«СамИздат. Фантастика. Выпуск 1»

СамИздат. Фантастика. Выпуск 1 (fb2) - СамИздат. Фантастика. Выпуск 1 (СамИздат. Фантастика - 1) 552K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Михаил Вячеславович Акимов - Михаил Александрович - Василий Сергеевич Быстров - Алексей Дмитриевич Ерошин - Александр Геннадьевич Карнишин

СамИздат ФАНТАСТИКА Выпуск 1

Составитель: Stribog

Акимов Михаил Вячеславович

/

АССИНЕТ

1

Я в беспокойстве ёрзал на стуле, наблюдая, как начальник отдела кадров WWWSS (World Wide Web Security Service) внимательно изучает мои документы. Шансов у меня было мало; точнее, их вообще не было, и я это понимал. Кадровик, пожилой лысеющий мужчина в круглых очках — такие типы, как правило, до ужаса занудливы, — продолжал смотреть мои документы. По его лицу и поведению я понял, что он уже отвлёкся от их изучения и сейчас задаст мне вопрос. Я точно знал, что это будет именно тот вопрос, которого я очень боялся, поэтому нисколько не удивился, когда он спросил:

— Ну, и сколько у вас судимостей?

— Ни одной, — признался я. «Как будто ты по документам этого не видел»!

— Вот я и вижу, что ни одной, — насмешливо сказал он. — То есть, ваша квалификация хакера реально ничем не подтверждена? Выходит, вы никак не смогли себя зарекомендовать? Вас никогда не осуждали за кражу денег со счёта в банке; вы не повергали в панику Пентагон, взломав секретные коды защиты? Вас, в конце концов, даже не исключали на неделю из школы за то, что вы из шалости включили систему пожарной сигнализации! Тем не менее, вы подаёте заявление о приёме на работу в отдел X? Даже не Z, а X? На каком основании мы можем вас туда принять?

— Ну…, — весь сокращаясь, пробормотал я, — можете меня испытать. Дайте мне компьютер и задание — я взломаю всё!

— Молодой человек! — в его голосе зазвучал гимн Америки. — Вы сами поняли, что сейчас сказали? Вы предлагаете НАМ, одной из самых солидных служб мира, поощрить вас на криминальные действия? А для какой цели? Чтобы проверить квалификацию очередного претендента? НАМ это нужно? Ежедневно десятки таких, как вы, приходят к нам и клянчат, клянчат…

«Хватит, старый хрыч! — подумал я. — Отдавай документы — и я пошёл»!

Он устало выдохнул, покрутил в руке мои документы. Бросил их на стол и сказал:

— Мы можем вас принять.

Что? Я не ослышался? Наверное, всё это было написано на моём лице, потому что он усмехнулся и сказал:

— Нет, вы не ослышались. Мы действительно можем вас принять. Конечно, не в отдел Х. И не в отдел Z. Речь идёт о работе не снаружи, а внутри Интернета. Мы можем взять вас ассинетом.

И он выжидающе замолчал.

«Ассинет… — лихорадочно обдумывал я, — кто это такой? Ассистент? Ассистент кого? А самое противное, что он ждёт, когда я его об этом спрошу».

И я решил злорадно промолчать.

— Ассинет, — несколько разочарованно продолжил он, — это сокращение от «ассенизатор Интернета». В ваши функции будет входить очистка ВирПространства от старых объявлений, брошенных сайтов и тому подобного мусора. Вам повезло: вчера у нас освободилась эта штатная единица. Зарплата, конечно, совсем не та, на которую вы претендуете… Ну, что, вас оформлять?

— Оформляйте! — не раздумывая, ответил я. — Когда мне выходить?

— Завтра в девять утра в кабинет 14. А сейчас зайдите в двери напротив — там вам выдадут пропуск.

И он стал что-то набирать на клавиатуре, всем своим видом показывая, что я его больше не интересую.

Получив пропуск, я вышел на улицу и только здесь позволил себе улыбнуться. Если бы не прохожие, я бы рассмеялся во весь голос и, наверное, что-нибудь пнул бы или сломал. Меня приняли! У меня будут деньги, и я куплю Дженни букет… этих… во! роз! Она снова фыркнет: «Ты романтик!», и это прозвучит как ругательство, а я скажу: «Да, я такой, потому и не похож на твоих остальных, и за это ты любишь меня, а не Джорджа и не Майка»! А она опустит глаза и скажет: «Джонни, ты такой милый…».

Никогда она мне этого не скажет.

Чтобы как-то убить время до завтра, я решил зайти к Донато. Мы с ним не друзья, но встречаемся часто. Он ко мне не заходит, всегда я к нему, потому что Донато проводит за компом 24 часа в сутки и не отходит от него дальше, чем до кухни и туалета. Занимается он, на мой взгляд, всякой ерундой: предел его мечтаний — забабахать такого компьютерного червя, который перепугает весь Инет. Да только и здесь он ничего добиться не может: все его черви дохнут, едва выползут за пределы его компьютера. Я не раз предлагал ему попробовать что-нибудь действительно интересное: ну, допустим, вытащить у изготовителей какую-то новую программу и выложить её в Инет с серийником и лицензионным ключом месяца за два до того, как они её продавать начнут. Сам-то я ещё и не такое делаю, и никто меня ни разу не ловил. Но такие идеи его совсем не увлекают. Странный парень! Я бы к нему и не подумал заходить, если бы не Марта, его сестра. Красивая! Обрати она на меня внимание, я, пожалуй, и про Дженни смогу забыть. Да только она, в отличие от Донато, дома редко-редко бывает. За всё время я её пару раз встречал. Хорошо бы, если б сейчас она оказалась дома! Я бы похвастался, что меня в WWWSS на работу приняли, пропуск издалека показал, чтобы не было видно, что я — ассинет. Но Марты, конечно, не оказалось. Донато с воодушевлением начал мне орать про своего очередного нематода, но я включил телевизор и стал смотреть баскетбольный матч. Он, по-видимому, обиделся, злорадно сказал мне, что Марта пошла в кафе со своим обожателем, и уселся за компьютер. Так в молчании мы и просидели часа три, потом я встал, выключил телевизор и так же молча ушёл.

Наутро я подошёл к дверям четырнадцатого кабинета, немножко потоптался, выдохнул воздух и вошёл внутрь. Это была раздевалка, где, как и положено, стояли шкафчики. Перед шкафчиками дефилировали одетые, полуодетые и полностью раздетые мужчины разного возраста, что-то рассказывали, перекрикивая друг друга, и гоготали. Однако, только я вошёл, кто-то присвистнул, и воцарилась тишина.

— А это, как я понимаю, новый ас Инета! — сказал один из них, здоровый парень лет двадцати пяти и расхохотался, как будто это было ужас, как остроумно. Все тут же заржали, очень противно и обидно. Хотя нет, не все: пожилой, лет пятидесяти мужчина с каким-то даже мрачноватым лицом подошёл ко мне.

— Джон Бейли? — спросил он. — Будешь моим напарником.

— Зовите меня Джонни, — сказал я.

— Хорошо, а ты меня — Чарли.

Он показал мне шкафчик с табличкой «Джон Бейли, ассинет», в котором уже была приготовлена для меня какая-то странная — не то скафандр, не то комбинезон — одежда. Размер, разумеется, был мой, в чём не было ничего необычного: в моих документах указано не только это, но даже моё любимое блюдо.

— А я — Фред, — протянул мне руку здоровяк, — ты не обижайся, Джонни, мы эту шутку — ассинет — ас Инета — недавно придумали, вот и угораем.

— Да я не обижаюсь, — соврал я, — а ты кем работаешь?

Вместо ответа он выпятил грудь, и на правом кармашке униформы я прочитал: «ERS» (Emergency Response Service). И так было ясно, что он из крутых.

Интересно, а как я буду выглядеть в своей новой форме? Внутри шкафчика оказалось зеркало, и я внимательно и критично оглядел себя. М-да. Во-первых, сразу понятно, что парень впервые напялил на себя всё это, во-вторых, по самой униформе видно, что он далеко не из «Службы быстрого реагирования».

— Пойдём, — сказал Чарли, — эти сейчас спать завалятся или будут в карты играть, а нам с тобой работать надо.

Я направился за ним. Мы прошли по какому-то длинному коридору и оказались в небольшом зале. Вдоль стен стояли кресла, а за стеклом перед пультом сидела весьма симпатичная девчонка лет двадцати — совсем немного младше меня. Увидев нас, она заулыбалась.

— Привет, дядя Чарли! — помахала она рукой. — Привет, Джонни!

Неплохо тут у них служба информации работает. Но больше всего мне понравилось, что она сказала это так, как будто мы с ней уже сто лет друзья. Я тоже заулыбался ей в ответ, но сразу спохватился: мне кто-то говорил, что у мужчины, когда он улыбается красивой девушке, лицо становится очень глупым.

— Привет, Сью, — ответил мой напарник, — куда нас сегодня?

— В транспортный отдел Рунета.

— Какого чёрта — опять в Рунет? — возмутился Чарли. — Пусть русские сами его чистят!

— А вот ты им об этом и скажи, — посоветовала Сью.

— Обязательно скажу, как только встречу, — пообещал Чарли. — Да только что-то я их там ни разу не видел… Список объектов сбросила?

— Конечно, он давно на картах у тебя и Джонни.

«Карта, — подумал я. — А-а, это, наверное, в той штуке, похожей на телефон, которая лежит у меня в нагрудном кармане»!

Чарли направился к очередной двери, знаком показав мне, чтобы я следовал за ним. Перед самой дверью я не выдержал и оглянулся на Сью. Она как будто ожидала этого и сразу показала мне язык. В ответ я скорчил ей противную рожу, и она прямо покатилась со смеху. Чарли всё заметил.

— Хорошая девочка, — сказал он, едва за нами закрылась дверь, — наши обалдуи на неё внимания не обращают. Да оно и к лучшему. А тебе, вижу, она понравилась?

— Вот ещё! — покраснев, пробормотал я. — Это я ей так, чтобы не задавалась. Подумаешь, сидит за пультом и нами командует!

Чарли внимательно посмотрел на меня, хмыкнул, но больше ничего не сказал. Так в молчании мы подошли к площадке виртуализатора.

— Приходилось перемещаться при помощи этой штуковины? — спросил он.

— Откуда? — пожал я плечами. — Слышал только про неё.

— Постой, — озадаченно сказал Чарли, — с тобой что — инструктаж вчера не проводили? И пробный выход не делали?

— Нет, — удивлённо ответил я, — а должны были?

Он нерешительно дёрнулся в обратную сторону, но тут же махнул рукой:

— Чёрт с ними, работа у нас не сложная и не опасная, я тебе всё на месте разъясню. Неохота время терять: мы же сдельно работаем. Ладно, вставай вот сюда, ноги пошире расставь и вперёд немного наклонись. Конечно, толчка никакого не будет, но у многих с непривычки при входе в ВирПространство голова кружится, и они даже падают. Ты не бойся: если упадёшь, не ушибёшься. Просто неприятно и всё.

Я чувствовал вполне понятное волнение. До сих пор я всегда работал снаружи Интернета, и вот впервые мне предстояло оказаться внутри.

— Сейчас мы встанем вот на эту площадку, — продолжал объяснять Чарли, — и у Сьюзи на пульте зажжётся сигнал. Она включит виртуализацию, мы с тобой станем файлами, и она отправит нас на место работы. Она же всё время будет следить, чтобы с нами не случилось ничего плохого, пока мы будем разбивать старые расписания движения поездов, самолётов и прочего.

— А чем мы их будем разбивать? — спросил я. — У нас же ничего нет! Не руками же?

— Нет, конечно, — усмехнулся Чарли, — там на месте увидим, что нам больше подойдёт, а Сью по нашему запросу забросит необходимое.

Чего-то сложного или неприятного в перемещении не оказалось. Себя и Чарли я видел и воспринимал такими же, какими мы были и до этого, вот только окружающая обстановка резко изменилась.

Чарли летел в привычном вертикальном положении, а меня, разумеется, вертело и так, и эдак. Впрочем, я сообразил быстро: не потребовалось никаких физических усилий, просто я представил себя идущим по обычному покрытию, и ко мне вернулась ориентировка в пространстве. Увидев это, Чарли одобрительно кивнул головой. А я стал с интересом смотреть по сторонам. Вокруг нас была чернота, в которой высвечивались разного цвета плоские и объёмные геометрические фигуры: квадраты, прямоугольники, треугольники, окружности, цилиндры… Все они лениво вращались вокруг своей оси, время от времени меняя направление вращения и скорость движения. Подобно стенам, тянулись вдоль толстые канаты, светящиеся сочетанием различных цветов. Они внезапно обрывались, но тут же начинались другие, смещённые от прежних вверх или вниз, вправо или влево.

Внезапно наше движение вперёд прекратилось, и мы начали плавно опускаться, пока не коснулись… не знаю, чего. Не пола, конечно. Во всяком случае, твёрдой поверхности, которая представляла собой розового цвета плиту. «Прибыли на место работы», — подумал я. Здесь всё было уже гораздо привычнее: такие же плиты, как была и под ногами, окружали нас со всех сторон, образуя своего рода стены и потолок. В… гм!.. помещении (а как это ещё назвать?) лениво вращались уже виденные мной прямоугольники с каким-то текстом. Иногда из прямоугольника выскакивал точно такой же и куда-то уносился. «Кто-то открыл этот файл», — сообразил я.

Чарли тем временем извлёк из нагрудного кармана такую же штуковину, как и у меня, нажал кнопку и сказал:

— Сью, мы на месте. Здесь ничего сложного, так что забрось нам два дилитера и хватит.

Почти тут же появились две штуковины, формой и размерами очень походившие на автоматы. На них даже были ремни, чтобы можно было повесить на шею. Чарли бросил один мне, второй взял сам, продолжая говорить в трубку:

— Спасибо, Сьюзи, получили, — он замолчал, видимо, слушая в наушниках, что говорит Сью, потом сказал мне: — Она передаёт тебе привет и желает поскорее освоиться.

Пока я в некотором замешательстве думал, что бы ответить, Чарли усмехнулся и ответил за меня:

— Он сказал «спасибо» и почему-то покраснел… Ну, всё, отбой!

Теперь я и в самом деле покраснел и сделал протестующий жест, но Чарли не дал мне высказаться.

— Ладно, начнём работу. Смотри, как надо делать.

Он показал мне, как активизировать на телефоне список объектов, назначенных к уничтожению, и скоммутировать его с дилитером.

— Теперь смотри, — он навёл свой дилитер на один из файлов, раздался гудок, — это значит, что этот файл есть в твоём списке. Делаешь так.

Чарли нажал на спусковой крючок, и прямоугольник файла разлетелся на куски так, как будто в него попала граната, только всё было абсолютно бесшумно. Куски медленно парили в пространстве, рассыпаясь, в свою очередь, на ещё более мелкие.

— Понял? — спросил Чарли. — Ничего сложного. Если файл не подлежит уничтожению, прозвучит такой же сигнал, только двойной.

Действительно, и идиот бы всё понял.

— А что за файлы? — спросил я.

— Ну, это, например, было, — он сверился со списком, — расписание вылета самолётов компании «Трансаэро» за 2006 год. Всё остальное — такое же.

Ничего себе — 2006! Это же сорок лет назад! Мы взялись за дело вдвоём, и вскоре всё наше «помещение» стало напоминать рождественский салют из конфетти. Я приспособился очень быстро, и вскоре заметил, что опережаю Чарли. По его нахмурившемуся лицу я понял, что это ему не нравится, и он старается не отстать. Мы устроили настоящее соревнование, и я всё увереннее уходил вперёд, а потом, разобравшись во всех возможностях дилитера, начал откровенно хохмить. Оказалось, что файлы с его помощью можно не только уничтожать, но и передвигать, и я тут же это испробовал. Увидев, что Чарли прицелился в какой-то файл, я захватывал его своим дилитером и уводил в сторону; и тогда Чарли мазал; а я, отведя файл, очень лихо его шлёпал. Чарли и хмурился, и смеялся одновременно. Он говорил: «Джонни, перестань дурачиться!», но не мог сдержаться и хохотал. Он тоже пытался перехватывать мои файлы, но я всегда опережал. В общем, всё было бы просто замечательно, если бы я, увлёкшись, не уничтожил один нужный файл. Система защиты сработала, двойной гудок прозвучал, но я не успел остановить свой палец и нажал на спуск. Тотчас на телефонах у меня и у Чарли противно завыла сирена. Чарли опустил дилитер и знаком велел мне сделать то же самое.

— Аут, сынок! — торжествующе произнёс он. — Этим прекрасным выстрелом ты выбил ровно три процента из своего дневного заработка! Давай передохнём.

Он забросил дилитер за спину и вызвал диспетчерскую.

— Сьюзен, сообщи русским: мы случайно шлёпнули… — он сверился со списком, — расписание движения поездов весна-лето от Ярославского вокзала за нынешний год, пусть поставят заново… Нет, не Джонни, как ни странно — я… Ну, задумался… Конечно, на меня и запиши… Отбой!

— Чарли, зачем ты так? — с обидой сказал я. — Я виноват — мне и отвечать. С какой стати ты должен из-за меня нести убыток?

— А кто тебе сказал, что я собираюсь его нести? — усмехнулся он. — Получишь деньги — вернёшь мне, сколько положено. А вот начальству нашему ни к чему знать, что ты в первый же день допустил оплошность. Они ведь не видели, как ты тут здорово ворочал! Только не суетись — и всё будет нормально.

После этого мы ещё часа два колотили какие-то файлы, пока из наших телефонов не раздался сигнал, похожий на фанфары.

— Финиш! — сказал Чарли. — Здесь теперь всё чисто.

Он посмотрел на часы и сказал, что мы опередили расчётное время на 35 минут.

— Придётся торчать здесь, — объявил он, — если мы выйдем раньше, начальство сделает вывод, что можно работать быстрее, и с удовольствием урежет расценки. Можешь быть уверен, другие бригады нам этого не простят!

Мы уселись на «пол», спинами прислонившись к «стене».

— Чарли, — спросил я, — а это и есть вся наша работа: разбивать старые файлы? Или бывает что-то поинтереснее?

— Бывает, — не совсем уверенно ответил он, — например, брошенные сайты. Там всякое попадается! Сами по себе сайты мертвы, а вся информация на них в порядке и действует. Так что запросто можешь встретить там голых девчонок или громилу с бластером. Оружие-то их, правда, для нас никакой опасности не представляет: оно поражает только объекты, которые задействованы именно в этой игре. Но если встретить каратиста, то, наверное, можно и по морде получить. Этого никто не проверял: мы всегда сначала блокируем их в границах сайта, а потом дилитерами работаем.

— А не возникает ощущения, что это ты живых людей уничтожаешь? Ведь они, насколько понимаю, двигаются, разговаривают…

— Возникает, — признался Чарли, — особенно перед девчонками неловко. Приходится всё время повторять себе, что это всего лишь видеоизображения, а оригиналов или давно уже нет в живых, или они находятся в таком возрасте…

Он махнул рукой.

— Чарли, а какие-нибудь экстремальные ситуации бывают? Ну, там, вирусы или каратисты прорвутся?

— Насчёт каратистов — это, конечно, чушь, а вот вирусы — постоянно. Только нас с тобой это не касается: Сью нас сразу отсюда вытащит, а на наше место пришлют кого-нибудь из ERS. Фреда, хотя бы, с компанией.

Пока мы с ним так болтали, подошло время обеда. Об этом сказала мне Сью, вызвав именно меня, а не Чарли.

— Джонни, — сказала она, — мы всегда обедаем в нашем кафе, там нам делают хорошие скидки. Тебе, значит, тоже: ты ведь теперь сотрудник «трёх W — двух S». Займёшь на меня место за столиком?

— Конечно, — обрадовался я, — а где это кафе находится?

— Тебе Чарли покажет. Я вас сейчас первыми вытащу, вы идите туда, пока я другие бригады вытаскиваю.

Я нажал кнопку отбоя и повернулся к Чарли. По его лицу было понятно, что сейчас он снова начнёт подшучивать по поводу меня и Сьюзен. Странное дело: я совсем не был против! Наоборот, мне даже хотелось этого. Тем самым Чарли как бы признавал, что между мной и ею начинают завязываться какие-то отношения, и мне это было приятно. Хитро улыбаясь, Чарли открыл, было, рот, но тут как-то по-особому зазвонил его телефон. По тому, как изменилось выражение его лица — стало каким-то удивлённо-напряжённым, — я понял, что это не совсем обычный вызов. «Мистер Ривз», — пробормотал он. По его репликам я пытался угадать содержание разговора. Интуиция подсказывала мне, что случилось что-то весьма необычное. Временами Чарли делал длительные паузы, внимательно и тревожно слушая собеседника, из чего я заключил, что ситуация, вероятно, даже опасная.

— Слушаю, шеф, — сказал он. — Да, мы ещё здесь… Шеф, но при чём здесь мы? Пусть вызывают реагёров… Шеф, но со мной только новичок — первый день в Инете!.. Ну, и что, что категория В?… Чёрт возьми, шеф, пусть тогда хотя бы его отсюда вытащат!.. Ага, а с червями воевать ассинетам что — положено?… Шеф, да с ним вчера даже инструктаж не проводили и пробный выход не делали!.. Ну, тогда дайте мне хоть полчаса на инструктаж по действиям в боевой обстановке!.. Двадцать минут? Ладно, понял. Отбой.

Предупреждая мои вопросы, Чарли сделал жест рукой: «Подожди» — и вызвал Сью.

— Сью, срочно забрось нам два боекомплекта по действиям в ситуации А… Я знаю, что он — категории В, а ты нам забрось для А. Давай быстрее.

Он нажал на кнопку отбоя, и на лице его мелькнула слабая улыбка.

— Про тебя ни словом не обмолвилась, — сказал он мне, кивнув на телефон. — Значит, волнуется!

Тут лицо его снова стало серьёзным, и он знаком показал мне, чтобы я слушал предельно внимательно.

— В общем, так, малыш, придётся тебе в первый же день принять боевое крещение. Что поделать — сегодня хакеры словно взбесились! Всё червями усыпано — иаэсовцы не поспевают по Инету мотаться. Весь резерв срочно вызвали. Вот нам и приказано самим справляться. Конечно, нас бы не допустили, будь червяк категории А, то есть Разрушитель. А он…

— Знаю, — сказал я, — Созидатель. Не сам грызёт, а устанавливает какую-то программу, скорее всего, националистскую или шовинистскую. А она потом выбивает всю систему так, что кроме неё ни одна программа не работает. Ты, Чарли, время зря не трать: я про червей практически всё знаю.

Я и в самом деле знал про них очень много. Каюсь: однажды даже сам запустил в Сеть. В день рождения Дженни. И назвал его (её?) «Дженни». Подарок, в общем. Шуму тогда получилось много. И настоящая Дженни знала, что это я — в честь её. Она тогда впервые на меня благосклонно посмотрела, и мы с ней даже чуть в кафе не пошли. Но тут некстати припёрся этот Майк…

— Заткнись и слушай! — рявкнул на меня Чарли. — Ты внутри с ними встречался? Знаешь, как они выглядят, в чём основная опасность, как с ними справиться? Вот так-то.

И правда, этого я даже не представлял, поэтому сделал извиняющийся жест и стал внимательно слушать.

— Дилитером с ним ничего не сделаешь, — сразу успокоившись, продолжал Чарли, — у него совсем другая длина волны. Против Созидателей мы обычно применяем парализатор, а потом разносим вдребезги дистройером. К ним можно подойти вплотную, это не то, что Разрушители — те стреляют иголками, и достаточно одного попадания, чтобы ты стал разваливаться на куски. Не забывай, что сейчас ты — файл.

Объясняя, он демонстрировал мне оружие, которое уже успела забросить Сью: парализатор, похожий на пистолет, и дистройер — по виду тот же дилитер, только не красного, а серого цвета.

— Чарли, — сказал я, — а ведь ты работал в ERS! За что тебя в ассинеты сослали?

— Я — в ERS? — рассмеялся он. — Да нет, конечно, куда мне… Просто несколько раз попадал в ситуацию, похожую на эту. А вот работать с ними приходилось, так что видал кое-что… Ну, ладно, не отвлекайся. Хочу тебе на всякий случай про Разрушителей рассказать: мало ли что… Хотя, не дай Бог, конечно… В общем, их мы бьём дистройерами с двух точек. Одному ничего не сделать, у них высокая восстановительная способность. Нужно лупить в то место, где у настоящего червя была бы «голова». Именно оттуда он стреляет иголками. Если разбить хотя бы процентов тридцать поверхности — он готов, начинает распадаться. Ну, это я так… С Созидателями таких проблем не бывает.

Чарли посмотрел на часы.

— Ну, готовься, Джонни, скоро он появится: сейчас русские ему приманку бросят.

— Антивирусник снимут? — догадался я.

— Точно, — одобрительно кивнул Чарли. — Соображаешь! Знаешь что, неохота мне с ним долго возиться, ещё, того гляди, на обед опоздаем… Так что к чёрту эти парализаторы, давай раздолбаем его дистройерами. Бери вот этот и оставайся здесь, а я вон туда пройду. Будем бить каждый по своей стороне. Ничего сложного здесь нет: направь ствол и на крючок нажимай. Ну, удачи!

Чарли ткнул меня кулаком в плечо и стал пересекать «помещение» по диагонали. Я понял, что был неправ насчёт ERS: по его движениям видно, что он не вояка. По крайней мере, в фильмах они не так ходят.

2

Я лежал на животе с дистройером в руках, заслонившись файлами расписаний, которые подтянул к себе и удерживал с помощью дилитера. В «помещении» творилось невесть что: кружились в «воздухе» и валялись на «полу» обрывки вовсе не предназначенных для разрушения файлов, неотвратимо рассыпаясь на всё более мелкие куски, пока совсем не исчезали. Плевать на них на все я не хотел, кроме одного: впереди и справа от меня по диагонали распадался файл, который ещё совсем недавно назывался «Чарли». В горле у меня застрял здоровенный комок, я выл и иногда от бессилия колотил кулаком по «полу». Глупо всё получилось. Впрочем, такое всегда получается глупо.

Едва мы с ним заняли свои позиции, послышались звуки, не оставлявшие никаких сомнений в том, что это червяк. Тишины в Интернете вообще не бывает, непрерывно слышится гудение с меняющейся частотой и высотой звука, раздаются какие-то щелчки… И при всём при том они гармонично вписываются в общую картину шума, чувствуется, что это всё — единое целое. И вдруг — эти звуки. Впечатление было такое, будто у ровно и хорошо работающего двигателя внезапно начал цеплять вал, и вот уже вместо мерного шума какой-то скрежет и завывание. Словом, что-то инородное.

Чарли поднял левую руку, привлекая моё внимание, и ободряюще подмигнул. И вдруг лицо его перекосило, и он заорал:

— Джонни, прячься за файлы, это Разрушитель!

Видимо, он хотел дать мне время спрятаться, потому что выскочил на середину и начал лупить из дистройера во что-то, чего я ещё не видел. Но я застыл на месте, не в силах двинуться, потому что смотрел, как он это делает, и пытался увидеть, во что он стреляет. А Чарли палил, что есть сил, и, поминутно оглядываясь, орал на меня.

В него попало сразу несколько игл, и я увидел жуткое зрелище: как будто кто-то невидимый рвал фотографию Чарли на мелкие кусочки. Эти кусочки сопротивлялись и пытались вернуться на место; но Невидимка хорошо знал своё дело и, в свою очередь, рвал на куски и их.

И тут я увидел ЕГО. Скорее инстинктивно, нежели поняв что-то умом, я прыгнул в сторону и укрылся за файлом. Файл висел таким образом, что ноги мои не прикрывал, а чтобы поразить меня, совсем не обязательно попадать в голову или сердце: войди игла в любую часть тела, и меня неизбежно постигнет участь Чарли. На моё счастье, именно здесь лежал один из брошенных нами дилитеров. Я поспешно схватил его и стал сооружать прикрытие из файлов. Я не успокоился, пока не выстроил толстенную стену. Судя по тому, что тут же полетели куски, червяк немедленно принялся за работу. Однако, какое-то время у меня, безусловно, было, и следовало распорядиться им по-умному.

Правильнее всего было бы вызвать Сьюзи. Но я не мог этого сделать: как я ей скажу о Чарли?… Стоп! Чарли говорил, что она будет следить за нами. Значит, ей всё уже известно. Какие действия она предпримет? Безусловно, вызовет ERS, и те, надо понимать, на всё плюнут и свалятся сюда, чтобы поквитаться за Чарли, и это может произойти прямо сейчас. Значит, всё, что мне нужно — это отсидеться, отгораживаясь от червя очередными файлами вместо уничтожаемых в ожидании, когда придёт помощь. И тут же понял, что никогда в жизни не хотелось ничего больше, чем самому, до появления реагёров уничтожить эту мразь. Я попробовал вспомнить, как он выглядит: действительно, чем-то похож на червя, хотя, если точнее, некая помесь червя и дикобраза, только иголки не торчат во все стороны, а направлены вперёд.

По приближающемуся шуму я представлял, как худеет стена файлов, но всё ещё не торопился. Глупее всего было бы выскочить с дистройером и попытаться свалить червя. Даже у Чарли этот номер не прошёл. Единственный вариант — подобраться к нему незаметно. Но как?

В «стрелялки» я играл миллион раз, поэтому какое-то представление о тактике имел. Но там всегда были какие-нибудь укрытия, а здесь — ничего, и даже количество файлов катастрофически редеет. Скоро их совсем не останется, и тогда он примется за меня… Так — так — так! Вот именно: когда не останется! Он ведь бьёт сейчас всё подряд, а не ищет целенаправленно меня. Ему всё равно, тот файл или этот… Почему он убил Чарли? Потому что тот стоял прямо напротив него и лупил по нему из дистройера. Как он поступит, если перед ним окажутся сразу два файла, с которого начнёт? Наверное, с того, который ближе. Или с того, который резко двигается и может «убежать». Это уже что-то. Можно попробовать. Но даже, если удастся его обойти, что мне это даст? И тут мне снова вспомнились направленные вперёд иголки. Значит, сзади — мёртвая зона!

И я решился.

Держа наизготовку дистройер (как будто от этого будет какой-то толк? но так всё равно спокойнее), я стал медленно отходить назад и в сторону от приближающегося червяка. Коснувшись спиной стены, я стал передвигаться вдоль неё и, наконец, с бьющимся сердцем вышел из-за укрытия.

Моё предположение оказалось верным: червяк не обратил на меня внимания (т. е., не послал в мою сторону ни одной иглы), и я медленно-медленно продолжал движение, пока не оказался сзади него.

Чёрт знает отчего, но именно в этот момент у меня появилась уверенность, что я справлюсь. Не спеша я подошёл к нему и, стараясь попасть как можно ближе к осевой линии, стал разрезать дистройером.

Сейчас я был совершенно спокоен. Черви неповоротливы, и я знал, что если он попытается развернуться ко мне иглами, я смогу, кружа сзади него, довести дело до конца. Но произошло нечто неожиданное: червь никак не отреагировал на то, что его режут и продолжал заниматься файлами! Похоже, его создатель не вложил в него программы самозащиты! Ни один хакер в здравом рассудке так бы не поступил! И тут мне пришла в голову мысль настолько дикая и в то же время несомненная, что я совсем взбесился от жуткой догадки и начал в приступе злости полосовать червя лучами дистройера. По-моему, я даже кричал что-то глупое. Ну, типа «Это тебе за Чарли»!

А дальше — как в самых пошлых боевиках. Фред с ребятами появились, когда от червя остались только сворачивавшиеся ошмётки. Они что-то говорили мне, хлопали по плечам и спине, но я только морщился, инстинктивно искал глазами то, что осталось от Чарли, понимая, что ничего уже давно нет, и говорил, что хочу выйти отсюда. Они, по-видимому, связались с Сьюзи, и та вытащила нас с Фредом. Фред проводил меня до раздевалки.

Выйдя из здания WWWSS на улицу, я сразу отправился к Донато. Двери открыла Марта.

— Привет! — сказала она, глядя на меня с прищуром и улыбаясь. — Тебя, кажется, Джонни зовут? Донато мне про тебя все уши прожужжал. Ещё бы, ты — единственный, кто с ним водится! А, кстати, ты к нему или, может, ко мне?

«Наверное, поссорилась со своим „обожателем“ и хочет попробовать вариант со мной», — вяло подумал я и, ничего не ответив, прошёл мимо неё.

Увидев меня, Донато в восторге подскочил и начал орать то, о чём я уже и сам догадался ещё там, в Инете.

— У меня получилось! Он жил целых три часа! Он съел чёртову уйму файлов у русских на транспортном сайте!

Для начала я врезал ему справа, и он отлетел к стене, сбивая всё по пути и таращась на меня невероятно удивлёнными глазами. Выглядел он очень жалко, и мне было жаль его, но ещё больше было жаль Чарли, и я схватил его правой рукой за ворот и врезал ещё раз, теперь слева. Похоже, я разбил ему нос; лицо у него было в крови, и он орал и ругался. Прибежала испуганная Марта, и они стали орать на меня вдвоём. Я ничего им не ответил, а подошёл к компьютерному столу, вырвал системник и шарахнул его об стену. Потом схватил первое, что попалось под руку — очень удачно это оказался утюг, — и начал молотить по монитору, снова по системнику и всему, что попадалось на глаза.

Когда я пришёл в себя, ни Донато, ни Марты в комнате не было. За окном противно завыла полицейская сирена. Я и не собирался скрываться, а стал ждать, когда они войдут и арестуют меня.

3

— Бейли, на выход! За тебя поручились, можешь до суда отправляться домой!

Верзила-коп насмешливо смотрел на меня, поигрывая электронным ключом от камеры.

«Кому понадобилось поручиться за меня»? — лениво подумал я, поднимаясь и идя к выходу. Отца с матерью не взяли бы в поручители даже бездомной собаке, а кроме них на меня, как я понимаю, вообще всем было наплевать. Неужели Дженни или кто-то из её друзей?

Но это была Сью. Издалека видно было, что она злится, от её давешней улыбки не осталось и следа. Она даже смотрела мимо меня и в сторону, пока дежурный оформлял документы и возвращал мне изъятое удостоверение WWWSS и ту мелочь, что у меня была.

Едва мы вышли на улицу, её прорвало:

— Неужели нужно было обязательно напиться и устроить дебош? Ты хоть понимаешь, что натворил? Из полицейского участка сразу сообщили в нашу контору, и тебя уволили, несмотря на все твои подвиги! Потому что WWWSS очень дорожит своим имиджем и моментально избавляется от сотрудников, которые могут бросить тень на её доброе имя!

Я молчал, и это разозлило её ещё больше. Мы как раз проходили мимо скамейки, она схватила меня за рубашку обеими руками и толкнула на неё так, что я тут же уселся, а сама встала надо мной, вся кипящая от ярости. «Это она из-за меня расстроилась», — подумал я и понял, что должен ей объяснить.

— Понимаешь, Чарли погиб из-за меня, — пробормотал я, — он отвлёк внимание на себя, чтобы я мог спрятаться. А этот Донато… В общем, это его червяк.

Сью стояла, как громом оглушённая. Она смотрела на меня как-то странно, и я не мог понять, что означает этот её взгляд. Наконец, она села рядом, прижавшись ко мне, и взяла меня под руку.

— Вон оно что, — тихо сказала она, — так ты подумал, что дядя Чарли погиб? Неужели тебе даже этого не объяснили? Ах, да, дядя Чарли ведь говорил, что с тобой забыли провести инструктаж!

До меня даже не сразу дошло, что именно она сказала; а когда дошло, то я выпятился на Сью, абсолютно ничего не понимая. Она легонько тронула меня другой рукой.

— Джонни, в Инете никто не погибает! Неужели тебе не приходилось восстанавливать стёртые файлы?

Вся кровь бросилась мне в лицо. Идиот! Это же надо так лохануться! Конечно, я восстанавливал, и не раз. Правда, стёртые файлы — это одно, а повреждённые — совсем другое. Так ведь и аппаратура, и программы у них несравнимо мощнее моих.

— Пойдём, — сказала Сью, поднялась со скамейки и потянула меня за собой.

Я послушно пошёл за ней. Возле супермаркета стоял видеофон. Сью вставила свою карту и набрала какой-то номер. На дисплее появился… конечно, Чарли. Он заулыбался Сью, но потом увидел меня, и лицо его задеревенело. Так же, как раньше Сью, он старался не смотреть в мою сторону.

— Дядя Чарли, — она не стала тратить время на приветствие и подобную ерунду, — Джонни думал, что ты погиб. И побил подонка, который запустил в Сеть червя.

Больше всего я боялся, что Чарли рассмеётся или, наоборот, станет меня успокаивать, а то и, не дай Бог, благодарить. Но ничего этого он не сделал. Он долго молчал, глядя на меня, потом как-то облегчённо вздохнул и сказал:

— Вот что, Джонни, выходи завтра на работу. Мы с Фредом объясним всё мистеру Ривзу и, думаю, сумеем его убедить отменить свой приказ.

— А куда он денется! — весело сказала Сью. — WWWSS не только Джонни восстановит на работе, но и дело с судом постарается замять: получается, они сами во всём виноваты — инструктаж не провели! Захотят они себя ославить? Я думаю, этому Донато отвалят такую сумму, чтобы дело замять, что он Джонни ещё и благодарить будет.

Потом я проводил Сью до дому.

— Завтра познакомлю тебя со своими родителями, — сказала она, — а сегодня уже поздно.

И, поцеловав меня, убежала.

На следующее утро к зданию WWWSS я подходил всё же в нерешительности и очень обрадовался, увидев у входа Фреда, который явно поджидал меня.

— Всё нормально, — сказал он, пожимая мне руку, — пойдём.

В раздевалке все шумно меня приветствовали, и только при встрече с Чарли возникла некоторая неловкость: мы оба были сконфужены, и сами не знали, почему.

А на моём шкафчике висела новая табличка. «Джон Бейли, ас Инета» — было написано на ней.

КОНТАКТ

Бывший водитель автобуса, а ныне безработный Сергеич направлялся на огород. Задание жены было вполне конкретным: окучить картошку, прополоть и полить грядки, поправить покосившуюся теплицу. Но не это сейчас занимало Сергеича. Он добросовестно обдумывал две, с трудом поместившиеся в его похмельной голове мысли. Мысль первая: трезвым работать не хочется, хорошо бы выпить. Мысль вторая: как бы воплотить первую? И тут на него снизошло озарение: ну, как же, конечно! Вчера, во время многолюдной гулянки в его гараже, он же сам поставил под верстак едва начатую бутылку водки! Сергеич круто свернул налево, пройдя два квартала, прибавил шагу, а последние метры преодолел почти бегом. Открывание замка далось трудно: сказывалось волнение! Но человеческий гений справился, и Сергеич, сопя от нетерпения, ворвался внутрь. Интуиция не подвела! Бутылка оказалась на месте, а уровень помещавшейся в ней водки превзошел все его ожидания. А когда Сергеич увидел лежащие на верстаке деликатесы, как то: четыре куска черного хлеба, два обкусанных ломтика колбасы и невскрытую банку сайры — он понял, что про снижение уровня жизни народу нагло врут. Оттягивать удовольствие было не в его правилах, и поэтому уже через две минуты он пришел к выводу: жизнь прекрасна и удивительна.

До дачного поселка было чуть меньше четырех километров, три с половиной из них составляло асфальтированное шоссе; идти по нему солнечным летним утром, не спеша, имея с собой все перечисленное выше, — что еще человеку надо? После второй остановки (естественно, с возлиянием напитка), Сергеич отметил, как приятно сочетается серый цвет асфальта с многообразием красок природы и внутренне посетовал, что раньше этого не замечал. Вот так, в мечтательном настроении, он приближался к Контакту, сам пока еще этого не сознавая.

Свернув с шоссе на дачный проселок, Сергеич и вовсе воспрял духом: ведь на участке был еще дачный домик, предмет его особой гордости; не простой, а двухэтажный, да еще с баней! (Он купил его, когда еще неплохо зарабатывал) Приятно было входить в собственный дом, открывать двери СВОИМ ключом и не думать о нынешнем статусе. Дом Сергеича выходил фасадом на дачную дорогу; сразу за входной дверью начиналась сквозная прихожая (комнаты и лестница на второй этаж располагались слева), в конце которой была вторая дверь, непосредственно выходившая уже в огород. Не заходя в комнаты, Сергеич пошел ко второй двери. Конечно, он не собирался резко начинать работать, надо сначала покурить, да и в бутылке еще кое-что осталось. Предвкушая приятное времяпрепровождение, он стал, было, откидывать внутреннюю щеколду, как вдруг ему послышалось из-за двери какое-то хихиканье. Опять какие-то пацаны забрались поесть клубники, ну, сейчас он им! Сергеич нервно откинул щеколду, и тут же был сбит ударом распахнувшейся двери. Лёжа на спине, он успел отметить, что прямо по нему промчались несколько маленьких зеленых существ с рожками на головах, ничуть не останавливаясь, выскочили во входную дверь и исчезли. Машинально Сергеич ударил левой ногой по двери, и она закрылась. Стало тихо.

Немного полежав, Сергеич поднялся и стал анализировать ситуацию. Про зеленых чёртиков он, конечно, слышал и знал, кому и в каком состоянии они являются. Вот только видеть их пока ещё не доводилось ни разу и, честно говоря, начинать как-то не хотелось. Поэтому он стал заниматься самоанализом. Во-первых, следовало установить, пьян ли он? Долго возиться с этим вопросом Сергеич не стал; здесь был один железный тест: он прикинул, что может без отвращения думать о предстоящей работе в огороде, чего в трезвом виде с ним не случалось никогда. Но, с другой стороны, в пространстве он перемещался без посторонней помощи, следовательно, чёртики в эту схему как-то не вписывались. Мозговой анализ, получалось, ни к чему не привел, но Сергеич нашёл поистине соломоново решение: надо проверять практически. Он зашел, наконец, в комнату, нашел открывашку и вскрыл банку сайры, водку налил в стакан; выпил, покурил, подождал (на всякий случай) ещё секунд 30, затем взял лопату и, держа её параллельно полу, решительно открыл дверь.

Никаких новых чёртиков за дверью не оказалось, но это было слабое утешение! Того, что увидел Сергеич, хватило бы, чтобы всё мужское население города вне зависимости от возраста побежало бы сдаваться по объявлению: «Лечу от алкоголизма и глюков». Вместо привычных и очень противных 4-х соток он увидел лес, НО! Лес был совсем не наш, не человеческий! Таких деревьев и растений Сергеич не только не видел никогда в своём огороде — в телепередаче «Растительная жизнь» их никогда не показывали! При всём при том, в общей первозданности неведомых растений, в этих, каких-то мрачноватых и, вместе с тем, манящих романтичных зарослях, явно прослеживалось некое рациональное зерно: прямо к задней двери дачи Сергеича вела добросовестно проложенная дорога.

Жуткое это было ощущение! Он же всё помнил: сразу за дверью крыльцо, три ступеньки, ведущие вниз, через два шага грядка «сентябрят», слева капуста, дальше клубника — ни черта подобного! Сергеич тихо притворил дверь; подумав, закрыл её на щеколду, обошёл дачу со стороны и посмотрел на её заднюю часть из чужого огорода. Хорошо, что взял с собой бутылку, а то ведь от всего этого и с ума можно сойти: «сентябрята», капуста — всё, как положено! Он снова вошел в домик, прошёл прихожую, перекрестившись, открыл дверь, постоял, всматриваясь, снова закрыл, придвинул к ней стоящий рядом стеллаж, подпер его двумя досками, махнул рукой и пошел спать. Вообще-то, спать после всего этого было просто невозможно, но он сказал себе: «Надо», — и это помогло.

____________

Было всего-то навсего 9.15, а мэр города Захлюпинска Егор Алексеевич уже три раза пожалел, что впервые за десятилетний срок народного доверия (два срока по Конституции, а третий — ну, бывают же варианты!) пошел на службу пешком. Первые два раза ещё туда-сюда: две старушки, узнав мэра в лицо, сначала, конечно, ошалели, но быстро сориентировались и стали рассказывать про свои беды. Встреча не из лучших, но отмазаться от них поднаторевшему в словесных баталиях постоянному победителю — не проблема. Несравнимо худшей была третья встреча: мэра обогнал автобус, на задней части которого висели, чёрт знает на чём, каких-то два зеленых существа с рожками там, где рожкам быть и положено. Егор Алексеевич живо припомнил вчерашний вечер: ничего сверхъестественного, как всегда, коньяк, шашлыки, ну, остальное… Откуда бы чёртикам-то взяться?

Но когда он вошел в свой кабинет, а секретарша Наташа, глянув опытным глазом, уже через две минуты принесла пивка, как-то само-собой подумалось: ну, чёртики, бывает, вон тёща…. и то ничего… Но последовавшие за этим события заставили взглянуть на ситуацию по-другому.

Сначала всё было, как обычно: шло очень важное совещание о чём-то; те, кому дозволено, сидя спали; те, кому положено, чего-то говорили; другие, кому тоже положено, всё это записывали. Естественно, что вторые, говоря, старались говорить потише; третьи, записывая, очень осторожно переворачивали листы, и всё для того, чтобы не разбудить первых.

Привычную картину разрушил визг секретарши Наташи: она единственная не спала и не работала, просто принесла мэру стакан чаю, на треть разбавленного коньяком (Егор Алексеевич с утра уважал именно такую пропорцию). Основания для визга были: посередине выстроенных буквой «Т» столов сидели два зеленых чудища и с равным вниманием смотрели как на спящих, так и на остальных. Проследив направление взгляда секретарши, отреагировали и все присутствующие: женщины тоже сразу закричали, мужчины, неумело наморщив лбы, пытались вспомнить, где были вчера и сколько выпили.

Вообще-то, чудищами Зеленых можно было назвать довольно-таки условно: ничего пугающего в них не было. Ростом чуть побольше метра, четыре конечности, передвигались на задних — всё привычно. Особенно впечатляли лица (или мордочки?): вместо носа вытянутые пятачки, волосатые ушки и небольшие рожки. Словом, покрась всё это черным (Paint It Black) — и перед тобой типичный чёртик с книжных иллюстраций. Сами же выражения мордочек (или, всё-таки, лиц?) были отнюдь не враждебными, в них даже ощущалась какая-то весёлость.

Увидев, что на них обратили внимание, Зелёные ломанулись к выходу из кабинета, ступая по головам и плечам сидевших за столом: один по правой стороне, другой — по левой, причем, очень чётко и не сговариваясь, как будто всё заранее было определено. На бегу они издавали какие-то странные звуки, очень похожие на ехидное хихиканье. Хлопнула за ними дверь, и стало тихо, но всего лишь на несколько секунд: тут же завизжали женщины и кинулись следом. У того, кто не знает женщин, могло даже возникнуть впечатление, что они бросились догонять Зелёных, хотя, конечно же, всё было совсем не так.

После ухода (убега?) женщин в кабинете действительно воцарилась тишина. Мэр движением брови приказал Наташе заменить принесённый коктейль на чистый коньяк. Наташа, похоже, была единственной, кто, за исключением первого нечаянного крика, вообще никак не прореагировал на произошедшее: за годы работы в мэрии она ещё и не такое видела. Мужчины желание мэра расценили как сигнал: все, не сговариваясь, стали рыться в карманах и выкладывать на стол деньги. Кому бежать в магазин, не обсуждалось: это всегда был зам. по АХЧ.

____________

Уже к полудню в Захлюпинске никто не работал: все бурно обсуждали появление Зелёных. Причем, почему-то, никого не интересовало, кто они такие и откуда появились, гораздо интереснее было другое: почему их видят те, кто вообще никогда не пил? Таких в городе было трое: участковый милиционер Доржиев, в организме которого не было каких-то нужных для этого ферментов, и две старушки, члены КПСС с 1936 года, не пившие по идейным соображениям. В этот день они были самыми популярными людьми Захлюпинска: стоило появиться Зелёным, как все с надеждой спрашивали, видят ли они их, и, получив утвердительный ответ, недоуменно пожимали плечами и задумчиво отходили в сторону.

Зелёные, между тем, резвились вовсю. Нельзя сказать, чтобы их действия носили враждебный характер; скорее, они просто развлекались: с удовольствием катались на транспорте, цепляясь снаружи и удерживаясь каким-то немыслимым образом, дразнили собак, приставали к людям. Вот это последнее им нравилось особенно. Подкравшись к какой-нибудь женщине, они дергали её сзади за одежду. Женщина оборачивалась и, увидев Зелёных, принималась громко визжать. Это приводило их в состояние экстаза; чувствовалось, что женский визг они готовы слушать бесконечно. Появлялись они и на рынке; хватали с прилавков различные продукты, в основном, фрукты и убегали, жуя их на ходу; причем, бананы ели прямо с кожурой.

Первым версию о том, что это дети каких-то инопланетян, по недосмотру родителей оказавшиеся в нашем мире, высказал учитель литературы Семёнов: он только что прочитал рассказ Клиффорда Саймака «Детский сад» и ссылался на великого фантаста. Версия всем понравилась, она объясняла многое, кроме того, как Зелёные попали в наш мир. Сергеич — единственный, кто мог это объяснить, — всё ещё спал на своей даче и ничего не ведал о переполохе, творившемся в городе. Косвенно версию подтверждал и тот факт, что в компании Зелёных уже видели кое-кого из самых хулиганистых городских мальчишек. Они, по-видимому, нашли общий язык; во всяком случае, воровать фрукты на рынок они ходили уже вместе, причем, наши оболтусы выступали в роли консультантов: указывали, что надо брать и как это потом есть, а всё остальное делали Зелёные. Семенов, оказавшийся в центре напряженного всеобщего внимания, авторитетно разъяснил, что происходящее нельзя, конечно же, считать Вторжением, так как мы имеем дело не с регулярной вооруженной армией инопланетян, а всего лишь с небольшой горсткой распоясавшихся хулиганов, каковых и у нас самих предостаточно; взять, к примеру, братьев Ерохиных. Этот последний аргумент окончательно успокоил жителей: братья Ерохины жили здесь уже тринадцать лет и до сих пор город не спалили, значит, и эти, даст Бог, его не тронут. При мысли о Боге все, наконец-то, вспомнили о мэре: да, а он-то почему бездействует? Тут же была сформирована делегация во главе с Семеновым, которой поручалось пойти к мэру и срочно потребовать от него восстановить порядок в городе.

____________

Тем временем совещание в кабинете мэра продолжалось, правда, после возвращения из магазина зам. по АХЧ оно носило уже неофициальный характер. Егор Алексеевич порывался сообщить о происходящем в область, остальные его дружно от этого отговаривали, но мэр никого не слушал и уже звонил три раза; правда, каждый раз (очевидно, по привычке) набирал номер Марины. Это было очевидной глупостью, потому как Марина уже давно была здесь и сидела вместе со всеми за столом. Вообще-то, строго говоря, совещание было посвящено проблеме Зелёных, но уже после третьей стопки держать разговор только в этих границах стало довольно трудно: время от времени кто-нибудь вспоминал интересную историю или анекдот, и тогда было действительно хорошо, но потом, дружно вздохнув, возвращались всё-таки к первоначальной теме: кто они такие и что с ними делать, — но ничего умного в голову не приходило. Наконец, зам. по АХЧ, который начал ещё в магазине, сказал, что хорошо бы дать задание милиции, чтобы поймали одного из Зелёных и привели сюда, а уж здесь они с ним разберутся. Это предложение было всеми встречено с энтузиазмом, и мэр со второго раза (первый звонок, по традиции, Марине) связался с милицией и отдал соответствующее распоряжение.

В милиции тоже под влиянием текущих событий давно шло совещание, и никому из сотрудников прерывать его не хотелось. Слава Богу, что у них был участковый Доржиев, который в совещании мог принимать лишь формальное участие; ему-то и было поручено выполнить распоряжение мэра. Все тепло пожелали ему успеха и даже выпили за то, чтобы у него всё получилось.

И действительно, уже через полчаса Доржиев внёс на руках в кабинет мэра ничуть не сопротивлявшегося Зелёного. Зелёный, правда, был не зелёным, а синим, и его здорово мутило. Доржиев пояснил, что взял Зелёного на крыльце школы, где мальчишки учили его курить. Мэр взял подготовленный список вопросов и стал поочередно их задавать, но синий Зелёный ни на что не реагировал, ему действительно было плохо. В конце концов, его вырвало на ковёр, после чего ему, видимо, стало немного лучше, и он, шатаясь из стороны в сторону, вышел из кабинета. Никто его не пытался задержать. Посмотрев на ковёр, участники совещания решили поменять место совещания, а Доржиеву было предложено привести ещё один экземпляр, но только чисто зелёного цвета.

В это время раздался телефонный звонок. Это был начальник милиции, который сообщил, что согласно его агентурным сведениям, в городе видели красных Зелёных. Те сидели на скамейке в скверике в компании городских алкашей, пили с ними самогонку и, похоже, даже о чём-то беседовали. Доржиев был срочно остановлен, и ему поручили привести именно красного Зелёного, так как те, по-видимому, уже понимают по-русски.

Вскорости был приведен и красный, но толку от этого опять не оказалось, так как он тоже не отвечал на вопросы, ни на кого не смотрел и тонким голосом пел песню «Что стоишь, качаясь…», безбожно перевирая мелодию, из чего был сделан вывод, что обучал его этому бомж по кличке «Стопарик», известный полным отсутствием музыкального слуха. Зам. по АХЧ, тоже любивший эту песню, попробовал, было, спеть с ним дуэтом, но осёкся, остановленный недвусмысленным взглядом мэра. Самым неприятным было то, что красный Зелёный пел явно не по-русски, а по-своему, что делало бессмысленным факт его привода. Егор Алексеевич вслух поразмышлял: как же тот общался с собутыльниками? Желавший реабилитироваться зам. по АХЧ высказал предположение, что это, наоборот, Зелёные обучили своему языку наших и предложил привести сюда в качестве переводчика Стопарика, но это предложение было с негодованием отвергнуто всеми. Воспользовавшись всеобщим замешательством, красный Зелёный продемонстрировал полное понимание новых для него реалий, выпив стопку водки, ближе других стоящую к нему. После этого он начал всем телом делать какие-то движения, очень напоминавшие танец. Короче говоря, для серьёзного разговора на данный момент он абсолютно не годился.

Тут в кабинет вошла секретарша Наташа и доложила, что к мэру пришла делегация во главе с учителем Семеновым, который утверждает, что знает, что происходит в городе. Увидев разрешающий знак мэра, она стала убирать со стола все атрибуты совещания. Пока она это делала, зам. по АХЧ успел налить себе и Зелёному, они чокнулись и выпили. Зам подумал, что если бы ему дали еще немного времени, он и сам смог бы всё выяснить, причём, из первоисточника.

Появившийся вслед за тем в кабинете учитель Семенов начал с ходу излагать свою версию. Выслушать её до конца помешал нестройный хор голосов зам. по АХЧ и Зелёного, которые разучивали песню «Ой, мороз, мороз». После того, как участковый Доржиев вывел вокалистов из кабинета, Семенов смог-таки досказать всё полностью. Такой поворот событий требовалось вдумчиво осмыслить, и совещание было продолжено под почётным председательством учителя.

____________

Сергеича разбудил стук в дверь со стороны огорода. Напрочь забывший спросонья обо всём, он пошёл открывать двери. Даже стеллаж и доски, подпиравшие дверь, не пробудили никаких воспоминаний. Досадливо кряхтя, он оттащил всё в сторону, откинул щеколду и распахнул дверь. На крыльце стояли трое Зелёных, очень похожие на утренних, только гораздо выше ростом. Вспомнив всё, Сергеич сгруппировался, ожидая, что сейчас и эти проскачут по нему галопом, но существа стояли смирно, даже, пожалуй, как-то почтительно и что-то лопотали на каком-то странном языке. Нечто подобное Сергеич слышал только однажды, когда случайно на магнитофоне включил запись задом наперёд. Увидев, что Сергеич стоит совершенно остолбенело и никак не реагирует, одно из существ очень мягко отодвинуло его в сторону, и все трое, пройдя через прихожую, вышли на дачную дорогу. Сергеич двинулся, было, за ними следом, но, вспомнив, что в бутылке ещё осталось никак не меньше ста граммов, махнул рукой и пошел в комнату. Он выпил оставшуюся водку, закусил сайрой, покурил и снова лёг спать. Проснулся он, снова услышав шум в коридоре. Сергеич осторожно приоткрыл дверь и увидел, что через его прихожую в обратном направлении идут трое больших Зелёных и ведут с собой маленьких утрешних, которые были уже не зелёными, а синими, красными и даже фиолетовыми. Двоих из них большие несли на руках. Когда закрылась дверь за последним, Сергеич, крадучись, прошёл за ними и, выглянув наружу, вторично за день испытал сильнейший шок: перед ним предстал родной огород с неокученной картошкой, непрополотыми грядками и покосившейся теплицей. Сразу плюнув на всё, Сергеич лихорадочно схватил тяпку и помчался работать: жена ведь такой скандал закатит, тут уж не до Зелёных!

____________

— Так вот, — заканчивал своё выступление на продолжавшемся уже неделю совещании у мэра учитель Семёнов, — я утверждаю, что это была подготовка Контакта. Неизвестные нам инопланетяне собирались посетить наш мир, но по какому-то недосмотру первыми проникли их дети. И когда те увидели, в каком состоянии вернулись от нас их дети, за такой короткий срок пребывания успевшие отведать спиртного, табака и наркотиков — это я про фиолетовых, — они решили к нам не возвращаться и выбрать для Контакта какой-нибудь другой мир!

Это звучало настолько убедительно, что все согласно кивнули, молча разлили по стаканам и выпили не чокаясь.

МОЯ ФЕВРАЛЬСКАЯ ЖЕНА

— Дорогой, — с грустью сказала она, — надеюсь, ты не забыл, что завтра у нас званый ужин?

Она всегда говорит с грустью, моя февральская жена. Её можно понять, ведь на семейную жизнь ей отведено двадцать восемь, в лучшем случае, двадцать девять дней в году. Поэтому она чувствует себя ущербной по сравнению с другими жёнами: у них на два-три дня больше. Из-за этого она часто раздражается и кричит, именно с ней у нас чаще всего вспыхивают ссоры. Но при чём здесь я? То, что она будет февральской, решал не я, а Комитет по Распределению. Вот и сейчас, даже о такой вещи, как званый ужин, она говорит почему-то с грустью, хотя, что ещё может быть веселее для человека, который по Закону не имеет права покидать стен своего дома, кроме случаев, предусмотренных Поправками? Впрочем, конечно, для неё в этом ничего необычного нет: дома-то ведь сижу я, а не она. …Но, может быть, она просто ещё злится за вчерашнее.

Надо признаться, основания для этого у неё есть. В общем-то, она даже имела право пожаловаться на меня в Комитет по Защите Семьи, и за такой случай там бы меня серьёзно наказали: могли, например, на месяц отключить все каналы с сериалами.

А получилось так: вчера, придя с работы, она застала меня в тот момент, когда я примерял рубашку, подаренную мне январской женой. Разглядывая себя в зеркало, я так увлёкся, что не заметил, как она вошла. Конечно, я знал, что это запрещено. Согласно п. 12 «Домостроя», «… ни один мужчина не имеет права в период проживания с очередной женой носить или демонстрировать вещи, подаренные другими жёнами. Это может нанести оной жене серьёзную психологическую травму и осложнить семейную жизнь месяца …», — и дальше следовал перечень наказаний. В общем, хорошо, что она не стала заявлять на меня в Комитет, а просто побила. Самое главное, что это случилось страшно не вовремя: как раз сегодня я хотел обратиться к ней с одной просьбой, для чего мне нужно было её доброе расположение. Всё же я решил попробовать.

— Дорогая, — осторожно сказал я, — ты не оставишь мне сегодня ключи? Мы договорились с Джимми, что он ко мне заедет, ведь вечером у него свадьба, и мы хотели бы посидеть, поболтать напоследок …

— Вот ещё, — недовольно буркнула она, так как не любила мужчин, которые до поры до времени имеют право передвигаться везде, где им вздумается, — дался тебе этот Джимми! Скоро придёт служан готовить еду и прибираться в квартире, вот и болтай с ним, сколько хочешь!

— О чём мне с ним болтать? — возразил я. — Он ни в чём кроме, как в своих сковородках и роботе-уборщике, не разбирается. Я ему один раз показал свою вышивку — ну, знаешь, ту, крестиком, — так он сказал, что из неё выйдет отличная половая тряпка. И вообще, — загрустил я, — это несправедливо! Какой-то служан может ходить, куда хочет, а мне нельзя!

Она молча посмотрела на меня, потом подошла, обняла и погладила по голове.

— Какой ты у меня всё-таки глупенький! — нежно сказала она. — Ты ведь знаешь, служанами становятся только те, от кого не могут рождаться дети. Ну, посуди сам, кому он нужен? А тебя могут похитить. Ты даже не представляешь, какие сейчас женщины коварные! Они запросто могут подделать мой голос или даже голос твоего Джимми, ты им откроешь, они тебя схватят и увезут куда-нибудь в Зону Неповиновения. Что я скажу потом другим жёнам, как я им в глаза посмотрю? А кстати, — она подошла к своему столу, порылась там среди бумаг и протянула мне какой-то листок, — возьми, это для тебя.

При этом у неё на глазах выступили слёзы, и через полминуты я понял, почему. Майская жена сообщала, что у нас родился ребёнок, и не просто ребёнок, а мальчик! Это событие заносило в Элиту сразу и её, и меня: ведь по статистике мальчики рождались на Земле не чаще, чем раз в полгода!

— Конечно, — со злостью сказала февральская, — хорошо ей! Так у неё и шансов для этого больше! Был бы в феврале тридцать один день, у меня бы, может быть, тоже уже давно мальчик родился! Представляю, как теперь с ней будут возиться, пылинки сдувать! Всё, что ни попросит, всё дадут!

А я вдруг загрустил. Я очень любил майскую, а теперь по Закону она два года будет жить с другими мужчинами, и не один месяц в году, а все двенадцать, и только в том случае, если за это время у неё не родится мальчик, её вернут мне. Таким способом Комитет Воспроизводства Населения пытался получить как можно больше мужчин с различной генной структурой. Интересно, будет ли на неё похожа моя новая майская жена?

И тут я понял, какой отныне козырь в моих руках.

— Ах, так! — вскричал я. — Так, значит, я не имею права последний раз встретиться с Джимми? Ну, хорошо!

Я убежал в свою комнату, хлопнул дверью и заперся изнутри. Минут пять было тихо, потом послышался негромкий стук.

— Дорогой, — виноватым голосом сказала моя февральская жена, — я оставила тебе ключи, выйди, пожалуйста, запри за мной двери.

Вот так-то! Я довольно подмигнул себе в зеркало и пошёл запирать двери.

— Дорогая, — сказал я, целуя её на прощанье и всем своим видом показывая, что больше не сержусь, — А ты не забыла, что у меня ещё сегодня заседание Комитета Борьбы за Права Мужчин? А после этого мы все вместе поедем на свадьбу Джимми.

— Этого-то я не боюсь, — сказала она, целуя меня в ответ, — Комитет ведь всегда предоставляет охрану, а потом всех вас развозит по домам. А вот с этим, — она кивнула на ключи, — ты всё же будь поосторожнее: не открывай, пока не убедишься, что это точно Джимми.

Сразу же после её ухода я позвонил Джимми и сказал, что всё в порядке, он может приезжать. С Джимми мне всегда интересно, по-моему, он самый умный из всех моих знакомых. Правда, этому помогли обстоятельства. Три года назад Комиссия решила, что у него не может быть детей — что-то напутали с анализами. И поэтому он даже два с лишним года работал служаном. Но сам-то Джимми давно во всём разобрался, и у некоторых женщин в тех домах, где он работал, родились от него дети. Он мне рассказывал, что читал какую-то старую книгу, и в ней говорилось, что раньше — ну, очень давно, — мужья, вроде бы, за такое даже обижались. У Джимми никогда не поймёшь, когда он шутит, когда говорит серьёзно! Здесь-то, правда, всё ясно: ну, кто же будет обижаться на то, что ему помогли родить ребёнка! Ведь даже за рождение девочек полагаются немалые привилегии. Потом Комитет по Воспроизводству как-то всё разузнал, Джимми ещё раз проверили и сказали, что с ним всё в порядке, и он должен жениться. И всё же он целых три года распоряжался собой сам и не терял времени даром: ходил по библиотекам и читал разные старые книги, тем более, что ему как служану давали даже запрещённые.

Джимми приехал очень быстро, мы поздоровались, и я сразу стал показывать ему свои вышивки и вязание. Я подумал, что ему это должно быть интересно, так как скоро предстояло и самому этим заниматься. Попутно он рассказывал мне, о чём недавно прочитал в книге, и я опять не понял, шутит он или нет. По его словам, — он читал одну книгу аж 20-го века, — так вот, там не то, чтобы прямо сказано, но можно догадаться, что в то время мужчины работали! Я мысленно попытался представить, что пилю в парках старые деревья, как моя февральская жена, или копаю ямы, как сентябрьская, и невольно рассмеялся.

По-видимому, мой смех задел Джимми. Он оглянулся по сторонам и, понизив голос, сказал:

— Да ты сам-то подумай: откуда, по-твоему, взялись телевизоры, роботы, машины? Женщины их, что ли сделали?

— Ты что, смеёшься надо мной? — спросил я, пытаясь понять, к чему он клонит. — Это всем известно: их производят автоматизированные линии на заводах!

— Ладно, а автоматизированные линии кто сделал?

— Ну, наверное, какие-то другие автоматизированные линии, — неуверенно предположил я, так как никогда об этом не задумывался.

— О, чёрт! Ну, а первая откуда взялась? Которая потом все другие производить начала?

— Отстань, — отмахнулся я, — какая мне разница — откуда? Главное, они есть и делают всё, что надо.

Джимми посмотрел на меня — с каким-то презрением даже — и начал говорить. По его словам выходило, что когда-то на Земле мужчин и женщин было почти равное количество, и они жили семьями, но не такими, как сейчас: на каждого мужчину приходилась всего одна женщина. Мужчина, якобы, обеспечивал семье материальный достаток, а женщина вела хозяйство и растила детей. И именно мужчины изобретали все технические новшества, внедряли и сами же на них работали. Но с развитием цивилизации уклад жизни стал меняться. Женщины не захотели довольствоваться только ролью жены при муже. Они поставили на первое место карьеру и не создавали семью, пока не обеспечат себе материальную независимость. Тут-то, сказал Джимми, всё и началось. Пока она молодая и красивая, женщина и не думает о замужестве, а изо всех сил стремится занять высокое положение и много зарабатывать; но на это нужны годы, и когда она этого, наконец, добивается, то уже не молодая и не красивая; теперь она и хотела бы замуж, да у неё не получается. Да и возраст уже не тот, чтобы полноценного ребёнка родить. Резко упала рождаемость. Возможно, это привело бы к тому, что род человеческий вообще вымер, но тут появляется новый тип мужчин, которые решили: зачем надрываться, работать, если можно жениться на обеспеченной женщине и жить на её иждивении? Само собой понятно, что главную роль в такой семье играла женщина, а мужчина стал терять присущие ему раньше силу и влияние и вот, наконец, превратился в то жалкое зрелище, которое сейчас представляю из себя я.

Я обиделся и ядовито напомнил ему, что не позднее, чем сегодня вечером количество этих «жалких зрелищ» увеличится за счёт сам знает кого. Однако, кое-что в его рассказе показалось мне действительно интересным, и я спросил, почему он считает, что быть мужчиной сейчас — плохо? Ведь мне и в самом деле не нужно вставать рано утром, чтобы идти куда-то на работу, у меня всё есть; единственное неудобство — я не могу выходить из дому. И то, когда я попрошу, любая из моих жён, как бы она ни устала на работе, выведет меня на прогулку в парк.

Джимми презрительно усмехнулся и сказал, что мы — уже давно не мужчины, а домашние животные, что-то вроде кошек или собак, которых хозяева кормят, выгуливают, могут даже с ними поиграть, но и не забывают наказывать за любую провинность. Он хотел ещё добавить что-то резкое, но сдержался и вместо этого спросил, не хочу ли я услышать интересную историю, которую он прочитал в одной книге. Я обрадовался и сказал, что да, хочу. Обрадовался я по двум причинам: во-первых, я люблю слушать его истории, а во-вторых, потому, что он сменил тему, а то бы мы с ним вот-вот поругались.

Джимми стал мне рассказывать о человеке по имени Ричард Шелтон, у которого его опекун похитил возлюбленную, чтобы выдать её замуж за другого человека. Так вот, этот Дик преодолел сотню опасностей, то и дело рискуя жизнью, но смог победить всех своих врагов и вырвал девушку из рук негодяя. Влюблённые поженились и были счастливы вместе.

Потом он спросил, не хотел бы я быть похожим на него — ведь меня тоже зовут Дик — и жить такой же полной и интересной жизнью. Я рассмеялся и сказал, что, по-моему, этот Дик — просто идиот: зачем рисковать своей жизнью и губить другие из-за одной девушки, ведь Комитет по Распределению дал бы ему двенадцать. Джимми посмотрел на меня как-то странно и надолго замолчал, что-то обдумывая. Чтобы отвлечь его от грустных мыслей, я предложил посмотреть мои вышивки и сказал, что могу его кое-чему научить прямо сейчас. Но Джимми резко поднялся и сказал, что всё это не нужно.

— Я не собираюсь жениться, — пояснил он, — я хочу удрать в Зону Неповиновения. И предлагаю тебе удрать вместе со мной, хватит изображать из себя домашнего кота!

— Как! В … Зону Не…повиновения? — еле выдавил из себя я. — Да ты хоть представляешь, что это такое?

— Я-то представляю, — насмешливо ответил Джимми, — а вот ты знаешь только то, что тебе наплели в Комитете Борьбы за Права Мужчин! Кстати, никто из вас не задумывался, почему руководитель вашего комитета — женщина?

Он подошёл ко мне и встряхнул меня за плечи.

— Ну же, Дик, проснись ты, наконец! Всё в этом чёртовом мире не так! Ты пойми: человечество умирает! Прогресс остановился, никто уже давно ничего не изобретает, не совершенствует. Женщины только поддерживают всё в прежнем состоянии, но и этому долго не продлиться, скоро начнётся деградация! Ты думаешь, им это нравится? Да они спят и видят, чтобы пришёл кто-то, родной и сильный, обнял за плечи и сказал: «Ну, всё, хватит, отдохни! Я сам всё сделаю»! Чтобы они снова женщинами стали! Чтобы могли делать то, что умеют лучше всего: любить и заботиться! Бросай всё, Дик, давай со мной! Я скажу тебе правду про Зону Неповиновения: там возродили семью в том виде, в каком она когда-то была. Нет никакого Комитета по Распределению, люди выходят замуж и женятся только по любви! И знаешь, из каждых десяти новорожденных четверо — мальчишки! И мы твёрдо верим: наша Зона будет расти и расширяться и станет не Зоной — Миром! И Человечество возродится! Ну, Дик, говори: ты со мной?

По-видимому, ответ он прочитал на моём лице. Он постоял немного, затем толкнул меня в плечо и пошёл к двери. Остановился и хмуро сказал: «Открывай»! Я молча отпер замки, он резко распахнул дверь, ещё раз взглянул на меня, насмешливо сказал: «Кис-кис!» и вышел.

Честно говоря, я очень обрадовался, что он, наконец, ушёл. Проклятый Джимми! Он посеял в моей душе какие-то сомнения, взбудоражил, звал куда-то бежать … Бежать отсюда, где так уютно и спокойно? Ну, уж нет!

Тут мой взгляд упал на часы, и я невольно вскрикнул. Боже, ведь вот-вот начнётся сериал «Растяпа Роберт». Прошлая серия закончилась, как всегда, очень волнующе: на конкурсе по вязанию негодяй Джордж согнул в узел спицу Роберта, и тот потерял много времени. А его жёны обсуждают, как они накажут своего мужа, если тот не выиграет … Я быстро включил телевизор и сел переживать за такого милого и такого невезучего Роберта.

Всё было рассчитано точно: едва закончилась серия, под окнами раздался гудок машины, и вскоре за дверью я услышал голос Луизы: «Дик, это мы»! Я открыл двери, и в комнату вошли охранницы Комитета Луиза и Джоанна.

— Ну, ты готов? Пора ехать на заседание. Сегодня там будут очень важные вопросы!

Я невольно залюбовался ими: обе высокие, мускулистые — с такими совсем не страшно! Они проводили меня в автобус, где уже сидели мои друзья Чарли, Фред и Алан.

Вопросы и впрямь оказались очень важными, и заседание протекало бурно. Мы вели себя очень смело, и председательница правления госпожа Кёртис вынуждена была нам пообещать, что передаст все наши требования Комитету по Редактированию Домостроя, чтобы там их рассмотрели на ближайшем же заседании. Мы обрадованно зашумели, госпожа Кёртис стучала по столу, требуя, чтобы мы успокоились, но в это время вошла очень встревоженная Луиза и стала ей что-то тихонько нашёптывать. Видно было, что госпожа Кёртис тоже встревожилась. Она подняла руку в знак того, что хочет говорить, и мы мгновенно замолчали.

— Друзья, — сказала она, — сейчас вы все поедете по домам. Свадьба Джимми сегодня не состоится. Он … он заболел.

Раздался многоголосый гул разочарования. Я, было, промолчал, но тут же присоединился к остальным, так как заметил, что наша председательница на меня внимательно смотрит: всем было известно, что Джимми у меня часто бывает. По-видимому, мне удалось её перехитрить, так как она ничего не сказала и подала команду садиться в автобус.

Моя февральская жена была уже дома. Вид у неё был какой-то напряжённый, и я сразу понял, с чем это связано.

— Ну, как прошло заседание? — спросила она.

Я с воодушевлением стал ей перечислять, чего нам удалось добиться: во-первых, нам, наверное, разрешат проводить не два, а три заседания в неделю; во-вторых, в церкви мы сможем сидеть друг с другом, а не с жёнами; в-третьих …

Но она слушала невнимательно.

— Ты знаешь, что сделал Джимми? — спросила она, в упор глядя на меня.

— Знаю, — признался я.

И я рассказал ей всё, что он мне говорил и похвастался, что не поддался на его уговоры бежать вместе с ним. Я подумал, что она меня похвалит, но она промолчала.

— Значит, он тебе говорил, что мы только и мечтаем, чтобы нас кто-то обнял, защитил? — тихо и с какой-то не знакомой мне интонацией спросила моя февральская жена.

— Ну да! — рассмеялся я. — Да ты не обращай внимания: это он всяких дурацких книжек начитался!

— Скажи, — вдруг спросила она, — а почему ты никогда не спрашиваешь, не тяжело ли мне на работе? Не устаю ли я? Не трудно ли мне пилить эти чёртовы сучья?

— Ты устаёшь? — удивился я. — Да ладно, у тебя вон какие мускулы — не меньше, чем у нашей Луизы!

И я осторожно потрогал их — настоящие женские мускулы, у мужчин таких не бывает.

— А может, ты завтра поработаешь вместо меня, а я денёк дома отдохну?

— Я? Да я и пилу-то держать не умею! — и я рассмеялся, хорошо понимая, что она просто шутит.

И действительно, она тоже рассмеялась и дала мне в шутку подзатыльник. Она очень сильная, моя февральская жена, и не всегда может свою силу соизмерять. Вот и сейчас она не рассчитала и шлёпнула меня очень больно. На секунду мне даже показалось, что она сделала это не случайно, а потому что, непонятно по какой причине, сердится на меня из-за Джимми. Но ведь я всё сделал правильно, значит, такого просто не могло быть, правда?

Александрович Михаил

/

НАЗАД В БУДУЩЕЕ…

Пик-пик-пик-пик-пик-пииик!

Уважаемые радиослушатели! Сегодня понедельник, 3 мая 2021 года. Московское время 9 часов утра.

Начинаем радиопередачу «Для тех, кто в пути!».

Начнём, как обычно, с краткого обзора новостей из сегодняшних газет.

Газета «Правда» на 1-й странице пишет, что обнародованы официальные результаты выборов депутатов Государственной Думы. В выборах приняло участие 99,4 % имеющих право в них участвовать. В органы внутренних дел переданы списки не участвовавших в выборах. После проверки, как полагается по Закону, на не принявших участие в выборах без уважительных причин будут наложены штрафы в размере 10 минимальных зарплат. Выборы признаны состоявшимися на всех 150 избирательных округах и, соответственно избраны 150 депутатов на очередной 4-летний срок.

Одновременно подведены итоги голосования по оценке работы депутатов предыдущего созыва. Хочется напомнить, что каждый избиратель имел право оценить деятельность каждого депутата от своего избирательного округа суммой от минус сто до плюс сто рублей. Наибольшую сумму в 84 675 412 рублей за вычетом зарплаты депутата получит депутат Петров от избирательного округа № 13. Наибольший долг государству, 76 047 656 рублей, оказался у депутата Явлинского от избирательного округа № 66. Бывшим депутатам с положительным балансом, как обычно, вернут право поездок за рубеж.

Газета «Известия» сообщает своим читателям, что заканчивается строительство памятника выдающемуся деятелю СССР Берия Л. П. Как и на любой другой памятник, согласно действующему законодательству, финансирование работ осуществлялось исключительно на добровольные пожертвования. Сбор денег занял рекордно малый срок — менее месяца. В связи с этим, газета отмечает, что многие граждане недовольны тем, что в стране имеются памятники разрушителям государства Горбачёву и Ельцину. Но, в этой же статье говорится о запрете сноса любых памятников в стране согласно действующей Конституции. А в Конституцию, опять же, согласно её букве, разрешается вносить изменения не ранее, чем через 100 лет после её принятия.

Газета «Новости исправительных учреждений», как обычно, освещает события, которые вытекают из её названия. В частности, она пишет об ударной работе лесозаготовительной бригады бригадира А. Чубайса. В ней собраны люди, срок заключения которых максимальный по Закону — 25 лет. Эта бригада пилит лес в сибирской тайге. В её составе, кроме бригадира, такие известные всей стране люди, как Кудрин, Онищенко, Фурсенко, Сердюков, Греф и другие… Сам бригадир Чубайс в беседе с корреспондентом газеты с гордостью отметил, что за те 8 лет, что он работает на этой должности, он сумел вернуть государству сумму, равную 0,0001 % от нанесённого им ущерба стране. Также Чубайс посетовал, что для досрочного выхода на свободу, согласно Закона, ему достаточно возместить ущерб стране, так как он уже отсидел минимальный срок в 5 лет. Но, объявленный его адвокатами сбор средств пока идёт очень вяло. Сумма даже меньше его зарплаты. А из-за границы лишь недавно поступило первое пожертвование в 30 сребренников, ой, что это я, простите, уважаемые радиослушатели, оговорился, долларов от его заграничных друзей. Кстати, начальник этого ИТУ — Квачков, человек уже преклонных лет, почему-то упорно отказывается от повышения и перевода в столицу. Он спокойно и рассудительно говорит, смотря на корреспондента умными и совсем не старыми глазами, что от одного вида работающей бригады лесорубов молодеет на 20 лет сразу!

Эта же газета пишет репортаж о приговорённым судом к покаянию ДАМ (именно так, почему-то не указывая его фамилии). Согласно приговору суда, в течении 10 лет он должен каждый день перед картой Польши на коленях каяться в течение 2 часов, а перед бюстом Сталина — 12 часов. После этого ему дают в свободное от покаяния время немного поиграть с его любимым айфоном.

Недавно корреспондент газеты побывал на острове «Новая Земля», где уже 7 лет действует уникальнейшее исправительное заведение. В нём перевоспитываются бывшие работники силовых ведомств, которым в своё время довелось нарушить Закон. Обитатели этого заведения занимаются мясо-молочным производством, при этом корма для скота сами и выращивают здесь же на острове. Так как они находятся на полной самоокупаемости, то всё недостающее для жизни они получают с Большой Земли исключительно в обмен на те товары, что сами производят. Так как производство там экологически чистое, то продукция ИТУ пользуется устойчивым спросом. А производят они, как нетрудно догадаться, сухое молоко, масло, сыры, говяжьи консервы. Но уникальность этого предприятия не в самоокупаемости, не в ассортименте продукции, и даже не в его контингенте, а в том, что там совершенно нет охраны или даже какого-либо стороннего руководства. Даже руководители там выбираются ими самими. У руководителя тамошней молочно-товарной фермы Нургалиева корреспондент даже взял небольшое интервью. Тот рассказал, что основные трудности в работе были только в первое время. Очень быстро бригада дояров во главе с бригадиром Кирьяновым, составленная из бывших гаишников, перестала путать при дойке коров с немногочисленными быками и работа закипела. Одно время, хотели заказать на Большой Земле аппараты для машинного доения, но памятуя прошлый опыт, решили, что вручную доить огромное стадо как-то привычнее.

Еженедельник «За рубежом» отмечает, что в последнее время происходит какой-то странный мор среди уехавших в своё время за бугор из России с украденными деньгами. Недавно, например, некий Березовский, проживающий в Лондоне, в собственном туалете был замочен большим зарядом серной кислоты из под сливного бачка. Врачи его спасли, но женщинами он почему-то больше не интересуется! Теперь Министерство финансов страны с трудом успевает получать многомиллионные переводы от бывших российских олигархов из-за рубежа. В связи с этим пришлось полностью прекратить экспорт газа и нефти из страны. Сейчас Дума в связи с этим решает вопрос о полном запрете экспорта углеводородов, так как быстро развивающаяся промышленность налогами полностью обеспечивает потребности государства и после прекращения выплат от бывших олигархов.

В который уже раз в этом еженедельнике проводится обзор зарубежной прессы. Отмечается, что эта пресса всё чаще и чаще называет существующий в нашей стране строй делократическим. И эта же пресса отмечает, что такой скорости роста производства, как в нашей стране, нет ни в одной другой стране Мира.

Газета «Комсомольская правда» провела журналистское расследование в связи с просьбой правительств Украины и Казахстана организовать общее федеративное государство. Многие её читатели опасаются, что на некоторое время может упасть в связи с этим уровень жизни в стране. Но тон в статье достаточно оптимистический и её автор уверен, что общенародный референдум в конце года даст на этот вопрос положительный ответ.

Газета «КоммерсантЪ» отмечает, что в этом году исполняется ровно 5 лет со дня возвращения в собственность государства последнего частного предприятия в стране по добыче полезных ископаемых — «Норильского никеля». Согласно законодательству, его бывшему владельцу государством была выплачена сумма, равная той, что он заплатил во времена дикой приватизации.

Эта же газета пишет об очередном снижении налоговой нагрузки на малый бизнес, в котором в настоящее время заняты уже более 10 процентов населения страны.

И она же в очередной раз повторяет, что к концу текущего года должна закрыться последняя биржа труда из-за отсутствия клиентов.

Ну и, напоследок, новости наших собственных корреспондентов:

За несвоевременный и неполный ответ на запрос редакции оппозиционной газеты «Жириновская Правда» уволен чиновник московской мэрии Тугодумов. На него по решению суда наложен штраф в размере 1000 минимальных зарплат и он лишён права занимать государственные должности в течение 10 лет.

За превышение скорости лишён прав на 2 года министр МЧС Шойгу.

В городе Дубна завершается строительство первого в мире термоядерного реактора.

Вчера на Красной площади столицы прошла небольшая демонстрация чиновников, выгнанных с работы за злоупотребление служебным положениям. Все они ждут решения суда о своей дальнейшей судьбе. Они требуют заменить высылку из страны, что обычно бывает в приговоре суда в случае подобных преступлений, на принудительные работы.

В этом году опять ожидается увеличение конкурса во многие высшие технические учебные заведения страны. По нашим сведениям, в нескольких столичных ВУЗах завершается строительство новых корпусов, что позволит несколько снизить остроту проблемы.

В Зеленограде ускоренными темпами идёт строительство жилья, так как из-за большого притока учёных и крупных специалистов, занятых в отечественной радиоэлектронной промышленности, там стало его не хватать.

Под Новосибирском уже ровно год успешно работает крупнейший в стране завод по выпуску современных персональных компьютеров. Особенностью этого предприятия является выпуск продукции полностью из отечественных комплектующих. Более того, основные узлы выпускаются на нём же. Сейчас идёт возведение ещё нескольких производственных корпусов. Инженеры предприятия в данное время производят наладку в одном из цехов очередного суперкомпьютера, который на момент его выпуска будет самым мощным в мире.

Ну, а теперь, дорогие радиослушатели, предлагаем прослушать концерт по вашим заявкам. В программе…

Быстров Василий Сергеевич

/

ВТОРОЙ ПАРАДОКС ВРЕМЕНИ

Приветствую тебя читатель. Если ты читаешь эти строки, то ты просто везунчик, так как вероятность попадания моей статейки в твои руки была практически эквивалента нулю. Этому документу изначально пророчилось место в одной жалкой провинциальной газетёнке, в редакции которой я имел «счастье» служить штатным корреспондентом, лучших перспектив в том захолустье не представлялось, но судьба распорядилась иначе. Выйти публикации в свет не посчастливилось, правда, сия подробность выяснилась для меня значительно позже, чем я смог предвидеть такой расклад. Ну, обо всём по порядку.

Пишу я в такой свободной форме по причинам вышеизложенным, потому как сразу после написания текст будет похоронен в кипе архивных бумаг и прочем библиотечном хламе. Сейчас я поведаю самую бредовую историю, которую когда-либо выдавали за правду. Об её истинности каждый будет судить сам, и не в моих интересах доказывать мою правоту, я просто хочу высказаться и переосмыслить произошедшее со мной. Можете счесть это записками сумасшедшего, если вам так легче. Ну, думаю, прелюдий хватит, приступим.

Как я уже говорил ранее, работал я той порой, теперь уже много лет назад, штатным корреспондентом. Как-то дали мне задание посетить любопытного старикашку, наши канцелярские крысы нарыли в архивах, что этому ящеру по документам уже сто семьдесят пять лет. Видимо была какая-то ошибка и мнимому долгожителю приписали лишнюю сотню лет, но даже на этой лаже шеф хотел состряпать забавный репортажик. Просто единственной достопримечательностью в нашей местности был якобы уникальный в мире мост. По сомнительным подсчётам, которые, я полагаю, были притянуты за уши к очередным выборам городского мэра, ему, ну не мэру же конечно, а мосту, исполнялась то же количество лет, что и старику. Все новости местной прессы в количестве одной единицы, непосредственно нашей редакции, крутились вокруг этой даты и восхваляемого объекта, а вот здесь я уж точно имел в виду в первую очередь мэра. Расписывали мы в основном то, как нынешней мэр заботится о реконструкции архитектурного памятника. Мерзавец убивал двух зайцев, подымал собственный престиж, чтобы удержать разросшийся за годы халявы зад на очень удобном и уже полюбившемся кресле, к тому же была потрясающая возможность списать прикарманенные муниципальные средства. Короче, в эти дни все наши сотрудники гонялись за чем-то неординарным, слова выдающийся и уникальный напрочь намозолили уши.

Я направился по указанному адресу, с грустью предвкушая нудную беседу со старым маразматиком. Но ещё худшей перспективой представлялся факт, что он давным-давно послал наш мир в известное место, и, получив в личную собственность персональный нимб, пребывает как минимум уже сотню лет на небе, а наши бюрократы, которые по оперативности могут соревноваться разве что с улитками и ленивцами, да и у тех попросят форы, просто проворонили сей момент биографии. К моему большому удивлению по указанному адресу, находившемуся несколько в сторонке от города, я обнаружил внушительное строение. Это была не то чтобы вилла, но вполне сошло за скромный загородный домик не очень требовательного к быту голливудского мэтра. Дом не излучал шика, да и панораму очень портил высокий каменный забор, но я просто нутром почуял, что за этими стенами есть нечто любопытное. Как говорят поэты — Вечер перестал быть томным! Во мне проснулся инстинкт профессионала, напавшего на след сенсации, даже не подозревал, что он во мне ещё не помер. Я последовал вдоль стены в поисках портала в тот потайной мирок. Ворота или хотя бы убогая калитка стала вожделенной целью. Обойдя уже две стены, я чуть не поверил в шальную мысль что входа, в обычном человеческом понимании, здесь нет. Но третья стена меня порадовала, ворота оказались на противоположной стороне от дороги. А хозяин то очевидно скрытный — зачем ему такая стена и вход в стороне от случайного соглядатая? Моё любопытство разгорелось ещё больше. После тщательного исследования дверей ручки не обнаружилось, но нашлась кнопка, по-видимому домофона. Естественно я позвонил.

— Кто ещё там! Почему не в назначенное время и без предупреждения?! — голос, несомненно старчески, но весьма бодрый и очень недовольный.

А старикан то хваткий! Интересно, что за делишки он ведёт? Не успел я подумать, как вновь раздалась речь негостеприимного хозяина.

— Кто такой? А ну, шаг назад, не могу разглядеть.

О, так у него ещё и видеонаблюдение! Оборотистый пенсионер. Интересно, в чём он так преуспел? Может поделится опытом?! Я поздоровался, глядя в камеру наверху, начал нести всю ту чушь о статье в газете и т. д. только что не расшаркался в реверансах. Старик молчал. Тогда я спросил в лоб, правда ли что ему действительно почти две сотни лет. Тот многозначительно кашлянул, ещё немного помолчал, и когда я уже решил, что пора разворачивать ласты и шлёпать восвояси, он вдруг спросил: — Действительно ли я хочу узнать это? Да, конечно хочу, до писка! Потому как гонорар непременно должен отяготить мой карман, хотя бы на несколько купюр. Я поспешил сообщить ему свои желания, но в более сдержанной форме и умолчав вторую часть, про острую нехватку массы в карманах. Старик ещё расспрашивал, женат ли я, есть ли семья, родственники, я не предал тогда этому значения, но ответил честно, что ни кому в этом мире к чёрту не нужен. Я был готов ответить на кучу самых дурацких вопросов, лишь бы попасть внутрь. Наконец, допрос был закончен.

— Слушайте внимательно, молодой человек, я вас впущу, но вы должны идти только по тропинке, прямо не сворачивая, и не в коем случае не сходите с неё на газон. У меня редкие виды растений, к тому же некоторые ядовитые, так что это в интересах вашей безопасности в первую очередь.

Я, конечно, согласился выполнить все инструкции старого шизика, помешанного на мании преследования, именно его предполагал обнаружить внутри, но неординарного, а эксцентричного и без сомнений богатого. Калитка открылась автоматически, меня ни кто не встречал. Внутренняя обстановка двора несколько разочаровала, это был банальный сад, но весьма ухоженный, местами даже чересчур. Мой пыл малость поугас, воображение вновь разыгралось и нарисовало старого ботаника, покрытого плесенью, ухаживающего за своей флорой ежеминутно, и пропагандирующего здоровый образ жизни путём питания особыми корешками, но чутьё вновь настойчиво твердило, что ждёт меня нечто иное. Так размышляя, я незаметно для себя сошёл с середины мощенной камнем тропы и приблизился к краю. Что-то непонятное повеяло от растений, точнее от того места, где газон граничит с дорожкой. Завороженный этим чувством, я потянул руку к газону.

— Эй!!! Я же говорил не сходить с тропинки!

Окрик заставил отдёрнуть руку, более рефлекторно, чем действительно подчиняясь приказу старика.

— Что это такое?

— Вы очень любопытны, юноша.

Проклятье, он издевается, какой я юноша, в мои сорок с мелочью и уже приличной лысиной.

— Ну конечно, если вам под двести и опираетесь на трость, то вы имеете право меня так называть, но я бы предпочёл нечто менее связанное с возрастом.

— Молодой человек, мне безразличны ваши предпочтения, я в своём доме и говорю, с кем захочу и как захочу. Идите за мной.

Так я незаметно для себя попался на отвлекающий манёвр хитрого хозяина и забыл на время о газоне. То, что я увидел в доме описывать долго и сложно, да и желания нет, я ведь повествую о другом. Замечу лишь, что обстановка оказалась далеко не ординарной, просто кладезь антиквариата, наверное, даже любой музей мог бы позавидовать таким экспонатам. Одно портило впечатление, и не сильно сведущему в истории человеку было видно, что вещи составляют беспорядочный хронологический компот, предметам не хватало систематизации, чтобы каждый гармонировал, находясь в окружении своей эпохи. Но самой забавной была гостиная, куда привёл меня этот странный тип. Она больше напоминала игровую комнату, скопище всевозможных развлечений от настольных игр до приличной коллекции игровых приставок к телевизору. Из последних можно было тоже составить приличную музейную экспозицию, им был отведён отдельный стеллаж. Самое любопытное, что я подметил, это то, что подборка игр была рассчитана по большей части только на одного игрока. Видимо у старика есть маленький внук, или правнук, для которого это всё предназначено, а может он сам уже долгое время коротает свои дни в одиночестве. По обстановке было заметно что игровыми экземплярами пользовались часто. Что же это за странный тип, словно бы в тело старика вселился мальчишка! Хотя, говорят что старость — второе детство.

— Что, любопытно? — старик перехватил мой взгляд. Да тут в принципе и медиума не нужно было, чтобы прочесть мои мысли.

— Вы, юноша, мне тоже стали любопытны, потому для вас я сделал исключение. Хотите узнать, как я прожил столь долгий срок? Я бы мог вам навешать всякую чушь о ресурсах организма или сочинить слёзную историю как мне неправильно заполнили документы, и какие теперь у меня трудности из-за этого. Но сегодня я хочу рассказать правду, просто так, настроение хорошее… Как вы относитесь к путешествиям во времени?

— В смысле кино, или книги какие?

— В самом прямом.

— Вы хотите сказать, что живы столько лет потому что…

— Ну, ну продолжайте мысль, самая бредовая версия по закону жанра, как правило, оказывается верной.

— Но постойте! Вы можете сколько угодно прыгать по времени, но ведь ваш биологический возраст при этом не должен измениться, вы должны стареть!

— Ну, слава Богу! Я рад, что ты приступил сразу к деталям, а не начал со спора, что это невозможно в принципе и тому подобное.

Я был ошарашен фактом, что должен осознать за несколько кратких минут нерациональное, с моей точки зрения, ну, и в гораздо меньшей степени, что старик внезапно перешёл на ты. Наконец, собравшись, я продолжил.

— Я, конечно, не принял ваше утверждение сразу, без подтверждения, но мне бросилась в глаза нестыковочка, которая как раз опровергает правдивость ваших слов.

— Эх, рационалисты, легко рассуждать о том, чего сам не ведаешь, но только с подобным же слепцом, потому что ни один из вас в таком случае не сможет уличить во лжи оппонента. А я занимаюсь теорией времени уже более стони лет, и не просто теорией, я практик. Когда я создал мою машину и сделал первый пробный прыжок на десять лет вперёд, в момент материализации в ткани того времени мне пришлось испытать очень неприятный эффект, я постарел на десять лет. Так мною был обнаружен первый парадокс времени. Суть его в том, что предметы, попадающие в иную материю времени примут такое состояние, которое будет соответствовать этому времени. Мне не очень была приятной метаморфоза в старика, а когда я вернулся назад, то не принял прежний облик. Я пытался прыгать в прошлое, при этом молодел на количество тех лет, которые отделяли меня от реальности, но при возвращении моя внешность менялась обратно, я не молодел до первоначального возраста. Это был второй парадокс времени, время будущего становилось для меня настоящим, и потому я уже не мог стать моложе вернувшись. При каждом прыжке в будущее, после метаморфозы мои биологически часы словно бы якорились в новых временных рамках. Так, прыгнув на год вперёд, я становился на год старше, даже вернувшись в своё время. А если перемещаться на год назад от реального времени, организм молодеет всего на год, но при этом по возвращении обратно год вновь прибывает. Выглядит это условно так, прыжок в будущее +1, возврат 0, прыжок в прошлое — 1, возврат +1. Это равносильно домкрату с трещоткой, если крутишь в сторону подъёма, то происходит перемещение штока или рейки, но на обратном ходе возврата нет. Вот из-за ноль-возврата второй парадокс времени накручивал мне ещё не прожитые годы, когда я вычислил это, то потерял по моим подсчётам лет двадцать, благо прыгал на короткие расстояния. При таком положении вещей я мог без осложнений отправиться в недалёкое прошлое, но не в будущее. Просто счастье, что я не прыгнул первоначально на лет сто, меня бы просто не стало. Пришлось мне искать способ путешествовать в будущее без потерь биологических часов. Прошлое меня не интересовало, к тому же надвигающаяся незапланированная ранняя старость подстёгивала мою работу. Я надеялся хотя бы найти способ сохранить свои нынешние годы, после прыжка, а в будущем, несомненно, медицина более развита, я наделся продлить свою жизнь за её счёт. Увы, время не даёт переместиться навечно в иное временное пространство, там лишь можно погостить некоторый период. Это тоже входит в мою формулировку второго парадокса времени, который разъяснять во всех подробностях вам не буду, ибо беспокоюсь за вашу юную голову. Длительность пребывания зависит от имеющейся в распоряжении энергии.

Продолжительные поиски навели меня на мысль создать маленький клочок временного поля вокруг себя, который будет «родным» для тела. Но от идеи до внедрения прошло не мало моего биологического времени и мучительных экспериментов. Создав, наконец, работоспособный образец, я получил возможность путешествовать, но так и не избавился от проблемы старения. Уже отчаявшись что-то исправить я потерял надежду найти простой выход. А решение было такое забавное и парадоксальное, и как большинство великих открытий найдено совершенно случайно. Когда у меня осталось очень мало энергии, её тратиться на прыжки колоссальное количество, а ещё меньше времени, решил напоследок побывать в своём детстве, к тому времени я мог наблюдать собственное рождение, даже не прибегая к помощи «временного кокона», ибо выпало из жизни целых двадцать лет. Вот я и решил почувствовать себя двадцатилетним и за одно посмотреть на день своего рождения…

— Постойте! — я не удержался и прервал рассказ старика, — Я вполне могу поверить во всё, что сказано ранее, тем более я не дослушал до конца и ещё недопонял, как вы продлили свою жизнь. Но разве не возникнет конфликтов во времени, если пребывать там, где вы не должны быть, а тем более, если встречаться с самим собой?

— Ах, начитались вы всякого, юноша, — старик усмехнулся. — Всё очень просто, уже факт перемещения создаёт кучу конфликтов и парадоксов, можно с лёгкостью вернуться в прошлое и убить Гитлера, или в будущем отшлёпать за проказы пра-правнука, но толку от этого мало, потомок не «вспомнит» о нравоучениях, а прошлое не изменится, нам уже не стереть тиранов с лика истории. Как только я возвращаюсь, время восстанавливается до исходного состояния и так будет всегда.

— Но будущее?! Как же оно? С прошлым понятно, оно уже раз и навсегда впечаталось в ткань времени. А будущее? Он что, тоже уже определено и неизменно?

— А ты всё больше мне нравишься, — видимо, когда старик был наиболее расположен к собеседнику внезапно переходил на «ты», а потом вновь возвращался к официальному тону и снисходительному сарказму в голосе. Он немного посмаковал мысли, что копошились в его гениальной подкорке и, хитро улыбнувшись, продолжил.

— Будущее, оно практически сформировано, но я могу его менять, менять моими поступками в настоящем и только в настоящем, а все мои деяния в будущем, как и в прошлом, будут рестабилизированы по возвращению.

— А как вы это выяснили? Или это лишь теория?

— Вы невнимательны! Я практик! В отличие от всех мозголомов, которые довольствуются лишь математической моделью и убеждённостью в своей правоте, я могу всё проверить опытным путём.

— Вы что, действительно убивали Гитлера?! А если бы это привело к непредсказуемым последствиям, необратимым изменениям, ещё более худшим, чем ранее?! Что было бы, если бы ваша теория оказалось ошибочной?

— Не давите на мораль, я не эгоист и не подвергну опасности человечество. Да я возвращался в прошлое и убил человека, который меньше всего мог повлиять на ход истории… Я убил себя… Как видите, теория подтвердилась.

— И вы пошли на такой риск?!

— Ну, да. Для вас это ужасно? А ещё говорите о морали. Сами разве не эгоистичны?… Жизнь человека ничего не стоит и в тоже время бесценна. В глазах общества жизнь индивида — дешевка, порой не стоящая даже и пару монет, в глазах самого человека его жизнь не стоит и всех сокровищ мира, — старик надолго замолчал.

— Ну, так как же вы вернули себе молодость? — наконец не выдержал я.

— Ах, молодость. Элементарно! Для проверки своего нового устройства, что сохраняет «коренное» временное поле я переместился в день своего рождения под защитой прибора и уже потом отключил его. Помолодев, я отправился без всяких опасений в дом родителей, выдал себя за брата отца, тот был далеко, так что подмены не обнаружили, учитывая мою осведомлённость о семействе. Там стал свидетелем собственного рождения, после чего вновь восстановил поле и вернулся…

— И что произошло? — непонимающе спросил я.

— А разве не очевидно?… Ну?… Мозг, молодой человек, включаем мозг, думаем, думаем, заставляем хоть раз эту серую морщинистую штуку у вас под черепом работать…

— Вы остались молодым?

— И это правильный ответ!!! О, бинго!

— Но, как?

— Ох, эти мне викторины, тут же можно не думая просто тыкать пальцем в небо! Прибор, он работает, он сохранил для меня временное поле, что осталось родным и после перемещения. Второй парадокс замкнулся сам на себя, ведь я уходил в родном времени, следовательно, в нём и вернуться должен, произошел конфликт, и он был выигран в мою пользу. Я наткнулся на самую бесценную брешь в ткани мироздания, такая ошибка оказалась просто кладезем, чаша Грааля, рог изобилия, моя персональная лампа Алладина!

— Но, кроме того, что она дарит молодость, я не вижу ценности.

— Глупец, что ты знаешь о ценности?!?… Есть только одна в мире вещь, дороже всего, что у меня ныне есть, ей никогда я не владел, вечно был занят наукой, только получив вторую жизнь я о ней задумался, да и то случайно. После удачного эксперимента я вновь обратился к будущему, снова стал совершать путешествия, прыгая всё дальше и дальше.

— А энергия? Вы сказали, что она была на исходе, — но старик только нервно отмахнулся.

— Это не главное, ещё узнаешь. Главное что я там обнаружил. В очередной прыжок я встретил её, ту единственную и неповторимую, просто идеал. Боже! Как она прекрасна… Тогда мне уже было доступно три часа, самые счастливые часы моей жизни, мы их провели вместе. Она тоже отвечала мне взаимностью, это была любовь… Слово «была» тут звучит неуместной тавтологией, ибо наша встреча ещё не случилась. С тех самых пор я и одержим одной датой, каждый раз, как соберу энергию, совершаю прыжки именно в тот день. Каждый раз встречаю её, узнаю что-то новое о ней и убеждаюсь что это судьба… О, уберите эту саркастическую ухмылочку, юноша, это именно судьба, именно ради неё я строил машину все эти годы… все эти годы… Сколько мне их ещё предстоит. Увы, я не могу просто остаться с ней, мне нужно дожить до того времени…

— А хотите посмотреть как я коротаю дни? — не дождавшись ответа, старик повёл меня обратно в сад. — Вот моя гордость, моя опора и защита. Стойте здесь. Помните, что я говорил? Не сходить с тропы.

Сам старик спокойно шагнул на газон, и в следующий миг я, наверное, получил сердечный приступ, если бы моё здоровье ещё не радовало своей крепостью. Шаг, и старик стал юношей, ещё маленький и одежда обвисла на мальчишке.

— Ну, всё, дальше даже мне нельзя, — старик вернулся, преобразившись в обратной последовательности. — Мой дом окружен временным полем, меня охраняет прошлое, любой шагнувший в этот сад тут же исчезнет, а мои годы позволяют иногда порезвиться в пограничных слоях. Вот почему я просил вас придерживаться тропинки, она небольшой коридор, который я тоже могу перекрыть, что в принципе и делаю. Ещё одна защита, поле, которое я включаю в гостиной, оно как раз являет миру того загадочного внука, которого вы искали завидев игрушки, мне же надо как-то развлекаться, да и пребывая в детском состоянии легче бороться с природой… ну… я сейчас о мужском естестве. Ах, вы, наверное, и не поймёте это, у вас сейчас такие нравы, что готовы с пер… впрочем, к чёрту эту тему. К тому же пора, получасовая готовность. Пойдёмте со мной, я приглашаю вас в самое невероятное путешествие.

Мы снова вернулись в дом, старик провёл меня ещё в одну комнату, там я и увидел её… машину. Мне было любопытно, почему он так открыт со мной и не боится, что я могу напасть, даже решил, что он проникся ко мне доверием, но оказалось, старик всё это время контролировал ситуацию. Когда мне было предложено присесть в кресло, я не ожидал подвоха, тем более иглу транквилизатора, вонзившуюся в спину из-под обшивки. Хозяин победоносно потряс своей тростью, продемонстрировав ряд кнопок на рукояти.

— Мой дом — моя крепость. Извините за причиненные неудобства, меры предосторожности, предприятие слишком рискованное, чтобы доверить его воле случая.

Мне всё было очень хорошо видно и слышно, но пошевелиться я не мог. Старик колдовал над машиной, нацепил на меня пояс, видимо тот самый прибор с защитным полем. По приготовлениям стало очевидно, что он ждал кого-то. Внезапно раздался звонок, наверное домофона.

— Обожаю этих ребят, точны как часы, за сотню лет службы у меня ни разу не опаздывали, — старик включил монитор, — Знакомься, это Джонсон и Смит, секретные агенты и мои помощники. Да, я знаю, фамилии банальны, но они липовые, я их так называю для удобства, чтобы не запоминать те, которые они меняют как перчатки.

На мониторе было трое, точнее двое молодчиков, и кто-то в инвалидном кресле накрытый пледом прямо с головой. Старик снял трубку переговорного устройства.

— Привет, ребятки, рад видеть вас. Давайте, как обычно, жду клиента.

Монитор переключился на другую камеру, охватывающую тропинку в саду. Калитка открылась, и коляска сама покатилась по дорожке. Джонсон и Смит махнули рукой в камеру и, более не задерживаясь, пошли прочь. Калитка закрылась за ними.

— Хорошие ребята, исполнительные, они моё окно в мир, и продукты доставляют, и клиентов находят, да к тому же я в них уверен, слишком уж дорога «кормушка», они не только за свои услуги имеют вечную юность, но в отличии от остальных моих клиентов ещё и при деньгах. А что ты так смотришь? Мне нужно как-то жить, да и обслуживание машины удовольствие не из дешевых. Приходиться ощипывать богатеев как кур, до последней нитки. Да и не от жадности это, я им практически по дешевки продаю молодость, и к тому же защищаю общество от новых диктаторов. Если они так талантливы, то капитал себе новый состряпают. Я, в конце концов, никого не принуждаю. О, вот и мистер Икс пожаловал.

В комнату вкатилась кресло, вероятно запрограммированная тележка с моторчиком.

— Тебе ещё повезло, этот процесс своего преображения не увидит. Так что наслаждайся, ты первый пассажир в сознании. Сначала мы за счёт клиента заскочим в прошлое для моего омоложения, я пробовал трюк с садом, но там время не стабильно, пока не могу контролировать точную дату. За тем в будущее, я сильно соскучился по одной особе, ну ты уже в курсе. Как бы ей тебя представить? О, будешь моим парализованным братом. Мы погуляем, а ты посмотришь на то, что достанется твоим правнукам. В часов шесть я планирую уложиться. Потом мы вернёмся, захватим нашего спонсора поездки, кстати, надо проверить, хорошо ли он связан, и совершим то, ради чего всё затевалось.

Более не стану утомлять читателя подробностями, пора уже прощаться, к тому же меня могут застукать за писаниной, не очень-то приятно будет объяснять воспитателю приюта, каким образом четырёхлетний подросток набросал эти странички, не говоря уже о содержании. Что я умею читать для них уже не новость, тяжело было притворяться, что я учился, зато теперь есть доступ в библиотеку, но вот мой довольно твёрдый подчерк, хотя немного и подпорченный с непривычки к маленькой руке, это будет просто бомба, планирую показать на своё пятилетие. Здесь в принципе неплохо, воспитатели души не чают в вундеркинде, хотя я и обижен на старика за такую шуточку, наверное, так совпало, просто уж очень старый клиент попался в тот сеанс, а мне, как попутчику, выбирать не приходилось. Джонсон и Смит пристроили меня в приют, даже подкинули деньжат на счёт, что будет дожидаться моего совершеннолетия. В общем, я счастлив. Думаю, старик немного тоже, он развлёкся, подарив просто так мне второю жизнь, которую я планирую не разбазаривать как прошлую, займусь карьерой, может ещё с ним встретимся. А не разбогатею, так не беда, где он живёт, я знаю, при таких консервативных взглядах и устройстве дома он не переедет, надеюсь, ещё вспомнит, будет у него ещё раз шанс облегчить душу. Любовь его действительно стоящая, я видел, красотка, главное чтобы он не свихнулся, ведь ждать встречи с ней ему ещё 487 лет.

ВЫХОД

Есть ли что на книжных полках, нет ли — без разницы. Разум не достаточен для постижения. Нужна жизнь, переживания, синее небушко… Но нужно хранить информацию для следующих поколений, необходимо перерабатывать её, а это отнимает колоссальное количество времени, иногда больше чем жизнь. Что же делать, если стоит выбор между своей привольной счастливой жизнью и счастьем других, где же выход из замкнутого круга?

Тиви вновь, и вновь, метался от одной полке к другой, он мог просто перелетать, но предпочитал пользоваться старой лестницей, которая была частью «скина» оболочки интерфейса. Система вновь предложила поменять «тему», но он отказался. О, как порой надоедает эта её интуитивная адаптация к характеру пользователя! В ней имеется серьёзная брешь, если за столько лет она не поняла — что он вообще не собирается что-то менять. Конечно, можно было заблокировать подобные сообщения, но он так одинок в этом мире, что был рад даже такому подобию общения. Система предлагала настроить интерфейс на свой вкус, создав собственную оболочку, но его «грела» мысль, что пользование стандартным «скином» роднит его с остальными, теми — кто остался во вне, теми — кто иногда входят в систему и видят то же что и он. Он помнил, что где-то есть и другие, такие как он, и «свободные» существа, но несовершенство системы таково, что он обречён на одиночество.

Громадная комната, ставшая на долгие годы его домом, его тюрьмой, состояла из сплошных книжных полок, которые простирались вверх так высоко, что свода не было видно на дне этой бесконечной башни вовнутрь. Она действительно была бесконечной, по мере поступления новой информации, которая шла почти непрерывным потоком, каждый раз становясь, всё выше и выше.

Занятием Тиви была переработка, систематизация и распределение принятой информации, работал он чаще всего по настроению, а последние недели оно было не очень, поэтому, сильно отстав от графика, он сейчас и метался от одной полки-окна к другой. Информация была самой разнообразной, важной и не очень, главное — её нужно обработать.

В его мире (реальном мире), где пошли по другому пути развития, чем земляне, вся аппаратура была построена на кристаллах. Не кремниевых, а на кристаллах особых пород, которые водятся, точнее, произрастают на его родной планете, почти не знающей электричества (в земном понимании) и сложных механизмов. Этот биотехнический мир, все устройства которого, грубо говоря, животного происхождения, насчитывал множество тысячелетий, но, несмотря на древность цивилизации, уровень развития её общества едва превысил земной. Всему виной был инертный технический прогресс, правильней — биотехнический. Но и этот результат был бы невозможен, если бы не одно свойство его народа — возможность телепатических связей, она позволяла связываться друг с другом, передавая информацию напрямую, из мозга в мозг. Кристаллы помогали в этом, усиливая эффект.

Большинство индивидов его мира было обычной посредственностью, как в возможностях (силе) телепатии, так и в интеллектуальном плане, но только не он. Он вошёл в число избранных, когорту сверхсуществ, хранителей знаний, созидателей, творцов, советников и мудрецов! Их задачей было, как называл это сам Тиви, думать за всех! Быть хранилищем всеобщих знаний было нелегкой задачей, он одновременно и администратор и сервер, выполняющий единовременно множество задач. Реальное время перестало существовать для него. В мире, что его окружал, он спокойно мог пить тонизирующий напиток и неспешно решать сложную задачу, а на самом деле от начала работы и до её финала проходили считанные секунды.

Очень давно, ещё в ранней юности, он выбрал свой путь — погрузив свой разум в мир информации, а своё тело в специальный бункер цифрового мегаорганизма, отрекшись тем самым от земных благ ради общества. Но он не знал, точнее даже не догадывался, как он будет сожалеть о потерянном! Первые годы он полностью отдавался работе, его любознательность была ненасытной, он переворачивал «горы» знаний, как новых, полученных от внешних пользователей коллективного разума, так и старых, накопленных былыми поколениями. Он уделял особое внимание преобразованию информации в «удобоваримую» форму, на земле бы это назвали методикой обучения и запоминания. Но последние годы его производительность резко пошла на спад, кризис творчества — так это называлось в банке знаний, но информации по этому вопросу было очень мало, а ему даже не с кем посоветоваться.

Вновь и вновь он перемещался от одной псевдодеревянной ячейки к другой, когда-то в древности его народ создавал книги и пользовался такими полками для их хранения, типографский станок наверно самый сложный механизм, который существовал на их планете. Но несовершенство такого способа хранения информации было очевидным, и как только получили способ «кристаллизировать» чистую мысль с минимальными искажениями — книги канули в лета, точнее ещё множество сотен лет их тяжким трудом вновь расшифровали и записывали в память новых хранилищ. Тогда и выяснилось что кристалл ни что без человека. Так создался этот жуткий тандем человек-машина, где человек выступал и как программист, и как глобальная программа (операционная система), и как интерфейсное устройство.

Действуя через кристаллы, Тиви соединял свою ячейку пользователей в единое поле коллективного разума, кристаллы усиливали мощь его и так не малых телепатических способностей. Большинство пользователей всегда находились в пассивном режиме, отправляя информацию на хранение и переработку, Тиви принимал на основе полученных сведений решение об их ценности и необходимости обработки или ответа пользователю, например — выдача набора сведений для его работы. Эти ответы доходили до пользователя как собственные мысли и знания, он даже не задумывался над тем, что они не его. Но иногда пользователь намерено заходил в базу знаний, с конкретной целью, как земной человек в библиотеку. Тогда перед ним возникала та величественная бесконечная башня из книжных полок, но Тиви они не видели, впрочем, как и других посетителей.

Тиви хлопнул дверцей-обложкой очередной ячейки, громко обозначив этим, что она обработана. В каждой полке располагалась только одна книга, которая стояла обложкой вперед, а не так как земные книги переплётом, при открытии книги образовывалось окно, словно в стене открыли небольшую форточку, через него Тиви наблюдал содержимое, и при необходимости управлял им. Он привык к разнообразной информации, но когда он потянулся к следующей ячейке, и открыл ее, его ожидал, наверное, шок. Там могло быть что угодно, но к тому, что он увидел, он не был готов. Голубое небо, яркое солнце, берег моря, и несколько ровно, словно специально, стоящих дерева дополняли это… этот… (понятия пейзаж не было в их лексиконе, впрочем, как и понятия композиция, по отношении к зафиксированному изображению). Тиви давно не видел «наружного» мира, но он понимал что это. Его скорее поразил не сам вид свободы, а то, что она здесь и очень манит его. В увиденном была такая красота, что странное чувство вдруг охватило его, непонятная тоска, томление. Тиви схватился за сердце, жест в его случае глупый, что у него могло болеть! А может, действительно, заболело, он всё же не покидал своего тела полностью? Он долго простоял на лестнице в нерешительности, всматриваясь в это окно, не понимая — что с ним делать? Зачем его создали и кто? Что сие означает, и что хотят от него? Неожиданно оттуда раздался голос, так неожиданно, что Тиви чуть не свалился с лестницы, опасности ни какой не было, но просто сработал инстинкт, и он ухватился за неё покрепче.

— Привет! Как тебя зовут? — голос явно принадлежал девушке, точнее почти ребёнку.

— Я — Тиви.

— А я — Ливико.

— Как ты попала сюда?

— Прости, я не слышу тебя, просто, я запрограммировала мои реплики, предвидев ответы на них. Если хочешь поговорить со мной, то внеси в эту ячейку свою фразу, и я тебя услышу.

Тиви, быстро сообразив, что к чему, сделал необходимое.

— Я — Тиви. Зачем ты создала это? Как часто ты бываешь здесь? — он не ждал быстрого ответа, и очень удивился, что она сразу откликнулась.

— Я знала, знала что получится!!! Ты кто, один из бессмертных, да?! Прости, что я вот так, запросто обращаюсь к тебе. Мне очень нужно поговорить с тобой, я очень долго искала пути, и вот, наконец, нашла способ.

— Да я один из избранных, но я не бессмертен. Я тоже человек, как и ты, просто я живу не так как все.

— Но ты много знаешь! Мне нужен твой совет! Точнее, очень нужна твоя помощь.

— Но почему ты не обратилась как все к базе знаний?

— Мой вопрос таков, что она не помогла. Ты ведь тоже спросил — зачем, зачем я создала это. Разве это некрасиво?! Мне очень нравится бывать здесь, это моя мечта, мечта быть свободной и счастливой!

— Но разве ты не свободна и не счастлива? Ты ведь живёшь снаружи, и каждый день видишь эту… красоту.

— Да, конечно, вижу, но не совсем это… Реальность не всегда так красива как вымысел. Я создала то место, где хотела бы часто бывать. Оно мне нравится, очень нравится! У меня такое чувство, что — то, что я создала, можно назвать искусством, возможно новым жанром искусства. Я много ещё могу создать, но не могу сохранить мои работы. Система их просто удаляет из памяти автоматически, мне потребовалось много труда, чтобы её обмануть, я убедила ее, что это важно для исследования, которое я инсценировала.

— А ты очень умна. Но зачем ты сделала это?

— Я же объяснила, что бы сохранять в будущем все мои работы. Их не поймут и не оценят сейчас, но возможно в будущем…

— Ты просишь меня не удалять их.

— Да, да, ты просто умница! Спасибо, огромное спасибо!

— Но я ещё ничего не решил.

— Ну, пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

— Ладно, ладно, хорошо, проблем с нехваткой памяти пока нет, но только не очень злоупотребляй.

— Спасибо, ты самый лучший!!!

Серые будни Тиви потекли дальше, но теперь после первой встречи с Ливико он словно преобразился. Он часто посещал её новые «фантазии», но общались они всё так же, в том окне, что он открыл впервые, это была самая любимая «картина» у них обоих. Ливико уделяла ей много внимания, часто изменяла или добавляла мелкие детали, и Тиви соглашался, что такие изменения к лучшему. Самым любопытным для Тиви было то, что он много своего времени уделял общению с ней, но его производительность не только не упала, а наоборот вернулась к прежнему уровню. Он ощущал подъём сил, подозревая, тем не менее, себя в глупых романтических чувствах. Но, проанализировав своё душевное состояние, пришёл к выводу — что влечёт его не столько общение с девушкой, сколько общение как таковое, к тому же её «шедевры» действительно привлекательны.

— Тиви, а как ты выглядишь?

— Как выгляжу?

— Ну, мне интересно было бы увидеть тебя.

— В принципе ничего интересного, человек как человек. А в прочем, как я покажу то себя?

— Ну, ты мог бы внести свой образ сюда, на картину, здесь так хорошо, но не хватает человека, без него здесь пусто.

— А почему я? Это твоя картина, внеси сама изменения, как всегда, я могу всё испортить.

— Я бы внесла, но я не вижу тебя.

— Хорошо, я попробую.

— Ой, это ты! Какой ты забавный! А зачем такие длинные волосы? Ты похож на девушку.

Тиви ни сколько не обиделся, они уже давно перешли на такие доверительные отношения, что, не стесняясь, обсуждали всё полностью открыто, без всяких увёрток и ужимок. Но что его заинтересовало — так это возможность взглянуть на себя со стороны, он раньше никогда не обращал на свою внешность внимания. В полное «погружение» он отправился ребёнком, но прошло много лет и он «вырос», его внешность менялась, и менял он её скорее подсознательно. Тиви считал, что должен быть похожим на своих родителей, но хорошо помнил только лицо мамы, вот и вышло такое сходство.

— Это мамино лицо, я подражаю ему.

— А я думала ты седой старичок.

— Почему?

— Ну, ты же живёшь уже давно… Ой, прости.

— Ладно… А как ты выглядишь?

— Сейчас я тебе покажу.

— Не надо, я сам. — Тиви сделал пару взмахов, команд системе, и поисковая программа выдала всё досье на неё.

— Нет! Стой! Не надо! Остановись! Прошу тебя, остановись! — в её словах был необъятный ужас, страх, боль, страдание и мольба.

Но было уже поздно, для Тиви краткий миг был достаточным, что бы он успел посмотреть всё. Перед ним в инвалидном кресле корчилась больная старуха — Ливико, юная жизнерадостная особа томилась в этой бренной оболочке, состарившейся из-за болезни значительно раньше срока. Она обиделась и покинула его, как он не умолял простить.

Доктор Тизорн стоял внутри бункера, он внимательно разглядывал странное, отвратительное и завораживающее тело — находившееся в коконе, дряхлый полуистлевший организм состоял почти весь из кристаллов, которые заменяли вышедшие из строя органы. Какое то непонятное чувство притягивало его сюда, он ощущал, что его работа как-то связана с этим телом. С недавних пор его часто посещали озарения, и эксперименты шли один за другим. Сначала он «погрузил» в систему неизлечимо больную, и она присоединилась к избранным, справляясь со своими обязанностями не хуже остальных, хотя её психотесты всегда показывали обычный низкий уровень. За тем он занялся проблемой «пустых» детей, в их мире примерно 10 % новорожденных рождаются с «чистым» мозгом, в нём нет жизни, нет разума. Он экспериментировал с таким младенцем и тот, подключенный к машине, показал наличие сознания, скоро он сможет существовать самостоятельно. Что-то его беспокоило, странная шальная мысль, которую о ни как не мог уловить, она вечно куда-то ускользала. Внезапно всё прошло, беспокойство исчезло, появилась уверенность, что всё в порядке, всё идёт по намеченному плану. Тиви в последний раз взглянул на своё старое тело, и направил Тизорна в лабораторию, где шли последние приготовления для его новой жизни. Остались мелкие формальности, его тело давно уже стало частью системы, та скопировала всё, но оставалась в его подчинении, когда он уйдёт его «зеркало» (клон) займётся его делами. Осталось только одно важное дело — Ливико, её нельзя оставлять на долго одну, она не протянет столько лет как он в одиночестве, которое преследовало её и в реальной жизни. Он обязательно вернётся за ней, но нужно её предупредить, оставить сообщение.

— Здравствуй, Ливико, я знал, что ты прейдешь! Ты молодец, главное ты нашла его, это твой мир, ты искала его и нашла! Я оставил сообщение для тебя, пока я сам не смогу общаться с тобой, но я оставил тебе всю информацию. Я вернусь за тобой, а потом и за остальными, мы вернём отнятое у нас счастье. Главное ты нашла выход.

ПРОЕКТ — СОВЕСТЬ

Асфальт с головокружительной скоростью проскакивал под колёсами и исчезал куда-то вдаль, но голова больше кружилась от хмеля и впервые попробованной дури. В свой день рождения Макс ни в чём себе не отказывал, так что преподнёсённый в качестве подарка от братвы хороший косяк пришелся как нельзя кстати. От курева стало совершенно плевать на запреты, на страх, на весь мир. Макс втопил педаль в пол, братва лишь одобряюще заорала. Во всех сейчас засело единое сознание, да и то едва проблескивало адекватностью. Скорость! К чёрту всех и вся!!! Ещё чуть-чуть и они взлетят. Ещё немного… ещё газу… чёртово корыто! Чего оно тащится как черепаха?! Я хочу летать! МЫ ХОТИМ ЛЕТАТЬ!!!

Удар. Что-то скользнуло по капоту, стукнуло в лобовуху, стекло потрескалось и прогнулось внутрь, а это что-то перелетело через крышу и шмякнулось позади. Тормоза. Машину закрутило волчком, стекло посыпалось. Встали… Тваю… Кого-то сбили…

* * *

Макс вскочил в постели. Чёртов сон! Опять он. И как назло всегда именно когда начинается ломка. Он утёр рукой липкое от пота лицо. Паршиво. Надо достать чего, но как всегда не на что. Нужны финансы. Еле поднявшись, поплёлся в ванную и кое-как привёл себя в порядок, если такое состояние вообще можно называть порядком. Нужна доза. Подыхаю без дури! Макс оделся и побрёл в город на поиски.

Собственно искать-то особо не пришлось, Максу фартило. Прогулявшись всего-то метров сто от своей квартиры, среди серых безликих жилых блоков, он приметил, как в подворотню сворачивает парень в инвалидной коляске, на коленях у него поблескивал новенький пакет с лейблом универмага, соблазнительно топорщась раздутыми боками. Клиент заряжен и как будто бы специально никого вокруг, лишь руку протянуть, просто грех не взять такой куш. Макс ещё раз оглянулся по сторонам и ускорил шаг нагоняя добычу. Он напал на след. Фас! Взять! Разожравшаяся сволота! Человек подыхает, а они жируют. Моё! Да отдай ты, урод! Чего вцепился в сумку?! Секунды молчаливой борьбы за пакет. Терпение быстро кончается. Скотина! Макс в бешенстве, но ни единого слова. Молча опрокидывает коляску и работает ногами до изнеможения, не долго, но с душой, выложившись, как полагается. Вот, так то лучше, нефик трепыхаться. Так, хавчик взят, карманы, мобила, кошелёк… пенсионная книжка — Нафик! Бросает обратно. С карточкой ещё можно потыркаться, а это фуфло именное. Бедновато живешь, калека, но на пару чеков с натягом нашкребётся, значит мобилу потом загнать можно, а сейчас за необходимым. Бывай, неудачник. Я хочу летать!

* * *

Ох, давно так не закидывался и глюки прикольные, менты мерещатся. А может и не глюки. Да фиг на них, главное сейчас хорошо… Я хочу летать! Я буду летать! Я улетаю! …

…Холодно, зараза! Опять обезьянник.

— Начальник! Падла! Дай одеяло!

— Хавало прикрой, укурок, на зоне погреешься…

А-а-а. Тьфу на вас! Дебилы, даже обыскать, как следует, не могли. Вот он, порошочек, правда, шприца нет… щас… щас согреемся. Я хочу летать!..

… — Подсудимый, Максимов, вам предоставляется слово. Что скажете в свою защиту? …подсудимый, встаньте!

Макс еле открыл глаза, яркий свет ножом проник в голову и заковырял там своим раскалённым жалом. Ноги еле разогнулись, слипшиеся покусанные губы непослушно зашевелились, но звука выдавить из себя не удалось. А может просто потому, что непонятно было что говорить.

— Прошу слова!

Откуда-то рядом, холённый такой голос, умасленный, даже не видя его ясно: начищенные до блеска кожаные туфли, отутюженные брюки, костюм тройка, галстук с золотым зажим — адвокат, паскуда. Хотя… запах лекарств и дорогой туалетной воды от меня не спрячешь. Доктор! Какого ляда этому-то надо? Крысу с меня сделать решил, тварь белохалатная! Чего он там мямлит?

— … проект «Совесть» — максимально направлен на перевоспитание осужденных, он предлагает гуманное альтернативное наказание и действительно является наиболее адекватной мерой…

Точно крысу ищет, шушера лаборантская! Чтоб тебя самый большой ломак прихватил! Как плющит… во рту сушняк, плюнуть в гада нечем…

— … подсудимый нуждается в медицинском наблюдении и лечении, что является неотъемлемой частью проекта. Предварительные теоретические выкладки обещают эффект в десятки раз выше любой ныне применяемой методики…

Да плевать мне на ваши ме… методы… делайте что хотите, только дайте подохнуть скорее… или шырнуться… золотой укол… чтоб навсегда туда, чтоб не возвращаться… Да хватит долбить молотком, коза дранная!.. Я хочу летать! …

…МЫ ХОТИМ ЛЕТАТЬ!!!

Удар. Лобовое стекло потрескалось и прогнулось внутрь, тело перелетело через крышу и шмякнулось позади. Тормоза. Слишком поздно. Машину закрутило волчком, стекло посыпалось прямо в лицо мелкими кусочками. Наконец встали… Тваю… Вырвалось у кого-то, но это как не кстати выражало общее мнение. Наконец дошло — Кого-то сбили… Надо пойти посмотреть, но страх сковал так что тело отказывается подчиняться. СТРАШНО…

* * *

Страх пропал. Макс открыл глаза. Взгляд упёрся в белый потолок, явно больничный. Светло, тихо кругом. Вообще состояние какое-то странное. Свет глаза не режет, во рту почти не сушит, голова гудит, но как-то иначе, не от ломки, лёгкая ноющая боль беспокоила своей непривычной чуждостью. Что-то тут не так, совсем не так. Это не моя голова, не мои руки, не моё тело. Макс попытался подняться и тут же, вскрикнув от резкой боли, снова повалился в постель, лишь едва пошевелившись. Чёрт возьми! Рёбра. Что с ними?

— Не двигайся, тебе ещё рано вставать, рёбра сломаны.

Макс глянул на парня, как оказалось, сидевшего неподалёку. По всей видимости, тот давно приглядывает за ним, просто пропустил момент пробуждения, увлекшись чтением книги, которую только что отложил. Дар речи на мгновение покинул Макса. Ничего странного в этом парне не было, если бы Макс не видел перед собой самого себя. Правда, хозяин тела с трудом узнал его, ибо таким свежим, так сказать ухоженным, он себя давно уже не видел, разве что лёгкая синева под глазами выдавала следы былой «поношенности».

— Что, не узнать? Скажи спасибо, мне пришлось много повозиться, чтоб привести его в порядок, — парень принялся поправлять подушку, укладывая Макса поудобнее.

— Сколько ширялся, но такого прихода у меня ещё не было, — наконец выдавил из себя ошалевший Макс.

— Да уж, я заметил. И чего таким как вы только не хватает?

— Да пошел ты! — Макс резко дёрнулся и схватился за голову, в ней словно что-то лопнуло в одной точке в районе чуть правее затылка, от боли тело сковало жуткой судорогой. К неприятным ощущениям организма, к которому постепенно возвращалась чувствительность, прибавилось противно разливающееся по всей поверхности тепло, исходящее из места — источника боли.

— Тихо-тихо. Главное не шевелись, — парень обхватил руками голову Макса, насильно зафиксировав её в одном положении, — главное, пока больше не двигаться, никаких резких движений. Я свою боль хорошо знаю.

— Аж язык в трубочку заворачивается.

— Да, оно самое. Не разговаривай, сейчас начнётся самое противное, тепло пошло, растечётся по всей голове, потом мутить будет.

— Этим меня не напугаешь.

— Зря, брат, я тоже думал, что знаю о головной боли всё и хуже чем у меня нет. Но оказывается чужая боль куда страшнее. Чего стоит ломка?! Благодаря тебе, кстати, пришлось пережить. Просто, наверное, к своей привык с годами, так что чужая, даже более слабая, куда мучительней.

— А с рёбрами что? И почему ноги не двигаются?

— Над рёбрами ты сам потрудился, а ноги… врачи говорят полная атрофия конечностей вследствие травмы позвоночника.

— Это что, я тоже с собой сделал?

— Не с собой, а со мной. Это что касается рёбер, а ноги давно уже не работают, — парень махнул рукой в сторону стоявшей в палате инвалидной коляски, на которую Макс раньше просто не обратил внимания.

— Не может быть. Таких совпадений не бывает, — прохрипел Макс.

— Никаких совпадений, я выступал главным потерпевшим на твоём процессе, точнее адвокат за меня, потому что я, благодаря твоим стараниям, валялся тут, на койке.

— Извини… А голову я?

— Не знаю, но до тебя ей тоже не мало досталось, внутричерепное давление после аварии, и ноги тогда же… давно.

— А где надзиратель?

— Доктор? Он скоро придёт.

— Не, охрана там, сторож, смотрящий…

— А куда ты убежишь? И главное как? — парень горько усмехнулся: — Тебя взяли на поруки, точнее ты отбываешь срок в моём теле. В этом и есть наказание, правительство придумало идеальную тюрьму, да и как говорит доктор Мильховский, руководитель этого проекта, нет более эквивалентного нарушению наказания, чем испытать все муки жертвы на себе в полном объёме, но не сверх того.

— О, как! А жертва, значит, развлекается в чужом теле, пока суд да дело.

— Да уж, тоже мне развлечение, слезать с иглы. Впрочем, за возможность ходить, хотя бы временно, оно того стоит.

— Рад за тебя.

Послышался прерывистый писк, парень взглянул на часы и нажал кнопу, отключив сигнал будильника.

— Ну, извини, мне пора, у меня, точнее сказать у тебя, тренировка. Потом ещё загляну.

— Подожди. Мне что-то не по себе.

— Понятное дело, ведь ты не в себе, в самом прямом смысле.

— Нет, я о другом. Мысли в голове словно бы занятия себе не найдут, в ней впервые за эти годы так… так чисто. Что мне делать? Я просто с ума сойду.

— Займи их чем-нибудь.

— Чем?

— Посмотри кино, послушай музыку или почитай.

— А что ты читаешь?

— Хочешь, я оставлю книгу.

— Хорошо, спасибо.

— Ладно, пока, — парень развернулся и вышел.

— Эй, — бросил в след ему Макс.

— Что? — парень заглянул в палату из-за двери.

— Тебя как зовут-то?

— Антон.

— Ты прости, Антон, не соображал, что творил.

— Ладно, проехали. Я потом ещё загляну.

— Удачи. Развлекайся…

* * *

— Развлеклись, мать вашу! Долетались!

— Заткнись.

— Сам хавало прикрой!

— А ты раз такой умный, иди, посмотри, кто там валяется.

— А чё смотреть нафик? Ясно, что жмура схватил, полюбому.

Голоса приятелей до сознания Макса доходили каким-то странным очень длинным обходным маршрутом, словно через толщу воды. Страх сковал всё тело, позволяя ему лишь свершать мелкие колебания, именуемые дрожью.

— Может это собака или лось там.

— Сам ты олень северный.

— Слышь, ты, оленевод, я тебе щас рога поотшибаю.

— А чё, я?! Я ваще не за рулём.

— А ну заткнули скворечники, разгалделись тут как дятлы! — Ден, как всегда, взял инициативу в свои руки. Послышался шорох разворачиваемого «чека», две глубокие «понюшки», сопровождаемые характерным шмыганьем носа и утробным рычанием. Через секунду у Дена «прояснилось» и созрело решение.

— Макс… Макс!

— А?!

— Иди, посмотри, кого уработал.

— Я? Я не пойду.

— Иди, я сказал, нефик нам страдать из-за какой-то зверюги, а вот если там реально кто-то скопытился, тогда и решать будем, что дальше делать… Пошёл, мать тваю! А то я сейчас тебя самого на асфальте разложу и переду!

Макс выбрался из машины, с трудом передвигая ноги, словно вместо них ходули. Ноги отказывались подчиняться, с каждым шагом он словно бы увязал в болото, очень скоро настал момент, когда они совсем взбунтовались. Чёрт! Не могу пошевелить…

* * *

— Твою мать! Они у тебе хоть немного шевелятся?

— Какой ты прыткий, я с ними годами вожусь, а ты за пару недель хочешь результат. Давай, не отлынивай от терапии.

Макс гневно стукнул кулаком по ноге.

— Да какой в ней смысл?! Я понимаю там, массажисты что-то делают, тренер ноги двигает — это физические упражнения, в этом хоть что-то есть. Но какой толк, оттого что я буду в воображении ходить?

— А нервные окончания кто тренировать будет? Это не просто самовнушение, это словно строить мост с двух сторон сразу — результат будет быстрее. Понимаешь?

— Не совсем.

— За столько лет бездействия у меня не только мышцы атрофировались, даже мозг перестал подавать команды им. Вот сейчас мы и занимаемся тренировкой мозга, чтобы не дожидаться результатов с той стороны и потом достраивать, строим мост сразу с двух, строители встретятся где-то посредине и работа будет закончена быстрее.

— Да что ты заладил с этим мостом.

— Ну, извини, ассоциаций больше нет, попробуй понять эту.

— Хватит умничать! И вообще, чего ты со мной возишься, сходил лучше бы куда, развлёкся.

— Ну, во-первых, сейчас я вожусь не с тобой, а с самим собой. Пользуюсь случаем, пока есть возможностью подлечиться за счёт государства. Может результаты какие-то будут. Мильховский обещался помочь. Глядишь, и на своих двоих поплясать доведётся.

— А во-вторых?

— А во-вторых, это часть программы твоего перевоспитания.

— Хорошо ребята пристроились, главное зарплату тебе платить не надо.

— Мне оплатят лечение, и это уже хорошо. Да и возможность хотя бы временно жить полноценно стоит не мало.

— Ну, да, ну да. Тогда давай заниматься, достала меня уже эта утка, хочется в туалет нормально сходить.

Но заниматься не дали. В палату вошли трое мужчин, Мильховского Макс уже знал, а вот по двум другим типам сразу стало ясно, что разговор будет серьёзный, и ничего хорошего он не предвещал, особенно учитывая синий мундир одного из гостей.

— Гражданин, Максимов, у нас к вам много вопросов по поводу давней аварии, — обратился «синий» к Антону.

— Я, Максимов.

Синий глянул на Макса, издал горловой звук, вроде как удостоверившись что речевой аппарат работает, потом присел на край стола, достал из старомодного дипломата папку, заглянул в неё и несколько минут молча взглядом изучал Макса.

— Вы можете пояснить, что происходит? — обратился он к Мильховскому, не отрывая взгляда от Макса.

— Попытаюсь.

— Гражданин-начальник, я извиняюсь, что вмешиваюсь, но как я понял, речь будет обо мне, точнее о моих делишках. Пусть парнишка погуляет, ему это слышать не обязательно, — Макс кивнул в сторону Антона.

«Синий» вопросительно глянул на Мильховского, тот утвердительно кивнул и добавил, уже обращаясь к Максу:

— Можно.

— Антоха, давай, дуй гулять. В киношку сходи там, на дискотеку… короче, вали, пока не передумали, развлекайся…

* * *

— Развлеклись, зараза! Долетались!!!

— Макс, точно двое? — Ден переваривал ситуацию, Макс лишь утвердительно кивнул, комок в горле не давал говорить.

— Ден, чё делать будем?

— Заткнись, я думаю.

— Макс, ты уверен, что не дышат?

— Да чё ты его спрашиваешь?! Не видишь, ступак полный. Чё он там разглядеть мог?!

— Тогда ты иди…

— Ден, да ты чё?…

— Да пошил вы все, тряпки! Как бабы, ничего сделать не могут.

Ден вышел из машины и поплёлся назад. Секунды тянулись изматывая нервы. Наконец, Ден вернулся, молча сел обратно в машину и закурил.

— Ну, чё там?

— Два жмура, баба и пацан, у бабы мозги по асфальту, пацану тоже башку рашибло. Какого хрена им тут надо было так поздно?! Нашли где шляться… Так, все слушают меня и запоминают. Два раза не повторяю. Нас тут не было, мы днём уехали в деревню, у меня там дом бабкин пустует, вот там мы и бухали. Соседей нет, дома кто побросал, кто как дачу использует, а на огород ещё не сезон. Так что ненужных свидетелей не будет. Машину я типа у бати не брал, он про дубликат ключей не знает. Так что когда вернусь, заявит в угон. Бухла ещё хватает, да и закупались мы в магазине рядом с деревней, продавщица меня знает, потому тачку я не светил, а то заложила бы отцу. Сейчас я вас отвожу на хату, выгружаетесь, потом машину подальше, в багажнике канистра безиина, батя запасливый.

— Ден, машину-то нафига палить.

— Ладно салон ещё вымыть можно, а лобовуху новую и фару где ты за ночь достанешь? Вмятина тоже хрен выправить, и бабла нет, за копейки рихтовать такие не станут, слесари тоже не дебилы, знают от чего они получаются. Короче, поехали, этим мы уже не поможем, а нам ещё жить. Заводи, Макс. Макс! Проснись.

* * *

— Макс, проснись.

— А?! что?! Антон? Ты чего так рано? Случилось что?

— С днём рожденья!

— Тфу ты, чёрт! Ты откуда узнал?

— Мильховский подсказал.

— От благодетель, мать его!

— Ну. Не бузи. Ты чего такой кислый.

— Кошмар один достал, в печёнках уже сидит.

— Ладно, давай, свечи задуй.

— Нифига! Это уже столько мне?

— Да молодой ещё, успеешь ещё делов наворотить.

— Да уже наворотил, — проворчал Макс, вспоминая о вчерашних посетителях. Макс потёр руками лицо, помял шею и взглянул на часы, показывающие восемь сорок утра.

— Антон, я вот понимаю, что мы вроде как подружились, но я бы даже ради друга так рано к нему не припёрся.

— Извини, так уж вышло, у меня сегодня днём дела. Сегодня тот самый день.

— Какой день?

— День аварии, ну, когда… — Антон кивнул на инвалидную коляску.

— И ты его отмечаешь?

— Ну, можно так сказать что у меня тоже день рождения, шансов у меня выжить было мало, а вот мама, у неё их совсем не было… Мне днём на кладбище надо, так что прости, мы завтра наверстаем, Мильховский разрешил свозить тебя в парк, мы немного погуляем, развлечёмся.

— Разрешил?

— Не без охраны, конечно. Мы договорлись завтра, с утра, так что готовься. Ну, ладно, я полетел, а то опаздываю уже, вечером заскочу ещё. Пока.

— Лети, — прошептал Макс ему вслед.

* * *

Летать. Я хочу летать. Я буду летать! Я улетаю в облака! Я дотянулся до них. Улетаю навсегда…

— Андрей, стой! — Мильховский схватил парня, оттаскивая от тела Макса.

— Что вы сделали?! Что вы сделали с ним?!!!

— Андрей, успокойся, это не мы… это он сам сделал.

— Что взять с наркомана? — процедил сквозь зубы «синий мундир».

— В палате возились какие-то люди, наверное, криминалисты. В сторонке топтались санитары, и недавние посетители, что приходили с вопросами к Максу. Второй, что первый раз приходил в штатском, в это раз тоже был в форме.

— Однако изобретательный, ведь надо же было знать какие лекарства колоть, — отметил один из санитаров.

— Как вы допустили, что наркотики оказались в свободном доступе? — с особым интересом «синий» впился взглядом в комментатора.

— Мы не можем следить за действиями каждого больного. Судя по тем ампулам, что нашлись у него в тумбочке, он собирал их из мусора.

— Вы что, не соображаете, что выкидываете? Разве это не должно контролироваться?

— Сильно действующие препараты наркотического действия действительно под особым контролем. Ампулы сдаются, ведётся строгая отчётность. Ампулы же более слабых лекарств просто выбрасываются.

— Выбрасываются прямо с лекарствами?

— Да поймите же, каждому пациенту дозировка назначается индивидуально, а остатки препарата, порой это миллиграммы, отправляются в мусор.

— Миллиграммы? Но это же…

— Да, он давно запланировал это, собирая по крупицам свой укол. Ему можно сказать повезло, что коктейль оказался смертельным, а то ещё мучался бы сколько. Выжил — остался бы калекой. Хотя…

— А что будет со мной? — Антон вопросительно смотрел Мильховскому в глаза.

— Ничего… В смысле ничего не будет. Суд не может наказывать тебя за чужие преступления, как и отнять у тебя это тело. Меня больше волнует мой проект, точнее уже поздно волноваться, его закроют. Сам виноват, я это предвидел. Проект «Совесть» провалился победив.

— Как это.

— Я пытался доказать что даже у самых опустившихся людей есть совесть, результат налицо. Совесть его убила, а не тяга к наркотикам.

— Шеф, тут записка, — обратился один из криминалистов к «синему».

— Что там?

— Только одно слово — «Живи».

Ерошин Алексей

/

ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ДИАГНОЗ

Автоматическое такси, миновав пригород, прибавило скорости. Вдали засияло зарево трансгалактического телепорта.

— Здесь два билета, — тихо сказал профессор Зильке, — вы должны улететь немедленно. Должны исчезнуть. Ваша жена уже ждет у терминала. Я предупреждал вас, Миллер, не стоило затевать это дело.

— Но если кто-то не начнет бороться с ними сегодня, завтра уже некому будет это делать, — ответил доктор Миллер.

Зильке дрожащими пальцами поправил сползшие на нос очки.

— Слишком поздно, — сказал он. — Закон только что принят. Вы в черном списке, Миллер. Еще час, другой, и все ищейки Его Пресвятейшества бросятся по вашему следу. К тому времени вам лучше быть подальше от Солнечной системы. Отправляйтесь на Ригель-5, оттуда на Девалон. С Девалона вы уже сможете добраться до Уратая, дальше действуйте по обстоятельствам.

— Альфред, это просто нелепо! — возразил Миллер. — На дворе две тысячи сто сорок третий год! Невозможно, чтобы средневековое мракобесие взяло верх над разумом! Они не посмеют!

Профессор Зильке нервно вздохнул.

— Знаете, коллега, — уныло сказал он, — двести лет назад один великий философ заметил, что в каждом веке случается свое средневековье. Отныне всякий неверующий человек в пределах досягаемости власти Его Пресвятейшества считается умалишенным.

— Сумасшествие! — прошептал Миллер. — Глобальное сумасшествие! А может, мы и в самом деле лишились рассудка? Ведь не может быть, чтобы весь остальной мир сошел с ума?

— И это спрашивает психолог?

— Но покинуть Землю навсегда! Это выше моих сил, Альфред!

— В таком случае, коллега, вам надлежало держать язык за зубами при общении с конвент-приором Шеффером. Следовало понимать, что этот фанатик донесет на вас при первой возможности.

— Я не мог больше выносить глупости этого параноика! — сделал попытку оправдаться Миллер. — Он просто выжил меня с кафедры! Сначала низвел психологию до факультативного предмета, потом и вовсе отменил!

— Потому что с вашей стороны было верхом легкомыслия читать лекции по зоопсихологии. От нее прямая дорога к теории эволюции, а Дарвин у нас, как известно, под запретом.

— Но ведь Его Святейшество ректор запретил касаться вопросов человеческой психики! Они вытравили всю науку и превратили университет в духовную семинарию. Что было делать? Мне не оставили выбора.

— Зато теперь у вас очень простой выбор: либо бежать, либо сделаться пациентом университетской клиники.

Миллер тоскливо уставился на приближающиеся огни телепорта.

— Но что скажет Марта? — с тревогой спросил он.

— Вам очень повезло с женой, коллега, — утешил его Зильке. — Ведь она могла согласиться на публичное покаяние и остаться на свободе. А вместо этого предпочла бежать с вами. Надвиньте-ка пониже шляпу и наденьте очки: возможно, вы уже в розыске, а в зале полно камер наблюдения. Дальше вы пойдете один.

— А как же вы? Останетесь тут, наедине с НИМИ?

— Я слишком стар, чтобы начинать все с начала, — ответил Зильке.

— Прощайте, Альфред, — сказал Миллер, — спасибо за все. Надеюсь, когда-нибудь свидимся.

— Боюсь, что уже не в этой части галактики, — вздохнул старик. — Удачи, коллега, она вам понадобится.

Марта Миллер, спрятав лицо под новомодную густую черную вуаль, ждала мужа у стойки терминала, тревожно поглядывая по сторонам. Зильке идеально рассчитал время, рейс до Ригеля-5 уже объявили.

Едва Миллеры успели пройти регистрацию и занять места в кабине телепорта, как в зале показались форменные фуражки инквизиторов. Какой-то несчастный, такой же беглец, не успевший зарегистрироваться, бросился к соседней кабине через турникет, но его догнали и повалили на пол. Мелькнула белым флагом смирительная рубашка, и через несколько секунд борьбы все было кончено. Миллер, очнувшись от этого зрелища, почувствовал покалывание в пальцах — Марта сжала его руку от испуга так сильно, что ладонь затекла. Миллер прижал ее голову к своей груди, и стены телепорта исчезли в голубой вспышке.

* * *

На Ригеле-5 Миллерам пришлось провести в нервном ожидании рейса на Девалон два часа. Вокруг только и говорили о новом законе.

— Давно пора было прижать этих еретиков, — кивал одобрительно пожилой господин в костюме кенсианского покроя.

— И то верно, — соглашался его сосед по скамье, молодой человек в костюме новоиспеченного ригелианского бакалавра — подумайте только, до чего доходит их невежество! В наше время подвергать критике концепцию креационизма!

— Что, простите? — не поняла старушка напротив.

— Они продолжают утверждать, что человек произошел от обезьяны, — охотно пояснил молодой человек. — Ну разве не сумасшедшие?

— По-моему, это в высшей степени оскорбительно, — поморщился ксенианский господин. — Возможно, эти кретины и в самом деле произошли от обезьян, а мои предки уж точно были сотворены по образу и подобию Создателя.

— На моей памяти еще ни одна обезьяна не превратилась в человека, — закивала старушка.

— Невежество еще ютится пока в дальних уголках галактики, — снисходительно заметил бакалавр, — но скоро мы донесем свет и до этих темных мест. Я вот получил назначение в только что открытую миссию на Церере.

Марта снова судорожно сжала руку мужа — их следующим пунктом назначения после Уратая должна была стать именно Церера.

— Ничего, — тихонько шепнул Миллер, — отправимся на Дигон-6.

Однако на Дигоне в зале телепорта уже висел новенький указатель к свежеорганизованной миссии, и Миллеры, не задерживаясь, прошли к транзитным кассам. С Дигона-6 они проследовали на Юрону, с Юроны на Ксногт, оттуда на Пергилиум и Хелопус. Дальше им пришлось отправиться последовательно на Хебо, Ксанилон и Элеату, а с Элеаты на Синор. До самой периферии галактики телепортационная сеть еще не добралась, и Миллеры у захолустной станции Бораты пересели на фотонный грузовик, идущий к Ленебоа. Уже оттуда они автостопом добрались до Хилены.

— Где у вас ближайшая миссия Соединенной Церкви? — осторожно спросил Миллер в окне справок.

— Что-то я не поняла, — мило улыбнулась лиловокожая хиленианка в окошечке бюро, — наверное, переводчик барахлит. Куда хы хотите попасть?

— Кажется, больше уже никуда, — облегченно вздохнул Миллер.

* * *

Это казалось невероятным, но на Хилене не было вообще никакой религии, что совершенно не мешало аборигенам быть в меру отзывчивыми и любезными по отношению друг к другу и переселенцам из других миров. Узнав из таможенной декларации об ученой степени мигранта, полиция известила о его приезде местный университет, и вскоре Миллеру было предложено вести кафедру ксенопсихологии. Его жена тоже не осталась без работы — устроилась в парикмахерскую мастером по экзотическим прическам.

Жизнь Миллеров стала налаживаться, они приобрели небольшой симпатичный домик в пригороде, рядом с рощей вечносиреневых дардарелл, и стали всерьез подумывать о прибавлении семейства. Миллер сдружился со многими соседями, и особенно близко с практикующим психиатром Идоу. Вечерами коллеги вместе с женами играли в вист или местную разновидность покера. Постепенно Миллер даже начал забывать о своей прежней жизни на Земле. Только иногда, засидевшись допоздна за книгой на террасе, он поднимал глаза к небу и с оттенком застарелой тоски на лице вглядывался в серебристую полосу Млечного Пути, на другом конце которого светила невидимая с Хилены, но такая родная звезда.

Такая идиллия продолжалась пару лет, пока в один совершенно непримечательный день доктор Идоу не позвонил Миллеру в университет и не спросил его совета.

— Очень любопытный и редкий случай, — рассказывал приятелю Идоу по дороге в палату, — но я боюсь чересчур полагаться на свои знания ксенопсихологии. А пациент утверждает, что землянин, и родом из тех же мест, что и вы.

В душе Миллера пробудилось почти забытое нехорошее предчувствие, по спине словно пробежал холодный ветерок.

— Пациент поступил к нам недавно, прямо из космопорта. Он считает, что его действиями управляет некое существо, которое нельзя увидеть и осязать, но можно чувствовать его любовь. Пациент полагает, что это существо создало его и все окружающее. Он активно общается со своим невидимым покровителем, и утверждает, что транслирует нам его волю и мысли. А на Хилену прибыл, чтобы распространить свои убеждения на всех нас.

— И каковы ваши предположения относительно диагноза, коллега? — с хитрой улыбкой полюбопытствовал Миллер, остановившись перед дверью.

— Будь это хиленианин, — ответил Идоу, отпирая замок, — я бы без малейшего сомнения сказал, что налицо явные признаки шизофрении.

До того момента, как дверь открылась, Миллер искренне полагал, что подобных совпадений в природе не бывает. Чтобы из девятисот девяноста пяти миллиардов землян, расселившихся по галактике, в самом глухом и потаенном ее уголке наткнуться на человека, пустившего прахом его мечты, планы и карьеру, и загнавшего на другой край Ойкумены. В комнате с зарешеченным окном и обитыми пеноватой стенами, на привинченном к полу табурете, в смирительной рубахе поверх миссионерской сутаны сидел бывший конвент-приор Мюнхенского Его Пресвятейшества Университета, Иероним Шеффер.

— Хвала Всевышнему! — воскликнул измученным голосом бывший конвент-приор, едва увидев своего недавнего врага и оппонента. — Миллер! Ради всего святого, скажите же им, что я не сумасшедший!

— Увы, коллега, — вздохнул Миллер, обернувшись к доктору Идоу, — ваш диагноз абсолютно верен.

ОТЦЫ И ДЕДЫ

— Ну что, будем и дальше играть в молчанку? — спросил Мирошников, доставая из початой коробки «Казбека» новую папиросу.

Рядовой Кирюхин хмуро глядел исподлобья и ни в чем сознаваться не собирался.

— Не знаю, чего вы от меня хотите, товарищ младший лейтенант.

«Не так, не так бы с ним надо, — подумал Мирошников. — А дать бы кулаком по столу, чтобы карандаш в щепы, да рявкнуть по-медвежьи, чтобы в портках замокрело — тогда бы спесь-то подрастерял. А может, и нет. Полтора года на фронте, из них год не передовой, медаль „За боевые заслуги“ — поди, кой-чего пострашней особотдела видал».

— Курить хочешь? — спросил он беззлобно.

— Не курю я, товарищ младший лейтенант, — устало напомнил Кирюхин.

— И правильно, — кивнул Мирошников. — Курево, говорят, жизнь укорачивает. А ты молодой, тебе бы жить и жить еще, верно? Кабы не эта бумажка.

Лейтенант продул бумажную гильзу, постучал ею по коробке, вытрясая остатки табачных крошек, старательно обмял папиросу гармошкой, и не торопясь, прикурил от «катюши»-коптилки.

— Это ведь я с тобой по-человечески, по-свойски говорю, понимаешь? — продолжил он. — Там… Там с тобой нянчиться не будут. Поэтому лучше, если ты мне, вот здесь, все и расскажешь.

— Я уже все вам рассказал, — ответил Кирюхин, — как в красноармейской книжке записано, так и есть, мне скрывать нечего. И товарищи соврать не дадут.

— Вот с товарищами-то у тебя и проблема, — перебил Мирошников, пустив сизую струю крепкого дыма в закопченный потолок блиндажа. — Вот что пишет, к примеру, рядовой пулеметной роты Кравченко, цитирую: «Вернувшись из госпиталя 12 сентября сего, 1942 года, встретил у полевой кухни своего старого товарища, рядового третьего взвода первой стрелковой роты Михаила Кирюхина, который совершенно меня не узнал, хотя до ранения мы с ним были очень дружны, поскольку призывались из одного села. Прошу на основании моих слов проверить этого товарища, который лицом есть вылитый мой земляк и боевой товарищ рядовой Кирюхин, а по существу совсем другой человек, и может статься, немецкий шпион-диверсант. С моих слов записано верно, число и подпись: рядовой Кравченко».

— Дурак этот Кравченко, — сказал Кирюхин. — Я после второй контузии много чего напрочь позабывал. Имена и лица до сих пор еще путаю, бывает.

— Бывает, что и вошь кашляет, — проворчал Мирошников, попыхивая папиросой, — но моя обязанность — проверить и доложить. Проверить я не могу: госпиталь попал под бомбежку, все бумаги сгорели, члены врачебной комиссии убиты или пропали без вести. А поскольку возиться мне с тобой здесь нет никакой возможности, я твое дело должен передать в Особый отдел ОГПУ дивизии. Понимаешь?

— Так точно.

Младший лейтенант затушил окурок о подошву, неторопливо выдул пыль из двух стаканов, снял с буржуйки котелок и нацедил чаю. Потом покопался в кармане и отыскал кусок сахару, облепленный табачными крошками и завернутый для сохранности в не первой свежести носовой платок. Мирошников расколол сахар ловким ударом ножа прямо на ладони, одну половинку закинул в рот, а вторую положил перед Кирюхиным.

— Пей, — сказал он. — В дивизии порядки другие, там не почаевничаешь. Как человек, я против тебя ничего не имею. Но как уполномоченный особотдела ОГПУ — ничего больше сделать не могу.

— Я понимаю, — хмуро сказал боец.

Он по-детски обхватил стакан двумя ладонями и принялся шумно швыркать из него кипяток. На вид Кирюхин казался совершенно спокойным. Это больше всего и смущало Мирошникова.

— Есть, правда, — сказал он, — маленький шанс уладить это дело по-тихому. Кто-нибудь в батальоне может за тебя поручиться? Кто тебя лучше знает?

— Особо никто, — сказал Кирюхин. — Пока в госпитале валялся, от моей роты почти никого не осталось. Вот, разве что, взводный…

«Ай да я!» — мысленно похвалил себя особист.

— Это лейтенант Стрельченко? — переспросил Мирошников. — Так он же, вроде, тоже из пополнения?

— Так точно, — кивнул Кирюхин. — Только я его еще по госпиталю знаю, вместе выписывались.

На улице хлопнула с треском осветительная ракета, и сквозь щели неплотно сколоченной двери блиндаж наискось пересекли лучи мертвенно-бледного света. Неподалеку коротко татакнул пулемет, с снова все стихло.

— Недобрая тишина, — сказал Мирошников.

— Значит, на рассвете полезут, товарищ младший лейтенант, — ответил Кирюхин.

— Может быть, может быть, — кивнул особист. — Только это уже без тебя. Как только вернется машина, сопроводим тебя в штаб дивизии. Ну что, допил, что ли?

Сквозь щелястую дверь блиндажа внезапно донеслось тарахтение мотора и скрипнули тормоза. Мирошников мельком взглянул на часы и даже приложил их к уху, чтобы проверить, не остановились ли они.

— Что-то рано, — заметил он.

— Это не наш «виллис», — пояснил Кирюхин, — слышите, как тарахтит? Это «эмка».

За дверью послышался голос часового, и следом глухой басовитый баритон приезжего. Кожаные петли скрипнули, и в блиндаж, согнувшись, втиснулся коренастый офицер с тремя шпалами НКВД в петлицах. Был он для капитана несколько староват, или седые виски делали его на вид старше своих лет. А может, в этом были виноваты глубоко посаженные цепкие глаза и короткие жесткие складки у сжатых губ.

— Встать, смирно! — приказал Мирошников, поспешно одернув гимнастерку и загоняя складки на спину.

Кирюхин встал и принялся застегивать верхнюю пуговицу. Вошедший окинул быстрым хищным взглядом полутемный блиндаж с его обитателями, и остановил свой беглый обзор на столе.

— Уполномоченный особого отдела ОГПУ при батальоне младший лейтенант Мирошников! — четко доложил особист. — Снимаю показания задержанного рядового Кирюхина.

— Ну-ну, — сухо заметил вошедший, кивнув на полупустые стаканы. — Я вижу, как снимаете… Вольно… Я — новый оперуполномоченный особотдела дивизии, капитан Строгачев. Прибыл забрать у вас рядового Кирюхина. Теперь это дело дивизионной контрразведки. Вот бумаги, ознакомьтесь и вызовите конвойных — мы уезжаем немедленно.

— Бекетов! — позвал особист, взглянув на предписание.

В блиндаж, сверкнув примкнутым штыком, заглянул конвойный.

— Сопроводи задержанного в машину капитана, — приказал Мирошников, стараясь не глядеть на Кирюхина.

— Прощайте, товарищ младший лейтенант, — сказал Кирюхин. — Спасибо за чай.

Мирошников промолчал. Задержанный заложил руки за спину и вышел, сопровождаемый тенью конвойного.

— А мне чаю не предложите? — спросил капитан.

Мирошников так же молча выплеснул остатки заварки в угол, ополоснул стакан и налил его до краев. Капитан присел к столу и отхлебнул темный горячий напиток.

— Крепкий, — похвалил он. — Хорошо. Люблю все крепкое. А некрепкое не люблю. Жалеешь парня, лейтенант?

— Младший, — поправил Мирошников.

— Вижу, жалеешь.

— Ведь расстреляют ни за что, — тихо сказал особист.

— А если — «за что»?

— У меня на него ничего нет, кроме этого дурацкого рапорта. Отзывы по службе положительные. Имеются боевые награды и поощрения. Анкета чистая. Комсомолец. Так, написал рапорт один дурик. Да ведь они все пишут. Видели бы вы, сколько. На приятелей, на командиров. На меня даже, было, в полк писали…

Мирошников потянулся за папиросами, достал одну и принялся нервно разминать ее в пальцах, продувать и постукивать по крышке коробки, пока не увидел у самого носа вспыхнувшее пламя зажигалки.

— Прикуривай, — приказал капитан.

Мирошников неторопливо обмял бумажный мундштук и прикурил, стараясь больше не выказывать волнения.

— Недавно в органах? — участливо спросил Строгачев.

— Второй месяц, — ответил негромко Мирошников. — Нехватка кадров после контрнаступления.

— Ясно, — сказал капитан. — Ничего, привыкнешь.

Лейтенант поперхнулся крепким дымом и хрипло раскашлялся.

— Он, правда, в чем-то замешан?

— А ты хочешь мне что-то сказать? — спросил капитан.

— Нет, — ответил Мирошников.

— Ну, тогда мне пора. — Строгачев поднялся и оправил гимнастерку. — Спасибо за чай. Хороший, крепкий. Люблю, понимаешь, все крепкое. Характер у меня такой.

Капитан повернулся к выходу, и тогда Мирошников торопливо заметил ему вслед:

— Он сказал, что за него поручится лейтенант Стрельченко.

— Да, — сказал капитан, приостановившись на секунду, — я был прав — привыкнешь.

Выйдя из блиндажа, он ловко, не по годам, перемахнул на бруствер, прошел к машине и распорядился конвойному:

— Свободен.

— Товарищ капитан, без конвоя не положено, — возразил Бекетов.

— Я сказал — свободен, — отрезал Строгачев. — Задержанный, в машину. Сержант, заводи.

Капитан втолкнул Кирюхина на заднее сиденье и втиснулся следом. Двигатель «эмки» завелся с пол-оборота, и шофер сразу воткнул первую передачу.

«Не полож…» — донесся в последний раз голос конвойного, но машина уже вырулила на дорогу и понеслась в сторону КПП. Там капитан тоже особо не церемонился. Мельком взглянув на лица проезжавших и корочки ОГПУ, постовые без вопросов подняли шлагбаум. «Эмка», прищуренно сверкая щелевыми фарами, помчалась в синие сумерки.

— Чисто сработали, — поздравил сержант.

— Следи за дорогой, — приказал Строгачев. — Мы еще не дома, — и обернувшись к задержанному, приказным тоном спросил. — Кто второй?

— Какой «второй»? — прикинулся непонимающим Кирюхин.

— Ты еще будешь мне вопросы задавать, сопляк? — жестко сказал капитан. — Здесь вопросы задаю я. Три недели в военном архиве пыль глотал. Переброска была удвоенной массы. Кто второй?

— Я не понимаю, что вы от меня хотите! — выкрикнул Кирюхин.

— Машина, стоп! — рявкнул капитан.

Сержант от неожиданности так резко надавил тормоз, что задержанный не удержался и с размаху влепился носом в спинку переднего сиденья. Строгачев железной хваткой сгреб его за грудки, и, не глядя на тонкую струйку крови под разбитым носом Кирюхина, ледяным тоном отчеканил:

— Если ты и дальше собираешься играть в эту игру, я могу подыграть. Поеду и сдам тебя на деле в особотдел дивизии. Что там с тобой сделают, можешь догадаться и сам. Соображаешь?

— Да, — выдавил Кирюхин, шмыгнув носом.

— Тогда сейчас же отвечай, кто второй.

— Не знаю.

— Сукин сын! — снова рявкнул капитан. — Зато я, я знаю! Я только хочу, чтобы ты мне сам его назвал! Сам! Повторяй: лейтенант Стрельченко! Стрель-чен-ко! Что, я прав? Прав, или нет, черт побери?

— Не знаю! — затравленно огрызнулся Кирюхин.

— Вы бы полегче, — попросил сержант. — По уставу…

— Помолчи, — отмахнулся Строгачев. — По уставу… Возиться с ними… И черт с тобой, — добавил он сухо. — Сопляк. Без твоих показаний обойдусь. Сержант, веди его. Ты знаешь, что делать.

— Выходи, задержанный, — приказал сержант.

— Не пойду! — уперся боец.

— Да выходи уже, доигрался! — Строгачев двинул плечом, и Кирюхин мешком вывалился из машины.

Сержант направил на него пистолет, щелкнул затвором и приказал:

— Встать. Вперед. При попытке бежать открываю огонь.

Кирюхин поднялся и отер со щеки приставшую грязь пополам с хвоей.

— Всех не переловите, — сказал он. — Все равно сбегу!

— Отбегался уже, — ответил сержант, подтолкнув его дулом пистолета в сторону леса. — Пошел.

Капитан смотрел им вслед, пока оба не растворились в густеющих сумерках. На легкий шорох за спиной он сразу оборачиваться не стал. Сначала незаметным движением кисти расстегнул кобуру. И в качестве ответа над самым ухом услышал отчетливый щелчок взведенного курка.

— Даже не думайте, — предупредили позади.

— Не думаю, — спокойно сказал капитан.

Рука незнакомца скользнула по гимнастерке справа, слева, потом ловко и быстро извлекла из кобуры пистолет. Строгачев осторожно скосил глаза книзу и увидел на портупее только хвостик наискось обрезанного ремешка. Срез был такой ровный, словно сделан опасной бритвой.

— Обернуться можно? — как можно спокойнее спросил Строгачев.

— Руки за голову. Обернитесь. Только медленно, — приказали сзади.

Капитан коснулся пальцами стриженого затылка и повернулся. Лицо и нашивки напавшего было трудно толком рассмотреть в темноте, но на левой петлице тускло поблескивали два кубаря.

— Лейтенант, вы отдаете себе отчет, что напали на старшего офицера? — спросил Строгачев. — Более того, на офицера ОГПУ? Я требую, чтобы вы себя назвали, убрали оружие и подчинились старшему по званию.

— Документы! — потребовал лейтенант, и не подумав опустить пистолет.

Строгачев, мельком заметив, что напавший сменил свой наган на капитанский «ТТ», убрал руки с затылка и потянулся к боковому карману.

— Медленно! — предупредил лейтенант.

Строгачев как можно спокойнее расстегнул пуговицу, вытащил удостоверение и аккуратно положил его на теплый капот машины. Достаточно близко. И когда лейтенант потянулся, молниеносно схватил его запястье, дернув на себя и вверх. В темноте хлопнула голубая вспышка, и капитан, вскрикнув, схватился за онемевшее плечо.

— В следующий раз выстрелю в голову, — пообещал лейтенант.

— Ты даже не представляешь, что тебе за это будет, — прошипел Строгачев, чувствуя, как онемение расползается по руке все выше. — Я — оперуполномоченный особотдела дивизии капитан Строгачев!

— Ничего особенного не будет, — ответил лейтенант. — Потому что настоящий капитан Строгачев сейчас в штабе дивизии. Комбат говорил с ним по полевому телефону двадцать минут назад. Я поручился за Кирюхина, и его разрешили оставить в батальоне до особого распоряжения. Опоздал только на пару минут.

Лейтенант поднял удостоверение и посветил себе зажигалкой. Красные блики на секунду полыхнули в его глазах, осветив острые скулы и прямой нос. Насмешливо фыркнув, он швырнул корочки обратно на капот.

— Где мой боец? — спросил он.

— Стрельченко, — догадался капитан. — Вот и отыскался второй беглец. Даже особо напрягаться не пришлось.

— Где рядовой Кирюхин? — повторил вопрос лейтенант.

В перелеске, куда сержант увел Кирюхина, полыхнула короткая желтая вспышка, и через секунду донесся хлесткий раскатистый хлопок.

— Если ты имеешь в виду своего приятеля, он только что доставлен в следственный отдел Комитета Охраны ПВК, — ответил Строгачев. — А рядовой Кирюхин, тысяча девятьсот двадцать второго года рождения, убит в ходе Ржевской наступательной операции тридцать первого июля сорок второго года. Скверно работаете над легендами, ребятки.

— Так уж и скверно? — огрызнулся лейтенант.

— Да уж, не блестяще. Лейтенант Стрельченко до июля тысяча девятьсот сорок пятого числился пропавшим без вести. Он умер от туберкулеза в лагере военнопленных «Цайтхайн», в Саксонии, близ Якобсталя, в ноябре сорок четвертого.

Лейтенант ухмыльнулся:

— Учтем на будущее.

Капитан заложил парализованную руку за портупею и сказал:

— Не знаю, как ты сам видишь свое будущее, а я вижу его довольно ясно. Шесть месяцев общественных работ и трехмесячные курсы социального перевоспитания, включающие гипнотическую психокоррекцию. Сопротивление аресту я готов забыть, если вернешь парализатор и добровольно последуешь за мной. Давай-ка, сынок, бросай дурить, пока я добрый. Объявляю тебя арестованным за преднамеренное нарушение ПэВэКа.

— Профессионально важных качеств? — язвительно переспросил лейтенант. — Или Постановления Выдающихся Кретинов?

— Пространственно-временного континуума, — терпеливо пояснил капитан. — Все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя в суде. К счастью, ты имеешь право хранить молчание.

— Но, к несчастью, не хочу, — перебил лейтенант, продолжая превращать процедуру ареста в фарс.

— В продолжение следствия ты имеешь право на бесплатного адвоката, на отвод судьи, на ежедневное свидание с родственниками, на два часа телефонных переговоров в сутки, а также на занятия спортом и любым видом творчества, одобренным судебной комиссией.

— Вышивание крестиком допускается?

Капитан замолчал и потянулся к часам на парализованной руке. Стрельченко снова вскинул пистолет.

— Руки!

Строгачев устало поднял глаза:

— Ты больше не станешь стрелять в офицера полиции, сынок.

— Это почему? — резко спросил лейтенант.

— Потому что восемьдесят одного беглеца я уже доставил домой. Верну и восемьдесят второго.

Капитан сделал резкое движение и нажал кнопку на часах. Однако при этом абсолютно ничего не произошло. Лейтенант опустил пистолет и насмешливо хохотнул. А через секунду не выдержал и расхохотался в голос. Строгачев с тем же успехом нажал кнопку еще несколько раз и плюнул с досады.

— Не вижу ничего смешного, — сердито сказал он. — Ты сжег маяк парализатором. На подготовку и расчет аварийного возврата с момента пропажи сигнала уйдет шесть часов!

Стрельченко снова рассмеялся и протянул капитану его пистолет.

— Зато мы теперь в одной лодке.

— Не так быстро! — приказал капитан, взяв оружие. — А где твой маяк? Тебе же тоже нужен маяк.

Лейтенант, обернувшись, улыбнулся и ткнул пальцем в сторону нейтральной полосы:

— Где-то в полях подо Ржевом. Унесло взрывом к чертовой матери вместе с планшеткой. Но это неважно. Я не собираюсь возвращаться.

* * *

Примерно в три часа водяная морось перешла в мелкий нудный дождь, и перекрытая щель начала промокать. Вода сначала просачивалась редкими каплями, а потом принялась барабанить по шинели капитана со скоростью пущенного секундомера. Капитан чертыхнулся, нашарил в темноте каску и подставил ее под течь. Это помогло ненадолго — вскоре начало капать еще в нескольких местах.

Неподалеку в низкие тучи с шипением воткнулась осветительная ракета. По грубо сколоченным нарам поползла кверху синеватая полоса света, осветив лицо и открытые глаза лейтенанта.

— Не спится? — спросил капитан. — Об общественных работах думаешь?

— Нет, — ответил лейтенант. — О том, что через час артподготовка фрицев начнется. А выдернут вас отсюда, в лучшем случае, только через час тридцать.

— Страшно?

— Это моя четвертая заброска.

— Рецидивист, выходит, — кивнул капитан. — Ну-ну. К рецидивистам применяют усиленный курс принудительной психокоррекции, ты знаешь?

— Догадываюсь.

Капитан помолчал, глядя, как свет ракеты вскарабкивается по грубо сколоченной обшивке стены, проецируя на грязные горбыли, как в волшебном фонаре, диковинные резные узоры из листьев и травы. Немного не добравшись до перекрытия, свет погас — ракета упала на нейтральной полосе.

— Как твое настоящее имя? — спросил капитан.

— Так я вам и сказал, — отозвался лейтенант. — Здесь я Стрельченко. А дома — сами устанавливайте.

Капитан вздохнул в темноте.

— Да установим, установим, не сомневайся. Не для того спрашиваю.

— А для чего тогда?

— Понять хочу. Чего вам дома не хватает. Чего вы в это прошлое лезете, будто вам тут медом намазано.

— Не поймете, — ответил лейтенант. — Если до сих пор не поняли — уже не поймете.

— Отчего же? — усмехнулся Строгачев. — Не дурак, вроде.

— Наверное, — согласился Стрельченко. — А не поймете все равно.

— Да брось ты, заладил. «Не поймете, не поймете». Поколение непонятых гениев, мать вашу. Все вам дали, готовое на блюдечке поднесли. Хочешь учиться — учись. Два высших, три, — пожалуйста. Все бесплатно. Квартиру — пожалуйста. Лечение — пожалуйста. Транспорт, и тот бесплатный. Мне бы такое в твои годы! Только я в твои годы в окопах гнил, за мировую социальную революцию. Жрать было нечего, чуть ли не дерьмо жрали. Сам в лохмотьях, планета в руинах — все, все заново строили. Думали, построим — заживем. Не мы, так дети наши. Вот и построили на свою голову. Мы же все, все для вас делали. А вы… Вы… И вот конкретно ты…

— Конкретно я? Конкретно я вам завидую, — ответил лейтенант. — Знали бы вы, как завидую! Весь остаток жизни бы всего на день променял.

— С жиру вы беситесь, вот что, — проворчал Строгачев. — Цацкаются с вами, перевоспитывают… Только что с ложечки не кормят. Эгоисты вы, и больше ничего. Плевать вам на все, кроме самих себя. Скучают они… Живете только сегодняшним днем. Золотой век декаданса, черт возьми! Каждый третий не доживает до двадцати. Кто не умер от передозы, просто вскрывает вены.

— Я не колюсь и вены не вскрываю.

— Зато на войне смерть ищешь. Чем лучше-то? Хоть бы о родителях подумал. Подумал о будущем. Что из-за таких, как ты, станет с Новой республикой? Завтра-то что будет?

— Не будет никакого завтра, — нехотя отозвался лейтенант. — Знаете, семьдесят лет спустя один человек очень метко заметил: «Чем ближе светлое будущее, тем больше хочется в темное прошлое». Это про нас. Не может быть «завтра» в мире, в котором светлое будущее уже наступило. Понимаете?

С немецкой стороны внезапно взлетела осветительная ракета и глухо закашлял пулемет.

— MG-42, — сказал лейтенант, — фрицам тоже не спится.

Капитан взглянул на часы.

— А, дьявол — стоят.

— Почти половина пятого, — подсказал Стрельченко, — скоро начнется. Как ваша рука?

Капитан попробовал пошевелить пальцами. Большой, указательный и средний кое-как сгибались. Предплечье начинало ныть, как больной зуб.

— Отходит потихоньку, — ответил он.

Лейтенант поправил под головой вещмешок и спросил:

— Капитан — это ваше настоящее звание?

— Да, — ответил Строгачев.

— С вашей биографией уже можно было стать генералом, — заметил Стрельченко. — Или, по крайней мере, полковником.

— К чему? — поморщился капитан. — В кабинете штаны протирать?

— А-а-а, — с интересом отозвался лейтенант, приподнявшись на локте. — Вот оно как. Значит, не любите попусту протирать штаны? А что бы вы делали, не будь в будущем таких, как я?

— Что? — переспросил Строгачев. — Да уж, делал бы что-нибудь, не беспокойся. Нашел бы, чем заняться. За грибами бы ходил. Цветы выращивал. Ел шашлыки. В море бы купался. Жил бы, в общем.

— И это жизнь? — спросил Стрельченко.

— Для меня — да.

— Тогда почему вы здесь, капитан? А не там, окучиваете свои цветочки? Молчите?

— А чего с тобой о жизни говорить? — огрызнулся капитан. — Все равно ведь не поймешь.

— Да я тоже не дурак, вроде, — съязвил Стрельченко. — А говорить вы не хотите, потому что такой же беглец, как и я. Только боитесь в этом признаться. Вот выпрут вас на заслуженную пенсию, посидите вы в своих цветочках месяц-другой, поедите шашлык, накупаетесь. А потом, в одно прекрасное утро, возьмете да и застрелитесь.

— Из парализатора, — усмехнулся капитан.

— Да ладно. Это же я образно. Мало ли других способов…

— Например, на давно прошедшей войне.

Лейтенант вдруг заметил, что уже вполне отчетливо видит собеседника — дождь перестал, и над позициями занимался холодный туманный рассвет.

— Да, — ответил Стрельченко, — например. — Это лучше, чем сдохнуть от безделья в вашем либерастическом раю. Где все доступно, разрешено и давно решено за нас.

— Неужели так сложно найти себе область приложения усилий? В конце концов, есть искусство. Наука. Освоение Солнечной системы.

— Искусство зашло в тупик задолго до Новой республики. Оно давно уже превратилось в конъюнктурный придаток системы обслуживания. Фундаментальная наука? На кой черт мне причины возникновения Вселенной, когда я не понимаю смысла собственного существования? Прикладная же наука существует, чтобы совершенствовать условия жизни. А как можно совершенствовать совершенство? Что же касается экспансии… Скажите, капитан, каков смысл превращения других планет в еще одно тихое либеральное болото?

— А тебе ближе по духу тоталитарные режимы? Может, все-таки, стоило тебя сдать в ОГПУ?

— Напрасно иронизируете. Между нами гораздо больше общего, чем вам кажется. Мы оба видим смысл своей жизни в борьбе за вечный мир и общечеловеческое счастье. Но достичь его не хотим, потому что потеряем свою цель. И мы оба возвращаемся назад, потому что в своем времени нам делать нечего.

Капитан почувствовал легкий толчок в лицо — сырой рассветный воздух дрогнул. А потом еще и еще. Лейтенант вскочил, нашаривая под нарами каску.

— Началось, — пояснил он, и высунувшись из щели, что было силы крикнул, — все в укрытие!!!

Капитан выплеснул из каски воду, надел ее и принялся торопливо подтягивать ремешок под подбородком, ежась от стекающих за шиворот ледяных капель. Послышался пронзительный шуршащий свист, сопровождаемый легким треском, словно кто-то рвал на части марлевые бинты. Строгачев через проем увидел, как в полусотне метров сбоку встал черный сноп разрыва, и в следующее мгновение взрывная волна швырнула его на стену. С перекрытия на него повалились мокрые комья грязи. А еще через две секунды уже громыхало и рвалось вокруг, не переставая. В щель вместе с лейтенантом ввалились несколько заспанных бойцов, прячась от непрерывного сыплющего града земли, расщепленного дерева и камней.

Первое время капитан мало что видел, приткнувшись к нарам и прикрыв лицо руками. Люди вокруг старались вжаться в землю, которая при каждом разрыве вздрагивала, сбрасывая их с себя, точно перепуганная лошадь. Казалось, что артподготовка не кончится никогда, и капитан с удивлением заметил, что начинает к ней понемногу привыкать и воспринимать окружающее. Пожилой сержант пытался закурить. Соорудить самокрутку ему как-то удалось, но прикурить никак не получалось — очередная взрывная волна срывала пламя с каждой новой спички. Боец помладше, лежа ничком, вздрагивал от каждого разрыва, как от удара. Другой, прижавшись к стенке щели, при каждом звуке летящего снаряда крестился и повторял: «Господи, спаси и помилуй!», а после взрыва добавлял к этому редкостное по крепости непечатное выражение.

— Остапчук, никак, в бога уверовал? — крикнул ему лейтенант.

Голос его во внезапной тишине прозвучал неожиданно громко. Артподготовка закончилась. Капитан тяжело поднялся сел на усыпанные грязью нары. Воздух удушливо вонял сгоревшим порохом. В голове звенело, точно кто-то над ней что было силы лупил в гигантский медный гонг.

— На позиции! — приказал лейтенант. — А ну! Шевелитесь, живо! По местам!

Он расталкивал своих бойцов и подгонял к выходу, пока все они не оказались снаружи, и вышел следом. Капитан чертыхнулся и последовал за ним.

— Держись ближе, — приказал он. — До переброски мало времени.

— До атаки еще меньше, — ответил Стрельченко. — А я должен командовать взводом.

Пригнувшись, он побежал по траншее, проверяя готовность бойцов. Капитан, волей-неволей, пошел следом. Местами приходилось ползти — траншея была разворочена снарядами и полузасыпана землей вперемешку с обломками горбыля и тальниковой плетенки.

— Не стрелять, не стрелять! — послышался впереди голос лейтенанта. — Ждать команды!

— Без команды не стрелять! — понеслось дальше по траншее. — Не стрелять без команды!

Капитан выглянул за бруствер и увидел метрах в девятистах ползущие коробочки танков, сопровождаемые черными точками пехоты.

— Что, — спросил Строгачев, — и убивать будешь?

— Это война, капитан, — ответил Стрельченко. — И здесь, как правило, убивают. Или вы, или вас.

— Это квалифицируется, как злостное нарушение ПВК! Преднамеренное вмешательство! И чревато изменением будущего!

— Любые перемены к лучшему, — сказал Стрельченко. — В этом вашем будущем. И потом, я не сторонник теории эффекта бабочки. До переброски, в лучшем случае, двадцать-тридцать минут. Если хотите до нее дожить, берите винтовку и стреляйте.

Лейтенант кивнул в сторону соседней ячейки, напротив которой в траншее лежал ничком убитый боец. На бруствере, нацелившись штыком в мутное рассветное небо, осталась полузасыпанная землей трехлинейка. Капитан чертыхнулся, оттащил убитого в сторону и занял его место.

— Винтовку очистите, — сказал Стрельченко, — не то заклинит.

Капитан отряхнул затвор, загнал патрон в патронник и приготовился.

— Я буду стрелять только в воздух, — предупредил он.

Лейтенант не успел ответить. Серые коробки танков, одна за другой, стали окутываться дымом, и послышался знакомый уже свист — немцы открыли огонь поддержки. Первые снаряды рвались то впереди, то позади траншеи, но с каждым выстрелом черные снопы разрывов вставали ближе и ближе. Противотанковая артиллерия не торопилась выдавать позиции — ждала, пока подойдут на дистанцию прямой наводки.

— Чуете, а? — радостно заорал лейтенант, отплевываясь от земляной пыли. — Чуете, как жить охота? Вот это — жизнь! Вот это и есть — она! Когда за нее надо драться! Зубами землю грызть!

— Дурило ты! — крикнул в ответ капитан. — Малолетнее! Псих!

Вокруг снова творилось черт знает что. Сверху сыпались комья и щепки, звучно барабаня по спине и каске капитана. Земля тряслась, воздух бесновался, обдавая лицо горячими хлесткими ударами. То справа, то слева вспухали огненные шары и вставали черные снопы разрывов. Кричали раненые. Танки подошли уже метров на пятьсот, и артиллерия, наконец, начала отвечать. Над головой с шорохом засвистели, ударяя по барабанным перепонкам, бронебойные семидесятишестимиллиметровые, внося сумятицу в ряды наступающих немцев. Танки начали маневрировать, огонь их стал гораздо реже и утратил точность. Капитан отряхнул винтовку и осторожно приподнял голову над бруствером. Серые черточки уже приобрели очертания человеческих фигур, но были все еще далеко.

— Подпустим на триста! — крикнул Стрельченко. — Беречь патроны! Стрелять по команде!

Почти одновременно два танка прямо напротив полыхнули огнем и дымом. Один еще некоторое время продолжал ползти, разливая в воздухе черную копоть, а второй, развороченный — замер, уткнувшись дульным тормозом в горящую траву. И тут на капитана по-настоящему накатило. Он почувствовал странный подъем, как в пору окопной юности. Страх ушел, выжженный вспыхнувшей ненавистью к тем, кто бежал, чтобы его убить и втоптать гусеницами в изрытую воронками землю. В дальнем краю траншеи защелкали первые выстрелы, на флангах ожесточенно затарахтели пулеметы.

— Огонь! — приказал Стрельченко.

Капитан, стараясь сдержать дыхание, положил на мушку серую фигуру с винтовкой наперевес, и нажал спуск. «Мосинка» сухо щелкнула. Серая фигура приостановилась на мгновение, и снова продолжила бег. Строгачев передернул затвор, прицелился и снова нажал спуск. Немец все так же продолжал бежать. Капитан уже отчетливо видел перекошенное белое лицо и открытый рот. Он бросил взгляд на прицел, и заметил, что под него набилась грязь. Капитан выскреб ногтями, что смог, и установил планку на прямой выстрел. Снова приложившись к винтовке, он плавно навел мушку точно в центр серого силуэта. Винтовка дернулась, и через мгновение дернулась и фигура немца. Он споткнулся и рухнул ничком в обгоревшую траву.

— Так держать, капитан! — крикнул Стрельченко. — Удивительное чувство, да — когда жить хочется?

— Иди ты к черту, — хмуро проворчал Строгачев, ловя в прицел следующего немца, длинного, с вытаращенными глазами. Щелкнул выстрел — немец, вскинув руки, повалился на спину.

— Взво-од! — заорал Стрельченко, выскочив на бруствер с наганом в руке. — В штыковую! За Родину-у! Вперере-о-од!

Капитан взглянул в сторону, и увидел, что батальон, ощетинившись штыками, выкатывается из траншей в контратаку.

— Ну, дурило! — чертыхнулся капитан. Ничего не оставалось, как последовать примеру лейтенанта. Он выкарабкался из ячейки на бруствер и заорал, срывая связки, — за Родину-у! Ура-а-а!

Мокрая земля липла к сапогам, придавая им свинцовую тяжесть. По сторонам то и дело полыхали оранжевые вспышки. Со свистом пролетали пули, с пронзительным мяуканьем в грязь впивались осколки. В какой-то момент капитан мельком увидел далеко впереди особиста Мирошникова — тот обернулся, что-то крича, и пропал в черном облаке разрыва. Сердце, казалось, было готово выскочить из горла. Строгачев хватал открытым ртом вонючий сырой воздух с кислой примесью сгоревшего пороха и старался не упустить из виду мелькавшую спину лейтенанта, как вдруг прямо перед ним очутился немец — молодой и костлявый. Неуклюже выставив перед собой винтовку, он спешно заряжал новую обойму. Строгачев ударил его сходу прикладом в лицо.

Потеха пошла. Вокруг мелькали серые мундиры и зеленые гимнастерки. Со всех сторон раздавались удары, русская и немецкая брань, вопли раненых и хрипы умирающих. Капитан бил, колол, бил и снова колол, удивляясь тому, что все еще жив, и с мальчишеским восторгом внимая давно забытому чувству ослепления боем, когда из головы вылетают все посторонние мысли, вытисненные жадным инстинктом жизни.

Лейтенанта он увидел почти случайно, когда немцы уже выдохлись и покатились назад, прикрываясь уцелевшими танками. На Стрельченко навалился рослый красномордый ефрейтор. Кряхтя от натуги, он пытался задушить лейтенанта голыми руками. Капитан вскинул винтовку и выстрелил в стриженый багровый затылок.

— Спасибо, — прокашлял Стрельченко, сбрасывая с себя труп.

— Держись ближе ко мне, — приказал капитан. — Переброска должна скоро…

Пуля ожгла ему правую лопатку. Строгачев упал на колени, удивленно раскрыв рот, а в следующее мгновение уже повалился набок, захлебываясь кровью из пробитого легкого.

— Капитан! — крикнул Стрельченко, подхватив его голову. — Капитан!

Строгачев с трудом разлепил веки. Перед глазами все плыло, серое небо вращалось по кругу.

— Ты был… прав, — прохрипел капитан, выплевывая черные сгустки. — Жизнь… это… Это классная штука… Когда… ты можешь ее… потерять… Это…

— Вы не умрете, — пообещал Стрельченко, — нет. Держитесь. Я соврал — у меня есть маяк, через минуту вы будете дома.

Лейтенант вытащил из кармана зажигалку, раскрыл ее и вложил в руку Строгачева.

— Нажмите, — сказал он, — и вас выдернут отсюда.

Капитан положил палец на кнопку маяка, и второй рукой цепко обхватил запястье лейтенанта.

— Ты… пойдешь со мной, — приказал он.

Лейтенант замотал головой:

— Нет. Пожалуйста, нет. Вы снова все решили за меня. Я же хочу простого права — решать самому.

— Здесь для тебя только смерть! — сказал капитан. — Понимаешь? Смерть!

— Смерть всегда рядом с жизнью, капитан, — ответил Стрельченко. — Кто не борется — не живет. Кто не живет — не может и умереть.

— Закон, — сказал капитан слабеющим голосом. — Устав… Я должен…

* * *

— Чаю будете? — спросила Мария. — У нас особый, с мятой. Очень вкусно.

— Ну что ты спрашиваешь? — перебил капитан. — Поди, поставь. Присаживайся, сержант, — пригласил он.

— Младший лейтенант, — с улыбкой поправил гость, усаживаясь в кресло. — Уже три недели.

— Ну что ж, поздравляю, — сказал капитан. — Я тут окопался, понимаете, как на необитаемом острове. До меня и хорошие новости доходят в самую последнюю очередь. А плохие не доходят вовсе.

— Так ведь наша работа в том и состоит, чтобы плохих новостей было как можно меньше. Верно, Иван Сергеевич?

— Верно, — согласился капитан. — Так вы мне привезли только хорошие?

— Исключительно, — улыбнулся гость. — С какой начать? С хорошей, или замечательной?

Капитан поправил перевязь, на которой висела правая рука, и пожал плечами.

— Даже и не знаю. На ваш выбор.

— Ну, тогда я начну с главного. Отныне вы больше не капитан, а подполковник.

— Это и вправду замечательная новость, — улыбнулся Иван Сергеевич. — За нее можно выпить и что-нибудь покрепче чая.

— Это еще успеется, — кивнул гость. А теперь вторая новость. Нашу миссию сочли выполненной, комиссия Комитета закрыла дело.

— Как это — «закрыла»? — переспросил Иван Сергеевич. — Значит, Стрельченко, все-таки, нашелся?

Гость покрутил в руках форменную фуражку, сбивая с нее щелчками несуществующие пылинки.

— И да, и нет. Комиссия отклонила запрос о задержании. В связи со смертью обвиняемого. Лейтенант Стрельченко, если вы помните, умер от туберкулеза в лагере военнопленных «Цайтхайн», близ Якобсталя. По последним данным архивного отдела, он и наш нарушитель — одно и то же физическое лицо. Это значит, что служба охраны ПВК так и не смогла на него выйти до попадания в плен. План о проникновении в концлагерь для возвращения нарушителя отклонен, как сопряженный с чрезмерным риском. Обвиняемый умер. Дело закрыто. Кстати, Александр Поповцев, задержанный нами как рядовой Кирюхин, скрылся от надзора после курса психокоррекции.

— Думаете, рецидив? — спросил Иван Сергеевич.

— По неподтвержденным данным — да, — кивнул гость. — У нас только на этой неделе восемнадцать пробоев ПВК. Бегут, словно крысы с корабля.

— С тонущего корабля, — поправил подполковник.

— Полагаете, республика где-то дала течь? — холодно спросил гость.

— Неважно, что полагаю я, — ответил Иван Сергеевич. — Так полагают они.

Подполковник поднялся, придерживая перевязь, и подошел к окну. В саду моросил мелкий и нудный осенний дождь. Водяная пыль на стекле собиралась в мелкие капли. Мелкие капли сливались в крупные, начиная сползать вниз под собственной тяжестью, поглощая по пути другие, пока не сливались в неудержимо бегущие струи.

— Где-то мы ошиблись, — тихо сказал подполковник.

— Что? — не расслышал гость.

— Я быстро иду на поправку, — ответил Иван Сергеевич. — Надеюсь, через неделю-другую смогу вернуться в отдел и вам помочь.

— Нет-нет, — сказал гость, — в этом нет необходимости. Лечитесь как следует. У вас теперь полно времени.

— В каком смысле? — не понял подполковник.

— Приказом Министерства Внутренних Дел, учитывая прежние заслуги перед Новой республикой, вы уволены в запас, на почетный отдых. Поэтому я, собственно, и приехал — привез приказ и ценный подарок. Президент собственной персоной распорядился о награждении вас именным оружием.

Гость поднялся, вынул из портфеля и протянул хозяину тяжелую лаковую шкатулку. Но подполковник стоял, не оборачиваясь, и гостю пришлось после некоторой заминки положить подарок на подоконник.

— Поздравляю, Иван Сергеевич.

— С чем поздравляете? — не понял подполковник. — С отставкой?

На улице призывно засигналила служебная машина.

— Вы достаточно сделали для республики, — ответил гость, — и можете теперь достойно отдохнуть. Для меня было большой честью работать с вами. За этим разрешите откланяться — служба.

Гость с достоинством надел фуражку, оправил китель и козырнул. Подполковник не обернулся, продолжая так же отрешенно смотреть в окно. Когда шум отъехавшей машины окончательно стих, Иван Сергеевич открыл подарок. Новенький блестящий пистолет, инкрустированный серебром, с гербом Новой республики на перламутровых накладках рукояти, приятной тяжестью лег в ладонь. Подполковник, с трудом помогая себе второй рукой, достал обойму и зарядил оружие. Дождевые капли продолжали бежать по стеклу непрерывным потоком.

— Где-то мы ошиблись, — повторил подполковник и закрыл глаза.

ЭЙ, МОРЯК…

Невесомость невесомостью, но массу тела при потере веса пока никто не отменял. Эту сентенцию Энрике в полной мере ощутил всем телом, вписавшись в приборную панель. Искры в глазах полыхнули настолько ярко, что у астронавта поневоле на долю секунды мелькнула мысль, как бы чего не воспламенилось. Этой мысли немало содействовали орущие тревожные сигналы.

Потирая ушибленный лоб, Энрике оттолкнулся от потолка, куда его отбросило после удара, подплыл к пульту управления и принялся выключать поврежденные системы, перенаправляя их функции на вспомогательные модули. Наконец, вой аварийных сигналов умолк — работу основных систем корабля удалось стабилизировать. Настала очередь оценки повреждений.

Открыв щит пилотского иллюминатора, Энрике в первый момент подумал, что ударился чересчур сильно. Судорожно икнув, он в полном недоумении выдохнул в пустоту пространства:

— Господи, что это?!

— Что вы имеете в виду? — отозвался молчавший эфир.

— Вот это, господи! — выкрикнул астронавт. — Вот это!

— Что конкретно вас в этом смущает? — поинтересовался собеседник.

— Конкретно? — оторопел Энрике. — Конкретно — ВОТ ЭТО ВСЁ!

— Слоны?

— И слоны тоже! И это проклятое земноводное!

— Черепаха — не земноводное, — поправил эфир. — Черепаха — пресмыкающееся.

— Что?

— Черепаха — пресмыкающееся, — повторил голос.

— А Земля?

— Что — «Земля»?

— Она плоская!

— Ах, это…

— Как я должен выйти на орбиту плоской Земли?! Я сплю или слишком сильно ударился головой?

— Энрике Сантана? — уточнил эфир. — Звёздная разведка, маршрут сорок семь?

— Да, — ответил астронавт, — сорок семь. Рад, что я не совсем сошёл с ума.

— Вас давно не было дома, Энрике Сантана.

— Восемнадцать с половиной лет по бортовому времени.

— И за это время многое успело измениться.

— Я уже заметил, большое спасибо кэп, — язвительно заметил Энрике. — Не понимаю только, что мне предпринять — попытаться сесть на ЭТО или же прямо здесь дожидаться санитаров.

— Ваши опасения напрасны, — заверил голос, — вы вовсе не сошли с ума.

— Значит, получил серьёзное сотрясение мозга. Кстати, что это я разнёс?

— Хрустальный купол. Изрядную дыру пробили, понадобится капремонт.

— Купол?

— Если вы готовы слушать, я готов объяснить.

Астронавт оттолкнулся от пульта и вплыл в пилотское кресло, не в силах отвести взгляд от фантасмагорической картины за иллюминатором.

— Валяйте, — предложил он.

— Так вот, — произнёс эфир. — Для начала вам придётся свыкнуться с постулатом о том, что мысль материальна.

— В каком смысле?

— В том смысле, что не только бытие определяет общественное сознание, но и общественное сознание в равной степени определяет общественное бытие. Иными словами, окружающий мир имеет форму, которую придаёт ему сознание большинства.

— То есть, когда я улетал по маршруту сорок семь…

— Земля имела форму шара, поскольку таково было представление большинства.

— Но как стало возможным, что…

— Мировоззрение масс дало такой реверс?

— Именно.

— Вселенная оказалась великовата для сознания обывателей. Сто миллиардов галактик в видимой части, в каждой из которых в среднем сто миллиардов звёзд — и полная неизвестность. А ничто так не пугает обывателей, как неизвестность.

— Но наука…

— Наука в настоящий момент признана бездуховной ересью и запрещена.

— Запрещена?!

— Такое иногда случается, если крайне либеральные настроения в обществе берут верх. Но не стоит беспокоиться, рано или поздно прогресс всё равно возьмёт своё. Пара-тройка тысяч лет, и…

— Но что делать мне? Я не могу висеть на орбите пару тысяч лет… Господи, да и какая может быть орбита у… у…

— Не стоит беспокоиться, Энрике Сантана. Мистическое сознание — достаточно гибкий инструмент. Полагаю, оно найдёт способ объяснить и это. Ни о чём не беспокойтесь и готовьтесь к посадке.

Астронавт оторопело посмотрел на объект посадки и вытер со лба холодную испарину.

— Ну спасибо, диспетчер…

— Я не диспетчер, — отозвался эфир.

— Нет? А кто же?

Невидимый собеседник вздохнул:

— Простите, не представился. Я полагал, вы знали, к кому обращались словом «Господи».

* * *

— Наконец-то он изволит спускаться, Владыка! — преклонив колени, доложил посыльный.

Верховный жрец величественно поднялся, неторопливо подобрал полы одеяния и с подобающим сану неторопливым спокойствием вышел на балкон. Толпа внизу с гомоном и воплями указывала на свод небесной сферы. Верховный жрец прищурился и разглядел в вышине несущуюся вниз колесницу, запряжённую стаей журавлей.

— Будет ли конец этим безумным еретикам, Владыка? — не в силах сдержать священного гнева, истерически выкрикнул кто-то из толпы.

— На всё воля Господня — спокойно заметил Верховный жрец. — Освободите место для посадки. И приготовьте поленья и масло.

Карнишин Александр Геннадьевич

/

ВРЕМЯ — ДЕНЬГИ!

Вместо эпиграфа, из общения в сети:

«Как было бы здорово, если бы бездельники могли бы продавать свое время.»

«Как и все ценное, время проще отнять, чем найти. Пойду, попробую отнять немного времени у других.»

— Висит на заборе, колышется ветром…, — напевал сквозь зубы Алик, намазывая клеем очередное объявление.

Работа, которую ему помогли найти знакомые по компьютерному клубу ребята, занимала всего один день в неделю, если посчитать именно и непосредственно рабочее время. Остальные часы дня и ночи можно было играть в стратегии или начать снова «Сталкера», или хоть свежего «Ведьмака». А еще были старые проверенные «Фоллаут» в подарочном издании, обе-две в одной коробке. А еще были «Might&Magic», где одно прохождение занимало как раз неделю упорного сидения за компьютером. Еще был Интернет и общение в форумах. Там надо было поддерживать свой рейтинг постоянными выступлениями. Приходилось соответствовать. Вон, даже как-то сценарий, то есть план игры старой «Цивы» описал…

Правда, за игры и за умение в них играть не платили. А кушать и хоть как-то одеваться было надо. Организм человека еще не научился подпитываться из сети. А было бы здорово. Вот она — Нобелевка! Включился в сеть через специальный адаптер — и сиди у компьютера, не поднимаясь!

Алик клеил на столбы и заборы объявления, в которых предлагал свои услуги простым лузерам. Он действительно мог поставить систему, установить пиратский офис, настроить выход в Интернет, показать, где и чего скачивать на торрентах, настроить аккаунт в Одноклассниках, в ВКонтакте и в LiveJournal. Он даже умел в обычном Блокноте писать на стареньком «аштемеэле» простенькие веб-странички. Даже если понемногу, по чуть-чуть — все же добавка к зарплате. Хоть на «дошираки» хватит. С пивом, кстати. «Доширак» с пивом — самая настоящая программерская еда. Хотя он сам, конечно, никакой не программер. Он просто продвинутый юзер. Но если кто чего не умеет, а ему как раз не в падлу — так вот пусть платят.

Пока он клеил на досках объявлений в своем дворе, чувствовал себя почти монополистом. Его бумажка белой заплаткой сразу выделялось издали. А вот когда перешел к метро… Тут таких же, как он, было полным-полно. Все столбы были оклеены разноцветными и разными шрифтами выполненными подобными же объявлениями. Глаз зацепился за соседнее:

«Время — деньги! У вас есть свободное время, но нет денег? Мы поможем вам! Никакой работы! Никаких условий! Просто продайте ваше свободное время нам!»

И внизу, на «вермишели» контактов, не телефон, а адрес электронной почты. Не для каждого, выходит. Для опытного юзера. Для того, кто понимает, как сам Алик, например.

Подобных объявлений, где предлагали занять свободное время работой на телефоне или в Интернете, было много. Но там ничего не обещали, зато требовали сидеть в И-нете и впаривать всяким лохам разную непонятную мутотень. А тут — «никаких условий», «никакой работы»…

Алик приклеил свое объявление рядом, а потом оторвал квиток с электронным адресом от «времяденег». За спрос денег пока не просили, значит, можно спросить, что у них и как.

Дома, только скинув куртку и ботинки, он тут же прошел к никогда не выключающемуся компьютеру. Он, кстати, и лузерам разным всегда объяснял, что компьютеру хуже, когда туда-сюда его гоняешь. То включишь его, то выключишь — вот тебе и сбои в системе, и ошибки разные. А электричества в спящем режиме он практически не ест.

Не успел отправить письмо по указанному в объявлении адресу, тут же замигал значок мэйлера — пришел ответ. Они там, что, сутками работают, что ли?

В открытом ответе предлагалось заполнить небольшую анкету и приехать через день за банковской карточкой, на которую будут перечисляться деньги за купленное свободное время. Говорилось и о расценках. Конечно, прикинул Алик, если бы в эти часы работать, то заработал бы он не в пример больше. Но эти же предлагают именно получить — не работая! За то время, в которое как раз не работаешь. Все равно же пропадает оно в играх и в ленивом валянии на кровати. Потому что даже на пиво, чтобы с друзьями посидеть, поболтать в реале, сейчас как-то вот не всегда хватает.

Через два дня Алик вышел из офиса фирмы «Время — деньги!» и свернул к первому же супермаркету. Он ничего не собирался покупать. Вот еще — тащить что-то из такой дали на другой конец города! Он просто нашел ближайший банкомат, сунул в подмигивающий зеленым огоньком порт новенькую пластиковую карточку и выбрал опцию «Получить отчет». На карточке были деньги. Не великие, но — были! То есть, договор был исполнен. Сам договор он уже сложил вчетверо и засунул в карман. Туда же теперь отправилась и карточка.

Сегодня он не успел пройти очередной этап игры. Ну, это было понятно. Времени-то свободного оставалось меньше.

Он пока продал только один час в день. Действительно, что такое один час? Так, мелочь… Было в сутках двадцать четыре часа, стало — двадцать три. Даже и не заметно почти. А если прижмет, подумал Алик, так можно просто на час меньше спать. Хотя, что там может прижать? А денежки-то — вот они.

Через две недели он снова был в уже знакомом офисе. Две недели он прикидывал и так и этак. Планировал, рассчитывал, рисовал в Excel сложные таблички. Получалось, что на жизнь — на еду и питье — ему вполне хватало. Одного часа в день хватало на то, чтобы раз в полгода купить новые джинсы или еще какую-то одежку. Ну, или ботинки — но реже. Ботинки все же были дорогие. Хотелось купить настоящие Мартенсы. А вот если отдавать сразу часа четыре… Он еще раз перед выходом перепроверил расчеты: все точно. Если продать четыре часа в день, можно было спокойно покупать давно желаемый навороченный ноутбук. И даже могло остаться на цифровую камеру.

Еще через два месяца Алик понял, что ему, в принципе, нужно время только для сна и для работы. Ну, там, перекусить еще, по магазинам сбегать. А так-то, в принципе, он же этот, как там бабушка в детстве ругалась — бездельник. В неделе, он посчитал, 148 часов. На работу надо отложить сорок. Пусть пока эти часы не заняты, но вдруг будет калым какой? Еще сорок отложить на сон. Меньше спать можно — но тогда целый год придется недосыпать. Тяжело. Ну, и часов двадцать — на всякие прочие попутные дела. Вот, выходит, можно спокойно продать семь часов ежедневно.

Договор подписывался на год. И деньги перечислялись на карточку все сразу за годовую норму времени. Ему умно и подробно объяснили в том офисе, что это необходимо для планирования и правильного распределения ресурсов.

Через месяц Алик заметил, что просто ничего не успевает. На форумах его рейтинг опустился ниже плинтуса. Новые игры он не мог посмотреть, потому что времени на это не было. С друзьями собраться, по пиву сообразить — деньги теперь были. А вот времени — нет. В кино, опять же…

А еще у них на работе появилась Маша. Рыжая, энергичная, веселая, вся как на пружинках постоянно, все время куда-то торопящаяся. Ей, она говорила, тоже не хватало времени. Вот бы — говорила она — часов тридцать в сутках! Вот тогда — ого-го! Или клонироваться, что ли — смеялась.

Алик хотел пригласить ее на концерт. Но так получалось, что и ей некогда, и ему некогда. Он вообще ничего не успевал, кроме как сходить на работу и вернуться домой, чтобы перекусить и поспать. Новый ноутбук и новая камера так и стояли на столе в картонных непраздничных коробках. Он даже не установил другую систему! Не поковырялся в драйверах!

Ну, вот, совершенно не было времени.

А когда Маша как бы случайно намекнула, что у нее кончается какой-то там курс, и теперь со следующей недели будет немного больше свободного времени, Алик не выдержал и кинулся во «Время — деньги!». Офис их переехал на второй этаж, расширился. Внизу, где раньше был офис, теперь был кассовый зал, где можно было продать свое время «по-быстрому». Там цены были совсем смешные.

Сначала Алик попытался отказаться от одного из договоров. Но ему показали на пункт в договоре мелким шрифтом. И спросили еще участливо: вы деньги полностью получили? Алик понял, что тут ничего не выторговать. И решил тогда прикупить немного времени. Ну, подумал он, час в день хотя бы. То есть, по часа три пару раз в неделю — как раз на свидание. На кино или там на театр какой-то должно было хватить.

Однако выяснилось, что всех его заработанных денег на час в неделю просто не хватало.

— Это сколько же у вас стоит один час? — поднял, было, он голос, но тут же успокоился, когда ему показали на световое табло.

Действительно, продать свой час стоило дешевле раз в десять.

Алик вывалился на улицу, понимая, что опять, опять и опять не успевает ничего сделать. Кстати, он глянул на часы, сегодня ему из-за этого придется меньше спать.

Ну, спать-то он мог просто сразу после работы. Завтра, например. Так бы и отоспался, что…

А вот как быть с девушкой? Со свиданием тогда — как? Кино, театр, концерт, ресторан? Ну, и все такое прочее? Как?

Алик брел домой, чувствуя, как утекают минуты, отпущенные им на сон.

— Брат, дай закурить, а? — раздалось откуда-то снизу.

На бордюрном камне сидел, покачиваясь, местный нищий в замусоленном тряпье.

— Курить нет…, — начал Алик.

А потом вдруг его озарило:

— А вот денег дать могу!

— Денег? — заинтересовался, вставая, нищий. — Давай!

— Не просто так!

— Дак, у меня же нет ничего…, — потряс он полами непонятной одежды.

— Паспорт — с собой?

— Паспорт не дам, — строго ответил нищий. — Я без паспорта — кто? Никто, бомж вонючий…

— А так ты кто? — начал было закипать Алик, но потом остановился. — Не паспорт, время мне твое надо, понятно? Почем ты мне свои лишние часы продашь?

— Лишние? Какие они лишние? Я за час, знаешь, сколько могу бутылок найти?

— Так ты скажи, сколько ты хочешь за один час в день. А там, глядишь, и сторгуемся.

— Стольник, — пошамкав губами, выдал нищий.

— Ага, стольник за час. Это, если за год — тридцать шесть тысяч пятьсот рублей. Согласен? Продаешь?

— Это как выходит, почти полторы штуки по старому курсу? Наликом, что ли? Продаю!

— Пошли! За мной!

Алик привел нищего в фирму — на нижний этаж, в кассовый зал. И там они подписали договор, предъявив свои паспорта. С Алика взяли комиссионные — десять процентов. Итого, выходит, сорок тысяч без малого он теряет… Зато — целый час! Каждый день — лишний, такой нужный ему, час!

— Вы согласны с условиями договора? А вы? — вежливо работал с ними, не обращая внимания на вонь от засаленных лохмотьев, менеджер. — Подпишитесь здесь и здесь. Вашу карточку, пожалуйста.

Он быстро обналичил указанную сумму, снял проценты, выдал квитанцию. Нищий, мотая восхищенно головой, унесся к магазину, поддерживая одной рукой карман с деньгами.

— Поздравляю, — серьезно сказал менеджер. — Очень удачная сделка. В денежном выражении.

Алик побежал домой — пора было ложиться спать. Завтра у него будет уже на час больше.

А проснулся он от холода.

— Бр-р-р, — вздрогнул он. — Это как?

Светало. Алик стоял в туманном сыром парке, с недоумением оглядываясь по сторонам. Ноги сами несли его по откуда-то известному и постоянному маршруту. Вон там, присел он, заглядывая под лавку, всегда были бутылочки. И вот там — тоже.

Что за черт? Нафиг ему сдались эти бутылки? В такую-то рань?

Он достал мобильный и дозвонился до службы поддержки «Время — деньги!».

Вежливый голос объяснил, что в такую рань, потому что потом Алику надо идти на работу. А час, который он получил, занимал у продавца своего лишнего времени именно сбор бутылок. Потому и такой дешевый он оказался, этот час. Со временем, конечно, можно будет адаптироваться, как-то перепрофилировать… Но — со временем. А пока — только так.

Это что же выходит? Ноги таскали Алика по парку, а он размышлял. Выходит, брать надо у чистого, у культурного, значит, эти часы. Но тогда будет во много раз дороже. А таких денег у него просто нет. Потому что продавать свое время — всегда дешево. А покупать — это всегда дорого.

Украсть? Он задумался… Интересно, а как это — украсть время? Вот разве — отнять? Откуда-то в руке оказалась бутылка, и он, почти не задумываясь, опустил ее на голову проходящего мимо какого-то слишком раннего клерка с дипломатом в руке. Тяжелый клерк. Еле утащил его в кусты. Паспорт во внутреннем кармане у него был. Алик позвонил, сообщил паспортные данные свои и лежащего без сознания «клиента», и честно сказал, что отнимает нужное ему время. Вышло, что отнять можно целых два часа. Но не больше. Это, мол, столько им «законники» разрешили. То есть, из внутренних дел.

Ну, два часа у культурного «клиента» — все же лучше, чем час у нищеброда. А тот час надо продать. Хоть за рубль — но продать. Обязательно продать. Хватит утренних пробежек по парку!

Он еще позвонил в травмопункт. Сказал, что тут человек упал и голову расшиб. И побежал на работу.

На работе сказал Маше, что и у него с завтрашнего дня появилось время.

…

А утро встретил в отделении милиции.

— Ну, что же. Вот ты нам и попался, — улыбался круглощекий розовый лейтенант, сидя за столом. — Сам все расскажешь?

— Да не бил я его! Он сам упал!

— Э-э-э… Не понял… О битье-небитье — это тебе в другой отдел, не по нашему профилю. А мы здесь по квартирным кражам.

— Я могу сделать звонок?

— Адвокату своему, небось?

— Нет-нет!

— Ну, звони…

…

— А что вы хотели? Все точно по договору. Что берете — то и получаете. Уронили вора, отняли пару часов — вот вам воровские часы. Купили час у нищего — собирайте бутылки. Свои-то часы вы продали дороже. Свои, чистые, сытые, ленивые, у компьютера…

…

На новенькой растяжке над проспектом под ветром кувыркалось яркое:

«Время — деньги! Мы платим деньги за ваше время!»

ДОБРОВОЛЕЦ

— А тренировки будут? — спросил я. — Космонавты же тренируются?

Человек в золотых очках, назвавшийся Иваном Кузнецовым (просто какой-то детектив и Джон Смит — агент чужой разведки!), тонко улыбнулся, как будто поддерживая шутку.

— Ну, что вы… Еще предложите покрутить вас на центрифуге, а потом отмывать все от рвотных масс. Чтобы тренировать кого-то надо точно знать, к чему мы его готовим. Вот, например, футбольный тренер. Он точно знает, в каком туре и в каком матче у его команды начнется спад, потому что физическая форма не может быть постоянно на высочайшем уровне. Все рекордсмены, все единоборцы — у них пик формы в нужный момент. И тренируют они те группы мышц, которые необходимы для победы. Бегуну нужны сильные ноги и большие легкие, Боксеру — крепкие ноги, мощные плечи и предплечья. И грудь еще. Борцы классического стиля… Ну, вы их видели — они такие, как заглаженные. Пловцы, велосипедисты… Даже шахматисты тренируются. Готовятся к встречам с тем или иным соперником, разбирают досконально каждый шаг, каждый ход в каждой партии, моделируют вероятности — а что будет, если я схожу внезапно вот так? Как тот, с которым скоро встречаться, отреагирует?

— Вот, — сказал я. — Даже шахматисты.

Золотые очки весело блеснули в луче солнца, пробившемся сквозь узкую щель между пластинок жалюзи.

— Но вы-то, вы-то — не шахматист! И никакой не спортсмен! И не с кем вам соперничать и бороться!

— А перегрузки?

Он даже остановился:

— Какие еще перегрузки? Вам же сказали, что — никакого космоса! Сказали?

Сказали, конечно. Они так всем говорили в длиннющей очереди добровольцев у парадного входа. Но я так думал, что эти слова были просто для отсеивания романтиков. А на самом деле, думал я, космос есть. И где иначе те миры, открытие и освоение которых нам обещали?

— У-у-у…, — грустно сказал человек в золотых очках. — Как все запущено. Так вы, что же, все еще верите в межзвездные космические путешествия и братьев по разуму в ближайшей галактике?

— Так, разве же…

— Нет. Нет, нет, еще раз нет и в сотый раз — опять нет. Я еще, может быть, понимал бы, если бы мы говорили с вами лет пятьдесят назад. Но сегодня, с современным уровнем информации… Хотя, конечно, кто ту информацию потребляет? Такие же ученые, как я сам?

— А вы ученый чего? — сразу спросил я.

Потому что, если он физик — это одно дело, если, скажем, астроном — это уже другое, а если медик — так совсем все понятно становится. Или почти все.

— Я — математик. Доктор математики Иван Кузнецов.

Ага. Как же. Не бывает таких докторов математики. Сказал бы просто — агент Смит из специальных органов. И сразу стало бы все понятно. Ведь все эти проекты — они страшно засекречены, чтобы никто не напортачил, и чтобы те, из-за бугра, не стащили наши разработки. А этот, ишь, математик… Орбиты рассчитывает, что ли?

Похоже, слово «орбиты» я произнес вслух. Глаза за очками в тонкой золотой оправе закатились вверх. Руки он развел в стороны, а потом тряхнул несколько раз, будто сбрасывая с них что-то. Помолчал, рассматривая меня в упор. Мы уже не шли никуда, мы стояли у стальной двери, подмаргивающей красным огоньком на пульте.

— Давайте, я вам еще раз объясню все. Итак, мы пришли к выводу, что тратить свое время на дальнейшую разработку совершенно фантастической теории возможности космических полетов — бесполезно, бессмысленно и очень затратно. Именно поэтому постепенно были свернуты все эти ракетные проекты. Даже самая сильная ракета никогда не долетит до наших ближайших соседей. Вы просто подумайте, что такое — миллионы световых лет. Это не фантастика Ивана Ефремова и не Стругацкие какие-нибудь. Это — миллионы световых лет. Предположим, на какой-то дальней планете появилась жизнь. Вот она выросла, цивилизовалась и начала обрабатывать космос радиоволнами. Или чем-то еще — лазерами, может. Как мы сами еще недавно. Вот скажите, сколько лет нашей цивилизации?

— Ну-у-у… Тысяч сто?

— На самом деле даже меньше, Но пусть будет пятьсот тысяч. Пусть. И вот мы дожили до возможности посылать сигналы своим соседям. И послали. Вот сигнал плывет, плывет, плывет… Миллионы лет, понимаете? Со скоростью света — миллионы лет. А потом там его приняли, предположим, и отправили нам ответ. И еще миллионы лет. Что будет с нами через миллион лет? А? А с ними, которые приняли сигнал? Вот даже если мы вдруг примем такой сигнал от цивилизации, подобной нашей, это будет означать, что прошло миллионы лет с момент отправки сигнала. Понимаете? Тут не года и не сотни лет — миллионы! Совершенно бесполезная трата времени. И это мы говорим о волнах, распространяющихся со скоростью света! А если предположить космический корабль? Огромный дом с тысячами людей, летящий куда-то сотни миллионов лет. Сотни! Миллионов! Это даже не фантастика. Это просто абсурд какой-то.

— Но я читал про «кротовые ходы», про «черные дыры»…

— Фантастика. Фантастику я тоже читаю. Очень помогает. Прочтешь такое, посчитаешь на бумажке столбиком — смешно. Кстати, обратили внимание: в последних фантастических произведениях буквально общей традицией стало какое-то подпространство и полеты только от точки входа-выхода в него до ближайшей планеты. То есть, моментальный перенос куда-то, а потом недели на швартовку. И месяцы. Они еще и про телепортацию, ага. Все это — фантастика. А у нас — реальное дело.

Я не понимал. Если полета не будет, то куда же меня…

— Про параллельные вселенные слышали? Наверняка и такое читали. Так вот — это гораздо реальнее космических полетов. И, кстати, вполне описывается с помощью математических моделей. А математика все-таки царица наук. И не спорьте, не спорьте. Все, что реально существует, можно измерить и посчитать. И обратный вывод: все, что можно описать математикой — существует. Вот так мы и пришли к этому эксперименту. Кстати, мы пришли с вами туда, куда зовет нас наш, этот, жребий…

Он нажал несколько кнопок, прижал большой палец правой руки к панели, заглянул одним глазом в какой-то окуляр. Загудело, красный свет сменился зеленым, толстая стальная дверь медленно поползла в сторону.

— Ну, вперед, герой! — он подтолкнул меня, и я сделал шаг через порог.

Сзади глухо чмокнуло, отсекая белый пустой коридор. Впереди все гремело и плыло. Огромные печи, как в кино про какие-то заводы. Языки пламени. Трубы. Люди в черном, мечущиеся между горячим железом. Решетчатые стальные полы. Темные стены. Металл. Много гремящего горячего металла.

— Вот, — прокричал мне в ухо доктор математики, обводя рукой окружающее. — Вот наше решение!

— Не понял…

Но уже подбежали те, что в черном и опаленном, подхватили под руки, повели вперед. Доктор математики Иван Кузнецов шел рядом и перекрикивал гул пламени:

— Ничто не исчезает бесследно и не возникает из ничего! Понимаете? Ничто! Материально ли сознание? Мы считаем — еще как материально. Значит, если здесь сознание исчезло, где-то там оно появилось. Потому что нет никакого исчезновения. Есть только переход. Но сознанию нужен носитель. Вот, как есть, такой. И мы поэтому делаем — что?

Он повернулся ко мне. Стекла очков полыхали багровым.

— Что мы здесь делаем? А?

Я молчал, не понимая.

— Мы сжигаем, понимаете? Мы в специальном сверхсильном пламени сжигаем носителя и его сознание. Что остается? Ни-че-го. Но так ведь не бывает. Значит, где-то там он появляется вновь. Вот отсюда ваша задача: появившись в другой вселенной попытаться достучаться до нас. Кстати, некоторые тут пытались сначала обездвиживать носителя или даже кололи препаратами разными. Но так же нельзя! Ведь тогда он и там окажется в таком же состоянии! Нет! Только в том виде, в каком мы хотим его послать в другую реальность. Понимаете меня?

Я рванулся, но их было больше. Меня просто подхватили на руки и потащили все ближе и ближе к жерлу печи. Кричать было бесполезно. Но я кричал.

А сзади перекрикивал всех математик:

— Ногами вперед, ногами! А то в прошлый раз сунули головой — вот и потеряли сознание раньше, чем исчез носитель. Эксперимент продолжается!

КЛОНЫ

«Инопланетяне действительно существуют!», «Первый контакт!», «Мирное сосуществование и научное сотрудничество!», «Те, кто настолько умнее нас, не могут быть злыми!»…

Заголовки газет были разными по цвету и по шрифту. Но в целом все они говорили об одном: вчерашняя пресс-конференция главы Комитета ООН по внеземным цивилизациям (оказывается, там и такой комитет есть) вызвала небывалый взрыв интереса к звездам. Опять в магазинах раскупались телескопы и бинокли. Опять в библиотеках не хватало атласов неба на всех желающих. Опять в курилках и на кухнях спорили не о ценах на колбасу и курсе валюты, а о скорости света, фантастическом подпространстве, теории струн и возможном расстоянии до ответившей на радиосигналы планеты.

— Ну, вот и хорошо, — говорили с удовлетворением, почитав свежую прессу. — Вот и просто отлично, получается. А то нас всю жизнь пугали инопланетными завоеваниями и полным уничтожением. А оно — вон как. Дружба, взаимопонимание, научный обмен.

— Да какой обмен? Они на несколько порядков выше нас! Им наши знания вовсе не нужны!

— Ну, значит, получается, обучение несмышленышей, то есть нас. Пусть даже так. Все равно. Они же ничего от нас не требуют взамен. Просто делятся знаниями. И это доказывает, что мысль — универсальна. А мыслящие существа всегда могут договориться!

…

Лучшие научные институты развитых стран объединили силы в расшифровке полученных сообщений. Пакеты информации шли большими массивами. Каждый институт разрабатывал что-то одно, свое. Выяснилось, что — математика. А она везде одна и та же. Математика — это понятно. Разбирали формулы, крутили головой в недоумении — к чему бы это?

Применили физику с химией. Дошли и до биологии.

За год нашли общее решение. Всего за один год!

К этому времени шумиха в прессе давно утихла. Новость не может быть новостью целый год. Уже и крушение танкера у берегов Японии обсудили. И начавшийся, а потом и закончившийся чемпионат мира по футболу.

Новая информация из ооновского комитета всколыхнула весь мир: оказывается, инопланетная цивилизация прислала научное обоснование простоты и пользы клонирования! Причем, клонирования не домашних животных для роста производства мяса и птицы, а самих людей. Мало того, после научного обоснования (в статье подробно говорилось о потерях в населении в связи со смертностью, о том, что теряется генофонд, что долгие месяцы вынашивания детей, что долгие годы выкармливания и воспитания, что боль и опасность при родах, что…), пошли практические рекомендации и даже чертежи приборов, позволяющих создавать полные копии современного человека. Такие полные, что даже должен был сохраняться весь объем накопленных знаний и умений.

Вот это был настоящий подарок для старых промышленно-развитых государств, где уже начался кризис, связанный с отсутствием людских ресурсов. Осталось только решить, что с таким подарком делать.

Сначала — просто и понятно. Засекретить информацию, просто запретить ее. Потому что практически во всем мире даже самые простые опыты по клонированию человека были запрещены. Мало того, что запрет был на правительственном уровне — о таком запрете ясно и точно говорили все крупнейшие религиозные конфессии. Человека клонировать нельзя. Негоже человеку, инженеру какому-то, физику и математику, становиться равным богу, и создавать живое мыслящее существо иным способом, чем указанный в священных книгах.

Как обычно, произошла «утечка». Кто-то из ученых, верящих в науку и в ее всеобщность, выложил совершенно засекреченные данные на общедоступном ресурсе в Интернете. Да еще устроил шум и рекламу — мол, скачивайте скорее, пока не налетели чиновники и не убрали ссылку.

Чиновники, конечно, налетели, но было поздно. Весь мир уже знал, что именно и в каком виде прислали нам умные инопланетяне. А то, что они умные, показывал их уровень развития. Да у нас, на Земле, даже если разрешить опыты по клонированию, прошло бы еще много десятков и сотен лет, пока получилось бы хоть что-то похожее на настоящего человека.

Но что — дальше?

А дальше получилось так, что какой-то иранский институт на основании полученных чертежей создал самый первый аппарат для клонирования человека. И первым человеком, который создал своего клона, стал один из оппозиционных аятолл. А религиозная общественность увидела, что вышел из «дубля» (так в конце концов назвали аппарат) такой же истово верующий священник, помнящий и знающий наизусть священные тексты, но только — здоровый, молодой, крепкий, энергичный…

Как уж удалось оппозиции отстоять тот институт, как стояли люди вокруг, взявшись за руки, как часть гвардейцев примкнула к народу, как сумели привезти телевидение, как выложили в Интернет всю информацию…

В общем, замолчать или просто расстрелять втихую уже не получалось. Более того, после теледебатов, в которых с одной стороны участвовали старики с седыми бородами, а с другой — оппозиционный аятолла со своим клоном с яркой черной шевелюрой и веселым блеском в глазах, институт пришлось охранять уже от толп, желающих клонироваться.

Сколько раз слышали такое многие и многие: не хватает времени, не хватает рук, сердца моего на всех не хватает — вот бы мне размножиться! И вот оно — исполнение мечты!

А ученые отметили еще одно: при клонировании по способу, указанному в инопланетном послании, новый человек получает все знания и весь опыт, но теряет все болезни, в том числе и наследственные, получает небывалое здоровье и крепкий иммунитет.

И еще одно: клон был стерилен.

Или инопланетяне размножались как-то иначе, или таков и был замысел их. Во всяком случае, был снят пропагандистский штамп о неминуемом завоевании Земли размножившимися клонами, душу в которых вложил не бог, а наука. Раз нет размножения, значит, все в порядке. Никто никого не завоюет.

А ведь правда, если будет клонирование, так зачем же зачатие? Зачем долгие месяцы беременности? Зачем роды в боли, крови, грязи и опасности для матери и ребенка? А дальше: зачем долгие годы воспитания, если твой клон появляется крепким, энергичным, знающим и умеющим все, что знаешь и умеешь ты, да еще к тому же ничем не болеющим?

И вот тут случился перелом. Папа Римский сам подвергся клонированию в швейцарской клинике, в которой, оказывается, такой «дубль», как в Иране, был построен давно, с использованием самых передовых материалов и технологий. Только тайно. Ждали сигнала. И сигнал был получен.

По всему миру стали строить «дубли». Оказалось, что не так уж и много энергии они потребляют. Оказалось, что умения простого инженера хватает для обслуживания аппарата. Оказалось, что от женщины — получаются женщины, от мужчины — мужчины. И все у них, как у людей. В том числе и удовольствие от секса. Но к удовольствию этому добавлена невозможность зачатия, а, следовательно, никакой боязни. Да, и здоровье же!

…

В течение каких-то пятидесяти лет мир заполнили клоны. То есть, теперь их так уже не называли, потому что само слово стало почти ругательством. Ну, как назвать итальянца «макаронником» в лицо или представителя народов Средней Азии — «чуркой», например. Ведь негра в Америке не называют больше негром? Так и тут. «Клон» — это физиологическое оскорбление человека. А то, что получился именно человек, признали после разбирательств Верховные суды всех государств. А потом еще и религиозные иерархи подтвердили. Ведь получается полная копия? И если человек был глубоко верующим, так и копия — верующая. Количество верующих, выходит, не сокращается, а увеличивается. А это — хорошо.

Булла Папы Римского говорила именно об этом: рост числа католиков — это хорошо. Поэтому католикам разрешалось клонирование.

Патриарх Московский был последним, высказавшимся по этому поводу. Он сделал просто: вывел к телекамерам своего клона. И они вдвоем произнесли проповедь. Суть проповеди была такой: все от бога. И наука — от бога. И знания наши все — от него. А потому научное открытие, позволяющее человеку практическое бессмертие — это испытание от бога. Оно может стать поощрением, а может — наказанием. И если истинно верующий христианин получит себе сестру или брата — истинно верующего, то это и есть поощрение. А раз из безбожника получается безбожник — вот тебе и наказание. И вечно будут гореть в аду те, кто не верит в создателя.

…

Через сто лет людей, рожденных традиционным способом, уже просто не было.

Не стало детских садов — кому они нужны? Не стало родильных домов. Не стало аптек и больниц — новые люди, как стали называть клонов, практически не болели. Школы были закрыты за ненадобностью.

Остались только редкие высшие учебные заведения — самые лучшие. Самые большие.

Осталась любовь и привязанность.

Так же регистрировались браки. Так же государством регистрировался каждый новый человек, и получал документы, и шел трудиться по избранной специальности.

Каждый знал, что он практически бессмертен. Чувствуешь подходящую к тебе на цыпочках старость? Смерть стоит за плечом? Вон, в соседнем квартале «дубль» стоит. Сходи и сотвори нового человека. Он — это ты. Ты — это он.

Две войны, которые попытались развязать, используя армии клонов, азиатские страны, были задушены общими усилиями. Зачем воевать, когда можно жить вечно? В чем смысл войны, если ты теперь бессмертен?

А в чем смысл самой жизни?

Правда, о смысле жизни никто не думал: жить было просто интересно и приятно. Экономика бурно развивалась. Опытных рабочих на рынке руда было много. Спрос на продукцию машиностроения и аграрного сектора рос не по дням, а по часам.

Это был не коммунизм, совсем нет.

Это был Золотой век человечества.

…

Ровно один век.

Но однажды вдруг не получился новый человек в «дубле» на Юго-Западе Москвы. Эти русские всегда что-нибудь напутают…

Потом пришло сообщение о выходе из строя того швейцарского «дубля».

И вдруг, как эпидемия: все «дубли», все красивые аппараты для клонирования человека, все сразу, по всей планете, в течение какого-то месяца просто вышли из строя. Так же мигали лампочки. Так же со вздохом поднималась и опускалась крышка саркофага. Все было, как всегда — не получались клоны. Просто совсем не получались.

А инопланетяне не отвечали на вопросы.

Вернее, они еще, наверное, не получили посланные вопросы — так получалось. Сигналы с Земли должны были достигнуть рассчитанной астрономами планеты только через сотни лет.

В Великобритании в закрытой клинике получили первого за сотню лет человека из замороженной ранее яйцеклетки и набора мужских сперматозоидов. То есть, еще не человека, потому что был пока эмбрион, на которого смотрела вся планета. Само оплодотворение в таких условиях было настоящим научным прорывом.

Опять понадобились врачи и воспитатели — для этого, единственного удачного эксперимента.

…

Еще через двести лет на Земле оставались в живых несколько человек, полученных таким нестандартным путем: инкубаторы, искусственное оплодотворение, выращивание в стерильной атмосфере, долгое воспитание и обучение… И жили эти несколько человек в стерильных палатах под присмотром умной медицинской техники, сконструированной по такому случаю.

А клоны к тому времени просто вымерли. Они же сами не были бессмертными. Бессмертие было именно в клонировании. И хоть не болели ничем, но предел возраста в человеческом организме заложен глубоко в ДНК. Ураганное старение начиналось примерно в сто двадцать лет. И за год никогда не болевший новый человек буквально сгорал, превращался в ходячую развалину, в глубокого старика. И умирал.

…

И вот тут инопланетяне ответили на панические сообщения с Земли.

Они прилетели.

Приземлились.

Осмотрелись.

И стали жить на зеленой красивой планете вместо тех, кого уже к тому времени не было.

Никаких ужасных космических войн.

Никаких завоеваний и порабощений.

Счастья всем и бессмертия, Золотого века для человечества.

И голая Земля готова принять новых хозяев, которые летели сотни и тысячи лет, посылая впереди себя сообщения для всех разумных и мыслящих.

Кашпур Валерий Валентинович

/

ДОРОГАМИ ТВОРЧЕСТВА

Ёж, сделанный из записной книжки, глазами кнопками смотрел на разноцветный хвост павлина. Ему было на что посмотреть: десятки кружочков стружки от заточки карандашей были уложены на картон пышным растрёпанным облаком. На первый взгляд, казалось, что в буйстве красок системы нет, но если присмотреться, то в зелёном цвете вырисовывались очертания буквы «Л». Ну, конечно, как же можно без логотипа концерна! Примостившийся рядом звездолёт, наоборот, был самой, что ни на есть, рациональной конструкции. Сцепленные колпачки от шариковых авторучек правильными рядами составляли его стремительный корпус. Следующая поделка являла собой трогательную наивность примитивизма — проволочные силуэты мужчины и женщины держали в руках сердце. Красная проволока согнута неумело, придаёт композиции шарм непосредственности.

Ксавье Бержерон оторвал взгляд от выстроившихся перед ним на обширной панели сканера экспонатов и сообщил переминающемуся с ноги на ногу Люку Сове, штатному психологу концерна «Лорика»:

— Мне понадобится неделя, чтобы тщательно проверить все работы.

— Что? — Сове нервно поправил очки визора на своём длинном галльском носу, — юбилей предприятия через три дня. Люди из кожи вон лезли, чтобы успеть! Экспозиция будет на праздничном банкете!

— Я и так пошёл тебе на уступки, Люк. Ты знаешь правила безопасности. Из сектора Омега поступают только данные, всё остальное уничтожается.

— Правила. Правила, — Сове раздражённо очертил рукой в воздухе квадрат, который, видимо, должен был олицетворять собой границы контроля. — Если хочешь знать, благодаря подобной отдушине в правилах, производительность в секторе подскочила на сорок процентов.

— Если бы персонал использовал время, которое он угрохал на павлинов, ежей и звездолеты, по делу, производительность бы поднялась на сто процентов, — заметил Ксавье.

— Что ты понимаешь в творчестве, Ксавье? — в голосе Сове сквозила страсть Дон Кихота, вонзающего фамильное копье в мерно вращающиеся крылья ветряной мельницы. — Это тебе не расфасовывание сардин на конвейере. Эти люди способны за пять минут озарения после месяца расслабухи совершить прорыв в технологиях.

— Поэтому мне и нужна неделя кропотливой работы, чтобы проверить творчество гениев. Я ведь не гений.

— Не гений и не создатель, ты способен только угнетать своими проверками и допросами.

— Я всего лишь делаю свою работу. Информация из сектора Омега стоит миллиарды.

— Не надо много трудов, чтобы оборонять неприступную крепость. Стой себе на стене и смотри, как скребут по железобетону совочками шпионы-кроты. Информация у нас защищена Доку Шилд, прими её к сведению, — Сове протянул Бержерону пару чистых листиков пластика, сколотых скрепкой.

Бержерон снял скрепку, провел пальцем по активным полосам в верхних частях документов. После считывания отпечатков на пластике проступил текст, видимый только визором адресата. Распоряжение за подписью президента совета директоров предписывало провести проверку экспозиции «Будь самим собой в Лорике!» в однодневный срок. Прилагающийся длинный список авторов намекал, что осуществить это рутинным осмотром не получится. Бержерон прижал полосы к браслету коммуникатора. Гигабайты документации осели в электронной памяти. Технология Доку Шилд действительно обеспечивала безопасную передачу информации. Никакого беспроводного соединения!

Фокусируя визор на предметах, Бержерон вернулся к части экспозиции, которая привлекла его внимание. Каждый экспонат выдавал подробное досье на создателя, вплоть до клички домашнего животного. В вытянутой форме ёжика-записная-книжка угадывалось тело таксы, в которой хозяин души не чаял. Звездолёт создал, конечно же, главный конструктор, павлина — дизайнер, чудиков с сердцем — секретарша.

— Скажи, Люк, у Cюзан Боссе близкие отношения с Джастином Ранже из секции микроэлектроники? — спросил Бержерон, переходя к проволочным влюблённым.

— Решил поиграть в детектива-психолога и пожевать мой хлеб? — крылья носа Сове хищно подёрнулись. — Да, они встречаются. Собственно, с них всё и началось, Джастин сделал для Сюзан ежика, а она из скрепок сотворила ему Ромео и Джульету. Самоотверженный труд, если принять во внимание ее акриловые ногти. Потом все загорелись, я лишь обратил энтузиазм коллектива во благо концерна.

— А до Джастина Сюзанн встречалась с тобой? Не она ли тебе подкинула идею с экспозицией?

— Месьё Бержерон, — отчеканил Сове. — Включите уже чёртов сканер, сделайте свою работу и покончим с этим.

— Всё не так просто, Люк. Пассивную электронику с защитой сканер не найдет, я уже не говорю о такой банальности как записи симпатическими чернилами на таких вот страницах, — Бержерон указал на хитроумно свёрнутую бумагу в теле ёжика.

— Господи, что у тебя за работа, Ксав? Видеть грязь даже в самых чистых проявлениях человеческой души!

— Такая у меня грязная работа, — Ксавье задумчиво включил сканер и посмотрел на успокаивающе зелёный огонёк индикатора. Затем осторожно провёл листком Доку Шилд по изгибам проволочного сердца. Взвыл сигнал тревоги, и индикатор запульсировал красным.

— О, мой Бог! Скрепки-микросчитыватели!

— Даже в грязной работе есть место творчеству, Люк, — сказал Ксавье, глядя на расширившиеся глаза Сове.

МАДОННА БОМБО

Очередная клиентка влетела в крохотное помещение салона порывисто, как майский ветерок: в два решительных шага преодолела расстояние от входной двери до рабочего стола и замерла, недоверчиво рассматривая Дэра. Её сомнения были Дэру понятны. Да, выглядит он не как типичный специалист накожной графики. В его организме нет биочипа, а значит, по его коже не струятся компьютеризированные изображения, ненавязчиво рекламируя мастерство хозяина салона. Ему всегда претили дешёвые трюки, которым учат на курсах начинающих предпринимателей в сфере татуграмм. К примеру, при виде клиента можно задумчиво коснуться татуировки «Чёрное Солнце» на виске, чтобы вызвать элегантный интерфейс калькулятора на ладонь и погрузиться в вымышленные расчёты. Вау, какой креатив! Слияние символа древнего язычества с современной технологией. Прямо с порога клиент одновременно проникается высокой эстетикой и деловитостью специалиста.

Клиентка была юна, сухощава, с мелкими чертами лица, одета как серая студенческая мышка — футболка с аляповатой эмблемой политеха, джинсы в обтяжку и кеды на босу ногу. Школярский наряд дополнял пук рыжих волос, заколотый карандашом. «Простенькая бабочка или кролик, грызущий морковку» — Дэр на глаз оценил финансовые возможности клиентки в области татуграммы.

— Что у вас, мадмуазель Эколь Политекник[1]? — спросил он, открывая на экране стола приложение разработчика.

— Вы работаете с классом «А»? — нахально ответила вопросом на вопрос студенческая пигалица и уставилась на контур большого башмака под слоем краски на стене. Банковского кредита после покупки стола Дэру хватило только на косметический ремонт бывшей сапожной мастерской. Изъяны своего рабочего интерьера он воспринимал болезненно, поэтому ответил сухо:

— Я работаю со всеми категориями.

Студентка немного поколебалась, а потом, пожав плечами, стянула футболку через голову. Дэр понял, что ошибся с оценкой благосостояния клиентки — плоский животик девицы украшала роскошная татуировка в виде цветущей яблони, стоящей посередине красочной лужайки. Несмотря на узловатый, бугристый ствол с дуплом, изящная крона дерева простирала ветви вплоть до высот розового лифчика. Молочная кожа делала татуировку контрастной и настолько яркой, что Дэру она показалась кадром из японского мультфильма. Имплантация графической системы такого уровня стоила тысяч двадцать, не меньше. Если прибавить к ней стоимость биочипа класса «А» получалась сумма, сопоставимая со стоимостью полного университетского курса. Вот тебе и волосики, заколотые карандашом! Чудны дела твои, постмодернизм.

— «Фея из дупла» Дисней Графикс? — спросил Дэр, натягивая разовые перчатки. — Пройдите сюда, к смотровому зеркалу, так вам будет удобней наблюдать за моей работой.

— Ага, — с гордостью кивнула головой студентка. — Папа на день рожденья подарил.

Она любовно погладила ствол яблони, глядясь в зеркало. Татуировка пришла в движение — ствол качнулся, тревожа ветви, цветы на них вздрогнули, один из них оторвался и медленно спланировав, затерялся в пышной траве лужайки. Девушка коснулась стеблей в месте падения цветка. Они раздвинулись, открывая маленького ёжика, принюхивающегося к аппетитному грибочку. Цветок, как уставшая бабочка, распластался на коричневой шляпке. Зверёк не испугался неожиданного вторжения, ловко поддел носом гриб, вырывая его из земли. Студентка помогла ему водрузить добычу на иголки. Ёжик встряхнулся, приноравливаясь к ноше, и скрылся в траве, вызвав счастливый смех хозяйки этого маленького рисованного мирка. Она щёлкнула по серенькой тучке. Голубое небо заполонили набежавшие тучи. Пошёл дождь. Из травы вытянулись гибкие стебли, на них распустились полевые цветы. Студентка начала их ласкать нежными прикосновениями пальцев. Блаженная улыбка осенила её бледное лицо.

Налицо были симптомы татуеризма: носитель сживался с рисунком на своей коже и получал львиную долю эмоций от него, а не от событий окружающего мира. Плохо дело. Татуманка может покончить с собой, если что-то случится с её ненаглядной татуировкой. Ладно, дорогу осилит идущий, даже если она ведёт в пропасть. Протянем ногу над бездной, за работу!

— Цветопередача, анимация и интерактивность в норме, это значит, что пигментные диффузоры в подкожной клетчатке работают правильно, — Дэр встал из-за стола, подошёл к девушке, ловко прилепил кругляшек коммутатора к порту ввода, стилизованного под паутинку у основания ствола яблони. Стол чуть слышно вздохнул вентиляторами, откликаясь на поток данных, и начал выводить на экран колонки кода.

— С деревом и цветами — всё хорошо, вырастают, расцветают без проблем, — пояснила студентка, — проблемка вот в чём — Фионка глючит, не вылезает из дупла, и в последнее время с её фигурой что-то случилось, она растолстела.

— Вы фею Фионой назвали?

— Точно, она смешная такая феечка, с поварёшкой летает над цветами и нектар кушает.

— Похоже на шутку разработчиков. Для развлечения запрограммировали ожирение красотки от переедания, а из окончательной версии забыли убрать. Или, может быть, случайно запустилась сознательно оставленная «пасхалка». В «Рыбке Немо», если прикоснуться к кораллам одновременно в десяти местах, из-за скалы выплывает крокодил и проглатывает Немо. Сейчас посмотрим, куда подевалась ваша обжора, — Дэр включил режим проверки контрольных сумм.

Экран расцвёл красными пятнами, демонстрируя части кода с изменёнными операторами. Дэр озабоченно нахмурил брови, программа была кардинально модифицирована, даже сектор резервного копирования светился красной индикацией. Помимо каши с программным обеспечением, матрица биочипа, хотя и была полностью функциональна, имела маркеры нелицензионных имплантаций. А это что, гормональный анализатор? Он-то что делает на месте второго энергетического контура?

Когда Дэр понял всю картину преобразования биочипа, то схватился за голову от волнения.

— Что? Всё плохо? — обеспокоенно спросила студентка.

— Видите ли, эээ… Нора, — отмотав развёртку в начало, Дэр нашёл имя клиентки в разделе реквизитов продажи. — У меня для вас две новости. Одна хорошая, другая плохая. С какой начинать?

— С плохой, конечно. Всё хорошее люблю оставлять на десерт.

— У вас не простое зависание программы, а хакерский взлом с модификациями изначального кода и вставками новых подпрограмм. Чтобы восстановить татуграмму, мне придётся скачать с сайта Дисней Графикс свежую копию. Это стоит недёшево, около пятисот кредитов. К тому же, биочип кардинально переделан, мне понадобится часов сорок чтобы его восстановить. Мои расценки: пятьдесят кредитов в час.

— Что за хрень! — возмущённо возопила студентка. — Да я кроме вас больше ни к кому не обращалась! Кто мог хакнуть мою татуграмму? Вы что, хотите вытянуть у меня побольше денег?

— Для того чтобы внедрить новый код, осуществить синтез новых блоков биочипа не обязательно иметь оборудование как у меня, — указательный палец Дэра, поправляя коммутатор, соскочил с его гладкой поверхности и пробежался по коже девушки, следуя нити паутинки. — Подключиться можно через порт другой татуграммы. Скажите, Нора, среди ваших близких знакомых нет любителей татушек? Достаточно продолжительного кожного контакта.

— Так, руки прочь, любитель контактов! — Нора оттолкнула руку Дэра и задумалась. — Чёрт, у Боба с четвёртого курса есть дурацкий шмель на животе. Он его сделал, когда мы только начали встречаться!

— И какие же науки изучает ваш Роберт на четвёртом курсе? — иронически спросил Дэр, возвращаясь к изучению программы.

— Чёрт, чёрт, чёрт. Биологическую информатику он зубрит! Я думала, что нравлюсь ему, а он меня использовал, только чтобы пошарить в дорогой татуграмме! — Нора шлёпнула себя по животу, стряхивая мириады цветов с яблони. — Что этот ботан сделал с моей Фионкой?

— Ну, тут тяжело сразу сказать, изменена как графическая часть, так и алгоритмы поведения модели, — покопавшись в дебрях изменённого кода, Дэр нашёл подпрограмму управления феей и принудительно её запустил.

Татуировка отреагировала незамедлительно. Створки двери, закрывающей дупло, распахнулись. Наружу выбралась фея в помятом платьице и с взъерошенной короткой причёской. На руках она держала маленького щекастого шмеля, который трогательно шевелил длинными усиками и зевал. Фея расправила крылышки, полетела вверх, нашла крупный цветок, зачерпнула поварёшкой нектар, поднесла её к мохнатой мордашке шмелика. Тот отрицательно замотал головой. Фея сердито отбросила поварёшку, приземлилась на сук, оголила грудь и начала кормить шмелиного младенца.

— Что? Что это такое? — дрожащим голосом спросила Нора, наблюдая за кормлением.

— Нет, это конечно не Мадонна Литта, скорее, средней руки Мадонна Бомбо, но ведь ваш Роберт тоже не Леонардо да Винчи. Хотя, в области программирования и ещё, биохимии, он, безусловно, гениален — Дэр постарался придать случившемуся шутливый оттенок.

— Что означает «Бомбо»?

— Шмель на итальянском.

— Узнаю ботанский юмор, он у вас такой же тупой как и у Боба. Так, всё, с меня довольно. Хватит надо мной издеваться. Вы жалкий сексист, озабоченный солидарностью самцов! — Нора сорвала кругляш коммуникатора. Диффузоры, лишённые управления, потеряли окраску, фея с шмелём исчезла. — Вытрясу из Боба деньги и починю Фионку в другом салоне. Сколько я вам должна?

— Пятьдесят кредитов.

Студентка расплатилась, сердито натянула футболку и поспешила к выходу. У двери она остановилась и обернулась к Дэру:

— Погодите, вы ведь говорили, что есть и хорошая новость. К тому же она оплачена. Скажите её, чтобы моя месть Бобу не была чересчур ужасной. Он хоть и отмороженный, как и вы, своими программами на всю головушку, не видит за ними живых людей, но чел по сути добрый.

— Помимо перепрограммирования сюжета, Роберт видоизменил функции биосинтеза расширений и встроил в процессор татуграммы блок гормонального контроля вашего организма, а также привязал к нему подпрограмму феи. Я показал её завершающую стадию.

— Вы можете без этих ваших научных вывертов прямо сказать, в чём моя радость?

— Могу, — вздохнул Дэн, — только вы опять меня обзовёте солидарным сексистом. Вы — беременны, если, конечно, Роберт не напутал с анализом гормонов. По сути, он превратил татуграмму в тест на беременность. Новое слово в женской консультации!

РАВЕЛОВАЯ СЖИГАЛКА

Стол, за которым Ричард Грегор раскладывал свой пасьянс, был самым чистым местом в пыльной конторе ААА-ПОПС — Астронавтического антиэнтропийного агентства по оздоровлению природной среды. За неделю карты справились с пылью на столешнице не хуже пылесоса. Ещё одна неделя простоя и надо будет менять затасканную колоду.

Хлопнула входная дверь. Глухой удар в стену заставил карты подпрыгнуть. Сдавленные ругательства в холле выразили сожаления о сильно узких дверях в офисах эконом класса. На что жизнерадостный голос Арнольда за стенкой заявил, что сообразительность грузчиков обратно пропорциональна ругани и прямо пропорциональна чаевым.

Похоже, внушение возымело действие — команда доставки занесла здоровенный металлический шкаф в кабинет практически без серьезных повреждений недвижимости.

— Решил для солидности обзавестись сейфом? — спросил Грегор, когда Арнольд рассчитал грузчиков.

— Нет, это инвестиция в средства производства! — победно ответил компаньон, довольно потирая руки.

— Мне кажется, ты должен был сегодня заниматься утилизацией химических отходов?

— Ассенизаторы заломили такие деньги, что у меня осталась только одна дорога.

— На помойку старьевщика Джо, — предположил Грегор, стоически собирая карты в колоду.

— Бинго! Джо уступил мне её почти даром! — на лице Арнольда расплылась улыбка триумфатора, которому по дешёвке досталась триумфальная арка предшественника.

Нездоровая любовь компаньона к инопланетному хламу уже лишила агентство скромных прибылей за прошлый квартал и грозила проделать финансовую брешь в бухгалтерии следующего. Грегор повнимательней присмотрелся к новоприобретению. От обычного холодильника установленная в углу штуковина отличалась здоровенной ручкой в центре двери.

— Дай угадаю. Ты купил атомарную давилку, которая любую засунутую в неё штуку передавливает в брусок вольфрама!

— Ты почти угадал, это равеловый блок для утилизации отходов! — Арнольд взялся за ручку, с трудом открыл толстую дверь. Внутренность шкафа была черна, как Вселенная, в которой потушили звёзды.

— Эй, эй, ты что? Наш договор аренды не предусматривает использование промышленной техники, — запротестовал Грегор.

— Мы всегда можем сказать, что это офисный бумагоуничтожитель, — Арнольд взял из рук Грегора карты, небрежно бросил их в черноту шкафа.

Дверь сыто лязгнула, затворяя утробу агрегата. Грегор непроизвольно напрягся — машины старьёвщика Джо работали, но имели неприятную особенность портить жизнь пользователей неожиданными фортелями. Как правило, чем громче они гудели в работе, тем сильнее были неприятности. В этот раз обошлось без рабочих шумов. Арнольд поскучал минутку, затем открыл дверь. Шкаф зиял девственной чернотой.

— Ничего нет, — глубокомысленно изрёк Грегор.

— Что карты! — Арнольд взял массивный куб, которым Грегор обычно придавливал чертежи.

— Ты чего? Полегче. Между прочим, это калибровочный источник. Не самая дешёвая штука.

— Наука требует жертв, — недрогнувшей рукой жреца науки Арнольд поместил куб в шкаф.

После нехитрого ритуала закрывания-открывания двери источник радиоактивного излучения испарился. Грегор с фонариком и дозиметром скрупулёзно исследовал каждый дюйм внутренней поверхности шкафа. Никаких следов исчезнувших предметов обнаружить не удалось, уровень радиации был в норме.

— Ладно, сдаюсь. Похоже на полную аннигиляцию, — ворчливо признал он. — Где Джо раскопал эту чёрную дыру в коробочке?

— Археологическая экспедиция притащила из системы Салатор. Они обнаружили корабль-ковчег с планеты Равелы. Взяли с него приглянувшиеся безделушки.

— И протащили половину галактики только чтобы загнать старьёвщику?

— Экспедиция сдала находку в научно-технический отдел. Джо сказал, что блок ему достался на распродаже при банкротстве института.

— Угу, посмотрим, — Грегор достал засаленный Атлас «Раритеты Галактики».

Найти в нём шкаф-уничтожитель не составило труда. Именовался он в атласе «Равеловая сжигалка» и, согласно исследованиям института Штадлера, уничтожал любое вещество. Чтобы разобраться в равеловой цивилизации Грегор полистал планетарные справочники. Технократическая секта экологов «Зелёный путь» колонизировала планету Равелу давно. Сектанты не поддерживали связь с остальным человечеством на протяжении многих поколений. В результате внезапно возросшей активности местного светила Салатор Равела была оплавлена до мантии. Из звёздного катаклизма удалось вырваться единственному кораблю, который потерпел аварию. Никто из членов экипажа не выжил.

— Не нравится мне, как она называется, — заявил Грегор, после того как убедился, что история создания шедевра экологической мысли надёжно скрыта мраком неизвестности.

— Что ты хочешь, сектанты, — Арнольд похлопал шкаф по лоснящейся стенке, — согласен, по-детски звучит.

— Если бы он назывался «деструктор эм семьдесят шесть аш три» мне бы было спокойней.

— Ты что, не доверяешь институту Штадлера?

— Он был такой замечательный, что обанкротился?

— Неэффективный менеджмент, — пожал плечами Арнольд. — Такое может случиться и с блестящим научным коллективом. Главное, есть сертификат на «равеловую сжигалку».

— Вспомни Мелджский Бесплатный Производитель, — Грегор напомнил о сокрушительном фиаско агентства, после которого они остались должны энергетической компании кругленькую сумму. При работе Производитель пожирал киловатты из ближайшей энергосети с прожорливостью обогревательной системы крупного посёлка в Антарктиде.

— Никакого потребления энергии, — Арнольд помахал экспертным заключением института.

— И какая же природа действия сжигалки?

— Они не выяснили.

Скрипя сердцем Грегор согласился, чтобы изделие погибших экологов поработало на поддержание штанов агентства. Дела шли из рук вон плохо: арендная плата была прострочена, пухлая стопка счетов грозила вырасти в полноценную гору без всяких шансов на оплату.

Арнольд рьяно взялся за поиск заказчиков. Объём сжигалки не позволял уничтожать крупногабаритные объекты, поэтому он сделал ставку на отходы лабораторий. Вскоре потрёпанные фургончики начали доставлять контейнеры с грозными маркировками биологической опасности. Грегор трудился как вол, загружая их в сжигалку. Она исправно превращала токсичный кошмар в ничто. Поначалу арендодатель выражал обеспокоенность доставкой опасных материалов, но после того как впервые получил оплату авансом, закрыл глаза на бизнес Арнольда.

Агентство выбралось из лап долговых обязательств. Для возни с контейнерами Арнольд нанял молчаливого китайца. Грегор смог вернуться к приятному времяпровождению. Решив, что физического труда с него достаточно он купил себе приёмник подпространственной связи, чтобы следить за пасьянсами галактической политики. Под сенью эффективного менеджмента Арнольда жизнь в конторе ААА-ПОПС вернулась в размеренное русло.

Очередное нарушение спокойствия Грегора произошло спустя месяц, когда вместо фургончиков лабораторий к зданию подкатила колонна грузовиков, из которых высыпали бравые солдаты Звёздного Флота.

— Арнольд, у тебя мания величия, — заметил Грегор, наблюдая в окно, как солдаты разбегаются, образовывая периметр безопасности. — Ты заключил контракт с Флотом на охрану нашего равелового сокровища?

— А что? Я думаю, после выполнения сегодняшнего заказа мы сможем себе это позволить — Арнольд довольно хмыкнул. — Я заключил контракт на уничтожение таниловых боеголовок.

— Тех самых? Которые запретили общегалактической конвенцией?

— Да. Жуткие штуковины. Парочки достаточно чтобы взорвать любую звезду.

Грегор полез в бумаги за заключением института Штадлера. Танила в списке испробованных на уничтожение материалов не было. Оно было и неудивительно — сто пятидесятый элемент таблицы Менделеева синтезировался в мизерных количества исключительно в оружейных целях.

— Арнольд, Штадлер не пробовал танил, — Грегор обеспокоенно посмотрел в угол кабинета, где китаец бархаткой полировал равеловую сжигалку.

— А чем танил хуже всего другого дерьма?

— Танил — сверхтяжёлый нестабильный элемент, активатор термоядерных реакций. Он может оказаться не по зубам железке равеловых фанатиков.

— Вздор, я в них верю, сам этим займусь — Арнольд пошёл открывать дверь Звёздному Флоту.

Несмотря на грозную мощь, скрытую внутри, контейнер был даже меньше стандартного. Арнольд принял его у бравого капрала как упаковку пиццы — с небрежностью постоянного клиента. Строгий лейтенант попросил расписаться в получении и заявил, что уничтожение должно произойти при нём.

Чтобы не смотреть на этот смертельно опасный спектакль, Грегор отвернулся к приёмнику. Просматривая выпуск новостей, он услышал, как за спиной лязгнула дверь сжигалки. Грегор одел наушники. Не вижу, не слышу, даст бог — бога сейчас не увижу.

— Всё получилось! Ничегошеньки не произошло! — спустя десять минут Арнольд сорвал с Грегора наушники. — Я же тебе говорил!

Грегор недоверчиво обернулся. Военных и след простыл. Китаец продолжал невозмутимо тереть бархаткой металл сжигалки.

— Моя ты сжигалочка, как же я тебя люблю! — возбуждённый Арнольд подбежал к китайцу, выхватил у него бархатку и начал с нежностью оглаживать шкаф.

— Смотри, дырку не протри, а то таниловые боеголовки выпрыгнут обратно — всё ещё в стрессе от беспечных игр с оружием звёздного поражения Грегор сердито водрузил наушники на голову. Жрец науки, лелеющий кумира, был жалок в своём низкопоклонстве.

Голос диктора заставил его похолодеть: «Прерываем наш выпуск новостей для экстренного сообщения. Только что произошла вспышка сверхновой. Взрыв звезды Салатор перекрыл транс галактический коридор и грозит…». Диктор на фоне россыпи звёзд скорбным видом выражал глубокую озабоченность состоянием транспортной системы.

— Знаешь, Арни, почему твою крошку зовут сжигалочка? — заупокойным голосом спросил Грегор.

— Конечно, знаю. Она всё сжигает своей любовью, даже меня! — экзальтированный Арнольд чмокнул гладь металла сжигалки.

— Не совсем так. Сжигал всё Салатор. Сжигалка только перебрасывала в него отходы.

— Так это же величайшее открытие! Нуль-переброска в газовую среду!

— Не знаю, Арни, — вздохнул Грегор. — Пока это величайшая катастрофа современности. Ты взорвал боеголовками Салатор.

Лотош Евгений Валерьевич

/

БЕГУЩИЕ

Пустыня расстилалась вокруг, бескрайняя и бессмысленная. Волны барханов катились за горизонт, в бессчетный раз иссушаемые склоняющимся к закату, но все равно еще жарким солнцем. Маленькая ящерка с любопытством взглянула на них, вытянувшись столбиком и тихонько посвистывая. По ее переливающейся шкурке бежали разноцветные искры. Странно, подумала Татьяна. Странно, что я еще способна замечать такие вещи. То ли второе дыхание пришло, то ли вымоталась не так сильно, как кажется. Ноги вязли в песке, тяжело налитые свинцом, вопящие о своей усталости, неотвязно требующие отдыха, отдыха, отдыха.

— Дэри, я… больше… не могу, — тяжело выдохнула она, ощущая бешено колотящееся о ребра сердце. — Я сейчас… упаду… — Ноги предательски заплелись одна за другую, но она умудрилась не свалиться пластом, а пробежать еще несколько шагов и только затем в изнеможении опуститься на землю. — Дэри!

Дэри остановился и внимательно посмотрел на нее.

— Пить хочешь? — наконец меланхолично спросил он. Его грудь поднималась и опускалась так равномерно, словно он только что встал с затененного шезлонга. — У меня еще осталось полфляги.

При мысли о воде Татьяну замутило. Она с трудом поднялась на ноги.

— Нет, спасибо, — устало покачала она головой. — Совсем не хочется. Лучше скажи, где привал сделаем?

Дэри отвернулся и стал смотреть вдаль.

— Километрах в трех есть подходящее место. — Его голос был неприятен своей бесстрастностью, но в то же время Татьяна почувствовала, как потихоньку успокаивается нервная дрожь в коленках, возникшая два часа назад, когда, случайно оглянувшись, она заметила Тень на горизонте. — Не слишком защищенное, но все же лучше, чем ничего. В пяти милях дальше есть стационарный лагерь. Для меня добраться туда до заката — не проблема, но ты еще неопытна и не сможешь выдержать темп. — Он выжидательно глянул на девушку, устало упирающуюся руками в бедра и тяжело глотающую раскаленный воздух. Татьяна мельком взглянула на него и опустила глаза. — Да, ты не доберешься. Значит, ночуем в Чертовой Лощине. Потерпи еще немного, — его голос немного потеплел, — через двадцать минут добежим, тогда и передохнешь. — Он развернулся и побежал легкой трусцой, не оглядываясь.

Сделав еще несколько тяжелых вдохов, Татьяна с трудом распрямилась и побежала вслед за ним. Каждый шаг давался с трудом. Я как Русалочка, мелькнула у нее шальная мысль. Что ни шаг — то иголки в ногах. Или песчинки в кроссовках, невелика разница. Вот только на прекрасного принца Дэри не тянет. Ну, значит, не судьба пока. Она хихикнула, представив себя с русалочьим хвостом, запнулась за песчаную складку, с трудом устояв на ногах, и выбросила из головы все мысли. Шаг, другой, третий, четвертый. Вдох. Еще шаг, еще, еще, еще. Выдох. Невидимый метроном в голове безразлично отщелкивал шаги, сухой воздух раздирал горло, и все шло как обычно. Так же, как и весь день.

Когда полчаса спустя они добрались до Чертовой Лощины, тени от барханов уже залили пустыню. Солнце висело невысоко над горизонтом, и было уже не так жарко. В редких порывах ветра появилось даже что-то похожее на прохладу. Дэри бросил рюкзак в центре каменистой утоптанной площадки и стал обходить ее по периметру, изредка наклоняясь к земле и отбрасывая в сторону камешек. За ним тянулась отчетливо видимая в сумерках светящаяся нить.

Татьяна рухнула на землю и долго лежала пластом, впитывая в себя холодок стремительно остывающей земли. Дэри закончил возводить периметр, подошел к ней, сел рядом на землю. Из рюкзака он достал металлическую, защитного цвета флягу, болтнул ее около уха, внимательно прислушавшись к бульканью внутри. С сомнением покачав головой, он протянул ее Татьяне.

— Выпей, — сказал он своим бесцветным голосом. — До утра тебе этого хватит. Я не хочу, — поспешно продолжил он, упреждая татьянино возражение. — Если надо, я могу до следующего вечера протянуть без воды. Не в первый раз.

У Татьяны не было сил спорить. Она взяла флягу, открутила колпачок и несколько раз жадно глотнула. Внезапно жажда, весь день маячащая где-то на границе сознания, навалилась на нее всей своей тяжестью. С трудом она удержалась от того, чтобы влить в себя остатки воды, жалобно плещущиеся где-то на дне. Завинтив флягу, она протянула ее Дэри.

— Возьми, — нехотя пробормотала она. — Пусть у тебя пока будет, а то боюсь, что все выхлебаю… — Она с трудом стащила с себя лямки тощенького заплечного мешка и аккуратно положила его рядом с собой. Подумав, она вытащила из него утепленный спальник, встряхнула, расправляя. Пакетик резко развернулся в огромное меховое полотнище, накрыв ее с головой. Татьяна зло забарахталась, выбираясь наружу.

Когда она, наконец, высунула голову в сгущающиеся пустынные сумерки, Дэри удивленно смотрел на нее.

— Зачем тебе теплый спальник? — В его голосе прорезалось удивление.

— Тебя не спросилась, — зло кинула Татьяна, выпутываясь из складок меха, но тут же пожалела о вспышке. — Извини, вырвалось. Я читала, в пустыне ночи холодные. — Она с яростью стала дергать полотнище в разные стороны, пытаясь уложить его поровнее.

— Я не знаю, про какие пустыни ты читала, но в этих местах ночью ниже двадцати не бывает, — пожал Дэри плечами. — На твоем месте я бы взял спальник полегче. Впрочем, делай как знаешь, земля иногда сильно остывает. — Он кошачьим движением поднялся на ноги и достал из рюкзака легкую раскладушку. Сунув в рот плитку рациона и неторопливо разжевывая ее, он неторопливо установил кровать понадежнее, улегся на нее и накрылся легкой простынью. — Ладно, давай спать. Завтра придется пробежать больше, чем сегодня.

— Почему? — вяло поинтересовалась девушка, засовывая в рот кусочки своей плитки. От вкуса сухой пищи ее подташнивало, и опять зверски хотелось пить.

— До следующего лагеря, — сонно ответил Дэри. — Там рядом нет ничего вроде этого места. Либо мы доберемся до стационара, либо останемся ночевать в пустыне.

— Ну и что? — Татьяне не хотелось спать. Все вопросы, о которых она успешно пыталась забыть, вновь подступили к горлу. — Это запрещено — ночевать в пустыне?

— Нет, — так же сонно ответил Дэри. — Не запрещено. Ночуй где хочешь. Тень может забрать тебя из любого места, но в лагерях они появляются редко, и там от них проще отбиться. Спи, рассвет через девять часов.

— Дэри, — Татьяна твердо решила, что на этот раз он не отвертится. — Скажи мне, куда мы бежим? Какова цель? — Ответом ей было лишь тихое посапывание. — Дэри, черт возьми!

Несколько секунд посапывание продолжалось. Затем раскладушка заскрипела.

— Таня, я хочу спать, — голос Дэри был все такой же бесстрастный, но в нем проскальзывали нотки раздражения. Или это только казалось? — Тебе надо поговорить?

— Надо! — твердо заявила Татьяна. — Мне надоело бегать по пустыне неизвестно с кем и неизвестно куда. Я хочу вернуться домой! Скажи, куда мы бежим?

Какое-то время Дэри молчал.

— Мы бежим к следующему лагерю, — спокойно сообщил он.

— А затем? — Татьяна тоже начала раздражаться. — Куда после того лагеря?

— К следующему лагерю, — Дэри был сама любезность.

— А затем? — Татьяна уже с трудом сдерживалась.

— Опять к следующему лагерю, — мужчина сладко зевнул. Девушка слышала, как щелкнули его зубы.

— Дэри, чтоб ты сдох! — взорвалась Татьяна. — Ты идиота из себя корчишь или меня за идиотку считаешь? Я тебя спрашиваю — какова конечная цель?

— Не знаю, — равнодушно сообщил Дэри, с удовольствием потягиваясь. — Мне этого никто не говорил.

— Как… как не говорил? — Татьяна была ошеломлена. — А зачем же мы бежим? Куда? Что вообще происходит? — Она вскочила на ноги, тут же отозвавшиеся тупой болью. — Дьявол тебя побери, ты что, издеваешься надо мной?

— Нет, — все так же равнодушно отозвался Дэри. Звук его голоса определенно начинал бесить Татьяну. — Я не издеваюсь. Но куда мы бежим — никто не знает. На самом деле.

Девушка осела на землю, на ее глазах выступили слезы.

— Я… я так не хочу… — прошептала она. — Я хочу домой… Я… — Неожиданно она заревела навзрыд.

Дэри отбросил в сторону простыню и сел на своей раскладушке. Последние лучи солнца, выбивающиеся из-за горизонта, едва освещали его синеватую кожу. На безоблачном небе начали появляться первые звезды. Он подошел к девушке и сел рядом с ней, приобняв ее за плечи.

— Извини, Таня, — на этот раз его голос был действительно сочувствующим. Татьяна уткнулась ему в грудь и молча всхлипывала. — У тебя нет дороги домой. Как и у всех нас. Все, что мы можем, — это бежать вперед и вперед, от одного лагеря к другому. На самом деле это не так уж и плохо, многим нравится. — Он погладил девушку по волосам. — Ты привыкнешь…

Татьяна повернула к нему мокрое лицо.

— А если я не хочу бежать? Зачем, если нет цели? — Она по детски обиженно шмыгнула носом.

— Цель есть, — ответил Дэри. — Цель — это добраться до следующего лагеря, встретить новых людей, увидеть новые места. Тебе не повезло, ты начала с пустыни, но многие попадают в более приятные места. Леса умеренных широт, например, с большими реками, лесами и изумрудными полянами, с птицами, поющими в кронах, когда ты бежишь мимо. Или степи-саванны, в которых пасутся стада оленей, а на них охотятся черно-желтые полосатые тигры. Да и сияющие ледяные пустыни Арктики тоже бывают прекрасны. Ты не представляешь, как иногда жаль бывает покидать некоторые стоянки… — Он замолчал, видимо, погрузившись в воспоминания.

— Дэри… — робко произнесла Татьяна. — Но зачем тогда вообще бежать куда-то? Почему не остаться на одном месте, которое тебе нравится?

— Что? А… — Дэри вздохнул. — Нельзя. Каждое утро в лагере ты получаешь полный комплект того, что тебе надо. Но если ты останешься на день, то на следующее утро получишь лишь половинный набор, и твои шансы добраться к вечеру до следующего лагеря сразу уменьшатся, хоть и не фатально. Правила допускают однодневную передышку, хоть и не часто, поэтому за нее наказывают не так строго. Еще днем позже ты получишь четвертной рацион. Я знаю только одного человека, который смог добраться с ним до следующей стоянки. Ну, а еще днем позже… ты не получишь уже ничего. Автоматы свое дело знают.

— А зачем ночевать в лагерях? — удивилась Татьяна. — И зачем тебе рацион? В средней полосе, как ты ее описал, должны быть ягоды, грибы… охотиться можно, в конце концов…

— Охотиться? — хмыкнул Дэри. — Ягоды? Плоть животных и растений ядовиты для человека. Ими могут питаться только другие животные, так записано в Правилах. Нет, Танечка, если ты останешься без рациона, то умрешь с голода.

— Ну ладно, — не захотела сдаваться девушка, — а если курсировать между двумя соседними лагерями? Или автоматы и это запоминают?

— Тень, — лицо Дэри омрачилось. — Чем дольше ты находишься в данной местности, тем более ты уязвим к ее Теням. В первый день этой местности они до тебя добраться не могут… я не слышал о таком, во всяком случае… но уже день на третий-четвертый у тебя не остается никаких шансов их избежать.

— А что такое Тени? — осторожно спросила Татьяна. Лицо Дэри исказилось как от сильной боли, но он все же ответил:

— Никто не знает. — Он несколько раз глубоко вздохнул. — Просто в один прекрасный день Тень забирает тебя… Я знал людей, которые поклонялись разным Теням, считая, что тем могут помочь им против других Теней, взять под свою защиту. Насколько мне известно, Тень забрала их всех, как и остальных людей. — Он пожал плечами в ответ на какие-то свои мысли. — Извини, мне эта тема неприятна. Лучше спроси о чем-нибудь другом.

Татьяна осторожно высвободилась из его рук и повернулась к нему лицом. Слезы уже высохли, и в ее глазах было всего лишь задумчиво-печальное выражение.

— Скажи, Дэри, — произнесла она, — все-таки, какая у нас цель? Последняя цель, окончательная, которой мы должны достигнуть? Ведь не может же вся эта система работать вхолостую, просто так, без всякого конечного результата? Может, надо кого-нибудь победить? Что-то найти? О чем-то догадаться? А, Дэри?

— Окончательная цель? — с наконец-то прорезавшимся удивлением посмотрел на нее Дэри. — Да что ты, девочка моя, разве жизнь имеет какую-то цель? Или кто-то может тебе ее указать, кроме тебя самой?

Черное небо, усыпанное звездной пылью, прорезал падающий метеорит.

ЛЮБОВЬ И ГОЛУБИ

У вас не занято? Нет? Ф-фу. Наконец-то местечко нашел. Ну и дела — рабочий полдень, понимаешь, люди от гудка до гудка деньгу зашибают, а места нет. Мест, то есть. Честному труженику присесть некуда, все бездельники заняли.

Да нет, не обращайте внимания. Это не голубиный помет. Как это — где? А куда вы смотрите? О, я-то думал — вы на мой пинджак с карманАми поглядываете. Хороший пинджак, сносу нет. Папаша рассказывал, мой дедуся на Земле его носил. Еще до того, как к нам супростяне прилетели. Дедуся давно помер, а пинджак — как новенький. Чистый мегавинилуретан с искоркой, дамочки так и тащатся. То есть как какие? Да вы что, новичок? Ну, тогда понятно. Наших-то дамочек сюда не пускают, тут вы правы, но ведь и другие есть. Как вы думаете, где я работаю? Да ни за что не угадаете. Вот визитка моя, держите, не стесняйтесь. Да смотрите, смотрите, пока в руках держите, а то она неразменная. Взгляд отведете — и тю-тю, снова у меня в кармане.

…в первый раз вижу такого необразованного! Вижу, не интересовались еще. Ну да, по-первости многих не слишком напрягает, попозжее обычно прихватывает. Годика этак через два. Ну да, «Агентство „Кольцо мечей“», все правильно. Элинорский перекресток, в доме с конторами. Заходите, не пожалеете. Человеческих женщин нет, звиняйте, а вот любые другие — сколько угодно…ох, ненавижу эту кофе. Из лебеды ее варят, что ли? Специально с Земли везут и варят, точно вам говорю! Килограмм сюда, на Вокзал, приволочь — семьсот тугриков стоит, так они и тут экономят. Как на чем? Сами, что ли, не понимаете, что килограмм лебеды легче килограмма кофе? Кофе — она в зернах, тяжелая, а лебеда — трава, вон какая мягкая, в один килограмм сколько хошь напихать можно. Пользуются, гады, что всей этой шушере что кофе, что лебеда — один черт жратва экзотическая. Все равно вкусовые пупырышки только у чуртанаров имеются, а те чужого не едят.

О чем это я? Ах, да. Об Агентстве. Сами понимаете, среди инопланетяшек этих, ну, чужих, всякие попадаются. Кто по делам летит, а кто и просто так по Вселенной шляется, приключений ищет. В том числе и на задницу свою, если анатомия и ориентация позволяют. Встречаются такие, кто то ли бабы, то ли не бабы, черт их разберет, нелюдей, но любви хотят. Или хочут, как меня тут один недавно поправил. Думает, лысину надел — и уже прохфессор? Ха! Куда им деваться на Вокзале, где проезжий народ дольше десяти минут не задерживается? Не прохфессорам, я имею в виду, а приключенцам этим. Дальше лететь? А экзотика? В коридорах к прохожим приставать? Так здесь эдакие типы встречаются — поймут неправильно да и монтировкой погладят, наше вам с благодарностью. Вот мы и помогаем таким инопланетникам, чем можем. Мы человеки добрые, берем за помощь немного, а удовольствия — полон рот… ну или что там у них. Если честно… да не оглядывайтесь вы так нервно, это я на всякий случай озираюсь… если честно, то иногда я и сам не понимаю, как они… ну, это самое… но ведь довольнехоньки! И сами инопланетники, и мужики наши. Ну да, а кто еще? Кого, вы думаете, мы им в пару или, скажем, в пятерку находим? Таких же инопланетников? А на кой они друг другу сдались, здесь, на Вокзале? Они в санаториях да на турбазах своих друг за другом ухлестнуть могут, с комфортом и вообще как им вздумается, а вот наших мужиков только здесь и найдешь. Были бы мы выездными — тогда еще ладно, но пока не судьба. И хорошо, что не судьба, иначе как бы мы башли забивали? Агентство, я имею в виду.

Ну что вы на меня смотрите, словно паучиха на мужа после копуляции? Все сугубо добровольно. Сугубо, понятно! Это слово такое умное, шеф научил. Значит — без принуждения. Мы ведь никого не тянем силком-то, сами все приходят. И вы придете, спорим? В первый раз людям вообще бесплатно, это политика фирмы такая. Не понравится — не придете больше. Разик, э? Один разик?…ха! Это мне опять про мой пинджак вспомнилось. Не помет голубиный это, зуб даю. Крукобуруса зуб, не свой, от клиента остался. А дело так было. Встретился я с одним парнем, года три как с земли. Бука букой, наладчик, одно слово. Ну, разговорились мы с ним, я таких сразу замечаю, у меня глаз наметан, точно говорю, а у него психоз сексуальный изо всех щелей так и прет. Спем… срем… спермотоксикоз, вот как наш психиатр это называет. Одичал без бабы — спасу нет, того и гляди, на других кидаться начнет. Поговорил я с ним по душам, а он возьми и окажись завзятым голубятником. Дома, рассказывал, с голубятни не вылезал, жена вконец заела, вот он сюда и подался. Голубей у него уже здесь отобрали да домой отослали. А контракт подписан, пять лет отсюда ни ногой — и точка. Вот и зверел парень прямо на глазах. И — надо же такому было случиться — в отеле уже три дня парочка секс-туристов ошивалась. Точь-в-точь курицы с полменя ростом, только без перьев, и кожа зеленая, морщинистая. Эй! Вы только не того-этого, поаккуратнее со своим желудком, здесь роботов не держат, самому вытирать придется! Вот и тот парень почти так же среагировал. А что делать? Не упускать же клиентов, они та-акие деньжищи предлагали! И тут я… шеф даже медаль потом предлагал дать. «За изобретательность», сказал. В общем, я — сам дотумкал, без подсказок! — взял да и вспорол подушку. Любимую свою подушку, тоже с Земли привез. Нет, она прабабушкина, тогда еще подушки перьями набивали. Ну, вот так, натуральными перьями, с попугаев разных да со страусов. Вспорол, в общем, клеем их из распылителя побрызгал — и перьями сверху! Страусиными! Они, перышки, не страусы, такие мелкие, белые, в общем, почти натуральные голуби получились. С полменя ростом, а тому парню — вообще по грудь. Он глаза выпучил, да и пошел к ним в номер, ровно веревочкой тянули. Уж и не знаю, чем они там занимались, да только пришел он ко мне через два часа, счастливый!.. сияет, что твой бластер на огневой позиции. Все, говорит. Женюсь. И гражданство свое обещают опосля свадьбы…

Нет, не знаю ничего про свадьбу. Он мне не докладывался. А вот это — это мне от тех клиентов осталось. Вспорхнул один из тех мне на плечо, я чуть не рухнул, да и оставил благодарность. За заслуги перед ихней Родиной, сказал. Точно говорю, награда. Вон, от пинджака даже не отрывается, твердая, зараза. И пинджак жалко, не выбрасывать же. Да и чего выбрасывать, с наградой-то? Эвон она какая, примечательная…

Ну ладно, пора мне. Надо новых клиентов искать. А вы заходите, заходите, не стесняйтесь. Понравится, точно говорю. Не сейчас, так через полгода. «Агентство „Кольцо мечей“» на Элинорском перекрестке, в доме с конторами. Нас там каждый знает!

УЖИН ПРИ СВЕЧАХ

Огоньки свечей неярко подрагивали в неизвестно откуда тянущем сквознячке, еле ощутимом, но неприятно холодящем шею под левым ухом. Виктор дернул головой, пытаясь избавиться от неприятного ощущения. Елена может подумать, что он боится, мелькнуло в голове. Не стоит вводить девушку в заблуждение. Вряд ли она что-то решает, но все же… У нее такие красивые черные глаза, большие и влажные, как у лани. Интересно, почему лани? Почему не осьминога? У того глаза тоже большие и очень влажные. Влажнее не бывает… Надо же, он еще способен иронизировать! Впрочем, все равно. Решение принято. Возможно, встреть он эту девушку даже еще месяц назад, жизнь пошла бы по-иному…

Виктор откинулся на высокую мягкую спинку стула и с удовольствием пригубил вино. Доктор благодушно смотрел на него через стол, в углах слегка прищуренных глаз таились смешливые морщинки. В аккуратной бородке пробивались седые волоски, густая, несмотря на возраст, шевелюра находилась в живописном беспорядке.

— Итак, — задумчиво сказал он, — вы, молодой человек, твердо решили… хм… сделать то, что задумали.

Виктор покрутил бокал перед глазами, досадливо посмотрев на жирный след большого пальца. Кентьяви слегка пузырилось, леденило ладонь сквозь тонкое стекло.

— Да, — твердо сказал он. — Я решил окончательно. Сегодня ночью… — он запнулся. — Сегодня ночью я не спал, думал. Смотрел на звезды. Три капсулы таменазина… Не хотелось тратить время на сон.

— Вы все еще можете отказаться, никто не заставляет, — нетерпеливо отмахнулся от него доктор. — Взяли себе что-то в голову! Попробуйте, кстати, вон тех кальмаров, — он ткнул вилкой в хрустальную салатницу. — Под кентьяви идут — лучше не бывает. — Он вопросительно взглянул на Елену, и она застенчиво улыбнулась.

— Да, вкусно, — хрипло шепнула она. Виктор волновал ее, волновал с того самого момента, как вошел в кабинет доктора три дня назад. Это непрофессионально, попыталась она одернуть себя, но подалась вперед и подтянула к себе бутыль темного стекла с вытисненными на ней буквами. Кентьяви чуть слышно зашипело, а бокал, казалось, радостно запел, принимая в себя струю. — Хотите? — Она протянула бутыль Виктору.

— Нет, спасибо, — улыбнулся он. — Мне хватит. — Он взял вино из ее рук и осторожно поставил на стол. Мимоходом он задел ее руку. Девушка вздрогнула и чуть слышно вздохнула, качнувшись к нему. Ее гибкое тело обрисовывалось сквозь тонкую ткань сари. А девочка-то от меня, похоже, без ума, грустно улыбнулся про себя Виктор. Ах, если бы месяц назад…

— Вы, кстати, буддист? — доктор с видимым наслаждением сунул в рот маринованную маслину. — Что-то такое я слышал…

— Бросьте, доктор, — скривился Виктор. — У вас наверняка есть мое полное досье. За три дня… да вы могли получить его прямо из архива. С вашим-то кодом доступа! Увлекался я буддизмом лет пять назад. Давно уже бросил.

— Странно, — задумчиво протянул доктор. — Тогда вы все-таки атеист. Понимаете, личное дело не до конца… в общем, там такие вещи редко фиксируются. Но позвольте все-таки еще раз поинтересоваться — вы до конца понимаете, на что идете? Ваша вера…

— Атеизм не вера, — сухо ответил Виктор. — Нормальный подход ученого: утверждаешь что-то — докажи. Еще ни один проповедник ничего мне не доказал. Вы… католик?

— Да, — кивнул доктор. — Заметно?

— Цепочка на шее, — объяснил Виктор. — Человек вы серьезный, безделушки таскать там не будете. Медальоны с фотографиями у индусов не в почете, не Европа. Значит, крест. А католицизм в Индии, кажется, окончательно вытеснил остальные конфессии. — Он прислушался к себе. Еще не так давно правильный дедуктивный вывод доставил бы ему заметное удовольствие. Но не сейчас. Все перегорело, ушло. Все… Он вспомнил тонкую прозрачную руку Мариам, бессильно свесившуюся с кровати. Почему-то именно эта деталь в ночных кошмарах мучила его больше всего. Тонкая до прозрачности рука с золотым обручальным кольцом. Почти такая же, как у Елены.

— Мне бы вашу наблюдательность! — с завистью сказал доктор. Елена восхищенно взглянула на Виктора, но тут же, смутившись, покраснела и уставилась в стол, нервно поигрывая столовым ножом. — И все-таки я вас не понимаю. Атеизм… вечная ночь после смерти… Посмотрите — вы молоды, еще и сорока нет. Красавец-мужчина, Леночка наша аж тает… — Елена неубедительно-презрительно фыркнула, выпрямилась на стуле. Нож, зазвенев, покатился по полу. Еще сильнее покраснев, девушка дернулась за ним, потом, бросив взгляд на доброжелательно улыбнувшегося ей Виктора, снова уселась прямо, на мгновение прикрыв лицо руками. С видимым усилием воли овладев собой, ассистентка уставилась в тени вокруг стола, изо всех сил стиснув руки.

— Вот-вот, — весело прокомментировал доктор. — Я, кстати, тоже в детстве хотел физиком стать, как и вы. Отец не позволил. Нечего, говорит, с яйцеголовым связываться. Денег заработать не умеют, вот и изображают из себя… Кстати, «Физикал ревью» я до сих пор выписываю. Любопытные там вещи попада…

— Хватит! — оборвал его Виктор, но тут же набрал в грудь воздуха, замер на несколько секунд, затем медленно выдохнул. — Извините. Нервы ни к черту, сами понимаете.

Доктор смотрел на него, подняв бровь.

— Но я… — начал он.

— Нет, не вы, — мягко передразнил его Виктор. — Видите ли, я представляю себе ваши методы. Интересовался в свое время. Думаю, «Физикал ревью» вы впервые взяли в руки вчера или сегодня с утра. Этот антураж, — он обвел рукой затененный кабинет, — девица ваша… Извините, Елена, — он слегка растерянно улыбнулся возмущенно открывшей рот девушке, — ничего личного. Так вот, доктор, я хорошо понимаю, что за представление вы разыгрываете.

— Представление? — удивился доктор. — Извините, молодой человек, я бы не хотел выслушивать оскорбления даже…

— Еще раз извините, если обидел, — опять перебил его Виктор. — Но я не в настроении. От вас завит решение. Сегодня мы общаемся с вами уже больше двух часов. Все необходимые выводы вы уже сделали. Да или нет?

— Ну конечно, конечно, — грустно покивал доктор. — Более двух часов, вы правы. Но сложно сказать что-то… Что-то… Давайте так — отложим на завтра. Вы выспитесь, потом на свежую голову подойдете ко мне, и мы все обсудим еще раз. Не торопясь, так сказать, вдумчиво…

— Нет, — коротко ответил Виктор, и Елена почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Не надо, беззвучно закричала она. Не надо! Остановись… — Закон дает вам три дня, и они истекли. Вы не имеете права дальше тянуть с заключением. И имейте в виду — я не буду подавать на вас в суд, не затем пришел. Ресторан расположен на тридцать втором этаже, а окна в галерее чаще всего открыты. Чего вы добиваетесь? Чтобы я…

— Ах вот как… — доктор неожиданно встал из-за стола. — Ладно. Видит Бог, я сделал все что мог. Ладно. Вот вам заключение: я не вижу препятствий к реализации вашего права. Вы находитесь в здравом уме и твердой памяти. Психических отклонений, являющихся основанием для принудительной отсрочки, я не обнаружил. На мой взгляд вы, молодой человек, идиот. Но это моя работа, и я вынужден дать вам допуск. Еще раз спрашиваю — вы твердо уверены в своем решении?

— Да, — медленно кивнул Виктор. — Я могу идти? Куда мне явиться?

— Зачем идти? — доктор усмехнулся кривой зловещей ухмылкой. — Все под рукой. — Он выпростал из-под рукава узкий серебряный браслет с иссиня-черной насечкой и сдвинул пластинку. — К вашим услугам.

От мягкого тяжелого удара комната содрогнулась. Бокал доктора подпрыгнул и упал, залив белоснежную скатерть красным. Заверещал плохо смазанный металл. За спиной Виктора в стене возникли очертания двери, облицованная деревом панель с скрежетом поехала назад и в сторону. Из черного проема пахнуло сырым железом и могильной промозглостью.

Виктор закаменел на своем стуле. Потом обернулся и несколько секунд изучал багрово-черный прямоугольник.

— Вот оно как… — пробормотал он про себя. — Да уж…

Он встал и повернулся к проему лицом, обхватив себя руками за плечи. Елена с ужасом смотрела на него.

— Пожалуйста… — тихо сказала она. — Не надо. Пожалуйста!

— Я жду, молодой человек, — прогремел доктор. — Вы ведь этого хотели? Так пользуйтесь! Думаете, я буду стоять и ждать здесь до бесконечности?

— Да, вы правы, — руки Виктора безжизненно упали вдоль тела. — Извините. Я не ожидал…

Он повернулся к девушке и сделал шаг в ее сторону.

— А если я откажусь? — тихо спросил он. — Ты… пойдешь со мной.

— Да! — та яростно тряхнула головой. — Я… ты… мы вместе…

Виктор протянул руку и осторожно коснулся ее черных как смоль волос, на которых играли отблески свечей.

— Ты красивая, — сказал он. — Не казни себя. Не твоя вина. — Он убрал руку. — Ты привыкнешь.

Мягко развернувшись, он направился к проему.

— Заходишь, садишься на табурет, нажимаешь на большую красную кнопку, — сказал доктор ему в спину. — Но если ты хоть чуть-чуть умнее, чем я думаю, то с другой стороны комнаты — выход. Спускаешься на лифте на улицу…

Виктор замер в проеме, потом, не оглядываясь, кивнул.

— Это больно? — напряженно спросил он.

— Что? — удивился доктор. — А… Почем я знаю? Больно, наверное…

Плечи Виктора вздрогнули от невеселого смешка.

— Неважно, — сказал наконец он. — Жить — больнее. Не переживайте, доктор, вы сделали все, что могли. Просто я всегда был тяжелым случаем.

Дверь со скрежетом задвинулась за ним. Доктор стоял в напряженной позе, скрестив руки на груди. Слега прогудело. Трижды вспыхнула маленькая красная лампа.

— Все, — доктор опустился на стул и начал яростно отдирать бороду. — Ненавижу этот клей… Не удалось, жаль. Если бы он попал ко мне хотя бы две-три недели назад, с ним можно было бы поработать куда успешнее. Свежий шок в известном плане лечится проще, чем застарелая травма…

Елена, не отрываясь, смотрела на стену морт-камеры. Из ее глаз текли крупные слезы.

— Он… мертв? — спросила она, едва сдерживая рыдания.

— Как моя прабабушка, — мрачно кивнул доктор. Без бороды он выглядел лет на двадцать моложе. — Леночка, милая, право человека на смерть записано в Конституции, о чем ты знаешь не хуже меня. Ты сама выбрала эвтанастику, никто за уши не тянул. Подумай — не стоит ли бросить сразу?

Лена взяла салфетку из вазы и стала промокать слезы. Тушь размазалась, потекла по лицу.

— Но почему… почему именно сейчас? — сдавленно спросила она. — Здесь, в ресторане… свечи…

— Вино, красивая девушка, влюбленная по уши… — продолжил доктор. — И тут же камера смерти. Контраст. Я до последнего колебался. Если бы он отказался сейчас, попросил отсрочки, хотя бы на пять минут, я бы всадил ему нембасил и спящего отправил в санаторий. Номер в «Гималайской долине» забронирован со вчерашнего дня. Обе фирмы согласились поделить расходы.

— А он пошел сразу…

— Да. Он действительно хотел умереть. Знаешь, многие кажутся полностью уверенными, решительными, но когда дело доходит до камеры… Три четверти выходят с другой стороны и счастливо доживают до старости. Для них это даже полезный опыт. — Он осторожно снял расхристанный парик и окончательно превратился из доброго пожилого профессора в сухопарого человека средних лет с большими залысинами.

— Это неправильно… — несмотря на все усилия сдержаться, Елена снова всхлипнула. — Так не должно быть!

— Кто ты такая, чтобы решать за него? — доктор стремительно встал на ноги, подошел к девушке и вздернул ее голову за подбородок, так что та была принуждена посмотреть ему в глаза. Ее нос распух и покраснел. — Он взрослый человек, он имеет право умереть по собственному выбору. Он дурак, да — мне его заказали сразу две фирмы! Думаешь, я с каждым клиентом общаюсь вот так, в дорогущем ресторане? Черта с два! Этот гениальный молодчик был им так нужен, что они согласились вскладчину оплатить мои услуги, включая расходы. Они были готовы на все, пусть бы он даже ушел к конкуренту — потом бы переманили. Ему могли обеспечить райские условия, лишь бы работал в свое удовольствие. Он знал это, к нему много раз подкатывались. Но он предпочел уйти. Его право!

Доктор отпустил подбородок девушки и стал задумчиво ходить по комнате.

— Иногда я думаю, что легкость смерти действительно играет плохую роль. Но что, лучше держать людей на этом свете силком? Было такое. Отсюда два шага до рабства и прочих прелестей. Сначала ты не имеешь права умереть, потом — высказываться вслух, потом — переезжать… Человек либо свободен, либо нет.

— Вы пытаетесь убедить себя, — упрямо сказала Елена. — А сами не верите…

— Возможно, — неожиданно легко согласился доктор. — Но я знаю другое. За последние пятнадцать лет я проконсультировал больше трехсот пятидесяти человек. Пропустил же всего восемнадцать. Этот, — он мотнул головой в сторону морт-камеры, — девятнадцатый. Если бы не я, половина клиентов бросились бы под колеса или проглотили лошадиную дозу снотворного. — Он снова уселся за стол. — Что лучше — оставить потенциального самоубийцу наедине с собой или попытаться спасти?

— Я знаю, доктор, — Елена уже справилась с собой. — Нам все это рассказывали. Простите. Просто… просто…

— Я знаю, — мягко сказал доктор. — Когда-то сам прошел через это. Ты, кстати, превосходно играла, мои поздравления. Твоей вины в его смерти нет. — В его голове всплыла последняя фраза Виктора. — Да, просто тяжелый случай… Что ты решила со специализацией?

— Я продолжу, — девушка гордо вскинула голову. — Я хочу спасать людей.

— Хорошо, — доктор достал из кармана пластинку и прижал к зеленому треугольнику палец. — Я ставлю тебе зачет. Передай куратору, чтобы связался со мной по поводу остальных студентов. — Он передал пластиковую карточку Елене. — Не хочешь пообедать как следует? Все это, — доктор обвел рукой стол, — уже оплачено, а ты почти ничего не ела.

— Спасибо, доктор, — мотнула она головой. — Я лучше пойду. — Елена взяла в руки сумочку и нетвердым шагом направилась к выходу из кабинета. — До свидания.

— До свидания, Леночка, — кивнул ей доктор. — Привет отцу.

Дверь глухо хлопнула, и он остался один. Наполовину оплывшие свечи тускло мерцали на его серебряном браслете. Подумав, доктор открыл дело и ткнул пальцем в несколько точек на экране. Вспыхнул и медленно угас кровавый штамп.

«Доктор Макутагава Синх, дипломированный палач. Исход отрицательный. Отчет прилагается.»

Он погасил экран и задумался. Нет, он сделал все что мог. Просто тяжелый случай. Доктор хмыкнул, насадил на вилку кальмара по-зунгабски и стал неторопливо жевать, прихлебывая из бокала. Вино и в самом деле было замечательным.

Мамченко Петр Вячеславович

/

БУДЬМО!

По экранам прошла радуга помех, всегда сопровождающая переход из гипера и обратно. На гражданских судах в такие моменты экраны отключаются, да и некому на них смотреть, штатские при переходах мирно дремлют в анабиозных камерах. Военный корабль себе такой роскоши позволить не может. Сколько раз спасало жизнь пилотам умение вовремя распознать в затухающей радуге силуэт вражеского судна.

Силуэтов хватало — но своих. Максим здорово бы удивился, если б обнаружил в Солнечной системе округлые обводы кораблей Чирхов. Стремительные линии земных кораблей с чирхскими не спутает даже салага в красном секторе. Всё зависит от логики кораблестроения. Земляне строят корабли как для космоса, так и для атмосферы, во всяком случае, боевые. Чирхи же космос предпочитают не покидать, им авиационные причиндалы не нужны. Оттого и разница в тактике — пришлось солоно — ныряй в атмосферу и бей ракетами оттуда, чирхские тепловые лучи в атмосфере малоэффективны. А инопланетянин сдуру сунется следом — он в твоём полном распоряжении, маневренность чирхов в атмосфере — отдельная тема анекдотов.

Максим автоматически проверил наручный детектор, что там, в крови, — синяя зона, но на самой границе зелёной. Правду говорят, почки опытного пилота творят чудеса. Привычно потянулся к фиксатору за бутылкой с рабочим реактивом — и остановился на полпути. Ему это сейчас не нужно! Через пару часов он будет на Земле! Награждение это, конечно хорошо, но гораздо больше в среде гиперпространственных войск ценился традиционный двухнедельный отпуск на родной планете, где можно забыть на время о реактиве — и о проклятом детекторе! Полезное, но ненавистное устройство, вибрирующее при выходе в зелёную зону и поднимающее вой при красной или белой.

Напарник, мичман Вася завистливо вздохнул и, в свою очередь сверившись со своим детектором, сделал пару глотков. Здоровый ты парень, Вася, на тебя реагента вдвое больше, чем на остальных уходит. Как бы не влип, как прежний напарник, Димка, тот уже три месяца в реабилитационной клинике, как бы вообще на твердь не списали. Реагент — не забава, а суровая необходимость, что только в космосе понимают зелёные стажёры.

Истошный вопль сирены всеобщего оповещения заставил Максима вернуться обратно на место первого пилота. Боевая сбруя, призванная хранить от перегрузок, вновь опутала с ног до головы. Такой сигнал известен всем на флоте — противник в пределах досягаемости! Это в Солнечной системе, где чирхам так всыпали несколько раз подряд, что уже лет пятнадцать, как приближаться зареклись!

С тяжким вздохом пилот вновь взялся за отвергнутую бутылку и энергично глотнул. Проморгавшись и откашлявшись, внимательно рассмотрел предательскую посудину. Ниже герметичной насадки, позволяющей пить без потерь в невесомости, была полуоторванная этикетка: «Вспышка-55. Мечта гипервоина! Приобщись к большому космосу!». Никакого намёка на положенный: «Рабочий реактив-3. Пользоваться только с применением детекторов! Одобрено космомедслужбой. Военные поставки».

— Сволочь! — просипел Максим, как только обожжённые градусом голосовые связки опять позволили выдавать членораздельную речь. — Опять на обеспечении экономит! Вася, слушай приказ! На базе найдёшь хозяйственника, Саймона Дмитриевича, и дашь ему в морду! Если у этого мерзавца хватит наглости поднимать шум, то скажешь, что по устному приказу каптриранга Максима Лисицына. Рабочий реактив должен вводить в рабочую форму, а не вышибать мозги!

Вася кивнул. На его обычно добродушной физиономии отпечаталось такое удовольствие, что Максим на миг усомнился в отданном приказе. Ещё покалечит мерзавца. Правда, тому не впервой отхватывать за всё хорошее, да и традиции гипервойск надо соблюдать.

— Готовность систем, наличие боекомплекта?

Потерявший пару секунд на выход из приятных грёз, второй пилот сверился с данными оперативного компьютера и лихо отбарабанил:

— Все системы в норме, реактивная масса — 82 %, полный малый боевой комплект, боевые плоскости в порядке, вспомогательные устройства в готовности!

Короткий доклад на Солнечную-4 и занятие места по боевому расписанию в оперативном резерве.

Конечно, малый боевой комплект — не бог весть что, две атомных ракеты, шесть химических, одна с антиматерией, две плазменных ловушки. Для одиночного боя недостаточно, но в составе армады… Самому не верилось, что ещё застал времена, когда договоров с другими цивилизациями ещё не существовало, и учёные лихорадочно экспериментировали, зачастую устанавливая новое оружие на каждый боевой вылет. Когда боевые плоскости оставались единственным надёжным средством, а первое же попадание противника становилось фатальным.

Чирхи, чирхи, мерзкие хладнокровные торгаши, что, впрочем, естественно для рептилий. Первые наладившие контакт с человечеством, продающие крохи информации по бешеным ценам, осуществляющие перевозки в другие системы с оплатой 1:1, масса груза — соответствующая масса редких химических элементов, будь этот груз оборудованием или разумными. Жуткая межзвёздная монополия, запершая десятки цивилизаций в родных системах. Хочешь контактировать с другими — плати, колонизировать свободные планеты — плати вдвое, вести торговые отношения — только при чирхском грабительском посредничестве! И тогда твой корабль не сгинет в гиперпространстве, а планета не подвергнется наказанию. Плати — химическими элементами, электроникой, новейшими технологиями и даже мыслящей биомассой, в просторечии — рабами. Конечно, любая цивилизация на стадии прорыва в большой космос пыталась покончить с унизительными поборами, но мало какой из них удавалось защитить хотя бы родную планету, а уж очистить от чирхов несколько парсеков до землян не удавалось никому. Но и настолько воинственные расы встречаются не часто. Тренировки на родной планете даром не прошли.

Полчаса в оперативном резерве тянулись бесконечно. На переднем фронте гораздо проще. Слегка подташнивало от пакостной «Вспышки», вспоминались лица родных и последняя встреча с девушкой, не пожелавшей ждать окончания войны. Больно колол запястье въедливый детектор, не позволяя впадать в дремоту.

Мягкий зуммер отбоя взбодрил и заставил встряхнуться. Максим ещё с минуту просидел, но традиционных сводок так и не дождался. По меньшей мере, невежливо. Даже если противник ушёл, так и не вступив в боевое соприкосновение, об этом принято объявлять экипажам. Может, о них просто забыли?

Конечно, на церемонию награждения он опоздал. Мог бы успеть, если б остался в полётном комбинезоне, кое-кто из пилотов так и поступил. Но трансляция идёт на всю планету, семья будет разочарована, если опять пренебрежёт парадным мундиром. Потихоньку проскользнул на плац, стараясь не попадать в зону действия видеокамер, и пристроился последним в строю, за рядовым абордажником. Благо, за такими доспехами можно спрятаться втроём. Строй в два ряда слегка покачивался, официально — из-за привычки бойцов к невесомости, а если серьёзно, то после тревоги в этом строю, пожалуй, каждый находился в синей шкале детектора.

Само награждение здорово напоминало шоу — постарались пропагандисты. После представления отличившегося, описывался его подвиг. Часто просто описание, но нередко и видеоматериалы. Следовали комментарии маршала гиперпространственных войск и командиров соответствующих подразделений, бесцеремонно забивающиеся патриотическими воплями ведущего. Затем — само награждение, зачастую дополненное бонусами от гражданских правительств.

Вот уже дошла очередь и до абордажника. Жуткий парень, терминаторы плачут от зависти в уголке! В одиночку подавил защитные системы, разделался с тремя боевыми роботами и разнёс устройство самоуничтожения на капитанской анабиозной камере. Взять чирха живьём — такие случаи можно по пальцам одной руки пересчитать!

— Первый пилот, капитан третьего ранга Максим Лисицын!

Выйти на три шага, не шатаясь и не спотыкаясь, не щуриться перед камерами, дышать в сторону, мерзкая «Вспышка» вызывала не менее мерзкий перегар. Восторженные славословия шли мимо ушей. Должно быть, разморило на солнышке, детектор показывал середину синей зоны, вполне терпимо.

Перед глазами всё двоилось и расплывалось, как в гиперпространстве, и почти так же трудно было ощутить верх и низ. Оставалось только верить в выправку и многолетние рефлексы. Генерал в лёгком боевом мундире и ведущий в элегантном синем костюме сливались в гротескную фигуру.

— Образец воина… семилетний путь… девятнадцать сбитых судов противников.

Сфокусировать взгляд, сделать глубокий вдох. Не хватало ещё, чтоб герой дня свалился перед телекамерами. Вспыхнул огромный проекционный экран. Интересно, откуда у них видеоинформация, на его истребителе камеры не было.

— По договорённости с аулитянами (мимолётное изображение представителя этой цивилизации, крайне неаппетитное, спешно сменилось изображением гигантского кубического объекта с ажурными вырезами — звездолёта аулитян) капитан Лисицын осуществлял конвоирование дружеского торгового корабля.

Изображение изменилось. Стало слегка размытым и овальным. Периодически проходили помехи. Техники сотворили настоящее чудо, выжав столько информации из видеозаписи аулитян, зрительные органы которых не имели ничего общего с земным стандартом.

— Сектор считался относительно безопасным, Чирхи покинули его месяц назад, поэтому конвой ограничивался одним истребителем.

На экране разворачивалась картина безумного хаоса — гиперпространственный переход. Вот по дуге проходит серая птица истребителя с непривычным для космоса разворотом крыльев. Со вспышкой проявляются три белых шара — чирхские корабли. На фоне этих громад земной истребитель кажется крохотным и жалким, воробушек, в припадке безумия вышедший на бой с тремя жирными котами. Единственное преимущество землянина — скорость, безжалостно пожирающая резервы реактивной массы.

Максим сжал кулаки, заново переживая горячку боя. Не легко сражаться в гиперпространстве, где все чувства неверны и перепутаны, а руки дрожат от единственного защитного средства, мерзкого реактива, подавляющего гипершок, но подтачивающего координацию движений. На экране истребитель стремительно, по какой-то безумной траектории заходил сбоку, бледные вспышки видимого в гиперпространстве вражеского обстрела никак не могли нащупать хрупкую птичку.

— Какой класс пилотажа! Капитан заходит слева, мешая двум правым кораблям продолжать обстрел! Удивительно!

Одна за другой от истребителя отделяется две сияющих точки. Одна идёт прямо во вражеский корабль, вторая — в сторону. Вот идущая прицельно замедляется — и отражается под прямым углом.

— Это очень интересный момент! Наши учёные, несмотря на многочисленные образцы и обломки, пока так и не разобрались в принципе действия гравитационных двигателей. Враг выставляет гравитационный барьер — и отражает ракету, но при этом полностью теряет ход. Гравитационные двигатели инерционны, чем и пользуется капитан Лисицын. Мочи их! Да!!!

На экране юркий истребитель следует за второй ракетой, закладывая немыслимые виражи. Из-за первого корабля выходит второй, пытаясь вновь захватить врага в сектор обстрела — и оказывается прямо на пути второй ракеты.

— Вот он, классический финт наших соколов! Интуиция позволила капитану предугадать место появления второго корабля, тот, конечно, выставляет гравитационный барьер — и отражает ракету прямо в первый корабль! Тупым вражеским калькуляторам не сравниться с гением истинного землянина!

Максим невольно улыбнулся. Интуиция тут не при чём. Не секрет, что чирхи, как любой другой биологический вид, предпочитает проходить гиперпространство в анабиозной камере, предоставляя вести бой своим компьютерам. А машины так предсказуемы. Но — доброе слово и кошке приятно.

На экране — беззвучная атомная вспышка, мгновенно испаряющая солидный кусок первого шара. Оставшаяся часть корабля спешно вываливается из гиперпространства, что вряд ли можно считать удачным выходом. Тот сектор контролируется землянами.

— Но бой ещё не закончен! Капитан Лисицын знает об этом и продолжает сражение. Сейчас вы увидите очень необычный ход, на который решится не каждый пилот. Обычно пилоты стараются вновь укрыться от одного корабля за другим, но Лисицын использует гравитационный барьер, чтобы резко изменить траекторию полёта! Это тот самый неожиданный фактор, который не рассчитать никакому компьютеру! Лишь человеку доступно такое, нашему человеку!

Максим с трудом удержал на лице неестественную улыбку. Не стоит рассказывать сейчас, что просто недооценил размер барьера, а там уж пришлось действовать по наитию. На экране отброшенный воробушек оказался прямо между двумя котами, и на огромной скорости несётся к дальнему, каждое мгновение слегка корректируя траекторию, чтобы увернуться от огня. Две яркие точки ракет, расходясь под углом, идут к третьему кораблю, обгоняя истребитель.

— Вражеские корабли ведут огонь — и поражают друг друга! Если бы их броня не была так эффективна! Трусливые чирхи отрастили мощную скорлупу, но ей не устоять под молотом гнева истинного патриота!

Тебя бы туда, болтун! Между двумя колоссами, со стандартным боезапасом и тремя сотнями грамм реактива в крови!

Блеклые огни на белой броне быстро гаснут, оставляя едва заметные чёрные пятна. Не такие уж серьёзные повреждения, но корабли прекращают огонь. Обе ракеты отброшены барьером третьего корабля в нижней полусфере, но истребитель уже близок к верхней. Его крылья внезапно удлиняются на треть. Это боевые плоскости — режущие кромки, превращающие крылья в ножи.

— Великолепно! Только асы старой закалки способны вскрыть броню врага, как консервную банку! Крыло, правда, повреждено, и частью ракет пилот уже не сможет воспользоваться, но урон врагу несопоставим! Какой удар!

Улыбаться уже просто невозможно. Максим не рассчитал набранную при гравитационном толчке скорость, и едва не сплющил свою кабину о вражескую броню. Резать положено боевой кромкой, а не крылом целиком! Да и выпустить лезвия он успел только в самый последний момент. Чего он только не услышал от техников, ремонтировавших его истребитель! Да и механические повреждения — не то, что заставит отступить корабль такого класса. Пилоты условно делили чирхские корабли по размерам и боеспособности: пузыри — одноместные и слабомощные, которые и за противника не считались; кругляши — стандартный, самый распространённый тип, с которым в основном и сражались; и живодёры, по огневой мощи сопоставимые с орбитальными крепостями. Встреться Максим в одиночку с тремя живодёрами не в гипере, шансов не было бы совсем. Да и в гиперпространстве он предпочёл бы уклониться от боя — если б не беззащитный транспортник союзников за спиной.

На экране исчезнувший было за громадой живодёра истребитель внезапно вынырнул сбоку и по дуге принялся огибать гигантского противника. Три яркие точки с разрывом в секунду отправлялись от уцелевшего крыла к дальнему кораблю.

— Наш храбрец продолжает удачную тактику, не позволяя вражеским кораблям вести по себе огонь. Нет пощады гнусному врагу! Вот он огибает гравитационный щит, одновременно ведя огонь по дальнему кораблю! Да, конечно, здесь мне подсказывают, что выпускать ракеты с такого расстояния не рекомендуется, враг может успеть защититься, но расчёт героя точен!

Отпихнутый локтем комментатора генерал одаривает наглого шоумена многообещающим взглядом. Видно, правду говорят, что этого ведущего бьют чаще, чем всех остальных вместе взятых.

— Лисицын разворачивается и заходит на подраненного противника! Добей его! Какая точность! Обе посланные ракеты попадают в разрез. Как жаль, что у нашего героя остались только химические ракеты, повреждения от взрывов почти незаметны. Он меняет курс, собираясь резать врага вторым крылом. Это фантастика! Вперёд, берсерк гипера! Но тут посланные ракеты достигают дальнего врага. Точнее, две из трёх, отправленная по центру сбита точным выстрелом, кстати, простите генерал, именно это Вы и хотели сказать, правда? Даже тупые чирхи способны изредка точно прицелиться, но это не помешает нашим героям! Ракета в верхней полусфере отбита гравитационным щитом — подлый враг поменял его расположение — и только нижняя достигает цели! Это редкое зрелище господа — в деле анитиматерия! Нокаут!

Зрелище было не просто редким, а уникальным. Земные видеокамеры такое обычно не показывали. Пожалуй, аулитяне видят многое из недоступного людям. Всё так же беззвучно, мутная волна прокатилась по вражескому кораблю от места удара ракеты, фиолетовое свечение охватило солидную часть сферы, выбросило индиговые протуберанцы — и растворилось, как кусок сахара в кипятке. От живодёра осталась, в лучшем случае половина, и эта половина быстро раскручивалась, разбрасывая обломки и притягивая их обратно.

— Впервые на нашем экране! Чирхский корабль с повреждённым гравитационным двигателем! Учёные не верили, что при таких обстоятельствах образуется кратковременная чёрная дыра. За что им только платят?! Этот противник повержен! Но остался последний — и у капитана Лисицына проблемы!

Максим смотрел на экран с не меньшим интересом, чем другие. Финала боя он не помнил — просто не мог помнить. Вторая боевая плоскость так и не коснулась белой брони. На экране серая птичка отброшена сместившимся гравитационным щитом, а в следующий миг часть корпуса и кабина разлетаются осколками.

— Враг ведёт яростный обстрел! Теперь враги не боятся зацепить союзников, и Лисицына спасают только виртуозные манёвры! Вот зацепили и второе крыло, жаль, но сегодня нам уже не удастся увидеть повторения классической атаки! Что вы говорите? Конечно! Мне намекают, что кабина разгерметизирована, что ещё усложняет работу капитана и добавляет восхищения к его героизму! Но что это? Видите эту зёленую паутину, расползающуюся по корпусу врага? Мне подсказывают, что это плазменная мина. Очевидно, Лисицын активировал её за миг до неудачной атаки, и, что…? Ага, значит, плазма будет по-настоящему эффективна, когда доберётся до проёма в броне. Где-то я слышал, что плазменные мины нам импортируют именно аулитяне, символично, не так ли?! И — враг бежит! Поле боя — за землянином! Вновь Земля побеждает, что неудивительно, когда за мир и свободу сражаются такие люди!

Максим выдохнул, только сейчас обнаружив, что затаил дыхание. Никакой рабочий реактив не поможет оказавшемуся в гиперпространстве в одном лёгком скафандре. Все чувства перегружены, включая пресловутое шестое, и полная потеря ориентации. Обезумевшая радуга, разноголосый вопль, прикосновение льда и пламени, вкус шоколадного лимона, натёртого солёным перцем, надушенные сиренью грязные носки. Он продержался недолго, дальше были только бесконечное падение и нарастающая боль.

Максим был без сознания, и то, что этот болтун назвал манёврами, было реакцией чувствительного управления на его безвольные перекатывания в поле тяготения чёрной дыры. Если бы не инициатива компьютера аулитян, подобравшего гибнущего союзника, его или втянуло бы в чёрную дыру вслед за обломками врага или добило бы гипером. Хорошо, что это позорище не показали. Отлов «маневрирующего» истребителя союзником. А как ему дались два часа на борту у чужаков! Дышать их атмосферой землянин, конечно, может, но это больно и противно.

Слово, наконец, получил генерал. Его улыбка была тем более искренней, что вояка сумел «случайно» наступить на ногу шоумену. Учитывая то, что генеральская парадная броня предусматривала абордажные ботинки, выражение лица болтуна описанию не поддавалось.

— В дополнение скажу, что подвиг капитана третьего ранга Лисицына имел и другие последствия. Аулитяне наконец признали ограниченный протекторат Земли и в качестве жеста доброй воли передают нам все свои военные разработки! Теперь эта мирная цивилизация становится для Земли не просто торговым союзником, а стратегическим партнёром!

Эта новость вызвала бурный отклик среди присутствующих. Приятно, конечно, но из союзников именно аулитяне вызывали у среднего землянина дрожь отвращения. Вряд ли их планета будет популярной в среде туристов.

— За заслуги перед родной планетой, храбрость и безупречную службу, сын Земли Лисицын получает орден солнечного протуберанца первой степени и внеочередное повышение в звании! Поздравляю Вас, капитан второго ранга Лисицын!

— Служу Земле!

К восторгу — по пальцам можно пересчитать тех, кто удостоился высшего ордена, примешивалась грусть. Не летать ему больше на штурмовиках и истребителях. В лучшем случае, переведут в командный состав одного из крейсеров, а то и вообще в дипломатическую службу, чтоб демонстрировать героя инопланетянам. Звание и награды обязывают.

Слово взял неприметный человек в штатском.

— В качестве подарка от Всепланетного Совета, в полное владение гражданина Лисицына и его потомкам передаётся три гектара земли на любом континенте по выбору — либо двести на любой Земной колонии. Поздравляю Вас, гражданин Лисицын.

— Служу Земле!

Голова шла кругом. Вот что, значит, ухватить удачу за хвост. Главное, правильно распорядиться наградой, благо, отец — дока в таких вопросах. Завистливые взгляды бросались не только другими награждёнными, но и многими из почётной комиссии. Воевать хорошо в молодости, а к пенсии лучше иметь крепкие тылы.

— Минуту внимания! Я уполномочен сделать официальное заявление от Всепланетного Совета. Сегодня — 17 сентября 2094 года. Запомните эту знаменательную дату! Скоро уже двадцать лет, как первые исследовательские корабли были отправлены через гиперпространство. 3 августа — исполнилось девятнадцать лет от выдвижения Чирхского Ультиматума, когда жестокие инопланетяне запретили Земле, как и прочим, гиперпространственные переходы и уничтожили несколько мирных межзвёздных судов. Никому не надо напоминать, что наша свободная планета отвергла грабительские условия гиперпространственных паразитов!

Максим помнил. Помнил атаку Земли Чирхским флотом, когда конкурирующим странам пришлось срочно объединить силы и использовать накопления холодной войны. Пылающие города и падающие звёзды чужих и земных кораблей. Сгоревшие колонии Марса и Венеры и отчаянную, безнадёжную атаку отрезанных от материнской планеты старателей астероидного пояса. Замутнённое дымом небо и биологическое оружие, опустошающее целые страны. Наказание для зарвавшейся цивилизации. Урок прочим. Пусть помнят, что гиперпространство принадлежит Чирхам! Дикарям не стоит мечтать о звёздах. Во всяком случае, пока не докажут, что их каменные копья не менее эффективны, чем «цивилизованный» горячий свинец.

— Мы никогда не забудем подвиг капитана исследовательского корабля Андратова, оставившего весь экипаж и исследователей на дружественной планете и прорвавшегося в солнечную систему с важной информацией. Именно он посмертно признан основателем гиперпространственных войск, как первый обнаруживший, что человеческий организм способен действовать в гиперпространстве в состоянии алкогольного опьянения!

Лисицын помнил и гордился. В первую очередь тем, что именно его страна поставляла львиную долю гипервоинов. Напоить можно каждого, но чтобы человек действовал осознанно, едва держась на ногах — это талант! Странный и ранее не оценённый талант нации, умеющей жить, работать и сражаться в алкогольном угаре.

— Сегодняшняя тревога была связана с прибытием посла Чирхской Империи. Империя признаёт за Землёй право на любые гиперпространственные переходы и колонизацию любых свободных планет! Предлагается взаимное перемирие. Посол не уполномочен вести переговоры о контрибуции, но не исключает возможности, что император сочтёт возможным её выплату! Это победа, граждане! Победа!

Дружеский хлопок по спине от закованного в броню абордажника чуть не поверг Максима на землю. Хромающий комментатор пытался обнять генерала, что-то вопящего от восторга, но даже этот бычий рёв тонул в общей какафонии. Должно быть, сейчас вся Земля на минуту сошла с ума от долгожданной радости.

К искреннему удовольствию Максима, родители устроили скромное семейное торжество, ловко отвадив всех вдруг объявившихся друзей и приятелей. Нинку герой послал персонально, несмотря на все настойчивые намёки, что она опять свободна, а оставшийся после развода ребёнок — такая мелочь, с кем не бывает.

Мама, правда, немного расстроилась, когда он объяснил, что немедленной демобилизации не будет, и свои три оставшихся по контракту года он оттрубит. Но уже в мирное время. Да и появились реальные шансы дослужиться до первого ранга.

Младший брат Сашка выпросил-таки детектор и весь вечер принципиально пытался допиться до красного сектора, но отключился раньше. Сегодня умерла его мечта о гипервойсках. В лучшем случае, из восьми училищ гиперпространственных войск после войны оставят два, а пройти по конкурсу с его оценками, когда будут брать не самых стойких к реактиву, а самых серьёзных и ответственных…

С отцом долго обсуждали перспективы. Не мешало даже то, что папа потягивал коньяк, а Максим — лимонад. Сейчас, когда гиперпространство для землян открыто, появились интересные возможности. Другие-то расы всё равно заперты, на одних перевозках можно озолотиться. Тем более, семье, в составе которой опытный пилот в немалых чинах. Максим сам не понял, как дал обещание сняться в ма-а-аленькой такой рекламке в парадном мундире с орденами. И это родной отец! Хорошо, что от других дельцов отсёк вполне профессионально.

Обсудили и хитрецов аулитян. То ли у них первоклассные шпионы, то ли исключительные аналитики, но как вовремя они сделались стратегическими партнёрами! Наверняка вырвут у чирхов разрешения и для себя. Лучше бы, конечно, терахитяне. Те хотя бы гуманоиды, кое кто из ребят всерьёз намерен оформить отношения с тамошними приветливыми лысыми красотками, да и их антиматерия эффективнее аулитянской плазмы.

Когда отец, пошатываясь, отправился в спальню, Максим помог матери переместить из-под стола на диван Сашку и помыть посуду. Спать совершенно не хотелось, во всём теле бурлила непривычная трезвость.

Время было самое подходящее, час ночи, все знакомые спят. Поцеловав на ночь встревоженную мать (не иначе, всерьёз решила, что принял приглашение Нинки), вышел на ночную прогулку.

Воздух был ошеломляюще свеж, пахло дождём, цветами и спелыми яблоками. С трудом ограничился одним — и так переел, соскучившись по домашней кухне. Прошёл по частному сектору к парку, разминулся с молодёжной компанией («не нарывайся, придурок, видишь — мундир гипера, они там все бухие отморозки»), посидел на памятной лавочке у журчащего фонтана.

Давно он не был так счастлив. Планы роились в голове пополам с заботами. Мать намекала на симпатичную подросшую соседскую дочку. Отец рассказывал о серьёзном деловом партнёре. За неделю надо выбрать награду. Вдруг и сработает план отца, разделить — один гектар на земле и сколько там, две трети от двухсот на Ньюхоупе. И Сашке придётся взяться за ум, отцу помогать.

Слабый стон вывел из радужных грёз. В кустах кто-то страдал. Максим кинулся на помощь, помог подняться грузному, невероятно грязному мужику. Знакомый запах не оставлял сомнений.

— Ты ведь тоже из гиперпространственных, приятель? Что с тобой? Может, скорую вызвать?!

Благоухающая находка всей тушей обрушилась на застонавшую лавочку и с трудом сфокусировала глаза.

— Бра-ател-ла… Ты… У тебя… похмелиться есть?

Максим брезгливо отшатнулся и по широкой дуге отправился к фонтану — мыть руки. Он совсем забыл о таких людях за семь лет службы. Нет, никогда не понять настоящему космонавту этих безумных жителей тверди. Как можно добровольно пить эту ГАДОСТЬ!

ДРЕВНЕЙ ТРОЕ НЕ ХВАТАЛО ЛОШАДЕЙ

Симус в очередной раз сверился с данными компьютера и сквозь зубы выругался на карфагенском. Древние мореходы хорошо умели клясть небо и землю, и превосходно умели давать определение кораблю, неспособному держать верный курс. После манёвра, вернувшего старую лоханку на расчётную траекторию, уже на русском выразил своё мнение по поводу людей, подготавливавших корабль к полёту, конечно, предварительно прикрыв иллюминатор импровизированной шторкой от солнца.

Весь корабль под гордым названием «буксир сортировочный 34-9» содрогался своим ржавым нутром при включении маневровых движков, но наскоро подлатанный корпус держался. Сам Симус сходу предложил бы с полдесятка, более приличных названий, от «Пандоры» и «Троянского коня» до «Корыта Смерти», вот только его Земное начальство плохо воспринимало юмор. Весь этот полёт был сплошным недоразумением, неудачной шуткой, над которой будет ещё долго смеяться весь Марс, если кто-нибудь на сторожевой базе Деймоса проявит минимум бдительности. Но даже такой шанс — гораздо лучше, чем десятилетия в специализированной одиночной камере, лишённой даже тех элементарных удобств, на которые имели право люди в камере смертников.

Сколько лет подряд он был вынужден коротать часы, вспоминая мельчайшие подробности каждого события в жизни, от второго рождения во времена рассвета Римской империи и до последнего задания во время холодной войны. Симус успел побывать королём одной мелкой страны и богом отсталого племени, священником скороспелого культа и правительственным секретным агентом. Он то срывал плоды жизни, то вынужден был скрываться, на миг опережая смерть, блестящую драгоценным металлом или воняющую проклятым деревом.

Люди всегда воевали, рвали друг другу глотки и выпускали кишки, тем не менее, с поразительным единодушием крайне недоброжелательно относясь к куда менее жестоким шалостям Симуса и иных реликтов ветхозаветных времён. Нынешняя заварушка между Землёй и её бывшей колонией, Марсом, точно так же не имела к Симусу никакого отношения, как и два десятка войн ещё на Земле, в которых ему доводилось участвовать по разным причинам, да и история попыток использования живого оружия древности в человеческих дрязгах совсем не нова.

Автоматические двери с громогласным шипением чуть разошлись в стороны и попытались навеки замереть в данном положении, пока энергичный пинок с той стороны не поправил покосившуюся левую створку. Первый и единственный помощник Фриц вбежал в рубку и с размаху шлёпнулся в своё кресло. Тощий, бледный и пронзительно рыжий, этот человечек в своём расстёгнутом, измазанном до потери цвета скафандре, производил бы комичное впечатление, если бы не лихорадочный огонь, горящий в глубоко запавших глазах, и не хриплые звуки, вырывающиеся между двумя рядами крупных жёлтых зубов. Короткие пальцы с чёрными ногтями клещами впились в неподатливый воротник скафандра, и вся рубка заполнилась запахом кислого пота.

— Я же просил Вас не выглядывать в иллюминатор, — сердито рявкнул Симус, — несвоевременный взгляд на планету из космоса может вызвать ненужные ассоциации. Что с реактором?

— Удалось стабилизировать. Силовые поля на камерах держатся. — Отрывисто пролаял Фриц, с трудом выравнивая дыхание. — Простите, капитан, я давно выбился из Лунного цикла…

Первый помощник вдруг умолк и приподнялся, лицо мгновенно покраснело, а между оскаленных зубов прорвался не лишённый мелодичности долгий звук.

Симус, не раздумывая, ударил тыльной стороной ладони по лицу парня, отшвыривая его к стене и прерывая начавшийся процесс.

Фриц почти минуту приходил в себя, судорожно цепляясь за стенку и облизывая разбитые губы. Выпрямившись, старпом собирался высказаться относительно капитанских методов, но невольно попятился, встретившись глазами. Капитан подался к нему всем телом, насколько позволяло кресло, наслаждаясь пронзительно сладким запахом крови и непроизвольно сглатывая слюну.

— На нашей новой родине будет две луны, имейте терпение, Фриц. Меньше чем через полчаса мы будем на поверхности, подготовьте таймера отключения силовых полей на камерах. И избавьтесь от скафандра, если всё пройдёт по плану, мы сядем на ночной стороне, и Фобос будет отчётливо виден.

Фриц вывалился в двери, едва не сшибив по пути входящую Виссу. Как всегда, изящная, и как всегда мокрая, женщина бесшумно скользнула вдоль рубки, оставляя влажные следы и распространяя слабый запах тины.

После доброжелательного кивка капитана, села рядом с ним прямо на пол и доверчиво обняла за ногу (в своё время Фриц устроил дикий скандал по поводу мокрого кресла). Симуса в очередной раз позабавило несоответствие детского скорбного личика и роскошной зрелой фигуры.

Поглаживая длинные зелёные волосы, капитан в очередной раз пытался понять, какой садист отправил ундину на планету с острой нехваткой воды. На Марсе можно кого-нибудь утопить разве что в песке, а бедняжка едва не иссохла насмерть, прежде чем Симус присмотрелся к обитателям камер и переселил бедняжку в капитанскую ванну. С той поры в каюте у Симуса было очень мокро, что компенсировалось бесконечной благодарностью красавицы ундины. Капитан назвал бы Виссу идеалом, если бы только её кровь не воняла тухлой рыбой, ну а вкус мог присниться разве что в кошмарах.

За время двухнедельного полёта Симусу пришлось пересмотреть многие представления о своих пассажирах. Кое-кто из сидящих за силовыми щитами были просто жертвами обстоятельств, альтернативными разумными созданиями, на свою беду пережившими становление человеческой цивилизации. Ну а та же ласковая и невинная Висса чувствовала себя больной и слабой в чужой стихии, но без всяких раздумий атаковала бы кого угодно в своём озере, следуя велениям инстинктов, не имеющим ничего общего с зачатками интеллекта, позволившим красавице выучить несколько слов.

Истошный визг коммуникатора напугал не только ундину, неловко распластавшуюся на полу, но и самого Симуса. Та аппаратура на корабле, которая ещё работала, устраивала экипажу самые неожиданные пакости, ну почему диспетчерский вызов с планеты должен сделать капитана заикой?!

Теперь собраться и отвечать быстро. Если диспетчер ощутит хотя бы слабое подозрение, то вместо посадки на Марс их ожидает встреча с ракетой или, что лишь немногим лучше, карантинный досмотр на Деймосе, где большинство пассажиров будет себя чувствовать неуютно, а Симус и Фриц потеряют всякое преимущество перед людьми, облачёнными в скафандры.

Изображение на экране плыло и рябило, со стороны казалось, что мрачный диспетчер кривляется и корчит рожи. Сам Симус изобразил на физиономии смесь усталости, раздражения и страха, и завопил, предвосхищая вопросы диспетчера:

— Борт «БС 34-9», рейс Луна — Венера, просим разрешения на посадку, реактор работает нестабильно, специалиста на борту нет, просим помощи!

Рожа марсианского диспетчера выразила всю палитру чувств мелкого чинуши, получившего возможность отыграться на нейтралах-селенитах за все свои неудачи. Судя по тому, как он удобно откинулся в кресле и сложил руки, болван явно собрался вдумчиво потрепать нервы истекающему потом от страха капитану.

— Что перевозите?

— Заказ венерианской фирмы «Смайл, Фёдорофф и К».

— Точнее, пожалуйста, всё равно придётся платить таможенный сбор.

— Это строго конфиденциально, меня уволят! И мы не собирались залетать на Марс, только из-за аварии, откуда мне взять деньги, чтобы заплатить вашим грабителям-таможенникам!

Узнай диспетчер о скором награждении сферой Фобоса, и то не выглядел бы таким счастливым.

— Всё это выглядит подозрительно — задумчиво протянул он. — А если вы шпион или диверсант? Надо бы подержать вас на орбите и всё тщательно проверить!

— Да нет у меня ничего опасного или стратегического! Слушайте, шеф, давайте договоримся! Посадите меня у себя, на Деймосе! Тогда военщине придётся отремонтировать реактор, чтобы не допустить взрыва, пусть заодно всё проверят, а я Вам на обратном пути заплачу! Только чтобы без таможни, меня наниматели живьём съедят.

Диспетчер мучительно думал. Приработок — это хорошо, а вот по шапке от начальства за необоснованную посадку на Деймосе… Да и слишком хитрая рожа у этого торговца, наверняка надует, пусть его лучше таможня на Марсе трясёт!

— Вооружение корабля?

— Откуда, шеф? Это ж сортировщик, когда движок сменили, здесь жить стало негде! Просканируйте, если хотите, защиту я отключу.

— Человек в экипаже?

— Двое! — Симус уже собирался вызвать Фрица, но в порыве наития поднял с пола Виссу и сунул лицом в камеру. Кто может выглядеть безобиднее, чем перепуганная ундина, во всяком случае, пока её тонкие пальчики не сомкнутся на глотке неосторожного пловца. — Я и дочка!

Диспетчеру уже явно было скучно. Взятка, если и будет, достанется кому покрупнее, девчонку подцепит кто-то из военщины. Стоит ли навлекать на себя гнев начальства, ради призрачной благодарности торгаша.

— Садитесь на запасной-3 Марса, 45\14 71\03, ремонтная бригада будет извещена. Подготовьте корабль к проверке.

— Только не таможня! — взвыл уже не совсем натурально Симус вслед гаснущему изображению, скармливая координаты космопорта автопилоту.

Оставались считанные минуты до входа в атмосферу, за которые нужно разрешить оставшиеся проблемы. Во время посадки будет не до того, а сразу после — объявится ремонтная бригада, естественно, сопровождаемая солдатами. Не исключена и таможня, но всё это — количество, почти не имеющее значения, качество, необходимое для противодействия экипажу и пассажирам «БС 34-9» на Марсе отсутствует по определению. Любой земной ребёнок с первого взгляда поймёт природу экипажа и назовёт эффективные меры борьбы. Но колонии слишком быстро оторвались от земных корней и обзавелись своими легендами и мифами, отбросив багаж земных предрассудков, упорно сохранявшихся на материнской планете.

Симус в рекордные сроки содрал с себя скафандр — дань достоверности для диспетчера и немедленно напялил надоевшую скорлупу на Виссу. Затем прямо за шиворот сунул ей шланг, наполняя скафандр до предела водой. Пусть сдохнет оборудование, но ундина получит шанс добраться до ближайшего резервуара, не иссохнув заживо в пустыне. Даже если от влажности откажет экзоскелет, пока у Виссы есть вода, силой она не уступит любой другой нечисти.

Задержавшись на уничтожении навигационной документации, капитан едва успел занять своё место перед посадкой и предотвратить просчитанное разладившимся автопилотом крушение. Симус не знал, при скольких g ему приходилось выполнять тончайшие манипуляции, но твёрдо был уверен, что любой человек просто уронил бы это корыто, не выдержав перегрузок. Корабль сел жёстко, с хрустом переборок и сухим скрежетом корпуса, последний тормозной импульс не удался, поскольку капитанское кресло развалилось от предыдущего. Ругани Симуса, пинками расшвыривающего обломки предательского ложемента, вторило сквернословие Фрица, которого жёсткая посадка застала в коридоре. Висса, нелепо громоздкая в скафандре, испуганно таращила глаза с кресла второго пилота.

Обломки передатчика выдавали хриплые приказы вперемешку с запросами. Симус быстро и эффективно расправился с останками разбитой аппаратуры. В рубку прихрамывая и постанывая заявился Фриц, но комментарии по поводу «мягкой» посадки оставил при себе.

— Выставь таймера на генераторах силовых полей. Пусть наши питомцы освобождаются в порядке повышения опасности с промежутком в пять-шесть минут.

— А может наоборот? Выпустим кого посерьёзнее, чтобы расчистил дорогу, а уж потом…

— Нет уж, пусть те, что посерьёзнее, выгонят наружу предыдущих, а уж затем устраивают апокалипсисы местного значения. Да и сам ты разве не хочешь убраться подальше, прежде чем Молох или Хрульсамсекорпо припомнят, кто так долго держал их взаперти?

Фриц сглотнул и торопливо закивал лохматой головой, спиной вперёд опять вываливаясь в коридор.

— Висса, детка, иди искать воду.

Ундина неуклюже поднялась из ложемента и побрела в сторону внутренних помещений и кают экипажа.

— Не там, милая, снаружи.

На красивом личике изобразилось мучительное недоумение:

— С-саруши фата н-нет. Фата ф к-кают-та!

Симус ласково улыбнулся своей подопечной. Он неплохо разбирался в нечисти, и теперь мог быть уверен, что в радиусе километров в двадцать нет ни одного водного канала или резервуара. Не слишком хорошо. Значит, до ближайшего густонаселённого пункта придётся добираться на транспорте, а то и провести днёвку где-нибудь в импровизированном укрытии.

— Вода далеко — но её много. Можно плавать, нырять. Может, будет рыба.

Личико ундины просветлело, и она двинулась к шлюзу вслед за Симусом с таким же воодушевлением, с каким, наверное, древние евреи топали сорок лет за Моисеем. Сам бы Симус, пожалуй, прикопал бы бородатого навигатора в песок уже через неделю.

Естественно, механизмы шлюзовой камеры сдохли при первой же попытке ими воспользоваться. Может быть, очередная пакость изношенного судёнышка, а может и предосторожность, предпринятая ещё на Земле, чтобы кто-нибудь не соскочил с корабля до отлёта. Например, кто-нибудь из экипажа.

Запоры один за другим с хрустом вылетали из пазов. Тронутый ржавчиной металл (а ведь не должен был ржаветь!) выл и визжал, деформируясь и изгибаясь под пристальным взглядом Симуса. Сам запорный штурвал прикипел так плотно, что пришлось помогать руками. Ещё два злобных пинка — и внешняя дверь шлюза, наконец, сдалась, с омерзительным скрежетом распахнувшись во внешний мир.

Новый мир встретил пришельцев жаром и горстью колючего горячего песка в лица. От полного отсутствия влаги в горле немедленно запершило, и капитан, не оглядываясь, захлопнул шлем скафандра на Виссе. Вокруг — сплошная бурая пустыня, оживляемая только вечной пыльной бурей, которую местные называют ветром. До самого горизонта — ни одного строения!

Вспыхнули мощные фонари, разрывая чужую ночь. Где-то внизу защёлкали взводимые затворы, натужно взвыл, раскручиваясь, генератор боевого лазера. Гостей встречали со всем положенным почётом.

— Спускайитес внис. Не телать реских твишений.

Голос через насыщающий респиратор странно искажался, но, несомненно, принадлежал женщине. Симус рассмотрел всего шестерых военных, стоящих рядком напротив только что опустившегося трапа, метрах в четырёх, не дальше. Пятеро — с пулевым оружием, все — в обычных мундирах, без боевой псевдокожи или, хотя бы, обычных скафандров. Дилетанты!

Медленно, аккуратно, спуститься по трапу, примирительно разведя в стороны руки — вот он я, как на ладони, без орудия и нехороших мыслей. Ступить на заметенное песком покрытие космодрома и подтащить за собой неуклюжую в массивном скафандре Виссу, вежливо пропуская торопливых техников-атомщиков.

Вот сейчас эти обленившиеся тыловые крысы успокоятся и опустят стволы, хотя главное — этот тубус теплового лазера. Вот, прямо сейчас… Стук каблуков техников стих. Симус оглянулся, уже догадываясь, что сейчас увидит.

На самом верху, у люка стоял Фриц, задрав лохматую голову и неподвижным взглядом вперившись в пронзительно-чистое марсианское небо, где никогда не было и не скоро появятся облака. Несокрушимая ткань его скафандра медленно расходилась по швам в такт бешеным рывкам, пока скинутой шкурой не распласталось под ногами. Под голой белой кожей, как змеи, шевелились вспухшие вены, пот ручьём стекал по безумному лицу.

— Што это са шеловех? Он полен?

Симус только улыбнулся. Кто-то из техников по рации вызывал врача. На вершине трапа маленький рыжий человечек начал жуткую пляску трансформации, когда кости скелета перестраиваются и занимают другие места, а плоть течёт, как патока, формируя нечто, совсем не похожее на человека.

Капитан всей своей сутью ощутил, как поднимаются стволы, беря на прицел совсем другую цель. Сейчас! И песок, как от взрыва, разлетелся из под ног, а воздух тугими струями обернул тело, и как когда-то, хрустели хрупкие человечьи позвоночники под пальцами, и бесполезными фонтанами брызгала кровь из разорванных артерий. И пули не успевали за смертоносным силуэтом, а массивная туба лазера была разбита первым же ударом.

Во все стороны брызнули пуговицы с мундира намеренно оставленной в живых молодой женщины, и та рефлекторно прикрыла руками маленькую грудь, ещё не зная, что защищать надо совсем другую часть тела, и почти забытый сладкий вкус, наконец приглушил мучительную жажду…

Мерно гудел мотор пескохода, несущегося к ближайшему городу. На заднем сиденье неуклюже распласталась в своём скафандре Висса, рядом куталась в разорванный мундир смертельно бледная женщина, остановившимся взглядом упёршись в приборную панель. Симус впервые за долгие годы чувствовал себя спокойным и счастливым, вслушиваясь в торжественный и манящий, как в крайней юности, вой вышедшего на большую охоту оборотня.

СЛЫШУ ГОЛОС ВЕРОЯТНОГО ДАЛЁКА…

Самый обыкновенный худощавый мальчишка в школьной форме прошёл через турникет проходной, бережно прижимая к груди какой-то футляр, по размеру не больше обычной фотовспышки. Антон Сергеевич слегка приподнялся, всё же, знаменитый дом на Лубянской площади — не то место, где часто можно увидеть детей. Сопроводивший мальчишку до проходной сотрудник в форме успокаивающе махнул рукой, и охранник сел на место. Повернулся к сдающему вахту сменщику и перехватил задумчивый взгляд, направленный наружу. Выглянул в окно, но ничего интересного не заметил, если не считать того самого мальчишку, замершего у входа, явно расстроенного и едва ли не пришибленного.

Странно.

— Значит, особый режим до особого распоряжения? Сотрудников выпускать только после двойного подтверждения? Звонком и записью? Слушай, Михаил, а что случилось-то? Что за суматоха сегодня такая?

Михаил смерил собеседника тяжёлым, «фирменным» взглядом, но смутить более опытного коллегу не сумел. После чего тяжело вздохнул и развёл руками.

— Да мы и сами мало что знаем, Сергеич. Пришёл тут этот пионер вчера, притащил какую-то цацку. Вроде бы прибор какой-то необычный. Ты же проверку проходил сегодня?

— Так это была проверка? — Фыркнул Антон Сергеевич. — Задали пару вопросов, заставили расписаться и всё! Эх, теряет молодёжь хватку, теряет! Вот, помнится, лет двадцать назад…

— Да погоди ты, с воспоминаниями! — Невежливо перебил Михаил. — Тут такое творится! Таких людей уже трясут, такое распутывают…

Но в этот момент молодой сотрудник вдруг резко захлопнул рот и нервно оглянулся. Похоже, продолжать он уже не собирался. Антон Сергеевич лениво отвернулся к окну, чтобы скрыть лишние эмоции. Доводилось ему уже видеть такие взгляды, и слышать, как люди обрывают фразы едва ли не на середине слова. Похоже, в этот раз действительно серьёзно. Ну наконец-то! В последнее время ему уже начало казаться, что их служба совсем зажралась, и стала беззубой. Глядишь, вернутся ещё старые времена…

Пионер за окном вытер глаза рукавом формы и медленно побрёл куда-то по своим делам, даже не подозревая, какую суматоху поднял своим абсолютно правильным поступком.

— — —

— Понимаешь, они мне не поверили! Сказали, что нет такого места, которое я описывал! И с точки зрения исторического материя… метеора… материализма, и быть такого не может! — Коля Герасимов невольно всхлипнул, хотя специально успокаивался почти полчаса, прежде чем заявиться к другу.

— А фто с прифором? — Фима, по своему обыкновению, жевал. Никакие катастрофы, а, тем более, мелкие неприятности у приятеля, не способны были испортить ему аппетит. Хотя риск подавиться всё же немного повышался. — А… кха-кха, кыха, КХА! Ой, что ж ты так лупишь, хотя, спасибо… А прибор? Прибор их не убедил?

— Понимаешь… — Коля уже не скрывал слёз. — Прибор они забрали на проверку… и… и… испортили! Он не работает! Как мне теперь быть?! Что я Алисе скажу?

Фима Королёв деликатно отвернулся к окну, позволяя товарищу преодолеть минуту слабости. Между делом, даже оторвался от еды, чтобы ещё раз рассмотреть трофей из будущего, миелофон.

— Слушай, а ты уверен, что это тот же самый? Кристалл вроде как по-другому блестит… И, ну не могу сказать, но чем-то ещё отличается. Может, просто подменили?

— Да зачем им! — Коля трубно высморкался в платок, и забрал уникальный, и безнадёжно испорченный прибор. — Может, на анализ кусочек взяли… и испортили! Я проверял, больше не работает… И что теперь делать? Его же никто в мире исправить не сумеет!

— Ну, в будуфем, возмошно и сумеюф! — Возразил Фима, вновь набивая рот. — Только ты не рифкуй! Дефай, как я фказал с шамого нафяла. Спряфь, а луффе — софги!

— Да что ты понимаешь! — Безнадёжно махнул рукой Коля. Временами его жутко возмущал эгоизм приятеля. Это ж надо, такое посоветовать, сжечь такую уникальную вещь! Но вот мысль о том, что возможно, люди из будущего сумеют ещё починить миелофон, дарила смутную надежду. — Ладно, пока… Пошёл я, приятного аппетита!

— Уфу! — Фима, похоже, уже забыл о приятеле, а в его затуманенном взоре сияли отсветы далёких звёзд страны фантазии. Что ему какой-то невзрачный, а главное — на данный момент неработоспособный прибор из будущего?

— — —

— Входите, присаживайтесь, Игнатий Соломонович!

Следователь Метёлкин вежливо привстал, приветствуя старшего коллегу, и вновь сел на место. Обычно аккуратный, подтянутый, сейчас молодой сотрудник госбезопасности осунулся, да и в целом, имел вид изрядно помятый. Близкие знакомые и вовсе были бы поражены. Метёлкин — и небрит? В несвежей рубашке, помятом костюме?

Но сейчас было не до условностей и правил. Кабинет следователя был забит бумагами, сразу из нескольких мест доносилось шуршание пишущих магнитофонов. За соседним столом сидел штатный писарь, у дверей — пара силовых сотрудников, на случай задержания… А случаев таких было за сегодня много, слишком много…

Метёлкин с нескрываемой ненавистью покосился на маленькую шкатулочку, скрывающую, наверное, самую жуткую вещь в жизни следователя. Вещь, вскрывшую столько грязи, мерзости, подлости, что хватило бы на несколько жизней. Но… нарыв назрел, и если потребовалось, настоящий патриот способен воспользоваться и вещами похуже, чем принесённый мальчишкой кристалл невероятного происхождения. И следовало торопиться. Если то, что рассказал мальчишка — правда, вполне возможно, что те, из будущего, явятся за прибором. И все возможности науки и техники 1984 года не смогут преодолеть могущество потомков, осваивающих иные миры.

Сомнительно, что специалистов из будущего обманет муляж, созданный ювелиром и техниками, чтобы выиграть время. Ведь современные специалисты так и не разобрались, что это за кристалл, и что за устройство обеспечивает преобразование мозговых волн в звуковые. Только и могли что-то болтать об элементной базе и невероятных принципах…

— Нет, нет, садитесь, пожалуйста, на этот стул, он удобнее! — Метёлкин помассировал натёртое за сегодня ухо. Очень неловко было слушать мысли старшего, уважаемого коллеги, но сколько их уже было сегодня отправлено под следствие… Надо держаться, начальник намекал, что придётся проверять людей и посерьёзнее. Неужели придётся даже в ЦК работать? Ну не может быть предателей среди ТАКИХ людей!

«И вся эта суматоха из-за обычной проверки? Интересно, что это за проводок ведёт из ухо сопляка? Неужели очередной детектор лжи соорудили? Кретины… Столько времени из-за этого терять, а обмануть технику сможет любой дурак»

Следователь даже взглядом не моргнул. За сегодня ему довелось наслушаться вещей и похлеще. В конце концов, никто не ожидает, что его мысли могут быть услышаны. Да и не имеет отношения к делу, что думает сидящий на кресле человек лично о Метёлкине, главное, чтобы по отношению к делу и стране был честен.

— Простите за беспокойство, Игнатий Соломонович, обычная проверка. Скажите, вы верны своей стране?

— Конечно! — Совершенно серьёзно ответил коллега.

«Знал бы ты, сопляк, КАКОЙ именно стране я верен!»

Следователь напрягся, быстро огляделся по сторонам. Писарь — за столом, охранники у двери. Радиус действия прибора давно определён. Значит, сомнений нет…

— Уточните, какой именно стране вы верны, и что толкнуло вас на предательство Советского Союза?

Писарь вздрогнул, и застрочил ещё быстрее.

— Вы забываетесь, молодой человек! — Игнатий Соломонович уселся поудобнее и прожёг коллегу презрительным взглядом. — Подобные обвинения слишком весомы, чтобы разбрасываться ими по пустякам!

«Похоже, что-то раскопали, стервецы. Но доказательств нет, и быть не может. Федулкина устранили вовремя. Надо будет срочно предупредить Игромяна, пусть задействует все свои связи. А прыткого мальчишку, пожалуй, надо в расход»

Минута слабости прошла. Метёлкин спокойно смотрел на сидящего напротив врага, и быстро делал пометки на бланке. Позже можно будет ужасаться размаху заговоров и утрате кумиров. А сейчас — работа, и только работа!

— Спасибо за информацию, фамилия Игромяна сегодня уже звучала при подобных обстоятельствах. Уточните, пожалуйста, за что именно вы устранили Федулкина?

Игнатий… нет, лучше просто Враг, едва заметно напрягся. Он всё ещё не верил, что игра бессмысленна, и чем дольше он будет искать выход, тем больше даст информации следователю.

Два взгляда сошлись над столом, две правды и две ненависти. И в этот раз именно старший коллега первым отвёл глаза.

— — —

— Но как же так, Полина! — Алиса в ужасе рассматривала жалкую подделку, не способную обмануть даже ребёнка конца XXI века. — Мы должны вернуться! Это же… вмешательство в поток времени, это… просто преступление.

— Не преувеличивая, Алиса! — Улыбнулась эффектная женщина. — Для начала, просто подумай. Наша наука вполне способна создать ретранслятор мыслей без уникальных инопланетных кристаллов, наушников и прочих неудобных аксессуаров. Миелофон — всего лишь игрушка, потому им позволили играться детям. К тому же, в земной атмосфере, под постоянным воздействием импульсного резонатора, кристалл продержится два, от силы, три года. Найти новый или хотя бы воспроизвести элементную базу преобразователя наши предки сумеют ещё очень не скоро. И, кстати, ты серьёзно полагаешь, что машина времени не имеет блокировки, и ею может воспользоваться кто угодно?

— Я уже совсем ничего не понимаю! — Обижено пробурчала Алиса, глядя, как пиратов сноровисто упаковывают роботы службы безопасности. Анбласт — оружие, способное разрушать лишь неорганические вещества, тоже аккуратно завернули. — Значит, всё это затеяли, только чтобы передать предкам миелофон? Но зачем? Если через три года он в любом случае придёт в негодность…

Полина улыбнулась ещё раз, на этот раз, довольно грустно:

— Знаешь, Алиса, временами приходится делать кое-что, отчего позже становится стыдно. Скажем, отыскать хорошего, честного мальчишку, и поставить его перед выбором. Заставить выбирать между мечтой, прекрасным далёко и верностью своему времени. Он, между прочим, нас боялся ничуть не меньше, чем пиратов.

— Но для чего всё это было делать?

— Понимаешь, альтернативщики в последнее время били тревогу. Наш поток времени оказался под угрозой, а вероятности всякой гадости повышались всё больше. От атомной войны, до, ты представляешь — распада Советского Союза!

— Но это же невозможно! — Ахнула наивная девочка Алиса. — Я же помню историю, в 2012, 2047 и 2053…

Полина лишь покачала головой:

— Если ты когда-то будешь работать в Институте Времени, ты поймёшь, что временами надо чуть-чуть подтолкнуть, чтобы защитить правильный поток времени. А всё, что кажется нам прочным, незыблемым, единственно верным, может быть уничтожено, растоптано, предано порой, одним единственным человеком…

Алиса смотрела на старшую подругу в ужасе, но слушала, хотя хотелось зажать уши и убежать, далеко-далеко, в безмятежную, и такую хрупкую мечту своей современности. Дети XXI века имеют достаточно крепкую психику, чтобы не прятаться от суровой реальности.

— — —

Михаил Сергеевич Горбачёв неторопливо шёл к своему кабинету. Целый пакет должностей и обязанностей почти не оставляли ему свободного времени. Он уже выбросил из головы неприметного человека, задавшего несколько крайне неприятных вопросов. Мало ли у человека подобной величины завистников и конкурентов?

А вот сотрудник, торопливо записывающий добытые сведения, ничего не забыл. И ровные строчки, появляющиеся на бумаге, навсегда изменили судьбу множества важных людей, ставя крест на их амбициях, надеждах, а в некоторых случаях — даже на дальнейшей судьбе.

И всего лишь вероятное далёко вновь становилось прекрасным.

Нечаев Евгений Алексеевич

/

АБСОЛЮТНО БЕЗОПАСНАЯ ПЛАНЕТА

— Капитан! Капитан!

Майкл Хармс открыл глаза и взглянул на часы. Он проспал всего три часа. Суматошная планета, хоть класс А — абсолютно безопасна. Так нет же, все время случаются какие-то мелочи. Даже на планетах класса П — преисподняя, где исследования велись в армейских танках с дополнительной броней, было спокойней.

— Капитан! — вновь донеслось из-за двери.

— Войдите, — приказал Майкл. Дверь открылась, и в каюту влетел вахтенный, взъерошенный и крайне нервный, казалось, сейчас закипит.

— Капитан, седьмой патруль. У них неприятности!

— Иду, — буркнул Хармс, поднимаясь с кровати.

Рубку станции заливал солнечный свет. Приятный, почти земной, благодаря бронестеклу. Капитан сел возле видеофона.

— Что еще случилось? — спросил Майкл появившегося на экране командира седьмого патруля.

— Мы оставили вездеход и разошлись по лесу. Охранная система была в режиме 3. В вездеход попытался залезть Мерз, но сработал парализатор. Полный заряд, — командир патруля облизал внезапно пересохшие губы, — и Мерз умер. Мы сами не понимаем капитан. Даже двойной заряд парализатора не может убить земного комара или муху. А здесь, стандартный. Но это еще не главное. Узнав, что мы убили Мерза, сюда пришли все местные аборигены.

— Что они делают? — спросил Майкл.

— Ничего, просто стоят и молятся вокруг нас.

— Ждите меня, — капитан выключил видеофон. — Вахтенный, экспресс-флаер на старт!

Серебристая капля экспресс-флаера зависла над местом инцидента и стала вертикально спускаться вниз. Пятеро патрульных лишь мельком взглянули на небо, зато аборигены прервали песнопения и как завороженные следили за изящным спуском флаера.

Майкл откинул серебристый колпак и вышел. Глухой ропот прокатился по окружающей толпе аборигенов, но это был скорее восторг, чем осуждение. Пятеро патрульных поднялись по стойке смирно, недалеко от вездехода валялся мертвый Мерз. Мерз — это от мерзость. Он напоминал полуразложившийся труп, зомби. С гуманоидного скелета лоскутами свисала гниющая кожа, мышечный слой настолько мал, вот что было, не понятно, как Мерз двигается. Но они бегали, и довольно неплохо.

У местных полностью отсутствовала вера в богов и жизнь после смерти. Зато с фанатичным упорством они выслеживали Мерзов, и предавали их смерти посредством чудовищных пыток. Это вначале испугало землян, но, присмотревшись, к их цивилизации люди удивились. Заповеди — не убий, не укради, возлюби ближнего своего, словно были впечатаны в генетический код аборигенов. Они питались лишь плодами и кореньями, и глубоко скорбели, если для самообороны приходилось убить хищника. Вот только Мерзы… Но идеала не бывает, после первого десятка экспедиций в этом убеждаешься.

— Капитан, вождь идет, — предупредил Хармса один из патрульных.

— Разворачивай переводчик.

Вождь аборигенов произнес несколько высоких, щелкающих звуков. Вдвое выше Майкла, покрытые рыбьей чешуей, с выпуклыми бесцветными глазами абориген был наиболее близким к человеку анатомически, чем многие расы встречаемые капитаном до этого.

— Он спрашивает, кто убил Мерза, капитан, — сказал один из патрульных, считав сообщение переводчика.

Капитан Майкл Хармс смотрел прямо в немигающие глаза вождя. В памяти всплыли строчки Устава, пункты, главы, подпункты, примечания, ссылки. Из всего делался один вывод.

— Я его убил.

Выслушав ответ капитана, переведенный машиной, вождь что-то крикнул. Двое молодых аборигенов с почтением поднесли украшенную искусной резьбой булаву. Вождь обратился к капитану с долгой речью.

— Он говорит, что раз вы убили Мерза, — в голосе патрульного читавшего выдававшийся переводчиком текст зазвучало удивление, — вы становитесь одним из великих воинов племени. Булава — это ваш знак отличия.

— Что я должен сделать? — вполголоса прошептал Майкл.

Один из патрульных принялся долбить сенсорную клавиатуру, вытягивая из электронных мозгов информацию об обычаях аборигенов.

— Просто взять булаву, — сообщил он, прочитав выданную информацию.

Капитан поднял булаву, поднялся и вождь. Аборигены спокойно расходились, только вождь сказал несколько слов.

— Капитан, вождь сожалеет, что ваше оружие убило Мерза без мучений. И он запомнит это.

— Хорошо, — Майкл покрутил в руке подарок. — Если повториться, что-то подобное, быстро пойдете вахтенными, до конца экспедиции.

Садясь во флаер, Майкл обернулся, чтобы услышать:

— Надеюсь в следующий раз, его сделают не почетным воином, а почетной наложницей племени.

— Я все слышу Гарри. Три наряда.

— Есть три наряда.

Звонок каюты звенел остервенело и немилосердно, уже три минуты. Хармс раздраженно скинул с себя одеяло. Он рискует войти в историю космофлота, как капитан умерший от недосыпания на планете класса А.

— Докладывай, — приказал капитан стоящему за дверью.

— Капитан, там пришел абориген и требует вас.

— Что ему надо?

— Он просто сказал, что должен увидеть вас.

— Иду.

Майкл раздраженно скомкал одеяло и взял с вешалки форму. Как прибудет из экспедиции, сразу подаст рапорт в Штаб, о создании новой категории планет Н — нервные.

Привычно застегнув мундир, капитан спустился по трапу, чтобы едва не наступить на сидящего у стальной лестницы аборигена.

Абориген сказал вышедшему капитану несколько слов и спокойно удалился.

— Ну и что он мне умного толкнул? — спросил Майкл у одного из вахтенных возле переводчика, вернувшись на мостик. Недосыпание выражалось у него в виде едкого сарказма в отношении планеты.

— Он приглашает вас на ритуал РаБукШар, как почетного воина племени капитан.

— Стефан, — позвал капитан ксенолога. — Что это еще за РаБукШар?

Стефан ответил, словно репетировал несколько дней.

— Это праздник почитания ушедшего вождя, по всей видимости, того, который тебя посвятил в воины. Вождь уходит в пещеру и несколько недель смотрит на Джамари, — Джамари, капитан понял причину такого молниеносного ответа. Маленькие шарики, меняющие цвет в зависимости от освещения и носимые каждым аборигеном в маленьком мешочке. Автоматические станции обследовавшие планету не нашли в них, как и во всем на планете, ничего опасного. Однако аборигены никогда, даже не показывали Джамари. Это сильно злило ксенологов. Обычай перед смертью смотреть на этот шарик, был единственным проявлением религии у жителей этой планеты. Стефан продолжал описание обычая: — Ровно в полдень преемник вождя выносит из хижины одежду вождя, в которую спрятан Джамари. Все почетные воины касаются ее, потом она отправляется в огромный костер, а пепел развевают по ветру. После устраивается охота на Мерза.

— А что с телом вождя?

— В полночь, до этого вождь уходит в лес, оставляя одежду и Джамари. И еще капитан. Не забудьте взять свою дубинку.

Наследник вождя вынес одежду бывшего вождя. Ровным шагом он двигался вдоль строя воинов, каждый из которых ложил руку на гору тряпья. Майкл Хармс стоял одним из последних, после него посвятили еще двоих аборигенов и чувствовать себя не самым крайним, хоть в чем-то капитану было приятно.

Наконец дошла очередь и до капитана. Майкл возложил руку на одежду бывшего вождя, и его пальцы нащупали маленький округлый предмет. Джамари. Одним движением Майкл спрятал шарик в перчатку. Одежду вождя понесли дальше. Никто ничего не заметил. Бросив груду тряпья в огромный костер, наследник вождя прокричал:

— Райди! Найгал шаон, голлон!

Охота на Мерза началась. Пробираясь в лесной чаще Майкл сжимал тяжелый боевой лучемет, удобно устроившийся на предплечье и вспоминал разговор на базе.

— Не думаю, что стоит брать ПНБ, капитан. Стандартный парализатор может убить Мерза.

— Может или убивает? — Майкл приложил ладонь к сенсору сейфа. Тот тихо щелкнул, и капитан извлек на свет тяжелый боевой лучемет ПНБ. В ярком свете рубки он казался особенно зловещим. Способный прожечь метр титанстали за полминуты, ПНБ был самым мощным оружием экспедиции. — Я не хочу рисковать Стефан.

Едва слышное дыхание заставило Майкла развернуться. Мерз. Обтянутый тонким слоем мышц скелет, со свисающими лоскутами кожи. Стоит позади него и смотрит. Майкл поднял лучемет. Мерз подошел поближе, словно понимая, что это более легкая смерть, чем то, что ним сделают аборигены. Хармс нажал на кнопку и конус зеленого света мгновенно прожег грудь Мерзу.

— Не понимаю капитан, — в голосе Стефана сквозило разочарование. — Это всего лишь окаменевшие останки местных деревьев. Что-то среднее между углем и янтарем. Ничего особенного.

Понять Стефана было нетрудно. В последние часы пребывания на планете он сумел получить то, за чем так долго охотился. И такой удар. Ничего сверхординарного.

— Ладно, — капитан Майкл Хармс поднялся со своего кресла на базе, поднялся в последний раз. — Нас ждет шатл, сорок часов стазиса и дом. Пошли собираться.

Небольшой шатл напоминающий страуса, только в отличие от этой земной птицы умеющий летать поднялся в небо, увозя очередную команду с абсолютно безопасной планеты.

Корабль вынырнул из стазиса в половине расстояния Луны от Земли. Освобожденные от объятий защитных коконов, члены экспедиции беззаботно болтали, ожидая прибытия на карантинную станцию. Пребывание на ней было фикцией, они прибыли с планеты класса А.

— Капитан.

Майкл оглянулся. Последние сорок часов он спал, и теперь был счастлив как никогда.

— Капитан, я вот что подумал. — Стефан катал на ладони шарик Джамари, отливавшийся разнообразными цветами. — Если мы оформим его, как экспонат, сразу придется оформлять, при каких условиях найден. А воровство. Вы сами понимаете капитан. Но если вы оформите его, как сувенир, то никаких особых вопросов не вызовет, есть же у вас дубинка. Подарите сыну, а я через месяц возьму его на пару деньков. Идет?

Майкл кивнул, проклятая планета трепала ему нервы и здесь, в нескольких тысячах миль до Земли.

— Папа!

— Привет Джек. — Майкл обнял сына. Пару раз, подбросив семилетнего мальчугана, Майкл обнял свою жену. — Я так по тебе соскучился Сьюзи.

— Пап, а что ты мне привез? — требовательно спросил Джек.

Майкл рассмеялся и протянул ему шарик Джамари. Мальчишка схватил его и как зачарованный стал вглядываться в переливы цветов.

— Как там Джек? — спросил Майкл.

— Спит под одеялом. Твой подарок настолько ему понравился, что он даже не пошел ужинать. — Сьюзи скинула платье и повернулась к Майклу. — Господи Майкл, сколько я тебя ждала.

Джек, забравшись с фонариком под одеяло, смотрел, как Джамари переливается колдовским цветом. Глаза уже слипались и Джек выключил фонарик. Он решил, что никому не расскажет о подарке, никому. Это будет его сокровищем.

— Странно.

— Что дорогой? — спросила Сюзанна, выходя из флаера.

— Дверь заперта, — ответил Майкл. — Миссис Купер! Вы Джека не видели?

— Он сказал, что поссорился с друзьями и ушел домой, — отозвалась соседка, постригавшая газон. — Как прошел бал?

— Прекрасно миссис Купер, спасибо, — ответил Майкл и вздохнул. Бал устраивался ровно через неделю после прилета экспедиции, Космофлотом. Скука смертная, но все простые люди считали, что там безумно интересно.

— Джек, — позвал сына Майкл, войдя в дом. — Джек!

— Джекки мы дома, — крикнула Сюзанна. — Черт, как жмут туфли. Джек ты спишь?

Майкл поднялся наверх и постучал в дверь детской.

— Джек. Джек, открой!

Странный запах, смутно знакомый, но все же знакомый. Знакомый капитану Майклу Хармсу. Чутье еще ни разу не подводило капитана, и сейчас ледяное предчувствие сжало ему сердце своими цепкими когтями.

— Джек! — крикнул Майкл, распахивая дверь.

В центре комнаты, сжимая в руке шарик Джамари, и глядя на капитана Майкла Хармса, сидел Мерз.

г. Усть-Каменогорск

Октябрь 2000 г.

КОНТРОЛЬНЫЙ ВЫСТРЕЛ

Русом проснулся и раздраженно огляделся, продирая сонные глаза. За ночь труба остыла, и последний час он спал, свернувшись калачиком. А это значит, что мог уронить винтовку. Русом лихорадочно пошарил руками и успокоился. Нет винтовка на месте, ну и хорошо. Подобрав оружие, он вылез из-под труб и сонно направился по поселку, здороваясь со встречными. Поселок, конечно сильно сказано. Восемь сотен жителей в подземельях того, что до Взрывов было мегаполисом.

Два поворота налево, один направо и он на старой станции метро. Теперь это была столовая и кухня. Здесь уже вовсю готовили, ожидая пробуждения поселка.

— Привет Эрланд, — поприветствовал Русом своего напарника, жадно хлебавшего похлебку. — С ночного патруля?

Эрландо кивнул и продолжил есть, поминутно оглаживая свои роскошные усы, его гордость. Русом пошел дальше. Эрланду полагалось кроме всего и надбавка за патруль, в виде сухого армейского пайка довзрывных времен. При всей безвкусности, это было лучше того, что готовили в поселке. Много лучше.

— Как обычно. — Русом принюхался, миска варева пахла привычно, то есть отвратительно. Но он не вернулся с патруля, а потому сухой паек ему не положен.

Русом собрался уже уходить, когда его окликнул Эрландо.

— Рус, зайди к капитану. У него новости для разведчиков.

Обиталище капитана, или как все называли Нора, было на третьем уровне. Когда Русом пролез в нее, там уже собрались все дневные патрульные, все.

— Дождь? — спросил Русом. В ответ кто-то кивнул. Радиоактивные дожди бич всех выживших, после Зимы.

— Патруль Эрландо принес новости, — как обычно капитан начал без предисловий и обращений. — Они видели выродков.

Негромкий ропот пронесся по Норе. Выродки стали появляться лет пять назад, когда стало возможным очень долго находиться наверху. Небольшими группами они возникали в основном в отдаленных местах, горах, пустынях, но теперь появились и Развалинах — так называли остатки верхнего города жители поселка. Выродки разумны, у них намного лучше оружие, они прекрасно организованны и, похоже, телепаты. Иначе как объяснить, что они разговаривают друг с другом на огромных расстояниях? Но главное, они уничтожают все живое, что видят.

— Это точно выродки? — спросил Скит. Из всех жителей поселка только он видел выродка днем, да и то с год назад, в дальнем рейде.

— Эрланд клянется, что да, — капитан теребил свои усы, никакого сравнения с усами Эрланд. — Он хорошо слушал твои рассказы, Скит. И клянется, что видел пятерых выродков с оружием.

— Это хуже, намного хуже. У выродков оружие намного лучше нашего. — Скит поморщился. — Где они только достают довзрывное оружие?

— Спроси их сам, — посоветовал кто-то из новичков.

— Они не понимают нашего языка. — Скит погладил затвор своей винтовки. — А это они понимают прекрасно.

Скиту ответил радостный гомон и щелканье затворов, но капитан быстро остановил разошедшихся в фантазиях разведчиков:

— Выродки выродками, но патрули надо распределять.

Совещание продолжилось долго, но обсуждали в основном насущные проблемы, как график и маршруты. После всех утрясок Русома задержал капитан:

— Русом, подожди.

— Да капитан.

— Найди себе в пару новичка. После дождя пойдешь в дозор.

— Так я больше не работаю с Эрланд?

— Эрланд пора самому напарника учить, ты дал ему многое, — капитан покровительственно похлопал Русома по плечу. — А ты лучший после Скита разведчик. Учи молодежь.

Русом кивнул:

— Я возьму Кейта.

Чем выше, тем светлее. Русом и Кейт взбирались по старым ступенькам наверх, в Развалины.

— Стоп, Кейт, — приказал Русом, останавливая подростка. — Садись.

Кейт сел и огляделся. Перед люком, ведущим на поверхность, были аккуратные лежанки, на которых спала ночная смена. Русом бесцеремонно вырвал из его руки винтовку. Не обращая внимания на протесты Кейта, он стал сдирать с нее различные украшения. Потом отложил винтовку и повторил процедуру с одеждой Кейта. Груду побрякушек он просто спихнул под лежанку.

— Запомни раз и навсегда, Кейт. Разведчик должен иметь только самое необходимое, — заметив недоверчивый взгляд Кейта, Русом продолжил: — То, что носим я, Скит, Капитан в поселке — это одно. Но ты хоть раз видел на нас эту шелуху, когда мы приходили с разведки? Так что давай, упаковывайся. Все твое в шкафчике, имя уже прикрутили к дверце.

Пока Кейт занимался своей одеждой и снаряжением, приводя то и другое в надлежащий порядок, Русом проверял свою винтовку. Разведчик гордился своим оружием, как Эрландо усами. Довзрывная винтовка. Он подбирал каждую гильзу с нее, и если представлялась возможность, доставал из трупов кусочки свинца, на переплавку. Втайне Русом мечтал подстрелить выродка и найти у него коробку заводских патронов к своей винтовке. Таких желтых, в коробке, пахнущих оружейным маслом. Русом улыбнулся своим мечтам.

— Я готов, старший разведчик, — доложил официальным тоном Кейт. Малец решил отыграться, зная, что Русом не переносит любой официальщины.

— Попрыгай.

— Что сделать? — переспросил Кейт.

— Попрыгай на месте, — тоном терпеливого папаши приказал Русом.

Кейт начал прыгать.

— Кувыркнись, — Кейт кувыркнулся. — Снова попрыгай.

Наконец процесс издевательства и унижения с точки зрения Кейта закончился. И он задал главный вопрос:

— Зачем прыгать и кувыркаться?

— Что бы, когда будем бегать по Развалинам, — Русом сам попрыгал и сделал несколько кувырков. — Ты ничего со снаряжения не потерял. Держи.

— Что это? — Кейт недоверчиво осмотрел коробочку с черным веществом.

— Гарь. Обычная, с поверхности. Хорошо скрывает наш запах. — Русом щедро зачерпнул гари из коробки и провел по себе.

Дневная стража отодвинула люк, и двое разведчиков показались на поверхности.

Первое, что увидел Кейт — это огромные черные развалины, возносящиеся казалось к небесам. Но они были далеко, разведчики вышли на поверхность в месте, где были не столь высокие дома, но разрушений здесь было намного больше. Или казалось, что больше. Но и эти развалины напоминали о смерти унесшей миллиарды в одно мгновенье. Русом затащил Кейта за груду кирпичей и огляделся.

— Первое правило, новичок, — Русом говорил едва слышным шепотом. — Запомни! Здесь опасно все! И здесь я твой царь и бог! Скажу — прыгай, прыгнешь. Скажу — застрелись, застрелишься!

Русом сдвинул несколько кирпичей и достал странный веник переросток.

— Прицепи к своей спине, — приказал он Кейту.

— Зачем?

— Замолчи и выполняй приказ! — Русом ухмыльнулся и снизошел до объяснений. — Пойдешь за мной, и это штука будет заметать следы за нами. Запаховые, он весь в гари. С подошв ведь запах не счистишь, а гарь счищается. Но держись, прям за моей спиной. Веник не такой широкий, как кажется.

Разведчики бежали к небольшому строению, на востоке от люка. Раза три они останавливались, и черные дула винтовок напряженно вглядывались вдаль. Но тревога всякий раз была ложной, Русом перестраховывался.

Тихо Русом скользнул в дверной проем полуразрушенной школы. Это было что-то временного склада, но туда любили наведываться не только разведчики.

Кейт ждал. Через минуту раздался выстрел. Молодой разведчик спрятался за кучу мусора и стал ждать. В дверях показалась тень, Кейт снял предохранитель и навел винтовку на дверной проем, руки предательски задрожали. Тень вырисовывалась все отчетливей. Кейт с облегчением вздохнул. Русом. Неслышно разведчик вышел из здания и огляделся.

— Кейт, — тихо позвал Русом.

— Я здесь, — вылез из своего укрытия его напарник.

— Замети следы, — приказал Русом.

— А что там было? — опасливо покосился Кейт в сторону дверей.

— Червяк. Небольшой. И уже мертвый. — Русом внимательно огляделся. — Иди давай. Выстрел должно было быть слышно далеко.

Кейт побежал в дом по следам Русома. В одной из комнат он увидел червяка. Огромная туша, раза в четыре больше разведчика, и далеко не самого маленького парня в поселке, слабо дергалась на полу. Кейт отступил на шаг, но потом понял, что это просто агония. Пуля Русома пробила нервный столб, и червяк дергался даже после смерти. Кейт развернулся и торопливо пошел назад, заметая за собой следы.

— Закончил? — спросил Русом. Кейт кивнул. — Тогда пошли.

— Русом. А какие большие червяки?

— Я видел в три раза больше этого. Скит рассказывал об огромных ночных червях. После Взрывов и Зимы в земле завелось много разной гадости.

Двое разведчиков продолжили свой путь.

— Привал, — приказал Русом.

— Здесь? — Кейт глядел развалины, в которых они остановились. — Да здесь нас любой дурак увидит.

— Наоборот, — Русом достал паек. — Мы увидим любого намного раньше. Все проверено и перепроверено.

— Русом, объясни, — спросил Кейт, начиная жевать свою долю. — Зачем следы заметать только от червей? Но они медленные и солнца не любят.

— Дикари. — Русом в тысячный раз начал проверять винтовку. — Мутировавшие муравьи. Выросли в несколько раз, приобрели капельку мозгов. Бегают с палками и камнями, луки научились делать. Но глаз нет, только по запаху, и то, который на земле остается. Об них знают только разведчики. В поселке об этом говорить не положено. Хватает нам проблем с червями и выродками.

Кейт дожевал свой паек и запил водой из протянутой фляги. Русом озабоченно посмотрел на небо.

— Как бы в дождь не попасть. А то придется всю ночь отдыхать в подвале. А две винтовки ночью — это не дело. Вот граната — это да, это вещь. Жаль, последние с год назад использовали. Скит с ребятами логово дикарей нашли, прям возле поселка. Я после этого валялся с ранением, — Русом понял, что заговорился и поднялся. — Пошли Кейт.

Младший разведчик тщательно замел следы привала и пошел след в след, за Русомом, жалея, что не услышал историю полностью. Пусть патрульные и украшались всякими побрякушками, но говорить о своей работе наверху не любили, да и не хотели.

Унылые развалины тянулись длинной чередой, молчаливо взирая на двоих разведчиков. Наследники былой славы и могущества шли, прижимаясь к уцелевшим стенам и наводя винтовки на малейшую тень. А развалины смотрели на них полные молчаливого горя.

— Назад! — прошипел Русом и нырнул в тень чудом уцелевшей кирпичной стены.

Выродки. Шли при свете дня. Совершенно открыто. Большой отряд, Русом начал считать. Один, два. Все в одинаковой, зеленой одежде. Пять, шесть. В руках у каждого винтовка или автомат, выглядящие, словно их только что сделали или достали со склада. Восемь, девять. На поясе у каждого выродка по несколько гранат! Русом облизал пересохшие губы. Одиннадцать, двенадцать, тринадцать. Выродки остановились. Пятнадцать. Всего пятнадцать. Много, но и трофеев можно добыть много.

Кейт разглядывал не оружие и снаряжение, а самих выродков. Высокие, выше его или Русома, он доходил бы выродку до груди, хотя и считался одним из самых высоких в поселке. У выродков длинные руки и ноги, вдвое длиннее, чем у Русома или него. Кейт как завороженный следил за странной походкой выродков, их необычайно широкая грудная клетка и плечи, узкая талия, да захоти, Кейт не смог бы ходить так, как они. И глаза, слишком округлые, близко сдвинутые к носу, с огромными белками.

Один из выродков снял с пояса странный ящик и сказал в него несколько слов низким рокочущим голосом. Через мгновенье из ящика кто-то ответил. Русом едва не дернулся в укрытии. Они не телепаты! Просто еще одна довзрывная технология. Наверно очень тонкая и трудоемкая, раз в поселке никто не смог создать ничего подобного. Выродки направились к небольшим развалинам на юге, там сохранились остатки перекрытия, которые играли роль крыши. Решили устроить привал на ночь. Русом дал знак, и они с Кейтом бесшумно поползли к люку в поселок.

Цепочка разведчиков окружила развалины с сидящими в них выродками. Скит сумел убедить капитана нанести удар ночью, выродки плохо видели в темноте. Следуя указаниям капитана и Русома, разведчики рассыпались по прилежащим развалинам. За долгие месяцы патрулей, они выучили и запомнили каждый угол в верхнем городе.

Капитан дал сигнал, выстрелив первым. Грохот винтовок разбудил выродков, что бы навсегда погрузить их в сон. Русом с удовольствием смотрел на затвор, наблюдая как использованные гильзы маленькими солнцами, горячими и желтыми, падают на землю. Ничего, скоро он получит много патронов, может даже гранат. Быть может, в поселке разберутся с этим ящиком, который оказался легендарной, так давно искомой рацией. Тогда. Русом продолжал стрелять.

— Прекратить огонь! — приказал капитан. Русом подул на горячее дуло винтовки пошел вместе со всеми к бывшему лагерю выродков. Пришла пора собирать трофеи.

Русом обыскивал уже второй труп, когда услышал стон. Его издавал лежащий рядом выродок. На его одежде расплылось темное пятно. Разведчик поразился их живучести. Две пули в брюхе и еще стонет. Придется добивать. Опять тратить патрон.

Огромная крыса перехватила поудобней М-16 и поднесла винтовку к голове лежащего на земле человека, делая контрольный выстрел в голову. Потом раздраженно дернула хвостом и принялась сдирать с пояса лежащего рядом сумку с гранатами.

г. Усть-Каменогорск Декабрь 2000 г.

МЕРА РАЗУМНОСТИ

Зал Совета Единения напоминал огромный амфитеатр. Именно такое сравнение пришло бы в голову разумному с третьей планеты маленькой желтой звезды на окраине галактики. Тем паче, что сегодня члены Единения собрались обсудить прием человечества в лоно великого содружества десятков рас.

— Прошу всех ознакомиться с выдержкой прошлых материалов, — прозвучал голос председателя, невысокого гуманоида.

На огромном экране амфитеатра и на личных экранах посланников высветились основные события, которые должны были убедить их в готовности человечества вступить в Единение или его ущербности.

Несколько сотен высоких и сильных землян стоят в узком проходе, а на них взирают отроги равнодушных скал. Ветер треплет красные как их кровь плащи, и восходящее солнце заставляет блестеть начищенные наконечники копий. На другой стороне раскинулся красочный лагерь в котором в сотни раз больше бойцов. Но воины стояли спокойно.

— Они погибли? — спросил костистый алтарец, не дожидаясь окончания.

— Все, — подтвердил председатель. — Они дали слово, что не уйдут с ущелья, и сдержали его, хотя прекрасно знали, что помощи не будет, и основные силы выбрали другое место для сражения.

— И они остались? — продолжал алтарец.

— Именно, остались. И сражались.

В молчании собрание досмотрело сцены полные крови и боли. До последнего кадра, когда после отказа выдать своего предводителя, глава противников воинов в красных плащах приказал закидать небольшую горстку стрелами.

Сюжеты менялись один за одним. Воин в измятых латах, отразивший множество атак дабы человек которому он дал клятву верности мог спастись и спасти других. Абордажная схватка, и последний из защитников корабля бросающийся живым факелом в пороховой трюм.

— Это были примеры по классу 1–1, — председатель старался соблюдать нейтралитет, хотя это было и сложно. — Теперь предлагаю другие наблюдения.

На мониторах возникло изображение двух кораблей. А неподалеку, схематично обозначены шесть других, крупнее первых.

— Эти два корабля могли остаться в порту до конца войны, но они вышли против шести других, каждый из которых был сильнее.

Председатель замолк, давая слово документальным кадрам. Громыхали орудия, и падали люди пронзенные кусками металла. Но не отступали, а стреляли в ответ. Стреляли пока были снаряды и пока были те, кто мог зарядить пушку, направить ее и выстрелить.

Мониторы потухли.

— Я благодарю Защитника за столь яркие и прекрасные доказательства, — председатель все еще пытался держать нейтралитет, хотя все яснее склонялся на сторону защиты. — Как я понимаю Обвинитель обойдется лишь формальными доказательствами, и мы приступим к голосованию?

— К сожалению, — поднялся Обвинитель, — мои доказательства слишком весомы, чтобы быть формальными.

По залу покатился недоверчивый говор.

— После последнего события показанного защитой, — продолжил Обвинитель, — произошло крупное изменение…

Мониторы вновь загорелись и десятки глаз прикипели к изображениям.

— Этого не может быть, — прошептал Защитник. — Как они могли так опуститься? Опуститься до ТАКОГО?!!

— К сожалению смогли, — мрачно подтвердил Обвинитель. — Они установили аксиому сверхценности человеческой жизни в масштабе много превышающим необходимый уровень. Теперь эта аксиома доминирует в психике жителей единственного политического сверхобъединения на этой планете.

— Неужели они пошли на это? Зачем?

— Государство внедрившее ЭТО, — с омерзением выговорил последнее слово Обвинитель, — получило временно преимущество. Вдобавок провозгласив тезис, о бессмысленности продвижения к идеальному обществу.

— Бессмысленности? — поднялся суахар, чья раса славилась высокой эмоциональностью. — Как может быть бессмысленно общество построенное на Духовной Идее? Они тоже должны руководствоваться идеей…

— Она у них есть. Получение в жизни как можно большего материального блага, единолично для себя.

— Только материальных благ? — переспросил председатель.

— Вдобавок к удовлетворению физических потребностей.

Услышав это суахар демонстративно выключил свой монитор.

— У них, — все тем же равнодушно-страшным голосом продолжал Обвинитель, — все поступки трактуются исключительно на животных инстинктах и половых потребностях, с исключением того, что получает разумное существо в процессе Восхождения. Чести, Достоинства, Мужества, Самопожертвования…

— Простите, — Защитник похоже ухватил спасительную соломинку. — Но там возникли два течения, — он заглянул в справочник. — Национал-социализм и коммунизм. Оба весьма сильны и базируются на Духовной Идее.

— Они проиграли, — безжалостно обрубил Обвинитель. — Национал-социализм был уничтожен физически, а коммунизм экономически.

— Но Идеи?

— Идея коммунизма из-за экономического проигрыша была представлена как ошибочная. Со второй они справиться не могут, а потому попросту запрещают.

— И что же делает это… С позволения сказать, государство?

— Насаживает свою идею животного существования на всей планете, и весьма успешно. Хотя, и встречает некоторое сопротивление. Но оно слишком мало, и подавляется военной мощью.

— Не Идеей?

— А идей и нет. Они давят силой. Силой заставляя не желающих возвращаться в животное состояние. Когда кроме тебя, твоего желудка и необходимости размножения ничего нет.

— Какое там сейчас состояние? — совершенно тусклым голосом спросил Защитник.

— Начались открытые агрессии против непокорных. Бомбежки, высылка войск, провоцирование локальных войн.

Первым серой клавиши коснулся Защитник. Потом на всех мониторах Планету закрыли серые пятна.

Председатель поднялся для заключительного слова:

— Единению уже известны подобные примеры. Примеры когда личность ставила себя выше племени, рода, государства. Мы знали цивилизации провозгласившие: «Предавай если хочешь жить, не знай правил ибо ты в центре мира, живи только для себя». Мы знали.

Все эти ждал коллапс и саморазрушение. Когда никто не может отдать свою жизнь за Идею, это духовный коллапс. Учитывая уровень развития ядерной технологии коллапс будет фатальным. У общества которое построено только на материальных благах нет будущего.

Все поднялись.

— А теперь я предлагаю почтить память обреченной расы молчанием скорби.

Март 2002 г. г. Усть-Каменогорск.

Рябцев Андрей

/

ПО СТУПЕНЬКАМ СО ЗВЁЗД

«— Пожалуйста, осторожней здесь, спускаясь со звезд», — эта фраза остановила капитана на лестнице и вывела из задумчивости.

Фразу вполголоса произнёс портативный лингвист, вшитый у Воронина за ушной раковиной.

— Please, be careful, downstairs, — кто-то негромко повторил эту фразу и Воронин понял, что его лингвист расслышал слово downstairs — «ступеньки», как down stars, и так и перевёл с английского — «вниз со звёзд».

У лестницы из космопорта, которая вела от медцентра, никогда не было много народа, не было здесь и такси, караулящих клиентов. Только на обочине стояло хилое полутораметровое деревце, среди его листвы выделялся старинный переносной лингвист, похожий на транзисторный радиоприёмник, позабытый на ветке туристом.

— Сan I help you? — раздалось с ветки.

— Ну и чем ты мне поможешь, говорящее дерево?

— Я очень хороший гид и переводчик, — «транзистор» на ветках перешёл на русский язык. — Я могу показать достопримечательности. Я клёвый… толмач.

Воронин присмотрелся. Верхушка деревца была как у ёли, а дальнейшая крона состояла из синих и зелёных листочков, похожих на тополиные. Тонкий ствол исходил из подушки мелких корней, которые покоились прямо на бетоне.

— Не беспокойтесь, я передвигаюсь самостоятельно, — заверило дерево. — Что показать вам в городе?

Капитан вздохнул.

Душа капитана тянула его тело в самый скверный бар на Альмейде. Тело уже предчувствовало, что для него это кончится плохо, но душе было на такие мелочи в высокой степени наплевать.

— У вас есть место, где собираются самые отъявленные подонки?

Считать ли чуть дрогнувшую листву удивлением, или это ветерок Альмейды?

— Да, — сказал гид ровным голосом. — Я знаю такое место.

И дерево плавно двинулось. Воронин заметил, что оно аккуратно перебирает по асфальту корешками.

Бетонный бункер нашёлся на самой окраине, рядом со свалкой. Над единственным входом сияла надпись «Выход».

— Кажется, это действительно, выход, — капитан достал из бумажника несколько местных банкнот и сунул в футляр «лингвиста» на ветке. — Если посидишь со мной в баре первые пятнадцать минут, заплачу ещё столько же.

Деревце приподняло и опустило крону, как будто человек пожал плечами.

За дверью оказалась скупо политая зелёным светом лестница, ведущая вниз, но зал освещался ярче. Публика была разношёрстной. В буквальном смысле слова.

Капитан опустился на диван за круглым столиком.

— Деньги на бочку, — из бокового коридора выскочило что-то человекоподобное. Воронин не разговаривая приложил его головой об стол.

— Капита-ан… — укоризненно протянул гид. — Это бармен.

— Простите, — к извинению капитан приложил банкноту.

Бармен отлепил голову от стола и привычно вернул в прежнюю форму ставшее более плоским лицо. Принял банкноту и отсчитал сдачу.

— У вас есть спиртосодержащие жидкости? Мне виски. Воду с углекислым газом. Лёд.

— А ты? — Воронин взглянул на деревце.

— Томатный сок. Литр.

Капитан кивнул.

— А можете организовать хорошо прожареный бифштекс из говядины?

— Можем, — бармен выразительно посмотрел на храпящего за соседним столом пьяного минотавра. — Если он не заплатит за выпивку.

Через минуту Воронин уже потягивал виски с содовой, а гид потихонечку всасывал томатный сок через корни, опустив их в тазик.

— Куда ваш рейс, капитан? — гид задал вопрос вежливости.

— Никуда. Меня списали, — Воронин налил ещё виски и опрокинул в себя, не разбавляя.

— А как с планами на ближайшее будущее?

— Я намерен надраться и подраться, — сообщил деревянному гиду Воронин. — Дайте только повод.

Древо долго подыскивало подходящий ответ, а потом порадовало капитана:

— Ни фига себе.

О своём приговоре капитан узнал здесь, на Альмейде, в медицинском центре космопорта. Он попал сюда, потому что бортовой компьютер заблокировал его доступ к пульту, датчики сообщили о проблемах со здоровьем, которое могло спровоцировать критические ошибки в управлении. Командование перешло к старпому, а по прибытии в ближайший космопорт, им оказалась Альмейда, капитан с ворохом лент отправился в здешний медицинский центр.

— Новые болезни появляются всегда, капитан, — доктор усиленно перебирал бумаги.

— Конечно, какой мир без новостей, — капитан улыбался. — Как звать новую кару?

Молодого медика смутила эта улыбка.

— Темпоральная опухоль Шварца, — губы поджались, выговаривая диагноз. — Ваша нога будет жить в ускоренном времени. Позже это затронет весь организм.

— Другими словами, путёвка в крематорий, — капитан продолжал улыбаться. — Я думал, что болезнь Шварца — сказка, из тех, которыми мамочки пугают детей, чтобы они не рвались в космонавты.

Капитан развлекался, наблюдая за волнением молодого врача. Капитан много раз уже слышал о своей неизбежной гибели и привык к тому, что это ни разу не сбывалось.

— Ну почему в крематорий… До появления первых симптомов ещё пара месяцев.

«Наверное, у него была тройка по психологии. И слава Богу. Иначе бы стал совать под нос туристические проспекты. „Как можно здорово провести остаток жизни!“».

— Почему бы не дать мне отработать последние два месяца на космофлоте?

— Вы прекрасно знаете капитан, что любой пульт управления снимает показания о состоянии здоровья оператора. Вас будет блокировать компьютер, а не мы. Человека с такой болезнью не допустит к управлению собой даже автомобиль…

От невесёлых мыслей капитана отвлёк возникший у их столика клыкастый кабан. Он сказал что-то на языке, который лингвист Воронина не знал.

— Этот кабаноид слышал, что вы уволились из флота, — перевёл Древ. — Он хочет вам продать миниатюрный дисколёт. У дисколета секретная система плазменной защиты от механического и лазерного оружия. Этот тип говорит, что на нём можно похищать людей для рабовладельческого рынка. Я бы от себя добавил, что дисколет этот не так хорош, как его малюют. Он отлично скользит в магнитном поле планеты, но стоит попасться на его пути крохотному кусочку магнита, как защитное поле идёт наперекосяк…

— Подожди, — перебил Воронин. — Я не ослышался, он предлагал мне поставлять рабов?

— Он считает это славным бизнесом.

Воронин облегчённо вздохнул. Вот они, настоящие подонки.

Хук справа вывел пирата из равновесия, а короткий прямой левой отбросил на пол.

Так всё бы было ничего, только лежавший у двери тинкторианец подал голос, что, плохо это — слабых обижать, и пусть этот землянин с ним выйдет на честную драку. Вся таверна радостно зашумела, ожидая побоища.

— Бармен уже ставки принимает три к одному, — раздался позади капитана голос Древа. — Против вас.

— Хорошо, валяйте, — голос Воронина гулко раздался по бункеру. — Только пусть он свой скафандр снимет!

— Это не скафандр, это такая у него хитиновая оболочка, — пояснил Древ.

— Как у жуков, значит…

Тинкторианец был ростом под три метра, против метра восьмидесяти воронинских. В весовой категории они были в одной, только клешни у тинкторианца составляли четыре человечьих руки в длину.

Тинкторианец встал напротив капитана в стойку, размахивая передними конечностями, как гигантский богомол, и шевеля усами, похожими на станцию радиоперехвата. Стойка, наверное, какой-нибудь их национальной тинкторианской борьбы, приёмов которой Воронин, конечно же, не знал.

Богомол махнул клешнёй, под громкие возгласы присутствующих, капитан увернулся, но лапа тинкторианца успела проехать зубчиками по его плечу, так, что кожа полоской слезла.

Тинкторианец повторил приём, но Воронин уже не стал дожидаться, а поднырнул под клешню, пригнувшись. Тинкторианец наклонился, чтобы цепануть землянина, а тот, пользуясь случаем, выпрямился и вписал в фасеточный глаз так, что искры полетели.

Только искры полетели не из глаз богомола, а из глаз капитана, потому как напряжение в глазах тинкторианцев — около шестисот вольт.

Воронин отскочил в сторону и проорал что-то на неведомом ему самому языке. Как бить морду тинкторианцу, если у него и морды-то нет? Одни глаза фасеточные, да щель рта под ними.

Танцующие движения богомола навеяли капитану мысли о правиле рычага и законах ускорения.

Ноги тинкторианца сгибались в коленных суставах назад, как у кузнечика, а клешни вращались в двух плоскостях, но ведь и там, до какого-то предела.

Богомол, приблизился и вновь замахал мельницей. Уклонившись от одного удара капитан не стал уклоняться от второго, а пропустил себе удар в ухо и, ухватив клешню повыше зубчиков, продолжил её движение. Тинкторианец пошёл за своей клешнёй, как пароход за лоцманом.

Так вот! Перед законами инерции все равны! Воронин подставил плечо и бросил бы тинкторианца через себя, но тот был такой длины, что плеча не хватило.

Тогда капитан провернул клешню богомолу за спину и подставил бедро. Нога богомола согнуться вперёд не могла, и Воронин бросил его на пол таверны, придержав за клешню. Воронин не знал, чувствует ли эта тварь боль, но вывернуть сустав на триста шестьдесят градусов и она не сможет.

Тинкторианец немного подёргался и прошипел несколько слов, которые консервативный лингвист капитана ещё не знал. За этими сверхцивилизациями не угонишься. А лингвист висевший над стойкой бара громко просипел «Чистая победа» и в зале зазвучали аплодисменты. Аплодисменты, это дело, конечно условное, здешняя публика, кто как себя выражала, кто выл, кто лаял, кто стучал копытами об стол, а кто и просто бил по голове соседа металлической плошкой.

Уставший Воронин вернулся к столу. Он был удовлетворён.

— Неплохо дерётесь, — заметил Древ. — Это какая-то ваша национальная борьба?

— Угу, — согласился Воронин. — Фэнь Шуй. Ладно, когда перестанешь полоскать ноги в томатном соке, поставь на музыкальном автомате какую-нибудь музыку.

— Разбежался, — среагировало дерево. Но с места стронулось.

— Что обычно заказывают русские космонавты? — спросил Древ у бармена.

— Трава у дома. Ну там «И снится нам не грохот космодрома… а снится нам трава у дома, зелёная, зелёная трава…»

— Ладно, — Древ пощелкал клавишами автомата.

— Не та песня, — заявил Воронин, когда гид вернулся. — Это другая. Это Элвис Пресли.

— Название то же, только по-английски. А смысл… — Древ прислушался. — Ну, смысл, да — иной.

Воронин и так поневоле выслушивал перевод песни, который диктовал ему за ухом лингвист.

Мой городок всё также стар, — пел Элвис, — Я вернулся из дальних стран, и меня встречают… Вот, я вижу, бежит моя Мэри, золотистые волосы и губы, как вишни… Как здорово прикоснуться к тёплой траве, которая растёт у дома.

Но потом певец говорил, что на самом деле это был только сон, а проснувшись, он снова оказался в камере и перед ним священник — исповедовать перед казнью.

— Эта песня про меня, — буркнул капитан.

— Возвращаешься домой?

Капитан не ответил, только замахнул рюмку.

— Врачи обнаружили у меня темпоральную опухоль Шварца. Это та же смертная казнь, только через пару месяцев. Так что зелёную траву я уже не увижу. У бармена водка есть?

Древ совершил рейс к стойке, а заодно поставил ещё несколько песен на музыкальном автомате.

Бармен принёс бутылку водки и банку солёных огурцов. Пополнил таз томатным соком.

— «Шкатулка с колдовством» — такое прозвище тут дали этому музыкальному автомату, — сказал Древ. — Его привёз на Элаген один землянин. Он хотел совершить на планете революцию с помощью рок-н-ролла. Считал, что рок-н-ролл вызовет резонанс в рабах на Элагене и они перестанут быть вялыми и покорными. Но он ошибся. Там его и похоронили. А аппарат этот контрабандисты перевезли сюда, чтобы развлекать астронавтов. Вы, люди — резонирующие создания. Мелодия резонирует с сердцем, ритм с мышцами, а стихи с разумом. Вот ты и срезонировал.

А портативный лингвист за ухом капитана автоматически переводил очередную песню Пресли: «Я наливаю себе миску супа из булькающего котла в каком-то депо. Мне холодно. Моя грязная шляпа надвинута на глаза. Я обхватил руками оловянную кружку и представляю, что это тебя я прижимаю к груди, я вижу, что ты машешь мне рукой, на берегу реки моих воспоминаний. И твоя улыбка навсегда во мне…»

— Ты специально поставил? — спросил Воронин. — Издеваешься?

— Сочувствую, — Древ оставался спокойным. — Может быть, и тебя кто-то ждёт на Земле?

— Ты чего в душу лезешь?!

Древ внимательно посмотрел на Воронина и объявил:

— У вас половой диморфизм.

— У меня болезнь Шварца, если ты о моём здоровье.

— Я не об этом. Это означает, что у вашего вида есть мужчины и женщины. Мы, например, размножаемся вегетативно.

— Бедолаги, — сказал Воронин.

— У вас, землян, у самих мозги набекрень, — успокоило его дерево. — У тебя там на Земле была такая особа, ну второго пола?

— Девушка? У каждого на Земле была девушка. Тоже любила слушать Пресли. Женщинам нравится, когда у мужчины голос густой, как ирландскоё тёмное пиво. Только она сейчас уже — молодая женщина и давно позабыла, что есть такой Воронин на свете.

— А ты ведь не забыл?

— Забыл. Вспоминал только изредка. Если уж совсем плохо было. Каждый раз когда погибал, понимал: умру и больше не увижу… А когда выживал, то забывал про это.

— Может попробовать тебе её увидеть?

— Ни к чему. Ни ей, ни мне. И вообще, ты мне дашь спокойно выпить?

Но он не угадал. Спокойно выпить ему не удалось.

— Арестован за организацию боёв без правил и подпольный тотализатор, — металлически говорящий лингвист был пристёгнут к поясу какой-то свиньи на паучьих ножках.

— Тебя ещё не хватало, — вздохнул Воронин.

Спящий минотавр приподнял голову и что-то проревел. Вшитый лингвист, если язык был ему неизвестен, переводил по эмоциональной составляющей звуков. «Как меня всё достало!» — перевёл он на этот раз.

Минотавр схватил полисмена за шиворот и поволок к лестнице.

— Надо валить, — сказал гид и махнул веткой в сторону кухни. — У входа ещё полицейские.

— Сколько?

— Пять с половиной, — деревце споткнулось об кастрюлю. — Полезай в котёл. Быстрее. Жми красную кнопку…

Котёл выстрелил в вертикальную шахту мусоропровода…

Воронин пришёл в себя от странных звуков.

Дерево-гид тянуло песню пьяным голосом, скрипучим, как осенний тополь на ветру:

«Капитан, капитан, подтянитесь, Ведь подтяжка — это флаг корабля»…

Капитан огляделся. В свете двух местных лун неясно поблескивали очертания каких-то бесформенных предметов.

— Не коверкай песню, — проворчал капитан. — Где мы?

— На свалке.

— Логично.

Капитан попробовал шевельнуть ногой, но ему что-то мешало. Он посмотрел на свою голень и замер от ужаса. Древ проник корнями в его венозную систему и качал из неё кровь.

— Ах, ты сволочь! — Воронин сбросил с ноги гида и отфутболил в темноту. — Кровосос! Проник в доверие! Я думал он гид, а он — гад!

Капитан медленно брёл по направлению к огням космопорта.

— Верить нельзя никому, — он приостановился, пытаясь вспомнить, как правильно звучит эта фраза, и добавил: — Особенно, самому себе…

— Мне нужен билет на 107 рейс, — сказал он девушке в кассе. — Пора возвращаться в землю.

— Вы, наверное, хотели сказать — на Землю?

— А это как получится.

Не он свалился на голубоглазую Землю, голубоглазая Земля свалилась на него. Кинулась на их маленький звездолёт, прижалась бетонной площадкой, лишь в последний момент притормозив, чтобы не расплющить. Как мама соскучилась по своему ребёнку, проведшему каникулы далеко от дома. И, как мама, сразу принялась вываливать на него все свои новости, радио, голографическое телевидение, телепатическую рекламу и простые объявления по громкоговорителю космопорта.

Он воспользовался шатлом, чтобы добраться от экватора до Европы, потом пересел на старый добрый монорельс и жалел, что картинки так быстро проносятся за окном.

Кенигсберг оказался на прежнем месте и по-прежнему дождливым, Воронин шёл по улицам и ему нравилось, что капли попадают за шиворот. Настоящий дождь!

Он наслаждался жизнью и искал женщину, которую он хотел бы хотя бы ещё раз увидеть, перед тем как…

Это неправда, что в дождливом городе нельзя найти следы. Он нашёл их довольно просто и узнал, — она работает с туристами, показывает город. Тоже гид, дёрнула нерв мысль.

Он переоделся в штатское, приобрел билет на экскурсию и, вместе с японскими туристами, загрузился в красочный экскурсионный омнибус. Водитель, не робот, человек, развлекал туристов до прихода экскурсовода.

— А, привет, Леночка, — бросил шофёр и Воронин вздрогнул. Когда девушка вошла в салон, капитан сразу узнал её, хотя она и изменилась. Скорее уже Елена, чем Леночка. Спокойная и красивая. Ещё красивее, чем раньше. Тяжелые золотистые волосы стали тяжелее, а светлые глаза весело скользнули по туристам, не признав Воронина.

Электрический омнибус шел по городу, экскурсовод с золотистыми волосами и губами, как вишни, рассказывала истории. Как понял капитан, экскурсия была каким-то образом связана с музыкой, потому что она рассказывала про Гофмана и дом, в котором происходило действие сказки «Щелкунчик». Её мягкий голос лился из динамиков вместе с музыкой Чайковского:

— Тогда было принято наряжать ёлки на Рождество. Эта традиция до сих пор сохранилась в Европе, люди и сегодня верят в чудеса. Кенигсберг когда-то был немецким городом, потом немцы покинули его, но каждый раз на католическое Рождество в Кенигсберге идёт снег…

Капитан плохо воспринимал рассказ. Окна в омнибусе были открыты, он смотрел, как ветер пытается спрятаться в её волосах, и улыбался, как ребёнок на новогоднем утреннике. Воронин не мог отвести взгляда, наверное, в её причёске таился магнит для глаз…

— А вот отсюда известный астроном Бессель наблюдал за звездами. Однажды, он решил направить телескоп со звёзд на Землю. И тогда астроном увидел, что в этом саду гуляет женщина. И хотя его телескоп был рефлектор — он показывал все вверх ногами, Бесселю она понравилась даже в таком виде. Исследователь звёзд спустился в сад, познакомился с ней, и в скором времени она стала его супругой. Так иногда бывает, если оторвать взгляд от звёзд и посмотреть на Землю…

Потом их возили за город. Остановившись у мельницы, японцы, задрав головы, рассматривали, как крутятся крылья на ветру.

— Современному человеку очень трудно понять эмоциональное послание в названиях старых мелодий, — голос у неё был мягкий и слова хорошо различимы, хотя говорила она негромко. — Кто из нас раньше видел, как выглядит ветряная мельница? А мелодию Леграна «Мельницы моего сердца» — слышали все. Вот теперь посмотрите, — она улыбнулась. — И составьте собственное мнение, не было ли ветреным сердце французского композитора?

Воронин стоял немного в стороне от туристов и дышал. Воздух пах летом, тёплой травой и нагретыми на солнце сосновыми досками.

— А вот этот мостик наглядно иллюстрирует мелодию «Мост над бурными водами»… Музыку, пожалуйста. А там под платаном накрыты столики, где вы можете попробовать натуральные сельские продукты.

Она поправила приведенные в смятение ветром волосы и поднялась по лестнице внутрь мельницы.

Динамики транслировали популярные мелодии, японцы наслаждались молоком и фотографированием. Воронин некоторое время колебался. Он решился тогда, когда в динамиках зазвучала та самая «Трава у дома».

Капитан нашёл девушку на смотровой площадке мельницы.

— Здравствуй, — сказал он.

— Привет.

И он понял, что она давно узнала его, просто не удивилась.

— Что привело вас сюда, Воронин?

— Границы этого мира.

Она отвернулась, и заговорила только через минуту, не поворачивая головы. Голос её уже не был ни мягким, ни спокойным.

— И вы полагаете, капитан, что я ждала вас все эти годы, как какая-нибудь Сольвейг? Ничего подобного. Больше мне делать нечего.

— Да, — согласился он. — Конечно, не стоило мне сюда приходить. Эта мелодия… Однажды я услышал её в чёртовой дыре, на самом захолустье Вселенной. И захотел тебя увидеть.

— Смешное совпадение.

Её голос прозвучал глухо и тихо, а портативный лингвист за ухом капитана, вдруг сработал, как тогда сработал на эмоциональный рёв минотавра, и перевёл: «Господи, а я ведь столько раз молилась, чтобы ты её услышал!»

Капитан вздрогнул. Это было посильнее, чем удар в шестьсот вольт из фосеточных глаз.

— Я… я пришёл проститься. Я ухожу в рейс, уже не вернусь. Это далёкое поселение.

— Ты думаешь, я поеду с тобой?

Какая-то птичка, кажется полевой конёк, рисовала ломаную траекторию над жёлто-зелёным полем.

— Нет, не думаю. Я просто хотел попрощаться.

Он повернулся и быстро спустился по ступеням.

По направлению к городу он шёл пешком.

А когда добрался, то нашёл местный бар и напился.

Утром тело капитана валялось на широкой кровати в гостиничном номере, в то время, как его душа осталась там, на мельнице, она свернулась клубочком на деревянном крыльце и грелась на солнышке.

Капитан заставил себя выйти в город и ноги сами его привели к тому месту, откуда Бессель наблюдал звёзды. Дети играли прямо на газоне, а пенсионеры на лавке двигали магнитные шахматы.

Капитану подумалось о «магнитах» в золотистых волосах…

…Он вдруг ощутил сначала, не увидел, опасность. Потом услышал крики. Посмотрел в небо. Над площадью завис небольшой диск, такого типа, как ему пытались впарить контрабандисты на Альмейде.

Несколько человеческих тел висело в воздухе — их медленно затягивало внутрь. Вселенские похитители людей.

Полицейский флаер сделал несколько выстрелов, но зарево защитной плазмы не пропустило ни одной пули.

Флаер опустился на газон и двое полицейских открыли огонь из огнестрельного оружия. Луч из диска полоснул по их ногам, полицейские повалились на газон. Обычное оружие не действовало.

«…Дисколет этот не так хорош, как описывают. Он отлично скользит в магнитном поле планеты, но стоит попасться на его пути крохотному кусочку магнита, как защитное поле сразу идёт наперекосяк…»

Кажется, так говорил Древ?

Воронин рванул к растерянным пенсионерам и прихватил доску с фигурами. Добежав до флаера, нырнул внутрь. Пристегнул ремни и, оставив кабину открытой, поднял флаер в воздух. От диска скользнул лазерный луч, Воронин крутанул «бочку», уходя от луча и, поднырнув под дисколет, выбросил горстью магнитные шахматные фигуры.

Выровнив флаер, Воронин увидел, что диск заваливается. Люди, которых до этого пытались захватить пираты, попадали на землю. Наконец, задев линию электропередач, дисколёт рухнул на асфальт и загорелся. Плазменное защитное облако осталось висеть в воздухе совершенно отдельно.

Воронин приземлил флаер рядом с лежащими на земле людьми. Девушка была в сознании, и вроде цела. Рядом стонал мужчина.

— Ну-ка, — Воронин подтащил мужчину к флаеру и приложил его руки к рулю.

Датчики водителя показали, что у человека сломано два ребра. Остальное в порядке. Воронин вернулся к полицейским. Ожоги были сильные, но из-за специфики лазерного оружия, без кровотечений. Он доставил пострадавших в госпиталь, прежде чем это сделали бы экстренные службы.

Потом некоторое время оставался у флаера, поглядывая на небо. Внезапно нервы дернула мысль — флаер не должен был допустить его, капитана Воронина, к управлению.

Капитан открыл кабину и приложил руки к рулю.

«Здоровье потенциального водителя в порядке».

Он не оставил врачей госпиталя в покое, пока не исчезли все сомнения — нога в порядке. Организм капитана — в норме.

Ботаник недоверчиво выслушал взволнованного высокого мужчину, назвавшегося космолётчиком.

— Да, есть на Альмейде такие умные деревца, не знаю уж, к флоре их отнести, или к фауне. Они толком не изучены. Раньше на Альмейде существовала гуманоидная цивилизация. Эти деревца были чем-то вроде домашних собак — дружелюбные любители пообщаться. Есть легенды, что Альмейдские деревца лечили больных. Запускали корни в кровеносную систему своего хозяина, каким-то образом определяли болезнь и вылечивали. Сама цивилизация исчезла, предполагают, переселилась в другую галактику, где условия получше. А свои ручные деревья они оставили на Альмейде. Так собачьи деревца и мыкаются, пытаются подружиться с туристами…

Он нашёл её, там, где и искал — у той же мельницы. Глаза у неё были тревожными, а волосы ещё более восхитительно золотистыми.

Он улыбнулся осторожно, боясь нарушить тихую неслышимую мелодию.

— Рейс отменили. И я должен кое-что тебе рассказать…

* * *

— Почему вы думаете, — недоверчиво проскрипел деревогид. — Что я сорвусь и поеду, только потому, что какой-то капитан с Земли приглашает меня в качестве Новогодней ёлки! Разбежался! Чтобы я нарядился в бусы и украшения, как девица на панели? Последний раз, когда я видел вашего капитана, он тогда ещё грозился чего-то там мне навешать…

— Он просил передать, что вокруг вас дети будут водить хороводы.

— Когда это он успел, наверняка не его… Трогательно конечно…. Ну, вот пусть своих заведёт, тогда подумаю.

— Ёлочка, зажгись — хором закричала ребятня.

— Вы что, олухи?! — просипел висящий на ветвях «транзистор». — Сейчас я, разбежался зажигаться! Пойте вашу песенку, как она там…

РУБИНОВЫЙ ВТОРНИК

Я не знаю, сколько мне лет. Может быть, я — этот исполинский камень на краю полузасыпанного каньона. Песок вокруг, наверное, тоже я, да и застывший воздух над песчаными холмами.

Потерявшее белые кудри серое небо стучится в меня, чтобы услышать ответы на свои вопросы. Со своих глазных орбит Страх и Ужас уперлись в меня косящим взглядом.

Я молчу.

Я старше всего, что тут есть.

Сейчас здесь всё неподвижно. Лишь иногда замерзшую тишину нарушает извержение расплавленного металла. Он вырывается из недр, выплескивается в каньон и подбегает почти к моему подножию. Потом застывает. Красивый металл. Это расплавленная вода.

Я не знаю свой возраст.

Я помню мягких существ, сотканных из минут, которые передвигались по холмам, зелёным и синим.

Я помню странных существ, которые жили на этих песках ещё задолго до них.

И помню тех, которые жили и исчезли так давно, что никто и не знает о том, что они были.

Сейчас здесь всё неподвижно. Только временами вялый ветер тронет с места с десяток песчинок в сторону горизонта.

Холодный воздух тихонько похрустывает, когда с неба падают звезды. На самом деле, это камни, которые устали летать, и здесь они успокаиваются, зарываясь в песок с головой.

Они светятся перед самым концом — всего несколько секунд, здешняя атмосфера не греет чужих.

Маленькое солнце, похожее на потертый кулон сгинувшей цивилизации, уже пять раз успело взойти с тех пор, как по небу пролетела звезда, но не упала. И она не была летающим камнем.

После этого на противоположной стороне каньона начали появляться чужаки.

Приходят, разбрасывают минуты, топчут в скрип песок, тыкают пальцами по сторонам, тыкают приборами почву, громко думают, тихо смеются, снимают шлемы, пробуют вдыхать воздух.

Они состоят почти целиком из расплавленной воды. В ней бурлят мысли и чувства.

Их двое. Они разные. Каждый думает про себя — «Я», а про другого — «он» или «она».

— Смотри, — Она произносит вслух. — Похоже на окаменевшего рыцаря. Может, это монумент, который выветрился?

— Статуя рыцаря на Марсе уместна, как скульптура конного марсианина в Эрмитаже.

— Вон у него плечи и голова. И будто глаз блестит, красный… А второй — синий. Он — рыцарь с разноцветными глазами.

— Да. Забавная игра природы.

— Что-то зеленоватое на дне каньона. Растения?

— Или карбонат меди. Здесь полно меди.

Они стоят на краю.

— Подобраться бы.

— Если рухнешь в каньон, и уменьшенная гравитация не спасёт.

Назвали меня «Он».

Есть камни звонкие, при ударе звучат как «Она».

Есть камни, которые при ударе гудят «Он», вибрируют.

Есть камни, которые поглощают звук — «Оно».

Я считал, что если в меня ударить камнем, я прозвучу — «Оно».

Но эти назвали меня «Он»…

Гости разбудили из древнего сна песчаных волков, хищники пришли в движение, к ним подбираясь. Время песчаных волков медленное и они не успевают, с закатом пришельцы уходят. Волки голодны уже несколько десятков тысяч лет и готовы выпить всё живое из всего живого. Невидимы и сотканы из воздуха. Их природа неизвестна, мысли спрятаны.

Я вижу, как хищники строят для гостей ловушку на дюне у обрыва. Придумали приманку и подготовили воронку. Кто ступит — пропадёт.

— Посмотри на ту дюну.

Гости замечают зелень, которой не было вчера. Идут на цвет. К ловушке.

Их время слишком живо для нас, мы живём медленней. Они мне кажутся трассирующими.

Последний раз я видел таких живых, сделанных из мягкой материи, много тысяч лет назад.

У них есть только один шанс продлить химическую реакцию, которую они называют жизнью. И этот шанс живет во времени, которое движется с гораздо меньшей скоростью.

Хотя и его можно ускорить.

Я падаю. Время переходит в иные категории.

Я обрушиваюсь поперёк каньона, моё плечо ударяется в стену, которая осыпается, унося с собой ловушку с хищником.

Много песка, много пыли…

Они ушли, я остаюсь лежать, глядя в небо.

Те, что жили здесь раньше, тоже смотрели на небо. Они видели, как исчезают облака и рисовали на песке кусочки надежды.

Уже много лет здесь нет облаков. Небо платиново-белое от звёзд, между ними тёмные точки свободного пространства.

Чужаки вернулись на следующий день.

Верёвки и тросы, крюки и карабины — спуск в каньон по моему телу.

Наверху они оставляют вместо себя низенький робот-вездеход, он ползает, жуёт пространство, пробует всё на вкус и запах.

Эти находят в каньоне немного расплавленной воды. Радуются. Как дети тех, что жили здесь раньше.

Находят зелёные и синие листья. Удивляются.

Он хочет их сорвать. Она возражает.

— А вдруг разумны?

«Они живые», — думает она про себя.

Они думают по-разному — она образами, он словами.

Его мысли «Зачем, как, почему, а не долбанёт, и где тут торжественная встреча туземцев?»

Её мысли вспыхивают живыми картинками.

— Проведёшь тест на сообразительность? — он смеется. От него падает тень и эхо.

Стены каньона вибрируют.

— Что-нибудь придумаю. Принесём сюда энцефалограф.

— Смешно.

— Простой амперметр. Проверю токи по методу Бакстера.

— Бронзовый век.

На следующее утро она разговаривала с растениями. Присоединяла к листьям медные нити, смотрела, как дёргаются стрелочки.

— Меряешь душу? — он улыбался, наблюдая, как она, опустившись на колени, беседует с травой. — Спроси, у них есть хлорофилл? Пусть признаются, пока не взял на гербарий.

Стрелки на датчике испуганно заметались.

— Они реагируют на агрессию.

— Чушь. Это просто амперметр.

— Используя даже простой прибор, можно общаться с природой, — её голос проходит через стекло скафандра, придавая воздуху звонкость.

— Вилка и нож тоже приборы, — он разводит руками.

— К сожалению, у мужчин так принято — изучать мир, вооружившись ножом и вилкой.

— А что, при помощи детектора лжи лучше?

— Детектор лжи можно применить и к человеку. Природа человеку соврать не может, а вот он ей — сколько угодно.

— Я почти всегда говорю правду, — он улыбается.

— Ты когда в последний раз стихи читал?

— В школе… Да, и я знаю гимн.

— Вот поэтому ты и не всё понимаешь, что происходит.

— Здрассьте, пожалуйста. — «Ну да если в Сибири шпарить креветок, то их детки в Америке начнут дёргаться. Что же теперь — креветок не есть? Или беседовать с ними о космосе?»

В это время их коротышка робот подбирается к дюне с зелёными камнями. Момент, и он попадает в ловушку.

Воронка открывает беззубый рот, вихрь поднимает робота, обрушивает в глубину бездонной глотки и укрывает песком.

Они восклицают дуэтом, голоса сплетаются в единую волну, она упруго бежит по каньону.

— … А ты туда хотел идти.

— Однако. Если б этот камень не рухнул, мы сами сыграли бы в яму…

«И кстати, что в этом камне блестело?»

Он взобрался ко мне на плечо и заглянул в лицо.

Потом размахнулся и заехал мне кайлом под глаз и глаз упал на красный песок.

Теперь уже — наверное, красный песок. Потому что он стал зелёным.

Удар — и зелёный цвет пропал тоже.

Темнота.

— Смотри, да это же рубин… Здоровый…

Может быть и рубин. Теперь я не вижу ничего. Но глухим стать не могу. Чувствую звук всем телом.

— А второй — сине-фиолетовый андродамант с жёлтым зрачком.

— Красивый.

— Плиний говорил, что этот самоцвет имеет свойство укрощать страсти. Но по сути — это кристалл фторида кальция.

— Прямо, как два глаза — красный — рубин, другой — этот андро… фторид.

— Занятно, что они рядом выросли. У них даже корни срослись. Тандем — рубиновый фторник. Держи, дарю. И пойдём, здесь небезопасно…

Я лежу в темноте. Даже звёзд на небе не вижу. Только слышу эмоции и мысли. Свои и чужие.

Вот что-то тёплое. Как будто погладили меня изнутри.

Это чувства травы.

Скалы в каньоне стоят молчаливой стеной. Но я чувствую, что они меня поддержат, если я попробую встать.

Наступление утра ощущаю, потому что далёкое солнце чуть греет плечи.

Кто-то пришёл и стоит рядом.

Оказывается, можно видеть не только глазами.

Я увидел её.

— Этот камень сдвинулся с места…

Тишина.

— Хотел бы я знать, кто его поставил вертикально.

Теперь я чувствую, что и он поблизости.

— В Долине Смерти, — говорит она. — В Неваде, есть камни, которые передвигаются сами по себе. Как живые.

Ещё бы им не передвигаться. Они и сейчас зашевелились. Чувствуют, что с их братом не всё в порядке.

— Смотри, твоя трава зацвела белыми цветами.

— Нет, это у них листья были свёрнуты на ночь белой стороной наружу. Чтобы не терять влагу. Сейчас снова раскроются. Снаружи листья синеватые, потому что солнца мало, и они должны впитывать инфракрасные лучи…

Продолжая разговаривать, она прикрепляет ко мне металлические пластины, те чуть дрожат, она меряет силу тока, сопротивление.

— Давай быстрее, — он торопит. — По расчётному времени, мы должны быть на базовом корабле ещё вечера, в понедельник. А сегодня уже вторник. И всё из-за твоего заскока опытов с первичной перцепцией.

— Это не заскок, солнышко, а женская интуиция. Встань подальше, от тебя идут помехи.

Она задаёт мне вопросы, ждёт ответа.

— Есть реакция, — она волнуется. — Но он не может отвечать «да» и «нет». Может только давать понять «нравится» или «не нравится». Он довольно эмоционален. Я бы сказала, эмоциональней, чем ты.

Чувствую, она улыбается.

— Дурдом, — говорит он, а сам нервничает, оглядывая скалы, держит наготове оружие. Трогательная наивность.

«Да, от него мало проку, — думает он. — Но это успокаивает».

Она спрашивает. У неё сложные вопросы.

Были ли здесь живые до них? И если были, то куда исчезли? Есть ли тут такие же, как я, и сколько мне лет?

Но я не могу ей всё объяснить при помощи своих эмоций, которые она меряет своим прибором.

Я не могу сказать, сколько мне лет и я не помню, как я здесь появился. Есть ли тут другие такие же? Другие камни, песок, воздух? Мы все сделаны из одних кирпичиков, и ты тоже.

Так задумано, или так получилось. Не знаю почему. В этот мир можно прийти и не знать, где выход, но мы пришли, и даже не знаем, где вход.

Я не знаю, куда исчезли те мягкие живые, что были прежде, я только помню, они переживали, что в их небе пропали облака. Я знаю что, как и у вас, здесь полярные шапки, которые тают весной и по каньонам бежит вода, что, как и у вас, атмосфера здесь была плотнее, а потом часть её забрал космос, когда она перегрелась. Я не знаю, может ли так быть у вас или нет.

Но всё единое целое. Вселенная. Мы. Всё подчиняется общим правилам. И как бы плохо ни обстояли дела, всё можно изменить к лучшему.

Они ушли. Забрали с собой несколько прошлогодних листьев.

Приглушённо звучит песок, скатываясь струйкой с края обрыва. Оттеняет тишину, которая длится здесь вечно.

Звук песка нарушили капельки бегущих шагов.

Она вернулась. Торопится больше, чем обычно.

— Извини, дружок, — и набрасывает петлю мне на шею. — Вовсе не собираюсь тебя захомутать.

Она цепляет карабин страховки и взбирается вверх.

Вставила рубиновый камешек на место, в ту щель, где он лежал раньше. Вставила флюорит в другую.

— Вот так будет лучше.

Руки у нее были тёплые. Ещё не хватало, чтобы кусок воды у меня под глазом расплавился.

Она откинула шлем и прикоснулась губами к моей щеке. Она подумала, что это, наверное, щека. Я тоже.

Скатилась вниз, скрутила трос.

— До свидания, — говорит она и улыбается. — Рубиновый Вторник.

Когда я был ещё совсем большим, то слышал такую песенку, что нельзя в себя впускать воду. Она застывает у тебя в глубине и образует трещины. Потом, когда теплеет, она плавится и утекает, на её место приходит новая, тоже замерзает, расширяя прежнюю трещину. И так до тех пор, пока ты сам не рассыплешься в мелкий щебень.

Она поворачивается и легко бежит в ту сторону, где находится её корабль. Кажется, что-то тихонько напевает себе под нос.

До меня снова доносятся её мысли, как шум в морской раковине, которую она слушала в детстве.

Помнишь то облако, которое укрыло тебя летом от жаркого солнца? А помнишь то облако, что открыло тебе солнце зимой? Ты сказала ему спасибо? Нет? Но у тебя ещё есть время это сделать, и это здорово, правда?

СИНИЕ БУМАЖКИ, БИЛЕТЫ НА МАРС

«Кафе на окраине задумчиво смотрело на жёлтые поля, ожидая, когда начнут собираться птицы. Птицы, как и грозы, прилетали весной, а осенью возвращались в дальние страны. Но сегодня был день, когда лето с полей откочевало, а осень ещё не пришла».

Я прочитал это бармену.

— Кажется, репортажи надо начинать не так, — высказал он своё мнение. — Менее лирично. Например, «Круги на полях появились в полночь» или «Сволочи пришельцы потоптали пшеницу».

Мы сидели в придорожном кафе и смотрели в окно. Шоссе было пустынным, как и придорожное заведение. Последний водитель отвалил с час назад.

На фоне фиолетового неба пролетела паутинка вместе с пауком.

— Репортаж — это отчёт с места событий. А я, если просижу тут ещё два часа, стихи писать начну, про паучков, летающих на паутине.

— Валька тоже стихи пишет, — наябедничал из кухни Женька.

— А раньше у вас летающие тарелки появлялись?

— Появлялись, — Валька — бармен, ему около двадцати. — Два года назад. Над посёлком сигара повисла, народ на улицу высыпал.

— Давно у нас народ так не высыпался, — хихикнул Женька, это его младший брат, помогает на кухне (санитарной книжки нет, но это не для печати). Женька нарезает салат, глаза его при этом изучают страницу учебника, подвешенного на стену на уровне глаз, рядом в рамке жизнерадостное фото с каким-то парнем, выпрыгивающим из воды. Руки у парня при этом раскинуты в стороны, как крылья у самолёта.

— У нас тут есть такой — Миша, вечно под газом, ручкой стал махать, — «давай сюда!». Ну, «сигара» развернулась и двинулась в нашу сторону. Народ сразу разбежался. «Сигара» повернула обратно, повисела минут двадцать и исчезла. Мрачная такая.

Я записал в блокнот. Потом прочитал вслух:

«Бывают веселые летающие тарелки, бывают грустные. Всё зависит от того, из какого угла Вселенной они прилетели».

Небо темнело. Газетный лист пересёк дорогу наискосок, хлопая крыльями. Где-то громыхнуло.

Я отложил блокнот и посмотрел на пса. Тот продолжал сидеть спокойно, ожидая, не свалится ли под стол что-нибудь повкуснее учебника.

В крышу застучал пальцами ливень, двор осветился, прокатился гром. Пёс не реагировал.

На шоссе появились огоньки. Было ощущение, что они вплетены в дождь и пытаются из него вырваться. Огни погасли у дерева через дорогу.

Через полминуты дверь отворилась, сначала сантиметров на десять, и так словно за ней не было никого, кроме ровного шума дождя. Из сумерек появилась рука и приоткрыла дверь шире, потом появился весь человек. Высокий парень, собранные в хвост волосы, блестящие от дождя, горбатый нос и тёмные глаза.

За ним другой, лица не видно под капюшоном. Один двинулся вправо, другой влево, так что на третьего мы и не успели посмотреть.

Валька выдвинул ящик стола, а Женька взял в руку мобильник.

— Вы можете приготовить кофе? — спросил горбоносый.

— Конечно, — сказал Валька спокойно, но воздух зазвенел от напряжения.

— Три, — Лицо второго, выглядывая из капюшона, напоминало ворону.

Глаза горбоносого в это время будто фотографировали кафе. Змеиный взгляд заглянул за стойку, на Женьку, потом на пса. Пёс полез под стол. Змей уставился на фото купающегося парня. Рот скривился в усмешке.

— У него тут портрет Гагарина.

— Да, это портрет Гагарина, — сказал Женька спокойно.

— И где ты его откопал? — Змей улыбался, его глаза — нет.

— Висел у отца над кроватью. Теперь у меня.

— Это мой брат, — перебил Валька, вытер руки полотенцем и бросил на стойку. — Что есть будете?

— Извините, — подал голос третий, который стоял позади и улыбался. Теперь мы могли рассмотреть его лицо. Он был похож на какого-то музыканта, Крис, как его там, Кельми? Норман? — По бифштексу, с собой.

Валька кивнул и включил микроволновку.

Похожий на Криса подошёл к стойке.

— Поблизости работают археологи? — в нём было что-то от кошки.

— Работают, — Валька выбил чек.

Ворон со Змеем переглянулись и рассмеялись.

— Мы поспорили, что в том кургане копаются археологи.

Над крышей грохнуло, как взорвалось.

Крис положил деньги на стойку и стёк с табурета. — Сдачи не нужно.

— Спасибо и мне, — Валька отсчитал деньги.

Они вышли, мотоциклы покатили дальше, как шарики ртути. Остался запах мокрых курток, растворившийся в аромате кофе.

— Нормальные люди так не смеются, — сказал Валька.

— А почему ты решил, что они люди? — Женька разрезал болгарский перец. — Думаешь, им была нужна еда?

— Нет, — согласился брат. — Они пришли, чтобы что-то узнать. Про археологов.

— За последние два дня все, кто подъезжал к кафе, даже те, кто хотел перекусить, спрашивали про летающую тарелку. Про место, где она садилась.

— Ещё бы не спросить, если об этом писали все газеты. Ну, а они спросили про археологов.

— Значит, им неинтересно было узнавать, где садилась тарелка. Они сами с тарелки.

— Пришельцы не пьют кофе, — Валька подмигнул брату. — У них другой обмен веществ. Они пьют царскую водку.

— Ты бармен, тебе видней. Заметил, как вела себя собака?

— Ну, а где у них щупальца?

— Два года отстояв за стойкой, ты стал схватывать детали клиентов. Большинство инопланетян прямоходящие, о двух ногах и руках… Хотелось бы посмотреть, как они внутри устроены…

Валька покосился на нож в его руке.

— Какой ты кровожадный.

Женька смущённо хихикнул.

— Вообще-то, я имел в виду «летающие тарелки».

— Точно. На счёт пришельцев не знаю, а вот то, что они чёрные копатели — запросто. Послушайте, — Валька повернулся в мою сторону. — Пока сменщик ещё придёт, съездили бы вы с Женей, предупредили Михалыча. А он вам место, где блюдце садилось покажет, а?

Гроза укатила дальше вместе мотоциклами, небо в рваных облаках, через поле перебросила мост радуга. Я делаю записи, положив блокнот на капот машины.

Диктофон тоже в работе — подслушивает беседу Женьки с руководителем экспедиции. Сегодня раскопки у них не ведутся. Из-за дождя.

— Андрей Михалыч, вы там золото с бриллиантами не находили? — осведомляется Женька. — Артефакты магические? А то вами тут интересовались…

— Нет, если не считать черепки от кувшина волшебными.

Здесь побывали телевидение и пресса, версий немного — след от приземлявшейся летающей тарелки. Есть свидетель, со слов которого — поздно ночью с неба спустилось горящее «блюдце» с иллюминаторами. Посидев на поле, тарелочка поднялась и улетела. Написать что-то новое трудно.

— Вам повезло, — через пару дней комбайн снимет пшеницу, и вы бы тогда ничего не увидели.

Круги видны отсюда не слишком хорошо. Это три кольца полегшей пшеницы, заходящие друг на друга с точкой симметрии в центре. Поперек окружностей вытоптана тропинка. Пшеница стоит мокрая, будто, обижена, что её облил дождь. Делаю снимки.

— Никогда такого бесшумного вертолёта не видел. — Михалыч передаёт мне бинокль.

Над кругом висит вертолет, жёлтый, с голубыми полосами. Кажется, что он находится на краю поля, а если взглянуть в бинокль — над самым кругом.

Вертолёт опустился за деревьями рощи. Ни одна ветка не шелохнулась.

Мы доехали до рощи краем поля. Три мотоцикла стоят под дубом, Ворон в руках держит тот самый вертолёт, который висел над полем. Он присоединял к вертолётику провод, который тянулся к экрану, похожему на ноутбук.

— А вот и гости, — Ворон повернулся.

— Вы искали археологов? Я археолог, — голос у Андрея Михалыча может звучать строго.

Раздался шорох, у нас за спиной из кустов появился Змей. Крис вышел с другой стороны.

— Метеорологи мы, — Змей безмятежно потянулся. — Отслеживаем движением грозового фронта.

— Почему вы спрашивали про археологов?

— Если в поле появляются таинственные круги, то рядом могут оказаться археологи. С теодолитом.

— Какая связь? — спросил Михалыч.

— Какая тут связь? — Крис повернулся к Змею.

— Ну, — Змей часто заморгал. — Места, куда часто ударяла молния, древние язычники считали волшебными. Они устраивали на них капища, посвящённые Перуну или Перкунасу. А под землёй залежи магнитной руды.

Змей облегчённо вздохнул и посмотрел на Криса. Тот улыбнулся.

— На том месте капища нет, — сказал Михалыч уверенно. И добавил так же уверенно. — Вроде бы.

Когда мы подошли к кругам, на лице у Криса опять была улыбка. Этот парень всё время улыбается, но может быть, у него судорога?

— Вот, — показал Михалыч. — Трава примята и не распрямляется.

— Да ну? — удивился Ворон.

— Внутри круга аномалия. С журналистами был экстрасенс, его биорамки показывали аномалию.

— А его рамки не указали на верёвку и доску поблизости?

В середине каждого из колец была выемка в земле.

— Там, инопланетяне брали пробы грунта, — прокомментировал Михалыч.

— Похоже на след от колышка, — предположил Ворон. — От которого по веревке круг очерчивали. Кто видел, что здесь приземлялась тарелка?

— Он уехал в город. Приедет вечером или завтра.

— Ну, а теперь наша очередь взять пробы, — Крис ножом собрал в пробирки кусочки почвы внутри круга и вне периметра и понёс их к каким-то коробкам на багажнике мотоцикла.

— Точно — пришельцы, — сообщил Женька, когда мы вернули Михалыча в лагерь. — Они и прилетели, чтобы посмотреть, кто это следы оставил. Они же разные, пришельцы. Есть хорошие парни с летающих тарелок, есть плохие. Они между собой воюют.

Я улыбнулся.

— А эти какие? Я хвостов и щупалец у них не видел.

— Маскируются под людей. Стараются выглядеть хорошими, но я думаю, что они то, как раз и есть — плохие.

Подъехал Валька на мотоцикле «Урал», только его больше интересовали не круги на полях, а студентка Таня.

— Смотри! — толкнул его в бок Женька. Краем поля к нам ехали три «метеоролога».

Крис остановился рядом с Михалычем.

— Мы сделали анализ почв.

— И нашли там туфельку, — добавил Ворон.

— Это инопланетная Золушка потеряла, — влезла Таня. — Давайте посмотрим, может мой размер?

— Кто вас знает? — пожал плечами Ворон. — Если вы потеряли там инфузорию — туфельку.

— Ту, которая знакома вам со школы, — уточнил Крис. — С мест, где садились НЛО, простейшие уходят.

Крис сделал паузу.

— А здесь не ушли. Количество инфузорий одинаково, как внутри круга, так и за периметром. Одним словом никакая тарелка здесь не садилась.

После небольшой паузы, Крис снова заговорил.

— Этот рисунок видно только с высоты. Интересно, с какой целью его создали?

— Ну, говорят же, что там села тарелка.

— Такой узорчатой формы? Она решила улучшить вам ландшафтный дизайн?

Женька толкнул меня в бок.

— Ты слышал, он сказал «вам».

— И вот поэтому нам хотелось бы расспросить того вашего парня, что видел, как он говорил, посадку НЛО. Может, это мы ошибаемся. Может, это он их начертил.

— Так он вам и признается.

— У нас есть детектор лжи.

— Ну-ка, ну-ка, — сказал Женька. — На мне проверьте, я совру, и никакой детектор и не дрогнет!

— Давай, рискни.

Крис пристегнул к запястьям Женьки браслеты, защёлкнул ремешок на лбу.

— Для сравнения, мы сначала зададим несколько простых вопросов, чтобы получить стандарт правдивого ответа. Как твоё имя?

— Женя.

— Сколько тебе лет?

— Одиннадцать.

— Кем хочешь стать?

— Космонавтом.

Ворон засмеялся в голос.

— Ты несовременен. Сейчас все хотят стать менеджерами и юристами.

— А зачем? — спросил Женька. — У нас и так вся семья — менеджеры.

Ворон перестал смеяться.

— Батя у меня — менеджер по комбайну, — продолжил Женька ровным голосом. — Старший брат — менеджер бара, мама — менеджер дома.

— А в школе тебя не дразнят космонавтом?

— Пробовали. Потом перестали.

— Что за книжка висела у тебя над столом?

— Учебник физики за шестой класс. Надо готовиться к профессии.

— Детектор показывает, что ты соврал всего один раз, — Крис просматривал диаграммы. — Когда сказал, что хочешь стать космонавтом.

— Но он на самом деле хочет быть космонавтом! — вступился Валька. — Уж я — то знаю.

Женька задумался.

— Наверно ваш прибор в чем-то прав. Я действительно хочу стать прежде не лётчиком космонавтом, а конструктором космических кораблей, а уже потом самому на них полететь. Мы построим такой корабль, чтобы летать на Марс. И мы будем там, это правда, можете посмотреть на своём детекторе!

Белобрысая прядь спадала Женьке на глаз, он смотрел на «метеорологов» исподлобья, будто он мушкетер, а против него трое гвардейцев кардинала, которым он не сулит ничего хорошего.

— А что тебе на Марсе? — спросил Ворон. — Чего, тебе здесь плохо?

— Людей на земле стало много. Помните, вы видели сегодня летящего паучка на паутине? — Женька бросил на меня взгляд искоса. — Они научились летать, чтобы не оставаться на одном месте. А если мы не станем летать, то съедим друг друга, как пауки в банке.

— Ну что ж, — сказал Крис. — Спасибо. По крайней мере, ясно, что детектор работает.

Он отстегнул ремешки.

Ворон покосился на костёр.

— Ну-ка, чаю метеорологам, — скомандовал Михалыч.

— А как же английские круги на полях? — спросил один из студентов уже за рублёным столом.

— Если верить старым валлийским легендам, такие круги рисовали эльфы, — Крис держал кружку в руках, но не пил.

— Хотите сказать, что это эльфы нам пшеницу расписали? — Вокруг костра сгущался вечер, лица уже было трудно разглядеть.

— Круги на полях появляются в тех местах, где согласно фольклору жили эльфы. У нас по фольклору они не жили. И у нас не встречаются сложно вырисованные круги. Наши могут быть объяснены вполне природными причинами.

— Значит, нет у нас эльфов. Какая жалость, — подал голос кто-то вне круга света, который отбрасывал костёр.

— И поэтому, если признаетесь, что это ваших рук дело, я сохраню секрет.

— А если не наших? А для чего их в Англии-то творят?

— Может это маяки, которые видно издали.

Ещё минут пятнадцать разговоров, прерываемых смехом, потом кто-то крикнул, чтобы мы посмотрели на поле.

Кольцо светилось. Более, того, оно горело ярким пламенем.

— Ни фига себе, что это?

Сбоку от меня появился чумазый Женька.

— Извините, я пол бака горючки у вас слил, зато маячок получился что надо!

— Я тебе уши надеру.

— Значит, буду как эльф.

В поле горел трёхлепестковый цветок.

— Нас видно из космоса, — сказал Крис без оптимизма. — Возможно, мы узнаем, каких тварей вы вызвали.

Мы просидели пол-ночи, но кроме одиноких огоньков спутников и мириад звёзд в разрыве облаков, никаких «тварей» не появилось. Сверчки и цикады пели свою вибрирующую песню, и казалось, что это звёзды сверчат с неба.

Крис и Змей оставались сидеть у костра, тяжёлые пряди спадали на лицо Змея. Розовый медальон, висящий на груди, засветился.

— Началось, — сказал он.

Крис вздохнул и посмотрел наверх. Звёзды на небе сияли по-прежнему. Кроме одной, которая разгоралась всё ярче.

Звезда увеличилась в размерах, превратилась в сияющий фиолетовый эллипс. Вдоль него можно различить красные огоньки.

Я отошёл в сторону, чтобы не мешал свет костра, и защёлкал фотоаппаратом.

В обрамлении огней «тарелка» плавно спускалась на поле. Красные огоньки отделились от неё и закружились вокруг.

Затем замерли, расположившись вдоль корпуса. Силуэт «корабля» смутно различим в фиолетовом ореоле. Низ «корабля» выглядит плоским. Пшеница вокруг ярко освещена, дождевые капли блестят на колосьях.

Я физически ощутил страх, заколотилось сердце, под ложечкой закрутился холодный шар.

Я увидел маленькую фигурку, которая отделилась от костра и двинулась к «тарелке». Женька.

— Стой! — хрипло крикнул Ворон. — Эй!

Он остался стоять, а маленькая фигурка приближалась к фиолетовому сиянию.

Потом от толпы отделилась тень «Харлея».

Мотоцикл проехал несколько метров и остановился, человек соскочил с него и побежал за Женькой.

Нечто спокойно ждало, сияя фиолетовым светом.

Метрах в десяти от тарелки человек упал. Он не споткнулся, а будто натолкнулся на стенку. Моросящий дождик образовал блестящий купол над объектом. Капли не проникали под невидимый экран. Женька был внутри этой сферы, метрах в семи от «корабля».

Я подошёл ближе и увидел Криса в фиолетовых отблесках. Он протянул руку, нащупал в воздухе препятствие и опустил. Его губы двигались, будто он вполголоса читал молитву.

Крис продолжал стоять, а Женька сделал ещё один шаг ближе к тарелке. Из объекта к мальчишке направился сиреневый луч, который, не доходя метра, заканчивался размытым овалом. Это смутное окончание луча света двигалось к Женьке, прощупывая пространство, потом внезапно расплющилось в раструб и отдёрнулось. После паузы снова рванулось, дотронулось до Женьки и отскочило назад. Женька упал на подкосившихся ногах.

Диск начал медленно подниматься. На высоте под сто метров сделал резкий скачок в сторону и погас. Крис подбежал и наклонился над мальчиком. Подбежал Валька.

Змей тронул меня за руку.

— Попробуй завести машину.

До районной больницы мы ехали почти час. Валька ехал впереди на «Урале» и показывал дорогу. Мальчик лежал на заднем сиденье, без сознания, Крис держал его голову. Сзади, на дороге покачивались два огонька мотоциклов.

В приёмном покое Женьку положили на обтянутую клеёнкой кушетку, и пожилая санитарка пошла искать дежурного врача.

Спустился дежурный хирург, молодой, в легком облачке спиртовых паров.

— Ожог внутренних органов, — сказал Ворон. — Не надо ему мять живот.

Хирург на него покосился.

— Тяжёлый случай, — сказал он, и непонятно к кому это относилось, к мальчику или к Ворону. — Кто есть из родственников? — спросил хирург, садясь на стул рядом с кушеткой.

— Я. — сказал Змей, прежде чем Валька успел открыть рот.

Хирург мельком на него посмотрел.

— СВЧ излучение от локатора, — сказал Змей.

— До ожогового центра мы его не довезём, — негромко заметил Крис. — Что сейчас нужно, так это вскрыть брюшную полость.

— Долбанулись? — устало спросил хирург.

— Чуть-чуть, — уточнил Змей. Хирург посмотрел на него, и я понял, как кролик смотрит на удава.

— Да, — сказал хирург. — Мы должны вскрыть брюшную полость.

Крис искоса посмотрел на Змея. Посмотрел и вышел на улицу, будто теперь дело только за Змеем.

— Мы вам поможем, — сказал Змей.

— Да, вы мне поможете, — сказал хирург механически.

— Давайте поднимем его в операционную.

— Да. Принесите носилки…

Я помог донести Женьку до операционного блока. Оттуда меня выгнала медсестра, но я оставил включенный диктофон под столиком с инструментами. Вышел в коридор, а потом пытался подсмотреть, но без успеха.

Из записей диктофона в операционном блоке:

Хирург: Никогда такого не видел. Ожог внутренних органов при неповреждённых кожных покровах?

Ворон: Так и есть. Что вам говорили? СВЧ излучение.

Хирург: Да тут на сто вёрст никаких радаров.

Ворон: Это от мобильного телефончика.

Хирург: Что делать будем? Это брюшная полость, на неё повязку не наложишь.

Ворон: И не надо.

Хирург: гидрокортизон, гликозиды.

Ворон: Давай отстрижём куски брыжейки, где она гиперемирована. Интоксикации будет меньше.

В предоперационную входит Крис. У него в руках металлический круглый ящик — такие называются — «бюксы». К Нему выходит медсестра и орёт. Выходит Змей и забирает бюкс.

Возвращается с ним в операционную.

Хирург: Что там у вас?

Змей: Плацента. Человеческая.

Хирург: Вы сюда ещё дохлых кошек приприте!

Змей: А нужны?

Хирург говорит нецензурные слова.

Ворон: Она с документами?

Змей: Тут бумаги.

Ворон: Плаценту приделаем вот так. А сюда катетер.

Хирург нецензурно высказывает сомнение в их здравом рассудке.

Змей: Плаценту присобачим вот сюда.

Хирург (медленно): Присобачим.

Ворон: Отвечать-то ему.

Змей: А что отвечать, мальчишка, практически, покойник.

Ворон: Он под местным обезболиванием и может тебя слышать.

Змей: (вероятно, медсестре): Это вроде стволовых клеток. Читали, наверное, про это.

Ворон: Если кто-то при мне еще скажет про стволовые клетки — придушу насмерть.

Змей: Она воняет.

Ворон: Она имеет специфический запах.

Змей: Может она несвежая.

Ворон: Сейчас выгоню.

Змей: А кто будет держать хирурга под наркозом?

Ворон: Скажи ему, чтобы ушивал.

Змей: Сам скажи, если такой умный.

Ворон: Зашиваем брюшную полость. Теперь нужно вызывать комбустиологов.

Змей: Теперь нужно смываться.

Ворон: Там сидят в коридоре родители мальчика. Им надо сказать пару слов.

Женьку провезли мимо меня в палату интенсивной терапии. Я прошмыгнул в операционную, забрал диктофон и вернулся в коридор. Из ординаторской доносились голоса. Я влез туда без особых приглашений.

Из разговора в ординаторской:

Хирург: Ужас. Не представляю, что буду писать в протокол операции.

Змей: Напишите, что оперировали в невсебяемом состоянии. Под гипнозом.

Ворон: В плаценте много эмбриоспецифического белка, он быстро заживляет ткани.

Крис: Теперь можете звонить в ожоговый центр. Но и они с таким не сталкивались. Попробуйте связаться с окружным госпиталем.

Ворон: У вас есть вообще реаниматолог?

Хирург: Есть. Но сегодня пьян в дрова.

Ворон: Ужас ночной.

Хирург: А что вы хотите? Вы сами не видите, какая больница, и на чём мы работаем? Какая страна, такое и оборудование.

Хирург достал из холодильника водку, налил и выпил.

Крис: Да, хорошая страна, на самом деле. И с ней все будет в порядке, пока хоть у одного мальчишки над столом портрет Гагарина.

Ворон: Ты это в граните выбей.

Крис: Я это в тебе выбью.

Змей: Может, пригласить сюда родственников?

Я вышел в коридор.

В дальнем конце сидели Валька и отец. Отец был ещё в комбинезоне, видимо, недавно возился с комбайном.

— С вами хочет поговорить хирург.

Отец Женьки прошёл до ординаторской, ссутулившись.

Хирург посмотрел на него и Вальку стеклянным взглядом.

— Ожог внутренностей, — сказал хирург. — Мы сделали что могли. Вот коллега (он процедил это слово сквозь зубы) применил экспериментальный метод. Транспортировке ваш сын не подлежит, состояние не позволяет. Завтра попробуем вызвать областного специалиста на себя. Общий прогноз неблагоприятный, интоксикация будет нарастать, готовьтесь к худшему.

— Надежда есть? — голос отца звучал глухо.

— Надежда есть всегда. Много зависит от характера пациента.

— Характер у него сильный, — плечи в комбинезоне цвета хаки расправились. — Женя школьную программу на два года вперед прошёл. Он собирался в лётное училище поступать…

Хирург вздохнул.

— Слушайте, — Валька тронул Криса за рукав. — Женька считает, что вы какие-то сверхъестественные, что инопланетяне… Можете вы Женьке внушить, что он выздоровеет?

Крис секунду колебался.

— Нам пора ехать.

И они уехали. Это было похоже на бегство.

— Может быть, кровь сдать? — спросил я у хирурга. Тот только махнул рукой.

Я провёл пол-ночи в коридоре, а пол-ночи в машине.

Утром Валька вышел покурить.

— Ну, как он там?

— Спит. От лекарств, наверное. Посиди с ним, а я вздремну часик?

Я поднялся наверх и прошел в палату интенсивной терапии. Женька лежал с закрытыми глазами, маленький и осунувшийся.

Я присел рядом. Женька приоткрыл один глаз.

— У… тели? — прошептал он.

— Улетели, — кивнул я. — И обещали вернуться. Карлсончики.

— Я про этих… на хар…

— На мотоциклах. Уехали.

Женька помолчал.

В дверном проёме, отогнув висящую простынь, появился Змей.

— Как здоровье? — спросил он.

Женька поморщился. От боли, или от идиотизма Змея?

— Отлично…. Только вот … в реанимацию положили…. И капельниц… Понатыкали, — сарказма в нём, как в трёх здоровых дедушках.

Змей вошёл в палату, халат накинут поверх куртки.

— Это тебе, — он положил на постель Женьки белые с голубым листки, и прошёл дальше, к окну.

— Что это такое? — голос у Женьки тихий и белый как простыня.

Змей стоя к нам спиной смотрит в окно.

— Два билета на Марс, — голос у него изменился. — На седьмое июля две тысячи двадцать шестого года. Извини, на более ранние числа билетов уже не было.

— Спасибо. Но мне билет не нужен.

— Почему? — спина у Змея напряглась.

— Я на Марс полечу… не пассажиром.

— Хорошо. Желаю мягкой посадки, — Змей развернулся и быстро вышел.

В окно было видно, как он подошёл к мотоциклу, сел и с полминуты глядел на бензобак.

Потом завел мотоцикл и уехал. Сквозь стекло не было слышно звука мотора.

— Посмотри, — Женька протягивал мне билет.

— Космодром Кызыл Кум, — прочитал я. — Рейс 02, Кызылкум, Земля — Станция Южная, Марс, каюта десять.

— Ты глянь на выходные данные.

Я перевернул билет. Внизу типографским методом было мелко напечатано: «Типография „Южная“, Волгоград, 2024 год».

— Наверно, пытались поднять мне настроение. — Женька уже рассматривает бумагу на свет. — Конечно, здорово иметь билет на Марс, но приятнее думать, что он поддельный. Может они и не пришельцы.

Он откладывает билеты на подушку.

— А что если и на Марсе нарисовать что-нибудь, чтобы и с Земли было видно?

Женька улыбается, чуть кривоватой улыбкой. Не похоже на Гагарина, но симпатично.

На следующий день приехали два врача из окружного госпиталя, они осмотрели Женьку и предложили положить к себе.

— СВЧ травма, — сказал один из них. — Лучше к нам, чем в гражданскую больницу. У нас есть некоторое представление, как его «вести».

Я приехал в редакцию к вечеру. Не знал, что сказать редактору.

— Я не смогу объяснить происшедшее. Так что, лучше посылайте туда Куличкина, в этот совхоз, он опишет то, что нужно: массовое изнасилование инопланетянами доярок, как пришельцы украли на органы сторожа Кузьмича — забрали у него печень и легкие, а потом вернули, потому как оказалось, что печень у него пропита, а лёгкие прокурены.

— Ну, а что на самом деле? Что произвело на тебя впечатление?

— На самом деле, — сказал я. — Это портрет Гагарина на стене у мальчишки.

Редактор внимательно на меня посмотрел.

Потом подошёл к окну и взглянул на вечернее небо, где уже начали зажигаться звёзды.

— Иди, выспись. Потом напиши.

Мне очень не хотелось, чтобы он оборачивался, потому что когда он так стоял, то был похож на человека.

— Ты ёщё здесь? — спросил он.

— Нет, — сказал я и вышел.

Хакимов Александр Шамильевич

/

SANCTA SIMPLICITA[2]

…Оно лежало в глубокой котловине между невысокими ребристыми горами, запорошенными снегом; лежало, заполняя всю впадину своим чудовищным телом, — исчадие ада, или пришелец из Космоса, или выходец из параллельного пространства… до сих пор была неясна его природа. Несомненным было лишь одно: оно было чужим. Ибо наша Земля никоим образом не могла породить подобного монстра.

На гребне одной из гор разместился наблюдательный пункт — три десятка коченеющих от стужи людей (большей частью военных), бронеплиты, аппаратура. Отсюда, сверху, монстр-чужак напоминал пухлую исполинскую морскую звезду с одиннадцатью короткими толстыми лучами; внешний покров «звезды» был серым, морщинистым, как слоновья кожа; тело монстра диаметром в три мили было наполовину присыпано снегом. Вместо двенадцатого луча из «звезды» торчало нечто вроде огромного гофрированного хобота, в отверстие которого мог свободно въехать грузовик. Монстр дышал — его поверхность мерно вздымалась и опадала, «лучи» шевелились, хобот слабо пульсировал.

Инспектор Тисандье вспомнил кадры видеофильма — в зев этого хобота спокойно и даже смело входят дети… мальчики и девочки, малыши и подростки, семи-, десяти-, двенадцатилетние… дети разных цветов кожи… они входят в эту чудовищную живую трубу, чтобы исчезнуть в брюхе монстра и сгинуть там без следа… Инспектора передёрнуло. Он имел все основания ненавидеть это чудовище потому, что очень любил детей. Он и работал-то в Международной полиции, в Отделе по борьбе с преступлениями против детей. За тридцать лет службы инспектор выследил и задержал массу подонков, одни из которых похищали детей ради выкупа, другие — для продажи «на органы», третьи использовали малолетних в порнобизнесе и секс-индустрии, четвёртые приучали детей к наркотикам, пятые вовлекали мальчишек и девчонок в тоталитарные секты или готовили из них террористов-смертников… и так далее. Но год назад инспектор Тисандье напал на след странной банды, участники которой занимались покупкой и похищением по всему миру детей из беднейших семей или вовсе беспризорных; «живой товар» переправлялся, как выяснилось позднее, на Баффинову землю. Две недели назад инспектор получил санкцию на арест банды. При штурме против преступников был применён новейший нервно-паралитический газ. Газ этот сыграл весьма дурную шутку: все шестеро задержанных впали в кому, из которой их так и не удалось вывести. Жаль! Уж Тисандье бы их допросил, и, будьте уверены, не стал бы при этом особенно миндальничать. Инспектор очень любил детей. А подонков, совершающих преступления против ребятишек, инспектор без колебаний готов был сжигать на медленном огне или заживо скармливать крысам.

К делу подключили экспертов, которые принялись работать с найденными на квартире у преступников видеоматериалами. Тогда-то специалисты и определили, что и похищенные, и купленные дети в конечном итоге оказывались на Баффиновой земле.

Дальнейшая их судьба была ужасна: видеоплёнка бесстрастно фиксировала, как детей заглатывает странное существо, похожее на исполинскую морскую звезду; это существо лежало во впадине, окружённой горами, и слабо шевелилось.

Биологи, внимательно просмотрев записи, пришли к выводу о неземном происхождении странной твари. И уничтоженная преступная группа похищала детей и скармливала их этому невесть откуда свалившемуся монстру! Кто знает, с какой целью? Какой-нибудь сатанинский ритуал? Или мерзавцы получали от страшилища что-либо ценное в обмен на доставленных детей? Теперь трудно будет ответить на этот вопрос, оборваны все нити… Хорошо хоть удалось вычислить местонахождение чудовища. Нет, ну каковы подонки, а?!

Инспектор скрипнул зубами и покосился на генерала Сандерса. Лицо генерала под козырьком фуражки и в обрамлении капюшона с меховой оторочкой хранило бесстрастное выражение. Хотя военный тоже вряд ли испытывал тёплые чувства по отношению к развалившемуся внизу монстру. Просто генерал умел владеть собой.

Прямо над головами наблюдателей с шелестом пронеслись два истребителя типа «Гарпия». Инспектор машинально задрал лицо к низкому белому небу. С неба сыпалась снежная крупа. Тисандье вновь взглянул на генерала. Тот кивнул, торжественно перекрестился, потом поднёс ко рту микрофон, и что-то негромко сказал в него.

«Гарпии» синхронно заложили вираж и ещё раз прошли над котловиной — на этот раз с востока на запад. Под крыльями одного из истребителей полыхнуло огнём: две ракеты «воздух-земля» сорвались с консолей и, оставляя дымные извилистые полосы, помчались вниз, к монстру. Несколькими секундами позже вторая «Гарпия» тоже выпустила ракеты.

Земля дрогнула. Внизу раздался странный звук — будто некий великан смачно причмокнул. Затем послышался резкий свист и следом за ним басовитый гул. Инспектор Тисандье зажмурился, стоя за бронеплитой.

Открыв глаза, он увидел медленно кувыркающиеся в воздухе камни, обломки металла, обрывки плоти, какие-то мутные хлопья. Внизу ворочался белый слоистый дым, заполняющий котловину. Неприятно воняло горелым мясом. Монстр, кем бы он ни был, прекратил своё существование. Поделом тебе, людоед, с ненавистью подумал инспектор и сплюнул. Неудачно сплюнул, прямо себе на куртку. Вокруг гомонили военные, учёные, репортёры.

В котловину спустились солдаты в скафандрах и с дозиметрами. Когда стало ясно, что радиационный фон не превышает нормы, вниз сошли и все остальные.

Впадина была залита густой белой массой, словно тут опрокинулось несколько цистерн со сгущённым молоком. Ходить было липко. От монстра, пожирателя детей, остался лишь обрывок хобота. Инспектор пнул сапогом сплющенную трубу. Мало нам своих извергов, подумал он, так ты ещё свалился на голову неизвестно откуда, пакость этакая… Суетились репортеры, щёлкая фотокамерами. Рядом тихо переговаривались академик Марков и профессор Кимура. Деловито, без суеты, работали военные. И вдруг котловину огласил многоголосый ликующий вопль. Дети, были найдены дети!

Невероятно, но факт: кажется, нашлись все похищенные ребятишки. В «сгущёнке» было притоплено множество больших, мягких коконов веретенообразной формы, и, согласно сканированию в каждом из них находилось по ребёнку! Насколько можно было видеть сквозь плотную полупрозрачную оболочку коконов, дети в них были живы и целы: они шевелились, но выглядели как оглушённые или одурманенные.

Военные развили бешеную деятельность. В котловину опускались вертолёты, и люди спешно загружали в них детей, упакованных в необычные мешки. Инспектор Тисандье ликовал. Он многого, правда, не понимал, но одна мысль переполняла его радостью: дети живы! Подавился монстр, злорадно подумал Тисандье, не смог переварить наших ребят… Он очень любил детей.

Двое солдат, погружавших в вертолёт очередной кокон, неловко задели им полозья машины. Плотная оболочка вспоролась, из кокона вывалился всклокоченный белобрысый мальчишка лет двенадцати, в рубашке и шортах, и плюхнулся в «сгущёнку». К нему бросились сразу несколько человек, но мальчишка вдруг резво вскочил, и побежал — прочь от людей.

Все так и остолбенели.

Побежав к обрывку хобота, мальчик упал прямо на него, и заплакал. Инспектор не верил своим глазам: ребёнок исступлённо целовал серую морщинистую кожу убитого чудовища и что-то выкрикивал, давясь рыданиями.

Инспектор опомнился раньше других. Он наклонился над мальчиком и тронул его за плечо.

— Послушай, сынок… — начал было он.

Мальчик повернул к нему пылающее лицо. Глаза его излучали такую ненависть, что Тисандье попятился.

— Что вы наделали, сволочи! — бешено закричал мальчишка. — Гады, убить вас мало! Будьте вы прокляты!

Инспектор растерялся.

— Послушай… — это подошёл генерал Сандерс. Мальчишка плюнул в него и зарыдал — по-детски, обиженно и беспомощно.

— Он же нас любил… — плакал мальчик. — Там же внутри всё было — и тепло, и свет, и еда… и книги, и игрушки… и музыка… Он же нас спасти хотел… А потом выпустить, когда вырастем… Ненавижу вас, гады! — заревел он и забился в истерике.

К нему подбежали военные врачи. Мальчишка лягался, но медики сумели сделать ему успокаивающий укол. А инспектор прижал обе ладони к щекам. Его вдруг озарило. Это не людоед! Этот невесть откуда взявшийся монстр тоже любил детей. Он, как мог, пытался помочь им. И банда… они вовсе не были преступниками. Они собирали детей, которые никому, абсолютно никому не были нужны в этом проклятом, равнодушном мире и доставляли их сюда… Интересно, рассказали бы эти парни всю правду инспектору? Доверились бы полицейскому?

Тисандье закрыл ладонями глаза. Господи боже, подумал он, да тут же все поголовно любили детей, в этой истории! И я, и так называемые преступники, и это неземное страшилище… Просто мы любили их каждый сам по себе, не доверяя друг другу. Мы же страшно разобщены даже в своём стремлении творить добро, с ужасом понял инспектор. Мы все желаем делать добро и, постоянно мешаем друг другу. Потому что не можем предположить бескорыстия и способности к благодеянию ни у кого другого, кроме себя. И уж тем более не ждём милосердия откуда-нибудь с небес, из-под земли или из другого измерения… Кем он был для наших детей, этот чужак? Убежищем? Приютом? Академией? И надо же, именно он, Тисандье, поднял шум на всю планету, требуя немедленного уничтожения монстра!

Инспектор многого не знал и так никогда не узнает. Например, откуда в наш мир занесло это большое и доброе чудовище. Или при каких обстоятельствах с ним вошли в контакт шестеро парней-альпинистов, и как им вздумалось столь необычным способом спасать детей — таких детей, которым уже не на что и не на кого было надеяться в этом мире. И что тварь из иного мира предоставляла брошенным детишкам кров, пищу, развлечения, образование — всё то, чего не захотели и не смогли им дать люди. И как в последние минуты своего существования добрый «монстр» заключил всех находящихся в нём детей в особые коконы, чтобы уберечь их от взрыва… У чужака был выбор: спасти либо себя, либо детей. Он выбрал второе. Всего этого инспектор никогда не узнает, и тем лучше для него.

Тисандье окинул угрюмым взглядом стылые, безжизненные склоны гор. И, хотя вокруг было полно людей, инспектору вдруг показалось, что он — один на чужой и мёртвой планете.

Баку, 1–3 августа 2004 г.

ОХОТА В МЕЛОВОМ ПЕРИОДЕ

… — Я войду в историю! — заявил Том, целясь в стену из крупнокалиберного винчестера.

— А я? — иронически спросил профессор Уиллис.

— Вы тоже, док, — великодушно сказал Том. — Вон ведь какую штуковину построили! Это целиком ваша заслуга, тут ничего не попишешь… Но, по совести говоря, — он подмигнул профессору, — сами-то вы, док, на своей машине времени даже в позавчерашний день отправиться не сможете, здоровье не позволит. А уж тем более к динозаврам… К динозаврам отправлюсь я! — Том стукнул себя в грудь кулаком. — И привезу оттуда ящерицу!

Он посмотрел на стол, где валялось несколько раскрытых толстых атласов с рисунками, изображавшими всевозможных динозавров.

— Конечно, хорошо бы привезти того, с длинной шеей… или этого, который с тремя рогами… — мечтательно продолжал Том. — Но ведь в машину не влезут!

Он с сожалением взглянул в угол лаборатории, где стояла машина времени — трехметровой высоты стальное яйцо на трех массивных ногах-упорах.

— Не влезут, — согласился Уиллис. — Этот, как вы его называете, с длинной шеей весил около тридцати тонн, а длина его была больше двадцати метров.

— Да, — озабоченно сказал Том. — Придется уж мне ловить этого, как его… орти… орми… тьфу! Язык сломаешь.

— Орнитомима, — подсказал профессор, задумчиво вертя в руках бокал.

— Во-во. А потом!.. — Том положил ружье. — А потом я устрою такое турне по всему свету! Еще бы, живой динозавр! Денежки потекут рекой. Посетители будут просто ломиться… репортеры, телевидение, кинохроника… А когда людям поднадоест на него глядеть, я продам его — за кругленькую сумму, разумеется — очкарикам. Ученые-то не прочь будут заполучить его, чтобы распотрошить и поковыряться в нем по-научному, а, док? О машине времени, конечно, ни слова, пока я не сделаю свой сбор. Монополия. Эксклюзив! А потом, док, придет ваш черед снимать пенки…

— Бросьте это, Томас, — тихо сказал профессор. — Я всю свою жизнь был одержим палеонтологией. Так сильно одержим, что мне мало было костей и отпечатков. Тогда я занялся физикой и техникой, и после многих лет адского труда создал машину времени. Я бы отдал все на свете за то, чтобы самому отправиться в мезозой. Но я старик, и у меня больное сердце… Боюсь, не выдержит. Это моя сокровенная мечта — увидеть динозавров своими глазами, наблюдать за их повадками, фотографировать, заснять на кинопленку… Но мне и в голову не пришло бы привезти из прошлого живого динозавра для того, чтобы выставлять его в балагане!

— Вы непрактичный человек, док, — снисходительно сказал Том. — Может, вы и разбираетесь в ваших ящерицах или там в технике… не спорю. Но в бизнесе вы, извиняюсь, ни черта не шурупите. И чем, по-вашему, плох балаган?.. Я сделаю так, как решил. Привезу ор-ни-то-ми-ма (он старательно выговорил слово) и сорву свой куш. И вы, док, не останетесь внакладе, будьте спокойны.

— Почему бы вам тогда уж не привезти сразу парочку, — лениво пошутил Уиллис. — Устроили бы ферму, динозавровые яйца… Это хоть и не Джурассик-парк, но все же…

— Так ведь не влезут! — с досадой воскликнул Том, воспринявший слова профессора всерьез. — А кстати, док, — он понизил голос. — Как у этих тварей различить, где самец, а где самка?

— Боюсь, вы не сумеете, — сухо сказал профессор. — И вообще, — он вздохнул и поставил бокал. — Если на вас нападет крупный хищник — стреляйте ему в сердце. Не стреляйте в голову. Мозг у динозавров не в голове.

— Как — не в голове?! — ошарашено спросил Том. — А где? В смысле, куда стрелять-то?

— В спину между лопаток, — хладнокровно сказал профессор. — Или в задницу.

* * *

…Том тяжело спрыгнул из распахнутого люка на землю, обеими руками сжимая крупнокалиберный винчестер (автоматическая винтовка против врагов помельче болталась у него за спиной). Его сильно мутило после перенесенного погружения в прошлое, перед глазами расплывались красные круги. Он еще не знал, что запуск машины времени оставил без электроэнергии все Северо-западное побережье.

* * *

Справившись с тошнотой, Том огляделся.

Окружающий его мир был, в общем-то, похож на те картинки, которые показывал профессор. В голубом небе ярко светило солнце. Машина стояла на небольшом плато среди зарослей папоротников, саговников и карликовых пальм. На юге, у самого горизонта виднелись невысокие горы, а на западе простиралось обширное болото. Втянув в себя душистый, пряный воздух, Том левой рукой поднес к глазам полевой бинокль.

Плато казалось на удивление безжизненным (если не считать каких-то жужжащих насекомых), горы — тоже. Зато в болоте Том разглядел плескавшихся там ящеров с утиными клювами и высокими хохлами на макушке. Над болотом вились какие-то крылатые твари, смахивающие на летучих мышей. Да-а-а, разочарованно подумал Том, а на профессорских картинках все кишмя кишит разными ящерицами… Потом он ухмыльнулся. Что ни говори, а он — первый из людей, который воочию видит прошлое! Вот как выглядит мир в меловом периоде, за восемьдесят пять миллионов лет до того, как парня по имени Иисус распяли на кресте…

Внезапно откуда-то слева послышался мощный хруст. Подскочив от неожиданности, Том выронил бинокль и повернулся туда, подняв тяжелое ружье. Из папоротников метрах в десяти от него высунулась огромная голова самого жуткого вида с маленькими глазками, рогом на носу и длинными острыми шипами вокруг шеи. Клювообразная пасть мерно пережевывала зелень. Палец Тома так и плясал на спусковом крючке, но тварь, поглядев на человека, попятилась и скрылась в зарослях.

Том перевел дух. Потом проверил снаряжение, сориентировался по компасу и решительно зашагал вперед.

* * *

…Орнитомимы появились внезапно — выскочили из зарослей справа, длинношеие, длинноногие и длиннохвостые ящеры ростом чуть поболее человека, похожие на чудных страусов или уродливых кенгуру. Их было около дюжины, и они передвигались бегом — доисторические воришки, похитители и пожиратели динозавровых яиц.

Ящеры разом остановились, смешно вертя головами. Четверо из них осторожно направились к человеку, ступая по-птичьи. Том стоял неподвижно. Вскоре один из орнитомимов оказался ближе остальных. Он повернул голову и взглянул на Тома круглым глазом. Ишь ты, криво улыбнулся охотник, какие любопытные ящерицы! Ему вдруг пришло в голову, что орнитомимы чем-то напоминают, пожалуй, нелепых человечков, и он улыбнулся еще кривее. До людей-то еще ого-го сколько… в смысле, времени… Том прикинул расстояние. Нет, далековато, решил он. Пусть еще подойдет. Цыпа, цыпа… И ящер подошел поближе.

Том снял с пояса большой металлический цилиндр и направил его торцом в сторону приблизившегося орнитомима. Палец его лег на кнопку и, чуть помедлив, нажал на нее.

Раздался негромкий хлопок. Из цилиндра вылетела, раскрываясь в воздухе, тонкая прочная сеть с грузилами по углам и накрыла ящера. Орнитомим скакнул было, но запутался в сети и упал. Сбросив ружья, Том ринулся к нему, на ходу доставая шприц. Прижав к земле лягающуюся трехпалую ногу пресмыкающегося, Том всадил иглу в его мускулистое бедро и надавил на плунжер.

Оставив бьющегося на земле, спутанного орнитомима, Том выпрямился и вытер пот со лба. Следовало выждать, пока не подействует снотворное, доза такая, что сморит и слона. Потом придется тащить добычу к машине… Он огляделся. Остальных «страусов» как ветром сдуло. Черт с ними, усмехнулся Том, мне всего один-то и нужен был. Он закурил сигарету, отравляя первозданный воздух табачным дымом. Эта безмозглая тварь принесет мне кучу денег, подумал Том, разглядывая пьяно ворочающегося в сети динозавра. Вернуться бы только успешно — и можно считать себя миллионером. А профессор… что ж, он скоро, возможно, и помрет. А машина времени останется! Надо бы успеть научиться управлять этой штуковиной самому… Том медленно повернулся кругом и застыл, а сигарета выпала из его пальцев.

Он увидел то, чего не мог видеть раньше, ибо стоял к этому все время спиной.

В полусотне метров от него среди зарослей возвышалось на сваях несколько хижин, связанных из пальмовых стволов и крытых вайями папоротников.

Люди?! В меловом периоде?! Не веря собственным глазам, Том шагнул вперед… И тут на него упала большая сеть, сплетенная из растительных волокон…

* * *

Профессор Уиллис ждал возвращения своего компаньона в течение трех месяцев, но так и не дождался. Палеонтолог умер от сердечного приступа, незадолго до кончины уничтожив все чертежи своего изобретения.

* * *

…Том сидел в небольшой пещере, выход из которой был забран подобием решетки — толстыми прутьями, связанными крест-накрест жилами животных. Выход был единственным и, увы, непреодолимым.

Том находился в этой «клетке» уже вторую неделю — с тех самых пор, как его взяли в плен странные двуногие ящеры, динозаврики ростом не более двенадцатилетнего ребенка, у которых были ловкие трехпалые ручки и длинные морды. Профессор Уиллис, будь он здесь, распознал бы в них стенонихозавров — ящеров, которые чуть было не стали разумными существами задолго до человека, но вместо этого почему-то вымерли за компанию с остальными динозаврами… Том всего этого не знал, и понял лишь то, что влип, и влип по-крупному. Стенонихозавры-охотники отобрали у Тома все, вплоть до одежды, и заточили в эту вот клетку неподалеку от своего поселка на сваях. Кормили его сырой рыбой и убитыми мелкими летающими ящерами.

Целыми днями по ту сторону решетки вертелись и прыгали сотни стенонихозавров; глазея на человека, они возбужденно щебетали и щелкали — переговаривались, судя по всему; среди них было много детенышей, пришедших со взрослыми. Те, кто поймал Тома — а со временем он научился отличать их от остальных — брали у любопытствующих сородичей небольшие красивые морские раковины, за право посмотреть на пленника. Точь-в-точь как кассиры принимают деньги у посетителей зоопарка или выставки. Раковины складывали грудой у пещеры.

По ночам, когда все стихало, Том пытался расшатать или сломать решетку голыми руками, но всякий раз при этом поднимался стерегущий его коротконогий ящер и предупредительно клацал зубами.

Том оброс, глаза его потухли. Медленно скребя почерневшими ногтями отросшую на лице щетину, он глядел на груду раковин и мрачно думал о том, что эти проклятые ящерицы делают на нем неплохой бизнес… И еще одна мысль заставляла его время от времени холодеть от ужаса — а не придет ли в голову этим уродам распотрошить его и поковыряться в нем? По-научному?

ТАНК, МЯГКИЙ, КАК ПЛАСТИЛИН

…Разве вы не видите, что все они стали как дети? Разве вам не хочется возвести ограду вдоль пропасти, возле которой они играют?

А. и Б. Стругацкие. «Беспокойство»

1

Это был как раз тот самый редкий случай, когда работу заклинивает намертво и в голову не приходит ни одной мало-мальски стоящей мысли. В ожидании вдохновения я бесцельно слонялся по комнате, включал и выключал телевизор, смотрел в окно на нахохлившихся голубей, оседлавших карниз, выдул с десяток стаканов чая и выкурил несметное количество сигарет, — все впустую. Пишущая машинка с заправленным в нее чистым листом бумаги молчала, и в молчании ее чудился некий своеобразный укор. Но, повторяю, не придумывалось абсолютно ничего такого, ради чего стоило бы сесть и ударить по клавишам.

И тогда я достал семейный альбом в сафьяновом переплете и, полистав, нашел фотографию деда.

С мутноватого твердого снимка на меня смотрел спокойный красивый человек лет тридцати пяти в форме сержанта Красной Армии.

Я поставил фотографию на книжную полку, примерно на уровне глаз.

Когда-то, очень давно, в прошлом уже веке, дед был инженером-электриком. Он ушел на Великую Отечественную отсюда, из Баку, воевал в пехоте и был убит летом сорок четвертого года в Белоруссии — то есть, погиб задолго до моего рождения. Так что я видел его только на фотографиях и знал о нем лишь по рассказам бабушки и отца. Ну, еще читал его письма с фронта, написанные на ветхой от времени бумаге и сложенные треугольником. Если верить рассказам, дед был неплохим человеком — добрым, спокойным и в то же время сильным и решительным. Жаль, что нам так и не довелось пообщаться… Я стоял и смотрел на фотографию деда с какой-то наивной надеждой, что она, фотография эта, зажжет во мне хотя бы малейшую искру вдохновения или хотя бы подтолкнет мысли в нужном направлении. Ибо в мыслях у меня наблюдался полный застой. И я — просто так, для разгона, грубо говоря, — вообразил, будто беседую со своим дедом…

И вот сержант с фотографии будто бы улыбается слегка, краешками губ, и спрашивает:

«Ну, что ты маешься? В чем дело?»

«Да вот, — отвечаю я будто бы, — поставил перед собой трудную задачу. Чувствую, мне она не по зубам».

Сержант будто бы слегка прищуривается и спрашивает:

«А почему не по зубам-то? Почему так считаешь?»

«Видишь ли, — отвечаю, — Великая Отечественная — это очень серьезная тема. Грешно, считаю, писать о ней халтурно. Перед людьми и небом грешно. Сейчас поясню. Писать следует по возможности о том, что знаешь хорошо, не так ли? Но что я могу знать о той войне? Я ведь не то что не воевал — я и не жил тогда вовсе!»

«Ну так не пиши, — пожимает плечами дед. — Кто тебя заставляет?»

«И не писать не могу, — признаюсь (будто бы) я. — Война с фашистами, победа над фашизмом — эта тема мне, знаешь ли, небезразлична. Она меня очень волнует. Особенно сейчас, когда многое стало с ног на голову. Когда стали несправедливы к людям, сломавшим хребет фашизму. Когда иные ветераны вынуждены продавать свои боевые ордена, чтобы элементарно не умереть с голоду. Когда кое-кто пытается обесценить значение Великой Победы, перекроить историю, обелить преступников. Когда, в конце концов, пытаются реанимировать нацизм. Да, да, дед, мне горько говорить тебе об этом, но дело обстоит именно так! Если б ты только знал…»

«Не трудись, — прерывает меня дед. — Я все знаю. Это ведь лишь считается, что мертвые ничего не знают и им не больно. И то, что мертвые сраму не имут, — тоже лишь слова, и не более того».

Помолчав немного, дед продолжает:

«Но ты можешь работать с архивами. Историки ведь пишут — и о войне с Наполеоном, и о Куликовской битве, и даже о сражении Ганнибала с Цезарем. Современные историки всего этого, конечно же, не видели, но пишут же! Чем ты хуже них?»

«Да, — киваю я. — Да, все так. Я могу поговорить с ветеранами войны. Я могу послушать военные песни — Бернеса, и Шульженко, и Утесова, и Окуджаву. Могу посмотреть множество фильмов о войне, как документальных, так и игровых, прочесть гору книг. Мемуары. Да. И уверяю тебя, дед, я буду слушать, смотреть и читать очень вдумчиво. Я, пожалуй, сумею проникнуться духом этих песен, книг и фильмов. Но все равно, считаю, это ничего мне не даст — в творческом плане, имею в виду. Ибо я все-таки не сидел в окопах, не нюхал пороху, не поднимался в атаку, не был ранен, не хоронил друзей, не попадал в плен, не расписывался на рейхстаге! Что, что я могу написать обо всем этом?!»

«Ишь, как тебя разбирает, — невесело усмехается дед. — Могу, не могу… Хочу, не хочу… Запутал ты меня совсем».

«Халтурить не хочу, дед! — говорю я проникновенно. — Я мог бы в два счета и с легким сердцем набросать статью или рассказ… правильными, нужными, красивыми словами. Как положено. Как иные школьники пишут сочинения о войне — красиво, безукоризненно правильно и… и абсолютно бездушно. Чужими словами на чуждую тему».

Дед внимательно смотрит на меня — прямо в глаза.

«А тебе эта тем и вправду небезразлична?» — негромко спрашивает он.

«Да, — отвечаю я твердо, со всей твердостью, на которую только способен. — Да. Да. Если кто-то называет других людей недочеловеками, и на этом основании их душат газом и сжигают в печах… и делают из человеческой кожи сумочки и абажуры… и ставят на детях преступные опыты, и разрушают целые города… — я замолкаю. Слов много, они буквально душат меня, так хочется высказать сразу все, что думаю, и это очень трудно. Но я справляюсь с собой и продолжаю: — Все это мне небезразлично. Тем более, что сейчас фашизм пробуждается с новой силой и в новых обличьях… Я чувствую, что должен что-то написать об этом. Я чувствую, что должен что-то делать. Но не знаю, что именно. Где мой окоп, где мое оружие? Где мои соратники и кто они? Все так перепуталось сегодня…»

Больше всего я боюсь того, что речь моя чересчур бессвязна и дед может просто не понять меня. Но он, судя по всему, прекрасно все понимает.

«Я верю, что ты сможешь что-нибудь сделать, — говорит он со спокойной уверенностью. — Ты все поймешь. Ты определишься. И сможешь действительно что-то сделать. Я верю».

«Ну что ж, спасибо за доверие», — устало улыбаюсь я.

На этом я прекратил свой воображаемый диалог с дедом. И вновь принялся шагать из угла в угол, смотреть на голубей и дымить сигаретами. Потом я включил телевизор. Сегодня должны были показать «они сражались за Родину» — самую лучшую, на мой взгляд, кинокартину о Великой Отечественной войне, но до начала фильма оставалось еще два часа, а пока что шел выпуск новостей. И сразу же по глазам — репортаж из Риги, о разгоне антифашистской демонстрации. Бравые полицейские волокли арестованных антифашистов в кутузку, в то время как бывшие легионеры СС шествовали по улицам беспрепятственно. Я сел, угрюмо глядя на экран. Все это было, конечно, не ново, но я никак не мог привыкнуть к этим диким вывихам в человеческом мировоззрении. На экране телевизора калейдоскопически сменяли друг друга новости дня; вдруг возник японский робот, подвижный, серебристый; робот дирижировал (и вполне успешно) симфоническим оркестром. Почти сразу после этого замелькали инопланетные пейзажи, и диктор сообщил, что данные, полученные с борта американского марсохода «Спирит», подтверждают факт наличия на Марсе воды… Боже мой, с отчаянием подумал я, двадцать первый же век на дворе! Двадцать первый! Как цепко держит нас своими когтями прошлое! Держит и душит, и выворачивает наизнанку… Неужто наступают времена, о которых пророчествовал Иоанн Богослов? «Умные будут молчать, а глупцы будут говорить… преступники возвысятся над героями…» — так, кажется? Чтобы отвлечься, я взял со стола газету. И первое, на что упал мой взгляд — это статья о книге Гитлера «Майн Кампф», совсем недавно изданной у нас на азербайджанском языке. Я вскочил и с проклятиями скомкал газету, как будто она была в чем-то виновата. Вырубил телевизор. И вновь стал шагать по комнате. Вспомнил один из монологов Аркадия Райкина — если бы ко мне сейчас приделали рычаг какой-нибудь, я бы, по крайней мере, хоть воду качал… Потом, устав ходить, я прилег на тахту. Незаметно для себя я задремал. И мне приснился сон, самый удивительный и страшный из всех, что я видел в своей жизни.

2

Там, во сне, я шел по Торговой улице, она же Низами, шел под кропающим с хмурого неба дождиком. Несмотря на светлое время суток, улица была необычайно пустынна — ни одного человека, ни одной собаки или кошки, ни даже какого-нибудь воробья. Это выглядело довольно пугающе. И стояла какая-то неестественная тишина, лишь дождь шелестел по рекламам-растяжкам, повисшим над головой. Налетающий ветерок шевелил кучки мелкого мусора. На ходу оглядывая пустынную Торговую, я ощутил на несколько мгновений отвратительный холодок в груди. Я был один, совсем один.

Дойдя до кинотеатра «Вэтэн», я увидел, наконец-то, еще одного человека. Это был ребенок, причем знакомый ребенок; сынишка моего приятеля, черноглазый и черноволосый мальчик лет шести-семи, по имени Осман. Он стоял посреди улицы, одетый во что-то яркое, модное, и исподлобья смотрел на меня, словно не узнавая. При виде него у меня буквально отлегло от сердца. Я улыбнулся Осману, махнул ему рукой и ускорил шаг.

И тут откуда-то справа донесся звон разбиваемого стекла, и вслед за этим из пассажа кинотеатра выкатилось на улицу что-то маленькое и зеленое. Я остановился, приглядываясь. Это был игрушечный танк T-VI «Тигр», состоявший на вооружении гитлеровского вермахта, вернее, сборная модель такого танка. Я часто видел ее на витрине одного из магазинчиков в пассаже. Там она стояла на полочке в окружении сотен других моделей машин, танков, самолетов разных стран и эпох. Модель немецкого танка была выполнена скрупулезно, вплоть до мельчайших деталей, окрашена в темно-зеленый цвет и несла на башне два черных креста с белой каймой. И сейчас этот игрушечный «Тигр», покинув магазинчик, лихо разъезжал вокруг ребенка, смешно жужжа и вертя башней с маленькой пушечкой.

Я пожал плечами — чего только не увидишь во сне! — достал пачку «Кэмэла» и закурил, пряча сигарету от дождя в ладони. Стал наблюдать за Османом, бегающим по пустынной улице, и за маленьким танком, который гонялся за мальчишкой. Османчик заметно оживился и перенес все свое внимание на модель. Честно говоря, я ощутил в душе болезненный укол, нечто вроде приступа ревности: всего-то нас с ним двое на этой улице, а может быть даже и во всем городе, а он увлечен игрушкой и совсем забыл обо мне… Потом я сказал себе: а, ребенок, что с него возьмешь?

И вдруг я заметил, что модель танка постепенно увеличивается в размерах! Словно бы разбухает, становясь все больше и больше! Я замер. А танк с черными крестами на башне рос, гоняясь за визжащим от восторга малышом, и гусеницы танка уже ощутимо гремели по выстилающим улицу плитам, и в пулеметном гнезде вдруг зашевелился черенок пулемета.

Там, во сне, я с пронзительной ясностью понял: игрушка будет увеличиваться до тех пор, пока не превратится в настоящий танк. И этому следовало воспрепятствовать любым путем. Потому что я буквально кожей чувствовал надвигающуюся беду, страшную беду. И беда эта грозила в первую очередь Осману, потому что он не знал, маленький глупыш, что такое настоящий танк, и тем более понятия не имел, что такое фашизм. А модель, если только ее можно было так называть, была уже размером с большую коробку из-под телевизора. Медлить было опасно. Я отшвырнул сигарету и ринулся вперед. «Уходи!» — крикнул я Осману и пнул танк ногой. Нога заныла. Ребенок остановился; он больше не смеялся и смотрел на меня озадаченно. А танк отбросило метра на два в сторону. Он замер, развернулся и, взревев двигателем, поехал прямо на меня.

Его намерения были ясны — страшная машинка охотилась, конечно же, за ребенком, но решила сначала устранить меня, как досадную помеху. И что же было делать? Я мог, например, убежать. И оставить Османа один на один с набирающим силу чудовищем, замаскированным под невинную детскую игрушку. Но убегать было нельзя. Ибо тогда Османа ждал ужасный конец, и, что трагичнее всего, несмышленыш так ничего и не понял бы — до самой последней минуты.

Считается, что человек во сне поступает точно так же, как поступил бы наяву. Так считается. И там, во сне, ярком, как реальность, я оказался перед выбором.

Я смотрел на надвигающийся «Тигр» и мне было нехорошо. Ибо на меня катила не просто ожившая, как по волшебству, игрушка. Это катил возрождающийся фашизм, стряхнувший с себя многолетнее оцепенение. Танк-Освенцим и танк-Дахау, танк-разбомбленные-колонны-беженцев и танк-потопленные-пассажирские-суда, и танк-сжигаемые-на-площадях-книги… танк-убийца, танк-насильник, танк-мучитель… Мне почудилось даже, что я слышу песню, которую горланит находящийся внутри него лилипутский экипаж, бравые ребята из какой-нибудь там танковой дивизии СС «Мертвая голова». Эти парни были явно не прочь начать все сначала… Я очень мешал этому танку, ибо понимал его сущность, и посему должен был стать его первой жертвой. Фактически вопрос стоял так: кто кого. А ставкой в этом необыкновенном гладиаторском поединке была — ни больше и ни меньше — жизнь ребенка, который все еще таращился на нас, ничегошеньки не понимая.

И тут, к великому стыду своему, я испугался. Я элементарно струсил. Вид приближающейся ко мне дьявольской игрушки, разбухающей на глазах, был страшен, по-настоящему страшен. Нервы мои не выдержали, и я стал пятиться, а потом повернулся и быстро зашагал по пустынной улице, то и дело оглядываясь через плечо… Танк целеустремленно катил за мной, не думая отставать. И я, позабыв о мальчике и растеряв последние остатки мужества, припустил бегом. За спиной явственно слышалось тонкое завывание двигателя и дробный стук игрушечных гусениц. Тогда я, впав в форменную панику, побежал еще быстрее — по направлению к «Макдональдсу». Мне было страшно, очень страшно. Мой ужас усиливался еще и оттого, что я заметил странную вещь — улица сужалась, пытаясь сдавить меня с обеих сторон домами! О Боже, Город, оказывается, был заодно с танком! И никого вокруг, абсолютно никого, одни лишь мрачные каменные дома, которые, сдвигаясь, старались поймать меня в ловушку.

Инстинкт подсказал мне выход: я вильнул в сторону и влетел в подвернувшуюся арку, ведущую в какой-то внутренний двор, и затаился там, тяжело дыша и выглядывая из-за мусорных баков. Я увидел, как танк пронесся мимо, а через минуту поехал обратно, словно бы в недоумении вертя башенкой.

Я опустился на корточки и с облегчением вздохнул, привалившись спиной к холодной стене. Переждать, подумал я. Переждать, и будь что будет. Какое мне дело до ребенка, это ведь, в конце концов, вовсе и не мой ребенок!

Я перевел дух и уселся поудобнее. И задремал. И — заснул еще раз, успев отметить всю необычность положения (уснуть во сне!). И увидел второй сон. Вложенный, так сказать. Сон-вкладыш…

…осторожно озираясь, выхожу из-под арки. Танка не видно, улица по-прежнему пуста. Тогда я быстрым шагом иду в сторону площади Фонтанов…

…и выпадаю в некий странный мир. Нет больше никакой площади Фонтанов. Вокруг, насколько хватает глаз, расстилается однообразная серая равнина. Оглядываюсь озадаченно. Под ногами — слой чего-то, напоминающего пепел, в который ноги погружаются по щиколотку. Из пепла на равном расстоянии друг от друга торчат странные одиночно растущие цветы на тонких прямых стеблях. Окружающая местность скорее напоминает глубоководный пейзаж, виденный мною по телевизору. Голый субстрат и торчащие морские лилии…

Гляжу вверх — там серое, беспросветное, унылое небо, из-за которого все вокруг кажется погруженным в серую мглу. Тусклый и очень печальный мир. И нигде не видно солнца, и нигде не видно света. Ну просто дно океана. Или другая планета какая-нибудь. Венера, например. Я глубоко всовываю обе руки в карманы и, поеживаясь, шагаю куда-то в неопределенном направлении, задевая локтями стебли цветов и увязая в сером пепле. Движения даются с некоторым трудом, словно я и вправду иду в воде. И тишина. Ватная такая тишина, словно в уши мне загнали по тампону.

Какой странный здесь воздух, отмечаю я мысленно, затхлый и совершенно неподвижный, ни ветерка. Извлекая сигарету, раскуриваю на ходу. Слабо, как-то вяло полыхает огонек зажигалки. Сигарета раскуривается с трудом, словно отсыревшая; выплевываю ее с отвращением. И цветы какие-то странные. Что в них такого странного? Но я не успеваю додумать эту мысль до конца, ибо вижу впереди выступающую из серой мглы неясную темную громаду.

Осторожно приближаюсь.

Это памятник, гранитный монумент, изображающий опустившегося на одно колено воина. На плечах у него плащ-палатка, из-под которой виднеется обнаженное мускулистое тело. Солдат смотрит куда-то вбок, сжимая в руке автомат ППШ, с диском. Памятник стоит, сильно накренившись, кубический постамент его почти целиком утопает в прахе. Кстати, отмечаю я, вокруг памятника цветы растут гуще, значительно гуще… Подхожу еще. И тут надо мной в сером небе стремительно и бесшумно проносится широкая черная тень. Вскидываю голову, но тени уже нет — удалилась. Перевожу взгляд на памятник.

У каменного солдата измученное выражение лица, но смотрит он сурово и яростно — молодец скульптор, сумел передать взгляд… Похоже, над памятником долго глумились некие вандалы: воин почти весь исписан ругательствами на разных языках и непристойными картинками, местами гранит обожжен, на голой мускулистой груди воина глубоко выцарапана пятиконечная звезда, а постамент размалеван свастиками. Местами от памятника отколоты куски, а кто-то даже отбил у воина нос.

Мне почему-то становится очень жаль солдата, и я чувствую, что плачу. Его, беспомощного, свалили сюда, в этот тоскливый мир (понимаю я), и долго над ним измывались, а он ничего не мог поделать, и защитить его было некому, он стоял и терпел, глядя в сторону яростными глазами… Плохо осознавая, что делаю, подхожу к памятнику и прижимаюсь к нему лицом.

В эту самую минуту до меня доносятся странные звуки — словно где-то рядом хихикает компания притаившихся шутников. Оглядываюсь с недоумением — кто бы это мог быть?.. О! О, о! Цветы, окружающие памятник, — это не цветы вовсе, это, оказывается, рты на длинных тонких ножках! Десятки губастых, влажных ртов. Они подрагивают, издавая негромкий противный смех. Я озираюсь затравленно, мне снова становится страшно. А рты на ножках уже издевательски хохочут во весь голос, все эти цветы-нецветы, которыми поросла серая равнина. Я трясу головой, пытаясь избавиться от этого кошмара, но все вокруг наполнено мерзким смехом… И тут на меня снова падает широкая тень. Устало смотрю вверх. Надо мной в сером небе медленно проплывает широкий ромбовидный силуэт. А хохот звучит все громче, он становится нестерпимым, я затыкаю руками уши и инстинктивно прижимаюсь к памятнику, словно прося у него защиты…

…и вдруг в грохочущем вокруг меня смехе я улавливаю некий посторонний звук. Словно комар зудит. Нет! Это где-то далеко-далеко отсюда взахлеб плачет ребенок.

«Тихо!!!» — ору во все горло и с ненавистью пинаю ближайшие цветы-рты. Опускаю руки. Смеха больше нет, но плач все еще слышен — едва-едва, где-то на самом пороге восприятия. «Вот оно что», — говорю я себе. Это как озарение. Весь этот тоскливый серый мир, усыпанный прахом и покрытый мглой, все это вымороченное пространство с чудовищными хохочущими цветами и тенями, реющими в небе… ведь это наше будущее. Это наша Земля, вконец загубленная войнами, насилием, убийствами, злобой человеческой. И наш мир стал таким потому, что я позорно бежал от игрушечного танка и оставил ему на растерзание беззащитного маленького мальчугана. Все это — прямое следствие моей, именно моей трусости…

…гигантский плоский ромб ходит надо мной кругами. Кажется, он опустился еще ниже. И вроде бы появился еще и второй…

Шатаясь, отхожу от памятника. Воин по-прежнему смотрит в сторону, и взгляд его полон бессильной ярости.

Я слегка улыбаюсь памятнику. Теперь, по крайней мере, я хотя бы знаю, как мне следует поступить.

Поворачиваюсь кругом и делаю шаг вперед…

…и просыпаюсь.

Спину холодит каменная стена, и справа громоздятся ржавые мусорные баки.

Э, вспомнил я, это ведь подворотня! Арка. Сюда я вбежал, спасаюсь от игрушечного танка «Тигр». А где же серая равнина, мерзкие цветы, несчастный памятник? Их нет. А что есть?

Я вскочил. Ребенок есть, вот что! И ему угрожает опасность. Вперед, сказал я себе, вперед, если не хочешь, чтобы Земля превратилась в подобие океанского дна. Вперед, сволочь!

Я выбежал из-под арки на улицу и ринулся назад, к кинотеатру «Вэтэн».

И танк, и мальчик были на месте. Более того, они стояли в той же позиции, в которой я их видел перед тем, как пнуть мерзкую игрушку. Они словно замерли, ожидая моего возвращения.

Тем лучше, сказал я себе, тем лучше. И, глубоко вздохнув, встал между адской машинкой и мальчиком.

Хорошо бы ручной гранатомет, мелькнула мысль. Или хотя бы элементарную противотанковую гранату, уж я показал бы ему кузькину мать… Но ничего у меня не было, кроме собственных рук и ног. И тогда, шагнув вперед, я с силой ударил этот фантастический танк носком туфли под башню (нога отнялась вконец), и он перевернулся-таки, показав мне свое грязное плоское днище и вращающиеся ленты гусениц. И, осознавая, что промедление смерти подобно, я прыгнул вперед, упал на перевернутый танк и вцепился в него обеими руками.

Похоже, он не стал еще полностью металлическим — во всяком случае, мне удалось согнуть ствол пушки. Зато он сразу же ободрал мне руки до крови траками гусениц… но в то же время оставался достаточно мягким и податливым, словно был сделан из вязкого пластилина. Я понял, что пока он не вырос в натуральную величину и не затвердел окончательно, с ним надо было что-то делать. И я принялся изо всех сил мять, как глину, башню и корпус, пушку и гусеницы, словно бы пытаясь переделать боевую машину во что-то другое, безобидное, даже полезное, не в очередной механизм для человекоубийства, а во что-то принципиально иное, противоположное по сути…

…и я продолжал мять, давить, месить руками и коленями, а танк, бешено вертелся подо мной, не переставая разбухать…

…и вот настала минута, когда я понял, что он наконец-то сдох, танк, и там, во сне, мозг мой с облегчением отключился, как во время обморока, а руки продолжали что-то лепить из побежденного монстра, уж и сам не знаю, что именно, но я мог с уверенностью сказать лишь одно — это не был другой танк…

…а потом я вдруг пришел в себя (там же, там же, во сне) и обнаружил, что сижу посреди улицы, на холодных каменных плитах, весь растерзанный и окровавленный, и все тело ноет, как избитое палками, и никакого танка больше нет, и ни единой души вокруг по-прежнему нет, если не считать стоящего рядом со мной дрожащего Османчика. Я неловко обнял его рукой за бедра и притянул к себе. Ребенок положил ладонь мне на голову. Прикосновение было приятным. По-прежнему моросил дождь. Я посмотрел вдоль улицы. Где-то в перспективе, у закусочной «Макдональдс», Торговая обрывалась, и дальше, к западу, переходила в бескрайнюю красноватую пустыню; небо на западе было темно-фиолетовым, а в нем висело солнце, непривычно маленькое и колючее. Оттуда, из пустыни, тянуло ледяным холодом.

И еще я увидел, как по красному песку движется, постепенно удаляясь от нас, странная шестиколесная тележка с чем-то вроде полураскрытых стрекозиных крыльев сзади и маленькой плоской головой на длинной тонкой шее-штанге. Я почти сразу же понял, что это за штука, а поняв, вздохнул с огромным облегчением. Так вот во что мне удалось превратить проклятый танк! Что ж, не самый плохой вариант…

«Что это?» — шепотом спросил Османчик. Он все еще дрожал.

«Это марсоход, — ответил я тоже шепотом. — Робот такой, для разведки Марса. А это — Марс».

Я прокашлялся и заговорил громче.

«Это Марс, — повторил я. — Иная планета, иной мир. Когда-нибудь ты, может быть, полетишь туда. И другие люди тоже. Вы заселите эту планету, построите города, посадите сады… Это будет другая жизнь, совсем новая. Только я прошу тебя, Осман, — в этой новой жизни… не позволяйте кому бы то ни было делать абажуры из человеческой кожи…»

«Что?» — испуганно переспросил Осман. Он не понял. Я вместо ответа крепче прижал его к себе. И подумал, что когда проснусь и встречу этого мальчишку там, наяву… Он ведь ничего не будет знать об этом страшном сновидении (естественно, он же не обязан знать чужие сны!), и о растущем танке «Тигр», и о моем сумасшедшем поединке с этим дьявольским танком… И я должен буду объяснить ему, что такое фашизм, и рассказать о Великой Отечественной войне, и о Великой Победе… Многое придется ему рассказать, причем немало такого, о чем нормальному человеку лучше и не ведать. Но все-таки придется. Чтобы ни Османа, ни других детей планеты не застала врасплох эта гнусная штука, название которой — фашизм.

Чубарьян Александр Александрович

/

ICQ-2003

.Привет! Как дела?.

..Привет. Нормально. У тебя?..

.Да так. Тружусь.:-).

..А я вчера в кино была..

Разговоры ни о чем.

И все-таки что-то было в этом электронном общении — скорее всего, осознание того, что собеседник тебя не видит, а значит, не замечает твоих эмоций. Шрифт не передаст резкого покраснения щек, строчки не будут дрожать, как руки, набирающие важный для тебя вопрос… И не надо будет отводить взгляд, если тебе придется солгать, и не дрогнет голос, передавая все твои эмоции…

В чаты уже давно никто не ходил — только кретины, желающие кого-нибудь обматерить, да новички в Интернете, не умеющие пользоваться «аськой», а потому уверенные, что это им не нужно.

Он редко отвечал на приветствия от незнакомых людей — обычно сразу же ставил запрет на новый номер, чтобы больше его не доставали. И лишь изредка, когда в сети не было никого из знакомых, он завязывал разговор с новым человеком и… после нескольких фраз убеждался, что лучше бы он этого не делал.

Он и сам не знал, для чего было нужно такое общение. В реальной жизни у него было достаточно друзей и подруг, чтобы не быть одиноким, он не считал себя каким-то закомплексованным, чтобы общаться «вживую», и все же…

В «аське» было лучше. Он не знал, почему.

Просто лучше.

Звуковой сигнал он отключил — шеф не любил, когда на работе сотрудники «херней страдают». Смотрел, когда загорится внизу светлая полоска, быстро печатал ответ и переключался в рабочую программу. За время он не переживал — фирма оплачивала выделенную линию с довольно хорошим трафиком.

.Хай, Bios!.

Он улыбнулся. «Inter», или Костя, знал его реальное имя, но в приветствии обязательно указывал его ник.

..Хай, Inter! Как жизнь?..

Дожидаясь, пока Костя-Интер ответит на его послание, он откинулся на спинку кресла и потянулся. Целый час у него была подгружена «аська» и никого не было на связи.

Наконец-то хоть с кем-то поболтать можно будет.

..Житуха — непруха, работой замотан. Как у тебя, Олежка?..

Вообще-то, Интер был не лучшим собеседником. Кроме жалоб на работу, он мог еще часами рассказывать о футболе, сбрасывая по проводам не интересующий Олега спам, но у него было два достоинства: во-первых, он всегда был в хорошем настроении, а во-вторых…

Второе достоинство Олег иногда называл мистическим — Интер всегда выходил на связь именно тогда, когда больше было не с кем общаться.

Нет, был еще третий плюс. При всем своем фанатизме к футболу, Костя спокойно и с юмором относился к подколкам Олега насчет этого вида спорта и никогда не обижался.

Короче, с ним можно было пообщаться.

.Я тоже на работе. Кстати, хотел спросить у тебя, а правда, что «Спартак»…

Допечатать Олег не успел. Внизу замигало новое сообщение от Интера.

..Олежка, извини, потом сконнектимся, надо бежать. Счастливо.:-)))..

С минуту Олег мрачно смотрел на строчку, затем перевел взгляд на список «аськи».

Все в офф-лайне. Черт!

Олег встал из-за стола, молча прошел мимо шефа, который разглядывал какой-то яркий журнал, и вышел на лестничную площадку.

Курить не хотелось, но делать было нечего и рука автоматически полезла в карман за сигаретами.

Через десять минут после того, как он вернулся, внизу опять замигала полоска полученного сообщения.

..Привет!..

Новый номер. Кто-то задал поиск по каким-то, известным лишь ему параметрам и вышел на номер Олега. Может, для того, чтобы познакомиться, может, для того, чтобы просто назадавать глупых вопросов и «поприкалываться». Можно было бы сразу ее в «игнор» послать, но ведь нет больше никого. А поболтать хочется.

Посмотрим. Так… некая Лея.

Кто такая Лея, Олег не знал. В принципе, она могла быть как шестидесятилетней старухой, так и пятнадцатилетним пацаном. И все же…

Скучно ведь. На безрыбье, как говорится…

.Привет, Лея..

Сейчас она спросит, как дела. Или что делаешь. Или еще что-нибудь в этом духе. Все стандартно и однообразно.

Неинтересно. И авторизацию она не получит.

..Извини, ты меня не знаешь. И я тебя тоже. Я первый раз в ICQ, это брат мне посоветовал. Можно задать тебе вопрос?..

Сейчас начнется какой-нибудь глупый и грузовой разговор. И наверняка недолгий. Как только кто-нибудь из знакомых в онлайн выйдет.

.Личный?;-)))..

..Да нет. Просто я хотела предложить тебе пообщаться сейчас. Ты свободен?..

.Мы уже общаемся.:-)))..

..Я просто хочу узнать, почему девяносто процентов молодежи сейчас общаются только по Сети, совершенно не выходя из дома? И почему они предпочитают давать не номера своих телефонов, а адреса электронных менеджеров?..

.С чего ты это взяла?:-()..

В реальности лицо Олега, когда он прочитал это сообщение, вытянулось словно его смайлик в конце сообщения.

..Это результаты почти всех социологических опросов, проводимых последнее время..

.Где ж ты накопала такие результаты?;-)..

Несколько минут никакого ответа не было. Автоматически Олег бросил взгляд на контакт-лист — номер не прошел авторизацию и горел коричневым светом, словно напоминая хозяину, что надо с ним что-то делать.

Что делать? Удалить нафиг.

Рука потянулась к мышке, но в углу замигало новое сообщение.

..Я глупо себя веду?..

Олег хмыкнул.

Такого еще не было.

.Да нет. Скорее, необычно:-)))..

Новое сообщение заставило Олега насторожиться.

..Скажи, а что это за знаки ты ставишь в конце предложения?..

Даже если у нее в «аське» не стоит авоматическое переключение этих «знаков» на улыбающиеся рожицы, даже если она первый раз общается в «аське»…

Не может человек, пользующийся интернетом, не знать, что такое «смайлики».

Розыгрыш!

Какая-то сволочь сидит сейчас где-то — в соседнем доме или на другом конце земного шара — и прикалывается.

.Это кодировка, чтобы за Интернет не платить..

Олег ответил первое, что взбрело на ум. Подумал, что не очень удачный ответ, но сообщение уже ушло и поздно было что-то переделать.

..Кому платить? За что?..

Ну-ну. Сидишь где-то на работе, где выделенка и пытаешься показать, какая ты крутая?

.Хозяевам Интернета — Великим и Ужасным Провайдерам.:-)))…

И опять «молчание» на несколько минут. Наверное, придумывает чего-нибудь оригинальное.

..Ты разыгрываешь меня?..

.А ты?..

..Зачем платить за Интернет? Он ведь бесплатный уже больше тридцати лет..

Олег усмехнулся. Что у нее (или у него) за идея?

.Твои бы слова, да до Бога:-)..

..Ты веришь в бога?..

.Скорее, в Высший Разум..

..А какой носитель у Высшего Разума? Какая оболочка?..

Олег снова улыбнулся — беседа начинала забавлять его.

.Он бесплотен..

..Значит, он не существует..

Думая над тем, что бы написать этой Лее, Олег не заметил, как сзади него остановился его напарник и стал смотреть на монитор.

Услышал только, как тот кашлянул, и полуобернулся назад.

— С кем это ты? — напарник нагнулся, мышкой пролистнул «хистори» — записи всех сообщений и залез в адресную книгу. — О, восемнадцать лет! И тоже из Ростова. Попроси ее фотку скинуть.

— Отвали. — буркнул Олег и попытался отпихнуть напарника.

— Да погоди, чего ты боишься!

Напарник уже завладел клавиатурой и быстро застучал по клавишам.

.Лея, скинь фотку..

..Зачем?..

.Обменяемся. Я тебе свою отправлю:-)..

Фотографию она отправила. Олег развернул ее во весь экран и несколько минут тупо смотрел на огромное многоэтажное здание с надписью «Гипермаркет /24 hours/», на фоне которого стояла симпатичная девушка с короткой стрижкой, одетая в плотно облегающий комбинезон.

— Хорошая девочка, а? — его толкнул в плечо напарник. — Фигурка атомная.

— Это не ее фотка. — равнодушно произнес Олег.

— Почему? Может, она не в Ростове снималась.

— А это что? — Олег ткнул пальцем в угол монитора.

Парковка для автомобилей возле этого гипермаркета была забита какими-то незнакомыми моделями машин — вытянутые, прозрачные, круглые… красивые до нереальности.

— Выставка новинок… а… упс! — внезапно напарник понял, на что показывал Олег. — Нифига ж себе! Это что за муть?

Над машинами в воздухе парил круглый шар с прозрачным верхом. В нем сидело несколько человек, а сбоку на этом аппарате четко виднелись черные шашечки такси.

— В «фотошопе» работала, что ли? — буркнул Олег.

— А ну, дай-ка… — напарник положил руки на клавиатуру и стал выбивать новое сообщение. Олег, поняв, что спорить с ним бесполезно, смирился с ролью наблюдателя и смотрел на экран.

.Из какого фильма кадр?..

..Как ты догадался? Я очень удивлена… — пришел ответ.

.Я не слепой..

..Я правда очень удивлена. Ты скинешь свою фотографию?..

.Сначала ты..

..Я же уже скинула..

— Подожди. — Олег подвинул клавиатуру к себе и простучал:

.Это ты на фотографии?..

..Да, я..

.В Голливуде?..

..Нет. Фильм снимался в Ростове. Он еще находится в обработке, поэтому я делаю логичный вывод, что ты имеешь к съемкам какое-то отношение. Так?..

Фантазия у тебя, девочка…

.Так. Я был режиссером.:-)))..

..Режиссер — мой отец. Почему ты лжешь? Я только что узнала, что эти странные значки называются смайликами, их использовали лет пятьдесят назад при общении в сети. Что ты пытаешься добиться обманом?..

— Гля, она гонит по-своему, с понтом из будущего. — засмеялся напарник. — Я таких знаю. Делать нечего, сидят и прикалываются, мозги путают. Толку не будет.

Он махнул рукой и пошел к своему месту.

Олег тоже знал подобный тип. Пытаясь превратить фантазию в реальность, или просто показаться своему собеседнику оригинальной личностью-загадкой, они плели чушь, в которой в конечном итоге сами и запутывались.

Связываться было неохота. Тем более, что в он-лайне загорелось имя одной из знакомых Олега.

Стрелка мышки скользнула на номер.

Delete

И сразу же:

Inessa

Send Message

.Инна, привет! Как нога?..

..Привет. Нормально, гипс уже сняли. Смотрел вчера «Нашествие»?

Ответить Олег не успел — едва прочитал сообщение, как внизу опять замигала строчка.

Лея.

Достала уже! Или достал…

Олег без колебаний выбрал «игнорировать», не читая пришедшее письмо, и продолжил общение с Инной — «Нашествие» его интересовало больше, чем глупый стеб невидимого собеседника.

Он вскоре забыл этот разговор и больше ни разу в жизни не вспомнил про него.

Даже тогда, когда ему предложили записать рекламный ролик к открытию первого в Ростове-на-Дону круглосуточного гипермаркета — огромного двенадцатиэтажного здания.

Это произошло через двадцать два года после общения Олега с Леей и через год после того, как Всемирная Ассоциация Интернета объявила глобальную паутину бесплатной для всеобщего пользования.

МУЛЬТИКИ

С месяц назад купил утенка. Живого. На Новый Год. Утенка выгоднее покупать: пока Новый год наступит, я его покормлю остатками от моих завтраков, обедов и ужинов, он у меня растолстеет и превратится в жирную уточку. Приготовлю ее с орехами и черносливом и на праздничный стол подам. Объедение!

Смышленый утенок попался — гадит только на балконе, хотя гуляет по всей квартире. Я на него смотрю и так на душе радостно становится — толстеет на глазах, превращается в симпатичную уточку.

Ммммм!

И все бы было хорошо, да я как-то мультфильм по телевизору смотрел про гадкого утенка. А мой утенок рядом крутился и тоже на экран пялился. Смотрел, смотрел и вдруг на глазах, подлец, в лебедя превратился!

У меня челюсть до пола упала.

Подбежал к нему, щупаю — точно, лебедь. Белый, с длинной шеей, в общем, на прежнего утенка совершенно непохож.

Во блин, думаю, чудеса как в сказке.

Погоревал, конечно — уж очень уточку хотелось на Новый год, а при нынешних ценах… — ну, да ничего не поделаешь. Лебедь ведь не утка — и птица благородная, и мясо у нее жесткое.

Короче говоря, выпустил его в местный пруд.

А тут недавно другой мультфильм показывали — «Скатерть-самобранка».

Так что вы думаете?

Правильно! У меня скатерть из клеенки была, вся в пропалинах да дырках. И ничего, сработало. Теперь три раза в день дает мне четыре кусочка хлеба, пачку супа-концентрата, плавленый сырок «Дружба» и пакетик с растворимым кофе.

Класс!

Я кинулся программку изучать: узнал, что через два дня «Царевну-Лягушку» должны показывать.

Я подумал и пошел на Птичий рынок. Лягушку решил купить самую-самую. Чтобы царевна у меня получилась не абы какая, а тоже… самая-самая.

Купил. Триста пятьдесят рублей отвалил! Какая-то южноамериканская тварь, а денег стоит — словно гризли. Сердце аж екнуло. Обратно иду, а навстречу Лешка Самохин, одноклассник бывший. С компанией человек в десять.

Ну, мы встречу в забегаловке отметили, за друзей выпили, за подруг, за тех, кто в море…

И тут Самоха лягушку увидел. Ну и пристал, мол, зачем тебе эта гадость.

А я уже на грудь принял прилично, ну и рассказал все, как есть.

На свою голову.

На следующий день вся Самохина компашка ко мне приперлась. И все с банками. А в банках… Точно, точно. Лягушки.

Пришли с лягушками, ушли с бабами.

Правда, без курьеза не обошлось. Один из мужиков, видно, лягушку, чересчур старую притащил. Бабка у него получилась. Не очень такая старая, лет под шестьдесят. Бодренькая. Как банный лист к нему прицепилась, он, бедолага, сбежать от нее хотел — она за ним по ступенькам так смешно поскакала, все обхохотались.

Самохе повезло больше всех — ему девка досталась, как в «Плейбое». Он с ней сразу ушел. Потом и остальные разошлись.

А я со своей остался мучиться.

Она ведь из Южной Америки. Только по-южноамерикански и понимает. Прямо и не знаю, что с ней делать. То ли мне ее русскому учить, то ли самому этот, блин, американский язык начинать штудировать.

Но это ладно. Проблема в другом.

Оказывается, все эти чудеса происходят только при наличие трех катализаторов: меня, телевизора и моей квартиры. Ну и мультфильм подходящий, конечно, нужен.

Слух пошел по всему району.

Сначала ко мне соседи бегали. То с кроссовками придут про «Сапоги-Скороходы» смотреть, то в авоськах фрукты тащут — «Молодильные яблочки» показывают…

И смех и грех.

Витек из восемнадцатой квартиры как только эти кроссовки надел, танцевать начал. Хорошо танцует, к нему вся пацанва сбегалась посмотреть, какие он кренделя выписывает.

Представьте себе картину: мужик пятидесяти лет, весом около центнера, на пузе крутится словно Майкл Джексон. А что? Он другого танцевать не научился. Только этот, как его… брейк-данс.

А яблоки…

Там вообще хохма. Дядя Миша этих яблочек отведал…

Теперь его жена из дома выгнала за шашни с соседкой, соседка с ним не разговаривает, потому что он с продавщицей из ликеро-водочного закрутил, а продавщица его послала после того, как он в ее подсобке покупательницу…

А вчера утром ко мне двое пришли.

Близнецы: два метра ростом, лысые и глаза у них такие «добрые-добрые».

Смотрят на меня, доброту излучая, и ласково так говорят:

— Ты, братан, не боись. Мы к тебе завтра пять оленей приведем. Они у тебя поживут с пару дней, потом мультик посмотрят с тобой и мы с ними уйдем.

Я сначала не понял. Какие олени? У меня в квартире олени?

— Ага, — говорят, — у тебя. Мультик надо один посмотреть. Мы за него в центральное телевидение столько денег зарядили, что обратной дороги у нас нет.

Какой мультик, спрашиваю. А сам уже нервничать начинаю.

— Да ты не переживай так сильно, — советуют мне.

И успокоительное показывают. Калибра шесть и семь десятых.

Куда тут денешься? Успокоился я.

А они объясняют:

— Мультик про оленя. Он копытом бьет и золото сыпется.

Погодите, говорю, да там же вроде лань была.

— Правильно. В мультике лань и золото. А у нас олени и рубли. Если получится, мы к тебе косулю из США привезем. На повтор мультика. Чтоб и валюту твердую давало.

Теперь сижу на диване, смотрю, как олени меланхолично герань доедают, пока их хозяева с моей южно-американкой пытаются объясниться и думаю: а если завтра такие вот уроды с обезьянкой ко мне пожалуют? На мультфильм про Кинг-Конга?

И что самое обидное, ни одного мультфильма про Илью Муромца.

А то бы я им показал!

Я ЖЕ УНИКУМ!

Монополист… Уникум… Раритет… Я готов повторять эти слова как молитву — перед завтраком, обедом и ужином, в полдень, в полночь, на закате и на рассвете. Единственный! Таких больше нет! Можно сказать, Неповторимый…

Это все про меня.

Нет, у меня не мания величия. Я действительно Единственный. Последний человек во всем мире. Больше нет никого. Нигде. Только я.

Вы спросите, как это у меня получилось? Ха! Секрет!

Впрочем ладно, расскажу. Во всем виноваты эти придурки ученые. Они никак успокоиться не могли, пока не придумали супероружие — ультразвук, который все живые организмы в пыль превращал. От него, оказалось, нигде укрыться нельзя — он и сквозь землю, и сквозь бетон, и сквозь воду проходил. Даже космонавты на орбите испарились. Одного раза хватило, чтобы все человечество приказало долго жить.

А я уцелел. Дело в том, что раньше я был электриком. А в тот момент, когда ученые ультразвук испытывали, я был пьяным электриком, перепутавшим ноль и фазу. Когда по мне триста восемьдесят вольт пробежалось, ультразвук меня и настиг. Упссс! И я жив остался. Ведь двум смертям не бывать.

Как Земля-матушка от гнета человеческого избавилась, на нее всяки плоскоголовые аргины да шестилапые курс… крус… тьфу, черт, ксурры ринулись. Осваивать, так сказать, свободную планету. Их, оказывается, в космосе дофига и даже больше. Одни маленькие, зеленые, как наши лягушки с пруда. Другие какие-то полупрозрачные. Но самые прикольные у них с Носс-ирната. Это Альфа Центавра, если по-нашему. Они на гномов похожи — маленькие и лохматые. Вот эти гномы мне все и объяснили, что у нас на Земле произошло. Вот смеху-то было, помню, едва очухался, а передо мной стоит этакий лохматый карлик и по-русски, но необычно как-то, здоровается…

Впрочем, я не о том.

Эти гномы — я их только так и называю — они в межгалактическом обществе одну из высших ступеней занимают. Ихняя гномья раса для всех инопланетян устраивает курорты, всякие туры на опасные или красивые планеты, организовывает представления различные… короче, шоу-бизнесом владеет. Вообще, все эти расы инопланетные — они миролюбивые. Вся чепуха, которую у нас раньше про них показывали — это дешевая пропаганда. Так сказать, была холодная война с невидимым противником. Они никогда ни с кем не воевали и не собирались. Кстати, именно из-за нашей воинственности и жестокости они с людьми связываться и не хотели. Боялись они нашу, человеческую психологию. Помню, доказывал я им долго, что мы не так уж и жестоки, что, мол, доброты у нас внутри было больше, чем зла… а, без толку!

Ну, не важно…

Короче, как это недоразумение с ультразвуком произошло, они тут как тут. Обидно, правда, немного было за то, что они у меня разрешения заселять планету не спросили, ну да то ладно. Они на Земле такое отгрохали — всю планету в гигантский курорт превратили, крутейший во всей Вселенной. Тут тебе и хроно-шоу, и коллапсарный аквапарк на месте Тихого океана, и модулятор квази-миров, который со своими станциями всю Новую Зеландию занял… Земля со своим разнообразным климатом почти для всех инопланетных рас подходит. А гномы теперь ее новые полноправные хозяева.

И я у них сейчас самый-самый ценный индивидуум. Я же Единственный в своем роде. В человеческом роде. Меня так и называют — Последний Человек. За право только лишь посмотреть на меня гномы столько ихних инопланетных денег берут, что с ума сойти можно. Ну и меня, естественно, берегут. Мне и то, мне и се. Ух!

Одного только понять не могу — они что, обиделись на меня? Недавно — причем, совершенно ни с чего, вдруг в клетку посадили, сказали, что судить будут. За что? Я же ничего такого не сделал. Неужели за то, что я эту немку сумасшедшую убил? Блин, как ее… Эльза, что ли?

Так ей суждено было раньше умереть — она в ванной купалась и в этот момент, когда ультразвук запустили, к ней в воду телевизор упал. Повезло ей просто, дуре. Ее гномы ко мне притащили, она так обрадовалась, аж русский вспомнила, на котором ее бабка давным-давно разговаривала. Два дня мне мозги компостировала про то, что мы, запятая, мол, возродим человеческую расу, будем Адамом и Евой нового поколения… гномы нам все условия создадут… пока я ее не грохнул по башке поломанным реотроном, который у меня в комнате курс… рурс… тьфу, ксурр забыл.

Я же Единственный! Неповторимый! Уникум! Мне конкуренты не нужны. Так что гномы зря обижаются.

Примечания

1

Эколь Политекник — название вуза.

(обратно)

2

Когда в городе Констанце, в 1415 году, казнили чешского патриота, профессора Яна Гуса, некая старушонка принесла вязанку хвороста и бросила ее в костер, на котором сжигали приговоренного. Она искренне верила, что таким образом вносит посильную лепту в справедливое дело — наказание еретика и злодея. Увидав это, стоящий по пояс в языках пламени, Гус воскликнул: «О, санкта симплицита!», что в переводе с латыни означает: «О, святая простота!»

(обратно)

Оглавление

Акимов Михаил Вячеславович

  АССИНЕТ

    1

    2

    3

  КОНТАКТ

  МОЯ ФЕВРАЛЬСКАЯ ЖЕНА

Александрович Михаил

  НАЗАД В БУДУЩЕЕ…

Быстров Василий Сергеевич

  ВТОРОЙ ПАРАДОКС ВРЕМЕНИ

  ВЫХОД

  ПРОЕКТ — СОВЕСТЬ

Ерошин Алексей

  ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ДИАГНОЗ

  ОТЦЫ И ДЕДЫ

  ЭЙ, МОРЯК…

Карнишин Александр Геннадьевич

  ВРЕМЯ — ДЕНЬГИ!

  ДОБРОВОЛЕЦ

  КЛОНЫ

Кашпур Валерий Валентинович

  ДОРОГАМИ ТВОРЧЕСТВА

  МАДОННА БОМБО

  РАВЕЛОВАЯ СЖИГАЛКА

Лотош Евгений Валерьевич

  БЕГУЩИЕ

  ЛЮБОВЬ И ГОЛУБИ

  УЖИН ПРИ СВЕЧАХ

Мамченко Петр Вячеславович

  БУДЬМО!

  ДРЕВНЕЙ ТРОЕ НЕ ХВАТАЛО ЛОШАДЕЙ

  СЛЫШУ ГОЛОС ВЕРОЯТНОГО ДАЛЁКА…

Нечаев Евгений Алексеевич

  АБСОЛЮТНО БЕЗОПАСНАЯ ПЛАНЕТА

  КОНТРОЛЬНЫЙ ВЫСТРЕЛ

  МЕРА РАЗУМНОСТИ

Рябцев Андрей

  ПО СТУПЕНЬКАМ СО ЗВЁЗД

  РУБИНОВЫЙ ВТОРНИК

  СИНИЕ БУМАЖКИ, БИЛЕТЫ НА МАРС

Хакимов Александр Шамильевич

  SANCTA SIMPLICITA[2]

  ОХОТА В МЕЛОВОМ ПЕРИОДЕ

  ТАНК, МЯГКИЙ, КАК ПЛАСТИЛИН

    1

    2

Чубарьян Александр Александрович

  ICQ-2003

  МУЛЬТИКИ

  Я ЖЕ УНИКУМ! Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg