаты, рядом с окном стояла кровать, на которой лежал неизвестный ему мужчина.

При скрипе открываемой двери мужчина повернул к ним голову, и Кошкарев опешил. Ноги приросли к полу. Он смотрел, видел улыбающиеся глаза и не мог поверить, а в ушах звучал голос: «Ну вот когда падать начнет, ты к мамаше моей обратись. Она тебе травку пропишет, враз девки визжать и хрюкать будут».

– Алексей?!

– Ванька, чертяка, иди сюда!

Кошкарев и верил, и не верил. Не далее как позавчера он привез тело друга и успокаивал голосившую по-бабьи, вмиг постаревшую мать – княгиню Турчинову. Впрочем, это продолжалось недолго, выбежавшая на улицу невысокого роста, с длинной черной косой девушка кинулась к телу и вместо того, чтобы голосить на пару со «старушкой», стала не спеша ощупывать лежащего. Правда при этом слезы лились из ее глаз в два ручья, но и осмотр она прерывать не собиралась.

Выскочившая из дома крепко сбитая женщина в темном шерстяном платье бросилась успокаивать княгиню, этим же занялся и Кошкарев. На девушку внимания никто особо и не обратил. А зря. Через пару минут она коснулась руки княгини. Та вмиг перестала голосить и впилась взглядом в юное создание. А создание улыбнулось, что выглядело вообще дико, или Ивану просто почудилось это, потому что в следующее мгновение истерика прекратилась, и княгиня из убитой горем русской бабы превратилась в бойца, готового драться. В этом-то Кошкарев был уверен – сам видел таких не раз перед боем, да и в бою тоже видел. Такие как раз и побеждают.

– Иван! – женская рука легла на плечо есаула, готового броситься к другу. – Осторожно, он еще слаб. Я полагаю, вам есть, что сказать друг другу?!

Беседа затянулась надолго. Иван рассказал все, что произошло после взрыва, о путешествии до Амстердама, да о многом нужно было поговорить и обговорить. Только под утро княгиня разогнала друзей, заявив, что Алексею нужен покой.

Обратная дорога прошла морем до Архангельска, а там и до ставки князя Трубецкого было рукой подать.

– Что с Турчиновым? – первый вопрос, который задал князь, когда Кошкарев зашел к нему с докладом.

– Жив!

– Жив?! – главнокомандующий русской армии с сомнением смотрел на есаула.

– Жив, боярин, но слаб и не скоро поправится, но поправится обязательно! Уверенность, с которой говорил Кошкарев, растопила лед недоверия Трубецкого.

– Хорошо! Я слышал, что его мать хорошая лекарка, да и дочка тоже. Так ли это?

– Истинно так. За пару дней жизнь вдохнули. Если бы кто сказал – в жизнь бы не поверил. А тут сам видел, – подтвердил Кошкарев.

– Ну вот и помалкивай, – прервал его князь, – молчание, оно, знаешь ли, золото. Да и сам целее будешь. Матвеев сейчас возле царя – герой. Я вот все знаю, и о Алексее, и о вас с Колядой, а молчу. И ты молчи, до поры. Так нужно. А сейчас ступай обратно в полк, не до тебя. – Трубецкой, отвернувшись, поспешил прочь из палатки.

Иван же отправился в свой полк, где и был тепло встречен Антоном Диденко, недавно назначенным командиром полка. В этот же вечер закатили пирушку и напились вусмерть, до поросячьего визга, до падения мордой в салат. А кто вправе осудить за это боевого офицера, у которого от несправедливости душа горела – да никто. Жизнь продолжается, господа офицеры.

Глава восьмая Дар жизни

– Бабушка! Ба… а… а… бушка! – на пороге комнаты стояла зареванная девочка лет шести с котенком на руках.

Котенок был помят, весь в крови и харкал кровью. Глаза бедного животного были закрыты, по телу пробегали судороги. Было видно, что животное умирает.

– Что случилось, Дашенька! – молодая женщина, слегка под сорок, в простом «домашнем» платье, бросается к девочке, у которой слезы льются потоком из обоих глаз.

– Васеньку собака… Вот, – и опять рев и слезы.

– Так. Положи Ваську на стол. Я сейчас, – женщина метнулась в соседнюю комнату, а когда снова появилась в комнате с небольшой сумкой, то буквально остолбенела.

Девочка, положив котенка на стол, гладила бедное животное по маленькой головке и просила жалобно: «Васенька, миленький, открой глазки. Пожалуйста!»

Но не это поразило женщину. Она испытала шок, увидев, как из-под пальцев девочки в тело котенка уходили золотистые искорки, сливаясь в сплошной золотистый поток. А тело несчастной животины вдруг перестает сотрясать судорога, он уже не харкает кровью, и открываются глазки. Пару минут хвостатая скотинка щурится от удовольствия, а услышав негромкий удивленный вздох, котяра поднимается на все четыре лапы и дает деру. А девочка без чувств падает на руки вовремя подоспевшей женщины.

Напоив девочку отваром из плодов шиповника со зверобоем и уложив в постель, женщина села рядом с ребенком. Увиденная ею картина исцеления животного потрясла ее:

«Слава богу, что не видел никто», – первое, что пришло ей в голову.

Уж кто-кто, а она отлично поняла, ЧТО она только что видела. Такой силой, Даром обладала ее мать, а вот ей не дал бог способностей, что-то она могла сделать, но чтобы ТАК.

«Ну спасибо, мама, удружила», – она мысленно обратилась к давно ушедшей матери.

«Пожалуйста, доченька! – ясно услышала насмешливый, но такой родной голос. – Надеюсь, ты сможешь сберечь, сохранить и приумножить».

«Я просто обязана это сделать».

«Ну вот и делай, а я приглядывать буду, помогу если смогу».

Женщина качнулась вперед и, чуть не упав со стула, проснулась. В комнате, кроме мирно и спокойно посапывающей девочки, никого не было.

«Я тебя поняла, мама! Выполню все, что будет в моих силах», – женщина прошептала еле слышно, одними губами.

В тот же вечер князю Алексею Турчинову – ее единственному сыну и наследнику – было объявлено, что внучку она берет на воспитание и вырастит из нее лекаря, как было заведено в их семье, и что она дала об этом обет своей матери – княгине Ирине, светлая ей память.

Алексей даже не возражал, тем более что после смерти жены, умершей от родовой горячки, дочь и так воспитывала его мать, став для внучки мамой. Будь у него сын, он бы еще поспорил, а так – почему нет.

Турчиновы род хоть и древний, но захудалый, можно сказать бедный, что и есть богатство – так это титул. А хорошая лекарка себя всегда прокормит, и семья не голодная будет. Так что разрешение было получено.

И начались для Даши веселые времена. Но она не капризничала и жадно впитывала знания, да и бабушка умела подать урок так интересно, что знания впитывались в нее как вода в губку, классифицировались и раскладывались по полочкам в ее голове.

Время шло, и теория чередовалась с практикой. Девочка плохо умела шить рукоделия, крестиком или петельками, не говоря уже о прямом или косом шве, но зато она быстро и легко могла шить раны всеми видами и любым материалом.

Дар она тоже пускала в ход, и он подчинялся ей, бурлил, стремился вырваться наружу, но вынужден был смиряться, постепенно, не спеша увеличиваясь в размерах. И она это чувствовала. Это как мышцы, от постоянной тренировки они становятся крепче и больше.

Когда началась война, Алексей Петрович решил пристать к Трубецкому, а мать с дочерью отправил в Амстердам. На его землях шли боевые действия, и рисковать родными он не мог, да и не хотел. А в России у него никого и не было. Голытьба, хоть и с княжеским титулом.

Поступить в Амстердамскую медицинскую школу было престижно и невероятно трудно, но деньги у Турчиновых с собой были, языки Даша знала, и вступительные испытания, несмотря на весьма юный возраст, с блеском выдержала.

Началась учеба. Бабушка все время была рядом, помогала чем могла, и главное, никто даже и не догадался о необыкновенных способностях «русской». Хотя сделать это Даше было невероятно трудно, но она всегда помнила бабушкин завет: «Пока никто не знает о твоем Даре, ты вольна делать все, что захочешь. А вот если узнают, сразу запрягут или закроют, и заставят работать на себя или на кого-то. Моментом в клетке окажешься, и не всегда в золотой. Так что будь осторожна и помни мои слова».

И Даша помнила. Необыкновенные способности девочки поражали учителей, но школу она окончила, а все подозрения списывали на невероятную удачливость и интуицию «русской».

Школа позади, диплом врача в руках, а в Европе война, и возвращаться по большому счету некуда. Уезжать никуда не хотелось. Через русских купцов Алексей Турчинов передавал, что мог.

Собрав все, что было, заняв денег у русских негоциантов, проживающих в Амстердаме, княгиня купила небольшой двухэтажный домик из красного кирпича, на окраине города, недалеко от порта. Район, конечно, не престижный, даже, можно сказать, криминальный, но зато по деньгам.

– Ничего, Дашенька, разбогатеем, купим лучше, – успокаивала внучку Мария Ильинична, да не столько внучку, сколько саму себя.

– Бабушка, а мне нравится, море рядом, свой дом над головой, и похоже, что и врачей здесь нет, завидовать не будут и подлостей делать тоже.

– Ну, может и так. Помоги вещи расставить! – обратилась она к Варваре, единственной служанке, которая была у Турчиновых.

Через неделю, «подмазав» нужного чиновника в городской управе, Мария Ильинична получила лицензию на право внучки заниматься лечением. На следующий день, заказав у плотника вывеску, говорящую, что здесь принимает дипломированный врач, Даша вместе с бабулей, оставив Варвару дома вычищать полы и стены небольшой горенки, в которой предполагалось принимать посетителей, направились на рынок, чтобы прикупить трав.

К их приходу на фасаде дома уже красовалась вывеска, говорящая о том, что здесь проживает и принимает посетителей врач.

Врачей действительно в районе не было, а тем более с дипломом, так что слух быстро прошел, и уже на следующий день ближе к полудню зазвенел колокольчик, и выскочившая на крыльцо Варвара доложила:

– Боярыня, тут к вам мужик пришел. Говорит, что рука болит.

– Проводи его в горенку, мы сейчас придем, – и обратилась к внучке, – ну что Даша, с богом.

В комнате, на предложенном Варварой стуле сидел молодой мужчина лет тридцати, с короткой козлиной бородкой и грустными коровьими глазами, в которых читалась такая вселенская мука, что руки так и чесались помочь, причем бесплатно.

– Что случилось? – Даша решительно подошла к пациенту. Княгиня стояла рядом, но в разговор не вступала.

Мужчина с недоумением посмотрел на девочку, явно сбитый с толку.

– Она врач, я только помогаю, говорите, что случилось, – мягкий грудной голос Марии Ильиничны заставил мужчину поверить, что его не разыгрывают.

Без лишних разговоров он закатал рукав рубахи.

– Вот, рука болит и плохо мне, тошнит и голова кружится.

Даша внимательно осмотрела руку, которая действительно распухла, приобрела зеленоватый оттенок, местами коричневый. Ткани в центре уже напоминали студень, и вонь стояла такая, что Варвару чуть не стошнило. Мужчину явственно покачивало, и было видно, что он уже плохо соображает от начавшегося заражения.

– Похоже на флегмону, и уже началось заражение. Нужна операция.

– Понятно! Как тебя звать? – княгиня обратилась к пациенту.

– Петер Майер, а что?

– А то, что руку резать нужно, иначе помрешь.

– Режьте, сил моих терпеть нет больше, – промычал обладатель печальных коровьих глаз, который действительно уже не очень-то и хорошо соображал из-за постоянной боли.

– Варя, готовь пациента к операции, – распорядилась княгиня и вместе с внучкой подошла к столику, на котором были разложены инструменты, заранее вымытые, прокипяченные и опущенные в крепчайшее боярское вино двойной перегонки.

Майер покорно выпил предложенную ему настойку опия и сейчас, уронив голову, мирно посапывал. Даша не спеша, взяв в руки остро наточенный нож-скальпель, подошла к парню, рука которого была уже крепко привязана к столу. Место будущего разреза было предварительно тщательно протерто боярским вином, называемым на Руси самогоном.

Быстрым и точным движением Дарья разрезала предплечье, и из образовавшейся раны хлынула кровь наполовину с гноем. Невыносимая вонь наполнила комнату.

Мария Ильинична, не теряя времени, ловким и быстрым движением вставила в рану тряпочку, пропитанную крутым соляным раствором. Промокнув гной, она уступила место внучке, которая приступила к промывке и очистке раны. В конце операции на рану был положен болотный мох-сфагнум и обмотан чистой тряпицей, которую обильно полили теплым крепким соляным раствором. Все, операция была закончена.

Минут через двадцать Майер пришел в себя и был крайне удивлен, что уже все закончилось.

– Все?! Я могу уходить? – удивленно спросил Петер.

– Да нет, еще не все. Тебе придется завтра вечером прийти на перевязку, и так недельку. Потом раз в неделю.

Расплатившись десятью стейверами, Майер, немного пошатываясь, направился домой.

К вечеру пришли еще с десяток больных. Помощь была оказана всем. Расплачивались кто как мог: деньгами или продуктами. Турчиновы были рады всему. Начало было положено.

А последующие дни только прибавляли пациентов. О «легкой» руке новой лекарки заговорили в округе. Правда, ничего сложного не попадалось, так, мелочи: простуды, вывихи, желудочные расстройства.

А на третий день, ближе к вечеру, когда уже закрыли «больничку», в двери дома постучали. Даша, устав от целого дня приема, решительно заявила:

– Варвара, выгляни и скажи, что уже поздно, пусть приходят завтра.

Но не тут-то было. Вышедшая Варвара была грубо отодвинута в сторону, и в комнату, под отчаянный визг служанки, зашел осанистый мужчина, по одежде видно, что из чиновников, с перекошенной физиономией. Одна половина его лица была вспухшей, синюшного цвета, и по подбородку струилась полоска гноя от прорвавшегося свища.

– Помогите! Прошу вас. Сделайте хоть что-нибудь. Зуб болит и дергает так, что сейчас на стенку полезу.

– Варя, проводи пациента в операционную, – властный голос княгини заставил служанку очухаться и поспешить к больному.

Прибывший был усажен на стул, напоен успокаивающим настоем и осмотрен.

– Нужно удалять зуб, лечить поздно, может начаться заражение, – обернувшись к княгине, уверенно заявило юное создание.

– А в чем сложность? – не поняла сути вопроса Мария Ильинична. – Инструменты у нас есть.

– Как только я коснусь зуба и начну расшатывать, он от боли умереть может, и опий тут не поможет, а ничего сильнее у нас нет.

Ситуация действительно была тупиковая: если ничего не делать – мужчина может умереть от заражения, если рвать зуб – умрет от боли. Решение внучке неожиданно предложила бабушка:

– А какая она, боль, ты ее видеть можешь?

Даша внимательно посмотрела на больного, сидевшего на стуле и немного осоловевшего от выпитого макового настоя с опиумом и валерьяной, призывая в помощь свой Дар, которые бурлил внутри нее, спеша вырваться наружу.

А ведь действительно, она видела на нежно-розовом фоне здорового тела алое, огненно-красное пятно на вспухшей десне и вишнево-красное пятно в области корня зуба.

– А если на красное положить белое, то получится розовое, и чем больше белого, тем меньше красного, – предложила княгиня.

Предложение действительно было интересным, и Даша попробовала. Приблизив руки к щеке больного и мысленно сосредоточившись, она направила силу на очаг воспаления. И с радостью увидела, как белесый туман стал медленно обволакивать горевший огнем больной зуб, постепенно окружая его и гася полыхающий огонь. Вот остался небольшой островок, наконец и он погас.

– Кажется, получилось! – боясь спугнуть произошедшее чудо, прошептала Дарья. – Лопатку и клещи, быстро.

Небольшая металлическая лопатка была вложена в руку врачевательницы умелой рукой ассистирующей ей княгини. И княжна стала аккуратно отделять воспаленную десну от больного зуба. Мужчина не реагировал совершенно – он просто не чувствовал боли и спал, одурманенный выпитой им настойкой.

Отделив десну, Даша передала лопатку княгине, и в ее руку легли щипцы для вырывания зубов, заказанные у кузнеца по образцу, взятому на время в школе.

Крепко ухватив зуб клещами и чуть разжав их, врач плавными неторопливыми движениями, помогая себе лопаткой, все плотнее охватывала его, продвигаясь вглубь десны. Пациент не реагировал на ее действия совершенно, что придало ей смелости.

Наконец, ухватив больной зуб и крепко сжав его, так, что зуб и ухватившие его клещи представляли одно единое целое, Даша стала не спеша, плавными движениями расшатывать его, увеличивая лунку.

Ткани стали рваться с противным треском, княжна не спешила, пациент все равно ничего не чувствовал и только слегка подавался вперед или назад. Ткани продолжали трещать. Варвара, держащая мужичка за плечи, видя все эти «истязания», была синюшно-белого цвета, но пока держалась.

От раскачиваний Даша перешла к небольшим круговым движениям, стремясь порвать связи упрямого зуба с челюстью. Появился небольшой очаг красного. Мужчина сквозь сон застонал.

«Только не спеши, плавно и не спеша. Если зуб треснет, будет плохо. Не спеши», – уговаривала себя девушка, упрямо продолжая истязать пациента.

Будь у нее побольше сил и просто веса, все было бы закончено быстрее. Но что есть, то есть.

Наконец почувствовав, что зуб сдался, и нитей, связывающих его с родной плотью, уже почти не осталось, Даша плавно потянула. Зуб отделился, и из образовавшегося пролома хлынула кровь, смешанная с гноем.

Краснота наступала, пациент стал реагировать на действия врача. Тампон, смоченный в солевом растворе. Очистка раны, осмотр лунки на предмет остатков корней – это было проделано быстро и почти на автомате.

Все. Сжав пальцами края лунки и положив на нее очередной тампон, Даша распрямилась, почувствовав дикую усталость. Спину ломило, по лицу струился пот, то ли от напряжения, то ли от страха. Сердце бешено колотилось в груди.

– Все хорошо, все уже закончилось, – бабушка успокаивала Дашу, а Варя такими же словами успокаивала просыпающегося пациента.

Мужчина проснулся и, ничего еще не понимая, бестолково озирался по сторонам. Наконец сообразив, где он находится, простонал:

– Ну и когда рвать зуб будете, сил моих терпеть больше нет.

– Вставайте, любезный! Вырвали уже ваш зуб, вон он на столе лежит, возьмите его себе на память.

Мужчина, открыв рот, хотел пощупать больной зуб, но отчаянный вопль юной лекарки остановил его.

– Стой! Не лезь руками. Вырвали твой зуб!

– Так болит, – возразил несговорчивый пациент.

– Стреляет?

– Кажись, нет. Точно, не стреляет. Но болит.

– К завтрашнему утру перестанет. Только руками не лезь и полощи раствором соли с содой утром, днем и вечером. Иди уже. Варя, проводи.

Пациент ушел, даже не расплатившись. Но это не важно, расплатится позже, чиновники жулики еще те, но это не тот случай. Болеют все, и не знаешь, когда придешь в следующий раз. Важно было, что они провели операцию и нашли хороший метод обезболивания, а это окрыляло.

В скором времени это умение убрать боль станет настоящим бедствием для Даши. Благие поступки, они, как известно, к хорошему не приводят, но это будет потом, а сейчас она была счастлива и посапывала у себя в кровати под тихую песенку дремавшей рядом любимой бабушки.

* * *

Быть начальником порта в Амстердаме не только почетно, но и прибыльно. Можно было сколотить приличное состояние за пару-тройку лет. Вот только оказаться в этом кресле было непросто. Решение принималось не в Амстердаме, а в Лондоне, в руководстве Компании, которая держала в своих лапах не только Голландию, а пожалуй что без малого полмира.

И вот настал момент, когда пришла «новая метла» в Главный кабинет на милом островке, и Патрик Петерсон понял, что его время истекло. В свои сорок лет он выглядел лет на пять моложе, был небольшого роста, с широкими плечами, потому казался квадратным и неуклюжим. Одевался он по последней моде: в темно-синий кафтан из дорогой тафты, кюлоты такого же цвета, башмаки с дорогими пряжками. В общем, выглядел он более чем солидно, но это для встречи «по одежке». Что касается ума, то его хватало, да и дурака в такое место не назначат. Здесь можно было, конечно, воровать, но так, чтобы и себе хватало, и в глаза не бросалось, и Компания не несла убытки.

У Петерсона, в сущности, не было недостатков, кроме одного – он любил свою жену, безумно, без памяти. При таком раскладе она могла бы «веревки с него вить», но она – «дура набитая», по общему мнению окружающих, ему отвечала таким же чувством.

Фактически нищий дворянин, женившийся на богатой дочке влиятельного и весьма богатого джентльмена, входившего в руководство Компании, получил «тепленькое и прибыльное» местечко в Амстердаме стараниями тестя.

Теперь все изменилось, тесть был изгнан «новой метлой» из Компании, и, скорее всего, настало время и самого Патрика. О прибытии ревизоров из Лондона Патрик узнал буквально в последний момент и примчался на причал всего за пару минут до того, как лодка с «ревизорами» причалила к пирсу.

Из пришвартовавшейся лодки выбрался на причал уже немолодой, угрюмого вида мужчина. Не проронив ни слова, он и двое сопровождающих его мужчин, таких же «разговорчивых» джентльменов, погрузившись в ждущую их коляску, направились в контору порта.

Оставив сопровождающих в приемной, представитель Компании проследовал в кабинет Петерсона и уселся в его кресло, за его рабочий стол, ясно и недвусмысленно показывая, кто здесь хозяин.

– Петерсон, я прибыл по поручению нового руководства Компании. Мы должны оценить ваши результаты работы и представить отчет о… ух… ты. Какая боль… у… у… – не закончив начатую фразу, представитель Компании, левой рукой взявшись за раздутую щеку, застонал, вероятно, от жуткой зубной боли.

Только теперь Петерсон заметил, что щека представителя раздута так, что левый глаз был почти что закрыт, а по подбородку стекает темная полоска дурно пахнущей жидкости.

– Петерсон, у вас есть врач? Я просто сойду с ума от этой боли. Да не стойте вы столбом. Есть или нет?! – не говорил, а орал в голос прибывший, выводя Петерсона из ступора, в который и загнал его своим поведением.

– Да, конечно, имеется врач, господин Ян Корн.

– Так позовите его побыстрее, болван!

Патрик метнулся к выходу. И уже открыв дверь, услышал: «И пусть он захватит инструменты».

Начало визита ничего хорошего не предвещало. Распорядившись в приемной относительно врача, портовый начальник вернулся в свой кабинет, который в настоящий момент ему уже не принадлежал.

Ревизор страдал в кресле, шумно вдыхая воздух, стремясь хоть на немного приглушить боль. Повисла тишина. Обоим было, что сказать, но смелости начать у Петерсона не было, а у представителя Компании, видно, не было желания вообще говорить. Спустя некоторое время боль все же немного разжала свои лапы, и Абель Райли продолжил:

– Мы проверим бухгалтерию, портовое хозяйство, безопасность, и по результатам проверки я должен буду представить доклад главе Компании. На вас, Петерсон, поступают жалобы от наших капитанов, и не факт, что ты усидишь на своем месте. Предупреждаю сразу, «подарков» ни я, ни мои люди не примем, и не надейся, и…

Вошедший в кабинет секретарь доложил о прибытии господина Корна.

– Пусть входит! – распоряжение поступило от обоих присутствующих почти одновременно. Усмешка искривила физиономию Абеля, и боль напомнила о себе, больно кольнув его.

Вошедший – довольно молодой господин, худой, как жердь, с большим длинным носом – всем своим видом напоминал цаплю. А будучи одетым в темный костюм, то, соответственно, черную цаплю. Самодовольства и важности на лице было предостаточно.

– Ты в зубах что-нибудь соображаешь, болван? – резко сбил спесь Райли. Тяжелый, как многотонная каменюка, взгляд опустился на прибывшего эскулапа.

От такой наглости вошедший целитель явно растерялся. Цапля заквохтала как курица, которую дернули за хвост.

– Я окончил Салернскую врачебную школу и…

– Ты сможешь вылечить зуб или вырвать его к чертям собачим? – вопль выведенного из себя Минотавра, а именно его видел трусливый Корн перед собой, окончательно добил его, напрочь лишив напускной важности.

– Я сделаю все, что в моих силах, – пролепетал врач.

– Так делай и не испытывай мое терпение. Петерсон, кого вы пригласили? – Представитель Компании уже орал во весь голос. Стены кабинета тряслись от его ора вместе с находящимися в ней чиновниками.

– Успокойтесь, господин Райли, пройдемте в соседний кабинет, там доктор вас осмотрит и вылечит, обязательно вылечит.

«Пусть только попробует не вылечить», – взгляды обоих начальников впились в трусоватого Корна, и ему явно поплохело.

Осмотр оптимизма не добавил. После того как от прикосновения к больному зубу раздался отчаянный вопль и господин Райли мешком свалился без чувств, эскулап понял, что он вляпался в безнадежную ситуацию, о чем и поспешил доложить Петерсону, предпринимая отчаянные усилия для приведения пациента в чувство.

– Это киста, в самом худшем виде. Пошло заражение кости. Образовался свищ. Вот, смотрите, – Корн пальцем показывал на струйку гноя, стекающую изо рта пациента, все еще находящегося без сознания. – Нужно срочно вырвать зуб, разрезать десну и чистить, иначе он умрет.

«Только смерти представителя Компании мне и не хватает. Потом вовек не отмоешься, слава такая пойдет, что хоть в петлю лезь», – с ужасом представил себе последствия начальник порта.

– Ну так рвите и чистите, что вам мешает, – схватился за спасительную соломинку Петерсон.

– У него, – показав глазами на начинавшего приходить в себя Райли, – редкое заболевание – полная непереносимость боли. При его слабом сердце он просто умрет от шока. Я не стану убивать пациента.

– Но если оставить все как есть, он ведь тоже умрет?

– Несомненно.

«Но я к этому не буду иметь отношения», – уже молча, взглядом закончил Корн.

«Зато я буду, и последствия будут такими, что лучше сразу бежать и подальше», – эта нехитрая мысль читалась так ясно в глазах Петерсона, что даже Корну стало его откровенно жалко.

Тем временем господин Райли окончательно пришел в себя. Оглядев стоящих рядом мужчин тяжелым взглядом, он так глянул на находящегося в комнате врача, что тот пулей вылетел за дверь и вообще из конторы порта и благодарил Бога за то, что еще так легко отделался: «Мне такая слава ни к чему», подленькая мыслишка успокоила его.

– Петерсон, я понимаю, что мое дело плохо. Не дурак. К черту дела. Если поможешь, век благодарить буду.

– Дайте подумать.

– Думай! Я полежу там, на диване, – он кивнул на соседнюю комнату.

* * *

В кабинете начальника безопасности порта срочно собрали всю чиновничью рать. Вначале предложения сыпались как из рога изобилия, но, в силу их полного идиотизма, они тут же отклонялись.

Примерно через полчаса источник предложений иссяк. Впереди маячил тупик, а за все придется отдуваться Петерсону – это успокаивало присутствующих. Захотелось перекусить или выпить. Но это, по понятным причинам, исключалось. «Без бутылочки крепкого вина в этом деле явно не разобраться», – мозговой штурм провалился, это было понятно всем.

– Здесь, недалеко от порта, практикует лекарка, – вспомнил секретарь, которого тоже пригласили на совещание.

– Знахарка? – задал вопрос Петерсон, думая совершенно о другом.

– Да нет, она окончила нашу, амстердамскую школу, и хорошие отзывы. Моя сестра обращалась к ней, хвалит, да и другие тоже.

Далее выяснилось, что родные нескольких находящихся здесь чиновников тоже побывали у «русской».

– Она простолюдинка? – заинтересовался начальник порта, обратившись к главному охраннику порта, как будто это имело значение. Тот срочно копался в своих бумагах и наконец, найдя нужную писульку, с удивлением ответил:

– Она дворянка. Княжна, – на недоуменный взгляд всего сообщества поспешно уточнил, – ну это высшее дворянское сословие в России.

– А что она здесь делает? – вопрос прозвучал, кажется, со всех углов комнаты. – И почему я об этом не знаю? – рявкнул Петерсон уже один, как и подобает начальнику.

В ближайшие четверть часа выяснилось, что ни одного нарекания о врачебной деятельности «русской княжны» нет.

Как она тут оказалась: по воле Светлого или Темного, на коляске или на метле, выяснить решено было позже. Но на безрыбье и «княжна» тоже рак, так или почти так думал начальник порта, входя в комнату Райли, лежавшего на служебном диване и жалобно скулившего.

«Авантюра, конечно, но чем черт не шутит, когда божественная канцелярия занимается более важными делами, а вдруг?! Можно, конечно, поехать в лекарскую школу, но не факт, что они согласятся, а так все можно свалить на русскую. Лишь бы она согласилась», – такие мысли буквально вихрем вились в голове Петерсона. Решение было принято. Осталось уговорить прибывшего ревизора.

– Господин Райли! У меня есть к вам предложение, – начал Патрик.

Внимательно выслушав, англичанин согласился, чем немало удивил голландца.

– Едем, кто меня проводит?

– Мой секретарь и я, конечно.

– Лучше ваш секретарь, а вы останетесь в конторе порта на время проверки. Завтра к вечеру явитесь в резиденцию Компании. Если я, конечно, жив буду, – нехорошо усмехнулся чиновник, направляясь к выходу.

Коляска и сопровождающий уже ждали его у крыльца.

* * *

Ревизия шла полным ходом. К вечеру следующего дня нужно было все закончить, и ревизоры, прибывшие с Райли, нервы выматывали основательно и со знанием дела. Всюду совали свой нос, во все щели, вынюхивая, выспрашивая и все фиксируя. К вечеру все вымотались так, что не было ни физических, ни моральных сил, даже ругаться не хотелось, а еще предстоял завтрашний кошмар.

Приехав домой, совершенно опустошенный, без сил, Патрик был с радостным визгом встречен любящей супругой, расцелован, выслушал кучу ненужной информации о женских сплетнях и усажен за стол, на который был подан вкусный ужин.

Малышка Катрин была беременна, и беременность проходила тяжело. Она, конечно, крепилась, стараясь не волновать мужа, но он-то знал все точно о ее состоянии и от повитухи, которая регулярно осматривала госпожу, и от доктора Корна. И эти доклады ему оптимизма не добавляли. Предстояли тяжелые роды.

Жену он любил искренне, с беременностью, конечно, следовало бы подождать, Катрин было всего шестнадцать, но случилось то, что случилось, и теперь Петерсон готовился к предстоящему испытанию.

– Катрин, у меня могут быть неприятности на работе.

– Это после того, как папа вышел из совета Компании? – спросила жена. Увидев утвердительный кивок мужа, продолжила, – подумаешь. Ну не век же нам сидеть здесь. В твоем порту так противно воняет, а люди такие грубияны. Как ты с ними только справляешься. Не отчаивайся, деньги у нас есть, папа поможет. Проживем. Ты лучше послушай, как малыш ножкой маму бодает. Слышишь?!

Провозившись с женой в милых домашних хлопотах, Петерсоны мирно уснули. Даже о Райли и о предстоящей завтрашней встрече он не думал. Жена окружила его лаской и нежностью, выгнав взашей неприятности и волнения. И правильно сделала. Потому что сам Райли после посещения княжны дрых как убитый впервые за последние пару недель. И даже похрапывал от счастья. А много ли человеку надо для счастья?!

* * *

Утром проверка продолжилась, и к Райли Патрик приехал только вечером, когда «крысы», приехавшие с ревизором, убрались составлять отчет о проделанной ревизии. Ничего хорошего от предстоящего свидания с проверяющим начальник порта не ждал. Все, что можно было найти, ревизоры нашли, потому что они прекрасно знали, что следует искать, и были прекрасно осведомлены об истинном положении дел в порту. Кто-то из близкого круга начальника порта «сливал» информацию в Компанию, и причем самую конфиденциальную.

О том, что Райли ушел от княгини на своих ногах, Петерсону доложили еще вчера. Но в каком виде, и как прошла операция, информации не было, и не было времени ее собирать. Может быть, все и обошлось, и тогда был шанс выскочить невредимым.

Явившись в резиденцию Компании, Патрик был препровожден в приемную и ближайшие три часа провел в томительном ожидании. Наконец, появившийся секретарь попросил его пройти в кабинет Райли.

«Инквизитор», как за глаза называли Райли его подчиненные, сидел за большим столом, сделанном из мореного дуба темного цвета, читал бумаги, лежащие аккуратными стопочками, и не спешил поднимать глаза на вошедшего. Вообще, оформление кабинета было сделано в темных, тяжелых тонах и незримо давило на посетителей, как бы подчеркивая их мелочность и незначительность.

– Садитесь, Петерсон. У меня к вам будет недолгий разговор.

«Оно и понятно, накопали, и сейчас меня выгонят с треском, жаль», – мысли плавно текли в голове Патрика, уже готового принять удар судьбы.

– Должен вам сказать, что вопрос о вашем отстранении был решен еще до моего прибытия сюда.

«Оно и понятно. Выгонят. Решение Компании было предсказуемо», – лениво подумал Патрик, не произнося ни слова.

– Проверка выявила все то, о чем Компанию подробно информировали. Воруете, Петерсон!

«Как и все остальные».

– Как, впрочем, и все остальные начальники портов, – согласился с ним «Инквизитор», хотя Петерсон не произнес ни слова.

– Должен вам отметить, что в целом у меня сложилось благоприятное впечатление о вашей работе, у других значительно хуже. Если мы с вами в ходе нашей беседы договоримся, – Райли многозначительно посмотрел на Патрика, – то вы продолжите работать в своей должности.

«Конечно, мы договоримся, лучше потерять “часть”, чем лишиться всего». Предстояло обговорить эту «часть» – глаза начальника порта радостно заблестели, было и козе понятно, что, после небольшого торга, «с позиции силы» его уговорят, и он, поспорив «для приличия», примет условия представителя Компании. Все мы люди, и кушать хочется всем.

Через час, закончив с делами, Петерсон все же решился спросить о прошедшем визите к русской княгине.

– Я прошу прощения, у вас не будет ли распоряжений относительно русской?

Райли усмехнулся. Он давно ждал этого вопроса, был уверен, что это происшествие интересно местному «бомонду». Кстати, флюса на щеке Райли не было, и вообще он выглядел бодрым и здоровым, улыбался и никак не был похож на вчерашнего страдальца.

– Она просто волшебница. Представьте, я даже не почувствовал, как прошла операция. У нее золотые руки, – лицо «Инквизитора» неожиданно потемнело. – Я вчера ушел, даже не поблагодарив ее. Это необходимо срочно исправить.

На звон небольшого серебряного колокольчика мгновенно явился секретарь.

– Прошу вас, Томас, поезжайте сами не мешкая к княжне Турчиновой и известите ее о моем намерении нанести ей визит вежливости сегодня вечером. Выполняйте.

И, повернув голову к Петерсону, продолжил:

– В том, что остались на своем месте, вы должны благодарить княжну. Она спасла не только меня, но и вас. И я бы хотел, чтобы у нее в дальнейшем не возникало никаких проблем, – внимательный пристальный взгляд Райли о многом говорил. – Вы меня правильно поняли, Петерсон?!

– Не волнуйтесь, я умею быть благодарным.

– Посмотрим! – начальство пожелало усмехнуться. – Вы свободны!

Когда вновь переназначенный начальник порта оказался за дверью кабинета, он прямо-таки физически, всем своим телом почувствовал, как с его плеч скатился огромный камень.

«Еду немедленно к Катрин, и нужно будет заехать купить ей букет цветов, любимых женщин нужно радовать. Как хорошо! Жизнь продолжается», – светящиеся от радости глаза Петерсона говорили за него все сами.

* * *

На стол Председателя лег отчет, и появился повод для разговора.

– Скажите, граф, вы уверены, что ваш человек не ошибся?

– Он сам видел ЭТО своими собственными глазами.

– А вы представляете себе, что это такое?!

– Это Дар Жизни, и я верю своему человеку.

– Вот именно Жизни, и если это «плюс», то скоро появится и «минус», они не могут не встретиться.

– Что нам следует предпринять?

– Ничего! Если она действительно практикующий врач и Дар такой силы, как следует из доклада, то он будет только расти и рано или поздно ее способностями попытаются воспользоваться. И я не уверен в последствиях. Возьмите это дело под контроль и держите меня в курсе событий.

* * *

Не успели Райли и его команда убраться восвояси, как судьба преподнесла Петерсону очередную неприятность.

В таверне, находящейся рядом с портом, и в которую любил заходить как портовый люд, так и команды судов, прибывающих в Амстердам, случился мордобой.

И все бы забыли об этом на следующий день, если бы уважаемому купцу из купеческой гильдии Святого Мартина не проломили голову. Мало того, что виновником драки оказался капитан галеона, принадлежащего Компании, при этом он еще умудрился быть близким родственником «Инквизитора Райли», с которым Питер попрощался накануне.

Капитан, будучи в изрядном подпитии и что-то не поделив с купцом, попросту схватил тяжелый табурет, сделанный из добротного дуба, и недолго думая, хрястнул обидчика по голове. Купец грохнулся на пол, обливаясь кровью, подергал ножками и затих.

На голове купчины образовалась кровавая шишка, и, похоже, треснул череп.

Протрезвев в мгновение ока, капитан бросился к мужчине, заорав как раненый кашалот. Попытка привести купца в чувство ни к чему не привела. Более того, у купца, ненадолго пришедшего в себя, начались судороги, его буквально выворачивало наизнанку в приступе безудержной рвоты, на губах выступила кровавая пена. Он снова впал в забытье, из которого уже не выходил.

– Врача! Позовите врача, – захрипел капитан, стоя на коленях перед свеженьким кандидатом в покойнички.

Бросились за портовым доктором. Намечался нешуточный скандал. Слава всем святым, эскулап был дома и уже через четверть часа осматривал жертву под непрестанные вопли и причитания супруги несчастного, которая тоже примчалась в таверну. Капитан молча проглатывал оскорбления, полноводной рекой изливающиеся на него, даже не пытаясь отвечать.

Это еще больше разозлило женщину, и она намеревалась дикой кошкой вцепиться в убивца и проредить его густые волосы, но прибытие начальника порта охладило ее пыл. Оставалось только сидеть возле тела супруга и голосить, что она и делала. В ушах прямо-таки звенело от ее ора.

Закончив осмотр, господин Корн поднялся на ноги и уверенным голосом объявил вердикт:

– К сожалению, помочь я ничем не смогу. Поврежден мозг. Зовите священника, медицина здесь бессильна.

– Но может быть, можно что-то сделать, хотя бы попытайтесь, – в отчаянии от предвкушения неприятностей заявил Петерсон.

– Глупости, даже не буду пытаться, – решительно заявил Корн.

«На кой черт я буду ввязываться в заранее безнадежное дело, на меня же потом всех собак повесят», – эта мысль была так отчетливо написана на лице эскулапа, что возмутила не только Петерсона, но и будущую вдову. Проклятья посыпались уже в сторону Корна. Гул возмущенных голосов нарастал.

«Еще немного, и меня порвут на кусочки эти безмозглые, тупые пьянчуги», – совершенно ясно понял врач. Нужно было срочно ретироваться.

– Да вы просто звери. Прочь с дороги! – заверещал Корн и рванулся к выходу как раненый лось.

– Ну и проваливай! Чтоб ты сдох! – неслось в след удирающему лекарю.

«Врач сбежал, священник еще не пришел. Что делать?» – Петерсон был просто в отчаянии и, опустившись на ближайший табурет, тупо смотрел на весь этот кавардак, прикидывая свои шансы выйти сухим из этой жизненной клоаки.

«Этот скандал будет похуже истории с зубом господина Райли, это…» – мысли закрутились в неглупой голове Петерсона, ища достойный выход из создавшейся ситуации.

А вот когда рядом раздался чей-то шепот: «Сэр, а может к русской лекарке его», начальника порта как будто бы подбросило. В конце туннеля замаячил свет.

«Правильно! – появилась надежда «выйти сухим» из этой заварушки.

– Осторожно несите его в мою коляску. Живо!

На кой ляд нести почти что уже покойника в коляску к благородному господину, было решительно непонятно.

Владелец таверны от удивления вытаращил глаза, изображая морского окуня, как и «убивец» тоже, но спорить не стали, наоборот ухватились за протянутую им соломинку, как утопающий за проплывающую змеюку.

«А чем черт не шутит, пока…» – Петер поймал себя на мысли, что эта же «мудрая» мысль посетила его светлую голову не далее как пару дней назад.

Коляска и толпа зевак появилась у дома княгини Турчиновой в тот самый момент, когда очередной посетитель выходил из ее дома. Стучать в дверь не пришлось.

Пострадавший купчина был подхвачен незадачливым капитаном на руки и бережно, как хрустальная ваза, перенесен внутрь дома, уложен на стол. А вот толпу зевак, набившуюся в княжеские апартаменты, пришлось выгнать взашей, в прихожую.

Одного взгляда на мужчину, лежавшего на столе, хватило Даше, чтобы осознать серьезность, даже критичность положения пострадавшего.

Корн был абсолютно прав. Он мог быть трусом, подлецом, кем угодно, но его диагноз был правильный: торгашу оставалось жить не более четверти часа, и то если сильно повезет. Времени почти не осталось.

– Горячую воду, полотенца, бинты.

– Все готово, госпожа! – доложила расторопная Варвара.

Уже через пять минут Дарья вместе с княгиней склонилась над распростертым на столе телом, и впервые княжна прямо перед собой увидела ЕЕ. Она стояла рядом и улыбалась.

– Ты хочешь его забрать у меня?

– Да!

– Хорошо, попытайся, я мешать не буду, но если ошибешься, не обессудь.

– Я постараюсь.

Этого диалога не слышал никто, и только по глазам бабули Даша осознала, что та все правильно поняла.

«Ну, тем лучше», – посторонние мысли ушли, началась работа, борьба врача за жизнь человека.

Тщательно выбрив голову мужчины в месте проведения операции и обработав ее раствором очищенной водки, Даша, пользуясь приобретенным опытом, обезболила ярко-красную область, окутав ее невидимым туманом.

Сделать надрез и обнажить кость было делом пары минут. Вставив сверло в небольшую ручную дрель, Даша осторожно просверлила дырочку в месте пролома. Коснуться мозга она не боялась. Потому что, используя свои способности, она попросту видела и сам мозг, и кровь, скопившуюся внутри.

Не прошло и дюжины секунд, как по дренажу потекла темная, со сгустками кровь – одна проблема, кажется, решена.

Боковым зрением княжна видела ЕЕ и по восхищенному взгляду «подруги» поняла, что она все делает правильно, так, как ее учили в лекарской школе. Но это было только начало, главное – впереди.

Все, что мог сделать обычный человек, Даша сделала, дальше дело за ее способностями. Ее Дар Жизни заплясал по подушечкам пальцев, уходя внутрь купеческого тела.

Повреждения были незначительны: несколько разорванных сосудов и чуточку повреждена оболочка мозга.

Сосредоточившись на травмированных местах, она сумела восстановить их. Ткани срастались медленно, но необратимо. Четверть часа интенсивного воздействия – и все восстановилось в первоначальном виде. Внимательная ревизия. Все. Рана зашита, повязка аккуратно наложена.

Выслушивать похвалу и купаться в лучах славы княжна не стала, предоставив нелегкую обязанность общения с благодарными самаритянами бабушке.

* * *

Незадачливый купец, через неделю уже лежавший дома, под бдительным присмотром любящей супруги, страдал от безделья и скуки. Капитан, уплативший солидную компенсацию за причиненный купцу вред, ушел в рейс и благодарил судьбы за то, что отделался деньгами, а не каторгой. Петерсон получил благодарность от своего нового покровителя из Компании. Княжна обрела новых больных из богатых кварталов города – все были довольны и получили выгоду от пьяного дебоша в портовой таверне.

Все, кроме дипломированного доктора Корна. Он как раз наоборот получил одни убытки. Пациенты, заслышав о появлении нового, хорошего врача, да к тому же благородного происхождения, уходили от Корна. Лечиться у княгини становилось не только выгодно – цены она не ломила и могла принять вообще без оплаты, – но и престижно.

А самое обидное было то, что Корн попал на зуб местным сплетницам, а уж облить достойного человека помоями такие особы любили и делали это совершенно бесплатно, получая от этого истинное удовольствие.

Вот как рождается сплетня? Не знаете? Да все просто.

– А вы слышали, наш бургомистр проиграл тысячу казенных гульденов в карты?

– Ах… Негодяй! Ворюга!

– Да нет, все это вранье. Не бургомистр, а его лакей. И не проиграл, а выиграл. И все деньги потратил на девок из портового борделя.

– Ах… Везет же мерзавкам.

– Да все это брехня. Не в карты, а в кости, и не выиграл, а пропил вместе с костями и девицами в придачу.

– А причем здесь девки и кости?

– А вы что считаете, что наши девки без костей?

– Это язык твой гадючий без костей, а вот я доподлинно знаю, что твой муж путается с твоей же соседкой.

– Вот те на! Да как же он, подлец, умудряется, с того света, что ли? Я же вдова уже пять лет.

Так или примерно так расползались слухи о скандале в таверне. И уже совсем скоро Корн узнал, что он и не лекарь вовсе, а шарлатан, и нужно быть полным идиотом, чтобы лечиться у него, и вообще он душегуб, пьяница и безбожник, пьющий кровь младенцев полными кружками, с перцем и чесноком, по ночам.

В общем, оболгали честного человека. Так можно было вообще остаться без врачебной практики и куска хлеба.

И вот в один, совсем безрадостный вечер, после приема одного из немногочисленных пациентов, в голову доктора Корна пришла гениальная мысль: «А почему бы мне не жениться на этой русской? Я молод, умен, красив, дипломированный врач. Деньги есть, пока. Имею положение в обществе. Что еще нужно девушке? Тогда и делить ничего не понадобится. Два врача заработают всегда больше, чем один, да и удобно двоим. К тому же она из благородных – княжна, значит, вхожа к царствующим особам. А они ведь тоже болеют». Перспективы открывались необъятные. Корн уже представлял себя в боярской шубе, в…

Громкий стук в дверь прервал полет мысли Корна на самом интересном месте. «Вот, стоит человеку помечтать, как кого-то принесла нелегкая», – прямо-таки взвыл от возмущения будущий личный врач коронованной особы в «дикой России».

Кто-то упрямый нещадно колотил кулаками в дверь и останавливаться, а еще лучше, уходить не собирался. Пришлось открыть и впустить посетителя.

Увидев перед собой секретаря начальника порта, господин Корн удивленно уставился на него, чувствуя новую неприятность.

– Что случилось?

– Доктор, требуется ваша помощь. Жена господина Петерсона не может разродиться.

Известие было явно не из приятных, особенно в свете последних событий.

– Как давно начались роды?

– Утром.

– Да сейчас уже вечер! – удивился Корн. – А что говорит повитуха?

– Она в отчаянии. Говорит, что младенец умер и нужно что-то делать с роженицей, чтобы его достать и спасти несчастную.

«Вот сволочь! – прямо-таки зашипел от возмущения эскулап. – Она угробила ребенка, сейчас умрет мать, и эта дрянь все это хочет перевалить на меня». Корн представил себе довольную улыбку на физиономии повитухи при его появлении в доме Петерсонов.

Было ясно как день, что акушерка хочет вывернуться из скверного положения, в которое попала из-за своей глупости, и подставить коллегу, сделав его виноватым в смерти и ребенка, и матери. Именно в таком исходе Корн уже не сомневался. Ситуация нередкая в их среде и говеная, грозящая нешуточными неприятностями, а может быть, и изгнанием из профессии. Такое тоже случалось, особенно при лечении начальствующих особ. Лишиться заработка и опозориться на весь свет Корну явно не хотелось.

«Отказать нельзя, и идти тоже нельзя, а что делать?» – Корн растерянно смотрел на гонца и понимал всю безвыходность своего положения.

Прибывший тоже был далеко не дурак, и видя панику в глазах доктора, решил откровенно заработать: «А чем я хуже?»

– Уважаемый господин Корн, как хорошо, что вы оказались дома, а могли ведь и не быт или вообще уехать из города, – весь вид прибывшего говорил: «Ну, болван, давай договариваться!»

До сознания Корна, наконец, дошел истинный смысл слов секретаря, а наглая улыбка на его лице породила искру надежды – ему явно намекали, что за небольшое вознаграждение можно спасти свою репутацию, немного поступившись совестью.

Пройти в соседнюю комнату, достать кошелек и молча положить на стол перед прибывшим чиновником четыре серебряных гульдена много времени не заняло.

Секретарь презрительно покачал головой: «Вы что, мужчина, меня за придурка держите?» – ясно читалось в его глазах.

Помедлив пару мгновений, доктор решительно добавил еще два гульдена, давая понять, что больше он ничего давать не намерен.

– Так вас не было дома? Стучал, стучал, а никто не отвечает – должно быть, по делам уехали? – скорчив глупую рожу, поинтересовался прибывший посланник.

Корн согласно кивал и вскорости гонец отбыл восвояси, а Корн, собрав вещи в саквояж, выскользнул через черный ход и, тщательно пряча лицо, устремился прочь от своего дома.

В это же время в дом княгини Турчиновой постучали так же яростно. Прибывшая девушка, всхлипывая и обливаясь слезами, изложила суть дела. Сборы были коротки, и уже через четверть часа квартет женщин стоял на пороге дома начальника порта.

А в доме был полный кавардак. Масса народа носилась по дому, орала, вопила и обливалась слезами. В комнате, где находилась роженица, было не лучше. На несчастную повитуху орали все, кому не лень. Проклинали неумеху и взывали о помощи, обращаясь уже к Господу Богу.

В общем, картина в точности напоминала пожар в провинциальном борделе во время наводнения.

– Все вон! – громкий властный голос княгини Турчиновой, как ушат холодной воды, как звук хлыста, заставил всех замолчать.

– Вон, я сказала! – зашипела княгиня, и толпа попятилась к выходу.

– Ты останься, – кивок в сторону повитухи.

– Как скажете, госпожа, – запищала повитуха.

Голос прибывшей женщины был такими решительным, и столько силы и власти звенело в нем, что неповиноваться ему было решительно невозможно.

Появилась госпожа, и все безропотно приняли ее господство, кстати, включая и самого Петерсона, правда в первую минуту. Потом шок у него прошел, и он смог соображать.

– Горячей воды и побольше. Чистые полотенца и простыни, – команды следовали одна за другой, и прислуга принялась их выполнять.

А в это время Даша провела подробный осмотр роженицы, опираясь на сведения повитухи, которая была в панике первые мгновения, но спокойный и уверенный тон девушки успокоил ее.

Даша выяснила, что воды отошли утром, ребенок расположился боком, и пуповина перехлестнула его шейку и ножку. Освободить его от перехлеста и повернуть правильно не получилось, и роженица окончательно потеряла силы.

Роды – тяжелое испытание для женщины и требуют от роженицы всех ее сил, и если их нет, то и родить она не сможет. Сейчас, похоже, был как раз этот случай.

– Ребенок умер, – закончила повитуха.

– Понятно! Моемся.

– Зачем? – повитуха была явно сбита с толку.

– А что мне ТУДА лезть с грязными руками? – усмешка девушки окончательно привела акушерку в себя.

«Слава тебе, Господи! Теперь если что, я и ни при чем вовсе, можно на нее все спихнуть», – подленький голосок внутри утешал пришедшую в себя женщину.

«Ну это мы еще посмотрим, не хорони раньше времени, а лучше мой руки и готовься к работе», – насмешливый голос внутри одернул подленький голосок. Повитуха вылупилась на девчушку, ясно понимая, что ее мысли для лекарки не являются секретом, их просто слышат и отвечают.

Пришлось повиноваться. Фыркнуть и, свалив все на прибывших женщин, явно не получилось. Время было упущено. Придется работать и отвечать на равных. Предстояли тяжелые и болезненные роды с непонятным концом.

Даша приступила в работе.

– Маковое молочко. Стакан.

Повитуха поднесла к губам Катрины Петерсон стакан с обезболивающим. Содержимое было выпито небольшими глотками. Тело расслабилось, из глаз ушли ужас и боль. Женщина поняла, что ее не бросят, за ее жизнь будут бороться, и ей стало не так страшно и одиноко.

Боковым зрением Даша опять увидела «подругу».

«Ты опять, хочешь ее забрать у меня?»

«Ну, ты же уже взяла одну жизнь».

«Нет, еще не взяла, но возьму, если отдашь».

«Так он жив!»

«А ты разве не видишь?!» – удивилась Смерть.

«Дура! Какая же я дура, поверила идиотке», – мысленно обругала себя княжна, проникая своим Даром глубже в тело роженицы.

На фоне сплошного красного пятна слабо мерцало зеленое пятнышко. Ребенок был жив. Пока жив.

Если вам говорят, что новорожденные дети ничего не соображают, знайте – это все вранье. Все они прекрасно понимают и рождаются уже со своим собственным характером, и даже находясь в утробе матери все слышат и все понимают.

Вот и сейчас малышу просто не хотелось покидать уютного, теплого, такого родного гнездышка и выходить в этот холодный, злой, наполненный криком и воплями мир. И он просто забрался поглубже в тело матери, а вот то, что пуповина захлестнула шейку и без малого не задушила его, это просто случайность. Хотелось же, как лучше, а получилось вот так.

Родить ребенка Катрин не могла, просто не было сил, поэтому Даша стала незаметно для повитухи – бабушка отодвинула ее плечом, закрывая пространство – подпитывать ее своей силой. Лицо роженицы порозовело, малыш тоже получил свою долю.

При родах главное – это руки врача, а они у Даши были идеальны. Сильные, гибкие, ловкие пальцы и небольшие узкие ладони.

Внимательно осмотрев родовой канал, Даша вошла в женщину, руки уверенно скользнули внутрь.

Так, неправильное положение плода. Малыш смог бы и сам повернуться, но пуповина, захлестнув ножку, мешала этому. Осторожно подцепив ее кончиком короткого ноготка, Даша сумела отодвинуть ее в сторону.

Повернув плод в нужном направлении, она смогла легко освободить шейку ребенка от петли пуповины. Малыш, получив силы от девушки, сам уже понял, что находиться в гнездышке ему вовсе не хочется, и уже самостоятельно рвался к выходу в новый мир, да и Катрин активно ему в этом помогала.

– Тужься, тужься, еще, – княгиня, забыв голландский, по-русски, с матерком благословляла Катрин, и она все отлично понимала.

– А-а-а… А!!! – вопль вполне нормальный, человеческий. И на руки княжны выскользнул ребенок. Весь в слизи. Но живой.

Шлепок по попке – и крик новой жизни огласил комнату. На глазах повитухи были слезы, когда ей передали на руки орущего младенца.

Роды еще не закончились, по крайней мере для матери. Нужно дождаться плаценты. Ну, вот и она. Растянуть, осмотреть – все нормально.

Теперь пуповина. Перевязка, осмотр. Перерезана последняя связь с организмом матери. Все!

Катрин Петерсон светилась от счастья. Княгиня поднесла к ней завернутого в белоснежную ткань младенца.

– У тебя мальчик! Хочешь дать ему грудь?

Женщина закивала головой, не в силах произнести ни слова от душивших ее эмоций и простого женского счастья.

Малыша положили к ней на грудь, и он, перестав кричать, начал жадно сосать молоко матери.

«А этом мир вовсе не так плох», – первая мысль, которая появилась в головке малыша уже в этом мире, и это было счастье для обоих.

Глава девятая Жил-был врач – такой упрямый, все копал другому яму

В магистрате Амстердама устраивали прием. Это, конечно, не февральский карнавал, но все равно для города событие значимое. В самом магистрате накрывали столы. Приглашения получали только самые достойные. Собирались «сливки» общества. Купцы самых уважаемых гильдий, представители Компаний, дипломаты. Дозволялось приходить с женами и детьми. Для молодежи устраивались танцы, играл небольшой оркестр. На столы подавалось пиво.

Получить приглашение на прием к бургомистру считалось престижным, и этим гордились, таким завидовали.

Надо ли удивляться, что Петерсон и его молодая супруга в порыве благодарности готовы были расшибиться в лепешку, но достать для Турчиновых приглашение.

Хотя, если быть справедливым, то приглашение княгиня с внучкой получила бы в любом случае. После удачных родов у жены начальника порта, слухи о Турчиновых быстро поползли по городу.

А тут еще бургомистра скрутил его давний недруг – радикулит, который последнее время частенько посещал начальника города и с которым он самоотверженно боролся.

В этот раз беднягу скрутило так, что прибывший врач – светило медицины, преподаватель Амстердамской врачебной школы, при всех его стараниях просто ничего не мог поделать. Обезболивающие настои не помогали.

Болезнь вообще не красит человека, а если тебя еще и согнуло так, что разогнуться нет сил, то радости это не добавляет. Женщины в этот период стервенеют, а вот бургомистр свирепел, и горе тому, кто попадал под «горячую руку».

Петерсон, конечно, об этом знал, но его никто не предупредил, потому что все, кто мог, попрятались, как тараканы, от греха подальше, по щелям.

И вот начальник порта с сияющей от счастья физиономией предстает перед бургомистром, которому было так хреново, что он готов был удавить любого вошедшего к нему в кабинет.

Перестраиваться «на ходу» Питер не стал, да просто не захотел. Его переполняло чувство счастья и хотелось сделать хоть какое-нибудь доброе дело. Кстати, после посещения магистрата он, на полном серьезе, намеревался посетить паперть городского храма и раздать щедрую милостыню нуждающемуся люду.

Увидев сияющего, как начищенная бляха, Петерсона, бургомистру стало откровенно завидно. Захотелось сделать хоть какую-то пакость, просто так, от чистого сердца, совершенно бесплатно. Первая, стандартная «гадость» уже готова была обрушиться на жертву, но его опередили.

– Ваша милость, поздравьте меня, у меня родился мальчик.

Начальник порта при этом так раздулся от счастья и гордости за хорошо выполненную работу, что говорить ему гадость было просто неуместно, он бы ее просто пропустил мимо ушей. А гадости у господина Дюкера были строго по счету.

– Поздравляю. Как прошли роды? – дежурная фраза.

– Ужасно. То, что Катрина не умерла вместе с сыном, – это просто чудо, а повитуха так вообще была просто в панике. Я уже готов был звать священника.

– И кто же совершил это чудо? Корн? Он хороший врач! – бургомистру было откровенно наплевать и на начальника порта, и на его милую женушку, боль просыпалась, и он готовился к ее первому броску, оттягивая разговором момент болевого приступа.

– Корн накануне уехал из города. Я был просто в отчаянии, и если бы не русская княжна, в моем доме сегодня был бы траур.

«Опаньки! А это интересно, – отметил про себя бургомистр, – стоит расспросить подробней».

– А кто эта княжна и как она оказалась в городе? Вас не затруднит уделить мне пару минут вашего драгоценного времени и рассказать подробности? – когда болезнь мучит тебя днем и ночью, с небольшими перерывами, то невольно хватаешься за любую информацию – а вдруг поможет? Надежду на чудо еще никто не отменял.

Вообще-то, Петерсон забежал в магистрат города по причине предстоящего вскорости приема, с твердым наказом от супруги: «В лепешку расшибись, но для Турчиновых приглашение обеспечь. Найди, купи, укради, да хоть роди, на худой конец».

Рожать приглашения Питер, конечно, не собирался, но договориться с бургомистром он мог и надеялся на благоприятный результат, а здесь такой конфуз.

– Моя жена дружна с молодой княжной, кстати, она выпускница нашей Амстердамской врачебной школы. Вообще-то, по словам Катрин, именно она и принимала роды, все остальные только помогали.

– Даже так, и у нее есть лицензия на врачебную деятельность? – боль уже вцепилась в измученное тело господина Дюкера и отпускать свои когти пока не собиралась.

– Да, она получила его в вашей канцелярии.

«И, конечно же, за соответствующее вознаграждение».

«Не без этого, денежки у княгини водятся. Ее сын, как-никак, все же дворянин и полковник русской армии».

Обменявшись взглядами, мужчины прекрасно поняли друг друга и без слов.

– Кстати, ваша милость, у нее золотые руки. Ну в смысле «Золотые руки!»

– Вы хотите предложить мне посетить вашу протеже? – невесело, а вернее, весьма невесело осведомился бургомистр.

– А почему нет! Хуже не будет.

– Пожалуй, вы правы, а заодно узнаю расценки за врачебную лицензию, – ну не мог он не укусить, тем более что при попытке встать с кресла боль лютой тигрицей напомнила о себе.

Через полчаса, скрюченный в три погибели, Авраам Дюкер входил в просторную светлую комнату, где его уже ждали. Гонец от Петерсона примчался накануне.

Усадив пациента на стул, Турчиновы вдвоем вцепились в него, как гончие в кабана, проводя анамнез, без скидок на положение в обществе и половую принадлежность бургомистра. И уже через пять минут глава города понял, что для врачей, сидящих перед ним, он и не бургомистр вовсе и даже не дворянин, а просто больной, которому требуется помощь. И наплевав на гордость и профессиональную спесь, он честно и без утайки отвечал на абсолютно все задаваемые ему вопросы.

– Ложитесь на кушетку. Варвара, помоги.

Ближайшие четверть часа городского голову внимательно прощупывали и простукивали. Даша провела сначала поверхностную пальпацию, затем глубинную, и наконец обратилась к своим способностям, не спеша, чутко прислушиваясь к своим ощущениям, пройдя по всему организму господина Дюкера.

Остеохондроз поясничного отдела, защемление нервов, небольшая позвоночная грыжа и сахарный диабет в хронической форме – и это еще не полный «букет» болячек.

Конечно, говорить бургомистру об этом она не собиралась – зачем забивать голову пациента ненужными медицинскими терминами, а вот лечиться нужно будет стационарно, о чем и было заявлено:

– Ваша милость, – обратилась к бургомистру княгиня, когда осмотр был закончен и он сидел напротив женщины, ожидая вердикта, – если вы хотите ближайшие десять лет забыть о боли и радоваться жизни, вам придется недельку побыть у нас. Ваша супруга может вас навещать, а вот о делах лучше забыть. Сейчас Даша, – княгиня кивнула на молодую девушку, которая делала осмотр, – снимет боль, и вы сможете съездить домой, взять вещи и завтра поутру прошу быть у нас. Если можете, оставайтесь прямо сейчас, но тогда пошлите кого-нибудь с поручением и предупредите своих домашних, чтобы не волновались.

– Ваша милость, вам нет необходимости утруждать себя, я все организую, – предложил свои услуги Петерсон.

Остановились на этом варианте. Конечно, случай был не самый сложный, но чрезвычайно запущенный. Мало было снять боль, важно было снять причину ее возникновения. Так что Дар, искусство врача и интенсивная круглосуточная терапия уже через пару суток окончательно сняли боль. А к концу недели бургомистр махал ногами, приседал, сбрасывая лишний жирок, и даже, под всеобщий хохот, сделал «мостик», при этом пукнув от натуги.

А с его женой княгиня подружилась в первый же вечер, и они с удовольствием проговорили до полуночи, перемывая косточки местному «обществу». Кстати, у нее тоже обнаружилась куча болячек, так что она осталась с мужем на все время лечения.

Мария Ильинична соскучилась по светской беседе обо всем и ни о чем конкретно и откровенно наслаждалась разговором. Жена бургомистра тоже обрадовалась появлению свежих ушей и готова была выложить новой подруге все городские сплетни.

В общем, сами того не замечая, Турчиновы вошли в городской «бомонд» и стали его неотъемлемой частью.

Правда, аристократкам не полагалось принимать больных и копаться в человеческом теле, зачастую по уши в крови, принимать роды там, где повитухи расписывались в своем полном бессилии, но у каждого человека свои причуды. К этому отнеслись с пониманием.

Тем более что прямого запрета на врачевание для благородных особ не было, а лицензию на занятие врачебной деятельностью бургомистр самолично выписал и вручил обеим – княгине и молодой княжне.

Приглашение на прием получено было своевременно. Платья и украшения выбраны, боевая окраска нанесена, женщины были готовы к бою. Каждой хотелось блистать. Одной – вспомнить молодость, другой – набраться опыта.

До их появления женщины местных богатеев и чиновничества, конечно, были в центре внимания, ими восхищались, поклонялись, приглашали на танец. То там, то здесь появлялась «царица бала», но это было ровно до того момента, как появилась Дарья.

Кажется, ничего и не произошло, но все сразу почувствовали, что появилась Владычица – «Королева бала», хотя никаких особых усилий Даша и не прилагала.

Но порода настолько ярко контрастировала с беспородностью купчих, что пальму первенства без колебаний мужская половина «общества» отдала княжне под злобное шипение конкуренток:

– Подумаешь, лекарка! Выскочка! – шипели, мило улыбаясь, молоденькие провинциалки.

– Княгиня! Ваша внучка просто обворожительна! А почему она работает, разве это занятие для девушки? – откровенно удивлялись подруги бургомистерши, расположившись на удобном широком диване в дамской комнате. Сама княгиня расположилась в центре в неброском на первый взгляд бальном платье, но с таким набором фамильных драгоценностей на шее и в ушах, что местные кумушки готовы были взвыть от зависти. Жена хозяина города поддерживала беседу, не отходя от подруги, защищая от досужих сплетен молодую княжну. Побывав в руках у этой девчушки и ощутив ее талант врачевания в полной мере, она готова была вцепиться волчицей в любого, кто только попробует плеснуть грязью на ее «крестницу».

А Даша танцевала без перерыва, молодые мужчины наперебой приглашали ее, но вот поговорить было не с кем.

– Позвольте представиться, Ян Корн. Ваш коллега, доктор медицины, – подошедший молодой человек лет тридцати склонился в изящном поклоне.

Даша ответила на приветствие, как полагается по этикету. Доктор Корн по жизни был трусоват, но далеко не глуп, и от своего плана заманить княжну в свои сети он отказываться не собирался: «Нашли дурака, от своей выгоды отворачиваться».

Сама собой завязалась беседа.

Вот о чем могут беседовать два врача на балу в городской управе? Не знаете? Догадались?!

Правильно, о болячках и методах их лечения. Корн щедро делился своими знаниями и опытом, а Даша жадно впитывала крупицы его знаний. Дар, конечно, хорошо, но лечение традиционными методами никто не отменял. Да и не всегда свои способности можно применять, а уж тем более трубить о них. Так можно и на костре инквизиции умоститься или в подвале на цепи, с перспективой лечения всяких святош или того, на кого тебе укажут. В клетку княжне, откровенно говоря, не хотелось. Пусть даже и в золотую, на крайний случай.

В общем, окончание вечера они провели месте. И Корн предложил ей прогуляться по городу.

– Княгиня, позвольте проводить княжну до дома, я хотел бы показать ей некоторые достопримечательности города, – учтиво поклонившись, Корн попросил разрешения у княгини, согласно этикету и правилам приличия.

Отпускать Дашу с молодым человеком Мария Ильинична, конечно же, не хотела, но: «Не век же ей одной куковать, скоро и о замужестве думать придется».

Скосив глаза на окружавших ее подруг, она чуть заметно кивнула: «Что за птица такая? Можно ли мою голубушку с ним отпускать?»

Бургомистерша скорчила рожу, на которой было явно написано: «А хрен его знает. Вроде человек известный, но я с ним близко знакома не была». Усмешка в глазах княгини и тонкий намек, который может себе позволить близкая подруга.

«Ну не настолько близко, как хотелось бы, конечно», – откровенный смех в озорных глазах был ответом на ее немой вопрос.

Не было произнесено ни слова, но для благородных дам это и не требуется. Они и так умеют общаться – взглядами.

– Надеюсь, молодой человек, что в случае необходимости вы сможете защитить девушку. Шучу, конечно.

Разрешение было получено, и Корн решил, что сегодня же он покорит сердце русской и заодно решит массу проблем, возникших с момента ее появления в городе.

Даша неплохо ориентировалась в узких улочках Амстердама, однако, увлекшись беседой, она неожиданно поняла, что совершенно не знает район, куда они зашли.

Начал моросить мелкий дождик. Стемнело. Как-то так получилось, что мужчина все теснее прижимался к ней, и неожиданно, сократив до минимума разделяющее их расстояние, обнял ее за плечи, повернув к себе лицом.

– Даша, выходи за меня замуж!

Девушка уже давно поняла, что ее намеренно заманили в незнакомое ей место, и ругала себя за излишнюю доверчивость. Вообще-то она ждала совершенно другого и готовилась защищаться, в случае чего. А вот такого: «Выходите за меня замуж», – она явно не ожидала.

Видя, что рыбка уже на крючке, беззвучно шлепает губками и таращит от неожиданности глазенки, Ян решил закрепить успех и решительно ринулся в атаку. Он обнял княжну и припал своими влажными губами к ее губам, не обращая внимания на ее вытаращенные от возмущения глазенки.

От такой наглости Даша опешила, потеряв дар речи. Вот как, вы думаете, по закону жанра должны были далее развиваться события?

Несчастная жертва коварного соблазнителя должна была бы поплыть, млея от наслаждения, и растаять в объятиях мужчины, давая возможность шаловливым ручкам нагло ощупывать все бугорки и ямочки на ее юном теле? И обязательный вздох: «Ах, ну что ты делаешь?! Я и так на все согласна, милый!»

«Сейчас! Разбежалась, только шнурки проглажу», – Даша не страдала излишней влюбленностью, а о пылкости чувств вообще речи не было.

А вообще-то первое, что почувствовала Даша, это не наслаждение, а вонь изо рта «ловеласа». Пахло луком и какой-то тухлятиной: «Хоть бы рот прополоскал, скотина, не говоря уже о чистке зубов».

Будучи медиком, она отлично знала все болевые точки на теле мужских особей гомо сапиенсов. Не имея возможности защищаться верхней половиной организма, она уже прикидывала, как ей больнее лягнуть ухажера или, на худой конец укусить. Но неожиданно события круто изменились.

Тяжелая рука опустилась на плечо Яна и, сграбастав, так рванула его на себя, что ему стало явно не до Даши. Отлетев к стене, соблазнитель оказался нос к носу с тремя мужчинами в матросских куртках с явно бандитскими рожами и наглыми ухмылками, не предвещавшими ему ничего хорошего. Глазки стоящих напротив его амбалов светились «добром и нежностью» голодного людоеда, а волчий оскал, заменявший им улыбку, совершенно лишил смелости и без того трусоватого эскулапа.

– Что вам нужно? – заверещал мужчина.

«Какой у него писклявый голос. Руки трясутся. От страха, наверное, – фиксировала Даша, проводя мысленный анализ развертывающихся событий. – Ему сейчас морду начистят или ударят несколько раз организм об мостовую. А вот что будет со мной?»

Кто-то негромко, дипломатично кашлянул, троица бандитов расступилась, пропуская вперед такого же головореза, только пониже их ростом. А в том, что это бандиты и душегубы, которые сейчас его прирежут здесь и сейчас, Корн уже не сомневался и примерялся, как бы дать деру. Глазки затравленно метались по сторонам. Но негодяи плотно и грамотно взяли их в «коробочку», отрезав все пути к отступлению.

– А вот зачем ты, подлец, к порядочным девушкам пристаешь? В темном углу их зажимаешь, целоваться лезешь. Я тебя спрашиваю, гадючий выползок, ты разрешения у ее отца спрашивал? – поинтересовался «атаман» шайки.

– Она сирота!

– Это ты сирота казанская, а у нее отец есть, и за свою дочь – любимую и, заметь, единственную – он тебя на куски порвет.

– А может, его того, и дело с концом? – предложил один из троицы, доставая из кармана ножницы. – Ян вообще-то ожидал увидеть нож.

– Что того? Евнухом его сделать предлагаешь? Хорошая мысль, – и обратившись к Корну, которого от страха уже начинала бить мелкая дрожь, наивно спросил:

– Согласен? Нет? А придется, чтоб другим неповадно было.

Даша, хоть и напугалась не меньше самого Корна, но сообразила, что о ее отце вообще никто не знал, и это наводило на мысль, что «бандюги» могут оказаться и не врагами вовсе. И все это спектакль с целью напугать ухажера.

– Не нужно ножницами, лучше ножом. Крови меньше и быстрее будет, – внешне спокойным и деловым тоном заметила Даша, хотя все внутри кричало и вопило от страха.

Бедняга Корн просто задохнулся от наглости этой «русской».

«Какая дрянь, это все подстроено, и она вместе с ними», – с ужасом наконец понял он. Желание бежать, спасаться захлестнуло все другие мысли в голове Яна. Озираясь по сторонам, как загнанная в угол крыса, а в том, что Дарья одна из ночных татей, он уже не сомневался, Корн искал возможность удрать. И удача улыбнулась ему.

– Правильно, возьми нож, – главарь протянул подельнику огромный тесак.

Цепь разомкнулась, появилась щель, чем он и воспользовался.

Взвыв дурным голосом, незадачливый донжуан ринулся в разомкнувшуюся «коробочку», как укушенный за филейную часть тела носорог, и с воплем исчез в надвигающейся темноте, позабыв и о даме, и о собственных планах по ее соблазнению.

Пришел черед Даши. Если она все правильно поняла – ее не тронут, а вот если нет! Об этом не хотелось думать, но с украшениями на шее и в ушах она попрощалась заранее. Быть в роли жертвы насильников тоже как-то не хотелось.

– Дарья Алексеевна, голубушка, а не объясните ли вы мне, как вы оказались в этом месте и в компании этого молодца? Или у вас «лямур» в одном известном вам как эскулапу месте крутит? – насмешливый тон и откровенная издевка, да еще произнесенная на чистейшем русском языке, как холодный душ охладил пыл юной княжны и в клочья разметал ее страхи.

– Господи, свои, родные, русские! – ветреная девица от избытка чувств опустилась на мостовую. – Где папа? Что с ним? – слезы полились из ее глаз. Девушка рыдала по-русски, в два мощных ручья, да еще и с завыванием и соплями. Пошел откат адреналина. Началась истерика.

– Ну хватит! Будет, княжна, будет. Садитесь в карету, – негромкий щелчок пальцами, и из темноты появилась карета с гербом в виде двух скрещенных топоров и меча между ними. – Ваш отец уже в городе и скоро будет дома.

– Он жив! – глаза девушки светились от счастья.

– Пока жив! Но нужно будет все ваше умение, чтобы не отдать его вашей подруге, – негромко ответил севший напротив нее мужчина. – Поехали!

О какой именно «подруге» идет речь, Даша поняла сразу, а вот откуда об этом знает ее спутник? Интересно.

* * *

Пролетев на крыльях страха и ужаса с полгорода, доктор Корн наконец понял, что за ним никто не гонится и лишение его кошелька и, вероятно, жизни в придачу пока отменяется.

В том, что ему подстроили ловушку, он ни на миг не сомневался.

«Ну не может простая девчонка быть так спокойна. Не может! Она одна из них. Наводчица. Нет, предводительница! Атаманша! Так вот откуда у нее деньги. И никакая она не княжна, а самозванка. Ну ничего, я ее выведу на свет божий», – мысли, одна коварнее другой, плясали в голове честного самаритянина, в то время как он сам метался по комнате, вынашивая планы мести.

Утром, на свежую голову, план был готов, и Корн решил наказать коварную мерзавку. Предстояло действовать решительно и быть беспощадным. Оставлять это бандитское кубло в городе он был не намерен.

Предстояли расходы, это, конечно, не радовало, но что ни сделаешь для себя любимого, чтобы выпихнуть опасную конкурентку, совершив при этом благородный поступок по избавлению Амстердама от ночных разбойников.

А Даше было не до фантазий. Ей пришлось приложить все свои силы и весь свой талант и способности, чтобы вдохнуть жизнь в истерзанное тело отца. Вычерпав все силы и весь свой Дар, она без сил рухнула бы на пол, если бы в последний момент бабушка не подхватила ее обессиленную тушку и с помощью Варвары не уложила в кровать.

Дарья проснулась среди ночи. В окно ярко светила луна. Кто-то гладил ее по голове, нежно касаясь густых черных волос, она чувствовала уверенную, нежную и неестественно холодную руку.

– Ты? – не испугалась, а просто удивилась Даша. Жизненная сила медленно, но неотвратимо возвращалась в ее молодое девичье тело.

– Я. А ты не рада?

– Отца я не отдам. Он мой.

«Подруга» грустно усмехнулась. Она прекрасно знала, что рано или поздно, но свое она получит всегда. Даша это тоже знала: «Но не сейчас, позже, как можно позже».

– Хорошо! Как ты?

– Устала очень, но чувствую, что силы возвращаются, и я становлюсь сильнее, мне трудно сдерживать себя.

– Ничего удивительного! Это как родник. Его вычерпываешь до дна, а он наполняется снова и снова, подземные каналы вымываются, становятся шире и мощнее, и родник превращается в реку.

– Так что же мне делать?

– Ничего. Просто живи, а неприятностями тебя сами обеспечат, не волнуйся.

– Слушай, а кто были те люди, с которыми я встретилась накануне?

– А ты герб на карете запомнила? Вот и ответ! Отдыхай, мне пора. Завидую тебе, мне бы так. Пока!

Комната опустела, луна по-прежнему светила в окно, заливая ее бледным светом. Глаза налились тяжестью, и голова юной княжны утонула в мягкой пуховой подушке.

* * *

Чиновничье племя Амстердама готово было русскую княгиню носить в буквальном смысле на руках – бургомистр был здоров, весел и щедрой рукой раздавал «пряники», перепадал, конечно, и «кнут», но это не шло ни в какое сравнение с прежними временами, да и когда это болезнь красила человека.

Его жена – Бригитта Дюкер была счастлива вдвойне. После недельного пребывания у Турчиновых супруг ее приятно удивил в постели: был нежен и неутомим. Давно забытое женское счастье возвратилось в ее сердце, глаза горели нежностью и счастьем.

Авраам Дюкер в молодости был мужчина еще тот, кобелировал с двумя, а то и с тремя молоденькими аристократками, и это не считая жены, которая получала самые жирные куски мужского темперамента, как и полагается законной супруге.

После известных событий глава города не сдержался и завел себе помимо жены еще и фаворитку. Темперамента с лихвой хватало на двоих.

Бригитта, не будь дурой, скандал своему любвеобильному муженьку закатывать не стала, а вот с соперницей встретилась «тета-тет». Разговор прошел без воплей, розовых соплей и проклятий. Дамы оказались умными и практичными, а потому легко сумели договориться.

Фаворитка получала подарки, деньги и не лезла в семейную жизнь. А законная жена получала то же самое и крепкую семью в придачу. Темперамента и мужской энергии с лихвой хватило на обеих женщин. А вот за тем, чтобы их мужчина не вздумал сходить «налево» с кем-то еще, обе следили строго и спуску не давали. Глава города даже и не подозревал о сделке между практичными дамочками и наивно полагал, что он виртуозно морочит им обеим голову. Да его никто и не думал выводить из этого милого заблуждения.

Общение с княгиней не прошло бесследно для Бригитты. «Милая Маша» показала и научила «Малышку Бриги» некоторым премудростям, которые знают в совершенстве гаремные красавицы и от которых мужчины просто млеют от восторга.

Вначале, после показа «приемчиков», Бригитта пришла просто в ужас: «Господи, стыд-то какой».

На что княгиня резонно заявила, что: «Стыдно будет, когда супруг за чем-то подобным пойдет к вертихвосткам и принесет в семью заразу. Вот когда стыдно-то будет. И обвинят во всем законную супругу. Ибо испокон веков считалось, что мужчина невиновен и безгрешен и все Венерины болезни от женщин».

Впрочем, «стыд» скоро прошел, а первые же опыты с собственным мужем напрочь отбили желание последнего шляться по блудницам в поисках приключений. Даже фаворитка была бледной мышью в умении ублажить своего мужчину.

Стараясь отплатить за науку и налаженную семейную жизнь, подруга поклялась себе помочь «Маше» найти «аманта» и старалась с усердием, нередко приводя княгиню в смущение. Впрочем, обиды не было, Мария Ильинична видела, что подруга действует от чистого сердца, искренне желая скрасить ее вдовью долю.

И вот, через день после бала в магистрате, где «доброжелатели», а их хватало в избытке, чуть не полопались от зависти, видя, как лихо градоначальник отплясывал с собственной супругой, и не только. После сытного обеда и милого общения с фавориткой в служебном кабинете бургомистру доложили о прибытии доктора Корна. Встречаться с Корном откровенно не хотелось, но:

– Пусть войдет, – махнул рукой Дюкер, готовясь услышать очередную неприятность.

– Господин бургомистр, я должен сообщить вам очень важное известие, – Корн достал из небольшой папочки конверт и положил на стол, пред ясные очи Дюкера.

Пришлось распечатать конверт и углубиться в прочтение текста. Не прошло и пары минут, как бургомистр зарычал, сверкнув глазами. Демонстративно не спеша, с чувством скомкав врученную бумагу, он швырнул ее прямо в физиономию посетителя.

– Подлец! Ты… – градоначальник попытался найти слово поприличней, но, видимо, не найдя, продолжил, – понимаешь, в чем пытаешься обвинять княжну?

Аврааму Дюкеру за то немалое время, что он сидел в кресле градоначальника, пришлось по роду службы прочитать такое огромное количество кляуз и доносов, что у него выработался стойкий иммунитет к пакостям, подлостям, человеческим мерзостям и нападкам всякого рода.

Явно не ожидая такого развития событий, трясясь от страха и пятясь задом к выходной двери, Корн попытался переломить ситуацию. Но лучше бы он этого не делал.

– Да я просто уверен, что она колдунья и связана с сатаной. Да вы на себя посмотрите. Разве в вашем возрасте можно так выглядеть? У вас же ничего не болит, разве это не прямое действие сатанинских сил?!

Бургомистру было решительно наплевать на богословские заморочки, он и в церковь-то ходил лишь в силу служебного положения и традиций. А вот то, что местные церковные иерархи имеют любовниц на стороне, глушат наливки и воруют почище его самого, – это он знал точно, потому что служба у него такая – все знать.

Так что к словам Корна он отнесся спокойно и без интереса, отлично зная всю подоплеку, вплоть до его попыток соблазнить юную княжну – доложили все, во всей красе и во всех подробностях. А что тут такого. Дело-то житейское, кушать хочется всем, много и посытнее, и лучше за чужой счет.

А потому, усмехнувшись, бургомистр презрительно заметил:

– А может быть, это просто умение лекаря правильно и вовремя распознать недуг и назначить правильное лечение?!

– Но я не хуже нее разбираюсь в болезнях и уверяю вас, что тут без темных сил не обошлось. А вам нужно не о ней, а о Боге думать. Душу свою бессмертную спасать.

– Выгнать княгиню вместе с княжной из города? Так? – наивно, тихим голосом, почти шепотом, спросил бургомистр, при этом в его глазах разгорался огонь, готовый обрушиться на жалобщика.

Не веря в такую быструю сговорчивость Дюкера, Корн усилил нажим:

– Она не только колдунья, она еще бандитка, атаманша и живодерка, пытавшаяся убить меня, предварительно проведя кастрацию кухонным ножом.

Услышав последнее, Дюкер едва сдержал смех, но справился в силу привычки держать себя «в руках».

– Насколько я осведомлен из повествования моей супруги, вы сами пожелали проводить девушку до дома. И вы утверждаете, что она коварно заманила вас в темный переулок и пыталась ограбить, предварительно отрезав вам ваш хрен, – уточнил бургомистр, едва сдерживаясь от душившего его смеха и возмущения наглостью докторишки. – И какие у вас, господин Корн, есть доказательства всему этому?

– Достаточно моего честного слова, – картинно выпятив грудь, заявил Корн.

В комнате повисла тишина, потому что бургомистр просто шарил руками по столу в поисках чего-то тяжелого. Нашел, и массивный подсвечник вместе со свечами полетел в голову доктора Яна Корна.

А далее распахнулась дверь, и Корн с воем и визгом вылетел из начальствующего кабинета. Вслед ему неслась брань из словарного запаса портовых грузчиков, щедро сдобренная «нежными» пожеланиями интимного характера относительно его матери, отца, братьев и сестер со всем скотным двором в придачу.

Настроение у городского начальника было испорчено. Устроив разнос в конторе, Дюрер отправился домой и выложил все своей ждущей его «половине», которая, успокоив, накормив и приласкав супруга, пообещала все выяснить утром, что она и осуществила, явившись к Маше в дом.

Немедленно на «ковер» была вызвана юная вертихвостка, и ей устроили форменный разнос и допрос одновременно.

Если Корн вылетел из кабинета бургомистра бледный от страха и возмущения, то Даша вылетела после проработки представительниц старшего поколения красная, как вареный рак, и вся в слезах. А вот если бы «несчастный докторишка» попался ей в эту самую минуту, то евнухом он бы стал однозначно, причем операция прошла бы быстро, болезненно и без применения режущих инструментов.

Кстати, сыночку тоже досталось «на орехи»: ему припомнили отлынивание от родительских обязанностей по воспитанию дочери. Свою вину Мария Ильинична, конечно, чувствовала, но не признаваться же в этом при посторонних, даже если это «лучшая» подруга. Посудачив на извечную тему: «Вот были девки в наше время, не то что нынешнее племя», удовлетворенные беседой матроны нежно распрощались, довольные друг дружкой.

Не прошло и дня, а о подлеце Корне уже знал весь город. Как бы далее развивались события, трудно предугадать, но тут произошло такое, что «ну ни в какие ворота».

Впрочем, по порядку.

* * *

Вечером, после трудового дня, добропорядочные бюргеры, отужинав в кругу семьи, разделялись на две неравные половины.

Одни совершали променад по улицам города, перед тем как заснуть в обнимку со своими супругами или подругами. Другие же спешили в трактиры, чтобы выпить кружечку пива и почесать языки. Это происходило ежедневно, и казалось, ничто не сможет разорвать этот порочный, но такой милый круг.

Оказалось, сможет.

Истошный вопль висел в воздухе, и по улице в направлении порта бежал совершенно голый человек мужского пола. Его небольшие яички трепыхались между его худых ляжек, а тело буквально летело на крыльях страха и ужаса.

За ним несся плотно сбитый мужчина с дубиной и зловещим голосом просил беглеца остановиться, обещав при этом прибить его на месте, быстро и болезненно.

Убегающий, вероятно, с этим был не согласен, потому как останавливаться не собирался. Время от времени то один, то другой падали, покрываясь пылью и грязью.

Как долго продолжалась бы погоня, было решительно непонятно, но преследователь со всего маху налетел на камень, лежащий на дороге, споткнулся и в диком прыжке попытался ударить беглеца, прежде чем самому покатиться кубарем, рискуя сломать себе шею.

Дубина с хрустом впечаталась с филейную часть убегающего субъекта, и вопреки ожиданиям горожан, активно болеющих за исход гонки, голый мужчина не покатился мешком по мостовой, а наоборот, получив ускорение, с воплем рванул прочь что было сил и скрылся за поворотом. Пока поднимали одного, другого и след простыл.

– Ну ничего, сволочь такая, я тебя обязательно найду, – рычал, тяжело дыша, владелец увесистой дубины. Наконец поняв весь идиотизм своего положения и не желая быть объектом насмешек, он, зашвырнув штакетину куда подальше, плюнул и поплелся домой.

Ему предстояла долгая разборка с женой, и его глаза сузились от предвкушения семейной вендетты, глаза горели нехорошим огнем, как у быка на ристалище во время корриды.

Ну вот, вы скажете: «Ничего обычного. Очередной рогатый муж. Дело житейское», – и будете, конечно, правы.

Джозеф Берг служил лоцманом в порту, а до этого ходил боцманом на одном из судов, принадлежащих Компании. Его жена, милая и миниатюрная Клара, была обычной потаскухой, что нередко бывает в семьях моряков. Во время отсутствия мужа она не отказывала никому, но детей рожала строго от мужа. И все трое мальчишек были точной копией Джозефа. После того как муж получил отставку и устроился лоцманом, Клара быстро стала добропорядочной женой и об ее изменах Джозеф больше не слышал. Конечно, время от времени он ее поколачивал в целях профилактики – дело вполне обычное для моряков Амстердама. Недавно даже сломал нос, но это такие мелочи, что и говорить о них не стоит.

Вечером, в отличном расположении духа войдя в трактир и получив кружечку крепкого пива местного разлива, Берг направился к компании таких же, как он сам, горожан.

А там, как оно и бывает, один из выпивох, уже пропустивший парочку бокалов, рассказывал очередную историю.

– …и ты представляешь, приставил лестницу, прямо к окну. Забирается по ней. Окно открывается, а там Кларочка-лапочка во всей красе. Сиськи во… – рассказчик сделал жест, понятный каждому мужчине, и означающий объем этих самых женских сисек, – его уже ждет паскуда. А он ее прямо взасос. В комнату и завалились оба.

– Везет же некоторым.

– А где, интересно, в это время был рогатый Джозеф? – послышался чей-то голос в толпе. И это совершенно не понравилось лоцману.

– Так вот же он! – вся толпа уставилась на Берга.

Тишина первого мгновения раскололась от хохота и улюлюканий. Часть присутствующих откровенно каталась по полу, ржа не хуже жеребцов во время «весеннего гона».

Быть в центре всеобщего внимания, конечно, приятно, но не в этом случае и не в качестве рогоносца.

До Джозефа, наконец, стало понемногу доходить, над кем покатываются от смеха завсегдатаи таверны и кто является «рогатым мужем».

Налившись краской, как бык перед корридой, лоцман бросился на клеветника, посмевшего оскорбить его.

– Брешешь, гад ползучий! – Джозеф, сграбастав обеими руками рассказчика и свалив его на пол, тряс горемычного враля за ворот его же куртки, время от времени производя соударение головы несчастного с полом таверны.

Смотреть на все это было, конечно, смешно, но порядок должен быть во всем.

– Остановите его! – громкий голос хозяина трактира заставил присутствующих действовать. Драчунов растащили по разным углам, как боксеров во время боя.

– Успокойся! Если Ларс брешет, то он заплатит тебе за оскорбление, и пока не заплатит, ноги его в моей таверне не будет, да нигде его не пустят, это я гарантирую и беру на себя. А вот если все это окажется правдой, заплатишь ты, Джозеф, – вынес вердикт хозяин таверны, в то время как оба поединщика пыхтели и отдувались под присмотром жаждущих зрелища завсегдатаев питейного заведения.

– Правильно! Это справедливо, – все постоянные клиенты и гости трактира, собравшиеся вокруг ристалища, поддержали решение хозяина заведения.

– А как это проверить?

– Да нет ничего проще! Мы пойдем и проверим. Джозеф, ты как, согласен? – предложил корчмарь.

После небольшого раздумья, Берг поднялся с пола, отряхнулся и просто произнес:

– Идем! Я согласен, – и направился к выходу. Вся толпа двинула за ним.

Путешествие не заняло много времени, но когда толпа во главе с трактирщиком приблизились к дому лоцмана, Джозефу стало откровенно не по себе.

Ну во-первых, толпа увеличилась за счет присоединившихся зевак, и в случае чего замять историю уже не получится по-тихому. А во-вторых, рядом с окном дома действительно стояла лестница, и верхний ее край упирался в окно.

– Хм. Да! – трактирщик в нерешительности остановился у лестницы. Потрогал ее рукой и запустил лапищу себе в бороду. В толпе послышались смешки и нехороший шепот.

– Ну давай, действуй. Что стоишь как соляной столб, – зрители требовали действий.

Джозеф подошел к двери, дернул. Дверь никто не открыл. В окне второго этажа мелькнул женский силуэт, и послышался испуганный возглас. Мужской или женский, понять было решительно невозможно, а вот что там началась беготня и послышались брань и шум опрокидываемой мебели – это слышали все.

– Рогоносец! – зашипела толпа. Послышался смех. Представление только начиналось.

Это вывело хозяина дома из себя. Он дернул еще раз, затем еще, пока ручка не оторвалась. Никто и не подумал ему открывать. Напротив, шум внутри дома только усилился, послышались испуганные вопли.

Взревев как раненый носорог, лоцман нажал плечом на дверь, ему помогли, и вскоре преграда поддалась, влетев вместе с косяком внутрь дома.

В прихожей лежали опрокинутые наземь стулья, и никого не было.

Влетев с маху на второй этаж, Джозеф узрел свою супругу на постели в полуголом виде. Она сидела и визжала, как поросенок, которого привели на бойню, прикрываясь одеялом. Миниатюрная, приятной наружности «Даная» смотрела на мужа и ввалившуюся вслед за ним толпу огромными, полными ужаса глазами.

– Замолчи, дура, – лоцман ревел, красный от возбуждения и стыда. Комната потихоньку наполнялась зеваками. – Где этот гад?

Изрядно подержанная красавица, не первой свежести, по оценкам ввалившейся толпы, указала пальчиком на сундук, стоящий в углу. Пальцы ее заметно дрожали, да и всю ее бил нервный озноб.

Крышка сундука отлетела в сторону. И Джозеф, и трактирщик застыли от неожиданности.

Ну вот кого они ожидали увидеть? Неизвестно! А увидели совершенно голого, трясущегося как осиновый лист доктора Корна.

Осквернитель супружеского ложа взвыл от ужаса и, как пружина, вылетев из своего убежища, бросился к окну. Спускаться по внутренней лестнице он не мог – она была заполнена напирающими зеваками, потому он просто сиганул вниз прямо с подоконника, рискуя сломать себе конечности или шею, кому как повезет.

Но, видно, сегодня удача была к нему благосклонна. Подобно мешку с тряпьем, он прокатился по дороге и рванул прочь со всей возможной прытью.

Описывать кровавую вендетту нет смысла по той причине, что доктор просто исчез из города, и куда он делся, никто не знает. Блудница Клара была изгнана из дома и тоже исчезла, но как рассказывают, вовсе не пропала, а купила домик в Роттердаме и зажила жизнью добропорядочной женщины. Младший сын потом перебрался к ней, и они отнюдь не бедствовали.

Сам Джозеф через год женился, говорят, счастлив, а может, брешут, шут их знает. 

Глава десятая Вендетта

Для Турчиновых, собственно, ничего и не изменилось. Через месяц Алексей, окончательно выздоровев, отправился в ставку к Трубецкому. Погрустили, конечно, как полагается, но праздновать труса русскому князю не пристало. Война набирала обороты, и его место там, где прикажет царь-батюшка или командиры, им назначенные.

С исчезновением доктора Корна количество пациентов прибавилось, но, к счастью, Даша была не одна. Место Корна вскоре занял другой врач. Жизнь, как телега на проселочной дороге в осеннюю пору, вошла в проторенную колею и двигалась сама собой, даже без участия кучера, задремавшего на облучке.

Помимо приема у себя в больничке Даше ежедневно нужно было обходить пациентов, которые лечились «на дому». Княгиня частенько сопровождала ее, но нередко, взяв часть пациентов, они разделялись.

Поскольку болеют все, без различий в чинах и положении в обществе, нападений на Турчиновых не было. Особенно после того, как они помогли местным «авторитетным людям», занимающимся родом деятельности, не одобряемым властями города. Но доносительством «русские» не занимались, и это дорого ценилось. И плата за молчание была высокой – жизнь.

Кстати, нередко помогали и тем, и другим. Не единожды бывало так, что Даша шила раны и ставила примочки контрабандистам, а княгиня в это же самое время врачевала их заклятых врагов из стражей городской управы.

Об этом, конечно, догадывались и те, и другие, но хороший врач ценился обеими сторонами. А из этого значило, что любому, кто бы посмел причинить неприятность лекарям, попросту оторвали бы голову – тихо, быстро и насовсем.

Поэтому, когда по пути домой возле Даши остановилась карета, она особенно и не испугалась, скорее наоборот – ей стало жуть как интересно, поскольку на карете был тот же герб, какой она видела ночью, в день прибытия отца.

Дверь кареты открылась, и навстречу княжне выскочил тот же плотный мужчина, которого она приняла за соотечественника и к которому бросилась на шею от избытка чувств и эмоций в ту памятную ночь.

– Добрый день, Дарья Алексеевна, не испугал часом?

– Да нет, а что, кто-то опять желает посягнуть на мою честь, как в тот вечер?

Мужчина усмехнулся.

– Шутить изволите. Кстати, я не представился – Друбецкой Артамон Сергеевич.

– Так вы все-таки русский, я не ошиблась, – засияла Даша.

