«Власть волшебства»

Власть волшебства (fb2) - Власть волшебства [calibre 3.33.1] 1332K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Владимирович Смирнов

Оформить подписку на мои книги можно здесь – -smirnov.ru/subscribe/

Андрей Смирнов

ВЛАСТЬ ВОЛШЕБСТВА

1

Монастырь располагался у подножья высоких каменистых холмов, носивших название

Селкетехтар, След Селкет. Чтобы понять причину такого наименования, следовало подняться на

высоту птичьего полета, или даже еще выше, в подбрюшье темных грозовых туч, непроницаемой

пеленой скрывавших небо Хеллаэна. Слабо фосфоресцирующий воздух, отблески молний, а

может быть даже — несколько лучей солнца, показавшегося на западе на пару часов только для

того, чтобы, даже не поднявшись над горизонтом, снова опуститься вниз, уступив эту землю

власти вечной ночи — все эти неверные и слабые источники света, пусть не сразу и не без труда, позволяли разглядеть причудливую форму Селкетехтар, отдаленно похожего след исполинской

кошачьей лапы. Холмы служили лишь окантовкой огромной впадины, оставленной, по преданию,

когда-то ходившим по Хеллаэну чудовищным божеством. Те времена давно прошли, и

низвергнутая в Преисподнюю женщина-скорпион Селкет ныне казалась таким же мифическим

персонажем, как и сами Истинные Боги, которым она когда-то противостояла, однако память

осталась — в легендах, в именах и названиях, в духе всего этого сумрачного и непокорного мира.

Группу неброских домов, составлявших единый архитектурный комплекс, Дэвид Брендом

обозвал «монастырем» потому, что увиденное немного напомнило ему земные византийские

постройки — крепенькие, с круглыми крышами, восточные средневековые церкви и монашеские

общежития. Ассоциация, основанная на некотором внешнем сходстве, укреплялась еще и теми

сведениями, которыми он располагал об этом месте: внутренний уклад тех, кто жил здесь, судя по

скупой информации, выуженной в ИИП, без сомнения, имел общие черты с монастырским…

В числе материалов о «монастыре» в ИИП — помимо краткого описания условий приема и

общежития, а также пары невыразительных изображений — также имелся Склепок того места,

которое желающим познакомиться с монастырем поближе предлагалось использовать в качестве

телепортационной точки. Иного варианта прибытия не предусматривалось: тем, кто не был

способен создавать волшебные пути, ненавязчиво намекали, что ловить им в монастыре — нечего.

Дэвид материализовался на пустом пятачке в сотне метров от железных ворот, к которым вела

тропка, то и дело перемежаемая грубыми каменными ступеньками. Поднявшись наверх, он

увидел, что ворота приоткрыты и вошел во двор. Но прежде, чем сделать это, он оглянулся,

ощутив пульсацию энергий за своей спиной. На площадке, которую он покинул, из

межпространственного туннеля вышел человек средних лет, принадлежавший, судя по одежде,

предметам с Тальдеарами и высокому уровню Дара, к хеллаэнской аристократии. Также, как и

Дэвид несколькими минутами ранее, он, оглядевшись  по сторонам, стал подниматься по тропинке

к воротам.

Внутри обнаружилось еще несколько посетителей, и парочка призрачных существ,

наколдованных, по видимости, специально для того, чтобы провожать гостей к единственному

входу в здание. Внешний, самый первый двор был пуст, если не считать декоративных кустов и

карликовых деревьев.

Толкнув непримечательную дверь, к которой его сопроводил один из призраков, Дэвид

вошел в холл. Внутри здания маршрут не отличался особым разнообразием — единственная

лестница впереди, поднявшись по которой, Дэвид увидел широкий коридор, а в его конце еще

одну дверь — деревянную, двустворчатую, высотой в два человеческих роста. Вдоль стен

располагались скамейки, и приблизительно треть из них была занята посетителями. Еще

несколько человек стояли между скамьями, прислонившись к стенам, иные, скучая, разгуливали

по проходу. Кто-то оглянулся в сторону Дэвида, но без особого интереса.

«Очевидно, это здесь…» — Подумал землянин.

Не успел он усесться на одну из скамеечек, как перед ним материализовался новый

призрак — человекоподобное существо с колыхающимися световыми лучами, вырастающими из

лопаток.

— Пожалуйста, сообщите ваше имя, — доброжелательно-безразличным голосом

произнесло бестелесное создание.

— Дэвид Брендом.

— Ваш родной мир?

— Земля Т-1158А.

— Цель вашего визита?

Дэвид пожал плечами. Дурацкий вопрос. Учитывая время его появления, а так же то, что

«монастырь» позволял знать о себе внешнему миру, цель визита была очевидна. Но призрак

терпеливо ждал и мог прождать ответа еще очень долго, так уж он был устроен. Приходилось

играть по правилам, даже если они казались бессмысленными.

— Я прочел о Небесной Обители в ИИП, — сказал Дэвид. — Меня заинтересовало то, что

вы предлагаете. И вот я здесь.

— Вы хотите пройти обучение? — Уточнил призрак.

— Совершенно верно.

— Благодарю вас за ответы, — все тем же бездушным голосом автомата — или

идеального, целиком растворившегося в выполняемой функции служителя — продолжило

существо. — Пожалуйста, оставайтесь на месте. Вам сообщат, когда мастер Рийок сможет принять

вас.

Дэвид механически кивнул, хотя его согласия не требовалось — призрак уже растворялся в

воздухе. Через несколько секунд землянин услышал шаги с той стороны, откуда недавно пришел

сам, и оглянулся, уже зная, что увидит. Да, так и есть — это был тот самый человек, которого он

видел на телепортационной площадке. Настороженно поглядев на остальных посетителей

монастыря, он пересек пустую часть коридора и громко спросил:

— Здесь приемная?

— Садитесь… — Посоветовал кто-то.

Стоило новоприбывшему опуститься скамью, как перед ним образовался точно такой же

призрак, с которым чуть ранее разговаривал Дэвид. Точно такой же — или тот же самый? Поди

разбери…

«Вот интересно, — подумал Дэвид, — на что реагирует заклинание, присылающее этих

существ? На соприкосновение сидения с новой задницей?..»

— Пожалуйста, сообщите ваше имя.

Человек что-то пробурчал в ответ. Призрак задал те же самые вопросы, что и Дэвиду,

попросил посетителя подождать и исчез.

Дэвид подумал: «Будет общий прием? Или же загадочный мастер Рийок каждого из нас

станет тестировать лично?»

Его сомнения разрешились через минуту. Появился еще один призрак — а может быть, все

тот же. На этот раз он возник напротив двустворчатой двери и провозгласил:

— Господин Шиаран из Сокриджа, мастер Рийок готов принять вас.

Один из ожидающих быстро поднялся, пересек коридор, открыл дверь и вошел в

приемную.

«Значит, индивидуальная беседа с каждым, — подумал Дэвид. — Что ж, логично…»

Землянин откинулся назад, прислонился спиной к каменной стене и полузакрыл глаза.

Ожидание будет долгим — перед ним мастеру Рийоку предстоит принять еще человек двадцать

пять. В какой форме будет проходить собеседование? Долго ли оно продлится? Ограничено ли

число поступающих? Если да, по каким критериям ведется отбор?..

Дэвид почувствовал, что его начинает колотить нервная дрожь. Усилием воли он заставил

себя успокоиться. Он слишком устал за последние месяцы, ему требовался отдых, но

расслабляться было нельзя. Он должен попасть в Небесную Обитель любой ценой. Но если его

примут, это будет только начало. Обучение займет несколько лет, и очень сомнительно, что оно

будет легким. Но каким бы ни был этот путь, какие бы препятствия не вставали на нем, Дэвид

должен пройти его до конца. У него не было выбора.

Его почти не интересовала сила, которую здесь сулили — сила слишком великая, и

казавшаяся поэтому чем-то нереальным, обманкой, завлекалочкой для жадных идиотов. По своей

воле он никогда бы не пришел сюда. Он провел за пределами Земли не один день… уже даже не

один год… и весь его опыт, интуиция, да и самая банальная логика в один голос твердили: предлагаемое здесь не может быть ничем иным, кроме обмана. Но он знал, знал из источника,

которому был вынужден доверять, что в этом обмане заключалась правда… хотя до конца

поверить в это он не мог даже сейчас. То, что предлагала Обитель, было невозможным. Никто не

мог исполнить те обещания, которые они давали. И все же…

И все же ему предстоит на собственной шкуре выяснить, что в предлагаемом правда, а что

ложь. Он не видел другого выхода. Он не мог жить без Идэль. Все стало бессмысленным и

тусклым; волшебство, которое прежде манило его своими чудесами и тайнами, потеряло всякую

привлекательность, еда сделалась безвкусной, а жизнь — пустой. Каждую ночь он видел ее во сне.

Он отдал бы все, чтобы вернуть ее, свою принцессу… И вот, вполне возможно, что ему придется

отдать все — и не на словах, а на деле — даже не за возвращение, а за одну только надежду на это.

Эта надежда была единственным, в чем еще сохранился смысл и что могло дать какую-то

цель в его обессмысленном, обесцеленном мире.

Память возвратила Дэвиду воспоминания двухмесячной давности…

***

…Когда он изложил свою просьбу, выражение лица Леди Марионель, Говорящей-с-

Мертвыми, не изменилось. Ни сострадания, ни гнева. Марионель не уничтожила его за дерзость,

однако и к горю смертного Обладающая Силой осталась безучастна.

— Дэвид, — произнесла она. — Ты хочешь, чтобы я нарушила закон?

Дэвид бессильно смотрел на нее, не зная, что сказать. Ее ответ казался просто набором

звуков. Какой еще закон?.. Ему не было дела до законов. Да и вообще, в Хеллаэне некромантию

практиковал едва ли не каждый третий.

Прежде чем он открыл рот, чтобы ответить хоть что-то, Марионель снова заговорила —

так, как будто бы он уже успел выразить вслух свое недоумение. В каком-то смысле так оно и

было, ибо для Обладающей его мысли, если она только желала этого, были столь же ясны, как и

слова. Амулет, который носил Дэвид, защищал его от псиоников, использующих заклинания или

применяющих для чтения мыслей собственные врожденные способности, но он не мог уберечь

своего носителя от Силы.

— Я говорю не о законах общества и не о законах этого мира, — терпеливо объяснила

Марионель. — Даже если бы в Хеллаэне и существовал закон, запрещающий возвращать мертвых

к жизни, неужели ты думаешь, что хоть кто-нибудь из Обладающих стал бы ограничивать свои

действия законами смертных? Нет-нет, я говорю совсем о другом.

— О чем же? — Недоуменно спросил Дэвид.

Марионель посмотрела на него — и он не смог понять, улыбнулась ли она, или же ему

только показалось, что она улыбнулась.

— Ты ведь знаешь, кто мой сюзерен.

Это был не вопрос, а утверждение. Конечно, он знал. Дэвид видел того, в чьей свите

состояла Марионель, всего лишь один раз, но забыть этот «один раз» едва ли когда-нибудь

сможет. Перед глазами встала намертво отпечатавшаяся в памяти картина: жуткий всадник на

демоническом коне, само воплощение ужасающей нечеловеческой мощи, вонзает заточенный, как

меч, крюк, в грудь Ролега кен Апрея, извлекает на свет истекающую чернотой духовную сущность

чародея, и поглощает ее чернотой, сочащейся из его собственной груди, словно хищный богомол, раздирающий на части пойманное насекомое…

Дэвид кивнул и ничего не сказал, понимая, что она просто хочет напомнить ему о том,

кому служит, но не понимая еще, зачем.

— Смерть и жизнь, — продолжала Марионель, — уравновешивают друг друга. В Сущем

есть великое изобилие жизни, постоянно порождающей все новые и новые формы. Не будь

смерти, все миры в скором времени переполнились бы существами и стали бы задыхаться от

своего изобилия. Из-за тесноты свобода каждого отдельного существа со временем лишь

умалялась бы, страдания же их все более и более возрастали б. И этим мучениям и этой несвободе

не было бы конца, потому что не было бы и смерти, милосердно освобождающей страдающее

существо от того, что причиняет страдание. Обитатели Сущего ненавидят смерть, боятся ее и

проклинают, но они не знают и не желают задумываться о том, что, не будь смерти, много более

страшными проклятьями они проклинали бы жизнь, и эти проклятья были бесконечны, как и сами

мучения в мирах, превращенных в бурлящие котлы беспрестанно плодящихся, но неумирающих

тел. Смерть уравновешивает жизнь, благодаря ей вы можете наслаждаться жизнью; хотя вы и

боитесь того, что ваше существование прекратится, но благодаря тому, что есть прекращение, вы

можете любить  само существование. Исток и условие вашей любви к жизни и привязанности к

ней — в смерти.

Это равновесие поддерживается богами и Обладающими Силой. Если бы ты мог

воспринимать мир так, как воспринимаю его я, то увидел бы, как сплетаются Силы, образуя

известный тебе порядок вещей, определяя по своему произволу и по взаимной договоренности то, что вы называете «законами природы». Вся ваша магия, Искусство, которым вы так кичитесь, есть

не более чем знание о текущем балансе, установленном Силами; мы движемся, вы, смертные

создания, лишь используете наше движение подобно тому, как крошечный жучок, севший на

воротник, использует идущего человека для того, чтобы переместиться куда-либо. Обычно мы не

замечаем вас, но если вы становитесь слишком назойливыми — мы отгоняем вас или давим, в

зависимости от обстоятельств и настроения. Ты не ведешь счета раздавленным насекомым и я не

считаю существ, которые уже никогда более не смогут побеспокоить меня. Я трачу время,

объясняя тебе столь очевидные всякому хеллаэнцу вещи лишь потому, что мы вместе участвовали

в поимке Лорда Ролега, и ты проявил определенную самоотверженность, ударив Ролега в тот

момент, когда он обгладывал мою магическую сущность. Ты отвлек его и тем самым сократил

время моего последующего восстановления; я помню об этом и не стану поступать с тобой так,

как мы обычно поступаем с людьми, воображающими, будто Силы мира существуют лишь для

того, чтобы выполнять их глупые желания. Но ты должен понимать, что есть закон. Этот закон —

воля моего сюзерена, и состоит она в том, чтобы смерть следовала за жизнью, так же как воля

Янталиты-Жизнедарительницы состоит в том, чтобы умершее после пребывания в Стране

Мертвых возвращалось к существованию, рождаясь заново в какой-либо новой форме. Таков путь,

установленный для подобных тебе: вы умираете, потому что вам свойственно рождаться, и

рождаетесь, потому что вам свойственно умирать.

…Дэвид опустил взгляд. Ощущение беспомощности усилилось, он подумал, что зря

пришел сюда. Она не человек. Хотя они и находятся рядом, но существуют при этом в разных

мирах, в разных реальностях, действуют в разной системе координат. Обладающим Силой нет

дела до бед и несчастий смертных. Их беспокоят более глобальные задачи — поддержание

вселенского эко-балланса, например. Что можно сказать существу, которое воспринимает тебя

примерно так же, как ты сам воспринимаешь водомерку или майского жука? Человеку нет дела до

их бед и несчастий…

— Мы способны сострадать, Дэвид, — произнесла Марионель, и ему показалось, что в ее

голосе, как и в начале беседы, опять промелькнуло какое-то живое чувство, — мы намного более к

этому способны, чем вы. Тебе не жаль жука лишь потому что это существо не похоже на тебя,

устроено иначе и живет жизнью, о которой ты не имеешь никакого понятия. Ты не способен

отождествить себя с ним и поэтому раздавишь без колебаний; в ином же человеке ты увидишь

подобного себе и поэтому без нужды не станешь причинять вред. Ты хороший человек, Дэвид,

ведь многие из вашего народа не способны отождествиться даже с себе подобными — безусловно,

в этом ты превосходишь их. Но для Обладающих нет тех, с кем мы не могли бы отождествиться.

Ты и какой-нибудь зверь, стихиаль, насекомое, демон — вы равны передо мной, ваши чувства и

мысли я могу знать, если захочу этого, так же ясно и отчетливо, как знаю свои собственные и

намного более отчетливо и ясно, чем вы сами знаете их. Но хотя Обладающие способны

сострадать, мы не имеем жалости, чужое страдание не является тем, что определяет наши

поступки, не становится причиной наших действий. Единственная причина действий Обладающих

— в нас самих. Сейчас ты думаешь, что я  бездушная сука, раз не желаю помогать тебе — да, ты

думаешь именно так; но я знаю, что твоя боль скоро утихнет — если не в этой жизни, то в

следующей. Не стоит цепляться за то, что ты потерял, лучше радуйся тому, что у тебя есть. Ты

плачешь не по Идэль — с ней не случилось ничего дурного, она лишь сделала еще один шаг по

тому пути, которым идут все — ты плачешь по себе. У тебя отняли нечто тебе дорогое и ты, как

ребенок, готов на все, лишь бы вернуть любимую игрушку.

Дэвид дернулся, как от пощечины. Он почувствовал, как в нем вскипает ненависть. Да как

она смеет?..

— Я любил ее, — процедил землянин.

— Что такое любовь? — Спросила Марионель. — Скажи мне, что это: страстное желание

обладать кем-либо или же стремление сделать счастливым другого?

— Второе.

— Тогда не стоит жалеть о том, что она умерла. Ведь ты не знаешь, какой дорогой

проследовала ее душа и в какой форме она вновь возродится. Быть может, в новой форме она

будет более счастлива, чем была с тобой, ты не думал об этом?

Дэвид слышал, что она говорит, и понимал смысл ее слов — но сказанное оставалось

чуждым. Он не мог… не хотел это принимать.

— Она нужна мне, — произнес он тихо. — Я не могу без нее.

— Видишь? — Спросила Марионель. — Ты хочешь  обладать предметом любви. В этом

все дело. Хочешь обладать, а что хорошо для самого «предмета» — тебя заботит во вторую или в

десятую очередь…

— Нет! Я уверен, что она хотела бы вернуться ко мне… Ну как вы не понимаете?!. Мы

были счастливы. Нам больше никто не был нужен.

— Не думал ли ты, что ваше счастье продлится вечно? В реальности, где ты живешь,

ничто не вечно. Цена счастья — страдание, которое смертный испытывает, утрачивая его. А

утратит он его обязательно, рано или поздно.

— Может быть, — Дэвид отвел взгляд, — но  не так рано. Ее убили в день нашей свадьбы, у меня на глазах. Другие живут вместе целую жизнь — им легче смириться с ее окончанием…

— Значит, — усмехнулась Марионель, — ты предпочел бы, чтобы Идэль сначала надоела

тебе, надоела бы смертельно, превратившись в ворчливую старуху — и лишь затем ты согласился

бы с ней расстаться?

Дэвид почувствовал, что опять закипает и мысленно досчитал до десяти, заставляя себя

успокоиться.

— Не знаю, — сказал он просто. — Может быть и так. А может, было бы иначе. Я не знаю.

Нам не дали шанса это проверить.

— У тебя еще все впереди. Сейчас ты поглощен болью, но пройдет время, и боль

притупится, а потом иссякнет. Так всегда бывает, поверь мне.

— Я не хочу жить без нее.

— И ты думаешь, что порядок вещей должен быть нарушен только потому, что ты что-то

хочешь или чего-то не хочешь?

— Да бросьте, — отмахнулся Дэвид. — Вы говорите о «порядке вещей» так как если бы

это и в самом деле была бы какая-то сверхценность. Но если воскрешение мертвых противоречит

вашему «порядку вещей», то Темные Земли — это одно сплошное нарушение порядка, попирание

его всеми мыслимыми и немыслимыми способами… Здесь в каждом городе есть куча фирм —

чуть ли не на каждой улице можно найти такую — где за соответствующую плату могут извлечь

покойника из Страны Мертвых и облечь его в новое тело.

— И почему бы тогда тебе не обратиться в одну из этих фирм? — Иронично

поинтересовалась Марионель.

— Я уже говорил, в самом начале, почему: высокорожденные Кильбрена после смерти

идут не обычными путями, а особенными…

— Да, я помню, — перебила Марионель. — Но если ваши, человеческие предприятия уже

не могут удовлетворить твои непомерные запросы и ты теперь обращаешь ко мне, то как же при

этом у тебя еще достает наглости возмущаться тем, что я не веду себя так, как ведут себя люди в

ваших коммерческих организациях?

— Простите. Я не возмущаюсь. Я просто указываю на тот факт, что в Хеллаэне «порядок

вещей» нарушают все, кому не лень, сплошь и рядом. И поэтому, мне кажется, ничего страшного

не произойдет, если тихонечко и аккуратно нарушить его еще разок, вот и все.

Марионель некоторое время молча рассматривала землянина с таким выражением, с каким

человек, долгое время наблюдавший за майскими жуками, ползающими в стеклянной банке и

совсем уже заскучавший, станет смотреть на жука, который вдруг выкинет нечто не совсем для

жуков типичное.

— То есть ты, — Марионель решила расставить все точки над «i», — всерьез предлагаешь

мне пойти против своего сюзерена, нарушить закон, существование которого поддерживает в том

числе и моя собственная Сила, ради того лишь, чтобы выполнить твою прихоть?

— Ну, я вижу все это несколько иначе…

— О,  в этом я не сомневаюсь.

— …и это не прихоть. Если дорогого человека отняли бы  у вас, неужели вы сами не стали

бы пытаться вернуть его?

— Да, вероятно, я попыталась бы его вернуть, — согласилась Марионель, — но я бы не

стала обманывать себя и окружающих, утверждая, что это желание — нечто большее, чем моя

прихоть.

— Что ж, называйте как хотите.

— А теперь ответь мне на вопрос: чего ради одна из Сил мира должна выполнять твою

прихоть, мальчик?

— Не должна, — он понимал, что нет аргументов, которые могли бы переубедить ее. По

крайней мере у него — нет. Но продолжал говорить, цепляясь за угасающую надежду. — Не

должна. Но вы  могли бы сделать это.

— Зачем?

— Чтобы два человека были счастливы.

— Один. — Говорящая-с-Мертвыми была неумолима. — Ты. Да и то — лишь на какое-то

время. А потом — кто знает, что будет? Человеческое сердце переменчиво. Ты разлюбишь ее, или

она превратится в мегеру, и ты проклянешь тот день, когда она воскресла.

— Такого никогда не произойдет.

— Ты знаешь будущее?

— Нет. Но не нужно быть ясновидцем, чтобы это знать.

— Созерцая миры, плывущие в потоках Силы, я наблюдала и более удивительные

превращения.

— Но вы тоже не можете знать, что будет, — возразил Дэвид. — Я верю в то, что буду

любить ее всегда и верю, что и она чувствует так же, а вы… почему вы верите в

противоположное?

— Потому что мы уже выяснили, что для тебя ее интересы стоят на втором или даже на

десятом месте, — усмехнулась Марионель. — А на первом — стоит твое собственное страстное

желание обладать тем, чем ты хочешь обладать. Не делай такое капризное лицо, милый Дэвид, это

не нравоучение. Я ведь не порицаю тебя за то, кто ты есть. Твой эгоизм местами довольно-таки

мил и уж во всяком случае забавен. Но, поскольку твоя «любовь» почти целиком проистекает от

страстного желания обладать предметом, который привлек тебя, рано или поздно ты с той же

непоколебимой уверенностью будешь говорить совершенно противоположное тому, что говоришь

сейчас. Это вполне реально, и мои законные сомнения в устойчивости твоей веры проистекают от

того, что ты не способен отличить себя-настоящего от желания, которое владеет тобой.

— Способен, уверяю вас.

— Нет, не способен. Да что там — ты даже не понимаешь, о чем я говорю. Ты слишком

поглощен собой, своим так называемым «горем», чтобы понять.

— Если и было в моей жизни что-то настоящее, то это она. Все остальное… иные миры,

магия, могущество… все, к чему я раньше стремился по сравнению с ней — просто мусор. Я все

бы отдал, чтобы ее вернуть.

— Если ее возвращение так нужно тебе, а не ей, — спросила Марионель, — не лучше ли

что-нибудь сделать со своей страстной тягой к приглянувшейся вещи, чем ценой неимоверных

усилий добывать эту самую вещь только лишь затем, чтобы одно всепоглощающее желание через

некоторое время сменилось каким-нибудь другим?

— Подождите, подождите… — Дэвид слегка растерялся. — Вы все так перевернули. Про

«страстное желание» это вы придумали! Я говорил совсем о другом. И вообще, почему вы

думаете, что ее воскрешение нужно только мне? Я уверен, что…

— Я уже говорила тебе, почему, — в голосе Марионель появились жесткие нотки. — И

если ты слишком глуп, чтобы понять сразу, то я не настолько терпелива, чтобы повторять тебе

одно и то же раз за разом, до тех пор, пока не дойдет.

— Тогда почему бы вам не спросить у нее самой, хочет она вернуться ко мне или нет? —

Выпалил Дэвид. На каком-то уровне он осознавал, что разговаривать в таком тоне с Обладающей

не стоит, но уже не мог остановиться. — Вы ведь  Говорящая-с-Мертвыми. Вот и спросите у нее.

Или ваш титул — пустой звук?

***

…Дэвид покачал головой, вспомнив эту часть беседы. Удивительно, что Марионель его не

убила. Он явно ляпнул лишнего, а она даже не поставила его на место… Похоже, и в самом деле

существовал какой-то лимит хорошего отношения, возникший у нее к землянину еще с тех пор,

когда он выгадал несколько драгоценных секунд в башне Лорда Шайкела, вынудив Ролега

прекратить расчленять Говорящую-с-Мертвыми и переключиться на него самого. До тех пор, пока

лимит не превышен, Марионель закрывала глаза на его неподобающее поведение, но как только

Рубикон будет перейден — чао бабмина, сорри… Она ведь предупреждала, что не занимается

подсчетом «насекомых», которые назойливо лезли в ее жизнь и которых ей приходилось давить,

демонстрируя, что именно она думает об их требовательных просьбах исполнить те или другие

насекомьи желания. Предупреждала, но он не внял. Точнее внял, но забылся. Сначала мысленно

назвал ее бездушной сукой — и это сразу после того, как она продемонстрировала свое умение

отвечать на его мысли, а не на слова! Затем — поставил под сомнение ее право носить свой

колдовской титул, читай — усомнился в ее Силе. До большего идиотизма додуматься было бы

сложно, даже если специально поставить перед собой такую задачу. Но он оказался «на высоте», как всегда. Если изначально у него и был какой-то лимит хорошего отношения, то на этом он весь

и вышел.

Призрак, появившийся перед дверью в приемную, объявил имя очередного соискателя.

Поднялся мужчина лет сорока. Дэвид проводил его взглядом. Размышления землянина о том,

существуют ли ограничения при наборе в Небесную Обитель, прервались звуком открывающейся

двери приемной. Это было что-то новенькое, поскольку первый вошедший, господин Шиаран из

Сокриджа, назад в коридор, где ждали своей очереди соискатели, так и не вернулся.

Вышедший из приемной мужчина казался угрюмым. Ни слова не говоря, он захлопнул за

собой дверь и быстро двинулся по направлению к лестнице.

— Отказали… — Негромко прокомментировал кто-то.

Следующей была девушка из нимрианской аристократической семьи. Ей тоже отказали.

Дэвид начал беспокоиться. В ИИП была выложена предельно общая информация о Школе, рамки

для поступления установлены достаточно широкие, но, вероятно, существовали еще какие-то

критерии отбора, о которых соискателям не сообщали. Возьмут ли его? На это можно было только

надеяться.

Аристократ средних лет, последовавший за девушкой, в общий коридор не вернулся —

равно как и горожанка, которая вошла в приемную после него. На душе у Дэвида спокойнее не

стало, но по крайней мере он перестал терзаться сомнениями и предположениями. Принцип, по

которому производился отбор, все равно не понять. Может быть, это выяснится позже… если,

конечно, его примут.

На протяжении всего времени ожидания в коридоре то и дело появлялись новые лица.

Воспользовавшись телепортационной площадкой, разные люди поднимались к монастырю и

присоединялись к тем, кто находился в коридоре перед приемной. Здесь были только люди —

никаких альвов или демонов. Пришли два оборотня, но обоим отказали.

В скором времени должна была настать очередь Дэвида. Его мысли блуждали, то

возвращаясь в прошлое, то устремляясь в будущее. Он плохо представлял, что будет делать, если

ему откажут. Он не хотел даже думать о подобном развитии событий — ничего хорошего такие

мысли не несли. Были еще кое-какие воспоминания, к которым он категорически не хотел

возвращаться — и все равно, раз за разом, блуждая в собственном уме, он приходил к ним. Память

о жене, погибшей в день свадьбы, убитой самым бесчестным и бессмысленным образом, убитой

ни за что, убитой потому что он, Дэвид, струсил и не добил Кантора тогда, когда мог это сделать

— эта память горела, как огромная, еще незарубцевавшаяся, рана. Он не хотел обращать внимание

внутрь себя — внутри не было ничего, кроме боли — и поэтому старался сосредотачиваться на

том, что его окружало: разглядывал стены, сидящих на скамьях людей, собственные руки, дверь

приемной, призраков, поднимающихся по лестнице новичков… Просто смотрел, ни о чем не

думая. Но в какой-то момент что-то вывело его из состояния бездумного полусна. Лицо молодого

человека, только что поднявшегося по лестнице, показалось ему знакомым. Несколько секунд

Дэвид пялился на него, пытаясь понять, где и при каких обстоятельствах видел раньше. Юноша

заметил его взгляд, посмотрел с холодным недоумением, но почти сразу выражение его лица

переменилось — он узнал Дэвида. Удивился, легко улыбнулся, сделал следующий шаг, уже

определенно направляясь к землянину — все одновременно. И тут Дэвид тоже его узнал, как

будто встала на место последняя деталь головоломки, и оставалось только поражаться, почему он

не узнал новоприбывшего сразу, как только увидел. Они ведь учились вместе в Академии, вместе

слушали курс прикладной ритуалистики у незабвенного Дильберга кен Аунблана. За одной

партой, правда, не сидели, но этот юноша из благородного хеллаэнского рода один раз вступился

за Дэвида, окруженного стайкой шакалов с Кантором во главе — вступился и, вероятно, спас

землянину жизнь. Только вот стоило ли спасать?.. Дэвид отогнал эту идиотскую мысль и, поднявшись, крепко пожал руку Эдвину кен Гержету.

— Не ожидал увидеть тебя здесь. — Покачал головой Эдвин.

— Представь себе, я тоже.

Сели на скамью.

— Я думал, ты еще несколько лет проведешь в стенах Академии, — сказал Дэвид.

— Я сдал экзамен по боевой магии и стихиалистики за третий курс, — ответил Эдвин. —

Все остальное было… менее интересно. Системную нужно было еще зубрить, как минимум,

полтора года. Ты себе представить не можешь, что такое системная магия на третьем курсе…

— Очень сложно?

— Не то слово. Это не для меня. Кроме фанатов классики, за системную на третьем и

четвертом никто не берется. Чтобы там хоть что-то понять, нужно параллельно изучать еще кучу

дисциплин — диалекты Искаженного, высшую математику, еще какую-то лабуду… В астрологию

всерьез и надолго углубиться… Возни много, а толку мало. Так что я решил все это бросить… по

крайней мере, пока. А ты? Полгода назад ты, кажется, уже вполне определился со своим будущим: оставил учебу, помахал нам всем ручкой и отбыл в Кильбрен. Я думал, в метрополии мы больше

тебя не увидим.

Дэвид горько вздохнул.

— Я тоже так думал.

— Изменились жизненные планы?

— Да что планы… Жизнь изменилась.

— Как и ты сам.

— О чем ты?

— Ну… — Эдвин окинул собеседника внимательным взглядом. — Хотя твой амулет и

генерирует поле, несколько затмевающее свечение гэемона, все же перемены не скрыть. Тебя и не

узнать. Совсем иной уровень Дара. И сам гэемон структурирован… — Эдвин задумался, не зная,

какое слово тут лучше подобрать, —  нормально. А не так убого, как раньше.

— А, ты об этом, — Дэвид махнул рукой, как бы показывая, что о такой ерунде и говорить

не стоит. — Да, я изменился.

— И поэтому приехал обратно?

— Нет, не поэтому. Идэль погибла. — Когда землянин произносил это, как будто что-то

перехватило ему горло, и он был вынужден на некоторое время замолчать, чтобы взять себя в

руки. — Без нее в Кильбрене мне делать нечего.

— Сочувствую. — Сказал Эдвин. — А про Обитель эту откуда узнал?

Секунду или две Дэвид колебался. Ему хотелось сказать правду, но стоило ли это делать

здесь и сейчас? Разговоры желающих поступить в Небесную Обитель могли и прослушиваться.

— Совершенно случайно, — соврал он. — Натолкнулся на объявление в ИИП, почитал что

пишут, удивился, начал искать информацию в сети, удивился еще больше — похоже, они не врут,

и на самом деле дают то, что обещают… Ну и вот я здесь.

— А, понятно… — Потянул Эдвин. — Ну вот и я примерно так же.

***

…Он пожалел о своих словах в ту же секунду, как только произнес их. Не стоило

с ней

 так

говорить. Давно, еще во время учебы, Дэвид прочел в какой-то книжечке, посвященной

исследованию психологии богов и Лордов, что пренебрежительное отношение к их Силе зачастую

воспринимается означенными субъектами не просто как хамство, а как некий метафизический

наезд, инициатора которого они усматривают не столько в смертном, забывшем о вежливости,

сколько в каких-то иных Силах, которые как бы стоят за спиной несчастного смертного и

побуждают его нести околесицу. Смертный в этом случае им видится этаким структурным

элементом «метафизического наезда», деталькой вражеского механизма, запущенного Лордом-

недругом для того, чтобы ограничить присутствие Силы оскорбляемого в явленном мире. Короче

говоря, автор книжки советовал тщательно фильтровать базар при разговоре с Обладающими.

Хотя они сами в большинстве случаев выражались просто и понятно, как бы подталкивая

смертного к равноправному общению, о равноправии стоило забыть сразу и больше никогда не

вспоминать. Также автор советовал забыть о легендах и мифах, в которых смертному удавалось

благодаря хитрости или удачному стечению обстоятельств вынудить Обладающего совершить то,

что ему, смертному, нужно. Если такие случаи и происходили (в чем автор прочитанной Дэвидом

книжки сильно сомневался), на каждый такой случай приходилось десять тысяч других, когда

Лорд избавлялся от возникшей проблемы самым простым способом и спокойно жил себе дальше.

По счастью, Марионель предпочла проигнорировать его последнюю реплику.

— Я не слышу ее голоса среди мертвых, — ответила она спокойно. — Ты уверен, что

Идэль умерла?

— Что?.. — Дэвид потряс головой. Буквальный смысл вопроса казался слишком нелепым,

и поначалу он подумал, что Марионель спрашивает о чем-то ином, на что-то намекает, хотя он и

не в состоянии понять намека… и лишь через несколько секунд, не в силах представить никакого

глубинного смысла, который мог бы содержаться в такой простой фразе, он уверился в том, что

Марионель спрашивает об этом — и ни о чем другом.

— Более чем уверен, — сказал землянин. — Она умерла у меня на руках. Рассыпалась в

прах.

— Я вижу ее образ в тебе, — объяснила Марионель. — В твоих мыслях и чувствах. Но я не

ощущаю присутствия той, к которой относится этот образ, во владениях моего сюзерена.

— Как такое может быть? Вы хотите сказать, что ее душа находится где-то еще? Или что

она уже успела родиться в каком-то новом теле?

— Нет. Страну Мертвых не покидают так быстро. Если она умерла и если по пути вниз ее

душа не была похищена, она должна быть у нас. Но иногда бывает и так, что даже я не в

состоянии услышать голос новой души, бесцельно бродящей по Долинам Теней или мечущейся по

Долинам Ужаса, или пребывающей в покое в Садах Отдохновения… Это может быть связано с

необычными обстоятельствами смерти, оставившими на душе свой отпечаток или же в случае,

когда душа повреждена настолько, что образ, созданный ранее, уже никак не сопоставить с

изменившимся первообразом…

— Так и есть, — Дэвид посмотрел в пол. — Она была убита Предметом Силы…

полностью разрушена… Мне сказали, что такие вещи известны в Хеллаэне. Это Оружие

Ненависти, осколок Силы низвергнутого Лорда.

— Да, конечно, я слышала о Сагарусе и его игрушках, — кивнула Марионель. — Это был

могучий Лорд, который щедро разбрасывал свою Силу. И то, что твоя жена была убита оружием,

представляющем собой, по сути, лишь принявшую видимую форму частицу Силы, безусловно,

могло стать причиной, из-за которой я не слышу голоса Идэль. Вероятно, от нее осталось слишком

мало, чтобы можно было сопоставить голос остатка с голосом того ее образа, который ты носишь

в своей собственной душе. Видишь? Нет Идэль, которую ты любил, это все уже в прошлом; ты

гонишься за миражом, который создал сам. Остановись. Ничто уже не будет так, как прежде.

— Госпожа, — Дэвид, как и в начале беседы, вновь опустился на колено, — я не могу

убедить вас; мои доводы для вас ничего не значат, мне не по силам спорить с Обладающей. Я

лишь прошу, умоляю вас сжалиться над моей бедой и проявить снисхождение. Ведь вам ничего не

стоит пойти мне навстречу, уверен, если вы захотите, вы легко отыщите Идэль во владениях

своего сюзерена. Одна душа — это такая малость. Разве я прошу о многом?

— Ты глух к моим словам, — печально констатировала Марионель.

Дэвид внутренне с ней согласился. Разум — слуга воли, а его воля и чувства были

обращены на одну-единственную цель. Разум нужен лишь для того, чтобы изыскивать пути к

достижению цели, но саму цель ставит не он, а нечто более глубокое в человеке…

— Хорошо, — сказала Марионель, — я окажу тебе кое-какую помощь. Сама я не стану

помогать тебе в занятии, которое считаю бессмысленным и бесполезным, но ты, если хочешь,

можешь и дальше идти по пути в никуда, который ты для себя выбрал. Я пыталась остановить

тебя, обратить внимание на причины, которые порождают твои неуемные желания, но ты не

хочешь ничего знать о причинах, тебе важны ощущения, на которые ты наклеил

всеоправдывающий и всеискупляющий ярлык «любовь», ты порабощен своими ощущениями и

переживаниями и с отвращением смотришь на все, что способно освободить тебя от этого.

Хорошо. Если ты хочешь узнать, каким путем и куда проследовала ее душа после разрушения тела

и гэемона, тебе нужен тот, кто знает дороги мертвых также хорошо, как и себя самого, ибо его

магия соответствует этим дорогам — проистекает от них и образует их. Я говорю о Кирульте,

Проводнике Мертвых. Ты, вероятно, и раньше слышал об этом божестве, состоящем на службе у

моего сюзерена. Кирульт довольно стар. Прежде он был Обладающим Силой, и не самым

последним — еще в те времена, когда мирозданием правили Истинные Боги и все, что есть,

подчинялось им. Кирульт возгордился и покусился на то, что ему не принадлежало, в результате

он был подчинен одним из Истинных, его прежняя Сила — отнята, вырвана из него, а взамен дана

другая. Так он стал младшим божеством и долгое время служил Богу Мертвых — до тех пор, пока

Боги не сгинули, и место Бога Мертвых не занял мой сюзерен. Кирульт по-прежнему следит за

путями умерших и ведет тех, кто узнал вкус смерти, в Долины Теней и в другие места нашей

Страны. Не так давно я узнала, что Кирульт ищет человека, которому хочет поручить некое дело, что способен выполнить лишь смертный, но не бог и не Лорд. Возможно, он еще не нашел

эмиссара, и если желаешь, я сведу тебя с ним… Если ты сможешь с ним договориться — то как

знать, может быть, тебе и удастся получить желаемое.

— Да, — Дэвид поклонился. — Я был бы признателен вам, госпожа, если бы вы помогли

мне встретиться и поговорить с Проводником Мертвых.

***

…Мастер Рийок оказался человеком среднего роста с рельефным лицом — выступающие

скулы, впалые щеки, нос картошкой, широкие губы, глубоко посаженные глаза… Все неровности

лица выделены чуть больше, чем надо. Рийока нельзя было назвать красивым, вдобавок, он был

абсолютно лыс. Общее впечатление смягчала лишь доброжелательная улыбка — если бы не она,

Рийок казался бы уродливым, но улыбка делала его почти обаятельным.

— Прошу вас, садитесь, — он показал на деревянное кресло перед собой. Дэвид так и

сделал. Обстановка в комнате была нарочито небогатой: грубо сколоченная мебель, на окнах нет

занавесок, каменный пол, два жестких кресла и столик между ними.

Одеждой Рийоку служил некий гибрид кимоно и широкого халата — темно-золотистая

ткань расшита затейливыми узорами… по большей части, выцветшими от времени.

В его энергетическом поле не было ничего слишком необычного — если не считать только

чистоту и упорядоченность жизненных энергий. Среди стихий, и это было видно, доминировал

Свет — весь гэемон будто был пронизан мягим золотисто-белым сиянием. Дар посильнее, чем у

Дэвида, но тоже — ничего особо выдающегося.

В третий раз за утро у Дэвида поинтересовались, откуда он узнал о Небесной Школе. Его

третий ответ ничем не отличался от двух предыдущих. Его попросили в двух словах рассказать о

том, кто он, откуда, где учился и так далее. Наученный горьким кильбренийским опытом — а

именно, историей с «дедулей Ксейдзаном» — Дэвид по возможности старался избегать каких бы

то ни было деталей. Упомянул, что учился у Лэйкила кен Апрея и в Академии.

— Насколько тесно вы связаны с семьей кен Апреев? — Поинтересовался Рийок.

— Нисколько не связан.

— Вы поддерживаете контакты с ними?

— Нет.

— Почему?

Дэвид на секунду задумался. Поскольку излагать все перипетии отношений со своим

первым учителем он не собирался, в своем ответе землянин не солгал, но изложил правду таким

образом, что впечатление, создаваемое его ответом, было очень далеко от действительных причин

разрыва с нимрианским графом.

— Свое обещание Лэйкил выполнил и минимум необходимых знаний о волшебстве я

получил. Больше он ничем мне не был обязан.

Рийок слушал, благожелательно покачивая головой и продолжал улыбаться. Вообще,

казалось, что улыбка приклеена к его губам. Здание, в котором они находились, имело свою

магическую ауру, в самой комнате Дэвид заметил несколько заклинаний не совсем типичной

конструкции — либо они создавались на основе неизвестной Дэвиду версии Искаженного

Наречья, при том версии, весьма далекой от общеупотребительной, либо, что более вероятно, тут

была задействована какая-то разновидность Высшей Магии. Дэвид был готов поручиться, что

среди заклинаний тут имеется и «детектор лжи», настроенный так, чтобы игнорировать

искажающий эффект защитных оболочек, которые генерировались амулетами пришедших на

собеседование. Прямо лгать нельзя было ни в коем случае. Но это не страшно — в Кильбрене его

обучили лгать так, чтобы сказанное формально было правдой, а вот смысл, который вкладывал в

свои слова говорящий и смысл, который доходил до слушающего, кардинально бы различались.

— Почему вы покинули Академию?

— Рано или поздно мне пришлось бы это сделать — я небогат.

— Чем вы занимались в Кильбрене?

— Я собирался жениться, кроме того, я продолжал изучать магию — отчасти,

самостоятельно, отчасти — с помощью других людей.

— Каких?

— Моей невесты, ее дяди, и еще одного наемного чародея…

В самом деле, почему бы и не поставить прохождение Рунного Круга с помощью Идэль,

уроки по созданию волшебных дорог, и вводные лекции по астрологии и бинарным порталам,

прочитанные Керамаром, в один ряд? Разве не подпадает все это под одну и ту же категорию —

«изучение магии»? О прохождении Кильбренийского Тертшаура Дэвид рассказывать не

собирался.

— Почему вы уехали из Кильбрена?

— С женой произошло несчастье. — Дэвид отвел взгляд. — А без нее мне там нечего было

делать.

Рийок молчал некоторое время, рассматривая Дэвида.

— Вы служите кому-нибудь? Связаны с кем-либо обязательствами вассала или сюзерена?

— Нет, никому не служу. Ни с кем не связан.

— Как вы относитесь к богам? Вы поклоняетесь кому-нибудь?

— В общем, нет. Отношусь… — Дэвид пожал плечами. — Ну, нормально отношусь. Как и

все. Мне они не мешают.

Улыбка Рийока стала чуточку шире.

— Считаете ли вы, что мир был бы лучше без богов и религий? Я имею в виду не только

этот мир, а мироздание в целом.

— Нет, я думаю, это обеднило бы мир.

— Как вы относитесь к выполнению ритуальных предписаний, связанных с богами и

Обладающими силой?

— Не понял вопроса. — Признался Дэвид.

— Многие из богов и Обладающих связаны с процессами, которые затрагивают всех — с

рождением, браком, войной, смертью, систематизацией знаний и прочим. В большинстве культур

так или иначе взаимодействуют с богами и Обладающими при совершении этих действий —

молятся им, воздают почитание, хотя бы самое формальное, и так далее…

— Эээ… Могу поучаствовать, если надо.

— Понятно. Спасибо. А для чего вы пришли в Обитель? Что вы надеетесь здесь обрести?

— Ту власть и силу, которую, как говорят, вы можете дать людям.

— Чем вы готовы заплатить за это?

— Не знаю, — Дэвид опять пожал плечами. — Я думал, это вы мне скажите.

— Обучение у нас бесплатное, — известил его Рийок. — Мы не являемся организацией,

которая хочет расшириться, захватить власть, войти в число сильных мира сего. Скорее, мы…

думаю, правильнее называть нас братством. Вместе с тем, на период обучения от вас потребуют

беспрекословного послушания, о личной свободе и развлечениях вам придется забыть. Устав

предусматривает полное отсутствие сексуальных контактов, ограничение в пище, ежедневные

напряженные тренировки. Жить вам придется здесь, общение с вашими друзьями,

родственниками и знакомыми, не принадлежащими к Обители, будет сведено к минимуму. Вы

готовы к таким условиям?

Дэвид кивнул.

— Да. Готов.

— Подумайте еще раз, — посоветовал мастер Рийок. — Пути назад не будет. Мы не

можем допустить, чтобы знания, которые мы даем, попали в руки людей, одержимых низменными

желаниями и привязанностями. В случае нарушения устава вы будете подвергаться наказаниям, в

случае постоянных и злонамеренных нарушений — лишитесь жизни.

— Хорошо… — Вздохнул Дэвид, хотя ничего хорошего он не услышал. — Хорошо, я

согласен.

— Если вы уверены в своем решении, — произнес Рийок. — Пройдите в эту дверь.

Он показал на дверь слева, за своей спиной.

— Если же вы неуверенны, вам лучше покинуть Обитель сразу, прямо сейчас, — он

показал на противоположную дверь, находившуюся справа от него, за спиной Дэвида.

Дэвид встал и направился к… к той двери, к которой должен был направиться. Выбор был

сделан задолго до прихода в монастырь. Сколько лет ему придется носить то ярмо, которое он

собирался на себя нацепить? Что останется от него к концу этого срока? И останется ли вообще

хоть что-то?

Не было смысла гадать — так или иначе, ему предстоит это выяснить.

***

…Проводник Мертвых оказался похож на грасдира, крылатого хеллаэнского демона, но

был как минимум в полтора раза крупнее. При более внимательном рассмотрении сходство

терялось, становилось ясным, что это не просто демон. У Дэвида Кирульт вызвал ассоциации с

Анубисом, египетским богом смерти. Темно-серая кожа, совершенно лишенная волос,

атлетический торс, длинные сильные пальцы с когтями, то ли собачья, то ли шакалья голова —

также совершено безволосая. Темные кожистые крылья за спиной. Атрибуты — крюк и кнут, на

конце кнута — петля. Все тело Кирульта лучилось мощью, он казался сгустком недоброй и

враждебной Силы.

Дэвид сам вызвал его в безлюдных землях Хеллаэна. Марионель отказалась участвовать в

каких бы то ни было переговорах. Она полагала, что Дэвид совершает глупость, затевая все это в

тщетной попытке вернуть потерянное счастье и не собиралась способствовать ему более

необходимого. Она показала Дэвиду ритуал вызова — бесцеремонно вложила необходимые

знания прямо ему в голову прежде, чем он сумел воспротивиться и настоять на нормальной форме

обучения, предполагавшей наличие посредника между учителем и учеником в виде произносимых

или начертанных слов. Она сказала, что сообщит Кирульту о том, что нашелся человек, готовый

послужить Проводнику Мертвых и Дэвид должен будет назвать ее имя, когда станет взывать к

Проводнику. По этому признаку бог смерти узнает его, и, придя на вызов, не станет разрывать на

части наглеца, посмевшего его побеспокоить.

— Как твое имя? — Проговорил Кирульт. Его голос был низок и тяжел, словно земля над

крышкой гроба.

Дэвид назвался. Проводник Мертвых кивнул.

— Да. То имя, которое назвала Марионель. Тебе что-то нужно. И ты знаешь, что кое-что

нужно мне.

— Я не знаю что именно вам нужно, господин.

Палец с острым когтем показал на Дэвида.

— Сначала я хочу услышать твою просьбу.

— Моя жена погибла. Я хочу воскресить ее. Она была высокорожденной, уроженицей

Кильбрена и дорогу, на которую она вступила после смерти, невозможно обнаружить обычными

способами. Она была убита с помощью Предмета Сила — Арбалета Ненависти, созданного

Сагарусом — и это, вероятно, столь сильно повредило ее, что даже Говорящая-с-Мертвыми не

смогла услышать ее голос.

— Как ее звали и как давно она умерла?

— Идэль. Месяц тому назад.

Кирульт некоторое время молчал. Он казался погруженным в себя.

— Да, я знаю ее, — сказал он наконец. — Принцесса Идэль, дочь Налли и Глойда из клана

Кион.

— Где она сейчас?! — Воскликнул Дэвид.

Шакальи губы растянулись в жуткой ухмылке, демонстрируя два ряда острых зубов.

— А вот тебе это пока знать необязательно.

— В Стране Мертвых?

— Всякая душа рано или поздно попадает к нам.

— Что ж, в таком случае я бы хотел услышать ваши условия. — Тихо сказал Дэвид.

— О, они совсем необременительны. Ты и сам приобретешь немало, выполняя их. Недавно

в Хеллаэне появилась одна магическая школа, выпускники которой приобретают весьма…

своеобразные способности. Я хочу, чтобы ты узнал, откуда проистекает их сила и как она

действует, как она приобретается, какие преимущества и какие слабые стороны есть у ее адептов.

— А в чем заключается эта сила? — Спросил Дэвид.

— Вот это тебе и предстоит выяснить, — ответил Кирульт.

— Нет, я имею в виду — вы же знаете о ней что-то, из-за чего она вас так интересует.

Укажите мне, что именно я должен искать. И где.

— Центр этой организации расположен в горах Селкетехтар, и называется Небесной

Обителью. Подробности выяснишь сам. Попасть туда может только человек. Ни бог, ни посланник

бога, ни Обладающий, ни стихиаль, ни демон. Лишь человек.

— Хорошо. — Сказал Дэвид. — Если я это сделаю, вы вернете из Страны Мертвых мою

жену?

— Я не занимаюсь воскрешением мертвых, — ответило божество смерти. — Это противно

моей природе. Но я позволю тебе забрать любую душу из Страны Мертвых, по твоему выбору.

— Мне не нужна  любая, — возразил Дэвид. — Мне нужна Идэль.

— Я проведу тебя к ней, — пообещал Проводник.

***

…Выяснение подробностей не заняло много времени. Информация о Небесной Школе

обнаружилась в ИИП — Искусственном Информационном Поле нимриано-хеллаэнской

метрополии, своеобразном «магическом интернете», огромной свалке самой разнообразной

информации. О Школе писали и горожане, и аристократы. Отзывов и сообщений было

сравнительно немного, но, почитав, что пишут, Дэвид поначалу решил, что это какой-то прикол.

Или подстава. И похоже, что те, кто оставляли комменты к сообщениям о Школе, думали так же.

Сама официальная страничка сей таинственной организации выглядела весьма скромно.

Карта с указанием местоположения «монастыря», сообщение о днях приема (прием производился

два раза в году), рекламное сообщение самого общего характера «мы научим вас редким

магическим техникам, дисциплине и самоконтролю, поможем упорядочить свою жизнь, развить

свои способности» и бла-бла-бла, Склепок места портальной площадки недалеко от ворот,

предупреждение об ограничениях приема (только люди и только с Даром уровня Ильт-фар — не

выше и не ниже), предупреждение о жестких ограничениях на время обучения, и — маленькое

примечание внизу:

Выпускной экзамен считается успешно сданным в том случае, если выпускник Школы 

убьет Обладающего Силой.

2

Когда началось обучение, ассоциации с монастырем, возникшие у Дэвида при первом

взгляде на Небесную Обитель, только укрепились. Да и не у него одного были такие ассоциации

— в разговорах между собой ученики так и называли Обитель: монастырь. Начальство не

возражало.

Как выяснилось позже, в среднем обучение занимало от двух до трех лет, самые слабые и

неспособные задерживались еще максимум на полгода. Каким образом за это время из обычного

мага можно вырастить убер-колдуна, способного завалить Лорда, оставалось загадкой. Старшие

ученики, отучившиеся здесь уже некоторое время, на вопросы «новобранцев» отвечать

отказывались, ссылаясь на то, что им все объяснят в свое время. Да и не очень-то много времени

оставалось на свободное общение, особенно между учащимися разных групп — график занятий

был весьма напряженным; а если добавить сюда еще и ограничение общения, предписываемое

Уставом, то можно понять, почему в первое время количество вопросов, терзавших умы

новобранцев, существенно превышало количество ответов.

Небесная Обитель была обнесена каменной стеной, помимо внешнего дворика, где был

разбит сад и откуда можно было попасть в приемную, имелось еще пять внутренних дворов,

соответствующих пяти стадиям обучения, дюжина зданий и в центре — Храм, в котором даже

самый плохонький колдунчик почувствовал бы пульсацию Источника Силы.

Для каждого курса полагалось свое общежитие, Дэвида поселили вместе с

неразговорчивым парнем по имени Шоар кен Зхадар.

Вскоре стало ясно, что первоначальный период обучения — целиком подготовительный.

Подробно разузнав о талантах и способностях каждого новичка, учителя плотно занялись ими,

натаскивая каждого в тех областях магии, которые требовались для последующего освоения

собственных техник Обители. На первом этапе новичков, совсем непохожих друг на друга в плане

способностей и мастерства, стремились подтянуть к некоему единому уровню, дать им общую

базу, отталкиваясь от которой, их будут тренировать дальше. Поскольку способности у каждого

были свои, то и пробелы в образовании учителям приходилось заполнять индивидуально, либо,

реже, собирая небольшие группки в два-три-четыре человека. Одновременно шла отбраковка.

Режим был очень жестким, спали мало, ели лишь самую простую пищу в количествах

минимальных, никаких развлечений — даже праздных разговоров — не допускалось, свои

терминалы ИИП, равно как и все остальные магические предметы, не исключая и личные

защитные амулеты, ученики сдали в монастырское хранилище еще в самый первый день.

— Они вам тут не понадобятся, — доброжелательно сообщил мастер Лертан после того

как озвучил свое дикое, непристойное, абсурдное предложение. В первые секунды шокированные

новички молчали, потом посыпались возражения. Им быстро разъяснили, что это не пожелание, а

приказ. Любое пожелание учителя, каким бы мягким тоном оно не произносилось, в какие бы

щадящие чувства учеников слова не облекалось, равносильно приказу, исполнять которой

надлежит немедленно.

Первоначально в Обитель было принято ровно сто человек, и полторы дюжины покинули

ее стены, отказавшись расставаться со своими вещами. В первую же неделю ушло еще пятнадцать.

Не смотря на предупреждение мастера Рийока, их отпустили свободно. На первом этапе еще

можно было уйти. Лишь те, кто справлялись с нагрузкой и оставались не смотря ни на что,

допускались до второго курса и далее — до тех знаний и сил, которые Обитель так хотела

сохранить в тайне.

Физические тренировки отнимали по семь часов в день, и они были общими. Гимнастика,

бег, выполнение различных упражнений. Упор делался на ловкость и скорость реакции, а не на

силу. Хотя ни толстяков, ни доходяг среди набранных не было, эти тренировки мало кому

нравились. В первую очередь — из-за их очевидной бессмысленности. Конечно, стоит

поддерживать хорошую физическую форму — но тратить на это столько драгоценного времени? К

чему, если тех же результатов можно добиться и более простыми средствами, а именно —

заклинаниями, которыми можно подкорректировать состояние тела вместо того, чтобы доходить

каждый день до полного изнеможения? Из-за этой очевидной бессмыслицы ушло еще около

десятка.

Дэвид остался. Если бы он искал могущества, вероятно, ушел бы вместе со всеми, помахал

бы ручкой странным учителям Обители еще тогда, когда учеников попросили сдать артефакты, а

скорее всего — вовсе бы здесь не появился, посчитав Обитель обычным лохотроном, нацеленным

на то, чтобы привлечь и подчинить жадных дураков, дабы затем использовать их энергетические

тела в различных, но вполне понятных любому хеллаэнцу, целях.

Вскоре стало ясно, что в плане магии безусловное предпочтение здесь отдается Свету —

те, кто ранее не владел этой стихией, прошли инициацию; те, кто был причастен к ней и раньше —

оттачивали свое мастерство. Человек соединяет в себе все стихии, изначально их соотношение в

смертном существе примерно одинаково, не считая одной только Жизни, которая безусловно

первенствует среди них. По мере взросления баланс начинает смещаться — пристрастия,

увлечения, образ жизни, склад характера и особенно — освоение магических техник, связанных с

теми или иными стихиями — приводят к тому, что некоторые стихии усиливаются, иные же —

ослабевают. Небесная Обитель стремилась сместить стихийный баланс учащихся в сторону Света,

и открыто декларировала это. Мастера утверждали, что Свет и Тьма в ряду стихий занимают

особенное место — только они имеют некое «этическое измерение»; у Огня, Льда, Дерева и

остальных стихий такого аспекта нет. Разные стихии ответственны за разное в человеке, за его

физическое тело, например, ответственны в первую очередь Кровь, Земля, Жизнь и Вода; за

эфирное тело, в зависимости от гендерной принадлежности — Вода или Огонь; за разум — Лед и

Свет; за волю — Металл; сферу нравственных мотиваций поступков делят между собой Свет и

Тьма; Дерево обеспечивает связь человека с миром, процессы питания, роста и выделения, связь

между предками и потомками, а так же, как ни странно, именно благодаря свойствам,

позаимствованным у этой стихии люди способны объединяться в сообщества и создавать

различные социальные институты. Смерть, как нетрудно догадаться, ответственна за те процессы

в смертном существе, которые и делают его смертным. Таково изначальное состояние, но любая

из стихий может быть частично замещена или даже вовсе вытеснена другой, которая возьмет на

себя ее функции. Человек в этом случае изменится, при значительной и последовательной замене

это будет уже вовсе не человек. Скажем, удаление Воды, Льда и Света, ослабление Дерева, Жизни

и Земли с одновременным усилением Огня и Тьмы приведет к тому, что человек, вероятно, станет

порождением Преисподней.

Маги, проходя стихийные инициации, смещают естественный баланс, свойственный

человеку, но так далеко, чтобы вовсе лишиться человечности, заходят нечасто. Тем не менее, у

всех есть свои предпочтения, в какую сторону смещать баланс, и когда выяснилось, что Небесная

Обитель настаивает на смещении в сторону Света, да еще и приправляет это требование весьма

сомнительными, с точки зрения хеллаэнцев, рассуждениями о «морали» — стены Обители

покинула еще дюжина учеников. К тому обстоятельству, что Обитель сильно заидеалогизирована,

да еще и в такой нетипичной для Темных Земель форме, Дэвид отнесся значительно спокойнее

большинства учащихся. Напротив даже, наличие морально-этических представлений он был

склонен записать Обители в плюс. Хеллаэнцы могли разводить любую демагогию для оправдания

своих мерзких делишек, твердить до бесконечности, что бессмысленно и неадекватно делить мир

на черное и белое — но Дэвид четко знал, что есть вещи, делать можно и есть вещи, которые

делать нельзя. Конечно, вещи, которые делать нельзя, периодически делать все-таки приходится, но таков уж этот несовершенный мир… Мастера Школы подтвердили эту мысль Дэвида: именно

так, несовершенен мир, а не твои представления о нем. В себе — сказали они — ты знаешь

настоящий мир, правильный и чистый, а то, что мир, в котором ты живешь, не такой, каким

должен быть — это есть свидетельство его, мира, ущербности и поврежденности…

— А почему вы думаете, что что-то не так с миром? — Спросил Назим кен Тиаг учителя

на уроке духовного воспитания, когда была поднята эта тема. — Не логичнее ли предположить,

что все наоборот, и что-то не в порядке с нашими представлениям, а с самим миром все отлично?

— Нет, не логичнее, — отозвался мастер Тиклин.

— Почему?

— Потому что мы чувствуем, что что-то не так. Что-то неправильно. Откуда же

происходит это чувство? Оно происходит от того, что в самих себе мы знаем настоящий мир.

Знаем, но не осознаем это знание. — Терпеливо объяснил мастер.

— У меня такого чувства нет, — возразил Назим. — Но даже если бы оно и было, я знаю,

что чувства могут обманывать. Если я хочу шоколадный торт, а торта передо мной нет — что-то

не в порядке с реальностью? Как вообще свои желания и чувства можно делать мерилом того,

насколько «правильным» или «неправильным» является мир вокруг нас? Нужно либо умерить

свои желания, либо добиться их осуществления. В первом случае мы признаем, что что-то «не

так» в нас, а не в мире, во втором — меняем мир так, чтобы он нас полностью устраивал. Но где

же тут свидетельство нашего внутреннего знания истины? Ничего подобного в нас нет, мы знаем

не истину, а лишь свои представления о ней.

— Интересное возражение, — вежливым, но совершенно равнодушным голосом отозвался

мастер Тиклин. — Твои посылки можно было бы подвергнуть сомнению, а выводы —

опровергнуть, но я не вижу смысла начинать долгую и бесперспективную дискуссию о вещах, о

которых ты не имеешь никакого понятия. Вы все выросли в обществе, где нормой является

нравственный релятивизм, вас с детства приучили рассуждать в таком духе, вы к этому привыкли

и находите иные точки обзора странными и непоследовательными, а свою полагаете лучшей,

наиболее «объективной». Бесполезно разубеждать вас, да это и невозможно сделать чисто

логическим путем, равно как и невозможно чисто логически доказать, что торт — сладкий —

человеку, который никогда его не пробовал и ел до сих пор лишь кислую, горькую или соленую

пищу. Поэтому мы просто отложим этот разговор на пару лет. Придет время и ты все поймешь

сам, Назим.

— Обещаете? — Засмеялся кен Тир. Он явно был уверен, что учителю нечем крыть и лишь

поэтому Тиклин решил свернуть беседу.

Мастер Тиклин холодно посмотрел на него.

— Обещаю. Через два года ты сам ответишь на этот вопрос… Три часа общественных

работ за неподобающее поведение на занятии.

Назим сделал кислую мину, за что получил еще час. Общественные работы состояли в

уборке территории, мытье посуды и полов и прочих идиотских занятиях, которые гораздо быстрее

и проще можно было бы сделать при помощи магии. Но, как гласит известный афоризм:  мне не 

нужно быстрее, мне нужно, чтобы ты… утомился. Магией пользоваться запрещалось.

Выполнение бесполезных общественных работ должно было научить, по мысли мастеров

Обители, учеников терпению, смирению и послушанию. Общественными работами занимались

все учащиеся по очереди, кроме того, в качестве наказания кто-то мог получить и внеочередной

наряд. Последнее было особенно неприятно, поскольку тратить на эти работы приходилось свое

свободное время, и без того мизерное, или отнимать время от сна.

Дэвид воспринимал происходящее относительно спокойно, но он мог представить, какие

душевные муки испытывали хеллаэнцы, природная гордость которых попиралась самым

нещадным образом. Такие слова как «терпение», «смирение» и «послушание» в

аристократической среде Темных Земель носили почти исключительно отрицательные

коннотации. Из-за общественных работ и наказаний, налагаемых по малейшему поводу, из

Обители в течение первого полугодия ушло еще около двадцати человек.

Группа стремительно сокращалась, а наблюдая за теми, кто поступил раньше, Дэвид

приходил к мысли, что будет здорово, если к пятому курсу их останется больше десятка. В конце

первого полугодия, мужественно вытерпев все и уже готовясь к формальному посвящению в

члены Обители, ушло еще четверо. До посвящения они еще могли это сделать без опасений за

свою жизнь.

Не смотря на тотальное отсутствие свободного времени, во время первого полугодия

ученики успели перезнакомиться и более-менее друг друга узнать. Хотя долгие разговоры за

жизнь запрещались Уставом монастыря, реплик и коротких диалогов за шесть месяцев накопилось

достаточно, чтобы понять, кто находится рядом с тобой. Примерно треть оставшихся происходила

из аристократических семей метрополии — за редкими исключениями, семей бедных,

неблагополучных или уже вовсе несуществующих — хотя, впрочем, они еще имели шанс

возродиться в том случае, если последний представитель семьи останется в живых к концу

обучения в Обители и успешно сдаст выпускной экзамен. Треть — из горожан, еще треть — из

иммигрантов, которые либо изначально имели высокий Дар, либо, подобно Дэвиду, сумели, попав

в метрополию, каким-то образом перевести свои природные способности на качественно новый

уровень. В отличии от Академии, здесь не было неформального деления учащихся на «золотую

молодежь», середнячков-горожан и презренных чужаков, жаждущих подобрать хотя бы крохи тех

даров, которые сыпятся на избранных из чудесного рога изобилия. В Обители все были равны,

чему способствовали как условия приема (тех, чей Дар был ниже определенного уровня,

заворачивали сразу), так и жесткий режим, оставлявший ученикам очень мало времени для

общения друг с другом, и, следовательно — мало времени для выяснения собственной внутренней

иерархии.

Нельзя сказать, что Дэвид и Эдвин сдружились за этот период — уж слишком разными

они были, да и общались друг с другом не чаще, чем с остальными учениками, но они имели

знакомство еще до того, как попали в Обитель, и это как будто бы создавало некие узы между

ними, выделяло каждого из них для другого из нескольких десятков человек, с которыми они

перезнакомились в монастыре. По молчаливому соглашению о совместной учебе в Академии они

никому не рассказывали — учитывая параноидальный настрой мастеров, жаждущих сохранить

тайны Обители нераскрытыми для внешнего мира, их знакомство могло привлечь к себе ненужное

внимание, а этого не желал ни один, ни другой.

Немного зная Эдвина, Дэвид полагал, что тот рано или поздно покинет Обитель — уйдет

сам или, пойдя на конфликт с мастерами, будет убит или изгнан. Но ничего подобного не

произошло. Сначала Эдвин, как и остальные хеллаэнцы, воспринимал необходимость подчиняться

кому-либо и унизительные «общественные работы» как оскорбление, но затем он как будто

смирился. Он спокойно выполнял чужие приказы, и без возражений делал работу, которую в

Хеллаэне пристало делать только рабам. Дэвида эта перемена удивляла. Эдвин не был показушно

горд и чванлив, как Кантор, но у него был внутренний стержень, некое врожденное достоинство, совершенная внутренняя уверенность — короче говоря, он обладал тем, что называют словом

«гордость» и что в Хеллаэне ценят как самое положительное качество, которым только способно

обладать смертное или бессмертное существо — так вот, зная все это, Дэвид был удивлен

переменам в молодом кен Гержете, ибо прежде землянин полагал, что если Эдвина и возможно

сломать, то уж согнуть — нельзя. К слову сказать, схожая перемена на протяжении первого

полугодия произошла и с остальными аристократами, оставшимися в Обители — те, кто так и не

приспособился к новым условиям, в конце концов покинули монастырь, оставшиеся же —

изменились. Дэвиду хотелось спросить об этом с Эдвина прямо, но он опасался оскорбить

хеллаэнца, кроме того, возможность спокойно поговорить в первые полгода выпадала им крайне

редко. Наконец, случилось так, что в промежутке между занятиями образовался небольшой

пробел — они закончили обучение у одного мастера и направились к другому, но последний еще

вел занятия с предыдущей группой. Ждать нужно было минут двадцать; слово за слово, и в конце

концов Дэвид увидел возможность задать интересовавший его вопрос.

Эдвин некоторое время молчал, постукивая носком ботинка по ступеням лестницы, что

вела в зал мастера Уимла.

— Гордость, — сказал наконец кен Гержет, — это не то, что можно уничтожить

совершением каких-то внешних действий, которые делаю я или которые кто-то делает по

отношению ко мне. Гордость — это внутренняя независимость. Внутренняя свобода от всего, что

с тобой может сделать мир, совершенная непривязанность к внешнему. Гордость не может быть

обусловлена твоим внешним положением. Гордость, которая обусловлена чем-то, пришедшим со

стороны, это не гордость, а ее жалкое подобие — тщеславие, самолюбие, превозношение…

Конечно, внешняя свобода тоже важна и желанна, но суть в том, что гордость — внутренняя

независимость и свобода — остается с тобой даже в том случае, если внешняя свобода в силу

каких-то условий ущемлена или вовсе невозможна. Я могу уйти отсюда когда захочу и их угрозы

о том, что после первого полугодия за попытку уйти будут убивать, меня не волнуют. Но я не

ухожу, потому что я выбрал находиться здесь. Я хочу получить силу, которую здесь предлагают.

Ну а то обстоятельство, что мастера изо всех сил стараются испортить нам жизнь… — Эдвин тихо

рассмеялся. — Я это воспринимаю как испытание.

— А почему ты уверен, что силу мы в конце концов получим? — Спросил Дэвид. —

Может быть, это все обман, ты не думал об этом?

— Конечно, думал, — кивнул Эдвин. — Выглядит и в самом деле очень привлекательно…

даже слишком привлекательно. Но в ИИП относительно Небесной Обители можно найти не

только то, что они сами пишут о себе, но и… ну, скажем, свидетельства посторонних,

наблюдавших бой выпускника с кем-либо. Для того, чтобы сдать экзамен, некоторые ищут

Обладающих в других мирах, но многие предпочитают так далеко не ходить. О чем умалчивают

мастера — так это о том, что многие выпускники Обители… я думаю, не меньше половины,

погибают во время сдачи «экзамена». Но это понятно. Намного интереснее то, что второй

половине сдать экзамен все-таки удается. За несколько лет существования Обители — как я

понимаю, пока было всего три или четыре выпуска — было умерщвлено более двадцати

Обладающих. Простыми людьми, которые прошли здесь обучение. Речь не идет о Владыках —

хотя, может быть, были нападения и на них, но, на мой взгляд, надо быть полным идиотом, чтобы

искать себе противника сразу из высшей категории Лордов. Однако справиться даже с обычным

Обладающим тому, кто сам не имеет Силы, чрезвычайно сложно. И тем не менее, отучившиеся в

Обители это сделать могут. Я хочу узнать, как. Пусть шансы пятьдесят на пятьдесят — это просто

значит, что выпускник  равен Обладающему по могуществу. Это… это очень много. Я  хочу эту

мощь.

— Разумеется, прежде чем идти сюда, я тоже почитал, что пишут об этом в ИИП, —

кивнул Дэвид. — Свидетели утверждают, что ученик Обители, вступая в бой, превращается во

что-то стремительное и светоносное… некоторые утверждают, что они принимают форму ангелов.

— Думаю, здесь скрыто нечто большее, чем обыкновенное превращение. — Ответил

Эдвин. — Может ли сила ангелов сравниться с могуществом Обладающих? Сомневаюсь.

Дэвид хотел обсудить возможность того, что им — на каком-то этапе обучения, если еще

не начали делать это — промоют мозги, но Эдвин не выказал желания обсуждать данный вопрос.

Разговор был беспредметен потому, что никто подобных поползновений со стороны мастеров

Обители пока не заметил, а голое теоретизирование на эту тему лишь ухудшало настроение,

ничего не меняя, поскольку те, кто все-таки решили учиться в Обители, сознательно пошли на

этот риск. Чуть позже дверь, к которой вела лестница, отворилась, и по ступеням спустилось трое

учеников. Их энергетические поля были, если так можно выразиться, возбуждены — пребывали в

состоянии повышенной активности, сохраняя в себе некоторый остаток тех сил, с которыми

ученики имели дело на уроке. Мастер Уимл преподавал стихиальное волшебство.

***

Вопрос о свободе и подчинении неожиданно был поднят не в частных разговорах между

учащимися, а на одном из последних занятий полугодия, на уроке мастера Рийока. С Рийоком

ученики встречались редко, его положение в монастыре оставалось для Дэвида не совсем

понятным, поскольку никаких формальных отличий в обращении к мастерам не было, все были

как бы равны — и все же, по косвенным признакам складывалось впечатление, что Рийок если не

руководит Обителью, то, по меньшей мере, является исполняющим обязанности такого

руководителя. Рийок занимался административной частью, он определял график занятий и то,

какую из сторон Дара развивать тому или иному ученику дабы к концу полугодия придти к

некоему, известному Рийоку, но неизвестному ученикам, результату. Он делал объявления общего

характера и если другие мастера были больше озабочены тем, чтобы развивать в учениках те или

иные способности и свойства в рамках своей собственной специализации, то Рийок курировал

весь процесс обучения в целом.

На этот раз были собраны все ученики. Все оставшиеся. Двадцать пять человек из ста.

— Через неделю подготовительный период будет завершен, — произнес Рийок. — И

начнется настоящее обучение. Вы станете полноценными членами Небесной Обители.

Подготовительный период успешно прошли вы все, те недостатки, которые были связаны с

нединамичностью, неразработанностью Даров некоторых из вас, успешно преодолены — с чем я

вас и поздравляю. Ваши эфирные тела прошли необходимое, первоначальное очищение, без

которого принятие тех специфических сил, которые предлагает Обитель, либо привело бы к

повреждению ваших душ и гэемонов, либо было бы просто невозможно. Мы старались

организовать вашу жизнь так, чтобы ничто праздное, суетное или страстное не коснулось вас,

чтобы как можно дальше — пусть и чисто принудительными методами — развести вас и ваши

низшие желания, устроить распорядок вашего дня так, чтобы ни на что оскверняющее человека у

вас уже не осталось ни времени, ни сил. Конечно, это лишь тактическая победа, а не

стратегическая — пока еще усталость и предельное напряжение не дают вам возможности

предаться злобе, зависти, похоти, лени, но как только мы ослабим вожжи, низменные стороны

вашей натуры воспрянут и снова погрузят вас в омут бездумного скотского состояния, что стало, к

сожалению, свойственно людям в ту последнюю безумную эпоху, в которую мы живем. Это эпоха

тьмы, и духовная ночь столь темна, что огромное большинство вовсе не замечает ее; люди забыли

о Свете и следуют похотям своего сердца, которое осквернено темными энергиями демонов и

животными энергиями скотов. Человек сросся с демонами и от богоподобного состояния, в

котором он был сотворен изначально, перешел в состояние зверя. Метафизические причины этого

слишком глубоки и сложны, чтобы разбирать их здесь и сейчас, кроме того, я вижу, что многие из

вас с недоверием относятся к моим словам, ибо вас, конечно, как и всех остальных жителей

Хеллаэна, учили совсем другой истории. Пока вы еще слепы и не все способны понять, а вещи, о

которых я мог бы сказать вам, лежат вне вашего опыта, и от того мои объяснения будут для вас

пустыми или, в лучшем случае, полупонятными… Пространство вашего опыта должно стать

больше и глубже, только тогда вы сможете вместить то, что пока остается для вас лишь

отвлеченными рассуждениями. Что произойдет через неделю? Вы будете проходить посвящение в

те немногие часы, когда в небе Хеллаэна видно солнце. Пусть оно далеко и пусть оно начинает

клониться к закату прежде чем успеет взойти — в нем, в том высшем свете, символом которого

является зримое светило, лежит залог нашей победы. Можно покрыть тьмой всю землю, но

окончательно изгнать свет нельзя, солнце всегда будет напоминать о себе, пусть даже неким

слабым отсветом над горизонтом. Вы по очереди — вас вызовут и проводят — будете проходить

посвящение в Храме. Сам обряд принятия в братство не даст вам никаких сверхъестественных сил

сразу по его окончании; эта процедура всего лишь зафиксирует ваше желание, целиком

добровольное, вступить в наши ряды и строить свою дальнейшую жизнь не по суетным законам

мира, а по законам нравственной чистоты, которой живет вся Небесная Обитель — неважно,

находитесь ли вы в монастыре или вне его. Вы принесете клятву служить лишь одному Благу и

привести к духовной чистоте и полноте бытия следом за собой всех обитателей мироздания. Это

задача, срок выполнения которой — вечность; она кажется грандиозной и даже невыполнимой, но

с учетом тех сил, которые вы приобретете, все иные задачи и цели будут недостойны вас и

слишком легки. Благо и чистый свет нуждаются в защите, они беспрестанно оскверняются теми,

кто, имея в себе некоторую Силу, тратит ее на умножение зла и на еще большее закрепощение

существ, бесконечно перерождающихся в водовороте иллюзий, то под властью одного то

мировластителя, то другого. Против них, мировластителей, архонтов зла, некогда обольстивших

Человека и вынудивших его предать Небо, а затем отнявших у него всякую власть и ввергнувших

в его бесконечный кошмарный сон — только против них и обращено наше оружие. Когда вы

дадите клятву и будете приняты в братство, вы кое-что получите — первый из даров, которыми

наша Обитель наделяет своих членов. Этот дар не обязателен для принятия в братство, но он

станет залогом той новой жизни, которую вскоре все вы начнете. Я говорю об получении Имени

Света…

По рядам учеников пробежал шепоток — те, кто понял, о чем речь, были поражены до

такой степени, что даже отчасти забыли о дисциплине. Но мастер Рийок не стал налагать

наказаний за «неподобающее поведение». Сделав паузу — тишина восстановилась очень быстро

— он продолжал:

— Истинную Речь справедливо относят к Высшей Магии — может быть даже, это

единственное волшебство, которое без сомнений можно именовать «Высшим». Как всем вам,

вероятно, известно, Истинные Имена являются прообразами всех прочих имен и названий — всех,

начиная от Форм, которые чрезвычайно близки к Истинным Именам, продолжая диалектами

Искаженного Наречья, ритуальной символикой, языками духов и ангелов, переходя на уровень

языков смертных — естественных или же искусственных, изобретенных ими для каких-либо нужд

и заканчивая простейшими сигналами, которыми пользуются животные. Мир сотворен словом;

Истинная Речь есть то, что сформировало мироздание, вызвав его к бытию из безвидного хаоса, из

праокеана небытия. Вместить весь Истинный Язык смертному существу не по силам, но это и не

нужно. Два Имени имеют наибольшее значение, ибо соответствуют силам, которые, в отличии от

прочих стихий, наделены еще и этическим измерением — я говорю, как вы уже поняли, о Свете и

Тьме. Между собой они не равны, ведь Тьма есть лишь отсутствие Света; процесс разрушения и

распада делается возможным лишь потому что нечто было создано и оформлено; регресс всегда

появляется, хотя бы как потенциальная возможность, лишь в случае уже совершившегося

прогресса. Активным творческим началом — как в образовании вещей и энергий, так и в сфере

духовной, в сфере формирования абсолютных нравственных категорий — выступает один только

Свет. Свет был первым Именем, прозвучавшим над водами небытия, словом, которое положило

начало всякому существованию. Тьма — лишь потенция, она может быть реализована в том

только случае, когда-то кто-то отступает от пути созидания и пытается вернуться в хаос, в мир, где

все относительно и неустойчиво — прежде всего неустойчивы морально-нравственные категории.

Все низшие энергии — как и чисто физические, используемые первобытными технологическими

цивилизациями, так и чуть более тонкие, «магические», энергии стихий и их соединений —

питаются от своих высших начал, что лежат в области этики, добра и зла. Отрицание этих

высших, абсолютных категорий — что является в якобы «свободном» Хеллаэне неким стандартом

мышления, духовный нигилизм процветает здесь во всех возможных формах — всегда приводит к

ослаблению, замутнению и в конце концов к разрушению как высших, так и более низших

уровней порядка. Тот, кто выбрал беззаконие, рано или поздно теряет и ту силу, ради которой он

сделался беззаконником. Конечно, это происходит не мгновенно и не сразу, в силу чего у многих

возникает иллюзия, будто можно творить все что угодно, и жить счастливо, но это впечатление

обманчиво. В конечном итоге всякий нарушитель становится вампиром, паразитом, способным

существовать лишь отнимая у других драгоценные крохи их жизни и власти; и вот, под

владычеством таких «пауков» и существует абсолютное большинство обитателей вселенной. Они

хотели бы лучшей жизни, но не знают ее, не могут даже и представить, какова она… Их

собственное безрадостное существование, вечная борьба всех против всех представляются им

единственной возможной формой жизни. Не против тех, кто так живет, потому что обманут, а

против тех, кто поддерживает этот лже-порядок и стремится утвердить его, обращено наше

оружие. Об этом нужно помнить всегда. Наши силы никогда не должны обращаться против

невинных, но всегда против тех сильных, спесиво гордящихся своей противоестественной мощью,

в которых — источник зла и его причина.

***

Собственно говоря, как раз после этой прочувственной речи мастера Рийока еще четверо

учащихся, терпеливо выносивших все тяготы подготовительного периода, решили покинуть

Небесную Обитель. Рийок явно вещал на полном серьезе и действительно полагал формирование

каких-то морально-нравственных установок обязательным условием для последующего принятия

специфических сил Обители. Несмотря на всю привлекательность этих сил, четверым хеллаэнцам

из двадцати пяти — или семидесяти девяти из ста, если считать всех ушедших в первые полгода

— не захотелось приобретать означенные силы ценой потери всякой адекватности мышления. По

этому поводу даже состоялась небольшая, но жаркая дискуссия между учениками в раздевалке —

после того, как была закончена общая утренняя тренировка и до того, как они успели разбежаться

по отдельным мастерам.

— Рийок ничего нам не даст до тех пор, пока не убедится, что мы стали такими же

фанатиками, как он сам, — заявил Нейд кен Ирбиш. — Принятие Имени само по себе очень

сильно перекраивает душу и гэемон. Вектор развития нам сегодня указали. И одними разговорами

дело тут не ограничится, это уже ясно. Имя — лишь первая ласточка. Оно жестко определит нашу

стихиальную направленность, поменяет гэемон, превратит нас в каких-то ублюдочных

ангелочков. У нас будут жестко заданные идеалы, суженное мышление и то понимание

«правильного» и «неправильного», которое нам привьет Рийок и компания. К черту. Какие бы

силы мы не получили в обмен, потеря свободы того не стоит. Я видел старших учеников. С ними

что-то не так. Они как будто бы вылезли из какого-то параллельного мира, из другой вселенной. А

ведь они наши, среди них есть представители весьма древних и благородных семей. Но с ними тут

что-то произошло, и они начали воспринимать всю эту херню на полном серьезе. Я чувствую

себя… — Нейд поднял руку на уровень лица, согнув напряженные пальцы так, как будто бы это

были когти. — …как волк. Да, как волк, который чувствует запах вкусного, свежего мяса — и

одновременно запах железа и человека. Это ловушка. Я не полезу в капкан. С меня хватит.

К Нейду присоединились еще три человека. В связи с их уходом и «лекцией» мастера

Рийока высказывались самые разные мнения, но по большому счету, ничего содержательного

сказано не было. Дэвиду запомнились только слова Эдвина — обращенные не в адрес ушедших, а,

скорее, что-то вроде рассуждений «вообще».

— Поразительно, — произнес кен Гержет, — с каким упрямством так называемые

«светлые» гнут одну и ту же линию. Им упорно хочется поделить мир на две части, хорошую и

плохую. На «хорошей» стороне — естественно, они сами и придуманные воплощения ими

придуманных идеалов, а на «плохой» стороне — все те, кто эти идеалы не принимает или их

отрицает. Согласен, эта клиническая дуальность свойственна не всем «светлым», но всегда именно

им. Заметим — те, кто выбрал Тьму, не отрицают Свет. Они воспринимают противостояние между

Светом и Тьмой так же, как противостояние между Водой и Огнем, Землей и Воздухом.

Взаимодополнение — да. Но не война на уничтожение. Но у «светлых», точнее — у  особо

светлых — имеется, по видимости, какой-то системный дефект в мышлении: им нужно все

поделить на добро и зло, затем уничтожить «зло», и вот тогда-то, они верят, и наступит всеобщее

счастье. Это абсурд. Черно-белый мир, который они пытаются всем навязать — уродлив и убог.

Черный, белый… это лишь краски. Цвета. Важные, но не единственные. Нравится это кому-то или

нет, но в мире все относительно — по крайней мере, все с чем мы сталкиваемся. Зачем отрицать

реальность? Это все равно что отрицать наличие носов и ушей, и доказывать свою правоту,

отрезая всем подряд носы и уши.

Дэвид спросил молодого кен Гержета, что он думает по поводу слов Нейда кен Ирбиша, и

если Эдвин с ним согласен — а похоже, что согласен — то почему не уйдет вслед за ним?

Эдвин помолчал, а потом сказал:

— Нейд полагает, что силы Обители нельзя приобрести, не утратив свободы. Его опасения

понятны. Но он не сказал ничего нового. Подобные подозрения имелись у всех еще до того, как

мы сюда пришли. Принятие Имени сделает меня более склонным к иной модели поведения и

мышления? Может быть. Но  склонность не означает  предопределенности. Нейд не верит, что

можно сохранить свободу. А я хочу рискнуть и проверить, так ли это.

3

За три дня до посвящения им было запрещено принимать какую бы то ни было пищу; пить

воду, впрочем, разрешалось. Дэвид знал — знал не теоретически, а опытно — что все существа и

вещи представляют собой лишь более или менее сложные энергетические поля и то, что,

преломляясь через специфику человеческого восприятия, выглядело как перемещение и смешение

каких-то предметов или веществ, на самом деле являлось взаимодействием незримых потоков

энергии. Настоящий мир походил на мир кажущийся, который созерцает всякий человек от

рождения не больше, чем электрические сигналы в системном блоке компьютера — на картинку,

которую можно увидеть на мониторе. И в действиях, предпринимаемых мастерами Обители в

отношении учеников — действиях, могущих показаться бессмысленными или даже вредными,

смысл был. Однако искать его следовало не на поверхности вещей, не в видимом мире, а там, в

глубине, в реальности, сложность которой подобна многоцветной сияющей паутине, а динамика

— летящей вниз полноводной реке, водопаду. Потоки силы не были однородными, они

различались между собой как более или менее быстрые, более или менее грубые. От

взаимодействия с теми или иными потоками зависело текущее состояние человека. Трехдневный

пост перед инициацией, как и предшествующее ограничение в пище, умалял связь ученика с

наиболее грубыми течениями, заставляя, побуждая его гэемон возмещать недостаток большей

открытостью энергиям более высоким. Ограничение на магию так же было определенным постом,

может быть даже — постом в еще большей степени, чем лишение пищи. Ученик не мог

восстанавливать свои силы за счет еды и не мог этого делать за счет поглощения излучений

стихий привычными ему способами, с помощью чар. О том, что возможны и иные системы

волшебства, чем та, с которой его познакомили в Нимриано-Хеллаэнской метрополии, Дэвиду

было известно и раньше; теперь же он мог видеть — как на примере себя самого, так и на примере

других учащихся — как меняются эфирные и астральные тела, подыскивая новые способы для

получения пищи. Это происходило рефлекторно, практически без какого-либо участия со стороны

сознания. Дэвид подумал, что какой бы демиург не проектировал гэемоны людей, в них имелась

опция «автонастройки», заставляющая гэемон менять частоту вибраций и общую конфигурацию

принимающих каналов в случае невозможности дальнейшего существования в прежнем режиме.

Если приложить к происходящим изменениям более или менее внятную систему описания,

«объясняющую» мир и его законы для новой конфигурации — получится новая система

волшебства. Безусловно, менее разработанная, чем та, которая создавалась в Хеллаэне на

протяжении тысячелетий — но важен принцип: это будет другая система. Возможно, она будет

подобна той, которую практиковал Симелист, деревенский знахарь из Хешота, или подобна той,

которой пользовались жители Курбануна, возможно, будет подобна демонской магии или еще

какой — но это будет вполне себе работающая система. В своих границах — вполне себе удобная

и эффективная.

Окончательного, самого-самого последнего ответа, идеальной системы, абсолютно точно

описывающей мир, просто нет. Основная причина этого состоит в том, что сам описываемый

«мир», по большому счету  и есть та самая система, с помощью которой его предлагается 

описывать. Если устранить всякое восприятие — мира не будет вообще. Мир не отделен от

процесса восприятия мира: не существует  вещи, отдельной от комплекса ощущений, которые в

чьем-либо восприятии, собственно, и слагаются в эту самую  вещь.

Посты, наказания, постоянные физические тренировки, система отношений (бесправный

ученик и учитель с беспрекословным авторитетом), которую учащиеся были вынуждены принять,

общая аура Обители, дозированные занятия магией в строго определенных направлениях — все

это, в сумме, позволило к концу первого полугодия настроить их души и гэемоны так, как

требовалось мастерам.

В назначенный день учеников стали по очереди вызывали в Храм. После посвящения они

не возвращались в общежитие, предназначенное для новичков, а сразу переходили в новый двор и

дом, соответствующие достигшим второй ступени. Минимальное время, отводившееся на

освоение каждой ступени — полгода; но если кто-то учился медленно, то весь курс оставался на

прежней ступени до тех пор, пока отстающий сможет шагнуть на следующую вместе со всеми —

или же покинет Обитель вовсе. Небесная Обитель мыслилась ее адептами не просто как некое

учебное заведение, а как тайный Орден, духовное братство, отсюда и жесткая дилемма: либо

вместе со всеми, либо никак.

Снаружи Храм не представлял собой ничего особенно примечательного — большое здание

с четырьмя башнями (высокой центральной и тремя низенькими, как бы заключавшими главную в

треугольник) с узкими окнами, закрытыми витражами. В Храме до этого дня Дэвид не был еще ни

разу и с большим интересом оглядывался по сторонам, когда мастера и служители ввели его

внутрь. Увиденное несколько напоминало готический собор, только лишенный скамеек и плохо

освещенный, кроме того, здесь, конечно же, не было икон и распятия. Мягкая дорожка вела от

дверей Храма к круглой площадке в центре, приподнятой по отношению к остальному полу

примерно на фут; справа и слева этого пути стояли мастера, служители и те ученики, которые,

закончив обучение, покинули Обитель для того, чтобы сдать последний, самый важный экзамен, а

потом вернулись — они жили в отдельном крыле монастыря и не общались ни с кем из своих

младших собратьев. Часть из них, может быть, позже будет включена в число мастеров, иные

будут прислуживать в Храме, третьи, получив особые поручения, покинут Обитель, четвертые —

так и останутся здесь: незримые и бесплотные, но внимательно следящие за всем, что происходит

в монастыре…

Оказавшись внутри, Дэвид слегка растерялся — слишком уж торжественно все это

выглядело, и было не совсем понятно, что делать дальше. Взгляни он на ситуацию со стороны, он

поразился бы собственной нерасторопности: расстеленная дорожка и выстроившиеся по ее

сторонам люди со светильниками в руках, в общем-то, более чем ясно указывали, куда ему нужно

идти. Но после шести месяцев, проведенных в качестве послушника, Дэвиду было сложно сразу

верно оценить увиденное; смирившись с собственным подчиненным положением и начиная

постепенно привыкать к нему, он не смог поверить, что этот путь приготовлен для него,

неподвижность служителей и мастеров побуждала и его оставаться неподвижным. Чья-то рука

заботливо и мягко подтолкнула землянина вперед, и он пошел. На возвышении, за каменным

алтарем, стоял мастер Рийок, державший в правой руке белый жезл, сиявший так, что на него

было больно смотреть. Тем не менее, свет жезла почти не разгонял темноту внутри Храма — этот

свет казался как будто заключенным в предмет, вернее даже, казалось, что сам предмет состоит из

света, но это сияние не изливалось во вне, а было заключено само в себе: оно ничего не освещало

и не создавало теней. Когда Дэвид вступил на возвышение, мастер Рийок сделал приглашающий

жест, предлагая приблизиться к алтарю. Сознание землянина поплыло. Здесь была прорва энергии

— фактически, сила Источника была равномерно распределена по всему возвышению — и эта

энергия теперь вливалась в него. Он никак не мог настроиться, войти в резонанс с током здешней

силы — по нетерпеливому движению Рийока Дэвид понял, что этого и не требовалось.

Сознательного сотрудничества на магическом пласте от него пока не ожидали — либо по причине

того, что он еще не был к нему готов, либо попросту не доверяли. Ни сопротивляться, ни пытаться

ускорить инициацию не следовало — нужно было просто выполнять то немногое, что от него

ждали. Он почти перестал ощущать свое тело и начал опасаться, что вот-вот упадет, но все-таки

смог сделать несколько последних шагов и опуститься у алтаря на колени. Двое служителей

положили его руки на алтарь, кто-то подтолкнул голову так, чтобы лоб соприкоснулся с камнем.

Издалека, из какой-то сияющей бездны донесся голос Рийока — но этот голос не мог

принадлежать человеку. Это был гром и шепот, грохотанье небес и пение рассвета. Дэвид не видел

говорившего, но ощущал как тот огромен, чувствовал себя рядом с ним лилипутом или червяком;

так же ему казалось, что если бы говоривший не сдерживал свою мощь, она тот час же испепелила

и раздавила бы его, Дэвида. У него спросили, желает ли он служить братству, предает ли свое

сердце и душу Источнику Блага, и готов ли он жить и сражаться за то, чтобы счастье и свет

истины распространились по всему мирозданию. На все три вопроса Дэвид ответил

утвердительно, и, учитывая его состояние, нельзя сказать, что он покривил душой. Он переживал

что-то близкое к экстазу: его собственное прошлое существование казалось пылью по сравнению с

тем, что сейчас говорило с ним и несло куда-то в потоке своей силы. Он не чувствовал рук,

которые отняли его голову от алтаря — увидел лишь, как изменилась картинка. Вместо образов,

которые рисовал внутренний взор, перед его глазами опять был внешний мир — но как же он

изменился! Внутреннее и внешнее смешались. Полутемный храм сиял, как будто бы состоял из

полого хрусталя, в котором переливалось жидкое золото. Сияющее существо — многокрылый

ангел с высветленным, преображенным лицом мастера Рийока — вытянул жезл и прикоснулся его

навершием ко лбу, губам, а затем и к груди Дэвида — при последнем касании землянину

показалось, что жезл через кожу, мышцы и кости дотянулся до его сердца. Но это был не жезл, а

жгучий огонь. Боль была ужасной, руки Дэвида рефлекторно дернулись к груди… собственные

движения показались ему плавными и замедленными, как во сне. Он не думал о том, что хочет

сделать — он просто пытался взять то, что причиняло ему боль. Он почувствовал огонь — живой, пульсирующий в воздухе комок и увидел, как Рийок убирает жезл. Этот обжигающий сгусток и

был той частицей силы, которую оставил в нем светоносный ангел. Боль почти прошла,

сменившись странным чувством наполненности и открытости какому-то новому, неведомому до

сих пор измерению реальности. Дэвид держал пламя бережно, словно собственное сердце — да в

эту минуту ему, в общем-то, и казалось, что ничто иное как свое сердце, превращенное в пламя, он

и держит в руках. Чуть позже он понял, что ощущение огня вызывается изобилием силы, которое

источает сгусток — неукротимая и чистая, тем не менее, эта сила все же не принадлежала Огню.

Это был Свет, сконцентрированный до предела, звезда, которую ангел сорвал с неба и вложил в

руки смертного человека. Дэвид поднял взгляд. Рийок по-прежнему был светоносным существом,

но теперь сквозь образ хрустального сверкающего храма стал проявляться иной храм, полутемный

и недвижный. Все смазывалось. Дэвид чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Откуда-то

пришло знание о том, что он должен сделать, и он, повинуясь велению, вложил ослепительную

звезду в собственную грудь. Потом все потемнело. Была еще боль, но отстраненная, как будто бы

страдал какой-то другой человек. Сияющие потоки баюкали Дэвида и влекли куда-то… Он плыл

по стране, сотканной воображением: Имя Света стало плотом, который нес его по реке из

расплавленного золота меж холмов из драгоценностей — к морю и прекрасному, ужасающему,

безмерному солнцу… Потом все растворилось в его лучах и больше Дэвид ничего не видел.

***

Сознание возвращалось медленно, как бы собираясь из крупиц, которые накапливались со

временем, а затем, достигая некой критической массы, переходили в новую, более высокую форму

самоорганизации. Строго говоря, беспамятство возвращению сознания вовсе не предшествовало

— Дэвид как-то воспринимал окружающий мир, но это восприятие было начисто лишено

рефлексии, самосознания: он целиком жил теми впечатлениями, которые имел, не имея никакого

«я», отдельного от них. Так смотрят на мир животные и дети: нет «я», есть лишь переживание,

обладающее безусловной реальностью. То, что переживал Дэвид в эти часы — а может быть,

минуты или дни — описать не так-то просто, поскольку переживания, которые он имел, вряд ли

могли принадлежать человеку. В чем-то это было подобно удивительному сну, совершенно

лишенному предметов, а также привычных измерений пространства и времени; этот сон содержал

в себе смысл, который невозможно выразить средствами человеческого языка. Но Дэвид

пробуждался. Аморфное, расплывчатое сознание приобретало форму — вернее сказать,

возвращалось в ту форму, в которой оно находилось прежде инициации в Храме. Словно кто-то

выплеснул воду из кувшина, в котором она содержалась, и эта вода разлилась и превратилась в

целое море, и вот теперь «море» собиралось обратно в сосуд. Прошли часы, прежде чем

перемещение потоков света остановилось и поблекла та неописуемая реальность, которую

созерцал Дэвид; мир вещей выступил вперед, являя себя взгляду человека. Потом вернулись звуки

и запахи. Разговаривали какие-то люди — он не прислушивался к тому, что они говорят. Возникла

чья-то тень, лицо, кто-то посмотрел на него сверху. Дэвид ощутил поток воздуха, когда человек

отошел и понял, что лежит в каком-то большом помещении; он — все еще он, и пора бы уже,

кажется, начать двигаться и что-то делать…

Прошло еще некоторое время, прежде чем он смог сесть: после пережитого было очень

непросто отождествить себя со своим телом. Он как будто бы забыл, как пользоваться руками и

ногами, как говорить и поворачивать голову. Эти навыки возвращались, но не сразу; сев на

кровати, он терпеливо ждал, пока восстановится все. В помещении имелось два ряда кроватей,

часть из них была занята. Присутствовали все члены той учебной группы, в которую входил Дэвид

Брендом — точнее, ему показалось поначалу, что все, но позже выяснилось, что двоих не хватает: Сабройд Рутван и Кейд кен Ниир не пережили инициацию. Некоторые ученики уже пришли в себя

и разгуливали по помещению, негромко переговариваясь, души других по-прежнему пребывали в

тех удивительных пространствах, в которые их выбросило принятое Имя, третьи, как и Дэвид,

находились в процессе возвращения в обычный мир.

Он встал и сделал несколько шагов, ответил на чье-то приветствие, совершил несколько

круговых движений руками, разминая мышцы. Все было так же, как раньше… почти так же.

Когда он подумал о прошедшей инициации, пришло ощущение Имени. Имя притаилось в

нем, как зажженный, но закрытый светильник, как стремительная и свободная птица, отдыхающая

от полета. Он чувствовал Имя почти так же, как ощущал какую-либо часть своего тела — оно

было здесь, с ним, было частью его существа, но до тех пор, пока он не фиксировал на нем хотя бы

толику своего внимания, оставалось незамечаемым и неосознаваемым. Имя служило ключом и

условием для огромного множества новых ощущений, как только внимание Дэвида коснулось его,

оно показало ему огромный мир — тот прекрасный нечеловеческий мир, который он так долго

покидал, когда его сознание по капле перетекало в обычное состояние. Реальность приобрела еще

одно измерение — и это измерение было стихией, к которой относилось Имя. Мир вещей,

доступный глазам, реальность «обычных» энергий, доступная вижкаду — все это показалось ему

теперь лишь маской, неким поверхностным слоем, скрывающим реальность бесконечного

торжества и сияющего великолепия. И тогда он понял, что никогда не жил по-настоящему, что его

предыдущее существование было какой-то игрой, фарсом, копанием в грязи у подножия

сверкающей пирамиды. В той, прошлой жизни, не было ничего подлинного — да и не могло быть,

потому что он был слеп и болен… сейчас же, ему казалось, он прозрел и начал выздоравливать. В

прошлом не было ничего подлинного, кроме, может  быть, Идэль — сейчас она казалась Дэвиду

единственным настоящим отблеском того безграничного счастья, которое, как он видел,

переполняло все и вся — единственным отблеском, что был доступен ему прежде. Прежде ему

мнилось, что любовь — это то, что соединяет двоих, но теперь оказалось, что он знал лишь

кусочек любви, на самом же деле у нее не было границ и она была всё во всем.

Прошло еще какое-то время, и он стал видеть других — прежде всего, учеников, которые,

как и Дэвид, были теперь открыты Свету и жили в нем. Они тоже имели «новое измерение»,

присутствуя одновременно и там, в зале, и здесь, в царстве неописуемой славы. Были и другие

существа, более или менее могущественные — одни проходили мимо Дэвида, не замечая его или

не обращая на него внимания, другие наблюдали за учениками. Здесь были и ангелы, совсем

рядом… Не было слов, но было понимание — намного более глубокое и полное, чем то, что

доступно людям. Дэвид ощутил расположение — поток свежести, аромат улыбки, мелодию

дружелюбия — со стороны некоторых ангелов, заметивших его взгляд. Они смотрели и улыбались

так, как будто бы знали Дэвида давно, с самого его рождения… И, может быть, так оно и было. Он

не осознавал этого блистающего мира, но был его частью; создания, о существовании которых

прежде он и понятия не имел, заботились о нем так же, как родители заботятся о младенце.

Он рассматривал этот странный новый мир, перемещался по нему, одновременно

перемещаясь по залу с кроватями. Он существовал сразу и там и тут, там — лишь какой-то

небольшой частью себя, и при этом он понимал, что мог бы наверное, вовсе уйти из человеческого

мира, перестать присутствовать в мире людей в качестве существа, имеющего физическое тело —

но не делал этого, потому что человеческий мир оставался пока единственной привязкой, связью

между тем Дэвидом, который жил раньше и тем Дэвидом, который начинал жить сейчас;

человеческий мир служил точкой опоры, единственным известным ориентиром. Все остальное

было неизвестным — реальность «магического пласта», усложненная тем новым измерением,

которое открылось благодаря Имени, выглядела совершенно иначе. Более того, назвать «пластом»

ее можно было лишь условно — на деле этот пласт дробился на множество слоев и подуровней,

замкнутых пространств, которые, как пузыри, помещались в больших пространствах,

накладывались друг на друга и пересекались, не теряя при этом своей целостности… Дэвид

заговорил с другими учениками — они пребывали в такой же растерянности, как и он, также

пытались освоиться в новом мире, как-то соотнести его с тем, что было известно прежде…

Состояние некоторых было близко к шоку: уроженцы Темных Земель, привыкшие жить по

принципу «ешь других, или сожрут тебя», они не могли и представить, что понятия добра, блага, справедливости имеют вполне объективный характер. Но здесь, в мирах Света, дело обстояло

именно так.

Позже, когда проснулись все, появились мастера Обители и отвели учеников в новое

общежитие. То, что казалось средних размеров монастырем, обернулось многоуровневым

дворцом, целым городом, большая часть которого была скрыта от чужих глаз. Нужно было стать

членом братства, нужно было иметь Имя, чтобы увидеть эту, подводную часть айсберга. В мире

людей для учеников второй ступени существовал свой двор, свои здания и тренировочные

площадки, но основная жизнь учащихся проходила вовсе не там, а в иной, нечеловеческой,

полнящейся светом и радостью, реальности, к которой они стали причастны после инициации в

Храме. Эта реальность — соцветие миров и хрустальная паутина сил в недрах Стихии —

именовалась  арайделинг, «внутреннее пространство».

Следующие полгода пролетели незаметно. Жизнь была насыщенной до предела. То, чем

они занимались раньше, начало приносить свои плоды — и главное, становилось ясным, какого

рода эти плоды и на что они похожи. Послушание, в обычном мире казавшееся унизительным, в

арайделинге Света представляло собой способ формирования связей в согласии с законами и

принципами этой высшей реальности. Отказ от своей воли означал лишь отказ от желаний, с

которыми человек, не имевший Имени и не достигший еще должной глубины самопознания,

слишком легко свою волю отождествлял; правда же состояла в том, что у него вообще не было

никакой воли, которую он в полной мере мог бы назвать «своей». Положим, кому-то захотелось

выпить вина — разве этот человек решал, что в такой-то момент времени в нем появится это

желание? Оно просто возникло в нем — и все: и вот, он уже имеет дело с его следствиями,

подавляет желание или пытается найти способ удовлетворить его, но в любом случае причина

возникновения желания остается неизвестной, ее никто не ищет. Он хочет вина, но стремился  ли 

он испытать это желание?  Стоит задуматься над этим простым примером, чтобы понять,

насколько смехотворными были претензии людей на что-то «свое». И — так во всем. К удивлению

и ужасу новых членов братства с каждым днем все яснее открывалось, что ранее они — казалось

бы столь самостоятельные и независимые — самим себе вовсе не принадлежали. Источники

человеческих желаний лежали вне людей. Стороннее действие — внешняя сила, приложенная к

человеку, субъективно переживалась последним как внезапно возникшее влечение. Точно таким

же образом в иных случаях (при приложении иных внешних энергий, с иной частотой и

интенсивностью) возникала боль или появлялись восприятия цветов и звуков. Восприятие

человека прелагало сигнал, пришедший извне, в ту или иную форму, свойственную человеческому

виденью мира — но ни восприятие, ни его субъект уж конечно не являлись тем, что служило

источником сигнала.

Отказываясь от привычных желаний, новые члены братства просто отказывались

принимать сторонние энергии в качестве «своих». Большая часть этих сторонних энергий была

замутнена и искажена, она вносила разлад в человека, хотя разобраться где что, где доброе и где

дурное, непосвященному было практически невозможно. Поэтому нужно было отвергать, по

возможности, все, и лишь после того, как была проведена инициация в Храме и началось

медленное и болезненное прозрение, ученики начали приобретать способность различения.

Если первые полгода были подготовкой к инициации, то вторые — целиком посвящены

освоению того нового мира, который открылся ученикам, привыканием к нему и выработкой

способностей и навыков, позволяющих свободно в нем действовать и пользоваться тем

совершенно новым волшебством, которое этот мир предлагал. Обучение велось как в мире людей,

так и в арайделинге Света, а иногда — сразу и там и там. Не было массовых занятий, с каждым

работали сугубо индивидуально, в крайнем случае — парами, и иногда количество учителей даже

превосходило число учащихся — мастерам Обители помогали ангелы и духи света. В течении

второй половины года многое изменилось, в первую очередь — в отношении самих учеников к

Обители. Ослабла, а у многих — и вовсе пропала какая-либо настороженность, статус мастеров

значительно повысился — уже не как внешне навязываемый авторитет, а как естественное

движение сердца. Им показали совершенно иной, новый мир; и увиденное, складываясь с тем, что

ученики знали раньше, меняло всю картину в целом. Они были растеряны, дезориентированы,

лишены привычной опоры, их система ценностей медленно, но верно ломалась — и в этой

ситуации лишь мастера, которые ввели их в этот необыкновенный новый мир, могли стать той

опорой, на которую можно было положиться, потому что больше полагаться им было просто не на

кого. Когда исследуется некое новое внешнее пространство, человек может сохранить в

неприкосновенности пространство внутреннее, но здесь «внешняя» реальность Стихии в равной

степени была также и «внутренней» реальностью самого человека. Система убеждений, принципы

отношения к другим людям и к окружающему миру менялись — они не могли не меняться,

потому что  часть той новой реальности, в которую ввели их и была реальностью идей,

многоуровневым пространством, образованным сложными конструктами смыслов. Рассказать, что

они видели и переживали там, почти невозможно: в человеческом мире нет аналогов, даже самых

отдаленных, с которыми можно было бы сравнить то, что они видели и чем учились пользоваться.

В каком-то смысле второй период также был подготовительным: уже прикоснувшись к

новому волшебству, они должны были сначала освоить его азы, чтобы затем идти дальше.

Уроки духовного воспитания перестали казаться скукотищей — то, что в мире людей

выражалось банальными истинами, в которых трудно было увидеть нечто большее обычного

морализаторства, после инициации в Храме также приобрело новое измерение. «Этическое

измерение» поступка оказалось не досужей выдумкой, а правдой — предельно убедительной,

ощущаемой непосредственно. Изменения веры и мысли, к коим терпеливо подводил их мастер

Тиклин, имели прямейшее отношение к освоению той новой реальности, в которой они оказались.

Ведь в самом деле — учась преодолевать барьер между предметом и мыслью о нем, разве не

следует для начала научиться правильно о нем мыслить?

Спустя полгода после инициации они переселились в новый, уже третий по счету, двор. В

мире людей — почти такой же, как прежний, в арайделинге Света — сильно отличающийся от

предыдущего. Здесь были новые структуры, с которыми им предстояло работать, иначе было

сконфигурировано само многоуровневое пространство арайделинга. Вскоре после переезда Рийок

опять собрал их всех. На этот раз телесно им всем уже не нужно было приходить туда, где

находилось человеческое тело мастера: в многомерном пространстве, в котором они научились

жить, можно было занять такое место, чтобы быть рядом с учителем — и при том для глаз

сторонних наблюдателей (если бы таковые каким-то образом сумели б пробраться в Обитель —

что впрочем, невозможно) оставаться на своих местах, занимаясь обычными делами и

тренировками. Человеческий мир теперь был лишь частью, кусочком того большего мира, в

котором они жили.

— Начинается третий этап вашего обучения, — произнес мастер. — Самый важный из

всех. Если прежде вы подчинялись и следовали туда, куда вас вели, то теперь от вас братство

Обители ждет большего, чем одно только послушание. Прежде ваши глаза были закрыты, и

поэтому вам нужно было лишь держаться за чужую руку; теперь же вы должны будете сами

следовать за проводником. Невозможно провести вас по следующему участку пути без вашего

понимания того, что происходит, куда мы идем и какова наша цель; именно поэтому я собираюсь

сегодня рассказать о том, что вас ждет в будущем. Но прежде чем перейти к этому, придется

объяснить, как устроен человек, а перед этим, в свою очередь, необходимо будет коснуться

общепринятых в этом мире представлений, к которым многие из вас настолько привыкли, что без

всяких сомнений и раздумий полагают их истинными, подлинными, соответствующими

объективной действительности и так далее.

Согласно общепринятым в Хеллаэне представлениям, человек, как и всякое живое

существо имеет «я»,  кайи и «индивидуальное естество»,  сувэйб. Кайи бескачественна и вечна, сувэйб — та часть тварной природы, которая принадлежит кайи и которой она в большей или

меньшей степени может распоряжаться. Сувэйб — это текущая совокупность качеств, «одежда», в

которую облачается кайи, спускаясь из вечности во время. Совокупность качеств постоянно

меняется, и, вдобавок, у каждого существа она своя. Эту совокупность качеств можно делить на

разные группы, и в зависимости от выбранного метода деления и признаков, на которых

акцентируется внимание, строение человека или любого другого существа может весьма

различаться, но обычно в сувэйбе различают четыре основные части: «плотное» или «физическое»

тело, эфирное тело или гэемон, астральное тело или душу, ментальное тело или разум. Я не скажу, что эта схема совершенна, но она интуитивно понятна и с ней можно работать, но вот что такое

«кайи» — непонятно никому. Если она бескачественна, как же ее можно обнаружить? Если она

вечна, как же она может существовать во времени? Но эти парадоксы в Хеллаэне мало кого

беспокоят. Здешнее общество  верит в то, что в человеке есть нечто вечное, бессмертное потому

что ему, этому обществу, так удобнее жить. Это своего рода дань гордыни, которая затмевает в

метрополии глаза всем и каждому, необходимый атрибут человекобога, вознесенного на пьедестал

— того личного идола, который каждый хеллаэнец носит в своем собственном сердце, в тайных

мечтах — куда уж без этого! — отождествляя с этим идолом себя самого. Именно поэтому

хеллаэнцам так важна  вера в кайи, которую никто никогда не видел: с кайи человек сам себе бог, он бессмертен и вечен, он сам себе источник истины и силы, сам себе законодатель и устроитель

порядка. Не будь этой иллюзии, создаваемой ложной верой, человеку, вероятно, пришлось бы

открыть глаза и признать, что он не силен, а слаб, не бессмертен, а смертен, не вечен, а сотворен, не творец законов, а лишь их исполнитель или нарушитель, не господин, а раб. И лишь признав

это и поняв, можно было бы начать искать то или того, кто действительно обладает всеми теми

качествами, которые — кстати сказать, тут налицо еще одно противоречие — приписывают якобы

«бескачественной», якобы существующей кайи.

На самом деле никакой кайи нет, это лишь самообольщение возгордившегося

человечества. Все сложнее и проще. Есть индивидуум, сувэйб. Сувэйб человека смертен и слаб —

но мог бы быть силен и бессмертен. Это было бы возможно, если бы человек понимал, откуда и в

чем источник его бытия и силы. Но человек слеп, а алчные мировластители делают все возможное

и невозможное, чтобы как можно дальше отдалить его от этого чистого, благого источника. Но

время тьмы подходит к концу, и как бы князья ночи не тщились отдалить рассвет, рано или поздно

взойдет солнце и разрушит их иллюзии и чары, их нечистое волшебство, обнажит их жалкую и

уродливую сущность.

Мир был сотворен Истинным Языком, и первым Именем, прозвучавшим в хаосе, было

Имя Света. Но если есть слово, должен быть и говорящий. Если во тьме возникает свет, то должен

быть и источник света. Если добро и зло существуют реально, а не просто как какие-то

относительные понятия, как привыкли думать в Хеллаэне, то есть и тот, кто установил этот

порядок, отделив правое от левого, верх от низа, хорошее от дурного и так далее. Той Высшей

Причине, что образовала мир своей волей и властью, все в мире чем-то подобно, все имеет какие-

либо свойства, в которых можно усмотреть ее отражение, далекий отблеск. Она столь же высока и

беспредельна, как небо, столь же глубока, как море, столь же убийственна для зла и духовной

тьмы, как солнце невыносимо для темноты, столь же тверда и непреклонна, как земля, столь же

таинственна и непостижима, как ночь. Все происходит из этой Причины, все ею управляется и все

возвращается в нее. Все служит ее целям и подчинено ее воле, хотя человек — как и всякое

разумное свободное существо — волен выбирать, в каком качестве служить этой Причине, быть ее

орудием и рабом, или же быть ее соработником, по доброй воле служа ей. От этого выбора будет

зависеть и конечное состояние человека, счастливое или мучительное. Все равно всё будет так, как

желает Высшая Причина, и выбор только в одном — идти вместе с ней, теми путями, которые

выбирает она, или противиться, желая устроить реальность по-своему, идти наперекор и в

конечном итоге растратить все, что дано было человеку изначально и бесследно сгинуть. Быть

живой ветвью, знающей ствол и корень или быть ветвью мертвой, мнящей, что источник жизни

находится в ней самой, отторгающей все, что идет от корня и ствола, сохнущей все более и более

и не годящейся ни на что другое, как стать топливом для костра — вот к чему сводится выбор.

Нужно понять, что нет никакой кайи, по крайней мере такой, какой ее мыслят обитатели

Хеллаэна — бессмертной обитательницы вечности — нет никакого нетварного «я», но есть

сувэйб, вот этот, конкретный тварный индивидуум. И сувэйб, смертный и невечный, может

причаститься к вечному и бессмертному, получить новую жизнь, блаженство и силу как дар от

источника блага и жизни… может, если выберет жизнь, а не смерть, если станет следовать путями, что определены ему высшей волей, а не искать «своих» путей, следуя желаниям, навеянным теми, кто давным-давно отступил от истины и закостенел во лжи.

Нужно понять, что человек поврежден, как и весь мир, и поэтому немедленное бессмертие,

здесь и сейчас, сразу — невозможно. Но можно вступить на тот путь, который приведет к нему, и

это путь добровольного служения. Нет никакого индивидуального спасения, в стороне от всех.

Мир разрывается надвое, одна часть будет возвращена к источнику блага и преображена в нем,

исцелена от страданий и всего нечистого, другая, не желающая возвращаться, придет к своему

естественному концу — к конечному разрушению и распаду. Поскольку вы здесь и слышите меня,

поскольку вы дошли до этой ступени обучения и способны уже не только слушать, но и понимать

услышанное — я надеюсь и верю, что выбор ваш уже определен. Пусть он до сих пор и не был

вполне осознан, но одно то, что вы сумели пройти этот путь — в отличии от тех, кто пришел

вместе с вами, но отступил сразу или чуть позже — одно это уже свидетельствует за вас. Поэтому

я открою вам тайну: обещание силы, которое привлекло вас сюда — лишь приманка, уловка. Да,

вы получите эту силу, достаточную, чтобы одолеть Обладающего, получите иные духовные дары

— но разве в этих способностях дело? Нет никакого смысла приобретать могущество, если не

определены цели, в которых это могущество будет использоваться. Власть ради власти?

Бессмыслица. Вы призваны к тому, чтобы стать лекарями, орудиями Истины, целителями мира,

вестниками и соработниками благого надмирного источника, который желает привести мир к

совершенству. Здесь можно усмотреть противоречие: каким образом вы можете стать целителями

мира, если сами, как я сказал ранее, не можете быть исцелены отдельно от сущего, но лишь вместе

с ним? В том-то и дело: исцеляя себя, вы будете исцелять и мир сущий, и наоборот — выправляя

«вывих» реальности, изгоняя все нечистое и ложное, вы будете вести к исцелению также и самих

себя. Но чтобы совершать все это, вам понадобятся соответствующие средства, и вы получите их, как только будете готовы: источник блага одарит вас всем — вам же нужно лишь утвердиться в

верности ему. Пока мир поврежден, вы не можете стать бессмертными и совершенными  для себя, получить блаженство и силу и наслаждаться ими, но вы можете получить желанное как средство

для того, чтобы действовать в мире в согласии с высшей волей. И эта сила, подобной которой нет

— залог того царства, что грядет; залог совершенного мира, что будет рожден на руинах мира

порочного и несовершенного. Лорды страшатся этого дня, иные же мнят, что он никогда не

наступит, они думают, что сумеют сохранить все так, как есть, вечно. Но они ошибаются. Власть

волшебства конечна, грядет сила, которая, как восходящее солнце, разрушит все иллюзии тьмы и

прогонит всю нечисть.

4

В течении второго и третьего полугодия количество учеников в группе, к которой

принадлежал Дэвид Брендом, сократилось еще на семь человек. Трое, не в силах смириться с той

реальностью, которая открылась им после посвящения, покончили самоубийством. Они могли

жить в мире, где каждый сам за себя, где все едят всех, и верить, что когда-нибудь пробьются

наверх, но узрев мир совершенно иной, подлинный и чистый, а самих себя — измазанными в

нечистотах страстей, эти несчастные так и не смогли привести себя в соответствие с новым

знанием. Прежние ценности утратили всякий смысл, новые же они не могли принять, все их

существо, характер, привычки, образ мысли, воспитание — все восставало против этого. О том,

что произошло с их душами после смерти, оставалось только гадать. На прямые вопросы мастера

предпочитали не отвечать, однако из редких разговоров с храмовыми служителями у Дэвида

сложилось впечатление, что из того мира, в который они вошли, приняв в Храме Имя Света,

вывести человека не может даже смерть. В первые полгода еще можно было уйти, но теперь —

нет, все пути назад отрезаны. Небесная Обитель не отдавала души своих посвященных ни богам

смерти, ни владыкам ада. Те, кто нарушил клятву, не смог принять новую жизнь и новый порядок

вещей — продолжали свое служение, но уже в каком-то ином качестве. Да будь иначе, что мешало

бы тому же Кирульту поймать душонку какого-нибудь неудачника или самоубийцы и подробно

изучить ее? Но Обитель не раскрывала своих секретов внешнему миру — не смотря на то, что

пока, на втором и третьем этапах обучения, и раскрывать-то особо было нечего. Столкнувшись с

нежеланием мастеров отвечать на вопрос о посмертной судьбе учеников, Дэвид взял это

обстоятельство на заметку, но на рожон не лез и своего интереса не показывал. К тому же, не

исключалось, что все станет ясно к концу обучения или после. Может быть «источник блага»

приуготовил для несчастных самоубийц, не желающих жить по его законам, небольшой

компактный рай — где, пусть и лишенные его непосредственного присутствия, души самоубийц

все-таки смогут существовать в мире и покое? Это предположение — самым нейтральным тоном,

как бы невзначай — высказал Эдвин кен Гержет, и если бы Дэвид не знал этого человека, если бы

не знал, что буквально на днях Эдвин окончательно утратил доступ к Тьме — Имя Света выжгло,

изгнало из него эту Стихию — то, может быть, он и принял бы это предположение за чистую

монету. Но, с учетом всех упомянутых обстоятельств, землянину в этом подчеркнуто нейтральном

тоне послышалась хорошо замаскированная издевка. Одновременно Дэвид поймал себя на том,

что ему эта издевка неприятна. Эдвин как будто бы сомневался — то ли в существовании

источника блага, то ли в том, что этот источник действительно благ. Безусловно, сомневаться

было можно, но надо было делать это открыто, а не изображать поверхностное доверие к

мастерам, в глубине сердца считая их лжецами… Омерзительное лицемерие!

Что-то было не так в этих мыслях. Чуть позже он вспомнил — и не сразу поверил своим

воспоминаниям, в первый момент решил, что этот остаток сна или какая-то забредшая в голову

фантазия — что и сам когда-то не верил ни Рийоку, ни прочим наставникам. Он вообще все

воспринимал иначе до того, как пришел сюда. Ну да, конечно… Он с трудом вспоминал прежнего

себя — мышление, виденье мира — и поражался тому, как сильно изменился. Он слишком долго

жил в «вывихнутом» мире, но теперь нарушенный порядок восстанавливается, и все будет так, как

должно быть. Жаль только, что не все способны пережить исцеление; Рийок прав — некоторые

люди настолько закостенели в своем ненормальном, извращенном состоянии, что им уже

невозможно помочь, любая помощь оборачивается для них мучением и смертью. Можно было

лишь посочувствовать этим несчастным, посочувствовать даже Эдвину — ведь кен Гержету

исцелиться будет намного сложнее, чем Дэвиду: в качестве основной стихии Дэвид изначально

выбрал Свет, а Эдвин Тьму; не смотря на все пинки и уколы, которые обрушивала на него жизнь, в

глубине души Дэвид никогда не переставал верить в справедливость и по возможности

придерживался моральных норм, в то время как Эдвин вряд ли вообще когда-нибудь верил в

справедливое мироустройство, а морально-нравственных норм конечно, придерживался, вот

только, как и большинство хеллаэнцев, считал подлинным источником и законодателем этики не

общество и не высшие силы, а себя самого. Неудивительно, что ему теперь трудно перестроиться.

Трое покончили с собой, а еще четверо, решив после получения Имени, что с них хватит,

что Небесная Обитель дала им все, что могла дать, не ущемляя их личную свободу, что с тем

многообразием энергий и пластов реальностей арайделинга Света, которое открылось им с

помощью Имени, следует разбираться самостоятельно, без подсказок мудрых и благих

наставников — сбежали. Среди этих четверых был Фаннай кен Сермен. Намного позже, на

предпоследнем круге обучения, когда им — правда, только раз в месяц — стали позволять

покидать Обитель и встречаться с родственниками, Дэвид, через Эдвина кен Гержета, семья

которого поддерживала связь с кен Серменами, узнал о дальнейшей судьбе Фанная. Эдвин

утверждал, кстати, что Фанная Дэвид мог видеть еще в Академии — молодой кен Сермен учился

там в то же время, что и они, но Дэвид, как не старался, не мог его вспомнить. В Академии

учились слишком многие, Фаннай, что неудивительно для нимрианского аристократа, начал сразу

со второго курса, и если Эдвин знал его, пусть и весьма поверхностно, поскольку и сам

принадлежал к местной знати, то с Дэвидом у Фанная просто не было точек соприкосновения. Они

познакомились уже здесь, в Обители, но поначалу возможности узнать друг друга поближе так и

не представилось, а чем дальше, тем все более замкнутым становился Фаннай. Для нимрианского

аристократа его колдовской Дар не был особо выдающимся и, кажется, юноша пришел сюда для

того, чтобы в первую очередь разобраться в самом себе, найти какую-то внутреннюю опору,

получить силу, которую здесь сулили — в результате, однако, себя он со временем и больше

терял. В жизнерадостном и мечтательном юноше арайделинг Света, в которой он был введен,

выявил какой-то скрытый внутренний разлом; принятое Имя оказалось слишком тяжело для его

духа — даже не смотря на то, что Фаннай был до этого инициирован Светом и Жизнью и в плане

этики казался достаточно приличным молодым человеком, а не каким-нибудь беспринципным

негодяем. Но эту дорогу он осилить не смог или не пожелал, а может быть, еще с самого начала, узнав от кого-нибудь о том, что в Обители можно приобрести Имя, решил ограничить свое

обучение лишь этой, начальной частью. Так или иначе, но после бегства жил он недолго. Семья

сразу заметила в нем что-то ненормальное — он мучался, не находя себе места, как-то

неправильно реагировал на самые простые слова и вопросы, как будто бы что-то во внутренних

настройках его души и разума было выведено из строя, повреждено. Состояние его быстро

ухудшалось. Гэемон менялся, силясь принять какую-то невозможную, немыслимую форму —

словно оборотень, который переходил из человека в животное или птицу, но так и застрял в

середине или в первой трети преображения, в каком-то переходном состоянии, которое само по

себе совершенно нежизнеспособно — и так и умер в процессе незаконченной трансформации.

Родители пытались помочь ему, прилагали свои собственные колдовские таланты, даже позвали

кого-то со стороны — но все их усилия в конечном итоге ничего не дали. Фаннай умер, а душу его

так и не смогли поймать. Родственники не смогли. Дэвид почти не сомневался, что эта душа

вернулась и присоединилась к душам несчастных самоубийц. Не было сомнений и в том, что с

душами остальных беглецов произошло нечто подобное. Это вызывало двойственные чувства. С

одной стороны, было что-то смущающее в такой посмертной участи. С другой стороны — и чем

дальше, тем более вероятной казалась ему эта версия — может быть, Эдвин не так уж далек от

истины? Отступники не смогли завершить путь, но все-таки пытались пройти его — неужели они

будут отвергнуты, преданы забвению и лишены всякой надежды? Может быть те, кто служит

источнику блага или даже сам источник (ведь он, как уверяли мастера, имеет свою волю и

способен действовать целенаправленно) приготовили для слабых, сбившихся с пути, нечто

особенное? Не столь прекрасное, как для всех остальных, но все же не полное исчезновение? В это

как-то легко верилось — ведь в арайделинге Света, которым Дэвид теперь жил и дышал, все

имело смысл и ничто из того, в чем теплилась еще хоть искра жизни, что имело еще хотя бы

крошечный шанс быть исцеленным, не отвергалось.

Время шло, каждый день был заполнен до предела — усвоение все нового и нового

материала, бесконечные тренировки, ежедневные открытия в арайделинге Света — никакой

возможности остановиться, задуматься, побездельничать, помечтать, всласть поразмышлять на

свободную тему — и Дэвид вдруг заметил, что вспоминает Идэль все реже и реже. Жизнь

затягивала его, память об убитой жене потихоньку тускнела. Это показалось ему глубоко

неправильным, словно он совершает какое-то предательство, идет по самому легкому пути. Он не

хотел думать о ней, потому что это было слишком больно. Когда во время уроков его тело, ум или

гэемон находились в предельном напряжении, сердце отдыхало. Текущая деятельность поглощала

все внимание, не оставляя возможности заглянуть в себя — туда, где со дня свадьбы жила только

боль. Но теперь все, кажется, успокаивалось, и когда он понял это, то возненавидел себя.

Выходило так, будто бы Леди Марионель права: все проходит, и это пройдет. Животное тоскует,

потеряв подругу, но подожди немного, милый Дэвид, ты успокоишься и найдешь себе кого-нибудь

еще. В весенний сезон, когда тебе захочется искать. Ты, конечно, будешь думать, что у тебя все

по-особенному, что это Любовь, при том Любовь с большой буквы — о, у тебя будет еще немало

возможностей обмануть себя! Вы, человечки, такие забавные — придаете собственным иллюзиям,

в основе которых лежат обыкновенные половые инстинкты такое сверхъестественное значение,

возводите их на пьедестал, поклоняетесь им, считаете очень красивым и благородным отдать

жизнь за любовь — хотя даже ваших скудных умишек могло бы хватить на то, чтобы понять: все

это самообман, вещи, которые вы сегодня почитаете чрезвычайно важными, завтра сменятся еще

более важными, а сегодняшние уйдут в никуда, будут преданы полному забвению… Так говорила

воображаемая Марионель, и Дэвид, представлявший ее, может быть, чуть более циничной, чем

она была на самом деле, чувствовал, как в нем поднимается…нет, не гнев — о подобных эмоциях

он уже почти забыл за время обучения и должен быть забыть окончательно к выпускному

экзамену… поднималось какое-то тотальное неприятие того мира, который рисовала Говорящая-с-

Мертвыми. Ее мир был ужасен, в нем не было ничего высокого и чистого, она же не только

свыклась с ним, но и сама поддерживала его порядки и законы, в которых искажено, испорчено

было все, от и до — и сердцевина, и внешняя форма. Неудивительно, что она так говорила — ведь

она из числа тех «мировластителей», о которых регулярно вспоминали и Рийок, и Тиклин. А ведь

когда-то он хорошо относился к ней, думал даже, что она ему поможет. Дурачок. Она погладила

его по шерстке, сказала пару теплых слов тогда, в Долине Теней, когда они искали Ролега кен

Апрея, и он попался на крючок. Поразительно, как легко Обладающие могут управлять людьми,

если им надо, располагать к себе, если того желают. Рано или поздно ему придется выбирать, кого

из них убить для того, чтобы сдать экзамен и показать, что вся их власть, внешне такая великая и

грозная, на деле — ничто: иссохшее дерево, пустое внутри. Дэвиду понравился этот образ: да, они, Силы мира — это дерево, не желающее давать плода, а братство Небесной Обители —

наточенный топор у его корней. Может быть, в качестве жертвы выбрать Марионель, эту  лживую 

циничную суку? Нет, нельзя. Это будет неправильно. Слишком похоже на месть. Она уязвила его

самолюбие, когда он, пресмыкаясь, молил о милости, едва не убила в нем всякую надежду и веру

— нет, Марионель не для него. В действиях члена братства Обители не должно быть страсти —

одна только чистота помыслов и действий, стремление совершать поступки в согласии с Высшей

Волей, во всем и всегда. Он найдет кого-нибудь другого — кого-нибудь, к кому у него не будет

личных счетов.

***

Еще в первом полугодии, когда новеньким только начали рассказывать про чудесный

надмирный источник блага, всемогущий и стремящийся привести все существующие миры к

совершенству, кто-то из учеников иронично полюбопытствовал, на что похож этот источник и где

на него можно посмотреть. Подоплека вопроса, конечно, была ясна: или быстренько покажите там

соответствующий объект восприятия, или отвяжитесь со своим религиозным бредом. Любитель

каверзных вопросов, конечно, был награжден несколькими часами общественных работ (за

неподобающе легкомысленный тон, которым вопрос задавался), однако мастер Тиклин терпеливо

разъяснил, что, во-первых, если бы предмет обсуждения можно было бы достать из кармана и

предъявить всем любопытствующим по их первому желанию, то сей предмет никак бы не мог

быть тем самым надмирным источником, о котором идет речь. Во-вторых, предмет обсуждения

принципиально недоступен восприятию: ведь всякое восприятие осуществляется в согласии с

некими законами, однако нет закона, который включал бы источник и тварь в одну систему; все

законы, как и вся тварь — лишь производная источника. Ну и наконец в-третьих, источник

обязательно явит себя, когда придет время, а пока оно не пришло, лучшее, что можно сделать —

усиленно готовиться к его приходу.

Как выяснилось позже, несмотря на то, что сам источник оставался сокрытым, его

действие все-таки можно было наблюдать. Это становилось возможным в том случае, если в мире

находился кто-то, кто выражал желание стать агентом действия этой высшей надмирной силы.

Чем полнее он сопрягал свою волю с источником, тем полнее источник выражал себя в мире через

него. Для перестройки себя следовало использовать те средства, которые имелись в наличии — а

вот эффекты при этом возникали необычные и труднообъяснимые.

Большинство обычных людей смену состояний своего внутреннего мира контролировать

практически не способны, в первую очередь — потому, что не пытаются это делать, это им не

нужно и не интересно. Их внимание приковано к внешним вещам, которые вызывают те или иные

впечатления, желания, побуждения. И в этом смысле их внутренний мир почти полностью

обусловлен той внешней средой, в которую они помещены. Они плывут по течению и тем

довольны. Однако, даже среди самых обычных, ничуть не «магических» профессий есть, как

минимум, одна, освоить которую невозможно, не научившись хоть в какой-то мере менять свое

внутреннее состояние по собственному произволу. Это сценическое искусство. Чтобы успешно

сыграть роль, актер должен сначала перемениться внутренне, стать кем-то  другим: королем, бедной старушкой, грабителем, влюбленным юношей — тем, кем ему положено быть по

сценарию. Внутренний мир актера пластичен; актер осознает природу желаний и побуждений не

больше, чем любой другой человек, но он способен чисто техническими средствами менять, пусть

временно, связку желаний, настроений, взглядов на жизнь, соответствующих некой

индивидуальности, на другую, соответствующую индивидуальности какой-то иной. В отличии от

актеров, философы и аскеты «внутри себя» не столь пластичны, но это и не удивительно, ведь их

усилия направлены не столько на смену состояний, сколько на поиск настоящей причины

внутренних побуждений — на поиск самих себя. Их мало интересует, как этими состояниями

можно управлять для достижения каких-то «низменных» практических целей, их волнуют другие

вопросы: откуда все это берется, где пролегают границы между «я» и «мое» (последнее, по мере

удаления от «я» плавно переходит в «чужое») и кто, в сущности, этот таинственный «я»,

очищенный от всего, что он мог бы назвать «своим» или «чужим»? Сам по себе, без качеств —

кто? И есть ли он вообще, или же «я» — чистая химера, фантазия ума, ложная идея, внушенная

человеку еще в самом детстве его воспитателями?..

Если философы копают «вглубь» (и вырывают при этом поразительно запутанные

лабиринты мысли), а актеры кое-что знают о том, как управлять «поверхностью», то колдуны

сочетают оба подхода. Также, как философы и аскеты, они стараются сделать свое внимание

чистым, обратить его внутрь, и сначала отделить «я» от «мое» — чтобы понять, где подлинная

воля, а где побуждение, обусловленное чем-то внешним, а затем (на этом моменте сходство

заканчивается, далее маг и аскет идут в противоположных направлениях) — сделать «своим» что-

то, бывшее до того «чужим», но что в текущей ситуации лучше соответствует расположению

подлинной воли. Маг меняет свое внутреннее состояние осознанным усилием, но цели его при

этом вовсе не так высоки, как у философа или аскета, в большей или меньшей степени они всегда

«приземлены», прагматичны.

Это азы. Все это Дэвид осваивал еще в самом начале, в замке Тинуэт, еще до того, как

получил Формы и некоторое время после. Первоначальная цель состояла в том, чтобы научиться

произвольно менять  фейдаль — текущее состояние сознания. Все медитативные упражнения, так

или иначе, были посвящены именно этому. Далее в этих состояниях он получил представление о

простейших движениях, которые способен производить гэемон, и затем научился совершать эти

движения без предварительной концентрации на каких-либо мысленных образах. На первых порах

чувствительность ученика низка, и требуется большое время, чтобы развить ее, однако наличие

специальных невидимых инструментов — Форм, и хорошего учителя существенно сократили

период первоначального развития. И далее Дэвид поднимался как по ступеням, осваивая новые,

все более сложные и тонкие техники волшебства — сначала под руководством Лэйкила, потом в

Академии, потом в Кильбрене…

Небесная Обитель возвращала ученика к самому началу. Это неудивительно: ведь не

какой-то красивой «примочке» к классической магии или к магии Форм здесь собирались учить.

Странными и непонятными было не это, а те эффекты, которые возникали при смене  фейдаль, внутренних состояний. Хорошо известно, что настрой души в большой степени определяет

способности и силы, которыми располагает человек. В одних состояниях человек не ощущает

боли, в других демонстрирует силовые эффекты, на которые в обычном, «бытовом» состоянии

сознания, он совершенно не способен, в третьих состояниях повышена внимательность, намного

легче усваивается и запоминается информация и так далее. В состоянии аффекта хрупкая

женщина, чей ребенок попал под автомобиль, способна этот автомобиль поднять. Но ни самого

полного аффекта, ни иного внутреннего состояния, в которое человек мог бы попасть

естественным путем либо на которое мог бы настроиться усилием сознания, недостаточно, чтобы

забросить тот же самый автомобиль на крышу здания. Человек способен превзойти себя, но даже и

здесь есть какие-то разумные границы. Однако то, что происходило в Небесной Обители,

заставляло сомневаться в их существовании. Казалось, что предела нет. Стоило вызвать некий

мысленный образ, заставить себя усилием воли пережить некий простой набор ощущений — и

происходила какая-то глубочайшая трансформация, ученик легко делал то, что раньше

представлялось невозможным. Эта новая сила могла проявиться во всем, в том числе и на самом

обычном, физическом уровне — как-то раз в этом состоянии Дэвид поднял с земли булыжник и

сжал его. Он не применял никакой магии, не творил заклинаний — он просто хотел посмотреть,

как далеко простирается влияние той новой силы, с которой мастера постепенно сводили

учеников. Камень раскрошился в пыль, и это не потребовало никаких особенных усилий, Дэвид

понял, что будь в его руке слиток железа — он смял бы его столь же легко, как и кусок

полурастаявшего сливочного масла. Но это все, конечно, были лишь фокусы, зрелищные трюки,

не имеющие большого практического значения. Гораздо важнее было то, что происходило с

учениками на магическом пласте во время этих трансформаций. Здесь изменения были еще более

тотальны и головокружительны. Уровень личной силы резко возрастал, Дар со ступени Ильт-фар

переходил на следующую ступень, последнюю и наивысшую для человека. Кардинально менялось

восприятие — в этом состоянии ученики могли усваивать и оперировать огромными массивами

информации. Менялось ощущение времени — оно как будто бы растягивалось, за минуту можно

было успеть сделать то, на что прежде потребовался бы час. Те, кто в данный момент не

находился в этом состоянии, казались перешедшим медлительными, едва-едва шевелящимися

неуклюжими статуями. Перешедшие же часто вовсе выпадали из поля зрения первых — они

двигались быстро, как свет. Физические препятствия более не ограничивали их: новое,

многомерное восприятие показывало, как можно «обойти» препятствие — в то время как

обычному человеку, смотрящему со стороны на все это, казалось бы, что ученики научились

проходить сквозь стены, ведь он не увидел тех тайных путей, которые становились открыты им.

5

В четвертом полугодии, в один из редких выходных дней, когда ученикам разрешалось

заниматься своими делами и можно было навестить родных, Эдвин кен Гержет пригласил Дэвида

в свой замок. Строго говоря, замок был вовсе не «его», а принадлежал его тетке, Вилиссе кен

Гержет, но Эдвин провел в нем большую часть своей жизни и по праву мог считать его своим

домом. Отец Эдвина, барон Алек, был не слишком рачительным хозяином и предпочитал

проводить время, странствуя по мирам, оставив ведение хозяйства и воспитание сыновей на свою

жену и сестру. О своей матери Эдвину было мало что известно: отец, в те редкие дни, которые он

проводил дома, категорически отказывался говорить на эту тему, родственники и приближенные

Алека либо ничего не знали, либо помалкивали, а старых слуг, у которых можно было бы

выведать что-либо, не имелось — новая жена Алека заменила весь штат обслуживающего

персонала вскоре после своего поселения в главном замке баронства. Эдвина, еще до появления у

его отца новой жены, воспитывала тетя: у нее был свой, отдельный замок, расположенный в

северо-восточной части земель, принадлежавших семье кен Гержетов. В главном замке Эдвин

чувствовал себя неуютно: отношения с мачехой у него так и не сложились, а вот к владениям

Вилиссы он привык и именно сюда приводил своих друзей и знакомых. К появлению

многочисленных шумных компаний тетушка относилась с терпением и пониманием. Она никогда

не навязывала Эдвину своих порядков, могла лишь дать совет как поступить в той или иной

ситуации, и если Эдвин этот совет не принимал, мировой трагедии в этом не видела: пусть

племянник сам расшибает себе нос, если ему так хочется. В силу вышеуказанных причин

отношения у Эдвина с Вилиссой были самые наилучшие: они уважали личное пространство друг

друга, но при этом были готовы при необходимости помочь друг другу всем, чем только могли.

Тетка сама обучала Эдвина — она была превосходной колдуньей, но больше тяготела к системной

магии, когда же обнаружилась склонность Эдвина к боевой, Вилисса постаралась, чтобы

племянник получил несколько полезных уроков у тех ее знакомых, которые специализировались в

этом направлении. В Академию Волшебства Эдвин поступил в пятнадцать лет, сразу на второй

курс; около полутора лет он пользовался портальным камнем, чтобы возвращаться в замок

Вилиссы после учебы, прежде чем его раскрывающийся Дар достиг такого уровня, при котором во

вспомогательном артефакте для перемещений отпала необходимость, и безвидные Пути Тьмы,

подобные падению в бездну в полной темноте, Эдвин стал создавать сам.

Но теперь Тьма, как и ее дороги, остались в прошлом. Магия Небесной Обители вытеснила

эту стихию из Эдвина, и путь, который он сотворил для того, чтобы провести Дэвида в замок

Вилиссы, был светлым и чистым, и небеса пели осанну двум юным душам, отвергшем стезю

порока для того, чтобы обустроить свою жизнь в согласии с высшим источником всякого блага.

Замок Вилиссы сразу вызвал у Дэвида смутное неприятное впечатление. Такая реакция

удивила его самого и он попытался понять ее причины. Похоже, он слишком привык к Обители, к

ее особой атмосфере, здесь же, во внешнем мире, он ощущал себя неуютно. Во внешнем мире

ничего не знали о свете, который Небесная Обитель несет всему существующему, жили какими-то

мелкими суетными заботами, боролись за власть, совершали светские визиты, вели

бессмысленные разговоры — все это представлялось теперь совершенно пустым и ненужным.

Дэвид чувствовал себя так, как будто его из прекрасного, чистого дома вдруг перенесли в канаву.

Какая-то его часть по-прежнему смотрела в арайделинг Света — после получения Имени Дэвида

уже невозможно было отсечь от этой стихии, Свет стал одним из измерений, в которых он жил —

но даже арайделинг отсюда виделся не таким, как из Обители. Ангелы куда-то пропали — точнее, Дэвид их чувствовал, ощущал их стремительный и изящный полет во внутренних пространствах

стихии, но они были где-то далеко, а поблизости — никого из «своих», не считая Эдвина.

Позже он понял, что Вилисса также обладает Именем, более того, это Имя принадлежит

той же стихии, как и то, которое он сам носил после инициации, но что-то с ней было не так, и это

настораживало. Ее Свет был искажен, он казался Дэвиду… пустым, лишенным чего-то самого

важного. Она как-то неправильно забирала и отдавала энергию, некоторые энергетические связки

в ее гэемоне, образование которых после обретения Имени представлялись Дэвиду чем-то

неизбежным, у нее отсутствовали, зато были другие, назначения которых он не понимал.

Он вел себя сдержанно и вовсе предпочел бы помалкивать, просто перетерпев этот

неприятный визит, но эдвиновская тетушка приложила все усилия к тому, чтобы его разговорить.

Она держалась максимально доброжелательно, а то, что это отношение искреннее, Дэвид видел

при помощи того нового восприятия, которое приобрел в Обители. Постепенно он почувствовал

себя свободнее, напряжение потихоньку отпустило; в ходе дружеской беседы в гостиной он

несколько раз задумывался, не рассказать ли Вилиссе о высшем источнике блага, ведь она, даже

не зная ничего о нем, тем не менее, каким-то образом сумела сохранить отблеск его надмирного

света, но подходящего момента так и не представилось, затем тетушка пригласила молодых людей

пройти в столовую, и Дэвиду стало ясно, что к его рассказу она в любом случае осталась бы глуха.

Эта истина открылась ему в тот момент, когда вместо столовой они оказались в пустом

помещении, которое мгновенно покрылось паутиной чар по команде Вилиссы. Все было

рассчитано очень точно. Она сама, как паучиха, стояла сейчас в центре плетения, и, манипулируя

потоками, с неимоверной скоростью окутывала энергетическими нитями своих гостей. Дэвид

пытался сопротивляться, но к такому приему он был совершенно не готов, у него не было ни

оружия, ни амулета — старые вещи мастера им так и не вернули, да в этих вещах и не было бы

нужды, они бы только помешали в том случае, если бы ему удалось перейти в то особенное

состояние, которое им показали несколько месяцев тому назад: несмотря на весь свой опыт и силу, Вилисса просто не успела и не смогла бы ничего сделать, когда его скорость и сила заклинаний

разом возросли бы на порядок. Но перейти не удалось. Система, внутри которой он оказался,

тормозила переход, это казалось невероятным, невозможным, но это было, и пока Дэвид тратил

драгоценные мгновения, пытаясь осуществить преображение, Вилисса спеленала его

окончательно. Мир поплыл, все стало тусклым и блеклым, а затем растворилось в блистающем

тумане. Он как будто тянулся к чему-то и никак не мог дотянуться, казалось, не хватает самой

малости, крошечного усилия, чтобы достигнуть желаемого… так близко и так далеко. Последнее,

о чем он подумал, теряя сознание: «Ведьма хорошо подготовилась». Откуда-то она знала, с чем ей

придется иметь дело, знала даже, как они будут реагировать, на что сделают ставку — она все

учла.

***

Дэвид пришел в чувство от легкого прикосновения к плечу. Разум медленно выдирался из

беспамятства… Мгновение дезориентации… где он? что произошло? Чуть позже начали

возвращаться воспоминания: визит в замок Вилиссы, дружеский разговор, искренняя

доброжелательность, которая обманула его, ловушка, бесславный скоротечный бой… Он хотел

вскочить, но рука, прикосновение которой пробудило его, теперь удержала его на месте. Он

открыл глаза. Смазанные предметы, чья-то фигура. Восприятие, даваемое вижкадом, также

разладилось. Прошло еще несколько секунд, прежде чем он смог разглядеть лицо того, кто

пробудил его. Это был Эдвин. Дэвид вновь попытался подняться, и на этот раз кен Гержет

позволил ему сделать это, даже поддержал, пока Дэвид принимал сидящее положение.

Все тот же замок, но уже какое-то другое помещение, не то, где происходил бой. Стол,

стулья, две кушетки у стен.

— Пока не вставай, — посоветовал кен Гержет. — Сначала все должно устаканится, — он

сделал неопределенное движение кистью, словно небрежно размешивал или взбалтывал что-то.

Дэвид все же попытался подняться. Опять возникло ощущение дезориентации, не столько

физической — телесная слабость была лишь следствием — сколько психологической.

Происходящее казалось каким-то сном, галлюцинацией. Землянин покачал головой и сел обратно

на кушетку.

— Почему она напала на нас? — Хрипло спросил он.

— Ты еще не вспомнил? — Вопросом на вопрос ответил Эдвин.

— Что я должен вспомнить?

На лице Эдвина отразилось легкое нетерпение.

— О том, как жил здесь до того, как мы поступили в Обитель.

Он удивился и хотел спросить «Что за бред? Я никогда раньше здесь не был.» — но в этот

момент воспоминания, наконец, вернулись к землянину.

***

…Он действительно провел в замке Вилиссы более месяца перед тем, как отправиться в

Селкетехтар. Эти недели совершенно выпали из его памяти, вернее сказать — были аккуратно

удалены и сохранены отдельно от его основного сознания, чтобы затем, когда он снова окажется в

замке, опять вернуться к нему, в очередной раз перемешав все компоненты мозаики и собрав из

них совершенно новую картину.

Он встретился с Эдвином на просторах ИИП в период, непосредственно последовавший за

разговором с Проводником Мертвых, когда Дэвид активно терзал терминал в происках всей

доступной информации об Обители. Эдвина эта тема также интересовала, они пересеклись на

просторах какого-то форума, узнали друг друга и договорились о встрече. Дэвид не стал скрывать, что влечет в Обитель его самого, рассказал о смерти Идэль, разговоре с Марионель и Кирультом, но он не мог понять, зачем в эту задницу лезет Эдвин. Это выглядело какой-то блажью,

глупостью. По их прежнему знакомству, еще со времен Академии, у Дэвида сложилось

впечатление, что Эдвин достаточно трезв — более чем достаточно — чтобы не вестись на такого

вот рода сомнительные предложения. Ведь совершенно ясно, что хотя Обитель и в самом деле

давала своим посвященным какую-то силу, цена этой силы не будет низкой — чтобы они там не

говорили про бесплатное обучение. Эдвин все понимал. Более того, он изначально располагал об

Обители гораздо большим объемом информации, чем Дэвид — сыну хеллаэнского барона были

доступны такие каналы и связи, о которых эмигранту можно было только мечтать. И располагая

этими сведениями Эдвин, как мог, постарался отговорить Дэвида от его затеи (что хеллаэнцу так и

не удалось) — но интересно то, что сам Эдвин при этом был твердо намерен в Обитель поступить.

Указанное обстоятельство — о котором Дэвид, впрочем, забыл, как забыл обо всем, что было

связано с его контактами с кен Гержетами — удивляло не только землянина, но и Вилиссу, в

замок которой они перенеслись во время второй или третьей встречи, когда Эдвин уверился, что

его бывший сокурсник от цели своей не отступит.

Хотя ученики Обители в половине случаев и сдавали выпускной экзамен, была еще вторая

половина — та, о которой в Обители не любили вспоминать — когда ученик погибал, переоценив

свои силы. Их тела и заклинания, применявшиеся во время боя, чрезвычайно интересовали ту

часть аристократии, которой было известно о существовании Обители, но Обладающие, по

понятным причинам, информацией делиться не спешили: каким бы ни было секретное оружие

монастыря, хеллаэнские Лорды совершенно не желали, чтобы технология его создания или даже

сведения о нем распространялись и дальше. Тела павших уничтожались или уносились куда-то,

информационные поля на месте стычки подвергались деформации. Попытки захватить учеников,

еще не сдавших экзамен и подробно исследовать их энергетические поля уже привели к

истреблению нескольких семей: шла игра в высшей лиге, и походя смахнуть с пути путающихся

под ногами смертных без особенного труда могла как одна сторона, так и другая. В силу

вышеназванных причин источники информации, которыми могли пользоваться заинтересованные

лица, были довольно ограничены, однако кое-какие исследования все же были проведены и кое-

что о специфике того волшебства, которым пользовалась Обитель, уже было известно. Вилисса

совершенно не хотела, чтобы Эдвин влезал в эту историю. Ученики Обители охотились, как

правило, на тех, кто обрел Силу лишь сравнительно недавно — их мощь была еще сравнительно

невелика. Владыки медленно запрягают, но быстро ездят, рано или поздно они проявят себя, и

тогда лучше находиться как можно дальше от Селкетехтар, ибо не факт, что от этих холмов

останется вообще хоть что-то. Но Эдвин был неумолим, он говорил, что если сидеть в Академии и

дальше, то можно просидеть всю жизнь, и так ничего не добиться. В эпоху перемен легко

погибнуть, но легко и вознестись на ту высоту, которой ты никогда не достигнешь в период

стабильности, когда все сбалансировано и тихо. Вилисса поняла, что племянник не отступит, и

перед ней возник выбор: не мешать ему сворачивать шею или все же попытаться помочь ее не

свернуть. Она выбрала второе. Располагая Именем Света, она надеялась нейтрализовать влияние

Обители — так, чтобы Эдвин сумел получить эту силу, но не утратил себя в той новой

индивидуальности, которую формировали в монастыре. Однако это был тупик. Обитель не

собиралась делиться своей силой с кем бы то ни было, и одного-единственного отступника они

уничтожили бы без труда.

Вот тогда Эдвин и привел в первый раз землянина в замок Вилиссы, посвятил в свои

планы и предложил помощь в устранении последствий той промывки мозгов, через которую им

предстояло пройти. Он пригласил в замок еще нескольких человек — позже большей части из них

отказали еще на собеседовании — и собирался в любом случае освободить весь свой курс, а то и

больше, если только ему самому удастся поступить. Десять или двадцать человек, располагающих

силой Обители, но при этом свободных — совсем не тоже самое, что один-единственный беглец.

Тетушка считала эту затею совершеннейшей авантюрой, и Дэвид был внутренне с ней согласен, но

от помощи Вилиссы отказываться не стал — для него это был вообще единственный шанс

уцелеть.

— Каким образом вы планируете убрать контроль сознания, который установят мастера

Обители? — Спросил он, обращаясь одновременно к Эдвину и Вилиссе, и предоставляя им самим

решать, кто будет отвечать. Разговор происходил в гостиной, сидели на мягких стульях за столом

— мирная, домашняя обстановка…

— Я понимаю, если бы речь шла об устранении какого-нибудь подчиняющего заклинания.

— Добавил землянин. — Тут все просто: убрал цепи — человек свободен. Но из того, что вы

рассказали, у меня сложилось впечатление, что там меняют саму структуру сознания. Нечего

убирать. Не от чего освобождать. Сам человек становится другим.

Вилисса и Эдвин переглянулись. Как-то сразу стало ясно, что говорить будет Эдвин:

тетушка молчаливо отступила, предоставляя племяннику самому отвечать на трудные вопросы,

связанные с его затеей.

— Там действительно не устанавливают прямого контроля, — подтвердил Эдвин. — Да

при прямом контроле им бы и не удалось создать убер-бойцов, способных управиться с Лордами.

Прямой контроль — это низкая или даже вообще отсутствующая обучаемость, неспособность

принимать творческие решения, неспособность действовать в нестандартной ситуации и так далее.

В этом смысле, насколько можно судить, в Обители силой ничего не навязывают, а проводят

ученика по определенной цепочке изменений так, чтобы на выходе получилось то, что надо. Он

сам дает согласие на изменение своего внутреннего мира, ведь без этого не получить силу, а как

только это происходит, его превращают в идеального агента, трудящегося не за страх, а за совесть.

Информация о тех немногих учениках, о которых хоть что-то известно — тех, кто пытался оттуда

вырваться или тех, кого видели и чье описание потом составили их родственники — полностью

подтверждает это предположение. А если так, то можно найти способ избежать окончательной

внутренней трансформации. И я думаю, что этот способ относится к той же категории, что и

заклятья, с помощью которых мы создаем запасные тела. Теперь ты понимаешь идею?

— Ни черта я не понимаю, — ответил Дэвид. — Какие еще запасные тела?

Эдвин и Вилисса опять переглянулись.

— Неужели ты не слышал об этом? — Недоверчиво спросил молодой барон. Потом он

вспомнил, что Дэвид — приезжий, и добавил:

— Ты ведь уже не первый год живешь здесь.

Дэвид покачал головой:

— Нет, не слышал.

Эдвин встал и сделал жест, приглашая землянина проследовать за собой.

— Пойдем, покажу кое-что.

Они вышли из гостиной, миновали несколько комнат и коридоров, спустились по

центральной лестнице в холл, вошли в неприметную дверь слева, опять вниз — три лестничных

пролета, дождались, пока на минус третьем этаже охранные заклятья, повинуясь волшебству

оставшейся наверху Вилиссы раскроются перед ними; затем комната, еще одна, коридор,

лаборатория… в конце концов Дэвид оказался в помещении, где находилось несколько довольно

странных конструкций, вызывавших ассоциации равно как с технологическими приборами

будущего, так и с древесными корнями, оплетающими пещеру Спящей Красавицы. Вижкад

показал ему, что в этих устройствах Стихии Металла и Дерева переплетались самым теснейшим

образом — часть своих свойств, например, прочность или способность служить проводником,

материал устройств заимствовал у Металла, другую часть — живую гибкость и способность к

росту, у Дерева. Еще здесь полно было Крови и Жизни — эти Стихии циркулировали в

сложнейшей заклинательной системе, точками опоры которой на самом плотном уровне служили

вышеупомянутые устройства. Эссенция Жизни текла по внутренним каналам железного дерева

также, как в другом мире по пластиковым трубкам мог бы течь питательный раствор. В центре,

оплетенный самыми тонкими и гибкими отростками системы, помещался, собственно, сам гроб

«Спящей Красавицы» — высокое ложе, закрытое прозрачной вытянутой полусферой из хрусталя.

Дэвид долго смотрел на лежащего в «гробу» человека. Это был Эдвин. Точно такой же, как и тот

человек, который сейчас стоял рядом с ним. Хотя Дэвиду и не удалось заметить, как дышит

двойник, второй Эдвин казался спящим, а не мертвым. Спящим и вот-вот готовым пробудиться.

— Запасное тело — это способ обмануть смерть, — сказал Эдвин — тот Эдвин, который

привел Дэвида в эту комнату, а не тот, который лежал в саркофаге. — Это клон: структура тела и

гэемона совпадают с моими, а вот ни души, ни кайи у него нет. Если меня убьют, есть

вероятность, что моя душа перейдет сюда, и тело оживет. Такое происходит далеко не всегда, очень многое зависит от места и обстоятельств смерти, кроме того, при переселении повреждается

колдовской Дар — иногда в меньшей степени, иногда в большей — но это лучше, чем умереть и

точка.

— За счет чего осуществляется связь между твоей душой и… этим? — Дэвид показал на

саркофаг.

— Такой же способ связи, как и при выделении астрального двойника, — ответил Эдвин.

— Знаком с этой темой?

Дэвид вспомнил историю с «Оком Алабриса» — группой магов, которые едва не угробили

землянина, забросив его душу в лекемплет, изрыгнутый Царством Бреда — и мрачно кивнул.

— Более-менее представляю.

— По отношению к этому телу я — душа, находящаяся в бессрочном астральном отпуске,

— продолжал объяснять Эдвин. — Как только связь с моим текущим телом разорвется,

срезонирует вторая, запасная связь. Ведь клон не создавали отдельно от меня. Плоть выращена из

кусочка моего тела, его гэемон изначально начал формироваться как часть моего собственного

поля, и лишь затем пересажен сюда.

— И каковы шансы выжить? — Поинтересовался Дэвид.

— Ну, статистики я не знаю. Думаю, пятьдесят на пятьдесят. Но я же говорю: все зависит

от обстоятельств и условий. Если тебя убивают магическим оружием или сжигают гэемон

заклятьями, шансы резко падают. Вообще странно, что ты в первый раз об этом слышишь.

Неужели в замке, где ты учился, ничего подобного не было?

— Мне был открыт доступ далеко не во все помещения Тинуэта, — ответил Дэвид. — Я

ведь тогда только пришел в ваш мир. И без запасных тел чудес хватало. В общем, будем считать, что ты меня просветил. Наверное, сложно такую штуку создать, — землянин кивнул в сторону

хрустального гроба.

— Да, — подтвердил Эдвин. — Непросто. Поэтому у горожан запасных тел обычно нет,

разве что у городской элиты, то есть — у тех же аристократов, которые по каким-то причинам не

имеют земли и живут в городе. Это на Ильт-фар шансы пятьдесят на пятьдесят, а чем слабее Дар, тем меньше шансов, что душа будет притянута. Кроме того, нужно знать кучу дисциплин и иметь

мощный Дар, чтобы сделать само запасное тело. Я, например, собственноручно сейчас такое

состряпать не смогу. Это тетушкина работа.

— Да, тетушка у тебя профи…

— Ага.

— А как к такому вот мошенничеству относятся боги смерти? — Поинтересовался Дэвид.

Эдвин хмыкнул:

— А как они могут к нему относиться?

— Понятно.

— Хеллаэнцев боги вообще не любят. Потому что мы их ловим и, — Эдвин сделал

вращательное движение, как будто поворачивал ручку гигантской мясорубки, — перерабатываем

в полезную энергию…

Дэвид улыбнулся. Не смотря на некоторую понтовость, с которой все это произносилось,

случаев, когда хеллаэнским магам удавалось поймать какое-нибудь локальное божество и

использовать по непрямому назначению, было известно более чем достаточно.

— С запасными телами все ясно, но я все еще не понимаю, как это поможет нам сохранить

свободу.

— Я еще не все рассказал про тела. Клон идентичен своему образцу только в самом

начале, когда его только-только сделали. Но живой человек не стоит на месте. Мы развиваемся, набираемся сил, либо наоборот деградируем, что-то приобретаем, что-то теряем… Человек не

может жить и не изменяться. А спящий клон — это то состояние, в котором мы находились когда-

то. Если я получу рану, она заживет, останется шрам, потом меня убьют и я оживу в новом теле —

шрама, само собой, не будет. Тоже самое и с гэемоном — по крайней мере, со значительной его

частью. Если меня инициируют какой-то стихией, а потом я умру, скорее всего, я эту стихию

утрачу. Тетушка говорит, что Имена и Высшая Магия так не теряются, поскольку они сидят в

адепте слишком глубоко, в силу чего на уровне Угал-джогус-фарот смерть, как правило,

переживается относительно безболезненно, но это не наш с тобой уровень. Чтобы избежать

потерь, аристократы периодически обновляют свои запасные тела. Либо наоборот, избавляются от

каких-то проклятий или болезней, с которыми не удается справиться обычными способами,

оставляя старое тело и переходя в запасное, возвращаясь на более раннюю ступень развития. И

еще важный момент: до определенной степени можно регулировать, что именно мы хотим

оставить от своей старой индивидуальности и что от новой. Это все подводит нас к вопросу

сохранения свободы. Да, нас перекроят в Обители. Но можно оставить здесь клона. При том этот

клон будет включать в себя не тело и часть гэемона, как обычно, но некоторые структуры души и

ментального тела. Понятное дело, что не все — тут полную копию сделать невозможно при всем

желании, но копию некоторых, самых важных частей. Тех, трансформации которых мы не хотим

допустить. В первую очередь это система ценностей, конечно.

Дэвид задумался. План Эдвина выглядел не самым плохим. Конечно, наверняка потом

обнаружатся какие-нибудь подводные камни, что-нибудь пойдет не так как надо — это стопудово

— но все предусмотреть все равно невозможно. Это ведь жизнь, а не логическая игра. По крайней

мере, эта затея давала шанс «остаться при своих», а большего Дэвид получить и не стремился. Ему

лично просто нужно вернуть Идэль, и все. А убийствами Обладающих пусть занимаются какие-

нибудь маньяки, он не станет мешать…

— В твоем плане я вижу крупный изъян, — сказал землянин. — Если нашу систему

ценностей изменят, мы, скорее всего, просто  не захотим возвращаться к тому состоянию, в

котором находились когда-то. Не придем сюда и не позволим Вилиссе вправить нам мозги на

место. А скорее всего, еще и стукнем на твою тетю тем, кто рулит в Обители.

— Совершенно правильно, — кивнул Эдвин. Казалось, он ожидал этого возражения. — И

вот чтобы ничего подобного не произошло, нужно избавиться от лишних воспоминаний прежде

чем мы отправимся в эту школу. Сдадим по куску памяти тете Вилиссе на хранение. Кстати, я

говорил, что ее в свое время приглашали в Академию преподавать псионику на последнем,

четвертом курсе? Нет?..

***

…Немногим позже Дэвида одолели сомнения. Эдвин мог доверять своей тетушке, ибо знал

ее с детства, но какие гарантии, что она не промоет мозги ему, чужеземцу? Землянина честно

предупредили, что в случае согласия он будет подвергнут тотальному исследованию, и ни один

уголок своей души, даже самый интимный и темный, не сможет уберечь от псионических

заклятий Вилиссы. Дэвид должен будет сам вручить ей ключи к своему сознанию, открыть все

двери, сообщить все коды и пароли, провести на предельную глубину своего внутреннего мира.

Даже будь он не магом, а самым обычным человеком, никогда не жившим в Хеллаэне, подобное

предложение вызвало бы в нем, как и во всяком другом, резкое отторжение: нам дорог наш

внутренний мир; есть вещи, о которых человек никогда и никому не расскажет; все самое лучшее

и все самое мерзкое мы с равной ревностью скрываем от посторонних глаз. Это естественное

неприятие, желание сохранить свой внутренний мир только для себя в данной ситуации

усиливалось еще и тем, что он Бездарем уже давным-давно не был и с хеллаэнским обществом

был знаком не первый день, уже свыкся с его культурой и отчасти впитал ее. Здесь нельзя было

делать таких вещей. Категорически. Все равно что купить дорогущую тачку, приехать в самый

неблагополучный район и оставить ее там на недельку — без сигнализации, с опущенными

стеклами и ключами в бардачке. Может ли так быть, чтобы ее не украли? Да, может. Всякое в

жизни бывает… Но поступать так — глупо.

Перемену его настроения Эдвин заметил сразу и оценил правильно.

— Если ты все еще хочешь поступить в Обитель, — сказал кен Гержет, — кому-то тебе

придется довериться. Ты можешь отвергнуть Вилиссу, но в таком случае ты будешь вынужден

искать какого-то другого профессионала, а я сомневаюсь, что в числе твоих близких друзей есть

много спецов по псионике.

— По правде сказать, ни одного. — Признался Дэвид.

Эдвин пожал плечами:

— В таком случае, тебе придется безраздельно довериться мастерам, работающим в

Обители. Хочешь ты того или нет, а доверять к концу обучения ты им будешь так, как родной

матери не доверял. Это нам с тетей нужно твое согласие на вмешательство, чтобы, влезая в твой

разум, ненароком там чего-нибудь не повредить. В Обители все будет иначе. Ты позволишь им

работать с собственным гэемоном — иначе нельзя будет ничему научиться — и тебе по ходу дела

внушат доверие; испытывая к ним доверие, ты откроешь им — даже без всякого участия сознания, просто твоя воля будет расположена к тому — откроешь двери на более глубокий уровень себя,

они войдут, изменят тебя и привяжут к себе еще сильнее, ты откроешься им еще больше — и так

далее, до тех пор, пока они не получат тебя всего, целиком, без остатка. Три года, с их-то

способностями, более чем достаточный срок для того, чтобы обработать ученика. Можешь пойти

на это, если хочешь. Ты рискуешь в любом случае, но выбирать тебе неизбежно придется. Отказ

от любой внешней помощи  до поступления всего лишь означает, что ты выбираешь доверять

Обители, а не нам с Вилиссой.

Дэвид вздохнул. Он понимал, что Эдвин прав. Надеяться, что тебе за красивые глаза дадут

силу, достаточную, чтобы одолеть Обладающего — глупо. Обитель утверждала так, но это была

ложь. На самом деле эта сила даже не становилась предметом торга: Обитель ничем с внешним

миром не делилась вообще. Обитель брала из внешнего мира магов, поверивших ее обещаниям,

перерабатывала их и превращала в своих адептов. Но она ничего этому внешнему миру не

отдавала и отдавать не собиралась; переработанный маг переставал быть самостоятельной

единицей, он уже не был субъектом договора или сделки, он становился частью расширяющегося

организма Обители.

У него не было выбора — доверять или нет. Если он намеревался лезть в это болото — а

он намеревался — такого выбора просто не существовало. Вопрос был лишь в том,  кому доверять.

…Спустя две недели — большую часть этого времени Дэвид провел в

полубессознательном состоянии, пока Вилисса кен Гержет изучала его разум — состоялся

довольно любопытный разговор с хозяйкой замка. Они находились в заклинательных покоях —

Дэвид ненадолго вернулся в реальный мир для того, чтобы справить нужду и поесть. Слуга —

живой человек, не призрак и не демон-раб — принес суп, сметану и белый хлеб… Вилисса

задумчиво смотрела, как он принимает пишу, а Дэвид гадал, что именно из его прошлого ей уже

известно, а что — еще нет. Не станет же она просматривать каждую минуту его жизни!.. Хотелось

надеяться, что она не узнает, как он в пятнадцать лет мастурбировал в ванной. Как перетрусил и

сдал всю наличку двум ниггерам, тормознувшим его в «черном районе» Лачжер-тауна, куда

Брендом однажды случайно забрел. Какие глупости говорил девчонке, влюбившись в первый раз.

Не узнает о том, кого он обманул и предал, обидел и оттолкнул… И про то, что у них было с

Идэль… Про это эдвиновской тетушке тоже совсем не следовало бы знать.

— Как идет работа? — Спросил он, искоса посмотрев на Вилиссу.

— Как и должна… — Баронесса чуть кивнула. Она устала. Сканирование и репликация

психики отнимали немало времени и сил, требовали постоянного напряженного внимания.

Использовались заклятья высочайшей сложности, и едва ли не каждый узел плетения ей

приходилось настраивать вручную. Здесь не было готовых схем, которые можно было

использовать: душа у каждого человека слишком особенная, ее слишком легко повредить, пытаясь

заставить работать по какой-то общей схеме. Так действуют подчиняющие заклятья: ломают все

лишнее, превращая свободное существо в раба, чьи действия целиком определяются более и менее

сложной моделью поведения. Однако Вилиссе в данном случае нужно было не подавить чужую

волю, а наоборот, сделать все, чтобы сохранить ее самобытность, и именно поэтому ее работа не

была ни легкой, ни быстрой.

Неожиданно она спросила:

— Почему ты так легко пускаешь посторонних в свой разум?

Дэвид бросил мрачный взгляд на баронессу. Она еще и издевается…

— К сожалению, это необходимо, — буркнул он. — Ваш племянник умеет убеждать…

— Нет-нет, — Вилисса покачала головой. — Я спрашиваю не про текущую ситуацию…

хотя и тут, вместо того, чтобы загонять себя в угол, когда уже нет другого выбора, кроме как

слепо довериться мне или мастерам Обители, тебе было бы лучше вообще не лезть в эту

историю… Но я ведь далеко не первая, кому ты открываешься. Поразительно то, что при этом

твое сознание почти не захламлено корректирующими поведение программами. Но если ты

продолжишь в том же духе и дальше…

— Подождите-подождите! — Дэвид насторожился. — Что значит «почти»?

— Если ты спишь с самыми дешевыми шлюхами, ты не можешь вообще ничего не

подцепить, — произнесла Вилисса. — Я пытаюсь сказать, что удивлена тем, как ты до сих пор не

подцепил ничего серьезного.

Дэвид помотал головой.

— При чем тут шлюхи?

— Это поэтическая аллегория.

— Так. — Он на несколько секунд замолчал. — Вы хотите сказать, что какие-то влияющие

на мое поведение проги вы все-таки нашли?

— Да, именно это я и хочу сказать. — Подтвердила Вилисса.

Желудок Дэвида болезненно сжался.

— А могу я узнать, кто и при каких обстоятельствах влезал ко мне в разум?

— Большую часть ты и сам можешь вспомнить, просто легкомысленно не придаешь этим

случаям никакого значения. Но я напомню. Начну с самого безобидного. Во-первых, с твоим

разумом работал твой первый учитель, Лэйкил кен Апрей…

Дэвид выругался.

— Успокойся. Он как раз все делал аккуратно, новые модули поведения в тебя не вшивал и

даже практически ничего не повредил. Сложно сказать, для чего ему вообще потребовалось

вторгаться в твой разум — прошло уже слишком много времени, все следы стерты — но, думаю,

беря тебя в ученики, он просто хотел проверить, не заслан ли ты кем-нибудь со стороны. На

всякий случай. То есть, это вторжение произошло в самом начале вашего знакомства и более,

насколько я могу судить, не повторялось. Есть еще следы в твоем психическом пространстве,

вызванные его прикосновениями уже в ходе обучения, но их избежать невозможно, особенно

когда учишь кого-то по ускоренной программе. В некоторых фазах обучения он искусственным

путем повышал твою восприимчивость, делал тебя более обучаемым.

— Каким образом?

— Понимаешь… — Вилисса на секунду замолчала. — В сознании человека работает

одновременно несколько защитных программ, фильтруя информацию, поступающую из внешнего

мира. Они нам необходимы — без них мы верили бы всему, поддавались бы любой внешней

команде — но вместе с тем они ограничивают скорость нашего восприятия. Кроме того, эти

фильтры склонны портиться и изгаживаться со временем, так что всегда есть опасность, что они

перестанут защищать и начнут просто отделять нас от внешнего мира. Это все равно что решето, которым мы процеживаем очень грязную воду, но постепенно грязь откладывается и в конце

концов вода вовсе перестает протекать вниз, все отверстия и щели забиты. Ты пришел из мира, где

люди воспринимают окружающую реальность совсем иначе. Технологические миры — вообще

рекордсмены по загаживанию «психических фильтров», и, насколько я могу судить, твой родной

мир в этом смысле исключением не является… как и ты сам. На Земле ты четко знал, что может

быть, а что нет, ты ни во что не верил и не был способен поверить, ты был совершенно глух и слеп

в сфере мистики, магическая сторона реальности была отделена от тебя непробиваемой стеной. Ты

был абсолютно Бездарен, но Лэйкил дал слово, и он пробил эту стену и сделал из тебя мага. Я не

хочу сказать, что это только его заслуга — конечно, твои усилия тоже имели место быть, но даже

этих усилий ты, скорее всего, не смог бы предпринять, если бы он для начала не промыл твои

«фильтры восприятия». Часть из них позже он заменил, другие — отключал на время занятий,

возвращая тебе на этот период некритичный и чистый взгляд на мир, такой же, как у ребенка. Это

было необходимо, чтобы провести тебя по пути волшебства, потому что сам ты перестраивался бы

слишком долго и неизвестно, смог бы вообще это сделать.

— Понятно… — Дэвид изобразил кислую физиономию.

— Но Лэйкил, я повторяю, делал свою работу аккуратно и грамотно — особенно, если

учесть, насколько он молод. Если бы тебя исследовал кто-нибудь, разбирающийся в псионике

хуже, чем я, он, вероятнее всего, даже не заметил бы следов вмешательства твоего первого

учителя. А вот теми псионическими заклятьями, которые ты применял на протяжении последних

лет, ты сам себе повредил намного больше, чем Лэйкил. Тут уже не нужно быть высококлассным

специалистом, чтобы заметить шрамы. Твои заклятия, особенно до Академии, ужасно грубы. В

некоторых случаях это можно сравнить, как если бы ты, не умея еще поворачивать голову, просто

бился бы головой об стенку, чтобы повернуть ее хоть как-то. Взять например, тот «шедевр»,

который ты использовал, чтобы выучить язык Хэшота. Это же кошмар, а не заклятье. По технике

исполнения больше напоминает шаманизм самого грубого пошиба, а не Искусство.

Дэвид хотел вставить словечко, но Вилисса подняла ладонь, прося ее не перебивать, и

землянин прикусил язык.

— Да, я понимаю, — сказала баронесса, — что на тот момент у тебя не было другого

выхода, но факт остается фактом: ты себе повредил, и следы этого заметны. Хотя человеческая

психика пластична, и, на твое счастье, ничего по-настоящему важного ты не испортил… но

шрамы есть до сих пор, и поверь мне, они уродливы.

— Буду знать, — Дэвид невесело хмыкнул.

— Следующая часть повреждений связана с периодом твоего обучения в Академии, когда

с тобой работали тамошние преподаватели. Тут дело уже не ограничилось поверхностной чисткой

фильтров, есть следы от проникновений на достаточно глубокие слои психики, кроме того,

заметны последствия от тех пси-программ, которые сначала ставили в твоем сознании, а затем

удаляли…

— Кто???

— Учителя. Это обычная практика. Как и Лэйкил, они это делали для разгона твоего

восприятия. Вот только вмешивались чаще и проникали глубже.

— Чччерт!.. А мне говорили, что Академия этим не занимается, бережет свой имидж!..

— Она действительно «этим» не занимается, если под «этим» подразумевать контроль и

существенную перекройку психики учеников. Но коррекцию проводит, это естественно. Не в

сфере системы ценностей, а в… в тех тонких структурах, которые служат для связи сознания и

гэемона. Естественным путем ты бы себя перестраивал  очень долго. На освоение простейших

заклинаний уходили бы месяцы и годы. То, что в нашем мире магии обучиться легко и просто не

означает, что это  на самом деле легко и просто. Ты просто не видишь подводной части айсберга. А

суть в том, что за восприятие и обработку информации, осуществляемые человеком, отвечает

довольно архаичная операционная система. Она неплоха — куда лучше, чем, например, у

большинства демонов, и возможностей у нее намного больше — но она не рассчитана ни на

быстрый, ни на сколько-нибудь значительный личностный рост. Человек должен рождаться,

делать детей, служить богам, пахать землю, а затем умирать. Таким его замыслили и слепили

Истинные Боги, слишком хорошо еще помнившие гордое и неистовое первочеловечество

фольсхантенов. Им не нужны были такие же проблемы еще и со второй версией этого же самого

продукта. Поэтому сувэйб человека не предназначен для быстрого развития. Другое дело, что мы

этот барьер обошли — появилась культура, религия, искусства, в границы человеческого мира

влезли младшие боги, ваны и высшие демоны, часть блоков изначальной конструкции была

удалена, другие переписаны, третьи по разным причинам были вынуждены удалить или заменить

сами Истинные Боги — в общем, заварилась цивилизация, открывающая дополнительные

возможности перед человеком. Именно возможности, потому что с возможностью ускорить свой

рост за счет культурного окружения появилась возможностью опуститься на дно, стать хуже

безмозглого зверя. Животное не может подняться, но оно не может и пасть, а человеку стало

доступно и то, и другое. Однако и та дополнительная скорость, которую человек может получить

благодаря культуре, недостаточна для освоения волшебства с такой скоростью, с какой это

осуществляется здесь, в Хеллаэне — уж слишком наша природа инертна. Поэтому приходится

прибегать к прямому вмешательству — с помощью заклятий перекодировать или заменять

некоторые структуры в психике и гэемоне ученика. Это распространенная практика, и если ты не

ошибся с выбором учителя, он не станет затрагивать твою систему ценностей и корректировать

поведение. И сферу ценностей преподаватели из Академии не корректировали, своими заклятьями

они меняли лишь ту часть твоей психической структуры, которая отвечает за волшебство и

манипулирование потоками чистой силы. Они не промывали тебе мозги, Дэвид… но вмешиваться

в работу столь сложной системы, как человек, на мой взгляд, могли бы и поаккуратнее.

— Мне казалось, Академия — это элитное учебное заведение. — Сказал Дэвид. —

Учитывая их расценки…

Вилисса кивнула.

— Другие еще хуже. Учти, тут еще имеет значение курс, с которого ты начал. Для тех

тончайших корректировок структур бессознательного, о которых я говорю, существуют заклятья

разных типов — одни проще, другие сложнее, есть более грубые и менее, есть оставляющие

больше побочных эффектов и оставляющие меньше и так далее. Понятно, что чем совершеннее и

безопаснее заклятье, тем больший уровень мастерства необходим, чтобы применять его. А первый

курс, как нетрудно догадаться, ведут не специалисты экстра-класса. Они делают что могут, но их

заклятья далеко не идеальны. Это одна из причин, в силу которой родители в аристократической

семье учат ребенка сами, и если он, получив базовую подготовку, идет в Академию, то разве что

только на второй или даже третий курс. Хотя, конечно, нам было бы проще спихнуть его учителям

с самого начала. Иммигрант или горожанин понесенного урона даже не заметит, он вряд ли когда-

нибудь достигнет такой высоты, на которой эти тончайшие повреждения, полученные при

обучении, будут иметь значение. Но аристократу, чтобы выжить в кругу равных, столь небрежным

быть нельзя.

— Это все? — Осторожно спросил Дэвид, когда Вилисса замолчала.

— С первой частью все, — кивнула баронесса. — Но если бы дело ограничивалось только

твоими, так сказать, «шрамами», я бы вообще не стала начинать данный разговор. Вторая часть

намного хуже. Это не случайные повреждения, а настоящие полноценные программы коррекции

поведения. Плюс как минимум одна чистка памяти. Готов?

Дэвид крякнул и сказал:

— Ну… да.

— Начну с самой последней программы. — Вилисса на секунду запнулась. — Ты ведь

понимаешь, что мне пришлось просмотреть твою биографию для того, чтобы понять, кто

установил эти программы и зачем?

— Да. Понимаю.

— Самой последней тебя наградил человек по имени Фольгорм. Внес он ее, по всей

видимости, в тот день, когда обнаружилось, что ты не можешь контролировать силу, обретенную

в Рунном Круге. Он уговорил тебя позволить ему тебя «изучить»…

— А что мне оставалось делать?! — Возмутился Дэвид. — Знаете ли, не всегда есть

возможность выбрать между хорошим и плохим. Иногда приходится выбирать между более

плохим и менее…

— Что тебе  нужно было делать, я не знаю. Я просто рассказываю о том, что обнаружила.

— Ладно. Извините. А на что влияла эта программа?

— Почему «влияла»? Она до сих пор работает. Правда, уже вхолостую. А раньше она

повышала твое доверие к Фольгорму, заставляла относиться к тому, что он говорит, некритично.

Дэвид почесал нос.

— Но в конце концов я ему не поверил.

— Повторяю: она  повышала доверие, а не делала доверие абсолютным. Напрямую

подчинить тебя после того, как ты стал посвященным Рунного Круга, нельзя… по крайней мере,

обычными методами. А вот увеличить или уменьшить твое расположение к тому или иному

человеку — вполне возможно. Тут приводится в действие немного другой механизм. Представь,

что ты одел отличную броню, которую не пробить ни одному мечу. С одной стороны ты как будто

бы неуязвим, но ведь тебя по-прежнему можно поджарить или утопить в реке. Так же и в сфере

психических воздействий. Всегда есть обходные пути.

— Понятно. Но эта, как вы сказали — «самая последняя». А какие есть еще? И вообще,

сколько их?

— Три. Вторую тебе поставила девица, с которой у тебя были отношения в Академии —

Меланта из Зергала. В принципе, все тоже самое, что позже сделал Фольгорм, только работа

выполнена более грубо. Ну и еще влияние намного более сильное. Ты должен был влюбиться в

нее без памяти и перестать критиковать ее жизненные проекты. Программа перекраивала твою

систему ценностей, помещая на самую верхушку Меланту и твои отношения с ней…

— Вот сука!.. — Процедил Дэвид. Потом до него дошла очевидная нестыковка. —

Подождите, но ведь когда мы с ней расстались, я не особенно-то переживал и забыл ее довольно

быстро…

Вилисса вздохнула и отвела взгляд.

— У меня есть для тебя неприятная новость. Меланта в псионической магии разбиралась

плохо и поэтому программу свою установила криво…

— Я вообще не понимаю, когда она могла бы сделать это. Ей я не открывался.

— Но когда вы занимались любовью, ты ведь снимал защитный амулет. — Напомнила

баронесса.

— Ну да.

— А потом ты засыпал.

— Да.

— Ну вот и…

— Когда я спал? — Спросил Дэвид.

Вилисса согласно кивнула. Дэвид выдохнул воздух через сжатые зубы. «Господи-ты-боже-

мой!.. — Подумал он, — Нет, ну что это за мир… С девчонкой спокойно покувыркаться нельзя.

Ты ласкаешь ее и думаешь, как бы доставить ей удовольствие, а она — как бы половчее застегнуть

на тебе ошейник…»

— Так вот, — продолжала Вилисса. — Меланта свое воздействие провела с ошибками. В

твое бессознательное она успешно влезла, но правильно настроить заклинание не смогла. В

результате твое отношение к ней не изменилось, а через некоторое время, когда она уже сама

разочаровалась в тебе, оставила свои попытки и вы мирно расстались…

— Ну слава богу, хоть эта бомба не сработала…

— Я еще не закончила. Я ведь сказала, что у меня есть для тебя неприятная новость. С

Мелантой вы разошлись, но ее корректирующая программа так и осталась в тебе. Одна из ошибок

Меланты состояла в том, что она прописала имя и образ той, в кого ты должен был влюбиться, в

неправильном узле. Нужно было использовать узел Si-Ash-5-84-С, а она взяла на три тона ниже, и

вдобавок, не Аsh, а Аh. Там введенная команда ничего не значила. А само поле для ввода образа, осталось, соответственно, пустым. Но поскольку программу она в тебя вживила, эта штука

болталась в тебе до тех пор, пока ты сам не ввел образ и не запустил ее. Само собой,

несознательно. Но мы большую часть процессов в своей психике так и запускаем — совершенно

не понимая, что делаем…

— И в кого же я, по вашему, влю… — Дэвид подавился последней частью вопроса. До

него начало доходить. Это было чудовищно, немыслимо, невозможно, но…

— То есть, вы хотите сказать, что… Нет. Я вам не верю. Это полная чушь.

Вилисса вздохнула.

— Она и сейчас работает. Сначала я хотела выключить ее, прежде чем начать этот

разговор, но тут обнаружилось одно обстоятельство… Дело в том, что психика человека очень

пластична. Ты уже перестроился в согласии с внесенными в тебя изменениями, почти растворил

эту структуру в себе. Удаление самой программы уже ничего не изменит. Ты по-прежнему будешь

безумно любить Идэль и бестрепетно пойдешь навстречу смерти, если она потребует. Это… все

равно что сломать человеку палец, а потом не выправляя, наложить гипс. Кость срастется, но

криво. И если потом гипс убрать, палец уже ровным не станет. Нужно ломать во второй раз, чтобы

вернуть все как было.

— Я вам не верю.

— Я знала, что не поверишь. Но, в общем-то, это не имеет значения. Сомневаюсь, что

теперь, когда тебя защищает Кильбренийский Источник можно без твоего согласия сломать тебя

так, чтобы потом можно было собрать что-то жизнеспособное. По крайней мере, я за такую задачу

не возьмусь. Но я думаю, что как раз в этом аспекте прогулка в Небесную Обитель пойдет тебе на

пользу. Там мастера половчее, чем я, и в выборе средств они не стесняются. Они вытеснят из тебя

всякие лишние привязанности вроде этой же самой любви, чтобы утвердить в качестве

сверхценности самих себя, а потом, когда ты вернешься в мой замок, я сведу их усилия на нет. Так

что можно надеяться на то, что в итоге к тебе вернется здравый рассудок.

— А сейчас, по вашему мнению, я неадекватен? — Язвительно осведомился Дэвид.

— Когда речь идет об Идэль — нет, — ответила Вилисса. — Я думаю, ты и сам это

прекрасно понимаешь, вот только оцениваешь иначе.

Дэвид задумался. В ее словах что-то было, но…

— Вы полагаете, я бы не полюбил Идэль, если бы не эта программа? — Поинтересовался

он.

Вилисса покачала головой.

— Наверное, полюбил бы, но… не так.

— «Не так»?! — Переспросил Дэвид с нажимом. —  А как?  Наплевал на нее и остался бы в

Академии? Струсил бы, так и не вступив в Рунный Круг? Согласился бы на роль «мальчика для

спальни»? Принял бы разделявший нас сословный барьер как реальность, которую не изменить?..

Знаете, я ни о чем не жалею. Каковы бы ни были причины этого. Я обычный человек, не герой, и я

не обманываюсь насчет себя — моего внутреннего огня, может быть, и недостаточно, чтобы

преодолеть самого себя. Но любовь к ней мне этот огонь дала. Каковы бы не были причины этого

безумия — я не хочу от него отказываться, возвращаться к обыденности, к жизни, которая пуста, заполнена бесцельной беготней по кругу… То, что я выучил в вашем мире несколько фокусов,

мало что меняет. Власть сама по себе не имеет смысла.

В глазах Вилиссы промелькнул отблеск интереса. «Я ошиблась, — подумала она. — Этот

мальчик — не просто жертва обстоятельств, у него есть внутренний стержень… Его виденье мира

обусловлено не только его окружением. Я не заметила его собственного внутреннего выбора

потому, что этот выбор и «выбор», делаемый за человека обстоятельствами и внешними

причинами в данном случае почти совершенно совпали…»

— Многие с тобой не согласились бы, — по прошествии длинной паузы произнесла

баронесса.

— А многие — согласились бы. Но мне нет дела ни до тех, ни до других. Если меня

изменят так, что я утрачу себя… верните мне все мои чувства. С тех пор, как умерла Идэль, мой

мир похож на ад, но это лучше, чем не ощущать вообще ничего… Точнее, не быть способным

чувствовать и существовать, думая, что твое прозябание — это и есть жизнь. Я не строю иллюзий.

Шансы на то, что я добьюсь желаемого, невелики. Но лучше сгореть, чем сгнить.

— Хорошо, — сказала Вилисса. — Это твой выбор и не мое дело указывать тебе, как надо

жить. В любом случае, тебя уже невозможно привести в состояние абсолютной

незаинтересованности, когда ты мог бы выбрать свободно, а не под влиянием каких-то внутренних

побуждений, которые воспринимаются тобой как данность, которые во многом обуславливают

твой выбор, но появления которых ты не желал и не ждал. Я просто хотела, чтобы ты знал

причину. Счастья тебе это не прибавит, но лучше знать, чем не знать, не так ли? Или ты хочешь, чтобы я стерла эту часть нашего разговора?

— Нет, не надо. — Дэвид вздохнул. — Да вы правы: такие вещи лучше знать. Даже если не

собираешься меняться. А что там за последняя программа?

— О! — Вилисса сделала загадочное лицо. — Она самая интересная из всех, и поэтому я

отложила разговор о ней напоследок. Ты помнишь, когда у тебя появилось увлечение хеллаэнской

историей?

Дэвид наморщил лоб.

— Сложно сказать… В Академии еще. В какой-то момент я осознал, что ни черта не знаю

о мире, в котором живу. То есть, я тупо совершенствую какие-то навыки выживания, учусь

управлять этим миром — ну пусть в каких-то самых скромных пределах, которые только и

доступны Бездарю-иммигранту — но при этом упускаю из вида то, что понять это общество,

научиться в нем жить и адекватно вести себя без минимального знания его истории просто

невозможно… Это было бы возможно, если бы я родился здесь и местная культура была бы, так

сказать, в крови, но мне приходится постигать ее в каком-то смысле извне и поэтому…

— Да, это все конечно, очень интересно, — прервала Вилисса его излияния. — Ты

придумал вполне убедительные причины для того, чтобы объяснить самому себе внезапно

пробудившийся интерес. Убедительные, правдоподобные причины.

— Подождите… вы хотите сказать, что это тоже привнесено извне?.. Но кто… — Дэвид

покачал головой. — Ну и зачем же кому-то понадобилось внушать мне любовь к истории?

— Хороший вопрос.

— Это кто-то из преподавателей? — Предположил землянин. — Превысил, так сказать,

свои полномочия?..

— Откровенно говоря, я не знаю. — Призналась Вилисса. — Мне не удалось установить

авторство. Тот, кто с тобой поработал, не оставил следов… во всяком случае, я их найти не

смогла. Все выглядит абсолютно естественно. Более того, вполне может быть, что я ошибаюсь и

это не результат работы какой-то программы, а на самом деле твое естественное желание. Мое

заключение основано на том, что можно четко зафиксировать время, когда в тебе это желание

возникло. Чтобы ты там не думал о причинах, я могу назвать дату и даже час, когда это

произошло.

— И когда же? — Поинтересовался Дэвид.

— Когда ты вернулся из лекемплета, в который тебя забросили маги, прикрывавшиеся

именем корпорации «Око Алабриса».

Дэвид задумался, вспоминая… Сейчас эти события казались такими далекими, будто они

происходили с каким-то другим человеком. А ведь прошло не так-то много времени… Слишком

уж насыщенными были последние месяцы.

— А знаете, наверное, вы правы… — промолвил наконец Брендом. — Интерес у меня

проснулся именно тогда. Но почему то обстоятельство, что можно установить дату возникновения

интереса рассматривается вами как указание на то, что сам интерес привнесен кем-то извне? На

самом деле, мне и раньше было интересно. Я просто не тратил на это время, другие вещи казались

более важными… Но если желания в нас появляются и исчезают, что удивительного в том, что

можно указать время, когда то или иное желание появилось или исчезло?

— С этой точки зрения ты, конечно, прав, — согласилась Вилисса. — Однако в данном

случае время возникновения имеет значение. Видишь ли, желание, активное формирование

которого приходится на период, память о котором начисто стерта, почему-то кажется мне слегка

подозрительным, вот и все.

— Я не понимаю, о чем вы. Какой период стерт?

— Около часа, а может и больше, твоего пребывания в лекемплете.

Дэвид помолчал, а потом сказал:

— Возможно, причина в тех условиях, куда меня поместили. Мне там было очень хреново.

Не скопытился только чудом. Я плохо помню, что там было, помню лишь как блуждал по

силовым коридорам, потихоньку загибаясь, пока не наткнулся на восходящий поток силы…

Испытанный шок мог спровоцировать амнезию.

— Даже в момент шока ты не утрачиваешь способность принимать информацию из

внешнего мира. — Возразила Вилисса. — Ты лишь утрачиваешь способность ее осознавать. Но

она все равно откладывается в тебе: либо сохраняется на более глубоких пластах сознания,

которых ты сам, в принципе, когда-нибудь потом можешь достичь либо кодируется неправильным

образом и становится нечитаемой… это худший вариант, но даже в этом случае специалист,

работая с тобой, информацию может извлечь, если сумеет ее перекодировать. Но не первый, ни

второй варианты к тебе отношения не имеют. У тебя просто нет части воспоминаний. Вообще. И

нет никаких следов того, что эта недостающая часть подвергалась какой-то внешней деформации

или была неправильно закодирована и помещена в один из тех сегментов разума, которые служат

в качестве таких вот «мусоросборников». Ее просто нет. А кусочки, оставшиеся неудаленными —

крошечные островки в океане небытия — скомпилированы таким образом, чтобы создать у тебя

ощущение непрерывной цепи событий. Происходившее ты не помнишь, зато твердо уверен, что

всего лишь слепо блуждал по коридорам до тех пор, пока случайно не наткнулся на дверь с

табличкой «ВЫХОД». Простой и верный расчет: ведь ни один человек не держит в голове всех

событий, происходивших с ним на протяжении последней недели… последних суток… даже

последнего часа. Мы имеем в поле своего опыта лишь ощущение непрерывности, которое кажется

нам как бы подтверждением того, что с нашим прошлым все в порядке и что все события в нем

складывались последовательно, нанизываясь, как жемчуг на нитку. Но это всего лишь ощущение,

и не более того. И если уж ты получил доступ к сознанию кого-либо, то внушить это самое

ощущение, которое отлично замаскирует следы твоей работы, не составит труда…

— И кто бы мог это внушить? — Спросил Дэвид. — Те ублюдки, которые меня в

лекемплет зашвырнули? Сильно сомневаюсь. У них не было возможности влиять на меня, когда я

был внутри, а к тому моменту, когда я выбрался, они уже были мертвы… Кстати, могу я

надеяться, что то, что вы узнали, останется при вас?

— Не беспокойся, я не собираюсь рассказывать кен Эселям о том, кто уничтожил их

вассала, — усмехнулась Вилисса. — Ни та, ни другая семья меня не интересуют.

После короткой паузы она добавила:

— А память тебе стерли, уж конечно, не маги из фальшивого «Ока»… Я думаю, там, в

этом массиве исторгнутой хаосом мощи, только-только начинающей упорядочиваться и

приобретать какой-то «нормальный» вид, что-то произошло. Что-то, благодаря чему ты сумел

спастись… заплатив за это частью своих воспоминаний.

Дэвид некоторое время пытался свыкнуться с мыслью о том, что то, что он помнит об

указанном периоде — неправда. Маленькие кусочки правды, сложенные в большую ложь…

— Если эти воспоминания удалены, — произнес он, — видимо, они имели какое-то

значение. Могли бы, наверное, пролить свет на то, что находится внутри этой штуковины… или

на еще что-нибудь. А их точно никак нельзя вернуть?

Вилисса покачала головой.

— Ничего не осталось, извини. Очень тщательная работа. Ее и обнаружить-то было не так-

то просто. Вообще, чем дольше я исследовала эту аномалию в твоем ментальном пространстве,

тем больше она меня удивляла. С одной стороны, применявшиеся заклятия были довольно

грубыми... приблизительно соответствующими тому, что ты мог бы изобразить на своем текущем

уровне мастерства, а может быть даже и ниже. Но при этом настолько все точно рассчитано,

настолько все изящно и просто, учтены все нюансы, в том числе и те, которые будут порождены

столь грубыми заклятьями, установлен такой идеальный баланс, что он кажется невозможным,

дефекты одной из задействованных схем настолько полно сводят на нет дефекты другой и

наоборот… Должна признаться, я в первый раз с таким сталкиваюсь. Такое чувство, что я вижу

перед собой творение гениального мастера, вынужденного работать совершенно негодными

инструментами… и сумевшего, тем не менее, недостатки этих инструментов обратить в их

достоинства или как минимум свести их на нет.

Восторженные нотки в голосе баронессы хорошего настроения землянину не прибавили.

Вилиссу интересовало Искусство. А он, Дэвид, лишь подопытный экземпляр… холст, на котором

запечатлен «рисунок гения».

— Рад, что хоть чем-то оказался вам полезен, — буркнул Дэвид.

Вилисса не заметила его настроения.

— Если я права, — задумчиво произнесла она. — То, теоретически, при определенных

обстоятельствах память к тебе все же могла бы возвратиться. Ведь тот, кто стирал, мог просто

забрать ее с собой — на тот случай, если вы вдруг опять стокнетесь.

6

…Дэвиду потребовалось несколько минут, чтобы придти в себя. Полностью мозги на

место так и не встали, сознание разрывалось между двумя точками обзора и оценок окружающего

мира — той, которую он приобрел в Небесной Обители в последние полтора года и той, которую

ему возвратила Вилисса. Эдвин молча сидел на стуле и внимательно разглядывал землянина.

— Дерьмо… — произнес Дэвид. Ругательство, сорвавшись с губ, показалось ему

богохульством. Землянина затошнило. Их так долго отучали от всякой нечистоты в помыслах и

делах…

Эдвин улыбнулся:

— Вижу, ты уже в норме.

— Не совсем… — Дэвид помотал головой. — Крыша едет.

 Он испытывал ужасные ощущения. Как будто внутри что-то рвалось, перекореживалось.

Не имея сверхценности, не переживаешь, что у тебя ее нет. Но когда ты обретаешь смысл жизни, а

затем теряешь обретенное, то к прежнему безмятежному состоянию пути назад уже нет. В

результате выходит не ноль, а какое-то отрицательное значение; чернила смысла пропитывают

бумагу души насквозь, когда стираешь их, остается уже не чистый лист, а дыра посреди листа.

Все было неустойчивым, разум Дэвида разрывался надвое. Как будто вселенная, словно

гигантская амеба, поглотив критическую массу питательных веществ, пыталась теперь

разделиться на две части, и он стоял в точке разрыва.

— Я знаю, что ты чувствуешь. Не относись к ним серьезно, — посоветовал Эдвин.

— К чему?..

— К кому! — Хеллаэнец засмеялся. — К тем двум людям, между которыми ты сейчас

стоишь, не зная, кого выбрать. Ты потерял себя, твое ощущение непрерывности существования

нарушено и ты не знаешь, с каким из двух образов «себя» отождествиться, чтобы вернуть покой в

душу. Брось. Это не ты. Ни тот, ни другой. Это всего лишь твои состояния. Какое из них ты

примешь за правду, такое ею и станет.

В этих словах что-то было… Дэвид уцепился за них, как утопающий — за протянутую

руку. Да пусть вселенная разламывается не на две, а на двадцать две части. Он — не там и не тут, он —  здесь… А все остальное не имеет значения.

Стало лучше. Это необычное чувство, ощущение бытия  здесь-и-сейчас было настолько

сильным и чистым, что рвущее напополам мироздание просто утонуло в нем. Он переживал

раздвоение личности, но как только сумел отстраниться от обоих и найти себя в настоящем,

каждая из этих псевдоличностей стала кричать и добиваться своих прав уже существенно тише.

Нет, они не успокоились окончательно, до этого было еще далеко, но, по крайней мере, борьба с

ними перестала отнимать все внимание и напрягать все душевные силы, да и само их

одновременное существование уже не казалось такой тотальной катастрофой, как раньше.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Дэвида.

— Не за что. Вернемся в гостиную?

— Ага. Где твоя тетя?

— Разбирается с теми «улучшениями» которые были добавлены в наши души и

энергетические тела. Это надолго.

— Разбирается без нас?

— Пока мы были в беспамятстве, она сняла Склепки и получила всю остальную

необходимую информацию. Сейчас мы ей не нужны. Возможно, понадобимся позже, но не факт…

Идем?

Они вышли из комнаты. Пока шли по коридору, Дэвид испытал чувство узнавания…

Замок уже не казался враждебным и чуждым. Он провел здесь месяц… и теперь эти воспоминания

возвращались.

— Не слишком ли рано? — Спросил он Эдвина. Шагавший впереди молодой барон

оглянулся через плечо. Уточнять, что именно было сделано рано, не потребовалось — Эдвин

уловил его мысль с полуслова.

— В самый раз, — ответил кен Гержет. — Слишком затягивать с перекодировкой было

нельзя. К концу обучения мы должны были настолько измениться, что наши прежние личности к

тому, что из нас бы сделали, уже вряд ли удалось бы приживить.

— А сейчас что? Ни то ни се. Нас раскусят, как только мы вернемся.

— Не раскусят. Меня же не раскусили. А мне тетушка вернула память еще месяц назад, во

время предыдущего визита.

— Да? И зачем ты тогда на нее напал?

— Когда? — Удивился Эдвин.

— Сегодня.

— Поправка. Атаку предприняла она. На меня — для перестраховки: вдруг мне в Обители

опять мозги промыли? Знать она этого не могла.

— Не промыли? — Усмехнулся Дэвид.

Эдвин улыбнулся и не ответил. Открыл дверь в гостиную:

— Выпить что-нибудь хочешь?

— Я бы лучше перекусил, честно говоря.

— Тогда нам дальше.

Добрались до малой столовой, и Дэвиду было предложено воспользоваться генератором

продуктов. На самом деле, есть землянину не хотелось, но у него было чувство, что если

проглотить хоть что-нибудь, неприятное внутреннее ощущение раздвоенности, может быть,

пройдет окончательно. Психика человека слишком тесно увязана с его физиологией: душевные

терзания легко переходят в телесные недомогания, но этим можно воспользоваться и обратную

сторону: простое удовольствие от еды или секса способно заглушить почти любое страдание духа, каким бы тотальным и всеохватывающим само по себе оно не казалось бы.

Дэвид заказал тостеры и стакан томатного сока. Он чавкал так аппетитно, что Эдвин не

выдержал и извлек из «холодильника» вазочку с печеньем и кувшин  идиры — слабоалкогольного

нимрианского напитка, представлявшего собой нечто среднее между вином и фруктовым соком.

— Я не могу понять одного… — проговорил Дэвид через некоторое время. — Конечно,

можно считать, что в Обители нам просто промыли мозги. Но ведь дело не только в словах. Они

открыли нам иную реальность, и она была чертовски убедительной. Это что, тоже все неправда?

То, что действия человека имеют этическое измерение и это не фантазия, ты знаешь сам. Ты видел

это, ощущал так же как и я.

— И ты теперь не знаешь, что делать с увиденным? — Эдвин улыбнулся.

Дэвид кивнул.

— Да. Глупо отрицать реальность. Они показали нам нечто новое. Я вижу арайделинг

Света и сейчас, хотя в этом замке он и затуманен. У меня галлюцинация?

— Нет, конечно, — Эдвин покачал головой. Вопрос Дэвида в значительной мере был

риторическим, как и ответ на него.

— Тогда что?

— Они не лгали, открывая нам внутреннее пространство Стихии. Они забыли упомянуть

лишь о том, что арайделинг состоит из различных зон — астральных миров и лекемплетов…

— Нет, про это они тоже говорили.

— Не перебивай, я не закончил. Они показали нам одну из этих зон и включили нас в нее

так, чтобы мы всегда видели только ее. Да, она существует, бесспорно.  Но это не весь арайделинг.

Есть и другие области Света, устроенные иначе. Они называют их «испорченными»,

«загрязненными», но те, кто состроены с этими областями могут сказать тоже самое про

лекемплет Обители. Это всего лишь система, существующая внутри Света, но не весь Свет. И уж

тем более это не «настоящий» Свет. Что правильно, а что нет, ты оцениваешь лишь  через свою

систему. У тети она другая, у кого-то третья…

— Откуда ты это знаешь?

— От Вилиссы. Она ведь не вчера получила свое Имя и повидала многое. Ну… представь,

что кто-то привел тебя в новый мир и ты увидел пустыню от горизонта до горизонта. Твой

проводник говорит, что это мир безжизнен и мертв, и у тебя нет причин ему не верить, тем более

что твои глаза подтверждают то, что он говорит. Но на самом деле ты просто стоишь посреди

большой пустыни, вот и все. А в мире есть и моря, и леса, и горы, и города. Теперь понимаешь?..

Отличие моего примера от случившегося с нами — в том, что ученики Обители носят свою

«пустыню» с собой. Куда бы мы не пошли, мы будем видеть только ее и так будет до тех пор, пока

мы не разорвем связь с лекемплетом Обители или пока он не будет разрушен.

Дэвид долго молчал, обдумывая услышанное. Та половинка его души, которая

сформировалась в последние полтора года, настойчиво бубнила: Эдвин лжец и предатель, он

одержим нечистыми силами… жалкая марионетка Обладающих, что он может знать о благом

источнике бытия?.. Дэвид не спорил, он позволял этому голосу звучать, как и второму,

принадлежавшему старому «эго» землянина, восстановленному Вилиссой. Второй голос требовал

заткнуть фанатика, и не просто заткнуть, а полностью удалить всю эту новую личность с ее

извращенными представлениями о мироздании и вернуться к тем ценностным ориентирам,

которые Дэвид имел до прихода в Обитель. Единственно правильным ориентирам, само собой.

Каждая из половинок требовала, чтобы именно ее воззрения были признаны самыми

правильными, окончательными и не подлежащими сомнению. В первом случае доминировало

желание выполнять волю таинственного благого надмирного источника, явленного в своих святых

(мастерах Обители); во втором — желание вернуть Идэль, быть вместе с ней, отдать ей всего себя, без остатка… Вилисса оказалась права: две «высшие ценности», каждая из которых стремилась

стать единственной в какой-то мере подавляли, сводили на нет притягательную силу друг друга.

Дэвид ощущал внутреннее мучение, душа рвалась — и все же, сейчас он смог впервые трезво

взглянуть на свои отношения с Идэль. Ему не понравилось то, что он увидел. Любовь — это

замечательно, но становиться «бесплатным приложением» к другому человеку? Он утратил

внутреннюю независимость, вступил на путь, в конце которого его ждало полное растворение в

другом. И что в итоге? Как долго протянули бы их чувства, если бы все и дальше катилось по этой

дорожке? Сохранила бы Идэль любовь к человеку, из которого могла бы вить веревки?.. Нет. Рано

или поздно он бы ей наскучил. Отдать другому  все, утратить способность жить без него или без

нее — романтично и трогательно, но в долгосрочной перспективе — ужасно. Любовь —

отношение между двумя субъектами; если один из субъектов полностью растворяется в другом,

перестает существовать как самостоятельная единица, то следом за ним умирает и любовь;

остается привязанность, нужда, привычка…

Их чувства не успели выцвести и переродиться, и Дэвид по-прежнему желал вернуть

Идэль из Страны Мертвых, но он понимал, что вне зависимости от того, удастся ему это или нет, что-то в его отношении к принцессе нужно будет менять. Оставалось лишь понять, что именно…

Но он еще успеет поразмыслить над этим. Потом.

— Ладно, — сказал землянин, посмотрев на Эдвина. — Что дальше? Мой вопрос все еще в

силе. Почему ты уверен, что мастера не заметят, что с нами произошло? И каким образом тебе

удалось сохранить впечатление о том, что ты… все еще тот, кого они воспитывали?

— А с чего бы им что-то подозревать? — Вопросом на вопрос ответил Эдвин. —

Благодаря их стараниям и у тебя, и у меня есть полноценная «правильная» индивидуальность.

— Уже нет. — Покачал головой Дэвид.

— Почему? — Эдвин сделал удивленные глаза.

— Ты сам знаешь.

Хеллаэнец некоторое время молчал, покачивая в руке бокал с идирой.

— Ну так?.. — Поторопил его Дэвид.

— Думаю, как бы тебе объяснить… Вот представь, что ты встретил волка-оборотня. В

человеческом виде или в зверином — неважно. Как ты сможешь узнать, что это именно

оборотень, а не человек и не волк?

— По Тотемной магии. Кроме оборотней ее никто, насколько я знаю, не применяет.

— Предположим, он эту магию по каким-то причинам не применяет.

— Рискну предположить, что у них в принципе гэемон немного иначе устроен, чем у

обычных людей и волков.

— Отличия действительно есть, — признал Эдвин. — Хотя обнаружить их намного

сложнее, чем ты думаешь. Но для простоты допустим, что ты обычный человек и умеешь видеть

только тела.

— По поведению.

— Предположим, что этот гад поставил перед собой задачу обмануть тебя и будучи

зверем, ведет себя как зверь, а будучи человеком — целиком как человек.

— Тогда никак.

Эдвин изобразил на лице значительное выражение и поднял руку, указуя пальцем куда-то

вверх.

— Вот.

Дэвид несколько секунд размышлял.

— А к нам это какое имеет отношение?

— Все еще не понимаешь? Сейчас мы — все равно что перевертыши. У нас два сувэйба,

как и у них. Превращаясь, оборотень меняет не только тело. Мышление, структура психики,

реакции, восприятие, строение энергетического поля — у человека и у волка они разные. В нашем

случае смены тела не произойдет, но все остальное мы можем поменять, благо оно теперь

присутствует в двух экземплярах. То, что внутри себя ты видишь как две взаимоисключающие

вселенные, два несовместимых мира на самом деле — лишь два разных способа твоего смотрения

на один и тот же мир. Сейчас мы балансируем между одним состоянием и другим — отсюда и

дискомфорт… если продолжать аналогию с оборотнями, сейчас мы — не люди и не волки, а как

бы застыли на пути перехода от одной формы к другой. Для оборотня такое «зависание», если оно

растягивается на долгое время — смертельно, а нас оно, скорее всего, приведет к безумию. Но мы

можем полностью нырнуть в одно из состояний, и тогда внутренняя целостность будет

восстановлена. Второе же состояние в этом случае станет лишь потенцией, возможностью. И

увидеть его будет не легче, чем увидеть тело волка в тот момент, когда оборотень существует в

человеческом виде.

Эдвин замолчал, давая Дэвиду возможность все это обдумать. Землянину вспомнился

разговор с Лийеманом в подземелье и меч, по желанию хозяина превращавшийся то в обычный

клинок, то в колдовской, с Истинным Морионом в рукояти…

— Выходит, у нас теперь две сущности… — Произнес он вслух. — Нормальная

человеческая и… — Он запнулся, подыскивая слово. — И эта новая, в общем. Чтобы выглядеть

«своим» в Обители я должен сделать ее главной. Хорошо, допустим я это делаю. Но что мне в

этом состоянии помешает полететь на всех крыльях к обожаемому мастеру Рийоку, слезно

покаяться в том, что имел нечестивые мысли и с чистым сердцем сдать тебя вместе с тетей? Ведь в

этом состоянии для меня Вилисса будет врагом, ты — предателем, а любые мысли насчет того,

что Обитель не есть единственный истинный источник света в этом царстве зла и мрака —

кощунством и диавольским наваждением.

— Как ты думаешь, — спросил Эдвин, — почему оборотни, принимая звериную форму, не

разрывают на части своих друзей и знакомых?

— Не знаю. — Дэвид пожал плечами. — Я не специалист по оборотням… А что,

действительно не разрывают?

— Такое иногда происходит, — хеллаэнец пожал плечами. — В низкомагических мирах

или во время первых превращений — если способность менять форму обретена уже во взрослом

возрасте. Но даже при самых неблагоприятных условиях таких… несчастных случаев… намного

меньше, чем могло быть. Суть в том, что хотя сувэйб полностью обусловлен, часть волений,

желаний и привязанностей сувэйба порождается кайи, нашим нетварным «я». В чистом виде ты не

найдешь в сувэйбе ничего, порождаемого одной только кайи, влияние кайи — это всегда лишь

одна из составляющих, другие причины побуждений обусловлены наследственностью,

привычками, окружающим миром и прочими условиями, а конечный результат — это некая

равнодействующая между всеми этими силами. Но важно то, что определенное влияние на сувэйб

у кайи все же есть, и проявляется оно в том, что привязанности, которые кажутся кайи, нашему

настоящему «я», более правильными, чем другие, могут быть поддержаны и в новом сувэйбе —

если только есть такая возможность. Телесная форма, энергетика и психический строй оборотня

целиком меняются, но ведь и обычный зверь может быть привязан к человеку.

— Ты хочешь сказать, что наиболее сильные привязанности переносятся от одного сувэйба

к другому?

— Нет. Ты ничего не понял. Дело не в силе, а в том, насколько они соответствуют

стремлениям нашего подлинного «я».

— Ну хорошо… — Дэвид помолчал, пытаясь разложить услышанное по полочкам, а потом

продолжил. — Допустим, у зверя есть несколько вариантов выбора, как реагировать на человека, и

если та привязанность, которую он испытывал в человеческом состоянии, была вызвана не только

влиянием на него окружающего мира, но и в какой-то степени образовалась под влиянием его

кайи — то есть, его подлинной личности, то, превратившись в волка, он может заново выбрать

наиболее близкую реакцию, из того набора, что доступен зверю? Все верно?

— Теперь да.

— Но у нас нет нескольких вариантов выбора. Тут твоя аналогия с оборотнями пасует. На

«предателей» в своем «правильном» состоянии мы будем реагировать вполне однозначно.

Эдвин покачал головой.

— Уверяю тебя, это не так. Мы ведь не находимся под жестким подчинением. Контроль

мастеров построен на полной перекройке сувэйба — так, чтобы «правильные» реакции стали

естественными. Это намного более эффективно, чем состояние «зомби», все реакции которого

строго определены управляющей программой. Но у такого подхода есть свои уязвимые точки.

Ведь если свобода не отнята, то каковы бы ни были естественные побуждения, всегда остается

возможность пойти против них. Степень личной свободы — это и есть степень влияния кайи на

свой сувэйб. С помощью подчиняющих заклятий свободу можно свести на нет, но кайи привносит

в мир творческую активность, и чем меньше ее влияние, тем менее способен к развитию сувэйб.

Мастерам Обители важно не совершенно блокировать влияние кайи, а лишь направить ее в

«правильное» русло путем переделки сувэйба. Их цель — не лишить выбора, а сделать его таким, при котором существо, что бы оно не избрало, все равно оставалось бы в «правильном» русле. Но

здесь же я вижу и возможность переиграть их.

7

В четвертом полугодии их стали обучать атрибутивным заклинаниям, предназначенных

для будущих Служителей Истины. Последнее наименование, несмотря на кажущийся пафос, в

устах Рийока и других мастеров звучало вполне естественно, как обещание о награде и славе,

ожидающей тех, кто пройдет праведным путем до самого конца. Слабые и слепые ученики

должны стать неуязвимыми и бесстрашными Служителями, и атрибутивные заклинания Небесной

Обители являлись еще одним шагом на пути к совершенству.

Создавая атрибутивное заклинание, бог или Обладающий Силой формирует и воплощает

одно из  своих качеств. Ключевое слово здесь — «свое»: Обладающий творит  из себя и сам

является источником своих действий. Однако подобный индивидуализм в Небесной Обители,

конечно, приветствоваться не мог. Ни в коем случае. Ведь очевидно, что нечистое и

несовершенное существо никак не может быть опорой для чего-либо подлинного, не способно

само по себе источником, по существу своему убого, ничтожно и бессильно, и лишь научившись

принимать дары свыше, приобретает способность отдавать. Точкой опоры для атрибутивного

волшебства в Небесной Обители, таким образом, становился не отдельный ученик, а вся система в

целом. Обитель как бы передавала ученикам свои собственные качества, свои атрибуты. Кто-то

робко спросил, не является ли подобный подход унификацией способностей, не обезличивает ли

Служителей, делая их, по сути, клонами некоего идеального воина — но Рийок легко отмел это

жалкое и несущественное возражение. Никакой индивидуум не способен к полноценному

творчеству, сказал он, это лишь самолюбивая мечта слепых гордецов, обольщенных духами

поднебесной злобы; творит всегда только источник блага, а все, что против воли его — лишь

кажущееся творение, являющееся, на самом деле, не творением, а не более чем извращением

изначального замысла. Сотворенные благим источником качества — наилучшие, они неизмеримо

совершеннее всего, что способны изобрести все боги и Обладающие Силой, даже если будут

трудиться тысячу лет, не переставая; и лишь Небесная Обитель удостоена того, чтобы хранить

дары свыше и передавать их достойным принять Служение. Этих чудесных качеств — превеликое

изобилие, и каждый сможет выбрать те, которые ближе ему; таким образом, речь ни в коем случае

не идет о какой-либо унификации, источник предоставляет Служителям большой выбор.

Кощунственно даже думать иначе.

Слова Рийока, казавшиеся поначалу, как и всегда, немного пафосными, в скором времени

подтвердились на деле. Ученикам была предоставлена огромная палитра качеств… основана она,

правда, была только на одной Стихии, но это обстоятельство никого не удивило, ибо последние

два года ученики работали только и исключительно с ней же. Пользуясь этими базовыми

качествами, ученики стали формировать атрибутивные заклинания — словно писали картину,

пользуясь определенным набором красок или выстраивали сложную конструкцию из отдельных

элементов. Сгенерированный таким образом атрибут включался в сущность Служителя, оставался

невидимым и как будто бы не существующим до тех пор, пока Служитель не принимал решения

воспользоваться им. Тогда атрибут являл себя на поверхности вещей: маг мог увидеть необычное

и мощное сплетение энергий, человек без колдовского восприятия — странную вещь, всецело

подчиненную воле хозяина. Некоторые атрибуты позволяли замещать части тела, другие могли

быть сопровождавшими Служителя чудесными природными явлениями — вроде сияющего ветра

или солнца, встающего за спиной Служителя, причем, в последнем случае, время суток и облачная

завеса в том мире, где находился Служитель, не имели никакого значения: как только Служитель

использовал этот атрибут, солнце вставало у него за спиной, и никак иначе.

Осваивая атрибутивные заклинания и учась применять их на практике, Дэвид осознал:

Вилисса поступила верно, вернув ему память так рано. Если бы встреча состоялась на несколько

месяцев позже — Дэвиду не составило бы никакого труда порвать любые сети, которыми

чародейка попыталась бы его оплести, и никакое искусство ей бы не помогло. Атрибутивное

волшебство позволяло формировать свою собственную реальность, правила которой устанавливал

тот, кто применял атрибут. Вилисса подловила его на той стадии превращения человека в

Служителя, когда он еще был уязвим, но уже на следующем этапе все преимущества были бы на

его стороне…

Вернувшись в Небесную Обитель, он снова жил и мыслил в согласии с той

индивидуальностью, которую так долго и тщательно формировали мастера. Нет бога, кроме

благого источника, и мастера Обители — пророки его… Он верил в это, жил по тем правилам, по

которым следовало жить ученику, смотрел на мир так, как следовало смотреть будущему

Служителю — и все же разница между тем Дэвидом, который вместе с Эдвином кен Гержетом

отправился в замок Вилиссы и тем Дэвидом, который из него вернулся, была. Разница казалась

совершенно неощутимой, ничто в его сувэйбе Служителя не позволяло обнаружить ее при взгляде

со стороны — даже если это был взгляд, способный различать мысли и чувства также ясно, как

обычные люди различают цвета. Дэвид жил в оболочке своей роли, и не было никакой иной

наличной реальности, кроме той, которая допускалась этой ролью. Возможность все изменить

оставалась лишь возможностью, неуловимым ощущением, вынесенным за границы повседневного

сознания. Он не думал об этом, не акцентировал внимание на этом призрачном чувстве, он просто

знал, что в любую минуту может отбросить данное виденье мира, и принять совершенно иное, но

даже это «знание» оставалось неактивным, не присутствующем в его сувэйбе хоть сколько-нибудь

явно. Их с Эдвином «заговор» против Обители, события, происходившие в замке Вилиссы — все

это было нереально, существовало для него здесь-и-сейчас не в большей степени, чем публика в

зале — для актера, целиком ушедшего в свою роль. Внутренний конфликт был бы возможен в том

случае, если бы активными оказались оба сувэйба, если бы они начали проникать друг в друга,

образуя нечто новое, но ничего подобного не происходило: обе индивидуальности были

полноценны и существовали не вместе, а поочередно. Это «раздвоение личности» не делало его

шизофреником, поскольку индивидуальности сменяли друг друга не стихийно, но он сам мог

определять, когда и кем ему быть. Он не задумывался (вернее, задумался об этом намного позже, уже вне Обители) как следует согласовывать поступки себя-Служителя с теми целями и

ценностями, которые имел его «нормальный» сувэйб. Это получалось само собой: в тех пределах, в которых был возможен выбор, он выбирал то, что наименее противоречило его основной

индивидуальности. Это касалось не только его поступков, но и реакций, отношения к внешнему

миру. Например, подумав о Марионель — находясь при этом в состоянии Служителя — он понял,

что не ощущает больше к ней ненависти, только скорбь и печаль. Заблудшее создание, как и все

Обладающие, обрекшая себя на вечное проклятие, она, все же, не была столь отвратительным

существом, как прочие Лорды. Может быть, для нее еще не все потеряно, может быть, есть еще

крохотный шанс вернуть ее к истине, от которой она отреклась?.. Конечно, в ее теперешнем

состоянии она заслуживала только уничтожения, но милосердие на то и милосердие, что

оказывается преступнику не по его делам, а вопреки им. Говорящую-с-Мертвыми, это опьяненное

властью, запутавшееся в тенетах порока существо, Дэвид Брендом больше не хотел уничтожить —

он сожалел о том, что не имеет возможности ее спасти… Такая позиция, хоть и со скрипом, все же

укладывалась рамки доступных психотипу Служителя реакций и отношений. Служитель-либерал,

так сказать: прежде чем уничтожать, он великодушно даст врагу последний шанс покаяться…

хотя, конечно, далеко не всякому, а лишь тому, в чьей душе еще можно различить крошечный

огонек добра, тлеющий под толщей мерзости и лжи. В сердце Марионель такой огонек,

безусловно, еще теплился, и поэтому не стоило ее ненавидеть — напротив, следовало надеяться,

что она еще каким-то немыслимым чудом сумеет вернуться к благому источнику, от которого

отступила.

Миновало четвертое полугодие. Обучение в Небесной Обители приближалось к

завершению. В очередном обращении Рийок сказал, что не так далек тот день, когда усилия

учеников должны будут принести достойный плод, и подверженная тлению падшая тварная

природа преобразуется совершенную природу Служителя Истины. Были даны и некоторые

разъяснения относительно предстоящего экзамена. Поскольку, согласно учению Небесной

Обители, Обладающие Силой изначально получили свое могущество непосредственно от благого

источника, а затем отпали от путей его и извратили свою сущность, источник избрал новых

Служителей для того, чтобы лишить власти отпавших. Выполняя свое предназначение и следуя

определенным свыше путям, Служитель со временем все больше сопрягал свою волю с волей

высшей, надмирной, и источник блага все более и более полно действовал через него. В финале

этого пути Служитель должен был исполнить свою миссию и бросить вызов Обладающему, и если

он был готов к совершенному единению с тем, кому вручил свою волю, его преображение

завершалось, и Служитель забирал ту силу и власть, которую прежде имел Обладающий. Ведь

Лорд, отрекшийся от благого источника, терял право на все дары, которыми он был одарен свыше.

И поскольку со своей властью беззаконник расставаться не желал, отнятие у него Силы было всего

лишь актом правосудия, восстановлением нарушенного баланса.

— Господин старший наставник, — поинтересовался Рамольд из Цайда, когда Рийок

закончил первую часть своего выступления и ученикам было позволено задавать вопросы, —

означает ли сказанное вами, что тем из нас, кто успешно сдаст экзамен, предстоит стать

Обладающими Силой?

По реакции Рийока было видно, что даже сама мысль о чем-либо подобном вызывает в нем

чувство брезгливости.

— Нет, — резко произнес он. — Существование богов и Обладающих есть искажение

изначального порядка. Отнимая власть, которую они имеют, Служитель не становится подобен

этим духам зла, поработившим всю вселенную. Он очищает их Силу от накипи и мерзости,

которую они привнесли в нее своими нечистыми помыслами, порочными устремлениями и

непрестанным совершением всяческого беззакония — очищает и преобразует в такую форму,

какой она должна быть по замыслу благого источника.

— Господин старший наставник, — произнесла Тэззи Тир, эмигрантка из сателлитного

мира, — можем ли мы просить вас рассказать нам об этой форме — или нам следует умерить

любопытство и терпеливо дождаться часа, когда знание это будет приобретено нами

непосредственно?

— Конечно, настоящее понимание вы обретете лишь тогда, когда исполните свое

предназначение, — Рийок благожелательно улыбнулся ученице. — Но чтобы в ваших сердцах не

осталось страха или сомнений перед грядущими переменами, кое-что я вам расскажу. Для этого я

и собрал вас сегодня.

И Рийок рассказал им об ангелах.

По его словам, шестеро Истинных Богов, которых будто бы «изгнал» Кадмон, были лишь

выдумкой, искаженным представлением о Единственном; Единственный же, в свою очередь, был

ни кем иным, как образом благого источника, доступным для обитателей вселенной в далекие

первобытные времена. Развратившись, прежние Служители сделались богами и Обладающими,

возвеличили себя и заставили смертных забыть о Том, Кто дал всему начало. Они разбили

подлинный образ на части, персонифицировали каждую часть, придав ей видимость целого — и

вот, люди поверили в существование шестерых высших Богов, а как только это произошло, их

естественная связь с источником всего была нарушена, ибо истина не живет там, где поклоняются

лживым кумирам. Когда люди закостенели в иллюзиях, в образе шестерых Истинных отпала

нужда — и, конечно, Обладающие без всякого труда «изгнали» их: ведь так называемые

«Истинные Боги» на самом деле никогда не существовали.

Однако не все создания отвергли истину. Тот, кто дал начало миру, знает и его итог;

Обладающие и боги сотворили демонов, а многие из них сами стали демонами — в противовес же

им источник блага привел в бытие ангелов, привел не тогда, когда падение уже совершилось, а

изначально, ибо еще прежде образования мира знал о предстоящем предательстве.

После разрушения первичного порядка вещей вместо единого целостного бытия всякая

вещь приобрела тайную, «темную» сторону, некое гибельное измерение, существование которого

обеспечивается Преисподней и обитающими в ней демонами; у всякой стихии и силы

образовалась своя демоническая сторона. Поскольку, отрекшись от благого источника и вовсе

позабыв о нем, твари сделались беззащитны перед тиранией духов зла, именующих себя богами и

Лордами, гниль и яд, расточаемые павшими Служителями, уже в самом скором времени должны

были извратить вселенную, превратив ее в бесконечный ад, лишенный самого малейшего

проблеска света. Ведь в самих мирах не было сил, способных предотвратить такой горестный

исход. Предвидя это, благой источник заранее послал в мир ангелов, которым предстояло стать

своего рода противовесом, не позволяющим вселенной окончательно рухнуть в бездну. Всякая

вещь разделилась на три аспекта — демонический, толкающий сущность к окончательному

извращению своей природы, распаду и разрушению; небесный, наиболее чистый,

свидетельствующий о том, какой вещи должно быть; и третий, колеблющийся между ними,

подверженный тлению, иллюзорный и грубый, порождающий ту унылую видимость, которая

только и доступна глазам обычных людей… Если демон поддерживает нечистый, темный аспект

всякой вещи, то ангел, как нетрудно догадаться, сохраняет ее небесный аспект. Так было

удержано равновесие и мир не пришел к уничтожению. Однако эта мера — временная, и сами

ангелы, посланные в мир изначально — лишь предвестники тех, кому предначертано лишить

власти ложных богов. Ангелы — их прообраз; они своего рода младшие Служители, пришедшие в

мир для того, чтобы сохранить его для старших. Если ангел хранит какое-либо отдельное явление, то Служитель призван к тому, чтобы преобразить весь мироздание в целом.

***

…Про ангелов Рийок рассказывал не зря — это сняло вопросы в последнем полугодии,

когда, при кажущемся богатстве выбора, все ученики (которых, к слову, осталось всего девять) сконструировали из своих атрибутов практически одно и то же — нечто быстрое, смертоносное и

ангелоподобное. Отдельные свойства отличались, но все эти отличия лежали в рамках единой

общей структуры: грубо говоря, у всех были крылья, и весь выбор свелся к подбору подходящего

лично этому ученику оттенка перьев. Без предварительного разъяснения это могло бы вызывать

недоумение, или даже протест, нелепое желание стать непохожим на всех остальных — но после

слов Рийока сделалось ясно, что так и должно быть, ведь не мы похожи на ангелов, а они на нас, не так ли?.. Именно таким задумал их благой источник, и лучшее, что могли сделать ученики —

оставить бессмысленные попытки оригинальничать; то, что казалось им «творческим процессом»

на самом деле было восхождением к образцу, данному свыше; необходимо было понять это и

принять. Что они и сделали.

Внешние ограничения свободы, столь раздражавшие учеников на первых этапах,

постепенно исчезали. Им наконец вернули отнятые в первом полугодии вещи, было разрешено в

свободное время покидать Небесную Обитель, а само свободное время, которого они были

практически лишены на первых порах, неуклонно росло. Если сначала учеников приходилось

побуждать и даже принуждать двигаться вперед, то теперь их глаза открылись достаточно, чтобы

видеть этот путь и идти по нему самостоятельно. Не требовалось уже внешнего подавления, не

было нужды в жесткой дисциплине и системе наказаний — они все изменились, приняли тот

порядок вещей, который предлагала Обитель, усвоили ее дух, и ее жизнь стала их жизнью.

Лекемплет Обители служил своего рода питательной средой, в которой росли будущие

Служители. Непосредственные занятия с мастерами были теперь только одной из граней их

жизни, на других, нечеловеческих уровнях существования они одновременно могли получать и

обрабатывать информацию иными способами, дать описание которых в рамках человеческого

мира едва ли возможно.

Облик прекрасных крылатых людей ангелы принимали лишь в человеческом мире,

намеренно или случайно попадая в зону восприятия смертных. Такими их видели люди, и ангелы

вполне успешно могли взаимодействовать с ними на этом пласте восприятия — но сами, однако,

они собирали мир совсем иначе. Их бытие было полнее, многограннее — впрочем, конкретные

особенности виденья того или иного ангела зависели от того, к какому их роду он принадлежал и

как далеко был продвинут по их собственной, ангельской линии развития. Многомерный мир,

который открылся Дэвиду и прочим ученикам после получения Имени Света не был просто

«расширением» границ человеческого восприятия. Помимо раздвигания границ, менялась сама

точка обзора: и теперь, после напутственных слов Рийока, с которыми тот направил учеников на

завершающую стадию обучения, пришло понимание того, каким будет итог. Сувэйб Служителя

нельзя было назвать «человеческим», он устроен так же, как устроены ангелы и представляет

собой, по сути, лишь отдельный, особый их род. Перерождение приближалось к своему

завершению и, по всей видимости, должно было закончиться непосредственно перед, во время или

сразу после сдачи «экзамена».

Способность трезво оценивать ситуацию возвращалась к Дэвиду лишь в замке Вилиссы,

который они с Эдвином посещали каждый месяц с тех, как появилась возможность покидать

Обитель, а после того, как количество свободных дней увеличилось — и чаще. Магическая

система замка глушила связь с лекемплетом Обители, и можно было ненадолго отстраниться от

незавершенного сувэйба Служителя и побыть… нет, не собой-прежним, а посторонним

наблюдателем, равно удаленным от привязанностей как «прежнего», так и «нового» естества. Это

странное промежуточное состояние поначалу пугало и дезориентировало землянина. В этом

состоянии он хотел вернуть Идэль, но не страдал из-за ее смерти; он полагал, что злу необходимо

противостоять, но чурался фанатичной идеологии Обители. Обусловленные привязанности

оставались в каком-то другом мире, вернее —  в мирах, ибо для Дэвида из промежуточного

состояния существовало два выхода, два сувэйба.

Хотя последний рассказ Рийока и пролил некоторый свет на то, куда они идут и каким

будет итог их развития, слишком много еще оставалось неясным. Пусть ученик превращается в

ангела, но что (или кто) в действительности дает ему мощь, позволяющую противостоять богам и

Обладающим Силой? Обычные ангелы такими способностями не располагали, объяснения же

Небесной Обители — про благой надмирный источник и бла-бла-бла — здесь, в замке Вилиссы,

где Эдвин и Дэвид могли отстраниться от своих «совершенных» сувэйбов, истово верящих

каждому слову мастеров, казались, мягко говоря, неубедительными.

Вилисса во время их визитов с головой уходила в работу — отслеживала те изменения,

которые произошли в энергетических полях учеников, пыталась смоделировать структуру,

которую они в конце концов должны были принять. Эдвин по мере сил помогал ей, но даже от

него тете было мало толку, что же касается Дэвида, то его уровень владения системной магией

позволял приобщиться к исследованиям Вилиссы лишь в одном-единственном качестве: в

качестве объекта исследования. К счастью, большую часть своих исследований Вилисса могла

проводить дистанционно, главное только — чтобы и племянник и Дэвид находились в это время

внутри заклинательной системы замка, а сами они при этом могли заниматься своими делами.

Довольно быстро произошло разделение труда: Эдвин тратил свободное время на посещение

библиотеки, лазал по ИИП и ставил собственные эксперименты, задавшись целью понять природу

«благого источника», о котором им постоянно вещали мастера. Что скрывается под этим

наименованием? Наименее абсурдным среди всех остальных выглядело предположение, что это

— какое-то божество или Обладающий Силой, чрезвычайно алчный и желающий устранить всех

равных для того, чтобы единолично владеть миром. Эдвин искал информацию о том, кто мог бы

такое сделать, при том, конечно же, не ограничивался списком Лордов, живущих в Хеллаэне и

Нимриане — наоборот, то обстоятельство, что Небесная Обитель появилась совсем недавно,

свидетельствовало либо о том, что этот Лорд или бог совсем молод (что казалось невероятным,

учитывая, какое количество Обладающих успели уничтожить его ученики) либо явился в Хеллаэн

из какого-то другого мира. В ИИП хранилась информация о тысячах Лордов и десятках тысяч

богов, обитающих (или обитавших когда-то) в тех или иных мирах — сведения о них собирались

хеллаэнцами вот уже много веков подряд. Эту информацию следовало тщательно просеять — ведь

если за Небесной Обителью действительно стоял некий Лорд и бог, он уже мог ранее выкинуть

нечто подобное. И действительно, были случаи, казавшиеся похожими, но каждый раз, начиная

разбираться с подробностями, Эдвин приходил к выводу, что это — не то. Все совпадения

оказывались поверхностными. Неудачи кен Гержета не огорчали, скорее наоборот — если за

«благим источником» не стоит фигуры какого-нибудь могущественного властителя, есть шанс,

что это какая-то безличная сила; а значит — есть шанс овладеть ею и подчинить своей воле…

Свои наполеоновские планы Эдвин от Дэвида и тетушки не скрывал, хотя, расписывая их, не

избегал самоиронии. Но, пусть его слова выглядели шуткой и невольно заставляли улыбаться,

складывалось нехорошее впечатление, что Эдвин свой гениальный план порабощения силы,

позволяющей выращивать Служителей-богоубийц из обычных людей, признает несостоятельным

лишь в том случае, если совершенно точно поймет, что этот план осуществить невозможно в

принципе, никогда и никому. Но пока такой определенности нет, Эдвин будет держать его в

голове и внимательно высматривать возможности для его реализации. Это выглядело как попытка

откусить больше чем можешь проглотить…  намного больше. Дэвида настораживали и даже

немного пугали столь непомерные аппетиты — и у Вилиссы, как он видел, была аналогичная

реакция на слова племянника. Только совершенно невменяемый идиот мог ставить перед собой

такие цели. Но Эдвин идиотом не казался. Его наглость по-своему подкупала, шок от его запросов

смягчала та легкая, непритязательная форма, в которую они были облечены, но все же, все же…

То ли потому что Дэвид ставил перед собой не столь глобальные задачи, то ли потому, что

он просто угадал с темой своих «раскопок» — так или иначе, но его поиски оказались более

результативными. Попутно всплыло немало дополнительной информации, для освоения которой,

из-за нехватки времени, ему пришлось отказаться от привычного чтения текстов и подсоединить

энергетический контур терминала ИИП к своему гэемона напрямую. В общем-то, это была

рискованная процедура, поскольку, хотя скорость приобретения новых знаний и возросла,

появилась вероятность подхватить гуляющий по сети вирус. Чтобы снизить риск, он, пребывая в

этом состоянии, не пытался искать новые массивы данных, а работал лишь с теми библиотеками, в

надежности которых был более или менее уверен. В ИИП, как в огромном мегаполисе,

существовали различные зоны, некоторые более безопасные, другие — менее; в этом «городе»

была своя незримая полиция, свои цепные псы, охранявшие дома наиболее влиятельных граждан,

свои злоумышленники и свои обыватели.

Для того, чтобы собрать и перепроверить данные, ему потребовалось несколько дней — и

дни эти, учитывая редкость выходных, растянулись на два месяца. Систематизируя полученную

инфу для того, чтобы представить ее на рассмотрение Эдвину и Вилиссе, он осознал, что

собранные им сведения лежали, по существу, на поверхности — подойди и возьми — следовало

лишь правильно задать условия поиска. И он догадывался, почему этого не смогли сделать

хеллаэнцы — взять хотя бы ту виртуальную тусовку, на которой он повстречался с Эдвином перед

началом обучения в монастыре, когда, заключив сделку с Проводником Мертвых, полез в ИИП с

целью найти хоть какие-нибудь сведения о Небесной Обители. Про ангелоподобность адептов

Обители было известно, но эта особенность воспринималась именно как подобие, отдаленное

поверхностное сходство: мысль о том, что среди ангелов может существовать род, единственное

предназначение которого состояло бы в уничтожении богов и Обладающих Силой — такая мысль

показалась бы абсурдной большинству хеллаэнцев. Ни один народ — неважно, шла ли речь о

людях, альвах, ангелах или еще о ком-то — не имеет естественных, природных сил, которые

позволили бы им превзойти Обладающих в могуществе — по той простой причине, что

природные качества всех этих существ образовывались смешением Стихий, а существование

Стихий, как и бытия в целом, в свою очередь, поддерживалось Силами Лордов. Теоретически,

личность могла встать на одну ступень с богами и Обладающими Силой, но для этого она должна

была преодолеть свою текущую природу — и сам этот шаг неизбежно разрывал ее связь с тем

видом существ, к которым она прежде принадлежала. Человек, становясь Обладающим,

переставал принадлежать к роду людей, и ангел, обретая Силу, переставал принадлежать к роду

ангелов. Но до тех пор, пока те или иные существа оставались единичным представителями своих

народов, частями объемлющего род Целого, они по определению не могли располагать равными

или большими силами, чем боги и Обладающие. Это казалось аксиомой. Но Дэвид не был

уроженцем Темных Земель и поэтому был способен задавать и всерьез искать ответы на

совершенно идиотские, с точки зрения любого нормального хеллаэнца, вопросы. Что, если все-

таки есть какой-то народ, а конкретно — разновидность ангелов — которые одарены

способностью и желанием уничтожать богов и Обладающих именно в силу своих естественных

свойств? Абсурдность предположения его не смущала. И ответ нашелся. Он лежал на

поверхности.

Уверившись в правильности своих предположений и занимаясь поиском данных уже, что

называется, «точечно», Дэвид был доволен собой еще и потому, что ему впервые выпала

возможность внести в затеянную авантюру некоторый свой личный вклад. До сих пор Эдвин и

Вилисса сделали для него гораздо больше, чем он для них.

Собрались в гостиной. Молодому барону и его тетушке уже было известно, что землянин

что-то раскопал. Своего интереса они не скрывали. Уже открыв рот, Дэвид вдруг понял, что не

знает, с чего начать. Для понимания необходимо было сделать небольшой экскурс в прошлое, а он

понятия не имел, что об этом самом прошлом известно Эдвину и Вилиссе, и, соответственно,

насколько подробным должен быть его собственный рассказ. Но пауза затягивалась, кен Гержеты

начинали проявлять нетерпение и Дэвид, мысленно махнув рукой, стал излагать добытую

информацию в максимально доступной форме. Часть сведений — возможно, большая часть, а

может быть даже и почти вся — им наверняка известна и без его «откровений», но это ничего.

Потерпят. Иногда полезно напомнить азбучные истины…

— Начну по порядку. Как я понимаю, существует несколько версий вселенской истории, более или менее отличающихся друг от друга, но самой солидной, так сказать, «канонической» в

Хеллаэне считается версия, сформированная «Кербалийским кружком» историков и ясновидцев,

собравших наиболее полные сборники мифологических сказаний, а затем обработавших их — при

том, что интересно, в качестве консультантов они пытались привлекать (а несколько раз им даже

удавалось это сделать) богов и Лордов, о которых, собственно говоря, и повествовали эти самые

мифы. Короче говоря, далее я буду опираться на версию «Кербалийского кружка» и если вдруг

вам покажется, что какие-то исторические факты я излагаю неверно — претензии не ко мне, а к

кербалийцам…

Последнее замечание предназначалось, в первую очередь, для Вилиссы и по легкому кивку

последней Дэвиду стало ясно, что Вилисса это прекрасно поняла. Баронесса за свою длинную

жизнь прочла неизмеримо больше книг, чем землянин и намного больше знала о «подводных

камнях» и нестыковках, которые имела каждая из версий истории. Обращение к участникам

событий нередко вместо того, чтобы прояснить вопрос, еще больше все запутывало, поскольку у

каждого бога и Обладающего Силой имелись свои собственные воззрения насчет того, что же

случилось  на самом деле. Не считая того, что каждый из них был способен ничуть не хуже

человека искажать, приукрашивать или просто опускать неудобные для себя факты, следовало

учитывать еще и то обстоятельство, что реальность у каждого из них действительно в каком-то

смысле была «своя», а та реальность, которую можно было бы счесть «объективной», общей для

всех, являлась лишь результатом взаимопроникновения их собственных частных реальностей. В

общем, количество оговорок, которые при желании можно было бы сделать по этой теме,

существенно превышало количество действительно полезной информации. Дэвид не хотел

чрезмерно вдаваться детали и занимать подробным анализом — такую задачу он бы просто не

потянул и неизбежно допустил бы какие-то критические ляпы. Он намеревался как можно быстрее

перейти к сути дела, но хотя бы одну ссылку на источник информации сделать следовало — ведь

нельзя было исключить, что он глобально ошибся и принял за чистую монету отнюдь не

каноническую версию истории, а ту, которая лишь хотела таковой казаться. Хеллаэнскую историю

— спасибо неизвестному «доброжелателю», внушившему ему интерес к ней — он изучал уже не

первый день, и хотя во время пребывания в Небесной Обители практически был лишен

возможности предаваться своему маленькому хобби, хорошо помнил, насколько в этой области

все неопределенно.

Прежде чем продолжать, Дэвид мимоходом подумал о том, что на родной Земле его бы

наверняка заклевали по причине использования слов «история» и «мифология» в качестве

синонимов. История (особенно изложенная в учебниках) казалась чем-то надежным и

непоколебимым, а мифология — это так… поэтические выдумки древних. В Хеллаэне, однако,

существенной разницы между этими словами не видели. При отсутствии веры в объективную

реальность то обстоятельство, что всякая «история» насквозь мифологична, уже не казалось

трагедией и принималось вполне спокойно. Мифология же, наоборот, была более чем реалистична

— да иной в мире, где боги и Обладающие Силой жили с людьми по соседству, она просто и не

могла быть. Миф отличался бытового рассказа не уровнем достоверности, а  способом изложения.

Особенное внимание миф привлекал еще и потому, что излагал в доступной для людей форме, в

простых и ярких образах события метаисторические, надчеловеческие. Метаистория — история

богов, а не людей, история космоса в целом, а не только лишь того тонюсенького слоя, который

был доступен человеческому восприятию — по самой сути не могла иметь «непосредственного»,

прямого описания на языке людей. Она могла быть представлена только символически, в образах, которые могли показаться чрезмерно рациональным людям наивными, примитивными, даже

детскими. Однако миф нес колоссальную смысловую нагрузку как на Земле, так и в Хеллаэне, и

там и там он делал понятные, доступные человеку реалии символами и выразителями реалий

надчеловеческих, и в этом смысле единственная разница между двумя указанными мирами

заключалась лишь в том, что в Хеллаэне эти символы существовали не только в качестве идей, но

были овеществлены и запросто разгуливали по улицам. История — цепь событий, которую

способен наблюдать человек и метаистория — все остальное, что он не способен наблюдать,

лежащее «над» и «под» его историей — пересекались на каждом шагу; метаистория прорывалась в

обыденную реальность, историческое событие становилось вневременным архетипом.

— Как известно, — заговорил Дэвид, — Кадмон был сотворен Истинными Богами вскоре

после войны с Гиверхинэлем, Повелителем Обратного Мира. Гиверхинэль привлек на свою

сторону множество младших богов, Лордов и чудовищных порождений древнего мира. Он едва не

добился успеха, и хотя был в конце концов повержен, страшная война заставила Истинных Богов

обратить более пристальное внимание на тех существ, которых они не могли контролировать и

сущность силы которых оставалась скрытой от них. Боги сотворили чрезвычайно

могущественного Лорда, Кадмона Дарителя Имен, в чью задачу входило выслеживание такого

рода существ и ликвидация наиболее опасных из них. Кадмон должен был уничтожать все, чему

не мог подобрать подходящего имени, если же имя находилось, существо могло рассчитывать на

снисхождение, поскольку акт дарования имени включал названное существо в тот порядок вещей,

который устраивал Богов. Хотя, в силу упомянутых причин, основными его врагами стали темные

ангелы вечности и обитатели Бездны, категорически не способные вписаться в установленную

гармонию, он также истребил немало Лордов, не желавших склоняться перед ним. Так

продолжалось до тех пор, пока два Лорда не подсунули ему свое собственное «изобретение» — в

мифах оно символически представлено в виде обольстительной женщины. Суть в том, что когда

Кадмон подыскал для нее подходящее имя — а это имя было Соблазн или Искушение — он ввел

эту новую сущность в мироздание и сам немедленно стал ее жертвой. Женщина сбила Кадмона с

пути истинного, побудила выступить против Богов — что, как известно, закончилось изгнанием

последних — и в конечном итоге привела Дарующего Имена к гибели. Эти события завершили

предыдущий эон и породили текущее состояние мира и времени — то есть, эон нынешний. Такова

общая картина. Интересны во всем этом две вещи. Во-первых, в комментариях, написанных

членами «Кербалийского кружка» ко всем этим мифам, сказано, что Кадмон символизирует собой

человечество — новое человечество, сотворенное Богами взамен рода гигантов-фольсхантенов,

принявших в древней войне сторону Гиверхинэля. Фольсхантены были обречены на вымирание,

поскольку боги разрушили Целое их народа и, следовательно, души, обычно направляемые Целым

народа в подготавливаемые для них тела, перестали соединяться с этими телами. Но

освободившуюся экологическую нишу надо было заполнять, и в качестве материала для новой

расы Боги использовали земной прах и кровь фольсхантенов — собственно, последнее

обстоятельство, эта самая кровь, и позволяет говорить о «первом человечестве» и «втором

человечестве». Кербалийцы пишут, что по отношению к обычным людям — вроде нас с вами… —

Дэвид посмотрел на своих слушателей: не заскучали еще? Эдвин слушал с интересом; Вилисса,

явно знавшая всю эту историю ничуть не хуже — с ангельским терпением, — по отношению к

обычным людям Кадмон представлял собой приблизительно тоже самое, что представляет

божество-Тотем по отношению к своему виду живых существ. То есть, человечество — это «тело»

Кадмона, где каждый отдельный человек — это клетка в составе некоего совершенно

невообразимого организма. Точнее, таковым было изначальное положение вещей. Но потом

Кадмон умер — Боги обещали ему, что после своего предательства он долго не проживет — и

человечество, как Целое, стало похоже на еще живое тело с мертвым мозгом. То есть, тело еще

живет, но некое внутреннее единство навсегда утрачено. Однако — и это важно — тело, пусть и в

скрытом, неявном виде, еще сохраняет те свойства… те дары, которыми Кадмона наградили Боги.

Теперь я подхожу непосредственно к тому, что нас интересует. У Кадмона было множество

магических даров и ему было подчинено множество сил. Ему был ведом весь Истинный Язык. Не

смотря на это, однако, ему было непросто в одиночку заниматься выслеживанием и уничтожением

мятежных ангелов и Лордов — их было слишком много. И он сотворил себе помощников, своего

рода команду убийц. Ему были подчинены как люди, так и ангелы — я имею в виду, конечно,

«правильных» ангелов, служивших Богам — но если человечеством он распоряжался так же, как

мы распоряжаемся своим телом, то ангелы подчинялись ему постольку, поскольку его вознесли

Боги. Другими словами, в отличии от людей, ангелами он управлял извне и не мог произвольно

менять свойства, присущие их природе. А Кадмону для его целей требовались именно ангелы. И

тогда Даритель Имен создал — то есть, вырастил из своего исполинского космического тела —

совершенно особый род существ. Изначально они, естественно, были людьми, но Кадмон

перестроил их естество таким образом, чтобы сделать его во всем подобным ангельскому; и он

этого добился, при том по ходу он придал им все те свойства, которые ему были нужны и которые

он не был способен сообщить обычным ангелам из-за того, что не имел непосредственного

влияния на их природу. И он по-прежнему мог распоряжаться этими существами также, как

частями своего тела, как обычными людьми. Они были его «руками», единичными элементами его

сложного естества, и он присутствовал в них, когда они действовали. То есть, на одном пласте

бытия мы бы увидели действие ангела истребления, а на другом — это было действие Кадмона.

Короче говоря, эти существа — в хрониках они почему-то названы  сгиудами, «сборщиками

податей» — служили инструментами для уничтожения Лордов, и так было пока Кадмон не погиб

и все его дары и атрибуты как будто бы не сгинули вместе с ним…

Дэвид замолчал. Некоторое время в комнате было тихо. Эдвин неслышно постукивал

подушечками пальцев по поверхности стола, Вилисса сидела неподвижно.

— Интересно. — Произнес наконец молодой барон. — И ты полагаешь, что Служители, в

которых мы с тобой уже почти превратились — это что-то вроде новой версии созданных

Кадмоном ангелов-сгиудов?.. Или даже не новой, а старой, извлеченной неизвестно кем из

небытия и снова запущенной в дело?

— Да, совершенно верно, — кивнул Дэвид. — Слишком много совпадений. Хотя Кадмон

не стремился уничтожить всех Лордов и уж тем более не видел в них «космического зла»

(поскольку сам был одним из них), но сгиуды — это оружие, и цели у них были такие же, как у

нас. Заметь, они создавались из людей, а в Обитель принимают только людей.

— Хорошее предположение, — подала голос Вилисса. — До тех пор, пока не появятся

новые данные, его можно принять за рабочую гипотезу… У тебя все?

— Да. — Кивнул Дэвид.

— Может быть, ты заодно порадуешь нас какими-нибудь идея относительно того, кто мог

бы захотеть восстановить род этих ангелов?

— Увы.

— Насколько я помню, — задумчиво произнесла баронесса, — власть над некоторой

частью сил и способностей Кадмона получил Баалхэаверд — один из Владык Преисподней…

— Да, об этом я тоже читал. Не желая подчиняться тому кто пленил его — а этот адский

властитель сыграл незаметную, но, как потом оказалось, ключевую роль в создании той ловушки, которую подсунули Кадмону — Дарующий Имена отрекся от себя и перестал быть. Но дело в том,

что Баалхэаверд вскоре после этого так же сгинул и не похоже, что он многое сумел отнять у

Кадмона. Когда Дарующего Имена загнали в угол, он действовал по принципу «ни нашим ни

вашим»…

— Но именно этот дар — дар сотворения ангелов-убийц — мог сохраниться. — Возразил

Эдвин. — А потом его получил кто-нибудь из тех Владык Ада, что захватили земли Баалхэаверда

после его исчезновения.

— Как ты себе это представляешь? — Засмеялся Дэвид. — Лежит магический дар в

сундуке в подвале заброшенного адского замка?..

— Ты зря смеешься. Выглядит тупо, но могло быть и так.

— Послушай, это же не предмет. Это способность. При том способность, присущая не

какому-то конкретному человеку, а Первочеловеку… можно сказать, богу людей.

— Вот именно. Если речь идет о свойствах бога или Лорда, на более низком уровне

существования они легко могут быть выражены и воплощены в виде вполне конкретных

освязаемых предметов. С тех пор, как мы начали изучать атрибутивные заклинания, мне кажется, такие вещи уже не должны тебя удивлять.

Дэвид почесал нос. Что-то в этом было, но…

— Не знаю, — с сильным сомнением промолвила баронесса. — Мне кажется, что наш

гость в данном случае прав… Не могу представить себе адского Лорда, который станет

использовать таких чудных и высокоморальных ангелов, как вы. Не потому, что не захочет, а

потому что не сможет. Вы — порождения Небес, как и те ангелы, по образу которых Кадмон

создавал своих убийц. И кто бы не затеял эту игру, он должен уметь управлять силами Царства

Небес не хуже тамошних властителей.

— Возможен еще одни вариант, — сказал Эдвин. — Эта сила пробудилась сама, без чьего-

либо личного участия… скажем, отделилась от Кадмона в ходе продолжающегося распада его

огромного метафизического тела… создала аномальную зону в арайделинге Света… а потом в

поле ее влияния оказались притянуты те, кто после переработки сделался ее первоначальными

адептами… и образовался этот фанатичный орден, который, в свою очередь, влиял на аномалию

до тех пор, пока вся эта система не приняла свой нынешний вид. Как вам такой вариант?

— Да, это был бы самый оптимальный вариант, — согласился Дэвид. — А главное, он

приятен тем, что оставляет надежду какому-нибудь ушлому колдуну, — произнося это, землянин

старательно не смотрел в сторону молодого барона, — добраться до ключевых нервных узлов

означенной аномалии и установить над ней свою власть.

Эдвин широко улыбнулся.

***

Ту ночь они провели в замке Вилиссы. Дэвид получил в свое распоряжение комнату в

верхней части северо-западной башни. Хотелось отоспаться за два последних года, просто лечь в

кровать и погрузиться в омут без сновидений — но прошел час, и он понял, что заснуть так и не

сможет. Чересчур мягкая кровать — он слишком привык к жесткому ложу Обители. Непривычная

обстановка. Дэвид убрал постель и сел на полу, скрестив ноги. Существовали специальные

медитативные техники, способные послужить в качестве замены сна, и он собирался

воспользоваться ими — сознанию и телу в любом случае требовался какой-то отдых. Но

погрузиться в медитацию он не успел — заметил вдруг за окном какое-то движение и услышал

негромкий скрежеще-цокающий звук, как будто кто-то с той стороны царапал подоконник. Глухое

хлопанье, и — тишина. Дэвид подошел к окну, гадая — что это? Похоже на птицу, но в Хеллаэне

птиц нет. Птицы летают на солнечной стороне мира, в Светлых Землях. Здесь летают демоны, вот

только, если это действительно демон, каким образом тварюшка сумела преодолеть защитное поле

замка? А может, все проще? Отвалился кусок штукатурки и по пути вниз шаркнул по стене рядом

с окном…

Но это была не штукатурка и не демоническая бестия. На подоконнике, по ту сторону

стекла сидела самая настоящая птица. Ворона. И довольно крупная. Секунд пятнадцать Дэвид

тупо пялился на нее. Ворона в ответ рассматривала его — сначала правым глазом, а затем,

повернув голову, левым. Птица казалась совершенно спокойной, и даже когда Дэвид резко поднял

руку, чтобы протереть глаза, не пошевелилась. У землянина возникло чувство, что эта тварь

прилетела сюда специально, только чтобы посмотреть на него. Он протянул руку к задвижке, еще

не зная, что хочет сделать и чего ждет — послания? нападения? зловещего пророчества?.. — когда

обнаружил, что его рука все тянется и тянется, растягиваясь до бесконечности, но не приближаясь

к цели… Он тянулся — уже не рукой только, всем телом, превращаясь в линию, закручиваясь в

каком-то космическом водовороте, исчезая в качестве самостоятельного существа и становясь

элементом какого-то безумного, многомерного уравнения…

Проснулся и сел на постели — все еще с вытянутой вперед рукой, устремленной к

недостижимой задвижке. Полумрак, тишина, мягкие перины. Похоже, он все-таки заснул. Заснул и

увидел сон о том, как мучается бессонницей. И птица — тоже часть сна. Ну конечно же. В

Хеллаэне вороны не летают.

8

В Небесной Обители ученики жили в комнатах по двое. Не из-за недостатка помещений —

тут важен был воспитательный момент: ученику как можно скорее следовало понять, что у него

нет ничего своего, и даже помещение для сна он должен делить с кем-то. Общежитие позволяло

лучше контролировать каждого отдельного члена Небесной Обители — в тот период времени,

когда он еще нуждался во внешнем контроле. По мнению мастеров, в Обители не должно было

существовать мест, куда можно было бы сбежать для того, чтобы побыть наедине с самим собой.

Ведь человек внутри себя испорчен и мерзок, для чего ему одиночество? Спасение возможно лишь

в коллективе, но не во всяком, а в единственно правильном — в том, в котором новичкам повезло

оказаться…

Соседом Дэвида по комнате с самого начала был некто Шоар кен Зхадар, нелюдимый и

молчаливый хеллаэнец. На вид ему было около сорока лет, реальный же возраст так и остался для

Дэвида тайной, хотя землянин по ряду косвенных признаков склонен был предполагать, что

Шоару больше ста, но меньше пятисот лет. Шоар принадлежал к так называемой «городской

аристократии» — его предки происходили из феодальной семьи, были младшей, боковой ветвью

рода, поссорились с основными наследниками и переселились в город. Никаких владений у этой

ветви кен Зхадаров давно уже не было, сохранились только фамилия и амбиции. Не смотря на

скрытность Шоара, по его реакциям и отдельным фразам Дэвид потихоньку составлял

психологический портрет своего соседа — не прикладывая к тому никаких специальных усилий,

это происходило само собой, неизбежно, просто потому что они были вынуждены проводить бок о

бок немало времени. Уже в первые месяцы у Дэвида сложилось впечатление, что Шоар готов

продать душу и тело ради власти, которую здесь сулили, при том ради власти как таковой, без

всяких дополнительных мотивов — сама власть, личная мощь была единственным и

всепоглощающим мотивом хеллаэнца. Дэвиду люди такого рода не слишком нравились (а Шоару,

в свою очередь, землянин казался слишком мягкотелым) но они были принуждены жить вместе и

вынужденно смирялись с неудачным соседством. Конфликтов не было — в первые месяцы

обучения тренировки слишком выматывали обоих, чтобы оставалось время и силы на что-то еще;

не сговариваясь, они «поделили» комнату и с тех пор старались не заходить на «чужую» половину

и не доставать друг друга бессмысленными разговорами. Позже — как и все, кто выжил в Обители

— Шоар переменился. Жажда власти переросла в религиозный пыл. Фанатиками, в той или иной

мере, стали все ученики, но в каждом отдельном случае на эту святую веру, вспыхивавшую в

сердце новорожденного Служителя накладывали свой отпечаток его прежние наклонности и

личные свойства характера. Дэвид желал — до того, как вспомнил все (да и после возвращения

воспоминаний желал столь же искренне, хотя уже и не столь всецело) — служить благому

источнику из-за того, что его привлекало царство всеобщей гармонии и справедливости, которое

этот источник — через своих служителей — должен был в скором времени установить. Ведь в

мире объективно есть зло, боль и страдания: никто не желает их для себя, но слишком многие с

легкостью причиняют зло другим. Мир — не именно Хеллаэн, а мир вообще, вся вселенная, куда

входили и Темные Земли, и сателлит Терры под номером 1158А — был неправильным, в нем что-

то было не так; благой источник — через мастеров Обители — обещал эту неправильность

исправить, и именно это обещание, надежда на грядущее царство света и всеобщей любви

«зацепили» Дэвида.

Но если землянин мечтал о грядущем мире, то его сосед грезил предстоящей войной. Его

мотивы — как и в случае с Дэвидом — во многом остались теми же самыми, что и прежде, только

чуть сместились акценты. Обладающие имели Силу, презирали смертных и без колебаний сметали

их со своего пути — и потому в своей прежней жизни Шоар мечтал стать Обладающим. В

Небесной Обители обещали дать Силу еще большую, поставить Служителей  над Обладающими, сделать учеников способными убивать их так же, как они убивают смертных. Обещание такой

власти вскружило Шоару голову; а позже, когда им рассказали о надмирном источнике власти, и

внутренний мир учеников незаметно для них самих переменился, с неменьшей страстью Шоар

стал желать сделаться орудием этой высшей воли, клинком в руке карателя, долженствующего

спуститься в тленный мир для того, чтобы разрушить его и поразить всех, кто ему не покорен.

К концу обучения отношения Дэвида и Шоара несколько изменились: нельзя сказать,

чтобы они стали друзьями, но появилось чувство товарищества, кроме того, всех учеников,

доживших до пятого курса, крепче стальной цепи соединяла их новая святая вера. Шоару Дэвид

по-прежнему казался слишком мягким, более того, его явно раздражало «либеральное» отношение

землянина к некоторым Обладающим, однако он смирился с этим — так же, как старший и более

суровый брат вынужденно смиряется с наивными причудами младшего. Роль «младшего брата»

Дэвида в те часы и дни, когда он находился в состоянии Служителя, вполне устраивала.

В один из дней на исходе третьей зимы, проведенной в Обители, Шоар задал своему

соседу вопрос — вопрос совсем простой, но, быть может, именно этот вопрос, заданный там и

тогда, сыграл огромное значение во всей дальнейшей истории… и не только истории Дэвида.

— Ты уже выбрал себе цель?

Приблизительно с третьего полугодия ученикам уже не обязательно было использовать

язык людей для того, чтобы понять друг друга: они все были включены в лекемплет Обители и

были открыты ему, и, в какой-то мере — друг другу. Свои мысли и побуждения они могли

передавать непосредственно, если желали этого; однако многие по привычке продолжали

пользоваться обычными способами общения — ментальный контакт в таких случаях придавал как

бы дополнительное измерение самым простым словами. На невербальном уровне, в вопросе

Шоара содержалось очень многое: тут было и желание помочь своему «непутевому братишке», и

стремление обсудить желанный итог их усилий, и еще что-то, оставленное Шоаром пока

сокрытым…

— Нет, — Дэвид покачал головой. — Пока не задумывался об этом.

— Напрасно. — Шоар недобро улыбнулся. — Пора бы.

Он добавил — уже не открывая рта: неразумно действовать в одиночку. Обладающие

сильны, глупо этого не замечать. Помоги мне, а я помогу тебе.

— То есть, свою цель ты уже выбрал? — Спросил Дэвид вслух.

Шоар кивнул:

— Да.

Несколько мгновений он еще как будто бы колебался, а затем, отбросив сомнения, показал

Дэвиду выбранную цель: прикоснулся к разуму землянина и передал недавние воспоминания о

своем визите в город. Дэвид увидел картинку: как будто бы он смотрел на мир глазами Шоара.

Там, в воспоминаниях, Шоар находился в человеческом обличье и ни в чем не проявлял мощи

будущего Служителя; он стоял сумрачной на улице хеллаэнского города и смотрел на женщину в

белом платье…

«Это она?» — Мысленно спросил Дэвид, не выпуская из фокуса внимания те образы,

которые рисовала память Шоара. Он ощутил согласие. В воспоминаниях Шоара женщина

находилась на противоположной стороне улицы, перед стеклянной витриной, и оживленно

дискутировала с полноватым мужчиной, который держался по отношению к ней с

почтительностью, даже подобострастно — из чего можно было сделать вывод, что это зависимый

от нее человек.  «Выследил тварь в Хоремоне»,  — сообщил Шоар. —  «Держит там ювелирный 

магазин». До этого мгновения женщина в его воспоминаниях стояла спиной к ученику, но вот она

повернула голову, стал виден ее профиль — и Дэвид ее узнал.

— Почему именно ее? — Спросил землянин. Ему удалось подавить чувство узнавания

прежде, чем оно достигло поверхности сознания и стало доступным Шоару. Это породило бы

ненужные вопросы. Дэвид закрыл свой внутренний мир, убрал все лишние чувства. Вернее даже,

не убрал — ибо убирают то, что уже есть, а как раз появления чувств допустить было нельзя —

сумел не позволить им появится. Осталось только холодное знание о том, кто эта особа — чистое, бескачественное знание, не находящее никакого отражения на том уровне, где его мог бы заметить

Шоар.

— Потому что она уязвима, — ответил хеллаэнец. — Ее Сила невелика. Пока нам еще

рано замахиваться на тех, кого именуют Владыками. Следует отточить мастерство на таких, как

она.

Мысленно он добавил:  «Она наверняка призовет своих демонов, кроме того, у нее могут 

найтись союзники, и мне нужен кто-то, на чью помощь я мог бы рассчитывать. Ты пойдешь?»

«Ты всегда можешь рассчитывать на меня», — Ответил Дэвид, и Шоар принял его ответ

за согласие…

***

Хоремон — один из самых крупных хеллаэнских городов. Кроме того, он один из самых

древних — его история насчитывает более миллиона лет. Город неоднократно разрушался и

перестраивался; равнина, на которой он стоял изначально, также претерпевала изменения,

вздыбливаясь и превращаясь в гряду холмов; река меняла свое русло, все более отступая на юго-

восток, и следом за рекой вниз сползал и город. Немногие помнят, как все начиналось, но если

найти их и расспросить — тех могущественных, гордых и, как правило, недобрых существ,

которых так истово ненавидела Небесная Обитель — они могли бы рассказать о святилище

фольсхантенов, великанов-перволюдей, воздвигнутом здесь во времена правления Истинных

Богов. Потом перволюди восстали против неба, и род их угас; исполинские строения, выложенные

из многотонных глыб красновато-серого камня долгие тысячелетия стояли совершенно пустыми.

Во время землетрясений большая часть построек рухнула; затем сюда пришли новые люди,

хрупкие, слепые и слабые — потомки рабов, принадлежавших одному из Обладающих Силой и

получивших свободу после того, как этот Лорд пал в войне с другим, более могущественным.

Люди основали собственное поселение, употребляя тот камень, который остался после

фольсхантенов; со временем у них появились собственные маги — самоучки либо беглецы из

иных стран и миров… Так начиналась история Хоремона, но излагать ее целиком здесь нет места.

Дэвид прибыл в город вечером, когда солнце, скрытое тяжелой и темной пеленой,

догорало где-то далеко на западе: самого светила не было видно, и лишь багряные отблески на

подбрюшье туч свидетельствовали о том, что оно вообще существует. Город переливался

бледными огнями; здесь, как всегда, царил полумрак; волшебных источников освещения было

множество, но все — слабые и неверные, иной свет, более сильный и яркий, был бы неприятен

глазам обитателей Темных Земель, привыкших к царству ночи. Город был полон миражами и

бликами, демоны свободно разгуливали по его улицам, и люди, большая часть из которых

практиковала черную магию, казались в полутьме похожими на демонов — столь же жестокие и

еще более опасные, чем бестии с шипами и клыками.

Дэвид использовал для перемещения телепортационную площадку: установленная в

городе система защиты так искажала волшебные пути, что все они, в конечном итоге, сводились в

одну из разрешенных точек — это было необходимо для того, чтобы избежать атаки диких и

необузданных демонов, в прежние века неоднократно устраивавших набеги на человеческие

поселения. Несколько десятков площадок контролировать было намного проще, чем все

пространство города — впрочем, полноправный горожанин мог установить в своем доме

индивидуальный телепорт для собственных нужд. Покинуть город было проще, чем попасть в

него, но даже и в этом случае удобнее было воспользоваться телепортационной площадкой,

общественной или индивидуальной, чем пытаться выйти на волшебные пути в любом другом

месте внутри купола: защитное поле создавало слишком сильные помехи.

Примерное расположение ювелирного магазина было известно землянину из

воспоминаний Шоара: туда-то он и направился. Пространство большинства нимриано-

хеллаэнских городов неоднородно: города как бы разбиваются на несколько ярусов или закрытых

зон, попасть в которые можно, если пройти по городским улицам определенным маршрутом,

соответствующем изгибу той или иной пространственной складки. Есть зоны для богатых и зоны

для бедных — находясь в одной и той же географической точке, но существуя в разных

реальностях, они не видят друг друга и не могут встретиться даже случайно. Бедняки, хотя и

живут в городе и составляют нередко от половины до трех четвертей его населения, как правило, не имеют гражданства. Это иммигранты, беглые рабы и вольноотпущенники, а также их потомки.

В хеллаэнских городах бедняков терпят, но отводят им закрытые зоны для того, чтобы они не

мозолили глаза. Никто не пытается как-то социализировать их, поднять их жизненный уровень,

чему-то научить — напротив, существующее положение вещей устраивает абсолютно всех (кроме,

естественно, самих бедняков). Бедняцкие кварталы — зона свободной охоты: вампиры и демоны,

некроманты и чернокнижники, сектанты, поклоняющиеся Князьям Ада и представители торговых

корпораций, занимающиеся продажей душ или экспериментами над энергетическими полями

живых существ — все они рады наличию закрытых бедняцких кварталов так же, как любой

охотник рад лесу, полному дичи. Если ты слишком слаб, чтобы выжить в метрополии, зачем же

было сюда приезжать?.. Никто, кроме отдельных сумасшедших, не возмущался существующим

положением вещей: ведь даже не столь кровожадные обитатели хеллаэнских городов достаточно

умны, чтобы понимать: не будь бесправных бедняцких кварталов, демоны и чернокнижники

создавали бы намного больше проблем в иных, более спокойных и благополучных районах.

Дэвид знал о существовании этих мест, но сейчас его путь лежал не туда. Он видел, как

искажается пространство и выбирал дорогу в согласии со своей целью. Чародей с открытым

вижкадом, умеющий открывать или хотя бы чувствовать магические пути, мог сам выбрать, в

каком из слоев города оставаться и куда переходить — он мог заблудиться в переплетении путей, но мог и найти дорогу. Обитатель бедняцких кварталов, Дар которого, как правило, был весьма

скуден, такой возможности не имел, он был принужден оставаться внутри незримых границах

своей зоны и не мог покинуть ее иначе, как через те переходы, которые ему позволяли увидеть: но

на этих переходах стояли блокпосты и бедняков в иные, благополучные кварталы, через них редко

пропускали…

Покинув «центральную зону», где жили горожане среднего класса, на втором перекрестке

Дэвид поднялся на ярус выше, в локацию для богатых. Здесь все было чисто и ухожено,

фантастические фонари, подобные изогнутым железным цветам, освещали улицу мягким

серебряным светом. Власть тьмы, как и везде в Хеллаэне, но — тьма была здесь совсем иной, чем

та, что царила ярусом (и уж тем более — двумя ярусами) ниже. Вечная ночь здесь не была

наполнена страхом и болью, воздух не казался звенящим от напряжения; здесь было тихо и мирно, здесь властвовала та ночь, которая создана для любви и прогулок под луной. Тихо, спокойно, даже

романтично… Дома, похожие на склепы, украшенные изваяниями немыслимых чудовищ; сады с

фосфоресцирующими деревьями; зловещие башни респектабельных колдунов; мрачное

очарование готики…

Ориентируясь на воспоминания Шоара и на собственное сверхчувственное восприятие,

Дэвид прошел по ярусу для богатых два квартала, повернул, и на следующем перекрестке

спустился обратно, на ярус для середнячков. Так он сократил расстояние: оставаясь в одной и той

же реальности, ему пришлось бы потратить намного больше времени на преодоление этого пути:

магазин находился довольно далеко от той телепортационной точки, через которую он попал в

город (возможно, существовали и иные, более подходящие точки для входа, но их

местоположение оставалось для него неизвестным). Еще один поворот… да, вот та самая улица.

Через несколько десятков шагов он увидел магазин. Почему она держала свое заведение здесь, а

не ярусом выше? Район для богатых более подходил Обладающей… Дэвид отбросил эти мысли.

Он здесь не затем, чтобы выяснять, почему она выбрала для торговли именно это место. У нее

могли быть свои причины.

Он задержался, прежде чем перейти улицу — пропустил кавалькаду всадников на  эфенах,

могучих огнедышащих конях, ноги которых были вооружены острыми шпорами, а черная шкура

— не менее прочна, чем заколдованные латы седоков. За эфенами, шлепая по грязи, лениво

пробежал гулейб; какой-то полудемон, оскалившись, алчно посмотрел на землянина, но напасть не

осмелился; зомби, тащивший за хрупким некромантом огромный саквояж, грузно протопал мимо,

окатив Дэвида запахом тухлого мяса. Землянин перешел улицу и остановился у витрины.

Ювелирные изделия. Часть — магические артефакты, часть — обычные украшения.

Он не сразу решился войти в магазин — возникло чувство, что назад пути уже не будет. Не

в том смысле, что он не сможет выйти из здания, если осмелится переступить порог — нет,

казалось, он подошел к какому-то важному рубежу, к развилке, и от того, какое решение он

примет и какую из дорог выберет зависело если не все, то многое.

Если он войдет и сделает то, за чем пришел, то подставит под удар весь свой план по

вызволению жены из Страны Мертвых. Возможно, подставится сам, побудив Обитель тщательно

прочесать его сознание, а значит — подставит под удар Эдвина и Вилиссу кен Гержет.

Если он отступит и не станет препятствовать естественному развитию событий, то

окажется подонком, предавшим человека, который однажды очень серьезно ему помог.

Впрочем, нет. Не человека. Эта персона человеком не была. Хотя она и казалась Дэвиду

человечнее многих «стопроцентных» людей.

Он толкнул дверь и вошел в помещение.

Чистенько, светло и уютно. Непривычно светло для Хеллаэна. Впрочем, Алиана была

Нимрианской Леди, и обустроила тут все на свой вкус. Может быть, поэтому так мало

посетителей? Избыток света их, должно быть, отпугивает.

Первое, что привлекло внимание Дэвида — большие серебряные зеркала, покрытые

ледяными узорами. Зеркала завораживали. Узоры постоянно и неуловимо менялись,

подстраиваясь под образ того, кого отражало зеркало. Если смотреть на узоры — само отражение

исчезало, оставалась лишь фантастическая мешанина серебристо-белых линий; если

сосредоточить взгляд на зеркальной глубине — часть линий пропадала, другие становились более

или менее прозрачными, украшая отраженный образ. Показываемое в этих зеркалах не отличалось

фотографической точностью: реальный образ отраженного и ледяные узоры складывались в

единое целое, создавая необыкновенных, прекрасных существ. Зеркала не лгали — иначе

пришлось бы обвинить во лжи искусство как таковое — они лишь иначе рисовали

действительность, показуя завороженному посетителю какое-то ее новое, неизвестное измерение: холодный и одновременно страстный мир, в котором человек имел свое продолжение, и это

продолжение не было человечным — это был гордый и прекрасный ледяной дух, лишь на

короткое мгновение обретший плоть для того, чтобы явить смертным недостижимое

совершенство.

С трудом оторвавшись от зеркал, Дэвид бросил беглый взгляд на прилавок — все те же

зачарованные украшения и рабочие артефакты в красивом «ледяном» оформлении — и посмотрел

на продавщицу — хрупкое, эльфоподобное существо с длинными серебристыми волосами и

белой, почти прозрачной кожей.

— Хозяйка здесь?

— Простите?..

— Я могу видеть госпожу Алиану?

— Ее сейчас здесь нет.

— Жаль. Но, я думаю, вы можете связаться с ней и пригласить ее сюда.

«Ледяной эльф» холодно посмотрел на него.

— Ваше имя?

Когда Дэвид представился, последовал вопрос о том, что же ему от хозяйки магазина,

собственно, нужно… Стало ясно, что допрос этот растянется надолго, и даже в случае, если

землянин успешно его выдержит, «ледяной эльф» всего лишь сообщит о нем кому-нибудь рангом

постарше, и таким путем, когда-нибудь (но вряд ли в ближайшее время) сообщение дойдет до

Алианы. Временем Дэвид не располагал, к тому же — общаться с мелкими демонами на службе у

Леди не имел ни малейшего желания.

Он обратился к силе, которую постигал последние два с половиной года и совершил

трансформацию — там же, в зале. Его восприятие реальности вырвалось из рамок, задаваемых

человеческой формой существования: мир сделался многомерным; арайделинг Света был здесь, совсем рядом, какой-то своей частью Дэвид всегда существовал в нем, и весь мрак Темных Земель

был бессилен поглотить этот свет. Уровень силы стремительно возрос; прежнее тело

преобразилось; проявились новые органы чувств. Он существовал как бы на стыке множества

миров, на разных уровнях реальности, воспринимая их все — одновременно, как нечто целое; а

немногочисленные посетители магазина увидели, как ничем не примечательный человек внезапно

превратился в высокого многокрылого ангела, вся фигура которого излучала ярчайший,

невыносимый свет. Правильно оценив ситуацию, посетители поспешили к выходу. Дэвид их даже

не заметил. Он по-прежнему пристально смотрел на «ледяного эльфа», но теперь от высокомерия

последнего не осталось и следа — он отступал, выставив перед собой руки, пытаясь хотя бы таким

образом защититься от того сияния, которое распространялось от ангела: сдерживающие свет

чары, которые он пытался наложить, истлевали быстрее, чем слуга Алианы успевал их закончить.

Не заставили себя ждать и более серьезные силы. Открылся один из тайных «карманов»

энергетического мира, устроенный приблизительно по тому же принципу, что и тайник,

выпустивший двух сейгов в подземелье Севегала, когда Дэвид, Идэль и ее дворяне в первый раз

исследовали это место. Разница между той ситуаций и нынешней заключалась в том, что тогда

появление демонов стало для Дэвида неожиданностью; сейчас же он увидел активацию тайника в

тот самый момент, как только она началась. Появился воитель, доспехи которого, казалось,

состояли из чистого льда — так это существо выглядело на человеческом пласте существования;

Дэвид увидел такое же сложное и многомерное создание, которым был и сам, и также способное

одновременно действовать на нескольких пластах реальности. Их столкновение произошло

стремительно и, по большей части, осталось невидимым для глаз обычных людей. Страж был

великолепно вооружен и преисполнен силы; он располагал впечатляющим набором боевых

заклятий; был окружен далеко не одной сферой защитных чар — и все же Служителю, уже почти

полностью раскрывшему свою необычную силу, он мало что мог противопоставить. Если бы они

сражались на человеческом уровне существования, то, прежде чем закончили, в другом городе

разнесли бы десяток кварталов вокруг магазина. Но здесь был хеллаэнский город, и подобная

небрежность привела бы к весьма печальным последствиям для обоих противников; поэтому они

бились в той плоскости бытия, где не было ни людей, ни духов, и остаточные выплески их

заклятий никому не могли причинить вреда. Демон атаковал — сразу на нескольких уровнях; одни

удары Дэвид отразил, от других ушел; каждое из его крыльев могло действовать как единое целое, а могло распадаться на световые жгуты; сейчас часть этих нитевидных отростков проникла сквозь

оболочки стража и до некоторой степени обездвижила его, Дэвид приник к противнику и увидел,

как поднимается его рука… нет — руки: одна и та же конечность, по-разному существующая на

нескольких пластах — как поднятые руки превращаются в потоки огня, в световые лезвия, в

призрачные воздушные сгущения, и опускаются на стража… Ледяной демон бешено рванулся, но

Дэвид сумел удержать его, в это же время нитевидные крылья с левой стороны опутали создание

Алианы также, как чуть ранее это было проделано с правой; Дэвид поднял вторую руку, увидел

как конечность преображается… нет — как семь или восемь конечностей принимают форму

боевых атрибутов, и нанес второй и заключительный удар. Он пробил внешние оболочки стража и

те, из которых состояло непосредственно его тонкое тело; ощущения от разных реальностей

смешались — в какой-то момент Дэвиду показалось, что он держит в руке судорожно

пульсирующее сердце стража. Он сжал кулак и увидел, как тела поверженного противника

истлевают одно за другим; где-то на краю сознания промелькнула мысль:  «их волшебство 

бессильно… Оно развеется как дым, когда настанет время Того, Кому я служу.» Сейчас он

всецело был Служителем, и мыслил, и верил так, как полагалось верному ученику Обители.

Сияющий ангел отпустил бездвижный труп ледяного стража и вновь перевел взгляд на демона-

продавца.

— Позови ее. — Потребовал Дэвид. — Живо.

Но этого уже не требовалось. Возможно, «ледяной эльф» успел связаться со своей

госпожой в те считанные секунды, пока шла битва; возможно, ее успел известить еще до того, как

Дэвид нанес первый удар, а возможно, Алиана, почувствовала распад той частицы Силы, которая

была заключена в стража и заменяла ему сердце — так или иначе, но звать ее уже не было нужды.

Дэвид ощутил ее приближение — жар и холод, соединенные в единое целое. Магазин ювелирных

изделий растворился в туманной дымке, Дэвид стоял посреди безлюдной равнины в слое

реальности, на пол-тона сдвинутом по отношению к человеческому слою существования. В небе

танцевал ледяной огонь — он тек и разрастался, выбрасывал серебристые протуберанцы и грозил

уже в самом скором временем захватить все обозримое пространство. Это была она, Властительница Ледяного Пламени — на сей раз вне своей человеческой формы. Ее сопровождала

свита демонов и духов, затеявших гибельный хоровод вокруг молчаливого ангела. С неба упали

ледяные иглы, пробившие его крылья и пригвоздившие их к земле. Дэвид не сопротивлялся — он

пришел сюда не для боя.

— Что тебе нужно? — Прошептало ледяное пламя.

— Госпожа, — Дэвид наклонил голову. — Вы меня не узнаете?

Она не ответила сразу. Дэвид чувствовал, как она заполняет все вокруг — чистая Сила,

лишенная какой бы то ни было видимой формы, как проникает через те щиты и барьеры, которые

естественным образом образовывались вокруг него всякий раз, когда он переходил в состояние

ангела. Он оставался неподвижен, но это бездействие стоило ему тяжелейших усилий — сердце

Служителя и разум адепта Небесной Обители в один голос вопили о том, что следует обнажить

меч, вспомнить дарованное Имя, и, призвав на помощь благой источник, поразить ледяную

гадину, исчадие зла, ложное божество падшего мира… Лишь воля и выбор, некогда совершенный

его настоящим «я» позволяли удержать бешено рвущийся с цепи сувэйб Служителя на месте.

Дэвид был «встроен» в лекемплет Обители, и, куда бы он не шел, не мог уйти от него, но магия

Обладающей гасила эту связь, вытесняла ту силу, которой его наделила Обитель. Потом наступил

момент, когда он уже не мог без вреда для себя оставаться в состоянии ангела — то, без чего он не

мог существовать, стало слишком далеко от него, почти совершенно отрезано — и Дэвид опять

превратился в человека, перешел в тот сувэйб, который был столь бережно сохранен для него

Вилиссой кен Гержет.

— Дэвид, — произнесла Алиана. — Тебя действительно трудно узнать…

Ледяное пламя погасло, и духи огней и ледяных ветров умерили свой бег. Невыносимое

давление ее воли исчезло; не было ни боли от прикосновения чужеродной Силы, ни ненависти —

все это осталось в другом сувэйбе, ставшем на время лишь возможностью, а не тем, что есть.

Алиана была такой, какой он ее помнил с последней встречи — высокой темноволосой

девушкой с весьма соблазнительными формами. Сине-серебристое платье и белый меховой плащ.

— Дэвид, — Властительница выглядела недовольной. — Зачем ты убил моего слугу?

— Простите, — он снова чуть поклонился. — Это было необходимо. Мне нужно было,

чтобы вы напали на меня.

— Зачем?

— Чтобы вы отгородили меня от силы, которой я теперь служу. Только так мы можем

спокойно поговорить. Я не мог сам попросить вас об этом.

— Во что ты опять вляпался?.. — Негромко спросила Алиана.

— Об этом я и хочу рассказать. Вас, между прочим, это тоже касается… Вы слышали

когда-нибудь о школе, называемой Небесной Обителью?

***

— …И что было потом? — Поинтересовался Эдвин.

Дэвид вздохнул. Они расположились на полукруглом, увитым плющом открытом балконе

в замке Вилиссы — разговаривали и пили чай. Дэвид переместился сюда прямо из Хоремона,

после того как распростился с Обладающей Силой. Сегодня был выходной, и навестить Эдвина и

его тетушку землянин собирался в любом случае, вне зависимости от того, удалось бы встретиться

Алианой или нет.

— Я ей все рассказал.

— Что значит «все»?

— Все. И про Обитель, и про нас.

Эдвин отвернулся. По тому, как заходили желваки на его лице, стало ясно, что сообщение

восторга в нем не вызвало.

— Зачем? — Процедил кен Гержет.

— Зачем? — Дэвид прищурился. — А вот скажи пожалуйста… Я ведь не единственный,

кто по первоначальному плану должен был состоять в твоей команде, не так ли? Со сколькими

еще учениками у тебя была предварительная договоренность о взаимопомощи против мастеров?

— Ты ведь сам знаешь. Восемь. Кое-кого не взяли, другие сошли с дистанции в самом

начале, третьи погибли уже в ходе обучения. До момента возвращения воспоминаний сумел

дотянуть ты один. Ну, и я еще. Зачем ты спрашиваешь?.. Я ведь уже рассказывал об этом.

— Затем, что мне не понятно, что ты  теперь собираешься делать, когда план провалился.

— Жестко сказал Дэвид. — До конца обучения осталась неделя. Максимум, две. Даже если мы

приобретем все те силы, которые нам сулят, вдвоем нам не справиться с полусотней ангелов.

Пусть даже мы сами будем такими же. Нам нужна помощь. Любая, какой только мы можем

заручиться. И я не вижу лучших союзников против Обители, чем Обладающие Силой. Это же

очевидно.

— Они сожрут нас, — тихо, но проникновенно произнес Эдвин. — Ты думаешь, они

лучше мастеров Обители? Как бы не так. Вот что я тебе скажу. Далеко не все, что нам говорят в

Обители — ложь. Вся их идеология — бред, но в одном они правы: Обладающие Силой —

существа, которых «добрыми» и «справедливыми» не назовет даже сумасшедший. Им нельзя

доверять. Их волнуют лишь свои интересы. Если мы постучимся к ним за помощью — они

используют нас, а потом выбросят, когда мы им станем не нужны.

Дэвид помолчал, а затем сказал:

— Но не все же такие.

— Все.

— Нет. Алиана когда-то помогла мне… совершенно бескорыстно. И я не мог не

предупредить ее о том, что уже очень скоро один из сгиудов, ангелов истребления, придет по ее

душу. Я не говорю о том, что мы должны безудержно доверять другой, противостоящей Обители

стороне… но других союзников мы все равно не сможем найти. Тем более, что в нашем

распоряжении остались считанные дни.

— Связавшись с Обладающей, ты подставил наш план под удар, — все так же негромко

сказал Эдвин. — Ты связан с лекемплетом Обители. Думаешь, они ничего не почувствовали?

— Ее Сила отсекла меня от них и то, о чем мы говорили, известно лишь мне и ей. Схожим

образом это делает Вилисса каждую неделю. Либо мастеров это не беспокоит, либо нас с тобой

уже давно раскрыли. В любом случае хуже уже не будет. Эдвин, открой глаза. Твой «план» с

самого начала был глупостью. И если мы не внесем в него определенные… коррективы… нас

убьют сразу, как только станет ясно, что мы не такие, как они. А выяснится это, я полагаю, уже в

самое ближайшее временя.

Эдвин долго молчал. Ему, чистокровному хеллаэнскому аристократу, плоть от плоти этого

гордого и беспощадного мира, было нелегко признать свою неправоту. Тем более — перед

человеком, который ни по каким статьям не мог быть Эдвину ровней. И все он не был слепцом.

То, о чем говорил Дэвид, он понимал и сам… Вот только не мог себе в этом признаться. Мешало

какое-то странное, успокаивающее чувство, постоянно твердившее:  «все будет в порядке, верь 

мне, все закончится хорошо; иди тем путем, который тобой выбран; не бойся неудачи, не верь 

тем, кто говорит, что тебя ждет смерть; ты на верном пути; все складывается так, как 

должно…» — но теперь пришла пора отбросить эту ерунду и признать: они на краю. Дэвид прав.

Нужно что-то делать. Верить в счастливые чудеса — не меньший бред, чем верить мастерам

Обители.

— Ну хорошо… — Эдвин кен Гержет тяжело вздохнул. — Что теперь? Каков новый план

действий?

— Она хочет встретиться с тобой, — сообщил Дэвид. — Побеседовать лично. То, что я

рассказал, сильно обеспокоило ее… Думаю, у нее возникло желание обсудить это с… с кем-

нибудь из своей среды. И если ты не будешь смотреть волком, на следующей неделе мы

отправимся к ней и попытаемся узнать, как на всю эту ситуацию с Обителью смотрят сами

Обладающие Силой. Как я понимаю, Алиана до сих пор мало интересовалась хеллаэнскими

событиями, но ведь не все Лорды такие.

— Я буду хорошо себя вести, — Эдвин широко улыбнулся. — Обещаю.

9

Дэвид лежал в темноте, ощущая спиной привычную жесткость монастырского ложа. Он

слышал, как поскрипывали ставни, качаясь от легкого ветра, как пели незримые порождения

Света, вознося хвалу единственному источнику бытия, как дышал во сне Шоар, чья кровать была

расположена у противоположной стены комнаты. Реальности пересекались, с каждым днем

становилось все труднее отличить одну от другой. Его мир сильно изменился за последние годы…

Из головы не шел разговор с мастером Рийоком, состоявшийся несколько часов назад.

Обитель — в лице одного из мастеров — проявила трогательную заботу об ученике. Столкновение

с Обладающей Силой, конечно же, не могло остаться незамеченным. Рийок очень хотел узнать, что же произошло.

Ответ Дэвида не содержал прямой лжи. Да что там — он говорил одну лишь правду, вот

только рассказывал далеко не все, и в результате из преподносимых им обрывков истины

складывалась картина, мало похожая на то, что происходило в действительности…

Он рассказал об услуге, которую некогда оказала ему Алиана, и ни в чем не солгал.

Он добавил, что теперь, когда восприятие его изменилось и стало известно многое, о чем

он не имел прежде никакого представления, он захотел встретиться с этой Обладающей для того, чтобы увидеть, какой она ему покажется теперь и как он станет на нее реагировать. И это тоже

было правдой — когда он шел к Алиане, увидеть свою теперешнюю реакцию на ее появление и

действие ее Силы, ему было очень любопытно. Это была дополнительная цель, прилагавшаяся к

основной, но он упомянул только ее, ничего не сказав о своей основной задаче — и могло

сложиться впечатление, что он шел только ради этого.

Рийок, легко улыбаясь, поинтересовался, удовлетворил ли ученик свое любопытство и что

он испытал, встретившись с Обладающей Силой лицом к лицу.

— Жалость и отвращение, — сказал Дэвид. — Желание, чтобы ни она, ни подобные ей

никогда не существовали бы вовсе. Чары их — мерзость, а сила их по своей природе враждебна

нашей.

Он точно передал ощущения своего «ангельского» сувэйба в момент встречи. Он не сказал

лишь, что сувэйб — это еще не все; какие бы чувства не испытывала текущая индивидуальность,

какие бы импульсы и побуждения не возникали в ней — они не исчерпывают всего человека. Есть

что-то еще. Дэвид мог помнить об этом, потому что располагал второй, более старой

индивидуальностью, позволяющей ему дистанцироваться от новой, «ангельской» — но, вероятно,

существовали и другие, более совершенные способы не терять себя в том, что владеет тобой в

текущий момент…

— Что было дальше? — Спросил Рийок.

— Ей удалось отрезать меня от арайделинга Света. Потом она узнала меня и не стала

уничтожать — была удивлена, как сильно я изменился. Мы немного поговорили. Я предупредил

ее о том, что выбранный ею путь приведет к смерти и спросил, готова ли она к такому исходу. Я

рассказал ей о чистоте Обители и о благом источнике бытия, но о последнем она либо забыла,

либо сделала вид, что ничего о нем не знает. Я чувствовал, что, по видимости, совершил большую

ошибку, отправившись на эту встречу, но уже было поздно отступать. Она меня так и не

уничтожила. К концу беседы что-то отвлекло ее и она ушла.

— Дэвид, — Рийок вздохнул. — Твое сострадание к падшему созданию похвально, но ты

совершил большую глупость, пытаясь напомнить одному из наших врагов о том, о чем они якобы

«забыли» — хотя на самом деле, они лишь притворяются, что забыли, но помнят о высшем

источнике блага всегда. Они делают вид, будто его нет, но в глубине души трепещут, когда

слышат о нем. Некоторые из Обладающих могут показаться не такими уж злыми, способными к

справедливости и даже к милосердию — но это лишь маска, которой они пользуются для того,

чтобы соблазнить незрелые души. Видишь, что произошло. Твоя природа, очищенная от скверны,

реагирует так, как должно, гнушаясь той мерзости, которой являются все Лорды и боги, но ум —

уже в сомнениях: ты помнишь оказанное тебе «добро» и начинаешь задаваться вопросом: а

действительно ли они настолько плохи, как нам говорили? Ты уже не решаешься начать борьбу и

позволяешь этому отвратительному созданию пленить себя. Я полагаю, что она не уничтожила

тебя по одной-единственной причине: ты показался ей достаточно мягким и податливым; и шанс

совратить тебя, переманив на свою сторону — вполне реальным. О, это была бы великая победа

для наших врагов, если бы кто-то из нас перешел к ним! И глядя на тебя, на твои метания, я

начинаю думать, что это вполне возможно!.. — Рийок горестно покачал головой.

— Простите меня, наставник, — Дэвид опустился на колено и низко наклонил голову, едва

не коснувшись макушкой колен сидящего в кресле Рийока. — Подобного более не повториться.

Свою сторону я выбрал давно и клянусь вам, что забуду о всякой жалости, которую внушают мне

те, кто стоит на противоположной стороне.

— Ты сильно разочаровал меня, Дэвид… — Рийок помолчал. — Мне казалось, что ты

лучший ученик в этом курсе, но теперь я вижу, что ошибался. Идет война. Пусть даже многие не

знают о ней, но это самая важная и самая ожесточенная война во вселенной. И поступки,

подобные твоему, могут дорого стоить не только глупцу, который их совершает, но и всем нам.

Посчитав вас уже вполне зрелыми и разумными людьми, мы сделали послабление, позволив вам

покидать Обитель для того, чтобы иногда видеться с вашими родными и близкими. Но в твоем

случае мы явно поторопились. Отныне тебе запрещается покидать Обитель до конца обучения,

кроме того, все свободное время ты будешь выполнять ту утомительную работу, которую мы

обычно поручаем младшим ученикам. Надеюсь, это поможет тебе отрезветь. Ты понимаешь меня?

— Да, господин наставник. Благодарю вас.

— Иди.

…Он лежал в кровати и вновь и вновь прокручивая в уме этот короткий разговор. Их

разумы соприкасались во время беседы, но связь эта не была слишком тесной. Рийок видел те

картины, которые показал ему Дэвид, но все остальное оставалось скрытым…

Скрытым ли? Эта мысль не давала землянину покоя. Слишком все просто. Рийок принял

ту версию событий, которую предложил ему Дэвид, нисколько не усомнившись в ней. С одной

стороны, в этом не было ничего удивительного — между учениками и наставниками к пятому

курсу обучения давно установились отношения безоговорочного доверия. Их переживание

внутреннего единства, сплоченности во имя общей цели было настолько сильным, что для каких-

то двусмысленностей и недоверия просто не оставалось места.

И все же что-то в этом разговоре было не так. Мысль, которую он озвучил в недавнем

разговоре с Эдвином кен Гержетом, вернулась и потребовала проявить к ней чуточку больше

внимания, чем прежде. Что, если в Обители знают про их эксперимент с двумя сувэйбами,

способными заменять друг друга? Дэвид выдавал дозированную правду, рисуя в итоге ложную

картину, но точно также мог поступать и Рийок. Но если им все известно, почему Обитель ничего

не предпринимает, не пытается как-то наказать или изменить в нужную сторону неверных

учеников? Складывалось ощущение, что мастера не видят в этом угрозы… Но почему?

Рассчитывают как-то использовать «предателей»? Или же их попытки сохранить независимость в

конечном итоге с точки зрения Рийока и прочих просто не имеют никакого значения?..

Так и не найдя ответа, он заснул. Вернее будет сказать, что погрузилась в сон лишь какая-

то его часть, другие же продолжали свои занятия, также мало обращая на смену состояний сна и

бодрствования, через которые проходила человеческая составляющая Служителя, как и обычный

человек — на собственное дыхание до тех пор, пока его легкие работают так, как должно. Он

принимал и обрабатывал несколько потоков информации; летал с ангелами и духами Света в

многомерных небесах; недвижно пребывал в одном из ответвлений золотистого Источника внутри

лекемплета Обители, ощущая, как с каждой минутой возрастает его сила; под руководством

мастера Лертана учился оперировать Именем; внимая мастеру Тиклину, постигал, как правильнее

и тоньше настраивать свой дух для того, чтобы вместить в себя силу, сотворившую их всех — все

сразу. Он мог присутствовать во многих местах одновременно, не разделяясь, потому что каждое

из мест находилось в своей собственной реальности, а он видел их все. Он уже привык к такой

жизни. То, что оставалось в почти полностью сформировавшемся сгиуде от человека, становилось

— в процентном отношении ко всему остальному — все меньше и меньше. Человечность не

исчезала совершенно, она лишь начинала играть все менее и менее значимую роль… Ни у Дэвида,

ни у других учеников это не вызывало беспокойства — хотя они и менялись, на каждой ступени

они переживали себя самих как нечто целое; и сохранявшееся ощущение непрерывности между

прошлым и настоящим внушало им, что все так и должно быть и ничего особенного не

происходит. Разительное отличие между собой-нынешним и прошлым можно было увидеть лишь

в том случае, если оглянуться назад, но как раз на это у них времени обычно и не хватало.

Лекемплет Небесной Обители хранил в себе множество тайн; по мере становления

Служителя эти тайны, одна за другой, открывались ему. Здесь было множество закрытых зон и

невидимых потоков силы, проходивших через необычные преобразования. Часть сознания сгиуда

могла быть погружена в сон или бодрствовать в человеческом мире, другие продолжали обучение, но еще какая-то часть оставалась свободной и могла изучать лекемплет, внутри которого

существовала. Это тоже была форма обучения, потому что, путешествуя здесь, переходя от одного

тока энергии к другому, сгиуд постигал строение собственного дома и яснее усваивал свое место в

нем — только обучение это не имело специальной программы и осуществлялось самостоятельно,

без помощи наставника. Как правило, открытой для ученика, видимой ему, оставалась лишь та

часть лекемплета, до знакомства с которой он «дорос»: не только в смысле формирования в его

гэемоне соответствующих инструментов восприятия, но так же в зависимости от того, насколько

он был духовно готов и проверен Обителью. На ранних стадиях, когда Имя было только что

получено, ученикам показывали далеко не все — прежде всего потому, что они тогда еще

недостаточно созрели, чтобы увидеть некоторые превращения во внутренних пространствах

лекемплета. У недостаточно чистой души, не имеющей еще безусловного доверия к мастерам

Обители, эти превращения энергий могли вызвать разные нелепые страхи — скажем, если бы

предметом наблюдения стали взаимодействия, происходящие между общим полем Обители и

полями отдельных учеников, у кого-то могло появиться опасение, что они слишком уж тесно

слипаются друг с другом, становятся единой системой, переставая существовать как

самостоятельные части. Позже, когда всякое желание существовать вне Обители угасало, эта часть

энергетических преобразований открывалась перед будущими Служителями, и в душах их не

возникало никаких страхов или опасений — но только спокойное понимание того, что так и

должно быть, и даже радость от того, что это именно так, а не иначе.

Другими словами, уровень доступа всегда соответствовал степени встроенности ученика в

систему, и никаких исключений тут не было и быть не могло. Но в эту ночь что-то пошло не так.

Дэвид исследовал одну из областей лекемплета, открывшихся ему в последние месяцы,

когда ощутил, как нечто прикасается к его сознанию. Здесь было множество энергетических нитей

и узлов, с которыми он соединялся контурами гэемона, перебирая их, словно клавиши

диковинного музыкального инструмента. Он испытывал странные состояния и устанавливал связь

с различными существами, обитающими в арайделинге Света, но происходившее сейчас не имело

никакого отношения к его усилиям. Он даже не мог понять, каким образом произошел этот

контакт: он не видел каких-либо токов силы или нитей заклятья, которые бы позволили

осуществить его. Да и само прикосновение переживалось как нечто... совершенно чужое,

неправильное. Это был Свет, но совершенно не такой, каким его привык видеть Дэвид за два с

половиной года пребывания здесь.

Видимая картинка смазалась. Казалось, он стоит на краю глубокого колодца, на дне

которого тускло светилась золотая звезда. Тихий, усталый шепот:

«Ты не такой, как остальные. Я это чувствую. Пожалуйста, помоги мне.»

«Кто ты?» — Беззвучно спросил Дэвид.

«Я…»

Тишина. И, немногим позже:

«У меня отняли имя.»

«Не понимаю.» — Сказал Дэвид. Потом он подумал о Фаннае и других учениках Обители,

стремившихся вырваться из нее, но так и не сумевших это сделать: о тех, кто умирал вне

монастыря, но после смерти все равно попадал обратно. — «Ты учился здесь?»

«Нет, — прошептал золотой луч. Он дрожал от напряжения, едва-едва прорываясь сквозь

волны пустоты и забвения, бушевавшие там, в глубине колодца, стремящиеся скрыть горевший на

дне огонь, сделать так, чтобы его никогда не было, оборвать все его связи с внешним миром. — Я

не воспитанник Небесной Обители. Я ее основатель.»

«Что?!.»

«Мне был передан дар — особое семя, из которого должно было вырасти новое Древо

сгиудов.»

«Какое еще Древо?!.»

«Мы сейчас оба находимся внутри него. Особая форма связи между представителями

одного народа. Есть Древо Волков и Древо Летучей Мыши, Древо Ворон и Древо Кошки… Ими

правят боги-Тотемы или Обладающие Силой, поглотившие богов и занявшие их место. Когда-то

существовало первое древо сгиудов, выращенное Кадмоном в Эдеме среди ангельских деревьев из

веточки его собственного Древа — Древа Людей. Потом оно погибло, но частицу его удалось

сохранить. И эта частица была передана мне для того, чтобы восстановить род ангелолюдей.»

«Но… зачем?»

«Нет времени на лишние вопросы. Найди моего учителя. Расскажи ему о том, что

произошло со мной…»

«Что рассказать? Ты так ничего и не объяснил. Кто тебя пленил?..»

«Те, от кого я не ждал предательства. — Раздался угасающий шепот. — Мои собственные

ученики… Мои первые архангелы — Рийок, Лертан, Уимл… Что-то пошло не так. Что-то

вмешалось и нарушило рост дерева. Оно выело их изнутри, превратило моих учеников в

марионеток… Теперь оно таится здесь, внутри искаженного Древа Сгиудов — растет, питаясь его

соками и выжидая своего часа…»

«Как ты мог не заметить постороннего вмешательства в сознание твоих учеников?» —

Недоуменно спросил Дэвид. Где-то в глубине души зашевелилось подозрение: а уж не проверка

ли это, устроенная Рийоком и мастерами для того, чтобы выяснить, насколько именно можно

доверять воспитаннику, только что скомпрометировавшему себя общением с Обладающей Силой?

«Оно повлияло и на меня. Оно не смогло поглотить меня, потому что моя человеческая,

божественная и ангельская природы — вторичны; я — Обладающий Силой: может быть, и не

самый великий из них, но я свободен. Оно не смогло поработить меня изнутри и поэтому

поработило внешне: затуманило мои чувства и разум, а затем руками моих учеников пленило

здесь… Я не знаю, что это…»

Золотой луч погас. Бесцветные волны затопили колодец до краев. Казалось бы, если это

бесцветье, то золотой огонь должен был по-прежнему оставаться видимым в глубине провала —

но вышло иначе. Это было бесцветье, пожиравшее все остальные цвета; претендующее на истину

утверждение, стремящееся уничтожить все остальные утверждения для того, чтобы считаться

единственно истинным. Не тьма и не свет, но что-то,  стремящееся казаться чистым светом, обнимающем все и синтетически соединяющем в себе все остальные цвета. Оно прогоняло

темноту и в силу этого казалось светом; но оно же гасило огни и было хуже любой тьмы.

Содрогаясь от ужаса, Дэвид отшатнулся от края. Края колодца стягивались, чувство присутствия

другого — того, кто говорил с Дэвидом, явившись ему в образе золотого луча — исчезло, и вдруг

показалось, что сам разговор — лишь фантазия или сон… Последнее, впрочем, было бы не

удивительным — ведь в это самое время какая-то часть Дэвида действительно спала в своей келье

и осколки человеческих сновидений могли ненароком проникнуть в иные части, составляющие

единое сознание человекоангела… Это было бы неплохим объяснением случившемуся, но Дэвид

не стал всерьез рассматривать эту возможность.

«Имя своего учителя он так и не успел назвать, — подумал землянин. — Жаль…»

***

— Тетя! — Голос Эдвина кен Гержета раскатился по полутемному залу, в центре которого

бледно-голубым огнем горела энергетическая колонна Источника. — Тетушка! Ау! Ты дома?!

Воздух между ним и Главным Сплетением замерцал. Возник полупрозрачный фантом

Вилиссы.

— Я в лаборатории. Хватит орать.

— Тетя, — Эдвин засмеялся. — Ты, как всегда, такая милая…

— Спасибо, я знаю. Это все? Мне надо работать.

— Нет-нет, подожди! — Эдвин поспешно помахал рукой в воздухе, как бы призывая

фантом повисеть тут еще немного. — Сделай, пожалуйста, кое-что для меня…

— Ну ты и нахал! — Возмутилась Вилисса. — А для кого, по-твоему, я стараюсь?.. Три

года убила на твою идиотскую затею. У вас экзамен на носу, а мои расчеты еще очень далеки от

завершения…

— Тетя, ну пожалуйста, — Эдвин стер с лица улыбку. — Это очень важно.

— Я слушаю. — Произнесла Вилисса — уже без всяких попыток изобразить

рассерженную тетушку, готовую по любому поводу попилить нерасторопного племянника. Она

была никудышной воспитательницей… но, может быть, единственным человеком, чьей дружбой

дорожил Эдвин кен Гержет.

— Нужно передать сообщение одной особе… Очень важной особе. В этот выходной Дэвид

должен был встретиться с ней, и меня звал. Но Дэвид не сможет, и мне тоже не стоит идти… Тем

более, одному — я ее совершенно не знаю. Вызови демона. Пусть передаст ей, что на этот раз все

отменяется. Мы обязательно увидимся с ней, когда закончим учебу.

— И что же это за особа, по отношению к которой ты ведешь себя так предупредительно?

— Обладающая Силой. Алиана, Властительница Ледяного Пламени.

— Ого! — Вилисса присвистнула. — Ты окончательно спятил, если решил связаться еще и

с Обладающими…

— Тетя, я прошу тебя — давай не будем… — Эдвин поднял руку. — Дэвид доверяет ей, и

мне кажется, что у него есть основания для этого. В любом случае, отступать уже поздно. Я бы не

просил тебя, если бы мог сделать все сам. Но я не могу придти к ней или найти ее образ в ИИП и, используя его, установить контакт через зеркало. За это и наказали Дэвида. Я думаю, мне —

учитывая то, что из меня сделали — опасно даже чересчур концентрировать свое внимание на

ком-либо из Обладающих… если это только не сопровождается стремлением немедленно его

убить. Обитель очень чувствительна к таким вещам, а я — ее часть.

— А твой второй сувэйб?

— Не знаю… я не хочу рисковать.

— Хорошо, я сделаю это за тебя, раз ты так просишь, — Вилисса усмехнулась. — Тем

более, что у нас с ней, кажется, есть общий знакомый…

— У тебя и этой Обладающей? — Недоверчиво спросил Эдвин. — Кто?

— Каренион, Повелитель Облаков. Одна из его аватар изучала классическую магию в

Академии в те времена, когда там училась и я. — Изображение колдуньи пропало, но голос еще

оставался висеть в воздухе. — Хорошее было время…

10

В Обители не было фиксированного срока обучения. Сдача экзамена означала конец

учебы, однако, когда именно приступать к выполнению задачи, ученик решал сам. Пятый этап

был последним и завершающим: его тоже называли «полугодием», как и предыдущие четыре, что

не совсем верно — этот период мог растянуться на неопределенный срок. В большинстве случаев, все же, ученики приступали к своей охоте прежде, чем заканчивался третий год с момента их

принятия в братство.

На этот раз первым учеником — а точнее, ученицей, объявившей о своей готовности

сделать последний решительный шаг к совершенству, оказалась Тэззи Тир, невысокая

решительная девушка с прозрачными голубыми глазами, в которых плескалось пламя неистовой

веры. Настоятель Рийок был немного расстроен. В начале каждого полугодия он читал ученикам

речь, кроме того, было еще одно, заключительное слово, которое он произносил в конце пятого

полугодия, словно проводя черту между временем, когда учеников вели — сначала слепых, затем

зрячих — и временем новой жизни, когда они уже и сами должны были превратиться в

проводников высшей воли. Но едва ли не на каждом курсе находилась такая вот горячая душа,

созревавшая слишком рано — Рийок грустил от того, что она уйдет, так и не услышав его

финальной речи и не узнав той последней тайны, которую он собирался открыть. Он не чинил ей

препятствий, хотя одно его слово или малейшее выражение недовольства заставили бы Тэззи

безропотно задержаться в монастыре не только на те пять дней, по прошествии которых Рийок

планировал прочитать свою речь, но и на пять лет. Однако противиться ее желанию наставник не

стал. Он хорошо помнил о том, что он — лишь слуга, а не господин; и сроки подготовки

определять не ему. Эти сроки определит тайный голос, который в неведомый час прозвучит в

сердце каждого  верного ученика… Верными были не все, что поделать, но в конечном итоге это

уже не имело значения. В отведенный срок верные услышат зов и пойдут за ним; для неверных зов

предстанет в виде их собственных нечестивых мыслей: полагая, что их обман удался, они пойдут

навстречу своей судьбе — некоторые погибнут, другие в самый последний момент успеют

раскаяться в предательстве и будут наконец исцелены, преображены и присоединены к воинству

Света. Видя решительность Тэззи, Рийок пришел к выводу, что она услышала зов, а раз так, ему

оставалось лишь благословить ее на то свершение, которое ей предстояло. В любом случае, все, что он хотел сказать в своей заключительной речи, она рано или поздно узнает сама — может

быть даже, раньше, чем все остальные ученики.

Тэззи Тир покинула монастырь. Ее путь лежал во владения графа Неркмеда кен Скизайда.

Тэззи родилась в мире, называемом Фильеф — внебрачное дитя одного из властительных

чародеев, низверженного конкурентами прежде, чем Тэззи появилась на свет. Ее матерью была

простая девушка, во время военного похода отобранная отцом Тэззи из десятка смазливых девиц, пригнанных из деревни, мимо которой двигалось войско. Командующий приятно провел время,

наутро мать Тэззи отпустили, в отличии от остальных жителей деревни, которых угнали в рабство.

Мать Тэззи поселилась в городе, а через известный срок у нее родилась девочка. Тэззи обладала

немалым Даром, но была бедна; постигая Искусство по книгам и с помощью случайных учителей,

к двадцати пяти годам она уверилась, что в своем родном мире ничего не добьется. Мать ее к тому

времени наполовину спятила; впрочем, Тэззи никогда не любила ее; теперь же она содрогалась от

мысли, что придется возиться с этим больным, полубезумным существом, которое — с тех пор,

как Тэззи стала совершеннолетней — всегда тянуло ее вниз. В один прекрасный день она просто

ушла, не прощаясь; отдала большую часть своих денег (на меньшую, как выяснилось чуть позже,

все равно нельзя было ничего приобрести в том новом месте, где она очутилась) стражам,

охранявшим форт и вместе с очередным караваном вступила на жемчужную струну, протянутую

над бездной… Ее предупреждали, что ничего хорошего таких, как она, в метрополии не ждет, но

Тэззи все-таки решилась попытать счастья.

Поначалу новый мир поразил ее воображение, но очень скоро она поняла, что здесь

никому нет до нее дела. На родине она компенсировала недостаток мастерства силой природного

Дара, здесь же, в Хеллаэне, эта сила мало кого могла удивить. Она пыталась найти учителя или

хотя бы богатого любовника — но не преуспела ни в том, ни в другом. Рынок сексуальных услуг в

Хеллаэне, в виду полного отсутствия какого бы то ни было контроля и ограничений со стороны

государства, чрезвычайно обширен и разнообразен: нет извращения, которого нельзя было бы

удовлетворить цивилизованным (по местным меркам) путем и при том за относительно

невысокую плату. Те, кто не хотят или не могут найти себе пару среди людей, происходящих из

того же круга, что и они сами, предпочитают приобретать рабов или рабынь, психика которых уже

обработана и приведена в «товарный» вид, соответствующий тем или иным запросам будущего

хозяина, чем связываться с иммигрантами, желающими любой ценой закрепиться на земле

обетованной и нередко — как Тэззи Тир — рассматривающими секс как инструмент достижения

своих собственных целей, не имеющих никакого отношения к людям, с которыми она была готова

его делать. Как женщина, она не интересовала тех, кто интересовал ее; в качестве ученицы ее

также брать не желали. В своих поисках, в числе прочих мест, она посетила замок Скизайд. С

Лордом ей встретиться так и не удалось, ее отсеял еще старший помощник младшего

управляющего, поставленный специально для того, чтобы заниматься жалобами и прошениями

посетителей — еще одна неудача в длинной цепи надежд и разочарований. Несколько месяцев

спустя, просматривая объявления с помощью бесплатного терминала ИИП, она наткнулась на

информацию об Обители. Телепортироваться Тэззи не умела, но ей хватило упорства добраться до

Селкетехтар собственным ходом и найти то место, которое было изображено на картинке. Ею

двигало отчаянье. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, объявления с несбыточными

обещаниями пишут желающие обуть жадных дураков, которые на них клюнут. Объявления такого

рода казались ей приглашениями совершить самоубийство; утратив надежду, она выбрала самое

яркое и абсурдное приглашение. Она была готова к пленению, смерти, подавлению воли,

вивисекции гэемона — ей было уже все равно. Не смотря на низкий уровень искусства, ее приняли

— в любом правиле есть свои исключения; а далее, к удивлению Тэззи, не было ничего плохого —

только хорошее. Внешние ограничения свободы на первом этапе обучения не воспринимались ею

как нечто слишком тягостное: ей все равно некуда было идти; в той жизни, которую она вела до

прихода в Обитель, было слишком мало радости, чтобы теперь сожалеть о ее утрате.

Теперь, когда обучение было завершено, она решила посетить замок семьи Скизайд во

второй раз. Еще до своего первого визита она слышала разговоры о том, что граф Неркмед обрел

Силу, прибавив к феодальному титулу, еще один, магический. Он не сделался кем-то из великих

— из тех, о ком складывают легенды и чья мощь сотрясает Царства, он даже сохранил, как

казалось, значительную часть своих прежних, человеческих качеств. Неркмед по-прежнему

занимался делами графства, заботился о жене и детях, а обретенная Сила, как полагали его

близкие, проявляла себя лишь во время волшебства. Эта Сила не была велика, и, вероятно, должна

была еще пройти долгий путь становления прежде, чем реализовать в тварном мире все свои

особенности и свойства. Магический титул Неркмеда не был типичным — он стал не Хозяином,

не Повелителем, не Властелином, а фаворитом Силы, Заклинателем Тайных Дымов. Воззрения, с

которыми Неркмед некогда приступал к своим исследованиям, состояли в том, что в стихиях, из

которых состоит человек и все существующее, содержится особая эссенция, именно она позволяет

стихиям, а через них — и вещам — существовать; когда эта эссенция иссякает, вещь разрушается.

Сама эссенция Неркмеда интересовала мало, поскольку он полагал, что обнаружить ее и

использовать каким-либо образом невозможно, однако он считал, что у нее есть своего рода

«испарения» или «истечения», которые он называл «дымом» — или, чаще, «дымами», потому что

их было великое множество. Именно их он стремился обнаружить, уловить и исследовать, и

посвятил этому занятию долгие годы. В конечном итоге, не имело никакого значения, была ли

изначально верна его теория или нет (большинство классических магов Хеллаэна сказали бы, что

она совершенно абсурдна), и в каком смысле вообще может быть истинной или ложной та или

иная теория в смысле соответствия ее тому, что она пытается описать — факт в том, что когда

раскрылась Сила, для возможных споров об истинности или ложности уже не осталась места.

Граф Неркмед был похож на человека, который час за часом, день за днем, с упорством

сумасшедшего роет колодец в бескрайней пустыне, надеясь обнаружить воду, хотя по всем

признакам понятно, что ее тут нет и быть не может, ни на поверхности, и в глубине — и вот, в

итоге его усилий, разверзаются небеса и мировой потоп обрушивается на землю, затопляя все — и

унылую ямку, выкопанную сумасшедшим, и пустыню вокруг него, и горы, и все остальное. Не

имело значения, существовали «дымы» когда-либо прежде — потому что, когда пришла Сила и

дала им бытие в этой вселенной, это самое бытие распространилось не только вверх по временной

линии («нечто появилось, и с тех пор оно существует»), но и вниз («нечто существовало всегда, раньше мы просто не знали об этом»). Сила входит в мир в тот или иной момент через своего

агента, который одновременно также является и ее источником: Сила берет начало от кайи Лорда, а его сувэйб становится для нее вратами — но, стоит ей войти, как она меняет все, что есть, и

обнаруживается, что она присутствовала в мироздании всегда, хотя и в скрытом виде, пока

наконец не сотворила себе соответствующее воплощение. На первый взгляд, все это содержит в

себе внутреннее противоречие, и в некотором смысле это действительно так: появление, а затем и

умножение парадоксов — неизбежное следствие для любой теории, пытающейся дать

исчерпывающее описание реальности.

Теззи Тир не питала к Неркмеду какой-то особенной нелюбви (хотя когда-то она и

прокляла его, как проклинала всех, кто отказал ей в помощи), просто он был первым подходящим

Обладающим, который вспомнился ей, когда она задумалась о том, как и где будет сдавать свой

последний экзамен.

— Что тебе? — Спросили стражи на воротах невысокую девушку, закутанную в длинный

плащ.

— Мне нужен ваш хозяин, — ответила Тэззи. — Позовите его.

Требование позабавило стражей, однако они не стали смеяться. Ведь в Хеллаэне тот, кто

обладает могуществом, легко может принять невзрачный и непритязательный облик. Вероятность

встречи с Лордом, путешествующем инкогнито, невелика, но она существует, и о ней не следует

забывать. Стражи поинтересовались именем гости, и Тэззи назвала себя, однако, поскольку следом

за именем не прозвучало ни благородной фамилии, ни колдовского титула, ей сообщили, что

принять ее Лорд не сможет; однако, она может побеседовать со старшим помощником младшего

управляющего и изложить ему свою жалобу или просьбу. В какой-то момент Тэззи почудилось,

что она вернулась на три года назад — настолько все было похоже. Она прошла в замок, но

дожидаться в приемной своей очереди не стала — проследовала дальше, через внутренний дворик, к центральному зданию. Ее попросили вернуться. Она проигнорировала это предложение. Ее

попытались заставить. Она превратилась в ангела истребления и убила всех, кто пытался.

Скрываться больше не имело смысла. Дверь, закрывавшая вход в цитадель, была защищена

чарами, и Тэззи не могла пройти сквозь нее — поэтому она ее испарила, вместе со значительным

участком стены.

Она направилась к Источнику Силы, пульсацию которого ощущала внутри замка. Слуги

при ее приближении разбегались и прятались, преграждавшие дорогу гвардейцы падали один за

другим, демоны и боевые призраки испепелялись светом, который излучало все ее существо. Пред

вратами, что вели в залу, где находилось Главное Сплетение, натиск стал особенно силен: врагов

появилось так много, что они едва ли не погребли под собой светоносного ангела; каждый взмах

жезла, будто сделанного из белого огня, забирал чью-то жизнь, но нападавшие не оставляли

усилий; разрушительные волны энергий, исходившие от Тэззи и способные отправить на тот свет

сразу множество противников, худо-бедно сдерживались объединенными усилиями чародеев,

служивших Неркмеду и покорных ему демонов. Вероятнее всего, Тэззи рано или поздно перебила

бы их всех, хотя и неизвестно, каких бы усилий ей это стоило, и сумела бы она выйти из этой

схватки неповрежденной — однако, люди и демоны сами отступили от нее, услышав отчетливый

и спокойный голос, раздавшийся из распахнувшихся врат:

— Оставьте ее! Пусть войдет.

Тэззи так и поступила. Уверенность врага в собственных силах не остановила ее, не

заставила обеспокоиться или хотя бы иронично улыбнуться — вообще не имело никакого

значения, что предпринимал или собирался предпринять этот червь.

Центральный зал замка Скизайд имел форму восьмиконечного креста, распадаясь таким

образом на основную часть и восемь ответвлений, которые к ней примыкали. В этих вытянутых

помещениях располагались магические узоры, питаемые силой Источника; в каждом ответвлении

были врата: четыре вели в мир людей, четыре — в миры духов и демонов. Заклинатель Тайных

Дымов стоял у Главного Сплетения, в левой руке он держал книгу, в правой — жезл, почти

идентичный тому, что сжимала Тэззи, только черного цвета.

Тэззи вплыла в полутемный зал. Излучаемый ею свет сжигал окружавшие ее заклятья без

разбора — и те, которые могли бы представлять опасность, и те, которые Неркмед развесил здесь

для личного удобства. Узор на полу задымился и заизвивался, как раненное существо, когда Тэззи

наступила на него; там, где она коснулась рисунка, линии испарялись.

Неркмед раскрыл книгу — не просто фолиант из библиотеки, а созданный его же

собственными руками магический атрибут. Жезл взлетел в воздух, чертя сложную вязь знаков.

Тэззи бросилась вперед, собираясь нанести удар, пока Лорд не закончил свое заклинание — но

столкнулась с вихрем из каменных глыб, который образовался, как только она приблизилась к

заклинателю на опасное расстояние. Неркмед не был беспечен — по образу мысли чародей, а не

воин, он предпочитал вести бой на той дистанции, которая была ему удобна.

Будь это обычные камни, Тэззи даже не заметила бы их, но, конечно же, это было нечто

большее. Энергетические потоки, излучаемые Стихиями, имеют разную частоту вибраций;

воспринимающее сознание улавливает те или иные и создает из них для себя ту или иную

реальность: из самых низких оно образует физический пласт существования; из более тонких

эфир или астрал; это лишь основные, возможно и бесчисленное множество промежуточных

вариантов, неких гибридных образований. В зависимости от того, сформирован ли объект

восприятия излучениями только одного пласта, или же ему также соответствуют иные вибрации,

он может существовать как на одном пласте, так и сразу на нескольких. Кружащиеся камни

преградили дорогу Тэззи не только на самом низком и грубом уровне, который она могла

проигнорировать, но и выше — и обойти их, или найти какую-нибудь частоту, где преграды не

существовало, ей не удалось. Пришлось прокладывать дорогу силой; но волшебство Лорда не шло

ни в какое сравнение с магией его слуг, и разрушение преграды отняло у Тэззи слишком много

времени. Когда она закончила, Неркмед также завершил свое заклинание. Тэззи показалось, что на

нее рухнула гора. Это было не только внешнее воздействие — сам удар не содержал в себе какой-

то чрезмерной силы, и при других условиях Тэззи могла бы уклониться от него или остановить —

но одновременно с этим ее собственная защита дала слабину: Сила проникла в нее и исказила

структуру. Вибрации деформируемого поля Тэззи и внешний импульс совпали, их резонанс

породил то ошеломляющее ощущение сминающей все на своем пути враждебной мощи, которое

пережила Тэззи. К такому она не была готова. Ей казалось, в Небесной Обители она обрела

колоссальную силу, а этот Лорд был одним из самых слабых — между тем, его единственное

заклинание, разрушившее две трети ее защитных полей, показало, что ее представление о

собственных возможностях несколько преувеличено.

Белый жезл взметнулся вверх; золотисто-белое Имя, окружавшее, словно диковинный

нимб, ее голову и плечи, медленно поворачивалось; зарождающееся в левой руке пламя наполнило

тот узор, который чертил жезл. Девушке-ангелу удалось остановить заклинание Неркмеда — но

она опять потеряла время, и не успела начать контратаку, как была вынуждена разбираться с

новым порождением его противоестественного волшебства. Ее основное преимущество —

скорость и напор, оставалось так и не задействованным: Неркмед не давал ей возможности

перехватить инициативу.

На этот раз его чары приняли вид огромной темной лапы с длинными когтями, сжавшейся

в том самом месте, где только что стояла Тэззи. Она телепортировалась, однако, избежав

соприкосновения с лапой, поняла, что это только начало. Неркмед построил свое заклинание

таким образом, что при любой попытке переместиться ближе к нему лапа неизбежно поймала бы

ангела; Тэззи это увидела и рефлекторно ушла туда, где до нее не могли добраться — однако, в

результате она оказалась именно там, где и было нужно Неркмеду. Рука вдруг раздалась вширь и

распалась: вторая часть его заклинания вызвала целую бурю мечущихся по воздуху когтей; Тэззи

сотворила новый защитный кокон, внешне похожий на клетку в форме шара, прутья которой

состояли из белого огня, и устремилась к врагу — это было последнее, что она успела сделать.

Перемещающиеся огненные линии поначалу, как и планировала Тэззи, без труда прожигали путь

через темную бурю когтей, но на середине пути Неркмед ударил так, что по сравнению с этим

выпадом даже его первая ошеломительная атака показалась ребячеством. Он опять заставил

резонировать между собой совершенно несвязанные вещи — на этот раз сразу три заклинания:

бурю когтей, огненную клетку Тэззи и собственно атакующий импульс, оформившийся в образ

особенно длинного, состоящего из множества сегментов, когтя, протянувшегося между фигурами

Лорда и ангела. Как и в первый раз, сам по себе атакующий импульс не имел особенной мощи;

однако, сложившись в единое целое с двумя другими заклятьями — одно из которых

принадлежало противнику, и, по идее, должно было беречь его подобных атак — приобрел

поистине сокрушающую силу.

Защитные поля сгиуда восстанавливаются очень быстро, даже за то ничтожное время,

которое прошло после первой атаки, дыры в некоторых оболочках Тэззи сумели затянуться — но,

конечно, далеко не все. Новый удар стер в порошок и то, что еще первое заклинание не сумело

разгрызть, и то, что уже успело восстановиться. В первый раз Неркмед попробовал ее на зуб,

теперь — полноценно надкусил и разжевал…

Словно заточенное бревно пробило ее живот, повлекло вниз и пригвоздило к полу. Она

еще трепыхалась, еще была жива, но понимала, что проживет не дольше, чем бабочка, заживо

пришпиленная к кусочку картона. Сияющие нити, из которых состояли крылья Тэззи, проникли в

структуру поразившего ее заклятья и попытались выдернуть его из тела — увы, сил на это у нее не

хватило. В следующее мгновение еще несколько игл возникли из ниоткуда, вошли в сочленения

крыльев, откинули их обратно и обездвижили.

Тэззи не могла поверить в то, что проиграла этот бой. Им ведь говорили, что сила, которая

будет дана ученикам Обители — выше колдовства магов и Обладающих Силой! Почему же она

повержена, а ее враг, не получивший ни царапины, спокойно стоит рядом, рассматривая ее так, как

будто бы она была маленьким злобным животным, требующим аккуратного обращения — но все

же не представляющем настоящей опасности для жизни.

— Теперь поговорим, — произнес Лорд Неркмед. — Кто ты такая?

Тэззи Тир не ответила. Она почти не слышала его… Да, он говорил что-то, но ей не было

до этого дела. Она пыталась понять причину своего поражения. В чем она ошиблась?..

— Ты довольно любопытно устроена, — заметил Неркмед, продолжая разглядывать

плененного ангела. — Хмм, код информационного поля такой, что обычными способами его не

прочесть… Да, тебя будет интересно исследовать. Не расскажешь, кто ты и за что так обиделась

на меня, что решилась на это бестолковое нападение?.. Нет?

«Нам не могли солгать, — думала Тэззи. — Но почему же тогда моих сил оказалось

недостаточно?..» Ей вдруг показалось, что ее внутренний мир замер.  «Моих»?  Вот в чем ошибка.

Она полагалась на себя. Хотя она и прилежно выучила основные постулаты учения Небесной

Обители, внутри себя, на каком-то глубинном уровне она по-прежнему продолжала делать все, что

делала —  ради себя. Ей была дарована сила, и она решила — не вполне сознательно, нет, и это, может быть, единственное, что способно ее оправдать — решила, что эта сила теперь

принадлежит ей. Хотя мастера и помогли им избавиться от страстей, некоторые тонкие искушения

— гнилостные флюиды того извращенного миропорядка, с которым были призваны бороться

Служители — еще могли проникать в их души и осквернять те невидимые внутренние святилища,

что иначе могли и должны были стать обиталищами благого источника. Все, что ей даровалось в

Обители, не предназначалось для ее личного использования; она должна была стать орудием,

рабом, беспрекословно выполняющем веления высшей воли — вместо этого она вообразила, что

может сама управлять собой и по собственной воле распоряжаться полученными дарами!

Бестолковая дура! Боль, вызванная засевшем в ее животе колдовским когтем, отступила на второй

план, а внутреннее мучение, сожаление о собственной глупости и слепоте, желание как-нибудь

унизить себя и наказать, сделалось непереносимым. Ее вина была безмерна, и ей захотелось

немедленно уничтожить себя для того, чтобы ее внутренняя нечистота, ее потаенное желание

иметь собственное  я, наделенное независимой личной волей, перестало наконец своим

существованием оскорблять взор благого источника. Она — еще одно жирное пятно грязи на лице

этого измученного, больного мира; она целиком и полностью виновата в том, что чудесные дары, посланные свыше, уступили мерзкому волшебству Обладающего Силой, и самым справедливым и

лучшем будет, если она немедленно умрет, здесь и сейчас, и тем самым убережет от осквернения

— не себя, нет! — те способности и силы, которые были дарованы ей Обителью и которые теперь

собирался «исследовать» Неркмед кен Скизайд.

Она переставала видеть то, что происходило вне ее — и не заметила, как внезапно

нахмурился и подобрался пленивший ее враг. Она словно проваливалась внутрь себя, и реалии

внутреннего мира представали перед ней в символических формах. Источник зла — ее

собственная «независимая» воля, и она была готова уничтожить этот источник для того, чтобы

стать проводником иной, единственно истинной и правильной воли — или, если это невозможно,

уничтожить для того, чтобы не осквернять мир наличием такой нелепой и бессмысленной ошибки,

которой она была с самого рождения. В какой-то момент этого полета-падения в никуда она вдруг

встретилась с другой Тэззи Тир, поднимавшейся ей навстречу — не изломанной и жалкой, как она

сама, а уверенной и спокойной, не знающей сомнений и даже не способной испытывать их. На

секунду их взгляды встретились. На лице «прежней» Тэззи читались страх, смятение,

противоречивое сочетание стремлений к жизни и смерти; лицо «новой» Тэззи не выражало ничего, оно казалось совершенно бесстрастным. Глядя на это лицо, «прежняя» Тэззи вдруг подумала, что

теперь, когда она окончательно отреклась от своей воли, кто-то ей на замену выставляет ее точную

копию, куклу — прекрасную и совершенную, но, вместе с тем — и совершенно бесчувственную.

Идеальное, не рассуждающее орудие. Впрочем, она тут же поняла, что пришедшая мысль не

может быть ничем иным, как ложью — ведь она как будто бы подразумевала, что в новой Тэззи

есть какой-то недостаток, ущерб по сравнению с Тэззи прежней… Конечно, не могло быть ничего

подобного, ведь прежняя Тэззи, воспринимавшая все, может быть, слишком остро, была

несовершенным порождением искаженного мира, а Тэззи новая — непосредственным,

совершившимся только что, творением благого надмирного источника, и уж конечно должна была

превосходить прежнюю Тэззи решительно во всем… Высшей воле виднее, как все должно

совершаться. Успокоенная этой мыслью, она закрыла глаза и канула во тьму небытия — уже

окончательно и бесповоротно, и никто уже, ни ангелы, ни Лорды, ни Изгнанные Боги не смогли

бы остановить ее, ибо таков был ее выбор; в тот же самый миг — уже не во внутренней, а во

внешней реальности — новая Тэззи Тир открыла глаза.

Она ощущала сгущение удерживавшей ее силы и знала, что может теперь до определенной

степени влиять на нее. Роли поменялись. Она сделала то, что Неркмед чуть раньше сделал с ней —

проникла в его заклинания и исказила их: не слишком сильно — настолько, чтобы они перестали

удерживать ее крылья. Затем она извлекла пронзивший ее нутро коготь и поднялась с пола. Ее

гэемон и защитные поля восстанавливались с немыслимой скоростью. Неркмед творил какое-то

новое заклятье, но Тэззи знала, что эту битву Лорд уже проиграл. Те особые преимущества,

которые давала ему Сила, теперь были сведены на нет — потому что теперь Тэззи ощущала ее и

сама могла вмешиваться в ее действие. В распоряжении Неркмеда оставалась лишь обычная магия

— Формы, классика, пара Имен и немного Высшего Волшебства — но аналогичными

способностями обладала и Тэззи; при том она была намного быстрее и, по самому существу

приобретенных способностей, нацелена на убийство, а Неркмед — нет: он был неплохим ученым,

но далеко не идеальным бойцом. Поединок распался на две части: на одном уровне Тэззи и

Неркмед обменивались заклинаниями, на другом существовали как два источника притяжения,

разрывающие Силу Тайных Дымов на две части. Сила перестала быть преимуществом одной из

сторон, она сделалась призом в борьбе.

Ожесточенный бой продолжался меньше минуты — за это время Неркмед и Тэззи успели

полностью разрушить верхнюю часть замка и залить огнем внутренний двор, стены и

пространство вокруг: зачарованные стены зала, где находилось Главное Сплетение Источника, не

смогли удержать той мощи, которую они выпустили на волю. Воздух переполняли вспышки,

разноцветные сияния перемежались друг с другом, поднимались зигзаги лиловых, почти черных и

ослепительно-белых молний.

Потом беспорядочные выплески энергии, вызываемые сталкивающимися заклинаниями,

начали стихать; пожар на руинах замка все еще бушевал, но более не усиливался, и

поднимающиеся вверх клубы дыма расступались перед фигурой прекрасного крылатого создания,

неподвижно замершего между небом и землей.

Повержен во прах Лорд Неркмед, и нет более его Силы. Если, приходя в тварный мир,

Сила преображала реальность, то теперь Сила сама стала тем, что подлежало перемене. На место

Заклинателя Тайных Дымов пришел Ангел: но изменения не ограничились тем, что одно существо

потеряло право собственности, а другое приобрело. Ведь Сила — не пассивный объект, она

слишком тесно увязана с Лордом, чтобы существовать как прежде, будучи от него отделенной.

Для Неркмеда Сила была всем, в ней лежал источник его волшебства; для Тэззи полученное стало

лишь одним из ее атрибутов. То, что было вдохновением и творческой энергией Неркмеда,

сделалось фиксированным, строго определенным могуществом Тэззи, не способным не

увеличиться, ни уменьшится, ни перейти во что-либо иное.

Для Обладающих — таких, как Неркмед — бывших смертными еще совсем недавно, Сила

подобна семени, что лежит в грязной земле, питается влагой, уже дало росток и обещает когда-

нибудь, быть может, превратиться в высокое дерево… Но этого не будет. Семя с проклюнувшимся

ростком извлечено из земли, очищено от грязи, высушено и сохранено в целости. Теперь это часть

гербария. Упрятанное под стекло, оно всегда останется таким, каким его поместили на стенд. Да,

это то самое семя. Только расти оно уже не способно. А Тэззи — хранитель гербария. Ангел-

хранитель, если быть точным.

***

— …Есть тайна, — сказал Рийок, — поведать которую я прежде не мог, ибо вы не были

готовы узнать ее. Теперь время настало; и это последнее, что мне осталось открыть вам.

Мерно расхаживая взад и вперед по каменным плитам храма, он ненадолго замолчал.

Ученики должны были проникнуться значением момента. Даже если они еще не понимают, что на

этом — все. Даже если многие из них еще проведут в монастыре недели или даже месяцы. Учеба

окончена, и это — его прощальное благословление данной группе. Ему хотелось верить, что все

они выдержат экзамен, как выдержала его Тэззи Тир. Начав свою охоту, они поймут, что их

собственных сил — недостаточно, чтобы победить. Сумеют ли они в этот момент покориться

высшей воле и отдать себя ей, как отдала Тэззи? Если да — в Небесную Обитель придет новый

брат. Они еще не братья, хотя их и называли так, а только личинки настоящих Служителей.

Должно произойти настоящее перерождение, прежде чем ученики смогут ими стать. Но сейчас

ему следует немного приободрить их. Они на самом пороге, и Рийоку хочется верить, что экзамен

выдержат все.

— То, что мы делаем, — заговорил наконец мастер. — Еще не сама война, но лишь

подготовка к ней. Собирается воинство, и каждого из вас ждет испытание веры, которое и

определит, войдете ли вы в число избранных, или же, не сумев преодолеть себя, погибните, как и

всякая иная часть этого искаженного мира. Я верю, что время, которое вы провели здесь,

потрачено не зря, и вы успешно завершите начатое, став теми, кем должны стать. Но говорить я

хотел не об этом.

Нынешнее положение дел — лишь прелюдия, приготовление к войне. Даже лучшие

воители потерпят поражение, если нет полководца, который станет руководить ими. И нам

обещано, что такой полководец придет. Он уже здесь, но пока еще скрыт и невидим, однако, час

его близок. Каков будет его облик и каким именем он назовется, ведомо только благому

источнику бытия; мы же, ожидая его, но не зная, когда именно и как исполнятся все обещания,

называем его Светлейшим. Все превосходные имена можно было бы связать с ним, ведь он —

господин всех совершенств, наместник той высшей силы, которой мы служим, святой посредник

между творением и благим источником. Он низвергнет Владык падшего мира с их нечистых

тронов и переменит саму историю: время сделается другим, и многое из того, что мнится сейчас

«существующим» (но на деле не является таковым, ибо не может существовать то, что отступило

от блага) станет не более реальным, чем выдумка, небылица. Вы знаете уже, что первым Именем, которое прозвучало в бесформенном темном хаосе, предшествовавшем началу бытия, было Имя

Света, и потому не случайно, что из всех превосходных имен, которые можно было бы отнести к

высочайшему посланнику, мы предпочитаем использовать именно это. Он — венец истории, ее

высшая точка, и одновременно — ее конец и начало; как господин всякой твари и наместник

благого источника он был предызбран еще прежде, чем возникло само время; и он же —

привратник, который уничтожит время и приведет верных к бесконечному счастью, а неверных —

к бесконечному мучению. Он станет зримым воплощением высшей воли, ее совершенным,

наиболее полным выражением в сотворенном мире. Так будет, все события уже предрешены и

неизменны, и все, к чему сводится ваш выбор — на какой стороне вам быть… Но право

повиноваться самому Светлейшему, величайшую честь войти в непобедимое воинство, что

должно быть собрано к его приходу — все это вы еще должны заслужить. Нет блага выше, чем

быть его рабом, ведь служить Светлейшему — тоже самое, что служить благому источнику: они

не отделены друг от друга. Светлейший не имеет собственной воли, но воля, которая ведет его —

это и есть та воля, которой мы служим; он же — наисовершеннейший ее проводник.

Более мне нечего добавить. Теперь вы знаете все, и все самые сокровенные надежды и

тайны Небесной Обители вам открыты. Все необходимое дано вам; ваш ум, тела и души —

очищены от скверны; и все, что вам осталось — совершить тот самый последний и самый важный

шаг, что еще остается на вашем пути от смертного состояния, когда вы были рабами мира, к

состоянию бессмертному, когда вы станете Служителями Истины. Я благословляю вас.

Прислушайтесь к себе, и как только будете готовы, как только в вашем сердце раздастся тихий

голос, велящий совершить правосудие — отбросьте сомнения и сделайте этот последний шаг; и

если дух ваш будет чист и предан Истине — то вскоре вы вернетесь сюда, и высшая, неземная

слава, невыразимое сияние благого источника будет с тех пор всегда и во всем сопровождать вас.

11

Вспышка молнии на мгновение высветила темный рельеф туч, вызвав у Дэвида ощущение,

что над головой вместо неба нависает неровный, покрытый наростами, изъеденный трещинами

потолок исполинской пещеры. Еще вспышка и еще… С каждым разом рисунок туч немного

менялся, и наблюдаемое наверху движение разрушало иллюзию замкнутого пространства пещеры.

Дэвид опустил взгляд. Перед ним лежала изломанная бесплодная равнина, кое-где

перемежаемая сланцевыми холмами, напоминавшими концы проткнувших кожу сломанных

костей. Два участка тускло фосфоресцирующего воздуха — один справа, другой далеко впереди.

Ни души… безмозглые низшие демоны, стремительно пересекавшие светящуюся зону и

перемещающиеся по камням живые тени — не в счет.

Дэвид пришел сюда для того, чтобы вызвать Кирульта, Проводника Мертвых. Обучение он

закончил. Не пора ли выполнить свою часть договора — с тем, чтобы, как следствие, и Кирульт

выполнил свою?..

Такова была его изначальная цель, но по прибытии на место Дэвида охватили сомнения, и

чем больше он размышлял, тем более весомыми они казались. «Я хочу, чтобы ты узнал, откуда

проистекает сила Небесной Обители и как она действует, как приобретается, какие преимущества

и какие слабые стороны есть у ее адептов» — сказал ему бог смерти три года назад. Кое-что Дэвид

сумел узнать. Но слишком многое оставалось еще невыясненным. Удовлетворит ли Кирульта

достигнутый результат? Не вызывало сомнений, что более всего его должно интересовать, как

выпускники Небесной Обители расправляются с Обладающими Силой — но, если он спросит об

этом, что ответит Дэвид? Ничего. Одно дело — учеба, совсем другое — реальный бой. Да, из них

сделали неплохих убийц, но достаточно ли этого, чтобы противостоять Силе? Что станет той

«козырной картой», которая определит исход поединка с Обладающим Силой? Боевая магия вкупе

с Истинным Именем и атрибутивным волшебством? Но Обладающие, кроме совсем уж юных и

толком еще не понимающих, кто они такие и на что способны, располагали ничуть не меньшими

возможностями, а главное — к их услугам была Сила, позволявшая в большей или меньшей

степени, в зависимости от условий и обстоятельств, диктовать свои правила боя. Можно было

предположить, что лекемплет Обители, который присутствовал везде, где были его адепты, каким-

то образом подавлял или по крайней мере уменьшал влияние Силы, но это было лишь

предположение, а Дэвид сомневался, что Кирульта удовлетворят предположения.

Сначала нужно было сдать экзамен. Это сделает разговор предметным.

Дэвид вздохнул. Он ждал три года, подождет еще немного. Где бы ни находилась Идэль,

еще несколько недель — или дней? — вряд ли что-то изменят в ее судьбе. Он отогнал образ

глубоких ям Страны Мертвых, заполненных гниющими, но еще слабо шевелящимися телами, и

задумался о том, как провести время — что-то около шестнадцати или пятнадцати часов,

остававшихся до условленной встречи с Эдвином и Алианой. Он не хотел возвращаться в замок

Вилиссы или уединяться где-нибудь за книгой. Он слишком долго был оторван от нормального

человеческого общества — может, стоит наведаться в какой-нибудь город? Впрочем, хеллаэнские

города сложно было назвать «нормальными», да и «человеческими» они были лишь отчасти, но

каким бы странным не было местное общество, Дэвид ощущал, что оно ближе ему, чем любое

другое. Вздумай он вернуться сейчас в Лачжер-таун… или в Хешот… или в Кильбрен… — и он

почувствует себя чужаком, незаконно пробравшимся на чужой праздник жизни. Эти миры были

чище и лучше, чем Хеллаэн (даже Кильбрен, не смотря на свою близость к метрополии, был

лучше — если, конечно, принимать во внимание не одних только высокорожденных, но и

остальные слои общества), однако, там он будет лишним, а здесь… он ненавидел Темные Земли за

ту злобу и беспринципную жестокость, которая считалась нормой жизни, но почему-то он не

ощущал себя здесь чужим.

По волшебной дороге Дэвид перенесся в Хоремон, на одну из телепортационных

площадок города. Две недели назад Эдвин правильно оценил ситуацию и самостоятельно известил

Алиану о том, что встреча откладывается. Не сделай он этого, Властительница могла попытаться

найти Дэвида сама, а это было бы не очень хорошо. Точного срока завершения обучения не

существовало, каждый, по прошествии двух с половиной лет после вступления в ряды братства,

сам решал, когда ему сдавать экзамен, нужно было только прислушаться к «внутреннему

голосу»… Дэвид и Эдвин, с разницей в несколько часов, заявили об уходе Обители через два дня

после того, как Рийок прочел свою последнюю речь. Рийок не возражал. В замке Вилиссы они

обсудили предстоящую стратегию действий. Эдвин очень хотел сдать экзамен. Он предполагал,

что при убийстве Обладающего с учеником должна произойти какая-то финальная метаморфоза,

которая, наконец, раскроет последние секреты волшебства этой странной закрытой секты,

неизвестно кем и для чего основанной в Хеллаэне.

Ошибочно было бы рассматривать Обладающих Силой как некую социальную группу —

они никогда не были «обществом» и не могли им быть — но все же некие внутренние отношения

между ними существовали: они враждовали, игнорировали друг против друга, заключали союзы, а

в некоторых, совершенно исключительных случаях — даже браки. По большей части, что не

удивительно, этот их внутренний мир оставался закрыт для смертных. Прежде ни Дэвиду, ни

Эдвину не было до него особого дела, но теперь ситуация изменилась: затеяв свою охоту, они

неминуемо в этот мир влезут. Информация о текущей расстановке сил вдруг сделалась

чрезвычайно важной; и это была одна из причин, побуждавших их встретиться с Алианой прежде,

чем начать охоту: Властительница могла помочь им советом, что, безусловно, было бы очень

любезно с ее стороны, особенно с учетом того, на какой риск пошел Дэвид, предупредив ее саму о

планах Шоара кен Зхадара.

В качестве места встречи опять был выбран магазинчик Алианы. От приглашения в ее

замок, к сожалению, пришлось отказаться. Эдвин не имел оснований доверять ей, и соваться в

место, которое слишком легко могло стать ловушкой, не желал. Дэвид доверял, но и он, и Эдвин

по-прежнему были слишком тесно связаны с Обителью, чтобы позволить себе такой визит.

Сомнительно, чтобы эта связь позволяла мастерам следить за каждым их шагом, но посещение

замка Леди уж точно не прошло бы незамеченным. Слишком много Силы. Алиана также была в

некотором роде, ходящим источником Силы, но она, по крайней мере, могла эту силу скрыть, да

еще и подготовить место встречи так, чтобы сделать связь между неверными учениками и

лекемплетом Небесной Обители по возможности слабой и менее чувствительной. В замке, где

находилось ее Средоточье, подобная работа не имела бы смысла: несмотря на ослабление сигнала, большое скопление Силы рядом с учениками в Обители наверняка бы ощутили.

Была мысль собраться у Вилиссы, и Дэвиду это казалось хорошей идеей, но Эдвин с ходу

отверг предложение. Помимо чисто магических проблем — специфическую энергетику

Обладающей нужно было как-то встраивать в созданную Вилиссой систему, а было сомнительно,

что означенная перспектива придется по вкусу как первой, так и второй — было еще одно но:

Эдвин не хотел превращать замок тети в штаб-квартиру врагов Обители. Вилисса оказала ему

неоценимую помощь, но игра входила в решающую фазу. Рано или поздно в Небесной Обители

поймут, что он и Дэвид каким-то образом сорвались с крючка, и очень может быть, что после

этого их попытаются уничтожить. Может быть, им удастся отбиться, может — успеют сбежать,

может — погибнут, но в любом случае Эдвин не хотел находиться в замке тети, когда это

нападение произойдет. Если произойдет. Сама по себе Вилисса цепным псам Обители

неинтересна, но, оказавшись в центре разборок между «верными» и «неверными» ангелами, легко

может погибнуть.

Магазинчик Алианы не был идеальным местом для встречи и планирования дальнейших

действий, но выбрали именно его, потому что все остальные места были еще хуже.

Оставалось только дождаться назначенного срока, придти на место и все обсудить.

Около двух часов Дэвид бродил по Хоремону, бесцельно меняя уровни города и избегая

лишь попадать на самый «нижний», где обитали бедняки. Там слишком много несчастных, а он —

размазня и неизвестно, сумеет ли остаться в стороне, увидев какую-нибудь вопиющую

несправедливость. Заниматься чужими проблемами Дэвид не хотел. У него сейчас собственных

полно.

В конце концов, он добрался до той части города, где находился экзобиологический рынок

— и не заметил, как пролетело еще два часа. Собственно говоря, там можно было бродить

сутками, рассматривая диковинных существ, привезенных магами из самых разных миров. Это

был еще один город внутри города — пространственный пузырь, связанный с «общим уровнем»

несколькими десятками переходов. Немыслимое количество существ самых разных форм и

размеров поражало воображение.

Когда Дэвид почувствовал, что наблюдаемое разнообразие начинает слегка утомлять, он

закончил свою экскурсию и вернулся в основную часть города. Снял комнату в дешевой

гостинице. Поспал, помедитировал, немного поработал с ИИП. Спустился на первый этаж

перекусить. Занял столик у окна. Потягивая сок, смотрел на спешащих по улице людей и нелюдей, и думал о том, что ждет его в будущем… Мысли текли неспешно и плавно. До назначенного

времени оставалось немногим больше часа.

— Добрый день.

Дэвид оторвался от своего занятия и недовольно посмотрел на пожилого мужчину,

занимавшего место напротив. Слабенькие защитные чары, невысокий уровень Дара, небогато

одет… в ножнах на поясе — короткий клинок, слегка усиленный примитивными заклинаниями.

Либо иммигрант, либо горожанин, едва-едва выбравшийся из городской бедноты — либо

наоборот, обнищавший, и вот-вот собирающийся стать ее частью.

Дэвид посмотрел на зал — практически все столики стояли пустыми.

— Мне не нужна компания, — сообщил он пожилому мужчине.

— Мне тоже, — мужчина улыбнулся, продемонстрировав слегка подпорченные гнилью

зубы. Дэвид поморщился.

— Смущает мой вид? — Иронично осведомился незнакомец. Он откровенно навязывался в

собеседники — и нерасположенность второй стороны к разговору его, похоже, мало волновала.

Вкупе с развязными манерами такое поведение не могло не раздражать. — Видите ли, я лишь

недавно занял это тело и еще не успел привести его в порядок.

Дэвид окинул его скептическим взглядом. Гэемон незнакомца ничего особенного не

представлял. Один гэемон, не двойной, никаких следов одержимости… Впрочем, даже если

сказанное — правда и перед Дэвидом Брендомом — тело, занятое чужим сознанием — что с того?

Дэвид допил сок и уже собирался встать из-за стола, когда новая реплика незнакомца заставила

его изменить намерение и уже более внимательно присмотреться к этому настойчивому

посетителю…

— Кстати, а ты уже выбрал, какого Лорда будешь убивать?

Дэвид некоторое время молча рассматривал незнакомца, с трудом удерживаясь от

искушения вскрыть его убогую магическую защиту, подавить волю, проникнуть в разум и без

дальней болтовни выяснить, кто это и откуда располагает такой интересной информацией о

Дэвиде Брендоме.

— Ну, не молчи, — произнес мужчина. — Скажи что-нибудь. А то мне начинает казаться,

что я разговариваю сам с собой.

Дэвид вздохнул.

— Кто вы такой и что вам от меня нужно?

— Мне нужно, чтобы ты убил Лорда, на которого я укажу, — бесхитростно ответил

мужчина. Дэвид тихо засмеялся.

— И только-то? А может, еще что-нибудь?.. Нет, правда? Шнурки погладить? Или за

пивом сбегать? Точно ничего не нужно?..

— Ты прав, нужно. — Охотно кивнул мужчина. — Нужно, чтобы ты принес из замка этого

Лорда одну старую вещь… да, одну такую небольшую вещицу, которая…

Окончания фразы Дэвид не услышал. У него вдруг возникло ощущение дежавю — как

будто бы когда-то уже слышал нечто подобное… или встречался с кем-то, кто использовал

схожую манеру общения… но как ни старался, Дэвид так и не смог вспомнить, кого именно

напомнил ему этот пожилой и не очень-то приятный субъект.

— Я спрашивал, кто ты, но ответа так и не услышал, — произнес землянин, прервав поток

отвлеченных рассуждений, в которые погрузился незнакомец. Позже, Дэвид даже не мог сказать, о

чем именно он рассуждал: речь субъекта изобиловала лирическими отступлениями, разбором

понятий, и периодическим обращением к вопросам высокой философии… При том все это не

просто перегружало основную речь, но еще и выстраивалось в несколько ступеней: скажем, он

делал лирическое отступление, потом разбирал какое-то понятие в этом отступлении, а потом

отстранялся и с высоты полета мысли, присущего настоящему философу, принимался

рассматривать логические переходы в проводимом разборе понятия… Основную мысль, которую

он при этом толкал, было очень легко потерять, а раз потеряв — уже невозможно найти.

— Ко всему прочему, — добавил Дэвид. — Ты ведешь себя так, как будто бы мы хорошо

знакомы. Но я вижу тебя впервые. Поэтому, пожалуйста, ближе к делу.

— Мы действительно знакомы, — подтвердил мужчина. — Хотя ты вряд ли меня

помнишь. Ну, конечно не помнишь. Ты и не должен помнить. Я был бы очень удивлен, если бы ты

помнил…

— Короче… — Дэвид утомленно прикрыл глаза рукой.

— Длиннее, — незнакомец опять «ослепительно» улыбнулся, повторно травмировав

психику Дэвида печальным состоянием своих зубов. — Теперь слушай внимательно, это очень

важно.

Он поднял палец с желтовато-серым неровным ногтем и произнес, четко и раздельно:

—  Карл у Клары НЕ КРАЛ кораллы, а Клара у Карла НЕ КРАЛА кларнет.

Тишина.

— Ну и?.. — Спросил Дэвид, когда пауза, на его взгляд, чересчур затянулась.

— Сейчас-сейчас, — успокоил его мужчина. — Ты хороший человек, Дэвид, только

немного… медленный. Поэтому не сразу доходит. Сейчас дойдет. Как только все цепи в мозгу

замкнутся.

Дэвид решил, что с него хватит. Общаться со скучающими психопатами — может быть, и

занимательно, но лично у него на это времени нет. Наказывать незнакомца за хамство он не станет

— в конце концов, он ведь  добрый ангел. Он просто поднимется и уйдет…

Но он этого так и не сделал.

Охватившее его неуютное ощущение усиливалось, пока не достигло порога, за которым

начиналась боль. Источник страдания не был внешним, это было какое-то внутреннее

неустройство, из той категории, что вызывается внезапными отчетливыми воспоминаниями о

страданиях, испытанных когда-то в прошлом. Психика пластична: один раз пережив некое

состояние, человек может возвращаться в него вновь и вновь. Ясное и четкое воспоминание о

пережитом ощущении способно вновь повторить это ощущение — или, по крайней мере, вызвать

некий ослабленный или суррогатный его вариант — хотя никакой внешней причины для этого

ощущения как бы уже и нет.

В какой-то момент Дэвиду показалось, что он находится в раскаленной среде, которая

медленно, но верно разъедает его плоть… Вернулось пережитое некогда чувство паники,

отчаяния, безумное желание найти выход, и, вместе с тем — вызванная болью неспособность

сосредоточиться на чем-либо определенном… все переживания загнанного в ловушку зверя.

«У вас тут что, клуб самоубийц?..»

…Беседа, состоявшаяся некогда в недрах выброшенного из Бреда астрального острова,

промелькнула перед ним, как запись, поставленная на ускоренную прокрутку. Та самая

отсутствующая часть воспоминаний, о которой его предупреждала Вилисса кен Гержет.

И конец разговора, перед тем как он все забыл на обратном пути в «Око Алабриса» — где,

вопреки его тогдашним ожиданиям, Дэвида ждали не враги, а Лайла, Идэль и Брейд:

«Если бы у меня сохранились воспоминания, я мог бы как-нибудь помочь тебе…»

Это были его собственные слова. И ответ безымянного благодетеля:

«Если   ты   каким-то   чудом   останешься   в   живых   и   если   мне   вдруг   что-то   от   тебя

потребуется — не беспокойся, я сам тебя найду.»

«Но я не буду помнить…»

«Ничего страшного. Я тебе напомню».

Воспоминания отступили, стало возвращаться ощущение реальности. Он уже не был

«там», в прошлом. Он опять был здесь, в «сейчас». Только это самое «сейчас» слегка изменилось.

Прежде всего — изменилось его отношение к сидящему напротив человеку… Человеку ли?.. Нет,

он только таковым казался.

Манера общения, действительно, была узнаваемой — даже не смотря на то, что в прошлый

раз они использовали исключительно мысленную речь. Этот субъект мог использовать разные

средства для самовыражения, но сам при этом всегда оставался одним и тем же…

— Так значит, это вы меня тогда спасли, — произнес Дэвид.

Пожилой мужчина едва заметно кивнул.

— Как вас зовут? Теперь-то вы можете сказать?

— Ну… — Собеседник задумался. — Ну, предположим, Ксочипилли.

— «Предположим»? — Переспросил Дэвид.

— Это одно из моих имен. — Развел руками пожилой мужчина.

— «Одно из»? Но как я понимаю, не самое популярное? — Дэвид покачал головой. — Вы

мне по-прежнему не доверяете?

— Доверяю. Но ты можешь и потерпеть неудачу. А я не хочу рисковать.

— Если я вообще соглашусь на ваше предложение… — Буркнул землянин.

Ксочипилли рассмеялся:

— Если не согласишься, информация обо мне тебе точно ни к чему.

— Откуда вы вообще узнали, что сейчас я собираюсь убить одного из Обладающих?

— Все просто. Вскоре после того, как мы с тобой расстались, мне удалось захватить чужое

тело. Потребовалось время, чтобы приспособить его к своим нуждам, но когда я это сделал, то

стал искать возможности вернуть ту небольшую вещицу, которая, как ты знаешь, мне очень

нужна… Ключ хранится в замке Лорда Равглета, Ловчего Смерти. После провала затеи с

астральной станцией Ключ более в действие не приводился и из замка его также не выносили.

Вариант с похищением отпадал и я стал искать кого-нибудь, способного отнять Ключ силой. В это

же время я натолкнулся в ИИП на информацию о Небесной Обители — понятное дело, она меня

заинтересовала, и я начал наблюдение. Внутрь проникнуть не удалось — ее поле довольно

успешно глушило следящие заклинания, однако за постоянными — равно как и за временными —

магическими дорогами, ведущими в Обитель, наблюдать было можно. Я искал ангела-убийцу,

который бы согласился выбрать в качестве цели своего «экзамена» моего дорогого Равглета,

правда, было не совсем понятно, что может заинтересовать такое существо и как убедить его

отдать мне камень после успешного завершения миссии. Попытка заговорить с одним из ваших

привела к моей скоропостижной смерти — к счастью, гэемон он мне повредил не слишком сильно

и вскоре я нашел себе новое тело. Вот это. — Ксочипилли вытянул руку и критически осмотрел ее.

Пошевелил пальцами с желтыми неровными ногтями. — Я продолжил наблюдать за Обителью и

вскоре увидел тебя. Признаться, я был удивлен. Ты сильно изменился за прошедшее время.

Дэвид кивнул.

— Мне многие это говорят… И значит, теперь вы ждете от меня помощи?

— Мне кажется, — произнес пожилой мужчина. — Ситуация почти зеркально отображает

ту, что была при нашей первой встречи, хотя и расстановка сил уже другая. Тебе ведь нет

разницы, кого именно убивать?.. Или же я ошибся и ты вообще не собираешься сдавать этот ваш

«экзамен»?

— Собираюсь, — вздохнул Дэвид. — А что представляет из себя Лорд Равглет?

— Обычный Лорд. — Пожал плечами Ксочипилли. — Не из великих, но и не вчера

появился на свет.

— Но достаточно сильный, чтобы превратить вас в обычного смертного?

— От Силы меня отсек не он, — совершенно спокойно ответил Ксочипилли и Дэвиду

стало ясно, что его попытка «тонко» поддеть собеседника не удалась.

— А та вещь, которая вам так нужна, как у него оказалась? — Спросил землянин.

— Понятия не имею. В то время я был немножко мертв и не имел возможности следить за

событиями. Можно предположить, что когда вырезали тех, кто виноват в моем нынешнем

положении, их владения подверглись разграблению. Равглет — либо мародер, либо тот, кто

ограбил мародера, либо тот, кто ограбил ограбившего… ну и так далее.

— Ясно.

— Ну что, — поинтересовался Ксочипилли, — мне ждать тебя с моим имуществом или

придется искать какие-нибудь другие пути вернуть его?

— Ждать? — Переспросил Дэвид. — А вы сами не собираетесь участвовать?

— Нет. При моих нынешних возможностях во время нападения я буду только обузой. Ты

сам все видишь. — Ксочипилли развел руками.

«Он прав, — подумал Дэвид. — Дар на уровне Куде-фар… это несерьезно. Его любой

стражник по стенке размажет.»

— Ну хорошо, — сказал землянин. — Я постараюсь помочь. Как выглядит эта штука?

— Вот так.

Над правой рукой Ксочипилли возник иллюзорный образ: полупрозрачный желто-

коричневый топаз, вытянутый и заостренный с обоих концов.

— Лови Склепок.

Контуры двух гэемонов на мгновение соприкоснулись. Дэвиду стал известен не только

внешний вид Ключа, но и то, как он воспринимался бы вижкадом и какие излучения

распространял.

— Зеркал у меня нет, — сказал Ксочипилли, поднимаясь. — Буду ждать тебя здесь каждый

день, в это же время. Удачи.

***

— Я бы хотела посмотреть на действие той силы, которую вы приобрели в монастыре, —

произнесла Алиана.

Они сидели в гостиной, в том же здании, где находился ювелирный магазинчик

Властительницы, только на втором этаже. Работающие без заклинаний настенные часы — предмет

роскоши, цена которых в Темных Землях намного превышала цену обычного Тальдеара —

показывали, что находятся они тут уже более трех часов. Вазочка с печеньем посреди стола

осталась нетронутой, зато чашек с горячим  сойби было выпито немало. Три часа разговоров. Если

б не сойби, могли и охрипнуть…

Если поначалу Эдвин и Алиана смотрели друг на друга отчужденно, то теперь такого

впечатления уже не возникало: казалось, они нашли общий язык, и довольно быстро. Сему

обстоятельству Дэвид искренне рад: перед началом встречи он сильно беспокоился, как воспримут

друг друга ставший ангелом-убийцей аристократ из древней хеллаэнской фамилии, и Обладающая

Силой, бывшая когда-то (по крайней мере, так казалось самому Дэвиду) обычной девушкой и

даже после перемены природы сохранившая еще значительную часть своей прежней

человечности. Но обошлось. Они были совершенно разными, однако сходились в одном: ни

Эдвин, ни Алиана не были настроены воспринимать «чужое» как нечто недолжное, подлежащее

уничтожению; оставаясь самими собой, в  ином они были склонны видеть не врага, а, скорее, свидетельство многообразия мира — свидетельство, помогающее лучше понять свое собственное

в нем место. Дэвид, который имел хорошие отношения с обоими, послужил им чем-то вроде

связующего канала, ослабив первоначальную напряженность и поспособствовав установлению

скорейшего взаимопонимания. Три часа Эдвин и Дэвид, по очереди, рассказывали об Обители,

выложив, в общем и целом, практически все, что удалось накопать им самим в ходе

самостоятельного расследования. Общение почти целиком протекало на уровне человеческого

пласта реальности, использовать разного рода способности или для заклятья для более быстрой и

полной передачи информации они опасались. Перед приходом молодых людей Алиана создала

магическую систему, которая затуманивала связь адептов с Обителью; она до предела умалила

собственную Силу, сделавшись почти не отличимой от обычной колдуньи с сильным Даром,

инициированной двумя Стихиями — Огнем и Льдом. Оставалось только надеяться, что этих

предосторожностей хватит, чтобы не привлекать излишнего внимания мастеров и незримых

бестелесных существ, служащих Обители и способных ощущать нервную дрожь лекемплета в том

случае, если кто-либо из адептов сталкивался с проявлениями Силы. К магии, даже к самой

обычной, ни Алиана, ни ее гости старались без необходимости не прибегать: баланс маскирующих

чар мог быть слишком легко нарушен.

В силу этой причины просьба Алианы продемонстрировать ей приобретенные в монастыре

магические умения выглядела, как минимум, странно — о чем гости и поспешили заявить. Стоило

ли предпринимать все эти предосторожности, направленные на сокрытие встречи, чтобы

перечеркнуть их в итоге? Стоило ли красться в пещеру спящего тигра на цыпочках, чтобы

затрубить в горн у него над ухом?

Последнее сравнение, сделанное Дэвидом, слегка развеселило Алиану. Все еще

посмеиваясь, серебряной ложечкой она размешала мед в сойби, сделала глоток и сказала:

— Разумеется, не нужно делать этого сейчас. Но ведь где-нибудь вы собираетесь

применять свое волшебство, не так ли? Вот на это я и хочу посмотреть.

— Я полагаю, — задумчиво ответил Эдвин, — что уже в ближайшем времени вся эта игра

в секретность потеряет смысл. Во время убийства Лорда с ангелом происходит какая-то

трансформация — к нему переходит Сила убитого… по крайней мере, ее часть… и далее начинает

существовать в какой-то новой форме. Но разве кто-нибудь слышал об ангелах, которые

поселялись бы в замках убитых и наводили бы там свои порядки? Нет. Они возвращаются в

Обитель и начинают жить там — как правило, в бестелесной форме. И я, и Дэвид видели их не раз

— они общались с нами, учили — но было ясно, что собственных целей, как и собственной воли,

они уже не имеют. В течении двух с половиной лет ученик старательно отторгает свою волю,

подавляет ее, старается стать идеальным инструментом для высшей силы, которая станет

действовать через него. Превращение завершается, насколько можно судить, при сдаче экзамена

— уже не имея никаких собственных желаний, приобретая Силу, он не использует ее для себя, а

возвращается в Обитель и становится очередным элементом системы. За счет вырванной из

внешнего мира Силы — а вернее, той ее части, которая может быть отобрана ангелом —

лекемплет Обители продолжает активно расти и развиваться…

Эдвин сбился. Странное чувство: в какой-то момент ему показалось, что он находится не

здесь, в обществе Дэвида и Алианы, а в каком-то ином месте. Видение было совсем мимолетным

— темный зал, сидящее за круглым столом люди (их лиц не было видно, и даже фигуры скорее

угадывались), и он сам, рассказывающий об Обители… Что это? Плод расстроенного

воображения? Остатки забытого сна?.. Секунду спустя зарождающееся беспокойство пропало —

также неожиданно, как появилось и само видение, вызвавшее это беспокойство; а затем Эдвин

вовсе забыл о нем.

Дэвид и Алиана терпеливо ждали, когда он продолжит.

— В общем, я хочу сказать, — заговорил кен Гержет, повторно ловя ускользнувшую было

мысль, — что поскольку в систему мы встраиваться не будем, в Обители поймут, что с нами что-

то не так. Не знаю уж, как они отреагируют, — Эдвин усмехнулся, — но вот тогда-то и можно

было бы показать вам, госпожа Алиана, все, что вы хотите увидеть. Потому что хуже от этого уже

не будет. Но сейчас мы привлечем лишнее внимание… Я понимаю, что конфликта в любом случае

не избежать, потому как они неизбежно придут мстить «предателям», но хотел бы, чтобы все это

началось как можно позже… Уже после того, как мы пройдем окончательную трансформацию.

— Хорошо, — Алиана кивнула. — Это разумно. А на саму трансформацию я могу

посмотреть?

Дэвид и Эдвин переглянулись.

— Думаю, да… — Произнес землянин.

— Мне тоже так кажется, — согласился Эдвин. — Вреда от этого не вижу. Правда, мы

пока еще не определились с целью…

Дэвид поднял руку. Эдвин замолчал и с интересом посмотрел на него.

— Может быть, и определились, — сказал землянин. — Я, по крайней мере. Не знаю,

правда… — Он не был уверен, что сможет придти и просто так убить ни в чем не повинного

человека… ну пусть не человека, Лорда… не важно. Однако, на другой чаше весов лежал долг

перед Ксочипилли, и — главное — цена за воскрешение Идэль. Он должен был освоить эту силу

до конца, а это означало, что кого-нибудь из Обладающих ему убить в любом случае придется. —

В общем, у меня цель уже есть и в ближайшее время я постараюсь до нее добраться. — Закончил

он несколько сумбурно.

— Твой личный враг? — Спросил Эдвин.

Дэвид покачал головой.

— Я думал, мы вместе пойдем. — С легким недоумением сказал молодой барон. — Или ты

обязательно хочешь один?

— Нет… Я буду рад, если ты присоединишься.

— О ком хоть идет речь? — Алиана по-прежнему улыбалась, но было видно, что

последняя часть разговора ей явно не нравится. — Надеюсь, не о ком-то из моих друзей?.. Мне

казалось, в выборе вашей, так называемой «цели», вам требуется совет… что и было основной

причиной вашего визита. Я что-то упустила? Ситуация изменилась?

— Угу, — Дэвид кивнул. — Кое-что изменилось. Встретил одного… старого знакомого.

Сейчас объясню… Ммм… В общем, началось все еще в то время, когда я учился в Академии. Как-

то раз, читая объявления в «рекламной комнате», я наткнулся на приглашение пройти инициацию, способную существенно усилить магический Дар. Приглашение это делала достаточно известная

и солидная компания, цена была невелика, и я подумал, что не стоит упускать такую

возможность…

***

— …Подозрительный какой-то типчик, — заметил Эдвин после того Дэвид замолчал. — И

имя звучит как-то глупо. Ксочипилли… Где такие имена только дают?

— Вот и мне интересно. Терминал ИИП у тебя с собой?

Эдвин отрицательно покачал головой.

— У меня есть, — сказала Алиана. Она сделала легкий жест… остановилась, так и не

завершив движение. Чуть не забыла о том, что нельзя применять магию. Встала, вышла в

соседнюю комнату и вскоре вернулась с терминалом, внешний вид которого напоминал

пудреницу. Дэвида убил дизайн: нежно-розовый цвет и крошечные фигурки котиков, украшающие

коробку. Вероятно, некоторые чувства отразились на его лице, поскольку взгляд Алианы резко

похолодел.

— Можно? — Эдвин протянул руку и получил терминал. На дизайн кен Гержет внимания

не обращал и вообще казался слегка отстраненным от происходящего вокруг. Открыл

«пудреницу», развернул голографический экран. Посмотрел на Алиану.

— Надеюсь, толику волшебства, необходимую для использования этой штуки, ваша

маскирующая система переживет?

Алиана слегка пожала плечами и вернулась на свое место за столом.

— Должна. Я не буду применять магию вообще, потому что в каждом моем действии

может появиться отголосок Силы — я не всегда могу полностью контролировать ее проявления.

Но если ты ограничишься самыми простыми классическими заклинаниями, думаю,

чувствительность той части лекемплета Обители, с которой соединены вы двое, не станет выше…

Только ни в коем случае не соприкасайся своими контурами со мной.

— И не собирался, — хмыкнул Эдвин.

При помощи вижкада наблюдавший за ним землянин увидел, как гэемон кен Гержета

протянул одну из сенсорных нитей и соприкоснулся с нитью, торчащей из того путаного

сероватого клубка, который на энергетическом пласте мира соответствовал терминалу ИИП.

Пока Эдвин был занят поиском, землянин спросил у Властительницы:

— Лорд Равглет, которого мне «заказали»… Надеюсь, это не один из ваших друзей?

Алиана отрицательно покачала головой:

— Откровенно говоря, я немного покривила душой. Среди таких, как я, друг у меня только

один — Лорд Каренион. С остальными я знакома мало. И те, с кем знакома, мне, в своем

большинстве, не нравятся.

— А про Равглета вы что-нибудь слышали?

Властительница помолчала.

— Да, кажется… — Задумчиво произнесла она. — На одной из светских вечеринок кто-то

рассказывал про Ловчего Смерти. Изначально он был одним из прислужников Бога Мертвых.

Даже не младшим божеством, а просто демоном-ищейкой, ничем не отличающимся от других

таких же злобных созданий. Потом Богов изгнали, и началась анархия. Лавируя между более

сильными демонами и богами в Стране Мертвых, Ловчий набирался сил и даже попытался

отхватить кусок территории в свое собственное владение. Где-то на этом пути он Обрел Силу и, в

общем, имел все шансы стать одним из множества князьков Страны Мертвых, вечно воюющих

друг с другом, если бы не появился Десмонд. Король начал наводить порядок в своем королевстве, но очень многих это не устроило, и Ловчий оказался в коалиции, сформированной властителями

нежити для того, чтобы противостоять Королю Мертвых. Их разгромили, но Ловчий успел бежать.

Так он и оказался в Хеллаэне. О его силе и способностях мало что известно, он довольно

замкнут… за исключением тех случаев, когда выходит из своего замка для того, чтобы

поохотиться. А охотится он за душами. Душа смертного при его приближении покидает тело и в

ужасе уносится прочь — скитается по безжизненным полям Хеллаэна, по Диким Пустошам,

может забрести на дороги, ведущие в Страну Призраков или в Страну Мертвых, но никогда не

заходит по этим дорогам слишком далеко, потому что загонщики не позволяют ей этого. Ловчий

Смерти со своей свитой гонят душу до тех пор, пока ее силы не иссякнут и она не утратит всякой

воли к сопротивлению. Это может длиться очень долго, и чем дольше длиться охота, тем больше

удовольствия она им доставляет. А когда душа останавливается и вместо страха и желания

существовать ей овладевает безвольное равнодушие, свита Ловчего разрывает ее на части.

— Среднестатистический хеллаэнский феодал, — заметил Дэвид. Муки совести,

вызванные предстоящим убийством «невинного существа», пропали. А как бы он себя ощущал,

если бы Равглет на проверку оказался не бывшим демоном с садистскими наклонностями, а

добрым, помогающим людям, созданием? Дэвиду не хотелось об этом и думать.

— Да, он тут, безусловно, обрел себе второй дом, — кивнула Алиана. Лед в ее глазах,

образовавшийся из-за реакции Дэвида на терминал-пудреницу, уже давно растаял. Существа,

подобные Ловчему Смерти, ей нравились ничуть не больше, чем землянину… Не смотря на все

различия, что были между ними, Дэвид опять почувствовал то, что испытал когда-то очень давно, еще при самой первой их встрече. Взаимопонимание. В ряде случаев если их оценки

происходящего и не совсем совпадали, то были, по крайней мере, довольно близки… Даже не

смотря на то, что она была Обладающей.

— Нашел, — подал голос Эдвин.

— Что, правда? — Удивился Дэвид. — Есть Лорд с таким именем?

— Нет. Зато есть божество. Вот, посмотри сам.

Голографический экран развернулся и вырос в несколько раз. Ссылка на работу

хеллаэнского этнографа… По мере чтения Дэвидом овладевали смешанные чувства.

Доминировало желание найти «Ксочипилли» и придушить…

— Странно, что имя тебе незнакомо. — Немного удивленно заметил Эдвин. — Тут

написано, что на некоторых сателлитах Терры такого бога почитали какие-то ацтеки… Или у вас

такого народа не было?

— Были. — Процедил Дэвид. — Он издевается…

— Ничего не понимаю.

— При первой встрече он оттянулся на полную катушку, ехидствуя на тему того, что я

полный ноль, поскольку недостаточно хорошо, по его мнению, разбираюсь в местной истории.

Это продолжение стеба. Ацтеки жили в моей версии Терры, на том самом континенте, где я

родился. Собственно говоря, Лачжер-таун, мой родной город, основан на месте их древнего

поселения. Но я их историей и мифологией никогда не интересовался… И я думаю, что этот урод, который в свое время основательно порылся у меня в голове, это прекрасно знает. И выбрал себе

псевдоним не случайно. Такой тонкий намек: мало того, что ты ни черта не разбираешься в нашей, местной культуре, так еще и в своей собственной — ни бум-бум.

— «Ксочипилли — бог-покровитель священных галлюциногенных растений…» —

Прочитала Алиана. — Да уж, чувство юмора у твоего знакомого присутствует. Хотя и довольно

своеобразное…

— Вот-вот.

— Помогать мы этому шутнику будем или ну его к черту? — Спросил Эдвин.

Дэвид вздохнул. Задумался. Первоначальное возмущение потихоньку отступало…

— Поможем. Ехидничает он или нет, но помощь в свое время мне он оказал вполне

реальную, и я буду полной свиньей, если не верну долг. По ходу дела подумаю, как бы мне

самому его потроллить…

Кен Гержет дезактивировал терминал ИИП и повернулся к хозяйке дома.

— Госпожа Алиана, а лично вы с Равглетом не знакомы?

— Нет. — Властительница покачала головой. — Но то, что я слышала о нем, мне не очень

нравится. Поэтому мне все равно, что вы с ним сделаете… но я хочу пойти с вами и посмотреть, как работает ваша магия.

— Я целиком и полностью за, — сказал Эдвин. — Если, конечно, вы поделитесь с нами

результатами своих наблюдений.

— Обещаю. Если будет чем делиться.

— Я думаю, восприятие Обладающей Силы таково, что вы увидите много интересного… в

том числе и такого, чего не видим и не увидим мы сами, сколь высоким уровнем внутри

иерархической структуры Обители мы бы не обладали…

— Надеюсь, — сказала Алиана. Она не стала добавлять, что во время первого визита

Дэвида в этот дом, когда она явилась о ореоле Силы к ангелу, только расчленившему оставленного

ею стража — тогда она не почувствовала ничего. Ничего необычного — такого, что как-то

принципиально отличало бы его от других, нормальных ангелов, не принадлежащих к

фанатичному воинству Небесной Обители. С другой стороны, Дэвид тогда и не пытался

сопротивляться ее влиянию… Возможно, особенное волшебство, позволяющее убивать Лордов и

красть их Силу, можно увидеть лишь тогда, когда сгиуд пытается сделать что-либо, а в пассивном, бездейственном состоянии его попросту не существует.

— Мне кажется, — сказал Дэвид. — Будет разумно, если вы появитесь уже после того, как

начнется бой. И не станете пытаться нас защитить или как-то дополнять наши заклинания своей

магией. Лекемплет среагирует на контакт с чужой Силой… если вы будете держаться в стороне, о

вашем появлении, возможно, в Обители вообще ничего не узнают. Лекемплет Обители реагирует

на наше взаимодействие с Силой… с вашей Силой мы там взаимодействовать не должны. Никак.

Просто никто не знает, как поступят наши дорогие мастера, если почувствуют там еще и вас…

— Пришлют нам кого-нибудь «в помощь», — усмехнулся Эдвин.

— Хорошо. Я поняла. — Кивнула Алиана. — Когда вы собираетесь все это осуществить?

Дэвид и Эдвин переглянулись.

— Сначала нужно подготовиться, — сказал Эдвин. — Поискать информацию о Ловчем,

определиться, какие атрибутивные заклинания будут более эффективны, какие — менее…

вообще, продумать стратегию боя… А так же выяснить, где находятся его владения, — молодой

барон улыбнулся. — Когда мы будем готовы, мы сообщим вам. Но тянуть не будем. То есть, осуществим мы все это в ближайшие дни.

— Буду ждать.

— Кстати, Эдвин, — вспомнил Дэвид. — Хотел спросить… В Обители тебя не посещали

никакие видения?

— О чем ты?

— Дело в том, что меня посетило одно. Как раз вскоре после нашей встречи, — Дэвид

посмотрел на Алиану. — Может, это была какая-то извращенная проверка, не знаю… Суть в том,

что якобы, где-то внутри энергетического поля Обители есть закрытая зона, своего рода тюрьма.

И там, якобы, сидит какой-то несчастный Обладающий Силой. И вот он, значит, связался со мной

из последних сил и слезно просил помочь…

— Когда ты находился в монастыре?

— Именно.

— Выглядит как ловушка. И довольно примитивная.

— Ага, — Дэвид кивнул. — Хотя, если он не врал, информация довольно интересная. Во-

первых, подтверждается предположение о сгиудах. Он об этом прямо сказал. Во-вторых, он

упомянул о том, что ему был передан некий «дар» — семя, из которого он затем вырастил новое

Древо Сгиудов, и благодаря которому появилась возможность производить ангелов-истребителей

в промышленных масштабах… Зачем это ему было нужно, сказать он не успел, но с учетом того

насколько одержимыми жаждой власти бывают некоторые Лорды, догадаться, думаю, не сложно.

Однако что-то пошло не так. В процесс вмешалась еще одна сторона — бедняга так и не понял,

кто это был. Архангелы спятили, скрутили несчастного основателя и стали делать все по-своему.

Или не по-своему… Этот заключенный был уверен, что их действиями теперь руководит какая-то

сторонняя воля. Все просил меня найти своего учителя — но имя его так и не назвал.

— Учителя? — Переспросила Алиана. — У Обладающих нет учителей. Никто не может

научить пользоваться Силой… Мы учимся сами.

— Ловушка. — Уверенно повторил Эдвин. — И как звали этого «страдальца»?

— Сказал, что у него отняли имя.

— Ну-ну… — Эдвин рассмеялся.

— Действительно, это все очень похоже на ложь, — признал Дэвид. — Но вранье уж

больно нелепое… при том, что другая часть вполне правдива и подтверждает то, что мы нашли

сами.

— Ты готов поверить в эту чушь только потому, что он упомянул о сгиудах? А не

приходила мысль, что это могла быть банальная наживка?

— Я же говорю, приходила… — Дэвид поднял руки, сдаваясь.

Эдвин прищурился.

— А вообще, стоит проверить. Надо расковырять лекемплет и посмотреть, есть там кто-

нибудь внутри или нет.

— Поддерживаю, — улыбнулась Алиана.

— Так значит, у тебя самого никаких странных видений не было? — Спросил Дэвид

хеллаэнца.

— Нет, — усмехнулся Эдвин. — Видимо, потому, что не дал повода мастерам подозревать

себя в дружественном расположении к тем, против кого нас так долго науськивали…

— Интересно, что в начале разговора он намекал — ты, мол, не такой, как все, должен

меня понять и так далее… Дескать, почувствовал каким-то образом, что у меня мозги не промыты

и я только прикидываюсь «правильным» ангелом. Мастера Обители ничего не почувствовали, а он

почувствовал. Будучи в плену. Ага, очень убедительно…

— Да уж, — кивнул Эдвин. — Явный прокол.

— В общем, как только видение закончилось, я немедленно рассказал о произошедшем

одному из учителей. Если видение они навели сами — а девяносто девять процентов, что это так

— то утаивать что-либо было бы глупостью космического масштаба. Если же допустить, что вся

эта история правдива, то положение заключенного в худшую сторону мой донос уже не изменит…

Да пусть даже изменит — риск слишком велик…

— Ты все правильно сделал. Как отреагировал мастер?

— Несколько удивился, но в целом остался спокоен. Посоветовал не думать об этом и

больше времени уделять духовным упражнениям. Угадай, что было названо причиной глюка.

— Ну-у… — Потянул Эдвин. — Поскольку видение ложное, думаю, что все, как всегда, было списано на происки мирового зла в лице Обладающих Силой? Я прав?

Дэвид согласно кивнул.

— Интересно, — сказала Алиана. — Они сами-то в это верят, учителя ваши?.. Что мы

мировое зло, что нас поставила управлять миром чья-то там высшая воля, а мы восстали и решили

все сделать по-своему?.. Они тоже верят в этот бред? Или они только вам голову морочат?

— Не знаю, — Эдвин пожал плечами.

— Мне кажется, верят, — сказал Дэвид. — Не думаю, что так можно притворяться…

— Ну вы же притворялись, когда учились там, — возразила Алиана. — Почему этого не

могут делать учителя?

Дэвид не нашелся, что ответить. И все-таки ему казалось, что учителя были абсолютно

искренними… Умом он понимал, что искренность — не довод. Если у них было по два сувэйба,

как у Эдвина с Дэвидом, и ученики видели лишь один из них, так сказать «парадный», то второй

мог быть каким угодно.

И, поскольку по теме ему возразить было нечего, землянин решил оспорить другое, не

столь важное утверждение:

— Между прочим, восстание Обладающих Силой — это не бред.

— Да неужели? — Засмеялась Алиана.

— Я серьезно. Ведь изгнание Истинных Богов вполне можно рассмотреть как такой вот

вселенский мятеж. Раньше всем управляли Истинные Боги. Сейчас централизованной власти нет,

но все ведь понимают, что рулят Обладающие. Во всех шести Царствах. Младшие боги сидят тихо

и не высовываются, а больше никого, в общем-то, и нет, кто мог бы вам конкуренцию составить.

Властительница задумалась.

— Пожалуй, в чем-то ты прав, — признала она. — Хотя я полагаю, что есть и другие силы

во вселенной, кроме богов и Обладающих. Но это не мой уровень… пока. Ты ведь знаешь, я

обрела Силу совсем недавно и очень многого не знаю еще.

— А как это случилось? — Спросил Эдвин. — Вы можете рассказать? Прощу прощения,

если вопрос покажется вам бестактным…

— Да нет, — Алиана задумалась. — Я могу рассказать, тут нет ничего секретного. Я была

рождена Силой на западе Нимриана. Просто в какой-то момент осознала себя существующей. Все

равно как проснуться от долгого сна, только не помнишь ни самого сна, ни того, чтобы было

раньше, ни даже имени…

— Вы осознали себя как поток силы, или…

— Нет, я пришла себя в форме человека. И очень долгое время это была моя единственная

форма. Никаким волшебством поначалу не располагала… ну, почти никаким. Всему пришлось

обучаться с самого начала. Долгое время я вообще не знала, что я — Обладающая Силой. Но когда

я училась чему-либо, Сила проявляла себя… в том или ином виде. Можно сказать, что мое

собственное волшебство существовало во мне всегда, но в самом начале оно было скрыто… было

лишь некой потенцией… возможностью… и оно росло и проявляло себя по мере того, как

развивалась я сама… Классика, Формы, другие виды общепринятой магии — для меня они

становились точками опоры, позволяющими Силе выразить себя в таком виде, который был бы

мне доступен и мог быть использован мною… на том уровне, на котором я тогда находилась. Ведь

поначалу я жила только в плоскости человеческого мира — и не подозревала, что есть еще другие, более «высокие» и «низкие»  уровни  меня, и та часть, которую я сознаю собой — лишь крохотная

часть того, что я есть…

— А как вы осознали, что есть другие «плоскости существования», в которых вы тоже как-

то присутствуете? — Спросил Эдвин.

Алиана отмахнулась.

— Не думаю, что мы тут собрались для того, чтобы обсуждать каждую пройденную мною

ступень. Их было немало, и рассказ вышел бы слишком длинным и скучным. Ключевым было

понимание того, что я могу увеличивать или уменьшать присутствие Силы там, где нахожусь… в

первую очередь — в себе самой, конечно. Другим важным этапом было сотворение Средоточья на

севере Светлых Земель.

— Я не понимаю, — сказал Дэвид. — Почему все началось именно с человеческой

«плоскости»? То есть… здорово, что это так. Вы человечны. Но почему с нее, а не с какой-нибудь

другой? Этому есть причина? Человеческая реальность какая-то особенная?

— Нет, не думаю… — С легким сомнением ответила Властительница. — Другие Лорды

начинают свой путь иначе. Некоторые в виде демонов, другие в виде животных или

представителей нечеловеческих народов… в виде растений или духов стихий… Все по-разному.

Но как бы Лорд не начинал, рано или поздно он выходит на другие плоскости существования и

находит себя там… Я начала как человек — возможно, потому что еще до рождения Силой

существовала как человек… Это было очень давно. Когда я погибла, Сила вобрала меня и

растворила в себе, чтобы затем, спустя много тысяч лет, родить заново — уже не как человека, а

как Леди. Но то, предыдущее существование, оставило какой-то след… определило, в какой

именно реальности я осознаю себя и начну новую жизнь.

— Воспоминания о прошлой жизни вернулись сами по себе, естественным путем? —

Спросил Дэвид. — Или пришлось прикладывать для этого какие-то усилия?

— Ну, во-первых, это не совсем «прошлая жизнь», — уточнила Алиана. — Можно

говорить так, но тогда слишком легко спутать рождение Лорда с очередным появлением нового

существа в обычной цепочке перерождений. А это разные вещи. Та жизнь, о которой я говорила, и

те, что были до нее, еще раньше — для меня это не «прошлые жизни», а, скорее…

предсуществование.  Что же касается воспоминаний, то я вернула их — хотя и не полностью, еще

до того, как окончательно разобралась, кто я и что я. Собственно говоря, они вернулись в

результате одной из попыток разобраться. Для этого я посетила Лабиринт Ушедших — особое

место, где можно вспомнить, кем ты был… и не только вспомнить, но и вернуть какую-то часть

себя.

— Хочу в это место, — сказал Эдвин. — Может, я был… — Он запнулся.

— Одним из Истинных Богов? — Почтительным шепотом «подсказал» Дэвид.

— Вот! Точно.

— Да, я чувствовал: на меньшее ты не согласишься…

— К сожалению, ничем не могу помочь, — печально вздохнула Алиана. — Тот, кто

показал мне Лабиринт Ушедших, сделал это с условием, что я сама никого в это место приводить

не буду и распространять информацию о его местонахождении также не стану… Так что

извините, господин кен Гержет. Придется вам самому это место искать.

12

— Готов? — Спросил Эдвин.

Последовавший за его вопросом оглушающий раскат грома вынудил Дэвида помедлить с

ответом. Молния ударила совсем рядом, в каменный выступ выше по склону, на котором они

стояли. Еще удар, и еще… Небо Темных Земель было похоже на бушующее темное море.

— Готов. — Сказал Дэвид.

Еще мгновение они стояли на краю скалы — два невыразимо прекрасных существа, и свет,

распространявшийся от их фигур и крыльев, разгонял темноту намного лучше беспрерывных

вспышек молний — а затем поднялись в воздух и понеслись к замку в долине, оседлавшему

вершину невысокого холма на берегу зеркально-черной реки. Они двигались с огромной

скоростью — прошло лишь несколько секунд, а угрюмое строение, окруженное ореолом

волшебства, было уже под ними. Они спускались вниз, постепенно замедляя движение, а

навстречу им поднимались многочисленные крылатые создания — слуги Равглета пробудились и

готовились встретить нежданных гостей. Успела ли охрана среагировать так быстро или же их

заметили еще раньше, когда они ненадолго прервали полет, чтобы опуститься на скалу в десяти

милях от замка — это уже не имело значения. В любом случае, им пришлось бы задержаться для

того, чтобы вскрыть защитное поле: они и не рассчитывали, что сумеют сделать это прежде,

подтянется охрана. Демоны и боевые призраки… порождения Силы, по виду подобные огромным

охотничьим птицам, только-только покинувшим чей-то тяжелый кошмар… разного вида нежить,

способная перемещаться по воздуху… чуть позже ко всему перечисленному присоединились

существа, вызванные и сотворенные Равглетом в то время, пока над его жилищем кипел бой.

Лорд, да еще и находящий у своего Средоточья, мог делать это очень быстро, а уж извращенной

фантазии Равглету было не занимать. Целая армия духов и демонов, сотворенная только для того, чтобы остановить двух светоносных ангелов, спускающихся с небес на грешную землю, дабы

покарать нечестивого князя…

Прежде, когда Дэвид был всего лишь обычным магом, его защита в бою строилась по

классической схеме: универсальное и самое важное охранное поле генерировал амулет, а сверху

накручивались дополнительные слои из приведенных в действие подвешенных заклинаний и

импровизированных комбинаций Форм. Чем больше слоев и чем более они разные, тем лучше.

Атака, в свою очередь, строилась на том, чтобы прежде всего не дать сопернику возвести

многоступенчатую оборонительную систему, а буде уж это произошло, каким-нибудь путем

обмануть ее — использовать особенности заклинаний так, чтобы за один удар разрушать больше,

чем противник успевает восстановить, а в идеале — заставить защитные заклинания мешать друг

другу.

Сейчас все обстояло несколько иначе. Ни Формы, ни классика тут бы не помогли: врагов

было слишком много, и каждый из демонов и призраков Равглета умел использовать магию.

Лекемплет Небесной Обители вливал в своих адептов прорву энергии, но однако и стражи

черпали силу из замкового Источника, и никаких преимуществ на этом поле Дэвид и Эдвин не

имели. Преимущество, достаточное, чтобы компенсировать численный перевес противника — не

считая Имени — предоставлялось атрибутивными заклинаниями. Однако, использование их

меняло всю тактику защиты. Отпала необходимость в использовании как амулета, так и подвесок.

Атрибутивное заклинание стирало границу между миром энергий и миром вещей: если прежде

подаренный Лэйкилом Тальдеар служил основой для защитного поля, то теперь он стал  частью

атрибутивного заклинания защиты. Само же атрибутивное заклинание уже не было чем-то

отдельным, сторонним по отношению к Дэвиду, как классические чары или комбинации Форм —

будучи сформированным, атрибут становился необходимой составляющей естества. Отменить,

заблокировать или исказить действие атрибутивного заклинания классикой или Формами было

практически невозможно, а вот наоборот — легко. Классика и Формы действовали в согласии с

установленными правилами, атрибуты же — пусть и в локальных масштабах — вносили

дополнения в сами правила.

Глядя со стороны, невозможно было увидеть никакого принципиального отличия в

действиях Дэвида и Эдвина с одной стороны, и стражей замка — с другой. И там и там —

выплески энергии, принимавшей какой-либо вид: вспышки огня, мешающиеся с облаками тьмы;

темные сети, вспарываемые лучами света; отравленные клинки и стрелы, устремляющиеся к

световым сферам, окружавшим двух ангелов… Впрочем, рассмотреть что-либо «со стороны»

вообще было бы непросто: обилие выпущенных на свободу сил превратило небо над замком в

нечто, напоминающее вновь и вновь прокручиваемую картинку взрыва.

Разница была не во внешних эффектах заклятий, а в их результатах: магическое воинство

Равглета ничего не могло сделать с двумя противниками, в то время как Эдвин и Дэвид

выкашивали врагов словно косой. Это не давалось им с легкостью: они выкладывались до

предела… и все же не совершали ничего, выходящего за рамки их текущих способностей. Они

лишь эффективно применяли дары, которыми их наделила Небесная Обитель.

Хотя они и не могли позволить себе отвлечься, чтобы разрушить защиту замка, в какой-то

момент это произошло само собой: бой происходил непосредственно над куполом, а выплески

энергии были чрезвычайно велики. Применявшиеся Эдвином и Дэвидом массовые заклятья не

только расправлялись с демонами Равглета, но продолжали свое действие и дальше, и если на их

пути оказывался защитный купол — грызли его до тех пор, пока окончательно иссякал

содержащийся в них запас энергии. Усилия же самого Равглета, как уже было сказано выше, в

начале боя были направлены исключительно на восстановление численности поднятой в небо

армии демонов. В конце концов общая защита замка сдала, Эдвин и Дэвид, объединив силы,

завершили ее разрушение, и устремились вниз, продолжая, по мере приближения к донжону,

выкашивать поднимающуюся им навстречу армию Равглета.

Хозяин замка, между тем, был далеко не так глуп, как могло показаться: некоторое время

понаблюдав за тем, что вытворяли сгиуды в небе, он пришел к выводу, что тратить силы на

постоянную поддержку общего защитного купола бессмысленно: это лишь затянет бой.

Нападающие не сумеют пробиться вниз, однако и сами останутся невредимы. Глухая оборона не

входила в его планы, поэтому Ловчий Смерти сознательно допустил сближение: пока сгиуды

прогрызали себе путь через орды демонов и взламывали то, что еще оставалось от защитного

поля, Равглет внимательно наблюдал за ними; применявшиеся ими атрибутивные заклинания

стали предметом его особенно пристального изучения. Эдвин и Дэвид выкладывались полностью;

Равглет же, по существу, до сих пор лишь отмахивался от них. Выигранное время позволило ему

стянуть к себе Силу, и подготовиться к бою. Проблема нападающих заключалась в том, что хотя

атрибутивные заклинания и меняли законы окружающей реальности, Сила могла делать тоже

самое, и в значительно большей мере. Кроме того, атрибутивные заклинания Дэвида и Эдвина

были четко определенными, и возводились к образу некоего «идеального ангела»; Сила же, при

необходимости, могла создавать совершенно новые атрибуты.

Ловчий Смерти — совершенный охотник: наблюдая — ни стены башни, ни паутина чар не

становились преградой для его взгляда — как два сверкающих крылатых воителя прорываются

вниз, он раскрывал свою Силу так, словно ставил капкан на пути зверя. Медленно, но верно он

затягивал сгиудов в водоворот собственной реальности — туда, где применявшиеся ими

«дополнения» к общепринятым правилам уже не имели значения, потому что эта реальность и

создавалась им с таким расчетом, чтобы полностью нейтрализовать фиксированный набор

ангельских атрибутов.

Когда сгиуды были уже рядом с башней и готовились проломить ее стены, капкан

захлопнулся. Атрибутивные заклинания ослабли: одни меньше, другие больше — эффективность

некоторых из них перестала отличаться от обычных заклинаний, сделанных на основе Форм не

только с «внешней» стороны, но и по сути. Поток энергии из лекемплета Обители резко упал:

Сила вытесняла и ограничивала все чужое.

Конечно, Эдвин и Дэвид сразу же ощутили изменение баланса. Конечно, они попытались

вернуть все назад, опять сделать значимыми свои «дополнения» к текущим правилам. Однако

реальность, в которую вовлек их Равглет, эту попытку пресекла на корню. Те методы «взлома»,

которые они могли применить, были учтены и описаны, а ничего принципиально нового, сгиуды

противопоставить врагу не могли.

Из башни, подобно снопу черного дыма, вылетел еще один отряд демонов. До сих пор

Равглет вызывал демонов наобум, самых разных, лепил из различных Стихий и задавал им

произвольные способности. Изначально ему требовалась большая разношерстная толпа

защитников, которая использовала стандартные магические воздействия и против сгиудов

служила не более чем пушечным мясом. Демоны, выпущенные Равглетом сейчас, были такими же,

как их павшие товарищи. Изменилась лишь система законов, внутри которых они действовали.

Сила Ловчего Смерти поместила сгиудов на место попавшей в западню «добычи», а слугам

Равглета отвела роль охотников.

Эдвин и Дэвид сопротивлялись, но силы были слишком неравны. В новой системе правил

Имена сохранили свою мощь, однако ее было недостаточно, чтобы победить. Атрибутивные

заклинания изменили сгиудам, а больше у них не было ничего. Кошмарные, отвратительные

создания — порождения безумной фантазии Равглета — раз за разом бросались на колдовские

сферы, окружавшие ангелов. Невыносимое сияние Имен, окружавших головы и плечи ангелов

подобно золотисто-белым нимбам, опаляло нападавших, но остановить уже не могло. В конце

концов, защитные барьеры пали; светоносные клинки в руках ангелов продолжали поражать

врагов, но пришедшим по душу Лорда Равглета сделалось ясным, что поражение — лишь вопрос

времени. Уже не имело значения, в чем именно они ошиблись — нужно было бежать, отсидеться в

Обители, спокойно пересмотреть весь ход поединка, замучить вопросами мастеров — но

оставаться здесь для того, чтобы умереть, смысла не имело. Попытка перейти на магические

дороги для того, чтобы удрать, закончилась безрезультатно: поместив сгиудов в свою систему

правил и натравив на них еще одну группу демонов, которым Сила определила положение

«охотников» по отношению к ангелам, долженствующим послужить «добычей», Равглет спокойно

и методично перекрыл все магические пути, на которые могли бы попытаться уйти нападавшие. У

них был еще один путь бегства — переход в саму Стихию Света, на ее предельную глубину — но

Равглет, который не мог не заметить Имен, предусмотрел и это. Среди собственных атрибутов

Ловчего имелось немало ловушек: сейчас он использовал две из них для того, чтобы ограничить

перемещение ангелов. Стихия по-прежнему оставалась открытой для них, она и не могла

закрыться полностью для носителей Имен, но перейти в нее сделалось невозможным. Попытка

использовать канал связи с лекемплетом Обители для бегства, также оказалась безуспешной:

атрибутивное заклинание, препятствовавшее уходу в Стихию, держало слишком крепко.

Демоны, между тем, не переставали атаковать: они окружили сгиудов словно темное

облако; свет Имен медленно, но верно угасал. В конце концов слуги Равглета вцепились в ангелов

и поволокли их вниз; Дэвид ощутил боль, когда на руке, сжимавшей меч, сомкнулись чьи-то зубы; шипы и когти рвали его тело… удушье, слабость от впрыснутого яда… он будто бы оказался

внутри темного водоворота, затягивающего его на глубину, где нет ничего — ни страдания, ни

сознания, ни памяти… «Ну вот и все…», — подумал он. Он как будто смотрел на себя со стороны.

Чуда не произошло. Смертному не дано победить Обладающего Силой. Им сказали, что оружие

есть, но это была ложь. Тех сил, которыми их наделили, для этого явно недостаточно. Теперь он

это видел совершенно отчетливо. Но каким образом смогли победить те, кто все-таки сдавал

экзамен?.. Ведь они…

Эту мысль он не успел додумать. Замок содрогнулся, когда огромный сгусток ледяного

огня пересек небосклон и врезался в центральную башню, основательно разворотив ее. Потом

воздух посветлел — словно пошел дождь, вот только вместо капель влаги на землю падали языки

серебристо-синего огня. Демоны заметались; большинство из них, забыв о Дэвиде и Эдвине, опять

поднимались в воздух, чтобы встретить новую угрозу. Падая на землю, капли огня прожигали ее и

замораживали одновременно; по внутреннему двору замка, по его башням и стенам стремительно

расползался иней. Дохнуло холодом. В воздухе закружились снежинки.

Почувствовав слабину, Дэвид рванулся. Его нитевидные крылья переломили хребты

нескольким темным тварям; Имя вспыхнуло и испепелило тех, что навалились на голову и грудь.

Он сумел подняться — не встать на ноги: сейчас он не был человеком и это ему не было нужно —

а просто принять вертикальное положение в нескольких метрах над землей. Демонические бестии

по прежнему висели на нем; он ощущал ужасающую боль в изодранном теле, но то, что он увидел, вселило в него надежду.

Огненный дождь почти прекратился, когда один из языков пламени вдруг застыл, вырос и

превратился в женщину в белом платье и плаще с меховым воротником. Каштановые волосы

удерживала серебряная диадема, в которой вместо алмазов, сверкали прозрачные кристаллы льда.

— А потом внезапно пришла зима и все охотники замерзли! — Звонко крикнула Алиана.

Она смеялась, но за ее словами стояло нечто большее, чем сомнительная шутка: порядок

выстроенных Равглетом правил оказался нарушен бесцеремонным вторжением чужой Силы.

Башня будто взорвалась, когда тысячи темных игл покинули ее и устремились к Алиане.

Оглушительный звон… Окружавшая Властительницу ледяная сфера треснула и раскололась,

однако обжигающее дыхание холодного ветра остановило и отбросило назад иглы Равглета.

Алиана взмахнула руками — появились два световых потока и превратились в вытянутых,

подобных змеям, голубовато-белых драконов. Темные иглы вспухли и стали текучими,

отвратительными на вид созданиями со множеством зубов, когтей и шипов…

Дэвиду удалось стряхнуть с себя оставшихся демонов; немногим позже, чем он, сумел

освободиться и Эдвин; встав спиной к спине они отражали атаки прихвостней Равглета; ожидая,

пока затянуться раны. Будь они людьми, они уже давно были бы мертвы, но светоносные тела

ангелов разрушить было намного сложнее; тоже самое относилось и к их гэемонам. Они обладали

огромным количеством защитных и регенерационных систем, свойственных их энергетике также,

как свойственны телам людей кожа или мышечный каркас. Им нужно было немного времени,

чтобы восстановиться и опять начать использовать свои убийственные способности.

Мелкие бестии пытались облепить драконов Алианы; последние же сеяли в их рядах

настоящее опустошение — ни на секунду не оставалась на одном месте, они стремительно

перемещались по воздуху, беспрестанно исторгая ледяное пламя. Казалось, они не летят, а плывут, грациозно изгибая свои змееподобные тела.

В проеме полуразрушенной башни показалась фигура, окруженная темной аурой смерти.

Равглет неспешно двигался вперед, свита тянулась следом. Левый глаз Ловчего Смерти был

закрыт повязкой, в руке хозяин замка сжимал тяжелое охотничье копье. Плащ из шкур и

несколько ножей на поясе. Свита — пузыри черноты, постоянно меняющие форму, но чаще всего

превращающиеся в нечто, отдаленно похожее на гончих псов.

— Пришла зима? Значит, устроим зимнюю охоту, — криво ухмыльнулся Равглет.

— На кого ты собрался охотиться? — парировала Алиана. — На зиму?

Силы столкнулись. Дэвид видел, как устремлялись друг к другу потоки энергий — словно

два тысячеруких великана, затеявших борьбу на всех, доступных восприятию сгиуда, пластах

существования. Но даже это была лишь надводная часть айсберга. Сколь не было изощрено его

восприятие, настоящего противостояния он не видел — и созерцал лишь те поверхностные

эффекты, которые оно давало.

Каждая из Сил стремилась утвердить свои правила игры. Порядок вещей перестал быть

чем-то определенным, все рвалось и рушилось, чтобы через мгновение собраться вновь. Значения

менялись. Сильное становилось слабым и наоборот. Падение камня могло вызвать землетрясение,

а низвержение с неба огненной горы — даже не всколыхнуть воду в стакане. Причинно-

следственная связь, казавшаяся столь незыблемой, менялась то в пользу Алианы, то в пользу

Равглета. Причинно-следственная связь была лишь балансом, своеобразной договоренностью

между Силами, и теперь этот баланс катился ко всем чертям, потому что Лорд и Леди — по

существу, те же самые Силы, но в персонифицированном виде — немного повздорили из-за двух

глупых ангелов.

Лавируя между падающих  вверх каменных плит, вырванных из башен и стен, между

пылающими потоками холода, между немыслимыми созданиями, которых беспрерывно изрыгала

Сила Ловчего Смерти — Дэвид летел к перемещающейся по воздуху фигуре охотника, всецело

поглощенного магическим поединком с незваной гостьей. Приток энергии из лекемплета Обители

был слабым и непостоянным из-за меняющихся правил, однако призванное Имя позволяло

удерживать в окружающем хаосе крошечный островок стабильности, а без дополнительного

объема силы со стороны можно было и обойтись. Большая часть поправок и ограничений,

внесенных Равглетом в определяющие реальность правила с целью нейтрализовать атрибутивные

заклинания вторгшихся на его вотчину ангелов, была устранена — отчасти своевременным

вмешательством Алианы, отчасти — самим Равглетом, вынужденным опять переписывать

правила для того, чтобы противостоять новой угрозе. Война правил, однако, обесценивала

атрибутивные заклинания ангелов почти также успешно, как и правила, направленные на прямое

их подавление: не было стабильной системы, которую можно было дополнить и

подкорректировать: прежде, чем завершалась настройка, порядок вещей опять менялся, и

приходилось все начинать заново. Дэвиду оставалось надеяться лишь на то, что когда он станет

втыкать меч в Ловчего Смерти, действующие в эту секунду правила не обесценят его действие до

значения комариного укуса.

Его охватило ощущение дежавю: Алиана и Лэйкил сражаются над полуразрушенным

небоскребом, а он выискивает подходящий момент для того, чтобы напасть на своего бывшего

учителя… Правда, тогда он не рассчитывал на большее, чем просто дать Алиане время для того,

чтобы разобраться с нимрианским аристократом. Теперь же — он должен убить Равглета за то

короткое время, что удалось выиграть Алиане. За шесть лет, прошедшие с момента боя в

резиденции Правителя Мира, Сила ледяной колдуньи возросла, и еще больше увеличились

способности Алианы оперировать ею, кроме того, на стороне Властительницы был фактор

внезапности. И все же, равняться с Ловчим Смерти она не могла. У Равглета хватило резервов для

того, чтобы пережить новую, непредвиденную атаку и удерживать Алиану, пока правила

принимали новый, более удобный для него вид. Сражайся они один на один, Равглет оправился бы

от удара и сумел бы перетянуть одеяло на свою сторону, а затем — пленить или уничтожить

противника. Дэвид понимал, что нельзя затягивать поединок, нужно убить его, и как можно

скорее.

Дэвиду казалось, что он движется внутри аэродинамической трубы, наперекор ураганному

потоку ветра. В данный момент Равглет не мог уделить ангелам слишком много внимания, но не

мог позволить себе и вовсе их игнорировать. Ему нужно было задержать их, остановить — до тех

пор, пока не удастся нейтрализовать Алиану — и Сила принялась за дело. Пространство

искажалось, вытягивалось, закручивалось в спираль; прямое движение к Равглету приводило к

тому, что Дэвид перемещался куда-то в сторону; поток ветра — не просто физическое движение

воздуха, а сама эссенция движения, отливавшаяся в разные формы на разных пластах

существования — относил Дэвида вниз; то и дело в этом потоке, продвижение по которому и без

того требовало огромных усилий, появлялись кошмарные твари Равглета — с бешенной

скоростью они неслись вниз, и, сталкиваясь с ангелом, силились убить его или хотя увлечь за

собой. Дистанционные заклинания здесь были бы бесполезны, попытки вырваться из

«аэродинамической трубы» также успехов не принесли. Среди атрибутов ангелов Обители

обязательно наличествовало какое-нибудь оружие — в случае Дэвида это был меч, и основой для

него послужил клинок Гьёрта. То, что когда-то было внешним предметом по отношению к

человеку, стало частью ангельского естества: способностью, которая на человеческом уровне

существования принимала вид вполне осязаемого оружия. Меч, превращенный в атрибут,

позволял не просто, как прежде, поражать врага на одном плане реальности — или нескольких,

если это был заколдованный клинок с Истинной Драгоценностью — а «разворачивать»

способность как оружие на любом доступном ангелу уровне бытия.

…Ловчий Смерти поднял копье и ударил так, как будто бы вонзал его в лежащее перед

ним тело. Беззвучный взрыв. Волна Силы разметала заклятья Алианы и развалила значительную

часть ее защитной сферы. Однако развить успех Равглет не смог: Дэвид, наконец, добрался до

него. Копье отразило удар меча. В следующую секунду Дэвиду пришлось отбиваться от очередной

пары чудовищ, которых изрыгнула Сила Ловчего Смерти. Инициативу перехватил Эдвин, все это

время также поднимавшийся к их главному и, по существу, единственному врагу, по возможности

избегая столкновения с его прислужниками. Ловчий Смерти мог вызывать существ до

бесконечности, и с каждым разом они становились все опаснее и уродливее — размеры

охотничьей своры, покорной Лорду-охотнику, были поистине безграничны. Эдвину удалось

ранить Равглета; ответный удар копья мог бы сотрясти небеса и землю, оборвать тысячи жизней и

превратить ангела света в подобие одного из тех устрашающих созданий, что обитают в Долинах

Теней — мог бы… но ничего этого не произошло. С омерзительным звоном лопнула брошенная

Алианой ледяная сфера, Сила Властительницы обесценила действие Силы Равглета, Ловчий на

долю секунды застыл, и Дэвид, не обращая внимания на вцепившихся в него демонов, вонзил меч

в Обладающего Силой. Почти одновременно тоже самое сделал и Эдвин.

…Возникло странное ощущение — как будто появился какой-то новый орган чувств.

Пронзенный клинками, Равглет содрогался, беспорядочно выбрасывая огромные объемы мощи.

Его душа и гэемон разрывались; завязанные на Лорда реки мощи теперь вырывались на свободу.

Сила Ловчего Смерти пыталась переиначить реальность, в очередной раз поменяв правила игры

— но Сила Властительницы подавляла все ее поползновения. Новое, возникшее у Дэвида

ощущение было похоже на то, как если бы он коснулся чего-то важного… словно дотронулся

ладонью до судорожно сжимающегося сердца. Он уже знал, что нужно делать дальше. Он сжал

«руку» и рванул «сердце» к себе. Одновременно ощутил, как с другой стороны кто-то сделал тоже

самое. Ему захотелось убить конкурента — и он почти был готов нанести удар, если бы не осознал

вдруг, что смотрит в глаза Эдвину. Дэвид подавил порыв. «Сердце» превратилось в песок,

который развеял ветер, в воду, которая вытекла между пальцев, но какую-то часть украденного

Дара Дэвид сумел удержать. Мир перед глазами то расплывался, то собирался вновь. Волны

мощи, исходящие от распятого на мечах Равглета, слабели и вот, наконец, прекратились

совершенно. Тело повисло на клинках. Когда Дэвид и Эдвин извлекли оружие, оно полетело вниз, по мере движения становясь все более прозрачным. Оно растаяло, прежде чем достигло

внутреннего двора развороченного замка.

Реальность постепенно устаканивалась. Правила принимали «общепринятое» положение,

все значения, нарушенные столкновением Алианы и Равглета, возвращались к норме. Дэвид

задумался о том, как повлияла гибель Обладающего Силой не только на законы того крошечного

кусочка мира, который стал ареной их боя, но и на весь мир… и не только на этот. Сила Равглета

обезличена, а может быть — и вовсе перестала существовать: это должно было изменить весь

баланс в целом. Или нет? У него не было ответа. Даже если изменения произошли, он мог их

просто не заметить.

— Интересно, — усмехнулась Алиана. — И как же вы собирались сдавать свой «экзамен»?

— Спасибо, — произнес Дэвид. — За то, что вмешались.

Эдвин молча наклонил голову.

— Не за что, — отмахнулась Леди. — Нет, мне правда интересно. Одно Имя и несколько

атрибутивных заклинаний… Вы действительно думали, что этого достаточно?

— Он был слишком силен, — негромко проговорил Эдвин.

— Нет, — возразила Алиана. — Он сильнее меня, но… он слабый. Поверьте, я знаю о чем

говорю.

Эдвин пожал плечами.

— Мы ошиблись. Нужно было выбрать другую цель.

— Каждые полгода половина выпускников сдает экзамен, — возразил Дэвид. — Думаешь,

все их противники поголовно слабее Равглета?.. Нет. Алиана права. Мы что-то упустили.

Они молча парили в воздухе: Алиана, оседлав одного из ледяных драконов — чуть выше,

Эдвин и Дэвид — чуть ниже. Демоны, вызванные Властительницей в ходе боя, таяли один за

другим, возвращаясь на те пласты реальности, из которых были призваны.

— Вы получили Силу Ловчего Смерти? — Спросила Алиана.

Дэвид перехватил взгляд Эдвина, а затем неуверенно кивнул.

— По крайней мере, какую-то ее часть, — сказал хеллаэнец.

— Я не чувствую, чтобы вы изменились, — призналась Алиана.

— Неудивительно, — кивнул Дэвид. — Я и сам этого не чувствую. Ну, почти…

— Силы и так можно было забрать совсем немного, а мы еще и поделили то, что взяли, —

вздохнул Эдвин. — Изменения есть, но… такое ощущение, что этот процесс только-только

начался… и идет очень медленно.

— Не нужно было вдвоем его убивать, — заметил Дэвид.

— Наверное. Только он нам выбора не оставил.

— Не знаю, можно ли это расценивать, как сдачу экзамена…

— Да уж, — засмеялся Эдвин. — У Рийока теперь не спросишь… Кстати, ты чувствуешь?

Дэвид поймал его взгляд.

— Как восстанавливается связь с лекемплетом?

— Да.

— Госпожа Алиана, — быстро произнес Дэвид. — Вам лучше уйти. И как можно скорее.

Властительница кивнула. Из-за Силы Равглета, почти полностью перекрывшей связь

ангелов с лекемплетом Обители, имелся шанс, что появление Леди и ее помощь остануться

незамеченными. Но какова будет реакция мастеров, когда они поймут, что двое сгиудов

воспринимают реальность совершенно не так, как должны, видя в одной из Обладающих не врага,

а союзника? Сюда запросто мог нагрянуть десяток «правильных» ангелов: вправить мозги

неверным и заодно расправиться с их союзницей. С учетом того, что на два главных вопроса: за

счет чего сгиудам удается убивать Обладающих Силой и что приобретает ангелочеловек,

низвергая Лорда — ответа до сих пор так и не было получено, идти на прямой конфликт с

Небесной Обителью ни «изменникам», ни Алиане не улыбалось. Отправляясь к замку Равглета,

они полагали, что сдача экзамена должна поставить все точки над «i», а вместо этого оказались в

тупике. Правда, еще оставалась возможность того, что все станет ясно, как только начавшиеся в

Дэвиде и Эдвине изменения достигнут некой критической стадии. Но чтобы проверить это,

требовалось время.

Серебристо-белый дракон поднялся в небо, сделавшись подобным причудливой

изломанной молнии. Плащ Властительницы развевался на ветру, превращаясь за ее спиной в

огненную метель и увлекая за собой тех духов ледяного пламени, которые еще не успели покинуть

замок. Спустя несколько секунд Алиана пропала из виду и следом за ней в грозовом небе

Хеллаэне растворилась ее свита.

— Надо заняться Источником, — сказал Эдвин, поворачиваясь в сторону

полуразрушенного донжона.

— Угу. А я поищу ту хреновину, ради которой мы сюда пришли.

***

Настоятель Рийок неспешно менял шагами центральную часть Храма. Монолит алтаря

казался несокрушимой твердыней нового мира, священным обетованием, которое никогда, ни при

каких условиях не будет нарушено. Сердце монастыря. Монолит внушал уверенность и

спокойствие одним своим видом, он словно шептал: «Все будет так, как должно быть… и

неважно, какой ценой.»

Храм пустовал, если не считать застывших у дверей стражей: некоторые из них облеклись

для своей службы в плотные тела, другие оставались в невидимом тонком мире. Они были

неподвижны, когда Рийок вошел сюда, и останутся неподвижны, когда он покинет это место.

Рийок привык к ним и почти не замечал.

Он думал о двоих учениках, отправившихся во владения Ловчего Смерти, и сумевших

победить Лорда. О затеваемом ими предприятии он знал, и полагал, что эта задача окажется им не

по силам. Рийок пришел в Храм для того, чтобы притянуть души Эдвина и Дэвида после того, как

Равглет расправится с ними. Шанс вырвать их из-под власти Лорда в случае поражения был не

слишком велик, но следовало, по крайней мере, попытаться. Ловчий уцепился бы за свою добычу

как клещ, но и Обитель держала учеников не менее цепко. Душа сгиуда была бы попросту

разорвана двумя столь могучими источниками притяжения. Это и было минимальной задачей —

разрушить, разорвать проигравших сгиудов на части для того, чтобы не позволить врагу получить

их целиком.

Но все вышло иначе. Рийок ошибся. Ученики одержали победу. При иных обстоятельствах

он бы только порадовался этому — так же, как порадовался победе Тэззи Тир над Лордом

Неркмедом. Но в данном случае… В данном случае все было немного сложнее.

Рийок продолжал думать об этих двоих как об «учениках» даже не смотря на все то, что

знал о них. Они предали… Нет, не так: они ничего не предавали потому, что никогда по-

настоящему не были верны Небесной Обители. Рийок знал об их затее с двумя

индивидуальностями, знал, что в глубине души и тот, и другой отвергают Истину. И все же, Рийок

не воспринимал их как чужаков.

Почти в каждом выпуске находились умники, которые полагали, что смогут обмануть

мастеров Обители, создав себе второй, «запасной» сувэйб. Разница между двумя

индивидуальностями — каждое со своей организацией ума, со своим восприятием, со своей

системой ценностей — позволяла им считать себя «свободными» и при этом идеально играть роль

послушных и преданных Служителей. Когда-то давно, когда все только начиналось (давно?

прошло всего лишь несколько лет, но Рийоку кажется, что с тех пор миновали столетья), старшего

наставника эти лжецы и лицемеры раздражали. Он думал, что должен что-то делать с ними —

раскрывать их игру, наказывать, убеждать отказаться от заблуждений, наконец, убивать, чтобы

обезопасить остальных… Потом это прошло. Было непросто смириться с мыслью о том, что среди

верных есть и изменники, но он это сделал. Смирился. И остальные мастера — также.

Истину отвергали все ученики. Если бы они этого не делали, не было бы и необходимости

в сдаче экзамена — новый Служитель возникал бы в момент принесения обета в Храме и

получения Имени. Но этого не происходило. Требовалось время…

Сначала ученик отказывался от собственной воли лишь внешне. Все они, приходя в

Обитель, мечтали только лишь о личном могуществе; никакая идея высшего блага их не волновала

и не могла быть ими понятна. Чтобы получить силу, они соглашались принять ограничения и

покориться чужой воле — сначала это касалось поведения, а затем образа мыслей и чувств.

Ученики были похожи на луковицы, с которых мастера аккуратно снимали слой за слоем. Их

смехотворное переживание собственной независимости вновь и вновь разрушалось, каждый раз —

на все более глубоком уровне их тленного сувэйба, до тех пор, пока не приходило время экзамена, и горделивое самомнение, своеволие, ложное представление о своей самостоятельности не

поражалось в самой своей сердцевине. Но до тех пор, пока этого мгновения не наступало, все они

отвергали Истину. Предатели с двойным сувэйбом отличались от остальных лишь тем, что делали

это осознанно.

Поэтому в какой-то момент Рийок перестал гневаться на лжецов. То, что они делали, было

дурно, но… но они и не могли делать ничего хорошего, пока самый корень зла не оказывался

истреблен в них. Предатели обманывали не мастеров — они обманывали себя. Они учились так

же, как и остальные, но в решающий момент оставались в одиночестве. Они не могли сдать

экзамена, потому что по-настоящему не верили тому, о чем говорили мастера. Полагая себя умнее

всех, они оказывались не готовы окончательно и бесповоротно, целиком и полностью, предать

себя воле благого источника.

И Лорды их убивали. Это было закономерно.

Каждый раз на сдаче экзамена погибала половина выпуска. Рийок полагал, что это

происходит из-за того, что половина учеников пыталась играть нечестно — использовала фокус с

двойным сувэйбом или проделывала еще что-нибудь в этом роде. Именно они, не сумевшие

довериться, и умирали. Рийок  полагал, потому что не знал точно. Предателей удавалось вычислить

далеко не всегда. Он бы и про Дэвида с Эдвином ничего не узнал бы, если бы они не зачастили с

визитами к Вилиссе. Замутнение канала связи учеников с лекемплетом Обители баронесса кен

Гержет проводила достаточно искусно, приходилось это признать. Но недостаточно искусно. И не

так искусно, как некоторые другие хеллаэнские аристократы, предпринимавшие подобные

попытки раньше. Рийок сделал то, что делал уже не раз: закрыл глаза и притворился, что ничего

не видит. Конечно, на слишком уж очевидный случай он должен был отреагировать. Так было,

когда Дэвид в первый раз повстречался с Алианой в Хоремоне. Но и тогда Рийок не стал давить, сделал вид, что поверил объяснениям, и наложил на неверного ученика довольно мягкое

наказание. Оставалось только надеяться, что эти двое не выкинут какую-нибудь новую глупость, которую уже невозможно будет не заметить.

Причина снисходительного отношения старшего наставника к неверным ученикам

заключалась в том, что даже для предателя существовал крохотный шанс в конце концов сделать

правильный выбор. Почти все они умирали, но было несколько случаев, когда в самый последний

момент предатель пересматривал свою жизнь, отрекался от заблуждений и — уже без фальши —

переходил на сторону Света. И если его раскаянье было подлинным, он получал такую же

помощь, как и все остальные. Предатель всего лишь осложнял себе жизнь, делая для себя этот

последний, правильный выбор, почти невозможным. Но все же крошечный шанс существовал

даже для таких. Воистину, безгранично милосердие благого источника!..

Тот, кто собирался предать Небесную Обитель, мог тешить себя любыми иллюзиями.

Потаенная уверенность в том, что ему удалось обмануть всех; иллюзия свободы; скрытое

стремление оставить свою волю самостоятельной; даже ложная вера в то, что где-то в самой

глубине души человека таится нетварное и необусловленное, некое «истинное я» — все это имело

намного меньшее значение, чем полагал сам предатель. Главное, чтобы все эти миражи не мешали

формированию правильного сувэйба. Вне новой, растущей в поле Обители индивидуальности,

ученики могли обманывать себя… думая, что обманывают других. Своей ложью они вредили

только себе самим.

Если предатель все же преодолевал свои заблуждения и отрекался от собственной воли,

совершал тот единственный верный выбор, который мог сделать, его ухищрения теряли всякое

значение. Он мог иметь хоть десять сувэйбов — все ложные индивидуальности опадали, как

шелуха, и оставалась лишь та единственная, истинная, которую он выбрал.

Рийок надеялся, что в последний момент Дэвид и Эдвин сделают правильный выбор. Он

считал это маловероятным, и готовился притянуть в Обитель те ошметки их душ, которые удалось

бы вырвать из когтей Ловчего Смерти — но он надеялся. Иногда случаются чудеса.

И чудо случилось… правда, не совсем такое, какое хотелось бы Рийоку. Души отнимать у

Ловчего Смерти не пришлось. Однако, и правильного выбора эти двое не сделали.

Рийок не воспринимал случившееся как катастрофу. И не послал Служителей Истины для

того, чтобы уничтожить двух отступников.

Имелось еще одно обстоятельство, которое необходимо было учитывать.

Почти в каждом выпуске находился ученик, которому удавалось сдать экзамен, не

отрекаясь от себя. Иногда таких учеников было даже двое или трое, иногда — ни одного. Это мог

быть как предатель, так и верный… Существовали различные обстоятельства, в результате

которых подобное свершение становилось возможным. Не только сгиуд, но и обычный колдун мог

убить Обладающего, обретшего Силу совсем недавно и еще не научившегося толком ею

управлять. Сила могла менять фундаментальные законы и присваивать тому или иному

совершаемому действию произвольное значение — но Лорд еще должен был осознать в себе эту

способность и научиться ее использовать. С неопытным, слабым, толком еще не осознавшим себя

Лордом, сгиуду справиться было вполне по силам.

Также случалось, что сгиуд получал поддержку со стороны и достигал желаемого, не

отрекаясь от себя. Наконец, иные ученики были достаточно удачливы и хитры, и выбирали для

нанесения удара такое время, когда Сила Лорда была связана противостоянием с каким-либо

другим Обладающим.

Другими словами, прецеденты уже были. Были ангелы, которым удавалось победить

Обладающих за счет их собственных сил.

Изюминка заключалась в том, что это ничего не меняло.

При нормальном развитии событий, оказываясь в шаге от окончательного поражения,

сгиуд совершал некое духовное самопожертвование, что давало возможность благому источнику

вмешаться и на короткое время нейтрализовать действие Силы, и, пока длился этот эффект, сгиуд

— уже совершенный, преображенный, уже неспособный сделать неверный выбор — убивал Лорда

и забирал часть его Силы. Если же события развивались по другому сценарию, то необходимой

жертвой становилось убийство Лорда и отнятие его Силы — и это, опять-таки, давало

возможность благому источнику вмешаться и преобразить ангела: сделать его совершенным и

неспособным сделать неверный выбор.

Какой бы путь не выбирал ученик, но если он проходил путь Служителя Истины до конца,

результат в любом случае был одним и тем же.

Даже если он не отрекался, но при этом делал то, что должен был сделать, благой источник

давал ему награду и приводил к совершенству.

Однако, в случае с Дэвидом и Эдвином и этого не произошло.

Пока не произошло.

Когда сгиуд убивал Обладающего, он действовал не как самостоятельная единица, а как

часть Обители. И Силу получал не сам сгиуд, а сигуд-как-часть-Обители. Иными словами, Сила

становилась не собственной принадлежностью сгиуда, а принадлежностью его лишь в той мере, в

какой он сам был принадлежностью Обители.

Равглета Эдвин и Дэвид убили вдвоем. И в силу этого вклад каждого из них оказывался

слишком мал, чтобы осуществить финальное преображение там же, на месте. Все условия были

соблюдены, оставалось ждать. Вместо нескольких минут — как было бы, если б отнятая у Лорда

Сила досталась только одному, пройдет еще несколько часов, или несколько дней, и в тайниках

души каждый из них встретится с самим собой, и они наконец станут теми, кем должны были

стать.

Они нарушили все правила, которые только можно было нарушить, но все, чего они

добились в итоге — еще лишь несколько дней призрачной «свободы». На самом деле, их — таких,

какими они себя мнят — уже не существует. Преображение произойдет, пусть и не так быстро, как

должно было.

В конце концов Рийок решил ничего не предпринимать. Пусть продолжают думать, что

смогли всех обмануть. Нет смысла возвращать их в Небесную Обитель насильно. Через несколько

дней они преобразятся и придут сюда сами.

13

Пожилой мужчина пил кофе, задумчиво поглядывая в окно. Он сидел за тем же самым

столиком, что и два дня тому назад, по время их первой встречи в Хоремоне — только занимал

сейчас то место, на котором в прошлый раз сидел Дэвид. Ну, а Дэвиду, соответственно, пришлось

занять место, на котором пожилой господин размещал свой зад два дня назад.

— Добрый день. — Сказал Дэвид.

Ксочипилли кивнул. Прищурился, разглядывая землянина.

— Ваш камешек у меня.

Ксочипилли опять кивнул и протянул руку. Дэвид покачал головой. Пожилой мужчина

вопросительно приподнял бровь.

— Меня одного там бы убили. Я считаю, вам следовало предупредить меня, с каким

противником мне придется иметь дело.

— Я и предупредил, — Ксочипилли пожал плечами. — Обычный Лорд, ничего

особенного. Ваши ангелы убивали и более сильных.

Дэвид поджал губы. Этот непонятный Обладающий подтверждал свою предыдущую

оценку… и такой же была оценка Алианы. Значит, они с Эдвином и в самом деле что-то

упустили…

— Ты хочешь мне предъявить какие-то счета? — Слегка наклонив голову вбок,

поинтересовался Ксочипилли.

Дэвиду очень захотелось сказать «Да», но вместо этого он сказал нечто иное:

— Нет. Но, повторяю, один я бы не справился. Мне помогли друзья, но они тоже… были

на краю гибели.

— И?.. — Поторопил его Ксочипилли.

— И есть мнение, что было бы неплохо, если б вы как-нибудь отблагодарили их за это.

Ксочипилли тяжело вздохнул и трагически закатил глаза:

— И что же твои так называемые «друзья» хотят от бедного-несчастного, отрезанного от

Силы, маленького неопытного Лордика?

— Почему бы вам самому не спросить их об этом?

***

Снежный альв встретил их у входа. Провел через общий зал, поднялся на второй этаж и

распахнул перед гостями двери гостиной.

На мраморном столике — напитки и кушанья: глазам любого хеллаэнца сделалось бы

больно от обилия света, отражаемого посудой из хрусталя и серебра, начищенной до блеска.

— Садитесь, прошу вас, — предложила Алиана, после того, как прозвучали все

приветствия.

— Благодарю, — Ксочипилли коротко поклонился. — Прошу меня извинить, но я

вынужден отклонить ваше приглашение, миледи. Видите ли, мне бы хотелось как можно скорее

приступить к самовосстановлению. По дороге сюда Дэвид рассказал мне, что вы, — Ксочипилли

перевел взгляд с Алианы на Эдвина, и обратно, показывая, что ему были названы имена обоих, —

немало помогли ему в том мероприятии, которое я просил его осуществить, дабы вернуть мне

некий предмет. Чем бы я мог отплатить вам за это?

«Надо же, — подумал Дэвид. — Как он распелся!.. Да я просто не узнаю этого парня…И

где тот развязный нагловатый тон, который мне так хорошо знаком?»

Алиана быстро посмотрела на Дэвида.

— Ничем. — Сказала она пожилому мужчине. — Лично мне ничего не нужно. Я

попросила Дэвида привести вас только потому, что мне было любопытно. У вас довольно…

редкое имя, — краешки ее губ дернулись, но так и не поползли вверх — улыбку Властительнице

удалось удержать. — И, судя по рассказам Дэвида, весьма нетипичная манера общения… для

Лорда.

Ксочипилли слегка наклонил голову — то ли соглашаясь, то ли показывая, что просто

принял услышанное к сведению.

— Госпожа моя, вы ведь знаете не хуже меня, что со всяким живым существом

Обладающий Силой станет говорить на его собственном языке. В известной мере это относится

также к манерам, нормам поведения и именам. Мы всегда одни и те же, но в восприятии

различных существ становимся разными. Ксочипилли — это не хеллаэнское имя. Это имя, под

которым я известен его соотечественникам, — пожилой мужчина кивнул в сторону землянина.

— Вы что, хотите сказать, что вас действительно так зовут? — У Дэвида отпала челюсть.

— И вы на самом деле являетесь покровителем галлюциногенных растений на моей родной

планете?!

— Ну, далеко не всех, — Ксочипилли виновато развел руками. — Кактусами, например,

управляю не я…

— Я почему-то был уверен, что вы — хеллаэнский Лорд. И почему же я так в этом был

уверен, а?.. Дайте-ка подумать. — Дэвид изобразил на лице напряженный мысленный процесс. —

А, наверное, потому что вы мне сами об этом сказали!

— И я тебя не обманывал, — Ксочипилли пожал плечами. — В основном, я живу здесь. Но

что мне мешает иметь свои проекции и аватары в других мирах? Это вполне естественно для

Лордов и богов…

— А под каким именем вы известны в Хеллаэне? — Поинтересовался Эдвин. Его

незаинтересованный тон показался Дэвиду довольно забавным — с учетом разговора,

состоявшегося в этой самой комнате пару часов назад. Магический камень, похожий на

полупрозрачный желтый топаз — камень, который сам Ксочипилли почему-то называл «Ключом»

— Эдвин предлагал хозяину не возвращать. Эдвин предположил, что окончательной

трансформации не произошло по причине того, что они с Дэвидом убили и «поделили» на двоих

Силу одного Лорда — и если так, то все можно поправить, убив и «поделив» еще одного. Алиану

в качестве жертвы Эдвин использовать не предлагал: в конце концов, она спасла жизни им обоим, а вот из неизвестного деятеля, поручившего им самоубийственную миссию, Эдвину хотелось

сделать бифштекс. Ключ оставить себе и либо разобраться, как его можно использовать, либо,

буде первое окажется невозможным, уничтожить. Дэвиду потребовалось определенное время,

чтобы переубедить Эдвина отказаться от этого плана… и решающим аргументом, как казалось

землянину, стало указание на то обстоятельство, что ничего полезного убийство Ксочипилли им

не принесет. Нечего с него в данный момент было взять: он отрезан от Силы. Тогда Эдвин

предложил отдать Ключ и убить Ксочипилли уже  после того, как к Лорду начнет возвращаться

его Сила. Дэвид настаивал на том, что надо все сделать по-честному. Эдвин соглашался и говорил, что на свете нет ничего честнее, чем убийство ради могущества и власти. «…А ты не думаешь, что

в живом виде от него будет больше пользы?» — Наугад спросил Дэвид. «Пользы? И какой же?» —

Поинтересовался Эдвин. Тогда-то и родилась мысль «тонко намекнуть» Ксочипилли о том, что

неплохо бы чем-нибудь наградить и остальных участников нападения на замок Ловчего…

Ксочипилли несколько секунд рассматривал Эдвина.

— Сначала Ключ, — вкрадчиво сказал он. Показал глазами в сторону серванта: там, на

одной из полок, среди разных других вещиц (по преимуществу это была посуда, хотя и не только), пряталась небольшая шкатулка из слоновой кости. Внешне шкатулочка была ничем не

примечательна за исключением изолирующих чар… Но их, конечно, оказалось недостаточно,

чтобы скрыть от Обладающего предмет, в котором таилась частица его собственной Силы.

Именно в этой шкатулке и лежал тот самый Ключ, в котором так нуждался нетерпеливый пожилой

господин.

Эдвин широко улыбнулся.

Улыбнулся и Ксочипилли.

«Да уж, — подумал Дэвид. — И в самом деле, с каждым на своем языке…»

— Скажите, — не отводя взгляда, произнес Эдвин, — вам известно что-нибудь о

Лабиринте Ушедших?

— Что-нибудь — известно, — в тон ему ответил пожилой мужчина.

— Иными словами, можете ли вы провести меня в это место?

— Могу. — Сказал Ксочипилли. — Только сначала вы, наконец, все-таки верните мне

Ключ. Лабиринт Ушедших находится в другом мире… в другом потоке миров, если быть точным.

И не в обычной реальности, а в особом пространственном «кармане», в который посторонний

никогда не попадет.

Эдвин бросил взгляд на Алиану — она едва заметно кивнула, подтверждая слова пожилого

мужчины.

— Хорошо, — сказал Эдвин. Дэвид, стоявший ближе всех к серванту, поднял шкатулку,

открыл и протянул ее Ксочипилли, предлагая последнему забрать то, что ему принадлежало.

Пожилой мужчина тотчас это и сделал. Драгоценный камень слегка засветился в его руке,

потом мужчина сжал пальцы в кулак, и свечение пропало. Когда он разжал пальцы, камня в его

ладони уже не было.

У Дэвида возникло странное ощущение… что-то изменилось, но он не мог понять — что:

магическое восприятие не обнаруживало никаких сверхъестественных преобразований в гэемоне

пожилого господина. По-прежнему слабое поле и посредственный Дар… вот только теперь

казалось, что все это — маска, что все в нем — и это убогое тело, и гэемон, и даже сознание —

лишь одна из многочисленных точек опоры для какой-то невообразимой реальности… Часть

влилась в целое, с которым так долго была разлучена, и хотя по внешнему виду эта часть осталась

тем же, чем была, теперь на Дэвида глазами человека смотрело нечто большее, чем человек.

«Штука, которую я ему отдал — это его атрибут, — Подумал Дэвид. — Вот почему он был

так важен…»

Впрочем, определенные изменения в теле и гэемоне пожилого мужчины все-таки

произошли — но они носили чисто косметический характер. Слегка изменились черты лица, зубы

стали белыми, а ногти — идеально ухоженными, одежда приобрела более респектабельный вид.

Гэемон стал немного чище и гибче.

— Идем? — Спросил Ксочипилли у Эдвина.

— Что, прямо сейчас? — Слегка опешил хеллаэнец.

— Да, сейчас. Потом я буду занят. — Ксочипилли направился к двери.

— Ну хорошо… — Эдвин встал и пошел за ним.

— Минутку! — Требовательно провозгласил Дэвид. Пожилой мужчина, уже

перешагнувший порог, недоуменно оглянулся.

— Вы так и не представились. — Напомнил землянин. — Может быть, хватит уже играть в

конспирацию?

Пожилой мужчина тихо рассмеялся.

— Кэсиан, — сказал он. — Властитель Грезящих Лесов. Теперь ты удовлетворен?

***

Эдвин кен Гержет покинул комнату вслед за своим странным проводником, а Дэвид еще

некоторое время смотрел на дверь, через которую они вышли. Потом опустился в кресло.

— Я должен был догадаться, — тихо произнес он, не глядя на Алиану. — Я ведь читал о

нем. И эти оговорки… при первой встрече он упомянул Ксиверлиса, и называл утраченный

артефакт «Ключом»… Нужно было просто сложить два и два… Я же читал о Ключах Мощи, при

помощи которых хеллаэнский поток миров некогда был преобразован в исполинский колодец,

связующий Сущее и Преисподнюю. Потом начался дележ власти, часть Лордов желала

дальнейшего сближения Царств, другие же полагали, что появление колодца было ошибкой…

Первую партию возглавил Ксиверлис, один из самых могущественных Князей Ада… а Кэсиан

стал одним из лидеров противоположной партии. Он создал первые астральные станции для того,

чтобы противостоять демонам  наарбо, чьи тела были огромны, как планеты… Он сконструировал

Великую Машину — историки, которые писали об этом, сходились во мнении, что это какое-то

странное атрибутивное заклинание, нетипичное и очень сложное, и в силу этого вызывавшее у

Лордов, соприкасавшихся с ним, ассоциации с механизмами из технологических миров…

сконструировал Машину, которая стала тюрьмой Ксиверлиса и одновременно — устройством,

выжимавшим силу из Адского Князя. И когда, по прошествии ста тысяч лет, Ксиверлис на

короткое время вырвался из плена, первым объектом его мести был Кэсиан, что вполне

закономерно… А в промежутке между этими событиями Ключи Мощи использовались для того,

чтобы присоединить к Хеллаэну сначала Дикие Пустоши, а затем Нимриан… В том, что этот мир

таков, какой он есть… даже в том, что этот мир вообще существует, так и не превратившись в

гигантский Источник Силы, долженствующий еще больше увеличить могущество Ксиверлиса и

его приспешников — заслуга Кэсиана. Он дал достаточно подсказок, чтобы я мог догадаться. Но я

не… Мне и сейчас сложно сопоставить ту легендарную личность, о которой я читал… Владыку

Чар, которого многие называли если не сильнейшим, то искуснейшим чародеем среди

Хеллаэнских Лордов… сопоставить ту легендарную личность из книг с… — Дэвид запнулся и

опять посмотрел на дверь. — С этим странноватым, развязным, наглым и…

— Вот как? — Удивилась Алиана. — А я не заметила. По-моему, он очень милый.

***

Пожилой мужчина быстро спустился по лестнице, пересек торговый зал, с недовольным

ворчанием отстранил ледяного альва, пытавшегося сопровождать его до дверей, и вышел на

улицу.

«Молодеет на глазах…» — Недовольно подумал Эдвин, едва поспевавший за своим

провожатым.

На улице Ксочипилли… нет, все же правильнее в Хеллаэне называть его хеллаэнским

именем — Кэсиан — ненадолго остановился. Посмотрел по сторонам, поднял голову к небу…

Моросил дождь, и Эдвин, чтобы не промокнуть, сотворил заклятье, отклоняющее разлитую в

воздухе влагу. Кэсиан этого не сделал: стоял и смотрел на мир, не обращая внимания на дождь, а

частицы влаги собирались на его лице, росли, объединялись в капли и стекали вниз…

Постояв так некоторое время, он вдруг повернул направо и пошел по улице к цели,

известной ему одному.

— Между прочим, — спросил Эдвин, догоняя провожатого, — а куда мы идем?

— К ближайшей телепортационной площадке.

— Зачем? Она необходима для входа в город, а не для выхода.

— Из-за того, что площадками пользуются постоянно, на магистральные пути между

ригурт-хадами проще переходить именно с них. — Терпеливо объяснил Кэсиан. — Мы не

сэкономим время, если перейдем на волшебную дорогу прямо сейчас. Зато, прогулявшись до

площадки, сэкономим силы…

— Хм. — Эдвин почесал нос. — Я думал, вы используете для перемещения какой-нибудь

более хитрый и быстрый способ…

— Я только начал восстановление, — пробурчал Кэсиан. — Никаких фокусов с Силой не

будет. Ограничимся самой тупой и банальной магией.

Эдвин хмыкнул, но ничего не сказал. В это время они повернули в темный и безлюдный

переулок, соединявший две улицы — через двадцать шагов они опять повернут, пройдут квартал и

поднимутся на небольшую круглую площадку, в центре которой темным пятном пульсирует

входное отверстие межпространственного пути. Там они будут не одни — найдутся маги и

демоны, которые вступят на площадку вместе с ними, и уж несомненно, кто-нибудь выйдет из

тоннеля и столкнется с ними на самом входе…

— Кэсиан, — холодный и резкий, похожий на карканье вороны, голос заставил Владыку

Чар остановиться. — Мы никуда не пойдем.

Пожилой мужчина медленно повернулся. Присутствие чужой Силы он ощутил в тот же

момент, когда услышал голос — позже, чем должен был. Но сейчас все его чувства притуплены —

как он и сказал Эдвину, возвращенный Ключ позволил лишь начать регенерацию изуродованного

Ксиверлисом магического естества, и до завершения этого процесса было еще очень далеко.

Поворачиваясь, он уже знал, кого сейчас увидит. Он узнал и Силу, и голос.

Эдвина кен Гержета, который до сих пор следовал за ним, отставая на полтора-два шага, в

переулке не было. Вместо юноши теперь там высокий, сухощавый мужчина с жестким,

рельефным лицом. Иссиня-черные волосы блестят, будто смазаны жиром. Острый нос; глаза

прищурены, взгляд — беспощаден. Мужчина облачен в темную одежду, а с плеч ниспадает

длинный плащ, изнанку которого невозможно увидеть: кажется, там не ткань, а провал в

бездонную яму, заполненную многочисленными невидимыми существами, готовыми вырваться на

волю по малейшему его приказу хозяина. Слышится хлопанье множества крыльев, неразборчивые

звуки возни…

— Ну и ну! Вот так встреча… — Кэсиан покачал головой, и не пытаясь скрыть удивления.

Некоторое время он молча рассматривал мужчину… впрочем, ничего нового он так и не увидел:

Повелитель Ворон ничуть не изменился за последние пятнадцать тысяч лет.

Гасхааль также молча разглядывал брата.

— Знаешь, у меня было смутное чувство, что что-то с этим мальчиком не так, — наконец

произнес Кэсиан. — Кого-то он мне неуловимо напоминал, вот только я не мог понять — кого…

Губы Повелителя Ворон растянулись в усмешке.

— Брось, — сказал он. — Ничего не ты не заметил. Эдвин совсем на меня не похож.

— Совсем? — Переспросил Кэсиан, насмешливо приподняв бровь. Гасхааль не ответил, и

Кэсиан через некоторое время заговорил вновь:

— Магия этой школы настолько заинтересовала тебя, что ты отправил туда одну из своих

аватар? Неужели есть что-то в искусстве убийства богов и Лордов, что тебе еще не известно, брат

мой?.. Мне трудно в это поверить.

Гасхааль опять улыбнулся.

— Нет, — сказал он. — Небесная Обитель появилась менее пяти лет назад — я бы просто

не успел вырастить для нее специальную аватару. Изначально, Эдвин был рядовой инкарнацией,

появившейся в результате необходимости обновить знания о последних достижениях

человечества в сфере Искусства…

Кэсиан задумчиво кивнул. Это было обычной практикой. Существовало множество

реальностей, обитатели которых — люди и нелюди, духи и демоны — со временем вырабатывали

различные способы управления окружающим миром. Далеко не все эти способы интересовали

Лордов или представляли для них какую-либо ценность, однако тех, что все-таки интересовали

либо могли оказаться полезны, можно было насчитать великое множество. Раз в тысячу лет —

иногда чаще, иногда реже — в заинтересовавшей его культуре Лорд создавал себе воплощение:

обыкновенное смертное существо, которому было предназначено освоить ту или иную область

человеческого знания. Когда аватара умирала, ее индивидуальное сознание сливалось с сознанием

Лорда, и все ее навыки и воспоминания переходили к тому, кто был для нее альфой и омегой,

началом и концом…

— …Когда Небесная Обитель привлекла наше внимание, — продолжал Гасхааль, — мы

собрались и бросили кости. Удача была на моей стороне. — Холодная усмешка. — Пришлось

вмешаться и немного изменить жизненный путь Эдвина.

— «Мы» — это кто? — Поинтересовался Кэсиан.

— Дайнеан, Рунг, Йархланг, Антинаар, Сольт… еще несколько Лордов.

— Разношерстная компания. — Кэсиан покачал головой. — Неужели Обитель всех так

напугала, что ради нее были преданы забвению и территориальные разногласия, и личные обиды?

Признаться, мне трудно представить вас всех вместе, собравшихся и мирно обсуждающих что-

либо…

— Тогда напряги воображение, братец. Обитель тут не причем. Собрания проходили и

раньше, и часть территориальных споров была разрешена именно благодаря им.

— Мы начинаем действовать коллективно? — Кэсиан сделал круглые глаза. — Мы

приходим к выводу, война — это, оказывается, не единственный способ решать возникшие

проблемы? Не может быть!... Не иначе, наступили последние времена и близится конец света!

— Ценю твою иронию.

— Это не ирония. Я напуган. Меня заставляют нервничать любые объединения Лордов —

тем более, если речь идет о Владыках. Любая организация предполагает систему, за любой

системой стоит чья-либо Сила. Еще больше пугает то, что  ты забыл об этом. Кто на этот раз

пытается всех организовать? Чья это была идея? Кто инициатор собраний?

— Дайнеан.

Кэсиан усмехнулся.

— О, да! Темные Земли под властью Повелителя Тьмы — это было бы так… естественно.

Так гармонично.

— Ты переоцениваешь свою проницательность, братец, — Гасхааль издал сухой смешок,

похожий на карканье. — Впрочем, было бы забавно, если б Дайнеан попытался провернуть нечто

в этом роде… но пока никакой организации я не наблюдаю. У нас всегда были свои интересы.

Были и будут. А эти встречи — всего лишь способ их осуществить. Никто не собирается

отказываться от более… традиционных способов. Но в некоторых случая, как ни странно,

переговоры могут быть эффективнее войны. И то, и другое — лишь инструмент для достижения

цели, не более того. Нет «запретных» средств и «разрешенных», и ты напрасно пытаешься

провести такое разделение. Есть более эффективные и менее эффективные, вот и все.

Кэсиан медленно кивнул. Возможно, его выводы были слишком поспешными. Следовало

вернуть Силу, собрать информацию, и лишь потом давать какие-то оценки… Но у него было

неприятное предчувствие. Ощущение надвигающейся беды. Смутное и неоформленное поначалу,

оно усиливалось по мере того, как Сила, утраченная пятнадцать тысяч лет назад, возвращалась к

своему господину. Его чувства обострялись, мир становился больше, и ощущение тревоги росло…

Он пришел к выводу, что, обвиняя Дайнеана, он лишь пытался найти кого-то, кто мог бы стать

причиной беспокойства. Что-то в этом мире было не так… Нужно полностью вернуть Силу и

разобраться — что.

— А почему вы вообще заинтересовались Обителью? — Спросил Кэсиан. — В таком

составе… Мне казалось, она не тянет на общую угрозу…

— Кто-то выпустил сгиудов, — перебил его Гасхааль. — И всем очень хочется узнать —

кто.

— Сейчас они мало чего стоят. По существу — обычные ангелы, способные убить лишь

слабейших из нас. Они были опасны в старые времена, когда их хранила Сила Кадмона, и

манипуляция значениями не приносила результата: влияние Сил аннулировало друг друга, и Лорд

в противостоянии с ангелом-убийцей оказывался вынужденным полагаться на обычное

волшебство… Но Кадмон давно пал, и кто бы не попытался извлечь на свет одну из его любимых

«пугалок» — он промахнулся: сгиуды перестали быть опасны. По крайней мере, для тебя или для

меня.

— Кто-то мог бы попытаться занять место Кадмона.

Кэсиан покачал головой.

— Невозможно. Больше ни у кого не будет такой власти. Просто нет способов ее получить.

— Да, это кажется очевидным, — согласился Повелитель Ворон. — Прежде все

мироздание было организовано и подчинено единому центру. Но теперь Боги изгнаны, и вместо

былого единства власти — раздробленность; взамен общего, навязанного сверху порядка —

частные договоренности, союзы и войны, хрупкий баланс, основанный на взаимном

противопоставлении всех и вся. Раз нет Богов, они не могут и делегировать свою власть кому-то

одному, ты это хотел сказать? Ты прав. Никто не может занять место Кадмона. Но это не значит, что никто не попробует.

— Я не понимаю, почему заранее обреченная попытка привлекла к себе столько внимания.

Попробовать может кто угодно… собственно, трудно найти того, кто отказался бы попробовать.

Но, поскольку этим занимаются все, это и есть — хрупкий баланс взаимного противостояния, не

так ли?

Гасхааль некоторое время молчал.

— В этой истории со вторым появлением сгиудов есть слишком уж много такого, что

настораживает, — наконец произнес он. — Но обсуждать это здесь… — Скептический взгляд по

переулку, где они находились. — Уволь.

— Да, ты прав.

— Восстанавливайся. Когда Сила вернется к тебе, мы встретимся и поговорим. И у меня к

этому времени, я думаю, прибавится ответов.

— Так значит, ты так и не выяснил, что хотел? Эдвин в Обитель был послан зря?

— Кое-что выяснил, но не все… Так, теперь об Эдвине. — Взгляд Гасхааля сделался

ощутимо холоднее. — Он мне еще нужен. Поэтому — никакой помощи его попыткам понять кто

он и что он с твоей стороны быть не должно. Это понятно?

— О, вполне! Но не я определяю неосознанные мотивы и побуждения этого мальчика. Не я

тянул его за язык, требуя прогулки в Лабиринт Ушедших.

— Он действует так, как действовал бы я сам на его месте. Собственно говоря, он и есть я,

но с другими качествами, другими привычками, другими воспоминаниями, другим кругозором…

Ничего удивительного, что он ищет ответы. Я бы их тоже искал. Но я не всегда успеваю

вмешаться и отвратить его от неверных ходов. Его вполне естественное стремление к

самопознанию в случае успешного осуществления приведет лишь к преждевременному

исчезновению. Он не должен попасть в Лабиринт Ушедших.

— Понимаю, — Кэсиан кивнул. — Но я уже дал обещание.

— Нарушь его, — Гасхааль усмехнулся. — Разве ты не хозяин своему слову?

Кэсиан с полуулыбкой покачал головой.

— Не буду ничего нарушать.

— Тогда убеди его не ходить.

— Как?

— Не знаю. Ты всегда был расчетливым и хитрым. Придумай что-нибудь.

— Я не смогу ничего сделать, если ты не внушишь ему неосознанного желания не ходить.

— Я это сделаю, — пообещал Гасхааль. — А ты, уж будь любезен, приведи какие-нибудь

разумные и очень убедительные аргументы. Потому что если ты этого не сделаешь, и он все-таки

пойдет туда наперекор своему подсознательному желанию не идти — то я отрежу тебе голову,

мой дорогой брат. Я не шучу.

Кэсиан кашлянул, издал какой-то неопределенный звук, шумно втянул воздух и посмотрел

в сторону. Угроз он органически не переносил, но Повелитель Ворон был одним из тех немногих, кому это могло сойти с рук. Их связывали очень старые и сложные отношения — некогда они оба, задолго до обретения Силы, принадлежали к народу ванов, «управлявших», если так можно

выразиться, мирозданием до появления в нем Истинных Богов. Впрочем, ваны не владели миром

царственно и властно — так, как позже стали владеть им Истинные Боги — они были душой его

стихий, духами гармонии и изобилия. Народ ванов исчез безвозвратно — частью был истреблен,

частью переметнулся к Богам и потерял себя; и лишь единицы из него — утратившие все и

отрекшиеся от неба, позже, теми или иными путями, обрели Силу. Эти, последние, так же

лишились своей прежней природы, ибо существо, становясь Обладающим, перестает

принадлежать к какому-либо народу — даже народу божественных созданий, коими были ваны —

и все же, какие-то связи, скорее личного характера, чем какого-либо иного, сохранились. Кэсиана

и Гасхааля связывали воспоминания, берущие начало едва ли не от самого зарождения вселенной, однако дружеской привязанности между ними не было. Каждый шел своим собственным путем…

впрочем, нередко случалось, что их интересы совпадали. Кэсиан знал, что Гасхааль вполне

способен выполнить свою угрозу — и в прямом столкновении он, безусловно, оказался бы

сильнее. И он ни на секунду не засомневался бы, правильно ли поступает, убивая того, кого сам

называл «братом» — если бы только заподозрил, что «брат» где-то и в чем-то перешел ему дорогу.

Таким уж был Повелитель Ворон — безжалостным, и не ценящим ничего, кроме власти. Кэсиан не

любил его, но мир не идеален. Никто не идеален. Мир очень разный, и одни ублюдки

уравновешивают других. Это и есть Вселенское Равновесие. А без него все полетело бы к хаосу…

Когда Властитель Грезящих Лесов повернулся, Гасхааля на пустынной хеллаэнской улочке

уже не было. Там стоял немного растерянный Эдвин кен Гержет — юный хеллаэнский аристократ,

ставший ангелом…

— Что произошло? — Недоуменно Эдвин. Само собой, он ничего не знал о тех пяти

минутах, когда его здесь не было, а на его месте стоял кое-кто другой. Но в непрерывности его

восприятия мира имелся разрыв, и Эдвин пытался понять, чем он вызван. Он о чем-то задумался и

не заметил, как они прошли еще несколько шагов, а потом остановились?..

Кэсиану вдруг стало его жаль. Да, это была вариация Гасхааля — одна и та же кайи, но с

другими качествами, с другой историей, реализующая себя в других обстоятельствах — однако

эта вариация была намного приличней и благородней оригинала.

— Сила… — Кэсиан сделал многозначительное лицо во время еще более

многозначительной паузы. — Сила послала мне видение! — Еще более длинная и

многозначительная пауза. — Аллилуйя! Я вижу! Я прозрел! Я изрекаю пророчество, слушайте все, кто слышит: нам не нужно идти в Лабиринт Ушедших! Аллилуйя! Ничего хорошего нас там не

ждет, аллилуйя! Ал-лил-ллл-луйяяя!..

У Эдвина округлились глаза.

— Вам плохо? — Обеспокоено спросил кен Гержет.

— Нет. — Кэсиан хрипло засмеялся. — Мне хорошо. Мы не пойдем в Лабиринт. Поверь

мне, тебе туда не нужно.

— Но почему?

— Потому что я вижу будущее. И тот вариант будущего, где ты идешь в Лабиринт, очень

печален для нас обоих. Поверь, этим действием ты запустишь очень неблагоприятную цепочку

событий. Звезды говорят мне, что в течении следующих трех лет, трех месяцев и трех дней людям, чьи имена начинаются на «Э», а заканчиваются на «Н», ни в коем случае не следует ходить в

Лабиринт Ушедших.

— Вы издеваетесь?

— Нет, нисколько. Тебе не стоит идти.

— И что произойдет, если я все-таки пойду? — Спросил Эдвин.

— Мы умрем, — совершенно честно ответил Властитель Грезящих Лесов. — Мы оба, ты и

я.

14

Настоятель Рийок утомленно закрыл глаза. Только что завершился набор новой группы

учеников. С каждым нужно было поговорить, оценить, насколько он подходит Обители, имеет ли

шанс хотя бы в перспективе отринуть свои заблуждения и стать подлинным Служителем Истины.

Утомительная работа, но из мастеров никто не справился бы с ней лучше него.

Собеседованием занималась лишь часть Рийока — та часть, которую видели обычные

люди и маги: не слишком красивый мужчина в возрасте с посредственными — по меркам

нимриано-хеллаэнской аристократии — магическими способностями. Крошечный кусочек того,

кем Рийок являлся на самом деле. Проводя собеседование с желающими приобрести силу

Обители, он, одновременно, был еще в нескольких местах: занимался с учениками второго и

четвертого курсов, бестелесно присутствовал на службе в Храме, вместе с другими мастерами

расширял и улучшал лекемплет. Внимание единого нечеловеческого существа, которым он был,

распределялось на полудюжину различных направлений, для каждого из которых формировалась

как бы особая проекция Рийока, с качествами, наилучшим образом подходившими для решения

тех или иных задач. Собеседование и служба в Храме закончились практически одновременно, эти

реализации Рийока сделались ненужными, и перестали существовать: растаяла в воздухе фигура

пожилого человека, утомленно откинувшегося на спинку стула в приемной; исчезло незримое

присутствие Рийока в Храме. Рийок объединил два освободившихся потока внимания в один,

собрал новое призрачное тело и вошел в ту часть лекемплета, где находился пленник.

Он успокоил стражей, проник через дюжину изолирующих оболочек, отомкнул двери

темницы. Этого было недостаточно, чтобы выпустить пленника или как-либо облегчить его

положение — тот по-прежнему оставался обездвижен и скован незримыми цепями — но так, по

крайней мере, они могли говорить. В обычном положении изоляция пленника от внешнего мира

была абсолютной.

Возникла картинка — символический образ, родившийся от соприкосновения

энергетических полей Рийока и пленника — Рийок спускается в подземелье, проходит мимо

солдат и сторожевых псов, открывает одну дверь, другую, минует несколько пустых этажей, снова

двери, и вот, наконец — камера. Он отодвигает смотровое окошко и некоторое время молча стоит

перед дверью. Затем он открывает все замки, отодвигает засовы и входит внутрь. Это иллюзия,

образ мира, создаваемый его собственным умом для удобства. Внутри, справа от входа — одно-

единственное сидение, которое занимает Рийок. К противоположной стене прикован человек. Как

и положено пленнику, он исхудал, грязен и небрит. Картинка настолько реалистична, что Рийок

почти верит ей, не смотря на то, что никакого «тела» у запертой в лекемплете энергетической

сущности Лорда-основателя Обители нет и в помине. Впрочем, что такое «тело», как не образ,

существующий в восприятии многих? Отличие этого пленника от любого другого заключенного

лишь в том, что данный образ видит один только Рийок, в то время как обычных узников

способны увидеть многие. Это маленькая, частная реальность, срок жизни которой — всего

несколько минут; когда они поговорят, она исчезнет, и пленник опять останется в изоляции, а

Рийок переведет свое внимание на одну из тех больших, «общественных» реальностей,

существование которых поддерживают сознания миллионов существ.

Узник кажется изможденным и подавленным — до тех пор, пока он не поднимает глаза на

своего пленителя. Глаза его золотого цвета, они сияют, как солнце. Ни страха, ни отчаянья во

взгляде. Терпеливое спокойствие. Эти глаза разрушают иллюзию реальности, в которую почти

поверил Рийок.

— Прости, был занят, — доброжелательным тоном произносит старший настоятель

Небесной Обители. — Конечно, я должен был навестить тебя раньше.

— Ты очень заботлив, Рийок. — Пленник улыбается.

Рийок качает головой. Затем он говорит:

— Поразительно, что иногда тебе удается преодолеть все преграды и ненадолго

прикоснуться к сознанию кого-либо из учащихся. Казалось, мы предусмотрели все возможности,

перекрыли все выходы, парализовали каждый сегмент твоего энергетического тела — и все равно, проходит время, и ты находишь возможность вылезти и попытаться смутить неокрепшую душу.

Мы перекрываем все — но стоит отвлечься и оставить тебя без присмотра, как ты находишь

способ поменять существующие законы и правила так, чтобы образовалась новая щель, через

которую ты мог бы пытаться влиять на происходящее. Вообще, в самой способности Силы

произвольно менять значения есть что-то извращенное, ты не находишь? Это же чистый хаос —

мир без правил, где любая причина может вызвать любое следствие.

— Любая система правил произвольна, — отвечает пленник. — Кто определяет

«правильную» связку причин и следствий? Ты привык к определенной картине мира, но она так

же условна, как и все остальные.

— Правильная картина есть. — Возражает Рийок. — Подобно другим архонтам зла,

владыкам этого обезбоженного падшего мира, ты слишком долго обманывал всех, и в конце

концов обманул и себя. Но есть Истина за всеми иллюзиями — есть, и ты это знаешь.

— «Я» есть истина. — Говорит пленник.

Рийок отрицательно качает головой.

— Не ты.

— Каждый мог бы сказать о себе тоже самое. И ты мог бы, Рийок. Если бы понимал, о чем

говоришь.

— Нет никакой кайи, — отвечает Рийок. — Нет бессмертного, вечного, нетварного,

неуничтожимого, необусловленного «я».

— Мир, где все законы существуют сами по себе, независимо, не опираясь ни на что —

абсурден. Лишая «я» его естественных атрибутов — таких как вечность и необусловленность —

ты тут же переносишь их на некие ни от кого не зависимые законы.

— Почему же? — Усмехается Рийок. — Они зависимы. От той единственной воли,

которая их породила. И уже для нас законы даны как объективная реальность.

— Ты живешь внутри своих миражей, Рийок, — отвечает пленник. — Ты сам только что

жаловался на то, что Обладающие Силой способны произвольно менять значения, подтачивая тем

самым столь дорогую твоему сердцу «правильную» картину бытия. Где же объективная,

неприкосновенная и независимая реальность, Рийок? Есть лишь договоренности между теми, кто

имеет власть — и более нет ничего. И уже на этих договоренностях основаны все

фундаментальные законы, все миры, все взаимодействия, вообще — все. Однако, договоренности

могут меняться. И тогда меняется все остальное.

— Вам была дана власть, — говорит Рийок. — Для того, чтобы вы охраняли единственный

правильный порядок. Но для вас оказались важнее собственные интересы. Вместо того, чтобы

охранять, вы расхитили и разрушили то, что было вам доверено. Вы решили, что сами являетесь

источниками собственной власти и над вами нет никого, отринули всякий закон и породили

вселенную, где нет ничего неискаженного, где все относительно и непрочно, где высшим законом

стала ваша собственная, неверная и переменчивая воля.

— Я снова слышу эти обвинения, — говорит пленник. — И знаю, что ты просто

отбросишь мои слова, если я скажу, что мы никому не изменяли — потому что некому изменять.

Мы не нарушали никаких правил, потому что над нами нет правил и нет никого, кто мог бы их

установить. Но для тебя все это — пустой звук, я знаю, ты мне не веришь. Ты создал себе очень

странную картину — или, вернее, тебе помогли ее создать — поверил в нее, и смотришь теперь

через нее на все, словно сквозь призму.

— Тоже самое я могу сказать и о тебе. — Отвечает Рийок.

В камере надолго устанавливается тишина. Взгляд золотоглазого пленника бесстрастен и

неизменен, пленник смотрит на Рийока, не отводя глаз. Ни жалости, ни осуждения, ни мольбы, ни

гнева. Он слишком многое видел — и разрушение миров, и их творение, вознесение цивилизаций

и их падение, предательства друзей и необъяснимое милосердие врагов, сотрясающие мироздание

войны богов и Лордов — чтобы теперь удивляться чему-либо. То, что произошло с Небесной

Обителью он воспринимает как личную неудачу, и только.

Рийок смотрит сквозь него. Как и всегда во время этих встреч, он испытывает сложные

чувства. Он не знает, как говорить с тем, кого когда-то считал своим учителем, как объяснить ему, что он неправ. Кажется, что это невозможно. И все же, он не убивает пленника. Вопреки всему, он

верит, что тот когда-нибудь прозреет и примет ту картину мира, которую предлагает ему Рийок.

Это стало бы часом их величайшей победы. Грядущий мессия получил бы надежного слугу и

соратника.

Умом Рийок понимает, что шансов нет. И все же…

— Помнишь, — говорит мастер Обители. — Помнишь, когда ты учил нас, ты рассказывал

о том, что прошлое не стабильно?

Пленник кивает.

— Ты говорил, что как от настоящего положения вещей расходится бесконечное

множество линий будущего, также к нему могло привести бесконечное множество линий

прошлого, — продолжает Рийок. — И что Обладающие Силой способны выбирать себе прошлое

также, как обычное существо своими поступками и решениями выбирает себе будущее. Ваша

власть над прошлым незаметна, даже когда вы ею пользуетесь — ведь как бы часто вы не меняли

историю, все существа, попадая в новую линию времени, будут помнить лишь то, что

соответствует этой линии времени. Впрочем, пользуетесь вы этой властью нечасто, поскольку вся

ваша вселенная основана на вражде и взаимном противостоянии: власть над прошлым одного

Обладающего нейтрализуется властью всех остальных, вы тянете полотно времени в разные

стороны, чем обесцениваете усилия друг друга, и в результате прошлое остается более-менее

стабильным. Ты помнишь этот разговор?

— Да, — пленник опять кивает. — Я помню, Рийок.

— Если ты не лгал тогда, то в вашей власти над прошлым мне видится нечто даже еще

более извращенное и порочное, чем в вашей способности произвольно менять причинно-

следственную взаимосвязь. Более того, по этой логике выходит, что и удерживать в плену нам

тебя удается лишь потому, что твоя Сила в значительной степени ограничена Силой твоих врагов

и потому остается как бы бездейственна…

— Да, Рийок. — Говорит пленник. — Так и есть.

— Я не думаю, что дела обстоят именно таким образом, — Рийок улыбается. — Я знаю,

что есть высшая воля, которая невидима и страшна для всех вас. Она дала мне власть пленить

тебя. Таково настоящее положение дел. К твоему убеждению в том, что Обладающие располагают

властью над прошлым и что над вами больше никого нет, я обращался с другой целью. Итак,

представим, что все так, как ты говоришь. Представим, что прошлое нестабильно, оно зависит от

воли Обладающих Силой. Представим также, что в будущем — в том будущем, которого я жду с

надеждой и нетерпением — должен явится некто, чья сила неизмеримо превысит Силу всех

Лордов и богов. Разве нельзя допустить, что могущество его изменит не только то, что есть, но и

то, что было? Ведь по твоей собственной вере прошлое принадлежит тому, кто имеет больше

власти. Откуда же берется твоя безграничная убежденность в том, что ты прав, а я ошибаюсь?

— Значит, ты надеешься, что придет некто достаточно сильный, чтобы уничтожить или

подчинить себе всех остальных, а затем переделать саму ткань времени так, чтобы сделаться

единственным Творцом и Лордом? — Спрашивает пленник.

Рийок встает. Скоро новый урок с двумя старшими курсами Обители, и ему не хватит

внимания, чтобы оставаться здесь и одновременно общаться с учениками — количество потоков,

на которые он может разделить свое сознание, отнюдь не безгранично. Пора возвращать оковы на

место и уходить. Еще только несколько слов напоследок…

— Да, я верю, что придет тот, что чище самого света, тот, в ком воплотится высшее благо,

тот, кто наградит праведников и накажет нечестивцев, Светлейший, одно только имя которого для

меня слаще всего, что есть. Придет — и преобразит этот мир. Но ты ошибаешься, говоря, что он

станет единственным Творцом. Он есть и всегда им был. О нестабильности прошлого я

заговорил для того, чтобы ты не считал меня безумцем: смотри, даже и при твоем виденьи мира

возможно то, о чем я говорю. Весь наш мир — это тупиковая ветвь времени, вселенная, от которой

отстранился благой источник из-за того, что ее обитатели отвергли его, своего рода локальный ад, где нет и намека на высшую силу — ни в настоящем, ни в прошлом. Он совершенно оставил вас, и

позволил вам поменять все, даже прошлое, так, чтобы стереть малейшие следы своего

существования. Но все изменится, и когда придет тот, кого я жду, вашей власти наступит конец.

Пленник молча смотрит на своего бывшего ученика. Золото его глаз полыхает, как солнце,

но кажется, что глаза Рийока ярче, ведь в них горит огонь несгибаемой веры.

— Мы лишили тебя имени, — говорит Рийок, — потому что то, что не может быть

названо, не может и действовать в реальности, кости которой — Истинные Имена, некогда

произнесенные Кадмоном. У тебя нет собственного имени, но тебе еще позволено пользоваться

общими именами — тебя еще можно назвать «пленником» или «золотоглазым человеком» или

«тем, кто учил Рийока». Поэтому ты еще можешь действовать. Но когда мы отнимем у тебя все

имена, ты исчезнешь — так, как будто бы тебя никогда и не было, ибо то, что не может быть

названо, не может и существовать. Отрекись от «своей» Силы, склонись перед благим источником

— и вместо исчезновения ты обретешь полноту бытия. Тебе будет возвращено все, что было

отнято для того, чтобы вразумить тебя, и могущество твое еще и приумножится. Ты поведешь нас,

и я снова займу место у твоих ног и назову тебя «наставником». Если же нет… — Рийок качает

головой. — Ты исчезнешь, когда придет тот, кого мы ждем. Мне будет жаль, но…

— Почему, — усмехается пленник, — приходя сюда, ты всегда начинаешь так

высокопарно, проявляешь столько сострадания и доброты, приводишь остроумные аргументы,

опускаешься до снисходительной жалости, а в конце концов всегда заканчиваешь угрозами? Мне

думается, что это лучше чем что-либо еще характеризует тот путь, который ты выбрал.

Рийок несколько секунд молчит. Печальным он больше не выглядит.

— Мне пора идти, — совершенно безэмоциональным тоном говорит он. — Сегодня мы

уже достаточно поговорили.

***

Эдвин кен Гержет двигался по дороге Света — стремительное и сверкающее существо, не

скованное узами плоти. Найти существующий светлый путь здесь, в Хеллаэне, было не так-то

просто, и Эдвин творил его сам. Он ясно ощущал, что используемая им стихия чужда миру, в

метамагическом пространстве которого он перемещался; эта чуждость огорчала его, ведь Темные

Земли были его домом. Он отрекся от Тьмы ради силы и власти, и не жалел о своем выборе — и

все же, последствия выбора его огорчали.

Стремительный полет ангела среди сияния и блеска, и вот, путь уходит вниз, краски

блекнут, мир темнеет, Эдвин кен Гержет обрастает плотью и вступает во владения Ловчего

Смерти… бывшие владения. Сейчас это ничейные земли, и замок пуст — если не считать

попрятавшихся по углам демонов, ранее служивших Лорду Равглету.

…Эдвин опустился на уцелевшую часть крыши полуразрушенного донжона, убрал крылья

и стал неотличим от обычного человека.

От верхней залы, являвшейся первоначальной целью разрушительного волшебства

Алианы, уцелела лишь половина. Две стены истлели, как и большая часть крыши, в полу

красовалась здоровенная дыра, через которую можно было разглядеть помещения на нижнем

этаже. Эдвин спрыгнул вниз, на груду обломков. Поврежденный Источник пульсировал,

выбрасывая в окружающее пространство сгустки энергии. В темных углах зашевелились тени, из

провала стали выползать отвратительные творения Равглета. Эдвин вызвал Имя и разогнал их.

Вчера он оставил здесь защитное заклятье, долженствовавшее оградить Источник от посторонних, но сейчас не обнаружил даже следов от него — похоже, демоны сумели нарушить чары. Чтобы не

отвлекаться во время работы, он установил барьер еще раз, и работал над заклинаниями

достаточно долго, стремясь сделать преграду понадежнее. Затем он занялся Источником.

Обыкновенно, Источник представляет собой поток энергии, которая собирается из

окружающего мира и из Стихий, концентрируется в одном месте, пропускается через

призматические заклинания и опять уходит во вне. Часть этой силы маг использует для поддержки

заклинаний, постоянно работающих в его замке, также он может воспользоваться энергией

Источника в бою, значительно усиливая собственные наступательные и оборонительные чары.

Маг на своем Источнике чем-то подобен человеку, живущему на водяной мельнице — постоянное

движение реки он научился использовать себе на благо, со своей же стороны, он следит за тем, чтобы русло оставалось чистым и ничто не препятствовало течению. Главное Сплетение —

система заклятий, в которую маг превращает часть Источника для того, чтобы лучше

контролировать поток силы и для того, чтобы природный ток был не хаотичным, а стабильным и

упорядоченным. Это — ухоженная «река», максимально расчищенная от мусора, с берегами,

одетыми в гранит. В Главное Сплетение также обычно встраивается ряд заклятий, начинающих

работать в случае несанцкионированного проникновения: они блокируют доступ чужака к

системе, парализуют или убивают его, вызывают охрану, подают сигнал отсутствующему на месте

настоящему хозяину Источника — и прочее в том же духе. Сюрпризы, которые содержит

охранная система, могут быть очень неприятными, но, как правило, если в замок проник не вор, а

захватчик, спустя какое-то время ему удается разобраться с ловушками, установленными

предыдущим владельцем и занять его место.

В большинстве случаев положение дел соответствует тому, что описано выше и вчера

Эдвин кен Гержет — в то время, пока Дэвид занимался поисками Ключа — действовал согласно

естественной для хеллаэнского аристократа логике: пытался разобраться в кодировке

управляющих чар Главного Сплетения с целью обрести над ним контроль. Два или три раза при

попытке внедриться в систему он чуть не погиб, потом пробудился спящий Страж, и Дэвиду

пришлось бросать поиски и помогать другу в бою с могучей тварью. Вдвоем стража они кое-как

одолели, но Эдвин не продвинулся ни на шаг. Все отмычки оказались бесполезны, охранная

система видоизменялась, словно живая, в зависимости от того, какие открывающие чары он

пытался применить. Эдвин поставил барьер и вместе с Дэвидом покинул это место, решив, что,

быть может, позже его голову посетят какие-нибудь хорошие идеи.

Теперь, вернувшись и тщательно все обдумав, он пришел к заключению, что с самого

начала избрал неверный путь. Этот Источник нельзя вскрыть — ведь это не обычный

упорядоченный поток силы (хотя он и кажется таковым), а Средоточье Лорда, пусть и

низвергнутого. Здесь по-прежнему пребывала Сила Равглета, в замке ею было пропитано все —

камни, демоны, сама земля и даже воздух, и уж конечно, более всего Силы содержалось в

Источнике. Средоточье формировалось не только Стихиями и метамагическим полем планеты, но

и Силой, и не существовало формализированной системы волшебства, которой можно было бы

описать ее. Для установленного ею замка не было ключа.

Но нужно ли открывать этот «замок»? Стоит ли искать? К чему Эдвину владения Лорда-

изгнанника, давным-давно покинувшего Страну Мертвых и поселившегося в Хеллаэне? Иметь под

контролем еще Источник Силы — неплохо, но полностью раскрытые способности сгиуда — цель

намного более желанная.

Он не будет пытаться подчинить себе этот Источник. Вместо этого поглотит его, выпьет —

так же, как на пару с Дэвидом поглотил Силу, пребывавшую в самом Равглете. Источник

наполнен Силой? Тем лучше. Он заберет ее и завершит трансформацию.

Эдвин полузакрыл глаза, вздохнул и постарался вновь вызывать то странное чувство,

которое возникло у него, когда он убивал Равглета. Предположительно, это ощущение появлялось

в результате работы некоего духовного органа, свойственного полноценному сгиуду, действие же

органа заключалось в способности улавливать Силу и поглощать ее.

Очень скоро у Эдвина появилось ощущение, что он бьется о монолитную, совершенно

непроницаемую каменную стену.

Он не мог просто забрать или даже ощутить Силу, пусть даже она была совсем рядом.

Сама по себе Сила оставалась неуловима. Однако, отливая себя в те или иные формы — принимая

вид Лорда, или Средоточья, или некоего волшебного предмета — Сила делалась уязвимой. Из

того надтварного, что дает существование вещам или живым существам она становилась вещью

или живым существом.

Эдвин понял, что для того, чтобы взять ее, требовалось разрушить форму, в которой она

себя воплощала — тогда, на короткий миг, можно было соприкоснуться с той неуловимой

энергией, которую он так жаждал подчинить себе.

Он вытянул руку — в ней появился меч. Приводя в действие собственный атрибут

разрушения, Эдвин направил клинок на Источник. Лезвие вытянулось, засияло призрачным огнем.

Эдвин почувствовал, как в него течет мощь. Он пил силу — спокойно и уверенно: пусть молодой, но умный и терпеливый вампир, дождавшийся наконец своего часа. Впитывал чужую энергию,

как губка. Он был намерен полностью опустошить это место, лишив Силу Равглета второй и

последней точки опоры в этом мире. Вот оно!.. Он ощутил, как его новая способность

пробуждается. Он словно прикоснулся к чему-то незримому. И взял это — так же, как тогда, когда

Ловчий Смерти висел на его клинке.

Главное Сплетение погибло. Источник беспорядочно извивался, то разделяясь на

несколько линий, то собираясь вновь, выплевывая во вне сгустки силы, башня тряслась от

основания до вершины, но Эдвин не замечал этого. Мир внутренний стал бесконечно более важен, чем то, что происходило во вне…

Его второй сувэйб неожиданно пробудился. Прежняя, неизмененная Обителью

индивидуальность должна была оставаться скрытой, пассивной массой, влияющей на решения,

принимаемые «активным», ангельским сувэйбом, но никак не показующей себя явно. Но что-то

произошло, и он утратил право решать, какому сувэйбу быть активным, а какому — нет.

Он вдруг понял, что пробуждение старого, человеческого сувэйба — при сохраняющемся

новом, ангельском — началось отнюдь не сейчас. С того самого момента, когда они с Дэвидом

убили Равглета, он скорее вел себя как уроженец Хеллаэна, чем как воспитанник Небесной

Обители. Он медленно терял власть над своей «оборотнической» способностью, но заметил это

только сейчас, когда накапливавшиеся в нем изменения сделались слишком уж очевидными.

Как только старый сувэйб стал достаточно активен, между Эдвином-аристократом и

Эдвином-ангелом началась беспощадная борьба. Он мог быть либо тем, либо другим — но не

обоими сразу, в одном и том же месте, в одно и тоже время. Две прежде изолированные вселенные

столкнулись и принялись кромсать друг друга.

Как внешнее следствие этой внутренней борьбы ежесекундно менялись гэемон и тело

Эдвина, сдвигаясь то в одну сторону, то в другую. Если телесная трансформация оставалась не

слишком заметной (и у того, и у другого сувэйба физическое тело было приблизительно

одинаковым), то на энергетическом уровне творился настоящий хаос: гэемон прежнего Эдвина,

посвященного Воздуху и Тьме, разительно отличался от гэемона Эдвина-ангела. Он перетекал от

одного состояния к другому, не в силах остановиться на чем-то одном. Он расщепил свою

индивидуальность, а теперь каждая из частей стремилась стать целым.

Было чувство, что он разрывается на две части… и все же окончательного разделения не

происходило. «Ангел» и «аристократ» не могли просто разойтись в разные стороны, ведь оба

сувэйба были пусть и разными, но все же реализациями одной и той же персоны.

Одна из двух реализация должна была уничтожить другую для того, чтобы продолжить

собственное существование.

Эдвин понял, что попал в ловушку. Он думал, что нашел способ обмануть Небесную

Обитель и получить могущество, которое она дает, не платя требуемую цену, но он ошибся, и

обманулся сам. Совершенное им деяние — убийство Лорда — имело намного большее значение,

чем он полагал. Он действовал как часть Обители, как ее орудие и слуга. Пусть себя он таковым

не считал — это не имело значения. Важно было не то, что он думал, а то, что он делал. И сейчас

по своим делам он получал награду — награду, которая оказалась совсем не такой, какой он

ожидал. Он стал орудием — как казалось ему самому, исключительно ради реализации своих

собственных целей. Но важны были не его планы, а сам факт того, что он занял положение

слепого инструмента. Он думал, что то или иное описание вещей — лишь игра, и можно свободно

переходить от одного описания к другому, ведь все это, в каком-то смысле, всего лишь игры

разума, фантомы, мысленные конструкции, связующие наличные факты и превращающие поток

ощущений в ту или иную устойчивую картину реальности.

Отчасти он был прав, но проблема заключалась в том, что порядок вещей описывал не

только он один. И поставив себя в положение инструмента, он стал уязвимым для того, кто хотел

бы рассматривать его в качестве инструмента, в качестве бездумного и верного исполнителя

высшей воли. Пусть для самого Эдвина все это было лишь игрой — для того, кто располагал

намного большей силой, чем он, это не имело решающего значения. В любом действии можно

усмотреть его символический, ритуальный аспект. Повлияет ли это «рассмотрение» хоть на что-

нибудь — зависит от личной силы смотрящего.

Силы Эдвина кен Гержета и того, кто сделал Обитель такой, какой она стала, того, кто

поработил первых архангелов-сгиудов и заставил их напасть на своего прежнего наставника, были

несоизмеримы.

Поставив себя в положение «инструмента», согласившись сыграть роль верного

служителя, Эдвин тем самым позволил чужой воле вмешаться в свою жизнь и превратить себя в

настоящий, полноценный «инструмент». Игра грозила перерасти в единственную, безусловную и

самодовлеющую реальность, одетая им три года назад маска становилась лицом.

Два противоречивых чувства — усиливающийся разрыв между индивидуальностями

«ангела» и «аристократа» и невозможность разорваться надвое — вызвали сильнейший диссонанс

ощущений. В этой точке внешний мир пропал уже совершенно, Эдвин утратил всякую

возможность его воспринимать, внутренний же мир стал отливаться уже в почти вещественные

формы. Сон или галлюцинация: двое парили над сверкающим ущельем, над бездной тьмы, и

Эдвин одновременно был каждым из этих двоих.

Но равновесие сохранялось недолго.

Если в начале пробуждения старого сувэйба он одновременно ощущал себя и ангелом, и

человеком, то чем дальше, тем более его осознание смещалось к человеку. Он не хотел смотреть

на мир через фанатичные глаза Служителя. Три года назад он надеялся, что сможет получить силу, не потеряв свободы, и даже убеждал в этом Дэвида, теперь же, будучи поставлен перед

абсолютным и недвусмысленным выбором — сила или свобода — выбрал второе. Что

привлекательного в том, чтобы стать инструментом, чья воля целиком и полностью определена

извне, неким передаточным механизмом, идеальным исполнителем, не просто согласующим свой

собственный выбор с внешним приказом, но вовсе не имеющим никакого выбора?

Он выбрал свободу, да он и не мог выбрать ничего иного.

Однако, этот выбор уже не имел решающего значения. Он означал лишь, что субъективно

Эдвин переживет поражение и смерть, а не торжество и победу. Он отказался отождествлять себя

с ангелом? Тем хуже для него: ведь ангел победит в любом случае.

Они дрались над бездной — хеллаэнский аристократ и белоснежный Служитель: так же,

как во сне желания и побуждения могут приобретать зримые образы предметов, людей или

животных, также и сейчас разрываемое внутренней борьбой сознание Эдвина облекло два

противостоящих друг другу центра притяжения в условные зримые формы.

Как бы не разрешился конфликт, он не останется только «внутренним»: победа здесь, в

индивидуальном мире Эдвина, созданным его личным воображением, определит то, каким он

будет во внешнем мире, создаваемым воображением множества существ.

Клинки, которыми были вооружены противники, высекали искры, сталкиваясь с друг

другом. Аристократ бился отчаянно и ожесточенно. Но ангел побеждал.

Эдвин почти полностью утратил связь с «ангелом»: его воля уже была совершенно

вытеснена из этой части сознания; ангел теперь казался чужаком, неким отдельным, иным

существом, вторгшимся в разум Эдвина. Когда-то ангел был его частью, но теперь эта часть не

принадлежала ему.

Клинки скрестились в очередной раз, горящие яростью глаза хеллаэнского аристократа

встретились с глазами снисходительно улыбающегося, прекрасного совершенного существа. На

короткое время они неподвижно застыли, стараясь оттеснить друг друга: человек напрягал все

свои силы, ангел же, казалось, удерживал его без особого труда. Оттесненный в «аристократа»

Эдвин сделал последнюю попытку вернуть себе контроль над той частью разума, которая больше

не принадлежала ему.

— К чему эта война на уничтожение? — С трудом разомкнув сведенные от напряжения

челюсти, произнес аристократ. — В мире есть место для ночи и для дня, для жизни и смерти.

Каждый из нас представляет одну сторону целого. Зачем нам уничтожать друг друга?

— Что общего у света с тьмой? — Улыбаясь, спросил в ответ ангел. — Какое согласие

между мной и тобой? И каково соучастие верного с неверным? В моем мире злу нет места.

Давление возрастало. Эдвин-аристократ чувствовал, что слабеет и вот-вот упадет вниз.

Самое страшное состояло в том, что у ангела было его собственное лицо — он как будто бы

смотрел в зеркало — но, одновременно, это лицо было совершенно чужим. Хеллаэнца не удивишь

жестокостью, но в этом лице не было ни ненависти, ни злобы. Ангел смотрел на него как на грязь, которую нужно убрать: сначала очистить свой внутренний мир от слабостей, присущих смертным,

а затем уже приступить к очищению внешнего мира. Во славу благого источника, конечно.

Ангел проломил блок, далеко отбросил меч аристократа и вонзил собственный клинок в

грудь побежденного врага. Эдвин ощутил, что падает… Картинка, сотворенная его собственным

воображением, смазывалась. Индивидуальность ангела вбирала в себя старый сувэйб Эдвина-

аристократа и уже начала переваривать его. Эдвин ощутил слабость, безволие, равнодушие… Его

внутренний мир переставал быть «его» миром. То неуловимое присутствие «я» которое позволяет

человеку называть «своими» эмоции, память, внутренние побуждения, физическое тело и даже

окружающие его вещи — покидало эту оболочку. Его душа и тело теперь принадлежали иному

существу. Сознание Эдвина распадалось, вытесняемое другим, идеальным, абсолютно уверенным

в себе сознанием. Опустилось забытие. Он больше не существовал. Сувэйб ангела полностью

поглотил его разум и чувства, вобрал память и волевой узел. Осталось немногое — те духовные

структуры, которые ответственны за бессознательные побуждения в человеке. Часть из них уже

была освоена и растворена в совершенном сознании Служителя. Ангел шел дальше, вычищая и

поглощая уровень за уровнем. Эдвина здесь уже не было — только тонкая материя психики,

нематериальная «плоть» души, ранее принадлежавшая человеку. И вот наконец, когда все «этажи»

здания души были высветлены, очищены и перестроены по его собственному ангельскому

образцу, он наткнулся на тщательно замаскированный «подвал» — самый последний уровень

человека, которого отбрасывал сейчас, в минуту своего окончательного рождения, как пустую и

ненужную уже оболочку.

Ангел сломал печать, отодвинул засов и открыл последнюю дверь.

Ему почудилось, что он глядит в бесконечность, лишенную малейшего проблеска света.

Неосвещенное пространство огромно, но не пусто: слышно, что оно заполнено многочисленными

невидимыми существами, которые возятся там, в темноте. Их много, и им тесно. Хлопанье

крыльев, звуки возни… Еще мгновение ангел слепо смотрел в бездонную яму, силясь разглядеть

наполняющих ее созданий, но ни его собственный свет, и даже свет Имени, пылавшего перед ним, не были способны разогнать этот мрак.

А затем темнота выплеснулась наружу.

Поток иссиня-черных, хрипло каркающих ворон вознесся перед взглядом ангела как башня

или хищная воронка смерча. Питающиеся падалью птицы заполонили небо внутреннего мира,

лишь совсем недавно вычищенное и отмытое от грязных следов человека; и каждая была — как

чернильная клякса на листе бумаги. Воздух потемнел. Ангел ощутил невыносимый вкус скверны.

Черных птиц было много — так много, что казалось, они заполонили собой все. Они летали,

хлопали крыльями, парили в вышине, разгуливали по земле, насмешливо и нагло пялились по

сторонам, бесцеремонно гадили, чистили перья… Карканье становилось оглушающим. Потом он

заметил — не сразу, но в конце концов это привлекло его внимание — что часть птиц уже не

летит, а как-то странно барахтается в воздухе. Они опять слипались в кучу, но уже не аморфную, а

вполне определенных очертаний: в воздухе повисла человекоподобная фигура, сложенная из

многочисленных вороньих тел.

— Ну что ж, привет, — сказал Гасхааль.

Ангел раздавил слабую индивидуальность человека, но тот, кого он так легко победил, не

знал, кем являлся на самом деле. Ангелу казалось, что он победил, но он был бесконечно далек от

победы.

Призывая имя своего господина, он воздел меч и направил острие клинка на темную

фигуру. Одновременно с его выпадом фигура также устремилась к нему, видоизменяясь по ходу

движения. Составлявшие ее птицы слипались в одно целое, на середине пути она была подобна

бесформенной черной патоке, потом стала застывать и отчасти посветлела. Превращение это

произошло с невообразимой быстротой, бросок был настолько стремительным и точным, что

ангел, выставивший перед собой меч, не успел ударить противника. Когда поток достиг крылатой

фигуры Служителя, преображение завершилось. Мужчина в темной одежде, с циничной улыбкой

и беспощадным взглядом, с рубленым, будто выточенным из камня лицом, с грацией хищника и

легкостью птицы, достиг своей цели. Своим телом он ударил ангела и сбил его с ног — они

падали медленно, как будто во сне (впрочем, и они сами, и само это место в каком-то смысле и

было сном), и Гасхааль крепко обнимал своего противника, прижимая его руки к телу и не давая

пошевелиться.

— Мне нравятся ангелы, — доверительно прошептал Повелитель Ворон, приблизив губы к

уху создания, в которое в конце концов превратилась его непутевая аватара. — У них такие

нежные… глаза.

Они рухнули на землю, сплетенные, чуть не сливающиеся друг с другом в единое черно-

белое целое — то ли борцы, то ли страстные любовники. Гасхааль сжал ангела так, что от

невыносимого давления начали смещаться и лопаться кости. Ангел закричал. С порочным и

издевательским огоньком в глазах Повелитель Ворон лизнул его в щеку, а затем отпустил и

поднялся на ноги. Ангела тут же облепили птицы. Гасхааль брезгливо отряхнул руки и сплюнул.

Ухмылка исчезла, губы вновь приняли вид ровной, ничего не выражающей линии. Птицы

барахтались в одной большой куче-мале, из-под груды пернатых тел медленно вытекала кровь…

Гасхааль сделал вращательное движение рукой — в ней появилась изящная фарфоровая

тарелка. Направив вторую руку в сторону тел, он сделал жест, как будто бы манил к себе кого-то

пальцем. Вороны мгновенно поняли намек. Собственно говоря, иначе и быть не могло, ведь

Гасхааль в той же мере был всеми этими птицами, в какой был и человеком с фарфоровой

тарелкой в руке.

Две птицы вылетели из кучи и опустили на тарелку свои дары. Один из них Гасхаалю не

понравился: слишком много окровавленных нервных волокон и общий вид совершенно

неаппетитный. Он сбросил этот глаз с тарелки, и одна из копошившихся на земле ворон

проглотила его прежде, чем брошенное успело упасть на землю. Зато второй был намного лучше:

нервные волокна перекушены у самого основания, и крови не так много. Гасхааль аккуратно

насадил глаз на вилку, поднес ко рту и надкусил. Прожевал, прислушиваясь к своим ощущениям,

одобрительно кивнул. Съел оставшееся. Положил вилку на тарелку, опять сделал вращательное

движение ладонью — и посуда исчезла. Посмотрел на то место, где недавно находился ангел.

Куча вороньих тел потихоньку рассасывалась. Ангела там не было. Там вообще ничего не

было, даже костей. Только кровавое пятно на земле, но и оно медленно, но верно становилось

незаметным. Некоторые вороны клевали впитавшую кровь землю и даже проглатывали ее.

Сожравшие слишком много земли — блевали.

Гасхааль поморщился.

— Неэстетично, — сообщил он блюющим, икающим, обожравшимся воронам. Вороны

замерли и все, как одна, разинув клювы, посмотрели на своего Повелителя. Тогда Гасхааль

распахнул плащ и приказал:

— Марш на место!

Сидевшие на земле птицы захлопали крыльями, поднялись в воздух и втянулись в

подкладку гасхаалева плаща, который стал бездонной и безразмерной ямой. Когда окружающий

мир очистился от птиц, Гасхааль оглядел его еще раз. Пастельный и данный прежде лишь

полунамеком мир темнел, наливался цветами, образовывал формы. Темные небеса, бьющие в

землю молнии, руины замка, немного вспаханной, впитавшей ангельскую кровь земли…

Налетевший ветер пах грозой и дождем. Это внутренний мир? Или уже внешний? Гасхааль знал,

что между ними нет никакой разницы. Люди полагали, что внутренние, воображаемые миры

кардинально отличаются от внешней реальности, данной им в ощущениях, но так было лишь

потому, что над внешней реальностью у них было мало власти. Мир, который человек почитал

«внешним» был воображаемым миром для Лордов и богов. Эти внутренние, поддерживаемые

сознаниями реальности появлялись и пропадали, сливались и разделялись, переходили в друг

друга и расходились — и Гасхаалю не было никакого дела до того, что кто-то и где-то почитает

часть этих реальностей «внешним» и «объективным» миром.

Все вороны спрятались в плаще, и даже поговорить стало не с кем. Поэтому Гасхааль

произнес, не обращаясь ни к кому конкретно, просто сказал, задумчиво глядя на небо:

— Ну что ж, кое-что прояснилось. Хотя и не все.

Затем он ушел — покинул человеческий пласт реальности, переместил свое основное

внимание туда, где Сила отливается в многомерные формы, которые смертному невозможно ни

увидеть, ни представить. Он ушел, но не весь — как и прежде, в человеческом мире он оставил

частицу себя.

Повелитель Ворон покинул человеческий мир, а Эдвин кен Гержет — остался.

***

Многочисленные стрельчатые арки, узкие, но чрезвычайно высокие, создавали ощущение

лабиринта. В таком количестве арок не было практической необходимости — Алианой, когда она

работала над улучшением своего замка, руководили лишь ее собственные эстетические

пристрастия. Она хотела иметь большой замок, но огромные пустующие помещения ее

раздражали. Нужно было чем-нибудь из заполнить. Она разбила залу на две неравные части,

превратив узкую и вытянутую часть в открытую галерею. Так стало намного лучше.

Первоначальную версию замка создавали самые обыкновенные рабочие. Тогда она была

совсем еще неопытной Леди и толком не знала, на что способна. Теперь ей уже не нужны были ни

демоны, ни люди. Она создавала в голове воображаемый образ, а затем накладывала его на

внешний мир. Два представления сливались в одно целое и получалось то, что надо. Правда, так

вольно оперировать материей ей пока удавалось только на собственном Средоточье Силы. За

пределами ее владений влияние других Лордов становилось слишком сильно, чужие Силы

пассивно противились проведению каких-либо масштабных преобразований, удавалось создавать

или «убирать», превращая вещь в чистую мысль, лишь сравнительно небольшие объекты. Но

Алиана знала, что по мере того, как ее собственная Сила будет возрастать, ее способность влиять

на те группы коллективных представлений, которые люди называли «материей» и о которых она

сама по до сих пор неизжитой привычке нередко думала как о «внешнем мире», так же будет

усиливаться. Когда-нибудь, возможно, она создаст свой собственный мир. Метрополию, вроде

Хеллаэна. Почему бы и нет? Где-нибудь далеко-далеко, подальше от других Лордов — слишком

уж любят Обладающие время от времени подгаживать друг другу. Создаст и населит добрыми

кавайными существами. Это будет только ее мир, и больше ничей.

Поначалу эта идея вдохновила ее, но спустя некоторое время Алиана пришла к мысли, что

эта идея не так хороша, как кажется. И что она будет делать в этом совершенном мире одна? Рано

или поздно идеально ухоженный рай одиночества наскучит ей. Но если пригласить туда кого-

нибудь еще, то место быстро перестанет быть раем.

Выходило неразрешимое противоречие.

Алиана пришла к выводу, что с созданием собственной метрополии можно и повременить.

Впрочем, повременить пришлось бы в любом случае.

Архитектурой ей сегодня уже не хотелось заниматься и она просто пошла по замку, поглядывая по сторонам и думая о том, как все у нее тут замечательно устроено. С тех пор, как

она рассталась с Рувиэлем, замок стал выглядеть намного ухоженнее и опрятнее. И что она в нем

только нашла?.. Наглое, самоуверенное, и не слишком умное создание. А ведь когда-то он ей

нравился. Впрочем, это было давно.

Можно было попрактиковаться в системной магии — через несколько месяцев она

собиралась скрыть свою Силу и вернуться в Академию, чтобы освоить четвертый и последний

курс упомянутой дисциплины. Она где-то читала о том, что Лорды и боги нередко для подобных

целей создают и посылают учиться свои аватары, но сама не знала еще, как это можно сделать.

Поэтому приходилось все изучать самой.

Да, надо будет попрактиковаться в системной магии — но только не прямо сейчас. Прямо

сейчас ей совершенно не хотелось этим заниматься. Пообщаться с кем-нибудь? Сходить к кому-

нибудь в гости? Алиана поняла, что эта идея нравится ей намного больше. Иногда закрадывалась

мысль о том, что она, возможно, слишком легкомысленна для Обладающей Силой, но обычно эти

мысли ее не беспокоили. Зачем вообще обретать Силу, если ты не можешь позволить быть себе

тем, кем ты хочешь?

Она подошла к трехметровому серебряному зеркалу, заключенному в тяжелую витиеватую

раму и прикоснулась кончиком пальца к отражающей поверхности. Распространяясь от ее пальца,

металл покрыла тонкая пленка льда — которая, впрочем, истаяла, как только Алиана убрала руку.

К зеркалу вернулась его отражательная способность, но теперь оно отражало уже не

Властительницу.

Зеркало показало полутемную залу с низкими потолками, закрытые резными деревянными

ставнями окна, в глубине — перевернутый шкаф и разбросанные по полу вещи, и рядом —

хрупкий резной столик, совершенно неповрежденный, с какой-то посудой на нем…

От стола по направлению к зеркалу двигался тот Обладающий, которого искала Алиана. В

правой руке — бокал с вином. Усталые и немного печальные глаза.

Приблизившись, Кэсиан галантно поклонился. Алиана сделала реверанс.

— Добрый день, — сказал Кэсиан.

— Здравствуйте, — сказала Алиана.

Пауза. Взгляд Кэсиана сделал вопросительным.

— Как проходит ваше восстановление? — Поинтересовалась Алиана.

— Благодарю, вполне удовлетворительно, — кивнул Кэсиан.

Она ждала, что он скажет что-нибудь еще — что-нибудь, что могло бы послужить к

поводом к продолжению беседы, но Кэсиан ограничился коротким ответом. Вопрос в его глазах

читался теперь намного яснее.

— Я вас не отвлекаю? — Алиана изобразила улыбку.

— Нет, — Владыка Снов улыбнулся в ответ. — Нет, нисколько. Эта проекция не отнимает

слишком много внимания. Да и те, кто напали на замок, особенной угрозы не представляют.

Алиана удивленно изогнула брови.

— Вы в данный момент воюете с кем-то?

— Да, — Кэсиан кивнул. — Основная часть меня именно этим и занята.

— Может быть, вам помочь?

— Нет, благодарю. Говорю же, они не представляют угрозы.

— «Они»?

— Ну… Несколько семей, обиженных из-за захвата этого замка. — Кэсиан обвел взглядом

комнату, в которой находился.

— Простите мое любопытство… а зачем вам этот замок?

— Когда меня убили, Средоточье выжгли, — объяснил Кэсиан. — Какое-то время мои

владения оставались ничейными. Затем их поделили между собой всякие мелкие Лорды. В замке

далекого наследника одного из них я сейчас и нахожусь.

— А, понимаю… Вы хотите восстановить Средоточье?

— Конечно.

— И теперь этот замок станет вашей новой резиденцией?

— Нет, — Кэсиан покачал головой. — Скорее всего, я его уничтожу. Или сохраню, но

поселю здесь кого-нибудь из слуг… Чтобы восстановить Средоточье, мне нужно полностью

вернуть власть над владениями. Пока я вернул только треть...

В этот момент за окном полыхнуло рыжим, замок слегка вздрогнул. Потом свет за окном

померк, его закрыла чья-то исполинская тень. Как ни в чем не бывало Кэсиан продолжал:

— Остались еще две части. Займусь ими, как только разберусь с аристократами.

— Этими территориями тоже владеют хеллаэнские семьи?

— Нет, они принадлежат двум Обладающим Силой.

— Вот как… — Алиана покачала головой. — Вы точно уверены, что справитесь с ними

без помощи со стороны?

— Уверен. — Кэсиан улыбнулся. — Простите мою бестактность, но с какой целью вы

связались со мной?

— Вы меня заинтересовали, — честно ответила Алиана. — И мне захотелось

познакомиться с вами поближе.

— Ну, это нетрудно устроить, — улыбка все еще играла на губах Кэсиана, но теперь она

стала слегка другой. Мимолетный, будто случайный взгляд, брошенный на стройную фигуру

ледяной колдуньи… Алиана почувствовала, как на ее щеках появляется румянец. — Если завтра

вечером вы ничем не заняты, мы могли бы встретиться и… и пообщаться.

— Завтра? — Алиана сделала вид, что задумалась — хотя она знала, что никаких планов

на следующий вечер у нее нет. — Право, не знаю еще. Ну, может быть…Я подумаю и сообщу вам

позже.

Кэсиан наклонил голову:

— Буду ждать.

— Всего доброго.

Она прикоснулась к серебру, зеркало опять покрылось морозным узором, а когда

очистилось, Алиана увидела в нем не далекий, только что захваченный хеллаэнский замок, а саму

себя, стоящую в искрящейся и сверкающей бело-голубой зале в своей ледяной цитадели на севере

Нимриана.

Властительница критически осмотрела собственное отражение. Все на месте. Осталось

только выбрать платье, туфельки и определиться с прической. Да, именно этим она и займется.

Это куда интереснее изучения системных заклятий с целью последующего поступления на

четвертый курс Академии Волшебства. Обязательно нужно будет разузнать, как создавать

аватары, чтобы не мучаться с этим самой…

«Меня пригласили на свидание? — Подумала Алиана, повернувшись к зеркалу боком и

продолжая разглядывать свое отражение. — Почему бы и нет… Поиграем в людей.»

15

Просторный зал неправильной формы: потолок над центральной частью резко уходит

вверх — строго говоря, потолка там не видно вовсе, виден лишь широкий и длинный каменный

колодец, из узких вертикальных щелей которого сочится тусклый и неяркий свет. Худо-бедно

освещена лишь центральная часть зала, находящаяся под колодцем, все остальное теряется в

темноте, в результате чего судить об истинных размерах помещения становится невозможным:

может быть, стен здесь и вовсе нет, и видимая часть потолка вокруг колодца, как и сам колодец

держатся ни на чем, просто висят в воздухе. Такое вполне вероятно, ведь замок принадлежит

Дайнеану, Повелителю Тьмы, и внешний вид его определен волей и желанием Лорда, а не

объективными законами природы.

В центральной части зала, под колодцем, расположен стол в виде кольца, которым могли

бы свободно разместиться две дюжины гостей. Сейчас почти все места заняты. По обыкновению,

человеческая реальность была выбрана Обладающими Силой в качестве наиболее удобной

площадки для переговоров. Прямое общение, без посредства языка, может показаться более

полным, однако оно требует определенного доверия со стороны тех, кто участвует в нем, здесь же

мало кто был настроен чрезмерно доверять соседям. Язык — прекрасный буфер, он предоставляет

множество возможностей: сказать правду или полуправду, солгать, сыграть на двусмысленностях.

Собравшиеся избрали себе обличья по вкусу. Большинство легко было издалека принять за

людей, и лишь при более внимательном рассмотрении какая-нибудь экзотическая деталь выдавала

в них существ, не имеющих никакого отношения к человеческой расе: лишенные белка, «птичьи»

глаза Гасхааля, заменяющая кисть правой руки металлическая перчатка Рунга Сердцедавителя,

напоминающая темную серовато-зеленую глину кожа Брозаланга… Других спутать с людьми

нельзя было бы ни при каких условиях: таковым, например, являлся Карфакс, платье которого

было соткано из различных видов огня, а фигура более всего напоминала одного из типичных

обитателей Преисподней — красная кожа, чрезмерно мощные челюсти, витые рога, хвост и

копыта. Пожиратель Голосов Антинаар, чистокровное порождение Царства Пределов, напоминал

человека лишь контуром: но внутри этого контура не было ничего — это был провал, дыра в

реальности, очертания которой отдаленно напоминали человеческие.

Третью группу можно было отличить от обычных смертных лишь по исходящему от них

ощущению нечеловеческого могущества и власти, никаких же иных признаков обнаружить было

нельзя. Таковым, в частности, был хозяин замка — высокий, бледнокожий человек в просторных

длинных одеяниях. Его сидение напоминало трон, и сам он казался королем, величественным и

гордым. Непримечательное кольцо на левой руке и перстень с алым камнем на правой, черные

волосы удерживаются тонким серебряным обручем с узкими, похожими на шипы, зубцами.

Руки Дживрина, Лорда-Банкира также украшают кольца — их намного больше, и каждое

выглядит столь же роскошно, как и сам хозяин. Пышные одежды и множество украшений сразу

вызывают ассоциации с богатым купцом или магнатом.

— Кажется, явились все, то хотел, — заметил Сольт, Бессмертный Полководец. — Не пора

ли начинать?

— Для чего на этот раз ты собрал нас, Дайнеан? — Высокомерно бросил Карфакс.

— Может быть, для того, чтобы обсудить события, происходящие на юго-востоке, близ

города Стиржеу? — Процедил Алгарсэн, Повелитель Камней. — Убит мой ученик и вассал, а его

земли захвачены. Это нарушает все договоренности.

— Ничто не нарушено, — немедленно отозвался Волкозуб. Его облик вдруг стал другим:

голова человека вытянулась, покрылась чешуей и превратилась в змеиную. — Вернулся законный

хозяин земель.

— Закон на моей стороне. Территориальные владения зафиксированы и определены.

— О нет, мы всего лишь договорились не отбирать их друг у друга, — ехидно возразил

Гасхааль. — Мой брат, однако, в это время был вне игры и договор не заключал. Следовательно, он ничего не нарушает.

— По-твоему, любой не принявший договор имеет теперь право посягать на наш

суверенитет, а нам остается лишь утираться? — Презрительно бросил Алгарсэн.

— Конечно, — произнес Бессмертный Полководец прежде, чем Гасхааль успел ответить.

На устам его блуждала улыбка. — Любой может свободно посягнуть на наши владения… однако,

теми же правами в его отношении обладаем и мы… поскольку он вне договора.

Алгарсэн усмехнулся. Намек был более чем прозрачен.

— Равным образом, ничто не препятствует любому из нас помочь ему отстоять свои земли,

— парировал Волкозуб. Сольт холодно посмотрел на него. Не отводя взгляда, Волкозуб добавил:

— У него есть не только враги, но и друзья.

Гасхааль тихо засмеялся. Сунул руку под плащ, извлек ворону и нежно почесал ей шею.

Кажется, намечавшееся противостояние его забавляло. Алгарсэн с неприязнью посмотрел на

птицу. Когда-то, возможно, эта ворона была могущественным колдуном, демоном или даже

богом… Но теперь это была просто ворона, и не больше.

— Сегодня мы собрались не для того, чтобы спорить о землях, — Дайнеан поднял руку.

Его спокойный голос и призывающий ко вниманию жест каким-то образом разрядили копившееся

в воздухе напряжение. — Нападение на вашего ученика, милорд Алгарсэн — ваша личная

проблема, и, полагаю, вы сможете разрешить ее самостоятельно… тем или иным образом.

— Несомненно… — Буркнул Повелитель Камней.

— Три года назад мы бросали кости, кому изучать ту странную аномалию, что появилась

на севере, у Селкететхар, — продолжал Дайнеан. — Как вы помните, удача улыбнулась Лорду

Гасхаалю и сегодня он готов любезно поделиться с нами результатами своих изысканий.

Вороний Лорд кивнул.

— А что, разве эта Обитель представляет какую-то угрозу? — Недоуменно

поинтересовался Карфакс. — Меня не было на прошлой встрече, просветите.

— Нет, для нас с вами опасности она не представляет, — сообщил демону Бессмертный

Полководец. — Но у нее довольно своеобразный лекемлет, в силу чего в нашем теплом дружеском

кругу имел место быть спор теоретического характера, что же это: неумелая попытка вторжения в

Темные Земли кого-то со стороны или некая болезнь метамагического поля, своего рода раковая

опухоль на теле мира…

— Побывав там, я переменил свое мнение, — сказал Гасхааль. Многие из Лордов с

любопытством повернулись к нему. — Угрозу это образование несет. Это и раковая опухоль, и

вторжение — все вместе. Дело в том, что лекемплет Небесной Обители — это зародыш нового

мира. Но это не новый самостоятельный мир — а образование, претендующее на то, чтобы

заменить существующую реальность. В самом себе оно не имеет сил для бытия — однако, будучи

нацеленным на то, чтобы породить новую метрополию, нуждается в силах для дальнейшего роста.

Чужих силах. Этот лекемплет — паразит. Он не опасен лишь потому, что появился недавно и не

успел еще расшириться. Эмиссарам Обители удается убить лишь самых слабых из нас, но с

каждой новой смертью ее лекемплет становится сильнее. Сила убитого делается частью нового

порядка, его рабой, покорной ангелу-хранителю. Все персонализации Сил они желали бы

уничтожить, начисто стереть из бытия — но не сами Силы. Мы нужны им — в обезличенном,

безвольном состоянии, как механические законы природы, не имеющие собственной воли и

власти, навсегда застывшие в неком одном определенном состоянии и полностью

предсказуемые…

— Желать они могут все что угодно, — пренебрежительно перебил Гасхааля Карфакс. —

Если бы неуемные желания сами по себе представляли какую-нибудь опасность, мироздание уже

давным-давно развалилось бы. С чем связана твоя уверенность, что этот лекемплет несет

реальную угрозу?

— Даже незначительная болячка может погубить организм, если позволить ей развиться,

— ответил Повелитель Ворон. — С каждой захваченной Силой Обитель становится сильнее. Если

не остановить ее сейчас — то потом…

— …будет поздно? — Усмехнулся Йархланг, Повелитель Падали. — Ты этим нас

пугаешь? Хочешь принудить нас выступить совместно против незначительной угрозы, чтобы

потом иметь возможность описать совместное действие предпринятое по твоему настоянию так,

как выгодно тебе, истолковать его как следование твоей воле?

— Не понимаю, о чем ты, — усмехнулся Гасхааль. «Не вышло… — Подумал он. —

Жаль.»

— Хотя всем известно о вашей вражде с милордом Йархлангом, — вкрадчиво произнес

Бессмертный Полководец, — в том, что было сказано, есть определенное рациональное зерно.

Милорд Гасхааль, вы действительно хотели сказать, что если ничего не предпринять сейчас, то

потом такой возможности у нас уже не будет и Небесная Обитель из довольно забавной

организации фанатиков превратиться в не выдуманную, а подлинную угрозу? Вы готовы в этом

поклясться своей Силой?

— Я хотел сказать, что потом цена ее уничтожения будет намного дороже, чем теперь, —

ответил Повелитель Ворон. — Как бы не были мы сильны, мы связали себя с этим миром, здесь

находятся Средоточья многих из нас, и происходящая замена реальности нас неизбежно заденет. В

прямом противостоянии мы победим. Но если мы отложим сражение, то станем слабее и даже

победив, утратим часть своей власти — потому что ослабеет сам мир, с которым связана эта часть

и неизвестно, сумеем ли мы потом вернуть все к тому положению дел, которое было до появления

Обители. Поэтому действовать нужно сейчас.

Карфакс и Алгарсэн попытались что-то сказать, но одновременно с ними начал говорить

Дайнеан, и его голос, спокойный и размеренный, мгновенно заглушил шипящий хрип, который

издавала глотка демона и четкое, идеально выверенное, звучание фраз Повелителя Камней.

— Милорд, — произнес Дайнеан, — удалось ли вам узнать, чем вызвана эта аномалия? Вы

упоминали, что это не только болезнь, но и вторжение. Чье же?

— К сожалению, этого мне не удалось выяснить, — покачал головой Гасхааль.

«Столько пафоса, и что в итоге? — Насмешливо подумал Сольт. — Ничего. Он толком не

сумел выполнить миссию, получения которой три года назад так упорно добивался…»

«Он лжет. — Обеспокоено подумал Алгарсэн. — Он что-то узнал или о чем-то

догадывается… но говорить об этом не хочет. Почему?..»

— …Но полагаю, — продолжал Гасхааль, — что все ответы мы получим тогда, когда

начнем эту опухоль вырезать. Она уже достаточно разрослась и Сила, которая вызвала ее, не

сможет остаться вне игры, когда мы вскроем нарыв. И когда она явит себя, я желаю, чтобы вы

были рядом и засвидетельствовали это… чтобы мои слова не сочли огульными и пустыми

обвинениями.

«Так и есть. — Подумал Повелитель Камней. — Он что-то знает.»

— Милорд, — спросил Рунг, — не означает ли сказанное, что вы подозреваете за

появлением этой, как вы выражаетесь «опухоли», действия кого-либо из нас?

— Нет, — легкая улыбка пробежала по губам Вороньего Лорда. — Я уверен, что эта Сила

не имеет никакого отношения к Хеллаэну, и — я надеюсь — никогда не будет иметь.

— Другими словами, — сказал Повелитель Камней, — некоторые соображения

относительно того, что это за Сила, у вас есть, но с нами этими соображениями вы делиться не

желаете. А вместо этого желаете самолично разрушить Обитель. Если мы примем вашу версию,

что же получится в итоге? Есть общая угроза, от которой вы нас желаете спасти… Не слишком ли

это? Вы предлагаете описание мира, где сами будете играть наиболее значимую и даже

определяющую роль. И это описание станет реальностью, как только мы примем его. Повторюсь:

не слишком ли вы многого хотите?

По лицу Гасхааля промелькнула тень досады.

— Чего же хочешь ты? — Отбросив вежливость, презрительно спросил он. — Чтобы мы

разрушали ее все вместе? По-твоему, это лучше? Так ты повысишь значение этого гниющего

куска мира до небес! Подумать только — какая же это колоссальная угроза, если для ее

устранения необходимо не меньшее, чем сложение Сил всех Владык Хеллаэна! Таким манером ты

вырастишь монстра из ничего.

— Я полагаю, — произнес Бессмертный Полководец. — Что осуществлять карательную

операцию должен только один из нас, в этом я склонен согласиться с милордом Гасхаалем…

однако есть некоторый резон и в словах милорда Алгарсэна. Итак, почему бы нам не кинуть кости, как мы поступаем обычно? Кому повезет, тот и пойдет. Прочие же станут свидетелями.

— Вы предлагаете бросить кости? — Гасхааль усмехнулся. — Что ж, давайте.

— Посмотрите, как усмехается эта самодовольная облезлая ворона! — Процедил

Йархланг, Повелитель Падали. — Он держит нас за дураков. У него есть какой-то способ влияния

на кости. Он уверен в том, что они выпадут так, как нужно ему.

— И что же это за способ? — Хмыкнул Вороний Лорд.

— Может быть, ты нам расскажешь? — Презрительно бросил Йархланг.

Гасхааль продолжал улыбаться. Никакие оскорбления не могли ухудшить отношения

между ними — потому что дальше ухудшать их было просто некуда. Между Повелителем Ворон и

Повелителем Падали уже давно шла смертельная вражда — то затухающая, то возобновляемая с

новой силой. Ее первоначальные причины не были значительными — более того, и Гасхааль, и

Йархланг уже давно забыли о них, однако, о взаимных действиях друг против друга, совершаемых

по мере нарастания взаимных обид, забыть было никак нельзя. Если бы не обещание воздержаться

от враждебных действий в отношении друг друга — обещание, которое каждый из приглашенных

Дайнеаном давал прежде, чем вступить в замок Повелителя Тьмы — они не ограничились бы

только словесными выпадами, но клятва связывала их, и каждый, несмотря на взаимную

ненависть, понимал, что это и к лучшему.

— Признаться, я не могу представить, каким образом можно было бы повлиять на Кости

Выбора, — подал голос Галлар. Тело Хозяина Песчаной Башни по форме точно соответствовало

человеческому, но состояло из беспрестанно движущегося песка. — Ведь и сам способ был

выбран нами в силу того, что невозможно, как мы полагали, смошенничать в этом деле. Однако,

если обвинение милорда Йарханга истинно, если способ существует и он известен Вороньему

Лорду, розыгрыш превращается в фарс и в нем нет никакого смысла.

— Бремя доказательства лежит на том, кто выдвигает обвинение, — бросил Гасхааль.

Молчание, установившееся после его слов, нарушил Дайнеан:

— Полагаю, милорд, будет справедливым, если вы не станете участвовать в розыгрыше.

Лицо Повелителя Ворон отразило крайнюю степень удивления и даже обиды:

— Что? Я не ослышался? И вы тоже поддерживаете это смехотворный наговор?

— Нет, нисколько, — ответил Дайнеан, — однако в одном розыгрыше, связанным с

Небесной Обителью вы уже участвовали и выиграли. Было бы справедливым, если бы новый

розыгрыш проводился среди тех, кому в первый раз не улыбнулась удача.

— Милорд, это ущемление моих прав, — с легким упреком произнес Гасхааль.

— Милорд, будьте к нам снисходительны. — Дайнеан сделал паузу. Гасхааль хотел что-то

сказать, но прежде чем он успел заговорить, Повелитель Тьмы продолжил:

— Кроме того, исходя из рассказанного вами о Небесной Обители, нет никакой разницы,

кто именно из нас предпримет меры по ее ликвидации. Вы ничего не потеряете, став свидетелем, а

не участником… Или же разница все-таки есть, и какие-то детали, указывающие на эту разницу, пока ускользают от нашего внимания?

Гасхааль не сразу ответил. Он был почти готов сказать: да, разница есть. Но разница была

только для него одного. Там, внутри лекемплета Обители, затаившись на самом дне разума Эдвина

кен Гержета, в какой-то момент он ощутил присутствие чужой Силы. Ощутил и узнал ее.

У Гасхааля было много врагов, и многие желали ему конечной смерти, но были враги,

которые, безусловно, выделялись из общей массы. И первым в числе тех, кого выделял сам

Гасхааль, был Лорд по имени Келесайн Майтхагелл, Повелитель Молний. Некогда ему удалось

привести Гасхааля к небытию, и тогда все недруги Вороньего Лорда возликовали, полагая, что

Гасхааль сгинул навсегда и дорога Возвращения для него закрыта. Ведь это была не обычная

смерть, которая страшна для Лорда не более, чем непродолжительный сон, а нечто совершенно

иное. Он был отсечен от Силы и уничтожен как индивидуальность, как полагали — навсегда. Все

же, ему удалось воскреснуть и вернуть былую мощь, хотя это и стоило огромного труда и

длительного времени — много тысячелетий прошло, прежде чем он стал прежним. К тому

времени мир, где когда-то столкнулись Повелитель Ворон и Повелитель Молний, уже был

разрушен. В качестве нового дома Гасхааль выбрал Хеллаэн и поселился в нем, а Келесайн

Майтхагелл — само воплощение добра и порядка — отправился в иную метрополию с целью

создать наконец-таки идеальный, совершенный мир без зла и порока. С помощью своих учеников,

некоторые из которых также обрели Силу, он возвел Светлую Империю, включавшую в себя

множество населенных миров. Империя активно расширялась, принося свою культуру и свои

порядки в миры за пределами изначального ригурт-хада.

В монастыре был момент, когда к нему прикоснулась чужая Сила. Гасхааль узнал ее. Сила

не принадлежала Майтхагеллу, она выдавала присутствие лишь одного из его учеников, но верные

ученики Повелителя Молний действовали обычно по указке своего учителя. Итак, Небесную

Обитель сотворил Келесайн? Это было вполне в его духе. У него достало бы власти возродить

сгиудов и хватило бы дерзости и самоуверенности — хотя это и казалось сумасшествием — чтобы

вторгнуться в Хеллаэн в надежде перекроить его в согласии с неким идеальным образцом. Сейчас

властвует тьма, но близок рассвет, говорил настоятель Рийок, и Гасхаалю казалось, что он слышит

голос самого Владыки Небес, Повелителя Молний. Эта безумная акция, если она действительно

была организована Келесайном, а Гасхаалю хотелось надеяться, что это так, предоставляла

прекрасную возможность отомстить. Нужно лишь было открыть хеллаэнским Лордам глаза на

происходящее, а для этого следовало разрушить монастырь и спровоцировать Келесайна на

открытое выступление — и тогда началась бы война между Светлой Империей и Хеллаэном, и, с

точки зрения Гасхааля, это было бы просто замечательно, потому что одних только его

собственных сил не хватило бы для низвержения Келесайна со всеми его союзниками и

фаворитами, а при всеобщей войне он был почти уверен в победе.

Но он ничего не сказал о своих подозрениях. Назови он виновника сейчас — и потом кто-

нибудь обязательно решит, что это какая-то хитрая интрига, направленная на то, чтобы стравить

хеллаэнских Лордов со Светлой Империей. О «нежных чувствах» испытываемых им к Келесайну

(впрочем, эти чувства были взаимными) знали все и трактовать его поступки они будут по своему.

Он хотел бы этой войны, и они знали об этом. Следовательно, ему нельзя было называть

виновника, они сами должны придти к пониманию того, кто это. Если имя Келесайна они услышат

из его уст, то слишком многие захотят оспорить его слова… из чувства противоречия и просто в

силу того, что он и здесь нажил достаточно врагов, которые будут сопротивляться любому его

начинанию, в чем бы оно не состояло.

Кроме того, нельзя было исключать и возможности того, что он ошибается. Более всего

Повелителя Ворон беспокоил рассказ Дэвида о короткой беседе с плененным «золотым

свечением». Эта маленькая деталь портила всю картину.

Поэтому, хотя ему совершенно не улыбалось занимать место свидетеля, а хотелось лично

встретить со ставленником Келесайна — в каком бы качестве тот не находился: в качестве ли

тайного руководителя Небесной Обители или в качестве ее узника — Гасхааль обуздал свои

чувства и сказал:

— Разницы нет.

— Тогда играем, — произнес Повелитель Тьмы. — Кто претендует на участие?

О своем желании заявило меньше половины собравшихся: некоторые осторожничали, не

зная, с чем придется иметь дело и опасаясь показать свою слабость перед остальными; иные не

сомневались в своей силе, но и не желали демонстрировать ее другим, предпочитая пока

наблюдать за событиями, не вмешиваясь. Когда определились с участниками, из темноты

выступил на редкость уродливый карлик, и, переваливаясь на толстых и кривых ногах,

значительно надувая щеки и сопя от осознания важности возложенной на него миссии, притащил

поднос с Костями Выбора в пустое пространство в центре кольцеобразного стола, за которым

сидели гости. Как только он вошел в круг, там появилось некое подобие узкого и донельзя

хрупкого столика, столешница которого по размерам не превосходила обычную тарелку.

Призрачный фантом наливался красками и весом по мере приближения карлика и стал совсем

овеществленным к моменту, когда раб Повелителя Тьмы наклонил поднос и высыпал кости на его

поверхность.

Внешне Кости Выбора напоминали три шестигранных игральных кубика, однако, на их

сторонах не было ни цифр, ни каких-либо изображений. Изображения появятся, когда начнется

игра — монограммы, обозначающие колдовские титулы каждого из участников. Количество

сторон не определено — их число менялось в зависимости от количества участников. Что

любопытно, внешняя форма Костей в любом случае оставалась одинаковой: в человеческой

реальности количество сторон всегда равнялось шести, не смотря на то, что в действительности их

могло быть меньше… или намного больше.

Значения, которые принимали кости, зависели от одной-единственной

недетерменированной вещи во вселенной — от личного выбора населявших ее существ. Конечно,

выбор во многом обусловлен условиями и обстоятельствами. Конечно, нередко он может быть

более чем успешно предсказуем. Однако, всегда сохраняется некоторая неопределенность.

Пространство выбора может быть крайне незначительным, но до тех пор, пока оно есть, есть и

неопределенность. Внутренние влечения и внешние обстоятельства подавляют людей, но даже

тогда, когда их сила необорима, есть выбор, к чему приложить свои крошечные силы: покориться

влечению или сопротивляться ему. Пусть даже для судьбы самого человека это и не имеет

никакого значения и его жалкая попытка сопротивляться внешним или внутренним,

обуславливающим его бытие, влияниям, тут же будет подавлена и прекращена — однако, сама

попытка, сколь бессильна сама по себе она не была, имеет значение для тех, кого собрал сегодня

Дайнеан в своем замке. Потому что значение, которое приобретут кости, будет зависеть именно от

нее.

— Начинаем. — Произнес Повелитель Тьмы.

Кто-то из сидящих за столом совершает движение руками — как будто кидает перед собой

кости, кто-то — просто смотрит на три небольших предмета, что лежат на воздушном столике в

центре, на равном удалении от всех Лордов.

И Кости Выбора приходят в движение

…Далеко-далеко, на планете под названием Йор, расположенной в потоке миров Ориона,

юноша по имени Ксиат стоит перед ступеньками высокого здания Военной Академии. Он мечтает

сделать военную карьеру, и знает, что в случае поступления его ждут ежедневные тренировки и

напряженное обучение. Трудности не пугают Ксиата, но у него есть девушка, и если он поступит, смирится ли она с тем, что следующие пять лет им предстоит видеться лишь две или три недели в

году? С тем, что после обучения его пошлют на какую-нибудь дикую планету — подавлять

восстание аборигенов или отправят в захолустье, на секретную военную базу, где смертельно

скучно и ничего не происходит? Или карьера, или любовь. Ксиат вздыхает, качает головой,

набирается духу и начинает решительный подъем вверх по ступеням. Бессмертный Полководец

Сольт улыбается, когда две кости из трех показывают на верхней стороне монограмму его

магического титула, но кости катятся дальше…

…В мире под названием Хешот, расположенном в ригурт-хаде Янтаники, вооруженный

отряд, возглавляемый Нэтраном, начальником охраны Шесских Соляных рудников, преследует

оборванного и изможденного человека по имени Сигвальт. Сигвальт был морским пиратом, был

пойман, судим и отправлен на каторгу. Приговоренный к пожизненному заключению, он знал, что

ему не протянуть и трех лет: рудники убивали тех, кто оказался на них, очень быстро. Яростное

желание жить и полнейшая неспособность покоряться кому-либо уже в самом скором времени

побудили Сигвальта совершить побег, однако его скоро выследили и догнали. Измотанный,

истощенный, потерявший немало крови (сбивая кандалы, едва не искалечил себе руки) пеший

одиночка против дюжины всадников — сытых, экипированных, уверенных в своих силах.

Заостренный деревянный кол против копий и мечей. Сигвальт загнан в угол, солдаты

спешиваются, чтобы скрутить его. Начальник охраны улыбается: прекрасный повод преподать

урок всем остальным заключенным, прибывшим вместе с Сигвальтом и неуспевшим еще осознать

во всей полноте, каков порядок вещей установлен на Шесских Соляных рудниках, и кто здесь царь

и бог. Беглеца запорют плетьми до смерти… или до полусмерти, если он сломается и будет

ползать в ногах у начальника охраны, отчаянно умоляя о пощаде. Сигвальт понимает, какой выбор

ему предстоит. Его жизнь только что завершилась, и нет уже никакого смысла беречь ее. С

бешенным ревом он кидается на солдат, вгоняет одному из них в горло заостренный кол,

защищается его телом от другого, выдирает копье из чьих-то рук и убивает еще двоих, не замечая

ран, наносимых клинками и стрелами. Боевое безумие овладевает им, больше он не видит улыбки

на лице Нэтрана: гнев, недоумение, страх… Сигвальт падает на колени, но еще успевает

размахнуться и бросить копье в того, кто совсем недавно в мечтах видел гордого морского волка

униженным и покорным. Один из солдат что было силы бьет Сигвальта в спину, клинок выходит

из груди, мир начинает темнеть; на Сигвальта нисходит покой. Кости катятся дальше, а Лорд Рунг

Сердцедробитель гневно сжимает свою правую железную руку: его титул отразила лишь одна

кость из трех…

…В мире, называемом Кильбрен, на дворянском балу женщина по имени Эльрина-сайн-

Гиальм-Ниртог скользит взглядом по зале, полной разодетых дам и кавалеров. Эльрина красива и

чувственна, любовников она меняет чаще, чем платья, а уж приодеться она любит и почти никогда

не одевает платье, которое носила хотя бы раз. Она умеет повелевать мужчинами, умеет

пробуждать в них животных, бездумно следующих за самкой, ее желания насыщены и сильны, она

может наполнять их силой взгляд, слово, жест… На балу полно привлекательных мужчин, но

Эльрина не приглядывает к ним, ее грызет крошечный червячок сомнения. Рядом с ней — Лоур-

сейр-Витад-Ниртог, муж ее двоюродной сестры и, быть может, единственной подруги. Лоур

глуповат, склонен к полноте, напыщен и принимает за верность и добропорядочность собственное

неумение нравится женщинам. Как мужчина, он не привлекает Эльрину, но он — муж подруги,

которая слепо в него влюблена и потому запретен для Эльрины… И привлекательность нарушения

запрета намного перевешивает непривлекательность самого Лоура. У Эльрины богатый выбор, но

она поворачивает голову и улыбается этому болвану так, как способна улыбаться только она. В ту

же секунду от его лживой верности не остается и следа. Через полчаса они предадутся бешенной

случке где-нибудь в укромном уголке дворца, коих Эльрина знает тысячи, потом она забудет про

него и выбросит из головы, а он не забудет — он будет крутиться рядом с ней, надоедать,

добиваться нового свидания, совершит череду глупостей, разобьет сердце своей жене и в конце

концов останется в одиночестве. Эльрине нет до этого дела, она счастлива, подчиняя себе других

людей и управляя ими с помощью страсти, но Леди Дирайн, Властительница Влечений, печально

вздыхает, наблюдая, как кости катятся дальше: два значения из трех не в ее пользу…

…В мире, который его обитатели называют «Земля», а хеллаэнцы классифицируют как Т-

1602В, работник скотобойни Петр Васильевич Ковшиков выходит во двор, чтобы выкурить

сигарету. Лето, жара, грязный двор, все наполняет насыщенный запах разложения мертвой плоти, Петр Васильевич глубоко вдыхает этот запах вместе с табачным дымом и зажмуривается от

удовольствия. Близится вечер, и Петр Васильевич пребывает в сомнениях. Дома ждет жена,

грузная и немолодая, она опять начнет пилить, требовать денег, закатит скандал… Как же ему это

надоело! На работе, среди развешенных на крюках освежеванных трупов, не смотря на

ужасающий запах, он чувствует себя намного комфортнее. По ночам здесь спокойно и тихо, туши

мирно покачиваются в охладительной камере, рабочие помещения непривычно чисты… запах по-

прежнему здесь, но Петр Васильевич приучился не обращать на него внимания. Здесь царит

покой, в голову приходят удивительные мысли о смысле жизни… Можно расслабиться и

посмотреть старый, дышащий на ладан, телевизор в каптерке, а можно, прихватив пузырек с

водкой, огурец и стакан, зайти в охладительную камеру и выпить с обезглавленными коровьими

тушами за их обезглавленное коровье здоровье. Петр Васильевич слегка толкнет их, и они станут

покачиваться на крюках, безмолвно шепча ему что-то, открывая странные тайны, для выражения

которых он никогда не сможет отыскать подходящих слов, и напоминая о том, что мир намного

больше, чем убогая жизнь работника скотобойни в захудалом городке в центральной полосе

России… Потом, когда он уже выпьет достаточно, и с головой окунется в то необычное состояние, которое производит на него заполненная трупами охладительная камера, мертвые коровьи тела

начнут покачиваться сами по себе, и голос их беззвучных телодвижений сделается почти ясен… и

это будет намного лучше храпа жирной и потной жены в душной узкой комнатушке. Конечно,

если он останется, завтра она будет орать и скандалить, а может быть — в очередной раз

демонстративно перестанет разговаривать с ним, но это будет завтра. Остаться?.. Все-таки,

сомнения есть, но… Петр Васильевич не успевает решить: ворона, пролетавшая мимо, с наглым

карканьем гадит ему прямо на голову. Мысль о том, где лучше провести предстоящую ночь, мигом вылетает у него из головы. С матюгами он отряхивает волосы, хватает ближайший

булыжник и ищет бешенным взглядом крылатую тварь, но вороны нигде нет, решение так и не

принято, Петр Васильевич идет мыть руки и волосы в уборную, позже он, наверное, все-таки,

поедет домой, кости катятся дальше, Йархланг, Повелитель Падали, скрежещет зубами от ярости, а Гасхааль беззвучно смеется…

…В мире, называемом Сьюон, добропорядочный бюргер по имени Лаккай Сигкио

выглядывает из окна своего дома. Середина ночи, но лето в разгаре и обе луны полные, и потому

мир, который видит Лаккай — не беспроглядно-черный, а темно-серый, даже серебристый. Дом

Лаккая стоит на краю города, у недостроенной стены, свежий ветер, прилетающий из леса,

будоражит горожанина. Он слышит крик баньши и вспоминает о том, как когда-то, еще юнцом,

пытался найти это призрачное колдовское создание, шел на ее голос, долго блуждал по лесу, едва

не был растерзан дикими зверями, но так и не нашел ничего. Тогда же ему впервые пришла мысль

о том, что этот предвещающий смерть призрак не обладает ничем, кроме голоса, не имеет ничего, что можно было бы увидеть, но только услышать. Говорили, что баньши умеют принимать облик

женщин, но если так, почему он никого не встретил в лесу? У нее нет никакого тела, а крик,

который, как кажется, исторгает кто-то, и есть она сама. Чья-то обезумевшая душа полностью

растворилась в этом невыносимом звуке — то ли вопле, то ли плаче, от нее не осталось ничего

доступного взгляду или ощущению, осталось только доступное слуху. Может ли душа

превратиться в звук? Лаккай Сигкио полагает, что да. Ведь звуки — это искажения наполняющего

мироздание эфира, а из чего состоит душа, как не из того же самого эфира?.. Каждая душа в

каком-то смысле и есть звук, а людское сообщество — многоголосый хор, смерть освобождает

этот беззвучный звук из заточения, а иногда бывает и так, что освобожденный звук становится

слышен. Лаккаю кажется, что он все понял. Чтобы убедиться в этом, он пробирается по дому,

находит топор и отрубает четыре головы: одна голова принадлежит его молодой жене, вторая

матери, и еще две — детям. Каждый раз он с напряжением ждет освобожденных звуков, но не

слышит ничего. После убийства детей он вдруг понимает что сделал. Бюргера охватывает

безумный ужас. Он не может даже кричать. Он не верит, что совершил все это, это похоже на

кошмарный сон, но его руки в крови, перед ним мертвые тела и он никак не может проснуться.

Тогда он разливает по полу керосин, разбивает все незажженные лампы, выбрасывает из комода

белье, потрошит книги и наконец поджигает все это. Огонь быстро распространяется по дому,

когда он охватывает Лаккая, бюргер начинает кричать. Нет ничего, кроме боли, ужаса и отчаянья.

Он — всецело в этом крике; прежде чем умереть, он понимает, что был прав: каждая душа — это

определенный звук, и целую секунду, а может быть и две, растянувшиеся в неопределенный

отрезок времени между жизнью и смертью, Лаккай Сигкио знает, как звучит он сам… Кости

наконец останавливаются, и на всех трех — одинаковая темная монограмма.

— Не будем откладывать то, что не следует откладывать, — говорит Пожиратель Голосов

Антинаар, Владыка Пределов, когда глаза всех присутствующих в зале обращаются к тому, что

напоминает пространственную дыру, очертания которой имеют сходство с силуэтом человека. —

Милорды, я зову вас быть моими свидетелями.

***

Стеклянные двери разъехались в стороны и в холл телебашни вошли двое: мужчина в

шикарном бежевом костюме и женщина в светло-зеленом платье, с меховым полушубком,

накинутым на голые плечи. Женщина осмотрелась — она явно была тут впервые. Просторный

холл имел конусообразную форму, впереди, на возвышении, к которому вела широкая мраморная

лестница, располагался небольшой ботанический сад, справа — прозрачные кабинки лифтов,

слева — стойки с персоналом, магазинчики и кафетерий…

— Почему вы выбрали именно этот мир? — Спросила Алиана у своего спутника.

— Мне нравятся технологические миры, — признался Кэсиан.

— Вот как? — Ледяная колдунья наморщила носик. — Что же вы в них находите?

— Ммм… а разве должна быть причина? Я хочу сказать, что если бы все наши

предпочтения имели разумную причину, то что было бы самой первой причиной? Положим, я

скажу, что в технике мне нравится ее сложность, но что будет причиной, в силу которой я

предпочитаю сложное — простому? Можно найти причину и для этого, но вообще говоря, этот

поиск причин — бесконечен.

Алиана ненадолго задумалась:

— Пожалуй, что-то в этом есть, — легкомысленно согласилась она. — Но для меня

сказанное выглядит слегка запутанным… А куда мы сейчас?

— Наверх. Там должен быть неплохой ресторан. И вид сверху отличный.

Галантным жестом Кэсиан предложил своей даме проследовать направо. Когда они

направились к лифтам, из опустившейся кабинки выбралась группа молодых людей. Они шутили

и громко болтали, девушка звонко смеялась, следовавший позади всех патлатый парень молча

улыбался. Респектабельный господин и его дама разминулись с бездельничающими студентами,

не заметив друг друга — и лишь молчаливый паренек, скользнув мимолетным взглядом по

совершенно обычному, ничем не примечательному лицу Кэсиана, вдруг замедлил движение и

посмотрел на него более внимательно; когда Кэсиан прошел мимо, остановился и продолжал

глядеть вслед, выражение лица у него при этом было совершенно ошеломленное. Вдруг

опомнился и бросился догонять.

Кэсиан скептически поглядел на юношу, робко тронувшего его за рукав и побудившего

обернуться.

— Простите, — молодой человек судорожно сглотнул. — Это действительно вы?.. Я видел

вас во сне. Вы…

Кэсиан скривился, как будто бы разжевал кислую сливу.

— Брысь отсюда, хакер!.. У меня свидание.

Он щелкнул пальцами и молодой человек исчез.

Его исчезновения никто не заметил —  по случайности, все люди, находившиеся в холле, в

этот момент смотрели в другую сторону.

Кэсиан и Алиана вошли в лифт. Кэсиан нажал на кнопку, двери закрылись и кабинка

начала движение.

— Странный какой-то мальчик, — заметила Алиана. — Кто это вообще был?

— Член местного клуба сновидцев.

— Тут даже и такие есть? — Ледяная колдунья слегка удивилась. — То есть, это не чисто

технологический мир?

— Нууу… — Потянул Кэсиан. — По сути, это просто группа подростков, которым нечего

делать.

— Кажется, он вас узнал.

Властитель Грезящих Лесов пожал плечами:

— Наверное, видел в сновидении проекцию одного из моих магических тел.

— А почему вы назвали его «взломщиком»?

— Ну, эта маленькая инициативная группка юных исследователей трактует чувственную

реальность как сложную программу, которую они, хакеры, как бы пытаются взломать.

Специфическое восприятие мира, свойственное эпохе компьютеров.

— А что такое…

Следующие десять минут он объяснял ей, что такое компьютеры, файлы, операционные

системы… Когда закончил, они как раз добрались до ресторана.

Вместо того, чтобы сдавать шубку в гардероб, Алиана заставила ее просто исчезнуть. И

опять никто ничего не заметил.

Прошли в зал, заняли столик. Долго выбирали, что будут заказывать. Оживленно

обсуждали, подключив официанта. Когда наконец выбрали и измученный официант ушел

выполнять заказ, Алиана обратила внимание на стены. Стен, как таковых, в ресторане,

вознесенным на двести метров над землей, не было: их заменяли окна и стеклянные двери,

опорами же для верхних этажей служили многочисленные колонны. Открывавшаяся перспектива

— огромный город, ультрасовременные здания, плавающие между небоскребами летательные

аппараты, старые дома и городской парк где-то внизу — производила впечатление.

Принесли заказ. Они ели и разговаривали обо всем на свете. Позже выбрались на балкон:

Кэсиан — покурить, Алиана — полюбоваться видом. Вернулись в зал и заказали десерт.

Алиане нравилось разговаривать с Кэсианом. Он был на четыре миллиона лет ее старше и,

казалось, знал ответы на все вопросы. Вообще на все. Даже на те, которые она еще не успела

придумать.

В какой-то момент она вспомнила про свою идею создать в отдаленном будущем

собственный ригурт-хад с метрополией и сателлитными мирами и поинтересовалась у Кэсиана,

откуда берутся новые миры. Прежде чем удовлетворить ее любопытство, он захотел узнать, какие

предположения на этот счет имеет она сама.

— Когда я училась в Академии… — сказала Алиана. Владыка Чар тихо хихикнул, и она

обижено махнула на него рукой. — Да-да, не смейтесь, я там училась!.. Так вот, нам говорили, что

миры изрыгает Царство Безумия. Если это и правда, то не вся. Ведь за всякой силой в конечном

итоге стоит какая-либо персона. Абсурдно думать, что миры возникают сами по себе, в силу

какого-то непонятного «закона природы», принуждающего Безумие их порождать… Значит, есть

кто-то, кто этим занимается. Не думаю, что нечто новое — это привилегия одних только Владык

Безумия. Истинных Богов уже нет, а те боги, что остались, слишком слабы и неактивны… Отсюда

я делаю вывод, что новые миры создают Владыки всех Царств. Я права?

Кэсиан покачал головой.

— Нет. Обладающие могут участвовать в этом, но появление нового мира — это всегда

коллективное творчество.

— И что же это за коллектив? — Спросила ледяная колдунья.

Кэсиан сделал круговой жест, как будто бы упомянутый им творческий коллектив сидел с

ними в одном зале ресторана.

— Люди? — Удивилась Алиана.

— И не только. Любые живые существа, способные мечтать. — Ответил Владыка Снов.

— Миры возникают из фантазий? — Заинтересованно, и в тоже время недоверчиво

произнесла Алиана.

Кэсиан кивнул.

— Множество существ способно видеть грезы. Звери спят и видят во сне еду или

опасность, люди грезят о победах и свершениях, проигрывают в уме ситуации, которые могли бы

с ними произойти, стихиали не мечтают, а переживают свое бытие, однако поскольку между их

бытием и самовосприятием есть различие, вызванное тем, что их осознание своей природы не

абсолютно — даже и духи стихий имеют представления, которые как будто бы оторванные от

«действительности», другими словами — те же грезы. Эти мечтания не исчезают в никуда в тот

момент, когда внимание существа, чей ум породил их, переключается на что-либо другое —

фантазии остаются там, где они и должны находится — в Царстве Чар, которое также называют

Царством Снов или Грез. Подобное притягивает подобное: грезы скапливаются там, далеко за

пределами Сущего, медленно растут, как сталактиты в какой-нибудь таинственной пещере… как

города-муравейники, которые когда-то были крошечными деревушками, а потом раздались ввысь

и вширь… Грезы разных существ объединяются друг с другом и образуют со временем огромные

скопления, и вот, наступает момент, когда удельный вес страхов, надежд, желаний, искренней

веры, бездумной злобы и беззаветной любви, достигает некоего предела и скоплению становится

тесно в Царстве Снов. Тогда оно покидает его. Это всегда происходит одновременно с появлением

нового объема беспорядочной силы, выброшенной во вне Царством Бреда... Точнее сказать, та

энергия, которой смертные перенасыщают свои мечты, бездумно и бесцельно растрачивая

собственные силы — это и есть начало нового выплеска. Ведь граница между Царствами

пролегает внутри всякого существа. И когда неупорядоченная сила и чистая, не имеющая

наполнения, структура, соединяются, рождается новый мир. Как правило, это мир сателлитный,

вариация уже какого-то существующего — ведь люди, да и не только люди, постоянно думают о

том, что могло бы быть, если бы… И это «могло бы», хотя и в странном, неожиданном виде, рано

или поздно материализуется где-нибудь с ними по соседству. Но иногда рождаются и новые

метрополии, собираясь из грез, не имеющих отношения к той действительности, что окружает

грезящее существо… из сказок и выдуманных историй, из фантастических изображений и

невыразимых словами видений и переживаний, которые иногда вызывает музыка… Когда говорят,

что Царство Бреда порождает миры, это верно в том смысле, что оно «материализует» их,

приводит к действительность, делает ощущаемыми. Безумие дает силу, из которой впоследствии,

после этого как эта сила вступит во взаимодействие со множеством воспринимающих сознаний,

будет образована плоть мира. Но сама по себе энергия Бреда абсолютно неупорядочена, она не

способна породить что-либо определенное… Вообще, каждое из шести Царств можно

рассматривать в отношении к любому другому как пару противоположностей, и в этом смысле

Чары есть совершенный порядок, а Безумие — столь же совершенный хаос. И когда эти две

противоположности соединяются, в Сущем появляется нечто новое.

— Очень интересно, — сказала Алиана. — Но выходит, что в этом союзе

противоположностей Чары занимают главенствующую роль? Царство Бреда отдает только грубую

силу, Чары же стабилизируют ее и оформляют в нечто упорядоченное?

Кэсиан кивнул.

— Совершенно верно. Конечно, Владыки Бреда видят все иначе… Но это их точка зрения,

их мнение… и их фантазии, — он усмехнулся.

— Мне кажется, я понимаю, почему вам нравятся технологические миры, — произнесла

Алиана спустя некоторое время, после того как официант унес грязную посуду, а на столе

появился десерт. Она зачерпнула ложечкой полурастаявшее сливочное мороженное с вишневым

сиропом, съела, облизнула губы и продолжила:

— Вы совершенно правильно сравнили это место с муравейником. Здесь находится

огромное множество людей. Некоторые из них спят, другие мечтают. Вы ощущаете себя в своей

стихии. Точно также, как если бы я пригласила вас… ну, не знаю. В ледяные горы или на какую-

нибудь заснеженную равнину.

Кэсиан на секунду задумался.

— Отчасти вы правы, — признал он. — Мне действительно уютно с людьми, какие бы сны

они не смотрели, приятные или пугающие, обрывочные и разнообразные в ночные часы, или же

тот длинный дневной сон, который с перерывами длится шестьдесят-семьдесят лет и который они

называют своей жизнью… Но столь же вольготно я ощущаю себя и в хеллаэнских городах, а в

некоторых отношениях — даже вольготнее, чем здесь… Нет, мне действительно нравятся

технологические миры сами по себе, а вовсе не потому, что я чувствую себя здесь словно «на

своей территории». У этих миров есть свой стиль… Они малополезны, но по-своему весьма

интересны. На первый взгляд они кажутся уродливыми, и в каком-то смысле так и есть — это

миры-уроды, чье метамагическое поле не сумело развиться в достаточной мере либо было

необратимо повреждено в какой-то момент истории — но в них есть своя, особая

привлекательность, присущая нелепым карликам, выполняющим акробатические трюки на

цирковой арене… Чтобы полюбить эти миры и почувствовать их привлекательность, нужно

провести здесь какое-то время, и так уж получилось, что я провел здесь немало лет. Сначала я

испытывал те же чувства, что и многие другие Обладающие, впервые сталкивающиеся с

Терранским потоком миров — что-то близкое к легкой брезгливости, но прошло время и я стал

понимать, что под непривлекательной оболочкой таится по-своему очень интересный и

необычный мир. То, что делает карлика уродливым, одновременно делает его забавным и

трогательным… так же и здесь.

— Не знаю, что вы находите привлекательного в уродстве, — поморщилась Алиана, — все

эти цирки лилипутов и парады людей с какими-либо дефектами всегда казались мне насмешкой и

издевательством… впрочем, ваше дело. А что побудило вас провести длительное время в

Терранском потоке? Ведь как правило Обладающие Силой его и в самом деле предпочитают

обходить стороной и тому есть причины.

— Вот именно, — сказал Кэсиан. — Эти же причины и побудили меня заняться изучением

ригурт-хада Терры.

— Боюсь, что я не совсем вас понимаю.

— Известно, что метрополия Терранского потока превращена в тюрьму. Ее

метамагическое поле необратимым образом искажено. Так получилось, что давным-давно оно

оказалось сращенным с индивидуальным полем существа, происхождение которого так и осталось

нам неизвестным. Располагая возможностями божества, оно устроено столь странно, что и Сущее, и остальные Царства одинаково чужды ему. Высказывались разные предположения, откуда оно

могло взяться. Лично мне представляется убедительной версия, согласно которой это — одна из

тех тварей, что существовали прежде рождения вселенной: Древний или Грызущий, или что-то

еще, подобное им. На одного из Древних это существо похоже больше всего, хотя есть и различия: Древние могущественны, но безмозглы, оно же — расчетливое и хитрое. Скорее всего, это какой-

то мутировавший Древний, сумевший обрести некоторые атрибуты упорядоченного божества, но

при этом не утративший своей прежней природы. Так или иначе, это существо поселилось здесь,

захватило Терру и превратило ее в то, что она есть. Вскоре открылось, что преобразованное

метамагическое поле Терры способно гасить самоосознание ее обитателей, при чем, чем выше был

уровень могущества того, кто попадал под его влияние, тем больше он терял. Люди всего лишь

утратили некоторые возможности для развития и стали чуть больше похожи на скотов, чьи

действия и побуждения обусловлены внешними условиями существования, а не решениями их

собственных «я». Терра — это мир, где нет героев. Тамошние боги ослабели и уснули, что же

касается Обладающих Силой, по каким-либо причинам оказавшихся жертвами пришельца, то их

участь наиболее незавидна…

— Они утрачивают Силу? — Спросила Алиана.

Кэсиан кивнул.

— Именно так. Терра — это особая маленькая вселенная со своими правилами и законами

природы, и эти правила существенно отличаются от тех, что общеприняты Лордами в Сущем. На

Терре только один Лорд… Впрочем, поскольку неизвестно, является ли он Обладающим Силой

или нет, обычно его называют Богом Изгнанников по названию места, с которым он сросся. Само

же название Земель появилось после того, как Терру стали использовать в качестве тюрьмы или

мусорной свалки, отправляя в утробу Бога Изгнанников тех богов и Обладающих, от которых те,

кто ненавидел их, желали избавиться. Так продолжалось довольно долго… потом было замечено,

могущество пришельца постепенно растет. Хотя он и оставался привязан к одному миру, он

научился создавать «детенышей» — своего рода клонов или проекций самого себя и отправлять их

к другим метрополиями. Так погиб, как минимум, один мир и было повреждено еще несколько…

происходило это по одной и той же схеме: обитатели пытались противостоять силе, которая

искажала их мир, и в результате внутренней войны на уничтожение метамагическое поле планеты

либо разваливалось полностью, либо оказывалось на грани распада. Все этого я лично не

наблюдал, только слышал, зато вот в большом совете Лордов, состоявшемся после отражения

очередного нашествия, участвовал. Приемлемого способа уничтожить это существо тогда так и не

нашли, поэтому было принято решение изолировать Терру от остальной вселенной. Нужно было,

как минимум, перестать кормить эту тварь, однако не было уверенности, что даже если все заявят

«мы больше не станем отправлять туда своих врагов», не найдется кто-нибудь, кто будет втихую

скидывать в пасть Богу Изгнанников неугодных… Ну и, конечно, барьер должен был лишить его

возможности выплевывать свои отродья во внешний мир. Исходили из мысли о том, что,

оказавшись, на голодном пайке, он через некоторое время ослабнет и будет вынужден

предпринять еще какие-нибудь действия, которые позволят более ясно понять, что он такое и как с

ним бороться.

— Понимаю, — сказала Алиана. — Вы участвовали в возведении преграды? Из-за этого

вы провели в этом потоке миров так много времени, что успели его полюбить?

— Нет, — Кэсиан отрицательно покачал головой. — Скорее уж, я искал способ преграду

взломать… «взломать» не в смысле «испортить», а в смысле «подобрать отмычку».

— Для чего?

— Изоляция не дала того результата, на который мы надеялись. Бог Изгнанников перестал

отправлять своих отродий в другие миры, однако и слабее он не становился. Более того, сам

барьер он сумел использовать и частично включить в искаженное метамагическое поле Терры. В

частности, он добился того, что время Терры стало замедляться, и чем дальше, тем больше.

Можно предположить, что он пытается полностью остановить его — во всяком случае, по

отношению к остальной вселенной… В общем, из-за соединения сил тех, кто ставил барьер и

собственной магии Бога Изгнанников появилась весьма необычная аномалия, которая привлекла

мое внимание и побудила меня провести здесь немало лет в попытках изучить ее и понять, каким

образом работает волшебство пришельца… Кроме того, на Терре в заключении томится немало

моих знакомых, попавших туда в силу различных причин и обстоятельств, и мне хотелось найти

способ извлечь их оттуда… Увы, меня ждала неудача. Но о потраченном времени я не жалею.

Если бы не пришелец, Терранский поток миров был бы совсем другим, но он такой, какой есть, и

ему — не знаю уж, благодаря влиянию Бога Изгнанников или вопреки — присуще определенное

своеобразие… Хотя полагаю, что все-таки вопреки. Люди не могут игнорировать его влияние, но в

любом случае создают свою культуру и пытаются построить цивилизацию… пусть даже и не

такую, какой она могла бы быть.

— Считайте, что вы меня заинтересовали своим рассказом, — Алиана тихо засмеялась. —

Если я захочу поселиться здесь на некоторое время, с чего вы посоветуете начать?

— Хм, — Кэсиан положил локоть на стол и подпер ладонью подбородок. — Это зависит от

того, какую жизнь вы планируете вести. Вы хотите появиться в силе и славе или изучить их

культуру изнутри, не привлекая к себе лишнего внимания?

Алиана задумалась.

— Пожалуй, второе, — сказала она.

— Тогда создайте аватару. Родитесь здесь и проживите полноценную жизнь.

— Признаться, я пока еще не умею создавать для себя воплощения, — Алиана смутилась.

— Вы меня научите?

Кэсиан опять сказал «Хм» и ненадолго замолчал. Просьба о помощи, обращенная одним

Обладающим Силой к другому, имела довольно большое значение: это был решительный шаг на

пути, который в конечном итоге приводил к вассалитету. Оставался открытым вопрос, понимает

ли она, что делает? Или же она, совсем еще юная Леди, не видела в своем вопросе ничего

особенного и не осознавала, что таким вот незатейливым образом определяет, быть может,

характер и всю дальнейшую историю развития своей Силы? Поначалу он засомневался, потому

что не хотел пользоваться ее неопытностью и приобретать вассала таким путем. Затем ему пришла

мысль, что даже если она сама и не вполне осознает, что делает, и каковы будут последствия ее

действий, сам факт того, что подобное предложение прозвучало, свидетельствует о том, что, как

минимум, ее Сила не против предложенного союза. Следовало удостовериться. Поэтому он

произнес нейтральную фразу:

— Это зависит от того, способны ли вы распространять свое сознание до уровня родовых

духов, от которых зависит численность и благополучие популяций тех или иных существ в разных

мирах.

Кэсиан знал, что она не умеет. Если бы умела, если бы для Алианы был открыт и осознан

тот энергетический пласт бытия, о котором он говорил — она бы не спрашивала у него, как

воплощаться. Но ему было интересно, что она скажет. Если попросит научить ее — значит, он не

ошибся и за ее словами действительно скрывается готовность получить вассальную зависимость

от него, со всеми преимуществами такого статуса и со всеми недостатками…

— Нет, — сказала Алиана. — Не умею.

Он ждал, но после паузы она сказала только:

— Но я могу пожить здесь и сама. Что вы посоветуете в этом случае?

— Наверное, проще всего будет принять чей-нибудь облик… — Ответил Кэсиан. —

Скажем, облик молодой девушки, погибшей вместе с ближайшими родственниками в катастрофе.

Сведения общего характера вы будете получать из умов других людей и из информационного

поля. Чтобы вжиться в их культуру… ну, попробуйте поступить в какое-нибудь учебное заведение

и закончить его.

— А какие здесь интересные области знания есть? На кого мне лучше учиться, как вы

считаете?

— Не знаю, — Властитель Грезящих Лесов рассмеялся. — То, что интересно мне, может

оказаться неинтересным вам, и наоборот.

— Ну, что ж, давайте проверим, — решительно произнесла Алиана. — Что вам тут

показалось интересным?

— Сложные машины, — ответил Кэсиан. — Чем сложнее, тем лучше. Электроника,

программирование. Некоторое направления физики и математики. Оружие.

— Оружие? — Переспросила Алиана. — А что здесь за оружие?

— Огнестрельное и лучевое. Не могу сказать, что оно шибко полезное, так как в других

мирах не работает, но зато оно очень стильное, на мой взгляд.

— И в чем же его стиль?

— Ну… у здешнего оружия не совсем обычный вид…

— Да, я знаю. — Перебила Кэсиана Алиана. — Такие металлические загогулины, которые

выпускают маленькие кусочки металла. Видела. Несколько лет назад мне с их помощью даже

пытались повредить в одном мире по соседству, куда я заглянула, чтобы… ну да неважно. Что вы

в них нашли, не понимаю…

— Вероятно, вы их видели, но не присматривались… у этого оружия своеобразный

дизайн… оно удобно лежит в руке… издает забавные громкие хлопки при использовании… Нет,

на словах этого не объяснить. Надо показать… Вы уже закончили с десертом?

— Да, как видите, — Алиана показала глазами на пустую вазочку из-под мороженного и

пустой бокал из-под молочного коктейля.

— Тогда пойдемте, — Кэсиан встал и поманил даму за собой.

У выхода из ресторанчика дежурил полицейский. Кэсиан чуть сдвинулся относительно

того совмещенного потока внимания, который образует для людей их «настоящий», а на самом

деле — всего лишь коллективный — мир, вытащил из кобуры полисмена пистолет и показал его

Алиане.

С точки зрения полицейского, происходящее выглядело следующим образом: поглядывая

по сторонам, он посмотрел налево, а когда повернул голову обратно, обнаружил перед собой

красивую, но по виду слегка легкомысленную молодую девушку, и респектабельного господина

лет сорока пяти, которые, ничуть не стесняясь окружающих, разглядывали девятимиллиметровый

Глок-19. В первые секунду он не поверил, что пистолет настоящий, решил что это какая-то

дорогая игрушка, копирующая табельное оружие полиции, но когда респектабельный господин

извлек магазин с патронами, показал его даме и задвинул обратно, рука копа сама собой

потянулась к кобуре… Тут он испытал уже не просто беспокойство, а полноценный шок,

обнаружив, что кобура пуста и сообразив, каким образом в руках этой парочки оказалось оружие, так «похожее» на его собственное… Но как они сумели его вытащить? Он не мог понять.

Полицейский двинулся вперед, намереваясь вернуть себе украденную вещь, перехватить руку

мужчины, пнуть его в пах и выкрутить кисть, но синхронно с началом его движения рука

респектабельного господина начала выпрямляться и к моменту, когда коп закончил шаг, дуло

пистолета смотрело прямо ему в лоб. Тут он увидел глаза мужчины и вся решимость куда-то

пропала. Не смотря на весь свой опрятный и респектабельный вид, мужчина явно пребывал не в

своем уме. Во взгляде — ни малейшего беспокойства о том, что будет дальше, ни толики

сомнений. Стало ясно, что он будет стрелять без каких-либо колебаний. Беззаботная ухмылка

мальчишки, играющего в компьютерную стрелялку и разглядывающего кучку пикселей на

экране… Вообще, глаза этих двоих составляли поразительную разницу с их видом: беззаботный

мальчишеский взгляд заставлял респектабельного господина казаться моложе, а внимательный и

сосредоточенный взгляд его спутницы, напротив, делал ее старше.

Полицейский отступил на пол-шага. Кэсиан чуть сдвинул руку и выстрелил. Коп схватился

за левое ухо — ему показалось, что его оторвало выстрелом. Но ухо было на месте — пуля прошла

в миллиметре от кожи и расколола витрину за его спиной. На несколько секунд наступила тишина

— посетители башни еще не понимали что происходит, они слышали выстрел, но не хотели

верить, что началась стрельба, что кто-то нагло и бесцеремонно выдернул их из такого приятного

и уютного повседневного мира. Полицейский бросился бежать. Кэсиан выстрелил еще раз, выбрав

своей мишенью плафон. Тут началась паника. Кто мог, рванул к выходу и к лифтам, сидевшие в

ресторане повскакивали с мест — кто-то спешил спрятаться за стойкой, кто-то сделал шаг к

стеклянным дверям, еще не зная, что следует делать — попытаться остановить стрелявшего или

спрятаться. Кэсиан разрешил их сомнения, повернувшись и выстрелив два раза. Стекла

разлетелись вдребезги. Решив, что стреляют по ним, большая часть потенциальных героев решила

не проявлять героизм и, переворачивая столы, рванула кто куда — кто за стойку, кто на кухню

ресторана, кто на балкон — лишь бы покинуть поле обзора сумасшедшего парня с пушкой.

— Ты че, псих, мать твою?!. — Заорал кто-то. Вместо ответа Кэсиан прострелил ему ногу,

после чего все окружающие уже окончательно убедились в том, что да, в коридорчике за дверями

ресторана постреливает псих и выкинули из головы мысли ему помешать. Паника развивалась

своим естественным ходом, а Кэсиан и Алиана, стоя в центре организованного ими беспорядка,

обсуждали особенности технологического оружия. Кэсиан толкал заумные телеги про баллистику

и траекторию полета пули, и время от времени, найдя какую-нибудь подходящую цель в виде еще

не разбитого плафона или бутылки в баре, подкреплял теорию практической демонстрацией.

Алиану забавляло его озорство. Его запутанные рассуждения по большей части были непонятны,

но при этом ужасно интересны.

— А можно мне попробовать? — Попросила она после очередного выстрела.

— Упс, — смутился Кэсиан. — Это был последний патрон… Ну ничего, сейчас еще

принесут.

Из-за угла, как по заказу, вынырнули двое полицейских. Держа «психов» на мушке, они

едва ли не хором проорали требование бросить оружие… они так и не поняли, каким образом их

оружие вдруг перекочевало в руки респектабельного господина.

Один пистолет Кэсиан временно убрал в карман, а второй отдал Алиане и, встав позади

нее, накрыл ее ладони своими и стал показывать, как держать пистолет — насколько сильно

сжимать рукоятку, насколько плавно перемещать и так далее. В качестве цели была выбрана

голова одного из полицейских. Жертва пыталась убежать, но споткнулась и упала… поднялась,

осознавая, насколько отличную мишень из себя представляет…

Кэсиан старательно перевел оружие сначала на лежащего, потом — на поднимающегося

человека. Алиана пыталась отвести пистолет в сторону.

— Может, все-таки не стоит целиться в людей? — С легким раздражением сказала она.

— Все в порядке, — успокоил ее Кэсиан и убрал руки. — Поскольку вы стреляете в

первый раз, самое безопасное для них будет, если вы будете целиться именно в них.

— Ну хорошо…

Алиана выстрелила. Пистолет дернулся и едва не вырвался у нее из рук, пуля ушла вверх.

— Я же говорил, надо держать крепче. — Назидательным тоном сообщил Владыка Снов.

— Попробуйте еще.

Перебив все подходящие мишени на этом этаже, они спустились вниз, разжились еще

парочкой стволов и продолжили сеять панику и разрушения.

— А на что похоже лучевое оружие? — Спросила Леди.

— Что-то вроде огненных жезлов. Выпускает лучи, которые прожигают все, во что

попадают. Но у полиции его нет. В этом мире оно сравнительно новое, и состоит на вооружении

только в армии и в войсках специального назначения.

Алиана быстро осваивала наставления своего учителя и вскоре попадала туда, куда хотела,

в трех случаях из пяти. Этаж казался пустым, все разбежались. Чтобы не было скучно, они

спустились еще ниже, взяли еще два пистолета… В какой-то момент Властительница услышала за

окном странные звуки и подошла, чтобы посмотреть, что там происходит. У входа скопилась куча

машин с мигалками. Полицейские с дробовиками целились в здание. Выкрикивал какие-то

смехотворные требования важный типчик с громкоговорителем. Подъехал крытый фургон, из

которого бодренько высыпались ребята спортивного телосложения, вооруженные странными

громоздкими устройствами.

— А что это у них? — Спросила Алиана, поманив к себе Кэсиана.

Кэсиан подошел. Посмотрел. На лице Владыки Снов образовалась довольная улыбка.

— А это нам лучеметы привезли показать, — удовлетворенно сообщил он.

16

После того, как Эдвин кен Гержет поглотил ту часть Силы Ловчего Смерти, которая

оставалась в его Средоточье, его преображение в сгиуда завершилось, хотя последствия этого

оказались равно неожиданными как для самого Эдвина, так и для мастеров Обители. Финальная

стадия трансформации, поединок Эдвина-аристократа и Эдвина-ангела, окончательное

преобразование души по совершенному образцу — все эти события растянулись на несколько

часов. То, что случилось потом, с точки зрения Рийока и других мастеров выглядело как властное

и неотвратимое вмешательство чужой Силы в жизнь их нового ангела. Они пытались оказать

помощь своему адепту, но не смогли. Гасхааль перекрыл канал связи с Обителью практически

сразу. Они даже не смогли понять, где находится новорожденный ангел. Чуть позже им стало

ясно, что он погиб, но где и как — оставалось неясным. Сила Повелителя Ворон сокрыла все это.

Не узнали мастера Обители и о том, что был возвращен к жизни Эдвин — все, что могло

связывать кен Гержета с Обителью, было вытравлено из него. Ему же самому казалось, что он

дрался с ангелом и каким-то чудом сумел его победить. Остался свободен — но вместе с тем и

утратил все способности, приобретенные за три года обучения.

Поскольку Эдвин и Дэвид поделили Силу Ловчего на двоих, то, что сделал Эдвин с

Источником, отразилось и на землянине. Его преображение началось позже и растянулось на

более длительный период внутренней борьбы, но спровоцировано пробуждение второй

индивидуальности и столкновение двух сувэйбов, воплощающих одну кайи, было именно новым

притоком Силы Равглета в лекемплет Небесной Обители, произошедшем в результате действий

Эдвина кен Гержета.

Когда Дэвид ощутил пробуждение второго сувэйба и понял, что уже не способен

контролировать, какому из двух своих обличий находиться в активной фазе, а какому —

оставаться скрытым, первым побуждением его было как можно скорее вернуться в замок Вилиссы

кен Гержет. О действиях Эдвина он не знал, и решил, что причина этого неконтролируемого

пробуждения — в какой-то мелкой ошибке в заклинаниях, разделяющих две индивидуальности.

Если с тем, что до сих пор работало вполне успешно, вдруг происходит нечто непонятное, пусть с

этим разбирается специалист — рассуждение вполне здравое. Вилисса помогла ему расщепить

сувэйб надвое — пусть теперь разбирается, что с ним не так.

Он уже шагнул на дорогу Света, когда понял, что не успеет. Внешний мир размывался. В

Обители уже должны были почувствовать, что с ним происходит что-то неладное, или

почувствуют вот-вот. Даже если он доберется до замка Вилиссы, он просто подставит ее под

удар… чуть позже — когда внешний мир исчез окончательно, и он в фантастическом

пространстве, созданном его собственным разумом, столкнулся с самим собой — он понял, что

все-таки нужно было идти. Он подставит Вилиссу в любом случае — просто потому, что

проиграет в этом сражении и вся память его второго, до сих пор скрытого сувэйба достанется

Дэвиду-ангелу.

Их поединок — землянин в джинсах и свитере, со старой версией меча Гьерта в руках,

против сверкающего совершенного создания, сжимающего в длани похожий, но намного более

могущественный клинок — не был таким ожесточенным, как у Эдвина с его альтер-эго. Они

наносили удары и защищались, но паузы между атаками были достаточно длинными, и они

успевали вести диалог. В каком-то смысле этот разговор тоже был частью поединка.

Сражаясь со своим «ангелом» Эдвин кен Гержет ощущал совершенную чуждость той

воли, которая захватила часть его собственной души и повернула эту часть против всего

остального. Дэвид испытывал схожие ощущения, однако в его случае ощущение чуждости не

было таким разительным. Между его человеческими идеалами и теми, что были привиты ему в

Небесной Обители, было намного больше сходства, чем между представлениями о жизни ангела и

хеллаэнца. И это, конечно, нашло свое отражение в разговоре. Если Эдвин предлагал своему

ангелу мир сквозь стиснутые зубы, то в случае Дэвида уговорами занимался ангел.

— …Почему ты сопротивляешься? — Произносит существо, в котором землянин, хотя и

не без труда, узнает идеальную, чистую и бесстрастную версию себя самого. — Пора прекратить

эти игры. Ты пытался обмануть Обитель, но обманул лишь самого себя. Хватит. Пора одуматься.

В своем «коварстве» ты похож на ребенка. Мастера знали о том, что ты делаешь и каков твой

замысел, и Тот, Кто стоит над ними, тоже это знал. Твою игру терпели, потому что надеялись, что

ты прозреешь и добровольно выберешь ту сторону, которой три года служил лицемерно.

— Вы убийцы, — отвечает Дэвид.

— Мы не убиваем невинных. Этим занимаются Лорды, и наше оружие направлено против

них. Для Лордов убийство людей — забава. Как же ты можешь упрекать нас в том, что мы

очищаем миры от нечисти?

— Эти миры существуют только благодаря этой самой «нечисти».

— Тебе так сказали. Но это ложь. Не Обладающие Силой сотворили вселенную и не они

поддерживают ее бытие. Есть единый источник, начало и конец всего, что было, есть и будет.

Мастера Обители служат ему и ты мог бы служить вместе с ними.

— Они безумные фанатики.

Обмен ударами. Скрежет клинков. Ангел бьет с сокрушительной силой. Землянин падает и

катится между камней, чтобы избежать смерти. Ангел спокойно и уверенно идет за ним следом.

— Ты говоришь так, потому что в тебе нет веры. Твое зрение искажено, и мастера видятся

тебе в гротескных образах. Они кажутся тебе фанатиками, но на самом деле это ты — слизняк.

Тебя пугают их искренность, их рвение, их вера.

Клинок ангела раскалывает камень рядом с головой Дэвида.

— Мне чужды их ценности. Мое сердце отдано другому… другой.

— Она мертва.

— Быть может, я еще сумею ее воскресить.

— Путем предательства?

— Неправда. Я не предаю то, во что верю.

Обмен ударами. Опять ничья.

— Даже если ты сумеешь это сделать, — говорит ангел. — Счастье твое не будет долгим.

Ты уже знаешь, что безумное увлечение этой женщиной было обусловлено чарами. Ее же чувства

к тебе всегда были намного прохладнее. Она потащила тебя на смерть в Рунный Круг и

согласилась выйти замуж лишь потому, что ты по случайности остался жив. Рано или поздно — и

скорее рано, чем поздно — все это прекратится. Вы разочаруетесь друг в друге. Страсть остынет, останется лишь довольство обывателя и привычка друг к другу. Это цель твоей жизни? Человек

призван к большему. Обратись к свету и источник всякого бытия даст тебе настоящую цель и

вернет настоящего тебя. Ведь то, что ты знаешь о себе — это все ненастоящее, признайся себе в

этом. Есть огромный разрыв между тем, каким ты должен быть и тем, каким ты есть — ты

понимаешь это, и пока этот разрыв существует, ты никогда не найдешь покоя. Вернись к тому, кто

дал тебе все и духовная целостность, которую ты утратил вместе со всем падшим человечеством, будет возвращена тебе.

— Это все похоже на дешевую религиозную проповедь.

— Неудивительно. Религия, к которой ты когда-то принадлежал, имеет — пусть неполное

и несовершенное, но все же имеет некое знание о благом источнике. Все это казалось тебе чем-то

далеким от реальной жизни, хотя ты и верил, и даже молился когда-то. Ты увлекся чудесами и

волшебством, ты покинул свой родной мир, и представления твоих соотечественников — как

научные, так и все остальные — начали казаться тебе наивными, провинциальным, однако там, в

мирах Терры небо — истинное небо — намного ближе, чем в любом другом месте во вселенной. В

поисках знания ты ушел из дома, но Истина осталась там, откуда ты ушел. Ты не замечал ее, она

казалась чем-то обычным и не стоящим внимания, однако, она была там, и когда-то, в своих

надеждах и мечтах, ты касался ее. Вот почему для тебя есть еще шанс все изменить.

Человек бросается в атаку. Ангел легко отбивает все его удары.

— Ты не ощущаешь, что я чужд тебе, — продолжает ангел. — Ты не хеллаэнец и

ненавидеть меня по-настоящему, искренне и беззаветно, просто не способен. Ты сражаешься по

инерции, только потому, что решил, что на другой стороне — враги. А это не так. Ты выбрал

неверную сторону, Дэвид. Разве мы не хотим того же, чего и ты? Справедливости, мира, радости, взаимопомощи, сострадания? Обладающие не создавали мир в смысле дарования ему бытия, но

они, действительно, «создали мир» в смысле установления отношений между составляющими его

частями. И этот порядок вещей — ужасен. Ты сам отлично понимаешь это. Несправедливость,

вражда, ненависть, боль — вот что лежит в основе установленного ими порядка. С помощью

игрушки одного из Обладающих была уничтожена твоя Идэль — а ты почему-то называешь нас

убийцами за то, что мы хотим избавить вселенную от таких игрушек и от тех, кто их создает.

Подумай о том, в каком мире ты хочешь жить.

Человек опускает меч и ангел делает тоже самое. Дэвид думает о том, что действительно

не понимает, ради чего дерется. Что он защищает? В чем неправ ангел? Ум человека ищет и не

находит ответа. Вселенная основана на жестокости и несправедливости — стоит ли сражаться за

этот мир против другого, чистого и совершенного, подвластного высшей воле, безошибочно

определяющей, кому кем быть и что делать, знающей все обо всех, справедливо наказующей

грешника и защищающей праведника?.. Разве не этот мир он пытался реализовать в своих

поступках, безнадежно и нелепо восставая против звериных порядков Хеллаэна? Но он был слаб и

почти всегда попадал в идиотское положение в результате своих действий — сейчас же ему

предлагали силу, с помощью которой, возможно, удастся реализовать свои представления о

правильном и неправильном, уничтожить зло и установить справедливый и светлый порядок

вещей...

Ангел не лжет, но…

Дэвид вспоминает о Кэсиане и Алиане, об Эдвине кен Гержете, Вилиссе, вампире-

квартероне Брэйде и полусумасшедшем Лийемане. Они оставались там, на стороне «зла», против

которой ему предлагалось обратить оружие. Там же оставались и все его чувства к Идэль — их

следовало отбросить потому что они значили слишком много, отнимали слишком много любви и

верности, которые, в идеальном мироздании ангела следовало целиком и полностью посвятить

благому источнику.

Дэвид поднимает взгляд — и меч — и произносит:

— Ты лжешь. Ты говоришь, что Обладающие — зло, но я знаю как минимум двоих,

совсем не похожих на тех исчадий мрака, которых ты пытаешься изобразить.

— Знаешь? — Переспрашивает ангел. — Ты ничего не знаешь. Они показали тебе себя с

привлекательной стороны, и ты обманут. Но в это самое время — да, в ту самую минуту, когда мы

говорим с тобой — они развлекаются стрельбой по людям.

— Я не верю. Алиана на такое не способна.

— Жаль. — Печально говорит ангел. — Против веры я бессилен.

Они сражаются ожесточенно и яростно — ментальные проекции двух реализаций одной и

той же личности. Ангел покорен внешней воле, которую почитает высшей, человеку кажется, что

он абсолютно одинок и незащищен. Сознание «ангела» медленно, но неуклонно расширяется,

захватывая «человека», пока не натыкается на барьер. Его атаки не причиняют вреда, впрочем, и

Дэвид не может нанести ангелу какой-либо вред. Это Кильбренийский Источник, которому

посвящен землянин, оберегает своего адепта. Дэвид уже и забыл о том, что инициированного в

Рунном Круге нельзя подчинить. Какой-то частью души адепт постоянно пребывает в Рунном

Круге, а Круг — в нем. Кильбренийский Источник — безмозглое, но верное божество: у него нет

собственного сознания, но он располагает сложнейшим психическим и ментальным аппаратом.

Рунный Круг — живая (и нематериальная) машина, искусственное божество, сконструированное

Гельмором кен Саутитом, и сейчас, подобно цепному псу, Круг верно охраняет здание души

Дэвида от вторжения извне, не разбирая, кто пытается проникнуть в него, как, зачем и почему.

Сражение затягивается. Противники слабеют. Проходит время, и сувэйбы, не способные

ни разойтись, ни объединиться, начинают сгорать.

— Мы уничтожим друг друга, — говорит ангел. — Тебя это не беспокоит?

Проходит время, и Дэвид отвечает:

— Во мне больше от хеллаэнца, чем ты думаешь. Свобода мне дороже, чем жизнь.

— Только смирившись, ты обретешь настоящую, подлинную свободу…

— Ну хватит уже! Заткнись.

Изнемогая от усталости, человек поднимает меч и продолжает бой. Он истощен, но видит,

что и ангел уже не так самоуверен, как раньше. Человек изранен, однако и противостоящее ему

совершенное создание орошает землю своей священной жемчужно-алой кровью.

Потом наступает момент, когда Дэвид вдруг чувствует, что противник его начинает

слабеть. Они, бывшие до сегодняшнего дня единым существом, связаны слишком тесно и

чувствуют друг друга столь же хорошо, как и самих себя.

Ангел служил проводником высшей воли, однако эта воля, не смотря на все похвальные

эпитеты, оставалась довольно сильно ограничена в своих действиях. Ее опорой в Хеллаэне

служила Небесная Обитель и ее лекемплет. И ангел, располагавший силами Обители и как бы

являющийся ее частью, был непобедим. Во всяком случае, человеку с ним справиться было не по

силам.

Однако сейчас там, в Обители, происходило что-то неладное. Обитель давала ангелу свои

силы, но сейчас вся ее энергия оказалась сосредоточена на чем-то другом. Там, на каких-то тонких

и недоступных смертным пластах бытия, начались глобальные подвижки. Небесная Обитель

пыталась оказать сопротивление этим переменам, но, похоже, она испытывала очень серьезные

затруднения и ей стало малость не до того, чтобы при этом еще и оказывать поддержку новому

ангелу, готовившемуся вот-вот вылупиться из человека по имени Дэвид Брендом.

Дэвид понял, что это его шанс. Он начал атаку и на этот раз достиг цели. Его клинок

проткнул ангела насквозь. Картинка поменялась — теперь перед ним был не ангел, а израненный

Христос в терновом венце, кротко и незлобиво взирающий на своего убийцу. Дэвид содрогнулся.

Он должен был добить  это, в каком бы виде  оно не представало, но католическое воспитание

давало о себе знать, и он ощущал постыдную слабость и нерешительность. Он бы не смог нанести

новый удар, если бы не мысль об Идэль. Ничьей этот бой закончиться уже не мог.

Кильбренийский Источник защищал его до тех пор, пока он сам был готов защищать себя; и если

бы он отступил сейчас, утратил решимость сохранить свою душу, это означало бы, что он

открывает захватчику прямой путь к победе. Может быть, он бы и покорился, если бы не Идэль.

Потерять ее — вернее, не ее саму, настоящая Идэль убита, а ту Идэль, что до сих пор жила в его

памяти и чувствах — было страшнее смерти, страшнее любой подлости и греха. Он ударил еще

раз и убил того, кто когда-то давным-давно символизировал для него все самое светлое и чистое, что только существует в мире. Себя ему было бы проще убить. Впрочем, у него и возникло

ощущение, что он убивает себя. Он сделал это, с трудом расцепил окровавленные руки,

судорожно сжимавшие рукоять меча, пронзившего неподвижно лежащее тело, и все краски

смешались, и наступила тьма.

***

Рамольд из Цайра стоял на каменной площадке, возвышавшейся над стеной монастыря и

задумчиво смотрел на восток. Принадлежавший к тому курсу учеников, в которую входили Дэвид,

Эдвин, Тэззи Тир и еще несколько человек, он не был самым лучшим из них. Выходец из торговой

семьи, он слишком привык подходить ко всему с мыслью о выгоде, чтобы загореться слишком уж

слепой и безотчетной верой. На это свойство своего характера в последние годы он стал смотреть

как на недостаток, однако, пока он был таким, каким был, и менялся в ту сторону, что была

определена мастерами Обители не так быстро, как хотел бы сам и как хотели бы мастера. Рамольд

знал, что Тэззи уже сдала экзамен, еще двое его одногруппников — Дэвид и Эдвин находятся в

процессе сдачи (правда, с Эдвином произошло что-то непонятное, кажется, он погиб), и среди

оставшихся есть те, кто уже в самое ближайшее время уйдут из Обители для охоты за

Обладающими Силой. Он знал все это, но чувствовал, что его собственное время еще не пришло.

Может быть, уже скоро… но еще не сейчас.

На востоке Хеллаэна, как обычно, царила ночь. В зависимости от времени года

хеллаэнское солнце появлялось над горизонтом либо с южной, либо с юго-западной стороны,

проходило короткий путь и снова скрывалось от глаз на западе или на северо-западе. На востоке

— тьма, призрачные огни и миражи… Рамольда томило неясное предчувствие. Что-то было не

так. Он испытывал что-то, похожее на духовное похмелье — все в монастыре казалось чужим. Его

вера не пропала совершенно, но сегодня она была слабее, чем всегда — а она, как сказано выше, никогда не отличалась особой силой. Он уединился для того, чтобы разобраться в себе.

Он смотрел на восток и думал о мире, в котором вырос. Чудеса и опасности Темных

Земель, проклятья и чары, очарование зла и утонченной жестокости… был ли он прав, оставив все

это? Он выбрал лучший мир, свободный от зла, но что, если выбранный им прекрасный мир —

лишь иллюзия?.. Рамольду делалось неуютно от этих мыслей, но они приходили вновь и вновь.

Потом он понял, что их источник лежит во вне, точнее, во внешнем мире находилась причина, в

силу которой эти мысли не посещали его прежде, но теперь что-то произошло, и в духовной

защите Небесной Обители образовалась брешь. Лекемплет влиял на своих адептов, делал их

существование намного проще, избавлял от ненужных сомнений и колебаний, но сейчас что-то

нарушило его работу. Пока вмешательство еще не было очевидным — кто-то аккуратно «подрезал

корни» священного духовного древа, взращенного в горах Селкетехтар — и воздействие это

ощутили лишь самые слабые из учеников. А что переживали совсем юные — те, кто был принят

год или полгода назад? Рамольд содрогнулся, подумав об этом. Нужно было что-то делать. Он

пытался связаться с мастерами — они не ответили. Значит, мастера уже знают. Рамольд ощущал

какие-то подвижки на глубинных пластах лекемплета. Потом…

Он пришел из ниоткуда — просто возник из воздуха перед воротами, проломил их и

вошел, вернее, вплыл, во внутрь. Сгусток пустоты, некая отрицательная величина, провал в

реальности. Во дворе сгусток черноты вытянулся, его контуры стали почти человеческими — но

внутри этих контуров по-прежнему было ничто, и даже менее, чем ничто — затягивающий ход в

бездну, жадно раскрытая пасть Царства Пределов.

К нему бросились незримые стражи — пришелец мимоходом уничтожил их всех. Из

здания высыпали младшие ученики. Остановились, ошеломленно разглядывая вторгшееся в

монастырь чудовище. Происходило что-то немыслимое: место, которое казалось оплотом порядка

и света, вдруг перестало быть таковым. Пришелец на мгновение задержался. Кажется,

пораженные взгляды учеников забавляли его. Потом он сделал движение… странный и страшный

импульс его неестественной Силы исказил воздух и все пространство вокруг. Души учеников

превратились в звуки — кричащие и поющие на разный лад голоса — в таком качестве вознеслись

над телами и оставили их. Рамольд упал на колени, зажимая уши руками. Он не мог это слышать.

Беспрестанно звучавшие голоса вошли в тот провал, которым было «тело» пришельца, и, затихая, еще некоторое время кричали и плакали там… Тогда, по действию его Силы, Рамольд понял кто

сегодня решил навестить монастырь. Как урожденный хеллаэнец, он, конечно же, слышал об этом

Владыке Пределов. Кто-то дал ему право появиться здесь и действовать без каких-либо

ограничений, и тварь, рожденная небытием за пределами Сущего, собиралась использовать

открывшуюся перед ней возможность полностью и целиком.

Потом в воздухе появились ангелы, и начался бой. Их было слишком много, чтобы

Антинаар мог отмахнуться от них так же легко, как и от первых стражей, пытавшихся преградить

ему путь. Ему требовалось некоторое время, чтобы перебить их. Контуры его фигуры текли и

менялись, сгусток пустоты выбрасывал из себя отростки, принимавшие форму то ли гибких

клинков, то ли кнутов с лезвиями. Эти отростки он вонзал в своих противников и вырывал из них

отчаянно вопящие души. Вбирал душу в себя и выбрасывал отросток снова. Атрибутивные

заклинания ангелов, даже самые опасные и разрушительные, никакого видимого вреда ему не

причиняли. Рамольд усомнился, можно ли вообще разрушить чистую эссенцию разрушения,

явившуюся в монастырь? Ведь все, имеющее бытие, она обращала во прах, а все разрушительное

было ей сродни и лишь усиливало ее. С равной легкостью Антинаар поглощал и энергию и тела —

вообще все, что соприкасалось с ним, переставало быть. Изувеченные тела ангелов и людей

усеяли двор, все было залито жемчужно-алой кровью. Пространство кипело от избытка

вырвавшихся на волю стихий. И среди этого хаос двигался Антинаар, поглощая все, что его

окружало.

Рамольд бросился в Храм. Он испытывал ужас. Что можно противопоставить

олицетворенной смерти? Он не хотел безрассудно нападать на пришельца — видел уже, что толку

от этого не будет. Но, может быть, тот, у кого на все всегда были готовы ответы, тот, кто казался

ученикам живым воплощением мудрости и силы, кто вел их по пути, поддерживал и укреплял —

может быть, он знает, как им быть и что делать теперь?..

Храм был пуст, даже стражи покинули его, чтобы принять участие в безнадежной битве с

пришельцем, и только Рийок, преклонив колени, молча молился у алтаря.

— Наставник! — Закричал Рамольд. — Помогите нам!

Рийок остался недвижим. Рамольда охватило ощущение бессилия — казалось, что он

говорит с каменной статуей. Он произнес самое простое, что пришло на ум:

— Учитель! Нас убивают, как скот.

Рийок медленно повернул голову. Рамольд подумал вдруг, что это лицо мертвеца — ни

малейшего проблеска чувства. Лишь огонь слепой веры в глазах.

— Я должен закончить молитву, — произнес Рийок и отвернулся.

Прошло время. Мир за пределами Храма содрогался. Рамольд ощущал, как умирают те,

кого он считал своими братьями, как смолкают голоса ангелов, как рвется на части лекемплет

Небесной Обители. Все, создававшееся так долго, рухнуло в один миг.

Потом Рийок встал и направился к дверям. Взглянув на его лицо, Рамольд понял, что

надежды нет. Рийок плохо осознавал, что происходит вокруг. Рамольд подумал, что все это время

они подчинялись сумасшедшему, тщательно маскирующему собственное безумие. Пусть

сумасшедшим был не человек, а ангел, даже архангел — какая разница? Он не обладал высшей

правдой о мире. Он обладал лишь своей собственной правдой, и имел достаточно силы, чтобы эта

правда казалась убедительной, однако сейчас нашелся кто-то, чья правда выходила немного

весомее.

По мере движения Рийок менялся. Фигура вытянулась вверх, стала легкой, воздушной.

Крылья раскрылись за его спиной, в одной руке появился меч, в другой — копье. Он прошел

сквозь двери, не заметив их. Рамольд бросился за ним.

Антинаар был уже совсем рядом с Храмом. Он только что убил мастеров Уимла и Лертана,

и расправлялся с последними ангелами. Прекрасный архангел, в которого превратился Рийок,

напал на него, но бой их не был долгим. Очень скоро Рийок оказался пронзен жгутообразными

клинками и повис на них, орошая воздух своей кровью, в то время как его жизненные силы

перетекали к Антинаару.

— Быть может, когда-нибудь твоя кайи создаст себе новое воплощение в тварном мире, —

сказал побежденному Пожиратель Голосов. — А эту душу ты безнадежно испортил. Поэтому, —

тут в голосе появилась насмешка, — я заберу ее себе. Если ты не возражаешь.

Рийок не может возразить — один из клинкообразных отростков проткнул ему горло.

Порождение Пределов втягивает архангела в себя, и кажется, что весь провал в форме

человекоподобного тела — лишь рот, отверстие для приема пищи. Кости и крылья Рийока

ломаются, тело и душа начинают распадаться и он исчезает в провале. Потом взгляд Владыки

Пределов останавливается на Рамольде.

Прежде чем раствориться в бесконечном нигде, Рамольд вспоминает, что когда-то давно,

когда он был обычным горожанином, окружающий мир не казался ему абсолютным злом. Там

было и хорошее, и плохое. Но потом он пришел в Обитель, ему сказали, что во вне — только зло, что мир, в котором он жил прежде, порабощен исчадиями мрака и должен быть разрушен (само

собой, вместе с исчадиями) для того, чтобы мог возникнуть новый мир, чистый и светлый. Он

поверил в это, и стал врагом миру, из которого когда-то вышел. Он бездумно объявил войну и

теперь с ним поступали как с врагом. Прежде чем исчезнуть, Рамольд думает о том, что в

определенном смысле сам — не он один, но и он тоже среди всех прочих — вызвал сюда это

чудовище. Небесная Обитель хотела войны, и Обладающие Силой — не те, юные и слабые, на

которых охотились сгиуды, а те, в чьих руках была сосредоточена настоящая власть — в конце

концов обратили на нее свое внимание.

Душа Рамольда превращается в звучащую ноту, но это не вопль и не плач, а печальная

песнь об утрате и выборе, который уже нельзя изменить. Затем все звуки стихают, ни ангелов, ни

людей здесь больше нет, и чудовищная фигура Антинаара расплывается, распространяется вширь

и ввысь, выбрасывая из себя все новые и новые отростки, превращается огромный черный цветок, исполненный жуткого великолепия смерти, и пожирает камни монастыря, и мертвые тела, и

лекемплет.

Горы содрогаются, и След Селкет меняет свои очертания.

17

Это было то самое место, где он впервые говорил с Проводником Мертвых. Пустая

каменистая равнина, холмы справа и горы на горизонте. Дэвид устало опустился на камень. Его

знобило.

Он еле добрался до этого места и по пути не раз пожалел о том, что не воспользовался

услугами транспортных фирм. Все способности сгиуда, ценой неимоверных усилий

приобретенные в Небесной Обители, он утратил — вместе с самим сувэйбом ангелочеловека. Все,

что у него осталось — то, чем он обладал на момент прихода в Обитель. В общем, не так уж мало, но даже и с этими способностями не все было ладно. Его гэемон был поврежден. Борьба на

уничтожение между человеком и ангелом, затянувшееся противостояние, приведшее — при

обоюдном нежелании сторон соединиться на чужих условиях — к полному распаду одного

сувэйба и частичной деформации второго — все не могло остаться совершенно без каких либо

последствий после завершения борьбы. Контролировать энергетические потоки так же легко и

естественно, как прежде, он не мог. Сложные заклинания в половине случаев получались

испорченными или неработающими, да и простые не всегда ладились. Как боевой маг, он стал

практически беззащитен, потому что не мог удержать заклятье хоть со сколько-нибудь

значительным наполнением.

Он полагал, что рано или поздно способности восстановятся, гэемон регенерирует, хотя и

не был уверен, что силы вернутся к нему в полном объеме. По уму, следовало бы запереться где-

нибудь у Вилиссы или связаться к Брэйдом и попросить друга помочь ему пройти лечение в

модификационной клинике. Нужно было переждать, оправиться от ран и лишь потом идти

дальше. Но Дэвид не мог ждать. Он заплатил слишком высокую цену за право быть с Идэль и он

хотел наконец потребовать от Кирульта выполнения его часть сделки. Он не думал о том, что

будет дальше, не строил планов, не искал наиболее удобного и легкого пути. После этого боя все в

его душе омертвело. Его вторая, ангельская половина была некогда сотворена из его души, и

убивая ее, Дэвид убил часть себя. Все, что осталось в сердце, так или иначе было связано с

Идэль… Только она могла бы успокоить его и разогнать все черные мысли, которыми полнился

его ум. Когда-то он пожелал остаться в Нимриане ради чудес и тайн, хотя Лэйкил предлагал ему

любой мир на выбор, но теперь жажда волшебства в нем иссякла. Он хотел только вернуть Идэль

и зажить с нею тихо и уединенно, забыв обо всем.

Дым над магическим узором собрался в фигуру темнокожего человека с шакальей головой.

Дым уплотнился. Кирульт обрел тело и произнес:

— Говори.

Дэвиду послышалось, что в голосе бога смерти прозвучали нотки раздражения и

пренебрежительной скуки. Проводника Мертвых уже не интересует собранная им информация?..

— Я выполнил условия, что были передо мной поставлены. Я поступил в Небесную

Обитель и закончил ее, прошел весь путь, определенный ее ученикам, от начала и до конца.

— Теперь ты готов ответить на мои вопросы?

— Да.

— И чья же Сила после стольких лет вновь вернула в Сущее сгиудов?

— Сила того, кто изначально породил их. Сила Кадмона, Дарителя Имен. Вы знали это,

отравляя в Небесную Обитель человека. Ведь люди, разбросанные по множеству миров —

частицы тела павшего Лорда, и только из наших душ при соблюдении определенных условий

могут быть рождены сгиуды.

— Не уклоняйся от ответа. Кадмон мертв, хотя то, чем он был, не исчезло. Кто заставил

его мертвое тело вновь порождать сгиудов?

Дэвид помолчал, а затем сказал:

— Я встретился с ним внутри лекемплета. Его имя осталось мне неизвестным — его

лишили имени…

— Что-то слишком запутано, — перебил землянина Кирульт. — Открой свой разум.

Дэвид повиновался. Снял амулет и дезактивировал психозащиту. Вероятно, Кирульт мог

изучить его сознание даже в том случае, если бы он не сделал всего этого… но, по видимости,

Проводник Мертвых желал полностью устранить помехи.

Сознание божества соприкоснулось с его собственным умом, и все повернулось вспять.

Время исказилось. Три года уместились в секунды. Вот он договаривается с Вилиссой и Эдвином, и получает второй сувэйб; вот он в первый раз приходит в Обитель и успешно проходит

собеседование; наблюдает, как монастырь один за другим покидают ученики; учится, выполняет

грязную работу, проходит через изнурительные тренировки и посты, выслушивает

неудобовразумительные речи Рийока; получает Имя и видит, что мир полнее и больше, чем ему

казалось; продолжает меняться; проникается ненавистью к Обладающим Силой и готовностью

вцепиться им в глотку по малейшему приказу; возвращается в замок Вилиссы и трезвеет;

непринужденно играет роль верного ученика и продолжает учится; осваивает атрибутивные

заклинания; общается с таинственным золотистым светом на дне собственного сна; узнает

легенды про Кадмона и сгиудов; сдает экзамен вместе с Эдвином; сражается с ангелом внутри

собственного разума…

— Ответ на самый важный вопрос ты так и не нашел, — произнес Кирульт, отстраняясь.

— Кто все это затеял, ты не знаешь. Однако потрудился ты немало, и хотя Небесная Обитель

уничтожена, полученные тобой сведения, безусловно, представляют интерес. В общем, я не стану

придираться и выполню то, о чем мы договаривались.

— Благодарю. — Дэвид поклонился.

Кирульт недвижно стоял на месте. Шакальи глазки насмешливо разглядывали человека.

Прошло какое-то время, и Проводник Мертвых произнес:

— Говори же. Я жду. У меня нет времени торчать тут целыми днями. Чью душу ты хочешь

вернуть из Страны Мертвых?

«Он что, забыл?!.» — Дэвид не мог в это поверить. Может быть, это ритуал? Хорошо, он

повторит свои условия еще раз.

— Душу Идэль-лигейсан-Саутит-Кион, дочь Налли и Глойда, правнучку покойного приора

Джейбрина… мою жену.

— Это требование я не могу выполнить, — Кирульт широко улыбнулся,

продемонстрировав два ряда заостренных зубов.

— Но… — Дэвиду показалось, что он ослышался. — Вы же обещали!!! Мы заключили

сделку.

— Правильно. Я пообещал, что позволю тебе забрать одну душу из Страны Мертвых. Но

та, чье имя ты назвал, не у нас.

— А где же???

— В раю. — Проводник Мертвых продолжал довольно улыбаться. Неподдельное отчаянье

маленького человечка его забавляло. — Разве ты не знаешь, что после смерти верующие попадают

в покои того бога, которому служили при жизни? Или ее вера является для тебя новостью? Ты

впервые слышишь о том, что она, как и многие другие ее родственники из Дома Кион, верила в

Ёрри и регулярно молилась ей?

— Не впервые… — Произнес Дэвид. Услышанное не укладывалось у него в голове. Что

же, с самого начала он ошибался? Да, похоже, что так. Он обратился за помощью не туда, куда

следовало… Хотя стала бы с ним разговаривать кильбренийская богиня?.. Вряд ли.

— Не может быть… — Он хотел сказать «не может быть, чтобы все мои действия

оказались напрасными», но не закончил фразы.

Потом он поднял взгляд на бога смерти и сказал:

— Но вы обещали провести меня к ней.

— Да, — кивнул Кирульт. — И я не отказываюсь от своего обещания.

Исполинской лапой он подхватил Дэвида подмышки и взмыл в небо. Человеческая

реальность растаяла почти сразу. Их тела истончились и продолжали меняться, пока они летели

через тонкие области, населенные духами и демонами. Они покинули метрополию и приблизились

к небесам соседнего мира. Буйство красок сложилось в картинку: скала, возвышающаяся над

облаками, и на ее вершине — прекрасный сад.

Они перелетели через ограду и опустились на мягкую траву среди цветущих деревьев.

Дэвид заметил, что Кирульт как-то незаметно стал меньше — теперь его рост не превышал роста

самого Дэвида. Еще он понимал, что все эти чувственные и вполне себе материальные образы —

лишь маска, картинка, которую его разум складывал из внешних сигналов. Сами энергетические

преобразования, формирующие эту картинку, он не воспринимал: из-за повреждений гэемона

вижкад не работал так, как должно.

— Не будем привлекать к себе внимания, — сообщил Кирульт. — Иначе нас выставят

отсюда прежде, чем вы успеете поговорить. Идем за мной.

Они прошли между деревьев — Дэвид почувствовал, как его плечо задела ветка, и

ощущение было предельно реальным, хотя он знал, что никаких деревьев тут нет. Густой

цветочный аромат кружил голову. Он вдруг поймал себя на том, что тупо идет за Кирультом… ни

о чем не думая и ничего не помня, и испугался, что во время следующего приступа беспамятства

навсегда забудет, зачем он сюда пришел. Это место как-то влияло на него, и сопротивляться его

воздействию было непросто.

Издалека они видели обитателей райского сада — по большей части, это были женщины, в

просторных светлых одеждах — они выглядели счастливыми и умиротворенными. Ни ему, ни

Кирульту здесь не было места — ведь они пришли из миров, наполненных злобой и болью, и

несли кусочки этих миров в себе, здесь же, в райском саду богини Ёрри, не существовало ни

ненависти, ни страдания.

— Вот она, — сказал Кирульт, указуя когтистой лапой вперед. — Давай быстрее. Я не

смогу слишком долго водить их за нос…

Дэвид бросился туда, куда показывал бог смерти. Через несколько шагов он увидел ее.

Девушка в белом платье сидела на корточках на камнях у ручья и играла с водой. Прозрачный

поток, словно живой, то поднимался к ее ладоням, то опадал, разбиваясь на тысячи брызг.

Девушка смеялась.

Дэвид приблизился. Он не смел заговорить с нею. Она была такой же красивой, как в день

их свадьбы… На лице — никаких следов печали или забот. Она была целиком в настоящем

мгновении.

Быть может, он так бы и не решился обратиться к ней, и впустую потратил бы то немногое

время, что у него было, однако она почувствовала присутствие постороннего и с любопытством

обернулась.

— Здравствуй, Идэль, — хрипло сказал Дэвид.

Она улыбнулась, мило и доброжелательно — так, как могла улыбнуться любому

малознакомому человеку, когда у нее было хорошее настроение. Дэвид подумал, что она его не

узнала. Это была последняя надежда. Потому что найти ее здесь, совершенно счастливой, всецело

довольной своим окружением и ничуть не расстроенной из-за их разлуки, было столь же

невыносимо, как вонзать клинок под ребра тому, в кого Дэвид верил всю первую половину своей

жизни.

Надежда оказалась напрасной. Она его узнала.

— Дэвид, — сказала она с улыбкой и легким удивлением. — Как ты здесь оказался?

Он судорожно сглотнул. Идэль ничуть не взволновало его появление… разговаривая,

пальцами правой руки она по-прежнему играла с водой в ручье. Хрустальный поток лизал ей руку

и, казалось, был ближе и интереснее, чем человек, когда-то бывший ее мужем.

— Я пришел… за тобой. — С трудом произнес он. Горло сдавливало, он едва мог

говорить.

Удивления во взгляде стало чуть больше.

— За мной? Ты хочешь забрать меня отсюда?

— Да.

— Но я не хочу. — Она отвернулась и, смеясь, заставила струю воды взлететь вслед за

взмахом руки.

— Ты меня совсем не помнишь? — Тихо спросил Дэвид.

— Я помню, — ответила Идэль. — Но я не хочу уходить. Мне здесь хорошо.

Он помолчал, а потом спросил:

— А чтобы я остался с тобой, ты хочешь?

— Оставайся, — беззаботно ответила она, заставив две струи воды на несколько секунд

перевиться друг вокруг друга. — Может быть, Ёрри тебе и разрешит.

— Это имеет для тебя хоть какое-нибудь значение, останусь я или нет?

Она долго не отвечала. Задумалась. Опустила руки. Потоки воды упали обратно в ручей.

— Если Ёрри примет тебя, — сказала она наконец. — То я тоже рада буду тебя видеть.

Дэвид неподвижно стоял, бездумно глядя на ее игру. Пройти весь этот путь только ради

того, чтобы узнать, что той, ради которой ты совершил все это, нет до тебя ровным счетом

никакого дела? Дэвид пожалел о том, что не позволил победить ангелу. Да, тогда бы он, как

самостоятельная личность, исчез бы. Но зато не было бы так больно.

Раздался шум, и из-за деревьев показались фигуры двух мускулистых евнухов, бегущие по

направлению к непрошенным гостям.

— Кто вы такие? — Крикнул один из них, размахивая в воздухе золотой алебардой. — Вам

здесь не место!

Дэвид почувствовал, как на его плечо опускается тяжелая когтистая лапа.

— Нам пора, — произнес Кирульт. — Как и обещал, я привел тебя к ней. В качестве моей

личной любезности я даже доставлю тебя обратно.

Подобно темному смерчу, они поднялись в воздух и растаяли в небесах прежде, чем

стражники с золотыми алебардами успели добраться до них.

***

…Золотоглазый человек быстрым шагом пересекал долину. Не существовало мира, в

котором находилась бы эта долина, да и сама она переставала существовать за спиной

путешественника. Пространство справа и слева было заполнено миражами — самые разные вещи

и существа выныривали из небытия, начинали обретать форму и вес, а затем, так и не сделавшись

окончательно реальным, снова таяли и пропадали.

Эта несуществующая долина была соткана из частиц сотен миров — как плотных,

человеческих, так и более тонких миров духов и демонов — лежащих между Хеллаэном, из

которого шел золотоглазый человек, и тем местом, в которое он направлялся: одной из закрытых

областей в самом сердце Империи Света. Звали его Джезми.

Долина вскоре уступила места холмам. Джезми торопливо поднимался все выше и выше,

зная, что его уже ожидают. Подняв голову, на вершине самого высокого холма он увидел

сияющую фигуру, заключенную в солнце, а вместо лучей из этого солнца били ослепительные

молнии.

Джезми приблизился к стоявшему и преклонил колено.

— Мой господин, — произнес он. — Простите меня. Я подвел вас.

Прозвучал голос, исполненный силы, и вместе с тем — тепла и доброжелательности:

— Что произошло, мой друг? От тебя давно не было вестей.

— Я едва не утратил Силу, учитель. И если бы не те, кого при иных обстоятельствах и вы

и я постарались бы навсегда изгнать из мироздания, возможно, до сих пор бы оставался в плену.

Враги освободили меня, а те, кому я доверял, лишили меня свободы и имени. Я подвел вас. Новое

Древо Сгиудов поразила порча, затем оно было вовсе выкорчевано и обращено в ничто. Простите

меня.

Два сознания — ученика и учителя, вассала и сюзерена — соприкоснулись, и знание,

которым до этого момента располагал один лишь Джезми, сделалось общим...

Разрушая лекемплет, Пожиратель Голосов добрался в конце концов до того скрытого

уровня, где находился пленник. Обладающие, наблюдавшие за сражением, к этому моменту уже

приблизились к монастырю вплотную: в виде призрачных фигур или неясных потоков света они

парили над зданиями, превращающимися в пыль. Внизу свирепствовала смерть. Затем, из тьмы и

пыли вверх взмыл поток золотистого света. Он и не пытался сбежать — отчетливо понимал, что

бесполезно. Любой из Лордов, пришедших сюда в этот час, скрутил бы его без труда, а их было

полтора десятка. Даже его светоносный учитель не сумел бы управиться со всеми сразу, а перед

его Силой могущество Джезми было ничтожным… Джезми? Он понял, что имя вернулось к нему,

как только рухнули стены темницы, в которую его заточили. Противоестественной реальности, в

которой Силы беспомощны и безличны — реальности, подобной раковой опухоли, выросшей на

теле Хеллаэна — здесь больше не существовало.

Лорды рассматривали пленника — кто недружелюбно, кто с любопытством, кто

равнодушно. Джезми ощущал на себе их взгляды и гадал, какая участь его ждет.

— Так вот почему вы так стремились самостоятельно раскурочить это место, — с

усмешкой произнес Бессмертный Полководец, обращаясь к Гасхаалю. — Здесь держали в плену

ученика и вассала вашего самого злейшего врага, и вы об этом знали.

— Да, я почувствовал прикосновение его Силы, когда моя аватара училась здесь, —

признал Гасхааля. — Но он отступил сразу, когда почуял меня, и я не мог отыскать его… Не знаю, кем он был, пленником, или же тем, кто в действительности организовал все это и лишь за какую-

то незначительную провинность оказался временно ограничен в свободе — но он причастен к

тому, что произошло, и это несомненно.

— Вам есть что сказать на это, милорд Джезми? — Спросил пленника Дайнеан, потому

что Джезми молчал, и те, кто знали историю его отношений с Вороньим Лордом, не могли

надеяться, что он станет отвечать Гасхаалю.

Секунду или две Джезми еще молчал, глядя на Повелителя Тьмы. Он помнил Дайнеана

человеком — пажом одного из Обладающих Силой, мальчиком на побегушках — и те

воспоминания плохо сочетались с тем, что он видел сейчас. Он помнил преображение Дайнеана и

его стремительное восхождение в Силе, и его победу над бывшим учителем, но все же, глядя на

того, кто сейчас, быть может, являлся сильнейшим Лордом Хеллаэна или одним из сильнейших,

он вспоминал того юношу, которого когда-то знал — в другом мире и в другую эпоху… Еще он

понимал, что не должен позволить памяти обмануть себя и обращаться ему следовало не к тому

мальчишке, а к Лорду.

— Я был в плену, — коротко сказал он. — Я не отдавал приказов сгиудам нападать на

Обладающих Силой в Хеллаэне и Нимриане. В какой-то момент мои ученики сошли с ума,

лишили меня возможности предпринять что-либо и развернули всю эту безумную деятельность…

— Я уверен, что это ложь! — Громко провозгласил Повелитель Ворон. — Прошу, отдайте

его мне. — Хриплый голос переполняло алчное, почти сладострастное желание заполучить,

наконец, недруга в свои когти. — Я вырву из него все, что он пытается скрыть.

Джезми содрогнулся. О том, что с ним произойдет, если требование Вороньего Лорда

будет исполнено, не хотелось и думать.

— Теперь это  мой пленник, — снизу, из растекшегося по Селкететхар облака пустоты,

донесся холодный и непреклонный голос Владыки Пределов. — Мой. И я поступлю с ним так, как

посчитаю нужным.

— Хватит жрать, — насмешливо бросил Волкозуб. — Вы уже все сделали, что от вас

требовалось, милорд. Отзовите свою Силу.

И правда — ни монастыря, ни его своеобразного энергетического поля уже не было, равно

как и немалой части каменистых холмов Селкететхар. Антинаар перестал распространяться

дальше — не умей он сдерживать свои аппетиты, ему бы никогда не позволили поселиться в

Хеллаэне — но свое присутствие в этом месте уменьшил лишь в незначительной мере. Волкозуб

ошибался, полагая, что может указывать ему, что следует делать.

— Милорд, — спокойно и терпеливо сказал Дайнеан. — Мы по-прежнему ожидаем вашего

рассказа.

— Мне нечего сказать, — ответил Джезми. — И большего вы не узнаете, даже если

разорвете меня на части и исследуете мой разум и душу вдоль и поперек. Я не знаю, что за Сила

вмешалась в жизнь Небесной Обители и переиначила тут все.

— Для чего ты вообще ее создал? — Пренебрежительно спросил Алгарсэн.

— Чтобы те, кто хотел бы идти путем света, имели бы такую возможность.

— Что за чушь?! — Недоуменно вопросил Карфакс, болтая в воздухе копытами.

— Это не чушь…

— Да, он это вполне серьезно, — перебил Джезми Повелитель Ворон. — Он малость не в

себе, как и его дражайший учитель. То, что произошло в Небесной Обители — свара

сумасшедших фанатиков, выяснявших, кто из них правовернее. Останься Джезми у власти —

было бы тоже самое, ничуть не сомневаюсь. Отдайте его мне. Я выбью из него правду.

— В Хеллаэне установлен определенный порядок вещей, — сказал Джезми. — Этот

порядок жесток и недобр. Смертные принимают его с рождения, они дышат им и мыслят теми

категориями, что им привычны, но не все из них остались бы в рамках этого порядка, если бы у

них был выбор. Цель Небесной Обители была в том, чтобы такой выбор им дать. Лишь тем, кто

желал этого. Не покушаясь на все остальное.

— Да уж, рассказывай!.. — Засмеялся Гасхааль. — Лорды, он сам признался в том, что он

и его учитель затеяли экспансию, пожелали распространить порядки своей Империи Света на

наши владения! Что это, как не бесцеремонное и наглое вторжение?! Более откровенным было бы

лишь прямое объявление войны! Прошу вас, отдайте мне этого маленького гнусного шпиона!..

— Милорд Джезми, — произнес Дайнеан. — Для тех, кому дорог Свет, есть Нимриан…

— Там тоже самое. Ваши порядки…

— Это  наши порядки, — Дайнеан чуть возвышает голос, и Джезми приходится замолчать.

— Не будем спорить. Вы забрались на чужую территорию, и это нехорошо. — Повелитель Тьмы

перевел взгляд на Антинаара. — Милорд, вы позволите мне решить судьбу нашего пленника?

Слух Антинаара царапнуло то, что пленника Дайнеан назвал «нашим», однако, если

Волкозуба Пожиратель Голосов мог проигнорировать, а требование Гасхааля — отбросить, то

возражать Дайнеану открыто он не стал. Джезми для него не имел никакого значения, и было не

так уж важно, что с ним произойдет дальше. Он не хотел ссориться с Дайнеаном по многим

причинам, и не последней из них была та, что его собственное присутствие в Хеллаэне не

устраивало очень многих, а Дайнеан был его союзником и ратовал за то, чтобы воспринимать

Владыку Пределов также, как любого другого Лорда-соседа — буде только означенный Владыка

не станет нарушать общие договоренности. И поэтому Антинаар сказал:

— Да. Разрешаю.

— Милорд Джезми, — произнес Повелитель Тьмы. — На сей раз вы можете уйти

свободно. Но передайте своему учителю, что если, в безрассудном стремлении распространить

порядки, принятые в Империи Света, на все остальные миры, он опять начнет какую-либо

деятельность на нашей территории — пришлет вас, или еще кого-нибудь своих приближенных,

или придет сам — мы будем вынуждены обратить на Империю Света свое самое пристальное

внимание. Я знаю, что Повелитель Молний, Владыка Небес Лорд Келесайн Майтхагелл, ваш

господин и учитель, умен и дальновиден, и не станет более совершать по отношению к нам

опрометчивых и недружелюбных шагов. Ступайте и передайте ему все это.

18

Полузакрыв глаза, Дэвид лежал в небольшом бассейне, заполненным теплой водой, и

пытался ни о чем не думать. Воздух наполняли цветочные ароматы, да и сама ванная комната

больше походила на оранжерею — столько здесь было декоративных растений. Дорогой номер в

гостинице стоил ему всех сийтов, что еще оставались на счету.

Повернув голову, землянин посмотрел налево. На низеньком столике стояла початая

бутылка вина. Рядом — изящный бокал и стилет. Дэвид налил себе вина, пригубил, попытался

целиком раствориться в ощущениях… залпом выпил остаток, поставил бокал обратно и взял

стилет.

Минуту или больше он тупо рассматривал оружие. Он знал, что собирается сделать

глупость. Впрочем, ничего, кроме глупостей, в своей жизни он никогда и не делал. По крайней

мере, эта будет последней.

Он вытащил из воды левую руку и стал изучать расположение вен.

Желания умереть он не испытывал. Но и жить не хотелось.

Все утратило смысл. Он хотел забыться, раствориться в потоке чувственных переживаний

— но вино не пьянило, и комфортные условия, в которых он находился сейчас, расслабляюще

действовали только на тело, но не на разум.

Как-то вдруг не осталось ничего, чего бы он хотел еще добиться. На Земле он жил по

инерции, покинув ее, загорелся жаждой тайн и чудес, которые открыл перед ним Нимриан, а затем

забыл обо всем этом ради Идэль. Идэль он утратил, а жажда познания и управления окружающим

миром, которая двигала им, когда он только начинал постигать волшебство под началом Лэйкила

кен Апрея, так и не вернулась. Он не мог даже удариться в религию, потому что не верил теперь

никому и ни во что. Не осталось ничего, ради чего стоило бы жить. Жить же просто, «как все», ни

о чем не задумываясь и на протяжении долгих лет неизвестно зачем раз за разом пересекать порог

меж уходящим днем и наступающим, он не хотел и не мог. Так он жил на Земле. Он не хотел

возвращаться к тому состоянию, пусть даже с другой внешней атрибутикой и на другой планете.

Он думал о тех, кого встретил на своем пути за прошедшие годы. Все они заняты своими

делами. К живому общению с кем-либо из них Дэвида совершенно не тянуло. Но все они жили в

его памяти и воображении, и с этими призрачными собеседниками он был готов поговорить…

— Привязался к женщине? — Насмешливо бросил Лэйкил кен Апрей. — Найди другую.

— Полностью согласен. — Брэйд улыбнулся, продемонстрировав удлиненные клыки. —

Сними шлюху. Напейся. Это поможет.

— Пойдем куда-нибудь, дядя Дэвид, — Лайла потянула его за рукав. — Придумаем что-

нибудь, чтобы развеселить тебя.

— Что толку страдать? Измени свою душу и гэемон, — произнес Эдвин кен Гержет, и

Вилисса за его спиной согласно кивнула. — Устрани эту привязанность и создай себе какую-

нибудь другую. Есть псионические заклинания, которые могут изменить и упорядочить твой

внутренний мир.

— Мне очень жаль, Дэвид, что все так получилось, — с сочувствием произнесла Алиана.

— И мне жаль, — грустно улыбнулся Рийок. — Ты был способным учеником. Лучшим в

группе. Но ты отверг высшее благо ради какой-то женщины — и ничем иным твоя история

закончится просто не могла.

— О, как же я рад, что тебя накормили дерьмом! — Захохотал Кантор. — Да кто ты такой, смерд, чтобы принцесса захотела остаться с тобой?! Кем ты себя вообразил? Она никогда тебя не

любила.

— А я ведь тебя предупреждала. — Мимоходом оборонила Леди Марионель.

— Дэвид, боль и страдания — это прекрасно! — С восторженным и слегка сумасшедшим

блеском в глазах воскликнул Лийеман. — Неважно, испытываешь ли ты их сам или причиняешь

кому-либо. Это интересно и по-настоящему захватывает! Только это и отличает нас от неживых

вещей и механизмов. Ты испытываешь такие удивительные и всепоглощающие переживания —

так оцени же их насыщенный и терпкий вкус!

— Вернись в Академию, уйди с головой в учебу, — посоветовал Тахимейд. — Рано или

поздно ты успокоишься. Переживания, эмоции — это все ерунда. Важны только знания. Ни к чему

иметь сердце тем, у кого есть разум.

— Ты слизняк. — Констатировал Кэсиан. — Да-да, обыкновенный такой бесформенный

слизнячок. Лежишь тут, смакуешь свои страдания, вместо того, чтобы встать и что-нибудь

сделать.

Дэвид поморщился. Последний образ был особенно неприятен. Тем более, что он нес

откровенную чушь. Изменить сложившуюся ситуацию уже было нельзя. Дэвид постарался

перестать думать о цинике Кэсиане и сосредоточиться на других образах — скажем, Алианы или

Лайлы. От них, по крайней мере, можно было дождаться хоть какого-то сочувствия…

Но воображаемый Кэсиан не спешил покидать мысли Дэвида Брендома.

— Такова ваша рабская природа, — назидательно продолжал Владыка Снов. — Она была,

есть и будет ничтожной и жалкой, как бы вы не воображали себя «венцами творения». Такими уж

вас сотворили Боги. Первое человечество было могучим и гордым, вы же — черви, слепленные из

праха и разлагающейся плоти первых людей, уничтоженных Богами. Ваши «я» порабощены

вашей природой, а эта природа требует, чтобы цель вашего бытия лежала вне вас. Когда же эта

цель по каким-то причинам исчезает: гибнут Боги или изменяет любимая, — Кэсиан сделал

преувеличенно-испуганное выражение лица, — то происходит Вселенская Катастрофа, наступает

Паника и приходит Конец Всему. Какой ужас! Что же делать!?. — Кэсиан сделал вид, как будто

сам пребывает в панике. — Ну конечно же, выход прост: сделать какой-нибудь театральный жест, бросить в лицо вселенной эту жалкую жизнь и просто перерезать себе вены… Неважно, что это

ничего не изменит — останется и память, и боль, вот только возможности изменить что-либо уже

не будет — неважно. Главное, сделать жест. — Он одобрительно кивнул.

Во время этой речи Дэвид несколько раз пытался заткнуть воображаемого собеседника, но

каждый раз терпел неудачу. Образ, маячивший то ли перед его мысленным взором, то ли уже

здесь, в ванной комнате, был поразительно навязчив. «Это не фантазия…» — ошеломленно

подумал Дэвид. — «Он не в моей голове. Он как-то выбрался наружу…»

— Мой мальчик, — сказал Кэсиан, скользнув взглядом по комнате. — Тот я, которого ты

видишь, как и весь этот поток ощущений, из которых ты формируешь свой «видимый мир», без

всякого сомнения, существуем исключительно у тебя в голове. Собственно говоря, ни в каком

ином месте, как в тебе самом,  твои ощущения существовать не могут, не так ли? И в этом смысле

я, безусловно, объект твоего воображения. — Кэсиан сделал многозначительную паузу. — Но я не

объект твоего воображения в том смысле, что ты можешь рулить мною как хочешь. Для этого у

тебя руки коротки.

Владыка Снов огляделся, заметил табуретку, на которой лежала одежда Дэвида, скинул его

вещи на пол, и уселся на табуретку сам. Землянина разозлила его бесцеремонность. Злость

опьянила сильнее вина. Кончать жизнь самоубийством уже совершенно не хотелось…

— Какого черта вы приперлись? — Процедил Дэвид. — Я вас не звал.

— Не звал? — Кэсиан изобразил изумление. — Да неужели? Ты думал обо мне, мой

маленький унылый слизнячок. А какая мне разница, ты говоришь со мной или думаешь обо мне,

или изображаешь мой образ в цветах и красках? Любым из этих способов человеки соприкасаются

с теми богами и Обладающими Силой, которых изображают, и, поступая так, призывают их

обратить на себя внимание.

— Да вы что, совсем очумели?! — Возмутился Дэвид. — Мало того, что в вашем Хеллаэне

уже и плюнуть нельзя, не задев чьих-нибудь интересов, так теперь еще, оказывается, мне,

«жалкому смертному», нельзя даже и подумать о богах и Обладающих Силой без того, чтобы этот

бог или Лорд не вылез из моей собственной головы наружу и не начал читать мораль!

Замечательно!..

— Успокойся, — беззлобно бросил Кэсиан. — И не повышай на меня голос, иначе я

совершу с тобой столь Ужасные-и-Отвратительные Вещи, что все твое «горе» начнет казаться

тебе недостижимым счастьем.

— Извините, — хрипло сказал Дэвид. — Но вы могли бы и постучаться, а не…

вламываться вот так вот.

— Повторяю еще раз: стоит тебе подумать обо мне или произнести мое имя — и ты этим

самым  уже приглашаешь меня в гости, создаешь для меня место в рамках своей личной

реальности. То, что ты не ждешь, что я приму приглашение — твое личное дело, твое незнание и

твоя глупость.

— Но ведь обычно вы не приходите, — растеряно сказал Дэвид. Фраза получилась какой-

то дурацкой.

— Потому что обычно таким как я нет дела до таких как ты.

— А сейчас?.. — Землянин недоверчиво посмотрел на Кэсиан. — Я что, опять вам для

чего-то нужен?.. Ну уж нет. Я больше ничего делать не буду. Не собираюсь иметь никаких дел ни

с богами, ни с Обладающими, ни с ангелами, ни с кем. Хватит.

Кэсиан взмахом руки отмел все его возражения.

— Одевайся, — пренебрежительно бросил он. — В гостиной поговорим.

***

Выйдя из ванной комнаты и направляясь в гостиную Дэвид ощутил легкий запах дыма. В

гостиной обнаружился его источник — развалившись в кресле, Кэсиан курил, выдыхая облачка

сладковато-горького дыма. Дэвид принюхался. Помимо того, что общая картина попахивала

сюрреализмом (стоило только вспомнить, кем был этот курильщик), Дэвида насторожил еще и

запах.

— Что это вы курите? — Подозрительно спросил он. Снова принюхался — убеждаясь в

своих предположениях и одновременно не в силах поверить, что они верны. — Это ведь не табак, не так ли?..

— Нет, мой мальчик, — Кэсиан хихикнул. — Это не табак. Уж поверь мне.

Дэвид крякнул и покачал головой. Плававший в комнате дым будил забытые

воспоминания — последние годы колледжа, шумные посиделки у Майкла, безумные коктейли,

дикие и нелепые танцы, сигареты с марихуаной…

— Может, я сплю? — Спросил он, обращаясь то ли к самому себе, то ли к сидящему в

кресле Лорду. — Честно признаюсь, я немного растерян. Ведь не каждый день встречаешь

Обладающего Силой, который вылезает из твоей головы, когда ты лежишь в ванной. А укуренного

Обладающего я вообще вижу впервые.

— Скажи-ка, ледяные демоны в свите Алианы тебя не удивляли? — Насмешливо

поинтересовался Кэсиан.

— Нет… — Вопрос Дэвида озадачил. — А должны были? Такова ее Сила.

— Правильно. А какова моя Сила? — Владыка Снов опять усмехнулся.

Дэвид вспомнил магический титул пришельца и задумался. Сигарета с травой в руке

Обладающего вдруг обрела чуть более глубокий смысл, чем ему казалось.

— Марихуана не в лесу растет, — сказал он наконец, чтобы хоть что-то сказать. — И

вообще это куст.

— Правильно, это куст, — кивнул Кэсиан. — А что такое куст? Фактически, это

небольшое деревце. А от деревьев уже прямой выход к Грезящим Лесам и всему остальному.

Улавливаешь цепочку?

— Ботаники с вами бы не согласились.

— А я не согласен с ботаниками, ну и что дальше?

— Ладно. — Дэвид поднял руки. — Вы кругом правы и я не черта не понимаю в этом

мире. Сдаюсь. О чем вы хотели со мной поговорить?

Вместо ответа Кэсиан глубоко затянулся. Прикрыл глаза. Лицо его выражало полное

довольство. Потом он открыл глаза и неожиданно протянул сигаретку Дэвиду.

— Мне кажется, тебе тоже не помешает попробовать это. Бери.

Дэвид с опаской посмотрел на вытянутую руку. Возникло ощущение, что ему предлагают

нечто большее, чем просто затянуться травкой и расслабиться. Поднял глаза — и встретился со

взглядом Кэсиана, внимательным и заинтересованным. Опасения стали сильнее. Дэвид стал

напряженно соображать… Покачал головой. Кэсиан пожал плечами и убрал руку. Опять затянулся

и прикрыл глаза.

— Дайте-ка я подумаю… — Произнес Дэвид. — Ведь для вас внешний мир — лишь маска

и все происходящее в нем символично… Что бы в таком случае значило ваше предложение?..

— Ого!.. — Пробормотал Кэсиан. — У кое-кого включился мозг. Поразительно!

— Если вы — Властитель Грезящих Лесов, — продолжал Дэвид, не обращая внимания на

издевку. — А наркотические растения в большей или меньшей степени несут на себе отпечаток

вашей Силы… То предлагая мне такого рода дар… — Он замолчал. Образовывалось несколько

предположений, что это могло значить. Дэвид отмел самые фантастические и самые

параноидальные и спросил:

— Вы предлагаете мне стать вашим адептом?

Кэсиан чуть кивнул. Дэвид понял, что угадал правильно. Опять начал напряженно думать.

Покачал головой.

— Извините, но нет. Я ведь сказал, что не хочу больше иметь дело ни с богами, ни с

Обладающими Силой, ни с кем.

Кэсиан вздохнул.

— Твой отказ принят. — Сказал он. Сделал легкое движение пальцами, и сигарета исчезла.

Сел прямо и перестал казаться расслабленным. Воздух в комнате очистился от дыма. — Каждый

сам вправе решать, как ему жить и что делать. Если, естественно, ему достает осознанности для

принятия этих решений. Уговаривать я тебя не собираюсь. Но сказать кое-что хочу. Было бы

нечестно не предупредить тебя. Прошу понять меня правильно. То, что я скажу сейчас, не

нацелено на то, чтобы переубедить тебя, заставить сделать другой выбор. Ты свой выбор сделал. Я

просто хочу, чтобы ты был готов к тому, что твой мир изменится.

— Я не понимаю… Что изменится?

— Вероятно, ты заметил, что на твоем жизненном пути тебе неоднократно везло? Во

многих критических ситуациях события складывались так, что ты не только выходил сухим из

воды, но еще и обретал большую силу.

— Да, вы правы, но…

— Теперь все это закончилось. Больше не будет сказочной удачи.

— Почему?.. — Дэвид потряс головой. — Вы хотите сказать, что из-за моего отказа я

потерял всю удачу?.. Или это была не просто удача?..

— Не просто. Собственно говоря, удача была не твоей. Твоей личной силы просто не

хватило бы, чтобы закручивать события таким образом.

— И кто же мне помогал? — Недоверчиво спросил Дэвид.

— Я.

— Вы?!. — Землянин рассмеялся. — Да вы себе не могли помочь! Когда мы встретились в

первый раз, в лекемплете, вы были ненамного сильнее меня, а во время второй встречи, уже в

Хеллаэне — я был сильнее. Вы попросили меня достать Ключ, потому что сами этого сделать не

могли… Неужели вы забыли об этом? Или у меня ложные воспоминания?

— Все так, — согласился Кэсиан. — Но ты видишь лишь кусочек картины, и ошибаешься

не в том, что видишь, а в том, что пытаешься распространить видимое вообще на все. Как будто

больше ничего и нет. Вот в чем все дело.

Он ненадолго замолчал, а затем заговорил снова:

— Я — это не только то, что ты видишь перед собой. Есть индивидуальность и есть Сила.

Это две стороны одного целого. Из-за действий Ксиверлиса я погиб, а когда возродился, то стал

слабым и почти беспомощным существом. Но это лишь одна сторона меня. Вторая же сторона

всегда была, есть и будет; Сила проникает повсюду и наравне с иными Силами поддерживает

бытие миров. И это тоже я.

— То есть, вы хотите сказать, что вас как бы разделили на две части и в то самое время,

как одна часть блуждала со мной по лекемплету, другая часть помогала мне?.. Чего-то я не

догоняю, что уж простите. Почему же ваша вечная и всемогущая половина не помогла той, второй

части?

— Она помогла, — Кэсиан улыбнулся.

— Ммм… — Дэвид потер переносицу. — Каким образом?.. Стоп, не отвечайте. Дошло…

Ну хорошо, допустим… А почему таким странным окольным путем, через меня?

— Потому что прямой путь был закрыт. Ведь я не единственный Лорд во вселенной.

Обладающие ограничивают друг друга, и особенно хорошо это видно, когда мы начинаем вражду

и в конечном итоге оказываемся вынуждены прибегать к самым простым и грубым воздействиям, чтобы одержать верх. Моя Сила стремилась к тому, чтобы вернуть меня, но другие Силы — и

прежде всего, конечно же, та, что когда-то меня уничтожила — препятствовали этому. Адский

Князь Ксиверлис, знаешь ли, тоже не пальцем деланный. Поэтому приходилось искать обходные

пути. Кроме того, Сила не разумна. Сама по себе она не обладает осознанием, не строит расчетов

и планов. Для всего этого Силе и нужна вторая, индивидуальная, разумная половина. Сама же по

себе она просто действует так, как ей свойственно, стремится, подобно реке, в определенном

направлении, и также, как река, выбирает маршрут, не задумываясь о нем, течет куда, куда ей

удобнее и легче течь. Вот поэтому ее пути могут показаться странным. Но это не так. Просто

прямые пути иногда перегорожены.

— Понятно… — Сказал Дэвид. — Да, это действительно многое объясняет… Но откуда

Сила знала, что я в конечном итоге окажусь вам полезен? Ведь я мог и не захотеть помогать вам

при второй встрече.

— У тебя неправильные представления о времени, — ответил Кэсиан. — Точнее, они

правильные — для твоего, человеческого мира. Который всего лишь кусочек того, что есть. Для

тебя категории прошлого и будущего носят абсолютный характер, при том причины всегда

предшествуют следствиям на временной шкале. Но с моей точки зрения — не с точки зрения вот

этой маленькой проекции, которая сейчас треплется с тобой о метафизике и смысле жизни, а с

точки зрения меня-настоящего, чье внимание разделено на эту и еще сотню других проекций,

занимающихся совершенно разными делами — дело обстоит иначе. Нет жесткой линии, по

которой из прошлого в будущее движется точка настоящего. Время для меня — это вообще не

линия, не вектор, а, скорее, океан. В нем есть события, самые разные, и путь от одних событий к

другим и становится тем, что можно назвать «историей». Настоящее движется по морю времени

подобно кораблю, оставляющему след, но море неспокойно, и след легко может поменять свое

направление и форму. Имеют значение только события, и более важное событие определяет менее

важные, в том числе и те, которые — с твоей точки зрения — случились раньше более важного

события. Когда мы встретились в Хоремоне и я попросил тебя принести мне Предмет Силы, ты

оказался перед выбором — помочь мне или отказать. Ты решил помочь. Это ключевое. И все

предшествующее стало определено этим решением. Сила начала действовать, подготавливая тебя

к этой встрече и к тому, чтобы ты мог выполнить то, что решил. Большая городская тюрьма

огромна, Лайла могла оказаться в любой камере. Или в любом другом месте твоего мира. Но она

оказалась именно там. Лэйкил мог вернуться не так скоро, вам не пришлось бы торопливо удирать

из Тинуэта, вы не оказались бы на проезжей части, ты бы не выдернул Лайлу буквально из-под

колес автомобиля, ваш разговор не принял бы ту форму, которую принял, Лэйкил не согласился

бы стать твоим учителем… и так далее. Все могло пойти по другому пути, но пошло именно так.

Начала развертываться цепочка событий, однако результат ее был уже определен.

— Значит, все было предрешено и я с самого начала не имел никакого выбора?

— Ты говоришь «с начала», но начало — не в прошлом, — терпеливо повторил Кэсиан. —

Начало — в тот момент, когда ты согласился помочь мне. Разве это был не свободный выбор?

Кто-нибудь тебя принуждал? Нет. Ты мог и отказать. Мысленно перенеси нашу встречу в

Хоремоне в прошлое, перед появлением Лайлы в твоей камере и все встанет на свои места. Забудь

о том, что по твоему времени наша встреча произошла через девять лет после того, как Лайла

спасла тебя. Представь, что она состоялась раньше. Так, может быть, тебе будет легче понять.

— А если бы я отказал вам?

— Тогда бы ничего не произошло. Лайла, скорее всего, просто не появилась бы в твоей

камере. И ты отправился бы на Остров Грядущего Мира, как и остальные твои соотечественники.

Дэвид долго молчал, пытаясь кое-как уложить услышанное в своей голове. Он почти

пожалел, что отказался дунуть — травка бы наверняка облегчила понимание. Будущее, которое

определяет прошлое, которое становится таким, каким должно быть, чтобы появилось это самое

будущее… Логика пасовала.

— Но ведь сам я бы не смог управиться с Ловчим Смерти, — сказал Дэвид.

— Правильно. — Кивнул Кэсиан. — Но ты и не должен был. Ты должен был оказаться в

нужное время в нужном месте. Естественно, события определял не только я. Были и другие Силы, без участия которых мое возвращение не состоялось бы или произошло каким-нибудь, еще более

запутанным путем, и на много тысячелетий позже. Кроме тебя, мне помог мой брат.

— Я бы там сдох, если бы не Алиана.

— С Алианой очень интересная ситуация, — ответил Кэсиан. — Учитывая, что она очень

молода и что осознанного выхода на тот уровень Силы, где время становится «океаном» и

прошлое с будущим теряют свое прежнее значение, у нее еще и близко нет… да, ее помощь с

учетом всего этого явление очень интересное. Но наши  с ней взаимоотношения с тобой я тоже не

собираюсь обсуждать. Значимо то, что ты согласился помочь, и когда это произошло, был

сформирован путь, приведший тебя к положению, при котором мое возвращение стало

возможным.

— Понятно. Точнее, ничего не понятно. Ну ладно. Получается, я все время был вашим

инструментом. — Дэвид сделал кислую физиономию.

— Давай рассматривать ситуацию так, как будто ты был наемным работником? —

Подмигнул Кэсиан. — Ты должен был кое-что сделать и тебе платили полновесной удачей. По

окончании контракта я предложил тебе устроиться на постоянную работу, но ты отказался.

Претензий я к тебе не имею и ты ко мне, надеюсь, тоже. Такой подход более приемлем для твоего

болезненного насекомьего самолюбия?

— Не знаю… — Дэвид запнулся. Сдавило горло, но он постарался говорить спокойно. —

Наверное, да. На что мне жаловаться?.. Моя удача… Если бы я только знал… — Он покачал

головой. Поднял голову и вперил в Кэсиана ненавидящий взгляд. — Да будь прокляты — и вы, и

ваши дары! Кантор стрелял в меня, а попал в Идэль! Я все думал — как же он мог промахнуться?

С тем арбалетом, что у него был! Это немыслимо! Но он промазал. Теперь понимаю. Ну конечно,

ведь нельзя же было допустить, чтобы я остался в Кильбрене со своей любимой женой! Это не

отвечало планам чертовой Силы!.. Я должен был жить, должен был развиваться дальше,

становиться ангелом-убийцей или еще черт знает кем — а жена этому мешала. Да, все просто…

Устранить ее и заставить меня бегать как ужаленного, совершать вещи, на которые иначе я бы

никогда не пошел!.. Господи боже мой, как же я вас всех ненавижу! Вы чудовища. И вы, и

Кирульт, и… и все остальные. Да чтоб вам провалиться вместе со своей удачей!..

Он закрыл лицо руками и замолчал.

— Меня ненавидишь? — Изумился Кэсиан. — Вообще, неблагодарность свойственна

смертным, но в твоем случае она просто колоссальна! Да если бы не дарованная тебе удача, ты бы

вообще, скорее всего, свою Идэль никогда бы не встретил. Сгнил бы где-нибудь на Острове

Грядущего Мира, кушая плоть других слизнячков, твоих соотечественников, или сам стал чьей-

нибудь пищей. Ты жалеешь о том, что твоя жизнь сложилась не так, как бы тебе хотелось? Но у

тебя нет возможностью выбирать между «идеальной жизнью» и текущей. Был выбор лишь между

текущей жизнью и той недолгой и довольной противной, которую ты мог бы прожить на Земле, не

появись Лайла кен Апрей в твоей вонючей камере.

Дэвид хотел упрямо сказать, что никакого выбора ему не давали, но закрыл рот, не

произнеся ни слова. Ему внезапно вспомнилось утро в Кильбрене, самое первое пробуждение

после того, как он сделался адептом Рунного Круга. Может быть, самое счастливое утро в его

жизни — он совершил невозможное и получил могучую силу; и девушка, которую он любил,

согласилась стать его женой. Два события — любовь и самореализация — совпали в одной точке.

Момент недостижимого теперь уже счастья… Он вспомнил свои ощущения, вызванные странным

сном, который приснился ему перед этим. Ему почудилось тогда, что все окружающее его —

нереально, что он, быть может, лишь бесправный заключенный, который спит в камере и видит

сон про волшебство, про Идэль, про другие миры. Как будто бы кто-то дал ему право выбрать

одну из двух жизней, ту или эту, позволил решить, какая из них будет сном, а какая

действительностью. Конечно же, он выбрал ту, где были любовь и волшебство. Однако счастье, к

котором он потянулся, было лишь частью выбранной им реальности. Его прошлая жизнь, на

Земле, была сера и унылая, эта же — яркая и насыщенная. Но под руку с счастьем шествовало

столь же яркое страдание. Там — серое, здесь же — и черное, и белое. Он захотел счастья, но у

счастья была цена, и эта цена, как точно подметила Марионель, когда он бездумно спорил с

Обладающей Силой в ее замке, эта цена — страдание, которое смертный испытывает, утрачивая

счастье.

Дэвид Брендом подумал затем, что никто, в общем-то, ничем ему не обязан и что — по

сравнению с тем, что могло бы быть, останься он на Земле, в Лачжер-тауне — он и так получил

очень многое. Даже одно то утро в Кильбрене стоило больше, чем вся его жизнь неудавшегося

художника.

— Хорошо. — Хрипло сказал он. — Вы правы. Извините. Я смотрю на мир так, как будто

бы у меня что-то отняли, но на самом деле, наверное, нужно вспомнить о том, что если бы я не

попал сюда, не было бы и того недолгого счастливого времени, что мы провели с Идэль… И за

одно только это, вероятно, стоит быть благодарным. Но я не могу, простите… Слишком уж

невыносимо думать о том, что она была сначала дарована мне, а затем отнята лишь для того,

чтобы я смог пройти тот путь, что был определен для меня вашей Силой и сыграть ту роль,

которая была мне отведена.

— Кроме удачи, тебе никто ничего не дарил, — сказал Кэсиан. — Все остальное брал —

или терял — ты сам. Твой жизненный путь стал таким не потому, что ты был выбран моей Силой

— наоборот: ты был выбран Силой потому, что при подходящих условиях проторил бы именно

этот путь, а не другой.

— Да какая разница… — Дэвид махнул рукой.

— Огромная. Сила давала тебе удачу в некоторых твоих начинаниях, если ваши — а

точнее,  наши — цели совпадали. Но выбор ты всегда совершал сам, и если кто на него и влиял, то

не я. Ты сам решил заключить сделку с Кирультом, сам отправился в Обитель и наконец сам в

конце концов сдался и отказался от мысли вернуть свою жену.

— Отказался?! — Дэвид не мог поверить своим ушам. — Да как вы смеете… да как вы

можете меня в этом обвинять?

— Я не обвиняю. — Кэсиан пожал плечами. — Я лишь констатирую факт.

— Вы ничего обо мне не знаете!

— Я знаю достаточно, и уж поверь мне — намного больше, чем ты о себе знаешь сам…

— Нет, не знаете. Да, кое-что вам известно — ничуть не сомневаюсь в вашей способности

работать с информационными полями — но явно не все. Кирульт хотя и использовал меня, но

букву договора он выполнил. Идэль не попала в Страну Мертвых. Она в раю своей богини и

вполне счастлива там.

В разговоре наступила пауза. У Кэсиана было такое лицо, как у собеседника, который

внимательно слушает, ожидая продолжения. Но продолжения, само собой, не было.

— Ну, ну… — Поторопил землянина Обладающий Силой. — Давай дальше. Или это и

есть твоя причина — а вернее сказать,  повод — поднять лапки и сдаться?

— Вы что, не слышите меня? Она счастлива. Как я могу…

— Счастлива? Ну и что?

— Я вас не понимаю… или вы меня. Я ее люблю. Для меня важно, чтобы ей было хорошо.

Даже если бы я мог что-то сделать… какой смысл красть ее из этого сада, если она сама не хочет

уходить? Не знаю, любила ли она меня когда-нибудь, но свою богиню она любит больше… Она

бы возненавидела меня, если бы я ее украл. Я не хочу держать ее силой, привязывать, запирать

где-то, владеть как вещью… Я ее люблю. Если вы этого не понимаете, то похоже, мы

разговариваем на разных языках.

— Ну хорошо, — кивнул Кэсиан. — Давай поговорим на твоем языке, если ты так хочешь.

Твоя жена под кайфом. Она приняла дозу и не хочет уходить из наркопритона. О да, ей так

хорошо! Она так счастлива! А ты поднимаешь лапки и говоришь, — тут голос Кэсиана изменился,

стал более тонким и писклявым. — «О нет! Я не смею мешать ей! Главное — чтобы ей было

хорошо, все остальное неважно!..»

— Абсурдное сравнение, — сказал Дэвид. — По-вашему, ёррианский рай — это

наркопритон?

— Конечно, — Кэсиан передернул плечами. — Все боги одинаковые, что темные, что

светлые. Я сам был богом — и до сих пор располагаю божественными проекциями и аватарами —

поэтому знаю, о чем говорю. Вы для богов — пища. Небольшие источники энергии, которые сами

по себе обычно не приносят какой-либо значительной пользы, но вот в сумме, сложенные вместе, дают неплохой результат. А чтобы вас можно было есть, вас нужно растворить в таком потоке

ощущений, который сделает невозможным рост осознания и трезвую оценку окружающего мира.

Различаются лишь ощущения, в которых вас растворяют. Обитатели Ада подвергают душу

мучениям и пыткам, в результате которых «я» растворяется во всепоглощающей боли. Добрые

светлые боги воздействуют на душу так, что «я» растворяется во всепоглощающем блаженстве.

Страдание и наслаждение — две стороны одной медали, две дороги к одной цели — сбить вас с

толку, не дать вам осознать себя, потому что если вы осознаете, вы станете плохими батарейками, ненадежными, а то и, осознав себя слишком глубоко, обретете Силу и вовсе выйдите из-под

контроля. Конечно, наслаждение манит. Оно и должно манить вас, представляться вам как нечто

архиважное. Так уж вы устроены.

Дэвид надолго замолчал. Слушая Кэсиана, он то и дело порывался спорить, опровергать

циничные и насмешливые высказывания Обладающего, этот едкий, высокомерный тон бесил его

неимоверно, но вот Властитель Грезящих Лесов замолчал, и Дэвид ничего ему не ответил. Потому

что, не смотря на тон, что-то в этом было, и чем дольше Дэвид молчал, обдумывая услышанное,

тем меньше оставалось у него желания спорить. Точка обзора, показанная ему Кэсианом,

действительно, объясняла очень многое. И главное — если все сказанное верно — их любовь с

Идэль была настоящей. Равнодушна была к нему не Идэль, а то, что из нее слепила богиня.

Настоящая Идэль любит его до сих пор, но Идэль-настоящая одурманена и дремлет внутри себя

самой.

Так же, как настоящий Дэвид спал внутри ученика Обители до тех пор, пока Эдвин не

привел его в замок Вилиссы, где его мозги поставили на место.

Он стал думать о том, что же делать теперь. Ничего хорошего впереди не маячило.

Впрочем… Землянин посмотрел на Кэсиана. Тот ведь предлагал ему ученичество. Может быть,

еще не поздно все изменить? Он обучится и найдет способ вытащить Идэль из этого «рая».

Но, как только эта мысль пришла ему голову, Кэсиан с полуулыбкой отрицательно покачал

головой.

— Почему? — Спросил Дэвид. — Вы же сами…

— Ты отказался, и твой отказ был принят, — напомнил Обладающий. — Мы не меняем

решения так же легко, как люди. Так уж получилось, что между нами образовалась некоторая

связь и мне нужно было выяснить, желаешь ли ты эту связь укрепить или же хочешь ее разорвать.

Теперь наши дороги расходятся. Весь этот разговор я начал лишь для того, чтобы оказать тебе

последнюю любезность и помочь кое-что понять о себе и о том мире, в котором тебе предстоит

жить.

— Я не знаю, что делать, — произнес Дэвид после длинной паузы. — Мой Дар искорежен

и неизвестно, смогу ли я когда-нибудь восстановить его хотя бы до того уровня, которым

располагал, когда пришел в Небесную Обитель. Способностей, приобретенных в Обители, также

нет — я сам убил своего ангела… Нет и вашей чертовой удачи. Как мне бороться с богиней?

Может быть, распространите свою любезность настолько далеко, чтобы дать мне какой-нибудь

совет, как это можно сделать?

Кэсиан хмыкнул.

— Нет, — сказал он. — Совета я тебе не дам. Способа победить у тебя нет. Ты слишком

жалок и слаб для этого.

Он встал и пересек комнату. Открыл одну из дверей — Дэвид не был уверен, но, кажется,

она вела в спальню — и поманил к себе землянина.

— Иди сюда.

— Зачем?

Взгляд Кэсиана потяжелел. Дэвид подумал, что если он сейчас начнет спорить и требовать,

чтобы ему сначала объяснили, что от него нужно, и только потом заставляли куда-то идти и что-то

делать, произойдет еще какое-нибудь дерьмо, в результате которого он окажется еще большим

идиотом, чем был. Хотя дальше уже, казалось бы, некуда. Поэтому он просто подчинился — встал

и пошел…

***

…Волшебная дорога привела одинокого путника на вершину горы, где цвел прекрасный

сад. Человеческое сознание формировало человеческую же реальность как при жизни, так и после

смерти, в результате чего незримые и неописуемые потусторонние миры становились вполне

вещественными и материальными. Люди овеществляли свой рай и свой ад — и боги обычно не

возражали.

Кэсиан постучался во врата ёррианского рая, когда полдень уже миновал, и разморенные

стражники готовы были уснуть на своих постах. Появилась богиня вместе со своей свитой. Богиня

была разозлена, потому что ее стражи, которые на самом деле были могущественными духами,

спать не должны были вовсе. Но чужая сила вмешалась и почти усыпила их, и это воздействие —

выполненное откровенно, без малейших попыток замаскировать его — Ёрри не могла не

почувствовать.

Если не считать этой первой бесцеремонной выходки, Кэсиан держал себя совершенно

мирно, больше ничего не предпринимал и вежливо попросил богиню о конфиденциальном

разговоре. Когда свита по приказу Ёрри удалилась на некоторое расстояние, богиня вновь

осведомилась у прибывшего, кто он такой и что ему нужно.

Кэсиан представился. Ёрри его имя ничего не сказало, а вот титул заставил неприязненно

поджать губки. Изначально она полагала, что в ее уютный райский сад приперся какой-то

бездомный младший бог или, быть может, очень могущественный демон. С такими проходимцами

она знала как себя вести — для них и держала стражей, а так же ряд собственных защитных

атрибутов. Но Обладающие… они богине абсолютно не нравились. Их способности намного хуже

поддавались учету, а поведение в целом всегда было наглым и бесцеремонным. От них можно

было ожидать чего угодно. Вот и теперь…

— У вас тут находится одна душа, — заявил Кэсиан. — Да-да, вон та… видите, стоит в

сторонке? Дайте мне ее пожалуйста. Она мне очень нужна.

От такой наглости богиня обомлела.

— Да в своем ли вы уме? — Изумленно поинтересовалась она. — Может быть, вы еще

чего-то хотите?

— Нет, больше ничего. — Кэсиан виновато развел руками: мол, рад бы еще чего-нибудь

попросить, раз вы такая щедрая, но, к сожалению, больше ничего в голову не приходит. — Только

одну душу.

— Зачем она вам?

Кэсиан не сразу ответил. Он не мог признаться, что эта душа нужна ему для того, чтобы

подарить ее — в подарочной коробке из тела и нового гэемона — обыкновенному смертному.

Если бы он это сказал, его бы просто подняли на смех, и поступили бы совершенно правильно.

Поэтому он сказал — уже менее дружелюбным тоном:

— Достаточно уже и того, что она мне нужна. Давайте ее сюда. Вы не обеднеете, потеряв

одну из ваших «батареек».

— Достаточно уже и того, что это  моя душа, — язвительно, в тон ему, ответила Ёрри.

— Была б не ваша, я бы с вами о ней и не разговаривал.

— Да вы хам и наглец!

— Душу. — Продолжал настаивать Кэсиан. — Я жду.

— Напрасно ждете. Вы ничего не получите.

— Вам что, жалко? Всего лишь одна душа — и я уйду и перестану вас беспокоить.

— Если бы я раздавала свои души направо и налево, по первому требованию каждого

встречного, вздумавшего попросить их у меня, то очень быстро превратилась бы в бездомную

бродяжку, а то и вовсе утратила бы божественность, — решительно заявила Ёрри. — И потом,

почему вы говорите об этой душе так, как будто это какая-то вещь, которой можно распоряжаться

свободно, не интересуясь ее согласием? Идэль вполне счастлива тут и совершенно не желает

покидать мои сады отдохновения. Как вы можете столь цинично и пренебрежительно относиться к

чужому выбору? Как вы можете…

— Эту лапшу вы будете вешать на уши смертным, а не мне — нетерпеливо перебил ее

Кэсиан. — У меня не так много времени. Давайте душу, и я уйду.

— А если нет, что тогда?

— Вы действительно хотите это узнать?

— Не надо мне угрожать. Тем более — в этом месте, где моя власть наиболее велика. Для

вас это ничем хорошим не кончится.

— Я? Угрожаю? И в мыслях не было, а вот вы, похоже, пытаетесь. Знаете что? Скажу

откровенно, уж извините за грубость, но я смотрю и вижу, что за последние пятнадцать тысяч лет, пока меня не было в этой метрополии, вы, маленькие самодовольные божки, порядочно зажрались

и потеряли всякий страх.

— Грубиян. Убирайтесь, или я велю своим стражам вышвырнуть вас отсюда.

Кэсиан вздохнул. Разговор зашел в тупик. Впрочем, этого и следовало ожидать. За

пятнадцать тысяч лет о нем забыли. Перестали уважать. Это было неправильно, и с этим что-то

нужно было делать…

Он призвал свою Силу. Внешний его облик изменился. Среди его аватар и проекций была

одна, которую он обычно делал активной в таких случаях — сувэйб темного божества кошмаров,

могущественный и располагавший всем тем, чего обычно так не доставало задумчивым и

интеллектуальным Владыкам Снов: грубой мощью и устрашающей внешностью. Ёрри

отшатнулась. Небо за спиной человека, превращающегося в многорукое и многоголовое

чудовище, потемнело. Царство Чар приблизилось к крошечному мирку Ёрри и готовилось вобрать

его в себя; темное небо напоминало все утончающееся и утончающееся стекло, за которым

роились кошмарные, невообразимые создания, встретиться с которыми можно лишь в тяжелом

сне или в наркотическом бреду при передозе: сейчас все эти орды отнюдь не миролюбиво

настроенных существ готовились сделаться реальными, как только стоявшая над ними Сила

откроет для них врата и снимет все ограничения, обычно препятствующие таким, как они,

появляться в Царстве Сущем.

— Пожалуйста, давайте не будем все усложнять, — устало предложил Кэсиан.

***

…он встал и пошел, и когда приблизился к дверям, то Кэсиан, пряча улыбку, отступил в

сторону, пропуская человека вперед. Дэвид переступил порог. Зажглись колдовские светильники, озарив комнату ровным, неярким светом, и Дэвид увидел лежащую на кровати молодую женщину.

В первую секунду он не узнал ее — слишком давно не видел и не был готов увидеть снова, во

вторую — узнал, но не смог поверить своим глазам. Он подумал, что видит призрак или мираж.

Дэвид беспомощно оглянулся… в чем смысл этой дурацкой шутки? Его взгляд натолкнулся на

ироничную улыбку Кэсиана, и, так ничего не сказав, Дэвид повернулся обратно. Мираж не

растаял, девушка — одетая также, как тогда, когда они в первые встретились в Академии

Волшебства — все еще была здесь. И чувство связи, образовавшееся, когда они вместе прошли

Рунный Круг, и исчезнувшее, когда выпущенная из Арбалета Ненависти стрела лишила ее жизни,

вновь пробудилось и засвидетельствовало: это она. Это не сон и не мираж.

Дэвид бросился к кровати. Упал на колени, сжал ее руки в своих. Глаза Идэль по-

прежнему оставались закрытыми, она казалась погруженной в глубокий сон или в транс.

— Что с ней? — Он опять оглянулся и тут же повернул голову обратно. Его охватил

беспричинный страх: почему-то казалось, что если он потеряет ее из виду, то она станет миражом

и исчезнет опять.

— Просто спит. — Ответил Владыка Снов. — И скоро проснется.

— Но как… каким образом вы…

— Глупый вопрос, по-моему.

— Вы забрали душу из ёррианского рая и дали ей новое тело?

Кэсиан кивнул. И добавил:

— И новый гэемон.

После паузы Дэвид тихо спросил:

— Но что, если она захочет обратно?

— Я привел ее способности, сознание и психику к тому виду, в котором они находились на

момент смерти. Память о ёррианском рае у нее сохранилась. Но оценивать эти воспоминания она

будет не с позиции находящейся под кайфом душонки, целиком растворившейся в неземном

блаженстве от созерцания своего бесценного божества, а с позиции обычной земной женщины —

влюбчивой, местами рациональной, местами стервозной и взбалмошной — в общем, такой, какой

она была раньше.

— Спасибо. — Сказал Дэвид. Он испытывал огромное чувство долга перед Обладающим,

вернувшим ему женщину, которую он любил больше жизни, но не мог заставить себя отвернуться

от Идэль даже ради того, чтобы поблагодарить Кэсиана.

— Помни о том, что я тебе сказал, — напомнил Владыка Снов. — Твое везение кончилось.

Если ты хочешь семейного счастья, советую найти тихий, спокойный мирок, и зажить там в свое

удовольствие. В Хеллаэне ты опять во что-нибудь влипнешь, и заимствованная удача тебя уже не

спасет.

— Хорошо, — Дэвид кивнул. Впрочем, сейчас он был готов согласиться с чем угодно. —

Наверное, мы так и поступим…

Он спросил еще что-то, но Владыка Снов не ответил. Когда, по прошествии некоторого

времени, Дэвид все же собрался с духом и быстро обернулся к дверям, чтобы понять, почему

молчит Кэсиан, то никого не увидел. Существо, пересекающее порог между воображаемым и

чувственным миром также легко, как Дэвид пересек порог между гостиной и спальней, покинуло

человеческий мир и опять ушло куда-то туда, в невообразимую высь, ведомую лишь богам и

Обладающим Силой.

А Дэвид остался. Он сидел на кровати и, не отрываясь, смотрел на жену. Глаза щипало, и

ему приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не раскиснуть окончательно. Идэль сладко

потянулась во сне. Она должна была вот-вот проснуться. Вот сейчас…

***

Вилисса и Эдвин сидели на противоположных концах длинного, загруженного винами и

деликатесами, стола. Вдоль стола снова двое вышколенных слуг — наполняли бокалы хозяйки

замка и молодого барона, приносили им те или иные блюда. Эдвин, как обычно, ел много и с

аппетитом, Вилисса отщипывала по кусочку, критиковала поваров и высказывала различные

безумные идеи относительного того, что еще можно было бы добавить в кушанья. Хотя в замке

имелся генератор продуктов, готовили пищу всегда — или почти всегда — живые люди. Вилисса

утверждала, что генератор продуктов сообщает приготовленной пище какой-то тонкий

неестественный привкус. Эдвин никогда ничего подобного не замечал, но он, будучи умным

мальчиком, никогда и не спорил. С его точки зрения, дело было в другом: если тетушка начнет

пользоваться генератором, критиковать за то, что полученный результат не удовлетворяет всем ее

высоким требованиям, ей придется исключительно себя саму — а это, конечно же, недопустимо.

Кроме того, пользоваться генератором — это не комильфо.

— Как тебе лавирскандус? — Сделав глоток вина, спросила Вилисса.

Эдвин пожал плечами.

— Ничего. Съедобно.

— Мне очень нравится. Они водятся лишь в одном море в одном из наших сателлитов и

очень чувствительны к перемене условий. Их пытались выращивать здесь, в метрополии, но

потерпели неудачу. Вкус божественный. Вот если бы, — баронесса печально вздохнула. — Их бы

еще готовили как следует…

Эдвин пожал плечами и поискал взглядом салат. Салата он не нашел, нашел что-то

похожее. Показал взглядом слуге, потом на свою тарелку. Получив просимое, попробовал. Он так

и не понял, что это — опять что-то экзотическое — но есть было можно.

Вилисса поставила бокал и некоторое время с мягкой улыбкой наблюдала за племянником.

Он опять стал таким же, как был. Ее это радовало.

— Я ведь говорила тебе, — она не смогла удержаться, чтобы не напомнить. —

Предупреждала, что ничем хорошим это не закончится. Тебе неслыханно повезло, что ты в итоге

остался при своих и ничего не потерял.

Эдвин пожал плечами и сделал кислую физиономию. Итоговый результат «везением» он

не считал. Абсолютно. Он так и не получил ничего, к чему стремился.

— Три года коту под хвост, — процедил он.

— Вот-вот. И могло быть гораздо хуже.

— Нужно было предусмотреть возможность того, что этот долбанный ангел может выйти

из-под контроля.

— Как ты мог это предвидеть? — Возразила Вилисса. — Ведь это был не кто-то отдельный

от тебя, а ты сам. Можно было предвидеть, что тебе не дадут получить то, что ты хочешь — так

или иначе, но об этом я тебе говорила, а ты не хотел и слушать.

— Тетя… — Буркнул Эдвин. — Хватит читать нотации.

Вилисса вздохнула и закатила глазки. «Никудышная из меня воспитательница…» —

подумала она. Однако, спорить и вразумлять племянника ей нисколько не хотелось. Ей просто

было хорошо от того, что все закончилось.

— Чем ты теперь займешься? — Спросила она. — Вернешься в Академию?

Эдвин поморщился.

— Нет? — Спросила Вилисса. — А что так?

— Да скучно там все это зубрить. — Ответил Эдвин. — Есть и другие способы освоить

системную магию. Более быстрые и эффективные.

— Любопытно. Какие же?

— Пойду в городскую стражу.

Вилисса покачала головой. Ну вот он опять… Офицерский состав стражи хеллаэнских

городов действительно обладал весьма развитыми и сильными колдовскими способностями.

Иначе и не могло быть в мире, населенном по преимуществу демонами и колдунами. Однако

способности эти имели свою цену. Эдвин об этом знал. И тем не менее…

— Тебя не возьмут. — Сказала она. — Ты аристократ.

В тот же момент, когда она это произнесла — поняла, что его это не остановит. Так и

оказалось.

— Я не владелец земли, — Эдвин пожал плечами. — Ничто мне не мешает получить

гражданство.

— А тебя не пугает то, что за силу, которую тебе дадут, тебе придется как минимум

двенадцать лет отслужить в той же страже?

— Ну, это не так уж и много.

— Фи, — Вилисса наморщила носик. — Ты опустишься до уровня простолюдинов.

Будешь работать за деньги.

— Тетушка, не заговаривай мне зубы. В городах живет немало бывших феодалов.

— Вот именно — бывших…

— У них есть сила и знания. — Сказал Эдвин. — И они могут их дать. А я хочу их

получить. Что подумают соседи и что они скажут — меня не волнует.

— Ты готов на все пойти ради могущества и власти, — с легким упреком заметила

Вилисса кен Гержет.

Эдвин ненадолго задумался. Попытался услышать свой внутренний голос, свое настоящее

«я»… чего оно хочет? Или, точнее, чего хочет он сам, он-настоящий? Но настоящий Эдвин внутри

Эдвина, сидящего за столом и ведущего разговор с Вилиссой, загадочно молчал и улыбался,

подмигивая ненастоящему Эдвину — обусловленному обстоятельствами рождения, воспитания,

окружающей обстановкой и человеческой памятью — насмешливым птичьим глазом. Он знал все

— и зачем все это происходит, и почему, и для чего, и к чему придет — но, как всегда, не спешил

раскрывать своих карт.

— Да, готов, — сказал наконец молодой барон кен Гержет. — А разве это плохо?

ЭПИЛОГ

Кэсиан положил руки на перила и вдохнул холодный чистый горный воздух. Было красиво

и тихо, все застыло в ледяном королевстве, глыбы льда и снежные поля таинственно

поблескивали, отражая свет клонившегося к закату солнца.

— Нравится? — Спросила Алиана.

Кэсиан кивнул. Он не отделял то, что видел, от хозяйки этих земель — знал, что часть

своих атрибутов она сообщает месту, в котором живет, и мир ее красив, потому что красива она.

Ему нравилось то, что он видел, нравился замок, нравилась Алиана — все это было одним целым.

Они находились в человеческой реальности, потому что Алиана попросила дать ей

несколько уроков классического волшебства, а изучать человеческую систему описания,

безусловно, проще будучи человеком.

Он в принципе не слишком любил учить кого-либо (хотя некоторые менторские черточки

его характеру, безусловно, были присущи), а тем более — обучать вещам, которые были ему

самому совершенно неинтересны, также, как неинтересна профессору математики школьная

таблица умножения. Он был Владыкой Чар, а ведь благодаря этому Царству Искусство, так

таковое, вообще существовало. Любая более-менее сложная и упорядоченная система знаний,

любая наука, происходили от Чар, являясь результатом взаимопроникновения двух Царств.

Иными словами, Кэсиан был не просто «профессором математики», слишком хорошо знающим

свое дело, чтобы интересоваться «таблицей умножения» — он был таким «профессором»,

который когда-то эту «таблицу» изобрел. Конечно, не он один сформировал человеческое

Искусство. Но его доля личного участия в этом, безусловно, была.

Не смотря на неинтересность темы, он принял предложение, потому что ему была

интересна она. Он не стремился быть чьим-либо наставником… но стать ее учителем не отказался

бы.

— А что случилось в Селкетехтар? — Спросила Алиана. — Вам известно?

Он опять кивнул.

— Я почувствовала там скопление множества Сил… — Продолжала она. — Была еще

какая-то страшная, из Пределов. Произошел прорыв?..

— Нет. Это местный хеллаэнский Лорд. Брат рассказал, что кинули жребий, кому чистить

наш мир от скверны, и выпало ему. Думаю, это в определенной мере символично, потому что хотя

мы привыкли и думать об обитателях Пределов как о чудовищах, несущих гибель всему, что есть, они также легко могут истребить гниль или болезнь, таким образом сделав оставшееся —

здоровым… Может быть, в этом и скрыто их настоящее предназначение. Впрочем, не уверен, что

Дети Смерти со мной согласятся. — Кэсиан улыбнулся.

— Хорошо, что все закончилось. — Сказала Алиана. — Дэвид рассказывал, что один из

этих новых «ангелов» на меня нацеливался. — В голосе Властительницы послышалось

возмущение. — Мерзенькая школа.

Кэсиан некоторое время молчал, улыбаясь. Когда же он заговорил, улыбки на его лице уже

не было.

— Не знаю, закончилось ли… — Тихо сказал он. — Я вижу океан времени, где островки

стабильности — это события, по отношению к которым все воли определены и общий баланс

подсчитан и взвешен. В этом смысле можно видеть будущее: есть события, которые обязательно

произойдут, потому что есть воли, которые устремлены к тому, что бы они произошли, и нет

никого, кто был бы против, или кто склонен иметь отношение к событию, но еще не определился, какое положение он займет. Разрушение Небесной Обители с какого-то момента было

предопределено. С одной стороны, это свидетельствует о нашей силе. С другой же, это означает, что тот, кто создал ее — или, точнее, тот, кто вмешался и исказил ту Обитель, которую хотели

создать Келесайн и Джезми — либо слишком слаб и бессилен, но в это трудно поверить, либо не

имел ничего против ее разрушения. Его воля никак не проявила себя в этих событиях, и именно

поэтому уничтожение Обители стало предопределенным.

— Я не понимаю. Зачем ему создавать Обитель, а потом разрушать ее? Она стала ему

неинтересной?..

— Не разрушать… Позволить нам разрушать. Это совсем разные вещи.

— Все равно не понимаю.

Кэсиан вздохнул.

— Его сила начинала действовать, когда ей приносилась жертва. Почему так — из-за его

жадности и нежелания давать что-либо своим адептам прежде, чем они сами не дадут ему больше, или же дело в каких-то ограничениях, с которыми он вынужден считаться — я не знаю. Важно то, что для вмешательства необходима жертва. Обычно жертвой становился сам адепт, отвергавший

себя и свою свободу ради высшей воли. Если ему удавалось убить Обладающего без отвержения

себя, то само убийство рассматривалось как жертвоприношение, дававшее право тому, кто стоял

за сгиудом, право на порабощение своего «инструмента». И если связать все это воедино,

возникает интересное предположение о том, почему он не воспрепятствовал нам. Ведь и само

разрушение Обители, и одновременную гибель всех ее адептов можно рассмотреть как

грандиозное жертвоприношение. Он обещал своим фанатикам мессию, избранного, некоего супер-

ангела, который придет, наведет порядок и окончательно уничтожит все зло. И если допустить,

что мои предположения верны, вполне может быть так, что само разрушение Обители было одним

из необходимых условий для его появления. Это объясняет странное бездействие того, кто стоял

за сгиудами. Это подобно шахматной партии, когда жертвуешь пешкой для того, чтобы взять

более важную фигуру.

— Вы пугаете меня, — пожаловалась Алиана.

Кэсиан улыбнулся. Оторвался от созерцания заснеженных гор, взял ее за руку и вернулся в

заклинательные покои, которые они покинули для того, чтобы немного постоять на крошечном

балконе над ледяной бездной.

— Простите. Я пессимист и всегда предполагаю, что события будут развиваться по самому

неприятному сценарию.

— Может быть, вам стоит изменить свои взгляды? — Лицо Алианы озарила улыбка. —

Ведь если бы будете стремиться видеть в мире хорошие стороны, их и вправду станет больше.

— Не думаю, что стоит менять, — хмыкнул Кэсиан. — Мне нравится быть пессимистом. И

в моей жизни намного больше радостных событий, чем можно подумать. Наоборот, я могу лишь

посочувствовать оптимистам. Ведь если события развиваются по худшему сценарию, я не

удивляюсь и не расстраиваюсь — все происходит так, должно. Если же происходит нечто

хорошее, я радуюсь неожиданному подарку судьбы. Оптимист же в ином положении — если

происходит хорошее, то для него это естественно и неудивительно, а потому и радость его

меньше, чем у меня. Если же происходит дурное, он к этому не готов, и будет вынужден либо

закрывать глаза и слепнуть, либо воспринимать все слишком болезненно и остро.

— Да? — Алиана пожала плечами. — Ну как хотите. А что произошло с Дэвидом? Вы

вернули ему жену?

Кэсиан чуть наклонил голову. Он знал, что она хотела этого. Собственно говоря, это была

основная причина, заставившая старого циника вспомнить о Дэвиде и предпринять в отношении

землянина некоторые шаги. Он знал, что Алиане понравится, если он сделает что-нибудь вроде

того, что он сделал.

Поскольку любопытство на ее лице не исчезло, он повел рукой — и в воздухе

образовалось видение. Они словно смотрели в открытое окно, за которым, в дорогом номере

хеллаэнской гостиницы, двое людей занимались любовью.

Кэсиана увиденная сцена оставила равнодушным (будучи до обретения Силы ваном, он

находил способы размножения, свойственные органическим существам довольно странными, хотя

и забавными), а вот щеки Алианы чуть порозовели. Однако, она не стала просить Кэсиана развеять

видение.

С любопытством и интересом разглядывая двух людей (они не делали ничего не обычного,

но в самом процессе подглядывания заключалось что-то запретное, а потому привлекательное),

она вдруг оказалась совсем рядом с Кэсианом — так, что теперь уже не только их руки были

соединены, но из-за близости они могли ощутить тепло тел друг друга — и сказала:

— Я очень рада, что у них все закончилось хорошо. Они это заслужили.

Кэсиан повернулся, чтобы поцеловать ее, и Алиана потянулась к нему навстречу. Сначала

нежные, а затем все более нетерпеливые ласки. Но им не нужно было освобождаться от одежды,

им мешали тела, не позволяя приблизиться друг к другу настолько близко, как им хотелось.

Видение растаяло. Следом за ним растаяла и вся человеческая реальность. Уже не люди — две

Силы, два потока чистой энергии — приникли к друг другу, соединяясь, но не смешиваясь.

Перевиваясь, как две ленты, они струились ввысь и ввысь, совмещались и проникали друг в друга

столь полно и всеобъемлюще, сколь создания из плоти и крови не способны и вообразить.

Вселенная раскрывалась, как огромный бутон, в центре которого были эти двое, и бесчисленные

хоры ангелов и духов пели им славу.

Оформить подписку на мои книги можно здесь – -smirnov.ru/subscribe/

ГЛОССАРИЙ

атам`шот луз («длина одного действия») — условная величина, обозначающая

дистанцию, достаточную для того, чтобы успеть произнести хотя бы одно защитное

заклинание

арайделинг («внутренее пространство») — реальность, образованная энергиями только

одной Стихии и как бы находящаяся «внутри» нее.

бразгор — огромная четырехногая бронированная ящерица.

вижкад — узел гэемона, своего рода «глаз» позволяющий воспринимать

энергетический пласт мира.

гетрэг — дерево с зубами, плохо поддается магии. Некогда были выведены

Господином Голодной Листвы.

гиор — рогатый демон. Довольно тупы, разговаривать не умеют, обитают в Диких

Пустошах и в Хеллаэне вдали от городов.

грасдир — крылатый хеллаэнский демон. Относительно разумны.

гулейб — быстрая двуногая ящерица, может нести одного человека.

гэемон — энергетическое поле, принадлежащее живому существу.

дальмот — ящерица с лягушачье» кожей и молотообразной мордой. Хищники, можно

встретить на границах Нимриана и Диких Пустошей.

деар — («драгоценный камень»); сайдеар — запоминающий камень; йтаодеар —

музыкальный камень; Тальдеар — Истинный Камень.

идира — слабоалкогольной напиток, нечто среднее между вином и фруктовым соком

кайи — Истинное Я, или просто «я», внутренний предел человека.

кьют — козлоголовый демон. Встречаются только в Диких Пустошах и представляют

собой одичавшее коренное население этого мира. Разделения по половому признаку нет,

новые особи появляются из яйцеобразных коконов, которые, по достижении определенного

возраста может отложить любой кьют.

лавирскандус — редкий вид рыбы в одном из сателлитов Хеллаэна. Деликатес.

лекемплет — сложная, самостоятельная энергетическая система, обычно — не

связанная либо слабо связанная с физическим миром. Этим же словом могла обозначаться

отдельная область в астрале, имеющая внутреннюю/внешнюю цельность.

лидрис — маленький демон, напоминающий обоженного младенца. Колдуны часто

используют их в качестве курьеров.

майрагины — один из народов Хешота.

мирмеколеон — муравей-лев. Живут в колониях, роют ходы. На голове — иглы,

похожие на львиную гриву.

морозная пряжа — вид художественного творчества. Первоначально — узоры,

которые ледяные волшебники и духи зимы рисуют на окнах.

мунглайр — призрак, умеющий колдовать, и питающийся чужой магией.

Использовались на экзамене в Академии (2-ой курс боевки).

наарбо — вид демонов. Отличались колоссальными размерами своих тел,

сопоставимых с небольшими планетами.

прыгуны — лиловые грибы с единственной ногой, способные поглощать пищу всей

поверхностью тела (преимущестенно — шляпкой). Слизь, в которую прыгуны превращались

после смерти, многим созданиями Диких Пустошей заменяла воду.

ригурт-хад — энергетическое поле, соответствующее всему потоку миров в целом.

самелинэ — энергетическая сущность, которой обладали некоторые природные

явления и неживые предметы. Этот термин мог применяться только к естественным

образованиям, но не к артефактам.

сгиуды («сборщики податей») – ангелы истребления, сотворенные Кадмоном из

людей.

Селпарэлиты, Ткачи Заклятий — нимриано-хеллаэнский магический Орден, символ

— паутинка. Располагали частной магической школой. После вступления в Орден причащали

своих адептов Высшему Волшебству — Черным Нитям Сияний или Белым Нитям Сияний.

сийт — денежная единица, кред.

сойби — напиток, по консистенции представляющий собой нечто среднее между чаем

и соком, заваривается из высушенных листьев и ягод растения с одноименным названием, к

столу обычно подается с медом.

соорни — рогатые лошади, водились, в частности, в Курбануне.

сувэйб — индивидуум как сумма качеств, его составляющих. В качестве пары обычно

противопоставляется  кайи (см. выше).

Тертшауры — (терт – руна, шаур – круг) Рунные Круги, высокоуровневые магические

узоры.

фейдаль — внутреннее состояние, совокупность текущих душевных побуждений

человека: настроения, волевых импульсов, эмоциональных переживаний, направленности и

силы внимания и т.д.

фит — растение с мясистыми листьями, которые употреблялись в Хеллаэне и

Нимриане в вареном и тушенном виде.

шемгас — разновидность виверн.

шиалг — демон, способный колдовать и создавать полуиллюзорное тело.

шудхо — мелкий темный демон, выглядит как сгусток (поток) темного света,

движущаяся тень. Жертва мучается кошмарами и безумием.

эфен — черный огнедышащий конь, всегда черного цвета, ноги вооружены шипами,

чрезвычайно прочная шкура.

Document Outline

Оформить подписку на мои книги можно здесь – -smirnov.ru/subscribe/

Оформить подписку на мои книги можно здесь – -smirnov.ru/subscribe/

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg