«Шестая сторона света (СИ)»

Шестая сторона света (СИ) (fb2) - Шестая сторона света (СИ) 1754K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Максим Александрович Лагно

Максим Лагно Шестая сторона света

Глава 1. Девочка в платьице белом

1

Буду краток: я сосредоточил волю, чтоб пошевелить пальцами ног.

Пальцы не шевелились.

Года два назад у меня это получилось. С тех пор устраивал игру, «пошевели телом», коротая время ожидания выхода Судитрона.

Парализующая инъекция действовала и на зрение. Как через замочную скважину видел платформу на крыше Коммунального Бюро, клубящиеся у её края облака, птичьи гнёзда, свитые меж столбиков балюстрады. Солнце клонилось к закату. Древние статуи и колоны отбрасывали на каменный пол платформы длинные тени.

Из сотни доступных ниш, не считая моей, были заняты ещё три. Жаль, что невозможно повернуть голову и посмотреть на ту, где лежит девочка в платьице белом.

Эту девочку я не встречал раньше. До начала же Почтительного Ожидания не осмелился познакомиться. Просто пялился, как дурак, и многозначительно вздыхал.

Стал думать о том, почему сила любви с первого взгляда зависит от двух параметров: как долго длился первый взгляд и как долог период до второго? Чем короче первый и длиннее второй, тем сильнее любовь. Сложная мысль. Надо Лебедеву рассказать. Пусть знает, что не он один такой умный.

Потом стал думать, почему бы Судитрону не блокировать наше сознание полностью, пробуждая лишь во время своего выхода? Любой, кто хоть раз валялся в нише Соискателя, задавался этим вопросом. Считалось, что длительное паралич-ожидание это не просто часть ритуала, а остатки устаревшего способа проверять решимость и мужество Соискателей.

Суровые времена прошли, а обычай остался.

Вот и мариновались мы сутками, получив укол. Глядели на арку, почтительно ожидая треск и скрип, под который Судитрон выкатился бы из неё, обсыпанный известковой пылью. Будто делал у себя в пещере ремонт. Белил потолок, да вдруг, вспомнил о нас и поспешно вылез наружу.

Судитрон повертел бы плоской головой. Отыграл ритуальные действия: томительное затягивание и медленный танец с поворотами.

И, наконец, раздал бы просьбы.

2

Я, Лех Небов, жил во Дворе Юго-Запад 254.

Неофициально жильцы называли Двор «Абрикосовый Сад». До семидесятых годов, на том месте, где сейчас корпуса трамвайного депо и стоэтажки, были сады.

Старшее поколение постоянно ностальгировало о «старом Дворе».

«Ух, какие, абрикосы были! Вот такие», — говорил мне отец и сжимал кулак, показывая размер.

Впрочем, о девочке в платьице белом:

В детстве увидел в музее аниматину Шай-Тая, знаменитого в прошлом анимастера, выходца из нашего Двора.

Он изобразил Абрикосовый Сад в виде монументальных деревьев, закрывающих полнеба. Возле стволов притулились несколько велосипедов. Пацанчик в полосатой рубашке резал ножичком какую-то надпись на коре дерева. Второй, в коротких шортах, перетягивал велосипедную цепь, меланхолично прокручивая педаль рукой. Третий пацанчик, одетый в трико с эмблемой «Динамо», сидел на покосившийся скамейке, и смотрел на девочку на первом плане.

Вообще девочка и была героиней аниматины. Шай-Тай любовно смастерил дрожащие блики на её остреньких загорелых плечах. Спутанные пряди чёрных волос подхватывал ветер. В глазах синими точками отражалось небо.

Шай-Тай был приверженцем тройного минимализма, поэтому анимированными были три объекта аниматины. Тело девочки: её грудь поднималась и опускалась, девочка неторопливо дышала, подставив лицо ветру. Второй объект: вращение педалей и цепи.

Третью анимацию было трудно увидеть. Если бы не аннотация, сам бы не догадался, что анимация воспроизводилась примерно раз в месяц (каждые тридцать дней).

Анимастера шестидесятых любили прятать в свои произведения анимации с большим промежутком воспроизведения. В прошлом это было нормально: зрители созерцали аниматины подолгу, вникали в каждый фрагмент. Не то, что в наш век Информбюро и сиюминутных анимационных штамповок.

Аннотация содержала описание ускользающего фрагмента: пацан с ножичком поворачивался, смотрел на девочку и отворачивался. Взгляд пацана, утверждала аннотация, «полон затаённой грусти».

Три секунды действия, но запомнились мне на всю жизнь. Что скрывать, я влюбился в девочку из аниматины.

Я не был любителем изобразительного искусства. Музей посещал из-за своего друга Вольки. Его папа и мама — анимастера. Дед тоже анимастер.

Волька смеялся над моей симпатией к картине:

— «Шай-Тай ремесленник, который мастерил наивные анимации на потребу средней публике» — повторял он дедовское суждение.

Дед Вольки был убеждённым анархо-анимилистом. Его полотна вываливали на зрителя сложный рандомизированный хаос мельтешащих пятен, восьмерящихся лабиринт-проекций и иллюзионистических тетрагонов.

Защищая реалиста Шай-Тая, я говорил, что художества Волькиного деда способны убить неосторожного зрителя.

Мы закончили школу, я поступил в Транспортный Колледж, а Волька в Академию Искусств, для чего переехал в другой Двор. На третьем курсе, поддавшись чувству ностальгии, после выпитого портвейна, послал Вольке заявку на добавление в друзья на Информбюро, но она вернулась нераспечатанной.

Ну и чёрт с ним. Наши пути давно разошлись.

Та незнакомка, что покоилась в левой нише, была повзрослевшей копией девочки с аниматины Шай-Тая.

На её нежных плечах светились блики, будто припаянные микропаяльником полузабытого анимастера.

3

Паралич начал проходить, зрение обрело чёткость. Повернул голову налево, в сторону ниши с девочкой. Заприметил краешек белого платья. Оно трепетало на ветру, напоминая аниматину.

В нише справа лежал Георгий Петрович. Ему лет пятьдесят или больше. Жил в одном подъезде со мною, электрик по профессии. У него первая встреча с Судитроном.

Далее шли пустые ниши.

Скосил взгляд на висящие возле арки часы. Почтенное Ожидание длилось двое суток. Самое длинное из всех. Я входил в среднестатистическое число граждан, когда-либо получивших просьбу. Теперь же выбился в процент выше среднего. Мне всего восемнадцать лет, а уже одиннадцатый раз встречаюсь с ним.

Из тёмной арки послышался долгожданный скрежет.

Судитрон выскочил из туннеля, слегка накренившись вперёд. Начал описывать круги по Платформе. Длинная вечерняя тень пробежала по полу.

Я следил за ним глазами, отыскивая отличия от прошлого раза. Прибавились ли новые трещинки на деревянном теле? Облупилась ли краска? Потемнел ли пластик на лице?

Завершив очередной круг, Судитрон с лязгом, как вагоны на Вокзале, остановился в центре.

С фиксированным вращением «осмотрел» нас.

Щелчок, поворот на Георгия Петровича. Щелчок, поворот — стеклянный взгляд на меня. Щелчок, поворот к девочке в платьице белом.

Послышалось гудение активировавшегося динамика в его корпусе:

— Спасибо, что дождались. Принимайте просьбы.

Снова щелчок и механизм зафиксировался на Георгии Петровиче. Ровные интонации диктора, что озвучивал Судитрона, редко выказывали эмоции, но тут решено было использовать юмор:

— Ну, Петрович, думал так и помрёшь, не свидевшись со мной ни разу? Хе-хе. Хватит считать себя старым, тебе пятьдесят два. Разводись и найди новую жену, помоложе.

Щелчок и поворот к нише с неизвестным. Юмор в голосе исчез:

— Двести приседаний каждое утро. Выполнять, пока не выпадет новая встреча со мной. Если не выпадет — приседать всю жизнь.

Резко отъехал и промчался мимо, своротив на меня голову. Остановился перед девочкой и кратко бросил:

— Найди работу.

Тут же развернулся и подъехал ко мне. Секунду помедлил, включился юмор:

— Лех Небов, что-то ты зачастил ко мне. Ладно, счастливчик, пусть у тебя будет смежное задание.

Тренькнула пневмопружина, от корпуса Судитрона отскочила рука и указала на нишу с девочкой:

— Найди ей работу на Вокзале.

4

Судитрон уехал, а я почувствовал укол. Инъекционный аппарат скрылся в одном из отверстий в бортике моей ниши. Через минуту пошевелил всеми пальцами на ногах. Конец игры.

Георгий Петрович первым выполз из ниши. Вот что значит, желание найти новую жену! Вслед за ним поднялся и я.

Сохраняя мужественное выражение лица, мол, не впервой очухиваться после паралича, побрёл к нише с белым платьицем.

Милое личико, быть может, слишком худое. Тонкая, почти прозрачная на фоне заката рука, свешивалась через бортик. На плече, освещённом заходящим солнцем, фирменный блик Шай-Тая.

— Ты как?

Девочка в платьице белом подняла на меня усталый взгляд чёрных глаз с припухшими веками. Сухие губы шелохнулись, но не услышал ни звука.

Чёрт, ей действительно нехорошо:

— Помочь?

Девочка перегнулась через борт ниши. Её вырвало. Белое платьице трепетало на ветру. Под облаками, в оранжевых лучах солнца парил орёл.

Я деликатно отошёл от девочки, чтоб не слышать бульканья и хрипов. Отходняк от паралича — интимный момент для новичков.

Но не для Георгия Петровича. Он бродил по краю платформы и радостно потирал руки. Глядел вниз, будто пытался отсюда увидеть новую жену. Запрокидывал лицо вверх, следил за орлом, прислушиваясь к его клёкоту:

— Благородная птица, а пищит как моя жена… хи-хи, будущая бывшая.

Электрик достал заранее припасённую бутылку пива и открыл её о край рельсы Судитрона.

В другой нише оказался учитель по физике. Неприятный человек. Никогда не улыбался, а мне постоянно говорил, что с таким отношением к физическому миру, мне нужно жить не в реальности, а «в фантазии бездарного анимастера».

На первом же занятии в Транспортном Колледже он ядовито заметил, что под моим руководством поезда будут ехать куда угодно, но только не в точку назначения.

Я успешно окончил колледж. На выпускном учитель физики сухо осведомился, когда будет моя смена, чтоб не пользоваться в этот период услугами «Глобальной Перевозки™». Я обиделся. Но сейчас, пошатываясь от усталости и глядя на его ещё более неприятное лицо, вдруг понял — он же шутил.

Поймав мой взгляд, физик улыбнулся:

— Приседания каждое утро, а? Что ж, мог бы получить просьбу и похуже.

Он, оказывается, и раньше улыбался, просто я не замечал, поглощённый неприязнью. Чтоб доказать, что я теперь взрослый и понимаю шутки, кивнул на Георгия Петровича:

— Двести приседаний или новая жена? И то, и то одинаково утомительно.

Физик потрепал меня по плечу:

— Что ты можешь знать о жёнах, Лех? Кстати, как тебе твоя задачка?

— Уже одиннадцатая просьба. Бывали и хуже.

— Ого, крутой, крутой. Но твоя напарница сбежала!

Я резко обернулся — ниша с девочкой пустовала. Неужели, она не стала ждать лифт, а ушла по лестнице? Оставила после себя лужицу рвоты.

Бросился к двери на лестницу, распахнул и прислушался. Завывания ветра, но шагов не слышно. На десяток пролётов ниже порхали голуби. Могло быть признаком того, что их спугнула девчонка.

Ринулся вниз по ступенькам, придерживаясь за перила и отрываясь на поворотах, как тела на уроках физики, подчиняющиеся центробежной силе. С разницей, что центр, вокруг которого я должен был крутиться, сбежал в неизвестном направлении.

На тридцать втором этаже, где ещё порхали возмущённые голуби, разгоняя многолетнюю пыль, замедлил бег. Тут развязка: более десятка разных коридоров выходили на лестничную площадку.

Я попробовал играть в сыщика, высматривал какие-то следы, намёки, в каком из коридоров она скрылась?

На полу: древние окурки, скукоженные от старости объявления Информбюро, рекламатины турфирм, на которых до сих пор суетилась жизнь — качались выцветшие деревья, а море, потерявшее синий цвет, билось о светло-жёлтые выжженные скалы.

И никаких следов девчонки.

У меня будто наступил новый паралич, безо всяких инъекций. Что теперь делать? Как выполню просьбу Судитрона?

5

По окончанию Почтительного Ожидания, когда проходит действие восстановительной инъекции, не рекомендуется физическая нагрузка. Беготня по лестницам Коммунального Бюро сожгла последние силы.

Когда я вышел из чёрного хода Коммунального Бюро, у парадного не было ни Георгия Петровича, ни остальных участников Почтительного Ожидания.

Лихорадило. Одновременно казалось, что голова пылала, будто её засунули в сопло гиперзвукового двигателя, а ноги погрузили в чан с хладагентом из системы охлаждения.

Меня раздирали и лёд, и пламя, и предчувствие беды.

Подошёл к палатке продавца кофе. Заказал двойное эспрессо с двойным сахаром.

— Оттуда? — спросил продавец, показывая пальцем вверх.

Я качнул головой.

— Понимаю, сам два раза был на Почтительном Ожидании. Пять суток паралича! Да-да, не удивляйся. Именно пять. Кто-то с инъекцией перемудрил. Когда я вышел, была одна мысль: гигантская кружка кофе. Думаешь, почему открыл здесь палатку? Бизнес, вот почему.

Я сделал глоток. Подержал напиток во рту, наслаждаясь горячей сладостью.

Присел на пластиковый стул, оглядел пустую площадь. Вокруг фонтана бродил парень с наушниками, вероятно, железнодорожник. Дальний конец площади медленно пересекала женщина в чёрных лосинах, ведя за руль велосипед.

Без особой надежды спросил продавца:

— Не выходила ли из подъезда девушка, худая, в белом платье?

— Девочка в платьице белом? Не, брат, прости, не видал. Может, и выходила. Я занят был. Встречающие и ожидающие соискателей требовали кофе, чай, коньяк. Всех обслужить надо.

Расплатился за кофе и побрёл домой.

Добравшись до двери, даже не ответил на вопросы родителей. С почти закрытыми глазами прошёл в свою комнату и рухнул на кровать.

Вот так я и сделался отказником поневоле. Если не найду девчонке работу, Судитрон больше никогда не предложит новой просьбы.

Тут уже не о любви разговор. Какая может быть любовь с отказницей, что пренебрегла просьбой Судитрона?

С другой стороны, сейчас популярно вести себя не как все. Пренебречь просьбой — лёгкий способ бросить вызов обществу.

Тогда зачем, спрашивается, она попёрлась на платформу и отлежала все сутки Почтительного Ожидания? Чтоб демонстративно отказаться?

Глава 2. Допрос

1

Я работал путевым обходчиком на Вокзале Юго-Запад, 254-й узел. Вокзал не самый большой, но и не маленький. Часть глобальной сети, но не ключевая. Принимал до десяти международных составов разом.

Если мы в один день вдруг взорвёмся, диспетчеры «Глобальной Перевозки™» почешут затылок: «как сейчас помню, был здесь узел, и вот тебе на…»

И перенаправят транспортный поток на соседние узлы.

В служебной иерархии должность обходчика считалась стартовой. Каждый выпускник Транспортного Колледжа отрабатывал в ней минимум год, прежде чем начинал настоящую карьеру железнодорожника.

Когда твоя работа заключалась в том, чтоб с дыроловом в руках обойти сотню километров гиперзвукового монорельса, всякое лезло в мысли: от философии и понимания истинного мироустройства, до полного мозгового отупения, когда оцепенело шагал и шагал вдоль полотна, реагируя лишь на мигание лампочки дыролова.

Теперь другая беда: не лезло ничего, кроме воспоминаний о девочке в платьице белом. Даже кассета со сборником любимых песен в плеере не помогла отвлечься. Что же со мной будет лет в тридцать? Буду, как ошпаренный Георгий Петрович, бегать по Двору в поисках новой жены?

На пересечении 234-ой и 55-ой линий я остановился.

Из-за поворота туннеля вышел Лебедев, мой коллега и друг, обходчик соседнего отрезка. Он всегда представлялся, как Лебедев, по фамилии. И солидно жал руку.

Младше меня на полгода, но обладал внушительной внешностью. Мощный живот прорывался через лямки комбеза. Толстые ноги переставлял степенно, будто нехотя. Умеют же некоторые сразу выглядеть нереально взрослыми.

У него даже наушники солидные: настоящие полноразмерные «Сони», отделанные кожей, на толстой дужке с металлическими вставками. Наушники были просто гигантскими, но на солидном Лебедева смотрелись органично.

Я, как любой обходчик, вынужденно став меломаном, довольствовался маленькими наушниками марки «Ноунейм», купленными на барахолке. У них был хлипкий каркас и короткий, но вечно путающийся в узелок, провод. Поролоновая обёртка динамиков быстро стиралась, превращаясь в лохмотья.

Жил Лебедев в районе Пятой стены, тогда как я во Второй, то есть в абсолютно противоположной стороне. Поэтому мы ходили в разные школы. Познакомились и подружились на первом курсе Транспортного Колледжа.

Вчера вечером отправил ему письмо, описав историю с отказницей в платьице белом. Лебедев пообещал, что «обмозгует» и сообщит решение.

Так и написал «решение», будто моя судьба зависела от его слов. Да, умеют такие люди перетягивать внимание на себя.

Лебедев позволил пожать его огромную руку, вытер платком пот на толстой шее и степенно произнёс:

— Короче, я тут подумал. Надо выяснить, подозреваемая живёт в нашем дворе с рождения или нет? Сузим параметры поиска. Нужно посмотреть списки переехавших.

— А где их взять?

— У Модератора Информбюро.

— А он даст?

Лебедев степенно побарабанил пальцами по рукоятке своего дыролова:

— Нет, это же личные данные. Ломать надо.

— Скорее, он меня об колено сломает. В модераторы берут при условии, что они два роста метром и «кэмэсники» по карате или боксу.

— Тебе его не сломать, есть такое, — согласился Лебедев. — Нужно к профессиональным взломщикам обращаться. Но ты их не любишь.

— А кто, кроме тебя, их любит? У отца, тот раз, сберкнижку увели с зарплатой.

— Не все взломщики — мошенники, есть среди них люди с идеалами. Да и не фиг светить сберкнижкой где попало. Твой папашка и пароли от почты в блокноте держит?

Я решительно отказался:

— Взломщики не вариант. С ними больше потеряю, чем найду.

— Не хочешь, как хочешь.

— Что же делать, Лебедев? Не хочу отказником стать!

Лебедев обиделся, что я отверг идею:

— Отказник — это херово. Я с тобой даже здороваться перестану, друг, сразу предупреждаю.

Пол туннеля стал слегка подрагивать.

С потолка отвалился кусочек штукатурки и звонко разбился об монорельсу. Лебедев прислушался к нарастающему рокоту:

— Состав идёт. Давай, повисим, и после продолжим обсуждение поисков.

2

И я Лебедев зачехлили дыроловы, спрятали их в одном из ближайших Г-образных рукавов. Взялись за вделанные в стену поручни и прижались спинами к стене, ожидая прохождение состава.

Земля сильно задрожала, с потолка посыпалась какая-то труха.

Составы ходили по туннелям по многу раз в день, на протяжении трёх веков, а с потолка всё сыпалось и сыпалось. Откуда труха бралась? Если замерить количество выпавшей трухи и соотнести с массой земляного покрова над туннелем, не выяснится ли, что вся планета ссыпалась на рельсы?

Вот парадокс будет.

На отрезках перед вокзалами составы шли ниже гиперзвука, поэтому не было нужды прятаться в Г-образные рукава, расположенные каждые сто метров. Хотя правила безопасности строго этого требовали.

Даже на низкой скорости, давление вымещаемого воздуха такое сильное, что могло затянуть неопытного обходчика под днище состава и размазать на десятки километров. Подобные несчастные случаи так и назывались «размазня». Одно из самых обидных ругательств у железнодорожников.

Если тебя кто-то всерьёз обозвал размазнёй, считай, что ты профнепригоден.

А выражение «Держись, не будь размазнёй», приобретало для обходчика буквальный смысл.

Первый порыв ветра попытался сдёрнуть меня с поручня. Я закричал в ответ — всё равно никто не услышал бы, звук уже унесло за километр от моего рта.

Стал виден клубок дрожащего воздуха, пронизываемого статическим электричеством.

В тонкой прослойке воздушной волны проявился моторный вагон. Его куполообразная лобовая часть раскалилась от нагретого газа, образовывая красное пятно, растекающееся по обшивке в форме лучей звезды. Эта стилизованная звезда изображалась на всей оснастке «Глобальной Перевозки™». От комбезов обходчиков и фуражек вокзального начальства, до брелков в сувенирном киоске на Вокзале.

Раскинув объятия лучей, звезда летела на меня, выталкивая впереди себя ионизированный воздух.

Вздохнул как можно глубже и закрыл рот. Задержал дыхание, чтоб не хапнуть горячего воздуха.

Длинный моторный вагон промелькнул за долю секунды. Ослепил плазмой из двигателя, обдал жаром обшивки, ещё не остывшей после гиперзвукового перегрева. За ним потянулась тающая в пространстве вереница вагонов, разделённая светящейся полосой окон. По 55-й линии ходят местные, поэтому состав не длинный, вагонов семьдесят.

Тяга уходящего воздуха подхватила мои ноги и потянула в сторону движения состава. Между телом поезда и стенами туннеля воздух сделался тонким, почти вакуум. Именно сейчас возможна потеря сознания, когда засасывает под дно.

Пронеслись последние вагоны. Свет габаритных огней, казалось, оставил в воздухе тающий след.

Состав ушёл.

Я разжал губы и вдохнул обжигающий воздух. Отпустил скобу и пробежал несколько метров вслед за воздушным завихрением. Пробежать эти метры и не упасть — задачка посложнее, чем просто держаться за скобу. Счёт шёл на доли секунды: отпустишь руки слишком рано, завихрение будет достаточно сильным, чтоб ты свалился на пол и покатился, как сухой лист. Не только рёбра переломаешь, но и проедешь мордой по монорельсе, лишаясь кожи.

Лебедев с завистью посмотрел на мою лихую пробежку. Он никогда не рисковал, не отпускал поручень и не вливался в вихрь. Слишком толстый и солидный, обязательно упадёт и расшибётся.

3

Лебедев оттряхнул пыль с комбеза и протёр свои ботинки бумажной салфеткой:

— Ещё идея. Доставай блокнот и пиши.

Приказ был такой солидный, что я тут же подчинился, Мои ноги дрожали от недавнего напряжения. Руки одеревенели, я не попадал ими в карман комбинезона. Подождал, чтоб возбуждение улеглось, продолжая прислушиваться к звуку ушедшего состава.

— Давай пиши, а не мечтай, — прикрикнул Лебедев. — Для тебя же стараюсь.

Непослушными руками вытащил блокнот. Проверил чернила в ручке и присел на тёплый монорельс.

Лебедев сел рядом:

— Записывай. «Разыскивается женщина в белом платье…»

— Ха, женщина. Да она девчонка. Младше меня.

— Хватит мыслить детской терминологией. Пиши, «Разыскивается молодая женщина, участвовавшая в Почтительном Ожидании…» Когда оно было?

— Позавчера. Ну, то есть позавчера закончилось.

— Ох, какой ты глупый, — посетовал Лебедев, — Писать нужно полную дату, с такого-то по такое-то. У каждого своё позавчера. Послезавтра твоё позавчера станет «четыре дня назад», не будешь же переписывать объявление.

— Понял, понял, — я поспешил остановить поток солидных поучений.

Лебедев продолжил диктовать:

— «…Молодая женщина в белом платье, участвовавшая в Почтительном Ожидании…» Не забудь с больших букв.

— Без тебя знаю, — отмахнулся я.

— «…С 30 августа по 1 сентября 1899 года, проходившем на платформе Коммунального Бюро, двора Юго-Запад 254, известного под самоназванием «Абрикосовый Сад» Записал? Дай посмотреть.

Лебедев проверил орфографические ошибки и вернул блокнот:

— Далее пиши… «Если вы что-либо знаете о…»

— «Молодой женщине?»

— Некрасивый повтор. Вместо «молодой женщине», пиши — «Если вы что-либо знаете о вышеупомянутой особе», сообщите отправителю. Почтовые расходы за счёт получателя…»

— Ой, Лебедев, а вдруг много писем придёт?

— Ты хочешь найти эту сучку или нет? Готовь бабки.

— Отец убьёт, когда узнает.

— Он ещё не знает про то, что ты отказник?

— Сам ты отказник! Судитрон срок не ставил. Я выполню просьбу. Когда-нибудь.

— Всё равно придётся просить деньги у родаков. Без продвижения Модератор похоронит твоё объявление в корзине бесплатных сообщений и рекламы. Так что готовься платить, чтоб висеть на первой доске.

Я вздохнул и закончил писать, поставив своё имя и почтовый ящик. Лебедев ещё раз проверил ошибки.

Перед тем, как разойтись по тоннелям, мы обменялись кассетами. Я дал ему Pearl Jam, альбом Vitalogy, 1894. Взамен Лебедев дал Аквариум «Радио Африка», 1883 года.

— Купи уже себе компакт-диск-плеер, — посоветовал Лебедев, — надоело мне для тебя кассеты записывать.

4

Я завершил обход своего участка.

Отметил на путевом листе точку, где дыролов обнаружил подозрение на микротрещину в монорельсе. Лист бросил в прорезь ящика отдела обработки статистики, сдал дыролов, и пошёл в переодевалку: взять из своего шкафчика деньги на обед и новые батарейки для плеера.

Но до столовки так и не дошёл. В коридоре меня нагнал Алибек, начальник Службы Путей. Он взрослый мужчина, то ли неженатый, то ли в разводе. В свободное от работы время, то есть с утра до вечера, Алибек переписывался в Информбюро с пользовательницами раздела «Знакомства», под псевдонимом Огненный Ангел. На личном почтовом штемпеле изобразил крылья, будто белый голубь неудачно пролетел над пожаром в стоэтажке.

Огненный Ангел Алибек сдёрнул с меня наушники:

— Слышь? Ты эт-та, кончай таскать плеер в рабочее время.

— Профессиональная привычка.

— Тоже мне «профессионал», обходчик простой. Пошли со мной.

Он завёл меня в свой кабинет. Там сидели два милиционера. Один на стуле в углу, второй в кресле Алибека. Рация на столе время от времени шуршала неразборчивыми переговорами. Милиционер на стуле был относительно моложе того, что в кресле. Хотя оба — старпёры. Нижняя половина лица относительно молодого была синяя от щетины. Он достал блокнот и спросил:

— Кто?

— Лех Небов.

Молодой сделал пометку. Пожилой милиционер показал мне на стул напротив стола:

— Падай.

Тон его голоса не строгий, но и не ласковый. Пугающе никакой.

Алибек вышел.

— Ты, пацан, не робей, — сказал пожилой милиционер.

— Или есть от чего робеть, а? — вмешался молодой. Он сидел у меня за спиной, я повернулся, чтоб ответить, но не нашёлся что. Молодой хитро щурился, почёсывая синий подбородок концом чернильной ручки.

— Отчего бы ему робеть, Фрунзик? — спросил пожилой.

— Знает кошка, чьё мясо съела, — хитро ответил щетинистый Фрунзик. — Небось, стоял в туннеле во время прохождения состава?

— Нет, что вы. Это не по правилам.

Фрунзик поднялся со стула, подошёл ко мне и вдруг гаркнул:

— Не врать! Нам нет дела, стоял ты в тоннеле или нет. Хоть колесом там ходи, пока не мешаешь движению состава. Но врать нам не смей, понял, щегол?

Пожилой милиционер будто подобрел:

— Да, сынок, врать нехорошо. Посмотри на свои ботинки.

Я опустил взгляд и покраснел от стыда. С одной стороны мои ботинки покрыты пылью, сходящей на нет справа налево. Ровно так, как дул тяговый ветер. Умный Лебедев протёр обувь салфетками.

— Ладно, давай к делу, — Фрунзик положил передо мной пухлую картонную папку: — Не ври, вмиг раскусим, понял?

Рация на столе что-то угрожающе прошуршала, поддерживая коллег.

5

— Вот, смотри, — Фрунзик раскрыл папку, сверху лежала тонкая карточка чёрно-белой аниматины. — Это автоматически сгенерированные анимации с оптических установок слежения на перроне Вокзала.

Краткая беспрерывно закольцованная аниматина демонстрировала: мужчина стоял на лестнице входа в вагон, махал рукой кому-то на перроне.

Фрунзик пояснил:

— Мужчина ехал маршрутом «Ташкент-Алматы-Новосибирск-Киев-Варшава». То есть в Ташкенте сел, а в Киеве не вышел. Купе пустое, вещи на месте. Семья в печали.

— А в Алматы не мог исчезнуть? — задал я вопрос.

— В Алматы он был ещё в купе. По опросу свидетелей мы смогли отследить его перемещения по поезду, вплоть до узла 253. После пересечения узлов 254а и 254б информации об его присутствии нет. Соседи по купе сказали, что он так и не вернулся.

Фрунзик показал ещё три аниматины садящихся в поезда людей. Бабушка с большой клетчатой сумкой, студент с треножником для анимированных этюдов и господин в застёгнутом наглухо пальто и шляпе:

— Граждане сели в пункте «А», но не доехали до пункта «Б», пропав на нашем узле. Какой-то проклятый узел!

— Скажи нам, Лех, — подал голос пожилой милиционер. — Вы, обходчики, рыскаете по туннелям, знаете там все закоулки, не замечал ли ты подозрительных событий?

— Нет. Какие там события? Пустота и тишина, пока состав не проедет. Музыка в плеере и спасает.

— Быть может, какие-то посторонние предметы видел?

— Иногда пассажиры кидают мусор в окна, но о таких случаях мы докладываем.

— Что кидают? — быстро спросил Фрунзик.

— Мелочи всякие. Чисто из озорства. Прокладки, презервативы использованные, газеты и прочий сор.

Предупредительным жестом Фрунзик прервал:

— Я не железнодорожник, но знаю, что окна в поездах всегда заперты. Как они кидают-то?

— Верно, — мотнул я головой. — В пути тяга такая, что и руку оторвать может. При подходе к перрону, когда начинается зона торможения, блокировка щеколд на окнах автоматически отключается. Поэтому мусор во время торможения раскидывают.

— То есть, теоретически, можно пролезть в окно?

— Если хотите узнать, не выбросились ли пассажиры из окна, то точно нет. Мы бы нашли остатки размазни.

Фрунзик быстро вернулся на свой стул:

— Ну и спасибо, свободен.

Это было так неожиданно, что я подумал, не ослышался ли? Посмотрел вопросительно на рацию, она ответила мне убедительным шуршанием.

— Иди, иди, у нас больше нет вопросов, — повторил Фрунзик.

Я неуверенно поднялся. Не нравилось выражение лица пожилого милиционера: смотрел куда-то мимо меня.

Сделал шаг к выходу, ожидая, что вот-вот остановят.

Пожилой милиционер кашлянул:

— У нас-то нет вопросов, а у тебя, сынок, к нам тоже нет?

— Какие могут быть вопросы?

— Мы упомянули, что пропали пять человек, а сколько аниматин показали?

— Четыре.

Фрунзик деланно хлопнул себя по лбу:

— Совсем забыл про сегодняшнюю!

Вынул из середины папки карточку: девушка в белом платье, с небольшим рюкзачком в руках заходила в вагон. Оптические установки слежения производили аниматины низкого качества: рванная закольцовка, неестественно быстрые движения частей и смазанные детали, особенно на небольших карточках. Но этого оказалось достаточно, чтоб узнал девочку в платьице белом.

Я сел — упал — обратно на стул.

6

Я говорил быстро, с множеством подробностей. Ведь в расследовании преступлений важны детали, не так ли? Поэтому рассказывал всё, что мог вспомнить.

— Не части, сынок, — попросил пожилой милиционер. — Старайся быть кратким. Итак, говоришь, пытался шевелить пальцем?

— Ну, я не из неуважения к Судитрону, просто само получилось…

Фрунзик впервые мне посочувствовал:

— Да уж, стать отказником по чужой вине. Теперь у тебя, пацан, и надежды нет найти её. Пропала девчонка.

Я поник. Пожилой милиционер перечитал листы блокнота и сделал уточнение:

— Ты, сынок, не дрейфь. Разместить объяву в Информбюро, хорошая идея. Кроме своего индекса укажи и наш, участковый. Милицейское объявление Модератор обязан бесплатно разместить.

— Спасибо. Вы не могли бы сказать имя пропавшей?

Фрунзик нахмурился:

— В списке пассажиров нет никого, кто походил бы под её описание. Ни имени, ни лица, ни номера.

— Но так не бывает.

Впервые пожилой проявил раздражение:

— Сынок, я в ментовке уже двадцать лет работаю. Бывает всё.

Я не сдавался:

— Значит эта девочка вовсе не та, что была со мной на Почтенном Ожидании.

Фрунзик будто поменялся с пожилым отношением ко мне. Сказал покровительственно:

— Пойми, Лех, мы должны проверить все зацепки. А та это девочка или не та — по хер. Нам важно установить, был ли факт пропажи ещё одного пассажира, то есть этой девочки, или она недокументированный дефект оптической установки слежения?

Пожилой милиционер решительно подвёл итог:

— Беги в Информбюро. Капитан сейчас напишет справку твоему начальнику, чтоб освободил до конца дня.

Пока Фрунзик писал, пожилой милиционер по-доброму спросил, убрав из голоса интонацию безразличия:

— Я, сынок, детективы пишу, хобби такое. В 1883 году издали роман «Клуб экспресс-убийств». Пишу под псевдонимом Юра Борос, слыхал?

Я неопределённо пожал плечами. Не хотел обидеть милиционера.

Тот продолжал:

— Хотел спросить вас, железнодорожников… Сейчас работаю над романом «Знак Звезды». Там есть момент, когда обходчики, как ты Лех, нарушают правила и висят на скобах во время прохождения состава. Вот скажи мне, если правилами запрещено, то зачем эти поручни в стенах существуют?

— Для экстренных случаев, когда что-то помешало обслуживающему персоналу путей добраться до Г-образного рукава.

— Ага, то есть вы, обходчики, намеренно висите, но всегда можете сказать, что не успели добежать до укрытия?

Я уклончиво ответил:

— Всякое бывает.

Фрунзик выдал мне справку и крикнул:

— Кто там следующий?

Вошла бухгалтер Маргарита. Она старая, ей за тридцать. Но при этом всё равно, объективно, самая красивая среди всех сотрудниц нашего участка. Не считая, само собой, бортпроводниц VIP-вагонов.

Фрунзик с умилением причмокнул:

— На Вокзалах мало девушек работает, одни угрюмые железнодорожники.

Маргарита не смутилась:

— На перроне проститутки тусуются, найдёшь как раз для себя, дружок.

Милиционер-писатель Юра Борос захохотал. Фрунзик тоже задвигал синей щетиной:

— Отлично, девушка. Тогда один вопрос: вы замужем?

Я вышел, оставив милиционеров гарцевать перед Маргаритой, блистая шутками, затёртыми, как изношенный сегмент монорельсы.

По дороге до трамвайной остановки, тревожно размышлял — на милицейской аниматине была та самая девочка в платьице белом или мне померещилось?

Впрочем, знание её имени или места жительства ничего не меняло. Девочка в платьице белом пропала ещё сильнее, если можно так выразиться.

Сел в трамвай до Информбюро.

Всю дорогу глядел то в окно, то на рекламную аниматину «Глобальной Перевозки™», что занимала половину оконного стекла. Бортпроводница в белой униформе, какой не бывает в действительности, приветствовала пассажиров, зацикленным взмахом руки в белой перчатке.

Глава 3. Парадокс кучи

1

На площади Информбюро, что в центре «Абрикосового Сада», было мало людей. Правильно, время-то ещё рабочее. У стендов с поп-музыкой и подростковыми аниматинами толпились школьники. Поисковики или носились между стендами, взбираясь на лесенки и листая картотеки, отыскивая поисковый запрос, или лениво стояли, делая вид, что не слышат запросов посетителей.

Некоторые посетители изучали рекламу книжных новинок. Издалека виднелся плакат с новой серией книги третьего сезона «Баффи — истребительница вампиров». Значит, через два-три дня можно попросить у Лебедева почитать.

В наушниках играл «Аквариум». Я сожалел, что поменял на Pearl Jam. «Рок-н-ролл мёртв» — гениальная композиция, но прочие песни — тоска. Блин, может в натуре со следующей зарплаты купить компакт-диск-плеер? На нём можно выбрать нужный трек, а не перематывать наугад ради одной песенки.

Я сменил кассету на свой сборник. Продолжилась прерванная на середине Smells Like Teen Spirits, Нирваны.

Будка Модератора располагалась в центре Информбюро, окружённая закруглённым лабиринтом инфостендов и цепью Поисковиков.

В детстве, когда отец впервые привёл в Информбюро, меня поразила внешность Поисковиков. Понравились широкие брюки с множеством карманов по всей длине штанин. На карманах были пришиты кармашки поменьше, а на кармашках, что поражало детское воображение, были нашиты совсем узкие прорези с замками-молниями.

Жилеты были под стать штанам. Вся поверхность отдана под карманы накладные, карманы прорезные, карманы на молнии или карманы сейфовые, с закрывающимся клапаном на маленьком замочке. На спинной части жилеток — отсеки из сетчатых стенок. Из каждого кармана, прорези или футляра торчали бумажки, блокноты и карточки с индексами или картами расположения популярных инфостендов.

Не помню, что искал отец. Я зачарованно смотрел на Поисковика, который мгновенно, не дослушав вопрос до конца, указал направление.

Мне тогда почудилось, что Поисковики это всеведущие боги, которым известны все слова, их синонимы, и все адреса всех инфодосок. Пока не подрос и не понял, что свяжу жизнь с «Глобальной Перевозки™», мечтал стать Поисковиком, не подозревая, какая изнурительная, опасная для психики это работа. Чтоб отвечать на запросы, Поисковики вынуждены читать и перечитывать всё содержимое всех разделов Информбюро.

Переизбыток знаний, так умножал печали Поисковиков, что в этой профессии был самый высокий процент самоубийств.

2

На самом деле, главные в Информбюро — Модераторы.

Эти силачи-социопаты, посвящали себя физкультуре и ненависти к обществу. Любили без особой нужды менять конфигурацию стенок Информбюро так, чтоб менялся и лабиринт. Вчера ты читал доску с гороскопами, а завтра по этому адресу могла оказаться инструкция по установке световой накладки для душа. Придётся обращаться к услугам Поисковика.

Чтоб нужная доска не пропала в лабиринтах модераторской деятельности, лучше раскошелиться на закладку. Пока платишь, тебе на почту будут приходить уведомления о смене адреса избранной инфодоски.

Модераторы такие люди, которые терпеть не могли, когда пользователи легко и быстро находили нужное. Не знаю, где учили на Модераторов, но уверен, была в их школе спецдисциплина, где обучали правилам грубого ответа, принципам игнорирования и нормам презрения. А какой-нибудь седой профессор, заслуженный супермодератор, делился эффективными способами усложнения жизни пользователя.

К сожалению, срочные объявления Информбюро размещал Модератор лично, решая печатать или нет.

Отыскивая путь к будке Модератора, пару раз встречал модераторов тематических разделов. Один менял новостной бюллетень. Политика меня не интересовала, но её расклеивали так агрессивно, что кричащие заголовки попадали в голову помимо воли. Хуже, чем реклама супермаркетов.

Свернул в тупик, где наткнулся на очередного модератора раздела. Тот стоял на стремянке под выдвинутой инфодоской, держал свиток рекламатины. Подмигнул мне, приложил палец к губам и наклеил рекламатину прямо поверх объявлений о продаже цветочной рассады.

Потом погрозил мне кулаком, мол, только попробуй донести. Спрыгнул со стремянки и убежал.

Торговцы порноматинами и порнолитературой давали взятки модераторам разделов, чтоб те развешивали незаконную рекламу в своих зонах ответственности. Поисковики входили в долю. Кое-кто из них специализировался исключительно на поиске по разделам с порно. Я с трудом представлял, сколько порноматин вынужден запоминать такой Поисковик, чтоб доставлять релевантную информацию пользователю. Впрочем, за это хорошо платили.

Оглянулся: никого. Подошёл ближе к рекламатине. Анимированная красотка стояла спиной, повернув голову на зрителя. Выгнула спину, и, приподняв край неясного кружевного одеяния, показывала попку. Светлые кудряшки рассыпались по спине.

Порнодельцы не жалели денег на производство рекламатины: вся её поверхность была анимирована. Кто знает, может, однажды именно они изобретут полностью подвижную аниматину. Вот было бы здорово. Не для порно, а вообще, для искусства.

Модель то и дело заслоняли всплывающие из глубин плаката слоганы с призывом подписаться прямо сейчас. Скидка 80%. Для членов клуба — бесплатно. Гигантские цифры почтового адреса заслонили попку. Красотка подмигнула, закусила нижнюю губу. Подняла край кружевной юбочки выше.

Я ещё раз огляделся и выхватил блокнот. Записал имя актрисы и индекс. Джессика Линс. Мало ли что… Вдруг появятся лишние деньги?

3

Миновав несколько круто заворачивающих стен, я вышел в центр Информбюро — пустую площадку с будкой Модератора.

Рядом орудовал инфодизайнер, сдирая с доски толстый слой старых объявлений. Его спецовка, ватник и кирзовые сапоги, обсыпаны обрывками бумаги и кусками засохшего клея. На верстальном столе разложены инструменты: скребки, ножи, вёдра с жидкостью для удаления клеевого раствора. Наверно, самая дурацкая работа во всём Информбюро.

Модератор, сильно недовольный тем, что какой-то щегол пробрался через лабиринт, не обратил на меня внимания. Обложившись карандашами и лекалами, принялся накидывать на листке новую конфигурацию.

Некоторое время я терпеливо смотрел, как он размышляет, куда переместить раздел пользовательских объявлений, не нарушая правила, чтоб свежие доски заслоняли предыдущие. При этом он явно выгораживал раздел «Знакомства». Что понятно, ведь именно там любят рекламироваться стрип-бары, сауны с проститутками и магазины порноматин и литературы, которые исправно платят.

Терпеливо ждал, мне торопиться некуда. Модераторы же нервничают, когда рядом с будкой ошиваются посторонние. Всегда подозревают взломщиков. Вдруг я вынюхиваю схему новой конфигурации, чтоб знать кратчайший путь бегства после взлома?

Модератор опустил оргстекло на окошке и крикнул:

— Ну, чего тебе?

— Объявление.

— Чё, первый раз в Информбюро, что ли? Иди в раздел «Частные объявления». Там и плати. Хотя нет, можешь мне заплатить.

Я молча показал адрес милицейского участка на моём объявлении.

— И чё?

— По закону бесплатно должен отпечатать.

Модератор с ненавистью посмотрел на меня и выхватил бумажку. Пробежал глазами и скривил губы:

— Какой дегенерат сочинял? Я не могу это пропустить в набор.

— Почему?

— Мало деталей. Не указано, зачем ты ищешь девушку в белом платье. Ты, чудик, подумай. В нашем Дворе свыше миллиона человек живут. Сколько среди них девушек в белых платья? Уйма. Завалят ответами так, что год разгребать буду.

— То есть, так и сказать милиционерам, что их объявление не прошло модерацию?

— Эй, щегол, ты меня ментами не пугай. Уточни критерии поиска.

— Это как?

— Опиши точнее. Возраст, рост, вес. На какое имя откликается.

Тут уже я обозлился:

— Мы были на Почтительном Ожидании. Я не мерил её и не взвешивал.

Вместо ответа Модератор опустил оргстекло.

4

Я присел на груду досок, ожидающих очистки, и достал авторучку с блокнотом. Надел наушники и включил сборник. Перед разговором с модератором остановил плёнку на промежутке между группой Foo Fighters с песней Learn To Fly и группой Garbage — I Think Im Paranoid.

Под эту песню и переписал объявление заново. Закрывал глаза, вспоминал подробности внешности девочки в платьице белом и записывал.

«Остренький подбородок. Длинные ресницы. Заострённый разрез глаз. Цвет: вроде бы, просто тёмные. Тёмные, как её непонятное двойное исчезновение. Нежные тонкие руки, хрупкие запястья с прожилочками вен…»

Видел ли я вены на самом деле или представил позже, сочиняя по памяти наружность девчонки?

Так. Что ещё?

«Кажется, на одном из хрупких запястий были то ли часики на кожаном ремешке, то ли фенечка. Блестящие тёмные волосы, спутанные от ветра. Вспомнил, что видел её коленки под платьем. Когда она переворачивалась через бортик ниши, чтоб поблевать, видел, что сзади платье затянуто поясом с красивым узлом…»

Что ещё?

Вспомнил оптические аниматины из милицейской папки.

Приписал, что девочка в платьице белом может иметь при себе небольшой рюкзак. Хм, а рюкзак ведь совсем не сочетается с этим платьем.

Так, а что у неё на ногах? Кеды. С белым платьем. Эту деталь так и не смог ни вызвать в памяти, ни придумать. Стоп! А кого я описываю? Какую девочку? Та что была в нише или та, что застыла на аниматине Шай-Тая?

Я решительно нажал кнопку плеера, вырвал лист из блокнота и постучал в окно.

Шуршание оргстекла.

Модератор взял лист. Быстро прочитал:

— Ну, пацан, ты зажигаешь, «вены-руки-колени». Чисто поэт. Эта объява точно на общую стену, а не в «Знакомства»? Ладно, жди.

Модератор задвинул окошко. Через мутную изогнутую поверхность оргстекла я видел, как в кабинке появился печатник. Модератор передал ему листик. Оба засмеялись, поглядывая на меня. Чтоб не слышать их глухое ржание, сел обратно на доски и включил плеер погромче, не поленившись перемотать закончившуюся песню.

Прослушал песню ещё три раза, пока не надоело перематывать. Выключил плеер и стал смотреть, как инфодизайнер халтурит: вместо того, чтоб честно отскоблить засохшие листы объявлений, он возил по доске валиком, закатывая остатки бумаги чёрной краской. Издалека инфодоска будет выглядеть как новая. Вблизи же будет видна бугристая поверхность, на которой будут криво висеть объявления.

Модератор скрипнул оргстеклом и предъявил свежеотпечатанное объявление. Я пощупал ещё тёплый лист:

— Нельзя ли заголовок более жирным шрифтом? А «девочка в платье белом» подчеркнуть двойной красной линией? Текст скучно выглядит, может шрифтами поиграть…

— Ты на халяву размещаешься, ещё и комментируешь? Ставь печать или катись.

Я поставил удостоверяющую печать. К окну подскочил курьер, выслушал наставление Модератора, где и насколько разместить объявление, и умчался.

Я поблагодарил Модератора. Тот свирепо задвинул оргстекло и углубился в составление новой конфигурации инфодосок.

5

Весь день было пасмурно. Под вечер солнце опустилось ниже облаков, подсвечивая верха стоэтажек и облака. Стая голубей мелькала крыльями в жёлтом свете, перемещаясь от одного этажа к другому. Выше крыш иногда летали хищники. Соколы или орлы — я не знал. Уроки локально-узлового природоведения выветрились из головы ещё на первом курсе Транспортного Колледжа.

Восьмого сентября у меня день рождения. Девятнадцать лет — не шутка. Пора серьёзно задуматься о будущем. Не мальчик, хотя тридцатилетние старпёры, вроде Модератора или того же Фрунзика назвали щеглом.

Решил, что больше никому не позволю называть себя ни «щеглом», ни «пацанчиком», ни даже «сынком». Старик передо мной или не старик, по хер. Сразу бить в харю, а после объяснять поверженному старпёру, что я тебе не «щегол», старый ты дурак.

Да, именно так!

Смена Лебедева закончилась в шесть. Ему понадобился час на сборы и путь до «комков» на Центральной Площади где мы обычно тусовались.

Доехал на трамвае до начала площади и соскочил на остановке. Друг уже ждал возле киоска с выпечкой. Взяли по сосиске в тесте, да один лимонад на двоих, и сели на скамейку.

Лебедева, оказывается, тоже вызывали на допрос. Правда, другие менты. Он тоже сказал, что не видел ничего подозрительного на путях:

— Уверен, Лех, за пропажей людей кроется что-то особенное, мы ещё не знаем всей правды. Думаю, скоро услышим о новых преступлениях.

— Слушай, Лебедев, а может это просто случайность? Да, люди пропали на нашем узле, но это может быть совпадение, а не криминал.

Лебедев солидно покачал головой:

— Парадокс кучи.

— Хватит делать вид, что знаешь, о чём говоришь. Будь проще, жирдяй.

— Но я знаю, что говорю, — защищался Лебедев, — я применяю парадокс кучи к выявлению понимания, когда случайность становится закономерностью.

— Что за парадокс?

— Древнегреческий философ, пытался ответить на вопрос: когда именно однородные объекты превращаются в кучу.

— То есть?

— Он приводил зерно в пример. Одно зерно — не куча, так? Два зерна? Тоже нет. Три, четыре, пять? На каком зерне появляется куча зёрен?

— Куча дерьма от таких вопросов не появляется? При чём тут пропавшие люди?

— А когда случай превращается в закономерность? Сколько людей должно пропасть, чтоб в милиции прозрели: «О, это уже не случай, и происходит что-то необъяснимое».

Раньше я признал бы доводы Лебедева самыми правильными, но теперь я боролся против всех, даже против друзей.

Немного подумал, вспоминая умные слова из курса философии в колледже:

— Два, три или пять зёрен не создают кучу, но производят кучку. Куча появляется в тот момент, когда наблюдатель не может найти других слов, кроме «куча».

— Считово! — согласился вдруг Лебедев.

Потом вынул из своего плеера кассету:

— Послушал этот твой Пёрл Джем. Давай обратно меняться?

— Завтра. Я хочу переписать одну песню «Аквариума».

— Какую?

— «Рок-н-ролл мёртв».

— Да, ништяк песня.

6

До позднего вечера я болтал с Лебедевым.

Откровенно признался, что мне серьёзно «понравилась» девочка в платьице белом. Слово «люблю» не стал употреблять:

— Если б не сбежала, то пригласил бы в музей.

— В музей? — фыркнул Лебедев.

— Хочу одну аниматину показать. Там героиня один в один на неё похожа. Потом бы в кафе сходили или ещё куда-нибудь. На велосипедах бы покатались.

— Ты лучше возьми отгул, да тащи к себе домой, когда родаков нет.

Перестав думать, что окружающие умнее меня, заметил, что друг попросту завидовал:

— Эх, Лебедев, оказывается, ничего ты не понимаешь.

— Да побольше твоего.

— У тебя живот побольше моего.

— Чего ты оскорбляешь да ругаешься?

— Прости, дружище. Ты сам говорил, что толщина солидности придаёт. С тобой даже начальник на «Вы».

Лебедев стукнул себя по выпирающему пузу:

— Просто делаю хорошую мину при плохой игре.

— Говори проще, без книжных фраз.

— Тоже мне советчик. Что толку, если я стану говорить, как хулиганы со двора?

Мы взяли в палатке возле дома по банке пива и взобрались на ствол поваленного дерева. Поверхность отполирована поколениями жильцов. В гигантском узловатом стволе много дырок от выкорчеванных сучков — как раз помещалась банка, как в подставке.

— Ладно, тоже признаюсь, — Лебедев сделал большой глоток: — Моя жизнь — дерьмо.

— Да ладно.

— Ни девушки, ни работы нормальной. Интересуюсь философией, политикой, да скучной музыкой.

— У всех так. Ну, кроме скучной музыки. Я люблю бодрую.

— Ты хотя бы влюбился.

— В девчонку, что сбежала до знакомства.

— А мне даже влюбляться толку нет. Кому я такой нужен. Скучный.

— Скучный от того, что умный. На счёт работы: надо потерпеть. Завершим практику обходчика и быстро в карьерный рост пойдём.

— Я не хочу железнодорожником быть.

— А зачем поступил в Транспортный?

— Будто, когда твой двор рядом с Вокзалом, есть выбор.

— Выбор есть всегда, — сказал я убеждённо.

— Дурацкая фраза. Сам разговариваешь, как в книгосериале.

— Да, банальность. Но переживи эти слова по настоящему, поймёшь их истинную цену. Я сам недавно понял. Дважды потеряв одну и ту же неизвестную любовь.

Лебедев продолжал упорствовать в меланхолии:

— Мне даже вызов от Судитрона три раза приходил.

— Чуть ниже среднего. Всё ещё впереди. А вот у меня проблема: могу стать отказником.

Упоминание о моей беде взбодрило Лебедева:

— Как ни крути, а заделался отказником, считай, вся жизнь под откос.

— Не преувеличивай. Сейчас демократия, никто не обязан, как при совке, строем ходить на Почтительное Ожидание. Живут же люди, отказавшиеся от просьб Судитронов.

— Живут, но карьеры уже не делают. В Америке демократия подольше нашей, а все, как миленькие, строем и с песней ходят.

Лебедев смело спрыгнул со ствола. Если он будет так продолжать, то скоро сможет бегать в вихревом потоке проезжающего состава:

— Ладно, я домой. Заодно решу вопрос с новой музыкой для тебя. Ты Лимп Бизкит слышал?

— Не помню. Возле палатки звукозаписи разве что.

— Я тебе завтра подгоню подборку бодрых новинок.

Лебедев скрылся в темноте. Я допил пиво и отправился домой. Пока ждал лифт, пока ехал в нём, так нестерпимо захотелось в туалет, что понял мотивы хулиганов, что ссут в кабине. Правда так и не понял, зачем они поджигают кнопки этажей. Нестерпимо хочется жечь?

Дома ждал отец с пачкой откликов на объявление:

— Лех, что это такое? Что за девочка в платьице белом?

Прежде, чем наконец-то рассказать родителям, что их сын — потенциальный отказник, закрылся в туалете. Долго мочился, одновременно утирая слёзы.

Глава 4. Дыролов

1

Утром следующего дня я сложил письма в оранжевую сумку обходчика и поспешил на Вокзал. Поскорее переоделся в рабочий комбез и побежал к Лебедеву, лавируя между шкафчиков.

В переодевалке сотня рядов с тысячами шкафов. Это просто слово несерьёзное — «переодевалка», сразу вспоминается сумрачное помещение перед спортивным залом в школе. Официально помещение называлось «Камера хранения». Было таким обширным, что нужно постараться, чтоб добежать до шкафчика Лебедева и успеть вернуться к своему до начала рабочего дня.

На пути стояли полуголые люди, меняли повседневную одежду на комбинезоны, гремели дверками шкафчиков, курили и смеялись. Особо остроумные норовили поставить подножку бегущему. Я решил, пусть только попробует кто — буду бить в рожу и не делать вид, что смеюсь его шутке.

Видимо, у меня было такое выражение лица, что никто не осмелился шутить.

— Я кассеты принёс, — сказал Лебедев, когда я примчался.

— Спасибо, но я не за музыкой. Смотри сколько откликов!

Сунул ему пачку конвертов. Лебедев раскрыл первое письмо и прочитал:

«Уважаемый Лех Небов, спешу довести до вашего сведения, что молодую женщину, которую вы разыскиваете, зовут Марина. Она моя старшая сестра, и она пропала. Милиция не может отыскать, но я знаю, что её похитили. Преступники требуют выкуп. Не хватает двадцати тысяч тенге, чтоб собрать требуемую сумму. Давайте объединим наши усилия. Номер моей сберкнижки…»

Лебедев отшвырнул это письмо, переходя к следующему:

«Лично знаю эту тёлку. За подробностями, кидай письмо на адрес…»

«Наблюдал искомую особу на углу дома 34/56. Для подробностей пишете по адресу…»

«Добрый день, Лех. Меня зовут Нонна Гаспаридзе. Девочка, что вы ищите, моя дочь. Она много о вас рассказывала. Говорила, что никогда не встречала столь умного и красивого мужчину. Доченька собиралась на свидание с вами, когда случилась трагедия. Пьяный водитель молоковоза совершил наезд. Доченька в коме. Чтобы спасти её жизнь, врач просит сто пятьдесят тысяч тенге. Я уже собрала часть суммы. Осталось совсем немного. Пишите мне, я дам номер сберкнижки…»

— «Девочки на любой выбор! Девочка в платьице белом! Девочка в белом купальнике сосёт…»

Лебедев перестал читать вслух. Пролистал остальные письма и посмотрел на меня.

Я неловко оправдался:

— Думал, вдруг что-то упустил.

2

Лебедев со вздохом вернул мне конверты:

— Надеюсь, ты никому не ответил?

— Нет ещё, хотел совета твоего.

— Все письма от взломщиков. Не вздумай отвечать.

— Нонна Гаспаридзе точь-в-точь описывает меня: «умный и красивый мужчина».

— Лех, ты…

— Ты чего такой серьёзный? Я же шучу. Ясно, что мошенники. А ты продолжаешь верить, что среди взломщиков есть приличные люди.

— Есть.

— Да гопота они. Модератор, сволочь, даже не фильтрует почту. Ладно, гони кассеты.

По одной Лебедев достал кассеты из сумки:

— Зацени, делюсь новинками. Если ты в своей жизни пропустил классику, типа Лед Цеппелин или Блэк Саббат, твои проблемы.

— Слышал я Лед Цеппелин. От старшего брата достались плёнки на бобинах. Есть пара песен бодрых, остальное вой какой-то.

— Ну ты дятел. Лед Цеппелин — лучшее что произошло с рок-н-роллом.

— Рок-н-ролл мёртв, а я ещё нет.

— Кстати, начало этой песни стырено с «Дейзд энд конфьюзд» Лед Цеппелин.

— Блин, Лебедев, нет времени слушать лекции. На «пересечении» поболтаем. Мне ещё обратно бежать.

— Держи… Лимп Бизкит. Зацени песню «Нуки», тебе понравится. Ты же у нас ритмичная обезьяна.

— Сам ты обезьяна. Что ещё?

— Корн и Блинк 182. Не помню на какой стороне кто. Сам разберёшься.

— Блинк слышал, но не весь альбом. Корн тоже. Что ещё?

— Электронщики Кемикл Брозерс.

— На фиг, техно я в детстве слушал.

— Не техно. Крутая электроника. Ты послушай, не понравится, так не понравится.

— Ладно, ладно, — я взял кассету, — что ещё?

— На сегодня всё. Ещё я решил, что послушаю Пёрл Джем. Не сразу цепляет группа. Странно, что ритмичной обезьяне, типа тебя, может нравиться такая музыка.

— Сам ты обезьяна.

Я рассовал кассеты по карманам комбеза и побежал обратно.

У моего шкафчика стоял Алибек и раздражённо озирался:

— Опоздал?

— Вовсе нет, давно готов.

Я взял прислонённый к шкафчику дыролов.

И никогда начальник не извинялся. Если решил, что я опоздал, то не изменил бы мнения:

— Пошли со мной, прогульщик.

— Выход на линию через десять минут. Нельзя задерживаться.

— Тебя ждут.

— Кто?

Алибек ухмыльнулся:

— Чудо в полосатом свитере.

3

На стуле перед столом Алибека, за которым вчера меня допрашивали милиционеры, сидела девушка в полосатом жёлто-коричневом свитере. Чёрные волосы собраны в хвост.

Повторилась сцена на платформе, когда я подходил к нише с девочкой в платьице белом, и ожидал увидеть её лицо. Девушка обернулась. Острый подбородок, розовый носик, излом губ — она!

Посмотрела на меня виновато снизу вверх. Отвела взгляд, опустив ресницы. Сказала мусорной корзине под столом:

— Привет.

Я кашлянул и тоже зачем-то посмотрел на корзину. Как можно спокойнее ответил:

— Доброе утро.

Алибек сел в кресло и уставился на нас. Перед ним лежало заявление от сотрудника «Глобальной Перевозки™», Леха Небова о выполнении просьбы Судитрона. Я написал его сразу после Почтительного Ожидания.

Я не знал, что сказать и переминался с ноги на ногу. Потом опёрся на дыролов, как инвалид на костыль, считая эту позу непринуждённой. Рукоятка скрипнула, а тонкое древко выдвижного механизма грозилось переломиться.

Алибек деловито хлопнул по заявлению:

— Лех, сразу говорю, не могу её на работу принять.

— Но Судитрон…

— Его просьба к тебе, а не ко мне. У нас и без неё штаты раздуты.

Алибек обратился к девочке:

— Ты где училась?

— Окончила текстильный колледж в этом году. Вот диплом.

Она потянулась к висевшему на спинке стула рюкзаку иного фасона, чем на милицейской оптической аниматине.

— Да на кой ляд мне диплом ткачихи? Нам нужны люди, знающие перевозочный процесс. Пускай, такие оболтусы, как выпускники Транспортного Колледжа. Угораздило же тебя учиться на ткачиху.

— Я переехала с другого двора.

Лицо девушки я не видел, но по голосу слышал нарастающее раздражение.

Алибек отмахнулся:

— Ничем не могу помочь, решай свой вопрос в другом департаменте. Уборщицей в буфет, думаю, возьмут.

Тут я очнулся от созерцания красивых волос девушки. Нужно брать инициативу:

— Ладно, Алибек, сколько?

Огненный Ангел ответил, ни секунды не медля:

— Тыщщу с твоей зарплаты и пятихатка с еёшной.

— Кем?

— Как и говорил, уборщицей.

— Давай, обходчицей-стажёром?

Алибек вытащил из под заявления методичку с закладкой на странице. Раскрыл и прочитал:

— «Лица, поступающие на железнодорожный транспорт на работу, связанную с движением поездов, должны пройти профессиональное обучение, и профессиональный отбор с целью определения уровня пригодности к выполнению соответствующих должностных обязанностей».

— И что? — я сделал вид, что не понимаю, к чему он клонит.

— А вдруг она неуравновешенная? Подложит бомбу под монорельсу.

Я повернулся к девушке:

— Будешь бомбу подкладывать?

— Скорее всего, нет, не буду, — помотала она головой.

Алибек был неумолим:

— Вам бы всё шутки шутить, а дело-то серьёзное. Если каждая ткачиха начнёт управлять вагонопотоком, то зачем ты, Лех, четыре года на транспортника учился?

— Понимаю, — вздохнул я. — Сколько?

— Две штуки.

Я угрюмо кивнул.

Алибек выхватил заготовленный бланк:

— Жди в коридоре, пока документы заполним.

Я вышел. Сел на корточки у стены, подперев её спиной, и нацепил наушники.

4

Выпроваживая девушку из кабинета, Алибек сделал последние распоряжения:

— Комбез получишь завтра. Сегодня будешь ходить в чём есть. Имей в виду, на путях грязно и пыльно. Хана твоему нарядному свитеру. Будешь ходить с ним (показал на меня пальцем), наблюдай, что делает, задавай вопросы. А ты, Лех, расскажешь ей, что к чему, как работает дыролов и прочее. Ну, побежали, побежали, уже на полчаса от графика отстаёте!

И захлопнул дверь.

Девушка хоть и смотрела слегка виновато, но с вызовом. Мол, попробуй упрекнуть, что сбежала с Платформы. Что хочу, то и делаю. Кто ты такой, что бы мне указывать?

Снова поймал себя на том, что погрузился в её воображаемые мысли. А даже не знаю, как её зовут.

Повернулся, чтоб как можно непринуждённее бросить: «Как тебя зовут-то, девочка в платьице белом?», но вспомнил, что, оказывается, жутко, бесповоротно, до пустоты в животе, влюблён в незнакомку. Не могу даже идти с ней рядом без того, чтоб не следить за своими ногами, стараясь не споткнуться от волнения и не растянуться на полу коридора.

Захотелось надеть наушники и врубить погромче что-нибудь ритмичное. Ритмичная обезьяна. Лебедев обнаглел. Если человек любит бодрую музыку, то сразу и обезьяна? Обезьянам рэп нравится.

Девочка отставала на полшага, вертела головой по сторонам. Провожала взглядом каждого встречного железнодорожника, увешанного инструментами. Впервые видела устройство Вокзала изнутри.

Я запаниковал. Весь день проведу в таком молчании? Мне же с ней километры тоннеля обходить. Как буду объяснять устройство дыролова, если и слова сказать не могу? Что это со мной. Нормально же общаюсь с другими девчонками, не стеснительный.

Впрочем, так неожиданно сильно ещё никто никогда не нравился.

Бл-и-и-ин, что же ей такой сказать, чтоб не затупить? Простой вопрос об имени казался верхом тупизны. Только спроси: «Ну, как тебя зовут?» — она сразу подумает, что я банальный чувак, без единой оригинальной мысли в башке.

Она что-то сказала, показывая на мой плеер.

— Что? — переспросил я.

— Слушаешь, спрашиваю, какую музыку? Смотрю, все железнодорожники с плеерами ходят, меломаны какие-то.

— В туннелях делать нечего, пока шагаешь. Приходится слушать музыку.

— Так что ты слушаешь?

— «Аквариум», — зачем-то соврал я.

Она расстегнула рюкзак и вытащила компакт-диск-плеер:

— Ну, значит, удачно я подготовилась к первому рабочему дню.

— А ты что слушаешь?

— Рэп люблю. Электронику, типа, Кемикл Бразерс. Музыкальные предпочтения не отразятся на моей карьере? Или нужно слушать то, что начальство приказывает?

Я продемонстрировал сегодняшнюю кассету Лебедева:

— Слушай что хочешь. Мне тоже Кемикл Бразерс нравятся.

— Прекрасно.

— Ты стажёр, тебе можно ошибаться с выбором музыки.

5

Служебный поезд из пяти вагонов был готов к отбытию. Мы вышли на перрон и успели проскочить в закрывающиеся двери. Цепляясь чехлом своего дыролова за дыроловы других обходчиков, я провёл девочку к сиденьям у окна.

Ещё один запоздавший железнодорожник появился на перроне. Без особой надежды постучал в закрытые двери. Поезд тронулся. Опоздавший махнул рукой, закурил и спрыгнул на рельсы.

Девочка отвернулась от окна:

— Ну, рассказывай, что делает путевой обходчик, кроме прослушивания музыки?

Я расстегнул чехол дыролова. Вынул инструмент и положил на колени рукояткой к себе. Регистрирующая головка со стеклянным глазком сканера и двумя направляющими колёсиками по бокам разместилась на коленях девочки:

— Это «Фотометрический сканер структурно чувствительных переменных ФС-1999/5».

— Похож на удочку, — заметила девочка.

— На основании количественных измерений, в оптическом и инфракрасном диапазонах, делает замеры энергетических характеристик магнитно-резонирующего поля. Ясно?

— Примерно.

— Что примерно?

Она наморщила носик:

— Ничего неясно. Расскажи без физики.

— Без физики в реальном мире нельзя, — процитировал я учителя физики. — Проще говоря, мы называем фотометрический сканер «дыроловом».

— Почему?

— Он именно это и делает: отыскивает и регистрирует в полотне гиперзвукового монорельса микротрещины. Вопрос?

— Да. Где регистрирует?

— Молодец, стажёр, вопрос по делу.

Я постучал пальцем по стёклышку на рукоятке, прикрывающему сегмент-циферблат:

— Регистрирует в виде цифрового кода с координатами пройденного расстояния.

Она подвинула мою руку, чтоб посмотреть на циферблат. Нежное прикосновение холодных пальцев. Я чуть в окно не выпрыгнул. Наверное, поэтому на окнах железные решётки. Чтоб от волнения, никто не выпрыгивал.

— Там одни нолики, — разочарованно сказала она, не убирая свою руку с моей.

— Выйдем на участок и поставим сканер на край монорельсы и запустим счётчик. При регистрации микротрещины, срабатывает световой индикатор. Вот тут, возле глазка сканера. Важно не пропустить этот момент. Бывает, шагаешь, шагаешь и проскакиваешь отрезок с трещиной.

— Что делать, если пропустил?

— Катаешь дыролов взад-вперёд по отрезку, пока не найдёшь точное положение.

Она убрала руку:

— А потом?

— Потом это… ты, я… Короче, вот на этот листок записываешь координаты. — Я извлёк из нагрудного кармана комбеза пачку путевых листов: — В конце рабочего дня сдаёшь листы вместе с дыроловом.

Я замолчал, ожидая вопросов. Но девочка тоже молчала, ожидая продолжения. Я кашлянул.

— Ну и? — встрепенулась она.

— Что «ну и»? Всё.

Она засмеялась:

— Это и есть работа обходчика? Катаешь по рельсам структурно чувствительную фигнюшку, иногда записываешь цифры, да слушаешь музыку?

— Ничего смешного. Если вовремя не найти и не залатать трещины, то возможно дальнейшее разрушение полотна, а там и до катастрофы недалеко. Стандартный пассажирский состав международного класса способен за один раз перевезти до семи тысяч человек. Одно крушение на гиперзвуке и семь тысяч человек размажет на атомы.

Она посерьёзнела:

— Ничего не скажешь, огромная ответственность.

6

Девочка опустила голову и стала теребить лямку рюкзака.

Я не знал, что это на неё нашло.

На всякий случай нахмурено отвернулся. На скамейках впереди сидела компания обходчиков с магнитофоном. Играло техно: E-Type, песня Until The End.

Я обратил внимание, что все железнодорожники вагона своротили бошки в нашу сторону. Обходчики большей частью мои сверстники, кто после Транспортного Колледжа, кто после Инженерно-технического. Девушек среди нас мало. Моя симпатичная стажёрка — центр внимания.

Девочка тронула меня за плечо:

— Прости, я не должна была убегать. Сильно боялся, что отказником станешь?

— Достаточно, — криво усмехнулся я. — А что сбежала?

— Считай, что испугалась.

— Как меня нашла?

— По объявлению. Ты же давал?

— В милицию ходила?

Она удивилась:

— Зачем?

Рассказал о пропавших на узле людях. Что её аниматина была среди остальных.

— Никуда я не пропадала, — решительно отмела она предположение: — И на поезде не ехала. Я с платформы сразу домой убежала. Сначала спала сутки, а потом плакала перед папой, признавшись, что подвела незнакомого парня. Папа, кстати, и увидел твоё объявление, когда выходил в Информбюро.

Как всё прозаично оказалось. Я даже немного расстроился. Никакая она не загадка. Обычная девочка, недавно переехала в наш двор. Впервые была на Почтительном Ожидании. Переволновалась да сбежала. Бывает такое со всеми.

Вместо вопроса об её имени я задал самый тупой и неожиданный вопрос в своей жизни. Нет, ну надо же превратиться в такого кретина? И всё из-за любви:

— Почему ты не в белом платье?

Девушка замерла, будто не верила, что нормальный, вроде, парень, а спрашивает чёрте что. Помедлила и осторожно, как при разговоре с психбольным, ответила:

— Лето закончилось. Холодно же. Да и зачем каждый день носить нарядное платье?

Чтоб скрыть досаду на самого себя, я нарочито бережно зачехлил дыролов. Странно, что именно я чувствовал десятки взглядов, обращённых на мою спутницу. Она же ни капли не смущалась, будто мы ехали одни.

Движением дыролова я дал ей знать, что пора выходить. Поднялся. Грубо раздвинул ряды железнодорожников, обступивших нашу скамейку:

— Что столпились?

Обходчики ухмылялись, теребили продолговатые чехлы своих дыроловов, не сводя с девочки взоров.

Пробираясь к двери, она немного обиженно произнесла:

— Почему ты про платье спросил, а про имя нет? Как тебя зовут я знаю, Лех. Или ты так и будешь меня называть — «стажёр»?

— Как тебя зовут?

— Алтынай.

Я вышел первым, подал ей руку:

— Пошли, Алтынай, у нас впереди сто километров беседы.

Глава 5. Вектор скорости

1

Алтынай выглядела как неженка. Хрупкое тело, воздушная походка. На лице часто такое выражение, будто вспомнила что-то очень грустное и вот-вот поделится с тобой сокровенным. Ты ждал, ждал, а она, оказывается, открыла ротик не для того, чтоб говорить, а чтоб зевнуть. На первый взгляд она куколка и ангелочек. Чем дольше с ней общался, тем больше понимал, что ангелочек — это я.

Её обманчивая внешность…

Блин, все эти словосочетания я будто взял из книгосериала или аннотации к аниматине. Культура, — музыка, книги и аниматины, — существовали для того, чтоб обеспечивать готовыми объяснениями моментов бытия.

На любого реального человека имелся прототип из книги. Любое неясное движение души было описано строчкой из песни. Любой образ, сопровождающий это движение, запечатлён в известной аниматине и её аннотации.

Чтоб рассказать, как выглядела Алтынай, я пользовался словесными конструкциями анимастеров или писателей.

Но что думал я, Лех Небов?

Иногда казалось, что ничего не думал.

Всё придумали за меня. Я же, как дрессированный, (ритмичная, блин, обезьяна!) рылся в памяти и доставал из чёрного пакета приготовленный для меня культурно-психологический бутерброд. Даже вот эти мысли, я думал для того, чтоб не думать об Алтынай и её обманчивой внешности.

Сделав ошибку, Алтынай, ругалась, как опытный железнодорожник. Выслушав моё пояснение, исправлялась и никогда эту ошибку не повторяла.

Как всякий новичок Алтынай считала, что дыролов нужно держать строго по центру кромки монорельсы. Вовсе нет. Из-за смещённого центра тяжести, колёсики соскальзывали и вносили некорректные цифры в данные счётчика.

Я встал позади Алтынай и взялся за рукоятку:

— Когда ведёшь дыролов, нужно слегка забирать вправо, даже если кажется, что нужно наоборот влево.

Её собранные в хвост волосы будто гладили меня по подбородку.

Алтынай не убирала свои руки из-под моих. Но это не выглядело будто ждала чего-то иного, кроме демонстрации профессионализма. Я секунду постоял, как дурак, и отошёл. Она послушно повела дыролов. С этого момента, он ни разу не соскользнул.

Я сдержанно похвалил.

Потренировавшись на запасном туннеле, где поезда не ходили, мы перешли в основной.

Обнулили счётчик и двинулись в путь.

2

Алтынай вела дыролов, не отрываясь, глядела на лампочку. Я усмехнулся:

— Микротрещины попадаются, не так уж часто. В среднем за смену две-три. Иногда вовсе не бывает.

— Кто их заделывает?

— Ремонтная бригада. Путевые листы обрабатывают в статистическом отделе, фиксируют, не увеличилось ли количество микротрещин на участке.

— А если увеличилось?

— Тогда полностью меняют полотно на отрезке, а не латают трещины. И быстрее и выгоднее по бюджету.

— Это же сколько времени уходит на то, чтоб собрать, обработать и передать листы ремонтникам? Пока они там статистику рассчитывают, крушение может произойти.

— Сами микротрещины не представляют опасности. Макротрещины тоже. Они сигнал, что происходит эрозия полотна. Если не обратить внимание, то через год-другой произойдёт разрыв. Да и то не обязательно. Запас прочности монорельсы о-го-го какой. Не дураки проектировали.

Алтынай снова сосредоточилась на лампочке. Я усиленно изобретал тему для разговора.

Ничего, кроме аниматины из детства не приходило на память.

Но не хотел пугать Алтынай признанием, что влюбился в её версию, смастерённую Шай-Таем. Я не малолетка, прекрасно знаю, что излишняя напористость отпугнёт девушку. Нужно соблюдать дистанцию.

— Кстати, у нас, обходчиков, вырабатывается одна особенность, — сказал я. — Чувство расстояния. Могу, не глядя на счётчик, сказать сколько мы прошли.

— И сколько? — Алтынай загородила собой дыролов, чтоб я не подглядывал.

Я надменно хохотнул:

— Три километра, сорок четыре метра. Сорок пять, сорок шесть…

— Офигеть! — Алтынай удостоверилась, что именно эти цифры отображает счётчик. — Я тоже так смогу? Ненужное в жизни умение.

Я засмеялся громче и показал на Г-образный рукав:

— Уже можешь. Эти выемки стоят каждые сто метров. Между ними висят пронумерованные указатели. Весь путь делится на пятидесятиметровые сегменты. Даже напрягаться не надо, чтоб считать.

— Ловко. А я поверила, что у тебя внутренний дальномер вырос.

Алтынай громко засмеялась и тут же притихла, нервно оглядевшись:

— Бли-и-и-н, я представила, как одной здесь ходить. Страшно.

Хотел обнять её и сказать: «Ничего не бойся, пока я рядом». Но лишь успокоил:

— Тут страшно скучно, вот и всё. От скуки есть спецсредство — музыка.

Алтынай немного подумала:

— Не понимаю, если я буду идти одна, ещё и в наушниках, то как узнаю о приближении поезда?

— О, поверь мне, узнаешь.

3

До пересечения 234-ой и 55-ой линий мы дошли позже обычного. Лебедев сидел на монорельсе и, закрыв глаза, слушал музыку.

— Что так долго? — спросил он недовольно.

Поднялся, оглядел Алтынай и одобрительно сунул ей ладонь:

— Лебедев.

— Алтынай. А почему по фамилии?

Лебедев недовольно засопел. Считал, что и так ясно почему. Солидно же.

Лебедев выслушал мой рассказ, что объявление о поиске увидел папа Алтынай:

— Я же говорил, что решу вопрос?

Мы пообедали бутербродами. Так как у Алтынай ничего с собой не было, я поделился своим. Было приятно ухаживать за ней. Лебедев тоже сделал вид, что хотел поделиться, но Алтынай сказала:

— Мне достаточно еды от начальства.

Он с облегчением согласился:

— Правильно, не надо толстеть. Это неудобно.

Лебедев поднялся. Оттряхнул крошки с комбеза и взглянул на меня:

— Ладно, я пошёл. После работы по пиву?

— Э-э-э, не знаю, — я беспомощно посмотрел на Алтынай. Она жевала колбасу и смотрела в конец туннеля, делая вид, что не слышала.

— Понял, — вздохнул Лебедев.

Поднял свой дыролов:

— Кстати, сегодня не будет поездов.

— Почему? — Я расстроился. Хотел продемонстрировать Алтынай свою храбрость и умение бегать в вихревом потоке.

— На 55-ой линии Чепэ какое-то. Движение временно перекинули на 56-ю. Говорят, менты перекрыли. Наверное, опять пропал кто-то.

— Ты уверен?

— Я же предсказывал, что исчезновения людей — это начало чего-то нехорошего.

Лебедев ушёл.

Алтынай явно устала и не хотела идти дальше. Но ничего не поделаешь. Работа есть работа. Я взял дыролов и установил на монорельсу:

— Пора, — и подал девушке руку. — Держись, не будь размазнёй.

Стряхнув крошки, она поднялась. Горестно осмотрела грязные джинсы и пятна на свитере. Ещё бы, из дыролова масло сочилось, как из пробитого маслопровода. А к нему уже липла пыль и грязь. Алтынай достала платочек и попробовала оттереть, но я остановил:

— Поверь мне, нет смысла, сильнее запачкаешься.

4

Освободившись от дыролова, Алтынай повеселела. Шагая рядом со мной, рассказала, что она и её папа, коммунальный архитектор, переехали в Юго-Запад 254 в середине лета.

— Не Юго-Запад 254, а «Абрикосовый Сад», — сердито поправил её. — Мы уже давно имеем право на название, почти полтора миллиона человек!

— Вот-вот, поэтому папу сюда направили по работе. Ваш двор достиг пика населённости, поэтому власти решают, делать ли пристройки к существующим домам или строить рядом тайл-спутник.

— Что такое «тайл»?

— Так называются Дворы на языке строителей.

— Ясно, а тайл-спутник — это Малый Двор?

— Ага.

Я перехватил ручку дыролова другой рукой:

— Дворовые власти говорят о перенаселённости, но на верхних этажах много пустых квартир. Когда мне исполнится двадцать один год, я переселюсь в свою квартиру наверху.

Алтынай покачала головой:

— Да ну ты, брось, никто не хочет наверху селиться. Слишком далеко от коммуникаций. Чтоб за хлебом сходить, нужно десять минут на лифте ехать. Вот и посчитай. Десять туда, десять до магазина, десять обратно. Полчаса убито на булку хлеба.

— Я буду закупаться сразу в супермаркете, главное холодильник побольше.

— А перебои с энергией? Наверху они постоянные.

— Это потому что некоторые архитекторы плохо проектируют.

— Это потому что если жильём не пользоваться, оно быстро хиреет.

— Согласен, с путями так же. Раз в год мы проводим диагностический обход запасных туннелей, так там трещина на трещине. Лампочка на дыролове не гаснет. А откуда трещины? Ведь никто не ездит десятилетиями. Иногда пустят поезд в обход, как сейчас из-за ЧэПэ.

— Вот-вот.

— Всё равно, я хочу один жить.

— На верхних этажах? Среди алкашей да наркоманов? Хорошая жизнь!

— Да, это проблема. Встану в очередь на квартиру в средних этажах или на нижних.

— Я от папы много знаю про строительство. Поверь, такие как ты или я, никогда не получат квартиру на нижних этажах. Там богатенькие живут.

— Когда построят тайл-спутник, богатенькие туда переедут. Будут жить в коттеджах.

— Не все хотят переезжать. Кроме того, многие оставляют за собой дворовые квартиры.

— Зачем ты разрушаешь мою мечту.

Я шутливо толкнул Алтынай. Она засмеялась, толкнула в ответ. Но спохватилась:

— Ой! Фотометрический дыролов не сбился с пути?

— Не пугайся, меня так легко не столкнуть. В Транспортном Колледже весь первый курс изучают работу с дыроловом.

Общение с девушкой оказалось таким лёгким, что мои чувства рвались наружу:

— Эх, хорошо вдвоём ходить! А с тобой вдвойне хорошо.

Алтынай лукаво подмигнула:

— Почему вдвойне?

— Ты красивая.

Весёлое общение располагало к тому, чтоб перевести разговор на то, чтоб назначить свидание. Но Алтынай вдруг вскрикнула:

— Ой, кто там?

Не останавливая дыролова, я замедлил шаг. Впереди смутно виднелась фигура человека. Он приближался к нам, издавая странное шуршание.

— Лех Небов, привет, — крикнул издалека незнакомец.

5

Я узнал Фрунзика. Того молодого милиционера с синей щетиной, что напару с пожилым Юрой Боросом вели расследование о пропаже людей. На поясе у него висела рация. Это она издавала треск, усиленный эхом туннеля.

Синяя рубашка милиционера тоже была в пятнах масла и саже. На галстуке разрез, словно кто-то полоснул ножом. Лицо в размазках той особенной едкой грязи, что существовала исключительно на железнодорожных путях. Видать, Фрунзик совал свой длинный любопытный нос в каждую выемку.

Фрунзик сел на монорельс прямо на пути моего дыролова. Я вынужденно поставил счётчик на паузу.

Милиционер снял фуражку, пригладил мокрые волосы:

— Зря вы тут бродите. Мы перекрыли весь узел.

— Работа, — ответил я.

Милиционер достал из полевой сумки фонарик, потряс его, заглядывая в линзу, будто пытался выбить остатки электричества:

— У всех работа.

Тут он пригляделся к Алтынай:

— Эй, а ты кто? Имя, фамилия, адрес проживания?

В отличие от меня Алтынай при виде ментовской формы не испытывала ни робости, ни законопослушности:

— А вы кто такой? На каком основании задаёте вопросы личного характера?

Фрунзик восхищённо погрозил пальцем:

— Бо-о-о-рзая. Вот, парень, учись. Девка с понятиями. Сначала представитель органов должен предъявить удостоверение, назвав имя и должность. После этого имеет полное право задавать любые вопросы.

Я повернулся к Алтынай:

— Будут спрашивать про твоё появление в поезде.

— Это была не я, а кто-то похожая.

Фрунзик поднялся с монорельсы:

— Можешь подтвердить алиби?

— Да.

— Ладно. Записал бы твои паспортные данные, но не до вас сейчас. Надеюсь на твою гражданскую сознательность. Жду в участке, чтоб подписать показания.

Я двинул дыролов по монорельсе. Фрунзик грубо остановил его ногой:

— Куда? Идите обратно.

— Но мы должны дойти до выхода из туннеля. Обратный путь долгий!

— Ничем не могу помочь, парень. Там всё перекрыто. Приказ, возвращать всех сотрудников железной дороги. Вагонопоток на обоих узлах прекращён на неопределённое время. Так что у вас в ближайшие дни будут выходные.

— Да что случилось-то? — воскликнула Алтынай.

— Хватит болтать. Идите.

Я законопослушно развернулся. Но Алтынай и не думала сдаваться:

— Пишите справку.

— Какую? — изумился Фрунзик.

— Такую, где сказано, что я и Лех не смогли выполнить свои должностные обязанности из-за милицейской операции на нашем рабочем месте.

— Моё начальство уже выдала такой документ вашему начальству, — отозвался Фрунзик.

Меня объяснение устраивало. Но Алтынай упорствовала:

— Или пишите или мы никуда не пойдём. Тут микротрещины. Если мы их не зафиксируем, то сто тысяч человек размажет на атомы!

Продолжая восхищённо улыбаться, Фрунзик достал блокнот:

— Бо-о-о-орзая! Учись, парень. А тебе, красотуля, надо на юридический было поступать, да к нам в контору работать.

Милиционер быстро написал что-то в блокнот. Вырвал лист, поднялся и передал его Алтынай. Она перечитала, сложила пополам и протиснула в задний карман джинс. Для этого ей пришлось приподнять свитер, обнажив узкую полоску тела, там где спина плавно изгибается, переходя в… Короче, я засмотрелся, хотя как можно «засмотреться» на что-то длящееся долю секунды?

— Но что всё-таки произошло? — спросил я.

— Помнишь, люди пропадали?

— Ну.

— Теперь пропал весь состав Ташкент-Алматы-Новосибирск-Киев-Варшава. Все сто восемнадцать вагонов. Четыре тысячи шестьсот тридцать шесть человек.

Алтынай восприняла новость с непониманием непосвящённого. Я же оторопело уставился на Фрунзика:

— Поезд? Целый поезд? Куда он мог пропасть?

— Это и пытаемся выяснить, — Фрунзик сел обратно на полотно. — Весь мир в шоке. Ладно, авария, сход с монорельсы или поломка в пути и крушение. Всякое бывает. Но вот чтоб пропал бесследно…

— Может ошибка в расписании? Диспетчера, бывает, так напутают, что не то что поезда, узловые станции пропадают из списка.

— Парень, тут люди поумнее тебя всё проверили. Четыре тысячи шестьсот тридцать шесть человек не вернулись домой. Все на одном поезде. И все пропали где-то в вашем районе.

Намекая, что разговор окончен, Фрунзик снял с пояса рацию и покрутил ручку, пытаясь нащупать милицейскую волну.

— В туннелях радио не ловит, — заверил я.

— Без тебя понял, умник.

6

Несмотря на усталость, обратно мы шагали быстро. Обсуждали таинственное исчезновение. Я говорил, что такое невозможно.

— Может его тормознули в пути и увели в дублирующий туннель? Ты упоминал про такой, — выдвинула гипотезу Алтынай.

— Сразу видно, ткачиха. Идущий на гиперзвуке состав невозможно затормозить. Торможение осуществляется на подходе к станции при помощи специальных резонансных подушек. Видела, когда ездила на поезде, что первый признак прибытия на Вокзал, это появление вдоль путей ячеистых локаторов?

— Видела. Возле них ещё мусор валяется часто.

— Подушки работают как… э-э-э… — я запутался в попытках говорить научными терминами.

— Подушки работают как подушки? — подсказала Алтынай.

— Да. Как бы толкают состав в сторону обратную его движению, обнуляя вектор скорости. Без них поезд самостоятельно не затормозит, а будет нестись, пока не выгорит топливо.

— А мог кто-то поставить резонансные подушки на середине пути и затормозить поезд, и после этого увести на дублирующий путь?

— Хорошая версия, — кивнул я. — Теоретически возможно. Но практически… Кто построит несколько километров резонансных подушек незаметно от обходчиков?

— Ну, мало ли.

— Хорошо, допустим, что построили, хотя это нереально, но куда деть километр вагонов? Дублирующие пути сразу же проверили бы. Их много и они запутаны, но не до такой степени, чтоб спрятать поезд.

Перемазанное грязью личико Алтынай нахмурилось, решая задачу:

— Зачем похищать поезд? Его можно продать? Или выкуп за пассажиров потребовать.

— Пойми, украсть поезд это как украсть, украсть э-э-э…

— Как украсть поезд?

— Ну да. Это настолько нелепое и невозможное событие, что больше похоже на ошибку. Это как Луну украсть или угнать Судитрона с рельс. Как облака слямзить. Не-ре-аль-но.

Из-за того, что мы дважды проделали путь по туннелю, пришли на станцию позже большинства обходчиков. Служебный поезд ждал на перроне. Много было запоздавших, кого менты заставили идти обратно.

Все обсуждали исчезновение, выдвигая те же гипотезы, что и мы. Все спорили, доказывали невозможность произошедшего. Два обходчика чуть не подрались, потому что один назвал другого размазнёй, и сделал это не шутливо, а серьёзно.

Кто-то отметил, что Алтынай одета в повседневную, но грязную одежду, подозрительно спросил:

— Эй, а ты, случаем, не выпала с пропавшего поезда?

7

Я и Алтынай так устали, что уже не разговаривали друг с другом.

Еле-еле дошли до пункта сдачи дыролова и путевых листов. Пока я был в переодевалке, Алтынай стояла перед зеркалом в фойе и пыталась привести себя в порядок, отмывая лицо и руки из питьевого фонтанчика.

Мне было стыдно перед ней, что переоделся в чистое. Предложил было свою куртку, но та оказалась настолько велика, что, в сочетании с грязными джинсами и не отмываемой сажей на личике, Алтынай выглядела настоящей бродяжкой.

— Ужас, — заплакала Алтынай. — Как я домой поеду? Меня в трамвай не пустят.

Я отчаянно перебирал варианты помощи. Съездить за её вещами? Представил — папа открыл дверь, а на пороге незнакомец:

— «Можно взять одежду вашей дочурки? Девочка, знаете ли, испачкалась. Надо переодеться».

На помощь пришла Маргарита. Она и раньше уходила с работы позже всех. Из-за ЧэПэ, видать, задержалась ещё дольше. Поглядела на расстроенную Алтынай и её одежду. Сразу всё поняла:

— Пошли, поищем, что есть в моём шкафчике.

Алтынай сдала мне свой рюкзак и отправилась с Маргаритой в кабинет.

Сидел, обнимаясь с её рюкзаком, и фантазировал, как мы будем гулять вдвоём с Алтынай. Целоваться в парке. Или поедем на велосипедах на Шестую Стену. С неё открывается лучший вид на Абрикосовый Сад. На Шестой Стене романтика такая, что ничего не остаётся, как целоваться.

Алтынай и Маргарита вернулись. Моя стажёрка и любовь пахла мылом. Пряди немного мокрых волос обрамляли чистое лицо. Переоделась она в белое платье, в каком видел когда-то Маргариту. Платье было не по размеру Алтынай, слишком просторное на груди, слишком широкое в плечах.

— Спасибо за платье, — сказала Алтынай. — Я завтра же верну.

— Когда удобно, тогда и возвращай, — улыбнулась Маргарита и ушла.

Странно, зачем бухгалтерша хранила красивые платья на рабочем месте?

Алтынай сложила в рюкзак грязную одежду.

— Проще выбросить. Не отстираешь, — предупредил я.

— Попробую, — закусила губу Алтынай. — Свитер от Кельвин Кляйн.

Я стянул с себя куртку:

— Всё же прохладно на улице.

Алтынай согласилась и накинула куртку на плечи. Так дошли до остановки. Трамвай медленно подходил, постукивая колёсами,

— Ну, пока, — сказал я.

Алтынай неуверенно сняла мою куртку:

— Ну… пока.

Взял куртку за петельку:

— Может, завтра вернёшь? Холодно.

— Нет, спасибо. Не хочу, чтоб папа видел на мне мужскую куртку. Он строгий.

Я неловко оделся:

— До дома проводить?

— Нет, нет, — поспешно ответила Алтынай. — Не переживай, у меня остановка рядом с домом. Кроме того папа…

— Он строгий.

— Да.

Застегнул замок-молнию и пошёл. Я отходил, а трамвай подъезжал ближе.

— До завтра, — бросил я через плечо.

— Ага.

Нельзя, нельзя настаивать, даже если казалось, что Алтынай не хотела расставаться. Торопливостью напугал бы девушку. Я хочу с ней не просто переспать, но и дружить. Чтоб на всю жизнь.

— Лех, стой!

Я побежал к ней навстречу, по-дурацки улыбаясь.

Почему-то думал, что мы должны с разбегу обняться и начать целоваться. Но Алтынай думала со всем не об этом. Она дождалась, пока уляжется моя улыбочка. Расстегнула рюкзак и достала свой компакт-диск-плеер:

— Я виновата, что ты должен деньги Алибеку. И с просьбой Судитрона неудобно вышло. Прими в подарок.

Я возмущённо отодвинул её руку:

— Ты что. У меня и дисков нет. На кассетах слушаю.

— Но я должна отблагодарить.

— Потом поблагодаришь. А дарить такие вещи и не вздумай. Дорого слишком.

Она расстроилась и затолкнула плеер обратно.

Я спешно сообразил, как смягчить отказ:

— Давай поменяемся на время? Я тебе свой плеер с моими кассетами, а ты мне свой заодно с дисками? Узнаем, кто что слушает.

— Давай! — Алтынай радостно произвела обмен.

Теперь мы прощались весело. Не прятали невысказанных чувств, хотя я не уверен, что у неё они были, или что она их прятала.

Видимо, от любви фантазировал и за себя и за неё.

Глава 6. Подростки в Абрикосовом Саду

1

За завтраком, отец отложил газету в сторону и протянул мне стопку конвертов:

— Тебе стали часто письма приходить.

На первом конверте штемпель «Глобальной Перевозки™». Я зачитал вслух сообщение для работников: в связи с ЧеПэ сотрудников обслуживающего отдела просили воздержаться от выхода на работу. Это большая часть вокзального персонала: обходчики, ремонтники, уборщики. О дате выхода на работу обещали сообщить по почте.

— Само собой, — согласился отец. — Тебе лучше дома сидеть, раз целые поезда пропадают.

Отец главный менеджер в компании, которая торговала комплектующими для вагонов: оббивка сидений, панели, постельное бельё, занавески, посуда и прочее. Вплоть до узорчатых решёток на окна.

— Но и тебе в магазин не надо идти, — ответил я.

— Мне сообщение не приходило.

Я просмотрел остальные письма. Все были ответами взломщиков на моё объявление. Надо сегодня сходить в Информбюро, снять объявление с доски, не то почтовый ящик замусорится.

Глядя на письма от взломщиков, отец хотел спросить про девочку в платьице белом, но передумал. В последнее время он не знал, как со мной говорить. Как с ребёнком поздно, а как со взрослым, видимо, не привык. Я понимал его затруднение, но не знал, чем помочь. В конце концов, он самый взрослый, а не я. Отец вернулся к чтению газеты.

На первой странице газеты заголовок: «Пропажа века». Я уже читал эту статью ранее утром, в туалете. Огромное сочинение, на три разворота.

Газетчики профессионально обрабатывали происшествие: ни одно слово статьи не давало намёка на объяснение.

Журналисты расписывали подробный путь следования поезда, со всеми остановками и переходами. Детализировали суть мелкого ремонта, которому подвергался каждый состав на станции. Просили неких экспертов из инженерного департамента «Глобальной Перевозки™» прокомментировать, могли бы эти поломки стать причиной фантастического исчезновения поезда?

Самой интересной частью материала были интервью тех, кто спаслись, потеряв билет или опоздав на поезд.

Отец развернул газету ко мне:

— Ты, Лех, как железнодорожник скажи, нужен ли данный рисунок или нет?

В середине текста размещалась схема под заголовком «Тормозной путь состава, реконструированный специалистами Глобальной Перевозки™»

Я засмеялся:

— Пап, это херня. Ну какой тормозной путь может быть у поезда? Это же не электромобиль, и не мотоцикл. Если сойдёт с монорельсы, то дальше туннеля не укатится.

— Значит, журналисты больше запутали, чем объяснили. Напихали домыслов, создали видимость расследования. — Папа строго посмотрел и добавил: — Что за слово в лексиконе? Давай, дома без «херни» разговаривать.

Отец вернулся к чтению, но тут же воскликнул:

— Ироничненько.

— Что?

Отец опять развернул ко мне газету, показывая статью «Список известных людей на рейсе»:

— Среди пассажиров был философ Цсисек.

Я поперхнулся от смеха:

— Чего-чего философ?

Отец тоже не сдержал улыбку:

— Ирония в том, что он прославился отрицанием нашей реальности и критикой Глобальной Перевозки.

— Это как?

Отец процитировал из статьи:

— «В своих статья Вячеслав Цсисек призывал человечество критически переосмыслить реальность. По его словам, мы должны посмотреть на мироустройство под таким углом, откуда видно, что нет никакой Глобальной Перевозки и просьб Судитронов. Мы должны стремиться к тому, чтоб смоделировать Вселенную, непохожую на нашу, и приложить все усилия для воплощения модели в очищенную от домыслов реальность»

— Пап, я не понял, он отрицал Глобальную Перевозку, а сам катался на её поездах?

— Такие вот они, философы.

Отец отложил газету и пошёл обуваться.

Я начал планировать день. Пойти к Лебедеву? Попрошу заодно новую серию Баффи почитать.

Стоп, какой Лебедев?

Алтынай!

Она же стажёр, её в штат не зачислили. Значит, извещение не пришло. Алтынай пойдёт на Вокзал для того, чтоб платье Маргарите вернуть. Милая, ответственная девочка.

Захотел немедленно обнять её за худенькие плечи.

2

Дождался ухода отца и выскользнул из квартиры, не предупредив маму. Ей тоже пришло вокзальное оповещение. Отправилась к соседке-подруге, обсуждать событие, выбившее весь Двор из колеи.

Ехал в трамвае и слушал диск, что был в плеере Алтынай. На паузе стояла песня, какое-то скучное R’n’B. Всегда плевался от этого дерьма, но сейчас голоса поющих девочек напоминали мне, непонятно как, Алтынай.

Сила любви, чёрт побери. Всякую муть заставила слушать.

Кстати, компакт-диск-плеер удобнее кассетного. На небольшом табло отображалось название группы и трека — TLC «Waterfalls».

Вышел на вокзальной площади. Было непривычно пусто. Даже фонтан у памятника каким-то героям не работал. Соперничая с увядающими листьями, желтела милицейская лента, запечатывающая двери Вокзала. Остальные проходы блокировали железные перегородки с кусочками жёлтой ленты.

Редкие работники проникали через укрепления, предъявляли милиционерам пропуска и исчезали в погрустневшем, как перед смертельной операцией, здании Вокзала.

Алтынай я увидел издалека, сидела на скамейке у входа.

Для меня она на всю жизнь — девочка в платьице белом. Поэтому с недоверием разглядывал её наряды, не подходящие под это описание. Сегодня на ней была кофта с капюшоном, другие джинсы, более тёмные и обтягивающие, чем вчера. Волосы распущены по плечам, но прикрыты вязаной шапочкой. В руке мой плеер. На плече — сумка.

— Привет, что слушаешь? — спросил я.

— Привет, — повертела коробочку от кассеты, — Э-э-э, Лимп… Биз-скит. Прикольно. Бодрый рэпачок.

— Отдала платье Маргарите?

— Час назад ещё.

— Ого, а чего ты ждала целый час?

Алтынай стянула наушники:

— Тебя ждала. Я в этом дворе никого не знаю. Куда мне ещё идти? Не дома же торчать.

— А я ради тебя пришёл.

— Твой толстый друг тоже приходил. Забавный он. При тебе вчера солидный был, а как меня сегодня увидел, то притворился, что не узнал. Пришлось окликнуть. Причём я перепутала, назвала его Снегирёвым. Он чуть не заплакал от обиды. Теперь не забуду, что Лебедев. Я через него Маргариту и вызвала. У меня же нет пропуска. Ну, так что будем делать?

Взял её за руку:

— Пошли в музей. Хочу показать одну аниматину.

3

Утро буднего дня, а улицы Абрикосового Сада переполнены.

В трамваях была давка. На остановках толпились очереди. На перекрёстках образовались заторы из велосипедов, электромобилей, мопедов и растерянных милиционеров, которые не знали, как разруливать утроившийся траффик. На тротуарах тесно от пешеходов. Из-за закрытия Вокзала выходной получили все сотрудники сопутствующих служб, а это половина населения Двора.

Люди не знали, куда девать незапланированную свободу. Сбиваясь в очереди возле палаток с кофе, они по сотому разу обсуждали закрытие Вокзала. Пересказывали друг другу содержание статьи из газеты. Один мужчина, одетый ещё по летнему, в тонкие белые брюки и соломенную шляпу, рисовал мелом на асфальте схему тормозного пути. Другие уверенно вносили правки или рисовали свои варианты.

Даже железнодорожники все разом поглупели и поверили, что тормозной путь поезда — величина непостоянная и скрывающая в себе сюрпризы.

Нам навстречу шли трое возбуждённых железнодорожников. Они использовали внезапный выходной, чтоб набухаться. Все трое перекрикивали друг друга, озвучивая свою версию пропажи поезда.

Я подхватил Алтынай за локоть, чтоб уберечь от столкновения с пьяными.

— Сегодня не протолкнуться, как праздничный выходной, блин, — пробормотал я.

Алтынай засмеялась:

— Я в Киеве жила, там и в будний день такая давка. Но спасибо, что заботишься. Мне приятно.

— Мне тоже.

Если бы я шёл один, то обязательно одел бы наушники. Глядел бы на суету людишек под музыку Nirvana. Но Алтынай была реальностью, которую не хотелось заслонять надуманным позёрством.

Я задумался, а не исчезнет ли очарование новизны? Ведь Алтынай не то воздушное создание в платьице белом, что чудилось мне в тумане Почтительного Ожидания. Она совсем другая. Но люблю я её за то, что она была фантазией. Ох, опять я уношусь мыслями, хер знает куда.

После первого порыва, когда взял её за руку, наши пальцы расцепились. Было неясно, зачем держаться за руки? Даже неловко. Всё-таки без высказывания нужного набора слов, некоторые жесты как бы нелегитимны.

Алтынай рассказала, что её строгий папа ходил с комиссией по строениям Двора, оценивая состояние жилого фонда и архитектурные особенности планировки. Власти решили, что строить тайл-спутник слишком дорого, бюджет не потянет. Будут искать способ уплотнить существующую застройку. А так же улучшать привлекательность пустующих верхних этажей.

— Так что, через пару лет верхние этажи, может быть, перестанут быть притоном наркоманов, и ты получишь там приличную маленькую квартирку, — подмигнула Алтынай.

— Поскорее бы. Почему у нас совершеннолетие в двадцать один год? В других странах можно с восемнадцати получать.

— В некоторых государствах совершеннолетие в двадцать пять.

— Ужас, блин. Хорошо, что мы не там.

4

Возле здания музея бродили скучающие жители. Обычно никто не посещал музей. От безделья же, все ломанулись.

Выставочные залы мне помнились своей торжественной пустотой. Я и мой друг детства, анимастер Волька, шли вдоль картин, будто весь музей для нас.

Впрочем, когда я с Алтынай, я будто с ней одной.

В зале современных анимастеров зрители всегда собиралась у пятиметровой аниматины, изображающей крушение поезда. Само собой, что сегодня возле пророческой аниматины зрителей ещё больше.

Чтоб не потеряться в толпе, я снова взял Алтынай за руку, одновременно рассказывал:

— «Крушение сто пятого» гордость музея. Но художественной ценности — ноль. Просто потрясающая техника исполнения. Вся анимация выполнена в «перманентной технике».

Алтынай зачаровано смотрела на «Крушение».

— Синхронизация живых элементов просчитана так, что нет разрывов. То есть, в каждый момент времени, одна из частей аниматины движется, чем создаётся эффект неустанного движения всей поверхности. Чисто технический трюк, но действует.

Действительно, вся поверхность «Крушения» постоянно шевелилась. Тебя затягивало в нарисованные обломки поезда, разрывало вихревым потоком, а осколки стекла впивались в лицо.

— Жутко, — сказала Алтынай.

— Этим и притягательны аниматины-катастрофы. Вроде всё происходит на твоих глазах, но не с тобой.

Я настойчиво потянул Алтынай ближе к залу современной классики, к которой относился Шай-Тай.

— Моя любимая аниматина, — сказал я, подводя Алтынай к полотну с девочкой в платьице белом.

— Р. Шай-Тай, «Подростки в Абрикосовом Саду», анимастеринг, реалистичная механика, 1866 год, — прочитала Алтынай название.

У меня так билось сердце, будто я был автором, а Алтынай — председатель выставочной комиссии.

Зря я показал «Подростков» Алтынай. Сам давно не видел эту аниматину. Оказалась скучнее, чем в воспоминаниях. Краски тусклее, анимация беднее, особенно после роскошного «Крушения сто пятого». Фигуры персонажей страдали нарушенными пропорциями. Аннотация слишком длинная и написана корявым языком.

Алтынай отпустила мою руку и внимательно прочла аннотацию. Поглядела несколько раз ремастеринг фрагмента ежемесячной анимации, когда мальчик с ножичком, поворачивался и смотрел на девочку в платьице белом.

— На меня похожа, — сказала Алтынай.

— Есть немного.

— Или на моё описание в объявлении, — она лукаво посмотрела на меня. — Папа даже не сразу показал мне объявление.

— Почему?

— Думал, маньяк какой-то сочинил, жертву ищет. Хотел в милицию пойти, да заметил милицейский штамп.

Я попробовал улыбнуться.

— Но мне понравилось описание меня. — Алтынай отвела взгляд. — Даже сохранила копию. Никто ещё так так красиво не писал обо мне.

Мы снова взялись за руки. Непременно поцеловались бы, но сзади кто-то ударил меня и заорал над ухом, обдавая перегаром:

— Небов? Лех? Ну ё-маё!

5

Парень в новом, но мятом джинсовом костюме и белоснежных кроссовках лыбился, убирая со лба прядь длинных светлых, как у Курта Кобейна, волос:

— Не узнал, что ль?

И больно хлопнул по плечу, будто хотел взболтать мою память.

— Волька?

— Ну! Ё-маё! — И кинулся меня обнимать. Во внутреннем кармане куртки у него была бутылка, которая больно давила мне на рёбра. Её он извлёк, откупорил крышку и протянул мне:

— За встречу.

Я сделал глоток. Алтынай скривилась и отказалась пить. Волька обратил внимание на неё:

— Кто это тут у нас? Я — Волька, анимастер-физикалист, многообещающий талант, — и протянул ей руку.

Алтынай нехотя пожала.

Волька выхватил у меня бутылку, сделал глоток портвейна и вернул, будто я нанялся к нему в бутылконосцы. Прищурился, всматриваясь в Алтынай, перевёл взгляд на аниматину:

— Сила искусства: мальчику нравилось изображение девочки, поэтому нашёл себе девочку-картинку.

— А ты точно анимастер? — холодно спросила Алтынай.

— Ё-маё, не похож? Слишком трезвый? — Он взял у меня портвейн и ещё выпил.

— А что мастеришь?

— Приходи, покажу. — Волька спохватился, вспомнив обо мне: — Пойдёмте все ко мне? Посидим, поболтаем.

Мои мысли были заняты прерванным началом возможного поцелуя:

— Давай позже. Три года назад ты не ответил на мой запрос на добавление в доску друзей.

Волька ухмыльнулся:

— Прости, брателло, не припоминаю такого. Что за доска?

— На Информбюро открылась доска, где списывались одноклассники.

Вмешалась Алтынай:

— Анимастер живёт в своём мире, и не знает о делах простых людей.

— Девочка-картинка права. Я избегаю бюро, объявления, инфодоски — все эти бездушные коммуникативные технологии. По работе хватает. Ну, пойдёмте. Или вы хотите смотреть пыльные аниматины в музее, вместо того, чтоб восхищаться смелой свежестью моего творчества?

Я настаивал:

— Давай в другой раз.

Но Алтынай вдруг заявила:

— Я бы пошла. В Музее как-то многолюдно сегодня.

Волька подхватил:

— Действительно, что произошло? Отчего все стали вдруг такими культурными?

Мы пошли к выходу. Рассказал Вольке о пропаже поезда и закрытии Вокзала.

Он восхищённо кричал:

— Во дела, ёпты. Хорошо, что я не читаю новости.

— Но в музей-то пришёл, как все? — спросила Алтынай. — Тебе тоже делать нечего?

— Я анимастер. Музей посещаю для вдохновения, по работе, в отличие от бездельников, вроде тебя, Картинка.

Оказалось, что Волька жил недалеко от Музея, то есть в элитном районе, опоясывающем центр Двора. Квартира на нижних этажах. Мы даже пешком поднялись по лестнице, а не на лифте. Лестница подъезда застелена ковром, а в углах цветы в кадках. Элитное жильё, как-никак.

— И давно ты вернулся? — спросил я.

— Пару месяцев назад. Хорошую работу в родном Дворе предложили. Чесслово, Лех, всё собирался тебя отыскать, свидеться.

— А что искать? Я всё там же живу, — сухо ответил я.

Прежде чем войти в квартиру, Волька попросил подождать у двери:

— Хочу видимость порядка создать, — и скрылся.

Алтынай уловила моё недовольство тем, что согласилась идти к Вольке. Тогда она приняла такое выражение лица, с каким встретила меня в кабинете Алибека: виноватый вызов. Мол, попробуй мне что-то предъявить. Не имеешь права.

Да, я читал её мысли.

Придумывал и тут же читал.

6

Не понятно, о какой видимости порядка говорил Волька. Не то, чтоб там было свинство, нет. Первое впечатление было восторгом — какой простор. Перегородки трёхкомнатной квартиры были убраны, образуя гигантскую студию. Даже кухня и ванна не огорожены.

В одной части, где у других людей спальня, стояли штабелями аниматины, наспех прикрытые большим куском холста. Что странно, так как Волька зазывал нас смотреть именно на его творчество. Впрочем, другие аниматины развешаны или стояли, прислонёнными к стенам. Одни обращены к нам лицевой частью, другие отвёрнуты. Задние панели сняты, можно было видеть анимационный механизм.

В центре квартиры — станок для анимастеринга. Подсветка прозрачной поверхности была включена, по ней разбросаны шестерёнки, обрывки плёнки и куски фигур. Напротив станка раскинулся большой, когда-то белый кожаный диван. На всех столах, стульях и креслах, лежали, висели или готовились упасть листы бумаги с эскизами аниматин.

Волька смахнул со столика стопку эскизов и передвинул его к дивану. Там тоже очистил место и посадил Алтынай:

— Айн момент, Девочка-Картинка, сейчас организую закуски. Чай или кофе?

— Ничего, спасибо.

Я хотел сесть рядом с Алтынай, но Волька крикнул с кухни:

— Эй, друг детства, ё-маё, помоги.

Пришлось перетаскивать из огромного холодильника коробки с пиццей и пирожными. Холодильник у анимастера был полон каких-то заморских яств. Сам Волька открыл шкаф и стал перебирать бутылки. Там был огромный выбор всего. От дешёвого портвейна, которым он поил меня в музее, до явно дорогих виски и рома.

Волька преподнёс одну бутылку Алтынай:

— Не желает ли Картинная Девочка бокал аргентинского красного? Сорт Мальбек, урожай 1866 года, когда наши родители были молоды, а самоучка Шай-Тай закончил мастерить халтурку под названием «Подростки в Абрикосовом Саду».

Я ожидал, что Алтынай снова скривится, но она легко уступила:

— Вино люблю. А это, судя по году, коллекционное.

Волька снял джинсовую куртку, закатал рукава рубашки и вонзил в коллекционное штопор:

— У меня ящик такого, девать некуда, а пить особо не с кем, ё-маё.

Под курткой не заметно было, что у Вольки фигура атлета. В детстве, в шутливых стычках, я забарывал его одной левой. Сейчас, пожалуй, не сунулся бы с ним в борьбу. Я не мог не отметить, как Алтынай скользнула взглядом, по его накаченным мышцам.

Волька поставил перед Алтынай бокал с вином. Налил мне и себе портвейн в стаканы. Подошёл к шкафу и раскрыл створки — внутри оказались большие колонки стереосистемы. Вставил диск и комнату обволокло звучание ненавистного мне джаза.

— Выпендрёжник, — не вытерпел я. — Джаз это для старпёров, не делай вид, что любишь.

Волька деланно удивился:

— Но мне нравится.

— И мне, — тихо добавила Алтынай.

Хотел обвинить её в лицемерии, уж я-то знал, какую ар-эн-би-шную ерунду она на самом деле слушала. Ладно, пускай корчат из себя утончённых интеллектуалов, я же останусь самим собой.

7

— А родаки где? — спросил я, когда Волька обновил портвейн в стаканах.

— Остались Киеве, куда мы переехали, чтоб я поступил в Академию Искусств на анимастеринг.

— Ты живёшь один? — удивилась Алтынай. — Сколько тебе лет?

Волька показал на меня стаканом:

— Мы ровесники.

— Как же ты обошёл закон? — осведомился я.

— Ё-маё, закон-шмакон. Плати и делай что хочешь.

Я помотал головой:

— Не верю, чтоб коммунальщики прописали девятнадцатилетнего на хате без родаков.

— Да ну тебя, Лех, ё-маё. Скучно рассказывать. Есть люди, которые предоставляют документы, типа, это они живут в квартире. А на деле живу я. Квартплату отдаю им, и всё чики-пуки. Участковый мент тоже в доле.

— То есть ты богач? — прямо спросил я.

— Не богач, но зарабатываю. Да и тратить особо не на что. И не на кого.

Алтынай с готовностью восхищаться посмотрела на холсты:

— Продаёшь аниматины?

Волька замялся:

— И да, и нет. Я в рекламе работаю. Мои, так сказать, творческие аниматины ещё не достигли популярности, поэтому разрабатываю рекламатины.

С бокалами в руках, как на богемной выставке, мы рассматривали работы, которые Волька вытаскивал по одной:

— Анархо-анимализм, абстрактная статика, непроектная механика, физикализм, и остальные нефигуративные направления анимастеринга, вплоть до сюрреалистического морфинга — это то, чем я сейчас живу.

Аниматины иллюстрировали эти термины сочетаниями бесформенных пятен, дёрганных анимаций и нервно мультиплицирующихся слоёв краски. Из некоторых объектов вырастали щупальца, трансформирующиеся в параллелепипеды, разбивающиеся на треугольники или символические иероглифы.

— Экспериментирую со смещением световых спектров и немеханическими способами анимации объектов, — пояснил он. — Работаю с новыми текстурами и материалами. В отличие от пыльных реалистов, вроде твоего Шай-Тая, Лех, мы, нефигуративисты, работаем на стыке науки и искусства.

Благодаря Вольке я ещё в детстве научился если не понимать смысла абстрактных аниматин, то хотя бы отличать некоторые стили.

Я думал, что Алтынай будет удивлена Волькиными аниматинами. Думал, она ждала пейзажей, с качающимися от ветра деревьями или живыми блёстками на водной глади. Но она с пониманием кивала и отмечала особо удачные, по её мнению, композиционные решения или оригинальные находки в анимации и морфинге объектов.

Волька впервые убрал свой насмешливый тон:

— А вы, девушка, разбираетесь в искусстве.

— Я тоже немного мастерю. В Колледже нас обучали.

— Ты же на ткачиху училась? — вставил я.

Алтынай твёрдо поправила:

— Текстильный Колледж, отделение «Дизайн Одежды».

Волька с уважением добавил:

— Другими словами, мастер по костюму. Коллега! Интересно взглянуть на твои работы.

Алтынай немного застенчиво ответила:

— Есть пара вопросов к такому профессионалу, как ты. По анимации и морфингу.

— В любое время, Картинка.

— Меня Алтынай зовут.

8

Алтынай взглянула на свои часики

— Пора домой.

Я с готовностью проследовал с нею до двери.

— Ну, ё-моё, Девочка-Картинка, нельзя же бросать меня на первом свидании, — смеялся Волька.

Я посылал на него грозные взгляды, мол, не лезь на мою территорию. Но он не понимал. Пьяно ухмылялся, подмигивал мне, и делал вид, что жаль расставаться.

В дверях затеял последнюю попытку задержать нас:

— Приглашаю вас на вечеринку в дом моего работодателя, владельца анимастеринг-студии. Возле дома бассейн. Музыка, фейерверк, шампанское по триста баксов за бутылку. Реально, высшее общество соберётся. Тебе, Картинка Девочки, полезно пообщаться с известными модельерами. Надо же о карьере думать.

— Папа ждёт к ужину. Он строгий. Если опоздаю, он тебя найдёт и убьёт, не задавая вопросов.

— Строгий, так строгий, — вздохнул Волька.

Крепко обнял меня:

— Брателло, ты не пропадай! Заходи в любое время. Одному жить не так уж весело, как ты думаешь.

Прощался я с Волькой с большей радостью, чем встретил. Волька стиснул крепче:

— Кстати, не думай, что я забыл. У тебя восьмого сентября днюха. Что планируешь?

Я высвободился из пьяных объятий:

— Негде справлять.

— Ё-маё, брателло, у меня будем справлять. Заткнись, не хочу слышать отказа. Восьмого все у меня. Зови друзей и подруг. Должен же кто-то выпить ящик коллекционного вина. Картинка, предупреди своего строгого папу-убийцу. Ну, всё, валите, пока я не расплакался.

Я и Алтынай спустились по лестнице, Волька крикнул:

— Осторожнее на Вокзале. Не пропадите, как поезд!

Мы вышли из подъезда и молча пошли к остановке трамвая.

Я больше не мог прочесть настроение Алтынай. То есть никак не мог придумать её мыслей. Показалось, что чем-то обидел её:

— Может, в кафе сходим?

— Нет.

— А давай, на велосипедах покатаемся? Я знаю въезд на рампу на Шестую Стену. Там такой вид! Ух! Да и по самой рампе когда поднимаешься видно, что Абрикосовый Сад уже не тот маленький дворик, что раньше.

— Слушай, Лех, у меня после вчерашней работы ноги болят. Не хочу крутить педали.

— На лавочке посидим.

— Мне, правда, пора. Пока.

Алтынай махнула ручкой и запрыгнула в раскрывшиеся двери трамвая.

Глава 7. Больше чем правда

1

Моя ненаглядная любовь уехала к строгому папе, а я, злобно пиная камушки, отправился на Центральную Площадь, размышляя, что же сделал не так?

Своим появлением Волька спугнул то чувство, с каким я и Алтынай держались за руки в музее, собираясь поцеловаться.

Или вопрос был слишком сложен или портвейн крепок, но путь проделал как во сне. На нашем обычном месте, на постаменте у «комка» с музыкой, сидел Лебедев и слушал плеер.

Обходчика всегда узнаешь по привычке носить плеер. Мы так к нему привыкли, что без наушников чувствовали себя как после ампутации.

Поэтому в качестве приветствия обходчики говорили:

 — Что слушаешь?

 — Чёрный Обелиск «Я остаюсь», — ответил Лебедев.

Я сел рядом. Лебедев принюхался:

 — Бухал?

 — Немного.

Лебедев достал кассету с моим Pearl Jam:

 — Всё, я их фанат. Купил все альбомы.

 — Мне кассеты не на чем слушать. — Я показал компакт-диск-плеер: — С Алтынай поменялись на время.

 — Видел её утром на вокзальной площади. Платье Маргарите передавала. Где подруга сейчас?

 — Домой уехала.

Ответил таким убитым тоном, что Лебедев не расспрашивал дальше. Оглянулся и пониженным голосом сообщил:

 — На Вокзале листовку нашёл. От взломщиков.

Протянул сложенный вдвое лист. Я развернул и прочитал:

ШОКИРУЮЩАЯ ПРАВДА ОБ ИСЧЕЗНОВЕНИИ!

Что скрывают власти? Правду или что-то большее?

Узнай по адресу

Информбюро://Объявления/Частные объявления/Хобби, отдых и спорт/Шахматы/Стенд_00285/Доска%015

Мы, взлом-группа, «Армида» объявляем, что любая правительственная ложь и манипуляция будут разоблачены.

Вы можете врать, искажать правду, но нас не остановить.

«Армида» — больше, чем правда.

Я вернул бумажку:

 — И чем это отличается от других незаконных объявлений? Выбрось лучше, пока менты не замели.

Лебедев послушно скомкал лист и отправил в урну:

 — Я переписал адрес в блокнот. Пошли?

 — Эх, Лебедев, в жизни дела поважнее есть, чем искать придуманную взломщиками правду.

 — Эти взломщики не врут.

 — Да ладно, не эти ли мошенники шлют мне фальшивые письма о девочке в платьице белом?

 — «Армида» настоящие взломщики, а не вымогатели. Настоящие взломщики, творцы, а не разрушители. Они взламывают ложь, чтоб люди знали правду. «Армида» за свободу доступа к информации. Если для этого нужно взламывать секретные правительственные инфосейфы в Информбюро, они взламывают. Не ради себя, а ради человечества.

 — Ладно, ладно, пошли. Мне всё равно надо в Информбюро выйти, чтоб снять объявление о поиске Алтынай, а то задолбали те мошенники, что не прониклись идеями «Армиды».

 — Ты, Лех, многое не знаешь. Хочешь, дам прочитать «Манифест взломщика»?

 — На хер не надо. Лучше новую «Баффи» дай.

Лебедев странным образом огорчился, будто не ждал отказа:

 — Эх, Лех. В мире такое намечается, а ты отсиживаешься в утробе массовой культуры, не желая выйти наружу.

2

Стенды Информбюро давно не подвергались такой нагрузке. Десятки тысяч освобождённых от работы железнодорожников ринулись на самую доступную из потех — чтение инфодосок.

Большая давка образовалась возле «Книгосериалов», «Новостей» и «Музыки». Люди стояли в очереди, чтоб получить свою порцию развлечений.

Вспотевшие модераторы разделов бегали от стенда к стенду. Срочно сколачивали и ставили на колёса новые доски, чтоб оттянуть на них часть слишком большой толпы. Отовсюду доносился стук молотков и брань нетерпеливых посетителей.

Поисковики выглядели ещё хуже: карманы были доверху забиты справками, извещениями и поисковыми квитанциями. Посетители хватали их за руки, тянули к себе, орали запросы, требуя непременно найти, то рецепт домашнего кваса, то способ отремонтировать велосипедную педаль, не снимая с корпуса, то какие-то несуразные запросы, типа «пеликозавр оранжевый в горшке!»

Поисковики кивали и извинялись:

 — У нас ещё сотня вопросов в очереди! — трясли они бумажками, вываливающимися изо всех карманов. — Ждите или покупайте подписку на индивидуальное обслуживание.

При таком наплыве посетителей активизировались рекламные агенты и социомаркетологи. Выкупили каждый свободный участок на инфостендах и заклеили подвижной рекламой. Было уже не разобрать, где новость о пропавшем поезде, а где призыв к действию: попробовать новый шампунь или подписаться на бюллетень эротической выставки анимастеров-передвижников.

Продавцы толкали свои тележки, добавляя в общий хор:

 — Холодный пиво-лимонад берём! Самса, чебуреки горячие, берём!

Пожалел, что не притронулся к пицце у Вольки в гостях. Пришлось потратиться на сосиску в тесте и лимонад. Хмель портвейна испарился, оставив после себя жажду.

Сверяясь с блокнотом, Лебедев вёл меня между досок.

Пиковая нагрузка заставила Модератора сильно изменить конфигурацию. Менее посещаемые отделы задвинул подальше.

Обычно главная доска инфостенда «Частные объявление» стояла на виду, рядом с «Новостями» и «Культурой», теперь же её переместили, судя по указателям, ближе к доскам любителей математики, и пыльным полупустым пространствам фанатов бейсбола.

Многие доски в этом районе Информбюро были заброшены. На них слоилась реклама с порноматинами или препаратами улучшающими потенцию.

3

Наконец, вышли на «Шахматы». Несколько старичков, переписывали ходы оппонентов в блокноты. Кто-то кряхтел, взбираясь на лесенку, чтоб прилепить на стенд объявление с вызовом противнику.

Модератор шахматного раздела был таким же подслеповатым старичком, судя по развратной рекламатине с Джессикой Линс, которая была наклеена посреди большой шахматной доски с анимацией матча Каспарова против электромеханической счётной машины Дип Блю.

Белый конь шёл bd2 и пропадал где-то между ног Джессики. Противник тоже отвечал ходом коня. Каспаров перемещал пешку на е3, присоединяя её к исчезнувшему коню. Красавица подмигивала и приподнимала край юбки, как бы приглашая остальные фигуры.

Джессика Линс — та самая порнозвезда, что я уже видел в другом разделе несколько дней назад. Белые кудряшки, знакомые округлости.

 — Популярная тёлка, — бросил Лебедев, проходя мимо.

 — Ты Лебедев, уму непостижимо, какой эрудит. Даже рейтинги порнозвёзд знаешь.

 — Это входит в сферу моих наблюдений за Информбюро.

 — Ну-ну.

 — Не тот «ну-ну», о котором ты подумал. Чтоб отвлечь внимание граждан от социальных проблем, правящие элиты наполнили Информбюро новостями спорта, гороскопами, слухами, бессмысленными книгосериалами про вампиров или настоящих детективов. И порнографией. Именно она включает реликтовые человеческие инстинкты.

 — Ну, началась конспирология.

Лебедев постучал пальцем по движущейся попке Джессики:

 — Глядя на это, скажи мне, гражданин Лех, что ты думаешь о попытках элит уничтожить и Глобальную Перевозку и отключить Судитронов?

Я отвёл глаза от порноматины:

 — Их кто-то хочет уничтожить и отключить?

 — Что и следовало ожидать…

 — Лебедев, ты чокнулся на теории заговора, — возмутился я: — Порнуху мастерят в правительстве, чтоб я не думал о социальных проблемах? Сам себя послушай, бред же.

 — Лех, не искажай мои слова. Порнухе попросту не мешают. Она один из инструментов, заглушающих голос разума. Против инстинкта не попрёшь.

 — Ой, всё, — отмахнулся я.

4

Доска номер 15, была втиснута между архивными досками прошлогодних шахматных состязаний. Видны следы того, что кто-то уже вытаскивал её, читал и клал на место.

Было грустно и хотелось спать.

Я предоставил Лебедеву читать вслух секретную статью взломщиков из «Армиды». Сел на скамью и попробовал думать об Алтынай. Ничего хорошего, кроме ревности к Вольке не думалось.

Лебедев читал и постоянно тормошил вопросами: «Ты слушаешь?», «Разве тебе не интересно?» и всё в таком духе. Пришлось включить вялые мозги и принять участие в чтении:

БОЛЬШЕ ЧЕМ ПРАВДА

В наши руки попал массив секретных документов. Мы не будем их здесь приводить, а передадим краткую суть…

Естественно, всё, что начиналось обещанием «краткая суть», всегда заканчивалось многими метрами текста.

Действительно краткая суть была такова: поезд угнали не какие-то террористы, о которых нам скоро начнут писать во всех новостных бюллетенях, а тайные силы в самом правительстве, группа заговорщиков, в которую входили несколько богатых промышленников.

Их якобы не устраивала веками сложившаяся экономическая модель на планете. Они решили, что сеть гиперзвуковых железнодорожных путей сообщений, которую мы все знаем под названием «Глобальная Перевозка™», не ускорила, а наоборот затормозила развитие общества. В особенности научно-технический прогресс. Во всём винили Судитронов.

 — «Похищение поезда, — читал вслух Лебедев, — это начало серии актов устрашения. Цель заговорщиков: настроить население против пользования поездами. Согласно долгосрочному плану негодяев, дискредитация «Глобальной Перевозки™» приведёт сначала к коллапсу экономики, а потом к осознанию необходимости восстановления и перевода её на другие рельсы».

Фраза про рельсы развеселила. Понял, что листовку писали какие-то энтузиасты, не умнее меня:

 — Эй, Лебедев, почему я должен верить этой «Армиде», когда знаю, что группы взломщиков обычно состоят из школьников, которые научились бегать быстрее Модератора?

 — Ты оцениваешь деятельность «Армиды», используя иронию в которую тебя вложили через Информбюро, — сказал Лебедев. — Раз над «Армидой» можно смеяться, значит, она и есть шутка. Ты даже не хочешь подумать, что всё в мире устроено гораздо сложнее. Цель заговорщиков не столько Глобальная Перевозка, сколько Судитрон. Ведь именно эта система является основой современной цивилизации.

 — Как-то тухло выглядят твои утверждения. Получается, что на страже общества стоят мошенники?

 — «Армида» защищает правду, — разгорячился Лебедев. — Поэтому лжецы называют их преступниками.

 — Мне, вон, взломщики, пишут письмо за письмом, ни слова правды там нет.

 — Взлом-группа «Армида» совсем не такие, — убеждённо сказал Лебедев. — Сам скоро убедишься. Они обещали выложить в Информбюро продолжение статьи, где укажут местоположение пропавшего поезда. Это будет удар по заговорщикам.

 — Когда?

 — Дня через три, четыре.

 — Через четыре дня моя днюха. Кстати, буду справлять на хате у друга, адрес скину по почте.

 — Там и встретимся, расскажу тебе о том, что будет в новой статье.

Я хотел сказать Лебедеву, что он занимался ерундой, вместо того, чтоб думать о реальной жизни.

Меня пронзила острая жалость к нему: кто знает, вдруг вся эта конспирология — единственная радость в его существовании?

Глава 8. Мечты

1

Первый день из оставшихся четырёх до моего девятнадцатилетия я валялся в кровати, слушал компакт-диск-плеер Алтынай. Лебедев был прав. Кемикл Бразерс — офигенные. Композиция Hey boy hey girl служила подложкой размышлений об Алтынай.

Вот сказал «размышлений», и рассмеялся. Какие размышления? Всё те же фантазии, как в пятнадцать. Представлял, как мы где-то встретились, я что-то сказал, она тоже что-то проговорила. Мы поцеловались. Позже — неизбежно сексом занялись.

Тут мне вспомнились сразу две мало схожие друг с другом вещи: полоска голого тела Алтынай, когда она прятала в задний карман джинс справку от Фрунзика. Следом за полоской — образ Джессики Линс. Как-то отложилась она в памяти, не выгнать теперь.

Четыре дня до девятнадцатилетия.

Будто только сейчас осознал величину цифры. Девятнадцать — это почти двадцать! Целая жизнь позади, а ощущал себя, честно признаюсь, как… как… да как в пятнадцать. Не всегда уверенный в себе и постоянно уверенный в окружающих. Фигня какая-то — я не повзрослел. Тело выросло, мышцы появились, особенно на ногах (из-за ходьбы по туннелям). А в остальном я тот же Лех, каким помнил себя с того момента, как начался внутренний монолог с неизвестным слушателем.

Или это у меня кризис среднего возраста раньше времени начался?

Нет, реально, я малолетний дурак. Какого фига так и не спросил адрес Алтынай? Написал бы письмо. Эх… надо что-то делать со своей жизнью, пока не поздно.

Поднялся с кровати, вынул из платяного шкафа тёмные джинсы, белую майку и кожаную куртку. Это моя любимая комбинация: выглядел круто.

Постоял перед зеркалом, оценивая. Нормально. Жаль, что у меня волосы русые и мягкие. Было бы круче, если бы стоял жёсткий ёршик, заострил бы кверху, типа небольшого ирокеза.

Я вышел из своей комнаты. Проходя мимо кухни, бросил:

 — Пап, я в Информбюро. Хочу снять объявление о поиске. Тебе что-то надо?

 — Да, подожди секунду.

Отец отложил в сторону газету с новой гигантской статьёй о поезде «Ташкент-Алматы-Новосибирск-Киев-Варшава», и принялся писать в блокнот.

Новую статью я тоже читал в туалете. После конспирологических откровений Лебедева, стал замечать скрытые смыслы подобных «материалов». Журналюги подводили читателей к мысли, что с «Глобальной Перевозкой™» проблемы и надо реорганизовать систему.

При этом обильно цитировали радикального философа Цсисека, который предлагал уничтожить и её, и Судитронов, и «посмотреть, что получится», уверяя, что будет лучше.

Я взял у отца листок с запросами и поехал в Информбюро.

2

Продолжение первого дня из оставшихся четырёх

до моего девятнадцатилетия

Прежде, чем подойти к свободному Поисковику, подсчитал деньги, что дал отец на поисковый депозит. Повёл плечами, зная, что кожанка увеличивает их ширину. Поманил пальцем Поисковика:

 — Мне надо, первое, «Реставрация поролоновой основы сидений частных вагонов»…

Поисковик секунду подумал, роясь в памяти, но запрос был слишком специфический. Он достал бланк:

 — С депозитом или без?

 — Конечно, с депозитом.

Поисковик мгновенно записал:

 — Могу ли предложить дополнительную информацию? — И не дождавшись ответа, скороговоркой перечислил: — «Устранение прожога сиденья или спинки поролонового шезлонга вагонов класса «люкс», компания «Интерьер-вагон», «Изготовление дополнительного элемента задних спинок плацкартного…»

 — Не надо. Ищи по моему запросу.

Поисковик жестом пригласил следовать за собой.

Мы углубились в лабиринты Информбюро. Когда Поисковик работал за деньги, то был предупредительным и вежливым человеком. Он никогда не бежал, как бесплатный, который мог сквозануть за поворот, оставив недоумевающего пользователя в разветвлении незнакомых инфодосок.

 — Каков контекст вашего запроса?

Я усмехнулся:

 — Ага, а потом будете слать мне контекстную рекламу?

 — Ни в коем случае, условия соглашения платного депозита запрещают использовать почтовый адрес пользователя для рассылки рекламных уведомлений.

 — Отец работает с комплектующими для вагонов. В одном частном вагоне, во время вечеринки, прожгли сигаретами сиденья.

 — О, тогда вас заинтересует огнестойкое полотнище «Файрфлай», доставку в наш Двор осуществляет…

 — Меня интересует ровно то, что в запросе.

 — Тогда мы пришли.

Поисковик подкатил стремянку, проворно взбежал по ней, что впечатляло, учитывая, как топорщилась его одежда от обилия блокнотов, рулонов и карт Информбюро. Начал подавать сверху книги и брошюры:

 — «Материалы мебельной мастерской», «200 решений для вагонного интерьера», «Каталог тканей и материалов, сезон зима-осень 1899-1900», «Лучшие узоры Парижской выставки Мода и интерьер будущего века»…

 — Стоп, мне нужна именно технология, конкретное описания и методика, на фига мне узоры?

 — Секундочку.

Поисковик оттолкнулся ногой от инфодоски и промчался к противоположной стене. На меня посыпались листы:

 — «Перетяжка салона своими руками», «Общая информация по перетяжке салона вагонов личного пользования»…

 — О, это то, что надо. Давай в таком же духе.

Поисковик выдал ещё стопку «релевантной информации». Когда он повторно стал пропихивать каталоги и прайс-листы с узорами, я остановил:

 — Я нашёл что надо. Сколько с меня?

Поисковик лихо спрыгнул на землю:

 — Наличными или почтовым переводом?

 — Наличными.

Я сложил пособия в рюкзак:

 — Следующий запрос.

3

Первый день из оставшихся четырёх

до моего девятнадцатилетия всё ещё длится

Поисковик подвёл меня к богато украшенному инфостенду, вход в который перегораживала бархатная лента. Пространство входа оклеено рекламатинами. На одной — японский писатель Мураками сидел за столом в скромном кабинете, его руки плавно летали над клавишами печатной машинки «Оливетти».

Напротив этой аниматины — гигантский плакат с изображением плоского устройства, из которого выдвигался не простой лист, как у машинки Мураками, а лента перфорированной бумаги. Над устройством нависала красивая девушка в короткой юбке. Она нажимала клавиши, пропечатывая, буква за буквой, надпись: «Электронная записная книжка Casio».

Девушка улыбалась, над её ртом появлялось облачко с меняющимся текстом:

 — Двоичный и текстовый режим программирования стилей

 — Набор магнитных перезаписываемых перфокарт для сохранения до сотни страниц текста

 — Возможность настроить автоподстановку более тридцати наиболее используемых слов

 — Режим «Отмена». Специальные чернила сохраняют возможность правки текста в течение 24-х часов, при этом сохраняют прочность и не размазываются от прикосновения

Поисковик проследил за моим взглядом:

 — Новое слово техники. Пожизненная гарантия. Возможность приобретения в кредит.

Я закрыл рот и покачал головой:

 — Мне такую не потянуть. Покажи обычные машинки.

 — Мобильные? Стационарные? С кейсом для переноски? С пневмонагнетанием кнопок? Двух-трёх и пятицветная лента. Печать на металлических поверхностях…

 — Самые простые, одноцветные, компактные, без всяких кейсов.

 — Как сортировать ценовую категорию?

 — От самой дешёвой.

Поисковик прошёл за бархатную ленту и выдвинул доску, снял с неё рекламатину с изображением пишущей машинки и передал мне:

 — Три тысячи тенге.

 — Но на ней буквы украинские.

 — Белорусские. А вам какой алфавит?

 — Русский.

 — Вот, пишущая машинка «Ятрань», ЙЦУКЕН-раскладка, пять с половиной тысяч.

Симпатичная машинка. Я приложил пальцы к нарисованной клавиатуре.

 — Клавиши маловаты.

 — Стандартный размер для мобильных.

Представил, что смогу взять машинку на природу или в кафе. Смогу, наконец, начать писать свой первый роман в обстановке, когда меня никто не потревожит.

Размышления прервал ходячий рекламист. На его промо-панели стоял призыв брать кредит в банке «Алмаз-Инвест». Не замечая Поисковика, скрытого за инфостендом, ходячий рекламист сблизился со мной и резко отогнул верхнюю панель, показывая голую девушку.

 — Новая звезда порно! — заорал рекламист. — Джессика Линс! Блондинка, рост сто шестьдесят девять, третий размер. Подписывайся сейчас и получи бесплатный комплект…

Мой Поисковик выскочил из прохода:

 — А ну, стоять! Стой, я сказал! Я тебя всё равно запомнил, тварь!

Рекламист-оборотень опустил панель и удрал за поворот. Поисковик записал адрес инфостенда, где бродил нарушитель. Посмотрел на меня и негромко сказал:

 — Кстати, интересует? Есть места, где много бесплатных аниматин с порнушкой, и ящик почтовый не запалишь. Можно и эксклюзив с Джессикой этой.

 — Нет, спасибо. Отведи меня на выход, я закончил поиск.

4

На второй день из оставшихся четырёх

до моего девятнадцатилетия

читал письма мошенников.

Я так и не сходил до Модератора и не снял объявление. Мошенники быстро ориентировались в ситуации. Теперь мне писал дядя девочки в платьице белом, утверждая, что она пропала «на том самом несчастном рейсе «Ташкент-Алматы-Новосибирск-Киев-Варшава». Дядя собирал деньги на венок и просил выслать незначительную сумму «почтить память племянницы».

В другом письме обращалась сама «девочка в платьице белом». Она предлагала услуги с выездом на дом: классика, минет, золотой дождь, анал (за доплату). Так же есть возможность переодевания в платья любого цвета.

Это письмо возбудило фантазию, которой и без того не требовалась стимуляция.

Вечером не удержался и спросил отца:

 — Пап, отчего так бывает, года бегут, а мысли одни и те же, будто я не взрослею?

 — Я примерно понял о чём ты. Однородность помыслов на протяжении жизни, не омрачённой резкими переменами, — это и есть твоя личность.

 — Но если я не хочу быть этой личностью?

 — Нужно самосовершенствованием заниматься. Работай над собой. Найди любимое дело. А для начала пойми, почему ты не хочешь быть тем, кто ты есть сейчас?

И отец вернулся к чтению свежей статьи о поезде.

Как и предсказывали взломщики из «Армиды», милиция якобы вышла на след террористической группировки. Газетчики обещали держать читателей в курсе дела и рисовали уточнённую версию тормозного пути. Будто это важно. Якобы это «проливало новый свет» на «тёмные события в туннеле».

Журналюги, даже не удосужились сходить в гиперзвуковой тоннель и убедиться, что там светлее, чем в их дурных головах.

Глава 9. Джессика Линс

1

На третий день из оставшихся четырёх до моего девятнадцатилетия я оторвал задницу от кровати.

Выключил плеер и без музыки в ушах пошёл на остановку трамвая. Решил наведаться в Инофрмбюро, чтобы наконец-то снять объявление о поиске Алтынай.

В дороге смотрел в окно: капли дождя ползли по стеклу, велосипедисты кутались в полиэтиленовые дождевики, водители редких в нашем Дворе электромобилей с презрением смотрели на остальных участников дорожного движения.

Дождь.

Завтра тоже будет дождь. Всю мою жизнь будет дождь. Мой постаревший труп с облезлыми наушниками на черепе смоет в канализацию, где он истлеет, превратившись в труху, которая будет сыпаться с потолка туннеля при прохождении состава. А какой-нибудь молодой обходчик будет смотреть на неё и думать, откуда берётся труха?

Держись, не держись, а размазнёй станешь вовсе не от вихревого потока гиперзвукового поезда. С горечью думал: толку-то, что я нашёл Алтынай? Лучше бы продолжал искать.

С этой мыслью пересел на другой трамвай, плюнув на Информбюро. В другой раз разберусь с объявлением. Вышел на остановке у Волькиного дома, поднялся на его этаж и позвонил в дверь.

Волька так долго не открывал, что я решил вернуться.

Дверь открылась. В подъезд ворвались громкие звуки какого-то хеви-метала.

Волька был одет в спецкомбинезон анимастера: на лямках и груди с десяток маленьких кармашков и петелек для инструментов создания анимации. В руке держал помповую кисть, заряженную красной смесью. Во рту дымилась сигарета. Специальные бинокулярные очки с лазерным прицелом закрывали половину лица. Я еле успел прикрыться ладонями, чтоб шальная точка лазера не выжгла глаз.

 — Прости, брателло, — заорал Волька, срывая бинокуляры, — я не ждал никого так рано.

 — Если помешал, то уйду.

 — Ё-маё, стоять, — прокричал Волька сквозь хеви-метал.

Схватил меня за руку и втащил в квартиру. Пока я снимал и цеплял на вешалку мокрую куртку, он отстегнул бинокуляры, уложил в специальный футляр. Дорогая вещь.

Я подошёл к станку для анимастеринга и остолбенел. На полотне дёргалась незавершённая анимация: блондинка с кудряшками выгибала спину и подмигивала мне.

 — Волька, это же Джессика Линс?

Волька уже наполнил стаканы портвейном:

 — Клёвая тёлка. Нравится?

 — Так вот, какую рекламу ты мастеришь.

 — Ё-маё, а ты думал, что для шампуней? Мастеря промо-акции для какого-нибудь «Клира», я бы и на сигареты не заработал.

 — Неужели так прибыльно?

 — Все лёгкие бабки крутятся в порно, брателло. Ну, и в торговле наркотиками. Но я в неё не лезу. Опасно это.

Мы чокнулись стаканами.

Волька отпил:

 — И лёгкие бабы тоже, гы-гы, в порноиндустрии.

2

Первая бутылка портвейна закончилась необычайно быстро. Волька достал ещё, а на закуску вытащил из холодильника пакет крупных маслин. Закусили сладкий до тошноты портвейн солоновато-терпкими маслинами. Глаза анимастеринговой Джессики на станке осветились изнутри синим огнём.

Я подошёл к станку:

 — Хорошо ты её смастерил, как настоящая.

 — Сначала был сделан проектный оттиск с оптической установки автоанимирования. Остальное, да, я подретушировал, округлил, убрал лишнее, добавил нужное. В основном дефекты оптики, а не тёлочки, она и в жизни такая же, как на аниматине. Идеальная.

 — А разве оптические автоаниматоры доступны гражданским специалистам? Они же только у ментов и спецслужб.

 — Ё-маё, брателло, за бабки можно хоть плазменный двигатель с гиперпоезда снять.

Волька вынул из шкафа плоскую коробку. На обложке Джессика Линс и надпись «Premium Pack». Внутри была стопка различных аниматин с нею. Во всяких позах и ракурсах. Мускулистые мужчины, просовывали ей всюду члены, заламывали руки. Словом, обычные порноматины, необычно то, что они были чьей-то работой.

Я завистливо сказал:

 — А я целый день дыролов по монорельсе катаю. Как Вокзал закрыли, вообще ничего не делаю.

Волька досадливо закрыл коробку:

 — Не думай, что я только и делаю, что трахаюсь или маслины жру. Анимацию для этой рекламатины с утра сделать не могу, всё как-то неестественно выглядит. То морфинг дерьмовый, то плоскости тела сгибаются не по анатомии.

 — А по мне, так очень красиво.

Волька наполнил стаканы, посмотрел на меня сквозь сигаретный дым и прищурился:

 — Нравится? Хочешь познакомлю?

 — А можно?

 — Можно и кое-что большее.

 — Больше, чем правда, — глупо повторил я.

 — Чего?

 — Не важно, — я сделал большой глоток.

 — Тогда вперёд, на почту.

Волька переоделся в джинсовый костюм и обул белые кроссовки. На улице слякоть, а ему не жалко обуви. Во внутренний карман куртки сунул бутылку с остатками портвейна.

Впрочем, бутылку мы допили по пути. На почтамте Волька отправил телеграмму:

 — Джессика девочка быстрая. Минут через десять ответит.

Я стоял рядом и глупо хихикал, сам не зная чему.

 — Джессика — это сценический псевдоним. Реально её зовут Ольга, но не проболтайся!

 — А мне как её звать?

 — Как она тебе представится, так и называй. Не вздумай намекнуть, что знаешь настоящее имя.

Джессика прислала ответ: «Буду через два часа».

 — Считай, это подарок на твою днюху, — помахал Волька телеграфной полоской.

Мы поскорее отправились домой, чтоб продолжить бухать, а то от свежего воздуха хмель стал проходить.

 — То есть, ты можешь запросто вызвать любую порномодель и она приедет? — спросил я, перестав стыдиться наивности своих вопросов.

 — Не любую, конечно, а из тех, с кем сейчас работаю. Например, Джессике сказал, что нужно позировать для анимации.

 — Так она просто позировать придёт?

Волька засмеялся:

 — Ё-маё, ты чё расстроился, как ребёнок. Джессика не дура, правила бизнеса знает. Ты главное не обращайся с ней, как с порноматинами, когда закрываешься в своей комнате. Ха-ха, засмущался, именинник. Это же нормально. У меня столько этих порноматин, что дрочил бы круглые сутки, но онанизм для творчества вреден. Поэтому воздерживаюсь.

3

Мы выпили ещё по стакану портвейна и произвели быструю уборку. Как бы невзначай Волька отдёрнул тяжёлую занавеску, закрывающую угол комнаты:

 — Моя кровать, если что.

 — Не очень интимно.

 — Я же один живу.

Задёрнул занавеску и мы вернулись к бутылке.

Отчего-то я волновался от предстоящей встречи, даже портвейн не действовал. Тут Волька сразил неожиданным вопросом:

 — А как там твоя Девочка-Картинка? Вы уже того, а?

 — Нет, мы просто друзья.

 — Друзья, а? Думал, у тебя на неё планы.

Я пожал плечами. Волька не унимался:

 — Она же придёт завтра на твою днюху?

 — Говорила, что придёт. Я её не видел с того дня, как тебя встретил.

 — Значит, придёт, — удовлетворённо обронил Волька.

Я, пьяный дурак, решил, что он за меня переживает:

 — Я всем разослал твой адрес. Но народу немного будет. Лебедев, пара людей с работы, да одноклассники.

Было трудно говорить про Алтынай. Впервые за эти дни не хотелось даже думать про неё. Вот и прошла любовь?

Я отошёл к стереосистеме и убавил громкость хеви-метала, который до сих пор орал на повторе. Вспомнил, кто это: группа Manowar, альбом Fighting The World, 1887 года.

Помню, помню, Волька был любителем такого треш, хэви, спид и дэт метала. Он меня на тяжёлый рок и подсадил. Сначала Metallica и Pantera. Позже я сам добрался до любимой на всю жизнь Nirvana.

До Вольки я слушал техно и прочую мерзость.

А недавно Волька притворялся, что джаз слушает и понимает.

Все позёры и вруны.

А самый большой врун и позёр — это я. Зачем убеждал себя, что больше не люблю Алтынай, если от одного её имени в груди надувался воздушный шарик, подбрасывая меня к потолку?

 — Эй, именинник, чего приуныл-то? Наливай и пей. Я вижу Джесси в окно.

Волька погнал меня открывать дверь и встречать гостью, а сам заменил Manowar на джаз:

 — Не поверишь, но под джазовую лабуду, тёлочки лучше позируют.

4

Джессика была ниже ростом, чем казалась на плакате, и гораздо моложе. Я почему-то ожидал увидеть её в каком-то секси прикиде, но на ней было простое тёмное платье целомудренной длины — до пяток. Поверх платья болоньевая куртка. На плече висела огромная спортивная сумка.

Порнозвезда больше напоминала студентку, вселяющуюся в комнату общежития.

А вот глаза, глаза были «лядские», как говорил отец на нашу кошку, когда она стягивала со стола еду и притворялась невиновной. Джессика тоже была будто невиновной, во что не верилось, зная её профессию. В глазах не было того холодного синего свечения, что на аниматинах. Скорее спокойная зеленоватая глубина.

Она улыбнулась мне и прошла мимо. Бросила сумку на диван, стянула мокрую куртку и бросила рядом. Подошла к станку анимастеринга.

Я смотрел на её фигуру, обтянутую платьем.

 — И какая проблема с анимацией? — спросила Джессика, повернувшись ко мне.

 — Волька сказал, что мало жизни.

 — По мне так шикарно. Волька делает самые лучшие аниматины. Я и звездой стала из-за его умения выставить меня настоящей богиней.

 — Ты и так богиня, — ляпнул я.

Джессика вдруг плаксиво закричала:

 — Волька, не говори, что притащил фаната. Как они меня задолбали: подстерегают под дверью или как-то находят адрес и шлют типографские оттиски своих членов! Будто я нормальных членов не видела. Приходится постоянно менять почтовый ящик из-за километров телеграфных лент, что эти извращенцы присылают среди ночи.

Волька выбежал из кухни с бутылкой какого-то алкоголя в руках. Строго посмотрел на меня:

 — Что ты ей сказал?

 — Ничего такого.

 — Ага, а богиней кто обзывался? — пожаловалась Джессика.

 — Это же комплимент. Ты сама сказала «богиня».

 — Комплимент, — передразнила она. — Тебе не понять, как сложно жить, когда «богиня» или «царица сердца моего» сопровождаются оттиском эрегированной кочерыжки.

 — Прости, я не хотел.

Волька строго шепнул мне:

 — Я же просил относиться к ней, по-человечески. Знакомясь с Алтынай, стал бы называть её богиней?

Тут Джессика захохотала, подбежала ко мне и обняла. Почувствовал прикосновение её грудей к моему телу:

 — Да мы же шутим, именинник. Поздравляю! — И поцеловала в губы.

Сделал вид, что оценил шутку. Сел на диван и погрузил лицо в стакан с портвейном, буркнув:

 — Я не стал бы слать оттиск своего члена.

Джессика присела рядом и прочитала этикетку на бутылке.

 — Очень вкусный портвейн, — сказал я. — Особенно если маслинами заедать. Налить?

 — Ненавижу сладкий алкоголь.

Волька поставил на стол квадратную бутылку:

 — Джессика у нас по хардкору пьёт. Я кстати тоже не могу больше сладость хлебать. Давай, Лех, вискаря?

Я смело подставил стакан.

5

Подкрепившись, Джессика и Волька принялись за работу. Я застыл на диване, делая вид, что происходящее для меня не в новинку.

Модель разделась, натянула чулочки и подвязки, похожие на те, что на аниматине. Хотела поправить макияж, но Волька сказал, что это не обязательно:

 — Мне важно уловить внешнее проявление внутренней сущности, проявляемой через движение.

Джессика взобралась на задрапированный постамент, приняла нужную позу и промурлыкала:

 — Поэтому ты, Волька, лучший. Даже к анимации для дрочки подходишь как к произведению искусства.

Встав за станок, Волька мгновенно протрезвел. Его движения приобрели точность и уверенность. Он не стал переодеваться в комбинезон, а положил его рядом, вынимая из карманов необходимые инструменты и детали.

Время от времени давал Джессике короткие команды:

 — Жопу выше. Спину прогибай. Ещё прогибай. Так. Двигайся. Не распрямляя спину, двигайся, говорю! Держи изгиб. Именно при виде изгиба твоей спины фанаты бегут тискать свои кочерыжки.

Джессика не могла сдержать смех. Падала на живот и крутила попкой в такт хохоту:

 — Перестань, я не могу.

Но именно эти непосредственные, не позёрские движения Волька и улавливал. Он точно тыкал паяльником, приваривая нужную шестерёнку в правильном месте.

Талант.

Анимастеринговая Джессика оживала с каждым прикосновением штифта или отвёртки. Я цедил горький виски и боялся шевельнуться, чтоб никто не заметил бугорка в моих брюках.

Отложив микропаяльник, Волька отошёл на шаг от станка, прищурился.

Джессика на постаменте замерла, ожидая команды.

Джессика на аниматине — дышала и подмигивала зрителю.

Волька убрал откровенное свечение в глазах. С помощью лака и ещё каких-то вонючих смесей, добился идеальной сине-зелёной глубины зрачков.

Не знаю, из-за алкоголя или взаправду, но я видел как грудь девушки незримо поднималась от дыхания. Казалось, одно неосторожное движение и анимированная Джессика вывалится за край холста.

Уметь показать возможность неосторожного движения — высшее проявление таланта.

 — Офигенно, — сказал я, потрясённый волшебством искусства анимации.

Волька посмотрел на меня, будто впервые видел. Взялся за помповую кисть и сделал несколько мазков по губам анимированной Джессики.

Потом швырнул кисть в стену и проорал:

 — Я гений, ё-маё! Давайте бухать!

Расплёскивая виски, Волька наполнил наши стаканы. Джессика сползла с постамента, накинула на себя драпировку, как мантию.

 — Теперь ты точно богиня, — заявил я.

Она взяла стакан и уселась ко мне на колени, прямо на бугорок. От её тела, вискаря и музыки Manowar, которую Волька врубил по новой, у меня закружилась голова.

Джессика ёрзала на моём бугорке, превратившимся в гору. Что-то кричала о самом гениальном анимастере мира. Волька тоже кричал о гениальном анимастере и прыгал под песню Black Wind, Fire And Steel, подвывая слова:

Born of black wind, fire and steel

Ещё бутылка, песни и крики.

Потом Волька закричал, что хочет отправить срочную телеграмму. Я пробовал отговорить, мол, ночь на дворе. Но он был пьян и не хотел ничего слушать. Быстро оделся и сбежал из собственной квартиры.

Я потащил весёлую и пьяную Джессику к занавескам кровати.

Глава 10. Чужой секс

1

Проснулся один в постели. Занавеска полностью отодвинута.

На диване сидела Алтынай и смотрела коробку Premium Pack с аниматинами Джессики. Изучив одну открытку, аккуратно складывала в стопку и брала следующую.

Я подскочил и сел в кровати. Хотел выпрыгнуть из-под одеяла и зачем-то встать перед Алтынай на колени, но понял, что без трусов:

 — А… ал… кхнай… — спросонья у меня был хриплый голос.

 — Проснулся? — Алтынай закрыла коробку: — Эта Джессика красивая.

 — Ал…

 — Но я не понимаю, зачем выставлять всё напоказ. Теряется тайна. Тайна ведёт к правде, а не наоборот.

Из кухни появился Волька. Свежий и бодрый, будто после бассейна. Одет в шорты и чёрную майку с изображением гитариста AC/DC:

 — Нет, Картина Девушки, ты напрасно думаешь, что Джессика правду какую-то выставляет. В порнобизнесе как раз тайну и продают.

 — Какую тайну? — спросила Алтынай.

 — Спроси у любого пацана какую, — рассмеялся Волька. — Не всякий расскажет. Тайна же.

Алтынай тоже рассмеялась. Когда это они успели так подружиться? Я перегнулся через кровать, отыскивая трусы. Алтынай деликатно ушла на кухню.

Волька присел на кровать, будто я в больнице, а он меня проведать пришёл. Поднёс стакан портвейна:

 — С праздником.

 — Блин, Волька, что теперь Алтынай подумает?

 — Что, что, — бодро ответил он, — что ты предпочёл Джессику, а не её.

 — Я кретин.

 — Некоторых девушек это заводит.

 — Кретины?

 — Нет, когда тот, кто ей нравится, трахается с кем-то ещё.

Я выхватил стакан и сделал парочку глотков. Подавил рвотный позыв и отпил ещё:

 — Ты думаешь?

 — Брателло, я в порнобизнесе работаю. Я знаю о девушках такое, что тебе не приснится в самой страшной поллюции.

 — Я спрашиваю, ты думаешь, я нравлюсь Алтынай?

 — Это вы сами разбирайтесь. Но на её месте, я тебя в окно поезда выкинул бы. Кретин.

Волька говорил зло, без обычной подделки под интонации хулигана:

 — Иногда я думаю, что по сравнению с тёлками, даже самый похотливый подросток — образец чистоты помыслов.

 — Не все же в порно идут. Алтынай не такая.

 — Откуда ты знаешь, какая? Придумал себе ангелочка и любишь его.

Только сейчас я отметил, что, не смотря на кажущуюся бодрость, Волька был пьян. То ли со вчерашнего, то ли уже утром вмазал. Мне ревниво захотелось достичь такого же пьяного состояния.

Выпил портвейн до дна:

 — Думаешь, Алтынай пошла бы в порно?

 — Любая пошла бы. Знаю людей, кто способен уломать и святую.

Не отдавая отчёта, какую чушь мы несём, я помотал головой:

 — Алтынай не такая. Я в физическом смысле.

 — Кретин, она что, не красивая?

 — Красивая, но…

 — Ё-маё, именинник, ты бы отказался посмотреть порноматину с её участием?

Так как Волька сопровождал вопрос новым стаканом портвейна, я пробулькал:

 — Нет, не отказался бы.

Волька отошёл от кровати:

 — Ё-моё, как там говорится у вас, железнодорожников: виси и не размазывайся?

 — Держись, не будь размазнёй, — поправил я.

2

Волька и Алтынай работали слажено. Очистили середину комнаты, отодвинули диван, принесли с кухни стол побольше. Я хотел приткнуться со своей помощью, но не успевал.

Или — мне не было места.

Алтынай не выдержала:

 — Именинник, может тебе просто посидеть спокойно, не болтаясь под ногами?

Волька согласился:

 — В натуре, брателло, иди, не знаю… музыкой займись? Составь плейлист. У меня на мафоне можно сразу пять дисков поставить и задать очередь воспроизведения треков.

Я угрюмо отошёл и поставил Nirvana. Музыка на все времена. Никогда мне не надоест. Не нужны никакие пять долбаных дисков.

Алтынай и Волька проворно накрыли на стол. Перекидывались шутками, подкалывали друг друга, как старые знакомые. А ведь Алтынай Волька сначала не понравился. Или… Или женщины всегда так себя ведут? Противоположно направленно?

В дверь позвонили. Волька погнал меня открывать:

 — Это твои гости, встречай.

Лебедев. Облачённый в невиданный ранее деловой костюм, даже галстук. Ботинки начищенные. Вместо рюкзака — блестящий портфель. Кажись, всё отцовское. Если раньше он выглядел лет на тридцать, то теперь был как сорокалетний старик.

Степенно пожал мне руку:

 — С юбилеем.

 — Мне девятнадцать.

 — Тем не менее.

Вынул из портфеля подарок: набор из пены для бритья и одеколона.

Алтынай указала Лебедеву на стол:

 — Проходите, пожалуйста, занимайте места.

 — Можем перейти на «ты», — солидно разрешил Лебедев.

Он и Алтынай прошли к столу. Я вернулся к стереосистеме.

Смотрел на Алтынай и хотел срочно что-то ей сказать. В чём-то извиниться, объяснить, что всё на самом деле не так как она думала. Никто ни в чём не виноват. Кроме Вольки, разве что. Если бы не его вмешательство, то мы бы поцеловались напротив «Подростков в Абрикосовом Саду» Шай-Тая и жили бы долго и счастливо.

 — «А Джессика?» — спросила бы Алтынай.

 — «Что Джессика? — ответил бы я, признавая вину. — Это Волька подсунул мне её. Сам бы я ни за что»

Алтынай стояла передо мной и смеялась:

 — Ты оглох или не протрезвел со вчерашнего?

 — Алтынай, прости меня, я не должен… — встрепенулся я.

Алтынай резко оборвала меня, ткнув в живот коробку обвязанную ленточкой с бантиком:

 — Твой подарок.

Волька наполнил бокалы. Лебедев со старческими интонациями сказал, что «воздержится от приёма алкоголя», и налил себе лимонад.

 — С праздником, брателло! — закричал Волька, передавая мне бокал с портвейном.

 — И вас, — вздохнул я. Отпил и сел на диван, распечатывать подарок от Алтынай.

Кассета. Нарисованная от руки обложка: два силуэта шли по гиперзвуковому тоннелю. Можно узнать рукоятку дыролова и далёкий свет приближающегося поезда. Алтынай верно изобразила головной обтекатель гиперпоезда в виде раскалённой звезды, как оно и есть в реальности.

Оправдывающимся тоном Алтынай пояснила:

 — Это я нарисовала до того, как ты с Джессикой познакомился.

 — Алтынай, я дурак.

Не обращая внимания на мои слова, она продолжила:

 — Составила сборник из песен с твоих кассет, что мне понравились. Ещё своих половину добавила.

Договорила и отошла к Вольке, который ввязался в спор с Лебедевым о роли андерграундного анимационного искусства в развале советской тоталитарной системы.

Волька отстаивал мнение, что искусство само нашло дорогу, пробив «асфальтный панцирь диктатуры». Лебедев же отрицал самостоятельность андерграунда, приводя доказательства того, что работа с советскими внесистемными анимастерами, писателями и музыкантами была «тщательно спланированной операцией ЦРУ».

Я повернулся к стереосистеме и поставил кассету. Заиграла незнакомая, но с первых же секунд офигенная композиция. Ритмичная. Прочитал список песен, начертанный Алтынай: Limp Bizkit, Nookie.

Всё же я ритмичная обезьяна. Прав Лебедев.

Что ж, продолжу быть самим собой, это уже достаточное наказание.

3

Сел ровно между колонок, чтоб музыка заслонила меня от всего вокруг. Скоро пришли остальные гости: несколько одноклассников, которых Волька не помнил, но радостно обнял и хлопнул по плечу. Совсем как меня при встрече в музее. Одноклассники подарили мне ещё один набор пены для бритья.

Ненадолго заглянула Маргарита. Её пригласила Алтынай. Маргарита подарила мне новые наушники «Ноунейм» с набором поролоновых оболочек. Появился один парень с работы, тоже обходчик. Я не знал его имени, и понятия не имел, чего он припёрся.

Он подарил мне брелок. Причём даже не купленный, а сувенирный, с гербом нашего Вокзала, которые даром раздавали всем прибывающим, чтоб те пристёгивали ключи от почтовых ящиков.

Пришли две девочки, с которыми зависал в Колледже. Одна, кажется, до сих пор была в меня влюблена. Она сразу послала на меня многозначительный взгляд из-под полуприкрытых век. Откинула волосы со лба и оттянула вырез блузки:

 — Жарко, проветриться бы.

Думала, что я вызову её в подъезд, чтоб мы могли «объясниться». Скоро она приметила, что я посылал такие же многозначительные взгляды на Алтынай. Горько улыбнулась и больше не поворачивалась в мою сторону.

Как же неприятно, когда тебя любит кто-то ненужный.

Гости постоянно тянули меня к столу, наполняли стакан, который и без того не пересыхал. Говорили тосты. Волька припомнил что-то из прошлого. Лебедев рассказал, что всегда ценил мою настойчивость в выборе музыки:

 — Это признак зрелости, когда человек точно знает, что он хочет услышать.

Я постоянно искал взглядом Алтынай. Она старательно отводила глаза. Смеялась чужим шуткам, слушала чужие комплименты, и выскальзывала от чужих предложений потанцевать.

 — Ай, как глупо, брателло, быть таким кайфоломом на собственной днюхе, — прокричал Волька в одно ухо.

Во второе зашептал Лебедев:

 — Я узнал от взломщиков кое-что секретное о пропавшем поезде, позже расскажу!

Когда кассета со сборником Алтынай заканчивалась я переворачивал на сторону «Б», потом обратно. И ещё раз. Не помню, сколько.

Прищуриваясь, я глотал и глотал то, что было в стакане. Не знаю с чьей помощью, но содержимое там всё время менялось, то водка, то виски, то портвейн, то чистый лимонад, которым я чуть не подавился от неожиданности.

Щуриться становилось тяжелее и тяжелее. Я закрыл веки.

4

Когда я всплыл из алкогольного обморока, то музыка (самый близкий друг) закончилась. Комната погрузилась в полусумрак, который Волька создал, направив луч софита на одну из абстрактных аниматин, части которой состояли из зеркальных тетрагональных объектов. Анимация крутилась, проецируя на стены хаос разноцветных рефлексов.

Количество гостей убавилось. Одноклассник целовался с подругой той девчонки, что была в меня влюблена в колледже.

Лебедев сидел на кресле напротив другого одноклассника и ожесточённо спорил:

 — Нет сомнения в эффективности Глобальной Перевозки! Гении прошлого, направляемые просьбами Судитрона, построили её для нас, обеспечив экономическое развитие на столетия вперёд. А сейчас расплодились анархисты, которые хотят всё сломать.

Одноклассник был пьян, но, как и все пьяные, разбирался в политических вопросах не хуже Лебедева:

 — О каком развитии можно говорить, когда планета расчерчена на шестиугольники, соединённые гиперзвуковыми поездами? Знаешь что это напоминает? Это клетка, братуха, настоящая клетка. Сеть, наброшенная на свободолюбивый человеческий дух.

Лебедев не сдавался:

 — Клетка для наследственных богачей, которые не контролируют Глобальную Перевозку. Им не нравится, что мы, простые люди, имеем возможность быстро и дёшево перемещаться в любую точку планеты. Хоть в Антарктику езжай, если туда поезда пустят, и увидишь там такие же шестиугольники Дворов с законсервированными станциями и домами, ожидающими жильцов.

 — Тюрьмы для будущих узников системы.

 — Пойми, анархист, то, что ты называешь «клеткой», на самом деле гарантия достойной жизни для всех, независимо от богатства и происхождения. Это план развития на тысячелетия вперёд!

 — Тю-ю, — плевался анархически настроенный собеседник. — Монополия на принятие решений не должна принадлежать консерваторам, поклоняющимся деревянной кукле.

Оба помолчали. Лебедев, видать, подбирал аргументы.

Анархист же выпил водки. Лучший аргумент в споре:

 — А ещё эти инъекции дебильные. Ну зачем они? Двадцатый век почти наступил, а нас всё ширяют, как в древности. Потом два дня ходишь, как деревянный, сам в куклу превращаешься. А я, может, уколов боюсь? На Западе давно никто не колется.

 — Если хочешь знать, то вопрос с инъекциями почти решён, с 1901 года их полностью отменят, — пылко возразил Лебедев. — Их делали для нормализации графика выхода Судитронов. Но скоро внедрят новую линейку кукол. Они будут быстрее, так что надобность в Почтительном Ожидании отпадёт.

Анархист не унимался:

 — А на хрена кукла? Что мы, дети какие-то?

 — Люди прошлого любили переносить на неодушевлённые предметы человеческие образы. Вот и придали механизму вид человека. В наши дни разрабатывается проект изменения внешности Судитрона. Есть предложение абстрагироваться, переделав куклы в геометрические объекты.

Анархист пьяно пробормотал:

 — Ваще отстой будет. Так хоть кукла, а то прикатится параллелепипед какой-нибудь, хули его слушать?

 — Об этом и идёт общественная дискуссия. В которой наше поражённое нигилизмом поколение никак не представлено. Нужно бороться не за то, чтоб нас услышали, а против глухоты в целом.

Анархист хлопнул ещё водки:

 — А идёт ли общественная дискуссия, чтоб всю эту гнилую систему к херам собачьим разломать и выкинуть за борт истории? Вот это было бы дело.

Лебедев поднялся и навис над Анархистом:

 — Смелые, речи! Признайся, ты бы отказался от просьбы Судитрона?

Анархист притих, протрезвел даже:

 — Э-э-э, братуха, что-то меня не туда занесло.

 — То-то же. Кроме того, ты повторяешь ложь несогласных, о том, что Судитрон работает в чьих-то личных интересах. Идея Судитрона, как верховного механизма организации, — это автоматическая саморегуляция общества, согласно парадигме разумного управления, а не пожеланиям промышленников и родовой аристократии.

 — Но и ты согласись, что есть нечто противоестественное в том, что мы живём на всём готовеньком. Ладно, триста или сколько там лет назад, великие люди построили эту сеть. Но что построили мы? Неужели мы какие-то неспособные ни к чему инвалиды, которые живут на всём готовом?

Лебедев почесал затылок:

 — Согласен. Недоработка. Но это и есть пространство для общественной дискуссии, а не для террористических методов изменения глобального порядка. Может, это и есть наш участок работы для общечеловеческого процветания? Предки оставили нам Судитронов и Глобальную Перевозку, а мы не должны дать им исчезнуть.

5

Я поднялся и побрёл к столу, чтоб обновить содержимое стакана.

Умеют же некоторые складно говорить. Почему я не такой?

Почему меня не волновала судьба глобальной сети? Не тревожила система международной торговли? Не задевали проблемы общего управления сетью в условиях существования государственных границ? Не заботило будущее мировой социально-экономической системы, сложившейся в условиях глобальной транспортной сети?

Ни одна из этих умных тем, которые постоянно поднимали и обсуждали на политических инфостендах, не вызывала у меня желания поспорить, внести предложение.

Я как не взрослый.

Меня волновала Алтынай, музыка, желательно бодрая и ритмичная, ну и, немного, Джессика.

Стоп.

А где Алтынай? И Волька?

 — Где они? — заорал я так, что оба спорщика замолчали, а целующиеся замерли.

 — Кто? — спросил Лебедев.

 — Эти… эти… двое, — меня так трясло от злобы, что не мог выговаривать слова, даже имена забыл.

Занавески кровати в углу колыхнулись. Обострившееся ревностью зрение уловило движение. Я швырнул стакан на пол. Перепрыгнув через диван с целующейся парочкой, достиг кровати.

Рывком сорвал занавеску. Так и есть — Волька ворочался поверх девушки. Её тёмные волосы разметались по белым простыням, как краска из разбитой помповой кисти анимастера.

Обеими руками схватил Вольку за ногу и стащил на пол. Рассчитывал со всей силы стукнуть в лицо, но удар пришёлся куда-то в темечко. Я больше себе руку ушиб.

 — Ты чего? — крикнул Волька.

Сделал мне подсечку, повалил на пол и пару раз хлестнул ладонями по щекам. Я брыкался, старался скинуть с себя Вольку. Он прижал меня локтем к полу и занёс кулак.

Девушка на кровати сначала завизжала. Потом укуталась в одеяло и спустилась ко мне на пол:

 — Я тоже тебя люблю, Лех! — она пьяно попробовала поцеловаться. — Думала ты забыл меня! Я тебя всегда помнила.

Это была не Алтынай, а девушка, влюблённая в меня в Колледже.

Она пахла чужим сексом.

6

Голый Волька слез с меня. С содроганием ощутил, как его яйца и ещё стоячий член скользнули по моим ногам.

Влюблённая из Колледжа, что-то продолжала бормотать и покрывала меня липкими поцелуями. Волька натянул джинсы и вышел в подъезд, хлопнув дверью.

Лебедев помог мне оттащить Влюблённую из Колледжа обратно на кровать. Я взял со стола бутылку чего-то и два стакана. Вышел вслед за Волькой. Тот курил в приоткрытую форточку, в которую задувал холод и капли дождя.

Некоторое время мы молча стояли. Волька расправил плечи, подставляя мускулистое тело дождю и холодному ветру. Я наоборот — скукожился от перепоя и осознания вины.

 — Ё-маё, ты решил, что я с Алтынай?

 — Да.

 — Значит, ты считаешь, что она способна с первым встречным?

Я виновато наполнил стаканы:

 — Извянки, по пьяни напутал.

 — Больше не путай. Могу и убить ненароком.

 — Я подумал, Алтынай и ты, за моей спиной… Не разобравшись ринулся.

 — Какая твоя спина? Разве Алтынай тебе чем-то обязана?

 — Ты прав, мы даже не целовались.

 — Брателло, я сразу понял, что ты её любишь. Но за кого ты меня принимаешь? Разве я способен старому дружбану подлянки кидать?

 — Просто ты… такой.

Волька нахмурился:

 — Договаривай.

 — Ты парень-мечта. Своя хата есть, денег полно. Артист. Анимастер.

 — Ты дурак, Лех. Да, я парень-мечта. Но не для девочек, они-то не дуры, а для таких сопляков, как ты. Вы хотели бы быть мной, да вам ссыкотно делать усилия в этом направлении. Мир жесток, брателло, так что не бойся бить первым. Хотя, ты молоток, ты ударил. Но слабо.

 — Ты о чём сейчас?

Волька почесал темечко, куда пришёлся мой бестолковый удар:

 — Да ё-маё, хер знает. Третий день бухаем как-никак.

 — В твоих словах есть правда. Чувствую себя, как говно.

Волька докурил, выбросил окурок в окно. Поёжился, растёр тело руками. На мокрой коже выступили пупырышки. Он прикурил вторую сигарету. Я стоял рядом, продолжая держать бутылку и стаканы.

Волька нервно выпустил дым, принял из моих рук стакан:

 — Вот ты говоришь, что я успешный и всякое такое, но ты даже не знаешь, как далеко я от настоящего успеха. Я по работе дельцов видел, которые на одном порно для онанистов вроде тебя такие бабки поднимают, что и не снилось.

 — Сам ты онанист.

 — Не дави кисляк, я к слову.

 — Разве успех деньгами меряется?

 — А чем? Тем, что мой талант признают старые мудаки из выставочных комиссий? Да я хоть завтра отнесу свои абстрактные аниматины в галерею и стану «молодым, подающим надежду талантом». Но я не хочу. Пусть старые гомики сосут друг у друга в своих сранных галереях.

 — А чего хочешь?

 — Ясности, Лех. Мне не хватает ясности.

 — Мне тоже. Не догоняю о чём ты.

Волька взмахнул стаканом:

 — Представь, что чувствуют люди, которые добились успеха не в том деле, каким любили заниматься. Понимаешь? Вот, взять тебя, Лех. Ты же пишешь какие-то рассказы?

Не люблю, когда кто-то говорил о моих литературных потугах. Не то, что бы стеснялся, я-то знаю, что талантлив. Но всё равно было ощущение, что лезли не в своё дело:

 — Ну, пишу, немного. Редко.

 — Ты не смущайся. Помнишь, мы вместе ходили в кружок по мастерингу аниматин? Представь, всем понравились твои детские аниматины. Весь мир закричал: — «Кто автор? Он гений! Подайте его сюда». Ну, нашли тебя, старенького железнодорожника. Спросили: — «О, великий творец, есть ли у тебя ещё аниматины?» А ты им: — «У меня тут книжечки новенькие. Я рассказы пишу». Люди плюнули и ушли, сказав: — «Дебил какой-то. Кому нужны его книжечки, когда у него были гениальные аниматины?»

 — Грустно.

 — Вот я и про себя так думаю. Может, я зря бросил самбо заниматься? Всю жизнь буду собирать дурацкие аниматины, да сдохну в холодном подвале на груде шестерёнок и потрескавшихся порноматин Джессики Линс — моего единственного шедевра. А где-то в параллельной вселенной мой двойник — олимпийский чемпион по самбо.

 — Да, я понял, о чём ты. Я трачу время, работаю железнодорожником, а сам хочу…

Волька прервал меня нетерпеливым жестом. Такая у него черта характера была: не обращал внимания, когда кто-то говорил о себе, а не о нём.

Он поднял стакан:

 — За любовь!

 — За любовь, — вяло повторил я и опрокинул в себя всё содержимое. Лимонад.

 — Тьфу, что это? — Волька выплюнул лимонад. — Опять напутал? Ё-маё, именинник, иди проспись уже.

 — Где Алтынай?

 — Домой уехала. Сразу, как ты вырубился. Сказала, что дольше не может оставаться, у неё…

 — Да, у неё строгий папа.

Волька подставил обнажённый торс ближе к форточке, дождь быстро покрыл его тело водяными капельками.

 — Дай закурить.

Волька повернулся к дождю спиной, освежая и эту часть:

 — Ты же не куришь?

 — Иногда курю.

Получив сигарету, я неуклюже потыкал её в пламя спички, задуваемое ветром. Сделал затяжку, другую и выбросил в форточку. Вернулся в квартиру и упал на диван.

Было приятно засыпать, помня, что Алтынай ушла домой, а не спуталась с Волькой назло мне, на что она намекала своим поведением весь вечер. И даже бухтение политических спорщиков, продолжавшееся до утра, не мешало увидеть во сне Алтынай.

Она была в платьице белом. У нас всё было хорошо.

Глава 11. Насущные проблемы реальности

1

Вечером следующего дня я вернулся домой. С родителями был разговор. Не ругань или скандал, а попытка серьёзной беседы. Что неприятнее всего. Со мной обращались, как с полноценным взрослым, но я-то знал, что всё ещё ношу в голове мозг подростка. Лучше бы об этом родители подумали: вдруг я недоразвитый какой-то?

 — Трудно было телеграмму послать? — сказал отец.

 — Собирались в милицию пойти, — добавила мама.

Я невразумительно ответил, что в следующий раз не забуду про телеграмму.

Закрылся в своей комнате. Нацепил наушники от компакт-диск-плеера Алтынай. Плеер отыграл одну композицию Кемикл Бразерс. На середине второй сели батарейки.

Отец постучал в дверь:

 — Почта за эти дни.

Пачка писем и бандероль, запакованная в плотный лист коричневой бумаги без надписей.

На письме штемпель «Глобальной Перевозки™», внутри извещение, что с 14-го сентября 1899 года возобновляется обычная работа на всех узлах Вокзала Юго-Запад. Сотрудников просили выйти на рабочие места 13 сентября для профилактических работ.

В бандероли оказался плотный конверт Premium Pack Lite с набором аниматин с Джессикой. Так же вложена нотификация о пробной бесплатной подписке на три недели. Оплатить её продление можно в любом почтовом отделении.

Вот засада. Теперь эта бандероль каждый день приходить будет.

Остальные письма — от взломщиков.

Писал младший сын девочки в платьице белом. Утверждал, что я его отец. И чтоб избавиться от алиментов, просил единоразово выслать миллион тенге.

Блин, надо не забыть снять это объявление!

Рассматривал открытки с Джессикой, вспоминая, что недавно это шикарное тело мял, гладил и переворачивал, как хотел.

Всё-таки я крутой!

Просунул руку в штаны. Снова в дверь постучал отец, еле успел выдернуть руку:

 — К тебе друг пришёл.

2

Я и Лебедев сидели на нашем дереве. Ничего не пили. У Лебедева не было денег, у меня — желания прикасаться к алкоголю. Лебедев горячо рассказывал новости от взломщиков:

 — Есть данные, что поезд «Ташкент-Алматы-Новосибирск-Киев-Варшава» был похищен и выведен в архаичный тоннель, который проходит под основной гиперзвуковой трассой.

 — Какой ещё архаичный туннель? Почему взломщики сразу не сказали правду, что поезд похитили зомби-вампиры из иного измерения?

Лебедев не обращал внимания на сарказм:

 — Архаичный туннель, как ты помнишь, был эскизом всей сети. Сначала построили его, а потом уже поверх наращивали основные гиперзвуковые трассы. В архаичном туннеле даже не монорельс, а двухрядная рельсовая колея.

 — Лебедев, зачем тебе сказки от взломщиков?

 — «Армида» говорят правду.

 — Откуда ты знаешь?

Лебедев очень уверенно и серьёзно ответил:

 — Поверь, знаю точно.

 — Допустим, увели поезд в этот фантастический архаичный туннель. Но мы вместе учились в транспортном. Оба знаем, что невозможно тормознуть гиперзвуковой поезд.

Лебедев победоносно вскинул руки:

 — Я учился лучше тебя. Вспомни один из принципов работы резонансных подушек: хоть они и расположены вдоль монорельсы, но действуют-то на триста шестьдесят градусов.

Я уклончиво кивнул. Таких деталей не помнил.

 — А значит, — продолжал Лебедев, — тормозные резонаторы можно построить и внизу и вверху, не обязательно вдоль монорельсы.

 — То есть, злоумышленники как-то пробрались в несуществующий архаичный туннель и построили тормозную полосу под основным туннелем?

 — Именно.

 — Остановили поезд, перехватили управление и увели в архаичный туннель.

 — Да.

 — А зачем? Что стало с людьми?

 — Это нам и предстоит выяснить.

 — Почему нам?

 — Мы обходчики, у нас есть опыт работы и доступ ко всем туннелям.

Я не согласился:

 — Ни разу не видел входа или ответвления в архаичный туннель.

 — Потому что никто не хочет, чтоб ты его видел.

 — Потому что его не существует. Его засыпали сразу, как стал не нужен. В него перевозили грунт, при прокладке трассы. Про версию с туннелем я читал в газете. Хочешь сказать, что взломщики-правдолюбы открыли тайну, которую давно придумал пьяница-репортёр?

 — Лучший способ скрыть правду, это смешать её с кучей вымыслов. Мы с тобой должны помочь «Армиде». Должны найти поезд и доказать, что существует заговор против Судитронов и Глобальной Перевозки. Надо торопиться, скоро пустят регулярные рейсы. Доступ к туннелям будет затруднён. В «Армиде» считают, что Вокзал специально закрыли, чтоб без помех уничтожить пропавший поезд и людей. Значит, скоро они окончательно уберут все улики.

 — Обычно взломщики воруют пароли от сберкнижек, почтовые ящики, чтоб рассылать незаконную рекламу, или вымогают деньги за доступ к ворованным ящикам. «Армида» почему-то занимается тем, чем должна заниматься милиция — находить преступников.

 — Потому что «Армида» больше чем правда. Мы должны им помочь.

Увлечённость Лебедева расследованием меня не тронула:

 — Сразу видно, что у тебя нет никаких дел в жизни, кроме как играть в сыщика, помогающего благородным взломщикам.

Лебедев словно не слышал моих слов:

 — Начнём сегодня же. Я знаю, как проникнуть в туннели, в обход ментовских заслонов. Правда идти будем пешком, служебный поезд не ходит.

Я спрыгнул со ствола дерева:

 — Нет, Лебедев, я ничего не должен неизвестным людям, но многое должен тем, кого люблю. Хочешь искать поезд — ищи. У меня есть дела посерьёзней.

Лебедев спрыгнул вслед за мной:

 — Что может быть серьёзнее, спасения жизни тысячи людей?

 — Насущные проблемы реальности. Я должен добиться прощения от Алтынай. Вместо этого ты предлагаешь ползать по туннелям, отыскивая проход в невесть куда.

 — Не ожидал от тебя такой скудности мысли. Ещё писателем собираешься стать.

 — У меня мелкие устремления, но они — настоящие. А у тебя, Лебедев, конспирологические фантазии парня, у которого давно не было девушки. Не уверен, была ли она у тебя вообще?

Лебедев резко погрустнел. Потом поджал губы:

 — Вот какой ты друг, значит?

 — Лебедев, если у тебя случится что-то в жизни, какие-то проблемы, я всегда готов помочь. Но детство закончилось давно. Мне некогда играть в приключения с придуманными злодеями.

 — Да всё реально, Лех! Я один не справлюсь.

 — Прости, Лебедев, но мне не до игр.

Развернулся и направился в сторону дома. Лебедев прокричал вслед:

 — Подумаешь, взрослый! Среди нас ты самый ребёнок, который не понимает очевидного. Ты даже не знаешь, кто я такой на самом деле.

Я обернулся:

 — Измученный отсутствием секса парень. Найди себе бабу, Лебедев, сразу забудешь про поезда, входящие в тёмные неизведанные туннели. Поймёшь, что иногда поезд — это просто поезд.

 — Да пошёл ты, — крикнул Лебедев, — без тебя разберусь. Тоже мне друг.

3

Я вернулся домой. Сел за письменный стол в своей комнате и достал из стола рекламатину печатной машинки «Ятрань».

Так и этак прикладывал пальцы, привыкая к размеру. По-сути, именно данного инструмента мне не хватало, чтоб начать карьеру писателя. Не желал писать свой первый роман на домашней машинке, чтоб родители заглядывали через плечо, любопытствуя, чего я так много печатаю? Такое уже было, когда  перепечатывал рассказ для литературного конкурса.

Из-за боязни провала неохота было посвящать в свои планы родителей и друзей. Вдруг оказалось бы, что я бездарь, а родители и друзья поддерживали бы, обнадёживали. Нет, не надо этого.

Поднялся из-за стола, прихватив рекламу «Ятрани», и вышел в подъезд.

У дверей лифта стоял Георгий Петрович, одетый в комбинезон электрика. В поясной сумке среди, отвёрток с индикаторами напряжения и плоскогубцев торчала бутылка пива:

 — Привет, Лех. Как дела на Вокзале, не нашли поезд?

 — Здравствуйте. Не нашли. А вы нашли новую жену?

Георгий Петрович сокрушённо развёл руками:

 — Нет. Вдруг она была на пропавшем поезде, ха-ха! Это трагедия. Не смейся над такими вещами, парень.

 — Я не смеюсь.

На почте я просунул в окошко рекламу с адресом компании, торгующей печатными машинками:

 — Заказ, доставка, несрочная.

Расписался, приложил личную печать. Перешёл к окошку кассы и выложил почти все свои деньги. Пусть это будет подарок на прошедший день рождения, что закончился так грустно, будто вторично потерял Алтынай.

Вернулся домой, лёг на диван. В дверь постучал отец. Он был слегка смущён:

 — Тут это, Лех, случайно как-то…

Он держал бандероль Premium Pack Lite с порноматинами Джессики.

 — Хотел выкинуть эту рекламу. Как она к нам попала? По пути к мусорке случайно раскрыл, а внутри странное письмо.

 — Это же реклама порнографии, пап. Она состоит из странных писем.

 — Но оно тебе адресовано.

Глава 12. Шестая стена

1

Я стоял на мосту через реку «Весновка». Облокотившись на перила, смотрел на быстрые воды.

Слева от моста был фастфуд и ряд магазинов. Из витрин на меня глядели манекены. За их спинам крутилась реклама драгоценностей «Картье». Мигали анимированные звёздочки на бриллиантах. После моста шла заправка электромобилей, прокат велосипедов и ряд частных коттеджей за высокими заборами.

Достал вчерашнее письмо и ещё раз прочитал:

Не знаю, смотрел ли ты мою рассылку. Если да, то зря. Зачем тебе анимастеринг, когда есть я настоящая? У меня неделя отпуска, продюсер сказал, что на пике популярности актрисе не стоит перенасыщать рынок своим присутствием. Короче, отправь мне телеграмму, встретимся. Придумай что-нибудь интересное. Только не пытайся удивить. Не надо ресторанов, ночных клубов или гонок на электрокарах. Для меня эти места трудовые будни. Для тебя — незнакомая жизнь. Придумай что-то простое. И личная просьба: не делись ни с кем этим адресом, от фанатов отбою нет.

Джессика Л.

Мост затрясся.

Трамвай, проехал мимо меня, встал на остановке. Я внимательно осмотрел выходивших. Два вокзальных чиновника обсуждали, конечно же, пропажу поезда. Женщина в чёрных лосинах спустила со ступенек велосипед. Ей помог дядя в тёплом пальто и шляпе. Женщина и дядя обменялись учтивостями и неспешно направились в сторону велопроката.

Блестящий белый электромобиль с тонированными стёклами резко обогнул трамвай и, скрипя шинами, остановился точно напротив меня. Стекло опустилось. Водитель убавил громкость техно-музыки и посмотрел на меня.

Бандитского вида кавказец с зубочисткой в губах. Половину лица покрывала чёрная борода.

Пассажирская дверь открылась и вышла Джессика:

 — Привет, Лех.

Она поцеловала меня в щёку, накрыв моё лицо сетью пушистых мягких волос. Кавказец вернул звук на оглушающий уровень. Электромобиль резво стартанул, женщина в лосинах и дядя в пальто испуганно обернулись.

 — Продюсер? — спросил я.

 — Как ты угадал?

 — Шестое чувство.

Джессика огляделась:

 — Что будем делать? Поведёшь меня в магазин «Картье»? У тебя денег не хватит. Эх, Лех. Я-то думала…

 — Дай руку и пошли.

 — Куда?

 — В велопрокат.

Пока я выбирал нам велосипеды и проверял их работоспособность, Джессика радовалась:

 — Так вот зачем ты писал в телеграмме одеться попроще! Класс, я на велике с детства не каталась. Не упаду?

 — Боишься?

 — Не забывай, всё это, — она провела ладонями по своему телу, — мой рабочий инструмент.

Прокатчик велосипедов, паренёк школьного возраста, пытливо осматривал Джессику. Силился вспомнить, откуда её знает?

Я расплатился и выкатил оба велосипеда на улицу. Паренёк зачем-то пошёл за нами. Есть в Джессике, в её рабочем инструменте, что-то такое, что привлекает всех подряд. Профессиональная деформация, как ношение плеера у обходчиков.

Паренёк с завистью смотрел, как я подсаживал Джессику, прикасаясь к её талии. Помогал слезть, регулировал высоту седла и снова подсаживал:

 — Так нормально? Крутани педали, нужно, чтоб нога полностью вытягивалась.

Джессика поёрзала на сидушке, на которой вдобавок лежала моя ладонь.

Джессика сделал круг:

 — А почему так тяжело педали крутить?

 — Стой, покажу, как скорости переключать.

Разбираясь с управлением, мы сделали круг по площадке у велопроката. Женщина в чёрных лосинах и мужчина в пальто, что вышли из трамвая, стояли у входа в прокат. Разговаривали, позабыв, кто куда шёл. Мужчина будто оттаивал. Снял шляпу, расстегнул пуговицы пальто. Вот она — сила любви.

 — Куда едем, вагоновожатый? — крикнула Джессика.

 — В район Шестой Стены, держись за мной.

2

Территория любого двора на Земле, будь это мегаполис, типа Киева или Бостона, или наш номерной Абрикосовый Сад, не имеющий официального названия — это всегда примерно ровный шестиугольник. Поэтому высоколобые умники любят сокрушаться, что скоро человечество привыкнет думать, что у нас не четыре стороны света, а шесть.

Я и Джессика быстро проехали жилые районы, миновали теплицы и развалины плодоконсервного завода, где когда-то делали джем из абрикосов «размером с кулак».

Скоро Шестая Стена, казавшаяся ранее узкой полоской на горизонте, возвышалась прямо перед нами. Асфальтированные дороги закончились, мы тряслись по утоптанным тропинкам. Я подсказывал Джессике, когда переключать скорость. Пощёлкав рычагами на руле, она неизменно восхищалась:

 — У-и-и-и, едем в гору, а педальки так легко крутятся!

Впрочем, скоро она устала и вспотела. Оттопырив нижнюю губу, сдувала нависшую на лицо прядь волос, совсем как в одной из порноматин, где она двигалась в коленно-локтевой позиции.

Изредка делали привалы, пили воду из фляжек. Смотрели на Двор, всё более и более открывающийся под нами.

Отдышавшись, Джессика поцеловала меня:

 — С детства не была на придворной природе! Столько воспоминаний. Помню, стояла с родителями на вершине стены, не помню какой. Ух, поскорее бы добраться. Там такой вид.

 — Да, это тебе не ночной клуб или секс-вечеринка у бассейна.

 — Много ты знаешь о секс-вечеринках, — засмеялась она. — Особенно у бассейна. Это весело.

Время от времени нам встречались туристы. Кто на велосипедах, кто пешком, кто на мопеде. Маршрут, по которому я вёл Джессику, был популярным, но не самым доступным. Большинство жителей Двора предпочитало подниматься по канатной дороге на смотровую площадку Второй Стены, где размещались кафешки, шашлычные и прочие удобства.

Тропинка в холмах привела к пандусу. Десяток крутых и длинных пролётов вёли на вершину Шестой Стены.

 — Никогда по таким штукам не поднималась на стену, даже не знала, что существуют.

 — Это вспомогательные рампы для доставки грузов, — пояснил я, — в случае ремонта стены. По ним классно гонять на велике. Отдохнула? Рванули!

Мы рванули. Вихрем промчались несколько пролётов, прежде чем Джессика, запыхавшись, остановилась. Положила велосипед на покатую поверхность и подошла к краю рампы, неогороженному перилами:

 — Высоко.

 — Да не очень-то, метров тридцать.

 — Всё равно страшно.

 — Да, нам лучше держаться внутренней стороны, ближе к стене, и не гонять. Я сам давно тут не был, позабыл, что байк и рампа — опасное сочетание.

Джессика обняла меня, по дружески, без того, чтоб я ощутил немедленное возбуждение:

 — Знаешь, из-за работы я воспринимаю людей как абстрактные наборы желаний и фантазий, которые всё равно ограничены числом возможных позиций.

 — Ого, как сформулировала.

 — Ну, я же не дура, у меня высшее образование. А ты мне дал именно то, что я хотела.

 — Что именно?

 — Свидание простой девушки с простым парнем, о котором она не знает всё из сравнительного опыта секса с сотней других мужчин.

 — Но ты же всё равно всё знаешь.

 — Поэтому и спасибо, что напомнил.

 — Кстати, говоря о…

 — Я поняла раньше, чем ты подумал, — улыбнулась Джессика.

Она опустилась на колени и расстегнула пуговицу моих штанов.

3

После секса не хотелось крутить педали. Мы вели велосипеды рядом с собой, преодолевая последний подъём рампы. Ещё несколько шагов и вышли на ровную дорогу Шестой Стены.

Кроме нас на Стене было ещё трое. Они стояли поодаль, окружив мангал. Ветер доносил до нас запах горящих дров, смех и крики.

 — Какая красота, Лех! — вскричала Джессика, роняя велосипед.

Жмурясь от закатного солнца, мы встали у перил Стены.

Слева раскинулась придворная природа с прямоугольниками полей пшеницы и крышами загородных домиков. За ними желтела земля расчищаемая под строительство тайл-спутника. Одну сторону шестиугольника уже выровняли и начали копать котлован под стену. Значит, всё-таки решено расширять наш Двор в этом направлении, вспомнил я разговор с Алтынай.

Поля и леса таяли в синеватой дымке, одновременно светясь, пронизываемые лучами солнца. По дороге к строительству ехала вереница самосвалов, их окна поблёскивали, отражая свет, как звёздочки.

Справа — родной Юго-Запад 254 или Абрикосовый Сад. Часть его уже накрыла вечерняя тень, часть светилась оранжевыми стенами домов, сверканием окон и проблесками стёкол трамваев.

Шестиугольное кольцо многоэтажных трущоб отсюда казалось менее грязным. За ним шла полоса парков, отгораживающих промышленную зону с дымящимися трубами заводов и ТЭЦ. Видно было колесо обозрения в парке Культуры и Отдыха.

Из центра Двора выпирала башня Коммунального Бюро. Как ось велосипедного колеса, от которой отходили спицы улиц. На его платформе сейчас кто-то или находился в Почтительном Ожидании или уже получил просьбу Судитрона.

 — Двор так красив отсюда, — сказала Джессика. — Сразу видно, что не тот мелкий двор, что раньше.

 — Раз нам пристраивают спутник, значит получим официальное название, скоро будем на всех картах значится как «Абрикосовый Сад»

 — Давно пора, — согласилась Джессика, — населения больше миллиона, а называемся порядковым номером, как деревенский дворик.

Мы стояли у перил, я обнимал Джессику сзади, иногда целуя в шею или в волосы.

В самый романтический пик переживания спокойствия и тишины, к перилам со стороны Джессики подошёл тощий высокий пацан моего возраста в спортивном костюме и кепке. Лёг грудью на перила, харкнул вниз. Проследив за полётом слюны, отпил из бутылки пива и резко повернулся, заглядывая в лицо Джессики.

 — Это точно она, отвечаю, — заорал он.

4

К нам подошли ещё двое пацанчиков с пивом. Самый крупный, на голову выше меня, был в чёрной джинсовой куртке с нашивками металловых групп. Второй тоже в спортивном костюме, ослепительно красном, праздничном, и начищенных до блеска туфлях. Все трое типичные гопники из многоэтажек индустриального кольца.

 — Пойдём, — Джессика потянула меня за руку к нашим велосипедам.

Крупный в чёрной куртке перегородил дорогу, а тощий, напоминающий шакала среди хищников, заверещал:

 — Ты Джессика Линс? Да?

 — Нет.

 — А чё ты, чё ты, чё ты, с нами в западло постоять? А он чё, партнёр твой?

Крупный басовито заржал:

 — Г-хы, мы тоже, может, хотим позировать с тобой в порнушке.

 — За бесплатно согласимся, — сострил типок в праздничном спортивном костюме.

Вот и настало моё время расправить свои плечи в кожанке, делая грозный вид:

 — Пацаны, оставьте нас.

 — А чё ты, чё ты, чё ты? — наскочил на меня тощий, толкая грудью.

Крупный схватил Джессику ручищей за плечи и потянул к себе:

 — Мы же просто познакомиться.

 — Мы фанаты, — подтвердил праздничный.

 — Г-хы-хы, он тебе даже оттиск члена посылал.

Тощий, выполняющий в этой группе роль шута, визгливо засмеялся, и схватил себя за промежность:

 — Хочешь, покажу? Сразу вспомнишь.

 — Придурки, — отозвалась Джессика.

 — В натуре, мужики, мы тут вдвоём.

 — Г-хы, вдвоём, втроём, какая ей в попу разница? Иди, чувак, полежи, отдохни.

Крупный так толкнул, что я отлетел на пару метров и упал на наши велосипеды.

Тощий продолжал верещать, держась за промежность, имитируя половой акт с Джессикой. Она безрезультатно выдиралась из рук гопников.

Я молча встал, поднял велосипед. Отщёлкнул крепления сидушки и, прикрывая телом свои манипуляции, стал быстро откручивать мягкую часть сиденья.

5

Ясно, что они не собирались насиловать Джессику. Но мнение о её профессии, позволяло им вести себя так, как не позволили бы себе по отношению к девчонкам со своего района, которые, как известно, те ещё проститутки.

Когда избавился от мягкой части сиденья, в руках у меня оказался подседельный штырь — металлическая трубка с массивным каркасом на конце. Обхватив его покрепче, я развернулся и сделал несколько быстрых шагов к гопникам.

 — Убери руки, урод, — кричала Джессика, — всё, вам капец, козлы, вас найдут и уроют.

 — Г-хы, нас найти легко, приезжай с подругами.

Я обрушил штырь на лысую бошку Крупного. Правильно рассудил, что важнее всего вырубить его первым, а потом уж как-то разобраться с Шутом и Праздничным.

 — Г-хы, — жалостно сказал Крупный.

Схватившись за голову, повернулся ко мне и упал на одно колено. По пальцам обильно текла кровь, заливая лицо.

 — Ты чё, ты чё? Убил! — заверещал Шут. — Братишку убил, сука!

Тем временем Джессика что было силы пнула Шута в промежность. Перестав верещать, тот согнулся вдвое и неразборчиво пискнул.

Гопник в праздничном спортивном костюме сплюнул и достал ножик:

 — Сама напросилась.

Я замахнулся для удара, но Джессика неожиданно спокойным голосом прошипела:

 — Вали отсюда. Завтра к вам на район приедет Мага и всё объяснит. Готовьтесь позировать, запасайтесь вазелином.

 — Какой Мага? — лицо гопника вытянулось.

 — Сам знаешь, какой.

 — Это мы ещё посмотрим.

Празднично одетый, спрятал нож и стал поднимать Крупного:

 — Пойдём, эти мажоры уже пересрались со страху.

Оба отошли к своим великам, прислонённым на той стороне Стены, позабыв о шутовском товарище.

Шут же продолжал стоять, согнувшись и держась за яйца. Иногда издавал писк и делал небольшой шаг в сторону мангала.

 — Теперь я точно узнаю твой кривой оттиск, — сказала Джессика.

Я замахнулся подседельным штырём. Шут испуганно заковылял к товарищам. Гопник в праздничном быстро начал им что-то говорить. Пару раз слышалось имя «Мага». Сурово поглядывая на нас, гопники взялись за велосипеды и гордо ушли со Стены.

 — Мой герой, — поцеловала меня Джессика.

 — Магический Мага — герой.

 — Если бы не ты, Маге пришлось бы убить их. Благодаря тебе, до этого не дошло.

6

Солнце почти село.

Мы быстро скатились по рампе и менее, чем за час доехали до велопроката. На фоне тёмно-синего неба зажглись первые фонари. Белый электромобиль с техно-музыкой уже ждал Джессику. Продюсер стоял рядом, скрестив руки на груди, и жевал зубочистку.

Джессика помахала продюсеру рукой. Я тоже помахал:

 — Привет, Мага.

Тот сделал удивлённое лицо, мол, откуда этот щегол знает моё имя? Потом выплюнул зубочистку и достал новую.

Мы завели велосипеды в салон. Вместо школьника за прилавком стоял пожилой мужчина, не обративший на порнозвезду внимания. Его раздосадовал испачканный кровью подседельный штырь и криво прикрученное седло:

 — Плати штраф, гражданин.

Я и Джессика вышли из велопроката на улицу. Джессика порывисто обняла меня. Сделала это без сексуального подтекста, будто у неё был переключатель «секс — дружба». Жест был настолько явно прощальный, что я упавшим голосом спросил:

 — Не увидимся?

 — Нет, Лех, навряд ли.

 — Но я хочу быть с тобой.

 — Лех, у меня в понедельник порнопозирование для анимастеринга. Меня будут шпилить три мужика. Сначала по очереди, а потом все вместе. Другие мужики и женщины будут за этим наблюдать, фиксируя происходящее на оптические установки слежения, позаимствованные у продажных ментов.

Продюсер Мага, то ли издеваясь надо мной, то ли прочувствовав печаль осеннего вечера, включил какую-то грустную песню.

 — Затем оттиски передадут Вольке. — продолжала Джессика. — Он применит свой божественный талант, чтоб сделать из оттисков десяток порноматин, которые размножат на фабрике в сотни тысяч экземпляров. Аниматины с групповушкой разойдутся по магазинам и рекламным стендам Информбюро. Их купят подростки, взрослые дядьки, мужчины в расцвете лет, дедушки и сумасшедшие лесбиянки. Все они будут мастурбировать, глядя на моё подвижное изображение. Ты правда хочешь со мной встречаться?

 — Ещё бы.

 — Мне Волька говорил, ты любишь кого-то. Иди к ней. Води её за руку, катайся на велосипедах, смотри на закат. Меня — забудь.

 — Забудешь, когда реклама на каждом шагу.

Джессика не сдержала улыбки:

 — Спасибо за всё. Можешь писать письма, но не жди ответа.

 — Но, Джессика, ты мне нравишься.

 — Лех, Лех, перестань думать то, чего нет. В конце концов, у тебя не хватит на меня ни денег ни, прости, сил. Будь как все.

Джессика отошла. Открыла дверь электромобиля и села в салон.

 — Стой! — я подбежал к окну, — Хочешь я, как все, вышлю оттиск своего члена?

 — Дурачок, — засмеялась она и закрыла дверь.

Прежде чем продюсер переключил грустную песню на оглушительное техно, я услышал, как Джессика изменившимся фальшивым тоном сказала ему:

 — «На Шестой Стене интересная локация, надо там замутить инсценировку изнасилования».

Джессика не врала про высшее образование.

Вот я, будущий писатель романов, не мог выговорить слово «инсценировка», не ошибившись пару раз.

7

Я лежал на кровати в своей комнате, вспоминал сегодняшний насыщенный день.

Как любимую песню Нирваны, гонял по кругу образ Джессики. Закрывал глаза и видел придворную природу в мареве заходящего солнца. Даже драка с гопниками приобрела романтический отблеск.

Охватила приятная усталость. Не такая, как после рабочего дня, когда ощущал себя восстанавливающим рабочее состояние плазменным двигателем поезда, который завершил десятичасовое кругосветное перемещение. Моторные вагоны таких гиперэкспрессов, сразу же по прибытию на Вокзал, отцепляли и транспортировали в криоангары, где поддерживалась низкая температура и высокое давление: необходимые условия для ослабления термического расширения монолитных деталей движка.

Именно так ощущал себя путевой обходчик, после рабочего дня — монолитной деталью «Глобальной Перевозки™», остывающей в холодной кровати.

Осознал, насколько я жил полнее и богаче некоторых своих сверстников. Два раза трахался с порнозвездой, о которой остальные мечтали. Я любил Алтынай. У меня была надежда на ответное чувство.

Да, я, чёрт побери, счастливчик!

Одно неприятное чувство омрачило счастливую усталость: размолвка с Лебедевым. Конечно, я не мог принять участие в его детских играх. Но надо было отказать деликатнее, не переводя на личности.

Тут же злился и бил кулаком по одеялу: подумаешь, нежный Лебедев обиделся. Всё время зудел, что «правда превыше всего, люди должны знать правду, что правда то, правда сё… правда, правда, правда». Я ему и высказал правду о нём самом, так он и обиделся. Взрослый мужчина, а всё в игрушки играет.

Я поднялся с кровати и отыскал одну из Premium Pack бандеролей Джессики, которая почему-то оказалась в кабинете отца. Он же, вроде, в мусорную корзину относил? Спустился в домовую почту и хотел переправить Лебедеву, подписав «Не обижайся. Завтра начнём искать поезд, друг». Но на полдороге одумался: я этой посылкой ещё больше обижу. Завтра на работе встретимся, принесу извинения лично.

У меня столько счастья в жизни, что участие в конспирологической фантазии — меньшее, что я должен сделать ради несчастного друга.

Вернулся домой, в сотый раз укоряя себя, что так и не раздобыл адрес Алтынай. Вот уж кому следовало написать. Блин, какого фига, я такой сложный в делах, касающихся моего благополучия?

У меня были почтовые адреса всех одноклассников и друзей по Колледжу. Имелся адрес той самой Влюблённой из Колледжа. У неё, к сожалению, тоже был мой адрес. Недавно прислала два письма, где описывала свою жизнь после Колледжа. Уверяла меня, что секс с Волькой был пьяной случайностью. «Я и не думала, что это так разозлит тебя», — писала Влюблённая из Колледжа. Во втором письме приложила свои оттиски в купальнике. Спрашивала, когда мы можем встретиться?

В мой блокнот записаны адреса каких-то случайных попутчиков, с которыми познакомился в прошлом году, когда ездил в Санкт-Петербург. С кем-то из них даже переписывался пару раз.

Я обладал тайным адресом Джессики Линс. Фанаты готовы отдать половину жизни за первые три цифры её почтового индекса.

Но у меня не было адреса единственного человека, которому я хотел бы написать письмо или послать телеграмму.

Совершенно ясно, пока я не поговорю с Алтынай начистоту, жить дальше невозможно.

Глава 13. Моторчик счастья

1

Утром другого дня отправился на Вокзал настолько раньше обычного, что, кажется, сел на самый первый трамвай. В нём было непривычно пусто и холодно. Даже тёплый свет ламп не рассеивал синюю мглу, проползшую в салон вслед за мной.

Я предъявил удостоверение милиционеру у входа на Вокзал. Тот еле разлепил сонные глаза. Зевая вернул документ:

 — И зачем ты, Лех Небов, в такую рань заявился? Соскучился по работе?

В коридорах служебного помещения Вокзала непривычно тихо, одиноко. ЧеПэ прервало отлаженный рабочий ритм. До него работа шла в несколько смен. В любое время суток, по служебным коридорам спешили сотрудники, хлопали двери, трещала телеграфная лента, гремели динамики, когда диктор справочной службы, Лилия Павловна или её напарница-сменщица Салима Борисовна, зачитывали сообщения о прибытии поездов да объявления о пропавшем или найденном багаже.

Переодевалка закрыта, двери кабинетов тоже. Откуда-то веяло бодрящим запахом кофе, но сколько я не стучал в двери, так и не обнаружил источник. Впервые, за всё время моей работы в служебном коридоре такая тишина, что я услышал: далеко отсюда, на путях, разогревался плазменный двигатель поезда. В гул двигателя вмешивалось клацанье тягово-сцепных устройств.

Вышел на улицу и стал искать Алтынай в нарастающем потоке железнодорожников и пассажиров. Алтынай среди них не увидел. Её не было ни на скамейке, где встретились в прошлый раз, ни в кабинете Маргариты, где уже сварили кофе.

В переодевалке поменял одежду на комбез и сгонял до шкафчика Лебедева. Но друга тоже не оказалось. Коллеги не могли точно ответить, он уже ушёл или ещё не приходил.

Потом я долго тянул перед выходом на трассу, ждал на перроне Алтынай. Даже Алибек пригрозил мне:

 — Бросила тебя стажёрка твоя. Работай один. Не забудь, завтра принимаем поезда по удвоенному графику.

Прижал к груди чехол дыролова, как замену отсутствующей Алтынай. Погрузился в служебный поезд и поехал на свой участок.

Эйфория счастья вчерашнего дня сопровождала меня во время обхода. Иногда казалось, что счётное колёсико дыролова превращалось в заднее колесо велосипеда Джессики: стоит мне поднять взор, как увижу её фигуру. Но мысли о Джессике не были столь волнительными, как тоска по Алтынай.

Джессика равнозначна своим аниматинам.

Алтынай — не имела ничего себе равного во всём мире.

Чувствовал, что если не поделюсь с Лебедевым своими ощущениями, то моё сердце разорвётся, превратившись в очередную размазню на поверхности монорельсы. Его рассудочность могла бы объяснить запутанность моего состояния. Ведь Лебедев читал много книг по психологии.

На пересечении линий, вместо Лебедева, встретил незнакомого парня. У него в плеере так громко играла русская попса, что не было смысла задавать вопрос-приветствие обходчика «Что слушаешь?»

Нарушая этикет, я грубо спросил:

 — А где Лебедев?

 — Хто? Какой Лебедев?

 — Чувак, которого ты заменяешь.

 — Он, не вышел на работу. Что слушаешь?

 — Ничего, просто наушники по привычке одел.

И это было правдой.

Сегодня мне настолько было достаточно своих мыслей, что не нужны были музыкальные мыслишки незнакомцев.

2

Ни Алтынай, ни Лебедева.

Всё это странно, будто судьба спохватилась, что я перерасходовал лимит счастья.

Вечером отец встретил меня в коридоре пачкой писем. Большей частью от взломщиков, те продолжали слать отклики на объявление о поиске девочки в платьице белом. И очередная Premium-бандероль от Джессики Линс в нагрузку.

 — Опять эта премиум-рассылка, — посетовал отец.

Я расстался с Джессикой вчера, а она уже перестала быть личностью: приняла облик торговой марки, чем и была до знакомства.

Одни взломщики писали, что нашли труп девочки в платьице белом. Нужно перечислить деньги на кремацию. Другие предлагали тот же труп, чтоб я мог устроить похороны, согласно традициям. В противном случае, её кремируют и похоронят в общей могиле.

Среди мошеннических конвертов с однотипными штемпелями я вдруг выцепил настоящее письмо. В графе «От Кого» значилось — «Алтынай Ш-ева».

Пальцы дрожали, когда распечатывал. Даже в комнату свою не убежал. Отец понимающе хмыкнул и деликатно удалился. Как бы по забывчивости, унёс и бандероль. Теперь ясно, как она оказывались в его кабинете, а не в мусорной корзине.

Алтынай начинала письмо так:

«Хотела много написать и рассказать, но потом поняла, что всё это не важно. Поэтому буду краткой…»

Естественно, её «кратко» расположилось на четырёх листах, отпечатанного на машинке текста.

Фактически краткая суть такова:

Алтынай тоже в меня влюбилась. Подобное чувство в её жизни впервые было столь сильным. Она не знала, что делать. Когда ей показалось, что у нас всё наладилось, я изменил ей с Джессикой. Изменой в прямом смысле назвать это нельзя, потому что «на тот момент мы не были вместе». Тем не менее, Алтынай считала, что «ей нужно привести свои мысли и чувства в порядок».

Для этого она уезжает к маме в Киев. Алтынай не знала, вернётся ли она в Абрикосовый Сад… («Абрикосовый Сад» зачёркнут и заменён на «Двор Юго-Запад 254», маленькая месть, указывающая на мою провинциальность)

Алтынай спрашивала себя (и меня), «есть ли ей смысл возвращаться туда, где ей сделали так больно?» Алтынай ещё не знала, сможет ли она простить меня (и себя).

Алтынай должна подумать, имеет ли она право требовать от меня чего-либо?

Уф, даже краткое изложение её письма заняло немало места.

3

Письмо Алтынай произвело на меня умиротворяющий эффект.

Всё ясно. Не нужно предполагать, не нужно строить догадки, не нужно фантазировать на тему возможных событий.

Со спокойствием, на которое сам смотрел со стороны, и с удивлением, взял с тумбочки в коридоре «Расписание поездов» на декаду.

ЧэПэ с «Ташкент-Алматы-Новосибирск-Киев-Варшава» не сбило график, просто поезда некоторое время будут ходить в два раза чаще, пока не залатают пробел.

Спокойно нашёл время прихода поезда на Киев.

Ещё более спокойно взглянул на часы. Подсчитал, что письмо Алтынай, если она бросила его в почтовый ящик на Вокзале, шло на сорок минут дольше положенного. И на двадцать пять минут дольше, если кинула в своём домашнем почтовом отделении. Задержка в доставке объяснялась всё тем же ЧеПэ. Людям делать не хер, вот и переписывались. Не стремились быть краткими.

К старому расписанию приплюсовал «двойной график». Второй поезд на Киев будет завтра в 6:40. За двадцать минут до начала моей смены. Можно поймать Алтынай прямо на перроне, не прогуливая работу.

Мне нравилось, что рассуждал зрело, без суетливых попыток бежать в ночь, чтоб разыскать дом Алтынай по адресу на конверте.

Из её письма я на всю жизнь усвоил две вещи:

1. Обещая «быть краткими» люди, даже самые лучшие, такие, как моя Алтынай, всегда врут.

2. Если Алтынай воистину хотела бы уехать, то честно «была бы краткой». Написала: «Я уезжаю, до свидания». Или же, чтоб совсем не врать, — ничего не написала бы, а молча уехала.

Удивительно, что за сентябрь 1899 года я повзрослел так, что смотрел на себя прошлого, позавчерашнего, со снисходительным пониманием.

4

Мы, железнодорожники, жили в едином ритме с поездами. Сигналы семафора, разграничивали рабочий день. Наши рассветы — это приближающаяся «звезда» аэродинамического нагрева на куполе теплозащиты моторного вагона. Наши закаты — оранжевые габаритные огни последнего вагона, уходящие за изгиб тоннеля.

Ритмичное подрагивание монорельсы, как предвестник перемен.

Мои шаги точны, синхронизированы с расписанием. Я прибыл на платформу вместе с «киевским» поездом.

Вспомнил роман «Уехать, чтоб вернуться», написанный в романтические 60-е годы, ещё в СССР:

Главный герой догонял девушку, которая уехала на международном рейсе. Действие тоже начиналось в маленьком номерном дворе. А из таких дворов поезда ходили с петлёй. К примеру, чтоб доехать до Киева, Алтынай пришлось бы сделать круг с заездом в Брянск или Москву. Так и героиня романа, не зная этих особенностей, блуждала по планете, пересаживалась с Вокзала на Вокзал. В итоге приехала обратно на исходный Вокзал, где её ждал обескураженный молодой человек, который тоже не знал настоящего устройства «Глобальной Перевозки™». Потеряв надежду догнать девушку, он просто ходил каждый день на Вокзал и ждал.

Я ждать не планировал.

Мои шаги точны, синхронизированы с расписанием. Я прибыл на платформу вместе с «киевским» поездом.

Сигнальные огни сменили цвет. Двери вагонов раскрылись и пассажиропоток вывалился на перрон.

Циркуляция пассажиров. Лавина неуравновешенных судеб вливалась в чёткие шестиугольники системы «Глобальная Перевозка™». Заняв своё купе, люди успокаивались. Они отдавали себя геометрии. На ближайшее дни, пока не прибудут в нужную точку, люди точно знали, с какой скоростью будут жить.

Жить в гиперзвуковой монотонности.

Стоит Алтынай сдать багаж, пройти по коридору вагона и сесть на диван у окна — она потеряна навсегда. Человека севшего на поезд нельзя уже выманить с той стороны окна. Он всё равно будет смотреть на тебя сверху вниз. Он уже не принадлежал той точке пространства, в которой находился ты и перрон.

Пассажир, который уже занял своё купе — это решившаяся неопределённость.

5

Девочка в платьице белом стояла возле груды чемоданов. Толстенький лысенький дядя рассчитывался с возильщиком. Забрав деньги, возильщик крутанул руль телеги и поехал за новым клиентом.

Девочка в платьице белом слушала мой плеер и попинывала борт вагона. Изредка задирала голову вверх, разглядывая далёкие окна.

Она не хотела оказаться навсегда по ту сторону.

Я шёл к ней, будто был один в туннеле. Будто нет другого пути, как вдоль монорельсы. Мой внутренний дыролов мигал всеми цветами, сигнализируя, что все микро и макро трещины в линии моей любви к Алтынай созданы мной.

Лебедев говорил, что это профессиональная деформация, когда мы описываем реальность в железнодорожных терминах.

Алтынай обернулась и не сразу узнала меня в комбезе. Взглянула на дыролов, потом опять на меня. Сняла наушники. Из-под днища поезда рвался сквозной ветер, слегка теребил подол её платья.

 — Что слушаешь? — спросил я, сам удивляясь твёрдости голоса. А ведь шёл и не знал, что сказать.

 — Нирвану.

 — Мощная музыка.

 — Тяжёлая. Просто ничего другого нет. Мой плеер у тебя.

 — Спешил, чтоб тебе его вернуть.

 — Скучал без своей мощной музыки?

 — Алтынай, — я сделал шаг к ней: — Не уезжай. Не пропадай.

 — Я должна.

 — Нет, не должна.

 — Почему?

Я посмотрел на лысенького дядечку: тот деликатно отвернулся и проверил, хорошо ли застёгнута сумка с вещами.

Алтынай сняла плеер и отдала мне:

 — Почему я не должна уезжать?

Машинально протянул ей компакт-диск-плеер:

 — Там батарейки сели. Ты не должна уезжать.

Алтынай усмехнулась:

 — Потому что батарейки сели? Куплю в вагоне-магазине.

 — Там дерут втридорога. Ты не должна уезжать потому что ты всё ещё работаешь стажёром на монорельсе. Нужно оформить увольнительные документы. И ещё — я люблю тебя. Если уедешь, то я поеду с тобой. Прямо сейчас куплю билет.

Алтынай то ли сдержала улыбку смущения, то ли наоборот пыталась улыбнуться, чтоб не заплакать.

Я взял её за руку. Вмешался лысый дядечка:

 — Как я понял, молодой человек, отговорил тебя? И правильно, и хорошо.

 — Никто меня не отговорил, — попыталась сопротивляться девочка в платьице белом.

 — Ну, доченька, хватит уже. Мы верим, что ты целеустремлённая. Если решила ехать, то поедешь. Поэтому можно и не ехать.

Папа Алтынай, оказался вовсе не строгим. Он протянул ладонь, мы познакомились. Её папа из тех людей, что всегда говорили окружающим что-то хорошее. Он похвалил моё имя и фамилию, потому что не знал меня настолько, чтоб хвалить за другие достоинства.

Возильщика папа Алтынай подзывал стеснительно, будто не хотел отрывать его от важного дела:

 — Возиль… Возильщик. Простите… можно ли… не могли бы… простите… — негромко просил он.

Я понял, что если не вмешаюсь, возильщик никогда к нам не подъедет.

 — Эй, ты, — заорал я работнику перрона, — что встал? Собирай багаж и вези на выход. Шевели булками.

6

Специально, чтоб мы не шли в унылом молчании, папа Алтынай деликатно болтал не затыкаясь. Понимал, что при нём мы не решались говорить о своих отношениях.

От родителей нужно скрывать все свои взрослые штучки, иначе никогда не повзрослеешь. Начнут поучать, предостерегать, делиться опытом, то есть всё испортят.

 — И правильно, дочка, — бормотал папа, быстро шагая вслед за электротележкой возильщика, — что там делать в Киеве? То революция, то гей-парад. У меня в Абрикосовом Саду работы на год, если не больше. А мама в Киеве тоже ненадолго. У неё работа такая. Мотаться по всем дворам, собирать статистику. Сегодня Киев, завтра Нью-Йорк или Йошкар-Ола.

Папа Алтынай повернулся ко мне:

 — Так и живём с женой: меня в один двор, её в другой, встречаемся изредка, как поезда на пересечении.

 — Папа, поезда на пересечении не встречаются, — засмеялась Алтынай. — Спроси у Леха, он железнодорожник.

 — Хм, железнодорожник говорите, молодой человек? — Папа в упор и внимательно посмотрел мне в глаза.

 — Да, если поезда встретятся на пересечении, то это будет крушением.

 — Видимо поэтому мы стараемся с ней не встречаться, — горько обронил папа.

Мы подошли к трамвайной остановке. Я помог возильщику погрузить сумки в багажное отделение вагона.

Перед тем как зайти в трамвай, папа обнял Алтынай:

 — Рад, что мы остаёмся. Теперь ты куда?

 — Я стажёр в обслуживании монорельса.

 — Да, — папа притворно хлопнул себя по лбу. — Буду краток: не для девочки такая работа. Особенно в туннелях. Ты, Лех, как я понял, работаешь в туннелях?

 — Да, большая часть полотна, что обслуживает наш отдел, под землёй.

 — Жаль, жаль. На природе ходить полезнее. Надеюсь, ты, доченька, не собираешься долго работать на Вокзале? И молодой человек тоже не будет всю жизнь обходчиком?

Я рассердился:

 — У меня диплом Транспортного Колледжа, конечно есть планы карьерного роста в отрасли. Просто для начала все должны отработать обходчиками, без этого нет пути дальше.

 — Но для моей девочки это не подходящий род занятий.

 — Знаете, я с вами согласен.

Строгий папа благодарно посмотрел на меня, подыскивая, за что бы похвалить?

Алтынай начала толкать его в спину:

 — Всё, папа, трамвай не может ждать. Уезжай.

 — Строгая она у меня. Вчера также заставила собрать чемоданы, мол, едем, к маме, и слушать ничего не хотела.

Алтынай запихала строгого папу в вагон и стукнула ладошкой по борту трамвая. Водитель тренькнул в ответ. Двери закрылись и трамвай уехал.

Папа Алтынай пообещал быть краток и был таким.

7

Алибек с суровой начальственностью отчитал Алтынай:

 — Железная дорога — это тебе не магазин модной одежды, куда можно прибывать и отбывать по желанию. Даже магазин имеет часы работы. А на Вокзале — график. На Вокзале — расписание, тут…

Я резко оборвал:

 — Хватит поучений. Требую выдать моему стажёру рабочий комбинезон.

Начальник с интересом оглядел меня и вдруг щёлкнул пальцами:

 — Не ожидал такой наглости. Борзый становишься. Молодец. Но со мной не борзей, щегол, голову откручу.

Я не стал продолжать конфронтацию. Будто прозрел, как тогда, с учителем физики. Алибек вовсе не хитрая изворотливая гадина, думающая, как урвать лишние сто тенге. Он усталый мужчина, у которого в жизни не осуществилась ни одна мечта. У него и жены вроде нет. Привык, что в жизни не произошло ничего из того, о чём мечтал. От того и вёл себя по-свински.

 — Не буду, Алибек Валиевич, — смиренно ответил я.

Он выдал Алтынай квитанцию на снаряжение:

 — Ну, бегите, в этот раз не буду записывать опоздание.

Не отпуская сцепленных рук, мы побежали в переодевалку. Получили у завхоза снаряжение и ключ от шкафчика для Алтынай.

Прикрывшись дверцей шкафа, Алтынай облачилась в комбинезон. В просвете между дверцей и полом я видел её голые щиколотки, один раз мелькнула часть спины. Платьице белое, звякнув застёжками, легло на створку двери, переломившись пополам.

Комбез был великоват для моей девочки. Каска не держалась на голове, съезжая на бок. Я поправил ремешок и выровнял каску. Касался пальцами щеки Алтынай, она хихикала и говорила, что щекотно.

Фонарик на её каске, конечно же, не работал.

Я возмутился:

 — Завхоз считает, что батарейки мы должны покупать сами. Пойду к нему и ткну мордой в правила. Расходные материалы обеспечиваются за счёт компании.

Алтынай взяла меня за руку:

 — Мне хватит твоего света, крутой Лех. Хватит терять время.

Мы побежали к перрону служебного поезда.

Никогда не чувствовал себя таким уверенным и готовым на любой подвиг.

А ещё убедился: когда счастлив, всегда хочется бегать. Счастье — это моторчик, ускоряющий ход жизни. Несчастные люди живут долго и уныло, распространяя вокруг себя серость и вонь сомнений.

8

Не расцепляя рук, мы спрыгнули с подножки служебного поезда ещё до его остановки. Оба чуть не ткнулись носами в гравий, но рассмеялись и побежали к повороту туннеля, где начинался мой участок.

Пассажиры служебного поезда с завистью глядели нам вслед. А машинист дал тройной гудок, желая счастливого обхода. Я помахал ему зачехлённым дыроловом.

Если рядом крутился чей-то моторчик счастья, окружающие тоже начинали жить быстрее, торопились к тому моменту, когда и у них затарахтит этот моторчик.

Алтынай запрыгнула на монорельс. Придерживаясь моей руки, побежала по нему. Я бежал рядом, будто вёл не девочку, а дыролов. Алтынай остановилась, топнула ножкой и сказала голосом робота:

 — Обнаружена микротрещина. Подлец Лех пересматривает аниматины с Джессикой.

 — Алтынай, прости.

 — Дурачок, неужели неясно, что давно простила. Но не значит, что можно борзеть, щегол, голову откручу, — спародировала она Алибека.

Добежав до только нам понятной точки монорельсы, одновременно остановились. Алтынай спрыгнула, я придержал её за талию. Мы ещё тяжело дышали от бега, но целоваться было даже волнительнее, мы как бы помогали друг другу отдышаться.

Я обнимал Алтынай, завёрнутую в складки излишне просторного комбеза. Наши шлемы стукались с пластиковым звуком. Зубы тоже соприкасались во время поцелуев.

Моторчики счастья работали на предельных оборотах.

Просунул руки под лямки комбеза Алтынай и обе они легко упали с плеч. Алтынай была в короткой белой маечке. Ей шёл белый, что уж скрывать. Я погладил её груди, которые оказались немного больше, чем мне казалось под одеждой. Она отвела мои руки и натянула лямки обратно. Потуже застегнула.

9

Я поднял упавший ранее дыролов. Проверил, не разбился ли глазок сканера. Поставил его на монорельсу и мы двинулись в обход. Одной рукой управлял дыроловом, второй держал руку Алтынай.

 — Твой папа совсем не строгий! — улыбнулся я.

 — Хотела бы, чтоб он был строже. Добрый слишком.

 — Разве это плохо?

 — Хорошо для тех, кто пользуется добротой. А ему плохо.

 — Из-за мамы?

Алтынай неоднозначно повела плечами.

Тут я себя мысленно отругал. Нашёл о чём говорить с девчонкой, о проблемах её родителей! Этак можно отбить всё желание целоваться и обниматься.

Но я ещё плохо знал Алтынай. Вместе с надуманной строгостью у неё было намерение доводить любое дело если не до конца, то до определённой точки завершённости.

Земля мелко затряслась, Алтынай испуганно остановилась.

 — Не бойся, это состав идёт.

 — Нас размажет! Я читала про гиперзвук. Нас одной воздушной волной унесёт, и мы…

Я заткнул её поцелуем. Оторвавшись от губок, напряжённых от ожидания моего ответа, уверенно произнёс:

 — Иди спокойно, как шли раньше.

 — Но поезд…

 — Алтынай, путевые обходчики это не расходный материал, как батарейки для фонарика. Думаешь, нас кидают на смерть под днище поезда, а потом набирают новых?

Земля затряслась сильнее. Каждый наш шаг слегка подбрасывал нас вверх, будто шли по батуту. Я сделал зловещее лицо:

 — Так и есть. Мы обречены.

 — Лех, прекрати! — взвизгнула Алтынай и стукнула кулачком в плечо, сбив-таки дыролов с монорельсы.

Я сделал ещё более зловещее лицо:

 — У нас есть шанс выжить. Нельзя терять ни секунды!

И побежал, утягивая Алтынай за собой.

Она оглядывалась назад, будто поезд вот-вот нас настигнет. Страху добавлял ощутимый поток воздуха. Его давление нарастало, толкая нас в спину.

Я резко свернул в незаметный в тени Г-образный рукав и крепко прижал Алтынай к стене. Схватил запястья, не давая ей ударить меня. Каска Алтынай расстегнулась и упала на землю, где мелко задрожала, постукивая о гравий, словно тряслась то ли от холода, то ли от страха.

Воздушный поток достигал рукава. Завернул за угол Г-образного рукава. Наткнулся на нас, целующихся, и растаял, разметав напоследок волосы Алтынай.

Каска на земле уже не просто мелодично стучала о гравий, но и подпрыгивала, с глухим стуком падая обратно.

Гул состава оглушил непривычную Алтынай, она расслабила руки, прекратив сопротивление. Я продолжал вдавливать её в стену своим телом, просунув свою ногу меж её ног. Сначала она зажимала губы, но вскоре поняла, что мы в безопасности, и стала отвечать на поцелуи.

Стены Г-образного рукава тоже тряслись. За ними грохотал состав, будто мимо нас проносилась бестолковая жизнь, а мы спасались от неё в своём мире, питаясь энергией вырабатываемой моторчиком счастья.

Хаотичные порывы ветра всё чаще врывались в наше убежище. Я стянул лямки комбеза Алтынай и просунул-таки руку под маечку.

Попадающий в Г-рукав ветер стал тёплым, будто кто-то время от времени открывал дверь в сауну, температура в которой нарастала между каждым открытием.

В туннеле образовался характерный вакуум, но в рукаве воздух остался, хотя сделался тонким. Алтынай с непривычки стала глубже дышать, а я закрывал ей рот поцелуями, делясь своим воздухом.

В зависимости от длинны отрезка туннеля, проход состава занимал секунд двадцать. Этот состав шёл все сорок, вероятно, тот самый «киевский», на который Алтынай не села.

Хорошо, что она не осталась по ту сторону окна.

10

Так как мы отлынивали от работы, предпочитая целоваться, а не отмечать в путевом листе микротрещины, то на пересечение пришли вовремя, не смотря на то, что вышли на обход позже положенного.

Незнакомый любитель попсы, заменяющий Лебедева, уже поджидал нас. Мне было неинтересно с ним общаться. Но неписаный кодекс обходчика регламентирует такие встречи. Когда ты бродишь половину дня в одиночестве, то встреча с коллегой — самое приятное событие.

Моё приятное событие шло со мной за руку.

Как настоящий обходчик, Алтынай спросила у незнакомца:

 — Что слушаешь?

 — Рики Мартина.

 — Он классный.

Незнакомец поддакнул:

 — Люблю латинскую музыку.

Мы втроём уселись на монорельс. На этот раз я захватил бутерброды и для Алтынай. Утром, когда собирался на перрон, отец удивлённо взметнул бровь, глядя на мой двойной запас провианта. Наверное, подумал что-то воспитательное, мол, растёт организм, требуется больше еды.

Незнакомый обходчик назвал своё имя ещё в первую встречу, но я не запомнил. Сегодня он рассказал, что про Лебедева до сих пор ничего не слышно:

 — Писали ему домой, ответа не было.

Алтынай всплеснула руками:

 — Куда же он пропал?

 — Родители в милицию написали заявление. Те приняли. Объявили поиски.

Алтынай повернулась ко мне:

 — Странно, Лех, твой лучший друг пропал, а милиция тебя не вызвала.

Я осторожно ответил:

 — Он, может, и не пропал. Лебедев умнее всех нас.

Незнакомый любитель попсы спросил:

 — Поговаривают, что он наркоман. Лежит, обдолбанный, где-нибудь в притоне, на верхних этажах стоэтажек.

 — Сам ты наркоман. Лебедев даже пиво редко пьёт.

Не стал рассказывать, что знаю о попытках Лебедева отыскать архаичный туннель. Был уверен, что мой друг проведёт два-три дня в туннелях и вернётся ни с чем. Тогда я с превосходством заявлю: «Я же говорил».

Сделал себе мысленную пометку, что надо сходить к родителям Лебедева, намекнуть, что сын вовсе не пропал, а занят кое-какими делами.

Мы неспешно обедали, общаясь с новым коллегой-обходчиком.

 — Я военным хочу стать, в армию пойти, — сказал он. — Там, правда, такой отбор, по двести человек на место.

 — Да ладно, кому эта армия нужна, когда все государства связаны Глобальной Перевозкой, отправляя друг другу поезда с товарами и пассажирами?

 — Да, это проблема, — серьёзно сказал незнакомец. — Всеобщая сеть создаёт трудности для масштабной войны. Приходится нам, военным людям, радоваться каждому конфликту на привокзальных направлениях.

 — Мне кажется, что война это не очень интересно.

Коллега-обходчик надменно усмехнулся:

 — Конечно, давайте рассуждать о том, чего не знаем.

 — А ты знаешь? — вмешалась Алтынай.

 — Я много читал по теме. Смотрел военные аниматины. Например, в великой аниматине «Битва за Алеппо» так изображена доблесть солдат, что никаких сомнений не остаётся, что именно на войне проявляются лучшие человеческие качества. А военная техника? Ты танк вблизи видела? Я видел, даже ездил. Это ощущение словами не передать.

 — Вот и не передавай, — невежливо ответила Алтынай.

Мы поднялись и пошли дальше. Я еле успел попрощаться с коллегой.

Алтынай возмущалась:

 — И как у подобных людей сочетается тяга к разрушению и любовь к солнечной латиноамериканской музыке?

 — Лебедев говорил, что каждый человек это набор противоречий, которые он считает стройной системой мыслей.

11

Мы закончили обход участка и вышли на конечном узле, где сели на служебный поезд. Было семь вечера. Алтынай устала. У неё опухли губы. Я тоже чувствовал приятную усталость челюсти и щёк. Но мы продолжали целоваться, пользуясь моментами, когда поезд проходил в тёмных участках туннеля и одновременно терялся контакт с рельсами, отчего свет гас секунд на десять.

Впрочем, остальным обходчикам не было дела до нас. Кто-то спал, уронив наушники на пол. Кто-то развлекался заранее припасённым пивом.

Усталость. Каждый рабочий день я возвращался домой на гудящих ногах. Оставалось сил поужинать да растянуться на кровати с новой серией Баффи. Кстати, надо у Лебедева попросить дать почитать… Забавно, что моя жизнь так наполнилась событиями, что времени на всякую фигню, типа книгосериалов, не осталось.

Посмотрел на Алтынай. Она прислонилась к моему плечу и задремала.

Работа в туннелях не для хрупкой девочки в платьице белом. Сколько-то дней продержится, неделю, а потом что? Неужели, она хочет ходить по туннелям, чтоб быть со мной?

Я слегка толкнул её:

 — Тебе нужно уволиться.

 — Почему, — сонно спросила она. — Было хорошо. Я хочу ещё раз посмотреть проход состава. За скобу подержусь вместе с тобой.

 — Ага, так я тебе и позволил. Ты мне нравишься в таком виде, как сейчас, а не размазанной на атомы вдоль микротрещин монорельса.

 — Сама знаю, что мне делать, не указывай, — устало сказала.

 — Завтра же пиши заявление. Ты на ткачиху училась, неужели в нашем Дворе нет работы в этой области?

Алтынай зевнула:

 — Не на ткачиху, а модельера одежды. Я передала свои эскизы через Вольку в один Дом Моды. Ты не сердишься, что я с Волькой общаюсь?

Я помедлил:

 — Сержусь. Но это твоё дело. Волька хороший.

 — Испорченный.

 — Чем?

 — Своими желаниями. У него их много и они все осуществляются. От этого люди портятся.

 — По мне, так Волька хороший друг.

 — Испорченность в мелочах происходит. Захотел Волька жить один — живёт. Захотел много денег — имеет. А что с этим делать не знает.

Оба грустили, что больше не сможем ходить вдвоём и целоваться в Г-образных рукавах. Но я понимал, что так правильнее. Не Алтынай должна жертвовать собой, а я.

Служебный поезд остановился. Я и Алтынай влились в очередь людей в переодевалку: на входе стоял милиционер. Проверил мои документы, сверился со списком в своём блокноте:

 — Лех Небов, пройдёмте. Вас ждут.

 — На каком основании?

 — Лех Небов, у меня приказ задерживать всех из списка. А зачем и на каком основании, не моё дело.

Я попрощался с Алтынай:

 — Не жди меня, на трамвай опоздаешь. Переодевайся и езжай домой. Не заставляй строгого папу нервничать.

Уходя она тревожно поглядела на милиционера и попросила меня:

 — Как будешь дома, отправь телеграмму! Я не лягу спать, пока не получу её.

 — Обязательно отправлю.

Моторчик счастья по инерции сделал несколько оборотов и затих, тревожно потрескивая, остывающим корпусом.

Глава 14. Другой свет

1

Фрунзик и пожилой милиционер-писатель, Юра Борос, сидели в кабинете Алибека на тех же местах, что в прошлый раз. Даже рация лежала там же. Из неё вырывались неразборчивые фразы, похожие на заклинания.

Горел верхний свет: лампочка самого унылого жёлтого света из всех возможных гадких оттенков. Свет был настолько удручающий, что у меня чуть не хлынули слёзы от жалости к себе.

Хотелось подставить табуретку, выкрутить лампочку и повеситься на крюке от неё.

Неудивительно, что Алибек такой кислый в конце рабочего дня: целый день сидит в этом жёлтом мареве.

 — Встаньте здесь, у стола, гражданин, раздвиньте ноги, — приказал Фрунзик.

Пугало обращение на «Вы», без обычного презрения к моему возрасту.

Оказывается, гораздо спокойнее, когда мент подзывал тебя фразой «Эй, щегол», а не «Гражданин, пройдёмте».

Фрунзик обыскал меня. Заставил вынуть из карманов содержимое и выложить на стол. То же самое сделал с сумкой. Блокнот с моими записями передал пожилому милиционеру. Кассеты просмотрел, вынул обложки, отыскивая незаконное содержимое. Заставил меня открыть крышку плеера и вынуть батарейки. Прощупал поролоновую оболочку наушников.

 — Садитесь, гражданин, — указал он на стул напротив стола, а сам отошёл мне за спину.

Мне пришло на ум, что, не смотря на возраст, Фрунзик может быть старшим по званию.

Жаль, что не разбираюсь в ментовских погонах — оказывается, необходимое в жизни умение.

2

Юра Борос кашлянул:

 — Гражданин Небов, приносим извинения за задержку. Понимаем, время позднее, поэтому постараемся быть краткими.

Обнадёживающее вступление!

 — Будем сидеть до утра?

 — В зависимости от того, как быстро вы, гражданин Небов, будете отвечать на вопросы, помогая следствию, — сказал грустно Юра Борос, листая мой блокнот. Видимо, жёлтый свет лампы подействовал и на него.

Обидно, что посторонний читал личные записи. Наброски стихов, и мыслей. Записи об Алтынай и моих чувств к ней. Первые главы моего первого романа. Пожалел, что у меня ровный отчётливый почерк, чистописатель, блин.

 — Можно домой телеграмму отправить? — спросил я.

 — Зачем? — вскинулся Фрунзик. — Мы быстро управимся.

Пожилой милиционер остановился на одном листе блокнота:

 — Чей это адрес? — показал страничку, куда я когда-то записал индекс с порноматины Джессики.

 — Не помню.

Фрунзик открыл дверь и вызвал милиционера, который меня сюда доставил:

 — Проверь адрес.

Милиционер переписал индекс в свой блокнот и вышел.

Мне было неудобно вертеть шеей туда-сюда, чтоб смотреть то на одного, то на другого мента. Наверное, студенты-милиционеры проходят специальный курс «Бесконтактный способ свернуть шею подозреваемому».

 — Меня в чём-то подозревают? — спросил я.

Тишина и жёлтый свет лампы расплывались по комнате, как плазма из поломанного инжектора гиперзвукового двигателя.

Юра Борос неспешно читал мой блокнот. Слюнявил пальцы и касался листов.

Фрунзик с отрешённым видом смотрел в пол, иногда вертел мизинцем в ухе. Потом смотрел на жёлтую лампочку, будто прикидывал, какой длины нужна верёвка, чтоб повеситься.

 — Меня в чём-то подозревают?

Юра Борос особо смачно наслюнявил палец и перевернул страничку блокнота.

Фрунзик посмотрел на меня с недоумением, будто не ожидал, что я умею говорить:

 — Есть в чём подозревать?

Милиционер-писатель хмыкнул. Прочитал что-то забавное. Вот гад, там же все самые серьёзные мысли о прожитой жизни моей! Блин, есть же какие-то правила проведения допроса? Зря я не читал ничего о моих правах при задержании. Даже не знал, могу ли потребовать свой блокнот обратно.

Вернулся милиционер и протянул Фрунзику телеграфную ленту. Он прочитал и бодро поднялся со стула:

 — Не будем терять время, Лех Небов. Вы готовы отвечать на вопросы?

 — Готов и постараюсь быть краток.

 — Вы знакомы с Денисом Андреевичем Лебедевым, 1881 года рождения?

3

Так я и думал, что увлечение конспирологическими заговорами и чтение статей взломщиков приведёт Лебедева в милицию.

Заодно и меня привело.

Осторожно выбирая факты, я рассказал, что да, знаком. Друзья с первого курса Колледжа.

Фрунзик быстро спросил:

 — Не замечали ли вы за Денисом Лебедевым странных увлечений?

 — Можно уточнить, что именно? Нам было по пятнадцать лет. Любое из увлечений того периода можно назвать странным.

 — Не проводил ли он много времени в компании подозрительных работников Информбюро?

Юра Борос принял участие в допросе:

 — Или сам, может быть, пропадал целыми днями возле запретных досок Информбюро?

Ага, вот и ловушка.

 — Если и пропадал, то мне ничего об этом не говорил. А про подозрительных… Эти работники Информбюро по мне все выглядят подозрительно. Особенно модераторы.

Фрунзик зашёл с другой стороны:

 — А что можете сказать о политических взглядах Лебедева?

 — В политике не разбираюсь и его не спрашиваю. Мы о музыке общаемся, о девочках, жизни. О серьёзных вещах, а не о политике.

 — Основываясь на ваших показаниях и показаниях свидетелей, я могу сделать вывод, что Лебедев был вашим лучшим другом. Не верю, что с лучшим другом не болтали за политику.

 — Поэтому и лучшие друзья.

Фрунзик сел обратно на стул и уставился в пол. Пожилой милиционер сложил пальцы щепоткой и плюнул. Зашуршал блокнотом так, будто это его собственность.

Утомительное молчание в плазменном жёлтом мареве.

 — Меня этот свет доконает, — простонал Фрунзик.

Подбежал к стене и стал щёлкать выключателями. Бесполезно. Другие лампы давно перегорели, осталась самая противная. У людей так же, самые противные — всегда самые стойкие.

 — Другого света не существует, — ухмыльнулся Юра Борос.

Фрунзик недовольно упал на стул:

 — Лех Небов, не передавал ли вам гражданин Лебедев на хранение или в пользование каких-либо предметов? Писем, телеграмм или документов?

 — А так же постеров, аниматин и оттисков? — добавил пожилой.

Я стал спешно вспоминать, чем делился Лебедев. Вроде бы все листовки я заставил его выкинуть:

 — Ничего такого. Кассета разве что.

 — Что за кассета?

 — Группа «Аквариум», альбом «Радио Африка».

Фрунзик вяло восхитился:

 — «Рок-н-ролл мёртв» — отличная песня.

 — Гениальная.

Снова опустилось молчание. Жёлтый свет одерживал победу над нашим энтузиазмом поскорее закончить допрос. Он как бы давил нас к стульям, нашёптывая: «Прошло всего полтора часа. До утра ещё далеко».

 — А письма он вам писал?

 — Писал, конечно. И телеграммы слал. Но редко. Мы же каждый день на работе видимся.

Фрунзик спросил, когда было последнее письмо и какого содержания. Выслушав ответ, обескураженно замолчал, будто извинялся, что не может придумать больше вопросов.

Юра Борос дочитал блокнот. Открыл на первой странице и принялся перечитывать. Первый поклонник моего писательского таланта.

4

Потом они, мешая обращения на «вы» и «ты», стали задавать разнообразные вопросы, словно соревновались друг с другом в скорости.

Что я думаю о безопасности на железной дороге?

Нужно ли запретить сеть «Глобальная Перевозка™» из-за пропажи поездов? Или как-то её реформировать?

Спрашивали о работе, о коллегах. Есть ли у меня с ними конфликт? Доволен ли начальством и условиями труда? А зарплата как? Хватает на жизнь? Рост цен не беспокоит?

Фрунзик даже проявил человечность:

 — А чего ты с кассетным плеером ходишь, как чмо? Денег нет на компакт-диск-плеер? Он удобнее, можно треки выбирать, и карандаш для перемотки кассет не нужен.

Спрашивали, цепляюсь ли я за скобы, во время прохождения составов, как делают многие обходчики для развлечения? Вопрос с ловушкой, ведь в прошлый раз они меня уличили:

 — Раньше да, но теперь нет. Понял, что это опасно.

Юра Борос плюнул на пальцы, но не перевернул уже мокрые страницы, а поднял голову:

 — Сериалы читаешь?

 — Конечно, что я дикий человек что ли?

 — Как тебе последняя Баффи?

 — Пойдёт, — соврал я. На самом деле, так и не нашёл время для чтения.

Пожилой милиционер тоном критика заявил:

 — А по-моему сериал скатился в говно. Писатели одно и то же пишут. Повторяются.

Тут Фрунзик, как бандит из-за угла, выпалил:

 — Участвуете ли в обсуждениях на форумах общественных инфостендов? Нет? А почему?

 — Говорил же, не интересуюсь политикой.

 — Где я упомянул слово «политика»? — Фрунзик победоносно глянул сквозь жёлтые разводы света, похожего на дым.

Юра Борос вступил на место коллеги:

 — Судя по почтовому индексу Джессики Линс из вашего блокнота, интересуетесь аниматинами, да?

 — Как и все.

 — А какими? Ну, хе-хе, кроме порно?

Я покраснел, Стоило один раз поинтересоваться порнушкой, как приняли меня за фаната. Глупые менты даже не представляют, что я делал с этой Джессикой вживую!

 — Мне нравятся работы Шай-Тая. Индекс этой, как её, Джессики, я не для себя записал. Для друга.

 — Для Лебедева?

 — Нет, для другого.

Вмешался Фрунзик, который будто собрался с силами и снова выпалил из-за угла:

 — Кто такой Шай-Тай? Где живёт?

 — Он умер.

 — Причина смерти?

 — Старость. Шай-Тай единственный классик анимастеринга, живший в Абрикосовом Саду. Стыдно не знать. Его именем назван наш единственный музей.

 — Раз давно умер, то ладно, — Фрунзик спрятался за воображаемый мною угол, чтоб перезарядить свой пистолет вопросов.

Милиционер-писатель огорошил вопросом про Алибека:

 — Вы знаете, что ваш начальник берёт взятки с подчинённых?

Вот как отвечать? Знаю. Сам давал. Но не могу же накапать на коллегу.

Не дав мне ответить, Фрунзик спросил:

 — А вы не знаете, встречается ли с кем-то бухгалтер Маргарита? Есть у неё парень?

 — Да какое это отношение имеет к…

 — Отвечайте на вопросы, так мы быстрее закончим!

 — Да, будьте кратким, Лех Небов, — согласился пожилой милиционер.

 — Не знаю.

 — Не знаешь… Ну ладно.

Под конец этого блицопроса пришёл посыльный милиционер. Передал Фрунзику полоски телеграмм и какие-то документы.

Фрунзик вышел с ним и пропал на полчаса. В его отсутствие давление жёлтого света стало особенно тяжёлым — ведь мне с Юрой Боросом пришлось нести на себе долю Фрунзика.

Пожилой молча читал мой блокнот. Уже третий или четвёртый круг. Листы так намокли от его слюней, что начали рваться.

5

Фрунзик вернулся, дал Юре Боросу почитать телеграмму. Тот поднялся и протянул мне блокнот:

 — Иногда неплохо пишешь, сынок. Прочитал главы твоего романа. Талантишка есть, но опыта жизни мало. Приходи общаться на инфостенд «Самиздат»? Там целая доска с моими детективами. Профессия богатый материал даёт.

Ну офигеть, мент пригласил меня в писательский клуб.

Фрунзик смёл мои вещи со стола в сумку. Сунул её мне в руки и подтолкнул в спину:

 — Иди, пока он тебя не пригрузил графоманией.

Пожилой с добродушием обижался:

 — Коллега, писатель, нужно помочь парню.

 — Себе помоги. Сто романов написал, а напечатали один.

 — Это потому что в издательствах жиды сидят. Не дают ходу посторонним. Своих печатают. Пелевиных разных. Вот читал же «Жёлтая стрела», парень?

 — Нет, — признался я.

 — И не надо. Бред, как он есть. Люди едут на поезде куда-то, а сойти не могут.

 — Такое бывает, — ответил я, — когда выходят из строя резонансные тормозные подушки. Тогда состав, сохраняя гиперзвуковое ускорение, едет до следующего Вокзала и там производит торможение.

 — Во-о-о-от! Сразу виден крепкий реалист. А у Пелевина этого бред: ни на одной станции подушки не работают.

 — Бред, — согласился я, чтоб не перечить милиционеру.

 — Хватит, — застонал Фрунзик, — Лех, вали домой, три часа ночи уже.

Сказал таким тоном, будто это я их задержал, а не они меня.

Я сделал несколько шагов к двери, но вспомнил Алтынай:

 — Справку давайте.

 — Какую справку? — изумился Фрунзик.

 — Что на допросе был с такого-то по такое время.

Юра Борос громко засмеялся:

 — Ну, сынок, был бы ты на настоящем допросе, не то, что про справку, про имя своё забыл бы. Иди, пока цел.

Я обиженно развернулся. И как это у Алтынай получилось? Размазня я, вот что.

 — Стойте! — Фрунзик хлопнул себя по лбу.

 — Что ещё? — с деланным удивлением спросил милиционер-писатель. Будто сам не ожидал, что у коллеги остались какие-то вопросы.

Фрунзик подошёл ко мне:

 — Последний вопрос, где вы, Лех Небов, были с 11 по 13 сентября этого года?

 — Много где. Дома, на работе. На велопрогулке.

 — Свидетели есть?

 — Да.

 — Ладно, когда понадобится, вызовем.

Я уже повернул ручку двери, когда Фрунзик продемонстрировал мне, почему фокус «Забытый факт» эффективен:

 — Кстати, Лех, хреновый ты друг. Денис Лебедев найден мёртвым в туннеле 234-й линии. Предположительная причина смерти — убийство.

6

«Меня отпустили. Лебедев убит» — написал я на бланке и передал телеграфистке.

Представил, как сонная Алтынай открыла дверь почтальону. Из комнаты выплыл строгий папа, но Алтынай прикрикнула на него, чтоб возвращался в спальню — это для неё телеграмма.

Да уж, моя любовь ждёт простого сообщения, что я в порядке, а не вестей о смерти, ещё и насильственной.

Я выхватил бланк из пальцев телеграфистки и зачеркнул, оставив краткое: «Меня отпустили».

Снова представил Алтынай:

В воображаемой сцене она одета в одну маечку, едва прикрывающую трусики. Почему не в ночнушку? Не эротично, что ли? Стоит босиком на холодном линолеуме в коридоре. Переминаясь на сквозняке из открытой двери, берёт из рук почтальона телеграфную ленту и читает моё идиотское сообщение из двух слов. Почтальон пялится на её сисечки, просвечивающие сквозь майку.

Нет, тоже не пойдёт. Ведь Алтынай сказала, что не ляжет спать, пока не получит весть от меня. Значит никаких маечек и сисечек.

Попросил новый бланк.

Телеграфистка ночной смены недовольно выдала бумагу:

 — Давай скорее, не один ведь.

Я оглянулся на пустой зал почты. Верхний свет не горел. За стеклянной дверью, в дальней, фоновой темноте светилась многометровая вывеска «Вокзал Юго-Запад / Узел 254» Возле двери кадка с деревом. В ней, привалившись к стволу, но одновременно скрутившись в калач, спала кошка. Вторая кошка громко лакала воду из миски в углу. Телеграфистка была экранирована от ночной пустоты стеклянной перегородкой, в которой отражался свет настольной лампы.

Все усилия вложил в написание нужных слов, лишь бы не думать о Лебедеве. Нелепо припомнил, что герои моего первого большого романа, что хвалил мент-писатель, говорили легко и без запинок. Мои герои знали нужные слова.

Но это неправда.

Когда произошло нечто страшное, именно слов и не хватало. Даже при самом богатом словарном запасе. А в моём романе происходило много страшного. Сплошные убийства, резня и секс на хлюпающем кровью полу.

«Спокойной ночи, любимая. Меня отпустили, всё в порядке»

Да что это такое!

В каком порядке?

Всё просто пипец, как плохо — Лебедева убили. Самого незлобного и умного из моих друзей.

Я упал на скамейку и закрыл лицо ладонью с зажатым в пальцах бланком. Чернила на бумаге размазались от внезапного пота, выступившего на моём лице.

 — Эй, ты чего? — спросила телеграфистка, высунувшись из своего окошка.

Не смотря на тревогу в голосе, очевидно, что она обрадовалась происшествию. Засунулась обратно и стала снимать с полки аптечку, задавая скорострельные вопросы:

 — Голова кружится? Тошнота? Сознание теряешь? Ты не наркоман?

Ещё один допрос.

 — Мало ел сегодня. А ещё друг умер. Дайте новый бланк. И я не наркоман.

7

Проснулся от того, что отец тряс меня за плечо:

 — Лех, опоздаешь же. Почти семь.

Поднялся и сел на кровати. Обнаружил, что уснул в одежде.

Ночью, после отправки телеграммы, пришёл домой и полагал, что не буду спать, размышляя о загадке смерти Лебедева. Так и вырубился.

Приснились кошки. По очереди они запрыгивали мне на грудь и царапали когтями. Грудь болела и наяву: уснул, навалившись на плеер.

 — Чего кислый такой? — спросил отец.

 — Кошки на душе скребут.

Отец протянул мне пачку писем и бандероль Джессики:

 — Утренняя почта.

Взял письма, не обратив внимания на бандероль. Навряд ли, там по новой лежало письмо от порнозвезды.

Отец забрал бандероль себе, как в прошлый раз:

 — В мусорку отнесу.

Среди этих конвертов мистически сияло письмо с обратным адресом Лебедева. В углу стоял штемпель услуги «Отложенная отправка».

Судя по дате, Лебедев написал его после того, как поведал мне о том, что знает, где найти поезд. Я отказался помочь ему в расследовании. Вместо этого катался с Джессикой по Шестой Стене, занимался сексом и героически дрался с гопниками.

Кошки снова вскочили на грудь.

 — «Если бы ты пошёл с ним, ничего бы не случилось» — мяукала первая кошка.

 — «Нас обоих убили бы» — защищался я.

 — «Не оправдывайся, мяу», — запустила в меня когти вторая кошка. — «Друг просил о помощи. Если дело опасное, должен был его отговорить».

 — «Должен был» — согласился я.

Кошачья логика безупречна.

 — «Вот и получай за это, мур-р-р-р» — и обе кошки вонзали когти поглубже.

Я вскрыл конверт.

8

Отпечатанных на машинке листов был много для дружеского письма. Начиналось оно, впрочем, обычно:

«Привет, Лех. Во-первых, хочу сказать, что не обижаюсь на твоё решение не участвовать в расследовании. Понимаю, у тебя в жизни, на данный момент, происходит важная любовь. Соответственно, ценностное восприятие искажено вопросом полового отбора.

Во-вторых, попробую объяснить на будущее, когда твои гормоны улягутся, мотивы моих поступков. Ведь я кое в чём виноват перед тобой, кое-что скрываю. Заранее прошу прощения, это было сделано в твоих интересах, чтоб не подставлять тебя под подозрения спецслужб.

Спросишь, почему так важно найти поезд и разоблачить заговорщиков? Попробую кратко объяснить…»

После слова «кратко» начался гигантский абзац на три страницы, не прерываемый ни отступами, ни пустой строкой. Полновесный кирпич словосочетаний, в которых Лебедев подробно рассказывал о своих политических взглядах.

О том, почему для человечества так важно сохранить функционирование сети «Глобальная Перевозка™» именно в таком виде, в каком её задумал и воплотило человечество прошлого, создавшее Судитронов.

О том, что нельзя допускать её раздробление, разрушение или закрытие. Мол, «Глобальная Перевозка™» сделала наш мир таким удобным для жизни. Без войн и катаклизмов, о которых мы знаем из истории.

Лебедев напоминал, что я и прочие обыватели не представляем, в каком комфорте живём. Для нас привычно сесть на поезд в обшарпанном Вокзале самого далёкого Двора, где-то за Северным Полярным кругом, и, после гиперзвукового перемещения, оказаться в центре цивилизации: в мегаполисных Дворах Нью-Йорка, Парижа или Киева.

«Некоторые из нас так разбалованы, что задумали уничтожить Глобальную Перевозку и принцип Судитронов» — писал Лебедев. — «Им тесно в доступном мире. Им нужна власть для себя. Они хотят решать, кто должен ехать в Киев, а кто в пустующие дворы Африканской пустыни, а кто оставаться всю жизнь в том дворе, где родился».

Эти люди, утверждал Лебедев, создали свою теорию устройства общества, утопию, в которой нет «Глобальной Перевозки™». В которой люди не будут мгновенно передвигаться из точек «А» в точки «Б», а будут сидеть там, где им укажут. Что якобы даст толчок невиданному развитию технологий, рынков сбыта и культуры.

«Эта утопия страшна тем, что её идея одинаково легко входит и в мысли негодяев, готовых на любые подлости ради тщеславия, и в мысли приличных людей».

Утопия усиленно внедряется в сознание обывателя, так как негодяи владеют Информбюро, контролируют большую часть досок инфостендов. Наше поколение обработано вирусной идеей того, что «Глобальная Перевозка™» устарела, что мы умнее и прогрессивнее построивших её предков.

Прямо об этом не говорится. Обыватель как бы сам приходит к выводу, что строители «Глобальной Перевозки™» ошиблись. Промывание мозгов идёт так хитро, что когда обыватель «додумывается» до этой «оригинальной» мысли, то начинает считать себя умным.

«Считающие себя умными и составят дрессированное стадо погромщиков, которое по команде хозяев начнёт уничтожать «Глобальную Перевозку™», а с нею и всё благополучие простых людей».

9

Читая Лебедева, я постепенно понял, что в моём лице он обращался ко всем разумным людям планеты. Оставил своеобразное завещание, которое нужно будет присовокупить к судебному разбирательству. А то, что заговорщики будут пойманы и судимы он не сомневался.

Весь кирпич текста — своеобразная декларация человека, который был чем-то большим, чем казалось мне. Я смутно начинал понимать, но облачить понимание в точную формулировку не мог.

Последние абзацы были наконец-то отделены звёздочками и обращены непосредственно ко мне.

***

Лех, я отправляюсь в туннель. Если не вернусь, то значит, что, скорее всего, похищен. Не думаю, что заговорщики осмелятся на убийство. Население ещё не достаточно обработано вирусом мерзкой утопии, чтоб стерпеть жестокость убийства. Кстати, поэтому я считаю, что все люди с рейса «Ташкент-Алматы-Новосибирск-Киев-Варшава» живы и нуждаются в спасении.

Прости, Лех, но я опять прошу твоей помощи. Если ты откажешься, ты станешь ответственным за всех простых людей. Таких как ты, я, Алтынай, Волька, твои и мои родители. Без «Глобальной Перевозки™» мы все перестанем существовать, как свободные люди. Станем массами, которыми будут повелевать избранные хозяева. Причём изберут себя сами, а мы покоримся участи, потому что не будет больше Судитронов с их разумным управлением обществом.

Инструкция.

Ты получил это письмо… Значит, меня уже похитили. Ты волен выкинуть его и забыть. Но я в это не верю. В конце концов, ты мой единственный друг. И ты не подлец, не размазня.

С этим письмом иди в Информбюро по адресу в конце.

Найди плакат с рекламой пиццерии «Неаполитанский Узел» и оставь им прямое сообщение: «Я знаю правду о вашей пицце». На тебя выйдут люди из «Армиды», передай им письмо.

Далее Лебедев набрал текст в верхнем регистре и ещё обвёл красным фломастером, чтоб я точно не пропустил:

ЗАПОМНИ!!! НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ОБРАЩАЙСЯ В МИЛИЦИЮ. СРЕДИ НИХ — АГЕНТ ЗАГОВОРЩИКОВ. НО Я НЕ ЗНАЮ КТО ИМЕННО.

Письмо заканчивалось адресом, датой и личной печатью Лебедева.

10

Из ближайшего почтамта я отправил на работу телеграмму, что сегодня не приду. Вторую телеграмму направил Алтынай. Предупредил, чтоб не шла сегодня на Вокзал. Назначил вечером встречу возле палаток со звукозаписью. Взял трамвай до Информбюро. Сев на заднем сидении, заткнул уши плеером с Нирваной и попробовал обдумать поступки.

Впервые в жизни музыка мешала. Кобейн будто бы уговаривал меня не обращать внимания на трудности. Что всё суета, а из любой ситуации есть выход. Можно последовать его примеру и броситься под поезд, разрешив сомнения.

Сорвал наушники.

Блин, Лебедев считал меня лучшим, чем я есть. Разве можно взваливать заботу о сохранности устоев цивилизации на человека, который даже Конституцию не читал? Я и «Железнодорожный Устав» знал с горем пополам.

Я, обыкновенный путевой обходчик, не умел мыслить глобальными задачами, как Лебедев или завсегдатаи политических инфостендов. Хотел просто жить, а не спасать благополучие других.

Тем не менее, я послушно поехал в Информбюро, чтоб выйти на связь с таинственными людьми из пиццерии.

Мне нужно, и я должен…

Выскочил на ближайшей остановке. Не мог сидеть в медленно движущемся трамвае. Пешком я шёл ещё медленнее, но всё равно было проще размышлять о том, что мне предстоит:

 — «Ладно, пусть я простой путевой обходчик с иммунитетом к болтовне о политике. Но ведь именно это делает меня символом той победы, что достигли люди прошлого, избавившись от войн, бедности и перекосов в распределении богатства?»

Ведь Судитроны, насколько я помнил, и были созданы для того, чтоб болтовня о политике перестала переходить в междоусобную войну.

Это нам рассказывали в школе. Мы, ученики, не слушали и не пытались понять. Ведь наш мир казался нормальным, привычным. В мире нет людей, которые знали бы другую жизнь. Кроме Судитрона. Но он не человек. Он создан людьми, знающими горе, чтоб последующие поколения горя не знали. Но, видимо, мы способны придумать собственное горе.

Что ж, раз я символ, то выполню свою символическую задачу ради Лебедева.

Буду держаться, не превращусь в размазню.

Мне стало легче. Как бы мне ни было неприятно выполнять конспирологические задачи мёртвого друга, впереди меня ждала награда — встреча с Алтынай.

Спокойно сел в трамвай. Включил прерванную на начале Territorial Pissings, Нирваны. Теперь я был спокоен.

Глава 15. Конспирологи

1

Адрес доски пиццерии был такой:

Информбюро//:

Организации и предприятия/

Еда/Кафе и рестораны/

Пиццерии/

Неаполитанский узел

Но я вышел остановкой ранее. Раз уж стал частью политической игры, то нужно вести себя соответственно. Вдруг за мной слежка?

Чтоб добраться до раздела «Организации», я сделал крюк через «Частные объявления» с заходом в хаотический раздел, где размещались пользовательские доски и форумы.

Дошагал до «Литературы» и нашёл «Самиздат». Остановился у доски «Детективы и Фантастика» и принялся читать списки и указатели, отыскивая Юру Бороса. Иногда как бы невзначай оглядывался, пытаясь определить, не наблюдают ли за мной?

На «Самиздате» было на удивление много посетителей. Правда, я скоро разобрался, что большая часть — это сами авторы. Они стояли у своих досок с книгами и зазывали читателей.

 — Мой пятый роман в серии «Розовая кровь»! — кричала девочка лет четырнадцати в толстой вязаной кофте. — Любовь и предательство. Смерть и воскрешение. Читайте бесплатно!

Её перекрикивала женщина лет пятидесяти, в такой же толстой вязаной кофте, словно женщина была этой же девочкой, но из будущего:

 — Подросток по имени Вернер Бернар-Фрай попадает в волшебный мир, где становится учеником могущественного магистра магии. Овладев мастерством светло-тёмной магии, возвращается в наш мир, чтоб отомстить убийцам своего отца.

Поодаль стоял парень в куртке с капюшоном и бубнил:

 — Петербуржец Матвей Сорокин, выполняя рутинное задание в одном из дворов Центральной Азии, предотвращает покушение на президента Вокзала. Психоделическое фантастическое действо в декорациях Абрикосового Сада.

Из другого конца вопил невидимый автор:

 — Смертельная аниматина! Талантливый анимастер открывает в себе умение убивать с помощью подвижных частей своих аниматин. К чему приведёт это умение? Станет ли наш анимастер угрозой для человечества или его спасителем? Спасёт ли красота мир? Читайте сейчас! Роман «Мастеринг Сеньориты»

Некоторые авторы «Самиздата», завидев свободного посетителя, срывались с места, хватали его за руки и тащили к своему стенду, предлагая ознакомиться с новым творением:

 — Бывший десантник Иван Заболонный случайно попадает в прошлое задолго до появления Судитронов и постройки Глобальной Перевозки. Он обучает древних людей современным технологиям. Благодаря Ивану наша страна выигрывает железнодорожную гонку на двести лет раньше американцев.

Кое-какие авторы стояли неподвижно, высокомерно поглядывая на крикливых коллег, и посмеивались. Эти гении считали рекламу ниже своего достоинства. Верили, что «настоящий талант» будет замечен издателями и читателями без фальшивой обёртки маркетинга. Или думали: «мои произведения говорят за меня лучше, чем любая реклама»

Некоторые авторы применяли экстремальную тактику: бегали между всеми инфостендами «Самиздата» и вручали посетителям или другим авторам листовки.

Мне быстро напихали целый ворох. Чтоб отвлечь возможную слежку, сделал вид, что интересуюсь:

«Призрак Киборга», роман, фантастика

Из пятилетнего ребёнка делают боевого киборга на плазменной тяге, который противостоит злому гению, угрожающему уничтожить Землю с помощью трансэнергетической установки на Луне

«Золотой Орёл», детектив, приключения

Фальсифицируя просьбу от Судитрона, взломщики вынуждают молодого бизнесмена перевести все деньги со сберкнижки на подконтрольный им счёт. Во время выполнения злодейского плана, что-то пошло не так. Что именно? Читайте в романе «Золотой Орёл»

Читая аннотации, я постепенно вышел из «Самиздата». До раздела «Кафе и рестораны» осталось несколько витков лабиринта Информбюро.

«Идёт хороший человек», боевик, фантастика

Олег работает на тайную организацию под названием «Крыш Наиты». Путешествуя из Двора во Двор, он попадает в секретный подземный бункер, где выясняет потрясающую тайну…

Убедившись, что за мной никто не следует, скомкал листовки и отправил в корзину, так и не выяснив «потрясающей тайны» подземного бункера.

2

На рекламатине пиццерии «Неаполитанский Узел» сгибался в поклоне повар с усиками. За спиной неаполитанца приближался гиперпоезд. Из окон выглядывали люди и радовались, что их встречали на перроне «самой лучшей пиццей во Дворе».

Посетителей в разделе было немного. Мимо «Неаполитанского узла» прошёл мужчина в тёплом пальто:

 — Что за дурак анимировал?

С этими словами достал блокнот и ручку. Что-то написал и приклеил листок поверх поезда. Я подошёл и прочитал: «Из окон гиперпоезда нельзя выглядывать, башку оторвёт».

Достал свою ручку и приписал снизу: «Согласен, окна нельзя открыть без ключа вагоновожатого».

Дождался, когда возле плаката образовалась относительная пустота, я накорябал на бланке секретную фразу и бросил в прорезь для личных сообщений владельцев инфостенда.

Сел на скамейку и прикинул в уме примерное время ответа.

Модератор раздела доставит письмо главному Модератору. Тот, убедившись, что это не послание взломщика, телеграфирует владельцу инфодоски или обслуживающему её социомаркетологу.

Блин, Лебедев, с чего ты был уверен, что фраза: «Я знаю правду о вашей пицце» пройдёт незамеченной Модератором? По мне так она кричала о таинственном послании взломщика. Эх, надеюсь, ты знал, что делал, Лебедев.

Я поднялся со скамейки и пошёл обратно в «Самиздат». Большая часть авторов, конечно, вздорные дураки, считающие себя талантами. Но я тоже хочу стать писателем. На худой конец — аннотатором аниматин. Поэтому нужно привыкать к их обществу.

Интересно, смогу ли я так же кричать, нахваливая свой роман? Ну, когда напишу… Откуда у них смелость? Мне было стыдно, когда Юра Борос читал первые главы романа, а тут сотни посетителей. Вдруг они назовут меня бездарностью и графоманом? Хотя у авторов «Самиздата» называть друг друга «графоманом» такое же привычное дело, как у железнодорожников обзываться «размазнёй». Всё зависит от контекста и тона высказывания.

Прорвавшись через заслон орущих писателей, я нашёл стенд романа «Призрак киборга». Мне понравилась его листовка. Автор сидел рядом на раскладном стуле. Интересно, писатели нигде не работают, раз могут торчать весь день в Информбюро? Неужели, зарабатывают продажей книг?

Автор был старше меня лет на шесть-семь. По-сути, молодой чувак. В отличие от остальных он не вопил, не зазывал, а был занят вызывающе несвойственным «Самиздату» делом.

Он читал книгу.

 — Сколько? — спросил я, взяв томик «Призрак Киборга».

Автор удивился:

 — Вы покупаете?

 — Ну, да. Хотите отговорить?

 — 20 тенге.

 — Дорого.

 — Ну, десять.

 — Можно автограф написать?

Видимо, автор был так удивлён фактом покупки, что не расслышал моей просьбы, увлечённо упаковывая книгу.

Я отдал деньги и спросил, кивнув на ту, книгу, что он читал:

 — Новая «Баффи»?

 — Ага. Вам тоже нравится?

 — Сейчас писатели сериала в говно скатились. Повторяются.

 — Интересное мнение, — задумался автор «Призрака Киборга». — Не замечал, пока вы не сказали. Очень рад, что мою книгу купил такой умный человек.

3

Читая на ходу, я неспешно вернулся к стенду пиццерии и сел на лавку.

Сюжет «Призрака Киборга» смог затянуть меня. Я даже ревновал. Автор не на много старше меня, но уже выпустил в свет не первое творение. А я всё собираюсь написать, но даже до середины не дошёл.

Вообще, идея моего романа в том…

Рядом со мной присел пацанчик лет четырнадцати. Он смотрел прямо перед собой и сказал, будто обвинил:

 — Ты Лех.

 — Возможно.

 — Ты прислал кодовое сообщение.

Я закрыл книгу и повернулся к малолетнему собеседнику, но тот резко зашипел:

 — Сиди как сидел, продолжай, типа, читать.

Скосив на пацанчика взгляд, спросил:

 — Ты что ли послан за мной?

В его уверенном тоне голоса послышался вызов:

 — Имеешь что-то против?

 — Молод ты.

 — И ты не дед. Хватит болтать не по делу. Что-то есть от Лебедева?

Я не знал, как ответить:

 — Прислал письмо отложенной доставкой. Сказал, что тот, кто со мной свяжется, даст инструкции.

 — Верно. Что ещё в письме было?

 — Всякое. Что именно хочешь узнать?

 — Слушай, дядя, Лебедев говорил, что ты друг. Типа, надёжный. Но мне кажется, он ошибся.

Молча протянул ему письмо.

Пацанчик даже отвернулся. Донеслось его злобное шипение:

 — Ты ещё закричи, что вот письмо от Лебедева, читайте кто хочет.

Я испуганно отдёрнул руку и скомкал конверт, оглядываясь. По реакции пацанчика я представил, что к нам уже идут таинственные враги из спецслужб.

 — Да не надо мять, вот ты тип! Заложи в книгу и оставь её на краю скамейки.

С этими словами пацанчик поднялся и подошёл к стенду пиццерии. Деловито поправил плакат с поваром. Увидел комментарий, оставленный мужчиной в пальто. С возмущением сорвал записку:

 — Все такие умные, куда бы деться!

Сделал как он сказал. Оставив книгу, тоже поднялся и пошёл к стенду. На ходу достал блокнот и списал какие-то блюда из меню. Пацанчик одобрительно прошипел:

 — Молодец. Быстро учишься.

Пока он читал письмо Лебедева, я придумывал мстительный ответ на его покровительственные слова: «Это, ты, щегол, должен быть в школе и учиться, а не болтаться в Информбюро, играя в детей шпионов».

Судя по тому, как он ухаживал за объявлениями «Неаполитанского Узла», я догадался, что пацанчик подрабатывал социомаркетологом. Социомаркетологи — низшее звено в структуре Информбюро. Компании или бренды нанимали их, чтоб те следили за инфостендом: удаляли неудобные комментарии, вывешивали рекламные листовки, устраивали конкурсы с призами. То есть всячески привлекали к инфодоске посетителей. В социомаркетологи обычно шли работать школьники. Работа тупая и платили мало. Не удивлюсь, если он работал за еду.

Хотел съязвить по этому поводу, но когда обернулся, пацанчика не было.

Я взял со скамейки «Призрак Киборга». Взамен лебедевского письма там оказался листок с адресом. Не Информбюро, а дворовой: номер дома, этаж. И время — «сегодня в 16:30».

Раздумывая о загадочном пацанчике, вышел из Информбюро и сел на трамвай до рынка.

Купил новые батарейки для плеера, сосиску в тесте и лимонад. Обосновался на заборчике возле комков «Звукозапись» и продолжил читать «Призрака Киборга», пока не пришла Алтынай.

4

Выслушав рассказ о смерти Лебедева, Алтынай не просто ужаснулась, но расплакалась. Я обнял её, удивляясь, что она такая чувствительная. Три раза в жизни видела Лебедева, а так переживала.

В моих объятиях Алтынай сжалась в комочек:

 — Что теперь родители его чувствуют, ты был у них? Нет? Ты чудовище, Лех.

 — Будет лучше, если я отыщу убийц Лебедева. Они там, где и поезд.

 — Ты уверен, что нельзя в милицию пойти? Ведь это их работа, убийц искать.

 — Нет, Лебедев особо предупредил не соваться к ментам. Ведь агент заговорщиков, узнав о моих намерениях, и постарается меня задержать.

Встрепенувшись, Алтынай высвободилась из моих рук:

 — Надо спасать людей! Как ты можешь спокойно жрать, читать макулатуру и пить лимонад, когда на тебе такая ответственность?

Мне впервые захотелось прикрикнуть на Алтынай. Сказать что-то вроде «Заткнись» или «Хватит кудахтать». Но неожиданно для самого себя, строго ответил:

 — Могу жрать, потому что голоден. И да, я раньше не искал потерянные поезда. Я искал микротрещины, слушая музыку в плеере.

Алтынай обняла меня и уткнулась в плечо:

 — Прости. Я буду молчать и слушать, что ты скажешь.

Я дожевал остатки сосиски в тесте, запил лимонадом. Вытерев рот платком, приказал:

 — Садись на трамвай до дома, а я пойду на встречу с пацанчиком из пиццерии.

 — Я с тобой.

 — Но ты сказала, что послушаешься.

 — Соврала. Конечно, я буду сама решать, что мне делать.

 — Но там опасно. Мало ли кто этот пацанчик.

 — Тем более пойду с тобой. Зачем я приехала сюда? Сотри крошки с подбородка и пошли. Вон, наш трамвай.

Она достала свой платок и буквально утёрла мне нос.

По адресу, указанному пацанчиком в записке, располагалась одна из «стоэтажек» нашего Двора. На деле в доме менее ста этажей, но «стоэтажка» было проще произносить, чем выговаривать цифру «сорок семь».

Местное домоуправление ограничивало ход лифта до двадцать пятого этажа, чтоб сэкономить сколько-то секунд времени. Поэтому я и Алтынай поднимались пешком.

Редкие квартиры верхних этажей были заселены или пьяницами, изгнанными с этажей, где жили приличные люди, или чудаками, желающими уединения.