Замечено не мной и уже давно, что встретив родную – русскую душу на чужбине, всякий рожденный на просторах великой, могучей и необъятной готов был расцеловать соотечественника в первое мгновение, далее – по обстоятельствам.

Поскольку первое мгновение было пройдено в ту памятную ночь, то теперь следовало сделать «тайм-аут» и посмотреть, и послушать – выдержать паузу, как советовал небезызвестный драматург. Что княжна и сделала.

– Да вот, угораздило родиться на просторах, но, впрочем, не жалею, – не меняя тона, Артамон Сергеевич продолжил:

– Вас ждет для приватной беседы некий весьма влиятельный господин. Прошу, – красноречивый жест рукой приглашал проследовать в карету.

Ситуация была несколько щекотливая.

– Я могу отказаться? – задала вопрос Даша. Страха не было, но и желания рисковать без необходимости тоже.

– Можете, но речь идет о жизни ребенка, а отец не хотел бы «светиться» рядом с вами. Чревато, знаете ли.

Ломаться далее смысла не было. Юность вообще опрометчива, да и если это действительно правда, отказать ребенку в помощи она бы не смогла.

Решительный шаг вперед – и она в полумраке кареты, Друбецкой рядом – напротив. Через час, который прошел в молчании, карета остановилась у роскошного особняка, обнесенного высоченным каменным забором. Друбецкой, проворно выскочив первым, помог княжне выйти из кареты и жестом пригласил пройти внутрь белокаменных хором.

Особняк был и вправду огромен, красив и массивен. Великолепная мраморная лестница вела на крыльцо, тоже из мрамора. Дом был в окружении массивных мраморных колонн. Судя по искусной резьбе и отделке, хозяин особняка был не просто богат, а сказочно богат. Подобные домики она видела только во сне. И вот сон ожил.

Массивная дубовая дверь открылась совершенно бесшумно, и навстречу вышел немолодой господин в простецком домашнем костюме. Его с легкостью можно было принять за лакея, если бы не манеры и взгляд. Так может смотреть только человек, который привык отдавать приказы, а не исполнять их.

Друбецкой при виде вышедшего чуть склонил голову, что еще раз убедило княжну, что перед ней стоит тот самый господин, который ее и пригласил.

– Позвольте представиться, Герд Нортон – хозяин этого особняка. Негоциант, если вас интересует род моей деятельности.

– Турчинова Дарья Алексеевна – врач, если вас интересует род моей деятельности, – в тон ему ответила княжна.

– Вы позволите пригласить вас в мою скромную обитель? У меня есть к вам дело.

– Мне сказали, что ваш сын болен, может быть, мы не будем терять время? К тому же я уверена, что вы знаете обо мне достаточно много, может быть, даже больше, чем требуется.

– Может быть и так. Прошу вас, княжна, – согласился Нортон, приглашая пройти в дом. Появившийся лакей вежливо предложил Даше следовать за ним. Лакей двинулся вперед, Дарья за ним, замыкал процессию хозяин дома.

Проходя ряд богато обставленных комнат, лекарка невольно обратила внимание на то, что золото и позолота присутствуют в таком изобилии, что мысль о том, что ее заманивают с целью грабежа или о коварно подстроенной ловушке можно было отбросить сразу. Ну что можно было взять с девчонки при таких вот богатствах и наверняка не маленьких возможностях хозяина. Тут можно смело утверждать, что и в царских апартаментах нет такого богатства и роскоши. Хотя там она тоже никогда и не была. Но пофантазировать-то можно.

Впрочем, золото в повседневной жизни вещь совершенно бесполезная, даже спать или сидеть на нем неудобно – задницу, простите, застудить можно, потом замучаешься чиряки чистить, ну разве что посуда.

Долго философствовать не пришлось. Пришли. В тихой светлой комнате, шикарно меблированной, на широкой удобной кровати лежал молодой человек примерно ее возраста. Худоба и неразвитость мышц на ногах и руках говорили о полном отсутствии движения у мальчишки, и уже давно. Темный рубец на ноге после перенесенной операции, грубые шрамы скорее говорили о неудаче врача, чем о его мастерстве.

К осмотру все уже было готово. Видно, ее ждали, и даже саму мысль об ее отказе не допускали как таковую. Это все, несомненно, ее злило, но вид больного человека, нуждающегося в ее участии, и горящие надеждой глаза напрочь выбили все посторонние мысли.

Опустившись на предложенный ей массивный стул из добротного дуба, Даша приступила к осмотру, решив собрать максимально подробный анамнез о состоянии пациента.

– Прошу вас, расскажите кратко без лишних красивостей, что случилось, – обратилась она к Нортону, который стоял за ее плечом.

Через десять минут выяснилось, что пару лет назад единственный сын и наследник господина Нортона был похищен и изувечен неизвестными. Увечили целенаправленно, чтобы оставить юноше жизнь, но сделать ее максимально невыносимой.

В результате – поломанная нога, которую с трудом смогли восстановить лучшие врачи Амстердама, перелом позвоночника и полная неподвижность. Внутренние органы тоже пострадали, но не критично.

Пройдясь сильными пальцами по искалеченной ноге, Даша призвала в помощь свои способности и должна была отметить, что кость на ноге действительно срослась, но неправильно. Это можно было исправить, но это все было второстепенно. Главной бедой было то, что искусно сломанный позвоночник делал эту операцию бессмысленной.

Отсутствовала связь позвоночника с головным мозгом, вернее она присутствовала, но в такой ничтожно малой степени, что о подвижности пациента речи вообще можно было не вести. Даже естественные потребности организма не контролировались юношей в полной мере.

Не будь он в таких условиях, как сейчас, он бы давно уже богу душу отдал. Но, видно, расчет неизвестных негодяев и был сделан именно на это. Причем по некоторым признакам княжна могла сказать абсолютно четко, что действовал либо врач, либо высококлассный палач, в совершенстве знающий анатомию своей жертвы.

– Господин Нортон! – обратилась она к хозяину дома. – По предварительному осмотру могу сказать, что положение вашего сына сложное, но не безнадежное.

Даша улыбнулась юноше, который с надеждой смотрел на нее.

– Слышишь, малыш, не безнадежное. Поборемся? Если ты меня слышишь и понимаешь, опусти веки.

Юноша послушно закрыл глаза. Ему подарили надежду.

Отец крепился, но слезы предательски выступили на его глазах.

– Я помогу тебе, но это будет трудно и больно, готов ли ты драться за себя?

Глаза юноши опять закрылись.

– Ну вот и хорошо.

И обращаясь к Нортону:

– У нас есть, о чем поговорить, не так ли?

– Отдохни, я скоро приду и помогу тебе, – княжна решительно встала, давая понять, что есть вещи, которые нет смысла говорить у кровати больного и в присутствии посторонних.

Нортон это прекрасно понял и предложил пройти в его кабинет, где они бы смогли поговорить без нежелательных свидетелей.

Кабинет хозяина был под стать ему самому. Обширные апартаменты в темных тонах из мореного дуба. Своей массивностью и богатством отделки кабинет давил на посетителя, сразу ставя его в подчиненное положение, впрочем, это было субъективное мнение.

Да и задерживаться в нем они не стали, пройдя сразу в личные апартаменты хозяина. Здесь атмосфера была совершенно иная: уютно и по-домашнему комфортно, камин, кожаный диван, два кресла, столик.

– Присаживайтесь, княжна – предложил Герд, указывая жестом на кресло рядом с камином, – на каком языке вам удобно говорить?

– А вы знаете русский? – откровенно насмешливо спросила Даша, уверенная, что русский язык хозяин знает не хуже ее.

– Безусловно, – его говор был южный, это чувствовалось сразу. – Я бы хотел знать истинное положение дел. Вы ведь сказали не все, я правильно вас понял.

– Врачебная этика! Сами должны понимать, – Даша, выдержав недолгую паузу, продолжила:

– Положение вашего сына крайне тяжелое, но не безнадежное. Ногу придется ломать и складывать заново, нужна будет вытяжка, я нарисую нужное приспособление – сделаете. Это не сложно. Внутренние органы повреждены, но не критично. Есть некоторые нюансы, но это все поддается лечению. С позвоночником сложнее, его ломали направленно и, кстати, вполне профессионально. Повреждены нервные стволы и связи, как это восстановить, я не знаю.

Вдруг Даша поняла, что ее внимательно слушают и не задают вопросов, причем так слушают и так не задают, как будто точно знают о ее Даре и ее необычных способностях. На недоуменный взгляд Нортон только опустил глаза и усмехнулся.

– Продолжайте, Даша. Не нужно ничему удивляться.

– Вы знаете?! – ее взгляд, интонация ясно говорили о том, о чем она хотела спросить на самом деле.

– Конечно, я давно об этом догадался и теперь просто в этом убедился, но это ничего не меняет, поверьте, в этом доме умеют хранить чужие тайны.

– В таком случае вы должны понимать, что те, кто изувечил вашего сына, сделают все, чтобы помешать мне.

– Должен вас успокоить, Даша, что о вас и о ваших способностях знаю не только я, знают и другие, я в этом уверен. И вы под охраной не только моих людей, но и ДРУГИХ. А вот какие у них планы, я не знаю, и поэтому вынужден форсировать события. Да и о наших с вами встречах никто знать не должен и не будет. Об этом я побеспокоюсь.

– Но для лечения вашего сына мне необходимо будет сделать несколько хирургических вмешательств, и необходимо частое посещение, лучше, конечно, стационар.

– Не волнуйтесь, все нюансы по лечению и соблюдению необходимых мер мы обсудим подробно. Здесь и сейчас, итак, начнем?!

* * *

В порт Амстердама вошло обычное торговое судно, но груза на нем не было. На причал был доставлен один единственный пассажир – китаец в странных восточных одеяниях. И ради этого косоглазого недомерка экипаж прошел чуть ли не половину света.

Можно себе представить богатство и возможности набоба, позволившего себе гонять порожняком целый корабль в далекий Китай за одним-единственным пассажиром.

Об этой причуде господина Нортона мгновенно стало известно в городе. Уж очень заметной фигурой он был, хотя на глаза никогда и не лез.

Порт и большая часть судов, стоящих под разгрузкой или загрузкой в нем, и большинство кораблей, находящихся в плавании, принадлежали Компании, формально находящейся в Лондоне. А вот фактическим Хозяином Компании был этот скромный, убеленный сединами господин, который встречал китайца на пирсе порта в окружении своей многочисленной охраны.

Впрочем, Нортона никто и не осуждал, завидовали, конечно, но все знали о несчастье, которое случилось с его единственным сыном и наследником, и понимали боль отца. Тут и за соломинку станешь хвататься. Будь ты хоть трижды богат, а вот дети это есть дети, а тем более, когда речь шла о его единственном, горячо и искренне любимом сыне от любимой женщины, рано покинувшей мужчину.

Китаец был не стар, примерно под пятьдесят, бодр и подвижен. Худой и жилистый мужчина, но в его худобе таилась сила и мощь. Вот такие живчики могут представлять серьезную опасность в поединке с «качками».

Впрочем, это все, можно было рассмотреть вблизи, да только кто вас подпустит, если охрана господина Нортона на сотню метров от хозяина разогнала всех зевак.

Но это обстоятельство не помешало сплетням и пересудам в портовой таверне среди моряков – завсегдатаев этого заведения. Нередко здесь напивались до поросячьего визга, до падения мордой в грязь, до очередной «белочки», чтоб ей, паскуде, провалиться на том свете. А уж перемыть кости начальству или богатеям, так это со всем нашим удовольствием. Посплетничать здесь любили, потрепаться тоже. Если посчитать количество морских змеев, которые видели побывавшие здесь посетители, то ихним мясом можно было бы год кормить весь город с утра и до вечера, и даже добавлять в компот.

– Этот китайский целитель весь путь ничего не ел и сидел голой жопой на гвоздях, – хрипел пропитый бас бородатого детины размером с полотняный шкаф. – Только воду пил, йог задрипанный.

– А как он людей лечит? – попискивала нахальная рябая рожа.

– Иголки под ногти загоняет да прутом горячим, прямо из печки, шкуру жжет, – клялся и божился польщенный вниманием стюард, приставленный к китайцу на время плавания и уже изрядно подпоенный жадными до новостей доброхотами.

Слухи о китайском целителе расползались как тараканы, вопреки стараниям господина Нортона. Скрыть тайну приезда китайского целителя Хуа Гао от посторонних не удалось. Первый прокол вышколенной охраны Хозяина Компании.

Впрочем, это было новостью первые пару дней, потом о китайце забыли. Своих дел был целый воз и маленькая телега.

* * *

Светило медицины, к которому обращались, и это не считалось зазорным, даже коронованные особы европейских государств, сидел в удобном кресле в личных покоях Герда Нортона. За знаменитым врачом, профессором медицины, пришлось ехать небезызвестному нам Друбецкому, впрочем, долго уговаривать профессора не пришлось. Нортон платил щедро, а деньги Метру требовались, ежедневно во все больших количествах.

Герман Бургаве совсем недавно женился на молоденькой ассистентке, младше его на целых двадцать лет. Эта молодая особа сосала денежки из «милого котика» с такой силой и настойчивостью, что у нормального человека сразу бы зародилась мысль: «А на кой мне эта кровососущая пиявка?» Но Герман был по уши влюблен и ничего не видел или просто не желал видеть.

Как бы то ни было, но профессор внимательно осмотрел Александра – сына господина Нортона, и вынужден был заметить:

– Господин Нортон! За прошедший год никаких улучшений в болезни вашего сына не произошло. Однако и ухудшений тоже нет.

– Я хочу вызвать из Китая местную знаменитость Хуа Гао. Что вы о нем знаете?

– Я лично с ним не знаком, но слышал много хороших отзывов о нем, однако хочу вам сказать, что вашему сыну не поможет и сам Господь Бог. У Александра разорваны связи позвоночного столба с мозгом, и восстановлению это не подлежит.

– Вот письмо, которое я получил от Хуа Гао. Так вот, он утверждает, что открыл способ шить не только плоть, но и нервные нити. Он берется восстановить нарушенную связь и вернуть Александру подвижность, – Герд был настойчив в желании помочь сыну. Хватался за все, что могло бы помочь мальчишке.

– Если он на это способен – он гений и я буду просить его поделиться знаниями в нашей школе. Но, честно говоря, я в это не верю. Думаю, что он все же авантюрист и мошенник.

Герд не мог спокойно сидеть на одном месте. Нервно расхаживая по кабинету, он неожиданно заявил:

– Доктор, а если я вам предложу в ходе лечения осматривать Александра? Мне очень важно ваше мнение о ходе лечения. Ваши услуги, безусловно, будут хорошо и весьма щедро оплачены, – подойдя к массивной шкатулке, стоявшей на письменном столе, и открыв крышку, Герд достал пару туго наполненных мешочков и протянул их Бургаве.

– Это только аванс. Я хочу, чтобы вы не покрывали шарлатана, обманывающего людей, а дали мне точное и обстоятельное заключение.

– Я буду объективен. В этом можете не сомневаться. Когда прибывает господин Хуа Гао?

– Через неделю, может больше. Вы хотите с ним переговорить?

– В этом нет необходимости. Господин Хуа Гао весьма нелестно отзывался о моем опыте лечения оспы. Я не хочу ему мешать. Пусть покажет искусство врачевания.

«А я посмотрю и опозорю “коллегу” на весь свет. И поделом будет шарлатану, посмевшему публично посмеяться над моим трудом», – так или примерно так думал эскулап, направляющийся домой в объятия разлюбезной супруги.

* * *

В тот же вечер на Туманном Альбионе было получено доставленное голубиной почтой сообщение:

К известному вам лицу направляется китайский целитель Хуа Гао, шансов на выздоровление нет.

В комнате находилось двое. Один сидел в кресле и внимательно читал доставленную голубиную депешу, второй стоял, смотрел в окно, молчал, давая возможность прочитать послание.

– Что это? Ты же утверждал, что вылечить мальчишку невозможно.

– Конечно невозможно. И я от этого диагноза не отступлюсь.

– И что нам следует предпринять?!

– Я думаю, что ничего предпринимать не стоит. Шпионы Нортона и так шныряют рядом. Подождем, посмотрим. Не исключено, что этот целитель обыкновенный шарлатан.

– А если нет? И мальчишка действительно выздоровеет?

– Ну, для полного выздоровления нужно время. У тебя есть кто-то, кто мог бы проследить за лечением и вовремя информировать?

– Есть, конечно.

– Ну вот и хорошо, как начнутся подвижки, тогда и предпримем действия, а пока стоит понаблюдать за Нортонами.

В ближайшее время резиденция господина Нортона была взята под пристальное внимание. Одни следили за другими, а те за этими, а кто-то за обоими сразу.

* * *

– Котик, а почему ты не взялся лечить этого Нортона? – молодая женщина обиженно надула губки.

– Потому, моя кошечка, что вылечить его невозможно, – лениво ответил ей уже немолодой человек, припадая губами к ее обворожительному розовому соску, так соблазнительно выпирающему из пеньюара.

– А этот китаец взялся. И теперь будет грести деньги обеими руками. Это несправедливо.

Молодая кокетка в прозрачном пеньюаре, с открытой грудью, божественно красивая в своей наготе, сложив пухлые губки бантиком, недовольно изрекла мысль, рожденную в ее изящной и, как ей самой казалось, умной головке:

– Сделай такое заключение, чтобы этого китайца выгнали, а сам возьмись за лечение.

– Сына господина Нортона вылечить невозможно. Впрочем, тебе этого не понять. Ты слишком красива, чтобы разбираться в медицине.

– А кто тебя проверит. Ты же самый главный, – усмешка плясала в глазах полуголой красотки.

Если бы с глаз немолодого уже профессора кто-то снял «розовые очки» влюбленности, то он бы заметил, что за милым образом «домашней кошечки» проступили бы очертания хищной и жадной стервятницы, которая вовсе и не на кошку похожа, а скорее на гиену. Жадность и коварство этой особи, сидящей на кровати в спальне Бургаве в милом пеньюаре, была безмерна.

И доктору в скором времени предстояло сделать непростой выбор между двумя женщинами – женой и истиной, между честностью и подлостью.

Как там у Вильяма нашего Шекспира насчет жен и крокодилов сказано? Вспомнили?! Впрочем, не к лицу нам из-за некоторых индивидуумов женского полу обижать милых зубастых зверушек.

* * *

Своих лучших волкодавов Нортон забрал с собой на континент. Впрочем, они сами сделали свой выбор. И последние два десятка лет составляли костяк его службы безопасности, пожалуй что лучшей во всей Голландии.

Через пару лет после исчезновения «Санта Терезы» Герд во главе своей личной гвардии появился на «Сундуке мертвеца» и за два года тяжелейшего и смертельно опасного труда выгреб все золото и серебро из трюмов «золотого» галеона. Вычистили все, под частую гребенку, при этом умудрившись не потерять ни одного человека.

Мозги пришлось пудрить всему береговому братству в Карибской луже с размахом, не скупясь на деньги. Его люди были во всех портах, тавернах и борделях побережья Карибов – вся информация стекалась к нему. Так что, отправив на дно не менее дюжины судов, Герд сумел нагнать страха на владельцев и капитанов Нового и Старого Света.

Проклятое место обходили стороной от греха подальше. Небылица о таинственном «треугольнике», пожирающем людские души вместе с кораблями, стала притчей во языцех, и отголоски умело поставленных слухов пережили века, обросли массой подробностей и рассказами очевидцев, даже было написано несколько книг и две научные монографии о морском чудовище, поселившемся в этом уголке земли. В храмах на обоих берегах океана служили «за упокой» и проклинали Сатану, к коему делу он не имел никакого касательства, да только вот кто бы об этом знал.

С чертовщиной лучше не связываться. Те же немногие, кто случайно оказывался вблизи острова, попросту брались на абордаж, и далее судно вместе со всем экипажем топилось на радость местным зубастым и вечно голодным монстрам, заселявшим море вблизи.

Чистейшей воды авантюра с блеском удалась. Все, кто рисковал, спускаясь под воду, резал и душил случайных свидетелей, напускал «туман», распуская всяческие небылицы, стали богачами и обеспечили свое будущее. Истинную причину всей этой «пляски на костях» знали немногие, большинству просто заплатили, вот они и старались.

Люди Герда были умны и преданы ему: «Лучше быть при деньгах, живым и не блистать в свете, чем быть мертвым и холодным по вине своего языка».

Выгодно вложив деньги, Нортон уже через пару лет после своего возвращения стал фактически хозяином Компании.

Вендетту, устроенную «палачом» семейству Аларда Ведера, пусть и не афишируемую, тщательно скрываемую, все же сумели просчитать, и ответка не заставила себя ждать. Убийство жены Герда и фактическая смерть сына были достойным ответом.

Пауки сцепились, и теперь каждый выбирал момент для последнего, смертельного броска. Оба понимали, что пощады не будет. Интрига раскручивалась, захватывая все новые и новые жертвы.

Между прочим, интрига в реальной жизни как раз и заключается в том, чтобы зайти с неожиданной для врага стороны и, пользуясь растерянностью жертвы, нанести всего один, но зато смертельный удар.

Не хотелось втягивать в это дело сына – он и так получил неприятностей сполна, а уж княжну так и тем более. Но люди для «палача» уже давно стали всего лиши фигурами на шахматной доске жизни. Остановиться или тихо уйти он не мог, да и не получилось бы, потому что если не он, то его нашли и убили бы. События не всегда можно удержать под контролем, они сами живут своей жизнью.

Княжну Герд приметил не сразу, а вот тех, кто незримо вел за ней наблюдение, вычислили быстро. И вскоре Нортону стало ясно, что кто-то весьма сильный и влиятельный «положил на нее глаз». И этот «кто-то» с легкостью мог бы раскатать в блин десяток таких Гердов вместе со всей его службой безопасности. С ними ему уже приходилось сталкиваться, и счет был явно не в его пользу.

Лезть головой в петлю Герду не хотелось. Умением убрать вовремя свою голову из-под топора, подсунув на ее место чужую, Нортон владел в совершенстве. Нужно было вторично пройти по жердочке: самому остаться в живых, получить здорового сына, и стряхнуть с «хвоста» свору «гончих псов», готовых загрызть тебя заживо.

То, что у сына нет шансов на выздоровление, Герду стало понятно очень быстро, а в чудо «палач» давно уже не верил.

Сопоставив факты и внимательно присмотревшись к «русской» лекарке, а с чем-то подобным он уже однажды сталкивался, Нортон очень быстро понял, что судьба дала ему шанс. Слабенький, призрачный, но все же надежда на чудо появилась. Требовалось этим воспользоваться, правильно расставить фигуры и провести красивую комбинацию на «шахматной доске».

– Герд, за домом установлено наблюдение, – доложил Друбецкой, войдя утром с докладом в кабинет «шефа».

– Прекрасно. Как там наш китайский целитель?

– У него уже появились соперники.

– Так скоро? Впрочем, этого следовало ожидать. Как «русская»?

– Сегодня она должна осмотреть Александра. Какие будут наши действия?

– О ее визите не должна знать ни одна живая душа, вообще никто – это во-первых.

– А во-вторых, с ее головы не должен упасть ни один волос, – закончил за «шефа» Друбецкой.

Последнюю четверть века они с Гердом были неразлучны. Два умных интригана много чего могут придумать и осуществить. А вот с Александром они «дали маху», и теперь Даша была единственная «козырная» карта в их колоде.

– Между прочим, за ней продолжают следить, и похоже, что это наши «старые знакомые» еще с Карибов.

Нортон усмехнулся:

– Вообще-то еще удивительно, что она до сих пор на свободе, с ее-то способностями. Садись за стол. Сейчас подойдет наш китайский целитель. Есть повод для разговора.

* * *

Даша прибыла к Нортону в той же карете, в сопровождении Друбецкого. Правда приехали они вовсе не к парадному входу, и даже не к особняку вовсе, а в скромный домик, расположенный на краю города, в глуши, далеко от резиденции с мраморными колоннами. С виду невзрачная, хибара внутри преображалась. Все было чисто, опрятно, роскошь убранства и мебель, конечно, поражала, но все это гармонично вписывалось в интерьер и не вызывало отвращения. Было уютно и мило.

Александр лежал на широкой кровати в светлой просторной комнате на втором этаже. Полная неподвижность угнетала его, а еще больше – полная безнадежность, и если он был еще жив, то от того, что ничего не мог сделать с собой, чтобы прекратить эти невыносимые мучения. В то, что ему помогут, он не верил. Не менее десятка врачей и целителей побывало у его постели – лучше не стало, хуже тоже.

Он все видел. Понимал. Но ничего не чувствовал, тело ему не повиновалось. Он и оно жили различной жизнью, и то, что они оба живы до сих пор, можно было объяснить только высочайшим искусством палача, в руки которого он попал в тот недобрый для него вечер, когда Софья коварно заманила его в свой дом.

Свидание с любимой девушкой превратилось в точно рассчитанную и хорошо подготовленную ловушку, в которую он и угодил. Ужас положения был в том, что с Софьей рассчитались за предательство демонстративно, на его глазах. А она, смеясь, взяла деньги и, послав ему презрительный взгляд, спокойно вышла в твердой уверенности, что совершила благое дело. Больше он ее никогда не видел.

Справедливости ради следует сказать, что ее придушили через полчаса, и ее изнасилованную тушку нашли на берегу только через пару дней. Но мало ли шлюх на белом свете, одной больше – меньше, какая разница. Расследование было формальным, и удивительно, как ее вообще не бросили в воду.

Ход Ведера Герд оценил правильно – от него ждали действий, а он затаился. Провокация не удалась.

Подняв покрывало, Даша внимательно осмотрела лежащего перед ней юношу.

Начав с искалеченной ноги, она неспешно прощупывала, осматривала молодое бессильное тело юноши, лежащее перед ней.

– Если ты меня слышишь, закрой глаза.

Юноша послушно моргнул.

– Если почувствуешь хоть что-то, моргни. Хорошо?

Веки закрылись и открылись вновь.

Медленно прощупывая, простукивая, где руками, где используя иголку, специально взятую с собой, Даша отслеживала реакцию по векам юноши, и очень скоро ей стало понятно, что она несколько поторопилась, вселив надежду в пациента. Это был совершенно безнадежный больной. В том, что тело будет жить, она ничуть не сомневалась, но и растения в горшках тоже живут долго и счастливо, а сделать из «растения», лежащего перед ней, снова человека – это было выше ее сил. Даже Дар, рвущийся на свободу, оказался бессилен.

Нет, конечно, она влила в него силы, стимулировала и оживила все, что можно было оживить. Соединить живое с живым она могла, а вот соединить мертвое с мертвым, а потом еще и влить в мертвое жизнь – это было выше ее сил.

Видимо, задумавшись, она перестала в полной мере контролировать свои эмоции. Из оцепенения ее вывел приятный на слух мужской голос, ясно и четко прозвучавший в ее голове:

«Не нужно печалиться, такая прекрасная девушка, как ты, не должна быть печальной, это тебе не к лицу».

Даша удивленно обернулась. У входа стоял Друбецкой, внимательно наблюдая за ее манипуляциями, но он не сказал ни слова.

«Если нас трое и двое молчат, то неужели это, – она изумленно посмотрела в глаза Александру.

– Это вы?

«Я».

– А почему тогда молчали? – растерянно пролепетала Даша.

«Я и сейчас молчу, ведь меня все равно никто не слышит».

«А ведь действительно никто. Стоп. Что это я болтаю. Он ведь слышит мои мысли. Наверное».

Даша посмотрела в глаза юноши и поняла, что ее прекрасно поняли и услышали. И ей стало стыдно. Краска стала медленно заливать ее лицо.

«Успокойся, не нужно сердиться. Ну вот так получилось, что я тебя услышал».

Даше стало по-настоящему интересно.

«А его ты слышишь?» – она кивнула на Друбецкого.

«Нет. Я вообще и сам в растерянности от происходящего. Честное слово».

А вот теперь Даше стало действительно интересно. Каждый врач в душе исследователь.

«Ну, например, что может быть интересного в человеческом скелете…»

«Лежащем перед тобой на столе», – съехидничал голос внутри Даши, продолжив ее незаконченную мысль.

«Наглец», – возмутилась юная лекарка, впервые глянув в глаза мальчишке. И утонула в этих бездонных голубых озерах. Мгновенно и бесповоротно.

Она неотрывно смотрела в его глаза и понимала, что влюбилась впервые в жизни, и самое паскудное было то, что на ее чувство отвечали взаимным чувством.

Она незримо протянула руки к нему, и их ладони соединились. Она окончательно и бесповоротно утонула в нем, а он в ней.

Любовь телепатов, что может быть невозможнее и ужаснее.

Всегда знать, что тебя читают, слышат, знать мысли любимой и знать, что она знает, что ты знаешь.

«Это ужасно!» – скажет любой, кто не любил, и таких людей большинство.

«Ну значит нам не повезло, а может наоборот?»

«Уже мы?»

«А разве ты – против?»

«Ну что ты, я просто никогда и никого не любила, и вот!»

«Я тоже, прости меня, я сам не думал, что такое возможно, но не думать о тебе – это выше моих сил».

Они стали встречаться каждый день. Княжна не находила места, все буквально валилось у нее из рук, при всяком удобном случае она старалась улизнуть к Александру, под любым предлогом. Ухаживала за любимым, купала его вместе с прислугой, даже выносила за ним «судно» и не видела в этом ничего зазорного.

Александр тоже изменился, внешне ничего не изменилась, но в душе он пел, скакал как молодой козлик. Они ссорились и мирились по несколько раз на день. Она впервые столкнулась с мужским упрямством, и ей пришлось уступить ему. Это было необычно для нее, но она это приняла – дальше пошло легче.

Он ей рассказывал о красоте океана, о штормах, ураганах, о пиратах, абордажных драках, о кладах несметных сокровищ. Она, конечно, не верила и верила, она вместе с ним лезла на реи. Ветер океана свистел в ее ушах, и злой ливень хлестал по ее щекам. Она погружалась вместе с ним в глубину моря, и огромные, вечно голодные зубастые хищники, ухмыляясь, проплывали рядом, а одна особенно нахальная молодая акула даже укусила ее за нос. Правда вовсе не больно и совсем чуть-чуть.

В общем, через неделю всем все стало понятно. Вот только как они умудрились влюбиться друг в друга, не произнеся при этом ни слова – это было решительно непонятно всем, за исключением самой княгини и господина Нортона, с которым ей вскоре предстояло встретиться, прибыв вместе с внучкой в «домик на отшибе».

Двое влюбленных пребывали в розовом тумане, и им обоим было на все и всех решительно «до фонаря». А вот что со всем этим делать, предстояло обсудить старшему поколению. Разговор намечался серьезный. Обе стороны готовились к нему, но события неожиданно приняли такой поворот, что все родительские планы полетели коту под хвост.

* * *

В ту ночь ярко светила луна, заливая своим светом скромную спаленку княжны. Александр попросту уговорил ее поехать домой и отдохнуть, потому что Даша исхудала от постоянных ночных бдений у кровати любимого в неудобном для полноценного отдыха кресле. Несмотря на усталость, девушка сразу почувствовала присутствие в комнате «подруги».

– Привет! – улыбнулась Смерть.

– Что случилось?

– Говорят, что ты влюбилась. Мне просто интересно, я ведь тоже женщина. Как это?

– Я сама не знаю, просто люблю, без него мне плохо, я вижу его глаза, чувствую его дыхание. Мне хочется дышать вместе с ним, жить вместе с ним. Детей хочу рожать от него, – от смущения Даша залилась краской. Высказать самое-самое сокровенное «лучшей подруге» – глупее поступка даже трудно себе представить.

Но Смерть не была завистлива, правильно ее поняла и приняла все как есть. В комнате повисла тишина. Самое сокровенное, тайное было выплеснуто наружу.

– Я хочу помочь тебе. Не возражай! Молчи и слушай: ты не можешь соединить мертвое – я смогу, а затем уже целое ты наполнишь жизнью. Только нужно действовать вместе, разом. Я забираю из его тела мертвую материю, ты заполняешь его жизнью.

– У меня сил хватит?

– Хватит! Ну если не хватит, я заберу вас обоих. Думаю, что ты возражать не будешь?!

– Не буду, но лучше забери меня, – искренность и быстрота ответа поразила Смерть: «Никогда я этого не допущу», Даша ясно прочитала «приговор» во внимательно смотревших на нее глазах.

– Отдыхай, тебе понадобятся силы. Завтра в полночь будь готова. Я приду. Спи!

* * *

Все утро Даша проспала как убитая, и только ближе к вечеру проснулась, полная сил. Вопреки ожиданиям она не стала искать предлога смыться к Александру, а наоборот попросила Варю позвать бабушку. Впрочем, в этом не было необходимости, княгиня была уже тут. Намечался «серьезный» разговор. Выслав прислугу за дверь, Мария Ильинична присела на краешек кровати внучки, хотела начать, но:

– Бабуля, мне сегодня ночью потребуется твоя помощь, – опередила ее внучка.

Далее подробно, без утайки, она рассказала бабушке все, включая разговор со Смертью. Как она и ожидала, княгиня ничему не удивилась:

– Я, Дашенька, все и так хорошо видела, даже «подругу» твою если и не видела, то хорошо чувствовала. Возражать и отговаривать тебя я не стану. Ars longa, vita brevis – жизнь коротка, искусство врача вечно. Конечно помогу, если потребуется, жизнь отдам.

Потом обе тихо плакали, нежно обнявшись, по-бабьи. Видно, такова женская доля:

А женщина женщиной будет —

И мать, и сестра, и жена.

Уложит она и разбудит,

И даст на дорогу вина.

Проводит и мужа, и сына,

Обнимет на самом краю.

Эта песня родилась значительно позже описываемых событий, но удивительно точно отражает состояние души прекрасных русских женщин, и неважно, где они находятся и в какое время живут, ведь наша жизнь – всего лишь только миг.

* * *

Друбецкой был извещен вовремя. Герд Нортон встретил трех прибывших женщин у постели сына. Дашу он знал, княгиню, хоть и видел «вживую» перед собой впервые, но знаком был с ней заочно, а вот с третьей женщиной он был решительно незнаком. Но одного взгляда в ее глаза хватило ему сполна. Почувствовав, как сжалось его сердце в груди, он прекрасно понял, кто сейчас стоит перед ним.

– Чем я смогу вам помочь, княгиня?! – обратился он к Турчиновой как к старшей из присутствующих дам.

«Хотя кто тут “старший” – это вопрос философский», – подумал Нортон.

«А вот только хамить не нужно, любезный», – ответ прилетел моментально и похоже, что от обеих женщин, стоящих рядом с княгиней, одновременно.

– Оставьте нас наедине с вашим сыном, если потребуется ваша помощь, мы вас позовем, – властный голос Марии Ильиничны требовал подчинения, и мужчины поспешно скрылись за дверью. – Девочки, за работу.

Пациент лежал на жесткой узкой кушетке. Смерть стала с правой стороны от Александра, Даша – с левой, княгиня посередине – у изголовья.

Руки незнакомки приблизились к телу юноши, и он почувствовал холод, который входит в его тело, наполняя его, заполняя все его пространство. Вот он уже рядом с сердцем, еще чуть-чуть и оно остановится, замерев навсегда. Ужас волнами накатывался на Александра. Он балансировал на ничтожно малой ниточке, почти волоске, над бездонной пропастью, готовой поглотить его. Бездна манила и притягивала. Еще чуть-чуть и… В тот самый миг, когда он уже готов был, накренившись, лишенный опоры, упасть в бездонную ледяную пропасть, появилась опора.

Вместе с опорой пришла боль. Она медленно, раскаленным стержнем пронзила его тело где-то внизу и не спеша поползла вверх, причиняя невероятные страдания. Боль была нестерпима. Юноша заскрежетал зубами.

– Терпи и молчи! – властный голос женщины привел его в чувство, нежная женская рука смахнула пот с его лба.

– Продолжайте, девочки.

Раскаленный кол медленно пополз кверху, разрывая его плоть. Он все чувствовал. Спасительное небытие было рядом, оно манило, звало его, но невероятным усилием воли он гнал его, продолжал оставаться в сознании, пропуская боль через себя.

Кол приближался к голове и наконец вонзился в основание черепа. Боль достигла своего пика. Александр чувствовал, что он уже на пределе, даже уже, наверное, за пределом, но, закусив губу зубами, терпел.

Даша тоже была на пределе, силы уходили, замещая мертвую материю, которую забирала в себя Смерть, становясь сильнее, она же слабела, но держалась. Неожиданно рука бабушки легла на ее плечо, и она почувствовала, как поток жизни входит в нее, прибавляя сил, пусть немного, но этого пока хватало. Осталось совсем чуть-чуть. Все! Они справились!

Обе Турчиновы, бледные, с запавшими глазами, но невероятно счастливые смотрели с благодарностью на Смерть. И она не сдержалась.

Когда в комнату заглянул Нортон, то он увидел трех обнявших друг друга женщин, которые стояли и тихо, по-бабьи плакали от счастья. Слов не требовалось. Он и так все понял. Хватило одного взгляда на сына, лежавшего на кушетке и мокрого, как мышь, от струившегося по его телу пота и струйки крови, стекающей из прокушенной губы.

* * *

Герман Бургаве не без удовольствия принял приглашение посетить резиденцию Хозяина Компании. В том, что он получит вознаграждение, он не сомневался, но предстояла еще разборка с его китайским «коллегой», публично посмевшим зло высмеять его труд по методам лечения черной оспы.

«Я выведу этого шарлатана на чистую воду», – не без злорадства, посмеиваясь и мысленно потирая руки, думал профессор медицины, входя в знакомую ему комнату.

В ней, в сущности, ничего не изменилось. У постели больного колдовал китаец, медленно вынимая из тела юноши, лежащего на животе, какие-то иголки, коими было утыкано тело пациента.

– Посидите, коллега, за столом, я освобожусь через пару минут.

Герман не стал спорить. Он слышал о целительных свойствах иглоукалывания, но видел, как это делается, впервые. Усевшись в предложенное ему кресло, он не без интереса наблюдал за действиями собрата по мастерству врачевания.

Наконец последняя игла заняла свое место в небольшом ящичке для их хранения.

– Прошу вас, коллега. Вы в полной мере сможете оценить мое скромное искусство.

«Оценим, не волнуйся, дорогой, оценим в полной мере», – Герман приблизился к постели больного, уже с приготовленной гневной тирадой, разбивающей в пух и прах шарлатана.

Но, к его немалому удивлению, больной, не дожидаясь, когда его перевернут на спину, повернулся сам, приведя профессора в легкий ступор.

Довольная улыбка «до ушей» и наполнявшиеся силой мышцы на руках и ногах добили светилу медицины окончательно.

– Прошу вас осмотреть ногу, которую вы, коллега, неправильно прооперировали, – китаец был тут как тут. Безмерная уважительность в речах и нахальный блеск в глазах.

«Ну что, проглотил? И кто из нас неуч?» – слов произнесено не было, но взгляд красноречиво говорил сам за себя.

Весь комизм ситуации заключался в том, что китаец ни бельмеса не понимал по-голландски, по-латыни, кстати, тоже. Герду пришлось выступить в роли переводчика. Он единственный из присутствующих, кто бегло мог говорить на китайском языке, и все общение велось через него.

«Amicus plato, sed magis amica est veritas», – первое, что пришло на ум несчастному профессору. И он, помня об истине, которая дороже Платона, принялся пальпировать ногу юного пациента, который улыбался во все тридцать три молодых, не изъеденных пока еще кариесом зуба, тихонько постанывал, реагируя на действия врача.

Кости были сложены идеально. Произведена вытяжка, о чем свидетельствовал соответствующий небольшой шрам у основания стопы. Послеоперационный шов был безукоризнен – само совершенство.

– Молодой человек, вы можете пошевелить пальцами ступни? – слабая надежда.

– Да, конечно, мне больно, но не трудно, – пальцы шевелились, последняя надежда рухнула.

– Согните ногу.

Нога послушно согнулась и разогнулась, пальчики при этом шевелились. Пациент не только шевелил всеми конечностями, но смог встать и уверенно прошелся по комнате, правда при этом чуть не растянулся на полу, но ведь прошелся.

Ничего подобного светило медицины никогда не видел. Если бы кто-то когда-нибудь ему рассказал о чем-то подобном, он бы первым рассмеялся в лицо враля и повелел выгнать шарлатана взашей.

Вид эскулапа, научно говоря, можно было бы охарактеризовать как «человек разумный», ударенный пустым мешком по темечку.

– Ваш вердикт, профессор? – голос господина Нортона вернул Германа Бургаве в действительность.

– Я просто поражен. Ваш сын практически здоров. Нужно будет, конечно, еще набрать мышечную массу, но это уже мелочи. А вот как все это удалось уважаемому коллеге, я не понимаю.

– Вы хотите сказать, что опасности его жизни и здоровью нет? – отец пациента был настойчив.

– Он практически здоров. Вы позволите мне поговорить с уважаемым коллегой? Если вас не затруднит, конечно, выступить в качестве переводчика. Я понимаю всю наглость моей просьбы, но если господин Хуа Гао согласится прочитать небольшой курс лекций или хотя бы поделится опытом, то я был бы просто счастлив.

Господин Нортон быть в качестве переводчика в беседе двух ученых мужей любезно согласился, но вот ехать во врачебную школу и там же еще раз выступить в этой же роли решительно отказался.

Бургаве был просто в отчаянии. Упускать такой шанс он, конечно, не собирался. Но обстоятельства были против его желаний, тем более что, получив деньги в полном объеме, китаец собирался уже завтра покинуть Амстердам.

Потребовалась все искусство дипломата, высокие слова о тысячах спасенных жизней, чтобы уговорить двух упрямых ослов согласиться посетить школу. Один в качестве лектора, другой в качестве переводчика.

Условились на завтра в полдень. Вся школа придет смотреть и слушать светило медицины из далекого Китая. Довольный своим дипломатическим подвигом, профессор покинул уютную резиденцию с двумя увесистыми мешочками, туго набитыми гульденами.

– Начальника охраны прошу пригласить ко мне, – распорядился Герд сразу же по отбытии профессора.

* * *

– Котик, ты просто прелесть! Я куплю себе новую шубку и серьги, да тут и на колье хватит. Сегодня же прикажу купить лошадей, и закажем новую коляску. А когда ты отправишься за деньгами в следующий раз? – молодая супруга задавала убеленному сединами профессору медицины массу вопросов, даже не слушая его ответы, кроме последнего. Бизнес-план поступления платежей в ее бюджет волновал молодую хапугу в первую очередь. Все остальное не волновало вообще.

– Думаю, что никогда, – печально заметил Бургаве.

– Он что, умер? – возмущению женщины не было предела.

«Вот дрянь, подох в тот самый момент, когда у меня столько планов и надежд. Не мог еще пожить хотя бы пару лет», – женщина готова была рыдать «в голос» по безвременно погибшим планам и надеждам.

– Да нет, он практически здоров. И мое лечение ему не требуется, молодой организм сам справится с недугом.

Красотка удивленно захлопала глазами.

– Но ты же сам утверждал, что его вылечить невозможно.

– Как видишь, я ошибался, Китай опередил Европу, и завтра господин Хуа Гао приедет в полдень в школу, чтобы поделиться знаниями.

– Он знает наш язык?

– К сожалению, не знает совершенно, и поэтому я уговорил господина Нортона выступить в качестве переводчика. Они оба прибудут завтра в школу в полдень.

Женщина его не слушала, крупные слезы катились из ее прекрасных глаз по поводу безвозвратной кончины ее радужных надежд, по ее так быстро рухнувшим планам обогащения за счет богатеев Нортонов.

«Какое милое создание моя жена, она плачет от счастья, радуясь выздоровлению совершенно постороннего для нее человека», – умиленно подумал, глядя на ревущую навзрыд супругу, умудренный опытом жизни профессор медицины.

Мальчишка выздоровел. Завтра в полдень Нортон с целителем Хуа Гао отправляются в лекарскую школу.

* * *

В комнате находились двое. Один сидел в кресле и внимательно читал доставленную голубиную депешу, второй смотрел в окно, молчал, давая возможность прочитать послание.

– И что нам теперь следует предпринять?

Дочитав послание до конца, прибывший накануне господин, подумав, неожиданно рассмеялся:

– А все не так уж плохо, даже наоборот, все отлично. Старый волк от радости потерял рассудок и сам лезет в капкан.

– Я не понял. Объясни.

– Все просто. Мы знаем час. Мы знаем маршрут. Остается только правильно расставить фигуры, и партия будет завершена. Надеюсь, плата будет соответствующей. А?

– Будет, не волнуйся. Твое дело привести его, а уж я постараюсь, – глаза Аларда хищно сверкнули.

* * *

Адольф Масс продрал глаза и обнаружил себя лежащим в луже напротив трактира. После того как он отказался оплатить выпитое «пойло», его вышвырнули на улицу энергичным пинком в зад. Голова откровенно трещала, и была твердая уверенность, что во рту нагадили кот или кошка, а может десяток хвостатых тварей сразу. Требовалось опохмелиться.

«Продам последнюю рубашку, но выпью», – твердо решил болезный. Встав на четвереньки, пьянчуга попытался принять вертикальное положение. Дважды упав в одну и ту же лужу, извалявшись в грязи и нечистотах, которые жильцы соседних домов имели обыкновение выливать прямо на дорогу, Адольф немного протрезвел. Правда, при этом, он приобрел такой мерзостный запах, что мог вполне сойти за самку скунса во время осенней течки.

Идти в таверну не хотелось, да и в долг ему уже никто наливать не будет. Руки дрожали, а душа горела, пылала и стонала, требуя спиртного.

– Выпьешь, дружище? – обернувшись на голос, боцман увидел такого же, как он, забулдыгу с бутылкой мутного пойла в руке.

– М… да! Угости, др… у… г, век помнить буду, – как мотылек к цветку, Адольф двинулся к спасительной поллитровке и, получив оную, припал к горлышку.

Обжигающая жидкость горячим шаром прокатилась по его горлу и провалилась внутрь. Дрожь прошла, голова прояснилась, а спаситель пропал, как сквозь землю провалился.

«А и черт с ним», – допив содержимое сосуда в четыре приема, Масс почувствовал бодрость и желание непременно кого-нибудь осчастливить. Усталость и головную боль как рукой сняло, голова была ясная, светлая, и душа требовала подвига.

Пройдя мимо публичного дома, коих на улице Нес было аж четыре штуки, Адольф направился в порт, свернув на центральную улицу Кальверстрат. Прохожих значительно прибавилось, стали появляться конные экипажи.

Прохожие, случайно оказавшиеся рядом с Адольфом, недовольно зажав нос, шарахались в сторону, впрочем, это нисколько его не смущало.

Неожиданно снова появилась головная боль. Его тошнило, и перед глазами стали появляться какие-то личности со странными физиономиями синюшно-зеленого цвета, с лошадиными головами и наглыми улыбками. Одна такая вот харя остановилась прямо перед ним, преграждая дорогу, и мерзким дребезжащим голосом проблеяла:

– Адольф, продай душу свою за пару бутылок джина, ты ее все равно пропьешь, так лучше я возьму и заплачу щедро.

– А кто ты такой, чтобы у меня душу покупать?

– Хорошо, за четыре бутылки, – накинула цену мерзкая рожа, – по рукам, что ли? – образина достала четыре запечатанных бутылки джина с наклейками.

Боцман, вытаращив глаза и шатаясь из стороны в сторону, уставился на наглеца. Сделка была неправильная. Мерзкая рожа затряслась от смеха, и пьянчуга ее узнал. Так могла смеяться только его жена, которую он избил накануне, застав дома в обществе такого же, как он, моряка, может быть даже и с соседнего судна.

А потом они пошли вместе с ним в таверну, пили и орали все, что хотели, а потом он уже ничего не помнил.

Избитая супруга зашипела, как кусок нагретого железа, на который смачно плюнули, и злобно подняв руку, в которой был кухонный нож, бросилась на него.

Тело среагировало само, пока мозги решали, как нужно поступить. Вывернув нож и свалив женщину, Адольф хотел пнуть ее ногой, но она куда-то исчезла, а перед ним появилась лошадь.

– Не трогай мою сестру, загрызу, – лошадь раскрыла свою пасть и бросилась на боцмана, поднявшись на задние ноги. Передние копыта, описав в воздухе небольшой полукруг, во всего маху ударили его в грудь и голову. Череп разлетелся, как гнилой арбуз. Дальше наступила темнота.

– Человека убили! – вопль несся по центральной улице Амстердама.

Тотчас же появилась целая толпа зевак. Люди бежали на крик, как мухи на кучу меда.

– Люди добрые, помогите! Мужчину убили! – причитала какая-то женщина.

– А что случилось? Что случилось?

– Что-что, будто сами не видите! Человек попал под лошадь! Разъездились тут!

– А что с лошадью? Жива скотина?

– А что с ней будет? Мужику не повезло. Кровищи-то – жуть.

Лошадь, запряженная в карету, в испуге встав на дыбы, копытом проломила череп мужчины. Карета, вильнув в сторону, с грохотом опрокинулась. Кучер вылетел с облучка и теперь сидел в луже, глупо вращал глазами и отплевывался от грязи. Из кареты доносились женские вопли и мужская ругань.

Для кого беда, а для кого и повод поглазеть и почесать языки. Случайных зевак становилось все больше. Толпа увеличивалась. Каждому хотелось самому на все посмотреть. Слышалась ругань и возмущенные крики. Жандармов, как всегда, не было.

Дверь перевернувшейся кареты, наконец, открылась и из нее на свет божий появилась перепуганная парочка: мужчина уже в годах и молодая девица. Оба почти что в неглиже и с квадратными от страха и ужаса глазами.

Неразбериха и хохот стали еще сильнее, когда из толпы зевак появилась какая-то толстая тетка и, кипя праведным гневом, набросилась на появившегося из кареты полуголого мужчину с предъявлением прав на супружескую верность. Вцепившись в волосы несчастного, мегера изрыгала проклятия в его персональный адрес и вопила о безвозвратно потерянной молодости и ослепительной красоте, которую она отдала такому проходимцу и развратнику.

Движение немногочисленных экипажей было остановлено. Единственное, что им оставалось делать, это свернуть в примыкающую улочку и объехать затор, что они и делали, но большинство останавливалось. Пассажиры, вылезшие из экипажа, спешили к месту «кровавой трагедии», от лицезрения которой хохотала половина зевак.

Обманутая женщина, как и подобает добропорядочной горожанке, на изменщике не остановилась, а пылая праведным гневом, вцепилась-таки в волосы молодой потаскухе, укусив ее при этом за правое ухо. Сейчас обе женщины катались по грязи и лужам, лягаясь, царапаясь и проклиная друг друга. Незадачливому ловеласу, конечно, помогли – дали прикрыть свои телеса, и сейчас, дрожа как осиновый лист, он с ужасом смотрел на происходящее. Об убиенном моряке все уже позабыли. Но это только пока.

Жандармы, наконец, прибыли. Разборки предстояли долгие, и все только начиналось.

Выехав, как и предполагалось, в полдень, карета Нортона в сопровождении двух конных охранников, проехав по центральной улице города, уперлась в толпу. Остановилась. Кучер глазел на происходящее и ждал команды.

Открылась дверь, и на дорогу не спеша вылез сам Герд Нортон. Китайцу, сидящему в экипаже, тоже хотелось узнать причину остановки, но он ограничился только тем, что смотрел на происходящее, не выходя из кареты.

Поняв, что в ближайшее время по улице не проехать, кучеру была дана соответствующая команда, и небольшая процессия свернула в ближайшую улочку, намереваясь попросту объехать место затора. До врачебной школы было уже не так и далеко. Их уже ждали. А заставлять людей ждать было не в характере Герда: свое и чужое время он ценил.

Прождав китайского коллегу лишних два часа, Герман Бургаве забил тревогу. Собственно, тревогу подняли уже давно. По всему маршруту движения кареты Хозяина были расставлены люди из системы его личной безопасности, и когда через четверть часа дилижанс не появился из ближайшего переулка, туда бросились те, кто должен был обеспечить охрану Нортона.

В глубине улицы быстро обнаружили пустую карету и три еще теплых трупа с арбалетными болтами в груди. Карета была чужая, похожая на хозяйскую колымагу, но другая. Срочно организованные поиски результата не дали. Известить Бургаве никто даже и не подумал. Начальник охраны разворачивал поиски, в благополучный исход которых, честно говоря, не верил – ну в лучшем случае удастся найти тела, и то не факт. В Амстердаме полно каналов, и если привязать к ногам груз поувесистей, то человека можно искать долго и найти не скоро, а можно и вовсе не найти.

Радость Хозяина по поводу выздоровления сына выходила боком.

«Ну говорил же ему. Господи, ну что же делать?» – главный «цербер» Компании был в отчаянии, и это наводило на невеселые мысли подчиненных, которые, в силу выработанной годами привычки, аккуратно и четко выполняли приказы. Но, к сожалению, карета вместе с Хозяином бесследно исчезла.

* * *

А в это самое время Артамон Сергеевич Друбецкой, ничего не подозревающий о печальных событиях, происходивших в центре столицы, входил в ювелирную лавку, находящуюся недалеко от центра Амстердама. Лавкой владел еврей Моша Кудельман, человек почтенного возраста, вдовец, ювелир в третьем поколении. Вместе с ним жила его дочь, тоже вдова, и двое внуков, которых дедушка любил, баловал и готовился передать дела, когда настанет время.

Когда в лавку вошли трое неизвестных и, закрыв входную дверь, направились к витрине, Моша понял, что его будут грабить. Его уже грабили и не однажды, так что он не особенно-то и испугался, потому что все самое ценное было не на витринах, а в надежном месте, до которого грабители наверняка не доберутся, удовлетворившись малым.

– Господин Кудельман? – поинтересовался атаман шайки грабителей.

– Да! Это я, что-нибудь изволите приобрести, господа? – избитая фраза. Ювелиру была понятна цель визита, но традиции требовали выполнения некоторого обязательного ритуала.

«А может, обойдется?» – надежда цеплялась за суровую реальность.

«Ага, держи карман шире. Обойдется! Мужчина, не смешите мои тапочки, они и так смешные. Лучше готовьте ваши денежки», – вещала суровая реальность.

– У меня к вам будет одно интересное предложение, – голос прилично одетого грабителя вернул еврея к реальности бытия.

– Вы намерены обчистить мою лавку прямо сейчас? – усмехнувшись, поинтересовался Моша.

– Ну что вы, я не имею такого желания, наоборот, я бы хотел предложить вам принять для продажи одну интересную безделушку.

«Которую вы, любезный, слямзили у какого-то почтенного господина», – усмехнувшись, подумал Моша, но дипломатично промолчал.

– Вы не могли бы назвать мне свое имя, – Моша повесил на физиономию дежурную улыбку, коих у него имелось в наличии полдюжины, не меньше.

– Артамон, – представился атаман.

– Видите ли, Артамон, я не торгую ворованными вещами. Вы обратились несколько не по адресу, – глазки ювелира нагло улыбались: «Ну и что ты будешь теперь делать?»

Моша конечно же врал, и врал без зазрения совести – и принимал, и торговал, и имел солидный куш от подобного рода деятельности.

Заявление почтенного еврея ничуть не смутило атамана разбойников, достоверно знавшего всю подноготную ювелира.

– Уверяю вас, любезный господин Кудельман, что вещица совершенно законно досталась мне. Могу поклясться чем хотите. Хотите, я поклянусь теми двумя сейфами в вашем подвале, в котором припрятаны все ваши драгоценности? Могу угадать даже код замка.

Ювелир печально вздохнул. Для него стало понятно, что отвертеться от назойливых посетителей не получится.

– Я могу взглянуть на вашу безделушку? – поняв, что его никто грабить не собирается, он успокоился. Принимать и продавать ворованные вещи, конечно, было противозаконно, но этим грешил не только он. С этого имел куш каждый второй ювелир, не считая каждого первого – издержки профессии.

– Взгляните, будьте так любезны, – Артамон Сергеевич, достав из внутреннего кармана небольшой медальон, положил его перед ювелиром.

Моша аккуратно взял вещицу в руки и осмотрел. Брови удивленно полезли кверху. Порывшись в ящике и вынув на свет божий большую лупу, ювелир продолжил осмотр «безделушки». Дежурная маска доброжелательности и вальяжности, которую он привычно надевал на свою физиономию при общении с такого рода публикой, сползла, как позапрошлогодний снег, сменившись маской страха. Друбецкой, внимательно следивший за действиями еврея, сам поразился переменам, происходившим с ним.

– Я бы на вашем месте, молодой человек, не стал шутить с такими вот вещами, – глазки Моши бегали из стороны в сторону, лицо стало пепельно-серым, и выглядел он как та побитая собака при виде живодера, с которым ей пришлось пообщаться накануне. – Это лунный камень, обрамленный в платину.

– Серебро, – поправил Артамон Сергеевич.

Ювелир презрительно, как и подобает знатокам при разговоре с дилетантом, хмыкнул:

– Должен вас разочаровать – это платина, и необычайной чистоты, я ничего подобного не встречал. Кстати, это непростой камень. Там внутри что-то есть, и оно живое. Я не шучу. О подобных вещах я слышал, а вот увидеть пришлось впервые. Я бы не советовал с ним, – ювелир кивнул на лежащий перед ним медальон, – связываться, чревато, знаете ли.

– А вам и не придется с ним связываться, вы просто продадите его. Покупателей я укажу позже. Медальон пока останется у вас, не мне вас учить, как готовить вещь к продаже.

– Но эта вещь стоит не меньше пятисот гульденов.

Ничуть не смутившись, Друбецкой выложил на стол два туго набитых мешочка.

– Здесь пятьсот. Медальон продадите за сотню. Деньги оставьте себе, они вам еще пригодятся.

После того как незваные гости, которые, как известно, хуже татарина, исчезли из лавки, Моша, поразмыслив, решил, что ничего страшного не произойдет, если медальон несколько дней побудет у него: «Я не удивлюсь, если покупателем окажется женщина. Какой-то богатый набоб хочет сделать подарок своей подстилке. А что таким вот способом, то богатых самодуров, как давно уже подмечено, умом не понять. А деньги не пахнут».

* * *

Люди подобно мотылькам летят на огонь и сгорают в его пламени. И этим пожирающим магнитом являются деньги. Деньги и власть – они неразрывно связаны друг с другом. Имея деньги – получишь власть. Получив власть, начинаешь хапать деньги. Приближая себя к пропасти. Это безумие трудно остановить, сколько народу сожрал этот дракон, не счесть, и продолжает это делать, поселяясь в сердцах своей жертвы.

Получив огромное состояние, подняв груз «Санта Терезы», Нортон не потерял голову. Ни он, ни его люди. Они не только сумели сохранить все в тайне, но и, прибыв на континент, с умом вложили полученные средства.

Герд с дядей купили Компанию, не сразу, конечно. Костяк команды удалось сохранить, и теперь «спрут» распустил свои щупальца по всему миру. Его люди были всюду. Богатство должно уметь себя защитить. И лучше сразу в зародыше уничтожить опасность, чем потом с кровью и болью вырезать разросшуюся опухоль.

А вот с Алардом Ведером вышла промашка. Соперник оказался силен и коварен. Сынку дона Хуана досталось немалое состояние, а людей своих он сумел расставить в нужных местах и в нужное время. Пауки сцепились, и кто кого сожрет, было непонятно.

Карета, трясясь и подпрыгивая на кочках и ухабах, сумела незаметно выскользнуть из города. Сейчас она углубилась в лес, двигаясь по узкой дороге, нещадно царапая бока о ветви деревьев. Кучер изо всех сил увертывался от веток, которые так и норовили смести его с облучка. Дождь прекратился. Но небо было по-прежнему затянуто тучами.

Наконец, свернув на узенькую, прямо-таки звериную тропу, и ободрав правый бок, экипаж выскочил на полянку, в дальнем углу которой стояла небольшая группа людей. Дымился костер, грудой лежали какие-то колья, хлам, инструменты, лопаты.

Не доехав пару десятка шагов до людей в темных одеждах, стоящих полукругом, карета остановилась. Внутри послышался шум, и из ее чрева были выброшены два тела. Связанные по рукам и ногам индивидуумы мужского полу отчаянно мычали и дергались, наверное, испытывая острое желание высказать своим похитителям все, что о них думают. Но не имели такой возможности по причине того, что в рот каждого был забит кляп, вернее какая-то грязная тряпка. Физиономии обоих имели довольно-таки печальный вид. Один из пленников был китаец или монгол – кто их азиатов разберет. Под глазом азиата имел место быть внушительный фингал, а из разбитой губы на одежду сочилась кровь. Второй пленник выглядел поцелее, видно было, что ему и досталось поменьше.

От стоявшей неподвижно ватаги не спеша отделился небольшого роста мужчина в сером дорогом кафтане, сшитом по последней парижской моде, и направился к пленникам. Остановившись в паре шагов от них, он внимательно осмотрел обоих и, видно, остался доволен, потому что удовлетворенно кивнул двум верзилам, надежно державшим пленников на шиворот.

– Ну что, «палач», вот и встретились.

Размахнувшись, франт влепил звонкую оплеуху своему пленнику, от которой тот кубарем покатился по траве, под хохот всей толпы живодеров.

– Это за мою мать, – пояснил владелец дорогого кафтана.

Подойдя к злобно шипевшему и лежавшему на траве пленнику, он пинком ноги заставил свою жертву продолжить укатывать своим телом травяной покров лесной полянки.

– А это за отца. Только не говори мне, что ты не приложил руку к его гибели, подонок, – мужчина, лягнувший свою отчаянно мычащую жертву, усмехнулся. Его глаза злобно сверкали, и было понятно, что для пленника это все – только цветочки.

Смачный плевок прямо в лицо. Мычание прекратилось.

– Поднимите эту падаль, – кивок головы в сторону двух улыбающихся мордоворотов заставил их действовать.

Пленники были подняты. Правда утереть лицо несчастному никто, конечно же, даже не подумал, для них это были уже не люди – трупы, пусть пока еще и живые.

– Герд! Ты видишь эти колья? – улыбаясь, по-простецки поинтересовался Ведер. – Они приготовлены для тебя. С твоим гостем мы разберемся позже, и не факт, что он умостится рядом с тобой.

Глаза говорившего продолжали гореть нехорошим огнем, и темная водица безумия плескались в них. Столько лет идти к цели, плести интриги, терпеть неудачи, терять близких тебе людей, и вот наконец – ты в шаге от намеченной цели.

– Все готово, Алард. Мы можем начинать, – мужчина крепкого телосложения в фартуке, какой любят надевать мясники перед рубкой мяса, с тяжелым ломом в руках подошел к предводителю шайки.

– Кстати, Герд, пользуясь случаем, пока ты еще не вопишь от боли и не корчишься на одном из этих вот кольев, – Ведер пнул ногой толстую, длинную, всю в зазубринах дубину, валявшуюся в грязи, – хочу познакомить тебя с твоим палачом.

Живодер улыбнулся милой доброй улыбкой и громко заржал. Правда от этого хохота у любого нормального человека волосы встали бы дыбом, особенно если на секунду представить, что с вами хочет проделать этот «добряк».

– Не держите на меня зла, господин Нортон, мне, честно говоря, было весьма приятно вести с вами поединок. Вы очень сильный противник. Просто на этот раз вам не повезло.

– Кстати, Герд, – вмешался в разговор Алард, – это именно он ломал твоего сына.

– Мне, право, неудобно, но что не сделаешь для своего друга, – верзила улыбнулся Ведеру, и теперь они уже оба заржали дуэтом.

– Что ты намерен со мной сделать? – удивительно спокойным голосом поинтересовался пленник, чем немало удивил своих палачей.

Они ожидали совсем другой реакции: угрозы, проклятия, пожелания сдохнуть – обычный словесный набор обезумевшей от страха и отчаяния жертвы.

– Прекрасно держитесь, Нортон, – не без уважения заметил палач, – посмотрим, что будет дальше. Сначала я вот этим ломом немного поломаю твои кости, а потом ты сядешь на один из этих вот колов, можешь выбрать любой, прямо сейчас. А чтобы ты сразу не подох от боли, ты сейчас выпьешь вот эту настойку, – флакон с какой-то бурой жидкостью был извлечен из кармана и продемонстрирован Герду.

– Ну что, Герд Нортон, пора! Добро пожаловать в ад! Я останусь посмотреть на твои мучения. Ты не возражаешь, надеюсь? – лицо Аларда Ведера светилось от наслаждения лицезреть предстоящие корчи своего кровного врага.

– Ну что ты, Алард, как я могу тебе это запретить, тем более что это тебе предстоит выбирать колышки для себя и своего друга! – насмешливый голос жертвы заставил обоих живодеров удивленно посмотреть на говорившего.

«Он просто сошел с ума от страха», – разочарование было написано на лицах обоих.

В воздухе что-то просвистело, и арбалетные болты с хрустом вошли в тела всех мужчин, стоящих на полянке, за исключением главаря и несостоявшегося палача.

Заросли густой травы на полянке ожили, и материализовались две дюжины мужчин, которые быстро и четко завершили то, что не доделали арбалеты, уже при помощи ножа – перерезав горла своих жертв.

Двое верзил, которые держали Герда и китайца, улыбаясь, уже резали веревки на руках своих жертв, а китаец, освободившись от кляпа, с таким жаром покрывал обоих отборным матом, что оказалось, что он и не китаец вовсе.

Декорации поменялись в мгновение ока. Теперь уже палачи стали жертвами. А молчаливые и хваткие люди, так неожиданно появившиеся на лесной полянке, быстренько извлекли колья из грязи и готовили их к предстоящей казни.

От быстрой перемены Алард Ведер еще не пришел в себя и пребывал в небольшом ступоре. Его друг сориентировался быстрее, попытался сопротивляться, но все его попытки были пресечены быстро и болезненно. Он был уложен на траву и готовился сдохнуть медленно и мучительно. Сноровку и навыки своих палачей негодяй оценил по достоинству. Все манипуляции производились быстро, четко, без лишних эмоций и издевательств – профессионализм, он, знаете ли, вызывает уважение даже в этом скорбном деле.

Когда обе жертвы уже лежали на земле, а колья уже были готовы войти в их тела, Герд счел целесообразным произнести напутственную речь – хорошее и доброе слово, оно и кошке приятно.

– Алард, я не в обиде на тебя. Ты мой враг и сам выбрал способ сдохнуть. Так сдохни! Ваши останки мы закопаем в той же могиле, что ты приготовил для меня. Начинайте!

Крик боли и отчаяния огласил лесную полянку, когда колья стали медленно погружаться в тела двух обнаженных по пояс мужчин.

«Третий!» – прошептали чьи-то губы.

Глава одиннадцатая Колдунья

В ювелирную лавку вошли две женщины. По их поведению было сразу видно, что они не простолюдинки. Спокойные уверенные движения и взгляд человека, привыкшего повелевать, говорил об их благородном происхождении. А скромные одежды вообще ни о чем не говорили.

Моша Кудельман за долгие годы, что он провел за прилавком ювелирного магазина, насмотрелся на многое. Бывали случаи, когда к нему заходили и в откровенном рванье, а выходили с покупками, стоимость которых сделала бы честь и королю, не говоря уже о его казначее.

– Любезный! – заговорила старшая из вошедших женщин. На вид ей было слегка за пятьдесят. – Нет ли у вас какой-нибудь милой безделицы для моей внучки. Что-нибудь приличное, но не особенно дорогое.

Моша сразу, с первого мгновения узнал вошедших женщин. Артамон Сергеевич достаточно точно их описал.

«А это вовсе не “подстилки”. Тогда кто они?» – ювелир смотрел на женщин, явно сбитый с толку, более того, от вошедших дам исходила такая сила, особенно от младшей, что ему явно стало не по себе.

Не зря бытует мнение, что ювелиры, особенно евреи, связаны с чертом. Правда это или выдумки, доподлинно неизвестно, но чем-то таким Моша владел. По крайней мере, мог «опутать» клиента и всучить не особенно дорогую вещицу, выдав ее за «уникальный раритет», да и другие грешки за ним водились. Так что, взяв первый раз в руки медальон, он сразу почувствовал то, что обычный человек не почувствует. А вот «открыть» лунный камень у него силы явно не хватало, здесь нужна была особая сила.

И вот сейчас от вошедших женщин эта сила исходила так явно и в таком количестве, что ему стало страшно. Но отступать было уже поздно: «Собака влезла в упряжку. Теперь или беги, или размажут по снегу. Третьего не дано». Пауза затягивалась. Посетительницы недовольно смотрели на таращившегося на них негоцианта, не понимая, что на них такого написано или нацеплено, чтобы старый еврей превратился в морского окуня: вытаращил глазищи и беззвучно шевелит пухлыми губами. Наваждение прошло. Моша взял себя в руки.

– Прошу простить меня, я не часто вижу такое милое и очаровательное создание. Ваша внучка, госпожа, просто само совершенство, и я даже затрудняюсь достойным образом ответить вам. Разве в этой скромной лавке есть что-то, что могло бы сравниться с ее красотой и свежестью.

– Что, совсем ничего нет? – тонкая едва уловимая насмешка играла на губах старшей метрессы.

«Ну давай, шевели задницей, тебе же заплатили, и заплатили весьма щедро», – с ужасом услышал Моша сердитый голос. Хотя в помещении стояла совершеннейшая тишина.

Трясясь от страха, нацепив дежурную улыбку, ювелир достал из небольшого футляра, отделанного бархатом, красивый медальон – голубой лунный камень, обрамленный в платиновую оправу.

– Думаю, что эта милая безделица будет к лицу юной госпоже.

– Оригинально. Дашенька, душа моя, а ну-ка примерь. Где у вас тут зеркало.

Зеркало стояло у широкого окна. Княгиня, взяв в руки медальон, не спеша повесила его на шею девушки, подошедшей к зеркалу.

* * *

Прежде чем продолжить повествование, необходимо ввести читателя в курс событий, отмотав время на пару дней назад.

Проведя хитроумную комбинацию и сбросив с «хвоста» кровного врага, Герд Нортон решил разобраться с сыном. То, что его единственный сын и наследник потерял голову от русской княжны, и она ответила ему таким же чувством, ничуть не разочаровывало его. Наоборот, это прекрасно вписывалось в его новую комбинацию, которую он давно задумал. Вот только ошибиться здесь он не имел никакого желания, потому что речь шла о его родном сыне и, по большому счету, о нем самом. Укокошив Аларда Ведера, он разворошил такой муравейник, что срочно требовалась защита, и ее могла дать только русская, если, конечно, он ее правильно просчитал. До последнего момента он не ошибался, дай бог ошибки не будет и сейчас.

Получив сообщение, что влюбленная парочка вышла в море, – Александр любил море, бредил морем, Даша с удовольствием соглашалась на морские прогулки.

Приезд Герда не стал неожиданностью для Марии Ильиничны, она была просто уверена, что такой визит состоится – это было в правилах хорошего тона. Молодежь ослеплена своими чувствами, а старшим нужно думать о будущем, имея трезвую голову. Кстати, любовь княгиня считала одной из форм помешательства, и ее убеждения разделяла ее лучшая подруга, которая добровольно снабжала ее информацией относительно Нортонов, так что к моменту приезда Герда она владела всем набором сплетен он плебса, переплетенных с официальной информацией от бургомистра города.

Официальные приветствия не заняли много времени, и Мария Ильинична решила сразу «брать быка за рога». Бык бы не против такого развития событий и тоже не горел желанием размазывать розовые сопли по древу мысли. Говорить он намеревался конкретно и по существу вопроса. А вопрос стоял простой: «Что нам со всем этим делать и как жить дальше?»

– Господин Нортон, – первой начала княгиня, по праву хозяйки.

– Можно просто Герд, ведь мы можем вскорости стать родственниками. Кстати, княгиня, я благодарен вам за спасение моего сына.

– Можно Мария Ильинична, – лед треснул, напряжение спало, разговор имел все шансы окончиться принятием решения, пусть и предварительного.

– Герд, я должна вам сообщить, что если верить тем сведениям, которыми я располагаю, то моя внучка по сравнению с вашим сыном просто бесприданница. Титул, конечно, есть, но не более того, а благодарность это, сами понимаете, товар, если говорить вашими понятиями, скоропортящийся. Я бы не хотела, чтобы Александр жалел о совершенной ошибке и корил потом Дашу.

– Мария! Должен вас разочаровать. Все, чем владеет мой сын, это сущая безделица в сравнении с тем богатством, которым наделена ваша внучка. И поверьте на слово, за ней пристально наблюдают, и я не знаю их планы. Вот об этом я и хотел с вами поговорить. А что касается дел сердечных, то я думаю, они сами все решат. Я не хочу и не буду неволить моего единственного сына и тем более влиять на его выбор.

Нортон был, несомненно, более опытен и правильно рассчитал реакцию княгини.

– Вы считаете, что ей угрожает опасность?

– Мария, вы сами об этом прекрасно знаете. Не нужно обманывать себя. В моих силах защитить ее от людей, но здесь другое дело. Дар здесь не поможет. Смерть ей, конечно, не грозит, – Герд невольно усмехнулся, вспомнив третью девушку из окружения княгини в ту памятную ночь и ее «Хамить не нужно». – А вот «золотая клетка» вполне возможна.

Княгиня и сама об этом думала и не однажды, боясь признаться себе в своих страхах, и вот теперь этот сидящий перед ней немолодой человек спокойно говорит об опасности, нависающей над ее «сокровищем».

– Герд, – голос княгини слегка дрожал от волнения, – у вас есть предложения?

– Есть, княгиня, я до конца не уверен, но, как говорят у вас на Руси, утопающий готов схватиться и за проплывающую гадюку.

– Соломинку, – поправила Турчинова.

– Пусть будет так! – согласился Нортон. – Но ближе к делу. Я считаю, что Дарья Алексеевна должна стать одной из них. Тогда у нее есть шанс спастись и не стать игрушкой в чужих руках.

– И как это сделать? – княгиня спросила инстинктивно, не думая, и только потом умом осознала, что она согласилась с предложением сидящего перед ней человека.

«А человека ли?» – тень сомнения мелькнула в ее глазах, и это не укрылось от внимательного взгляда ее собеседника.

«Человека! Не сомневайтесь», – прочла она в его сразу потеплевших глазах и успокоилась.

– Вот! – Герд аккуратно достал из внутреннего кармана камзола небольшой футляр, раскрыл его, и маленький, но изящный медальон – голубой камень в платиновом обрамлении – скользнул в ее руку.

* * *

Простой шнурок темного цвета, к которому был прикреплен лунный камень, обвил шею молодой девицы, подошедшей к большому зеркалу. Зеркало стояло у окна ювелирной лавки и служило именно для этих самых целей. Сам же медальон каким-то невероятным образом вместо того чтобы умоститься на груди, поверх платья, нырнул внутрь.

Даша почувствовала его холодок, и это было даже приятно, первое мгновение. А потом холод металла сменился телесным теплом, исходящим от медальона, уютно умостившегося между двух небольших холмиков девичьей груди.

Даша умела контролировать свой Дар и твердо держала его «в узде», не давая возможности проявить себя там, где можно обойтись без него. Но сейчас она с удивлением почувствовала, что Дар вырывается из-под ее контроля.

Кто-то или что-то внутри медальона отчаянно звало на помощь, это Даша чувствовала ясно, и Дар, выйдя из повиновения, рванулся на помощь.

Оболочка камня треснула, не выдержав отчаянные удары, наносимые изнутри и с наружи, и две силы встретились. Даша почувствовала, как горячая струя ударила ее в грудь с такой силой, что она еле устояла на ногах. Из медальона в ее тело потек горячий бурлящий, шипящий и весело повизгивающий поток энергии, заполняя все ее существо. Правая рука помимо ее воли поднялась вверх, сжатая в кулак. Кисть раскрылась, и из кончиков пальцев ударил яркий сноп света. Отдельные струи, исходящие из пальцев, собирались в светящийся и искрившийся жгут. Толстая струя ослепительного света с такой невероятной силой ударила в потолок, что без труда пробила огромную дыру и в нем, и в крыше.

Тотчас же в этот пролом ударили три струи ярчайшего света: зеленого, синего и ярко-красного. Три луча скрестились на груди девушки, которая медленно опустилась на колени. Платье на месте расположения артефакта было выжжено, и медальон, выйдя из своего укрытия на поверхность груди, принимал в себя мощные потоки энергии. Пропуская их через себя, вливал в тело Даши, которая принимала их, не в силах противостоять этому.

Она все видела, понимала, ощущала, но ничего поделать не могла. Сила через медальон входила в ее грудь, заполняя всю ее сущность и вытесняя все лишнее.

Неожиданно все прекратилось. Она стояла на коленях посреди лавки, хозяин которой, забившись в угол, смотрел на нее во все глаза. И в глазах у него был такой ужас и страх, что ей стало как-то не по себе. Огромная дыра в потолке ясно говорила о том, что все произошедшее здесь было на самом деле.

Княгиня тоже перепугалась не на шутку, но если уж быть честной до конца, то чего-то подобного она как раз и ожидала. Кстати, и Моша прекрасно понял, что присутствовал при рождении колдуньи, и притом такой невероятной силы, что все его скромные способности – это детский лепет перед творением Метра.

– Где у вас черный выход? – голос старшей из вошедших женщин привел Кудельмана в чувство.

– Там! А как же…

Закончить он не успел – из запасного выхода, на который он показывал, появилось человек десять незнакомцев, которые первым делом заперев лавку с парадного входа, принялись за работу.

На улице тем временем собиралась толпа. Когда взрывом изнутри снесло половину крыши, соседи испытали шок. А вот когда непонятно каким образом и, главное, непонятно откуда в образовавшийся пролом ударили три ослепительных луча, зеваки в ужасе бросились врассыпную.

Когда же все успокоилось, то, повинуясь естественному желанию, добрые жители соседних домов, лицезревшие это чудо, попытались проникнуть в лавку ювелира, но не тут-то было – дверь оказалась закрыта. Внутри лавки слышался какой-то шум, крики и возня.

– Нужно открыть дверь! Ломайте! Ну что, во всей округе нет настоящих мужчин? Одни трусы? – ревела все увеличивающаяся в размерах толпа, движимая не столько стремлением помочь, сколько любопытством.

На входную дверь лавки посыпались удары. Изнутри лавки потянул дымок. А это уже было паршиво. Если полыхнет пожар, то выгорит вся округа. Дома вокруг сплошь из дерева, а на улице сушь.

В толпе послышались вопли: «Пожар!» Внутри лавки и правда полыхал огонь. Дыра на крыше и выбитая усилиями мужчин дверь создавали превосходную тягу. Пламя рвануло на крышу. Красный петух заплясал по кровле, норовя перепрыгнуть на соседние дома. Поднялась паника. О спасении еврея забыли, каждый думал о себе любимом. Нужно было спасать от пожара свое жилище.

Неожиданно небо покрылось тучами, хлынул ливень такой силы, что вскоре пламя потухло. Правда лавка все же выгорела до основания. Соседние дома пострадали тоже, но в целом отделались еще легко.

На следующий день на пожарище прибыла команда, отряженная бургомистром, чтобы не допустить мародерства: все же сгорела ювелирная лавка, и ювелир был не из бедных. Но, к сожалению, кто-то шустрый все же успел раньше. Сейфы и все более-менее ценное исчезло. Как, когда и, главное, кто успел нагреть на пожаре руки, предстояло узнать комиссии, спешно организованной властью города.

О том, что это банальное ограбление, говорило многое, а вот насчет лучей и прочей чертовщины – это пусть церковь разбирается. Среди головешек нашли обугленное тело Кудельмана, а в соседних комнатах обгорелые трупы его дочери и обоих внуков – соседские женщины рыдали навзрыд, оплакивая несчастных. Сплетен и пересудов тоже было предостаточно.

Среди головешек нашли три обгорелых мужских трупа и труп католического священника, которого опознали по кресту и обрывкам мантии. Что делали мужчины в ювелирной лавке и при чем здесь служитель Господа, было решительно непонятно.

* * *

На следующий день после сего скорбного происшествия Бригитта Дюкер пожаловала к Марии Ильиничне с последними новостями. Ее так и распирало поделиться с Машей новостями и почесать язык, обсуждая последние городские сплетни.

– Маша, ты представь себе – трое негодяев врываются в лавку несчастного ювелира. А там католический священник. Он, конечно же, призвал их к порядку, а они, неблагодарные, набросились на него. Ювелир попытался вмешаться, но мерзавцы убили обоих, а затем всех, кто был в лавке: дочь бедного Кудельмана, даже мальчиков не пощадили. Это ужас! Такая трагедия! Бургомистр просто в отчаянии. Народ требует разобраться в этом деле и наказать виновных.

– А как же драгоценности? Грабителей, конечно же, задержали? – поинтересовалась Маша.

– Им удалось скрыться, прихватив с собой все, что было в лавке.

– Так ты же говоришь, что там был пожар?!

– Все правильно, но на витринах была всякая мелочь, а вот сейфы с драгоценностями были внизу – в подвале, и они исчезли. Там вообще все исчезло. И непонятно, кто все это организовал.

– Бриги, ты мне только что сказала, что нашли обгорелые останки каких-то мужчин и священника.

– Все правильно, пока священник наставлял заблудшие души бандитов на путь истинный, а они резали Кудельмана и его семью, кто-то шустрый залез с черного хода и обчистил лавку, украв все драгоценности вместе с сейфами. А потом устроил пожар, избавившись от свидетелей.

Княгиня решительно замотала головой.

– Прости меня, Бриги, но я решительно не понимаю, как такое возможно.

– Вот! – торжественно заявила подруга. – Ты начинаешь понимать, что дело здесь нечисто, и без испанцев здесь не обошлось.

– А испанцы тут при чем? – на этот раз уже княгиня округлившимися глазами уставилась на Бригитту. – Я ничего ни понимаю.

– Я сама, если честно, ничего не понимаю, но без испанцев здесь не обошлось, уж ты поверь мне на слово. Кстати, а где Дашенька?

Княгиня страдальчески закатила глаза и, демонстративно вздохнув, вынуждена была признаться:

– Нынешняя молодежь потеряла всякое представление о правилах хорошего тона, порядках и приличиях.

– А что случилось? – живо заинтересовалась Бригитта.

Ей было интересно. Ходили смутные слухи о «лямур» Александра и Даши, и сейчас представился такой удобный случай узнать все из первых рук.

– Ты же знаешь, что господин Нортон сумел вылечить своего сына. Какой-то китайский целитель…

– Я слышала об этом, – Бригитте эта новость была уже неинтересна. – Муж рассказывал, но это так невероятно, что в это трудно поверить. А какое отношение его сын имеет к Даше?

Княгиня, невесело усмехнувшись, подошла к шкафу и вынула из него небольшую коробочку.

– Полюбуйся! – Мария Ильинична подала в руки Бригитты футляр редкой красоты и тонкой ювелирной работы.

Подруга, конечно же, не удержалась. Футляр был открыт, и женщина застыла в изумлении, увидев на бархатной подушечке обручальное кольцо необычайной красоты и невероятной стоимости.

В центре кольца – редкий ярко-голубой бриллиант весом не меньше полусотни карат, тонкой огранки, красоту которого подчеркивало основание из золота высшей пробы. Такое колечко стоило не меньше сорока тысяч гульденов, а может и больше.

– Что это?

– Подарок! Представь себе: сын этого Нортона влюбился в Дашу.

– А она что?

– Как кошка! – возмущенно заявила княгиня, но в том, что это игра, Бригитта даже не сомневалась. – Вот сейчас умотали кататься на ахалкетинцах. В такую скверную погоду. Я в ее годы была скромнее.

Каждый конь ахалкетинской породы стоил не меньше целого табуна породистых скакунов. Ну, если говорить по-простому, это примерно могло звучать так: «Пошли в гараж. Сели в Феррари последней модели, причем каждый в свою машину, и отправились кататься наперегонки по лужам, на проселочной дороге».

Бригитта Дюкер могла быть кем угодно, но вот дурой она не была никогда.

«Такие подарки делают только в одном случае – подарок должен остаться в семье, – эту новость нужно было немедленно донести до мужа. – Похоже, что скоро появится Хозяйка Компании, а заодно и Амстердама».

Если уж быть честным до конца, то без одобрения Компании бургомистр и дня бы не просидел в своем кресле. Намечались большие перемены, и дружба с Машей была выгодна как никогда.

Подруги распрощались. Бургомистерша укатила в городскую управу. Нужно было немедленно поделиться новостью с мужем.

Конечно, на самом деле Даша никуда не уехала. Она находилась у себя и спала, Александр был рядом. Теперь они поменялись местами, и он строго следил за покоем любимой девушки, пресекая всякие поползновения к нарушению ее сна.

Княгиня не врала Бригитте, просто она выполняла маневр, оговоренный с Гердом, – через пару дней об этой новости узнают все, кто должен узнать, и это был тонко рассчитанный ход. Интрига начинала раскручиваться.

* * *

В ювелирную лавку в пригороде Парижа вошел пожилой еврей в сопровождении женщины средних лет и двух мальчиков. Обстановка внутри помещения показалась ему удивительно знакомой. Создавалось впечатление, что он никуда и не уезжал вовсе. Просто вышел на крылечко подышать свежим воздухом и вернулся.

Вошедший сразу за ними мужчина среднего роста, в дорогом кафтане, сшитом из тафты по последней моде, выждал паузу и обратился к вошедшим гражданам:

– Уважаемый господин Фридман! На прилавке лежат ваши документы и купчая на эту лавку. Все формальности с местными властями обговорены, и с местными бандитами тоже. Так что живите спокойно. Вас никто не тронет. Ваши сейфы в подвале, ключи у вас. Компенсация за причиненные неудобства вам оплачена полностью. Надеюсь, у вас претензий ко мне нет?

– Ну что вы! Я на этом деле поимел целое состояние… – закончить благодарную тираду ему не дали. Друбецкой, а это был именно он, прервал его нетерпеливым жестом.

– И еще, я бы вас попросил никому и никогда о случившемся с вами несчастье не рассказывать. Да вам, впрочем, никто и не поверит. Вы меня правильно поняли?

По виду стоящих перед ним людей он отчетливо видел, что его поняли вполне правильно – жизнь самого ювелира и жизнь его близких будет напрямую зависеть от длины их языка. А жить хочется. И поэтому Друбецкой был спокоен.

Впрочем, зная манеры «палача», он был уверен, что для ювелира уже была приготовлена дюжина утюгов и место поглубже в одном из многочисленных каналов Амстердама. Но вмешалась княгиня, которая решительным образом не желала гибели еврея, не говоря о членах его семьи. Пришлось подчиниться.

* * *

Тряхануло так, что не заметить Председатель просто не мог. Новость мгновенно стала известна всем членам Совета. Предстоял «разбор полетов». А пока было время подготовиться.

Прибывший в полдень следующего дня чиновник, отвечающий за безопасность, без проволочек прошел в кабинет, где его уже ждал Председатель.

– И что это было? У вас, надеюсь, есть достоверная информация, граф?

Вошедший субъект ни у кого и никогда не вызывал положительных эмоций. Одного взгляда на его узкую, похожую на крысу физиономию хватало, чтобы испортить себе весь предстоящий день. А учитывая, что «крыса» была низкого роста и неопределенного возраста, так и подавно хотелось вообще с таким типом не встречаться вовсе. Но это только на первый взгляд – должность такая.

За свою долгую жизнь ему пришлось избавить мир от такого количества народа, что ему самому порой становилось не по себе. «Мясник» – неофициальное прозвище, было заработано этим человеком вполне заслуженно. Но в своем деле он был незаменим, и это перевешивало все его недостатки. Дело знал досконально и в разборки внутри Совета не лез, а это ценилось начальством.

– Объявился медальон дона Хуана, безвозвратно потерянный нами восемнадцать лет назад. И он выбрал себе хозяина, передав ему свою силу, – доложил чиновник бесцветным монотонным голосом, без тени эмоций.

– А то, что не вошло в медальон, вернулось к новому хозяину уже их кладовых, где находилось на хранении, – закончил Председатель. – Это все, что вам известно, граф?

– Конечно же нет. Дар, которым обладала эта женщина, оказался настолько совместим с силой медальона, что они интегрировались, – ну вот любил «мясник» блеснуть этаким заковыристым словцом, – проще говоря, сложились. И теперь ее сила превосходит любую, которой обладает член Совета, включая вас, – сказано это было таким будничным голосом, что смысл произнесенного стал понятен Председателю только по прошествии нескольких мгновений.

Чиновник прекрасно видел метаморфозы, происходившие с хозяином кабинета, и посмеивался над ним по-тихому. На лице же его висела маска почтительности и послушания.

Отвернувшись к окну, чтобы не доставлять радости вошедшему, и переварив полученную информацию, Председатель продолжил:

– И где это все произошло и, главное, кто эта женщина? – хотя он уже знал ответ. Был просто уверен в нем.

– Амстердам. Вчера утром она вошла в ювелирную лавку и взяла медальон, а дальше произошло то, что произошло.

Манера доклада чиновника начинала понемногу бесить Председателя. Утонченное хамство подчиненного было ему непонятно.

– Я бы попросил вас, граф, изложить суть дела более подробно.

– Как вам будет угодно, граф, – чиновник почтительно наклонил голову и продолжил, – медальон находился в лавке ювелира по фамилии Кудельман, кстати, он бесследно исчез после происшествия со всем своим семейством и имуществом в придачу. Соседи говорят, что сгорел при пожаре, но я в это не верю. Поиски его уже идут. Как медальон попал к нему, мы, конечно, узнаем, но требуется время.

– Узнайте. Это весьма важно, – заметил Председатель, успокоившись и удобно умостившись в кресле.

– Слушаюсь! – чиновник выдал избитую фразу, обязательную согласно этикету.

– И кто оказалась эта женщина? Неужели та русская, за которой вы установили наблюдение?

Председатель был далеко не глуп и сумел сопоставить факты. А факты были следующие: хамство начальника службы безопасности могло быть только в одном случае – если случилось то, о чем он предупреждал, а его предупреждение проигнорировали. А предупреждал он о русской, чей Дар был обнаружен им своевременно, а вот обезвредить носительницу Дара ему не дали прямым приказом. Он, конечно, подчинился, но ответственности за все произошедшее уже не несет. Сия ноша ложилась на плечи начальства.

– Вы, граф, абсолютно правы. Это русская княжна Дарья Турчинова, – скромно молвил чиновник.

Но сколько яда было в его голосе! Если сцедить его и разбавить, то можно было бы с лихвой перетравить половину Лондона, а вторая половина смиренно ждала бы своей очереди. С лихвой хватило бы на всех.

– И что теперь нам делать? – Председатель не паниковал. Был спокоен и невозмутим, и даже улыбался.

Это насторожило чиновника. Шутки требовалось отбросить в сторону. Предстояло дать точный и четкий ответ. Собственно, для этого его здесь и держали. При таком раскладе менять хозяина опасно – можно и прогореть, предательство в их среде не приветствовалось.

– Убить ее не получится. Устроить проблемы можно, но это для нее не критично. А вот если ее сделать одной из нас? – «мясник» выразительно посмотрел на начальство.

– Она и так таковой уже является, – голос Председателя изменился, появились властность и уверенность.

«А ведь он выкрутится и еще заявит всем, что это давно продуманная комбинация. Нужно быть на его стороне», – мгновенно прокрутив ситуацию, быстро сориентировался чиновник.

– Она русская. А Россия все уверенней вмешивается в дела Европы, и это будет только увеличиваться. Да и просторы страны, богатства недр, численность населения – чтобы владеть этой страной, нужна очень большая сила: никто не знает, что еще за сюрпризы таятся в этой глуши.

– И она такой силой владеет, – закончил мысль Председатель.

«А он далеко не дурак. Но нужно его держать в узде», – ухмылка на лице хозяина кабинета была правильно понята чиновником, и он облегченно вздохнул, низко склоняясь перед умом и прозорливостью главы Тайного Совета.

– Пришлите ко мне баронессу де Лузи. Ей предстоит стать наставницей будущей графини и полноправного члена Совета.

– Княжна собирается замуж за сына Герда Нортона, владельца Компании. Кстати, с этим Нортоном связано много совпадений. Я хотел бы…

Но закончить фразу чиновник не успел. Председатель поднял руку, жестом приказывая ему заткнуться.

– Поздно! Если он и его сын войдут в сферу ее интересов, то с ними разбираться я не рискну и вам категорически запрещаю. А вот ей нужен будет титул. Возможно, и ему, но ей обязательно. И никаких резких движений – это приказ. Держите меня постоянно в курсе событий.

Поклонившись, чиновник исчез из кабинета. Председатель довольно потер руки. Ему есть, что предложить Совету.

* * *

Даша спала уже третьи сутки. Александр был рядом и тихо похрапывал в удобном кресле. Сразу же из лавки ювелира ее вынесли на руках люди Друбецкого и со всеми предосторожностями доставили в тот самый скромный домик на краю города.

Княгиня, пробыв до утра с внучкой, отбыла в резиденцию Нортонов. Ситуация требовала осмысления. Собственно говоря, случилось то, на что они и рассчитывали. И теперь нужно было понять, что же произошло и что теперь со всем этим делать.

Полная луна, нахально улыбаясь, глядела в девичью спаленку, заливая ее голубым светом. Даша проснулась от ощущения, что на нее внимательно смотрят. Открыв глаза, она с удивлением обнаружила сидящую возле ее постели в одном из кресел статную, лет сорока женщину в изящном дорожном платье красного цвета.

Женщина, увидев, что Даша проснулась, улыбнулась ей и представилась, продолжая сидеть в кресле:

– Баронесса де Лузи. Если вы позволите, графиня, я останусь сидеть в вашем кресле – ужасно устала, пришлось спешно прибыть к вам из Лондона.

Даша сочла это все за шутку, но шума решила не поднимать – Александр мирно похрапывал, и будить его не хотелось.

Баронесса понятливо кивнула головой и продолжила:

– Ваше сиятельство, вы не беспокойтесь, ваш жених ничего не услышит, да и никто ничего не услышит, хоть ори мы тут с вами как две иерихонские трубы. И кстати, ничего и не увидят.

– А почему я должна вам верить, баронесса?

– Вы, Ваше сиятельство можете мне не верить, но теперь вы одна из нас. Медальон, что у вас на груди, передал вам свою силу, да еще из кладовых добавилось, так что теперь силищи у вас столько, что спокойно пол-Амстердама спалить можете, или наводнение вызвать и затопить оставшуюся часть, или, например…

– Стоп! А зачем мне все это делать?

– Вам, Ваше сиятельство, это делать вовсе не обязательно, но если вы не научитесь справляться с вашей силой, как давеча, в ювелирной лавке, то бед натворить можете множество.

До Даши понемногу стал доходить смысл слов, произнесенных баронессой, непонятно каким манером появившейся в ее спальне. Ей не угрожают, упаси боже, ей просто предлагают научиться управлять своей силой, которая ей досталась помимо ее воли и желания.

«Знания, Дашенька, лишними не бывают!» – эту нехитрую мысль бабушка сумела вложить в голову внучки с детства, и сейчас Даша восприняла слова баронессы как должное. Но вопросы остались, и их было множество. Видя это, баронесса, улыбнувшись, продолжила:

– У вас, графиня, наверное, имеется ко мне множество вопросов. Задавайте, я постараюсь ответить на них подробно, в меру своей компетенции, конечно.

Вопросов действительно было много. И Даша начала с самого «страшного».

– Я что теперь, колдунья?

– Да, Ваше сиятельство, вы колдунья и весьма сильная, даже очень сильная, – подтвердила баронесса, почтительно склонив голову.

– То есть я ведьма, и душа моя принадлежит Темному? – выдохнула Даша.

Баронесса состроила удивленную рожу и обиженно заявила:

– Ну почему вы так считаете? Ваша бессмертная душа принадлежит вам, и только вы сами вправе ею распорядиться по вашему выбору – это во-первых. А во-вторых, по моему глубокому убеждению, кто вы такая на самом деле, это оставьте судить людям. А колдовство ваше воспринимайте как топор в ваших же руках.

Даша, не понимая, удивленно захлопала глазами.

– Ну чего вы удивляетесь, Ваше сиятельство? Топором ведь можно избу сварганить или, например, мост построить…

– А можно и голову срубить или покалечить кого, например, – радостно закончила княжна. – А почему вы меня называете графиня? Я княжна.

– С вашей силой и способностями, и в силу традиций, вы становитесь членом Тайного Совета, и вам присваивается титул графини. Формальностями сейчас уже занимаются, вы об этом не беспокойтесь.

– Интересно, а что мне теперь придется делать?

– Для начала вам, Ваше сиятельство, придется научиться пользоваться вашим Даром и способностями, а это требует времени и немалых сил. А потом Совет решит, чем вам заняться, но я слышала, что вам предстоит стать Хозяйкой русских земель.

Вот это было настолько невероятно, что Даша, незаметно для баронессы, укусила себя за палец, чтобы проснуться. Но все происходило на самом деле, и палец был укушен совершенно напрасно.

В комнате повисла тишина, каждая из сторон обдумывала сложившееся положение. Лезть впереди графини баронесса не могла и молчала. Требовалось время, чтобы сообразить, вспомнить все, что произошло, и сориентироваться в обстановке.

Наконец обдумав все более-менее, Даша решилась:

– Пока мне не присвоен титул, я попрошу вас называть меня княжна или Даша, как вам будет удобно.

Баронесса склонила голову, про себя подумав: «А она умна. Думаю, что мне повезло с хозяйкой».

Подумав еще, Даша продолжила:

– Завтра приедете официально, ну, например, как моя подруга из России. Русский язык, несомненно, вы знаете, в противном случае вас бы ко мне не направили. Кстати, вы надолго?

– Думаю, на ближайшие лет пятьдесят.

«А вы проживете их?»

«Безусловно, как, впрочем, и вы, княгиня».

Телепатия была еще не изобретена, но дамы ею пользовались вполне свободно, как и подобает благородным колдуньям.

– Как мне вас называть, баронесса?

– Ну, если я теперь русская, то пусть будет Лиза или Елизавета, скромно и со вкусом.

– Боярыня Елизавета Ивановна Хворостовская. Скромно и со вкусом, – охотно согласилась Даша. – Относительно биографии и прочего мы подумаем позже.

– Как вам, княжна, будет угодно, – с радостью согласилась новоиспеченная боярыня. – Я могу удалиться?

– Проваливайте, боярыня, – весело заявило юное создание.

– Я лучше в оконце. Не возражаете?

«Попутного ветра. Метлу не сломайте», – хмыкнула Дашенька.

«Добрая девушка», – улыбнулась Лизавета, уносясь в ночную тьму.

В доме было тихо. Все спали. А Даша до утра не сомкнула глаз, обдумывая создавшееся положение.

* * *

Прошел год. Опыт приходил постепенно. В первые несколько дней Даша умудрилась спалить небольшой лесок и устроить локальный Армагеддон в небольшом озере, вдали от людских глаз: вся озерная живность, включая лягушек и русалок, летала по воздуху и вопила дурным голосом.

Однако по прошествии уже пары месяцев она вполне сносно сама летала по ночам и осваивалась в непривычной для себя обстановке. Взгляд на окружающую действительность менялся быстро.

Даша с удивлением узнала, что помимо привычного и милого ее сердцу мира существует и другой мир, где есть оборотни – с виду нормальные мужики днем, ночью превращались в волков, бегающих по своим делам и обделывающих свои делишки. Существуют русалки, по ночам резвящиеся от безделья на плесе реки и непонятно чем занимающиеся днем.

Вампиров она тоже видела. Пролетал как-то рядом один клыкастый. И ручкой ей махать вздумал, но юная колдунья от такого откровенного нахальства чего-то там скрутила, и клыкастая тварь пропахала мордой мостовую так, что в дальнейшем ни один из этой братии даже на пистолетный выстрел не рисковал приближаться.

Научилась Даша путешествовать по домам горожан, оставаясь дома. Собственно, путешествовали ее чувства: глаза и уши. Она все слышала и видела, при этом оставаясь совершенно невидимой, так как тело ее пребывало совсем в другом месте.

Шишек было набито множество, и в прямом, и в переносном смысле. Но зато с каждым днем она чувствовала, как ее Дар и ее способности подчиняются ей. Ее сила росла, с опытом приходило мастерство, она могла комбинировать и колдовать с пользой для себя.

Лизавета оказалась вполне нормальной подругой и не без авантюризма, все правильно понимала, и очень скоро они подружились так, что могли доверять друг дружке.

Кстати, одной из особенностей обеих было умение увидеть и почувствовать клады и всяческие заначки. На этом деле можно было заработать немало денег, и они этим активно пользовались. Капитал в денежном выражении, он и в Амстердаме капитал. Так что голодная смерть и нищета обеим не грозила. Чем бы это закончилось непонятно, и как долго это все продолжилось бы, тоже было непонятно. Но это княжну не тревожило.

С Александром тоже все шло полным ходом прямиком к свадьбе. Собственно, свадьбу бы сыграли уже давно, но Герд Нортон отправил Александра в Новый Свет. Любовь любовью, а дела Компании требовали хозяйского глаза. Через полгода он должен был вернуться, вот тогда и свадьба. Это, конечно, не устраивало ни Дашу, ни Александра, но спорить с отцом сын не стал, а Даша и подавно не решилась.

Оставалось ждать и изображать из себя несчастную Пенелопу, а попутно оттачивать навыки. Все изменилось неожиданно, и все началось с Друбецкого, который приехал поутру к только что проснувшейся княжне. Принес пожелание всего самого хорошего и приглашение посетить будущего тестя вечером: «Карета прибудет за вами в назначенное время».

Расспросы о цели вызова остались без ответа: «Нам приказано вас пригласить, княжна, для приватного разговора, вот мы и приглашаем. А что, и как, и с чем – нам об том неведомо».

Глава двенадцатая Графиня

На дворе стоял знойный июль 1656 года. Русские войска под командой главнокомандующего русской армии, князя Трубецкого Алексея Николаевича, наступали в юго-восточной Ливонии. Осажден был город Юрьев, были захвачены крепости: Нейгаузен, Ацель и Кастер. Был занят Ниеншанц и блокирован Нотебург.

Шведы отступали, терпели одно поражение за другим. Война приближалась к победному завершению. Швецию ждал позор, капитуляция и потеря всех земель, отвоеванных с таким трудом у России.

Мечта шведского короля Карла, по счету десятого, по превращению Балтийского моря в «шведскую лужу» была близка к краху. Карлуша был в отчаянии. Конечно, хорошо, когда ты король Великой державы. А вот когда тебя бьют по мордасам, отбирая все награбленное, – пойдешь на все, подлость тоже входит в ассортимент.

В общем, однажды утром, получив известие о падении Ниеншанца, король понял, что осталось совсем немного и о шведской Балтике можно забыть. Ситуация требовала действий, и в королевский кабинет были вызваны два барона и граф.

Граф Магнус Делагари, будучи фельдмаршалом, командовал всей шведской армией, драпавшей от русских пеших полков и рейтар князя Турчинова.

Барон Карл Ханс Вахтмейстер командовал флотом. Ну а скромный коротышка барон Херман Классон, с бегающими глазками и сильными руками, гребущими, как правило, под себя, заведовал королевской казной. Эти люди решали все, остальной риксрод вместе с риксдагом были говорильней, которую король терпел только по политическим соображениям.

Цель вызова была понятна всем. Первым начал король – по праву и в силу традиции:

– Господа, последние события ставят всю нашу военную кампанию на грань катастрофы. Я хочу услышать ваши предложения.

– Денег в казне нет, а без возвращения утраченных территорий их будет поступать еще меньше, – заявил коротышка.

Собственно, от него другого ответа никто и не ждал.

– Вот если бы нам удалось отбросить русских от моря, запереть Балтику, то понесенные затраты окупилась бы: русским нужно торговать, транзит один – через нашу территорию. Да и с Польши можно будет содрать пару шкур, – резонно помечтал фельдмаршал.

– Дания тоже должна заплатить за предательство. Им тоже нужны порты на континенте, а они будут у нас, – добавил аргументов адмирал.

– Да и разбив русских, с них можно содрать неплохие деньги, и они их заплатят. Московия богата, – вздохнул король. – Короче говоря, для продолжения военных действий нужны деньги.

Король, граф и барон смотрели на коротышку барона взглядом голодного удава.

– А много нужно? – ну не любил коротышка давать деньги этим военным мужланам. А потому тянул до последнего.

Король, конечно, мог приказать казначею, но не факт, что нужная сумма окажется в казне. Казна не кладовка, а деньги не огурцы в банках. Деньги есть, и их нет. Они крутятся постоянно в деле, принося доход самим фактом своего существования. Казначей обладал скверным характером, но к его рукам деньги липли, как мухи к меду, а это во сто крат перевешивало дурные наклонности барона – казначей был подкаблучник в самой тяжелой форме, но об этом знал только король. Он же в свое время и подсунул ему свою родственницу – особу властную и стервозную до невозможности, к тому же еще и жуткую жадину. По этой причине мужчина питался постным супчиком и ходил в обносках самого короля.

– Разбить русских в настоящий момент вы, граф, не можете? – король повернул голову к фельдмаршалу, физиономия которого стала красной от стыда, и он вынужден был ответить утвердительно. – Флот нам помочь не может: у русских военных кораблей попросту нет. Что же нам в таком случае остается делать?

– Вот если бы часть русских войск ушла, я смог бы атаковать. Но как это сделать?

– А вам известно, чем сейчас занят султан? – вопрос казначея был непонятен государственным мужам, да оно и понятно, что можно ждать от умного торгаша, пусть и барона.

– А причем здесь султан? – отмахнулся король.

«На кой черт я позвал этого болвана?» – подумал он, но коротышка был настырен и продолжал нагло гнуть свою линию.

– Я веду дела с великим визирем – умнейший человек. Так вот, могу сообщить, что Сиявуш-паша, и особенно Турхан-султан за деньги удавят любого. Османам сейчас они нужны как никогда: война с венецианцами на Крите истощили казну. У османов просто нет денег на войну. Если им заплатить, то турки нападут на русских – янычары рвутся в поход: война их ремесло, а грабеж их доход. Я полагаю, что двум шакалам всегда проще завалить русского медведя, чем одному, будь он хоть графом.

– Ты кого шакалом называешь?! Пес паршивый, – заревел граф, но был остановлен нетерпеливым взмахом королевской руки.

– Это хорошая мысль. Заплатив туркам, мы ослабим русских. Они вынуждены будут разделить свои силы. А вот тогда мы нападем и свернем им шею. Так, граф!

Фельдмаршал вынужден был признать правоту короля – его самолюбие пострадало вторично. Коротышка просто ликовал от счастья. У него с графом были давние контры: каждый из них давно хотел свалить соперника, и только присутствие короля мешало этому.

«Ну ничего. Еще не вечер. Ты еще поплачешь кровью, проклятый фигляр», – взгляд, исполненный любви и нежности, уперся в барона-коротышку.

«А вот накоси-выкуси», – таким же добрым и нежным взглядом ответил казначей.

– Барон, немедленно начинайте переговоры с османами, и придется вам тряхнуть мошной, любезный мой. Но затраты вернутся с прибылью, об этом позаботятся граф Магнус и барон Вахтмейстер. Благодарю вас, господа. Все свободны.

Король подождал, пока присутствующие направились к двери. По чину выходить последним из королевского кабинета предстояло коротышке казначею, и тут прозвучало:

– «Штирлиц», а вас я попрошу остаться… еще на пару минут, – нужно было видеть ярость и гнев в глазах обоих генералов при этих словах. Барон просто сиял и упивался собственным триумфом.

Разговор затянулся, и только к вечеру барон Херман Классон вышел из королевского кабинета вместе с чиновником, ведающим проворачиванием всяческих темных делишек и не обремененным никакими моральными принципами. С гуманизмом этот тип не был знаком и вовсе. Им предстояло обделать это дело, используя все имеющиеся возможности.

* * *

Карета прибыла в назначенное время. Даша в сопровождении Друбецкого благополучно добралась до особняка с мраморными колоннами. Это можно было сделать быстрее и проще – по воздуху, но пугать народ днем не было никакой необходимости. Лизавета осталась дома и под руководством Варвары изучала процесс приготовления борща, страстной поклонницей этого исконно русского блюда она стала в первый же день своего появления у Турчиновых.

– Прошу вас, княжна, присаживайтесь, – Герд предложил ей кресло рядом со своим.

Кабинет был ей знаком. Она уже бывала здесь. Все было на своих местах. Хозяин не был любителем менять обстановку, что свойственно мужчинам его возраста.

– Что-то случилось, господин Нортон? – Даша начала первой.

– Называйте меня Герд. Так будет проще и вам, и мне. Даша, прочтите, пожалуйста, эту бумагу, – Герд протянул ей плотный лист, исписанный мелким убористым почерком. – Это послание я получил сегодня утром. И я склонен доверять моему человеку.

Княжна внимательно читала, до конца не понимая, какое отношение к происходящему имеет она.

Собственно, это было и не письмо вовсе, а подробная стенограмма совещания в кабинете шведского короля Карла и не только с военными, но и с казначеем и начальником службы плаща и кинжала.

– А чего вы хотите от меня? Не понимаю, какое я имею отношение к планам шведского короля.

– Даша, а разве не с ним сейчас идет война за Балтику? Если я правильно информирован, то ваш отец командует рейтарским полком князя Трубецкого. И, случись что, именно они примут удар шведов. А может так случиться, что вашего отца вообще отправят на юг – в случае нападения османов. У вас нет желания помочь своим близким, а заодно и России? Если, конечно, это понятие имеет для вас значение.

– А что я могу сделать? Нет, лечить я, конечно, могу, но… – Даша была явно сбита с толку.

Пока она обдумывала, как ей поступить, Нортон неожиданно для нее сменил тему разговора:

– Даша, я хочу купить для Александра титул графа. Сейчас это легко сделать – шведскому королю нужны деньги, много денег. Титул он мне продаст. Думаю, цена будет не особенно велика.

«А потом он эти деньги отдаст османам, чтобы они напали на русских и убили моего отца?! – княжна была просто шокирована цинизмом голландца. – Какая наглость! Да как у него совести хватает говорить мне такие вещи? Торгаш несчастный», – краска возмущения залила ее щеки.

Дарья готова была сказать что-нибудь обидное, но пока не решалась – отрыжка благородного воспитания не позволяла.

– Я мог бы купить тот же титул и у английского короля, кстати говоря, тоже Карла, но это обойдется мне значительно дороже, – невозмутимо рассуждал господин Нортон, внимательно смотря на княжну.

«Нет, ну что, в самом деле, за наглость? Да как он смеет!» – Даша даже не заметила, как вскочила на ноги. Гадость готова была сорваться с ее языка.

– Успокойтесь, княжна. Нужно контролировать свои эмоции и не поддаваться на провокации, – ледяной тон Герда привел Турчинову в чувство. Эмоции схлынули.

– Вообще-то это подло. Не находите, господин Нортон? – тон в тон прозвучал ответ.

– Так ведь если король решил купить себе победу, то он найдет деньги все равно, – усмехнувшись, заметил будущий родственник. – А получив деньги, османы обязательно нападут, и Россия потерпит поражение. У вас, Дарья Алексеевна, есть вопросы?

«Ну, не кипятись! Соображай. Понятно, что опыта нет, так учись, пока есть возможность», – вовсе не зло, а скорее с подначкой, ухмыляясь, смотрел на нее хозяин Компании.

– Ну а если турки не получат денег? – уже спокойней задала вопрос Даша.

– Тогда они не нападут. Для войны нужны средства, а османы сейчас «на мели». Но не обольщайтесь, Дарья Алексеевна. Деньги они получат, не нужно врать самой себе. Исходите из этого.

– Но их еще нужно довезти до столицы. В пути всякое может случиться. Большие деньги – большое искушение, а люди так слабы.

Даша внимательно смотрела в лицо Нортона, следя за его реакцией. Искусство плетения интриг приходилось осваивать на ходу.

Манера разговора, выбранная Гердом, была самая правильная. Она заставляла думать, комбинировать, строить и подстраивать ловушки своим жертвам.

«Учись, Дашенька, учись. Знания лишними не бывают. И опыт тоже», – голос бабушки нежно шептал в оба уха юной, начинающей интриганки. Следовало срочно восполнять пробел.

– Слабая обезьяна не справится с двумя жадными шакалами, но если их поссорить, шанс у мартышки появится, – улыбнулась княжна.

Нортон был просто в восторге: «А из нее может выйти прекрасная хищница. А опыт – дело наживное. Главное розовых очков нет, а здорового цинизма мы добавим, дайте срок».

– Верно! Но нужен повод.

– Так ведь деньги лучший повод. У нас на Руси есть такая пословица: «Вор на вора напал, вор у вора дубинку украл». Вот и мы кинем им кость. И пока шакалы будут грызть друг друга, кость заберем. А не жравши, кто ж на медведя нападать станет?!

Княжна только сейчас поняла, что ее спровоцировали на принятие решения и при этом еще и проконтролировали, и помогли принять лучшее. Век живи – век учись.

* * *

Сявуш-паша стоял перед невысокой, молодой и несомненно красивой женщиной. Одежды красного цвета только подчеркивали красоту и изящество Турухан-султан. Высокая грудь рожавшей женщины и чуточку презрительный взгляд.

По рождению она была украинка. В двенадцать лет оказалась в гареме султана под властью Кесем-султан. Выжить при этой волчице было непросто, а уж подняться до высот Валиде и подавно.

Борьба с коварной и беспощадной интриганкой Кесем была трудной, долгой и опасной. Схватка двух гадюк «под ковром» шла с переменным успехом. Турухан была на краю гибели, но сумела извернуться, и свекровь покинула этот блистающий мир пару лет назад, удавившись у себя в спальне.

Нет, не нужно думать, что интриганку Кесем убили. Ничего подобного. Ей просто однажды утром стало нестерпимо стыдно за те обиды, что она причинила молодой невестке, и она, взяв шелковый шнурок, просто удавилась – самостоятельно, без чужой помощи. Бывает. Другие так вообще на кинжал падали, случайно, раз пять подряд, а тут веревка, подумаешь.

Малолетний султан – Мехмед Четвертый – в государственные дела не лез, просто не любил он это. Его стихией была охота. Мотаться с молодыми нукерами по горам, ночевать у костра, выслеживать молодую ланку или кабана было намного интересней, чем сидеть в душной комнате и слушать скучные отчеты о налогах, податях, ленивых пашах и несправедливостях, творимых кадиями.

Мать вовсе не ограждала сына от управления. Ее принцип был прост: хочешь управлять государством – управляй. Всегда поможем, расскажем, дадим совет.

«Нет, спасибо. Вы уж сами. А я не хочу терять свое время, когда кровь кипит и хочется всего и сразу. Тратить свою жизнь на всякую государственную тягомотину», – неизменный отказ молодого султана просто вынудил Турхан поднять власть с пола и навалить на свои хрупкие женские плечи.

Конечно, если бы был надежный визирь, все было бы намного проще, но где его найти – одни воры и проходимцы.

Сявуш-паша был не лучше других пашей. Воровал не меньше всех остальных, но приходилось терпеть. Как и сама Турхан, Сявуш входил в ближний круг Кесем и в решительный момент предал ее.

Даже ходили слухи, что это именно он помог ненавистной свекрови удавиться – подержал веревку с одного конца, чтобы удобнее было старушке. И теперь он мог рассчитывать на доверие молодой султанши.

Положение с финансами в Османской империи было просто катастрофическим. Флот требовал денег, янычары требовали денег, кадии, паши, беи – все требовали денег. А казна была пуста. Поэтому предложение личного посланника шведского короля было встречено с энтузиазмом. Начался торг. Сошлись на трехстах тысячах гульденов – просили полмиллиона.

Денег у Карла в нужном количестве не оказалось, но барон Классон сумел договориться с Папой. Для банкира – а Александр Седьмой был из банкирской семьи Киджи – деления на католиков и протестантов не существовало вовсе.

На кону стоял такой куш, что Его Святейшество не моргнув глазом распорядился выдать требуемую сумму, в шведских, полноценных гульденах.

Деньги ждали османов в Палермо под надежной охраной, а процент уже начал капать в карман банкирского дома Киджи.

«Кому война и страдания, а кому мать родна», – эту мудрую мысль никто не отменял. Она века пережила и еще жить будет долго.

Султанша, встретив Сявуш-пашу у себя в личных покоях и выслушав со скучающим видом все положенные при этом восхваления, зевнула и пригласила пройти за ней.

Посредине небольшой светлой комнаты с выходом на балкон стояли два массивных окованных железом сундука с несколькими замками и замочками. Рядом с этими сундуками стоял третий, размеров просто гигантских и толщины невероятной.

Все три сундука были сделаны из красного дерева, оббиты железом и имели целую систему запоров.

– Сявуш-паша! – обратилась она к великому визирю, когда двери ее покоев закрылись. – Эти два сундука для денег, которые ты получишь в Палермо. Закроешь их, а затем Каплан-паша опечатает их моей личной печатью. После этого груз под охраной и в твоем личном присутствии будет доставлен на корабль и погружен в этот, – султанша, показала взглядом на третий – огромный ящик с запорами, стоящий тут же. – Он также будет заперт и опечатан. После этого вся ответственность по охране ляжет на твои плечи. Каплан-паша найдет способ быстро доставить ключи и печать в Стамбул. За тобой будут непрестанно наблюдать мои доверенные люди, и еще хочу тебе сказать сразу, что эти оба сундука меченые и по прибытии домой я первым делом проверю их подлинность.

– Султанша, к чему все эти сложности. Вы мне не доверяете? – визирь скорчил такую обиженную рожу, что если бы Турхан не знала его ближе, могла бы и обмануться.

– И еще, запомни, паша, – продолжила она, не посчитав нужным отвечать на нытье визиря. – Если с грузом что-нибудь случится, и он не прибудет в столицу, то и ты, и начальник стражи, и все янычары, вплоть до поваров и наложниц, что поедут с вами, украсят городскую площадь – их всех повесят. А ты лично вместе с секбанбаши сядешь на кол. Запомни это. Если все будет хорошо – получите награду. Достойную награду.

Утром все три сундука были переправлены на корабль. Помимо главного визиря и начальника личной охраны самого султана, грозного Рустем-паши, для охраны груза было выделено пятьдесят лучших и самых проверенных янычаров.

Для охраны флагманского галеона в море выйдут два вооруженных фрегата с полутора сотнями экипажа и с янычарами на борту.

Количество шпионов и соглядатаев вообще можно было не считать, а в том, что они будут, никто не сомневался. О грузе был проинформирован сам султан, весь Диван Высокой Порты, Ага янычар и все янычары.

Украсть деньги было практически невозможно. Их с нетерпением ждала вся Османская империя, и можно было не сомневаться, что янычары порвали бы любого, кто даже подумал бы о присвоении серебра, которое они уже считали своим. К тому же содержимое сундуков давало им возможность обогатиться, уйдя в поход на земли Московии.

В общем, даже если бы кто и рискнул ограбить Короля, Папу и Султана, то воспользоваться деньгами было бы крайне проблематично, по той простой причине, что все равно грабителя нашли бы, и горячая сковородка в аду показалась бы ему раем.

Накануне отбытия конвоя в покои Турухан пришел Кызляр-ага – особо доверенный человек, глава черных евнухов, начальник гарема. Это был один из немногих, которому Турхан верила.

Осмотрев прибывшие сундуки, ага остался доволен.

– Султанша, а изготовителя этих сундуков уже отпустили?

– Да. Но сегодня же тебе надлежит его уничтожить. Труп вывезите из города и закопайте в укромном месте.

– Все будет сделано, даже не сомневайтесь.

– Хорошо. А сейчас, Кызляр-ага, мы должны наметить эти сундуки, но так, чтобы об этом никто и никогда не узнал.

Усмехнувшись, здоровенный негр достал из-за пояса приготовленный заранее молоток и, взяв из рук султанши небольшие, имевшие особую метку гвозди, заколотил их в укромном и труднодоступном месте обоих кованных железом сундука. Об этой метке знали только они, и никто другой.

– Султанша! Мои люди будут постоянно следить и за грузом, и за охраной. Не беспокойтесь, все будет в порядке, – евнух низко поклонился и покинул личные покои Турхан.

Все было готово к отправлению. Сам Султан счел уместным проводить суда, выйдя на балкон своих личных покоев. Корабли, отойдя от причалов и гонимые попутным ветром, быстро растаяли в дымке утреннего тумана.

Первая самостоятельная операция на новом поприще для будущей Хозяйки началась. Вернее, продолжилась, началась она еще тогда, в кабинете будущего тестя, где было детально оговорено все, включая мелочи, которых в этом деле вообще быть не должно. Предстояло изящно пройти по лезвию бритвы, между османской Сциллой и шведской Харибдой, при этом изящно лягнув ножкой католическую церковь и банкирский дом Киджи: «А вот не нужно лезть в политику – грязное это дело».

* * *

Наступление князя Трубецкого приостановилось. От Матвеева срочно прибыла депеша о переходе к обороне. Турчинов со своими рейтарами готовился к походу на юг. Османы тоже готовились к войне, и в Москве вынуждены были принимать меры.

Возможности страны не безграничны. Оба шакала уже скалили зубы, готовые с двух сторон напасть на русского медведя. Вот только откуда у этого шведского нищеброда взялись деньги, было решительно непонятно.

Европа злобно шипела: России завидовали, ее боялись, ее ненавидели. А в Амстердаме все шло по-прежнему, и ничего не происходило.

Даша лечила вместе с княгиней больных и готовилась к свадьбе, баронесса де Лузи, а по-простому – Лизавета, уже мастерски научилась готовить борщи. Нортон ждал сына, а сам Александр считал дни до возвращения к любимой Дашеньке.

Впрочем, вскорости Даша заболела – врачи ведь тоже болеют. Лиза, бросив эксперименты у плиты, срочно переселилась в спальню к подруге и неотлучно была при ней. А вскоре обе отбыли в Италию, в местечко Абано, известное своими горячими источниками. Говорят, что сам Геракл лечился и отдыхал там от трудов праведных, а уж двум скромным молодицам и сам бог велел в шипучей водичке искупаться и попить кипяток натощак – для здоровья очень полезно.

Господин Нортон любезно согласился обеспечить охрану будущей родственнице, так что о безопасности и сохранности двух прелестниц можно было не сомневаться.

За день до появления обеих в Италии на рейд Палермо стал караван судов, прибывших из Порты. Их уже ждали, и без лишних проволочек Сявуш-паша вместе с Рустем-пашой прибыл в резиденцию шведского посланника, который расположился в самом центре Палермо, в уютном особнячке.

На следующий день особняк был взят под охрану прибывшими янычарами, а утром следующего дня сундук-матрешка, хранящий сразу два окованных железом ларца, был вскрыт. Оба сундука были извлечены из него и доставлены в шведскую резиденцию под усиленной охраной.

Коротышка казначей Херман Классон и Сявуш-паша в присутствии не менее десятка свидетелей с обеих сторон приступили к пересчету и укладке серебра в оба ларца.

После заполнения первого, его в присутствии всех присутствующих с заполнением целого вороха бумаг закрыли, опечатали и приступили к заполнению второго.

Работа кипела неспешно, нудно и неустанно, но все когда-нибудь заканчивается. Привезенные шведами гульдены тоже закончились. Второй сундук был заполнен, закрыт и опечатан Каплан-пашой, который прибыл накануне, с личным письмом султана и грамотами от Турхан-султан. Все бумаги между двумя договаривающимися сторонами были заполнены и подписаны. Все формальности были соблюдены.

Эмиссар султанши – ее доверенный нукер, присутствовал везде и всюду. Самолично закрыл замки на обоих сундуках, наложил печати, проследил за доставкой груза на флагманский корабль. После загрузки обоих ящиков в «матрешку», он лично закрыл его и опечатал. А затем исчез с ключами и печатями, как будто его и не было вовсе.

Если бы кто-то, например, Сявуш-паша, озираясь по сторонам, прошептал: «Ты где, Каплан-паша?», то наверняка услышал бы в ответ шепот или змеиное шипение, кому как нравится: «Чего орешь, дубина, я здесь. Я все вижу, слышу и донесу, куда следует».

Начинался самый трудный этап миссии – нужно было деньги переправить в Стамбул.

Голубь, выпущенный Сявуш-пашой, через сутки появился в Стамбуле с вестью о том, что корабль готов к выходу в море. Конвой ждал разрешения от Султана, и оно было получено. Утром флагман в сопровождении фрегатов отправлялся в обратный путь.

Пришло время действовать. Сюрпризы только начинались.

* * *

Кызляр-ага стрелой летел в покой Турхан, где его уже ждали.

– Султанша, я получил сведения от моих людей из Палермо, и они мне не нравятся.

– Какое совпадение, Кызляр-ага, – спокойным голосом, который дрожал и прерывался от волнения, ответствовала султанша. – Я тоже получила сообщения от своих людей, и они мне тоже категорически не нравятся.

Черный евнух был явно сбит с толку. О том, что у Турхан есть свои люди в Италии, он знал, но что такого могла она получить? Ее прямо-таки колбасило от волнения.

– Позволено ли мне будет узнать, что именно встревожило мою госпожу? – черный исполин нагнул голову в почтительном поклоне.

Дворцовый этикет он знал и соблюдал неукоснительно.

– Позволено. Можешь прочесть.

В руках евнуха оказалась короткая записка:

«На судне предатели. По выходе из порта его затопят».

– Что это все значит, Кызляр-ага? Зачем топить галеон и кому это нужно?

Кызляр-ага молчал. Пауза затягивалась. Султанша ждала объяснений, а их не было, и это не добавляло ей оптимизма.

– Ага, ты слышал мой вопрос?

– Извините, моя госпожа, – учтиво наклонив голову, черный исполин протянул ей небольшую записку, которую принес с собой, – это послание я получил от своих людей и тоже сегодня утром.

Теперь уже Турхан пришлось взять бумагу и прочесть ее содержимое:

«Ночью в дом шведского казначея доставили два сундука, в точности похожие на те, что грузили на судно. Ждем ваших распоряжений».

Женщина смотрела на агу и изображала из себя японского болванчика: глаза хлопали, рот периодически открывался, и из уст раздавалось невнятное мычание, среднее между блеянием коровы и мычанием козы или наоборот, но вид был еще тот.

Наваждение длилось несколько мгновений, но и этого хватило, чтобы понять, что султанша растеряна, сбита с толку и ровным счетом ничего не понимает в происходящем, или наоборот, все становилось ясно как божий день.

– Если им удалось похитить казну, то без визиря и секбанбаши это все провернуть невозможно. Наверняка и шведы замешаны в этом деле. Откуда они так быстро нашли требуемую нами сумму? – черный евнух старался говорить спокойно, но видел, как покрывалось бледностью лицо Турхан.

– Если денег на судне уже нет, то потопив его, они снимут с себя все подозрения. Кизляр-ага, я дала уже разрешение на выход судна из порта. Что делать? – султанша плотно сжала зубы и завыла, как раненая волчица:

– Ворье, одно ворье. Задушу тварей.

Положение было практически безвыходное – деньги шведами переданы, и османы, их приняв, погрузили на корабль, а вот если он случайно затонул, так в том вины шведского короля нет. А вот обязательства будьте добры выполнять.

До Турхан стала понемногу доходить вся афера, провернутая с ней европейскими коронованными мошенниками: «Деньги показали, дали потрогать, и тут же украли, заплатив крохи ворам османского разлива. А ей – воевать с Московией? Ну уж нет! Не на ту напали, твари. Закопаю живьем ур… ро… дов».

– Ага, немедленно, пусть твои люди наведаются к шведу и перероют там все. Пусть проверят подлинность сундуков. Метки ты знаешь. Если Каплан-паша еще там, а не вышел в море, пусть начинает действовать вместе с твоими людьми. Я ему дам весть немедленно. Если есть возможность вернуть корабль обратно в порт, то пусть вернут.

– Все будет сделано, госпожа. Разрешите идти?

Получив разрешение, глава Черных евнухов направился к себе, отдавая распоряжение своим людям.

Маховик начал раскручиваться, набирая инерцию, и горе тому, кто намеренно или случайно попадет под колеса этого катка – раскатает в блинчик, несмотря на чины и звания.

* * *

На берегу моря, неподалеку от порта, прямо на прибрежной гальке при полной луне, надменно смотрящей на земных обитателей, стояли две девицы. Девушки были в теплых шерстяных платьях темного цвета, поверх которых были накинуты плащи, отделанные мехом с изящной дорогой застежкой на груди и капюшоном, откинутым назад.

С моря дул холодный ветер, начинал накрапывать дождик. Погода портилась. В такую скверную погоду, да тем более в полночь, да еще и в полнолуние колдовать было одно удовольствие. Обе девицы как раз этим сейчас и занимались, а теперь им предстояло полюбоваться на дело рук своих.

До начала «концерта» оставалось не более пяти минут. Времени было в обрез. А потому обе, решительно оттолкнувшись ногами от гальки, повисли в воздухе, а потом понеслись над черными водами моря, касаясь верхушек волн.

Когда до судна оставалось не более полусотни шагов, дождь усилился. Обе припустили, что было духу, но все равно промокли до нитки. И только оказавшись на палубе, тут же нырнули под брезент, накрывающий сундук, внутри которого хранились еще два, забитые гульденами под завязку.

«А как же охрана?» – спросите вы.

А охрана с воплями разбежалась. А как тут не разбежаться, если с неба молотит град величиной с куриное яйцо, ледяной ветер свистит в ушах и хлещет дождь.

Так что пересидеть двум женщинам под вонючим брезентом ненастье «сам бог велел». А дождем и градом дело не закончилось. Сильное волнение переросло в свирепый шторм, шипящие как змеи молнии срывались с небес и уходили в море.

Одна из таких «змей», шипя, вырвалась из одной из туч, покрывающих небо и ударила в грот-мачту с такой невероятной силой, что мачта треснула в поперечине и под напором ветра упала на верхнюю палубу, калеча матросов и превращая такелаж в сплошную мешанину.

Примерно такое же безобразие творилось и на других судах в акватории порта. К утру ветер стих, дождь прекратился, выглянуло солнце.

Пересидев внезапно налетевший шквал, ими же самими и сотворенный, под брезентом, покрывающим огромный сундук, стоящий на верхней палубе, обе женщины благополучно выбрались наружу при первых лучиках солнца и, незамеченные никем, умчались прочь, растаяв в предрассветной дымке.

Вообще вся эта идея с сундуками была величайшей глупостью. Но Турхан хотела подстраховаться, решив, что если обе кубышки закрыть и спрятать в третью, которую тоже закрыть, а потом еще и выставить на видное место, да еще и под неусыпной охраной, то деньги не разворуют по пути.

Резон в этом, конечно, был. Воруют ночью и по-тихому, а тут все на виду. К тому же сундук-хранилище был таким толстым и таким тяжелым, да еще и приколоченным к палубе, что украсть его было практически невозможно, да и сгореть он не мог – вот разве что потонуть вместе с самим кораблем.

Казначей пытался ее отговорить, но с женщиной спорить вообще бесполезно, а если она к тому же султанша, так и тем паче. Сундуки были заказаны ею лично, по ее требованию, у лучшего мастера Стамбула, а вот метки она сделала сама, у себя в покоях. Меченые гвозди – это чистой воды импровизация, но «маслом кашу не испортишь» – дополнительная гарантия, да и начальник гарема вроде при делах оказался, был в числе «посвященных». Тоже неплохо. И вот сейчас его помощь требовалась как никогда.

Внезапно налетевший шквал кардинально поломал все планы. Корабли требовали ремонта, и ни один из них не смог выйти в море. А потому Каплан-паша, вместо того чтобы утречком на одном из военных судов отправиться в обратный путь вместе с печатями и ключами, вынужден был остаться на берегу и донести о случившемся Турхан, прося инструкций. А к вечеру, после прибытия голубей из столицы, все первоначальные планы вообще улетели коту под хвост.

Вместо того чтобы, поплевывая за борт, спокойно, издалека наблюдать за флагманским галеоном, везущим казну, Каплан-паше предстояло стать главным инквизитором и разобраться со всеми непонятностями.

А самое паршивое было в том, что ему назвали имена людей, которых он и знать-то не должен был – вот это и было самым неприятным. Такие знания жизни не добавляют, а вот сократить ее могут – прецедентов на его веку было предостаточно.

Полномочия он получил. Люди Кызляр-аги перешли под его полное подчинение. Предстояло действовать. Для начала разделив свой отряд, он нанес первый удар сразу по двум местам одновременно. Пришлось разрываться, а что поделаешь!

Получив кредит от банкиров Киджи или от Папы Александра, что, в сущности, было одно и то же, барон Херман Классон мирно посапывал в резиденции шведского короля под охраной дюжины мордоворотов. Утром эти хваткие ребята вместе с самим бароном должны были отправиться в Стокгольм на доклад к Карлу, который был уже обо всем извещен.

Все прошло четко и без накладок, так, что благодарность короля он себе уже обеспечил. А что касается материального стимула, то Киджи умеют быть благодарными – свой процент от сделки он тоже уже получил.

Спецназ существовал во все времена – просто назывался по-разному. А вот действовал везде одинаково: быстро, эффективно, без криков и шума. Наличие кучи мертвяков возможно, но это все зависит от обстоятельств и пожелания начальства, которое и посылало злодействовать лихих ребят.

Устраивать пальбу с криками и воплями было необязательно – просто произошла накладка. Проникнуть в жилище барона «по-тихому» не получилось. Поднялся шум, стрельба. Зазвенели кинжалы и ятаганы. Волки напали не на мирных овечек, а на таких же волков, и исход дела решала численность, внезапности не получилось.

Турок было больше, а потому, укокошив шведов, они потеряли половину своих людей. Самое паскудное было в том, что самого казначея кто-то умудрился полоснуть кинжалом по горлу, и его тушка сейчас тихо остывала на ступеньках, ведущих в небольшой, но добротно сработанный подвал.

Сбив замок и войдя в помещение, Каплан-паша увидел два сундука, в которые не далее как вчера загружали серебро. Замков не было, и печатей тоже, денег тоже не было, а вот сундуки были, и они были именно те, что прибыли из Стамбула. В этом Каплан-паша убедился сразу, легко найдя метки.

В тот день, после ухода черного евнуха, Турхан-султан показала ему место и тайный знак на самом гвозде. Да, были и другие метки, о которых знали только он и султанша. Вообще-то между ним и Турхан были «отношения», и метки делала она в своих покоях в его присутствии – официально. А неофициально, не трудно было догадаться, что было той ночью между «голодной» женщиной и мужчиной.

«Если сундуки здесь, и они пусты, то что тогда охраняют на корабле?» – эту загадку ему предстояло решить. А потому, не тратя времени попусту, личный «инквизитор» султана мчался во весь опор в порт, где уже окаянствовали его люди.

Кстати говоря, одного шведа, из прислуги, все же удалось взять живьем. Он, после того как ему поломали руку, запел соловьем и рассказал, что прошлой ночью прибыла повозка и какие-то личности, кряхтя от натуги и ругаясь, волокли в повал какие-то ящики. И вообще всю ночь он не мог уснуть потому, что до утра шумели, кряхтели, сопели и ругались. Люди в темных плащах периодически появлялись и исчезали, и так до рассвета. И только утром все успокоилось.

День прошел тихо и мирно, а вот ночью хлынул дождь, а град так громко грохотал по крыше, что несчастному истопнику опять выспаться не удалось.

И как оказалось, не ему одному. Шторм наделал бед. Поутру, понемногу придя в себя, команда флагманского галеона начала разгребать завалы. О выходе в море можно было пока забыть. За день все так натаскались и наорались друг на друга, что к ночи повалились как убитые. Храпели все, включая и вахту.

Правда, последние спали в полглаза, храпели тоже наполовину. Так что проникнуть на судно большой проблемы не составило. Спали даже те, кто обязан был охранять бесценный груз.

К тому моменту, как Каплан-паша наконец добрался до порта, его люди проникли на борт, но ничего существенного сделать им не дали.

Секбанбаши не зря последние три года командовал янычарами в Стамбуле. На его теле было шрамов больше, чем на Барбоске блох. За спинами своих людей он не отсиживался и лез в огонь и сечу первым, за что и выбился в начальство.

Его уважали по праву и заслуженно. Турхан, да и сам султан верили Рустем-паше. Он был воин, а не интриган, да и в воровстве замечен не был, чего не скажешь о Сявуш-паше, веры которому вообще не было. Да и кто верит предателям, хладнокровно убивающим своих покровителей?

Поэтому захватить флагманский галеон волкам Каплан-паши не удалось. Да это было и хорошо для них самих, потому что янычаров на флагмане была сотня, а людей Каплана не более двух десятков. Их бы в лучшем случае перерезали, как свиней, и выбросили за борт, потеряв столько же, ну может больше.

К тому моменту, как Каплан-паша появился на палубе, обе стороны конфликта шипели друг на друга, но в драку не лезли. Визирь и секбанбаши тоже были здесь и молча ждали.

Оценив ситуацию, доверенный Турхан решил на рожон не лезть.

– Я приветствую вас, достопочтенный Сявуш-паша, и вас, Рустем-паша! Надеюсь, вы не посмели убить моих людей.

– Каплан-паша, твои люди в полном порядке, а теперь объясни, что тебе нужно и по какому праву твои люди напали на наш корабль.

Поскольку Сявуш-паша молчал, инициативу взял на себя начальник янычарского корпуса – старший офицер в Османской империи, не говоря уже о судне. Янычары, находящиеся на судах конвоя, подчинялись ему тоже – он имел реальную власть. Так что с ним приходилось считаться. По крайней мере, до тех пор, пока они не прибыли в Империю.

Каплан-паша, правильно оценив положение дел – давняя придворная привычка, подал бумагу, полученную им еще в Стамбуле. На всякий случай, ему давалось право самим султаном произвести ревизию груза и вскрытие печатей. Чинимые ему препятствия приравнивались к государственному преступлению и неповиновению самому падишаху, что было вообще недопустимо.

– И что ты намерен делать, Каплан-паша? – поинтересовался Рустем.

Будучи человеком старшего поколения и воином, он с презрением относился к молодым выскочкам – богатым сынкам-бездельникам.

Просчитав ситуацию, он намеренно загонял «щенка» в сети. Жестокость и несдержанность султана была известно давно, да и саму Турхан он откровенно не любил, прожив всю жизнь при Кесем.

«Нужно расставить все точки здесь и сейчас, не дожидаясь прибытия в столицу», – решение пришло быстро, чувство опасности его никогда не подводило. Вот и сейчас заныли старые раны, а это не к добру.

– Для начала я бы хотел осмотреть целостность печатей и замков, – начал Каплан.

– Безусловно, вы имеете такое право, паша.

Обернувшись к вахтенному офицеру, Рустем-паша скомандовал: «Уберите брезент. Освободите проход. Прошу вас, паша, можете смотреть все, что пожелаете».

На палубе собралась вся команда флагманского корабля. Слышались издевательские замечания и откровенное хамство. Фискалов, палачей и полицейских, под какими бы звездами они не находились, не любят, а зачастую и ненавидят везде одинаково.

Не обращая внимания на издевательский смех и полное попустительство начальства флагманского галеона, доверенный человек самого султана скрипя зубами подошел к гигантскому сундуку-хранилищу. Он не далее как пару дней назад сам закрывал его и ставил печати и различные хитрые метки.

Метки были в полном порядке. Печати на замках тоже хранили девственную непорочность. Ситуация была щекотливая. Каплан лично убедился, что сундук не открывали и замки никто не трогал.

Было большое искушение плюнуть на все и уйти, но привычка доводить любое порученное дело до конца все же пересилила. Да и сундуки в подвале у шведов он сам осматривал и ощупывал лично. Сомнений в их подлинности у него не было.

«Если настоящие сундуки у шведов, то что внутри “матрешки”?» – не разгадав эту загадку, появляться в Стамбуле – это безумие и верная дорога на кол, а предварительно долгая и мучительная беседа в подвале с личным палачом султана.

– Срывайте печати, под мою личную ответственность. Моими устами говорит сам великий Падишах, – Каплан все же решился. Страх перед яростью Повелителя подсказал правильное решение, и по глазам Рустема он видел, что его поняли правильно.

Шутки кончились. Все находящиеся на палубе поняли, что их жизни повисли на волоске. И это относилось абсолютно ко всем. Ничья исключалась сразу – либо все остаются живы, либо…

Тяжелая крышка без скрипа, легко поднялась. Внутри стояли сундуки, точно так же, как и в момент их погрузки. Тайные волоски, которые хитрый паша оставил в неприметном месте, были на месте. Сундуки тоже никто не вскрывал – тайные наклейки остались не тронутыми. Замки и печати были на месте.

Нехорошая мысль мелькнула в голове опытного царедворца: «Неужели это все подстроено самой Турхан? Но как она могла?»

Хотя чему удивляться. Он отлично знал, что близость с султаншей – это верная дорога к смерти. Она сама поставила себя на край гибели, и сейчас просто избавлялась от лишнего свидетеля своей страсти.

«Похотливая сучка!» – мысли плясали у него в голове. От ужаса предстоящей беседы в подвале дворца вспотела спина и выступил пот, хотя погода была явно не летняя.

Потянув на себя за ручку неподъемный сундук, Каплан-паша почувствовал, как он легко оторвался от дна хранилища. Этого не могло быть. Набитый серебром сундук весил не меньше ста пудов. Десять янычаров, обливаясь потом, с огромным трудом смогли загрузить сундуки в повозку и, разгрузив их у причала, перетащить на палубу. Для загрузки в «матрешку» потребовалось еще больше народу.

И вот сейчас он легко одной рукой смог поднять неподъемный груз – этого просто не могло быть, или могло, но только в том случае, если сундук был пуст.

– Поднимите оба сундука и поставьте их на палубу, – распорядился Каплан, обращаясь к своим людям.

«Безумец! Как такое возможно? Посмотрим на этих задохликов», – потешалась команда галеона, которая видела, с каким трудом загружались ящики в тесное хранилище.

Но, к всеобщему удивлению, с этой задачей без особого труда справилась пара прибывших незнакомцев.

Ящики были подняты и осмотрены. Замки и печати были в полном порядке, но в том, что они пусты, сомнений не было. Внутри что-то звякнуло – и это в набитых серебром под завязку сундуках? Невероятно! Этого просто не могло быть.

Сявуш-паша, да и Рустем, не говоря о Каплане, уже все поняли, правда каждый по-своему, но итог для всех троих был известен – пытка и мучительная смерть на колу, команду ждала веревка на базарной площади по прибытии в Стамбул.

Так что орать и хватать вора никто пока не рвался, а вот пути бегства следовало обдумать.

– Открывайте! Живо!

Ключи без труда провернулись в замках, и спустя некоторое время крышки обоих «ларчиков» открылись так же тихо, как и крышка «матрешки».

Оба сундука были пусты. На самом дне осталась пара гульденов. Воры, похитившие состояние целого государства и приговорив при этом к смерти четыре сотни ни в чем не виновных людей, оказались шутниками.

На палубе повисла зловещая тишина. Что делать, когда перед глазами каждого замаячила веревка? И главное – вины за собой никто не чувствовал.

Команда могла винить командиров, те пашей, ну а они сами ничего толком понять не могли. Результат все равно был известен – веревка или кол.

Чем бы все закончилось, было решительно не понятно, но тут сама судьба улыбнулась всем и сразу.

Доносчики и шпионы Турхан доложили ей истинную правду, и Каплан-паше следовало сначала поискать мины на борту, а потом уже лезть к грузу, но молодость и опыт несовместимы. А предатели среди команды были на самом деле, и султанша получила достоверную информацию, и вот сейчас они осуществили то, что должны были сделать в море.

Грохнуло так, что пустые сундуки и почти вся команда, столпившаяся на шкафуте, в мгновение ока оказались в воздухе. Вспыхнул пожар. Началась паника. Пока прибежали на помощь, пока начали тушить пожар, те из команды, кто остался жив после взрыва, начали, подобно тараканам, расползаться в разные стороны.

Новость о том, что груз похищен, с быстротой молнии стала известна на всех кораблях конвоя. Болтаться на площади Стамбула с петлей на шее желающих не было, а потому, уже к вечеру следующего дня, все турки, включая пашей, исчезли.

Люди Кызляр-аги пытались задержать, остановить беглецов, но что они могли сделать. О случившемся уже на следующий день стало известно в Стамбуле, Стокгольме и Риме. А когда спустя пару дней их доверенные люди прибыли в порт Палермо, то они обнаружили, что деньги бесследно исчезли – вот только непонятно куда.

В шведском посольстве случился пожар, сгорело все, но в подвале нашли тело барона-казначея и два пустых сундука с метками Турхан-султан. Денег не было.

Команда флагмана, Сявуш-паша, Рустем-паша и Каплан-паша бесследно исчезли. Команды на сопровождавших фрегатах тоже разбежались – угрозу Падишаха и Турхан все восприняли вполне серьезно, и украшать своей персоной городскую площадь Стамбула никому не хотелось.

Обгорелый остов флагманского корабля, покачавшись на волнах пару дней у причала, всеми покинутый и одинокий, к тому же основательно пограбленный мародерами, все же потонул перед самым прибытием представителей триумвирата.

Ситуация сложилась занятная и идиотская до непонятности:

– Шведский король взял кредит под немаленький процент у Папы Римского и передал полученные деньги османам. И сейчас был в долгах как в шелках. Денег на войну с Россией у него не было.

– Османы деньги взяли, но их у них украли, а поскольку сундуки нашли у шведского казначея, то посол султана бил себя в грудь, обвиняя шведов в воровстве переданных ими денег. Начать войну с русскими они тоже не могли, потому что денег не было фактически. «А бумажками своими пусть Карл подотрется!» – эти слова Турхан кто-то шустрый быстро донес до ушей шведского монарха.

– Шведы в свою очередь требовали, чтобы османы выполнили свои обещания и начали военные действия с Московией, считая, что турки сами украли полученные деньги и разыграли спектакль.

– Папа Римский Александр переругался со своей семьей, и теперь Киджи требовали деньги как у Карла, так и у Папы, который выступил поручителем.

В общем, не высокая политика государственных мужей, а склока на кухне, когда все друг другу должны и все во всем виноваты.

Шакалы сцепились и, воя и кусаясь от обиды друг на друга, рвали шерсть на собрате. А Медведь, передохнув и отдышавшись, разогнал всю эту свору – разбив шведов, русские войска вышли к Балтике.

Вот только было непонятно, кто и, главное, как умыкнул денежки, обведя вокруг пальца Султана, Короля и Папу, при этом еще и рассорив их.

* * *

Председатель сидел в кресле и слушал доклад главного «цербера» Совета. Человек неопределенного возраста, с крысиной физиономией, монотонным голосом докладывал о «европейской политике», вернее о том невероятном скандале, который разразился после того, как Россия энергичным пинком выбросила шведов из Прибалтики. Шведы драпали, теряли территории, обильно политые своей кровью. Русские наступали.

Маятник качнулся так, что потребовалось вмешаться уже Совету, чтобы восстановить равновесие. Наступление князя Трубецкого остановилось. Карл зализывал раны. Денег ему, конечно, подбросили, но впредь такие инициативы следовало пресекать.

– Так вы считаете, граф, что все ЭТО проделала ваша подопечная? – усмехнувшись, поинтересовался Председатель.

– Если судить по докладам баронессы де Лузи – она все и проделала, не без помощи, конечно.

– Гениально! Я вот только одного не могу понять, а куда делись деньги?

– Буквально на днях в Амстердаме был основан банкирский дом, основной капитал которого и составили исчезнувшие триста тысяч серебром, – бесцветным голосом доложил коротышка с крысиной рожей.

– А как ей вообще удалось все это провернуть? У вас, надеюсь, информация есть?

Председателю действительно было интересно, по той простой причине, что было совершенно непонятно, как эта русская смогла все так чисто и изящно обделать. Вот он бы не смог. Вызвать ураган не сложно, но вот поднять двести пудов серебра – простите, господа хорошие, пупок развяжется. Да и отвести глаза такому количеству народа он бы точно не смог. А вот она смогла.

– А она вовсе и не поднимала тяжести. Она просто заплатила мастеру, и он вместо двух сундуков изготовил четыре.

– Ну это я понял. Два сундука, чтобы свалить вину на шведов. Так?

– Да! Меченые сундуки они с де Лузи подменили фальшивыми еще в Стамбуле, ночью, пока Турхан занималась любовью с Каплан-пашой. А люди Нортона нашли способ в нужный момент доставить их к шведам. Они же прикончили казначея, воспользовавшись нападением османов.

– А где были деньги? Неужели на корабле все это время?

– Совершенно верно, фальшивые сундуки и «матрешка» были с секретом. И в ночь, пока ревел ураган, денежки из сундуков просыпались внутрь матрешки. Всю эту аферу османы могли бы легко разгадать, но помешал взрыв и пожар на галеоне, который осуществили ее люди. А еще глупость и жадность султана и его матери. Русская просто воспользовалась случаем.

– Ну хорошо, на этот раз простим. Но я не удивлюсь, если вскорости Европа будет дрожать перед русской медведицей. А потому форсируйте вопрос с ее статусом. Она должна стать полноправным членом Совета – только так мы сможем, заручившись ее поддержкой, восстановить равновесие в Старом Свете.

– У меня все готово! – коротышка положил на стол перед хозяином кабинета кожаную папку. – Вам необходимо подписать соответствующие распоряжения и…

– И вы, граф, лично вручите ей бумаги и еще вот это, – Председатель достал из внутреннего ящика стола небольшой, изящной работы футляр. – Надеюсь, мне нет необходимости разъяснить вам, граф, всю важность поручаемого вам дела. Она должна быть приглашена на Совет. И приглашение должно быть принято, и никакого нажима. Она должна стать одной из нас. Других вариантов просто не должно быть. Действуйте. И держите меня постоянно в курсе всех событий.

* * *

В первых числах декабря в магистрате устраивали традиционный прием. Как всегда, приглашения рассылались Магистратом самым уважаемым людям города.

«Подумаешь, прием! Все как всегда: пиво, танцы, деловые беседы мужчин и сплетни и зависть женщин», – скажете вы и будете неправы.

На этот раз была интрига. Даже две интриги. О первой все знали – богатей Нортон должен был объявить о помолвке своего сына с русской княжной. И всем было крайне интересно посмотреть, в каком наряде и драгоценностях появится новая Хозяйка многомиллионного состояния.

А вот зачем приперся личный посланник английского короля граф Солсбери, было решительно непонятно.

Будучи на приеме у бургомистра, англичанин заявил, что он прибыл по личному указанию короля Карла Второго и ему необходимо выполнить некую миссию и именно на приеме, в подтверждение своих слов он вручил личное послание короля.

Из послания господин Дюкер ничего толком не понял, но приглашение посланник все же получил, вместе со всей делегацией.

«С королями лучше не ссориться, а уж с англичанами так и тем паче. Нагадить могут так, что век не отмоешься», – справедливо рассудил бургомистр.

Эта новость, благодаря длинному языку Бригитты Дюкер, вмиг разлетелась по городу, и весь «бомонд» был в курсе.

– Что нужно этому англичанину? – недоумевала мужская половина, получившая приглашение на прием.

– Известно что – испортить праздник! От этих островитян одни неприятности, – была уверена женская половина.

Англичан не любили. Но и открыто ссориться с ними тоже никто не хотел. Их воспринимали скорее как неизбежное зло, как осенний насморк – неприятно, но не смертельно.

Прием начался как обычно. Ничего нового. Бургомистр в центре зала чинно беседовал с купцами гильдии Святого Мартина. Молодежь галдела, танцевала, пила пиво. Женщины постарше, расположившись на удобных креслах и диванах, обсуждали последние новости и косились на англичан, которые стояли кучкой неподалеку от бургомистра, но в разговор не лезли. Было видно, что они чего-то или кого-то ждут.

«Что им здесь надо?» – этот вопрос витал в воздухе. Так и хотелось подойти и спросить: «А скажите, господа хорошие, что вам нужно и кого, интересно, вы ждете?»

Но никто этого, разумеется, сделать не решился.

«Раз уж сам бургомистр молчит и не лезет к бриттам, то нам и сам бог велел не выпячиваться», – резонно посчитало «общество», и посланцы английского Карла были «выведены за скобки».

Нортоны тоже задерживались.

– Бригитта, а почему нет княгини? Я слышала, что ее внучка выходит замуж за сынка этого набоба Нортона, – дамы буквально засыпали госпожу Дюкер вопросами, зная о ее дружбе с русскими.

– Представляю, что подарит ей будущий тесть, если его сынок подарил колечко стоимостью…

Но закончить фразу светская сплетница не успела по той простой причине, что ее уже никто не слушал.

В зал вошли Даша и Александр. Они светились от счастья, и глядя на них как-то язык не поворачивался сказать что-то гадкое. Мужчина нежно поддерживал свою даму под руку, а она смотрела на него такими влюбленными глазами, что как-то сразу отпало желание обсуждать ее платье, сшитое из самого дорогого материала, который может себе позволить только коронованная особа.

О драгоценностях говорить вообще не стоило, потому что на них можно было купить половину Амстердама, и на вторую бы еще хватило, если добавить стоимость самого платья.

Александр был одет под стать будущей супруге.

По единодушному мнению всего «бомонда», они были идеальной парой.

Вот только и тут нашлись кумушки и все-таки умудрились плеснуть помоями на молодых:

– Ах, какая великолепная пара. Они просто созданы друг для друга, вот только жаль, что из княгини девочка превратится в обычную купчиху.

– Бедняжка! Теперь ее не пустят на прием к королю.

– Вы так считаете?

– Ну конечно, из «благородных» и в купчихи. Жалко, как жалко!

«Гадюки» тихо шипели, но недостаточно тихо, чтобы это не услышали в зале. Сплетня быстро распространялась, пошел шепот и смешки присутствующих.

Хотя если уж быть честным до конца, никакая это была и не сплетня. Нортоны были невероятно богаты. Выходя замуж за Александра, Даша получала огромное состояние – она фактически становилась хозяйкой финансовой империи. Но теряла статус, превращаясь в обычную богатую купчиху, которую могут принять, а могут и не принять при любом королевском дворе. Это же относилось и к царскому двору в России.

Те, кто хотел испортить молодым людям праздник, своей цели добились. Собравшееся «общество» смотрело на Дашу с некоторым презрением и ждало, когда бургомистр объявит об их помолвке и она стремительно из русской княжны – «Королевы бала» – превратится в простолюдинку, пусть и невероятно богатую.

Но не зря на Святой Руси издавна говорят: «Раз поблизости появилась англичанка, то не успокоится и обязательно нагадит».

Англичане не подвели и на этот раз – нагадили по полной программе.

При появлении Дарьи и Александра сэр Солсбери оживился. Он словно проснулся от спячки и рванул к ним чинным шагом, каким ходят придворные в присутствии коронованной особы.

В зале вовсю шипели гадюки, а англичане продолжали двигаться к ним навстречу. Не дойдя полдюжины шагов до молодых, англичане остановились, выстроившись в шеренгу и почтительно склонив голову. Вперед выступил прибывший граф и громко, четко выговаривая слова, торжественно произнес:

– По поручению моего короля я должен в присутствии бургомистра объявить его высочайшую волю.

Шум прекратился. Наступила тишина. Всем было интересно. Никто ничего не понимал, включая и самого бургомистра.

Затем, обращаясь уже непосредственно к Даше, англичанин торжественно произнес:

– Прошу вас, княжна, опуститься на одно колено.

Даша хоть и была шокирована происходящим, но не сопротивлялась, а тем паче не спорила. Александр был удивлен не меньше нее, но молчал.

Солсбери протянул руку в сторону, и один из англичан, стоящих сзади, вложил в нее обнаженный меч. Посланник Карла не спеша, торжественно, при полной тишине коснулся лезвием меча правого плеча девушки, потом левого.

– Встаньте, графиня! Отныне вы являетесь Пером Англии со всеми правами и привилегиями. От имени Его Величества короля Англии я вручаю вам этот перстень, – в руке Солсбери оказался перстень невообразимой красоты и невероятной стоимости.

Перстень был изготовлен из цельного алмаза весом чуть больше полутора сотен карат, безупречной чистоты и умопомрачительной стоимости – без малого пара миллионов гульденов.

Англичанин на этом не успокоился и продолжил:

– Графский титул вам присваивается пожизненно с правом передачи вашему старшему сыну или младшему, какому вы пожелаете. А перстень приравнивает вас к коронованным особам вне зависимости от титула, носимого вами. Если вы пожелаете выйти замуж, то ваш избранник тоже получит дворянский титул, но рангом ниже. Такова воля короля Англии.

Солсбери склонился в почтительном поклоне перед Дарьей, стоявшей перед ним с несколько пришибленным видом, и торжественно вручил королевскую грамоту.

За какие такие заслуги были пожалованы эти немыслимые почести, англичанин объяснять не стал. Оно и понятно – дипломат.

Тишина продержалась еще пару минут и была расколота шквалом рукоплесканий и возгласами поздравлений.

Дашу поздравляли, и каждому хотелось посмотреть на перстень.

Солсбери с усмешкой смотрел на все это и ждал нужного момента. И дождался.

– Графиня, вы позволите мне навестить вас завтра поутру? У меня есть к вам важное поручение. Не для публики.

Подумав пару мгновений и оценив ситуацию, Даша ломаться не стала и попросту согласилась:

– Завтра в полдень я буду ждать вас у себя.

– Благодарю вас, графиня, – англичанин и вся делегация короля склонились в почтительном поклоне. 

Эпилог

В просторном светлом кабинете за овальным столом сидели одиннадцать мужчин разного возраста. Одеты они были в дорогие однобортные кафтаны темно-синего цвета с длинными полами сзади. Одеяния присутствующих были обильно покрыты золотым шитьем по борту, вороту и на обшлагах, что говорило о высоком статусе присутствующих. Фасон одежды соответствовал последней парижской моде и являл собой образец делового костюма. Мужчины вели неспешный разговор, который разом прекратился при звуке открываемой двери.

А затем, не сговариваясь, все одиннадцать мужчин встали, и только сделав это, осознали, что произошло. Вид вошедшей женщины в неброском, но очень дорогом платье подействовал на них завораживающе, напрочь отключая всякое соображение.

Наверное, так ведут себя кролики при виде вползающего удава или антилопы, стоящие напротив львицы, пристально смотрящей в глаза своей жертве.

Впрочем, наваждение быстро прошло, а вот ощущение того, что вошла женщина, равная им по силе и уму, осталось.

Неловкость обстановки разрядил спокойный и несколько насмешливый голос Председателя:

– Господа! – хозяин кабинета выдержал паузу, давая возможность присутствующим снять с себя неловкость первого порыва. – Позвольте представить вам Дарью Алексеевну Турчинову, полноправного члена нашего Совета. Отныне она будет представлять Россию в нашем Совете.

И далее почтительно:

– Прошу вас, графиня, ваше место по правую руку от кресла Председательствующего.

Это был слом всех и всяческих традиций. Новый член Совета не мог находиться рядом с Председателем, но в этой женщине было столько силы и она была так явно видна, что ни у кого из присутствующих даже мысли не возникло возразить. Все восприняли это как должное.

Дарья, а вместе с ней и сама Россия, по праву вошли в число избранных, число вершителей судеб мира.

Пройдет совсем немного времени, и от небольшого чиха в Петербурге всю старушку Европу будет шатать и корчить. Все это будет. Дайте время.

Будущая Хозяйка русских земель делала первые шаги. Ей, конечно, помогут – естественно, не бескорыстно, но на то она и политика. А вот за себя и своих она будет стоять стеной.

Все будет: и взлеты, и падения, и слава, и опала. Она проживет долгую и богатую на события жизнь. Переживет нескольких монархов и передаст свою силу в надежные руки. Сама подготовит себе преемницу, обучит, воспитает, введет в Совет.

Но это все будет потом, а сейчас она в самом центре принятия решений. Здесь и сейчас собрались те, кто правит и принимает решения – тени в тени тронов. И она стала по праву одной из них.

Оглавление

Пролог, который мог бы стать и эпилогом

Глава первая Все только начинается

Глава вторая Жадность, предательство и интриги

Глава третья Палач. Ставка ценой в жизнь

Глава четвертая Корабли постоят и ложатся на курс

Глава пятая Подстава. Да воздастся каждому по делам его

Глава шестая Военная хитрость

Глава седьмая Приказ, ребята, есть приказ…

Глава восьмая Дар жизни

Глава девятая Жил-был врач – такой упрямый, все копал другому яму

Глава десятая Вендетта

Глава одиннадцатая Колдунья

Глава двенадцатая Графиня

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg