Павел Боровец НЕВЕСТА ДЛЯ КОМЕНДАНТА
1
На грозовом небе метались тучи. Грязно-серого цвета, они извивались и крутились по такому же серому небу, стараясь улизнуть от безжалостно пронзающих их молний. Но те, словно само возмездие, настигали несчастных беглянок и насквозь прорезали своими узкими и сверкающими телами.
Однако не в небе сейчас шла борьба не на жизнь, но насмерть. В бескрайнем, бушующем и ярившемся океане по гигантским волнам носило большой рыбацкий баркас со спущенными парусами. Казалось, что следующий водяной вал накроет судно с головой, раздавит, сметет, разбросает… Но корабль в последний миг все же выскакивал на гребень волны, чтобы еще раз попробовать сыграть в игру со смертью. Только судьба баркаса была предопределена. Водная стихия явно развлекалась со своей жертвой, понимая словно разумное существо, что в любой момент сможет уничтожить ее. Но даже если бы волны не утопили судно, то, по крайней мере, они выбросили его на ледяные скалы, густо устилавшие побережье. Или какая-нибудь дрейфующая льдина пропорола бок баркаса как яичную скорлупу и корабль быстро набрал бы воды.
Но бой продолжался. Ревел ветер, вниз струились дождевые потоки, смешанные с мокрым снегом, изрезали небеса молнии, вставали неприступными стенами волны, а судно все держалось на плаву.
На его пустынной палубе стояли два человека. Оба они держали корабельный руль, пытаясь противостоять стихии. Отпустить руль означало предоставить корабль на растерзание волнам. Они знали, что пока контролируют баркас, небольшой шанс на спасение у них остается.
Мужчины были высоки и широкоплечи. Морские штормовки облегали их мускулистые тела — люди промокли до нитки и одежда словно прилипла к ним, слегка задубев на морозе. Колючий мокрый снег нещадно бил им в лицо, несмотря на то, что головы прикрывали капюшоны штормовок, но рыбаки не сдавались. Они упрямо сгорбились у уключины руля, вцепившись скрюченными пальцами в скользкое дерево. Их густые и нечесаные бороды покрылись инеем, некоторые участки и вовсе превратились в гроздья сосулек.
— Клянусь подводным Тритоном, такого шторма в жизни своей не видел! — проорал один из рыбаков, склонив голову к уху товарища. — Ты погляди вокруг, куда нас занесло! Это же север! Льдины, снег — мы на самом краю мира! Ха-ха-ха! Я всегда мечтал заглянуть за черту неизведанных земель!
— Вечно ты придумаешь, — сквозь зубы прохрипел второй. — Смотри, Сигер, как бы мы не попали в царство этого самого Тритона!
— Не волнуйся, капитан! Мы люди моря: родились в нем, кормимся от него и уйдем в него! — оскалился Сигер. — Демон побери, нет ничего лучше, чем окончить свою жизнь именно в такой шторм, борясь с этой дивной стихией. В этом океане мы останемся — это наша судьба!
Сигер раскатисто рассмеялся на всю палубу. Его задорный смех заглушил — всего лишь на мгновение, но все же! — рев бушующего океана. Словно стихия признала своего достойного противника и уважительно притихла перед ним. Но тут же ветер вновь завыл, снег ударил в глаза, а палубу баркаса окатила очередная ледяная волна.
— Кормчий, не пытайся соревноваться с богами! Не зли Тритона и его морских демонов! — Капитан корабля укоризненно мотнул головой. Он был старым морским волком, избороздил неисчислимые водные пространства, не дрогнул бы ни перед одним чудовищем, что скрываются в темных глубинах, но все же знал, что спорить с богами очень опасно. Редкие счастливцы выходили победителями из подобных сварок, большинство же кормили рыб на дне.
— Руфарус, мы уже сделали это, подняв со дна статую! Клянусь тебе, чует моя печенка, именно она накликала на нас такую карусель. Но что сделано, то сделано. Все же попытаемся ухватить удачу за хвост и остаться живыми! — Сигер сверкнул светло-серыми глазами. Его лицо словно превратилось в камень, губы плотно сжались, а скулы буграми проступили под кожей.
Как удар грома откинулась крышка на палубе, скрывавшая спуск в кубрик, где ютилась бесполезная сейчас команда. Оттуда стали появляться фигуры матросов. Многие из них сжимали в руках короткие палки и уключины, кое-где хищным блеском мерцала сталь острых морских ножей. Впереди всех возвышался огромный Ханод из Лаокая, первый задира и забияка на баркасе. Ходили слухи, что в прошлом он был кровожадным пиратом в Восточном море и какое-то темное дело заставило его бежать на эту часть континента. У него был злобный и склочный характер, он трудно подчинялся командам, и только страх перед Сигером заставлял его помалкивать. Но сейчас, похоже, ему удалось добиться своего и поднять команду на бунт. Раскосые глаза тайарца светились яростью, выпяченные вперед губы кривились в презрительной ухмылке.
— Ого, значит эта сволочь все же сумела настроить команду против нас! — Кормчий выпрямил плечи, отпуская руль. Руки потянулись к поясу, где висели ножны с кинжалом. — Что тебе надо на палубе?! Вам же был приказ сидеть внизу!
— Заткнись, не ты здесь командуешь! Впрочем, капитан Руфарус тоже! — Ханод противно захихикал.
— Как ты осмелился это сказать, червь?! — гневно заревел капитан. — Паршивая собака, давно пора было выгнать тебя с корабля! Гнойная крыса!
— Так считаю не один я, — здоровяк обвел рукой толпу рыбаков. — Я лишь передал вам их мнение. Команда очень недовольна тобой, капитан. Нам не следовало поднимать со дна затонувшего города ту проклятую статую. Она навела на нас демонов и они сбили корабль с курса, натравив шторм на баркас. Посему экипаж считает, что ты более не достоин быть нашим капитаном!
— Что?! — Руфарус, казалось, задохнется от возмущения. — Команда так считает? Неужели, ты, Жалуд, ты, Вен, считаете меня недостойным, чтобы быть вашим начальником?!
— Да, Руфарус, Ханод прав, — Жалуд, старый рыбак с седыми спутавшимися волосами, виновато опустил глаза. — Статуя и впрямь проклята. Она принесет нам скорую гибель. Нужно как можно быстрее выбросить ее за борт!
— Но мы не говорили, что не считаем тебя больше нашим капитаном, — встрял в разговор коренастый Вен. — Это придумал Ханод! Это только его слова!
Лаокаец молниеносно выбросил руку в сторону и острие кинжала впилось в кадык Вена. Тот захрипел и, орошая палубу брызгами крови, завалился на бок.
Толпа мгновенно распалась на две части. Некогда сплоченная рыбацкая команда разделилась на враждующие стороны, жаждущие пустить кровь своим противникам. Одни поддержали бунтаря Ханода, другие решили сохранить верность своему капитану. В воздухе отчетливо завитал дух сумасшествия. И если бы кто-то из рыбаков сейчас находился в трюме, то непременно заметил бы странное голубоватое свечение, что вдруг запылало в той каморке, где содержалась злополучная статуя.
Как только на окровавленной палубе затих умерший Вен, моряки кинулись друг на друга. Замелькали дубины и уключины, пробивали брюха и перерезали горла рыбацкие ножи, кулаки дробили носы и сворачивали челюсти, горстями вылетали зубы из ртов бывших товарищей. В ход пошли ногти, локти, колени, пятки, зубы, лбы и другие части тела. Соперники не гнушались и плевать друг другу в лицо.
Руфарус не участвовал в драке, так как не мог отпустить руль, но наблюдал за всем со стороны. Он видел как гибнут его люди, его друзья, его мечты. Мечты о мирной добыче рыбы, продаже ее в богатых портах, и дальнейшей старости где-нибудь на берегу. Он уже сам клял себя, что взял статую на борт. Руфарус хотел продать ее какому-нибудь торговцу или коллекционеру, надеясь выручить за нее хорошую сумму. В который раз ему пришлось убедиться, что легких денег не бывает.
Бой продолжался и капитан видел, как Ханод и Сигер постепенно сближаются, предварительно разбираясь с противниками, которые имели несчастье оказаться у них на пути. Руфарус понимал, что от этого поединка будет зависеть весь исход драки.
Сражение дошло до того места, где правил рулем Руфарус, и он оказался в самой гуще тел, кромсающих друг друга с безумной жестокостью. Капитан потерял Сигера и Ханода из вида и теперь старался просто не попасть под горячую руку дерущимся. Но тут кто-то налетел на него и опрокинул с ног. Руфарус откатился к самому борту, с ужасом понимая, что корабль таки достался стихии. Уключина безвольно мотылялась из стороны в сторону, предоставленная сама себе. Капитан ошалело оглядел палубу. И в тот миг, когда раздался ужасный треск и Руфарус погрузился в темноту, он успел увидеть, как Сигер вонзает кинжал в грудь Ханоду, с ненавистью глядя в стекленеющие глаза лаокайца.
2
Жизнь в приграничном форте Краме не отличалась разнообразием от жизни других таких же фортов, разбросанных по необъятным просторам Северной провинции империи Талузии. Лесорубы ходили в лес за дровами, женщины вели хозяйство, дети устраивали битвы деревянными мечами, а пограничники добросовестно стерегли границы от вторжения чужаков. Опасность прочно вошла в их жизнь, став неотъемлемой ее частью. Они смирились с потерей своих родственников и друзей, привыкли к набегам безжалостных туземцев, знали, как сражаться за свои жизни, и умели, как не странно, умирать. Все хорошо понимали, что если попадут в плен к дикарям, то их головы украсят жилище какого-нибудь головореза. Но также знали, что пощады давать дикарям тоже нельзя — любой мальчишка или девушка, не говоря уже о более взрослых поселенцах, без единого колебания оборвали бы жизнь врага острым ножом.
Это была их жизнь. Они не роптали на нее, ибо она их устраивала. Поселенцы просто не знали другой жизни и вряд ли бы согласились изменить ее, будь у них возможность выбора. Такое существование сделало из них мужественных и сильных людей, серьезных и готовых прийти на выручку в трудную минуту. Однако веселиться и отдыхать они тоже умели, делая это с таким желанием, которое было присуще лишь тем людям, что по настоящему ценили жизнь.
Но не все обитатели Крама были его коренными жителями. Пограничники в Северной провинции часто набирались из наемников, так как мужской процент населения фортов быстро уменьшался за счет кровожадности дикарей. Наемники были людьми пришлыми, с разных уголков Семи Империй, воевали исключительно за деньги, но быстро и безболезненно вливались в общество. Многие из них заводили семьи, оседая в фортах, другие же были истинными псами войны, служили определенное время, а затем вновь пускались в странствия.
Одним из таких наемников являлся фарсунианец Тэрон. Он был еще почти юношей, девятнадцати лет от роду, но уже по праву считался одним из лучших воинов Крама. Младший отпрыск мелкого дворянина, он получил хорошее образование, — включая военное, — но прослыл отпетым сорвиголовой. Тэрон обожал всевозможные авантюры и приключения, включая романтические. Слабый пол считал очень привлекательными его зеленые глаза и лицо с правильными чертами, обрамленное копной густых черных волос. Немало юных девичьих сердец радостно замирало, когда повеса пробирался в их комнаты через окно. Именно по этой причине ему и довелось покинуть родные места, пустившись во все тяжкие. Папаша очередной его пассии застукал Тэрона со своей дочкой, когда парочка вовсю резвилась на мягких перинах. Юноше удалось ускользнуть. Однако разъяренный папаша пообещал женить его на «посрамленной» девице или привселюдно подвергнуть пренеприятнейшей процедуре, именуемой в простонародье «кастрацией». Взвесив все обстоятельства, Тэрон пришел к выводу, что пора делать ноги. И поэтому на следующую ночь, прихватив коня, меч, и кое-какие деньжата из семейной казны, отправился на север. Проехав весь Фарсун, он очутился в Талузии. В городе Джадаре он устроился стражником в храме местного святого, именем которого город и назывался. Но и там надолго не задержался. Вместе с напарником он похитил некий священный талисман и старую карту — главные реликвии храма. Распрощавшись с поддельником, Тэрон направился в Северную провинцию и очутился в Краме. Надо отметить, очутился не случайно, но преследуя какую-то цель, ведомую лишь ему одному.
Жизнь в приграничном форте ему понравилась. За несколько лун он стал превосходным следопытом, заслужив уважение у соратников и лютую ненависть у туземцев. С ним произошло немало разных происшествий и злоключений, редко выпадающих на долю даже прожженному ветерану, и пока ему удавалось выходить из всех передряг сухим из воды.
Холодные и темные вечера пограничники, свободные от обязанностей, коротали в единственном на весь Крам кабачке, спасаясь от тоски и рутинной службы. Там подавали довольно сносное пиво и прожаренное сочное мясо, которое подносили хорошенькие девушки, готовые не только удовлетворить желудки клиентов, но и согреть в жарких объятиях поздней ночью. В кабачке всегда стоял веселый гул, раздавались смешки, стучали кубики костей по доскам столов. Чего здесь почти не было, так это стычек и драк. Каждый обитатель Крама знал суровый, но справедливый нрав коменданта форта Анворда. Он любил порядок и дисциплину, которые жители Крама не осмеливались нарушить, не из-за страха, но уважения.
В один такой вечерок Тэрон сидел в кабачке среди приятелей-сослуживцев, мерно потягивая пиво из кружки. Совсем недавно он вернулся из двухдневной вылазки в лес, который был буквально наводнен жестокими дикарями. Там он выведывал расположение новой деревни, основанной сыном умершего вождя клана Волчьего Клыка. Задание он выполнил успешно, поэтому мог себе позволить несколько дней полного бездействия. Ему было отчего-то немного грустно и он спасался от плохих мыслей, слушая рассказ пограничника по имени Каппан.
— Говорю тебе, Тэрон, она сама прислала мне записку, в которой написала, что жаждет со мной встречи, — скаля зубы, ведал Каппан. — Но, ты же знаешь — у меня с этими закорючками нелады, поэтому я дал прочесть бумажку знакомому торговцу на рынке…
Тэрон слушал все это вранье, слегка прикрыв глаза. Каппан был отъявленным бахвальщиком, и поэтому все пограничники всегда снисходительно улыбались, когда он рассказывал что-либо, позволяя вешать себе на уши подобную лапшу.
— Какому торговцу, Каппан? Ведь все купцы при твоем появлении хватаются за товар, заслоняя собой. Да на твоем лице прямо написано, что ты хочешь стащить что-нибудь, — встрял в разговор пограничник по имени Вашор. Все присутствующие радостно загоготали.
— А на твоей харе написано, что ты урод каких свет не видывал, — парировал надувшийся Каппан.
— Зато твоя немытая рожа блестит, как чан, в котором варили смолу, — не унимался долговязый Вашор, чьей родиной была бедная Морайя.
— Мать твою, Вашор! Ты хочешь, чтобы я засадил тебе нож в пузо? — Лицо Каппана налилось кровью. Потные ладони сжались в кулаки.
— Ладно, хватит вам! Успокойтесь! — Тэрон примирительно поднял руку, привлекая к себе внимание спорщиков. Те вмиг притихли. Все знали, что шутить с Тэроном не всегда безопасно, а уж перечить тем более. — Каппан, мне интересно, чем же закончилась та «правдивая» история, о которой ты нам рассказывал? Прошу тебя, не томи, продолжай!
Каппан застенчиво улыбнулся, растягивая щербатый рот едва ли не до ушей — ему очень польстило сказанное Тэроном слово «правдивая». Однако иронии в этом слове он не почувствовал, так как от природы был глуп. Еще никто не называл его истории правдивыми. Это добавило ему ложной уверенности, и он уже готов был сам поверить своему вранью.
— Так вот… Торгаш прочитал мне такое, что даже моя рожа покраснела от стыда. Никогда не мог подумать, что такая благообразная воспитанная дама, хочет сделать ТАКОЕ с простым солдатом, столько раз и таким образом! Я прямо обалдел от неожиданности!
Все слушатели замолчали, каждый думая о чем-то своем. Каппан самодовольно, словно он только что выиграл битву с многочисленными врагами, обвел всех взглядом. И только Вашор вновь принялся за свое.
— Я слыхивал про таких, как эта женщина. Говорят, многие дворянки любят предаваться плотским утехам с животными — есть у них такая потребность. Где ты встретился с ней?
— На базаре. Я едва не столкнулся с паланкином, в котором ее несли, и охранники пару раз огрели меня палками по спине, — ответил Каппан, все еще не понявший ход мыслей вопрошавшего.
— О! — торжествующе воскликнул долговязый морайец, сцепив пальцы рук в замок, отчего стал похож на довольного философа, только что выведшего основополагающую Истину Бытия, которую простые люди приняли бы за бред умалишенного. — Она, видимо, подумала, что ты аньянская лесная горилла, выставленная на продажу, и, естественно, возжелала тебя!
Каппан ошарашено смотрел на ухмыляющуюся физиономию Вашора, находясь в состоянии шока от умственного вывода лигурейца. Его лицо постепенно наливалось кровью, руки вновь сжались в кулаки. В воздухе запахло дракой. Все присутствующие в кабаке понимали, что теперь стычки спорщикам не избежать. Во всем был виноват острый язык Вашора, и теперь даже Тэрон не собирался воспрепятствовать тому, чтобы Каппан надрал задницу наглому морайцу.
Но все же драки не произошло. Когда противники уже готовы были накинуться друг на друга, входная дверь кабака распахнулась от толчка мощной руки, и в зал вошел сам комендант форта Анворд. Его суровое, обветренное северными ветрами лицо скривилось при виде двух драчунов, которые едва не нарушили его приказ о порядке. Казалось, что он даже обрадовался, что застукал нарушителей на горячем. Неспешно струсив хлопья снега с мехового плаща, он прошел к столу, где сидели пограничники.
— Что я вижу, ребятки? Кто-то, видимо, плохо понимает те указания, которые я всем сообщил. Уж не ты ли это, Каппан? — Глаза Анворда недобро вспыхнули, губы изогнулись в ложно доброй улыбке. — Тебе не с кем размять кулаки? Я найду тебе подходящего соперника.
Было видно, что у коменданта неважное настроение, и он искал повод, чтобы набить кому-то морду. Выпустить пар, так сказать. И этот повод был найден. Каппан все понял мгновенно. Он решил, что свои зубы стоит поберечь, но вот чужие неплохо было бы немного подправить.
— Комендант, смею вас уверить, я никоим образом не пытался нарушить порядок и тишину на вверенной вам территории форта, — доложил вытянувшийся в струнку Каппан, заискивающе улыбаясь и показывая изрядные прорехи в рядах зубов. Он старался, чтобы Анворд увидел эти пустоты и не захотел еще более увеличить их.
Комендант понимающе усмехнулся и Каппан понял, что спасен. Сегодня, злорадно подумал он, в морду должен получить другой. И Каппан знал, кто это будет. Знал это и Вашор, отчего по всему его телу прошла волна сокрушительной слабости.
— Я, комендант, просто рассказывал приятелям занимательную историю, что случилась со мной в далекой юности, — продолжил оправдываться осмелевший Каппан (хотя никто его об этом не просил), ехидно поглядывая на побелевшего морайца, — когда Вашор начал встревать в разговор, постоянно перебивая меня гнусными шуточками. При этом он старался меня оскорбить. Сдается мне, он специально хотел спровоцировать стычку.
Каппан почти умоляюще посмотрел на Анворда. И комендант не разочаровал его.
— Вашор!
— Да, комендант? — Морайец стоял как на казни.
— Каппан говорит правду? Было такое?
— Было… — вздохнул Вашор, мысленно прощаясь с зубами, которым скоро предстояло покинуть свои насиженные места в челюстях. Отпираться не было смысла.
— Ну ты и баламут, Вашор! Сколько уже неприятностей доставил тебе твой длинный язык, а? Все никак не научишься… — Анворд говорил как учитель, выговаривающий нашкодившего ученика. — Придется наказать!
Никто из наблюдавших за разговором не успел заметить, как правая рука коменданта метнулась вперед и впечаталась в левую щеку морайца. Ойкнувший Вашор отлетел на несколько локтей назад и приземлился спиной на дощатый пол. Приподнявшись на один локоть, он ощупал напухшую щеку. Затем выплюнул на пол несколько белых осколков и немного кровавой слюны. Вся экзекуция обошлась потерей всего двух зубов. И то неплохо.
— Надеюсь, Вашор, ты на меня не в обиде? Или я поступил неправильно? — Глаза Анворда испытующе сузились, ожидая ответа пострадавшего пограничника.
— Нет, комендант, все было по совести. Я полностью с тобой согласен, — сказал морайец, вставая и вытирая рукавом окровавленные губы. Он говорил правду, потому что был честным, хотя и болтливым, и признавать свою вину умел.
Анворд похлопал его по плечу.
— Ты — толковый солдат, Вашор. Но был бы немым — цены тебе не было! — Комендант раскатисто рассмеялся. Ему вернулось хорошее настроение, что тоже, в свою очередь, заставило облегченно расслабиться всех остальных пограничников. Все же они чувствовали себя комфортнее, когда их командир был в добром расположении духа.
— Кстати! Чего я сюда пришел? Ты мне нужен, Тэрон. — Палец Анворда выхватил фарсунианца из группы пограничников. Тэрон удивленно вскинул брови. Интересно, по какой причине он понадобился коменданту? Но от расспросов воздержался. Это не очень хорошо бы отразилось на мнении Анворда о фарсунианце. Только зеленые юнцы сразу же задают вопросы. Опытному и уверенному в себе воину следовало сохранять спокойствие, даже если оно было только напускным.
— Пойдем, Тэрон, поговорим у меня в доме, — приглашающе махнул рукой комендант. Казалось, он прочитал мысли фарсунианца, и в его глазах мелькнуло едва различимое одобрение.
Фарсунианец встал из-за стола и пристегнул ножны с мечом к кожаному поясу. Потом, как бы невзначай, спросил коменданта, который уже направлялся к выходу:
— А как быть с Каппаном? — Тэрон желал, чтобы и того не минула расплата за ябедничество. Он тоже любил справедливость.
— С Каппаном? — бросил через плечо Анворд. Затем обернулся и хмыкнул. Вновь он полностью понял мысли фарсунианца. — Каппана я лишаю недельного жалования. Он наверняка рассказывал какую-нибудь похабную историю? Ведь других он попросту не знает. Вот за это и наказан будет…
Тэрон только руками развел. Трудно было придумать что-нибудь получше такого справедливого наказания. Пограничники знали, что Каппан очень любит деньги, и лишение недельного жалования было для него даже похуже, чем приличная взбучка.
3
Жилищем коменданта Крама Анворда являлись несколько комнат расположенных в похожем на миниатюрную крепость здании, которое еще выполняло функцию казармы для пограничников. Это было единственное большое строение на весь форт, поэтому неслучайно оно занимало место в самом центре поселения. Планировка его была такова, что к коменданту и младшим офицерам можно было попасть только через двери расположенные в лицевой части строения, а в казарму необходимо было идти через задний двор. Получалось, что здание разделялось на две изолированные половины: жилища командующего состава и казарма для простых пограничников. С каким это было сделано умыслом, сказать не мог никто. Хотя некоторые злые языки выдвигали одну версию, основанную на убеждении, что подобная изоляция позволяла не опасаться внезапного нападения солдат на своих командиров в случае бунта. Однако бунт в Краме был маловероятен. За всю историю Северной провинции ни в одном форте никогда не происходило такого, чтобы пограничники восставали против своего начальства. Не тот у них был характер.
Впрочем, как бы то ни было, но в части здания командующего состава Тэрон гостил не так уж и часто. Вместе с Анвордом они прошли длинным коридором и вошли в покои коменданта. Обстановка комнат оказалась довольно скромной, если брать во внимание то, кто здесь проживал. Простой дубовый стол, пара стульев, небольшой топчанчик рядом с окном и слегка перекосившийся на один бок шкаф, грозивший развалиться прямо на глазах.
Анворд снял пояс с ножнами и бросил его на топчан. Туда же последовал и меховой плащ. Затем комендант вышел в другую комнату и вскоре вернулся оттуда с кувшином и двумя кружками. Тэрон подумал, что в соседней комнате Анворд организовал что-то наподобие маленького винного погреба. Эта мысль понравилась фарсунианцу.
Комендант сел за стол и взглядом указал Тэрону на второй стул. Когда Тэрон расположился напротив Анворда, тот выдернул пробку из узкого горлышка кувшина. С печальным вздохом она повиновалась сильной руке человека, открывая путь обворожительному аромату крепкого вина. Анворд налил две кружки, чокнулся с фарсунианцем и сказал:
— Вздрогнули! — и залпом опорожнил кружку. Такую же процедуру проделал и Тэрон. Вино приятно обожгло стенки горла, а огненная жидкость заполнила желудок. Почти сразу же ударило в голову.
— Прекрасное вино, начальник, — поблагодарил Тэрон с легким кивком головы. В его голосе не было и тени раболепства.
Анворд внимательно всмотрелся в лицо фарсунианца. Он словно изучал Тэрона, как будто желал запомнить каждую морщинку на лице пограничника. Но фарсунианец сумел выдержать этот тяжелый взгляд.
— Я думаю, Тэрон, на тебя все же можно положиться… — низким басом заговорил Анворд, по-прежнему на сводя глаз с лица собеседника. Тут он прервался и Тэрон понял, что комендант с трудом подбирает слова к разговору. Это несколько удивило фарсунианца. Что это могло так затруднить коменданта Крама, того, кто всегда выражался кратко и понятно?!
— Дело в том, что я… я… — почти прохрипел Анворд не осмеливаясь сказать, — …влюблен! — выплюнул он с таким видом, словно только что выдал важную государственную тайну.
Тэрон и бровью не повел. Чувство выдержки и такта не подвело его и в этот раз. Хотя признание коменданта ошеломило фарсунианца. Он всегда считал своего командира монолитной скалой, гранитом, готовым сразиться с дюжиной врагов в одиночку, спать без покрывала на голом снегу, терпеть любую боль молча, но только не вздыхающим от любви. Анворд был закоренелым холостяком и Тэрон даже не слышал, чтобы у него была какая-то женщина. А тут, на тебе… Похоже, гранит дал трещину.
— Я знаю о чем ты подумал! — словно взревел комендант. — Но это правда, Тэрон, чистая правда! Ничего не могу с собой поделать!
Анворд склонил голову вниз и закрыл глаза правой ладонью. Нешуточная буря разыгралась в его душе, лишив спокойствия и хладнокровия.
— Никогда со мной такого не было! Никогда, клянусь родной Талузией, никогда! Ты ведь знаешь меня, Тэрон, — с надеждой взглянул комендант на фарсунианца. Тот коротко кивнул головой. — Я готов драться хоть со всем миром, не боюсь смерти, неприхотлив во всем, но она просто сводит меня с ума! Это какое-то наваждение!
— Кто же она такая, мой командир? Принцесса, королева, богиня?
— Если бы! Нет, нет, конечно же, нет! Она дочь Ефроста, коменданта форта Сенстала. Прошлой луной я посещал Сенстал по делам провинции. Мне необходимо было обговорить с Ефростом один важный вопрос. Так вот, я подъезжал к дому коменданта, когда она вышла на крыльцо. Мои боги! Меня словно пронзило молнией, испепелив весь мозг без остатка. Я едва не свалился с лошади, лишь чудом успев ухватиться ослабевшей рукой за поводья. Она с детской непосредственностью поздоровалась со мной и спросила как меня зовут. А я — о, болван! — стукнул себя кулаком по лбу Анворд, — покраснел от смущения, потупил взор и что-то промямлил в ответ. Клянусь богами, я слышал, как посмеиваются в бороды мои спутники! Но тогда мне было все равно…
Собравшись с усилиями, я все же взглянул на нее. Ее образ до сих пор стоит у меня перед глазами! Прекрасное, милое и чистое личико с огромными серыми глазами укрывали длинные волны блестящих каштановых волос. Она казалась такой хрупкой в своем узком платьице, что если бы я прикоснулся к ней своими грубыми руками, то наверняка что-нибудь сломал. Она меня покорила, ослепила, разрушила и разметала! Словно все во мне разбилось на мелкие осколки, больно колющие в самое сердце.
Словно на ватных ногах я проследовал за ней в комнату, где ждал меня Ефрост. Мы говорили с ним, однако я отвечал что-то невпопад, думая лишь только о ней. Наконец, я не выдержал и спросил Ефроста о девушке. Казалось, он очень удивился моему вопросу, но все же ответил, что девушка эта его дочь, зовут ее Ламинией, ей восемнадцать лет и он души не чает в своей дочурке.
Возвращаясь в Крам, я всю дорогу повторял ее имя. Ламиния, Ламиния! Это слово раскаленным гвоздем жгло мне голову. С того самого времени я хожу сам не свой, потерял покой и сон, у меня даже ухудшился аппетит. Одним словом, я страдаю! Страдаю от любви!
Анворд уставился в стену безнадежно-тоскливым взглядом. Он весь осунулся и сгорбился, мигом потеряв всю солдатскую выправку. Тэрон понял, что настала его очередь говорить.
— Так в чем же дело, командир? Езжай в Сенстал, признайся Ламинии в любви, да попроси Ефроста отдать девушку тебе в жены.
— О! — воскликнул Анворд, посмотрев на фарсунианца мутными глазами, в которых плясали какие-то дьявольские огоньки. Такие глаза обычно бывают у сумасшедших и одержимых. — Для этого ты мне, Тэрон, и нужен. Дело в том, что я боюсь туда ехать. Я смущаюсь даже посмотреть на нее, не говоря уже о признании в любви. Это выше моих сил, выше меня! Поэтому, это сделаешь за меня ты. Тэрон, ты поедешь и посватаешь за меня Ламинию!
4
Едва Тэрон приблизился к воротам Сенстала, как понял — что-то не так. Начиная с того, что ворота форта были наглухо закрыты в ясный день. Хотя обычно, пока не наступали сумерки, ворота во всех северных фортах всегда оставляли открытыми. Если, конечно, форт не находился в осаде. А Сенстал явно не осаждался, иначе вряд ли Тэрон беспрепятственно добрался бы к нему так близко. Однако стражники трижды переспросили фарсунианца кто он такой и для чего приехал, прежде чем впустить внутрь. При этом рожи у них были подозрительные и донельзя мрачные, будто они подозревали Тэрона в сговоре с местными дикарями. Фарсунианец удивился такому обращению, но виду не подал.
Сенстал являлся самым западным фортом Северной провинции и располагался практически на самом берегу океана. Местность здесь была угрюмая даже для этого сурового края: лишь голые заснеженные скалы и холмы, укрытые редким лишайником. Севернее начиналась ледяная тундра, откуда прилетели самые буйные и злобные ветры. Бывало, на Сенстал совершали набеги людоеды, но это случалось очень и очень редко. Форт стоял на открытом месте и не было никакой возможности подобраться к нему незаметно. К тому же, ближайшее племя дикарей жило во многих днях пути отсюда, поэтому им было не очень удобно нападать на Сенстал.
Проезжая по форту, Тэрон заметил, что угрюмость и подозрительность присущи не только стражникам у ворот, но и всему населению поселка. Люди ходили какие-то заторможенные и подавленные, бросали друг на друга злые и недоверчивые взгляды. Словно какая-то неведомая болезнь охватила их всех одновременно.
У одного рыбака, чинившего сеть у своего дома, Тэрон спросил где живет комендант. Тот неохотно указал ему путь, хотя, с большей радостью — Тэрон видел это по глазам рыбака — вцепился бы фарсунианцу в глотку.
Найдя дом коменданта, Тэрон спешился и привязал своего коня Быстрого к деревянным перилам крыльца. Неожиданно дверь дома открылась и оттуда вышли два огромных воина. Их мощные тела обтягивались блестящими кольчугами, квадратные лица с крупными чертами были выбриты до синевы, маленькие глаза-щелочки недружелюбно смотрели на пришельца, а руки сжимали большие топоры, какими обычно пользуются простые лесорубы.
— Чего тебе надо? — грубо спросил один из них, в круглом шлеме с рогами, ткнув пальцем в Тэрона.
— А тебе какое дело? — так же неприветливо ответил фарсунианец, ложа руку на пояс с мечом. — К вам, ребята, у меня нет никакого дела, и поэтому не стойте у меня на пути.
— Однако, ты — нахал, — сказал второй воин, имеющий всего лишь половину правого уха. — Ломишься в дом без приглашения, да еще и грубишь нам, хотя сам здесь едва ли больше двух клепсидр. Сдается мне, ты сюда приехал, чтобы получить хорошую взбучку. Могу тебя уверить, что ты попал по адресу.
С этими словами он перехватил топор двумя руками и сделал шаг вперед. Тэрон, в свою очередь, проворно отскочил в сторону, на ходу обнажая клинок. Сталь хищно сверкнула в его руке блестящей полосой.
Но тут дверь дома опять отворилась и на пороге появился еще один человек. Он был стар и сед, белая борода опускалась ему на грудь, но тело еще хранило много сил и бугрилось мускулами. Взгляд старика, безразлично и устало скользнувший по фигурам задир, выражал столько боли и отчаяния, что совсем нетрудно было понять о страшном горе постигшем человека.
— Что здесь происходит? — произнес он хриплым голосом, в котором однако прозвучали привычные нотки власти.
— Командир, этот наглец пытался пройти к тебе, — Пол-уха почтительно склонил голову перед Ефростом. В том, что это был он, Тэрон не сомневался ни на секунду. — Мы вежливо спросили кто он и чего надобно. В ответ же услышали грубости. Понятное дело, мы его даже на порог не пустили бы.
Дуболомы радостно закивали головами, довольные тем, что так ловко свернули на фарсунианца всю вину. В этот момент они походили на маленьких детей, совершивших какую-то мелкую пакость.
— Как же, знаю я вас… Небось сами затеяли перебранку, вечно у вас руки чешутся, — усомнился Ефрост, качая седой головой. Затем он внимательно посмотрел на Тэрона. — Кто же ты такой и зачем так стремишься со мной встретиться?
Тэрон немного склонился в знак уважения и, вернув меч обратно в ножны, сказал:
— Досточтимый Ефрост, комендант славного форта Сенстала. Я — Тэрон, гонец от коменданта Крама Анворда. Он послал меня к тебе по очень важному делу. Оно очень личное, поэтому я хотел собственноручно передать его вам без лишних ушей.
При этом Тэрон скосил глаза на Пол-уха, намекая на отсутствие у верзилы половины оного органа. Тот, казалось, все понял и взглядом дал знать, что то же самое может ожидать и самого фарсунианца в недалеком будущем.
— Хорошо, если так, то милости прошу в мой дом. Вестники Анворда всегда желанные гости в Сенстале. — Ефрост говорил все это, глядя потухшим взором куда-то в сторону. Видимо, беда, случившаяся с ним, не давала ему покоя ни на мгновение.
Комендант скрылся за дверью и фарсунианец последовал за ним. Проходя мимо дуболомов-охранников, Тэрон прямо ощущал их злобные взгляды, буравившие его насквозь, чувствовал желание разнести ему голову одним ударом тяжелого топора.
Дом Ефроста оказался большим, уютным и теплым. В нем было много просторных комнат, но обстановка говорила о неприхотливости и хозяйственности его обитателей.
Тэрон поймал себя на мысли, что ждет не дождется того момента, когда увидит Ламинию. Ему хотелось самому взглянуть на ту девушку, которая украла сердце у самого неприступного Анворда, и оценить, достойна ли она тех слов, которыми комендант Крама описывал ее. Но девушки нигде не было видно и фарсунианец решил, что она куда-то вышла.
Ефрост провел гостя в самую большую комнату и усадил за стол, сам сев напротив. Уложив руки на стол, он подпер ими подбородок и выжидательно взглянул на Тэрона.
— Что же просил передать Анворд мне лично из уст в уста? — Голос коменданта лился словно издалека, безжизненностью напоминая шум падающего песка.
— Дело, говоря честно, весьма деликатное, — деловито начал фарсунианец, несколько нервно потирая руки. — Мой начальник, комендант Крама Анворд, человек очень смелый и мужественный. Слава о его подвигах простирается на всю Северную провинцию. Достаточно вспомнить хотя бы знаменитую бойню у Овражьего камня. Дикари просто трясутся в своих землянках, когда звучит его имя…
— Ты приехал сюда, чтобы рассказать мне о славе Анворда? — прервал Тэрона старик. — У меня сейчас и так много проблем, а времени наоборот не хватает.
— Конечно, нет… Я здесь с другой целью. Так вот: в последнее время Анворд задался некой целью, которая имеет очень важное значение для его жизни, а также вашей и…
— Покороче! — Ефрост все более и более раздражался.
— Хорошо. Он собирается предложить вам весьма достойное предприятие, дающее вам некоторые преимущества…
— Еще короче!
— В общем, он просит отдать вашу дочку Ламинию ему в жены!
— Хоооох… — простонал Ефрост, в отчаянии закрывая лицо руками. При этом он скривился, как если бы ему вогнали под ребра отравленный кинжал. — Боюсь, это невозможно, Тэрон, просто невозможно…
— Почему? — недоуменно пожал плечами фарсунианец. — Неужели Анворд настолько недостойная кандидатура?
— Дело не в Анворде… Дело в моей дочурке… — По морщинистым щекам коменданта потекли две извивающиеся дорожки слез. — Моя ненаглядная Ламиния пропала!
5
— Как это пропала?! — Ответ коменданта Сенстала застал Тэрона врасплох.
— Бесследно исчезла, словно в воздухе растаяла, — проговорил несчастный старик, утирая рукавом мокрое лицо. — Это колдовство, какая-то черная и злобная магия, охватившая наш маленький форт.
— Почему это вдруг магия? — недоуменно спросил фарсунианец, гадая причину сказанных Ефростом слов.
— Да потому что в наше поселение забралась неведомая сила, пришедшая из самых глубин Хаоса и Мрака. — Лицо коменданта исказила судорога ужаса. — Три дня назад на побережье бушевал невероятный по силе шторм. Небо казалось таким темным, что черный цвет выглядел бы светлым в сравнении с ним. Волны вставали неприступными стенами, огромные ледяные айсберги выбрасывало далеко на берег и они разбивались на части, сталкиваясь с землей. На следующее утро, когда шторм утих, ко мне примчались двое рыбаков, поплывших еще до рассвета на свой промысел. Сбиваясь от волнения, они поведали, что видели к югу от Сенстала рыбацкий баркас, выброшенный на прибрежные скалы. Я приказал рыбакам вернуться к разбитому судну и осмотреть его. С тех пор я их больше не видел — назад они так и не вернулись.
Ночью того же дня мне приснился страшный кошмар. Я видел рыбацкое судно, покоившееся на острых скалах, похожих на зубы какого-то гигантского чудовища. Во сне я чувствовал, как от судна исходят флюиды зла и ненависти, ощущал свой страх и отвращение перед ним. Еще мне врезалась в память странная сгорбленная фигура, протягивающая длани перед собой, словно зовя к себе. Она постоянно скрывалась во мраке, поэтому мне не удалось хорошо рассмотреть ее. Проснулся я в холодном поту. Тогда мне подумалось, что это всего лишь сон, навеянный рассказом рыбаков…
Но утром моя маленькая Ламиния пожаловалась, что ночью видела какой-то страшный и жуткий кошмар. И затем, слово в слово, описала тот сон, что снился мне в то же самое время. Волосы встали дыбом на моей седой голове, а спину прошиб ледяной озноб. Но чтобы не испугать дочурку, я не сказал ей ни слова. Однако, как потом оказалось, подобное видение мучило всех жителей форта. Все видели один и тот же мерзкий кошмар! — Глаза Ефроста с болью смотрели на фарсунианца. — Люди стали очень нервными и раздражительными. Иногда, совершенно неожиданно, они впадают в непонятную заторможенность, а через мгновение взрываются невероятной агрессивностью. — Комендант сделал рукой охраняющий жест от нечистой силы. — Даже я сам чувствую, что во мне сидит что-то неведомое, чья-то злобная воля и ненависть, стремящаяся вырваться наружу. Но пока я ее сдерживаю.
А вчерашней ночью кошмар вновь явился в Сенстал. Снова корабль лежал на скалах, опять тянула руки жуткая фигура, призывая придти к ней. И тут небо внезапно прорезала молния. Свет от нее лишь на одно мгновение осветил лицо фигуры, но и этого мне хватило, чтобы увидеть, что это лицо принадлежит моей собственной дочери! Это было просто невыносимо!
Ефрост побледнел, став похожим на статую из мрамора. Вид его был удручающим.
— Сегодня утром, как выяснилось, Ламиния пропала! Мы обыскали весь форт, облазили его вверх дном, опросили стражников, охранявших стены и ворота, но никто ничего не видел. Также осмотрели все окрестности вокруг форта, но так же не нашли ни одного следа.
Старик снова вытер выступившие на глазах слезы. Видеть его мучения было очень трудно и больно.
— Я уверен, что она на разбившемся судне. Темная сила заманила ее туда, мою милую дочурку! Я сойду с ума! Мы все сойдем с ума! Потеряем разум и перебьем друг друга от ненависти. И некому спасти мою малышку. Все боятся даже подойти к баркасу на расстояние полета стрелы!
— Я пойду спасать твою дочку! — сказал Тэрон твердо, смотря Ефросту в глаза. Ему было жаль этого несчастного старика, утратившего своего ребенка, ради которого он, несомненно, и жил. Он должен был ему помочь. — Мне не снился тот кошмар и злые силы не владеют моей душой. Мне нечего боятся, поэтому я сделаю это. К тому же, спасти Ламинию в некотором смысле моя обязанность.
— Ты?! — Ефрост ошарашено посмотрел на фарсунианца. — Ты согласен пойти туда в одиночку? Если тебе удастся вернуть мою малышку, я буду по гроб жизни тебе благодарен!
— Ну, вряд ли ему придется отправиться к проклятому кораблю одному! — пророкотал низкий бас из-за двери. Деревянная створка распахнулась и в комнату ввалились два охранника-дуболома, что пытались подраться с Тэроном на крыльце. — Мы составим ему компанию! — Пол-уха был весел и жизнерадостен. — Мы не боимся нечисти из наших снов. Это говорю я, Врил, и так же считает мой побратим Хонебу!
6
Верзилы оказались не такими уж и скверными парнями. Пообщавшись с ними поближе, Тэрон нашел во Вриле и Хонебу немало достоинств, которые он уважал. Побратимы были смелыми и неукротимыми, любили хорошо выпить и поесть, но все же скрежет клинков был им милее всего на свете. Это обстоятельство понравилось Тэрону особенно. А еще, несмотря на свои устрашающие габариты и физиономии, они любили дурачится и веселится. Они были как малые дети — проказными и непосредственными, если не сказать наивными. Невероятная отвага сочеталась с поражающим простодушием. И это было необычно.
Любопытно подслушивая разговор своего командира с дерзким гонцом из другого форта, они не упустили возможности ввязаться в очередную авантюру. Но не только желание поразмять кулаки толкнуло их на это. То, что неведомый кошмар терроризирует Сенстал по ночам их волновало мало, на свои сны они не обращали никакого внимания, а на магию вообще плевать хотели. Главной причиной была Ламиния. Врил и Хонебу были по уши влюблены в дочку Ефроста! Они всегда по-дружески соревновались между собой за внимание девушки. Краснея, дарили ей чахлые растеньица, так как цветов среди вечных снегов не росло, неуклюже ухаживали за ней, стараясь опередить соперника. Ламиния же искренне радовалась их потугам, смеялась и шутила, иногда одаривая особо отличившегося поцелуем в щечку. Здоровяки были ей как братья, хорошие и верные друзья. И когда их любимая пропала, они места себе не находили. Злились и хмурились, очень желая намять кому-то бока. Этим кто-то едва не стал сам фарсунианец.
Но вся их недавняя вражда была забыта на последней трапезе перед дорогой к баркасу. За столом Врил и Хонебу шутили, громко смеялись, забрасывая друг дружку крошками хлеба, и все время добродушно хлопали Тэрона по плечу. К концу трапезы плечо фарсунианца ныло от тупой боли. Зеленоглазый очень понравился побратимам, и они были рады, что пойдут на опасное дело с таким хорошим воином.
Когда с едой было покончено, Ефрост дал смельчакам последние наставления и пожелал удачи. Комендант с радостью разрешил оставить Тэрону своего Быстрого в конюшнях форта. Даже пообещал, что животное накормят отборным овсом. С тем они и простились.
Выйдя за ворота форта, Тэрон посмотрел на небо. Солнце немного опустилось на небе, но, судя по словам Ефроста, им удастся добраться к цели до темноты. Комендант рассказал, что судно находилось приблизительно в пятнадцати полетах стрелы к югу от Сенстала.
Фарсунианец повернулся к побратимам и махнул рукой в сторону океана:
— Ребята, пойдем вдоль берега. Так-то мы уж точно не пропустим проклятый баркас. Согласны?
Врил и Хонебу безразлично пожали плечами. Им было все равно какой дорогой идти, лишь бы побыстрее.
Они спустились с заснеженного холма, выйдя к берегу океана. Ледяные торосы заполонили собой все подходы к воде, а дальше, насколько хватало взгляда, простирался необъятный ледяной покров, блестевший голубоватым блеском от лучей солнца, что светили, но не грели. Небо было на удивление светлым и прозрачным, как горный хрустальный родник.
Смельчаки все шли и шли по побережью, обходя огромные глыбы льда, поднимались на уступы, сходили в ложбины, избегая идти по ненадежно тонкому льду. Тэрон до боли в глазах всматривался вперед, не желая пропустить баркас, чтобы не выдать свое появление. Он слышал за спиной шумное дыхание Врила и хриплое посапывание Хонебу, слышал, как скрипит сыромятная кожа на рукоятках их кровожадных топоров, блестевших начищенной сталью на свежем прохладном воздухе. Все молчали, погруженные в свои мысли, словно это был какой-то ритуал, ведомый лишь истинным мастерам искусства убивать.
Неожиданно массивные глыбы расступились и взору открылся небольшой залив, который не был скован ледяной коркой. Куски льда разных форм и размеров, свободно плавали по акватории залива, словно оставленные командой суда. Противоположный берег венчался серыми мрачными скалами, которые выглядывали из-под покрова снега, напоминая зубы гигантского чудовища. И на этих «зубах» покоился большой баркас, похожий на те, в которых талузийские рыбаки ходили в океан за щедрым уловом. Острые камни пробили его хилое днище в трех местах, открывая зияющие чернотой провалы. Мачта баркаса была сломана, вероятно, штормом, кусок паруса свисал с борта до самой земли, свитый в подобие каната, что могло означать только одно…
Из-за ближайшего валуна выбрался широкоплечий мужчина в рваной морской штормовке. На голове путались взлохмаченные волосы и точно такая же борода укрывала нижнюю часть лица. Но, прежде всего, пристальное внимание привлекали его глаза, блестевшие словно драгоценные камни. Глаза человека еще не сошедшего с ума, но верно к этому идущего. В его руке блеснул кривой морской кинжал.
Врил и Хонебу занесли топоры над головами. Сталь запела песню Смерти.
7
Побратимы шагнули вперед. Незнакомец остался стоять на месте, словно не понимая, что ему грозит гибель. Через мгновение его голова раскололась бы как орех, но фарсунианец опередил всех…
— Стойте! — Тэрон решительно загородил дорогу Врилу и Хонебу. Те в нерешительности затоптались на месте. Зеленоглазый повернулся к незнакомцу, вытянул вперед руки, желая показать, что не опасен. — Кто ты? И что здесь делаешь?
Мужчина словно не понял сказанного. Он отстраненно смотрел на фарсунианца, слегка наклонив голову. Внезапно его взгляд прояснился и дух сумасшествия бесследно исчез в светло-серых глазах.
— Я? Я… — с удивлением произнес незнакомец, словно его поразило то обстоятельство, что он способен разговаривать. — Я — Сигер, кормчий рыбацкого судна. Мой капитан Руфарус и команда погибли в шторме. Я остался один…
— Ты с того баркаса, что лежит на скалах? — Тэрон указал рукой за спину Сигера.
— Да, его самого, — тускло ответил кормчий. Тут его глаза вновь застелила волна безумия. — Но, умоляю вас, не ходите туда! Там Зло! Там скрывается само Зло, что пришло по наши души!
Его руки затряслись, а голова конвульсивно задергалась, запрокинувшись назад. Он был на грани нервного срыва, за которым, обычно, наступает помешательство разума.
— Спокойно, спокойно! Успокойся! Дыши глубоко и ровно, — посоветовал фарсунианец. — Мы просто ищем двух рыбаков и еще… одну молодую девушку. Они бесследно пропали, и у нас есть подозрения, что они находятся на баркасе.
— Девушка и двое рыбаков? — недоуменно спросил кормчий, приходя в себя. — Да, они здесь были. Я кричал им, звал, предупреждал, грозил, но они как будто не слышали меня! Всех их поглотило проклятое судно! Сначала были рыбаки: они долго крутились вокруг баркаса, а затем, по парусу, забрались на него. Я хотел остановить их, но что-то сдерживало меня, не подпуская близко к кораблю! А сегодня утром мимо меня проскользнула хрупкая фигурка девушки. Еще были сумерки, да и видел я ее лишь миг, но все же разглядел странное выражение лица. Мне даже показалось, что это маска!
— И больше ты их не видел?
— Нет, — Сигер мотнул головой. — Ни единого звука не раздалось с баркаса за все время. Ни единого звука!
— А ты здесь давно находишься? — снова спросил Тэрон.
— Я очнулся, когда баркас уже был на скалах. Странно, но вся команда лежала на палубе, все мертвые, кроме меня одного. Я помню какие огромные волны накатывали на нас во время шторма, однако никого не смыло за борт! Даже океан отказался принять мертвецов к себе. Это черное колдовство!
Кормчий дрожал. Липкий, холодный страх пронзал его душу, убивая в нем человеческое начало, шаг за шагом сталкивая в бездну безумия.
— Я сидел на палубе, еще не придя в себя, когда услышал тихий зов, доносящийся из недр баркаса. Но не ушами я слышал его, он раздавался в моей голове! Кто-то властно призывал меня, кто-то сильный и беспощадный. В ужасе я схватил парус, перекинул его за борт и спустился на землю. А затем бежал, бежал, пока проклятый голос не стих. Силы оставили меня и я упал прямо в снег. Не знаю сколько я так провалялся, но голод заставил встать и вернутся к побережью. Я ловил в ледяной воде рыбу руками и ел ее сырой. Целых три дня мне пришлось так прожить, как дикому зверю, питаясь чем попало и ночуя под открытым небом.
— Почему же ты не ушел отсюда? — подал голос Врил.
— Куда? — глаза кормчего горели от отчаяния. — Куда мне было идти? Мне казалось, что вокруг пустынные земли, где кроме льдов и ветров больше ничего нет.
— А как же рыбаки и девушка? — не унимался недоверчивый Врил.
— Сказать честно, я считал их плодом своего воображения, — признался Сигер. — Думал, что у меня галлюцинации.
— Ладно, это мы поняли. Скажи-ка нам лучше о каком зле ты говорил? — переменил тему разговора фарсунианец. Ему не нравилось недоверие Врила к словам кормчего. — Почему ты утверждаешь, что какие-то непонятные силы захватили корабль?
— Ничем другим больше нельзя объяснить вещи, что происходили на судне. — Сигер развел руками. — Как только мы подняли ту проклятую статую из морских глубин, сразу же поток бед обрушился на нас.
— Статую? Какую статую? — заинтересованно протянул Тэрон. — Расскажи поподробнее.
— Хорошо, — покорно кивнул кормчий. — Каждую весну наш баркас отправлялся к южным берегам Грейтунгиды. Там очень большое количество рыбы, просто неисчислимые запасы. Грейтунги плохие рыбаки, чего не скажешь об их кровожадности и ярости. Однако нам это было только на руку. Немногие талузийские корабли промышляли близ Грейтунгиды — это рискованное и в то же время очень прибыльное занятие. Наш капитан Руфарус был смелым человеком, поэтому не раз корабли грейтунгов преследовали нас, но баркасу всегда удавалось улизнуть. Хотя все знали, как поступают с пленниками варвары. Например, когда они настигли шхуну Цальхаса, то вырезали всю команду и сожгли судно.
— Мы знаем каковы эти мерзкие ублюдки! — Врил указал на свое изувеченное ухо. — Мне и Хонебу приходилось сражаться с ними.
Хонебу кивнул и оскалился, взмахнув топором так, будто отсек невидимому противнику голову. Сигер безразлично поглядел на побратимов и продолжил:
— Как-то, мы подошли близко к берегу варваров. Это был большой залив, на входе которого возвышались мрачные черные скалы. Они словно сторожили залив, защищая его от волн. Поэтому вода в нем была необычайно спокойной и оттого кристально прозрачной. Да и глубина достигала максимум локтей пятьдесят. Так что все дно залива лежало перед нашими глазами, как на ладони. И самым удивительным было то, что там внизу раскинулся огромный город!
Врил и Хонебу удивленно вскинули брови, делая руками восхищенные знаки. Тэрон понимающе закивал головой, так как несколько историй о подобных местах он уже слышал ранее.
— Да, да! — утвердительно качнулся Сигер. — Это был величественный и прекрасный город, но мертвый, абсолютно мертвый. Все мы, простые рыбаки, залюбовались зрелищем. Там, в спокойных зеленых глубинах, возвышались храмы с витыми колоннами, дворцы невероятных размеров, дома попроще, площади, арки и еще много чего другого. Это было завораживающее и очень печальное зрелище. Многие здания лежали разрушенные, черные трещины покрывали дороги и постройки, морские растения вовсю разрастались вокруг, скрывая под собой сооружения. Мы поняли, что какая-то катастрофа уничтожила город, уничтожила внезапно и безжалостно. Мне казалось, что я видел кости, белеющие на дне, но так и не понял, привиделось ли это или было на самом деле.
Долго наш баркас скользил по заливу. Мы обследовали почти весь город, не переставая удивляться увиденному, когда натолкнулись на статую. Это была фигура с протянутой в призыве рукой, стоящая на постаменте внутри огромного храма, крыша которого полностью провалилась. Вся команда застыла от неожиданности. Многим показалось, что изваяние пошевелилось, но, скорее всего, это было просто искажение из-за колебания воды. Руфарус приказал поднять статую на борт. Он сказал, что она очень ценная и за нее можно выручить хорошие деньги в Талузии. Я не стал спорить с ним, хотя нехорошее предчувствие охватило меня, а команда с воодушевлением принялась за дело, уже прикидывая свою долю от выручки. Закинув длинные веревки с крючьями, мы довольно быстро зацепили статую и подняли на поверхность. Когда изваяние оказалось на борту — могу поклясться! — запахло могильной сыростью. Не один я почувствовал подобное, потому что и остальные моряки подавленно притихли, разглядывая находку. Статуя оказалась изваянием женщины вполне человеческих размеров, укутанная в балахон с головы до пят, и сотворенная из редкого черного мрамора. У нее было прекрасное утонченное лицо, но в то же время что-то отталкивающе порочное таилось в нем. Поражала неестественная реалистичность статуи — каждая ресничка и морщинка отчетливо выделялась на камне. Будто женщина просто окаменела, сменив горячую плоть на холодный безжизненный мрамор. У мастера, создавшего изваяние, были поистине золотые руки…
Чем больше говорил Сигер, тем отчетливее складывались отдельные моменты в голове фарсунианца в единое целое. Он уже вполне ясно представлял себе картину происшедшего. Лишь несколько деталей остались невыясненными.
— Мы поместили статую в отдельное помещение в трюме. Осень заканчивалась, поэтому мы спешили вернуться к берегам Талузии. Дома нас ждали семьи и долгожданный отдых. Но путь назад превратился в муку. На судне стало как-то неуютно и одиноко. Словно какой-то злой дух витал в воздухе. Команда стала агрессивной и раздражительной, что приводило к постоянным склокам и стычкам. Все жаловались на плохой сон и необъяснимую тревогу, что изматывала по ночам. Два рыбака, Линакраст и Дабар, умерли от лихорадки, один за другим, хотя никто другой больше не заболел этой болезнью. Мне казалось, что мы никогда не достигнем Топаза, который занял в наших мыслях значительное место. И вот, когда судно почти доплыло к побережью Фарсарии, страшный шторм обрушился на баркас. Много дней нас бросало из стороны в сторону, занеся прямо в северные воды. В довершение ко всем бедам, на судне произошел бунт. Группа рыбаков сговорилась сместить Руфаруса и меня с наших постов. На палубе завязалась ожесточенная схватка между бунтарями и теми, кто не предал нас. Мне удалось убить предводителя восставших, злобного лаокайца Ханода, когда баркас налетел на скалы. Меня швырнуло в сторону и ударило обо что-то головой, после чего я потерял сознание…
8
— Твоя история необычная и довольно таки загадочная, — спокойно закончил Тэрон. — Однако, мне кажется, я смог понять суть ваших бед. Действительно, вы неправильно поступили, подняв статую из морских глубин. Но, с другой стороны, откуда же вам было знать, что в изваянии скрывается злая сила. Должно быть, это какой-то демон или что-нибудь подобное.
Сигер смог лишь подавленно кивнуть головой. Врил и Хонебу же едва не засыпали от скуки. Но фарсунианец знал, что скоро им представится работа, да такая, что может оказаться непосильной даже для их могучих плеч.
— Нам необходимо как можно быстрее попасть на баркас, — командным голосом сказал зеленоглазый побратимам. — Скоро стемнеет, и я не думаю, что ночью на судне нам будет лучше, чем при дневном свете. У нас нет времени ждать, ведь каждое упущенное нами мгновение может стоить Ламинии жизни, поэтому выступаем немедленно.
Здоровяки незамедлительно поднялись и повернулись к баркасу. Ничего более, кроме Ламинии их не интересовало. Они готовы были разнести эту лоханку в щепки для спасения своей любимицы.
— Сигер, мы должны спасти девушку, — обратился Тэрон к кормчему. — Я хочу попросить тебя сопровождать нас. Ты в совершенстве знаешь устройство корабля и мог бы существенно облегчить нам поиски. Хотя пойму, если ты откажешься.
— Я пойду, — ожесточенно сказал кормчий. Нож дрожал в его руке. — Я должен отомстить за моих погибших друзей. Сделаю для этого все, что в моих силах.
Больше говорить было не о чем. Сигер пошел впереди. Правда, он выразил опасение, что злые силы могут не подпустить их к баркасу. Впрочем, когда до скал осталось не больше десяти локтей, все поняли — этого не случится. Темная громада судна высилась над ними, отбрасывая еще более черную тень на землю. Сумерки сгущались с поразительной быстротой. Пугающая тишина будоражила кровь в жилах, заставляя ее течь значительно быстрее. Даже побратимы заметно встревожились, ибо почувствовали страх — то чувство, которое им было практически незнакомо.
— На баркасе нам понадобится огонь, — справедливо заметил Тэрон. — Иначе мы рискуем вслепую бродить в темноте, а это глупо, когда неприятные неожиданности могут подстерегать нас в любое мгновение.
— На палубе, рядом с рулевым веслом, есть светильник, — Сигер неопределенно махнул рукой вверх. — Надеюсь, он не разбился во время шторма, потому что тогда дела наши будут действительно плохи.
Первым на палубе оказался фарсунианец. Он обнажил клинок и встал немного в стороне от скрученного паруса, поглядывая по сторонам. Следом появился кормчий. Он проворно перескочил через борт и ошарашено замер. Даже в такой тьме было совершенно ясно видно, что палуба пуста. Сигер вопросительно взглянул на Тэрона, но тот только пожал плечами. Кормчий быстро направился на корму, исчезнув во мраке. Вскоре донеслось тихое чирканье и вдалеке родился язычок пламени.
— Все в порядке. Слава богам, светильник цел. Даже фитиль не отсырел, — довольно произнес появившийся моряк, держа над головой источник света. Это была старая жестянка из которой торчал промасленный кусок веревки, накрытый сверху стеклянной колбой.
Над бортом появилась голова Хонебу. С пыхтением он перебросил ногу на палубу, а затем и всего себя. Вытерев пот с лица, он втянул парус наверх вместе с Врилом. Побратимы вытянулись во весь рост, оглядываясь в поисках возможных противников.
— Что прикажешь нам делать? — поинтересовался Врил у зеленоглазого. Здоровяки беспрекословно признали главенство Тэрона в их маленьком отряде.
— Сперва нужно узнать, где находится статуя, — справедливо заметил фарсунианец. — Думаю, это первое место, где нужно искать Ламинию.
— Статуя была помещена в особую каморку, расположенную сразу за кубриком. Попасть туда можно только через люк на носу судна. — Сигер отвечал автоматически, думая о чем-то другом. — Одного вот только не понимаю, куда делись тела мертвецов? Куда?
— Возможно их перенесли вглубь корабля те два рыбака, которых ты видел, Сигер, — предположил Тэрон. — Во всяком случае мы должны обыскать все судно.
Они двинулись к носу баркаса, стараясь осторожно ступать на доски палубы. Но те все равно ужасно скрипели, разнося шум во все стороны. В ответ не доносилось ни единого звука. Корабль был мертв.
Крышка люка в кубрик оказалась откинутой. Тэрон наклонился и в лицо ему повеяло затхлостью и сыростью. Он вздрогнул.
— Там лестница деревянная есть, — указал пальцем Сигер. — Она ведет в узенький коридорчик, примыкающий к кубрику.
— Посвети мне, — попросил Тэрон, опуская ногу во тьму.
Свет отхватил часть мрака и взору открылись несколько деревянных ступенек, вертикально уходящих вниз. Фарсунианец схватился руками за лестницу и проворно ушел в темноту. Через несколько мгновений он снова появился.
— Там темно, совсем ничего не вижу. Дай-ка светильник, а то не хочется поломать себе ноги.
Сигер протянул жестянку. Тэрон благодарно кивнул, затем протяжно вздохнул и исчез в люке.
— Вижу в конце коридора дверь, — донесся снизу его возглас.
— Все правильно, за нею находится кубрик, — утвердительно кивнул кормчий.
— Тогда спускайтесь за мной.
Коридорчик оказался настолько узким, что им удалось разместиться в нем только гуськом — друг за дружкой. Врилу и Хонебу даже пришлось повернуться боком, потому что их широкие плечи упирались в стены.
— Врываемся внезапно, внутри размещаемся в одну линию, — указал фарсунианец. — В случае опасности крушите все вокруг. Пошли!
9
Мощный удар ноги настежь распахнул дверь. Четверо мужчин ворвалось в помещение, расположившись в одну линию, плечом к плечу. Мелкая дрожь пронзала их напряженные фигуры, а по лицам стекали струйки пота, образовывая извилистые дорожки.
В первый момент фарсунианцу показалось, что они попали в склеп — настолько кубрик пропитался трупным запахом. И, справедливо говоря, чувства его не обманывали. У противоположной от двери стены высилась куча деревянных топчанов, на которых еще совсем недавно коротали долгие морские ночи члены экипажа. Одно ложе стояло посередине помещения, являясь пьедесталом для статуи из черного мрамора. Подле нее, на коленях распростерлась хрупкая молоденькая девушка, несомненно Ламиния. Но самым ужасным и неприятным зрелищем были фигуры людей, застывшие вдоль стен в самых нелепых и скорченных позах. Все они давно умерли. У многих на телах зияли отвратительные кровавые раны, сломанные и покалеченные конечности находились в разнообразных неестественных положениях. У иных черепа оказались проломленными, а лица обезображены увечьями. Остекленевшие глаза бессмысленно таращились в пустоту. Однако они непонятно каким образом держались на ногах, попирая все законы природы. Мертвые не могут подражать живым. Но в этом месте с подобным можно было поспорить.
— Благословенный Тритон, — простонал кормчий, — все здесь. Вся команда. Я видел, как они умирали, видел… Но они… не мертвые…
— Я вижу Богарта и Сирилла, наших пропавших рыбаков, — медленно произнес Хонебу, указывая на двух мертвецов, застывших у стены с перекошенными набок головами. Не составляло особого труда понять, что у обоих сломаны шеи.
— Мы попали в преисподнюю! Этого не может быть, такого не бывает! — с ужасом завопил Сигер, вновь впадая в безумство.
— Спокойно! Только без паники! — Тэрон был мрачен как никогда. Светильник едва заметно дрожал в его руке. — Мы сейчас заберем девушку и немедленно уберемся отсюда. Врил, подними Ламинию!
Едва только Пол-уха сделал первый шаг, как светильник с шипением погас. Кубрик укутался жутким мраком. Но уже вскоре все вокруг озарилось призрачным синим сиянием, что исходило от демонического изваяния. Свечение растеклось почти по всему помещению, не доставая лишь до самых укромных уголков. И словно в ночном кошмаре мертвецы дрогнули и… двинулись к дерзнувшим побеспокоить их. Они передвигались странными неуклюжими рывками, не выражая никаких эмоций на лицах-масках. Кольцо постепенно сжималось, поглощая свободное пространство.
— В бой! — раздался яростный клич фарсунианца.
И сталь принялась крушить кости и мертвую человеческую плоть. Но ожившие покойники восприняли это абсолютно равнодушно: молча, но с мерзким скрипом суставов, они ковыляли к окруженным, пытаясь дотянуться до них костлявыми дланями.
Меч Тэрона рубил конечности, разносил на кусочки лица, вырывал ребра с кусками мяса из зловонных тел. Если бы ему сейчас не угрожала смертельная опасность, он, скорее всего, сошел бы с ума — от страшных потрясений. Но желание жить вытеснило из разума все остальные мысли.
Бок о бок с зеленоглазым сражался Хонебу. Этот великан так увлекся боем, что несколько раз едва не зацепил Тэрона своим жутким топором. Однако вряд ли он это вообще заметил. Его глаза пылали бурлящей яростью, лицо перекосила гримаса ненависти и отвращения к безжизненным противникам. Методично опуская грозное оружие на головы нечисти, он не забывал колотить рукояткой особо проворных мертвецов, подобравшихся слишком близко для удара лезвием.
На другом фланге ожесточенно отбивались Врил и Сигер. Пол-уха обладал поистине фантастической силой: его топор с одного взмаха разваливал врагов на две части. Но дрался он открыто и рискованно, поэтому кормчий взялся прикрывать его спину, ловко подсекая ножом сухожилия на ногах мертвецов.
И все же, как бы не были искусны воины, Тэрон понимал, что бой складывается не в их пользу. Пространство для битвы катастрофически уменьшалось, врагов же наседало все больше и больше. Фарсунианец отчетливо осознавал, что их просто задавят числом. Поэтому времени у них было в обрез. И тут противоположный край обороны рухнул.
Топор Врила, раскроив очередную башку, по самую рукоятку ушел в деревянную обшивку судна. Даже огромной силы великана не хватило чтобы выдернуть оружие из плена. Мертвецы гурьбой навалились на Пол-уха. Сигер тотчас же был оттеснен от напарника, оказавшись в окружении.
Они были в шаге от полного поражения. Еще несколько мгновений и нечисть растерзает людей поодиночке. И их изувеченные тела — Тэрон был уверен — займут свои места в рядах оживших мертвецов.
— Хонебу! Прорывайся к Ламинии! Забирай ее и к выходу! — проревел фарсунианец великану. Тот мгновенно ринулся вперед, влетев в толпу врагов с наскока. Лезвие очертило сверкающую дугу в призрачном свете и ноги зеленоглазого обдало струей крови. Сразу три тела выпало из строя нечисти, образовав подобие прорехи, в которую и проскользнул Хонебу.
Пронзив одного противника, оттолкнув другого и сделав подсечку третьему, Тэрон бросился на помощь окруженным товарищам. И подоспел очень вовремя. Сдерживаемый двумя мерзкими мертвецами на коленях стоял Сигер, а над ним возвышался капитан Руфарус с начисто раздробленной нижней челюстью, готовый опустить на голову бывшего подчиненного обломок весла. Стремительным ударом клинка фарсунианец снес голову капитану, и та, завертевшись в воздухе, попала под ноги какому-то мертвецу с одной рукой, отчего тот споткнулся и налетел на топор Хонебу. Руфарус упал прямо на кормчего, залив его кровью. Тэрон стащил с Сигера обезглавленное тело и рывком развернул моряка к себе. Одного взгляда, брошенного на лицо кормчего, оказалось достаточно, чтобы понять, что жизнь его удалось спасти, но вот разум был безвозвратно утерян. Зеленоглазый ему больше ничем не мог помочь. Он отпустил сумасшедшего, бессвязно бормочущего какую-то бессмыслицу, и повернулся к остальным противникам.
Около дюжины мертвецов сдерживали вырывающегося Врила. Один вцепился зубами ему в ногу и вырвал кусок мяса. Взревев от боли, Пол-уха извернулся и кулаком засадил в морду обидчику, начисто раздробив шейные позвонки. Но тут же на руку навесилось более пяти мертвецов и надежно пригвоздили ее к полу.
Между тем, Хонебу почти добрался до скорчившейся на полу девушки. Он уже было дотянулся до нее рукой, когда его тело охватило белое пламя и здоровяка отбросило назад. Приложившись головой об острый угол деревянных обломков он остался неподвижен.
Внезапно статуя извергла из себя яркую вспышку, волны которой равномерно потекли во всех направлениях кубрика. Молочно-белый туман заполнил помещение и все вокруг будто пропиталось чуждой непонятной энергией. Воздух стал намного тяжелее и вязче, поглощая значительную часть силы движений. Мертвецы отступили назад к стенам — лишь те, кто держали Врила не тронулись с места. Ламиния медленно поднялась и повернулась, направив свой спокойный и отрешенный взгляд прямо на Тэрона. Тот неуверенно сделал пару шагов вперед. Слишком многое не нравилось ему в этом взоре.
10
— Стой! — предостерегающе подняла руку девушка. Голос у нее был необычайно низок и холоден, что никак не вязалось с ее внешним хрупким обликом. — Ты видел, что случилось с Хонебу, когда он хотел дотронуться до меня! Никто не смеет прикасаться ко мне, пока Она одаривает Ламинию своим знаком.
— Хонебу мертв? — задал вопрос фарсунианец.
— Нет, не мертв. Хотя его жизнь не имеет никакого значения. — Зеленоглазый уловил в словах девушки нотки презрения. — Ничто не может быть важнее Ее освобождения.
— Кого Ее? Кто такая эта Она? — Тэрон сделал шаг вперед.
— Она. Королева Карана. — Девушка повернула голову и окинула взором статую. — Та, которая оказалась в плену камня, и Та, которая призвала нас сюда, чтобы мы сотворили задуманное много лет назад.
— Ламиния, одумайся! Нас сюда призвал твой отец, почтенный Евфрост, который любит тебя и ждет. — Фарсунианец сделал еще шаг по направлению к девушке. — Мы здесь, чтобы спасти тебя. Идем с нами.
— Ты ничего не понимаешь. Наши решения, так же как и жизни, ничего не стоят перед тем, чему суждено случится. Королева хотела этого, поэтому все мы здесь. С нашей помощью Она найдет Путь и снова вернется в этот мир, обретя отнятую у нее плоть и кровь.
— Откуда ты это знаешь? — еще шаг вперед.
— На мне Ее знак, я вместилище Ее воли. Она говорит моими устами, — произнесла Ламиния почти торжественно. — Я — половина ключа к темнице Королевы, вторая половина — ты.
— Я? — поразился Тэрон.
— Ты. Неужели думаешь, что вы смогли проникнуть сюда вопреки Ее желанию? Да Карана уничтожила бы вас в любое мгновение.
— Тогда почему она этого не сделала? Зачем натравила на нас мертвецов?
— Неживые — это Ее слуги. Они выполняют приказы Королевы, пока Она заключена в камне. А сражались они с вами для подготовки этого места к Пути. Чем больше крови, смертей, злобы и ярости, тем лучше условия для выполнения древнего обряда, — мерзко улыбнулась Ламиния. — Теперь здесь подходящая атмосфера и обстановка. Карана любит Зло.
— Зачем ты мне все это говоришь?
— Как ключ к освобождения Королевы ты должен все знать. Твоему разуму необходимо осознать весь ужас того, что здесь произойдет. Тем крепче будет сила заклинания. Ты обязан понять и принять мерзость обряда, и тогда твой мозг будет способен раздвинуть рамки ограничения, чтобы отворить Путь. Лишь безумные не могут ощутить Знак Королевы, потому что их разум испорчен и неподвластен Каране. Но я уверена, что ты выдержишь, не сойдя при этом с ума.
— Зачем делать какие-то обряды, когда можно просто разбить статую? — спросил зеленоглазый.
— Это слишком просто, человек. Душа Караны привязана к оболочке статуи. Ни стихия, ни человек не могут повредить изваянию. То что когда-то было для нее спасением, обернулось наказанием. Но все меняется…
— Я не буду участвовать в мерзких обрядах, — угрюмо сказал Тэрон.
— Ха-ха! Ты не знаешь силы Королевы, — рассмеялась Ламиния. Она отошла в сторону. — Иди, дотронься до статуи, Карана хочет, чтобы ты все познал.
И с отчаянием фарсунианец понял, что не может сделать иначе. Нет, его никто не заставлял, не приказывал, но ему явно хотелось прикоснуться к черному мрамору.
Он подошел к статуе. Она действительно была прекрасна. Изумительной красоты девушка тянула в призыве руку, воплощая собой само совершенство. Ее спокойный и умиротворенный взгляд был устремлен вдаль, но все же тревожное чувство будто предупреждало о чем-то неискреннем и скрытом в холодном камне. Однако Тэрон не внял внутреннему голосу и ответил на призыв Караны — его пальцы встретились с каменными пальцами изваяния.
Словно пламя стеной пронеслось в голове фарсунианца. Через миг он знал все, словно сам был участником тех событий, что поселились в его памяти. Он видел огромный зеленый остров, высокие и крутые горы на нем, иногда уступавшие место плодородным долинам, где жили и трудились прекрасные люди. Дороги пересекали весь остров, но все неизменно вели в величественный город-порт, венчающий гигантский залив. Это было удивительное место. Множество кораблей сновало по зеркальной глади залива, разгружая и загружая в доках грузы. Люди из разных уголков мира ходили по улицам, гуляли в тавернах и страстно любили друг друга по ночам. Но одно обстоятельство не давало им покоя и заметно смущало их умы. Виною тому оказались слухи о дочери умершего правителя, что по праву унаследовала трон. Звали ее Карана. Поговаривали, что она знается со злыми силами и вовсю практикует черную магию. По городу блуждали рассказы о диких оргиях с участием непонятных мерзких существ, что происходили в королевском дворце. Также находились свидетели, которые утверждали, что за стенами дворца убивают и истязают людей во славу порочным божествам. Но таких смельчаков часто находили на окраинах города обезображенными до неузнаваемости, со следами когтей на окровавленных телах. Тем не менее народ молчал, потому что любил покойного отца Караны и сохранял верность его дочери.
Следующим видением зеленоглазого был дворец Караны. Там он видел такие ужасы и мерзости, что разум даже отказывался в это верить. И главной зачинщицей и участницей всех оргий выступала прекрасная Карана. В этой девушке умещалось столько зла и похоти, что все демоны вместе взятые вряд ли смогли бы посоревноваться с ней в жестокости. Ей даже как-то удалось затащить в постель самого хранителя Мрака, этого мрачного и нелюдимого Древнего.
И вот, в один день, над островом сгустились мрачные тучи. С неба вместе с громом донеслось только одно слово: «Наказание…», а после стихии обрушились на обреченный отрезок земли. Суша рвалась на части, огонь лился с небес, волны штурмовали берег, шквальный ветер сносил дома и деревья со своих мест. Кто это сделал, Боги или какие-то могущественные маги, так и осталось неизвестным. Остров оказался частично погруженным в океан, город-порт разрушенным, а все население уничтоженным. Только Каране удалось спастись. В последние мгновения она совершила обряд Пути и превратилась в статую из черного мрамора. Жизни смелого молодого воина и прекрасной невинной девушки, умерщвленных на алтаре, стали залогом спасения колдуньи. Она надеялась когда-нибудь в будущем обратить Путь назад, чтобы вновь возродиться в мире живых. И Тэрон знал, что цену обряда суждено заплатить Ламинии и ему самому.
Познание давно минувших событий прочно завладело сознанием фарсунианца. Все было так, как говорила дочь Ефроста: Тэрон узнал и постиг прошлое, принял настоящее как должное, и не было в этом мире силы, что заставила бы его воспротивиться будущему. Он был готов открыть темницу.
Ламиния взяла его за руку и они встали перед статуей. Зеленоглазый только позволил себе обернуться через плечо и посмотреть на товарищей. Врил отчаянно пытался вырваться из лап застывших мертвецов, Хонебу все еще лежал без сознания, а Сигер безумным взглядом уставился на изваяние Караны, царапая ногтями пол баркаса. Фарсунианцу показалось, что в глазах кормчего что-то мелькнуло, какое-то прояснение рассудка, но это было уже неважно. Он отвернулся, так как Путь ждал его.
Статуя стала излучать ядовито-красный свет, окрасив помещение в кровавые тона. Сладкое полузабытье навалилось на Тэрона и Ламинию. Жизненные силы тонкими струйками потекли из их молодых тел. Однако струились они не вниз, но вперед, впитываясь вглубь мрамора. С каждым мгновением грань между жизнью и смертью отодвигалась от фарсунианца все дальше и дальше, но внезапно, сквозь почти закрытые веки, Тэрон уловил мелькнувшую слева тень. Раздался грохот и треск, который через короткий миг сменился плеском воды. Тот час в глаза ударил ослепительный природный свет, что струился из огромной дыры в обшивке корабля.
Пелена спала. Ламиния рухнула на пол и зарыдала. Фарсунианец тяжело опустился подле нее. Ужасная усталость навалилась на него, от которой веяло могильной сыростью — ведь одной ногой он уже был в Мире мертвых. Но смерть вновь отступила от Тэрона, скрежеща от злобы зубами и грозя костлявым пальцем, намекая, что эта встреча была далеко не последней.
Сильные руки подняли зеленоглазого и уложили на топчан. Он открыл глаза: перед ним маячило весело улыбающееся лицо Врила, перемазанное кровью и грязью.
— Что случилось? — прошептал фарсунианец пересохшими губами.
— Клянусь Богами, этот Сигер просто молодец! Он неожиданно вскочил на ноги и с разбега врезался в статую. Удар получился такой силы, что они отлетели к борту корабля, проломили его, и в обнимку полетели вниз. Тогда же все мертвецы рухнули как подкошенные и я освободился.
— Кормчий спас нас, — тихо проронил Тэрон.
11
На заснеженном холме стояло четыре человека. Это были два великана, разительно похожие друг на друга, хрупкая девушка и крепкий зеленоглазый воин. Их скорбные лица были направлены в сторону скал, где догорало злополучное судно. Каждым из них владели собственные мысли, но ужас пережитого и грусть по умершим объединяли всех вместе.
Получилось так, что Сигер спас их и предотвратил возвращение в этот мир мерзкой колдуньи. За это он заплатил своей жизнью. Хотя нужно ли ему было дальнейшее существование, когда его рассудок навсегда утратил ясность мысли? Никто не мог ответить на такой вопрос. Да и нужно ли было искать ответ?
Изувеченное тело кормчего нашли между скал после недолгих поисков. Оно попало в небольшую расщелину и застряло там, иначе непременно кануло бы в воды залива, вслед за статуей Караны. Колдунья оказалась права: безумный Сигер не понимал всю суть происходившего вокруг и поэтому магия не имела на него полного воздействия. Вот он и ринулся в последнюю атаку.
Оказалось, что на судне люди провели всю ночь. Хотя им самим казалось, что прошло гораздо меньше времени. Но там, где царила магия, могло быть что угодно. И все же смельчаки выжили, противопоставив себя злобной силе, правда, не без увечий. Хонебу отделался всего лишь неглубокой раной на затылке. Справедливо будет заметить, что подобное ранение для более слабого обернулось бы неминуемой гибелью. Что касается Врила, то он отделался лишь покусанной мертвецом ногой, что немного смущало его, так как рана казалась ему унижающей его воинское достоинство. Ламиния потеряла много душевных сил, но держалась мужественно, правда, на грани нервного срыва. Фарсунианец же просто очень устал, не физически — морально. Однако им хватило сил собрать тела всех погибших и поджечь баркас, устроив некое подобие погребального костра.
Постояв немного, они развернулись и стали спускаться с холма. За их спинами клубился черный дым пожарища.
По дороге в Сенстал между Тэроном и Ламинией завязался разговор.
— Спасибо тебе, Тэрон, что согласился спасти меня, — смущенно проговорила девушка.
— Откуда ты знаешь об этом? — удивленно вскинул бровь фарсунианец.
— Мне мальчики рассказали, — улыбнулась она.
Так она называла побратимов. В пути они снова принялись соревноваться друг с другом за внимание дочери Евфроста, едва не надавав тумаков один другому.
— А, да ну, в этом нет ничего необычного, — махнул рукой Тэрон. — Такую красивую девушку нельзя бросать в беде, по крайней мере, я придерживаюсь таких правил в жизни.
— Спасибо тебе еще раз. Я очень признательна тебе, ведь речь шла о моей судьбе. — Внезапно Ламиния запнулась и покраснела. — Я бы даже влюбилась в тебя, но… я люблю другого.
— Не сомневаюсь, что это достойный человек, — легкомысленно ляпнул фарсунианец, подмигнув девушке.
— Да, мне говорили это очень сильный и смелый воин. Я, правда, видела его всего один раз, но влюбилась без памяти. Его зовут Анворд, он комендант Крама.
Фарсунианец застыл как вкопанный. На лице у него появилась совершенно глупая улыбка и он из себя выдавил:
— Да? Ну дела! Бывает же такое…
15.11.01
Комментарии к книге «Невеста для коменданта», Павел Григорьевич Боровец
Всего 0 комментариев