«Метаморфозы Овидия»

Владимир Прудков МЕТАМОРФОЗЫ ОВИДИЯ

Мой любимый, мой шеф дал мне задание. И я с готовностью взялась его выполнять. Другие сотрудники, мужики, удивлялись. Некоторые завидовали. Недоумевали. Как баба может? Господа, разве вы ещё не догадались? Неужели до сих пор не узрели мой напор и хватку? Ладно, подскажу. Всё дело в том, что я не баба. Во мне вложено мужское начало. Я по ошибке родилась девочкой.

Всякие там юбки, блузки, колготки из гардероба уже давно не доставала. Предпочитаю джинсы. Без всяких там аппликаций. Грубые, не глаженные. Люблю посещать тир. Имею представление о стрелковом оружие.

Приоткрою ещё одну тайну. Мой шеф не совсем соответствует тому, кем является. Фирму он унаследовал от папаши — мужчины напористого, грубого. Но яблочко на этот раз далеко укатилось от яблони. Я разглядела: в моём парне прячется женщина. Он мягкий, притягательный, с обаятельной улыбкой. У него на щеках ямочки и такие мягкие ягодицы, как у меня до того, как я села на диету и занялась айкидо. В чём я и поднаторела. Тренер говорит, что у меня талант и чисто мужское отношение к делу. Я и милому уже продемонстрировала свои навыки. Как-то мы вышли из кафе и решили прогуляться по ночному городу. Атмосфера чудесная. В малолюдном месте у нас на пути возникли три типичных маргинала.

— Ну, чо, буржуи, будем делиться? — невежливо спросил один из них, поигрывая гаечным ключом.

Мой любимый, обеспокоившись в первую очередь за меня, пролепетал:

— Господа, изложите подробнее ваше коммюнике.

И пока они раздумывали над его диковинным предложением, я сделала пару шагов вперёд.

— Ийя! — закричала сумасшедшим голосом и врезала одному ногой в пах. Второго уделала коротким ударом в челюсть. Третий убежал. А те двое уползли на карачках.

— Что это было? — спросил милый, ошеломлённый моими действиями.

— Айкидо с моими вариациями, — ответила я.

— Научишь? — наивно попросил он.

— Зачем?

— Тебя защищать.

— Излишне, — отказалась. — Я сама себя защищу. И тебя, если надо.

После того случая он от меня совсем ошалел. И даже, мне кажется, стал относиться с опаской. Как иная баба остерегается своего буйного мужика. Мы вышли на проспект; миновали известную в нашем городе скульптуру «Конь в пальто», а затем я издали заметила необычную рекламу.

— «Метаморфозы Овидия»? — удивилась. — Что за бред?

— Не бред, а бренд, — поправил он. — Доктор Овидий Панченко, приехавший к нам из Аркадии. Ты разве не в курсе? — Его щёки стали покрываться румянцем. — Знаешь, любезная Левкотоя, я, как Гелиос, стал раньше подниматься и позже заходить. Но я не так отважен, чтобы проникнуть к тебе в спальню…

Что-то ещё говорил, ласково называя меня странным именем, похожим на названия цветка. Да уж не признание ли это в любви, высказанное столь робко и иносказательно? И как же я прокололась! Но, разумеется, восполнила пробел в знаниях. О докторе Панченко многое почерпнула. Да-да! То, что надо. Он мог бы из меня, бабы, сделать натурального мачо. И догадка! Она подействовала на меня, как солнечный удар на гимназиста Бунина. Какая-то скованность, неясность всегда присутствовала в моих отношениях с любимым. Господи! Да он желает мужчину — поняла я. Говорю без ложной скромности: внешне я вполне симпатичная девушка. И никто со стороны меня не воспринимает мужчиной. А моё внутреннее зрение никому не ведомо. Надо исправить ошибку природы, по недоразумению сотворившую меня женщиной.

Итак, задание. Мы затеяли строить свою Рублёвку. Дело поставили на широкую ногу, место выбрали (из экологических соображений) за семьдесят км от города. Скупить участки под строительство тоже не представлялось сложной задачей; в этом месте раньше был колхоз, который давно разорился и развалился. Ландшафт на загляденье. Прекрасное озеро, роща. Даже глобальный кризис пришёлся кстати; напуганные бизнесмены пожелали вложить денежки во что-нибудь долговечно-недвижимое.

Жители под моим активным напором согласились перебраться в городские квартиры. Или получить компенсацию. Всё шло как по маслу. Но нашлась ложка дёгтя на кадушку мёда. Один из выселяемых, одинокий дед, оказался на редкость упрямым. Упёрся — и ни в какую. Не хочет переезжать, хоть тресни.

Эта моя поездка была последней. Шеф, отправляя, предупредил, доверительно понизив голос:

— Ты уж постарайся, милая. А то, в случае неуспеха, придётся передать дело в седьмой отдел.

Вот вам ещё одно доказательство мягкости, доброжелательности, я бы даже сказала, гуманности моего любимого. Седьмой отдел — это круто. О нём мы только шептались, не имея точных сведений о его методах и составе. Впрочем, почти доподлинно знали, что те ребята умеют отчуждать жилплощадь от домовладельцев без согласия оных, а от их шефа Дюдюка нередко слышали популярную в бизнес-кругах мантру: «Нет человека — нет проблемы».

Отмахав семьдесят км и окунувшись в озере, я остановила Buick у покосившегося плетня. Бревенчатый домик, заросший мхом. Поленница дров. Господи, я опять попала в прошлый, а может, позапрошлый век. Дощатое «удобство» во дворе. Проходя мимо, приоткрыла дверь, не имеющей пиктограммы или, хотя бы, указующей надписи WС. Пахнуло таким амбре, что я тут же захлопнула и вытащила из сумочки спрей с одорантом. Лохматая чёрно-белая собачонка, увидев меня, приветственно закрутила хвостом. Говорят, четвероногие перенимают характер хозяина. Ну, не знаю, на этот раз дифферент налицо.

Сбоку от дома ветхий сарайчик, покрытый соломой, тесный загон, в котором выщипывало последние травинки белобрысое животное с рогами и бородой. Когда я рассказала о неуступчивом клиенте коллеге Саше Фенскому и упомянула про козу, которую бедному старику, видимо, приходится доить артритными руками, Саша, авторитетно объяснил:

— Ничего удивительного. Один из способов удовлетворения сексуальной неудовлетворённости.

Я припомнила почерпнутую из интернета новость о венчании пожилого джентльмена из Амстердама с козочкой Кармелитой, и у меня мелькнула юмористическая мысль: «А что же мой клиент свою невесту в таких неподобающих условиях содержит?»

Едва открыла дверь, как услышала ворчание:

— Всё ездите, ездите…

Деревянный некрашеный пол, неуютная комната с громадной печкой. На ней ухват, ещё какая-то приспособа. Красный Угол с иконами, ниспадающими по краям полотенцами. С самой большой, в центре, на меня с недоумением смотрит симпатичный темноволосый юноша с печальным взглядом. Уж не от того ли взгляд у него печальный, что я появилась?

И в разговоре с неучтивым хозяином — сутулым стариком в посконной рубахе (а может, и не посконной, так, к слову пришлось; что означает, не ведаю) — ничего нового. Он, как сидел на стоеросовой табуретке, так и не встал при моём появлении.

— Я здесь жизнь прожил, — продолжал наворачивать своё, не раз слышанное. — Здесь мои дети родились, я их в зыбке качал…

Да, зыбка, подвешенная к потолку, до сих пор сохранилась. Но где ж сами дети? А где наследие детей — толпа внуков и, возможно, правнуков? Нет, старик всегда один; никого больше, и во время прежних визитов, я здесь не встречала. Надоели мне его речи, и я — каюсь — не сдержавшись, выдала:

— И где же они, ваши дети?

Вопрос ему очень не понравился. Он весь ощетинился. У него седой, короткий ёжик и длинный нос — он и стал-то похож на ёжика. Что-то в моём вопросе заключалось для него неприятное. Скорее всего, дети давно выпорхнули из родного гнёздышка, ошалели от свободы и пустились во все тяжкие. Может, дед пережил их, и они вымерли от издавна распространённой в нашем отечестве болезни — алкоголизма, или новой, благоприобретённой — наркомании.

— А вот это — не твоё дело! — отрезал он.

И я не стала больше расспрашивать. Вряд ли мои вопросы улучшили бы климат-контакт. Направила разговор в другое русло.

— Ведь вы уже немолодой, и вам пора бы перебраться в благоустроенную квартиру.

Наша фирма уже подобрала всем им, выселяемым, неплохие квартиры в пригороде. Да что там! Если сравнить с их нынешними избами — прекрасное жильё. Подумаешь, рядом ТЭЦ коптит. Всего две трубы. Ну, рядом ещё одна, низкая и незаметная, открывшегося крематория. Я готова была в сию же минуту посадить старика в Buick и везти на смотрины. Нет же, упёрся старый пень! Не ведает, что всё равно жилья лишится.

— У меня душа протестует.

Вон чего заявил! Мистик нашёлся. Душа у него. Ага, читала-слышала, учёные доказали, что душа есть и весит семь грамм. Примерно столько же, сколько пулька ПМ. После физической смерти она (душа) покидает тело и существует самостоятельно. Таким образом, если ты убит из Макарова не навылет, вес твоего тела не изменится.

— Значит, желаете до гробовой доски ходить «на двор», мыться из тазика, колоть дрова? — меня, каюсь, тоже понесло. — «Вьётся в тесной печурке огонь», да? — наседала я.

— Да, желаю дрова колоть, и на огонь в печи смотреть, — настырно подтвердил он. — Да что вы понимаете! Я, вот, встану утром, выйду на крылечко. Солнышко поверх деревьев светит, черёмухой пахнет, Жучка хвостом виляет, Яша громко приветствует… Да мне после этого ещё жить и жить хочется.

— Ваша Жучка глупая: всем виляет, — заметила я. — А что за Яша?

— Ну, козёл мой, — неохотно пояснил он.

— Не коза разве?

Клиент посмотрел на меня взглядом, полным презрения. Вот же, прокололась! Саша Фенский, догадывающийся о моём умонастроении, непременно сказал бы, что это типичная оговорка по Фрейду.

— Вы ведь и наше кладбище снесёте? — помолчав, угрюмо спросил старик.

Понятно, наверно, жена там покоится. Да не наверно, а точно. Не с любовником же он проживал и не с козой состоял в браке (как пожилой джентльмен из Амстердама). Старой закваски чел, верный вековым традициям. Наверно, и место на деревенском погосте уже себе зарезервировал. Но о кладбище ещё вопрос не рассматривался. Пришлось импровизировать.

— Если и снесём, то только через двадцать пять лет. Мы законы чтим.

Угрюмое молчание. Губами шевелит, точно подсчитывает, когда ж это произойдёт и будет ли он жив к тому времени. Нет, вы посмотрите! Старый, дряхлый, не сегодня так завтра на семь грамм облегчится. Однако упёрся, как бык, которого тащат на бойню.

Но не было бы счастья, да несчастье помогло! Желая показать, что разговор окончен, дед резко встал с табуретки. Даже руку успел вперёд выбросить: поди вон! И тут его скрючило. Полностью так и не выпрямился, остался торчать буквой зю. Лицо исказилось от боли.

И тут я сделала, что сама от себя не ожидала.

— Дедушка! — Я бросилась к нему. — Вам плохо?

Поддержала, довела скрюченного до кушетки. Вообще-то не смертельно: наверно, приступ радикулита. Но он ещё и сильно побледнел, а на лбу, мелким бисером, выступил пот. А это уже похоже на сердечную недостаточность. Я открыла окно. Повеяло свежим воздухом и упомянутой раньше черёмухой.

— Где у вас лекарство? — не дождавшись ответа, побежала к машине. Принесла аптечку. Сунула прямо в открытый рот таблетку валидола.

Старик полулежал, опираясь на изголовье кушетки.

— Вам легче? Может, врача вызвать?

— Какого врача? У нас ФАП прикрыли. — Он сел повыше. — А в том районе, куда хотите меня переселить, поликлиника есть?

— Есть, а как же!

— И сберкасса имеется? — спросил и прибавил, оправдываясь: — А то мне за пенсией далеко ездить.

— Разумеется, есть! И бюро социальных услуг функционирует! Вам пенсию прямо на дом будут приносить, на блюдечко с золотой каёмочкой выкладывать!

Я подсела к нему, раскрыла ноут и стала показывать варианты переселения, интерьеры квартир и внешний вид городских кварталов. Даже действующий фонтан, в формате gif, показала. Фонтан восстановили и запустили при рекламных съёмках по нашей просьбе, и пришлось маленько (да что там маленько — порядочно!) отстегнуть.

— Хотите сейчас же проехать и своими глазами посмотреть?

— Да чо уж там смотреть, дочка…

Ура! Дочкой меня назвал! Уместней было бы внучкой. Да ладно, не в обиде. Главное, согласился!

Вышла в настроении. «Ай да я, чуть ли не чуд сотворила!» Правда, прежде чуть до инфаркта не довела. Но! Зато подготовила должным образом. И в этом новом состоянии, почти праздничном, рванула на предельной скорости в город, подпрыгивая на колдобинах и отмечая, что и дорогу придётся заново делать. Работа предстоит большая. Вместо старой, вымирающей деревеньки появится превосходный дачный посёлок, где, конечно же, новые поселенцы не будут озабочены ни заготовкой дров, ни окучиванием картошки, ни борьбой с колорадскими жуками.

Вот и проспект, по которому с милым гуляли, когда трое Шариковых пожелали, чтобы мы с ними поделились. На своём месте и Конь в добротном двубортном пальто, а далее знакомое уже здание из стекла и алюминия. На фасаде играют, переливаются буковки: «Метаморфозы Овидия». И в этот успешный, замечательный день я окончательно решилась сделать то, о чём подумывала раньше. Припарковалась, залетела в фойе. Вышколенный молодой человек попросил меня подождать. Сижу в мягком, удобном кресле, листаю рекламные прожекты. Вокруг вечнозелёные пальмы, за окном плещется Эгейское море… О нет, — эта всего лишь искусное электронное панно.

В зале, как раз со стороны моря, появилась группа людей. В одном из них я моментально признала скандального журналиста Шпура. А в центре, при всеобщем внимании, шествовал весёлый господин, подпрыгивая на коротко обрубленных штиблетах. Оригинальная бородка, из кармана халата выглядывает… дудочка, что ли?

— Господа! — вещает он громким голосом, и Шпур тянет к нему диктофон. — Я уверен, что гендерные различия со временем станут полным атавизмом, а органы, их обслуживающие, такими же рудиментами, как рога, хвост и копыта. Ну, или аксессуарами любви — вроде того, что вы вдели в ухо, молодой человек.

«Доктор Пан!» — сразу догадалась я. Тот самый! Растет его известность и популярность. Вокруг — молодёжь, хотя сам не первой молодости и свежести.

О боже, мама! Через окно, которое выходит в реальный мир, ясно вижу, что к стоянке подъезжает авто моего шефа, моего любимого! Тот самый двухместный Continental GT, на котором он рулит самостоятельно, когда хочет, чтобы рядом не было ни водителей, ни охранников. На этой тачке он катает меня! Значит, и сейчас приехал на дело сугубо интимное, без свидетелей. О, я догадалась! Он тоже жаждет метаморфоз. Он желает стать женщиной! Да, да, да! Изумительно! Мы сделаем рокировку. Он станет женщиной, а я мужчиной. Он (она!) останется моим любимым (любимой!)

И как тут не вспомнить о дорогих родителях. Мои папа и мама вполне современные люди, терпимые и сговорчивые, но до сего дня признают только разнополые браки и, разумеется, одновидовые. Они ошизели, когда я поведала им новость о венчании пожилого голландца с козой Кармелитой. Видит бог, мы с любимым добьёмся исполнения желаний. Но! Притом сохраним разнополую ориентацию. Есть, есть надежда, что папа с мамой благословят нас, и мы по ковровой дорожке, усыпанной цветами, двинем к вечному блаженству и захваченные силой взаимного притяжения окажемся в чёрной дыре своей реализации. Как же всё хорошо складывается! Это ли не счастье, спрашиваю себя и отвечаю утвердительно.

— Lyudinа, — корректно обращаются ко мне, — пройдите, пожалуйста, в смотровой кабинет.

Я поблагодарила и поспешила в кабинет — ещё не мужчина, но уже не женщина, а промежуточное существо — своей, а вовсе не божьей волей влекомое к желанным метаморфозам…