Стены подъезда и коридоров исчирканы многослойными граффити. Антиправительственные и проправительственные лозунги уживались с названиями музыкальных групп и признаниями в любви или ругательствами. По тёмным сквозным коридорам, от одного наружного окна к другому, летали голуби. Пыль и голубиный пух плавали в воздухе.

Под ногами хрустели осколки штукатурки, мятые банки от пива с давно слезшей краской. Двери большинства квартир были раскрыты нараспашку, показывая, что в них никто не жил много лет. Видны мокрые гнилые диваны, расплющенные временем. Из них уже росла какая-то трава или грибы.

Иногда на диванах сидели кошки. Для них заброшенные этажи — пищевой рай. На полу крысы, в воздухе голуби. Напрягись немного, прыгни наугад, кого-нибудь из них точно поймаешь.

В приоткрытые двери жилых квартир можно было изредка увидеть хозяев. Обычно спящих на гнилом диване в окружении кошек и пустых бутылок.

В одном коридоре шёл ряд пустых квартир со стенами будто покрашенными в чёрный цвет. Из тёмных комнат несло горелым.

Алтынай дёрнула меня за руку:

 — Это ты здесь хотел поселиться? На помойке?

 — Мда, мне представлялось немного иначе.

 — Уж лучше с родителями.

 — Наверно, ты права.

5

Из одной выгоревшей комнаты вышел знакомый пацанчик. Алтынай взвизгнула и спряталась за мою спину. Появление было неожиданным даже для меня.

Он указал пальцем на Алтынай:

 — Зачем её привёл?

 — Тебя забыл спросить.

За его спиной были видны силуэты ещё нескольких человек. Они держались в тени, но по размерам можно было догадаться, что это люди разных возрастов, но большинство — подростки.

 — Мы взлом-группа «Армида», — объявил пацанчик.

 — Больше чем правда! — хором грянули силуэты.

Алтынай откровенно засмеялась. Я тоже:

 — В детстве и я играл на верхних этажах.

 — Мы не играем, — строго сказал пацанчик. — И ты мне не нравишься. Мы вынуждены общаться с тобой, чтоб узнать, как освободить нашего лидера, Дениса Лебедева.

Я всмотрелся в тёмные силуэты:

 — Лебедев? Он что ли был предводитель «Армиды»?

 — С ума сойти! — восхитилась Алтынай.

 — Под его руководством мы проводили операции по обезвреживанию опасных элементов, дестабилизирующих общество.

Я всё не мог поверить:

 — Лебедев взломщик? Ещё и главарь группировки?

Пацанчик с превосходством изрёк:

 — Даже лучший друг не знал о его настоящем занятии.

 — Хватит терять время, — крикнул кто-то из темноты. — Спроси у него, где Лебедев?

Алтынай всплеснула руками:

 — Милые мальчики-взломщики, вы такие пронырливые и не знаете…

Растерянно я смотрел на пацанчика:

 — Лебедева убили пару дней назад. В гиперзвуковом тоннеле.

Позабыв о конспирации, армидовцы выбежали из темноты. Обступив меня, загалдели:

 — Что он несёт?

 — Быть этого не может!

 — Чем подтвердишь?

Пацанчик мигом растерял всю самоуверенность. Размазывал по щекам слёзы и бубнил:

 — Я же говорил не ходить. Я же говорил, что типок подозрительный.

Среди потерявших анонимность армидовцев мелькали бородатые лица, но я ощутил себя единственным взрослым среди заигравшихся детей. Я пробился к пацанчику и схватил за плечи:

 — Какой типок? Да не плачь ты, расскажи, что за типок? Тихо все!

Всхлипывая, пацанчик рассказал, что, общаясь в Информбюро, Лебедев вышел на типка из милиции, который пообещал рассказать кое-что о пропавшем поезде.

 — Когда это было? До появления листовок или после?

 — После.

 — Конспирологи, твою мать!

Алтынай вздохнула:

 — Даже мне понятно, что таким образом вас вычислили.

Я не отпускал плеч пацанчика, сдерживая его порывы зареветь:

 — Лебедев пошёл с ним на встречу? Как звали типка из милиции?

 — Он под никнеймом общался.

 — Каким?

 — Лебедев не сказал.

Я отпустил плечи. Позабыв о блокноте, пацанчик принялся плакать.

Вот так, Лебедев подозревал, что среди ментов заговорщики, а сам пошёл прямиком в их ловушку.

6

Алтынай заявила, что ей страшно находиться в горелых комнатах:

 — Хочу на свежий воздух.

Всей толпой мы прошли на чердак, где вспугнули голубей. Они яростно начали летать во всех направлениях, задевая нас крыльями. Пух и перья лезли в глаза и нос. Алтынай засмеялась, когда перо застряло в моём ухе. Для неё происходящее было интересным приключением.

Бородатый армидовец остановился у круглых железных ворот на крышу. Достал какую-то машинку, размером с компакт-диск-плеер. Подсоединил её проводки к выступающим частям замка. Из конверта вынул стопку перфокарт и стал поочерёдно вставлять в прорезь, ожидая результата.

Он перебрал с десяток перфокарт, пока на машинке не загорелся зелёный огонёк.

Ворота лязгнули. Звук многократным эхом пробежал по бесконечному пространству чердака, распугивая остатки голубей. С железным скрежетом ворота осели, из щелей просыпался ржавый металлический прах и камешки.

Совместными усилиями смогли приоткрыть створку ворот настолько, чтоб протиснуться. Один за одним армидовцы вышли на лестницу, на ступеньки которой, вероятно, не ступал нога человека со времён строительства дома.

Сегодня пасмурный осенний день, но тепло. Обычно на такой высоте дуют мощные ветра, но высокие борта вдоль крыши отводили потоки от нас. Алтынай всё равно прижалась ко мне:

 — На такой высоте ветер снегом пахнет.

Бородатый армидовец с готовностью начал стягивать с себя куртку, но я его опередил. Несмотря на всеобщее горе, то один, то другой взломщик кидал на Алтынай восхищённые взгляды. Среди армидовцев не было девчонок.

В бортах крыши имелись узкие окошки, в которых, как в кадках на балконах, выросла трава и маленькие коренастые деревья.

Я и Алтынай не удержались и пошли смотреть на Абрикосовый Сад с высоты птичьего полёта. Стоэтажка намного выше Стен. Ровные ряды домов образовывали классический шестиугольник. Из-за пристроек его форма нарушилась, сближая геометрию архитектуры с природой. В центре Двора мельтешили стенды Информбюро, даже был виден центр управления, где сидел Модератор.

 — Какая красота, — восхитилась Алтынай.

 — Твой строгий папа — архитектор, я думал ты часто бывала на крышах стоэтажек.

 — Бывала. В детстве. Нет так часто, как хотелось бы. И не с тем, с кем хотелось бы. Смотри, вон там дом Вольки.

 — А мой не видно за другими домами.

 — Мой хорошо видно. Вон окно моей комнаты, — Алтынай показала на красивый малоквартирный дом во второй линии от Центра.

Позади нас очутился бородатый. Серьёзным тоном он заявил:

 — А я своё место жительства не раскрою. Нельзя выдавать личные данные.

Мы отошли от него к другому окошку. Продолжили находить знакомые объекты: Вокзал, рынок с палатками звукозаписи, платформа Коммунального Бюро и прочее.

При этом я старательно отворачивался от Шестой Стены, словно боялся, что Алтынай догадается, чем там занимался с Джессикой.

7

Армидовцы скучковались вокруг пацанчика, которого, кстати, звали Бек. Не знаю, погремуха или настоящее имя.

 — Буду краток, — пообещал Бек и начал пересказывать письмо Лебедева.

Бек повторялся, делал неожиданные отступления, пояснял исторические факты. Разбавлял монолог воспоминаниями о лидерских качествах Лебедева. О его умении выискивать самую суть проблемы и наилучший способ её решения.

Слушатели сначала мужественно стояли. Через полчаса непрерывного говорения Бека, начали рассаживаться на выступы в полу, на корточки или антенны.

 — Отомстить за смерть Лебедева — это продолжить его дело, — вещал Бек, сжимая в руках письмо. — Мы все ознакомились с посланием Лебедева. Мы разделяем его убеждение, что звезда Глобальной Перевозки не должна погаснуть.

Остальные поддержали возгласами:

 — Верно.

 — Шакалы грызут прутья клетки.

 — Армида — больше чем правда.

 — Без Судитронов общество вернётся к праву сильного.

Бек взобрался на трубу, чтоб выделиться среди группы:

 — Теперь мы знаем, что любое предложение помощи извне — это ловушка. Будем действовать сами. Чтоб спасти людей из поезда «Ташкент-Алматы-Новосибирск-Киев-Варшава», нужно раздобыть карту архаичного туннеля, в котором его спрятали.

Бек развернул письмо и поднял на вытянутой руке:

 — Нам нужно взломать Информбюро с архивными данными коммунальных служб. Лебедев узнал, что там хранится первая схема Двора и Вокзала, которую начертили ещё во времена закладки строительства на этом направлении. Итак, что мы можем?

Бородатый поднялся с корточек:

 — Беру на себя сейф.

 — Я выясню расположение нужного нам архивного раздела, — отозвался другой Армидовец.

Бек кивал головой на каждое предложение:

 — Теперь надо решить, кто перережет телеграфный кабель, чтоб Модератор не смог отслеживать состояние инфодосок?

Парень в ярко-белом пуховике и красной бейсболке рубанул рукой воздух:

 — Лебедев всегда назначал меня ответственным за разрушение коммуникаций. Говорил, у меня талант.

Бек одобрительно наклонил голову:

 — Надо подумать, где создать конфликт? В каком разделе Информбюро расположена информация важная для её владельцев, но потеря которой не будет убытком для остальных пользователей? Мы всё-таки не простые взломщики и мошенники. Мы не можем наносить вред обществу.

 — «Частные объявления» можно грохнуть, — предложил парень в куртке.

 — Не хотелось бы. Люди ждут, что кто-то откликнется. К тому же слишком большой раздел, не управимся.

 — «Знакомства»? Там в основном проститутки.

 — Их крышуют бандиты. Нужны безвредные социальные группы, которые не смогут мгновенно отреагировать на нас.

 — «Самиздат», — предложил я. — Пользователи поднимут шум, но остальных потеря данных авторов «Самиздата» не затронет. Всем по херу до них.

 — Молоток, — похвалил меня Бек. — Писатели такой вой подымут, что надолго займут весь техперсонал Информбюро.

 — Нормальная идея, — сдержанно отозвался бородатый.

Бек подытожил:

 — Почти все роли распределены. Я, как обычно, буду убегать с добычей. Вопрос, как отвлечь Модератора?

Армидовцы начали переглядываться друг с другом и качать головами.

 — Обычно это было задачей Лебедева, — пояснил мне Бек. — Он сочинял такие письма и телеграммы, что Модераторы бросали пост, отвлекаясь на содержание письма.

Я вспомнил Модератора, его атлетическую фигуру и увесистые кулаки. Дубинка за поясом. Модераторы имели право бить без предупреждения. Чтоб обмануть такого профи, нужно постараться. Лебедев, конечно, был гений.

Не отпуская руку Алтынай, выступил вперёд:

 — Берусь отвлечь Модератора.

8

Армидовцы расходились небольшими группами. Меня и Алтынай сопровождали Бек и бородатый. Я догадался, что они не доверяли мне до конца. Хотели убедиться, что я не поехал прямиком в милицию, в отдел «И», специализирующийся на преступлениях в Информбюро.

Давно стемнело. В пустом трамвае мы четверо.

Алтынай обижалась, что ей не досталось роли в предстоящем взломе:

 — Это гендерная дискриминация, — кричала она на Бека. — У вас в банде одни мужчины.

 — Но девчонки, не умеют хранить тайну.

 — Всё мы умеем! Нас тоже можно брать на взломы! — бушевала она на весь трамвай.

Я и Бек шикали на неё и просили быть потише.

 — Не затыкайте мне рот, сексисты.

Бородатый заржал, как-то по-своему истолковав значение слова «сексисты».

Бек попробовал разумно объяснить:

 — Хорошо, предположим, что идёшь на взлом. Что умеешь делать такого, что пригодится всей группе?

Алтынай высокомерно ответила:

 — Всё могу, не глупее тебя, щегол.

 — Я быстро бегаю, чемпион дворовых состязаний среди юниоров. Учитывая небольшую фору, что даст мне Лех, когда отвлечёт Модератора, меня никто не догонит. Вот он, — Бек показал на бородатого, — мастер по замочным механизмам. Он может окно в поезде открыть без ключа вагоновожатого. А что можешь конкретно ты, Алтынай?

Моя девочка призадумалась:

 — Телеграфный кабель перерезать.

 — Там нужна сила. Если не обрежешь с первого раза, сработает сигнализация. Кабель толщиной в сантиметр. Ножницы по металлу весят чуть меньше тебя.

 — Нечестно, — надулась Алтынай. — Всё веселье вам достаётся.

 — Это не веселье, это наш долг, — попробовал убедить я.

 — Ой, вечно вы, мужчины, называете развлечение или «долгом» или «важной работой», чтоб с умным видом заниматься этим весь день. Лебедев придумал бы и мне роль во взломе. А ты, Бек, фиговый лидер.

Его это задело. Он задумался, глядя на ночной двор за окном. Потом решил:

 — Ладно. Будешь историографом.

 — Клёво, — обрадовалась она. — Что должна делать?

 — Ну, фиксировать ход операции. Записывать детали наблюдения прочее. Ты не должна засветиться, как участник взлома. Веди себя как обычный посетитель Информбюро.

Глава 16. Взлом

1

В десять утра следующего дня я вышел из трамвая на остановке Информбюро.

Сегодня оделся во всё тёмное: спортивные штаны, куртку и чёрную шапку. На плече нёс оранжевую сумку обходчика. Она немного нарушала мой новый облик взломщика, но другой, столь же вместительной, сумки у меня не было.

По совету Бека я взял чистый блокнот, который предполагалось сжечь, после завершения операции. Бек начертил мне несколько возможных конфигураций лабиринтов Информбюро. На случай если, как писали в аннотациях к романам в Самиздате, «что-то пойдёт не так», и мне придётся убегать от Модератора.

Оказывается, взломщики «Армиды» ежедневно дежурили, записывая конфигурации. Даже самый изобретательный Модератор не способен постоянно придумывать что-то новое. Время от времени он повторял использованную ранее конфигурацию установки инфостендов. За полгода слежки участники «Армиды» зарисовали весь набор типичных расположений.

Благодаря этой базе знаний, взломщики ориентировались в лабиринте Информбюро лучше, чем модераторы разделов.

Я волновался. Казалось, что все подозревают меня в преступных намерениях. То одевал наушники, откуда на полной громкости играла Nookie, то снимал, опасаясь, что не услышу важного сигнала. Тут же понимал, что никакого сигнала не будет, что я сам должен подать сигнал начала основной фазы операции.

Как в прошлое моё посещение, один инфодизайнер был занят тем, что отдирал с демонтированных досок старые объявления. Его помощник занимался сортировкой хлама, сохраняя интересные картинки из объявлений, чтоб использовать в других дизайнах.

Модератор пил кофе из огромной кружки с гербом нашего Двора. (Абрикосовые деревья с силуэтом поезда под ними). На столе лежал ворох телеграмм. Это сообщения о начавшихся час назад неполадках в перемещении досок раздела «Самиздат». Модератор пытался выяснить, смогут ли модераторы разделов разобраться сами или придётся идти ему?

Выключил плеер, расстегнул сумку и гневно постучал в окно. Да так сильно, что оргстекло прогибалось под моими кулаками, чуть ли не выскальзывая из пазов.

 —Ты охренел, чмо мелкое? — Модератор обжёгся кофе. — Нюх потерял? Захотел пожизненного бана?

 — Это тебе пожизненный бан влепят! — закричал я и так двинул кулаком в оргстекло, что оно хрустнуло.

Инфодизайнер изумлённо застыл с обрывком объявления. Его помощник бросил стопку открыток с Джессикой Линс и подошёл ближе. Разгорался скандал: какой-то щегол сошёл с ума и ругался с Модератором.

Из-за ближайших стендов вышли посетители, привлечённые шумом. Среди них заметил бородатого армидовца. Он подмигнул мне и начал пробираться к той стене будки Модератора, где была дверь.

 — Бездельник, — продолжал я ругать Модератора. — Ужасный непрофессионализм в работе. Ты же телеграмму от телетайпа отличить не можешь, козёл.

Модератор опустил оргстекло и рыкнул:

 — Эй, кто там поближе, звезданите его.

Так как все модераторы разделов были заняты проблемами в «Самиздате», никто меня не «звезданул».

 — Это я тебя звездану, если сунешься, — погрозил ему кулаком. — Сиди на месте, пока можешь. Буду жаловаться, что в Информбюро Модератор не соответствует занимаемой должности.

Модератор задвинул оргстекло. Хлебнул кофе и поднялся со стула. Пригладил волосы, одёрнул спортивный костюм. При этом не сводил с меня многообещающий взгляд.

 — Беги, парень, — посоветовал мне инфодизайнер.

 — Пусть этот бездельник бежит, если сможет, — отозвался я погромче. — Сидит целыми днями, зажирел так, что ходит с трудом.

Модератор сжал кулаки, сделал несколько прыжков и ударов по воздуху. Проверил, прочно ли закрыто окно. Задёрнул на нём занавеску, к которой булавкой прикреплён лист с надписью «Скоро буду». И пропал из поля зрения.

Через минуту дверь будочки раскрылась. Модератор легко спрыгнул с невысокого порога и неспешно направился ко мне. По дороге нарочито остановился, присел на корточки и перешнуровал кроссовки, намекая, что будет бить меня и ногами тоже.

Сказать, что я испугался, значит ничего не сказать. До боли в пальцах сдавил ремень сумки.

2

Посетители расступились, освобождая дорогу Модератору. Сочувствующий мне инфодизайнер предостерёг:

 —Парнишка не прав, но ты это сильно не мутузь.

Модератор свирепо посмотрел на подчинённого и тот вернулся к работе.

Я отступил на пару шагов и остановился. Не от отваги, а от того, что ноги задрожали так, что стоять было легче, чем идти.

Указательным пальцем Модератор ткнул меня в плечо. Будто концом дубинки ударил:

 — Ты чего, щегол? Наркоман что ли?

Я ответил неразборчивым шёпотом.

 — Чего?

 — Сам ты наркоман.

Модератор сжал кулак и стал бить меня в плечо, разделяя слова ударами:

 — Может, поведаешь, чем тебе не угодил мой профессионализм?

Всё происходило так, как предсказывал Бек: прежде чем физически меня устранить, Модератор должен выяснить, в чём суть претензии.

Тем временем бородатый армидовец, используя свой чудо-прибор, взломал дверной замок будочки и проник внутрь. Занавеска на оргстекле колыхнулась. Бек прикрыл за ним дверь и заслонил собой. Время от времени он улыбался и подмигивал. Это значило, что я молодец, нужно продолжать отвлекать Модератора.

Я достал из сумки пачку писем взломщиков. Те, что приходили после размещения объявления о поиске Алтынай:

 — Взломщики завалили меня письмами. Ты модератор или кто? Почту не фильтруешь, бездельник.

Моё надуманное обвинение нашло неожиданную поддержку среди посетителей:

 — Пацан правильно говорит. Почтовых мошенников развелось, штемпель ставить негде.

 — Да, да, да, Модератор на то и существует, чтоб отсеивать хлам. Я не могу отличить письмо племянника от письма взломщика. Оба ведь просят денег.

Модератор взял одно из писем и прочитал. Потом схватил меня за шею и сунул бумагу мне в лицо:

 — Эй, наркоман малолетний, не видишь, что на письме штемпель милицейский? По закону такие письма не фильтруются, а пропускаются «как есть».

 — Ничего не знаю. Ты, Модератор, должен делать свою работу.

 — Ты глухой или тупой? Или одновременно? Я обязан пропускать такие письма.

Я продолжал твердить:

 — Ничего не знаю. Письма идут и идут потоком. Ты Модератор, ты и работай. Непрофессионализм.

Модератор снял с пояса дубинку:

 — Я тебя сейчас забаню и отмудохаю.

3

Модератор размахнулся для удара, удивляясь, что я не пытался прикрыться или сбежать:

 — Ну ты и олень, — почти добродушно сказал он.

Я напрягся, молча упрашивая его не бить по лицу.

Моё смелое упрямство смутило Модератора, привыкшего иметь дело с расклейщиками незаконных объявлений, убегающих при одном его появлении. Он опустил руку и подозрительно оглянулся.

На пульте в модераторской горела красная лампочка: индикатор того, что замок двери не закрыт.

 — Это ещё что? — взревел Модератор и побежал к двери.

Бек сделал вид что испуганно посторонился, а сам поставил ему подножку. Модератор рухнул, выбивая пыль из деревянного настила Информбюро.

Не зная, чем ещё помочь Беку, подбежал к поверженному Модератору и стал его пинать:

 — Миллион писем каждый день. Ты Модератор, ты и фильтруй почту.

 — Да вы рамсы попутали? — Модератор пытался подняться, одновременно размахивая дубинкой.

Дверь будочки распахнулась. Появился бородатый с гладкой резиновой сумкой в руках. Он замер на пороге, будто бы выбирая, куда бежать.

Модератор растолкал нас и поднялся на ноги. Увидел бородатого нарушителя:

 — Стоять! — и помчался к нему.

Бек наоборот удалился от будочки. Отбежав на определённое расстояние, остановился и поднял руки вверх. Бородатый выждал ещё пару секунд, спокойно глядя на приближающегося Модератора. Когда между ними осталась пара метров, размахнулся и точным броском перевёл сумку в руки Бека. Тот скрылся в лабиринте инфостендов. Модератор успел понять манёвр и бросился в погоню.

Я встал на пути, размахивая письмами:

 — Требую решить мой вопрос.

Выставив вперёд плечо, Модератор отбросил меня в сторону. Ощущение, будто меня стукнуло железобетонным блоком. Я взлетел. Лабиринты Информбюро, перекувыркнулись через меня. Взгляд зацепился за рекламное объявление, призывающее купить новую книгу философа Цсисека, которую тот закончил накануне исчезновения вместе с поездом: «Шестиугольный мир или из какого угла видно правду?» Приземлился. Стукнулся спиной и затылком. Сверху посыпалось что-то пыльное, набиваясь в ноздри. Хотел чихнуть, но в глазах потемнело и я потерял сознание.

4

Очухался от того, что Алтынай лила мне на голову воду из бутылки:

 — Ты в порядке? В порядке? Лех, не молчи.

 — Скорую надо вызвать, — посоветовала какая-то пожилая женщина с блестящей сумкой с длинными лямками.

Я остановил руку Алтынай:

 — Хватит воды. Холодно же.

В голове шумело, как после прохождения гиперзвукового состава. С тою разницей, что поезд скрылся не за изгибом туннеля, а внутри моего черепа. Я попробовал прочистить уши.

Огляделся. Мы сидели на скамейке трамвайной остановки неподалёку от главных ворот Информбюро.

 — Как я сюда попал?

 — Инфодизайнер помог дотащить.

 — Надо… бежать.

Алтынай скосилась на женщину с сумкой:

 — Сиди, трамвай уже рядом.

Женщина услышала меня:

 — Ты ещё не набегался?

Подошёл трамвай и мы поскорее заняли места. Женщина села на сиденье впереди нас. Сумку поставила на колени. Длинные лямки сумки, обхватили женщину, как ножки гигантского паука, которого она воспитывала заместо сына. Оглядываясь на нас, поджимала крашеные губы, как бы говоря, что всё, что делает молодёжь неправильно, а вот раньше… и поглаживала блестящего паука.

Трамвай ехал медленно, постоянно трезвонил. Трели гулким эхом вплетались в шум в моей голове. Иногда вагон резко останавливался, пропуская отряд милиционеров, спешащих в Информбюро.

Наша операция по взлому наделал шуму на весь Двор.

На одной остановке вошли два милиционера и начали проверять документы пассажиров. Я вжался в кресло. От испуга перестало шуметь в голове.

Алтынай толкнула меня в бок:

 — Веди себя нормально.

Выпрямился и неестественно замер. Негнущейся рукой протянул документы.

 — Чё мокрый? — спросил милиционер, оглядывая меня.

Я совершенно не знал, что ответить, кроме идиотского оправдания, что сильно вспотел.

 — Он закалялся. В речке ледяной водой обливался, — ответила за меня Алтынай.

Милиционер заржал:

 — То-то сидит, как обледеневший. Обливаться с умом надо. Э-э-э, Лех Небов.

Вернули документы и вышли на следующей остановке.

Женщина посмотрела на меня с жалостью:

 — То-то сознание потерял. Выпей дома горячего чаю с мёдом и под тройное одеяло. Закаляться с умом надо, милиция правильно говорит.

Я и Алтынай пересели в самый конец трамвая.

Алтынай достала блокнот, куда записывала протокол операции. Вписала строчку и передала блокнот мне:

 — Вот, посмотри, как писатель, хорошо ли отобразила события?

Последнюю страничку этого протокола сохранил на всю жизнь (орфография оригинала):

5

Протокол опирации по взлому Информбюро

16 сентября 1899 года

10:24

Модератор розмахивается для удара, удивляясь, что смелый взломщик Лех не пытается сбежать.

 — Ты, гад, самый смелый взломщик, что я видел в жизни!

Я вижу, как Лех напригается, еле сдерживая гнев, чтоб не убить гадского Модератора на месте.

Смелость Леха пугает Модератора. Он трусливо опускает руку и оглядывается. Видит, что пока он запугивает дерзкого смелого Леха, кто-то проникает в его будочку.

Модератор бежит к двери.

10:25

Бек делает вид что отходит в сторону, а сам ставит ему ловкую подношку. Модератор падает.

Смелый Лех подбегает к поверженному Модератору и пытается не дать ему подняться, прижимая ногой к земле:

 — Ты, Модератор, должен уважать пользователя, а не ругаться на него.

 — Вы гады и негодяи, взломщики, преступники! — Модератор пытается подняться, трусливо машет дубинкой.

10:27 10:29

В дверях будочки появляется бородатый армидовец, которого все знают под никнеймом Неовзломщик. В руках держит сумку с секретными документами.

Модератор поднимается на ноги. Видит нарушителя и мчится чешет к нему. Из жалости Лех даёт Модератору уйти.

Неовзломщик спокойно глядит на приближающегося Модератора. Потом перебрасывает сумку Беку. Тот скрывается в лобиринте Информбюро. Модератор бросается в погоню.

Лех смело встаёт на его пути, защищая напарника по взлому.

10:29

Лех отводит от себя подозрения в участии во взломе, притворяясь, что потерял сознание от удара Модератора. Он притворяется до тех пор, пока информдизайнер помогает мне отнести его на остановку трамвая. Мимо нас бегут милиционеры менты, придерживая фуражки.

10:30

Инфордизайнер даёт мне бутылку воды и уходит, а Лех коварно хитро продолжает притворяться. Приближается трамвай.

10:38

Я и Лех благополучно скрываемся с места взлома на трамвае № 7. Направляемся на место сбора «Армиды»

Протокол вела Алтынай Ш-ева,

взломщецкий никнейм: Девочка-Картинка

6

Взломщики «Армиды» поодиночке собирались на крыше стоэтажки. Уже стемнело. Мне кто-то дал одеяло и термос с горячей водой. Бородатый, по кличке Неовзломщик, вытащил из кармана куртки скомканный пакетик чая. Другой взломщик налил мне в пластиковый стакан вонючий бренди «Улар».

Бек пришёл последним. Был бледен и еле двигался. Резиновую сумку прижимал к груди. Армидовцы подхватили его под руки и усадили на выступающий из пола бетонный куб вентиляционного люка.

Я протянул свою кружку с чаем:

 — Согрейся.

Кто-то протянул и пластиковый стаканчик, но Неовзломщик выругался:

 — Дурак что ли? Ему четырнадцать всего.

Забрал коньяк и выпил сам. Кто-то поставил перед Беком электрический фонарь.

Бек поманил меня. Расстегнул сумку и вытащил несколько старых книжек в полиэтиленовых футлярах:

 — Ты у нас железнодорожник, ищи, есть ли то, что нам надо? Или зря ломали Информбюро?

На обложке первой книги значилось: «Проектирование производства работ на отрезке 93936» и стояла дата выпуска 1679 год. В Колледже на «Истории путей сообщений» мы проходили этапы строительства «Глобальной Перевозки™». Для обозначения сегментов первого полотна глобальной сети использовалась сквозная нумерация, которая в наши дни считалась устаревшей.

Я показал Беку некоторые страницы:

 — Вот эти схемы похоже на то, что нам надо. Но нужно сравнить с современным планом-картой Глобальной Перевозки. У меня дома есть справочники.

 — Тогда действуй. Теперь всё от тебя зависит.

Мне не хотелось выглядеть трусом. Как можно более бесстрастно спросил:

 — Я один пойду искать поезд?

 — Чтоб помочь людьми, нужно несколько дней. Пока подделаем паспорта, пока подкинем фальшивые документы в делопроизводство Вокзала. Нельзя терять время. А у тебя свободный доступ к тоннелям.

Алтынай дёрнула меня за рукав:

 — Я с тобой.

 — Ничего подобного. Это опасно. Будешь дома сидеть. Предупрежу строгого папу, чтоб не выпускал.

Алтынай рассерженно раскрыла рот, чтоб ответить, но нас прервал крик:

 — Атас, менты!

7

Армидовцы засуетились. Потушили огни. Неподалёку от нас замелькали лучи фонариков. Атакующие шли плотной цепью, отсекая путь к двери на чердак.

Бек устало спрыгнул с постамента:

 — Наша задача увести Леха и его подругу от задержания.

Бек быстро собрал одну группу армидовцев и приказал идти на милиционеров. Подозвал Неовзломщика:

 — Сопровождай Леха и Алтынай до следующего выхода на чердак. Ментов мы задержим. Сам прикрывай отход. Ясно? Менты должны думать, что поймали всех.

Бородатый Неовзломщик натянул перчатки и проверил наличие чудо-машинки в кармане:

 — Я готов.

Бек отобрал у меня старинную книгу и вырвал все листы со схемами архаичных туннелей. Листы дал мне:

 — Когда арестуют, пусть найдут у меня похищенное из Информбюро и успокоятся на время.

Бек и остальные ринулись в руки милиционеров, одновременно делая попытки вырваться, создавая иллюзию, что те производят захват преступников.

 — Заходи, заходи, слева заходи! — кричали менты, окружая армидовцев.

Я крепко взял Алтынай за руку и мы побежали вослед за Неовзломщиком. Крики, шарканье ботинок и звуки падающих тел остались позади нас.

Следующие ворота были чуть ли не в километре от тех, в какие мы вошли. Пока мы с Алтынай пытались отдышаться, Неовзломщик, хрипя и плюясь, подсоединил к замку свою машинку. Дрожащими руками вставлял перфокарты, подбирая нужную.

Гулкий щелчок замка прозвучал так, будто упала чугунная статуя.

Втроём кое-как отодвинули створку ворот. Я и Алтынай спустились на чердак. Неовзломщик остался на крыше. Бросил мне вниз устройство:

 — Проводки прижми к контактам замка и нажми кнопку с подписью «разряд». Если с первого раза не сработает, подкрути ручку, поищи варианты силы разряда. Что-то обязательно да сработает. — Скинул конверт. — А это перфокарты со всеми схемами замочных систем. Так что откроют любую дверь в стране.

 — Спасибо.

 — Больше чем правда, — махнул рукой бородатый и потянул створку на себя. Я помогал с обратной стороны.

Сделав как он сказал, защёлкнул замок ворот. Нащупал на стене выключатель. Зажглась неяркая лампа, указывая выход с чердака.

 — Офигеть, приключения, — заявила Алтынай. — Если не возьмёшь с собой в тоннель, считай между нами всё кончено.

Глава 17. Ускорение торможения

1

Ещё один ночной трамвай.

Я и Алтынай сидели обнявшись. Водительский магнитофон играл песни советской эстрады. Меня всегда воротило от идиотского оптимизма песен того периода, но сейчас бодрые голоса тоталитарных певцов смогли проникнуть в самую душу:

Как всегда, мы до ночи стояли с тобой

Как всегда, было этого мало

По сути, при любом строе, режиме и способе жизни люди одинаковы. Одинаково любят, страдают и пытаются (или не пытаются) понять своё место в мире.

Как всегда, позвала тебя мама домой

Я метнулся к вокзалу

И даже я, будущий талантливый писатель Лех Небов, ничем не отличаюсь от героя песен неведомого поэта, который вполне мог сгинуть в Сталинских дворовых лагерях.

Алтынай ещё теснее прижалась ко мне:

 — Обожаю эту песню.

 — Это гимн железнодорожников. Раньше бесило, что пожилые сотрудники, напиваясь, пели хором. А теперь понимаю, силу песни.

А вокруг тишина, а вокруг ни души

Только рельсы усталые стонут

Я продолжал размышлять, что творчество, которое родилось от искренних переживаний, всегда точно передавало потребителю чувства сочинителя. Поэтому не мог читать философские трактаты, которые постоянно подсовывал Лебедев. Того же Цсисека рекомендовал: «Умного врага надо изучать и умнеть». Я не хотел умнеть, я хотел жить. Для этого не нужны никакие объяснения со стороны.

Достаточно описаний.

Только месяц за мною вдогонку бежит

Мой товарищ бессонный

А ещё странно, что я думал обо всём этом, а не о завтрашнем деле. Вероятно, это и называлось «решимость».

О поступках, в которых не уверен, размышлял беспрерывно. А то, что должно произойти неизбежно, не занимало мыслей.

Мы вышли из трамвая. Вагон поехал в темноту, отбрасывая на асфальт прямоугольные пятна света из окон.

Я проводил Алтынай до дверей подъезда, она не поцеловала на прощание, как делала ранее. Потянула меня за руку:

 — Строгий папа ночует на объекте.

 — Я видел, что начали строить тайл-спутник.

 — Когда видел?

 — Э-э-э. На велосипеде ездил на Шестую Стену. Ты же отказалась кататься? Я предлагал, помнишь? Сама отказалась. Я предлагал, ты отказалась.

Алтынай перебила мои поспешные объяснения:

 — Папа ночует на объекте, Лех.

Яркий пример того, когда не нужно думать долго. На языке вертелся припев:

И я по шпалам, опять по шпалам

Иду домой по привычке

Той ночью, домой я не попал.

2

Явился домой ранним утром. Приехал на первом трамвае с сонными пассажирами.

Тогда я не смог бы описать, в каком приподнятом настроении был. «Приподнятое» — неподходящее слово. Если уж хочу быть писателем, хотя бы уровня автора «Призрак Киборга», нужно знать больше слов. Или правильнее выбирать из тех слов, что уже знаю.

Я был готов перевернуть весь мир. Вывести из архаичных туннелей все пропавшие вагоны. Собственноручно притащить за шкирку в суд заговорщиков, виновных в смерти Лебедева. Ещё был готов написать все великие романы, повести и миниатюры. Чёрт с ними, даже аннотации к аниматинам не казались неподъёмной задачей.

Это был мой список дел на после того, как спасу «Глобальную Перевозку™» и пассажиров поезда «Ташкент-Алматы-Новосибирск-Киев-Варшава».

Отец открыл дверь:

 — Опять ты, Лех, не предупредил телеграммой.

Зевнул и внимательно посмотрел на меня. Понимающе кивнул и улыбнулся:

 — Жрать охота? В холодильнике вчерашние котлеты. Макароны свари сам.

Хлопнул меня по спине и пошёл досыпать.

Я быстро сожрал холодные котлеты. Принял душ и переоделся в рабочий комбез. Проверил батарейки в плеере и в фонариках: на каске и в ручном. Поскидывал в оранжевую сумку все железнодорожные справочники со схемами нашего узла «Глобальной Перевозки™». На рабочем бланке написал заявление на имя начальника узла. Поставил свою печать. Выбежал в подъезд.

Не было терпения ждать лифт. Перепрыгивая через три ступеньки, сбежал по лестнице.

Начался утренний осенний дождь. Робкий, нудный, как музыка Radiohead, застрявшая на повторе чужого магнитофона. У меня же в голове впервые играли собственные неясные мелодии потрясающей силы.

Сравнивал себя с титанами прошлого. С теми, кто построил глобальную сеть. С теми, кто повернул историю человечества на иные рельсы. По этим рельсам поехали стремительные составы. Вагоны были заполнены великими людьми. Они смеялись, ободряли друг друга, кивая мне, как всё понимающий отец.

Они смело ехали в будущее. А вместе с ними я. В своё будущее, путь в который они проложили.

«Ну, держитесь, негодяи, решившие разрушить «Глобальную Перевозку™» и моё будущее. Идёт Лех, уверенный и молниеносный, как международный гиперзвуковой состав».

Хм, впрочем, это сравнение лишнее. Именно такой заговорщики остановили на полном ходу и увели в архаичный туннель.

3

Алибек настиг меня в переодевалке. Скептически выслушал враньё о болезни из-за которой я пропустил рабочий день:

 — Не трудись сочинять симптомы. Просто справку от врача давай.

 — Честное слово, забыл, — врал я, застёгивая комбинезон комбез.

 — Тогда сам знаешь, справку по какой форме сдавать.

Я достал заранее заготовленные пятьсот тенге и положил под одну из книг оставленную кем-то на скамейке: новая серия «Баффи – истребительница вампиров».

Алибек не глядел на мои манипуляции, нарочно повернувшись спиной:

 — Ладно, не болей, — взял Баффи и вышел.

Алтынай ждала меня в коридоре. Одета в тот же великоватый комбез, что в прошлый раз. Увидеть Алтынай по новой было так волнительно, словно нашу встречу разделяла целая жизнь, а не парочка утренних часов.

Мы расстались с ней на рассвете. Долго целовались на прощание в раскрытых дверях её квартиры. Она была одета в ту самую короткую маечку, что я фантазировал ранее.

Сейчас моя девочка была настроена по-боевому. С гордостью развернула утреннюю газету:

 — Про нас пишут, — закричала она.

 — Тихо. Почему ты всегда кричишь о том, о чём нельзя?

 — Прости, — зашептала она, — не могу сдержаться.

В газете сообщалось о дерзком взломе Информбюро, группой международных взломщиков. Естественно, ни слова о настоящей причине взлома. Обывателю втолковывали, что «скорее всего целью взломщиков были пользовательские пароли от сберкнижек и почты». Журналисты убеждали, что взлом удалось предотвратить. Все члены «шайки малолетних преступников» пойманы. Задержан их главарь, бородатый исламский радикал. Но на всякий случай журналисты рекомендовали сменить пароли от почты.

Хитрая забота. Теперь люди точно поверят, что взломщики, под руководством бородатого исламиста, целились в них. Ладно, когда найдём поезд, вся правда выкатится наружу.

Алтынай хотела продолжать шпионские беседы, но я прервал её долгим поцелуем. Погладил по волосам и сказал:

 — Прости.

 — За что?

Вместо ответа взял её за руку и повёл в кабинет Алибека.

Тот сидел за столом и читал статью про взломщиков. Рядом лежал блокнот, куда он, как многие небрежные пользователи, записывал все пароли.

 — Так?— строго уставился он на нас. — Что такое?

Я подтолкнул Алтынай:

 — На стажёра пришёл доложить. Довожу до вашего сведения, что она совсем не годится на должность помощника. Более того, рекомендовал бы не допускать её к работе на железной дороге и сопутствующих сервисах.

 — Так.

 — Короче, Алибек, увольняйте её. Толку никакого.

Он удовлетворённо откинулся на спинку кресла:

 — Я с самого начала знал. Заявление пиши.

 — Уже готово, — положил перед ним бумагу, что написал утром.

Алтынай медленно повернулась в мою сторону:

 — Ах ты, гад. Вот же ты гад. Ты хуже всех. Гадский гад!

Она со всей силы стукнула меня в живот. Подозреваю, что целилась ниже. Я согнулся пополам и выронил чехол с дыроловом. Алтынай натянула мне на лицо каску и выбежала за дверь, повторяя:

 — Самый настоящий гадский гад!

Покряхтывая от боли в животе, выбежал за ней:

 — Алтынай, подожди. Пойми, так надо.

Расталкивая железнодорожников, Алтынай бежала по коридору:

 — Гадский гад! Не подходи ко мне!

Идущие по коридору, заслонили Алтынай. Входная дверь открылась и закрылась. Пропала моя девочка, хоть снова объявление пиши.

Вернулся в кабинет, подобрал дыролов. Моё заявление лежало уже подписанное.

 — Бабы, они такие, — резюмировал Алибек и вернулся к чтению статьи о взломе Информбюро.

Я поправил амуницию и отправился на перрон к служебному поезду.

4

Моё утреннее воодушевление никуда не делось. Приобрело оттенок грусти от разрыва с Алтынай. Я жертвовал её расположением ко мне ради того, чтоб уберечь от возможной опасности.

Спасти любовь ценой отказа от неё, не самая ли это высшая степень её проявления?

Курт Кобейн в наушниках пытался заглушить мои страдания песней Floyd The Barber. Надо не забыть перемотать следующую за ней песню About A Girl, а то слишком пафосная символичность получается.

Дыролов гладко катился по монорельсе. Я соскучился по музыкальному одиночеству путевого обходчика. Попавшаяся микротрещина была любовно занесена на путевой лист, как чей-то важный почтовый адрес.

Сел на монорельсу и достал из сумки листы, вырванные Беком из «Проектирование производства работ на отрезке 93936» и стал сравнивать с картами из моих справочников. Делал пометки и расчёты по формулам, которые с трудом вспоминал. Не зря нас в Колледже заставляли эти формулы зубрить, а не понимать. Всё верно, любую теорию нельзя понять, пока не испытаешь на практике. Поэтому проще запомнить.

Если учесть ускорение торможения близ теоретически расположенных в архаичном туннеле подушек, то отводной туннель должен быть где-то после пересечения, где мы встречались с Лебедевым. Это правильный расчёт злоумышленников: на подходе к пересечению линий составы гасят двигатель, проходя их по инерции. Немного, но скорость падает.

Конечно, сравнение было неточным, но это давало хоть какую-то зацепку.

Подводя итоги, пришёл к таким умозаключениям:

5

Архаичный туннель не соединялся с основными туннелями. Значит, злоумышленники должны были сначала открыть к нему доступ, построить отводную линию монорельса, а непосредственно в самом архаичном туннеле заменить несколько километров старинной железной дороги на гиперзвуковой монорельс.

Каким образом злоумышленники могли бы провести такую работу незаметно? Это же какой размах конспирации. Необходимо было привлечь уйму специалистов: строители, инженеры, железнодорожники, настройщики резонансных подушек… Заговорщики точно не маленькая группа зловредных негодяев, а огромная организация единомышленников.

А сама операция увода поезда? Какой точный расчёт должен был быть, чтоб тормознуть состав и на дозвуковой скорости увести его в архаичный туннель, через замаскированный переход, при этом не сойти с рельс, не допустить туннельной турбулентности? Учесть ещё те десятки факторов пилотирования гиперзвукового состава, которые мне неизвестны? Значит среди заговорщиков пилоты экстра-класса.

Я не мог представить себе пилота, принимающего участие в акте саботажа, который приведёт к разрушению «Глобальной Перевозки™». Да любой железнодорожник за «Глобальную Перевозку™» жизнь готов отдать. Ну, не жизнь, это громкий пафос, конечно, но уж точно не принял бы участия в злодеянии.

Или принял бы? Быть может, заговорщики настолько могущественные личности, что способны предложить специалисту такое вознаграждения, что он забудет об этике и профессиональной гордости?

Ведь берёт же Алибек взятки по любому поводу.

Ведь нарушаем же мы, путевые обходчики, правила, которые клялись соблюдать. Во время прохода состава висим на поручнях, рискуя жизнью. Делаем это не за деньги, а от осознания собственной крутизны.

А слухи о начальстве Вокзала? Которое пристёгивает к составам дополнительные неучтённые вагоны, в которых перевозят контрабандные товары и наркотики?

Быть может «Глобальная Перевозка™» не столь монолитна и несокрушима, какой она была раньше?

Ведь сыпалась труха со стен туннелей, когда шёл гиперзвуковой. Инфраструктура обветшала, а с нею и честность людей её обслуживающих.

Ладно, это всё лирика. Нет больше Лебедева. Он бы смог меня выслушать и понять.

Он бы нашёл решение. Постараюсь и я.

Задумавшись, забыл перемотать плёнку вперёд, пришлось слушать About A Girl.

6

Дойдя до пересечения, уселся на рельсы. Выключил плеер. Запасных батареек нет, нужно экономить.

Время было обеденное. Милитаризированный чувак, что заменял Лебедева или задерживался, или уже пошёл дальше, не дождавшись встречи со мной. Это к лучшему. Не охота вести пустые беседы.

Я достал бутерброды и флягу с водой. Разостлал на монорельсе свои бумаги и ещё раз перепроверил расчёты.

Неспешно обедал, читая абзац на обрывке древнего справочника. Автор приводил расчётные схемы ускоренной прокладки первого туннеля в нашем регионе.

Великие были люди, немного наивные, но уверенные в своих поступках и видении будущего.

 — Заждался, гад? — раздалось за поворотом туннеля.

Алтынай задорно улыбалась, показывая мне средний палец.

Я вскочил на ноги:

 — Как ты прошла?

 — Как говорил наш друг Волька, «Закон-шмакон. Плати и делай что хочешь».

 — Алибек?

 — Твой начальник за деньги это самое «что хочешь» и сделает. Не удивлюсь, если мы узнаем, что это он угнал поезд и продал его на автобарахолке.

Она поворошила мои записи:

 — Выяснил секрет?

 — Алтынай, там, куда я иду, опасно.

Она категорически отмахнулась:

 — Ты не понял, дурачок? Мой гнев опаснее.

Я обнял её:

 — Не буду врать. Рад тебя видеть.

 — А я тебя. Хоть и ты гадский гад. Тебе предстоит долго передо мной извиняться.

Я собрал вещи:

 — Одно хорошо, ты уволилась с неподходящей работы.

 — Ты хотел сказать, что меня безжалостно выгнали? Спасибо, хорошая строчка в резюме будет, гадский гад.

Глава 18. Вагоны и призраки

1

Есть такие вещи, существование которых раскрываешь тогда, когда пытаешься их найти. Типа, смысла жизни. Или секрет успеха группы Radiohead.

Мы провели несколько часов, шагая туда и обратно по отрезку туннеля, где предположительно должен быть тайных вход в предполагаемый архаичный туннель. Учитывая, что его строители обладали необходимой квалификацией для маскировки, и если не знать, что туннель существует, высока вероятность, что мы его никогда не найдём.

 — Теперь ты веришь в версию Лебедева? — спросила Алтынай.

 — Моего друга убили, чтоб скрыть правду. Вера — это всё, что мне осталось.

Пару раз поиски прервались проходами составов. Мы ныкались в Г-образный рукав. Страстно целовались и обнимались, пока вокруг нас тряслись стены, дрожала земля и сыпалась труха с потолка.

Растрёпанные и довольные выходили обратно на линию, и продолжали безрезультатное исследование.

Сила молодости, подпитываемая моторчиком счастья, затмевала чувство ужаса. Проносила меня и Алтынай на огромной скорости мимо факта смерти. Когда тебе исполнилось девятнадцать, слабо веришь, что тоже недолговечен.

Я стал думать, что всё приключение этим и закончится. Мы не найдём никакого секретного отводного туннеля. Не спасём пассажиров. Смерть Лебедева и арест взлом-группы будут напрасными жертвами. Всё из-за того, что оказался неспособен выполнить свою часть дела — найти долбанный туннель.

 — Может ты неправильно рассчитал? — спросила Алтынай.

 — На этом участке архаичный туннель ближе всего подходит к действующему, и скорость состава самая низкая. Учитывая, что состав пропал именно на этом отрезке, в другом месте нет смысла строить.

Алтынай вздохнула:

 — Жаль, что у нас нет инструмента, типа дыролова, для поиска, замаскированных туннелей.

Я остановился. Схватил Алтынай за плечи и радостно потряс:

 — Умничка! Как я сам не догадался?

 — Потому что ты гадский гад. — Алтынай помедлила: — То есть инструмент для поиска секретных тоннелей существует?

 — Нет, существует дыролов.

Объяснил, что вместе с отводным туннелем нужно было построить и отводной монорельс.

 — Само собой, — ответила Алтынай. Уже считала себя проницательным железнодорожником.

 — Значит, на месте состыковки отводного монорельса с основным должно образоваться много микротрещин и чёткое место склейки.

Алтынай задала резонный вопрос:

 — Но ведь путевые обходчики должны были заметить?

 — После ЧеПэ Вокзал закрыли. Заговорщики воспользовались паузой и заремонтировали следы состыковки. Или сами инициировали идею приостановить движение.

 — Почему сам Лебедев не заметил строительства? Из-за наушников?

 — Строительство вели далеко и глубоко от этого места, а перемычку сделали в запасном туннеле.

 — Помню, ты говорил, что их проверяют раз в год.

 — Обладая неограниченным ресурсом, перемычку можно было построить его не в смену Лебедева, а в смену своего агента.

Алтынай содрогнулась:

 — Помнишь, после исчезновения Лебедева на его место поставили чувака, помешанного на военной теме? С виду приличный, Рики Мартина слушает.

 — Точно, он и есть агент заговорщиков!

 — Раз они так хорошо сокрыли следы, мы всё равно ничего не найдём?

 — Найдём, — уверенно ответил я. — Нужно настроить дыролов на максимальную чувствительность. Придётся вести его по монорельсе очень медленно, чтоб успевал считывать показания.

 — Мы крутые!— захлопала в ладоши Алтынай.

2

Многим людям, в том числе и мне, хорошо думалось на ходу. Но чтобы мысли текли, нужно поддерживать соответствующую скорость. Мы же двигались чуть быстрее теней в жаркий полдень. Усиленная чувствительность дыролова долго сканировала каждый сантиметр полотна монорельса.

Когда медленно шагаешь, даже время замедляется. А мысли останавливаются. Цифры на дыролове сменялись нехотя, будто не верили в нашу затею.

Моторчик счастья еле крутился. Но не останавливался.

Аномальное скопление микротрещин на монорельсе запасного туннеля обнаружили через час.

Алтынай осмотрелась:

 — Где здесь отводной туннель? Не вижу разницы.

Я присел на корточки и тщательно изучил пол. Из-за турбулентности, бетонная поверхность всегда покрыта стремительным узором, рисунок которого направлен противоположно стороне движения состава. Этот пылевой ковёр нарушали только следы обходчиков. У закругляющихся углов туннеля пыль скапливалась равномерной, как по линеечке, кромкой.

 — Тут, — показал я на едва различимую разницу кромки.

Выключил дыролов. Зачехлил и прислонил к стене. Теперь он не понадобится. Оставленный без присмотра дыролов — стопроцентная причина увольнения. Надеюсь, ничего с ним не произойдёт.

 — Ладно, предположим, мы нашли маскировку, но как проникнуть? — задала Алтынай риторический вопрос.

 — Нужно найти механизм открывания. Боюсь, что заговорщики, совершив угон, всё деактивировали.

 — Или он открывается изнутри.

Мы принялись обследовать каждый Г-образный рукав.

Сначала по привычке целовались, я запускал руки Алтынай под маечку. Даже просовывал в трусики. Но Г-образных рукавов было так много, что мы устали.

Алтынай тоже утомилась, её задор пропал. Она начала мечтать:

 — Вот спасём поезд и выйдем на поверхность. Съем сто сосисок в тесте и выпью цистерну лимонада.

 — Почему именно сосиски и лимонад?

 — Это же любимая еда обходчиков?

 — Нет, я пиццу люблю. Сосиски и лимонад дёшево и сытно.

Блин, она до сих пор не понимала, в какую передрягу мы ввязались. Будто поезд это такая мелочь, которую можно бросить в рюкзак и бежать на поверхность за сосисками.

 — В ресторан приглашу, когда выйдем, — пообещал я.

 — Ну наконец-то, — Алтынай устало облокотилась спиной о стену очередного Г-рукава. — Это будет первым пунктом извинений. И помни, ты ещё за Джессику не расплатился.

Она оттолкнулась от стены. То место, где она прислонялась, привлекло внимание: один из кирпичей монолитной кладки шевельнулся.

 — Алтынай, у тебя волшебная попа!

 — Комплименты не считаются. Ты должен говорить их всегда.

Мягко обнял Алтынай и отвёл в сторону:

 — Она реально волшебная, смотри.

Пнул кирпич, выбивая из плотного ряда. После нескольких ударов, он вывалился, открывая железную заслонку с отверстием для электронного ключа.

Извлёк из своей оранжевой сумки машинку бородатого армидовца и пропихнул проводки внутрь отверстия. Дождался, когда лампочка загорелась зелёным, подтверждая, что контакт найден. Принялся вертеть ручку, подбирая нужный разряд и тип перфокарты.

Алтынай ожидающе сопела над мои ухом.

Замок щёлкнул, железная пластина отлетела, чуть не попав мне в лоб. Открылось углубление с небольшим рубильником стандартной системы, такие же установлены на всех шлюзах туннелей «Глобальной Перевозки™». Неведомые заговорщики соблюдали железнодорожный стандарт.

Алтынай выдохнула:

 — Что бы ты делал без моей попки?

3

Я посмотрел на часы, удостоверяясь, что в ближайшее время не будет прохода состава. Непредусмотренный планом туннель, мог нарушить воздушные потоки и сбросить состав с монорельса.

Взялся за рубильник, Алтынай потребовала:

 — Моя попа нашла, мои руки откроют.

Алтынай всем телом повисла на рубильнике. Смогла опустить его вниз. Издалека донёсся гул работающего мотора. Мы вышли из Г-образного рукава. Далеко от нас, там, где туннель начинал очередной незаметный изгиб, медленно опускалась часть стены.

Пока мы дошли, моторы прекратили работу и стена полностью ушла вниз, открыв тёмный многометровый проход. Его пол уходил вниз под сильным наклоном. По центру шёл разобранный монорельс, некоторые его сегменты валялись рядом.

Цепь резонансных подушек начиналась прямо от входа. Рядом с ними стояла парочка экскаваторов и бульдозер. Что было за ними — терялось в темноте. На нас дул пыльный ветер, донося несвойственный тоннелям запах гари, будто кто-то жарил шашлык.

Алтынай пугливо прижалась ко мне. За сегодня она так часто прижималась, что я не мог поймать момент, когда она отлипала?

Мы включили на касках фонарики и двинулись по крутому спуску в темноту. Лента монорельсы была нашим путеводителем.

Светлое пятно входа постепенно скрылось за поворотом. Через десяток метров мы оказались в полной темноте, в которой тонули лучи фонариков, их силы хватало на то, чтоб отразиться в монорельсе и сгинуть во мраке.

 — Страшно-то как, — сказала Алтынай.

 — Я предупреждал.

Она сдавила моё плечо пальцами:

 — Блин, ты не можешь подыграть мне? Я — девочка, я должна бояться даже пауков и гусениц. А ты должен меня мужественно защищать.

 — Как увидишь гусеницу, кричи мне, вступлю в неравный бой.

Прошли ещё километр. Всё же у обходчиков вырабатывается умение измерять расстояние чутьём. Алтынай зловеще шептала над моим ухом:

 — А что если пассажиры поезда из-за темноты и голода превратились в маньяков? А мы идём в самое логово.

Я выдвинул свою версию:

 — Или примут нас за сообщников похитителей и убьют.

 — Вот теперь страшно.

 — Ты же просила подыграть.

 — Но не до сердечного приступа.

Несколько раз мы останавливались. Нам слышался то стук железа, то умноженные эхом окрики.

Алтынай прижималась ко мне. Мы оба напряжённо вслушивались, ожидая повторения окрика. Если раньше мы опасались неведомой встречи в темноте, то в такие минуты делалось по-другому страшно. Хотелось развернуться и бежать назад, не разбирая дороги.

Я и Алтынай превратились в единое существо, трепещущее от шороха мыслей. Общий страх связал сильнее секса.

Чтоб не прислушиваться к неясным звукам, рассказал:

 — Портативный музыкальный аппарат, по-русски «плеер», рекомендован обходчикам туннельных сегментов Глобальной Перевозки для того, чтоб избежать слуховых галлюцинаций. В «Памятке обходчика» есть таблица с указанием длительности музыкальных сеансов в зависимости от протяжённости участка, с учётом частоты прохода составов.

 — Представляю, кто всё это подсчитывал? Как проводились замеры? — спросила Алтынай.

 — Врачи бродили по туннелям с магнитофоном на спине, вычисляя срок прихода галлюцинаций.

 — Ты думаешь, мы слышим галлюцинации?

Я остановился, выключил свой фонарик, а лампочку на каске Алтынай прикрыл рукой:

 — Или начали видеть.

4

Видение с каждым шагом приобретало форму костра. В воздухе отчётливо пахло дровами и жареным мясом. Кроме костра меня привлекло другое явление: знакомые габаритные огни поезда.

Через пару сотен метров удостоверился, что впереди виднелся последний вагон, а рядом сидели двое мужчин и жарили шашлык. Время от времени один поднимался с пола, переворачивал палочки. Второй подмахивал пламя куском фанеры, изредка прикладываясь к бутылке.

Я и Алтынай побежали к ним, с радостными улыбками на лицах. Мне хотелось осчастливить их криком: «Вы живы!», но сдержался, опасаясь заговорщиков.

Тот, что переворачивал палочки, скучающе посмотрел на нас и сказал товарищу:

 — Молодёжь-то не отчаивается, ищет выход.

Товарищ скользнул по нам взглядом и отпил из бутылки. От него пахло вином.

Оба задумчиво уставились на огонь, не обращая на нас внимания.

 — Но там выход! — крикнула Алтынай.

 — Не надоело вам? — отозвался шашлычник. — Лишнюю надежду людям даёте. Сидели бы в своём вагоне, а то поймают, да запрут с остальными непокорными. Или на кладбище отправят.

Я предостерегающе дёрнул Алтынай за руку:

 — Мы идём в свой вагон. А кто нас поймает и запрёт?

 — Молодёжь-то не унывает, — обратился шашлычник к товарищу, — шутить пытается.

Товарищ хлебнул вина, не отрывая взгляда от огня. Шашлычник подошёл к груде досок и начал ломать их об колено. Я узнал детали деревянной обшивки и мебели из вагонов.

Миновав костёр, чтоб его свет не ослеплял, я вгляделся вдаль. Вагоны поезда «Ташкент-Алматы-Новосибирск-Киев-Варшава» занимали туннель, уходя в темноту слабо мерцающими прямоугольниками окон. Некоторые вагоны были безмолвно темны, в некоторых светилось одно-два окна. Мигание жёлтого света указывало, что энергетическая установка двигателя сжигает последнее топливо, чтоб обеспечивать поезд электричеством. Кое-где у вагонов виднелись такие же костры, у которых сидели люди и жарили мясо.

 — Все пассажиры тут?— спросил я шашлычника.

 — Кто же нас считает? — пожал плечами он. — Кто-то, говорят, поумирал от болезней, кого-то захватчики прихлопнули, кто-то сам сгинул в архаичном туннеле, прорвавшись через заслон. Ты чего, пацан, проснулся только что? Ха-ха, так мы давно приехали.

Мрачный собутыльник шашлычника тоже невесело посмеялся, глотнул вина. Приподнявшись на полу, он погрозил нам бутылкой:

 — Хватит шастать, это наш вагон, Катитесь отсюда, пока целы.

Шашлычник тоже спохватился и положил руку на ремень, где висел большой нож:

 — Нечего тут вынюхивать. Объедки мы отдаём соседям. А вас впервые вижу. Убирайтесь обратно в свои вагоны.

 — Если надо мясо, меняем кости на дрова, — крикнул вслед шашлычник.

5

 — Что-то они не рады нас видеть, — шепнула Алтынай, когда мы отошли от грустного барбекю.

 — Люди полмесяца сидят взаперти.

 — Тем более надо им рассказать. — Она повернулась к шашлычнику и крикнула: — Вы не поняли? Мы нашли вас. Мы открыли туннель.

Я резко её одёрнул:

 — Тихо.

 — Но мы должны освободить…

 — Ага, четыре тысячи человек ломанётся в туннель, чтоб стать размазнёй под днищем поезда?

 — Ты сам сказал, что составов не будет несколько часов.

 — Алтынай, ты не представляешь. Они же разбегутся по туннелям и погибнут поодиночке. Кроме того, слышала, как он упоминал про «захватчиков»?

Алтынай испуганно огляделась.

 — Вот-вот.

 — Что нам делать? — шёпотом спросила она.

 — Осмотримся, оценим обстановку. И с этими результатами пойдём к властям. Быть может, уведём пару человек, не вызывая подозрений.

Мы двинулись вдоль поезда. Двери вагонов были раскрыты, на ступеньках сидели печальные измождённые люди. Другие грелись возле костров. Кто-то рылся в куче выброшенного багажа.

Тут, похоже, выстроилась иерархия: одни жрали жареное мясо, другие собирали объедки.

Изредка попадались дети. Они быстрее взрослых привыкли к туннельному существования. Детская суета игры в догонялки придавал этому стойбищу потерянных пассажиров вид сюрреалистических аниматин артхаусного анимастера.

Моя легкомысленная девочка наконец осознала, что фоном для её увлекательного приключения служила трагедия.

Алтынай не отлипала, повиснув на моей руке. При виде деток, на её ресницах заблестели слёзы. Шарила по карманам, всхлипывая: «У меня же была шоколадка. Почему не взяла больше конфет и шоколада?»

6

Путешествие вдоль состава напоминало перемещение в мире, где вместо государств были вагоны.

Цепочка вагонов-цистерн с водой была огорожена баррикадой из стенок разобранного вагона. Воду охраняли суровые пассажиры, вооружённые обломками железных труб, поручнями и щитами из вагонных дверей. Они настороженно пропустили нас через узкий проход в баррикаде, подгоняя пинками и окриками.

 — А зачем в составе поезда цистерны и холодильники с мясом? — спросила меня Алтынай. — Понятно, что для вагона-ресторана, но не в таком же количестве?

 — Тормоза на водяном охлаждении. В двигателе вода используется в топливной реакции. Во время движения стены вагонов разогреваются. Вода нужна для системы охлаждения.

 — Ну а десять вагонов с мясом? Даже если все пассажиры вдруг захотят бифштекс, им столько не сожрать.

 — Думаю, это контрабанда, что перевозят начальники Вокзалов в неучтённых вагонах.

Нам навстречу попались два пассажира. Оба несли на спине по набитому мешку.

 — Что там водники, не спят? — спросил меня один пассажир.

 — Не спят, — как можно увереннее ответил я.

Второй пассажир осмотрел нас:

 — Где форму железнодорожников достали?

 — В техническом вагоне.

Пассажир опустил мешок на землю, от него полетела белая пыль:

 — Давай махнёмся? Я тебе четверть мешка муки, а ты мне комбез?

 — Нет, спасибо.

 — Смотри, парень, жрать захочешь, сам прибежишь.

Пассажир взвалил мешок на спину, поясняя товарищу:

 — Комбезы у железнодорожников крепкие и удобные. Самое то в нашем положении.

Мне так не понравился взгляд носителя муки, что просто подхватил Алтынай под локоть и повёл дальше.

 — Если передумаешь, парень, ищи меня у сорокового вагона, — крикнул он вослед.

7

Я и Алтынай шагали и шагали вдоль вагонов.

Мы были призраками из потустороннего мира. Кроме носителя муки, никто не обращал на нас внимания. Встречные или огибали нас, или мы огибали их. Возникло даже чувство безопасности, насколько оно было возможным в таких условиях.

Это позже, когда повзрослел, понял, что укоренившееся ощущение безопасности — первый шаг к беде.

Беда объявилась в виде солдата, перегородившего нам путь. Выскочил из двери вагона, обрушившись со словами:

 — Стоять, куда идёте?

 — Сороковой вагон, — ответил я, отводя Алтынай за спину.

Солдат постоянно поправлял каску, сползающую набок:

 — Я сказал, стоять! Откуда у вас форма железнодорожников?

 — В техническом вагоне взяли, — пискнула Алтынай.

 — Кто вас туда пустил? — Надвинулся на нас солдат. — Эй, да вы не с поезда, что ли?

Я сжал локоть Алтынай. Она ответила кивком головы.

Одновременно мы развернулись и бросились бежать. Громко топоча кирзовыми сапогами, солдат погнался за нами.

Я был так занят поиском возможности улизнуть, что не придал значения тому, что солдат бежал молча. Изредка доносился его задыхающийся голос, похожий на просьбу:

 — Стойте, ну, стойте же. Мне нужно кое-что спросить у вас.

Ага, так мы и поверили!

На каждом вагоне имелась лесенка на крышу. Можно запрыгнуть и перелезть на ту сторону состава. Пока воин будет разглядывать, куда мы делись, есть возможность оторваться от преследования.

Правда, я прекрасно знал, сколько времени понадобится Алтынай на то, чтоб допрыгнуть до лесенки: ровно столько, чтоб солдат успел поймать меня, подсаживающего её снизу.

Другой вариант — скользнуть внутрь вагона. Но что бы это дало? Ведь мало ли что там сейчас в вагонах? Вдруг коридоры перегорожены или закрыты?

 — Видишь вагон с приоткрытой дверью? — спросил я Алтынай. — Сразу за ней будет лесенка на крышу. Я тебя подсажу.

 — А потом?

 — Потом подашь мне руку.

 — Ты уверен?

 — Да, уверен, не пропусти момент!

Мы остановились, я обхватил Алтынай за талию и почти подбросил. Она ловко вскарабкалась по лесенке. Запрыгнул вслед за ней, как солдат настиг меня и сдёрнул вниз.

Под тяжестью его тела я упал на платформу и больно ударился подбородком, даже что-то в шее хрустнуло. Попробовал перевернуться на спину или встать, чтоб дать отпор, но солдат был крупнее и сильнее.

Тем более он говорил так странно, что я перестал трепыхаться.

 — Тихо, тихо ты, — умолял солдат. — Просто подтверди, что вы не с поезда?

 — А какая разница? — уклончиво ответил я.

Солдат лежал на мне и шептал в ухо, обдавая запахом табака и перегара:

 — Если вы с поверхности, значит, скоро поезд найдут? Хотя вы не похожи на спасательную бригаду.

Не успел ответить, как раздался визг Алтынай и железный стук по каске солдата. Тот вынужден был слезть с меня.

Вскочив на ноги, увидел, что Алтынай сняла затворку вентиляционного люка, что имелся на крыше, и колошаматила им солдата. Все удары приходились на каску, отчего та глубоко надвинулась на его глаза. При этом солдат как-то покорно сидел на земле и повторял:

 — Да хватит, ну, хватит. Чего ты, а?

8

Солдат провёл нас обратно, к тому вагону, откуда выскочил.

Назвать своё имя отказался:

 — Ещё неизвестно, как всё повернётся.

Алтынай обрела свою обычную заносчивую уверенность:

 — Чего неизвестно-то? Скоро вас всех найдут и засудят. Вот тогда ты точно по башке получишь, и каска не спасёт.

Солдат тяжко вздохнул, поправляя каску:

 — Тоже так думаю.

Мы постояли недолго у дверей. Солдат подождал, когда редкие пассажиры скроются в темноте, и открыл ключом дверь вагона. Пропустил нас вперёд, прошёл сам и закрыл на замок.

Включил фонарик, освещая обжитое пространство.

Это был один из вагонов-призраков. В натурном листе, который содержал данные о вагонах и порядке их размещения, эти вагоны помечались как «специализированные порожние» или пассажирские, требующие ремонта. На деле их набивали контрабандой до самого верха.

Я проделал пальцем дыру в одной из картонных коробок, которыми были забиты все купе:

 — Чего везли?

Солдат вытащил из под столика свободного купе коробку и поставил её на диван:

 — Бухло. Портвейн, виски. Сигареты.

 — То есть ты дезертировал и провёл всё время тут, упиваясь и укуриваясь? — спросила Алтынай.

 — Что значит «дезертировал»? — оскорбился солдат. — Я присягу захватчикам не давал. Я вообще работал в частном охранном предприятии. Сторожил склад с люксовыми печатными машинками.

 — А как ты оказался среди похитителей поезда?

Солдат мрачно откупорил портвейн. Той самой марки, что пил Волька, когда встретил меня и Алтынай в музее:

 — Просьба Судитрона, будь он неладен.

Солдат протянул бутылку, но я отказался:

 — Хочешь сказать, что Судитрон попросил тебя принять участие в похищении поезда?

Солдат снял каску, взъерошил волосы:

 — Когда этот чурбан говорил что-либо конкретное? Просто приказал прийти такого-то числа, в такое-то время, в такое-то место. Квартира в индустриальном кольце у пятой стены. Мне выдали снарягу, автомат. Привезли на Вокзал и посадили в этот вагон, мол, стереги контрабанду.

Солдат запрокинул голову и сделал несколько булькающих глотков:

 — Когда произошло торможение, всё гадал, что происходит? Прислушивался к голосам за стенами. Не сразу решился выйти и разведать обстановку.

 — И что разведал?

 — То, что захватчики носят такую же снарягу, что и я. А я что мог поделать? Не мог же я сказать, что не с ними?

 — Вообще-то ты с ними, — безжалостно отчеканила Алтынай. — Раз снарягу получал в том же месте, где и заговорщики.

Солдат достал блок сигарет и распотрошил, извлекая пачку:

 — Вот в этом и беда, сижу тут как неопределённая величина. Ни туда, ни сюда.

 — Ладно, — вмешался я. — Что ты можешь сказать, про захватчиков?

 — Когда нас везли на грузовике на Вокзал, я общался с остальными бойцами. Как понял, вся операция контролировалась из правительства или ещё какими-то важными людьми, спецслужбами или чёрт их знает откуда. Ребята гордились, что на таком ответственном задании. Я тоже радовался, что Судитрон дал мне возможность стать кем-то больше, чем был.

 — Чего же ты не сбежал?

 — Я и группа пассажиров посмелее пытались прорваться. Многих постреляли. Я даже автомат потерял, когда драпали. Поэтому решил, что подожду здесь, пока всё не выясниться. А у вас какой план?

Алтынай как всегда закричала:

 — Уж точно, не как ты! Отсиживаться не собираемся. Мы… Вот он, — показала пальцем на меня, — не боится, он всё придумал.

Я остановил её:

 — Есть план, но тебе знать о нём не надо, раз не хочешь помочь.

 — Понимаю, — солдат протянул мне пачку. Я отказался. — Вы только не рассказывайте обо мне? Когда поезд найдут, рассчитываю с пассажирами слиться. Кстати, давай махнёмся, ты мне комбез, а я снарягу свою?

 — Мне мой комбез нравится, — отказался я.

Солдат проводил нас до дверей, пожелал удачи и закрылся.

Мы пошли вдоль ряда пустых и тёмных вагонов первого класса. Пройдя несколько вагонов, Алтынай села на корточки:

 — Прости, Лех, я устала. Нет сил.

Присел рядом и посмотрел на часы:

 — Почти полночь.

Достал флягу с водой. Мы попили.

 — Пошли, — сказал я, протягивая ей руку.

 — Куда? Я не могу.

 — Спать. У нас любое купе первого класса в распоряжении.

Мы снова включили фонарики на касках и пробрались в вагон.

Канализация в туалете не работала, видимо, всю воду скачали пассажиры. Впрочем, нам было не до комфорта. Я запер двери купе, а на окна опустил защитные решётки.

Забрались под одеяло огромной кровати и тут же уснули.

9

Проснулся от криков за стеной вагона:

 — Воду берём! Чистая, не из канализации. Из цистерн. Бартер на кости или крупу. Стакан на стакан обмен!

В окнах даже мелькнуло что-то вроде рассвета. У водоноса был электрический фонарь с динамо машиной. Время от времени он прекращал кричать и начинал крутить ручку фонаря.

Его голос затих вдали.

Алтынай тоже не спала, чувствовал это по её дыханию.

 — Доброе утро.

 — Лех, я хочу домой.

Я вылез из-под одеяла и включил фонарик на каске:

 — Поздно сворачивать назад. Мы не выполнили дело.

 — Куда мы идём? Что ты хочешь ещё увидеть?

 — Хочу дойти до кабины пилота и забрать документы, которые докажут, что мы нашли поезд. Можно и табличку с серийным номером открутить.

Алтынай вздохнула и села на кровати:

 — Я хочу быть дизайнером одежды. Волька сказал, что мои эскизы понравились.

Присел рядом и погладил её волосы. Кажется, это была моя самая любимая ласка, гладить её волосы. Алтынай всхлипнула:

 — Волька сказал, что в течение месяца дадут ответ.

 — Это же здорово.

 — Если мою кандидатуру одобрят, то я уеду, Лех. Мне нет места в маленьком Дворе.

 — Понимаю.

 — Волька сказал…

Перестал гладить её волосы:

 — Когда это ты виделась с Волькой?

Алтынай помолчала, будто вспоминала, но ответила неопределённо:

 — Давно. Недавно. Не помню. Какая разница, Лех? Давай скорее выбираться отсюда и спасать несчастных детей.

 — Кости беррррём, — вернулся голос разносчика.

Я извлёк из сумки остатки обеда:

 — Кстати, о костях.

10

С десяток вагонов мы прошли, не выходя на перрон, пока не упёрлись в закрытые двери. Пришлось выйти из состава.

Мы уже привыкли к сценам быта: узники туннеля неторопливо занимались привычными делами — или варили еду, или неподвижно сидели на крыше вагона или на ступеньках, уставившись в темноту.

Я и Алтынай дошли до пилотской кабины. В узких окнах горел свет. Боковые фонари тоже работали, освещая древнюю пыль архаичного туннеля.

Взялся за свисающий сверху аварийный штормтрап, как вдали раздались крики. К нам бежал вчерашний меняльщик муки в сопровождении солдата с автоматом.

 — Вот те двое, пацан с девкой, — закричал меняльщик, показывая на нас пальцем.

Солдат снял автомат с плеча. Немногочисленные пассажиры моментально разбежались по вагонам. Перрон опустел.

Отпустив штормтрап, хотел увести Алтынай. Намеревался бежать в темноту архаичного туннеля.

Нижняя дверь пилотского вагона открылась, перегораживая нам путь. По металлическим ступеням кто-то спускался, звонко постукивая каблуками. Вышел Фрунзик. В мятой милицейской форме, без фуражки. Руку держал на кобуре с пистолетом, но не вынимал:

 — Лех Небов, ты-то откуда? Стоять! Не сбежишь всё равно.

Говорил он как-то грустно, нехотя, будто сам не верил в свои слова.

Солдат и пассажир-предатель подбежали к нам.

 — Комбезик-то сымай, пацан, — схватил меня за лямки пассажир. — Лучше бы ты обменял на муку, когда я предлагал.

Солдат оттащил пассажира от меня.

 — Не балуй, э. Комбезик-то мне обещан.

Солдат лениво ударил пассажира в лицо прикладом. Взмахнув руками, тот свалился на пол и затих.

 — Ч-ч-ч, не убей, — с неожиданной искренней заботой сказал Фрунзик. — Хватит с нас трупов.

Солдат убрал автомат за спину. Подхватил пассажира под руки и потащил к ближайшему вагону. Из дверей высовывались головы любопытных.

Фрунзик обратился к нам:

 — Пойдёмте внутрь.

Будто приглашал чаю попить.

Глава 19. Фрунзик и чай

1

Действительно, в просторной пилотской кабине кипел на столе электрический чайник.

Фрунзик достал из шкафа чашки, опустил в них пакетики с чаем:

 — Чёрный или зелёный?

Поведение Фрунзика мало походило на захватническое. Он был пришиблен, будто осознавал вину. Так же он вёл себя во время последнего допроса. Тогда я списал это на усталость и утомительный свет жёлтой лампы.

Фрунзик подал нам чашки и подвинул вазочку с печеньем:

 — Садитесь, устали небось.

Я и Алтынай уселись рядышком. На спинке дивана, рядом с милицейской фуражкой, лежал бортовой журнал, раскрытый на странице последней записи: время отбытия от Вокзала.

 — Вот уж кого не ожидал увидеть, — грустно сказал Фрунзик, прихлёбывая чай.

Я не удержался и взял печенье:

 — А я ожидал. Взломщики из «Армиды» знают кто убил Лебедева.

 — Знают, да? — неуверенно спросил Фрунзик. — Я не хотел убивать. Пацан попался упёртый, не слушал доводов.

Вмешалась Алтынай:

 — Убийство, это такой новый способ убеждать оппонентов?

 — Откуда вы, такие умные, взялись на мою голову?

Милиционер поставил кружку на стол и схватился за виски, будто я и Алтынай буквально полезли ему на голову.

Чувствуя непонятное превосходство перед ним, приказал:

 — Давай, рассказывай, зачем похитили поезд и кто за этим стоит.

Фрунзик горько усмехнулся:

 — Наглеешь, пацан. Такие вещи кратко не объяснить.

 — Очень хорошо. После обещания быть краткими, люди говорят без остановки.

2

Фрунзик задумчиво полоскал в чашке чайный пакетик и смотрел то на Алтынай, то на меня.

 — Вы молодцы, — объявил он вдруг. — Непоседы, с шилом в жопе.

 — Это угроза?

Фрунзик не обратил на вопрос Алтынай внимания:

 — Вы смело пустились в расследование. Но цели у вас ложные. Почему именно молодёжь защищает нашу уродливую форму жизни? По идее, новое поколение должно идти против одряхлевшей Глобальной Перевозки и власти деревянного чурбана. Вы вместо нас должны быть на острие борьбы с системой. Взломщики «Армиды» должны распространять листовки против Судитронов, а не в поддержку существующих порядков.

 — Ничего мы тебе не должны, — запальчиво воскликнула Алтынай. — Что за привычка назначать кого-то в герои? Не надо нам указывать, какие порядки должны нравиться, а какие нет. У нас свои мозги есть.

Фрунзик снова её проигнорировал:

 — М-да, может, шило неправильное? Недостаточно острое.

У меня тоже была привычка полоскать чайный пакетик, но не хотел быть похожим на Фрунзика. Обмотал пакетик вокруг ложечки и положил на тарелку. Обычно так делал отец, что меня злило. На него тоже не хотел быть похожим.

Чтоб отвлечься от поиска новых методов обращения с чайными пакетиками, я сказал:

 — По идее, милиция защищать от преступников, а не быть ими. Почему именно милиционер организует похищение целого поезда и держит тысячи людей в заложниках?

 — Четыре тысячи пятьсот девяносто два, — мрачно поправил Фрунзик.

 — Ведёте учёт живых? — иронично спросила Алтынай.

 — Нет. Проще считать мёртвых, вычитая их списка пассажиров. Кладбище мы организовали в глубине архаичного туннеля. Там сорок четыре могилы. Одна детская.

 — Мы должны похвалить вас за продуманную организацию преступления?

Фрунзик не реагировал на иронию, отвечал серьёзно, с искренним переживанием:

 — Мы рассчитывали, что наша акция заставит людей задуматься, переосмыслить своё существование. Посмотреть на себя со стороны. Думали, общество задаст себе вопрос, а правильно ли мы живём? Нет ли безумия в происходящем вокруг нас изо дня в день?

 — И совершили безумный поступок? — не удержалась Алтынай.

Я поддержал:

 — С какого перепугу захват заложников заставит остальных думать о философской проблеме организации бытия? Да кто вам план разрабатывал? Философ Цсисек?

Фрунзик растерянно развёл руками:

 — Поймите, ребята, не я один решаю. Я часть организации несогласных с нынешним положением дел. Сами понимаете, если мы смогли осуществить грандиозный замысел, мы не кучка подростков-взломщиков, как «Армида».

 — «Ребята» — фыркнула Алтынай. Я тоже не удержался от смеха.

 — Ничего смешного. В нашей организации участвуют важные люди из политических и деловых кругов. Акцию с похищением поезда планировали и разрабатывали не один год.

Я мгновенно отреагировал:

 — Тогда почему не знаете, как поступить? Не запланировали?

 — Мы думали, что люди проснутся.

 — Допустим, проснулись бы, и что? На что вы рассчитывали?

 — Что люди поднимутся, как один, и разнесут глупую деревянную куклу на кусочки, — пылко воскликнул Фрунзик. — А заодно разорвут оковы Глобальной Перевозки.

 — А потом? — спросила Алтынай.

 — Важно уничтожить несвободу. Что будет потом — будет потом. Главное мир станет свободным.

Я повернулся к Алтынай:

 — Догадываюсь, что будет потом. Лебедев предвидел. Вместо «глупой деревянной куклы», нами начнут править, умные люди из мяса, которые лучше остальных знают, что такое свобода. Может, и Фрунзика пригласят. В заместители помощника.

Алтынай не согласилась:

 — Его уберут, чтоб правда о преступлениях борцов за свободу не всплыла. Проще говоря — свободно убьют.

 — Ага, и похоронят на им же самим организованном кладбище в глубине архаичного туннеля.

Фрунзик схватился за виски:

 — Откуда вы такие умные взялись на мою голову!

3

В вагон поднялся солдат, который ударил прикладом продавца муки. Фрунзик вопросительно посмотрел на него.

 — Жив, я аккуратно звезданул, — ответил солдат.

Фрунзик облегчённо вздохнул:

 — Всё равно надо полегче. Хватит невинных жертв.

Солдат показал на меня:

 — Комбез просит. Говорит, что заслужил.

Фрунзик пожаловался мне:

 — Господи, что за людишки? Меньше месяца живут в туннеле, а уже начали интриговать и выискивать для себя выгоду. Взять этого, что требует себе твой комбинезон… Знаешь кто он? Тот самый философ Цсисек!

 — Чего-чего философ? — не сдержала улыбку Алтынай.

Я блеснул знаниями:

 — Цсисек прославился тем, что критиковал Глобальную Перевозку.

Фрунзик повернулся к солдату:

 — Передай, что вместо комбеза философ получит двойную пайку воды.

 — Цсисек заранее сказал, что, если предложат воду, то десять паек.

Фрунзик кивком отпустил солдата, а мне сказал:

 — Иногда кажется, что некоторых проще убить, чем договориться.

 — Как с Лебедевым?

Фрунзик сел обратно за стол и продолжил хлюпать пакетиком в остывшем чае:

 — Что делать с вами?

Стараясь повторять солидные интонации Лебедева, ответил:

 — У вас безвыходная ситуация. Не будете же бесконечно держать людей в туннеле, снабжая едой и водой. Предлагаю общий компромисс: вы сваливаете, а я и Алтынай докладываем властям, что нашли поезд и пассажиров.

Фрунзик выбросил пакетик в помойное ведро:

 — Не пойдёт. У меня цель не сделать вас героями, а выполнить задачу организации. Мы должны указать путь к свободе.

 — До постройки Глобальной Перевозки люди жили, согласно вашим представлениям, свободно. Свободно умирали от голода или от очередной войны, которую правители устраивали с соседями, которых считали угнетателями свободы.

 — Прошлое не было радужным, но каждый имел право поступать, как захочется.

 — Обычно поступали так, как приказывали правители.

 — Судитрон, этот деревянный чурбан, приказывает каждому, раздавая идиотские просьбы.

 — Но не смертельные, — вставила Алтынай.

 — Точно, — согласился я. — Вот вы поступили свободно, придумали план саботажа Глобальной Перевозки, а что в итоге получилось? Трагедия и заброшенное кладбище в туннеле.

Фрунзик раздражённо стукнул кружкой:

 — Ты, щегол, не понимаешь. Ты как тупое большинство.

 — Ага, а когда нечего ответить в споре, борцы за свободу обзываются и начинают репрессии.

Внутренне я торжествовал. Всё-таки понабрался от Лебедева умных слов. Да и сам не дурак.

Дверь в вагон раскрылась. Ворвался гул голосов и отдалённые выстрелы.

4

Вбежал недавний солдат. Форма была порвана, через всё лицо шла царапина. Утирая кровь, он бросился к шкафу и побросал на пол коробки с патронами. Распотрошил их и стал набивать рожок автомата, выкрикивая:

 — Взбунтовались, падлы! Пошёл слух, что помощь пришла, что в туннеле открыт выход. Все и ломанулись. Мы стреляли поверх толпы, но никто не остановился. Всех наших растоптали. Остались я и ещё двое, охраняем подступы к вагону.

В подтверждение его слов за дверью раздалась автоматная очередь и крики. Солдат схватил несколько коробок и, теряя патроны, побежал вниз.

Фрунзик допил чай и расстегнул кобуру:

 — Вот всё само собой и разрешилось.

Я поднялся с места, подавая руку Алтынай:

 — Мы тоже пойдём.

Милиционер в одну секунду выхватил пистолет:

 — Тебя никто не отпускал, щенок.

Рукояткой ударил меня в грудь. Хватая ртом воздух, я упал обратно.

 — Сидите и не дёргайтесь, пристрелю, — пообещал Фрунзик и вышел вслед за солдатом.

Я задыхался. Казалось, что от удара у меня отказали лёгкие.

Алтынай нашла бочонок с водой, зачерпнула чашкой холодную воду и вылила мне на голову, спрашивая, в порядке ли я. Она считала обливание лучшим средством первой медицинской помощи.

Отводя заботливую руку Алтынай, я прохрипел:

 — Нужно… остановить.

 — Что?

 — Поливать меня. И нужно остановить людей. Им нельзя в туннель, их же размажет.

Алтынай обиженно убрала кастрюлю:

 — Фрунзик этим и занят.

Я подошёл к двери. Были слышны редкие выстрелы, шарканье ног и окрики Фрунзика:

 — Остановитесь! Вы погибнете. На гиперзвуковых путях опасно!

Ответом был неразборчивый рёв, сильно напоминающий проклятья.

Выйти на перрон мне не дал поцарапанный солдат. Молча втолкнул меня обратно и задвинул дверь.

Зашипев сжатым воздухом, дверь плотно закупорила вагон.

Для формальности я проверил дверь в смежный вагон. Заперта. Окна тоже заблокированы, а ключа нет на обычном месте.

В шкафу с одеждой нашёл полотенце и вытерся насухо. Проверил шкафчик с оружием. Там были только коробки с патронами. Впрочем, был бы там автомат, всё равно не помогло бы — я не умею с ним обращаться.

5

Крики и выстрелы за стенами постепенно редели. Паузы тишины становились длинными, наполняясь нашим ожиданием.

Я и Алтынай сели в обнимку на диване.

 — Что будет с людьми, Лех? — спросила Алтынай.

 — Пока толпы добредут до станции, многие погибнут.

 — Можно прятаться в закоулки, где мы целовались.

 — Хорошо, если догадаются. Но все не поместятся.

Алтынай закрыла глаза руками:

 — Там же детки в толпе. Ужас.

 — Среди пассажиров много железнодорожников, будем надеяться, они возьмут руководство, покажут куда прятаться. Как бы жестоко не звучало, но чем больше людей попадёт под поезд, тем лучше для остальных. Размазня из одного человека незаметна для движения состава, а вот десяток или сотня — уже повод для подозрения. На первой же станции заметят и остановят всё движение на Узле.

 — Что заметят?

 — Кровь от размазни.

 — Ужас, что ты говоришь. Что за слово идиотское «размазня»?

 — Прости, профессиональная привычка.

За дверью послышался голос солдата:

 — «Да. Нет. Так точно. Ясно».

Алтынай вздрогнула:

 — А с нами что будет?

 — Всё будет хорошо.

Алтынай покачала головой:

 — Говоришь, а сам не веришь. Из-за нас заложники разбежались. Просто так не отпустят. Мы слишком много знаем. Нас уберут как свидетелей.

 — Блин, Алтынай, где ты понабралась подобных идей?

 — Любила читать шпионские сериалы. Помнишь «Секретные материалы», про Агента Скалли и Малдера? Там хорошо написано про то, как в правительстве поступают с неугодными свидетелями.

 — В этом ты похожа на Лебедева. Он тоже самое худшее фантазировал.

 — Он был реалист.

Погладил её по волосам:

 — Согласен. Конспирологические теории Лебедева оказались правдой, а мои, типа реалистические размышления, — наивность дурака.

 — Ты не дурак. Ты хороший. Ты как Волька. Но у него есть цель в жизни, а ты ещё не нашёл.

Я театрально схватился за виски и, поделывая голос Фрунзика, простонал:

 — Откуда ты, такая умная, взялась на мою голову?

6

Дверь вагона зашипела и раскрылась. Вошёл Фрунзик, запинаясь о железные ступеньки. Волосы мокрые от пота, в руке сжимал пистолет. Широко открытые глаза не моргали, будто увидел нечто страшное и до сих пор не может прийти в себя.

Не отпуская пистолета, налил в кружку тёплой воды из чайника и залпом выпил.

Попробовал пригладить волосы. Увидел на спинке дивана свою фуражку. Взял её в руки, повертел, всматриваясь в золотую бляху с милицейским гербом на тулье. Натянул на голову, задев себя дулом по лбу. С недоумением посмотрел на пистолет, будто вспоминал, что это такое. Засунул оружие в кобуру.

 — Управлять людьми трудно, — сказал он и устало сел на диван рядом с нами.

Алтынай поднялась и перешла на мою сторону, подальше от него.

 — Сразу после похищения пассажиры вели себя смирно, без паники, — продолжил Фрунзик. — Сначала люди ждали помощи, думали, что на путях произошла авария и поезд временно отогнали на запасную монорельсу. Мы специально некоторое время держали их в неведении.

 — Капитан и пилоты разве не ваши сообщники?

Фрунзик почесал синюю щетину на подбородке:

 — Первоначальный план был подкупить пилота. После первого подхода и намёков поняли, что он человек идейный. Деньги взял бы, а сам бы пошёл докладывать начальству.

Забавно, как мы поменялись ролями. Теперь я вёл допрос и знал, что имею моральное право:

 — Как вы перехватили управление поездом? Пилот увидел бы, что происходит торможение посреди туннеля и увеличил бы скорость. К управлению вообще нельзя приступить без стартового ключа.

Фрунзик показал на штурвал:

 — Под видом ремонтника я установил в рулевое управление одну машинку, секретная разработка спецслужб. К ней идёт набор перфокарт, с помощью которых можно обойти контрольный код любого электрического замка в стране. Я поставил таймер активации, рассчитав скорость состава, чтоб сработал в нужный момент.

 — Плоская коробочка, которую подключают к замку? Нужно ещё вертеть ручки, подбирая заряд?

 — Да, — удивился Фрунзик. — Откуда знаешь? Их штук десять на всю страну.

Фрунзик приоткрыл рот от подозрения:

 — Эй, Лех Небов, а может ты не простой обходчик?

 — Может быть, — важно отозвался я. — Что стало с капитаном и личным составом?

 — Капитан и команда, убедившись, что руль заблокирован, отправились на разведку. Наткнулись на наш заслон в глубине архаичного туннеля. Они стали первыми трупами для кладбища.

 — Сволочь, — сказала Алтынай.

Я подхватил:

 — Сейчас пассажиры восстали против вас именно так, как вы хотели, чтоб они восстали против Судитронов.

 — Откуда вы такие умные… — начал Фрунзик, но вымученно махнул рукой. Налил себе ещё чашку воды. Делал громкие глотки и отдувался.

 — Что мне с вами, умными, делать? — выдохнул он.

 — Оставьте нас в покое, а? — попросила вдруг Алтынай срывающимся голосом.

Фрунзик подошёл к шкафу с патронами. Взял несколько коробок. Вслед за ними вынул фонарик и запас батареек.

 — Вы ещё здесь? — удивился он. — Хотите продолжить разговор?

Алтынай быстро поднялась и потащила меня к выходу. Я остановил её и повернулся к Фрунзику:

 — А ты куда?

 — Куда надо было идти с самого начала, а не тратить время на саботаж Глобальной Перевозки, — сказал он. — Ну, что встали? Идите, пока я добрый. Надо бы вас грохнуть, чтоб не оставалось свидетелей. Слишком много знаете.

Я и Алтынай выбежали из вагона.

7

С уходом пассажиров перрон и поезд выглядели, как ни странно, менее заброшенными. Разве что выдавали слабо светящиеся окна и не по уставу открытые окна вагонов. В ближайшем костре догорали дрова. Нанизанное на проволоку мясо превратилось в угольки.

Мы пошли вдоль вагона обратно. Сначала опасались встретить солдат, но быстро поняли, что те убежали вместе с пассажирами.

Я постоянно оглядывался назад, хотел увидеть, в какую сторону двинется Фрунзик.

Алтынай смотрела вперёд:

 — Спасибо, не хочу приключений. За сутки я пережила столько, что хватит на всю жизнь. Хочу подиум, статьи в глянцевых журналах и переговоры с байерами.

 — Что за бай… еры? — машинально переспросил я, чтоб подержать её настрой.

 — Байеры занимаются покупкой для бутиков одежды из коллекций модельеров.

 — Интересно, — я в очередной раз свернул голову назад. — Почти как мой отец закупает товар для вагонных интерьеров.

Алтынай остановилась и требовательно воскликнула:

 — Не смей говорить, что не закончил дело с этим Фрунзиком!

 — Алтынай, чувствую, что не выполнил, что должен был. Не забывай, он убил Лебедева!

 — Тем более мы должны быстрее выбраться наружу и доложить властям.

Я сделал пару шагов и остановился:

 — Нет, не могу так.

 — Ты собираешься его поймать?

 — Не знаю. Но что-то должен сделать. И что значили его слова о том, что «пойдёт туда, куда было нужно с самого начала»? Что он имел в виду?

 — Кто его знает. Бандит в погонах.

Решительно обнял Алтынай. Отодвинул её от себя:

 — Пойду за ним.

 — Я с тобой.

 — Нет, Алтынай. В натуре, хватит с тебя приключений. Тебе нужно думать о модной коллекции.

Тогда она изменила тактику:

 — Как я пойду одна по туннелям? А если состав превратит меня в размазню?

Видимо, у меня было такое растерянно-мучительное выражение лица, что она сжалилась:

 — Ладно, не беспокойся. Всё-таки я несколько дней работала железнодорожником. Меня гиперзвуком не испугать. Заодно попробую повисеть на поручнях.

 — Алтынай…

 — Шучу, шучу.

Мы крепко обнялись. Долго целовались. Я думал, стоит ли просовывать руку ей под маечку или испорчу красивый момент похотью?

Не отпуская рук, начали расходиться в стороны. Нас отделяло соприкосновение пальцев.

 — Отправишь моим родителям телеграмму, что со мной всё в порядке и я скоро вернусь? — попросил я.

 — Лех, у меня строгий папа. Уверяю, именно от таких телеграмм родители пугаются до смерти.

 — Ты права. Пусть считают, что я загулял.

Соприкосновение пальцев не кончалось.

 — А ты осторожнее с Фрунзиком. У него пистолет.

 — Не волнуйся. Я умею незаметно двигаться в тоннелях.

Наши пальцы разъединились. Я пошёл, спиной вперёд, не сводя взгляда с Алтынай. Она тоже попробовала так идти, но споткнулась о разбросанный багаж. Махнула мне рукой, развернулась и убежала. Её фигура то пропадала, то появлялась в свете окон поезда, пока окончательно не рассеялась в темноте.

Глава 20. Territorial Pissings

1

Я обошёл пилотский вагон и осторожно заглянул в окно.

Фрунзик сидел на своём старом месте. В фуражке. Дымил сигаретой и прихлёбывал из чашки. Рядом с вазой с печеньем появилась бутылка дерьмовой водки «Три паровоза». Такой мы давились в Колледже, не имея денег на нормальную. Воняла она как все десять паровозов.

Милиционер хлебал «Три паровоза» и даже не щурился. Меня же тошнило при виде каждого глотка.

Изредка он занюхивал глоток печенькой, но не кусал её, а клал обратно в вазу. Можно было подумать, что он празднует некое достижение. Что-то бормотал под нос и улыбался. То вдруг начинал насвистывать мелодию, прерывая её пением:

Те, что нас любят, смотрят нам вслед,

Рок-н-ролл мёртв, а мы-ы-и-ищщо нет!

Опорожнив чашку, он взялся за бутылку, но рубанул ладонью левой по правой руке:

 — Отставить.

Ответил сам себе:

 — Так точно, есть отставить.

Резко поднялся из-за стола и подошёл к зеркалу. Одёрнул рубашку милицейской формы и так красноречиво покачал головой, что я понял: сожалеет об отсутствии утюга. Как смог расправил складки, поправил фуражку, перестегнул ремень с кобурой. Включил и выключил фонарик.

Ровным чётким шагом прошёл к двери и выпрыгнул на перрон.

Дождавшись, когда его шаги утихнут, я последовал за ним. Двигался Фрунзик в сторону противоположную выходу.

Вглубь архаичного туннеля.

2

Следить за Фрунзиком было не трудно — его фонарик видно издалека. Но и без фонарика водочный запах оставлял чёткий след.

Я держал большую дистанцию, опасаясь пистолета. Никогда не стрелял и не видел, когда стреляли по другим, но жутко боялся выстрела. Чудилось, что стоило пьяному милиционеру навести дуло в мою сторону, как моя жизнь оборвётся.

В девятнадцать лет люди редко осознают, что молоды. Им кажется, что они достаточно пожили, чтоб высказывать своё мнение обо всём. Так вот, щеглы, это ощущение быстро проходит, когда знаешь, что кто-то может навести на тебя пистолет. Сразу понимаешь, что прожил мало, и что жизнь слишком дорога, чтоб тратить её на притворство.

Честное слово, если бы Фрунзик даже в шутку достал пистолет и просто направил бы в темноту, то я позабыл бы обо всех клятвах праху Лебедева и сбежал.

Но Фрунзик про пистолет не думал. Владеющий оружием вспоминает о нём реже, чем безоружный.

До меня доносились обрывки песен. Этот милиционер-бандит, однако, любил петь. Сначала Фрунзик долго цитировал «рокенролл мёртв, а мы-ы-ы-ы». Потом начал орать «Я-а, я-а, коко жамбо», очень похоже насвистывая мотив. Далее слышались обрывки попсовых хитов начала девяностых, когда я был маленьким, а Фрунзик, видимо, в лучшем периоде своей жизни.

Иногда он уставал (неясно — от ходьбы или пения). Садился на рельсы и молчал, выключив фонарик для экономии батареек. Я тоже припадал на корточки и следил за вспыхивающей красной точкой его сигареты.

 — Рота подъём! — орал Фрунзик, зажигая фонарик. От его команды хотелось подскочить и слушать дальнейшие указания.

Репертуар милиционера-певца пошёл на повтор. Целый час звучало раскатистое эхо про мёртвый рок-н-ролл. Потом ещё час по туннелю металась прилипчивая «Коко Джампо». Наконец, Фрунзик замолчал. То ли устал, то ли алкоголь выветрился. Я благоразумно увеличил дистанцию так, чтоб свет фонарика стал еле виден. В тишине лучше не рисковать звуками шагов.

Согласно меткам расстояния, мы прошли километров тридцать.

По замедлившейся скорости, я понял, что Фрунзик устал. Он чаще садился отдыхать, даже не закуривая. Я привычен к долгим переходам и чувствовал себя готовым пройти ещё столько же.

Иногда видел, что Фрунзик останавливался и поднимал луч фонарика вверх, разглядывая что-то на потолке туннеля.

В одну из таких остановок его фонарик вдруг пополз вверх и исчез под потолком.

Выждав пару минут, я пробежал дистанцию и замер, прислушиваясь. Сверху донёсся лёгкий шорох. Подождав ещё немного, включил фонарик на своей каске и прикрывая его ладонью, огляделся.

Старинные ржавые рельсы уходили в оба конца темноты. В нескольких метрах от того места, где я стоял, на стене были выдавленные в бетоне цифры — отметка расстояния по устаревшей системе. Рядом с цифрами приделана железная лестница.

Осмелев, я убрал ладонь с фонарика и увидел, что лестница вела к квадратному люку в потолке.

Не припомню, чтоб в Колледже рассказывали о предназначении подобных лестниц в архаичных туннелях. Впрочем, вкус дешёвого портвейна, сопровождаемого «Тремя паровозиками», — вот моя первая ассоциация со словом «Колледж».

Потушил лампочку и полез вверх, аккуратно ощупывая железные перекладины.

Вполз, перекатился, сел на корточки. Снова прислушался. С левой стороны слышалось далёкое кряхтение Фрунзика, будто он занимался тяжёлым трудом.

Включил свет, прикрывая ладонью.

Хорошо, что сел на корточки, а не встал на ноги. Я находился в другом туннеле диаметром менее человеческого роста. По сути — труба. По её дну проложен не монорельс и не старые рельсы, а хорошо узнаваемые полозья с углублениями, по которым передвигались Судитроны, для выхода на Платформу к Соискателям.

3

Определив направление звука, я выключил фонарик и пополз четвереньках. Я не опасался быть услышанным. Фрунзик так кряхтел и стучал ботинками по металлическим стенам трубы, что заглушал любые звуки.

Труба имела лёгкий подъём и поворот направо. Полозья больно впивались в коленки, я чувствовал что содрал кожу до крови. Фрунзик испытывал тоже самое. Доносились его болезненные возгласы: «Ах, мля, сука!»

От иного масштаба и перемещения на четвереньках мой внутренний счётчик сбился. Я даже примерно не мог представить, сколько мы проползли.

Осмеливался часто зажигать фонарь и осматриваться. Всё равно Фрунзик всегда был скрыт за бесконечным поворотом.

Стало ясно, что труба закручивается спиралью вверх. Иногда подъём делался таким крутым, а поворот резким, что боялся, что Фрунзик не удержится и покатится вниз на меня. В таких местах благоразумно давал ему уйти далеко вперёд.

Я делал частые остановки, прислушивался и пытался определить действия противника. В одну из остановок не услышал привычного кряхтения и стука ботинок по железу.

Замер, ожидая намёка. Тишина. Даже не видно отблесков милицейского фонарика на потолке.

Он что-то заподозрил и затаился? Под натиском этой мысли я медленно отполз назад. Лампу тоже перестал включать. Так и просидел в темноте неопределённое количество времени. Прислушивался, ожидая выстрела из темноты.

Вдобавок мне страшно захотелось в туалет. Расстегнуть ширинку и помочится не сложно, если бы не тёмная неясность впереди.

Трусливая идея — повернуть обратно — настойчиво приходила на ум. Пусть Фрунзик ползёт в одну сторону, а я в другую.

Стал укорять себя за трусость, с которой ухватился за оправдание. Сдерживая страх и позывы обоссаться, начал медленно продвигаться вперёд. Спасло меня то, что не ленился ощупывать каждый сантиметр темноты.

Рука наткнулась на ботинок. Соприкосновение длилось меньше, чем моргание в темноте, но успел ощутить и полуспущенный носок, и волосатую кожу под брючиной.

Отдёрнув руку, я, как был на четвереньках, отпрыгнул назад, словно испуганная кошка.

 — Кого надо? — вяло вскрикнул Фрунзик.

Я окаменел, стараясь не дышать. Фрунзик неразборчиво проворчал, всхлипнул и затих.

Скоро до меня донеслось отчётливое равномерное дыхание спящего. Я позволил себе сделать несколько шагов отступления.

Дыхание не прерывалось.

Проворно перебирая конечностями, я отходил всё дальше и дальше от спящего мента. Не удержался и скатился вниз по слишком наклонной части трубы. Полозья торчали из пола, как лезвия бесконечных ножей. Затормозил падение, стараясь не заорать от боли. Ощупывая пол, обречённо прополз ещё немного и остановился.

Включил лампочку и долго, с наслаждением мочился, глядя как потоки влаги, собирая пыль, катились вниз, повторяя поворот туннеля, и исчезали в темноте.

Я устал. Меня тоже клонило в сон.

4

Хорошо помню паническое пробуждение.

Сознание заполнял остаток сна, о некой упущенной возможности. О пропущенном поезде, который должен был отвезти меня в место, где получу ответы на вопросы: почему темно, почему холодно и почему воняет мочой?

Приподнялся с холодного пола и сел. Тело болело. Суставы не гнулись. Шея, казалось, исковеркана так, что я всю жизнь буду ходить, наблюдая кончики своих ботинок. Горло болело, в носу свербило. Я начал чихать, а из носа, как по команде, потекло. Сопливый и простуженный спаситель поездов, чёрт побери.

Угроза быть застреленным ничего не меняла в моём самочувствии. Я нагло зажёг лампу. Выпил из фляги воды. На донышке большого нагрудного кармана комбеза нашёл старую карамельную конфету.

Причмокивая карамелькой, я посмотрел на часы. Не мог понять, что показывают стрелки: десять утра или вечера?

Не погасив лампочки, пополз вперёд, уверенный, что Фрунзика давно нет. Впрочем, даже если он будет, — неважно. Мне надоело бояться, надоело прислушиваться, надоело быть напуганной тенью негодяя.

Правда, этот приступ храбрости быстро прошёл. Я благоразумно выключил лампу, о чём через десяток метров сожалел: мои руки вместо привычной трухи и полозьев на полу трубы, нащупали мокрое. С отвращением миновал этот участок. Обтёр руки платком, а платок выбросил. Теперь сопли придётся рукавом вытирать.

Не стал зажигать свет, чтоб удостовериться, что вляпался в мочу Фрунзика.

Когда почти сутки ползёшь на четвереньках в трубе, мысли тоже сворачиваются в трубочку, на конце которой брезжит чёткая круглая мысль — скорее бы конец.

Радовало одно — Фрунзику было гораздо хуже, чем мне. Перед уходом он не захватил ни воды, ни еды. Это я, бывалый железнодорожник, знал, что туннель не любит неподготовленных.

Через несколько часов затхлый воздух наполнился чётким ароматом свежести. Это ощущалось даже сквозь насморк. С каждым витком спирали становилось холоднее. Запахло дождём.

Скоро я вывалился из туннеля на мокрый каменный пол Платформы на крыше Коммунального Бюро. Меж столбиков балюстрады сидели мокрые, будто опухшие птицы. При моём появлении они нехотя расправили крылья, но не взлетели, а потоптались на месте, усаживаясь поудобнее. Мокрые скульптуры изображающие Судитронов прошлых лет, таращились в серые облака мраморными очами.

Утренний туман облепил меня, смачивая осенним дождём, мелким, как подростковые проблемы. Я встал под перекрытие между колоннами, укрываясь от дождя.

Передо мной возникли задача и искушение. Задача заключалась в том, чтоб выяснить, куда делся Фрунзик: спустился ли вниз и затерялся среди дворового населения или пересёк платформу и пролез во второй туннель, чтоб продолжить путь к непонятной цели?

Одно из решений задачи манило искушением.

Можно убедить себя, что Фрунзика не догнать. Вызвать лифт, спуститься вниз, сесть в трамвай и через десять минут позвонить в дверь своей квартиры, где будет горячий чай, аспирин и тёплая постель.

Кружка с горячим чаем всё ещё заманчиво блестела в мыслях. Я вышел из укрытия, пересёк платформу и упрямо залез во второй туннель.

Прополз несколько метров. Включил лампочку и убедился, что Фрунзик был тут, и был недавно: цепочка мокрых следов уходила в темноту.

5

Снова однообразие холодной трубы.

В голове никаких мыслей, будто та, вторая часть меня, с которой обычно шёл разговор, называемый «мыслительным процессом», обиделась на обман её ожиданий: ни чая, ни конца трубы.

Я стучал ботинками по железным стенам, а эхо раскатывалось в моей пустой голове. Даже мысль о том, что в туннеле для Судитронов не менее опасно, чем в гиперзвуковом, не напугала. Изредка я останавливался, чтоб попить, съесть ещё одну древнюю карамельку и поссать. Перестал смотреть на часы — надоело тратить силы на лишние движения.

В отличие от предыдущей эта труба уходила вниз, так же закручиваясь спиралью. Некоторые её участки я катился на спине, не пытаясь затормозить. Полозья были не такие острые, как в предыдущей трубе, стёртые от частого употребления. Кое-где попадались свежие окурки, оставленные Фрунзиком и разводы его ссанья. Я привык и не морщился.

Труба, сделав последний виток вниз, выбросила меня на мягкий прорезиненный пол помещения. Я не спешил испуганно оглядываться, опасаясь Фрунзика и его пистолета. Дополз до стены и сел на корточки, прислонившись к ней спиной.

Так и сидел, глубоко дышал ртом, втягивая сопли или утираясь рукавом. Ждал, когда уляжется боль в перенапрягшихся мускулах.

Затем у меня случился приступ громкого чиха. Проклиная всё на свете, на всех его шести дерьмовых сторонах, я поднялся на ноги и осмотрелся.

Помещение освещалось лампами, под толстым пожелтевшим стеклом, прикрытым решётками. Основания ламп — квадратные металлические кожухи с подведёнными к ним толстыми кабелями.

Отверстие трубы, из которой я выпал, располагалось в середине стены. Из него полозья, направлялись к потолку, разветвляясь в сложную систему. Изредка в полозьях громко щёлкало, клацало и они меняли положение, образовывая новый узор.

Вдоль других стен шли высокие железные шкафы, похожие на те, что были в больницах, когда я был маленьким: толстое мутное стекло, гнутые чугунные ножки и металлические щеколды с гигантскими замочными скважинами. В некоторых скважинах торчали ключи, заросшие паутиной. Другие ключи висели на гвоздиках в деревянной доске. Под каждым было окошко с бумажкой с цифрами. На полках шкафов стояли металлические коробки и запчасти с шестерёнками да роторами. Тускло блестели маслом трубы шарико-винтовых передач, мотки проводов и что-то ещё, что всегда можно увидеть в мастерской. Огромные катушки, с меня ростом, с прорезиненными кабелями, были прислонены к стенам свободным от шкафов.

В противоположной стене приоткрыта толстая железная дверь со штурвалом. Из помещения за дверью доносился отчётливый скрежет, синхронизированный с щелчками полозьев на потолке. Здесь щёлкнуло — там проскрежетало с характерным шумом вагонов уходящих в туннель.

Я подкрался к двери и попробовал заглянуть. К сожалению, толщина стены не давала увидеть внутренностей второго помещения.

Немного помедлив, набираясь смелости, я проскользнул в раскрытый проём, ожидая окрика или выстрела Фрунзика.

6

Второе помещение было большим и высоким. Система полозьев здесь разветвлялась, запуская щупальца в многочисленные отверстия других туннелей. Переводной механизм этих маленьких рельс изредка скрежетал, меняя положение стрелочных переводов.

В одном из туннелей начал нарастать гул. Из него вылетала фигура Судитрона, пронеслась по рельсовой развязке и исчезла в другом тоннеле. Гул затих, чтоб уступить место новому из другого тоннеля.

В центре комнаты стоял двухэтажный домик с бревенчатыми стенками. Брёвна были старыми, со множеством трещин, в которых росли бледные белые растения с кожистыми листьями. На плоской крыше домика приделана нерабочая фигура Судитрона и металлические цифры очередной нумерации. С потолка свисали десятки толстых кабелей, прикреплённые к задней части домика.

У стены, возле двери с навесным замком, притулился Фрунзик. Поникнув, сидел на бревне, уперевшись руками в колени. В правой руке покачивался на пальце пистолет, фуражка валялась между ног, будто пьяный милиционер просил милостыню, одновременно обещая пристрелить немилосердных прохожих.

Время от времени в месте подвода кабелей вспыхивал сноп искр, обдавая милиционера. Он не обращал на это внимания.

Услышав мои шаги, встрепенулся:

 — Опять ты. Не лень же было следить.

Я благоразумно спрятался за одну из колонн подпиравших потолок.

 — Да ты не бойся, — махнул рукой Фрунзик и задел себя дулом по лбу. Недоумённо посмотрел на пистолет. Будто вспомнив что это такое, спрятал его в кобуру и поднялся:

 — Да не бойся, говорю.

Я подошёл к нему, но держался на расстоянии.

 — Патронов нет, — извиняющимся тоном пояснил он, показывая на пол усеянный гильзами. — Стрелял, стрелял, а толку никакого.

 — В кого стрел?

 — В него, в кого же ещё? — Фрунзик показал на полозья. — Думал, что смогу подстрелить нескольких.

 — Удалось?

Фрунзик неопределённо махнул рукой:

 — Удалось. Потом увидел вот это…

Проследил за его указанием: у стены была навалена груда поломанных фигур Судитронов. Некоторые из них лежали так давно, что рассыпались на мелкие кусочки, из них росли всё те же бледные растения, что из брёвен короба. Некоторые фигуры ещё сохраняли узнаваемый облик, с них облезла вся краска, а деревянные корпуса были разрублены и распилены, чтоб извлечь механическое содержимое. Другие фигуры были обуглены, будто лежали в огромном общем костре. На многих виднелись дырки от пуль.

 — Ты понял? — спросил Фрунзик.

 — Нет.

 — Его уже много раз пытались уничтожить, распилить, разрезать или сжечь.

 — И что?

 — Как что? — злился Фрунзик. — Ничего не поменялось.

В ближайшем туннеле раздалось гудение приближающегося Судитрона. Я и Фрунзик переглянулись. Он инстинктивно схватился за кобуру, но сейчас же отпустил, вспомнив о патронах.

Я отступил от спускающихся на пол полозьев.

7

Из туннеля показалась деревянная фигура. Она проделала сложные манёвры в сплетении полозьев и скатилась к нам на пол. В такой близи Судитрона я не видел никогда. Он выглядел ещё более простым, ещё менее таинственным. Деревянная кукла, просьбы которой выполняет весь мир. Ну, кроме государств-изгоев, типа Северной Кореи, туда даже поезда не ходят.

Фрунзик измождённо присел на корточки, будто бы хотел упасть на колени, но одумался. Не отрываясь, глядел на человекоподобный механизм, не убирая руку с кобуры.

 — Я… такая честь, — пробормотал он, позабыв о своих недавних идеях уничтожения «Глобальной Перевозки™».

Прав был Лебедев: одно дело рассуждать о ненависти к тирану, другое — предстать перед этим тираном, зная, что он ждёт повтора твоих бравых речей о необходимости его свержения.

Судитрон крутанулся:

 — Так я и знал. Никто из них не говорит, что думает.

Фрунзик благоговейно убрал руки с кобуры и скрестил на груди. Попробовал принять непринуждённую позу. Тут же сменил её на горделивую независимость.

С ним происходило то, что со всеми новичками: не знал как скрыть робость. Фрунзику было вдвойне сложнее, ведь ему нужно было одновременно выказывать и презрение.

Я обратился к Судитрону:

 — Он впервые с тобой разговаривает?

 — Само собой, — ответил голос внутри куклы, — думаешь, такие как ты способны на восстание?

Я смутился:

 — Разве восстание против Судитронов это хорошо?

 — Хорошо.

 — Не понимаю.

 — Ты и не пытаешься.

Внутри куклы щёлкнуло какое-то реле, полозья образовали новые сочленения. Фигура сделала разворот вокруг себя и унеслась в другой тоннель.

Фрунзик перестал принимать позы. Сел в тоже положение, в каком я его застал, проронив:

 — Зато я всё понял.

Глава 21. Состояние системы

1

В туннеле послышался знакомый звук. Другая кукла проделала путь в сплетении полозьев под потолком и зависла над нами вверх ногами, как попугай в клетке:

 — Лех, время от времени в мире происходит нечто, заставляющее пытливых людей добраться до сути. Обычно они добираются до меня, чтоб узнать больше, чем правду.

 — Но я не пытливый. Я случайно ввязался во всё это.

 — Во всём этом нет никого случайного, — перебил меня Судитрон, — каждый на своём месте, как вариант недетерминированного алгоритма.

Я раньше никогда не разговаривал с Судитроном. Мои встречи с ним заключались в том, что он говорил, а я, как и прочие Соискатели, слушал.

 — Как вариант недетерминированного алгоритма, — повторил зачем-то Судитрон.

Он вёл диалог с задержкой. Счётный аппарат обрабатывал мой вопрос и составлял ответ. В бревенчатом домике слышалось жужжание и стрёкот механизма, что-то скрипело, как при выходе телеграфной ленты, и тогда из корпуса деревянной фигуры раздавался голос.

Фрунзик поднялся на ноги, утёр пот со лба:

 — Не дай этому чурбану задурить себя, Лех. Не слушай, что он говорит.

Я резко повернулся:

 — Уж не тебя ли мне слушать? Убийца.

 — Внутри деревяшки — звуковое устройство, передающее чужие слова!

 — Тоже мне откровение. Это все знают.

 — Но знаешь ли ты, чьи именно слова?

Разговор сопровождался натуженным стрёкотом и шорохом ленты за стенами домика.

Из корпуса куклы донеслось:

 — Всё, что произносят Судитроны принадлежит обществу, а не отдельным его представителям. Но слова, фразы, а так же набор объяснений и просьб предназначаются для отдельных представителей общества или групп, выбранных согласно алгоритму управления.

В домике ещё раз дополнительно щёлкнуло и запоздало добавил:

 — Недетерминированный.

Я показал на Фрунзика:

 — Что насчёт него?

 — Этот человек выполнил свою функцию. Его новые поступки не имеет значения для любого варианта, принятого на выполнение.

Фрунзик выкрикнул:

 — Я действовал по своей воле, а не по просьбе деревяшки!

Механизм за стенами домика шуршал и стрекотал так долго, что мне стало казаться, что он сломался и мы не услышим ответа.

Судитрон резко повернулся в сторону Фрунзика, стеклянные очи пружинисто выдвинулись из орбит. Никогда не видел, чтоб он так делал!

 — Все люди в мире или исполнители моей просьбы или исполнители воли тех, кто получил мою просьбу. Вы, бунтари, все одинаковы. Вам кажется, что в мире существует некий заговор, что вам врут про Распределение просьб. Вы уверены, что за этим кроется чья-то частная выгода. Вы не верите, что сложившийся порядок работает во благо всех, а не избранных. Верите, что Глобальная Перевозка построена со злым умыслом. Всё от того, что вы сами стремитесь стать избранными. Для этого вы фантазируете сложную конспирологическую ложь, на основе которой вы можете бороться с надуманным вами же злом.

Повернулся ко мне:

 — Я сам программирую восстание против себя ещё и для того, чтоб отсеивать подобных Фрунзику борцов за освобождение. У них главная проблема не в том, что они придумали свободу, а в том, что придумали несвободу.

Фрунзик неясно всхлипнул, подобрал свою фуражку и отбежал в дальний угол. Усевшись на обломки фигур, закрыл лицо фуражкой.

Судитрон снова повернулся ко мне, стёкла втянулись:

 — Формулируй свои вопросы с учётом дискретности преобразования исходных данных. Чем короче вопрос, тем быстрее ответ.

 — То есть, постараться быть кратким?

Я потихоньку шагал взад и вперёд по помещению, а механизм сопровождал меня, держась вверху, скрипя колёсиками на полозьях.

2

 — У меня не то, чтоб вопросы, а скорее догадки, требующие подтверждения. Первое: как я понял, я здесь для того, чтоб получить от тебя просьбу? Второе: получается, что заговор со свержением твоей системы власти и разрушением Глобальной Перевозки это набор просьб, которые ты давал заговорщикам?

Механизм в домике пришёл в движение, зашумел и Судитрон ответил:

 — Первое: да. Второе: да. Я не властитель, но администратор. Самопрограммирующийся механизм, просчитывающий общественное развитие. Есть система, но нет власти. Впрочем, ты всё это в школе проходил.

 — Но зачем программировать бунт против самого себя?

 — Для равновесия системы.

 — Не догоняю, что за равновесие? В чём оно заключается?

Этот короткий вопрос потребовал нескольких минут машинного времени для выдачи ответа:

 — Порядок в мире можно поддерживать разными способами. Если исключить разумное управление по системе Судитронов, то для людей, как социальных животных, привлекательна, либеральная диктатура, при которой можно уничтожать лишних или новых несогласных, при полной поддержке уничтожаемого населения. Причём, как инициаторы, так и исполнители геноцида будут оправдывать свои поступки уверенностью, что действуют по собственной воле. Именно такую форму правления, где свобода поступков становится самоцелью, раз за разом пытаются установить запрограммированные мною несогласные. Как бы ни разнились исходные данные или значения переменных, заговорщики стабильно приходят к предсказуемому набору из двух-трёх вариантов. Судитроны — это разумное управление, при котором условный верховный правитель принимает участие в делах абсолютно всех подданных. И не просто участвует, как происходит при диктатуре, но придумывает эти самые дела.

 — Да, я помню со школы: твои просьбы это и есть власть в государстве.

— Плохо помнишь. Не власть, а корректировка развития. И не государства, Лех, а моделей социальных отношений. Государствами управляют президенты, парламенты или короли. Я поддерживаю стабильные условия равновесия. Моя просьба — закон. Иногда она может принимать необычный вид, вроде задания приседать каждый день. Это значит, что по моим подсчётам, человек, исполняющий просьбу на большее не способен. Или наоборот, способен на такое, от чего его лучше отвлечь приседаниями. Как говорят американцы Just keep’em busy. Ведь ты не знаешь, что я могу попросить президента вашей Республики, или Саудовского принца?

Я кивнул:

 — Кажется, понимаю. Приседания или любое другое бессмысленное занятие, лишь бы держать их от совершения глупостей. Just keep’em busy, — повторил я. — Как всё просто.

 — Чтоб система была в устойчивом равновесии нужно класть гири на обе чаши весов. Если все будут беспечно радоваться миру, который сами выстроили, то однажды произойдёт реакция, которую я не буду контролировать. Я сам задаю противодействие собственной системе управления.

 — Но что если придуманная тобой революция победит?

 — Каждая выполненная или невыполненная просьба определяет состояние системы. Система становится предсказуемой. Я победитель при любом раскладе гирек на весах. Вместе со мной становится победителем и всё общество в целом. Ты, Лех Небов, как и многие люди, забываешь, что я деревянная кукла на релейных переключателях. Самопрограммирующееся Устройство Доставки и Толкования Решений. Я не живой. Это вы живые. Вы совершаете ошибки. Я пытаюсь их предотвратить. То, что ко мне положено обращаться, используя личное местоимение, сделано для облегчения коммуникации. Согласись, легче вести разговор, когда ты думаешь, что твой собеседник тоже думает. Но я не думаю. Я — функционирую. Те же англоязычные люди, описывая меня, обходятся местоимением it, им не привыкать.

Некоторые ответы Судитрон давал мгновенно, словно были готовы заранее. Над другими задумчиво трещал и стрекотал телеграфной лентой.

В один из таких перерывов Фрунзик напомнил о своём существовании:

 — Как я буду жить, осознавая, что на мне кровь людей? — заорал он из своего угла. — Они все погибли для того, чтоб дурацкая система была в равновесии!

Не поворачивая туловища в его сторону, Судитрон мгновенно ответил готовой фразой:

 — Убивать или не убивать это твой выбор. В твоём положении бывали люди, которые выравнивали систему без смертей невиновных.

Фрунзик снова закрыл лицо фуражкой. Издалека мне было плохо видно, но показалось, что он рыдал.

3

Судитрон подвёл меня к бревенчатому домику.

С крыши опустился прямоугольный короб с тёмной стеклянной поверхностью, метра два длинной и метр высотой. От него шёл толстый электрический провод, пропадающий в стене домика.

Поверхность короба осветилась. Стали видны плоские объекты, мельтешащие, как геоабстрактные аниматины Вольки. От их плоского роения на глади стекла, создающего одновременно и удивительную глубину, у меня закружилась голова.

Вынужден был отвести взгляд.

 — Смотри внимательно, не бойся, быстро привыкнешь, — сказал Судитрон.

Короб спустился ещё ниже и повис прямо напротив меня. От него исходил неестественный синий свет. Я перевёл взгляд на светящуюся поверхность.

На этот раз различил в абстрактных пятнах объекты. Вот, вроде бы, какой-то человек сел на корточки и… моё зрение не успевало ухватить движение, как ускользающий сон, когда приоткрываешь непроизвольно веки.

Снова отвёл взгляд от стеклянного короба. Судитрон замер, как отключившийся. В туннелях потрескивали тросы и разряды электричества. Аппарат в бревенчатом домике шуршал на холостых оборотах.

Мой третий подход к стеклянному коробу произвёл настоящее потрясение. У меня уже не было головокружения, когда сосредотачивался на движениях под поверхностью стекла. Отчётливо видел, что мельтешащие пятна — это вполне узнаваемые пейзажи.

Вот гористая местность с прорытым туннелем. Гигантские невиданные мне ранее механизмы ввинчивались в тело горы. Отработанный грунт вывозился на гигантских самосвалах.

Люди сидели у гигантского колеса такой махины и обедали. Хлебали суп из котелков, передавали друг другу ломти хлеба и походные солонки. Одежда на людях по старинной моде, рубахи, сапоги. Все мужчины и все бородатые.

Всё это исчезло, словно выключился свет.

Появился вид как бы с крыши стоэтажки. Вид менялся, будто стоэтажка не стояла на месте, а плыла в воздухе. Проглядывалась часть земной поверхности с угадываемым контуром будущего дворового шестиугольника. По ровной площадке перемещались те самые гигантские роющие механизмы. На крышах механизмов ряды чёрных труб выхлопной системы. Из них с периодичностью вылетали сгустки чёрного дыма с искрами раскалённого угля.

Как железнодорожник, я узнал приметы парового угольного двигателя, которыми оснащались первые локомотивы «Глобальной перевозки™», задолго до изобретения дизель-мотора, и, лет пятьдесят назад, плазменного инжектора.

Меня поразили сами движущиеся картинки, а не то, что они изображали:

 — Что это? Окно в прошлое? Как оно перескакивало будто бы с континента на континент, из одной эпохи в другую?

Судитрон молчал.

Окно изобразило первый запуск парижского сегмента «Глобальной Перевозки™», который я видел когда-то в классической аниматине «Прибытие поезда». Перескочило на Северо-Американский континент, демонстрируя, как старинный дизельный локомотив пролетел по мосту, проложенному через Гранд Каньон.

Окно перенеслось на неизвестную Платформу с тысячами занятых ниш. Люди пробуждались от Почтенного Ожидания. Появился Судитрон не той конструкции, что обслуживала Юго-Запад 254. Гораздо больше размером, на лице отсутствовала идиотская улыбка Щелкунчика, а движения рук, когда он указывал на Соискателя, было плавным, без пружинистой резкости. Под днищем куклы располагались трубки выхлопной системы. Древние Судитроны управлялись энергией водяного пара, выпуская время от времени угольные искры или завиток чёрного дыма.

Окно перенеслось в недавнее прошлое, в 1891 год.

Я узнал исторический момент подключения бывшего сегмента «Железных дорог СССР» к «Глобальной Перевозке™» через первый трансберлинский тоннель. Толпа немецких железнодорожников, вооружённых ломами, кувалдами и лопатами, атаковала кирпичную стену, перегораживающую туннель. На путях коптил дизельный поезд, готовый к отбытию. В окнах виднелись советские солдаты. Часть стены рухнула и немецкие железнодорожники поприветствовали соотечественников той стороны Двора.

4

Я не удержался и поскрёб пальцем поверхность стекла. Ожидал, что почувствую тонкую плёнку, а под ней — привычное движение механизмов аниматины. Но стекло было гладким, толстым, прочным. От прикосновения к нему, я почувствовал уколы статического электричества.

 — Что это? — не удержался от вопроса. — Почему аниматина не закольцована? И главное — такая длинная?

Судитрон ожил, шевельнув телом:

 — Это не аниматина. Это видео.

 — Как работает ви-де-о? Неужели можно достичь такой миниатюризации деталей анимации?

 — Лех, я не буду объяснять принцип работы видео. Саморегуляция общественного развития, которую я осуществляю, касается не только политики и социума, но и технического прогресса.

 — То есть?

 — Всякий раз, когда кто-то догадается, что движущиеся картинки можно производить иным способом, этот изобретатель подвергается… (усиленный стрекот в бревенчатом домике), как бы это сказать, идеологической стерилизации.

 — Но ведь это ви-де-о во сто крат круче простых аниматин. Такое плавное, такое реалистичное, как настоящая жизнь. Все мечтают об этом.

 — Любое явление, способное заменить настоящую жизнь и о котором все мечтают, должно корректироваться. Это часть программы саморегулирующегося разумного человечества. Это то, благодаря чему мы не деградировали в потребителей того, что заменяет настоящую жизнь.

 — Но как же прогресс?

 — Прогресс не всегда ведёт к качественному развитию. Иногда он начинает служить улучшению потребительских качеств товара, превращаясь из прогресса в регресс.

 — Не понимаю.

Судитрон шевельнулся так, что можно было бы принять за нетерпение:

 — Лех, что такое Информбюро?

 — Ну, все знают. Там всё хранится…

 — Информбюро главное достижение нашей эпохи, после плазменного инжектора. Информбюро — полное собрание всех человеческих знаний. Библиотечная сеть хранения и обмена данными, с открытым доступом к ним, а так же быстрый поиск с помощью специалистов по поиску информации.

 — Я это и сказал, просто не могу точно формулировать.

 — Как происходит доступ к информации в Информбюро?

 — Когда человеку что-то надо узнать, он идёт в Информбюро.

 — Представь, Лех, что не ты идёшь к информации, а она к тебе?

Я засмеялся:

 — Ну, это сказки. Как информация может двигаться? Ведь она на физическом носителе. Почтой разве что? Но это дольше, пока пришлют, то сё…

 — Поверь, сможет, если избавить информацию от физического существования. Поэтому возможность изобретения такого способа обмена информацией скорректирована до нулевой вероятности.

 — Но зачем? Ведь это классно, когда любые знания будут появляться без приложения усилий, как сейчас, когда нужно куда-то идти, блуждать среди инфодосок, общаться с тупыми Модераторами и Поисковиками.

 — Затем, Лех, что даже в нашем Информбюро большая часть данных, это подвижные изображения Джессики Линс и её коллег. Это миллионы томов увлекательных сериалов про супергероев, вампиров или торговцев наркотиками. Это миллиард юмористических аниматин. Скажи мне, Лех, когда ты в последний раз в Информбюро, искал что-то по своей профессии?

 — Ну…

 — Вот и все так. Чем труднее доступ к знаниям, тем больше ценишь время на их получение. Тем меньше охота тратить его на Баффи и Джессику Линс. Но при этом излишне трудный способ получения информации приводит к тому, что ею перестают интересоваться. Устройство Информбюро оптимально в соотношении трудности-лёгкости доступа.

5

Судитрон дёрнулся и наклонился вперёд.

Быстро набирая скорость, промчался по рельсовому кружеву под потолком и исчез в туннеле. Если бы он не был деревянной фигурой, а живым, то его внезапные уходы были бы невежливостью. Но я понимал, что его движение зависит от расписания выходов к Соискателям и раздачи просьб.

Воспользовавшись передышкой, я попил воды и постарался высморкаться. Началась головная боль, чувствовал, что поднялась температура. Я то дрожал от озноба, то потел.

Нет, конечно, с одной стороны это круто — оказаться за кулисами управления миром, видеть ежедневный процесс работы верховного правителя. Лицезреть всё то, что нам рассказывали на скучных уроках истории.

С другой стороны — мне страшно.

Ведь я ничего этого не хотел. Мне плевать, как устроена работа Судитронов, или механизм принятия решений, или сбор информации о Соискателях для выдачи просьб. Всю жизнь обходил эти вопросы стороной. Нам, простым людям, до таких вещей, как говорил отец, «до лампочки».

Вместо меня здесь должен был стоять Лебедев или пытливые умы из «Армиды». Даже Фрунзик более подходил на роль того человека, который узнал бы всю правду. Или больше чем правду. Мне же хотелось одного — поскорее обнять Алтынай. Ну, и выздороветь для начала.

Больше ничего не хотелось.

Фрунзик продолжал сидеть, закрыв лицо фуражкой. Даже не знаю, слышал ли он откровения об устройстве и саморегуляции нашей цивилизации. Даже фантастический короб с аниматинами не заинтересовал.

Мне его не жалко. Какие бы не были у тебя свободолюбивые помыслы, но если при их реализации умирает хотя бы один человек — они ничего не стоят. Даже если этот человек ты.

Фрунзик убил Лебедева, у которого и девушки-то не было. Лебедев даже не начал жить, занимаясь организацией взлом-группы. А его лучший друг оказался самовлюблённым дураком.

Из туннеля вылетела очередная фигура Судитрона и подкатила ко мне. Это были всё разные куклы, похожие друг на друга. Отличались расположением трещин или пятнами пожухшей краски. На корпусе этого Судитрона были свежие дыры от пуль.

6

 — Всё равно не понимаю, раз кто-то знает, что ты сам программируешь своё уничтожение, то не делает ли это тебя уязвимым? — спросил я.

 — Да, Судитрон беззащитен. Ибо зачем создавать такие условия жизни людей, от которых создатель условий должен предохраняться?

Фрунзик вскочил на ноги. Бросил фуражку, раздавил её ногой, потом поднял, обтряхнул и надел:

 — Это ты беззащитный? — погрозил он кулаком. — Ты самый бронированный негодяй во Вселенной.

Описывая Судитрона странно применять слова типа «невозмутимо». Тем не менее, аппарат невозмутимо продолжал:

 — Отношения общества и власти не должны сводиться к отношениям заключённых и надзирателей. Разумная организация этих отношений и служит моей защитой. Судитроны гарант того, что всё будет продолжаться так, как запланировано. А чтобы люди подчинялись гаранту, даже если он кукла на релейный переключателях, они должны быть уверены, что способны его уничтожить. Для равновесия системы необходимо планировать и собственное уничтожение, и одновременную невозможность уничтожения.

Фрунзик натужено засмеялся:

 — Заключённые должны знать, что хоть надзиратель и гремит ключами по ту сторону клетки, им гарантированна возможность свернуть ему шею. Вот в чём релейный чурбан хочет нас убедить, Лех.

Судитрон повернулся к менту:

 — Такие как ты всё время хотят меня свергнуть, не понимая, что в отличие от вас я не претендую на власть. Ты до сих пор считаешь меня личностью, тогда как я слепок представления об идеальном правителе.

До этого момента речь из динамика звучала сбивчиво, словно склеенная из разных источников. Следующее произнёс без запинки, чётким ровным тоном:

 — Судитроны — продукт общественного договора. Судитроны — набор правил, автоматизированные обучающиеся системы. Судитроны — это пакет прикладных программ, работающий на заранее описанных алгоритмах (недетерминированных), которые корректируются по данным самообучающейся системы.

И снова переключился на неровную речь:

 — Пока все в мире не захотят отключить наши реле, выдернуть шнуры, выкорчевать рельсы — ничего поменять нельзя.

Фрунзик достал пистолет и приставил к виску. Сквозь скрежет и треск релейных переключателей были слышны щелчки несостоявшихся выстрелов. Забросил пистолет за бревенчатый короб, куда-то в гущу переплетённых кабелей, вызвав сноп искр.

После этого Фрунзик как-то забавно взвыл (хотя мне было ни капли не смешно) и выбежал в дверь. Слышал его быстрые шаги по железной лестнице, удар кулака по кнопке и гудение мотора лифта.

 — Оставь его, — сказал Судитрон.

 — Но ведь он убил Лебедева? Неужели он не будет наказан?

 — Куда ему деваться? Пойдёт с повинной в ближайший участок. Расскажет подробно про заговор, выдаст имена настоящих преступников. И никто, конечно, не поверит, что бунт против Судитронов запрограммировал сам Судитрон.

 — А мне что делать?

 — У меня просьб пока что нет.

 — Но ты же подтвердил, что я здесь для того, чтоб получить просьбу?

 — Просьба была прийти сюда и получить знания. Возможно, ты понадобишься лет через десять-пятнадцать, в одном из вариантов корректировки.

 — Прости, но мне кажется, что все тайны, что окрылись мне, не имеют смысла.

 — Это не тайны, а знания.

 — Что мне делать с этим знанием?

 — Открывались знания не для того, чтоб ты что-либо делал сейчас. Повторяю, они нужны на тот случай, который, возможно, и не произойдёт.

 — Но у меня есть ощущение, что должен как-то использовать, кому-то рассказать.

 — Рассказывай сколько влезет. Используй, если придумаешь как. На равновесие системы это не повлияет. К тому же способ моего существования не является тайной. Тысячи людей во всём мире знают больше чем ты.

 — Больше чем правду?

 — До свидания, Лех, молодец, что спас пассажиров поезда. Были случаи, когда идейные маньяки уничтожали целые составы, выискивая свободу для себя.

Судитрон совершил свои запутанные манёвры и укатился в туннель.

Аппарат в бревенчатом домике ещё немного проработал на холостом ходу и затих.

Глава 22. Бинарная логика

1

Я одиноко стоял в помещении полном звуков: щелчки, электрические хлопки, клацанье переключаемых стрелок.

Разговор окончен, но почему так быстро?

Неужели то, что произошло, не будет иметь резонанс в обществе? Разве не должны прийти какие-то высокопоставленные чиновники, работающие в госаппарате Судитрона? Они должны задать мне вопросы… В конце концов, похвалить, выразить благодарность. Грамоту вручить какую-то.

Неужели, всё то, что я совершил, должно остаться незаметным подвигом винтика социального механизма?

Словно ожидая прихода судитроновских чиновников, я прошёл в первую комнату, где были шкафы с деталями. Без особой цели подёргал дверцы, большей частью запертые. На полках открытых шкафов штабелями лежали коробочки, пропитанные машинным маслом. На лицевой части коробочек рисунки деталей с подписями:

«Эксцентрик для привода клапана моделей 1872-1879 годов»,

«Центробежный регулятор Р-1877-2У»,

«Датчик угла поворота А406 (абсолютный)»,

«Выходной вал редуктора (модельный ряд «люкс 2»)…»

 — Детали социального устройства, — громко засмеялся я.

«Глобальная Перевозка™» и Судитроны имеют много общего.

Гиперзвуковые поезда перевозили людей и грузы. Судитроны направлял людей совершать поступки, необходимость которых прорабатывало счётное устройство в деревянном сарае в подвале Коммунального Бюро.

И там и там выбор сделан за тебя.

Даже сам выбор: подчиниться выбору или нет. Ты не можешь выскочить на ходу поезда. И свернуть некуда — вокруг тебя стены шестиугольного туннеля. Прав Судитрон, пока все не захотят перемен, попытки отдельных революционных групп принесут несчастья. Да и нужно ли менять? Ведь отсутствие выбора навязано не чьей-то злой волей, но разумной необходимостью.

Я железнодорожник, я знал, что как бы запутанно не выглядела бы система туннелей, она всё равно придумана людьми. Каждый метр путей был описан в отчётности и подвергался регулярной проверке на микротрещины. Вероятно, то же самое делает Судитрон, этакий путевой обходчик людских жизней.

Смущало в этом сравнении то, что Судитроны, не находя изъянов в полотне жизни, самостоятельно их создавали.

2

На полках следующего ряда шкафов выстроились тысячи коробочек с бобинами магнитной плёнки. На полках приклеены обозначения алфавитного порядка:

«Шутки А-Ж», «Шутки З-М»…

«Имена на А, мужские», «Имена на Б, женские», «Имена на В»…

«Существительные А», «Существительные Б», «Существительные В-Д»…

«Молодёжный сленг 60-70-х годов», «Профессиональные термины анимастеров-реалистов», «Фразеологизмы», «Речевые обороты, используемые железнодорожниками 1850-х-1860-х годов», «Тюремный жаргон, блатняк, феня»…

«Восклицания», «Междометия», «Союзы и предлоги», «Числительные»…

Отдельно стояли бобины с надписями от руки:

«Шумовой фильтр», «Реверберация», «Фон»…

На столе рядом со шкафами бобин размещался здоровенный магнитофон, валялись обрезки плёнки. Некоторые обрезки склеены и обёрнуты бумажкой, где написаны дата и имя. Я догадался, что это монтажная склейка просьбы для очередного Соискателя.

Значит, эта комната не столь заброшена, как кажется. Просто специалист, который здесь бывает, не лазил в шкафы, которые не нужны для текущей работы.

Удивился, что просьбы клеятся вручную. Ведь со мной Судитрон разговаривал в автоматическом режиме.

Представил, как счётная машина в бревенчатом домике, клацая релейными переключателями, анализировала мой вопрос и отдавала приказ монтажному станку. Тот находил плёнки с нужными словами, проверял правильность склонения и времена глаголов. Добавлял «Шутки» и «Междометия». Заправлял готовую склейку плёнок в проигрывающее устройство, и я наконец слышал ответ Судитрона.

Неудивительно, что он отвечал с существенной задержкой.

Интересно другое, кто подготовил те части его ответов, что произносились мгновенно? Эти фразы не слеплены из отдельных слов, с неверными интонациями и ударениями, а проговорены целиком. Понятно, что это делал специалист из обслуживающего персонала. Но ведь не он же придумывал смысл ответов на ещё не заданные вопросы?

Получалось, что специалист тоже выполнял задачу, поставленную Судитроном.

В системе «разумного управления», человек выглядел лишним звеном, тормозящим её работу.

Я мысленно вглядывался в цепочку событий, из которых состояло «разумное управление». Она вела себя как проводки от моих наушников: чем сильнее старался их распутать, тем больше узлов появлялось.

3

В исследовании шкафов добрался и до книг. Техническая литература, которую наверняка не содержалась в Информбюро. Или хранилась в настолько специализированных отделах, что сам Модератор не был уверен в её местоположении, а Поисковики потратили бы несколько часов, прежде, чем указали примерное направление.

«Монтаж рельсовых систем СУДиТРОНов в зонах с повышенной сейсмической активностью»

«Справочник для оформителя мимики и жестов куклы современной эпохи (вторая половина 19 века)»

«Методическое пособие для филологов, работающих с речевым аппаратом СУДиТРОН-ОМ-1877-Р»

«Да или нет? Заметки о бинарной логике в конструировании просьб СУДиТРОНов»

Поверх этих книг, стоящих корешками, лежал толстый потрёпанный том. Видно, что им часто пользовались, для этого и лежал на видном месте. На обложке Судитрон в изометрической проекции:

Руководство по эксплуатации и уходу

Модель СУДИТРОН ОМ-1877-Р

Москва, издательство «Правда» 1877 год

Во вступительном слове говорилось:

«Меня, как главного инженера-конструктора новейшей модели СУДиТРОНа, попросили написать предисловие. Я человек науки, писать лирику не люблю, поэтому буду краток.

Всё более ускоряющийся темп жизни требует от инженеров и разработчиков ПО для СУДиТРОНов удвоенных усилий в обновлении модельного ряда.

Если в прошлые века нового СУДиТРОНа разрабатывали раз в столетие, да и то, руководствуясь эстетикой, меняя внешность, не трогая машинную часть, то сейчас в мире принят 30-тилетний цикл обновления модельного ряда. Иначе СУДиТРОН пародоксально будет отставать от прогресса, который он и контролирует.

СУДиТРОН ОМ-1877-Р самая современная модель, не имеющая аналогов в мире.

Для справки: американский SAD 2000 (Self-Programmed Authority Device), принятый на эксплуатацию большинством стран Запада, отстаёт от отечественного СУДиТРОН ОМ-1877-Р по всем параметрам, начиная от скорости перемещения от Соискателя к Соискателю, кончая количеством операций в минуту. Для наглядности, представьте, что монтажная склейка плёнок для озвучки «Войны и мира» Л. Н. Толстого заняла бы у SADа более двух лет, тогда как наш СУДиТРОН справился бы с этой гипотетической задачей за три месяца…»

Так и есть. Обещание «быть кратким» растянулось на десяток страниц предисловия, полного напыщенной рекламы собственной гениальности, «не имеющей аналогов в мире».

Некоторые инженеры в самолюбовании напоминают писателей.

Я быстро пролистал страницы с чертежами и схемами. Остановился на отдельном листе, расшифровывающем название. Аббревиатуру СУДиТРОН знал со школы, но остальные буквы и цифры названия вызвали профессиональный инженерный интерес:

СУДиТРОН — Самопрограммирующееся Устройство Доставки и Толкования Решений Одностороннего Направления

ОМ — Обычная Модель

1877 — год запуска в серию (не путать с годом разработки, которая заняла более семи лет)

Р — релейный

Так же я узнал, что Судитрон ОМ-1877-Р планировали сделать последней моделью на релейных переключателях.

«К 1890 году, — обещал инженер-конструктор из 1877 года, — окончательно пройдёт обкатку технология на недавно изобретённых полупроводниках».

Далее инженер по новой грозил превзойти мировые аналоги. Грустно было читать, зная, что в 1891 году исчезла та система, что гордилась самыми быстрыми Судитронами на релейных переключателях.

А мы так и живём, пользуясь разработкой из 1877 года.

Интересно, как сейчас выглядит американский SAD? Вероятно, он уже давно на полупроводниках и носит приставку — 5000.

4

Блуждая по комнате, я уловил какой-то тревожащий шорох. У шороха был ритм, всплески громкости и ритмичное дребезжание. Иногда шум прерывался и начинался новый, непохожий на предыдущий.

В закутке между двумя шкафами обнаружил диванчик с продавленными сиденьями и деревянными подлокотниками, накрытый покрывалом крупной вязки, словно, чья-то гигантская бабушка приехала в гости и бросила здесь свою кофту

  Перед диванчиком стоял столик-тележка для инструментов. Из выдвинутых ящиков свешивались пропитанные маслом тряпки или бумага. На поверхности столика разместился пластиковый электрочайник с почерневшими от грязных пальцев боками, тарелка с печеньем и стакан с недопитым чаем.

Потрогал чайник — тёплый.

Ритмичный шорох в закутке приобрёл отчётливый рисунок приглушённой музыки.

Обошёл столик-тележку и заметил на диване компактную электрическую печатную машинку в ярком оранжевом корпусе. Название производителя было закрыто наклейкой с личиком Баффи.

Рядом лежали большие наушники с хромированными дужками. Из них и слышалась музыка.

В машинке узнал гибридную модель со встроенным магнитофоном и радио. О такой раньше мечтал, но справедливо рассудил, что нет нужды покупать устройство, берущее на себя функции других устройств. Пусть музыка будет в плеере, а слова — в пишущей машинке.

Я опустился на диван.

Кто бы тут ни работал, он уютно устроился: местечко позволяло видеть всю комнату, но скрывало наблюдателя за столиком-тележкой.

Прислонил наушники к голове: музыка была незнакомой, даже чужой, словно в этом помещении нельзя было слушать то, что слушают за его стенами.

У гибридной печатной машинки, кстати, была хорошая опция: сдвоенный лоток подачи бумаги. Это позволяло работать попеременно с двумя разными листками. Переключение рычажка сбоку помещало на бумагоопорный вал то один то второй лист, сохраняя положение каретки.

Оба листа были заполнены.

Оглядевшись, я решительно взял первый:

ДЕКЛАРАЦИЯ О СООТВЕТСТВИИ

Заявитель производственное объединение «Универсал-Электроприбор-Инвест», юридический адрес: Абрикосовый Сад, Третья Линия, Шестая Стена, дом 150,

адрес Информбюро://Промышленные предприятия/Электротехника/УЭИ

В лице генерального директора _________________

Заявляет, что изделие «окуляры, глазные вогнутые» для модели СУДиТРОН ОМ-1877-Р, произведённые в сборочном цехе «Универсал-Электроприбор-Инвест» полностью соответствуют требованиям технического регламента Евразийского Пограничного Союза «Электромеханическая обратная совместимость устройство доставки и толкования решений»

Декларация принята на основании

Протокол испытаний ТОО «Универсал-Стандарт» от 22 августа 1897 года

Дополнительная информация

Шлифовка линз производилась согласно утверждённой технологии и обеспечивает стандартный уровень искажений восприятия на осно…

Первый документ закончился. Переключился на второй:

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

Начальнику инженерно-технической службы

О приостановлении работ в монтажно-просьбенном цехе №2

Довожу до вашего сведения, что сегодня 19 сентября 1899 года в 7 ч30 мин начался простой всех работников монтажного цеха №2

Вытяжная установка имеет эксплуатационные неисправности, требующие срочного ремонта.

Так как неисправность была обнаружена не сразу, то несколько работников пожаловались на головные боли, надышавшись испарений клеевого раствора, применяемого для монтажа просьбенных лент.

В связи с этим зафиксирована ошибочная отправка просьб по направлениям:

Ш-ева А. П. (пн 003 962 237)

Измайлова Н. К. (пн 003 476 442)

просьбы, направленные этим гражданам, были перепутаны.

В связи с этим следует принять срочные корректировочные работы по переиначиванию просьб, назначенные на после того, как граждане закончат выполнение текущих.

Обе текущие просьбы признать ошибочными и по завершению выполнения переместить в архив брака.

Отравленным вредными испарениями работникам предоставить больничный отпуск на срок согласно рекомендациям врача.

Начальник цеха №2 _________________

5

Я вдруг осознал, что роюсь в предметах вовсе не предназначенных для меня. Или же Судитрон дал мне время освоиться, удерживая технический персонал, что должен был завершить склейку плёнок с новыми просьбами?

Пора домой, пора жить, как жил раньше. Пора забыть значение всех аббревиатур, что не имели прямого отношения к моему существованию.

Вернул положение документов в исходное состояние.

Быстро закрыл все шкафы, стараясь придать дверцам то положение, в каком они были. Вышел в противоположную дверь, где ранее пропал Фрунзик.

Стукнул по кнопке лифта и прислонился горячим лбом к холодному бетону стены. Сопли то текли, то застывали в носу непробиваемой массой, не давая нормально дышать.

Приехал лифт.

Я нажал кнопку первого этажа, напротив которой была наклеена бумажка «Коммунальное Бюро, вестибюль».

Стоя в лифте, смотрел на выцарапанную много лет назад надпись «Цой жив». Лампочка подсветки в кнопке с цифрой «1» быстро пульсировала, будто билось испуганное сердце.

Не покидало ощущение потери. Точнее, ощущение того, что так и не нашёл, что искал. Не смочь найти — это тоже потеря.

Например, мне вспомнился первый допрос. Когда менты демонстрировали аниматину с девочкой в платьице белом, утверждая, что она пропавшая пассажирка. При этом в списках её не было. Будто она появилась на перроне для того, чтоб продемонстрировать, что садится на поезд, а потом уйти прочь.

Ведь могло бы быть так, что Судитрон предложил некой девочке, похожей на мою Алтынай, одеть белое платье и в такое-то время прийти к такому-то поезду, и стоять на лесенке, пока оптическая установка фиксирует её присутствие.

Возникал вопрос: зачем строить сложную систему из людей, разыгрывающих набор действий? Впрочем, ответ дал сам Судитрон. Этот аппарат уверял, что «уравновешивает систему».

Опять допустил обывательскую ошибку — Судитрон не думал. Он выполнял алгоритм, который мы сами в него заложили. За несколько веков алгоритм стал таким сложным и непонятным, что мы предпочли сделать вид, что всё так и задумано, нежели лезть внутрь и ремонтировать.

Или ещё хуже:

Мы так уверились в отсутствии погрешностей в работе системы Судитронов, что любую чепуху начали воспринимать, как хитро выработанный план. Машина ведь не ошибается. Попросил приседать каждое утро? Фигня-вопрос, значит так надо. Сходить на перрон в белом платье? Ну, раз Судитрон попросил, почему бы нет? Устроить похищение гиперзвукового поезда под нелогичной причиной «разбудить сознание народа»? Да, да, да.

Я с шумом вобрал сопли.

Чёрт возьми, начал мыслить, как Фрунзик и несогласные. Но ведь их мысли — тоже результат работы Судитрона. Алгоритм стал такой сложный, что начал упорядочивать и жизнь людей, и своё существование.

Болезненный бред и высокая температура привели меня к мысли, что Судитрон превратился в алгоритм для работы алгоритма, созданный самим алгоритмом для того, чтоб разрабатывать новые алгоритмы.

Для этого и нужны люди.

Своей деятельность они не тормозят алгоритм, как я думал сначала, но вносят в него разнообразие случайности. Ведь Судитрону без разницы, выполнил ты его просьбу или нет. Как там было название книжки из шкафа, «Бинарная логика просьбы»? Отсутствие результата тоже результат. Ноль всегда информирует о том, что он — не единица.

Лифт дёрнулся. Пульсация лампочки в кнопке «1» прекратилась. Двери раздвинулись и я вышел.

6

Вестибюль освещали неяркие лампы, под матовыми от пыли плафонами. Не все лампы работали. Некоторые лампы пульсировали такою же нервной дрожью, что кнопка «1».

Несколько человек сидели на лавках. В Коммунальном Бюро всегда есть посетители. Кто выписывался из квартиры, кто наоборот, желал переехать в освободившееся помещение этажом ниже. Кто-то пришёл жаловаться на очередное возгорание на верхних этажах, которое пожарники так залили водой, что она просочилась в квартиры.

Кто-то читал объявления локального Информбюро.

Рекламатина изображала гигантскую крысу, вооружённую почему-то старинным ружьём с дулом в виде трубы. «Дадим отпор врагу» — гласила вращающаяся надпись. На гигантского грызуна наступали работники санитарной службы с надписями на куртках «Дератизация», «Дезинфекция» и «Дезинсекция», вооружённые баллонами и распылителями ядов.

Поисковик зевал, сидя на стуле. Он носил обычную одежду, без блокнотов, карт и свитков. Локальным Поисковикам не нужно записывать большое количество новых данных. Им хватало того, что держали в памяти.

Я пересёк вестибюль, достигнув больших стеклянных дверей, за которыми синело осеннее утро.

Посетители смотрели на мою одежду, перепачканную грязью и сажей.

 — Наверно из этих, найдёнышей с поезда, — шепнул Поисковик кому-то. — Читал в газете, что они переживают психологическую травму. Не могут привыкнуть жить на открытом пространстве.

 — Да, да, тоже читал. Поэтому и ходят в той одежде, что была на них во время житья в туннеле.

Я толкнул дверь и вышел под мелкий дождь. Прошёл через площадь и встал у палатки кофейни.

 — Оттуда? — спросил продавец кофе, показывая пальцем вниз. Имея в виду, что я один из пассажиров поезда «Ташкент-Алматы-Новосибирск-Киев-Варшава».

Я неопределённо кивнул.

 — Ничего, друг, всё будет хорошо, — успокоил продавец. — Тебе кофе? За счёт заведения.

Он принёс большую чашку и пару бутылок:

 — Коньяк или виски?

 — Коньяк.

 — Правильно.

Я шмыгнул носом, сделал глоток ароматной горечи. Двойное тепло, от алкоголя и кофе, разлилось по желудку.

Глава 23. Обращение к другу

1

События тех дней, казалось, развивались стремительно.

Чудилось, что у меня нет времени чтоб сделать вдох, оглядеться и сделать выдох, как лавина новых происшествий несла меня дальше.

Но всё это было мелочью по сравнению с тем, что на самом деле было дальше.

Жизнь проходит наиболее быстро в те моменты, когда перестаёшь её замечать.

Жизнь пообещала «быть краткой», и сдержала слово.

Через полгода стремительной любви я и Алтынай жестоко разругались и наперегонки объявили, что бросили один другого. Потом сошлись, клялись в верности, и что ссоры больше никогда не повторятся.

Через месяц сказали друг другу «пока» и разошлись навсегда.

Алтынай уехала в Киев, где сначала была модельером в одном из Домов Моды, а после открыла собственную линию.

Подле Алтынай крутился Волька. Он не стал великим анимастером. Прославился тем, что некоторое время был мужем знаменитой модельерши, с которым она развелась через несколько лет, но продолжала жить с ним по привычке.

Ни он, ни она не писали мне и не отвечали на письма. Те кто уезжают, смотрят с высоты поезда на перрон, где топчутся оставшиеся.

Фрунзика судили и назначили пожизненное. Я не особо пристально следил за процессом. Пару лет спустя, блуждая по закоулкам Информбюро, наткнулся на стенд «Армиды». Был удивлён, что кто-то продолжает играть в информационных защитников мироздания. Было ясно, что это «новая гвардия» ибо «старички» умели хоть немного конспирироваться.

На одном из листков стенда прочёл, что, оказывается, сразу через месяц после вынесения приговора дело снова открыли без лишнего шума.

Были обнаружены «новые обстоятельства».

На листке крепилась вырезка из газеты. Большой заголовок

«Артемий Громыко — истинное лицо терроризма»

и фотография: растерянная физиономия солдата-дезертира, который скрывался в вагоне с контрабандой.

Статью не читал, ограничившись мнением анонимного армидовца: «Покровители Фрунзика, те самые высокопоставленные люди, что финансировали и прикрывали похищение поезда, не бросили исполнителя в беде. Постепенно отмазали Фрунзика от пожизненного срока, обставив всё так, будто главным идеологом похищения был несчастный Громыко»

Фрунзику дали двадцать лет с возможностью досрочного освобождения.

Армидовцы грозились вывести «на чистую воду», «пролить свет», «найти доказательства вины» и прочее. Ещё через годик я прогуливался в тех же закоулках, но стенда Армиды уже не было. Так и не узнал, вывели они кого на свет? Или спецслужбы их самих вывели из Информбюро, раз и навсегда прекратив детские игры?

На протяжении жизни мне пришло три письма от Фрунзика.

В первом он просил прощения, каялся, пытался объяснить свои поступки. При этом уложился в два абзаца.

Второе пришло пять или шесть лет спустя. Фрунзик обещал, что скоро «откинется», найдёт меня и «опустит». Остальные фразы состояли из такого лютого тюремного жаргона, что со словарём не разберёшь.

Третье письмо пришло относительно недавно. Начиналось с классического «буду краток» и содержало огромное количество тетрадных листов, заполненных мелким разборчивым почерком. Не стал читать полностью. Удостоверился, что настроение узника поменялось — предлагал «забыть всё, что между нами было».

Ни на одно из писем я не ответил.

2

Кстати, судьба пацанчиков из «Армиды» сложилась одновременно по-разному, но и одновременно предсказуемо.

Бек ещё несколько лет играл во взломщика, пытаясь стоять на страже «интересов общества». Когда немного подрос, бросился в иную крайность — решил разбогатеть, изобретая сервисы для Информбюро. То способ обмениваться мгновенными телеграммами и оттисками. То очередную сеть стендов-знакомств для геев. То алгоритм увеличивающий скорость работы Поисковиков. Он предлагал накачивать их специальным наркотиком, для улучшения когнитивных процессов. Назвал их «поиск на стероидах».

Ни одно из начинаний не принесло ему миллионов. Как и все талантливые взломщики, Бек в итоге очутился на работе в банковской структуре, охраняя информационные операции от таких же малолетних взломщиков, каким был когда-то сам.

Судьба бородатого «Армидовца» по кличке Неовзломщик выделялась на фоне стандартного развития биографий остальных. Он в самом деле оказался исламским экстремистом, который внедрился во взлом-группу, чтоб иметь доступ к технологиям, а так же обеспечить прикрытия для настоящей террористической деятельности. Его, кстати, до сих пор ищут, считается «Террористом номер один».

Философ Цсисек, после освобождения из туннеля, выпустил новый труд под названием «Успокаивающий звон кандалов».

В интервью Цсисек изложил суть взгляда на мир:

 «Если кратко, то раньше я считал, что Глобальная Перевозка — это ловчая сеть, кандалы, путы, верёвка, завязанная неразрубаемым узлом на руках человечества. Что я думаю сейчас? А то, что Глобальная Перевозка — это сеть, кандалы, путы, верёвка, завязанная неразрубаемым узлом на руках негодяев и сволочей.

Именно Глобальная Перевозка сформировала ту сеть, которая держит все стороны света в ясной форме, не давая ему расползтись на атомизированную неразбериху неуправляемой свободы поступков. В этой связке Судитроны занимают центральное место. Они держат мудаков на расстоянии от принятия решений, затрагивающих всё общество. На таком расстоянии, что ни на каком гиперзвуке не доедешь. Управляет обществом не для того, чтоб плохим людям жилось хорошо, что является основой власти; через беспристрастный машинный анализ Судитроны контролирует попытки самовыражения плохих людей, чтоб те не мешали остальным становиться ещё хуже».

Прочитав интервью, я понял, что философы, как политики, готовы менять убеждения на противоположные, если новые убеждения можно сформулировать красивей и непонятней, чем предыдущие.

Я продолжал жить.

Откатав положенное время по монорельсе, занял место Алибека, уволенного за вымогательство взяток у подчинённых.

Учитель физики умер от сердечного приступа, выполняя приседания.

Дыролов моего быта катился и катился по монорельсе линии жизни.

Через несколько лет, заполненных мелкими сношениями с девушкой влюблённой в меня в Колледже, встретил настоящую любовь. Женился и у нас появился ребёнок. Потом второй.

Георгий Петрович несколько лет не мог выполнить просьбу Судитрона найти новую жену. У всех кандидаток отмечал изъяны и недостатки. Пока не повстречался с Маргаритой.

В 1901 году наш Двор сменил название на Абрикосовый Сад. С тех пор мы, коренные жители, намеренно называли его по старинке «Юго-Запад 254». Двор разросся до двух миллионов, появилось столько приезжих, что коренной житель узнавался по употреблению старого названия. Приезжие мимикрировали и тоже пытались говорить «Юго-Запад 254», но неуклюже. То цифры путали, то про букву в конце забывали.

Недавно поймал себя на том, что рассказал сыну байку про абрикосы «вот такого размера», сжимая кулак в качестве доказательства.

Бандероли от неутомимой порноактрисы Джессики Линс ещё несколько лет приходили по адресу родительской квартиры. Не знаю, то ли отец обновлял подписку, то ли меня наградили пожизненным доступом к контенту.

Карьера Джессики прошла все стадии: от звезды тинейджеров до MILF и завершилась. С тех пор я о ней ничего не слышал. И не видел.

3

Нет смысла скрывать, что произошедшее со мной наложило отпечаток на последующую жизнь.

Но не в таком роде, в каком ожидали люди, узнавшие о событиях из этого романа.

Я не стал использовать детальное знание устройства нашего мира для улучшения материального положения. И не потому, что мне не предоставилось случая, но потому, что я не был уверен, что оно сохранилось бы в том же виде, в каком мне объяснил Судитрон.

Не превратился в отшельника или мизантропа, который глядел бы на двор с высоты Стены и усмехался, что все движения, мысли и поступки жителей определены счётной машиной, действия которая в свою очередь определятся другими людьми, получившими просьбу Судитрона. Что многие беды в жизни произошли не по их вине, а по вине монтажёра, отравившегося клеевыми парами и вложившего в уста Судитрона плохо склеенную ленту с просьбой или неудачно смонтированную шутку из коробочки с бобиной «Молодёжный сленг 60-70-х годов».

Что с того, что жизнь каждого из нас может быть изменена из-за поломки вытяжного устройства в монтажном цехе?

Или судьба круто поменяется от того, что производственное объединение «Универсал-Электроприбор-Инвест», где работали те же люди, что позже получили просьбы от Судитрона, схалтурили и недостаточно хорошо отшлифовали линзы?

Всё пустое…

Кстати, сколько я не рыскал по Информбюро, так и не выяснил, как шлифовка линз окуляров влияет на работу Судитрона. Понял одно линзы — декоративный элемент, предназначенный для того, чтоб Соискатель, заглядывая в лицо деревянной куклы, видел собственное отражение.

Обсуждая события книги с друзьями из Самиздата, я не отбивался от обвинений, что «арка героя» недостаточно кривая, что герой хоть и претерпевает множество приключений в итоге не меняется, а будто боролся всё время лишь для того, чтоб стать как все.

Я простил писателям непонимание того, что герой — это я. Что будь они на моём месте, они меньше всего хотели бы искать чёртов поезд, не ползли бы по узкой трубе вслед за полубезумным ментом с пистолетом, вляпываясь в лужи его мочи.

Да что там, многие из них сами зассали бы при виде бугая модератора, который свирепо шёл на них, закатывая рукава.

Словом, любой писатель, осознав, что кривая «арки героя» ломает их собственную жизнь, поостереглись бы выяснять, где же там «конфликтная точка».

Все бы захотели спокойно уехать на трамвае домой, попить чаю и лечь на кровать, заткнув уши любимой музыкой.

Я этого не сделал. Поэтому мне есть что сказать.

Приключения хороши тогда, когда происходят не с тобой. Когда «арка героя» сгибает в дугу не твою, а чью-то чужую жизнь.

Самое же главное, я помнил слова Судитрона:

 — «Возможно, лет через десять-пятнадцать, в одном из вариантов корректировки, ты снова понадобишься».

А когда тебе вежливо говорят, что ты, возможно, понадобишься, это скрытый совет: «живи и радуйся, пока можешь».

4

«Шестая сторона света» — мой третий роман.

Первые два романа («Классная ночь» и «Притворяясь живыми») стали самыми читаемыми в «Самиздате». Лех Небов занял почётную первую строчку на инфостенде популярных авторов, заместив умершего Юру Бороса, с его многочисленными детективами. Сразу за мной по популярности идёт автор «Призрак Киборга». Мы с ним сдружились, насколько могли сдружиться писатели, что обладали одинаковым талантом, но не признавали эту одинаковость друг в друге. Именно он подкинул мне идею написать автобиографический роман.

В «Шестой стороне света» я пробовал восстановить стиль мышления того времени, когда мне было восемнадцать-девятнадцать. Местами это получилось, местами проглядывался умудрённый жизненным опытом тридцатитрёхлетний Лех Небов. Поначалу я вычёркивал излишний ум героя, но после размышлений, намеренно усилил этот эффект.

Даже если герою всего девятнадцать лет, он должен сообщать идеи годные разным возрастам.

Я хотел быть краток, писал историю любви, а получился немного остросюжетный роман о жизни поколения девяностых.

Впрочем, о чём бы человек ни писал — всё будет о любви.

Неохота завершать на грустном выводе: моя жизнь перестала быть интересной ещё в те годы, когда меня волновало, кто какую музыку слушал.

Когда фраза «Привет, что слушаешь?» была обращением к другу, а ответ значил меньше, чем вопрос.

11 сентября 1912 — 18 августа, 1913 год

Абрикосовый Сад (бывш. Двор Юго-Запад 254)

Оглавление

Глава 1. Девочка в платьице белом

Глава 2. Допрос

Глава 3. Парадокс кучи

Глава 4. Дыролов

Глава 5. Вектор скорости

Глава 6. Подростки в Абрикосовом Саду

Глава 7. Больше чем правда

Глава 8. Мечты

Глава 9. Джессика Линс

Глава 10. Чужой секс

Глава 11. Насущные проблемы реальности

Глава 12. Шестая стена

Глава 13. Моторчик счастья

Глава 14. Другой свет

Глава 15. Конспирологи

Глава 16. Взлом

Глава 17. Ускорение торможения

Глава 18. Вагоны и призраки

Глава 19. Фрунзик и чай

Глава 20. Territorial Pissings

Глава 21. Состояние системы

Глава 22. Бинарная логика

Глава 23. Обращение к другу Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg