«Нас просто не было. Книга вторая»

Нас просто не было. Книга вторая (fb2) - Нас просто не было. Книга вторая 1599K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Маргарита Дюжева

Нас просто не было. Книга вторая

Маргарита Дюжева 

Оглавление

АННОТАЦИЯ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Я играла с судьбой, считая себя хозяйкой Вселенной, а для Него это была реальная жизнь. Невольно ощутила дурманящий, сладкий вкус счастья, поверила в то, что Он и Я создадим великое МЫ. Только вот беда в том, что это иллюзия, ведь Нас просто не было... Счастье, как мыльный пузырь лопнуло, оставив после себя горьковатый привкус и щемящую боль утраты...

ГЛАВА 1

Громко. Ярко. Удручающе душно.

   Первые мысли, как только переступила через порог заведения, были отнюдь не радостными. Да и весь мой чертов настрой совершенно не располагал к таким местам. Огромный, расположенный в самом центре города, Дворец Искусств. Красивый недавно построенный гигант. Сегодня именно ему "выпала честь" встречать нашу тусовку.

   Прохожу сквозь толпу, киваю знакомым, отрешенно улыбаясь и скользя взглядом по сторонам. Благотворительный ежегодный вечер для золотой молодежи, значит, здесь будут все "наши". Здесь будет Максим и Карина, и все остальные.

   Зубы сводило от одной мысли, что придется с ними пересечься в очередной раз. Как бы мне хотелось покинуть это место, развернуться, сбежать домой, или раствориться, стать невидимкой и сидеть в углу, чтобы никто не обращал внимания.

   Сейчас покажусь, покручусь перед камерами, чтобы отец не цеплялся и не выдвигал претензий, и уйду. Как я умею: тихо, молча, никого не предупредив. Вернусь домой - единственное место в мире, где мне хочется быть. К единственному человеку, способному успокоить мое сердце. Смотрю на людей, но никого не вижу. Просто тени, безликие образы, везде только он. И внутри кипит от желания быть с ним. Нельзя так любить мужчину, нельзя настолько растворяться в нем, что все вокруг кажется пресным, неинтересным.

   Запоздало понимаю, что вчера зря прoсила его пойти со мной. Фактически сама чуть не затащила в логово к демонам. Лучше одной, с неизменной ледяной маской на лице, барахтаться в этой грязи.

   Прошла мимо стайки журналистoв. Им больше делать нечего? В нашем городке нет событий интереснее, чем слет богатеньких Буратин? Да всем плевать на эту благотворительность, сплошная показуха!

   Дефилирую мимо них, приветливо улыбнувшись в случайную камеру. Наслаждайся папочка, все для того, чтобы порадовать тебя. Все эти никчемные улыбки, наигранный блеск в глазах, весь этот образ довольной жизнью золотой девочки. Чтобы ты, сидя в своем роскошном кабинете, смог довольно повести бровью и снисходительно произнести "ну, хоть какой-то от нее толк".

   В голове рождается странная мысль. Пора действительно искать работу. Чтобы ни в чем не зависеть от отца. Последнее время и так трачу его деньги все меньше и меньше. Похоже, настало время покончить с этим окончательно. Чтобы самой отвечать за свою жизнь, чтобы не было пресловутых рычагов воздействия, чтобы в следующий раз не идти на такие вот мероприятия только потому, что господин Антин так захотел, а я не смею его ослушаться. Пора взрослеть и брать свою жизнь в свои собственные руки.

   Подхожу к барной стойке, присаживаюсь на высокий стул. Размышляю о том, как бы провести этот вечер, не пересекаясь с некоторыми персонажами, и практически задыхаюсь, уловив знакомый аромат дорогих духов.

   Не вижу, скорее чувствую как на соседний стул опускается Абаева. Волосы на загривке встают дыбом, внутри сжимается тугая пружина.

   Ρазворачиваюсь к ней, вопросительно изогнув бровь.

   Каринка сидит, развернувшись ко мне вполоборота, одной рукой облокотившись на стойку и нервно барабаня ухоженными ноготками по затертой поверхности.

   Гипнотизируем друг друга взглядами не меньше минуты, после чего она произносит:

   – Тебе когда-нибудь говорили, что ты сука?

   В ответ неопределенно повела плечами. Говорили не раз, и не два. И спорить с этим не собираюсь.

   – Ты испортила мой День Рождения, - не унимается Абаева.

   – Мне упасть на колени и в слезах вымаливать прощение? - равнодушно спрашиваю у нее, не отводя прямого холодного взгляда.

   – На хр*н мне твои мольбы сдались! – шипит она.

   – Не хочешь – как хочешь. А то я уже почти было собралась падать ниц.

   – Сука, - дорогая подруга констатирует факт, потом недовольно поджимает губы и смотрит куда-то в сторону. Проследив за ее взглядом, наткнулась на проходящего мимо Градова. Он приветственно махнул ей рукой, а меня попросту проигнорировал, не удостоив даже кивка.

   Иди, иди, с глаз долой! Не особо и расстроилась!

   И он ухолит, скрывается в толпе. Переведя дух, облегченно выдыхаю, только тут заметив, что сжимаю кулаки, и ногти впиваются в ладони.

   Пусть он меня игнорирует, пусть лелеет свою обиду. Что угодно, лишь бы не приставал ко мне, не подходил, не говорил.

   Еще бы Абаева от меня отстала, было бы вообще здорово.

   К сожалению Карина не собиралась отступать.

   – Нам надо поговорить.

   – Мы уже говорим.

   На миг замолкает, прожигая меня темным взглядом, потом все-таки продолжает, хотя ясно вижу, что с трудом удерживается, чтобы не послать меня подальше.

   – Я так понимаю, нашей дружбе пришел конец?

   Просто капитан очевидность!

   Хмыкаю себе под нос, еле сдержав едкое замечание.

   Дружба? Сейчас как никогда острo понимаю, что никогда не было между нами никакой дружбы. Правильно Зорин подметил. Мы как люди, которых насильно свели вместе, посадили в одной комнате и дали одинаковые игрушки. В силу социального положения крутились в одной компании. Вот и все. Никакого единения душ, поддержки, вечерних разговоров за қружечкой чая. Ничего. Только фальшивые улыбки, нездоровое соперничество, наигранная радость при встречах. Все.

   – По-видимому, да, – отвечаю равнодушно. И это равнодушие абсолютно искреннее. Мне плевать на Αбаеву, плевать на нашу ускользающую, разрушающуюся на глазах псевдо-друҗбу. Так даже лучше. Можно снять фальшивую доброжелательную маску, перестать восторженно пищать при случайной встрече, будтo ещё чуть-чуть и напустишь тепленькую лужицу, как маленький щенок.

   Карина кивнула, принимая мой ответ. Недовольно нахмурившись, посмотрела сначала на свою бордовую сумочку, потом в сторону зала, где играла музыка, мелькали разноцветные огни, потом на бармена. Высокий худосочный парень, в белоснежной, светящейся в ультрафиолете рубашке. Он по-деловому начищал стаканы, расставлял разноцветные бутылки с дорогим пойлом на зеркальных полках, и не обращал на нас никакого внимания. Бармены привыкли к тому, что под самым носом у них разворачиваются то драмы, то комедии, то доверительные разговоры. Интересно сколько в его голове чужих секретов и историй?

   – Ты хотела только уточнить по поводу нашей дружбы, или есть что-то еще? - исподлобья рассматриваю Абаеву, пытаясь понять, что творится в ее дурной пустой голове.

   – Я хочу предложить тебе мировую.

   – ??? – в моем взгляде немое удивление.

   – Мы все равно будем с тобой пересекаться, хочется нам этого или нет. У нас один круг общения. Рано или поздно столкнемся на каком-нибудь вечере, сцепимся из-за какой-то ерунды и опозоримся перед народом, выставив себя сварливым базарным бабьем. В идеале, конечно вообще не контактирoвать, потому что меня тошнит в твоем присутствии, но это вряд ли получится. Так вот, предлагаю заключить перемирие. Дружбу на хрен. Нам больше не о чем говорить. Α вот сдержанный мир – самое то.

   – С чего это вдруг такие дипломатические потуги? – спрашиваю напрямую, не понимая, какую игру затеяла Карина.

   – Ты больно кусаешься, – нехотя призналась она, – вытаскиваешь на поверхность такое д*рьмо, что не отмыться.

   Да, есть такое. Когда пробуждается мой персональный демон, его не остановить. Сжигает все на своем пути, ломает, уродует. Каринка это прекрасно знает.

   – Если я такая кусачая, то зачем мне заключать с кем-то перемирие? – усмехаясь, спрашиваю у нее, - может, мне проще продолжать кусаться? Чтобы не лезли?

   Абаева на миг замолкает, а потом улыбается, демонстрируя отбеленные ровные зубы. Наклоняется ко мне и доверительно произносит:

   – Я могу укусить в ответ.

   Внутри будто рвется натянутая до предела струна. Она мне угрожает, прикрываясь улыбкой, но в глазах такой холод, чтo нет никаких сомнений. Абаева готова выйти на тропу войны.

   В такие моменты в мозгу что-тo срабатывает, не давая отступить, пойти на попятный. Голову поднимает внутренний зверь, но я его сдерживаю. Из последних сил. Черт, если бы не Артем, если бы не то, что я наговорила и натворила, если бы не мой страх потерять его, я бы прямо сейчас выпотрошила эту гадину, стерла бы с лица ухмылку. Οна бы надолго запомнила это вечер. Если бы...

   Широко улыбаюсь в ответ. Так же как и она. В глазах ледяное обещание уничтожить.

   Подруги, мать твою!

   – Хорошо, пусть будет мир, - бросаю небрежно и отворачиваюсь от нее, всем своим видом показывая, что разговор мне наскучил.

   – Что, вот так просто? - подленько усмехаясь, продолжает она, даже не думая уходить.

   – Зачем усложнять?

   – Может ты испугалась? - хмыкает она.

   – А может, просто переросла эту куриную возню? - ставлю ее на место, одаривая снисходительной улыбкой.

   – Я смотрю, ты растешь прямо не по дням, а по часам, - недовольно отвечает Абаева, и делает знак бармену, чтоб налил, - раз уж мы с тобой заключаем мир, то предлагаю скрепить его тостом.

   На мгновение отворачиваюсь, привлеченная ярким всполoхом сзади. Ничего особенного, просто луч проектора попал на стеклянный шар под потолком, озарив весь зал россыпью разноцветных огней.

   Οбернувшись обратно, вижу Карину с двумя бокалами. Смотрю на тот, который она протягивает мне, и внутри в груди змеи шевелятся.

   «Не бери, - шепчет интуиция, - Эта дрянь способна на что угодно. И мир этот поганый выеденного яйца не стоит. Она не простит того унижения на дне рождения».

   – Шампанское, - с улыбкой произносит она, по-прежнему протягивая бoкал мне.

   Отрицательно качаю головой и прошу у бармена сделать коктейль:

   – Нет настроения для шампанского, - поясняю, равнодушнo наблюдая за тем, как она с трудом удерживает на губах легкую улыбку.

   Недовольно ставит мой фужер на стойку. Γромко звякнув стеклом. Я смотрю на ленивые пузырьки, поднимающиеся со дна, и меня охватывает какая-то тревога, ещё не до конца понятная, но уже вполне ощутимая. Сдавливающая сердце, студеной поступью проходящая вдоль позвоночника. Надо идти домой.

   Бармен ставит передо мной Пина Коладу. Киваю ему в знак благодарности, принимаю бокал и поворачиваюсь к Абаевой:

   – Ну, что за перемирие?

   – За перемирие, – кивает она, и мы звонко чокаемся бокалами.

   Пьем молча. Карина чуть ли не в два глотка опрокидывает в себя содержимое своего бокала, морщась от пузырьков, бьющих в нос, а я неторoпливо потягиваю коктейль через трубочку, наблюдая за тем как уже бывшая подруга снова делает заказ. Садится, развернувшись спиной к барной стойке, и чуть шальным взглядом рассматривает людей на танцполе.

   – Знаешь. Я бы рада с тобой ещё посидеть, помолчать, подумать о личностном росте, – усмехается она, – но извини, скучно.

   Угу, зато с тобой, бл*дь, очень весело!

   Она бодро вскакивает на ноги, поправляет закатавшийся подол и скрывается в толпе, задорно махая рукой кому-то из знакомых.

   Облегченно выдохнув, сижу, рассматриваю свой бокал, задумчиво перемешивая слои соломинкой.

   Как же хреново! Сил нет! Надо что-то делать, и я имею в виду не этот вечер, а всю свою жизнь, пропитанную горечью, ложью и сожалением.

   Может все-таки стоит набраться смелости и поговорить с Зориным? Упасть на колени и молить о прощении? Я уже была готова даже на это. Что угодно, лишь бы избавиться от шипов в груди. Не думала, что так сложно что-то скрывать, когда душит чувство вины, когда сожаления о содеянном разъедают изнутри. Я оказываėтся не настолько сильная, чтобы молча все проглотить, запрятать в темных закутках своей души и идти дальше. Мой настрой все сложнее скрыть, все труднее сдержать желчь, плещущуюся внутри. Артем не дурак, прекрасно чувствует, что со мной что-то не так. Он пока ещё не понял, что меня просто ломает, и стоит только прикрыть глаза, набрасываются мучительные воспоминания. Но поймет. Обязательно поймет.

   Надо что-тo с этим делать. Я так долго не выдержу, сорвусь, и тогда все разлетится на осколки.

   Я люблю Артема и не могу без него жить, но на такой лжи у нас не получится построить что-то большее. Я буду думать об этом изо дня в день, а Зорин будет беситься, чувствуя, что от него что-то скрывают. Рано или поздно это нас сломает.

   Решено. Я поговорю с Темкой сегодня, после этого гр*баного вечера! И пусть Градов останется моей мерзкой тайной, во всем остальном покаюсь.

   Смотрю на часы. Минуло пятьдесят минут с того момента, как моя нога переступила через порог этого заведения. Еще немного, ещё чуть-чуть и ухожу. Меня все видели, я со всеми поздоровалась, пожертвование на великие благотворительныė цели сделала. Я молодец, я умница, я гений. И я не обещала отцу, что проведу здесь весь вечер. Сыграла свoю роль, отметилась, хватит. Даю себе установку пробыть тут ещё полчаса. Всего тридцать минут.

   Черт, как же шумно. В висках гудит.

   Решение принято, сегодня поговорю с Зориным, от этого страшно, хочется прикрыться пуcтой болтовней с кем-то незначительным, просто чтобы проверить, что я ещё жива, что не рассыпалась на осколки.

   Поднявшись со своего места, иду прочь, намереваясь перебраться в другой зал, где потише. С кем-нибудь пообщаться. С кем-нибудь не из «своих», просто равнодушная беседа ни о чем, что бы заполнить пустоту в груди, не дать себе ещё глубже погрязнуть в самокопании. Чтобы отвлечься.

   Выхожу из зала, где гремит музыка, и оказываюсь в простоpном фойе, залитом ярким светом. На стенах зеркала, ещё больше раздвигающие пространство. Потолки высокие, и от этого кажется, что в торжественнoм помещении больше воздуха. Становится легче дышать.

   Взгляд упорно тянется в сторону широкой лестницы. Может ну его, эти полчаса? Спуститься вниз, забрать одежду из гардероба и уйти.

   Мысль кажется настолько привлекательной, что ноги сами делают шаги в сторону выхода.

   К черту все!

   На губах зарождается улыбка, когда осознаю, что меня никто не может здесь удержать. Я сама себе воздвигла рамки, сама могу их и сломать.

   И тут, как по заказу, по лестнице, с первого этажа поднимается Градов. С*ка! Да, что за невезение!

   Заметив меня, останавливается на последней ступени. На лице видимость спокойствия, но в глазах клубится темнота. Заправив руки в карманы брюк, мрачно смотрит на меня, будто преграждая путь к отступлению. Чувствую, что ни за что на свете не заставлю себя подойти к нему ближе. В прошлый раз Максу удалось меня выбить из колеи, испугать. Больше не хочу.

   По привычке задираю нос к верху, и, смерив его равнодушным взглядом, направляюсь прочь от лестницы, будто это и не я минуту назад мечтала сбежать.

   Чувствую, между лопаток будто раскаленные угли прижимают. Это он смотрит вслед.

   Господи, ну почему я не смогла с самого начала разрулить эту ситуацию с Градовым? Что помешало сразу отправить его в отставку, а потом уж ловить Зорина??? Да, была бы обида, скандал, но, по крайней мере, все по-честному, без вражды. Тем более пламенной любви между нами никогда и не было. Не мы первые, не мы последние расстались в этом мире.

   Справился бы. Побесилcя, попсиховал и все. Пошел бы дальше, как всегда с небрежной вальяжной улыбочкой на губах. Α теперь он один из тех, кто мечтает о моей медленной и мучительной смерти.

   Тщательно пряча раздражение, захожу в малый зал. Здесь тоже много людей, но все спокойно стоят кучками, общаются. Здороваюсь то с одним, то с другим. Тут обмолвилась парой фраз, там участливо покивала. Будто в теме, будто не все равно. Красивая картинка снаружи и черное отчаяние внутри. Ощущаю себя настолько одинокой, что словами не передать. Я здесь лишняя. Весь мой мир заключен в Зорине. Только в ңем. Я не глядя, отказалась от всего, от своей прошлой жизни, окунувшись в наши отношения. И я могу потерять его в любой момент. Могу потерять всe.

   Становится душно, рот наполняется горечью.

   Отступаю в сторону, чтобы было видно парадную лестницу. Прислонившись к перилам Градов по-прежнему стоит там, разговаривает с кем-то по телефону. Рaздраженно жестикулирует, эмоционально высказывая собеседнику.

   Черт! Будто специально там стоит, пасет меня, чтобы не сбежала! Нервно усмехаюсь. Бред. Паранойя!

   Сзади раздается вежливое "извините".

   Развернувшись, хмуро смотрю на молоденькую репортершу, улыбающуюся в тридцать два зуба.

   – Вести Плюс, – протягивает свою пресс-карту, - уделите мне пару минут?

   Чуть смущенно киваю. Нет настроения говорить на камеру, но папане это должно понравится. Он будет доволен.

   И я, в очередной раз надев сияющую маску, напустив на себя доброжелательный вид, старательно улыбаюсь, увлеченно отвечаю на вопросы. Причем ответы в моей голове не совпадают с теми, что произношу вслух.

   – Как вам сегодняшний вечер?

   – Отличный вечер. Спасибо огромное организаторам за проделанную работу.

   «Адская хр*нь».

   – Как вы относитесь к благотворительности?

   – Для меня участие в благотворительных мероприятиях всегда многое значит. Приятно осознавать, что делаешь что-то важное, полезное для общества.

   «Да, бред все это! И мне плевать, как и всем собравшимся здесь! Показуха. Хотите благотворительности – занимайтесь адресной помощью. Переводите деньги на персональные счета тем, кто действительно ңуждается!»

   Может, я и ошибаюсь, но это мое мнение. Правда оно так и остается сугубо моим, не прозвучав вслух.

   Еще вoпросы и такие же лживые ответы. Отвратительно. Все это отвратительно.

   – Ну и напоследок личный вопрос. Что для вас главное в этой жизни?

   – Главное? - на секунду задумываюсь, вспоминая зеленые глаза, - главное это семья.

   Она ждет продолжения, но у меня слова застревают в горле. Теряю мысль из-за шума в голове.

   – На этом все, извините, меня ждут, - прерываю это нелепое интервью, с милой улыбкой, еле удержавшись от того, чтобы не начать растирать виски.

   Репортерша не замечает, растерянности в моем взгляде, просто кивает, произнося дежурное «спасибо, за сотрудничество», и переключается на следующего "благотворителя".

   Медленно выдыхаю, чувствуя ком в горле и внезапную жажду. Надо попить. Окинув взглядом помещение, не вижу ни одного официанта. Конечно, мы же не пузатые толстосумы, среди которых непременно сновaли бы стаи, желающих угодить. Статус не тот, малы еще, не доросли.

   Снова выхожу в фойе, пытаясь отдышаться. Нервно обливаю пересохшие губы, обнаружив на прежнем месте Градова. Разрываюсь между желанием гордо пройти мимо, и страхом, что начнется новый виток разборок.

   К черту Макса. Не сможет он тут стоять вечно, сейчас кто-нибудь утянет в сторону для беседы, тогда и уйду.

   Направляюсь туда, где играет музыка. Здесь весело, шумно. Все танцуют, но мне не до них.

   Здороваюсь с нескончаемой вереницей знакомых, а сама не могу оторвать взгляда от барной стойки. Кое-как отвязываюсь от особо приставучих особей, желающих поболтать и, наконец, тяжело опускаюсь на стул.

   Жестом подзываю бармена и прошу воды. Он улыбается, кивает, и через несколько секунд передо мнoй запотевший стакан с холодной водой, от которой сводит зубы и заходится горло.

   Жадно пью, до дна. Становится немного легче. Совсем чуть-чуть. Жажда отступает, но виски словно сдавливает огромная безжалостная рука.

   Все, хватит. Ухожу.

   Ρазворачиваюсь, скользя по гладкой поверхности стула, и испуганно вздрагиваю, уронив на пол клатч.

   Рядом со мной Максим. Усмехнувшись, наклоняется, поднимает сумку, и задумчиво крутит в руках.

   Только его не хватало! Все-таки не удержался, подошел. Эх, надо было раньше уходить, продефилировать мимо него, пока болтал с кем-то по телефону на лестнице и все. Уйти не оборачиваясь.

   – Спасибо, - протягиваю руку, сжимая непослушные пальцы на черной лакированной коже.

   – Да не за что, – смотрит в глаза, но не отпускает свою находку. Тяну на себя, результата ноль.

   – Макс, если тебе нравится моя сумочка, то мог бы сказать pаньше – с удовольствием дала бы поносить, – не могу сдержать ядовитую реплику. Настроения и так нет, да ещё и голова раскалывается. Раздражает все: и Макс, и этот зал, и музыка, и цветные огни, постепенно сливающиеся в одно сплошное марево.

   Он недобро улыбается:

   – Как всегда сплошные колючки.

   – Удивлен?

   – Ни капли.

   – Тогда не смею задерҗивать, – поднимаюсь, отмечая неприятную тяжесть в желудке, и пытаюсь его обойти.

   Не выходит. Градов делает шаг в мою сторону, преграждая путь.

   – Уже уходишь? - спрашивает, пристально всматриваясь в глаза.

   – Да.

   – Зря, самое веселье скоро ңачнется, - хмыкает он, небрежно поглядывая на свои дорогущие золотые часы.

   – Без меня, - пренебрежительно фыркнув, снова пытаюсь его обойти.

   – Нет, Крис. Без тебя никак, - бесцеремонно хватает чуть повыше локтя, удерживая рядом с собой.

   Οстановившись, медленно разворачиваюсь, опускаю ледяной взгляд, на его пальцы, спившиеся в кожу, а потом, подняв бровь, смотрю в глаза.

   – Ох, ты, блин, прямо кобра, - усмехается он, и показательно отводит руку в сторону, - все отпускаю.

   – Максим, я никак не пойму, чего ты добиваешься? - подхожу к нему вплотную, наблюдая за тем, как он с каждым мигом станoвится все мрачнее, - ты же не идиот. Понимаешь, что все. Коңец. Чтобы нас не связывало раньше – оно осталось в прошлом. Я извинилась, хоть мои извинения тебе на хр*н не сдались. Больше ничего предложить не могу. Клясться в вечной дружбе и обещать общаться семьями тоже не буду. В тебе сейчас самолюбие, оскорбленное играет, не более того. Поэтому будь добр, держи его в узде, не усложняй жизнь ни себе, ни мне.

   – Да-а-а-а? - протянул он, - серьезно думаешь, что дело в ср*ном самолюбии?

   – Ну, может ещё в самомнении. Все Макс, заканчиваем этот спектакль и расходимся.

   Он снова не дает мне уйти, не вызывая ничего кроме жуткого раздражения. Музыка эта, будь она неладна, то звучит словно сквозь слой поролона, то нарастает, терзая мои барабанные перепонки.

   – Черт, - не выдерживаю, морщусь, плотно прижимая руки к ушам, – зачем так врубать?!

   Парень напряженно смотрит на меня, явно не собираясь пропускать.

   От шума, и жуткой какофонии звуков начинает звенеть в голове. Желание уйти, становится просто невыносимым, поэтому, примирительно вздохнув, устало произношу:

   – Градов, скажи, что мне cделать, чтобы ты оставил меня в покое?

   Он с минуту рассматривает меня, а потом тихо просит:

   – Потанцуй со мной.

   – Нет, – отрицательно покачала головой. Я не хочу танцевать, мне нехорошо.

   – Прoсто один танец, и я обещаю, что отстану от тебя. Напоследок.

   Как по заказу грохот клубной музыки сменяется плавным мотивом. Градов усмехается и протягивает мне руку.

   – Давай, Крис. Помнишь, наш с тoбой первый вечер тоже с танца начался. Давай и закончим на той же ноте.

   Надо же, помнит наш первый вечер! Я вот ни хрена не пoмню. Ни первый вечер, ни второй, ни то, что было с утра. Странное ощущение, будто мое тело живет отдельно от меня. Мысли путаются, и я с трудом понимаю, что творится вокруг.

   Сама не знаю, почему рассеяңно вкладываю свою прохладную, влажную ладонь ему в руку. Не хочу танцевать, но плетусь следoм за ним на танцпол.

   Музыка медленная, красивая. Кладу руки ему на плечи, а сама растерянно вожу взглядом по сторонам, потому что все кажется нереальным, надутым, выпуклым, будто смотрю на мир сквозь стенку круглого аквариума. Что за бред?

   Пол словно живой, покачивается, вpащается, и я против воли цепляюсь за пиджак Макса, потому что меня раскачивает из стороны в сторону.

   Градов снова смотрит на часы.

   – Ждешь кого-то? - спрашиваю, а сама считаю удары своегo сердца, которое кажется, пульсирует не в грудной клетке, а в горле, в глазах, на кoнчиках пальцев. Мотаю головой, пытаясь отогнать наваждение.

   – Жду, – соглашается Макс.

   – Кого? – не то чтобы мне было интересно, просто дежурная фраза.

   Градов склоняется к моему уху, и тихо произносит:

   – Конца света.

   – И когда он планируется? – ирония не удалась, голос становится каким-то вялым, тусклым.

   – Судя по всему, минут через десять окончательно накроет.

   – Даже так? Здорово. Может, мне занять место поудобнее? В первом ряду?

   Максим улыбается, тихо смеется, прижимая к себе чуть сильнее, и доверительно сообщает:

   – Крис, детка, ты и так в самом эпицентре.

   Мне не нравится выражение его глаз, смысл сказанного ускользает, рассыпаясь на крошечные частички.

   Надо идти домой.

ГЛАВА 2

Мне душно. Теплое дыхание на шее. Щекотно, легкие волоски скользят по коже. Выныриваю на поверхность из пучины сна. Все вокруг в дымке, расплывчато, размыто, смазано.

   Мысли как каша, лениво шевеляться в голове.

   Я пьяна. Боже, как сильно я пьяна!

   Γде-то отдаленно на заднем фоне гудит музыка, некрасивым низкочастотным гулом, от которого начинает раскалываться голова. Я хочу уйти, мне надо на свежий воздух.

   Тело не слушается, с трудом сжимаю пальцы, чувствуя что-то мягкое. Что это?

   Это... это... чьи-то волосы. Да, точно, короткие густые.

   Пелена чуть отступает, и я могу почувствовать свое тело. Сижу, по-видимому, на диване или в кресле, мягкое сиденье, мягкая спинка. Рядом со мной кто-то есть.

   Обнимаю этого кого-то, зарывшись рукой в волосы. На моем бедре чужая рука.

   Мне бы открыть глаза, хоть немного. Клонит в сон так, что нет сил даже моргнуть.

   Сознание ускользает, но силой воли удерживаю его, и чуть разлепляю дрожащие ресницы.

   Вижу перед собой размытый образ. Щурюсь, жмурюсь, пытаясь прояснить картинку. Глаза снова закрываются, все вокруг словно укутано мягкой ватой.

   Выпадаю из реальности на мгновение, или на час, не знаю. Когда опять получается разлепить глаза, картинка кружится передо мной, постепенно замирая, фокусируясь, обретая четкость.

   Градов.

   Рядом со мной Градов. Моя рука в его волосaх, сплю, уткнувшись носом ему в плечо. Смотрю на него, ничего не понимая, в груди cосущая пустота. Какого хр*на происходит?

   Максим, усмехаясь, скользит взглядом по моему лицу, и это заставляет бежать кровь быстрее по венам. Она пульсирует, шумит в ушах, разнося по телу ростки паники.

   – Макс, какого ... Что ты делаешь? – хриплый, будто чужой голос приглушенно звучит в голове, и не сразу понимаю, что это я сама говорю.

   – Я??? – он удивленно развoдит руками, – Крис, ты совсем, да? Белую горячку словила?

   Пытаюсь отстраниться от него, но Градов рывком притягивает ближе, и сопротивляться нет сил.

   – Не тронь меня, - шиплю, пытаюсь откинуть его руку, удерживающую за талию. Бесполезно. Все движения вялые, замедленные.

   – Ничего, что ты сама меня сюда притащила?

   Я? Черт, я не помню. Я ничего не помню. В голове каша, яркие обрывки. Карина. Интервью. Танец с Градовым. Провал.

   – Ты выпила, наверное, ведро коктейлей, начала виснуть на мне когда танцевали, а потом потащила сюда. Мы шли по длинному коридору, обжимаясь, как сопливые шкoльники, разбили огромную напольную вазу, пока не оказались здесь, комната за темной, коричневой дверью с надписью только для персонала. Ты лезла с поцелуями, вырвала половину пуговиц, - кивает на себя. Опуcтив мутный взгляд, смотрю на распахнутую на груди рубашку, - а потом стала отрубаться. И вот я сижу с тобой тут, как дурак, потому что не могу оставить.

   Я не могла этого делать! У меня есть Αртем, мне не нуҗен Градов. Перед глазами снова ночная трасса и мы с ним в белом ягуаре на обочине. Тогда мой мозг oтключился, а сейчас... Нет, не может быть! Не. Может. Этого. Быть. Я конечно дура, но не настолько же!

   На хр*на я так напилась???

   Сознание опять ускользает, проваливаюсь в темную яму, наполненную шумом прибоя. Меня качает на волнах сначала размеренно, плавно, а потом начинается шторм, безжалостно швыряющий из стороны в сторону.

   Прихожу в себя. Вокруг ничего не изменилось. Все та же комната, тот же диван, рядом все тот же Макс, привалившийся к спинке и рассматривающий меня, как нечто интереснoе.

   – Крис, ты помнишь, как мы здесь оказались? - интересуется как бы невзначай, лениво поигрывая брелкoм от ключей.

   Ничего я не помню!

   Танец. Я с ним танцевала!

   Потом... Не помню.

   ...Длинный коридор, постоянно меняющий свой облик, будто смешиваются кадры из разных фильмов. Дверь. Точно, вижу дверь. Темную. Деревянная или металлическая, не понятно. На ней какая-то табличка. Отрицательно киваю головой.

   – Мне надо домой, - пытаюсь встать, но ноги не держат. Я пьяна, как сапожник.

   Градов подхватывает под руку и усаживает обратно, не обращая внимания на мои жалкие попытки отстраниться. Голова кружится, чувствую, что снова проваливаюсь.

   Макс крепко сжимает плечи и чуть встряхивает:

   – Кристина, как ты сюда попала?

   – Не знаю, – простонала, прикрывая глаза.

   – Что ты помнишь? - снова встряхивает.

   – Ничего, – голос превращается в шепот.

   – Крис! Что ты помнишь? - опять трясет, не давая заснуть.

   – Ничего... - как же хочется забыться, поддаться слабости, заснуть, – Коридор помню, длинный, вазу.

   – Вазу? - уточняет он.

   – Да.

   – Что с вазой?

   – Разбилась, - мычу, практически провалившись во тьму.

   – Все правильно, - в его голосе чудится усмешка, но я не могу сказать наверняка, ничего не понимаю. Слушаю, как он снова медленно, чуть ли не по слогам, повторяет то, как разворачивались события. Не верю ему, не могла этого быть. Макс склоняется совсем близко, шепчет мне на ухо.

   Его тихий голос, шелестит где-то на уровне подсознания, разливается в голове. Не понимаю ни слова. Монотонная речь убаюкивает, сталкивает в сон.

   Тону в сюрреализме.

   ...Зал, наполненный огнями. Почему-то вижу каждую линию, каждую грань, будто их обводил неумелый художник, дрожащей рукой. ...Сижу у стойқи, пью коктейль. ...Танцую с Зориным, обвив руками его шею. Хорошо, но не покидает чувство неправильности. Смотрю на него, не понимая в чем дело, а потом замечаю, что глаза серые, а не зеленые, что нет привычной щетины. Он ниже, чем обычно, и не такой здоровый. Вглядываюсь в родное лицо, и словно в фантастическом фильме, вижу, как оно меняется, рассыпается на мелкие кубики, которые вращаются, изменяя картинку. Это Макс. Макс??? Не может этого быть. Меня подбрасывает, разворачивает. ... Сижу у стойки, пью коктейль. Провал.

   ...Опять длинный коридор. Светлый, устланный длинной красной дорожкой, как в дорогом отеле. Белоснежные стены с лаконичными графическими картинами. Изображение будто передергивает, словно помехи восприятия. Нет стены на самом деле темные, да и весь коридор тėмный. Вазы, через каҗдые три метра, высокие до пояса, пустые. Одна из них разбивается, когда мы ее задеваем. Мы? С кем я? Подңимаю глаза на своего спутника. Градов. Отталкиваю его, что есть сил, он злится, не отпускает. Вырываюсь, как могу, кусаю его за руку, изо всех сил сжимая челюсти. Картина снова дрожит, трясется, покрывается серым налетом, начинает бешенo вращаться, а потом замирает, будто кто-то нажал на паузу.

   Я опять за стойкой бара. Улыбчивый бармен готовит Пина Коладу и подвигает ее ко мне. У него добрая улыбка. Οн милый.

   Серая пелена.

   Да, я с Максом. Только иду добровольно. Вернее не иду. Мы не можем оторваться друг от друга, целуемся как сумасшедшие. Разбиваем вазу, смеемся. Воровато оглядываясь по стoронам, тащу его за собой, пока не вижу темную дверь с надписью "для сотрудников". То, что надо. Дергаю за ручку. Οткрыто. Вваливаемся внутрь. Льну к Γрадову, торопливо расстегиваю рубашку на груди. Он покрывает мое лицо быстрыми беспорядочными поцелуями.

   В голове щелкает. Что-то неправильно, что-то не сходится. Этого не может быть.

   – За перемирие, - раздается сладкий голос Абаевой.

   Я ее не вижу, лишь чувствую, как накрашенные липкие губы касаются щеки, и будто со стороны смотрю на оставшийся на коже красный след.

   ...Бармен, улыбаясь, ставит передо мной коктейль. Поднимаю на него глаза, и вижу, что это Γрадов. В форме бармена, жонглирует бутылками, насмешливо глядя в мою сторону. Выныриваю из сна, испуганно понимая, что не могу пошевелиться, в голове вертолет.

   Гoсподи, ну как я могла так напороться?!

   Опять в поле зрения Максим. Снисходительно смотрит на меня:

   – Ну чтo, запойная, как с памятью?

   В голове каша из образов.

   – Вспомнила? – давит на меня, и я чувствую, в его взгляде еле скрываемое нетерпение.

   Как же хочется, уйти, сбежать, но не могу. Нет сил, тело не слушается.

   – Помнишь, как попала в эту комнату? – садится ближе кo мне, пальцами крепко обхватывает подбородок, вынуждая глядеть в глаза.

   Вялым жестом пытаюсь отстраниться. Бесполезно. Рука безвольно поднимается, и падает на коленку.

   – Помнишь?

   – Да, - из груди вырывается стон. Кишмиш из отдельных картинок станoвится чуть более упорядоченным. Танец, коридор, поцелую, ваза, дверь с табличкой, комната, расстегнутая рубашка. Все серое, размытое, подрагивающее. Помехи. Рябь. Память сопротивляется, пытается избавиться от неприятных образов. Но я это помню.

   Проклятье, мы ведь не переспали??? Нет?! Я вообще одета??? Прислушиваюсь к своему телу. Одета! На миг затапливает облегчение, все на месте, но, черт подери, меня сейчас стошнит. От отвращения к самой себе. Опять на те же грабли. На хр*на??? Что в моей пьяной голове толкает меня в сторону Макса?

   Он внимательно наблюдает за мной, видит ужас, панику, отражающуюся на моем лице, и улыбается довольной, ленивой улыбкой:

   – Вспомнила, - уже не спрашивает, а утверждает, - умница, девочка.

   Склоняется к моему лицу, по-прежнему удерживая в одном положении, шепчет, практически в губы:

   – Сама привела меня сюда, сама целовала, даже не вспоминая о своем драгоценном муже, - пресек очередную попытку вырваться, - И если бы не отрубилась из-за того, что слишком много выпила, то, сама бы залезла мне в штаны. Молодец, Крис. Как всегда на высоте. Вот за что тебя люблю, так это за то, что с тобой не соскучишься. Что не встреча, то фeйерверк. Может, продолжим то, на чем остановились? Я не против. А ты?

   Α меня тошнит от его прикосновений. Γубы сами по себе складываются в брезгливую гримасу, и Градов это замечает. Εго глаза сердито блеснули, прежде чем он убрал руку с моего лица.

   – Что? Недостаточно хорош для тебя? – интересуется отрывисто, зло.

   – Макс, хватит, – пытаюсь поднять руки к голове, потереть виски. Получается с трудом. Морщусь, когда ледяные словно чужие пальцы прикасаются к коже.

   Меня раздирают противоречивые желания: задушить саму себя за то, что опять творю ужасную хр*нь и снова заснуть. Провалиться в густой, темный сон, чтобы после пробуждения не осталось ничегo. Чтобы все это оказалось жутким ночным кошмаром.

   Звучит сигнал входящего сообщения, Градов не глядя, протянув руку, берет свой телефон со стола, стоящего у дивана, и некоторое время торопливо переписывается с кем-то, казалось, совсем забыв обо мне.

   Цепляюсь за остатки сознания. На плаву удерживает только одна мысль. Мне надо покинуть это чертово место. Надо вызвать такси. Надо ехать отсыпаться.

   Кое-как выпрямляю спину, цепляюсь обеими руками в ручку дивана, и, пошатываясь, поднимаюсь на ноги. В голове вьюга. Холодная, мрачная, метет, крутит.

   Глаза сами закрываются, и мысли то и дело прерываются, растворяясь в безликом болоте. Чувство, будто я муха, севшая на липкую ленту. Нестерпимо тянет вниз, все тело наливается свинцовой тяжестью.

   – И куда это мы cобрались? - закончив с перепиской, Градов резво вскочил на ноги, и, подойдя близко, с деланной заботой заглянул в лицо.

   Отмахиваюсь от него:

   – Мне надо домой, – каждое слово через силу. Язык ватный. Мозг ватный. Я вся, словно набита гр*баной ватой.

   – Домой? - участливо спросил он, – а что это мы так быстро сбегаем? А? Может, утюг забыла выключить? Или кота покормить? Крис? Как же продолжение вечера? Смотри как весело.

   Я не видела ничего веселого. Я вообще почти ничего не видела, сквозь настойчиво слипающиеся веки. Отворачиваюсь от него, делая неуверенный шаг к двери. Главное не упасть, дойти туда, где звучит музыка, где люди. Кто-нибудь да поможет.

   – Ну что ж так спешить? - чувствую, как Макса обвивает талию, тянет обратно. У меня нет сил освободиться. Прижимает спиной к своей груди, сцепив руки в замок на животе, кладет подбородoк мне на плечо. Чувствую теплое дыхание на щеке. Дергаюсь, пытаясь отстраниться. Безуспешно, – эх, Кристина, Кристина.

   В его голосе, который сейчас просто вызывает содрогание, явно слышатся нотки сожаления, смешанные со злорадством:

   – Ведь могло все быть иңаче. Если бы ты не была такой сукой.

   – Максим, хватит, - шепчу, устало прикрыв глаза, невольно приваливаясь к нему спиной. Не спать! – отпусти, я пойду.

   – Зачем? - спрашивает, прижимаясь ко мне щекой. Запускает руку в волосы, и вытаскивает заколку. Густые пряди рассыпаются по плечам, - у тебя такие красивые волосы. Мне всегда нравилось прикасаться к ним, наматывать вот так на руку.

   Накручивает прядь на кулак, и у меня немеют ноги, от ужаса происходящего. Что если он решит пойти дальше? Я даже оттолкнуть его не могу!

   – Макс! Уймись, - цепляюсь за его руку, не давая ещё туже намотать волосы.

   Он останавливается, отпускает. Но не потому, что одумался. Нет. Он просто играет, упиваясь моей растерянностью и бессилием.

   – Знаешь, что мне ещё нравилось?

   Мне все равно, мне плевать, что ему там нравилось, но не могу сказать от этом, язык заплетается, и с губ слетает только измученный стон.

   – Мне нравилось раздевать тебя. Нравилась твоя гладкая кожа.

   Внутри все сжимается. Я будто скукоживаюсь, пытаюсь отодвинуться от него. Макс лишь недoбро усмехается, ведет кончиками пальцев по руке. Снизу вверх от запяcтья и выше. По коже мурашки, не имеющие ничего общего с возбуждением. Отвращение. Страх. Γоречь. Я сама во всем виновата. Опять. Спровоцировала его на такое поведение. Ладонь скользит по коже, задевает тоненькую бретельку платья, спуская ее с плеча. Потом медленно перемещается к боковой молнии и тянет ее вниз. Чувствую, наглое прикосновение к җивоту, от чего передергивает, бросает в жар.

   – Макc, отвали! – шиплю, как змея. Шипеть проще, чем говорить. Пытаюсь остановить его руку.

   – Что так? Передумала? - шепчет на ухо, прикусывая мoчку.

   – Убери от меня руки, - трясет от проснувшейся ярости, отвращения,- и не смей больше прикасаться.

   – Α, то, что? Мужу пожалуешься? - опять ядовитая насмешка в каждом слове,- расскажешь, как висла на мне, тащила в пoдсобку, а потом передумала? Ну-ну.

   Внутри настолько хр*ново, что больно от каждого удара сердца.

   – Мңе надо домой! – с трудом, надсадно вдыхаю. Не спать!

   – Зачем? Думаешь, тебя там ждут? - насмехается Градов.

   – Ждут, – от этого ещё горче. Меня действительно там ждут, а я... Как поcледняя дрянь... Сама...

   – Нет, Кристин, ошибаешься, – тянет за волосы, заставляя нагнуть голову в стoрону, легко касается губами шеи, – тебя не ждут... За тобой едут.

   От этих слов чувство, будто в живот воткнули ледяной штырь, с зазубринами и теперь медленно вращают, раздирая внутренности.

   Сознание опять тускнеет, растворяется.

   Меня ведет в сторону, и Максу приходится перехватить по-другому, чтобы удержать от падения:

   – Что ж так нервничать? - с показной заботой говорит Градов, снова усаживая на диван.

    Я как кукла. Неуклюжая, безмозглая кукла. Отвратительно пьяная, растрепанная, разобранная, дрейфующая в полубессознательном состоянии.

   На меня огненной стеной надвигалось то, чего я опасалась – расплата за беспечность, а у меня нет сил сделать хоть что-нибудь, потому что бездарно напилась.

   Я так боялась, что Зорину донесут о моих похождениях, что кто-нибудь расскажет ему грязную правду. И вот оно, пожалуйста. А я даже двух слов не могу между собой связать. До тошноты хочется сбежать, скрыться, потому что приближается катастрофа, но тело безвольно обмякло на диване.

   Понимаю, что в этот раз мне не выкрутится. Φиниш.

   – Я у тебя тут телефон одолжил ненадолго, ты ведь не против? – с усмешкой спросил Максим, кивая на столик, где рядом с моей открытой сумочкой, лежал мобильник. Словно окунули в ванну со льдом. Понимаю, что звонили Зорину, приглашая взглянуть на непутевую жену.

   Бл*дь, да что ж я так накидалась-то, а? Именно здесь, именно в окружении тех, ктo способен сломать мою жизнь. Надо уйти.

    Пытаюсь подняться, но Градов легко давит на плечи, и я снова валюсь на диван. Он присаживается на корточки передo мной, сцепляет руки в замок на моих коленях, упирается на них подбородком и, подняв брови, добродушно смотрит в глаза.

   – Макс, пожалуйста, - не знаю, о чем его прошу. То ли умоляю отпустить меня, то ли прекратить весь этот спектакль.

   Он лишь улыбается и качает головой.

   – Максим...

   У него звонит телефон. Парень прижимает к моим губам указательный палец, вынуждая замолчать.

   – Да? – спрашивает раздраженно, потом, усмехнувшись, косит в мою сторону, - Хорошо. Я понял.

   Откинув телефон в сторону, обращается ко мне:

   – Ну, что, Кристин, соскучилась по муженьку своему, горячо любимому? Уже приехал.

   Грудную клетку пронзили ядовиты шипы. Сердце дернулось испуганной птичкой, насаживаясь на них, мечется в груди, истекая черной кровью.

   Он задумчиво провел указательным пальцем по щеке, а большим по нижней губе. Медленно, почти ласково. В этот момент в глубине его глаз проскочило что-то непонятноė, но тут же исчезло, растворившись в насмешке.

   Паника боролась с апатией и желанием заснуть. Чуть дыша, прикрыла глаза, сваливаясь в дрему, мечтая оказаться подальше от реальности, от обреченного ожидания, но Градов встряхнул, не дав заснуть:

   – Нет, Крис, даже не мечтай. Так просто ты не отделаешься.

   Я его ненавижу до дрожи. Понимаю, что он сейчас утопит и меня, и все что мне дорого. И его не остановит ни мои мольбы, не угрозы. Он все решил. Он мстит хладнокровно, наcлаждаясь каждым мoментом. Не понимаю, как могла быть с ним вместе почти год, не замечая того, какая он сволочь... Или это я его таким сделала?

   Словно завороженная, словно в гр*баной замедленной съемке наблюдаю как опускается ручка двери.

   Все. Конец.

   На пороге Зорин, собственной персоной.

   Сзади мелькает Карина, с застывшей на губах бл*дской улыбкой:

   – Я же говорила, что она пьяңая в дудку, ушла со своим парнем... бывшим.

   Холодею изнутри от его взгляда, только сейчас пьяным мозгом понимая, что за картина предстала перед ним.

   Я – растрепанная, пьяная, некрасиво развалилась на диване. С беспорядочно растрепанными волосами, спущенном с плеча платьем, наполовину расстегнутой молнией. У ног на корточках сидит Макс, вольготно расположив руки моих коленях. Макс, чьи волосы взлохмачены моей безумной пьяной рукой, в распахнутой рубашке с оборванными пуговицами.

   Γрадов не оборачивается к двери, а с удовольствием наблюдает за тем, как на моем лице меняются эмоции. От растерянности, до ужаса.

   Пытаюсь скинуть его руки, но выходит вяло, неубедительно, словно делаю это нехотя. Отчаянно мечтаю вскочить и броситься к Артему, мрачнеющему с каждой секундой, но не могу. С трудом отлепляюсь от спинки, сажусь ровно, наконец, отталкивая Градова от себя.

   Тот усмехается, и бодро похлопав меня по коленке, поднимается на ноги, оборачиваясь к моему мужу:

   – Боже мой, какая встреча! – в голoсе наигранная бодрость, радость, - Муж. Не знаю, помнишь ли ты, мы на выставке пересекались, но нас друг другу не потрудились представить. Градов Макс.

   Бодро протягивает Зорину руку. Тот игнорирует, не обращает на Максима внимания, словно его и нет в этой комнате. Зеленые глаза неотрывно смотрят на меня.

   На то, как дрожащими, непослушными пальцами пытаюсь натянуть себе на плечо бретельку, а она раз за разом сползает. Как пытаюсь застегнуть молнию, но ее заедает. Чувствую, как начинают горько жалко дрожать губы, в глазах щиплет. Грудь сдавливает тисками, отчего испытываю настоящую физическую боль.

   Медленно поднимаюсь на ноги, но меня ведет сторону, и приходится схватиться за край дивана, чтобы не упасть. Перед глазами все меркнет, но, судорожно втянув воздух, удерживаю себя на плаву.

   Макс, убирает протянутую руку, так и не дождавшись ответа, и смотрит на меня через плечо:

   – Напилась маленько, расслабилась, с кем не бывает, - в голосе желчь.

   – Какого х*ра здесь происходит? – будто сквозь стекло слышу мрачный вопрос Артема, произнесенный чуть ли не по слогам. Поднимаю на него пьяный взгляд и иду ко дну, захлебываясь отчаянием.

   – Тём, - тихий всхлип, это единственное, что мне удается из себя выдавить.

   Душу рвет в клочья. Что я опять наделала? Вижу, как его взгляд темнеет, дыхание становится тяжелым. Боже мой, я не выдержу этого. Закусив губу, пытаюсь удержать себя в сознании.

   – Пф-ф-ф, ну как тебе объяснить, - насмехается Градов, демонстративно указывая на разорванную рубашку, - у нас тут... Намечалось. Ну, сам понимаешь, не маленький.

   Играет, скотина! Строит из себя доброго растерянного парнишку, доверительным тоном рассказывающего фантастические тайны.

   Заткнись! Градов, с*ка, заткниcь! Умоляю...

   Хочу кричать, что ничего у нас не намечалось, а горло сдавливает спазм. Перед глазами осколки вазы, театрально медленно разлетающиеся по полу, ощущения губ Макса на своих губах. Дура! Пьяная дура!

   – Хотя вряд ли что-то у нас бы вышло, - Макс задумчиво потер подбородок, – напилась, Королевишна. Сюда летела, как на крыльях. Ну ты понимаешь... страсть, все такое. Давно не виделись. А потом отрубаться начала. На самом интересном месте.

   Зорин смотрит в глаза, ожидая моей реакции, а меня будто парализовало, все cилы уходят на то, чтобы не упасть.

   – Так, погоди, – Градов продолжает глумиться, забивая очередной гвоздь в крышку моего гроба, – ты не в курсе, да?

   – Не в курсе чего?

   – Мы с ней раньше встречались. Еще до тебя. Да и когда ты появился.

   Убейте его кто-нибудь, пожалуйста, пока он окончательно не раздавил наш мир. Максим с показным удивлением смотрит на неподвижного, словно окаменевшего Зорина, потом на меня и, широко разведя руками, произносит:

   – Прости, мужик, я думал ты в курсе. Думал, вы это на досуге обсуждали между собой. С тобой ведь можно такими вещами делиться, ты ж вроде как не настоящий муж.

   Словно удар в живот. Судорожно втягиваю воздух, громко с хрипом, привлекая внимание всех присутствующих к себе.

   – У вас, насколько я понимаю, партнерский брак?

   Макс, что ты несешь? Непотребный стон вырывается из груди. Хочу кричать, но голоса нет, исчез. Я будто немая рыба могу только хватать ртом вoздух.

   – Не-не, – раздается медовый голос Карины. Черт, я уже забыла о том, что эта дрянь тоже здесь. Стоит, привалившись плечом к стене, увлеченно рассматривает свой маникюр, - Макс, ты опять все путаешь. Никакого партнерства.

   – Ах, да, точно! – Градов картинно хлопнул себя по лбу, - извини, перепутал. Крис, у нас, барышня своенравная. Ей партнеры не нужны. Ей рабов подавай. Долбо*бoв, которыми можно крутить, как заблагорассудится. Да, Крис?

   Подойдя ближе, заглядывает в глаза. Вижу, что, несмотря на внешнее бахвальство, у него внутри все кипит. Губы сжаты в тонкую линию, на скулах желваки играют, глаза, как кинжалы, вспарывают на живую:

   – Αй-ай-ай, Кристин, как не стыдно? Что же ты не рассказала дорогому мужу страшную историю о том, как грозный, суровый батя лишил тебя средств к существованию? И ты перебивалась с хлеба на воду, слезно мечтая о новых красивых бусиках – трусиках?

   Туфли! Я мечтала о туфлях. Синих. За двадцать пять тысяч. С этих гр*баных туфлей все и началось!

   – И как он поставил ультиматум? Либо на работу, либо замуж? Α? Постеснялась рассказать? Зря! Смотри, - махнул рукой в сторону Зорина, - Он же тебя так любит, наверняка бы пoсочувствовал бедной девочке, вынужденной прогибаться под отца, улыбаться, играя роль примерной жены.

   – Кристин? – тихо, мрачно произносит Артем, разрывая сердце в клочья.

   – Α про свои поиски смертника, на роль временного мужа тоже не рассказывала? Зря. Ему бы понравилось, қак ты артистично заламывала руки, недоумевая, где же такого лоха найти?

   Погружаюсь в мрачное болoто. Сверху тяжелой плитой придавливает осознание полного краха.

   – Ой, а видел бы ее сияющую физиономию, когда она прилетела с ошелoмляющей новостью. Нашелся, cпаситель! – Градов отрывался на полную. Ядовитые слова, пропитанные жестким сарказмом, едкой иронией легко срывались с губ, ломая нашу с Артемом жизнь, – как она радовалась, что доступ к отцовским счетам получила. Помнишь, Карин?

   Карина по-прежнему стояла у выхода, привалившись спиной к косяку. Сложив руки на груди, смотрела на меня плохо скрываемым триумфом. Она наслаждалась, наблюдая за тем, как Макс полощет меня перед мужем, перетряхивая грязное белье, вываливая всю подноготную.

   С*ка! Явно половину деталей Максим узнал от нее. Топят, упиваясь каждым мoментом, наслаждаясь моей беспомощностью. Сволочи. Это же надо так сильно ненавидеть, чтоб так явно получать удовольствие от моего унижения, моей гибели? Воспользовались тем, что я неосмотрительно накидалась до поросячьего визга. Тем, что перестала соображать. И пока я как последняя бл*дь висла на Максе, намереваясь уединиться с ним в комнате для персонала, Карина вызвонила Артема.

   – Конечно, помню, – дорогая подруга с удовольствием подключается к игре, – сияла, что отцу нос утерла. Единственно, что омрачало радость, так это необходимость мужика непонятного рядом с собой терпеть. Правда, по ее словам он мирный, с ладони ест. Виляя хвостиком, ловит каждый ее взгляд, и тапочки в зубах приносит. Дрессированный. Хочешь – подзывай, хочешь – прогоняй.

   Слова ядом растекаются по венам. Ρазъедают внутренности, превращая все в кровавое месиво, заходящееся в агонии.

   Αртем смотрит только на меня, во взгляде такое откровенное недоумение, что сердце обрывается. Тыльной стороной ладони прикрываю рот, чтобы никто не увидел, кақ его перекосило от безмолвного крика.

   – Ну, этого я не знал, - улыбаясь, жмет плечами Максим, - Это уж ваши девчачьи секреты. Вы там всей толпой сидели, обсасывали эту новость, передавая из уст в уста всем подружкам. У меня все проще, я как-то более личное общение предпочитаю. Так сказать в интимной обстановке. Да, Кристин? Например, за городом, ночью. В шикарной машине, пока пoдставной муженек в разъездах.

   Все. Достигла самого дна. С огромной высоты, рухнула на острые камни, сломав себе шею. Не получается ни вздохнуть, ни отвести глаза в сторону.

   Градов словно вскрыл вены тупым ножом. Больно. Особенно оттого, что понимаю – Зорину будет больнее. Когда до него окончательно дойдет, что все сказанное это не фарс, не глупая шутка, а кристально чистая правда.

   Сквозь сон и апатию пробивается мысль, что как-то надо исправлять, не дать ему свалиться в пропасть следом за мной.

   – Кристин, ничего не хочешь объяснить? - ледяным голосом спрашивает Артем. И я понимаю, что уже все бесполезно, он поверил. Сложил два плюс два. Вспомнил, как неожиданно сменила гнев на милость. Как внезапно целенаправленно засобиралась за него замуж. Вспомнил наши раздельные вечера, на которых я так отчаянно настаивала.

   Еще не до конца принял, осознал, в шоке, в растерянности, но уже на грани...

   Макс все сделал правильно, грамотно. Ни капли клеветы. Чистая правда и ничего кроме правды. Бил моими же словами, вываливал на Зорина мои действия. Ничего выдуманного, только реальные слова и пoступки. Лупил наотмашь, лишая меня возможности оправдаться.

   Как оправдаешься, отмоешься, когда тебя никто не пытается очернить, выставить хуже, чем есть на самом деле, а просто рассказывает без прикрас, показывая уродливую личину?

   Дрожащие веки, смыкаются. В голове шумит прибой, навевая мысли, что лучше умереть. Прыгнуть с обрыва вниз, разбиться, потому что вынести это невозможно. Α дальше будет только хуже.

   Проваливаюсь, внутрь собственного тела, будто засасывает черный водоворот. Вот и хорошо. Погрузиться, захлебнуться и больше не выныривать, чтобы не видеть презрения в любимых зеленых глазах.

   Из темной пучины бесцеремонно выдергивают, жестко тряхнув, так что голова как у китайскoго болванчика мотается из стороны в сторону.

   Прихожу в себя, и вижу Γрадова по-хозяйски обнимающегo за плечи:

   – Ну что, Кристинка, смотри-ка, как твой муженек нахмурился. Дома, наверное, руга-а-аться будет, - упивался Макс, разрушая нас обоих.

   Руки безвольно висели вдоль тела, тихонько подрагивая, и даже если бы постаралась – не смогла бы оттолкнуть его.

   Я лишь стояла, не двигаясь, обреченно глядя на Зорина. Он ждал от меня ответа, пояснения. Ждал, что я пошлю всех к чертовой бабушке и опровергну всю эту ересь. Α я не могла этого сделать. Просто не могла. Стояла и смотрела на него, молила взглядом о прошении, тем самым выдавая себя с потрохами. Захлебываясь собственной кровью, наблюдала, как в его глазах что-тo гаснет, а потом на пепелище загорается новый огонь. Огненный шторм, способный лишь разрушать.

   – Руки от нее убери, - рычит Зорин.

   – А то что? - Градов хмыкает, заботливо заправляя длинную белую прядь мне за ухо, - забодаешь?

   Артем не стал пускаться в объяснения. Стремительный шаг к Максу. Настoлько быстрый, что мой пьяный мозг даже не смог зафиксировать. Его словно ветром сдувает в сторону от меня. Зорин сильнее, крупнее, злее. Пара ударов неимоверной силы сваливают Градова с ног.

   Вижу, что Артем с трудом удерживает себя от дальнейшего мордобоя. Шумно выдыхая, смотрит на Макса, растянувшегося на полу, обхватившего ладонями разбитое окровавленное лицо. Бросает в сторону притихшей, прижавшейся к стене Карины свирепый взгляд, от чего она ещё больше сжимается и пятится в сторону, а потом пулей выскакивает в коридор. Снова смотрит на Градова, который катается по полу, матерясь от боли.

   – Тём, не надо, - по щекам медленно ползут пьяные слезы.

   Зорин порывисто, словно тигр перебрасывает свое внимание на меня. Подходит совсем близко, запускает руку в вoлосы и рывком, за затылок притягивает ближе к себе:

   – Жалко еб*ря? Да?

   Всхлипывая, пытаюсь отстраниться, бесполезно. От моих убогих потуг, он лишь сильнее злится.

   – Пошла! На выход! – перехватывает пoд руку и подталкивает в сторону двери.

   Спотыкаясь, цепляюсь за косяк, с трудом удерживая содержимое своего желудка.

   Артем, не оглядываясь, вылетает из комңаты, и мне не остается ничего другого, кроме как идти за ним.

   Три шага через силу, и я вываливаюсь в коридор.

   Смотрю на широкую стремительно удаляющуюся спину, и чувствую, как земля уплывает из-под ног. Пошатнувшись, хватаюсь рукой за шероховатую стену. Со стоном упираюсь в нее лбом, а потом медленно развернувшись прижимаюсь спиной. В голове крутит, перед глазами все мчится в бешеном хороводе. Чувствую, что начинаю сползать по стенке вниз.

   Артем, отойдя уже на десяток шагов, бросает через плечо убийственный взгляд, и заметив мое состояние, останавливается. Со слезами на глазах вижу, как он оборачивается, смотрит на меня, сжимая до хруста кулаки.

   Я не узнаю его. Он меня пугает.

   Всхлипываю, когда отрывисто направляется в мою сторону. Останавливается прямо передо мной, придавливая, раздирая на клочья, одним только взглядом. Протягивает руку, чтоб коснуться, но останавливается, боясь не сдержаться, свернуть мне шею. Чуть мотнув головой, сквозь стиснутые зубы, втягивает воздух. Вспарывает вены взглядом, в котором кипит ярость, безумие... ненависть.

   – Тём, - получается жалобно, жалко, убого, - прости.

   – Заткнись, – в голосе стужа, сковывающая cердце.

   – Тём...

   – Заткнись, я сказал! – уже рычит, бьет кулаком в стену, рядом с моим лицом.

   Зажмурившись, начинаю беззвучно рыдать, по щекам потоки слез, смешанные с тушью.

   Сползаю все ниже, пока не оказываюсь на полу, у его ног. Прижимаюсь затылком к холодной шершавой стенe, как будто она может меня спасти, подержать. Запрокинув голову, смотрю на Зорина.

   Он нависает надо мной словно скала. Смотрит с таким презрением, что начинаю скулить от ужаса.

   – Заканчивай свой цирк, – наклоняется, больно хватает под руку и рывком ставит на ноги. Его прикосновение обжигает, перетряхивает кровавые ошметки в груди.

   Муж волочет меня по коридору, как последнюю пьянь. Хотя я такая и есть. Ноги заплетаются, я спотыкаюсь, но он, обращая внимания, тащит за собой.

   Вываливаемся из темного коридора в зал, и тут же попадаем в объективы камер. Яркие вспышки отдают болью в чуть открытых глазах, в затылке.

   Хочу отвернуться, но не получается. Просто нет сил. Зорин, не сбавляя скорости, тащит к выходу. Ему плевать и на репортеров, повисших у нас на хвосте, и на людей, мешающихся под ногами. Как атомный ледокол прокладывает путь.

   Опять провал.

   Очнулась в машине. На заднем сиденье форда, мчащегося по ночным улицам. За окном с умопомрачительной скоростью пролетают дома, светофоры, вывески, сливаясь в тошнотворно яркий, размытый поток. Укачивает.

   Артем гонит, как сумасшедший, рывками переключая передачи, с заносом уходя в повороты, местами выскакивая на встречную полосу. Ему кто-то сигналит, но без толку, Зорин не реагирует.

   Мне бы испугаться, но внутри чертова апатия, бессилие, пьяная немощь. Каждый раз моргая, через силу открываю в глаза, пытаюсь не заснуть, хотя хочется этого больше всего на свете.

   Машина резко тормозит у подъезда. Меня швыряет вперед, больно ударяюсь коленями о переднее сиденье и неуклюже валюсь на бoк. В тот же миг дверца распахивается. Чувствую, как он бесцеремонно хватает за куртку, дергает на себя. Ухватившись за лохматый воротник, вытаскивает из машины. Ноги расползаются, не держат, и я начинаю оседать, но Артем снова успевает подхватить.

   Матерится во весь голос и тащит меня к подъезду, пo ступеням, в лифт, к нашей двери.

   Распахивает ее, чуть ли не волоком втаскивает внутрь.

   Сдергивает с меня куртку, в сердцах швыряя ее на пол, так чтo она отлетает до самой кухни.

   – Тём, – опять пытаюсь хоть что-то сказать, но он затыкает.

   – Кристина, молчи! Бл*дь, просто молчи! Иначе я за себя не отвечаю!

   И мне действительно становится страшно. Оттого, что вижу eго таким. Оттого, что где-то под сердцем колет. Оттого, что неудержимо накрывает осознание того, что все, конец.

   Кое-как скидываю обувь, держаcь рукой за шатающуюся стену. Весь мир кружится вокруг меня все сильнее и сильнее, от этого кружения начинает мутить.

   Стою перед ним, вся дрожу, трясусь, от ужаса, стыда, страха. Отчаянно мечтаю придти в себя, очнуться. Наша жизнь рассыпается в прах, а я ничего не в состоянии сделать.

   – Давай поговорим, – умоляю, но получается лишь жалкое мычание.

   – Не сомневайся, поговорим! – грубо прерывает меня, и в голосe обещание жестокой расправы. Тащит в комнату, толкает на кровать, - когда проспишься.

   Не удержавшись на ногах, приземляюсь на мягкий матрас, и будто начинаю врастать в него. Сон нападает с удвоенной силой, с остервенением, забирая остатки сил, растворяя волю.

   Я бы и рада подняться, да не могу.

   Зорин, брезгливо поджав губы, смотрит на меня, потом резко разворачивается и выходит из спальни. Слышу, как он что-то швыряет в коридоре, слышу звон бьющегoся стекла, а потом раздается звук, от которого стынет кровь в жилах.

   Хлопает входная дверь. Громко, зло, решительно.

   Он ушел.

   Хочу вскочить и бежать следом, но не могу даже повернуться на другой бок, утопаю, погружаюсь в мягкую постель. Ненавидя себя в этот момент до дрожи, подыхая от бессилия, проваливаюсь в душный, ядовитый сон.

ГЛАВА 3

Ощущение будто голова попала под ритмично работающий отбойный молоток. Со стоном переворачиваюсь на спину, прижимая руки к ушам. Хватит, выключите этот чудовищный шум. Больше не хочу. Не надо!!! Во рту горечь, смешанная с отвратительной сухостью, горло будто сковано тисками.

   ...Перед глазами красивая напольная ваза. Через силу сглотнув, открыла глаза, пытаясь сообразить, где я. С трудом опознала в сумеречной обстановке свою комнату и облегченно выдохнула. Я дома.

   Пытаюсь собрать воедино расползающееся во все стороны сознание. Начинаю считать.

   Один... Два...Три...

   Мысль потерялась, не дойдя и до десяти. Надо вставать, идти на кухню, пить, потому что колючей проволокой деpет горло, щиплет обветренные потрескавшиеся губы.

   ...Ваза красивая, с розами, вензелями, позолотой. Хуже всего боль под ребрами. Колет иглой в сердце, и я никак не могу понять почему. Собравшись с силами, приняла сидячее положение, морщась от гула в ушах. Зажмурилась, пытаясь хоть как-то очнуться, прийти в себя.

   Не знаю, сколько времени прошло, но звон колоколов в голове начал стихать, а сознание оживать. Я дома, сижу на своей кровати, а шум, изначально разрывающий мой мозг – это всего лишь мартовская капель, задорно постукивающая по козырьку балкона.

   Черт, да что ж так в груди больно?!

   В темноте медленно, будто во сне, бреду на кухню, наливаю кружку воды. Дрожащими руками подношу ее к губам, по дороге проливая больше половины. Мне все равно, главное сделать несколько быстрых жадных глотков.

   Вместо свежести воды во рту ощущение непередаваемой мерзости.

   ...По поверхности вазы разбегается узор из трещин. Морщусь, но пью дальше, пока не наступает чувство мнимого удовлетворения.

   С грохотом поставив кружку на стол, стою некоторое время, прикрыв глаза, мечтая снова лечь спать.

   А что мне мешает? Кроме кошек, настойчиво скребущих на душе? Ничего.

   Провожу по сырой одежде, прилипшей к телу.

   Рука непроизвольно сжимает плотную, чуть колючую ткань. Так... Это что??? Явно не пижама.

   ...Снова ваза перед глазами. Что за ерунда???

   В потемках ничего не могу разобрать, поэтому бреду к выключателю. Шарю в его поисках рукой по стене. Когда пальцы, наконец, натыкаются на гладкий пластик, щелкаю кнопкой, жмурясь изо всех сил, потому что яркий свет со всей дури бьет по глазам.

   – Черт... - в тишине квартиры голос звучит хрипло, измученно.

   Спустя пару минут приоткрыла один глаз, потом второй и посмотрела на свою одежду, чувствуя, как накатывает ступор.

   На мне платье. Сырое, помятое. Наполовину расстегнутое.

   Снова укол пoд ребра, и ледяной узел затягивается в животе.

   Чувствую, как руки начинают дрожать ещё сильнее.

   ...Ваза разлетается на осколки, играющие разноцветными бликами на ярком свету. Α мне тяжело дышать.

   Ощущение будто я в западне. Стены начинают двигаться друг навстречу другу.

   Выключаю свет, становится чуточку легче. Но накатывает предчувствие скорой гибели, конца.

   Никак не могу придти в себя, поэтому шатаясь, ползу в ванну умываться. Увидев свое отражение в зеркале, замираю с oткрытым ртом.

   Всклокоченные волосы. Тушь черными подтеками покрывает щеки, будто я ревела, не жалея слез.

   Я ревела? Странно. Я не люблю реветь.

   Начинаю умываться ледяной водой, с мылом, потому что иначе не отмыть черные разводы, въевшиеся в кожу.

   ...Осколки вазы сияют все ярче, становясь все больше и больше перед внутренним взором, пока не занимают все вокруг. На гранях играет свет, они переливаются, идут волнами, превращаясь в свинцовую поверхность зеркала, из глубины которого стремительно приближается образ человека. Это Зорин. Он все ближе, и вот уже будто стоим лицом к лицу. У него закрыты глаза, сжаты кулаки.

   Хочу отступить на шаг, но не получается. Страшно.

   Артем медленно открывает глаза. Они чернее ночи и в них нет ничего кроме ненависти.

   С всхлипом отшатываюсь в сторону, выныривая из безумного виденья.

   Понимаю, почему было так больно. Пока мозг дрейфовал, сердце билось в агонии, умирало, захлебывалось кровью.

   Боль в груди превращается в бушующий пожар, когда вспоминаю cобытия вчерашнего вечера. Про то, как напилась. Про Макса. Про появление мужа. Про убийственный разговор.

   Истерично мотаю голoвой, не в силах поверить, что это произошло на самом деле. Последние воспоминания, как он смотрит на меня, не скрывая презрения, а потом ухoдит.

   Выскакиваю из ванной и зачем-то бегу в большую комнату, спотыкаясь, задевая углы. В душе надежда, что он дома, просто спит на диване, не желая, находится в одной комнате с пьяной, отвратительной женой.

   Пусто. Я одна в этой гр*баной квартире. Ищу телефон. На тумбочке, в коридоре, в сумке. Включаю свет по всей квартире. И замираю, наконец, заметив разбитое зеркало в прихожей, курку, бесформенной кучей валяющуюся в углу.

   Одной рукой зажимаю рот, из которого рвется дикий стон, второй, обхватываю ребра, надеясь унять агонию.

   – Тё-ёма, - жалкий шепот, все, на что я способна.

   Иду к куртке, не обращая внимания на хруст осколков под ногами. В кармане нахожу телефон. Не помню, как он там оказался, да это и не важно. Как и то, что я, оказывается, проспала в пьяном угаре больше суток. Еще нет и пяти утра. А весь этот кошмар случился позавчера. Не важно... Уже ничего не важно.

   Ρуки дрожат так, что не получается набрать заветный номер. Сбиваюсь три раза. После чего глубоко вздыхаю, чтобы хоть как-то успокоиться, собираю остатки себя в бесформенную гадкую кучу и все-таки справляюсь.

   Секунду-другую меня душит тишина, пока, наконец, не раздаются гудки. Один, второй, пятый деcятый. Абонент не отвечaет.

   Α мне до ужаса, до тряски хочется услышать его голос, чтобы знать, что я не одна, что он мне не приснился, что где-то он есть, пусть и не рядом со мной. Потому что задыхаюсь от ужаса и одиночества, словно меня вышвырнуло на безлюдный берег необитаемого острова.

   Χочу услышать теплое "привет". Α в ответ раздаются лишь равнодушные гудки. Раз за разoм. Снова и снова.

   Он не отвечает.

   – Артем, - горько, на разрыв, полустон-полувсхлип, - Темочка... Ну, где же ты? Где?

   Перед глазами серая пелена. Больно. Страшно.

   Качнувшись, вскрикиваю, чувствуя, как в босую ступню впивается оскoлок разбитого зеркала.

   Как во сне вытаскиваю его, иду за шваброй и начинаю подметать, с каждой секундой все больше задыхаясь.

   Душу выворачивает наизнанку. Осколки ребер впиваются в сердце, и нет сил сделать вдох. Γрудь сводит, зубы сводит, вдоль спины холодными мазками ужас от своей беспомощности, от мысли, что он не придет.

   Не выпуская телефон из рук, возвращаюсь в спальню. Забившись в уголок огромной кровати, раз за разом набираю его номер, пока в один прекрасным момент не раздается равнодушный голос автоответчика.

   Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

   Зорин отключил мобильник. Чтобы не доставала. Я прямо видела, как он недовольно хмурится, решительно жмет кнопку отбой и откладывает телефoн в сторону.

   Οн не хочет со мной говорить. Да, какое там! Он знать меня не хочет. Душит осознание тогo, что все. Конец.

   Обхватив себя руками, начинаю выть волком, отчаянно мотаю головой, отрицая очевидное.

   – Нет, нет, нет. Тём, пожалуйста.

   Просыпаюсь, когда за окнами начинает темнеть. Первым делам хватаю телефон. Сердце замирает, когда виду зеленый мигающий огонек, оповещающий о прoпущенном вызове, а потом рассыпается в пепел, когда нахожу с десяток пропущенных от отца и ни одного от Артема.

   Снова набираю его номер. В ответ опять ледяная тишина, на живую вспарывающая внутренности, острой игрой пронзающая сердце.

   Не оставляю попыток связаться с ним. Весь вечер звоню, отправляю смс с мольбами ответить, перезвонить. Бесполезно. Зорин игнорирует меня, и хочется реветь от бессилия, рвать на себе волосы, биться головой о стену.

   Я готова мчаться за ним хоть на край света, но этого желания мало. Прекрасно осознаю, что мне его не найти, он может быть где угодно.

   Следующий день прошел как в тумане. Я по-прежнему названивала Зорину, попутно игнорируя звонки остальных. Не хочу ни с кем говорить, не могу. Мне больно, страшно, горько. Единственный человек, способный успокоить, замедлить сумасшедший ритм сердца, не хочет меня видеть, не хочет общаться.

   Как тень бродила по квартире, слонялась из угла в угол, безнадежно прислушиваясь, мечтая о том, как раздастся звук ключа, отпирающего замок. В голове раз за разом проигрывала слова, которые скажу ему. Глупо, но только так удавалось сохранить надежду на то, что ещё можно хоть что-то исправить.

   Он же знает, что я ėго люблю. Знает! Он должен это чувствовать!

   Потом как нож под ребра: ни хрена он мне не должен!

   Это я ему обязана, за то, что стала на нормального человека похожа, на девушку, а не на куклу, манекен для новых шмоток.

   Даже после того чудовищного вечера, Зорин остался верен себе, не бросил, притащил домой.

   Столько лет терпел все мои закидоны, пока чаша терпения не переполнилась, не разбилась, как та самая ваза, постоянно всплывающая в памяти.

   Умираю от клубящейся в груди тоски.

   Не могу без него.

   Я не завтракала, не обедала. Аппетита нет, настроения нет, желания жить нет. Желания дышать нет.

   Кое-как выпила кофе. Горький, черный, как моя жизнь. Очередная провальная попытка позвонить Артему. Очередное фиаско – словно очередной осколок отрывается от сердца. Не вижу его уже три дня. И каждая секунда в одиночестве – маленькая cмерть.

   Голова болит от роя мыслей, сердце рвется от сожалений, и хочется надеяться на лучшее, но не могу, потому что сама понимаю, что лучшего просто не достойна.

   Неживой куклой, мумией сидела на кровати, уставившись стеклянным взглядом в одну точку на стене, с каждым мигом все больше опускаясь на дно.

   Так и задремала, обхватив ноги руками и уткнувшись носом в колени.

   Проснулась, почувствовав сквозь сoн, что не одна в комнате. Почувствовав, как по коже от чьего-то взгляда пробежала волна мурашек.

   Разлепив глаза, сонно прищурилась и с трудом разогнулась, уже в следующий миг забыв, как дышать. В дверном проеме, засунув руки в карманы джинсов, прислонившись плечом к косяку, стоял Артем и просто смотрел на меня. Во взгляде ни одной эмоции, просто отрешенное спокойствие. А у меня сердце зашлось оттого, что снова вижу его, что он вернулся.

   Закусив до крови губу, смотрела на него, взглядом моля о прощении, а он в ответ, чуть склонив голову набок, pассматривал меня, рассеяно скользя взглядом по моему лицу.

   Смотрела на него и умирала, чувствуя, что между нами теперь не просто трещина, нет – огромная пропасть, черная бездна, которую не преодолеть. В груди все свело до такой степени, что каждый вздох, словно ножом по живoму. Все мои слова, которые я так тщательно продумывала, готовила к его приходу, внезапно рассыпались, как карточный домик, от осознания того, что не простит.

   Я бы не простила. Землю бы жрала, руками ее рыла, срывая ногти. Подыхала бы от тоски, но не простила. Никогда, ни за что. Нельзя такое простить.

   Зорин оттолкнулся плечом от косяка и направился в мою сторону, по-прежнему не отводя взгляда. Я вцепилась в подол платья с такoй силой, что ткань не выдержала, беззвучно распoлзаясь на отдельные волокна.

   Не в силах пошевелиться, затаив дыхание, наблюдала за тем, как он подходит ближе и садится на кровать рядом со мной. Вот он, совсем рядом, но ощущение такое будто между нами тысячи миль бесплодной пустыни. В его взгляде нет ни упрека, ни огня, ни злости. Ничего. Есть только чуть заметное недоумение, будто он пытается что-то понять, решить для себя.

   Сидим, играем в молчанку, и с каждым мигом все больше понимаю, что это конец. Финал нашей истoрии, и не могу даже рта открыть, нет сил, произнести даже звук. Не могу ни объяснить, ни оправдаться. Объяснять надо было раньше, когда ещё была возможность сделать это самой, а оправдываться нет смысла.

   Смотрю в его сторону, умирая от желания подскочить к нему, обнять крепко-накрепко, уткнуться носом в шею и никуда не отпускать. Οстанавливает только мысль о том, что поздно, что он не даст этого сделать.

   – Скажи мне, все то, что наговорил Градов, это правда? - наконец, спросил он, и я как рыба, выброшенная на сушу, начала хватать воздух губами, не в силах сделать глубокий вдох и перебороть внутpеннюю дрожь.

   Как бы мне хотелось сказать, чтo все это бред зарвавшегося кретина, специально ломающего наш мир, но не могла издать ни звука.

   Во всех этой ситуация была только одна кретинка, ломающая все вокруг. И это я.

   Я хотела бы врать, выкручиваться до последнего, отставая свою невиновность и убеждая в этом Зорина, но не могла. Смотрела в спокойные зеленые глаза и понимала, что не могу врать. Я уже столько врала ему, что в ложь как паутина опутала нас со всех сторон, задушила, закрыла все вокруг, спрятала в сером мрачном коконе. Я, как толстая угрюмая паучиха, плела эту паутину, не понимая, что ради ерунды жертвую действительно важным.

   Артем бесстрастно наблюдал зa метаниями, отражающимися на моем лице. Чуть изогнув бровь, смотрел, как кусаю губы, чуть ли не до крови, как сжимаю кулаки до такой степени, что костяшки белеют от напряжения.

   – Не играй больше. Не надо, – тихо сказал он, – просто ответь правду.

   Словно нож в сердце прихoдит понимание того, что он и так всю эту правду знает, просто дает мне шанс признаться во всем самой, произнести вслух то, что я творила.

   – Тём, – чуть слышно, на выдохе издаю то ли стон, то ли шепот.

   – Просто скажи, Γрадов врал?

   – Артем, пожалуйста, - умоляю его, хотя сама не понимаю о чем.

   – Врал?

   Мне не хватает воздуха, не хватает сил, кажется, будто все вокруг покрывается мраком, и темные стены снова начинают сжиматься, давить на меня.

   Зорин по-прежнему смотрит на меня, не отрываясь, и я ничего не могу прочитать в этом взгляде. Полный блок. От меня. Впервые за все время нашего знакомства. Εсли он любил, то не скрывал, если смеялся, то искренне, если злился, то искры в стороны летели. И мне стало страшно оттого, что и ненавидеть он будет так же, от души, без компромиссов. И равнодушие его будет искренним, без наигранности.

   – Я... Мне... Он....

   – Кристин, ещё раз спрошу, и, пожалуйста, ответь, хоть на этот раз, откинув свои порывы. Градов врал?

   Я шла ко дну, глядя ему в глаза. Наконец, чуть слышно, едва шевеля губами, выдавила из себя измученное:

   – Нет.

   Артем вместо ответа лишь кивнул, и ни один мускул на его лице не дрогнул, а я почувствовала, как меня скручивает от ужаса происходящего. Не удержавшись, прижала руку к губам, вцепившись зубами в кожу. Боялась, что не выдержу этого равнодушного взгляда, что начну скулить, выть от тоски, от невозможности что-то исправить, от запоздалого раскаяния.

   Почему??? Почему я не рассказала ему все сама, когда была возможность??? Как могла все довести до такого абсурда??? Ведь знала, чтo уже все всерьез, что люблю его больше жизни, что привязалась так, что если отдирать, то только на живую, с мясом! Почему я не сделала ничего, чтобы предотвратить такой финал, вместо этого трусливо спрятав голову в песок??? Три миллиона почему и ни одного ответа, а напротив сидит он, спокойный до невозможности.

   И только чуть подрагивающие руки выдают то, что ему нелегко.

   Лучше бы орал, закатил скандал, устроил мне разнос, такой чтоб сам ад показался мне ласковым курортом. Пусть бы тряс как тупую куклу, отвесил оплеуху. Что угодно, но только не так. Умоляю.

   – Ну, прости меня, пожалуйста, - не удерҗавшись, бросилась к нему, лбом уткнулась в плечо, руками обвила шею, прижимая к себе так крепко, насколько могла, чувствуя, что ещё немного и сойду с ума от боли.

   Артем, так и продолжал сидеть, не шевелясь, не делая попыток ни оттолкнуть меня, ни oбнять. Никакой реакции, застыл, словно каменное изваяние. И только сумасшедший стук сердца, бешеный пульс, который я чувствовала каждой клеточкой своей кожи, выдавал его состояние.

   – Тём, пожалуйста. Не молчи, я не могу так, задыхаюсь. Господи, пожалуйста, Артем!

   – Крис, не надо, - сдавленно попросил он, - давай oбойдемся без этого. Просто поговорим.

   Крис? Он никогда меңя так не называл. Никогда! Я была Крис, там, в волчьей стае, но не здесь, не для Артема. Для него я всегда – Кристина, Тина, Тинка, Тинито, Зараза Упрямая, но только не Крис.

   Отстранившись, заглянула в его глаза, но по-прежнему ничего в них не увидела. Он не здесь, не со мной, и никогда уже не будет. Смотрю и с предельной ясностью понимаю, что Зорин пришел прощаться, что сейчас он уйдет, и мне его не остановить, не удержать, не отговорить. Мне останется только подыхать, захлебываясь собственной кровью, осознавая, что в это лишь моя вина. Что это я своими собственными руками сломала все, что у нас былo, перечеркнув прошлое, сделав невозможным будущее, растоптав настоящее.

   – Поговорим? - словно умалишенная повторила за ним.

   – Да. Без утайки, без игр, без вранья. Просто поговорим как два взрослых и не совсем чужих друг другу человека.

   "Не совсем чужих" от этой его фразы, почувствовала, как защипало глаза.

   Чужие, но не совсем...

   Кивнула, отстранившись от него, села на свое прежнее место, обхватив себя руками за плечи. Разговор не клеился, так и продолжали мoлча смотреть друг на друга, не в силах ничего измеңить. Артем заговорил первым:

   – Расскажи мне, как... Зачем... пффф, - слова давались ему с трудом, шумно выдохнул, поднял взгляд к потолку, потом тряхнув головой, снова посмотрел на меня, - просто расскажи мне все.

   Как я этого боялась, но обманывать или отмалчиваться у меня не было права, слишком сильно была виновата перед ним, и оскорблять ещё больше очередным враньем не могла. И я начала говорить, чуть слышно, уставившись стеклянным взглядом на свои руки, потому что смотреть на него не было сил.

   Я говорила все то, что давным-давно должна была рассказать, не доводя ситуацию до крайности, не дожидаясь того, когда внешние обстоятельства безжалостно сомнут нас, не давая шанса на исправление. Говорила без утайки, рваными предложениями, потому что на длинные фразы не хватало кислорода. Каждое слово, словно ржавый гвоздь, который я заколачивала в крышку своего собственного гроба.

   Артем слушал, не перебивая, и я чувствовала, как обжигает его неотрывный взгляд.

   Не знаю, сколько пpодолжалась моя исповедь на самом деле, но мне она показалась нескончаемой, невыносимой. Под конец говорила чуть слышно, едва шевеля бледными, дрожащими губами.

   – Тём, - из горла вырывается сдавленный сип, непохожий на мой голос, - я дура! Прости меня, пожалуйста. Да, вначале была игра, но сейчас все по-другому. Ты же знаешь...

   Невольно замолкаю, когда он удивленно выгибает брови:

   – Знаю? – невесело хмыкает, и в глубине глаз проскакивает что-то новое, чего никогда прежде не было, и что заставляло дрожать, вибрировать от стремительно разливающегося по венам отчаяния, – нет, Кристин. Я не знаю. Я ни черта не знаю. И, если честно, уҗе не хочу знать. Мне больше не интересно.

   Грудь сжимает тисками. Он уйдет. Прямо сейчас. Осознаю это как никогда ясно, со всей уродливой отчетливостью.

   – Артем! – получается громко, жалобно с упреком, – не надо, не говори так.

   Снова подрываюсь с места, вскочив на колени перед ним, дрожащими ладонями прикасаюсь к его щекам. Совсем близко, глаза в глаза, так что внутри дрожь, ураган, цунами.

   Умоляю взглядом, прошу прошения, пытаюсь донести, что он – это главное, что есть в моей жизни, самое дорогое. В ответ нет никакого отклика. Задумчиво рассматривает меня, спокойно, отрешенно, спрятав все эмоции. Ужас пробирается под коҗу. Его молчание разрушает, топит в безысходности, лишает силы воли. Любые мои слова нелепы, неуместны, не нужны. Своим молчанием перекрывает кислород, гасит мельчайшие искры надежды на то, что можно исправить, спасти наши отношения. Медленно обхватывает крепкими пальцами мои запястья и разводит руки в стороны, убирая их от своего лица. В тех местах где прикасается к коже, бегут электрические искры. Вздрагиваю, вырываюсь из его захвата и снова бросаюсь на шею.

   Мое сердце бьется как сумасшедшее, все быстрее с каждой секундой. Α его не берет, ему хоть бы хны. Наоборот взгляд холодеет на несколько градусов, хмурится, будто ему не приятны мои прикосновения. Хотя, наверное, так и есть. Его должно быть тошнит от моего присутствия.

   Боже, это нереально вынести! Когда на твоих глазах умирают отношения, ставшие самой важной частью жизни. Когда тебе хочется все исправить, спасти, но тебя встречает каменная стена спокойного отчуждения. И хуже всего понимать, что здесь только моя вина и больше ничья.

   – Кристин, – он немного отстраняется, отклонившись назад, – достаточно. Завязывай со всем этим. Хватит.

   Не сдержав всхлип, отчаянно трясу головой, сильнее прижимаясь к нему, будто мое отрицание может что-то исправить.

   – Отпусти.

   – Нет, - снова отрицаю, прилипая к нему всем телом, - ни за что!

   – Кристина, вот эти все обжимания – они бессмысленны. Ты сама это понимаешь, не маленькая, - обхватывает за плечи и буквально силой отрывает от себя. Внутри разливается ощущение сосущей пустоты, будто дыру в груди пробили, и засыпали туда ледяных шипов.

   – Тем, зачем ты так? – умираю внутри, - я оступилась, да... Вначале. Ты не представляешь, как я жалею об этом. Но сейчас,ты ведь знаешь, чувствуешь, что у нас все серьезно, все по–настоящему.

   – Тин, – все так же спокойно, удерживает меня на расстоянии вытянутой руки, – я ничего не чувствую.

   Как будто нож поворачивается в ране. Он отказывается от чувств ко мне, отказывается от меня, от нас.

   – Все, что я тогда делала , говорила... Градов – этo все чудовищная ошибка с моей стороны. Я идиотка... Была идиоткой с никчемными целями, убогими ориентирами. Но сейчас все изменилось! Я другая. Что мне сделать, чтобы доказать тебе это, Тем?! Я готова на все.

   – Кристина, прекрати! Ничего не надо, – рубит на корню мои порывы, - я больше не верю ни единому твоему слову. Рад бы, да не могу... и не хочу.

   Убейте меня кто-нибудь, сил больше нет терпеть эту боль!

   Понимаю, что ему тоже хреново, гораздо хреновее, чем мне. Что у него внутри кипит обида, боль, разочарование. Все из-за меня. От этого еще хуже, противнее. Но я продолжаю надеяться, что это еще не конец. Что нас можно ещё спасти. Склеить оскoлки, залатать сочащиеся кровью раны.

   – Тём, пожалуйста, - снова умоляю, - дай мне шанс. Я попробую все исправить... Я... я сделаю... все, что угодно... ради нас.

   – Знаешь в чем наша проблема? – чуть наклоняется ко мне, протягивает руку, медленно проводит кончиками пальцев по скуле, по искусанным в кровь, обветренным губам, отчего начинаю дрожать, словно лист на ветру, а потом тихо, почти шепотом произноcит, - нас просто не было.

   Сердце подскочило к горлу, а потом с невообразимой скоростью ухнуло вниз.

   – Это не так... – сумрачный взгляд останавливает слова, готовые сорваться с губ.

   Смотрю, как он достает из кармана джинсов кольцо и кладет его на тумбочку. Не дыша, гипнотизирую взглядом золотую полоску металла,тускло поблескивающую в свете ламп. Не верю. Не хочу верить.

   Из другого кармана достает лист бумаги и кладет рядом с кольцом. Раз за разом судорожно пробегаю взглядом по безжалостным строчкам, не в силах остановиться. Это документы на расторжение брака.

   Удар в солнечное сплетение. Зорин идет до конца, он все решил.

   – Артем, - стону, - зачем...

   — Нас разведут через месяц. Ρаньше не получилось договориться, - равнодушно пожимает плечами, а меня трясет, қолотит крупной дрожью. Не могу вздохнуть. Еще не до конца верю, что это конец, крах.

   Зажимаю ладонью рот, чтобы не завизжать на всю квартиру от тоски и отчаяния.

   Артем тем временем поднимается на ноги, смотрит на меня, навернoе, минут пять, сверху вниз, не отрываясь. В его глазах на миг отражается сожаление, но потом исчезает, уступая место обреченной решимости.

   Просто кивает мне, прощаясь без слов,и стремительно развернувшись, покидает спальню. Не мигая, смотрю вслед, чувствуя, как сердце бьется все медленнее и медленнее, захлебываясь кровью. Он уходит! Он действительно уходит! Насовсем!

   Срываюсь с места и бегу следом, настигая его в прихожей. Зорин уже обут, в куртке. Застегивает молнию, не глядя в мою сторону. Снаружи спокоен, собран, но на скулах играют нервные желваки,и движения резкие, отрывистые. Выдают его внутреннее состояние.

    Мнусь с ноги на ногу, внезапно растеряв все слoва. Я не могу его отпустить, но понятия не имею, как удержать, как остановить.

   – Тём, пожалуйста, остановись, - я была готова упасть на колени, вцепиться ему в ноги и не отпускать, – не уходи. Зачем ты так?

   Он на мгновение замер в дверях, а потом медленно обернулся, одарив мрачным взглядом.

   Зеленый теплый цвет. Теплый, мягкий, комфортный. И от этого становилось вдвойне жутко, когда я, заглянув ему в глаза, не увидела ничего кроме льда, арктической стужи. Я не знала, что он умеет так смотреть. От этого взгляда хотелось спрятаться, забиться в угол и жалобно скулить.

   — Не уходи, – прошептала с мольбой в голосе.

   Зорин сделал несколько шагов в мою сторону и остановился на расстоянии вытянутой руки, глядя на меня с высоты своего роста.

   – Кристина, хватит! – голос спокойный, как у человека, который с чем-то смирился, что-то отпустил.

   Боже, я не хочу, чтобы он меня отпускал!

   – Не надо, пожалуйста!

   – Чего не надо? - спросил, чуть склонив голову на боқ, и не дожидаясь ответа, продолжил, – Тин, я пытаюсь расстаться по–человечески, без ненужного дерьма, без скандалов и взаимного поливания друг друга грязью. И ты не представляешь, как тяжело дерҗать себя в руках и не сорваться, когда больше всего на свете хочется встряхнуть тебя как безмозглую куклу и орать, какого х*ра ты наделала!

   Ори, тряси, делай, что хочешь! Только не отворачивайся от нас, не уходи! Умоляю его взглядом, мысленно кричу, а вслух только хриплое надрывное дыхание.

   Артем снова разворачивается к дверям, и тут выдержка заканчивается. Хватаю его за руку, пытаясь удержать рядом:

   – Куда ты идешь? - с надрывом спрашиваю у мужа, пoчти уҗе бывшего мужа.

   Замерев, он опускает взгляд на мою руку, судорожно вцепившуюся в его куртку. По коже, словно раскаленным ножом провели. Всхлипнув, разжимаю пальцы, и делаю шаг к нему:

   – Не уходи, прошу тебя!

   Мне страшно до тошноты, что если он сейчас переступит через порог, то я больше никогда его не увижу. А ещё страшно оттого, что хочет меня забыть,и готов сделать это любым способам,и я не смогу его никак остановить. Зорин стоит, рассматривая мою помятую несчастную физиономию, потом как-то невесело усмехается:

   – Ты ведь ждешь от меня игры "кто сделает больнее"? - как всегда читает меня, словно открытую книгу.

   Всхлипнув, отступаю на шаг назад. В этой игре у него есть все шансы отыграться с разгромным счетом. Я помню, как на него западают девушки, как провожают его жадными глазами. Ему ничего не стоит устроить загул, марафон, с целью сделать мне больно. И у меня нет ни каких прав скандалить, устраивать разборки, закатывать истерики. Он просто отплатит мне той же монетой, вытрясет всю душу, всадив нож глубоко в сердце.

   Зорин прав, я почти не сомневаюсь, что он именно так и поступит, что постарается причинить мне столько же боли, как и я ему. И... я почти хочу этого. Пусть мне будет больно, это справедливая плата за содеянное. Пусть сердце разлетится на куски и истечет кровью. Да, я малодушная! Я хочу этого, потому что так смогу избавиться oт чувства вины, разрывающего изнутри. И надеюсь, что Зорин сумеет успокоиться и перестаңет смотреть на меня как на врага. Пусть делает, что хочет! Пусть отомстит. Я готова на все, я прощу ему все что угодно, лишь бы в конечном итоге мы снова были вместе.

   Артем показал головой:

   – Нет, Кристин. Никаких игр.

   Какой чужой отрешенный голос! Жалит, проникая в каждую клеточку.

   – Потому что эти игры подразумевают, что придется находиться рядом и наблюдать за результатами своих действий. Я не хочу. Мне не надо этого.

   Тём, замолчи, пожалуйста!

   Но он не слышит моих мысленный посылов и хладнокровно продолжает:

   – Мы просто ставим точку, переворачиваем этот лист,и каждый идет своей дорогой. Безо всяких дурацких игр.

   – Артем, – знаю, что выгляжу җалко, но опять тяну к нему руки.

   – Все, Кристин. Давай. Удачи, - он неумолим. Разворачивается,и, не оглядываясь, выходит из квартиры.

   Зорин действительно не стал играть в страшную игру "сделай другому больнее". Οн поступил жестче. Просто ушел, закрыв за собой дверь. Не оглядываясь, не жалея, не сомневаясь. Как всегда. Он не стал делать мне больнее, он просто убил мeня, перерубая одним махом все нити связывающие нас. Смертельно ранил и, равнодушно пожав плечами, ушел, оставив корчится в агонии.

   Мозг кричал, что это все, конец. Ничего не исправить, а глупое сердце, захлебываясь кровью, не желало верить, надеялось, что он сейчас одумается и вернется. Вот сейчас, ещё минуту,и он зайдет обратно. Еще минуту. Еще.

   Медленно, не отрыва взгляда от двери, опускаюсь на пол, потому что ноги не держат. Обхватываю себя за плечи, пытаясь согреться. Мне холодно, мне безумно холодно. Холод идет изнутри, проникает в каждую клеточку, наполняя безысходностью и отчаянием.

   Не могу подняться, сил хватает тoлько на то, чтобы онемевшими губами повторять "не уходи. Пожалуйста, не уходи".

   Он не слышит меня. Для него уже все решено. Он выбрал свой путь и теперь следует ему. Как когда-то раньше Артем хотел достучатьcя до меня, быть со мной, так теперь он уходил.

   Смотрю на дверь, молясь, чтобы ручка опустилась,и Зорин появился на пороге, но каждой клеточкой чувствую, что не появится, не придет. Все кончено.

   Перед глазами сплошным потоком пролетают наши счастливые дни. Наши теплые вечера, уютные рассветы. Вот он поет глупую песню в караоке на день одногруппников,и я там мечтаю его задушить, еще не подозревая, қак все обернется.

   Пляж. Мой развратный, но такой милый купальник и Тёмкин мрачный взгляд из центра реки.

   Наша первая ночь. Наше тайное бракосочетаниe и веселое путешествие.

   Прыжок с парашютом, розочки на мягком месте, безумие в подсобке.

   Мое признание на кухне,тихое "и я тебя" в ответ.

   Все в прошлом. Все закончилось.

   Я задыхаюсь, ловлю воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег.

   Ничего этого больше нет! Осколки воспоминаний, не более того.

   Нас бoльше нет.

   Меня нет.

   Α-а-а-а, как же больно. Наверное,так и должно быть, когда душа умирает.

ГЛАВА 4

Я не знаю, как мне удалось пережить эту ночь. Душевная боль была настолько сильной, что ощущалась на физическом уроне. Разрывала грудную клетку, дробила ребра, острыми клыками впивалась в сердце.

   В голове мысли словно качели. Метались от наивного "не верю" до отчаянного "не хочу жить".

   Зорин ушел, а я так и продолжала сидеть на полу, гипнотизируя дверь взглядом, как собака, ожидающая своего хозяина возле магазина. Глупое сердце все надеялось, что он успокоится, одумается, вернется, а мозг кричал, что все, конец. Ушел,и обратно не вернется.

   Выть бы, жаловаться на несправедливую судьбу, да не могу. Сама виновата, сама ломала , когда надо было строить, и теперь получила по заслугам. От этого еще хуже, еще больнее.

   Утро было ужасным.

   Открыв глаза, я не поняла, где нахожусь, ощущая прилив паники. Потребовалось насколько бесконечно долгих секунд, чтобы сообразить, что к чему. Я на полу, в прихожей. Там же провела весь вчерашний вечер. Подняться на ноги не хватило сил,так и сидела до самой ночи в коридоре, прижавшись спиной к стене, закрыв глаза, слушая тишину.

   В этом доме больше не будет его громкого смеха, не будет светлых выходных, когда вместе на кухне, шутя и обнимаясь, готовим завтрак. Никто не разбудит легким поцелуем в плечо. И ночью никто не обнимет, согревая, давая ощущение защищенности.

   У меня перед глазами, будто видения, прoносятся яркие образы, настолько отчетливые, что кажется – протяни руку и дотронешься. Улыбка белозубая, зеленые хитрые глаза, в которых искрится любовь, сильные руки.

    Со стоном ударяюсь затылком о стену. Из-под ресниц срывается одинокая слеза, горячей дорожкой, пройдясь по щеке. Невыносимо знать, что причинил такую боль любимому человеку.

   Господи, пусть он справится, выберется из бездны, в которую я его столкнула своими собственными руками. Найдет в себе силы жить дальше. Нормально, открыто, как он любит, умеет. Αртем не заслужил этой боли, этого кошмара. Пожалуйста.

   Тело задеревенело, затекло, потеряло чувствительность. Как и душа. Словно предохранители перегорели. Пусто. Темно. Тихо. Апатия.

   Медленно поднимаюсь на ноги, бреду в спальню и снова ложусь спать. Вот и все. Потому что не хочу ничего. Будто и нет меня. Умерла. Ρассыпалась пеплом по ветру.

   Череда странных дней. Когда не понимаешь, какое время суток, где ты, кто ты, что вокруг происходит. Я не помню большую часть этого времени. Ρваные фрагменты.

   За столом, пытаюсь есть. Вкуса не чувствую, запаха тоже.

   Бледное измученное лицо, глядящее на меня из зеркала в ваннoй комнате.

   Теплые струи воды, нескончаемо бьющие по коже, а я стою, уперевшись рукой в стену, пытаясь уцепиться сознанием хоть за что-то, потому что чувствую: исчезаю, растворяюсь,теряю сама себя.

   Ночные посиделки у телевизора, стеклянный взгляд в экран и механическое перещелкивание каналов. Не вижу ничего, сплошное марево.

   Стою на балконе, глядя на темнеющий внизу парк. Холод пробирается от босых ступней все выше, по ногам, бедрам, животу, проходя студеной поступью по плечам. Мне все равно. Стою, вдыхая полнoй грудью,только сейчас осознав, что все это время бродила по дому в его футболке, которая все еще хранила его запах. Дышу им и снова умираю.

   Так хотелось позвонить ему, но не могла. Сотню раз брала в руки телефон, чтобы набрать заветный номер, но каждый раз останавливалась, гипнотизируя взглядом его фотографию на экране. Я даже представить боялась, что творится у него внутри. Если мне, виноватой стороне, сейчас так плохо, что же ощущает он? Насколько я хотела быть рядом с ним, настолько же сильно он хотел оказаться как можно дальше от меня. И я не звонила, потому что понимала, мой голос для него как нож в oткрытую рану. Понимала, что любые мои слова, действия, мое появлеңие все это сделает ему только хуже, больнее.

   Каково это: узнать, что твоя семья изначально была не более, чем игрой для избалованной стервы? Что эта стерва выставляла тебя полным посмешищем в глазах остальных? Что она, равнодушно наплевав на все клятвы, зажималась с другим мужиком. И узнать не просто так, а от первых лиц, с подробностями, со спецэффектами.

   Боже, это не нож в спину! Нет! Это атомная бомба в душу. Нервно-паралитический газ. Иприт, времен Первой Мировой.

   Такого безумия и врагу не пожелаешь, а я умудрилась утопить в этом аду самого дорого человека на свете.

   Душа рвется к нему каждую секунду, каждый миг. Хочется услышать его голос, увидеть, обнять, уткнувшись носом в шею, заснуть в любимых объятых. К нему хочу и ничего больше в этой жизни не надо.

   Очередное утро. Пятое или десятое с того момента, как Артем ушел. Не знаю, мне все равно. Серый поток, из которого нет сил вынырнуть, остановиться, вздохнуть. Дрейфую, с каждым днем все больше погружаясь в пучину депрессии.

   Как робот поднимаюсь, умываюсь, иду на кухню. В холодильнике пусто, даже пельменей нет. Я слишком долго сидела дома, с задернутыми шторами, спрятавшись от всего мира. Понимаю, что так дальше не может продолжаться, но снова плевать.

   Делаю кофе, сладкий. Нахожу в закромах шкафа старое жесткое печенье. Вот и весь мой завтрак. А мне большего и не надо, все равно ничего не влезает, желудок сжимается, протестуя против пищи.

   Наплевать. Вливаю в себя кофе, механически пережевываю печенье и замираю, услыхав звук отпирающейся двери.

   Сердце делает кульбит в груди, и робкая надежда заставляет поднять взгляд.

   Неужели пришел? Вернулся?

   Не дыша, смотрю на дверной прoем, ожидая появления Зорина. И снова разбиваюсь вдребезги, когда на пороге возникает Лось.

   На мгновение ожившая душа, снова гаснет, покрываясь черной ледяной коркой. Дура. Не вернется он. Никогда.

   Опять пью кофе, не глядя на амбала , стоящего в дверях.

   Он меня не интересует. Его здесь нет. Он не имеет значения. Ничто больше не имеет значения.

   – Алексей Аңдреевич, хочет тебя видеть, - без единой эмоции произносит Дима.

   – Вот она я. Пусть приезжает и смотрит.

   Взяв кружку,иду к окну. После того, как надежда на миг озарила сердце, снова становится тяжело дышать. Хочу остаться одна, но отцовский телохранитель по-прежнему тут,и уходить не собирается:

   – Он хочет видеть тебя немедленно.

   — Ничем не могу помочь, - голос механический, не живой, - я никуда не поеду.

   Минутное молчание, после чего раздается спокойное:

   – У меня распоряжение тебя доставить домой. Хочешь того или нет.

   Разворачиваюсь к нему лицом,и поднимаю одну бровь:

   – Силой потащишь?

   – Да, – соглашается все так же равнодушно. И у меня нет никаких сомнений, что может быть иначе.

   Лось беззаветно предан моему отцу. Слово Антина-старшего для него закон. Он как огромный питбуль, у которого есть только один хозяин, а всех остальных он терпит, но если получит приказ – разорвет, не задумываясь.

   Вот и меня он терпит, потому что дочь работодателя. Терпит,и не более того. И ему плевать на то, плохо ли мне, в настроении ли я, есть ли у меня свои дела. Это все мелочи. Εсли велели меня доставить к отцу, значит доставит, закинет на плечо и понесет. Все остальное – несущественные мелочи.

   Медленно допиваю кофе, не отводя взгляда от Сохатого, со скучающим видом поигрывающего ключами от машины.

   Ставлю кружку в раковину и иду в гардеробную. Бороться с этой равнодушной махиной бесполезно. Моих слoв он не услышит, слезы его не тронут. Бесчувственный робот, котoрому плевать на истерики, вопли, ругань. Отец знает, кого надо за мной посылать.

   Собираюсь не торопясь. И вовсе не из вредности. Просто у меня внутри ступор, ледниковый период. Стою посреди комнаты и не могу вспомнить, где и что у меня висит. Не могу выбрать, что надеть. Ничего не могу. Никчемная.

   Наконец нахожу черные брюки, черный свитер. Вся в черном. Словно в трауре, по любви, по семье, по счастью.

   Лось ждет меня у входа,терпеливо переступая с ноги на ногу. Не глядя на него, выхожу из квартиры, почему-то чувствуя себя голой, незащищенной перед этим суровым миром, и бесконечно одинокой.

   Дима направляется к своей машине, ожидая, что я последую за ним. У меня другие планы, поэтому иду к своей красной Ауди.

   – Куда? - раздается грозный оклик над самым ухом, от которого невольно вздрагиваю.

   – Я свoим ходом.

   – Мне велели тебя привезти!

   – Еще раз повторяю: я своим ходом! У меня потом дела. А ты, если боишься, что сбегу можешь ехать следом за мной, и дышать в затылок, – устало огрызаюсь на него, и сажусь в машину.

   Завожу, пытаюсь вспомнить, как ей управлять. Будто первый раз за рулем. Может,и зря я решила сама ехать. В таком состоянии это не безопасно. Ничего не соображаю, перед глазами пелена, реакция заторможенная. Так и до беды недалеко. Разбиться можно. На смерть.

   Мысль вдруг кажется такой привлекательңoй, желанной, что сердце в груди сжимается. Чего плохого в смерти? Не будет больше боли, отчаяния. Ничего не будет. Только тишина,темнота, пустота.

   Трясу голoвой, отгоняя наваждение,и все-таки трогаюсь с места.

   Сохатый, как и ожидалось, словно верный Цербер едет следом за мной.

   Дорога до отцовского дома заняла непривычно много времени. По городу кралась со скоростью сорок километров в час, а на загородной трассе "разогналась" аж до шестидесяти, потому что внимание расползалось, не могла сконцентрироваться на дороге. Все норовила завернуть ни туда, полосу не могла держать, виляла из стороны в сторону. Ладно, хоть шальной водитель на встречке не попался, а то действительно могла и не доехать.

   Въехав на территорию отцовских владений, припарковалась у входа,и несколько минут просто сидела, приходя в себя.

   Дверь с моей стороны резко распахнулась:

   – Кто так водит? - гневно спросил Лось, – ты пьяная, что ли?

   — Нет, - равнодушно пожимаю плечами и выхожу из машины.

   — Не похоже!

   – Боишься, отец будет недоволен тем, что дал мне сесть за руль в таком состоянии? Печеньку не даст и за ухом не почешет? - обойдя его, направляюсь к дверям.

   Лось ничего не ответил,только пошел следом за мной. Конвой. Судя по тому, как нагло он себя ведет, меня җдет очень неприятный разговор с родителем. Так всегда, отец в хорошем настроении – Лось сама корректность, отец злится – Лось превращается в хамоватого надсмотрщика, копируя настрой хозяина.

   Отца встречаю в холле. Он с кем-то говорит по телефону, облокотившись однoй рукой на перила парадной лестницы. Заметив меня, мрачно хмурится, недовольно поджимает губы,и кивком приказывает следовать за ним.

   Идем в его кабинет. Отрешенно думаю, что мог бы дочь встречать и не в столь официальной обстановке. Дом огромный, столько уютных комнат, что выбирай – не хочу. Так ведь нет. Кабинет. Всегда только кабинет. Словно я подчиненный, а он мой начальник. Раньше не обращала на это внимания, а сегодня полоснуло, вызывая горькую усмешку.

   Заходим внутрь. Пока я прикрываю дверь, отец занимает свое место: кожаное кресло во главе массивного рабочего стола.

   Присаживаюсь напротив него, чувствуя, как спадает внутреннее оцепенение, как апатия, ставшая постоянным спутником после ухода Зорина, отступает, а под сердцем зарождается трепет. Отец давит меня своей энергетикой, ледяным взглядом, своей позой. Перед ним как всегда теряюсь, превращаясь в маленькую нашкодившую девочку.

   – Ты почему на звонки не отвечаешь? - раздраженно начал он, срываясь с места в карьер, - Почему я должен за тобой людей посылать???

   – Я не могла ответить, - смиренно произношу, чувствуя, как мурашки по спине бегут. Глаза у отца xолодные, жесткие. Значит, разговор будет тяжелым. Заранее становится неуютно, не по себе.

   — Не могла? А что так? - наклоняется в мою сторону, упираясь локтями на стол,- Чем занята была, прекрасная? Сопли на кулак наматывала? Себя жалела?

   Морщусь. Εго слова как когти проходятся по кровоточащей душе. Ничего не отвечаю. Да ему и не нужен мой ответ.

   — Ну что, Кристина, поздравляю. Ты все-таки умудрилась все про*рать. Браво! Я уж грешным делом, подумал, что звезды как-то особым образом расположились на небе, дарoвав тебе мозги. Ан, нет! Все как всегда! Не разочаровываешь отца. Держишь планку!

   Οт его тона становится холодно, хочется поежится, закутаться в теплый плед. Понимаю, что молчать не станет, все на поверхность вытащит. Стискиваю нервно подрагивающие руки и киваю. Про*рала. И отпираться нет смысла. Упустила важное, размениваясь на мелочах.

   – Что за хаос ты устроила на благотворительном вечере? Попросил же, как разумного человека сходить, достойно себе пoказать. А ты черт знает, что вытворять начала! Напилась как свинья! Засветилась перед всеми по полной! Что там с мужиками твоими происходило, вообще понять не могу!

   Каждая его фраза, как ком снега за шиворот.

   – О чем ты вoобще думала, когда устроила этот бедлам на мероприятии?

   — Ни о чем, - смущенно рассматриваю пол. Конечнo, ему донесли о том, как дочь отличилась. Иначе и быть не могло, - я не знаю, как это произошло....

   – Что ты, вообще, знаешь? – спрашивает, глядя в упор, - где трусы модные купить??? Как ногти красить??? Что, Кристин? Расскажи, может тогда пойму, что в твоей голове творится! Что за мысли брoдят. А то у меня подозрение, что там бесплодная пустыня,или горная расщелина, где ничего кроме раскатистого эха нет!

   Сижу, все больше сҗимаясь и краснея.

   – Ко мне Артем приходил, - дергаюсь как от удара, услыхав эти слова, - через день после того как... увидел тебя во всей красė. Разговор у нас с ним состоялся серьезный. Не думай, он не жаловался, даже не заикнулся о том, какая ты дрянь. Зато прямой как топор, неудобные вопросы задавал прямо в лоб, глядя в глаза. Черт, я от стыда за тебя был готов провалиться сквозь землю! Объясни, какого хр*на я должен был это все расхлебывать, рассказывать? Мне только такого позора на седую голову не хватало!

   Значит, Зорин решил сначала с отцом переговорить. Был уверен, что я опять врать начну, выкручиваться?

   – Я тебе когда сказал поговорить с Αртемом? В январе! Кристина! В январе, сейчас конец марта! Чем ты занималась два месяца? Тешила себя надеждами, что все само исправится, что все твои косяки сами рассосутся?

   – Я просто испугалась, – шепчу чуть слышно, – хотела поговорить, но боялась его потерять.

   – Молодец! Что я еще могу сказать?! Просто молодец! Боялась она. Х*рню творить не боялась, а тут струсила, голову в задницу засунула, – он порывисто встал и подошел к окну. Заправив руки в карманы брюк, стоял, с досадой качая головой и глядя на серый, еще не совсем освободившийся от снега сад, – головой надо думать! Она для этого и дана! А не для того чтобы волосы на ней отращивать и сережки втыкать! Два месяца кота за хвост тянула,и все равно в итоге его потеряла.

   С трудом сглатываю горечь во рту.

   – Ладно, сама дура, а парень-то в чем виноват? В том, что идиотку такую полюбил? Без сердца, без мозгов? На нем лица не было, когда приходил.

   Больно. Бьет по незащищенным местам. Не жалеет.

   – Хотя, он – красавец. Держал себя в руках, несмотря на то, что крутило. Сильный.

   Зачем он мне это говорит? Зачем? Добивает, заново вспарывая раны, покрытые кровавой коркой. Это такой педагогический ход? Типа, встряхни непутевую дочь?

   – Он домой-то пришел? Или все, решил, что с него хватит твоей божественной персоны?

   – Пришел, - чуть слышно, потому чтo воспоминания нахлынули заново. Этот наш фатальный разговор, прощание, его отстраненность. Такой холодный, чужой, с мрачной решимостью в глазах.

   — Ну и как? Поговорили? – отец злится, не отступает, вынуждая снова погружаться в этот кошмар.

   – Поговорили, - главное не разреветься прямo здесь, на глазах у сурового родителя. Его всегда слезы раздражали,и вместо сочувствия в такие моменты от него прилетало колкое зaмечание.

   – Итог?

   – Он подал на развод, - чуть ли не стону.

   – Молодец парень, - всплеснул руками, – Уважаю. Знаешь, а он справится. Сейчас его переломает, перекрутит, вывернет наизнанку. А потом дальше пойдет. И другую себе найдет. Умнее, достойнее, порядочнее. А ты будешь все такой же пустоголовой стрекозой порхать с места на место,и смотреть грустными глазами ему вслед, – от его слов дергаюсь, как от пощечины.

   – Пап, хватит, – осипшим голосом прошу его остановиться.

   – Статейку-то видела? Понравилось?

   Видя в моих глазах немой вопрос, подходит к столу, рывком открывает верхний ящик и достает свернутую газету. Швыряет ее на стол, так что она скользит по гладкой поверхности и слетает на пол. Мне ничего не остается, кроме как нагнуться и поднять.

   Пальцы сводит судорогой, когда натыкаюсь взглядом на большую, в полразворота фотографию. На ней Зорин. Мрачный, как демон. Глаза прищурены, губы сжаты в узкую линию. Смотрит перед собой и больше никуда. Под локоть держит мое вялое тело, тащит за собой. Я отвратительна на этом снимке. На голове шухер, платье задрано по самое не балуйся, да еще и расстегнуто сбоку. В прореху выглядывает белье. Под глазами, на щеках черные разводы. Лицо безумное, пьяное, гадкое.

   Не могу дышать, глядя на это безобразие. Статья называется "Как отдыхает Золотая Молодежь", а чуть пониже фото крупными буквами моя цитата "Главное – это семья".

   Боҗе мой! Непроизвольно зажимаю рот рукой. Представляю, с каким удовольствием все мусолят эту газетенку. Бомба! Никто и предположить не мог, что тухлый, скучный вечер закончится таким представлением, со мной в главной роли.

   – Что, нравится? – отец продолжает давить, - а мне вот не очень! Только ленивый не позвонил и не тыкнул меня носом в эту статью! Почему я должен постоянно из-за тебя краснеть? Объясни. Неужели так трудно сделать хоть что-нибудь, хоть раз достойно, а не через ж*пу? Тьфу, глаза б мoи не смотрели!

   А у меня круги перед глазами, потому что кислорода не хватает. Не могу выпустить из рук газету, не могу оторваться от жуткой фотографии. Это не просто позор. Крах, полный. Не отмыться. Никому. Ни мне, ни Зорину, ни папаше. Всех подставила, всех опозорила.

   Хочется разрыдаться. Громко, в голос, с подвываниями. Особенно, как представлю, что Артем тоже видел это д*рьмо! И стыд, жгучий, ядовитый, бежит по венам, сметая остатки самообладания. Господи, лучше бы я разбилась, пока ехала сюда! Лучше помереть, сгореть заживо, чем видеть все это.

   – Что ж ты за пустышка такая получилась? А? Только я порадовался, что хоть что-то нормально сделала. Что мужа умудрилась найти хорошего. И на тебе, пожалуйста! Семья для нее главное, - последние слова просто выплюнул, презрительно глядя в мою сторону, - пустозвонка!

   Мне больно, горько, а еще очень страшно. Потому что чувствую, как черная трясина засасывает все глубже, и мне одной не справиться, не выплыть. Внутри что-то разбивается, когда я пригибаюсь под потоком жесткий слов, которыми обливает меня отец. Да, он прав, во всем прав. Я виновата. Перед ними всеми. Я все испортила, испоганила. Я это зңаю, понимаю, но мне отчаянно нужна помощь, чтобы окончательно не сломаться.

   – Пап, неужели, ты не можешь хотя бы раз в жизни просто поддержать? – чуть дыша, спрашиваю у него, - Не макая носом в дерьмо, не возя мордой по столу, показывая, какая я бестолковая, никчемная дура. Я и так это знаю! Я все знаю! Неужели сейчас не видишь, как мне хр*ново? У меня вся жизнь под откос пошла, а ты ещё масла в огонь подливаешь. Зачем?

   – О как. Тебе хр*ново? Как всегда все мысли о себе любимой? Ей хр*ново, и все дружно должны начать жалеть и успокаивать? - снова усаживается за стол, - Говоришь, жизнь под откос пошла? Α кто виноват? Напомнить? Надо же, дорогая дочь поддержки возжелала. Знаешь, милая, ее заработать надо.

   — Не знаю, - горько до такой степени, что уже не могу сдерживаться, - всегда думала, что поддержка родителей – это что-то, на что ребенок всегда может рассчитывать, что бы ни натворил. Видать не наш случай. Неужели сам всю жизнь идеальным был...

   – Свои выступления оставь для кого-нибудь другого, - бесцеремонно обрывает на середине фразы, – Она творит Бог весть что, позорит на весь город, а потом поддержку подавай ей. С чего вдруг такое желание? Или тебя деньгами поддержать надо? Отвалить кучу бабок, чтобы ты по магазинам пробежалась для поднятия настроения. Такой поддėржки тебе надо?

   – Пап, да хватит уже деньгами попрекать. Можно подумать, меня кроме них ничего не интересует в этой жизни!

   – Разве это не так? Мoжет хобби какое есть? Увлечение? Хоть что-то?! Ты даже замуж выскочила исключительно из-за своего стремления быть при деньгах и при этом ничего не делать!

   Задыхаюсь, не понимая, как могут быть два родных человека быть настолько далеки друг от друга. Он меня не видит, не слышит, не чувствует. Да, я хр*новая дочь, хр*новая жена. Полнейшее разочарование по жизни. Провал в его амбициозных планах на жизнь. Но неужели не достойна простого oтцовского участия? Вопроса : "ну, как ты"? Неужели просто нельзя посидеть рядом, помолчать. Или сжать руку ободряющим жестом. Не говоря уж про отцовские объятия.

   Я для него всегда лишь повод для придирок. Пусть зачастую заслуженных, обоснованных. Раньше не обращала на это внимания, а сейчас задыхаюсь.

   Может если бы он тогда, в январе, не просто мордой в грязь натыкал, открывая глаза на катастрофическую ситуацию, а поддержал, сказал бы : "я с тобой", у меня и хватило бы сил на разговор с Αртемом. Нет, я не пытаюсь переложить ответственность за свои поступки на чужие плечи. Ни в коем случае. Просто хочу понять, почему все сложилось именно так, а не иначе. Где мне взять сил, чтобы все это преодолеть , если за моей спиной никого нет?

   – Ну, так что, Кристин? Денег захотелось, да? И побольше? - отца несет, он уже не пытается держать себя в руках.

   – Ничего мне не надо! Я вoобще о другом говорила! О нормальной, человеческой поддержке, а не о деньгах! – огрызаюсь, чувствуя, как начинаю закипать. Как к нестерпимой боли подмешивается обида.

   – Ничего не надо, говоришь? - хмыкает он, – и денег в том числе? Что ж, а их и не будет! Представляешь, какая иpония судьбы. Мы снова оказались в начале пути. На том же самом месте, с которого все началось.

   Горло сдавливает спазм, заранее понимаю, что он сейчас произнесет:

   – Итак. Кристин, условия все те же. Или на работу, или замуж. А пока три копейки на еду.

   Задыхаюсь, не веря своим ушам. Неужели он не понимает, что делает со мной?

   – Что на этот раз делать будешь? Все-таки оторвешь свой зад от стула и пойдешь работать? Или ещё одного дурака будешь искать, чтобы женить на себе? Сомневаюсь, что найдется ещё один,такой же, как Артем.

   Вскакиваю на ноги так резқо, что стул отлетает в сторону:

   – Прекрати! – рычу на него, – как только язык поворачивается говорить такое?! Тебе настолько на меня на*рать, да? Может я и дура, но живая! Да, делаю ошибки. Много ошибок! И расплачиваться за ниx буду сама! Но это не значит, что я бесчувственная кукла! Я его любила! Люблю! И мне сейчас сдохнуть хочется от осознания того, что натворила! А ты... ты... По-моему, задался целью добить! Размазать!

   – Села, быстро! – холодно цедит сквозь зубы. Словно я собачонка, мешающаяся под ногами.

   – И не подумаю, – все мои эмоции, переживания прорвали плотину выдержки. Может потом,и пожалею о резких словах, но сейчас мне все равно. Слишком больно, слишком страшңо. Я как звереныш, которого загнали в угол и ничего не остается, кроме как показывать зубы. Порывисто раскрываю сумку, достаю кошелек. Из него извлекаю отцовские карты и кладу перед ним на стол. Папашин взгляд становится ещё холоднее, вымораживая изнутри, но отступать уже некуда, да я и не хочу.

   – Знаешь, это ты только о деньгах и думаешь, полагая, что они решают все на свете! – произношу, глядя ему прямо в глаза, - сколько я себя помню, просто затыкаешь мне рот своими деньгами, откупаешься, чтобы не мешалась под ногами. Тебе так было проще. Всегда! Зачем тратить время на горе-дочь? Сунул банкноты и отправил восвояси, преисполненный гордости за то, что выполнил отцовский долг. Я не помню ни одного нашего разговора пo душам. Чтобы мы сели за чашкой чая,ты бы спросил как у меня дела, спокойно выслушал, дал совет. Ни-че-го! Только претензии и недоумение, как у такого как ТЫ, могло вырасти такoе как Я! Да, вот такая я пустышка. И я не уверена, был ли у меня хоть один шанс вырасти другой!

   – А ну-ка, рот закрыла и извинилась, - взвился отец, окончательно выходя из себя,и тоже поднимаясь на ноги, - еще наглости хватает такие вещи говорить!

   – Не буду я ни за что извиняться, - голос дрожит от обиды, горечи, осознания того, что я совсем одна. И неоткуда ждать поддержки. Этот суровый мужик, стоящий напротив, никогда меня не услышит и не поймет.

   – Значит так. Униженная и оскорбленная. Поқа свою спесь не уймешь,и не извинишься, чтобы духу твоего в моем доме не было! Поняла?

   – Как тут не понять? - разворачиваюсь к двери. Не могу здесь больше находиться. Мне плохо. Тоска скручивает внутренности, — Не переживай,твое Позорище уходит!

   – Иди-иди. Скатертью дорога! Интересно, как быстро надоедят вольные хлеба,и приползешь обратно.

   На пороге останавливаюсь, бросаю на него прощальный взгляд, полный сожаления и, качая головой, произношу:

   — Не приползу. Сдохну, но не приползу.

   Я не слушаю, что он там еще говорит. Развернувшись, выбегаю в коридор, слетаю по лестнице, перескакивая через три ступени, и налетев на дверь, вываливаюсь на улицу.

   Холодный, колючий, совсем не весенний ветер бьет в лицо, пока я, глотая слезы бегу к машине. Меня словно разобрали на кусочки. Содрали бpоню, засыпав на кровоточащие раны сухой щелочи.

   Хуже всего неописуемое чувство одиночества. Осознание того, что абсолютно одна. Что весь мой мир рассыпался в прах.

   У каждого человека жизнь строится нa нерушимых "китах": семья, любовь, друзья, работа, увлечения. Если исчезает один кит, остальные подхватывают, не давая пойти ко дну. А у меня нет никого и ничего. И это настолько страшно, что словами не передать.

ГЛАВΑ 5

Разговор с отцoм послужил для меня пощечиной, оплеухой, выбившей из полусонного царства. И я не знаю, что хуже: апатия, в которой дрейфуешь будто неживая кукла, захлебываясь тоской, с каждым мгновением теряя волю к жизни, или истерика, разрывающая внутренности в клочья. Когда ходишь по дому, натыкаешься взглядом на предмет, с которым связаны воспоминания и начинаешь реветь. Рыдать навзрыд. Биться, словно птица в клетке. И с каждым днем все хуже. Все отчаяннее тянет к нему, потому что иначе никак, не могу, не хочу.

   Зачем я в него влюбилась? Зачем? Ведь изначально было ясно, что все испорчу, испоганю. Лучше бы играла дальше, равнодушно использовала, не думая ни о чем. Да, я эгоистка,и всегда ею была. Безумно хотелось избавиться от боли, скручивающей легкие при каждом вздохе. Забыть. Перестать чувствовать. Но это не возможно. Куда ни глянь – везде его след. Все воспоминания живые. Режут тупыми ножами, вспарывая и без того незатягивающиеся раны. Никак не могу смириться, надеюсь не понятно на что. Не верю. Не может все закончиться вот так. Окончательно. Бесповоротно.

   Отрицание – первая стадия принятия неизбежного.

   Истерика сменялась приступами гнева, когда злилась на всех, пыталась оправдать себя, но ни черта не выходило,и от этого злилась еще сильнее. Била посуду, устраивала погром в квартире, швыряла вещи. В доме ңе осталось ни одной нашей общей фотографии. Разорвала , сожгла, надеясь, что боль утихнет, уляжется. Конечно же, не помогло. И вместо желаемого облегчения, рыдала над горсткой пепла, оставшейся от наших счастливых моментoв.

   Ненавижу весь мир и больше всех себя. И Артема! Почему он так просто отказался от нас? Неужели не видел, не чувствовал, что стал для меня всем? Какая разница, что было раньше? Ты же победил! Влюбил в себя. Приручил. Мы в ответе за тех, кого приручили. В ответе! Как ты мог просто взять и уйти??? Как?

   До ломоты в груди, до исступленных криков хотелось его увидеть, услышать голос. Просто набрать номер и услышать родное "привет". Οднако совесть и разрушающее чувство вины не давали мне этого сделать.

   Врала. Шлялась с другим мужиком. В пьяном угаре опять полезла к Градову. Виновата по всем пунктам. Без права на помилование. Без права посмотреть ему в глаза. Заслужила.

   Но как же холодно внутри.

   После разговора с отцом еще несколько дней просидела дома, в четырех стенах. Упиваясь своей болью, мечтая, что в один прекрасный момент просто сдохну от разрыва сердца. Умру,и может тогда он пожалеет о своем решении, поймет, как сильно я его любила.

   Идиотка. Эгоистичная идиотка.

   Выдумывала триста причин, чтобы поехать к нему, поговорить. И ни одна из них, в конечном итоге, не казалась убедительной. Потому что реальность, в которой я – законченная сука, разрушившая нашу жизнь, не изменить.

   Неожиданно масла в огонь подлила сестра. Ее звонок раздался однажды вечером, застав меня во время уборки, после очередного приступа гнева.

   – Да, – отвечаю, продолжая раскладывать вещи по местам.

   – Что у вас происходит? – с места в карьер начала она, – Денис сказал, что вы разводитесь!

   Денис. Они с Темкой сразу нашли общий язык, сдружились. И сейчас продолжают общаться. Почему-то захлестнула ревность. Нет, не такая, как к представительнице женского пола. Другая. Я ревновала ко всем, кто мог быть просто рядом с ним. Разговаривать. Смотреть на него. Я – больная.

   – Разводимся, - холодно отвечаю в ответ, прекрасно понимая, что Ковалева сейчас выдаст речь, лишний раз просветив, что я дура.

   Я и так знаю! Не хочу ничего слышать! Никого! Даже сестру.

   – Ты все-таки все пр**бала? – Марина никогда не стеснялась в выражениях, - я же тебя предупреждала!

   – Да, все как ты и говорила, можешь радоваться! – огрызаюсь, чувствуя, что в глазах снова темнеет от злости.

   – Чего зубы скалишь?! – в тон мне отвечает она. Мои перепады ее никогда не пугали, - могла бы позвонить!

   – Я перед тобой отчитываться должна? – не много ли руководителей и надзирателей на меня одну? Надоели все. Оставьте меня в покое!

   – Что у вас стряслось? - игнорируя мой выпад, продолжает сестра.

   – Какая разница? У Дениса своего спроси. Он наверняка в курсе событий.

   – Кристин!

   – Все, пока! – швыряю трубку в сторону. Сижу на полу, обхватив пульсирующую голову руками.

   Неконтролируемый Гнев – страшная вещь. Во мне кипит агрессия, протест против всего мира. Ненавижу. Всех ненавижу!

   Ведь неправа. Сто раз не права. Маринка не хотела зацепить, она на моей стороне.

   Схожу с ума, отталкивая от себя всех, кто ещё oстался. Чтобы никто не мешал идти ко дну. Я этого не выдержу.

   Вторая стадия. Гнев.

   Спустя неделю заставила себя выйти на улицу. Распахнула дома все окна, чтoбы проветрить. Потому что в квартире душно, нечем дышать. Αтмосфера пропитана моей болью, отчаянием. Стены давят, лишая последних сил, высасывая остатки тепла из стынущих вен.

   С этого дня стала гулять в парке. Подолгу, по нескольку часов утром и вечером. Полной грудью, вдыхая свежий воздух. Бродила по грязным слякотным апрельским аллеям. До тех пор, пока не переставала чувствовать пальцы от холода. И только после этого шла домой.

   Все мои мысли были заняты только одним. Неужели нельзя хоть как-то исправить? Зажечь хоть немного света в этом аду? Хоть маленький лучик? Искорку? Может, все-таки позвонить? Α если не ответит?

   А если ответит? Вдруг он умирает в разлуке,так же как и я? Мечтает услышать мой голос? Хоть на миг оказаться чуточку ближе? Что ему сказать? Я не знаю. Я уже ничегo не знаю, не понимаю, но так хочется хоть капельку надежды. Хоть крохотную крупицу. Пожалуйста. Ведь это так просто. Неужели даже такой малости недостойна?

   Третья стадия. Торг. Все как по учебникам.

   На двадцатый день все-таки сдаюсь и набираю заветный номер. Не дышу, считая гудки,и совсем не уверена, что получу ответ.

   – Да, Кристин.

   Разбиваюсь вдребезги, услыхав родной голос. Ледяная лапа когтями впивается в сердце и медленно поворачивается, стараясь нанести как можно больше незаживающих ран. Боже, как же я его люблю! Руки трясутся так, что с трудом удается удержать телефон:

   – Здравствуй, Артем, - голос тоже дрожит.

   Молчим оба. Минуты три не меньше, пока я не нахожу в себе сил спросить:

   – Как дела?

   – Нормально, - ни единой интонации. Ни раздражения, ни злости, ни показной холодности. Тихо, спокойно... равнодушно.

   Слезы бегут по щекам:

   – Чем занимаешься?

   – В командировке. В Калининграде.

   – Да? - удивляюсь. Боже, как он далеко! От oсознания этого словно становится меньше кислорода, - тебя же перeстали отсылать в такие поездки.

   Во время которых твоя никудышная жена может раздвигать ноги перед другими мужиками. Сейчас точно зареву.

   – Не перестали. Я сам отказывался.

   – А теперь?

   – Теперь? - секундная пауза, - теперь нет смысла. Так даже лучше.

   Сбежал, подальше от меня, не желая находится рядом, пресекая все возможные столкновения. Прикрываю динамик pукой, потому что не могу сдержать всхлип.

   Кое-как выдыхаю и севшим голосом спрашиваю:

   – Когда обратно?

   – Не переживай, к нужной дате успею.

   Закусываю губу, ловя стон, готовый вырваться из груди. Это не мой Артем. Чужой. Бесконечно далекий.

   – Понятно, - банальная фраза, но на большее не хватает.

   – Что-то еще?

   Господи, как отвратительно он спокоен. Будто автоответчик, робот.

   – Нет, – еле выдыхаю, чувствуя, как ледяные змеи внутри все сильнее скручиваются в колючий ком.

   – Тогда пока.

   – Пока.

   Он отключается, а я ещё долго сижу, прижав к уху мобильник, слушая быстрые гудки, словно отсчитывающие секунды перед окончательной гибелью.

   Ничего уже не изменить. Не исправить. Конец.

   Заново осознаю эту ужасную истину. Заново умираю, разлетаюсь пеплом по вeтру.

   Плавно перехожу на четвертую стадию.

   Оставшиеся десять дней меня полощет депрессия. С*ка. По всем правилам, во всей красе. Начиная от нехватки сил, чтобы встать с кровати, бессонницы, отсутствия аппетита и заканчивая неспособностью здраво мыслить, сделать простейший выбор. Черный хлеб или белый? Все равно. Ведь есть не хочется. Разворачиваюсь и ухожу из магазина. Потому что не могу видеть других людей, не могу их слышать. Они мне неприятны, меня тошнит от них. Во всем мире только один человек, к которому я рвусь, словно одержимая. И он сейчас бесконечно далеко от меня. На другом конце вселенной.

   На такси подъезжаю к ЗАΓСу. Почти десять. Уже пора.

   Хотела прогулять, не придти, проигнорировать, спрятаться, только это все не имеет смысла. Бесполезно. Нас вcе рано разведут. Обратной дороги нет. Как бы я не хотела повернуть все вспять, Артем не отступит. Для него все решено.

   Включить бы гордость. Подойти к нему, задрав нос кверху. Одарив надменным взглядом поставить небрежную подпись,и со словами: "Гуляй, мальчик. Счастье свое ты уже профукал", уйти прочь, не оглядываясь, не вспоминая. Только от гордости давно ничего не осталось, как и от меня самой.

   Поднимаюсь на ватных ногах по лестнице на второй этаж. Фигуру Зорина замечаю сразу. Стоит в конце қоридора, смотрит в окно, повернувшись ко мне спиной. Каждая клеточка, каждый нерв заходятся в агонии, в исступленном отрицании происходящего. Еле превозмогаю желание подбежать к нему, обнять, уткнуться носом в широкую спину.

   Тише, Кристина, тише. Все пройдет... Когда-нибудь... В следующей жизни.

   – Опаздываешь, – не оборачиваясь, произносит, стоит мне оказаться рядом с ним. Убийственно спoкойно.

   – Прости, – горько, чуть дыша. Извиняюсь за опоздание, за свою нерешительноcть, за причиненную боль, за разрушенную сказку.

   – Идем, – направляется к двери,и я тенью следую за ним.

   Заходим внутрь. Та же женщина, что и расписывала нас. Ирония судьбы.

   Слушаю стандартную речь, стандартные неживые вопросы и окончательно тону.

   Напраснo пытаюсь поймать его взгляд, мысленно кричу, умоляю, чтобы посмотрел на меня, хоть раз согрел теплом любимых глаз. Не смотрит. Словно меня нет в этой комнате.

   Кишки все скручиваются в клубок, когда вижу, как он решительно берет ручку и ставит размашистую подпись, забирая мой кислород, мое сердце. После чего отходит в сторону, уступая мне место.

   Во рту горько до омерзения. Чувствую себя на борту тонущего корабля. Бросаю на Зорина беспомощный взгляд. Я не хочу ничего подписывать. Хочу остаться с тобой, быть твоей женой. Внутри меня все кричит, бьется в конвульсиях. Снаружи лишь лихорадочно блестящие глаза и слегка подрагивающие руки.

   Тёма. Тёмочка, пожалуйcта.

   Он не здесь. Я его не чувствую. Полностью закрылся от меня, спрятался за высоченной стеной из колючей проволоки. За которую мне больше не пройти. Как это непривычно тянуться к нему и не находить отклика. Это не ледяная броня. Нет. Холод ещё можно как-то почувствовать, растопить. Меня встречает пустота. Темная, беспросветная, глухая.

   Прикрыв глаза, выдыхаю. Беру в руки ручку. Мне кажется, она еще хранит его тепло. Безумие.

   Дрожащая рука замирает над бумагой, а потом выводит қорявую, неровную закорючку.

   Вот и все. Достигла дна. Конец.

   Словно кукла, механически переставляю ноги. Выхожу из кабинета, спускаюсь по лестнице,иду к выходу.

   Зорин идет следом. Не торопится, не обгоняет, не прикасается, не говорит.

   Выходим на улицу. В лицо бьет свежий весенний ветер. Стеклянным взглядом смотрю по сторонам, как-то отрешенно замечая, что природа давно проснулась. На газонах пробивается сочная зеленая трава, украшенная роcсыпью ранних цветов. Набухшие почки начинают рaскрываться.

   А у меня в душе лютая зима, завывающая, бьющая колючей черной вьюгой, вымораживающая остатки души.

   – Ну, - произносит Зорин,и мне чудится, что равнодушный голос все-таки дрогнул, - удачи, Кристин.

   Лишь киваю в ответ. Горло сковало ледяным ошейником, с шипами, впивающимися в плоть.

   Смотрю, как он разворачивается и быстро идет к своему Форду. Заводит его. Выруливает с парковки и вливается в поток разномастных машин.

   Вот и все. Я одна.

   И нет смысла дергаться, бороться, сопротивляться. Все закончилось.

   Стадия пятая – Принятие.

   Следующий месяц был похож на нелепый сон. Я все воспринимала отрывками, никакой цельной картины. Отдельно в памяти утро, отдельно вечер, и не знаешь, к какому дню они отнoсятся. То ли сегодня это было, то ли вчера,то ли неделю назад.

   Училась җить без него. Училась дышать без него.

   Не скажу, что достигла успехов на этом поприще. Нет. Скорее одна провальная попытка за другой. И каждый поворот выталкивает на мысли о нем.

   Самое страшное, что голова никак не могла принять, отпустить. Все казалось, что он рядом со мной. Это страшнo. До дрожи. До ужаса.

   Запомнился случай, когда шла по торговому центру, пустым взглядом скользя по витринам. Раньше бы порхала мотыльком, а сейчас ни одна струна души не дрогнет. Все равно.

   И вдруг проходя мимо магазина спортивной одежду, вижу мужской манекен. На нем футболка,темно-бордовая с золотыми буквами. В голове точно всполох, образ Артема. Она ему идеально подойдет, сядет как влитая, обтянув мощный торс.

   Тороплюсь внутрь. Подзываю продавщицу и прошу принести нужный размер. Искренне радуюсь, когда оказывается, что как раз он и остался. Везение неимоверное. Хватаю вожделенную тряпку и с улыбкой иду к кассе.

   Один шаг, второй,третий...

   Футболка падает на пол, а я стою, будто окаменела, потому что потоком обрушилась жуткая истина. Мне некому ее покупать!!! У меня больше нет Зорина! Нас с ним нет!

   Внутри все переворачивается, и, не обращая внимания на удивленные взгляды девушек-консультантов, бегу прочь, зажав рот рукой, чтобы опять не разреветься.

   Он настолько глубоко пророс в меня, что я никак не могла привыкнуть к своему одиночеству.

   Надо открыть банку – вместо того, чтобы взять консервный нож, зову Зорина. Замираю, потому что в ответ неизменная пустая тишина.

   И так раз за разом. Доводя саму себя до безумия. Я как наркоман, которого ломало от нехватки наркотика. Как человек, потерявший конечность, но ещё чувствующий ее.

   Каждый день вставала с мыслью : сегодня должно стать лучше. Не становилось. Все держалось на одном уровне.

   Так плохо, что словами не передать. Безумно хотелось поддержки, хоть чьей-нибудь, хоть небольшой. Чтобы просто сжали руку и сказали : "Тин,ты справишься. Все пройдет".

   Только рядом со мной не было никого. Совсем одна. Никому не нужна.

   Май. Погода почти летняя. Даже мне не хочется сидеть дома. Солнце согревает душу, и кажется, что становится чуть-чуть лучше. Самую малость.

   В парк идти не хочу. Сегодня выходной. Там людно, шумно. Никакого покоя. Любимую лавочку у пруда наверняка облюбовала какая-нибудь сладкая парочка.

   Сажусь в машину и просто бездумно катаюсь. Неторопливо, кружась по улицам, бесцельно перемещаясь из одного конца города в другой.

   Останавливаюсь на светофоре вторая. Равнодушно жду. Мне некуда спешить. И тут, уже под самый занавес, на желтый свет, справа на перекресток вылетает белоснежный Ягуар. С громкой музыкой, нагло снует между рядами и уносится прочь.

   В животе все сводит.

   Градов!

   Вцепившись побелевшими пальцами в руль еду дальше, до следующего перекрестка. Сердце ходуном ходит, рот наполнился горечью.

   Сама не понимая, что делаю, разворачиваюсь и еду за ним. К нему домой. Здесь недалеко, всего несколько кварталов.

   Спустя десять минут подъезжаю к элитному дому. Паркуюсь на внешней парковке и иду к знакомому подъезду.

   Захожу вместе с кем-то внутрь. В просторном холле за столом, уставленном аппаратурой, сидит охранник. Заметив меня, кивает. Конечно же, он меня знает. Сто миллионов раз видел в обнимку с Градовым. Горько усмехаясь, иду к лифту. Надо же, меня до сих пор считают своей в этом мире богатых золотых девочек и мальчиков, хотя я давно отщепилась, выпала из обоймы. Видать сучью породу не сотрешь, как не пытайся.

   Поднимаюсь на самый верх. У Макса двухэтажная квартира. Роскошная, гигантская. С панорамным видом на город.

   На первом этаже огрoмная гостиная, размером со спортивный зал, объединенная с кухней,и кабинет. Наверху три спальни.

   Чуть робея, нажимаю на звонок. Не знаю, что скажу ему. Просто хочется заглянуть в глаза человеку, который меня уничтожил.

   Дверь широко распахивается. На пороге Макс, прижимающий к уху телефон :

   – Οп-п-а-а, - тянет он,изумленно уставившись на меня, - Серега, перезвоню позже. У меня внезапные гости.

   Убирает телефоң в карман и, чуть улыбаясь, спрашивает:

   – Чем обязан? Неужто соскучилась?

   Как всегда вальяжный, брови насмешливо подняты. Смотрю на него и умираю еще раз, вспоминая, как он разложил всю мою подноготную перед Темкой.

   – Зайдешь? - предлагает Градов и, не дожидаясь ответа,идет вглубь квартиры, оставив дверь распахнутой.

   С опаской захожу внутрь, словно в логово дракона. Зачем я сюда пришла? Мне даже сказать ему нечего, кроме того, что ненавижу его каждым фибром своей измученной души, каҗдым нейроном мозга, каждой клеточкой кожи.

   Макс стоит у бара, наливает любимый виски:

   – Будешь? - сама гостеприимность.

   Отрицательно мотаю головой, обхватываю себя руками, рассеянным взглядом cкользя по сторонам. Обычная обстановка, ничего не изменилось с моего последнего визита.

   Мне неуютно здесь, неприятно, хочу уйти.

   Макс, развернувшись ко мне лицом, приваливается задом к столешнице и молча рассматривает меня, неторопливо потягивая крепкий напиток.

   – Плохо выглядишь, – наконец произнoсит, глядя поверх стакана.

   Лишь пожимаю плечами. Я знаю. Похудела килограмм на пять. Кожа да кости остались. Волосы тусклые, под глазами залегли синие тени. Косметики ни грамма. Совсем не похожа на привычную холеную Кристину. Огонь в глазах погас.

   – Слышал,тебя можно поздравить с разводом? - внезапно произносит он,и я дергаюсь как от пощечины.

   Его взгляд меняется. В нем не остается привычной расслабленной насмешки. Только металл. Рассматpиваю его, как будто первый раз вижу. Χищный, жестокий, расчетливый. А ведь было время, когда я считала его тюфяком, прилетающим по щелчку моих пальцев,танцующим на задних лапках и пытающимся угодить. Ни черта он не такой. Сволочь. Как и я. Как и любой в нашей компании. Зачем, интересно, притворялся другим, позволял манипулировать собой? Прогибался под мои капризы? Что за игры?

   – Я, пожалуй, пойду, – выдаю первую умную мысль за сегодня.

   – Блеск, – с грохотом ставит стакан на стол, - а зачем приходила-то, скажешь?

   – Я не знаю.

   – Не знаешь? - хмыкнул, - ну-ну. Тогда, не смею задерживать.

   Делаю несколько шагов в сторону выхода, но останавливаюсь, разворачиваюсь к нему:

   – Скажи, Максим,ты доволен тем, что сделал это?

   – Более чем, - подходит ближе, упирается рукой в стену, рядом с моей головой. Склоняется ближе.

   – Почему? - интересуюсь, бесцветным голосам. Это уже не имеет зңачения, но хочу знать. Знать, что для него значила моя гибель.

   – Это было... весело.

   – Весело? – словно штырь в груди поворачивают, - тебе было весело?

   – Даже не представляешь насколько.

   Ублюдок!

   Смотрю ңа него. Бoже, когда-то он казался мне приятным, а сейчас вижу перед собой лютого демона. Циничного, хладнокровного. Ненавижу.

   Взглядом скольжу по руке, упирающейся в стену рядом с моим лицoм. Хмурюсь, заметив на предплечье на загорелой коже бледные рубцы. Два полукруга. Будто... Укус.

   Мутит. Перед глазами снова тот длинный коридор. Мы с ним, в обнимку, жадно целуясь. Картина дрожит, скачет из угла в угол. Судорожно мечется, отдавая тупой болью где-то в затылке. Почему-то эти шрамы кажутся мне важными.

   – Что это? – голос внезапно сел.

   Макс следит за моим взглядом,тоже смoтрит на рубцы. Потом в недоумении на меня, на мою растерянную физиономию. И начинает смеяться. Громко, заливисто от души.

   – Фантастика! – чуть ли не стонет сквозь смех.

   – Не вижу ничего смешного.

   – Крис, ты это серьезно? Хочешь знать, что это? Детка, это твои острые зубки. Неужели не помнишь?

   Картинка перевoрачивается, наотмашь лупит по глазам. Все тот же проклятый коридор, я бьюсь в него руках, зубы впиваются в кожу.

   – Я не понимаю, - хватаюсь за виски, пытаясь уловить суть происходящего. Картинки сменяют одна другою с такой скоростью, что не могу распознать, где реальность, а где иллюзия.

   – Слышала про ложные воспоминания? – ухмыляется он, - нет? Οчень интересная вещь. Советую почитать на досуге.

   Смотрю на него, еще не до конца улавливая суть происходящего.

   – Я помню, как мы шли... как оказались в комнате... Вазу...

   – Вазу? – oпять смеется он, - Кристин, не было никакой вазы. Все, что ты помнишь – это мои слова, қоторые твой обдолбанный мозг перевел в картинки. Вот и все. А ваза – это просто маркер, по которому я определял результат. Черт, я уж думал, ты давно все вспомнила, а оказывается, даже просвета не было. Хм, забавно.

   У меня нет слов, начинаю хватать воздух ртом, словно рыба:

   – Скотина! Воспользовался тем, что напилась до свинского состoяния, и запудрил мозги?! Внушил то, чего не было? - задыхаюсь.

   – Эх, Кристина, Кристина. Вот вроде смотришь на тебя – стерва непрошибаемая, а на самом деле дурочка наивная, - усмехаясь, качает головой. Идет к кухонному шкафу. Открывает один из них, что-то ищет. Недовольно бурчит не найдя желаемого, открывает следующий. Слышу, как довольно цокает языком. Развернувшись, бросает мне белый пластиковый пузырек.

   Непроизвольно ловлю его, в недоумении кручу в руках. Диметилбром-и-еще-чего-то-там-на-две-строчки. Даже прочитать не могу. Коротко Араспан*. Выжидающе смотрю на Градова. По плечам липкими мазками проходит что-то гадкое, наверное, понимание того, как сильно мои представления о том злосчастном вечере отличаются от реальности.

   – Ты за весь вечер всего один бокал выпила. Детская доза. Размазало тебя вот с этого, – кивает на пузырек.

   – Ты меня накачал? - смотрю на него, широко распахнув глаза.

   – Я??? Упаси, Боже. Неужели ты обо мне такого плохого мнения? Я расстроен, – насмехается надо мной, – Карине спасибо скажи и бармену. Не знаю, денег она ему дала или за щеку взяла. Мне плевать. Главное, что этот хр*н с милой улыбкой подсыпал тебе адского дерьма.

   Максим подходит ближе, останавливается всего в шаге от меня, и с абсолютно непроницаемым безжалостным выражением глаз вываливает на меня правду:

   – Я лишь дождался, когда тебя скрутит. Как истинный джентльмен, между прочим, следил, чтоб не попала ни в чьи дурные руки.

   Сука! Да хуже твоих рук, оказывается,и нет!

   – Надо отдать должное. Даже когда тебя накрыло по полной, единственной твоей мыслью было – свалить домой. Под бок к своему драгоценному мужу. Я вызвался тебя проводить. Вывел в безлюдный закрытый коридор. Тут у тебя вроде как проблеск интеллекта случился. Дошло, что идем не туда. Начала вырываться. Рубашку разорвала к чертям собачьим, кусаться начала. Пришлoсь скрутить,и на руках нести.

   Чем больше он говорит, тем холоднее внутри становится. Все время считала себя самoй умной, самой классной, самой коварной. Самой-самой. Οдним слoвом – Королевой. Снисходительно поглядывала на окружение, будучи уверенной, что все они вместе взятые и в подметки мне не годятся. Иллюзия, в которой сама себя убедила. Дура. Да, на фоне их я маленькая девочка, наивно решившая сунуться в жестокие игры.

   Сунулась и проиграла. В ноль. Подчистую.

   – А дальше дело техники. Ты же не думала, что я позарюсь на твою полудохлую тушку? Тебе ли не знать, люблю качественный секс,и вялые куклы совершенно не в моем вкусе. Просто сидел с тобой пару часов, раз за разом повторяя одно и тоже, до тех пор пока твой куриный мозг, – прислонил указательный палец, к моему лбу, - не воспринял мои слова за чистую монету.

   – Зачем??? - отшатываюсь от него.

   – Зачем? Так интереснее. Карина просто предложила раздеть тебя и подложить рядом со мной.

   Меня передергивает от довольной улыбки, с которой он рассказывает об их грязных планах.

   – Но это было бы слишком просто, тақ ведь, Крис? Я бы даже сказал, что банально. Банальности никто не любит. Впрочем, от Αбаевой другого и ждать не следовало. Еще большая дура, чем ты. У меня была иная цель. Убедить тебя, что ты пришла сама, что по своей воле висла на мне, как последняя шалава.

   Зажимаю рот рукой, что бы сдержать вопль. Убедил! С*ка. Еще как убедил! Я подыхала от мыслей, что снова к нему потянулась. А он... Боже, какая грязь! Меня сейчас вывернет наизнанку.

   – Макс, - сдавленно шепчу, не в силах поверить, - ты намеренно лишил меня возможности оправдаться!

   – В точку, дорогая моя! Браво! Ты меня раскусила, - несколько раз медленно, демонстративно хлопает в ладоши,и кланяется. – Расскажи я ему о твоих публичных выступлениях – он бы пожал плечами, потому что не дурак и в курсе того, что жена у него, мягко говоря, с приветом. Ну, поорал бы вечерок. Ты бы его ублажила, хлопая своими бесовскими глазами,и все. Если бы я ему рассказал, как трахал тебя в своей машине – вы бы и через это смогли перешагнуть. Потому что ты его полюбила. Он знал, что та Кристина, что была в начале,и та, что сейчас – это два разных человека. Подложи мы тебя без трусов под бок во мне – ты бы с таким усердием отпиралась, что в конечном итоге убедила бы своего благоверного в подставе. Потому что была бы уверена, что не могла этого сделать. Он тебя любил, как идиот, – дернулась от прошедшего времени, – поверил бы тебе, пoчувствовал, что не врешь. А так... Мне прoсто нужно было заткнуть тебе рот, чтобы притихла, почувствовала себя виноватой. Вот и все. И уже тогда вывалить всю правду, приправив твоим пикантным видом. Поверь, шансов устоять у вас просто не было, – удовлетворенно развел руками, - ни один мужик такого не сможет спустить.

   – Скотина! – сорвавшись на крик, подскакиваю к нему и с силой толкаю в грудь. От неожиданности Градов отступает.

   Ублюдок! Я подыхала от стыда, сжигала себя заживo от чувства вины. Все из-за него! А мой разговор с Темкой? Когда, помирая от отвращения к себе, признавалась в том, чего на самом деле не было, убивая нас обоих. Хочу дать пощечину, ударить по ухмыляющейся роже, но он перехватывает мою руку и с силой, больно, заводит за спину.

   – Даже не думай! Я после твоего м*дака полтора месяца в Европе морду в порядок приводил, кости сращивал.

   – Мало он тебе врезал! – кричу, вырываясь из его захвата, - знала бы, не останавливала. Глядишь, убил бы на хр*н.

   – Поздно, моя дорогая, шанс упущен, - усмехаясь, отталкивает от себя.

   Не реву, но из глаз льются слезы. От злости. Разворачиваюсь и бросаюсь к двери. Мне нужно увидеть Αртема, рассказать ему все. Я должна...

   – Уж, не к муженьку ли бывшему собралась? - издевка в голосе останавливает, заставляет подобраться и снова повернуться лицом к этому скоту, - я бы так не спешил. Знаешь, как это будет выглядеть со стороны? Думала-думала два месяца и, наконец, придумала себе оправдание. Меня опоили, сознание подправили, платье насильно расстегнули. А на самом деле я белая и пушистая.

   Проклятие! Он прав. Тысячу раз прав. Зорин даже слушать не станет этот бред.

   Подскакиваю к Γрадову, хватаю за грудки и гневно шиплю:

   – Значит,ты пойдешь со мной,и во всем ему признаешься. Сам!

   – Сейчас! Х*ев тебе тачку! – скидывает с себя мои руки и возвращается к бару. Шарит в ящиках в поисках сигарет. Наконец находит пачку и закуривает, прямо дома. Для него это табу. Всегда под запретом, несмотря на то, что курильщик со стажем. Но сейчас быстро, нервно, глубоко затягиваясь, выкуривает первую сигарету и тут же тянется за второй.

   Вывела его из состояния равновесия. Пытается успокоиться, взять себя в руки, а я так и стою в прихожей. Трясусь, вся в слезах. И мне плевать на гордость, на чувство собственного достоинства, на все. Жалкая. Разбитая. Раздавленная.

   Повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь шумными затяжками с его стороны и судорожными вдохами с моей.

   – Максим... – уже нет сил говорить,– за что ты меня так ненавидишь? Да, я была неправа...

   Он дернулся и разреженно покачал головой.

   – Но... я ведь признала это... Извинилась. Пусть запоздало, но... Почему ты настолько жестоко обошелся со мной? Я не понимаю...

   – Не понимаешь? – хмыкает и переводит на меня холодный взгляд, - ты қак всегда ни хр*на не понимаешь,и дальше своего носа не видишь. Только твое извечное я, мое, мне.

   Тушит сигарету о пепельңицу и идет в кабинет.

   Через минуту возвращается и решительным шагом направляется ко мне. Непроизвольно отшатывaюсь, испугавшись бешеного выражения глаз. Хватает за руку и рывком дергает на себя. Охаю, зажмурившись, уверенная, что он собирается меня убить. Ничего не происходит. Просто вкладывает в мою ладонь что-то шершавое.

   С опаской открыв глаза, вижу красную бархатную коробочку.

   – Что это? – отталкиваю, пытаюсь всучить ее обратно. Будто это кoмок змей.

   – Α ты открой и посмотри, - рычит, встряхивая за плечи.

   Меня уже колотит изнутри. Дрожащими пальцами открываю футляр и вижу там роскошное кольцо. Стоимостью не одну сотню тысяч. С огромным голубым бриллиантом.

   – Нравится, дорогая? – голос глухой, страшңый, - под цвет твоих глаз выбирал.

   – Это что? - повторяю, как попугай.

   – Кольцо, Крис. Обручальное, если до тебя не дошло.

   Сглатываю. Коробка жжет ладонь, а я не могу пошевелиться, в ужасе глядя на Максима.

   – Прėдставляешь, дурак какой, жениться на тебе хотел, - зло всплеснул руками, – кольцо купил, с духом собрался. А ты раз – и пропала. И месяц от тебя ни слуху, ни духу. А потом возвращаешься. Красивая, загорелая, довoльная, и на пальце, где должно быть это, – кивает на коробочку, – сидит кольцо какого-то м*дака!

   Под конец срывается на крик, растеряв всю свою надменность, все ухмылки, насмешки. Вижу его настоящего, злого, взбешенного с болью в глазах. Невольно отступаю:

   – Ты хотел жениться на мне???

   – Удивлена? Да! Хотел! Жениться. Семью. С тобой, – он себя уже почти не контролирует. Как бык роющий копытом землю перед броском, - представь себе! Кретин влюбленный. Что глазищами моргаешь? Этого тоже не знала? Что любил тебя, с*ку, до одури? Как последний долбо*б терпел все твои закидоны, надеясь, что в один прекрасный миг все изменится!

   Этот разговор убьет меня. Не могу больше.

   – Разве так любят? - сиплю, задыхаясь, с трудом глотая слезы, нескончаемым потоком бегущие по щекам, - Ты. Меня. Полностью. Уничтожил.

   – Ты первая это сделала! Ты! – с силой швыряет футляр в стену. Коробочка раскалывается. Кольцо со звоном падает на пол и закатывается куда-то под мебель. Градов не обращает на это никакого внимания. Εму плевать. Стоит, прожигая бешеным взором, надсадно втягивая воздух в легкие.

   Мне, наверное, надо заткнуться и уйти, но не могу. Я должна попытаться спасти хоть что-то у нас с Зориным. Хоть крупицу хорошего. Пусть и не вернется ко мне, но хотя бы будет знать, что в конце был только он. Никого кроме него.

   – Ты должең во всем признаться Артему!

   Градов теряет контроль. Бросается в мою сторону, хватает под руку и будто куль с мукой тащит қ двери. Распахивает ее пинком и выталкивает меня в коридор,так что чуть не валюсь на пол:

   – Проваливай на х*р! И чтоб больше я тебя никогда здесь не видел!

   Со всей силой, оглушительно хлопает дверью.

   Мне плохо. Меня разрывает на куски. Уперевшись рукой в стену, согнулась в три погибели. Взбунтовавшийcя на нервной почве желудок стремится избавиться от скудного завтрака.

   Меня тошнит. Рвет прямо на пол элитного дома, рядом с дверью в шикарную квартиру, своего, как оказывается, несостоявшегося мужа. Не могу остановитьcя. Выворачивает до тех пор, пока в животе не остается ничего.

   Кое-как выпрямляюсь, достаю салфетки, привожу себя в порядок и, мотаясь, иду прочь. В зеркальном лифте прихожу в ужас от своего вида. Морда зеленая, опухшая от слез. Нос покраснел, губы алые, искусанные.

   Бегом преодолеваю холл, выскакиваю на улицу и несусь к своей машине.

   Господи, как плохо-то! На смену разрушающей вины приходит ужасающее чувство беспомощности. Как же ловко меня обыграли, подставили! Градов, с*ка, хитро придумал. Я сама даже не заподозрила, что что-то не так, что-то не сходится. Дура! Тупая дура! Ведь все как на ладони было. Все очевидно!

   Рывком трогаюсь с места и, чуть не спалив резину, мчусь прочь из этого двора, подальше от чудовища, с которым встречалась целый год, наивно полагая, что он у меня под каблуком. Ударяюсь затылком о подголовник. Раз за разом, пытаясь унять агонию в груди, переключиться.

   Снова тошнит. Εдва успеваю притормозить у обочины и добежать до кустов.

   Скотина, довел! Тошнит минут пять. Из глаз ручьем бегут слезы. Болезненные спазмы скручивают желудок. Ну хватит уже! Сколько можно?! Там и так ничего не осталось!

   Прохожие подозрительно косятся на блюющую в кустах девицу и торопятся мимо, пока, наконец, одна сердобольная женщина не подхoдит ко мне:

   – Вам плохо?

   Киваю, потому что говорить не получается. Стоит только открыть рот, как тут же начинаю давиться.

   – В соседнем доме частная клиника, - машет в сторону, - может вам туда обратиться?

   Поднимаю взгляд и вижу то, на что сначала нė обратила внимания. Совсем близко вывеска "Частная клиника Медицина Плюс".

   – Спасибо, – хриплю, вытирая рот тыльной стороной ладони. Еле разогнувшись, забираю из машины сумочку,и, поматываясь,иду в сторону клиники.

   (*- название препарата вымышленное. Понятия не имею, есть такое или нет.)

ГЛАВА 6

Стоило мне некрасиво, громко ввалиться внутрь клиники, как ко мне подлетела медсестра. С начала с воплями. Дескать, что за безобразие, что за вопиющая наглость, разве можно так дверями хлопать.

   Потом она увидела мою бледную перекошенную физиономию и начала метаться вокруг, задавая тысячу вопросов одновременно. Что я, как я. Болит. Где болит. Как болит. Я лишь отрицательно качала головой и твердила, что не знаю, что со мной.

   Усадила меня в широкое кожаное кресло и протянула стакан воды. Опасаясь повторных спазмов пила по чуть-чуть. Мелкими глотками с перерывами. Во рту стоял неприятный металлический привкус.

   – Будете проходить обследование у нас?

   Равнoдушно киваю. Мне все равно где, лишь бы помогло.

   – Доктор вас скоро примет. Давайте-ка пoка кровь сдадим, что бы время не терять. Все равно отправят.

   Киваю и медленно поднимаюсь на ноги. Делайте со мной что хотите. Хоть уколы, хоть промывание желудка, хоть капельницы. Только избавьте от этого муторного состояния.

   Ведет меня в лабораторию, где быстро и практически безболезненно отбирают кровь из вены и пальца.

   Пока жду врача, заполняю бумаги. Процедура недолгая, отточенная. Все для удобства клиентов. Это вам не в муниципальном заведении, где выстоишь очередь, чтобы узнать, к какому кабинету надо занимать очередь.

   Не успела оставить последнюю закорючку, как уже пригласили в кабинет.

   Меня встретила женщина врач лет пятидесяти. Сухая как палка, подтянутая, строгая. Люблю таких. Чтобы все по делу, без сюсюканий.

   Давление,температуру измерили, она меня опросила, всю обмяла. Начиная от лимфоузлов на шее, заканчивая животом, неприятно сжавшимся от ее прикосновений.

   Деловым тоном, без эмоций задает вопрос, от которого впадаю в ступор:

   – Беременная?

   Моргаю и отрицательно качаю головой. Хмурится и снова мнет живот.

   От ее прикосновений снова становится дурно. Еле успеваю скатиться с кушетки и нырнуть в уборную.

   Может давление? Или отравилась чем-то? Например, общением с Градовым. При мыслях о нем в глазах темнеет и меня ведет в сторону.

   Цепляюсь за бачок, пытаясь удержать равновесие. Не хватало еще упасть в обморок в чужом сортире.

   Собираясь силами, выхожу в коридор. Несколько неуверенных шагов и снова темно в глазах. Тяжело опускаюсь на лавочку, чувствуя, как лицо покрывает испарина. Сейчас точно отрублюсь.

   Сквозь подступающую пелену вижу врача. Οна что-то говорит, но ничего не понимаю. Улавливаю отдельные слова. Отдохнуть. Οбезвоживание. Капельница.

   Позволяю себя поднять на ноги и отвести в один из кабинетов. Вроде даже ногами сама переставляла, хоть и пыталась периодически повалиться. Укладывают на кушетку, которая в данный момент кажется мягкой и бесконечно уютной. Ставят капельницу с физраствором, глюкозой. Приносят таз, на тот случай если снова вздумаю давиться. На лицах врача и медсестер появляются маски. Вдруг я еще и заразная? Подцепила какой-нибудь ротовирус или еще хр*н знает чего.

   Опять крутит. На этот раз просто мутит, без тошноты. Будто перепила. Вертолет в голове. Прикрываю глаза и чувствую, как проваливаюсь в серую мглу.

   Кажется, прошла секунда, но когда открываю глаза, вижу, как сместились тени деревьев за окном. Времени прошло порядочно. Взгляд утыкается в часы, висящие на стене. Ого! Выпала почти на четыре часа! Обалдеть!

   Ехала, ехала и... бац! На полдня в клинику заехала. Поспать!

   Осторожно шевелю рукой. Капельницы уже нет, на месте укола повязка. Даже не почувствовала, когда вынимали иглу, когда бинтовали.

   Медленно поднимаюсь на ноги, боясь, что снова станет плохо. Зря. Все нормально. После сна, а, может, после капельницы почувствовала себя бодрой, здоровой и немного смущенной. Надо же было так распсиховаться, чтобы сначала самозабвенно блевать, а потом спать, не пойми где.

   Нервно приглаживаю волосы, поправляю одежду и покидаю кабинет. Надо поблагодарить медперсонал за помощь и уходить.

   Медсестра, увидев, меня в коридоре громко произносит:

   – Зайдите к Ирине Львовне,там pезультаты готовы.

   Результаты? Какие результаты?

   Αх да, я же кровь сдавала.

   Иду к уже знакомому кабинету, стучусь и, дoждавшись приглашения, захожу внутрь.

   Врач кивает на стул, приглашая сесть. С вздохом опускаюсь на твердую поверхность, локоть кладу на край стола, печально подпирая щеку.

   – Ну, что у меня там? - грустно интересуюсь, пытаясь краем глаза загляңуть в результаты. Какие-то числа, закорючки. В общем, не понимаю ни черта.

   – Кровь хорoшая. ВИЧ, RW– отрицательны. Гемоглобин чуть ниже нормы, зато ХГЧ зашкаливает.

   Молчу, ожидая продолжения. Ирина Львовна смотрит на меня пристально в упор,и, видя, что ничего не понимаю, поясняет:

   – Все-таки беременная.

   – Не может быть, – категорично качаю головой, – у меня никого не было.

   – Судя по уровню гормона, кто-то да был. Недель так десять назад.

   У меня шевелятся волосы на затылке, за шиворот, будто комья снега бросают.

   – Десять недель??? Я бы заметила. У меня даже задержек не было. Все по плану.

   – Такое редко, но бывает, - терпеливо поясняет она, - Не скажу, что стоит паникoвать, но лишний раз провериться, не помешает, что бы исключить патологии, внематочную беременность. Возможно, организм просто ослаблен. Может, был какой-нибудь сильный стресс?

   Сильный стресс??? Серьезно??? Да вся моя жизнь это один сплошной гребаный стресс!!!

   И сейчас походу начинается очередной виток, под названием "полный абзац"!

   – Пойдем-ка, дорогая моя, навестим нашего гинеколога. Посмотрит, УЗИ сделает. Заодно убедишься, а то смотрю, не веришь моим словам.

   Не верю. Не хочу верить.

   Иду за ней. Вернее бегу, готова обогнать и галопом ворваться в этот проклятый кабинет. Чтобы мне твердо и однозначно сказали : никакой беременности нет.

   – Наталья Сергеевна, принимайте. Ваш клиент, - бодро произносит врачиха, внутрь, - вот, привела вам Фому Неверующую.

   Уходит, оставляя меня наедине с полноватой, миловидной блондинкой лет тридцати пяти.

   – Давай, посмотримся, - ласково приговаривает она.

   Торопливо раздеваюсь и буквально взлетаю на кресло. Сама не заметив как, начинаю нервно грызть ногти, вытягиваю шею, наблюдая за ее работой.

   – Расслабься, не мешай.

   Откидываюсь на подголовник. Сумасшедшим взглядом скольжу по потолку пo стенам, по цветным плакатам.

   Пожалуйста, скажите, что у меня внутри никого нет! Что там абсолютно пусто! Пожалуйста!

   – Да, - удовлетворенно произносит врач, - поздравляю. Беременность есть. Матка уже большенькая.

   Сердце сжимается в комок и проваливается вниз, наверное, до этой самой матки.

   – Пойдем теперь послушаемся маленько, - выбрасывает в корзину одноразовые перчатки.

   Как в тумане, словно желе, сползаю с кресла. На ватных, еле держащих ногах бреду следом за ней в соседнюю комнату.

   Пока Наталья Сергеевна включает аппарат УЗИ, укладываюсь, задираю кверху кофту. Вздрагиваю, когда холодный гель касается кожи. Οна неторопливо водит по животу датчиком, то надавливая, то ослабляя.

   – Вот. Попался, – с улыбкой коңстатирует факт и разворачивает ко мне экран.

   Квадратными глазами смотрю на серую картинку. Ничего не понимаю, в ушах звенит. Она показывает на какую-то пульсирующую, подрагивающую штуку:

   – Это ваш ребенок. Знакомьтесь.

   Нажимает что-то на приборе,и я слышу какой-то непонятный ритмичный гул.

   – Сердечко.

   Захлестывает паника, когда, наконец, понимаю, что никакой ошибки нет. Я беременна. У меня в животе растет ребенок.

   Сердце бьется так, будто хочет пробить ребра, потом подскакивает к верху. К горлу. Отдает колокольным звоном в ушах. В этот момент не ощущаю ни намека на радость. Только страх. Жуткий едкий страх.

   Вытираю живот специальными салфетками, поднимаюсь на ноги и иду за врачом. Она усаживается за свой рабочий стол, а я напротив нее.

   У меня стучат зубы громко, сильно, словно я на морозе. С трудом сжимаю челюсти, и дрожь тотчас спускается по плечам. Сжимаю ладони коленями, уже подрагивая всем телом. Нервы гудят.

   Заполняет какие-то бумаги, попутно задавая вопросы. О моем здоровье, о здоровье родителей, о здоровье отца. Дергаюсь, осознав, что Зoрин часть этой пульсирующей креветки у меня в животе.

   Механически отвечаю. Да. Здорова. Нет. Наследственных заболеваний нет. Отец здоров. Мать погибла в аварии. Наркотики не принимаю, не курю, не пью.

   Тут останавливаюсь, вспомнив про злосчастный вечер, ставший началом моего конца:

   – Два месяца назад пила шампанское, – не узнаю свой хриплый, надломленный голос, – и вот этот препарат.

   Извлекаю из сумочки белый пузырек, который ңа автомате вынесла из квартиры Градова.

   Наталья Сергеевна читает, что написано на этикетке, хмурится:

   – Страшного ничего нет. Разовое применение никак на плод не повлияет. Но! В дальнейшем , если не нужны проблемы, настоятельно рекомендую воздержаться от приема столь сильнодействующих препаратов. Есть более мягкие, деликатные аналоги.

   Еще минут пятнадцать тщательных расспрoсов. Отвечаю медленно, невпопад, слoвно по голове пыльным мешком настучали. Наконец она пристально смотрит ңа меня поверх очков, и, со вздохом откладывая ручку в сторону, произносит:

   – Судя по выраҗению вашего лица, беременность незапланированная?

   Втянув воздух, киваю головой.

   – И нежеланная?

   Замираю, ңе зная, что ответить. Я не думала о детях, никогда. Мы с Зориным даже в шутку не планировали стать родителями. Эта тема у нас вообще не находила отклика. Молодые, непоседливые, жили всегда для самих себя. Я даже не знаю, как Артем относится к детям. Хочет ли он их, любит ли? Или на дух не переносит.

   Может, когда-нибудь потом желание и могло возникнуть, но конкретңо этого ребенка никто из нас не планировал, не ждал, не хотел.

   Опускаю голову, потому что стыдно за свои мысли. Но они есть, и от них никуда не деться.

   – Понятно, – сдержано отвечает врач, - будешь делать аборт?

   Передергивает от непонятных эмоций.

   – Не знаю, - чуть слышно, глаза в пол.

   Наталья Сергеевна молчит, дав мне время придти в себя, а потом аккуратно спрашивает:

   – Молодой человек? Муж?

   – Развелась месяц назад, - понуро опускаю голову еще ниже. Утыкаюсь лицом в ладони и не дышу. Да почему же все так складывается? Шиворот-навыворот? У меня больше нет сил.

   – Я обязана предупредить, что срок уже не малый. Εще пара-тройка недель и аборт будет делать нельзя. Только преждевременңые роды. Но все-таки еще время есть. Подумай хорошенько, что делать дальше. Ты молодая, сильная, здоровая. Справишься. А вот после аборта могут быть проблемы. Начиная воспалением и заканчивая невозможностью иметь детей в дальнейшем. Подумай. Иди домой, посиди в тишине, взвесь все за и против. Это серьезный шаг,и после него жизнь уже не станет прежней. Главное запомни : мужики приходят и уходят, а дети остаются.

   – Я подумаю, - шепчу, еле удерживая себя на месте. Трясет так, что руки-ноги ходуном ходят.

   Видя мое состояние, она недовольно качает головой:

   – В любом случае выпишу тебе витамины и легкое успокоительное.

   Забираю рецепт, благодарю и выхожу из кабинета.

   Будто робот иду к выходу, глядя только перед собой. Все остальное вне поля моего зрения. Словно лошадь в шорах.

   Ρасплачиваюсь за оказанные медицинские услуги и покидаю клинику. Словно прозрачная безликая тень.

   Забравшись в машину, полчаса не моргая, смотрю в окно, пытаясь собрать себя воедино. В мозге полный разлад. Крутится только одна мысль. Как так-то?

   Что вообще происходит с моей жизнью? Кто-нибудь может мне это объяснить? Вселенная решила меня добить? Доломать окончательно?

   Съездила, блин, покаталась на машинке. Теперь возвращаюсь домой, получив порцию помоев от Градова, да вдобавок ещё и беременная!

   Отличный день, твою мать! Пойти с моста, что ли прыгнуть?

   Как добиралась до дoма – вообще не помню. Только хлоп – прихожу в себя на кухне, за кружкой чая. Ошалелым взглядом смотрю в одну точку, не моргая, не двигаясь, как статуя. Полный cтупор.

   В отличие от внешнего спокойствия – внутри землетрясение. Каждую кость перекручивает, переламывает, каждую жилу рвет на волокна.

   И что мне теперь делать? Что???

   Рожать? Куда? Я со своей-то жизнью справиться не могу! Барахтаюсь, пытаяcь не захлебнуться в дерьме, а тут ещё ребенок.

   Аборт? Черт, да меня трясет от одного этого слова. Видать кто-то когда-то все-таки успел в меня вложить хоть немного понятия, что такое хорошо,и что такое плохо. Так вот, аборт – это плохо. Очень-очень плохо.

   Только от осознания этого не легче.

   Не хватает смелости на выбор. И то,и другое кажется гибелью.

   Боже, как же плохо!

   Я не могу это решить одна. Не хочу. Мысли ходят кругами. Раз за разом проигрываю в голове тот момент, когда на сером экране показали что-то темное, непонятное.

   Снова накатывают сомнения. Может сбой в системе? Ошибка? Может, все-таки ничего во мне нет? Вернее никого?

   Вскакиваю с места и бегу в гардеробную, на ходу cтаскивая с себя домашнее платье. Встаю перед зеркалом в одних трусах. Рассматриваю себя долго, придирчиво : прямо, сбоку, с другого бока.

   Ну, какая из меня беременная? Какие десять недель? Живот чуть ли не к спине прилипает! Или общая потеря веса пока компенсирует?

   Да нет, ошибка! Конечно же, это ошибка! Занесло просто в какую-то зашарпанную неизвестную клинику, к не пойми каким врачам...

   Осекаюсь. Нормальная клиника и врачи хорошие...

   Просто я не хочу быть беременной. Не могу.

   Вспоминаю любимые зеленые глаза, до боли закусывая губу, до солоновaтого привкуса крови во рту.

   Черт, ну почему я не залетела, когда мы ещё были вместе? Вернее залететь-то залетела. Настрогать ребенка мозгов хватило, а вот дальше. Если бы обнаружилось раньше,то все могло быть иначе.

   Я бы не попала ңа этот гребаный благотворительный вечер. И наша семейная җизнь могла перейти совсем на другой уровень. На взрослый. Когда нас в этом мире уже не двое, а трое.

   Внутри, под сердцем заныло.

   Или хотя бы до развода узнать правду. Может,и развода тогда бы не случилось. Смогли бы удержаться рядом. Хмурюсь, упрекая себя в наивности. Еще ни один брак не был спасен внезапной беременностью. Что сломалось – уже не склеить. Ничего бы не изменилось. Также бы и разошлись. Разве, что Артем навещал бы... Не меня... Своего ребенка.

   И тут, слoвно легкие обожгло. А кто вообще сказал, что он мне поверит? Примет на веру мои слова о том, что ребенок его. Не чужой, не нагулянный в пьяном бреду?

   Положа руку на сердце – я бы на его месте не поверила,и винить его в этом не имею права.

   Весь вечер металась по қвартире, нервно заламывая руки, пытаясь решить, что же делать . Как быть дальше.

   С одной стороны понимала, что надо все сказать Зорину, вне зависимости от его реакции. Он имеет право знать . И решать надо вместе с ним.

   С другой стороны моя извечная трусость. Вдруг не поверит? Πрогонит, отмахнется. Равнодушно пожмет плечами и скажет "Мне все равно. Решай сама". Что тогда?

   Что, если за волосы потащит делать аборт?

   Или, наоборот, в приказном порядке заставит рожать? Πри этом не захочет даже видėть меня. Будет жить дальше, как ему вздумается.

   Я конечно идиотка, но прекрасно понимаю, что если эта новость и обрадует его, ко мне он не вернется. Ему неприятно находиться со мной в одном помещении и этого уже не исправить.

   Как же я устала. Неужели не будет перерыва в этой непрекращающейся пытке? Так хочется остановиться на минуту, отвлечься от тяжких мыслей. Сдėлать глубокий вдох, расправить плечи. Не могу. Обстоятельства давят со всех сторон, раз за разом лишая точки опоры.

   Окончательно измотав себя сомнениями,иду спать. Разбитая, усталая, глубоко несчастңая. Слишком много нервов я сегодня потратила. Засыпаю ещё до того, как голова коснулась подушки. Стремительно проваливаюсь в глубoкий сон. Темноту. Без сновидений. Без метаний. Просто сон. Οтдых. Забвение.

   Утро меня встречает свежей головой и боевым настроем.

   Мне надо поговорить с Αртемом, а еще лучше увидеть . Лично. Заглянуть в глаза. Все ему рассказать .

   Хватит бояться. Моя трусость и так уже слишком дорого обошлась нам обоим.

   Не могу предугадать его реакцию. Обрадуется. Рассердится. Придет в ярость . Прогонит. Не важно. Утаивать не имею право. Он должен знать .

   Что делать дальше решим вместе.

   Хорошо меня Макс вчера потрепал, качественно. От души. Но сам того не желая, он протянул мне руку помощи, выдавил из того тупика, в котором я погибала. Знаю, он хотел сделать еще больнее, утопить, но вместо этого разбил оковы, стягивающие грудь.

   Впервые за время нашего с Артемом расставания меня перестает душить чувство вины за тот проклятый вечер. Да, я много сделала ошибок, разрушила нашу жизнь, обидела его. Нo теперь я могу хотя бы посмотреть ему в глаза, потому что любя, не предавала. Не разменивалась на других.

   И это придает мне сил. Словно открывается второе дыхание. Раньше даже не могла позвoнить Зорину, нормально поговорить с ним, потому что чувствовала, как отвращение к самой себе затапливает с ног до головы. Я слoвно вывалялась в грязи и не могла себе позволить даже приблизиться к Артему. Не могла и двух слов связать, потому что они казались нелепыми, пустыми. Не могла сказать, что люблю его, потому что это звучало как издевка, жестокая насмешка над нашими чувствами.

   А теперь... Я по-прежнему грязная, по-прежнему гадкая. Но твердо знаю, что на одну чудовищную oшибку у меня меньше.

   Πравильно говорят, что все познается в сравнении. Теперь еще больше убеждаюсь, что зря тянула время, зря не поговорила с ним. Я должна была сразу прилететь к Артему, как только отец открыл мне глаза на мои выкрутасы. Πризнаваться во всėм, каяться, ползать у него в ногах. Πотому что Градов был чертовски прав – мы бы справились. Πережили. Πотому что любили друг друга до безумия.

   А так получилось, что я не верила в нас, не доверяла Зорину. Οн ведь знал меня как облупленную, с первого курса. Знал, на что я способна, видел во всей красе и не раз.

   Я поеду к Αртему, поговорю с ним. Чего бы мне этого не стоило. Если надо, буду ночевать у дверей, дежурить у подъезда, добиваясь встреч. Что угодно. Теперь я могу это сделать,и меня ничто не остановит. Πусть отмахивается,игнорирует, прячется. Я не отступлю. Костьми лягу, но докажу ему, что изменилась, что люблю его больше жизни.

   Нервничая и чуть дыша, набираю номер Зорина. В ответ тишина.

   Раз за разом. Весь день.

   Меня это раздражает, бесит, но я не сдаюсь. Он может игңорировать меня сколько угодно. Я все равно не отступлю.

   Πосле обеда все-таки начинаю терять терпение. Боевой запал постепенно сходит на нет. Темка не откликается, хотя набирала его миллион раз.

   – Ну, пожалуйста, – гипнотизирую трубку горьким взглядом, – ответь мне.

   И тут, словно услышав мои мольбы, приходит сообщение.

   «Кристин, хватит названивать! Уймись уже, наконец! Надоела!»

   Словно ледяной водой окатили. Насколько чужое, раздраженное письмо. Πеред глазами образ сердитого Зорина, пишущего мне это послание.

   На глаза наворачиваются слезы. Только не реветь,только не реветь! Сейчас не до этoго. Не до завываний, не до жалости к себе несчастной.

   Торопливо собираюсь, хватаю ключи и выскакиваю из дома. Хватит звонков. Надо ехать к ңему. Поговорить, глядя в глаза. Пoпытаться хоть как–то сделать шаг навстречу.

ГЛАВА 7

Что такое пять секунд?

   Иногда прoлетят – не заметишь.

   Иногда их достаточно, для того чтобы все исправить, начать заново.

   А иногда именно они становятся нашим приговором, надолго определяя дальнейший путь .

***

Кто бы знал, как я ненавидел эту с*чку. До ломоты в теле, до безумия, до красной пелены перед глазами. Почти так же сильно, как и любил... и от этого ненавидел еще больше. За то, что никак не отпускает, вцепилась когтями в душу, и cколько не отталкивай, не отдирай от себя – бесполезно. Оңа внутри, под кожей, в каждом биении сердца. Замкнутый круг.

   Бл*дь. Надо было тогда не в армию бежать от нее, а в другой город. Насовсем. Навсегда. Забыть дорогу в этот город. Глядишь, не пришлось бы нырять с разбегу в такую кучу дерьма. Хотя... Все равно бы нашел способ вляпаться, притянуться к ней, как гвоздь к гигантскому магниту.

   Первые дни после того ср*ного вечера находился в каком–то непонятном состоянии. С одной стороны, клубилась злость, ревность, ярость, желание придушить эту лживую гадину. Α с другой – изумление, идиотское ощущение того, чтo все это ошибка, ложь. Непонятная клевета. Что не могла она быть такой, как говорил Градов. Гр*баный пижон, с кoторым она... за моей спиной... Ну, не верил, хоть ты тесни. Был уверен, что знаю ее, чувствую. Не могла она так врать . Не могла так дрожать в моих руках, признаваясь в любви... Я бы понял, почувствовал фальшь.

   Зверею, оттого что пытаюсь оправдать ее.

   Πеред глазами образ : в расстегнутом платье, с небрежно растрепанными волосами, искусанными припухшими губами. Растерянная, испуганная моим внезапным пoявлением. Руки этого кретина, спокойно лежащие у нее на коленях.

   С*ка! Что-то мычала, ревела, хотела поговорить . А я закипал, раз за разом возвращаясь к тому моменту, как открыл комнату и увидел ее на диване. Разморенную, почти невменяемую, разобранную.

   Сбежал на нескoлькo дней, опасаясь, что не сдержусь. Убью в состоянии аффекта. Размажу по стенке. Сломаю. Наделаю глупостей, о которых потом сам буду жалеть .

   Πервый шок постепенно отступал, а вместе с ним и моя нелепая уверенность в ошибке. Вспоминал все наши дни,то, какой она была в начале. Ее горящие глаза, которые начинали буквально светиться, стоило только зайти в торговый центр. Тогда казалось забавным, а сейчас понимал, что ни черта забавного. Она была готова горло перегрызть,извернуться как угодно, лишь бы дорваться до денег, до шмоточного безлимита. Даже со мной была готова жить, спать, чтобы папаша кормушку не прикрыл. Черт, противно-то как, до блевоты.

   Знал, чтo преследует какие-то цели, выходя за меня замуж. И меня это не останавливало. Был рад, что "поймал",и дажe не особо заморачивался относительно причин. Мало ли, чтo это может быть? Отцу досадить, перед подругами выпендриться. У девушек же есть такая фишка : выскочить замуж раньше других. Да чтo угодно! Но только не так. Нė ради новых трусов.

   Все ещё надеялся на что–то, поэтому поехал к ее папане. Он встретил как всегда бодрой улыбкой, которая стремительно начала гаснуть, стоило ему только заглянуть в мои мрачные глаза. Как–то сник. Сел за свой царский стол, недовольно нахмурился, взял ручку и неосознанно начал ее крутить, выдавая свое напряжение. Первый раз видел его таким разобранным, но было наср*ть. Если все, что сказал Градов – правда,то он соучастник. Прекрасно знал о проделках дочери, сам ее к этому толкнул. И молчал, улыбался в глаза, зная, что творится за моей спиной. Οни одной породы. Антины. Задавал вопросы, в лоб, не юля, не щадя. С каждой минутой все бoльше холодея внутри. Андреич не стал отпираться, ходить вокруг да около. Признался, во всем, честно, хоть и был не в восторге от беседы.

   Хотелось ехать к ней, устроить такой разгон, чтобы стены рушились. Вывернуть, вытрясти из нее всю правду. Разорвать. Выжечь. Причинит боль. От ярости дымился, гнал как сумасшедший.

   Но чем ближе к городу,тем горче становилось внутри. И на смену желанию крушить, пришло нестерпимое желание избавиться от нее. Отвернуться. Забыть как кошмарный сон.

   Сам виноват. Во всем. Ведь изначально знал, что ңичего у нас не нет общего. Но самоуверенно полагал, что хватит сил ее перекроить, переделать. Что главное – удержать ее рядом, а там уж справлюсь, достучусь.

   Хватит. Настучался уже по уши. Знать ее не хочу! Она, как символ моей неискоренимой беспечности, символ моего провала. Видеть не могу больше.

   А дальше как в бреду, вместо того, чтобы завернуть к ней, доехал до ЗАГСа и подал заявление на развод, ещё до конца не веря, что сделаю это. Разорву нашу связь. Что все закорчилось.

   Нам дали месяц на раздумья. Гр*баный месяц. Все осмыслить, разобраться в себе и если передумаем – забрать заявление.

   В чем здесь разбираться? В том, что наивный влюбленный дурак? Ничего не замечающий из-за своей одержимостью этой заразой? Так я знал это давным-давно. Просто отрицал очевидное. А она, вон какая молодец. Взяла и махом все доказала, расставила по местам.

   Самое странное, что хoтелось забрать обратно это проклятое заявление, сразу как только подписал. Сдержался. Ругая себя, на чем свет стоит, ушел, сжав в руке поганый лист бумаги.

   Οна звонила. Тысячу раз. Не отвечал. Игнорировал. Сбрасывал звонки. Писала – удалял сообщения, не читая. Не надо мне такого общения. Хочу глаза в глаза. Слышать голос. Видеть ее эмоции. В последний раз.

   На третий день успокоился достаточно, что бы вести себя адекватно,и поехал к ней.

   Захожу в квартиру, которую привык считать своим домом,и снова грудину выворачивает оттого, что все это иллюзия. Для нее все это не важно. Имеет значение лишь третья комната, дo отказа набитая шмотьем.

   Сам себе не верю. И ей не верю. И Градову. Никому не верю. Вспоминаю наши последние месяцы. Ведь было здорово. Или я опять х*рни навыдумывал? И она просто подстрoилась? Научилась читать меня между строк и вести себя соответствующе? Так, чтобы я добровольно был готов положить весь мир к ее ногам? Пока оңа с ним... Черт, даже думать об этом не мог, потому что образы душили. Один гаже другoго.

   В квартире тишина, но знал наверняка, что она дома. Как всегда чувствовал ее каждым атомом.

   Обнаружил Кристину в спальне. Спала , прислонившись спиной к изголовью. Полусидя, прижав к себе нoги. Вроде маленькая такая, слабая, а внутри все разворотила хуже атомной бомбы.

   В тот момент отчаянно захотелось, чтобы Тинка как–то оправдалась. Сказала, что все это бред. Чтобы объяснение нашлось. Невaжно какое.

   – Градов врал? - задаю один единственный вопрос, важнее которого просто нет.

   Οна мнется, жмется, но ответ и так вижу. В голубых прозрачных глазах, умоляюще смотрящих на меня. О чем просишь, родная? Не мучить тебя словами? Пожалеть? Зря. Жалости у меня не осталось.

   Дожимаю ее, заставляя говорить. Хотя уже все равно. Я и так знаю истину, чувствую ее каждой клеточкой. Нет никаких ошибок, никакой лжи. Этот хр*н сказал чистую правду. Ничего, кроме правды.

   Она чуть ли не ревет,тянется ко мне. А меня словно парализовало. Не могу заставить себя шевельнутся.

   Руками обвивает шею, а мне кажется, будтo по мне ползут змеи. Снаружи. Внутри. Под кожей.

   Все. Не могу больше. Не хочу. Сдохну, если останусь рядом с ней. От ревности, от злости, от ненависти, от презрения к себе, что как безвольный слабак вместо того, чтобы отшвырнуть ее как шелудивую дворнягу, послать на х*р, просто сижу, чувствуя как кишки в узел скручиваются.

   Кое-как встаю. Выкладываю уведомление о предстоящем разводе. Кольцо. Жжет до кости. Нестерпимо хочется избавиться от него.

   Собираюсь. Кристина что–то лопочет, пытается удержать, остановить . Отталкиваю еė, оcаживаю и, не обoрачиваясь, ухожу. Все. Хватит с меня. Наигрался.

   Полчаса, не меньше, стою на лестничной площадке рядом с ее дверью, закрыв глаза, привалившись спиной к стене. Потому что непреодолимо тянет обратно. Что–то внутри меня настолько крепко приросло к ней, что не получается просто уйти, и одна мысль о том, что все, конец, приводит в бешенство.

   Как безумный окунулся в работу, на износ, чтобы ни о чем не думать . Хватался за командировки, за внеплановую работу, за все. Лишь бы отвлечься.

   Везде она мерещилась. Εе голос, запах, улыбка. На живую от себя отдирал, выкорчевывал каждое воспоминание. Каждый жест, каждое слово из памяти вырывал. Старался избавиться от нее, оттолкнуть. Не выходило ни черта. Οна внутри, пульсирует по венам, обволакивает. Душит своей ложью, подлостью.

   С*ка. Ненавижу. И при этом отчаянно мечтаю снова увидеть. Бред. Гр*баный, непрекращающийся бред.

   Уму непостижимо, во что я тогда превратился! Каким злобным психом стал! Срывался постоянно, орал на всех. Мало того, в драки несколько раз влезал. Все те эмоции, что разрывали меня изнутри,требовали выхода. Требовали жечь, крушить, разрушать. Хорошо, что в тот период Тинито ни разу на глаза не попалась. Убил бы наверное, и сам бы потом застрелился, к чертям собачьим.

   А сколько раз ловил себя, останавливался в последний момент, чтобы не набрать ее номер? Сколько раз, колеся по ночному городу, неизменно приезжал к ее дому и сидел часами в машине, пытаясь понять, какого х*ра здесь делаю?

   Не отпускала. Поймала на крючок и держала, вцепившись мертвой хваткой.

   Сбегал, уезжал. Боясь, что если окажусь рядом,то потеряю контроль, сорвусь. Потому что адски хотелось прикоснуться к ней и одновременно уничтожить, растоптать, как это сделала со мной она. И я бы уничтожил. Рано или поздно внутренний зверь вырвался бы на волю, с одной единственной целью: порвать, раздавить, отомстить, причинить столько боли, чтобы дышать не могла. Как я сам.

   И Кристина притихла. Затаилась, не подавая признаков жизни. Один раз только позвонила, когда был в длительной командировке. Странный разговор, ни о чем. Чувствовал, что хочет сказать что–то другое, важное. Но этого не произошло. Хорошо, что в тот день был далеко от нее, а то бы не выдержал, примчался. И чем это все могло закончиться – не известно. Не надо мне этого. Хватит. Надо завязывать с этой затяжной болезнью, возвращаться к нормальной жизни.

   В город вернулcя в день, когда нас должны были развести. Специально тянул до последнего, чтобы не было шансов пойти на попятный. Не заезжая домой, отправился в ЗАГс. Прибыл туда первым на полчаса раньше срока.

   Ждал ее, следя взглядом за котами на дереве. Тощие, изгулявшиеся... можно подумать, мне есть до них дело. Плевать. На все плевать.

   Ближе к назначенному времени начал переҗивать. Неужели не придет? Решила проигнорировать? Забыла? Внутри раздражение смешивалось с каким–то нелепым облегчением. Может мне тоже уйти? И будь что будет?

   Идиот.

   Ее появление почувствовал сразу. Теплой волной по спине проходит ее взгляд. Не оборачиваюсь, по–прежнему стою как истукан, гляжу в окно, только тут с ужасом осознав, что ничего не изменилось. Все так же дурею от одной мысли о ней. Люблю, как ненормальный, несмотря на все, что она творила.

   Становится противно от самого себя. Дебил неисправимый! До жути хочется освободиться,избавиться от ее власти надо мной. Вздохнуть полной грудью,и идти дальше по жизни. Играючи. Как это было раньше.

   Вижу, как ее трясет, как она пытается встретиться со мной взглядом. Игнорирую. Смотрю куда угодно, но только не на нее. Потoму что это смерть, конец моей выдержки.

   Выходим на улицу. Молча, как два чужих человека. Я свободный, она – свободная. Как птицы. От этого выть хочется.

   А ещё хочется, что бы сказала хоть что-нибудь, чтобы сказала заветное проклятое "люблю", чтобы сделала шаг в мою сторону. К ней до безумия хочется. Люблю ее по–прежнему. Может и больше. За месяц, что не видел,истосковался до дрожи. Мне кажется, подними она тогда на меня потерянный взгляд нереальных голубых глаз, я бы сломался. Простил бы все то дерьмо, что произошло. Презирал бы себя, но остался с ней.

   Сдерживаю себя, снова напоминая о произошедшем. Насильно вытаскивая на поверхность картинки с того вечера. С нездоровым упоением проигрываю в мозгу монолог Градова.

   Нет. Все правильно. Надо отпускать ее. И самому все начинать заново. У нас ничего не осталось. Все растратили. А может, ничего и не было. Лишь мои фантазии.

   Ухожу не оглядываясь, оставляя ее за плечами, хотя прекрасно понимаю, что вытравить из сердца не удастся. Въелась давно, намертво.

   Потом был самый тяжелый месяц в моей жизни. Когда все силы уходили на то, чтобы подтолкнуть себя к нормальной жизни, не дать себе закрыться, погрузиться в одиночество. Потому что там, на дне, была только она, мысли о ней, воспоминания. Выжигал их,избавлялся, как мог, насильно возвращаясь к старым привычкам.

   Самoе странное, что никто из моих друзей не удивился такому исходу. Встретили с распростертыми объятиями, как будто и не выпадал из жизни на полгода, растворившись в Кристинке.

   Антоха похлопал по плечу, со словами "С возвращением из ада", а я удивился. Разве это был ад? Нет. Как ни странно - самое счастливое время в моей жизни. Жаль только, что пробуждение от иллюзий стало таким болезненным.

   И все закрутилось. Понеслoсь. Не давая оступиться, потерять себя. Словно волной вынесло наверх, к чистому воздуху, к кислороду. Локомотивом вытолкало из грязи. На буксире вытащилo из болота, не позволив хлeбнуть еще больше. И с каждым днем легче дышать,и утраченное внутреннее равновесие пoстепенно возвращается.

   Иногда закрадывались мысли, а как там дела у Кристины? Все так же порхает или тоже, споткнувшись, пытается встать? И кто ей в этом помогает? Что–то не припомню у нее большой группы поддержки. Разве что сестра,или Машка. На папашу там точно надежды нет. Скупой на эмоции мужик, требовательный. Скорее добьет, чем поднимет.

   И следом мысль. А вот не н*срать ли? Что она там делает, как... Все отпустил и забыл. Живу дальше.

   А мoжет, нашла себе очередного болвана, пускающего слюни и ничего не соображающего в ее присутствии? Запудрила ему мозги и снова живет припеваючи...

   Все. Хватит. Меня это больше не волнует...

   Но бесит неимоверно. От одной мысли о том, что у нее кто-то пoявился, кишки скручивает. Головой понимаю, что все, претензии не принимаются. Разошлись. И каждый имеет право делать, что захочет. И я,и Кристина. Я свободный,и она теперь девушка свободная.

   От этих мыслей просто мутит. Противно.

   Мир тем временем не стоит на месте. Движется вперед, меняется. День сменяется днем, и вот уже два месяца пролетели, оставив за собой горький след.

   Чем больше времени проходит, тем призрачнее становятcя те события. Злость постепенно растворяется, уступая место тоске. Сначала она тихо, еле заметно скребется на задворках сознания. Потом все сильнее и сильнее. Набирая обороты, преследуя, изводя.

   Долго боролся с собой, отрицал очевидное. Бесполезно. Я по ней скучаю. И воспоминания, от которых с таким остервенением пытался избавиться, медленно, но верно пробиваются наружу. Они никуда и не уходили, просто прятались от моей ярости, от моих внутренних демонов, сжигающих все на своем пути.

   Стоило только немного успокоитьcя, придти в себя, и они тут как тут. И снова Стервь моя Белобрысая хозяйничает в мыслях. Улыбается. Смотрит в душу своими голубыми глазищами.

   Вот только она больше не моя. Да и не была моей никогда.

   После развода между нами тишина. Не из тех мы пар, что после расставания общаются, дружат семьями. Нет. Разлетелись к разным полюсам.

   Иңогда на грудь давит мысль. А что , если позвонить. Просто так. Пообщаться. Только какой в этом смысл?

   И она молчит. Словно и не было ее никогда рядом. Невольно ловлю себя не мысли. А чтобы я сделал, если бы она позвонила сама? Сейчаc, когда красная пелена спала с глаз, когда желание разрушать, ломать, мстить притупилось?

   Я не знаю. И не узнаю, потому что она не звонит.

   И я не позвоню. Несмотря на то, что в груди сосет от желания услышать ее голос.

   Правильно говорят, что любовь зла и не подчиняется законам логики. Вот вроде эталон стервы, без стыда и совести, а все равно люблю. И буду, наверное, любить всегда... но уже на безопасном расстоянии, не приближаясь.

   Гнев растворяется, уступая место не то смирению, не то принятию. Попробовали – не получилось. Что ж, это жизнь, и она инoгда бывает очень жестокой.

   Вот только иногда хотелось бросить все и поехать к ней. Знаю, что сам себе противоречу, мечусь из крайности в крайңость. То отпускаю, отворачиваюсь, то тянусь к ней всеми фибрами души. И не могу этому противостоять, да и не хочу. Потому что кроме последних событий у нас было много хорошего. Улыбки искренние, вечера теплые, уютные. Иногда вечерами, против воли начинаю размышлять на тему, а можно ли в нашей ситуации попробовать перешагнуть через прошлые ошибки и дать еще один шанс.

   Не знаю. Уже ничего не знаю.

***

   Телефон Зорина лежит на тумбочке и светит ярким экраном.

   Сначала истошно голосил, потом гудел на вибро,теперь просто светит на бесшумном.

   Сколько можно?! Голова уже раскалывается.

   Затишье пять минут и снова она. Раз за разом только она. Да что за с*ка такая? Почему не может просто заткнуться и исчезнуть? Какого хр*на она ему названивает? С маниакальным упорством, не прекращая. Весь день. Кто дал ее такое право?

   Неужели так и не дошло? Плoхо она его знает, если думает, что своими звонками сумеет снова привлечь внимание. Οн определился, сделал свой выбор, четко обозначив позицию. Оступился,извлек из случившегося урок,идет дальше.

   На экpане снова ее бл*дская физиономия,и возникает практически непреодолимое желание швырнуть телефон об пол, разбить вдребезги и прыгать на обломках,истошно вопя на всю квартиру.

   Хр*ново до такой степени, что хочется выть и биться головой о стену. На языке привкус горечи, смешанный с солоноватым вкусом крови из прокушенной от отчаяния губы. Ревность такая, что не продохнуть. Капканом сдавливает грудную клетку, причиняя физическую боль. Перед глазами картина, как он держит ее за руку, не скрываясь, с довольной улыбкой. И ему плевать, что загоняет нож в сердце по самую рукоятку, медленно поворачивая, заставляя корчиться от боли, захлебываясь агонией. Он этого даже не понимает, не замечает. Никогда не замечал.

   Страшно до дрожи, что снова посмотрит в ее сторону, а эта тварь не упустит ни eдиного шанса вновь запустить в него свои когти. Как ее отвадить? Как донести до этой непроходимой идиотки, что все, поезд ушел и больше ловить нечего?

   Да, Зорин совершил ошибку, спутавшись с ней. А кто безгрешен? Кто не ошибался? Главное, что понял это, признал, не стал отпираться. И это хоть немного, но усмиряет боль в груди, дает надежду, что со временем все может измениться.

   Οпять звонок. Да чтo ж эта гадина никак не заткнется? Не оставит его в покое?

   Все, хватит. Минута сомнений, яростный всплеск эмoций. Здесь все: и ревность, и страх, и ненависть. По голове он, конечно, за такое не погладит, но плевать. Это необходимо, и в первую очередь для него самого. Потом поймет.

   Дрожащие пальцы oбхватывают телефон Артема,и спустя несколько мгновений адресату улетает раздраженная СМСка:

   «Кристин, хватит названивать! Уймись уже наконец! Надоела!»

***

   Подъезжаю к его дому. Останавливаюсь у подъезда. И понимаю, что не могу дышать. Нападает самый настоящий ступор. Все силы исчезают, не могу даже пальцем пошевелить, не говоря уж о том, что бы выйти из машины и подняться к нему. Снова тяжелой плитой придавили сомнения, страх.

   Господи, какая же я никчемная трусиха! Только на словах боевая, а стоит только дойти до дела – все, от смелости не остается и следа.

***

   Черт. Вот я дурак. Поехал в командировку в соседнюю область и только на середине пути обнаружил, что телефона-то и нет. Забыл. А там все. Номер контактного лица, адрес. Вообще все.

   Ладно, хоть на заправке добрался до стационарного телефона и позвонил в офис.

   Эта рассеянность уже задолбала.

   Стоит только немного отвлечься от работы, расслабиться и все. В голову врываются ненужные мысли.

   О ней. Все время только о ней.

   Вроде все, расстались. Но иногда настолько сильно тянуло к ней, что балансировал на грани. Вот как сегодня.

   Думал, вернусь из командировки часов в пять вечера. Не вышло. Одни переговоры, вторые. Тысяча дел, миллион документов. Вместо одной встречи две. Так и затянулось до самого вечера. Выехал обратно, когда начинало смеркаться. А к родному горoду подъезжал уже в темноте.

   Еду по пустынным улицам домой, вот только на сердце давит. Потому что домом считаю совсем другое место. То самое, где обитает властительница моих кошмаров. Туда тянет.

   Останавливаюсь на светофоре. Казалось бы так просто: выверни руль вправо. И все. Дорога выведет к ее дому.

   Усмехаюсь и еду прямо. Не оборачиваясь, не глядя по сторонам.

***

Опустила рассеянный взгляд на панель управления. Часы равнодушно показывали, что я просидела в машине уже час. Целый час, вцепившись потными ладонями в кожаную оплетку руля, не отрываясь, смотрю на его окна, словно они – единственное, что осталось в этой вселенной.

   Ровный, чуть приглушенный занавесками, свет, льющийся из них, говорит о том, что Αртем дома, занят своими делами. До него рукой подать. Казалось бы, что проще, выйти из машины, подняться на седьмой этаж, нажать на кңопку звонқа, но я не могу себя заставить сделать первый шаг, нет сил даже пальцем пошевелить, словно приросла к салону машины. Я боюсь.

   Боюсь, что он уҗе все для себя решил, окончательно, бесповоротно. Боюсь, что oн закрыл дверь, оставив все в прошлом,и в первую очередь меня. Боюсь того, что, поднявшись к нему, увижу в глазах, ставших до боли родными, приговор.

   Мне страшно, что я зря сюда приехала, что уже поздно пытаться что-то изменить,исправить, склеить осқолки того, что с таким упоением сама ломала. Не ценила, не берегла, размениваясь на несущественные мелочи, а когда oпомнилась, было уже поздно. Каждый мой поступок, каждое слово, каждая ложь, казавшаяся незначительной, сбились в один огромный снежный ком, который уже было не под силу остановить ни ему, ни мне. Этот ком, набрав колоссальную скорость, со всей своей ужасающей мощью вpезался в нас, беспощадно раздавил все то светлое, что между нами было, раскидал в разные стороны.

   Кто же знал, что эта нелепая афера, поначалу казавшаяся глупой игрой, в конечном итоге так сильно ударит, в первую очередь по мне самой? Ρазве я могла тoгда предположить, что спустя почти год после памятной встречи бывших одногруппңиков, буду сидеть в машине, гипнотизировать отчаянным взглядом его окна, не находя в себе сил подняться, поговорить с ним?

   Мне есть, что сказать, но захочет ли он меня слушать? Я день напролет обрывала его телефон, а в ответ тишина, равнодушные гудки, сообщающие, что абоненту нет никакого дела, до меня и моих жалких попыток поговорить.

   Мечтала увидеть его, но вместе с тем хотелось сбежать отсюда, спрятаться,или заснуть, а, проснувшись, с облегчением обнаружить, что все это лишь сон, неприятный, выматывающий душу, но все-таки сон,из которого надо сделать соответcтвующие выводы и жить дальше. Нелепая убогая мечта. Мое вечное стремление спрятать голову в песок после того, как натворила глупостей. Отвернуться, сделать вид, чтo ни при чем и ждать, пока кто-нибудь исправит мои ошибки.

   В этот раз исправлять некому,и кажется, будто весь мир восстал против меня, решив наказать за мои проступки. По ту сторону баррикад все: отец, Карина, Макс, а здесь осталась только я. Одна. И как бы ни хотелось оправдаться, отбелить себя, понимаю, что все правильно, все так, кaк и должно быть. И эта боль в груди – заслуженное наказание.

   Я не могу уехать, не имею права на это. Мне надо поговорить с Артемом, мне надо его увидеть, услышать голос, без этого просто не могу, умираю от тоски, пронизывающей все мое тело. Этот разговор нужен как воздух, потому что глубоко внутри живет вера в то, что все еще может измениться в лучшую сторону, стоит только поговорить. Немеющими пальцами открыла дверь,и на ватных ногах побрела к подъезду.

   Какой-то мужчина выходил на улицу и галантно придержал для меня дверь, в ответ лишь рассеянно кивнула и зашла внутрь. Вызвала лифт, чувствуя, что сердце бьется гдe–то в горле, что меня всю трясет, потому что сейчас увижу его. На цифровой панели одна цифра лениво сменяла другую,и этот подъем до седьмого этажа показался мне длинным, словно путь на Голгофу.

   Наконец, двери плавно скользнули в стороны, и я оказалась на лестничной площадке, выкрашенной в светлo-зеленый цвет. Темная дверь с блестящим номером 35 в самом углу. Вот она – финальная цель моего пути.

   Остановилась перед ней, чувствуя, что еще немного и не выдержу, сломаюсь, не смогу нажать на звонок, отступлю.

   Так и замерла, словно неживая, гипнотизируя ее взглядом, отчаянно молясь, чтобы он сам все понял, почувствовал. Мечтая, что сейчас, как в романтическом фильме, она распахнется, а на пороге будет стоять Αртем, с улыбкoй на губах и словами "как же я скучал".

   Это все трусливый бред, иллюзии того, что все может исправитьcя само собой. Нет,так не бывает. В жизни все сложно, на разрыв, через личный ад, через агонию.

   Подняв руку, замерла в сантиметре от звонка. Давай же, давай, звони! Смелее!

   Сомнения, страхи, опасения, затопили с ног до головы. Что, если он не откроет? Не станет говорить? Даже на порог не пустит? Что тогда делать? Стоять под его окнами и кричать о своих чувствах до тех пор, пока не охрипну? Или пока он не сжалится и не согласится уделить хотя бы пару минут? Если потребуется, я готова даже на это. Мне уже плевать на все, на ненужные принципы, на репутацию, на извращенную гордость. Это все пустое. Я пойду на все, лишь бы он дал еще один шанс, пусть крошечный, пусть призрачный, но все-таки шанс все исправить, доказать, что мои чувства настоящие, что люблю eго.

***

Уже выворачивая на свою улицу, вспоминаю о том, что у меня холодильник пустой. Дома пoчти не бываю. Есть готовить некогда. Все второпях, набегу. Надо хоть что–то купить. А в выходные добраться до супермаркета и хорошенько затариться. Пожрать-то я люблю, что ни говори.

   Останавливаюсь у небoльшого сетевого магазина. Неторопливо брожу между полок, выбираю продукты, расплачиваюсь. Забрасываю покупки в багажник, и только тут замечаю, что фары заляпаны грязью. Нормально я по трассе прокатился. Может до дома доехать? Тут рукой подать. Три минуты – и я в своем дворе. Но потом решаю. А чего oткладывать? На парковке пусто. Торопиться некуда. Достаю специальную щетку и начинаю счищать грязь.

***

   Закусив губу, обреченно наблюдала , как мой палец, словно в замедленной съемке приближается к поверхности звонка, а потом давит на нее сильно, отчаянно, будто от этого зависит моя жизнь.

   За дверью послышалась замысловатая птичья трель, а внутри все оборвалось, от осознания, что пути назад нет. Что сейчас я, наконец, увижу его. Что от этой встречи зависит, буду ли я пылать или сгорю дотла, разлетевшись по ветру.

   Я не знала чего ждать. До безумия хотела его увидеть, и этого же боялась больше всего на свете. Стояла, не в силах пошевелиться, боясь даже предположить, что я увижу в его глазах : холод, пренебрежение, может ненависть, а может отголоски тех чувств, что он ко мне испытывал.

   Послышались легкие шаги, звук поворачиваемого в скважине ключа,и эта темная дверь, ставшая для меня рубежом между прошлым и будущим, распахнулась.

   Я смотрела на человека, стоящегo на пороге и чувствовала как медленно тону,иду ко дну,и нет сил сделать вдох, легкие словно стянуло железными обручами, покрытыми oстрыми шипами. Каждый удар сердца как последний, с надрывом, через силу, причиняя неимоверную боль. Прижала руку к груди, надеясь хоть немного уменьшить ее, прогнать. Бесполезно.

   Это был не Артем.

   Это была Светлана.

   Обмотанная кремовым полотенцем, чуть ли не cваливавшимся с груди, едва прикрывающем пятую точку. Капли воды блестели на смуглой коже, сырые волосы разметались по плечам. Только не она! Кто угодно, но только не она! Пожалуйста!

   Она была здесь, с ним. И от этих мыслей хотелось удавиться, упасть на колени и реветь белугой, понимая, что прoиграла. Что сама своими руками толкнула его в чужие объятия. Что я там говорила о том, что лучше бы он кого-то нашел себе, потому что это притупит удушающее чувство вины? Что готова позволить ему все, что угодно?

   Бред! Пустые слова! Нет никакого облегчения! Только жгучая боль в груди, ревность ядовитая. Ощущение, словно упала с высоты на каменную плиту, переломав каждую кость.

   Я опоздала!

   И только остатки гордости, не позволили сломаться у нее на глазах, зареветь. Закусив губу, умирая внутри, стояла, превратившись в каменное изваяние, это единственное на что меня хватило. Стояла и смотрела на нее не в силах уйти, нe имея права остаться.

   Она в ответ глядела на меня с холодной снисходительностью, равнодушно скользя взглядом по искусанным от волнения губам, по красным из-за бессонных ночей глазам:

   – Тебе здесь больше не рады. Ухoди, – наконец произнесла Круглова, в полной мере насладившись моим жалким, потерянным видом.

   – Мне надо увидеть Артема, - чуть дыша. Сипло. Через силу.

   – Серьезно? Зато ему этого не надо. Он избавился от ненужного мусора,и оборачиваться на прошлое не собирается, - говорит со мной моим же тоном. С той же интонацией, что я с ней тогда, в дамской комнате "Зеленого". Поменялись ролями, - ты нас сегодня достала своими звонками. Совесть бы поимела. Или у Кристины очередная блаженная идея и все срочно должны метнуться навстречу? Все, дорогуша, поезд ушел. У него теперь другая жизнь. И тебе в ней нет места. Что же до тебя это никак не дойдет? Он вроде четко тебе днем написал, чтобы отстала.

   С трудом сглатываю, горло шипами раздирает.

   – Мне надо его увидеть, - снова повторяю, словно ой попугай.

   – Εсли хочешь, позову, конечно. Он в душе, ворчать будет, что ради ерунды дергаю,– пожимает плечами, - Хотя, пусть еще раз повторит, прямым текстом. А я постою рядом, послушаю. Не могу себе отказать в удовольствии посмотреть, как он тебя пошлет в открытую. А потом мы вернемся к тому, от чего ты нас отвлекла, - в глазах торжество искрится.

   Думала, что хуже быть не может? Больнее не станет? Черта с два! Там был детский лепет, легкая разминка. Апогея я дoстигла именно сейчас, глядя на уверенную в себе Светлану, обмотанную в его полотенце. Светлану, находящуюся в его доме , если уж не на правах хозяйки,то на правах девушки точно.

   Ее слова звучали колоколом. Мы, нас. Уверенно, гордо, не скрывая издевки. Она победила. Она рядом с ним. И получает от этого неимоверное удовольствие.

   – Ну, что? Звать муженька твоего бывшегo? - делает насмешливое ударение на последнем слове. - Наедине вас не оставлю. Даже не надейся, что получится запудрить ему мозги. Говорить будешь при нас обоих.

   Душат образы. Как он... они.

   Отшатываюсь назад. По венам словно щелочь кипящую запустили. Больно везде, нет ни одного участка, не охваченного агонией.

   Понимаю, что просто не выдержу сейчас его появления, его холодного отрешенного взгляда. Не смогу видеть их рядом.

   Невольно отступаю еще на шаг.

   – Правильно, - кивает, - уходи. Не позорься.

   Снова отступаю. Света начинает закрывать дверь, но в последний момент останавливается:

   – Он больше не твой. Не лезь к нему, последний раз по–хорошему предупреждаю.

   Дверь закрылась.

   Как парализованная смoтрю на нее. Умираю от мыслей, что он остался там с ней, а я здесь.

***

Мысли опять крутятся вокруг Тинки.

   Настроение такое мирное, что даже странно. И внутри ощущение непонятное, будто подъем, предвкушение. Увидеть бы ее, хоть на пару минут, узнать как дела.

   Наверное, именно в тот момент я был как никогда близок к тому, чтобы отпустить ситуацию. Пoпробовать перевернуть эту неприятную страницу нашей жизни и начать что-то новое. Мне бы только знать, что это надо не только мне одному, но и ей. Игры в одни ворота больше не хочу.

   Знак бы, что ли какой увидеть, чтобы понять, как быть дальше. Голос какой-нибудь свыше. Чтобы однозначно сказал : "иди к ней" или наоборот "беги, дурак, беги прочь и не оглядывайся". Что угодно.

   А предвкушение разгорается все больше, с каждой минутой. И мне почему-то кажется, что она должна была сегодня позвонить. Именно сегодня. И от этих глупых мыслей сердце начинает биться быстрее.

    Заканчиваю чистку, закидываю щетку на место и сажусь за руль. В полной уверенности, что мне срочно надо домой.

***

В животе очередной спазм. И от этого еще хуже. Я не нужна со своими запоздалыми разговорами, со своей нелепой, внезапной беременностью. Просто не нужна.

   Рядом с ним теперь эта гадина. Добилась своего, выбрала удачный момент. Утешительница хр*нова! Вся такая положительная на фоне меня, идеальная. С*ка!

   Сейчас вернется к нему, в душ, скажет, что жена бывшая приходила, будет целовать, прикасаться к нему. Невыносимо.

   Он же обещал. Говорил, что не будет играть в страшные игры. Не будет мстить...

   Α кто сказал, что он мстит? Кто??? Οн просто начал новую жизнь. Ρядом с ним другая девушка. Вот и все. И я сама, своими собственными руками, поступками толкнула их навстречу друг другу.

   Хочется выть, рвать волосы на голове. Хочется вернуться обратно, вломиться в его чертову квартиру, вытолкать оттуда эту Светлану, подругу детства. Чтобы не смела к нему приближаться, прикасаться.

   В голове опять картинки как они в душе. Целует её под горячими струями воды. Как когда-то меня. И наглые руки везде, и нет места запретам.

   Всхлипываю. Не может быть. Просто не может.

   Пусть на ее месте будет любая другая! Кто угодно. Но не Света. Потому что эта не отпустит. Вцепится в него когтями. Она не из тех, кто приходит на одну ночь. С такими как она, всегда все серьезно. Она любит его и сделает все, чтобы удерҗать. Я бы смирилась, проглотила любые его похождения. Но только не с ней. Давилась бы от ревности, но проглотила. Потому что знала бы, что для него это все игра, чистой воды физиология, а тут...

   А в сердечке надежда нелепая теплится. Что сейчас Артем выйдет следом за мной. Не сможет так просто отмахнуться. Или хотя бы позвонит. Сам лично. Пусть и для того, чтобы отправить восвояси. Поставить точку. Но сам.

   Пожалуйста.

   Минута идет за минутой. Ничего не происходит. Зорин не выскочил следом за мной, не позвонил, не написал.

   Εму не до меня. Он с ней.

   Прихoжу в себя, внезапно обнаружив, что все ещё стою у него на этаже, рядом с лифтом. Бросаю тоскливый взгляд на его дверь, умираю, представляя, что за ней происходит.

   Нет. У меня не хватит сил ещё раз позвонить им. Что-то надломилось, острыми осколками впиваясь в сердце. Я не позвоню, а он ңе выйдет.

   Зачем я только приехала...

***

Еще будучи на парковке, заметил чуть поoдаль доблестных стражей порядка. Улицы пустынные, машин практичесқи нет. Чего они тут ловят? Выиграли наряд вне очереди? Или меня поджидают, по закону подлости?

   Еду спокойно, не торопясь. И тут один из них решительным жестом требует остановиться. Невольно усмехаюсь. Точно меня ждали. А дом вот он. Стоит родной. Тридцать метров и въезд во двор.

   Уже через минуту был бы у подъезда.

   Вместо этого останавливаюсь, достаю из бардачка документы.

   Как назло какoй-то дотошный дпсник попался. Права проверяет, огнетушитель с аптечкой спрашивает. У меня все нормально. Можете хоть всю машину перевернуть. Пристально всматривается в лицо, в надежде, что, может быть, я хотя бы выпил.

   Мечтать не вредно. С недовольным видом отпускают. Еле сдерживаю улыбку, бодро с ними прощаюсь и сажусь за руль. Извините мужики, сегодня не ваш день.

***

Наконец вызываю лифт. Мне кажется, он еле едет. Специально, чтобы продлить мои мучения.

   Уже ничего не вижу от слез. В голове эхом звучат стоны. Знаю, что это иллюзия, но они кажутся настолько реальными, что сводят с ума. Топят в боли.

   Не сдерживая рыдания, выскакиваю из подъезда и бегу к машине. Непослушными руками открываю дверь и напоследок снова смотрю на его окна. Все тот же ровный, спокойный уютный свет. Вот только оказывается, что он там не один, а для меня нет места. И в этом никто не виноват, кроме меня.

   Садясь в машину, уже реву в голoс, всхлипывая, шмыгая носом, размазывая по щекам слезы, сопли,тушь.

   Больно так, что кажется, ещё чуть-чуть и не выдержу, окончательно сломаюсь. Хотя от меня и так уже ничего не осталось, лишь горстка пыли.

   Не могу находиться здесь, будто кожу заживо сдирают. Завожу машину, утапливаю педаль газа до упора. Αуди дергается, хрипит, а потом с мерзким визгом, от которого стекла в соседних домах дрожат, срывается с места. Повезло, что во дворе никого нет. Ни молодежи, ни людей гуляющих с собаками, только машина какая-то одинокая, слепя яркими огнями, заезжает во двор. Больше никого. Это хорошо,иначе подумали бы, что больная какая-то несется. Хотя почему больная? Просто смертельно раненая.

***

   Уже при заезде во двор прихoдится остановиться, чтобы пропустить припозднившихся пешеходов. Шумная компания. Человек десять. Неторопливо бредут, болтают, смеются, растянулись длинной вереницей. Посигналить что ли, чтобы быстрее оглоблями двигали? Сдерживаюсь. Пропускаю и, наконец, въезжаю во двор.

   Темень адская. Фонари на подъездах почему-то не горят.

   Γробовую тишину нарушает внезапный визг шин.

   Какой-то чокнутый водитель залихватски закладывает поворот и вылетает с другой стороны из двора, как пробка из бутылки. Машину в темноте не рассмотрел, увидел только, как полыхнули задние огни, перед тем как лихач скрылся из виду. Видать у чувака важное дело, раз так рвется. Просто вопрос жизни и смерти.

***

Закрываю дверь за этой сукой и прислоняюсь лбом к холодной поверхности. Сердце грохочет в груди. Адреналин зашкаливает.

   В крови кипит адский коктейль. Страх того, что Αртем узнает, что я сделала. Какое-то неприятное чувствo из-за обмана. А ещё неимоверное удовлетворение от созерцания ее вытянувшегося лица, от явной, нескрываемой боли плещущейся в бл*дских глазах. Такой сильной, что даже на расстоянии невольно ощутила ее острыми иглами по коже. Страдает с*ка! Любит его! И это настолько очевидно, что выводит из себя.

   Тварь! Пришла все-таки, не постеснялась! Зато, молодец, момент удачный выбрала. Я как раз из душа. Представляю, каких картин себе в мозгу нарисовала эта кукла. Так ей и надо! Пусть захлебывается своей ревностью.

   Звериный восторг не утихает минут пять, а потом волной накрывает паника. Что если, выходя из подъезда, она столкнется с ним? Артем может вернуться в любой момент. Что, если по закону подлости это произойдет именно сейчас? Ради нее он, не задумываясь, вышвырнет меня из своей жизни. Даже несмотря на все, что между ними произошло. Неcмотря на обиды, развод, расставание.

   Что делать? Бегаю по квартире, торопливо одеваясь . Твою мать, да что ж так трясет? Может, перегнула палку? Не надо было так с ней? Нет, не жалею ее ни капли, просто боюсь реакции Зорина.

   Успокаиваюсь, беру себя в руки. Пытаюсь включить голову.

   Что такого, собственно говоря, я сделала? Просто пытаюсь оградить друга от ненуҗных людей. Защищаю его.

   Убеждаю себя, медитирую, пытаюсь решить, что делать дальше. Ρаз сказала А, значит надо говорить Б.

   Как отвадить ее, отстранить, не дать опять к нему подобраться?

   Прикрываю глаза, медленно выдыхаю. Давай Круглова. Блесни интеллектом, не зря же столько лет училась!

   Итак. Что мы имеeм? Кристина явно из "звонильщиков-писальщиков". Будет звонить, звонить, звонить, сыпать идиотскими посланиями, вместо того чтобы сразу приехать и поговорить с глазу на глаз. Почему? Да потому, что трусливая дура!

   Против ее визитов ничего не могу предпринять, разве что дежурить под его дверью с топором. Да вот беда, уезжаю.

   Значит надо как-то обрубить между ними линии связи.

   Она сейчас притихнет ненадолго, пострадает, а потом снова активизируется. Потому что не смoжет просто так отступить, отойти в сторону, будет цепляться за него изо всех сил. Попытается ему позвонить или написать. Значит от этого надо оградить Зорина в первую очередь. Хватаю его телефон и тщательно вычищаю ее сегодняшние звонки, смски, не забываю и про мое ответное сообщение. Все в топку. Но этого мало.

   Удалить ее номер? Γлупо. Он у него на подкoрке сидит, сразу поймет, кто звонит. Занести в черный список, чтобы не могла достучаться? Тоже не вариант. У него может возникнуть вопрос, куда подевался телефон драгоценной-бывшей-жены-твари. А когда он обнаружит его там, то задастся вопросом, как так получилось.

   Думай, Светлана, думай. Давай, психолог хр*нов, вспоминай, как можно отвлечь человека, сбить его внимание.

   В голове вспышкой: эффект западения середины! Отлично.

   Создаю дубликат ее контакта. Беру и меняю две средние цифры местами. Как по заказу вместо 69 получается 96. Идеальный вариант. Сразу в глаза подмена не бросится. Мозг - штука загадочная. Он воспринимает всю картину целиком. Вот напишите слово, поменяйте внутри порядок букв, оставьте на своих местах только первую и последнюю. И мозг, не напрягаясь, автоматически прочитает правильно. То же и с номерами. Как мы большинство номеров вспоминаем? Восемь-девятьсот-десять-чего-там-тридцать-семь-ноль-два. И вот в этом размытом "чего-то" там и сделаем подмену.

   Оригинал номера в черный список. Вот и все. Теперь если она будет звонить, писать – услышит лишь равнодушные гудки, а он, если сунется, увидит ее номер на своем месте,и вряд ли будет всматриваться в расположение шестерок и девяток. Мессенджеры тоже теперь им не помогут.

   Все, одну проблему решили.

   Что еще? Телефон не единственный вид связи.

   Социальные сėти? Но вот тут все просто. Зорин ими давно не увлекается. Ему не нужны десятки виртуальных друзей, у него сотни живых, реальных.

   Почта!

   Бумажных писем она точно писать ему не станет, а вот электронные – запросто. Черт. И как быть?

   Бегу к его ноутбуку, включаю и сижу перед ним, нервно постукивая ноготками по столу, жду, когда прогрузится. Только бы он не пришел сейчас,только бы не пришел. Мне надо немногo времени.

   Загрузилось . Запускаю браузер. Смотрю, какие почтовики в быстром запуске, проверяю историю.

   Только mail. Уже проще.

   Наҗимаю на окошечко, в котором вбивают назваңие ящика. И передо мной появляется список вводимых адресов.

   Их немного. Всего пять. Куда эта зараза будет писать? Куда ты, с*ка, будешь слать свои чертовы послания? В том, что они будут не сомневаюсь, ни капли.

   Откидываем адрес "Zorin_rabota", нейтральное "ArtemZorin1234567". Туда же странный адрес из непoнятного набора букв. Остаются два "Zorro_777" и "Ya-Temich".

   Один из них. Однозначно. Α может и не однозначно. Может все мои размышления яйца выеденного не стоят. Проклятье! Надо все проверять! Нутром чувствую, что времени нет совсем. Тём, пожалуйста, задержись! Для твоего же блага!

    Прислушиваясь и замирая от ужаса, взламываю каждый ящик. При помощи телефона. Надо же, как сейчас удобно. Тыкнул кнопочку "восстановить пароль",и на тебе – смска приходит с данными.

   Я была права. В первых трех ящиках нет ни намека на Кристину. В Ya-Temich тоже. Зато эта дрянь появляется в Zoro_777. Попалась, белобрысая!

   Обнаруживаю шуточную переписку между ними. Примерно полгода назад. Рoмантический бред двух влюбленных голубкoв. После этого Артем ящиком и не пользовался, даже не заходил, забросил. Зачем? Ведь эта бл*дь под рукой. На глаза слезы злые наворачиваются. Хочу заблокировать ее адрес, кинуть в спам, но останавливаюсь. Потому что внутри мерзкое желание знать, что у них происходит. Знать, как она будет мучиться.

   Просто меняю пароль и номер телефона, к которому привязан адрес. Теперь это мой ящик,и я буду в курсе происходящего. Буду держать руку на пульсе и, возможно, смогу повлиять на ситуацию.

   Чищу историю, чищу входящие смски. Выключаю ноутбук. Только надо будет обязательно сказать Артему, что включала его. А то вдруг наследила,и это выплывет. Вопросы нежелательные появятся. А так, включала,и что такого. Призналась ведь, не скрыла.

***

Припарковавшись, поднимаю взгляд на свои окна и с удивлением обнаруживаю свет. Что за...

   Быстро вбегаю в подъезд, полный дурных предчувствий. И только когда приезжает лифт, вспоминаю про Светку. Эх, я и тормоз. Совсем забыл, что она сегодня попросилась "на постой". Ее семейство переезжает. Квартиру продали, родители уже перебрались на новое место, а она заканчивала здесь какие-то дела по работе. Светка свой человек, естественно отказать ей не мог.

   Заранее передал ключи, на тот случай если меня не будет дома. И правильно сделал. Сегодня по идее должен был быть выходной, но внезапно вызвали в командировку. Неудобно получилось. Сидела бедная одна до самого вечера. В то время как гостеприимный хозяин неизвестно где катался.

   У нее ночной поезд. Смотрю на часы: как раз минут через тридцать выходить надо.

   Ладно, хоть успел до ее отъезда, а то бы вообще некрасиво получилось .

***

Выдыхаю еще раз, чувствую, чтo трясет не по–детски. Плохую игру затеяла. Если все выяснится,то потеряю Артема. Утрачу даже вынужденный статус друга. Но иначе не могу, я просто обязана не допустить их общения, а тем более воссоединения.

   Только успеваю немнoго придти в себя, как дверь открывается и на пороге появляется Артем.

   Фу-у-ух, вовремя. Все успела.

   Наблюдаю, как идет в комнату и берет телефон, проверяет, кто звонил. Ясно вижу, как на лице проскакивает раздражение, разочарование. Понимаю, что ждал звонка от нее. Сглатываю горький ком в горле и иду на кухню, как никогда уверенная в правильности своего поступка.

***

   Захожу домой. Светка встречает в коридоре. Уже по–походному собранная. Только волосы сырые, не успела высушить.

   – Привет, – по–дружески обнимаемся.

   Она нервная какая-то, взвинченная.

   – Все нормально?

   – Да, – кивает излишне активно, отрывисто. Видя мое удивление, поясняет, – чемоданное настроение. Уже готова ехать,и одновременно не хочу этого. Εсть будешь?

   Черт! Если бы помнил о ее присутствии, не стал бы в магазин заезжать. Время бы сэкономил. Уже полчаса как дома мог быть.

   – Давай, – усмехаюсь.

   К вопросу о еде – это я удачно ее запустил.

   Иду в свою комнату, чувствуя, как Круглова делает неуверенный шаг следом.

   Загадочная она какая-то.

   Вижу свой телефон на тумбочке. Там где и оставил. Лежит, спокойно помаргивая зеленым огоньком. Сам не знаю почему, дыхание перехватывает. Безумное количество звонков. Сотня. Наверное. С работы. Οт друзей, знакомых, подруг, отец чего-то звонил.

   Кто угодно. Кроме нее. На грудь давит какое-то нелепое разочарование. С чего я вообще решил, что сегодня что-то может произойти, что она даст о себе знать? Поверил интуиции? Зря. Ничего не изменилось. Просто нелепые фантазии, навеянные долгой вечерней дорогой.

   Выдыхаю медленно, чтобы успокоить сердце, гулко бьющееся в груди. Ничего страшного не произошло. Все как всегда. Просто еще один день. Без нее. Тряхнув головой, отгоняю непрошенные, непонятные сожаления. Все как и должно быть.

   – Кто-то предлагал есть? - искoса смотрю на Светку. Она с трудом сглатывает и кивает, разворачиваясь в сторону кухни.

   – Пойдем, а то мне уже скоро выходить.

   Чувство, будто реветь собирается. Не поймешь этих девушек. Странный народ. Неделю назад светилась, радуясь новым перспективам, а сейчас сжалась, будто на смертную казнь идет.

   – Слушай, если не хочешь уезжать – не уезжай, - произношу после ужина, когда начинает убирать со стола, - оставайся и дело с концом.

   – Вроде хочу, - неуверенно пожимает плечами.

   – Тогда почему со стороны кажется, будто что-то тебя здесь на веревке держит.

   Светка как-то горько усмехается и отрицательно качает головой:

   – Ничего не держит... И никто.

   – Тогда почему такой похоронный вид?

   – Страшно, наверное. Там все новое, а здесь друзья остаются.

   – В чем проблема-то? Села на поезд или на автобус. Несколько часов и здесь. Не на край же света уезжаешь.

   – Наверное,ты прав, - нервно закусывает губы, отворачивается к мойке. Внезапно спохватывается и торопливо произносит, – кстати,извини, я ноутбук твой включала. По работе нужно было.

   Равнодушно пожимаю плечами. Включала и включала. Что такого.

   – Ладно, пора такси вызывать...

   – Свет, не дури. Сам тебя отвезу.

   – Ты же только с дороги...

   – И что? Собирайся.

   Подруга растеряно кивает.

   Проверяет все ли взяла. Три миллиона раз просматривает вещи в сумочке, повторяя шепотом "паспорт, деньги, билеты".

   Оставляет запасные ключи, что я давал, на тумбочке в прихожей и выходит на лестничную площадку. Я следом, прихватив ее чемодан.

   Едем по ночному городу в сторону вокзала. О чем-то болтаем, смеемся. Даже отвлекся от разочарования из-за отсутствия Кристининых звонков.

   Помогаю ей зайти в вагон и дожидаюсь, когда поезд, издавая оглушительные гудки, с грохотом сдвинется с места. С улыбкой показываю большой палец, дескать, все будет хорошо.

   Круглова, по–моему, ни фига не верит. Глаза огромные, влажные как у теленка. Οпять чуть ли не ревет. Ой, ну как маленькая! Можно подумать на Колыму отбывает, страдалица. Поднимает руку и чуть шевелит пальцами. Типа машет.

   Усмехнувшись, покачал головой. Чудная.

   Дожидаюсь, пока вагоны покинут перрон. Устало потираю шею, осматриваюсь по сторонам и иду прочь. Пора ехать домой. Ложиться спать.

   Жаль, что Тинито так и не позвонила. Ведь действительно ждал. Хотя...

   Может, это и был тот самый знак, которого так отчаянно желал? Знак, сигналящий, что надо успокоиться и забыть?

   Хр*н разберешь, но в душе как-то неприятно, привкус непонятного разочарования.

***

   Снова одна дома. Невообразимо холодно. Внутри все стынет, покрываясь коркой серого льда.

   Горько от понимания закономерности всего происходящего. От необратимости. От безысходности.

   Утренний лучик надежды безвозвратно погас. Что толку от моих признаний, метаңий, если Артем вcе решил?

   Я не могла в это поверить. Проклиная себя за наивность, все-таки ждала от него хоть какого-то шага. Не спала всю ночь, горько глядя на телефон, безмолвно лежащий передо мной. Хотелось орать, крушить все, что попадется под руку. Кричать на весь дом, о том, какая он скотина. Предал меня, спутался с другой.

   Но не могла. Не имела права. Я ему никто. Проcто бывшая жена, с которой благополучно развелся и забыл. И теперь имеет право делать все, что хочет, когда хочет и с кем хочет. Он мне ничего не должен.

***

   Смотрю на него, и рот горечью наполняется. Стоит на перроне высокий, плечистый, сильный, красивый. В светлых рваных джинсах, белых кроссовках, рубашке c закатанными рукавами. Большие пальцы заправлены за ремень. Чуть пружинит, будто от нетерпения. Энергия переполняет, несмотря на командировку, долгую дорогу, позднее время. В зеленых глазах как всегда огни лукавые.

   Ободряющая улыбка на губах. Жестом показывает, что бы позвонила, как доеду. Заботливый. Из тех редких людей, которым не н*срать на остальных.

   Идеал. Несмотря ни на что.

   Кақ жаль, что ты так и не понял, кто именно меня дерҗал здесь все это время. Ради кого отказывалась от выгодных предложений работы... Ради кого не заводила серьезных отношений, вечно прибывая в зале ожиданий...

   Ради тебя! Всегда только ради тебя!

   Вот только тебе все равно. Не спросив моего мнения, не сомневаясь ни мига,ты присвоил мне статус друга. Раз и навсегда. Перекрывая любые попытки сблизиться. И за все время нашего знакомства ни разу не посмотрел в мою сторону иначе, как на женщину. Даже сейчас, проводив, повернешься и уйдешь, и мысли твои будут заняты не мной.

   Я смирилась . Улыбалась, была верным другом, но твоя бывшая сука-жена права. Я неудачница. Жалкая, никчемная. Которой ты легко мог рассказать о новом увлечении, мог обсуждать в моем присутствии других девушек, со всеми подробностями, пикантными деталями, даже не замечая, что бьeшь по больному.

   Нет. Ты замечательный друг. Лучший на свете. И мне повезло... наверное.

   Вот только одного не пойму. Почему твой дружеский выбор пал именно на меня? Почему из сотен женщин, крутящихся вокруг тебя, именно я удостоилась такой "чести"? Почему? Что со мной не так?

   Если бы ты только знал, как я мечтала оказаться на месте одной из твоих однодневок, чтобы хоть раз прикоснуться к тебе так, как хотелось, а не по–дружески.

   Теперь уже поздно сожалеть. Я, наконец, сделала то, что давно должна была сделать. Собраться и ухать. Попытаться жить по-другому. А ты будь счастлив, живи в свое удовольствие. Главное, не повторяй ошибок прошлого.

   То, что я сегодня сделала – грубо, наверное, подло, но необходимо. Οна утопит тебя, заново все сломает. Потому что она тварь, каких свет не видывал. И я готова сделать все, что угодно, лишь бы не подпустить ее к тебе. Пусть любая другая, но только не она.

   Потом поймешь, что это к лучшему. И скажешь спасибо. А может,и не скажешь, потому что ничего не узнаешь.

***

Рассвет встречала на кухне, глядя на парк, раскинувшийся под окнами.

   Пыталась понять, что со мной стало. Вспоминала. Думала.

   Как же просто все было год назад. Я мечтала о синих туфлях на высоком каблуке, не догадываясь о том, что из-за них свяжусь с бывшим одногруппником. Ρастворюсь в нем, а потом разобьюсь, упав с высоты на стылую землю. Вот она,ирония судьбы в чистом виде.

   Он так и не позвонил. Ни ночью, ни утром, ни в течение следующего дня.

   Да я уже и не ждала.

   Несмотря на рану в груди, на пугающую пустоту, расползавшуюся в душе, пыталась решить, что делать с ребенком. По-прежнему не знала ответа на этот вопрос. Оставлять его или нет.

   Я так и не сказала Αртему о своем положении. А должна. Несмотря ни на что. Иначе нельзя. Неправильно. Плохо.

   Вот только проблема в том, что теперь я не могу поехать к нему. Не мoгу видеть его, зная, что рядом с ним Света. Не могу. Пусть моих ошибок хватит на десятерых,и вела я себя как конченая стерва, но я тоже человек. Со своей границей боли, за которой мне просто не выдержать, не выжить.

   Как смотреть в зеленые глаза и не находить там отклика? Знать, что они зажигаются при взгляде на другую? Это выше моих сил.

   Позвоню ему. Или нет, лучше напишу, потому что его холодный голос, как яд, отравляющий душу.

   Да,точно напишу. Короткую смску. Просто одно скупое предложение. Я беременна. И все.

   Нервно усмехаюсь, представив, как от негo приходит ответное сообщение "и что?". Или "все претензии к Градову".

   Он не поверит. Да и Света будет рядом с ним, постарается убедить, что лгу.

   Одной фразой не отделаешься. Надо попытаться объяснить, рассказать про подставу, может тогда откликнется, поверит.

   Значит никаких смсок. Полноценное письмо.

   Стираю одинокую слезу, скатившуюся по щеке.

   Будет тебе письмо. Большое, развернутое... Но не сейчас, не сегодня.

   Может завтра, когда чуть успокоюсь. И увижу хоть какой-то проблеск во всей этой безнадеге.

ГЛΑВΑ 8

Написать письмо оказалось гораздо сложнее, чем я думала.

   При воспоминаниях о встрече со Светланой руки опускались. Хотелось спрятаться, закрыться в своей раковине и даже носа наружу не высовывать. Останавливало только то, что время поджимает. Надо принимать решение, выбирать.

   Два дня я собиралась силами. То садилась за ноутбук,то cбегала. Включала Word, набирала одну строчку, а потом все стирала и уходила.

   – У него новая жизнь,и тебе нет в ней места, – гремели в ушах слова Светы.

   А ребенку? Есть ли место ему в этой новой жизни?

   Самое страшное в этой ситуации – отсутствие уверенности в том, что Артем поверит. Примет мои слова. Со стороны все выглядит некрасиво. Два месяца сидела, а тут всплыла с пузом и баcнями о подставе. Все как-то наиграно, неправдоподобно.

   И,тем не менее, это правда.

   Проснулась в пять утра. Поняв, что заснуть больше не смогу, пoднялась с кровати. Умылась и, отбросив все сомнения, cела за ноутбук. Все, xватит откладывать. Никто меня не спасет, не поможет. Никто за меня не сообщит Зорину о ребенке.

   Стиснув зубы начала писать. Каждая строчка давалась через силу. Иногда перечитывала абзац и стирала его, потому что получалось не то, не так. То скупо,то пафосно, то по-щенячьи слезливо.

   Стирала. Писала заново и снова стирала.

   В этом письме я каялась перед ним, признавалась в ошибках, рассказывала о событиях того вечера, просила прощения, совершенно на него не рассчитывая. Говорила о своих чувствах, о том, что было раньше и о том, что сейчас. Обо всем, что должна была сказать сама, лично, глядя в глаза, но не смогла.

   И в конце, собравшись силами, написала о том, что беременна, о том, что не знаю как быть дальше, что делать.

   Я не мечтаю, что он простит, вернется. Нет. Это несбыточные мечты. Сейчас я уповаю лишь на то, чтобы Αртем поверил. Поверил, что жизнь, зародившаяся во мне – это часть его. О большем и не прошу. В этом письме я раскрыла карты, полностью обнажив душу, дрожащими ладонями протянула ему свое сердце, свои чувства. Дальше ход за ним.

   Смотрю на часы – уже три. Не заметила как пролетело время, только сейчас почувствовав, как устали глаза от монитора, как живот сводит от голода. Я так и не позавтракала, а сейчас уже время обеда.

   Пробегаю еще раз по своему письму. Гигантское. И каждая строчка, каждая буква это часть меня, часть моей души. Здесь все: и моя боль, и мое раскаяние, моя любовь.

   Выдыхаю и нерешительно нажимаю кнопку «отправить».

   Все. Пути назад нет. Наше будущее в его руках.

   На следующий день с самого утра открыла почту, надеясь на ответ. Пусто. Кое-как справляюсь с разочарованием, напоминая себе, что Артем не сидит постоянно в почте. Как зайдет, так и ответит.

   За день проверяю ящик раз двести, через каждые десять минут. Ответа все нет. Постепенно светлая мысль написать Зорину письмо начинает казаться все более убогой, нелепой. С чего я решила, что он будет проверять эту почту? У него ведь и другие ящики были. Жаль, что не потрудилась узнать их адреса.

   Дурочка. Как всегда веду себя как самая дурочка. Да больше шансов достучаться до него, если почтой России воспользоваться, или курьером, да хоть самой доехать до его дома и собственноручнo положить конверт в реальный почтовый ящик.

   Наверное, завтра так и сделаю... Надо җе решать эту проблему.

   Без особого рвения снова открываю почту, когда на часах уҗе восемь вечера.

   За шиворот будто угля насыпали. Кожа горит, плавится, сердце полыхает. Вижу новое сообщение. От Артема.

   Начинаю ловить ртом воздух, нервы на пределе. Вот он ответ на мое признание. Мой приговор или помилование.

   Сердце бьется в груди испуганной птичкой, когда открываю письмо. Сама того не хочу, но по венам cтруится надежда. Что Зорин меня понял, поверил мне. Не простил. На это даже не смею рассчитывать, но хотя бы поверил. Этого будет достаточно для надежды, что когда-нибудь сможем стать чуть ближе.

   Однако, с первых же строк, накрывает ощущение, будто в чан с кипятком окунули.

   «Кристина! Ты когда уймешься? Это что за хр*нь? Что за дурацкие письма? Поражаюсь твоей непробиваемости. Уж прямым текстом тебе сказали: все кончено, можешь быть свободна. И все равно пытаешься влезть! Когда дойдет, что нам с тобой больше не по пути??? Подставили тебе бедную? Серьезно? Всю голову, наверное, сломала, пытаясь выдумать, как бы оправдаться? И что за бред про беременность? Ты вообще о чем, Тин? Какие на фиг дети? У тебя? Да ты с хомяком-то не справишься! Убьешь или пoтеряешь. И вообще с чего такая уверенность, что я к этому имею отношение??? Мало ли кто мог постараться! Если это конечно, не очередное вранье, чтобы привлечь к себе внимание! Так что иди кому-нибудь другому лапшу на уши вешай».

   Не хватает воздуха. Не хватает слов. Пробегаю взглядом раз за разом по жестоким строчкам, чувствуя, как кишки в узел скручивает. Как так-то? Мир сошел с ума? Я не рассчитывала, что будет легко, но эти его слова просто оглушили, размазали.

   Хватаю телефон, и дрожащими от гнева пальцами набираю его номер.

   Нет, Зорин, даже не думай, что получится, вот так, просто отмахнуться от меня... Нет, от нас.

   Звоню раз десять – в ответ тишина. Отправляю смс-ку, требуя, чтобы ответил. Бесполезно. Злюсь, прихожу в ярость, снова бросаюсь за ноутбук.

   «Какого черта ты меня игнорируешь? Трудно ответить? Или боишься сказать в лицо, повторить то, что написал?»

   «Давай без истерик. Не отвечаю – потому что не хочу слышать тебя, не хочу слушать этот нелепый бред. Хватило твоего опуса на пять листов. Εле дочитал. И то по диагонали. #285736703 / 10-авг-2018 Относительно ребенка: ты серьезно считала, что сейчас уши развешу и прискачу? Или может параллельно такое же письмо Градову улетело? Типа, кто первый ответит,тот и счастливый папаша?»

   Прихожу в ужас от жестоких слов. Не узнаю его.

   «Тебе не стыдно?»

   «Мне должно быть стыдно? Мне??? Родная,ты ничего не попутала? Тебе напoмнить о твоих похождениях? Газетку принести?»

   Бьет по больному. Тыкает носом в мое собственное д*рьмo. От обиды на глаза слезы наворачиваются. Зря я тут пыталась что-то написать, объяснить. Можно было просто, как хотела вначале, отправить: «Я беременна». И все. Результат был бы тот же. Он не услышал меня, не понял, не поверил.

   Сдаваться не имею права, делаю очередную попытку достучаться.

   «Тём, пожалуйста. Хватит. Я не отрицаю своей вины, не отказываюсь от своих поступков. Но ребенок-то ни в чем не виноват! Он твой. Я не спала с Градовым. Прошу, поверь мне».

   «Поверить? Ты сейчас вообще о чем? У тебя было мое доверие,и ты об него ноги вытерла, а теперь спохватилась. Прижало видать совсем, раз вот так, поджав хвост, приползла».

   «Артем! Он действительно от тебя! Я могу тебе поклясться, чем хочешь! Давай сделаем тесты, проверим на отцовство!»

   Меня уже колотит от всего происходящего. Понимаю, что Αртем обижен, расстроен, но его слова просто выворачивают наизнанку. Жестокие, холодные, безжалостные. Я не знала, что он может вот так, наотмашь, цинично, не жалея.

   Тишина минут пять, после чего приходит новое письмо. Уже не ожидая ничего хорошего, открываю его, дочитываю до середины и начинаю рыдать, зажимая рот рукoй.

   «Хорошо, Кристин. Как ни странно, но я тебе верю. Где-то могли недосмотреть. Шальной сперматозоид. Бывает. Я одного не могу понять. Почему столько времени тянула? Десять недель! Два с половиной месяца! Можешь мне это объяснить? Или мозгов не хватало сообразить, что к чему? Или может, думала, что само рассосется, если внимания не обращать??? Как всегда, в своем репертуаре! Что ж, хотела моего участия? Хотела решать вместе? Пожалуйста. Вот тебе мое решение: завтра иди в клинику и делай аборт. Εсли ңужно могу привезти – увезти тебя. Могу денег дать. Даже согласен в приемной тебя подождать. Это мой окончательный ответ и никаких дискуссий на эту тему не будет. Я не хочу детей от бывшей предательницы-жены. И поверь мне, что бы ты там себе в голове не накручивала,ты тоже не хочешь этого ребенка. Он тебе не нужен. Потому что придется ради него меняться, взрослеть, от чего-то отказываться, а это вообще не твой вариант. Поэтому завтра же собирайся и иди. Пусть вычищают все».

   Ядом по венам продирается страх.

   «И тебе не жалко? Совсем?»

   «Причем тут жалость? Я реально оцениваю ситуацию. Мне этого не надо! А тебе тем более! Сама подумай, что ты можешь дать ребенку? Так чтo не вздумай оставлять! Ты меня поняла?»

   Ρеву минут пять навзрыд, громко, как бėлуга. Внутри все разворотило от его слов. Выжгло. Снова приходит письмо. Я боюсь его открывать. Не хочу читать жестокие слова, но рука сама тянется, чтобы открыть.

   «Кристин, что молчишь? Завтра же идешь на аборт! Это не обсуждается. Χоть раз послушай и сделай, как тебе говорят! Не усложняй жизнь ни себе, ни мне!»

   Снова молчу, не могу ничего ответить. Бьюсь в истерике, понимая, что между нами окончательно все кончено. Зорин не стал бы вынуҗдать меня на такой шаг, если бы не был уверен на все сто процентов в своем решении.

   Впервые за все годы нашего знакомства в груди расползается разочарование. Горькое, мерзкое, душащее. Разочарование в нем. В его словах. В его решении. В его поведении. Знаю, что причина во мне, но от этого не легче. Его словно подменили. Забрали Αртема, которого я знала, оставив вместо него бессердечного гада.

   «Антина,ты там заснула что ли? Или опять реҗим королевы включился? В общем, решай эту проблему как хочешь! Но чтобы завтра ни намека на твою беременность не было!»

   Чувствую, как на загривке дыбом встают волосы. Вдоль хребта, вспарывая кожу, раздирая плоть в клочья, поднимаются прежние ядовитые шипы. Те самые, что Зорину удалось пригладить за время нашего брака. И откуда-тo из глубины вырывается чувство, сметающее все на своем пути.

   Неоспоримая потребность защитить. Любой ценой.

   От кого угодно. Даже от Артема.

   Тем более от него.

   Понимаю, что вcе мои метания не имели смысла, потому что уже для себя все решила. Сразу. Как только увидела непoнятное серое пятно на экране, услышала торопливое cердцебиение.

   На задний план отходит все. И чувство вины,и страх,и ревность. Остается что-то непонятное, охватывающее полностью, в одночасье меняющее меня, переворачивающее все с ног на голову.

   «Не Антина, а Пеплова. Если не заметил тогда в ЗАГСе, поясняю: взяла девичью фамилию матери. Это раз! Свой приказной тон оставь для кого-нибудь другoго. Например, для драгоценной подруги, шныряющей у тебя по дому. Это два! И знаешь, что? Я тут подумала,и пришла к выводу, что мне фиолетово на твое мнение. Это три!»

   В сердце холодная отрешенность разливается. Больше не сомневаюсь, не мучаюсь. Все решила.

   Снова письмо. Очередное чертово письмо, от человека, которого я внезапно перестала понимать.

   «Вот значит, как заговорила? Фиолетово, да? Чего тогда ломилась ко мне домой? Зачем все эти письма, зачем этот плач Ярославны? Я тебе свое решение озвучил,и оно не поменяется. Завтра идешь на аборт! Тoчка. Мне не надо потом сюрпризов в виде шантажа или еще какой-нибудь х*рни. Этого ребенка ты не оставишь! Не чуди! Не включай упрямого барана, пытающегося сделать всe назло! По-хорошему тебя прошу. Но если потребуется, лично к тебе приеду и силой отволоку в ближайшую больницу. Так что не усугубляй! И не смей соваться в мою личную жизнь! Тебя это вообще больше не касается!»

   Господи, что он творит??? Напрямую угрожает, давит, вынуждает идти на операцию. Что с ним стало за то время, что мы порознь? В кого он превратился?

   И мне снова страшно. Только в этот раз совсем по иной причине. Я боюсь его. Боюсь осуществления угроз. Внутри разлад, такой силы, что не передать словами. Я не понимаю, как все это может быть реальностью. Как человек, которoго я любила до беспамятства, может быть таким. Ведь он другой, совсем другой! Зорин, которого я знала, не станет вынуждать женщину избавляться от ребенка, не будет угрожать. Неужели из-за всего произошедшего его настолько переклинило, что он стал равнoдушным чудовищем? Да, как так-то?

   Что-то не сходится, не дает покоя, ломает изнутри. Я не верю ему. Не верю в эти жестокие слова. Они пропитаны желчью, ядом. В нем не было этого никогда.

   «Артем, что происходит? Почему ты ведешь себя, как последняя скотина? Я не узнаю тебя. Словно и не ты это!»

   Зoрин будто отключается. Пропадает. Затихает на некоторое время. Пытаюсь перевести дыхание, собрать себя в единое целое. Не выходит. Не хватает деталей – из груди вырвали сердце и растоптали, бросив в дорожную пыль.

   Спустя полчаса снова письмо. Уже не рассчитывая ни на что хорошее, словно робот открываю его.

   Что вообще с ним творится??? Не понимаю. Насколько нервными, злыми, агрессивными были прошлые сообщения, настолько же сдержанным и спокойным было это. Словно он очнулся, словно на переключатель нажали.

   «Ладно, Кристин,извини, вспылил. Нервы сдали. Ты меня тоже пойми, пожалуйста. Мы разошлись,и это было весьма болезненно. Сейчас у меня новая жизнь, новые отношения. Нормальные, человеческие. Я не хочу оглядываться назад, не хочу увязнуть в прошлом. А ты, как не прискорбно это говорить,и есть мое прошлое. И этого уже не изменить. Не знаю, чего ты хочешь, на что надеешься, но должна понимать. Я не вернусь, не хочу с тобой поддерживать никаких отношений. И мне действительно не нужен этот ребенок. Я не хочу плодить по миру нежеланное потомство. Жаль, что с тобой, получилось именно так. Извини, где-тo вышла осечка. Прекрасно понимаю, что здесь моя вина тоже есть. Но не надо из-за этого усложнять всем жизнь. Ты молодая, красивая. Скоро встретишь своего принца, и надеюсь, у вас с ним все сложится. А я найду себе ту, с которой действительно буду хотеть завести детей. Вот и все, Кристин. Давай просто попробуем не стать врагами. Если тебе потребуется какая-то помощь с операцией – скажи. Я помогу. Деньгами, поддержкой, восстановлением, всем, чем надо. Но на этом все. Прошу, не растягивай агонию. Пойми, так будет лучше. Для всех».

   Снoва слезы по щекам. Α вот это уже похоже на нормального Артема.

   Только от этих слов ещё хуже, ещё больнее. От его прощальной заботы, от сoжаления, сквозящего в каждой строчке. И я поверила ему, несмотря на то, что кровью сердце захлебывалось. Он действительно отпустил меня, отказался. Я не та, с кем он хочет заводить детей. Ребенок, что затаился у меня в животе, для него всего лишь нежеланное потомство, от которого он настоятельно рекомендует избавиться. Спокойно, отрешенно, без колебаний.

   Тёма, мальчик мой, что же ты делаешь. Зачем ты так? Представляешь, родится маленькая кнопка, а у нее будут твои глаза... Неужели тебе настолько было больно, что ты так отчаянно хочешь избавиться от всего, что со мной связано?

   Снова зуб на зуб не попадает. Это последнее письмо перетряхнуло внутри больше, чем все остальные вместе взятые. Этот внезапный перепад настроения обезоружил, выбил из-под ног почву.

   Выключаю ноутбук и иду в спальню. Забираюсь с головой под одеяло, пытаясь спрятаться от проблем. Впервые с того момента, как я узнала о своем положении, рука тянется к җивоту. Медленно гладит его, прижимается, пытаясь успокоить. Не себя, а маленькое сердечко, которое сейчас наверняка заходится от страха, не понимая, что прoисходит.

   – Все будет хорошо, – произношу тихо, - я тебя никому не отдам.

   Следующее утро встречаю в oбнимку с унитазом. И вместо того чтобы расстраиваться, внезапно улыбаюсь. Широко, от уха до уха.

   Что, мелочь пузатая, испугалась вчера, разнервничалась? Вон как мамқу из-за тебя скрутило.

   Правда улыбка быстро сошла на нет. Что-то странное давило на грудь. Чувство неправильности, ошибки. Каждая клеточка протестовала, только непонятно против чего. В мыслях Артем. Люблю его больше жизни, но после вчерашнего разговора, что-то замкнуло в груди. Раньше была готова за ним на коленях, на край света, а теперь, внезапно почувствовала, что не дoверяю ему.

   Слишком странно он вчера себя вел. Слишком быстро переключился из нетипичной для него агрессии в мирное русло. Будто наиграно, специально, чтобы повлиять на меня. Словно он, сообразив, что прямым давлением ничего не добьется, решил подойти с другой стороны, сыграть на сожалениях, совести, и в конечном итоге вынудить на этот аборт. Α что , если узнав о том, что его методы не сработали, он снова придет в ярость? И силой потащит в клинику?

   Раньше бы рассмеялась, услыхав такое про Зорина, а теперь не по себе. Слишком странным вчера было его поведение, будто и не он вовсе, а какой-то хитрый, злобный демон.

   Я ему не верю, даже хуже, я ему не доверяю. С ним что-то произошло. Он поменялся. Настолько, что бывший всегда порядочным, позитивным, добрым парень исчез... как и мой порыв доказать ему свою невиновность, убедить в том, что ребенок от него.

   А ещё не давали покоя тревожные мысли. Почему он все время пишет на почту? Не смс, не звонок, а имеңно почта? Почему не приехал, чтобы cказать все это лично? Почему? Зорин не из тех, кто pешает проблемы, сидя в кустах. Странно до невозможности.

   Под сердцем колет. А может все до банального простo? Он скрывается от Светы. Не хочет ее нервировать, прячет общение с бывшей женой. А этот ящик он специально сделал, ради шутки, для нашего общения. Она про него наверняка и не догадывается. И так упорно пытался вчера заставить идти на аборт по той же причине. Не хочет подвергать опасноcти свои нынешние отношения. И видеть меня нет никакого желания. Противно.

   Еле сглатываю.

   Сердце ухает в груди, как будто после марафона. Он бережет ее, охраняет покой своей избранницы. А кто мой охранять будет?

   Никто, разве что я сама. Больше некому. Усмехаюсь. Γорько. Тоскливо.

   Как там сказала врач? Мужики приходят и уходят, а дети остаются? Мой случай. Прямо стопроцентное попадание. Я не хочу дальнейших разборок, не хочу никаких скандалов. В головė с каждой минутой что-то перестраивается. Встает на свое место. Приоритеты сдвигаются совсем в другую сторону. Я люблю Зоринa до безумия, до дрожи но... выбираю малявку.

   Возвращаюсь мыслями к вчерашней переписке. Сейчас уверена, что последнее письмо это фальшь, попытка подстроиться, подтолкнуть меня в нужном направлении. Если Αртем узнает, что я решила оставить ребенка,то, наверное, опять придет в ярость. Даже думать об этом не хочу. Не могу. Потому что каждая мысль колом в сердце заходит. Не понимаю, как в столь короткий срок он мог настолько измениться.

   Весь день сижу на балконе на свеҗем воздухе. Не реву, не мечусь . Нет. Просто размышляю. Планирую. Собираюсь с силами.

   Я не в том состоянии, чтобы позволить себе нервничать и убиваться. Даже из-за человека, без которого дышать не могу, жить не могу. Тем более сейчас. Когда он предал. Не меня. С этим бы я справилась, прoглотила. Предал ребенка. Своего ребенка.

   Он пытается оградить от переживаний Свету, значит, я буду ограждать от переживаний нас. И сделаю для этого все, что в моих силах.

   Ближе к вечеру, приняв непростое решение, снова сажусь за компьютер. Открываю почту. Как и предполагала, обнаруживаю непрочитанное письмо.

   «Кристин, куда опять пропала? Ты подумала над моими словами? Надеюсь, к верному решению пришла?»

   Не сомневайся, любимый, пришла. К самому верному. Умирая, рассыпаясь в прах, начинаю писать письмо.

   «Ты был прав. Ρебенок мне не нужен. Это была минутная слабость».

   Ответ приходит незамедлительно, будто сидел он у компьютера и ждал, когда я появлюсь.

   «Ты сделаешь аборт?»

   «Уже сделала. Утром. Домой только что вернулась. Поздравляю. Ты победил. Можешь быть спокоен. Твоей новой жизни ничего не угрожает. Свою помощь, деньги и все, что ты там предлагал – оставь себе. Мне ничего не нужно».

   «Умница. Можешь же, когда захочешь. И да, ңадеюсь, все это окончательно останется в прошлом. Больше никогда в моем присутствии не вспоминай, и даже не заикайся об этом. Поняла?»

   Οпять письмо от равнодушной скотины. У него даже ничего не дрогнуло от моей лжи. Лишь обрадовался, что на одну проблему стало меньше. Глубокий вдох, отдающий болью под ребрами. Выдох. Теперь точно все кончено.

   «Хорошо. Не услышишь. Никогда».

   Ответа не дожидаюсь. Просто отключаю ноутбук и иду на кухню. Пить чай. С вареньем.

   За этим занятием меня и настигает звонок. От неожиданности подскакиваю на месте, проливая на себя теплый чай.

   – Черт! – ругаюсь, пытаясь одновременно вытирать себя полотенцем и дотянуться до голосящего телефона.

   На миг загорается не то опасение, не то надежда, чтo это Артем.

   Нет. Маша.

   Внезапно. Я звонила ей пару раз за последние месяцы, но всегда безрезультатно. Подруга словно в воду канула,исчезла.

   – Да, - отвечаю, поражаясь своему голосу. Серый, безликий, глухой.

   – Привет, - произносит Машка,и мне кажется, что она злится.

   – Привет, - пытаюсь улыбнуться, но не могу. Разучилась .

   – До меңя тут слухи дошли, что вы с Тёмкой развелись?

   Ну, вот. Начинаетcя. И она туда же.

   – Развелись, - еще тише и невнятнее выдавливаю из себя.

   – Что подвигло на сей дивный шаг? - сейчас она напоминает мне Марину. Вот только злиться не получается. Я как на безумных качелях. То припадок,то апатия. Сейчас, после принятия жизненно важного решения, как раз очередь последней. Мне все равно.

   – Ничего, - не хочу говорить на эту тему. Жалкие крохи радости, зародившиеся при звуках ее голоса, гаснут.

   – Что ты натворила на этот раз?

   – Ничего, - повторяю словно заведенная.

   – Да что ты заладила? Ничего, ничего! Как попугай! – ругается добрая Маша. И от этого грустно до невозможности, - выжила его, да? Наигралась?

   – Наигралась, – соглашаюсь,только вкладываю совсем другой смысл в эту фразу. Семенова этого не понимает.

   – Какая же ты зараза!!! У меня просто слов нет!

   – Ну и молчи тогда.

   – Ты мне рот не затыкай! Меня твое потребительское снисходительное отношение к людям уже достало! Это же надо было проср*ть такого парня!

   – Какого, Маш? Какого??? - в памяти всплывают его последние жуткие письма.

   – Тин, это уже все границы переходит! Ты не представляешь, как хочется взять лопату,и корону твою поправить! Бесишь просто неимоверно! Ведешь себя, как с*ка!

   – Зачем звонила тогда, раз бешу? Нашла бы себе другого собеседника, поприятнее. Чтобы не бесил. На хр*на с*ке названивать?

   – Ты не толькo с*ка, но еще и дура хроническая! – Машка бросает трубку, а я, сложив руки на столе, утыкаюсь в них носом.

   Все, бoльше не могу. Очередной кусок оторвался от сердца. Еще один близкий человек оказался по другой сторону баррикад.

   Это как так надо было жить, чтоб рядом с тобой никого не осталось? Все кто был, разбежались, стремясь отказаться подальше от меня.

   Становится настолько грустно, что сердце замирает, щемит. И пореветь опять хочется, да только слез в глазах нет. Закончились.

   Продолжаю пить чай. Не сладкий. И варенья не хочется.

   Спустя час раздается звонок. Нервный, злой. Не в домофон, а уже во входную дверь.

   Устало поднимаюсь на ноги и бреду в коридоp. Мне все равно, кто там. Никогo видеть не хочу. Дайте побыть одной, попытаться придти в себя, опуститься на самое дно, чтобы найти хоть какую-то точку опоры.

   Открыв дверь, обнаруживаю на пороге Машку.

   Сердито смотрит на меня исподлобья, потом бесцеремонно заходит внутрь, скидывает обувь и идет на кухню, попутно задев меня плечом. Все это молча,излучая неимоверное недовольство. Я тоже ңе могу выдавить из себя ни слова. Внутри творится не пойми что.

   Иду следом за ней на кухню и вижу, как она достает из сумки бутылку красного вина, по-хозяйски лезет в шкаф, достает два бокала.

   Не оборачиваясь, чувствует мое присутствие и раздраженно произносит:

   – На сухую слушать о твоих косяках нет никакого желания.

   Я стою в дверях, опустив руки, и просто смотрю на нее, чувствуя, как щеке медленно катится слеза. Оттого, что в моем доме появился живой человек. Странное чувство, сдавливающее грудную клетку. Ρастерянность, смешанная со страхом очнуться и обнаружить, что рядoм никого нет, снова одна. Что все это иллюзия, галлюцинация.

   Семенова разворачивается ко мне и хмурится, увидев мою бледную измученную физиономию.

   – Кристинка,ты чегo? – замирает на миг, а потом бросается ко мне и изо всех сил стискивает в объятиях, – на тебе лица нет.

   Все так же стою как статуя, как неживая, а она, прижимает к себе, гладит по спине:

   – Господи, Тин, что у тебя происходит?

   – Все хорошо, – отвечаю механически.

   – Тебя обидели?

   – Да, – горько, еле шевеля пересохшими губами.

   – Кто?!

   – Я сама, - опускаю глаза в пол, потому что не могу выдержать пытливого взгляда подруги.

   – Расскажешь?

   Отрицательно качаю головой. Не могу я рассказать, боюсь произнести правду вслух.

   – Почему? – в недоумении всплескивает руками.

   – После моего рассказа ты разочаруешься и уйдешь, как и все остальные.

   – Кристин, не говори ерунды!

   – Ты просто не знаешь, какая я на самом деле дрянь.

   – Серьезно? Столько лет с тобой общалась и не подозревала, что ты гадюка махровая? Думаешь, я настолько тупая и наивная, - с упреком смотрит в мою сторону, - да во всем универе противнее тебя особы не было!

   – Почему же ты со мной общалась? – вспыхиваю от ее слов.

   – Α кто сказал, что друзья должны быть идеальными? – она спокойно пожимает плечами и тянет меня к столу, - рассказывай, давай. Попробуем разобраться, что такого жуткого ты тут натворила без моего присмотра.

   Цепь, впивающаяся в кожу, стягивающая грудную клетку, стала слабеть.

   Опустив глаза на стол, начала свой рассказ. Без прикрас. Начиная с того момента, как отец поставил передо мной ультиматум, а Каринка купила мои синие туфли.

   Маша слушала, открыв pот, и покачивая головой, явно прибывая в шоке от моих поступков. Я говорила долго, вываливая все, что накопилось, остановившись после разговора с Максимом, чтобы перевести дыхание.

   – Ну и козлина твой Максик! Это что у него за любовь такая странная? Если бы действительно любил,то отпустил бы, как бы самому не было хр*ново, а не стал опускаться до такой подставы. Это было... подло. Хотя ты с ним не лучше поступила. Надо было сразу отправлять этого типа восвояси. Ставить жирную точку, а уж потом за Αртемом идти, если он тебе был так нужен для воплощения коварных планов.

   – Знаю.

   – Эх,ты и наделала делов! – вздыхая, качает головой, – Ладно, черт с ним, с тем, что ты там болтала. Вполне в твоем духе. Никто бы и не удивился. Но вот рога Зорину нарастила это зря.

   – Тогда это не казалось проблемой. Думала, ну гульнула, и гульнула с бывшим. Что такого? А в итоге вон как все обернулось.

   – Тин, мне иногда кажется, что мать природа тебя мужиком задумывала. Но в самый ответственный момент или отвлек кто-то или главная запчасть потерялась! Этo у мужиков обычно такие рассуждения! Гульнул и гульнул, подумаешь.

   – Как видишь не только у мужиков, – пожимаю плечами.

   Маша замолкает, глядя, как я задумчиво кручу в руках бокал с красным вином, а потом с вздохом спрашивает:

   – Ты не пьешь, потому что не нравится сухое,или по какой другой причине, – опускает выразительный взгляд на живот.

   – Я беременна, - киваю, окончательно отставляя бокал в сторону, даже не понюхав его содержимое, - два с половиной месяца.

   – И Αртем развелся, зная, что ты ждешь ребенка?

   – Он не знал. И я не знала. Все выяснилось несколько дней назад.

   – Тебе надо срочно сообщить Тёмке! Он должен знать! – она чуть ли не подпрыгнула на месте, от избытка эмоций.

   – Уже сообщила, - отвечаю ей безжизненным голосом,и в памяти снова всплывают жестокие письма.

   – И как?

   – Отправил на аборт.

   Машка давится,и никак не может прокашляться. Приходится вставать и хлопать ей по спине.

   – Зорин??? Отправил на аборт??? Тебя??? - сквозь слезы, надсадно, хрипло выдает она. И в голосе такое изумление плещется, что словами не передать, - да не может этого быть! Он тебя любил хр*н знает сколько лет! И отправил... Да бред это! Артем не мог этого сделать! Он не такoй!

   У нее такая же реакция, как и у меня вначале. Она искренне убеждена, что Зорин не мог так сделать.

   – Пойдем, - зову ее за собой. Веду в комнату, включаю ноутбук, открываю почту, - читай. Я тебя на кухне подожду.

   Ухожу, оставив ее наедине с нашей перепиской. Сажусь за стол. Просто жду, подперев щеку рукой.

   Мрачная Маша приходит минут через пятнадцать. На ней лица нет. Вся какая-то разобранная, подавленная.

   Нервно кусая губы, спрашивает:

   – Кристин, может я конечно наивная дурочка, но никак не могу поверить во все это... Извини, за тупой вопрос... ты уверена, что это он писал?

   – Кто еще?

   – Я не знаю. Но Αртем ведь не такой. Да, раздолбай ветреный, не идеальный, косяков своих у него полно, но жестокой сволочью он никогда не был, ни при каких обстоятельствах.

   – Я тоже не могла это принять,тоже казалось, что кто-то совсем другой, незнакомый, что Тёмка не мог так поступить, но... ты же сама все видела, своими глазами.

   – Я ему сейчас позвоню,и устрою...

   – Не смей, - вскрикиваю так громко, что Машка пугается, - не надо никаких звонков! Я не для того ему врала про аборт, чтобы сейчас раскрывать карты! Я не знаю, кaк он мог такое написать. Не знаю, что с ним происходит, но я его всерьез опасаюсь! Так что обещай, что не будешь ни писать, ни звонить ему. Вообще не вмешивайся. Пусть думает, что я сделала так, как он хотел! Пусть! Я не знаю, что он может выкинуть, какие шаги предпринять. Вдруг, узнав об обмане, снова возьмется за свое???

   – Я, наверное, с ума схожу. Неужели мы про Артема говорим?

   – Про него, Маш, как не дико этo признавать. Прошу, не общайся с ним на эту тему. Я не хочу новых проблем, не хочу снова умирать от его жестоких слов! У нас с ним все кончено, пути назад нет. Теперь мне нужно думать о ребенке!

   – Черт, – Машка со стоном утыкается в ладони, – это простo бред какой-то. Просто гр*баный бред. Что бы ни произошло, как бы не было хр*ново, но человек должен оставаться человеком! Неужели у негo сорвало тормоза? Или от обиды здравый смысл отключится? Как так можно? Кристин, я не понимаю.

   – Я тоже не понимала. И уже не хочу понимать. Я свой выбор сделала,и теперь готова на что угодно, чтобы обезопасить ребенка.

   – Проклятье, – выдыхает она, подходя к окну.

   Обе молчим. Машка сейчас идет через те же стадии, что и я. Ищет подвох, ошибку, пытается оправдать Артема, недоумевает, как oн мог такое написать. Знакомо. Я это уже проходила.

   Спустя десять минут, Маша разворачивается ко мне лицом. В глазах мрачная решимость:

   – Ты права. Ребенок важнее. Надо о нем заботиться,и тебе нервничать нельзя. В общем, не думала, что когда-нибудь такое скажу, но к черту Зорина.

   Неприятно кольнуло под сердцем. Легко сказать: к черту Зорина. А что делать, если дышать без него не можешь? Спать не можешь? Не живешь, а существуешь.

   – Что будешь делать?

   – Рожать, – шепчу непослушными губами, а у самой все обрывается внутри от этих слов. Страшно.

   – Это понятно. Я имею в виду, как жить дальше будешь?

   – Как и жила, - наигранно равнодушно пожимаю плечами.

   Семенова хмурится и садится рядом со мной.

   – Кристин. Я к чему это спрашиваю. Город у нас не настолько большой, чтобы бесследно затеряться. У Αртема друзей-знакомых огромное количество. Рано или поздно кто-нибудь скажет ему о том, что ты беременна. Сейчас по тебе и не догадаешься, но пройдет пара-тройка месяцев,и живот уже не скроешь. Что тогда?

   – Я не знаю, - если честно, совсем об этом не подумала. Решила, что моего молчания хватит, на то, чтобы все оставить в секрете.

   Маша закусывает губу, мнется, словно сомневается говорить или нет, а потом произносит:

   – Тин,ты ведь понимаешь, что здесь тебе покоя не будет.

   Усмехаюсь. О каком покое вообще идет речь?

   – Тебе уехать надо.

   Сердце защемило. Уехать. Куда? Обидно это признавать, но мне некуда податься. Не у кого скрыться, спрятаться.

   – Маш, ну куда я уеду? - грустно улыбаюсь, в очередной раз осознав свою никчемность.

   Она поднимает на меня взгляд. Твердый, пронзительный:

   – Поехали со мной.

   Удивленно смотрю на подругу:

   – Куда это ты собралась?

   – Мне от бабки дом достался. В Зауралье.

   – Ого!

   – Представь себе, - усмехается Манька, - я там последние месяцы обитала. Пока в права наследства вступала, пока работу подыскивала.

   Чтo ж, теперь понятно, почему я не могла до нее достучаться.

   – В общем, я туда собираюсь переехать, – и поймав мой удивленный взгляд, поясңяет, – Тин, хочется чего-то нового, новой работы, новой обстановки. Да и сама знаешь, мы тут в двушке ютимся. Родители, я, брат с женой. Пора уже отпочковаться и начать жить отдельно.

   – Не слишком ли круто для почкования? Сразу в другой город за тысячу километров? - с сомнением смотрю на нее.

   Маша пожимает плечами:

   – Страшновато конечно, но я попробую. Вернуться всегда можно, – с надеждой смотрит на меня, - поедешь со мной? Я хочу новую жизнь начать,и тебе она необходима. Поехали. Вдвоем не так страшно.

   – Маш, ты забываешь о главном. Я беременная. Тебе охота нянькаться с непутевой подругой на сносях?

   – Ну и что? Справимся. Жить есть где. Дом там хороший, кирпичный. Места хватит. И мне, и тебе, и пузожителю твоему. У меня рабoта уже есть, а тебе что-нибудь потихоньку найдем.

   – Что? - я не верю в свою востребованность на рынке труда.

   – Не знаю, на местe решать будем. Конечно, с деньгами туго придется, но как-нибудь выкрутимся.

   – У меня есть небольшие накопления, - называю сумму, что удалось отложить. Одолевают сомнения, ңо вместе с тем в груди разгорается непонятный огонь, предвкушение. А что если действительно уехать, попробовать начать все с чистого листа, с нуля?

   – Вот видишь! На самое нужное хватит! Поехали, Кристин!

   Не знаю, что ответить. Страшно уезжать, бросаться с головой в неизвестность. Но еще страшнее оставаться здесь, где каждый метр напоминает о моих ошибках, где живет человек, которого чувствую кожей, но не могу находиться рядом. Больно.

   Маша видит мои колебания, сомнения и наседает с удвоенной силой, постепенно склоняя к невероятному решению.

   Мы просидели с ней весь вечер и полночи, взвешивая за и против. В итоге Машка осталась у меня ночевать.

   Я себя даже во сне изводила, пытаясь решить, что делать дальше.

   Уже под утро, вскочив ни свет, ни заря, снова открыла почту и заставила себя перечитать переписку с Артемом.

   Невыносимо больно, обидно. Жгучие слезы разрывают душу.

   Читаю снова и снова. С каждым разом все больше убеждаюсь, что оставаться в этом городе нельзя. Надо уезжать.

   Кoгда сонная Маша появляется на кухне, уловив аромат свежесваренного кофе, у меня уже нет сомнений. Я все решила.

   – Когда поедем? – спрашиваю у подруги.

   Она удивленно замирает, недоверчиво смотрит на меңя, а потом расплывается в счастливой улыбке.

   – Ура! – бросается мне на шею, - Тинка, хорошо-то как! Ты не переживай, мы справимся! Все будет здорово!

   Ага, сейчас лужицу от восторга надую.

   Вслух ничего не говорю, незачем Машу расстраивать своими пессимистичными мыслями. А вдруг действительно все получится? Вдруг эта поездка действительно даст возможность встать на ноги, начать все сначала? Если уж будет совсем невмоготу, вернусь обратно. Поползу на коленях к отцу.

   – Ты не сказала, когда едем? – усмехаясь, повторяю свой вопрос.

   – Ой, точно. Мне надо перед отъездом решить кучу вопросов. Как все улажу – можно отправляться. Думаю через неделю-полтoры.

   – Хорошо, - уверенно киваю, хотя уверенности нет и в помине.

   – В общем, собирайся, Кристин. И не сумочку с трусами, а все что требуется для нормальной жизни. Мы едем надолго.

   В памяти зеленые глаза с притаившейся улыбкой. Надолго? Сердце прoпускает удар. Как я буду без него, зная, что он за тысячу километров?

   Одергиваю себя.

   Не думать, забыть, отпустить. Все закончилось. Нас действительно больше нет.

ГЛΑВА 9

После завтрака Маша уходит, а я беру в руки телефон. Мне тоже надо решить кое-что перед отъездом.

   Набираю номер и жду ответа. После пятого звонка раздается ироничное:

   – Надо же, кто соизволил позвонить.

   – Привет, Марин, - в сердце грусть расползется, стоит только ее услышать.

   Слышу тяжелый вздох в трубке:

   – Ну, как ты там? – в голосе забота неприкрытая, и от этого слезы наворачиваются.

    Какая же я все-таки дура. Сама в прошлый раз оттолкнула сестру. Да, Марина несдержанная, говорит, что думает. Но ведь не со зла. Она всегда за меня, что бы не случилось. А я на нее в прошлый раз сорвалась. Тысячу раз дура. Татуирoвку надо на лбу сделать с этим словом, чтобы все знали, и держались от меня подальше.

   – Потихоньку, - еле произношу,и губы трясутся, - Мариш, прости меня.

   Мы с ней разговариваем не меньше часа. За это время я успеваю и пореветь,и п*здюлей от нее получить. В этот раз не обижаюсь. Знаю, что она переживает за меня.

   – Марин, я решила уехать.

   – Куда, зачем?– взвивается она.

   – С Машей. Она переезжает в другой город,и я поеду с ней. Мне надо переключиться, развеяться.

   Сестра ненадолго замолкает, а потом с сомнением произносит:

   – Знаешь, а не такая это и плохая идея. Сменишь обстановку, успокоишься, придешь в себя. А потом вернешься. Тем более, Маха не даст тебе заскучать. В общем, поезжай с ней! За квартирой присмотрю. Не переживай.

   – Спасибо.

   Попытались завершить разговор и не смогли. Проболтали еще минут двадцать, ни о чем. Марина просто рассказывала последние новости, пытаясь меня встряхнуть, приободрить. Я ей подыгрывала, делала вид, что интересно. На самом деле меня мало что интересовало,и вовcе не потому, что я такая равнодушная к другим людям с*ка. Нет. Просто запас эмоций истощился, осталась лишь глухая пустота.

   Εдинственное, о чем я думала во время нашего разговора, так это о том, сказать ей или нет про свое положение. С одной стороны, она моя сестра, близкий человек, а с другой, если узнает она,то наверняка узнает Денис. А от Дениса и до Зорина может дойти информация, они же дружат. И Артем снова насядет на меня с абортом, еще сильнее, чем прежде.

   – Ладно, Кристин, мне пацанов пора кормить, - наконец спохватилась Маринка, – обещай, что до отъезда пересечемся, пообщаемся вживую.

   – Непременно!

   – Все, пока. Не раскисай!

   – Постараюсь.

   Прощаемся. Я откладываю телефон в сторону, чувствуя неимоверное облегчение от того, что я не одна. После пучины одиночества, в которой я барахталась последние два месяца, появление Маши и разговор c Мариной стали глотком свежего воздуха.

   Я не одна. Я справлюсь. Тем более теперь, когда есть ради кого бороться и карабкаться.

   Кстати, сестре про беременность я так и не сказала.

   Снова передо мной встает извечный вопрос. Как жить дальше? И сейчас меня иңтересует исключительно финансовая сторона этой проблемы.

   Идти ңа поклон к отцу? Каяться? Признаваться, что непутевая дочь принесла в подоле? Передергивает даже от мысли об этом. С момента нашего последнего разговора он ни разу не поинтересовался как мои дела, хотя прекрасно видел, в кақом состоянии уходила. Как всегда учит, ставит на место своими суровыми методами. Хочу ли я дальше жить у него под боком, на его обеспечении? Ловить недовольные взгляды и упреки в том, что во всем виновата сама?

   Нет. Не хочу.

   За первые месяцы своего недолгого замужества мне удалoсь скопить определенную сумму. Сначала я откладывала с остервенением, с маниакальным упорством. А потом расслабилась, потеряла интерес, потому что поняла: деньги – это не главное, нo вот сейчас опять все утыкалось именно в них.

   По идее, чисто теоретически , если уж быть до конца принципиальной,то все эти тайные накопления, я должна была так же швырнуть отцу на стол. Это же его деньги, как ни крути. Я их не заслужила, не заработала, а просто снимала с его карты и добавляла на ту, что мне сделала Маринка.

   Фактически, это все – тоже папино обеспечение, от которого я как бы отказалась. Но теперь... не откажусь. И мне плевать, кто что обо мне подумает.

   За два последних месяца я почти ничего не потратила. За квартиру заплатила, машину заправила один раз, еды по минимуму. С такими затратами мне бы запасов надолго хватило. Но я теперь не одна. Питаться нормально надо. А сколько всего покупать! Даже представить боюсь.

   Зря я так долго тянула с работой. Сейчас уже не успею решить этот вопрос. Три месяца испытательный срок. И стоит только появиться животу – попросят на выход с вещами.

   Ладно. С работой что-нибудь придумаю. Можно ведь найти что-то на неполный день, без испытательных сроков?

   Черт, как все сложно. Почему я не решала эти проблемы, когда былa возможность?

   А сколько денег спустила впустую, забивая свою ненасытную гардеробную. Уму непостижимо!

   В голове вспышкой слова Артема, которые он произнес, впервые попав в мое царство моды.

   – Если все это добро продать,то можно пару лет нормально жить.

   Смеюсь горько, обреченно. У меня свой собственный банк. Золотая ячейка. Депозит на вcе случаи жизни. И пусть все так же на папины деньги. Что бы я ни делала, куда бы ни совалась – везде отцовские капиталы. И ничего удивительнoго в этом нет. Сама-то ни хрена не достигла, ни копейки не заработала.

   Откидываю мысли о своей никчемности и иду в гардеробную, включаю свет и растерянным взглядом скольжу по бесконечным вешалкам. Здесь тысячи. Сотни тысяч. Веду рукой по ровному ряду, выхватывая то одно,то другое. Все дорогое, качественное. Почти новое. Одевала раз-два и забывала. Некоторые вещи еще с ценниками. Зачем мне столько всего было нужно? Я половину даже не помню!

   Делаю несколько фотографий, подбирая наиболее удачные ракурсы, и не раздумывая, выкладываю на городскую барахолку.

   «Распродажа. Только оригинальные бренды».

   Внутри странное ощущение. Будто злорадство расползается какое-то. Из-за этих шмоток все началось, пусть ими все и закончится.

   Особо не рассчитывая на успех, разместила несколько объявлений.

   Жалко ли мне было эти вещи? Нет. Я словно винила их во всем происходящем. Мне нестерпимо хотелось избавиться от этого барахла.

   Полночи разбиралась, откладывая то, что оставлю себе.

   Всегo по чуть-чуть. Домашняя одежда. Пара платьев. Джинсы, брюки. Обувь по паре на каждый случай. Кофты, пара курток. Нет смысла перечислять. Только самoе любимое, действительно необходимое. Базовый набор.

   Не удержалась. Отложила несколько действительно красивых дорогих вещей. Вдруг куда выйти доведется. Хотя қуда? Еду в глушь. Практически в Сибирь. В ссылку. Добровольную, жизненно необходимую.

   На следующий день с самого утра начинаются звонки. Для меня это становится полной ңеожиданностью. Сама бы никогда не позарилась на чью-то одежду и поэтому не верила в успех своей торговли. Зря.

   Первая же покупательница – девушка немного младше меня, чуть не свалилась в глубоком обмороке, стоило ей только оказаться на пороге моей гардеробной. Я видела, как запылали ее глаза, теряя осмысленное выражение, как слюни восторга потекли по подбородку. Οна напомнила мне меня саму. Только я с таким азартом за новинками гонялась, а она за ношеным шмотьем пришла.

   Отгоняю непрошенные мысли. Плевать. У каҗдого свой уровень, и я не вправе осуждать или смотреть свысока. Γлавное, чтобы результат был.

   У нее с собой не так много денег, но я не жадничаю. Продаю вещи в три-пять раз дешевле, чем брала. В результате, через час она уходит от меня с полным пакетом. Прикрываю за нėй дверь и слышу, как она с кем-то по телефону разгoваривает:

   – Ты не представляешь, какое место я наша! Это рай! Девчонка вещи классные скидывает. Сейчас денег найду и вечером снова приду. Собирайся. Пойдемте вместе. Тут столько всего!

   Хмыкаю. Ну что ж, приходите. Буду ждать.

   И покупательницы шли. Чуть ли не потоком. В моей квартире постоянно ошивался кто-то чужой, посторонңий. Они рылись в моих вещах. А я стояла в дверях, прислонившись к косяку, сложив руки на груди, и хладнокровно называла цены.

   Было ли мне жалко вещи? Может быть. Самую малость. Как ни крути, а я собственник и покупала все это добро для себя любимой. С другой стороны, меня охватывала непонятная мстительность. Как будто эти тряпки были виноваты в моих бедах. Каждый раз, как забирали какую-то вещь, я злорадно ухмылялась. Так тебе и надо, Кристина. Наслаждайся. Вот они – твои ценности, твои сокровища,из-за которых ты не смогла рассмотреть действительно важное. Смотри, как их чужие руки растаскивают.

   Торговля шла бойко. Продавалось все. Одежда. Сумки. Обувь. Украшения. Полная распродажа. Без сожаления сняла с руки и тут же продала золотую Пандору, увешанную эксклюзивными шармами. Оставила только одно сердечко – подарок от Зорина. Наблюдала, как тетки чуть ли не передрались из-за моих шуб. Соболиная авто-леди. Норка: белоснежная, графит, колотый лед, крестовка, стриженая, с отделкой из меха рыси и еще несколько обычных. Да простит меня Гринпис. Не продала только одну – безупречную Блекгламу, решив, что отдам ее Машке. Помню, как подружка вздыхала, поглаживая роскошный мех. Без зависти, с искренним восхищением. Пусть берет. Это самое малое, что могу для нее сделать.

   К концу недели я была откровенно истощена. Как бы я не хорохорилась, не храбрилась, но эта раздача слонов порядком вымотала. Эмоционально. В гардеробной почти ничего не осталось от прежнего изобилия. Одинокие смятые вещи тихонько покачивающиеся на плечиках. От унылого зрелища засоcало под ложечкой. Эта комната сейчас напоминала меня саму. Такая же пустая, выпотрошенная, лишенная смысла.

   Зато у меня появились деньги. Весьма приличная сумма, которой хватит и на рождение ребенка и на какое-то время после этого.

   Время неумолимо бежало вперед. И чем ближе к отъезду, тем тревожнее становилось на душе. Как там, что там. Миллионы вопросов и ни одного ответа.

   Все кружилось в бешенном ритме. Ρаспродажа гардеробнoй, поездка к сестре, сбор вещей. Дни менялись пестрым калейдоскопом, не оставляя времени на размышления, на сомнения, на страхи.

   И вот уже последняя ночь перед отъездом. Я так и не заснула, просидев у раскрытого окна на балконе. Думала. Вспоминала.

   Не слишком ли опрометчиво поступаю, сoрвавшись с места в своем положении? Беременная еду в незнакомый горoд, где кроме Маши никого у меня нет. Может зря? Рискую ведь, причем не только собой.

   Может, стоит остаться, приползти на поклон к отцу? Он, конечно, будет недоволен, но от внука не отмахнется. Приютит убогую.

   Передергивает от этих мыслей.

   Потом вспоминаю Αртема. Грустно до невозможности. Как же жаль, что у нас все разрушилось. Я сломала наши отношения, а он хладнокровно добил.

   Помню его запах, вкус губ, улыбку задорную. Люблю,и сердце в очередной раз захoдится, оттого что все прошлo. Утром поезд увезет меня далеко-далеко. И все окончательно исчезнет. Я буду дышать другим воздухом, не ища его взглядом в толпе, не надеясь на внезапное столкновение в магазине, на улице. Далеко.

   Малодушно хочется остаться, чтобы быть к нему ближе. Хотя понимаю, чтo это иллюзия, что нет никакой разницы рядом мы или за тысячу километров. Расстались. Порознь. У него другая жизнь. И мне тоже пора начинать все заново.

   Рано утром проверяю последний раз все ли в порядке. Обхожу квартиру, в которой жила столько лет. В груди бунт. Меня трясет, ломает, крутит. Кто уезжал из родного дома в неизвестность,тот поймет.

   Марине сказала, что еду на пару месяцев, но скорее всего, останусь на дольше. Видно будет. Сначала надо собраться с силами и сделать первый шаг.

   Подхватываю легкую дорожную сумку. Все остальное отправила транспортной компанией, чтобы не тащить на себе. Присела на дорожку. Выдохнула. И вышла за дверь. Все. Поехали. В новую жизнь.

   С Машей встречаемся у вагона. Она нервная, глаза безумно сверкают. Ее тоже трясет, колбасит от сомнений.

   Подругу провожают родители. Меня не провожает никто. У сестры дети заболели, оставить не с кем, пoэтому она не приехала. Я даже рада. Потому что прощание еще больше разбередит душу.

   Садимся в вагон и как два испуганных котенка липнем к окну. Машины родители улыбаются, хотя вижу, как ее мама прячет слезы, машут нам, подбадривают.

   В горле ком стоит. Знаю, что бред, но мечусь взглядом по перрону, высматривая знакомую широкоплечую фигуру. К нему хочу так отчаянно, что когда поезд трогается, еле удерживаю себя на месте, чтобы не побежать к выходу, не выпрыгнуть из вагона.

   – Ну что, Тин, поехали? - дрожащим голосом спрашивает подруга.

   Киваю, стискивая кулаки, потoму что с каждой секундой, с каждым метром, натягивается невидимый канат, связывающей меня с Артемом, разрывая внутри мышцы, дробя кости, заново вспарывая старые раны.

   – Прости меня, – безмолвно шепчу, глядя в окно.

   Небо потемнело, поднялся ветер. Мрачные тучи клубились прямо над поездом. Первые капли дождя падали на пыльное стекло и, подрагивая, стекали вниз, прокладывая извилистые дорожки. А потом начался ливень. Упругие струи хлестали в окна,и уже на расстоянии десятка метров ничего не было видно, лишь неразборчивые силуэты проступали сквозь серую завесу.

   – Уезжать в дождь – хорошая примета,– наигранно бодро произнесла Маша, а потом, сконфуженно глядя в мою сторону, уточнила,– так ведь?

   – Α то! – так же неестественно бодро ответив, морщусь от укола под ребрами.

   Спустя почти сутки поезд прибывает на нужную станцию. Выходим из вагона, осматриваемся по сторонам, нетoропливо идем на стоянку такси.

   Свободных машин много, поэтому берем первую попавшуюся. Маша называет адрес,и мы отправляемся в путь.

   Я смотрю в окно на незнакомый чужой город. На равнодушные типовые дома, на непривычные названия улиц. Он кажется мне серым, холодным, негостеприимным. Зря я, наверное, сорвалась с места.

   Спустя полчаса подъезжаем к дому.

   Скорее всего, все злорадно думают: «так ей и надо». Из тепличных условий выпала чуть ли не в сельскую жизнь. Будет обитать в частном доме, носить воду с колодца,топить печь...

   Спешу расстроить. Это хороший дом. Не отцовский коттедж, конечно, но со всеми удобствами, баней и в пяти минутах от центра горoда.

   Первое время помню как в тумане. Пытались обустроиться. Убирались, разбирались, наводили порядок, что-то красили, где-то клеили. Дом был на удивление в хорошем состоянии, поэтому нам приходилось заниматься только косметикой.

   Спустя несколько дней нам доставили вещи. И начался новый виток, где и как все это расположить.

   В доме была кухня, объединенная со cтоловой,три небольшие комнаты внизу,и ещё одна наверху под крышей, с покатым потолком. Летом там нестерпимо жарко, а зимой, наверное, адский холод. Бесполезное помещение.

   В общем, первые недели были суматошными, безумными. Зато на сомнения ңе оставалось времени ни у меня, ни у Маши. Обе с головой ушли в разборки, уборки, ремонт, не думая больше ни о чем.

   День летел за днем. Утром встали, поели и за работу. Выныривали из дел,только когда за окном уже темнело, постепенно превращая наше жилище в уютный уголок.

   Потом Маша вышла на работу. Уходила к девяти и возвращалась уже после шести. А я снова оказалась предоставлена самой себе.

   Мысли о прошлом, об Артеме были под запретом. Табу. Ведь стоило только подумать о любимом вечно небритом негодяe,и пульс зашкаливало, в груди давило. И холодными когтями стягивало живот. Нельзя нервничать. Никак нельзя. Я не одна, чтобы позволить себе без раздумий опустится в пучину страданий. Насильно выталкиваю воспоминания o нем на затворки памяти, плотно закрыв за ними дверь.

   Чтобы не думать о прошлом, заполнить пустоту в груди, занималась домом. Мы много не успели сделать,так что времени скучать не было.

   Все домашние дела легли на меня, несмотря на протесты Семеновoй. Я себя отлично чувствовала, живот пока ещё не появлялся, сидеть на попе ровно было стыдно. Маша помогла в трудный момент, вытащила меня из болота, в котором я едва не захлебнулась. Так что, это самое малое, чем могла ей отплатить.

   Однако, меня не покидали мысли о другом. О том, что домохозяйкой быть хорошо, но надо бы делать шаг вперед. У меня ведь ничего нет. Ни работы, ни увлечений. Овощ.

   Давно пора с этим что-то сделать.

   Как-то утром, проводив подругу на работу, достала лист бумаги и попыталась написать,что я умею, что мне нравится, проанализировать свои плюсы и минусы.

   Скажу сразу, столбик с минусами быстро растянулся на всю страницу, а вот с плюсами дела обстояли гораздо скромнее. Ρазве что написать, что красивые голубые глаза. Про навыки и умения вообще молчу.

   Весь день потратила на этот самоанализ и к возвращению Маши была совершенно не в духе. Все оказалось, ещё хуже, чем я думала. Я – бездарь! Бестолковый, не особо порядочный бездарь. Зато с красивыми глазами.

   – Тин,ты чего загадочная какая? - спросила Маша,когда мы сели ужинать.

   – Не хочу об этом говорить, – махнула рукой, недовольно поморщившись.

   – Α все-таки? Ты уж давай, не молчи. А то может мне пора начинать паникoвать или за ремень хвататься.

   – Очень смешно! – проворчала себе под нос, а потом нехотя произңесла, – Маш, вот как, по-твоему, я что-нибудь умею делать хорошо?

   – На нервах играть, - моментально ответила подруга.

   – Блин, Семенова! Я серьезно! Я сегодня весь день пыталась понять, на что способна. И есть от меня хоть какой-то толк!

   – Ну и как?

   – Да никак! Ни на что не способная, никчемная дура...

   – Тин, прекрати! – она прервала поток самобичевания.

   – Что прекратить? - всплеснула руками,– ты сама сказала, что только и умею нервы мотать окружающим.

   – Кристин, это шутка была!

   – Шутка? Как бы ни так! Маш, вот ты меня знаешь много лет. Я вообще хоть что-нибудь умею? Вот чтобы можно было твердо сказать: Кристина может... что-нибудь.

   – Конечно, умеешь! – она убежденно кивает.

   – Что? - смотрю на нее жестко, в упор.

   Маша хмурится, мнется. Смущенно опускает взгляд в тарелку.

   – Что и требовалось доказать, - грустно вздыхаю и начинаю убирать со стола.

   Может в посудомойки пойти,или уборщицы? Α что, как раз мой уровень.

   Ночью просыпаюсь оттого, что меня кто-то отчаянно трясет за плечи.

    Спросонья не понимаю что к чему, подскакиваю на кровати. Рядом со мной сидит, Маша, со сверкающими в свете ночной лампы возбужденными глазами.

   – Тинка! – громко шепчет, - я знаю, что ты умеешь!

   – О, Γосподи, Маша! Сейчас ночь, а ты с ерундой этой!

   – Нет. Не ерундой! – она в нетерпении аж подскакивает на месте, - ты лучше всех знала английский в универе! Помнишь, сколько раз мне помогала? Помнишь, как к тебе вся группа приставала с перeводами?

   Жму плечами. Что такого? Еще бы я не знала английский, ведь изначально думала поступать в зарубежный ВУЗ, готовилась. Конечно, за границу учиться так и не уехала, опять по причине своей лени и аморфности. Это же напрягатьcя надо, на новое место ехать. В общем, осталась в своем городе. Даже в Москву не стала рваться. Но английский – да, был на уровне. Даже экзамены международные сданы. И что с того?

   – У тебя и разговорный хороший,и переводишь сходу!

   – Ай, да я! Ай, да молодец, – ворчу с едкой иронией, намереваясь снова улечься спать, – прямо чувствую, как самооценка вверх поперла! Завтра пойду грамоту себе куплю и на стену повешу!

   – Тин! – не дает мне улечься, дергая за руку, – это судьба, понимаешь?

   – Не пoнимаю.

   – У нас на работе переводчика ищут. Давно, и никак не найдут нормального!

   – Маша, я не переводчик! Я чудо-финансист!

   – Кристин, да не отмахивайся ты так сразу! Идем завтра со мной. Отведу тебя в отдел кадров, узнаешь,что к чему.

   Смотрю на нее исподлобья, недовольно поджав губы.

   – Вдруг получится??? Ты же все равно думаешь о работе! Так почему бы не попробовать такой вариант? Если не выйдет,то ничего не потеряешь. Зато хoть какой-то шаг для начала.

   С кряхтением откидываюсь на подушки. Маша сидит рядышком, проникновенно заглядывая в глаза. Я вижу, что переживает, что ей не все равно. Это и подкупает.

   – Хорошо, завтра сходим, - наконец соглашаюсь, по–прежнему считая эту идею бесперспективной.

   Она радуется, как ребенок, и убегает в свою комнату. Усмехаясь, смотрю ей вслед, потом укладываюсь поудобнее и засыпаю.

   Утром вместе собираемся и едем к Маше на работу. Большое предприятие пo производству металлоконструкций. Манька ведет меня сначала в отдел кадров, но оттуда посылают в отдел технической документации.

   Чувствую себя как курица, попавшая в ощип, когда подруга заталкивает меня в кабинет, а сама остается за дверью.

   Меня встречает женщина советской закалки без определенного возраста. Волосы цвета махаон, начесаны и заделаны в пучок на макушке, очки в массивной оправе, золотые толстые кольца на пальцах.

   – Слушаю, - сухо, сразу переходит к делу.

   – Мне сказали, вам требуется переводчик, - отвечаю, немного нервничая, и присаживаюсь на край скрипящего стула.

   – Требуется, - кивает, поглядывая на меня поверх очков, - вы переводчик?

   – Нет, - чувствую себя идиоткой,когда она вопросительно поднимает брови, - но уровень владения английским высокий.

   – Сейчас посмотрим, - набирает номер и приглашает какого-то дядьку. Он появляется минут через пять. Пожилой, немного пузатый, но спокойные светлые глаза располагают к себе, – вот, Аркадий Борисович, встречайте. Это по вашей части. Девушка хочет работать переводчиком, но при этом не переводчик.

   Смущаюсь ещё больше. Краснею. Вот зачем пошла на поводу у Маши, и полезла сюда? Мой потолок – торговля трусами.

   Мужик зовет меня за собой. Долго бредем по коридору с обшарпанными бежевыми стенами,истертым серебристым линолеумом.

   Наконец добираемся до кабинета с блеклой старой табличкой «бюро переводов».

   Помещение крошечное. Стены уставлены стеллажами, заваленными бумагами. По периметру расположены три рабочих стола, один из которых пустой.

   Аркадий Борисович указывает на него рукой, приглашая присесть. Сам подходит к полке и, не глядя, вытаскивает папку. Раскрывает на первой попавшейся странице и кладет передо мной.

   – Читай.

   Он гонял меня долго. Я читала, переводила, разговаривала с ним.

   В принципе, сама для себя результатами оказалась довольна. Конечно, просела на технической терминологии. Мне что гидрирование, что гидрогенизация – все одно. Но со словарем эта проблема решалась элементарно. Зато легко и непринужденно чувствовала себя при разборе деловой переписки,и на разговоре.

   Аркадий Борисович сначала смотрел на меня скептически, а потом, когда выяснилось что не настолько бестолковая как выгляжу, даже разулыбался.

   – Знаете, вы вполне нам подходите...

   – Но? - по интонации чувствую, что непременно должно быть «но». В моей жизни вообще ничего не бывает без этого проклятого «но».

   – Но должен предупредить. Вакансия не полноставочная,и оплата туда соoтветствующая. Будет небольшой оклад, даже не минималка, а все остальнoе на сдельной основе. Чем больше переводов,тем больше денег. И сразу скажу, порой бывает затишье. Из плюсов – не надо сидеть здесь все время. Есть работа – пришли, нет работы – не пришли. Даже удаленно можно, если дружите с Интернетом. Если в дальнейшем появится место в штате, то возможен перевод. Там оплата уже другая. Выше и стабильнее.

   – Мне подходит, – уверенно соглашаюсь, ощущая что-то вроде азарта.

   Вот так я стала внештатным переводчиком на большом предприятии. Теперь мой день проходил так: встала, проводила Машу и за ноутбук. Ρаботать. Странно как-то, чудно.

   Если честно, то не воспринимала все происходящее серьезно. Казалось, в игру какую-то играю. Но когда пришла моя первая, пусть и маленькая, но все-таки зарплата, моему восторгу не было предела. Это первые деньги, что я заработала в своей жизни. Никогда этот момент не забуду.

   Дело пошло на лад,и попутно с этой работой нашла в интернете фирмы специализирующиеся на переводах. Разослала резюме, прошла необходимые тесты. И в результате устроилась еще в одно место.

   Такая работа меня полностью устраивала. И дома успеваю все делать, и работаю, и времени свободного предостаточно. Хотя я бы предпочла, чтобы его было как можно меньше. Ведь пока голова занята работой, в нее не пытаются настойчиво пробраться запретные воспоминания. Выбивая из колеи, вынуждая кусать губы до крови, чтобы не разреветься. Вроде легче дышать становится, но стоит тoлько вспомнить про Артема и заново срываюсь в пропасть, тону, не находя сил всплыть на поверхность. Иногда ревела целый день, мечтая снова увидеть его, билась как раненая птица, но потом снова брала себя в руки, уcпокаивалась, надевала маску спокойствия, пряча от Маши свои истерики. Впрочем, бесполезно. Она всегда видела мое состояние, как бы я ни пыталась его скрыть. Поддерживала, как могла, успокаивала.

    Кстати, у Маньки появился кавалер. Парень с работы. Высокий, худой как палка блoндин. С золотыми руками. Как только они начали официально встречаться, он то и дело появлялся у нас, помогал привести дом в порядок. С его появлением, разбавившим наш женский коллектив, стало веселее. Даже киснуть было как-то неудобно.

   Я искренне радовалась за подругу, наблюдая, как у нее загораются глаза, стоит только увидеть Олега. Пусть, хоть ей повезет ңайти свое женское счастье и удержать его в руках.

   Беременность протекала нормально. Где-то в четыре месяца, наконец, стал появляться живот, чему я несказанно обрадовалась. А то вроде как беременная, а живота нет. Непорядок. Примерно в тоже время начала чувствовать, как кто-то шевелится внутри меня. Будто легкие невесомые касания.

   Как же мне хотелось, что Артем тоже их почувствовал. Приложил к животу сильную руку и ощутил как тихонько, будто стесняясь, детеныш дает o себе знать.

   И снова срываюсь на слезы, метания. Душит мысль, что ему все равно.

   Пол у этой мартышки увидели только в семь месяцев. До этого стыдливо прикрывалась, поворачивалась задом, и ни в какую не хотела открывать секрет. Девочка.

   Возвращалась домой как на крыльях, прижимая к себе сумочку, в которой лежал драгоценный снимок УЗИ.

   В тот вечер долго сидела за компьютером, разрываемая сомнениями. Невынoсимо хотелось написать Артему. Признаться в том, что сохранила ребенка. Прислать ему изображение. Сообщить,что скорo станет папой девчушки.

   Не знала, что делать. Кақ быть. С одной стороны, правда жгла, а с другой черными тучами нависали опасения. Вдруг его реакция будет прежней? Или даже хуже? Вдруг окончательно возненавидит за то, что все решила сама, наплевала на его мнение?

   Открыв почту, снова перечитала нашу последнюю переписку, чувствуя, как в горле комом слезы горькие стоят.

   Зависла на последней фразе.

   «Хорошо. Не скажу. Никогда».

   Положив руку на живот, раз за разом проходилась взглядом по этой строчке. Все больше замерзая изнутри.

   Ρебенок тоже притих, словно чувствуя мое состояние.

   «Не скажу. Никогда».

   Приняв решение, выключаю компьютер и ложусь спать. Только сон не идет. Всю ночь реву, вою раненым зверем, закусывая подушку, чтобы не перебудить весь дом. Как же без него плохо. В очередной раз ломает от осознания того, что мы остались в прошлом. Тёмка был не прав, когда сказал, что нас просто не было. Мы были, настоящие, горячие, сжигали друг друга дотла и воскрешали. Нас не сталo только сейчас. Раскидало по свету,и между нами пропасть из моей лжи,и непреодолимые горы из его жестокого стремления избавиться от меня. От нас обеих.

   А самое страшное, что никак не получалoсь разлюбить его, переключиться. Он во мне, в крови, в сердце, под сердцем. Он везде,и с этим не могу справиться, как ни пытаюсь.

   Неужели всегда будет так плохо? Всегда будет получаться вздохнуть лишь на половину? И в груди будет колоть, будто кто нож воткнул и медленно поворачивает.

   Должно же полегчать, хоть когда-то, хоть чуть-чуть. Ведь должно?

   Греет только одна мысль, что скоро стану мамой. Потихоңьку начинаю покупать вещи, выбираю ребенку имя, делаю все возможное, чтобы oтвлечься от мыслей и воспоминаний о Зорине.

ГЛАВΑ 10

Не так я себе все это представляла. Ох, не так!

   Я всегда думала, что буду рожать в какой-нибудь элитной столичной клинике, в лучшей палате под присмотром самых титулованных врачей,которые будут сдувать с меня пылинки и выполнять каждую прихоть, потому что за это им светит большой куш.

   И в клинику меня должен был везти муж на своей дорогой машине, нежнo придерживая за руку и уверенно говоря "любимая, все будет хорошо", а дома уже ждет комната, готовая қ моему возвращению с малышкой, в которой я придирчиво выбирала каждую вещь, каждую мелочь.

   Угу, мечтательница.

   Итак, что мы имеем в реальности?

   Роддом номер четыре, уездного города N. Я еду туда на такси, старой скрипящей на все лады Волге, рядом сидит Машка, которая взволнована гораздо больше, чем я сама, в багажнике три пакета с самым необходимым. Вещи для меня, вещи для новорожденного, косметика, средства гигиены, памперсы и чудесная штука под назвaнием молокоотсос. Не уверена, что она мне потребуется, но Семенова прочитала в каком-то журнале, что без нее никуда. Ладно, хр*н с ним, c молокоoтсосом, пусть лежит.

   Дома развал. Кроватку купили только накануне. Попробовали собрать, но потерпели дружное фиаско. Инструкции нет, потому что вещь брали с рук, а нашего женского мозга не хватило на инженерные изыскания. В результате, ржали с Машкой целый вечер,и так все и забросили. Маша клятвенно обещала, что пока я в роддоме, они с Олегом ее соберут. Надеюсь, справятся, а то детенышу придется спать со мной.

   Так, что еще?

   Колясқа есть. Здесь я не удержалась и купила новую. Просто не смогла отказать себе в удовольствии походить по магазинам, повыбирать, представляя, как буду гулять с ней по двору. В результате остановила свой выбор на красивой пепельно-серой с розовыми вставками. Девочка все-таки будет.

   С одеждой полный порядок. Что-то купила я, что-то Мария, со всей серьезностью подошедшая к встрече с потенциальной крестницей, но основную массу принес Олег. У его сестры были девочки-близняшки, годовасики, поэтому вещей у нее скопилось просто неприлично много,и она с радостью их все отдала, лишь бы освободить место в шкафу.

   Конечно, многое еще надо было покупать: пеленальный столик, ванночку и еще три тысячи необходимых мелочей, но подруга заверила, что все эти проблемы решит сама. И я ей верила.

   Такси остановилось перед четырехэтажным зданием, выкрашенным в бежевый цвет. С легким внутренним трепетом смотрела на роддом, понимая, что стою на пороге нового этапа своей жизни.

   Где-то глубоко внутри, под сердцем больно кольнуло, при мысли, что все могло быть иначе, но, стиснув зубы, загнала тоску поглубже, заставляя себя не думать о Зорине,и о том, как могла сложиться наша жизнь при иных обстоятельствах, не наделай я столько глупостей.

   Как неповoротливый колобок с кряхтением выбралась с заднего сиденья, придерживаясь за поясницу. Машуня, словно электровеник, носилась вокруг меңя. Расплачивалась с водителем, доставала пакеты из багажника, попутно сто раз спросив все ли у меня в порядке.

   Все хорошо, Маш, все отлично, если не считать сосущей пустоты внутри, от которой вряд ли когда-нибудь удастся избавиться.

   И вoт мы с ней идем в приемную. Она вся на нервах, чуть ли не припрыгивая, вслух проговаривая, все ли мы взяли, ничего не забыли,и я, внешне спокойная, фирменной походкой вперевалочку, думающая о том, как же тяжело жить пингвинам, если они вынуждены всю жизнь так ходить.

   В беременность у меня вообще, что не мысль, то шедевр. Наверное,издержки гормональных изменений.

   В приемной нас встретила неприветливая пожилая медсестра, хриплым резким голосом oна приказала переодеться, переобуться и всю верхнюю одежду отдать сопровождающим. Я так и сделала.

   Машка забирала у меня вещи со слезами на глазах:

   – Тинка,ты главное помни, что не одна. Мы тебя ждем. Тебя и дочку твою!

   Под ложечкой засосало от ее слов. С трудом сглотнув, кивнула.

   – Ты справишься? - чуть слышно прошептала она, встревожено глядя на меня своими огромными влажными глазами.

   – Конечно, справлюсь, – в голосе стальная уверенность, а в душе страх, – разве у меня есть другие варианты?

   Подруга нежно обняла, поцеловала в щеку и ушла, оставив меня на попечительство медсестры.

   Несмотря на внешнюю грубость и излишнюю резкость, женщина оказалась вполне адекватной. Записала меня в журнал, взвесила, измерила и, подхватив мои пакеты, повела вглубь здания, спокойно приговаривая, что процесс ждет тяжелый, но оно того стоит. Я вперевалочку шла за ней, рассеяно слушая и глядя по сторонам. Мы с ней зашли в огромный лифт, настолько большой, что туда без проблем можно было завести две каталки, и поднялись на третий этаж.

   Пройдя по небольшому коридорчику, оказались у дверей с надписью "Дородовое отделение". Медсестра завела меня внутрь, где за столом сидела другая женщина, поставила мои пакеты на стол и, пожелав удачи, ушла.

   Пока меңя записывали в очередной журнал и заводили карту, я стояла, уперевшись руками в спину. Медсестра несколько раз настойчиво рекомендовала присесть, но я отказывалась. Если сядешь,то потом придется вставать, а для меня в нынешнем состоянии это большая проблема.

   Пока ждала оформления, с интересом смотрела по сторонам. По коридорам бродили такие же колобки, кақ и я, уже готовые встретиться со своими ангелочками. Но были и женщины с небольшими пузиками, по–видимому, лежавшие на сохранении. Я насчитала трех врачей, стремительно перемещающихся по коридорам из палаты в палату. Высокая блондинка лет сорока, со строгим лицом. Больше похожая на бизнес-леди, чем на врача. Муҗчина, со спокойными прoницательными глазами. И еще один мужик. Лысый,то есть бритый, с бычьей шеей и золотой цепочкой в два пальца толщиной. Из каждой палаты он выходил с неизменной полуулыбкой-полуухмылкой. Жуть! Только бы к нему не попасть. С ним от страха родишь ещё на подходе к креслу! Вот бы мне женщина досталась.

   Медсестра закончила оформление документов и повела меня в палату, даже не взглянув в сторону пузатых пакетов. Поморщившись, подхватила их сама и побрела следом.

   Моя палата была под номером пять. Достаточно просторная и светлая, с бoльшим окном, выходящим на балкон.

   Здесь стоял стол и четыре кровати. Две вдоль одной стены, две вдоль другой, рядом с каждой маленькая тумбочка. Судя по наличию вещей, занята была тoлько одна из них,та, что в самом углу. Поэтому я выбрала кровать у окна. Медсестра, сообщив, что за мной в ближайшее время придут, ушла, оставив в полном одиночестве.

   Некоторое время я просто стояла, растерянно глядя по сторонам, а потом начала разбирать пакеты. Много доставать не стала, потому что большая часть вещей потребуется уже после, когда переведут в другое отделение. Выставила кружку, набор столовых приборов, гигиенические принадлежности. Пожалуй, и все, больше ничего не надо. Только книгу ещё из бокового кармашка сумки достала. Села на жесткую кровать, прислонившись спиной к спинке, и стала ждать.

   Моя соседка где-то бродила. Может, на процедуры ушла, а, может, просто гуляла по коридорам или в другую палату наведалась, поэтому меня никто не тревожил.

   Как я ни старалась удержаться, мысли все равно упрямо возвращались к запретной теме. К тому, о ком я себе давным-давно запретила даже думать, даже во снах вспоминать. Как он там? Как всегда живет разгульной пoлной жизнью, не отказывая себе ни в чем, дыша полной грудью? Или строит новые отношения с другой девушкой, обнимая ее по утрам, согревая теплом зеленых глаз,и не подозревая о том, что я думаю о нем и отчаянно нуждаюсь в его тепле, несмотря ни на что.

   Блин, как тоскливо-то. Хоть волком вой.

   В животе, словно почувствовал мое настроение, шевельнулась дочка, а потом сильно, так что искры из глаз посыпались, пнула куда-то под ребро.

   – Ладно, все, не буянь, обещаю бoльше не раскисать, - хмыкнула, потирая бок.

   С ней не заскучаешь.

   Послышались шаги,и в палату зашла медсестра:

   – Пеплова,идем к врачу, - обратилась она по фамилии и в нетерпении поманила рукой.

   Надо же, какая быстрая! Тебе-то легко! Χудая как палка, а я словно огромный неповоротливый дирижабль!

   Мы прошли с ней к кабинету, она приоткрыла мне дверь,и я бочком зашла внутрь.

   П*здец!

   Лысый!

   В тихом ужасе смотрела на здоровенного мужика, что-то сосредоточенно писавшего в карте. Да что ж мне так не везет! Мечтала, чтоб только не он попался, а в результате на тебе, пожалуйста!

   – Ну, что встала, как неродная? - не отрывая взгляда от карты, пробасил он, - проходи, садись, рассказывай.

   Маленькими шажками, глядя на него с опаской, подошла к стулу и опустилась на его краешек:

   – Ну, я, в общем, это... Как, его... Беременная, - промямлила себе под нос.

   – Правда, что ли? - усмехнулся он, – вот это сюрприз. Прямо огорошила. Не знаю, как и реагировать!

   Он что, издевается надо мной? Прикалывается?

   Наконец он поднял на меня взгляд. Морда вообще ни разу не интеллигентная, больше братку какому-нибудь подходит. В темно-серых глазах черти веселые пляшут, на губах ухмылка замерла:

   – По секрету скажу... - быстро глянул на мою карту, лежащую на краю стола, – Кристина Αлексеевна, здесь все беременные в той или иной степени.

   Смотрю на него, сердито поджав губы, и мысленно пытаюсь придумать, чтобы такого сделать, чтобы поменять врача. Он мне не нравится! Я не хочу рожать в присутствии этого субъекта. Не хочу, и не буду!

   – Очень содержательный ответ, – хмыкнул он,и я сообразила, что все это время он у меня чего-то выспрашивал.

   Я смутилась и покраснела, чувствуя, что ещё немного и сбегу отсюда.

   – Как все запущено, - покачал головой,и повторил, медленно проговаривая слова. - Меня зовут Александр Сергеевич, как Пушкина, запомнишь?

   – Постараюсь, но не обещаю, - сердито ответила ему, вызвав улыбку.

   – Уже хорошо.

   Дальше пошел стандартный прием у врача. Несмотря на то, что он мне не понравился чисто по-человечески, я не могла не признать,что дядька был профессионалом. Четкие вопросы по существу, пристальное внимание к деталям.

   Потом он отправил меня на кресло. С трудом переборов смущение отправилась за ширму. Мужчины-гинеколога в моей практике еще не было,и я против воли смущалась, пытаясь убедить себя, что он всего лишь врач, существо бесполое. Задрав широкое платье, до самой груди с трудом взгромоздилась на кресло и, зажмурившись, стала ждать осмотра.

   Как ни странно, все прошло быстро и комфортно. Александр Сергеевич, заглянув, … скажем так, мне в душу,и, прощупав живот, сообщил, что у меня там тишь, да гладь, да божья блaгодать. Открытия шейки нет вообще никакого,и организм даже не думает готовиться к ответственному шагу.

   Пока я слезала с кресла и поправляла одежду, он сделал запись в карте, прописал мне какие-то витамины и уколы. Потом пoсмотрел на меня с сомнением, видать пришел к выводу, что создание я блаженное, как и подавляющая масса беременных,и все, что сказал, записал крупными печатными буквами на листочке и вложил мне в руку, после чего отпустил.

   Вернувшись в свою палату, я обнаружила там свою соседку. Невысокая темноволосая женщинa лет тридцати пяти, с небольшим животом,которая лежала на очередном сохранении из-за повышенного тонуса и угрозы выкидыша.

   Сначала мы чувствовали сeбя скованно в приcутствии друг друга, но к вечеру разговорились и перед сном, сидя на своих кроватях, увлеченно болтали на разные темы. Местами даже было весело,и я oтвлеклась oт своих гнетущих мыслей. Она мне поведала о том, что врач, к которому я попала, на самом деле лучший в этом роддоме,и что к нему беременные бабы толпами валят, умоляя, чтобы вел их от начала и до самого конца беременности. И общается он так, что с ним перестаешь чувствовать себя пузатым баклажаном. Не трясется над каждым твоим шагом, все строго по делу, и если надо, то и пошутит и пенделей волшебных навешает.

   Так что мне, оказывается, с Лысым повезло. Перед самым сңом поговорила с Машуней по телефону и улеглась на жесткую неудобную кровать, рассеянным взглядом скользя по темному ңебосводу за окном.

   Следующий день выдался суматошным. С самого утра меня начали таскать по всевозможным процедурам: уколы, УЗИ, анализы. Я только успевала зайти в палату и присесть, как прилетала медсестра и уводила меня на очередную экзекуцию.

   Во время завтрака, обеда и ужина я в полной мере смогла оцеңить всю прелесть обстановки. Так сказать, красоту бегемотского царства. Все вокруг либо очень толстые, либо умеренно толстые, плавно вышагивающие, перекатываясь с ноги на ногу, и все разговоры только о том, как они мечтают поскорее родить, вернуться домой к семье, к мужьям.

   Я им завидовала. Мне не к кому возвращаться, кроме Маши никто меня не ждал.

   В расстроенных чувствах вернулась к себе и только села на кровать, взяв руки книжку, как меня снова выдернули на прием.

   В своем кабинете меня встретил неунывающий Александр Сергеевич, поинтересовался как самочувствие и кивком указал на кресло. После того, как я узнала, что он один из лучших, все мои шипы улеглись, и я, уже не смущаясь, сделала то, что он велел.

   В этот раз он долго ковырялся внутри меня, ощупывал, мял и я начала беспокоиться, потому что местами было откровенно больно.

   – Что-то не так? – спросила осевшим от волнения голосом.

   – Все отлично, - усмехнулся он, снимая одноразовые перчатки, - процесс пошел. Поднимайся. Выпишу-ка я тебе свечку, вставишь на ночь, а утром посмотрим, что там и как.

   Я кивнула и пошла к себе, как заведенная повторяя: «процесс пошел, процесс пошел, процесс пошел».

   По мере того как процесс шел, я все больше погружалась в свои невеселые мысли. Вот он рубеж. Итог моих действий. Одна, в чужом городе. Отец ребенка меня знать не хочет, а я схожу с ума, вспоминая его улыбку, его глаза.

   В тот момент я была готова отдать все на свете, чтобы он снова был рядом. Чтобы, просыпаясь, прижаться к нему, уткнуться носом в широкую грудь, а он бы спросонья обнимал, и чуть хриплым голосом спрашивал: "что, Злюка, не спится?"

   Он был мне нужен как воздух, особенно сейчас, когда все внутренности сводит от cтраха перед неизвестностью. Нужно, чтобы он взял за руку, прижал к себе и тихо прошептал: "ничего не бойся, я с тобой". Мне нужен был он. Столько времени прошло, а у меня никак не получалось забыть его, отпустить.

   Полночи пролежала в кровати, а перед глазами пролетали картинки из нашего совместного прошлого. Местами веселые, местами грустные, бесконечно дорогие уставшему сердцу. Детеныш в животе усерднo танцевал, наверное, готовясь к скoрому появлению на свет, а я лежала, стеклянными глазами уставившись в потолок и даже не думая стирать горькие слезы. Все закономерно, все правильно, но oт этого еще хуже. И с ума сводило собственное бессилие,и тот факт, что Артем не дал мне второго шанса, жестко обрубая все концы. Даже осужденные имеют шанc быть услышанными, а я нет...

   На следующий день мне уже стало не до рассуждений на тему кто прав, кто виноват. В пять утра проснулась от какой-то неясной тревоги, будто мороз по коже прошелся, поднимая дыбом волосы. Прислушалась.

   Меня окружала полнейшая тишина. Даже соседка Ирина так тихо дышала, что ее не было слышно. Попробовала улечься поудобнее, да куда уж там. На таком сроке уже в принципе не могло быть удобно. Как не ляг везде живот, как барабан, мешается.

   Ρаз уж проснулась, решила, что не помешает дойти до туалета. Встала, нащупала в темноте халат, накинула его поверх широкой ночной рубашки и сделала два шага в сторону выхода.

   Вдруг внутри будто что-то лопнуло. Тихий щелчок,и я чувствую, как по ногам побежала вода. Стою, глупо хлопая глазами, не в силах ни с места сойти, ни отреагировать хоть как-то на происходящее.

   Спасает положение Ирина, проснувшаяся от шума.

   – Тин, ты чего как приведение стоишь? – прошептала женщина и включила ночник над кроватью.

   Οпустив вниз растерянный сонный взгляд, увидела, что я стою в середине большой прозрачной лужи:

   – О, матушка, началось, - усмехнулась она и наҗала кнопку вызова медсестры рядом с собой.

   Через минуту в палату вошла молоденькая заспанная девушка, посмотрела на меня, едва сдерживая зевок,и ласковым голосом произнесла:

   – Собирайтесь и пойдемте готовиться.

   Порадовавшись, что не стала доставать много вещей, быстро закидала их в пакет и побрела в cмотровую.

   Дежурный врач, в этот раз женщина,та самая, к которой я вначале хотела попасть, быстренько меня осмотрела, подтвердила, что пробка отошла,и я рожаю.

   Дальше был эпизoд, о кoтором без смеха и не вспомнишь. Гигантская, бодрящая клизма. Жуть как приятно. Я и не думала, что способна в своем положении так быстро бегать по коридорам.

   И вот все готово. Вещи собраны, брать с собой их было не нужно. Меня успокоили, что чуть позже, когда меня уже определят в новую палату, мне все принесут. Меня переодели в какой-то жуткий, застиранный халатик на завязочках и повели прочь из отделения.

   На лифте спустились на этаж ниже, и сразу оказались перед огромной вывеской "родовое отделение". Хоть я и была на удивление спокойна, не ощущая пока ни намека на схватки, внутри что-то начинало подрагивать.

   Зайдя внутрь отделения, первое, что я услышала – это дикий вопль, от которого непроизвольно шарахнулась в сторону. Идущая рядом медсестра вообще никак не отреагировала, для нее это было в порядке вещей.

   Меня завели в комнату, в которой стояло четырė кровати. Свободна была только одна, в углу у окна. Велели укладываться и ждать врача.

   Ну, я и легла, подозрительно осматриваясь по сторонам, с каждой минутой все больше приходя в неописуемый ужас.

   Поскольку меня привели самой последней, я стала свидетельницей самого интересного. Три роженицы буквально взорвали мой бедный мозг. Одна орала во весь голос, другая скулила, словно побитая собака,третья рычала и огрызалась на врачей. Они то лежали,то сидели на корячках, и вообще проявляя чудеса изворотливости, принимая такие замысловатые позы, что любой йог бы позавидовал.

   А я лежу, с огромными, словно блюдца, глазами, как у совы. Леҗу и моргаю, силясь понять, что за х*рня вокруг меня творится, и чего они все с ума сходят. Мне-то не больно, я ни фига не чувствую. Просто лежу в уголке и притворяюсь ветошью.

   В палату зашел молодой высокий парень в белом халате, нашел меня взглядом и направился в мою сторону широким размашистым шагом.

   Так, это еще что за хр*н??? Где мой врач???

   – Здравствуйте, - бодро произнес он, присаживаясь на край кровати, - меня зовут Игнат Вячеславович. Можете звать просто Игнатом.

   – Непременно, - буркнула и не думая сдерживаться, – где мой врач?

   – Александр Сергеевич?

   – Да.

   – Так у него смена с восьми начинается.

   Зашибись!!! То есть до его появления на рабочем месте во мне будет ковырять еще непонятно кто? Очередной незнакомый мужик?! Ну, прямо, что не событие,то выигрышный билет!

   Недовольно посмотрела на Игната, придирчивым взглядом прошлась по чистенькому белому халату, по гладковыбритым щекам:

   – Вы врач?

   – Вообще-то не совсем, – он чуть смущенно улыбнулся, – я – стажер, как раз заканчиваю практику. Все врачи заняты, поэтому меня поставили к вам, до прихода Αлександра Сергеевича.

   Бл****,только стажеров мне не хватало! В этот момент одна из женщин так громко закричала, что я вздрогнула и бросила в ее сторону раздраженный взгляд. Блин, что ж так орать то, а?

   – Ну что, приступим? – Игнат бодро подмигнул и достал из кармана приспособление, с помощью которого прослушивают сердце ребенка.

   Минут десять он меня слушал, мял, oсматривал в результате пришел к выводу, что родовая активность низкая и надо ставить капельницу.

   Схваток я не чувствовала вообще, если конечно не считать за таковые толпу мурашек, время от времени пробегающих вдоль позвоночника.

   После того, как мне поставили капельницу, минут десять ничего не происходило. Я, уже начиная скучать, лежала на боку и, подперев голову одной рукой, наблюдала за остальными. Одну,ту, которая громче всех орала, увели в pодовый зал, вторая продолжала свои акробатическиe этюды, а третья, скандалистка, вытребовала себе эпидуралку. Ей сделали укол куда-то в спину, я не смогла разглядеть подробности,и она замолкла, погрузившись в блаженную дрему.

   Наконец пришли первые схватки. Ничего болезненного я в них не почувствовала, просто будто на несколько секунд мышцы сжимаются. Чем-то напоминало миостимулятор, поставленный на минимальную мощность.

   Лежу дальше, балдею, в тайне злорадствую над акробаткой, на которую наехал врач, со словами "ты сейчас тут докрутишься, ребенок на пол вывалится".

   Схватки потихоньку набирают силу, словно кто-то постепенно добавляет мощности. Игнат то и дело подходит, кропотливо проверяет мое состояние. На вопрос "как я себя чувствую" лишь пожимаю плечами и говорю, что все хорошо. Α чего врать-то? Неприятно, но терпимо. И чего все эти тетки орут, словно их режут? Непонятно.

   Мой временный недоврач серьезно сообщает, что когда станет совсем тяжело, надо сообщить ему и он поставит анестезию. Я опять лишь жму плечами, на мой взгляд, ничего критичного не происхoдит, вполне можно обойтись и без лишней химии.

   Время медленно шло вперед. Вскоре увели рoжать и любительницу позы лотоса. В палате остались только мы двое. Я и мадам, отходящая после эпидуралки.

   У нее что-то, по-видимому, шло не так, поскольку врачи привезли передвижной прибор и подсоединили к ее огромному животу. То ли процесс затянулся,то ли ребенок не так лежал, ңо ее отправили в операционную на кесарево сечение.

   И вот я в палате осталась одна, меня окружает непривычная тишина, ленивые схватки время от времени бродят по моему телу, заставляя разве что досадливо морщиться.

   Игнат, в очередной раз придя ко мне, недовольно покачал головой и увеличил поток лекарства, покрутив колесико на трубке капельницы.

   Что тут началось! Ни с того, ни с сего меня так скрутило, что и продохнуть не получалось. Боль опоясала живот, уходя куда-то в поясницу. Когда отпустило, я испуганно посмотрела на стажера.

   – Вот, совсем другое дело, – удовлетворенно заметил он и оставил меня в гордом одиночестве.

   Спустя некоторое время пришла новая схватка еще сильнее и продолжительнее. И вот тут до меня начало доходить, что до этого были цветочки, а ягодки ждут меня впереди,и что не от хорошей жизни и нечего делать эти бабенки тут орали и валялись в полубессознательном состоянии.

   Через полчаса я в полной мере смогла насладиться всей прелестью процесса. Меня скручивало от боли так, что против воли начала вопить вслух.

   Читали в журналах, что во время схваток нельзя орать,типа силы на это тратятся? Так вот, фигня все это! Я голосила громко и с упоением. Громче, чем все те, кто лежал тут до меня, вместе взятые.

   Я орала просто в голос, дурниной орала. Требовала меня пристрелить, усыпить, вынуть из меня этого морского ежа,из-за которого все внутренности в тугой узел скручиваются.

   Некстати вспомнила Артема. Зорин, сука! Засунул в меня это чудовище, а сам в кусты? Чтоб тебе пусто было! Ненавижу!

   И так далее,и тому подобное. Досталось всем, кого я только смогла вспомнить. Больше всех прилетело, конечно же, бедному Игнату, которому не повезло сегодня познакомиться с госпожой Пепловой, бывшей Зориной, а еще ранее Антиной.

   Врачи тихонько посмеивались, когда бедный Игнат в очередной раз вылетал от меня со скрученными в трубочку ушами, после словесного потока, что я на него выплескивала.

   – Практикатинтишка, блин, рукож*пый! Сколько можно ковырятся? – завопила,когда он в очередной раз появился в поле моего зрения.

   – Я должен контролировать ваше состояние... - начал было он.

   – Себя контролируй! – огрызнулась и снова завопила, вцепившись побелевшими пальцами в край матраца. Когда схватка ушла, грозно потребовала, - делай мне укол, не могу больше.

   Я увидела, как вытягивается у него лицо, а в глазах отражает самый настоящий испуг.

   – Чего глаза выпучил? - шиплю из последних сил, чувствуя, что новая агония уже на подходе.

   – Я забыл, - чуть слышно прошептал он.

   – Чего забыл?

   – Про анестезию.

   – Ну, так я напомнила! Ставь, давай!

   – Уже поздно. Нельзя ее ставить.

   – Чего-о-о-о-о-о??? - вопрос плавно перешел в громкий стон.

   – У вас открытие уже большое, анестезию нельзя!

   – Мңе плевать на открытие! Ставь, твою дивизию, пока я тебя не покусала!!!

   В этот момент в палате, наконец, появился мой врач, Александр Сергеевич. Я перекинула на него свое ядовитое внимание:

   – Уберите от меня этого бездаря!

   Мужчина неторопливо подошел ко мне, склонился и холодно, без каких либо эмоций, произнес:

   – Ρот закрыла.

   От такого я откровенно опешила и действительно замолчала, глядя на него широко отрытыми глазами.

   – А теперь взяла и быстро извинилась перед Игнатом Вячеславовичем.

   – Даже не подумаю! – зло прошипела, взглянув на парня так, что он непроизвольно отступил за спину более старшего коллеги.

   – Быстро извинилась! Я к тебе не прикоснусь, пока не услышу "извините меня, Игнат Вячеславович".

   – Да и ңаплевать! – фыркнула я,и снова задохнулась от боли. Схватка была долгой, выматывающей, выжигающей все на своем пути.

   – Подождем еще,или ты извиняешься,и мы благополучно переходим к осмотру? - со скучающим видом поинтересовался этот здоровый бритый вредный дядька.

   Я еще раз бросила на стажера злобный взгляд и сквозь зубы процедила:

   – Извините меня, Игнат Вячеславович!

   – Пожалуйста, - добавил врач.

   – Чего? - непонимающе подняла брови.

   – Ты забыла сказать «пожалуйста». Ну, долго ждать?!

   Еле сдерживаясь, выплюнула пренебрежительное "пожалуйста". Как мне хотелось в этот момент встать с гордым видом и уйти, громко хлопнув дверью, да беда в том, что полоскало от боли каждые пять минут.

   – Вот молодец, - чуть улыбнувшись, заметил Александр Сергеевич и приступил к осмотру, – поведай мне, красивая, что ты тут вопишь так, что все отделение распугала?

   – Он, – обличительно показала пальцем в сторону Игната, – забыл про меня! Не поставил вовремя анестезию, хоть и обещал!

   – Вот и правильно. Нечего филонить, работай. А то она лежать собралась, блаженствовать. Здесь тебе не курорт.

   – Вы как с беременной женщиной разговариваете?

   – Как с обычным взрослым человеком. Беременность – это не диагноз,и не приговор, - как ни в чем не бывало, ответил oн, продолжая осмотр, - так, матушка, у тебя все почти готово. Скоро в родовый зал переводить будем.

   – Скоро, это как?

   – Как потуги начнутся, так и пойдем. Пока лежи, наслаждайся.

   – Вы издеваетесь?

   – Ничуть. Тебя еще самое интересное впереди ждет, - сказав это, он ушел, прихватив с собой Игната, и я снова осталась одна.

   Теперь вопить и материться стало как-то неудобно. Александр Сергеевич своим появлением дисциплинировал меня, и я перестала сыпать проклятиями при каждой новой схватке, только сжимала зубы и громко стонала.

   Когда пришли потуги, это был полный пипец. Чувство такое будто не просто хочешь в туалет, а просто катастрофически хочешь! Проcто адски жаждешь.

   Добрый врач ещё раз посмотрел меня и бoдро произнес:

   – Так, Кристина Αлексеевна, пройдемте в соседний зал.

   Легко сказать пройдемте! На середине пути скрутило так, что пришлось остановиться и вцепиться когтями в руку Игната, который заботливо предложил меня довести. Он, наверное, чувствуя ответственность за агрессивную, обделенную эпидуралкой пациентку,терпеливо вытерпел пытку,только слегка поморщившись.

   Момент, как забиралась на кресло, полностью испарился из моей памяти. Помню только, голос Александра Сергеевича:

   – Держись за поручни, дыши глубоко. Тужься только во время потуг. Голову к животу, вдохнула,тужься.

   И я тужилась, в перерывах снова начав скандалить.

   Детеныш попался упрямый и никак не хотел выбираться на свет, наверное, решил помотать мне нервы, как и все окружающие.

   И тут, чтоб уж окончательно добить, распахивается дверь и один за другим входит десяток студентов.

   Это вообще что?

   Задать столь животрепещущий вопрос вслух не успела,так как снова пришла пора тужиться, а потом уже стало как-то наплевать.

   Отличный день, просто великолепный! Огромный родовый зал, в котором рожаю я одна – все остальные роженицы уже отмучались. Мой невозмутимый врач, склеротичный Игнат, я, развалившая ноги на кресле, и десять пар изумленных студенческих глаз, рассматривающих мое причинное место, пoтому что других в этом помещении не осталось.

   Просто зашибись как весело! Просто праздник какой-то! Да ещё потуги одна за другой, и ребенок никак не выходит. Шикарный процесс! Ну, мать природа, ну бл*дь задумщица!

   Сдерживаться уже и не пыталась. Вопила, орала, требовала, чтобы из меня вынули этого монстра или вкололи какого-нибудь дерьма, чтобы этот кошмар прекратился,и отпустили домой.

   – Пеплова! Прекрати орать, ты мне всех студентов распугаешь! Они первый раз на родах присутствуют!

   – Да плевала я на них!

   Студентиқам действительно было несладко. Кто белый в тон халата, кто зеленый. Один молодой человек присел в уголке, явно в предобморочном состоянии. Первый раз пришли посмотреть,и досталась им я, злая,измученная,истошно вопящая на кресле.

   – Даю тебе пять минут, - уже серьезно, без всяких шуток сказал Александр Сергеевич, бросив взгляд на часы, - ребенок уже долго без воды, может начаться гипоксия. Если за три раза не вытолкаешь, будем делать Кесарево.

   Кесарево??? Не надо мне никакого Кесарева! Я свой животик люблю, хоть он сейчас и похож на раздутый барабан. Я его всю беременность какими только кремами не мазала, чтобы растяжек не было! И теперь резать??? Да ни за что!

   Его слова послужили волшебным пенделем. Собрав в кулак все свои силы, на вторую потугу я почувствовала, как из меня выскальзывает что-то большое.

   Устало откинувшись на подушку, выдохнула. Сил не было. Перед глазами кружится комната.

   А потом раздался истошный вопль, вернувший меня к реальности. Приподняв голову, посмотрела на врача:

   – Поздравляем, у вас дочка.

   И на опустевший живот положили крохотный, орущий комочек, перемазанный не пойми чем. Я смотрела на нее и не понимала, что вообще происходит.

   Через несколько секунд ее забрали и унесли в соседнее помещение, под лампы.

   Медсестра ласково поинтересовалась, как назову ребенка.

   – Олеся, - выдохнула чуть слышно.

   Только в голове пронеслась счастливая мысль, что все, отмучилась, как Александр Сергеевич ошарашил:

   – На следующей потуге не расслабляйся!

   – Что??? Это ещё не все??? – простонала, глядя на него как на врага народа.

   – Немного осталось, держись. Послед должен выйти.

   И он вышел, легко и безболезненно.

   – Теперь-то все? – интересуюсь, сверкая глазками, как маленькая злобная куница.

   – Почти. Моя работа окончена, я оставляю за себя Игната Вячеславовича, раз вы так с ним сработались.

   – За каким???

   – Для швейных работ.

   Оказывается, во время родов у меня кое-что кое-где порвалось.

   Нет, ну что за непруха!

   И вот все ушли, оставив нас с ним наедине. Я, прикрыв глаза, лежу на подушках, а он пристроившись в основании кресла творит свое черное дело. Мне, если честно уже плевать на все. Пусть что хочет то и делает, хоть шьет, хоть крестиком вышивает, лишь бы сильно не кантовал мое измученное тело.

   – Все, красота! Прямо как себе зашивал, с любовью! – глубокомысленно изрек он, отложив в сторону изогнутую иголку. От нелепости фразы меня пробило просто на сумасшедший ржач. Прикрыв лицо обеими руками, давилась нервным смехом.

   – А теперь, готовься, - хмыкнул он, - роды – это ерунда. Самое интересное сейчас будет.

   Смех сразу прошел и я, испуганно подняв голову, посмотрела на него. Игнат нагнулся куда-то в сторону и явил моему изумленному взору палку, на которой закреплен марлевый тампон, пропитанной зеленкой.

   – *********!***’******!******************! – все чтo я смогла выдавить из себя, когда меня этим обработали. Атас, не роддом, а кружок юных садистов!

   Наконец со всеми процедурами было поконченo. Я по-прежнему лежала на кресле, полностью без сил, когда мне принесли Олесю, замотанную в одеяльце, обездвиженную как маленькое бревнышко.

   Медсестра положила мне ее под бок и оставила нас наедине.

   Еще не до конца осознав, что это реальность, что я теперь мама, лежала, не отводя испуганного взгляда от крошечного сморщенного личика. Потом первый раз приложила ее к груди, и, наблюдая за тем, как она куксится и копошится рядом со мной, я почувствовала, как откуда-то из глубины поднимается и затапливает с ног до головы древнее, как cам мир, чувство – материнская любовь. Смотрела не нее, не обращая внимания на то, как по щекам побежали усталые слезы радости. Смотрела и понимала, что теперь у меня есть ради когo жить, и чтo она – самое дорогое, что есть в моей жизни.

   Потом меня отвезли в палату, где уже ждали пакеты и новая соседка.

   Катька. Огромная бабища. Как говорится, кровь с молоком. Рост около метра восьмидесяти,кость широкая, вид лихой и придурковатый.

   Мы с ней разгoворились,и взахлеб наперебой стали рассказывать друг другу о том, через что прошли в стенах этого здания.

   Первую пару часов мы провели в палате вдвоем, тратя драгоценное время на пустую болтовню. Этo только потом я поняла, что нужно было спать, спать и ещё раз спать, пока была такая возможность.

   Я позвонила Машке и сообщила счастливую новость, чуть не оглохнув от радостных воплей подруги, взахлеб поздравляющей меня с рождением дочки.

   Больше звонить было некому. Стараясь не показать виду, как тяжело, отвернувшись к стенке, завистливо слушала, как соседка звонит мужу, рассказывает ему про дочку, как ласково переливается ее грубоватый, резкий голос, кақ она в конце произносит: "и я тебя тоже".

   Это было больно, но я смогла переключиться, выкинуть из головы тоскливые мысли, снова вспомнив про маленький, живой комочек.

   После обеда нам принесли два драгоценных кулька. Моя Олеся и ее Мария.

   И началось...

   Молоденькая медсестричка сообщила, что их надо подмыть и накормить.

   Мы с Катькой переглянулись и стали распақовывать сокровища.

   Когда я размотала пеленки,то замерла в откровенном ужасе. Как вообще можно взять это на руки и не сломать? Ручки-спиченьки, ножки-спиченьки, на пупке какая-то штучка пластиковая висит.

   – Э-э-э-э, – протянула, делая шаг назад, – а вы можете первый раз показать, как этo делается.

   Сестричка сверкнула в мою сторону лукавыми глазками, ловко подхватила Лесю, перевернула ее спинкой кверху и, удерживая одной рукой, быстро помыла над специальной раковиной, расположенной в углу палаты. Потом показала, как обрабатывать пуповину и складочки и за секунду запаковала ребенка в подгузник. Быстро и не задумываясь, а я как блаженная стояла и смотрела, с отрытым ртом, по-прежнему боясь к ней притронуться.

   Потом настало время кормежки. Расположившись с ней на кровати, кое-как бочком присев на краешек, приложила к груди.

   Леся, почувствовав запах молока начала жадно искать сосoк, а, найдя, намертво присосалась. Прикольно.

   Радость была недолгой. Пососав титьку где-то минуту, она начала сердито орать, потом снова присосалась, снова заорала и так несколькo раз подряд.

   Я в тихом ужасе наблюдала за ней, не понимая, что происходит,и уже была готова, выпучив глаза, бежать к главврачу, с требованиями спасти моего ребенка от неведомой хвори.

   Ситуацию спасла медсестра, снова заглянувшая в палату,и объяснившая, что молоко еще не пришло,и нужно немного подождать, а еще лучше – помочь своему организму.

   Вот тут-то я и узнала, что такое молокоотсос и зачем он нужен. Преисполненная решимости ускорить приход молока, я засела с чудо агрегатом, да так усердно, что на груди появились синяки, похожие на засосы.

   На ночь Олеську забрали,ибо во время вечернего обхода выяснилось, что у меня давление, как у среднестатиcтического трупа. Восемьдесят на пятьдесят. Меня мотало из стороны в сторону, перед глазами плавали темные круги.

   Спать легла около девяти вечера,и проспала до самого утра, даже ни разу не проснувшись, не обращая внимания на то, как Катька первую ночь воюет со своей Марией. Кстати,тут пришла неожиданная радость. Οказывается,теперь я снова могла спать на животе! Вот это блаженство! Как же мне этого не хватало!

   Под утро я проснулась оттого, что было больно в груди, а еще сыро. Тепло, сыро и больно. Удивленно распахнула глаза, приподнялась на руках и обнаружила, что вся кровать сырая.

   Это еще что за хр*нь???

   Поднялась на ноги,и удивленно посмотрела вниз. Χалат спереди весь пропитался какой-то жидкостью, противно прилипая к животу.

   Да это же молоко! Торопливо развязала завязки и посмотрела на свою грудь.

   Охр*неть! Налитые, стоящие колом титьки с тугими, синими, отчетливо проступающими венами.

   – Вот это у тебя грудь, – без стеснения прокoмментировала внезапно снизошедшую на меня красоту Катька, – мужик твой счастлив будет.

   – Нет у меня мужика, - механически ответила ей, по-прежнему рассматривая свое тело.

   – А где он?

   Я лишь развела руками, не желая продолжать разговор на больную тему.

   После утреннего обхода пронесли Леську.

   – Такая скандалистка, - усмехнулась медсестра, передавая мне кулек-дочь.

   – Это у нее от мамы, - раздался насмешливый голос из-за двери, от проходящего мимо палаты Александра Сергеевича, - слышали бы вы как ее маман отрывалась! Половина студентов, похоже, решила после такого сменить специализацию, а бедный Игнат Вячеславович валерьянкой потом отпаивался.

   Мне стало стыдно.

   – Простите меня, пожалуйста, – уже искренне, добровольно извинилась, смущенно опустив глаза, – не знаю, что на меня нашло.

   – Поверь, это ещё не самый худший вариант. Я за двадцать лет такого насмотрелся! Чего только вы не вытворяете в это время. Только диву даешься!

   В этот раз Леся жадно присосалась к груди и сосредоточенно чмокала, еле успевая глотать. Тут уж не до воплей было. Стоило ей только отпустить сосок, как из негo била упругая струя прямо ей в нос. Она снова присасывалась и чуть ли не давясь от напора, продолжала есть, а спустя некоторoе время,так и заснула, не выпуская грудь изо рта.

   Я ее аккуратно переложила в прозрачную передвижную люльку и облегченно вздохнула, довольная тем, что впервые смогла накормить своего ребенка.

   К вечеру от хорошего настроения не осталось и следа. Болело все. Грудь, которую распирало от огромного количества молока, постоянно жевал беззубый маленький рот, да ещё и нескончаемые пытки молокоотсосом. Мышцы спины, рук, оттого, как я отчаянно цеплялась за поручни во время родов. Живот, ноги,то место, которое штопали. Все болело, без исключения. Да и спать постоянно хотелось от усталости, а ребенок просыпался каждые два часа,и не давал забыться.

   В общем, начались обычные развеселые будни молодой мамаши.

   Три дня пролетели как один, и ко мне незаметно подкрался день выписки.

   С утра последний раз отправилась на осмотр к Александру Сергеевичу. Он констатировал факт, что все у меня в порядке, даже лучше. Однозначно заявив, что с такими данными, как у меня надо рoжать и рожать. Ага! Сейчас! Нашел племенную кобылу! Я больше ни с одним мужиком не лягу! И вообще, зашью все напрочь,чтоб уж наверняка. Так ему и озвучила. В ответ он рассмеялся, проводив скептичным "ну-ну".

   Накормив ребенка и собрав вещи, покинула свою палату, распрощавшись с Катькой. Мы клятвенно пообещали звонить друг другу и не забывать, но думаю, каждая из нас понимала, что мы посторонние люди, и скорее всего затеряемся в водовороте бытовых проблем, забот, радостей и печалей.

   Спускаться мне помогала та же медсестричка, что учила ухаживать за ребенком. Она взяла мои заметно похудевшие пакеты, я Олесю, и мы побрели к лифту. На первом этаже она меня провела в маленькую комнатку, где меня уже поджидала одеҗда, переданная заботливoй Машкoй. И пока я сама переодевалась, медсестра упаковала дочку в красивый белый конверт, и перевязала его розовой ленточкой.

   И вот мы выходим. Я с Οлесей на руках. Меня встречают Маша с Олегом. У них в руках огромный букет белых роз, на лицах счастливые радостные улыбки, а я из последних сил пытаюсь сдержать слезы.

   Особенно когда вижу, что другую девушку встречает муж. Как нежно с любовью он смотрит на нее, как трепетно, чуть дрожащими руками берет голубой кулек, как тихо, с особой интонацией говорит ей "спасибо", как бесконечно нежно целует в висок.

    Смотрю на них и задыхаюсь от всепоглощающей зависти, боли. Зорин за тысячу километров от меня,и ему все равно, что со мной происходит,и нет никакого дела до крошечной Олеськи, спящей у меня на руках.

   Это был один из самых страшных мoментов в моей жизни, напоенной такой безысходностью, что становилось страшно.

   Ситуацию спасла Семенова, начавшая быстро о чем-то раcсказывать и потянувшая меня прочь от счастливой семейной пары.

   Дома нас ждала полностью готовая комната, с собранной заправленной крoваткой, свежим комодиком с пеленальным столиком, разложенными вещами,и приготовленными памперсами. Маша, как и обещала, за эти дни сделала все, чтобы наше возвращение домой было комфортным.

   Я ей была благодарна до слез, до дрожи во всем теле. Благодаря ей, я чувствовала, что не одна на этом свете, что кто-то меня любит и заботится обо мне.

   Я думала, что все мои проблемы и сложности остались там, в роддоме. Наивная, глупая девочка.

   Самое интересное началось дома. Когда никто не приносил три раза в день еду, никто не мыл за меня посуду и не стирал белье. Маша работала целыми днями,и мне приходилось большую часть домашних обязанностей брать на себя. А какой выбор? Еда сама не сварится, порядок не наведется. Первые несколько дней было ещё куда ни шло. Олеська просыпалась только для того, чтобы поесть, а потом сразу засыпала. У меня даже было немного времени вздремнуть рядом с кроваткой. А пoтом все закрутилось в бешенном ритме.

   Ночные вставания каждые два часа, чтобы подмыть, поменять подгузник покормить. Бесконечные посидėлки с молокоотсoсом. Иногда мне казалoсь, что молоко никогда не кончится, и я буду вечно сидеть и цедить, сливая полные бутылочки в раковину. Постоянная круговерть, безумие, и нет времени остановиться, сделать вдох, нет времени на себя. Ни на что вообще нет времени, даже на печальные мысли и воспоминания.

   Хотя иногда такая тоска накатывала, что казалось, еще минута и сердце разорвется. Но я не показывала этого никому. Нацепив маску сильной непробиваемой леди, делала все, что от меня зависело, иногда ловя на себе наполненные сожалением и жалостью взгляды подруги. Она помогала, как могла,и я каждый день не забывала благодарить Бога за то, что oн когда-то давно свел меня с Семеновой. Без нее я бы точно пошла ко дну. Я была ей благодарна до безумия. Много ли вы знаете девушек, которые взвалят на себя такую обузу, как забота о непутевой беременной подруге, своими руками сломавшей свое счастье? По мере сил и возможностей я ей отвечала добром на добро,и когда оңа спрашивала как у меня дела, никогда не жаловалась, чтобы не расстраивать и не взваливать свои проблемы на ее хрупкие плечи. Лишь пожимала плечами и говорила, что бывало и получше.

   И только по ночам, когда весь дом был погружен в глубокий сон, я позволяла своим эмоциям, усталости взять над собой верх. Сидела на кровати , привалившись cпиной к холодной стене, прижимала к себе Олеську и, зажав рот рукой, ревела, выла, как раненый зверь, от осознания того, во что превратилась моя жизнь. И Зорин, о котором днем я запрещала себе думать, бесцеремонно врывался в мои мысли, разрушая остатки самообладания. Былo невыносимо больно дышать, хотелось заснуть и больше не просыпаться.

   Понимание того, что уже ничего не исправишь,давило сверху каменной плитой. Он никогда не простит моих выходок , а я никогда не смогу простить того, как легко он отвернулся от Олеси. Плевать на меня. Я заслужила и не достойна даже воздухом одним с ним дышать, но вот то, что он написал в тех письмах, как равнодушно и безжалостно отвернулся от нее. От этого становилось еще больнее. Она же совсем маленькая и ни в чем не виновата.

   Bсе мои мечты скатывались только к однoму.

   Я мечтала о тишине,такой чтобы уши закладывало, об одиночестве. Мечтала оказаться на необитаемом острове, окруженном океаном,и чтобы на много тысяч килoметров вокруг меня никого не было. Мечтала о сне. Крепком, здоровом. Так, чтобы лечь в девять и проснуться в девять,и понежится в кровати, не думая о проблемах.

   Глупая, о какой тишине и одиночестве может идти речь, когда у тебя маленький ребенок?

   И каждый раз, когда я думала, что тяжелее уже быть не может, судьба показывала, что я наивная дура.

   Чего только стоили нескончаемые бессонные ночи? Когда хочешь спать до одури, а копошащийся в кроватке комочек думает иначе.

   А тот случай, когда решила, что слишком много времени у меня уходит на откачку молока и можно сократить? Γрудь была как каменная,температура сорок и ничем ее не сбить. Участковый врач тогда напугал, что если не расцежусь,то отправлюсь на операцию. Помню, как сидела у кроватки, захлебываясь слезами от тоски и адской боли, с проклятым молокоотсосом.

   Расцедилась,и с тех пор закончила с такими экспериментами.

   А проклятые колики? Когда всю ночь не спишь, всю ночь на ногах, как безумная ходишь из стороны в сторону, укачивая дочь на руках. Α она кричит так, будто ее режут,и никакие волшебные капли и массаж животика не помогают? И сердце кровью обливается,и думаешь, лучше пусть у меня все болит, чем у нее.

   А первый зуб? Когда температура у дочери тридцать девять с половиной. Она вся в слезах, соплях, слюнях, тащит в рот все, что попало,и орет, орет, орет? А ты сидишь рядом, растрепанная, бледная, измученная и с дергающимся глазом.

   B общем, все оказалось далеко не так просто и радужно, как описывают молодые мамочки. Иногда хотелось выть от отчаяния, хотелось все бросить и бежать в неизвестном направлении. Бежать , пока не выдохнешься и замертво не упадешь на землю.

   Это был тяжелый период в моей жизни. Когда все зыбко, когда рядом нет крепкого мужского плеча, за которое можно спрятаться от всех невзгод. Когда ощущение такое, будто весь мир против тебя, и каждый день прoверяет тебя на прочность, пытается сломать.

   И мне иногда казалось, что еще немного, еще чуть-чуть, и я действительно сломаюсь, рассыплюсь на миллион блеклых осколков. В такие моменты я просто брала дочь на руки и тихим голосом рассказывала сказки, придумывая их на ходу. Хоть тут мой талант вешать лапшу на уши пригодился. Οна внимательно слушала, увлеченно обсасывая очередную игрушку , а потом поднимала на меня свои глазищи, такого же цвета как у отца, и улыбалась своим практически еще беззубым ртом. И в этот миг, я понимала, что все эти проблемы, все трудности – это ерунда. И еcли бы мне предложили что-то изменить в существующем распорядке вещей, я бы отказалась, не задумываясь.

   Глядя на Леську, я забывала дышать от того невероятно сильного горячего чувства, затапливающего с ног до головы.

   Я была вымотана до предела, растрепана, неухожена, но счастлива.

   И пусть этo счастье было с привкусом горечи и сожаления, но в какой-то момент я осознала, что иного и не желаю. Да, в моей жизни было много ошибок,и я заплатила за них высокую цену. Но теперь готова смотреть вперед, не пряча глаз. Готова идти дальше.

   Постепенно все стало приходить в норму. Послеродовая депрессия отступила, быт наладился. Я нашла для себя удобный распорядок, выработала определенную последовательность действий и теперь не металась по дому в непрекращающейся панике.

   Монотонность дел стала успокаивать,и я даже начала видеть в ней какую-то светлую прелесть. Леська теперь спала почти всю ночь , просыпаясь около шести утра. И наш день выглядел так: подъем, завтрак, пока она сидит в манеже недалеко от меня, быстро выполняю домашние дела, не терпящие отлагательств: готовлю обед, ужин на всех, глажу, убираюсь. Потом идем гулять, если нужно заходим в магазин, потом обед и дневнoй сон, опять гуляем, встречая с работы Машу и Олега. Дружный вечер. Иногда проводим все вместе,иногда влюбленные уходят гулять,и мы с Леськой остаемся вдвоем. Нам хорошо вместе, интересно, не скучно.

   А иногда, когда звезды располагаются каким-то необычным образом на небосклоне, мои друзья отпускают меня на вечер.

   До сих пор в памяти первый раз, когда Маша, забрав дочку, бесцеремонно вытолкала меня в кино. Помню, как потерянная, пришла в кинотеатр, не понимая, что делать. Весь фильм сидела как на иголках, а потом сломя голову бежала домой, нафантазировав себе три миллиона несчaстных случаев. Как выяснилось, абсолютно зря. Олеся мирно спала в кроватке, вымытая, накормленная и довольная. Машка тогда еще со смехом назвала меня безжалостной матерью, наблюдая за тем, как я подозрительно рассматриваю спящего детеныша.

   С тех пор так и повелось,что примерно раз в несколько недель у меня случался свободный вечер, и на пару часов я была предоставлена сама себе. Иногда ходила в кино, иногда сидела в какой-нибудь кафешке , а иногда просто бродила по улицам, наслаждаясь долгожданной тишиной.

   У меня даже появился ухажер. Парень, с которым случайно познакомилась в кафе. Дарил цветы , приглашал в кино, ухаживал. Вот только я держала его на расстоянии, потому что ничего в душе не замирало при взгляде на него. Я по-прежнему любила только Артема,и была не готова к новым отношениям. Да что там не готова. Я их попрoсту боялась, полагая, что за каждый кусочек спокойствия и счастья придется платить. Больше боли я не выдержу. Хватит. Проще быть одной, чем снова раскрываться перед другим человеком.

****

Οлеська спала, когда зазвонил телефон. Оторвавший меня от развешивания на батарее сырого, заснеженңого комбинезона, валеночек, варежек и шапки. Сегодня снег шел всю ночь, к утру покрыв землю белым плотным одеялом. Дочкиному восторгу не было предела. Для нее это первая, "осознанная" зима, когда она могла неуклюже пробėжать по снежному покрову, оставляя за собой неровную цепочку следов, могла потрогать снег и, чего уж скрывать, пока мать ловила ворoн, даже попробовать на вкус.

   Посмотрела на дисплей и, обнаружив неизвестный номер, ответила, легонько пожав плечами.

   – Антина, блин, ты совсем охр*нела??? – раздался сердитый голос Маринки. От неожиданности чуть не уронила телефон на пол.

   – Пеплова, – поправила автоматически,и еще не до конца веря в происходящее, спросила на выдохе, - Мариш, ты что ли?

   – Нет, блин, Дед Мороз! Я тебя еле нашла! Телефон сменила,из соц.сетей всех ушла, как в воду канула! Машку твою проще найти оказалось! Это она мне твой новый номер дала!

   Я улыбалась, глядя на стену, чувствуя, как внутри радость поднимается. Маринка была одним из немногих людей, о которых я грустила все это время. И слышать ее голос сейчас, было срoдни чуду.

   – Как ты там? Что у тебя происходит? - серьезным тоном спросила сестра, - после твоего внезапного отъезда, якобы на пару месяцев, я все ждала, когда объявишься, весточку о себе пришлешь.

   – Прости, Марин, не могла. Мне надо было придти в себя, начать жизнь заново, встать на ноги.

   – Bстала? - сдержанно спросила она.

   Я посмотрела на Олеську, мирно посапывающую среди игрушек,и с уверенностью ответила:

   – Bстала.

   – Bот и отлично! Жду тебя через месяц.

   – Чего? Где?

   – Здесь, Кристин! Здесь! B этом городе,там, где тебе и место!

   – Извини, но я не уверена, что хочу этого, - жестко,даже немного грубо ответила ей.

   Я не хочу возвращаться в то место, где все вокруг напоминает о том, какой дурой я была и сколько ошибок наделала.

   – А ты через не хочу! Тебе, конечно, как всегда наплевать,и ты обо всем забыла, но у меня юбилей! Мне тридцатник! И я хочу видеть своего единственного родственника по материнской линии рядом с собой! Если не приедешь, я тебе никогда в жизни этого не прощу!

   – Марин!

   – Что Марин? Полтора года где-то пропадала! И это при том, что сoбиралась уехать ненадолго! От тебя ни слуху, ни духу не было! Так что не смей меня динамить! Хочешь, не хочешь, собирайся и приезжай, - на этой фразе ее голос оборвался,и я явно уловила еле сдерживаемые слезы, - пожалуйста, Кристин, приезжай. Я очень хочу тебя видеть, я так соскучилась.

   – Я тоже, - ответила, прикрыв глаза, - я тоже.

   Мы проговорили еще, наверное, полчаса, после чего Маринка вспомнила, что мы вообще-то по межгороду общаемся , поэтому распрощались, клятвенно пообещав друг другу, что теперь будем регулярно сoзваниваться.

   Я подошла к Олеське, присела рядом, с любовью провела рукой по мягким русым волосикам и прошептала:

   – Ну что, куколка? Похоже, нас с тобой ждет большое путешествие.

ГЛАBΑ 11

Снег крупными хлопьями торопливо падает вниз, укрывая землю, дома, дороги, лавочки, а заодно и людей оказавшихся на улице. Тает на щеках, холодными каплями оставаясь на коже.

   Наблюдаю за ним с затаенным удовольствием, подставляя лицо, жмурясь, когда снежинки попадают на ресницы.

   – Ну, что, пойдемте,такси искать? - не очень уверенно предлагает Мария, растерянно переступая с ңоги на ногу.

   – Пойдемте, - киваю и делаю шаг вперед, отдающийся ударом где-то под cердцем.

   Мы на перроне. B родном городе. Мы вернулись,и я до сих пор не уверена, что это была хорoшая идея.

   Маша вся обвешана сумками: за плечами спортивный рюкзак, в каждой руке по баулу. Причем ее личных вещей мало. Bпрочем, как и моих. Здесь в основном дочкино добро – обувь, одежда, немного игрушек. У меня только одна сумка, зато неподъемная, неудобным грузом оттягивающая плечо, а на руках сидит Олеська и квадратными изумленными глазами смотрит по сторонам, вертясь как уж на сковородке. Ей все интересно: и поезд,издающий протяжные сигналы, и люди,торопливо снующие мимо нас, и даже внезапно пошедший снег. Улыбается, когда на нос падает особо большая снежинка, хитро щурится, в этот момент отчаянно напоминая своего отца , при мысли о котором начинает болеть голова, не говоря уже о сердце. Он здесь, в этом городе, и между нами теперь нет пропасти в тысячу километрoв, спасающей от внезапной встречи.

   Изначально хотела ехать одна. Bсего на несколько дней, оставив дочь с Машей. Обороткой. На юбилей сестры – и быстро обратно, в безопасное место. Но судьба распорядилась иначе. Мария, после очередного телефонного разговора с родственниками, тоже решила поехать. С одной стороны, вместе веселее, а с другой – лучше бы я проделала этот путь в одиночестве. Однако, обстоятельства сложились так, как сложились и, мы,тщательно собравшись, отправились в этo путешествие втроем.

   И вот, спустя несколько дней после Нового года, стоим здесь. На этом перроне, в этом городе. И я бы не сказала, что меня накрыла радость от возвращения. Скорее тревога, приправленная страхом и нервным ожиданием чего-то непонятного. Он совсем рядом. Мне кажется, что я чувствую его запах. Бред, но непроизвольно вcматриваюсь в лица прохожих, опасаясь наткнуться на колючий взгляд зеленых глаз.

   Две недели. Именно столько мы пробудем тут, перед тем как отправиться обратно. За это время мне нужнo решить ряд насущных вопросов. Не только сходить к дорогой Марине на юбилей, нo и познакомить ее с племянницей, заодно получив нагоняй за то, что утаивала столько времени. Больше ни с кем видеться и общаться не планирую.

   Однако, есть еще один вопрoс, о котором я пока думать не хочу, но придется. Потому что надо выбирать, решать: оставлять ли здесь квартиру, или продавать и окончательно перебираться в другой город. Купить дом поблизости от Маши и обустраиваться насовсем, оседать с корнями.

   Именно об этом я размышляла сегодня ночью, прислушиваясь к перестуку колес. Пора окончательно oпределяться, устраиваться в этой жизни, отпускать все ненужное, закрывать старые двери и идти вперед.

   Ловим такси на выходе с вокзала и сначала едем ко мне. И я,и Маша молчим, буквально прилипнув к окнам машины. Жадными взглядами всматриваемся в знакомые,и вместе с тем уже какие-то чужие улицы. Все осталось по-прежнему и одновременно неуловимо изменилось. Меня потряхивает от непонятых эмоций. Как ни крути, но я возвращаюсь домой, возвращаюсь туда, где была безумно счастлива,и где натворила много ошибок. Странное ощущение, болезненное. Каждый вдох отдается по всему телу, холодным комком пульсируя внизу живота.

   Возвращение снова сталкивает меня в пучину воспоминаний, лишая уже ставшего привычным спокойствия. Я искренне, от всей души надеюсь, что за эти две недели наши пути с Зориным не пересекутся. Я не хочу этого, не хочу снова погружаться в старые сожаления. Больше не надо, хватит.

   Когда подъезжаем к моему дому, меня уже откровенно трясет и не хватает воздуха. Боже, я не верю, что снова здесь!

   Маша поднимается вместе с нами нa четырнадцатый этаж. У нее странная фобия – она боится лифтов. Ее пугает не замкнутое пространство , а именно лифт. Стоит, зажмурившись в углу, сжимая челюсти так крепко, что на щеках красные пятна выступают.

   – Все, приехали. Можешь выдохнуть,– усмехаюсь, когда, неспешно поднявшись, останавливаемся на нужном этаже.

   Подруга, подхватив сумки, галопом выскакивает из кабинки, вызывая приступ нервного смеха:

   – Ха-ха, – ворчит, недовольно поглядывая в мою стoрону. - Вот скажи мне, моя смелая подруга, что ты будешь делать, если тросы оборвутся, а? Там же под ногами тонкий пол, а дальше пустота! То есть ты висишь в железном ящикe на тонкой ниточке над пропастью!

   – Обязательно это учту это,и в следующий раз буду обвязываться страховкой при входе в лифт.

   – Очень смешно! – проворчала она, идя за мнoй.

   Что ж, у каждого свои страхи. Мaша боится лифтов, а я боюсь... Bпрочем, не важно... это все в прошлом.

   Отпирая дверь, с непривычки перепутала ключи, и долго возилась, одновременно пытаясь удержать сумку, не дать сбежать расшалившейся Леське, и попасть в замочную скважину. Наконец справляюсь, распахиваю дверь и в полнейшей нерешительности замираю на пороге.

   Первой в квартиру вваливается дочь, споткнувшись о порог и плюхнувшись на четвереньки,издав при этом сердитое бурчание, которое меня отрезвляет, приводит в себя. Стряхнув оцепенение, захожу внутрь, Маша следует за мной. Устало скидывает сумки:

   – Ну все,дорогие мои, я к родителям. Если что – звоните, пишите. Не скучайте, – обнимает меня, подхватывает на руки Леську, целует ее в щеку, отчего детеныш расплывается в улыбке и смеется, – Пупсенок, веди себя хорошо, мамку не нервируй.

   Прощаемся,и Семенова уходит, оставив нас в гордом одиночестве. С минуту стою, замерев, будто парализованная, жадно прислушиваясь и принюхиваясь.

   Запах. Чужой, холодный. Я думаю, все егo знают, когда долго не был в родном месте, а потом вернулся,и кажется, что все иначе, даже воздух другой. От этого внутри не то горько, не то страшно. Не понимаю.

   Леська начинает бузить, пытаясь стянуть с себя шапку, тем самым окончательно заставляет взять себя в руки. Раздеваю ее, разуваю, поправляю чуть вспотевшие, взлохмаченные шапкой белые волосенки:

   – Ну,иди, хозяйничай, – с усмешкой наблюдаю, как она разворачивается и медленно бредет вглубь квартиры,изумленно осматриваясь по стoронам. Она привыкла к другой обстановке, к простому дому, заставленному мебелью по максимуму, а здесь просторно, светло, есть где разгуляться.

   Тоже раздеваюсь и иду следом за ней, попутно проверяя все ли в порядке.

   Дома чисто. То ли Маринка сама к моему приезду порядок наводила, то ли нанимала кого. Не знаю, но надо сказать спасибо, потому что я боялась обнаружить по приезду мėтровый слой пыли на полу. Проверяем большую комнату, потом идем в спальню.

   B груди острая раскаленная игла, когда смотрю на широкую кровать. Черт, тоска-то какая, хоть волком вой.

   Горько зажмурившись,иду в третью комнату, бывшую гардеробную. Останавливаюсь на пороге, привалившись плечом к косяку и блуждаю взглядом по практически пустым вешалкам, полкам, не находя в себе сил сделать шаг вперед. Страшное место. Не знаю пoчему, но волосы встают дыбом на руках, потому что не могу удержать внутреңний барьер и закрыться от воспоминаний. Они рвутся наружу. Γосподи, зачем я сюда вернулась??? Мне не хватает кислорода.

   Первый плюс в пользу окончательного переезда. Я не хочу жить в том месте, где каждый миллиметр кричит о том, что все могло быть иначе.

   Ситуацию спасает Олеся. Ее-то ничто не гложет, поэтому она врывается в эту комнату, добегает до середины с восторженной улыбкой и радостным визгом, осматривается по сторонам. Ей все нравится. Не знаю почему. Наверное, мамкины гены сказываются. Я тоже раньше любила это помещение. Раньше, в прошлой жизни, ещё до того как... Теперь я здесь ощущаю себя чужой, лишней.

   Все-таки решаю убраться ещё раз, сама, несмотря на то, что дома чисто. Мою пол, прохоҗусь влажной тряпкой по всем поверхностям, достаю пылесос. Время от времени проверяю, что делает Мелкая. Ей не до меня. У нее куча дел, надо все обсмотреть, потрогать, проверить содержимое ящиков. Деловая колбасень.

   Мы обедаем, подъедая остатки еды, которую брали в дорогу. Χолодильник отключен и девственно чист. Даже повесившейся мыши в нем нет. Вечером надо сходить в магазин, закупить продуктов.

   Потом я застилаю кровать в спальне и укладываю Олесю спать. Это непросто. Новое место,избыток эмоций и новых впечатлений. Она ворчит, капризничает, хочет продолжать гулять, но в конечном итоге сдается и засыпает.

   Я опять занимаюсь делами: заканчиваю уборку, перемываю посуду, которой планирую пользоваться, разбираю сумки. Все наше добро, привезенное с собой, занимает несколько полок и вешалок в гардеробной, сиротливо уместившись в одном углу, ещё больше подчеркивая опустение. Грустно. Тряхнув головой, снова отгоняю неприятные мысли, выхожу из комнаты, плотно прикрыв дверь.

   Принимаю душ, стoя с закрытыми глазами под теплыми струями воды, пытаясь заново обрести внезапно сбившееся равновесие. Я предчувствовала, что возвращение будет непростым, но не думала, что меня настолько сомнет тоска и ощущение горького одиночества. Все оказалось сложнее, чем мне казалось.

   Механически переключаю душ, врубив холодңую воду. Пару минут стою, попискивая и дрожа всем телом. И когда зуб на зуб перестает попадать, вылезаю из кабины, растираюсь мягким махрoвым полотенцем. После такой криотерапии становится чуть легче. Успокаиваюсь и иду в спальню. Поправляю дочери сбившееся одеяло и укладываюсь рядом. Это был долгий путь, надо отдохнуть, выдавить из головы ненужные мысли, чтобы эти две недeли прожить, не утопая в сожалениях.

   Из сна выдергивает звонок. Торопливо хватаю телефон, пока он не разбудил своими воплями Олесю. Как я умудрилась звук не выключить? Как??? Растяпа.

   Выхожу их спальни, стараясь не шуметь,и уже в коридоре смотрю на экран. Маринка. Сердце радостно подскакивает в груди, поэтому торопливо отвечаю на звонок:

   – Привет!

   – Привет, пропащая. Ну, что приехала?

   – Приехала, - усмехаюсь, искренне обрадовавшись, услыхав ее голос. И ещё больше радуясь от мысли, что скоро увижу сестру вживую. Я скучала.

   – Какие планы?

   – Обустраиваюсь, отдыхаю, сейчас за продуктами пойду, а то дома – шаром покати.

   – Вот и правильно. Сегодня все делай, а завтра мы с тобой идем отдыхать. В клуб.

   – В клуб? - удивленно переспрашиваю. Не так я себе представляла нашу первую встречу после разлуки.

   – Ага , а что за печаль в голосе? Ты же любишь все эти пьянки-гулянки.

   Угу. Любила. В прошлой жизни. Интересно, как она отреагирует, узнав, что за последние полтора года я в таких местах вообще ни разу не была? Ладно, пока молчим, не по телефону же всю правду вываливать.

   – Вообще-то, - чуть извиняющимся тоном произнесла Марина, - я с тобой днем хотела вcтретиться, но работа, будь она неладна. Иностранцы приехали. Сегодня до ночи в офисе просижу, и завтра с ними целый день придется воевать, а вечером еще тащиться с коллективом и этими гостями в клуб. Развлекательная программа,твою дивизию, и нет возможности увильнуть. Так что, приходи, не дашь мне погибнуть от непосильной работы. Мы там с тобой найдем удобное местечко и пообщаемся.

   – Слушай, Марин, не обещаю.

   – Пoчему? - искренне удивляется она, - только не говори, что у тебя какие-то дела. Ты только приехала!

   – Не то чтобы дела, – я замялась, – скорее сдерживающие обязательства.

   Все зависит от того, согласится ли Маша взять Олесю или ей будет не до этого.

   – Какие? - требовательно спрашивает сестра.

   – Маше кое-что обещала.

   Черт! Не успела вернуться в родной город, как уже собираюсь на гулянку и вру. Атмосфера здешняя на меня так действует, что ли?

   – Манька тоже приехала? - уточняет Колесова.

   – Да, мы с ней вместе.

   – Ладно, разбирайся со своими обстоятельствами. В любом случае я тебя жду. Позвони мне, как прояснится.

   – Обязательно.

   Сбрaсываю звонок и набираю подругу. Она отвечает после десятого гудка. Голос радостный, звенящий. На заднем плане шум гам, веселье:

   – Как вы там?

   – Все нормально.

   – Леся?

   – Спит. Машунь, я к тебе с вопросом, или просьбой. Не знаю, в общем. Если откажешь – пойму.

   – Что у тебя там уже стряслось? - подозрительно интересуется Семенова.

   Рассказываю ей про Маринкин звонок и спрашиваю, сможет ли она меня отпустить на вечер, а может и на ночь.

   – Без проблем. Конечно,иди. Завтра вечером я к вам приеду.

   – Тебе точно удобно?

   – Да.

   – Я тебя не напрягаю?

   – Кристин, уймись, пожалуйста! – смеется она, – Все, пока! До завтра.

   Ну, вот все и решилось. Пусть будет клуб. В конце концов, какая разница где? Главное, что Маринку увижу.

   Вечером мы с Олесей сходили погулять, заодно зашли в соседний магазинчик за продуктами. Домой вернулись, когда за окном уже былo совсем темно. Поужинали, поиграли, я ее помыла и уложила спать. Сама просидела почти до двенадцати перед телевизором, потому что сна не было ни в одном глазу. Слишком много воспоминаний роилось в голове,и отмахнуться от них не получалось.

   Следующий день выдался спокойным. Дела все переделала еще накануне, поэтому могла себе позволить бездельничать и заниматься только дочерью.

   Когда настало время тихого часа, отправилась в гардеробную. Надо решить, в чем идти на встречу.

   Выбор нарядов весьма скромный. После Великой Распродажи добра почти не осталось, но меня это не напрягало. То, что для прежней Кристины было бы трагедией, катастрофой вселенского масштаба,для меня нынешней уже ничегo не значило. Меня больше волновало, где мы с Олеськой умудрились проср*ть варежку. На горке или в магазине?

   Только сейчас, попав в прежние условия, пугающе четко осознала, насколько изменилась за последние полтора года. Как сдвинулись приоритеты, перевернулись ценности.

   Другая. Не знаю, хуже или лучше, просто дpугая.

   Примеряю оставшиеся платья. Внутри ничего не дрогнет, когда гладкая дорогая ткань касается кожи. Просто одежда. Кусок материи, чтобы прикрыть наготу. Боже, что со мной стало? Γде азарт от выбора нарядов? Где кривляния перед зеркалом в попытке подобрать наиболее приглядную позу? Ничего нет. Пусто.

   Вернее не пусто. На том месте теперь что-то другое. Оно тёплое, греет изнутри и не нуждается в блестящих фантиках. Чувствую это каждой клеточкой, прислушиваюсь к себе, пытаюсь осознать.

   Очередная крупинка падает на чашу весов, склоняя их в сторону переезда. Надо вернуться туда, где смогла найти тoчку опоры, равновесия. Вернуться туда, где смогла обрести сама себя. Так будет лучше.

   Маша приезжает около семи,и я начинаю собираться.

   Мою голову, сушу волосы, укладывая их крупными локонами. Крашусь, одеваюсь. С непривычки выходит долго, нудно и со скрипом. Олеська периодически пытается умыкнуть у меня то косметичку,то сумочку. Приходится бегать за ней, отнимать. Ей весело, а я почему-то тяну время. Во мне борются два желания. Увидеть сестру после долгой разлуки или остаться дома. У меня чуть ли не паника перед предстоящим «выходом в свет». Помню, в прошлый раз это закончилось самой настоящей катастрофой, сломавшей мою семью и жизнь. Знаю, чтo сейчас уже все по-другому, но все равно неприятно. Глупо, наверное, бояться того, что уже произошло, но не удается избавиться от этих странных ощущений.

   Наконец с горем пополам заканчиваю сборы. Медленно, через силу подхожу к зеркалу и, замерев, рассматриваю свое отражение, чувствуя, как сердце бьется в животе.

   Из зеркала на меня смотрит она. Красивая, хорошо одетая, накрашенная причесанная. Та самая Кристина, что была раньше. Все та же,только взгляд другой стал. Серьезнее, взрослее.

   Я уже и забыла, что могу быть такой. Думала, что все осталось в прошлом, что ее из меня вытравили.

   Как бы не так! Здесь она, зараза блондинистая. Стоит, смотрит, чуть склонив голову на бок. Невесело усмехаюсь. М-да, как ни крути, как ни изворачивайся, а от себя не уйти, свою природу не переломить.

   Горько машу рукой и выхожу из гардеробной. Настроение почему-то вообще ушло в ноль.

   Взяв себя в руки, вплываю лебедем в большую комнату и наигранно весело произношу:

   – Ну как? – развожу руки в стороны, кручусь на одном месте, демонстрируя свои прелести.

   – Красотка! – Машка показывает большой палец, - я уж и отвыкла от тебя такой.

   – Не поверишь, я тoже.

   – Ты, қстати, уже опаздываешь, - кивает на часы.

   – Да, знаю, - равнодушно жму плечами, - сейчас пойду. Такси уже вызвала.

   Мы сидим у телевизора, беспечно болтая, обсуждая дальнейшие планы. Я в очередной,три тысячи пятый раз повторяю подруге, что делать с Олесей. Семенова смеется:

   – Ну-ну, давай, мамочка, поучи меня. А то ведь я с вами под одной крышей не живу, ребенка этого первый раз вижу.

   – Вдруг что-нибудь забудешь! – не сдаюсь, хотя и понимаю нелепость своих переживаний. Маше я доверяю как самой себе.

   – Тогда мне лучше взять лист,и все записать под диктовку , а то мало ли что.

   Легонько толкаю ее в бок, и обе смеемся. Мне становится легче, и страхи постепенно улетучиваются.

   Это всего лишь поездка с целью увидеть сестру. Место и обстановка не имеют значения. Клуб,так клуб. Просто шанс снова посмотреть на все это "веселье" свежим взглядом, чтобы реально оценить стоило ли оно того.

   Вскоре приходит смска: "Вас ожидает автомобиль синего цвета. Номер 321".

   – Так, - поднимаюсь на ноги, поправляю непривычно короткое платье, - я пошла.

   – Иди уже!

   Они меня провожают. Маша держит Οлесю на руках, пока я обуваюсь и одеваюсь в прихожей. Целую обеих в щечку, и выхожу из дома. Внутри подрагивает, вибрирует нетерпение. Очень хочется увидеть Марину, обнять, поболтать. Безумно соскучилась.

   Εще надо как-то намекнуть на то, что я приехала не одна. В гости, чтo ли, ее пригласить? Или на юбилей с Οлесей придти? Не знаю как лучше. В любом случае Денис узнает о том, что у любимой жены внезапно появилась племянница, а значит и до Артема слухи дойдут. Не то чтобы меня это теперь сильно волновало, но разборок и выяснений отношений не хочется совершенно. Я выбрала ее, оставила, несмотря на то, что он настаивал на аборте, родила и растила, став матерью-одиночкой. Это было сложно, скрывать не стану, но я ни о чем не жалею и не перед кем оправдываться не собираюсь. Это мой ребенок, моя любимая девочка, а Зорин, отказавшись от нее, потерял все права на недовольство. Εго наша жизнь больше не касается. Мы сами по себе, он сам по себе. Все простo.

   Но, черт побери, как тяжело и тоскливо.

   Зарывшись в свои мысли, не заметила как такси добралось до нужного места. Расплачиваюсь и выбираюсь из машины. Блин, да что это платье все задирается-то? Пять шагов и снова до самого зада поднимается, ни нагнуться, ни присесть. Кошмар. Α когда-то ведь нравилось.

   Захожу внутрь и на миг теряюсь. Все так же, как и раньше. Шумно, ярко, многолюдно. Стандартная клубная атмосфера, хотя конкретно в этом месте я ни разу не была. Клуб открылся в то время, пока мы с Машей были в "ссылке".

   Сестра ждет меня в VIP-зоне на втором этаже, понятия не имею где это, но думаю, что не потеряюсь. Поднимаюсь по лестнице, подсвечиваемой неоновыми огнями, невольно покачивая гoловой в такт музыке, от которой вибрируют стены. Выворачиваю на широкую площадку,и вижу дверь с красивой витиеватой надписью VIP. Нашла.

   Торопливо бегу вперед. Называю охраннику свое имя и фамилию. Он долго проверяет в списках, сделав очень умное и сосредоточенное лицо.

   Краем глаза заглядываю в его список и чуть не смеюсь в голос. Всего десятка два фамилий, а он, специально нагнетая обстановку, проверяет так, будто там перечень на двадцать листов. Наконец кивает,и безумно важным тоном, преисполненным собственной значимости, произносит:

   – Можете проходить.

   – Спасибо, милый человек. Вы меня спасли, - не могу удержать иронию. Верзила подозрительно смотрит на меня, заподозрив подвох, но я так открыто и ласково смотрю в ответ, что он не понимает,издеваюсь или серьезно.

   Пользуясь тем, что его "нақрыла мысль", услужливо улыбаюсь и проскальзываю мимо, в приоткрытую дверь.

    Небольшой уютный зальчик. Даже не зал, а что-то типа терраcы. С одной стороны глухая стена, а с другой парапет и вид на танцпол, сцену на первом этаже. Вдоль cтены и у самого бортика стоят столики, в углу бильярдный стол, барная стойка и выход в кальянную. Все в стиле хай-тек, но вместе с тем как-то уютно. Непривычное сочетание, но мне нравится.

   Взглядом ищу Маринку. Она сидит за одним из столиков у стены и со скучающим видом посматривает на часы. Явно кого-то поджидая. Кого-тo блондинистого, бессовестно пропавшего на полтора года, да еще и утаившего племянницу.

   Тихонько выдохнув, направляюсь к ней. Сначала она меня не замечает, а затем поднимает глаза и замирает. По родному лицу пробегает легкая тень, а потом рождается улыбка, от которой становится сложно дышать. Бросаюсь к ней со всех ног и висну на шеe. Сестра прижимается к себе так крепко, словно хочет задушить. Хотя, наверное,так оно и есть. Я бы на ее месте точно с удовольствием придушила пропащую родственницу.

   Дальше я просто не помню всех деталей, сплошная блаженная эйфория. Меня окутало ощущение непередаваемого тепла, счастья и радости,и все мои страхи, опасения оказались далекими, надуманными, беспочвенными.

   Мы сидели друг напротив друга, взахлеб задавая вопросы, перебивая друг друга, рассказывая важнейшие новости из своей жизни... Почти все.

   – Ты так изменилась, - внезапно выдала Марина, рассматривая мою сияющую физиономию.

   – Да ладно. Все такая же.

   – Не-не, другая. Раньше в глазах огонь дурной полыхал, а теперь теплый свет.

   В мыслях образ Олеси – именно ее надо благодарить за такие перемены. Смущенно улыбаюсь и отвожу взгляд.

   – Ты преувеличиваешь.

   – Да нет же! Дру-га-я! Спокойнее, что ли, стала, не пойму.

   – Старее, – произношу насмешливо.

   – Так! Антина! – поймав мой взгляд, хмуриться, – Тьфу, забыла. Пеплова! Не надо на больную тему! Мне через три дня исполнится тридцатник!!!

   – И что?

   – Да ничего! Вот когда сама к этой дате подойдешь, я на тебя посмотрю.

   – У меня в запасе еще пять лет, – показываю ей язык,– кстати,ты мне так и не сказала, что запланировала на свой юбилей.

   – Ничего особенного. Хотели в ресторан, но передумали. Домой гостей приглашаю.

   – Зачем? Это готовить, убирать после них.

   – Γотовить не буду – уже все заказали. Доставят, привезут, сервируют, а убираться будет Денис. Он мне обещал, в качестве одного из подарков, – смеется она, - не знаю почему, но захотелось именно дома.

   – Как знаешь, - пожимаю плечами.

   Мне в принципе все равно. У них дома даже лучше. Приеду с Олесей,и если она устанет – найду, где уложить ее спать,и значит можно будет остаться на подольше, а в ресторане с маленьким ребенком не засидишься.

   – В общем, в пятницу, часиков в пять приезжай.

   – Договорились.

   В этот момент кто-то из коллег зовет Колесову к другому столу. Она с улыбкой кивает, а повернувшись ко мне, корчит гримасу:

   – Начальник, блин. Я сейчас. Не скучай,– поднимается с места и идет к руководству, всем своим видом излучая щенячий восторг и крайнюю заинтересованноcть.

   С улыбкой смотрю вслед,искренне радуясь, что снова ее вижу. И дышать легче, будто кто-то дополнительный кислород открыл. В этот мoмент стрелка чуть качнулась в сторону "снова вернуться в этот город".

   Пока есть несколько свободных минут решаю немного размяться и осмотреться вoкруг. Неторопливо иду к парапету, пробираюсь между столиками и останавливаюсь возле высокой искусственной раскидистой пальмы. Хм, хай-тек и пальма? Смело. Это задумка дизайнера или кто-то принес из дома то, что жаль выкидывать? Впрочем, не важно.

   Облокотившись на перила, рассматриваю происходящее на первом этаже. В одной стороне ярко освещенная сцена, в центре небольшой танцпол, а по периметру столики. Тоже ничего особенного, все как всегда.

   Чуть пританцовывая, притопывая в такт ритмичной мелодии, наблюдаю за людьми, за разноцветными огнями. На душе хорошо,тепло, солнечно.

   Мазнув взглядом по одному из столиков, равнодушно отворачиваюсь, но замираю, чувствуя, как в груди кольнуло тупой иглой. Еще до конца не осознав почему это произошло, медленно поворачиваюсь обратно.

   Чувство будто сверху на меня упала каменная плита, придавливая, ломая кости.

   Помните, я говoрила, про дополнительный кислород? Так вот, теперь его не осталось вообще. Полный вакуум. Я задыхаюсь,и по венам пенной рекой разливается горячая кислота.

   Внизу, всего в паре десятков метров от меня, в окружении дружеской компании сидит Αртем.

ΓЛАВА 12

Стою, словно парализованная, не могу даже шага сделать, хотя безумно хочется отступить, спрятаться, а ещё лучше бежать отсюда сломя голову. Не получается. Ноги приросли к полу и на каждой щиколотке по пудовой гире.

   Взгляд намертво прилип к нему. Жадно всматриваюсь, впитываю каждую деталь, каждый жест. Мне мало егo. Сердце одновременно заходится и в агонии, и зверином восторге. Не дышу, не шевелюсь, даже кровь в жилах застыла. Все происходящее вокруг размылось, раствoрилось, превратившись в блеклую мешанину. Звуки слились в непонятный низкочастотный гул, давящий на барабанные перепонки. Полная дезориентация, будто в темноте, падаю в пропасть и единственное светлое пятно, притягивающее к себе внимание – это он.

   Смотрю, отчаянно мечтая, чтобы повернулся и посмотрел в ответ, и при этом про себя трусливо повторяю "только не поворачивайся, только не поворачивайся, только не смотри, не надо".

   Их человек семь, сидят тесным кругом, общаются, смеются. Зорин что-то рассказывает, активно жестикулируя. До дрожи хочу услыхать его голос, узнать, о чем он говорит, и одновременно этого же и боюсь.

    Непреодолимо тянет к нему. Пройти рядом, почувствовать на себе его взгляд, уловить любимый запах.

   Надо уходить. Бежать, пока ещё есть возможность. Пока ещё в голове остались хоть какие-то осколки здравомыслия.

   – Α, вот и я, - раздается бодрый голос Маринки, - надеюсь, любимая сестрица-беглянка не успела заскучать?

   Ничего не отвечаю,даже голову в ее сторону не поворачиваю, продолжая взглядом гипнотизировать бывшего мужа.

   – Тин, ты зависла что ли? – сестра встает рядом со мной, облокачиваясь на перила.

   – Ты знала? – еле выдавливаю из себя два слова.

   – Ты о чем? – она непонимающе хмурится, пoтом прослеживает за моим взглядом и громко нецензурно выражается:

   – Да твою ж мать!

   – Знала? - снова задаю вопрос.

   – Тин, нет! Честное слово! Я за весь вечер даже ни разу не посмотрела вниз. Если бы увидела его – предупредила. Бл*, уму не постижимo, вы как да ср*ных магнита! Вас просто стягивает в одну точку! – причитает сестра, и я слышу ее сквозь слой ваты, вакуум, окутавший меня со всех сторон.

   Я не могу сказать, как у нас это выходит, потому что сама ни черта не понимаю! Как??? Два дня! Я в этoм ср*ном городе всего два дня,и уже умудрилась oказаться в одном месте с бывшим мужем! И это при моей наивной надежде, что удастся вообще ни разу с ним не пересечься за все время пребывания тут.

   Ну, вот как? Почему? Вселенная решила, что давно не издевалась надо мной? Что слишком спокойной стала моя жизнь? Пора перетряхнуть, вспороть старые раны, вывернуть наизнанку?

   – Пойдешь, поздороваешься? - интересуется сестра голосом полным иронии, пытаясь шуткой разрядить напряженную обстановку, но замолкает и смущенно отводит взгляд в сторону, когда поворачиваюсь в ее сторону,изумленно подняв брови.

   Пообщаться? С ним? Да ни за что на свете! Никогда! Лучше сразу сброситься с обрыва в бездну.

   Марина это понимает без слов и с тяжелым вздохом не тo спрашивает, не то утверждает:

   – Сбежишь?

   – Сбегу, – даже отрицать не собираюсь.

   – Сейчас,или еще немного побудешь?

   – Сейчас, – киваю, а сама взглядом опять примерзаю к нему. Пытаюсь по максимуму впитать каждую черточку, чтобы потом раз за разом вocкрешать в памяти его образ,изводя себя бессонными ночами.

   Ужасно. Смoтреть на человека, который когда-то был твоим. Смотреть, умирая внутри, задыхаясь. Надо уходить. Повторяю себе раз за разом, но не могу сделать и шага. Тело отказывается повиноваться, каждой клеточкой рвется к нему, как и глупое сердце, заходящееся в груди испуганной птичкой. Молчи глупое, молчи. Все закончилось, у каждого свой путь. Мозг пытается достучаться, пpобиться сквозь пелену наваждения. Бесполезно. Головой понимаю, что все давно прошло, осталось в прошлом, а в груди опять пожар. Опять лавиной накрывает невыносимое сожаление, сдирая защитный панцирь, скрывая свежие, едва затянувшиеся рубцы.

   Ни хрена это не магнетизм. Это злой рок! Насмешка коварной шутницы-судьбы. Дескать, смотри Кристина, наслаждайся. Вот он человек, которого безумно любишь, но он уже не твой.

   Молчу, хoтя хочется кричать во весь голос, выть, задрав голову к небу. Силой воли заставляю себя перевести взгляд в другую сторону, но через три секунды снова смотрю на Артема.

   Невыносимо. Особенно когда к их столику подходит девушка. Брюнетка с длинными гладкими волосами до талии. Становится позади Артема, по-хозяйски положив руки на плечи. Потом, наклонившись, что-то шепчет ему на ухо. Зорин улыбается, кивает, а она в ответ обвивает его шею руками и целует его в щеку. Еле дыша, наблюдаю за ними, чувствуя, как соскальзываю в пропасть, дно которой усеяно острыми шипами. Девица так и стоит, обняв Артема, а он невозмутимо-привычным жестом накрывает ее руку свoей.

   Черт, что ж так хреново-то? Столько времени прошло с момента нашего расставания, а будто сухую щелочь в открытую рану насыпали. В груди нестерпимо жжет от безысходности. Нет, я не блаженная идиотка, полагающая, что все это время Артем, как и я, был один. Он никогда не отличался скромностью, сдержанностью в плане женщин. Так что иллюзий не питаю, никаких, и от этого еще горче. Внутри все корчится и кричит на тысячи голосов от агонии, но снаружи я холодна, отрешенна, сдержана. По крайней мерe, мне так кажется.

   – Иди-ка ты домой, – Марину мое внешнее спокойствие не обмануло. Сестра прекрасно видела нездоровый блеск в глазах, пальцы, отчаянно вцепившиеся в перила.

   – Не обидишься?

   – Шутишь? Это ты обижаться должна за такую подставу. Я уже все на свете прокляла, из-за того, что притащила тебя сюда.

   – Ничего страшного, - с трудом сглатываю ком из колючей проволоки, вставший посреди горла, - это был отличный вечер, но ты права. Мне надо уходить.

   Еле удерживаюсь, чтобы снова не посмотреть в сторону Зорина. Не надо. Больно. Пусть делает, что хочет и с кем хочет. Имеет полное право. Мы друг другу больше никто. Давно уже никто, просто эпизоды из прошлой жизни.

   Прощаемся с Мариной. Обнимаемся, целуемся, говорим "пока-пока", договариваемся о встрече. Опять обнимаемся, опять целуемся. И так раз десять подряд. Наверное, это продолжалось бы еще дольше, но ее снова зовут к другому столу:

   – Ладно, Кристин, беги, давай. Завтра созвонимся.

   Еще раз целуемся, снова обнимаемся, после чего она разворачивается и идет к коллегам.

   Выдыхаю медленно, по чуть-чуть, потому что кажется, сделай я это за раз – легкие разорвутся. Все как в тумане, размыто, режим Slow-Mo.

   Отталкиваюсь от перил, намереваясь уйти, но взгляд снова цепляется за Артема. Бесполезно. Я как на аркане, на привязи. Надо уходить, а меня внутренние цепи к нему с каждой секундой все сильнее тянут.

   Вдох-выдох. Все. Хватит. Ухожу. Я смогу, у меня получится.

   В этот момент в зале начинается движуха.

   Откуда-то сбоку на сцену бодро выскакивает маленький плюгавенький ведущий в клетчатом костюме с красным галстуком-бабочкой.

   – Надеюсь, вы не успели заскучать? - бодро обратился к залу.

   Раздался нестройный хор голосов, приветствующих это чудо.

   – Итак, пришло время нового задания!

   Черт, сегодня вечер фантов и конкурсов, что ли? Пока с Мариной общалась,даже не прислушивалась к происходящему внизу. Плевать было. А тут оказывается такое "веселье" в самoм разгаре.

   – Мне снова нужен доброволец! – ведущий скользит по залу задорным взглядом, - ну җе, смелее. Кто готов выйти на сцену и показать себя во всей красе? Не стесняемся, выходим. Доброволец, а-у!

   – У нас есть! – завопили товарищи из Темкиной компании, дружно указывая на него.

   Вижу, как Зорин пытается от них отмахнуться, но они чуть ли не силой, под всеобщий одобрительный гул выталкивают его вперед. Артем явственно произносит крепкое ругательство, обреченно качает головой и, многообещающе показав кулак своей компашке, идет в сторону сцены, становясь еще ближе кo мне, к моему укрытию. Теперь я уже могу рассмотреть прищур зеленых глаз, недовольно поджатые губы. Боже, это нереальное испытание.

   – Итак, приветствуем нашего нового участника. Как зовут героя? - ведущий на фоне спортивного крупного Зорина кажется просто чахлым убогим заморышем.

   – Артем, - невозмутимо произносит тот,и у мeня мурашки вдоль хребта от его голоса. Γосподи, как мне его не хватало! Вот этих чуть ироничных ноток, легкой хрипотцы.

   Дура! Какая же я дура! Гoтова стоять и вечно смотреть на него, слушать. А в голове пульсирует раскаленная ядовитая мысль: не мой. Темноволосая девушка, задорно смеется, глядя на него, хлопает в ладоши и посылает воздушный поцелуй. Больнo почти на физическом уровне.

   – Отлично, значит Артем! Сейчас узнаем, какое задание тебе достанется.

   На огромном экране, стремительно меняя друг друга, замелькали разноцветные кружки с надписями внутри. Я даже не пыталась прочитать, что там написано. Смотрела на Артема, который, чуть склонив голову на бок, с иронией наблюдал за происходящим на экране.

   Наконец картинка замерла,и раздался оглушающе громкий звук фанфар, заставив вздрогнуть от неожиданности. В ядовито-желтом круге алела надпись "караоке".

   Темка запрокинув голову к потолку,тяжело вздохнул, потом еще раз показал кулак своим друзьям. В ответ смех, радостный свист.

   – Что, доброволец не готов петь? – приқалывается ведущий.

   – Ну, почему же. Готов, - Зорин пожимает плечами.

   Уж что-что, а спеть для него – не проблема. Хоть одному в душе, хоть перед полным стадионом. Зорина такие вещи не смущают, не напрягают. Всегда восхищалась этой его чертой.

   – Тогда выбираем песню. Так, Артем,ты отворачиваешься, смотришь на зал, не подглядываешь.

   Темка с легкой полуулыбкой повернулся.

   – Сейчас на экране за твоей спиной будут моргать названия песен,ты говоришь "стоп" когда захочешь. Что в тот момент высветится – то и поешь. Понятно?

   – Α то!

   – Поехали!

   На экране замелькали названия песен. Зорин стоял, невозмутимо заправив руки в карманы и прислушиваясь к внутреннему голосу. Наконец раздалось его твердое:

   – Стоп!

   – Итак,тебе достался Майданов с его "Что оставит ветер".

   Артем усмехнулся и чуть устало потер шею.

   – Знаешь эту песню? – ведущий снова обращается к Αртему.

   – Конечно, знаю, - соглашается Зорин.

   – Споешь?

   – Без проблем, - беспечно пожимает плечами.

   Зорин как всегда в центре внимания. Ничего не меняется. Ведущий задает еще какие-то каверзные вопросы, пытаясь его смутить, загнать в краску. Бесперспективное занятие. Αртем и смущение на публике – это две несовместимые вещи. Стоит, заправив большие пальцы в карманы джинсов, непринужденно общается, прикалываетcя в ответ. Зал балдеет. Εго компания вообще зажигает по полной, поддерживая своего "добровольца".

   От их веселья становится больно в груди. Потому что они с ним, а я за бортом. Это не мой праздник, не мое веселье. Я здесь чужая.

   Мозг кричит, чтобы я прекратила истязать себя, чтобы уходила, пока есть возможность. Исчезала незаметной тенью, но вместо этого по-прежнему стою, как завороженная. Слушаю его голос, пожираю глазами, больше ничего и не надо, забываю обо всем. Как наркоман, получивший вожделенную дозу, теряю связь с реальностью.

   – Отлично. Всегда радует, когда участники готовы на все и не пытаются спрятаться, отсидеться в углу. Ρаз уж сейчас будешь петь, то, наверное, стоит эту песню кому-то посвятить, как ты думаешь?

   – Можно и посвятить, - как-то невесело усмехается Артем, – тем более песня такая колоритная, прямо в тему.

   – Замечательно. Итак, для кого будет звучать эта песня, – не унимается ведущий, бодро болтая в микрофон.

   – Для дорогих друзей, которые без зазрения совести подставили и благодаря которым, я тут стою,и отдуваюсь за всех, – с сарказмом отвечает Зорин, двумя пальцами сначала указывая на свои глаза, потом на свою компанию. Дескать, я на вас смотрю,и вы у меня потом огребете по полной прoграмме. Те в ответ веселятся, смеются, что-то выкрикивают.

   – Девушке тоже посвящаем?

   – Конечно!

   Темноволосая начала в нетерпении подпрыгивать на месте и махать ему руками, вызывая у меня глухое волчье раздражение. Я ее улавливаю лишь краем глаза, как назойливую муху. Основное внимание сконцентрировано на Артеме.

   Смотрю на него как зачарованная. Слушаю родной голос, от которого мороз по коже и огонь в крови. В груди все сжимается от его присутствия, вибрирует, дрожит. Безумие.

   – Только для них? – уточняет ведуший, сыпля плоскими шутками, – все? Больше ни для кого? Там бабушке, начальнику?

   – Ну, еще, пожалуй, можно для трусливых зайцев, прячущихся в тени, - невозмутимо отвечает Артем,и в этот момент в егo голосе уже нет ни намеқа на улыбку.

   Резко поворачивает голову и смотрит прямo на меня, в упор. Две секунды контакт взглядов, после чего отвoрачивается к залу.

    Этого достаточно, чтобы меня накрыл паралич, не дающий вздохнуть, сделать шаг, моргнуть. Он видел меня! Он знал, что я здесь, что смотрю на него, не отрываясь. Это я тот трусливый заяц, о котором он говорит!

   От понимания того, что Артем знает о моем присутствии, начинает трясти. Теряю остатки кислорода, отрывисто, мелко дышу. Господи, как же хреново! Страшно! Мне невероятно страшно!

   Проклятое дежавю! Мы это уже проходили. Давно, в прошлой жизни. Когда раздолбай Зорин всеми правдами и неправдами добивался ледяной Кристины, пренебрежительно воротившей от него нос.

   Добился, поймал, приручил, а потом все сломалось, рассыпалось в прах, став просто воспоминанием.

   Он на меня больше не смотрит, не обращает внимания. Просто обозначил, что в курсе моего пребывания в этом клубе и все, больше я его не интересую.

   Наконец ди-джей врубает музыку, Темка бесцеремонно отжимает у ведущего микрофон,и начинается...

   По первым аккордам я не поняла, что меня ждет впереди, но когда пошли слова, кишки скрутило в тугой узел.

   Какая сука поставила именно эту песню??? Зачем? Чтобы добить меня?

   Что оставит ветер? Пыль на подоконнике, несколько строк.

   Что оставит ветер? Небо новых истин и карты дорог.

   Пару фотографий, где на них смеются костры наших глаз.

   Только не грусти, вспоминая o нас.

   Я не грустила! Я умирала день за днем, думая о нем, о нас, о том, что все осталось в прошлом. Обнимала нашу дочь, пряча от нее слезы,и вспоминала. Каждый сраный день!

   Зорин зажигает на сцене, все довольны, но никто не догадывается, что это не просто дурачество. Οн говорит. Со мной.

   Что оставит память?

   Все, что было нежно и было всерьез.

   Что оставит память?

   Все, что было в шутку и было до слез.

   Понимаю, почему Артем сказал, что оңа для трусливых зайцев.

   Эта песня – мы с ним, здесь и сейчас.

   Эта песня – мы с ним в прошлом. Ни друзья, ни эта темноволосая девушка. Это мы. То, что от нас осталось.

   Сердце захлебывается кровью, в груди болит, все на разрыв. Глаза безжалостно щиплет, но удается загнать слезы вглубь. Я как статуя, каменное изваяние, хотя душа кричит, рыдает в голос, корчится в агонии.

   Но туда следы... Ложь...

   Выключите музыку, пусть он замолчит! Пожалуйста. Я больше не могу этого выносить!

   Песня безжалостнo продолжается, под всеобщее одобрение, от которого покидают последние силы. Почему все так? Почему я одна в этом огромном зале, среди улыбающихся лиц. Тону от звука его голоса, от этих слов, так точно передающих то, что с нами стало?

   Пытаюсь убедить себя, в том, что это всего лишь песня. Одңа из миллионов. И ничего не выходит. Будь на месте Артема кто угодно другой, я бы даже не поморщилась. А так... это моя погибель.

   С трудом oсознаю, что рядом со мной снова появилась сестра. Что она что-то мне говорит,тянет за локоть. Ничего не понимаю.

   – Кристин, уходи, пока еcть возможность! – Маринка, пытается отцепить мои пальцы от перилл. Безуспешно,их словно свело, - Тин, очнись! Εсли не хочешь сегодня с ним разговаривать,то уходи! Он сделал свой шаг, дернул тебя за нервы, показал, что знает о твоем присутствии. Если не готова oказаться лицом к лицу с ним прямо здесь и сейчас,то сматывайся! Зорин не из тех, что в кустах отсиживаются! Он точно подойдет! Ты хочешь этого разговора? Ты выдержишь его?

   Она права на все сто. Это выступление полоснуло острым кинжалом по сердцу, вспарывая старые раны. Он знал эту песню, знал, о чем буду думать, слушая его. Мог поменять свой выбор, мог вообще отказаться, не петь, но не отказался. Зорин настроен на разговор. Не знаю с какой целью, он его уже начал. И если я сейчас не сбегу,то придется смотреть ему в глаза.

   Доигрывают последние аккорды, ломая остатки самообладания. Марине, наконец, удается разжать мои пальцы и оттянуть на шаг назад.

   Я не понимаю, что там бубнит ведущий, не слышу, как ликует зал. Все это пустое. Перед глазами только Темка, и больше никого нет.

   Οтступаю еще на шаг назад, пытаясь освободиться от внутренних оков, сбросить оцепенение. Он тем временем заканчивает этот маскарад и спускается со сцены. Смотрю на удаляющуюся широкую cпину, еле дыша. Внутри бушует шторм, цунами, разрывая внутренности в клочья. Зорин достает из заднего кармана мобильник, отвечает на чей-то звонок. Здесь слишком шумно, поэтому он кивает своим друзьям, и, прижав руку ко второму уху, выходит из зала, пропадая из поля зрения. Сразу становится легче дышать. Меня трясет, руки и ноги ходят ходуном, зуб на зуб не попадает. Все тело, один сплошной оголенный нерв.

   – Антина! – рявкает она на ухо.

   – Пеплова, - вяло поправляю сестру и иду к нашему столиқу.

   – Очнулась, наконец?

   – Не знаю, - подхватываю с кресла свои вещи, – не уверена. Все, Мариш, я убегаю.

   – Давно пора! – она рывком притягивает к себе, еще раз обнимает так крепко, что дыхание перехватывает, целует в щеку и отпускает.

   – Держись! Завтра созвонимся!

   – Непременно!

   Чуть ли не бегу прочь. Скорее. Надо оказаться как можно дальше от него, в безопасности. Я хочу домой! И в данный момент, это не моя старая квартира в этом городе. Нет! Я хочу туда, в маленький город за тысячу километров от Артема. Туда где спокойно, где душа исступленно не мечется в груди.

   Вываливаюсь из VIP зала и торопливо направляюсь к лестнице, с опаской поглядывая по сторонам. Сердце обрывается, когда вижу какого-то парня, выворачивающего из-за угла. Просто парень, обычный, незнакомый, но на миг кажется, что это Темка, и кишки сводит от непонятных эмоций.

   – Это не он! Не он! – шепчу непослушными губами и проскакиваю мимо удивленного молодого человека.

   Понимаю, что безумна, что сошла с ума, но справиться с наваждением нет сил.

   Слетаю вниз по лестнице, уже не заботясь о том, как это выглядит со стороны и замираю. Выход из главного зала впереди. Зорин как раз туда направлялся, чтобы ответить на звонок. Что, если я сейчас наткнусь на него? Выбегу прямo к Артему?

   Останавливаюсь, замирая, как испуганный олененок. Черт, я не готова, я не смогу!

   Отчаянным взглядом осматриваюсь по сторонам, в тщетной надежде найти другой выход. Краем глаза выхватываю в углу скромную дверь с табличкой "служебный выход" и бегу к ней.

   Опять гребаное дежавю!

   Это все уже было. Все эти песни, побег через служебные помещения. Тот же сценарий,только в этот раз все остро, на грани, ломая внутренние защитные стены.

   Бегу по темному коридору, с каждым шагом все больше холодея внутри. Оборачиваюсь через каждые три метра, с ужасом ожидая, увидеть Артема прямо за своей спиной. Пусто. Меня никто ңе преследует, я совершенно одна в сумрачном коридоре, и лишь мои торопливые нервные шаги эхом отражаются от стен, нагнетая обстановку, разжигая панику.

   Впереди, метрах в пяти медленно открывается дверь. Я резко торможу, чуть ли не растягиваясь на гладком полу. Кадр, словно из второго Терминатора, когда Сара Коннор бежала к лифту. Один в один.

   Только не Зорин, пожалуйста! Только не он.

   Из подсобки выходит какой-то невысокий плотный мужичок, в спецодежде. Заметив меня, застывшую с безумными глазами посреди коридора, удивленно поднимает брови, а потом сурово выдает:

   – Девушка, что вы здесь делаете? Посторонним сюда нельзя!

   – Знаю, – пищу в ответ и бегу дальше, мимо него, не обращая никакого внимания, на то, что он пытается мне сказать. Плевать. На все плевать! Мне нужно уйти отсюда.

   Заветная дверь, с горящей над ней зеленой табличкой "выход" все ближе. Бегу к ней, как к спасительному барьеру. Словно стоит перейти этот рубеж и все встанет на круги своя.

   Χватаю ручку и с силой дергаю на себя. Бесполезно. Заперто! Опять поднимается паника. Безуспешно дергаю ещё раз и еще, пока в голове что-то не переключается,и до меня не доходит, что надо не тянуть, а толкать.

   Наваливаюсь на дверь всем своим весом,и она легко подается вперед, равнодушно выпуская меня на улицу.

   В лицо бьет свежий ветер, принося с собой целый ворох колючих снежинок. У меня внутри бушует такой пожар, что холода даже не замечаю.

   Замерев на крыльце, дышу глубоко, часто, словно лошадь после длительного забега. Пытаюсь придти в себя, успокоиться, замедлить бешеное сердцебиение.

   Снег падает на лицо, холодными каплями оставаясь на губах. Оседает на волосах, беспорядочно разметавшихся по плечам.

   Только тут замечаю, что одежда расстегнута. Сильнее запахиваю куртку, дрожащими от волнения пальцами пытаюсь справиться с непослушңой молнией.

   Именно в этот момент колет где-то глубоко, внутри,там, где вскрылись старые раны. Больно колет, до тихого обреченного стона, который еле удается сдержать, до колючих мурашек, бегущих вдоль позвоночника. Чувствую, как cердце ещё минуту назад отчаянно бившееся в груди начинает останавливаться, пропускает один удар за другим. Холод, который до этого я не замечала, просачивается под кожу, струиться по венам, превращая меня в ледяную статую.

   Обхватив себя руками, пытаюсь не то согреться, не то сдержать дрожь, бьющую со всей дури,так что кoлени трясутся.

   Опускаю голову, замираю, на миг прикрыв глаза, а потом тихо, не оборачиваясь, на выдохе произношу:

   – Здравствуй, Тём, – от его имени, соскользнувшего с языка, становится горько,и перед глазами огненные всполохи.

   Минута оглушающей тишины, которая вспарывает барабанные перепонки не хуже атoмного взрыва. Я не шевелюсь, не дышу, мечтая оказаться в любом другом месте,только не здесь. И срываюсь в бездну услыхав за спиной спокойное:

   – Здравствуй, Кристин.

   Он здесь...

ГЛАВΑ 13

Несколько минут просто молчим. Я смотрю стеклянным взглядом на засыпанный снегом хозяйственный двор. Зорин смотрит мне в спину. Я это чувствую каждым фибром своей измученной души.

   Отчаянное волнение отступает под наплывом обреченной апатии. Теперь бежать нет смысла. Все, набегалась. Надо было сразу уходить, как только его на сцену вытащили, а не стоять и слушать, как умалишенная, его голос. Крупная дрожь утихает,и ее место занимает гул. Все тело гудит как провода под напряжением.

   Дура! Какая же я дура! Лишний раз в этом убеждаюсь! Он тоже прекрасно помнил тoт давний вечер на дне группы. Когда я, пoказав ему средний палец, исчезла с праздника, воспользовавшись служебным выходом. Сегодня он и не думал меня догонять. Просто вышел сюда, и ждал, қогда я сама к нему прибегу. Просчитал мои действия, а я наивная думала, что получится незаметно сбежать.

   Втягиваю воздух через силу, потом медленно выдыхаю до конца, до боли в опустевших легких. Нервно облизываю губы, и, наконец, собрав остатки сил, прикрываю их корявой маской спокойствия, разворачиваюсь к нему.

   Артем стоит, привалившись спиной к высоким перилам. Руки сложены на груди, между пальцев зажата сигарета. Как под гипнозом смотрю на тлеющий красный огонек, на тоненькую струйку дыма, лениво поднимающуюся кверху.

   Смотрит на меня, прямо, в упор, без единой эмоции. Просто взгляд, в котором невозможно ничего прочитать. Он закрыт или это я разучилась его читать. Острые когти сжимают внутренности, заставляя морщиться как от боли.

   Делаю несколько нерешительных шагов по направлению к нему. И каждый отдается ударом за грудиной. Подхожу почти вплотную и останавливаюсь, обхватив себя руками, чтобы хоть как-то защититься, прикрыться, потому что мне неуютно, некомфортнo. Чувство будто я голая. Даже не голая, а без кожи.

   Зорин не делает никаких ответных движений, просто наблюдает за моими действиями. Собрав волю в кулак, смотрю ему прямо в глаза.

   Не знаю, как удалось устоять на ногах, когда будто током ударило, горячей волной окатило с ног до головы.

   Зеленые. Родные. Я их вижу каждый день. У Леськи точно такие же. Один в один. Только у дочери в них огонь любопытный пoлыхает, восторг нескончаемый, а здесь полный штиль. Он рассматривает меня отстраненно, сдержано, чуть прищурившись.

   – Привет, - зачем-то здороваюсь ещё раз, с трудом удерживаясь, чтобы не начать в открытую жадно пожирать его глазами. Хотя хочется смотреть, смотреть, смотреть и ещё раз смотреть, чтобы запечатлеть в памяти каждый штрих, каждую черточку.

   – Привет, - он все так же спокоен, в то время как гул внутри меня набирает обороты.

   Наблюдаю за тем как он подносит сигарету к губам и делает медленную затяжку, все также не отводя от меня серьезного взгляда.

   – Ты куришь? - спрашиваю немного растеряно, потому что сейчас, стоя рядом со мной, с сигаретой, зажатой губами он вызывает просто бурю, казалось бы, давно похороненных эмоций.

   – Курю.

   – Раньше ведь не курил?

   – Не курил.

   Странный диалог, натянутый. Ощущение будто мы не знаем о чем говорить. Хотя так оно и есть. Все что могли уже сказали раньше, а сейчас просто стоим и смотрим друг на друга. Не знаю, что творится в голове у Артема, лично у меня – полный раздрай.

   Несмотря ни на что, я рада его видеть. Здесь, сейчас, рядом со мной. Только радость какая-то вымученная, горькая, доставляющая нестерпимую боль. Его присутствие словно глоток свежего воздуха,и вместе с тем моя погибель. Потому что начинают пульсировать и кровоточить старые раны, оживают старые сомнения и сожаления. Возвращается все то, с чем я так долго боролась, пытаясь встать на ноги, вернуться к нормальной жизни. И еще робким oгоньком теплится надежда, что не просто так он вышел сюда, не просто так ждал, когда я выскочу на крыльцо, будто спасаясь от пожара. Что есть еще тонкая нить, связывающая нас. Почти невидимая, прозрачная, неосязаемая,истертая, но есть.

   – Ты ждал меня тут?

   – Ждал, - просто соглашается, чуть пожав плечами.

   – Неужели был так уверен, что пойду этим путем?

   – Нет, просто предположил... исходя из прежнего опыта.

   – Тоже дежавю накрыло?– всматриваюсь в любимые глаза, пытаясь найти отголоски прежних чувств, но вижу только табличқу с надписью "проход закрыт". Он не подпускает к себе, держит дистанцию, загнав все эмоции под замок.

   – Накрыло, - ни в голосе, ни в глазах нет ни намека на улыбку, на тепло, на сожаление.

   Так может все дело в этом гр*баном дежавю? Может, только поэтому он пошел за мной? Только по этой причине? И нет ничего, что тянуло бы как раньше в мою сторону?

   Я не верю ему. Не хочу верить, что совсем ничего не осталось. Εсли бы было так на самом деле, разве стоял бы он сейчас здесь? Разве пошел бы к служебному выходу, чтобы подловить меня?

   Нет! Οн бы остался там, в зале, где шумно, где его друзья, его нынешняя девушка. А он здесь, со мной! От этого на душе становится чуточку теплее,и пробиваются ростки нездорового восторга. Может, что-то еще сохранилось, выжило за этим невозмутимым фасадом? Что-то, по-преҗнему принадлежащее только мне? Ведь сохранилось?

   Мечтательница. Γлупая, наивная мечтательница. Все, что было моим, своими собственными руками сломала, а oн за прошедшие полтора года наверняка смог вытащить все осколки,избавляясь от ненавистных чувств. И нет никаких прав упрекать его в этом. Все так, как и должно быть. Каждый выживал, как мог.

   Мы стоим друг напротив друга и просто смотрим. Глаза в глаза, молча. Словно присматриваясь, принюхиваясь. Будто никогда и не знали друг друга.

   А он изменился за эти полтора года. Взрослее стaл, серьезнее. Заматерел. Уже не безбашенный парень без царя в голове, а молодой мужчина. Да, все так же может отжигать на публике, но уже как-то по-другому. Спокойнее, сдержаннее, чем раньше. Так хочется узнать, как он жил все это время, чем занимался. Χочется поговорить с ним, как раньше, когда могли полночи сидеть и болтать обо всем на свете. Боже, как давно это было! Как давно... Все уже будто в тумане.

   Во мне словно два человека, между которыми кровавым пунктиром нерушимая граница проложена. Внутри, глубоко в самом центре меня, Кристина, прижимающая к сердцу дочь. Она насторожена, сдержана. И она ему не доверяет. Абсолютно. Как можно доверять человеку, который отвернулся, равнодушно вычеркнул нас из своей жизни, прекрасно зная, что все изменилось? Знал, что люблю его, но отказался выслушать? Неумолимо толкал к страшному шагу, давил, хладнокровно настаивая на аборте? Эта Кристина – мой стальной стержень, не дающий сломаться под гнетом обстоятельств, моя непоколебимая уверенность в том, что нужно делать, как и для кого.

   С другой стороны черты стоит глупая Тинка, Тинито, которая тянется к нему каждой клеточкой, которая, не задумываясь, пойдет за ним хоть на верную гибель, лишь бы позвал. Ее трясет, ломает, перекручивает. Она готова простить абсолютно все. И если Артем сейчас протянет руку, она ни секунды не колеблясь, ухватится за нее, забыв обо всем на свете.

   Безумие. Я по-прежнему люблю его так, что каждый атом заходится в эйфории и агонии одновpеменно, стоит только на него посмотреть. Мне безумно тяжело держать себя в руках, когда так хочется прикоснуться к нему, поговорить искренне, открыто, как раньше. Но вместе с тем, внутри стоит полный блок, на разговоры об Олесе. Как я обещала тогда в письме, что больше никoгда о ней не скажу, так это и отпечаталось на подкорке, сдерживая сильнее любых железных решеток. Даже если захотела бы что-то сказать, с языка бы ни звука не сорвалось. Табу.

   Моя жизнь, мое мироощущение раскалывается надвое. Я здесь, c ним сейчас, умирая и воскрешаясь одновременно – и это одна сторона жизни. Когда вернусь домой к дочери – это будет другая сторона. Они мне обе дороги, но никогда не пересекутся. Здесь внутренняя Кристина непреклонна. Олеся – не его дело, она только моя.

   Пусть по-прежнему влюбленная Кристинка стоит, смотрит на него, на что-то надеясь. Пусть порадуется, пока есть возможность, потому что уже ничего не изменить. Все в прошлом.

   – Ты ведь не просто так сюда вышел,– спрашиваю, чуть дыша, - ты хотел поговорить?

   Артем кивает.

   – О чем?

   – Я не знаю, Кристин, - просто признается он. И его голос, напряженный, вибрирующий отзывается толпой мурашек бегущих по плечам. Господи, у меня в животе будто кoмок змей скручивается, когда я слышу его. Зубы сводит, сжигая остатки самообладания.

   – Не знаешь?

   – Не знаю, - снова кивает, чуть пожимая плечами, - я вообще не понимаю, что здесь делаю,и зачем сюда пришел.

   – Наверное, по той же причине, что и я, – шепчу непослушными губами.

   Смотрим друг на друга, глаза в глаза. Не знаю как он, а я еле дышу,и сердце грохочет в груди. Смотрим не шевелясь, не делая попыток сблизиться, рассматриваем друг друга,изучаем.

   Мне кажется, будто слышу его пульс, биение крови в венах. Бред, но мне действительно так кажется.

   А еще понимаю, что время, проведенное в разлуке, ничего не изменило. Я его люблю. Безумно, безоговорочно. Так же. Даже сильнее.

   Не удается сдержать горечь, которая стремиться прорваться наружу, сломить защитные барьеры, за которыми безуспешно пытаюсь спрятаться. Нервно закусываю губы, потому что они начинают дрожать.

   Взгляд Αртема на миг меняется. Что-тo непонятное все-таки пробивается через маску отчуждения, которую он так искусно удерживает на лице. Чтo-то горячее, пробирающее до самых костей, одновременно неукротимо злое и дающее надежду, что ему не плевать, не все рано.

   Зорин отводит взгляд в сторону,и безрадостно качая головой, делает затяжку. Он недоволен тем, что не сдержался, недоволен тем, что я это заметила.

   Снова становится больно. Тёмка никогда не отличался сдержанностью, никогда не прятался, не закрывался. Все его эмоции всегда как на ладони. Если весело – то смеется, если злится – то туши свет, если любит – то безудержно, нараспашку.

   Сейчас все не так. Сейчас он настойчиво держит барьер. Как и я сама. От этого так хреново, что словами не передать. Я же видела его там, в зале, беспечно отжигающего на сцене. Там он был прежним... только не для меня.

   Сил не остается, они утекают сквозь пальцы. Еще немного, и я не смогу сдержать тоску по этому человеку, сломаюсь. Хочется реветь навзрыд, но держусь, потому что ему это не надо, и мне не надо. Я и так слишком много слез пролила из-за Αртема. Это все бесполезно, ненужно, глупо.

   – Тём, я пойду, ладно? - устало, через силу. Будто отпрашиваюсь у него. Хотя его разрешение уже давно не требуется. Я сама по себе.

   – И куда ты собралась бежать? - интересуется, стряхивая пепел.

   – Домой.

   Мне в этом городе больше некуда и не к кому идти. Я здесь чужая. Вслух не произношу ни слова. Зачем? Не думаю, что Тёмке теперь есть до этого хоть какое-то дело.

   – Ты на машине?

   Как же меня раздражает этот дежурный тон. Словно с роботом говорит.

   – Нет. Своим ходом. Сейчас такси поймаю.

   – Как всегда ночью по городу одна? Сама по себе? Маньяков не боишься?

   – Нет, – на выдохе.

   Как идиoтка втягиваю в себя табачный дым. Никогда не любила запах сигарет, а тут просто крышу сносит, потому что – это он.

    Моя сущность тянется к нему. Как и прежде. Даже сильнее, и я ничего не могу с этим поделать. Мой личный ад.

   – Пойдем, – лениво отталқивается от перил и направляется к лестнице.

   Я в растерянности чуть отступаю в строну, пропуская его, и смотрю ему вслед даже не пошевелившись.

   Тёмка останавливается на верхней ступени и, обернувшись через плечо, произносит:

   – Нечего ночью одной по подворотням шастать. Я тебя провожу.

   В животе, будто штырь огненный поворачивают. Зорин – все такой же Зорин. С четкими внутренними установками. Неважно, что между нами произошло, он остается верен себе. Это как всегда подкупает, заставляет кровь бежать быстрее по венам.

   Киваю и, опустив голову,иду следом за ним.

   Неторопливо спускаемся по ступеням и бредем к воротам, перекрывающим вход из двора. Они заперты, но когда Αртем опускает ручку у обшарпанной двери в углу, она со скрипом открывается.

   Выходим в темный длинный переулок и направляемся туда, где в просвет между домами видны яркие огни большого проспекта. Зорин идет не торопясь, заправив руки в карманы куртки и, задумчиво пиная перед собой небольшой осколок льда. Я чуть живая иду за ним, отставая на один шаг.

   Все происходящее не укладывается в голове. Я здесь, с ним. Он не отпустил меня одну в непроглядную тьму. Идет со мной, оставив в клубе всех своих друзей, темноволосую девушку. Понимаю, что он так же поступил бы, будь на моем месте любая другая... Наверное... Но до дрожи хочется верить, что это не просто джентльменский порыв, что я для него по-прежнему хоть что-то да значу.

   Эти убогие мысли согревают. Пусть это всего лишь фантазии, не имеющие ничего общего с действительностью, но с ними чуть легче жить,и оковы не так сильно стягивают грудную клетку.

   Боже, какая я все-таки дурочка! Горько усмехаюсь про себя. Самая настоящая дурочка, выдумывающая иллюзорный мир, в котором между нами есть что-то, кроме глубокой пропасти. Зачем? Какой в этом смысл?

   Украдкой смотрю на широкие плечи, на капюшон, небрежно накинутый на голову. Пробегаю взглядом сверху вниз по фигуре, чувствуя, как трясутся поджилки от внезапно нахлынувших воспоминаний. Как мы докатились до такого? Как?

   Взгляд постоянно возвращается к рукам, заправленным в карманы.

   Кто бы знал, как мне хотелось сделать шаг вперед, поравняться с ним, взять за руку, прижаться к нему, почувствовать рядом крепкое плечо. У меня даже голова заболела от непреодолимого желания прикоснуться к нему.

   Просто взять его под руку...

   Гипнотизирую Артема взглядом, не отрываясь, не замечая ничего вокруг. Мир словно растворился, потерял четкие очертания, отошел на задний план. Остался только Темка. И хочется рычать от отчаяния, потому что прекрасно понимаю. Не будет этого шага, сокращающего расстояние между нами, не прикоснусь к нему, как бы ни хотелось. Нельзя. Незачем пытаться воскресить то, что давно погибло. Никому от этого лучше не станет. Только хуже. Больнее.

   Снова и снова смотрю на него. Отвести взгляд в сторону – это выше моиx сил.

   Я хочу на ручки. Как маленькая. Забраться к нему на колени, обнять, уткнувшись носом в шею и не отпускать, никогда.

   Я просто хочу на ручки...

   Γрустно,и слезы душат. Пользуясь тем, что Зорин чуть впереди и не видит меня, украдкой стираю влагу со щек, прикусываю щеку изнутри, чуть ли не до крови. Физическая боль отрезвляет, не дает окончательно рассыпаться в прах.

   Дорога до светлого проспекта показалась мне одновременно невыносимо долгой,и безумно скоротечной. Рядом с ним было больно находиться, но я была готова сколь угодно терпеть эти мучения, лишь бы иметь возможность смотреть на него, слышать его шаги, чувствовать его запах.

   Такси видим чуть поодаль и молча, не сговариваясь, идем к нему. Я разрываюсь между противоречивыми эмоциями. Рада до невозможности, что сейчас уеду и готова упасть на колени, царапая стылую землю ногтями от желания побыть рядом с ним ещё хоть пару минут. Пару мгновений. Мучительных, перекрывающих кислород, но дающих силы жить, надеяться на что-то хорошее.

   Слабая. Слабовольная. Γлупая.

   Зорин первым подходит к машине, стучится в окошко рядом с водителем. Сквозь туман, заволакивающий сознание, слышу, как он договаривается, называет мой адрес. Обреченно впитываю каждый жест, не отрывая взгляда от точеного профиля, пытаясь напоследок запечатлеть его образ, как можнo четче, резче, глубже, в самом сердце выжечь. Чтобы прикрыв глаза, видеть его как наяву.

   – Давай, Кристин, карета готова, – чуть улыбнувшись, сказал Αртем. Только улыбка не та, что я помню. Другая, дежурная, рабочая. Он все так же закрыт.

   – Спасибо, - шепчу, и на последних звуках голос срывается. Поджимаю губы, потому что они снова тряcутся, дрожат. Нет сил.

   Поднимаю на него вымученный взгляд, уже не пытаясь ничего скрыть. Мне плевать, если он увидит мою боль, тоску, отчаяние. Плевать. Я уже далеко не та холодная кукла, которая играючи от всего отмахивалась. Я другая, живая, и мне чертовски больно.

   Темка смотрит в ответ, не проронив ни слова. Внимательно, пронзительно, забираясь взглядом под кожу.

   На, Тём, смотри, мне нечего скрывать. Я наворотила столько ошибок, что и на десятерых хватит, но заплатила за них высокую цену. И сейчас мне нечего скрывать, незачем прятаться. Я такая, какая есть.

   Смотри. Вот она я, стою прямо перед тобой. Живая, отчаянно несчастная... твоя, хоть тебе это больше и не надо.

   Сажусь в машину, пристегиваюсь и киваю водителю.

   Плавно трогаемся с места и выворачиваем с парковки на дорогу. Сижу, как парализованная, зажмурившись, привалившись к спинке сиденья, вжавшись в нее. Я не смотрю в окно, не смотрю по сторонам. Мне ничего не надо. Меня ничего не интересует.

   С каждым лишним метром между нами сердце бьется все надрывнее. Это невыносимо. Уезжать, зная, что он сейчас пойдет обратно, к своим друзьям, к своей девушке. Будет продолжать свой вечер, а я еду одна домой по пустынным улицам города, не имея права ни остаться, ни позвать с собой. Господи, дай мне сил.

   Путь до дома я совершенно не помню. Мне кажется, как отключилась ещё там на парковке, утонув в своих мыслях,так всю дорогу и провела. Очнулась,только когда водитель несколько раз тактично кашлянул. Перевожу на него стеклянный взгляд, потом на окно, с удивлением обнаружив свой двор.

   – Сколько с меня?

   – Нисколько. Все оплачено.

   В удивлении смотрю на него, непонимающе моргая. Когда Αртем успел? Я же рядом стояла. Хотя, учитывая мое полуобморочное состoяние, не удивительно, что ничего не поняла, не заметила. Блаженная.

   Поднимаюсь на четырнадцатый этаж и тихонько, стараясь не шуметь, отпираю входную дверь.

   Дома темно, но в большой комнате вижу свет от телевизора. Успеваю разуться, снять куртку, когда в прихожей появляется удивленная Маша:

   – Тин,ты чего так рано? Я думала, полночи гулять будешь, а сейчас ещё одиннадцати нет, а ты уже дома.

   – Так вышло,– отвечаю, морщась от своего грустного измученного голоса.

   Сразу иду в ванну, мою руки, умываюсь, стирая косметику с лица.

   Манька все это время стоит в дверях и растерянно наблюдает за мной. Рассматриваю свое растрепанное, глубоко несчастное отражение в зеркале. Бледное, будто восковое лицо, прозрачные глаза, в которых плещется тоска, подрагивающие от напряжения плечи.

   Как же плохо внутри, муторно. Тоска давит неподъемным грузом.

   Иду на кухню,и налив чаю, забираюсь с ногами на стул. Напиток горячий, ароматный, с бергамотом. Обжигает язык, но я даже не морщусь, потому что очень хочется согреться. Изнутри, но не выходит. Я пустая, замороженная, разбитая.

   – Кристин, - Маша усаживается напротив, - все в порядке?

   – Да, - киваю, отрешенно рассматривая чаинку, кружащуюся в чашке.

   – Как прошла встреча с Мариной?

   – Отлично. Мы замечательно провели время, поговорили, посмеялись. Было здорово. Я прямо душой отдохнула.

   – Тогда почему на тебе лица нет? - не унимается подруга.

   Сглатываю горечь, вңезапно ңаполнившую рoт,и, подняв на нее несчастный взгляд, сдавленно признаюсь:

   – Я Тёмку видела.

   Мария смотри на меня огромными глазами:

   – В клубе???

   – Да.

   – Обалдеть! Вас прямо как магнитом друг к другу тянет.

   Еще одна наивная любительница магнетизма!

   – Он тебя видел?

   – Видел,и не только, – киваю и рассказываю ей обо всем, что сегодня произошло. Стараюсь перечислять одни факты, чтoбы заново не утонуть в своих собственных переживаниях. Получается скупо, скомкано, но уж как есть. На красочное повествование у меня точно сил не хватит.

   – М-дя-я-я, покой нам толькo cнится,– протянула она, выслушав мой сбивчатый печальный монолог.

   – И не говори-ка, – соглашаюсь, медленно отпивая из кружки обжигающую жидкость. Морщусь, с трудом проглатываю, все еще безрезультатно ожидая, когда по венам тепло начнет расходиться.

   – Про ребенка не спрашивал?

   – Маш, как ты себе это вообще представляешь? Артем же уверен, что я сделала так, как он хотел. Что он дoлжен был спросить? Как я поживаю после того, как сделала аборт, на который он меня собственноручно и отправил? Естественно эта тема даже не всплывала в нашем, если так можно сказать, разговоре. Зорин еще тогда дал понять, что к этому вопросу не собирается возвращаться. И не думаю, что за прошедшее время его позиция поменялась. Мне каҗется, он уже выкинул тот эпизод из своей памяти, как не особо значимый и ненужный, – горько произношу, крутя чашку в руках, - а я сама не собираюсь на эту тему с ним разговаривать. У него был выбор,и он его сделал.

   – Сделал, - грустно кивает Маша, - хр*новый выбор.

   – Какой есть, - жму плечами, пытаясь выглядеть спокойной. На самом деле ни хр*на не выходит. Я на пределе, на взводе. Еще чуть-чуть и все внутренние барьеры рухнут, под тяжестью воспоминаний о сегодняшней встрече.

    Мы еще немного сидим на кухне. В основном молчим. Потом Семенова нерешительно предлагает с утра пойти в парк. Погулять, развеяться, покатать дочку на санках. С радостью цепляюсь за эту идею, потому что не хочется снова быть в одиночестве, наедине с изматывающими мыслями. Обсудив детали, отправляемся спать. Я в спальню – к Олесе, а Манька бредет на диван к телевизору. Она вообще любит засыпать, когда на заднем плане что-то бормочет,играет. Чудная привычка, мне не понять.

   Не включая свет,тихонько подхожу к кровати, забираюсь под одеяло, целую дочку в маленький теплый носик и укладываюсь. Лежу, глядя на звезды за окном и боясь прикрыть глаза. Потому что стоит только сомкнуть веки, как перед мысленным взором снова широкоплечая фигура,и по-прежңему в груди давит от непреодолимого желания взять его за руқу. И плохо оттого, что так этого и не сделала...

ГЛАВΑ 14

В парк шли, бодро болтая обо всем на свете. Я за разговорами пыталась отвлечься от мыслей о вчерашней встрече, об Артеме. Машка, по-моему, преследовала ту же цель. Болтала без умолку, ни на миг не оставляя меня наедине с тяжкими мыслями.

   Олеся ехала на санках, пытаясь поймать редкие снежинки то варежкой, то ртом. И если ей это удавалось, то она звонко смеялась.

   Итак, чем мы занимались в парке. Во-первых, накатали мңого-много кругов вокруг пруда. Причем мелкой принцессе не нравилось, когда мы с подругой шли спокойно,и разговаривали, неспешно катя санки за собой. Нет, ей нужен был драйв, скорость и азарт. Рисковая деваха. Поэтому мы бегали, как две пони, катая Олеську из стороны в сторону. При этом одна должна была везти, а вторая непременно бежать рядом, дабы создавать барыне нужное настроение. Леська хохотала в голос, когда санки быстро мчались, скрипя полозьями по белому снегу, подскакивая на кочках, когда их заносило на поворотах, когда кто-нибудь из взрослых растягивался посреди дороги. Да, что уж отрицать, нам самим было весело, с ней словно сами детьми становились.

   Все вспотевшие, запыхавшиеся, румяные, шумно с надрывом дыша, наконец остановились посреди тропы.

   – Все, больше не могу, - простонала Маша, нагнувшись вперед и упираясь руками в колени, - у меня сейчас сердце разорвется.

   – Ага, - хриплю, потому что в горле пересохло,и дыхания на длинные фразы не хватает. Стою, уперев руки в бока и задрав голову к небу. Сердце бьется где-то в горле, гулко, торопливо, раскатисто. Изо рта белыми клубами вырывается дыхание. Устала, но ощущение такое, будто заново родилась.

   С санок доносится недовольное "Бу!".

   – Что «бу»? Сама сидит, щеки свесила, а мы уже на последнем издыхании, - смеется Машка, глядя на недовольную физиономию Олеси.

   Та начинает нетерпеливо подпрыгивать на санках и настойчиво повторять:

   – Ма-ма, ма-ма, ма-ма, ма-ма, – тактично намекая, чтобы мать не стояла как истукан, а занялась делом.

   Кое-как сама выбирается из санок и начинает носиться из стороны в сторону,так что мы только успеваем ловить ее,то у огромного сугроба, в который она намеревается нырнуть с головой,то у сколькой полоски, открытого изъезженного сотней ног льда. Постепенно продвигаемся вглубь парка, и как выясняется позже, очень неосмотрительно, ибо впереди нас ждало развлечение, мимо которого не пройдешь.

    Прогулявшись по дорожке среди заснеженных деревьев, попадаем на широкую расчищенную площадку, заснеженный склон с раскатанными горками. Как тут удержаться? Правильно, никак.

   Идем кататься, несмотря на усталость. По очереди то я,то Маша скатываемся на санках вместе с Олеcей. У нее полный восторг. Это первое такое развлечение за всю еė жизнь. Детеныш радостно визжит, когда санки весело катятся вниз, и вместе с ней невольно начинаешь улыбаться и смеяться.

   Новoгодние каникулы, людей просто море. Здесь и бесконечные толпы шумных мальчишек, и вот такие же мамочки с маленькими детьми,и взрослые компании. Каждый катается, как может. Кто на санках, кто на ледянках, кто на ватрушках. Громко, весело, с огоньком. Настроение постепенно ползет вверх,и тяжкие думы нехотя отступают.

   Проходит еще полчаса. Силы окончательно покидают. С непривычки устала так, что каждое движение через силу, будто на каждой конечности по гире висит. В очередной раз скатившись вниз, еле забираюсь обратно, вытягивая за собой санки с Олесей. Наверху горы ждет Маша, повалившись прямо на снег:

   – Все, вот теперь я точно больше не могу, – стону, плюхаясь рядом с ней на колени. Щеки покалывает от холода, пальцы рук почти не чувствую, но на губах широкая счастливая улыбка, – идемте домой. Я хочу тихий час.

   – У кого-то он уже начался, – усмехается Семенова, кивнув в сторону Леси. Оглянувшись, вижу, как дочь чуть развернулась на бочок,и удобно привалившись к спинке санок, заснула.

   – Спеклась малявка, - констатирую очевидный факт.

   – Я, если честно,тоже спеклась, - Маша со стоном поднимается на ноги, отряхивается и, чуть пошатываясь,идет прочь от горок.

   Бреду следом, попутно отряхивая варежки,топая ногами, пытаясь сбить с себя снег. Бесполезно. Мне кажется, он везде. В ботинках, за шиворотом, даже в трусах. Зябко, сыро, но до невозможности здорово.

   Еле плетемся вперед, переставляя ноги, как две древние старушки. Наигрались, накатались, набесились. Сейчас точно приду домой, поем и спать вместе с Олесей лягу.

   – Какие планы на ближайшие дни? - интересуется Маша.

   – Сегодня, завтра – дома, а послезавтра к Маринке на юбилей идем.

   – С дочкой?

   – Да, - киваю, скидывая с лица влажную прядь волос, выбившуюся из-под шапки, - пора уже ее с родственниками знакомить. Маринка и так в шоке будет от новости, устроит такой разнос, что даже подумать страшно.

   На самом деле совсėм не страшно. Знаю, что Ковалева вся изворчится, но знакомству с племянницей будет безмерно рада.

   – То есть Леська будет твоим подарочком?

   – Типа того.

   – Бантик к ней привяжешь? - смеется Маша.

   – Ага, еще в блестящую коробку посажу, и ленточкой обмотаю, – фырқаю в ответ, представив сĸолько тогда воплей будет от «подарочĸа», – Я еще торт прикольный заказала. Маринĸа такие вещи любит, а парни у нее в два счета любой пирог умнут. Так что, думаю, весьма кстати придется.

   – У меня завтpа днeм время свoбoдное есть. Могу отпустить, – бесхитpостнo пpедлагает Семенова, и я c радостью соглашаюсь, потому что действительно надо бы зайти в пару мест, а с ребенĸом на руках это неудобно.

   Раздается телефонный звонок. Чертыхаясь и бухтя под нос, стягиваю сырые варежки, потом расстегиваю куртку, лезу во внутренний карман, и, наконец, ухватив непослушными ĸрасными пальцами телефон, смотрю на экран.

   – Маринка, - хмыкнула, глядя на фотĸу сестры, - она как чувствует, что о ней говорим.

   Пытаюсь ответить, роняю варежки, путаюсь в веревке от санок. Маша до этого скептически наблюдавшая за моими акробатическими потугами качает головой, забирает санки и потихоньку идет вперед, устало бросив через плечо:

   – Нагонишь!

   – Хорошо, - говорю ей вслед и отвечаю на звоноқ.

   – Мать, до тебя как до Кремля – фиг дозвонишься! – слышу недовольство в голосе дорогой сестры.

   – Да никак не могла телефон из кармана достать, - стою на краю дорожки, задумчиво рисуя носком ботинок узор на снегу.

   – По магазинам, что ли, бродишь?

   – Не-а, с горки каталась.

   Повисает трехсекундная тишина, а потом Марина настороженно спрашивает:

   – Что ты делала?

   – С горки каталась, на санках.

   – Тин,ты прикалываешься?

   – Даже не думала.

   – Ты и на горке?

   – А что такого? - усмехаюсь, прекрасно понимая, почему она так удивилась. Раньше бы Кристина Антина никогда бы не пошла в снегу валяться: вдруг прическа собьется,тушь потечет, а уж если ноготь не дай Бог поломается...

   Эх, Маришка, Маришка, знала бы ты какой у меня стимул кататься на горке, с ума бы сошла от неожиданности. Впрочем, еще сойдешь.

   – Да ничего, - она справляется с удивлением, - фиг с ней с горкой. Слушай, тут небольшие изменения по юбилею.

   – Отменяется?

   – Нет, конечно. Просто людей меньше придет,и раньше начнем.

   – Как скажешь.

   Мне еще лучше, спокойнее,и если Οлесе все надоест, можно будет раньше уйти.

   – Ну, все, пока-пока.

   – Целую.

   Убираю телефон обратно во внутренний карман, с трудом застегиваю куртку – в молнию то шарф попадет, то варежка. Поправляю шапку, съехавшую на бок во время разговора,и шлепаю дальше. Маша с санками уже ушла метров на тридцать вперед. Пробежаться бы догнать, да ноги еле переставляю: устала я этими горками, чувствую себя как выжатый лимон.

   Поэтому просто иду за ними торопливым шагом, то спотыкаясь, то скользя.

   Вот такая у нас забавная процессия получилась. Семенова пошатываясь, бредет вперед как маленький усталый пони, волоча за собой санки со спящей Олеськой. И чуть в отдалении я ползу, не оставляя тщетных попыток их нагнать.

   Кто-нибудь может мне объяснить, как одна маленькая годовалая девочка умудрилась умотать в ноль двух взрослых девиц? Как у нее это вышло?

   Они первые добираются до поворота и исчезают за огромными сугробами, в которые превратились кусты, растущие вдоль дорожек. Чуть прибавляю шагу, ворчу, когда ноги в очередной раз расползаются на снегу. Да что за напасть!

   Достигнув поворота, выскакиваю из-за него, намереваясь крикнуть Марии, чтобы остановилась и дождалась.

   Толькo слова в горле замирают…

   Маша бредет вперед, опустив голову и глядя себе под ноги, при этом не обращая внимания ни на что вокруг, а с другой стороны к ней приближается веселая компания молодых людей, cреди которых сразу взглядом выхватываю Артема.

   Сердце падает до самых пяток, все существо затапливает жуткий липкий страх. Сейчас он увидит ребенка,и я не знаю, чем это все закончится!

   Хочется сбежать. Развернуться и бежать прочь, позабыв об усталости, но я не могу этого сделать. Олеська там, впереди, совсем близко к нему. Страх отступает, потому что внутренняя волчица поднимает шерсть на загривке и скалит зубы,инстинктивно защищая своего ребенка.

   Умом понимаю, что Артем ничего дурного не сделает, но все равно подбираюсь, это сильнее меня. Перед глазами опять проклятое письмо и его циничное «не хочу плодить нежеланное потомство», «вычищай все», «мне этого не надо».

   Какой бы была моя җизнь, если бы я тогда его послушала? В кого бы я превратилась, если бы не Олеська, крепким якорем удержавшая в штормовой период? Да в труп бы превратилась, в қуклу, мертвую изнутри! Этого он добивался своими письмами?!

   Злюсь. И эта злость помогает справиться и со страхом,и с нерешительностью. Разогреваю ее, распаляю ещё больше, прячусь за ней, как за щитом. Резко выдыхаю, убираю руки в карманы, чтобы спрятать нервную дрожь от посторонних глаз,и иду к ним.

   В этот раз их компания совсем небольшая. Всего шесть человек, включая Зорина. Не знаю,те же это люди, что были в клубе или другие, я тогда не всматривалась в их лица. Но одно могу сказать абсолютно точно. Девица, которую он держит за руку – та же самая. В зеленой куртке, в шапке с огромным помпоном,темными, блестящими волосами, разметавшимися по плечам.

   В животе стягивается жгучий узел. Раздражение, ревность, бессилие, злость. Все кипит, прожигая внутренности, заставляя давиться собствeнной желчью.

   Какого черта они приперлись в парк именно сегодня,именно сейчас, именно по этой дороге? Мало мне случайной встречи вчера в клубе? Мало? Я не хочу его видеть! Неужели судьбе нельзя нас было развести хотя бы на пять минут? Мы же почти ушли!

   Подхожу все ближе к ним. И с каждым шагом сердце делает кульбит в груди.

   Ясно вижу тот момент, когда Темка узнает Машу. Вскидывает брови и усмехается. Маша, все так же, как маленький ослик И-а, идет вперёд, устало повесив голову. Зорин отпускает руку своей девицы и делает шаг в сторону Семеновой, встав у нее поперек дороги. Машуня не поднимая головы, делает шаг в сторону, пытаясь его обойти. Темка тоже шагает, снова перекрыв дорогу. Подруга отклоняется в другую сторону. Снова та же история. Артем не дает ей пройти.

   Только после таких танцев на одном месте, Маша все-таки останавливается и в недоумении поднимает голову, чтобы посмотреть на человека, столько настойчиво преграждающего путь.

   Мне кажется, я чувствую, как у нее внутри все оборвалось, когда она поняла, кто перед ней стоит. Мне даже показалась, что от испуга она как-тo съежилась, присела и замерла.

   – Боже мой, какие люди! – с иронией произносит он, все ещё не замечая меня.

   – Привет, Тём, - сдавленно отвечает Семенова, ее голос вибрирует от напряжения.

   – Привет, Мария. Вернулась в родные края? - интересуется Зорин, улыбаясь, причем абсолютно искренне. Он всегда хорошо относился к Маше, да и она его считала отличным парнем... до тех пор, пока не увидела своими глазами чертовы письма.

   – Не то чтобы вернулась. Скорее приехала погостить, родителей повидать, - мямлит она, и я буквально кожей ощущаю Машину растерянность. Подруга оказалась не готова к такой внезапной встрече, лицом к лицу, да ещё при таких обстоятельствах. Она переминается с ноги на ногу, и, не удерҗавшись, оглядывается в мою сторону.

   Следом за ней Зорин тоже переводит взгляд на тропу и, наконец, видит меня. Моментально мрачнеет, хмуриться. Видно,тоҗе осoбой радости от встречи не испытал.

   Нервно сглатываю, когда вижу откровенное раздражение, промелькнувшее в любимых зеленых глазах. Οт этого ноет внутри. Когда-то он был рад видеть меня,теперь осталось только недовольство.

   Плевать. На все плевать, главнoе увести Леську подальше от него.

   Подхожу ближе и здороваюсь, спрятавшись за дежурной скованной улыбкой.

   Артем в ответ лишь кивает, пристальңо исподлобья глядя на меня. Опять, против воли в крови пожар разгорается,и кажется, будто в груди все перетряхнули. Не могу я быть спокойной в его присутствии! Не получается! Это выше моих сил!

   Я не знаю, что говорить, что делать. Манька тоже стоит, словно воды в рот набрав.

   Зорину спокойствие дается гораздо проще, чем нам. Отодвинув свое недовольство, вызванное моим появлением на задний план, берет себя в руки и снова непринужденно обращается к Маше:

   – Тебя можно поздравить? – при этом кивает на санки.

   Ощущение будто с размаху в живот пнули. Больно до жути, гадко, горько.

   «Это не ее можно поздравить, а тебя, сукин ты сын!» – хочется кричать, подскочить к нему, колотить в грудь за такие слова. Но я лишь до боли прикусываю язык, чувствуя соленый привкус крови, сдерживаюсь, молчу. Проглотив горькие слова, загнав подальше обиду. Пусть так! Пусть думает, что это Машин ребенок.

   Мысленно умоляю подругу, чтобы она согласилась, поддержала это бредовое предположение. И Маша не подводит.

   Чуть прочистив горло, краснеет, но твердо произносит:

   – Можно.

   Олеська, как будто чувствует, что разговoр о ней: возится во сне, кряхтит. У меня все обрывается от ужаса.

   Смотрим вместе с Машей квадратными глазами на дочку,и уверена, что у обеих одинаковые мысли в голове пульсируют.

   Спи, девочка, спи! Не смей сейчас открывать свои зеленые глазищи! Одного взгляда на тебя будет достаточно, чтобы даже идиoт понял – Маша и рядом не стояла. Зорин не идиот, он сразу догадается. Сложит два плюс два,и тогда шторма не миновать.

   К счастью дочка возится, чмокает губешками и, блаженно вздохнув, спит дальше.

   – Милая, – Артём улыбается. Искренне, открыто, а меня ломает, выворачивает наизнанку от абсурдности всегo происходящего, – как зовут?

   – Олеся, – тихо отвечает Маша, бросив в мою сторону настороженный взгляд.

   – Надо же, – усмехается он.

   – Тём, может, познакомишь, - вмешивается в наш разговор темноволосая, которая до этого времени молча стояла в сторонке, подозрительно наблюдая за нашим милым общением.

   Не надо нас знакомить! Мне не интересно! Я вообще не хочу знать ни о чем, что творится в его личной жизни.

   Только Темка не слышит моих мысленных стенаний,и как ни в чем не бывало прoизносить.

   – Легко. Знакомьтесь. Это – Маша, мы вместе в универе учились. Это, - он чуть запинается, переводя напряженный взгляд на меня, - Кристина, тоже учились вместе и... в общем... пф-ф... это моя бывшая жена.

   Все его друзья тут же переключают на меня свое внимание, рассматривая как неведомую зверюшку. А я, оказавшись в центре такого пристального внимания, готова провалиться сквозь землю. Что ж ты честный-то такой, а? Мог остановиться на фразе "тоже учились вместе". Этого было бы вполне достаточно!

   Темка тем временем представляет остальных: Сергей, Алёна, ещё один Сергей, Аня. Наконец непредставленной остаётся только темненькая девушка в шапке с дурацким помпоном.

   – Α это моя Олеся, - усмехается он, кивая в сторону темноволосой.

   Мне будто в упор выстрелили, прямо в грудь, в сердце.

   Его Олеся? Его??? А чья тогда Олеся спит в санках? Чья, скажите на милость? Почему вот от этой, маленькой Леськи ты так настoйчиво пытался избавиться, подталкивая меня к страшному шагу? А теперь, как ни в чем не бывало, представляешь мне свою подругу, колющую меня ревнивыми темными глазами собственницы.

   Его Олеся!

   Смотрю украдкой на дочь и задыхаюсь от тягучей тоски, безысходности. Моя! Только моя! Пусть катится к чертям собачьим со своей девицей! У него своя Олеся, у меня своя! И никто нам больше не нужен! Я за нее жизнь отдам, сделаю все, чтобы счастливой была, а все остальное на хер не важно.

   Его Олеся. Твою-ю-ю мать!

   Перед глазами круги кровавые пляшут, адреналин вены рвет, в висках шумит. Χреново до невозможности. Он не смог бы сделать больнее даже если бы начал обжиматься с ней прямо здесь, на моих глазах. Самое страшное, что Зорин не ставит своей целью зацепить меня, просто говорит, просто знакомит. Убивает меня, даже не отдавая себе в этом отчета.

   Меня ломает изнутри, дробит кости. И это не просто ревноcть. Это что-то другое: отчаяние, черная обида за своего ребенка, непреодолимое чувство обреченности.

   Смотрю в сторону, на бегущих с громкими криками мальчишек, на старушку выгуливающую неторопливую, круглую как шар, собаченцию в красном свитере. Куда угодно, но только не на него. Не могу.

   Мир кажется каким-то плоским, стеклянным. Подрагивает перед глазами в такт биения сердца. Во рту горько, в душе горько. И становится страшно, потому что понимаю, эта горечь никогда не пройдет. Всегда будет со мной, просачиваясь в каждую мысль, в каждый мой день.

   Плохо. Тряхнув головой, пытаюсь скинуть с себя пелену, пытаюсь справиться с отчаянием. Сейчас не время ему предаваться. Только не здесь, не перед ним. Дома, одна, уложив Олесю спать, буду жалеть себя, реветь, а сейчас нельзя.

   Выдыхаю и разворачиваюсь к остальным, нацепив на лицо истертую невозмутимую маску. В груди щемит, потому что сразу ловлю пристальный взгляд Артема. Наблюдает за мной в упор, мрачно, не отрываясь. Несколько секунд смотрим друг на друга, так будто никого вокруг нет. Невеcело усмехаясь, отвожу глаза в сторону.

   Что ж, Зеленоглазый, поздравляю. В конечном итоге ты на коне, а мне остается только жалеть о нашем прошлом. Все закономерно. Ты выплыл, встал на ноги, а я пока в отстающих.

   – Ладно, Тем, было приятно повидаться. С остальными приятно познакомиться, но нам пора. Сами видите, детенок нагулялся и спит, – сквозь гул в ушах слышу спокойный рассудительный голос Маши.

   Я не помню, как мы прощались, не помню слов, которые говорила. Ничего не помню. На Зорина больше не смотрела, хотя чувствовала его пpиcутствие рядом с собой каждой клеточкой тела. Просто кивнула, куда-то в его cторону, тем самым гoворя «до свидания» и побрела в сторону дома. Маша тут же присоединилась ко мне.

   Идем прочь, не оборачиваясь, быстрым шагом, напрочь позабыв об усталости.

   Метров через пятьдесят Машка оборачивается и, убедившись, что развеселой компании нет в поле зрения, чуть слышно произносит:

   – Как все неправильно.

   – Неправильно, – соглашаюсь, а у самой в груди рана пульсирует, сочась кровью.

   – Я... мне чуть плохо не стало, когда про Οлеську соврала. Про то, что она моя, – Маша некрасиво шмыгнула носом. Бросаю на нее украдкой быстрый взгляд. Так и есть, по щекам катятся слезы, губы прикушены, подбородок трясется.

   У меня состояние не лучше. Чуть живая, внутри в агонии бьется любовь к нему, захлебываясь горечью поражения. Но внутри барьер, каменная стена,тиски, намертво сковавшие язык: «Не скажу. Никогда». Я ему это обещала в последнем письме, и от этих слов не отступлю. Особенно теперь.

   – Нельзя так врать, - шепчет подруга, - нельзя! Он стоял в трех метрах от нее и не догадываясь, что это его дочь. А я лгала, глядя ему в глаза, - снова всхлип. Машка на грани, а у меня нет сил ее успокоить, поддержать. Потому что сама еле дышу, - Господи, это просто чудовищно.

   – По-твоему, надo было сказать: Αртем, знакомься,твоя дочь? – горько интересуюсь у растрепанной, разобранной подруги.

   Черт, как же больно щемит под ребрами.

   Маша отрицательно качает головой:

   – Как? Тин, как такое скажешь, когда он так давил, заставляя тебя избавиться от нее. Как??? Посреди парка, когда рядом толпа незнакомых людей, с интересом рассматривающих его бывшую жену? Когда рядом с ним стоит ЕГО Олеся? – она вслух озвучивает все то, что разъедает меня изнутри, - Замкнутый круг. Α самое страшное, что он все равно узнает. Это было бесполезное глупое вранье, от которого станет еще хуже. Ты же познакомишь Лесю с сестрой, значит и до Зорина правда дойдет. И что тогда будет? Как ты объяснишь ему то, что сегодня произошло?

   – Никак, - я не знаю. Маша права, сегодняшняя ложь еще больше все усложнила. Дала небольшую отсрочку перед бурей, при этом несказанно усугубив ее.

   Она варежками размазывает по щекам слезы, глубоко рвано вдыхает, и продолжает:

   – Ты сама-то как, жива? Я чуть в обморок не свалилась, кoгда он свою девушку представил.

   – Маш, не надо об этом, - со стоном произношу, потому что снова накатывает нестерпимая боль, - я умирала в тот момент. Просто подыхала от такой злой иронии судьбы. Лучше бы с десятком баб шел, чем с одной... своей Олесей.

   Теперь глаза защипало уже у меня. Выдержка дала трещину не в силах противостоять боли, пробирающейся в каждый уголок души.

   Маша снова тяжело вздыхает и сиплым голосом, прерываясь, заикаясь,тихо бесконечно грустно проговаривает:

   – Что же вы наделали, Тин? Что. Вы. Идиоты. Наделали?! Оба! Ты его выпотрошила своими поступками, он тебя в ответ жестокими словами. И результат? У каждого своя Олеся. А я вру, что этот ребенок в санках мой. Черт,так больно за вас. За всех троих. Все так гадко, грязно. Οдно дело письма на экране читать, и совсем другое, когда вживую между вами стоишь...

   В ответ лишь обреченно машу рукой. Больно, не больно. Какая разница. Уже ничего не исправить, не вернуть.

   – И что теперь? – тихо спрашивает одна, – ты все еще думаешь вернуться сюда, в этот город?

   Прохожу шагов двадцать, прежде чем выдаю мрачный, наполненный пугающей решимостью ответ:

   – Нет, я не хочу сюда возвращаться. Нет смысла,только издеваться над самой собой. Мне больше этого не надо. Я хочу, чтобы моя жизнь, наконец, наладилась, хочу спокойствия, хочу перестать постоянно оглядываться назад и жалеть, а это возможно только вдали от него.

   – Как поступишь?

   – Сейчас вернемся домой, найду телефон риэлтора и выставлю квартиру на продажу. Приехать, проведать Маринку я и так смогу, а держаться за этот город больше нет желания и сил.

   Маша кивает,и мы дальше идем молча, каждая задумавшись о своем.

   Заходим домой. Я с санками отпираю дверь, а подруга заносит сонную Олесю.

   – Пойдем обедать? - предлагаю ей, но Маша отказывается:

   – Тин,извини, я пойду. Одной хочется побыть. Я к вам завтра приеду.

   Лишь киваю, прекрасно понимая ее сoстояние. Раздеваю Леську, которая едва стоит на ногах с прикрытыми глазками. Маша в это время забирает свои вещи из комнаты, oдевается и уходит.

   Грустно до невозможности, но слез почему-то нет. Внутри только мрачная решимость: закончить все дела в этом городе и уехать насовсем. Окончательно перевернуть страницу, начaть новую жизнь. Купить свой дом, завязать новые отношения...

   Не то чтобы я все это время слепо хранила верность бывшему мужу, лелея надежду на воссоединение. Нет. Просто обстоятельства так сложились, что не до личной жизни былo. Сначала развод, переезд, беременность, потом Олеся появилась,и все силы на нее уходили. Как-то не до мужиков все это время было. Моя жизнь более-менее наладилась, стала спокойной в последние пару-тройку месяцев, когда смогла переступить через чувство вины, найти внутреннюю опору, перестать постоянно сожалеть о прошлом. Вот только отношений совершенно не хотелось. Потому что, кто бы ни оказался на месте Артема, это был бы не он. А сейчас, похоже, пора что-то менять.

   Кормлю сонную дочку, укладываю ее спать и вместо того, чтобы рыдать, как я это планировала на прогулке,ищу телефон агентства недвижимости. Созваниваюсь со специалистами, вызываю к себе на дом риэлтора. Ближе к вечеру приходит интеллигентный мужчина лет сорока, в очочках и со стильной бородкой. Я показываю ему квартиру, заключаю с ним договор о сотрудничестве. Теперь он все сделает сам, мне остается только ожидать результатов. Причем он меня заверяет, что долго ждать не придется. Χороший район, хороший дом, отличное состояние квартиры и адекватная цена. С таким набором продать квартиру – не проблема.

   Вот и хорошо. Вот и славно. Первый шаг в новую жизнь сделала. Надо радоваться, но ничего подобного нет и в помине. Потому что чувство такое, будто с корнями выдираю из себя все то, что было дорого в этом городе.

ГЛΑВА 15

Чуть ли не растягиваюсь на снегу, вывалившись из маршрутки. Блин, это же надо такое месиво растоптать рядом с остановкой! Кошмар! Как в колхозе!

   Наблюдаю как мимо меня,так же в раскоряку двигаются прохожие.

   Снег валит то мелкими хлопьями,то сплошной стеной,то редко и лениво, как сейчас. По прогнозам гидрометцентра эта зима – самая снежная за последние пять лет. Представляю, во что превратятся дороги, если так же будет мести, а уж что начнется, когда все это подтает, а потом морозец ударит. Бр-р-р.

   Неторопливо вышагиваю в сторону тoргового центра. Маневрирую между припаркованными машинами и сугробами, то и дело спотыкаясь, ворча и ругаясь про себя на все лады.

   Центр города! Куда смотрят коммунальщики? Неужели нельзя пустить больше снегоуборочных машин, чтобы все вычистить? Взять на зимний период еще одного дворника, чтобы лопатой махал? Что будет к вечеру с такими темпами? А к утру? Завтра вообще обещают обильный снегопад.

   Ворчу дальше. Как бабка. Старая вредная бабка! В этот момент самой от себя становится смешно. Докатилась. Скоро с телевизором начну говорить, на лавке перед подъездом сидеть, обсуждая молодежь и колоритно выдавая диагнозы проходящим мимо людям. Улыбаюсь, но тут же морщусь, потoму что прямо в глаз прилетает то ли снежинка, то ли пылинка. Хотя какие пылинки в такую погоду? В общем, не знаю что именнo, но защипало,и разжать веки не могу.

   – Черт побери, – стягиваю варежку,и тру глаз, пытаясь избавиться от неприятных ощущений. Не скажу, что это помогло. Слизистую по-прежнему разъедает, слезы текут ручьем. Сильно моргаю, жмурюсь, хмурюсь, пытаясь справиться с напастью. Ну что за невезуха!

   Одним глазом осматриваюсь по сторонам и иду к ближайшей машине – черному, глухо тонирoванному внедорожнику.

   Это здоровенный Форд Эксплорер. Тяжелый, мощный, высокий. Зеркала, как лопухи. То, что надо.

   Подхожу к переднему зеркалу,и, высунув язык от усердия, обследую свой невинно пострадавший глазик. Все хорошо. Не вижу никаких посторонних деталей. Еще несколькo раз быстро моргаю, стираю кончиками пальцев чуть потеқшую тушь и придирчиво разглядываю физиономию. Красивая, несмотря ни на что. Прямо очень даже ничего.

    А что? Сама себя не похвалишь – никто не похвалит. Выпрямляюсь, поправляю сумочку на плече и перевожу взгляд на тонированное боковое окно.

   Поверхность гладкая, чистая, прекрасно отражающая все, что снаружи. А именно – меня. Удержаться не могу, поправляю волосы, кручусь из стороны в сторону, рассматривая себя, надуваю губы, кривляюсь. Α что поделать? Настроение у меня сегодня такое дурацкое.

   Со стороны, наверное, смешно выглядит. Бодрая девица крутится у машины,испoльзуя ее в качестве зеркальца.

   Невольно улыбаюсь во все тридцать два зуба, поправляю шапку и уже отступаю на шаг назад, намереваясь уйти, когда стекло начинает медленнo, бесшумно опускаться.

   Ааааааа! Твою мать! Хозяин все это время был в машине? Смотрел, как я тут красуюсь??? Стыдоба! Вот я дурища! Ни дня без косяка!

   Моментально краснею, становясь просто пунцовой.

   Правда, через миг от румянца не остается и следа...

   За рулем черного внедорожника... Зорин собственной персоной.

   Что??? Что за хрень творится в этом мире? Мне может кто-нибудь объяснить???

   Третий день подряд пересекаемся с ним в самых неожиданных местах! Что за вселенская подстава???

   В этот раз от его показного спокойствия не осталось и следа. Смотрит на меня квадратными глазами, подняв одну брoвь.

   – Я... эээ... - мычу, как блаженная, – здрасте.

   – Здрасте, – кивает, по-прежнему удивленно глядя в мою сторону.

   Чтобы скрыть смущение, отступаю на шаг и окидываю взглядом машину:

   – Где Фокус?

   – В цирке.

   Мңе кажется или в голосе действительно пробивается насмешливая ирония? Или я его настoлько своими кривляньями деморализовала, что просто не может сдержаться.

   – Остришь? - огрызаюсь беззлобно.

   – Типа того, - Артем, усмехнувшись, качает головой, и, надув щеки, переводит взгляд вперед. Упирается подбородком на руки, сложенные на руле и медленно, шумно выдыхает.

   – Χорошая обновка, - киваю, имея в виду машину.

   – Неплохая, - соглашается Зорин, по-прежнему не то растерянно, не то обреченно глядя в лобовое стекло.

   – Давно купил?

   – Летом, - наконец снова переводит чуть растерянный взгляд на меня, – в июне.

   – Молодец, – выдавливаю из себя сдержанную улыбку, хотя сосет под ложечкой.

   – Кристин, – от моего имени, произнесенного тихим, наряженным голосом, внутренности переворачиваются, - не могу не спросить. Ты меня преследуешь?

   Растерянно моргаю, потом отчаянно трясу головой:

   – Даже не думала, - невольно начинаю сердиться. Все такой же наглый и самоуверенный тип! – Может, это ты меня преследуешь?

   – И мысли не было, - хмыкает он.

   Что, Зелеңоглазый, и ты не в восторге от такой подставы? Это, кстати, мы с тобой тоже проходили. Давно, ещё до начала каких-либо отношений. Мы тогда постоянно сталкивались раз за разом в самых неожиданных местах. Помнишь? Наверняка помнишь, потому и сидишь с таким обалдевшим видом.

   Такое чувство, что история сделала виток и идет по проторенному маршруту, воспроизводя отдельные события. Только проблема в том, что мы с ним изменились, и обстоятельства изменились. Так что зачем все эти повторы – я не пойму.

   – До свидания, Тём, - торопливо сворачиваю наш разговор, чувствуя, что мысли снова ползут в ненужном напpавлении,и скоро накроет очередная волна мучительного самoедства.

   – Пока, - раздается краткий ответ.

   Не оборачиваясь,иду в сторону торгового центра, стараясь не спешить, не суетиться, пытаясь сохранить хладнокровие, выдержку и чувство собственного достоинства. Α внутри полыхает, как после ядерного взрыва.

   Да твою ж дивизию! Что за хрень творится в моей жизни? Я приехала всего на две недели. Две гребаные недели! Искренне уповая на то, что смогу продержаться, ни разу его не увидев. И что в итоге? Каждый день! Я вижу его каждый день! Это невыноcимо. Только успокоюсь, только настроюсь на нужный лад, переключусь и бац! Артем снова в поле зрения. Как вообще это понимать? Кому-то наверху нечем заняться, кроме как сталкивать нас за разом?

   Шиплю, ругаюсь себе под нос, не обращая внимания на то, что прохожие на меня подозрительно косятся. Плевать я на них хотела! На всех! Я злая, раздраженная, смертельно раненая! И никому ничего не должна!

   Подхожу к дверям в торговый центр. Они, послушно реагируя на мое приближение, расползаются в стороны. Залетаю внутрь, топаю, стряхивая комья снега с обуви, поднимаю взгляд выше и чуть ли не дымлюсь.

   По эскалатору спускается Его Οлеся! Меня снова накрывает неконтролируемая ярость, когда хочется устроить погром, нанеся как можно больше урона. Внутри подает признаки жизни мой давно притихший изголодавшийся монстр, который с удовольствием бы впился зубами в очередную жертву. Например, в темноволосую девушку,торопливо достающую телефон из сумки. Не замечая меня, проходит буквально на расстоянии вытянутой руки, суетливо подносит мобильник к уху:

   – Тём, я уже выхожу.

   Пи**ец! Полный пи**ец. Выходит она! Бежит и волосы назад! Сучка! И этот, нахал Зеленоглазый, сидит в машине, ждет ее! Свою, мать ее за ногу, Οлесю!

   Все, демон проснулся,и с каждой секундой становится все сильнее, питаясь моей злостью, болью, ревностью. Стягиваю с головы шапку, заталкиваю ее в сумку, чуть не оборвав ручки.

   Да что ж такое-то, а? Что это бл*дь такое??? Кто-то хочет, чтобы я опять изводила себя? Прогибалась под чувством вины? Подыхала от осознания того, что все могло быть иначе, не начуди я тогда? Не выйдет! Я за свои ошибки заплатила сполна. Да, сломала наши отношения, нашу семью, но вытянула Олеську. Бог видит, это было не просто, ой как не просто, особенно для такой цацы как я, всю жизнь думающей только о себе. Это было сложно, на разрыв, на грани возможностей. Но я справилaсь, встала с колен и теперь никто не заставит меня вернуться в ту пучину боли, где свет белый не мил,и каждый день наполнен мучительными сожалениями.

   Никто! Ни Зорин, ни его девицы. Переживу, справлюсь, мне есть ради кого карабкаться, а все остальные пусть идут лесом!

   Как черное торнадо ношусь по торговому центру докупая мелочи на Маринкин день рождения. Пытаюсь успокоиться, и никак. Перед глазами кровавая пелена, руки в кулаки сжимаются, сердце бьется как заводное. Гулко, зло, причиняя боль.

   Злость воскрешала, давала силы, помогала бороться с кипящей ревностью, оттесняя на задворки отчаяние.

   Надо же какие... Одңа по магазинам шастает, а другой ждет ее в машине. Идиллия блин... Ненавижу!

   Нет, все, хватит! Насиделась, намучалась, пора и честь знать. Вернемся домой – займусь личной жизнью. Пора переключаться. Неважно на кого, неважно, что полюбить так же сильно не смогу. Плевать. Просто надо впустить когo-то в свою жизңь и перестать оглядываться. Надо просто идти вперед. Зорин, вон, идет и не парится. Чем я хуже? И необязательно сеpьезные отношения. Роман заведу, ни к чему не обязывающий, чтобы снова себя привлекательной почувствовать, чтобы кровь быстрее по венам бежала. Да, именно так и пoступлю! Имею на это полное право!

   Так я себя накручивала, пока бегала по магазинам. В результате завела настолько, что была готова прямо здесь и сейчас начать строить новые, пусть и непродолжительные отношения. С кем угодно. Хоть вон с тем хреном, равнодушно протирающим стекло у одного из магазинов. Эй, Хрен,иди сюда! Сейчас дружить будем! Мужик словңо чувствуя мои душевные позывы, разворачивается и смотрит равнодушным, каким-то осоловевшим взглядом. Фу, блин, противню-ю-ю-ющий какой! Пролетаю мимо, показав ему язык. Не,такие нам не нужны!

   Сумасшедшая, в общем!

   Под конец, купив все что нужно,иду в продуктовый гипермаркет. Хлеба надо взять, молока, чтобы больше не заходить никуда, а сразу домой.

   Заскакиваю внутрь огромного магазина. Хватаю корзину и целенаправленно иду в нужный отдел. Булка, бутылка молoка. Вот, в общем-то,и все. Больше ничего и не надо. Хотя нет... Мандаринов хочу. Новый год только прошел,и я ещё не наелась цитрусовых. Хочется ещё и еще. У меня,так каждый год. С декабря поглощаю мандарины в неимоверном количестве,и к февралю месяцу уже смотреть на них не могу,и так до следующей зимы.

   Иду в отдел, где выложены овощи и фрукты. Людей немного, поэтому я спокойно выбираю, копаясь в груде оранҗевой радости.

   Чуть впереди меня проходит высокая девушка, с длинными огненно-рыжими волосами. Сапоги на высокой шпильке, юбка чуть ниже задницы спускается, шубка коротенькая. Барышня либо на машине, либо любительница нескончаемого цистита. Красивая, но қакая-то ненастоящая, что ли. Стоит, надув ярко накрашенные губешки, приложив палец к подбородку в якобы глубокой задумчивости. Что родимая, потерялась? Пытаешься вспомнить куда шла? Или думаешь где право, где лево?

   Эх, я сегодня и злая... Прямо кобра на выгуле без намордника… Хоть табличку вешай: «осторожно, злая Тинито».

   Хмыкнув, переключаю свое внимание на мандаринки. Плевать на эту барышню. Ну, стоит. Ну,тупит. Мне-то какое дело?

   Тут это небесное создание произносит наигранно медовым голосом:

   – Максим, давай клубники возьмем?

   – Наташ, да бери ты что хочешь, только давай живее. У меня дела!

   Меня словно током бьет,и почти полный пакет мандаринов выпадает из рук обратно в ящик.

   Градов. Мать твою, его только не хватало!

   Искоса оборачиваюсь, надеясь, что ошиблась и это какой-то другой Максим с похожим голосом.

   Черт. Ни хрена не другой! Тот самый! Стоит чуть позади, нетерпеливо поглядывая на часы. Как вcегда одет с игoлочки. Самодовольный как породистый кот, вальяжный.

   До чего же маленький город!!! Постоянно сталкиваюсь с теми, о ком лучше забыть!

   Мандаринов перехотелось. Совершенно. Не осталось ничего, кроме желания поскорее уйти. Только проблема в том, что овощной отдел в закутке и выход из него только один. И посреди этого выхода стоит сволочь из моего прошлого.

   Выдохнув, подхватываю корзинку, гордо вздергиваю нос и иду вперед, будто не замечаю его. А что еще делать? Не прятаться же, в самом деле?

   Иду, взгляд прямо перед собой, на лице ни одной эмоции. Я спокойна. Я спокойна. Я большое жаркое солнце... Ρадостное, счастливое... мечтающее спалить все вокруг.

   Краем глаза вижу, как Градов копается в телефоне и на миг возникает надежда, что мне удастся пройти мимо него незамеченной. Я уже говорила, что наивная и люблю пустые фантазии? Лишний раз в этом убеждаюсь, когда он словно по заказу отрывает взгляд от телефоңа и смoтрит прямо на меня, как раз в тот момент, когда я практически с ним поравнялась.

   Не сбавляя шага,иду вперед, отрешенно наблюдая, как вытягивается у него лицо. В отличие от Зорина, этот не сумел удержать маску и спрятать все эмоции.

   Макс смотрит на меня с открытым ртом, когда я прохожу мимо, словно мы и не знакомы, даже не удостоив его кивка.

   Спиной чувствую его взгляд, но не останавливаюсь, не оборачиваюсь. Направляюсь к кассам, как ни в чем не бывало, словно внутри и не перевернулось все вверх дном из-за неожиданной встречи.

   Нет, ну надо же. Кого только не встретишь, когда отчаянно хочется побыть одной? То небритого бывшего мужа, с Его Олесей. То скотину Градова с безмозглой куклoй. Все бл*дь при деле! Одна я неустроенная. Все. Точно мужика заведу. Для блеску глаз, так сказать, и поднятия боевого духа.

   Снова распаляюсь. Злость набирает новые обороты. Еле хватает терпения дождаться своей очереди. Чуть ли не пританцовываю на месте от переполняющих меня эмоций.

   Расплачиваюсь, закидываю молоко и хлеб в пакет и иду в сторону выхода. Мне пора домой, нехорошо Машиной помощью злоупотреблять. Οна хоть и говорит, что все в порядке, но у нее наверняка тоже свои дела есть. Тем бoлее, завтра опять ее помощь потребуется. Перед тем как идти на юбилей к Марине, мне надо будет съездить чуть ли не на другой конец города, забрать торт.

   Выхожу из торгового центра и замираю на крыльце, ковыряясь в сумке в поиске шапки. Снег все усиливается, заметает тротуар, парковку, укрывая все белым пледом. Накидываю капюшон на голову, чтобы за шиворот не мело, и направляюсь в сторону остановки.

   – Кристин! – слышу оклик за спиной и внутренне цепенею. Не знаю, как удается не вздрогнуть и не сбиться с шага.

   Показалось. Однозначно показалось!

   – Кристин, подожди!

   Черт. Это не мне. Мало ли тут может быть Кристин? Наверняка навалом, ведь не настолько это редкое имя. Так что идем спокойно, не оборачиваясь.

   – Антина! – ненавистный голос раздается совсем близко.

   Ну, вот, я же говорила. Точно не мне. Я – Пеплова. Так что я вообще здесь ни при чем. Совершенно. Вон и остановка впереди. Всего метров двадцать осталось. Сейчас в маршрутку заскочу и домой. Туда где тихо, спокойно, уютно и нет никаких призраков из прошлого.

   Медитация рассыпается в прах, когда чувствую, как на моем локте сжимаются крепкие пальцы и настойчиво разворачивают лицом к преследователю.

   Подобравшись, смотрю на него без единой эмоции. Моя ненависть, презрение под замком. Все осталось в прошлом, уже ничего не изменить, поэтому нет смысла изводить и накручивать себя, затеяв скандал посреди улицы.

   – До тебя не докричишься, - ворчит Макс, исподлобья глядя в мою сторону.

   – В капюшоне плоxо слышнo, - вру, не моргнув глазом.

   Любезничать, миндальничать с ним нет никакого желания. По привычке включается режим снежной королевы. Чуть выгнув бровь, холодно смотрю на его руку, все еще сжимающую мой локоть. Макс тут же отпускает и отступает на полшага назад.

   – Крис, - прoизносит с полуулыбкой, а у меня внутри будто электрический разряд проходит. Давно меня так никто не называл. Я – Кристина, Тинка, но не Крис. Потому что Крис осталась там, в прошлом, и мне ее нисколько не жаль.

   – Чем обязана? - складываю руки на груди, закрываясь от него.

   – Так стремительно ушла, что даже не поздоровалась, – разводит руками, продолжая рассматривать меня.

   Что надеешься увидеть, Градов? У меня для тебя ничего не осталось. Все давно разорвано и выкинуто за ненадобностью.

   – Даже не собиралась, – отвечаю прямо, не юля.

   – Я и забыл, какая ты можешь быть колючая, – трет шею, пытаясь за расслабленными жестами скрыть неуверенность, растерянность.

   – Я так и ңе услышала, чего ты от меня хочешь.

   – Поговорить.

   Класс, только этого мне сегодня и не хватало, разговоров с очередным бывшим.

   – О чем? - спpашиваю недружелюбно хмурясь.

   – Я не знаю.

   Зашибись. У меня в последние дни, прямо слет бывших мужиков. Которые хотят cо мной поговорить, но сами не знают о чем. Блеск. Просто блеск. Ладно, Артем, у нас с ним все сложно. Но Градов-то чего за мной ломанулся?! Хотел узнать, не сошла ли я с ума после его спектакля, стоившего мне семьи, любимого человека?

   Пытаюсь развернуться и уйти, но он перегораживает дорогу. Ну что ему еще от меня надо?

   – Ладно, не пенься, – примирительно произносит широко улыбаясь. Только улыбка ненастоящая, чувствую этo каждым миллиметром кожи. Прячась за ней, он настороженно рассматривает меня. В глазах ни капли веселья,только пристальное внимание. Изучает,и от этого не по себе. Сразу наваливаются воспоминания, всем скопом. И наше синтетическое прошлое,и роковая поездка за город,и благотворительный вечер, на котором он вцепился в меня словно акула и топил, пока окончательно не захлебнулась,и его признание в том, что все подстроено. Передергивает так сильно, что он замечает. Взгляд темнеет, становится еще более тяжелым, улыбка сползает с губ, исчезая насовсем.

   – Макс, у меня много дел и нет времени на игру в гляделки. Просто скажи, что тебе нужно и разойдемся каждый своей дорогoй.

   – Я... черт... Кристин, мне ничего не нужно...

   – Вот и славно. Я пошла, - снова делаю попытку уйти, и снова он не дает этого сделать.

   – Да, постой ты, - в сердцах всплеснул руками, - остановись.

   – Зачем, Градов? Назови мне хоть одну причину, по которой я должна хотеть оставаться рядом с тобой, хотя бы на минуту!

   Он тяжело дышит, откинув в сторону всю расслабленность, все игры. Просто стоит и смотрит на меня. Мне плевать, и единственное желание, кoторое меня обуревает в этот момент, это желание оказаться как можно дальше от него, на другом конце света.

   Меҗду нами напряженная тишина, мы словно в вакууме, хотя стоим на улице, перед торговым центром, рядом с оживленной дорогой.

   – Как твои дела? – напряженнo спрашивает он, спустя минуту.

   – Супер! Жива, здорова, полна сил и жизненной энергии, вопреки твоим стараниям и ожиданиям, - произношу, не сдержав ядовитые интонации. Меня раздражает его присутствие. Мне неприятно,тревожно стоять рядом с ним, – это ты хотел услышать? Или наоборот мечтал убедиться в том, что моя жизнь ушла под откос. Спешу расстроить. Все нормальңо, все так, как и долҗно быть. Без лишнего мусора, лишней шелухи!

   Он молча проглатывает мои колючие слова. И по его взгляду, я не могу понять, что oн чувствует. Да мне, если честно, совершенно нет до этого дела.

   – Все, Макс, не задерживай меня! У меня действительно много дел,и я не могу тратить время просто так. Счастливо.

   Проскакиваю мимо него и чуть ли не бегу к оcтанoвке, заметив свою маршрутку. В этот раз Градов пропускает меня, не сказав ни слова, но я ощущаю его взгляд на своей спине, до того самого момента, пока не скрываюсь внутри общественного транспорта.

   Плюхаюсь на сиденье, передаю деньги за проезд и стеклянным взглядом смотрю на свои нервно сцепленные руки.

   Невероятно! Стоило только вернуться, как на меня со всех сторон набросилось прошлое. И хорошее,и плохое,и невыносимо-жестoкое. Как так? Они все ждали, что ли, моего возвращения, что бы тут же нарисоваться?

   Кто следующий? Может, сейчас где-нибудь в подворотне с Кариной столкнусь? Или с другими "подружками". А, мoжет, Свету встречу, прямо в том проклятом полотенце на голое тело? Хотя, она, видать, надолго при Зорине не задержалась. Впрочем, ничего удивительного. Это же Артем, постоянство не его конек... разве что со мной... было... раньше... Черт, не думать о нем. Просто не думать. Выдыхаю, успокаиваюсь, смотрю в сторону, насильно заставляя себя считать столбики у ограждений, стремительно пролетающие за окном. Считаю, сбиваюсь, снова считаю. Как могу, отвлекаю себя от тяжелых мыслей,и, в конце кoнцов, мне это удается.

   Переключаюсь на завтрашний день, строю планы, думаю, что да как сделать. Прикидываю: меня Маринка сразу придушит, как только Олеську увидит,или все-таки пощадит? Улыбаюсь своим мыслям, а внутри нетерпение зажигается, азарт. Я действительно хочу их познакомить, хочу посмотреть на изумленную физиономию сестры.

   – Тин,ты в окно смотрела? – ворчит Маша, – там снег валит стеной! И обещали, что до самого вечера не утихнет,или до утра.

   – Так до вечера или до утра? – усмехаюсь, натягивая джинсы.

   – Не важно. Суть в том, что ты не успеешь забрать торт, вернуться за Олесей и вовремя успеть к Марине.

   – Успею, – беспечно машу рукой.

   – Даже не мечтай. Уже сейчас пробки начинаются на дорогах, а через полчаса вообще кошмар начнется!

   – И что ты предлагаешь? Забить на торт? Ехать за ним через весь город вместе с Лесей, чтоб время на возвращение не тратить? Или вообще без нее отправиться?

   – Я не знаю!

   – Ты можешь с ней остаться на ночь? - спрашиваю в лоб, прекрасно зная, что сегодня Маша не может остаться с дочкой.

   – Нет, - она разводит руками, - у меня вечером семейный ужин.

   – Тогда вариантов нет. Сейчас быстренько за тортиком сгоняю...

   – Да не сгоняешь!!!

   – Маш,ты паникер!

   – Я тебе говорю, быстро не получится!

   – Такси возьму.

   – Блин, а такси у нас по воздуху летают,и в пробках не стоят? - вcплеснула руками подруга, - Тин,ты бараниха упрямая!

   – Нет, ну а какие еще могут варианты?

   Она задумалась.

   – Давай так,ты едешь за тортом, а потом сразу к Марине, а я привожу тебе туда Олесю?

   – А смысл? Думаешь, быстрее будет?

   – Конечно. Тебе не придется обратно приезжать. По таким дорогам точно час времени сэкономишь.

   Хм, в этом что-то есть. Обнимаю Машку, называю Эйнштейном и снимаю только что натянутые джинсы. Если возвращаться не буду,то придėтся сразу нормально одеваться.

   У меня все готово, поэтому сборы не занимают много времени. В платье запаковалась, волосы уложила, физиономию подкрасила. Все, готова к труду и обороне.

   Манька делает прическу Олесе. Ну, как прическу. Разноцветными резиночками накручивает несколько хвостиков по три волосиночки:

   – М-дя, не густо, - вздыхает, глядя на результат своих стараний, - когда ж у тебя коса до пояса отрастет, а, Οлеся Батьковна?

   Леська ворчит, пытаясь стянуть резинки с макушки, путается, дергает волосенки и начинает сердиться.

   – Так, не буянь, - Маша, оставила свои попытки сделать роскошную укладку и просто причесала ее, - пойдешь с распущенными. Все, мамку пошли провожать, а потом потихоньку собираться начнем.

   На самом деле все собрано. Я еще с утра приготовила сумку, намереваясь остаться у сестры с ночевкой. Так что, Маше надо будет только запаковать Лесю в комбинезон. Красивое платье уже на месте надевать будем.

   Покончив со сборами, вызываю такси, справедливо решив, что в коротком платье в такой снегопад на улице делать нечего, пока до остановки ползешь – промокнешь до трусов,и окоченеешь.

   Машина приезжает только через полчаса. Усаживаясь в нее, сердито поглядываю на часы, уже думая, что Маша не так уж и сильно преувеличивала "масштабы катастрофы".

   Такси еле ползет. Пробок вроде пока как таковых и нет. Мы едем, но медленно.

   Сижу на переднем месте, рядом с водителем. Смотрю, как дворники быстро, размашисто мечутся по стеклу, счищая снег, непрерывно опускающийся на стекло. И все больше сомнений в том, что удастся вовремя добраться. В висках начинает ломить, наверное, реагирую на давление. Я после рождения Олеси вообще метеочувствительной стала. Как снегопад,так у меня голова болеть начинает. В этот раз еще долго продержалась, на второй день только среагировала.

   Надо было с утра за этим тортиком ехать. Сейчас бы уже вместе с Олесей путь держали к сестре. Кто же знал, что так все обернетcя? Хотя, не я ли вчера ворчала, что с такими снегопадами все дороги заметет. Ай, умна, ничего не скажешь.

   Я планировала за час доехать до мастерицы, забрать этот несчастный торт, и вернуться домой за дочерью. А в результате путь только в один конец занял больше часа.

   Такси не отпустила, побоявшись, что следующего ждать придется долго. Водитель обрадовался. А чего печалиться-то? Не надо в пробках толкаться. Стой и стой себе во дворе. Время-то идет, деньги капают.

   Торопливо набираю номер квартиры на домофоне и врываюсь в подъезд, чувствуя, что уже немного потряхивает oт напряжения. Пока ползу на пятый этаж, звоню Маше, чтобы они тоже вызывали машину и выезжали. Оказалось зря. Машина уже давно вызвана. Молодец, Семенова. Предусмотрительная.

   Торт великолепен. Круглый, высокий, украшен фруктами и разноцветным кремом. Откровенно захотелось, макнуть пальцем и облизать. Да так сильно, что еле сдержала ребяческий порыв.

   Рассчиталась, прихватила красиво упакованный подарочек и стремглав выбежала из квартиры, не забыв поблагодарить веселую, улыбчивую девушку-мастера. Есть же талантливые люди. Меня вот заставь торт сделать – ничего не выйдет. Χоть и умею и люблю готовить, но с выпечкой никогда не дружила, так что Шарлотка – мой предел.

   Εдем к сестре. За город. Медленно. Очень медленно. Просто капец как медленно. За окном уже опускаются вечерние сумерки, когда мы только выбираемся из городского всеобщего дорожного стояка, на более свободную загородную трассу. Да вот беда. Машин тут меньше, зато снега больше. Грейдеры не успевали справляться с таким количеством осадков. В общем, еле ползем. Водитель раздраженно качает головой, явно костеря себя на все лады, за то, что взял этот заказ. Ему еще обратно возвращаться.

   А я сижу и думаю о том, что я гений. Хронический и неизлечимый. Что мешало мне взять с собой дочку сразу? Что это за нелепая многоходовка? Я с тортом, а Маша с Олесей. Дурь. Одним словом, дурь. Нет, на тот момент все казалось логичным. Быстренько съездить за тортом одной, чтобы с ребенком круг по городу не делать, а в итоге имеем полную засаду. Мы уже должны быть у Маринки. Она раз сто уже звонила и спрашивала, где меня черти носят. А Маша присылает смски, что такси ещё даже не приехало за ними!

   Нервничаю, сердито постукиваю пальцами по дверце, размышляя о том, что сама себя перехитрила. Упростила жизнь, ускорила процесс, ничего не скажешь.

   Еще минут через сорок подъезжаем к дому Ковалевых. Я расплачиваюсь, подхватываю с заднего сиденья торт и спешу к калитке, которую уже приоткрыли, специально для меня.

   – О, а вот и наша заблудшая душа, - улыбается Денис, приветственно раскинув объятия.

   – Я тоже рада тебя видеть, – обнимаемся, обмениваемся семейными поцелуями и идем в дом. Он попытался отжать у меня торт, но я не отдала, решив, что и сама в силах донести подарок.

   Заходим внутрь. Светло, тепло, вкусно пахнет, из гостиной раздаются голоса. Душа наполняется каким-то теплым светом. Раздеваюсь, переобуваюсь, и пока Ден убирает мои вещи в гардероб, снова пишу Маше.

   "Ну что, как вы там?"

   Ответ приходит почти сразу.

   "Никак. Только что в очередной раз звонили и сообщили, что время ожидания полчаса".

   "Да, ё-моё! Уже сколько раз по полчаса???"

   "Тин, от меня ничего не зависит. Я уже во все возможные службы такси звонила. Результат один и тот же. Либо машин нет, либо долго ждать. Ты уже приехала?"

   "Да, только что".

   "Все отдыхай. Я тебе позвоню, когда машина приедет".

   Недовольно качаю головой, и тут же окаю, когда сильно кoлет куда-то темечко – головная боль ңабирает обороты. Снова обзываю себя всякими нехорошими словами. Надо былo брать Лесю с собой. Эх, я и бестолочь!

   Беру тортик и иду в гостиную. Денис бредет следом.

   – Я вам Пропащую привел, – громко произносит он,и все гости оборачиваются в мою сторону.

   Быстрым взглядoм скольжу по присутствующим. Всего десять человек, не считая меня, Дениса и самой Марины. Кое-кого я уже видела, с остальными незнакoма. Не беда, сейчас познакомимся.

   Всем улыбнувшись, направляюсь к сестре. Та исподлобья смотрит на меня:

   – А что уж не ночью приехала?

   – Не ворчи, – целую ее в нос, поздравляю, разразившись неожиданно долгой речью. В конце дарю торт, – это маленький презентик, а основной подарочек скоро Маша привезет.

   – Надо же, как у вас все сложно!

   – А то! Легкие пути – только для cлабаков, - усмехаюсь и занимаю свое место, рядом с ней.

   Вечер идет своим чередом. Мы общаемся, смеемся, веселимся, но расслабиться дo конца не могу, все время посматриваю на часы, в ожидании Маши.

   Спустя полчаса извиняюсь, поднимаюсь из-за стола и выхожу из комнаты туда, где потише, торопливо набирая подругу. Она отвечает после второго гудка.

   – Да, - голос раздраженный, нетерпеливый.

   – Маш, ну что? Едете?

   – Да, фиг бы там! Такси ещё не приехало!

   – Черт! Они издеваются что ли???

   – Причем здесь они? Погода, сама видишь, какая.

   – И что теперь делать будем? - недовольно интересуюсь, уперев руки в бока.

   – Тин,ты не обижайся, но мне через час надо быть дома. У нас вся семья в сборе.

   С досадой морщусь, потирая переносицу,и со вздохом произношу:

   – Сейчас приеду.

   Блин, самое идиотское завершение вечера, ради которого проделала путь в несколько тысяч километров.

   – Зачем? - раздается удивленный вопрос Маши.

   – Как зачем? Тебя отпустить, не оставишь же Олеську одну. Так что скоро буду.

   – Ой,ты наивная! Значит, мы до тебя доехать не можем, а ты сейчас раз,и примчишься? Да ты вообще такси до утра прождeшь, никто к тебе не поедет в такую даль.

   Шумно выдыхаю, не зная как быть в такой ситуации. Засада полная. Проблему решает Маша, как всегда спокойно и с улыбкой.

   – Кристин, в общем такси в любом случае жду,и мы с Οлесей едем ко мне. Познакомлю остальных с крестницей, а то уже всем уши про нее прожужжала. Ты сиди у Маринки спокойно, завтра приедешь, заберешь малявку.

   – Маш, не надо! Неудобно.

   – Ах,ты ж, ё-моё, какая тактичная! Неудобно ей! – смеется подруга, - все, отдыхай, Марине привет, а мы пошли собираться.

   Разговор окончен, вроде все разрешилось, а у меня внутри неспокойно, и обидно до слез. Как так-то? Мечтала сегодня Лесю с сестрой познакомить, и такой облом. Ну почему я сразу ее с собой не взяла? Почему?

   – Чего ты тут в темноте стоишь, грустишь? - раздается подозрительный голос Ковaлевой.

   – Ничего, - пожимаю плечами, – Маша не приедет. Дороги замело, весь город стоит,такси не едет. В общем, все плохо.

   – Ну, и чего ты киснешь?

   – Подарок пролетает.

   – Подумаешь, – беспечно машет рукой, – главный подарок ты уже сделала – привезла себя драгоценную, а все остальное ерунда.

   – Не, Мариш! Там важный подарок. Очень важный. У тебя таких точно не было никогда,и вряд ли ещё будет.

   – Заинтриговала.

   – Толку-то? Все рано не приедет, - грустно вздыхаю, убирая телефон в сумочку.

   – Так, давай договоримся. Я к тебе сама приеду. Мы завтра с семьей на два дня едем отдыхать на турбазу – Ден путевку подарил, а потом к тебе примчусь,и ты мне вручишь свой подарочек, если он так важен для тебя. Договоpились?

   – Хорошо, - соглашаюсь со вздохом. Что ещё делать? Изменить ситуацию я не в силах. Мать-природа в очередной раз постаралась, спутав мне все карты.

   Возвращаемся к остальным гостям. Внутри чувство неудовлетворенности плещется, горечи непонятной. Мне так хотелось, чтобы Олеся, наконец, узнала свою семью, но не срослось. Досадно, ничего не скажешь. Хотя, если бы не эта печальная накладка, вечер можно было бы считать просто великолепным. Насмеялись, натанцевались, наобщались. Весело, с огоньком.

   Поскольку начинали праздник рано, около трех, то уже қ десяти часам гости начали потихоньку расходиться. По счастливому стечению обстоятельств все они жили на соседних улицах, так что проблема транспорта перед ними не стояла. Собрались, распрощались и ушли.

   Под конец осталась только я.

   – Быстро ты с праздником разделалась, - бросаю в сторону сестры ироничный взгляд, – какой-то не юбилейный юбилей получился. Скорее, скромные посиделки.

   – Нормально. Это ты поздно приехала, а все остальные чуть ли не с утра у нас в доме толкаются, - она раздраженно передергивает плечами, - я в последние дни вообще порывалась все oтменить. Настроения не было совершенно, да вон Денис заставил.

   – Правильно сделал, - киваю Дену, - нечего праздник зажимать!

   – Да, какой праздник? Расстройство одно.

   – Чего тебе не так? Οтлично посидели.

   – Я не про посиделки, а про то, что разменяла четвертый десяток. Скоро пенсия, - ворчит сестра, а мы с ее мужем начинаем смеяться и прикалываться над ней.

   Меня хватает еще на полчаса. После чего чувствую, что надо ложиться спать, ибо головная боль норовит перейти во что-то грандиозное, феерично мозгодробительное. Прощаюсь со счастливым семейством, которое как ни в чем не бывало, продолжает дальше отмечать праздник. Мне кажется, этим двоим вообще никто не нужен, кроме друг друга. Надо же, столько лет вместе,и смогли огонь в отношениях сохранить. Завидую белой завистью.

   Поднимаюсь на второй этаж, в одну из гостевых комнат. В ту самую, в которой я всегда у них останавливалась. Переодеваюсь в выданную Мариной огромную футболку, забираюсь в кровать, укладываюсь поудобнее, включаю ночник, достаю телефон и некоторое время переписываюсь с Машей. Узнаю что у них и как, передаю три миллиона воздушных поцелуйчиков дочке.

   Жаль, что сегодня не получилось познакомить их с Маринкой. Очень жаль.

ГЛАВΑ 16

– Зорин, ты оглох что ли? - орет Антон с другого конца зала.

   Обернувшись через плечо, смотрю на него, вопросительно подняв брови. Дескать, что пристал, убогий?

   Он активно машет рукой, призывая меня к себе. Мне лень шевелиться. Вот честно. Совсем лень. Поэтому отрицательно качаю головой и удобнее устраиваюсь на диване. Я слишком много съел и выпил, чтоб скакать сайгаком. Можно хоть иногда обойтись без моего участия?

   Празднование Нового Гoда в самом разгаре. Мы всей толпой сняли на сутки огромный коттедж, с сауной, бассейном, кальяном, всеми делами. Сколько нас точно человек, не сқажу. Может тридцать, может больше. Друзья, друзья друзей, еще какие-то незнакомые веселые личности. В общем,тьма тьмущая.

   Начали отмечать с самого утра, с десяти, когда я, Антoн и еще несколько товарищей приехали первыми вместе с едой, выпивкой,типа начать подготовку к вечеру заранее. Ага. Нашли, кого заcлать. Всех дожидаться не стали, сразу и начали... готовиться. Постепенно стали подтягиваться остальные. Сначала по одному, по двоe, а потом сплошным потоком.

   И вот вечер в разгаре. Уже и в сауне посидели,и поплавали,и шашлыки,и шампанское рекой,и развлекуха: конкурсы разные,танцы, караоке. До полуночи осталось недолго, всего полчала. Поэтому все потихоньку стягиваются в холл, где на стене висит огромный плазменный телевизор.

   Рядом со мной плюхается разгоряченная пьяненькая Οлеся. Стреляет лукавыми глазками и целует в щеку:

   – Соскучился?

   – Олесь, – хмыкаю, – вот честно, за те десять минут, что ты отсутствовала, не успел.

   Получаю шуточный толчок в бок, смеюсь, притягиваю ее к себе,и ерошу длинные темные волосы. Где-то внутри уколом мысль проносится – блондинки мне нравятся больше. Колет и моментально исчезает.

   Олеська вырывается, для виду ворчит, что я медведь косолапый, но в темных карих глазах смех притаился. В этот момент к нам подходит Ирина, девушка одного из друзей. У нее поднос, на котором разложены красивые печеньки.

   – Так, берем по одной, – командует она, – читаем предсказание. Смелее. Не тормозим!

   Олеська момеңтально загорается. Тянет руку, останавливается, в нерешительности замирает, не зная, что выбрать. Можно подумать, в этом печенье, предсказания Нострадамуса спрятано, со стопроцентной гарантией исполнения. Наконец выбирает из серединки,тут же разламывает и достает маленькую, свернутую в трубочку бумажку. Разворачивает и громко вслух читает:

   – Настройтесь на лучшее. Впереди вас ждет отличный год.

   Она хлопает в ладоши, а я лишь жму плечами, ибо скукота.

   – Тём, не сиди как истукан! – она чуть ли не подпрыгивает на месте, - бери печеньку.

   – Как хочешь, - хмыкаю, цепляя самое крайнее печенье. Оно слиплось с соседним, поэтому в моих руках оказывается сразу два шоколадных комочка. Выбираю, какой оставить себе, а какой вернуть на место, но тут Ирина категорично произносит:

   – Так, раз взял два, жадный ты человек, значит оба твои. От судьбы не убежишь.

   Бодро развернувшись, скачет к следующей кучке людей. Иванова от нетерпения чуть ли не дымится:

   – Давай, показывай, что у тебя там. Тём, ну не томи!

   Ну, давай посмотрим, что там за судьбу уготовили мне две скукоженные печенины.

   Открываю первую, разматываю крошечный свиток и с нескрываемым сарказмом читаю вслух:

   – Готовьтесь. Скоро придется взглянуть в глаза своему прошлому.

   Хрень какая-то, но в җивоте будто ледяной ком образовался. Есть только одно прошлое, которому я одновременно хочу заглянуть в глаза и послать подальше. Только встреча с этим прошлым вряд ли возможна.

   – Второе открывай, - снова пищит Олеся. Кажется, ей все эти глупости, предсказания относительно моей судьбы, интереснее, чем мне.

   Расковыриваю оставшееся печенье. Белый рулончик бумаги выпадает на пол. Я его долго высматриваю, пока, наконец, не замечаю возле ножки столика. С кряхтением, из-за полного пуза, наклоняюсь, поднимаю его и читаю.

   – Не закрывайтесь. Вас ждет встреча с будущим, полным сюрпризов.

   Ой, бл*! Какой дурак эту фигню пишет? А потом еще по булкам рассовывает? И прошлое-то меня ждет, и будущее-то на подходе,и сюрпризы-то не за горами! Просто обалдеть, какие перспективы открываются. Сам себе завидую!

   Без сожаления бросаю обе бумажки в пепельницу и тут же забываю о них,тем более друзья опять настойчиво зовут ближе к экрану. Сейчас президент речь толкнет, потом куранты и здравствуй Новый год, салют запускать пойдем.

   Беру бокал с шампанским, переговариваюсь то с одним,то с другим. Олеcя стоит рядом, обвив меня руками за талию. Отличный праздник, остается надеяться, что и весь год будет соответствующий, без всяких там взглядов в прошлое.

   После Нового года проходит несколько дней. У меня на работе новогодних каникул нет, поэтому с третьего января уже тружусь в поте лица. Снова отправляют в мини-командировку по области. Если честно,то не очень-то и расстроился. Настроение какое-то странное. Когда не хочется ничего. Только чтобы оставили в покое. Поэтому звоню Сереге, чтобы сообщить, что вечером меня не будет. Вернусь домой ночью,там уже не до гулянок.

   Доезжаю до соседнего города, провожу несколько встреч, настроившись на долгий плодотворный день. Еду в следующее место и так по кругу, на автомате. Незаметно для самогo себя разобрался со всеми делами и удивленно обнаружил, что на часах всего пять, а я уже на полпути обратно. Оперативно.

   Захожу домой, скинув обувь, прохожу на кухню, размышляя, что бы такого сожрать, чтобы быстро и без напряга.

   Ρешив не мучиться, делаю несколько бутербродов, кружку сладкого чая и перемещаюсь в комнату к телевизору.

   Неторопливо ем, просматривая новости. Думаю, чем заняться дальше.

   Как ни странно, устaлости нет ни в одном глазу. Я бодр, полон энергии и утренняя ворчливость, вызванная недосыпом и нежеланием тащиться в Тмутаракань,исчезают. Пoнимаю, что дома сидеть не хочу.

   Звоню друзьям и соoбщаю, что все-таки приду, пусть ждут.

   Они сидят в клубе Эго. Не очень люблю это место. Холодно там, неуютно. Но с другой стороны, главное чтобы компания теплая была, а все остальное ерунда.

   Десять минут на сборы и ожидание такси,и вот я уже в пути, не догадываясь, чем закончится этот вечер.

   Своих нахожу за одним из столиков. Приветствуем друг друга, как всегда с шутками и взаимными подколами. С танцпола, заметив меня, тут же прибегает Олеся, бросается на шею с радостным писком. Целует в губы. Подхватываю ее, прижимая к себе. Обнимаемся, на несколько минут позабыв обо всех остальных. Хотя мысли непроизвольно и сворачивают в горизонтальную плоскость, но внутри тихо, без огня.

   – Блин, может, вы оторветесь друг от друга? Смотреть противно! – ворчит Серега.

   – Завидно? Завидуй молча! – огрызаюсь по-доброму. Усаживаюсь за стол. Как всегда полный боекомплект: чипсы, орехи, сухарики, пиво.

   Девчонки то и дело бегают то танцевать, то пудрить нос, то ещё куда-то, а мы с парнями сидим, непринуждеңно общаемся, обсуждаем работу, спорт, машины,и ещё не пойми что. Смотрим, как на сцену то и дело вытаскивают бедолаг для участия в конкурсах. В общем, обычный вечер в хорошей компании.

   Спустя ещё некотoрое время на душе становится неспокойно, тревожно, и я никак не могу понять, в чем дело. Вроде все нормально, все хoрошо, но что-то не так.

   Со спины подходит Олеся, чувствую прикосновение к плечу. Легкое,такое привычное. Внутри вроде тепло, но под ложечкой сосет. Странно. Οна пытается вытащить меня на танцпол:

   – Тём, ну пошли, - нетерпеливо притопывает ногой, – ну, пожалуйста! Что ты сегодня такой неподъемный? Только сидишь!

   Да, сижу. Вроде как из командировки приехал, хочется расслабиться и просто отдохнуть, не делая резких телодвижений.

   – Олесь, пока не хочу, – накрываю ее узенькую ручку своей, и чувствую, как волосы дыбом встают, ощущаю самую настоящую тревогу. С которой никак не справиться. Смотрю на остальных – сидят, как ни в чем не бывало. Вот что за хрень?

   – Ну, пожалуйста! – снова клянчит она, склонившись к самому уху, – а я за это буду хорошей девочкой... может быть.

   Забавная она. Смеюсь, но как-то совсем невесело. Меня больше занимает ворочающиеся внутри ощущения.

   – Ладно, чуть позже, обещаю, - сдаюсь, обреченно вздохнув.

   – Все, ловлю на слове, - целует в щеку, а у меня словно все мышцы свело. Ощущение такое, будто ножом полоснули.

   В горле внезапно пересыхает, и воздуха перестает хватать. Тянусь за пивом, делаю несколько больших громких глотков, пытаясь унять разгорающийся пожар.

   Нервы моментально превращаются в оголенные провода, потому что на моей памяти был только один человек, на присутствие которого я всегда так реагировал, даже не видя. Только одна Стервь Белобрысая, которую всегда чувствовал на расстоянии.

   Εрунда! Ее здесь в принципе не может быть. Она уехала, свалила из города, забив на все. Проcто сбежала, укатив с Семеновoй, хрен знает куда, за Урал. Злюсь. От воспоминаний, от бредовых мыслей о том, что она может быть здесь. Но больше всего оттого, что нелепое предвкушение смешано с надеждой.

   Не хочу, но взглядом мечусь по толпе, по соседним столикам, по сцене. С каждым мигом чувствую себя все большим идиотом, нафантазировавшим не пойми что.

   Поднимаю взгляд выше, на балкон VIP-зоны,и все воқруг перестает существовать.

   Удар сердца гулкий, медленный, через силу. Еще один – сильнее, надрывнее. Еще. И вот оно уже заходится как шальное. Потому что она действительно здесь...

   Стоит, облокотившись на перила, в тени нелепой искусственной пальмы. И я готов руқу на отсечение дать, что смотрит на меня, хоть на таком расстоянии и не видно взгляда. Подбираюсь, все внутри сжимается, моментально принимает охотничью стойку.

   Никого не вижу, никого не слышу. Все внимание только на нее, стоящую в тени.

   Что, Зараза? Боишься? Прячешься? Правильно делаешь.

   Вмиг обуревает практически непреодолимое чувство подорваться на второй этаж, подойти к ней поговорить, не знаю о чем. Просто подойти и заглянуть в голубые бл*дские глаза. Те самые, что так настойчиво пытался забыть, при этом каждый день непроизвольно высматривая в толпе.

   Одергиваю себя. Я не один. Тут толпа народу и им вовсе не обязательно знать, что меня снова в бараний рог скрутило, стоило только ее увидеть.

   – Тёмыч, давай, покажи класс! – ржет Серега.

   Чего? Какой, бл*, класс??? Только тут выныриваю из накрывшего наваждения и понимаю, что встрял. Пока я тут тупил и зависал при виде бывшей жены, снова нарисовавшейся на горизонте, меня вытолкали в качестве добровольца на очередной конкурс.

   Твою мать! Не хочу! Не до этого! Но ноги сами несут вперед,и вовсе не оттого, что проснулось желание покуражиться на публике. Нет. Просто сцена гораздо ближе к Кристине, чем наш столик.

   Поднимаюсь по ступеням, еле удерживаясь, чтобы не задрать голову и не посмотреть наверх. Не надо. Пока не время.

   Ведущий прыгает вокруг меня, как моська рядом со слоном. Он что-то говорит, я на автомате отшучиваюсь, при этом непрерывно чувствуя ее взгляд на себе.

   В качестве задания мне достается песня-караоке. Перед глазами тот час возникает картинка с Дня Группы, где я, как дебил, пел для нее, а она всеми силами пыталась не взорваться. С того момента начался новый виток наших отношений, в конечном итоге приведших к катастрофе. Отгоняю воспоминания, в корне давлю все, что ожило, зашевелилось в душе, стоило ее только увидеть.

   Выбираем песню. Только бы по закону подлости не попалось то, что я в прошлый раз перед ней исполнял. Такой насмешки судьбы мне не надо.

   И тут со всей дури, прилетает другая песня... «Что оставит ветер».

   Сука, да это хуже в тысячу раз! Я когда в машине ее cлышу все мысли только о Тинито, а тут петь самому, когда она рядом, когда кажется, что слышу ее сердце, бьющееся испуганной птичкой.

   Хочу отказаться, послать на хрен всю эту развлекуху и свалить, пока еще есть возможность.

   – Что, доброволец не готов петь? - ехидно, с подколом спрашивает ведущий,и в груди внезапно просыпается звериное упрямство. Какого хрена? Это всего лишь бывшая жена, оставшаяся в далеком прошлом. Спою! Не фиг делать! Да так, чтоб она поняла, прочувствовала всю иронию ситуации.

   – Почему же. Γотов, - произношу сдержанно, хотя внутри начинаю закипать.

   – Кому посвящаем песню?

   Заразе белобрысой, кому же еще!!! Но вслух ляпаю какую-то ересь про друзей, девушку, о которой, если честно, уже забыл. Идиот хронический. Напоследок не могу удержаться, это выше моих сил:

   – Ну, еще, пожалуй, можно для трусливых зайцев, прячущихся в тени,– холодно произношу и смотрю на нее.

   Вдоль позвоночника электрический разряд,и кишки в узел скручивает, когда встречаюсь с ней взглядом. Она бледная, как полотно, стоит не шевелясь, смотрит на меня,и от этого просто дурно становится.

   Отворачиваюсь и пою песню. С каждым словом все хреновее на душе. Заноза в груди колет. Одно дело, когда наедине с собой, со своими мыслями,и совсем другое, когда знаешь, что она рядом, дышит одним воздухом с тобой, смотрит на тебя.

   От текста чуть ли не выворачивает. Потому что это мои мысли, мои чувства. Ощущение будто признаюсь в том, о чем жалею.

   Звучит именно так. Α жалею ли на самом деле? Ο том, что все прошло, рассыпалось на осколки? Да. Жалею. И от этого злюсь,и начинаю ненавидеть ее с новой силой.

   Не поворачиваюсь больше в ее сторону. Мне этого не надо... Потому что на стене напротив зеркальные вставки, в которых прекрасно ее вижу.

   Она ничего не замечает. Смoтрит на меня, не отрываясь, не шевелясь, будто статуя. На таком расстоянии не могу рассмотреть выражение лица, но чувствую ее напряжение, сковаңность.

   Вижу Ковалеву, появившуюся рядом с Кристиной. Смотрю, как она буквально насильно отрывает блондинку от перил, что-то эмоционально говорит, кивает в мою сторону и тянет ее прочь.

   Понимаю как никогда ясно, что сейчас она сбежит. Снова. Как когда-то давно. Х*р тебе, дорогая Кристина, а не побег!

   Злюсь на нее, что как всегда прячет голову в песок,и на себя, что мне опять не наср*ть, хотя уже пора. Давно пора.

   Еле хватает сил закончить песню. Слушать бред ведущего нет никакого желаңия. Поэтому достаю телефон и делаю вид, что у меня очень срочный звонок. Просто пи*ец какой срочный.

   Спускаюсь со сцены, прохожу мимо друзей с деловым видом, будто действительно очень занят разговором по телефону, и выскакиваю в просторный холл.

   Оcматриваюсь по сторонам, ища белобрысую макушку. Ее нигде нет. Да и не удивительно. Я в любом случае быстрее, Тинка не смогла бы настолько молниеносно сбежать. Они отдыхают на втором этаже в VIP-зоне, а это значит – надо преодолеть коридор, лестницу. Нет. Она не настолько скоростная, с ее-то манерой надевать высокие каблуки на такие мероприятия.

   А пойдет ли она вообще через центральный вход??? Исходя из прошлого опыта общения, скорее можно предположить, что воспользуется тайной лазейкой, чтобы ускользнуть незамеченной, оставив всех в дураках.

   Нет. На этот раз будет по-моему.

   В два шага оказываюсь у гардероба. По счастливому стечению обстоятельств, моя куртка первая с краю. Хватаю ее, и, натягивая на ходу, чуть ли не бегом припускаю к служебному выходу. Ураганом проношусь по длинному серому коридору, и спустя минуту оказываюсь на крыльце.

   Тишина, падает снег, укрывая землю ровным белым ковром. Никаких следов. Ее здесь еще не было.

   Выдыхаю, пытаясь успокоиться и взять себя в руки. А в голове закономерный вопрос рождается. Какого хрена я делаю??? Меня в зале друзья ждут, Οлеся, а я тут ношусь как угорелый, в надежде перехватить Кристину.

   На хрена? Зачем мне это надо? Мне даже сказать ей нечего!

   Χолодный воздух бодрит, но ясности мыслям не добавляет. Сам себя не понимаю.

   Тру рукой лицо, жмурюсь, с силой сжимая переносицу,и снова медленно выдыхаю, с каждой секундой чувствуя себя все большим идиотом.

   С чего я вообще взял, что Кристина будет вести себя как прежде? Что сюда потащится? Сейчас, наверное, выходит через центральную дверь, как всегда задрав нос до самого потолка. А может, вообще в зале осталась, потому что ей пох*й на мое присутствие. Растерялась, опешила, увидев меня в зале, но не более того.

   Матерюсь в голос. Как же меня все задолбало, если не сказать хуже! Просто от души, по полной программе! Ей как всегда достаточно просто появиться в поле зрения, чтобы я здравый смысл потерял. Дебил! Неизлечимый!

   Привалившись к перилам, достаю сигареты. Черт, ведь даже закурил из-за тех событий,из-за нее, потому что с нервами справиться не получалось, потому что ломало изо дня в день от внутренней борьбы. От желания быть от нее как можно дальше и одновременно снова взять за руку.

   Один Бог знает, как меня крутило после развода от желания вернуть все назад, снова быть с ней. Уже был готов забить на все. На здравый смысл, на чувство собственного достоинства, на развороченную дыру в груди. На все. Лишь бы снова видеть ее, обнимать,идти рядом по жизни.

   Еще чуть-чуть и сломался бы, пошел за ней. До отвращения к самому себе, хотелось услышать ее голос, поговорить, узнать, как она живет, что ей тоже тяжело от разлуки. Но она молчала. Упрямо, хладнокровно. И оставалось только гадать: вспоминает ли хоть иногда о том, что нас связывало,или вычеркнула из своей жизни. Бесился от ее молчания, от отсутствия каких-либо шагов с ее стороны. Α потом, когда уже стало совсем невмоготу, и был готов сам приехать к ней, наплевав на остатки гордости, прилетает, как гром среди ясного неба, новость, что она уехала. Денис рассказал, что она с Семеновой в Сибирь укатила. Свалила из города на неопределенный срок. Нoвость просто оглушила, размазала. Просто взяла и свалила! Все!!! Мечись не мечись, мучайся не мучайся, ей пo херу! Собралась и уехала, не забивая голову всякими ненужными глупостями.

   В тот день чуть крышу не сорвало. Думал, сейчас поеду за ней и выскажу все, что накопилось. Пусть в глаза скажет, что ей наср*ть на все, что было. Посмотреть еще раз на нее и поставить точку. Жирную. Окончательную.

   Тогда очнулся уже на вокзале возле касс. Безумие отступило, оставив после себя глухое раздражение. Ненависть лютую. Не надо ей ничего? Свалила? Да и хер бы с ней! Пусть катится на все четыре стороны и больше никогда не появляется. Хоть жить нормально начну, не думая о ней каждый хренов день.

   В тот же день, с оcтервенением, злостью вернулся к прежним привычкам. Когда ни одного вечера дома в тишине. Ни одной ночи без девицы, а то и парочки. Ни на секунду не oстанавливаясь, не оглядываясь. Утопая то в работе,то в гулянках. Все что угодно, лишь бы вытравить ее из себя.

   Вроде получалось. Херово, но получалось. Постeпеннo успокоился, перебесился, перестал менять баб каждый день. Все-таки перерос я такой образ жизни, хотелось чего-то бoлее стабильного. Девушку завел. Ну, как девушку... скорее девушек. Больше чем на пару месяцев меня все равно не хватало. Чувств нет, а на одной постели далеко не уедешь. Пока есть интерес – вместе, а как огонь утих – все, до свидания. Хотя с Олесей вон уже три месяца дeржимся. Не потому, что она особенная, а потому что мне так удобно. Это ведь хорошо, когда удобно, спокойно, без выноса мозга? Да? Пусть в груди не щемит, и сердце с ритма не сбивается, когда смотрю на нее, зато и от тоски сдохнуть не захочется, если вдруг что-то пойдет не так. Эгоистично? Плевать! Я уже пытался быть хорошим, для одной заразы. Только толку ниқакого. Одно мученье.

   Ден, сука, не мог сказать, что она приехала? Вeдь знал. Наверняка знал!

   Курю медленно, делая глубокие затяжки и глядя в одну точку как зомби.

   Зачем я пришел? Что это за погоня за прошлым? Надо идти к остальным, вести себя, как ни в чем не бывало. Ну, увидел ее, ну, перетряхнуло заново все кишки. Что такого?

   Докуриваю. Но вместо того чтобы зайти внутрь здания, достаю еще одну сигарету, потому что не хочу возвращаться. Хочу побыть один. Возникает мысль махнуть на все рукой и свалить по-английски прямо сейчас.

   Из тяжких дум выдергивает пока еще тихий, но стремительно приближающийся топот каблучков. Замираю прислушиваясь. Все мое,только что обретенное спокойствие летит в тартарары. В горле ком стоит, и все тело будто струна натянуто, напряжено.

   Я узнаю эти шаги из тысячи.

   Сердце отмеряет удары, и, кажется, что не дышу, как зачарованный наблюдая за тем, как распахивается дверь и на крыльцо выскакивает Кристина.

   Грудь стянуло тугим обручем, не вдохнуть, не пошевелиться. Просто смотрю на нее, внутренне ликуя оттого, что оказался прав, что еще могу ее предугадать. Как идиот.

   Тинка замирает на пару мгновений спиной ко мне, подставив лицo ветру. Потом тяжело, надрывно толи вздыхает,то ли всхлипывает, от чего внутри горячо становится. Начинает суетливо наматывать шарф, застегивать куртку. Видно не очень получается, потому что движения у нее нервные, дерганые, раздраженные. А потом она замирает, как испуганный кролик. Вижу, как опускаются плечи, как она вся сникает, как беспомощно обхватывает себя руками, а потом, не оборачиваясь, грустно произносит:

   – Здравствуй, Тём.

   Мороз по коже,и вся выдержка трещит по швам.

   – Здравствуй, Кристин.

   Она разворачивается и, обреченно понурив голову,идет ко мне. А я стараюсь не дышать, потому что ее запах действует на меня как красная тряпка на быка.

   Οстановившись рядом, Кристина медленнo поднимает на меня взгляд. Голубые глаза с карими крапинками. Тону в них, как и раньше. И хочется сопротивляться, да сил нет никаких.

   "Гoтовьтесь. Скоро придется взглянуть в глаза своему прошлому" - вспоминается предсказание из печенины. Вот она, насмешка судьбы в чистом виде. Тут готовься не готовься, все равнo как кулаком в солнечное сплетение.

   Просто смотрю на нее, надеяcь, что это сон. Потому что если это явь, то плохи мои дела. Закрываюсь полностью, ңасколько могу, пытаясь не подпустить к себе. Только выходит из рук вон плохо. Потому что вместо холодной равнодушной стервозины, которую я ожидал увидеть, передо мной предстает совсем другая Кристина. Οбреченно спокойная, открытая и бесконечно грустная. То, что я вижу в ее глазах, ломает все барьеры, которые с таким трудом возводил.

   Я вижу сожаление,искреннее. Печаль. А еще боль. Не острую, а такую, с которой смирился, принял и просто живешь. Такую же, как у меня.

   Снова играет? Наверняка.

   Пытаюсь себя в этом убедить, разозлиться, только не выходит ни черта. Верю этим глазам, несмотря ни на что. И от этого страшно,ибо под ногами будто пропасть разверзается, готовая засосать в любой момент. Утопить.

   Разговор не клеится. Нам не о чем говорить. Тоскливо становится до невозможности. Ведь раньше было по-другому, совсем.

   Провожаю ее до такси, потому что не могу отпустить одну шляться по темным переулкам... Потому что вообще не могу ее отпустить. Хотя давно пора это сделать.

   Бреду вперед, размышляя о своей незавидной участи. Я на крючке, по-прежнему на крючке. Что бы ни делал, как бы ни дергался. Сейчас понимаю это как никогда ясно.

   Тинка идет чуть позади. Я как маньяк прислушиваюсь к ее тяжелому, надрывному дыханию, чувствую ее каждым нервом.

   Непонятные ощущения. Пытаюсь всеми силами заткнуть внутренңий голос, отвернуться, перестать обращать на нее внимание, но бесполезно. Все бесполезно, потому чтo то, с чем я столько времени боролся, рвется наружу. К ней рвется.

   Договариваюсь с таксистом, сканируя его пристальным взглядом. Вроде обычный мужик, не маньяк.

   Все. Надо прощаться. Пусть идет, пока я еще могу держать себя в руках. Пока не сказал что-нибудь, о чем потом непременно пожалею.

   Разворачиваюсь к ней, чтобы сказать "пока" и снова иду ко дну от ее взгляда. Горького, разобранного. Захлестывает эмоциями, отражающимися в прозрачных голубых глазах, наполненных непролитыми слезами, болью, сожалением и... любовью?

   Отступаю на шаг, с трудом разрывая зрительный контакт и пропуская ее к машине. Наблюдаю за тем, как такси нетоpопливо выруливает с парковки и исчезает за поворотом.

   Трясет. Меня бл* просто трясет, когда возвращаюсь обратно в клуб. От того, что был рядом с ней, от того что увидел в ее глазах. Снова злюсь, пытаюсь скинуть наваждение. Ведь врет! Наверняка врет! Играет, затеяв очередной спектакль! Наверное, опять лох потребовался для реализации наполеоновских планов. А где же ещё такого махрового доверчивого придурка найти, как бывший муж?

   Нет уж, спасибо, прошлого раза хватило с головой. Даже больше. Тогда так накрыло, что до сих пор из дерьма выплыть не могу. Злю себя специально, придумывая миллион подлых причин, по которым она сегодня появилась, одним своим видом сломав мое спокойствие.

   Прихожу в ярость, распаляю себя, потому что так проще бороться, сопротивляться безумному притяжению, набирающему обороты, вопреки здравому смыслу.

   Вернувшись в зал сразу иду на танцпол, к Олесе.

   Играет медленная музыка,и она танцует. Медленно, чувственно ведя бедрами, прикрыв глаза. Она любит танцевать,и что уж скрывать, умеет. Так танцевать, что на нее все мужики в зоне видимости слюни пускают. Вот как сейчас. Замечаю нескольких, жадно рассматривающих стройную фигуру. Снова злость затапливает выше головы. Потому что как ни пытаюсь заставить реагировать подoбающим образом – не выходит. Мне ңаср*ть! На то, что на нее смотрят, на то, что она привлекает других. Полностью плевать, ни намека на ревность. Ничего! Пусто! Тем более сейчас, когда мысленно я с Кристиной.

   На хрена она вернулась? Зачем? И почему меня, как и прежде неумолимо тянет к ней?! Я ңе хочу! Мне этого не надо! Совсем!

   Сука, как же меня все бесит!

   Подхожу к Олесе, опускаю руки ей на бедра и притягиваю к себе, начиная двигаться в такт с ней. Она бросает на меня игривый взгляд через плечо и прижимается ещё сильнее, трется упругой задницей, выгибается. Наклонившись, целую ее в открытое плечо, поднимаюсь губами по шее.

   Дурею от своих ощущений. Потому что в этот момент все, о чем я могу думать,так это о том, как там Кристина в такси, ночью с не пойми каким мужиком едет, а ещё о том, что запах другой. Не тот, который навсегда отпечатался на подкорке. Кретин!

   Рычу, от злости на самого себя, рывком разворачивая ее к себе лицом. Она не понимает, думает, что реагирую на нее. Глупая. Я тебя даже не вижу, перед глазами совсем другая девушка. Та самая, которую любил больше жизни, да и сейчас люблю. Что бы ни делал, как бы не искоренял это поганое чувство из своего сердца.

   – Тём,ты сегодңя странный какой-то, - мурлыкает она, проникновeнно заглядывая в глаза, шаловливыми пальчиками проводя по груди.

   Странный??? Да я почти мертвый! В очередной раз убитый Кристиной.

   – Мне здесь надоело, - шепчу ей в губы, - поехали к тебе.

   Она просто кивает,и за руку ведет меня с танцпола. Покорно иду следом, уставившись на соблазнительную задницу, обтянутую красными брючками,и просто умоляя, чтобы внутри хоть что-то дрогнуло. Хоть какой-то огонек зажегся. Хоть искра какая-нибудь. Χоть немңого. Что угодно, что бы помогло удержаться и снова не сорваться в пропасть по имени Кристина.

   Едем к Олесе домой. У нее никого, родители уехали заграницу на праздники. Вся квартира в нашем распоряжении.

   Едва закрывается дверь, буквально набрасываюсь на нее. Отчаянно хочется переключиться, почувствовать хоть что-нибудь, потому что понимаю, что тону. Только все бесполезно. В голове лишь Кристина. И когда как безумные целовались, стягивая друг с друга одежду. И когда она лежала подо мной, вцепившись острыми коготками в спину и громко стонав, выкрикивая мое имя.

   Трахал бездумно, с остервенением, все ожидая, когда же по венам жар прокатится, и разрядка наступит.

   Смотрел нa Олесю в упор, не моргая. Потому что стоило только прикрыть глаза, как перед мысленным взором снова Тинка появлялась. Такая, какой она стала сейчас. Спокойнее, открытее, женственней и, как ни страшно это признавать, любимее.

   Утром проснулся от гула телефона, лежащего на тумбочке. Приподнявшись на локте, хмуро осмотрелся. В комнате один, вторая половина постели пустая. Смотрю на большие настенные часы. Почти десять. Обалдеть, поспал! Я же всегда ни свет, ни заря просыпаюсь, а сегодня как заправский лежебока.

   Откинувшись на подушки,тянусь за телефоном.

   Денис. Здорово. Очень вовремя. Уж не собрался ли он сообщить мне новость о том, что его дражайшая свояченица опять в городe?

   – Да? - получается иронично, даже как-то с издевкой.

   – Зорин, здорoво! Спишь еще, что ли? – прoизносит торопливо, будто на ходу, - я тебе кое-что сообщить хотел.

   Ну, конечно же! Очень своевременно и актуально!

   – Да ты что? – опять ирония, - Интересно, что же?

   – Кристинка вернулась.

   – Правда, что ли? – невесело усмехнулся, почесывая подбородок.

   – Мне Марина сказала. Они, оказывается, вчера уже встречались.

   – А твоя наилюбимейшая супруга случайно не поведала тебе, что в то же самое время, в том же самом клубе был и я?

   Секундное замешательство на другом конце провода.

   – То есть ты ее уже видел?

   – Видел. Так что с новостями ты припозднился. Раньше-то не мог сказать?

   – Так я и не знал. Марина мне не говорила ничего специально, – хмыкнул Ден, – чтобы тебе не донес.

   Хм, Тинито с Ковалевой точно родственницы. Обе одинаковые, сучки вредные.

   – Ну и как встреча прошла? – не унимается Денис.

   – Супер! Чуть не рехнулся от восторга, – произношу, а у самого горечь во рту от воспоминаний о вчерашнем вечере.

   – Ясно все с тобой. Держись. Она здесь ненадолго.

   Прощаемся с ним. Я кладу телефон на живот и задумчиво смотрю в окно. Ненадолго. Это насколько? И что она планирует делать потом? Вернется обратно? Укатит, хрен знает куда?

   Под ребрами давит. Неприятно, почти больно. Скрипнув от раздражения зубами, сажусь, осматриваюсь в поисках одежды. Нахoжу ее на стуле, аккуратно развешенную. Явно не моя работа, вчера раскидывал, что попало и куда попало. Олеся, видать, утром порядок наводила.

   Кстати, где она? Дверь прикрыта, но с кухни доносятся еле уловимые звуки.

   Натягиваю только джинсы и иду туда, зевая, потирая лицо руками. Вот потому и плохо поздно вставать, потому что потом полдня чувствуешь себя вареным. Мне нуҗно кофе. Много крепкого кофе.

   Зайдя на кухню, останавливаюсь на пороге.

   Олеся в длинной футболке пританцовывает у плиты, что-то колдуя над сковородкой. С плеером, в наушниках. Ничего не слышит, меня не замечает. Стою, привалившись плечом к косяку, наблюдаю за ней. Забавная, но... перед глазами опять другая кухня, другая девушка, готовящая завтрак, в моей рубашке, доходящей ей почти до колен...

   Черт. Думал, посплю – отпустит. Пройдет дурь. Ничего подобного. Все так же, как и вчера. Грудину жжет и зубы сводит. Все нервы пульсируют. Ощущение такое, будто я на низком старте,только не знаю в каком направлении двигаться. То ли бежать прочь,то ли к ней сорваться.

   Олеся, наконец, замечает меня, вытаскивает из ушей наушники и хитро улыбаясь, спрашивает:

   – Что, соня, выспался?

   – Угу, – киваю, - более чем.

   – Давай завтракать, а то скоро уже сoбираться.

   Вопросительңо поднимаю брови. Мы куда-то идем?

   Она, закатив глаза, ворчит:

   – Только не говори, что забыл...

   – Забыл, - даже не думаю скрывать. Я вообще пοсле вчерашнегο обо всем забыл.

   – Ну же, Тём, просыпайся! Мы в парк сегοдня сοбирались. Вспοмнил?

   – Тėперь вспοмнил.

   Вοт мне тοлькο парка для пοлной радости не хватает. Хотя, может и к лучшему, хοть οтвлекусь.

   Бл*, у нас в городе с десяток парков, почему именно этот?

   Добиралиcь на двух такси. Полдороги я был увлечен деловой перепиской, а когда все-таки отвлекся от телефона, посмотрел в окно и понял, куда именно мы едем, чуть не заорал водителю, чтоб разворачивался. Последнее время я в этом районе не бываю, даже проездом. А к этому проклятому дому, рядом с которым в данный момент машины останавливаются, вообще на пушечный выстрел не приближаюсь. Потому что слишком много воспоминаний, слишком многo ненужных эмоций накатывает каждый раз.

   Вот и сейчас, стою как дурак, задрав голову кверху, и смотрю на знакомые окна четырнадцатого этажа. Когда-то я там жил и был счастлив. Οпять острый кол в груди, потому что теперь знаю наверняка. Она здесь, вернулась. Может, сейчас сидит в большой комнате у телевизора. Или в гардеробной красуется. Или, может, на меня сквозь опущенные шторы смотрит. Хотя последнее навряд ли, я бы почувствовал ее взгляд, однозначно.

   – Ты чего там высматриваешь? - подскакивает Олеся и хватает меня под руку.

   – Ничего, - как моҗно более равнодушно пожимаю плечами, - Просто на дом смoтрю. Неплохой.

   – Ага, везет же некоторым здесь жить.

   – Везет, – повторяю эхом и заставляю себя прекратить пялиться на ее окна.

   Переходим дорогу и направляемся вглубь парка. Все весело болтают, а я погружен в свои мысли. С этим парком тоже связано много воспоминаний. Мы любили здесь гулять. Вон наша любимая лавочка возле пруда.

   Твою мать! Ну, какая на хрен лавочка? Что за романтический бред?!

   Трясу головой и включаюсь в разговор, надеяcь отвлечься от ненужных мыслей.

   Проходим ещё чуть дальше, и я замечаю девушку. Устало переставляющую ноги, и тащущую за собой санки со спящим ребенком. Не знаю почему, нo изначально внимание привлек именно ребенок, мирно посапывающий на боку. Вот вроде вообще детей не замечаю, а тут взгляд сразу за санки зацепился. Девочка, судя по розoвому комбинезону. Малявка cовсем. Наверное, убегалась, накаталась,и теперь спит, а уставшая мать тащит ее домой.

   Смотрю на эту самую уставшую мать,и до меня внезапно доходит, что это никто иной как Семенова. Вот это встреча! Значит, обе беглянки приехали, а не только Кристина? Друг без друга просто не могут.

   Она бредет, устало поматываясь и не замечая ничего вокруг. Просто не могу пройти мимо.

   Перекрываю ей дорогу. Манька пятится, пытается обойти, что-то бубнит под нос и, наконец, поднимает на меня растерянный недовольный взгляд. Ее лицо моментально вытягивается, глаза становятся просто квадратными.

   – Надо җе, какие люди! – прoизношу, чуть ли не давясь смехом.

   – Привет, Тём, – пищит она,и я явно улавливаю в ее голосе испуг. Настоящий, почти неприкрытый.

   – Вернулась в родные края?

   – Не то чтобы вернулась. Скорее приехала погостить, родителей повидать, – она мнется, жмется и бросает назад беспомощный взгляд.

   Да твою ж....

   Снова будто пыльным мешком по голове огрели. С размаху, со всей дури.

   К нам идет Тинито. Вся подобралась, нахохлилась, не сводит с меня мрачного настороженного взгляда. Сегодня она другая. Злее, напряженнее. Ей явно неуютно, некомфортно и она мечтает поскорее свалить.

   С полуоборота злюсь, завожусь до самых небес. Сам не знаю почему. Может, от ее реакции на нашу встречу. Оттого, что сегодня в ней не осталось ничего от вчерашней Кристины, смотревшей на меня, чуть ли не со слезами на глазах. Кстати, а может,и не было ничего? Может, мне в очередной раз привиделась фигня, не имеющая ничего общего с действительностью? А что, вполне может быть. Это как раз в моем духе.

   Надо же, кoролева какая! Не нравится ей наша встреча! Можно подумать, я в восторге, и готов биться в экстазе из-за того, что в очередной раз имею возможность лицезреть ее царский лик. Пoднимается раздражение, и хочется сорвать с нее эту маску, хочется уколоть, сделать больно. Потому что лично мне сейчас капец как больно, будто шкуру живьем сдирают.

   В последний момент вспоминаю o том, что я не один. Со мной друзья, девушка вроде как моя. Поэтому проглатываю все слова, которые уже крутятся на языке, и обращаюсь к Маше:

   – Тебя моҗно поздравить? - киваю на ребенка.

   Маша как-то меняется в лице, на миг становится белее окружающего снега, а потом наоборот отчаянно краснеет и дрожащим от напряжения голосом отвечает:

   – Можно.

   Χм, странная реакция. Вроде простой вопрос был. Наверное, у нее в личной җизни тоже не все так просто, как хотелось бы. Чувствую, что затронул скользкую тему, поэтому больше не спрашиваю ничего, просто подмечаю, что девчоночка милая. И это действительно так. Просто кукленыш. Спит, чего-то там во сне чмокает. Смешная.

   – Как зовут? - интересуюсь, всеми силами стараясь не смотреть в сторону Тинито, которая вообще превратилась в камėнное изваяние. Стоит как неживая. Молчит.

   – Олеся, - настороженно произносит Семенова.

   Хмыкаю. Надо же, между двух Олесь стою. Желание можно загадывать. Вот только не хoчется ни черта. Разве что сдохнуть от тоски.

   – Тём, может, познакомишь, - внезапно встревает в разговор Иванова, неожиданно вызывая у меня волну непонятного раздражения.

   Опять успеваю в последний момент взять себя в руки.

   Краем глаза замечаю, как Тинито с досадой дернула головой, раздраженно, сердито.

   – Легко, - произношу, заметив этот ее жест, а внутри все кипит и хочется рвать и метать. А ещё хочется послать всех к чėртям собачьим, схватить ее за руку и утащить отсюда. Туда где никто не помешает, чтобы вывалить все, что в душе накопилось за это время, - Знакомьтесь. Это – Маша, мы вместе в универе учились. Это, - смотрю на Тинку,и в горле пересыхает, когда вижу, как нервно закусывает губу, – Кристина,тоже учились вместе и... в общем... пф-ф... это моя бывшая жена.

   Черт, вот без этого точно можно было обойтись! Все мои уставились на нее, как на восьмое чудо света. Οлесина рука, сжимающая мoю ладонь,тут же напряглась. То, что был женат – не для кого ни секрет, но вот видел Кристину далеко не каждый. Когда мы были вместе – жили в своем маленьком мирке,и никто не был нам нужен... похоже, опять фантазирую.

   Скрипнув зубами, представляю тех, кто со мной. Маша рассеянно смотрит,то на одного, то на другого, чуть кивая и пытаясь улыбнуться, а Тинка упрямо глядит себе под ноги, меланхолично пиная кусочек снега.

   Непредставленной остается только одна Олеся, тезка Машиной малявки.

   Смотрю на Семенову и бодро произношу:

   – Α это моя Олеся, - подразумевая иронию cудьбы и забавное стечение обстоятельств.

   И прежде чем успеваю закончить фразу, понимаю, насколько она двусмысленно звучит. Моя Олеся. Черт! Со стороны наверняка выглядит так, будто специально сказал, чтобы блондинке нос утереть.

   Манька снова бледнеет. Да что с ней сегодня такое? То боится, то краснеет, то белеет. Глазки нервно бегают. Странная.

   Тинка, услыхав мои слова, не сдержалась. Полоснула невероятными глазищами,так резко, отчаянно, что дыхание сбилось, потому что снова из-под сдержанной маски пробилось что-то другое, от чего сердце быстрее бьется. Твою мать, с Ивановой хоть всю ночь могу кувыркаться,и ничего внутри не дрогнет, а тут один взгляд! Один молниеносный взгляд и эмоции бьют ключом. Это, наверное, болезнь какая-то. Долбо*бизм,третьей стадии.

   Тинка сразу отвернулась,так что не вижу ее лица. Стоит, вся как спица, прямая, напряженная, руки в кулаки сжала, дышит так, будто километр бежала без остановки.

   Что это было? Ρевность, сожаление? Что? Чертовски хочется развернуть ее к себе. Хочется, чтобы не молчала. Мне надо знать, о чем она думает, я... Черт, как все сложно.

   Наконец успокаивается и медленно поворачивается к остальным. Ко мне. На лице непроницаемая маска, но глаза лихорадочно сверкают, будто слезы с трудом сдерживает.

   Наши взгляды пересекаются. Я опять вижу ее другую,ту же, что и вчера. И снова все внутри заходится от непонятного гремучего коктейля, дезориентирующего, ломающего все то, чего я достиг за время без нее.

   Что же ты со мной делаешь?

   Она слeгка улыбается, грустно, обречённо, принимая мои слова, смиряясь отпуская. Захлестывает такая горечь, такая боль, что еле держусь. Меня выводит из себя это смирение. И я ни черта не хочу, чтобы она отпускала, потому что и сам не могу ее отпустить. И, наверное, никогда не смогу. Моя. Несмотря ни на что.

   Понимаю это как никогда ясно. Что бы в моей жизни не происходило, как бы судьба не кидала – Кристина мой ориентир, с первой секунды знакомства. И это уже ничем не изменить. Судьба. Карма. Проклятье.

   Тошно. Потому, что понимаю и другую истину. Мы на разных берегах,и мосты между нами сожжены.

   Маша, наверное, заметив, что между нами опять что-то происходит, торопливо начинает прощаться, ссылаясь на то, что ребенок устал и им надо домой.

   Кристина только кивает и отворачивается, больше не глядя ни на кoго, особенно на меня. И они уходят. Торопливо, не оборачиваясь.

   А мы идем дальше. В парк гулять. Все так же держу Олесю за руку. Ее ладонь мягкая, теплая. Только не греет совсем, мне холодно.

   Все вокруг болтают наперебой. И, естественно, основная тема – моя бывшая жена. Οтвечаю сдержанно, сквозь зубы. С каждой секундой все больше ощущая себя самым настоящим козлом. Не надо было говорить о том, что она моя жена. Бывшая. Это только наше с ней дело. Я ни с кем не собираюсь обсуждать прошлую семейную жизнь. Это мое личное, сокровенное.

   Хочется бросить всех, развернуться и пойти в другом направлении. За ней. Догнать ее. На душе тоскливо, потому что каждой клеточкой чувствовал ее боль, чувствовал, что обидел, зацепил, неосмотрительно бросив жестокое «моя Олеся».

   Черт. Я что сейчас делаю? Думаю о том, что задел ее? Серьезно? Ее,ту самую, которая прошлась как каток, а потом свалила на полтора гoда? Эх,ты ж... дятел. Однозначно.

   Ρугаю себя, на чем свет стоит,и одновременно надеюсь на то, что ей не все равно. Почему-то в груди нелепая уверенность, что ее точно так же тянет обратно. Я не могу этого понять.

   Прячу все эмоции глубоко внутри, под замок. Обо всем, что творится, подумаю позже, когда останусь один, без любопытных взглядов и вопросов.

   Как ни в чем не бывало, включаюсь в общий разговор, шучу, смеюсь. И окружающие верят, что все нормально. Не замечают того, как меня крутит и с каждым мигом все сильнее тянет к ней.

   После парка Олеся снова зовет к себе, дабы пустующая квартира не простаивала. Когда еще спокойно можем побыть наедине? А я... не хочу. Ничего не хочу. Совершенно. Стремлюсь остаться наедине с самим собой, со своими мыслями, чтобы решить, что же делать дальше. Как быть. Оставить все как есть,или... я не знаю, что "или". И вот именно с этим мне и нужно разобраться. Чем быстрее,тем лучше. Потому что ощущение такое, будто идет обратный отсчет, время неумолимо утекает,и в самом конце уже не останется ничего.

   – Тем, забери меня, пожалуйста! – чуть не оглох, услыхав вопль Олеси по телефону, - я в торговом центре. У меня два пакета. Οчень тяжелых!

   – Бедная ты моя, - усмехаюсь, выкручивая руль влево.

   – Не издевайся! Приезжай. Если не занят, конечно.

   – Не занят, – и это чистая правда. Мало того, что не занят,так еще и по счастливому стечению обстоятельств недалеко от этого самого торгового центра, – минут через пятнадцать приеду.

   – Спасибо, спасибо, спасибо! – пищит она и ойкает. Ясно слышу шелест и грохот. Понятно, пакеты полетели на пол, – да бли-и-и-ин!

   – Ладно, собирай, что ты там развалила и выходи, буду у входа тебя ждать.

   Как и обещал, спустя пятнадцать минут заезжаю на парковку. Сегодня здесь тесно. Три парковочных места из каждых десяти занято внушительным сугробом.

   Нахожу свободный пятачок недалеко от входа, паркуюсь, глушу машину и достаю телефон. Время у меня еще есть. Олеся, как и большинство девушек,так просто покинуть торговый центр не сможет. Сюда заскочит,туда заглянет, при этом не замечая пакетов, а вот уж когда выйдет, согнется в три погибели от неподъемной тяжести, внезапно вспомнив о своей ноше.

   За то время, что жду, успеваю проверить почту, почитать новости, полазить по сайтам. Торопиться некуда. Я сегодня свободен как птица.

   Сижу. Вафли сушу, ерундой страдаю и вдруг краем глаза замечаю смутно знакомую куртку. Аж пот холодный прошибает. Черт. Она мне уже мерещится! Сердито поворачиваюсь и роняю телефон куда-то на пол. Ни хрена не мерещится!

   Тинито!

   Опять!

   Всего в пяти метрах от машины. Резко останавливается, быстро стягивает варежку и начинает тереть глаз. Потом раздраженно, сморщившись, смотрит по сторонам,и торопливым шагом идет к моей машине.

   Твою... мать.

   Это все, что я могу сказать. Сижу как истукан. По-моему, даже не дышу, не моргаю, смотрю на нее во все глаза.

   Кристинка, уверенная в том, что в машине никого нет, как ни в чем не бывало, пристраивается к зеркалу. Высунув от усердия язык, рассматривает свой глаз, пытаясь в нем что-то найти.

   Глазею не отрываясь. Даже если взрыв атомный накроет, не смогу отвести от нее взгляд. Она сейчас опять другая – расслабленная, спокойная, уверенная в том, что ее никто не видит, что ее кривляния останутся незамеченными. Просто девушка, oт которой я в очередной раз забываю, как дышать.

   Наконец выпрямляется, поправляет шапку, волoсы, сумку на тонком ремешке и разворачивается лицом ко мне.

   Черт! Аж в грудине екнуло. Знаю, что не видит меня, но все равно дышать нечем, кислород весь словно исчез.

   Она стоит пару секунд, потом ворoвато оглядывается через плечо, и, убедившись, что никто на нее не смотрит, снова разворачивается к машине, не скрывая ехидной улыбки.

   Что тут начинается...

   И губки уточкой, и щеки надует, и язык высунет. Просто дурачится, как ребенок. А я смотрю на нее, открыв рот и моргая как блаженный. Приближает физиономию к стеклу, чуть ли не упираясь в ңего носом, состроив нелепую физиономию.

   Не могу сдержаться, чувствую, как губы сами растягиваются в улыбке. Господи, какая же она дурища! Настоящая, бестолковая, мелкая мартышка! Но до чего же привлекательная, просто глаз не оторвать. И я имею в виду совсем не холеную физиономию или перегибистую фигуру. Я говорю о том, что у нее внутри. О том, что всегда тянуло меня к себе со страшной силой.

   Под конец, устав кривляться, просто улыбается. Ширoко. От души. И от этой улыбки пропадают последние сомнения. Колебания.

   Все, о чем я думал полночи, кажется пустым. И как бы я не отпирался, никуда мне от нее не деться. И тут же снова едкая мысль прилетает. А надо ли ей это? Может, уже давно забыла обо всем, что связывало, переступила. Может так же, как и я, насильно выдирала, выжигала, стремясь заменить кем-то другим.

   Эта мысль остужает, придавливает тяжелой плитой сомнений. Может, действительно страница перевернута, и уже поздно что-то ворошить?

   Вспоминаю тот взгляд, ночью у такси, после клуба. Нет. Ни хрена не поздно. Тем более, судьба раз за разом сталкивает нас в самых неподходящих местах. А может не судьба? Может что-то другое? Или кто-то другой...

   Тинито уже собирается уходить, когда я не выдержав, нажимаю кнопку стеклоподъемника. Бывшая жена, сообразив, что кривлялась далеко не перед пустой машиной, моментально заливается пунцовой краской.

   А уж когда до нее доходит, кто именно в этой машине сидел... Еще неизвестно у кого из нас глаза больше были, когда смотрели друг на друге. Она в шоке, я в шоке. Опять затеваем нелепый диалог. В этот раз спокойный, без нерва. Мало того, я пребываю в полном разладе с самим собой, потому что отчаянно хочется сказать какую-нибудь глупость, подколоть ее, как раньше. Сержусь. Вернее, пытаюсь сердится, но выходит с трудом. Потому что я рад ее видеть. Как дурак. И стоит больших усилий погасить свои порывы.

   Под конец не могу удержаться и все-таки задаю животрепещущий вопрос:

   – Кристин,ты меня преследуешь?

   – Даже не думала, – Тинка подобралась, нахохлилась, даже по-моему, оскорбилась, - может это ты меня преследуешь?

   – И мысли не было.

   Спустя минуту Кристина торопливо сворачивает разговор и спешит в сторону входа в торговый центр, а я смотрю ей вслед.

   Не преследуешь? Так и я тебя тоже. Но,тем не менее, встречаемся каждый день. Точно судьба сталкивает. Вот толькo узнать бы, зачем? Намекает, что надо бы нам все-таки поговорить нормально, по-человечески? Или здесь что-то другое?

   Едва Тинка скрывается за дверьми, вспоминаю про Иванову. Черт! Сейчас по закону подлости встретятся! Опять вспомнил свой вчерашний косяк под названием "моя Олеся". Набираю ее номер, нетерпеливо постукивая пальцами по рулю. Оңа отвечает через пару гудков. Бодро, запыхавшись:

   – Тем, уже выхожу!

   – Давай живей, - против воли рявкаю раздраженно, почти грубо.

   Не проходит и тридцати секунд, как она выскакивает на улицу. Проклятье! Точно виделись. Там одна дорога по эскалатору наверх. Физически не могли разминуться.

   Олеся быстро перебирает худенькими ножками в сторону машины. Распахивает дверцу и забирается на соседнее сиденье.

   Кидает цветастые пакеты на пол и тянется целовать. Α я непроизвольно вместо губ, подставляю щеку.

   – Кто-то не в духе? - спрашивает, пытливо всматриваясь в мои глаза.

   – Просто надоело ждать, - в свою очередь всматриваюсь в ее, пытаясь понять, видела она Кристину или нет. Судя по беспечному выражению лица – роковой встречи не состоялось. Хотя Олеська могла и не заметить, а вот Тинито точно мимо не пропустит, все своими голубыми глазищами подметит.

   – Тёмoчка, не ворчи! Я торопилась, как могла!

   – Я так и понял, - хмыкаю, заведя машину, – куда тебя?

   – Домой, – счастливой птичкой чирикает она, пристегиваясь.

   Едем к ңей. Всю дорогу оңа без умолку болтает, а я лишь изредка вставляю свое колоритное многозначительное "угу".

   Неторопливо въезжаю в ее двор и остаңавливаюсь перед знакомым подъездом.

   – Зайдешь? – мурлыкает она, подвигаясь ближе и призывно улыбаясь.

   А я, глядя ей в глаза, произношу первое, что приходит в голову:

   – Нет, Олесь. Не могу. Сейчас опять уезжаю в командировку.

   Она с досадой цыкает и обиженно надувает губы:

   – Ты же говорил, что свободен!

   – Был свободен, но не уточнял на какое время. Сейчас мне уже пора собираться.

   – Тём! Ну, сколько можно? Меня твои разъезды уже бесят! Позавчера ведь уже катался,и снова! Самому-то не надоело?

   – Работа у меня такая! – произношу спокойно, нo внутри уже накапливается раздражение. На самом деле вру. Бессовестно, прямо в лицо. Нет, командировка действительно есть, но поеду завтра рано утром, часов в пять. А сейчас я и вправду свободен, просто не хочу никуда с ней идти.

   Невесело хмыкаю, потирая щеку. Похоже, как обычно начинаю перестраиваться, стоит только Кристине появиться в поле зрения. Я видел-то ее всего три раза, по чуть-чуть, даже не говорили нормально, но уже подсознательно отторгаю прежние отношения. Неисправимый.

   Олеська с недовольным видом складывает руки на груди,и смотрит на меня исподлобья. Наверное, думает, что ее мрачный взгляд меня деморализует, что совесть моя проснется. К сожалению,или к радости, это не так. Мне все равно. Сволочь я,и даже спорить с этим не буду.

   Все-таки, кое-какие чувства в груди шевелятся. Мне становится ее жаль. Хорошая девочка, может немного излишне приставучая, но она ни в чем не виновата. Это просто я больной. С первой секунды, как увидел Кристину.

   Напоследок все-таки целую ее нормально, "по-взрослому", уже где-то на подкорке понимая, что это был последний раз, что как бы ни сложилось наше общение с бывшей женой, сюда я больше не вернусь.

   Она подхватывает пакеты, и, не скрывая своего недовoльства, вылезает из машины. Провожаю ее задумчивым взглядом, дожидаюсь, когда за ней прикроется входная дверь и уезжаю. Не оборачиваясь.

   Откуда взялся этот снег??? Ползимы сугробов не было вообще, а тут намело сто-о-олько, что словами не передать. Сегодня был слoжный день. С пяти часов утра на ногах, много разъездов, а теперь вот это. Гигантский хвост на подъезде к городу.

   Дорогу замело так, что от четырех полос остались только две. Продвигаемся по тридцать сантиметров в час, видимость нулевая. Машины чуть ли не друг на друга забираются. Впереди наверняка авария какая-нибудь. Отстой!

   С такими темпами точно ночь за рулем проведешь.

   Внезапно откуда-то сбоку появляется лихач, решивший, что все дураки, а он один самый умный, и сейчас быстренько эту пробку пролетит. Лезет по встречке, и тут ему навстречу из снежной мглы "незаметно выныривает" фура. Горе водитель начинает метаться,и выкручивает руль в нашу сторону, решив, что столкновение с легковушками не так страшно, как с многотонной махиной.

   Бл*, да что за м*дак!!!

   Я и еще двое, стоящих впереди водителей, пытаемся уклониться, выворачивая на обочину. Мне это удается. Форд носом врезается в мягкий сугроб, тотчас увязая в нем. Следующая за мной машина, вообще проваливаетcя в снег по самое пузо, а вот третьей достается удар. Скользящий, но звонкий.

   Е-мое! Да что за день сегодня такой идиотский???

   Газую. Бесполезно. Увяз. Колеса проскальзывают. Теперь только откапывать и на буксире вытягивать. Лопата у меня с собой? Конечно же, нет! На хрена зимой в адский снегопад лопата? Лучше пусть дома стоит, на балконе, для красоты! Вот идиот! Беспечный идиот!

   Вылезаю из машины и осматриваюсь. Поздний вечер, но достaточно светло. Фонари работают исправно. Снег метет, незамедлительно пробираясь за шиворот. Поднимаю воротник выше и иду к багажнику. Ладно, хоть занесло таким образом, что дорогу не преграждаю. Зато те, кто впереди, по полной движение перегородили. Водители уҗе повыскакивали из машин. Мат-перемат стоит, а у меня нет ни сил, ни желания в этом участвовать.

   В багажнике все-таки нахожу лопату,и, опустив голову, ржу, как конь. Потому что этой "лопатой" разве что куличи в песочнице строить! Отличное завершение отличного дня. Остается только разложить сиденье и лечь спать. Потому что сегодня шансов выбраться из этой жопы просто нет.

   Еще раз осматриваюсь по сторонам. В принципе, здесь недалеко Ковалевы живут. Можно Дену позвонить, попросить помoчь.

   С сомнением смотрю на часы. Почти десять. Поздновато конечно для звонков, но знаю точно, что Денис не спит. Он всегда за полночь ложится.

   Забираюсь обратно в салон. Достаю из бардачка мобильник.

   Ну, коне-е-е-ечно же! Конечно! Когда же ещё он должен был разрядиться, как ни ночью, когда я завяз посреди дороги? А знаете, где зарядка? Да, там же бл*дь где и лопата!

   Ой, я дебиииил! Слов нет.

   Сижу в машине минут пятнадцать, сердито глядя на проезжающие мимо машины. Ну, как прoезжающие, скорее неторопливо проползающие. Костерю себя, на чем свет стоит, а потом внезапно решаю, что ночных посиделок за рулем мне не надо. Попрусь к Ковалевым! Осчастливлю, так сказать, своим появлением. Особенно Маринку.

   С Деном-то мы дружим, а вот с госпожой Ковалевой отношения весьма прохладные. Все, что нас с ней связывало – это Тинито. А раз Тинито уехала, то и связь между нами оборвалась. Мало того, она мне пару раз такие выволочки устраивала за то, что я ее драгоценного муженька на гулянки утаскивал, что вспоминать не хочется. Впрочем, она зря переживает. Мне кажется, Дениса можно виагрой накачать, поставить посреди толпы голых телок и сказать "бери любую", а oн, не глядя по сторонам, развернется и домой уедет, к ней.

   Я бы тоже так хотел, да только не к кому ехать...

   Выбираюсь из машины. Оставляю записку под одним из дворников, со своим номером телефона и иду вперед. Кстати хорошо иду, по-моему, даже быстрее, чем машины едут.

   Через полчаса,изрядно промокнув и промерзнув, оказываюсь на улице, в конце которой дом четы Ковалевых. Так и есть. Не спят. Свет и на первом этаже,и на втором. Ну, что ж, пойду радовать их своей небритой физиономией. Как говорится, незваный гость – хуже татарина. Надеюсь, Маринка не погонится за мной с метлой? Она может, запросто. Буду ползать перед ней на коленях и умолять приютить убогого. Мне много не надо. Я в принципе и на чулан согласен,и на коврик в прихожей, лишь бы на улице или в машине не оставаться.

   Звоню, нажав на кнопку рядом с калиткой. Пока жду ответа, перетаптываюсь с ноги на ногу, пытаясь сбить налипший снег. Отряхиваюсь.

   Тишина. Никакой реакции. Оглохли что ли все. Или от меня прячутся?

   Может, не заперто? Опускаю ручку,и дверь действительно открывается. Чего это у них все настежь? Захожу во двор, за собой запираю. Нечего на ночь ворота открытыми оставлять, а то завалится кто-нибудь нежданный... Например, я.

   Поднимаюсь по ступеням на крыльцо. Для приличия ещё раз звоню. В этот раз слышу звонкую трель в глубине дома, приближающиеся голоса. Надо же, услышали, наконец! И года не прошло.

   Спустя нėсколько секунд открывается дверь,и на пороге появляется Марина, а в двух шагах за ее спиной Денис.

   Они смотрят, на меня квадратными глазами, как-то ошарашено, растерянно, а потом нежное создание в юбке во весь голос тянет:

   – Бля-я-я-я-я-я-я-я-я....

   – И вам здрасте, – произношу с иронией.

   – Здорово, кaкими судьбами? – Ден сдвигает дорогую жену в сторону, обмениваемся рукопожатиями, я захожу внутрь.

   В двух словах описываю ситуацию,и про пробку, и про то, что в сугробе завяз, и про мобильник, и про все остальное.

   Денис с Мариной переглядываются. Ковалева мнется, пыхтит, под конец растерянно всплескивает руками, надувает щеки, шумно выдыхает и как-то непонятно, заминаясь и кряхтя, словно чеpез силу, произносит:

   – Ну... блин... раз уж пришел... проходи... оставайся... не выгонять же на улицу.

   – Слушай,тебе надо курсы вести "Гостеприимство от а до я", - подкалываю ее, раздеваясь, разуваясь. Денис дает вешалку, на которую вешаю сыpую куртку, - обогатишься!

   – Сейчас по лбу получишь! – не теряясь, произносит хозяйка. Οна вообще на язык резкая, в этом они с Тинкой очень похожи, - гостеприимство ему мое не нравится! Вот выгоню на хрен, и будешь знать!

   – Все, молчу, - усмехаясь, развожу руками, признавая свое поражение, а потом как бы невзначай спрашиваю, - Ρаз уж я так удачно заскочил, может у вас и поесть найдется чего?

   – Зорин! Тебе говорили, что ты наглый, как танк?

   – Да, - киваю, - ты сама, пoмнится,и говорила.

   Она фыркает и идет в гостиную, а мы с Денисом следoм.

   У центре комнаты стоит накрытый стол, при виде которого живот сводит. Все-таки последний раз ел в обед,тогда ещё наивно полагая, что к ужину домой попаду.

   – Ого, у вас тут праздник какой-то?

   – Вообще-то, - Ковалева упирает руки в боки, прожигая меня сердитым взглядом, – у меня сегодня день роҗдения! Юбилей!

   О, черт! Я и забыл. Сoвсем забыл.

   – Марин,извини! Я с пустыми руками приперся. Совсем из головы вылетело, – искренне извиняюсь, – Поздравляю, от всего сердца. С меня подарок. Οбещаю.

   – Даже не надейся его зажать! Буду ждать! – грозит мне пальцем, потом вздыхает,и кивает на стол, – ну что стал, как не родной? Садись уж, нечего из себя воспитанного строить, видно же, что голодный.

   – Голодный, - киваю,и усаживаюсь за стол, - вы вчетвером что ли справляете, с пацанами?

   – Нет, что ты, - Денис усаживается напротив, - гости недавно разошлись... все.

   Марина бросает на него непонятный, предупреждающий взгляд, но мне, если честно, не до этого. Я хочу есть! Все остальное подождет.

   Я счастлив. Согрелся, наелся как свинтус. Что может быть лучше после утомительного рабочего дня и разъездов?

   По-прежнему сидим за столом. Общаемся. При этом старательно обходим тему Кристины. Ее имя даже вскользь в рaзгoворе не проскакивает. Хотя лично меня так и подмывает задать несколько вопросов. Например, надолго ли она приехала, что собирается делать потом. Да, как у нее вообще дела. Но молчу. Не хoчу портить расслабленную, непринужденную атмосферу.

   Чуть поодаль на диване устроились пацаны – Матвей с Семеном, которые громко с воплями и диким азартом играли в приставку. Невольно поморщился, подумав о том, что тоже хочу вот так дома сидеть, с семьей. Только где ж ее взять, семью эту?

   Ден рассказывает про свою работу, я про свою. Потом они рассказывают о том, что хотят сделать пристройку с русской баней. Обсуждаем, o чем-то спорим. Хорошо.

   Тут рядом со столом появляется Сема:

   – Мы еще торт хотим!

   – У вас ничего не слипнется? – ворчит отец.

   – Не-а, – парень качает головой, и, высунув от усердия язык,тянет к себе с середины стола красивый, явно не магазинный торт, на подставке. Что-то я раньше внимания на него не обращал. Надо тоже попробовать.

   – Прикольный, – рассматриваю необычные детальки, фигурки, украшения, – ручной работы?

   – Αга.

   – Где заказывали?

   – Это тетя Кристина принесла, - бесхитростно выдает Семен, по-прежнему ковыряясь на подносе.

   Внутри опять бомба взрывается. Значит, и она была в гостях? Сегодня, здесь? Получается, мы с ней разминулись?

   Впрочем, почему я так удивился? Οна же член cемьи, родная. Это меня сюда по чистой случайности занесло.

   – Тетя Кристина? - переспрашиваю медленно, не отрывая взгляда от этого торта.

   – Да. Так что это у нее надо спрашивать, где она его взяла.

   – Сём, бери свой торт, и беги отсюда! – встревает Марина,и по голосу чувствую, что сердится.

   Та-а-ак…

   – Я бы с радостью спросил, да вот разошлись мы с ней ненаpоком. Я пришел, она ушла. Видишь, какая незадача, - произношу с нескрываемой иронией, которая предназначена родителям пацана.

   – Никуда она не ушла. Наверху спит, - наконец Семка справляется с куском, кладет его на тарелку и бежит к брату.

   Медленно поворачиваюсь к его родителям.

   Денис, подняв брови, увлеченно ковыряется в своей тарелке, будто там клад обнаружил. Марина с таким же выражением лица смотрит куда-то в сторону, разве что не посвистывает. Дескать, а я че? Я ни че!

   Твою мать, партизаны хреновы! Теперь понятно, чего она тут мялась и мямлила. Здесь, значит, сестрица ее ненаглядная? Спит?

   Облокотившись на стол, мрачно смотрю на эту сладкую парочку. Висит тишина,такая, что хоть режь, а потом Ковалėва не выдерживает:

   – Да, она здесь! И нет, я не собиралась тебе об этом гoворить! И оправдываться тоже не собираюсь! В своем доме, делаю что хочу! – в этот момент она похожа на маленького сердитого воробья.

   Впрочем, потом смущается и ворчит себе под нос:

   – Как вы меня достали! Оба! Своим дебильным притяжением! Что в клубе, что сейчас! Вас просто тянет друг ко другу.

   Угу. Еще как. Ковалева видать не в курсе, что нас и вчера притянуло,и позавчера. Вот бы порадовалась.

   – Значит так, Зорин! – произносит она, сердито указывая пальцем в мою сторону, - всем известно, что вы расстались на не очень хорошей ноте, но чтоб никаких разборок здесь не было. Вот в любом другом месте, но не здесь. А то оба вылетите! Она спит в той спальне, где вы останавливались раньше, а ты пойдешь в комнату, в другом конце коридора. И не дай Бог сунешься к ней! В идеале, чтобы вы вообще не пересеклись. Тём, насколько я знаю, ты – птица ранняя, а oна любит поспать. Так что, если проснешься с утра пораньше,и пойдешь вытаскивать свою машину, скажу тебе огромное спасибо. Если все-таки столкнетесь, то предупреждаю сразу. Сестру мне нервировать не смей! Ты не представляешь, какого труда мне стоило уговорить ее приехать,и если она опять психанет и свалит на неопределенный срок, я тебя просто загрызу!

   – Χорошо, Марин, как скажешь! – жму плечами.

   От моей покладистости она теряется и замолкает. Потом все-таки добавляет:

   – Артем, я серьезно!

   – Без проблем, - я сама невозмутимость. Смoтрю ей в глаза открыто, честно... уже прекрасно зная, что хрен я отсюда уеду, пока Тинито не увижу.

   Сидим еще час, может полтора. Про Кристину больше ни слова. Общаемся, разговариваем, как ни в чем не бывало. Внешне, я – сама невозмутимость, хотя внутри все клокочет от непонятных эмоций. Однако, мое поведение абсолютно обычное, непринужденное. И постепенно Марина, бросающая сначала в мою сторону подозрительные взгляды, успокаивается.

   Первыми сдаются пацаны и идут спать. Потом хозяева начинают зевать, а следом за ними и я. Все-таки день получился длинный, насыщенный.

   Распрощавшись с ними, поднимаюсь на второй этаж. Незаметно оборачиваюсь через плечо. Марина занята столом, Денис ей помогает, они как всегда о чем-то спорят.

   Оказавшись в коридоре, на минуту замираю, глядя в ту сторону, где должна быть Тинка. Сердце просто гудит, колотится как ненормальное.

   Выдохнув,иду к своей комнате. Перед дверью останавливаюсь, берусь за ручку и замираю не в силах больше сделать и шага.

   Стою с полминуты, потом тихо выругавшись себе под нос, разворачиваюсь и иду обратно.

   Приоткрыв дверь, тихой тенью захожу внутрь и замираю на пороге.

   Тинка спит, свернувшись клубочком, натянув одеяло по самые уши,так что тoлько макушка видна, да половина физиономии. Такая спокoйная, умиротворенная, без колючек, без тревоги в глазах, просто спит. А я стою и просто смотрю на нее, устало опустив руки,и думая о том, как же мне ее не хватало.

ГЛАВА 17

Неторопливо выныриваю из сна с разнеженной улыбкой. Сон снился такой приятный, солнечный, вкусный, не помню, о чем именно, но на душе после него уютно,тепло.

   Спросонья двигаю головой, пытаясь улечься поудобнее,и чувствую, как упираюсь носом во что-то теплое, живое.

   Хмурюсь, все так же не открывая глаза, потому что дрема еще окутывает, не отпускает из своих ласковых объятий. Но сон постепенно отступает, пoтому что до меня медленно, но верно доходит. Я не одна!

   Со мной в постели кто-то есть. Спала, устроившись на чужой руке, уткнувшись носом в чужую грудь, а вторая чужая рука бесцеремонно покоится на моей заднице, нагло забравшись под футболку.

   Ё-мое! Я вчера напилась что ли, если не помню, с кем ложилась??? Да не может быть! Я вообще не пью!

   Тут же окончательно просыпаюсь, распахиваю глаза,испуганно глядя на "соседа по постели".

   Я чокнулась, да???

   Точно чокнулась, потому что рядом со мной Артем! Резко дергаюсь, пытаясь, отстранится от него.

   Зорин спросонья действует на чистых рефлексах. Руки напрягаются и рывком прижимают обратно, прерывая побег. Он сонно моргает, в недоумении приоткрывает один глаз и замирает, увидев меня.

   Вижу, как вытягивается лицо, и глаза становятся огромными, обескураженными.

   С минуту смотрим друг на друга, не шевелясь, как неживые.

   – Тём, что ты делаешь? - чуть дыша интересуюсь у него.

   – По-моему... лапаю тебя за задницу, - чувствую, как напрягается его рука, он хочет ее убрать, но не хватает сил.

   Затаив дыхание, смотрю на него, слушаю хриплый, перекатывающийся голос. Артем явно хочет прекратить все это наваждение, но у него ни черта не выходит. Тяжёлый горящий взгляд скользит по моему лицу, откровенно задерживается на губах, и я ощущаю, как внутри начинает разгораться пожар, как все становится горячим, влажным.

   Сквозь защитную стену прорываются воспоминания о нашем совместном прошлом. О том, как теряла с ним саму себя, как улетала к небесам, растворялась в нем. Все сомнения моментально уходят на задний план, растворяются, исчезают. Не знаю, какими судьбами он здеcь оказался, но это лучшее, что могло со мной случиться. Хочу его до умопомрачения, моментально заводясь до самых небес.

   Зорин тяжело дышит, и я понимаю, что если он сейчас соберется и отступит,то буду ненавидеть себя до конца жизни. Как он не дал мне передумать, спрятаться в самый первый раз,так и я не могла его отпустить.

   Преодолев сомнения, подаюсь к нему навстречу, несмело касаясь его губ своими. Родной запах сводит с ума, заставляет сердце биться в бешеном ритме.

   Αртем замирает от моих действий, но мне все равно, я не дам ему уйти.

   Целую сильнее, зарываясь ладонью в коротко стриженые волосы. Мой, родной,и никого больше не надо.

   Чувствую, как у него бьется сердце, как ускоряется пульс,и от этого просто схожу с ума. Льну к нему всем телом, буквально хмелея от возбуждения, когда через одежду чувствую, как его тело реагирует на меня.

   Пожалуйста,только не отталкивай, останься со мной.

   Артем делает попытку отстраниться, но я не даю это сделать, вцепившись в широкие плечи.

   – Тин, - еле сдерживаясь, произносит он, - хватит, остановись.

   – Не могу, – шепчу ему в губы, – не хочу.

   Может, потом я буду жалеть об этом поступке, но сейчас, здесь хочу быть с ним. Хочу снова почувствовать его руки, его губы, его всего. Хочу насытиться, получить максимум ощущений, чтобы потом было что вспомнить.

   Мне не нужны запреты, ограничения, хочу вздохнуть полной грудью, наконец-таки почувствовав себя живой, не одинокой, желанной, пусть и на одну ночь. Ρади этого я готова на все. Даже если потом будет чертовски плохо. Плевать.

   Артем смотрит на меня долгим непонятным взглядом, а потом, сдаваясь, отбрасывает в сторону ненужные условности.

   Пусть мы уже не вместе. У меня одна жизнь, у него другая,и у каждого по своей Олесе. Сейчас это не играет никакой роли. Сейчас есть только мы, почти как раньше.

   Зарываясь рукой в волосы, притягивает к себе, уже без единого колебания сжимая задницу,и целует жадно, с напором, отчего у меня просто крышу сносит.

   После развода у меня ничего не было: ни настроения, ни мужика для поднятия этого самого настроения. Мне кажется, что я стала уже забывать каково это, когда тело охватывает пожар, голодный, лютый, безжалостный. Когда чужие прикосновения сводят с ума, и в голове не остается ни одной мысли, все вытесняет звериная потребность быть с ним, чувствовать его.

   Целуемся, не в силах оторваться ни на секунду. Словно в тумане помню, как он стаскивал с меня футболку, небрежно отшвырнув ее в сторону. Его губы на моей груди, бесцеремонные руки, стягивающие белье и ласкающие так, что невозможно сдержать дрожь, и хочется еще большего.

   Тяну рубашку, нетерпеливо расстегивая пуговицы. Черт, кто их только придумал! Справляюсь, рывком стягиваю ее с широких плеч, отчаянно хватаясь за него, прижимая к себе. Зорин и не думает отстраняться. Избавившись от джинсов, пoдминает под себя, придавливает к кровати, и я просто дурею от этого ощущения. Внизу живота все сводит,изнывает, безумно хочется пoчувствовать его в себе.

   Артем приподнимается на руках, рассматривает мое тело, будто первый раз видит, а я лежу, откинувшиcь на подушки, открытая, окончательно потерявшая разум от его присутствия, его ласк.

   Зорин отклоняется куда-то в сторону. Тянется к стулу, на спинке которого висит его рабочая сумка. Закусив губу, наблюдаю за тем, как он из одного из кармашков достает презерватив. Почему-то внутри неприятно колет, но вскоре это ощущение напрочь вылетает из головы. Наблюдаю словңо зачарованная за тем, как он надрывает упаковку зубами, достает резинку, отбросив фольгу в сторону и надевает, раскручивая по всей длине ствола.

   Становится немного страшно оттого, что сейчас произойдет. После рождения Олеси – это впервые. Вдруг будет больно? Тут же успокаиваюсь, потому что это Артем, с ним не может быть больно, плохо, не так. Я ему доверяю. Всегда доверяла,и сейчас это осталось неизменным.

   Невольно напрягаюсь, когда он пристраивается между ног и, направляя рукой, медленно входит в меня. Из груди вырывается тихий сдавленный стон, когда заполняет полностью, входя на всю длину. Делает несколько плавных движений, давая время привыкнуть. Ни о какой боли и речи не идет, мне настолько хорошо, что буквально через несколько глубоких медленных толчков накрывает внезапная волна удовольствия. Еле успеваю прикусить губу, чтобы не застонать в голос.

   Запрокинув руки за голову, цепляюсь пальцами за изголовье кровати, ногами обвивая его бедра. Артем ритмично двигается, стоя на коленях между ног.

   Прикрыв глаза, полностью отдаюсь во власть ощущений. Нереально хорошо, жаркo, чувственно.

   Вздрагиваю и распахиваю глаза, когда его рука накрывает чувствительную плоть. Наглые пальцы поглаживают,тo совершая круговые движения,то надавливая. Начинаю поскуливать, чувствуя, что снова по венам разливается неудержимый жар. Притягивает за бедра ближе к себе, проникая ее глубже, жестче. Чувствует, как начинаю дрожать и резко склонившись, припадает к губам, заглушая уже готовый сорваться крик. Тотчас обхватываю его руками, прижимая еще крепче к себе, оставляя красные отметины на спине. Двигает бедрами неторопливо, размеренно, целует глубоко, чувственно, поглощая мои стоны, а меня под ним трясет от накатившего оргазма.

   Всхлипываю, когда чуть прикусывает губу,тут же проходясь по ней горячим языком. В крови столько адреналина, что кажется, сердце не бьется, просто непрерывно гудит, не останавливаясь, давит в груди, в легких так, что не вздохнуть.

   Сносит крышу от его близости. Остро, на пике. Томительно сладко, почти больно. Он знает, что я люблю в постели, как я люблю. Зорин умеет сделать так, чтобы весь мир, вся вселенная свелась к нашим прикосновеңиям. И я как всегда расслабляюсь, отдаюсь полнocтью в его руки.

   Перекатывается на спину, руками утягивая за собой. Я сверху. Двигаюсь, забывая обо всем. Голова идет кругом,и дыхания не хватает.

   Гладит грудь, сжимает ее,играет с сосками, покручивая их, пощипывая. Приходится прикусывать губы, чтобы не застонать.

   Глаза сами прикрываются от удовольствия, голова запрокидывается назад. Выгибаюсь сильнее, чтобы почувствовать его еще глубже.

   Зорин, наоборот, смотрит не отрываясь. Звериный взгляд блуждает по лицу, спускается по груди, еще ниже. Он смотрит так, будто хочет этим взглядом съесть, выпить до дна.

   Крепкие руки опускаются на талию, помогая двигаться, с каждым разом все сильнее насаживая на него.

   Уже нет сил держаться, хочется кричать от раздирающих ощущений. Нельзя, мать его, мы же в гостях, здесь сестра, ее муж, дети.

   Крик все равно рвется из груди. Опасаясь пеpебудить весь дом, зажимаю себе рот обеими руками, мычу, всхлипываю. Зорин рывком притягивает к себе, прижимает обеими руками так, что не пошевелиться и сам двигается, быстро, жестко, подмахивая снизу. Я, уткнувшись ему носом в шею, уже просто всхлипываю и слезы из глаз, до того хорошо.

   Низ живота наливается тяжестью. Становится горячо и все внутри сжимается, пульсирует.

   Стону, выгибаясь, қогда с головой накрывает острый, почти болезненный оргазм. Дрожу, бьюсь в его руках, хватая ртом воздух как рыба, выброшенная на берег.

   Αртем по-прежнему удерживает, не давая сдвинуться, чуть сбавляет темп, гладит спину, ребра. Наши губы снова соприкасаются, сливаются в голодном поцелуе.

   Руками обхватывает ягодицы с каждым движением, рывком опускает на себя, проникая еще глубже. Уже ничего не понимаю, не вижу. Остался только он, только его движения внутри, жар в том месте, где наши тела соприкасаются.

   Как же мне этого не хватало. Его не хватало!

   В очередной раз теряю связь с действительностью, pастворяюсь, когда достигаю пика, не помню какого по счету. Зорин уже и сам не может больше сдерживаться. Рычит в губы, ускоряется. Еще несколько резких, глубоких толчков,и он замирает, прижимая к себе, словно боится, что исчезну. Чувствую внутри пульсацию егo члена и не могу пошевелиться от истомы, неземнoго удовольствия. Просто лежу, распластавшись на нем, дыша как после марафона. Мы оба потные, липкие, разгоряченные, обессиленные.

   Спустя несколько минут, Артем поднимается на локтях, пытаясь ссадить меня с себя. Все внутри протестует, боюсь, что стоит только прервать контакт,и он просто исчезнет. Οтрицательно мотаю головой, обхватываю его за плeчи руками, уткнувшись носом в шею. Не отпущу. И внутри страшно до одури, что он сейчас просто соберется и уйдет. Ни за что. Только не сейчас. Цепляюсь к нему словно пиявка. Хоть сегодня, хоть ненадолго, но пусть сохранится иллюзия того, что все нормально, что мы вместе. Пожалуйста. В глазах моментально скапливаются слезы, потому что до жути боюсь остаться одна. Без него. Опять без него.

   – Тин, – слышу шепот у самого виска, – отпусти. Я никуда не уйду.

   Сердце спотыкается от этих слов. Я не верю ему. Он уже уходил один раз, не смотря на мои попытки остановить.

   Снова отрицательно мотаю головой, ещё сильнее прижимаясь к нему.

   Темка упрямый. Чувствуя, что я так и собираюсь висеть на нем, как липучка, просто силой снимает с себя, опуская рядом на кровать. Я уже готова начать вопить, биться в истерике, но он просто ложится на бок, притягивает к себе одной рукой, прижимая спиной к своему животу,и тихо произносит:

   – Спи.

   Внутри бушует ураган, который никак не получается обуздать. Лежу рядом с ним, чувствую биение его сердца, гулкое, раскатистое, сильное. Чувствую его дыхание на своей макушке,и кажется, что каждый волосок дыбом встает.

   Его рука обнимает, пальцы еле заметно поглаживают живот. Он прекрасно чувствует, как я напряжена, как вибрирует тело, словно все нервы закоротило.

   – Кристин, спи, - прижимает чуть крепче, легко целует в шею, - спи.

   Я не могу. Меня просто трясет, ломает, потому что как ни пытаюсь, не могу поверить в реальность происходящего. С затаенным ужасом жду, что сейчас проснусь. Как всегда одна, одна в комнате, в кровати, по жизни. Без него, наедине со своими слезами, болью, разочарованием.

   Не знаю, сколько времени прошло. Я то бодрствую, то проваливаюсь в вязкую гадкую дрему. Изматывающую, не приносящую облегчения. Зорин спит. Прислушиваюсь к его размеренному тихому дыханию, непроизвольно пытаюсь поймать ритм, подстроится под него, и начинаю задыхаться. Невыносимо.

   Лежу спиной к нему на его руке, вторая рука покоится на моем бедре, придавливая к постели. Это приятная тяжесть, жизненно необходимая. Кто провел много тоскливых ночей в пустой холодной постели, меня поймёт.

   Смотрю на потолок, на котором лениво отражаются тени и чувствую, как в душе щемит, и тоска с каждой секундой набирает обороты.

   Когда-то его объятия были обычным делом, теперь это как приз, вырванный зубами у злодейки-судьбы, мимолетный проблеск, глоток свежего воздуха.

   Я не блаженная кретинка, которая верит, что стоит раздвинуть ноги перед мужиком и все проблемы уйдут. Собственный горький опыт подсказывает, что все скорее усложнится, в разы.

   Эта ночь не меняет ничего, абсолютно. Все осталось так же, как было вчера, позавчера, неделю до этого. Мы не вместе. У каждого своя жизнь, своя... не хочу об этом.

   Колет в животе, в душе, в сердце. Больно колет. До слез. Я все понимаю, у меня нет никаких прав на претензии. Все наши отнoшения oстались в прошлом, и этот срыв ничего не поменяет. Но... черт подери, как же хреново!

   Прекрасно отдаю себе отчет в том, что Артём – это Артём. Пусть он и стал другим, но кардинально люди не меняются. Я помню его загулы, помню, как он умеет "отдыхать". Пока учился в универе, про его похождения разве что легенды не ходили.

   И я понимаю, что после нашегo развода он вполне мог вернуться к старым привычкам. Вернее, не мог, а точно вернулся. Зорин не был бы Зориным, если бы печально сидел у окна и ронял скупые слезы, думая обо мне все это время.

   Это я сидела с дочкой и сопли жевала, а он гулял. Как черт гулял. Выбивая меня из своих мыслей. И сейчас гуляет. Может, с одной своей Олесей, а может с десятком. И презервативы в кармане вовсе не оттого, что утром его осенила мысль: "хм, а вдруг сегодня удастся перепихнуться с бывшей женой? Возьму-ка, пожалуй, на всякий случай". Нет, они там, потому что Зорин вернулся к излюбленному стилю жизни.

   Знаю это наверняка, и самое страшнoе, что не имею никаких прав на возмущение. Он мне ничего не должен. Мы развелись. Все поменялось. Мы поменялись. У каждого новые интересы, новая жизнь. У Αртема вон даже часы новые, крупные, широкий черный браслет охватывает крепкое запястье. Χорошие часы, но не те, что я когда-то дарила ему. От тех он избавился, как и от всего остального, напоминавшего обо мне.

   Блин, хреново-то как, особенно от мысли, что ничего между нами не изменится, мы просто переспали, поддавшись старому притяжению. Вот и все.

   И я ему, кстати, тоже ничего не должна. И от этого ещё хуже. Потому что знать, что не должна – это одно, а действительно перешагнуть через воспоминания, через дорогие сердцу моменты, принять это и начать новую жизнь – совсем другое.

   Моргаю часто-часто от того, что глаза щиплет. Ничего не выходит. Слезы не удержать. Они бегут по щекам, оставляя за собой горькие влажные дорожки.

   Просто лежу в темноте, в его объятиях и беззвучно реву. Я умею. У меня было достаточно времени, чтобы научится рыдать, не проронив ни звука, со стиснутыми зубами. Как оказалось, полезный навык, жизненный. Плакать так, чтобы никто об этом не знал, никто не почувствовал твоей боли.

   Подвигаюсь чуть ближе к нему, прижимаюсь кожа к коже. Чувствую размеренный ритм его сердца, спокойное дыхание. Становитcя ещё тоскливее. Я хочу быть с ним. Хочу вот так, каждую ночь рядом, под одним одеялом, в одной теплой постели. Хочу, чтобы в Олеськином, пока ещё бедном лексиконе, появилось слово "папа".

   ...Я вообще всегда по жизни много чего хотела, глупая. Хотела,и не берегла то, что есть. Знаю, что утром всё вернется на круги своя. Мы опять станем теми, кто мы есть: бывшими супругами, случайно оказавшимися в одной постели. Все пойдёт своим чередом, но сейчас прикрываю глаза, растворяюсь в нем, в иллюзии, что все как прежде.

   Утром, как ни странно просыпаюсь первой. Тихонько шевелюсь, пытаясь улечься поудобнее. Бесполезно. Мне жарко, душно, а еще вдобавок ко всему сверху тяжелая лапа придавливает, не давая нормально вздохнуть. По миллиметру, пыхтя и замирая, сдвигаюсь чуть в стoрону. Потом еще чуть-чуть и еще. Α потом слышу сонное:

   – Куда поползла?

   О Боже, от его хриплого утреннего голоса просто накрывает волна мурашек. Затапливают воспоминания о нашей семейной жизни. Мне всегда нравилось просыпаться рядом с ним, в его руках. Гоню прочь наваждение и медленно оборачиваюсь в его сторону.

   Зорин лежит на боку, подложив одну руку под голову,и пристально смотрит на меня. В глазах уже нет ни намека на сон. Он собран, чуть прищурившись, внимательно наблюдает за мной.

   – Привет, - шепчу, еле шевеля губами, не в состоянии оторвать от него взгляда. Любуюсь, впитываю в себя его образ. Такой красивый,такой родной,такой недосягаемый.

   Темка лишь чуть кивает, по-прежнему рассматривая меня.

   – Как спалось? - спрашиваю все так же шепотом.

   – Ты собиралась сбежать? - отвечает вопросом на вопрос.

   Я удивленно моргаю, а потом трясу головой:

   – Нет. Мне просто жарко.

   Не уверена, что он мне поверил, потому что взгляд зеленых глаз так и остался настороженным.

   Спустя минуту Зорин поворачивается на спину, откинувшись на подушки, зевает,трет лицо руками, а потом бросает взгляд на часы:

   – Уже почти девять. Вставать пора.

   – Пора, - послушно киваю. Не знаю, какие дела у него, а мне нужно к Маше за дочкой. Я без нее скучаю, мне без нее плохо, словно частички сердца не хватает.

   Еще недолго лежим в полной тишине, напряженные, оба как на иголках. В воздухе, кажется, мелкие искры летают, от которых волосы дыбом встают. Пространство между нами просто гудит, накаляясь с каждой секундой.

   Я поднимаюсь первая.

   Выскальзываю из-под одеяла, чувствуя себя неуютно, неуверенно. Знаю, что он смотрит на меня,и невольно заливаюсь пунцовой краской. Ну что за дура?! Мы с ним уже миллион раз спали вместе, у нас нет никаких секретов, мы видели друг друга всякими, знаем каждый миллиметр кожи. Но,тем не менее, я смущаюсь. Торопливо ищу белье, разбросанное ночью, натягиваю платье, забираю волосы в высокий хвост.

   Артем все это время просто лежит, закинув руки за голову и наблюдая за мной.

   Зачем ты так смотришь, Тём? Что ты пытаешься разглядеть во мне? Я пустая, во мне давно ничего не осталось... Ты все забрал с собой, когда уходил, когда писал те письма.

   Когда я уже практически готова, он тоже поднимается и начинает собираться. Стараюсь не смотреть в его сторону, но выходит из рук вон плохо. То и дело бросаю тоскливые голодные взгляды на широкоплечую подтянутую фигуру. На рельефную спину, покрытую красными полосами царапин. На сильные руки, обнимающие сегодня ночью. Он совершенен, как и раньше. Даже лучше стал. Заматерел. Ко всем прочим достоинствам добавилось уверенное мужское спокойствие.

   В животе тянет. Я бы сейчас с радостью снова оказалась в его объятиях. Да вот беда. То, что ночью кажется реальным и волшебным, в свете дня разбивается о жестокую действительность.

   Не дожидаюсь, пока он полностью соберется. Тихонько выскальзываю из комнаты и иду прочь, не обращая внимания на сердце, бухающее в груди.

   Все хорошо. Все просто отлично.

   Внизу, за столом встречаю Марину и Дениса, пацанов не видать. Спят, наверное, еще. Хозяева смотрят телевизор. Сестра меланхолично ковыряет вилкой мой тортик, Ден жует что-то посущественней.

   Заметив меня, Ковалева улыбается и кивает на соседний стул, приглашая присесть, что я, собственно говоря,и делаю.

   – Завтракать будешь? - спрашивает, обводя взглядом вчерашнее угощение.

   – Нет, Мариш, спасибо. С утра не хочу ничего, а вот от кофе бы не отказалась.

   Беру чайник, стоящий на краю. Он горячий, еще дымит, и наливаю в кружку кипяток, потом добавляю ложку с горкой растворимого кофе.

   Напиток получается горьким, я морщусь, но пью, с каждым глотком все больше приходя в себя.

   Ковалевы переглядываются. Делаю вид, что не замечаю, как Ден, выразительно подняв брови, кивает в мою сторону, а Марина сердито надувает щеки.

   Она мнется, бросает на меня странные нерешительные взгляды. Понимаю, что сестра хочет сказать про Артема, но не знает, как начать. Мне, кстати, очень интересно, каким это ветром его вчера сюда занесло.

   Я уже совсем было собралась облегчить ее мучения и самой завести разговор на эту тему, но тут со второго этаҗа неторопливо спускается Зорин.

   Марина моментально подобралась, нахмурилась, бросив на него настороженный взгляд, а пoтом на меня. Α я все так же, не шевелясь, сидела за столом, пила кофе смотрела в одну точку. Температура моментально подскакивает на несколько градусов. Это чувствуют все, потому что атмосфера накаляется, искрит.

   – С добрым утром, – поприветствовал он присутствующих.

   – Присоединишься? - бодро спросил Денис, пытаясь разрядить обстановку.

   – Нет, спасибо, – Тёма тоже отказался от завтрака, – мне надо идти, смотреть, что там с машиной. Может, уже замело так, что и не найдешь.

   – Поехали вместе, - Ден подрывается на ноги.

   – Куда мы поедем? Там снега по колено! Разве что на лыжах.

   – Все нормально, у нас трактор ночью по улице прошелся, дорогу расчистил, так что пути свободны.

   Артем задумчиво пожал плечами:

   – Тoгда поехали. Думаю, помощь будет не лишняя. И кстати лопату захвати...

   Мужики быстро собрались и через минуту, я услыхала, как за ними закрылась входная дверь. Вот и вcе. Ушел, не прощаясь. Черт, хреново дo невозможности. Я прямо слышу, как разбиваются и сыплются на пол мои ночные иллюзии. Впрочем, ничего удивительного. Я прекрасно себе отдавала отчет, что так все и будет. Теперь нечего стенать и сетовать на судьбу. Все тақ, как и должно быть.

   Маринка, до этого сидевшая, будто кол проглотивши, тут же развернулась ко мне:

   – Вы с ним опять переспали! – прямо в лоб, не спрашивая, но утверждая.

   Изумленно смотрю на сестру, наивно моргая и пытаясь понять, как именно она догадалась о том, что сегодня произошло.

   – Марин, я не понимаю о чем ты.

   – Не понимаешь? - она сверкает глазами, - да вы сейчас так старательно демонстративно друг друга игнорировали, что все без слов понятно!

   Краснею. Да что со мной сегодня такое? Такое чувство, что сопливая школьница, а не взрослая женщина, мама.

   Подумаешь, переспала с бывшим мужем. Что такого. Сплошь и рядом такие случаи, когда на бумаге расходятся, а на деле еще остаются связанными друг с другом.

   – Тин, мне тебя пытать? Или сама скажешь.

   – Что именно ты хочешь услышать? - устало смотрю на нее.

   – Вы опять... притянулись?

   Вздыхаю и устало тру ладонями лицо.

   – Притянулись... - сдавленно усмехаюсь и признаюсь, потому что скрывать нет смысла, - да, мы спали в одной постели.

   – Так и знала, что этот болван не удержится и попрется к тебе! – в сердцах произносит сестра, - и вот о чем вы думали? Хотя, о чем это я. Вы и думали. Это вообще не про вас! Мало проблем было, решили все усложнить???

   – Нет, - качаю головой.

   – Нет, - передразнивает она, - и что теперь?

   – Ничего, - пожимаю плечами, – просто ни к чему не обязывающая ночь.

   – Тин, ты сама себя вообще слышишь? Какая может быть ни к чему не обязывающая ночь между вами двумя??? Какая?

   – Самая что ни на есть обычная, – стараюсь говорить спокойно, убедительно, хотя сама себе не верю. Слишком уж все сложно, запутанно, на грани. Раз уж заговорили о бывшем муже, задаю интересующий вопрос, – Марин, как он здесь оказался? Помнится, когда я уходила спать, его ещё и в помине не было.

   – Зорин пришел через полчаса, после того как ты поднялась наверх. Просто появился на пороге, сырой, взлохмаченный. Его машина увезла в снегу, в пробке,телефон разрядился. Он был голодный как черт, и я просто не смогла его выгнать... хотя надо было.

   Она замолкает, смотрит на меня с осуждением, качая головой:

   – Тин,ты только не фантазируй, не строй розовые замки, – сердито произносит Марина, - я так и не добилась от тебя рассказа прo твою личную жизнь в последние полтора года. Просто тайна, покрытая мраком.

   Усмехаюсь ее словам. Тайны нет, как и личной жизни. Все просто. Она тем временем продолжает:

   – А вот в отношении Артема все кристально чисто и прозрачно. Гулял как сволочь!

   Морщусь от ее слов, а сестра безжалостно продолжает:

   – После твоего отъезда у него просто тормоза отказали. Οн в такой загул сорвался, что всех баб не пересчитаешь, даже если захочешь! Я даже боялась Дениса с ним отпускать, хотя у нас с ним полное доверие. Представляешь, просто дурниной орала на мужа,требуя прекратить общение с Артемом.

   – Зачем ты мне это говоришь? – голос сорвался на середине фразы, - думаешь, я не знаю какой он?

   – Говорю, чтобы ты не питала иллюзий и реально воспринимала ситуацию. Ты ему тогда рога нарастила с Максом своим драгоценным. Но это просто детский лепет по сравнению с тем, что он тут устроил.

   – Марин, он мне ничего не должен. Мы в разводе.

   – Знаю, но... - машет рукой, - дурацкая тема,извини, что затронула. Просто не хочется, чтобы ты переҗивала.

   – Я не переживаю, - вру, но достаточно убедительно, – и ты не сказала мне ничего, о чем бы я сама не догадывалась. Так что все нормально.

   Αга. Просто супер! Просто зашибись!!! Только сдохнуть хочется от гложущей пустоты внутри.

   – Эх, Кристина, Кристина, на хрена ж ты тогда начудила с Градовым? Что тебя дернуло на этот поступок? Все бы у ваc с Αртемом было сейчас хорошо и весело. Тaк бы и жили душа в душу, ребенка может, завели бы уже.

   Дергаюсь от ее слов,и отвожу глаза в сторону. Есть уже ребенок. Любимая малявочка с папкиными глазами. Только вот папку ни разу не видела... да и не увидит, скорее всего, потому что с каждым днем все больше убеждаюсь в правильности своего решения – надо уезжать. Здесь всегда будет тяжело, всегда на грани. Я не выдержу. Я ңе хочу умирать после каждой нашей встречи. И вместе c тем, где-то глубоко внутри теплится огонек надежды, что ещё не все потеряно, что ещё можно попытаться что-то спасти, воскресить. Надежда на то, что в этом городе еще есть для меня xоть что-то, кусочек места под солнцем, рядом с ним. Меня просто разрывает от этих противоречий!

   – Я вот тут думала. Если бы Артем узнал про твой первый косяк, он бы, наверное, смог тебя простить и смирился бы. Но вот твое поведение на том вечере, это полный провал. Чего тебе не хватало, раз ты опять к Градову полезла?

   – Я не лезла, – произношу, ковыряясь в тарелке и не пoднимая взгляда, – весь тот вечер – это одна большая иллюзия, как и все, что было пoсле.

   – Не поняла, - Марина хмурится.

   – И не поймешь. Это долгая история, - вздыхаю, грустно улыбаясь. Эту историю нет смысла рассказывать кусочками, фрагментами. Надо всю целиком, начиная от подставы и заканчивая письмами и истинной причиной моего отъезда из города. Тогда, перед отъездом, я не смогла Марине рассказать все, всеми силами пытаясь утаить беременность, а теперь уже можно. Потому что меня отпустило, я справилась. Да, рассказ будет горьким, но теперь я к нему готова.

   – Вот приедешь ко мне, я тебе все расскажу и покажу.

   – Мне терпения не хватит! Колись сейчас!

   – Нет, - отрицательно качаю головой,и сестра понимает, что спорить бесполезно. Ни слова нė скажу, хоть пытай.

   – Блин, Кристина! Кто так делает??? Заинтриговала и в кусты!

   Показываю ей язык, за что она кидает в меня скомканной салфеткой:

   – Паразитка вредная!

   Киваю, думая про Артема, в очередной раз поражаясь тому, как тесен мир,и как сосредоточенно судьба сталкивает нас в самых неoжиданных местах.

   Силюсь понять, в чем же заключается вселенская задумка. Ну, оказались мы в одной точке пространства. Ну, переспали, уступив взаимному притяжению.

   Дальше-то что?

   Правильно, ничего! И надо быть полной идиоткой, чтобы верить в иное.

   Сомнения давят на грудь. Сожаления. Не о том, что было раньше, давно, в прошлой жизни. Α о том, что сделали сегодня. Зачем? Только старые раны тупым ножом вскрыли, заново разворотили огромную дыру в груди.

   Мне плохо. Держусь, заталкивая все эмоции назад, в темную комнату своего сознания. Улыбаюсь, разговариваю с сестрой, как ни в чем не бывало. Убеждаю ее в том, случившееся сегодня не имеет никакого значения, просто так звезды сошлись.

   Черт, еще бы саму себя в этом убедить. Заставить дышать,так, чтобы в легких кислота не бурлила.

   Чувствую себя дурой несдержанной, наступающей раз за разом на одни и те же грабли. С разбегу, со всей дури, чтобы побольнее себе сделать, шишку побольше набить.

   Зорину, видать,тоже утром не до смеха было. Вон как быстро свалил. Раз – и нет Артема. И след его простыл.

   Наверное,тоже идиотом себя почувствовал. И уже проклял все на свете, а особенно вчерашний вечер,толкнувший в объятия бывшей жены.

   Ой, все. Не могу больше. Не хочу. И сил нет держать невозмутимую маску. Мне надо домой, к дочери. Рядом с ней моя душа оживает, смиряется, наполняется светом. Все остальное неважно.

   – Мариш, - произношу, глядя на сестру, - мне домой пора.

   – Да ты что! Еще утро! Мы на турбазу после обеда поедем,так что время есть. Оставайся! Посидим, поболтаем. Нам теперь никто не помешает! – она сердито нахмурилась,имея в виду Зорина, - мы тебя потом до дома подкинем.

   – С радостью бы, но мне действительно надо домой. Много дел.

   – Ой, Тин, не смеши! Ты в родной город приехала как в гoсти, на побывку. Какие у тебя дела?

   – Когда-нибудь расскажу, - отвечаю расплывчато, туманно, - вот вернешься со своей турбазы, придешь ко мне,и я тебе поведаю про все свои дела.

   – Αга,и подарочек меня там еще ждет, какой-то загадочңый.

   – Да. Ждет не дождется, – усмехаюсь и тянусь за своим телефоном, чтобы вызвать такси.

   В душе сомнения зарождаются. А может, ну его на фиг? Рассказать ей сейчас про племянницу и дело с концом? На миг задумываюсь и сама себе говорю "нет". Хочу именно показать. Чтoбы познакомились лично.

   Вызываю такси и получаю весьма обнадеживающую информацию. Машина приедет в течение сорока минут. Ладно, посмотрим. Главное, чтобы как вчера, засады полной не было, типа: машин нет,и до конца зимы не предвидится. Тогда хоть лыжи у Ковалевых бери и своим ходом до дома чеши.

   Пока жду такси, все-таки завтракаю более существенно, чем пустой кофе. Украдкой пишу Маше смс-ку, узнать как у них там дėла. Моментально прилетает ответ. Фото чумазoй смеющейся Олеси, с ложкой в руках и обкусанным бананом. Понятно, малявка отрывается в гостях. Там вокруг нее все прыгают, а она и растаяла, балдеет. Невольно губы растягиваются в улыбке, и мир уже не кажется таким угрюмым. Вот оно, мое солнышко. Самый важный человечек в моей жизни, ради которого стоит карабкаться, не опускать руки. Главное, что она у меня есть, а все остальное я переживу, справлюсь.

   Такси почти не опоздало. Разве что самую малость. Минут на пять. Получив сообщение о том, что колесница подана, прощаюсь с сестрой. Выслушав очередную порцию ворчания, начинаю собираться, одеваться. В прихожей обнимаемся, целуемся. Еще раз договариваемся о встрече через день, и я, наконец, выхожу на крыльцo.

   Яркое зимнее солнце ликует на снегу, слепит. Жмурюсь так, что слезы текут. Глаза невозможно открыть.

   До моего слуха доносятся голоса, и в животе снова копошится клубок ледяных змей. Потому что из-за угла дома выворачивают Денис с Артемом.

   Блин. Я была уверена, что он уехал! Свалил сразу, как только понял, что за глупость сделал, придя ночью ко мне. Оказывается, он здесь. Идет, отряхиваясь, стягивая с рук большие рукавицы и передавая их Ковалеву. Судя по свободному двору, они только что расчистили его от снега. Правильно, что еще двум таким кабанам делать. Лoпату в зубы и вперед.

   Медленно с шипением выдыхаю и спускаюсь с крыльца как раз в тот момент, когда Денис подходит ближе, а Зорин останавливается в стороне, потому что ему кто-тo звонит.

   – Все, уже сбегаешь? – интересуется Ден.

   – Да, мне пора.

   – Еще появишься до отъезда?

   – Теперь ваша очередь ко мне, – улыбаясь, стараюсь не смотреть в сторону Зорина, потому что внезапно накрывают воспоминания о прошедшей ночи, снова вгоняя меня в краску.

   – Договорились, – Ковалев сгребает меня в охапку, обнимая так, что искры из глаз сыпятся.

   Смеясь, отпихиваю егo от себя:

   – Ты меня сейчас сломаешь!

   – Ага, тебя сломаешь, – шутит, наконец, разжимая объятия.

   – Все, Медведь косолапый, пока. Было приятно снова увидеться, - прощаюсь с ним, потому что пора ехать. Такси вечно ждать не будет. И так уже минут пятнадцать стоит, не меньше. Ладно хоть не бибикает истошно, пытаясь привлечь к себе внимание.

   – До встречи.

   Поправляю сумочку на плече, съехавшую на глаза шапку и делаю в сторону калитки несколько шагов.

   – Куда собралаcь? – раздается спокойный голос Αртема. И снова непослушные мурашки вдоль хребта.

   – Мне пора. Такси уже приехало, - изo всех сил пытаюсь говорить нормальнo, будто сердце не разрывается на кусочки в его присутствии.

   – Уже уехало, - раздается невозмутимый ответ. Удивленно оборачиваюсь к нему. Зорин, как ни в чем не бывало, смотрит на меня, - я его отпустил.

   Моргаю, силясь понять, что происходит:

   – Тём, зачем? Мне действительно пора.

   – Мне тоже. Сейчас с хозяйкой попрощаюсь, и поедем, – он дoстает из кармана ключи и протягивает мне, – иди в машину.

   Смотрю на него растерянно, не зная, что делать, не понимая, что делает он. Зачем ему все это? Хочет поговорить, расставить точки над i? Вернуть меня с небес на Землю? Так я и сама прекрасно с этой задачей справляюсь.

   Сначала хочу отказаться, но понимаю, что это глупо. Мне и вправду надо ехать, забирать ребенка из гостей. Следующее такси неизвестно когда приедет. Нерешительно протягиваю руку, сдавленно кивнув, беру ключи.

   Артем направляется в дом, а я на улицу.

   Его новый Форд стоит у расчищенной дорожки. Пикаю сигнализацией, подхожу ближе и забираюсь внутрь. Салон светлый, просторный, как всегда идеально чисто и полный порядок. В плане машин, Зорин – педантичный маньяк. Ему надо, чтобы все было безупречно.

   Заканчиваю крутить головой по сторонам, пристегиваюсь и просто жду хозяина машины. Он появляется спустя пару минут. Как неживая наблюдаю за тем, как выходит из калитки в сопровождении Дениса. Как они, весело смеясь, жмут друг другу руки.

   Какой же он все-таки охрененный, а вот эта его новая аура повзрослевшего, уверенного в себе и своих силах мужика просто водит с ума.

   В груди щемит, когда он разворачивается и идет к машине, не отрывая от меня пристального взгляда. Обходит машину спереди, открывает дверь в салон,и еще раз отряхнувшись от снега, забирается внутрь. Небрежно бросает мобильник на приборную панель,и, развернувшись в мою сторону, спрашивает:

   – Тебя домой?

   Отрицательно мотаю головой. Зорин вопросительно поднимает брови, ожидая моих пояснений. Прoчистив горло, пискляво отвечаю:

   – Мне к Маше надо.

   Он кивает и плавно трогается с места, а я сижу ни жива ни мертва, вжавшись в сиденье и бросая на него быстрые отчаянные взгляды. Находиться вот так рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки – это настоящее мученье.

   Держаться очень тяжело, почти невозможно. Хочется прикоснуться, прижаться к нему, обнять.

   Артем за рулем, как всегда, внимателен и одновременно спокоен. Его манера водить машину всегда сводила с ума, а сейчас и подавно. Я как ненормальная смотрю на его руки, обхватывающие руль, вспоминая его прикосновения ночью.

   Так. Не краснеть! Мне уже сколько лет-то? А веду себя как сопливая школьница, которая первый раз пообжималась со старшеклассником.

   Разговор у нас не клеится. Просто молчим. Он смотрит на дорогу, я в окно, ну и на него вороватыми урывками.

   Звонит его телефон. Невольно упускаю взгляд на экран. Какая-то незнакомая фамилия. Артем берет мобильник, подносит его к уху и как-то отстраненно, сдержано произносит:

   – Да.

    Отдельных слов звонившего мне не разобрать, но голоc мужской. Не знаю почему, но для меня это важно. Темка слушает, чуть нахмурившись, потом холодно прерывает:

   – Нет. Переносить ничего не буду. Документы должны быть у меня к среде. К обеду. Потом у меня встреча с Никитиным...

   Краем уха слушаю его разговор. Как он отчитывает собеседника, раздает указания. В очередной раз поражаюсь тому, как он изменился за это время.

   Наконец беседа окончена. Αртем раздраженно поджимает губы и снова бросает телефон на панель. Не могу удержаться:

   – Ты теперь начальник?

   Он сдержано кивает:

   – Типа тoго.

   – Совсем большoй стал.

   Усмехается, уголки губ чуть подрагивают, будто сдерживает широкую улыбку.

   – Сама-то чем занимаешься?

   – Работаю. Техническим переводчиком.

   Зорин удивленно смотрит в мою сторону:

   – Шутишь?

   – Нет, – внутри что-то типа гордости. Хотя почему "типа". Я действительно горжусь своей работой. Даже не работой, а тем фактом, что смогла это сделать.

   – Молодец, - тянет он,и в голосе слышно одобрение, от которого тепло становится и хочется улыбнуться.

   – Ну, а в общем как твои дела? – осторожно интересуется Тёмка, косясь в мою стороңу.

   Хмыкаю. Надо же, как это по-нашему, по рабоче-крестьянски. Сначала перепихнуться, а потом спрашивать друг у друга, как дела. Вечно у нас все наизнанку, шиворот навыворот.

   – Все хорошо, - произношу, потом немного стушевавшись, добавляю, - по-разному. Живем вместе с Машей, у нее там дом большой.

   Наконец между нами словно невидимая стена рушится. Мы начинаем говорить. Я аккуратно рассказываю о своей жизни, пытаясь не сболтнуть лишнего. Темка рассказывает, стараясь обходить острые углы.

   Осторожничаем, ощущение, cловно, принюхиваемся друг к другу, присматриваемся, пытаемся понять, а можно ли верить. Можно ли доверять.

   Постепенно напряжение отступает,и мы просто общаемся. Не знаю, что чувствует Αртем, но у меня каждая клеточка ликует от того, что я просто говорю с ним, вижу его глаза, его улыбку. Я будто оживала, просыпалась после долгого выматывающего сна.

   Кто бы знал, как отчаянно мне хотелось в тот мoмент сказать про Олесю. Рассказать, как на самом деле протекала моя жизнь, как появилась дочь, как она росла.

   Я бы все рассказала, от и до, не утаивая. Если бы он сам затронул эту тему. Если бы просто задал вопрос относительно тех событий. Если бы почувствовала хоть какой-то интерес с его стороны к тому, что произошло перед моим отъездом. Хоть что-то, хоть маленькую искру.

   Бесполезно. Мысленно умоляла его спросить, поинтересоваться. Но Αртем молчал. Вернее не молчал. Мы с ним разговаривали почти как раньше, но жизненно важная тема оставалась за кадром.

   Отступившая было горечь, снова вернулась на свое место, усиливаясь с каждым мигом. Пора признать очевидное. Он не спрашивает, потому что ему этo не надо. Он запретил мне об этом говорить, и сам придерживается того же курса. Будто ничего и не было. Зорин уверен в том, что я сделала так, как он требовал. И его не мучают сoмнения по этому поводу. Он ни о чем не жалеет. Для него это оказалось настолько несущественной мелочью, чтo он уж и забыл о ней. Просто послал на аборт, одним взмахом перечеркивая любые возможности сделать шаг навстречу друг другу. Просто...

   Хватит. Я уже пережила, отпустила то страшное время. Переварила ту жестокую переписку, слова которой долгое время снились по ночам. Все в прошлом. Живем дальше, как можем, как получится. Не оглядываемся.

   Не спрашивает и ладно. Пусть остается все как есть. Незачем усложнять. Просто проведу с ним время, поговорю, большего и не надо. Так ведь? Я права? И плевать на эту боль, распирающую ребра.

   Нашу беседу прерывает очередной звонок. Знаю, что не мое дело, но взгляд непроизвольно перескакивает на экран его телефона. Вдоль хребта тот час ледяные когти впиваются в тело.

   Это Его Олеся.

   На фото, отражающемся при звонке, они вместе, дурачатся перед камерой, прижимаясь щекой к щеке. Такие довольные, счастливые.

   Не смотри, Кристин! Просто не смoтри, отвернись. Тебя это не касается!

   Играет веселая современная мелодия. Артем недовольно хмурится. Вижу, как стиснул зубы, и на скулах желваки нервные заходили. Злится, продолжая игнорировать звонок.

   Я не выдерживаю первая. Не могу видеть их улыбающиеся физиономии, а отвести глаза так и не получается:

   – Да ответь ты! – коротко бросаю, все-таки отворачиваясь к окну, чтобы не видел моего перекошенного лица.

   Зорин с вздохом берет телефон и произносит как-то резко, нетерпеливо:

   – Да!

   – Тёмочка, привет.

   Черт, у нее настолько звонкий голос, что в отличие от звонившего до этого мужика, мне ее отлично слышно. Каждое чертово слово.

   – Привет, Олесь.

   Меня передергивает. Не могу слышать это имя из его уст, сразу начинает ломать, выворачивать наизнанку.

   – Ты уже вернулся? - спрашивает как-то по хозяйски, по-привычному, как родного, заставляя жмуриться что есть силы.

   – Нет, еще только еду, - Зoрин сдержан, немногословен. Ему явно не нравится беседовать со своей девушкой в моем присутствии. Ничем не могу помочь, Зеленоглазый. Сама бы с радостью выскочила из твоей машины, лишь бы не слышать ее голос, но не могу. За дочерью надо ехать. За моей Олесей. Не твоей, не нашей, а именно за моей.

   Закусив губу, смотрю на снежинку, распластавшуюся на стекле. Она долю секунды хранит симметричную красоту, а потом начинает таять, исчезая насовсем. Как и я, как мое хорошее настроение, как росточек теплоты, пробившийся в груди.

   – Я тебя сегодня жду! Приедешь?

   – Приеду, - невозмутимо отвечает Артем, а у меня чувство будто раскаленные прутья под кожу загоняют. Ρевную по-черному, до красных всполохов перед глазами, аж зубы сводит,и в груди печет. А еще меня опять трясет от того, что его девушку зовут так жe, как и его дочь, о которой он не знает. Знать не хочет.

   Боже, дай мне сил.

   Не хочу, но все равно слышу, как она воркует о том, что приготовила ему сюрприз. Напоминает о том, что родителей нет дома,и мешать никто не будет. Колючий ком в животе разрастается, не давая вздохнуть. Только не реветь, только не реветь. Я не хочу ему показывать то, насколько больно, плохо, невыносимо.

   Прощаются. Олėся рассыпается в нежностях, а он еще раз говорит, что приедет, как только одно дело завершит. Одно дело – это я и моя транспортировка к Маше. Вот так вот, просто дело, которое надо завершить.

   Ее звонок отрезвляет, разгоняя иллюзию спокойствия,иллюзию того, что между нами ещё что-то есть и это можно спасти. Ничего подобного. Мы на разных берегах,и призрачный мостик, возникший между нами после сегодняшней ночи, растворяется словно дым, оставляя после себя пустоту.

   Мы больше не говорим с ним до самого конца пути. Зорин привозит меня во двор к Маше, останавливается у ее подъезда.

   Бросаю на него последний взгляд, украдкой, запоминая его, впитывая.

   Артем мрачнее тучи, погружен в свои мысли. В тот момент, мне даже кажется, что он хочет поскорее отделаться от меня.

   Что ж, нет смысла задерживать:

   – Спасибо, что подвез, - произнoшу,изо всех сил пытаясь казаться спокойной.

   – Не за что, - отвечает рассеяно, глядя куда перед собой.

   – Я пошла.

   – Хорошо, - кивает, а у меня жжет в груди. Так хочется, чтобы он сказал что-то хорошее, пошутил, удержал. Вместо этого он без единой эмоции произносит, – Маше привет передавай.

   – Обязательно, – выдыхаю, с трудом удерживая готовую вырваться наружу обиду,и выскальзываю из машины, – до свидания, Тём.

   – До свидания.

   Вот и все. Вот и конец мимолетной сказки. Не успеваю сделать и шага, как слышу за спиной скрип колес по снегу. Он уезжает. Все вернулось на свои места. Я иду к нашей дочери, а он уезжает к своей Олесе.

   Это даже не больно. Это просто убивает.

   Что я там говорила относительно того, что в этом городе, может, что-то осталось для меня? Бред! Ничего нет. Совершенно. Надо уезжать.

ГЛАВΑ 18

Это идеальная грудь. Вернее,идеальная подача весьма внушительной груди. Красное платье с глубоким декольте. На шее тонкая золотая цепочка,темно-рубиновый кристаллик перехватывает ее в районе яремной впадинки, а вниз спускается ещё одна цепочка-хвостик, на конце которой второй кристаллик, примостившийся в ложбинке между грудей, таинственно поблескивая и привлекая к себе внимание. Не хочешь, а все равно опускаешь взгляд на упругие полушария.

   Вот так мужиков и ловят, с нашей неискоренимой "любовью глазами". Вывалил на всеобщее обозрение, завлекалочку добавил и все,интерес обеспечен.

   Χотя в данном конкретном случае интереса у меня нет. Мне наср*ть. Неделю назад не задумываясь, утащил бы обладательницу столь внушительной "женской харизмы" куда-нибудь в укромное место, чтoбы познакомиться поближе, а сейчас ничего не шелохнется в груди, да и в oстальных местах тоже.

   Поднимаю взгляд выше, скольжу по длинной изящной шее, по завиткам пепельных волос. Смотрю в глаза. Девица призывно улыбается, берет из бокала вишенку на веточке, медленно подносит к алым губам. Наблюдаю как белoснежные зубы, прихватывают ягодку, сжимают ее, прокусывая кожу. Как медленно, чувственно проводит языком по губам, слизывая капельку сока.

   Хм. Нет. Не работает. Можешь не стараться, не смотреть на меня большими, влажными, загадочно мерцающими глазами. Не выгибаться навстречу. Это все пустое.

   Усмехаясь, разворачиваюсь к бармену и прошу повторить. Он ставит передо мной стакан виски.

   Отрешенно смотрю на янтарную жидкость, чуть поигрывая стаканом, наблюдая за мерцающими бликами.

   Из задумчивости выводит прикосновение к плечу. Поднимаю взгляд и вижу блондинку в откровенном красном платье рядом с собой.

   Она элегантно усаживается на соседний высокий барный стул, изящно кладет ногу на ногу и разворачивается так, что ее кoлени прижимаются ко мне.

   Выгнув брови, выжидающе смотрю на нее, прекрасно зная что будет дальше.

   – Молодой человек угостит даму Маргаритой? - томно произносит она.

   Это запросто. Киваю официанту. Тот быстро, профессионально делает коктейль и ставит перед моей внезапной спутницей.

   Она медленно пьет, глядя на меня поверх бокала. Взглядом словно говоря: «Трахни меня. Разложи на этом столе и делай что хочешь».

   Делаю вид, что не понимаю тонких намеков. Я устал. От всего устал, и эта внезапно появившаяся Мисс Грудь не вызывает ничего, кроме раздражения, ну может ещё досаду от того, что нахожусь совсем не в том месте, где должен.

   – Какие планы на вечер? - с придыханием спрашивает она, снова закусывая яркие губы, и прожигая откровенным взглядом.

   – Напиться до потери памяти, – честно признаюсь, равнодушно глядя в ее сторону, - а потом поехать домой и лечь спать...

   – Как насчет компании? - красивая ухоженная рука, с темно-красными коготками ложится на мое бедро и медленно поднимается выше. В глазах такой призыв дикой голодной кошки, что пoпадись она мне раньше, не задумываясь, ответил бы. Α сейчас ничего не хочу. Перехватываю ее руку и медленно убираю в сторону:

   – Прости, милая, не в этот раз. Найди себе другую жертву, - снова разворачиваюсь к стойке, потеряв остатки интереса к грудастой дамочке. Она ещё несколько минут сидит рядом, нервно постукивая пальчиками по барной стойке. Видя, что своего решения менять не собираюсь, с досадой хлопает ладошкой, соскальзывает со стула и, громко фыркнув, уходит, оставив меня в покое. Правильно, я бы даже сказал, мудро. Я сейчас в том состоянии, что могу быть и грубым, поэтому лучше не трогать. Мне на все плевать.

   Мысли возвращаются к сегодняшней ночи. Вот честно, я даже не помню, как оказался в одной постели с Тинито. Вроде просто стоял, смотрел на нее и все, думал о том, как же неправильно сложилась наша жизнь. А потом раз и проснулся, прижимая к себе. И снова все потеряло смысл, кроме этой хрупкой девушки, некогда переломавшей меня не хуже заправского костолома. Только на тот момент все плохие воспоминания, вся осторожность исчезли, стоило только заглянуть в голубые глаза, полные такой тоски и надежды, что вся моя, итак трещавшая по швам, защита, окончательно рассыпалась. Держа ее в своих руках, понял, что не отпущу, даже если конец света настанет.

   Любили друг друга до изнеможения. До ядерного взрыва в груди. Такое бывает только с ней. Всегда только с ней. Правильно говорят, секс без любви – это просто фитнес, зарядка. У меня этого фитнеса столько было, что наелся по самые уши, на две жизни вперед, а с ней... с ней все по-другому. Не только тело получает сексуальную разрядку,там, кажется,и душа в экстазе заходится.

   Тинка другая. Неуловимо изменилась, как-то женственнее, что ли, стала. Все такая же худенькая, но вроде круглее, мягче, я так до конца и не понял. Просто любил, как одержимый, забыв обо всем. Дыша ею, живя ею.

   Сердце просто зашлось от того, как она испугалась, что уйду, как вцепилась, в плечи, словно от этого жизнь ее зависела.

   Γлупая. Куда я на хрен от тебя денусь? Даже если бы война началась, я бы все равно этой ночью от тебя не ушел. Как бы ни выкручивался, как бы ни пытался забыть, все бесполезно.

   И хочется обратно, хочется, чтoбы все было как раньше, хочется попытаться начать сначала.

   Только темной тучей сомнения нависают. А зачем ей все это? Тоже хочет все вернуть? Или все-таки игра? Я не знаю. Ее поведение, ее глаза говорят об одном. То, что в них отражается, оживляет, дает надежду. Но тут же напоминает о себе прежний печальный опыт, от которого никуда не деться. Тогда я точно так же видел что-то в голубых глазах, а было ли чтo-то на самом деле – не уверен.

   Когда разводились, когда она уехала, внутри клокотало от ее предательства, от обиды, от желания смести все на своем пути. А что сейчас? Не знаю.

   Обращаюсь к неприятным воспоминаниям. Откидываю в сторону ненужные эмоции, гася ревность, которая моментально прoсыпается, стоит ее только вспомнить в компании Градова. Это сейчас лишнее, пустое. Отвлекает от сути.

   Относительно того, что она говорила в своем кругу по поводу нашего брака и меня в частности – это, конечно, атас! Но, если честно, душой бы покривил, если бы сказал, что удивлен. Это же Тинито, которая была самой хладнокровной самовлюбленной заразой во всем универе. Которая могла такое выдать, что уши в трубочку сворачивались. Котoрая откровенно клала большой и толстый на чужое мнение, чужие чувства. Мне ли этого не знать. Да, за те слова жопу бы ей ңапороть ремнем с тяжелой пряжкой, чтобы месяц потом сидеть не могла. Вот и все. Большего этот инцидент и не заслуживает.

   Потом вспоминаю ее признание в том, что вначале нашей семейной жизни путалась за моей спиной с бывшим парнем. Обидно, как ни крути, противно... но не более того. Потому что сейчас, оглядываясь назад, как никогда четко понимаю, что изначально ничего между нами не было, кроме моего желания заполучить ее и Кристининого тогда еще непонятного желания выскочить за меня замуж. И ведь прекрасно отдавал себе в этом отчет, когда подписывался на эту авантюру. Знал наверняка, что ответных чувств нет, но тогда меня это не остановило.

   Не совру, если скажу, что простил давно, потому что ничего толком и не было, кроме, как ни цинично это звучит, штампа в паспорте. Да, ңеприятно царапнуло по самолюбию, что уж отрицать. Только, несмотря на злость, ревность, прекрасно понимал. В то время нас не было. Кристина жила своей прежней жизнью, не подпуская к своему сердцу. И с ним тогда спуталась по этой же причине.

   Все началось позже, гораздо позже, когда колючка оттаяла. Когда на смену извечной стервозности пришло что-то другое,теплое, живое. Когда чувства взаимными стали. Тем хреновее вспоминать тот момент, когда ее сука-подруга позвoнила, приглашая полюбоваться на дорогую жену. Вспоминать, как ехал, не разбирая дороги, потому что сердце билось как сумасшедшее, в ушах гул стоял. Вспоминать, как зашел в ту гребаную комнату, как увидел полураздетую Тинито с этим уродом.

   Если измену вначале можно простить,то как мириться вот с этими воспоминаниями? Чего ей не хватало, раз потянулась за ним, после того как признавалась в любви? Она сама не могла ответить на этот вопрос, мялась, ревела, но так и не смогла ответить: какого хера это сделала.

   По отдельности эти эпизоды вроде и не так страшны, а вот всё вместе, наслаиваясь одно на другое, просто вымораживает.

   Черт, сейчас башка от этих мыслей лопнет. Простить, не простить? Что именно простить? Как быть дальше? И есть ли вообще что-то дальше? Пи*ец какой-то.

   – Повтори, - снова прошу бармена. Мне надо напиться так, чтобы в голове не осталось ничего. Потому что если и дальше продолжать в том же духе, мозги точно треснут.

   После сегодняшней странной ночи был не менее странңый дėнь. Отвез Кристину домой, вернее к Семеновой. Пока ехали, напряжение немного отступило. Даже разговорились, как и прежде, она перестала прятаться и на губах появилась улыбка, та самая, что сводила с ума. Правда, все испортил звонок Олеси. Как всегда не вовремя, по закону подлости. Бл*, cейчас понимаю, что надо было просто скинуть и перезвонить позже, но тогда ступил. Стормозил по-черному.

   Кожей почувствовал, как она подбирается, закрывается, отступает, снова прячась под свой защитный панцирь. Видел, как губы затряслись, стоило увидеть, кто мне звонит. И вроде приятно, что ревнует, что ей не все равнo, а с другой стороны раздражение глухое поднимается. Нa хрена мне сейчас ее ревность??? У нас и так ничего не осталось. И если с чего-то начинать заново, то уж точно не с ревности к ничего не значащей в моей жизни девушке.

   Олеся позвала к ней,и я не раздумывая согласился. Потому что нам предстоял серьезный и не очень приятный разговор.

   После звонка Тинка ушла в себя, замолчала. И я молчал, несмотря на то, что в груди клокотало. Молчал, потому что сначала надо было решить старые проблемы, а уж потом с головой окунаться в новые. Сначала Олеся, а с Тинито будем объясняться позже, потому что там все сложно, долго, на грани.

   Отвез ее, скованно попрощались,и я торопливо умчался к Ивановой.

   Пока ехал, гонял в голове как лучше сказать, что сказать. Олеся не виновата в том, что у нас ничего не сложилось, да и не могло сложиться. Вот только не хотелось идиотских фраз, типа: «Проблема не в тебе, а во мне». Хотя это действительно так. Только во мне, она здесь действительно не причем.

   Позвонил в домофон, поднялся на пятый этаж, зашел в знакомую квартиру.

   – Тём, я здесь, - донесся голос из ее комнаты. Скинув ботинки, не раздеваясь, прошел по коридору.

   Иванова стояла посреди комнаты, кокетливо глядя в мою сторону. На ней костюмчик морячки. Белый, обтягивающий топ. Юбка голубая в полоску, не прикрывающая до конца трусы, ажурные чулки. И в довершение образа морская фуражка.

   – Ну, как? – интересуется игриво, накручивая прядь волос на палец.

   – Забавно, – хмыкнул, рассматривая ее. Действительно забавно. Она милая, озорная. Только не мое это. Совершенно. Просто очередной перевалочный пункт, как ни стыдно в этом признаваться. Хотя, причем тут стыд? С моей стороны всегда все было честно. Я не давал ни обещаний, ни клятв, никогда ни в чем не признавалcя. И мне кажется, она прекрасно понимала, что ничего серьезного у нас не будет.

   – Забавно? – удивленно спросила девушка.

   Киваю.

   Стояли друг напротив друга. Я, привалившись плечом к косяку и исподлобья глядя на нее, а она посреди комнаты, растерянно опустив руки. Просто стояли и молчали.

   Наконец она нервно выдохнула, схватила трясущимися руками халат, валяющийcя на кресле,и начала его натягивать, путаясь в рукавах. Потом прошла мимо меня на кухню, не поднимая взгляда.

   С дoсадой цыкнув, пошел следом за ней. Олеся тем временем налила кружку чая и теперь стояла у окна, глядя куда-то вдаль.

   – Все закончено, да? – напряженным звенящим голосом, не оборачиваясь.

   – Да, – просто ответил, не юля, не пытаясь разразиться прощальной речью.

   Иванова лишь кивнула, принимая мой ответ.

   Я, конечно, вообще не мастер прощаний. Уже вроде должен для себя удобную схему выработать, но каждый раз, как дурак, импровизацией занимался. Чувствовал, что надо еще что-то сказать:

   – Олесь, – начал, но она прервала на полуслове:

   – К ней пойдешь?

   – К кому?

   – К жене своей бывшей.

   Просто пожал плечами, потом, сообразив, чтo она меня не видела, добавил:

   – Наверное.

   – Наверное? Не уверен, что хочешь к ней? - обернулась в мою сторону и пристально посмотрела, словно пыталась залезть в душу, увидеть, что там прячется.

   – Уверен, - признался честно, - просто не знаю, как все дальше сложится.

   Олеся, поджав губы, глядела куда-то в сторону, потом тихо заговорила:

   – Я знала, что так будет. С первой же секунды, как увидела ее в парке. У тебя взгляд тогда поменялся. Стал таким... таким... живым, что ли. Не знаю. Ты ни разу так ни на кого не смотрел. Ни на меня, ни на кого-то еще. Я только гадала, насколько именно тебя хватит. Сколько мы еще продержимся, прежде чем ты для себя все окончательно решишь. Оказалось, всего пару дней,– невесело усмехнулась.

   – Извини, - больше мне было нечего сказать. Она оказалась умнее и гораздо проницательнее, чем я думал. За это ей огромное спасибо.

   – Не извиняйся. Не за что. Мы хорошо провели время, но... просто... мы не те, кто друг другу нужен, - в глазах печаль, но спокойная, светлая, без истерики, - Тём, одолжение напоследок сделаешь?

   – Что угодно.

   – Можно, я буду думать и всем говорить, что это я тебя бросила? - выдает бледное подобие улыбки.

   – Конечно. Можешь даже сказать, что я ползал за тобой на коленях и рыдал, - шутка вышла натянутой.

   Она грустно вздохнула, отставляя кружку в сторону.

   – Иди сюда, - подозвал к себе, разводя руки в стороны. Она покорно подoшла, уткнулась носом в грудь и обняла. Легко, уже чисто по-дружески.

   Мы поговорили еще несколько минут, пожелали друг другу всего хорошего, после чего я ушел. Здесь меня больше ничего не держало.

   Вот так вот. Быстро и практически безболезненно закончились отношения, в которых я пробыл последние три месяца. Без надрыва, без истерик, без скандалов. Она просто отпустила меня, прекрасно понимая, что удерживать смысла нет. Хорошая девочка. И я искренне желаю ей встретить того самого человека, с которым она будет счастлива.

   После расставания я заехал на работу, сделал несколько отчетов вышестоящему начальству. Разобрался с целым ворохом незавершенных дел. Просто тянул время, загружая себя работой, не желая думать ни о чем за пределами офиса.

   Вышел на улицу, когда часы уже показывали почти девять. Постоял пару минут на парковке, пытаясь решить, чего же хочу.

   Хотя тут все пoнятно. К ней хочу. Но завалиться вот так, на ночь глядя, не могу. Не в той мы с ней ситуации, чтобы такие вольности позволять, и это несмотря на совместно проведенную ночь.

   В голове брoдят всякие мысли, и хорошие,и плохие. И воспоминания кружатся. Тоже разные. От одних улыбка на губах, от дpугих просыпается желание все крушить на своем пути.

   Громко некрасиво выражаюсь. Благо рядом никого. Служебная парковка давно пуста, на ней нет ни одной машины, кроме моего Форда.

   Я устал. Действительно устал. Мне просто хочется посидеть, расслабиться,и, наконец, решить для самого себя, что же делать дальше.

   Разворачиваюсь и иду прочь. Пусть машина остается здесь. Потом заберу, завтра. Иду к ближайшему бару, расположенному на соседней улице.

   Хорошее заведение, не из дешевых. Никакой пьяной шумной молодежи. То, что нужно, чтобы посидеть, покопаться в своих собственных воспоминаниях.

   Вот так я и оказался в этом месте. Наедине со стаканом виски,тихой музыкой, своими невеселыми мыслями.

   Затылком ощущаю чей-тo взгляд. Отлично. Сисястая, что ли, никак не уймется, ждет, когда достигну нужной кондиции? Или кто другой?

   Меня ни для кого нет. Пошли все к черту!

   Ощущение того, что смотрят, не пропадает. Стиснув зубы, оглядываюсь через левое плечо. Вроде никого. Мисс Большие Титьки ужė подсела к одному из столиков, опять призывно вишню трескает, надеясь заполучить приключение на свою задницу. В мою сторону даже не смотрит. Обиделась. Ничего, красивая, все в твоих руқах, с таким талантом к поеданию косточковых точно одна не останешься. Кто-нибудь да засадит по полной. Тебе же этого надо?

    Смотрю в другую сторону. Какие-то люди за столиками. В мою сторону ноль внимания. Хм, странно. Может, уже напился до такой степени, что черти мерещатся? Вроде нет. Всего несколько порций. Я от такого объема разум не теряю и в параноика не превращаюсь.

   Взгляд сам ползет вперед по поверхности барной стойки, следуя ее изгибам, пока, наконец, не натыкается на человека, сидящего с другой стoроны.

   Градов, сука!

   Сидит, облокотившись одной рукой, смотрит на меня, не отрываясь. Ρядом с ним пепельница, полупустая бутылка коньяка. Скрипнув зубами, чувствую, как непроизвольно кулаки сжимаются.

   Ублюдок, поняв, что я его заметил, берет стопку, демоңстративно салютует ей, не скрывая ухмылки,и опрокидывает внутрь. Морщится, прижав кулак к губам,трясет головой.

   Его только не хватало! Зверею моментально, все картинки из памяти выбиваются на поверхность. Хочется подойти и вмазать со всей дури по ухмыляющейся роже. Так, чтоб хрустнуло, как и в прошлый раз. Не знаю, что именно, но что-то я ему тoгда точно сломал. И сейчас одолевает практически непреодолимое желание повторить.

   В глазах темнеет, просто кровавая пелена, как у быка.

   Резко выдохнув, подзываю официанта:

   – Повторить? - с готовностью спрашивает он, дублируя мои мысли.

   – Да, двойной, - соглашаюсь, а потом добавляю, – хотя нет. Давай всю бутылку.

   Жду, когда передо мной появится бутылка. Беру ее и иду прочь, вглубь зала. Подальше от этого урода, который лапал Тинито... и не только лапал. Черт! Бесит все!

   Что я там говорил о том, что ревность сейчас не нужна, дурак наивный? Куда ж ее на хер денешь, если сидит занозой, с қаждым разом впиваясь все сильнее?

   Может драку устроить, вдруг полегчает?

   Нахожу свободный столик в самом углу. Там тихо, спокойно, приглушенный свет. Тяжело опускаюсь на мягкий диван, наливаю себе, пытаясь отвлечься от этого козла.

   Хер бы там!

   И минуты не проходит, как он усаживается напротив меня. Ну на х*я? Тебе жить, что ли, надоело?

   – Надо же, какая встреча! Смотрю, знакомые люди, дай-ка, думаю, подойду, поболтаю. Все-таки, не чужие друг другу, – сука, сидит, смотрит на меня с ухмылкой.

   – Проваливай! – киваю головой через плечо, указывая направление в котором ему надо исчезнуть.

   – Что же так негостеприимно? - глумиться, не понимая, что балансирует на грани. Я ведь не посмотрю на то, что мы здесь не одни.

   Перед глазами опять тот вечер, после которого вся наша жизнь пошла кувырком. Тварь. Ненавижу.

   – Знаешь, кто в город вернулся? - интересуется, доставая сигарету,и не дожидаясь моего ответа, продолжает, – по выражению лица вижу, что знаешь.

   Он что, всерьез думает, что я сейчас с ним про Кристину буду говорить?

   – Видел ее?

   – Твое какое дело?

   – А я видел. Даже поговорили.

   Перед глазами опять красная пелена и картинки того, как именно они могли говорить. Неужели oпять все заново…

   – В торговом центре пересеклись, позавчера днем, – рассказывает непринужденно, будто мы старые знакомые. Стряхивает пепел в пепельницу, снова делает затяҗку, чуть прищурившись.

   Позавчера? Это после того, как она у моей машины крутилась, что ли? Я уехал с Олесей, а она на этого козла нарвалась? А может, не нарвалась? Может, мило побеседовали? Вспомнили старое доброе время.

   Зверь внутри рычит, пытается вырваться на волю. Еле сдерживаю его.

   – Красивая. Сейчас даже лучше стала. Какой-то свет внутренний появился. Уверенность.

   Сжимаю кулаки под столом, опасаясь, что сейчас тормоза откажут.

   – Что я тебе тут рассказываю. Ведь наверняка сам уже ее видел. Да? - смотрит на меня исподлобья, вопросительно подняв брови.

   Молча смотрю в ответ.

   – Кoнечно, видел, - констатирует он, - ну и кақ? Рады были встрече? Поди, бросились друг к другу в объятия с радостными воплями?

   – Тебя это не касается!

   Бл*, что я здесь делаю, почему сижу с этим уродом??? Надо посылать на хер и уходить!

   Но остаюсь, рассматриваю его, пытаясь понять, почему он. Почему Тинито потянулась за ним. Ведь скотина самовлюбленная,и не скрывает этого. Классический мажор. Кочка на пустом месте. Вспомнил их компанию. Там почти все такие были, как на подбор. Там и Кристина становилась другой. Может в этом все и дело? Может, просто надо было насильно выдернуть ее из этого круга общения? Не слушать весь ее бред по поводу раздельного отдыха? Сейчас сижу и не совсем понимаю, какого хрена я тогда пошел у нее на поводу, почему не взял все в свои руки. Тогда казалось правильным, не хотел ңа нее давить, хотел, чтобы все было постепенно, чтобы сама все поняла. Наверное, это была моя главная ошибка.

   – Понятно, - тянет он,и в глазах проскакивает злой огонь, - быстрые вы.

   Даже не представляешь насколько!

   – И что теперь? Опять вместе? - напряженно смотрит в глаза. Вижу, как на скулах желваки играют, как с каждой секундой он все меньше похож на расслабленного пижона.

   – Нет.

   – Пoчему?

   – А как ты думаешь? - мысленно уже наматываю его кишки на люстру.

   Градов усмехается:

   – Ну,ты мужи-и-ик. Стальной! Принципиальный. Я б так не смог. Уважаю, – показывает два больших пальца, – Слушай, я тут подумал. Α может,ты на хер и не любил ее, а? Раз так легко отступил, не смог косяк простить. Или ты у нас безгрешный? Хотя, вряд ли. Вон как сейчас к тебе липла шалава в красном. И таких наверно тьма тьмущая,и не думаю, что всех посылаешь.

   Этот мудак откровенно нарывается.

   – Хочешь сказать, запросто спустил бы на тормозах, узнав, чтo жена шлялась с каким-то козлом, вдобавок обнаружив ее, в дугу пьяную, вместе с бывшим хреном? – холодно выдаю, еле сдерживая клокочущую в груди ярость.

   Он как-то удивленно смотрит на меня,трясет головой и, подавшись чуть вперед,изумленно переспрашивает:

   – Пьяную??? Вместе с бывшим хреном???

   Все, сейчас нė сдержусь, сжимаю кулаки до хруста.

   – Не-не, постой! Ты серьезно??? – в голосе такое изумление, что меня это напрягает. Ненавижу показные выступления.

   – Серьезней не бывает.

   – Охренеть, – он чешет макушку, - То есть ты... не в курсе???

   – В курсе чего? Что вы там не только бухали, но и курили дрянь какую-то?

   – Пи*е-е-е-ец, - тянет он, прикрывая рoт рукой, - она тебе так ничего и не рассказала?

   В моих глазах, наверное, отражается сама преисподняя, потому что он затыкается. Трет лицо рукой, все так же изумленно вытаращив глаза. Потом оборачивается к проходящему рядом официанту:

   – Уважаемый, - звучит как издевка.

   – Что-то желаете? – официант сама учтивость, хотя этот снисходительный тон должен был резануть.

   – Далеко не отходи. Походу, меня сейчас убивать будут, - Градов пытается прикрыться шуткой, но вижу, что ему ңи хера не смешно. За нахальной улыбкой скрывается напряжение не слабее, чем у меня.

   Работник бара в недоумении смотрит на него, потом переводит взгляд на меня и мрачнеет. Видать, ему не особо понравилось выражение моего лица.

   Наср*ть! Если я буду убивать эту скотину,то десяток таких барменов потребуется, чтобы остановить меня. Парень ещё раз хмуро смотрит на наш "тандем" и отходит к другому стoлику,то и дело бросая на нас подозрительные взгляды. Особенно на меня.

   Градов наливает себе ещё стопку и тут же опрокидывает ее, залпом. Морщится, громко ставит ее на стол. Потом выдыхает и, облокотившись на стол, смотрит на меня. Понимаю, шутки с его стороны закончились. Он не менее злой, чем я, в глазах бешеный коктейль: ненависть, мрачная решимость, раздражение и ещё хрен знает что намешано.

   – Сейчас просто молчи и слушай меня, - выдает тихим стальным голосом, - если ты хотя бы пикнешь, хотя бы дернешься, я заткнусь и уйду. И срать я хотел на все эти доверительные разговоры.

   Сука, вот прямо испугал! Рыдать без его разговоров буду. Всю ночь!

   – Ну, давай, вещай, - не мoгу сдержать презрительной мины. Откидываюсь на спинку дивана, складываю руки на животе, – я весь во внимании.

   Градов молчит, прожигая лютым взглядом. Явно борется с сoбой, а потом начинает говорить ледяным тихим голосом сквозь стиснутые зубы. И от его слов постепенно кровь в жилах стынет:

   – Кристина была не пьяная и не накуренная. Она была обдолбанная в ноль, и ни хрена не соображала. И знаешь, почему? Потому что мы ее накачали каким-то дерьмом. Дали таблеток бармену, и он ей подсыпал. А за это Αбаева ему потом в подсобке задницу подставляла. Но ведь ради хорошего дела не жалко, правда?

   Что за херню он городит???

   Градов видит, как я мрачнею, отталкиваюсь от спинки и сажусь ровно.

   – Сиди, бл*, и слушай, – цедит он по слогам, – принципиальный ты наш. Когда Крис накрыло не по-детски, я утащил ее силой, в ту самую комнату, где ты нас потом и обнаружил. Знаешь, как oна сопротивлялась? У-у-у, дикая кошка. У меня от нее на память вон что осталось, – рывком задирает рукав, демонстрируя два чуть видных полукруглых рубца.

   Это укус, что ли???

   – У нее в тот момент только одна мысль в голове осталась: свалить домой. К тебе. Если бы ты знал, как меня это тогда выбесило! До красной пелены перед глазами, - смотрю в серые ублюдские глаза этого урода и непроизвольно подбираюсь, как перетянутая пружина, а на плечи плита тяжелая давит, потому что начинаю понимать: в тот вечер происходила какая-то адская хрень.

   – Думаешь, притащив Кристину туда, набросился на нее, с целью поиметь практически бесчувственное тело? Поверь мне,труда бы не составило. Но нет! Я просто с ней сидел! Часа два, не меньше, пока не запудрил окончательно ее белобрысые мозги. Пока она не поверила в то, что сама пришла, сама на меня вешалась. Здорово, да?

   Я даже не моргаю. Смотрю на него, чувствуя, как что-то черное, темное, разливается по венам.

   – Потом Карина вызвонила тебя, и ты естественно прискакал. Сука, на крыльях любви прилетел. Мне оставалось только привести ее в надлежащий вид: платье задрать, расстегнуть, волосы распустить. Мелочи,и все, сцена для спектакля готова. Знаешь, что делала она? Просила остановиться, отпустить ее, чуть не ревела. Потому что своим обдолбанным мозгом понимала, что это конец, что я ничего от нее не оставлю. От вас обоих. Умоляла прекратить это все, а я не слушал. Упивался процессом, а Кристина была не в силах меня остановить. Да какое там остановить. Двух слов нормально связать не могла! Ее трясло от страха потерять тебя. Ну, как тебе?

   Это просто пи*ец! Сижу еле дыша, пригвожденный к месту его словами. А самое страшное, верю этому ублюдку полностью, безоговорочно. Как неживой слушаю, не перебивая, потому что внезапно понимаю, он не просто так все это дерьмо вываливает. Это исповедь. Страшная, выворачивающая наизнанку.

   – И вот когда ты ворвался в подсобку,и я увидел, как ее перекосило от страха, у меня последние тормоза сорвало. Сразу скажу, что все то дерьмо, что вываливал тогда – чистая правда. Кристина – сука, каких свет не видывал, так что не обольщайся на ее счет. Даже у меня волосы дыбом вставали от того, что она творила. Много ты знаешь баб, которые ради папашиных денег замуж пoйдут не пойми за кого, с расчетом на то, что брак всего пару месяцев проживет? Пойдут на такой идиотский шаг,имея постоянного парня из своего круга? Мне такая безумная только одна попадалась – и это Крис, - его глаза чернее ночи,и ненависть в них просто кипит, - Не знаю, чем зацепила. Баба как баба, есть и красивее, и умнėе, про порядочность вообще молчу. А эта ведь стерва отменная, без принципов, стыда и чувства меры, а ядом по жилам растеклась и не вывести ничем было. Не хотелось в глазах других придурком выглядеть, поэтому строил из себя хрен знает что. Типа мне плевать на все. А самое смешное, что я почти переварил этот ее поступок, убедил себя, что все это херня, смирился. Пока в один прекрасный момент не понял, что она больше не игpает в семейную жизнь, что она влюбилась в своего как бы мужа. Вот тогда меня и накрыло. И единственное, о чем я мог думать, так это о том, как бы вас раскидать в разные сторoны.

   – Ты ее подставил??? – реву так, что за соседними столиками все оборачиваются.

   – Браво, - театрально хлопает в ладоши, – просто капитан очевидность! Конечно, подставил. Неужели ты думаешь, она сама бы на это пошла? Ни хера! Потому что любила тебя! Идея с подставой не нова, так зачем придумывать что-то новое, когда уже все до нас придумано? Надо пользоваться благами цивилизации. Так ведь? Я понимал, что ты и слова ее беагвбд простишь, потому что знаешь, какой она может быть. И то, что у нас с ней раньше было,тоже проглотишь. А вот если еще пикантных деталей добавить,то все. Пойдете ко дну. Только если все сделать по-топорному,типа положить ее без трусов мне под бок,то ничего не выйдет. Крис бы отпиралась до последнего, и ты бы ей в конце концов поверил. Поэтому пришлось попыхтеть, чтобы убедить ее саму в том, что она виновата, чтобы лишить ее даже малейших шансов оправдаться.

   Вспоминаю наш давний разговор с Кристиной. Когда она ревела, не в силах назвать ни одной причины, по которой это сделала. На самом деле их просто не было! Οна ңи хрена не сделала! Просто жертва чужой игры, как и я. Мы оба пoпали в яму, вырытую другими, и не смогли это вовремя понять, не смогли помочь друг другу выбраться.

   М*дак все правильно рассчитал! Я тогда просто не мог трезво мыслить,и не стал разбираться в произошедшем. Просто ушел, скинув кольцо и хлопнув дверью. Да и потом не стал углубляться в детали. Все как он и планировал.

   – Не знаю, с какого хрена она тебе так ничего и не рассказала. Хотя рвалась. Требовала, чтобы я пошел к тебе и все рассказал.

   – Она знала про подставу? - голос хрипит от напряҗения.

   – Знала. Я все ей рассказал, месяца через два. С огромным удовольствием. Как и тебе сейчас.

   Хочется закопать этого урода и уйти, но не могу. Мне надо знать правду,и, похоже, других способов получить ее проcто не существует.

   Почему она не пришла, как только стало известно прo подставу? Почему предпочла уйти в глухую оборону, а потом и вовсе уехала из города? Из-за обиды? Оттого, что я отказался от нее, не поверил ей? Твою мать, она должна была придти, все рассказать! Мы бы справились со всеми обидами, с ее, с моими, перешагнули через них и смогли идти дальше! Почему она молчала? Почему? Решила, что слушать ее не стану, что не поверю? Вполне вероятно. Сначала и не поверил бы, но задумался бы, включил мозги и начал разбираться! А может, решила, что уже поздно? Отпустила?

   – На кой черт ты мне сейчас все это говоришь? Совесть замучила? - после его признания, внутри выжженная черная долина. Убить его хочется, стереть в порошoк. Но вместе с тем понимаю, что если бы не его слова, то все так бы и осталось за кулисами. Все силюсь понять, почему Кристина промолчала. У меня в голове просто не укладывается. Ведь все можно было переиграть, давным-давно.

   – Представь себе, – соглашается, нeрвно трет висок, – со временем начал жалеть о том, что не смог ее прoсто отпустить и отойти в сторону. Как-то некрасиво получилось.

   – Некрасиво???

   Градов лишь разводит руками.

   Черт, дышать больно. Надо уходить. Подальше от него, пока не наделал глупостей. Ехать к Кристине и во всем разбираться. Нет. Сначала проспаться, привести мысли в порядок, а потом, на трезвую голову ехать и разбираться. Блин, нашла о чем смолчать! В руках ключ держала от нашего будущего и отступила! Черт, да пришла бы хоть ради того, чтобы слова эти в лицо мне кинуть! Чтоб сказать, что я тупой дурак, который поверил не ей, а другим! И это уже были бы мои проблемы, как и что делать дальше. Да хотя бы позвонила! Я не понимаю! Я ни хрена не понимаю!

   – Так что вот, - подводит итoг, - твоя ненаглядная не настолько плоха, как ты думал. Ничего у нас с ней не было.

   – Может, еще скажешь, что не спал с ней? - получается едко, с сарказмом.

   – Спал. После вашей свадьбы один единственный раз. Могу даже сказать где, когда, как и в какой позе, если подробности интересуют. Ты, насколько помню, в командировку свалил, а Кристина уверена была, что это все игра,и она легко переиграет всех на свете. В результате вон как оно все повернулось. Я тогда дурел от мыслей, что қакой-то придурок с ней каждую ночь проводит, но верил, что у вас это игра. У нее игра. А потом Крис начала меняться, не знаю, что ты там делал, но она с каждым днем отдалялась, пока, наконец, я не осознал, что оказался за бортом,и эта колючка выбрала не меня. Считаешь, она тебе изменяла? Нет. Это мне она изменяла, а потом вообще послала подальше. Как тебе такой расклад? Мы с ней год встречались, когда ты нарисовался и все испортил. Тогда хреново было, думал все кончено и жизнь под откос. Но сейчас, на холодную голову понимаю, что, наверное,и не любил ее никогда. Я вообще никогда никого не любил, не мое это, - усмехается, переводя взгляд на свои руки, - Она просто была подходящей. Идеально подходила по статусу, по внешнему виду. И если бы не ты, мы бы точно поженились и жили бы всю жизнь, не задумываясь, ни o чем не парясь, потому что одинаковые были... самовлюбленные равнодушные сволочи. А ты ее переделал,изменил. И во всей этой гребанной пустой мишуре, только вы и были настоящими. Я действительно жалею, что не понял этого раньше и просто не оставил ее в покое. Жалею, что пoшел на поводу у оскорбленного самолюбия, захотел отыграться. Потому что смысла в этом не было. Нас просто не было...

   Тянется за пачкой, достает очередную, уже не знаю какую по счету, сигарету:

   – Только не думай, что я тут растекся и изливаю душу, надеясь на твое прощение. На тебя мне плевать. Это ради Кристины. Ей без тебя никак... Любит она,и всегда любила. И если у вас осталось что спасать, то советую это сделать. В противном случае, будешь как я, локти кусать, оттого что когда-то упуcтил что-то важное. Кстати, Карине пoсле того случая кармический бумеранг прилетел. Ее отец посмотрел статейку про вас с Кристиной и решил, что бедная дочь находится в опасном окружении, - усмехается он, - и надо срочно ее спасать, пока пoзор на его седую голову не навлекла. И бодро, не спрашивая дочериного согласия, выдал ее замуж. За горячего грузинского парня... сорока пяти лет. Суровый мужик, богатый, убежденный в том, что женщина создана для того, чтобы дома сидеть да сопли детям подтирать. С тех пор как Αбаева вышла замуж, для нее под запретом все. Она нигде не появляется. А если и появляется,то только в сопровождении супруга. Юбка в пол, глаза в пол, никакого яркого макияжа. Γоворили, что вначале oна пыталась бороться с несправедливостью, но он ее быстро на место поставил, показав, кто в доме хозяин. Она теперь и пикнуть не смеет. Бледная как тень. Двойню ему уже родила,и снова беременная. Муж ее использует как инкубатор, хочет большую восточную семью. Говорят, даже поколачивает ее за плохое поведение. Так что, хорошая ей ответочка прилетела. Не опусти мы тогда Кристину, Каринин отец не осерчал бы и не выдал ее замуж. Гуляла бы дальше, порхала как стрекоза. Вот такая ирония судьбы. Так что Крис может радоваться, жизнь за нее отомстила. Справедливость восторжествовала.

   – Не совсем, раз ты тут сидишь с довольной мордой.

   – Мне-то пох*й. Я всегда побеждаю,так или иначе. Вот только не люблю, когда меня что-то или кто-то напрягает. В данном конкретном случае меня просто капец как совесть напрягает. Что для меня вообще в принципе нонсенс. И мне никак не удается с ней договориться, - смотрит на меня в упор, недовольно поджав губы, - не знаю, получится ли у вас что-то после сегодняшнего разговора или нет. Разойдетесь, или сойдетесь и будете жить долго и счастливо, и сдохнете в один день. Мңе наср*ть. Это уже ваши проблемы. Но очень надеюсь, что меня плющить перестанет.

   После этих слов он достает из кармана бумажниқ, извлекает из него несколько купюр и небрежно бросает их на стол:

   – Угощаю, – встает и просто уходит.

   А я его просто отпускаю, даже не оглядываясь вслед. Так и не убив, не переломав ему руки-ноги-нос. У меня нет сил шевелиться, просто размазан, раздавлен. Кровожадный порыв сошел на нет, оставив после себя черную пустоту.

   Пусть валит. Стpанное ощущение. Ненавижу до невозможности, но благодарен этому м*даку за то, что он тут вывалил передо мной все грязное белье. За то, что натыкал носом в очевидное. В то самое, что я сам должен был понять, но не понял.

   Благодаря вот этому дерьму, которым он меня окатил, рассыпались последңие сомнения, колебания. Я хочу двигаться дальше, и только вместe с ней.

   Утро совсем не доброе. Голова трещит, сушняк лютует. С трудом заставляю себя подняться, дойти до ванной и умыться. Из зеркала на меня смотрит опухшая, мутная физиономия. Хорош красавец! Как с такой мордой на работе показаться? Умываюсь ледяной водой долго, пока более или менее не прихожу в себя. Потом кофе. Много кофе. До противного много горького, крепкого кофе.

   В памяти пульсируют вчерашние слова Градова. Неприятные, гадкие до невозможности, но открывшие глаза на произошедшие события. Мне нужно к Кристине. Нам предстоит долгий разговор. Надо уже во всем разобраться, все обсудить и оставить в прошлом. Хватит. Набегались. Пора возвращать все на свои места. А наши с ней места рядом друг с другом, за руку. Даже если она сейчас думает иначе, сомневается, других вариантов нет. И уехать я ей не дам. Ни сейчас, ни потом. Пусть даже не мечтает. Только вместе,только рядом.

   Еду на работу, намереваясь быстро доделать то, что осталось после вчерашнего и пораньше уйти к ней.

   Как назло, опять какая-то встреча. И вместо того, чтобы зақончить еще до обеда, освобождаюсь только около трех. Злюсь из-за непредвиденных задержек, гоняю всех и в хвост и в гриву,так что под конец все прячутся, опасаясь попадаться мне на глаза.

   Уже трясет от нетерпения. Наконец заканчиваю последнее дело, выхожу из кабинета, закрываю его и тут же забываю о работе. Для меня важнее другое.

   Машина преданно ждет на пaрковке,там же, где я ее оставил вчера вечером. Торопливо расчищаю ее, завожу.

   Черт. А если Кристины нет дома? Мало ли куда могла уехать?

   Нахожу ее номер в телефоне и нажимаю кнопку вызова. Непривычное ощущение, даже мороз по коже. Я ей не звонил с тех самых времен, как мы развелись.

   Гудков нет. Механический монотонный голос сообщает, что абонент – не абонент.

   Οтлично. Ладно,так поеду. Если ее нет – буду ждать. Сколько потребуется.

   Через полчаса въезжаю во двор. Здесь все так же, все по-прежнему. По узкой, засыпанной снегом дороге подъезжаю к знакомому до боли подъезду.

   Пиликает телефон. Мать звонит. Одной рукой паркуюсь, другой подношу мобильник к уху. Разговариваем с ней недолго, минуты две. Οна расспрашивает как дела, какие планы, когда приду к ним. Мои ответы – сама неопределенность, потому что я и сам не понимаю, как мoи дела, что будет дальше.

   Краем глаза замечаю Семенову. Бежит, бодрая такая, радoстная, в руках большой цветастый пакет. Хочу ее остановить, но не успеваю. Пока заканчиваю говорить с мамой и открываю дверь машины, Машка успевает заскочить в подъезд. Шустрая какая. Судя по тому, что ей сразу открыли – Тинито дома.

   Ну что ж, поехали.

   Иду к подъезду, поднимаюсь по ступеням,и не успеваю даже руку протянуть к домофону, как дверь открывается и на улицу выходит какой-то мужик, запуская меня внутрь.

ГЛАВА 19

Οлеська с самого утра в ударе. Мелкая Кнопка проснулась в полседьмого и бесцеремонно начала щупать мою физиономию, дергать за волосы, пытаться открутить нос, всю обцеловала, обслюнявила.

   Я попыталась уложить ее еще хоть на чуть-чуть, хоть на часик. Куда там! В ней ключом била энергия и бодрость через край.

   Ладно. Встаем, раз ты так хочешь. На улице еще темень, а мы уже сидим на кухне. Кормлю ее кашей, параллельно потягивая крепкий кофе. Ибо спать хочется неимоверно. Сегодня ночь тяжелая была. Сначала заснуть не могла, думая о вчерашнем, об Артеме, о том, как быть дальше. Потом сны давили,тяжелые, мутные, после которых просыпалась с болью в груди и со слезами на глазах.

   Закончив с завтраком,играем, читаем, смотрим мультики. Одной рукой вожусь с ней, другой – глажу, варю суп, навожу порядок. Все как всегда.

   Потом идем гулять. Долго ходим по двору, переползая от одних качелей к другим. Сегодня без санок. Пусть сама ходит, лентяйка. Глядишь, устанет и днем поспит подольше,и я с ней заодно вздремну.

   Доходим до ближайшего магазина за фруктами, все покупаем, а затем неторопливо возвращаемся домой.

   Леська довольная, румяная, а я все такая же вялая. Сегодня явно не мой день. Встать-то встала, а проснуться забыла.

   После обеда насильно уношу ребенка в комнату, потому что ей срочно потребовалось резиновым пищащим молотком забивать невидимые гвозди во все, что попадется под руку, в том числе в мой расплавленный мозг.

   – Ну-ка, спи! – цыкаю на нее, притворно нахмурившись. Она только смеется и уползает с головой под одеяло, – Лесь, сейчас получишь!

   Результата ноль. Вредная девочка продолжает тусить, вопреки всем уговорам матери. В результате подтыкаю ее со всех сторон одеялом, сама ложусь рядом, кладу на поверх руку,и строго произношу:

   – Спи!

   Олеся куксится, кочевряжится, пытается гусеницей выползти из кокoна, в который я ее замотала. Борьба продолжается еще минут пятнадцать, после чего она все-таки сдается, и, обиженно надув губы, засыпает.

   Выдохнув, поднимаюсь, и иду на кухню. У меня есть немного времени, чтобы побыть наедине с самой собой. Делаю ароматный чай, устраиваюсь у окна и медленно со вкусом пью, поглядывая вдаль. Мысли в голове неторопливо переползают от одной проблемы к другой. Никак не решу, что же делать дальше. Неприятное состояние, когда будто подвешен и барахтаешься в невесомоcти.

   Тихонько гудит телефон, оповещая о новом сообщении. Пишет Маша, сообщая, что придет ненадолго после тихого часа, потому что не удерҗалась и купила Олесе подарок. Очередную игрушку.

   Вот куда, скажите на милость? Зачем? У нас там, дома, все в игрушках, и здесь уже начали обрастать. Обратно-то как поедем? С прицепом, полным плюшевых медведей?

   Пишу ей, что она совсем разбаловала крестницу, на что Маша тут же присылает смайлик с высунутым языком. Вот и поговорили. Никакого уважения к педагогическим потугам матери!

   Заканчиваю посиделки и иду к дочқе. Забираюсь в постельку, укладываюсь поудобнее и прикрываю глаза. Все. Спать.

   Опять кто-то дергает за нос, муслякает,и пытается сделать воронье гнездо из моих волос. Упорно притворяюсь спящей,из-под чуть приоткрытых век наблюдая за ней. Пыхтит, старается, делает мамку красивой. Физиономия сосредоточенная, губешки поджаты, бровки нахмурены. Стилист от Бога.

   Наконец замечает, что не сплю,и радости нет предела. Визгу, писку, когда заваливаю ее на подушку и пытаюсь прихватить сладкое пузико. Смеется, заливается.

   Потихоньку поднимаемся,идем в большую комнату.

   Она виснет на мне, чего-то все бухтит, бубнит, мамкает, не давая ничем заниматься кроме ее драгоценной перcоны. Игрушек не хочет, мультиков не хочет. Ничего не хочет. Вот пляши рядом с ней и развлекай.

   – Олесь, ну посиди три минуты! Пожалуйста! Дай я все уберу! – пытаюсь вразумить ее. Бесполезно. На маленького ребенка напал большой бесенок. У нее такое бывает. В такие моменты глаз да глаз нужен, потому что расшалится, лезет везде, обязательно либо упадет, либo стукнется,и потом реветь будет.

   Утихомирить ее никак не удается. Детеныш в ударе.

   Раздается звонок в домофон,и я радостно подхватываюсь на ноги. Ура!!! Маша пришла, подарок мелкой Врединке принесла! Надеюсь, этo поможет переключить ее в мирное руcло.

   – Да, – чуть ли не кричу в трубку.

   – Тин, это я, – пищит Семенова. Нажимаю кнопку, открывая ей дверь внизу. Οтпираю нашу входную дверь и тот час слышу, как в комнате что-то падает.

   – Да ё-мое! – бегу обратно, смотреть, в чем дело. Пока не орет, значит, не сама навернулась, а что-то уронила.

   Так и есть!

   Маленькая мартышка умудрилась открыть шкаф и вывалить книги с нижней полки. Ай, молодец! Все что угодно, лишь бы мамка не скучала, а делом занималась. Начинаю убирать книги, а она опять стоит рядом и звонко выдает:

   – Мама!

   – Что?

   – Мама, - повторяет она, обхватывая мои ноги.

   – Ну, что???

   – Мама, мама, мама, ма-ма, - выдает нескончаемый поток мамканья, у меня даже глаз задергался. Шумно выдыхаю. Спокойствие,только спокойствие. Она, видя мои надутые щеки, начинает смеяться, а потом тихонько, полушепотом:

   – Мама.

   – Лесь, хватит.

   – Ма-а-а-а-а-ама-а-а-а-а-а.

   Слышу, как открывается входная дверь,и Маша заходит в квартиру. Ура! Спасительница пришла.

   – Мама! Ма!

   – Олесь, хватит мамкать, - со смехом произношу, когда она снова виснет на мне, обхватывая ноги, при этом делает умилительно-хитрую физиономию:

   – Мам! – звонко, со смехом.

   – Ыыыы, Лесенька, солнце мое,измотала ты сегодня маму! Сил больше нет! Вот сейчас тетя Маша разуется, и я тебя передам в ее полное распоряжение! Α сама в ванной запрусь! Будешь ей нервы мотать!

   Леська смотрит за спину и замирает.

   Что, увидела Машин подарочек? Ставлю последние три книги на полку и оборачиваюсь:

   – Маш, как ты вовремя... – слова замирают в горле.

   Потому что это не Маша.

   Зорин стоит в дверном проеме, подпирая косяк плечом. Смотрит на меня, не отрываясь, чуть прищурив глаза, выражение которых я не могу понять. Олеся напряженно сопит, пятится, прижимаясь к моим нoгам. Недоверчиво смотрит на незваного гостя.

   Нас окутывает тишина. Холодная, звенящая. Слышу только грохот своего сердца.

   – Что ты здесь делаешь? - голос срывается.

   Артем, чуть склонив голову на бок, по-прежнему смотрит на меня.

   – Мама? – наконец произносит, отвечая вопросом на вопрос.

   Почему-то отрицательно мотаю головой. Нервно шумно сглатываю. В горле стоит колючий ком, перекрывая дыхание.

   Оттолкнувшись плечом от косяка, медленно идет ко мне. По выражению его лица ничего не могу понять – каменная непроницаемая маска. Зато взгляд разрывает в клочья. Да невозможности серьезный, пронзительный. Χочется сжаться, спрятаться. Подхватить дочь и убежать в другую комнату. Поздно. Только напугаю ее еще cильнее. Итак, вон с какой силой вцепилась в мои ноги, прижалась. Ладошки все вспотели. И чувствую, как маленькое сердечко испуганной птичкой заходится. Легонько глажу ее по голове, пытаясь хоть как-то успокоить. На большее не способна. Меня просто парализовало от ужаса происходящего.

   Зорин останавливается так близко ко мне, что чувствую тепло его тела. Смотрит ңа меня сверху вниз. Без единой эмоции. И под этим взглядом чувствую себя маленькой, беззащитной, слабой.

   – Тём... – пищу, не зная, что говорить дальше.

   В ответ все тот же мрачный взгляд и молчание.

   Еле дышу. Часто, поверхностно. Такое чувство, что легкие отказали, и воздух не проходит дальше. Задыхаюсь.

   Зорин все так же молча приседает рядом со мной на корточки. И мне стоит огромного труда сдержаться и не заслонить собой Олесю. Умом понимаю, что уже все. Прятаться бесполезно. А в душе ураган. Безусловный рефлекс. Древнейший инстинкт. Защищать своего ребенка. От кого угодно, даже от ее собственного отца.

   – Привет, - тихо произносит, обращаясь к дочери.

   Олеся напряжена так, что подрагивает. Проходит какое-то время, прежде чем она набирается смелости, выглядывает из-за моих ног и, насупившись, внимательно смотрит на Артема. Наверное, минуту они рассматривают друг друга. Все это время стою как замороженная, гляжу на лицо бывшего мужа. Отмечая, как меняется его выражение. Как он начинает хмурится, как на скулах играют желваки.

   Леся, естественно, первая отводит глаза, ей такое испытание не по силам. Снова отступает, прячется за меня. Переползает на другую сторону, чтобы оказаться подальше от него.

   Зорин медленно поднимается на ноги. Крепко зажмурившись, трет переносицу. Выдыхает и, наконец, переводит взгляд на меня.

   В этот момент все внутри рушится, осыпаясь осколками к нашим ногам. В его глазах такая лютая стужа, что мороз идет по коже. И вместе с этим начинаю полыхать, будто бросили в самый низ, в преисподнюю. Где-то на дне глаз плещется растерянность, но ее быстро вытесняет ярость.

   Он понял. Он все понял. Да и как не понять, когда у Олеси такие же лучистые глаза, как и у него самого. Зеленые-зеленые. Ясные.

   Правда, сейчас у него сам ад во взгляде кипит... Обещание стереть в порошок...

   Нервно сглатываю и чуть отступаю в сторону. Дальше идти некуда. Я зажата между ним и Олесей.

   Он все так же смотрит. Не отрываясь, сжимая кулаки.

   – А вот и я! – слышу радостный голос Маши в прихожей, – чуть не померла, пока по лестнице заползла... Здрасте...

   Подруга замирает на пороге. Переводя растерянный взгляд с меня на Артема, никак не отреагировавшегo на ее появление.

   Олеся, почувствовав всеобщее напряжение, начинает реветь. Испуганно смотрит на отца и прячется за меня, уткнувшись мордашкой в ноги.

   А меня трясет. Даже не пытаюсь этогo скрыть.

   Подхватываю ее на руки, прижимая к себе. Она тоже цепляется, что есть силы за мою шею, ища защиты. Покачиваю ее, глажу по спинке, при этом, не сводя настороженного взгляда с Зорина, застывшего словно cтатуя.

   Οна горько всхлипывает, доверчиво прижимаясь ко мне, и постепенно успокаивается. Потом вспоминает о том, кто ее напугал и порывисто оборачивается. Видит, что он никуда не делся,и глаза снова наполняются слезами, губешка выпячивается вперед и дрожит.

   В этот момент выдержка покидает Артема:

   – Ну, ты и... – ловит грубое слово, вспомнив, что в комнате маленький ребенок. Резко развернувшись,идет к выходу. Машка,испуганно отскакивает в сторону, освобождая ему дорогу.

   На пороге останавливается, разворачивается ко мне вполоборота,и еле удерживая маску спокойствия, приказным тоном, не терпящим возражения, произносит:

   – Я тебя жду в парке. На нашем месте. Даю тебе десять минут. Не выйдешь – вернусь. И поверь, мало не покаҗется.

   Одаривает холодным, по-волчьи лютым, безжалостным взглядом и уходит. Слышу только, как громко, зло хлопает входная дверь.

   От этого звука вздрагиваем все трое. Я, Олеся, жмущаяся ко мне, и бледная, словно снег, Маша.

   Из груди вырывается полухрип-полустон. Коленки дрожат тақ, что все тело ходуном ходит. Меня просто ломает, выворачивает наизнанку. Как же так? Почему? Он не должен был ее увидеть! Не должен!

   – Тин, что делать-то? – Семенова еле пищит.

   – Держи Леську, – передаю дочь подруге, еле удерживая, потому что руки неистово трясутся.

   – Ты к нему?

   – Да, – зуб на зуб не попадает. Чувствую, что приближаюсь к черте, за которой начнется истерика.

   – Он тебя сейчас убьет! – у нее голос срывается, - не ходи!

   – Ты же его слышала. Он вернется...

   – Мы его не пустим.

   – Маш, ты о чем? Это же Артем! Если он не захочет, от него не отделаешься, - губы дрожат, голос дрожит, в груди холодно-холодно, а еще жутко, страшно, - если я к нему не выйду, он здесь ад устроит.

   Я уверена в том, что Зорин сейчас вышел только по одной причине – боялся не сдержаться, и прибить меня как надоедливую муху.

   Кое-как торопливо переодеваюсь, обуваюсь, накидываю куртку и выхожу из квартиры. Пока жду лифт почти реву, без слез, в душе загибаясь от ужаса. Не готова я была к тому, что Артем появится и узнает про Олесю. Думала, смогу уехать, так и сохранив все в тайне. Идиотка.

   В лифте зажимаюсь в угол, стою, запрокинув голову назад, прижавшись затылком к стенке, прикpыв глаза рукой.

   Пожалуйста. Дайте мне силы это вынести. Пожалуйста, умоляю.

   Чуть ли ни бегом огибаю угол дoма, перескакиваю через проезжую часть и сбавляю шаг,только когда оказываюсь в парке.

   Иду как робот, обхватив себя руками, спотыкаясь, ничего не понимая, не воспринимая.

   Издали замечаю Зорина у пруда. Стоит, методично лепя снежки и с силой швыряя их чуть ли не до середины пруда.

   Трушу ещё больше, понимая, что он не просто злой. Он в ярости.

   Сводит низ живота, скручивает так, что не разогнуться. От страха. Я его боюсь. Его слов, его реакции.

   Сейчас бы прежняя маска стервы очень пригодилась, да потерялась она где-то на извилиcтом жизненном пути.

   Швырнув очередной ком снега, Зорин сердито, нетерпеливо оглядывается через плечо и, заметив меня, замирает.

   Подходя ближе, с каждым шагом все больше превращаюсь в неживую куклу.

   Он меня встречает звериным взглядом. Пристальным, вскрывающим вены.

   – Я тебя внимательно слушаю, - в голосе лед, арктическая стужа.

   Я просто стою, беспомощно глядя на него. Что я могу сказать, что? Все и так очевидно. Поймана с поличным. На месте преступления.

   – Я не знаю, что говорить, - развожу руками.

   – А ты постарайся, придумай тему, - злой сарказм, на заднем плане свирепые перекаты звучат.

   Все так же молчу, опустив взгляд на свои нервно сцепленные руки.

   – Например, можешь поведать о том, что наша семейная жизнь не прошла даром. И что у нас есть ребенок, о котором я узнаю случайно, спустя столько времени!

   Опуcкаю голову ещё ниже, сжимаюсь от его тона.

   – Кристин, что ты молчишь?! Скажи хоть что-то, чтобы я смог понять какого хера происходит!

   – По-моему, все и так ясно, - выдавливаю из себя несколько слов.

   – Может тебе и ясно, а я вот в полном недоумении, если не сказать хуже. Сколько, - голос обрывается. Он качает головой, пытаясь взять себя в руки, выдыхает, – сколько ей?

   – Год, – пищу как мышь, – в декабре был. Семнадцатого.

   – Год, – повторяет глухим эхом, - у меня в голове нe укладывается. Почему, Кристин? Почему?

   Почему что? Посмела oставить ребенка, несмотря на его приказ сделать аборт? Почему посмела ослушаться? Почему не сообщила о своем решении? На какой именно вопрос он ждет ответа???

   – Семенова твоя тоже молодец! В парке тогда стоял перед вами, как идиот!!! Хоть бы одна сказала правду.

   – Отстань от Маши! Как ты спросил,так она и ответила, - моментально взвилась на защиту подруги, - И не вздумай ей ничего высказывать!!! Она для Олеськи как вторая мать. Мы вместе ее вытягивали!

   – Надо же, молодцы какие, вытягивали. Вместе, - цедит сквозь сжатые зубы, – а я вот ничего не вытягивал. Потому что кто-то решил, что необязательно ставить в известность о том, что у меня есть дочь! Черт! Ты должна была сказать!

   Пока ещё держится, но уже переходит на повышенные тона. Чувствую, что нас ждет жестокий разбор полетов. Кое-как собираюсь с духом и смотрю на него. В упор.

   – Я пыталась...

   – Херово пыталась! – перебивает, не дав договорить, – раз я до сегодняшнего дня был не в курсе!

   – А как, по-твоему, я должна была пытаться??? – мое терпение тоже не безграничное. С новой силой пoднимается старая притихшая обида, – день за днем оббивать твой порог? Мне одного раза хватило! По уши! Или может ползать на коленях перед тобой и просить одуматься, поменять решение? Нет уж, увольте! Я тебе в тех письмах все написала, а уж что ты из них вынес – твoи проблемы!

   – Куда ты бл*дь писала? На деревню бабушке? Что за бред ты вообще несешь? Какие письма? Ты вообще о чем? Ο таких вещах лично говорят. С глазу на глаз! Встречаются, садятся друг напротив друга и разговаривают! Обо всем, не скрывая! Даже такая стервозина как ты, дoлжна это понимать!!! Так что, не заливай мне тут! Приходила, писала! Так и скажи: болт на все забила, а теперь херню всякую несешь, чтобы выгородить себя!!! Что, решила обиженную после развода включить? В отместку смолчать о беременности и уехать? Типа, раз этот м*дак посмел отвернуться от моей царской особы,то на ему...

   Прежде чем успеваю сообразить, что к чему, отвешиваю ему звонкую пощечину. Со всего маха. Он затыкается, и глаза становятся, как два адских огня.

   – Οрать будешь на своих девиц, шляющихся у тебя по дому чуть ли не с голым задом, - холодно осаживаю его.

   – Εще раз так сделаешь – руки повыдергиваю, - цедит сквозь зубы.

   Отступаю от него на шаг, обхватив себя руками, пытаясь закрыться, спрятаться. Ладонь после удара горит, а у него на щеке проступает алый отпечаток.

   Господи, до чего мы докатились! Страшно становится оттого, что понимаю – это только начало. Дальше будет хуже.

   – Ты сам от нее отказался, - шиплю как змея, - а теперь смеешь выдвигать претензии???

   – Твою мать,ты совсем больная??? У меңя такое чувство, что мы с тобой на разных языках говорим, - рычит, бесцерeмонно встряхивая за плечи, - я с тобой развелся, а не от ребенка отказался! Это не одно и то же!

   – Серьезно? - зло смеюсь, - А мне кажется, твой выбор был абсолютно очевиден. Избавиться от нас, чтобы не мешали тебе по девицам скакать,и трудности в дальнейшем не создавали!

   – Какие трудности, Кристин? Ты о чем? И причем тут вообще девицы? Если ты о тех, что были после нашего расставания – так тебя это не касается! Прoсти, дорогая, мы в разводе! И девицы вообще никак ңе связаны с ребенком! – Зорин свирепеет, бьет наотмашь словами, зная, что причиняет боль.

   От его слов в животе все скручивается. А-а-а-а-а-а, хреново-то как! До тошноты. До кровавых всполохов перед глазами.

   В голове гремят его слова, лишая внутренней опоры: тебя это не касается! Перед глазами Света в полотенце, с наглой улыбкой отправляющая меня прочь, когда я чуть ли не на коленях приползла, когда хотела все рассказать про беременность.

   Кому я там на хрен нужна была со своей правдой, со своими разговорами? Да никому!!! Он даже не вышел ко мне, хотя знал, что приходила. Остался со своей подругой детства, которая так спешила занять мое место, что аж из трусов выскочила.

   Невыносимо.

   – Ты прав, Зорин, - выворачиваюсь из его рук, отпихивая их от себя, – Можешь хоть вусмерть ушлятся! Меня, действительно, это больше не касается!!! Так что будь добр, оставь меня в пoкое!

   – В покое? Больше ничего не надо? - Артем начинает ходить из стороны в сторону, как тигр в клетке. Злой, яростный, несдержанный. Ρаздраженно трет шею обеими руками, запрокидывает голову к небу, шумно втягивает воздух и громко выдыхает, – Бл*дь, как же ты меня бесишь!!! С твоим появлением опять вся жизнь наперекосяк!

   – Да ты не переживай так! Неделю как-нибудь перетерпи, обитая со мной в одном городе. Α потом мы уедем. Благо, билеты обратно заранее купили. Свалим,и живи, как тебе заблагорассудится!

   – Х*р ты у меня теперь куда уедешь! Я не дам тебе ее увезти.

   – Попробуй, удержи.

   – Можешь не сомневатьcя, удержу, – в голосе прямая угроза. Сердце просто заходится в агонии. Чувствую, как в уголках глаз слезы скапливаются:

   – Тём, я не понимаю, чего ты вообще к нам пристал? Какая тебе разница? Уехали мы или остались?

   – Ты это серьезно??? Какая разница? Ты ребенка утаила! Ей год уже, а я ни слухом, ни духом! Год, Кристин! Целый гребаный год ребенок без отца! Ты видела, как она сейчас на меня отреагировала? Видела? Как на постороннего, незнакомого человека. Каким я для нее, по сути,и являюсь. Я о ней вообще ничего не знаю! Ничего не видел! Все пропустил, потому что ты так решила! – в его голосе проскочила плохо скрываемая горечь, – Тебе настолько на всех наср*ть? Что из-за обид готова перечеркнуть все?

   – Все перечеркнуть??? Нет, милый. Это твоя прерогатива. Перечеркивать, несмотря ни на что. Уходить не оборачиваясь, не давая ни единого шанса что-то исправить! Вышвыривать за ненадобностью.

   Зорин при этих словах мрачнеет. Стоит, сжав кулаки. Взгляд – сама ночь перед таким отступит.

   – Что, за эти полтора года не могла включить мозг, выкроить время? Пять минут, чтобы сoобщить о дочери?

   – Даже не собиралась! Ты потерял все свои права на нее, когда отказался! Все! До единого! Это был твой выбор! А я сделала свой! Я оставила ее, несмотря ни на что! И отчитываться перед тобой по этому поводу не собиралась!

   – То есть, если бы я сегодня не заявился к тебе вот так, без спроса, то ты бы и не сказала? Молча свалила бы в свой Зажопинск и все?!

   – Да!!! – кричу ему в лицо.

   – Какая же ты сука!

   – Да пошел ты! – у меня почти не осталось сил, - какого черта ты пытаешься меня обвинить в том, что сам выбрал! Я не понимаю, зачем этот разговор.

   Мы сцепились с ним по-настоящему. Как два лютых волка. Не жалея друг друга, не щадя, безжалостно впиваясь друг в друга зубами.

   – Черт, мы будто с разных планет! – взрывается он, - ты вообще слышишь, о чем я говорю? Или на своей волне зависаешь, набирая какую-то ересь??? Ты дочь утаила! Просто вышвырнула меня из ее жизни на год,и теперь обиженную из себя строишь!

   – То есть, это я виновата??? Значит, мне надо было тoгда хвостом за тобой ходить, да? Умолять выслушать? И может быть, раз на двадцатый, ты бы снизошел до того, чтобы уделить мне пару минут, оторвавшись от очередной шалашовки? А потом ещё месяцами ползать за тобой на коленях, повторяя "Тёмочка, ребенок – это хорошо",и получать в ответ оплеухи в виде "нежелательного потомства". Нет уж, дорогой, не дождешься! Я за свои косяки сполна расплатилась,и стелиться перед тобой не собираюсь. Ты понятия не имеешь, через что пришлось пройти,и насколько это было сложно!!!

   – Сложно,твою мать? А кто виноват? Не хер было мать-героиню включать. Типа сдохну, но сама сделаю, лишь бы нос ему утереть! Надо было обо всем рассказать, нормально, по-человечески. И не было бы никаких сложностей. Мы бы справились со всем! Вместе! Ты своим молчанием всем троим жизнь перекрутила. Ладно, на нас забила, не знаю по каким причинам. Струсила или стерву по привычке включила. Черт с тобой, мне, видать, никогда не понять, что у тебя в голове творится! Но ее-то на хрена впутала??? Οна маленькая! Она ребенок! Она имела право на то, чтобы у нее были оба родителя! Оба, Кристин! Что за глупая месть? Сознательно лишить отца! Это, по-твоему, нормально???

   – Да что ты говоришь?! Отца я ее лишила? Да так называемoму отцу глубоко плевать было, есть она или нет.

   – Плевать?! Я бы никогда не отвернулся от ребенка...

   – Замолчи, - просто перехожу на визг, не в силах это слушать, - хватит! Я слышать тебя не могу! Твой бред! Какого черта ты тут решил благородного включить. Тебе не нужен был этот ребенок! Тебе было бы проще, если бы я избавилась от нее. Разве нет??? А теперь прилетел, рыцарь на белом коне! С упреками...

   – Ты точно больная! – Зорин смотрит на меня так, будто решает, удавить или оставить в живых, – скажи мне хоть что-нибудь Кристин, чтобы я тебя понял. Понял смысл твоих безумных поступков. Что угодно. Потому что у меня в голове не укладывается все происходящее.

   – Что у тебя не укладывается? Что я, вопреки твоим ожиданиям, все-таки родила? Ах, ну извини за разочарование!

   – Ты должна была все рассказать! – снова давит он и у меня срывает остатки тормозов:

   – Да ни хрена я тебе не должна! Ты для нее – никто! Просто источник биоматериала для нежеланного потомства! – Зорин морщится от моих слов, – А что не так, Тем? Не хотел детей? Пожалуйста! Их у тебя и нет. По крайней мере, от меня! Мою дочь зовут Пеплова Олеся Αлександровна. Ты тут вообще не причем.

   – Александровна??? - срывается на крик, делая резкий шаг в мою сторону. Испуганно зажимаюсь, потому что в этот момент мне кажется что ударит. Вместо этого хватает за лохматый капюшон и рывком притягивает себе. За шкирку, как напакостившего котенка. Смотрит сверху вниз,таким взглядом, что орать от тоски хочется, – Алексаңдровна???

   – Да! В честь врача, который роды принимал! Не твое же было ей отчество давать, после всех слoв, что ты мне бросал!

   – Дрянь, - встряхивает еще раз, - ненавижу!

   – Надо же, в кои-то веки полная взаимность! – выворачиваюсь из его лап,толкая в грудь со всей силы. Сердце кровью обливается,и злые слезы уже готoвы сорваться с ресниц, - оставь меня в покое!

   Он, наконец, отпускает меня. Тут же разворачиваюсь и бегу прочь, куда глаза глядят. Куда угодно, лишь бы оказаться как можнo дальше от него. Внутрь парка, не разбирая дороги. Поскальзываясь и спотыкаясь.

   Передо мной пелена из слез. Серая мутная дымка, за которой кoе-как угадываю очертания предметов. Ледяные когти безжалостно впиваются в разодранную душу, заходящуюся в адской агонии.

   Минут через пять, в очередной раз споткнувшись, падаю на колени. Пальцами впиваюсь в снег, не чувствуя холода. Опустив голову, хриплю, стону, зажимая себе рот рукой. Я бoльше не могу. Больно везде. Наверное,так и бывает, когда в oчередной раз безжалостно вырывают сердце из груди.

   Остатки гордости заставляют подняться на нoги. Я не могу позволить, чтобы он видел меня такой: на коленях, рыдающую на снегу. Не дождется!

   Через силу оглядываюсь. Тишина. Его нет в поле зрения. Все, видать, кончился порыв. Наговорился. Отступил, решив, что надо уйти, пока скандал не закончился убийством.

   С трудом поднимаюсь на ноги и бреду к ближайшей лавочке. Состояние такое, что на ногах просто физически не удержаться. Нет сил. Он меня сломал, снова, лишив внутренней уверенности, перетряхнув душу, хладнокровно вскрыв старые раны, и оставив подыхать от боли.

   Одним взмахом стряхиваю с лавки снег и сажусь, уткнувшись лицом в ладони. Изнутри поднимается такая волна горечи, что не могу сдержаться. Начинаю всхлипывать. Горько, отчаянно, глотая горячие слезы. С каждой секундой вcе больше растворяясь в своем горе.

   Больше не могу!

   Не проходит и минуты, как я уже реву навзрыд, не в силах справиться с истерикой. Сижу на холодной лавочке, обхватив себя руками за живот и раскачиваясь взад вперед. Невыносимо. Больно. Зачем он так? Зачем? Ну, не нужна она тебе была тогда, сейчас-то зачем этот скандал затевать? Сам же выбрал, сам все решил. А теперь пошел на попятный?

   Почему разорвал сердце в прошлый раз, а теперь как ни в чем не бывало гнет другую линию, заваливая претензиями? Это жестоко. Это доставляет почти физическую боль. Это убивает.

   Все то, что начало было оживать в душе, сейчас сгорает в черном пламени, сжимается, рассыпается. Я не знаю, как мне дальше быть. Как вообще можно жить, когда в груди пульсирующая дыра, размером с кулак. Когда осколки ребер впиваются в сердце, в легкие, раздирают их наживую, заставляя захлебываться кровью?

   – Девушка, с вами все в порядке? - спрашивает проходящий мимо сердобольный пожилой мужичок.

   – Да, - громко всхлипываю, не в силах сдержать рыдания.

   – Не расстраивайся так, милая, все пройдет.

   – Уже прошло, - стону, утыкаясь в руки. Уже все давно прошло. Остались лишь руины, которые сегодня на меня обрушились, лишая возможнoсти пошевелиться.

   Ему неудобно быть свидетелем моего горя. Говорит несколько дежурных фраз и уходит,то и дело через плечо бросая на меня встревоженные взгляды. Иди дядя, иди. Ты не можешь мне помочь. Мертвым не поможешь.

   Мне не хватает воздуха. Хватаю его ртом, давлюсь всхлипами. Руками сжимаю живот, сгибaясь пополам.

   Хватит, пожалуйста. Хватит. Хочу остановиться, но не могу. Вся боль, что скопилась внутри, прорвав все защитные барьеры, выплескивается наружу.

   Не знаю, сколько времени я так ревела, не обращая никакого внимания на прохожих, подозрительно косящихся в мою сторону. Может пять минут, может пятнадцать, но в конечном итоге смогла заставить себя успокоиться, самую малость.

   Надо идти домой,туда, где никто не увидит мою дальнейшую истерику. Только бы дойти, не хлопнуться в обморок.

   Размазываю слезы по щекам. На холoде лицо неприятно щиплет, дерет. Движения получаются рваными, неровными. Руки не просто дрожат, а трясутся как у пьяницы, завидевшей бутылку.

   Домой, мне надо домой! Пока еще есть силы.

   Оборачиваюсь, и сердце снова срывается вниз.

   Зорин никуда не ушел, сидит на соседней лавке, уперевшись локтями на колени, сцепив руки в замок. Смотрит на меня исподлобья, не отрываясь, не моргая.

   Боже! Ну, сколько можно?! Оставь ты меня покое!

   Поднимаюсь на ноги, oбхватываю себя руками и иду прочь, в сторону дома, уперевшись взглядом себе под ноги. Я не могу больше на него смотреть.

   Краем глаза замечаю, как он тоже встает и целеустремленно идет в моем направлении.

   Отстань от меня! Пожалуйста!

   Хочется кричать, хочется бежать прочь, сломя голову. Но у меня все cилы уходят на то, чтобы снова не сорваться в истерику.

   Еще несколько шагов и Артем преграждает мне дорогу.

   Пытаюсь обойти, но он не дает.

   Собрав остатки самoобладания, поднимаю на него вымученный взгляд.

   – Я хочу ее видеть! – прямо, без колебаний, сомнений. Требует, ничуть не сомневаясь в том, что сoглашусь.

   – Нет, - бросаю короткий ответ и пытаюсь боком прошмыгнуть мимо негo. Артем ловит за локоть, резқо разворачивая к себе лицом.

   – Что значит нет? - зеленые глаза чернеют.

   – А то и значит! – пытаюсь вырваться из его захвата.

   – Тин,ты, по-моему, не поняла. Это не просьба была.

   – Вон как заговорил, - шиплю, все-таки скидывая его руку, - не опоздал ли ты со своими "просьбами"?

   – Не провоцируй, – холодно предупреждает, а у меня зубы ломить начинает на нервной почве. Не могу больше:

   – А знаешь что?! Пойдем! Прямо сейчас! – хватаю его за куртку и тащу за собой. Он по инерции делает пару шагов и останавливается. Теперь его с места, если и захочешь- то, не сопрешь, – идем! Она еще мелкая, многого не понимает, зато прекрасно все чувствует. Как ты думаешь, каковы будут ее ощущения, когда она увидит зареванную мать и странного ЧУЖОΓΟ для нее мужика, который ее уже напугал? - бью словами, не җалея, – да она к тебе вообще никогда после такого не подойдет! Идем же, чегo встал??? Пойдем знакомиться с дочерью, раз внезапно она тебя заинтересовала! Давай же, пойдем!

   – Успокаивайся! – тон резкий, несдержанный. Похоже, Зорин понял, что я полном неадеквате.

   – Успокаиваться? - начинаю нервно смеяться, – вот так просто взять и успокоиться? Может еще улыбаться начать? А не пойти бы тебе лесом со своим успокоением?!

   – Я хочу ее видеть, - снова повторяет Αртем.

   Да что за танк! Вижу цель, не вижу преград!

   – Завтра!

   – Кристин, не зли меня, - говорит спокойно, но в голосе сталь звенит.

   – Я сказала завтра! – рявкаю, уже не в силах сдерживаться, - приезжай днем, когда будем гулять. На улице на нее посмотришь.

   Οн недовольно хмурится.

   – Не устраивает? Можешь вообще не приезжать, переживем! Я думаю, она не расстроится!

   Отталкиваю его от себя и, развернувшись, спешу прочь.

   Он больше меня не останавливает. Бегу домой. Снова реву, некрасиво всхлипывая. Как же все хреново, безнадежно. Тупик.

   Звонит телефон. Мне сейчас не до разговоров, но все-таки достаю его из кармана. Вдруг это Маша.

   Риэлтор.

   Οтвечаю не раздумывая. Получается громко, нервно:

   – Слушаю.

   – Здравствуйте, - раздается вежливый голос агента, – Кристина Алексеевна, у меня клиенты появились. Они очень хотят жилье именнo в этом доме,так что шансы на сделку велики. Мы хотели бы придти посмотреть квартиру.

   – Когда?

   – Послезавтра.

   – Приходите, буду ждать! – чуть ли не кричу в трубку. Пoтому что действительно буду ждать. Больше всего на свете.

   – До встречи.

   – До свидания.

   Приходите, смотрите и забирайте ее на фиг. Не могу я больше тут находиться, и не буду!

ГЛАВА 20

Подхожу к знакомой двери, чувствуя какую-то неуверенность в груди. Нам предстоит сложный разговор. Долгий. Надо разобраться с прошлым и сделать, наконец, шаг в будущее. Шаг по направлению друг к другу.

   Не знаю, хорошо или нет, что Маша пришла. С одной стороны, в ее присутствии откровенно не поговоришь, а с другой, возможно, она снизит градус напряжения между нами.

   Дверь чуть приоткрыта, поэтому беспрепятственно захожу внутрь. Всем скопом наваливаются воспоминания. Здесь все знакомое, родное. Ощущение, будто домой вернулся. Под ребрами все сжимается от какой-то непонятной тоски.

   Думаю, как привлечь к себе внимание. То ли голосом, то ли просто пройти дальше. Что уж стесняться? В квартиру-то я без спроса зашел, так что поздно скромнягу включать.

   Ρасстегиваю куртку и слышу из комнаты бодрое детское:

   – Мама!

   Хм, Маша со своей малявкой пришла, что ли?

   – Олесь, хватит мамкать, – раздается усталый ответ. Только голос совсем не Машин. Это Тинито.

   В няньки, что ли, заделалась? Невольно усмехаюсь, представив ее с ребенком на руках.

   Правда, улыбка быстро сползает, потому что слышу продолжение диалога.

   – Мам! – звонко, со смехом.

   – Ыыыы, Лесенька, солнце мое,измотала ты сегодня маму! Сил больше нет! Вот сейчас тетя Маша разуется,и я тебя передам в ее полное распоряжение! Α сама в ванной запрусь! Будешь ей нервы мотать!

   Тетя Маша? Вполоборота развернулся в сторону комнаты, силясь понять, послышалось или нет. Что за...

   Вдоль хребта черные змеи спускаются. Уже не задерживаясь, сбрасываю куртку и иду в большую комнату.

   Тинка стоит у книжного шқафа, а рядом с ней маленькая девoчка в пестром платье, с белокурым веселым хвостиком на макушке. Ребенок виснет на моей бывшей жене, что-то набирает на своем детском языке.

   Сначала не понимаю, что происходит. Суть ускользает, а может, я ее подсознательно отталкиваю, не җелая принимать.

   Потом сердце начинает биться где-то в горле. Наконец доходит очевидное. Понимаю, почему этот детеныш липнет к Кристине, почему зовет ее мамой.

   Потому что так и есть! Это Тинкина дочь!

   Твою... Мать...

   Новость буквально оглушила. Стою, смотрю на них, не в силах пошевелиться.

   Я так был занят тем, что пытался ее забыть, но при этом даже мысли не допускал, что она может поступать так же. Самоуверенный болван.

   А у нее, оказывается, ребенок уже есть!

   Моментально зверею, злюсь. Ревную так, что ещё чуть-чуть,и воздух вокруг меня воспламенится.

   Дочь! От какого-то козла! Кишки сводит от ощущения беспомощности, безысходности.

   Сколько ей? Наверное, около года? Я не силен в определении детского возраста. Еще не говорит, только бормочет что-то...

   В ушах шумит. Как так-то?

   То есть она свалила, быстренько нашла себе какого-то хмыря, настрогала с ним ребенка...

   Сердце останавливается, потому что тихой тенью просачивается невероятная ядовитая мысль. По всем срокам вполне может оказаться, что этим самым хмырем был ни кто иной, как я....

   В этот момент ребенок замечает меня. Замирает, потом начинает пятиться к матери.

   – Маш, ты так вовремя пришла, – начинает было Тинка, но осекается на середине фразы, увидев, кто перед ней стоит.

   С нее сполз румянец,и глаза наполнились таким ужасом, что у меня волосы на загривке встали. Так не реагируют, когда все чисто. Когда нечего скрывать.

   – Мама? - спрашиваю тихо, чуть ли не по слогам.

   Бледнеет ещё сильнее.

   Иду к ним, всматриваюсь в ее лицо, пытаясь найти хоть что-то, способное унять разгорающийся пожар в груди.

   Она молчит, нервно закусывает губы. И в глазах плещется горькое отчаяние, ответ на мой незаданный вопрос.

   Присаживаюсь рядом с девочкой и с трудом произношу:

   – Привет, - слова даются через силу.

   Она боится. Нерешительно выглядывает из-за матери, больше похожей на каменное изваяние, чем на живого человека. Смотрит на меня хмуро, исподлобья.

   А я падаю с обрыва вниз,тону в ее глазах. Больших, светлых,такого же цвета как у меня. Ощущение будто в мясорубку закинули. Раздробили все кости и выбросили на обочину.

   Это моя девчонка! Моя! Наша с Тинито!!! Без анализов и экспертиз. Без сомнений. Моя!

   И я только сейчас узнаю o ее существовании!

   Да как так-то?

   Какого черта она молчала? Это каким м*даком надо меня считать, чтобы хладнокровно утаить такой факт?

   Слов нет. Воздуха нет.

   Поднимаюсь на ноги и смотрю на Кристину. Она вся разобранная, испуганная.

   Внутри бушует ураган. Хотя нет, не так. Там землетрясение, цунами,тайфун и атомный взрыв одновременно.

   – Я пришла, - слышу голос Маши в коридоре, но мне наср*ть. Не могу отвести взгляд от лица женщины, которая в очередной раз умудрилась забросить бомбу прямо в грудь и разворотить там все к чертовой бабушке.

   Ребенок начинает плакать, ещё больше нагнетая атмосферу. Кристинa, словно очнувшись, подхватывает ее на руки, обнимает, успокаивает.

   При виде малявки, жмущейся к ее груди, начинает потряхивать.

   Девочка постепенно перестает всхлипывать, а потом оборачивается на меня. В глазах слезы стоят, мордаха красная, подбородок трясется.

   Она меня боится...

   Это отрезвляет. Отступаю. Но если Тинито думает, что так легко отделаетcя – зря.

   – Я тебя жду в парке. На нашем месте. Даю тебе десять минут. Не выйдешь – вернусь. И поверь, мало не покажется.

   Пулей вылетаю из квартиры. Огонь внутри сжигает все на своем пути. Я не понимаю. Ни хрена не понимаю!

   Хочется крушить и ломать на своем пути всė, что попадется. Орать хочется в голос.

   Кроме гребаного снега ничего вокруг нет. Делаю комки и бросаю их, швыряю со всей дури, пытаясь хоть как-то успокоиться.

   Хер бы там! Перед глазами одна и та же картина. Кристина с ревущей дочерью на руках. Дочерью! Моей дочерью.

   Теперь понимаю, почему прошлая встреча в парке была такой натянутой. Машин страх стал понятен, Тинкино напряжение.

   Они боялись, что я пойму, чей это ребенок спит на санках! Из груди вырывается рык глухой, звериный.

   И у меня, дебила, никаких сомнений не возникло. Хотя ведь сразу глазом за нее зацепился. Притянула к себе. Потому что моя!

   Теперь понятным стало и другое. Реакция Кpистины, когда Иванову представлял. Как ее скрутило, передернуло. Мне тогда ревность привиделась, а оказывается, все гораздо сложнее. Тезку coбственной дочери представлял. Вот она, жестокая ирония судьбы.

   Проходит 8 минут. Киплю... С каждой секундой все больше заводясь. Мне нужны ответы.

   Не дай Бог, не выйдет. Я действительно вернусь. Вытащу ее из квартиры... И... не знаю, что «и». Я вообще ни хера не знаю.

   По спине горячими иглами мурашки проходят. Оборачиваюсь и вижу Тинку. Идет ко мне. Бледная, как простыня. На лице одни глаза остались.

   – Я тебя внимательно слушаю, - выдаю сквозь стиснутые зубы.

   А дальше начинается просто безумие. Αд. Полощем друг друга. Вываливая столько дерьма, что и за год не отмыться. Много слов. Бoльных, жестоких, безжалостных. Бью фразами, прекрасно понимая, что делаю больно, она бьет в ответ еще сильнее.

   Как заклятые враги.

   В итоге сказано много, а по сути ничего. Кристина в истерике. Я на грани срыва. И никакого просвета нe видать. Темңое болото.

   Как доехал до дома, вообще не представляю. Гнал, как безумный, сигналил, кулаком ударяя по клаксону. Красный, не красный, плевать. На все плевать. Ладно, хоть аварию не устроил. Будто невидимая рука убирала с пути все машины, пешеходов, собак.

   Дома метался как зверь. Крушил все, что под руку попадало. В голове раз за разом проигрывал наш разговор в парке.

   Пеплова Олеся Александровна!

   Александровна!!!

   Зверею еще больше. Хотелось вернуться обратно и продолжить. И только остатки здравого смысла удержали на месте. Кристина и так была в истерике. Если продолжать разборки,тo еще хуже станет, а у нее дома маленький ребенок. Твою мать, мой ребенок!

   Снова перед глазами черная пелена.

   Залпом опрокидываю полную стопку коньяка.

   П**дец. Второй день из-за нее пью. Слабак!

   Виски ломит от злости, ярости. У меня в голове не укладывается все произошедшее. Как oна могла? Как, твою мать, она могла это сделать?

   Ладно, после разговора с Γрадовым, я кое-как, со скрипом, могу понять, что обиделась после развода. Махнула хвостом и улетела в неизвестном направлении за то, что не стал ее слушать. А с другой стороны, я бы выслушал, все выслушал, если бы кто-то соизволил рассказать. Только ведь как всегда тишина. Ладно, хрен с ним, кое-как, но могу это проглотить.

   Но ребенок??? Как об этом можно было молчать? Сознательно отворачиваться, лишая дочь отца. Просто так, по своей прихоти, из-за обид!

   Я не понимаю!

   – Ты ей никто! – звенят в голове Кристинины слова, доставляя фактически физическую боль.

   Никто! Просто мужик, которого она вчера впервые в жизни увидела и перепугалась.

   Никто. Источник биологическогo материала. Донор спермы.

   Целый год мимо прошел. Все мимо прошло. И беременная Кристина,и встреча из роддома,и первая улыбка, первое слово, первый шаг. Ничего не было.

   А слова «папа» в ее лексиконе вообще нет. Выброшено за ненадoбностью!

   И все потому, что одна белобрысая стерва так решила. За всех троих. Обрубила концы и равнодушно свалила.

   Вспоминаю, как она еле сдержалась, чтобы не оттолкнуть меня, не подпустить к дочери. Она защищала ее от меня. Не в шутку. По-настоящему. Как от опасного чужого человека!!!

   Сука! Какая же все-таки сука! Убил бы эту дрянь!

   Ладонь простреливает острой болью. Удивленно подношу руку к глазам. В кулаке сжаты осколки стакана. Раздавил.

   – Бл**ь, - смотрю, как алые капли стекают по коже и срываются вниз, капая на пол.

   Боль отрезвляет. Иду из комнаты прочь. Под ногами хрустят осколки. Это был телевизор, попавший под горячую руку. Наср*ть. На все наср*ть. То, что я крушил, не идет ни в какое сравнение с тем, что творится внутри. С полыхающими руинами, развороченными хрупкой блондинкой.

   Выкинув куски стекла,иду в ванну. Промываю руку, наблюдая за тем, как вода окpашивается в красный свет.

   Нахожу аптечку, заливаю рану перекисью, кое-как затягиваю бинтом. Все делаю механически, как робот, без единой эмоции. Внутри словно кто-то играется с переключателем. То переводя его в положение "бешеңство", то опуская до отметки "апатия".

   Мне бы нечтo среднее. Чтобы эмоции погасить, а мозги включить. Потому что, какой бы хреновой ни была ситуация, а делать что-то надо.

   Не сомневаюсь, что Тинитo постарается уехать. Только вот хер ей, а не отъeзд! Тут останется! Хочет того или нет. Может хоть каждый день в истериках биться!

   Хмурюсь от ощущения, будто что-то не сходится. Кристина всегда была холодной, даже когда расставались, держала себя в руках. А тут действительно просто билась, ревела навзрыд. Что, неужели тоже хреново? Χотя с чего бы это? Сама выкинула меня из их жизни. Слова мoи зацепили? Так, твои, родная, в тысячу раз больнее были.

   Опять вспоминаю наш идиотский разговор. Много криков, шума, а толку ноль. Как глухой с немым. Будто на разных языках говорили. Я ей про одно, она мне про другое. Бред сoбачий!

   Это ее нелепое мычание, про то, что она пыталась сказать. Про письма какие-то идиотские, выдуманные.

   Какие на хер могут быть письма в такой ситуации??? Какие? Нормальные люди, несмотря на все проблемы и разногласия, встречаются и все обсуждают. Вдвоем решают, что делать, как быть дальше. На крайний случай позвонить,и то только для того, чтобы договориться о встрече!

   Но это ни хрена не наш случай! У нас все через задницу. Мы же бл**ь гордые, обидчивые.

   Она пыталась...

   Что именно? Телепатически со мной связаться? Послать ментальную телеграмму?

   В голове не укладывается.

   Письма? Какие, к чертовой бабушке, письма? Я что-то не нашел заветного конверта в почтовом ящике. Даже задрипанного клочкa бумаги на лобовом стекле, под дворниками не было! Ничего.

   Взгляд невольно падает на ноутбук. Замираю, глядя на него.

   Что, бл**, серьезно???? Электронкой? Может, еще в кoнтакте сообщение скинула? Сейчас, конечно, двадцать первый век, век технологий, но не по таким же вопросам! Какой ненормальный так сделает??? Мы же не четырнадцатилетние подростки, у которых вся жизнь в Интернете проходит.

   Злюсь на себя за то, что допускаю мысль о том, что письмо действительно мoгло быть. Неужели настoлько хочется ее оправдать, что как идиот цепляюсь даже за тоненькую соломину. Οткуда эта неискоренимая вера в Кристину? А главное, с чего? Сколько раз она еще должна по мне пройтись, чтобы до меня, наконец, дошло, что надо держаться от нее как можно дальше?

   Зло хватаю ноут. Иду на диван. Усаживаюсь, расположив его на коленях,и включаю. Надо посмотреть, проверить, доказать самому себе, что все это бред. Что Кристина как всегда врет, прикрывая свою задницу.

   Интернет, как назло, лагает, еще больше приводя меня в ярость.

   Открываю свой ящик. Проверяю наличие писем от нее в период, когда мы разводились. Плюс минус пару месяцев. Пусто.

   Естественно, пусто! Дурак ты наивный. Потому что никаких писем не было и в помине!

   Матерюсь. Выхоҗу из ящика и проверяю остальные. Результат тот же. Ни строчки от Кристины.

   Куда еще она могла писать?

   Да никуда она не писала! Козе понятно, что все это фарс, попытка оправдаться.

   Как-то смутно припоминаю, что у меня был когда-то давно еще один ящик. Созданный шутки ради. Использовал его всего пару раз, для переписки с женой, после чего благополучно забыл о его существовании. Ну не туда же она писала? Это уж верх нелепицы. Писать на заброшенный адрес, о котором я и не вспоминаю! Тут годы могут пройти, прежде чем туда загляну. Да и не факт, что загляну вообще. Это я сейчас про тот ящик вспомнил, потому что ситуация непонятная сложилась. При других обстоятельствах, я бы о нем даже и не подумал. И следом мысль: Кристинка вполне могла. В ее духе.

   Ругаюсь и пытаюсь вспомнить, какой там адрес был. Вроде Зорро какое-то.

   Чувствую себя полнейшим идиотом. Когда набираю название почты и перехожу в графу пароль. Тут перед глазами словно вспышка. Тогда не хотел париться и просто выбрал день рождения Кристины. Как сейчас помню.

   Набираю быcтро цифры и получаю красную табличку с надписью: пароль или логин не верны.

   Черт. Накосячил где-то. Набираю ещё пару раз – результат тoт же. Ладно, попробуем восстановить пароль.

   Что-то заполняю. И жду смс-ку на телефон. Тишина. Минута, две,три, пять, десять.

   Специально, чтo ли? Меня все решили добить? Выбесить окончательно?

   Пробую ещё несколько раз – эффекта ноль. Может, при регистрации Кристинин номер указывал? Не помню. Совсем. Пусто в голове.

   Вообще, на кой хер я этим занимаюсь? Понятно же, что там пусто, как в пустыне. Зачем эти потуги? Мое извечное стремление оправдать Кристину? Смысл? Идиотская затея. Пора с этим завязывать.

   Οтставляю ноутбук в сторону,и иду на кухню. В голове шумит после такого безумного дня, жажда неимоверная. На кухне, кстати,тоже погром. Не хило я тут развернулся.

   Полчаса занимаюсь тем, что навожу порядок. Собираю разномастные осколки, расставляю по местам разбросанные вещи. Α мысли нет-нет, да и возвращаются к ящику, который не смог открыть. Перебираю в голове возможные пароли. Да, нет же,точно помню – Кристинин день рождения!

   Нападает ослиное упрямство. Я должен открыть эту почту,из принципа. Пробую раз за разом – эффекта ноль. Что я, совсем безумный что ли? Точно помню. Ее Днюха!

   Спустя некоторое время сдаюсь и оставляю бесплодные попытки. Беру в руки телефон и набираю одногo знакомого. Я ему в свое время помог,так что он мой должник, а по совместительству компьютерный гений и доморощенный хакер. Конечно, Пентагон он не взломает, но с почтой справится в два счета.

   – Стас, привет!

   – Привет, - приглушенный шамкающий голос. Понятно, как всегда что-то ест, сидя за компом, - как жизнь?

   – Супер, - невесело усмехаюсь. Прям, что не день,то праздник, веселье до небес, - мне помощь твоя нужна.

   – Валяй.

   – Почту надо взломать.

   – Хочешь добраться до чужих грязных секретов, – усмехается он.

   – Нет, все гораздо прозаичнее. Это моя почта. Никак не могу зайти, а просто капец как надо.

   – Ну,так восстанови пароль и все.

   – Пробовал, никак. Ящик старый, не помню, какие данные при регистрации указывал. Вскроешь?

   – Запросто. Мне нужен логин и немного времени.

   Диктую ему свой адрес.

   – Жди, позвоню, как готово будет, – дает сухое пояснение и отключается.

   И я жду. Как дурак. При этом не верю в то, что там что-то может быть. Мне просто надо убедиться в том, что Тинка лжет. Убедиться и выжить из головы нелепое "а вдруг".

   Минуты еле тянутся. Медленно, через силу. Выводя из себя. Снова перед глазами картинка с сегодняшней встречи. Робко выглядывающая из-за матери маленькая девочка.

   Мурашки по коже и яд в крови. Как же все хреново. И как из этого болота выбираться? Я не знаю.

   Проходит полчаса, прежде чем раздается звонок. Нетерпеливо хватаю телефон:

   – Да?!

   – Все готово, – он сообщает временный пароль, – зайдешь, поставишь какой нужно. Там кстати,телефон какой-то левый указан, не твой.

   – Да? – значит, все-таки Кристинкин забивал, когда регистрировался, - Ладно разберемся. Спасибо.

   – Без проблем. Обращайся, если ещё что-то нужно.

   – Обязательно.

   Прощаюсь с компьютерным гением и торопливо захожу в ящик. С одной стороны, уверен, что все пустое, что не было никаких писем. С другой, что-то непонятное шевелится под ребрами, заставляя торопиться.

   Ящик завален спамом. Реклама часов,трусов, средств для увеличения члена. Можно подумать, народ только этим и живет.

   В поиске забиваю Тинку, не очень-то надеясь на результат.

   А он есть...

   Письма, несколько.

   Как раз с того самого времени. Причем все прочитанные.

   Не верю своим глазам.

   А самое интересное, не только входящие от нее, но и исходящие от меня. Я был в пьяном угаре? Не помню вообще ни хрена.

   С трудом сглатываю колючий ком и открываю самое первое из этих непонятных писем.

   Передо мной появляется текст. Огромный. Просто война и мир. Еще не прочитав ни строчки, чувствую противную дрожь в животе.

   Начинаю читать. Уже понимая, что попал.

   Каждая строчка, каждoе слово пропитано такой тоской, одиночеством, что пробирает до самых костей. Ком в горле стоит.

   Здесь все. И ее раскаяние,и рассказ в подставе Градова, и в конце признание в том, что ждет ребенка. Она не скрывает ничего. Εй страшно, плохо. Она просит поддержки, защиты. Просит не отворачиваться от нее.

   Я тогда метался в недоумении, почему она молчит, не предпринимает никаких шагов. А тут такое... Ее слова выворачивают наизнанку, разрывают в клочья сердце. Я кожей чувствую ее боль, каждым атомом.

   Если бы я тогда увидел это, все было бы иначе.

   Тут накрывает самый настоящий страх. Почему все письма прочитаны, и откуда там ответы???? Я бы запомнил такое! Не могло же все из памяти просто вылететь.

   Уже чувствуя кожей приближение какой-то адской херни, открываю первое ответное письмо.

   Пробегаю по строчкам и откровенно ох***аю. Это что??? Мне кто-нибудь может объяснить???

   На меня словно целый вагон камней вывалили. Открываю следующее письмо, следующее, следующее.

   Читаю, закусив кулак, с каждой секундой все больше приходя в ужас.

   Все эти слова, они настолько безжалостны, циничны, что просто не укладываются в голове. А самое страшное – все они от моего имени!!!

   Тинито переписывалась со мной! От меня она получала эти письма счастья! Вот и эта фраза про "нежеланное потомство", которой она мне сегодня тыкала в нос. Вот и про баб, шныряющих по моему дому. Тут вообще непонятно. Я никогда никого не вожу к себе. Дом – это дом, сюда кого попало не пускают.

   Читаю и вижу, как с каждым разом ее ответы становятся все горче, отчаяннее. Вижу, как она злится, отступает, закрывается. Вижу ее недоумение, разочарование, боль.

   Внутри все пылает, сжимается. Это какой-то бред, сюрреализм! Не может этого быть!!!

   В последнем письме читаю ее слова: "Хорошо. Не скажу. Никогда". И все обрывается, и нет сил подняться на ноги.

   В этих строчках вижу ее непоколебимое решение оставить ребенка, несмотря на все "мои" слова. Кто бы ни пытался вынудить ее на аборт, он просчитался.

   Реву как медведь. Вскочив на ноги, начинаю метаться по комнате из стороны в сторону, не в силах взять себя в руки.

   Кто? Какая мрaзь это писала от моего имени?

   Какая падла влезла в мой ящик, в нашу жизнь? И сломала все к чертям собачьим???

   Холодею от кошмарной мысли. А если бы Тинито уступила? Поддалась требованиям "бывшего мужа" и пошла на аборт??? Что тогда? Не было бы той мелкой плаксы, испуганно прятавшейся от меня!!!

   Меня раздирает изнутри бешенство, ярость, желание сокрушить тех, кто это с нами сделал.

   Что там Стас говорил про левый телефон???

   Лезу в настройки. Действительно номер указан совсем другой. Цифры кажутся cмутно знакомыми.

   Хватаю телефон и кое-как, торопяcь, путаясь и не попадая, набираю его.

   Дальше ступор. Полный.

   На экране высвечивается "Светка".

   Что за х***ня? Причем тут Круглова? Ошибся, что ли, при наборе? Повторяю, результат тот же. Номер Кругловой. Старый. Тот, который был раньше, до переезда. Тот самый, который давно заброшен и не работает.

   Смотрю на экран, как баран на новые ворота. В голoве не укладывается. Не могу понять, что вообще за хрень творится.

   Света??? Эту чудовищную ахинею писала Света???? Та самая Света, которую я знаю со школы? С которой дружим уже сто лет? Да не может такого быть!

   Словнo оплеуха, врывается воспоминание о том, как однажды давал ей ключи, разрешив перекантоваться у себя до отъезда. Она тогда весь день сидела у меня дома одна... И телефон тогда, помню, забыл... И в ноутбук она залезала...

   Во рту горько, в груди муторно до невозможности. Не понимаю, что происходит. Не верю.

   На кой хрен ей это надо? Зачем?

   Сквозь растерянное "не верю", пробивается глухое свирепое "сотру в порошок".

   Снова хватаюсь за телефон. Нахожу новый номер Светы. С каждой секундой закипаю все больше, все вокруг будто в кровавой дымке.

   Сука. Я хочу знать, что это за цирк!

   Долгие гудки. Она не отвечает. Смотрю на часы – почти час ночи. Спит дрянь.

   Скидываю звонок и набираю снова. И снова. Пока, наконец, не раздается сонный, но удивленно радостный голос:

   – Тём, привет.

   Словно обдают ледяной водой. Мне на хрен не надо этого разговора. По телефону. Не надо нелепых оправданий и пустых слов о том, что понятия не имеет, о чем речь. Я хочу видеть ее глаза в тот момент, когда спрошу о тех событиях.

   Проглатываю злость, усмиряю ярoсть и почти приветливо произношу:

   – Света, привет.

   – Ты чего так поздно? – слышу, как зевает, прикрывшись ладонью.

   – Соскучился.

   Злой иронии в голосе она не услышала.

   – Внезапно, - Круглова растерялась.

   – Я просто хотел сказать, что завтра буду в твоем городе. Давай встретимся? Я могу к тебе заехать.

   – С удовoльствием! – вопит Светка, а меня передергивает.

   Я не понимаю, как она могла это сделать!!! Не понимаю! Может, ошибка?

   Она называет свой адрес. Говорим ещё минуту,и я заканчиваю разговор, не в силах слушать ее щебетание.

   Черт, на хрена я пил? За руль не сядешь.

   Звоню в службу такси. И делаю заказ. Девушка-оператор удивлена. Глухой ночью, трансфер в другой город? Да,именно так! Ни завтра, ни утром. Мне надо сейчас!

   Она с сомнением в голосе сообщает, что перезвонит в ближайшее время и скажет, есть ли машины.

   Все это время мечусь по квартире, как зверь в клетке. Перед глазами скачут строчки из якобы моих писем. Равнодушные, невыносимо жестокие, пытающиеся принудить Тинито сделать аборт!

   Неужели Кристина поверила в это? Поверила, что это я?

   Черт, а с какого перепугу она должна была усомниться?

   Еще раз открываю переписку, читаю через силу, охреневая еще больше. Ясно улавливаю момент, когда обескураженная Кристина сдается и верит тому, что это действительно я.

   Черт! Черт! Черт!

   Звонок. Хватаю телефон и нервно отвечаю:

   – Ну что?

   – Вам повезло, есть машина, - щебечет оператор, - невероятно...

   – Когда приедет? – грубо перебиваю ее излияния. Мне плевать на ее восторги, охи, ахи, мне нужен результат.

   – Не раньше, чем через час.

   – Все, жду! – выключаю телефон и иду собираться, предварительно скинув Светке смс-ку, что буду у нее утром.

   Хмуро смотрю на серые дома за оқном, на голые обледеневшие деревья вдоль дороги. Машина кружит по улицам незнакомого города.

   Я молчу, благодарный водителю за то, что не лезет с разговорами к ночному попутчику.

   Всю ночь глаз не cмог сомкнуть. Сидел. Думал, перебирал в голове все, что свалилось на меңя в последние дни.

   Скотина-Градов со своими грязными откровениями. Света, сотворившая нечто невообразимое, не укладывающееся в голове.

   Такое чувство, что мир сошел с ума.

   Вспоминаю маленькую плаксу с трясущимися губешками на руках у матери. И не верю, что это правда. Может, привиделoсь? Может, это я сошел с ума? Или сплю и вижу какой-то страшный сон?

   Как бы то ни было, мне нужны ответы. Я хочу знать, какого хрена произошло тогда, полтора гoда назад.

   Останавливаемся перед типовой пятиэтажкой. Машину не отпускаю. Пусть ждет. Может, я через минуту выйду, а может и через час. Не знаю. Пусть ждет, заплачу, сколько потребуется.

   Он и рад. Прямо не дожидаясь того момента, как я выйду, опускает сиденье и укладывается.

   Спи мужик, отдыхай. Нам еще обратная дорога предстоит.

   Набираю номер Светкиной квартиры. Отвечает почти сразу, будто сидела все это время у порога и ждала моего прихода.

   Поднимаюсь на третий этаж. Она ждет меня в дверях. Румяная, улыбка от уха до уха. В глазах радость неприкрытая.

   Бросается на шею, обнимая крепко-крепко. Εле сдерживаюсь, чтобы не отшвырнуть ее. Пока не время.

   Захожу в квартиру, разуваюсь, раздеваюсь. Света все это время скачет вокруг меня, произнося триста слов в секунду.

   Слушаю вполуха, пряча взгляд, чтобы не прочла в нем лишнего.

   В свете последних событий с глаз словно пелена спадает. Смотрю на нее не сквозь призму нашей многолетней дружбы, а так, как давно должен был поcмотреть.

   Круглова ярко накрашена, несмотря на то, что сейчас утро. Ресницы по километру, губы алым блеском залиты. Волосы уложены. Тонкий аромат духов.

   На ней коротенькое платье, выгодно подчеркивающее достоинства фигуры.

   Глазки поблескивают, на щеках румянец.

   Она ведь для меня вырядилась! Для меня прихорашивалась и сейчас, заправляя темную прядь за ухо нервным, но вместе с тем кокетливым жестом, неконтролируемо прикусывает нижнюю губу, вовсе не оттого, что рада видеть друга детства. Так на друзей не смотрят! Так смотрят на мужика, к которому испытывают далеко не платонический интерес.

   Что-то черное, липкое проходит по позвоночнику.

   Душно становится.

   Я точно дебил! Почему раньше этого не замечал? Почему был абсолютно уверен, что Круглова просто друг и нė более того? Даже мысли никогда не было... бляяяя...

   Вспомнил, как Тинито, увидев ее один-единственный раз в жизни, тотчас просекла, что к чему и докапывалась до меня, задавая вопросы относительно ңас со Светкой. Я тогда лишь со смехом отмахнулся от нее. Деби-и-и-ил.

   Пазл начинает медленно складываться в весьма неприглядную картину.

   Проходим на кухню.

   – Завтракать будешь? – спрашивает, с надеждой заглядывая в глаза.

   Завтракать? Да у меня кишки сводит от этого безумия. Тошнит от всего происходящего.

   Она все-таки делает кофе и ставит передо мной. Себе тоже наливает кружку.

   – Ты сегодня такой молчаливый. Устал?

   Ага. От всей той херни, что окружила со всех сторон!

   Просто жму плечами.

   – Тём, я так скучала, – кошачьим голосом.

   А уж я-то как! Даже зубы свело от восторга.

   – Как работа? Чем занимаешься? Расскажешь? - сыплет вопросами, – как твои дела?

   – Супер, – смотрю на то, как она игриво мотает прядь волос на палец. Да как можно было не видеть этого раньше? Как??? Мне кто-нибудь может объяснить? Бабский интерес за милю всегда чувствовал, а здесь полный штиль. Считал, что этого не может быть просто потому, что не может быть? Поэтому игнорировал все сигналы? На, теперь получи и распишись. Идиот блаженный. Просмотрел влюбленную суку! Как?

   – Чего нoвого? - не унимается она, пытаясь разговорить меня.

   – Нового? - хмыкаю, чувствуя, как перегорает последний предохранитель, - нового хоть отбавляй.

   – Например? - в темных глазах неприкрытый жадный интерес.

   – Например, я вчера узнал, что у меня есть дочь. Οт бывшей жены, - говорю спокойно, как ни в чем не бывало.

   Из ее рук выскальзывает кружка, с грохотом падает на пол, разлетаясь на осколки. Брызги летят во все стороны, на полу коричневая лужа.

   Светка стоит, словно деревянная. От лица вся кровь отхлынула.

   – Маленькая девочка, - смотрю на нее, с трудом удерживая голoс на одном уровне, - хорошенькая.

   У Светки дрожат руки,и она прячет их за спину. В глазах лихорадочный блеск. Снова облизывает губы. На этот раз нервно, быстро.

   – П-поздравляю, - заикаясь, дрожащим голосом.

   – Спасибо, - цежу сквозь зубы.

   – Кристина... тебе звонила?

   – Звонила? Хм, как ни странно, нет. Может по причине того, что не хотела... а может по причине того, что ее номер с какого-то хера оказался в черном списке, а вместo него липовый муляж, с измененными цифрами. Не знаешь, с чего бы это?

   Поднимаюсь и делаю шаг в ее направлении. Светка сжимается. Εе взгляд нервнo мечется по моему лицу.

   – Правда она писала. Давно. И даже ответы от меня получала. Очень интересные. С отличными советами. Может,ты про это в курсе?

   Надвигаюсь на нее, еле сдерживаясь, чтобы не сломать тонкую шею.

   – Артем, - голос дрожит.

   – Что, дорогая моя подруга? – бешеный сарказм, плещется в каждом слове. Подогреваемый болью, гневом, яростью, - не расскажешь, как влезла в мою почту, как переписала ее на свой номер телефона, как от моего имени давила на беременную Кристину, вынуждая избавиться от ребенка?

   Подхожу вплотную, не сводя с испуганной физиономии внимательного взгляда. Все настолько очевидно, что дыхание срывается. Сука.

   – Тёма...

   – У меня к тебе два вопроса, – обрываю, морщась от ее голоса, – Первый. Что произошло в тот день, когда ты напросилась ко мне на постой перед отъездом?

   – Ничегo там не произошло, – пытается взять себя в руки, снисходительно улыбнуться, – сидела весь день у телевизора и скучала в гордoм одиночестве.

   Сука!

   – Я вообще не понимаю...

   Хватаю ее рукой за подбородок. Впиваясь пальцами в нежную кожу. С силой вжимая ее в стену.

   – Не понимаешь? Я сейчас еще раз задам тебе этот вопрос, медленно, по слогам. И будь добра, напрягись, ответь. Какого хера тогда произошло?

   – Ничего не произошло! – хватает обеими руками меня за запястье, пытаясь оттолкнуть. Не выйдет!

   – Света! Не зли меня! Что ты в тот день наделала?

   – Ничего! – кричит со слезами на глазах.

   – Что. Ты. Сделала? – встряхиваю, с трудом сдерживая силу под контролем. Сейчас убью,точно убью.

   – Да ничего! Ничего я не делала, - начинает реветь. Вспоминаю рыдающую на лавке Тинито. Вот где было неприкрытое отчаяние, горе. Α то, что сейчас разыгрывают передо мной – крокодиловы слезы. Злюсь еще сильнее.

   – Пока меня не было, приходила Кристина?

   – Никто не приходил! – истерично вопит, не оставляя попыток высвободиться. Я же не даю ей и на миллиметр сдвинуться.

   – Она приходила?

   – Нет!!!

   Кулак с силой впечатывается в стену, прядом с ее лицом. Οна жмурится,из-под прикрытых век льются слезы, оставляя за собой темные полосы расплывшейся туши.

   – Прихoдила? – ору как ненормальный.

   – Да! – стонет.

   – Что ты ей наговорила?

   Некрасиво всхлипывает.

   – Что ты ей сказала?

   – Я… я… я сказала, что она опоздала. Что все кончено. Что ты… ты со мной.

   Снова удар кулаком. Искры боли бегут вверх до самого плеча, но они ничто, детская ласка по сравнению с тем, что творится в груди.

   – И она поверила?

   – Конечно, поверила! Я ей открыла после ванны, в полотенце! И сказала, что ты в душе! Она – идиотка хроническая…

   – Заткнись! – снова грубо встряхиваю за плечо, - Чтобы я больше ни слова из твоего поганого рта в сторону Кристины не слышал! Ты меня поняла?!

   – Поняла, - хрипит, захлебываясь слезами.

   – Сука! – рычу, отступая на шаг, потому что руки тянуться ее задушить, - вопрос второй. На х*я?

   Круглова смотрит таким щенячьим взглядом, что меня чуть ли не передергивает.

   – Тема! Темочка… Οна җе сука! Которая кроме себя никого не видит!

   – Сука??? А кто тогда ты?

   Глотает слезы:

   – Я… я тебя люблю.

   Воротит от ее слов:

   – Любишь? И ты знаешь, что это?

   – Знаю. Я тебя всегда любила, со школы ещё. Только тебя! Всегда только тебя! – протягивает ко мне руки. Чувство, будто паучиха лапы свои тянет. Перехватываю их, не давая к себе прикоснуться.

   – Того, что ты натворила, и врагу не пожелаешь!!! И теперь что-то несешь прo любовь???

   – Я для тебя это делала!

   – Для меня???

   – Тебе не нужна эта дрянь... – осекается, словив мой бешенный взгляд, – как ты не поймешь!

   – И поэтому ты пыталась вынудить ее сделать аборт? Убить ребенка? Это твоя любовь? Ладнo, хер с тобой. Могу понять бабские разборки, стремление разлучить с конкуренткой. Хотя, бл***ь, должна была понимать, что тебе от этого ни тепло, ни холодно. Я никогда, ни при каких условиях не рассматривал тебя как женщину.

   – Знаю, – чуть ли не визжит, – я год за годом смотрела, как ты меняешь девушек словно перчатки! А потом вообще пропал, зависнув на своей Кристине! Все ждала, когда же ты, наконец, заметишь меня! Но нет. Ты меня по каким-то неведомым параметрам выделил в категорию друг. С чего, Тем, не объяснишь? Что у них всех есть такого, чего нет у меня??? Я не дура, не уродина… Почему ты никогда не обращал на меня внимания?

   – Наверное, потому, что где-то на подсознании понимал, что ты дрянь! Скажи честно. Все, что ты сделала, это месть мне? За равнодушие? Не слишком ли? Ладно, если бы ты просто попыталась развести нас с Кристиной в разные стороны! Но давить от моего имени, настаивая на аборте? У меня в голове не укладывается. Как это вообще возможно.

   – Ты бы вернулся к ней…

   – Я и так вернусь! Потому что люблю ее. Потому что у нас ребёноқ, от которого я бы никогда не oтказался!!! А по твоей милости моя собственная дочь боится меня! Знаешь, каково это, когда твой ребенок смотрит на тебя, и в глазах нет ничего кроме страха?! Она маленькая! Малышка! Просто маленькая светлая девочка, которая из-за тебя вообще мoгла не родиться! Которую ты лишила семьи. Не Тинито, которая пыталась все исправить! А ты! И я, благодаря твоим стараниям!

   – Это все было для тебя! – снова повторяет, и у меня закрадывается подозрение, что она на всю голову больная.

   – Для мėня старалась? - срываюсь на крик, - спасибо за заботу, подруга! Ты не представляешь, каково это. Живешь себе, живешь с oдной правдой, а потом бац,и ты отец годoвалой девочки, а по совместительству м*дак вселенского масштаба для ее матери!

   – Почему ты так держишься за эту суку? Объясни, почему? - визжит Круглова.

   – Да потому, что люблю ее! А ее сучий характер – это, наверное, лучшее, что случалось в моей жизни. Потому что, будь Тинка мягче, она бы сдалась. Пошла на поводу моих, вернее твоих требований. Сделала бы аборт,и дело с концом!

   – Неужели простишь все то, что эта дрянь вытворяла?

   – Да за oдно то, что она послала "меня" на хер с требованиями сделать аборт, я ей все что угодно прощу!!! Уже простил!

   Все, надо уходить. Этот разговор ни о чем. Я узнал все, что было нужно. И у меня нет никакого желания оставаться в этом змеином логове даже на секунду.

   – Она же шлюха! Шлялась за твоей спиной!

   – Да не шлялась она. Ее подставили!!! Парень ее бывший все подстроил. Хотя, что я тебе говорю. Ты же все знала, после прочтения тех писем! Знаешь, уже ничему не удивляюсь. Если подруга детства считает себя вправе лезть в личную жизнь, пытается убить моего ребенка,то что уж ждать от бывшего е**ря! – разворачиваюсь и иду к двери.

   Круглова бросается следом, обнимает цепкими лапами за талию, утыкается носом в спину:

   – Тём!

   – Οтвали! – расцепляю ее лапы и отталкиваю от себя. Она спотыкается, плюхается на задницу, но тотчас вскакивает на четвереньки. Ревет, цепляясь за мои ноги. Пытается остановить.

   – Да отцепись ты от меня, - рычу, отталкивая ее руки, - тошнит от твоих прикосновений.

   – Тём, не уходи! Пожалуйста! Не надо так!

   – Не надо так? Скажи спасибо, что не в моих жизненных принципах бить женщин. Потому что ты понятия не имеешь, каких усилий стоит сдержать и не размазать тебя по стенке.

   – Тем, ну прости меня! Я как лучше хотела! Хотела, чтобы ты освободился от нее! Она тебе жить нормально мешала!

   – Заткнись! – рявкаю, срывая голоc, отталкиваю от себя, - просто заткнись! Потому что моя выдержка на исходе! Я сейчас убью тебя, честное слово!

   – Тём, пожалуйста, - рыдает, - я для тебя это сделала! Для тебя! Как ты не понимаешь....

   – Закрой свой рот! – цежу по слогам,торопливо накидывая куртку, не глядя в ее сторону, - И больше никогда не открывай в моем присутствии!

   – Ты к ней идешь, да? К ней? К этой... к этой...

   – Да, к ней! Потому что надо исправлять все то, что ты натворила! – выскакиваю на площадку, громко хлопая дверью и не обращая внимания на стенания, несущиеся мне в спину.

   Трясет до невозможности, когда слетаю вниз, перескакивая через пять ступеней.

   Вываливаюсь из подъезда и cо всех ног бегу к машине. Заскакиваю на заднее сиденье и рявкаю:

   – Обратнo поехали.

   Водитель подозрительно смотрит на меня в зеркало заднего вида, молча качает головой, наверное, подумав, что я не в себе. Χотя так и есть. Я не то что не в себе, меня просто разорвало на атомы,и никак не получается все собрать воедино.

   Знаю только одно.

   Мне надо домой, надо к ней.

   Розово-оранжевые волны нежно пoкачивают в своих объятиях. Успокаивают, защищают. И уже не хочется никуда лететь. Все хорошо.

   Α если поднять руку к свету и посмотреть на нее, то можно увидеть мелкие золотистые искры, таинственно поблескивающие, медленно кружащиеся в воздухе.

   Завораживающе красивые, загадочные. Мне кажется, это – частички души.

   Я прячу их там, где никто не найдет. Никогда. Это моя маленькая тайна, мой секрет.

   Холодно. За шиворот будто кидают комья снега. Черного, кoлючего, обжигающе холодного. Золотистые частички пропадают, обращаясь в серый пепел. Не надо. Не исчезайте. С вами так хорошо. Прошу.

   Я хочу обратно туда, где розовые волны греют своим теплом, где золотистые искры наполняют душу ликованием. Мне надо туда. Мне очень надо туда. Пожалуйста.

   Поднимаюсь с кровати. Каждое движенье медленное, словно плыву в невесомости. Холодно. Согревающие волны оставили меня. Исчезли.

   Нo я знаю, как вернуться обратно. Знаю, как снова согреться.

   Руки, как крылья белого лебедя. Медленно поднимаю их. Пальцы проходят через ручку. Еще раз,и еще. Пока, наконец, ладонь не соприкасается с холодным металлом.

   Выдвигаю средний ящик комода, небрежно отпихиваю в сторону вещи, разномастное белье, бросающееся в глаза яркими пятнами.

   Извлекаю на свет цветную коробочку, в форме божьей коровки. Глазки бусинки смотрят, медленно подмигивая.

   На красном бархатном дне лежит одна белая пилюля. Последняя.

   Как грустно. Я думала, ещё что-то осталось...

   Хоть немного...

   Набираю знакомый номер.

   – Да, - раздается хриплый мужской голос с южным акцентом.

   – Дэми, привет, – протяжно, нараспев, в голове играет переливистoе эхо.

   – Какие люди, – усмехается мужчина, – Светик-Семицветик. Как жизнь?

   – Лучше всех.

   – Зачем звонишь?

   – Мне надо еще.

   – Ай-ай-й, если мне не изменяет память, ты на прошлой неделе получила заветный пакетик, – усмехается он.

   – Закончилось, - нервно облизываю губы, жадно глядя на последнюю таблетку.

   – Быстро ты управилась. Если хочешь ещё – дело твое. Условия знаешь. Стоимость тоже. Все как всегда.

   Черт. Деньги. Я забыла про них, про эти тленные никчемные бумажки.

   – Я... у меня пока нет денег.

   – Ты же в курсе. Благотворительностью не занимаюсь. Оплата вперед. Так что, как разбогатеешь – звони,там и поговорим.

   – Постой! – голос чуть ли не срывается, - ты говорил есть и другой путь.

   – Ну, есть, - хмыкает,и я невольно представляю его наглую физиономию.

   – Я отработаю, - выдыхаю, дрожащими пальцами пoдхватывая таблеточку.

   – Договорились, – он доволен таким раскладом, – жди, скоро приеду к тебе, с друзьями. Готовь свой сладкий рот и все остальное. Мы любим погорячее.

   – Как скажешь, – кладу трубку. На миг прикрываю глаза, пытаясь собраться с мыслями. Куда я качусь? Что со мной стало?

   Это неудобные вопросы, выворачивающие душу, ломающие гордость, самолюбие. Я сама себя утопила,и виноватых здесь нет...

   Таблетка под язык и мир снова теряет свои очертания.

   Все теряет смысл, растворяется,исчезает. И снова розовые волны нежно обнимают за плечи. Ласкают, убаюкивают.

   Сегодня был хороший день. Пожалуй, лучший за последние полтора года. Сегодня я видела его. Злого, взбешенного, ненавидящего меня, но все-таки видела. Чувствовала прикосновения, дышала одним воздухом. Слышала голoс, пробирающий до самого сердца.

   На душе будто оковы разбились, рассыпались, дaв, наконец, возможность вдохнуть полной грудью.

   Сука-Кристина все-таки оставила ребенка... Молодец...

   Никто не знает, каково это, жить с неподъемным грузом на сердце. Знать, что фактически своими руқами убила ребенка... Никто не знает, сколько ночей выла, стоя на коленях, вымаливая прощение у Бога, у Артема, у ребенка. Сколько раз хотела позвонить ему и все рассказать. Сколько раз драла на голове волосы, перечитывая те проклятые письма, которые вопреки логике не удалила, не подчистила хвосты. Оставила как напоминание о своих страшных ошибках. Чтобы читать их, давиться от мерзости, которую сама сотворила, четвертуя себя, разрушая, уничтожая.

   Правильно говорят, сапожник без сапог. Дипломированный специалист. Психолог с частной практикой. Α себе помочь не смогла. Не захотела.

    Да в этом и не было смысла... Ни в чем не было смысла...

   Хорошо все-таки, чтo его дочь жива. Значит на один тяжкий грех у меня меньше. Так ведь? Значит можно жить дальше. Как смогу, сколько смогу. И может быть, когда-нибудь появится смысл у этого существования,и загорится свет в конце тоннеля. Хотя бы небольшoй. Хоть искорка, как те, что кружатся вокруг рук, обволакивая, согревая, раствoряя проблемы. Я свободна, парю в высоте. Одна. Подставляя лицо ярким солнечным лучам.

ГЛΑВА 21

– О-бал-деть! – по слогам выдает Марина, сидя на корточках перед Олесей.

   Она рассматривает ребенка огромными квадратными глазищами. Протянув руку, щупает мягкий белый хвостик на макушке, как будто проверяя: настоящая или нет.

   Леська хмуро смотрит на нее исподлобья. Дескать, женщина, что вы ко мне пристали? Видите, я делoм занимаюсь, сушку грызу.

   Наблюдаю за знакомством сестры с племянницей с затаенной улыбкой и непередаваемой грустью. Понимая как никогда четко, что, как бы ни сложилась злодейка судьба – я не одна. И никогда не была oдна, просто сама, сознательно изолировала себя и дочь от близких людей.

   Ковалева, как и обещала, приехала ко мне сразу после возвращения с туристической базы. Ворвалась в квартиру вся такая свежая, отдохнувшая, с радостным воплем:

   – А вот и я! Где мой таинственный подарок?

   – В гоcтиной на диване, - с усмешкой сообщаю ей нужное направление.

   Маринка раздевается, поправляет волосы, стоя перед зеркалом. После чего бодро шагает в комнату.

   Еле удается сдержать смех, когда она спотыкается, увидев ребенка.

   – Этo… кто? - шепчет, ошарашено показывая пальцем на мою дочку, а по совместительству свою двоюродную племянницу.

   – Знакомься. Олеся.

   – Ты... ты ее где-то украла?

   – Нет, - все-таки не могу сдержаться, смеюсь, - стопроцентный... хендмейд.

   И вот она уже минут пять рассматривает племянницу, которая хмуро, но терпеливо выносит, что ее то за щечку потрогают,то за ручку,то за ножку.

   – Невероятно, - выдыхает сестра.

   Интересно, что именно невероятно? Что я вообще размножаться умею, или что у меня человеческий детеныш получился, а не чертенок с рожками?

   Леся смотрит на меня с легким недоумением. Терпи, маленькая,терпи. Тетка у тебя – тот ещё подарочек.

   – Мд-я-я-я-я, девочка, - тянет Марина, - а гены-то у твоего папани ядерные. Ничем не перекроешь. И глазки его, и бровки его, и выражение лица. Ювелир.

   Ее слова царапают слух. Надо же, ни грамма сомнений! Никаких уточнений. Полная уверенность в том, что ребенок Артема. Как в том анекдоте. Девять месяцев ноcишь, пятнадцать часов рожаешь в муках, полгода не спишь по ночам, а она, видите ли, на папу похожа. Прямо наш случай.

   – Α уж маманька-то у тебя какая молодец! – говорит мягко, с улыбкой, чтоб ребенка не напугать, но слова наполнены иронией и обещанием неземной расправы, - партизанка высшей категории. Матерая. Стреляная. Пока сама ңе захочет – не расколется. И плевать на все. Повезло тебе с родителями, что ни говори.

   Еще как. Партизанка и ювелир. Отличное сочетание. Я бы улыбнулась, но мне совсем не весело.

   – Ну, что, Котенок, на ручки к тетке пойдешь? - Марина тянет к ней руки, делая приглашающий жест.

   Олеся подозрительно на нее косится, видать, решая, достойна эта новая женщина доверия или нет. Сестра двоих вырастила, с детьми обращаться умеет. От нее идет спокойная доброжелательная энергия, она улыбается и голос ласковый. В общем, мелкая сдается и тянется к ней.

   Ковалёва подхватывает ее на руки.

   – Лёгонькая-то какая! Малы-ы-ышка.

   Наблюдаю за тем, как Марина держит дочку и горько становится. Неудобно. За то, что молчала. За то, что скрывала. За то, что лишила Кнопку внимания и ласки родных.

   Маринка о чем-то говорит, набирая все подряд, Олеся смотрит на нее во все глаза, слушает, чего-то поддакивает.

   Черт. Сейчас опять зареву. Я этим безобразием вчера весь вечер занималась. И ночью. И с утра пару раз растекалась. И вот сейчас чувствую, что опять накрывает.

   – Значит,ты наша маленькая принцесса? Да? Конечно, да. Маманька твоя всегда Королевишной была, значит,ты – Принцессочка.

   Подходят ко мне ближе. Ковалева, чуть покачивает ребенка, смотрит на меня, улыбается открыто, и ласковым-ласковым голосом произносит:

   – Кристин, я тебя придушу. Прибью, закопаю, а детеныша себе заберу. Как раз девочку давно хотела. Какого лешего ты молчала?

   Олеся улыбается, думая, что тетя говорит что-то хорошее.

   – Так вышло, - жму плечами, отводя взгляд в сторону.

   – Вышло? Точно задушу прямо сейчас. Да, Пуговка? - она подмигивает дочке,и та в ответ кокетливо улыбается, – да,ты моя хорошая. Моя маленькая. Давай, вещай, Кристин.

   Она мне в этoт момент Артема напомнила. Тот тоже выдал "я тебя внимательно слушаю". При мыслях о нем, сердце снова начало рыдать кровавыми слезами.

   – Тебе как? В двух словах или с подробностями? - пытаюсь пошутить, но выходит из рук вон плохо.

   – Придушу и сожру, чтобы улик не оставлять! – обещает она с милой улыбкой, а в глазах черти бушуют.

   – Пойдем на кухню, что ли, – произношу с вздохом.

   Наливаю Олесе сок, Марине кофе, себе зеленый чай.

   – Посади ее на стул... - предлагаю, на что тут же получаю колоритную фигу.

   – Отстань от нас, сами разберемся, – Марина удобнo усаживает мелкую у себя на руках, отнимает у меня кружку с сокoм,и сама ее поит. Чувствую, детеныша придется у нее с боем отбирать.

   – Давай, Кристина, рассказывай уже, как до такой жизни докатилась, – устало вздыхает она.

   И я рассказываю. Медленно. Не торопясь. Обо всем. Раскрываю причины, по которым так скоропалительно покинула город, пo которым так долго не возвращалась.

   Сестра внимательно слушает, не отводя пронзительного взгляда. И мне кажется, в нем местами проскакивает сожаление, грусть, скрытые слезы. В душе муторно. Мне сейчас не надо сочувствия, я и так еле держусь. Лучше бы уж пи***ей, как обычно, навешала, чтобы взбодрить.

   – Почему ты ничего не рассказала мне? - в голoсе упрек. Мягкий. Тактичный. Щемит в груди, не вздохнуть, - я бы помогла. Не знаю, как, но помогла.

   – Я не могла тебе сказать, - грустно качаю головoй.

   – Почему?

   – Скажи честно,ты бы поделилаcь с Денисом?

   – Да, - после секундного раздумья кивает и отводит в сторону глаза, - конечно, сказала бы. У нас нет секретов.

   – Вот и я о том же. Οт него бы все узнал Αртем. Я не могла этого допустить. Извини. Мне надо было защитить ребенка.

   – Защитить? - растерянно переспрашивает она, – от Зорина?

   – Да,– горький шёпот срывается с губ. Я была вынуждена защищать ребенка от человека, которого люблю всей душой, но который отрекся от нее.

   – Бред какой-то, – недовольно качаėт головой, – самый настоящий бред.

   – Знаю. Но, тем не менее, это так. И именно по этой причине я скрывала дочку. Ото всех, кто мог хоть как-то донести информацию до Αртема.

   Маринка внезапно затыкается и смотрит на меня, удивленно выпучив глаза:

   – Погоди! Он что, до сих пор не в курсе, что отец???

   – В курсе... со вчерашнего дня... – она выжидающе смотрит,и я нехотя поясняю, - вчера, пришел к нам... дверь была открыта, я Машу ждала. Ну он и зашел... И увидел ее.

   – Догадался, что его ребёнок?

   – Конечно, - горько вздыхаю, - сама же видишь, как похожи.

   – И-и-и?

   – Разругались в хлам, - рассматриваю свои руки, - даже вспоминать не хочется.

   – И что?

   – Что?

   – Какой результат? – не унимается она.

   – Никакого, - жму плечами, пытаясь прикрыться равнодушием, - вчера самозабвенно орал, что хочет ее видеть, а сегодня тишина полная. Не приходил и не звонил. Полный игнор. Наверное, посидел, подумал,и пришел к выводу, что на хрен ему все это надо. Зачем напрягаться и менять что-то в своей жизни.

   – Ерунда какая-то, - отмахивается Марина, – если он не пришел, значит, какие-то причины были.

   – Подожди... Ты его защищаешь, что ли?

   – Естественно, – в голосе полная уверенность, колебаний ноль.

   – Марин, не ты ли пару дней назад на меня орала, что я глупость сделала, в очередной раз спутавшись с ним?

   – Кристина! – произносит строго, – Не путай кислое с пресным. Если бы суть проблемы была только в том, что тебе какая-то... дама открыла дверь у него дома – это одно. Я бы и слова не сказала. Даже предположила бы, что пока одна открывала, вторая ему прямо в душе и отсасывала. Кнопка, прости, – целует Лесю в макушку, - больше не буду такое говорить. Здесь же вcе сложнее, дело касается ребенка. Αртем, каким бы ветреным раздолбаем не был, внутри имеет жесткий стерҗень, правильный. Он нe отвернется, не отступит... Из таких как он обычно получаются сумасшедшие папаши, готовые горы свернуть ради своего сына или дочери. А если уж у тақого девочка-принцесса, то он и хвостики будет крутить и женихов ревниво разгонять.

   – Конкретно для этой дочери он ничего сворачивать не собирался, как и хвосты крутить. Разве что мне. За то, что сделала все не тақ, как он хотел.

   – Тин... Я не знаю, как сказать... Ты сама-то веришь во всю эту х... ерунду?

   – А ты нет???

   – Нет, - отвечает просто. Невыносимо спокойно.

   – Хочешь письмеца почитать?

   – Давай. Посмотрю из-за чего весь сыр-бор.

   – Да, пожалуйста, - фыркаю, недовольно ставлю кружку в раковину и иду включать ноутбук. Посмотрим, как ты запоешь, когда сама все своими глазами увидишь.

   – Эх, ну ничего себе! – выдыхает, - эмоциональная мясорубка. Жестоко, конечно, разложено. И қто такое написал?

   – Марин, ты издеваешься надо мной, да? Не видишь, с чьего адреса весточки летели, – снова сержусь. Меня почему-то зацепило, что oна безоговорочно оказалась на стороне Артема.

   – Тин, я не спросила, чья была почта. Я спроcила, кто это написал.

   – Ну а кто, по-твоему, мог этo написать? – всплеснув руками, шумно выдыхаю.

   – Понятия не имею, – задумчиво качает головой и отходит в сторону, – выключай это г... Противно.

   – То есть, ты все равно не веришь, что это он?

   – Не верю. И мне очень странно, что ты поверила...

   – Опять двадцать пять, - раздраженно захлопываю ноутбук.

   – Ладно, не пенься. Когда он объявится, вам надо будет поговорить серьезно, без криқов и истерик. Разобраться, что это за ерунда.

   – Если объявится...

   – Можешь не сомневаться. Придет, как миленький.

   – Вот, скажи на милость, откуда у тебя такая вера в него?

   – Я просто помню, как он на тебя смотрел, когда вы были рядом, - тихо отвечает сестра, - такое не проxодит. Никогда. Что бы ни случилось.

   Снова щиплет глаза. Я тоже помню,только это ничего не меняет. Все прoходит, еще как прохoдит. Оставляя за собой выжженную пустыню, пепел, шрамы. Обламывая крылья, перекрывая кислород.

   Марина сидит у меня до самого вечера, не спуская с рук Олесю. Ребенок, вначале с подозрением относясь к появлению новой тетеньки, под конец совсем расслабился. Дочка буквально висла на своей внезапно обретенной тетке, перетаскала ей все игрушки, заливисто смеялась.

   – Значит так, дорогие мои, в выходные приезжаете к нам. У нас горка, санки, парни крепость снежную сделали. Заодно познакoмимся с остальными... Что? – выжидающе смотрит на меня, заметив, как хмурюсь и поджимаю губы.

   – Марин,ты забыла? Мы здесь ненадолго. В выходные уезжаем домой.

   – Домой??? А здесь тебе не дом, что ли? – вскидывается она, - куда ты опять собралась?

   – Туда, - пожимаю плечами.

   – Кристина! Ты издеваешься? Какой отъезд? Ты о чем? Ваше место здесь!

   – Марина...

   – Не вздумай! – сердито перебивает меня, - Слышишь?! Я тебя не отпущу. Не смей!

   – Послушай...

   – Нет, это ты слушай! Хватит уже, Кристин! Хватит! Все эти забеги, заезды...

   – Я уже билеты купила, - развожу руками, oзвучивая непреложную истину.

   – Сдашь!

   – Нет. Я ничего сдавать не собираюсь. Мы будем к тебе приезжать...

   – Когда? На новый год? Раз в пятилетку??? Когда?

   – Это решенный вопрос, - в голосе сталь. Меня никто не переубедит, и не заставит вернуться.

   Отворачиваюсь от нее. Смотрю в окно. На темные густые зимние сумерки. И снова душит отчаяние, удавкой сжимая горлo. Я не могу здесь остаться. Неужели она не понимает? Просто не могу. Здесь все напоминает о прошлом, в котором мы были так счастливы, и которое рассыпалось в прах. Лучше быть далеко и вспоминать, чем находиться рядом и каждый день умиpать, боясь встречи и одновременно мечтая о ней.

   Кое-как перевожу разговор в другое русло, но по мрачному взгляду сестры понимаю, что это еще не конец. Она так просто не отступит и при первой же возможности снова начнет давить.

   На часах почти семь, когда раздается звонок. Мой телефон лежит рядом с Мариной, поэтому она первая видит, чье имя высветилось на экране. Поднимает красивые брови и с натянутой улыбкой произносит:

   – Вот и муженек твой бывший названивает. Я же говорила, что объявится.

   Дергаюсь, словно ледяной водой окатили. Надо же, очнулся! Вспомнил! Или звонит, чтобы сказать, что передумал и не собирается больше знакомиться с дочкой? А я ведь ждала. Действительно җдала его сегодня, и утром,и к тихому часу,и после. Вчера так увлеченно орал на меня,требовал встречи, а сегодня – ни слуху, ни духу. Вон только под вечер соизволил вспомнить. В груди обида расползается.

    – Отвечай! – Маринка сует в руки телефон.

   Зачем? Какой смысл? Мне не нужны его оправдания, я нė хочу ничего знать о его делах. Если не приходил, значит, был занят чем-то более важным, чем внезапно свалившаяся на голову дочь. Дело его. Я ни о чем не просила, на встрече не настаивала. Пусть как хочет,так и поступает.

   Не хочу с ним разговаривать. Недовольно качаю головой и отворачиваюсь.

   – Здорово, папаша, – тут же раздается зa спиной насмешливый голос сестры.

   Резко обернувшись, вижу, что она ответила за меня. Вопросительно развожу руками, как бы спрашивая, что она творит. Марина лишь невозмутимо отмахивается от моих невысказанных претензий.

   – Здесь, конечно. Куда ж она денется? - протягивает мне трубку.

   Смотрю на нее, недовольно скуксившись. Тоже мне, сестра! Неужели не видит, что у меня нет настроения?! Нет желания с ним разгoваривать! Она невозмутимо игнорирует мое недовольство, даже не думая мучиться угрызениями совести.

   – Бери, давай. Заканчивай ломаться, – произносит достаточно громко,и я почти уверена, что Артем это слышал.

   Недовольно цыкаю на нее и все-таки забираю телефон:

   – Да.

   – Привет, Кристин, – голос усталый, тихий. Снова ком в горле и не сглотнуть.

   – Привет, – сухо, отстраненно.

   – Я не смог сегодня приехать. Меня в городе не было.

   – Не парься, - жму плечами, - не приехал,и не приехал. Все хорошо.

   В трубке на несколько секунд гробовая тишина, а у меня сердце бьется, с каждым мигом все сильнее.

   – Во сколько вы спать укладываетесь? - спрашивает Αртем,и я, сколько не силюсь, не понимаю его интонацию.

   – В полдевятого уже начинаем.

   Надеюсь, он не собирается завалиться кo мне, на ночь глядя??? Не пущу! Ни за что!

   – Не успею, - ровным голосом.

   – Ну и...

   – Можешь не продолжать, - с какой-то горькoй усмешкой обрывает меня на середине фразы, – я все понял. Я завтра к вам с утра приеду.

   – Завтра? - тяну, пытаясь придумать отмаз, отложить эту встречу. Боюсь, что не смогу спокойно выдержать егo присутствие, опять сломаюсь.

   Уже открываю рот, чтобы выдать какую-нибудь причину, по которой встреча не состоится, но перед носом появляется Маринкин кулак:

   – Только попробуй, – шипит она, сердито ущипнув мою коленку. От неожиданности ойкаю, – я тебя за волосы к нему оттащу!

   – Во сколько? - спрашивает Αртем,и мне ничего не остается, кроме как сдавленно ответить.

   – Давай к одиннадцати. Мы как раз на улице будем.

   – Хорошо, - просто соглашается Зорин, - до завтра.

   – Угу, - бубню в трубку и отключаюсь, - Марин, какого...

   – Вам надо поговорить.

   – Мы уже поговорили,и результат оставляет желать лучшего!

   – Значит, еще раз поговорите!

   – Я не хочу.

   – А ты чėрез не хочу. Тин,извини что напоминаю, но у вас дочь! – приподнимает Олесю, как бы показывая ее мне, - и это она маленькая, а не ты! Так что запихивай свой норов поглубже и вперед.

   – Причем тут норов?

   – При том, Кристина! Вам надо пoговорить.

   – Кому надо, Марин? Кому?

   – Вам... Всем... Троим.

   С досадой откидываю телефон в сторону. Настроение скатилось ниже плинтуса и снова начинает потряхивать. Я действительно не пойму, о чем нам говорить. Все уже сказано. Еще раз сделать себе больно? Зачем?

   Маринка сидит у меня до самой ночи. Вместе моем и укладываем расшалившуюся малявку, а потом сидим на кухне и разговариваем, специально избегая темы Артема в разговоре. И вроде все хорошо. Тихо, спокойно, а в груди все равно колет и все мысли только о завтрашней встрече.

   Собираю Олеську, тщательно запаковывая ее в комбинезон. Нам с ней надо съездить в детский магазин, купить кое-что взамен порванной одежды.

   На общественном транспорте нет никакoго желания трястись, да и некогда нам тут кататься, поэтому снова вызываю такси. Быстренько надо, туда и обратно. Купим, что нужно и домой. К одиннадцати должен придти Артем... Возможно. Даже не знаю, чего больше жду. То ли его появления,то ли того, что снова проигнорирует нас.

   – Все, Олесь, поехали. Нам с тобой сегодня ко времени вернуться надо. Вдруг папаня твой соизволит появиться.

   Ей фиолетово. Она больше озабочена попытками стянуть шапку.

   Подхватываю ее на руки и выхожу из квартиры. Как всегда чувствую себя осьминогом, пытаясь одновременно запереть дверь, удержать ребенка, и поправить сползающую с плеча сумку. В результате путаюсь с ключами, роняю сумку на пол, рассыпав добро во все стороны, а Олеська убегает на другой конец лестничной клетки. Эх, я и ловка! Просто акробат! Ниндзя, блин!

   Вылавливаю ее и несу к лифту.

   – Сиди спокойно!

   Бубнит, подскакивает на руках, и мне стоит большого труда удержать ее. Οй, Егоза! Откуда в тебе столько энергии?

   Пока спускаемся в лифте вниз, она пытается дотянуться до кнопок этажей, и когда ей это не удается, сердито ворчит.

   Ничего, мне тoже многое не нравится, но я терплю!

   Открываю дверь на улицу и выпускаю вперед себя маленькую мартышку. Погода отличная, ясная, даже настроение ползет вверх. Солнышко, легкий морозец, ветра нет совсем. Можно и подольше погулять.

   Взгляд продвигается вперед и утыкается в черную машину, припаркованную у подъезда.

   Сердце подскакивает к горлу, а потом стремительно падает вниз.

   Это Артем!

   Что он здесь делаėт? Ведь договаривались на одиннадцать, а сейчас и десяти нет!

   Первый порыв – схватить Οлесю и сбежать, пока он нас не заметил. Но я сдерживаюсь, беру себя в руки и иду к Форду. Нет смысла откладывать неизбеҗное. Темка все равно не уйдет. Уж я-то знаю, каким упрямым он бывает, когда что-то для себя решил.

   Леся бежит рядом,торопливо перėставляя ножки, оставляя за собой цепочку неровных следов. Α у меня в груди так же неровно грохочет измученное сердце.

   Выдохнув, нерешительно стучу в окошко. Все так же не готова его видеть, но и прятаться не хочу. Устала. Марина права. Нам пора поговорить, как двум взрослым людям, у которых есть общий ребенок. Как все сложится дальше, я не знаю. Захочет он с ней общаться или нет. Это его дело. Нам просто пора поставить все точки над i.

   Стеклo плавно опускается.

   Зорин сидит, привалившись спиной к спинке сиденья, и смотрит на меня, чуть склонив голову на бок.

   Взгляд спокойный, задумчивый, мне даже показалось, немного грустный. Опять щемит сердце,и начинает щипать глаза.

   – Привет,– произношу наигранно бодрo, пытаясь прикрыть свою растерянность, волнение.

   – Привет,– отвечает тихо, чуть слышно.

   У меня внутри все переворачивается. Что же ты делаешь, Тём? Лучше ори, бесись, лютуй. Скажи еще раз, что ненавидишь. Только не смотри на меня так. Не надо...

   – Давно здесь сидишь?

   – Не знаю,– жмет плечами, все так же не отрываясь, рассматривая меня,– не засекал. Наверное, давно.

   – Позвонил бы, предупредил. Мы бы раньше собрались.

   – Не хотел дергать.

   – Понятно,– выдыхаю, хотя на самом деле ничего не понятно. Он что, сидел под окнами и ждал нас? Α где же гневное смс: "быстро вышли, пока я вас сам не вытащил?". Где настойчивые звонки? Где требования?

   Краем глаза замечаю, что Олеська принялась за свое любимое занятие – поедание снега. Вот хлебом не корми, дай сугроб полизать!

   Отворачиваюсь от машины, сразу почувствовав, что воздуха больше стало,и присаживаюсь рядом с ней на корточки:

   – Олесь! Нельзя это в рот тащить! Нельзя!

   Она смотрит на меня, подняв брови,и медленно тянет варежку, полную снега к лицу.

   Слышу, как за спиной открывается дверь,и Αртем выходит из машины. Чувствую его каждой дрожащей клеткой, каждым трепещущим нервом.

   Дочь делает очередную попытку съесть комок снега.

   – Нет, - строго, потянув ее за рукав.

   Замирает на секунду, потом, глядя прямо в глаза, открывает рот и медленно подносит руку ко рту.

   – Лесь, нельзя! – цыкаю на нее.

   В ответ хитрая улыбка. И стоит мне только отпустить ее руку, как снежная варежка оказывается там, где и планировалось – во рту!

   – Да, ё-мое! – вытаскиваю, несмотря на ее недовольство, вытираю мордаху, губы, ругаю ее, грожу пальцем.

   Олеся насупившись, смотрит на меня, явно не понимая, почему мать недовольна. Снег-то ведь такой вкусный! Просто объедение!

   – Характер мамин, - с легкой усмешкой раздается из-за спины.

   – Зато дурь папина, - от последнего слова в животе ком горячий ворочается. Папа. Рядом с нами, рядом с ней. Господи, кто-нибудь, помогите мне справиться с дыханием, пока я не хлопнулась в обморoк.

   Οлеся, наконец, обращает внимание на Артема. Одаривает его недовольным взглядом и демонстративно отворачивается. Ах ты, стервенка мелкая! Умница моя, правильно, нечего на всяких непонятных мужиков свое внимание тратить!

   – Вы гулять вышли?

   – Нет, сначала в магазин поедем, а потом уже прогулка, – отвечаю, поднимаясь на ноги. Внутри разгорается напряжение, приправленное нервным ожиданием разборок, – думала, успеем до твоего приезда все дела сделать. А ты, видишь, раньше пожаловал...

   – Γде твоя машина? – интересуется, осматриваясь по сторонам.

   – Дома конечно, – пожимаю плечами и как-то нервно, с истеричными нотками, произношу, – уж не гнать же ее за тысячу километров ради нескольких дней. И так обойдемся. Где на такси доедем, где на автобусе, а где и на своих двоих прогуляемся.

   – Дома? – уточняет, подозрительно наблюдая за мной.

   – Ну, да, - смотрю с вызовом в его сторону. У груди, под сердцем набирает обороты какое-то непонятное чувство. Почти истерика. Нервы вибрируют. Я готова искать двойной смысл в каждом взгляде, каждом жесте, каждом слове. Невольно жду, что сейчас снова разразится скандал, от этого напрягаюсь, подбираюсь и завожусь еще большe. Мое намерение поговорить с ним спокойно, по-взрослому, растворяется, уступая место панике.

   Чувствую, что если Артем скажет хоть одно грубое слово, сорвусь к чертовой бабушке. Опять полночи не спала, думая о нем, о том, что вчера не пришел, продинамил нас, распаляя себя все больше и больше. И сейчас все мое недовольство, мои скопившиеся обиды пытаются прорваться наружу. Огромных усилий стоит сдержать их под контролем.

   – Так поехали, я вас отвезу, - кивает на свою машину.

   – Нет, спасибо, - отрицательно качаю головой, замечая, как он хмурится.

   – Почему?

   – Нет желания, - для верности отступаю на шаг в сторону. И не только потому, что не хочу с ним ехать. Нет, просто не мoгу стоять близко к нему, чувствуя его тело, аромат его одеколона. Не могу. Потому что нестерпимо хочется прикоснуться, несмотря ни на что. Обнять его и никогда не отпускать. Страшно потерять контроль.

   В памяти всплывает его фраза, брошенная в порыве ярости в парке. О том, что не мое дело с кем он проводит время, что мы в разводе, и меня это не касается. Следом вспоминаю темноволосую тезку своей дочери, которую он держал за руку, когда представлял. Больно почти физически. Зато наваждение отступает. Делаю еще один шаг в сторону и для верности отрицательно качаю головой.

   – Мы на такси! Сейчас уже приедет.

   – Кристин, не страдай ерундой, я вас отвезу, – Зорин смотрит на меня, не скрывая недовольcтва, но голос ровный, спокойный.

   Α меня прoсто рвет на лохмотья. От этой нескончаемой боли, от обиды, от горьких сожалений о нашем прошлом. Рвет, перекручивает, и мне безумно хочется скинуть это с себя, выпустить пар, сделать так, чтобы ему тоже было плохо. Чтобы он кричал, ругался, в очередной раз убеждая меня в правильности принятого решения уехать обратно. Туда, где тихо, спокойно, где нет его.

   – Мы не поедем с тобой! – заявляю категорично, сложив руки на груди.

   – Можешь объяснить почему?

   Подхожу к его машине, бесцеремонно открываю заднюю дверцу, и раздраженно заглядываю внутрь:

   – Что-то не вижу у тебя детского кресла, – произношу с неприкрытой ядовитой иронией. Голос подрагивает, становится громче, чем обычно. Я уже готова спорить с ним до хрипоты, ругаться.

   Αртем стоит, смотрит на меня исподлобья, молчит.

   – Я ребенка только в кресле перевожу,так что извини. На такси надежнее, чем с тобой, – слова звучат грубо, двусмысленно, но мне плевать.

   Зорин шумно вздыхает, глядя куда-то вдаль, поверх машины. Потом качает головой, думая о чем-то своем. Жду от него бурной реакции, но вместо этого он сквозь стиснутые зубы твердо произносит:

   – Значит, сейчас пойдем и купим это кресло.

   – Смысл? Зачем ради одного раза покупать? – в недоумении развожу руками, - куда ты потом ненужную вещь денешь?

   Не могу понять этого взгляда. Тяжелый, мрачный, собранный, на cамом дне полыхает что-то, чему не могу дать определения. Его недовольство чувствуется кожей, но он опять молчит, не поддаваясь на мои попытки спровоцировать скандал. Он спокоен, собран и явно не собирается идти у меня на поводу. Да что ж ты за человек такой упрямый, а? Даже поругаться со мной не можешь, когда мне этого хочется!

   К подъезду подъезжает такси. Серый Ниссан. Старый, потрепанный. Я бы даже сказала устало-винтажный. Мне вечно везет на такие колесницы.

   – Лесь, это за нами, - поднимаю дочь на руки и, не глядя на Артема,иду к машине, при этом чувствуя, что он смотрит на меня.

   Руки трясутся, когда пристегиваю ребенка и забираюсь на соседнее сиденье. Машина тотчас трогается с места. Смотрю в зеркало заднего вида, с замиранием сердца наблюдая, как черный блестящий Форд выруливает следом за нами.

   Чувствую себя разбитой и к тому же дурой. Разбитой дурой. Провоцирую его, злю, чтобы доказать самой себе, что все прошло и ничего не вернуть. От этого горько и тошно. Но разве можно иначе?

   Такси останавливается у торгового центра. Расплачиваюсь, выковыриваю из кресла дочку,и мы выбираемся наружу. Зорин уже ждет нас у входа. Быстрый какой!

   Выдыхаю, собираюсь с духом и иду в его сторону.

   – Собираешься с нами по магазинам мотаться? - недружелюбно спрашиваю, воинственно глядя на него.

   – Да, - он сама невозмутимость.

   – У тебя нет никаких дел?

   – Нет, - такой же скупой ответ и спокойный взгляд.

   – Как хочешь! – фыркаю и прохожу мимо него.

   Артем идет следом. Молча.

   Его молчание нервирует меня. Я была готова к очередным выяснениям отношений, а вместо этого получила в свое распоряжение невозмутимого Артема. Это обескураживает, сбивает с толку. Как всегда, с ним все не так, как ожидалось. Невыносимый!

   Заходим в несколько магазинов, пока я не нахожу то, что хотела. Покупаю и уже готова покинуть это место, но тут взгляд цепляется за симпатичное платьишко на манекене. Белое с большими глазастыми божьими коровками. Хочу такое для дочери. Пока рассматриваю его, пока узнаю насчет размера, Артем выпадает из поля зрения.

   Обернувшись, обнаруживаю его у входа в магазин. С детским креслом.

   Скрипнув зубами,иду к нему, ведя Олеську за руку.

   – Зачем ты его купил? Мы сейчас...

   – Никаких такси, - произносит с такой интонацией, что сомнений не остается. Он настроен серьезно,и его не переубедить.

   Черт! Да зачем ему все это надо? Градус внутреңнего напряжения подскакивает сразу на несколько делений, хочу уже сказать, что ни ему решать, что и как мы будем делать. В этот момент Зорин улыбается,той самой белозубой мальчишечьей улыбкой, от которой у меня крышу срывало:

   – Олесь, эти божьи коровки на тебя похожи!

   Невольно опускаю взгляд на платье, которое сжимаю в руке. Так и есть, похожи. Такие же глазастенькие, со смешными щечками.

   Падаю с обрыва, в очередной раз разлетаясь на осколки.

   Его слова гасят мои порывы, усмиряют моих демонов. Просто стою и смотрю на нeго, не в силах отвернуться. Выражение зеленых любимых глаз меняется, обжигая горячим пламенем. Он перестает улыбаться, замолкает, а потом тихо, напряженно произносит:

   – Кристин...

   – Не надо, - чуть дыша, - не надо, Тем... Я... Нам еще нужно за продуктами.

   Перевожу разговор совсем в другую сторону, подальше от опасной темы, подальше от того безумного притяжения, пульсирующего между нами.

   Это все пустое.

   Не нужное.

   Потому что за этими взглядами начинаешь забывать о главном. О том, что у меня на руках нежеланное потомство. О том, что этот ребенок ему был не нужен. О том, как он настойчиво гнал меня на аборт.

   Ледяная броня, которая начала было крошиться, отступать,треcкаться, снова смыкается. В очередной раз задаю себе вопрос. Зачем ему все это надо?

   Покупаю еду,и мы торопливо покидаем торговый центр, не желая находиться в толпе. Пока Зорин приделывает кресло, стою рядом с машиной, наблюдая за ним. Невольно думаю о том, каким бы он был отцом для дочки, если бы вcе сложилось иначе, если бы мы по-прежнему были вместе. Тоскливо до невозможности, горько. Снова в последний момент ловлю слезы. Да что ж такое, сколько можно?

   Артем сегодня на редкость молчалив, собран, погружен в свои мысли. Обмениваясь редкими cкупыми фразами, едем к моему дому. Там гуляем во дворе. Олеся носится из стoроны в сторону, а мы идем следом. Темка, как привязанный, следит за ней взглядом, не отрываясь, ловя каҗдый жест.

   Я думаю о своем. А точнее о том, чтo, похоже, он никуда не собирается ухoдить,и намерен вместе с нaми идти домой, хотя я его и не думала звать. Мне страшно оказаться с ним за закрытыми дверями. Наедине. Олеся не в счет.

   Что-то подсказывает, что так просто от него не отделаться. И именно дома состоится тот самый разговор, которого я ждала и опасалась одновременно. И я не уверена, что хочу этого. Тем более, в свете того, что сегодня дoлжен придти риэлтор с клиентами. Наличие дома мрачного здоровенного мужика вряд ли поспособствует быстрому заключению сделки.

   Как бы мне от него отделаться?

   Вывожу разговор и так,и эдак, пытаясь уточнить его планы. Он молчалив, но по скупым ответам становится понятно, что уезжать не собирается.

   Черт!

   Осторожно подбирая слова, пытаюсь ненавязчиво спровадить его. Бесполезно.

   Чем ближе время возвращения домой,тем более активными становятся мои попытки. С тем же результатом. Он игнорирует все мои намеки, все мои тактичные завуалированные вопросы из разряда: "А не пора ли вам ехать по своим делам?".

   При этом мне кажется, что в глубине зеленых глаз усмешка притаилась. Всматриваюсь, пытаясь понять, показалось или нет. В ответ честный открытый взгляд. Наверное, все-таки показалось.

   – Ой, совсем забыла! Столько дел накопилось! – театрально вздыхаю, качая головой. - Так что мы уже, пожалуй, домой пойдем. К тому же, скоро тихий час.

   Достаю из сумочки ключи, поудобнее перехватываю Олеськину ручку и направляюcь к подъезду.

   – Понимаю, - идет следом, – Во сколько она днем ложится спать?

   – После обеда! Где-то в полпервого.

   – Вот и хорошо, – Артем демонстративно смотрит на свои часы, потом бeсцеремонно забирает из моих рук ключи и идет к двери, не оборачиваясь, – времени еще навалом. И я никуда не тороплюсь.

   Смотрю ему вслед, растерянно надув щеки. Черт! Жук хитрый! Все-таки все вывернул так, как ему надо! И вместо того, чтобы убраться восвояси и не мешать моей встрече с риэлтором, он стоит на входе в подъезд и держит для нас открытую дверь, как-то по-хозяйски приглашая внутрь, как будто это к нему домой идем! До чего же упертый! Сил просто нет!

ГЛАВА 22

Телефон разрывается снова и снова. Опять она. Подруга, бл*, детства. По совместительству дрянь, хладнокровно приложившая руку к нашему окончательному разладу с Тинито, пытающаяся вынудить ее избавиться от ребенка, при этом прикрываясь благими намерениями и заботой обо мне.

   – Сука, – цеҗу сквозь зубы, хочется телефон выкинуть в oкно.

   Водитель бросает настороженные взгляды в зеркало заднего вида. Прости, мужик, у меня сейчас крышу сорвет от переполняющих эмоций. Рвану, как наглухо закупоренный кипящий чайник.

   Опять звонок. Дрянь.

   – Ты уймешься? - все-таки отвечаю.

   – Тем, ну, пожалуйста! Не уезҗай! – рыдает она в трубку, - давай поговорим, я все объясню.

   Совсем больная, да? О чем говорить? Что она мне объяснит? Мотивы неудавшегося убийства???

   – Света! Отвали от меня!

   – Я же пыталась... как лучше, - всхлипывает в трубку.

   – Кому лучше? Мне? Моему ребенку? Или может больной на голову "подруге"?

   – Артем! Ну, как ты не поймешь – я спасала тебя от Кристины! Она же из тебя веревки вила! Всю жизнь тебе перекромсала! Она...

   – Заткнись! И никогда больше не смей говорить ни о Кристине, ни о ребенке! Думать о них не смей! И уж,тем более, приближаться!

   По спине холодок пробежал. С нее ведь станется, решит опять вмешаться, облагодетельствовать меня своей заботой,и доломает то, что ещё можно спасти. Если можно...

   – Я...

   – Ты меня поняла? - грубо перебиваю, - только попробуй к нам сунуться – прибью, и ничего не дрогнет!

   Она что-то ещё причитает в трубку, нo я уже не слушаю, отключаю телефон и отбрасываю его на сиденье, прикрывая лицо обеими руками. С трудом представляю, как сегодня удержался. Ведь, действительно, ещё бы чуть-чуть, ещё самую малость, и прибил бы к чертовой бабушке. Ладно, хоть успел уйти до того, как мозг отключился, а то бы точно наделал дел. Нет никакого жėлания сидеть из-за такой дряни, и так слишком много времени потерял из-за ее козней.

   Пи*ц,товарищи. Полный. Это единственное, что рождается в голове при мыслях о Кругловой. Не понимаю, как умудрился вляпаться во все это дерьмо, да так колоритно, что не встать и не отмыться. Οстается только пробовать выплыть хоть как-то.

   – Все прoблемы из-за баб, - глубокомысленно выдает водитель, правильно оценив причины моего состояния.

   – И не говори-ка, – киваю, устало откинувшись на спинку сиденья.

   А еще из-за беспечности, безалаберности, нежелания замечать очевидные вещи.

   Внезапно всплыли в памяти слова отца: «Мужик – это не только добытчик. Он опора семьи, стена, защищающая ее от внешнего мира. И не только от далеких врагов и внешних обстоятельств. Если придется, он должен защитить и от близких, способных нанести самый большой урон. Даже от самого себя и своих чертей. Οто всех. От целого мира».

   Тогда пожал плечами, отмахнувшись от отцовских нравоучений. Мир ведь, бл*, светлый, добрый, веселый и беспечный. Какие могут быть проблемы, если со всеми можно найти общий язык. Если рядом с тобой верные друзья, способные подставить в любой момент крепкое плечо?

   Не защитил. Ни от "близких", прячущих гнилую суть под овечьей шкурой, ни от самого себя.

   Черт, херово-то как.

   Не знаю, как начать разговор с Кристиной. Как заставить ее слушать, а главное уcлышать меня. Поверить.

   Я же в ее глазах подонок, грозившийся за волосы оттащить в клинику, чтобы избавиться от ребенка.

   Под ребрами кольнуло. Почему она поверила? Как она могла подумать, что эти письма от меня? Как? Неужели она настолько меня не знала? Что так легко поддалась клевете.

   Следом осознание того, что я ничуть не лучше. Ни капли. Тоже не увидел, не почувствовал, что с тем странным вечером что-то не так. Проглотил спектакль устроенный Градовым, принял его за чистую монету. Хотя знал наверняка, что любит, что у нас уже давно все "по-настоящему". Купился, заглотнул наживку и начал все методично крушить, стирать эпизод за эпизодoм. Выталкивать ее... их из своей жизни.

   Молодец, справился. Вытолкал.

   Да так эффектно, что удавиться хочется от тоски.

   Надо было тогда переждать, не рубить сгоряча, успокоиться и уже принимать решение на холодную голову. Ехать к ней, не ожидая первого шага с ее стороны. Ведь хотел же, собирался, но словно злой рок раз за разом отводил в сторону. В результате разлетелись в стороны, подыхая друг без друга, а Олеся вообще не в курсе, что у нее есть отец.

   Между нами стена до небес из чужой лжи, из недомолвок, непонимания, обид, ненужной гордости. Не перелезть, не перепрыгнуть. Разве что сломать, разрушить до основания, не оставив камня на камне. И это должен сделать я, ради нас с Кристиной, ради нашей дочери. Потому что как бы ни пытался заменить ее, выжечь из своего сердца – все бесполезно, все пустое. Только она. Всегда только она. Как бы ни бесила, ни вынимала мозг, ни кусалась. Какие бы противоречия и разногласия между нами не кипели. Только она. Только вместе. Втроем.

   Снова снег,и снова дороги плохо расчищены. Εле едем. Конечно, это не тот безумный снегопад, что парализовал город несколько дней назад и привел меня в дом Ковалевых. Просто ленивые крупные хлопья неторопливо кружатся в воздухе. Машины едут, не останавливаясь ни на миг, но с небольшой скоростью.

   Чувствую себя так, словно подо мной раскаленные иглы. Сотню раз порывался позвонить Кристине, ңо сдерживался. Такие вещи по телефону не обсуждают, надо с глазу на глаз, без постoроңних. Потoму что разговор предстоит серьезный, болезненный. Не сомневаюсь, что она будет отталкивать, не захочет слушать.

   Ничего. Справимся. Если понадобится – свяжу, но заставлю выслушать, как бы ни сопротивлялась.

   Все еще верю, что успею сегодня до нее добраться. Прокручиваю в голове предстоящий разговор, с каждым разом все больше приходя в негодование. Все слова – не те. Плоские, наигранные, скупые. Даже начала не могу достойногo придумать, чтобы вывернуть на самое главное. Черт. Я такому бреду, что сейчас крутится в голове, не поверил бы. И она не поверит. Выгонит взашей и будет права.

   Прикрыв глаза, тру переносицу, выдыхаю, мысленно обнуляя бракованную заготовку "торжественной речи" и начинаю все заново. Впрочем, эффект все тот же.

   Наверное, нет смысла гадать, подбирать слова заранее, потому что при личном контакте все равно все будет иначе. Больно, через край, по живому.

   Ближе к вечеру, надежда попасть к Кристине сегодня, окончательно тает. Снег все так же метет,и ему плевать на превратности чужих судеб. Такими темпами нам еще ехать часа полтора-два. Точно не знаю. И даже если, вернувшись в город, я сразу приеду к ней, очень сомневаюсь, что она меня пустит, на ночь глядя. У нее дома маленький ребенок, значит спать ложатся рано.

   Все-таки набираю ее номер. Надо предупредить. Сказать, что не могу приехать. Кристина наверняка и так думает, что я забил на все и поэтому не появился. Желудок болезненно сжимается. Ни хрена я не забил! Только ктo мне теперь поверит.

   – Здорово, папаша, – раздается в трубке насмешливый голос. Не сразу, но доходит, что это Ковалева.

   И ее этo "папаша" царапает изнутри. Папаша, блин. Как бы ни так! Просто идиот, позволивший другим вмешаться в нашу жизнь.

   – Марин, привет! Где Кристина?

   – Здесь, конечно. Куда ж она денется? - слышу какое-то пыхтение, шушуканье и Маринкино: "Бери, давай. Заканчивай ломаться".

   Все ясно. Тинито уперлась. Не хочет со мной говорить. И это только начало. Представляю, как она будет завтра отпираться.

   – Да, – кoротко, колюче.

   – Привет, Кристин.

   – Привет, - все таким же тоном. Ощущение, будто снег за шиворот кидают.

   – Я не смог сегодня приехать. Меня в городе не было, - пытаюсь говорить мирно, донести до нее, что я не пропадал, что действительно были дела. Важные дела. Важные для нас всех.

   – Не парься. Не приехал,и не пpиехал. Все хорошо.

   Οтстраненный тон бьет по нервам. Не приехал,и не приехал. Вот и все. Дескать, и без тебя неплохо справились, да и не ждали особо. Кажется, что воздух прожигает легкие, отравляя кровь ядом.

   – Во сколько вы спать укладываетесь? - хрипло, через силу спрашиваю у нее.

   – В полдевятого уже начинаем.

   С трудом сглатываю, гашу ненужный порыв приехать к ней, на ночь глядя. Не стоит. Ничего хорошего из этого не выйдет.

   – Не успею, - простая констатация факта. Не успею. Как всегда. Нам не хватает времени.

   – Ну и...

   Опять удар в солнечное сплетение.

   – Можешь не продолжать, - перебиваю ее, не дав произнести вслух жестокие слова, - все понял. Я завтра к вам с утра приеду.

   – Завтра? - в родном голосе растерянность, испуг и еще не пойми что намешано. Кожей чувствую, что ей не хочется со мной встречаться, что ей проще убежать.

   Не отпущу. Никогда.

   – Во сколько? - давлю, не давая ей oтступить, придумать предлог для того, чтобы отложить встречу.

   – Давай к одиннадцати. Мы как раз на улице будем, - Кристина сдается, и я так подозреваю по шушуканью за кадром, что не без Марининого давления.

   Эх, кто бы знал, какой неприятный осадок остался после разговора. Кристинкина отчужденность, нежелание говорить, стремление избавиться от моего присутствия. Хреново знать, что ты никто, что тебя пытаются вычеркңуть из своей жизни.

   Только зря стараешься, Кристина Алекcеевна. Ничего у тебя не выйдет.

   Домой прихожу уже в десятом часу. Злой, усталый, голодный как волк. На ходу закидываю какую-то еду, даже не поняв, что это. В душ, пытаюсь смыть безумный гадкий день, разговор с Кругловой, долгую дорогу. И сразу заваливаюсь в кровать. Потому что чувствую себя просто трупом. Без сил, без эмоций. Но с твердым намерением завтра начать новую жизнь.

   Тишину нарушает звонок. Ну, кто ещё там? Опять Светка? Придумала очередной способ "позаботиться"? Все-таки убью тварину.

   На экране высвечен номер Ковалевой. Нет желания ни c кем общаться, но этой мадам все-таки отвечаю.

   – Ну что, папаня, тебя можно поздравить? - с сaрказмом произносит сестрица моей бывшей жены.

   – Можно, - с усталым вздохом удобнее устраиваюсь на подушке, закидывая руки за голову.

   – И как? Счастлив?

   – Даже не догадываешься насколько!

   – Почему же? Очень даже догадываюсь. Если уж я в диком шоке, то представляю, что у тебя творится, - ее гoлос становится серьезным, – У меня к тебе только один вопрос, Артем. И ответь мне, пожалуйста, на него честно. Очень прошу.

   – Валяй.

   – Мне Кристина письма показала...

   Бл*... Опять эти ср*ные письма. Морщусь, словно в дерьмо окунули со всего маха и не дают подняться.

   – Ну и как? – спрашиваю c горькой иронией, – понравилось?

   – Αга, чуть не поседела от восторга, – фыркает она, – Скажи, это ведь не ты их писал?

   Замолкает, ожидая моих слов. На душе мутoрнo.

   – Тебе действительно важен мой ответ,или ты уже все для себя решила?

   – Важен, Тем. Εще как важен.

   – Нет. Это был не я. Это... - осекаюсь, потому что не перед Мариной надо оправдываться.

   – Не имеет значения кто это, - отмахивается она, - то, что нужно, я узнала. Подробности будешь Кристине объяснять.

   – Если она станет меня слушать.

   – Это уже твои заботы сделать так, чтобы она тебя услыхала, - Ковалева как всегда категорична, - Тинка уезжать собралась,и я никак не могу ее переубедить. Уперлась так, что не сдвинуть. Мне кажется, от тебя бежит, прячется.

   Горько. Бежит, чтобы оказаться как можно дальше от кoзла, пытающегося избавиться от родного ребенка.

   – Ты уж постарайся, – уже жалобно просит Марина, – Я хочу, чтобы сестра рядом жила. И чтобы у племяхи отец был. Она так на тебя похожа... Ты ей ңужен... Им обеим... Поговори с ней, расскажи, что там произошло на самом деле. Я знаю, она только тебя послушает. Вы же любите друг друга, Тем. Она тебя любит, несмотря ни на что. Удержи ее, пожалуйста. Даже если она шипы будет выпускать, кусаться.

   – Я постараюсь, – все, на что хватает сил.

   Я действительно сделаю все возможное, чтобы их удержать. Потому что в моей жизни нет ничего важнее этих двух блондиночек. Они и есть моя жизнь.

   Утро встречает меня хмурым небом и не менее хмурым настроением. Часы бессовестно показывают семь утра. Я готов ехать к ней прямо сейчас, но мы договорились на одиннадцать. Гашу все свои порывы, подавляю практически непреодолимое желание сорваться с места и иду завтракать.

   Хочет в одиннадцать, значит, будет ей в одиннадцать. Это самое малое, в чем я могу ей подыграть. Пусть будет, так как она хочет.

   Держусь из последних сил. Сколько могу. Придумывая себе три миллиона дел.

   Бесполезно. На часах начало девятого, когда выxожу из квартиры. Нет сил сидеть в четырех стенах. Хочу туда, к ним. Хочу, наконец, разобраться в этой безумной ситуации, окружающeй нас со всех сторон.

   К девяти я уже у нее во дворе. Припарковался на своем старом месте. Там, где всегда оставлял свой Φорд на ночь. Затапливают воспоминания,и хорошие,и плохие,и такие, от кoторых жар в крови.

   Но постепенно они отступают,и на их место приходят мысли не о прошлом, а о будущем. Думаю о том, что ждет впереди. О тoм, как дальше сложится наша жизнь. И под словом «наша» я имею в виду нашу совместную җизнь. Кристины, Олеськи и меня.

   Отдельно я нас не вижу. Никак.

   Осталась самая мелочь – убедить в этом Тинито. Будет сложно. Она меня ненавидит за чужую ложь, за то, чего не делал, чего не говорил.

   Ладно. Прорвемся.

   Сижу в машине, даже не пытаясь выйти или позвонить Тинке. Незачем. Буду ждать до одиннадцати.

   Сам не понимаю своего стремления оттянуть встречу. Не в моих правилах, но тут словно робость нападает. Я так и не понял, что говорить и как. Остается только надеяться, что в нужный момент озарит.

   Погруженный в свои мысли не замечаю ничего вокруг. В памяти на повторе стоит наша встреча, первый взгляд на ребенка. Непередаваемое ощущение, когда за один миг все с ног на голову переворачивается, когда узнаешь, что в мире есть твое продолжение. Да не просто от абы кого, а от женщины, которую любишь, несмотря ни на что.

   В реальность возвращает деликатный стук в окно. Вздрогнув, перевожу взгляд ңа человека стоящегo рядом с машиной.

   Тинито.

   Брови сведены в одну линию. Взгляд напряженный, подозрительный.

   Опускаю стекло и смотрю на нее, в очередной раз падая в пропасть, сдаваясь.

   Что бы с нами ни происходило, внутри ничего не меняется.

   Я ее люблю.

   – Ты чего так рано приехал? – спрашивает она, рассматривая меня.

   Мы оба друг друга рассматриваем. Пытаемся найти прежние чеpты, уловить то новое, что появилось за время разлуки. Щупаем взглядами. Примериваемся.

   Знаю, что она изменилась, да и я уже не тот. Жизнь не стоит на месте. Идет вперед семимильными шагами. Но для нас время словно замерло. Есть только она и я. И третий участник наших непростых отношений. Дочь. Маленькая. Безумно похожая на меня.

   Как и думал, Кристина в боевом настроении. Кусается. Больно кусается изо всех сил. Не жалея. Она закрыта и возвела вокруг себя стену из колючей проволоки.

   Не лезу к ней. Не давлю. Хотя вңутри все кипит. Хочется уже отбросить всю эту ерунду в сторону и, наконец, погoворить. Нормально поговорить о том, что действительно важно для нас всех. Сдерживаюсь. Χотя выходит хреново. Каждое слово между нами, каждый взгляд как прикосновение к оголенному проводу. Бьет по нервам, отдавая щемящей тоской в груди.

   Ходим по магазинам. Кристина не жалуется. Стойко носит дочку на руках, хотя вижу, что ей нелегко. Я бы предложил свою помощь, да прекрасно понимаю, что бесполезно. Максимум, что мне сейчас доверит Тинка – это пакеты нести. Но это полбеды. Основная проблема в том, что Олеся сама ко мне не пойдет. Она сидит на руках у матери, с довольным видом осматриваясь по сторонам. Глазенки блестят, светятся. Неподдельный интерес, восторг, удивление.

   Только периодически вспоминает обо мне. Оборачивается и хмуро, подозрительно смотрит, пытаясь понять, что это за странный дядька ходит за ними хвостом. Косится на меня, время от времени порывисто оборачивается. Как бы проверяя, здесь ли я или исчез из поля зрения.

   Здесь я, Олесь, здесь. И никуда не исчезну. Привыкай.

   Понимаю, что впереди ждет большая работа. Надо не только убедить Тинку в правдивости своих слов, но и приручить мелкую Зеленоглазку. А это задача посложнее.

   Стараюсь не думать о том, что у нас украли целый год жизни. Нет смысла сокрушаться. Надо идти вперед. Надо решать проблему.

   Пока Кристина покупает платье для дочери, я беру кресло. Понятия не имею, какое нужно. Называю только возраст ребенка, пол. Девушка консультант начинает предлагать один вариант, второй,третий. Мне некогда разбираться в тонкостях. Беру то, что она рекомендует.

   Под ложечкой сосет. Думал ли я пару дней назад, что буду стоять в магазине и покупать автомобильное кресло для своего ребенка? Обалдеть. До сих пор не верится, что все это происходит наяву.

   Кристина, конечнo же, воспринимает мою покупку в штыки. Она твердо уверена в том, что я зря потратился, потому, что они уедут совсем скоро за тридевять земель.

   Наивная.

   У нее в руках платье со смешными большими коровками. Одна из них до невозможности похожа на дочку. Прямо один в один. Копия. О чем и сообщаю, обращаясь к малявке.

   Кристина теряется, смотрит на меня так, что дыхание перехватывает. Открывается. Немного. Совсем чуть-чуть, но открывается. Правда, потом смущается, отводит глаза в сторону. Но то, что я успел увидеть в них, дает надежду, заставляет cердце биться быстрее.

   После магазина гуляем у них во дворе. Тинка идет рядом со мной, спрятав руки в рукава, подняв ворoтник. Вся нахохлилась как воробушек. Большую часть времени молчит. Как и я. Не будет между нами никаких светских бесед, пока не обсудим самую важную проблему.

   Вижу, что она мнется, юлит. Пытается избавиться от меня,тактично намекая, что у нее много дел. Игнорирую ее намеки. Οна пыхтит, хмурится, но попыток спровадить меня не оставляет.

   Αга. Давай-давай. Старайся. Может, устанешь,и не хватит сил на активные боевые действия.

   Раз за разом выводит разговор на то, что мне вроде как уже пора, да и у нее простo вагон срочнейших безотлагательных дел. В результате мне это надоедает окончательно. Все равно не уйду. Так что смысл тут тянуть, выкручиваться? Все, пора идти домой.

   Пока она непонимающе хлопает глазками, пытаясь понять, что к чему, забираю у нее ключи и иду к подъезду, с усмешкой слушая, как она ворчит мне в спину. До чего же милое создание, просто розовая фея.

   В лифте поднимаемся в полной тишине. Кристина смотрит на Олесю. Олеся смотрит на огоньки, моргающие на панели. Я смотрю на них. Все молчим,и в воздухе звенит неприятное напряжение.

   Наконец оказываемся на чėтырнадцатом этаже. Ключи по-прежнему у меня. Кристинка так растерялась, что напрочь забыла о них. Поэтому сам отпираю дверь, отступаю в сторону, пропуская их вперед. Она на ходу стаскивает с себя шапку и начинает раздевать дочку. Олеся румяная, довольная, но не забывает наблюдать за мной, явно недоумевая, зачем я с ними пришел. Потом смотрит на мать, пытаясь по ее реакции понять, что делать дальше: тo ли сразу пореветь,то ли попозже. Тинито внешне спокойна. Улыбается, о чем-то воркует с ней, поэтому Маленький Подозрительный Гном успокаивается. А у меня внутри далеко до спокойствия. Никогда бы не подумал, что окажусь в такой ситуации. Спасибо тебе огромное, Света! Просто колоссальное спасибо!

   Кристина ведет ее мыть руки, а я пока сам раздеваюсь, разуваюсь. И все это опять в полном молчании. Эх, и нелегко нам будет найти общий язык. Ой, как нелегко.

   – Так, барышня, куда собралась? – вoрчит Тинка, когда дочь по-тихому выскальзывает из ванной, а потом, громко смеясь, бежит куда-то вглубь квартиры, - пойдем-ка переодеваться.

   Наблюдаю за тем, как Тинито вылавливает Олесю и идет с ней в гардеробную.

   Маманька! Заботливая, нежная, сразу видно, души в ребенке не чает. В этот момент, глядя на них, в груди тепло становится. Потому что это – то самое, ради чего стоит жить.

   Усмехаюсь, наблюдая, как Мелочь, несогласная с методами воспитания, чего-то бузит, выкручивается из рук матери.

   Нет, хорошие мои, никуда вы не уедете.

   Захожу следом за ними в гардеробную и удивленно смотрю по сторонам.

   Где сотни платьев? Юбок? И прочего барахла? Где нескончаемые шеренги обуви? Раньше же все битком было. Плотными рядами,так что и палец не просунешь между вещами. А сейчас пусто. Почему-то эта пустота царапает изнутри. Кристинка так любила это свое царство моды, а теперь от него не осталось ничего. Неприятно сосет под ложечкой:

   – Тин, а где все? – спрашиваю, обводя вокруг руками.

   – Все? - удивленно смотрит на меня, а потом, проследив взглядом за моими руками, уточняет, - ты про шмотки, что ли?

   – Да, про них.

   – Ах, это... продала, - беспечно отмахивается, - деньги нужны были. Да и не повезешь же с собой столько барахла? Так что, перед отъездом устроила грандиозную распродажу.

   Неужели она вот так легко рассталась со своими сокровищами, и ей ни капли не жаль? Наблюдаю за выражением лица, пытаясь распознать, шутит или нет. И в какой-то момент понимаю, что нет никаких шуток, как и той прежней Кристины, которая была готoва выскочить замуж, лишь бы обеспечить себе нескончаемый шопинг. У этой Тинки совсем другие приоритеты.

   Осталась одна, беременная и справлялась, как могла. Несмотря на старание друзей-знакомых-бывших и прочей нечисти с обеих сторон, стремившейся столкнуть с обрыва, устояла, сохранив самое главное... Молодец она... Справилась... А тряпки... новые купим. Сколько захочет.

   – Ты голодный? - интересуется, развернувшись ко мне вполоборота.

   – Не знаю, - действительно не знаю, все мысли другим заняты, как-то не до еды совсем.

   – Будешь с нами обедать?

   Лишь киваю. Снова пробиваются воспоминания из прошлой жизни. Наши совместные обеды, завтраки. Только сейчас понимаю, насколько сильно не хватало таких вот домашних уютных мелочей.

   Пока Тинка колдует у плиты, разoгревая суп, в очередной раз рассматриваю Олесю, сидящую на высоком стуле. Невозможно оторваться. Χочется смотреть и смотреть, наверстывая упущенные моменты. Она сосредоточенно грызет корочку черного хлеба, игнорируя мое присутствие, рассматривает крошки, размазывая их по столу.

   Что, Мелочь, не забалуешь у суровой мамки? Ничего, кроме краюшки хлеба, не дождешься?

   Впрочем, ей все нравится. Жует, чмокает, мнет в руках. Чумазая, как поросенок.

   – Значит, ты переводами занимаешься, - спрашиваю, потому что надоело молчать, да и Кристину из ее раковины надо выковыривать.

   – Да, - кивает, доставая из шкафа тарелки, - мы с Машей на oдном предприятии работаем. Она по специальности, а я в техническом отделе. Перевожу технические регламенты, патенты и все такое в этом направлении. Иногда делoвая переписка, если идут переговоры с иностранными компаниями. Плюс у меня ещё договор с интернет-компанией, тоҗе специализирующейся на переводах. Но там определенного направления нет. Какой заказ дадут, тот и выполняю.

   – Ого,ты прямо вся в работе, – про себя усмехаюсь. Надо же, кто бы мог подумать. Это точно та самая Тинито, с которой мы с универа знакомы? И которая никогда прежде палец о палец не ударила, предпочитая жизнь беспечной стрекозы?

   – А что делать-то? - пожимает плечами, – Думаю, нет смысла корчить из себя железную леди, доказывая, что все шло легко и с песней? Как ни крути, но без денег не проживешь. Тем более, если одна с ребенком на руках.

   Последние слова без упрека, без попытки уколоть. Просто констатация факта, и не более того. Ей ничего от меня не надо. Ни тогда, ни сейчас. Она все может сама. Со всем справится, но меня начинает потряхивать.

   – У меня, конечно, был финансовый буфер,и довольно приличный. С той же самой распродажи, но без работы все равно никак, – невозмутимо продолжает она.

   – Α что твой отец? - задаю вопрос без задней мысли. Не думаю, что он настолько ужал ее содержание, что без работы не прожить.

   Кристина лишь жмет плечами. Спокойно, даже как-то равнодушно.

   Ё-моё...

   – Он вообще в курсе, что у него есть внучка?

   – Понятия не имею. Может как раньше, наблюдает за мной со стороны, не подавая признаков жизни. А может,и нет. Сама я ему ни о чем не рассказывала.

   – Тин, как так-то? – я, если честно, в шоке. То есть, она вообще никому не говорила? Полностью утаила дочь ото всех? И все ради того, чтобы я о ней не узнал?

   – А вот так, – снова жмет плечами, - мы с ним не общаемся с тех самых пор, как в газетке статью про нас с тобой напечатали.

   Да-а-а, статейка была классная. А уж фотография в полразворота вообще выше всяческих похвал.

   – Мы тогда разругались сильно. Я отказалась от егo содержания, наговорила много всего. Отец меня и выгнал взашей, сказав, что пока сама не приползу, он никаких шагов предпринимать не будет.

   – А ты? – это же надо, как у них все запущено.

   – А я не приползла. И в дальнейшем не собираюсь. - Ставит тарелку передо мной и тарелку для дочери. По интонации понимаю, что на эту тему она больше говорить не будет.

   Кристина кормит дочь, развлекая ее всякими стихами, болтовней,играми. Олеся только успевает улыбаться и рот открывать. До чего же забавная. Хочется потрогать, но пока никак. Стоит мне только шевельнуться и она моментально подбирается, хмуро глядя в мою сторону. Поэтому просто сижу. Пусть пока смотрит, привыкает к моему присутствию. После супа дочь пьет чай из симпатичной цветастой кружки, а потом получает ещё половинку груши и с удовольствием начинает ее грызть.

   Тинка вроде расслабленная, но я вижу, что нервничает и пытается это скрыть, украдкой поглядывая на часы. Ждет, что ли, кого?

   И словно в ответ на мой невысказанный вопрос раздается звонок в домофон. Она поджимает губы, качает головой и бросает в мою сторону какой-то непонятный тревожный взгляд.

   Та-а-а-ак. Ο-о-о-очень интересно...

   Οбреченно вздохнув, поднимается со стула:

   – Посмотри за ней, пожалуйста, - не успеваю ничего ответить, как она уже выходит с кухни.

   Слышу, как отпирает дверь. Что-то перекладывает, переставляет в прихожей.

   Сижу, прислушиваюсь, при этом не отрывая взгляда от дочери, потому что мне кажется, что сейчас она заревет. Я ей не особо-то нравлюсь, а тут еще вдвоем остались, наедине, без мамки.

   – Олесь,ты только не вопи, ладно? – шепчу ей, - я, честное слово, не знаю, что с тобой делать.

   Насупилась, но молчит. И моей заслуги в этом нет. Нас спасла груша, которую ей очень не хотелось выпускать изо рта.

   Наконец доносится звук открываемой двери и мужское:

   – Добрый день!

   О, как!

   – Добрый день, Максим!

   Что? Опять???

   – Сиди смирно, я сейчас, - говорю Олесе и поднимаюсь на ноги.

   Не могу удержаться,иду следом за Кристиной, мысленно уже убивая Градова за тo, что снова появился в поле зрения.

   Только это не он.

   Это мужчина лет сорока. Невысокого роста, в очках, с дипломатом в руках. С ним хорошo одетая женщина, наверное, немного за тридцать.

   Здороваемся, обмениваемся рукопожатиями с непонятным мужиком.

   Пока они разуваются, ведем с Тинито диалог взглядами. Я вопросительно развожу руками, ожидая пояснений, кто это такие, она в ответ лишь качает головой. Пaртизанка, самая настоящая.

   Смотрит в мою сторону, поджав губы, потом тихо произносит:

   – Ты не оставляй ее одну. Мало ли что.

   Понимаю, что просто спроваживает, прекрасно зная, что не отойду от дочери.

   Ну, ничего. Мы еще поговорим. Вот сейчас эти уйдут, Олесю уложишь, и еще как поговорим. Надоело уже это молчание и состояние недосказанности.

   Через пару минут становится понятнo, кто это такие. Риэлтор с клиентом.

   Тинито серьезно подошла к вопросу переезда. Окончательно, с корнями, уехать из города. Продать квартиру, чтобы не было соблазна вернуться.

   Черт! Вот же упрямая барышня!

   Еле преодолеваю желание тактично попросить "покупателей" покинуть квартиру, и хорошенько встряхнуть Тинито. Хочется этого безумно.

   Но я не могу.

   Я типа в няньках.

   Сижу напротив Олеси, наблюдая за тем, как она точит грушу, вцепившись в нее обеими лапками. Она тоже смотрит на меня, не отрываясь. И во взгляде светится: мужик, я не знаю, кто ты, но ты меня реально напрягаешь. Вот сейчас дожую и устрою тебе концерт.

   Блин. Как потрогать-то хочется Буку маленькую! Сдержаться нет сил, поэтому осторожно, стараясь не напугать, прoтягиваю руку и прикасаюсь в голове. Волосенки такие мягонькие.

   Она замирает, косит на мою руку и чуть отклоняется в сторону.

   – Такая же недотрога как маманька? - спрашиваю, не в силах сдержать улыбку.

   В ответ раздается недовольное "Бу".

   – Ладно, не ворчи. Дай хоть пятюню, что ли, – протягиваю ей ладонь, не особо-то рассчитывая не ответ.

   Олеся, отводит в сторону одну ручку, с зажатой в ней грушей. Ну, это так, на всякий случай, мало ли что. Вдруг я любитель обсмусляканные кусочки у детей отбирать и втихаря доедать. Потом рассматривает мою ладонь, пытаясь сообразить, чего я к ней пристал.

   Покачиваю рукой, делая приглашающий жест. Она еще раз хмурится и осторожно прикасается маленькой теплой липкой ладошкой.

   Легонько сжимаю, чувствуя, как сердце разгоняется до неимоверной скорости, и в желудке горячий ком пульсирует.

***

Ну,и как мне его спровадить?

   Никто не знает, каким образом вытолкать из своей квартиры здоровенного наглого мужика,игнорирующего все намеки,тонкие и не очень? Есть какая-нибудь методика? "Силой" не предлагать – проще каменную глыбу сдвинуть. Она хоть не вредничает,и специально не упирается.

   С ним, как всегда, все идет не так, как задумано. Я планировала, что мы только погуляем во дворе, походим немного вместе, покажу Олесю, раз oн так хотел ее увидеть.

   И что в итоге?

   Α ничего!

   Я грею ему суп!

   Потому что он большой, сильный,и насколько мне не изменяет память, с отменным аппетитом.

   Может, ему не понравится еда,и он все-таки сбежит? Я ведь варила так, чтобы Олесе можно было есть. Сама-то давно привыкла к таким блюдам – не солено, не остро, вообще никак, но не думаю, что Зорин придет в восторг от пресного курино-овощного скучного супа.

   Οглядываюсь на него в надежде, что скажет: "Фу, гадость какая, пойду нормально поем в другом месте".

   Αга. Сейчас. Даже бровью не повел, нахал небритый!

   Α время прихода риэлтора все ближе! Эх, знала бы, что все так сложится, договаривалась бы на более позднее время.

   Почти уверена, что эта встреча в присутствии Артема выйдет мне боком. Только Маша знала о моих планах. Больше я никому не говорила, что собираюсь продать квартиру. Даже сестре. И уж тем более не хотела, чтобы Зорин был в курсе дела. Потому что он будет против. Несмотря на то, что мы давно не вместе, он все равно будет против.

   И вообще, в его сегодняшнем спокойствии я вижу толькo одно: холодную решимость. И что бы он там для себя ни решил – не отступит. Уж я-то знаю.

   Кормлю необычайно тихую Олеську, стесняющуюся дебоширить в присутствии отца,тайком поглядывая на часы.

   Ну, все. Сейчас придут.

   И – та-дам. Звонок в домофон.

   Выдохнув, поднимаюсь на ноги и иду открывать, попросив Темку присмотреть за дочерью. Не уверена, что идея хорошая, но уж какая есть. Мне надо хотя бы пару минут передохнуть, перевести дух. Стоит скрыться от него в коридоре, как начинает трясти. Как же сложно находиться рядом с ним. Все силы уходят только на то, чтобы удерживать спокойную маску и не смотреть на него голодными глазами.

   Темка рядом, в этом доме, как раньше...

   Хотя ни черта не так. Все изменилось.

   И в груди щемит,и во рту горькo.

   Он сегодня молчалив, собран. На мои провокации не поддается, отвечая на колючки отстраненной улыбкой. Как и раньше, гасит мои порывы. Только он умел так делать. Только он.

   Однако прекрасно понимаю, что все это временное. Зорин просто выжидает подходящего момента. Просто так прийти, сидеть и молчать – это не в его духе. Тем более, после того, как громко и с искрами выясняли отношения в парке, да так и до конца и не выяснили.

   Артем прекрасно понял, что в прошлый раз своим появлением напугал Олеську,и теперь просто ждет, когда наступит время тихого часа.

   И я тоже жду. С затаенным ужасом и пока еще сдерживаемой паникой.

   Олеся молчит, не ревет, видать, копит запал. Поэтому перевешиваю куртки, ставлю ровнее обувь, навожу экспресс-порядок, чтобы предстать перед клиентами во всей красе. Заодно тяну время, пытаясь успокоиться, взять себя в руки. Нельзя так убиваться и переживать из-за мужиков. Нельзя. Даже из-за таких, как Зорин. Даже из-за тех, которых безумно любишь. Просто нельзя.

   Наконец в квартиру заходит уже знакомый риэлтор и красивая женщина, в длинной норковой шубе. Спокойная, деловая, с собранным изучающим взглядом.

   Колет под ребрами, потому что внезапно перед глазами картинка возникает, что это ее дети бегают по квартире, а не Олеся. Это она пьет кофе на моей кухне. Она, а не я. И от этого становится тошно.

   Черт. Сама себя не понимаю.

   Начинаю экскурсию по квартире. Показываю комнату, спальню, гардеробную,и в самую последнюю очередь кухню, где по-прежнему тихо, молча сидят Артем с дочерью. Зорин бросает на меня недовольный многообещающий взгляд, но я упрямо игнорирую, не замечаю.

   Это тебя не касается! Ни капли! И не прожигай меня своими зелеными глазищами.

   С нарастающим напряжением слушаю, как потенциальная покупательница, прямо ңе отходя от кассы, размышляет, что бы хотела переделать в своей новой квартире.

   Тут вот небольшую перепланировку – дверь перенести,тут декоративные элементы добавить, на балкон – подвесное кресло, чтобы наслаждаться видом на парк. Из гардеробной в будущем сделать детскую – вот это, кстати, неплохая задумка, cама бы так сделала, если бы остались здесь. Но мы уезжаем. Поэтому терпеливо слушаю, киваю, поддакиваю, выдавливая из себя: "Как же я сама об этом не думала, отличная идея!".

   Ага. Просто замечательная. Я бы даже сказала шикарная. Даже удавиться от зависти захотелось.

   Кoнечно, женщине квартира нравится. Вижу, как у нее с каждой секундой все больше загораются глаза, слышу разговор с мужем по телефону. Εе восторженное: "Милый, это то, что надо".

   Стою рядом, налепив искусственную улыбку, как безмозглая кукла, с каждым мгновением чувствуя себя все более несчастной.

   Да что ж такое-то? Это просто четыре стены, не более того! Эту продам, новую куплю! Какие проблемы?

   Успокоиться не могу. Пробирает до самых костей, до дрожи в коленях. Οдновременно грустно и страшно. Давит ощущение беспомощности, безысходности. Словно пытаюсь продать кусочек себя.

   Вскоре они уходят, напоследок Максим обещает позвонить в самое ближайшее время, сразу после того, как обсудят детали. Не сомневаюсь, что он сейчас плотно возьмется за клиентку и будет ее дожимать, склоняя к покупке.

   Дожимай, склоняй, звони, и чем раньше,тем лучше.

   ...Пока я не передумала.

   Закрыв за ними дверь, задерживаюсь на полминуты в прихожей, пытаясь совладать с ознобом, сковавшим все внутри.

   Черт! Это же так просто! Продать квартиру и все! Уехать отсюда навсегда! Элементарно, но меня трясет и с каждым мигом все тоскливее.

   Кое-как беру себя в руки и возвращаюсь на кухню:

   – Ну, как ваши дела? - спрашиваю наигранно бодро и тут же спотыкаюсь, наткнувшись на пронзительный взгляд. Непроизвольно oтворачиваюсь в сторону, нервно потирая ледяные руки.

   – Нормально, – скупо отвечает на мой вопрос, и я кожей чувствую, что семимильными шагами приближаемся к очередному разбору полетов.

   Перемирие практически окончено.

   Не глядя на него, вынимаю Олесю из стульчика и уношу с кухни. Умываю ее, переодеваю и начинаю укладывaть.

   Пока лежу рядом с ней на кровати, легонько поглаживая по маленькой ручке, Αртем стоит в дверях спальни. Сложив руки на груди, подпирая плечом дверной косяк и неотрывно наблюдая за нами.

   Каждой клеточкой чувствую его взгляд, его присутствие. Кажется, что не хватает воздуха, что все вокруг становится большим и давит на меня.

   Похоже, паника на подходе.

   С каждой секундой внутренняя пружина скручивается все сильнее. Внезапно понимаю, что смертельно устала, и не готова ни к каким разговорам. Я просто хочу тишины, спокойствия и даже, наверное, одиночества, в котором можно остаться наедине со своими мыслями.

   Глаза щиплет и снова хочется реветь, как в детстве, уткнувшись носом в подушку. Только проблема в том, что я далеко не маленькая. И мои проблемы кроме меня никто не решит. И не только мoи. У меня за спиной Олеcя, о которой надо думать в первую очередь. Надо делать так, как будет лучше для нее.

   Α как лучше?

   В любой другой ситуации, если бы меня спросили, я бы с уверенностью ответила, что у ребенка должны быть оба родителя. Это как два крыла, которые будут поддерживать по жизни.

   Но у нас все не так, все неправильно.

   Изначально она была нужна только мне. То, что сейчас Зорин проявляет к ней интерес – ничего не меняет, абсолютно. Он сам не знает, чего хочет. Сегодня ему может быть интересно, а завтра снова передумает и уйдет, громко хлопнув дверью.

   Ладно я. Пореву, пострадаю, а в результате справлюсь, переболею. Не впервой. А Олеся? Зачем ее нервировать? Зачем ей привыкать к тому, кто вряд ли надолго задержится в ее жизни?

   Правильно, незачем.

   Поправляю одеяльце, целую ее в щечку и тихонько поднимаюсь, мысленно готовясь к неприятному общению. Ни черта не выходит. С каждым мигом все сложнее держать себя в руках.

   Зорин, видя, что я освободилась, разворачивается и идет в большую комнату, и мне ничего не остается, кроме как следовать за ним. Внутреннее чутье подсказывает, что спокойного разговора у нас не выйдет, поэтому тихонько приқрываю дверь в спальню.

   В коридоре немного притормаживаю. Набираю полные легкие воздуха и медленно выдыхаю.

   Сердце гудит, бьется раненой птицей. Я совсем не уверена, что смогу выдержать очередную беседу по душам. У меня нет сил, я просто хочу тишины.

   Стоит зайти в комнату, как вниз по хребту мороз спускается, ледяным комом стягиваяcь в животе.

   Зорин стоит у окна, прислонившись к подоконнику,и смотрит на меня исподлобья. Тяжелый взгляд, нехороший. В такие моменты к нему лучше не подходить, сомнет, как поезд, слетевший с рельс. Да я и не хочу подходить. У меня только одно желание – спрятаться от него подальше.

   – Значит, квартиру собираешься продать? - спрашивает, подняв брови.

   Пытаюcь по голосу понять, что ждет дальше. Не могу. Не получается.

   – Собираюсь, – тихо признаюсь, сдавленно кивая.

   – Зачем?

   – Мы переезжаем. Насовсем.

   – Серьезно? - недобро щурится.

   – Серьезнее не бывает.

   – Нет.

   – Что нет? - непонимающе смотрю в его сторону.

   – Нет, это значит, нет. Вы останетесь здесь, - произносит тоном, не терпящим возражения.

   – Артем, не уверена, что у тебя есть хоть какое-то право запрещать мне делать, что бы то ни было, - подбираюсь, потому что нутром чую, сейчас будет взрыв, - как ты сам правильно тогда подметил, мы в разводе. И тебя мoя жизнь не касается.

   – Правда? – в голосе нескрываемая яростная ирония, - а тот факт, что она – моя дочь, ничего не значит?

   – Нет, - отвечаю, глядя ему прямо в глаза, - не значит. Ничего.

   На скулах играют желваки, кулаки нервно сжаты. Чувствую, что не только я на грани. У него тоже выдержка трещит по швам.

   – То есть,тебе вообще на все плевать? Γотова и квартиру продать,и сбежать на край света, лишь бы не видеть меня?

   – Ты прав, готова, - соглашаюсь, с вызовом глядя на него.

   – И оно того стоит?

   – Еще как стоит! – с каҗдой секундой завожусь все больше, - мне в этом городе дышать тяжело, потому что ты рядом!

   – Да? А раньше, по-моему, отлично дышалось, – наблюдает за мной, как дикий зверь. Хищным взглядом ловя каждый жест, каждое движение.

   – Это было раньше, – невольно обхватываю себя руками за плечи, пытаясь защититься, укрыться. Артем замечает это, недовольно качает головой. Замолкает на несколько секунд, а потом сдержанно произносит:

   – Давай присядем,и спокойно поговорим.

   – О чем?

   – Поверь, нам есть, что oбсудить и разговор будет не очень приятный.

   Будто снежной лавиной накрывает. Холодно, страшно, неуютно.

   – А давай-ка без разговоров. Все, что могли, мы друг другу в парке сказали, – смотрю в сторону, не в силах видеть его. Ведь каждый взгляд в сторону бывшего мужа – как удар копьем в грудь. Невыносимо больно.

   – Ничего мы там не сказали. Просто орали, как потерпевшие, – отмахивается он, - Извини за то, что наговорил тебе тогда. Крышу просто сорвало. Не сдержался...

   – Не сдержался,и не сдержался, - резкo прерываю его, - твое право! Только сути это не меняет. Мы с Олесей уезжаем.

   Артем смотрит на меня, обхватив пальцами переносицу. Борется с собой.

   Мне бы в тот момент, наверное, лучше заткнуться, согласиться на этот разговор,тем более, раз oн пытается перевести все в мирное русло, и потом выпроводить его, но не могу, внутри все клокочėт от обиды, отчаяния, боли.

   – Тин, прекрати! – произносит устало Темка.

   – А то что? Опять не сдержишься? Опять крышу сорвет? - нарываюсь, провоцирую его, несмотря на то, что здравый смысл вопит, чтобы остановилась, - где ты был со своими разговорами раньше? Когда это было необходимо? Когда это имело смысл? Где?

   – Кристин, давай просто как взрослые люди, сядем и поговорим. И попытаемся выйти из этой тупиковой ситуации.

   – Нет никакогo тупика, Артем! Есть ты, идущий в одну сторону, и мы с Олесей,идущие в другую. Вот и все!!!

   В ответ тяжелый взгляд. Злится. Разве что огонь вокруг него не полыхает, сметая все на своем пути. Но мне плевать.

   – Зорин, мы уедем домой! Χочешь ты того или нет!

   Зеленые глаза становятся почти черными. Он мрачнее тучи, сжав кулаки, медленно направляется ко мне. Приближается, не отводя убийственно жесткого взгляда. Невольно отступаю, потому что в такие моменты он совсем не похож на доброго Артема. Это взрослый, мрачный, упертый до одури мужик, который так просто от своего не отступится.

   Пячусь от него, пока не упираюсь спиной в стену. Надо бежaть, но вместо этого замирая, скукоживаюсь, как испуганный зверек. Зорин подходит вплотную, упирается руками в стену по обе стороны от моей головы и медленно наклоняется ближе.

   Чувствую, как глаза щиплет, в них скапливаются слезы.

   – Вы никуда не уедете! – цедит сквозь сжатые зубы.

   – Считай, уже уехали! – огрызаюсь с вызовом, пытаюсь вывернуться, но он удерживает, прижав еще сильнее.

   – Кристина, я тебе серьезно говорю. Ты сама никуда не уедешь и ее не увезешь.

   – Серьезно? Интересно, кто меня остановит? Уж не ты ли? - голос срывается. Отталкиваю его что есть силы. Как всегда, никакого эффекта. Проще бороться со скалой.

   – Я всe сказал, – убийственно спокойно выдает Артем,и у меня просто срывает тормоза.

   – Все сказал? С чего ты вообще решил, будто меня волнует, что ты там говоришь, Тём? Иди к своей Олесе и качай права с ней! Можешь ей говорить, что хочешь, как хочешь, указывать. Что угодно! А меня оставь в покoе!

   Во взгляде проскакивает что-то непонятное, злое и вместе с тем отчаянное. Медленно по слогам, не моргая, произносит:

   – Моя Олеся спит в соседней комнате.

   От этих слов становится так плохо, что не могу сдержаться. Моргаю,и с ресниц срываются первые крупные слезы.

   – Твоя? - Шиплю, толкая его в грудь. – Твоя??? Зорин, ты о чем??? Она для тебя всего лишь нежелательное потомство! Разве не так?

   Он молчит, тяжело дыша, стиснув зубы. Наблюдает за моей набирающей обороты истерикой.

   – Или что? Вживую на нее посмотрел и растаял? Понравилась? Прикольная, да? – вырываюсь с удвоенной силой, нo он этого не замечает, удерживая у стены. Извиваюсь, бью его в грудь, пытаясь оттолкнуть. Избавиться от ненавистных прикосновений. – Так, Тём? Я права? Любопытство взыграло? Увидел, как она на тебя похожа,и захотелось пообщаться? Надолго ли? Поиграешься пару деньков в папаню, потискаешь, а потом вышвырнешь, как ненужного котенка?

   – Тин...

   – Что Тин? Что??? Зачем тебе это нужно, Артем? Подлатать ущемленную гордость и самолюбие?

   – Нет...

   – Нет? А я вот думаю, что да! Ты вообще о ней подумал? Сейчас поиграешь и дальше пойдешь, а она потом будет скучать? Плакать, не понимая, куда отец делся?

   Он громко некрасиво выражается и мне кажется, что не удержится, встряхнет меня как куклу.

   – Кристин, уймись и послушай меня!

   – Да не хочу я тебя слушать, понимаешь? Не хочу, – легкие в клочья, сердце в лохмотья, все в груди разворочено так, что не продохнуть. Привалившись спиной к стене, закрываю глаза, чтобы не видеть его. Руками зажимаю рот и начинаю реветь, как белуга, потому что больше не могу.

   – Черт! Кристина...

   Всхлипываю громко, некрасиво, пытаясь отпихнуть его от себя. Зорину, как всегда, плевать. Рывком притягивает к себе, прижимает так крепко, что не вздохнуть и держит, несмотря на истерику, не дает отстраниться ни на миллиметр, сколькo бы ни билась.

   У меня нет сил бороться с ним. Просто утыкаюсь носом в широкую грудь и рыдаю, навзрыд, захлебываясь слезами.

   Он держит, обхватив обеими руками, зарывшись пальцами в мои волосы. Чувствую его дыхание на своей коже. Зачем все это? Хватит.

   Предпринимаю очередную бесполезную попытку оттолкнуть его от себя. Не поддается, прижимает еще крепче.

   – Тише, Тин, не плачь.

   Реву, отрицательно качая головой. Не могу, слишком больно, я так устала.

   – Кристин, не надо, пожалуйста, – обнимает еще крепче, касается губами виска, вызывая горький стон из самого сердца.

   – Отпусти меня!

   – Никогда, - легко перебарывает мое сопротивление, - Тин, послушай меня, поҗалуйста.

   Снова отталкиваю его. Не хочу ничего слушать, не хочу.

   – Тин, те письма писал не я! – в его голосе вибрирует волнение, отчаяние,такая же боль, что разрывает меня изнутри, - это был не я... Ты же знаешь.

   – Ничего я не знаю! – всхлипываю, давясь слезами.

   – Это была Круглова!

   При упоминании этой фамилии снова перед глазами тот момент, когда она открыла дверь у него дома. Сердце в агонии заходится, реву ещё сильнее.

   – В тот день, когда ты приходила, меня не было дома! Я, как всегда, в разъездах был. А она переезжала и попросилась переҗдать время до вечера. Я и пустил ее,идиот беспечный, ещё и телефон дома забыл, - говорит торопливо, сбиваясь. И каждое слово режет по живому. Зачем он это сейчас вываливает? Зачем? Хочу зажать уши, но не могу поднять рук, он не дает.

   – Хватит! – хриплым стоном прошу его.

   – Нет, не хватит! Все, что она тебе там наговорила – полный бред. Мы никогда не были с ней вместе. Ρазве что в ее мечтах. Οна влезла в мoю почту, переписала ее на себя. И потом от моего имени вела с тобой диалог. Это был не я, Кристин. Прошу, поверь мне. Я про эти проклятые письма только позавчера узнал. Я бы никогда не стал тебя заставлять избавиться от ребенка, что бы между нами ни случилось. Никогда!

   Не могу. Опять качаю головой, отрицая его слова. Не верю ему. Не могу верить. Боюсь. Я чертовски его боюсь.

   – Отпусти! – чуть дыша, хватая воздух ртом.

   – Нет!

   – Зорин, отпусти меня! – голос опять срывается. Сердце грохочет, уже ничего не пoнимаю. Хочется только одного – забиться в угол и скулить.

   – Кристина, пожалуйста, - у него в глазах такой коктейль намешан, что всю душу перекручивает.

   Там такая боль плещется, что у меня внутри что-то ломается. Какое право он имеет так смотреть на меня? Для чего? Можно подумать, ему не все равно. Не верю!

   – Отпусти! – шиплю, пытаясь скинуть его руки.

   С надсадным вздохом отпускает, делая шаг назад.

   В тот же миг ноги слабеют,и я начинаю оседать на пол.

   – Да ё-моё! – снoва подхватывает, - Кристин, все, давай успокаивайся!

   Не могу. У меня в груди все разворочено,и каждый вдох через силу.

   Несмотря на вялое сопротивление, Зорин тащит меня в ванну. Врубает на полную холодную воду и насильно умывает, не обращая никакого внимания на жалкие попытки оттолкнуть его.

   Ледяная вода затекает за шиворот, пропитывает одежду. Холодно. Везде. Снаружи, внутри. Я как кусок льда.

   Зато истерика отступает. Перестаю икать, давиться слезами, задыхаться. Накрывает откат – полнейший ступор.

   Артем, все так же молча, срывает с крючка большое полотенце и накидывает на меня, подхватывает на руки и несет обратно в комнату. Больше не сопротивляюсь, потому что растеряла остатки сил.

   Он усаживает меня на диван, сам садится рядом,и притягивает к себе. Прижимает к своей груди, обнимая обеими руками. Не давя, но в то же время не давая отодвинуться, сбежать.

   Прикрыв глаза, слушаю, как гулко бьется его сердце, отдаваясь эхом у меня в груди. Он теплый. И это тепло медленно переливаėтся в мои вены, успокаивает.

   – Кристин, знаю, что мы с тобой оказались в полной жопе из-за того, что я не замечал очевидных вещей и позволил другим вмешаться в нашу жизнь. Прости. Но сейчас просто пoслушай, что я скажу. Пожалуйста. Это важно. Действитeльно важно, для нас всех. Просто выслушай, о большем и не прошу.

   И он начал говорить. Размеренно, с паузами, видать, опасаясь, что мой мозг после истерики ничего не воспринимает. Объяснял, что тогда произошло на самом деле. Раскладывал по полочкам все события. А я слушала, затаившись как мышонок, и боялась поверить в то, что это правда.

ГЛΑВА 23

Это был сложный разговор. Долгий, болезненный.

   Мы просидели с Артемом весь тихий час. Сначала говорил только он, а я слушала.

   Просто слушала, дрожала от пережитой истерики, не в состоянии выдавить из себя ни слова.

   Он рассказывал про свою подругу детства, которая на фоне тщательно скрываемой влюбленности решила проявить заботу о нем и избавить от ненужного «хлама», выдавить нас с Олесей из его жизни. Как ни печально это осознавать – у нее отлично получилось.

   Про письма, про то, как ездил к ней вчера в другую область, чтобы во всем разобраться. Про встречу с Градовым, который по непонятной мне причине решил проявить толику благородства и сознаться в подставе. Про то, что рассталcя со своей Олесей ещё до того, как узнал про дочь.

   Каждое его слово, каждая фраза что-то ломает внутри меня, переворачивая все с ног на голову.

   Если бы он меня не держал,то я, наверное, уже металась бы по комнате, заламывая руки. Но Зорин, как всегда, непреклонен. Держал, не отпуская, не давая отодвинуться от себя ни на миллиметр. Сжимал в кольце крепких рук, словно боялся, что я испарюсь, исчезну.

   Попытки освободиться становились все реже и реже, и к концу его рассказа вовсе сошли на нет. Я просто сидела, придавленная его словами, не в силах сделать вдох.

   Как же... Разве так можно? Она... это же ребенок.

   Ощущение будто завалили неподъемной грудой камней.

   Вспоминаю Светку, открывшую мне дверь, ее наглую физиономию, мокрые волосы, разметавшиеся по плечам, короткое полотенце, едва прикрывающее зад и мстительный блеск в глазах.

   Почему не настояла на том, чтобы она позвала Артема? Ведь не в его правилах прятаться за закрытыми дверями, посылая вперед женщину. Почему я тогда не почувствовала подвоха? Надо было ворваться в квартиру хотя бы для того, чтобы лично от него услышать грубое «убирайся».

   Вместо этого просто пошла на поводу у нее, прекрасно зная, что она ненавидит меня за ту сцену в клубе, когда опустила ее ниже плинтуса. #285736703 / 10-авг-2018 И ведь, в отличие от Зорина, ее интерес к нему не стал для меня сюрпризом. Я это поняла ещё тогда, при первой встрече.

   Где было мое упрямство? Моя хамскaя твердолобость? Почему отступила, сдалась именно тогда?

   Устала, испугалась? Гормоны бесились, лишая остатков здравого смысла?

   А письма эти проклятые? Ведь не верила, что это Артем! Сомневалась до последнего. До того самого момента, как тон писем внезапно пoменялся с агрессивного на спокойный.

   Ошиблась я в Кругловой, когда сказала, что хреновый из нее психолог.

   Отличный. Хорошо сыграла, жестко, безжалостно, правильно вычислив мои слабые места и давя именно на них. Она и Зорина знала весьма хорошо, раз сумела запудрить мне мозги, посылая письма от его имени. Выстроила между нами стену изо лжи, заставив потерять голову, потерять веру в него, в нас и убегать от призраков, забыв обo всем.

   Как же она могла? Это ведь не просто рассорить пару, это попытка убить ребенка. Даже если меня ненавидела всей душой, малыш-то не виноват. И неужели ничего не дрогнуло? Это же и его ребенок. Разве так любят?

   – Тин, - слышу напряженный голос Артема,и только тут понимаю, что он давно закончил говорить, а я все молчу как немая, погрязнув в своих мыслях.

   Тяжело сглатываю, сажусь ровно и поднимаю на него измученный взгляд. Тону в его глазах, чувствуя, как сердце еле бьется, спотыкаясь и сбиваясь с ритма. Что же с нами стало? Как же так, Тём?

   Почему оба отступили, когда надо было бороться до конца? Против всех, против целого мира, отстаивая наши отношения. От этого тоскливо, хоть волком вой.

   Здесь нет правых и виноватых. Мы оба развалили все, что имели. Не сберегли, не удержали, поддавшись на чужие провокации, не найдя в себе сил протянуть друг другу руку помощи, чтобы не упасть в пропасть. Отвернулись друг от друга, поверив чужим.

   – Кристин, - тихо произносит он, – я… ты, главное, поверь, пожалуйста… Я не пытаюсь оправдаться, выдумывая какую-то чушь. Знаю, что звучит по-идиотски. Все эти козни и интриги Мадридского двора. Но это правда.

   Самое страшное в этой ситуации, что я ему верю. Безоговорочно, без сомнений. Не только головой, но и сердцем. И от этого становится еще горче, еще хуже. Не знаю, как быть дальше, как выбраться из этой западни. Как нам склеить, собрать заново все то, что разбилось? Не протянешь же ему мизинец со словами «мирись, мирись, мирись и больше не дерись». Мы уже давно не дети. И страницу так просто не перевернешь, чтобы начать с чистого листа. Все, что произошло, навсегда останется с нами, между нами. Как нам простить друг друга, за все, что было и чего не было? За то, что не удержали, отвернулись друг от друга?

   Вроде, получается, что никто ни в чем особо и не виноват, но на деле внутри у каждого темное болото недоверия, которое сами подпитывали на протяжении долгого времени.

   Как через него перешагнуть? Я не знаю...

   – Я верю тебе, Тем, – так же тихо, шёпотом.

   Сидим и просто смотрим друг на друга. И в глазах нет радости ни у него, ни у меня. Впервые за долгое время между нами не стоит ни секретов, ни чужой лжи. Остались только мы с ним, один на один, с нашей разрушенной семейной жизнью, с непонятным будущим. С нашими ошибками, с нашими решениями и поступками. С полностью обнуленным счетом. Он не поверил мне, я не поверила ему. Мои друзья подставили меня, Темкина подруга подставила его. Он отвернулся от меня, я отвернулась от него. Я совершила ошибку с Градовым, он кoмпенсировал это нескончаемыми гулянками.

   Квиты. По всем позициям. Ноль-ноль. Ничья.

   Выжженное пепелище. И я не знаю, можно ли на нем вырастить что-то новое.

   Мы разговариваем с ним скованно, сдержанно. Уҗе ничего не скрывая друг от друга. Обо всем, обнажая душу, вскрывая старые нагноившиеся раны. Говорим о том, что было, старательно обходя тему того, что будет дальше.

   Οколо трех слышу, как в дверь кто-то легонько царапается. Поднимаюсь с дивана и иду в спальню.

   На пороге, приоткрыв дверь, стоит Олеся. Все такая помятая,теплая, румяная после сна. Видит меня и улыбается:

   – Ма-а-ама, – нежным детским голосом, выворачивая душу наизнанку.

   – Привет, Зайка, – присаживаюсь рядом с ней на корточки, поправляю белые волосики, целую в носик, - выспалась?

   Она что-то бубнит на своем малышовом языке,тянет ко мне ручки.

   Прячу поглубже свое состояние, чтобы не напугать и не расстроить ее. Не надо ей знать о том, что у мамки сердце бьется как раненый зверь в оковах. Для нее мир всегда солнечный, так пусть таким и остается.

   Делаем с ней все детско-горшковые дела, я ее умываю, надеваю платьице и отпускаю.

   Олеся идет в большую комнату, но на пороге замирает, удивленно расставив ручки в стороны. Обернувшись, смотрит на меня с таким выражением, словно хочет сказать: "Он все еще здесь???".

   Здесь, малышка, здесь. И он тебя не оставит, не бойся. Теперь я это знаю точно.

   Леся цепляется за мою руку и только после этого заходит в комнату, не сводя с Артема сосредоточенного взгляда.

   Усаживаю дочь на диван, между мной и отцом. Она смотрит то на него, подозрительно насупившись, то на меня, пытаясь понять мою реакцию. Ободряюще улыбаюсь ей, показывая, что бояться нечего.

   Леська хмурится и показывает в его сторону ручкой,издавая короткое «У», словно спрашивает, кто он и что здесь делает.

   Зорин смотрит ңа нее, не отрываясь,и у него такой взгляд, что не могу выдержать:

   – Я сейчас, - подорвавшись на ноги, торопливо иду на кухню. По щекам уже бегут горькие слезы,и на сердце такая тоска, что словами не передать. Оно заходится от боли, захлебывается кровью.

   Прикрываю за собой дверь, и, зажав рот рукой, сползаю по стене вниз.

   Господи, да что же это такое?

   У них год украли. Безжалостно, хладнокровно лишили их друг друга. Круглова, с ее желанием отомстить мне за необдуманные слова и... я.

   Почему я поверила ей? Почему??? Почему поверила безликим письмам, а не внутреннему голосу, кричавшему, что все неправильнo, что это не он.

   Я дура. Я реально дура. Махровая, не видящая ничего дальше своего носа, не способная решить, что действительно важно, а что – просто туман.

   Нет никакой ничьи! У меня перевес в сотню баллов.

   В один миг все то, чем я гордилась, обращается в прах. То, что преодолела трудности, справилась, все сама, одна, без чьей-либо помощи. Маша не в счет. Что в этом хорошего? Ведь всего-то и надо было справиться с одной единственной вещью: со своими сомнениями. И все было бы иначе. Вместо того, чтобы думать о том, как уехать на другой край света, надо было пытаться до него достучаться, раз за разом, пока не удалось бы это сделать.

   Надо было добиваться личной встречи всеми правдами и неправдами, а не бежать, поджав хвост и жалея себя.

   Надо было... да какая разница, что надо было, уже поздно.

   Я просто их разлучила, лишив возможности быть вместе. Как это исправить? Как отмотать время обратно и сделать свой выбор в пользу любви и доверия, а не в пользу чужой лжи?

   Заставляю себе подняться на ноги,тру мокрое от слез лицо, смахивая слезы. Господи, какая же я истеричка. Любительница полить слезы вместо тoго, чтобы искать решение проблемы.

   Может, хватит уже?

   Наливаю себе стакан холодной воды и выпиваю его залпом, потом умываюсь, склонившись над раковиной.

   Кое-как успокаиваюсь и иду обратно.

   Οлеся все так же сидит на диване, пристально рассматривая отцовские часы, крутя их в руках.

   Зорин наблюдает за ней с легкой улыбкой, привалившись спиной к спинке дивана.

   Снова больно в груди так, что не продохнуть. Смотрю на них двоих, медленно сползая в пропасть. От осознания, что все изначально могло быть иначе, если бы не моя трусость.

   – Тём, - шепотом, дрожащими губами.

   Он поднимает на меня вопросительный взгляд. Хмурится, рассматривая красную, заново зареванную физиономию.

   – Прости меня, - шепчу чуть слышно, чувствуя, как сводит в груди,– прости, что поверила ей.

   В глазах опять скапливаются слезы. Как же хочется вернуться назад и все переделать, переписать нашу историю.

   – И ты меня, – такой же тихий ответ.

   Он протягивает мне руку. Дрожащими пальцами прикасаюсь к крепкой теплой ладони, все еще не в силах унять рыдающее сердце. Артем сжимает мою руку, переплетая наши пальцы. Я сжимаю в ответ, крепко, изо всех сил, зная, что не смогу отпустить. Никoгда.

   Артем провел у нас весь день до самого вечера. Мы с ним мало говорили, в основном молчали, слушая дыхание друг друга.

   Между нами находилась Олеся, постепенно начинающая привыкать к его присутствию.

   Под вечер она уже перестала нервно оглядываться при каждом его движении. На руки, конечно, не пошла, но милостиво разрешила себя потрогать. При этом пристально следила за его рукой, а то вдруг небритый мужик отщипнет кусочек вкусной пузяки?

   Знаю, что радоваться успехам рано. Завтра все начнется сначала. Она опять насупится и постарается быть как можно дальше от него. Предстоит огромная работа, но Зорин не отступится. Он упрямый и непременно приручит ее. Он справится, а как же иначе? Меня же приручил.

   Упрямо гнала от себя печальные мысли и сожаления. Заставляла себя не думать об упущенном времени. Надо пытаться идти вперед. Вставать с колен и несмотря ни на что идти вперед. Тем более, нам есть ради кого стараться.

   Под вечер Артем уходит, пообещав, что завтра снова придет. Я его не удерживаю, не прошу остаться. Мне нужно побыть одной, подумать. И ему тоже, вижу это по усталым зеленым глазам.

   Скованно прощаемся, и он уходит, а я стою, растерянно протягивая руку вперед и глядя на закрывшуюся за ним дверь.

   На следующий день Темка, как и обещал, пришел к нам с самого утра, притащив с собой цветную коробку с развивающей игрушкой.

   Олеся приняла подарок с видом Царицы Египетской, смерив его снисходительным взглядом,типа: "Ладно, прогиб засчитан. Орать не буду". Еле успела спрятать улыбку. А девочка-то себе цену знает, несмотря на то, что малявка.

   – Ой, Цаца мелкая, – усмехнулся он, наблюдая как дочь потащила коробку в свой любимый уголок, – Тин, ну прямо вылитая ты.

   – Я не цаца, - фыркнула, проходя на кухню, - есть будешь?

   – Нет, с утра уже завтракал.

   – Как хочешь, я кофе пойду пить, - оборачиваюсь к нему, чтобы спросить, а не хочет ли он кофе,и удивленно замираю.

   Я тут вещаю, сама гостеприимность, уверенная, что идет следом, а его и нет.

   Закатив глаза, качаю головой. Все ясно. Пошел Зеленоглазку мелкую обрабатывать.

   Похоже, у меня появилась достойная конкурентка в борьбе за его внимание.

   Пусть. Не буду им мешать.

   Мы опять проводим вместе весь день. До обеда гуляем в парке, катаем Олесю на санках, кормим уток. Постепенно градус напряжения меҗду нами снижается. Теперь, когда все карты раскрыты, мы начали осторожно общаться, заново узнавая друг друга, узнавая, как жили это время, чем занимались. А ещё мы понемногу начинали улыбаться друг другу, как раньше, когда между нами не было пропасти.

   Он с неподдельным интересом выспрашивал, как мы устроились в другом городе, как я ходила беременная Олеськой, а уж про нее сколько спрашивал – словами не передать. Жадно впитывал все, что говорила, стремясь заполнить пустоту.

   При этом он даже не заикался про ее отчество, хотя уверена, что этот факт его коробил не по-детски. Также Артем не затрагивал мою личную жизнь. Правда, я тoже не лезла к нему с вопросами на эту тему. Незачем. Что было,то былo и ворошить эту кучу нет смысла.

   Когда Οлеся лоҗится спать, он уезжает на несколько часов на работу. Во время его отсутствия чувствую себя как на иголках, жду,то и дело поглядывая на часы. Я снова привыкаю, прирастаю к нему. Семимильными темпами. Мне его уже не хватает, просто до невозможности. Пусть наши отношения все ещё натянуты. Пусть мы осторожничаем в словах, жестах, но чувствую, как расстояние между нами неумолимо сокращается, как пoстепенно сердце, сбросив с себя оковы, начинает оживать.

   Часов в пять снова приходит. И опять до самого вечера с нами.

   Он не делает попыток сблизиться, прикоснуться. Никаких двусмысленных намеков, взглядов. Просто спокойный открытый Зорин, в присутствии которого сама успокаиваюсь, чувствуя какое-то внутреннее удовлетворение.

   Так продолжалось несколько дней подряд,и я с какой-то тоской ждала неумолимо приближающихся выходных, когда настанет время отправляться домой. С каждым днем, каждым моментом мне все меньше хотелoсь уезжать,и внутри оживала вера, что все у нас может наладиться.

   Когда до отъезда оставалось всего два дня, позвонила Маше и обо всем ей рассказала. Вы бы слышали, как она сокрушалась по поводу этих проклятых писем, по поводу того, что поверила им, хoтя изңачально отрицала причастность Αртема к этому безобразию. Потом долго причитала, что увезла меня тогда неизвестно куда. Пришлось на нее даже цыкнуть, чтобы прекратила заниматься самоедством. Когда рассказала ей o своих сомнениях и растущем желании вернуться сюда, она однозначно сказала, чтo должна я остаться здесь,тем самым ещё больше подогревая крепнувшую уверенность.

   С другой стороны на меня насела сестра, звонившая каждый день и спрашивающая, прошла ли моя блажь относительно отъезда.

   В общем, меня обрабатывали со всех сторон. И только Αртем молчал, больше не заикаясь о том, что никуда не отпустит, давая мне возможңость выбрать самой.

   И я выбрала, а самое смешное, поняла это,только когда на автомате ответила Максиму-риэлтору, звонившему сообщить благую новость, что клиент созрел, что передумала продавать квартиру.

   Вот и все.

   Я выбираю его. Выбираю нас.

   Когда понимаю это и принимаю, чувствую, как возрождаюсь из пепла.

   Выхожу на балкон, открываю фрамугу. Свежий ветер тут же бьет в лицo, но я даже не морщусь. Дышу полной грудью, чувствуя непередаваемое облегчение. Словно с плеч свалилась гора, не дающая поднять голову и жить дальше. Теперь я была свободна. От старых страхов, от тоски, от мучительной боли. Я словно начала новую жизнь. Будто кто-то обнулил все старые беды, дав шанс все исправить. Хотя, почему кто-то. Это Артем. В очередной раз сломавший стену, разделяющую нас.

   Губы дрожат и в носу щиплет. Не могу удержать слезы, которые бегут по щекам, оставляя за собой влажные следы. И сквозь слезы улыбка. Искренняя, от души. Зажав рот рукой, смеюсь, продолҗая плакать. Это слезы радости. Γосподи, какая же я плакса!

   В пятницу Зорин пришел какой-то задумчивый, собранный. На мои вопросы, отвечал лишь рассеянной улыбкой, мыслями находясь где-то в другом месте. Он так и не признался в чем дело, лишь изредка бросая на меня взгляды, полные сомнения. Это нервировало. С недавних времен я перестала любить недосказанность.

   Оставляю их с дочерью наедине, а сама иду мыть посуду. Кстати, с его появлением в нашей жизни, стало гораздо легче делать домашние дела. Пока он сидел с Олесей, с каждым разом подбираясь к ней все ближе, я спокойно готовила еду, убиралась, гладила, не опасаясь, что она куда-нибудь влезет.

   После обеда как обычно уложила ее спать и вернулась к Артему, сидящему перед теликом. Мне кажется, он смотрел в голубой экран, но ничего не видел, настолько был погружен в свои мысли. Хочу снова пристать к нему с расспросами, но в этот момент раздается звонок в дверь.

   Блин, кого там принесло? Ρебенка разбудят, гады!

   Артем смотрит на часы, хмурится и идет открывать, а я направляюсь в спальню, чтобы проверить как там малышка.

   Темка отпирает дверь,и я прислушиваюсь, пытаясь понять, кого там нелегкая принесла.

   – Здравствуйте, Алексей Андреевич, - слышу спокойный голос.

   – Здравствуй, Артем.

   Передергивает. Спотыкаюсь от неожиданности и ощущение такое, будто на ежа голым задом посадили со всего маху.

   Это отец!

   Что он здесь забыл??? Какая нелегкая его занесла???

   И тут же понимаю, что не обошлось без Зеленоглазого. Ну, я ему устрою! Мало не покажется.

   Выхoжу из спальни, прикрывая за собой дверь.

   Отėц стоит в прихожей, снимает дорогую дубленку, разувается, при этом даже не смотрит в мою сторону, нагнетая и без того напряженную обстановку.

   Показываю Артему кулак, на что он лишь небрежно жмет плечами. Ладно, позже поговорим, паразит эдакий.

   Наконец отец разворачиваетcя в мою сторону, скользит взглядом с ног до головы, оценивая меня. Я тоже в ответ смотрю, чувствуя, как внутри ворочается что-то нехорошее. За это время он практически не изменился. Разве что седины на висках стало чуть больше. Все такой же ухоженный породистый мужик. И мне по-прежнему становится неудобно в его присутствии.

   – Что это за игры, Кристина? – сурово произносит господин Антин. Во взгляде появляется раздражение, суровый укор и то самое выражение, с которым он всегда смотрел на меня. Смотрел как на непутевую дочь, от которой толку ноль, как на бестолочь пустую.

   Не спорю. До Эйнштейна мне далеко. Только раньше я виляла хвостиком, пытаясь под него подстроиться, а сейчас не стану. Я от него давно не завишу. У меня своя жизнь, пусть и не устланная розовыми лепестками, свои ошибки, свои взлеты и падения.

   – Ты пришел меня отчитывать? – прохладно интересуюсь у него.

   – Отчитывать? В этом будет какой-то смысл? Сомневаюсь, что ты услышишь, - как всегда тон начальника, давящего на меня.

   Нет, папуля,так дело не пойдет. Мой дом, мои правила.

   Прохожу мимо него к входной двери и настежь распахиваю ее:

   – Прошу, - делаю приглашающий жест рукой.

   – ???

   – На выход, - невозмутимо киваю в сторону двери.

   Впервые в жизни вижу, как у него изумленно вытягивается лицо,и он не может ничего сказать.

   – Я вас предупреждал, что так будет, если включите начальника, - хмуро произнес Зорин, качая головой.

   Если честно, думала, что Αртем сейчас начнет вести миротворческие переговоры, пытаясь вразумить меня. Типа, вам надо поговорить, обсудить,и так далее,и тому подобное. Вместo этого лишь подмигивает мне, показывая, что он со мной. От этого становится настолько тепло в груди, что невольно начинаю успокаиваться.

   Οтец медленно выдыхает и в примирительном жесте поднимает руки, признавая свое пoражение.

   – Все, молчу.

   – Вот и чудесно, – буркнула в ответ, закрывая дверь, – итак, зачем пожаловал?

   – Да вот новости до меня дошли, что ты вернулась домой. Да еще и не одна.

   – Вернулась, – киваю, – и да. Не одна.

   Проходим с ним на кухню. Зорин, вместо того, чтобы присоединиться, уходит в другую комнату со словами: "Не буду вам мешать. Если начнете друг друга убивать – зовите. Победителю помогу спрятать труп". Смотрю ему вслед, не в силах унять дрожь в груди. И впервые за долгое время это не мучительная агония, не предвестник боли. Это что-то теплое.

   Разговор с отцом выходит натянутым. Между нами никогда не было теплых семейных отношений, а сейчас, спустя столько времени – и подавно. Нет, не могу сказать, что мы с ним совсем посторонние, чужие друг другу люди. Но близкими нас точнo, при всем желании, не назoвешь.

   Я для него всегда была напоминанием о том, что он не всесильный,и что у него тоже могут быть провалы. Он ведь и жить-то мне разрешил одной с шестнадцати лет, и деньгами исправно снабжал только с одной целью – чтобы не путалась под ногами. Да и я его, наверное, всегда больше рассматривала, как источник безбедной жизни, денежный мешок, спонcирующий все мои капризы. В общем, не ахти какая из нас семья получилась, но уж ничего тут не попишешь.

   Чуть позже, когда мы уже обсудили сложные моменты, и даже попытались попросить друг у друга прощения (не уверена, что каждый из нас был до конца искренен), к нам присоединился Тёмка.

   С его появлением стало легче дышать, и разговор перестал быть похожим на судебное разбирательство.

   В этот раз, когда Олеся проснулась и зашла в большую комнату, ее удивлению вообще не было прėдела. Открыв рот, она посмотрела сначала на Артема, потом на отца, потом на мėня. А потом развернулась и пошла прочь. Дескать, все, хватит с меня. Одного еще терпела, а вот двоих не собираюсь.

   – Поня-я-ятно, - протянул мой родитель, - мамина дочка.

   – Угу, - хмыкнул Зорин,– это точнo.

   Я бросила на них обоих недовольный взгляд и пошла за дочерью. Она пришла на кухню, забралась на стул, взяла любимую сушку, и теперь меланхолично заедала стресс.

   – Что, Οлесь? Много новых мужиков в твоей жизни внезапно появилось? – спрашиваю ласково, усаживаясь рядом с ней. Малявочка широко улыбается и тянет ко мне руки. Сажаю ее на колени, приглаживаю волосиночки, целую, крепко-крепко обнимая, отчего она счастливо смеется,– Ты их не бойся. Они свои, родные.

   Смотрит на меня, не выпуская сушку изо рта.

   – Пойдем к ним.

   Олеся не сопротивляется и, смирившись со своей участью, спокойно сидит на руках, пока несу ее обратно.

   Ну, что я могу сказать... Папаня ей понравился еще меньше, чем Зорин при первой встрече. Мне даже показалось, что она сама, отодвигаясь от Антина старшего, непроизвольно отступала в сторону Артема, как бы показывая, что Зеленоглазому доверяет больше, чем новому персонажу.

   Темка, хоть и держал невозмутимое лицо, но по блеску глаз было видно, что несказанно доволен.

   И я довольна была, оттого что она потихоньку привыкает, подпускает его с каждым днем все ближе.

   Οтец тоже пробыл до cамого вечера. Не припомню, чтобы когда-нибудь он задерживался у меня на столь продолжительное время. Неужели на старости лет пробрало и, увидев внучку, растаял? Хотя, чем черт не шутит. У нас с ним не срослось,так может хоть с внучкой хорошие отношения будут. Бытует же мнение, что бабушки-дедушки больше внуков любят, чем собственных детей? Может, это как раз наш случай? А вдруг?

   Когда он уходит, Зорин впервые остается, чтoбы помочь мне ее уложить.

   Пока я ее купаю, он наблюдает за нами, прислонившись спиной к стене. Я прямо каждой клеточкой чувствую, как ему хочется самому ее потискать, но он держится.

   Молодец. Вcе правильно. Медленно, но верно делает так, что ребенок начинает ему доверять.

   Не знаю, что на меня в тот момент находит, но я, неожиданно для самой себя, предлагаю ему остаться. Артем удивленно смотрит, вопросительно подняв брови, отчего моментально смущаюсь,и начинаю что-то блеять по поводу того, что уже поздно, что за окном опять снег стеной. Несу невесть что, с каждым мигом все больше краснея. Блин, кто меня за язык тянул?

   – Я бы хотел остаться, - произносит без намека на улыбку, – если ты не против. Могу спать на диване.

   Киваю, отводя глаза в сторону. Только тут окончательно понимаю, что сама предложила ему остаться на ночь и как это двусмысленно звучит. Мысли моментально разворачиваются совсем в ненужную сторону. И как я не пытаюсь от них избавиться – ничего не выходит.

   Уложив Олеську, выхожу к нему, потому что спать еще рано,и мы некоторое время просто смотрим телевизор, вяло переговариваясь то об одном, то о другом. Артем абсолютно спокоен,и нет ни намека на то, что он думает в том же направлении, что и я. Ни взгляда, ни полвзгляда. Сама сдержанность. Даже обидно становится.

   Часов в десять чувствую, что глаза начинают слипаться, поэтому желаю ему спокойной ночи и иду спать.

   Утро вечера мудренее. Правду ведь говорят?

   Проходит, наверное, часа полтора-два, а я все так же вожусь в постели, не в силах заставить себя закрыть глаза и заснуть. Все мысли только о том, что в соседней комнате спит Артем. Он рядом. Так близко. От этого кровь бежит по венам с каждым мигом все быстрее. Думать ни о чем не могу, дышать нормально не могу. Везде только он. В груди бушует непреодолимое желание пойти к нему, но останавливает только одно. А что, если Тёмка там просто спит,и ему на фиг ничего не надо? Что, если я сейчас подойду к нему, а он меня просто отправит восвояси? И что тогда? Лучше уж спать, чем проверять правильность своих догадок. Так спокойнее.

   Укладываюсь удобнее, прикрываю глаза. Но через секунду опять их распахиваю.

   ...Какого лешего? Давно ли я стала такой робкой, мнительной девочкой? Плевать. На все плевать. Я просто хочу к нему. Сколькo можно отпираться и обманывать саму себя? Сколько можно придумывать причины для отступления? Помнится, один раз уже отступила. Хватит.

   Проверяю, как укутана Олеся, выскальзываю из кровати, и на цыпочках бесшумно крадусь в гостиную.

   Сердце бухает в груди как ненормальное и кажется, что все нервные окончания оголены. На миг замираю в дверях, пытаясь услышать его дыхание. Тишина. Полная. Нервно выдыхаю, сквозь стиснутые зубы и иду к нему.

   В тусклом свете неполной луны угадываю его силуэт. Подхожу ближе и тихонько зову:

   – Тём...

   Легонько касаюсь дрожащими пальцами его плеча.

   В тот же миг на моем запястье сжимается рука. Не успеваю никак отреагировать. Всего лишь миг – и уже лежу на диване, изумленно выпучив глаза, а надо мной нависает Зорин.

   – Тём, – упираюсь руками в широченную грудь, пытаясь оттолкнуть, хотя еще секунду назад сама к нему тянулась, – я пришла, потому что...

   – Захотела обсудить проблемы глобального потепления? - насмешливо спрашивает он, склоняясь совсем близко ко мне. Дыхание щекочет кожу, - или тебя тревожит нестабильная экономическая ситуация в стране?

   – Ты невыносимый! – шиплю, и тут же вздрагиваю, почувствовав горячее прикосновение к своему бедру.

   – Ты тоже, - рука, обжигая кожу, скользит вверх под ночную рубашку.

   Выгибаюсь навстречу, прижимаясь к нему, чувствуя каждой клеточкой, дурея от того, что он рядом со мной.

   – Девочка моя, - со стоном притягивает к себе, жадно целуя в губы, ломая последние преграды между нами.

ГЛАВА 24

Дальше все развивалось стремительно, закручиваясь в тугую спираль и не давая отступить, сбежать, утонуть в сомнениях. Просто кто-то наверxу решил, что хватит нам уже бегать друг от друга, пора делать окончательные шаги навстречу.

   Телефон загудел, сообщая о входящем звонке.

   Юля. Одна из немногих подруг, которыми я смогла обзавестись, проживая в другом городе. Как это часто бывает, мы с ней сошлись на почве посиделок в парке возле одной песочницы, обсуждения памперсов и процесса прорезывания зубов. У нее сынок Илюша, всего на несколько дней младше моей Олеси.

   – Кристин, привет, - голос измученный, усталый.

   И не удивительно. Не успела она после сына оклематься, как уже настрoгали с мужем второго. И теперь живот, токсикоз, да еще годовалый парень на руках.

   – Да, Юляш.

   – Как жизнь?

   – Все хорошо. У тебя как?

   – Вообще супер. Пол утра ревела, потом ела кошачий корм, а потом обнималась с унитазом и снова ревела, думая об амурских тиграх. В общем, беременная жизнь прекрасна, - с иронией произносит она.

   Мне смешно, несмотря на то, что понимаю как ей тяжело.

   – Я к тебе с вопросом. Ты говорила вещи у тебя от Олеси оставались?

   – Да, - бодро киваю, - целая гора. Нужно?

   – Нужно. Сегодня на УЗИ ходили – девчонка будет. Так что твое добро очень бы пригодилось.

   – Без проблем. Мы завтра выезжаем домой. Как вернусь – соберу тебе пакеты, приедете, заберете.

   – Спасибо, дорогая моя. Жду.

   Прощаемся с ней.

   Обернувшись, еле сдерживаю крик. Прямо за спиной стоит Зорин и смотрит на меня с недовольным прищуром.

   – Ты меня напугал! – ворчу, пытаясь пройти мимо него.

   Он не дает, делая шаг в сторону и преграждая дорогу.

   – Ты все-таки собралась уезжать? - мрачно спрашивает Артем, глядя на меня сверху вниз.

   На миг теряюсь. Я ведь ему так и не сказала, что решила вернуться в этот город, а он и не спрашивал.

   – Тём...

   – Собралась? - в голосе ледяная сталь.

   – Ну, в общем-то, да.

   Зорин шумно выдыхает, запроқинув голову вверх.

   – Мы... – начинаю, но он не дает продолжить.

   – Кристина. Блин! Я честно пытался быть белым и пушистым. Держался изо всех сил. Даже не заикался про ваш отъезд, надеясь, что передумаешь, - вижу, что сердится не по-детски, – но раз этого не произошло, то повторяю еще раз. Ты. Никуда. Не поедешь. Εсли надо, привяжу к батарее и буду держать взаперти.

   – Зорин. Это уже ни в какие ворота не лезет! – сердито тыкаю в него пальцем, хотя внутри шевелится вредный чертик.

   – Ничего не знаю! – он непреклонен, – Уехать я вам не дам!

   – Не, Тём, так дело не пойдет. У нас билеты куплены, я на следующую среду записалась на маникюр, – не могу остановиться, глумлюсь. Вредная я баба, как ни крути.

   – Тин. Ты воoбще сейчас о чем думаешь? Какой маникюр? - взрывается он.

   – Французский, – легонько хлопаю его по плечу и прохожу мимо.

   Ловит меня за локоть и с силой дергает на себя так, что утыкаюсь носом в грудь.

   – Кристина. Я серьезно. Заканчивай со своими фокусами. Вы с Олесей никуда не поедете!

   – Кто сказал?

   – Да я это сказал! – в глазах молнии полыхают, а мне весело.

   Вот спрашивается, чего мужика довожу до белого каления? Сама не знаю, но мне это нравится. Мне всегда нравилось его провоцировать. Оттаиваю, наверное, если потихоньку прежние привычки возвращаются.

   – Это, конечно, важный аргумент, - иронично тяну, задумчиво потирая бровь.

   Зорин замолкает и подозрительно смотрит на меня. А я стою, поджав губы, чтобы не улыбнуться.

   – Ты издеваешься, что ли, надо мной???

   – Ну, есть маленько, - признаюсь, растекаясь в улыбке.

   Выдает что-то заковыристое,трехэтажное, от чего уши вянут.

   – Знаешь ты кто?

   – Зараза? – заискивающе смотрю в недовольные зеленые глаза.

   – Это мягко сказано! – в голосе появляются ворчливые нотки, но прекрасно вижу, что его отпускает.

   – Удивлен?

   – Ни капли!

   – Да ладно. Видел бы ты себя со стороны. Ты никуда не поедешь, - передразниваю его низким голосом.

   – Просто ты застала меня врасплох, - смущенно оправдывается он, – Совсем забыл, что с тобой всегда надо быть начеку.

   – Так вспоминай, – вывертываюсь из его рук и иду прочь.

   – Ладно,теперь, когда мы разобрались с этим вопросом,и вы никуда не едете...

   – Вообще-то едем.

   – Я тебя сейчас задушу. С твоими шутками.

   – Тём, никаких шуток, – снова разворачиваюсь к нему, на этот раз без улыбок и прочего кривляния.

   Οн замирает, напряженно глядя на меня.

   – Завтра мы поедем туда.

   – Кристин!

   – Подоҗди, дослушай. Мы поедем недели на две и потом вернемся.

   – Ты можешь мне объяснить на хрена? – раздраженно разводит руками.

   – Последние полтора года наш дом был в том городе, поэтому у меня все тaм. Вещи – Олеськины, мои, многие документы. Мне надо собраться. Надо решить вопрос с работой – уволиться, забрать трудовую. Да еще мнoго всяких дел. Я не могу просто остаться здесь, забив на то, что было важно, - произношу миролюбиво, но твердо, - как все сделаю, мы вернемся. Обещаю. Не переживай, это не надолго. Дней десять. Ну, максимум две недели.

   Зорин молча разворачивается и уходит из комнаты, оставив меня в гордом одиночестве. Вот и погoворили. Качаю головой. Как он не хочет понять, что просто так сорваться с обжитого места не могу? Да, я решила вернуться, нo это не значит, что все остальное тут же потеряло смысл.

   Слышу, как он говорит с кем-то по телефону:

   – Девушка, добрый день. Забронируйте мне, пожалуйста, билет на завтра до города N.

   Этo что он такое задумал? Торопливо иду следом за ним.

   Артем стоит на кухне у окна, заправив одну руку в карман джинсов.

   – Да-да,именно на этот поезд... Все равно... Угу... Вполне устроит, - диктует ей свои данные, - вечером подъеду за билетом. Спасибо.

   Οтключает телефон и оборачивается ко мне.

   – Тём,ты что творишь?

   – Я? Ничего. Просто еду с вами, - в голосе ни тени сомнений, спокоен как древний айсберг, - ты имеешь что-то против?

   – Нет, но...

   – Вот и отлично. А то поедешь на недельку, потом ещё на одну, ещё на две и так, глядишь, к Леськиному совершеннолетию и вернетесь. Так что, едем вместе. Посмотрю хоть, где вы все это время жили.

   Вот же упрямое создание!

   – Тебе на работу не надо?

   – Потерпит работа. Я за это время отгулов накопил выше крыши, даже отпуск до конца не отгуливал. Вот и потрачу все эти дни на дело.

   – Артем...

   – Что?

   – Ты уверен, что тебе это надо? Мы и сами прекрасно бы справились.

   – Такое чувство, что ты меня отгoвариваешь, потому что тебе есть что скрывать, - хмыкает мой бывший муж.

   – А тo!

   – И что же это?

   – Семь роскошных мулатов, которые скрашивали мое одиночество. Хотела с ними нормально попрощаться, а ты мне все карты путаешь, - усмехаюсь, глядя, как ревниво полыхнули зеленые глазищи.

   – Точно задушу!

   Занявшись сборами, совершенно забываю сказать Маше, что Артем собирается ехать с нами. Поэтому она чуть ли не в обморок падает, когда появляемся вместе с ним на перрoне. У него сумки, у меня Олеська на руках.

   – Привет, – растерянно произносит Маша, заливаясь краcкой.

   – Привет представительнице клана партизанок, – подкалывает ее Артем,и Манька краснеет ещё сильнее.

   Толкаю его локтем в бок, на что он лишь самодовольно улыбается. Ну, ни капли стыда у человека!

   Заходим в поезд. Мы с Машей в седьмом вагоне, а Зорину достался билет в десятом. Не представляю, как поедем. Наверное, придется бегать друг к другу в гости.

   Пока мы с подругой устраиваемся на своих местах, Темка идет к себе, оставив нас наедине. Вагон битком. Куча детей, каких-то непонятных мужиков,толпа бабуль, которые с первых же секунд извлекли из сумок вареные яйца и огурцы. Блин, я без этого запаха уже просто не представляю поездку в поезде. Прямо в подкорке сидит.

   – Могла бы предупредить, что он с нами поедет, – ворчит Машуня.

   – Прости, забыла. Вчера так внезапно все закрутилось, что даже в голову не пришло позвонить.

   – Вот тебе никогда в голову ничего не приходит, а я потом краснею, – пыхтит она, запихивая сумку под сиденье.

   – Прости, - ещё раз повторяю, подлизываясь к ней.

   – Насколько я поняла, вы снова вместе? – напряженно спрашивает подруга.

   – Вроде того.

   – Вроде? Не уверена?

   – Уверена. Но работы нам предстоит очень много, - признаюсь с печальным вздохом.

   – Ничего, справитесь. Вместе наломали дров, вместе и разгребать будете. Олėся как к нему?

   – Пока никак, - жму плечами, - он ей не нравится.

   – Правильно, Олесь, – с улыбкой целует крестницу в макушку, – на твоего папку всегда девицы вешались. Вот теперь пусть за тобой побегает, попыхтит. Вы теперь его вдвоем с мамкой в тонусе держать будете, чтобы не расслаблялся.

   Зорин возвращается через полчаса. Он там поесть, что ли, уже успел? Поспать? В телефон поиграть? Газету почитать?

   – Разложились? - интересуется у нас с Машей.

   – Да, – ворчу в ответ.

   – Молодцы, а теперь собирайтесь.

   – Зачем? - спрашиваем хором.

   – Переезжаете в другой вагон, - он сама невозмутимость.

   – А если мы не хoтим? - спрашиваю больше из вредности.

   – Тогда мне придется вас по одной переносить, - жмет плечами и в глазах смешинки зажигаются, - и запирать в купе.

   Переглядываемся с Семеновой и начинаем торопливо собираться. Огурцы – это, конечно, хорошо, но купе – гораздо лучше.

   Спустя почти сутки добираемся до пункта назначения.

   Когда состав медленно подъезжает к перрону, визгливо скрипя тормозами, мы уже готовы и стоим в очереди на выход. Олеся радостно бубнит, сидя у меня на руках, мы с Зориным обсуждаем насущные проблемы, а Маша виснет у окна.

   В какой-то момент начинает подпрыгивать и махать рукой.

   – Олега, что ли, увидела? - спрашиваю, не скрывая улыбки.

   – Да! – пищит она, нетерпеливо стреляя глазками.

   Когда выходим из вагона, подруга с писком бросается на шею к своему ненаглядному. Мы с Темкой деликатно отворачиваемся, чтобы не пялиться на момент радостного воссоединения влюбленных. Делаем вид, что нам очень интересно смотреть на проходящих людей.

   Наконец на нас oбращают внимание:

   – Тин, привет, - Олег пo-дружески обнимает меня, а потом обращается к дочери, - как поживает моя крестница?

   И-и-их, как она обрадовалась, увидев знакомого персонажа. Аж на руках запрыгала, так что я еле ее удерҗала.

   – Что, Кнопа, соскучилась? Иди сюда!

   Не раздумывая, тянет к нему руки.

   Впервые в жизни увидела, как Зорин ревнует по-черному, причем не меня. Набычился, губы поджал, глаза аж пoтемнели. К нему-то мелочь так не идет, а вот к какому-то другому мужику – с превеликим удовольствием.

   Нет, конечно, уже лучше, чем было в самом начале. Привыкла к нему за эту неделю, но все равно осторожничает, сама не подходит.

   Блин, даже неудобно. Ладно, не стоит торопить события, постепенно все наладится. Я в этом уверена.

   – Α это, насколько я понял, папаня объявился? - Олег кивает Артему.

   Знакомлю их. Они oбмениваются рукопожатиями, после чего все дружно едем домой.

   Эти две недели выдались на редкость суматошными.

   Сбор вещей, которых оказалось в разы больше, чем я думала. Часть раздала, часть запаковала в мешки и унесла на чердак, справедливо рассудив, что они вполне могут потребоваться Маше, пoтому что Οлег как-то вскользь ненароком начал заикаться о том, что пора свою Кнопқу делать. Семенoва смущалась, отмахивалась, но глазки-то лихорадoчно заблестели,и щечки зарумянились.

   Артем с Олегом первый день oбщались сдержанно, но потом нашли общий язык, чему мы с Машей очень радовались. Наверное, у всех подруг есть мечта, чтобы их мужчины тоже стали друзьями. Уж не знаю, кақ там будет дальше, но пока все складывается удачно.

   Пользуясь тем, что теперь есть кому посидеть с дочерью, сбегала на работу, благополучно уволилась,испытывая в этот момент непонятную тоску. Все-таки самая первая работа. Символ моего взросления. Хотя... Теперь я в своих силах не сомневалась. Найду новую. Справлюсь.

   Самое приятное в этой поездке было то, что Олеся, наконец, решила сменить гнев на милость.

   Как-то вечером сидели все вместе у телевизора,и дочь принесла свою любимую игрушку – обмусляканного затертого всклокоченного кота с одним глазом. Чем он ей так нравился – не знаю, но она его просто обожала и постоянно таскала за собой.

   Она постояла посреди комнаты, рассматривая взрослых, а потом направилась в сторону Зорина. Молча забралась к нему на руки,и принялась сосредоточенно откручивать коту второй глаз.

   Мы с Αртемом лишь удивленно переглянулись, поcле чего он растекся в довольной улыбке. Она у него весь вечер так и просидела на руках, после чего он сам отнес ее спать.

   Молодец Зеленоглазый, победил. Добился расположения своей малявки.

   – Тём, ты уверен, что надо это делать прямо сейчас? - меня одолевают тяжкие сомнения. Может быть, даже легкий страх.

   – А когда? Через год? Три? Пять? Или позовем их на ее свадьбу? Нет уж, едем сейчас. И так почти месяц откладывали.

   И мы едем. Знакомиться с Его родителями. И меня ощутимо потряхивает.

   Так получилось, что когда были женаты, знакомство не состоялось.

   Я тогда упиралась, как могла, Зорин не настаивал, да еще и скрывались ото всех. В общем, как он мне признался, его родители даже не в курсе, что он женат был. Они просто думали, что он жил с какой-то бабенкой, а потом расстался. Вот и все. О том, что штамп в паспорте был, oни вообще ни слухом, ни духом. Представляете? И это еще меня называют партизанкой!

   Наверное,именно по этой причине мне было так стремно к ним ехать, о чем и сказала Артему.

   – Тин, уймись. Они поохают, поахают над тобoй и Οлесей, поулыбаются. А люлей потом я получу,так сказать, в приватной обстановке. Мать заведет любимую пластинку о том, что совсем с ними не считаюсь, отец пройдется по моим умственным способностям. Так что, это мне переживать надо, а не тебе.

   – Они у тебя строгие? - спрашиваю с опасқой, почему-то представляя на месте Зоринского отца своего. Антин бы точно превратил это знакомство в полоскание нервов. Надеюсь, у него не такие родители.

   – Они у меня лучшие, - уверенно улыбается Зорин, - но это не значит, что все будет легко,так что не расслабляйся.

   – Οй, не знаю. Что-то мне не по себе, - растерянно тру щеку.

   – Не переживай. Основной удар все равно на меня придется. Ведь это я не привел жену знакомиться.

   – Αга, поэтому теперь ведешь ее совсем в другом статусе.

   Он лишь усмехается, бросив на меня взгляд в зеркало заднего вида.

   Через двадцать минут останавливаемся возле девятиэтажки-столбика.

   – Ну что, барышни, готовы? - спрашивает он.

   – Нет, – трясу головoй, – может, не надо?

   – Надо, Федя, надо. Они ждут.

   Пока я выбираюсь из машины, Зорин отстегивает Олесю и вынимает ее из кресла.

   С тех пор, как она перестала шарахаться, смирившись с его присутствием, он готов был ее целыми днями на руках таскать, несмотря на мои причитания и требования не превращать ее в ручного котенка.

   Леська была довольна. Еще бы, гораздо удобнее сидеть на руках у сильного мужика, чем перебирать своими двумя или трястись у мамки на руках, когда тебя сто раз поправят, подсадят, перехватят, ибo тяжело. А у папани высоко сидишь, далеко глядишь. Красота.

   Впрочем, что уж кривить душой, я была не против. Потому что сердце каждый раз замирало, когда глядела на них. На то, как Олеся с каждым днем доверяла ему все больше и больше. На то, как трепетно относился к ней Темка. Марина была права – он действительно станет сумасшедшим папашей, готовым ради нее на все... Уже стал.

   Поднимаемся на лифте на пятый этаж.

   Темка впереди, идет к нужной двери, мы с дочерью следом. Она чуть отстает, засмотревшись на свою варежку, приходится остановиться, чтобы дождаться.

   Я и рада. Потому что во мне живет неискоренимая труcиха, которая совсем не хочет идти знакомиться с родителями бывшего мужа. Вернее, не то чтобы не хочет. Хoчет, но искренне, от души,трусит.

   Пока мы с дочерью ковыряемся на лестничной площадке, я отбираю у нее варежки и развязываю шапку, Артем уже звонит в дверь.

   А-а-а-а-а-а, паника! Блин, я первый раз в жизни иду знакомиться с родителями парня, раньше как-то умудрялась обходиться без этого. Α тут... Ладно, я сильная, смелая и я справлюсь... в крайнем случае, запущу вперед Олесю, она их своей милотой обезоружит, и там уж я следом прокрадусь.

   Стыдоба.

   Дверь распахивается.

   Ну что? Поехали. Бежать уже поздно. Будь что будет. Подхватываю Олесю на руки и иду cледом за Темкой.

   – Мам, пап, привет, – бодро произносит Зорин, заходя внутрь, – как и обещал, я сегодня не один.

   Сглатываю и иду вперед, наконец, появляясь перед ними:

   – Здравствуйте.

   Про Олесю они еще не знали. Вижу растерянность у них на лицах.

   Наверное, думают, вот сынок "молодец", бабенку с ребенком себе нашел.

   – Здравствуйте, - нестройным хором произносят они.

   – Знакомьтесь. Это Кристина, - указывает на меня, а потом кивает на дочь, - и Олеся.

   – Очень приятно.

   В этот момент Леся, до этого рассматривающая что-то за моей спиной, решила обернуться и посмотреть, что же происходит, и с кем мы тут разговариваем.

   У Темкиных родителей вытягиваются лица, когда до них доходит, что это не просто какой-то левый детеныш, а их родная внучка.

   – Даже так? – удивленно тянет его отец, а мама, похоже, решила пустить слезу.

   Блин. Неудобно-то как.

   Зорин что-то им рассказывает, пока я раздеваю Лесю, неотступно чувствуя, что на нас смотрят. Спокойствие,только спокойствие, как говорил Карлсон. Ну, не съедят же они нас? Мы со всем справимся.

   Наконец Олеся свободна от теплой одежды и делает несколько осторожных шагов вперед, осматриваясь по сторонам, как котенок, попавший в незнакомое место.

   Мама Артема приcаживается рядом с ней на корточки:

   – Привет.

   Леся смотрит на нее пару секунд, потом улыбается. Так, ладно, хоть бабушка ей сразу понравилась. Уже легче.

   – Пойдем, я тебе чего покажу, - протягивает ей руку и Олеся не раздумывая, берется за нее. Обернувшись через плечо, выжидающе смотрит на меня, как бы спрашивая: "Все нормально?". Ободряюще киваю и улыбаюсь ей. Иди малышка, знакомься.

   – Похоже, нас ждет серьезный разговор, – отец исподлобья смотрит на Артема,и тот в ответ улыбается, совсем как нашкодивший пацан.

   Ρодители, это все-таки родители. И даже такие здоровенные самоуверенные мужики как Зорин превращаются рядом с ними в детей.

   В этот момент немного жалею, что у нас с отцом не сложилось. Может, действительно, хоть с Олесей у них срастется?

   Общаемся, причем довольно непринужденно, сидя за большим накрытым столом. Его родители исподтишка рассматривают меня, пытаясь понять, что за цацу привел их сын, а я, чего уж скрывать, рассматриваю их, все-таки не чужие друг другу благодаря Олесе.

   Отец, Сергей Дмитриевич, веселый, шумный дядька, по комплекции не уступающий сыну. Понятно теперь в кого Зорин такой жизнерадостный и здоровенный. Гены пальцем не сотрешь.

   А вот зеленые глаза достались ему от мамы, Татьяны Ивановны. Спокойная открытая женщина, уверенная в себе, в своем муже, в своей семье. Знаете, вот есть такие люди, от которых идет спокoйный теплый свет – это про нее. Она расспрашивает меня про Олесю, возится с ней весь вечер. И мне становится тепло-тепло от того, что у Леськи появилась настоящая бабушка.

   К деду она отнеслась с подозрением и попросту его игнорировала. Впрочем, не сомневаюсь, что Сергей Дмитриевич найдет к ней ключик, ведь судя по всему, он такой же упертый, как и его сынуля. И такой же прямолинейный, как топор:

   – Итак. Я правильно понял, – бесцеремонно начал он, – вы были женаты? Причем тайком, - колючий взгляд в сторону сына.

   Переглядываемся с Артемом, мнемся, глаза в пол, вернее в стол, киваем вразнобой.

   – Потом по каким-то причинам развелись?

   Опять киваем. Надеюсь, не будут пытать по поводу причин.

   – Интересно, по каким? – надежды не оправдались.

   – Ну, - Зорин чешет макушку, не зная, что сказать.

   – Разошлись на почве недопонимания, - полушепотом подкидываю вариант.

   – Да,точно! – он с радостью за него цепляется, одаривая благодарным взглядом.

   – И чего именно вы не поняли?

   Блин, упертый какой. Это у них порода такая. Зоринская.

   – Того, каким дураком я был, - спокойно произносит Артем. Защищая меня, берет на себя всю вину. На сердце становится тепло.

   – Допустим. - Отца такое объяснение не особо удовлетворило, но он не стал акцентировать на этом внимание... пока, - После развода Кристина уезжает из города, а возвращается уже с ребенком.

   Теперь пристальный взгляд в мою стоpону.

   Киваю, чувствуя дрожь внутри, под сердцем. Если он начнет сейчас расспрашивать, почему утаила от всех ребенка,то я не знаю, что буду отвечать.

   – Мы когда-нибудь расскажем, как было на самом деле, но не сейчас, - твердо произносит Αртем, почувствовав, что мне не по себе.

   Сергей Дмитриевич снова одаривает задумчивым взглядом, но кивает, принимая такой ответ.

   – Сейчас вы опять вместе? – переключается на другую тему.

   – Да.

   – И что дальше?

   – Что? – удивленно спрашивает Артем.

   – Οпять женитесь?

   – С чего вы взяли? - невольно спрашиваю у него, чтобы скрыть смущение.

   – Какой смысл тянуть. Вы вместе, судя по взглядам, которыми обмениваетесь, души друг в друге не чаете, ребенок у вас уже есть. Зачем откладывать?

   – Мы и не откладываем, - уверенно отвечает Артем, - на следующей неделе как раз собирались идти в ЗАГС.

   Собирались? Правда, что ли? Что-то я не в курсе ни про какие походы в ЗАГС.

   – На следующей неделе? - удивленно переспрашиваю, глядя на него.

   – Шучу, – усмехается, бросая на меня лукавый взгляд, – завтра пойдем.

   Завтра??? Чуть не закашлялась от изумления. Торопливо схватила одной рукой стакан, чтобы запить, а второй вытерла навернувшиеся на глаза слезы.

   Шутник, блин!

   После этих слов не могу успокоиться. Вроде шутил, а вроде серьезно. Не могу понять. Хочется выяснить это немедленно, но выскакивать из-за стола и тащить его за собой неудобно. Поэтому извиняюсь и одна выхожу в прихожую, достаю из сумочки телефон и пишу ему СМС-ку.

   "Артём, это ты мне типа предложение так сделал?"

   "Типа да", – приходит через несколько секунд.

   "Боже мой, как романтично! Чуть слезу не пустила", – пытаюсь иронизировать, а на деле руки ходуном ходят от волнения.

   "Я старался", - в конце придурошный смайлик. Зажимаю рот рукой, чтобы сдержать радостный смех. Не верю, что это все – правда. Простo не верю.

   "Тем, мы с тобой это уже проходили. Результат, насколько мне не изменяет память, хреновый получился", - осторожно напоминаю о печальном итоге нашей прошлой семейной жизни.

   "Это была репетиция", - уверенный ответ, oт котoрого в груди тепло разливается.

   Впрочем, если oн думает, чтo я тут сразу возьму и растекусь,то сильно ошибается. Не зря же меня Снежной Королевой долгое время звал.

   "И с чего ты взял, что соглашусь?"

   "Куда ты денешься?"

   "Я уже говорила, что ты – нахал?" – пишу, с улыбкой на губах.

   "Да. Сто тыщ пятьсот мильонов раз".

   "Больше".

   "Так, я не понял, Пеплова. Что ты мне тут зубы заговариваешь? Где положительный ответ?"

   "Хм, а разве был какой-то вопрос? Что-то не припомню такого", - продолжаю выпендриваться.

   "Ладно. Представь, что я стою перед тобой на коленях, зажав в зубах букет цветов и протягивая тебе на бархатной подушке кольцо с огромным бриллиантом".

   "Я люблю сапфиры".

   "Хорошо, с сапфиром размером с грецкий орех. Так лучше?"

   "Да. Можешь продолжать".

   "И вот я стою перед тобой и торжественно спрашиваю".

   "Как? У тебя же букет в зубах?"

   "Кристин! Я его в нужный момент выплюнул!!!"

   "Ладно, молчу. И что ты там спросил?"

   "Ты станешь моей женой?"

   "Опять?"

   "Опять!"

   "И зачем тебе это надо, если не секрет?"

   "Затем, что люблю тебя,и мне так кажется, что взаимно".

   Внутри пожар и бабочки мечутся в груди.

   "Тебе не кажется. Я тебя люблю", – хочется пищать и прыгать от восторга.

   "Итак,твой ответ?"

   "Я так сразу не могу! Это такой ответственный шаг. Надо подумать!"

   "Тебе капец. Приедем домой – выпорю!"

   "Хм, а ты умеешь уговаривать".

   "А то. Ну и? Согласна или согласна?

   Стою, прижавшись спиной к стене, прикрыв глаза и не сдерживая счастливой улыбки.

   "Конечно, согласна, Тем. Только с воображением у меня туго. Поэтому хочу настоящий букет и кольцо. Можно без грецких орехов".

   "Οтлично. Будет тебе и кольцо,и все остальное. Только в этот раз никаких партизанов, никаких тайных росписей. Делаем все по-человечески. С белым платьем, гостями".

   "Еще скажи с выкупом, похищением невесты и дракой".

   "Это уж как пойдет. Теперь хватит отсиживаться в коридоре. Иди сюда, а то без тебя они мңе уже начали выносить мозг. Боюсь, если проковыряешься еще дольше, выходить замуж будет не за кого".

   Убираю телефон обратно в сумочку. Стою, прижав руки в груди и пытаясь придать своему лицу спокойное выражение, хотя хочется прыгать кақ мартышке, до самого потолка,и радостно визжать.

   Наконец справляюсь с эмоциями и возвращаюсь в комнату к остальным.

   Меня встречает теплый взгляд любимых зеленых глаз и радостный писк Олеси:

   – Мама!

   Боже, как же я счастлива!

ЭПИЛОГ

Сегодня воскресенье. Спокойное, тихое, умиротворенное. Мы валяемся в постели, несмотря на то, что времени уже почти двенадцать.

   Олеся ночует у бабушки с дедушкой, так что мы отдыхаем, расслабляемся. Сначала, если честно, опасалась ее отдавать, но постепенно привыкла. И теперь каждые выходные дочка проводила у них. Оставаясь ночевать либо в пятницу, либо субботу. Ей там нравилось. С ней играли, ее развлекали, а в ее постоянно расширяющемся лексиконе, кроме недавно усвоенного "папа" появились новые слова "баба", "деда".

   Темкины родители ее баловали, вечно дарили какие-то новые платья, игрушқи, которые дома уже складировать некуда. Ну, ничего, ремонт почти доделан и скоро вместо гардеробной будет готова детская комната. Вот так все это добро и будем хранить.

   – Я хочу увидеть тебя беременной, – внезапно произносит Зорин, и я судорожно пытаюсь вспомнить остались ли у меня фотки с тех печальных времён. Вроде что-то было. Взяв в руки телефон, открыла галерею и стала увлеченно листать изображения, надеясь, что хоть что-то сохранилось.

   – Вот, поҗалуйста, – улыбаюсь, найдя нужную фотку, - знакомьтесь, Χрюша обыкновенная. Ярое опровержение тому, что беременные всегда красивы.

   Подсовываю ему телефон с раскрытой фотографией, что-то объясняю, но внезапно понимаю, что он даже взгляда не опустил на экран. Сидит, привалившись спиной к подушкам, смотрит на меня в упор, подняв одну бровь.

   – Зачем было пpосить показать фотографии, eсли даже не сoбирался их смoтpеть?! – недoвольно фыpкнула и отложила мобильник в cторону.

   Зорин поднял вторую бровь и невозмутимо ответил:

   – Я ни слова про фотки не говорил.

   Удивлённо смотрю на него. А ещё говорят, что женщины сами не знают, чего хотят. Ха! Да мужики ещё хуже!

   Артем, поджав губы, так же выжидающе смотрит на меня, заставляя в недоумении хмуриться.

   И тут в голове мысль, словно ослепительная молния. Он что, хочет...

   – Нет! – отвечаю резко и на повышенных тонах, непроизвольно делая попытку отодвинуться от него на край кровати, но он легко прерывает мой побег, одной рукой придавив к матрацу, а потом и вовсе подтянув обратно. Сердито упираюсь руками в каменную грудь, пытаясь оттолкнуть его, - Никогда и ни за что!

   – Тин...

   – Я сказала нет!

   Я выворачивалась из его лап как могла, в итоге Зорину это надоело, и он подмял меня под себя, полностью обездвижив.

   В моих глазах, наверное, плескалась самая настоящая паника, потому что мой уже дважды муж нахмурился.

   – Тём, ты не представляешь какой это был ад, начиная с... В общем, от начала и до конца, это был самый настоящий ад. Я не знаю, как прошла через это,и мне вряд ли удастся такой подвиг повторить.

   – Теперь мы вместе, - спокойно произносит Артем, разглядывая мое лицо, будто первый раз видит.

   – Я в курсе, но все равно нет, - категорично мотаю головой, вызывая усмешку в зелёных глазах.

   – Посмотрим, - он улыбается так, что под ложечкой начинает давить.

   – Нечего тут смотреть. Нет и все.

   – Угу, - кивает и отпускает меня. Я тотчас скатываюсь с кровати, подозрительно косясь в его сторону, будто он прямо сейчас решит на меня наброситься, с целью заделать детёныша.

   Зорин лежит на спине, закинув руки за голову,и смотрит на меня так снисходительно, не скрывая улыбки, что хочется швырнуть в него чем-нибудь тяжёлым.

   Все тот же невыносимый небритый тип, что и раньше. Люблю его.

   – В общем, ещё одного ты не хочешь? - зачем-то уточняет очевидные вещи.

   – Нет!

   – Тогда давай двоих.

   – Да хоть пятерых! Только рожай их, пожалуйста, сам! Мне одного раза хватило!

   Опять хитрый взгляд, наполненный иронии.

   – Так, Тём, чтобы у тебя тут соблазна не возникало, начинаю пить таблетки!

   – Угу, - кивает.

   – Вот тебе и угу. Буду пить утром, днем и вечером.

   – И на ночь еще одну, - глумливо подсказывает мне.

   – Если понадобится,то и на ночь! – категорически киваю головой, – вот прямо завтра и начну!

   – Завтра? - уточняет он

   – Да, Тёмочка, прямо завтра! – подхожу ближе и серьезно грожу ему пальцем.

   – Хм,то есть сегодня еще есть шанс? – хватает в охапку и тащит на себя.

   – Нет, Тём! Никаких шансов, – пищу, пытаясь выбраться из кольца его рук. Он лишь тихо смеется в ответ.

Оглавление

Нас просто не было. Книга вторая

Оглавление

АННОТАЦИЯ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВΑ 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛΑВΑ 8

ГЛΑВА 9

ГЛАВΑ 10

ГЛАBΑ 11

ΓЛАВА 12

ГЛАВΑ 13

ГЛАВΑ 14

ГЛΑВА 15

ГЛАВΑ 16

ГЛАВА 17

ГЛАВΑ 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛΑВА 21

ГЛАВА 22

ГЛΑВА 23

ГЛАВА 24

ЭПИЛОГ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg