«Проклятие Мафусаила»

Проклятие Мафусаила (fb2) - Проклятие Мафусаила [Исходный файл книги, надо форматировать] 1790K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Евгений Лурье

Евгений Лурье

Проклятие Мафусаила

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Иллюстратор Валерий Максимов

© Евгений Лурье, 2017

© Валерий Максимов, иллюстрации, 2017

По Библии, Мафусаил жил 969 лет. Он был первым и самым известным долгожителем. На протяжении истории человечество ищет способ продлить свой век, но пока все еще далеко от прорыва в этом направлении. Но представьте, что эликсир жизни доступен уже сейчас. Как изменится наше общество, если долголетие можно будет просто купить? Фантастическая антиутопия «Проклятие Мафусаила»

предостерегает: вечная жизнь — это не дар богов, а дьявольское искушение.

18+

ISBN 978-5-4474-6160-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

Проклятие Мафусаила

Часть I

1

2

3

4

5

6

7

8

Часть II

9

10

11

12

13

14

15

16

17

Часть III

18

19

20

21

22

23

Эпилог

Мафусаил жил сто восемьдесят семь лет и родил Ламеха.

По рождении Ламеха Мафусаил жил семьсот восемьдесят два года и родил сынов и дочерей.

Всех же дней Мафусаила ­­было девятьсот шестьдесят девять лет; и он умер.

Первая книга Моисеева. БЫТИЕ, Гл.5, 25—27

Часть I

1

Арчи еще раз проверил показания датчиков мозговой активности и сердцебиения. Трое клиентов погружались вполне стандартно. Чтобы увидеть это, нужно было бы долго и внимательно следить за мониторами. Но он и без утомительных наблюдений знал, что частота сокращения сердечной мышцы у них постепенно снижается. По чуть-чуть. Запущенный процесс уже не остановить, и, в конце концов, ток крови прекратится совсем. В общем, все как обычно. Однако у Арчи вызывал легкое беспокойство четвертый, которого доставили только сегодня. У новичка будто бы и не собирались отключаться функции чечевицеобразного ядра. Кроме того, наблюдались легкая аритмия и слабое возбуждение нервной системы, несвойственные этой стадии погружения. Арчи посмотрел на часы — половина одиннадцатого вечера — и решил, что, пожалуй, не стоит беспокоить Профессора. Может, новичку хватит и дополнительной дозы тоназина.

В камере, которую они называли между собой морозилкой, за прозрачным стеклом в половину стены, на жестких металлических каталках лежали четверо мужчин. Их неподвижные голые тела были прикрыты тонкими, мятыми простынками. Наружу высовывались только обритые головы с прицепленными электродами и бледные — очевидно, от холода — ступни с синеватыми прожилками вен. То, что в камере стояла холодина, было даже хорошо — способствовало погружению.

В какой-то момент Арчи показалось, что веки новичка дрогнули, но он решил, что это обман зрения. Такого попросту не могло быть после всех введенных препаратов. Скорее всего, особенности нервной организации, а сознание его уже давно добралось до тех сказочных мест, которые он заказал. Все будет в порядке, убедил себя Арчи и ввел дополнительную дозу тоназина. Дождался, пока показания опустятся до нормальных, и вышел из операторской.

В коридоре мерцал дежурный свет. Проходя мимо двери, ведущей непосредственно в морозилку, проверил, заперта ли — на всякий случай. Ведь клиенты все равно не смогли бы даже сползти со своих каталок. Потом заглянул в морг. Здесь всегда стоял специфический запах, который вызывал тошноту, хотя давно следовало привыкнуть. Похоже, пришла пора напомнить Могильщику о его прямых обязанностях, а то скоро тела придется штабелями укладывать.

Шеф давно вынашивал планы, как лучше решить вопрос утилизации трупов. Его заветной мечтой был небольшой крематорий. Но где его обустроить? Густой черный дым, клубящийся из трубы, наверняка вызвал бы интерес, который им совсем ни к чему. Поэтому Могильщик пока мог не опасаться за свое будущее — на его век работы хватит. Шефу не обойтись без такого виртуозного мастера в искусстве избавляться от тел. На памяти Арчи лишь пару раз случайные обыватели натыкались на безымянные останки. Впрочем, благодаря таланту Могильщика страшные находки так никогда и не связали с Шефом, а существование Лаборатории сохранялось втайне от правоохранительных органов.

Заперев морг, — не превращайся в параноика, Арчи! — молодой человек пошел переодеваться. Звук шагов отзывался эхом под сводами потолка. В этой ледяной могиле, если не считать клиентов в морозилке и тел в морге, он был совсем один. Ни одной живой души. Волей-неволей почувствуешь себя неуютно. Захотелось припустить бегом до раздевалки. Совсем как в детстве, когда опрометью несся по неосвещенному школьному коридору, шарахаясь от каждой кляксы тени.

В раздевалке Арчи снял белый халат, повесил в шкафчик, расправив складки. Никакой надобности соблюдать настоящие лабораторные порядки не было. Но Профессор настаивал на том, чтобы все следовали правилам. Арчи переобулся в ботинки с высокой шнуровкой, снял с вешалки уличную куртку, щелкнул выключателем и вышел в коридор.

Наверх вела винтовая лестница — такая тесная, что Арчи то и дело задевал правым локтем о бетонную стену. Поднявшись в тамбур, он несколько раз похлопал ладонью по рукаву, но след от побелки все равно остался.

Прежде чем покинуть тамбур, Арчи, следуя инструкции, перевел в положение «вкл» потайной тумблер охранной системы и прикрыл строительным мусором люк, ведущий к лестнице. Сделал несколько шагов назад, чтобы оценить маскировку. Вроде бы, все в порядке. После этого он толкнул металлическую входную дверь. Тяжелые петли громко скрипнули, и с улицы ворвался вихрь студеного воздуха, швырнув в лицо горсть снежинок. Арчи поднял воротник, ссутулился и вышел наружу.

Из сугробов поднимались черные стволы деревьев. Они раскачивались под резкими порывами ветра и скрипели, словно корабельные мачты во время шторма. Сквозь неплотно сомкнутые голые ветви небо, похожее на бездонный котел, подмигивало звездами.

По ощущениям мороз был сильный — не меньше двадцати градусов. Арчи с удовольствием накинул бы на голову подбитый мехом капюшон, но не был готов во имя тепла пожертвовать обзором и слухом. Лучше терпеть холод, чем неожиданно получить по затылку от ночных бродяг.

Арчи не поленился замести отломанной сосновой веткой свои следы вокруг тамбура, а затем по протоптанной собаководами тропинке выбрался на центральную аллею. Вдалеке, уже на самом выходе из парка, дрожал желтый конус света, отбрасываемый единственным работающим фонарем. Осмотревшись по сторонам, — никого, — Арчи потер ладони друг о друга и сообразил, что забыл перчатки в раздевалке на батарее. Попытки согреть оцепеневшие пальцы собственным дыханием ожидаемо не принесли облегчения. Поэтому он просто засунул руки глубже в карманы и побрел, ориентируясь на свет фонаря.

Лаборатория размещалась в катакомбах, которые появились в парке Лесотехнической академии еще в прошлом веке. Теперь уже точно и не выяснить: то ли перед началом, то ли во время Великой Отечественной войны тут построили резервный командный пункт для командования обороной Ленинграда. Пользовались ли им хоть раз по назначению или нет, Арчи не знал. Могильщик рассказывал, что уже после войны охрану с объекта частично сняли. За оградой из колючей проволоки остался только один из двух входов. Кто-то где-то не доглядел, и подземелье стало бандитским притоном. Чекисты неоднократно пытались выбить антисоветский элемент из катакомб, но каждый раз нарывались на серьезный отпор. Военные предложили самое простое и эффективное решение проблемы — затопить бункер, тем более что в обозримом будущем он вряд ли бы понадобился. Информация о жертвах в ходе этой акции так и осталась строго засекречена, а катакомбы на долгие десятилетия превратились в запечатанный резервуар с водой.

Свидетели тех событий давно умерли. Поэтому Арчи оставалось лишь гадать, как Шеф узнал про подземелье. Скорее всего, каким-то образом в его руках оказались архивные документы. Через год после закрытия Лесотехнической академии Шеф решил, что настало время действовать. Самым трудным, как они и думали, было откачать воду и не привлечь внимания. Не обошлось без накладок. Загулявшая дотемна молодая парочка чуть не сорвала весь план. Вероятно, знакомство с Могильщиком и по сей день самое яркое и страшное переживание в их жизни.

Арчи обошел стороной освещенный участок под фонарем. Вообще здесь уже можно было и не таиться, но он это делал чисто машинально. Пока пробирался через сугробы, снег все-таки набился за отвороты штанов и в ботинки. Выбравшись на дорожку, он несколько раз притопнул, чтобы стряхнуть его. До дыры в ограде осталось не больше тридцати метров, а за ней Арчи хорошо видел проспект, по которому время от времени проносились припозднившиеся машины. Он протиснулся между металлическими прутьями и, не заметив ничего подозрительного, пошел по проспекту по направлению к Светлановской площади.

Сразу за перекрестком с Ланским шоссе Арчи заметил патрульную машину, двигавшуюся ему навстречу. Поравнявшись с ним, жандармы немного сбросили скорость. Арчи заставил себя не поворачивать голову вслед за ними. Он слышал, как они поддали газу. Затем при развороте взвизгнули покрышки. Боковым зрением он вновь увидел их машину слева от себя. Они проехали чуть дальше и остановились у обочины. Поскольку ничего другого не оставалось, Арчи, не сбиваясь с шага, приближался к неизбежному. Двери открылись, и двое патрульных вылезли наружу. Еще один остался на заднем сиденье — очертания его головы были видны через стекло. Водитель полез зачем-то обратно, а потом выпрямился, сжимая в руке автомат на ремне. Отработанным движением он закинул оружие за спину. В это время его напарник невысокого роста уже сблизился с Арчи и приставил правую ладонь к козырьку:

— Сержант Аббасов. Ваши документы.

Для сержанта Аббасов выглядел несколько старовато.

Арчи кивнул и полез во внутренний карман за паспортом. Замерзшие руки не слушались. От каждого соприкосновения кожи с металлической молнией казалось, что пальцы режут ножовкой. Наконец он достал ламинированную пластиковую карту и протянул жандарму. Тот, не сводя взгляда с Арчи, передал документы через плечо напарнику и бросил короткое: «Проверь». Водитель развернулся на каблуках и, прижимая локтем автомат, поспешил обратно к машине.

— Поздновато для прогулок. Не спится? — поинтересовался сержант Аббасов. Из его уст вопрос прозвучал как «нэ спыца». Южный акцент давал о себе знать.

Арчи неопределенно пожал плечами и шмыгнул носом, из которого текло.

— Да и погодка — так себе, — заметил он, пританцовывая на морозе.

— Вот-вот. Подозрительно.

— Да ничего подозрительного, господин сержант. Домой иду, вот и все.

Хлопнула дверца. На долю секунды сержант отвернулся — посмотреть через плечо — и снова уставился на Арчи. Света не хватало, но Арчи был уверен, что у жандарма пронзительные черные глаза. Даже пронизывающие, заглядывающие в самое нутро.

— Откуда?

— Что «откуда»?

— Домой идешь откуда?

— Оттуда, — Арчи неопределенно мотнул головой.

— Ты мне… — начал было сержант Аббасов, но осекся, чтобы забрать паспорт у водителя, переминавшегося с ноги на ногу у него за спиной. Тот наклонился к старшему по званию и прошептал что-то на ухо.

До Арчи долетали только окончания слов, но это было неважно. И так было ясно, что его пробивали по базе. Сержант Аббасов какое-то время задумчиво кивал, склонив голову к плечу. Пронзительные черные глаза просвечивали насквозь.

— Я спрошу еще раз, э-э-э…

— Арчибальд, — подсказал Арчи.

— Что за имя такое? Нерусский что ли? — подозрительно прищурился сержант.

Арчи прикинул, как давно предки Аббасова освоили русский язык, но вслух от комментариев воздержался.

— Русский. Мама так назвала. Нельзя?

Аббасов поджал губы.

— Почему нельзя? Можно. Назвать можно, как хочешь. А вот ходить поздно — нельзя. Нехорошо это. Подозрительно…

— Так ведь вроде отменили комендантский час, — попробовал возразить Арчи, но встретил тяжелый взгляд жандарма. — Простите, господин сержант, так получилось. Просто задержался.

— Задержался где? — не отставал Аббасов.

Арчи изобразил смущение. На «Оскар» рассчитывать не приходилось, но и стоял перед ним не самый искушенный ценитель актерского мастерства.

— Ну, чего за хвост тянешь?

— У подруги я был, господин сержант. У нее муж в отъезде. Сами, наверное, понимаете… — Арчи насупился, рассматривая собственные ботинки.

— Адрес?

— Тут недалеко, на Ланском, — и он назвал номер дома и квартиру Карины.

Сержант Аббасов лишь едва кивнул, а водитель уже опять метнулся к машине. Надо полагать, пошел проверять данные Карины. Арчи практически не волновался — она всегда подтвердит его дежурную легенду. Про отъезд мужа, правда, он зря приплел. Черт знает, где Игоря носит. Но вряд ли простым патрульным будет не лень выяснять еще и местонахождение предполагаемого рогоносца.

Аббасов улыбнулся, не выпуская из правой руки паспорт и выбивая им причудливый ритм на костяшках левого кулака.

— Дворником, значит, работаешь, — заявил сержант.

— Работаю.

— И много платят?

— Ха-ха, отличная шутка. Копейки, конечно.

— Копейки, — задумчиво повторил за Арчи патрульный. — А куртка, кажись, дорогая. Не на зарплату же купил, да?

Арчи только собрался объяснить, что куртку ему посчастливилось отхватить в секонд-хенде, но патрульный уже перестал улыбаться, деловито спрятал его паспорт в нагрудный карман и сделал шаг вперед.

— Спиной повернись! — приказал он.

На всякий случай Арчи поднял руки вверх, будто сдавался в плен, и выполнил требование жандарма. Тот очень бойко его обыскал, но ничего интересного для себя так и не нашел. Хлопнул по спине — мол, можешь повернуться.

— Ничего?

— Ничего, — с досадой признал сержант Аббасов.

В это время вернулся водитель. Он снова наклонился к уху командира и зашептал. Аббасов кивал и, еще не дослушав до конца, начал расстегивать карман, в который убрал документы Арчи. Он протянул обратно пластиковую карту, но, когда Арчи взялся за уголок паспорта, хватку свою не ослабил.

— Далеко до дома?

— Дошел почти. Вот сразу за Светлановской.

— Так уж и сразу. Может, подвезти?

Уши, конечно, замерзли чудовищно, но Арчи не раз слышал, чем иногда заканчиваются ночные поездки в компании жандармов. Банальный грабеж — еще не самое худшее, что может произойти.

— Зачем же такие хлопоты, — ответил Арчи.

— Никаких хлопот, брат. Все равно в ту сторону. Поехали.

Сержант положил свою тяжелую руку на плечо Арчи, отбивая всякую охоту возражать. Пришлось плестись следом за ним. Его усадили на заднее пассажирское место справа. Рядом сидел третий патрульный. У него была лысая и бугристая башка. На коленях лежал автомат. С взведенным затвором, как отметил Арчи. Он пытался унять дрожь, но холод и кипящий адреналин не оставляли ему ни шанса.

— Замерз, что ли? — спросил лысый.

— Не без этого.

— Сейчас мы тебя согреем, — подал голос сержант с переднего пассажирского места и покрутил регулятор климат-контроля.

Арчи весь напрягся, опасаясь подвоха. Машина тронулась, но никто на пассажира не набросился. Что, впрочем, не означало, что этого не произойдет в любой другой момент. Расслабляться было рано.

— Слушай, — заговорил сержант, не поворачивая головы. — Что-то я у тебя мобильника не нашел. Опять странно…

Пользоваться мобильниками Шеф запретил в первую очередь. По ним легче всего отследить, говорил он.

— Ничего странного. Просто его у меня нет.

— Вот я и говорю, что странно, брат! У всех мобильники есть, а у тебя — нет. Непорядок!

— А зачем он мне. Живу я один, звонить некому.

— А подруге?

— Вы что, господин сержант! У нее телефон муж проверяет!

— И то верно, понимаю.

Машина свернула с проспекта, покрутилась немного по двору и остановилась возле подъезда Арчи. Неужели даже деньги не отберут? Едва оттаявшими руками он толкнул дверь наружу.

— Впредь будь осторожнее, Арчибальд. Аллах его знает, что может ночью в парке случиться.

Арчи почти вылез наружу, но тут замер. Аббасов не оборачивался и то ли делал вид, то ли действительно что-то настраивал в рации.

— Спасибо, что подвезли, — наконец сказал молодой человек.

— Проваливай уже, — буркнул водитель, а лысый промолчал.

Так, а теперь торопиться не нужно. Арчи медленно поднялся по ступенькам подъезда. Ему всегда было интересно, как это можно ощущать чей-то взгляд затылком. Похоже, теперь он узнал это чувство. Или нервы разыгрались?

Лифт не работал третью неделю. Когда Арчи остановился на своем седьмом этаже, вцепившись в перила, сердце колотилось, кажется, где-то между барабанными перепонками. И от волнения, и от физического напряжения. Восстановив ровное дыхание, он открыл дверь в квартиру, вошел и сразу же запер оба замка. Включать свет не стал, а, как был в ботинках, протопал на кухню, не обращая внимания, что оставляет за собой грязные следы. Из-за занавески осторожно выглянул во двор. Занесенная снегом детская горка, сломанные качели, забавный сугроб на месте скамейки и припаркованные драндулеты соседей. Патрульной машины не было.

По-прежнему в темноте Арчи прошел на противоположную сторону квартиры в комнату, прижался лбом к холодному оконному стеклу, но и на улице не увидел ничего подозрительного. Только на ветру трепыхался растянутый над проезжей частью баннер социальной рекламы «Хочешь увеличить срок дожития? Выбирай 48-часовую рабочую неделю!».

Налетев сослепу на кресло на колесиках, Арчи повернул его и сел, расстегнув куртку. Пальцы до сих пор не отошли с мороза. Дрожали. Он ткнул ногой в паркет и подкатился к рабочему столу. После щелчка по клавиатуре монитор осветился. Новых сообщений не появилось. Арчи уже занес руки, чтобы набрать сообщение Профессору и Шефу, но всерьез задумался, стоит ли поднимать панику из-за необоснованных подозрений. Теперь он уже не был уверен, что ему не послышалось, будто сержант упомянул парк. У Аббасова же имело место специфическое произношение. Но и оставлять совсем без внимания этот эпизод не следовало.

«Деток уложил. Оставил дежурный свет», — наконец отправил в чат Арчи. Чуть помедлил и добавил: «По дороге встретил волков, крутились недалеко. Чуть не покусали». Профессор напечатал почти сразу: «Взяли след?». «Не уверен, не думаю». «Отбой, думатель! Отдыхай пока, — появился Шеф. — Сами разберемся».

Много раз Арчи представлял, что о лаборатории становится известно правоохранительным органам. Шеф с самого начала предупредил, что рано или поздно это произойдет обязательно и нужно всегда держаться наготове. Вопрос лишь в том, чем жандармы смогут поживиться. «Для тебя, парень, главное — не попасть им в руки на месте, — сказал Шеф. — Отходные пути будут. За это можешь не беспокоиться. Обещаю». Арчи всегда сильно нервничал, вспоминая эти слова дяди. Время от времени на него нападали приступы паники, когда он представлял, как люди в бронежилетах и черных поблескивающих шлемах заламывают ему руки, а потом бросают в «одиночку» или, — что еще хуже, — в камеру, где битком сидят азиаты. Точно также он дрожал весь первый год, пока возил в холодильную камеру каталки с телами клиентов.

«Не забивай голову ерундой! — повторял Шеф. — Это их выбор. Вполне осознанный. Никто их не заставлял. Думаешь, им лучше жить своей жалкой жизнью? Мы им помогаем уйти счастливыми. Понимаешь, дурья твоя голова?!».

Профессор вполне доступно объяснил, как все происходит. Клиент погружается в глубокий сон и постепенно, в течение двух-трех суток, жизненные процессы в его организме замедляются. А потом наступает смерть. По всем статьям, это было бы хладнокровное убийство, если бы не одно «но»: в свои последние дни сознание клиента переживало удивительное путешествие, длиною в жизнь, по воображаемым мирам, смоделированным в соответствие с его пожеланиями. «Я сомневаюсь, что лучше тянуть лямку до пенсии, а потом ждать смерти, назначенной по сроку дожития», — повторял вслед за Шефом Профессор, шевеля лохматыми бровями. В такие моменты он напоминал диковинное насекомое. Пару раз Арчи хотелось возразить, что сам Профессор (да и никто другой в их компании) такой вариант ухода для себя всерьез не рассматривает. Но сдерживался, считая, что потерял такое право, согласившись на предложение дяди о работе.

С тех пор, как не стало мамы, Арчи предпочитал не загадывать далеко наперед. В общем-то, Шеф избавил его от забот о пенсии и сроке дожития: оформил на липовую должность, с которой ему капали гроши, но самое главное — дни жизни. Конечно, не бог весть что, поскольку у дворника коэффициент социальной значимости один из самых низких. Но на первое время, пока не накопит денег на учебу, и того достаточно. Иногда у него рождались неуютные мысли о том, сможет ли он выйти из дела, когда пожелает, но Арчи гнал их подальше.

Хотя прошел уже не один год, Арчи вновь и вновь задавался вопросом, почему его мать не обратилась за помощью к брату, однако ответа так и не нашел. Шеф мрачнел и менял тему разговора, стоило Арчи обмолвиться о матери. Что заставило ее смириться с сокращением и, не найдя новой работы, через полгода послушно отправиться в крематорий? Какая кошка пробежала между ней и Шефом? Ведь до самого своего конца она не желала слышать его имени, точно также как замыкалась, стоило сыну заговорить об отце. Арчи, оставшись один, понятия не имел, как жить дальше, поэтому и пришел к дяде. На счастье, тот оказался неожиданно доброжелательным и нашел, что предложить племяннику.

Из сна его вытолкнули одним рывком. Арчи открыл глаза и обнаружил, что лежит в одежде на нерастеленной кровати. За окном все еще было темно, и пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем глаза начали различать очертания мебели в комнате. Он приподнялся на локте и повертел головой из стороны в сторону, пытаясь определить, что же его разбудило. В этот момент звук повторился — громкий и настойчивый стук во входную дверь.

Сердце заколотилось, вторя этим ударам. Арчи взглянул на часы — начало третьего. Он осторожно, чтобы не создавать лишнего шума, поднялся с кровати и на цыпочках вышел в коридор. Мягко ступая по ковровой дорожке, приблизился к входной двери, и тут в нее снова постучали. Постучали с такой силой, что Арчи ощутил у себя на щеке движение воздуха. Он сдвинул в сторону металлическую пластину, закрывающую глазок, и облегченно выдохнул, увидев Профессора.

— Доброй ночи, Профессор, — сказал Арчи, открыв дверь.

Тот хмуро зыркнул из-под бровей и рявкнул:

— Какой, к чертовой матери, доброй! — и протиснулся в прихожую.

Арчи поспешил включить свет.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Он еще спрашивает! — возмутился Профессор. — Потащил бы я свой застарелый геморрой только затем, чтобы подоткнуть твое одеяльце, как думаешь, Эйнштейн?! Конечно, что-то случилось! Немедленно одевайся, нам нужно торопиться!

Немного растерявшись от такого напора, Арчи дошел до комнаты, но сообразил, что это ни к чему.

— Да, в общем, готов.

— Тогда какого лешего мы еще тут топчемся! — вскинулся Профессор. — Марш вперед!

— В лаборатории что-то случилось? — обмирая, поинтересовался Арчи, но поймал бешеный взгляд Профессора и разумно решил воздержаться от глупых вопросов.

Он мог бы бежать по лестнице и быстрее, но, поскольку впереди тяжело переваливался по ступенькам гневно пыхтящий Профессор, приходилось время от времени задерживать шаг, чтобы случайно не наступить тому на пятки.

Дряхлые «жигули» стояли у самого подъезда. Арчи несколько дернул за ручку, но дверца не открывалась. Пришлось ждать, пока Профессор устроится на водительском месте и изнутри откроет заклинивший замок. Двигатель несколько раз чихнул, но все же завелся.

— Сработала сигнализация в камере, — уже более или менее спокойным тоном объявил Профессор, лишь немного повышая голос, чтобы перекрыть шум в дребезжащем на полном ходу салоне. — Если верить показаниям, новичок вышел.

— Что значит «вышел»? — у Арчи неприятно засосало под ложечкой и, кажется, покраснели уши. — Куда вышел?

Профессор покосился в его сторону и хмыкнул.

— Не куда, а откуда. Из сна он вышел, молодой человек, из сна.

— Но как? Ведь процесс погружения — необратим! — Арчи осекся. — То есть вы так всегда говорили.

Старик промычал нечто невразумительное и приник грудью к рулю, щурясь сквозь заиндевевшее лобовое стекло. Так он и молчал до того момента, пока не припарковал машину во дворе дома в квартале от входа в парк. Профессор выключил зажигание и повернулся к Арчи.

— Самостоятельно выйти невозможно. Почти невозможно. Есть одна хитрость, но я не представляю, кто мог о ней узнать. Так что этот вариант мы пока не учитываем. Поэтому… — он потянулся, открыл бардачок, достал оттуда черный матовый пистолет и протянул его Арчи, — держи.

Арчи поерзал.

— Ты чего? Бери.

Он отстранил руку, сжимающую ствол.

— Эх, чистоплюй, — вздохнул Профессор, покачал головой и уверенным движением засунул оружие под брючный ремень, накинув сверху свитер.

— Вы стрелять собрались? В кого?!

Профессор издал крякающий звук, жестом позвал следовать за собой и вылез наружу.

Когда международная группа ученых из молодой фармацевтической компании «Феникс» объявила о создании и серийном производстве новой сыворотки, замедляющей процесс старения человеческого организма, Триумвират Российский объявил на него государственную монополию. Никакой свободной продажи в рознице — только централизованные госзакупки у «Феникса» и распределение среди граждан. Впервые был провозглашен принцип социальной справедливости: кто лучше работает, тот дольше живет. Каждой профессии и должности присвоили коэффициент общественной значимости, в соответствии с которым каждый гражданин по итогам года получал свою четко отмеренную дозу долголетия. Арчи помнил, как мать слушала последние новости по ТВ, зло фыркала, а потом не выдержала и замысловато выругалась, чего в присутствии сына обычно себе не позволяла. «Помяни мое слово, мальчик, это только начало», — со вздохом произнесла она. И, как это часто бывало, оказалась права. В соответствии с принципом социальной справедливости самые высокие коэффициенты получили чиновники. Следом за ними выстроились рядовые служащие. Прочие наемные работники, в том числе и мать Арчи, могли рассчитывать лишь на самую мизерную прибавку к сроку дожития.

Из кандидатов на вакантные места в госорганах можно было бы собрать полноценную армию. Образовались замысловатые в несколько уровней очереди из ожидающих своего часа, а размеры взяток за устройство на работу и продвижение по службе стремительно росли. Другие энтузиасты в это время спешно оформляли выездные документы, чтобы иммигрировать в Евроштаты. Однако Триумвират бездействовал недолго: как только стало очевидно, что такими темпами скоро станет ощутима нехватка коренного населения, были введены выездные визы и для простых граждан границу закрыли.

«Профукали мы с тобой все на свете, — сожалела мать. — Помяни мое слово, вот теперь в этой богом проклятой стране начнется настоящий ад».

Не прошло и года, как пресс-служба Триумвирата объявила о запуске пенсионной реформы в целях достижения окончательной социальной справедливости. С этого момента была введена система накопительного пенсионного счета, который пополнялся бонусными минутами, часами, днями, неделями или месяцами жизни в зависимости от успехов на работе. Расходование счета начиналось в случае увольнения или выхода на пенсию. Обнуление счета означало гуманный и, конечно, безболезненный уход из жизни посредством инъекции, специально изобретенной для этих нужд. Отныне специальные комиссии решали, кто заслуживает премиальную дозу сыворотки.

Арчи не сомневался, что его мать ушла из жизни только потому, что неизвестному чиновнику, протирающему штаны в казенном кабинете, потребовалась прибавка долголетия. Подобная же участь была уготована многим соотечественникам — рано или поздно. Только наивный младенец поверил бы, что когда-нибудь «слуги народа» поделятся с обычными людьми бессмертием.

Клиентами дяди становились те бедняги, срок дожития которых подходил к концу. Это лучший исход для них, убеждал себя Арчи. Что им оставалось? Рискнуть и податься в бега в Зауралье, где, по слухам, в тайге обосновались поселения нелегалов? Если все правда, то там нужны только крепкие молодые ребята. Можно двигаться еще дальше, через Сибирь, в надежде найти филиал какой-нибудь китайской компании и, если очень повезет, наняться разнорабочим. На территории иностранных производств, благодаря двухсторонним соглашениям, тебя никакая пенсионная полиция не достанет. Конечно, сильно напоминает пожизненное рабство, но, говорят, китайцы к своим сотрудникам относятся довольно бережно, так что это отнюдь не худший вариант. Но опять же нужно оказаться достаточно молодым и полезным. Не говоря уже о том, сколько придется потратить денег, чтобы добраться в те края. Вот тут-то на горизонте и появлялся Шеф. Он предлагал несчастным уникальный шанс прожить еще одну жизнь перед смертью. Вернее, прочувствовать. Зато такую жизнь, о какой ты мечтать не решался.

Профессор позаимствовал идею у писателя из прошлого, Филиппа Дика, которого очень ценил за пророческий дар. Арчи не знал, где искать нужный рассказ, поэтому пришлось перечитать кучу книг этого странного писателя. В истории, вдохновившей Профессора, герою внедряли в мозг ложную память, причем так успешно, что потом он не мог отличить реальность от вымысла.

Профессор долго возился с этой задачей, которая никак не хотела поддаваться. Начал он исследования еще в Институте мозга, но, поскольку в течение нескольких лет никаких обнадеживающих результатов не получил, его лабораторию лишили финансирования, а потом и вовсе закрыли. По старому знакомству его взял под крыло дядя Арчибальда. Первые реальные результаты оказались совсем как у писателя-фантаста: подопытные, выходя из управляемого сна, полностью теряли сцепление с реальностью и не понимали, в каком мире находятся. Вопреки всем стараниям Профессора, вернуть несчастным рассудок так и не удалось. Арчи как-то поинтересовался их дальнейшей судьбой, но Профессор только привычно пошевелил бровями.

Арчи подозревал, что, скорее всего, разработать методику постепенного угасания грезящих клиентов предложил дядя, когда понял, что мечтам об устройстве, с эффектом которого не сравнится ни один наркотик, не суждено сбыться. Деньги должны делать деньги. Поэтому пришлось срочно придумать что-то, чтобы они не были потрачены вхолостую. Возможно, Профессор догадывался, каким образом Шеф планирует использовать его изобретение. Возможно, старик даже сопротивлялся. Но в итоге принял предложение, и довольно скоро у них появилась действующая установка, которую, недолго думая, окрестили «Морфей».

Кроме ритмичного поскрипывания снега, в котором утопал по колено, и своего тяжелого дыхания Арчи не слышал ничего. Впереди среди кривых стволов маячила спина Профессора. Профессор, скорее всего, тоже выбивался из сил, но двигался с удивительной для своих лет целеустремленностью. Правда, Арчи не мог с уверенностью назвать точный возраст Профессора. Но почти наверняка изобретатель «Морфея» родился не меньше семи десятков лет назад.

Дело принимало нешуточный оборот, раз Профессор, наплевав на привычные меры предосторожности, попер напрямик, оставляя за собой явный след, пройти по которому не составило бы труда и ребенку. Арчи невольно обернулся, но никого позади себя не разглядел. Его по-прежнему беспокоила подозрительная встреча с патрулем. Но, по крайней мере, он успел предупредить Профессора и Шефа. В конце концов, пусть старшие товарищи ломают голову.

Дожидаясь Арчи возле тамбура, Профессор энергично очищал ботинки и брюки от снега.

— Быстрее, юноша, быстрее! — подгонял он. — Ей богу, тебя обошла бы и смертельно раненая черепаха, а что уж говорить о таком спортсмене, как я!

Несмотря на нервное состояние, Арчи улыбнулся. Может быть, Профессор и злоупотреблял литературными оборотами в своей речи, но эта манера, свойственная людям старшего поколения, нисколько не раздражала Арчи. Скорее, наоборот — ему нравилось слушать старика. Иногда его слова помогали забыть о том, что происходит вокруг. Но не сегодня.

Наконец Арчи выбрался из сугробов на утоптанную площадку перед входом. Чтобы лишний раз не злить Профессора, он не стал тянуть время и сразу взялся за дверь. Но Профессор все равно успел несколько раз театрально вздохнуть, прежде чем Арчи справился с замком. Когда они оказались в тамбуре, Профессор вытащил пистолет из-за пояса и щелкнул затвором.

— Объясните все-таки, зачем нужен пистолет.

— Если новенький вышел из сна, его сознание уже очень далеко за гранью, которую мы считаем нормальностью. Поверь моему богатому опыту, пистолет лишним не будет, — Профессор свободной рукой поправил очки на переносице. — И хватит уже болтать!

Арчи сбросил в сторону строительный мусор и открыл люк.

Профессор вытянул шею и повернулся ухом к проему. Хоть и сильно приглушенные, но даже сюда долетали громкие звуки из подземелья. Металлом били о металл.

— А ты говоришь, — пробормотал Профессор и крепче сжал пистолет.

— Думаете, это он? — спросил Арчи, но сам догадался, что сморозил глупость.

Он включил свет в шахте, пропустил вперед Профессора. Временами мерный стук металла обрывался; тогда Профессор останавливался и напряженно прислушивался. Потом удары возобновлялись, старик переводил дух, и они двигались дальше. Чем ниже они спускались, тем громче становился звук. Дверь он, что ли, ломает?

— Скорее всего, да, — бросил через плечо Профессор, и Арчи сообразил, что произнес это вслух.

В нижнем коридоре он продолжал держаться чуть позади Профессора, то и дело оборачиваясь и всматриваясь в тени за спиной. Кроме очнувшегося клиента, беснующегося в морозилке, здесь никого не могло быть, но держать себя в руках с каждой секундой становилось все труднее. Арчи не покидали мысли о том, что если бы вместо самодеятельности с тоназином он сразу сообщил Профессору о необычных показателях новичка, возможно, теперь все мирно спали бы.

— Во время погружения ничего странного не заметил? — вдруг спросил Профессор, как будто Арчи продолжал размышлять вслух. Или старик научился и мысли читать?

Арчи, едва не споткнувшись на ровном месте, уставился себе под ноги. Вряд ли стоило тянуть дальше с признанием. Профессор обернулся с самым строгим выражением лица, какое Арчи видел. Смотреть строже умела только мама.

Профессор выслушал его молча, не перебивая. Сложив руки за спиной, старик качал головой и хмурился. После того как Арчи замолчал, Профессор опустил руку ему на плечо. Молодой человек вздрогнул — его не удивила бы и звонкая оплеуха.

— Никогда не бойся спросить, если чего-то не знаешь, — сухонькие пальцы больно вцепились в плечо. — Видишь, как потом все может запутаться…

— Может быть, обойдется? — Арчи чувствовал, что вновь говорит глупости.

— Ох, это вряд ли.

Профессор еще раз сдавил пальцы, словно желая приободрить, а потом пошел к операторской комнате. У двери он обхватил рукоять пистолета обеими руками и попросил Арчи открыть замок.

За стеклом, отделявшим морозилку от оператора, совершенно голый высокий мужик размахивал стойкой, на которую раньше подвешивали пакеты с внутривенными инъекциями. Он использовал ее как таран, пытаясь справиться с дверью в коридор. Каталки лежали опрокинутые, а тела остальных клиентов замерли в неестественных позах на полу. Достаточно было одного взгляда на мониторы, чтобы убедиться: все трое мертвы. Встав на цыпочки и вытянув шею, Арчи увидел лужи крови и отпрянул. Новичок проломил им головы.

Профессор сел на место оператора, наклонился к мерцающему монитору и отложил пистолет в сторону. Новичок продолжал биться в дверь. Он не мог их ни слышать, ни видеть — стекло было звуконепроницаемым и с зеркальным покрытием с той стороны. Но Арчи все равно старался даже дышать тише.

— Как скверно-то, — пробурчал Профессор, изучая символы и числа на экране.

Стоило ему это произнести, как новичок за стеклом замер, занеся свое орудие для очередного удара, а потом резко обернулся и уставился прямо на них. Так показалось Арчи. От неожиданности он отпрянул от перегородки. Казалось, налитые кровью бешеные глаза смотрят прямо на него.

— Я думал, он нас не слышит, — просипел Арчи.

— Я тоже, — шепотом отозвался Профессор. — Но он и хреновиной этой не должен размахивать.

Новичок прищурился и сделал несколько нетвердых шагов. Он случайно наступил на руку одного из трупов и чуть не упал, но, даже стараясь устоять на ногах, продолжал буравить взглядом стекло.

— Стекло противоударное? — спросил Арчи.

Ответить Профессор не успел — новичок широко размахнулся и впечатал стальную стойку в стекло. В воздухе раздался трагический звон, и мелкие осколки брызнули в операторскую. Арчи пытался увернуться, но что-то успело царапнуть его по лбу чуть выше правой брови. Профессор замер с раскрытым от удивления ртом, наблюдая за тем, как новичок уверенными и мощными ударами выбивает из рамы остатки стеклянной переборки. Безумец зловеще улыбался. Он погрозил им пальцем, измазанным в крови, и торжествующе произнес:

— Попались, голубчики!

Профессор слепо пошарил рукой по столу, но вместо того, чтобы схватить пистолет, смахнул его на пол. Услышав глухой стук, новичок подобрался, словно дикий хищник, и с завидной легкостью перемахнул через барьер, оказавшись буквально в метре от застывших Профессора и Арчи. Друг от друга их отделял только пульт оператора.

— Без резких движений, — предупредил новичок.

Нервировать безумца Арчи не собирался, но, почувствовав бегущую по виску струйку крови, вытер ее тыльной стороной ладони. Однако тот сразу отреагировал и ткнул его железкой в живот. Больше от неожиданности, чем от боли, Арчи согнулся и хлопнулся на пятую точку.

— Сиди там тихо, сопляк! — прикрикнул сумасшедший и обратился к старику: — Ну, здравствуйте, гражданин профессор. Удивлены?

— Вы даже не представляете насколько, милейший.

Новичок ухмылялся, не выпуская из поля зрения обоих.

— Очень хорошо, гражданин профессор, очень хорошо. Удивлять — мое призвание.

— Что вы сделали с другими пациентами?

Профессор никогда не называл так клиентов.

— Какие пациенты? — переспросил новичок и продемонстрировал свою дикую улыбку. — Вы что-то путаете. Тут никаких пациентов нет. Только предатели родины, гражданин профессор.

— Это вы запутались, мой друг. А я очень хочу вам помочь. Но смогу это сделать, только если вы сами захотите того же.

— Разве, похоже, что мне требуется помощь, а? По-моему, она не помешает вам двоим.

— Вас нужно спасать от самого себя. От вашего безумия. Предупреждаю, если продолжите сопротивляться, лечение пойдет насмарку, — Профессор говорил с ним как с капризным ребенком.

— Значит, это все — лечебные процедуры? — новичок расхохотался. — Вы, гражданин профессор, похоже, принимаете меня за умственно отсталого. Только напрасно. Я знаю, кто я такой и где нахожусь. Вас и ваших сообщников не ждет ничего хорошего. Сейчас мы ваше преступное гнездо разворошим!

Выждав удобный момент, Арчи попробовал дотянуться ногой до лежащего на полу пистолета, чтобы подвинуть ближе к себе. Ему не доводилось пользоваться огнестрельным оружием, но ситуация не оставляла времени для раздумий. Неизвестно, долго ли Профессор сумеет заговаривать зубы буйному психу. Тем более что пока и не очень получалось.

Новичок уловил движение и для острастки замахнулся. Арчи сделал вид, что не собирается причинять беспокойства, и тот успокоился.

— Как-то мне не очень без штанов. Не найдется чем прикрыться? — обратился безумец к Профессору.

Профессор слабо махнул рукой в сторону шкафчика на стене:

— Там… Полотенца…

— Сгодится. Ты, парень, поднимайся и принеси. Только без глупостей, понял?

Арчи кивнул и неуклюже поднялся на ноги. В шкафчике нашлось небольшое вафельное полотенце, которого голому мужчине едва хватило, чтобы обернуть вокруг бедер. Арчи перевел взгляд на пистолет. Метра два, не меньше. Сколько это займет? А ведь еще нужно успеть прицелиться…

— Ты на что вылупился? — безумец прищурился. — Чего это у вас тут, граждане преступники…

Он быстро обошел пульт оператора, отбросил подальше в сторону металлическую стойку и поднял с пола пистолет. Умело проверил затвор, чем-то щелкнул и навел оружие сначала на Профессора, а затем на Арчи.

— Не знаю, что вы втемяшили себе в голову… — заговорил Профессор.

Новичок сразу его оборвал:

— Гражданин профессор, бросьте свои психологические штучки! Меня подготовили к любым вашим фокусам. Вы с подельниками, я смотрю, совсем страх потеряли. Думаете, что никто не в курсе. Ошибаетесь, преступнички! Мы давно за вами наблюдаем…

Со своего места Арчи не мог видеть лица Профессора, но заметил, как у него побелели костяшки пальцев. Сам молодой человек пребывал в растерянности. Он не знал, что делать. Слова новичка были всего лишь потоком бреда, порожденного миражами сознания, или правдой? Вспомнился сержант Аббасов. Может, неслучайно Арчи встретился с патрулем?

В этот момент за спиной с шумом ударила о стену распахнувшаяся дверь, и раздался короткий приказ Шефа: «На пол!». Арчи еще не сообразил, что к чему, когда получил сзади удар по ногам и стал валиться на пол. Падая, он увидел на физиономии безумца (или оперативника?) удивление. Рука с пистолетом слишком медленно двинулась по дуге, меняя цель, а потом прогрохотал выстрел и следом еще один. От первой пули голова человека резко дернулась, лицо как будто вмялось внутрь, а затылок взорвался красно-серым сгустком, похожим на плотное облачко странного дыма. Вторым попаданием новичку размозжило левое плечо, отбросило на пульт, по которому уже мертвое тело медленно сползло на пол.

Шеф еще несколько секунд держал мертвеца на мушке, потом опустил дымящийся ствол и протянул Арчи руку:

— Вставай, времени в обрез!

2

Игорь по привычке сослался на срочную командировку и к вечеру не вернулся, так что Карина равнодушно разворошила вилкой остывший на тарелке ужин, почти задремала, принимая ванну, потом попробовала посидеть перед телевизором, но быстро почувствовала, как накатывает тоска и приготовилась отдаться в объятия Морфея. Только она успела закрыть глаза, как в гостиной заорал сигнал городского телефона. Карина выразительно простонала, с упреком посмотрела в потолок, словно где-то среди вычурных орнаментов скрывалось то единственное и невозможное существо, которое виновно в несовершенстве этого мира. Резким движением она откинула одеяло и прошлепала босыми ногами по холодному полу, проклиная Арчи с его конспиративными штучками. Беспокоить в столь поздний час могли только по его милости.

Прежде чем поднять трубку, она сделала глубокий вдох-выдох, а затем произнесла в микрофон своим самым томным голосом протяжное «алло». В этот раз на том конце оказался не сам Арчи, а какой-то неприятный мужлан. Она напустила на себя холодную надменность и сдержанно признала, что да, Карина Вечтомова, это она и есть. А в чем, собственно, дело?

Неприятный мужлан оставил без внимания ее надменность, а также проигнорировал и просьбу объяснить, что происходит. Он продолжал тараторить на причудливом диалекте, в котором даже хорошо знакомые русские слова звучали лишь чуть-чуть понятнее бульканья каши в кастрюле на плите. Тем не менее, Карина уловила, что именно он хочет услышать от нее, и подтвердила, что с Арчибальдом Полуниным очень даже знакома, а до какой степени близко и виделись ли они сегодня вечером, она говорить не станет, потому что замужней девушке таких вопросов не задают.

Как только мужлан отключился, Карина выругалась сквозь зубы и пообещала себе, что впредь Арчи не отделается парой кружек пива в их любимом кабачке на Петроградской стороне. В конце концов, сколько это может продолжаться?! Не школьники уже, пора прекращать играться в казаков, да и в разбойников тоже. Хорошо еще, Игорь смотрит на эти забавы сквозь пальцы. Или делает вид. К чему дразнить гусей… Или свиней? Нет, про свиней — это другая поговорка.

Она вернулась в спальню, забралась под одеяло и поежилась. Звонок перебил весь сон. К тому же, не смотря на некоторое раздражение, Карина не могла прогнать беспокойство. Опять Арчи влип в какую-то историю. Такое случалось не раз и даже не два. И всегда она ерзала как на иголках, дожидаясь, пока он вновь даст знать о себе, позвонит и скажет, что все в порядке.

Он не был каким-то исключительным хулиганом, но определенно обладал талантом попадать в неприятные ситуации. Сколько всего было, начиная с самых ранних лет… В детском саду Арчи угодил «на ковер» к заведующей, когда одна пылающая праведным гневом мамаша пожаловалась, что он распространяет среди сверстников скабрезные анекдоты. Анекдоты действительно были скабрезные, но очень смешные — это Карина помнила хорошо. В школе его постоянно сажали за парту перед учителем, поскольку на контрольных он норовил помочь соседям. А перед самыми выпускными экзаменами его чуть не отчислили за то, что подготовил трем одноклассникам сочинения на свободную тему и даже взял за это деньги, правда, небольшие. Лично Карина его не осуждала: родители тех лоботрясов состояли на госслужбе и отнюдь не бедствовали, а вот написать три разных сочинения — это настоящий подвиг. Дело не получило широкой огласки — директриса предпочла замять скандал, чтобы не портить показатели накануне отчетного собрания в РОНО. Но Арчи все равно это аукнулось. Он получил посредственные оценки, которые лишили его всяких шансов поступить на бюджетное место в институт.

А самый запоминающийся случай произошел на свадьбе Карины и Игоря: Арчи умудрился вывалиться за борт прогулочного теплохода. В тот момент рядом на палубе никого не оказалось. Оставалось лишь гадать, как ему удалось поскользнуться и перелететь через довольно высокие ограждения. Впрочем, все были пьяны и инцидент списали на чрезмерную дозу алкоголя (у Карины остались кое-какие подозрения, но она предпочла оставить их при себе, чтобы не ставить в неловкое положение ни себя, ни Арчи). В общем, ему не повезло, что выпал, но повезло, что почти сразу его заметил капитан встречного теплохода. С шутками и прибаутками Арчи вытащили из воды, нагнали свадебную посудину, где пропажу даже не успели заметить, и под дружный хохот мужчин и оханья женщин вернули к праздничному столу. Полчаса вся компания занималась поисками сухой одежды для Арчи. До самого конца вечера Карина периодически внимательно присматривалась к нему, а он, ловя ее взгляд, разводил руками и виновато улыбался.

Первый раз Карине пришлось обеспечить ему алиби осенью, через несколько месяцев после того, как они закончили школу. Телефон затренькал вот так же как теперь, где-то близко к полуночи. Катька спросонья села на кровати и, не разлепив веки, начала натягивать на себя одежду, потому что пора собираться на учебу. Из папиной комнаты донеслось недовольно ворчание на тему невоспитанности нынешних кавалеров. Карина укрылась одеялом с головой, чтобы никому не мешать. Грубый казенный голос объявил, что этот номер дал задержанный Арчибальд Полунин. Упомянутый гражданин Полунин подозревался в незаконном проникновении на территорию охраняемой парковки на улице Школьной и причинении ущерба двум автомобилям марки «Лексус» и одной машине марки «Хаммер», принадлежащих сотрудникам управы Приморского района. Подозреваемый был остановлен патрулем недалеко от места происшествия через 10 минут после вызова, поступившего на пульт дежурного. Охранники стоянки не смогли опознать преступника, поскольку видели его только со спины. Сам Полунин заявил о своей невиновности и для подтверждения алиби попросил связаться со своей знакомой, Кариной Вечтомовой. В жандармерию ее пригласили к девяти часам, но она решила не ждать утра.

В прихожей, пока она одевалась, разыгралось настоящее Бородино, в ходе которого было трудно определить не только, кому из них, Карине или отцу, присудить победу, но и кто из них метит в Наполеоны. Не смотря на мощный натиск отца, который не преминул напомнить об опасностях подстерегающих одинокую девушку в столь поздний час, она отстояла право поступать так, как считает нужным. Папа потребовал докладывать обо всех ее передвижениях. Карина заверила, что будет осторожной, и поклялась, что с ней ничего не случится. Что может грозить девушке, вооруженной такой штуковиной, а, папа? В подтверждение своих слов Карина пару раз показал ему стрекочущую синюю дугу электрошокера. Папа вздохнул и заметил, что в их-то время все было заметно проще. Она фыркнула и пообещала никого не убивать.

Она сильно нервничала, но сдерживала волнение где-то на уровне диафрагмы, из-за чего голос низко вибрировал. На ее удачу разговор с дежурным следователем вышел достаточно коротким. Она изложила версию, которую Арчи предусмотрительно заставил ее выучить неделей ранее. Следователь был явно разочарован тем, что ее показания слово в слово совпали с протоколом допроса задержанного Полунина. Он без энтузиазма напомнил об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний, но Карина и тут проявила твердость.

С тех пор повелось, что при необходимости Карина изображала любовницу Арчи. Хотя, справедливости ради, не так уж часто ему требовалась ее помощь.

Карина ворочалась с бока на бок, заворачивалась в одеяло, клала руку на соседнюю подушку, где обычно покоилась голова мужа, но никак не могла найти удобного положения, чтобы успокоиться и уснуть.

Игорь ушел по краю обрыва слишком далеко. Пришлось снять босоножки и бежать. Хвоя покалывала ступни. Она хотела окрикнуть его, но слова застряли в гортани. Карина закашлялась, согнулась, прижимая руки к груди, и выплюнула себе под ноги его имя, на которое сразу налипли выцветшие пожелтевшие иголки и зола, покрывшая обрыв. Замешкалась буквально на мгновение, но этого хватило, чтобы спина Игоря скрылась за поворотом.

Ей стало очень обидно, захотелось плакать, но плакать было некогда. Она торопливо подняла с земли имя мужа, отряхнула и спрятала в карман. Карина бежала туда, где обрыв изгибался, следуя за руслом реки. Добравшись до поворота, она вспомнила, что забыла босоножки, а без обуви ее не примут в приличном обществе, и Игорь, наверняка, расстроится. Она закусила губу от досады. Не возвращаться же, придется как-нибудь выкручиваться. Сейчас главное — догнать его, пока не ушел слишком далеко. Она миновала поворот, но впереди, насколько хватало глаз, никого не было. Она даже вскрикнула от отчаяния. Совсем по-детски. Будто ей снова семь лет и младшая сестра отбирает мяч. В приступе зарождающейся злости Карина капризно топнула ногой, земля под ногами дрогнула, поплыла в сторону и обрушилась вниз, увлекая ее за собой.

Прохладная вода обхватила, закружила, сомкнулась над головой и неумолимо потащила. Карина отчаянно сопротивлялась, рвалась вверх, загребала руками и молотила ногами, но река не хотела ее отпускать. Блики играли по поверхности совсем рядом, но оставались недостижимы — как звезды на бледном рассветном небосклоне. Силы покидали ее.

Вдруг кто-то уверенно схватил ее за запястье, резко потащил вверх, и не успела Карина опомниться, как ощутила себя на дне лодки, прижимаясь щекой к влажной и шершавой древесине. Она никак не могла рассмотреть, кто же ее спаситель, который сидел к ней затылком и сильно налегал на весла. Ей хотелось, чтобы спасителем оказался Игорь, но было ясно, что это не он. Стало грустно, на мгновение она даже захотела прыгнуть обратно в стремительный поток.

Карина осознала, что на уши давит угрожающий, неукротимый рев, не умолкающий ни на миг. Только теперь она сообразила, что человек на веслах изо всех сил гребет против течения, которое несет их к водопаду, но победить мощь потока было не в его власти. С той стороны, где обрыв, пристать к берегу было невозможно. Зато другой берег был пологим и пустынным. Почему спаситель не гребет туда? Карина осторожно похлопала человека по плечу. Не переставая грести, он повернулся в профиль, и она его узнала. Арчи! Конечно же, как она сразу не догадалась… Арчи покачал головой и сказал, что туда им нельзя, потому что это не тот берег, а другой, не для них. Уж лучше водопад. Его слова показались ей бредом, и она заколотила кулаками по его спине. Однако он не собирался следовать ее совету. Арчи развернул лодку по течению. Зачем вытаскивать ее, если впереди водопад? Он протянул руку, но Карина отстранилась. Его губы обещали, что все будет хорошо. Она повернулась и смело встретила искрящуюся ледяную пыль, в которую превратился весь мир.

Карина провела пальцами по лбу, словно стирая капли воды из сна. Кожа и правда была влажной. От пота. Пижама тоже промокла. Выбравшись из-под одеяла, Карина посмотрела на мерцающий циферблат в нижнем углу ТВ-панели — было полседьмого утра. Она потянулась за пультом и только тут поняла, что в квартире не одна: с кухни доносилась какая-то возня.

Как и следовало ожидать, на кухне хозяйничал супруг. Деловой костюм был изрядно помят, рубашка выбилась из-под ремня, галстук распущен. Да и сам Игорь выглядел не лучшим образом — глаза покраснели, на щеках проступила щетина. Даже не входя, Карина уловила стойкий запах перегара и поморщилась.

— Завтракать пора, как считаешь? — невозмутимо поинтересовался Игорь.

Карине редко удавалось сердиться подолгу, но и сразу отступать было бы неправильно с педагогической точки зрения.

— Я считаю, что порядочный муж не должен шляться всю ночь черт его знает где.

— Очень, очень правильное суждение, дорогая, — Игорь повернулся к холодильнику, открыл и стал выкладывать на стол масло, ветчину, творог, сок и яйца. — Я действительно не должен был выдумывать про командировку…

— Гад.

Она развернулась на пятках и скрылась в ванной. Почистив зубы, Карина вернулась. Игорь глубокомысленно созерцал выставленные на стол продукты.

— Мне нет оправданий, ты права. Но! — он наставил на нее указательный палец. — Но ведь это моя единственная слабость!

— Одна, но пламенная страсть… — продекламировала Карина.

Поставив сковороду разогреваться на плиту, она взялась нарезать ветчину. Игорь зашел со спины и попробовал обнять ее, но Карина передернула плечами и отмахнулась.

— Я бы на твоем месте была осторожнее. Сильно рискуешь! — она погрозила ему ножом.

Супруг изобразил испуг, отступил и попробовал сесть. Карина его остановила:

— Марш в душ, неряха! А я пока все приготовлю.

— Ангел! Во плоти, — он завел глаза к потолку в немного наигранном восхищении.

Проходя мимо, Игорь чмокнул ее в щеку.

— Только кто-то слишком часто испытывает мое ангельское терпение, — проворчала Карина. — А оно далеко не безгранично!

— Это последний раз!

Ей очень хотелось бы верить, что он говорит правду, но она слишком хорошо знала привычки супруга.

Игорь, с удовольствием отфыркиваясь, вышел из ванной, а на тарелках уже дымилась яичница с ветчиной. Кофеварка пыхтела, распространяя по кухне приятный аромат.

Карина дождалась, пока супруг прожует первый кусок.

— Ну?

Он поднял глаза.

— Что «ну»?

По тому, как Игорь старательно не отводил взгляда, можно было обо всем догадаться и без ответа.

— Только не нужно юлить. Много?

Игорь осторожно отложил вилку.

— Умеешь ты так сразу — с небес на землю. Может быть, я выиграл. Откуда тебе знать?

— Тогда ты не стал бы втихаря пробираться на кухню.

— Все-то тебе про меня известно, — кисло улыбнулся Игорь. — Ты не поверишь, конечно, но вот буквально самую малость осталось отыграться! Чуть-чуть остался в минусе!

— Лучше даже не начинай! — Карина погрозила ему кулаком. — Проиграл — и проиграл. Только не нужно врать, что у тебя внеочередная командировка.

Муж приложил руку к груди.

— Прости. Мне очень стыдно.

— Это правильно. В следующий раз будешь думать, что для тебя важнее, дорогой.

Игорь ковырнул вилкой яичницу.

— Я, конечно, азартный человек. Но не до такой степени, чтобы поставить на карту наше с тобой будущее. Просто… Я уже говорил: покерные турниры, в своем роде, часть корпоративной культуры. Если их игнорировать, очень скоро я могу оказаться не у дел. Ты даже не представляешь, какие вопросы решаются во время игры!

Карина замотала головой, давая понять, что не хочет больше это обсуждать.

После выпуска утренних новостей она начала нервничать. Обычно Арчи перезванивал с самого утра. В телефоне раздавался его нарочито бодрый голос, он благодарил за помощь и назначал свидание в кабачке на Петроградской. Но не в этот раз. Вот уже пора было собираться на работу, а от него — ничего. Черт бы побрал его нелюбовь к мобильной связи! Оставив яичницу недоеденной, она пошла в прихожую и набрала по городскому телефону домашний номер Арчи, который он все-таки сохранил за собой. Прошло гудков двадцать, не меньше, но трубку никто не снял.

Карина быстро собралась, сократив ежедневный ритуал до минимума — только подвела брови, нанесла тушь на ресницы и нарумянила щеки.

— У тебя есть шанс загладить свою вину, — объявила она, входя в кабинет мужа.

Он прикрыл ноутбук и просиял.

— Я готов поторговаться.

— Сейчас нет времени на эти глупости. Просто, разреши мне взять твою машину.

Игорь нахмурился.

— Это еще зачем?

— Нужно съездить в одно место перед работой.

Игорь ждал объяснений, поэтому Карине пришлось все рассказать.

— Я боюсь, с Арчи что-то случилось, — заключила она.

— Опять ты изводишь себя из-за этого авантюриста, — в голосе Игоря отчетливо звучали нотки раздражения. — Пойми меня правильно. Ты же знаешь, я не против вашей дружбы. До тех пор, пока это ограничивается вашими посиделками и прочими невинными глупостями. Но эти ночные звонки… Ты вообще знаешь, чем он занимается?

Карина вздохнула и покачала головой.

— Может, он людей на улице грабит!

— Ничего такого. Я бы знала.

Игорь поднялся из-за стола.

— Она бы знала! — передразнил он. — Незнание, дорогая моя, если ты забыла, не освобождает от ответственности перед законом. Как миленькая отправишься следом — за соучастие.

— Господи, что за чушь! Арчи — не преступник. Я всего лишь хочу убедиться, что он просто забыл перезвонить.

Она была уверена, что Арчи ни за что не забыл бы.

— Машину я тебе не дам, — строго сказал супруг. — Сам отвезу, раз это так важно для тебя.

Она подошла и поблагодарила его поцелуем.

— Тебе точно можно за руль? — спросила она, устраиваясь на переднем пассажирском сиденье его BMW. — Ведь всю ночь пил.

— Ерунда, — отмахнулся он и завел двигатель.

Игорь несколько раз уточнил у Карины, куда сворачивать. Она отвечала машинально, думая о том, что же могло произойти с Арчи. Она убеждала себя, что в самом худшем случае его просто забрали в отделение. Пусть даже побили. Но вряд ли ему могли предъявить что-то большее, чем вредную привычку шляться допоздна.

Во дворе дома Арчи пара ветхих старушек в светящихся оранжевых спецовках, выбиваясь из сил, убирали снег с пешеходных дорожек. При появлении иномарки они дружно выпрямились и внимательно проследили, как машина огибает детскую площадку в поисках свободного места. Игорь с нескольких попыток все-таки втиснулся между двумя «жигулями». Одна бабулька сказала что-то напарнице, и они обе перекрестились.

Игорь остался в машине.

Дворничихи провожали Карину недобрыми взглядами. Ход их гневных мыслей представить было нетрудно: вот, сучка продажная, в норку вырядилась, на трофейной машине разъезжает и от таких, как мы, простых смертных, нос воротит. Когда Карина впервые поделилась своими подозрениями, что обыватели ненавидят их, Игорь попросил не сгущать краски, мол, ничего подобного не существует в природе, а если существует, то не заслуживает и толики ее переживаний. Она поддалась его увещеваниям и заставила себя привыкнуть к злым взглядам, но то и дело ловила себя на том, что ходит, как по минному полю.

Карина поднялась по ступенькам и набрала на домофоне номер квартиры Арчи. Протяжное пиликанье разносилось по всему двору. Ей казалось, что все жильцы дома замерли у своих окон и с укоризной смотрят на нее. Испытание продолжалось целую вечность.

Не дождавшись ответа, она собралась возвращаться к машине, но тут дверь открылась, и наружу вышел мальчик, замотанный в шарф до самых бровей. Следом за ним волочился понурый пес — бассет-хаунд с седыми бровями. Пропустив их, Карина вошла в подъезд. Лифт не работал. Пришлось подниматься пешком. Минуя последний пролет, Карина уже забыла о морозе и расстегнула шубку. Толком не отдышавшись, она несколько раз надавила кнопку звонка, услышала, как в квартире разлетелся его перезвон, и для верности постучала еще кулаком в дверь. В ответ не раздалось ни звука. Она настороженно прислушалась, но тут в кармане завибрировал мобильник. Это был Игорь.

— Срочно уходи оттуда!

— Что случилось?

— Немедленно! — сорвался он на крик.

Карина убрала телефон и неторопливо пошла вниз, потому что спускаться по лестнице на шпильках-каблуках — задача не из простых.

Внизу громко хлопнула дверь и послышался топот нескольких человек. На бегу они что-то обсуждали. Карина выглянула в пролет и увидела, что навстречу поднимаются четверо жандармов. Она даже не успела испугаться и, стараясь не дышать лишний раз, прижалась к стене, чтобы пропустить их. У каждого из них при себе имелся автомат.

На негнущихся ногах она продолжила спускаться и столкнулась с еще одним типом. Он был похож на выходца из кавказских республик и одет в штатское, но казенную рожу ни с чем не перепутаешь. Она ускорила шаг и выскочила из подъезда. Колючий от мороза воздух вцепился в пылающие щеки.

Перед домом стояли две машины с синими полосами на бортах. Вокруг околачивался патрульный. Он курил, держа сигарету огоньком в кулак.

Карина с независимым видом направилась к машине мужа. Только теперь ей стало по-настоящему страшно. В любой момент она с ужасом ожидала начальственного окрика.

Игорь был бледен и пальцы его дрожали. Наверное, впервые в жизни он промахнулся, переводя рукоятку коробки передач из режима стоянки в драйв, и чуть не сдал задним ходом в бампер соседней машины. Он выругался, смахнул со лба пот и наконец смог выехать на дорожку. Они едва разминулись с перегородившими проезд патрульными машинами. Карина посмотрела в боковое зеркало и увидела, как жандарм вскинул руку на уровень глаз. Она не сразу сообразила, что он фотографирует их номерные знаки.

Игорь вел очень нервно. Карина опасалась, чтобы их не занесло на очередном повороте или не остановили постовые. Но все обошлось: они добрались до школы целыми, невредимыми и вовремя. Супруг отстегнул ремень и буркнул: «Минутку». Приоткрыв дверь, он высунулся, и его вырвало на снег. Чтобы не слышать, Карина включила радио. Она отвернулась, борясь с накатившим приступом тошноты, и опустила стекло.

Закончив, Игорь достал из бардачка одноразовые салфетки и бутылку воды. Вытер губы и подбородок, а затем прополоскал горло.

— Жвачка есть? — неожиданно спокойным тоном поинтересовался он.

Карина порылась в сумочке и протянула ему упаковку. Игорь поблагодарил и взял сразу две пластинки. Карина с неудовольствием заметила, что он громко чавкает.

— Мне пора идти. Уроки вот-вот начнутся.

— Конечно. Буквально минуту потерпи. Уточню только один момент: это ведь за твоим, мать его, Арчибальдом пришли, да?

Карина пожала плечами.

— Похоже на то.

Игорь стукнул ребром ладони по рулю.

— Сколько же раз я просил не вмешивать нашу семью в его игры?!

Вопрос был риторическим. Она отстегнула ремень безопасности.

— Стой! — прозвучало как приказ. — Я еще не закончил.

— Что еще?

— Он сам был там?

— Нет. Мне никто не открыл.

— А жандармы? Они тебя видели?

— Да.

— Это очень, очень плохо. Теперь-то ты видишь, что я был прав? Твой дружок явно замешан в чем-то криминальном!

— Хватит уже причитать, — не выдержала Карина. — В конце концов, ты-то чего трясешься?

— Много ты понимаешь! Как будто они будут разбираться, кто и в чем замешан…

Карине надоело слушать, и она вылезла из машины.

— Не вздумай к нему еще ходить! Забудь про Арчи!

Она услышала, но не обернулась и не сбилась с шага. Эх, Игорь, Игорь…

Во время уроков Карина пыталась сосредоточиться, но безуспешно. История возникновения Триумвирата Российского никогда не вызывала у нее энтузиазма, а сегодня — особенно. Как это описано в учебнике, рекомендованном минобром: «Деградация сдвоенной вертикали власти привела к полному уничтожению системы сдержек и противовесов, из-за чего все государство потеряло устойчивость. Правительство страны осознало необходимость реформ: институт президентства утратил легитимность в силу невозможности сбалансированного управления государством. Вместо одного лидера Россия получила трех, каждый из которых наблюдал за тем, чтобы двое других не злоупотребляли полномочиями…». Чушь несусветная, одним словом.

Карина заучила тугие формулировки и повторяла их своим ученикам, хотя не верила, что насильно пригнанные друг к другу слова хотя бы отдаленно отражают реальное положение вещей. Она знала по рассказам отца, что вертикаль затрещала по швам после неожиданной и скоропостижной смерти Вождя. После его кончины страну начали рвать на части семейные кланы приближенных к трону. От всеобщего краха спасло лишь то, что три ключевые группировки — силовики, законники и финансисты пришли к соглашению. В минобре, естественно, не считали нужным рассказывать о таких тонкостях неокрепшим юным умам, а кто Карина такая, чтобы спорить с ними?

Но Игорь, Игорь… На душе становилось тошно, стоило вспомнить его трясущиеся руки. Черт с ними, с руками! Трясущаяся нижняя губа и капельки слюны, летящие на лобовое стекло, когда он выплевывал трусливые слова, — вот что было действительно омерзительно!

Беспокойство нарастало, а уроки тянулись безнадежно медленно. С детства же знаешь, что чем чаще смотришь на часы, тем медленнее идут минуты. Но она все равно то и дело вскидывала руку, чтобы взглянуть на время. Иногда ее сковывал страх, что вот сейчас распахнется дверь кабинета и войдут люди в форме. Она бросала настороженные взгляды на лежащий на столе мобильник, как на притаившееся опасное животное, готовое нанести смертельный удар. Но ничего не происходило. И от этого мучительного ожидания становилось хуже.

Не было смысла ломать голову, что именно произошло, почему жандармы ищут Арчи и куда он вообще исчез. Потому что у нее не было ни малейшей зацепки. В одном она была уверена: Арчи не может быть преступником.

После занятий она задержалась, пока двое дежурных учеников наводили порядок в кабинете. Можно было потратить это время с пользой — начать проверять тетради с самостоятельными работами. Но Карина, сцепив руки, просто сидела за своим столом и смотрела прямо перед собой.

Троллейбуса пришлось ждать минут десять, притоптывая от холода. Внутри салона оказалось немногим теплее, чем снаружи. Окна покрылись плотным слоем инея — не разглядеть, где выходить. Карина поскребла стекло ногтем и расчистила небольшой овал, чтобы не проехать мимо нужной остановки.

Во двор Карина заходила с таким видом, словно тут и жила. На детской площадке двое мальчишек раскачивались на скрипящих качелях. Утренний седой пес барахтался в сугробе поблизости. Карина присмотрелась и признала в одном из мальчишек закутанного хозяина бассета.

Площадка перед подъездом Арчи была сильно вытоптана. Вокруг полупустой урны чернели многочисленные окурки. Карина остановилась, не зная, что, собственно, делать дальше. Звонить в домофон кому-нибудь из соседей Арчи?

Пока она замерла в нерешительности, мальчик, поправляя шарф, помог выбраться из сугроба бассету, и они побрели к подъезду. «Пошли», — обронил мальчик, проходя мимо Карины. Она не была уверена, к кому он обращался — к ней или своему псу, но проскользнула следом.

Она медленно поднялась на седьмой этаж. Задерживая дыхание, она прислушалась. На лестнице было тихо.

Замок 76-й квартиры был безжалостно выломан. Дверь была залеплена поперек бумажной лентой, на которой красовались печать с трехглавым гербом и размашистая подпись. Карина подцепила край ленты ногтем. Один конец сразу оторвался. Она потянула ручку вниз и приоткрыла дверь, оставив узкую щель, к которой приникла ухом. Если внутри кто-то и был, то он не собирался подавать признаков жизни. Карина сосчитала до трех и протиснулась в прихожую. Времени было уже начало пятого, и в квартире сгущались сумерки. Глаза постепенно привыкли к темноте. Карина заглянула в комнату Арчи и убедилась, что никого нет. В глаза бросались следы грубого обыска. Смятое постельное белье сбросили на пол, а на белой простыне оставили четкий отпечаток рифленой подошвы. Книги свалили кучей в центре комнаты. Створки платяного шкафа оставили нараспашку. Компьютер, похоже, унесли — от него остались только оборванные провода.

Карина подняла белье с пола.

Хлопнула входная дверь.

Карина резко выпрямилась.

Щелкнул выключатель, и в комнату упал свет из прихожей.

Сердце колотилось как бешеное. Глубоко внутри у нее трепыхалась надежда, что это Арчи вернулся. Бежать было некуда, поэтому она откинула волосы со лба и смело вышла в коридор.

В дверях стоял тот самый тип в гражданском, с которым она столкнулась утром на лестнице. На губах его расползлась мерзкая улыбочка.

— Добрый день! — издевательски поклонился он. — Я так понимаю, Карина Вечтомова?

3

Арчи проснулся от холода и стука собственных зубов. Он попробовал устроиться под неплотным одеялом, как в коконе, но все, с чем соприкасалась кожа, казалось влажным, ледяным и шершавым. Он резко сел на кровати и прищурился, всматриваясь в плотный предутренний сумрак, который скрадывал очертания предметов в тесной комнате. В противоположном углу тяжело дышал во сне Профессор, повернувшись к стене.

Ботинки стояли рядом с кроватью. Арчи по опыту знал, что это не поможет их согреть, но все же несколько раз дыхнул внутрь. Растерев руками ступни в шерстяных носках, он обулся. В первую секунду создалось ощущение, что погрузил ноги в талую воду. Придется немного потерпеть.

Он поднялся и вышел из комнаты в горницу, ступая как можно тише. Дрова в печке давно прогорели, а угли едва подмигивали медными всполохами. Внутри дома оставалась только щепа на растопку. Надо было идти за дровами. Арчи снял с вешалки куртку, застегнулся на все пуговицы, накинул на голову капюшон, прихватил варежки и вышел в сени. Здесь его встретил настоящий мороз. Арчи нащупал в темноте выключатель и зажег тусклую лампочку, раскачивающуюся на проводе, перекинутом через потолочную доску. Несколько шагов по неровному полу, и, миновав низкий дверной проем, он попал во двор — ветхую деревянную пристройку под крышей. Прежние хозяева держали тут домашнюю живность: куриц, овец, коров. Теперь лишь сквозняки гоняли по полу всякий мусор, а под слоями толя прели колотые дрова. Арчи отобрал наименее влажные поленья и, кряхтя, собрал их в охапку. Вернувшись в дом, он остановился перед печью, раздумывая, как свалить дрова на пол и не разбудить при этом Профессора, но тут из комнаты донеслось недовольное ворчание, и проблема разрешилась сама собой.

Щепки занялись сразу, а вот поленья долго чернели и щелкали, не желая разгораться. Арчи приходилось поддерживать огонь, подбрасывая в топку одну за другой скомканные газеты. Запасы на растопку почти закончились, когда на дровах наконец заиграли всполохи. После этого он еще два раза сходил во двор и сложил небольшую поленницу рядом с печью, чтобы сухое топливо всегда было под рукой. Затем пошел на кухню и поставил на конфорку чайник.

— Сколько там уже? — услышал он хриплый голос из комнаты.

Арчи посмотрел на часы.

— Почти семь.

Профессор заворочался на постели. Скрипнули пружины.

— Чай будете?

Старик не ответил. Было слышно, как он тяжело вздыхает, недовольно бормочет себе под нос и чешется. Потом заскрипели доски, и, едва волоча ноги, он вышел в горницу. За последние дни Профессор постарел лет на десять. Всклокоченные волосы стояли дыбом. Обычно заинтересованный взгляд теперь потускнел. На щеках проступили вертикальные морщины, а уголки губ опустились. Он напоминал безмерно печального и обессиленного Эйнштейна.

— Чай всегда кстати, молодой человек, — сказал Профессор.

Он взял единственное и весьма убогое кресло за подлокотники и потащил к печи. Арчи хотел помочь, но Профессор отмахнулся и справился сам. Устроившись поудобнее, старик ловил благословенное тепло. Он вытянул вперед ноги и удовлетворенно сложил руки на груди.

— С вашего позволения, я посижу немножко здесь.

Арчи кивнул и вернулся на кухню, чтобы заварить чай и нарезать бутерброды. Обратно он пришел с дымящейся чашкой для Профессора и тарелкой, на которой покоились два куска хлеба с ветчиной.

— Если сверху на чашку поставить тарелку, бутерброды будут не такими холодными, — подсказал он.

Профессор хмыкнул и последовал его совету. Арчи наклонился и подбросил в топку дров.

— Надо бы перетащить кровати сюда. Спать будет теплее.

— Из меня помощник нынче никудышный, — Профессор с опаской надкусил бутерброд. — О, действительно лучше! Теперь это похоже не на ледышку, а на ляжку Бабы Яги.

Довольный своей шуткой, старик зашелся каркающим смехом, напоминающим кашель. Арчи поддержал его сдержанной улыбкой.

— Нам придется организовать что-то вроде ночного дежурства. А то замерзнем к чертям собачьим…

— Ночным дежурством меня не напугаешь, молодой человек. Я все равно после трех часов почти не сплю.

Арчи забрал у Профессора пустую тарелку, отнес на кухню и сделал себе такой же скромный завтрак. Чай обжог пищевод и замер тлеющим шаром в животе. Остальные части тела по-прежнему мерзли.

Начался только второй день зимнего плена, а Арчи уже был близок к отчаянию, не представляя, какое будущее их ожидает.

— Живо! Нет времени рассиживаться! — повторил Шеф.

Арчи вцепился в протянутую руку, и тот резко поднял его на ноги. Происходящее не укладывалось в голове.

Дядя проверил пульс жертвы.

— Готов, — констатировал он, и повернулся к Профессору. — Ты как?

Бледный Профессор тяжело дышал, покрывшись испариной.

— Сейчас, — тихо ответил он. — Только дух переведу.

Шеф красноречиво постучал пальцем по циферблату наручных часов. Затем поднял с пола пистолет, выпавший из рук мертвеца, поставил на предохранитель и протянул племяннику. Арчи колебался секунду, а затем принял оружие и под ремень.

Профессор долго шарил по карманам, прежде чем нашел флакон с нитроглицерином. Он опрокинул в рот несколько крошечных таблеток и разжевал.

— Ну что, коллега, есть версии, какого хрена у нас тут делается? — спросил его Шеф.

— Случайный выход исключен. В этом я не сомневаюсь.

— И что это может значить?

— Могу только предполагать, — Профессор достал носовой платок и шумно высморкался. — Руку даю на отсечение, что этот молодчик принял перед погружением антидот, нейтрализующий действие тоназина. Спрашивается, откуда он о нем узнал, если никто кроме нас вообще не слышал о тоназине? Выходит, кто-то получил доступ к нашим материалам в Институте мозга.

— Мне казалось, мы там все зачистили.

Профессор снова спрятал нос в платок и что-то промычал. Арчи показалось, что дядя готов броситься на старика, но тот взял себя в руки.

— Ладно, чего уж теперь выяснять. Что он успел рассказать? — Шеф кивнул в сторону мертвеца.

— Что-то про тайную операцию. Похоже на бред.

— Ты уверен, что бред? Какая у него была программа погружения?

— Он — секретный агент. Внедряется в преступную группу и все такое, — подал голос Арчи.

— Думаете, у него помутился рассудок после выхода?

— Конечно! По-другому просто не бывает, ты же знаешь, — Профессор откинулся на спинку кресла и несколько раз откашлялся, прижимая руку к груди. — Но одно вполне могло наложиться на другое. Как там говорят? Если ты параноик, это еще не значит, что за тобой никто не следит.

Шеф повернулся к Арчи.

— Жандармы приняли тебя далеко отсюда?

— Сразу за Ланским шоссе.

На несколько секунд в операторской воцарилась напряженная тишина, которую изредка нарушали капли крови, срываясь с края пульта на пол.

— Все это скверно пахнет, коллеги. Полагаться на авось мы не можем, поэтому придется исходить из худшего сценария. Если мы действительно под колпаком, счет идет на минуты. Раз мы тут с вами лясы точим, видимо, этот чудик все-таки не успел сообщить о местонахождении лаборатории. Но рано или поздно они сюда доберутся. Уж не сомневайтесь.

— Что же делать? — Арчи очень хотелось присесть, потому что колени предательски дрожали.

— Мы будем сматываться, Арчи.

В глазах дяди он заметил отчаянную решимость, которая пугала не меньше, чем мертвое тело, под которым расползлась черная поблескивающая лужа. Нелегко было признать, что дядя не только без колебаний убил человека, но и, похоже, не испытывал никаких угрызений совести.

— Как поступим с телами? — спросил Профессор, к которому постепенно возвращался здоровый румянец.

— Телами?

— Да. В камере еще трое, которых он убил.

— Не только, — вмешался Арчи. — В холодильнике полно трупов. Я как раз собирался вызвать Могильщика…

Шеф выругался.

— Могильщик появится только завтра. Справимся без него: аппаратуру уничтожим, лабораторию затопим. Пока они воду откачают, найдут тела… У нас будет небольшая фора.

Профессор печально вздохнул.

— Не волнуйся. Когда пыль уляжется, мы построим еще одного «Морфея», — успокоил его Шеф.

— Ты сам-то в это веришь?

Ответа не последовало.

— А что будет с нами? — спросил Арчи.

— Вы с Профессором должны исчезнуть.

Дядя нашел себе берлогу еще до того, как начал нелегальный бизнес вместе с Профессором. Первоначально он планировал организовать что-то вроде охотничьего домика. Места глухие, безлюдные. Это был последний обитаемый дом в деревеньке всего из четырех дворов. Дядя выкупил его за бесценок и оформил на подставную персону. До ближайшего поселка — двадцать пять километров. По окрестностям — только такие же вымершие или близкие к тому деревни. Однако дядя так и не собрался перестроить дом.

Несколько раз в год дядя наведывался, чтобы проверить, в каком состоянии находится дом, и заодно поохотиться. Диких животных в лесу хватало: кабаны, лисицы, волки. Даже медведи встречались, но он никогда не трогал их, предпочитая скорее убраться с их дороги.

«Никто не должен знать, что вы здесь, — сказал дядя на прощанье. — С местными не разговаривайте. Придет кто из соседней деревни — просто не открывайте дверь. В поселок — только в крайнем случае, если еда кончится. Нельзя чтобы ваши физиономии тут примелькались. Будьте начеку. Ждите, когда приеду за вами».

Сразу за гниющим забором «жигули» Профессора норовили превратиться в сугроб, поэтому ежедневно Арчи брался за старенькую деревянную лопату и откапывал машину. Дядя настаивал на строгой конспирации, но лучше, если автомобиль будет в любой момент готов к пути. Приходилось следить и за дорогой, ведущей к проселку, по которому пару раз в неделю пробирался грейдер.

В доме нашелся древний телевизор, еще с кинескопом. Однако смотреть по нему можно было только снег — как и за окном. Дядя давно перестал оплачивать абонентскую карту спутникового телевидения, и декодер теперь был не полезнее кирпича. Арчи попробовал соорудить из огрызков проводов простенькую антенну метрового диапазона, но сигнал так и не поймал.

— Я, конечно, подумывал об отпуске, но представлял его себе несколько иначе, — признался он Профессору за скромной трапезой, которую они называли обедом — стремительно остывающий гороховый суп из пакетов и той же температуры лапша быстрого приготовления.

— Скажем спасибо, что есть электричество.

Арчи встал из-за стола, опустил в мойку грязные тарелки, плеснул на них моющим средством и включил едва теплую воду. Бойлер на стене тихонько заурчал.

— Спасибо, — согласился с Профессором Арчи.

Старик удовлетворенно сложил руки на животе.

— По-моему, тебе стоит ценить представившуюся возможность употребить время с иной пользой, нежели просиживать штаны перед телевизором.

— Интересно, каким образом?

— А ты подумай, Арчибальд, подумай, — сказал Профессор, сделав акцент на последнем слове.

— О чем же?

— Да обо всем. Такая возможность выпадает нечасто. Некоторые вот вообще ни разу за жизнь не успевают задуматься.

— Вы, Профессор, как-то очень мудрено свою мысль излагаете. Мне бы сейчас как-нибудь попроще, если честно.

— Сейчас подходящий момент разобраться и понять, что тебе делать дальше, Арчибальд.

Арчи сполоснул тарелку, поставил в сушку и обернулся.

— Сейчас все зависит от Шефа. Ему виднее, как нас вытащить из этой передряги.

— Эх, мальчик, неужели ты еще не понял? Твой дядя решает одну задачу: как ему выпутаться из этого дерьма. Поверь моему опыту, так он всегда поступает.

— Как-то не по себе от ваших слов, Профессор. Хотите сказать, мы с вами для него только пешки?

Профессор откашлялся и положил руки на стол, накрыв одну ладонь другой. Обычно этот жест означал, что он собирается устроить небольшую лекцию. Как в старые добрые времена.

— Наверное, я сильно запоздал с этим разговором. Но, собственно, много ли ты знаешь о своем дяде?

Мать Арчи работала под началом Профессора в Институте мозга. Она писала кандидатскую диссертацию и участвовала в начальном этапе исследований, которые в итоге привели к созданию «Морфея». Однажды она познакомила Профессора со старшим братом, который занимал должность действительного статс-советника в бюджетном отделе Комитета по науке. Леонид Полунин был исключительно напорист, чем поначалу сильно смутил Профессора и даже напугал. Но энергичный карьерист из Смольного предложил такую схему, которая выглядела одновременно порочной и полезной для научной работы. Да, Леонид Полунин рассчитывал на достойный «откат», но и Профессор получал в свое распоряжение финансирование, которого ему так недоставало. После недельных раздумий он сдался.

Они придерживались строго деловых отношений. Время от времени встречались в ресторанах, где следовал обмен дежурными любезностями, а Профессор вручал Полунину его долю. Результаты исследований того интересовали мало. Успехи, неудачи… Стоило начать сыпать научными терминами, и чиновник терял интерес к разговору, поддакивая лишь из вежливости.

Взаимовыгодное сотрудничество, наверное, могло бы продолжаться долгие годы. Но все разрушил один неприятный инцидент, который произошел в ту пору, когда мать Арчи носила его под сердцем. Молодая аспирантка заметно округлилась в ожидании первенца, а вся кафедра шепталась, кто же претендует на роль счастливого отца. Как-то раз ее брат буквально ворвался в кабинет Профессора, бросив секретарше, чтобы никого не пускала. Он пришел обсудить весьма деликатную тему. У них с сестрой произошел серьезный конфликт. Спор разгорелся до такого градуса, что Полунина пригрозила пойти к начальству брата в комитете и рассказать о проворачиваемых им финансовых схемах. «Она вас очень уважает, профессор. Поговорите с ней. Убедите, что это сильно повредит нашему делу», — настойчиво попросил Леонид Полунин. У Профессора не было никакого желания вмешиваться в семейные дрязги, но раз уж дело затрагивало общие интересы, пришлось пообещать деловому партнеру оказать посильную помощь.

В отличие от брата аспирантка не стала скрывать причину конфликта. Выяснилось, что отец ее ребенка ни о чем не догадывается, и она не намерена посвящать его — у него уже есть семья, обязательства. Участь матери-одиночки Полунину совсем не страшила. Однако у брата оказалась иная точка зрения. До этого он сам иногда помогал ей, в том числе, и деньгами. А тут решил, что отца нужно не только поставить в известность, но и истребовать с него материальную компенсацию. Поскольку Полунина поклялась унести эту тайну в могилу, брату пришлось разориться на частного детектива, чтобы узнать, чей покой она так ожесточенно оберегает. Детектив попался смышленый и с задачей справился. Простыми человеческими словами сестра не смогла отговорить брата от шантажа (именно так она назвала его желание потребовать компенсацию), поэтому решила и сама прибегнуть к аналогичному методу, угрожая раскрыть его махинации.

Профессору ситуация представлялась настолько дикой, что сначала он растерялся. Но потом принял, как он оставался уверен все последующие годы, единственно верное решение. Он пригласил к себе Леонида Полунина и объявил, что в сложившихся обстоятельствах дальнейшее их сотрудничество невозможно. Со своей стороны Профессор пообещал держать рот на замке, но в обмен потребовал оставить в покое свою аспирантку.

Разумеется, дядя Арчи сильно расстроился. На прощанье он многозначительно обронил: «Напрасно вы пошли у нее на поводу, профессор. Он бы обеспечил нас всех до конца жизни…».

— Выходит, дядя знает имя моего отца…

Эффект был, как будто хватили бейсбольной битой по башке. Или опрокинул сразу грамм двести водки без закуски. Головокружение, тошнота и сужающийся в точку мир.

— А вы, Профессор? Вы тоже знаете?

— Ну что ты, — Профессор отвел взгляд в сторону. — Меня больше всего занимала наука. В вашей семейной драме мне была отведена роль несведущего статиста.

Арчи потер лоб. Почему дядя не рассказал ничего об отце? Какие у него для того были причины? Справедливости ради, сам Арчи ни разу не задавал ему вопросов об отце. Даже мысли такой не возникало, настолько крепко мать вдолбила ему в голову, что отца у него попросту нет. Она не скармливала ему нелепые истории про сгинувшего на задании летчика-испытателя или про отважного моряка, ушедшего в кругосветное путешествие. С ранних лет мать приучила не витать в облаках.

После рассказа Профессора размытый, нечеткий образ отца поселился у Арчи в мозгу. Подумать об этом время еще будет, а теперь следовало разобраться с перспективами на ближайшее будущее.

— Сейчас тебя не должны волновать вопросы этического характера. Как и почему твой дядя поступает тем или иным образом, в данном случае не так важно. Хотя тут я не прав, наверное, — поправился Профессор, ненадолго задумался и продолжил: — Конечно, тебе нужно держать в уме, что он делает и почему. Но ты должен сам выбрать свою судьбу. Если вместо тебя это сделает он, ничего хорошего тебя не ждет, уж поверь.

— Мы все время говорим обо мне, Профессор. А что будет с вами?

Губы старика растянулись в снисходительной улыбке.

— О чем мне волноваться, мальчик? — он закашлялся и плотнее укутался пледом. — Мне бежать некуда, я свое отбегал.

— Вы знаете, от кого мы скрываемся?

— Догадываюсь. Тот человек в лаборатории… Он не безумец. То есть, когда вышел из погружения, он, конечно, изрядно тронулся умом, но те, кто его послал… Они ждали, что он раскроет им местонахождение лаборатории.

— Чертовы жандармы!

— Возможно, жандармы. Правда, я никогда бы не подумал, что они способны на такие хитроумные комбинации. Больше всего меня настораживает осведомленность о моих наработках, кто бы за этим ни стоял. Я был уверен, что забрал все материалы, а копии уничтожил. По-видимому, я заблуждался, старый осел!

— Им нужен «Морфей»?

Профессор пожал плечами. Он вытащил из-под пледа пластиковый футляр, достал очки и принялся вдумчиво протирать их носовым платком.

— На их месте я бы очень хотел его заполучить. Сейчас они силой загоняют людей в Центры покоя. Напряжение растет. А за билетом в рай обреченные придут сами.

— Но это билет в один конец, — напомнил Арчи.

— Что ж поделать. В любой системе найдется изъян.

— Слава богу, мы уничтожили «Морфей».

— Даже нынешние бездари сумеют построить новый образец, если доберутся до моих архивов.

Арчи ожидал услышать в голосе Профессора раскаяние, но уловил только нотки усталости.

— По крайней мере, вы их хорошо спрятали?

— Спрятал? Ты шутишь! — Профессор держался на удивления спокойно. — Ничего я не прятал. Архив есть на домашнем компьютере. Моя новая личность им известна, так что они наверняка уже добрались до него.

Арчи растерялся.

— Не пугайся, там им ловить нечего. Архив зашифрован. Пароль — только здесь, — он постучал согнутым пальцем по виску. — А без него им придется подбирать 256-битный ключ. Очень долго подбирать. Я так думаю, примерно вечность.

Старик был прав — ни один компьютер в мире не справится с этой задачей.

— Но как насчет вас? Они же продолжат вас искать.

— Скорее всего. И тебя, вероятно, тоже, учитывая твое ночное знакомство с жандармами. А вот насчет твоего дяди — не уверен. Вы — родственники, но неблизкие. С лабораторией и трупами его не связать, он никогда не контактировал с клиентами. Так что ему беспокоится, в общем, не о чем, — Профессор выдержал паузу и закончил, — если только мы не попадем в руки жандармов.

Натянув шапку глубже на уши, Арчи вышел на крыльцо. Вокруг, насколько хватало глаз, белели холмы и, минуя линию горизонта, сливались с небом, затянутым серыми тучами. На этом пустынном пространстве мрачно выделялись развалины кирпичного дома на ближайшем пригорке и чернели кляксами деревья, клонящиеся к земле.

Чтобы очистить «жигули» от снега, Арчи понадобилось минут десять. Потом еще столько же, чтобы прогреть двигатель. Он хотел успеть съездить в поселок, пока не стемнело. Профессору требовались лекарства, а бог его знает, когда в здешней глуши закрываются аптеки.

Склонившись над рулем и прислушиваясь к нестройному урчанию двигателя, Арчи вновь и вновь думал о словах Профессора. Было очень трудно поверить, что дядя способен их убить. Пусть он и решительный человек с весьма специфическими представлениями о морали, но убить родного племянника… Арчи прикинул, сколько успел сделать для него дядя за эти годы. Противоположную чашу весов тянули к низу история про шантаж предполагаемого отца Арчи и убийство секретного агента. Хорошо ли он знал дядю? Еще неизвестно, для чего он приблизил к себе племянника? Вспомни маму, Арчи. Уж в ком ты точно не сомневаешься, так это в ней. А она не доверяла своему брату настолько, что порвала с ним всякие отношения. Может быть, ты совершил ошибку, когда направился к нему?

Кто-то постучал в водительскую дверь.

Арчи подскочил на месте, едва не ударившись головой о крышу. Сердце ухнуло ниже уровня диафрагмы и сбивчиво затрепыхалось в обратном направлении. Он повернул голову и увидел сквозь покрытое инеем стекло темный силуэт. Профессор?

Непослушными руками Арчи потянул ручку на себя, а затем толкнул дверь наружу. Человек в черной куртке сделал шаг в сторону, чтобы его не задело, и Арчи увидел, что это не Профессор, а какой-то незнакомый мужчина. На вид ему было лет пятьдесят, на щеках блестела местами седая щетина. Он широко улыбался, и было заметно, что зубов у него не хватает. Съехавшая набок расстегнутая ушанка добавляла ему комичности.

— О, здорово! — затараторил незнакомец. — А я смотрю, это, идет дымок из трубы или кажется только? Совсем, думаю, допился, кто ж здесь может быть! Тут и летом-то никто не живет, не то что зимой, ага… Давно деревню забросили, эх, ёпа мать… А ты живешь здесь или так? Что-то мне твое лицо не знакомо…

Остолбенев, Арчи промычал нечто неразборчивое.

— Да ты не тушуйся, ёпа мать! — незнакомец сдвинул шапку на затылок и подмигнул. — У нас тут стеснятся не принято. Все люди — братья, так ведь, а? Ты, я смотрю, парень неплохой, только молчишь все… Или соображаешь туго, а? Верно я говорю?

Молодой человек заглушил двигатель, вытащил ключ из зажигания, выбрался наружу, закрыл машину и повернулся к мужичку, ожидая продолжения.

— А ты один тут или как? Одному нынче, ёпа мать, опасно. В Сивкиной Горке, ну, ты знаешь, наверное, это за Похомовщиной еще верст десять, вот в самую ту деревню какие-то лихоимцы наведывались, стекла побили, бляди, да корову пытались увести! Эх… — незнакомец наклонил голову к плечу и почесал здоровенной пятерней в затылке. — А ты, я смотрю, тоже вроде нездешний, номера у машины питерские. Городской, что ли, а? Может, это ты в Сивкиной Горке барагозил? Хотя там, говорят, трое хлопцев было и на вид деревенские…

— Я понятия не имею, что это за Горка такая Сивкина, и не было меня там.

Это выглядело так, словно Арчи оправдывался.

— Да ты не обижайся, парень, я ж без никаких! Не был и не был, мне-то что, я ж не мусор какой, ёпа мать… Я вот и глянул, вдруг кто безобразничает… Давно тут? Надолго?

Незнакомец обвел рукой снежную целину и дом. Арчи перевел взгляд на поднимающийся из трубы дымок. Ему показалось, что за затянутым инеем стеклом мелькнула тень, но это навряд ли, потому что Профессор с самого утра ни разу не поднялся с кровати, настолько ему было скверно.

— Отдыхаю здесь. Дядя пару лет назад купил этот дом. Пустил пожить, чтобы я заодно присмотрел, — сказал Арчи и тут же пожалел об излишней откровенности.

— Отдыхаешь? Хорошее дело, ёпа мать. А что я, против, что ли? Нет же… Только эта… Я говорил уже… хулиганы какие-то объявились… Так ты, парень, осторожнее будь, всякие люди встречаются.

— Это точно.

— Валера, — протянул деревенский свою лапищу.

— А-а-а, — затянул Арчи, но одернул себя. — Андрей.

— Заика, что ли, Андрюха, а?

— Нет, это я так, — он неловко отмахнулся.

— Ну, смотри, Андрюха. Меня тут всякий знает. Вон за тем холмом видал, наверное, деревенька есть — Зеленая. Вот там я и живу. Кирпичный дом на самой околице. Соседями, значит, будем, Андрюха, а?

С ответом Арчи затянул, и Валера продолжил сыпать вопросами.

— Слушай, парень, а ты чего машину-то грел? Собрался куда?

— А что такое?

— Да ты не ссы, ёпа мать! Я ведь чего спрашиваю, я ведь не просто так или там из любопытства… Мне в Демянск нужно, и никого попуток нет. Я вот и подумал, вдруг, может, ты в Демянск собрался, так я тебе в попутчики набьюсь, а?

Валера подмигнул, как будто они были стародавние приятели. Отказать ему, не возбуждая подозрений, вряд ли получилось бы.

— Здесь меня подожди, Валера. За вещами сбегаю и вернусь.

— Вот это спасибочки, Андрюха, вот это уважил, — заулыбался деревенский. — Конечно, подожду, ёпа мать, а что ж не подождать, если такой душевный человек нашелся…

Но Арчи его уже не слушал, а топал по снегу к дому.

Когда он вошел внутрь, Профессор сидел в кресле возле приоткрытой печки. Старик выглядел даже хуже, чем с утра.

— Зачем вы встали с постели, Профессор?

— Замерз, а тут тепло, — ответил он и поежился под пледом. — С кем ты разговаривал?

— Один местный прибрел. Напросился со мной до Демянска.

Профессор нахмурился так, что его лихорадочно поблескивающие глаза почти скрылись за кустистыми бровями.

— Ты уверен, что это местный?

— Если нет, то он напрасно не пошел в актеры.

Арчи, обогнув кресло, прошел в комнату и достал из-под подушки пистолет. Он оттянул затвор, убедился, что патрон загнан в казенник, и проверил, выставлен ли предохранитель, после чего спрятал оружие под куртку.

— Я там тебе шпаргалку написал, на столе в кухне оставил, — поймал его за руку Профессор, когда он проходил мимо.

— Все будет в лучшем виде, — пообещал Арчи и забрал бумажку, исписанную крупным почерком Профессора.

— Ты, главное, не забудь, что я тебе говорил.

— Про лекарства?

— Про дядю твоего! Будь с ним осторожен. Заруби себе на носу, что, если здесь объявится Могильщик, значит, старый прохвост решил избавиться от нас.

— Зачем вы мне сейчас это все говорите?

Старик посмотрел на него печально, открыл, было, рот, но вместо ответа зашелся в приступе кашля. Подождав пока закончится приступ, Арчи протянул ему таблетку и стакан с водой. Убедился, что Профессор вновь нормально дышит, и ушел.

— А слева, вот за тем оврагом, видишь, вон там, раньше жил Николай Карелый. Только никто его Колькой ни разу не назвал, наверное, ёпа мать, а всегда его кликали Горелым. Всю жизнь, с этой кличкой проходил, бедолага. Прицепилась — не оторвешь. А мужик он был нормальный, основательный… Отцовский дом отремонтировал, отстроил, до сих пор бы стоял, точно говорю! Короче, Горелый был парень с руками и с головой, что, знаешь, тоже ведь не лишнее. Работал в совхозе и трактористом, и мотористом, и кем угодно, если нужно. В общем, хороший был мужик, чего уж там. А потом пришли какие-то кавказцы, чурок своих пригнали, ёпа мать. А нас всех — под зад коленом, как шантрапу какую…

Деревенский не умолкал ни на минуту, а Арчи настолько был занят дорогой, боясь завалить машину в кювет, что ему оставалось только невпопад поддакивать. Валера успел рассказать про корову Звездочку, которая каждое лето телилась, а в этом году, вот, занемогла и, похоже, помирать собралась, а без коровы в хозяйстве совсем беда. Конечно, есть еще овцы и куры, но с ними далеко не уедешь, корова все равно нужна, а где ж на нее денег заработаешь, если и так едва хватает, чтобы ноги не протянуть. Хорошо еще пенсионники не цепляются, пока работаешь на птицефабрике в Демянске, а то если б не это, то вообще каюк.

— И вот пошли мы дружною гурьбою, кто на биржу труда, а кто и на пенсию, кому, сколько годков насчитали. Мы с Горелым парни-то еще о-го-го какие были, так что довольно быстро на фабрику нас зачислили. Только затаил Горелый обиду на этих кавказцев, что они, значит, совхоз наш разогнали. Вот, прикинь, стоим мы, значит, на перекуре, а у Кольки рожа такая, будто он ежа проглотил. Чего, говорю, не так, чем не доволен? Да всем не доволен, отвечает. Это что ж такое, ёпа мать! Мы, говорит, испокон веков тут жили, отцы и деды наши эту землю пахали, а тут приходят эти паскудники черножопые и забирают ее себе! Я ему сразу: ей, ей, Горелый, ты чего, тише, тише, ведь услышит кто, не успеешь оглянуться, как жандармы упекут за это… как ее?.. за рознь, за разжигание, значит, ёпа мать!.. Осекся он и замолчал, но думу свою думать, видать, не перестал, стервец… А у вас в Питере как, тоже этих много?

— Да уж побольше, чем в здешних краях, — ответил Арчи, продолжая с силой выворачивать руль на крутом повороте.

— Эх, Андрюха, да что ж такое, а, — покачал головой Валера. — И никакой на них управы, нет? Горелый, видать, тоже решил, что раз нет никому дела, то придется самому браться за это, ёпа мать! И пошел он к их главному, который вроде как председательское место занял, и стал права качать. Мол, что ж вы, бляди такие, творите, людей с их земли прогоняете! А Горелый, он же парень крепкий был, против него даже отчаянные забияки в кабаках выходить не рисковали. Но здесь он маленько не рассчитал. Накинулся на него этот их председатель вместе с братьями-зятьями и кто еще их, к лешему, разберет. М-да…

Пару минут Валера помолчал, погрузившись в воспоминания.

— Помяли его изрядно, ёпа мать. Неделю — не меньше — отлеживался. Не знаю, может, ему там чего в башке его отбили, но надумал он их достать по-другому. И только поправился чуть, поехал в Демянск, в жандармерию. Заявление накатал во всех подробностях, на пару страниц, как его, значит, басурмане приняли, и справочку от врача приложить не забыл. Только дежурный заявление прочитал, да и говорит, что с таким серьезным делом нужно бы к начальнику. А Горелый что? Он закон чтит. Пошел к начальнику, ёпа мать. Заходит, а там сидит такой же нерусский. Берет заявление и говорит: так, мол, и так, но чего ты, дорогой, шум поднимаешь, тут ведь дело с национальной окраской, ты ж понимать должен… И подмигивает так, — Валера показал как. — Мне про это Горелый успел рассказать в тот же день, если что. Ну и вот, значит, начальник ему пообещал, что все вопросы с председателем уладит и будет все честь по чести, да… Уладил, гнида нерусская…

Деревенский задумчиво уставился в окно, временами причмокивая и цокая. Арчи продолжал вертеть руль, поддавая газу и сбрасывая обороты, когда нужно, а Валера все смотрел в окно.

— Так и чего — уладил, начальник?

— А? — встрепенулся Валера. — Начальник-то? Уладил, ёпа мать… На следующее утро мы всей деревней тушили дом Горелого. Но какое там! Как факел полыхало, и все вокруг керосином воняло. Пожарные приехали уже на головешки только посмотреть. А потом нашли тела — Горелого и матери его. Дело так и не завели, мол, он сам керосин переливал и случайно подпалился. Только пастушонок наш, ему тогда лет девять всего было, говорил, что видел на рассвете, как от дома Горелого отъехали две машины, одна — жандармская, ёпа мать. Но мы сказали пастушонку держать язык за зубами, потому что всем нам тут еще жить, а Горелого ведь не вернешь, верно я говорю, Андрюха?

Арчи пришлось согласиться.

— И вот я к чему все это, про Николая. Ведь не зря же его с детства Горелым прозвали, а? Угорел же в итоге, ёпа мать! — Валера рассмеялся, но совсем невесело.

Они, наконец, добрались до Демянска и покатили по его узким и пустым улочкам. Начало темнеть, но фонари до сих пор не зажигали. Арчи повернул на главную площадь, где кучно стояли несколько магазинов, аптека, поликлиника, муниципальная управа, жандармерия и бюст Вождя на постаменте в центре. И ни одной живой души вокруг.

— А вот туточки меня высади, — попросил Валера, показывая на почтовое отделение.

Арчи послушно остановил машину.

— Ну, бывай, Андрюха! Спасибо, что подвез. Заходи, если что, в гости, а то и я к тебе наведаюсь, ёпа мать! — сказал Валера на прощанье и хлопнул дверцей.

Припарковав «жигули» напротив аптеки, Арчи осмотрелся по сторонам, вытащил из-под куртки пистолет и спрятал в бардачок.

До закрытия аптеки оставалось минут двадцать. Внутри никого не оказалось, даже за перегородкой из стекла, где полагалось находиться провизору. Арчи громко спросил, есть ли кто живой. Из задних помещений послышались шорохи, сдержанный зевок, а затем скрипнули пружины. В дверном проеме за перегородкой появилась девушка в мятом белом халатике. Она на ходу поправляла волосы и щурила красные со сна глаза.

Арчи протянул ей в окошечко шпаргалку Профессор.

— Простите, что потревожил.

Барышня покраснела, развернула бумажку и, шевеля губами, принялась ходить и выдвигать один за другим ящички. Кучка флаконов и упаковок таблеток стремительно разрасталась.

— Ой, а здесь тарабарщина какая-то, — растерялась она и отдала шпаргалку обратно.

Арчи расправил лист. В самом конце списка лекарств значилось: 193.46.7.59. Следом шло неудобоваримое сочетания символов — nbVehbtujrjvfylf33. Арчи бережно сложил шпаргалку и убрал в карман.

— Это написано для меня, — объяснил он. — Пробейте, пожалуйста, остальное.

Расплатившись и собрав все лекарства в пакет, он вышел вышел в сгустившуюся темноту. На другой стороне площади Валера приближался к зданию жандармерии.

— Эй! — крикнул Арчи и помахал рукой. Может быть, нужно подбросить его обратно.

Валера воровато оглянулся через плечо. Арчи снова помахал, а рванул вприпрыжку по ступенькам к входной двери жандармерии и скрылся внутри.

Арчи сначала не понял, что к чему, а потом понял и, чертыхаясь, бросился к машине. На его счастье двигатель завелся сразу — остыть не успел. На повороте с проспекта, делящего Демянск пополам, «жигули» немного занесло, и Арчи чудом избежал столкновения с фонарным столбом. Лучи фар, словно скальпелем рассекали темноту, выхватывая то просевший под снежной шапкой куст, то разбитый сарай, то покосившийся забор. Намертво вцепившись в руль Арчи гнал машину, напряженно всматриваясь через мутное стекло, и старался не думать о том, что каждый следующий поворот может оказаться последним. Да и как тут о чем-то думать, когда только и ждешь, что звук сирены за спиной…

Вместо обычных по таким условиям минут тридцати-сорока, Арчи добрался за двадцать. Он съехал с дороги и уперся в воротца и забор, огораживающий бывшее деревенское пастбище. Вышел из машины, чтобы открыть ворота, но оказалось, что кто-то уже снял с них замок. Что за черт? Он точно помнил, что запирал, уезжая. Присмотревшись к снегу под ногами, Арчи обнаружил свежие следы от протекторов гораздо более широких, чем у несчастных «жигулей».

Арчи залез в салон, заглушил двигатель, вытащил из бардачка пистолет, взвел затвор и, крадучись, направился вверх по склону, к дому. За спиной луна вышла из-за облаков и осветила окрестности. Арчи с одного взгляда узнал «тойоту», стоящую на площадке перед домом. Это был внедорожник Могильщика.

Хотя он и так изрядно замерз, но все равно ощутил, как холод сковывает внутренности, а тело начинает бить дрожь. Как же так все один к одному сошлось? А можно подумать, ответ на этот вопрос тебе поможет, дубина. Нужно же что-то делать, пока здесь не появились жандармы.

«Тойота» стояла с выключенными фарами. В машине никого не оказалось, и Арчи, выдохнув, опустил руку с пистолетом.

Окна горницы слабо светились. Пригибаясь Арчи пересек двор и прижался к стене. Он не слышал, что происходит внутри. Спрятав пистолет в карман, Арчи сосчитал про себя до трех и, встав на цыпочки и цепляясь пальцами за край подоконника, заглянул через стекло внутрь.

Единственное кресло опрокинулось и лежало на боку возле печки. Рядом с ним распростерлось тело Профессора. Его неподвижные глаза уставились куда-то над собой и не мигали, а на мраморном профиле плавились трагические тени от догорающих углей. Арчи всматривался, надеясь заметить признаки жизни, но старик совершенно точно был мертв.

Из комнаты появился Могильщик. Он нес ворох одеял. Арчи, замерев, наблюдал, как тот аккуратно раскладывает одеяла на полу, а потом также по-деловому начинает заворачивать в них непослушное тело Профессора. Арчи нащупал в кармане ледяную рукоятку пистолета и задумался, сможет ли прицельно выстрелить через стекло. Все это больше походило на глупое кино, чем на реальную жизнь. Не стоит обманываться, Арчи, ты не готов стрелять.

Время стремительно уходило.

Могильщик, находясь спиной к окну, продолжал свои манипуляции с телом Профессора. Вдруг он замер, словно почувствовал что-то, и резко обернулся. За миг до этого Арчи успел присесть. Выждав несколько мгновений, он осторожно выбрался за пределы участка, миновал внедорожник и, скрывшись из поля зрения, со всех ног пустился бежать прочь, вниз, на дорогу. Иногда он проваливался в сугроб по колено и зарывался лицом в снег, но тут же вскакивал и продолжал бег. Мороз выжигал воздух из легких и вышибал слезы из глаз. Но Арчи подозревал, что дело не только в морозе.

4

Всем своим поведением ему приходилось поддерживать впечатление, что ничего особенного в его жизни не происходит, дни идут своим чередом, он ни о чем не беспокоится и даже откровенно скучает. Сохранять эту видимость приходилось постоянно, даже в минуты, казалось бы, полного уединения, потому что не было никакой уверенности в том, что за ним не присматривают с помощью «жучков».

Леониду Полунину и прежде доводилось оказываться «под колпаком». Раньше он неплохо справлялся с психологическим давлением. В последний раз, когда его поймали на финансовых махинациях с распределением подрядов в комитет по науке и высшей школе, Полунин лишился должности зампредседателя и пенсионных бонусов, однако благодаря его хладнокровию уголовное дело в суде рассыпалось (ну, и со свидетелями, конечно, пришлось немного поработать). Полностью очистить репутацию ему все же не удалось, и он довольствовался местом в службе занятости. Должность консультанта по трудоустройству хотя и не сулила ежегодной премиальной дозы сыворотки, но открывала неплохие перспективы. Ведь оставшиеся без работы люди были готовы на все, особенно счет пенсионный счет приближался к нулю.

В коридоре службы занятости, как и всегда, скамейки и кресла были оккупированы безработными. Тем, кому не хватило места присесть, оставалось подпирать стены и подавленно сторониться, чтобы пропустить очередного деловитого чиновника. Полунин давно приучил себя воспринимать это зрелище без жалости и угрызений совести, тем более что его вины в бедах собравшейся публики не было.

Он протиснулся к своему кабинету. Обернувшись Полунин предупредил, что прием начнется не раньше, чем через четверть часа. «И, пожалуйста, без шума и толкотни», — добавил он, обводя присутствующих строгим взглядом поверх очков.

В его кресле, за его рабочим столом, сидел незнакомый мужчина и с интересом читал что-то на экране монитора. У него была смуглая физиономия, широко расставленные темные глаза и густые черные волосы. Он был одет в штатское, но офицерскую выправку так просто не спрячешь.

Держи себя в руках, пронеслось в голове Полунина.

Человек за компьютером нисколько не смущался, что занял место хозяина кабинета. Он улыбнулся и без суеты поднялся навстречу.

— Леонид Семенович?

— Это я, — подтвердил Полунин. — А вы, собственно, кто такой?

— Аллаха ради, простите. Позволил себе похозяйничать. Без спроса. Обычно я так не делаю. Моя фамилия Аббасов, — представился незваный гость и протянул ладонь.

Леонид Семенович незаметно провел вспотевшей ладонью по штанине, прежде чем ответить на рукопожатие. Аббасов несколько раз энергично тряхнул его руку и отпустил.

— Вас так и величать? Господин Аббасов? Или лучше обращаться к вам по званию?

Аббасов рассмеялся, демонстративно придвинул к себе стул для посетителей и устроился на нем, закинув ногу на ногу.

— Зачем нам звания! Я же не вызывал вас повесткой на допрос. У нас с вами беседа не совсем официальная.

— Все-таки я хотел бы понимать, с кем имею дело.

— Я возглавляю следственную бригаду по особо важным делам северо-западного управления внутренних дел. Если вам угодно, знать мое звание, то я — штабс-капитан.

Полунин снял пальто, расправил на плечиках и убрал в шкаф; сменил уличные теплые ботинки на туфли для офиса, прошел за стол, выложил из портфеля папки с рабочими документами и опустился в свое кресло.

— О чем же вы хотели поговорить, господин штабс-капитан? — спросил он, напустив на себя недоуменный вид, каковой полагалось иметь государственному служащему, не замешанному ни в чем таком подозрительном.

Аббасов прищурился.

— Леонид Семенович, — произнес он, растягивая гласные, и сцепил волосатые пальцы на колене. — Изучение вашего личного дела заняло у меня немало времени. Определенное удовольствие я получил. Почти что детектив. Но ваши прошлые подвиги меня не волнуют. Не мой профиль. У меня к вам совсем другие вопросы. Они касаются вашего племянника.

— Племянника?

Главное не переусердствовать с удивленным взглядом, Лёня.

— У вас очень богатая мимика, но не пытайтесь меня убедить, будто бы совсем забыли о его существовании.

— Конечно, нет! Вы меня пугаете, господин штабс-капитан… Он попал в какую-то переделку? С ним все в порядке?

Аббасов не спускал с Полунина цепкого взгляда. Последний вопрос повис в воздухе. Жандарм долго не спешил с ответом.

— Трудно сказать. На все воля Аллаха, Леонид Семенович… Когда вы в последний раз его видели?

Полунин посмотрел на плафон люстры под потолком, словно там скрывался ответ на последний вопрос.

— Не могу точно припомнить… Мы встречаемся не очень часто, — доверительно сообщил он. — У нас были натянутые отношения с его матерью, моей сестрой… В последние лет десять мы с ней и не общались толком, откровенно говоря.

— Почему?

— Ну… У нас произошел серьезный конфликт, о подробностях которого я не хочу распространятся.

На мгновение он помрачнел и погрузился в себя. Со стороны могло показаться, что он забыл о присутствии в кабинете кого-то еще.

— Так что же с Арчибальдом? Где он? — встрепенулся вдруг Полунин.

— Это я хотел узнать у вас.

— Подождите, кажется, три дня назад я говорил с ним последний раз. Все было как обычно.

— Я рассчитывал узнать, где он сейчас находится.

— Но зачем он вам понадобился?

— Ваш племянник входит в организованную преступную группу, на счету которой несколько убийств, в том числе, сотрудника жандармерии.

Полунин сделал каменное лицо.

— Если это шутка, то очень глупая! — вспылил он.

Посетитель вновь взял паузу. Вероятно, это был его излюбленный прием — заставить собеседника нервничать. Черт побери, прием оказался весьма эффективным. Полунину казалось, что секунды тянуться часами. Он почувствовал, как по спине пробежала омерзительная струйка ледяного пота, и с трудом удержался, чтобы не передернуть плечами.

— Я не шучу, — прервал молчание Аббасов.

В подобной ситуации даже кристально честный человек покрылся бы испариной. Поэтому Полунин посчитал, что вполне уместно вытереть лоб носовым платком, а затем плеснуть себе в стакан воды из графина и жадными глотками выпить ее.

— Мне трудно поверить… Это не укладывается у меня в голове! Мне казалось, я хорошо его знаю. Хоть он и рос без отца, но мать воспитала его достойно… Убийство? Это уму непостижимо!

— Чужая душа — потемки. Кажется, так у вас говорят.

— Но зачем? Кто его втянул в эту… эту…

— Банду, — подсказал Аббасов.

Полунин скривился.

— Я понимаю, что нехорошо так говорить, но, слава богу, что его мать не дожила до этого момента.

— Значит, вы ничего не знали о том, чем он занимался в свободное время?

— Не имел ни малейшего представления, — ответил он с оттенком искреннего негодования. — Неужели вы думаете, я в этом замешан?

— Почему бы и нет. Единственный родственник. Пристроил племянника на работу, воспользовавшись служебным положением. Вы могли и в других вещах ему помогать.

— Возможно, я и обошел кое-какие правила. Но как я мог поступить иначе? Все-таки родная кровь. Вы поймите, я же никогда не был женат. Вам это, скорее всего, известно…

Аббасов сдержанно кивнул.

— После смерти сестры Арчибальд — вся моя семья. Оставить мальчика одного… — Полунин развел руками. — Сказать, что он мне как сын родной, пожалуй, слишком высокопарно, но не очень далеко от истины.

— Понимаю. У меня у самого есть сын. На десять лет моложе вашего Арчибальда. Хороший парень. Но молодой, горячий. Часто, знаете, попадает в ситуации. И поверьте, я первый, кто не дает ему спуску. Вы же сейчас ничего от меня не скрываете?

— Я еще раз повторяю, что не знаю, где он находится.

— Ну, хорошо, — отступил Аббасов. — Предположим, вы действительно не знаете, где сейчас ваш племянник. Поговорим о другом человеке. Что вы можете рассказать об Аркадии Вольфе?

— Вольф? — Полунин в задумчивости уставился в потолок. — Фамилия, кажется, знакомая…

— Попробую освежить вашу память, — господин штабс-капитан подошел к столу и бросил на него несколько фотографий, с которых глазами, полными вселенской скорби, взирал Профессор. — Чаще всего он называет себя просто Профессором. Кстати, он профессор и есть. Нейрофизиологии и чего-то еще, в чем я не очень хорошо разбираюсь.

Придвинув фотокарточки к себе, Полунин выгнул брови дугой. Положение было таково, что он с легкостью присягнул и на Библии, что не знаком с этим человеком.

— А я должен его знать?

— Конечно, ведь вы с ним работали.

Аббасов потянулся за снимками, однако Полунин его остановил.

— Вы уверены? Я так сразу не припоминаю, но давайте посмотрю еще раз.

Он нацепил на нос очки и, подслеповато щурясь, склонился над столом.

— Аркадий Вольф возглавлял лабораторию, в которой ваша сестра писала диссертацию. А вы работали в Смольном и согласовывали финансирование их исследований.

— В самом деле? — Полунин поднял голову. — Бывают же совпадения!

— О да! — весело откликнулся штабс-капитан. — Сейчас вы удивитесь еще больше, Аллахом клянусь! Как вам такое совпадение: мозговым центром преступной группы, в которую входит ваш племянник, является тот же самый Аркадий Вольф!

Полунин, представь, что ты — честный чиновник средней руки! Ну, или хотя бы честный до определенной степени…

— Арчи при мне никогда не упоминал о нем.

— Мы подозреваем, что после закрытия Института мозга Вольф инсценировал свою смерть, обзавелся поддельными документами и продолжил свои исследования. С корыстными целями. Кто-то ему помогал. И вряд ли это был ваш сопливый племянничек, он только мальчик на подхвате.

— А вот это уже совсем не смешно, господин Аббасов! — раздраженно выпалил Полунин. — Я же вижу, куда вы ведете! Как будто я связан со всей этой уголовщиной! Я решительно протестую! Мне нечего скрывать, проверяйте, что хотите…

— Уже проверили, Леонид Семенович, не нервничайте. Если бы у меня были основания считать вас причастным, мы разговаривали бы не в вашем кабинете, а в моем, — Аббасов продемонстрировал золотой зуб в углу рта.

— Конечно, я не причем. Наверное, этот ваш профессор… как его?.. Вольф! Он втянул Арчибальда в свои темные дела.

— Значит, с профессором вы отношения не поддерживаете?

— Я и сейчас не могу вспомнить, общался ли хоть раз с ним лично!

— Что ж… — господин штабс-капитан протяжно вздохнул. — Не стану больше отрывать вас от работы. Вам же не нужно объяснять, что, когда Арчибальд объявится, вы должны сразу мне сообщить, — он протянул визитку, отсалютовал и, стоя на пороге, обернулся. — Ах да, чуть не забыл! Если соберетесь куда-нибудь из города, сообщите мне, чтобы не пришлось за вами лишний раз бегать.

Он запер кабинет, проигнорировал возмущенные замечания томящихся в очереди, предупредил в секретаря в справочном, что будет после обеда, вышел на обледенелый тротуар и заскользил к своей машине. Полунин несколько раз осмотрелся по сторонам, прежде чем сесть внутрь, но ничего подозрительного не заметил. Двигаясь по проспекту, он постоянно бросал взгляды в зеркало заднего вида. Если к нему и приставили наружку, то работали профессионалы, которые не давали так легко себя обнаружить.

На парковке у бистро свободное место нашлось без проблем. Он не торопился вылезать. Ждал, кто заедет следом за ним. Прошло несколько минут, однако никто на стоянку не завернул. Только тогда Полунин выбрался из машины и поискал глазами знакомый внедорожник, но, похоже, было слишком рано.

Заняв столик в самом дальнем углу, откуда просматривался весь зал и вход, Полунин не спеша прихлебывал из бумажного стаканчика кофе и отламывал пластмассовой вилкой маленькие ломтики блина с пересоленным куриным фаршем. Не бог весть что, но соответствует его положению. Сейчас лучше отказаться от привычки обедать в ресторане «Чернигофф».

На дне размокшего стаканчика осталась только бурая жижа, когда в бистро появился Могильщик. Надвинув на глаза шапку и отворачиваясь от камер наблюдения, он нашел свободную кассу, быстро сделал заказ и, получив поднос с едой, на несколько секунд замешкался, обводя взглядом помещение и подыскивая место. Он лавировал между занятых столов, пока не оказался возле Полунина.

— Тут не занято? — спросил Могильщик.

Полунин, не поднимая глаз от тарелки, утвердительно промычал. Могильщик устроился на стуле и склонился над подносом. Едва притронувшись к еде, он тихонько заговорил, как будто обращаясь в пространство:

— Старика больше нет. Малой исчез.

Полунин отодвинул тарелку, сложил руки на груди и принялся рассматривать натюрморты на стенах. На щеках задвигались желваки.

— Что значит «нет»? — уточнил он.

— Мертв.

Голос Могильщика звучал совершенно буднично. Таким же тоном, наверное, он рассуждал о прогнозе погоды.

— Какого черта?! Зачем ты это сделал?

— Не моих рук дело. Он умер до моего приезда. Думаю, сердце отказало.

— А Арчи где?

— Не знаю. Когда я приехал, его уже не было в доме. Только труп старика. Еще теплый. Похоже, сердечный приступ. Машины не было. Я решил, что Арчи уехал. Упаковал тело, повез. Километрах в двадцати обнаружил «жигули» на обочине. Не знаю, почему парень бросил машину. Пришлось с ней тоже повозиться — загнал в старый карьер и снегом присыпал. Раньше весны вряд ли обнаружат. Профессора не найдут никогда.

Полунин смял стаканчик из-под кофе и кинул в ближайшую урну.

— Не вовремя старик помер, ох как не вовремя… Ты все правильно сделал. Спасибо. Но почему Арчи ударился в бега?

— Без понятия.

Все пошло наперекосяк. Не сказать, что Полунин сильно горевал о старике, но нужно было встретиться с Профессором, пока тот не уволок свои секреты в могилу. Выходит, что этот шанс упущен. И, самое главное, непонятно, что теперь говорить господину Коростелю.

С господином Коростелем Полунин познакомился накануне. Он только вернулся в город, оставив Профессора и Арчи в деревне. Устав с дороги, он позволил себе немного расслабиться, поэтому не заподозрил неладного. Полунин вошел в свою квартиру, разулся, скинул куртку, а потом обнаружил в своем кабинете лысого мужчину с невыразительными чертами лица, из-за чего Полунин сходу окрестил его Фантомасом. Фантомас по-хозяйски устроился за письменным столом. Он был одет в строгий деловой костюм серого цвета, под которым сверкала белоснежная рубашка. Дополнял картину галстук чудовищной красно-голубой расцветки.

— Не вздумайте кричать или падать в обморок, Леонид Семенович, — с порога предупредил Фантомас. — Я не вор и не грабитель и не собираюсь делать вам больно. Во всяком случае, пока.

Понадобилось несколько секунд, чтобы Полунин вернул себе самообладание.

— Темнеет уже. Можно я включу свет?

— Не возражаю.

Полунин придвинул стул и сел напротив незваного гостя.

— Моя фамилия Коростель, — представился Фантомас. — Я здесь от имени… м-м-м… одного ведомства, которое крайне заинтересовано в сотрудничестве с вами, Леонид Семенович.

— Жандармерия? Комбез?

— Силовики… — Коростель презрительно поморщился. — Нет, мы не имеем отношения к этим головорезам.

— О каком же ведомстве идет речь? И чем я, собственно, могу помочь?

— Не надо казаться глупее, чем вы есть. Я знаю, что вы весьма сообразительный и опытный человек…

— Надеюсь, вы вломились в мою квартиру не за тем, чтобы отвешивать комплименты моим умственным способностям.

— Вломился? — Коростель выглядел оскорбленным. — Да ваши замки и взламывать не нужно! На вашем месте, кстати, я относился бы внимательнее к вопросам безопасности. Особенно — с учетом ваших занятий в свободное от госслужбы время.

— Я — скромный сотрудник биржи труда, господин Коростель. На что вы намекаете?

Визитер откашлялся.

— Скромность, Леонид Семенович, вряд ли относится к числу ваших добродетелей. Да и вообще с добродетелями у вас, простите, туго… Я предлагаю закончить обмен любезностями и перейти к делу. Можете не опасаться и говорить откровенно — никаких «жучков» тут нет, я проверил. Ловить вас на слове не входит в мои планы, не беспокойтесь.

— Я вас слушаю, — Полунин прикрыл рот ладонью, сделав вид, что сдерживает зевок.

— Прежде всего, вам очень повезло, что силовики такие тупые и с большим опозданием вышли на вашу лабораторию. Вы, конечно, ловко, как бы это сказать, замаскировали Вольфа. Даже странно, как жандармы заподозрили неладное. Еще удивительнее, кто их надоумил внедрить вам подсадного. Наверное, коллеги из комбеза постарались.

Полунин предпочел оставить слова Коростеля без комментариев и постарался ничем не выдать волнения.

— Я хочу, чтобы вы, Леонид Семенович, отныне и навсегда зарубили себе на носу, что деваться вам некуда. Никакого запасного выхода для вас не существует. Есть только два варианта. Вы сотрудничаете со мной и организацией, которую я представляю. Либо попадете в руки жандармерии и комбеза, а там вам точно ничего хорошего не светит. У них методы работы иного рода, чем у нас.

— Значит, вы из пенсионной инспекции?

— Могли бы сразу догадаться, — заметил Коростель. Он вышел из-за стола и сунул Полунину под нос удостоверение. — Вот, чтобы у вас не возникало сомнений.

Из документа с гербовой печатью следовало, что Виктор Григорьевич Коростель является статс-инспектором контрольно-ревизионного отдела Северо-Западного управления Пенсионного фонда.

— В сложившихся обстоятельствах, я понимаю, что вы никому не доверяете, — продолжил Коростель. Он присел на край письменного стола. — Что я могу сказать? Прислушайтесь к своей интуиции, внутреннему голосу, природному чутью или что там у вас есть за душой. Только я могу вам помочь. Разумеется, в обмен на ваше сотрудничество.

— Я до сих пор не услышал, что от меня требуется.

— Информация. В наши дни это самый ценный продукт. Для начала, где находится Вольф?

Похоже, с этим человеком играть в кошки-мышки — занятие опасное, но сходу раскрывать карты…

— В безопасном месте.

— Вы уверены?

— Насколько это возможно. Значит, вас интересует именно он?

Коростель кивнул.

— Тогда, пожалуй, нам стоит обсудить условия.

— Условия? — от удивления на гладком лбу Коростеля проступили морщины. — Похоже, вы все-таки не совсем верно оцениваете свое положение.

— А мне кажется, что невежливо и неосмотрительно начинать деловые переговоры с угроз.

— Вы интересный собеседник, Леонид Семенович. Хорошо, предположим, я согласился. Какие условия вы намерены обсудить?

— Во-первых…

— То есть будет и «во-вторых»? — прервал его Коростель с явным неудовольствием в голосе.

— Это зависит от того, что вы мне ответите. Мне нужно то же, что и вам. Информация.

— Спрашивайте, а там — поглядим.

— Я хотел бы знать больше. Что происходит? Почему за нами началась охота? Зачем вам профессор?

— Вам палец в рот не клади, — Коростель посмотрел на него исподлобья. — Я ведь вижу, чего вы добиваетесь. Пока вам неизвестно, кто, зачем и почему, вы действуете вслепую, а, значит, рискуете допустить промашку. Представляя картину в целом, вы станете полноценным игроком. Но мне нет никакого смысла улучшать вашу позицию, Леонид Семенович. При всем уважении.

— Что бы вы там себе не думали, но я уже в игре, — обезоруживающе улыбнулся Полунин. — Иначе явились бы вы сюда и выпрашивали у меня профессора?

Коростель лихо спрыгнул со стола и наклонился. Его зрачки зловеще сужались и расширялись, а на виске пульсировала жилка. Полунин почувствовал на коже его учащенное дыхание.

— Будет большой ошибкой воображать, что вы управляете ситуацией, — Коростель угрожающе цедил слова сквозь зубы. — Вы представить не можете, какие силы пришли в движение. Не успеете оглянуться, как вас сотрут в порошок. Поэтому прекращайте фантазировать, что прихватили меня за яйца, и вернемся к тому, с чего начали.

Полунин нащупал в кармане носовой платок, однако демонстративно вытирать лицо не рискнул.

— Я готов к диалогу и могу помочь вам с профессором, — успокаивающим тоном сказал он. — Но сначала должен узнать, зачем он вам нужен. Вдруг вы хотите нанести ему вред. Отдать вам на съедение старого приятеля? Это не в моих правилах.

Коростель зажмурился на пару секунд и громко втянул в себя воздух. Потом открыл глаза и пронзил Полунина долгим немигающим взглядом. Что-то очень мрачное, темное и опасное притаилось в глубине его зрачков. Он выпрямился, достал сигарету и закурил, не заботясь о том, что пускает дым в лицо собеседнику.

— Леонид Семенович, вы со своей гоп-компанией допустили вопиющую бестактность, — Коростель явно сдерживался, чтобы не взорваться; Полунина не покидало ощущение, что количество воздуха в помещении стремительно сокращается. — В этой стране только государство имеет право умерщвлять своих граждан. Вы это право присвоили себе незаконно. Уголовное уложение дает совершенно недвусмысленную оценку этому преступлению. Если бы у жандармерии были улики против вас, вы уже были бы в наручниках. Насчет профессора и вашего племянника у них сомнений не осталось. Но вам повезло. Пока только я один знаю о вашем участии в этом… как бы лучше выразиться… предприятии. Вы на свободе только потому, что мне нужен профессор. Я готов пойти на какие-то одолжения. Например, утолить ваше любопытство. Однако после этого хотелось бы услышать от вас что-нибудь дельное. В противном случае, Леонид Семенович, вы на своей шкуре узнаете…

— Не тратьте время на угрозы. Все я понимаю.

— Да? А так ведь и не скажешь, — чуть спокойнее отреагировал Коростель. — Поверю вам на слово, уж так и быть.

Полунин незаметно выдохнул.

— Вы уничтожили лабораторию вместе с чудо-установкой профессора?

— Других вариантов не оставалось.

— Вот поэтому мне и нужен профессор. Он нужен, чтобы заново построить установку.

Полунин проверил кабинки — в туалете никого не было. Спустя минуту следом за ним вошел Могильщик. Он сделал одно неуловимое движение брови, которое подразумевало вопрос, все ли в порядке, а шеф просто кивнул в ответ.

— Есть идеи, куда подался Арчи? — тихо спросил Полунин, открыв кран с водой на полную силу.

Могильщик пожал плечами.

— Сложно сказать. В доме я нашел его вещи. Так что это больше похоже на спонтанное бегство.

— Чертов мальчишка! — не сдержался Полунин. — На квартире у него был?

— После той ночи у него побывали жандармы. Я ничего не успел.

— Скверная история… Давай, рассуждать логически. Он нигде, кроме Питера не бывал. Поэтому не думаю, что он направился в сторону столицы. Разумно?

Дверь открылась, и в туалет вошел мужчина, дожевывающий пищу. Судя по внешнему виду, скромный служащий. Полунин сунул руки под струю горячего воздуха из сушилки, а Могильщик укрылся в кабинке. Клерк неторопливо справил нужду, громко цыкая, как будто у него что-то застряло в зубе. Потом встал у раковины и долго мусолил в ладонях обмылок, временами подглядывая за своим отражением в зеркале. Полунин методично орудовал расческой, приводя в порядок поредевшую шевелюру. Служащий деликатно избегал встречаться с ним взглядом и, измочалив несколько бумажных полотенец, вышел из туалета.

В кабинке зажурчала вода, щелкнул замок и появился Могильщик, поправляя брючный ремень.

— Если он вернулся в город, то должен был первым делом связаться с тобой. Ему же больше деваться некуда, у него никого нет, — сказал он.

— Никого нет… — задумчиво повторил Полунин и тут же спохватился: — Как же! У него же есть эта девчонка, Карина! Ты знаешь, где она живет?

Кажется, Могильщик даже обиделся такому вопросу, ставящему под сомнение его компетентность.

— Срочно возьми ее дом под наблюдение. Если заметишь Арчи, сразу дай мне знать. В крайнем случае, можешь позвонить по мобильному с этой сим-карты.

Могильщик забрал карточку и, не попрощавшись, вышел из уборной. Полунин нахмурился, представив, какой ему предстоит разговор.

Полунин хотел встретиться в тихом и безлюдном месте, однако Коростель назвал это полной глупостью. «Похоже, вы в детстве пересмотрели фильмов про шпионов», — язвительно заметил он. Куда безопаснее встречаться там, где ежеминутно проходят сотни человек и слежка практически невозможна. В шесть часов, у входа на Думскую линию Гостиного базара. Оставалось только согласиться.

На месте встречи действительно было очень многолюдно. Полунину пришлось прижаться к стене, чтобы его не задевали локтями, плечами, баулами и пакетами. Он не заметил, как из череды незнакомых физиономий материализовался Коростель, который уверенно взял его под локоть и потянул за собой. Они прошли внутрь через турникеты и слились с потоком потенциальных покупателей. Справа и слева от них теснились торгаши, некоторые из которых, похоже, совсем недавно прибыли из Бухары. Здесь можно было выбрать сельджукские ковры, индийские специи, утепленные халаты, китайскую электронику, лечебный чай, циновки из экологически чистых материалов, походные шатры, тренировочные костюмы «Найкидас», специальные издания Корана (одобренные министерством религиозной гармонии), непомерно больших размеров куртки из «100 процентов кожи буйвола», цыганское золото и т. д. Со всех сторон бурлила чужеземная речь, продавцы надсадно перекрикивали друг друга, переманивания покупателей.

— Что-то я не вижу профессора.

— Я вас за тем и позвал. Плохие новости.

— Вы же в курсе, как в прежние времена поступали с гонцами, принесшими дурные вести.

— Его больше нет, — признался Полунин.

— Простите, что?

— Он умер.

Полунин услышал, как Коростель грязно выругался сквозь зубы, помянув и бога, и душу, и чью-то (вероятно, Полунина) мать.

— Вы уверены? При каких обстоятельствах?

— Не знаю, что произошло. Когда мой человек приехал за ним, тело уже остыло. Вся эта история с побегом сильно его подкосила. Он и так был не богатырского здоровья.

— Может быть, вы продолжаете прятать его и просто пудрите мне мозги? — Коростель больно сжал локоть Полунина.

— Я не вру. Если хотите проверить, у меня есть координаты захоронения.

— Я подумаю об этом, — сказал Коростель и на некоторое время задумался. — Мне крайне жаль, Леонид Семенович, но ваша ценность для меня стремительно падает. Вам лучше предложить что-то существенное, пока я, как честный и ответственный сотрудник госслужбы, не сообщил своим коллегам из жандармерии все, что мне известно о вашей персоне.

— Возможно, архив профессора…

— Мимо. Мне известно, что ребята из жандармерии первым делом вцепились в его домашний компьютер и вроде бы обнаружили что-то похожее на архивы. Но они под паролем, который не поддается взлому. Абсолютно. Вы случайно пароль не знаете?

Полунин покачал головой.

— Жаль. Это сделало бы вас очень важной фигурой для меня. Я бы даже сказал бесценной!

— Мой племянник Арчи. Скорее всего, он последний, кто видел профессора живым. Он может что-то знать.

— Хотите сказать, что вас рано списывать со счетов, Леонид Семенович? Ну что ж, продолжайте. Где этот ваш Арчи?

— Тут не все так просто…

— Не нужно меня дразнить, Леонид Семенович!

— Нет-нет, не в том дело. Его что-то напугало, и он подался в бега. Но Арчи наверняка вернется в город со дня на день.

Коростель остановился, не обращая внимания на толчки и ворчание со всех сторон.

— Так и быть. Я подожду. Два дня, не больше. И не пытайтесь сбежать. Найду.

Полунин кивнул, и они вновь двинулись в ногу с потоком. У него на поясе завибрировал телефон. Пришло короткое сообщение на электронную почту с анонимного ящика, но от кого оно, сомнений не оставалось. «Есть что обсудить. Свяжусь позднее».

— Хорошие новости, — наклонился Полунин к уху собеседника. — Арчи объявился.

— Он в Петрограде?

— Похоже на то.

— Он должен быть осторожнее. Вы, кстати, тоже. Если жандармы прихватят вас вместе, при всем желании я не смогу помочь.

Полунин слушал советы Коростеля, молча кивая. Они миновали Думскую галерею, продрались через Ломоносовскую, где особенно бойко торговали восточными сладостями, и неспешно направились в обратную сторону к Невскому проспекту, выйдя на Садовую улицу, чтобы подышать свежим воздухом.

— Хотелось бы все же вернуться к вопросу гарантий, — осторожно начал Полунин.

— Леонид Семенович, ну какие тут могут быть гарантии, — немного усталым голосом ответил Коростель. — Я обещаю, что, если вы поможете, сделаю все от меня зависящее, чтобы спасти вас.

— А что будет с Арчибальдом?

— Вас беспокоит его судьба? Странно, на вас не похоже. У вас есть планы на него?

Старший Полунин предпочел промолчать.

— Все зависит от того, что вы мне дадите, — сказал Коростель.

— Я хочу выехать в Евроштаты. С племянником.

— Рассчитываете там прикупить немного сыворотки?

— Она мне не повредит. Годы-то идут, а здесь мне ловить нечего.

— Это возможно. При определенных условиях.

Вновь завибрировал телефон. На экране высветился номер сим-карты, которую Полунин вручил Могильщику. Сообщение было коротким, но Полунину пришлось прочитать его несколько раз, прежде чем он осознал его смысл. Непослушными руками он убрал мобильник и хлопнул Коростеля по плечу, призывая остановиться. Тот обернулся, увидел шальные глаза Полунина и замер как вкопанный.

— С Евроштатами я немного поторопился, — севшим голосом сказал Полунин.

5

Ее поместили в камеру к трем проституткам, одна из которых, не умолкая, причитала на мове. Среди прочего Карина разобрала «зловили покидьки», «папери видибрали» и «батьки в публичный будинок ходити не велили». Две другие беззастенчиво рассматривали Карину одновременно презрительно и торжествующе.

Хотя проституцию давно легализовали и по индексу социальной значимости продажная любовь ценилась даже выше, чем труд дворников и грузчиков, представительницы древнейшей профессии по-прежнему были тесно связаны с преступными кругами. Чаще всего они попадались на незаконном хранении и распространении наркотиков. С откровенным криминалом они связывались, надо полагать, не от лучшей жизни — официальные налоги съедали весомую часть дохода.

Радуйтесь, радуйтесь, шалавы. Думаете, вот попалась богатенькая, как кур в ощип, растеряна и всего боится, того и гляди в обморок свалится.

Карина и вправду была напугана, но держала страх в узде. Главное, не отпускать поводья. Иначе паника понесет во весь опор, а там уже не остановить. В конце концов, не в тюрьму же посадили, а бросили в КПЗ районной жандармерии — специально, чтобы поиграть на нервах, расшатать, выбить почву из-под ног. Такие у них методы, а ничего другого против нее нет. Совесть Карины чиста, чтобы там ни думал Игорь. В одном он оказался прав: опять идти к Арчи домой не следовало. Другу она этим никак не помогла, а на свою задницу нашла приключений.

Это всего лишь временное неудобство, которое нужно пережить, дорогая, уговаривала она себя. Ведь ты же можешь. Сколько по закону полагается без предъявления обвинений? Двое суток, вроде бы. А прошло уже сколько?

Оставалось неясным, что же такого натворил Арчи. Жандармы носились как угорелые, словно каждому вкололи по дозе скипидара в филейную часть тела. Наблюдения за их суетой наводили на самые мрачные предположения. Но это же Арчи, с которым столько лет знакомы! Не ангел, конечно, но и не демон. История со спаленными иномарками чиновников из районной управы осталась в прошлом. В ту ночь он объяснил Карине, почему пошел на преступление: владельцы машин лично несли ответственность за то, что его мать осталась без работы. Но Арчи обещал впредь избегать подобных глупостей. Когда неожиданный звонок жандармов заставлял ее усомниться в том, что он держит данное слово, Арчи списывал проблемы на свое пристрастие к поздним прогулкам. Карина верила, потому что хотела верить.

Еще она размышляла о том, какие действия предпримет Игорь. Мобильный телефон у нее отобрали сразу, еще в квартире Арчи. Карина требовала, чтобы ей разрешили сообщить мужу, напоминала о законном праве на один звонок и, вообще, какого черта, и в чем ее обвиняют?! Однако жандармы только посмеялись и оставили без внимания ее выступление. Пусть они поругались с утра, да и потом Игорь вел себя не слишком мужественно, однако Карина не сомневалась, что Игорь ее разыскивает. И, в конце концов, вытащит на свободу. Его банк как-то связан с государственными структурами, значит, должны быть знакомые, которые могут оказать содействие. Главное — ждать и ничего не подписывать.

— Сигареты есть? — подала голос проститутка, сидевшая на корточках в углу камеры. Среди остальных она выделялась грубыми чертами лицами, неопрятными крашеными волосами и чересчур тонкими губами.

Поначалу оставалась слабая надежда, что она обращается к одной из своих товарок, но она пропала после того, как вопрос вновь повторился.

— Не курю, — ответила Карина.

Прислонившись спиной к стене у входа в камеру, Карина хотя бы не сомневалась, что никто не нападет на нее сзади.

Проститутка выпрямилась во весь свой внушительный рост и в несколько широких шагов приблизилась.

— Бережешь себя, курва? — прогундосила проститутка, вцепилась в воротник карининой шубки и хорошенько встряхнула.

Не раздумывая, Карина резко отмахнулась левой рукой, а правой открытой ладонью влепила обидчице пощечину. Та дернулась, отпустила воротник и удивленно заморгала. Ее подруги моментально поднялись на ноги. «Что сейчас будет…» — мечтательно произнесла одна. Карина напряглась. Ей не приходилось участвовать в женских драках, но, благодаря реалити-шоу, она имела представление об этом безобразии: противницы вцепляются друг дружке в волосы, пытаются выцарапать глаза и лягаются, как дикие косули. Воспитанные телевидением стереотипы сыграли с ней злую шутку — она оказалась не готова к дальнейшему развитию событий. Дылда криво ухмыльнулась, а затем резко, без размаха, ткнула Карину кулачищем в правый бок. Боль пронзила все тело, зрение затуманилось, перехватило дыхание. Ноги подкосились, но проститутка подхватила ее под мышки и не дала сползти на пол. Пока Карина ловила ртом воздух и беспомощно мотала головой, с нее бесцеремонно сорвали шубку, а затем позволили упасть на четвереньки.

Очень хотелось заплакать — от боли и от обиды. Но нельзя было доставить им такое удовольствие. Будь она крепким героем боевика, Карина непременно процедила бы сквозь зубы что-нибудь вроде: «Ты бьешь как баба». Но какой там герой! Даже героиня из нее выходила не очень… Что я здесь делаю, думала она. Я — учительница истории в старших классах. Мой муж — банковский управленец среднего звена. В позапрошлом году мы взяли кредит и купили квартиру. Отдавать деньги придется еще шесть лет, но с этим никаких проблем, ведь Игорь хорошо зарабатывает. В следующем году ему обещали повышение и даже, возможно, бонус — сыворотку. А через несколько лет можно завести ребенка. Пока эта идея не очень нравится Игорю, но, наверняка, со временем все изменится. В общем, совместная жизнь, более или менее, просматривалась на десятилетия вперед… Трудно в это поверить, когда лежишь на вонючем полу в камере и пытаешься восстановить прерванное дыхание.

Какие-то доли секунды она была готова обвинить во всех бедах Арчи, но прогнала дурацкие мысли. Это было бы нечестно и несправедливо. Ведь долгие годы он оставался единственным человеком после отца и сестры, с кем удавалось ладить. С девчонками никогда не получалось. Они казались вредными, избалованными и глупыми, и, сколько ни пыталась, Карина ни с одной из них не сблизилась. Из-за этого она чувствовала себя очень некомфортно. Мальчишки же вели себя как сплоченная банда — затесаться в их ряды было невозможно. Пока однажды она не обратила внимание на Арчи, который удивительным образом тоже оказался в стороне от коллектива. На прогулке Арчи обосновался в самой дальней песочнице и упоенно возился с солдатиками и машинками. Карина с осторожностью дикой кошки, постепенно сужая круги, подобралась к жертве, неуверенно взяла в руки пластмассовую фигурку и рискнула вступить в игру. Арчи взглянул на нее и серьезным тоном объяснил: «Это вождь. Если он погибнет, племя проиграло». А она поняла, что не может сдержать улыбку. Вот так и началась их дружба. Когда они пошли в первый класс, им вслед постоянно неслось «жених и невеста». Помнится, Арчи хмурился и краснел, но терпел издевки, хотя было видно, что для него происходящее весьма унизительно. Карине же, понятное дело, подобные намеки были весьма приятны. Как и любой другой девочке.

Воспоминания помогли пережить самые неприятные мгновения. Она перестала всхлипывать и даже различала фигуры сокамерниц в углу. Напоминая мартышек в зоопарке, они вырывали друг у друга ее шубку.

За спиной лязгнули засовы, и дверь камеры распахнулась.

— Вечтомова! На выход!

Карина потрясла головой, чтобы окончательно разогнать муть в глазах, и в несколько приемов поднялась с колен. Проститутки подозрительно следили за ней. Неожиданно для самой себя Карина по-хулигански подмигнула им и, прижимая локоть к ушибленному боку, проковыляла в коридор. Там ей приказали встать лицом к стене и соединить руки за спиной. Щелкнули браслеты. Кисти ощутили холод металла. Второй раз за день.

В конце похода по мрачным жандармским закоулкам ее ждала комната для допросов. Карина вошла, и дверь сразу захлопнулась, едва не ударив ее.

Через единственное зарешеченное окно было видно, как в вечерней тьме мечутся крупные снежные хлопья. Спиной к окну, за единственным столом в комнате, сидел молодой офицер в серой форме. Светловолосая голова нависла над раскрытой папкой. Он что-то старательно выводил шариковой ручкой и на Карину глаз не поднимал.

В таких помещениях, ей казалось, полагалось иметь специальное стекло, с одной стороны — зеркальное, а с другой прозрачное, чтобы важные персоны могли незаметно наблюдать за ходом допроса. Однако в этой комнате ничего подобного не было. Обычный служебный кабинет с минимумом мебели: кроме стола и кресла следователя имелся лишь казенный стул, при одном взгляде на который ломило поясницу. Стены выкрашены практически бесцветной краской. Под потолком тихонько гудели люминесцентные лампы, излучающие мертвенный, бледный до синевы свет. А дальнем углу под потолком мигал зеленый индикатор видеокамеры. Надобности в специальном стекле действительно не было.

Карина переступила с ноги на ногу, откашлялась, но офицер по-прежнему не обращал на нее внимания. Тогда она сделал несколько шажков и попыталась устроиться на стуле.

— Разве я сказал, что можно сесть?! — гаркнул белобрысый жандарм.

Карина неловко выпрямилась. Из-за скованных за спиной рук это было не так просто сделать.

Блондин отложил ручку в сторону и захлопнул папку. У него были водянистые юркие глаза, и он все время капризно кривил рот. Скрытый садист и содомит, мстительно подумала Карина. А, может, и не скрытый.

— Понравилось в камере?

Вместо ответа Карина повела плечом.

— Отвечай, когда спрашиваю! — он опять повысил голос.

Она вздрогнула.

— Не хуже, чем здесь.

— Поначалу все из себя героев строят, — его губы растянулись в хищном оскале, и жандарм стал похож на хорька. — Посмотрим, насколько тебя хватит.

— Мы на брудершафт не пили, кажется.

Следователь выставил в ее сторону ухо и приложил к нему ладонь, словно не расслышал. Затем поднялся из-за стола и обошел Карину со спины. Она чувствовала у себя на шее его влажное дыхание. Хренов педераст!

Сначала Карина услышала, как хрустнули плечи, и только потом из глаз непроизвольно брызнули слезы от боли. Потребовалось время, чтобы она осознала, что с ней происходит: этот извращенец взялся за браслеты и резко вздернул их вверх, вывернув Карине руки. Что-то вроде упрощенного варианта дыбы. Или «ласточкой» это у них называется? Господи, никогда в жизни не было так больно!.. Наверное, оба плеча вывихнул, гад, хотя известно ли мне, какие при вывихе ощущения? Но как же больно!

Сколько длилась экзекуция? Минуты, часы или вечность? Наконец садист отпустил браслеты, и Карина рухнула на колени. Опять.

Она хлюпала носом и заставляла себя дышать ровно, чтобы не разрыдаться. Суставы разрывало от боли, и было невозможно пошевелить даже пальцем.

— Что тут происходит? — прозвучал над ней спокойный голос с характерным южным акцентом.

Карина подняла голову. В комнате возник тот жандарм, который застукал ее в квартире Арчи. Его появление вызвало у белобрысого садиста легкую панику.

Вошедший раскачивался с пяток на носки и обратно. Карина заметила собственное размытое отражение на голенищах его начищенных сапог.

— Вон отсюда! — коротко приказал он.

Блондин засуетился, зачем-то принялся судорожно застегивать воротничок, не справился и неуловимой тенью метнулся за дверь. Разыграно, как по нотам, отметила про себе Карина.

Штабс-капитан наклонился и помог ей подняться с пола. Заботливо усадил на стул, вызвал дежурного из коридора и потребовал немедленно снять браслеты. Освобожденные руки безвольно повисли вдоль тела. Навалился новый приступ боли. Она набралась мужества и попробовала помассировать себе плечи. Руки, хоть и плохо, но слушались.

Ее спаситель занял место дознавателя за столом. С задумчивым видом перелистнул несколько страниц в папке и закрыл ее.

— Понапишут, — пожаловался он; «шут» на конце прозвучало примерно как «щют».

Карина растерла запястья и за неимением платка вытерла нос рукавом.

— Салфетку? Воды?

Она покачала головой.

— Как хотите, — штабс-капитан являл собой саму любезность. — Я бы хотел, чтобы вы успокоились, прежде чем мы начнем беседу.

У него были узкие хитрые глаза, из-за которых он сильно напоминал матерого лиса.

— Беседуем? Называйте вещи своими именами. Это больше похоже на допрос.

— Ну, с точки зрения закона, вы правы. Но мы же интеллигентные люди, — из его уст «мы» прозвучало как «ми». Помимо этой склонности к смягчению окончаний он практически не коверкал русские слова. — Посидим, поговорим по душам. Потом расстанемся друзьями, а?

У Карины вырвался сдержанный смешок.

— Тогда зачем это представление: арест, наручники, камера?

— Во-первых, вы не арестованы, а задержаны. Это разные вещи, — возразил штабс-капитан. — Но я понимаю ваше негодование. Прошу прощения за своих подчиненных. Но их тоже можно понять. Даже не представляете, с каким контингентом им приходится работать: убийцы, жулики, ворье, публичные женщины…

— Не представляю, как я связана с этим вашим контингентом.

Штабс-капитан характерным жестом ткнул в переносицу указательным пальцем, будто поправлял невидимые очки. Он раскрыл папку, извлек фотографию и бросил перед собой на стол.

— Вот, посмотрите.

Карина с трудом оторвалась от стула. На карточке крупным планом отпечаталось лицо мертвеца: глаза закатились, рот жутко оскален, натянутая кожа лоснится, а во лбу зияет страшная рана, в которой поблескивают острые осколки черепа.

Она отшатнулась и упала на стул.

— Кто этот человек? — выдавила из себя Карина.

— Наш сотрудник.

Чтобы задать следующий вопрос, ей пришлось собраться с силами. Предчувствие неминуемой катастрофы сжало сердце ледяными костлявыми пальцами.

— Кто его убил?

— Мы подозреваем вашего старого знакомого — Арчибальда Полунина.

В глазах потемнело и поплыло. Карину вновь скрутил приступ удушья. Вдобавок откуда-то из глубины живота подступила тошнота. Ее не вырвало, наверное, только потому, что она уже давно ничего не ела.

— Вам плохо? — приглушенно донеслось издалека, как если бы она находилась на дне океана, а до нее пытались докричаться с берега.

Такое уже было очень давно, еще в школе. Она почти утонула, но чьи-то уверенные руки схватили ее и потащили наверх, к воздуху, а потом оказалось, что это Арчи сообразил раньше всех, пока одноклассники продолжали барахтаться с пенопластовыми досками, а тренер флиртовал с полуголыми старшеклассницами.

Похоже, теперь Арчи тянул ее ко дну.

Она провела шершавым языком по небу. Пожалуй, стакан воды действительно не помешал бы.

— Пить, — прошелестели помертвевшие губы.

Штабс-капитан исчез из размытого поля зрения, но скоро вернулся с наполненным водой пластиковым стаканчиком. Карина чуть не выронила его из слабых пальцев. Она казалась себе запертой в аквариуме, отделенной от остального мира мутной преградой. Примерно также бездушная рыбка смотрит на своего хозяина, который мелькает тенью за стеклом и иногда заслоняет своей фигурой свет.

— Можем продолжать? — потряс ее за плечо штабс-капитан.

Карина допила и кивнула. Он забрал у нее пустой стакан и выбросил в мусорное ведро. Вернулся на свое место за столом.

— Плохая ситуация. Вы крепко увязли, Карина. Но я помогу вам, если вы поможете мне.

— Почему вы решили, что это сделал Арчи?

— Факты. Они против него. Других подозреваемых нет. Последний, с кем контактировал убитый, ваш друг. После этого мы нашли нашего агента вот в таком виде, — штабс-капитан постучал ногтем по фотографии.

— Как-то не похоже на неопровержимые улики.

Зрению вернулось четкость. Карина увидела, как штабс-капитан недовольно поморщился, словно надкусил недозрелое яблоко.

— Поясню. Мне от вас нужны только показания. Не обольщайтесь. Вы ничем не поможете своему другу. Но ваша собственная судьба зависит от того, договоримся ли мы с вами.

— Договоримся о чем?

Штабс-капитан вместо ответа выудил из папки листок с напечатанным текстом и положил поверх фотографии и жестом предложил Карине ознакомиться. Она быстро пробежалась глазами по строчкам. Это был протокол допроса свидетеля Карины Валерьевны Вечтомовой. Все-таки свидетель! Из текста следовало, что она, будучи много лет знакома с Арчибальдом Александровичем Полуниным, неоднократно обращала внимание на его странное поведение, выражавшееся в замкнутости и раздражительности. По ее наблюдениям, у гражданина Полунина, который подозревается в преднамеренном убийстве с отягчающими обстоятельствами, существует нелегальный источник дохода. Он лично несколько раз рассказывал, что входит в некую подпольную организацию, цели которой состоят в дестабилизации обстановки в обществе, а также дискредитации пенсионного законодательства. Внизу страницы осталось место для даты и подписи.

К щекам прилила кровь. Карина подняла взгляд на штабс-капитана. Тот на секунду замешкался.

— Не торопитесь с выводами, Карина. Может быть, он ничего такого и не говорил. Но это очень близко к действительности, — попробовал он ее успокоить.

— Это ложь! — она брезгливо отшвырнула от себя донос. — Он не мог этого сделать!

Аббасов следил, как лист медленно планирует на пол. Затем вышел из-за стола, кряхтя, наклонился, чтобы поднять документ. Выпрямившись, он удрученно покачал головой.

— Как же не сделал! Почему он тогда скрывается, а? — офицер уговаривал ее, как малого ребенка. — Если он ни в чем не виноват, пришел бы к нам, все объяснил. Что ж мы, звери какие, не понимаем ничего. А он прячется. Может, подскажите, где его искать?

Очень хотелось плюнуть в его притворно доброжелательную физиономию, но у Карины опять пересохло в горле, да и выглядело бы это слишком театрально.

— Даже если бы знала, все равно не сказала!

— Я так и думал, — печально сказал штабс-капитан. — Вы должны понять, что у вас есть только два варианта: либо вы пойдете по делу как свидетель, либо — как обвиняемая в соучастии. Третьего не дано, барышня.

Для убедительности он потряс в воздухе протоколом.

— Нечего меня шантажировать! — разозлилась Карина. — Ничего у вас на меня нет!

Штабс-капитан продемонстрировал недобрый оскал.

— Вы заблуждаетесь, Карина. Что каждый из нас знает о себе? Так, пшик!.. Сегодня ты — законопослушный гражданин — учитель в школе, а назавтра признаешься в незаконной деятельности, направленной на подрыв существующего конституционного строя.

— Вы… вы… вы… — задыхаясь от гнева, она стала заикаться.

— Вам лучше успокоиться. Кажется, вы все еще не до конца осознаете, где находитесь. Доказательства — всего лишь информация. Вчера их не было, а сегодня — есть. Вам повезло, что я рано пришел в эту комнату. А то Максимка у нас большой специалист в добывании доказательств. Как он виртуозно обращается с черенком от швабры… Одно загляденье! — штабс-капитан мечтательно прикрыл глаза. — Слава аллаху, не успел вас покалечить. Он деликатничать не умеет. А я отнесся к вам с пониманием. Вижу, наивная девушка, сама не понимает, по какому краю ходит. Предлагаю выгодное сотрудничество. Жест доброй воли. Соглашайтесь, Карина, и мы расстанемся, как старые приятели. Но если нет… В следующий раз ваше общение с Максимкой может изрядно затянуться. Неужели вас радует такая перспектива?

Он меня просто запугивает, убеждала себя Карина. Они с самого начала устроили представление, потому что у них нет доказательств.

— Я устала. Верните меня в камеру и делайте, что хотите.

В глазах штабс-капитан блеснул зловещий огонек.

— Я понимаю, вам нужно подумать, — подозрительно жизнерадостно отозвался он. — Взвесить все «за» и «против». Только не тяните — можете опоздать. До скорой встречи, Карина!

Три проститутки напряженно наблюдали из своего угла, пока она устраивалась на шконке. Деревянное полотно, с двух сторон прицепленное к стене, откидывалось в горизонтальное положение и заменяло спальное место. Ни матраса, ни одеяла, ни подушки. Стоило подумать о том, что на этом прокрустовом ложе предстоит провести целую ночь, и Карине вновь захотелось заплакать от жалости к себе. Ей самой было непонятно, откуда у нее нашлись силы, чтобы сдержаться. Она забралась с ногами на нары, обхватила колени руками и оперлась на них подбородком. Где же Игорь?

Проститутки о чем-то шептались. Наверное, замышляли новую подлянку. Придумывали, как еще довести ее до истерического состояния.

От компании отделилась самая невзрачная из девиц. В руках у нее была железная миска.

— Пока тебя не было, ужин принесли. Вот, — негромко сказала она и поставила миску на нары.

Ужин представлял собой сероватую бурду, в которой угадывались волокна измочаленного мяса и полупрозрачные круглые дольки моркови. Карина с подозрением посмотрела на девушку.

— С чего такая милость?

Девушка оглянулась в поисках поддержки, но ее приятельницы усиленно делали вид, что разговор их нисколько не интересует. Тогда она попросила Карину подвинуться и присела рядом.

— Ты не обижайся на Галку, — девушка мотнула головой в сторону костистой дылды. — Так-то она не злая, но лучше ее не трогать.

Карина хмыкнула и поковыряла ложкой в миске.

— Да я, вроде, и не лезла ни к кому.

— Это да, это ты права. Просто тут такое дело… В общем, нас попросили на тебя надавить.

Нельзя сказать, что сказанное сильно удивило ее.

— Кто попросил?

— Ясно кто — мусора. Офицер у них, из этих, — девушка пальцами оттянула уголки глаз к вискам и стала похожа на китаянку. — Аббасов его фамилия. Сказал, ты девчонка слабая, тебя только тронь — сразу скиснешь. А ему того и надо. Так-то мы его послали бы, куда подальше. Но он сказал, что если мы тебя хорошо обработаем, он не только обвинения снимет. Обещал в правительственную сауну перевести.

— Куда? — не поняла Карина.

— Не, ну так-то у нас работа нормальная. Но правительственная сауна… — девушка явно испытывала восхищение при одной мысли о правительственной сауне. — Клиентура, понятно, только чинуши. Но самое главное — пенсионные начисления большие и премии. Кто хорошо обслуживает, тем даже каждый год! Ну, сыворотка, сечешь?

Карина показала, что еще как сечет.

— Вот мы и согласились. Ты уж прости, если что не так. Так-то мы видим, что ты девка — своя, боевая, даром что из богатеньких. Короче, не будем больше тебя травить. И шубку твою вернем, не сомневайся.

— Видимо, я должна вас поблагодарить.

Они замолчали. В углу сопела дылда Галка. Карина не представляла, что еще можно сказать. Она еще раз помешала размазню в миске. Нужно было заставить себя поесть, но вид тюремной баланды не способствовал возвращению аппетита.

— А чего им от тебя нужно-то?

— Лучше вам не знать.

— Ну и ладно, — согласилась девушка. — Конечно, дело твое, но лучше с ними не ссорься. Для жандармов испортить кому-нибудь жизнь — только в радость. Знают толк в этом деле. Так что ты хорошо подумай, подруга.

По доброте душевной или по просьбе жандармов она разговорилась? Вряд ли Карина когда-нибудь узнает ответ на этот вопрос. Еще немного, и она не сможет верить никому. Возможно, такой вариант их тоже устраивает. Любые средства хороши, если в итоге они получат показания против Арчи. А раз им столь сильно понадобилось ее признание, значит, ничего конкретного против него у них нет. Не мог Арчи убить человека!

Всю ночь она вертелась на жестких досках, временами проваливаясь в липкий, беспокойный сон, в котором мелькали тревожные тени, не успевая материализоваться во что-то конкретное. К утру ей казалось, что тело несколько раз прокрутили через мясорубку. Поэтому когда принесли миски с ледяной клейкой кашей, которая считалась завтраком, Карина вздохнула с облегчением, что больше не нужно считать минуты до подъема.

Заниматься в камере было абсолютно нечем. Единственное развлечение, если можно так выразиться, — прислушиваться к разговору проституток. Они больше не приставали и шубу, как и обещали, вернули. Однако все равно держали дистанцию и беседовали вполголоса.

Первые сутки в заточении подошли к концу. Ничего не происходило, и Карина предполагала, что это лишь передышка перед новыми испытаниями. Известно же, что ожидание в неизвестности — самая изощренная пытка.

Миновал полдень, прежде чем за Кариной снова пришли. Угрюмый конвоир привел ее к тому же кабинету, что и накануне. Он снял с нее наручники и втолкнул внутрь.

Она зажала рот ладонью, чтобы не вскрикнуть. Перед столом следователя стояли два стула, на одном из которых сидел Игорь. Больше в комнате никого не было.

Муж вскочил навстречу и обнял ее за плечи, прижимая к груди. Она сразу обмякла, зашмыгала носом, а из глаз полилось в три ручья. Если бы он не держал ее, Карина, наверное, повалилась бы на пол. Она чувствовала себя маленькой девочкой, которой нужно только одно — чтобы о ней заботились.

— Забери меня отсюда, — всхлипнула она.

Грудная клетка, к которой она прижималась щекой, поднялась и опустилась в такт тяжелого вздоха. Карине почудился призрак алкогольного перегара, скрывающийся за настырным мятным запахом жвачки. Она крепко-накрепко сцепила руки за спиной Игоря и не собиралась его никуда отпускать. Широкая ладонь гладила ее по волосам, совсем как отцовская.

— Как ты нашел меня?

— Ну как тебе сказать, — его голосу не хватало уверенности. — Это они меня нашли.

Карина отстранилась и посмотрела ему в глаза. В них мерцало чувство вины и еще что-то, заставившее ее насторожиться.

— Кто — они?

— Жандармы. Мне позвонили и сказали, что я должен приехать.

— Подожди-ка, я не совсем понимаю. То есть, ты меня не искал?

— Ну…

Его губы растянулись в виноватой и в то же время растерянной улыбке.

— Жена не ночует дома, телефон не отвечает, и ты ее не ищешь?

Улыбка растаяла без следа.

— Дорогая, мы же повздорили! Я был в бешенстве! Прости великодушно, но кто-то должен думать о нас, о нашем будущем. А твои беспечность и легкомысленность… Смотри, что с тобой стало из-за этого придурка!

Она отступила на шаг. Муж собрался взять ее за руку, но она не позволила ему этого сделать.

— Прошу, не злись, — сказал он. — Мы должны перестать ругаться, родная! Я пришел, чтобы помочь тебе. Помочь нам!

— Каким образом? — холодно осведомилась Карина.

— Ты все еще злишься, — он выглядел расстроенным. — Просто выслушай меня.

— Ладно, давай попробуем.

Игорь собрался с мыслями и продолжил:

— Ситуация очень непростая. Я не хочу знать, в чем замешан твой дружок, но ясно, что его не ждет ничего хорошего. Его ждет тюрьма. Как минимум!

— Ты о презумпции невиновности слышал?

— Твой сарказм совершенно не к месту. Со мной разговаривал штабс-капитан Аббасов. Оснований ему не верить нет. К счастью, он уже во всем разобрался. Я ему объяснил, что ты абсолютно ни в чем не замешана, мол, Арчибальд воспользовался твой доверчивостью и добротой. Штабс-капитан настолько любезен, что готов снять с тебя все обвинения и отпустить домой. Ты только подпиши, что он просит, и мы уйдем из этого мрачного места.

Карина воинственно сложила руки на груди.

— А твой любезный штабс-капитан не рассказывал, как его шавки обращались со мной?

Игорь смутился и не сразу нашелся, что ответить.

— Карина, дорогая, его тоже можно понять. Нешуточное дело, — перешел он на доверительный шепот. — Государственной важности! Такая у них работа, им не до сантиментов.

Она уперлась лопатками в дверь. Может, я все еще ворочаюсь на жестких досках, и мне снится страшный сон, подумала Карина.

Муж огляделся по сторонам, будто искал того, кто ему подскажет, что теперь делать.

— Подожди, Карина! — он озадаченно взъерошил волосы. — Я что-то туго соображаю. Я же совсем не то хотел сказать. Прости! Сам не понимаю, что говорю. Я ведь тоже под ударом! Не будь эгоисткой! Чем я заслужил? Я так долго терпел вашу как бы дружбу! А теперь моя карьера может пойти коту под хвост!

Игорь рухнул на стул, пригладил шевелюру и обхватил голову ладонями.

— Прошу тебя! Ты возомнила себя кем-то вроде Жанны Д’Арк? Так это не твоя роль, дорогая! Кому теперь нужны бессмысленные подвиги. Делай, что они говорят, и забудем, как страшный сон. Обещаю, я сделаю все, что захочешь. Ты хочешь, чтобы мы завели ребенка? Хорошо, пусть так, я готов. Но перестань упираться!

Карина зажмурилась. Кошмар не прекращался. Только за какую часть тела себя ущипнуть, чтобы развеять наваждение? Чтобы забыть прозвучавшие слова. Чтобы Игорь вновь оказался любимым человеком.

— Напрасно ты пришел.

Она из последних сил не позволяла голосу сорваться. Отвернулась, пряча выступившие слезы, выглянула в коридор и сказала конвоиру, что они закончили.

Карина только обсудила с соседками по камере, скоро ли ожидать очередной тошнотворной трапезы, как ее вызвали с вещами. «Ну, держись, подруга! — напутствовала самая молодая проститутка. — В „Кресты“ переводят, наверное».

В хорошо знакомой комнате для допросов ее ждал штабс-капитан. Он стоял у окна и вглядывался в сумерки. Аббасов молчал до тех пор, пока конвоир не снял с нее наручники.

— У меня на родине принято, что женщина во всем слушается мужчину, — заговорил он, продолжая высматривать что-то за стеклом. — Это правило жизни, с которым никто не спорит. Я — мужчина, мое слово — закон. Так заведено! А здесь… Никак не могу привыкнуть, что у вас по-другому. Все беды от этого. Сначала разрешили женщинам болтать. А потом сами стали, как бабы. И никто их уже не слушает. Даже их собственные жены.

Она была так измучена, что не нашла в себе ни сил, ни желания поспорить.

Есть ли у него жена? Карина представила бессловесное существо, скрывающееся под хиджабом. Она шелестит тенью по дому, обретая плоть лишь в минуты хозяйской милости. Счастлива ли она? Наверное, вопросительный знак тут ни к чему, ведь она даже не поймет, о чем идет речь. Не исключено, что, получив свободу, она не знала бы, что с ней делать. Не стоит, Карина, ломиться в калашный ряд со своим самоваром за пазухой.

Штабс-капитан повернулся и посмотрел на нее строго.

— Напрасно мужа не послушала.

Карина не стала поправлять его, когда он перешел на «ты».

— Чем вы его запугали?

— Зачем пугать?! Он понял все сам.

Шуба в руках весила целую тонну.

— Хватит меня мучить. Делайте, что собирались.

— Вы правда считаете, что вся эта ситуация доставляет мне удовольствие?

Она презрительно фыркнула.

— На всякий случай спрошу в последний раз: вы подпишите показания?

Карина отрицательно покачала головой.

— Преданность дружбе достойна восхищения. Но взгляни с другой стороны: разве ты не предаешь своего мужа, свою семью? И ради кого! Ради уголовника! Только ли в дружбе дело?

— Собрались заболтать меня до смерти? — устало поинтересовалась она.

— Ты защищаешь Арчибальда вместо того, чтобы спасать семью. Вывод напрашивается сам.

— Думайте, что хотите.

— Я просто рассуждаю вслух. Выходит, к Полунину ты испытываешь более сильные чувства, чем к мужу. Кого же из них двоих ты любишь?

Как назло, в голову не приходило ничего дельного. Глупость же, и так понятно, что по-своему Арчи она, конечно, любит, но это совсем другое.

— Ты уверена, что тут собрались изверги, готовые шутки ради сгноить невинного парня. Думаешь, он безгрешен. Ты ошибаешься, но переубеждать тебя мне надоело.

Штабс-капитан замолчал, и Карина принялась считать в уме. Ему явно не давали покоя лавры выпускника школы-студии МХАТ! Она дошла до третьего десятка, прежде чем он опять заговорил.

— Я могу отправить тебя по этапу, но буду милосерден, как нас учит Аллах! — искренность в его голосе можно было черпать ложкой. — Я вижу перед собой всего лишь женщину, которая запуталась в своих отношениях. Я дам тебе время во всем разобраться.

Карина чуть не уронила шубу на пол.

— Я отпускаю тебя, — подтвердил штабс-капитан. — Никаких уловок.

— Я могу идти?

— Можешь. Нет смысла требовать, чтобы ты сообщила, если встретишь Арчибальда — все равно обманешь, — и он погрозил ей пальцем.

Выйдя на крыльцо районной жандармерии, она едва не упала, таким неожиданно свежим, холодным, ярким показался ей воздух на воле. В очередной раз вспомнилась летняя ночь, когда она вытащила Арчи после поджога машин. Было почти также темно, а в глубине неба мерцали звезды. Ощущения похожие. Тогда все внутри вибрировало от бурлящего адреналина. Теперь тело дрожало от усталости и мороза.

Жаль, что бросила курить следом за Арчи. Сигарета теперь не помешала бы.

На стоянке перед зданием темная машина мигнула фарами. Карина присмотрелась и узнала BMW супруга. Она была готова поддаться слабости, ведь больше всего на свете хотела оказаться в тепле. Но, вспомнив последний разговор, Карина стиснула зубы, гордо обошла иномарку стороной и побрела к ближайшей остановке.

6

Арчи слышал истории про опытных автостопщиков, которые на попутках пересекали всю страну, не заплатив за проезд ни копейки. Но сам он в этом вопросе ничуть не разбирался. Сначала выложил пару тысяч водителю государственной экспедиторской компании, который довез его почти до самого Новгорода. Шофер попался как назло разговорчивый и всю дорогу пытался вызнать у Арчи, кто он, откуда и почему ловит попутки, вместо того, чтобы сесть на междугородний автобус. Вряд ли этот зануда поверил путаным объяснениям про проданные без остатка билеты и срочную необходимость добраться до Питера, но других идей у Арчи не нашлось. «Билетов нет? Ишь ты, кто бы мог подумать», — присвистнул он и сосредоточил свое внимание на занесенной снегом трассе.

Экспедитор высадил Арчи возле заправочной станции в десяти километрах от Новгорода. В кафетерии молодой человек пристроился за столик к шоферу, который перед этим у него на глазах заправлял фуру с питерскими номерами. Уже немолодой мужик оказался куда менее любопытным, но жадным. Он коротко назвал свою цену и просто ждал, пока странный парень согласится.

В кармане у Арчи осталась смехотворная сумма, с которой добраться до нелегалов в Сибири не представлялось возможным, даже если бы они там действительно обретались. Решить материальный вопрос он рассчитывал при встрече с Кариной. Только ей он мог доверять на все сто.

По пути в город Арчи много думал над рассказом Профессора о дяде. С одной стороны, старику незачем было врать. Но поверить, что дядя отдал приказ их зачистить? Это не укладывалось в голове. Арчи уже сомневался в том, что увидел. Да, Могильщик упаковал мертвое тело. А где подтверждения тому, что именно он виновен в смерти Профессора? Поспешные выводы основывались на скверной репутации Могильщика, не раз запятнавшего себя кровью, и предположениях больного человека, который вполне мог заблуждаться. Не слишком надежное основание, чтобы строить далеко идущие выводы, решил Арчи. Для начала следовало оценить, чего стоят тайны Профессора. Зашифрованные архивы — это козырь, если подозрения в отношении дяди окажутся небеспочвенны.

Мысли о неизвестном отце тоже не давали покоя. Нужно ли добиваться от дяди признания, как его имя? Одно время Арчи казалось, что он ненавидит отца за одно то, что тот не преодолел упрямство матери, зациклившейся на идее стать идеальным родителем-одиночкой. Потом обида прошла, и Арчи стало просто все равно. Он смирился и принял неоднократно озвученную позицию матери: «В каком-то смысле отца у тебя никогда и не было. В мою историю он попал случайно, мимолетно. Здесь ему делать нечего». После ее смерти, когда он впервые почувствовал себя самым одиноким существом в мире, Арчи мог ухватиться за идею найти отца. Однако весьма кстати свое плечо подставил дядя, какие бы цели он ни преследовал. А теперь он вновь задался вопросом, чья кровь течет в его жилах.

Арчи несколько часов присматривался к дому Карины. Его интересовали подозрительные личности и автофургоны. Но в ближайших окрестностях именно он выглядел самой подозрительной фигурой. Чтобы не торчать столбом посреди проспекта, он обошел ближайшие магазины. Прислушавшись к урчанию в животе, купил пару пирожков в гастрономе и умял их прямо на морозе.

Зажглись уличные фонари. В их тусклом свете сгорбленные темные силуэты пробирались мимо сугробов. Арчи не спешил, продолжая следить за подъездом Карины. Она появилась в начале седьмого. Шагала к дому от остановки, устало переставляя ноги. Как-то странно. Обычно Игорь подвозил ее на машине. Почему она одна? Арчи подумывал ее перехватить, но решил, что лучше не заговаривать у всех на виду. Он пристроился метрах в десяти позади и юркнул за ней в подъезд, пока дверь не успела закрыться. Услышав топот, она испуганно обернулась. На лестничной площадке горел яркий свет, и Карина несколько секунд щурилась. Потом узнала Арчи, спустилась на пару ступенек и замерла.

— Привет.

Она не ответила. Он увидел свое отражение в ее заблестевших глазах. Карина вздохнула и влепила ему пощечину. Удар получился несильным, но Арчи отшатнулся и чуть не упал. Он озадаченно потер скулу и потряс головой.

— Это, прости, за что?

У Карины было странное выражение лица. Что она собирается сделать в следующую секунду? Снова ударить, расплакаться или повиснуть у него на шее? На всякий случай, он приготовился к пощечине.

— Что случилось? — спросил он, встав вполоборота, чтобы можно было уклониться.

— Что случилось? Меня арестовали в твоей квартире. Меня бросили в камеру к обозленным шлюхам. Мне сказали, что ты убил секретного агента жандармерии. Меня вынуждали подписать показания против тебя. Меня оскорбляли и унижали, — Карина перечисляла свои злоключения, глядя поверх его головы. — Вот, только что отпустили.

Скорее всего, у него был очень глупый вид — стоял столбом с открытым ртом и не находил, что сказать в ответ. Карина немного подождала.

— Арчи, я с ног валюсь. Можно я домой пойду?

Он представил, что она пережила. По совести, Арчи не имел больше права просить ее о помощи. Но идти ему было не к кому.

— Ты же не поверила, что я кого-то убил? — опустив глаза, тихо спросил он.

Она повернулась и пошла вверх, задерживаясь на мгновение на каждой ступеньке.

— Стала бы я иначе все это терпеть, — сказала Карина, не оборачиваясь.

Арчи поплелся следом. Как побитый щенок. Побитый и виноватый.

— Тебя жандармы ищут.

— Догадываюсь.

Карина вызвала лифт.

— Если хочешь, я уйду, — предложил он.

— Куда ж ты пойдешь, горе мое, — вздохнула она и несколько раз подозрительно принюхалась. — Похоже, тебе не мешало бы помыться.

— Думаю, тебе тоже.

Они оба грустно улыбнулись.

Пришел лифт. Арчи пропустил Карину вперед и нажал кнопку десятого этажа. Она прислонилась к стенке и прикрыла веки.

— Не думал, что все зайдет так далеко. От меня это не зависело. Честно.

Карина открыла глаза и посмотрела на него в упор:

— Давай позже обсудим.

Открывая входную дверь, она замешкалась.

— В чем дело? — спросил он.

— Мы с Игорем немного не в ладах. Подожди, пока я выясню, дома ли он.

— Это из-за меня?

Ответа не последовало, но сомнений в том, кто виновен в семейном разладе, не возникало.

Арчи спустился на пол-этажа ниже к мусоропроводу. Он слышал, как клацнул замок и хлопнула дверь. Возможно, все-таки следует уйти. Из-за него Карине и так пришлось пережить слишком много. Мысль о том, что он причинил ей столько боли, была невыносима. Арчи многое отдал бы за одну сигарету.

Ноги приняли решение самостоятельно. Он не заметил, как начал медленно спускаться по лестнице. Тут скрипнула дверь, и тихий голос позвал его. Он замер и задержал дыхание.

Раздалось шарканье шлепанцев, и в лестничный пролет высунулась Карина.

— Ну, чего не идешь?

Арчи приходилось время от времени трясти головой, чтобы ненароком не заснуть. Вода была горячей на грани терпимого, но ему это и требовалось. В последние дни он каждую минуту испытывал чувства холода. Поэтому развалившись на дне наполненной почти до краев ванны, он мечтал, чтобы это блаженство никогда не прекращалось.

Сквозь закрытую дверь было слышно позвякивание посуды на кухне. Он предлагал ей первой пойти в душ, ведь Карина сама натерпелась всякого, но она не пожелала его слушать, сказала, что пока займется ужином, а расслабиться успеет потом. Оказавшись в родной обстановке, она приободрилась и выглядела весьма целеустремленной. Спорить с ней в такие минуты было бесполезно, так что Арчи сдался с облегчением, которое вызвало определенные угрызения совести.

Арчи привык изображаться доброжелательное отношение к Игорю, но в глубине души всегда испытывал ревность, поскольку приходилось делить с ним Карину. Не в физическом, разумеется, смысле. Он никогда не позволял в этом признаться даже себе, однако Арчи, безусловно, стал бы счастливее, если Игорь и Карина развелись бы. Размолвка Карины и Игоря могла бы его обрадовать. Но Арчи помнил, что сам стал тому причиной, а такой бумеранг рано или поздно шарахнет его же по лбу.

— Эй, ты там не утонул, рыбка моя? — раздалось из-за двери. — Поторопись, ужин на столе.

Арчи открыл глаза и потянулся вытащить затычку из сливного отверстия.

— Сейчас, пять минут, — крикнул он.

На выбор было четыре мочалки разной степени жесткости и два куска шершавой пемзы для чистки ступней. Ему вспомнился собственный спартанский быт в квартире на Светлановском. Остается только гадать, когда у него снова появится что-нибудь похожее на собственное жилье. Арчи вздохнул и хорошенько намылился, пытаясь снять с себя всю грязь последних дней.

Упругие струи воды барабанили по затылку и стекали по хребту, создавая в голове приятный ровный шум, который прогонял прочь любые мысли.

Грязная одежда крутилась в стиральной машине. Карина положила ему на смену старые джинсы Игоря и свою безразмерную рубашку в клетку, которую использовала как домашнее платье. Посмотрев на себя в зеркало, Арчи остался доволен, хотя штаны оказались слегка велики.

На плите стояла глубокая сковорода, в которой скворчали куски мяса вперемежку с картофелем и фасолью. Карина сидела у стола, прислонившись к стене, и дремала. Арчи тихонько позвал ее. Она встрепенулась и легко улыбнулась.

— Извини, что ударила тебя на лестнице.

— Я все понимаю. Ерунда.

— Вот уж вряд ли, — она скептически покачала головой. — Видел бы себя со стороны. Ты был похож на филина, которого вытащили на дневной свет.

— Ой-ой, кто бы говорил! Сама глазами хлопала.

— Но-но, без грубостей!.. — Карина встала. — Я, с вашего позволения, полезла в душ, а вы, сударь, пока можете отведать, чем бог послал.

— Лучше дождусь тебя.

— Играешь в джентльмена? Похвально, но слишком поздно. Ладно, постараюсь быстрее.

Она направилась в ванную комнату. Арчи окликнул ее:

— А что делать, если Игорь появится?

— Можешь не волноваться. Он будет позже.

— Ты уверена?

— К сожалению, да, — ответила она и помахала на прощанье рукой.

Зашумела вода.

Арчи поднял крышку и переворошил жаркое на сковороде деревянной лопаткой. Потребовалась вся выдержка и даже сверх того, чтобы не наброситься на еду.

Нужно было как-то отвлечься, и он включил ТВ-панель. Ни на одном из каналов он не задерживался дольше нескольких секунд.

В передаче для пенсионеров «Старость не порок» накрашенный ведущий по очереди угрожал растерянным гостям, целясь в них микрофоном. В игре «50 на 50» участники угадывали физиологический и фактический возраст друг друга; победителю полагался дополнительный год жизни на пенсионный счет и призовая доза сыворотки. На молодежном канале серьезный бородач в повязанной на шею «арафатке» рассказывал полуголой девице о том, какие бесчеловечные зверства устраивали Воины Христовы в походах за Гроб Господень и как терпели эти мучения смиренные правоверные.

В выпуске новостей на центральном госканале диктор андрогинной внешности бесцветным голосом зачитывал сводку последних событий в европейском штате Итала, где третьи сутки продолжались народные волнения, спровоцированные массовым расстрелом демонстрантов, которые пытались взять штурмом римскую витастанцию компании «Феникс». Из сюжета, смаковавшего кровавые подробности, рождались подозрения, что журналисты получают особое удовольствие, когда выпадает возможность показать ужасы, творящиеся за границей. Вряд ли это их личная инициатива. Они показывают, что от них требуют. По заведенному ритуалу, после шокирующих репортажей из-за рубежа полагалось пустить в эфир жизненную историю, которая недвусмысленно продемонстрировала зрителям, насколько им повезло родиться в таком стабильном и ответственном перед своими гражданами государстве, как Триумвират Российский. Арчи не стал дожидаться и выключил ТВ-панель.

Про особенности распределения социальной справедливости на родине Арчи знал достаточно, чтобы люто ненавидеть эту систему. О том, как на самом деле устроена жизнь за границей, он представлял не столь определенно. Кое-что слышал от матери, кое-что подсмотрел в Сети, миновав пограничные файерволы через анонимные прокси-серверы. Но и этого было достаточно, чтобы сомневаться в правдивости новостных выпусков. Вряд ли в Евроштатах все было просто расчудесно, но уж точно лучше, чем здесь. Арчи мечтал убедиться в этом на собственном опыте. Попасть в другой мир, который существует рядом, на этой же планете. А пока что кадры из-за границы он воспринимал примерно так же, как описания быта марсиан в книжках Филипа Дика.

В ванной перестал шуметь душ. Зашуршало полотенце… Так, стоп! Представлять, где сейчас скользит это полотенце, совсем лишнее!

Через минуту Карина вышла в банном халате. Волосы на голове были еще влажные и падали на лоб легкомысленными завитками. На шее блестели капли воды. Щеки раскраснелись, а глаза смотрели веселее. Она жестом запретила Арчи вставать и сама разложила жаркое по тарелкам.

Они, не сговариваясь, сосредоточились на еде и на разговоры не отвлекались — оба слишком проголодались. Наплевав на столовый этикет, Арчи вычистил тарелку, собрав остатки подливки кусочком хлеба. Помнится, мать его за такие вольности шлепала по рукам, но Карина только озорно подмигнула. Он откинулся на спинку стула, медленно и с наслаждением потягивая из бокала пиво.

— Поговорим серьезно? — предложила Карина.

— Давай.

— Почему они решили, что ты убил их человека?

— Наверное, потому что знают, что я был там, когда он погиб.

— Во-первых, где это «там»? И что за формулировка такая — «погиб»? В результате несчастного случая, что ли?!

— Возникла критическая ситуация, я ничего не мог поделать. Оказался в роли статиста.

— И его убили?

Арчи кивнул.

— Кто?

— Только не обижайся, но, думаю, в твоих же интересах знать как можно меньше.

На секунду ему показалось, что она сейчас плеснет ему пиво в лицо. Он, случалось, уже видел этот гневный взгляд. Однако Карина быстро взяла себя в руки.

— Даже если так, ты меня уже втянул во все это.

Как ни прискорбно, но она была права.

— Прости, если можешь, — тихо попросил он.

— Брось, — она отмахнулась. — Лучше признайся: дядя Леня тебя втянул, да? Я ж не дура, кто еще… Чем вы таким занимались, что дело дошло до стрельбы? Это все из-за наркотиков?

— Ну что ты! — возмутился Арчи. — Никаких наркотиков, Карина. И заруби на носу, что дядя мой тут не при чем!

— Хватит уже его выгораживать. Пойдешь за него на каторгу?

— Не собираюсь я на каторгу.

— Думаешь, жандармы тебя не найдут?

— Пока же не нашли.

— Вот именно — пока! — ее голос дрожал от негодования. — Всего лишь вопрос времени. Не лучше ли рассказать им, как все было на самом деле?

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — он покатал опустевший бокал между ладоней. — Если выложу то, что им нужно, я им больше буду не нужен. И тогда мне точно конец.

Она смотрела на него, широко раскрыв глаза, и не решалась моргнуть. Протянула руку через стол и накрыла его ладонь своей. Чуть заметно сдавила пальцы.

— Ты не волнуйся, — нарочито бодро заявил Арчи. — Я исчезну, по крайней мере, на время. Никто меня не найдет. Они потеряют к тебе интерес, и все будет хорошо.

— У вас, сударь, неисчерпаемый запас оптимизма, — печально сказала Карина, склонив голову к плечу.

Да уж, и соответствующий дар убеждения прилагается.

— Я все придумал. Я найду поселенцев в Сибири.

Такого поворота она явно не ожидала.

— У них я буду в безопасности. К поселенцам не суются ни жандармы, ни агенты Пенсионного фонда.

Карина убрала руку.

— Полунин, ты в своем уме? А я-то, дура, уши развесила. С чего ты взял, что поселенцы вообще существуют?!

— По крайней мере, у меня есть шанс выяснить это наверняка, — попробовал Арчи подтвердить свой оптимистический настрой. — Либо они есть, либо нет. Третьего не дано.

— Детский сад, штаны на лямках. Предположим, — она эмоционально жестикулировала, — только предположим, что это не сказочки для дураков и поселенцы действительно существуют. Как ты планируешь до них добраться с жандармами на хвосте?

— Ты сразу нашла самое слабое место в моем плане. У меня элементарно нет денег на дорогу.

Хлопнула входная дверь. Арчи чуть не подскочил. Карина смутилась, но тут же собралась и попросила его сидеть спокойно.

Из прихожей доносилась невнятная возня: шуршала одежда, раздавались кряхтение и вздохи, гремели плечики на вешалке. Затем в коридоре возник Игорь, придерживаясь рукой за стену. Он был безобразно пьян. Пиджак расстегнут, рубашка выбилась из-под брючного ремня, несколько нижних пуговиц оторваны и через расползшиеся края материи проглядывал заросший курчавым волосом живот. Галстук распущен, белый воротничок измазан какими-то бурыми пятнами. Глаза у Игоря были шальные. Он выпятил влажно поблескивающую нижнюю губу.

— А вот и вы, голубчики, — произнес Игорь, сглатывая окончания.

— Привет, — на всякий случай подал голос Арчи.

Игорь погрозил ему пальцем.

Карина без лишних церемоний схватила супруга за рукав, потащила за собой, не обращая внимания на его вялые попытки сопротивляться, и втолкнула в ванную.

— Сначала приведи себя в порядок, будь так добр! — строго сказала она и закрыла его снаружи.

Оставшись стоять под дверью, она сложила руки на груди. Ноздри раздувались в такт учащенному дыханию.

— И часто с ним такое бывает? — спросил Арчи и тут же подумал, что допустил бестактность.

Из ванной комнаты послышался плеск. Карина перевела дух и вернулась за стол.

— Не обращай внимания. Обычно мы ограничиваемся парой тумаков и битьем посуды, — скривилась она, понимая, что шутка получилась скверная.

Пожалуй, пришло время сменить тему.

— Мне нужно кое-что посмотреть в сети. Можно?

Она принесла планшет и положила на стол перед Арчи. Он запустил терминал удаленного доступа. Попытка по памяти набрать адрес резервного сервера Профессора успехом не увенчалась. Он машинально похлопал себя по карманам в поисках бумажки с каракулями старика и похолодел от ужаса, испугавшись, что оставил ее в одежде, которая последний час крутится в барабане стиральной машины. Арчи метнулся в прихожую и вздохнул с облегчением, обнаружив записку в нагрудном кармане куртки.

Карина только похихикала над ним.

— Занимайся своими делами, а я проверю, как там мой ихтиандр, — сказала Карина и удалилась.

Имя пользователя Профессор не указал, поэтому Арчи наудачу вбил «admin», а затем непроизносимый пароль «nbVehbtujrjvfylf33». Только набрав на клавиатуре, Арчи обнаружил, что в русской раскладке он означает «тиМуриегокоманда33», и невольно улыбнулся.

Авторизация на сервере прошла успешно. Арчи охватило волнение: он совершенно не представлял, что ему откроется. Бог его знает, каким птичьим языком записаны черновики старого ученого. Скорее всего, их просто не понять без специального образования, которого Арчи как раз и не хватало.

На сервере в основном хранились текстовые файлы. Профессор не трудился их сортировать, и они просто лежали одним списком в корневой папке. Названия некоторых документов были понятны (например, «Повреждения нервной системы и психотические реакции в результате воздействия установки „Морфей“»), других — понятны относительно («Реакция подопытных КЧ-11 и РЕ-09 на инъекцию 2 мл тоназина»), а какие-то непонятны совсем («Концентрация погерина в органах пациентов с синдромом Хатчинсона-Гилфорда после инъекций тоназина»).

«Обнаружено неожиданное побочное действие тоназина, — писал Профессор. — У испытуемых с нормальными показателями здоровья оно практически не выражено. Поэтому затруднительно провести количественную и качественную оценку. Для точных исследований нужны больные синдромом Хатчинсона-Гилфорда, у которых наблюдается повышенная концентрация мутировавшего погерина в тканях».

Арчи открыл поисковик и нашел описание синдрома Хатчинсона-Гилфорда. Выяснилось, что это редкое генетическое расстройство, приводящее к стремительному старению детей и смерти при достижении примерно двенадцати лет. Болезнь провоцирует скопление мутировавшего протеина погерина в каждой клетке тела, вызывая дефекты и быстрое старение клеток.

Очень любопытно. Профессор разработал тоназин как вспомогательный инструмент для стимуляции гипоталамуса и гипофиза при погружении. Причем здесь погерин?

«Поразительный эффект! — отмечал Профессор. — У всех испытуемых после недельной терапии тоназином концентрация погерина в тканях снизилась практически до нулевых показателей. То есть дальнейшее старение клеток остановлено. К сожалению, сейчас у нас нет ни средств, ни времени на дальнейшие исследования в данном направлении, поскольку цель нашего проекта — управление памятью. В дальнейшем, конечно, необходимо проверить, насколько устойчивый результат дает тоназин, какие последствия он оказывает на функционирование гипоталамуса и гипофиза. Очевидно, что я не предусмотрел все аспекты воздействия тоназина. Пока могу предположить, что он стимулирует выработку гормонов, действие которых сродни рапамицину, вымывающему погерин из клеток. Над этим нужно подумать».

Из ванной доносился приглушенный шум перепалки. Арчи прислушался, но не разобрал ни слова. Надо поскорее заканчивать с архивами Профессора и уходить. У Карины и без него забот хватает. От мысли о прощании с Кариной (думать о том, что навсегда, было тошно, но пришло время реально смотреть на вещи) неприятно засосало под ложечкой, а на плечи будто положили пару пудовых гирь.

Среди мудреной документации Арчи нашел файл с подробным описанием технологии получения тоназина и устройства «Морфея». Естественно, он мало, что понимал в химических формулах, но и так было ясно: перед ним главное достижение Профессора, оценить стоимость которого, пожалуй, невозможно. Козырной туз или джокер?

Профессор считал, что жандармы открыли охоту за ними, чтобы дотянуться до архивов. Им нужен «Морфей». Мы же сами и нашли «Морфею» наилучшее применение. Триумвирату осталось только получить его в свои руки и грамотно распорядиться. Многие очевидные проблемы, связанные с работой Центров покоя, разрешаться сами собой.

Его внимание привлекла группа файлов, у которых вместо названий стояли только числовые обозначения времени создания. Арчи ткнул в документ, который совпадал с годом его рождения. Тут обнаружились личные дневниковые заметки Профессора, не связанные напрямую с исследованиями. Арчи почти сразу наткнулся на упоминание о матери: «Света Полунина ушла в декретный отпуск. Жаль. Смышленая девчонка, могла бы многого добиться. Но эта беременность… Мне показалось, она воспринимает ее как своего рода крест, испытание, которое она должна вынести, выдержать, причем, почему-то в одиночку. Она так раздражается, когда ее спрашивают об отце ребенка. Я понимаю отчасти ее реакцию. Лучше никому не знать, кто он. Связь с иностранцем может заинтересовать „тонтон-макутов“, а зачем молодой матери такая нервотрепка. Я обещал хранить молчание. И слово свое сдержу».

Сердце забилось с удвоенной частотой. Арчи прокрутил документ до конца, но больше не нашел ничего интересного для себя. Тогда он открыл файл, датированный годом ранее. Планшет пришлось положить на стол, чтобы случайно не выронить из дрожащих пальцев.

Вот оно: «Познакомились с Х. Перекинулись парой фраз. Он ранним утром прилетел из Лондона и еще не успел восстановить силы. Полунина вызвалась познакомить его с достопримечательностями Петрограда. Почему бы и нет, лучше она, чем приставленная комитетчиками гид-переводчик, которая больше слушает, чем переводит». Арчи перелистнул пару страниц и нашел еще одну важную заметку: «За ужином Х. постоянно оказывал знаки внимания Полуниной. Меня это не касается, но я предупредил ее, что наш гость надолго не задержится. Кажется, она не придала этому никакого значения. Вообще, Х. не слишком впечатлен нашими результатами, и переговоры о совместных исследованиях, похоже, зашли в тупик. Единственный раз он проявил живой интерес, когда я вскользь упомянул о побочном влиянии тоназина на концентрацию погерина. Нехорошо так думать, но хоть бы Полунина сыграла в нашу пользу…». Сколько Арчи ни искал, больше о таинственном иностранце не было сказано ни слова.

Хлопнула дверь ванной, раздались легкие шаги, и на плечо легла ладонь Карины.

— Как успехи? — спросила она.

Арчи поднял голову.

— Даже лучше, чем ожидал, — скрывая волнение, ответил он.

Отключившись от удаленного сервера, Арчи написал с фиктивного почтового ящика письмо дяде с предложением встретиться, на всякий случай полностью очистил кэш и только после этого вернул планшет Карине. Потом стукнул себя по лбу и, воспользовавшись зажигалкой, уничтожил записку Профессора, предварительно несколько раз повторив про себя адрес сервера.

— И что теперь? — спросила Карина, наблюдая, как он бросает в раковину догорающий листок бумаги.

— Как я уже говорил, с деньгами у меня туго, — сказал он и развел руки.

В этот момент из ванной вывалился Игорь. После водных процедур его взгляду вернулась определенная осмысленность, но на ногах он все равно держался нетвердо.

— С легких паром, — сказал Арчи.

— Спасибо, — буркнул Игорь, повернулся спиной и ушел в свой кабинет.

Подождав пока стихнут его шаги, Арчи спросил:

— Вы помирились?

Карина поморщилась, и все стало понятно без слов.

— Где ты собираешься взять деньги? — сменила она тему.

— Попрошу у дяди.

— У дяди? Ну-ка, дай лоб пощупаю, а то, кажется, ты слегка не в себе!

— Я все рассчитал. Определенный риск есть, но, думаю, он мне поможет.

— Так же, как когда втянул тебя в эту историю?

— У меня есть кое-что очень важное для него.

Уходить не хотелось совсем. Он с удовольствием остался бы переночевать, тем более что Карина сама это предложила. «Постелю тебе в гостиной, — сказала она. — Об Игоре не беспокойся. Он не станет возражать». Но время работало против Арчи. Нужно добраться до дяди, пока еще работает общественный транспорт и патрульные не лютуют. А уже утром бежать из города на попутках.

Карина явно расстроилась, когда он твердо заявил, что уходит.

— Твоя одежда еще не высохла.

— Будет повод вернуться, — сказал он, понимая, что не вернется.

— Балбес, — вздохнула она и продолжила разбирать стиральную машину.

Арчи воспользовался тем, что она отвлеклась на развешивание белья из стиральной машины, и зашел в кабинет к Игорю. Тот говорил по телефону и сразу положил трубку, как только появился Арчи. Муж Карины сидел за столом, набычившись, и избегал смотреть на него.

— Не отвлекаю? Хотел извиниться, что доставил вашей семье столько хлопот.

Игорь уставился на него в упор, ничем не выдавая свою реакцию.

— Я понимаю, почему ты злишься, — продолжил Арчи. — Я всегда желал Карине добра и не думал, что все так обернется. Не держи на меня зла, если можешь. Я уезжаю. Ты меня больше не увидишь. Да и Карина тоже.

Игорь странно хмыкнул.

— Чего это вы здесь? — раздалось за спиной у Арчи.

Карина вытащила его в коридор и поспешно захлопнула дверь кабинета.

— Не нужно к нему лезть, — попросила она. — В таком состоянии с ним невозможно разговаривать.

— Я заглянул только попрощаться.

Момент был неловкий. Арчи не знал, куда девать руки и что говорить. Он схватился за свою куртку, передумал и потянулся за обувью. Присев на корточки, зашнуровал по очереди ботинки. Не поднимая головы, сосредоточился на шнурках. Подумалось, что, возможно, со стороны это смотрится, как будто рыцарь преклонил одно колено перед своей дамой сердца. Не так уж это и далеко от истины, подумал Арчи.

Карина стояла, сложив руки на груди. Универсальная защитная реакция. Любой человек неосознанно отгораживается таким образом от враждебного мира. Арчи хотел бы обнять ее, но так и не решился.

— Ну, что ж… — он переминался с ноги на ногу. — Я пошел.

Она шмыгнула носом и понимающе кивнула.

— Провожу тебя до лифта, — сказала Карина.

Арчи вышел на лестничную площадку и нажал кнопку вызова. Он поймал себя на двойственном ощущении. У не осталось никого на свете ближе, чем она. Но в этот самый момент расстояние между ними стремительно разрасталось и заполнялось вакуумом. Нужно было найти какие-то подходящие слова, чтобы его преодолеть, но, как назло, ничего путного в голову не приходило. Вспомнилась история про Матросова, закрывшего собой амбразуру вражеского пулеметного гнезда. Арчи сейчас бы с легкой душой повторил его подвиг, если бы знал, куда падать — хоть грудью, хоть лбом.

— Ты можешь ответить на один вопрос? — бросилась через пропасть Карина.

— Конечно, — с готовностью отозвался Арчи и мысленно обратился к лифту, чтобы тот не торопился.

— Ты же помнишь день нашей с Игорем свадьбы. Я никогда не спрашивала тебя, но теперь хочу знать. Как ты оказался в воде?

Первым порывом было рассказать правду, без утайки. О том, как он был расстроен, если не сказать, что близок к отчаянию. Всеобщее торжество, крики, веселье, тосты и самый пошлый клич на свете — «Горько!». Арчи требовалась сильная анестезия, и он использовал хорошо проверенный способ: налегал на водку, а закусками брезговал. Он вышел на палубу покурить, чтобы не терять градус опьянения. Голова кружилась. Накатила тошнота. Он свесился через поручни и сам не успел понять, как оказался за бортом, моментально протрезвев.

Но это ли она хочет услышать? Если она столько лет хранила в памяти тот эпизод, значит, он для нее имеет значение. Похоже, она полагает, что Арчи пытался покончить с собой из-за того, что она вышла за Игоря. Очень может быть, если подтвердить ее версию, то расстояние между ними исчезнет. Возможно, Карина даже взглянет на их отношения по-другому, но…

Господи, Арчи! О чем ты думаешь! Ты уходишь. Скорее всего, навсегда. Сделай то, что должен.

Пришел лифт, створки кабины лязгнули, разъезжаясь в стороны.

— Не молчи, Арчи, — попросила Карина. — Скажи правду.

— Правда в том, что я перебрал с алкоголем и по дурости вывалился за борт, — признался Арчи, глядя ей в глаза. — Мне пора. Спасибо, Карина, за все.

Он наклонился, на доли секунды прикоснувшись губами к ее горячей щеке. Запах ее волос щекотал в носу. Затем Арчи зашел в кабину, нажал кнопку первого этажа и обернулся. Карина стиснула ворот халата под горлом. Она была похожа на маленькую девочку. Быстрей же, взмолился Арчи. Пока двери неспешно закрывались, он продолжал ободряюще улыбаться. Когда лифт, взвыв, заскользил вниз, он не выдержал и со всей силы треснул кулаком об стену. Пластик хрустнул, но выдержал.

Пройдет немного времени, и она все забудет, уговаривал себя Арчи. И с Игорем у них все наладится. Наверное, он лучший муж, какой у нее мог быть. Надежный, а для семейных отношений, что может быть важнее, верно?

Ладно, лучше подумать о деле. Для начала нужно договориться с дядей: архивы Профессора в обмен на имя отца, новые документы и некоторую сумму, достаточную, чтобы забраться в сибирскую глушь. Сделка выгодная для обеих сторон.

Он решительно вышел из подъезда. Во дворе оказалось совсем темно — ближайшие фонари почему-то не работали. Разглядеть, что творится под ногами, можно было только благодаря тусклому свету, падающему из окон и отражавшемуся от снега. Арчи вертел головой, пытаясь понять, в какую сторону лучше пойти. В этот момент прямо навстречу ему ударили лучи фар припаркованной машины. Кто же такой умный догадался включить дальний свет? Арчи выставил вперед ладонь, но в глазах все равно плясали разноцветные огоньки на антрацитовом черном фоне. Он услышал резкий хруст снега под ногами нескольких человек, которые явно торопились к нему. За мгновение до того, как это случилось, Арчи понял, что попался. Наугад дернулся в сторону, споткнулся, зарылся ладонями в снег и вскочил. Тут его сбили с ног умелой подсечкой, и он всем телом шмякнулся на лед, так что из легких вышибло воздух. Арчи зарычал от ярости и отчаяния и попробовал вырваться, но его крепко держали несколько пар рук. Неспособный что-либо сделать, он плюнул в темноту и, судя по ругани, попал. И тут же последовала еще одна яркая вспышка. Больно было только поначалу, как будто в переносицу вонзили раскаленный шип, а после он просто наблюдал мерцающие в бездонном небе разноцветные звезды, которые повели вокруг него хоровод.

7

В приемной замминистра по обыкновению царила первозданная тишина. Если бы тут водились мухи, было бы слышно, как они летают. Невозмутимый референт замер на рабочем месте и лишь время от времени мигал. Сколько ему? Лет двадцать пять, не больше. Гладко выбрит, стрижка — строго по уставу, каждый волосок не длиннее трех сантиметров. На мундире — ни одной складки, а начищенные пуговицы того и гляди ослепят всполохами солнечных зайчиков. Может быть, парень и не выделялся великим умом, но дело свое знал. Иначе не продержался бы столько месяцев на этой должности. А все потому, что строго соблюдает дисциплину.

Все начинается с нее, подумал Далягмас Аббасов, сдерживая тяжелый вздох. Тагир, его единственный сын, на прошлой неделе едва не вылетел из Университета МВД за очередное грубое нарушение режима обучения. Поначалу Аббасов хотел проучить сына и не вмешиваться — пусть расхлебывает сам. Но мать Тагира, Эльвира, чуть ли не битый час причитала в трубку телефона и умоляла не ломать мальчику жизнь из-за такой глупости. В какой-то момент Аббасов не выдержал и прорычал в ответ, что затеять в столовой драку, а затем пальнуть в потолок из табельного оружия, — это, к сожалению, уже не глупость, а кое-что похуже. Чудо еще, что никто серьезно не пострадал! Эльвира зарыдала. Он продолжал злиться, но в итоге уступил. В последний раз!

Родителей не выбирают, говорят русские. А детей, можно подумать, выбирают! И вот только не нужно громких слов о роли родительского воспитания. Лет двадцать назад он еще поверил бы в эту чепуху… Столько времени потратил, объясняя значение той или иной суры. Регулярно брал с собой в мечеть. Отдал в специальную мусульманскую школу. А что толку? Все равно вырос безответственный саалюк, который рано или поздно серьезно промахнется. И ничего теперь с этим не поделаешь, ведь детей не выбирают…

Звякнул интерком, и референт ожил. Он снял трубку, с вдохновленным видом выслушал указания, а затем обратился в пространство с предложением пройти в кабинет. Аббасов одернул полы кителя. Неприметная форма майора родного комитета безопасности была ему больше по душе, однако при работе под началом Министерства внутренних дел ему приходилось использовать мундир штабс-капитана жандармерии. Пригладив волосы, он потянул дверь на себя. Он очутился в крошечном тамбуре, который не освещался. Если не успеешь толкнуть следующую дверь наружу, окажешься в полной темноте. Эта особенность была хорошо известна Аббасову, и он, не задерживаясь, прошел дальше.

Государственному чиновнику уровня первого замминистра не воспрещалось иметь роскошные апартаменты. Более того, в определенном смысле это было даже необходимо, чтобы посетители понимали, с кем имеют дело. Однако Петр Минин подобных излишеств не признавал и соблюдал подчеркнутый аскетизм. Посреди вытянутой комнаты стоял классический Т-образный стол для совещаний, во главе которого восседал хозяин кабинета. Вдоль окон тянулся ряд стульев, к противоположной стене приткнулся недорогой гарнитур. Аббасов каждый раз пытался пересчитать государственные грамоты и награды, выстроившиеся шеренгой на полках, но всегда сбивался.

Карьерными успехами Петра Минина полагалось восхищаться. Для сына рядового фельдшера «скорой помощи» (кажется, из Калуги) он добился немыслимых высот. После средней школы — политехнический техникум. Затем — призыв и служба во внутренних войсках: курс молодого бойца, служебная командировка по зову интернационального долга, два ранения, дерзкий прорыв из окружения вместе с четырьмя однополчанами, Орден Мужества, демобилизация. На «гражданке» Петр Минин отдыхал только несколько месяцев, после чего устроился работать участковым. Потом — столичная Высшая школа МВД. Несколько лет службы в убойном отделе Восточного округа. Вновь командировки — теперь на Кавказ. И там уже не очень молодой офицер себя тоже проявил, вернувшись домой в звании подполковника и с представлением к званию Героя России. Аббасову подробности этого этапа жизненного пути Минина были известны исключительно со слов знакомых из Хасавюрта и Моздока, поскольку официальная биография замминистра в данной части была удивительно лаконична и скромна. Между тем, даже отпетые головорезы из специального батальона «Аль-Шарк» уважительно отзывались о методах работы Белого Иблиса. Свое прозвище Минин получил за решительность и жестокость, проявленные на поле боя и не только. По слухам, сепаратисты предлагали за его голову сумму с пятью нулями. Пока талибские головорезы собирались с духом, Минин успел захватить двух полевых командиров из числа высшего командования боевиков. В ходе допроса пленники лишились важных частей тела, а награда за живого или мертвого Белого Иблиса выросла на порядок. Первое покушение провалилось: автомобиль со смертником, не доехав до комендатуры, взорвался на блокпосте. В другой раз Минин на машине с бойцами спецназа попал в засаду. Водитель-дагестанец погиб сразу, а раненный Белый Иблис и еще двое ребят сдерживали атаку не менее двух десятков боевиков, пока не подоспела помощь. После лечения в госпитале медики категорически запретили ему участие в боевых действиях, и он вернулся в Москву. Начался кабинетный этап карьеры. На этом пути он действовал с привычной напористостью и решительностью. Кому-то его прямота и откровенность казались безусловными достоинствами, другим — недостатками. Так или иначе, в определенных кругах всерьез оценивали его возможные перспективы его работы в кабинете министров. Но тут произошло третье покушение. Кто его организовал так и осталось невыясненным — то ли старые знакомые с Кавказа все-таки дотянулись до него, то ли ему повстречался достойный соперник на пути к политическому Олимпу. Не исключено, что оба предположения верны. Пластиковую взрывчатку заложили под капот бронированного джипа. Обычно перед любой поездкой машину проверяли саперы, но в тот день вышла какая-то подозрительная история со срочным вызовом в Кремль и саперов дожидаться не стали. Водитель и двое охранников погибли на месте. Сам Минин в критическом состоянии был доставлен в ЦКБ, где за его жизнь боролись неделю. С того света его вытащили, но ноги сохранить не смогли. На больничной койке у него было достаточно времени, чтобы обо всем подумать. После выписки он стал хитрее и осторожнее. Полностью переворошил службу охраны, лично отобрав самых достойных и преданных людей. Через какое-то время в столице произошло несколько загадочных смертей видных чиновников, однако никто и никогда так и не смог установить их причину. А потом ситуация успокоилась сама собой. Минин более не рвался на самый верх, предпочитая управлять ситуацией из-за кулис. Нынешний министр внутренних дел Асланбек Гаджиев, по слухам, являлся его ставленником. Предыдущему не хватило ума верно оценить свое положение. Минин без колебаний провернул нехитрую схему, в результате которой сотрудники комбеза взяли министра при получении крупной суммы в качестве оплаты за передачу информации государственной важности. Как раз в ту пору верхушка Комитета никак не могла решить, к какой из ветвей власти выгоднее примкнуть в текущий политический момент. Минин же добился их доверия и склонил на свою сторону. Разумеется, не было никаких подтвержденных документально соглашений. Но с этого момента все силовые ведомства, за исключением разоренного военного министерства, много лет закабаленного финансистами, действовали согласованно и в общих интересах. Вот так Аббасову и выпала честь не только познакомиться лично, но и поработать вместе с легендарным Петром Мининым.

Аббасов считал, что только благодаря таким, как Минин, русских людей еще не раздавили, как тараканов. Но осталось таких немного. И слава Аллаху, полагал Аббасов, ведь что бы мы иначе делали?

Петр Минин выглядел максимум на сорок пять лет, благодаря регулярным употреблениям сыворотки. Он носил аккуратно постриженную бороду, в которой поблескивали лишь несколько седых волосков. Пронзительно холодные, глубоко посаженные глаза внимательно следили за вошедшим Аббасовым, который остановился у основания Т-образного стола. Со своим крупным горбатым носом Минин вполне мог бы сойти за своего на Кавказе, особенно если отрастить бороду подлиннее.

— Присаживайся, Далягмас.

Замминстра непринужденно и четко произнес имя Аббасова. Редко кому из русских удавалось сделать это без запинки.

— Поближе, поближе, не стесняйся, — добавил Минин, когда майор подвинул для себя крайний стул.

Аббасов секунду помедлил, а затем прошел вперед и устроился там, где стол делал изгиб.

— Прочитал твой рапорт, — замминистра потряс картонной папкой; современной технике он не доверял и по старинке требовал, чтобы все документы ему предоставляли распечатанными на бумаге. — Есть что обсудить.

Кто бы сомневался.

— Ситуация сложилась немного не так, как мы планировали?

Аббасов был вынужден согласиться, потому что ситуация и впрямь сильно отличалась от того, что они запланировали перед его отъездом в Петроград.

Он терпеть не мог Петроград. Возможно, с этим городом можно как-то примириться, но отвратительный климат не оставляет на это шансов. Аббасов не представлял, как здесь можно жить по собственной воле. Лютые снежные зимы, дождливая слякоть осенью и весной. Каждый местный житель хотя бы раз в год берет бюллетень и несколько дней к ряду проводит, укутавшись одеялом с головой, чтобы поскорее победить простудную хворь. Пару относительно солнечных недель, которые выпадают то на июль, то на июнь, то на август, местные жители почему-то всерьез называют летом. И еще эта дикая влажность круглый год, из-за которой любой мороз выворачивает ноздри наизнанку, а если тепло преодолевает отметку в двадцать градусов, то нужно три раза в день менять одежду, чтобы не смердеть козлом. Отдельный вопрос, зачем русские вцепились мертвой хваткой в этот город, закопав в мерзлую землю миллионы человек, хотя в блокаду был такой замечательный шанс избавиться от него без существенных потерь для имиджа, заодно свалив эшелон проблем на головы педантичных тевтонов.

Ладно, не нужно уничтожать этот город. Сейчас это действительно неразумно. Пусть будет. Важный транспортный узел? Развязывайтесь на здоровье! Но не заставляйте людей жить здесь и размножаться. В каких-то семи сотнях километров на юго-восток расползлась Москва. Всего восемь часов на машине. Но насколько легче там дышится! Словно другая планета. Шайтан с ним, пусть остается этот мрачный город. Но пора использовать его по-другому. Хватит уже кривить душой, это не город, а преисподняя! Место, где томятся грешники и неверные. Вот и сделайте Петроград ссыльным городом! Мечты, мечты…

Командировка затянулась. Собираясь в Петроград, он рассчитывал, что все дела займут не больше пары недель. В крайнем случае — месяц. В итоге Аббасов застрял основательно. Каждый новый день в ледяном плену заставлял его нервничать, терять терпение и подтачивал уверенность в успехе всей операции.

В тесной уборной при кабинете следователя не хватало света. Из-за этого отраженный в зеркале Аббасов был похож на выцветшую архивную фотографию. Вспомнился отец и его дембельский альбом, который хранился в самом дальнем углу платяного шкафа, в который детям строго-настрого запрещалось совать свой нос. Однажды, продираясь сквозь ворох бабкиной одежды, семилетний Далягмас нащупал бархатистую обложку и замер. От страха, что в любой момент могут поймать с поличным, его прошиб пот. Не вылезая наружу, там же в шкафу, при слабом свете, проникающем через щель между дверцами, он раскрыл тяжелый том и, напрягая зрение, впервые в жизни рассматривал фотографии. На пожелтевших карточках отпечатались неведомые места: высоченные дома, многие из которых были частично или полностью разрушены, почерневшие голые деревья и улыбающиеся в бороды мужчины в мешковатых комбинезонах защитного цвета. Далягмас узнал автоматы Калашникова в крепких руках, а вот определить отца среди остальных воинов Аллаха не сумел, ведь с такими бородами все похожи. Потом он услышал, что его зовут ужинать, и поторопился спрятать фотоальбом на место. Но не один год время от времени улучал несколько минут, пока взрослые были в отлучке, чтобы снова взглянуть на удивительные застывшие картинки, показывающие другой мир.

Аббасов провел пальцем по щеке. О том, как важно бриться, отец объяснил ему в двенадцать лет: «Только ваххабиты носят бороды. Если не будешь бриться, тебя примут за ваххабита и убьют». Далягмас не сразу проникся этой доктриной, тем более что плохо разбирался, кто такие ваххабиты. Но после службы в армии у него вошло в привычку скоблить щетину дважды в день.

Он взглянул на часы и решил, что пора.

Джигиты из группы задержания слегка перестарались: у задержанного был сильно расквашен нос, а на лбу запеклась кровь от многочисленных ссадин. Пожаловались, что оказал сопротивление. А чего они ждали, бездельники? Впрочем, это было не так уж важно. Сильнее всего Аббасова беспокоило, что у мальчишки при себе не нашлось ни одной изобличающей улики. Подозреваемый оказался не такой дурачок и избавился от пистолета. Где? Теперь и не найдешь. Все что против него имелось — слабенькие показания Игоря Вечтомова. В суде их не предъявишь. И, вообще, какой еще суд? Суд никому не нужен. Дело государственной важности и строго секретное. Но пока приходится довольствоваться до обидного малым: труп отличного полевого агента, бесполезные обломки устройства, не подлежащего восстановлению, а также компьютер, от которого — шайтан его возьми! — тоже никакого толку, поскольку профессор Вольф зашифровал архив. Как это ни прискорбно, но помятый сопляк в наручниках — единственный источник информации.

Аббасов за подбородок приподнял его голову. Сначала он встретил равнодушный потухший взгляд, но через мгновение задержанный его узнал.

— Я же предупреждал, Арчибальд, — сказал Аббасов. — Поздние прогулки до добра не доведут.

Мальчишка мотнул головой, вырываясь. Аббасов отпустил его подбородок, сокрушенно поцокал и устроился за столом напротив. Полунин не поднимал глаз. Только время от времени можно было увидеть, как дергается его кадык, когда он сглатывает слюну.

— На этом самом табурете сидела и твоя подружка.

Молодой человек никак не отреагировал.

— Ты же не хочешь, чтобы мы опять ее взяли?

На этот раз он злобно глянул исподлобья.

— Ой, боюсь, боюсь! — замахал руками Аббасов и рассмеялся. — Ладно, оставим твою подружку пока в покое. Она мне не нужна. И даже ты, парень, интересен мне лишь постольку, поскольку… Я не садист и не получаю удовольствие от того, что нас ждет, если ты не станешь сотрудничать.

Он подождал немного, но задержанный продолжать хранить молчание.

— Я могу пообещать тебе все, что угодно. Но не стану. Просто постараюсь облегчить твою участь. Ты же понимаешь, выбор у тебя все равно невелик. А мне от тебя нужен-то такой пустяк. Скажи, что с профессором и где он находится сейчас?

— Какой профессор? — удивление Арчибальда могло бы сойти за искреннее, но это была лишь хорошая мина при плохой игре.

— Жаль, очень жаль, — Аббасов побарабанил пальцами по столу. — Времени на уговоры у меня нет, поэтому без лишних проволочек перейдем ко второй части.

Он нажал кнопку, расположенную с внутренней стороны столешницы. Дожидаясь Тито Мозгоправа, Аббасов краем глаза следил за парнем, который, конечно, нервничал, хотя и не догадывался, что именно его ожидает.

Тито, этнического албанца, родившегося в России в семье беженцев, шесть лет назад выгнали с третьего курса медицинского университета, но он оказался талантливым парнем и довольно скоро организовал у себя дома лабораторию по производству метадона. В свободное время он экспериментировал, создавая различные модификации синтетика. Наркоконтроль успешно внедрил в преступную группу своего агента и всю банду взяли. Среди прочего в лаборатории Тито нашлись удивительные химические составы, включая самодельную взрывчатку. По такому случаю подключился комитет безопасности. Тогда Аббасов и познакомился с одаренным химиком. Помимо полезных навыков в области практической фармакологии, майора привлекло полное равнодушие парня к морально-этическим проблемам. Предложение о работе в комбезе Тито выслушал с интересом и лишь поинтересовался, можно ли ему будет продолжить эксперименты с метадоном и прочими наркотиками. «Только в интересах нашей конторы», — предупредил Аббасов. Парень немного расстроился, но оценил перспективы и поставил подпись под соглашением.

Дверь открылась. Сначала в кабинет вкатилась дребезжащая тележка, а следом появился толкающий ее Тито Мозгоправ. Арчибальд вздрогнул и обернулся.

— Тито у нас кудесник, — похвастался Аббасов, указывая на химика.

Албанец откинул белое полотенце с тележки и позволил Арчибальду увидеть аккуратные ряды медицинских инструментов, среди которых не было ни одного на первый взгляд устрашающего, но в сочетании с могучей и угрюмой фигурой они вызывали зловещий трепет. Некоторые слабаки начинали болтать, стоило им увидеть, как Тито любовно поглаживает особо любимые предметы из своего арсенала. Но младший Полунин оказался не из робкого десятка и лишь сильнее стиснул зубы.

— Аллахом клянусь, Тито заставляет заговорить даже глухонемых. Пентотал натрия? Ха-ха, это для любителей! А Тито — профессионал экстра-класса по части приготовления удивительных коктейлей правды.

— Чтобы я ни сказал, это нельзя будет использовать в суде, — выдавил из себя Арчибальд.

— А кто сказал, что будет суд? — обезоруживающе оскалился Аббасов.

Тито приступил к осмотру задержанного. Пощупал пульс, оттянул веки и внимательно изучил глазные яблоки, проверил мышечные рефлексы, а затем вернулся к инструментам. Он, задумчиво насвистывая, перебирал пузырьки и пробирки, смешивая и взбалтывая.

— Процедура опасная. Некоторые после нее на всю жизнь идиотами остаются. У тебя осталась пара минут, не больше. Последний шанс, Арчибальд.

Молодой человек выглядел смирившимся со своей судьбой, даже зажмурился. Молится он, что ли?

— Приступай Тито, — дал отмашку Аббасов.

Мозгоправ встряхнул шприц, наполненный густой мутной жидкостью, отвернул воротник рубашки задержанного, пальцами нащупал нужное место на шее и резким отточенным движением вонзил иглу.

Минин слушал рассказ Аббасова и мрачнел.

— То есть Вольфа убили? — уточнил он.

— Убили или умер своей смертью — не узнаю. Полунин видел только тело, но в глубине души считает, что его дядя решил избавиться от профессора. И от него самого.

— Но, тем не менее, до применения психотропов он ни словом не обмолвился про дядю. Как думаешь, почему парень его оберегает?

— Мы не успели добраться до этого уровня. Но некоторые обрывочные фразы… Кажется, он считает, что теперь дядя должен ему помочь.

— Помочь в чем? Организует побег? — замминистра саркастически ухмыльнулся.

Ответа на этот вопрос у Аббасова не нашлось.

— Плохо. Нужно выяснить. Что по старшему Полунину?

— Я указал в рапорте, что считаю его мозговым центром группы. Скользкий тип, эгоистичный, не лишен деловой хватки. Решителен. Использовал профессора Вольфа в своих интересах. Я встречался с ним лично — хотел прощупать почву. Он был растерян. Старался держаться, но ситуацией уже не управлял. А потом выяснилось, что он под колпаком пенсионников. Я посчитал, что задерживать его бессмысленно и даже опасно для дела. Никакой полезной для нас информацией он в данный момент не обладает. Пусть остается на свободе. Так даже лучше.

— Это разумно. Но будь начеку с пенсионниками. Они нас недооценивают и держат за дураков, но все равно весьма опасны.

— Пока мы опережаем их на шаг, — заметил Аббасов.

— Чтобы так продолжалось и впредь, нельзя терять старшего Полунина и его кураторов из виду, — строго сказал Минин. — Игра только начинается. У нас неплохая сдача, но успех нам пока никто не гарантировал.

Аббасов с неудовольствием наблюдал, как Тито собирает инструменты.

— Разве так должно было быть?

Мозгоправ пожал плечами и продолжил свое занятие.

— Ты обещал, что он все расскажет!

— Так и есть. Он рассказал все, что мог.

— Но самого главного не сказал! — сорвался Аббасов и шарахнул кулаком по столу.

В комнату осторожно протиснулся напуганный рядовой с тряпкой в руках и принялся затирать лужу под стулом.

— Такое бывает, — низкий голос Тито звучал как будто из самой утробы. — Какие-то участки памяти блокируются…

— Он же не контролировал себя!

— Полностью волю не отключишь, — виновато сказал Тито.

Аббасов выдвинул ящик стола и достал четки, чтобы успокоить нервы. В таком взвинченном состоянии принимать серьезных решений нельзя, а что-то предпринимать нужно очень быстро. Он прочитал про себя суру Аль-Муззаммиль. В ней говорится о достоинстве Корана и ночи, в которую он был ниспослан, и указывается, что она лучше тысячи месяцев и что в эту ночь по велению Господа нисходят ангелы и Джабраил для исполнения Его повелений. В эту ночь воцаряется мир, и нет ни вреда, ни зла до появления зари.

Рядовой закончил с лужей и беззвучно исчез. Тито смиренно ждал дальнейших распоряжений.

— Ты ему мозги не совсем выжег? — спросил Аббасов, немного успокоившись.

— Концентрация была высокая, — Тито теребил фартук в грязных разводах. — Если крепкий организм, должен справиться.

— Успокоил, можно подумать. Память к нему вернется?

— Потребуется время.

— Сколько?

— Несколько месяцев. Полгода. При адекватном лечении можно процесс ускорить, наверное.

— Позаботься о нем. Он нам очень нужен.

Мозгоправ укрыл инструменты и покатил тележку в коридор.

Ситуация напоминала погоню за черной кошкой в темной комнате. Занятие это небесполезное только в том случае, если кошка в комнате действительно присутствует. Впрочем, Аббасов не сомневался, что где-то под черепной коробкой пребывающего в бессознательном состоянии Арчибальда Полунина скрывается необходимая информация. Вопрос лишь в том, как ее оттуда вызволить. Обрывочные фразы про эксперименты профессора с тоназином, который вызывает повышенное выделение погерина, подтверждают, что они на верном пути. Мальчишка, похоже, успел ознакомиться с содержимым архива Вольфа, а, значит, имел доступ к нему. Содержимое головы Арчибальда бесценно. Если запахнет жареным, нельзя допустить, чтобы он оказался в руках пенсионников или законников.

На часах было почти десять часов вечера. Хотя лампочку в уборной заменили по его просьбе на более яркую, светлее стало ненамного. Пока скоблил скулы опасной бритвой (станком, по его мнению, пользовались только латентные педерасты и незрелые юноши), Аббасов успел пару раз порезаться, выкручивая шею, чтобы разглядеть в зеркале, насколько гладко снимает пену.

Из-за звука льющейся из-под крана воды Аббасов ничего не слышал, поэтому чуть вновь не порезался, когда в уборную неожиданно вломился Тито.

— Неприятности, шеф, — доложил он. — Заявились прокуроры с какой-то инспекцией. Говорят, что должны проверить жалобы родственников на необоснованные задержания.

С силой брошенная бритва едва не расколола фаянсовую раковину.

— Дежурный пока проверяет их документы. Но там не подкопаешься — подписаны прокурором города.

— Законники, — с ненавистью прошипел Аббасов.

Можно не сомневаться: их появление неслучайно. Они знают, кто и почему попал к нам в руки. И, воспользовавшись служебными полномочиями, они попробуют забрать Полунина. Ведь у Аббасова нет веских и, стало быть, законных оснований, чтобы удерживать парня.

Ответ на вопрос, откуда они могли узнать, придется оставить до лучших времен. К чему гадать на кофейной гуще. Заключили они союз с финансистами и пенсионниками или перекупили кого-нибудь из жандармерии? Надо будет поручить Тито проверить того рядового, что прибирался в кабинете…

— Пусть дежурный тянет время. Иди к Полунину. Его никто не должен увидеть, понял?

Тито важно покивал головой и поспешил выполнять приказ.

Майор наскоро вытер полотенцем остатки пены, ополоснул щеки водой, снова нацепил мундир штабс-капитана и вышел из уборной. Незаметно вывезти Полунина из здания уже не получится. Остается придумать, как его спрятать от законников прямо у них под носом.

Планшет лежал в верхнем ящике стола рядом с четками. Подключившись к базе данных жандармерии под паролем супервизора, Аббасов нашел личное дело Арчибальда Полунина. Там были указаны прошлые приводы, но пока ничего про последний. Майор проставил текущую дату и добавил запись о задержании в связи с подозрением в хранении и распространении наркотиков. Перейдя к списку содержащихся в КПЗ районной жандармерии, он не сразу подобрал нужную кандидатуру. Некто Павел Кривопятов, всего лишь на год старше Полунина, схожей комплекции, был взят с поличным при попытке вооруженного ограбления и ожидал судебного заседания, которое должно было решить его дальнейшую судьбу. Доказательная база собрана полностью. С учетом предыдущих правонарушений, Кривопятову светила пожизненная каторга. Что ж, никого лучше под рукой все равно нет. Перед Аббасовым были открыты два досье. Он поменял местами отпечатки пальцев и фотографии Полунина и Кривопятова, сохранил изменения и отключился от базы.

Уже перед уходом майор спохватился и забрал из сейфа пакетик с метадоном, который нужно было оформить задним числом в хранилище вещдоков.

В коридоре было пусто. По пути к лестнице Аббасов выглянул из-за угла и убедился, что прокуроры все еще спорят с дежурным. Он улыбнулся и направился в подвальный этаж. Нашел нужную камеру, открыл дверь и позвал Кривопятова. Тощий неудачник-грабитель, спросонья щурясь на свету, послушно вышел ему навстречу. С некоторым удивлением покосился на погоны штабс-капитана.

— Куда на ночь гладя, начальник?

— Разговорчики! — строго оборвал Аббасов. — Вперед!

Он застегнул на запястьях грабителя наручники и повел на третий этаж, где находились медицинские боксы. Возле одного из них переминался с ноги на ногу Тито. Заметив его могучую фигуру, Кривопятов заметно уменьшился в размерах, склонил голову и загнанно озирался по сторонам.

— Чего это? — лепетал он.

— Плановый медосмотр, — отрезал Аббасов.

— Так поздно же…

Его бесцеремонно затолкали в палату. Заключенный увидел посреди комнаты каталку с Полуниным и задрожал. Тито щелкнул дверным замком. В четыре руки они усадили слабо сопротивлявшегося Кривопятова на стул.

— Не надо бояться, — мягко произнес Аббасов.

Он приказал Тито держать задержанного за руки, и, не давая Кривопятову опомнится, накинул ему на шею приготовленную удавку и затянул узел. Кривопятов захрипел, выгнулся дугой, заелозил пятками по полу, но освободиться из мертвой хватки Мозгоправа у него не было ни малейшего шанса.

Агония продолжалась меньше минуты, слишком много кислорода бедолага потратил на обреченные попытки вырваться. Тито помог перетащить тело к подоконнику, где они подвесили его, привязав свободный конец удавки к оконной решетке.

— Увози Полунина. Теперь он — Павел Кривопятов, грабитель.

Тито повез каталку с Полуниным в одну сторону, а майор пошел в дежурку.

Трое человек в синей прокурорской форме заметно раскраснелись, споря с дежурным, но тот, молодчина, сохранял невозмутимость.

— Порядок один для всех, — донеслись до Аббасова его слова.

— Добрый вечер, господа, — вклинился майор. — Какие-то проблемы?

Господин замминистра поднялся и энергично прошелся по кабинету взад-вперед. В его движениях ничто не выдавало полученного во время покушения тяжелого ранения. Только если прислушаться, можно было уловить легкое жужжание сервоприводов протезов.

— Так ты считаешь, они поверили твоему представлению?

— Они видели тело. Они взяли отпечатки. Отпечатки совпали с данными из личного дела, — майор не скрывал удовольствия от хорошо проделанной работы. — Все прошло крайне убедительно. Законники сомневаются только в одном: по собственной ли воле он ушел из жизни.

— Но они не знают, что мы успели выяснить, — рассуждал вслух Минин.

— Да, поэтому они продолжат наблюдать за нашими действиями.

— Как и пенсионники с финансистами.

— Да уж, эти тоже не успокоятся, — согласился Аббасов.

— Что ж, может быть, не все так плохо, как казалось, — Минин вернулся за стол, откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы на животе. — Какие прогнозы, сколько придется ждать?

— Около полугода.

— Но ему там ничего не угрожает?

— Его этапировали на буровую «Веселенькая». У меня там несколько своих людей, которые проследят, чтобы с ним ничего не случилось. Они должны втереться к нему в доверие. Потому что, как мы уже убедились, этот парень против своей воли нам ничего не расскажет. Придется действовать хитрее.

— Эх, майор, майор… Знать бы еще, сколько придется заплатить кровопийцам из «Феникса», пока мы доиграем эту партию до конца.

8

Пропасть все растет, расширяется и углубляется, иногда пульсирует и ноет, как порез, а потом разрывает изнутри — где-то между позвоночником и грудной клеткой, будто проглотила большой кусок хлеба всухомятку, а он остановился в пищеводе и ни туда, ни сюда.

Ощущение дискомфорта не покидало даже во сне. Если удавалось заснуть.

С тех пор, как ушел Арчи, спали в разных комнатах. Игорь, очевидно, полагая себя галантным кавалером, уступил супружеское ложе, а сам обосновался на коротком диванчике в своем кабинете.

Каждое утро — неловкое ожидание, пока другой закончит утренний моцион в ванной. Затем — не менее неловкое молчание за завтраком. Потом каждый из них спешит по своим делам на службу. Она — на общественном транспорте, он — на своем BMW. Следующая встреча происходит уже за ужином. После дежурного обмена ничего не значащими словами о том, как прошел день, они расходятся по разным комнатам.

Всякий раз, когда взгляды пересекаются, Игорь смущается, невпопад бросает что-нибудь вроде «а у нас Орлов такой номер отчебучил» и смотрит себе под ноги.

Сколько ни пыталась отключиться, Карина вновь и вновь прокручивала в голове события тех дней. Как наяву, она слышала хруст вывернутых суставов и лязг тюремной двери. А как забыть предательство, которое совершил Игорь? Раз за разом, вспоминая тот разговор с мужем, она искала ему оправдания, мечтала, чтобы это оправдание действительно существовало, но все старания оставались тщетны. Приложив определенные усилия, она заставила себя взглянуть на супруга без предубеждения. Справедливости ради, Игорь не избежал чувства вины. Прошел месяц, а он ни разу не напился и не ходил играть в карты. Карина делала вид, что ей все равно, однако не могла не заметить, что он старается найти тропы к примирению, но пока боится и не знает, как к ней подступиться. Вот только разве должна она помогать ему сделать первый шаг?

Устроиться на работу учителем посоветовал Игорь. В ту пору он уже начал делать карьеру в банке, а Карина только закончила университет. У нее были интересные предложения: из парочки исследовательских институтов, Госархива и Национальной библиотеки. Но Игорь отговорил ее от этих вариантов. Ссылаясь на информацию из надежных источников, он предупредил, что все эти учреждения в скором времени будут ликвидированы. Большинство сотрудников пойдут под сокращение. Повезет только самым крепким физически — им предложат черновую работу, может быть, даже на буровых вышках, бок о бок с каторжанами. «Школа надежнее!» — цитировал Игорь своих хороших знакомых из министерства образования. По их ведомству уже давно не было сокращений и в обозримом будущем не предвиделись. Зарплата невысокая («Да и зачем тебе зарплата, когда есть я?»), но зато стабильные начисления на пенсионный счет. А в перспективе, при наработке ветеранского стажа, могут и сыворотку выписать.

Карина хорошо запомнила первый опыт общения с директрисой Анной Павловной. «У нас сплоченный годами коллектив, — четко выговаривала она, поджав губы. — Все педагоги прошли строгий профессиональный отбор. Остались только лучшие. Вам, милочка, придется сильно потрудиться, чтобы соответствовать высокому званию учителя! Можно сказать, меня вынудили принять вас, поэтому вы должны отдавать себе отчет в том, какая ответственность ложится на ваши плечи». Разразившись этой тирадой Анна Павловна замолчала, подошла к окну и надолго воззрилась через мутное стекло на спортивную площадку во внутреннем дворе. Суровый профиль директрисы напоминал очертаниями орудийную башню. Она жестом подозвала молодую учительницу. «Что вы видите?» — строго спросила Анна Павловна, указывая сухим костлявым перстом на две неравные команды младших школьников, которые месили ногами осеннюю жижу и пинали мяч, утративший форму и цвет. Ясно было, что вопрос с неким подтекстом или даже с подвохом, но Карина не представляла, как подыграть этой грымзе, и честно призналась, что видит школьников, играющих в футбол. Директриса сокрушенно покачала головой, словно подтвердились ее худшие опасения. «Мы должны смотреть вглубь, в самую суть, — проникновенно произнесла она. — Перед нами — будущее!». Будущее продолжало без особого энтузиазма ковыряться с мячом, не догадываясь, что за ним подглядывают. «Эти дети — будущее нашей страны! — восторженно продолжила Анна Павловна. — Будущее нашей страны зависит от того, что мы вложим в их головы, в их души! А что это значит?». Карина ответить не сумела. «Это значит, что каждый в нашем коллективе должен делиться частичкой своей души с учениками. У вас есть, чем с ними поделиться?». Оставалось только развести руками. «Так я и думала. Поэтому, милочка, смотрите на старших и набирайтесь опыта! Посмотрим, хватит ли у вас знаний и терпения, чтобы стать одной из нас… И не забывайте, что я слежу за вами!». На этом аудиенция закончилась.

Когда она вошла в учительскую, оживленный разговор оборвался и крашеные хной головы, как по команде, повернулись к ней.

Помнится, по неопытности Карина в подобных случаях всякий раз терялась, боясь пошевелиться, и лишь неловко теребила сумочку. За последние два года она привыкла к этому напряженному молчанию. Не смотря на робкие попытки сблизиться с коллегами, она осталась для них чужой.

Компания в учительской сильно смахивала на организованную банду, с четко выстроенной иерархией. Они руководствовались своими законами, о которых человеку со стороны оставалось догадываться. Чтобы более или менее научиться ориентироваться в этом террариуме, потребовался не один месяц. Хочешь жить — хотя бы ужом прикинься. На душе гадко, а что поделаешь? Временами Карине казалось, что она внедренный агент, который давно провалил свое задание, но никак не хочет этого признать и упорно ползет к собственноручно вырытой могиле.

Карина с вызовом посмотрела на коллег.

— Вас Анна Павловна вызывала, — сказала Федосеева, учитель истории религиозных культур.

— Зачем? — взглянув на часы, Карина удивилась — до начала урока оставалось не больше пяти минут.

Федосеева фыркнула.

— Откуда же мне знать.

Кабинет директрисы находился этажом ниже. Сбиваясь с ровного шага на бег вприпрыжку, Карина не переставала гадать, зачем понадобилась Анне Павловне. Каких-то грехов за собой она припомнить не смогла. Была не слишком внимательна, погружена в свои мысли и что-то пропустила? Не уступила очередь в столовой? Поставила слишком много неудовлетворительных оценок выпускникам по итоговой контрольной? Отклонилась от текста учебника? Выгнала с урока двоечника Вагитова, сыночка заместителя главы районной управы?

Она постучала в дверь директорского кабинета и, не дожидаясь ответа, вошла. Анна Павловна стояла у окна, сложив руки за спиной. Она быстро обернулась. Самое удивительное, что ее лицо просветлело и исказилось улыбкой, видеть которую Карине доводилось едва ли не впервые.

— Очень хорошо, что вы успели. Я вас надолго не задержу, деточка.

— Что-то случилось?

— Вот вы мне и скажите, что случилось, — любезно предложила директриса.

Чувство беспокойства заметно усилилось.

— Я думала, вы вызвали меня, чтобы обсудить… я только предполагаю… может быть, особенности образовательного процесса.

Анна Павловна всплеснула руками и покачала головой.

— Нельзя же все время о работе! — сказала она. — Мы же с вами люди, деточка. Человеки! Ничто человеческое, стало быть, нам не чуждо. А я вижу, что в последнее время вы ходите сама не своя. Хочу, чтобы вы не забывали: здесь вас окружают люди, которым можно доверять. Все мы тут — одна семья! И вы, деточка, можете обсудить со мной любые свои проблемы. Я буду только рада помочь!

Великодушная улыбка и проникновенный взгляд директрисы заставили побежать по коже мурашки и встать дыбом мелкие волоски вдоль хребта.

По школе разнеслась пронзительная трель звонка.

— Мне пора бежать, — выпалила Карина.

— Беги, деточка, беги, — любезно напутствовала директриса. — Мои двери для тебя всегда открыты!

Карина выскочила в коридор. На всякий случай она больно ущипнула себя через чулок, но не проснулась.

Особенно невыносимо было по утрам в выходные дни. Все-таки на буднях остается возможность быстро покончить с неловкостью под тем предлогом, что нужно спешить на работу. А в субботу и воскресенье приходилось выстраивать новую стратегию, суть которой сводилась к тому, у кого окажется больший запас выдержки.

Карина открыла глаза, провела ладонью по влажному лицу и прислушалась. Для начала следовало определить, проснулся ли Игорь и чем занимается. В случае если он уже на ногах, приходилось терпеть, пока супруг покончит с завтраком и вернется к себе в кабинет. Она завела себе правило выходить из спальни лишь после этого.

Судя по звукам, Игорь занимался приготовлением яичницы, которая оглушительно скворчала. Прикинув, что ему осталось еще минут пятнадцать, Карина повернулась к стене и принялась изучать рисунок обоев, который выучила уже наизусть.

После пробуждения она никак не могла отделаться от неприятного ощущения, будто к ней прилипла какая-то гадость. Она поежилась, но не помогло. Еще от сна осталось чувство утраты. Такое бывает иногда в детстве, когда тебе неожиданно открывается неприглядная правда об окружающем мире, и ты узнаешь, что мама не бессмертна, а отец, как бы ни любил, заменить ее не способен. Словно произошло непоправимое.

Кому бы поплакаться в жилетку? Катька мелкая еще, не поймет. Отцу хватает своих забот. Да и не дело всякий раз бежать к нему, поджавши хвост. Все было бы проще, если Арчи остался бы рядом. А, может быть, и наоборот…

Прекрати уже страдать, отругала себя Карина. Расползлась, как дрожжевое тесто. Соберись! Найди уже способ скинуть с себя пелену грусти и апатии. В кино, например, сходи. Что там сейчас показывают? Какую-то громкую и долгожданную премьеру долго рекламировали по ТВ… «Ни шагу назад» или что-то в этом роде. Очередное откровение про Большую Победу. Нет уж, увольте, вранья и на работе хватает. Лучше комедия. Жизнеутверждающая, но без романтики, потому что какая сейчас, к черту, романтика, Карина, одна суровая правда жизни…

Перебирая в уме названия идущих в прокате фильмов и вспоминая уже просмотренные за последний год, Карина не заметила, как пролетело полчаса. Она так задумалась, что не слышала, вернулся ли Игорь к себе в кабинет. Приложила ладошку к уху, но в квартире не раздавалось ни звука. Она второпях нацепила тапки, запахнула халат и завязала пояс двойным узлом. Высунувшись в коридор, вновь напрягла слух — с тем же результатом, как и прежде. Уже взявшись за ручку двери в туалет, Карина заметила боковым зрением, что в кухне кто-то есть. Повернув голову, она увидела Игоря. Он сидел за обеденным столом, положив ладони на стол перед собой, как прилежный ученик. От досады Карина чуть не хлопнула дверью туалета.

— Кажется, мы должны поговорить.

Его голос звучал твердо. Это было ни в коем случае не предположение и не предложение.

— Момент, — просипела Карина и заперлась в уборной.

Она не собиралась таким манером избежать тяжелого разговора. Просто вряд ли получится обсудить все вопросы быстро, а поддерживать вразумительную беседу крайне трудно, когда ерзаешь от нетерпения.

Войдя в кухню, Карина подвинула себе стул и села напротив мужа.

— А я все думала, когда же ты созреешь, — пошла она в наступление.

— Похоже на упрек. Это справедливо, я понимаю. Но давай настроимся на конструктивный лад.

— Ты же знаешь, дорогой, я — белая и пушистая, — Карина на пару секунд изобразила сущего ангела. — Могу быть доброй, чуткой, терпеливой. Но только до той поры, пока мне не наносят удар в спину!

Игорь жестом попросил ее успокоиться.

— Давай воздержимся от взаимных обвинений.

— Взаимных?! — она едва не задохнулась от негодования. — Поправь меня, если неправильно поняла. Ты, что ли, имеешь какие-то претензии ко мне?

Несколько секунд он в замешательстве беззвучно открывал и закрывал рот.

— Подожди, дорогая, опять ты меня сбила с толку.

— Нет уж, давай проясним!

— Я вовсе не хочу опять ссориться. По-моему очевидно, что дальше так продолжаться не может. Нужно, чтобы между нами больше не было этой недосказанности.

— Уж поверь, сказано тобой было более чем достаточно, — поддела его Карина.

Она вновь вспомнила его монолог в ванной. Искаженное опьянением и стеклянной шторкой лицо Игоря блестело и раскачивалось под струями душа. Периодически он пускал пузыри, отфыркивался, отплевывался и продолжал бубнить. Сначала он поносил черными словами только Арчибальда, но затем перешел к оскорблениям в адрес Карины. Никогда прежде он не позволял себе таких высказываний, но в тот момент отпустил тормоза. Скорее всего, благодаря алкоголю из него вырвалась вся мерзость, копившаяся на душе долгие годы. Не стесняясь в выражениях, супруг обвинил Карину в том, что у нее многолетний роман с Арчи, что они вынашивали планы, как избавиться от него, и, если бы не вмешательство жандармерии, их замысел уже осуществился. В завершение он выплюнул из себя: «Лживая сука!», — и захныкал, встав коленями на дно душевой кабины.

— Неужели я не могу рассчитывать хотя бы на каплю снисхождения?

— Зависит от…

— От чего?

— Снисхождение нужно заслужить.

Игорь поднялся, отодвинув стул, подошел к холодильнику и зачем-то заглянул в него. Потом налил воды в чайник и включил.

— Что мне сделать, чтобы ты меня простила? — спросил он.

Карина подняла на него глаза. Она всматривалась, желая узнать знакомые и любимые черты, но оказалось трудно изгнать из памяти ту плаксивую сволочь из душа. И трусливого предателя из комнаты для допросов — тоже.

— Я не могу ответить на твой вопрос. По-моему, тебе самому решать.

— Это нелегко…

Игорь вздохнул и отступил на пару шагов.

— Я много раз представлял этот разговор. Как его начать. Какие аргументы использовать. А ты сразу спутала все карты, — он виновато улыбнулся.

— Мир несовершенен и часто обманывает наши ожидания. Мне ли не знать, дорогой, — язвительно заметила Карина. — Например, я считала, что муж меня любит, заботится обо мне и никогда не предаст. Однако меня ждали многие удивительные и, увы, неприятные открытия!

Игорь перестал улыбаться.

— Я догадывался, что тебе все видится в каком-то извращенном свете.

— Желаешь поделиться своей версией событий?

— Если позволишь.

У нее появился даже искренний интерес.

— Итак, поясню, как это вижу я. Твой старинный приятель совершил преступление. Речь не о какой-то безобидной подростковой шалости, а о тяжком уголовном преступлении… — заметив, что Карина собралась возразить, Игорь остановил ее: — Не надо меня перебивать, пожалуйста! Я догадываюсь, что ты скажешь. Ты искренне веришь, что твой Арчи ни в чем таком не виноват. Это нормально. Ты готова поверить любым его словам, ведь вы с детства знакомы. Это беспечность, конечно, но тебе она простительна. А я не могу себе такого позволить! Если бы Арчибальд был чист перед законом, я постарался бы спасти вас обоих. Но ситуация, к сожалению, сложилась иначе. Я спасал тебя. Я спасал нас, нашу семью!

— Вы посмотрите, какой у нас герой нашелся!

— Я не считаю себя героем.

— У меня прямо гора с плеч упала.

— Может, хватит уже ерничать, — попросил он. — Допускаю, я выглядел не слишком мужественно. Но ты пойми: слишком многое стояло на кону!

— Вижу, ты действительно подготовился, — чуть спокойнее сказала Карина. — Гладко излагаешь. Но один момент у меня в голове пока не укладывается. Если ты — такой герой и спаситель нашего будущего, то почему две недели слоняешься по дому, как забытая клизма, и боишься глаза на меня поднять? Ведь по твоим словам выходит, что передо мной твоя совесть чиста!

Игорь нахмурился и опустил голову.

— Это не из-за тебя, — глухо произнес он.

Она как лунатик переставляла ноги, не обращая внимания, где идет, поэтому сильно удивилась, когда обнаружила себя перед входом в подъезд.

Пришла первая оттепель. С козырька срывались капли талой воды. По сторонам пешеходной дорожки, ведущей к крыльцу, под дрожащими солнечными лучами оседали сугробы, изъеденные черным налетом грязи. На голой ветке кривой осинки переминалась на тоненьких лапках всклокоченная синичка и косилась с подозрением.

Карина осмотрелась по сторонам. На площадке посреди двора несколько ребятишек носились вокруг горки, задорно визжа и стремительно меняя направление бега. За ними вполглаза присматривали мамочки, недовольно хмурясь при каждой вспышке избыточной, по их мнению, детской активности.

Дети… Глядя на них, ее снова захлестнуло чувство утраты. Интересно, каково это — наблюдать, как твой ребенок растет, набивая шишки и синяки? Столько раз Карина заводила речь о том, что без ребенка (или даже не одного) семью невозможно считать полноценной. Но Игорь замыкался, бормотал про неподходящие в данный момент обстоятельства и переводил разговор в другое русло. Тогда в жандармерии он, судя по всему, предлагал ребенка в качестве пункта взаимовыгодной сделки…

Как же ее занесло в этот двор? Карина задумалась, глядя на домофон. Что там советовал Арчи? Если хочешь запомнить определенное число, нужно воспринимать его не как совпадение цифр, а как последовательность, имеющую свои законы. «Вот смотри, — объяснял он. — У меня номер квартиры — семьдесят шесть. Черт, плохой пример, и так легко запоминается… Но, скажем, у дяди моего. У него квартира — двести пятьдесят три. Очень просто! Пятерка раскладывается на два и три».

Домофон успел пропищать всего три раза, прежде чем Карина услышала голос дяди Арчибальда.

— Кто там?

— Это Карина.

Несколько секунд, пока старший Полунин молчал, из динамика доносились лишь шорохи.

— Какая Карина? — наконец уточнил он.

— Подруга Арчи. Арчибальда, вашего племянника.

На этот раз он думал еще дольше. Сдержанно откашлялся.

— Что вам нужно?

— Я хочу узнать, где он теперь.

Сквозь шорохи послышался тяжелый вздох.

— Ладно, — в итоге уступил он. — Поднимайтесь на двенадцатый этаж.

Магнитный замок выдал короткую трель, на которую с готовностью отозвалась синичка и вспорхнула с ветки.

Старший Полунин встретил ее, стоя в дверном проеме.

— Вы одна? — спросил он, подозрительно озираясь.

Карина кивнула, и он пропустил ее в прихожую.

Глядя на пожилого мужчину, было трудно убедить себя, что это тот же самый человек, которого она видела прежде. Они пересекались лишь несколько раз и только мельком, но она запомнила его совсем другим. Дядя Арчибальда заметно постарел. Раньше его глаза азартно блестели, а теперь как будто выцвели. Он был довольно крупным мужчиной и всегда ходил, гордо расправив плечи, но сейчас сутулился. Лицо прибрело нездоровый желтоватый оттенок.

— Обычно у меня гостей не бывает, так что я не слишком слежу за порядком. Уж простите, но раздеться и пройти не предлагаю, — произнес он без тени любезности.

Удивляться не приходилось. Внутри у нее все похолодело, когда Карина подумала, что старик, стоящий перед ней, и есть тот самый убийца. Умом она понимала, что вряд ли ей что-нибудь угрожает, однако сдержать дрожь было нелегко.

— Я вас совсем не знаю, как и вы меня, — пересиливая страх, заговорила она. — Но умоляю вас рассказать мне правду. Только сегодня я узнала, что мой муж совершил страшную подлость и помог жандармам схватить Арчи. Я должна знать, что с ним стало.

Старик поскреб седую щетину.

— Придется огорчить вас, барышня.

Кладбищенская ограда, набранная из металлических штырей, расползлась вкривь и вкось. Беспорядок, похоже, нисколько не волновал местных служителей. Если здесь вообще кто-то остался, подумала Карина, присматриваясь к сторожке возле калитки. По окну разбегалась замысловатая паутина трещин. Хватило одного взгляда сквозь стекло, чтобы убедиться, что сторожка давно пустует: книжная полка повисла на единственном шурупе, обои покрылись сине-зеленым налетом грибка, а на тахте догнивал свернутый матрац.

Когда она была на кладбище последний раз? Пять, десять лет назад? Сразу и не вспомнить. В ту пору живо обсуждали, как с наименьшим скандалом кладбище уплотнить. Пространства для маневра у чиновников оставалось катастрофически мало. Самый прагматичный вариант, озвученный советниками бургомистра, предполагал ликвидацию старой части, где каждому захоронению отдавалось слишком много земли. Такой принцип размещения признали нерациональным. В целях оптимизации городского пространства предложили провести эксгумацию останков на старом кладбище и перезахоронить их в новом колумбарии. Независимо от степени сохранности, каждого покойника следовало отправить в крематорий. Городские власти гарантировали возмещение всех расходов по перемещению усопших из могил в отдельные ячейки. А урны для праха вообще обещали бесплатные. Однако, вопреки ожиданиям советников бургомистра, горожане восприняли инициативу в штыки. Вот тогда Карина и была здесь в последний раз — навещала могилу матери, чтобы убедиться, что ее покой никто не нарушит. Она поразилась, сколько людей бродили по кладбищу. Бездушные планы бургомистровой своры растормошили их и напомнили о том, что не вечен путь земной. В вечной погоне за сывороткой некоторые об этом подзабыли… Короче, обошлось. Кому-то из руководства Триумвирата Российского действия петроградского бургомистра показались несвоевременными и даже опасными. Остановились на компромиссном решении: старые могилы оставили нетронутыми, но всех новых покойников отныне только кремировали, а прах закладывали в колумбарии.

За прошедшие годы старое кладбище пришло в полное запустение. Без присмотра дикий кустарник разросся, и через частокол веток едва просматривались покосившиеся надгробия и кресты.

— Должность смотрителя сократили пару лет назад за ненадобностью, — пояснил старший Полунин, проходя мимо сторожки.

— Часто здесь бываете?

— Что-что? — переспросил он, обернувшись. — Ах, да… Нет, нечасто. Про смотрителя я знаю потому, что работал в службе занятости. Местный сторож Адольфыч как раз у меня на участке состоял на учете. Так и не нашел ему ничего за полгода. А потом его пенсионный счет иссяк.

Они шли по центральной аллее, следуя за трудно различимыми следами редких посетителей кладбища. Карина вертела головой, пытаясь найти знакомые приметы, но так и не смогла сориентироваться, где находится могила матери. При случае нужно все-таки сходить с отцом, потом, когда снег растает и появится зелень.

В колумбарии было легко потеряться — ряды, ряды, ряды и снова ряды. Однако Полунин уверенно вел Карину за собой, а у нее перед глазами проносились фамилии и даты. Она отрешенно представила, сколько потрачено топлива, чтобы обратить десятки тысяч людей в прах. Будучи маленькой девчонкой, она была уверена, что колумбарий — это много-много клумб. В ее фантазиях колумбарий выглядел чудесным местом, где согретые солнцем цветы тянутся к ласковым человеческим рукам. Ничего общего с этими зловещими однообразными цементированными нишами, лишь немногие из которых украшали усохшие и рассыпавшиеся букетики. Умершие цветы…

Полунин резко остановился, так что Карина чуть не врезалась ему в спину.

— Здесь, — сказал он и вскинул голову.

Она отступила на шаг и подняла глаза. В самом верхнем ряду виднелась табличка с выгравированными именами матери и сына. Карина подошла, встала на цыпочки и положила на край миниатюрный еловый венок, купленный заранее.

— Они сказали, что в целях экономии теперь всех родственников хоронят в одной ячейке, — пояснил Полунин. Он криво ухмыльнулся и ткнул пальцем в табличку. — Очередь за мной.

Вряд ли он рассчитывал на сочувствие со стороны Карины. Но даже если бы это было и так, он не дождался бы от нее слов утешения. В том, что случилось, старший Полунин виноват не меньше, чем сволочи из жандармерии. Она сжала губы.

— Вы видели его тело?

Он покачал головой.

— Нет. Выдали только урну и свидетельство о смерти.

— Значит, это мог быть не он? — понимая, что цепляется за соломинку, спросила Карина.

— Мне жаль, но сомнений быть не может. Отпечатки пальцев совпали.

— Зачем же он покончил с собой?

— У них в жандармерии такие методы… Возможно, ему помогли.

Когда они отправились на кладбище, Карина боялась, что не сможет сдержаться и будет много плакать. Но сейчас она стояла перед могилой Арчи, а глаза ее были сухие. Она чувствовала лишь пустоту и одиночество.

Все время пока она собирала вещи, Игорь маячил в дверях и что-то говорил. Он вновь приводил свои выверенные аргументы. Возможно, он не очень верил, что сумеет ее переубедить и остановить, но нужно же ему было оправдаться — хотя бы перед самим собой. Карина к этому была готова, поэтому пропускала его слова мимо ушей. Было не так уж и сложно — как нажать кнопку «mute» на пульте от ТВ-панели.

Последние минуты в этой квартире. Подумать только, еще несколько месяцев назад она считала ее своим домом. Их домом… А теперь, Карина, главное для тебя — поскорее вырваться отсюда. Даже хорошо, что немного потряхивает от адреналина. Нервное напряжение держит в тонусе и не дает развалиться на части. Интересно, когда тебя покинут силы? Главное, чтобы уже после того, как выйдешь из квартиры.

Конечно, все в сумки не поместилось. Пришлось выбрать только самое необходимое. В конце концов, на кой черт нужна целая дюжина кофточек?! И украшения… Потом их можно было бы продать, но их дарил Игорь, и он будет смотреть, как она их собирает. Не дай бог, еще фыркнет презрительно — он умеет. Тогда Карина не сдержится и ударит его, что, наверное, было бы даже приятным, но совершенно неприемлемым.

Вдруг кто-то невидимый включил громкость:

— … если ты сейчас уйдешь, я не смогу тебе помочь.

— Прости, что? — замерла Карина, склонившись над дорожной сумкой.

— Очень просто, дорогая. Посуди сама, не в моей власти защитить какую-то госпожу Вечтомову, которая мне даже не родственница.

Она медленно выпрямилась. Игорь изобразил печальное сочувствие, но глаза его оставались холодными.

— Это месть?

— Ни в коем случае, — он приложил руки к груди. — Как тебе такое в голову пришло?

— А мне, например, раньше в голову не приходило, что ты заделаешься стукачом.

Игорь скривил губы.

— Значит, ты так и не понимаешь.

Карина резко закрыла молнию на сумке. Потянула за ремень и, напрягшись, закинула баул за спину. Она решительно направилась в прихожую, но пришлось задержаться, прежде чем Игорь уступил ей дорогу. Сначала он со значением заглянул ей в глаза. Потом протянул руку.

— Не смей прикасаться ко мне! — потребовала она, отпрянув.

Только после этого он сдался.

Кажется, Катька была очень рада. Пока отец озадаченно крякал и вздыхал, недоумевая куда девать врученные Кариной сумки, младшая сестра уже во всю щебетала о том, какое белье она постелет («Ну то, с египетскими кошками, помнишь? Я как раз недавно погладила…»); мурлыкала о том, что нет ничего лучше, чем провести субботний вечер в кругу семьи; шептала на ухо о том, что всегда подозревала Игоря в мелочности и вообще.

— Откуда ты только такая вездесущая взялась? — кисло улыбнулась Карина.

Катька заговорщицки подмигнула.

— Пойду, ужин разогревать поставлю, — сказала она и упорхнула.

Отец, изрядно попотев, утрамбовал сумки в стенной шкаф. На линзах его очков играли блики от светильника. Он был смущен и озадачен. Поправил очки на переносице, хотя это и не требовалось. Его высохшие руки мелькнули у нее перед глазами. Она остро осознала, что ему уже очень много лет.

— Я рад, что ты пришла, — сказал он и тут же смутился. — Прости, родная, я не то имел в виду! Мне очень жаль, что у вас с Игорем так вышло.

— Ерунда, — отмахнулась Карина, прекрасно понимаю, что никакая это не ерунда.

— Конечно, все наладится, родная.

Вздохнув, Карина обняла его и положила голову ему на плечо. Только теперь что-то влажное и щекочущее пробежало по щеке. Шмыгнув носом, дочь крепче прижалась к отцу.

— Ну что ты, — тихо проговорил он, проводя ладонью по ее волосам. — Ты же дома, доченька…

Плотину и заслоны вырвало с корнем, и Карина зарыдала в голос.

Часть II

9

Еще неизвестно, что хуже — пронизывающий холод, безраздельно властвующий на буровой платформе, или чудовищная жара, которая наваливается в короткие, но мучительные два летних месяца. Перспективы сравнить ждали Молчуна впереди, а пока он судил исключительно по обрывкам разговоров старожилов, которые не стеснялись в выражениях во время коротких перекуров. Их рассказы будоражили воображение. Например, они авторитетно утверждали, что металлические конструкции платформы раскалялись на солнце до такой температуры, что даже сквозь подошву ботинок чувствовался жар, а если ненароком схватиться за перила, то можно заработать волдыри на ладонях. Якобы самые ленивые каторжане не чурались специально обжигаться, чтобы увильнуть от дежурства. Но начальник вышки быстро разобрался, что к чему, и членовредителей стали отправлять на неделю в карцер. А неделя в карцере по такой жаре — все равно что бесконечная экскурсия в преисподнюю, врагу не пожелаешь. Эпидемия ожогов прекратилась очень быстро.

Молчун так и не определился, верить ли этим басням, но отчаянно не хотел дожидаться момента, когда сможет на собственной шкуре проверить достоверность каторжанского мифотворчества.

В барокамере заниматься было нечем. Хорошо хоть Кусто подкидывал новые книжки. На самом деле его звали Григорием Аркадьевичем, но из-за удивительного внешнего сходства со знаменитым французским океанологом к нему прицепилось это прозвище. Даже здесь, в ледяном аду Кусто не терял доброжелательности и со всеми старался держаться приветливо, чем резко выделялся на фоне остальных операторов, которые своих подопечных откровенно презирали и даже ненавидели. А уж про охрану и говорить нечего… Конечно, даже Кусто не позволял себе развлекать арестантов задушевными беседами, но зато без напоминаний включал музыку. Ориентировался он, понятное дело, на собственный вкус, но сам факт его наличия выгодно отличал его от коллег.

Молчун быстро заметил, что немолодой оператор выделяет его среди других водолазов: то подмигнет, пока никто не видит, то протянет сигарету через металлическую решетку, разделяющую площадки для курения персонала и заключенных. И музыку Кусто тоже всякий раз выбирал с неким умыслом, желая подчеркнуть свое расположение. Сначала Молчун из-за этого нервничал, не зная, что и подумать. Полторы сотни мужиков, запертые на стальной вышке, среди которых больше половины — отпетые уголовники (и персонал — не исключение), — очень опасная среда. Особенно для молодого человека без влиятельных друзей. Хотя охранники и вольнонаемные сменялись раз в три-четыре месяца, они тоже страдали от отсутствия женского общества, и Молчуну оставалось только гадать, какие фантазии на его счет рождались у Кусто. От подобных мыслей становилось очень не по себе. И стыдно за самого себя, что, возможно, просто доброго и отзывчивого человека принимаешь за содомита.

Когда его доставили на платформу тюремным вертолетом, он никак не реагировал на приказы и обращения охраны. Со стороны казалось, что он совершенно не осознает, что происходит вокруг. Так оно и было. О своих первых днях на платформе Молчун узнал позже, примерно через неделю. Сознание вернулось неожиданно. Он проснулся, открыл глаза, обнаружил себя на жесткой койке в тесной камере. Напротив, на такой же койке, храпел пузатый дядька, который спросонья долго тер глаза, а Молчун все тряс его за плечи и, едва не срываясь на крик, требовал ответа, где оказался. «Это каторга, парень, — ответил тот. — Плавучая буровая платформа «Веселенькая». Почему «Веселенькая», удивился про себя Молчун, а вслух поинтересовался, что он здесь делает. «Ну, ты даешь! Совсем котелок не варит? У нас тут лезть в чужие дела не принято, но, слыхал, тебе пожизненное дали…».

Привыкнуть к тому, что не помнит, кто он такой и что совершил, оказалось не легче, чем смириться, что остаток дней предстоит провести в утробе ржавой громадины, высасывающей нефть из недр морского дна. Либо на другой платформе, когда «Веселенькую» спишут на лом.

Мало кому удавалось протянуть на каторге дольше пяти-семи лет. Сокамернику Молчуна сильно повезло, что он дождался окончания своего срока. Толстяк любил повторять, что все дело в его особенном, сибирской закалки организме, которому все нипочем. Правда, в среде арестантов распространилось иное мнение: в обмен на удвоенный паек, витамины и облегченный режим работы он «постукивал» начальнику охраны, ротмистру Карпову. Одним словом, когда толстяк отчалил на свободу, каторжане вздохнули с облегчением.

Из-за потери памяти заключенные относились к Молчуну как к человеку и так достаточно обиженному этой жизнью, а потому с пустыми разговорами к нему не лезли. Такое положение вещей его вполне устраивало.

Как объяснил ротмистр Карпов, Молчун должен благодарить небеса, что его определили в бригаду водолазов-осмотрщиков. «Это тебе не на верхней палубе наледь отбивать! — сказал он. — Или еще хуже — новые секции к буру цеплять! Можешь у своих приятелей уголовников спросить, сколько там здоровые мужики выдерживают. А ты, парень, на вид не самый крепкий». Молчун спорить не любил и не хотел.

Азы водолазного дела он освоил довольно быстро. Перед первым погружением он даже почувствовал что-то вроде возбуждения и азарта. Однако чудесных открытий не случилось. Море оказалось беспросветно хмурым — без фонаря дальше вытянутой руки ничего не разглядишь, а живность если и водилась в здешних водах, то умело скрывалась. Не оставалось ничего другого, как концентрироваться на работе.

В обязанности Молчуна входили визуальный контроль сварных соединений платформы и буровой установки, подводное фотографирование и видеозапись. Не самое увлекательно занятие на свете, но ему ли жаловаться? По крайней мере, внизу царила тишина и можно было на время забыть рожи каторжан. Сколько ни пытался, Молчун так и не привык считать себя одним из них.

Сами по себе погружения длились недолго. Температура воды редко превышала 5 — 7 градусов, поэтому даже водолазный костюм мало спасал от холода. Чтобы увеличить полезное время пребывание под водой, операторы погружения сокращали время на спуск и подъем. Поэтому Молчун и другие ныряльщики большую часть времени проводили в барокамерах, пока остальные каторжане до седьмого пота надрывались на вышке, рискуя получить обморожение. Конечно, водолазы тоже рисковали своим здоровьем, но несчастные случаи с ними случались реже.

Пристрастившись к чтению, Молчун довольно скоро перелопатил скудную тюремную библиотеку. Даже «Справочное руководство по проектированию разработки и эксплуатации нефтяных месторождений» он изучил от корки до корки. Беллетристика, конечно, интересовала его сильнее. Сильное впечатление у него оставил «Граф Монте-Кристо». Молчуну показалось, что в прошлой жизни он уже читал эту книгу. Поставить себя на место героя романа было легко. Чем дольше размышлял, тем сильнее он верил в то, что только чья-то подлость могла привести его на каторгу. В такие минуты Молчун яростно массировал виски, как будто это могло помочь вспомнить, кто он такой и что с ним произошло.

В своих мечтах Молчун видел, как выбирается на материк и возвращает долги всем, кто виновен в том, что он попал в тюрьму. Вот только представлял он этих неизвестных весьма условно. Они могут быть похожи на Мондего, Данглара и де Вильфора. Задачка не из легких. Вряд ли справишься без своего аббата Фариа, а его поблизости не наблюдалось.

Найдется ли хоть один арестант, который не мечтал о побеге? Кто-то все время строит в голове хитроумные планы, как вырваться на свободу, но редко на что-то решается, придумывая и отвергая все новые варианты. Такие заключенные либо отбывают свой срок до конца, либо так и умирают в камере.

Другие — профессиональные беглецы, как их обозначил Молчун. Они не способны готовится долго и методично, подыскивая наилучший момент. Им тесно и душно взаперти. Они — люди действия, которые совершают свои попытки раз за разом, даже если знают, что их ждет провал. Этим непоседам редко улыбается удача. Какие у них перспективы? Автоматная очередь в спину или опять на нары, до следующего побега.

Но есть и третий сорт заключенных. Они уже сбежали. Не в физическом смысле, а отстранились от окружающего мира и мыслями находятся так далеко, что вряд ли вернутся в полном смысле слова.

Молчун частенько задумывался о том, к какому типу отнести Эдмона Дантеса. На первый взгляд, он казался представителем первой категории, которому выпал шанс стал профессиональным беглецом. И его отчаянная попытка увенчалась успехом. Во многом благодаря воле случая. Но со временем Молчуну стало казаться, что Эдмон — из последней группы. Его жизнь так и закончилась в вонючей камере, пока он грезил о том, что возвращает долги предателям. А однажды Молчуна пронзила жуткая в своей простоте догадка, что все события романа — не более чем предсмертный сон обезумевшего от одиночного заключения аббата Фариа, который выдумал для себя молодого друга. К этой идее он старался возвращаться как можно реже.

Сложнее оказалось решить, какое место в этой системе координат занимает сам Молчун. Хотелось верить в том, что ему предписан свой, отличный от других, путь. Он внимательно наблюдал, собирал информацию и выжидал. На платформе рыть тоннель некуда и незачем: вокруг — сплошные металлические переборки и решетки. За ними — ледяное, лютое море, раскинувшееся, насколько хватало глаз.

Заключенные не знали точного местоположения вышки, но никто не делал тайны из того, что до материка, по меньшей мере, сотня километров. Этот факт сам по себе подрывал веру в возможность побега.

Раз в неделю на верхнюю палубу садился тюремный вертолет, который доставлял продовольствие и оборудование. Иногда из его чрева выталкивали наружу новых арестантов, а потом забирали отработавших вахту вольнонаемных. Пока вертолет оставался на платформе, каторжан сгоняли в их клетушки и держали взаперти под присмотром. Исключение делали только для водолазов, которые к тому моменту не успели пройти декомпрессию в барокамере. Такие же меры безопасности предпринимались, когда за добытой нефтью приходил танкер.

Музыку в динамике над головой прервала сирена. Молчуну оставалось провести в барокамере еще часа полтора, а вертолет, о приближении которого предупреждал сигнал, так долго никогда не задерживался. Молчун не имел ни малейшего представления, долго ли продержится на ногах, если сию секунду выскочит из барокамеры. Сколько пройдет времени, прежде чем азот вспенит его кровь до состояния игристого вина и он свалится замертво? Поэтому нужен план.

— Какие ощущения? — проскрипел из динамика голос Кусто, перекрывая музыку.

— Норма.

Оператор замолчал, но по искаженному звуку Молчун догадался, что Кусто все еще ждет на линии. Придумывает, о чем бы заговорить? Невольно вновь всплыли сомнения в традиционности ориентации Кусто.

— Разгружают уже, — вновь заговорил Кусто. — Вижу пару стопок книг.

— Книги? Хорошо, — Молчун приободрился; будет чем заняться перед сном.

— Это я попросил новые книги.

И как на это реагировать, поблагодарить? Он растерялся.

— Мне-то читать особо некогда. Так что я не для себя просил.

— Спасибо.

— Посмотрим сначала, что они притащили. Вдруг опять ерунду какую-нибудь.

Кусто еще немного подышал в микрофон и отключился, поскольку темы для разговоров были исчерпаны. Молчун выдохнул с облегчением. Он по-прежнему не мог справиться с неуверенностью и легкой паникой, когда приходилось общаться с другими людьми. В чем причина, понять он не мог, но подозревал, что это связано с потерей памяти. Сначала он пытался перебороть себя, а потом прекратил и просто не поддерживал беседу, если не видел в ней смысла или она доставляла ему беспокойство.

— О, здорово, сосед!

От неожиданности у Молчуна дрогнули колени. Со второй, пустовавшей несколько недель, койки воздвигся незнакомец с недавно обритой макушкой. Роба была свежей — только-только выдали, даже слышно, как хрустит при движениях материя. По виду мужчине можно было дать лет сорок пять или около того. Черные глаза глубоко спрятались в паутинках морщин. Он скалил лошадиные зубы с темным налетом от табака и протягивал ладонь — здоровенную, как нож лопаты. Молчун хотел было уклониться от приветствия, но незнакомец ловко ухватил его руку и принялся жизнерадостно трясти.

— Меня Лехой зовут, — представился мужик. — Только прибыл.

Руку Молчуна он продолжал сжимать — будто краб ухватил и не отпускает. Молодой человек сначала деликатно, а затем и нетерпеливо попробовал освободиться, но Леха держал его крепко и явно ждал, что он назовет свое имя.

— Павел, — сдался Молчун. — Паша.

Только теперь Леха разжал клешню.

— А я уж испугался, что подфартило попасть в компанию к глухонемому!

Потирая запястье, Молчун обошел новичка и занял на свою койку.

— Паша, Паша… — нараспев протянул Леха, словно пробуя имя на вкус, а затем нахмурился. — Нет, старичок, ты как хочешь, а тебе это имя совсем не подходит. Ты только в зеркало глянь! Ну какой из тебя Павел? Ты скорее какой-нибудь Аркаша! Верно говорю, а?

Молчун резко вскинул голову и посмотрел на сокамерника, который возвышался над ним с довольным видом.

— А чего ты на меня вылупился? Хорошее же имя!

Внутри нарастало раздражение. Если этот Леха не собирается заткнуться, лучше сразу утопиться в море.

— Здесь меня зовут Молчуном, — со значением произнес Молчун.

На несколько секунд Леха замолчал, распахнув рот и позволяя сосчитать количество пломб в верхних зубах, а затем разразился конским ржанием.

— Точно! — он справился с приступом хохота, но продолжал время от времени хихикать. — Нужно было сразу догадаться, что ты Молчун! Лучше не придумаешь, ха-ха!.. Как же я так с Аркашей промахнулся, а, парень? Обычно не ошибаюсь! Вот везет мне! Молчун!.. Ну надо же…

Отсмеявшись Леха вытер глаза рукавом.

— По какой статье чалишься, Молчун Паша?

— Сто шестьдесят вторая.

— Да ну?! — Леха выглядел удивленным. — Неужели вот прям вооруженный разбой, а?

— Выходит, что так.

— Ты только не обижайся, друг, но не очень ты похож на лиходея. Не заливаешь?

Молчун пожал плечами. Он мечтал, чтобы нежданный сосед поскорее закончил свои расспросы.

— Много дали? — не унимался тот, и, не дожидаясь ответа, продолжил. — А мне десятку впаяли. Сто шестьдесят восьмая. Можно подумать! Тоже мне великая кража! Но второй раз попался. Рецидивист я, говорят, друг, понимаешь, да? И раскрутили на полную катушку. Как говорится, если не повезло, то не повезло.

Чтобы не обидеть и не нарываться на конфликт, Молчун сочувственно покивал.

— Как тут вообще, Молчун? Жить можно, а?

— Можно, если много вопросов не задавать, — не выдержал он.

— Чего-чего? — насторожился Леха.

— По-всякому, говорю, бывает.

— Так это везде так, друг. Ты лучше скажи, как здесь лучше устроиться с работой? А то слыхал я, что главное — в водолазы попасть.

Кто и когда успел ему это объяснить? Он же никого кроме охранников еще не видел на платформе.

— Говорят, непыльная работка. Не то, что на скважине, а? — не умолкал Леха. — Ты, вроде, один из них. Может, замолвишь за меня словечко?

— По статистике, водолазы-каторжане погибают в среднем при каждом двадцать пятом погружении.

Это была дословная цитата из первой речи инструктора. Произнес ее Молчун не без злорадства и не стал упоминать, что потом инструктор добавил: «Валятся только самоуверенные кретины».

— Как это?

— Износ оборудования и человеческий фактор.

Леха нахмурился.

— Странно, — протянул он. — Мне совсем по-другому рассказывали на пересылке. Мол, часок побарахтался, а потом полдня отдыхаешь. Специально, что ли, подшутили, суки. А тебе самому нырять не страшно?

— Иногда.

— А много у тебя погружений?

— Я не считаю, — соврал Молчун.

— Примерно хотя бы скажи, интересно же!

Он на мгновение задумался, говорить правду или нет.

— Десятка три, наверное.

В камере стало тихо. Только сосед энергично сопел и чесал в затылке.

— Значит, не все так страшно со статистикой-то! — в итоге заключил он и вытянулся на койке, закинув одну ногу на колено и заложив руки под голову. — Где наша не пропадала, верно, Молчун?

Молодой каторжанин недовольно поморщился. Неистребимый оптимизм Лехи уже действовал ему на нервы.

Хотя в камере, как и всегда, было холодно, проснулся он весь мокрый от липкого пота. Молчун жадно ловил ртом воздух, как будто вырвался на поверхность после долгого погружения. В его ушах еще отдавался эхом собственный крик, которым он себя и разбудил.

На соседней койке причмокнул губами Леха и перевернулся на другой бок, укрывшись одеялом с головой.

С тех пор, как сознание вернулось к нему, кошмары снились Молчуну почти каждую ночь. Он не знал, как справиться с этой напастью. Изводил себя чтением и работой, но пугающие видения все равно преследовали его. Через пару месяцев, отчаявшись, он во время сеанса в барокамере попросил Кусто позвать врача. Тот не слишком торопился и пришел к самому концу декомпрессии. Шмыгая носом и вытирая платочком измученные вечным конъюнктивитом глаза, эскулап без видимого интереса выслушал жалобы Молчуна, после чего покачал головой и признался, что вряд ли чем-то поможет. «Вы же должны понимать, молодой человек! В подобных условиях, — он с отвращением обвел взглядом помещение, — диагноз поставить затруднительно. А без диагноза какое лечение? И вообще, скорее всего, тут случай из психиатрической практики, а это не мой профиль. Если будет совсем плохо, назначим снотворное».

В тот момент хотелось закричать: «Мне уже хуже некуда!». Но Молчун сдержался.

Самое мучительное заключалось в том, что он никогда не мог в точности припомнить, что именно ему снилось. Просыпаясь от собственного крика, с жгучей пустотой в груди, Молчун старался поймать едва знакомые неуловимые образы, которые проносились на периферии сознания, но те бесследно исчезали, как только прояснялось в глазах. Каждое пробуждение напоминало попытку угнаться за миражом. Но он верил, что когда-нибудь все-таки ухватит ниточку, ведущую вглубь его ночных кошмаров.

Лишь одно видение из своего сна он запомнил точно — красивая молодая женщина с горькой улыбкой, которая тянет к нему руки, но никак не может дотянуться.

— Опять кошмары? — с искренним участием поинтересовался Леха.

Молчун успел умыться холодной водой, которая каким-то чудом не замерзала в трубах, и теперь дожидался, когда за ним придут.

— И не помнишь ничего?

— Ничего.

Леха, кряхтя, поднялся с койки и загородил своим телом раковину. Он переминался с ноги на ногу и отфыркивался, из-за чего походил на моржа, вставшего на задние лапы. В стороны летели мелкие брызги.

Вытирая лицо обглоданным полотенцем, он повернулся к Молчуну.

— Не может такого быть. Что-то должен помнить, а?

— Нет. Ничего, — ответил Молчун и нетерпеливо посмотрел на дверь. Охранник все не шел.

— Также как забыл, что было до каторги?

Слишком много вопросов для раннего утра.

— Я не врач, конечно, но не верю, что человек может все про себя забыть. Тебя жандармы, что ли, по голове много били?

— Били, наверное.

Сокамерник выпятил нижнюю губу, как обычно это делал, когда задумывался.

— Загадочная ты личность, Молчун. Ничего про себя не знаешь. Посадили тебя как матерого. Но одного взгляда достаточно, сразу ясно, что первая ходка у тебя!

— Почему это первая?! — возмутился Молчун, хотя и сам не признавал себя уголовником.

— Да вот почему! — Леха подошел и отдернул вверх рукава его робы.

От растерянности Молчун не сопротивлялся. Затем Леха сунул ему под нос собственные клешни, расписанные тюремными наколками.

— Не мог ты выйти на волю без таких украшений, — объяснил он.

Не зная, чем ответить, Молчун молча опустил рукава обратно, рассматривая свою чистую кожу.

Лязгнул засов, и дверь камеры открылась.

— Кривопятов, на выход! — гаркнул охранник.

— А мне чего делать? — подал голос Леха.

— У тебя, Федотов, дневная смена на бурении.

— Как на бурении?! Я же в водолазы просился!

— Разговорчики! — одернул его охранник. — Водолазов и так хватает. Будешь числиться в резерве.

Перед тем, как дверь за Молчуном закрылась, сокамерник вновь показал ему свои ручищи в татуировках и добавил:

— Подумай над тем, что я тебе сказал.

В динамике над головой вкрадчиво шелестел голос Фрэнка Синатры…

Стоп, с чего я взял, что это Синатра? Молчун резко сел, чуть не стукнувшись головой о прозрачную крышку барокамеры. Сомнений не было: звучала песня Синатры «I’ve got you under my skin». Он слышал ее и не раз. Осталось вспомнить, при каких обстоятельствах.

Ему нравилась музыка вообще, но обычно он не разбирался, что именно играет. Сейчас же Молчун впервые точно знал, какую мелодию слышит.

Может быть, когда-нибудь и другие воспоминания всплывут сами? Он представил свою память как запертую комнату. Комната явно была не пуста. Осталось найти ключ, чтобы открыть ее.

— Как новый сосед? — раздался голос Кусто. — Нашли общий язык?

— Болтает много.

В динамике прозвучал смешок, больше похожий на атмосферные потрескивания.

— Вроде меня?

Молчун улыбнулся в объектив камеры, чтобы видел Кусто. Внимание оператора было не столь обременительным, как трескотня Лехи. К тому же он делился книгами и никогда не пытался узнать, что скрывается у Молчуна в голове.

— Все не так плохо.

— Отрадно слышать. Но ты предупреди, если слишком достану, — попросил Кусто.

— Пока порядок.

— Еще пять минут, сынок, и погружение. Ты готов?

— Как всегда.

Он провел под водой не так уж много времени, чуть меньше часа, но заметно устал. Попотеть пришлось изрядно. Молчун обнаружил небольшую течь из танка с нефтью, и пришлось ее заделывать. Вообще-то это не входило в его обязанности, но штатный водолаз-ремонтник до ночи застрял в барокамере. Набор инструментов спустили на дополнительном тросе. Кусто, который наверху наблюдал за происходящим на мониторе, нашептывал ему, что и как делать. Заплатка получилась, может быть, и не такая аккуратная, как у профессионала, но кто ее будет разглядывать на глубине семидесяти метров?

Пока Молчун отдыхал в барокамере, Кусто развлекал его разговорами. После утомительной возни под водой это оказалось даже к месту.

— Я тут прочитал одну любопытную книгу, — начал Кусто издалека. — Не беллетристика, а по медицинской части. Про амнезию и как ее лечить.

Молчун удивленно посмотрел в зрачок видеокамеры.

— Ты понимаешь, о чем я?

Он быстро кивнул.

— Хорошо, сынок. Так вот, оказывается, есть препараты, которые помогают вернуть память.

— При случае обязательно загляну в аптеку, — усмехнулся Молчун.

Кусто сердито откашлялся.

— Зря смеешься. Я выписал некоторые названия. Большинства лекарств у здешнего коновала нету. Но кое-что нашлось. Пирацетам, например. Не бог весть что, но лучше, чем ничего.

— Он один раз уже послал меня.

— Я могу взять лекарство. Как бы для себя, понимаешь?

— С чего вдруг?

Пришлось ждать, прежде чем оператор снова заговорил.

— Просто хочу помочь. Никому нет дела, а это неправильно. Человек должен знать, кто он такой.

— Что взамен?

Динамик затрещал, и Молчун понял, что Кусто смеется.

— Услуга за услугу, да, сынок? Какой мне может быть от тебя толк, брось! Нет, мне ничего не нужно.

Больше всего на свете Молчун хотел вспомнить, что с ним произошло. Но предложение Кусто звучало подозрительно любезным. На вышке действовало непреложное правило: каждый сам за себя. Будь ты охранником, вольнонаемный работником или заключенным — неважно. И хоть тресни, Молчун не понимал, для чего пожилой оператор собирался ему помочь.

— Отказываться глупо, — все-таки признал он.

— Вот и хорошо.

Возможно, не стоило забивать голову лишними сомнениями, но Молчуну показалось, что в этот момент Кусто довольно потирает руки.

Леха приподнялся на локте и помахал рукой, привлекая внимание.

— Есть разговор, — заговорщицким тоном прошептал он.

Молчун не удержался от вздоха.

— Тут такое дело… Мужики на вышке про тебя спрашивают.

— Зачем?

— Хотят знать, что ты за фрукт, Молчун. Я же предупреждал. Очень уж ты подозрительный, вот серьезные люди и беспокоятся, сечешь?

— И что ты им сказал?

— Ничего такого, чего они уже не знали бы. Шепчутся между собой. Мол, посадили тебя в камеру с осведомителем, а ты даже в карцер ни разу не загремел. А потом еще и в бригаду водолазов попал, а туда с пожизненным редко берут. Ну, это они так говорят, я-то не в курсе, как тут все устроено, ты ж понимаешь. Я им и сказал, что нормальный он, то есть ты, парень правильный, только по башке немного стукнутый. А они свою линию гнут, мол, это еще разобраться нужно, может, он сам постукивает.

— Вот же глупость! — разволновался Молчун. — Кому и о чем я могу доносить? Я же не говорю ни с кем.

— Так-то оно верно, да, — согласился Леха. — Но я тебя предупредил. Будь осторожнее.

— В смысле?

— Ну, на прогулке, там, или на перекуре.

У Молчуна резко засосало под ложечкой и накатила тошнота.

— Ты это серьезно?

Сосед ничего не сказал, но взгляд его был достаточно красноречивым.

Слова Лехи никак не выходили из головы. Молчун не мог отделаться от ощущения, что за ним постоянно наблюдают. Пребывание на буровой и до этого момента нельзя было назвать приятным, но теперь каждое мгновение стало изматывающим. Раньше у него получалось отключаться от окружающей безнадеги, стоило только открыть новую книгу. Теперь же вместо того, чтобы пускаться в увлекательный бег по рядам букв, Молчун все время ловил боковым зрением коварные тени в углах. Повсюду чудилась угроза. Попробуй тут сосредоточиться на чтении.

Из последнего привоза Кусто выдал ему несколько книжек американского фантаста Филиппа Дика. Молчуну показалось, что читает их впервые. Но разве можно быть в этом уверенным? При других обстоятельствах Молчун, пожалуй, зачитал бы до дыр карманного формата томики в мягких обложках. В его руках оказались несколько романов (или повестей — у Дика было так сразу и не понять) и сборники рассказов. Хотя сосредоточиться на чтении было все труднее, ему хватило внимания, чтобы оценить магистральную тему Дика: что такое наша реальность и не является ли она чьим-то сном? Этот вопрос автор исследовал, так или иначе, едва ли не в каждом произведении. Не сказать, что это была такая уж свежая тема, но американец искал все новые и новые точки обзора. Среди прочих Молчун отметил для себя рассказ про обывателя, которому внедрили ложную память о героических подвигах на Марсе, а в итоге оказалось, что парень действительно не совсем тот, кем себя считает, и как раз его обывательская личина была специально внедрена в сознание секретного агента. В общем, путаница еще та. Кроме того, не исключено, что у героя просто развилась шизофрения. Или у автора.

Кусто обратил внимание на его нервозность. Поинтересовался, может ли помочь. Чем?

Вспоминая героя рассказа Дика, Молчун задавался вопросом, как его самого угораздило попасть в такой кошмар. Каждый вечер, забываясь на койке, он без всякой надежды обращался к стальной потолочной перегородке с просьбой о том, чтобы проснуться в другом месте, возможно, другим человеком. Дело не в жалости к себе или слабости. Просто он подозревал, что в определенный момент в пространстве-времени произошел сбой, из-за которого Молчуна сюда и занесло. Как будто он был героем одного спектакля, а внезапно оказалось, что все декорации поменяли и он должен играть другого персонажа.

Через неделю после разговора про лекарства Кусто, выпуская его из барокамеры, незаметно сунул в ладонь пузырек, в котором перекатывались среднего размера пилюли. Никакой инструкции к ним не прилагалось, кроме записки оператора с указанием принимать по одной таблетке три раза в день.

Прежде чем впервые принять лекарство, Молчун всерьез задумался о том, не западня ли это. Может, Кусто хочет его отравить? Но сколько ни ломал голову, так и не решил, для чего это могло бы тому понадобиться.

Поначалу особого эффекта от лекарства он не ощутил. Но со временем обратил внимание, что стал меньше уставать. Просыпался теперь Молчун раньше обычного, однако вместо кошмаров ему все чаще снились яркие, цветные сны, в которых появилась еще одна женщина, заметно моложе той первой, печальной. Возможно, она — ключ, и ты, Молчун, вывернул на правильный путь.

Обычно парные погружения водолазов-каторжан не поощрялись во избежание неприятных инцидентов. Поэтому Молчун понятия не имел, как зовут остальных ребят из бригады, сколько их всего и не очень хорошо их знал. Каково же было его удивление, когда однажды во время обеда, пока он стоял в очереди за своей порцией, какой-то здоровяк в синем комбинезоне водолаза больно хлопнул его по плечу и высказался в том духе, что Молчун же не станет возражать и пропустит вперед своего коллегу.

— Простите, не понял, — опешил Молчун.

Очередь с легким шорохом расступилась, образуя круг отчуждения. Десяток пар глаз внимательно следили за происходящим. Половник в руке раздатчика замер над дымящейся кастрюлей. Единственным, кто демонстративно отвернулся в сторону, оказался Леха, и Молчун с удивительным для самого себя хладнокровием отметил это обстоятельство.

Здоровяк деликатно взялся двумя пальцами за верхнюю пуговицу Молчуна и тихонько потянул на себя.

— Чего ты там мямлишь? — здоровяк приложил сложенную черпаком ладонь к уху.

Не требовалось большого ума, чтобы понять, что Молчуна провоцируют. Разумнее всего было бы уйти от конфликта. Но здесь каторга, рано или поздно всех проверяют на прочность. Настал черед Молчуна. Если сейчас отступить, в глазах этих насупленных, изможденных мужчин он навсегда останется слабаком, мелкой сошкой. Любой из них с большим удовольствием станет шпынять его при любом удобном случае и при полном одобрении остальных заключенных. Нет, отступать уже не резон. К тому же Молчун слишком устал шарахаться от теней.

— Сейчас моя очередь, — четко проговаривая слоги, сказал Молчун в подставленное ухо.

Здоровяк отпустил пуговицу. Молчун на всякий случай покрепче сжал металлический поднос и приготовился к тому, что на него накинутся со всех сторон, однако зеки с любопытством ждали, чем завершится дело.

— Сучёныш, — процедил сквозь зубы здоровяк и недобро улыбнулся.

Краем глаза Молчун заметил, как правый кулак противника молниеносно летит ему в голову. Он чуть присел и выбросил навстречу поднос, зажатый в руке. Раздался приглушенный звон — костяшки здоровяка встретились с металлом. Удар был настолько силен, что Молчуну едва не вывихнуло пальцы. Поднос полетел далеко в сторону. Здоровяк лишь чуть скривился от досады и попер вперед. Оттолкнувшись ногами от пола Молчун исполнил что-то похожее на апперкот, целясь в подбородок, маячивший над собой, но здоровяк легко уклонился, и парень промахнулся. Черт, я раскрылся, успел подумать Молчун, а в следующий миг окружающий мир — столы и скамейки, привинченные к полу; каторжане, подбадривающие драчунов; раздатчик, с разинутым в неслышном крике ртом; равнодушный бритый затылок Лехи — все это рассыпалось, словно карточный домик, а в глазах стремительно потемнело. Молчуну показалось, что в самый центр солнечного сплетения ему воткнули тупое копье. Спустя мгновение левую сторону тела будто обожгло, а щека прилипла к холодному линолеуму. Он силился вдохнуть, но слышал только собственные слабые всхлипы. Его бесцеремонно перевернули на спину. Вдалеке наверху мелькнули размытые огни. Молчун, преодолевая удушье, попробовал отмахнуться от неразличимого в дымке противника, но руки находили лишь пустоту.

Ему отвесили пару несильных оплеух, скорее для того, чтобы привести в чувство. Туман постепенно рассеивался. Молчун разглядел очертания здоровяка, который уселся на него верхом, не давая дышать. Поерзав, он попытался вывернуться, но получил болезненный тычок под ребра. Было понятно, что он полностью во власти этого бугая: тот волен даже убить его.

Зрение более или менее вернулось, и Молчун встретился со взглядом здоровяка, который не сомневался в своей победе. На губах играла гадкая ухмылка. И тут над его плечом появилась свирепая физиономия с надвинутой на глаза кевларовой черной каской. Почуяв неладное, амбал резко обернулся. Как раз вовремя, чтобы получить удар дубинкой наотмашь в челюсть. Яркими кляксами в воздухе мелькнули капли крови. Следом за ними на пол повалился и сам зачинщик драки.

Столовую заполнили охранники, раздавая направо и налево тумаки. Каторжане жались к стенам и всем видом показывали, что не имеют к потасовке ни малейшего отношения. Звякали и щелкали наручники. Поднялся недовольный гул. Скованных заключенных одного за другим выводили в коридор.

Двое охранников взяли под мышки бесчувственное тело здоровяка и потащили прочь. Уже в дверях они столкнулись нос к носу с начальником охраны. Концом дубинки тот приподнял водолаза за подбородок и сокрушенно покачал головой:

— В карцер его.

После этого ротмистр подошел к Молчуну и воззрился на него сверху вниз. Молодой человек все еще не мог восстановить дыхание и подняться. Рот быстро наполнялся кровью, но сплевывать под ноги начальнику охраны точно не следовало.

— Почему я не удивлен, Кривопятов, — Карпов подозвал ближайшего тюремщика. — Его тоже тащите в карцер.

Время в карцере вытягивается в бесконечную петлю. Сколько уже прошло? Час, два или, может быть, сутки? Разница растворяется в череде одинаковых секунд, сливающихся в минуты, которые тоже неотличимы друг от друга. Сознание протестует, мечтает об освобождении, но истязание тишиной, одиночеством и холодом продолжается. А еще невозможно найти положение, в котором можно хотя бы с минимальным удобством устроиться для сна.

Молчун слышал, что после недели в карцере даже самые буйные заключенные становились паиньками. Если выбирались оттуда живыми. Поэтому, чего уж греха таить, он был здорово напуган. Перспектива загнуться от переохлаждения и истощения его не прельщала. Только здесь выходка в столовой стала казаться ему смертельно опасным ребячеством. Он совершил глупость и теперь расплачивается за нее.

У отправленных в карцер отбирали все кроме одежды. Пока его тащили по коридорам и переходам, Молчун успел незаметно избавиться от пузырька, в котором еще оставалось полтора десятка таблеток пирацетама. Если бы при досмотре у него нашли лекарство, началось бы разбирательство и Кусто мог бы тоже оказаться в отчаянной ситуации. А теперь Молчун переживал, не рассосется ли положительный эффект от лечения. Вдруг его опять станут преследовать кошмары?

Пару раз за сутки (так ему казалось, но на самом деле это мог быть любой другой отрезок времени) в коридоре раздавались тяжелые шаги тюремщика, который проталкивал в отверстие внизу двери жестяную миску с застывшим до желеобразного состояния рыбным бульоном и кружку затхлой воды. Молчун знал, что попытки заговорить с охранником ничем хорошим не закончатся, поэтому продолжал терпеливо ждать.

Он задремал и не сразу понял, что его разбудило. Лязгнул, поворачиваясь, ключ в замке, дверь открылась, и ему приказали встать к стене. Собрав остатки сил, Молчун кряхтя поднялся на ноги и уперся лбом в стену. На запястьях сомкнулись браслеты, защипнув складку кожи. Охранник грубо схватил его за воротник и вытолкнул в коридор. Молчун сбился с шага, зажмурился от яркого света в коридоре и тут же получил прикладом в поясницу.

Его привели в кабинет к начальнику охраны. Стены были обшиты редким для каторжной буровой материалом — деревянной доской. Дуб, береза или ольха — в этом вопросе Молчун не разбирался совершенно, но сразу почувствовал тепло, которое его обволокло, стоило переступить порог. Во всех остальных помещениях на вышке всегда приходилось ежиться от озноба. Металлические стены, отделанные дешевыми пластиковыми панелями, этому способствовали.

Ротмистр Карпов восседал на кожаном диване, закинув ногу на ногу. В расстегнутом вороте белой сорочки виднелась бледная грудь, а форменный китель был небрежно переброшен через спинку кресла. На вид начальнику охраны было не больше пятидесяти лет, но, наверняка, это было обманчивое впечатление. Офицер его положения обязательно получал сыворотку, поэтому о его реальном возрасте оставалось только гадать.

— При других обстоятельствах я вас обоих сгноил бы в карцере, — пожаловался он. — Черт! Не будь вы водолазами, я бы так и поступил. Но даже те три дня, что вы провели в карцере, сильно осложнили нам жизнь.

Значит, всего лишь три дня. А ведь казалось, что прошло очень много времени. Еще чуть-чуть, и Молчун сломался бы.

— Молчишь, Кривопятов? — с неудовольствием продолжил ротмистр. — Просто так я вас не выпущу. Может, подскажешь, как вашу сладкую парочку лучше наказать?

Молчун присмотрелся и понял, что начальник охраны навеселе.

— Проклятые сухопутные крысы! — неожиданно выругался себе под нос Карпов и погрозил кулаком в потолок. — Думают, они всем заправляют… Педер-р-расты!

Начальник охраны поправил сорочку и застегнул верхнюю пуговицу. Встал с дивана, покачнувшись, но устоял на ногах.

— Здесь я все решаю! А не кто-нибудь там! Отработаете! Все отработаете! Я распорядился. У тебя, Кривопятов, и твоего приятеля отныне парная смена. Будете вместе погружаться, сучата! И только попробуйте еще что-нибудь выкинуть! Пойдете на корм рыбам, ясно?!

10

Коростель повернул ключ зажигания, поднял голову и, бросив взгляд сквозь лобовое стекло, неожиданно обнаружил, что весна вступила в свои права. Словно маленькие зеленые маячки на лысых ветках набухли почки — вот-вот взорвутся. Последним напоминанием о зиме остались оплывшие в тени горстки ноздреватого снега. Надо же! С этим клятым делом он совсем перестал обращать внимание на такие мелочи, как смена времен года.

У припаркованной позади наискосок через дорогу машины моргнули габаритные огни.

Наружку к нему приставили наутро после внезапной кончины Арчибальда Полунина. Соглядатаи очень старались, однако час был ранний и машин было мало. Помогла бы им только универсальная шапка-невидимка. Они дисциплинированно следовали инструкциям и дважды передавали его по эстафете, но Коростель все равно их видел. Первым делом он подумал, что это спецотдел проверяет его благонадежность. После того как на стол лег рапорт о подозрительной смерти объекта в жандармерии, эта версия отпала.

Какая-нибудь кабинетная крыса перепоручила бы проверку подчиненным, но Коростель по-прежнему любил работать в поле и с радостью пользовался любым шансом тряхнуть стариной. Свои ранние годы на службе он вспоминал с теплотой. Ему было чем гордиться. В частности, именно он руководил операцией, в ходе которой была разоблачена и ликвидирована преступная группа, наладившая транзит через Кавказ контрабандной и крайне низкого качества сыворотки из Турции. Конечно, привлечь к ответственности покровителей из министерства внутренних дел не удалось, но таких задач перед ним никто и не ставил. Кстати, за ту же операцию, помимо повышения по службе, Коростель получил личную благодарность от Китайского всенародного собрания, поскольку ликвидированная группа также промышляла поставками зелья в Китай, где сыворотка с момента своего появления находилась под запретом. Ее распространение приравнивалось к наркоторговле и каралось смертной казнью.

Вечером того дня Коростель, как обычно, отправился домой. Оставил машину под окнами, поднялся в квартиру, чтобы зажечь огонь на кухне и в кабинете, а потом отправился на чердак, откуда выбрался на крышу и дошел до крайнего подъезда. Приставленные к нему агенты силовиков ничего не подозревали, и Коростель на общественном транспорте спокойно добрался до Светлановской площади. На месте пришлось проделать обратный фокус, ведь и здесь, не исключено, оставлена наружка: сначала он пробрался на крышу через другую парадную, а затем по чердаку — до нужного подъезда. В квартире Арчибальда Коростель провел буквально несколько минут, которых хватило, чтобы отсканировать отпечатки пальцев.

Его не слишком удивило, что ни один из полученных образцов не совпал с данными в жандармском досье Полунина. Зато обнаружилось совпадение с отпечатками в личном деле некоего рецидивиста Кривопятова, ожидавшего приговора за вооруженный грабеж. Добраться до Арчибальда в логове противника не представлялось возможным, но Коростель все равно изрядно повеселел. Самое главное он выяснил: парень жив и его прячут. Из чего можно было предположить, что мальчишка знает нечто важное, но пока молчит. Принимая во внимание методы жандармерии, это несколько странно, но скорее обнадеживает, чем наоборот. Оставалось ждать, какой следующий шаг предпримут силовики. Еще следовало решить, что делать со старшим Полуниным. Сдавать его силовикам резонов не было. Желательно, чтобы они вообще оставили его в покое. Но как этого добиться? Выход нашелся простой и изящный одновременно. Коростель организовал увольнение Полунина на пенсию, тем самым показав полное к нему равнодушие со стороны своего ведомства. Силовикам полагалось сделать вывод, что и для них тот не заслуживает интереса.

По сообщениям агентуры, после выхода на пенсию старший Полунин вел праздный образ жизни и ни в чем подозрительном замечен не был. Прежних контактов не поддерживал. Раз в месяц навещал захоронения сестры и племянника, пару раз в неделю выбирался в магазин за продуктами. Ежедневно совершал пешие прогулки по парку Сосновка. Проверка домашнего компьютера и сетевых протоколов также подтвердила, что он не замешан ни в чем мало-мальски незаконном. Это было очень хорошо, поскольку и силовики видели то же самое. Но в отличие от них статс-инспектор знал о реальном значении фигуры старшего Полунина. Коростель планировал, что старик ему еще пригодится, когда он все-таки доберется до Арчибальда.

Когда они взяли под наблюдение группу Полунина, трещали лютые декабрьские морозы. А сейчас по проспектам фланировали заголившееся школьницы, хотя демонстрировать проколотые пупки было определенно рановато — по вечерам все еще холодало до десяти градусов, а то и ниже. Коростель улыбнулся, подумав о том, как лет через шестьдесят вокруг будет много задорных старушек со следами проколов в пупках, сосках и бровях, а также с выцветшими и растянутыми татуировками на поясницах, щиколотках и прочих пикантных частях тела. Подобные размышления забавляли его постоянно. Хотя не стоило забывать, что некоторые из этих легкомысленных девиц и через полвека не утратят соблазнительный облик — благодаря сыворотке. Кому из них повезет? Не исключено, некоторым из них повезло уже сегодня. По роду службы Коростель был наслышан, что некоторые высокопоставленные чиновники активно резервируют себе супруг на будущее, когда нынешние перестанут радовать. На такой случай подыскивали особенно привлекательных восемнадцатилетних барышень из приличных, но небогатых семей (впрочем, как шептались в коридорах, в особых случаях, в зависимости от предпочтений заказчика, могли подобрать и более юную особу или вообще мальчика). В случае успешных переговоров заключился договор содержания, по которому родители (если были живы) получали определенные гарантии на обеспеченную старость (о других бонусах речи не шло), а сама девушка в порядке исключения получала сыворотку.

Коростель не знал, как относиться к этим слухам. Вероятно, они основывались на вполне определенных фактах, но думать об этом было неприятно, как если бы сам совершал нечто сомнительное с точки зрения общепринятой морали. Вряд ли господина статс-инспектора можно было причислить к людям высоких принципов. И все же всему существовал предел. Когда женат больше десяти лет, хорошо знаешь, что иногда хочется сбежать и от родной супруги. Но менять женщин как перчатки… Такое поведение недостойно настоящего мужчины.

Он вновь посмотрел в зеркало заднего вида и покачал головой. Почему же они никак от меня не отстанут? Что еще вынюхивают?

Донесения от агента с позывными «Тюлень» приходили крайне нерегулярно, что было вызвано объективными трудностями. Отправлять депеши по Сети прямо с буровой вышки было категорически запрещено, поэтому они использовали сложную систему передачи: зашифрованные тексты доставлялись на материк вместе с другими грузами на вертолете, а уже оттуда надежный человек пересылал их в приемную Коростеля. При таком способе связи статс-инспектор лишался возможности вмешаться в ситуацию, но он верил в своего агента. Тюлень — опытный оперативник, хорошо подготовленный для автономных операций. Уж если кто и справится, то только он.

В последнем сообщении агента содержался достаточно подробный отчет за прошедший месяц. Из донесения следовало, что Тюлень достиг определенного прогресса в налаживании отношений с объектом, однако тот по-прежнему вел себя крайне настороженно, нелюдимо, скрытно. Не оставалось никаких сомнений: молодой человек действительно страдает амнезией. До какой степени и по какой причине, определить было сложно, но, основываясь на косвенных признаках и собственной опыте, агент сделал вывод, что к объекту было применено чрезмерное воздействие психотропных средств. «В условиях тюремного содержания вряд ли удастся добиться сколько-нибудь существенных подвижек. Полунин идентифицирует себя как уголовника Кривопятова и замыкается при каждой попытке заставить его усомниться в этой личине», — говорилось в шифровке.

Эта часть донесения беспокоила Коростеля в меньшей степени. Амнезия, по крайней мере, гарантировала, что мальчишка ничего не разболтает другой стороне. Куда сильнее его волновал основной вопрос: как вытащить Арчибальда Полунина с каторги? Прикидывая различные варианты, он отбрасывал их один за другим. Все они были чересчур кинематографичными и мало осуществимыми на практике. На буровой вышке охраны немного, но в случае вооруженного налета не удастся избежать огласки, а начальству вряд ли понравится такая топорная работа. Подковерная возня между лидерами Триумвирата Российского грозит перерасти в открытый конфликт, который черт знает чем завершится.

Теоретически оставались шансы провернуть более тонкую операцию, задействовав законников из прокуратуры, которые в последнее время недвусмысленно намекали на готовность объединить силы, чтобы свалить верхушку силовиков. Например, можно было бы нагрянуть на «Веселенькую» с неожиданной проверкой условий содержания и нарушения режима. Однако, во-первых, руководители ведомств пока так и не решили, стоит ли заключать союз с законниками. А, во-вторых, начальник вышки наверняка узнает об инспекции заранее и успеет либо спрятать Полунина, либо ликвидировать от греха подальше. Нет, все попытки освободить мальчишку извне обречены на провал. Это должен быть настоящий побег заключенного, который решил вырваться на свободу. Вопрос только в том, как ему содействовать.

Впрочем, по-настоящему Коростель нервничал по другой причине. В донесении Тюленя отдельным пунктом значилось, что на вышке действует еще один внедренный агент, который пытается сблизиться с объектом. А статс-инспектор туда больше никого не посылал.

Интерком ожил голосом новенькой секретарши, имени которой Коростель никак не мог запомнить:

— Прошу прощения, Виктор Григорьевич, к вам посетитель.

Статс-инспектор перелистнул ежедневник и пожал плечами.

— Он записан на прием?

— Нет. Но он утверждает, что вы не откажетесь с ним встретиться.

— Как его зовут?

— Полунин. Леонид Семенович Полунин.

«Вот это да!» — едва не вырвалось у него. Весьма неожиданный поворот.

— Пусть войдет.

Откинувшись на спинку кресла, Коростель поднял глаза и увидел, как резко открылась дверь и, чеканя шаг, вошел старший Полунин. Статс-инспектор сохранил невозмутимый вид, но посетителю удалось произвести впечатление. Если верить отчетам подчиненных Коростеля (а оснований им не верить у него до сих пор не было), Леониду Семеновичу надлежало ходить куда менее энергично и более соответствовать образу безобидного пенсионера, доживающего свои дни. Между тем, Полунин двигался стремительно и уверенно. У просителей обычно иные манеры. Они с опаской переставляют ноги и похожи на сгорбленных сусликов. Полунин же держал спину прямо. Независимо и гордо вздернутый подбородок был тщательной выбрит — ни намека на седую щетину, которую Коростель заметил на снимках в последнем отчете группы наружного наблюдения, перед тем как сам распорядился снять круглосуточную слежку за стариком.

Не дожидаясь предложения, Полунин опустился в кресло для посетителей, элегантно поддернув отутюженные брюки.

— Здравствуйте, Леонид Семенович, — вознамерился вернуть себе инициативу Коростель. — Долго жить будете — совсем недавно вас вспоминал. Думал, как вы там живете. Как служба ваша проходит?

Полунин склонил голову набок и прищурился. Уголки губ едва заметно поползли в стороны, изображая что-то вроде всезнающей улыбки Будды.

— Вы меня обижаете, если всерьез полагаете, будто я поверю, что вы не знаете, чем я теперь занимаюсь. Уверен, на пенсию меня спровадили с вашей подачи.

Собираясь возразить, Коростель открыл было рот, но встретил строгий взгляд Полунина и промолчал.

— Не волнуйтесь, я не за тем пришел, чтобы выяснять отношения, — заверил тот. — Знаю по опыту, занятие это бесполезное. Я пришел поделиться кое-какими соображениями насчет нашего дела.

— Не поймите меня превратно, но какие у нас с вами могут быть дела, Леонид Семенович?

— То есть вы хотите, чтобы я ушел?

Полунин приподнялся.

— Нет, подождите, — остановил его Коростель. — Что вы хотели рассказать?

Старик начинал его нервировать. Что он задумал? Только нельзя давать волю гневу. Как учил инструктор: лишь очень примитивные люди считают до десяти, а нормальный человек управляет своим состоянием с помощью дыхания. Рука непроизвольно потянулась к пачке сигарет, но эта слабость лишь выдаст его внутреннее состояние. Поэтому Коростель придвинулся к столу и сложил руки перед собой.

— Перейдем сразу к делу, чтобы не занимать вашего времени, господин статс-инспектор. Для начала ответьте на один вопрос: вы уверены, что мой племянник мертв?

Коростель порадовался, что не успел закурить, а то поперхнулся бы дымом и имел бледный вид.

— До сих пор у меня не было оснований сомневаться, — Коростель, не моргая, смотрел прямо в глаза собеседнику. — Заключение медэксперта, свидетельство о смерти…

Скептически усмехнувшись, Полунин дал понять, насколько смехотворны перечисленные доказательства.

— Мне ли объяснять, как проворачиваются подобные схемы. Я считаю, что Арчи жив, а его самоубийство инсценировали.

— Ваше мнение на чем-то базируется или это так, домыслы одинокого старика?

Коростель сделал вид, что борется с зевотой.

— Я обнаружил за собой слежку, — нанес выпад Полунин.

Теперь статс-инспектор пожалел, что не успел закурить. За клубами дыма было бы проще скрыть свою реакцию и выиграть время на обдумывание следующего хода. Поведение Полунина сильно походило на спланированную провокацию.

— Думаете, это связано с вашим племянником? — после пары вдохов и выдохов спросил Коростель.

— Я задался тем же вопросом, когда заметил. Сначала я предположил, что это ваших рук дело. Но потом пораскинул мозгами, но так и не понял, зачем вам за мной следить.

Хитрющие глаза Полунина даже не скрывали издевку. Неужели мои орлы прокололись, и старик их срисовал? Вот же старый прохвост…

— Слежка продолжается до сих пор? — уточнил Коростель.

— Каждый день, — подтвердил Полунин. — С утра и до позднего вечера.

Статс-инспектор все же дотянулся до пачки, выудил сигарету и закурил. Мысли в мозгу проносились стремительно, как почтовый экспресс. Куда смотрели мои остолопы? Разгоню к чертовой матери, разозлился он. Отправлю ловить уклонистов от пенсионных обязательств!

— Я продолжал размышлять и пришел к выводу, что кроме жандармов за мной присматривать некому. Вы согласны с моими умозаключениями?

— Допустим.

— Но зачем им за мной следить? Этому может быть только одно объяснение: Арчибальд — жив!

— Жив? — выпустив дым, переспросил Коростель.

— Да-да. И, вероятно, бегает где-то на свободе. Иначе, зачем еще им держать меня под колпаком?

— Возможно, у них просто появился материал по вашей скромной персоне. Такая мысль вас не посещала?

— Бросьте вы, подумайте сами! Если бы у них было что-нибудь серьезное, они давно меня закрыли бы. Но они выжидают. А чего ради, если Арчи погиб, можете мне ответить?

Коростель никак не мог сообразить, как следует себя вести. У него возникло неприятное, труднообъяснимое ощущение, будто они поменялись местами.

— Предположим, вы правы. С какой целью вы рассказываете все это мне?

— Ну как же, — обиделся Полунин. — Это ведь важная зацепка. Неужели вам не интересно?

— Очень любопытно, конечно, но сначала нужно проверить все обстоятельства.

— Понимаю, дело-то серьезное. Но вы же не забыли нашу давнюю беседу?

— Которую?

— Когда вы обещали мне определенные гарантии, если я помогу вытащить из Арчи секреты Профессора. Эта договоренность в силе?

— Мне кажется, вы излишне торопите события. Если даже ваши подозрения верны, я сильно сомневаюсь, что нам удастся вытащить вашего племянника из рук жандармов.

— Хорошо, будем считать, что пока это только наши предположения. Тем не менее, я хочу понимать, в одной мы лодке или уже нет. От вас же ничего требуется, кроме как просто ответить.

Коростель разогнал ладонью сигаретный дым над столом, словно это могло прояснить ситуацию. В конце концов, а чем мы рискуем? Пусть старик думает, что ему угодно. При определенном сценарии его помощь может пригодиться.

— Пусть будет по-вашему.

— Это означает «да»? — настаивал старик.

— Да.

Полунин удовлетворенно потер руки.

— Это все, что вы хотели? — поинтересовался Коростель.

— На данном этапе. Если что, вы знаете, где меня искать, — раскланялся посетитель и удалился той же уверенной походкой, которой вторгся в кабинет.

Статс-инспектор с остервенением раздавил окурок в мраморной пепельнице и тут же достал следующую сигарету. Он глубоко затянулся несколько раз, а затем потянулся к кнопке интеркома.

— Начальника группы наружного наблюдения ко мне! Немедленно! — приказал он.

***

Стратегические задачи нужно решать, ведя бой на чужой территории. Вопреки распространенной поговорке про родные стены, у себя дома ты слишком уязвим. Эту особенность Леонид Семенович Полунин прочувствовал на собственной шкуре, когда господин Коростель впервые явился к нему в квартиру. В тот момент он оказался совершенно не готов и проиграл партию практически по всем статьям.

Визит в логово Коростеля доставил Полунину определенное удовольствие. Теперь уже он застал статс-инспектора врасплох и, вроде бы, завладел инициативой. По крайней мере, на какое-то врем. Что само по себе очень неплохо, учитывая сложившуюся расстановку сил.

Поначалу он поверил, что в урне прах Арчи. Кроме него, никто не пришел на кладбище. Кому есть дело до смерти мальчишки-сироты? Было пасмурно. Под монолитными облаками черными кляксами метались вороны, тревожно крича. В колумбарии смотритель расковырял ячейку и пристроил урну к другой, покрывшейся налетом ржавчины. Кто бы мог подумать, что Арчи ляжет рядом с матерью так скоро. «Можно закрывать», — сказал Полунин и высморкался. Он поднял глаза. Вдалеке у дороги вспыхнул блик. Солнце пряталось, но линза бинокля или камеры все равно отсвечивала. Помахать им, что ли, подумал Полунин, но решил, что лучше не разрушать образ старого одинокого человека, похоронившего всех своих родных.

В тот день впервые за много лет он пришел к родителям. Он даже не помнил точно, когда они умерли. Для него это стало всего лишь словом «давно». Могила затерялась в старой части кладбища среди других таких же — забытых, заросших кустарником. Потратив минут десять на поиски нужной аллеи, Полунин потом еще полчаса бродил, проваливаясь в снег, пока выбрался к скромному гранитному надгробию. Камень потрескался, приобрел выцветший бурый цвет, а когда-то покрытые бронзой имена родителей с разными датами рождения и одной на двоих датой смерти читались с трудом. Можно сказать, он чудом не прошел мимо. Отряхнув скопившийся на верхней кромке надгробия снег, Полунин постоял, держа руку на камне, и отправился домой.

Полунин никогда не был особенно близок с сестрой — сказывалась существенная разница в возрасте. До определенного момента брат вообще не понимал, о чем с ней можно разговаривать. Для него стало откровением, когда обнаружил, что в квартире живет довольно симпатичная старшеклассница, которая имела собственное мнение и огрызалась, если он позволял себе едкие замечания в ее адрес. Именно она стала любимицей у отца и матери, в отличие от Лёни, который, по большому счету, рос предоставленный самому себе. За Светочку они переживали, все силы отдавали на то, чтобы обеспечить ее образование. Брат же был лишен такого внимания. Когда пришло время выбирать, что делать дальше, он пришел к отцу посоветоваться. Это было очень важно. Он ждал, что папа возьмет за руку и проводит во взрослый мир. Но… Глава семьи растерялся, бессмысленно щелкал телевизионным пультом и мямлил что-то о том, как важно найти свое призвание в жизни и что нужно прислушаться к своему сердцу. Более бесполезной чуши Полунин в жизни не слышал. Впредь он решил рассчитывать только на себя. Ну, и зачем тогда было оставаться в родительском доме?

Родители погибли в самый разгар лета. Они ехали на дачу. Старенький «москвич» не выдержал и закипел. Встали на обочине. Отец вышел поставить знак аварийной остановки, а тут из-за поворота шоссе на полном ходу выскочил огромный тягач с прицепом. Отца размазало по радиаторной решетке, как мошкару по лобовому стеклу. В следующий момент могучий бампер опрокинул легковушку в овраг. Мама еще была жива, но не сумела выбраться из загоревшейся машины.

Во время похорон стояла ужасная жара. Казалось, что разлагаются не только родители в закрытых гробах, но и вообще все покойники в округе. Сестра держала дистанцию и душила в себе слезы. Не сказать, что вид у нее был жалкий, но Полунин вдруг увидел, что ей нужны забота и поддержка.

Эта встреча могла стать их последним свиданием. Но волею случая или судьбы — тут дело личного вкуса — они стали регулярно пересекаться по службе. Полунин как раз перешел в комитет по науке и высшей школе, а сестра была аспиранткой в Институте мозга. Поскольку он курировал распределение и освоение средств на некоторые научные работы, в том числе в лаборатории профессора Вольфа, встречались они частенько.

Дела шли неплохо, пока сестрица не залетела. Полунин ничего не подозревал, пока она, встревоженная, не появилась на пороге его квартиры с уже несколько округлившимся животом. Светлана вскользь обмолвилась, что забеременела от иностранца, побывавшего в России проездом. А потом понесла чушь про то, что не собирается ничего сообщать будущему отцу. Мол, у них все равно нет будущего. Она будет рада самостоятельно растить ребенка, но хотела бы рассчитывать на помощь брата, потому что боится не справиться в одиночку.

Даже с очень большой натяжкой Леонида Семеновича нельзя было назвать человеком семейного склада характера. Он и не женился, поскольку не видел смысла в постоянной связи с одной женщиной. К тому же карьера отнимала много времени и сил. Почему он просто не прогнал сестру? Полунин не раз задавался этим вопросом. Вспоминал ее испуганные глаза. Ей же никто больше не поможет, осознал он тогда ясно и отчетливо. Он увидел себя словно со стороны, поражаясь и восхищаясь, насколько приятно почувствовать себя добрым, ласковым, отзывчивым. Новая роль была интересной и какое-то время даже доставляла удовольствие.

Наплевав на просьбы Светланы не вмешиваться, Полунин решил выяснить, кто же отец. Профессор Вольф молчал, как партизан, и только краснел и негодующе пыхтел, стоило задать прямой вопрос. Впрочем, и без его помощи не составило труда выяснить, кто из иностранных партнеров приезжал для знакомства с ходом исследований. Список подозреваемых получился коротким, но ни на кого нельзя было указать с полной уверенностью. Полунин опустился до того, что как-то раз, будучи у сестры в гостях, незаметно вытащил из ее сумки мобильный телефон и, пока она возилась на кухне, изучил его содержимое на предмет неопровержимых улик. Он никогда не гордился этим поступком, но зато получил результат.

Полунин попробовал объясниться перед сестрой. Свои доводы казались ему железобетонно убедительными: «Мне не жалко помогать тебе деньгами, но ребенок с каждым годом будет требовать все больше и больше. Кто-то должен это компенсировать. Кто, если не отец? Это ведь не шантаж, разумное деловое предложение». В ее взгляде вспыхнуло нечто яркое и опасное: «Не смей даже пытаться! Забудь про него!». Почувствовав угрозу, Полунин предпочел сделать вид, что сдался. Но попыток связаться с нерадивым папашей не оставлял. Каким-то образом Светлана все узнала и устроила безобразный скандал. Они наговорили друг другу массу неприятных слов. После этого брат и сестра уже никогда не общались.

Поиграли в более или менее семейного человека и хватит, решил Полунин. Было интересно, но впредь хватит с меня этих сложных взаимоотношений.

А через полтора десятка лет неожиданно раздался телефонный звонок, и незнакомый юноша ломающимся голосом представился Арчибальдом и сообщил, что является его племянником. Потребовалось некоторое время, чтобы осознать услышанное. Мальчишка был сильно возбужден, говорил сбивчиво, и было трудно разобраться, в чем, собственно, дело. С мамой беда, мама ушла, маму уволили, у мамы еще два месяца на пенсионном счете, а она устала ждать, она написала, что ничего хуже быть не может, хватит, пора уже поставить точку, мама согласилась умереть. Мальчишка так произносил слово «мама»… Через пять минут Полунин спускался вниз по лестнице, прыгая через ступеньку. Зачем я это делаю, думал он на бегу, понимая, что ничего изменить уже нельзя. Но гнал машину так, что визжали покрышки, стонали тормозные колодки и провожали неодобрительными взглядами прохожие.

Конечно, он опоздал, не успел. Профессионально вежливая барышня в белоснежном одеянии, похожая на ангела, выдала ему небольшую урну. Полунин недоверчиво прикинул на вес, как ничтожно мало осталось от сестры. Потом вбежал Арчибальд, нескладный юноша с бледными веснушками на переносице и чуть-чуть рыжеватой шевелюрой. Он увидел урну в руках Полунина и все понял.

Арчибальд пошел в отца. Он совсем не был похож на мать. Ну, разве только, в те моменты, когда сурово хмурил брови. Сестра делала точно также, когда заходила в тупик. Мало что напоминало о родстве Леонида Семеновича и Арчи. Но Полунин его не бросил, испытав нечто вроде ренессанса. Забытые ощущения. Совсем как тогда, когда Светлана пришла к нему за помощью.

Дурни из наружки поджидали в машине у подъезда. После того, как они потеряли его из виду на рынке, им, должно быть, досталось от начальства. Их было только двое. Жандармы курили, пуская дым через опущенные стекла, не слишком заботясь о маскировке.

С самого начала Полунин отдавал себе отчет, что выходка с побегом из-под присмотра может навлечь на него множество бед. Но он хотел добиться реакции.

До машины жандармов оставалось еще метров пятьдесят. В теле ощущался легкий мандраж. Все-таки нельзя было предсказать, на что способны эти костоломы. Опыт общения с силовыми структурами подсказывал, что уважения к сединам они не питают. А он уже не в той форме, чтобы дать достойных отпор двум здоровякам. В драке мало пользы от ежедневной утренней гимнастики для поддержания формы. Он рисковал, но рисковал осознанно и с удовольствием. В конце концов, терять уже нечего. Сколько на счете осталось? Хватит лет на пять-семь жалкой пенсионерской жизни. Без всякой цели, без всякого смысла. Да он с тоски повесится раньше, чем закончится срок дожития.

Пора бы им уже выбираться из машины и двигаться навстречу.

Однако жандармы упорно сидели и чего-то выжидали, спрятавшись за тонированными стеклами. Полунин не мог разглядеть их лица, но не сомневался, что они внимательно следят за ним. Чего ж им еще надо? Он уже почти дошел до своего подъезда, но ничего не происходило. Удивившись, провокатор свернул к подъезду, взялся за ручку двери и… отпустил. Нет, так не пойдет! Он развернулся на каблуках и направился к машине.

— Мое почтение, молодые люди, — Полунин постучал ладонью по матовому капоту автомобиля.

Ответом ему было молчание. Он приложил ладонь козырьком к глазам, пытаясь увидеть, что происходит в салоне. Щелкнул замок и наружу высунулся водитель, который, видимо, был за старшего.

— Тебе чего надо?

Странно, но в голосе человека в штатском не чувствовалось угрозы.

— Я хочу увидеться с вашим начальником, — ответил Полунин.

***

Как же он радовался, что, по крайней мере, больше не придется торчать в этом ненавистном городе. Хотя и настала та пора, которую местные почему-то называют весной (ну да, теплее и иногда даже не так сыро, как еще месяц назад), но толку. Теперь другая радость — насекомые. Стоило оттаять подвалам, и на свободу устремились миллионы оголодавших комаров.

Говорят, они не залетают выше девятого этажа. Об этом, видимо, забыли рассказать кровопийцам, поселившимся в доме, где находилась ведомственная квартира, в которой поселили Аббасова. Двенадцатый этаж, да. Но каждую ночь майор несколько часов уделял заведомо проигрышной борьбе с назойливо зудящими паразитами, которые атаковали его из темноты. Затем в изнеможении он забывался нервным сном, который прерывался с грохотом первых трамваев под окном.

Использование специальных средств для отпугивания комаров особого эффекта не принесло. Офицеры с петроградской пропиской хихикали: «Их банальной химией не возьмешь! Мутанты! Только танки!». Шутка про танки всегда вызывала общий хохот, поскольку имела определенный подтекст: в самом начале последней пенсионной реформы в городе трех революций едва не зародилась четвертая — на Дворцовую площадь вышло около двадцати тысяч несогласных. Они разбили палаточный городок, требуя отмены закона о пенсионных накопительных счетах. Шибко образованные вдруг сообразили, что их права ущемляют. Внутренние войска пробовали разогнать протестующих с применением брандспойтов. Стоял аномально жаркий август и молодежь, которой на площади было в изрядном количестве, не очень возражала. Тогда в ход пустили слезоточивый газ, но западный ветер понес ядовитый дым в сторону Мойки, где на набережной размещались элитные апартаменты, в которых проживали влиятельные персоны, в том числе, члены городской управы и их семьи. По слухам, у супруги городничего случился приступ, а, может быть, и у него самого. В общем, подполковнику, отдавшему приказ применить слезоточивый газ, не суждено уже было стать полковником. После такого конфуза вернулись к проверенным методам: пригнали пару танков для острастки и дюжину бульдозеров. Палаточный городок смели за каких-то полчаса. Только рваный брезент метался по площади, а усиленные бригады дворников смывали с булыжника пятна крови. Людские потери признали незначительными, вину за жертвы возложили на организаторов несанкционированной акции, которые, как многозначительно намекали официальные представители, не для народа российского радели, а получали деньги от вероломных организаций из-за рубежа. В общем, с тех пор шуточка про химию и танки была в ходу у питерских силовиков.

По ощущениям Аббасова комары были хуже любых протестующих. При первой же возможности, когда стало ясно, что его присутствие более не требуется, он взял билеты на самолет и уже через несколько часов спускался по трапу в аэропорту «Домодедово-II».

За месяцы отсутствия отца Тагир окончательно пошел в разнос, а мать, кажется, опасалась сказать слово ему поперек, поскольку тот из всех законов шариата усвоил только то, что женщина должна во всем слушаться мужчину. «Где он? — прорычал Аббасов; жена плакала, причитала. — Толком скажи, не реви». Тагир не появлялся дома третий день. На телефонные звонки не отвечал. Она искала его по друзьям, но они, мутаржибы, только смеялись, хохотали и говорили, чтобы не мешала мужчине русских кобылок объезжать.

Он сжимал кулаки и молился Аллаху, чтобы сын вдруг прямо сейчас не появился на пороге, потому что в тот же момент Аббасов рассек бы его насмерть тем самым клинком с дарственной гравировкой, который занимает почетное место поверх бухарского ковра на стене.

Опять подключать служебные связи ему совсем хотелось. Хватит с него позора. Сам справится. Мягко отстранив супругу, пытавшуюся его остановить, он пинком ноги вышиб замок с двери в комнату Тагира. Жена всхлипывала, не решаясь переступить порог. Она ни разу не заглянула, пока он копался в вещах сына, пытаясь найти зацепку. Аббасов высыпал на тахту содержимое ящиков письменного стола, но ничего полезного не обнаружил. С каким-то мстительным удовольствием сорвал со стен плакаты, на которых красовался не только трехкратный чемпион мира по боям без правил Магомет Расулов, но и одиозный лидер Второй Арабской Весны Ассад аль Хабин. Сколько раз Аббасов говорил ему избавиться от этой дряни!

Он поинтересовался у жены, в каких клубах обычно гуляет их сын. Жена опять, всхлипывая, произнесла несколько названий. Аббасов записал их в телефон и ушел, не попрощавшись.

Все три клуба находились внутри Садового кольца. Средний счет — на тысячу долларов, и попробуй найти свободное место для парковки. Строгий фейс-контроль. На входе в «Мадрид» непонятливый охранник преградил Аббасову дорогу, но был моментально сбит с ног подсечкой и для верности припечатан локтем в солнечное сплетение (будет лучше разбираться в клиентах). Пока второй детина соображал, как поступить, майор вытащил служебное удостоверение и сунул ему под нос.

Бармены скользили вдоль стойки, не останавливаясь ни на минуту. Даже наливая порцию заказанного напитка, они продолжали подергиваться в такт дикому шуму, который волнами раскатывался от мониторов, расставленных по всем углам. Неужели это можно считать музыкой? Аббасов метался вслед за ними, показывал фотографию сына и надрывал связки, перекрикивая окружающий хаос. Ни один из официантов не смог ответить ничего путного. Даже если бы сейчас Тагир находился тут, пришлось бы кружить много часов, прежде чем отец столкнулся бы с ним.

Его похлопали по плечу. Аббасов обернулся. Трое крепких ребят переступали с ноги на ногу. Вероятно, приятели тех, что стояли на входе. Скорее догадался, чем расслышал, что они просят его покинуть клуб. Нам не нужны лишние проблемы, по-рыбьи прошлепали губы главного. За их спинами зловеще сверкали вспышки стробоскопов. Апокалиптическая картина живо напомнила ночную бомбардировку Цхинвала. И он отступил. Все равно не было смысла тут оставаться. Хотя ему очень хотелось напоследок выкинуть какой-нибудь номер, чтобы эти бараны надолго его запомнили.

Ночь уже глодала Москву, но яркие мерцающие пятна искусственного неонового света уверенно держали оборону. Аббасов вытряхнул из мятой пачки сигарету, размял пальцами и сунул в зубы. Нащупывая в кармане пиджака зажигалку, оглянулся, чтобы окинуть взором очередь, выстроившуюся на входе в «Мадрид». Масса колыхалась, взрывалась девичьим визгливым смехом и конским ржанием половозрелых ухажеров. Не лица, а маски. Из-за искусственного освещения — заострившиеся и гладкие черты, словно у манекенов. Он уже хотел отвернуться, когда среди раззявленных рыл заметил знакомое. На ходу бросив себе под ноги так и не зажженную сигарету, Аббасов потянулся через неплотные ряды. Кончики пальцев скользнули и сорвались, но, оттолкнув пару мешавшихся юнцов, он вцепился в руку, как клещ (на предплечье обязательно останутся синяки, и поделом!). Похоже, Тагир даже не понял, что происходит. Пытался вырваться, но куда там. Аббасов с силой потянул на себя. Вокруг было шумно, однако он услышал (или почувствовал), как трещит по швам дорогая итальянская куртка, произведенная в Китае или вовсе в Бангладеш. Туземцы не даром имели свой кусок хлеба с водой — нитки выдержали.

Майор выдернул сына из очереди, не обращая внимания на вялую ругань и протесты. Тагир растерянно моргал и, кажется, не верил своим глазам. А отец выждал несколько секунд и молниеносным движением, похожим на бросок кобры, вцепился ему в загривок и резко пригнул. «Что ж ты делаешь, шакаленок», — прошипел он ему в ухо на ногайском. Сынок беспомощно рыпался из стороны в сторону, но уйти от захвата не мог. В таком унизительно покорном положении Аббасов потащил его вдоль ряда машин, стоявших на парковке. До чего мать довел! Майор костерил сына на родном языке, временами в бессильной злобе переходя на русский мат. Тагир издавал звуки, отдаленно напоминающие скулеж, чем только сильнее выводил Аббасова из себя. Их провожали испуганными взглядами, но никто не заступился за парня. «Хороших ты друзей себе нашел, сынок, надежных», — вставил майор.

Белый спортивный Audi Тагира нашелся в самом конце стоянки. Швырнув сопляка на капот, майор навис над ним, сложив руки за спиной. Эта поза могла бы показаться безобидной только тем, кто не знал Аббасова. Руки спрятаны, чтобы случайно не совершить то, о чем придется пожалеть. Он заговорил нарочито ровным голосом: «Завтра ты заберешь документы из Академии. Раз считаешь себя мужчиной, докажешь делом! Напишешь рапорт о переводе. В пограничных войсках вечно не хватает бойцов. У меня есть знакомые на китайской границе — пойдешь к ним сержантом на заставу. Отличный шанс проявить себя с лучшей стороны. Понял?».

По-прежнему согнувшись, Тагир облокотился на бампер. Он шмыгал носом, исподлобья косился на отца и что-то бормотал себе под нос. Отец предложил ему высказывать возражения прямо сейчас, если таковые имеются. Тот помотал головой.

У Аббасова зазвонил телефон. Вызывали со службы. Он снял трубку, выслушал срочное сообщение. «Что?» — переспросил он. Ему подтвердили информацию. На раздумья ушло несколько секунд, после чего майор распорядился немедленно доставить объект в Москву. «Повезло тебе, Тагир. Завтра мне не до тебя будет. Но не обольщайся, отслужить свое тебе придется», — пообещал он.

Отобрав ключи от Audi, Аббасов затолкал сына в свою машину и повез домой, где их обоих заждались.

11

В час, отведенный для вечерней прогулки, уже совсем без сил, еле продирая глаза, Молчун все-таки заставил себя подняться на площадку для курения. Прижался лбом к решетке, всматриваясь в дрожащий горизонт, расцвеченный янтарем, и потянул носом прохладный бриз, солоноватый на вкус. Если все время проводишь в камере или под водой, трудно заметить смену времен года. Хотя ветер то и дело норовил запустить ледяные щупальца под одежду, глядя на повеселевшие волны, которые беспечно соревновались наперегонки, хотелось верить, что тепло уже не за горами.

Других заключенных, выбравшихся на перекур, было не больше десятка. Они толпились на противоположной стороне площадки, которая уже спряталась в тени. Вспыхивали и гасли тлеющие огоньки, успевая на короткий миг выхватить из темноты губы и ноздри курильщиков. От подозрительно притихшей компании отделилась фигура и направилась в сторону Молчуна. Он осмотрелся по сторонам — ни одного охранника в поле зрения не наблюдалось. Молодой человек приготовился дать отпор, однако это оказался всего лишь Леха, который прислонился спиной к ограде, глубоко затянулся и отправил окурок в последний полет. Оба проводили взглядом яркую точку, потерявшуюся на фоне солнечных бликов, играющих на гребнях темной воды.

— Нечасто тебя теперь видно.

Молчун согласно кивнул.

— Ну и видок у тебя, друг. Все время вниз гоняют?

Он провел ребром ладони по горлу, показывая, как его уже достало погружаться.

— Суки, что тут скажешь, — с пониманием покачал головой Леха. — Тому корешу тоже досталось.

Проблемы зачинщика драки Молчуна волновали слабо.

— Эх, я тут тоже заколебался вокруг бура танцевать. А в бригаду к вам не берут.

Леха помолчал, пытливо изучая его профиль.

— Я чего хотел сказать-то, друг. Мужики хоть и не доверяют тебе — тут уж, извини, ничего не попишешь, — но лезть к тебе не станут. Принято общее решение, что ты не фраер, а раз так, то и трогать тебя западло.

— Радость-то какая.

— Ты не язви, а слушай дальше, Молчун. Они тебя не тронут — это хорошо, конечно. Но тот бугай… В общем, тебе нужно держаться от него подальше. Он ведь с тобой не закончил и не успокоится, пока не доберется до тебя. Сечешь?

— Стараюсь, — ответил Молчун и сплюнул через прутья.

До сих пор ему везло — не выпало ни одной общей смены с обидчиком. Хотя он подозревал, что дело не в везении, а в том, что кто-то позаботился об этом, и Молчун готов был держать пари, кто именно. Однако в любой момент все может измениться. Достаточно начальнику охраны сунуть свой нос в рабочий график.

— Послушай моего совета, парень. Если не планируешь загнуться, действуй первым. Как только представится возможность. Главное — не сомневайся! Никто не станет вмешиваться или мстить. Это ваше с ним дело. Ты, главное, не медли, понял?

Молчун попросил у Лехи сигарету и прикурил, пряча огонь от ветра в ладонь.

Лежа в барокамере, находясь где-то на нейтральной территории между сном и бодрствованием, Молчун старался не провалиться во мрак. Он боялся спугнуть летучий образ девушки с карими глазами. С тех пор, как ему посчастливилось побывать в карцере, она не приблизилась ни на дюйм. А лекарства у него не осталось.

Как рассказал Кусто, сброшенный Молчуном флакон с таблетками нашел кто-то из охранников и догадался отнести ротмистру. Карпов наморщил лоб и отправился за объяснениями в лазарет. Фельдшер, так и не протрезвев, вздыхал и охал, напрягая память. В конце концов, он радостно назвал имя оператора водолазной бригады, и возмущенная делегация из двух человек отправилась трясти Кусто, который только-только успел прилечь после очередной смены. Выслушав эмоциональную тираду командира, в которой самыми приличными словосочетаниями были «сухопутные крысы» и «слепая задница», Кусто признал себя ротозеем. Начальник охраны распорядился впредь никому не выдавать лекарства без его, Карпова, личного распоряжения. Врач с важным видом согласился с разумными предложениями по оптимизации работы лазарета, на что ротмистр резко отрезал: «Это не предложения, а приказ». Эскулап и здесь возражать не стал. Напоследок Карпов пригрозил, что еще одна такая оплошность и он спишет Кусто на берег. «Так что извини, я тебе больше ничего достать не могу», — развел руками оператор. Молчун поблагодарил его за лишние хлопоты и сказал, что извиняться не нужно.

Теперь он больше всего опасался, что прогресс в его состоянии не просто остановится, а повернет вспять.

Молчун почти заснул, уткнувшись носом к стене, когда за спиной послышалась возня на соседней койке, и раздался надсадный шепот Лехи:

— Эй, ты спишь?

Идиотский вопрос заставил Молчуна вздохнуть. Он перевернулся на спину.

— Нет, не сплю.

— Это хорошо, — по голосу почудилось, что Леха улыбается.

Что ж тут хорошего, если вставать через несколько часов, чуть не вырвалось у Молчуна.

— Тут вот какое дело… Ты про поселенцев что-нибудь слышал?

Вопрос застал его врасплох. Поселенцы какие-то. Откуда это, из истории что ли? Впрочем, замешательство продолжалось совсем недолго.

— Поселенцы — это люди, сбежавшие от пенсионной реформы. Они организовали что-то вроде казацкой вольницы где-то в Сибири, — Молчун сам не смог бы объяснить, каким образом нужные фразы, всплывают в его памяти. — Численность их неизвестна. Но самое главное, что каким-то чудом им удается скрываться от властей.

Леха от удивления протер глаза.

— Ну, ты, Молчун, даешь! Откуда только такой поток красноречия! А говорил, не помнишь ничего. Врал, выходит?

— Врать мне не зачем. Я же объяснял, что забыл только то, что касается меня лично.

— Ну, и славно. Так даже лучше — мне не придется долго объяснять. А то я, знаешь, не большой мастер по этой части. Что ты вообще про них думаешь?

С ответом у Молчуна возникли затруднения. Он представил суровых мужчин, заросших бородами, в меховых шкурах из собственноручно убитых животных, с берданками, повешенным поперек груди. Что-то вроде лесного братства. Такие не станут лезть к другим людям с ненужными вопросами.

— А я вот чего думаю, — Леха нетерпеливо поерзал и уселся на койке, свесив босые ноги. — Еще до того, как меня повязали жандармы, один мой старый кореш навострил лыжи, куда подальше из родных краев. Я, дурак, советов его не слушал, так что теперь кукую тут с тобой, Молчун, а мог бы сидеть где-нибудь на завалинке и горя не знать, сечешь? Короче, тот мой дружок решил, что пора ему заканчивать с нашими делишками и податься в поселенцы.

Леха умолк, чтобы удостовериться, какое впечатление произвел. Молчун энтузиазма не проявил.

— Тебя, наверное, интересует, с какой стати кореш мой рассчитывал до них добраться. А дело, Молчун, в том, что он оказался знаком с одним парнем, который уже обосновался у поселенцев. Тот послал ему весточку, как связаться, если он захочет присоединиться. Мой дружок подался в бега, а меня сюда упекли. Жандармы успели бы его еще перехватить, но я держал язык за зубами. Сам понимаешь, брат, кореша сдавать — западло.

— К чему ты это все?

— К чему? А ты прикинь, если и нам с тобой к поселенцам податься.

— Отличная мысль, — серьезно поддержал Молчун. — Сейчас манатки соберем и сразу двинем.

Леха обиженно засопел.

— Зря ты так, Молчун, зря. Ты знаешь, где мы сейчас находимся?

— Вопрос с подвохом? На каторге.

— Дурак ты, я не о том! Как это называется… Широта, долгота… Координаты наши какие?

— Без понятия. До берега — далеко. Вот какие координаты.

— А я времени зря не терял. И выяснил: мы в Карском море, километров семьдесят к северо-западу от острова Диксон. Сечешь?

— И что с того?

— Нам бы до острова только добраться, а там и на материк выберемся. Можно будет и поселенцев найти. Я знаю, они на востоке Сибири. Понял теперь, куда я клоню?

— Отличный план, Алексей. Семьдесят километров — сущий пустяк. Добираться будем вплавь?

— Ты меня за дурачка не держи, — совсем тихо прошептал Леха. — Я все продумал. Нам нужно захватить вертолет!

В темноте раздался приглушенный смех Молчуна — он прикрыл рот ладонью, чтобы не слишком шуметь.

— Во-первых, во время прилета всех заключенных, кроме рабочей смены водолазов, разводят по камерам, — напомнил он. — Во-вторых, для захвата вертолета нужно, как минимум, оружие. Ну, и, наконец, что помешает жандармам встретить нас на материке и прикончить?

Однако Леха был настроен решительно.

— Согласен, план не идеальный, но главное — начать.

Молчун не видел смысла скрывать свой скепсис.

— Спокойной ночи, — сказал он.

— И все-таки ты не спеши с выводами, — попросил Леха.

Господи, подумал Молчун, если ты и правда существуешь, то, похоже, у тебя весьма специфическое чувство юмора, раз ты послал мне такого аббата Фариа.

Взгляд у Кусто был одновременно тревожный и несчастный. Помогая Молчуну облачиться в гидрокостюм и проверяя экипировку тщательнее, чем требовалось по уставу — каждое крепление и клапан он дергал по несколько раз. «Предосторожность лишней не бывает», — любил повторять оператор, но сейчас молчал. Его нервозность передалась Молчуну.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Ротмистр приходил. Закатил скандал. Требовал объяснений, почему вы еще ни разу спускались в связке.

— Мы?

— Ты и тот парень, с которым вы сцепились в столовой. Приказал устроить вам двойное погружение.

— И где он?

Кусто кивнул через плечо на дверь в соседнюю комнату.

— Сам собирается. Сказал, ему помощь не требуется.

— Плохо дело?

— Ты не дрейфь, — приободрил он Молчуна. — Я пойду с вами.

Тот замер, продевая руку в рукав костюма.

— Будем спускаться в колоколе, — пояснил Кусто. — Я останусь внутри и буду следить, чтобы никто из вас не начудил.

Дверь в соседнюю раздевалку распахнулась и, пригнувшись, не вошел, а вдвинулся в помещение обидчик Молчуна. Гидрокостюм едва не лопался по швам, плотно облегая могучую фигуру. Он упер руки в бока и воззрился на них сверху вниз. После схватки с охраной его физиономия практически зажила, только вокруг глаз желтели круги — последнее напоминание о лиловых синяках.

— Ну что, готов? — спросил детина и подмигнул Молчуну.

Молчун оглянулся, но Кусто было уже не до них — он готовился к погружению. Все трое проследовали в камеру погружений, где их встретил второй оператор и помог по очереди забраться в водолазный колокол, из-за своих больших габаритов больше похожий на батискаф.

— Поднимать вас буду быстро, так что сразу пристыкуюсь к отсеку декомпрессии, — предупредил оператор и, не дожидаясь ответа, исчез.

Колокол качнуло, зашипел воздух в клапанах и начался спуск.

— Работаем на глубине примерно семьдесят метров, — начал инструктаж Кусто. — Вы должны осмотреть основания обеих северных колонн. Есть подозрения, что там не все в порядке. Это понятно?

— Да, — ответил за обоих Молчун, пока здоровяк с детской непосредственностью крутил башкой по сторонам.

— Ваша задача — только детальный осмотр. Никакой самодеятельности, если что — ремонтом займутся другие. Я буду наблюдать отсюда и в случае необходимости координировать ваши действия.

Давление внутри колокола нарастало.

Кусто был занят своими мониторами. Молчун заглядывал через его плечо, но ничего не понимал в мельтешении разноцветных цифр и прыгающих гистограмм. Его похлопали по спине. Он обернулся и увидел улыбающегося здоровяка. Тот показывал ему отставленный большой палец, мол, все путем, приятель, отлично! Вот только выражение его глаз не сулило Молчуну ничего хорошего.

— Вызывает Колокол! Первый, отвечай!

Первый — это ты, Молчун, говори же. Но перед глазами дрожала фиолетовая муть, а в горле булькали какие-то комки, как бывает, когда не все выблевал, но, к счастью, он не блевал, потому что не дай бог наблевать в маску под водой на глубине семидесяти метров. Сознание никак не прояснялось, и Молчун не мог вспомнить, как правильно шевелить губами, чтобы ответить срывающемуся на крик Кусто.

Почему же так темно кругом? Ах, да… Фонарь ведь разбил здоровяк, когда напал.

— Первый, ты где?! Отвечай, Первый! — не унимался оператор. — Черт бы тебя побрал, Арчи!

Слово «Арчи» озарилось в мозгу яркой вспышкой. К кому обратился Кусто? Кто такой Арчи?

— Я, — просипел Молчун, собравшись с силами. — Здесь я.

— Не молчи, Первый! Что с тобой? Где ты находишься?

Он осмотрелся по сторонам, но кругом по-прежнему клубился фиолетовый мрак. Было трудно определить, даже где находится верх или низ.

— Не представляю, — признался Молчун и откашлялся.

— Что ты видишь?

— Ничего не вижу.

— Плохо. Ты должен возвращаться в колокол.

Нужно заставить себя успокоится. Не для того Молчун выжил, чтобы сгинуть на дне.

— В твоем автономном баллоне запаса воздуха минут на пять, — предупредил Кусто. — Если найдешь напарника, я вытяну вас вместе.

Знать бы только, где его теперь искать.

Хотя Молчун и готовил себя к нападению, здоровяк все равно застал его врасплох. Его силуэт появился справа на самом краю обзора. Он скользил и выгибался, взбивая ластами за собой пенный след, как тюлень или торпеда. Молчун не успел даже вскрикнуть, как тот вцепился одной рукой ему в горло, а другой — над сжатым кулаком блеснуло что-то металлическое — одним ударом разбил фонарь, закрепленный на шлеме молодого человека. В следующий момент Молчун остался один в поглотившей его темноте, как будто ничего и не произошло.

— Первый! Второй! Что у вас происходит? У меня картинка пропала!

— Это он, — прошептал в микрофон Молчун. — Он где-то рядом, но я его не вижу.

— Первый, Второй! Доложите по форме!

— Плохо слышно! Помехи на линии, — весело откликнулся в рации здоровяк.

Под водой повисла гнетущая тишина. Словно боясь спугнуть притаившегося зверя, Молчун нащупал на поясе большой гаечный ключ из ремонтного набора и вытащил.

— Молчун, ты в порядке? — понизив голос, спросил Кусто.

— Относительно. Он мне фонарь разбил.

— Не страшно. Я просто вытащу тебе за «пуповину».

«Пуповиной» водолазы называли шланг, который соединял их с кислородными баллонами в колоколе или наверху. Это была гарантия, что никто из них не попробует сбежать под водой (хотя куда им было бежать?).

Шланг натянулся, и Молчун почувствовал, как его потихоньку потащили спиной вперед. Чутье подсказывало, что расслабляться рано. Сначала был резкий рывок, а затем тяга ослабла и пропала совсем. Он крутанулся вокруг своей оси и увидел перед глазами танцующий обрывок шланга, из которого веселой гирляндой убегали наверх пузырьки воздуха. Внутри маски вспыхнул красный индикатор, и пошла смесь для дыхания из резервного баллона.

— Я отрезан, — сказал Молчун и приготовился встретить смерть.

Он вновь напал на него. Как и в первый раз, здоровяк был стремителен и неумолим. Крепко обхватил Молчуна ногами вокруг талии, выпустил заточку, которая мгновенно пошла ко дну. Невообразимо сильные пальцы сдавили горло, дыхание перехватило, и Молчун захрипел.

— Эй, ты что творишь?! — откуда-то издалека донесся возмущенный голос Кусто. — Второй, я требую немедленно прекратить!

Очертания нападавшего стали расплываться. Молчун вяло сопротивлялся, а потом вспомнил про гаечный ключ, замахнулся и треснул им здоровяка по голове. Но ничего не произошло. Вода погасила силу удара, а сил у него и так было немного. Нападавший лишь на пару секунд отвлекся от горла Молчуна, чтобы вырвать гаечный ключ и отправить его на дно.

— Я тебе сейчас кислород перекрою.

Это Кусто, подумал Молчун. Вряд ли он обращается ко мне, мне и так дышать уже нечем.

— Да мне насрать, старый мудак, — отреагировал здоровяк. — Вырубай к хренам, у меня же аварийка есть.

— Ну, как знаешь, — спокойно ответил Кусто. Прозвучало это зловеще.

Уже находясь на грани потери сознания, утратив желание сопротивляться, Молчун заметил, что хватка смерти слабеет.

— Что за х..я?! Эй!

— У тебя нет аварийного запаса, — в голосе Кусто не было ни намека на жалость.

— А ну включай, сука! — завопил здоровяк, отпуская Молчуна. — Убью! Сейчас доберусь и убью!

— Это вряд ли.

Все так же матерясь и угрожая, здоровяк скрылся во мраке, откуда выплыл. Его ругательства постепенно сменились сдавленными всхлипами, а потом, наконец, наступила тишина.

— Может, мне просто всплыть? — предложил Молчун.

— И думать забудь, — отрезал Кусто. — Загнешься, раньше, чем окажешься в декомпрессионной камере. Может, поблизости опора есть?

От напряжения глаза весьма некстати заслезились, но и до этого ничего нельзя было разглядеть.

— Может, и есть, но я не вижу.

— Дьявол! Я пошел за тобой. Оставайся на месте!

А куда я денусь?

Было слышно, как тяжело дышит Кусто, выбираясь из колокола.

— Ты только не дергайся, — уговаривал он Молчуна. — Сейчас, сейчас…

Молодой человек посмотрел на датчик глубины. Оказалось, что он поднялся почти на десяток метров выше расчетной глубины.

— Слышишь меня, Молчун? Не бойся, успеем. Я нашел этого уголовника. Он не мог уплыть далеко от тебя. Мы где-то рядом, понимаешь? Я взял из колокола большой фонарь. Буду подавать им сигналы, а ты вокруг смотри в оба. Понял?

— Да. Сколько мне осталось?

— Я не господь бог, но, думаю, годков сорок у тебя еще есть, — пошутил Кусто. — Готов? Поехали.

Покрутившись на месте, Молчун ничего не заметил, сколько ни старался.

— Не торопись, давай еще раз.

Кусто легко говорить, у него, надо полагать, запаса воздуха с избытком.

Молчун подавил нарастающее раздражение и последовал совету оператора. Он действовал четко и методично, осматривая бездну сектор за сектором, как опытный оружейный наводчик. Заметив слабое размеренное мерцание чуть в стороне и ниже себя, Молчун сначала не поверил своим глазам.

— Погаси! — приказал он.

Мираж пропал. Вновь ничто не нарушало равнодушия стихии.

— А теперь включи!

В той же самой точке, которую он боялся потерять из виду, несколько раз мигнул рассеянный конус света.

— Я тебя вижу, — сказал Молчун, загребая руками и рассекая ластами воду.

Тело второго ныряльщика пришлось затаскивать вдвоем. Голова безвольно болталась из стороны в сторону, но Молчуну казалось, что выпученные удивленные глаза мертвеца все время таращатся на него.

Они сидели друг напротив друга, тяжело дыша. Кусто стащил маску и капюшон, обнажив отполированную лысину, на которой блестели капельки пота.

— Что дальше? — спросил Молчун.

— Придется рапорт писать.

— Расскажешь, как все было?

— А толку скрывать, наверху все равно слышали переговоры.

— Меня опять в карцер запрут?

Колокол дрогнул и пошел вверх.

— С ротмистра станется, но не в этот раз, я думаю. Ты же не виноват, что он попытался тебя убить.

— Спасибо, что спас.

Кусто устало махнул рукой:

— Сочтемся как-нибудь.

— У меня только один вопрос…

— Почему у него не оказалось аварийного запаса воздуха?

— Нет, — смутился Молчун. — Вернее… Да, это, наверное, тоже. Но сначала скажи, почему там, внизу, ты назвал меня Арчи?

— Я еще наверху стравил аварийку, — сказал оператор, обращаясь к застывшему трупу, и замолчал.

Ротмистр Карпов, багровый от гнева, расхаживал взад-вперед по кабинету.

— Что ж вы за козлы такие! — возмущался он.

Кусто и Молчун вытянулись по стойке «смирно» и не решались лишний раз вдохнуть.

— Он же один из лучших водолазов! Кем я его заменю, а?! И на вышке еще успевал по мелочи!..

Провинившиеся почтительно молчали. Начальник охраны подошел вплотную к Кусто и строго спросил:

— Я тебе предупреждал?

— Так точно!

— Как ты вообще допустил! Тебя на что к этим головорезам приставили? Чтобы они друг дружку топили, так что ли?!

— Никак нет!

— Так какого же хрена у меня в отчетности теперь красуется мертвый водолаз? Почему не пресёк?

— Действовал по обстановке! — отчеканил Кусто.

— По обстановке, — передразнил ротмистр. — По обстановке, ты должен был затащить парня обратно, а не перекрывать ему кислород!

— Он был неуправляем.

Начальник охраны схватил со стола стакан с водой и жадно выпил. Багровые пятна постепенно побледнели.

— Короче, жду от тебя рапорт, — сказал он спокойнее.

— Так точно.

— Ты не понял. Рапорт о происшествии — само собой. Но я тебя предупреждал, что спишу на берег. Так что не обессудь. С первым же вертолетом отправишься на материк.

— Так точно.

— Разберемся с нашим юным талантом, — ротмистр повернулся к Молчуну. — Мало я тебя в карцере держал, ох, мало. Теперь каждый водолаз на счету. Так что считай, повезло тебе, а то бы сгноил тебя в карцере. Будешь замаливать грехи под водой. Понял? Вот и хорошо. Далее. Твой сосед по камере давно просится в бригаду. Что о нем думаешь?

Молчун пожал плечами.

— Ты по уставу отвечай, наглец, а то передумаю и в карцер отправлю! — ротмистр опять повысил голос.

— Заключенный Федотов может справиться.

— Как назло, инструктор застрял на большой земле, — рассуждал начальник охраны вслух, с сомнением прищурившись. — А время не ждет. Сможешь своего приятеля натаскать, Кривопятов?

Молчун представил, какое количество глупых вопросов успеет задать Леха, пока он сумеет ему объяснить устройство дыхательного аппарата. Однако не стоило злить отказом ротмистра. К тому же, идея парных погружений с соседом показалась не такой уж плохой.

— Постараюсь.

— И смотри мне! — погрозил ротмистр указательным пальцем. — Еще одна провинность, и я не посмотрю, что у меня нехватка ныряльщиков!

Он еще раз смерил Кусто и Молчуна тяжелым взглядом.

— Проваливайте, чтобы глаза мои вас не видели! А ты, — он задержал Кусто, — до прилета вертолета дежуришь в прежнем режиме. Увольнение — еще не повод отлынивать от работы!

Пока они шли в сопровождении пары охранников по коридору к лестнице на нижние этажи, до них доносился смех ротмистра, радующегося собственной остроте.

Проснулся Молчун резко, не совсем соображая на каком свете находится. Перед глазами еще стоял образ кареглазой незнакомки, которая тянула к нему руки, чтобы вызволить из вязкой трясины. Он почти коснулся ее пальцев. Губы ее шептали, но было не разобрать ни слова. И только за миг до пробуждения, когда стало ясно, что друг друга им не удержать, она тяжело выдохнула одно единственное слово. Вернее, имя — Арчи.

Он не сомневался, что услышал то же имя, которое произнес Кусто. Это могло означать все, что угодно. Материя снов обманчива и тонка. Глупо всецело им доверяться. Мало ли какую шутку задумало против тебя родное подсознание.

Через несколько дней прилетит вертолет и заберет Кусто. После инцидента под водой Молчун больше ни разу не видел своего спасителя — их ставили в разные смены. Молчун ходил чаще обычного на площадку для курения, однако и там Кусто не появлялся. Это было очень плохо, потому что было необходимо многое с ним обсудить.

— И как все произошло? — допытывался Леха.

Каторжане поголовно подозревали, что Молчун хитростью укокошил своего недруга, ведь победа в открытом поединке ему очевидно не светила. Эта версия была ничем не хуже любой другой, отличной от правды. Поэтому он предпочитал многозначительно уходить от ответа.

— Вот не зря все-таки тебя Молчуном прозвали. Слова из тебя не вытянешь!

— Методичку лучше почитай.

Между ними на столе лежало распадающееся на страницы пособие по подводной охоте.

— Книжка от меня не убежит, — отмахнулся Леха. — Мужики говорят, что старину Кусто рассчитали. Отправится домой с первой пташкой. Его ведь списали из-за этой истории?

— Возможно, — пожал плечами Молчун.

Сокамерник хмыкнул, без энтузиазма повертел в руках методичку, но все-таки начал читать, водя по строчкам грязным пальцем. Это движение выглядело чересчур театральным. Может, просто изображает? Молчун открыл «Графа Монте-Кристо», тоже попробовал читать, но буквы не желали складываться в слова. Он отложил книгу в сторону и стал наблюдать за Лехой.

— Ты про побег всерьез говорил?

Леха с укоризной посмотрел поверх брошюры.

— Среди бела дня на такую деликатную тему лучше говорить тише, — строго сказал он.

— То есть, ты не шутил, — понизил голос Молчун.

— Такими вещами не шутят. Мы же тут загнемся ни за грош. Чего ждать?

Леха вполне мог оказаться подсадным провокатором. Однако терять Молчуну уже было нечего.

— Пробиваться к поселенцам, мне кажется, неплохая идея. Если им столько лет удается скрываться от властей, нас это тоже устраивает. Верно?

— Предположим, что так, — согласился Молчун. — Но почему ты доверился мне?

— Ты, хоть и с прибабахом, Молчун, но парень не гнилой, как я погляжу. Ты же… Не знаю даже с чем сравнить… Во, чистый лист бумаги! Сам еще не знаешь, кем тебе быть.

— Ну, хорошо. Допустим, мы окажемся на смене, когда появится вертолет. Но нам точно понадобится еще один сообщник.

— Зачем?

— Чтобы выпустил нас из декомпрессионных камер.

— И кто же на такое согласится? — с сомнением произнес Леха.

— Кусто. Мне кажется, он поможет. Мне бы с ним только встретиться. Ты же на вышке всех знаешь. Это можно как-то организовать?

Молчун постоянно озирался по сторонам, опасаясь, что их могут подслушивать.

С момента окончательного решения бежать он не мог избавиться от чувства тревоги и даже страха. Каждую ночь его настигали приступы панического ужаса, Молчун до судорог в пальцах сжимал край одеяла. Представлял, как с лязгом распахивается дверь, в камеру врываются потные охранники, закованные в броню, с оскаленными зубами, хватают его и тащат по коридорам в карцер, где он в итоге подохнет, больше ни разу не увидев солнечного света. И лишь на прощанье до него донесется приглушенный рокот вертолета, тяжело поднимающегося со взлетной площадки, чтобы унести в металлическом чреве скованного наручниками Кусто. В итоге он проваливался в неспокойную, прерывистую дремоту, через которую постоянно слышал мерный храп Лехи, которого беспокойство, видимо, обходило стороной.

— Плохо выглядишь. Ты спишь вообще? — участливо спросил Кусто.

Оператор стоял к нему спиной, прислонившись к решетке, разделяющей их. На прогулочной палубе никого больше не было. Одному богу известно, чего стоило Лехе все так ловко устроить.

— Мне снова нужна твоя помощь, — проигнорировал вопрос Молчун.

— Не скажу, что я сильно удивлен.

— Я хочу бежать отсюда.

Кусто обернулся.

— Предлагаешь мне опять подставить свою голову?

— У тебя однажды уже нашлись причины вступиться за меня. Я их не знаю, но уверен, что они были. Ты знаешь про меня больше, чем говоришь. Я даже не совсем уверен, тот ли ты, за кого себя выдаешь.

— Ну и шутки у тебя, — рассмеялся Кусто, но, встретив серьезный взгляд Молчуна, умолк.

— Ты спас меня от одного уголовника. Но уже завтра объявится еще кто-нибудь. Только тебя рядом не окажется. Не хочу дожидаться своей участи.

— У тебя есть план?

— Более или менее. Нужно, чтобы нас с Лехой поставили на смену во время прилета вертолета. Охрана будет занята, загоняя остальных за решетку. А ты выпустишь нас наружу.

По глазам Кусто было видно, что идея ему не слишком понравилась.

— Во-первых, меня к вам не подпустят. С вами теперь может работать только Карл, второй оператор. А я должен буду стоять на взлетной площадке, смиренно ожидая посадки.

— Придумай какой-нибудь повод спуститься вниз. Отвлеки Карла или… Не знаю… Выруби его!

Молчун и сам понимал: детально продуманного плана у него нет. Но он чувствовал, что преодолел определенный рубеж. Отступить теперь — ничем не лучше, чем сгинуть при попытке к бегству.

— Если мы даже решим эту проблему, — Кусто по-прежнему сомневался в успехе предприятия, — насколько ты доверяешь своему приятелю?

— Мне не остается ничего другого, как положиться на него.

Кусто покачал головой.

— Как вы рассчитываете добраться до вертолета, а затем еще и захватить его?

— Мы можем взять заложника, — предположил Молчун.

— Для этого, как минимум, нужно оружие.

— Я рассчитывал, что в этом нам тоже поможешь ты, — он опустил глаза.

Его собеседник издал странный звук. Не сразу стало понятно, что Кусто сдержанно хихикает.

— Недаром говорят, что наглость — второе счастье, — сказал он. — Тебе не кажется, что ты требуешь от меня чуть больше, чем это в принципе возможно?

— Кажется. Но я уже сказал: другого выхода у меня нет.

— Что ж, — Кусто погладил лысину, — придется брать в заложники ротмистра Карпова.

После многократного обсуждения и уточнения деталей, они пришли к выводу, что более реального шанса не существует. Никто не воспринимает угрозу бунта и побега всерьез, бдительность тюремщиков заметно снижена, а жилой блок ротмистра никем специально не охраняется. Некоторые камеры наблюдения вышли из строя, но черт их знает, какие именно, признался Кусто. Впрочем, это неважно, потому что, когда приходит вертолет, никто за мониторами не следит — все спешат за посылками с большой земли. «А как мы заставим ротмистра выйти?» — усомнился Молчун. Удивительным образом преобразившийся в матерого заговорщика оператор уверенно заявил, что это не самая сложная часть их операции, волноваться нужно о другом. Например, как они будут действовать, когда доберутся до материка. В здешних краях у жандармов, конечно, не хватает людей, но сколотить поисковый отряд силы найдутся, благо что на острове Диксон недавно достроили опорный пункт. Что на это ответить Молчун не представлял и передал слово Лехе.

«Уйдем вглубь от берега на юго-восток, насколько хватит топлива в баках, — поделился тот своими соображениями. — По рации свяжемся с поселенцами, их позывные у меня есть. Потом бросим вертолет. Дальше — пешком до заброшенной базы геологоразведчиков, — объяснил он, тыча пальцем в зеленое пятно между речками Пура и Агапа на карте, украденной у охранников. — Там дождемся связного из лагеря поселенцев, который поведет нас дальше». «Если нас не успеют повязать к этому моменту», — вставил Кусто. Леха возразил, что не за тем они планируют побег, чтобы потом ложиться кверху лапками, и, к тому же, надолго ли хватит энтузиазма у жирдяев в форме, ведь бегать по тундре за беглыми преступниками — не пикник с шашлыками. Они найдут брошенный вертолет и успокоятся. Радостно рапортуют начальству, что мы сгинули в тундре, потому что до Норильска нам никак не добраться, а если бы и добрались, то все равно пропали бы, потому что уже лет десять никто в городе не живет. Тех немногих, кто оставался после взрыва на металлургическом заводе и закрытия производства, давно переселили в Красноярск. А больше в здешних широтах податься некуда. Дикий край. Даже китайцы брезгуют брать тут землю в аренду.

Его слова едва ли обнадежили Кусто, но лучших идей все равно не родилось. «Может, заправимся на Диксоне и полетим дальше?», — робко подал голос Молчун, догадываясь, что, скорее всего, сморозил глупость. И не ошибся. «С Диксона мы уже точно никуда не взлетим, — авторитетно заявил Леха, разнесут к хренам собачьим». Молчуну оставалось краснеть, молчать в тряпочку и слушать старших товарищей.

Все вышло даже проще, чем ожидалось. Не успев толком опомниться, Молчун очутился в вертолете. Он смутно помнил, как за прозрачным металлопластиковым корпусом барокамеры появился Кусто, вооруженный пистолетом. Используя в качестве живого щита ротмистра Карпова, они втроем, никого не встретив, беспрепятственно поднялись на взлетную площадку. Увидев их компанию, охранники и вольнонаемные, собравшиеся у вертолета, замерли и затихли. Следуя указаниям Кусто, офицеры побросали оружие на палубу. Леха поднял один пистолет, а остальное отнес в салон вертолета.

Лопасти винта, набирая ход, со свистом рассекали воздух. Леха занял кресло рядом с пилотом и ткнул стволом в бок, подгоняя. Перекрикивая шум, Молчун поинтересовался у Кусто, как они поступят с начальником охраны.

— Он нам больше не нужен, — ответил Кусто и пинком вытолкнул ротмистра на палубу.

Кусто захлопнул люк, и через секунду корпус вертолета дрогнул. Молчун поспешно опустился в кресло, вцепился в подлокотники и посмотрел в мутный иллюминатор, через который увидел накренившийся горизонт и поплывшую под ними вихрастую морскую гладь. Кусто протянул наушники с микрофоном и жестом показал, чтобы молодой человек их надел. В наушниках шум двигателя звучал приглушенно, и можно было спокойно говорить, не крича истошно друг на друга.

— Все прошло гладко, — не до конца веря в удачу, сказал Молчун.

— Это мне и не нравится, — вздохнул Кусто. — Слишком гладко.

Он хотел еще что-то сказать, но тут из кабины появился Леха и попросил Молчуна сменить его возле пилота. Когда парень протискивался мимо, Леха вручил ему пистолет. Устроившись на месте второго пилота, Молчун завороженно уставился на раскинувшееся во все стороны море. На поверхности воды играли лучи солнца, пробивающиеся сквозь рваные облака над головой. Пилот боялся пошевелиться и сосредоточенно держался за штурвал.

Молчун забеспокоился, разобрав в наушниках возню и сопение. Он оглянулся и увидел, что в салоне открыт люк, а Леха выкручивает Кусто руку, в которой зажат пистолет. Молчун рванулся из кресла, но не успел. Каторжник вырвал оружие, крутанулся на месте и ткнул соперника ногой в живот. Кусто попятился назад, но вместо опоры его спина встретила резкие порывы ветра за бортом. Лишь на мгновение в его глазах мелькнул испуг, он попытался схватиться, смешно размахивая руками, и кончиками пальцев даже зацепил края люка, но сил не хватило, и Кусто смирился.

От шока Молчун не проронил ни звука. Он перевел взгляд себе под ноги, где через стеклянный пол кабины виднелось море. Темная точка, в которую превратился Кусто, удалялась навстречу бесконечно рождающимся и умирающим волнам.

12

Радоваться ли тому, что скоро каникулы? Вроде бы конец постылой работе. Но с другой стороны… Как представишь себе эти три месяца откровенного безделья (ну, ладно, не три, а поменьше), так тоска стягивает скулы. Раньше-то дни считала, когда наконец придет лето. Чтобы можно было не думать о пустяках и полдня валяться на пляже, если погода смилостивиться. А вечером Игорь, сменив глухой деловой костюм на белые льняные штаны и белую льняную же сорочку, просто так, без повода, вдруг вручит беззастенчиво роскошный букет немыслимых роз, сгребет в охапку, посадит в машину, и через каких-то полчаса вы уже мчитесь на пределе разумного по шоссе, которое змеиться вдоль берега Финского залива. То и дело сквозь деревья и кустарники в лучах закатного солнца вспыхивает водная гладь слева, а в открытые до предела окна с напором врывается воздух, пропитанный запахами застывшей сосновой смолы и закисающих водорослей. Возможно, кому-то такая смесь и не по вкусу, но не тем, кто родился и вырос в этом городе, который считается морскими воротами или унылой провинцией — в зависимости от угла зрения. А потом их ждет приятное во всех отношениях местечко близко к воде, где есть террасы и обязательно мясо на мангале, а также предупредительные и вежливые официанты, которые молниеносно принесут для прекрасной дамы плед, чтобы она не замерзла, если вдруг с наступлением темноты потянется холодный бриз.

Всего этого больше не будет, Карина. Перестань травить себе душу.

А еще прогулки с Арчи. Была у них такая традиция с незапамятных времен: каждое лето они хотя бы один раз обязательно прогуливались всю ночь напролет, нарезая круги и петли по центру города, перебегая от одной набережной до другой, пока мосты ненадолго свели, чтобы пропустить поздних (или ранних?) автомобилистов и пешеходов. У них не было определенного маршрута. Они просто брели, куда ноги ведут, и беззаботно болтали обо всем на свете, иногда вспоминая свои детские и подростковые шалости, ссоры и примирения, а в другой раз — обсуждая качественные отличия пива в банке, бутылке и в розлив, в баре. Обязательно речь заходила и о книгах — самая благодатная почва для скрещивания копий, ломания шпаг и метания камней в вытоптанные огороды. Арчи, по большей части, был равнодушен к отечественной литературе, а некоторых ее представителей и образцы их творчества с большим удовольствием отправил бы в топку. Трудно было удержаться и не поерничать по поводу его англоязычного перекоса. «Смотри, — говорила Карина, — ты же все равно читаешь их на русском. А вдруг переводчики сильно постарались? Откуда тебе знать, достойные ли это произведения на самом деле?». «Оттуда», — огрызался Арчи, а потом засел за английскую грамматику, и очень скоро ей пришлось отказаться от шуток, поскольку он стал читать книги на языке оригинала. «Но Достоевский! Толстой, в конце концов!!!» — беспомощно восклицала Карина, а он смотрел на нее с нескрываемым сочувствием, вынуждая на секунду усомниться в непререкаемости хрестоматийных авторитетов. Поговорим лучше на менее взрывоопасную тему, решали они сообща и сворачивали в знакомый подвальчик на Конюшенной, где вновь начинали спорить — на сей раз по поводу того, какой напиток наиболее подходит сегодняшней ночи, после чего Арчи объявлял, что тут вам не матриархат какой-нибудь — как он сказал, так и будет, а затем протягивал продавщице деньги и тихо просил бутылку красного сухого вина, которое больше всего любила Карина и которое сам, судя по кривой улыбке, не очень выносил. Почему-то всегда оказывалось, что штопора у них нет, хотя каждый год они вроде договаривались, что уж больше его не забудут. Арчи со значением демонстрировал указательный палец и, кряхтя, проталкивал пробку внутрь бутылки. Вино они распивали маленькими глотками прямо из горла. Как плебеи. «Ничего никак не плебеи», — возражал Арчи.

И этого тоже больше не будет. Никогда.

— О чем задумалась?

Она вздрогнула и подняла глаза на вошедшую в комнату Катьку. Сестра щеголяла рискованной мини-юбкой и коротким кожаным жакетом. И грудь как-то заметно увеличилась. Газет старых, что ли, в лифчик напихала?

— Ты, я вижу, опять на гулянку собралась.

— Ага, — веснушки вокруг переносицы забавно сморщились. — Осуждаешь?

— Толку от моих осуждений. Все равно ж пойдешь, коза.

— Пойду. А ты так и будешь тут сидеть и киснуть?

— Да как-то непохоже, что у меня есть большой выбор.

— Так пошли со мной, — предложила Катька.

А ведь не такая плохая идея, как может показаться на первый взгляд. Не старуха же, вполне молодая женщина, хотя уже и не обойтись без определенных косметологических процедур. Красота увядает, и ничего с этим не поделаешь. Пока незаметно, но лет через пять про Карину начнут говорить, что она неплохо сохранилась для своих лет, а потом будет только хуже. Если вдруг не свалится на голову такое счастье, как порция сыворотки. После расставания с Игорем на подобную милость судьбы рассчитывать не приходилось.

Она представила шумных друзей сестры, которые веселятся, смеются и украдкой бросают сочувственные взгляды, думая о том, что вот не дай бог так же вляпаться. Нет уж! Лучше дома удавиться от скуки, пялясь в ящик.

— За предложение спасибо, но мне еще нужно подготовиться к урокам.

Сестра уговаривать не стала, хотя и повела недоверчиво плечиком, тряхнула на прощанье рыжим хвостиком, собранным в пучок на затылке, и усвистала развлекаться. Карина закрыла за ней дверь и пошла на кухню готовить ужин для отца, который в последние дни приходил совсем без сил и в плохом настроении.

Катька вернулась около полуночи. На щеках пылал румянец, глаза блестели. От нее буквально волнами расходились жар и энергия, приправленные легким запахом дорогого алкоголя и чего-то еще. Она много смеялась и щебетала о всяких пустяках, заставив даже отца оторваться от просмотра ночного выпуска новостей. Перед тем, как уснуть, Катька попросила побыть с ней — как в детстве. Карина подоткнула ее одеяло и присела рядом. Сестра вдруг посерьезнела.

— Можно я у тебя кое-что спрошу? — она накрыла ладонь Карины своей. — Ты только не злись.

— Все равно же не отстанешь.

Ей потребовалось какое-то время, чтобы собраться с духом.

— А вот скажи, что такого было в твоем Арчибальде, что ты по нему до сих пор сохнешь?

Карина отдернула руку.

— Ты себе что позволяешь! — возмутилась она.

— Так и знала, что разозлишься. Я же не хотела обидеть!

— Слова бы хоть подбирала, дурочка! Что за глупость такая — «сохну»?

— Я же вижу.

— Это по-другому называется.

— Как?

— Не знаю.

Обычно она была откровенна с Катькой. Но они редко вдавались в детали личной и уж тем более интимной жизни. Старшая сестра не лезла к младшей с нравоучениями, а та не доставала ее расспросами о том, как правильно себя вести с мальчиками. Карина придерживалась той точки зрения, что лучше учиться на собственных ошибках, чем копировать чужие.

— Мне сложно подобрать правильные слова. Не все можно объяснить. Да и не нужно, наверное.

— Но ты его любишь?

— Кого?

— Арчибальда, конечно.

Иногда кажется, что чем моложе человек, тем чаще задает бестактные вопросы. Абсолютные чемпионы в этой сомнительной дисциплине — маленькие дети. Но и девицы без царя в голове стараются не отставать.

— Люблю? — смутилась Карина. — Наверное. Как друга, как брата.

Катька фыркнула.

— Тебе повезло, что ты не Пиноккио. А то у тебя сейчас вот такой нос вырос бы, — она показала какой.

— А кому-то стоит язык подрезать, чтобы меньше болтала, наглая рыжая морда, — отрезала Карина и щелкнула сестру по носу.

— У-у-у, вредина, — притворно обиделась Катька.

— Это у нас с тобой семейное, знаешь ли.

Теперь она все реже вспоминала о маме. Боль давно ушла. Иногда Карина даже не могла точно припомнить ее черты. Хорошо, что в отцовской комнате сохранились фотографии. Только они и помогали восстановить образ матери.

После смерти матери Арчи Карина старалась поддержать друга, говорила, что все понимает, что все пройдет. Но одними словами не поможешь. Да и ситуация другая. Ее мать унесло случайное осложнение после родов — слишком высокая плата за вторую дочь. Карина была слишком мала, чтобы всерьез горевать. У Арчи же мать, можно сказать, забрали. Жестоко и бесцеремонно. До того момента Карина весьма умозрительно представляла, что кроется за словами о всеобщей социальной справедливости. И эта боль, Карина чувствовала, оставалась с ним до самого конца. Боль и гнев.

Отец никогда не винил Катьку в том, что произошло, однако некоторая дистанция чувствовалась. Заниматься с младшей сестрой по большей части приходилось Карине. Впрочем, она была только рада этим заботам. В такие минуты она считала себя маленькой хранительницей домашнего очага. Ей нравилось, как папа с благодарностью и одобрением смотрел на нее, когда приходил с работы, а дома его ждали ужин и две аккуратные девочки, сделавшие домашние уроки.

Арчи любил приходить к ним в гости. Они вместе возились с Катькой, и у него становилось такое серьезное и взрослое лицо, как будто это действительно их общий ребенок. Но особенно довольным он выглядел при папе. Наверное, это происходило неосознанно. Арчи прямо светился и старался изо всех сил, чтобы отец Карины обратил на него внимание. Наверное, в такие моменты ему казалось, что у него есть полноценная семья, а не только странная, нелюдимая мать.

Когда в школе им вслед неслось «жених и невеста», Карина старалась ничем не выдать своего удовольствия. Могло ли такое не нравится девочке? Тем более, если рядом с ней шел один из самых видных мальчиков в школе. Но Арчи хмурился и краснел. На то он и мальчик, тут ничего не попишешь.

В переходном возрасте Арчи увлекся теми делами, которые трудно обойти стороной подростку мужского пола: сигареты, алкоголь и прогулки в сомнительной компании по мрачным закоулкам. Иногда Карине с ужасом казалось, что они больше никогда не смогут общаться, как прежде. От этого ей становилось нестерпимо больно. Ведь у нее в тот период в голове роились совсем другие мысли. Созревание, грудь топорщится и вообще… Это сейчас ей понятно, что она больше напоминала гадкого утенка — непропорционально длинные руки и ноги, неизвестно зачем резко вытянувшиеся. Нескладная походка и прыщи, куда ж без них. Но она все равно строила Арчи глазки и мечтала о том, как они останутся, наконец, в укромном месте наедине. Он же вел себя так, будто ничего не замечал и замечать не хотел. Вечерами Карина роняла на подушку соленые слезы, а Арчи продолжал носиться, задравши хвост, с дворовыми приятелями.

Тогда не потеряли друг друга.

А потом Карина расцвела. В выпускном классе знаки внимания со стороны молодых людей заметно старше ее она воспринимала уже как должное. Арчи метал взгляды-молнии и явно был намерен испепелить каждую особь мужского пола, оказавшуюся с ней рядом. Не без злорадного удовольствия она отмечала, как он стискивает зубы, но держала себя в руках. Хватит с тебя и этого, мстительно думала Карина, отольются тебе мои слезы. К счастью, ей хватило ума не улечься в койку с первым же ухажером, потому что страждущих было слишком много, чтобы каждому оказывать такую честь. Закончив школу на «отлично», она поступила в Университет на исторический факультет. Сокурсницы, даже далекие от идеалов красоты, много и с удовольствием обсуждали, как, с кем, когда и сколько раз. Карине оставалось многозначительно закатывать глаза, давая понять, что уж у нее-то в этом вопросе полный порядок.

Игорь учился на экономическом факультете. На новогоднем студенческом балу Карина протанцевала с ним весь вечер. Он был высоким, так что ему не приходилось, как Арчи, вставать на носки, чтобы казаться рядом с ней одного роста. Игорь был целеустремлен, точно знал, чего хочет, и был лишен того специфического блеска в глазах, который выдает трагичную судьбу. В судьбе Игоря не находилось места трагедии. Начиная со школы, он уверенно шел к поставленным целям. Не пил, что уже само по себе произвело на Карину приятное впечатление, поскольку в тот вечер студенты буквально поголовно перепились (впоследствии она много раз сожалела, что Игорь не выпил свою цистерну спирта в юности). Карина выпила немного шампанского, и пузырьки будоражили молодую кровь. Кружась в паре с ним, она ловила завистливые взгляды сокурсниц. Игорь держался безупречно — красивый, статный, элегантный, вежливый. Он был настойчив, но не груб. Почувствовав его теплые, большие и тактичные ладони на своей спине и талии, Карина поняла, что не хочет, чтобы ее отпускали.

Конечно, это случилось не в первый же вечер. Но уже тогда Карина поняла, к чему все идет. Игорь был терпелив. Красиво ухаживал, был щедр на эффектные знаки внимания. Она купалась в навалившемся счастье. Впрочем, иногда Карина уставала от даже от него. Тогда она звонила Арчи, и они шли в какой-нибудь скромный кабак, как в старые добрые времена. Обычно она называла такие встречи «пятница без тормозов». Арчи делал вид, что ничего не изменилось.

Плохому педагогу ученики мешают, подумала Карина, с тоской обводя взглядом ненавистный класс.

Последние парты оккупировали чернобровые, с угреватой кожей юнцы. Лишний раз к ним лучше было не обращаться, поскольку, во-первых, они не очень хорошо понимали по-русски, а, во-вторых, могли не только при всех послать по матери, но и достать ножи, спрятанные под одеждой. Таких джигитов опасались даже школьные охранники, поэтому вместо положенного досмотра при входе лишь с отеческой улыбкой похлопывали приезжих ребят по спинам. Однажды она написала докладную записку на имя директрисы, где, в частности, обещала дойти до районной управы, если понадобится. Ее пыл заметно остыл после того, как суровая Анна Павловна устроила ей выволочку в учительской на глазах у остальных. Директриса предупредила: чтобы трудиться в школе на благо всех учеников, необходимо принимать определенные правила игры. «Ваша задача как преподавателя — найти решение, не доводя ситуацию до открытого противостояния», — завершила свою отповедь Анна Павловна.

Окончательно Карина сдалась после истории с учительницей физики, которая попробовала взять недосягаемый педагогический Эверест и все-таки включить джигитов в образовательный процесс, но напоролась на активное сопротивление в лице отца одного из них. Сначала физичке предложили скромную взятку за почетную капитуляцию. Однако педагог с двадцатилетним стажем уперлась. Эксперимент закончился для нее весьма плачевно: мстительный папаша подключил своих земляков из жандармерии, после чего на квартире строптивой учительницы случился обыск, в ходе которого были изъяты запрещенные к употреблению и распространению наркотические вещества растительного происхождения. В общем, Карина предпочла за лучшее научить саму себя относиться к группировке на последних партах как к экзотическому панно на стене. Режет глаз и коробит чувство прекрасного, но меньше пахнет, если не трогать. Иногда они, конечно, начинали слишком громко издавать звуки, заменяющие им речь, но даже и с этим можно смириться. Отдельным удовольствием, правда, оставалась расшифровка тайнописи, которую они сдавали под видом контрольных работ и рефератов.

Если уж совсем откровенно, то остальные ученики ушли от них не очень недалеко. Они сносно владели русским языком, но к обучению относились как к скучной повинности. Карина безуспешно искала, чем пробудить их интерес к предмету, а иссушенная и бездушно отредактированная официальная программа по истории в этом деле совсем не помогала. Иногда ей казалось, будто она обращается в бездну без надежды услышать хотя бы эхо. Их волновало только одно: итоговая удовлетворительная оценка, а каким образом — неважно. Они откровенно пользовались тем, что администрация школы не заинтересована в низких оценках, ведь это чревато сокращениями штата, снижением окладов, пенсионных отчислений и т. д.

Со всем этим слабовольным притворством можно было мириться, пока рядом находился Игорь, который поддерживал. Он обещал, что нужно просто перетерпеть какое-то время, а потом найдется хорошее место. Вот увидишь, говорил он, еще несколько лет, пока я поднимусь… Может быть, восхождение по карьерным уступам его и испортило?

Она громко откашлялась и постучала указкой по своему столу, привлекая внимание учеников. Заглянула в классный журнал.

— Запаргалиев!

Самый кучерявый из компании на последних партах дернулся, будто поймал вражескую пулю. Черные, подвижные глаза выстрелили в ответ. Недоумение читалось на изрытом оспинами лице. Выйти из-за парты он не потрудился.

— Запаргалиев, ответьте, пожалуйста, на следующий вопрос: в каком году и с какой целью была проведена пенсионная реформа руководством Российского триумвирата?

Он моргнул несколько раз и разинул рот, но ничего не произнес. Карина сомневалась, что он вообще понял суть вопроса.

— Вы не можете ответить, Запаргалиев?

Запаргалиев живо закивал.

— Ну что ж, два балла. Следующим отвечает, — она сверилась с журналом, — Мансуров.

Тощий высокий парень, которому едва хватало места за партой, отреагировал спокойно и даже улыбнулся, разводя руками, как будто не ожидал такого каверзного вопроса.

— Тоже два балла, — констатировала Карина. — А что нам скажет Садыков?

Садыков, как и его товарищи, не нашелся, что ответить.

— Послушайте меня, детки, — заговорила она ровным, но уверенным голосом, изучая собственные ногти. — Напоминаю вам, что в конце этого года вас ждут экзаменационные испытания, по результатам которых определится, кто из вас сможет рассчитывать на место в вузе. Я знаю, что среди присутствующих нет ни одного человека, кто бы знал мой предмет на «отлично». Если откровенно, то здесь даже тех, кто мог бы по-честному получить «хорошо». Скажу больше: вряд ли найдется среди вас хоть один, способный написать экзамен без посторонней помощи. Но вас, я вижу, это совсем не беспокоит, поскольку вы уверены, что за вас все сделают. Скорее всего, так оно и есть. Вы — избалованные сукины дети, которым насрать на историю, на учебу и вообще на все. Вам насрать на мое мнение и на меня лично, я это прекрасно понимаю. Но я хочу, чтобы вы, кучка жалких говнюков, знали, что и мне на вас глубоко насрать!

Потом будет очень стыдно, что не сдержалась. Она это знала. Да что там, стыдно было уже сейчас. Ребячество какое-то беспомощное. Но — удивительное дело — дети заткнулись. Она удивленно подняла глаза и обнаружила, что все взгляды устремлены в одном направлении. Неужели проняло?

Ученики смотрели на директрису, застывшую в дверях класса. Она разлепила губы:

— Ко мне в кабинет! Живо!

— Ну как же так можно, милочка, — сокрушалась директриса.

Карина ничего не понимала. Она ожидала чего угодно, но только не этого. Не чуя ног, следовала за Анной Павловной и представляла различные варианты наказания, из которых выговор с занесением в личное дело и публичный расстрел в учительской были не самыми суровыми. Однако, войдя в кабинет, директриса первым делом предложила стакан воды. «Или, может быть, чего-нибудь покрепче?» — спросила она и улыбнулась совсем по-человечески.

Можно ли так ошибаться в людях! Еще недавно она казалась сатаной в юбке. А теперь?

— Простите, — сказала Карина, сжимая между ладоней пустой стакан.

Директриса, как и прежде, заняла свою любимую позицию у окна — спиной к собеседнице, сложив руки за спиной.

— Я все понимаю — стресс, усталость. Ни у кого из нас силы не беспредельны, и к концу учебного года терпения не хватает. Сама, помню, по молодости, сколько раз думала бросить все это. А у вас, как я понимаю, еще и серьезные проблемы на личном фронте.

— Откуда вы знаете? — вскинула голову Карина.

— Деточка, какие могут быть секреты в педагогическом коллективе, вы что! — обернулась директриса и усмехнулась. — Мы же тут одна семья.

Искренности в ее последних словах верилось с трудом, но все начальники любят при случае вспоминать про общее дело. При этом сами никакой неловкости от своего лицемерия не испытывают. В отличие от подчиненных, которым трудно им верить, глядя снизу-вверх.

— Не волнуйтесь, никто не собирается вторгаться в ваши семейные перипетии. Но, уж простите, нам стало известно, что вы расстались с мужем, а это, я знаю, всегда удар, который нелегко пережить. И все же это не повод, чтобы срываться на детях, — добавила директриса чуть строже. — Они и так нервничают перед экзаменами. Поэтому вы должны держать себя в руках. Должны быть сильной, в конце концов!

Карина слушала и покорно кивала.

— Вот как мы поступим: сейчас вы, деточка, пойдете домой и хорошенько отдохнете. Денька три, я думаю.

— Но… ы

— Никаких «но»! — отрезала Анна Павловна и села за свой рабочий стол напротив Карины. — Не волнуйтесь, мы найдем, кем вас заменить.

Желания спорить у нее не возникло. Идея взять короткий тайм-аут показалась ей совсем неплохой.

— Нужно написать заявление на отгул?

— Ах, бросьте, — махнула рукой директриса. — Пустые формальности. Сегодня у нас что? Среда? Вот в понедельник вернетесь, отдохнувшая, с новыми силами, и оформите в бухгалтерии все, что требуется.

— Вы уверены? — засомневалась Карина.

— Абсолютно. Бегите домой, милочка, и не смейте думать о работе!

Направляясь к двери, Карина несколько раз обернулась, опасаясь, что доброе расположение директрисы всего лишь мираж, но та провожала ее приветливым и ободряющим взглядом.

Чудны дела твои, господи.

— Не очень устал? — спросила она отца, когда он разулся, переоделся и устроился за кухонным столом, приглаживая редкие седые волосы на висках. — Есть силы поговорить?

— Я всегда готов, Карина, ты же знаешь, — ответил он.

Взгляд его при этом был такой обессиленный, что Карина почувствовала угрызения совести.

— Прости, пап, но мне больше не с кем это обсудить.

— Я все понимаю, родная, извиняться ни к чему.

Он отодвинул в сторону тарелку с ужином.

— Нет-нет, сначала поешь.

Отец помешкал, но все же взялся за нож с вилкой. Она смотрела, как он ест, и вновь задумалась, правильно ли поступает. Возможно, все ее терзания недорого стоят. Карина, ты совсем избаловалась за годы жизни с Игорем. Привыкла, что все проблемы решаются сами собой. А теперь нужно заново учиться жить самостоятельно. Ну что такого страшного у тебя случилось? Ушла от мужа, ибо оказался подлец (а куда ты смотрела все это время? или наоборот — не смотрела, куда следовало?). Так ведь люди, бывает такое, встречаются, влюбляются, и хорошо еще, если на прощанье не повыдергают друг дружке волосы. Развод — штука неприятная, конечно, но не конец света. А работа… Большое счастье, если она тебе в радость. Но это уже бонус, отнюдь необязательный. Ведь куда важнее, чтобы работа у тебя просто была. Не будет ее, и тебя вскорости тоже не станет. Спасибо закону о социальной справедливости.

— Я хочу сменить работу, — выпалила Карина.

Вилка в руке отца замерла на полпути ко рту.

— Что-то случилось? Какие-то проблемы?

— И да, и нет. То есть ничего такого, чего не было бы раньше. Все то же самое. Тупые и ленивые ученики. Омерзительные коллеги. Но сейчас уже никаких сил терпеть не осталось. Мне кажется, в любой момент взорвусь.

Он слушал ее, задумчиво кивая.

— И ты уже знаешь, чего хочешь?

— Если бы, — Карина вздохнула. — Когда готовила диплом в университете, успела пройти стажировку в государственном историческом архиве. Мне там нравилось. Тебе, наверное, не понять, но было очень интересно копаться в старых документах. Да просто держать их в руках — запыленные, выцветшие… Это такой кайф, который никакие планшеты не заменят.

— Это-то я как раз отлично понимаю, — отец кивнул на стопку старых журналов, пылившихся сверху на холодильнике; у него была традиция каждый вечер после ужина выходить на лоджию, где он обстоятельно выкуривал две сигареты подряд, перелистывая потрепанные номера.

— Не знаю, с чего начать. Само собой, я не собираюсь прямо сейчас бросать школу. Сначала нужно найти новую работу, которая мне подойдет. Но я до ужаса боюсь, что директриса узнает о моих планах. Она меня точно живьем проглотит.

— Ты же знаешь, родная, я тебя всегда поддержу. И готов помочь, насколько это в моих силах. Но в том-то и дело, — отец тяжело вздохнул. — От меня нынче мало проку.

— Ты себя недооцениваешь, — подбодрила его Карина.

— Мне очень жаль, Карина. Не хотел вам говорить. У вас своих забот хватает. В общем, меня отправляют на пенсию. Работать осталось меньше месяца, — он обреченно махнул рукой.

Призрачные сумерки намекали на скорый приход белых ночей.

Заснуть так и не удалось. Сначала Карина лежала под одеялом, наблюдая за прыгающие по потолку тени и прислушиваясь к мерному ходу старинных настенных часов с маятником, которые висели в прихожей. Тик-так, тик-так, тик, так… На соседней кровати сопела Катька, время от времени аппетитно причмокивая во сне. За стеной ворочался отец — скрипели пружины и иногда доносились протяжные вздохи. Карина никак не могла определить, спит он или нет, поэтому старалась лишний раз не шевелиться.

Она осторожно села на кровати. Поднялась, затаив дыхание. На цыпочках, замирая после каждого шага, добралась до прихожей. Здесь ее ждало самое опасное место — старый и весьма скрипучий паркет на полу. Чтобы преодолеть его, приходилось выверять движения до миллиметра. Карине показалось, что она крадется несколько часов подряд. Стоило половице намекнуть на предательский скрип, и она останавливалась, настороженно прислушиваясь. Чем-то это напоминало те времена, когда она тайком от Катьки, пока отец был на ночной смене или навещал бабушку, выбиралась из квартиры, и они с Арчи сидели у подъезда на скамейке, смолили одну за другой сигареты.

Она прикрыла за собой кухонную дверь. Отцовские запасы хранились на верхней полке буфета. Карина вытряхнула из пачки сигарету, наклонилась прикурить над газовой горелкой на плите, предварительно спрятав челку за ухо, чтобы случайно не спалить над огнем. Забралась коленями на стул, прислоненный к подоконнику, и высунулась в окно. Тихонько откашлявшись, она затянулась. Давно забытые ощущения: легкое головокружение, едва заметная щекотка в носоглотке и что-то похожее на умиротворение. Вот ради того, чтобы вернуть остроту этого момента, может быть, и стоило бросить курить.

Первая сигарета закончилась слишком быстро, и Карина достала из пачки следующую, которую старалась курить сдержаннее. Она выпускала дым в темноту и смотрела, как лохматые завитки растворяются под шелест темных деревьев. Она помнила, что когда-то их кроны раскачивались на уровне ниже этажом, а теперь приходилось поднимать глаза, чтобы увидеть верхушки.

Затушив окурок, Карина разогнала ладонью дым, тщательно вымыла пепельницу и точно также на цыпочках пробралась обратно в комнату. Катька мирно спала, уткнувшись носом к стене. Рыжие волосы ореолом рассыпались по белой подушке.

Было около трех часов. Тик-так, тик-так, тик, так… Карина прилегла, не рассчитывая заснуть. Чуть-чуть подташнивало из-за сигарет. Ее накрыли сожаление, стыд и ощущение непоправимого.

Часы продолжали мерный отсчет. Каждый тик и каждый так уносили ее все дальше от момента рождения, от прикосновения маминых рук, от нежности, от Арчи, от первых слез, от Игоря, от счастья или от того миража, который она принимала за счастье. Каждый тик и каждый так приближали ее к неминуемому концу, и это было настоящей мукой.

Карина увидела себя, вытянувшуюся перед старыми настенными часами. Почему-то они стали выглядеть иначе — над головой возвышались совсем древние ходики, с двумя массивными гирями, которые тянули вниз цепочки хода и боя. Маятник мерно отсчитывал секунды. Однако на часах не было стрелок. А потом в зловещей тишине, аккуратно рассекаемой тиками и таками, с треском распахнулась маленькая дверца над циферблатом. В этот момент Карина поняла, что время подчиняется кукушке, притаившейся внутри. Кукушка управляет не только секундами — в ее власти жизнь Карины. Ей осталось столько лет (часов, месяцев, минут?), сколько раз прокричит механическая птаха, лишенная чувства жалости. От ужаса Карина зажмурилась и приготовилась считать. Перед тем, как разнеслось первое ку-ку, она успела подумать, что страшнее: если кукушка быстро умолкнет или если никак не заткнется. «Не надо!» — закричала Карина и проснулась.

Сквозь шторы пробивалось рассветное солнце.

Игорь явно не ожидал ее увидеть.

— Надо было позвонить, — пробормотал он и осмотрелся по сторонам. Кроме них на корпоративной стоянке никого не было.

— Хотела, чтобы ты услышал это от меня лично.

Супруг заметно напрягся. Он облизнул губы. Карина впервые в жизни отметила, что у губы у него чересчур тонкие и совсем немужественные.

— Я подала заявление на развод.

— Развод? — глупо переспросил Игорь.

— Да. Не вижу смысла тянуть время.

— Я понимаю, но думал, мы хотя бы обсудим это как-то вместе, — он замялся. — Зачем же так с плеча рубить…

— Обсуждать тут нечего.

— Ты очень жестока, дорогая.

— У меня был достойный учитель, — съязвила Карина.

— Могу я хотя бы подвезти тебя до школы?

— Во-первых, у меня сегодня выходной.

— Я могу подвезти и до дома.

— А во-вторых, — ледяным тоном продолжила она, — с тобой вместе я теперь отправлюсь только в суд. Запомни это, пожалуйста.

— Умеешь ты донести свою мысль.

Игорь неловко помахал рукой на прощание и залез в машину. Карина отвернулась и не смотрела, как он выезжает с парковки.

Легче на душе не стало, но, по крайней мере, появилась некоторая определенность. Стало ясно, что фантазии бросить работу в школе, принимая во внимание уход отца на пенсию, теперь совершенно несвоевременны. Лучше запастись терпением и силами. Ты просто не имеешь права больше срываться, убедила себя Карина.

Она открыла глаза и вместо привычной ноющей тоски с удивлением обнаружила пробивающееся изнутри желание поскорее подняться, собраться и пойти в школу. Отношение к работе, пожалуй, не претерпело существенных изменений, но теперь она не сомневалась, что нужно делать.

— А ты сегодня отлично выглядишь, — заметила Катька, когда вошла на кухню. — Отдых пошел на пользу?

Карина загадочно улыбнулась и посоветовала сестре не болтать и скорее садиться за стол, пока завтрак не остыл, и вообще негоже, барышня, опаздывать на первую пару.

По понедельникам она ходила ко второму уроку. Карина вышла раньше обычного, чтобы точно успеть. В школу она вошла без пяти минут девять, когда до звонка на перемену оставалось еще не меньше четверти часа. Охранник в гардеробе не сразу кивнул ей в знак приветствия, а сначала несколько раз удивленно моргнул.

В ее классе горел весь верхний свет. Дети сидели за партами, а учительский стол оккупировал Коневский, второй учитель истории, которого она презирала с первого дня знакомства за заискивания перед учениками. Он удивленно посмотрел на Карину.

— Что здесь происходит? — надменно поинтересовалась она.

Коневский оглядел класс в поисках поддержки, но подростки притихли и ждали, чем дело разрешится. Джигиты с последних парт скалили зубы и явно получали удовольствие.

— Здесь происходит урок, — разродился Коневский. — А в чем, собственно, дело? На каком основании вы врываетесь?!

От такой наглости у Карины перехватило дыхание. Она посмотрела на часы.

— Значится, так. Через десять минут у меня в этом кабинете урок с вот этими самыми господами. Потрудитесь освободить помещение от своего присутствия, господин Коневский!

Что за бардак? Даже на несколько дней нельзя отлучиться! Сразу все перепутают с расписанием.

— Вы заблуждаетесь. Это у меня здесь урок.

По классу пронесся одобрительный гул.

— Безобразие! — Карине совсем не нравилось вести себя, как на базаре. — Сейчас я разберусь, и тогда мы посмотрим…

Она хлопнула дверью и направилась в учительскую, выбивая каблуками неровное стаккато. В учительской никого не оказалось. Неужели все на уроках? Придется идти на поклон к Анне Павловне.

Директриса опять стояла у окна и наблюдала за работой дворника во дворе. Она обернулась и строго спросила:

— Зачем пожаловали?

— Простите, что врываюсь без предупреждения, — смущенно заговорила Карина. — Произошла какая-то ошибка. У меня в кабинете Коневский…

— У вас в кабинете? — перебила ее директриса. — У вас нет кабинета, милочка.

— То есть как? — опешила Карина.

— А чему вы удивляетесь? Кабинеты полагаются только преподавателям нашей школы.

— Простите, а кто же, в таком случае, я?

Ледяные пальцы сдавили сердце.

— Вы, милочка, теперь наш бывший преподаватель.

Карина подумала, что сейчас упадет, и схватилась за спинку стула для посетителей.

— Что?

— Мне очень горько признавать это, — сокрушенно покачала головой директриса. — Я отнюдь не сторонница подобных методов. Но вы мне попросту не оставили мне другого выхода. Я должна заботиться о дисциплине в коллективе. В конце концов, дети берут пример с нас! Не думали же вы, милочка, что будете совершенно безнаказанно прогуливать работу!

— Я? Прогуляла?!

— А как еще это называть. Конечно, прогуляли. Причем без уважительной причины.

— Но вы же сами предложили мне отдохнуть!

В глазах директрисы не читалось ни раскаяния, ни сочувствия.

— Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите, милочка. Вы уволены. Обходной лист возьмете в бухгалтерии.

13

Леха на удивление хорошо ориентировался на местности. Когда внизу блеснуло серебром довольно крупное озеро, местами скованное льдом, он прищурился и пояснил, что это, наверное, Надудотурку. На берегу есть метеостанция и рыбацкая деревня, сообщил он. Значит, правильный курс взяли. О трагической гибели Кусто оба предпочитали не вспоминать. Леха только невнятно сказал, что тот сам на него напал и не оставил ему иного выхода. Его слова вызвали у Молчуна обоснованные сомнения, но он решил пока оставить их при себе.

На земле Леха быстро спеленал электропроводом пилота, который почти не сопротивлялся и, кажется, вообще был немного удивлен, что его не застрелили. После этого они слили из баков вертолета остатки горючего, предварительно наполнив на всякий случай небольшую походную канистру. Для надежности приборную панель летального аппарата расколошматили прикладами.

С собой в дорогу взяли по дополнительному комплекту теплых вещей, десяток банок тушенки («Больше нельзя, — предупредил Леха. — Двигаться будем быстро, а этого должно хватить») и по пять литров питьевой воды на брата.

Уже стемнело, когда они отправились в дорогу. Леха все время подгонял Молчуна, но иногда останавливался и напряженно вслушивался.

— Они уже близко? — с опаской поинтересовался Молчун.

— Кто?

— Жандармы.

— Жандармы? — Леха рассмеялся. — Нет, эти вряд ли.

— Кого же ты тогда ждешь? Зверей, что ли?

— Они нас сами боятся, брат. А вот народ в здешних местах лихой бродит.

Молчун остановился.

— Пошли, пошли. Не ссы, пробьемся, — успокоил его Леха, похлопав по карабину, висящему поперек груди.

— Сколько всего нам нужно пройти?

— Проводник будет нас ждать через пять дней. А пройти нам нужно километров сто.

Его слова оптимизма не добавили. Молчун поправил лямки рюкзака и прибавил шаг.

В кострище, тихонько потрескивая, остывали угли. Молчун лежал на спине, сжимая вспотевшими, несмотря на холод, ладонями карабин, и смотрел на звезды. Ошметки облаков, подгоняемые сильным ветром, то и дело скрывали мерцающие точки в черном небе. Он прислушивался к звукам в ночи, но различал только шепоты лысых кустарников и слабый рокот речушки, русло которой проходило метров на триста-четыреста севернее того места среди холмов, где спрятался Молчун. Туда ушел Леха после того, как второпях затушил костер. Прижав палец к губам, беглый каторжанин на прощанье дал понять, что нужно затаиться, и исчез. Оставалось только гадать, что же его так обеспокоило, и, хотя Молчун не заметил ничего подозрительного, оснований не доверять звериному чутью сокамерника не было.

Молчун вздрогнул. Он не смог определить направление, но не сомневался, что отчетливо услышал крики людей. А затем раздалось несколько выстрелов. Точно не сосчитать — эхо умножало каждый звук.

Перекатившись на бок, Молчун упер приклад в плечо и до рези в глазах всматривался в темноту. Занятие оказалось совершенно бесполезным, поскольку он лежал на дне ложбины. Чтобы понять, что происходит, следовало взобраться на холм. Преодолевая приступы тошнотворного страха, он полез вверх. Мелкие камни обдирали колени через штаны. Под тяжестью его тела хрустел мох, покрытый льдом.

С вершины Молчун разглядел черную извивающуюся линию речного русла, но все равно не разобрал, что происходит на равнине. Он начал сползать задом обратно в ложбину и тут увидел слева за рекой две яркие вспышки — одну за другой. Спустя несколько секунд долетел слабый треск выстрелов. Молчун инстинктивно вжался в землю, хотя никто, скорее всего, в него не целился. Сердце бешено колотилось, заглушая все прочие звуки. Отталкиваясь одними руками, он продолжал пятиться, моля бога, чтобы никто не услышал, как под ним гремит каменная крошка.

Над головой на вершине холма послышалась возня. Вскинув карабин, Молчун положил палец на курок, но это оказался всего лишь Леха.

— Пострелять еще успеем, — прошипел Леха, отодвигая ствол в сторону. — Собирайся, живо!

Леха закинул рюкзак за спину, помог молодому человеку надеть свой, и они потрусили по ложбине на восток. Молчун старался ступать за ним след-вслед, чтобы не заработать растяжение или даже перелом, но нередко промахивался из-за сгустившейся темноты.

— Кто там был? — преодолевая одышку, спросил Молчун.

— Потом, — отмахнулся Леха.

Они продолжали бежать до тех пор, пока Молчун не повалился без сил на землю. Линия горизонта начала светлеть. Присыпанные снегом сопки медленно проступали из темноты, как снимки на фотобумаге.

— Далеко ушли?

— Не очень. Километров восемь, — предположил Леха.

По ощущениям Молчуна, они преодолели, как минимум, марафонскую дистанцию. Воздух из его легких вырывался с клокотанием. Волосы взмокли от пота и слиплись в сосульки. Леха же непринужденно скалил лошадиные зубы, дышал ровно и размеренно.

— Догоняют?

— Пока не должны. Думаю, на пару часов я их задержал.

Его кривая ухмылка в предрассветной мгле выглядела особенно зловещей.

— Черные старатели, — пояснил он. — Китайцы, кажется. Или корейцы. Черт их разберет, этих узкоглазых.

— Как их сюда занесло?

— Они здесь частые гости.

— А ты откуда знаешь?

— Лет пять назад тут недалеко золотишко намывал. Но бог миловал, тогда с ними не сталкивался.

— Зачем эти гонятся за нами? — недоумевал Молчун.

— Тут, брат, у всех одна забота — еда. Они наткнулись на наш привал и у них разыгрался аппетит.

— Да у нас тушенки осталось только несколько банок. Неужели ради них стоит палить друг в друга?

— Ты не понял, Молчун. Они не за консервами охотятся. Они охотятся за нами.

Сначала он не понял, что имеет в виду Леха, потом понял и не поверил, но, встретив серьезный взгляд, ощутил, как вдоль хребта встают дыбом волоски.

— Да ты не дрейфь, брат. Им сейчас не до нас. Они пока лакомятся своим приятелем, которого я очень удачно подстрелил.

Молчун только успел приподняться на локтях, и его вывернуло наизнанку.

Поднявшись на вершину очередной сопки, они увидели уходящую вдаль, раскинувшуюся вправо и влево, гладкую, словно стол, равнину, на которой одиноко пестрели чахлые кляксы кустарника. Леха остановился, снял с плеч рюкзак и уселся на него верхом. Цокая языком, развернул карту. С досадой поскреб скулу, заросшую седой щетиной.

— А нам нужно вот туда, — махнул он в направлении горизонта, где край равнины сливался с неприветливым небом.

Оба посмотрели назад, откуда пришли. Преследователей видно не было, но вряд ли стоило испытывать терпение фортуны, которая пока с определенными оговорками оставалась к ним достаточно благосклонна.

— Как на блюдечке, сука, — выругался Леха. — Перестреляют, как куропаток.

Молчун с вопросами к нему не лез и ждал, пока старший товарищ решит, как действовать дальше.

— Вот как мы поступим. Ты, пойдешь по краю холмов, в обход. Крюк придется заложить изрядный. Не представляю, сколько мы на этом потеряем. Но на равнине нам точно не выжить. Я позже тебя догоню, а пока попробую запутать следы. Пусть думают, что мы двинули по прямой. Сечешь?

— Тебе виднее.

— Иди так быстро, как сможешь. Никаких остановок! И, смотри, выбирай дорогу там, где твердая земля и нет снега. Справишься?

Возможно, сил у Молчуна осталось и немного, однако по их следам шла банда каннибалов. Подобные обстоятельства сильно бодрят. Так что он согласился бы бежать столько, сколько потребуется. Леха объяснил, где они примерно встретятся через несколько часов, и проверил карабин Молчуна.

— Патроны зря не трать. Стреляй наверняка. Не пытайся убить всех сразу. По одному. Понял?

Молчун забрал оружие и кивнул.

— Если выманим их на открытую местность, у нас появится шанс, — подбодрил Леха.

Двигаясь вдоль склонов, окружающих равнину, Молчун довольно скоро потерял напарника из виду. Бежать было тяжело, но он заставлял себя равномерно переставлять ноги. Что такое второе дыхание, он узнал еще позавчера, а теперь не ведал, какое именно по счету открылось на этот раз. Он гнал от себя мысли о том, чем сейчас занимаются каторжане на вышке. По расписанию, у них, наверное, обед уже давно закончился, скоро — ужин. Это значит, что можно подняться на площадку для курения. Невыносимо захотелось остановится, лечь на землю, вытянуть ноги и затянуться сигаретой. Молчун вспомнил, каким было наощупь тюремное одеяло…

Споткнувшись на ровном месте, он едва не скатился кубарем в овраг, и похлопал себя по щекам, чтобы привести в чувство. Ты сбежал, потому что не выдержал бы больше, сказал он себе. А сейчас должен бежать дальше, чтобы выжить. Жизнь — это бег. Заруби на носу, Молчун. С препятствиями.

Через полтора часа он остановился для кратковременной передышки. До точки, где они с Лехой запланировали встретиться, оставалась около пары километров. Молчун надергал горсть хвои с крошечной елки, которой не суждено дорасти до нормальных размеров. Разжевав зеленые сухие иголки, он запил их парой скупых глотков из фляги.

Опытный и выносливый каторжанин планировал уйти далеко вперед, а потом повернуть назад, чтобы встретить Молчуна. Это было довольно любезно с его стороны. Мог бы ведь дождаться, пока парень сам доковыляет до него. Возможно, Леха волновался, что китайцы доберутся до Молчуна первыми. Почему? Не потому ли, что парень был для него стратегическим запасом мяса? Раньше Молчуну подобная мысль показалась бы абсурдной и дикой. Но не теперь.

Пробежав еще с километр, он перешел на шаг. Молчун первым заметил силуэт товарища, который вразвалку перебирался через склон холма. Он помахал ему, и Леха почти сразу тяжело опустился на землю. Выглядел каторжанин не лучшим образом: кожа блестела от пота, сквозь щетину проступил нездоровый яркий румянец, а кончик носа побелел.

— Годы-то свое берут, — пожаловался Леха, сплевывая между колен тягучую липкую слюну и вытирая губы тыльной стороной ладони.

Молчун сел рядом. Он тоже выбился из сил.

— Сейчас отдохнем немного и пойдем дальше.

Не меньше четверти часа Леха приходил в себя. Молчун наслаждался каждой минутой этого времени. Потом оба поднялись, кряхтя взвалили на себя рюкзаки и сдержанной трусцой отправились в путь. Остановились уже в полной темноте. Леха забрался на холм повыше, улегся на живот и, опершись на локти, приставил к глазам бинокль. Он покрутил головой из стороны в сторону, тихонько насвистывая блатной мотив. Молчун подполз и пристроился рядом.

— Вот они, родимые, — пробормотал Леха.

Он протянул бинокль и показал, куда смотреть. Молчун подстроил колесико резкости и заметил черные фигуры, пересекающие серо-бурый горизонт слева-направо. На таком расстоянии они сильно напоминали пару ленивых тараканов.

— Почему их только двое? — спросил Молчун.

— Что?! — Леха выхватил у него бинокль и несколько минут всматривался в сумрак над равниной. — Сукины дети, соображают, что к чему. Видишь, чего делают, а? Разделились, сволочи. Двое пошли по моим следам, а остальные — по твоим.

— Я старался не наследить.

— Не оправдывайся, брат. Они ж не дураки, не первый год в тундре ходят.

— А сколько их осталось?

— Не знаю, — Леха нахмурился. — Не уверен, слишком темно было. Человек пять или семь. Одного я положил. Вот и считай.

Молчун снял с плеча карабин.

— Не паникуй. Времени, чтобы подготовиться, достаточно, — сказал напарник, отползая от вершины.

Внизу в ложбине они сложили из камней подобие очага и побросали в него собранные поблизости ветки. Леха скептически оценил плоды их труда и сказал, что этого мало, нужно больше. Только после еще двух заходов по окрестностям он остался доволен результатом. Плеснув на хворост остатки горючего, они развели огонь.

— Один рюкзак и спальник придется оставить, — сказал Леха. Он перегрузил свои запасы к Молчуну и сложил вещи таким образом, что при свете костра их легко было принять за туриста на привале. — Мы займем позиции восточнее. Ты устраивайся на том холме, справа, а я буду ближе, слева. Если что, прикрою твой отход, понял?

Следовало его поблагодарить, но Молчун не мог думать ни о чем, кроме того, что через несколько часов ему придется стрелять в людей.

— Да не трясись ты так! Они же тоже боятся. Всем хочется жить. Откроем огонь — они отступят. Надеюсь.

— А если не клюнут? — Молчун кивнул на фигуру возле костра.

— Тогда выиграет тот, у кого хрен тверже! — заржал Леха. — Ты только не торопись. Дождись, пока я начну стрелять. А там уж как пойдет.

Со своего огневого рубежа, глядя поверх прицела карабина, Молчун неплохо видел площадку возле костра. Хотя иногда глаза начинали слезиться, он не сомневался, что сразу заметит, если рядом кто-нибудь появится. Главное — чтобы огонь не потух. Эх, стоило спросить Леху, что делать, если это произойдет. Придется надеяться, что более опытный приятель предусмотрел и такое развитие событий. Молчуну же оставалось четко следовать его инструкциям.

Едва ли прошло больше часа, прежде чем оптимистический настрой начал улетучиваться. Из-за практически неподвижного лежания на холодной земле руки и ноги буквально окоченели. Приходилось постоянно их разминать, стараясь не издавать лишнего шума. А ритмичная пляска огня вводила Молчуна в состояние, похожее на гипнотический транс. Сказывались усталость и голод. Ему мерещилось, что оставленный возле костра куль оживает и двигается — ворочается с бока на бок, словно человек во сне.

Все-таки он ненароком задремал с открытыми глазами и не сразу сообразил, что все началось. В стороне правее и ниже карабин Лехи с грохотом выплюнул сноп огня. Молчун щелкнул затвором и навел прицел на размытые тени. Ходил ли там кто-нибудь на самом деле? Показалось, на самой границе пространства, освещаемого костром, чьи-то пятки с силой упираются в землю, отталкиваясь, уползая в темноту. Молчун, как учили, набрал в легкие воздуха и на выдохе плавно надавил на курок. Приклад ударил в плечо, которое сразу онемело, а уши намертво залепила звонкая тишина. Ослепленный собственным выстрелом, он не видел ничего, кроме пятна костра посреди черноты. Краем глаза он заметил еще одну вспышку справа, чуть дальше, — видимо, Леха сменил позицию. Точно! Нужно двигаться, ведь местоположение раскрыто! Но стоило Молчуну приподняться на корточки, как далеко впереди белыми лепестками расцвели друг за другом несколько выстрелов. Он ничком бросился на землю и услышал, как одна пуля со зловещим свистом прошла где-то высоко над ним, а другая с животным визгом зарылась в грунт. После этого над холмами прокатился преувеличенный эхом треск оружейного залпа. Молчун сполз ниже и сместился в сторону, чтобы выглянуть с бокового склона.

Костер почти потух. Ярко-вишневые угли пульсировали. Глухота внезапно прошла, и издалека донеслись крики на непонятном диком языке. Он поднял карабин. Но в кого стрелять? За спиной зашуршал щебень.

— Можешь опустить оружие, — тихо сказал Леха и одобрительно хлопнул его по плечу. — Еще один готов. Сдается мне, что это был их проводник-разведчик. Так что до утра они вряд ли с места тронутся. А мы пойдем дальше… Эй, парень, ты чего?

Молчун не понял, как очутился на земле. Вроде бы только что стоял, а в следующий миг спина ударяется о жесткую холодную землю, а перед глазами в прорехах облаков вспыхивают звезды. Да что со мной такое? Молчун прислушался к собственным ощущениям, гадая, отчего голова идет кругом и отнялись руки и ноги. Перенервничал? Адреналиновый криз? Когда Леха принялся его ощупывать, у него не нашлось сил, чтобы сопротивляться. Настырные пальцы бегали по нему, словно пара громадных пауков. Молчун застонал от боли, когда они прикоснулись к ребрам с правой стороны. Леха воззрился на ладонь, перемазанную чем-то черным и блестящим, вытер руки о штанину и расстегнул куртку Молчуна. Тот, закусив губу, терпел пульсирующую боль в боку.

— Могло быть и хуже. Легкое не пробито, вроде, вскользь прошло. Но ребра… Надо тугую повязку сделать.

Доверившись Лехе, Молчун, превозмогая дурноту и слабость, подумал, что нужно не забыть поинтересоваться у рецидивиста-каторжанина, где тот научился оказывать первую медицинскую помощь. Да и прочие его навыки давали пищу для размышлений.

Из оторванных и разрезанных вдоль рукавов запасной фуфайки получилась сносная повязка, которая сразу пропиталась кровью, хотя Леха предварительно обработал рану какими-то средствами из армейской аптечки.

— Сам идти сможешь?

Опершись на плечо товарища Молчун попробовал подняться, но ноги тут же подкосились. Леха вздохнул.

— Оставь меня… Иди… Хоть ненадолго задержу их, — выдавил из себя парень.

— Не думаю, что это хорошая идея, — отрезал Леха.

Впервые Молчун испытал чувство благодарности к этому суровому мужику.

Открыв глаза, он увидел над собой деревянный потолок и удивился. Молчун помнил, что к утру не мог передвигаться даже с помощью Лехи. Каторжанин спрятал его в овраге, а сам пошел искать подручные материалы. Началась лихорадка — Молчун проваливался в беспокойный сон, просыпался, снова засыпал и опять приходил в себя, а товарищ все не возвращался. Он решил, что Леха все-таки решил его бросить, но, к счастью, ошибся. Леха появился, положил раненого на волокушу, связанную из кустарника, а сам впрягся в прилаженные к ней постромки. После этого Молчун вырубился окончательно.

Он приподнял голову. Старая деревенская изба. Потрескивал огонь в печи, вымазанной белой глиной. В красном углу спряталась за паутиной икона. Из мебели — скамья и стол под окном. А еще вонючий матрас, на котором лежал Молчун. Возле двери лежал его рюкзак. Карабин стоял, прислоненный к стене рядом. Через мутные стекла в комнату падал безжизненный пасмурный свет.

Неужели дошли?

Приподнявшись на локтях, он тут же повалился на спину и схватился за бок. Ребра под повязкой жгло огнем. До хрипоты хотелось пить. Молчун провел языком по шершавым губам. Где же Леху носит? Чтобы отвлечься, он стал считать количество бревен, использованных при строительстве избы, и сбился на четвертом десятке. Откуда они бревна-то взяли? За все время после побега с вышки им не попалось ни одного деревца, высотой больше человека.

За окном появилась и исчезла чья-то тень. Молчун сначала дернулся, а потом расслабился, потому что ему все равно было не добраться до карабина. Скрипнула дверь, и в избу с шумом ввалился Леха.

— Проснулся? — он подошел ближе и наклонился. — Болит?

Губы удалось разлепить не сразу.

— Потряхивает. И пить очень хочется.

Леха порылся в рюкзаке и протянул флягу, свинтив крышку. Молчун жадно присосался к горлышку, сделал несколько глотков и закашлялся. Каждый спазм отдавался резью в ребрах.

— Где мы? — спросил он, отдышавшись.

— На месте. Это самый приличный домишко, что остался от геологов. Остальные — без окон, без дверей.

— Где наш проводник?

— Пока не появился.

Леха присел на корточки. Пока он разматывал повязку, Молчун шипел сквозь зубы и царапал ногтями по матрасу, словно хотел разодрать его в клочья. Осмотрев рану, его товарищ помрачнел.

— Так плохо?

— Я не медик, чтобы ставить диагноз. Рану нужно чистить, а нечем. Антибиотики нужны.

Чего-то в этом роде Молчун ожидал. Без квалифицированной медицинской помощи он теперь не жилец. Вопрос только в том, сколько времени потребуется сепсису, чтобы его доконать. Считается, что процесс это индивидуальный и зависит от защитных сил организма. Полгода каторжной диеты и бег на износ в последние дни уж точно не добавили ему иммунитета.

Снова замотав повязку, Леха стал по очереди подходить к каждому окну и подолгу всматриваться, что происходит снаружи. Очень скоро Молчун устал за ним следить. Он прикрыл глаза и почти сразу провалился в темное ничто, где не нашлось места даже кошмарам.

Проснувшись, он обнаружил, что в комнату вползли сумерки. Леха опять куда-то пропал. Карабин, оставленный возле двери, тоже исчез. Молчуна прошиб холодный пот. Может, Леха заметил приближение каннибалов и дал деру, чтобы спасти свою шкуру? Молодой человек представил, как распахивается дверь и в избу врываются дикари с глазами-щелочками, с гнилыми зубами, вооруженные длинными ножами, которыми принимаются кромсать его на части, еще живого. Молчун понимал, что напрасно накручивает себя, однако продолжал прокручивать в голове чудовищные кровавые картинки. Он никак не мог отделаться от желания умереть в этот же миг — только бы не встретиться с людоедами.

Ему показалось, что услышал выстрел. Следом совсем недалеко раздались еще несколько залпов. Пауза затянулась, а потом в окне напротив двери жалобно звякнуло и разлетелось на осколки стекло. Пуля ввинтилась в потолочную балку. Лишь когда по полу потянуло морозным воздухом, в избу долетел звук самого выстрела.

Дверь грохнула об стену, впуская Леху. Он на ходу перезаряжал карабин. Второй болтался у него за спиной. Беглый каторжанин отчаянно матерился, поминая грязными словами всех непристойных китайских женщин, которые нарожали на свет уродов.

Леха бросил карабин на матрас, а сам схватился за скамью и подтащил ее к разбитому окну.

— Справишься тут? — он похлопал ладонью по скамье и показал на оружие.

Превозмогая боль, Молчун перевернулся и встал на карачки. Даже в таком положении его заметно шатало. Леха подхватил его под мышки. Он помог ему занять удобное положение на скамье, упершись плечом в стену. Вместе они очистили оконный проем от осколков, и Молчун пристроил ложе карабина на раму. Проверил затвор. Посмотрел наружу. Ландшафт отличался от того, к которому он успел привыкнуть. На границе тундры растительности стало больше. Слева и справа в землю врастали полуразрушенные хибары.

— Ты только покажи, откуда их ждать, — попросил Молчун.

— Они от нас точно на запад, аккурат между этих развалюх. Километра полтора до них. Не больше. Я буду снаружи следить, чтобы они нас не обошли. А ты, смотри, меня случайно не зацепи, усек?

Каторжанин оставил ему подсумок с патронами и направился к выходу.

— Для себя-то пулю придержать? — мрачно пошутил Молчун.

— Типун тебе на язык, дурень! — погрозил кулаком Леха.

Скрипнули петли. Молчун остался один. Лицо приятно ласкал ветерок, охлаждая пылающие от лихорадки щеки. Никакого движения на горизонте он не замечал. Наверное, преследователи после лехиной канонады затаились и размышляли, как не словить пулю.

Прошло четверть часа, наполненных тревожными ожиданиями и присвистом сквозняка. Для полного удовольствия не хватало подхватить воспаление легких, подумалось Молчуну. Снаружи раздался настойчивый стук по дереву, а следом прилетел треск автоматной очереди. Леха трижды выстрелили в ответ, после чего вокруг разлилась тишина взрывоопасной густоты. Каторжанин устроился на корточках возле покосившегося угла хибарки справа. У него было необычное выражение лица — одновременно злое и веселое. Как такое назвать? Бесшабашное, что ли… С такими лицами в последнюю войну ходили в рукопашную атаку. Леха озорно подмигнул ему.

— Я никого не вижу! — признался Молчун.

Каторжанин кивнул, высунулся за угол, вскинул карабин к плечу, дважды выстрелил и вновь прижался к стене.

— Умные черти, — крикнул Леха. — С двух сторон заходят!

Новая порция свинца забарабанила по бревнам.

Молчун убрал оружие с подоконника и, используя вместо костыля, поднялся на ноги. Он стиснул зубы и сделал несколько шагов. На лбу выступила испарина. Каждое движение казалось последним. Снаружи стреляли, но отвлекаться было нельзя. Впереди мутным пятном расплылась дверь. Бог его знает, сколько потребовалось времени, чтобы доковылять до нее. Уткнувшись лбом в стену, Молчун застегнул куртку на все пуговицы, накинул на голову капюшон и толкнул дверь.

Рискуя пересчитать копчиком ступеньки, он все же благополучно спустился с крыльца. Правой рукой придерживался за стену, левой — опирался на карабин. Он поднял голову — до хибары слева было метров двадцать. Здоровому человеку хватило бы считанных секунд. Молчун же чувствовал себя восставшим с того света мертвецом. Струйки пота, сбегая, щекотали поясницу. Даже когда донеслись крики Лехи — «Куда ты?! Стой!» — он продолжал двигаться к сараю. Кто-то должен занять огневой рубеж. Обсуждать тут нечего! Повалившись на землю под стеной хибары, Молчун поскреб наст и обтер щеки жесткими крупинками снега, похожими на кристаллы поваренной соли.

Он выглянул за угол. Трое преследователей вытянулись во фронт и держали дистанцию. До них осталось не больше пятисот метров. Каннибалы не скрывались и двигались быстро. Такими темпами им оставалось идти не больше нескольких минут. Выдолбив углубление в сугробе, он уперся локтем, прицелился и без всяких мудреных вдохов-выдохов выстрелил. Толчок приклада отозвался резью в боку. Пороховая дымка рассеялась, и Молчун увидел, что китайцы ринулись искать укрытие. Пуля ожидаемо ушла «в молоко», но, по крайней мере, на какое-то время задержала их.

Троица перемещалась то ползком, то короткими перебежками от одного кустарника к другому. Молчун выбрал того, что двигался посередине. На этот раз он выполнил все по правилам и, плавно нажимая курок, верил, что бьет точно в цель. Однако забыл сделать поправку на расстояние, и пуля подняла фонтанчик снега за несколько десятков метров до врага, который рухнул как подкошенный и прикрыл голову руками. Оба его спутника тоже остановились и открыли ответный огонь. Молчун спрятался за стену, а через мгновение по дереву застучали пули. Он снова выглянул. Китайцы неумолимо сокращали расстояние и оказались на прогалине, где не было ни кустов, ни валунов, чтобы спрятаться. Поэтому они просто целеустремленно бежали вперед, пригнувшись. Молчун вновь прицелился, взяв чуть выше.

Он не почувствовал, как отдались болью ребра. Сердце рвалось наружу, разгоняя по телу адреналин — универсальное обезболивающее. Китаец дернулся, схватившись за грудь, и упал ничком. Молчун не ожидал, что убить человека окажется так просто. Впрочем, может, все дело в расстоянии. Если бы стрелял в упор, видел бурые кляксы на снегу и как дергается тело…

Друзья-каннибалы бросились в разные стороны в поисках укрытия. Не давая им опомниться, Молчун принялся палить без разбора, но они двигались слишком проворно. Он истратил всю обойму, но никого не зацепил. Нападавшие скрылись за валунами и больше не высовывались. Что само по себе было не так плохо.

Подбежал взмыленный Леха.

— Ну ты даешь! — восхищенно бросил он.

— Только одного зацепил. Остальные спрятались.

— Все равно молодцом!

— У тебя как успехи?

— Хуже, чем у тебя, — Леха покачал головой. — Это не какие-нибудь браконьеры-любители. Дезертиры, наверное. Умеют вести бой — прикрывают друг друга из автоматов, суки. С карабином с ними не справишься. Можем укрыться в доме, но там мы будем, как загнанные барсуки в норе.

Они помолчали, глядя друг другу в глаза. Леха пощупал лоб Молчуна.

— У тебя жар, брат.

— Что-то мне подсказывает, что сейчас это наименьшая из наших проблем, — вымученно улыбнулся Молчун. — Ответь мне на один вопрос, только честно. Ты все придумал про проводника и поселенцев?

— Пошел ты! — оскорбился Леха. — Лучше молчи и береги силы.

Карабин выскользнул из ослабевших пальцев Молчуна. Воздуха не хватало, и каждый вдох заставлял кривиться от боли. Какая теперь разница, врал Леха или нет. Надежда безвозвратно покидала тело. Он не дернулся даже тогда, когда из-за второго сарая, который раньше оборонял Леха, выскочил китаец и от бедра полоснул автоматной очередью. Пули вспахали снег и мерзлый грунт рядом с ногами Молчуна. Он повернул голову, чтобы встретить неизбежное. Пол-лица противника скрывали защитные очки для горнолыжников. Даже не разберешь, азиат он или еще кто-то. А Леха и не собирался разбираться. Выпущенная им пуля пробила очки, и китаец упал лицом в сугроб. Нужно было что-то делать, но сил не осталось. Молчун просто сидел, привалившись спиной к гнилым доскам, и наблюдал. Леха, похожий на хищную ящерицу, за считанные мгновения оказался возле упавшего тела. Схватил автомат, проверил обойму, нашел пару запасных рожков. Затем высунулся из-за угла, прокричал что-то грозное и непечатное и нажал курок. Автомат заплясал у него в руках. Молчун упал на бок и очень медленно выполз проверить, чем занимаются его китайцы. Преследователи осмелели, вылезли из своих укрытий и быстро приближались. Он пошарил вокруг себя, но карабин валялся сзади. С него сошло семь потов, пока он сумел развернуться. Не успею, подумал он и прижался щекой к ледяной земле.

В короткой паузе между Лехиными выстрелами он не сразу понял, что за звук появился в воздухе. Галлюцинация или просто шум в ушах? Отдаленный рокот постепенно нарастал, приближаясь, и превратился в рев мощного дизельного двигателя. Когда из-за избы появился внушительных размеров капот вездехода, Молчуну показалось, что это лихорадочный бред. Но ведь и Леха обернулся на шум!

Машина подъехала и остановилась между избой и хибарой, за которой укрылся Молчун. Водительская дверца открылась, и наружу выбралось существо, напоминающее пещерного человека: сшитая из шкур животных куртка, покрытая клочками шерсти; штаны — из того же материала; низкие сапоги с мехом наружу, а довершала образ традиционная ушанка, на которую в качестве украшения был нацеплен череп волка.

Я сошел с ума, решил Молчун. Это горячечный бред.

Пещерный человек подошел вразвалку и присел на корточки.

— Живой? — пророкотал он. Их спаситель зарос густой бородой, а из-под кустистых бровей поблескивали черные подвижные глаза.

Ответить Молчун не смог. Пещерный человек выпрямился. Несколько пуль просвистели совсем близко.

— Опять эти желторотые, — с чувством произнес незнакомец и смачно сплюнул.

Словно в тумане, Молчун наблюдал, как пещерный человек направился обратно к вездеходу, залез в кабину и вернулся с ручным пулеметом. Ловко заправил в магазин патронную ленту, переброшенную через плечо, и, опустившись на одно колено, открыл огонь. Молчуна должно было бы оглушить, но выстрелы доносились до него из другой галактики. Вокруг по земле неслышно сыпались пустые гильзы.

Не может быть, чтобы это происходило наяву. Молчун потянулся за упавшей рядом гильзой. Обжегшись, он удивленно отдернул пальцы и потерял сознание.

14

Пространство вокруг освещали яркие прожекторы, вмонтированные в неприступные бетонные стены, уходящие в ночное небо. Здание напоминало крепость. Прислушавшись, можно было различить, как где-то высоко над головой негромко переговариваются охранники на посту. Зачем их туда загнали? Вряд ли кому-то взбредет в голову штурмовать этот последний приют, дом печали и скорби.

Огромные ворота (даже танк через них проехал бы) стояли раскрытые настежь. За ними притаился мрак, от одного взгляда на который поджилки тряслись от неосознанного ужаса. Но времени пугаться не осталось, следовало спешить.

В недрах здания звучали духовые инструменты. Их хор играл нестройно, как будто каждый выводил собственную мелодию. Словно стадо доисторических животных протяжно вздыхает и стонет.

Ударил гонг, прожекторы затопили все кругом нестерпимым светом, и оказалось, что он стоит посреди огромного зала, где буквально каждый предмет стерилен и бел. Чтобы пройти в другой конец зала, где несколько десятков человек толпились в очереди перед гигантским экраном, на котором вспыхивали и гасли разноцветные буквы, ему пришлось идти очень долго. В какой-то момент он даже испугался, что никогда не дойдет, а, значит, не успеет, значит, все напрасно. Люди в очереди никак не отреагировали на его появление, продолжая, задрав головы, следить за изображением на экране. Тогда он похлопал по плечу ближайшего человека и спросил, как найти главного. Тот пожал плечами. Здесь все ждут своего часа. Не суетись, тебя вызовут.

Время от времени буквы на экране собирались в целое слово или имя. Тогда один из очереди подходил к малозаметной белой двери в стене, дожидался сигнала лампочки над ней и заходил внутрь. Обратно никто не возвращался.

Буквы на экране сложились в имя, которое показалось ему знакомым. Все ожидающие разом повернулись к нему. Иди же, твой черед, пронеслось в воздухе. Он повиновался, не понимая, что происходит.

За дверью находился кабинет, не такой белоснежный, как зал, но наводящий на мысли о больничном приемном покое. За конторкой сгорбился писарь в черной рясе. Он делал пометки в зловещего вида книге в кожаном переплете. Кондуит, всплыло в памяти подходящее слово.

Наверное, нужно что-то сказать. Мне нужно попрощаться, произнес он.

Писарь вздрогнул, отложил перо и покачал головой. Слишком поздно. Уже все случилось.

Что же будет теперь?

Писарь сделал несколько шагов в сторону и откинул наружу люк, врезанный в широкую трубу, похожую на мусоропровод. Рука по локоть погрузилась во тьму, а затем выдернула на свет блестящую металлическую капсулу. «Получите и распишитесь, вот здесь», — писарь поставил на полях галочку в том месте, где следовало оставить автограф.

Капсула оказалась теплой на ощупь и пульсировала. Было трудно поверить, что это все, что осталось. Отвинтив крышку, заглянул в урну. Мама лежала на дне ровным слоем. Боясь ее совсем потерять, он, задержав дыхание, бережно закрыл капсулу.

По крайней мере, ей уже не больно.

Не раздумывая, он с размаху ударил писаря капсулой прямо в голову. Темный балахон мелькнул перед глазами и упал на пол. Спустя мгновение во всем здании взревела сирена. Дверь, через которую вошел, не поддавалась, и он в панике заметался по комнате. Здесь было множество дверей, но ни одна из них не открылась. Выход оставался только один — через «мусоропровод». Сначала он заглянул в наклонный лаз, а потом просунул голову и плечи. Там было тесно и ничего не видно. Спрятав маму под куртку, он пополз то ли вперед, то ли вниз, но очень скоро уперся в преграду. Труба закончилась, а назад выбраться он уже не мог. Он начал задыхаться. Ему казалось, что стены сжимаются, выдавливая из него не воздух, но саму жизнь. Пот катился градом, заливал глаза, а дотянуться и смахнуть было нельзя…

Он закричал и проснулся.

Сначала было невозможно понять, где он очнулся. То ли поздний вечер, то ли приближается утро. Что-то похожее на пещеру. Предательски моргали плафоны, прицепленные прямо к скальной породе. Вокруг плясали тени, не позволяя разобраться, что к чему.

Бледные руки, покрытые мелкой испариной, лежали поверх шерстяного одеяла. Его слегка знобило из-за того, что белье вымокло от пота. Боль еще не ушла, но стала слабее. Облизнув пересохшие губы, он вспомнил, как потерял сознание, лежа на мерзлой земле, и все остальное.

— Пить хочешь?

На границе поля зрения появился сгорбленный мужчина в мятом и затертом медицинском халате. В сумраке было не разобрать, но по голосу ему можно было дать сильно за сорок. Он помог раненому приподнять голову и подал железную кружку. Тот принялся было жадно пить, но сразу закашлялся, отплевываясь.

— Ну-ну-ну, нужно выпить. Это лекарство, Паша.

Молодой человек недовольно скривился.

— Я привык, чтобы меня называли Молчуном.

— Хорошо, Молчун, — не стал спорить мужчина. — А ты можешь звать меня Знахарем. Меня тут все так величают.

По вкусу лекарство смахивало на смесь ослиной мочи и хреновухи, но выпить пришлось до конца.

— Наверное, у тебя много вопросов.

Молчун кивнул и устало опустил голову на подушку.

— Я тут отвечаю за лазарет. Доктор Айболит, — Знахарь хихикнул и поставил пустую кружку на тумбочку в изголовье. — Он под деревом сидит, приходи к нему лечиться… Впрочем, я, кажется слишком увлекся.

— Где мы находимся?

— Это Колония. Во внешнем мире нас окрестили поселенцами.

— Значит, добрались, — с облегчением выдохнул Молчун.

— Ну, если можно так выразиться. Рогволд, я уверен, считает иначе.

— Рогволд?

— Наш начальник безопасности. Это он доставил вас сюда. Опоздал бы на пару часов, не быть тебе моим пациентом.

— А что за гадость вы заставили меня выпить? — поинтересовался Молчун.

— Очень, очень полезный напиток. Напар из цветов пижмы с отваром из корня кровохлёбки. Снимает жар, восстанавливает силы и ускоряет выздоровление. Так сказать, форсирует внутренние резервы организма.

Парень отвернул одеяло и посмотрел на свой бок. На ребрах красовалась свежая чистая повязка.

— Рану я промыл и положил компресс с календулой, — пояснил Знахарь.

— Мне бы не помешали антибиотики, — засомневался Молчун.

— Антибиотики?! Что за чушь! Фармацевты их придумали и чуть не погубили человечество! Нужно доверять природе, а не выдумывать всякую отраву!

— Но у меня же сепсис…

— Никакого сепсиса у тебя нет, можешь мне поверить. Идешь на поправку.

Приведенные аргументы Молчуна нисколько не переубедили, но, глядя на грозного Знахаря, у него пропало желание продолжать спор.

— Где мой товарищ? — спросил он.

— А мне почем знать, — хозяин лазарета все еще злился. — Я вам нянька, что ли?!

Где поблизости раздались редкие всхлипы, и кто-то тихонько захныкал.

— Ну вот! Все из-за тебя!

Знахарь гневно сверкнул глазами. Пришлось вывернуть голову, чтобы проследить за тем, как он спешит в другой конец пещеры к занавеске из клеенки, за которой скрывалась ниша. Молчун заметил такой же непритязательный топчан, на каком лежал и сам. С лежанки свешивалась тоненькая детская рука. Занавеска закрылась, а через пару секунд под сводами пещеры зазвучал приглушенный голос Знахаря, который, сбиваясь, бормотал колыбельную.

Хотя Знахарь сразу обижался, стоило поставить под сомнение его методы лечения, но быстро отходил и вновь начинал болтать. Молчуну даже не пришлось просить — тот сам выболтал историю того, как оказался в Колонии.

Родился Витя Кравцов в те времена, когда китайцы еще не шастали по Восточной Сибири, как у себя дома, а трубы норильских заводов коптили небо круглые сутки семь дней в неделю. Мать его работала педиатром в детской поликлинике, а отец тащил лямку в металлоплавильном цехе. «Я его и видел-то пару раз в неделю, — ударялся в воспоминания Знахарь. — Приходил он поздно. Поест, примет для лучшего пищеварения сто грамм или того больше, а потом спать завалится. В общем, никакого воспитания от него я не получил».

Тем не мене, серьезных проблем у матери с ним не возникало. Витя рос мальчиком не слишком крепкого здоровья и вместо того, чтобы гонять во дворе балду вместе с прочими шалопаями («А ты попробуй в сорок градусов мороза в футбол поиграть, я на тебя посмотрю!»), протирал штаны в школьной библиотеке, что, конечно, не могло не сказаться на его авторитете. Бывал он нередко бит и скомпрометирован какой-нибудь хитрой выходкой хулиганистых одноклассников. Беллетристика Витю занимала мало, зато он очень интересовался тем, как устроены организмы на планете Земля, включая и человеческие особи. Краснея, Знахарь припомнил, что заманил на свою сторону очкастую девочку Аню, такого же аутсайдера, как и он сам. Совместное изучение анатомических подробностей человеческого тела происходило в комнате для хранения спортивного инвентаря, где и было грубо прервано уборщицей. Разбор полетов предсказуемо происходил в кабинете директора. В конечном итоге, очкастая девочка Аня перешла в другую школу, а «половозрелого павиана» (по выражению, директора) поставили на учет, как трудного подростка. Кравцов-старший, кажется, вообще не заметил, что произошло некое незаурядное событие. Мать вздыхала и качала головой.

Закончив выпускной класс, Витя объявил родителям, что хочет стать врачом. Отец скривился и отмахнулся, с этого момента потеряв к сыну всякий интерес, если таковой вообще имелся, а мать, напротив, прослезилась и благословила родную кровиночку.

Рейс Норильск–Новосибирск стал для Вити первым опытом авиаперелета. «В какой-то момент я даже сознание чуть не потерял, но спасибо стюардессе», — поведал Знахарь и опять зарделся.

Благодаря отличной памяти и времени, проведенному в библиотеке, он довольно легко поступил в новосибирский медицинский университет. В общежитии, к немалому своему изумлению и огорчению, он оказался в одном блоке с китайскими, вьетнамскими, корейскими и прочими студентами, приехавшими из Азии. Виктор не рискнул качать права у коменданта и предпочел слиться с окружающей обстановкой до такой степени, что довольно долго узкоглазая братия принимала его за своего.

«Да что уж там, нормальные ребята, хорошие, — говорил Знахарь. — Ничего плохого про них не скажу. Только один у них недостаток — селедку жарят!». «То есть?» — удивился Молчун. «А вот так. Нормальные люди селедку как едят? С подсолнечным маслом, лучком и картошкой. А эти на сковороде ее жарят и только потом жрут. Запашок, я тебе доложу… Как будто в мертвецкой оказался, где летом на неделю отключили холодильник». В остальном азиаты вели себя дружелюбно (Молчун вспомнил опыт собственного общения с ними и убедил себя, что, наверное, не все они одинаковы) и постепенно они действительно стали считать Виктора частью своей компании. Он помогал им освоить русский язык, а они знакомили его с китайской народной медициной, включая точечную акупунктуру и приготовление снадобий на основе растений и животных. В этом месте рассказа Знахаря подрастерял имевшийся ироничный настрой и всякую способность к критическому анализу. Стоило Молчуну высказать лишь намек на сомнение в эффективности восточным медицины, как тот буквально взорвался: «Тебе слова никто не давал! — потрясал он суховатыми кулачками. — Ты не видел, того, что видел я! А я, слава богу, повидал — о-го-го!».

После благополучного получения дипломов азиаты потянулись по домам. В качестве ответной любезности за русское гостеприимство соседи пригласили его в гости в Пекин (в ту пору границы еще были открыты в обе стороны). В Поднебесной Виктор испытал просветление, озарение, катарсис и, может быть, даже нечто большее.

По возвращении на родину он был вынужден постоянно сдерживаться, чтобы не засмеяться, когда старшие коллеги в областной больнице прикидывали, чем еще уколоть пациента, который вот-вот помрет. Пока Виктор сомневался, что готов применить свое сакральное знание. Поэтому запасся терпением и ждал.

Если ты не родственник видного функционера от медицины, твой карьерный путь начинающего врача долог и тернист. Мама-педиатр ничем помочь не могла, поэтому вверх по служебной лестнице он продвигался со скоростью пресловутой самой улитки со склона Фудзи. В тайне от всех он сочинял трактаты о лечебных свойствах редких дальневосточных растений и способах излечения самых тяжелых недугов без медикаментозного вмешательства. До поры до времени он проводил эксперименты только на себя самом и ближайших знакомых, каковых после отъезда китайцев осталось не так уж много. Виктор верил, что успех ждет его впереди.

Возможно, он так и остался бы рядовым ординатором, к которому все относятся как к человеку со странностями, но, в сущности, безобидному. Однако, почувствовав уверенность в своих силах, Виктор позабыл про осторожность и начал опробовать свои революционные методы на некоторых особенно безнадежных пациентах. К его немало сожалению и удивлению большинство из них так и не встали с больничных коек, а отправились прямиком в прозекторскую. Показатели смертности среди его подопечных заметно выросли. Началось служебная проверка, в ходе которой быстро выяснились многочисленные случаи нарушения доктором Кравцовым стандартов оказания врачебной помощи, должностных инструкций и, собственно, клятвы Гиппократа заодно. Последовала молниеносная и суровая расплата. Его с позором уволили и лишили медицинского звания. Странно еще, что не загремел под уголовную статью. «Такой позор… Эти ослы так ничего и не поняли», — в отчаянии дергал себя за поредевшую шевелюру Знахарь.

Трагизм ситуации заключался в том, что ничему другому, кроме как лечить людей, он не был обучен. Кравцов пытался устроиться хотя бы грузчиком-чернорабочим на городской рынок, но и оттуда был изгнан дагестанцами, которые не собирались делиться своей вотчиной. Подоспевшая пенсионная реформа только усугубила его и без того тяжелое положение. Пришло время податься в бега. «Один точно не выжил бы, — цокал языком Знахарь. — Спасибо ребятам бездомным. От облав пенсионной инспекции приходилось прятаться даже в канализации. С каждым днем становилось хуже. Гляжу кругом и понимаю, что в большом городе больше не продержаться. Пора искать места, куда эти нелюди с сатанинскими законами еще не дотянули свои алчные ручонки. И я отправился в Путь…». Именно так, с ударением на заглавной букве «П».

— Ну как, лучше себя чувствуешь?

— Лучше, — признал Молчун.

— А я что говорил! — Знахарь сиял от удовольствия. — Природа не обманет. Она — наш источник силы и здоровья!

Молчун уже понял, что спорить с поклонником народной медицины бесполезно. Он сел на топчане, свесив ноги, и осмотрелся. Единственным источником света были лампы на стенах, а часов поблизости не наблюдалось. Можно было бы ориентироваться по завтракам, обедам и ужинам, но Знахарь всегда приносил одно и то же — безвкусную похлебку, в которой плавали чьи-то косточки с приставшими волокнами мяса неясного происхождения, измочаленные травянистые стебли и огрызки мелкого картофеля. Поэтому Молчун не пытался соблюдать какой-то режим дня, засыпая тогда, когда захочется.

Пещера или зал, где находилась его койка, был чем-то вроде главной палаты, где при необходимости поправляли здоровье взрослые колонисты, которых, правда, Молчун пока не встречал. Для детей организовали отдельные изолированные ниши, чтобы избежать распространения заразы. Хотя у Молчуна были большие сомнения в том, что Знахарь соблюдает даже элементарные методы дезинфекции. Хозяин лазарета ни разу не надевал медицинскую повязку, да и руки, по наблюдениям, мыл нечасто. Кроме Молчуна забот у него было только с тем малышом, которого парень заметил, когда первый раз очнулся.

— Как дела у мальчика?

Знахарь сдержанно откашлялся в кулак.

— Воспаление легких. Тяжелый случай. Слишком поздно мать обратилась ко мне.

Словно в подтверждение его слов, из-за занавески донесся надсадный кашель до хрипоты. Врач извинился и скрылся, а потом вышел, неся кювету, мутное розоватое содержимое которой вылил в мусорное ведро в углу.

— И чем его лечите?

— Как и положено: банки, компрессы, отвары, настои. Все по науке.

— По науке, говорите, — не мог пересилить скепсис Молчун. — И помогает?

Ответа он так и не получил.

— Я хотел бы пройтись. Устал лежать. Хоть ноги разомну.

— Пока это невозможно, — отрезал Знахарь. — Тебе нельзя одному ходить по Колонии. А водить тебя некому — все при деле! Так что потерпи, пока выпишу. Думаю, через пару дней сможешь уйти.

— Да я уже в полном порядке, — сказал Молчун, а про себя подумал, что это весьма удивительно, учитывая, какими методами пользовался местный эскулап.

— Вот только не надо спорить с лечащим врачом!

Было бы забавно посмотреть, как перекосит его физиономию, если удрать из-под присмотра, но Знахарь не терял бдительности и входной люк, похожий на корабельный, всегда за собой закрывал. Пару раз Молчуну приходила в голову шальная мысль, не находится ли он на самом деле в тайных застенках жандармерии, но, принимая во внимание чудачества Знахаря, приходил к выводу, что для такого театрального представления у них кишка, скорее всего, тонка. И все-таки Молчуну не терпелось узнать, что же собой представляет Колония, о которой ходило столько слухов и легенд.

Он открыл глаза и похлопал Знахаря по руке, чтобы перестал его трясти.

— Проснулся я, проснулся, — сказал Молчун.

— К тебе посетители, — со значением произнес лекарь и отступил в сторону.

Из-за его спины появился худой высокий мужчина с длинными серебристыми волосами, аккуратно зачесанными и собранными в пучок на затылке. Из-за седины он, вероятно, казался старше своих лет, поэтому Молчун предположил, что они со Знахарем ровесники. На переносице гостя блестели очки с круглыми стеклами, за которыми прятались водянистые глаза. Вытянутое лицо было гладко выбрито, на щеках пролегли вертикальные морщины. Одет он был неброско, но, в отличие от врача, смотрелся опрятно: поверх вязаного свитера с высоким воротом накинул непромокаемую брезентовую куртку, а штаны защитной расцветки заправил в армейские ботинки с высокой шнуровкой.

Знахарь не сводил с посетителя восхищенного взгляда.

— Знакомься, Молчун, вот наш Председатель.

Не до конца проснувшись, Молчун поднялся навстречу гостю, покачнулся, но устоял на ногах и пожал протянутую костистую ладонь. Приветствие вышло крепким — ему показалось, что пальцы сейчас хрустнут и треснут.

— Добро пожаловать в Колонию, — говорил Председатель негромко, но весомо. — Рад, что идете на поправку. Нам нужны крепкие и здоровые молодые люди.

— Хотелось бы знать, для чего?

— Ничего предосудительного. В свое время сами все узнаете, — ответил он и повернулся к Знахарю. — Ты уже выяснил, что у твоего пациента есть проблемы с памятью?

— Можно подумать, кто-нибудь мне об это сказал, — фыркнул тот. — Он же молчит, как партизан. Если бы мне раньше сообщили…

— Вот сейчас я тебе об этом и говорю. С этим нужно что-то сделать.

— Постараюсь, конечно. Но ничего обещать не могу.

Молчуну совсем не понравилось, что его судьбу обсуждают в его же присутствии так, будто он — неодушевленный предмет.

— Извините, что перебиваю. Но я хочу кое-что спросить. Я ведь сюда не один попал. Со мной был приятель. Думал, он меня навестит. Но я уже больше недели здесь, а его так и не видел. С ним все в порядке?

— Простите его великодушно. Ему просто не хватает свободного времени. Служба на благо нашей общины отнимает много времени.

— Что это значит?

Председатель подвинул себе табурет и присел.

— Позвольте объяснить. У нас в Колонии заведен определенный порядок. Без дисциплины такой большой группе людей попросту не выжить. Каждый житель Колонии, включая детей с двенадцатилетнего возраста, ежедневно получает рабочий наряд, в соответствии со своим навыками и возможностями. Возможно, кому-то это может показаться чересчур похожим на социализм, но у нас все работает без сбоев.

— От каждого — по способностям, каждому — по потребностям?

— Совершенно верно.

— А если способностей не найдется? Или они окажутся бесполезными для остальных?

— О, не беспокойтесь. Мы каждому находим достойное дело, — улыбка Председателя показалась Молчуну слишком добродушной. — Набирайтесь сил и не забивайте голову раньше времени. Надеюсь, скоро увидимся.

Глава Колонии попрощался и отвел Знахаря в сторонку. Они пошептались еще о чем-то, косясь в сторону Молчуна.

Насчет сыворотки жизни у Знахаря тоже имелось свое отдельное мнение. «Эту штуку они придумали, чтобы всех людей подсадить как на иглу», — предупреждал он. Под «ними» он подразумевал могущественные фармацевтические корпорации, которые рано или поздно подчинят себе планету, если только их кто-то не остановит. Когда Молчун интересовался, кто же в силах справиться со столь серьезными организациями, Знахарь смущался, щипал себя за бровь, всем видом давая понять, что только скромность не дает ему открыто произнести вслух очевидный ответ: он, Знахарь, и справится.

«Я давно работаю над этой проблемой и далеко продвинулся, уж поверь мне! Главное — понять, какие биологические механизмы запускают и останавливают биение жизни! — говорил он и прижимал указательный палец к губам. — Вот увидишь, следующее поколение детей Колонии будет вечно юными богами нового мира!».

Несколько раз Молчун своими глазами наблюдал, как тот шаманствует со своими травами и корешками. Получив требуемый эликсир, он привередливо пробовал его на язык, морщился и сплевывал. Затем приводил несколько худеньких чумазых детишек, каждому из которых капал своего снадобья на язык. Молчун как-то раз не выдержал и спросил, насколько этично ставить опыты с неизвестным лекарством на несмышленых детях. У Знахаря случился очередной припадок гнева, во время которого он наградил молодого человека многими выразительными эпитетами, среди которых «недоверчивый тупица» казался едва ли не комплиментом. «Когда я окажусь прав, вы все будете кусать собственные локти и умолять меня поделиться бессмертием, а я еще подумаю, кто из вас больше достоин! — закончил врачеватель, уже успокоившись, и поправился. — Ну, решать, конечно, не мне, а Председателю…».

На этот раз его разбудил приглушенный детский плач. Молчун не стал двигаться и открывать глаза, напряженно прислушиваясь, что происходит. Малыш с пневмонией кашлял и хныкал. Знахарь суетился, успокаивая ребенка. Он с грохотом уронил тазик, в котором разводил растворы для компрессов, и, не сдержавшись, выругался и тут же попросил прощения за несдержанность. Впрочем, юному пациенту явно было все равно. Знахарь отправился шаркающей походкой в другой конец палаты, где хранил снадобья в медицинский шкафу под замком. Звякнули склянки, когда он принялся их перебирать. Наконец он нашел, что искал, и вернулся к мальчику.

— Не бойся, — донесся его сбивчивый голос. — Один разок уколю — и все. А потом станет легче… Вот, видишь, ничего страшного, уже не больно.

Молчун открыл глаза и приподнялся на лежаке. Знахарь сидел на краю топчана, подняв над головой пакет с прозрачным раствором. Вниз тянулся тонкий прозрачный шланг, на конце которого блестела игла, введенная в незаметную вену на сгибе бледной руки. Молчун встретился с затуманенным взглядом ребенка и ободряюще улыбнулся.

— Так-так-так, значит, никаких антибиотиков, антибиотики — это зло, — протянул он, обращаясь к Знахарю.

Знахарь вздрогнул и чуть не выронил капельницу. Невразумительно огрызнулся через плечо и отвернулся. Дождался пока уйдет весь раствор, аккуратно вытащил иглу и перемотал детский локоток бинтом. Только после этого он поднялся, поправил слипшиеся волосы на лбу малыша, задернул занавеску и подошел к Молчуну.

— Что, доволен собой? — желчно поинтересовался он.

— Отнюдь. Это то, что я думаю?

Знахарь помолчал немного и ответил спокойным голосом:

— Да, я дал ему антибиотики. По-другому его не спасти.

— Значит, ты и мне колол антибиотики? — неожиданно для самого себя перешел на «ты» Молчун.

В ответ раздалось невнятное мычание.

— Вот и правильно, — кивнул он и улегся обратно на кушетку.

Эскулап подошел и наклонился над ним.

— Теперь расскажешь Председателю и остальным?

— Вроде не собираюсь. А нужно?

Глаза Знахаря злобно сверкнули из-под насупленных бровей.

— Не бойся. Ничего я им не скажу. Зачем? Главное, чтобы мальчик поправился.

Однако, похоже, Знахарь не очень поверил его словам. Поклонник традиционной медицины хмурился и не отходил, как будто не мог решиться, что же ему теперь делать.

— Поклянись! — в итоге потребовал он.

— Чего?

— Поклянись, что будешь молчать!

Молчун рассмеялся.

— Может, еще и кровью расписаться?

— А ты не умничай, — продолжал злиться Знахарь. — Знаешь, что с любопытными бывает? Смотри, как в поговорке, без носа не останься.

— Ну, хорошо, здоровьем своим клянусь. Так пойдет?

Знахарь немного подумал и согласился.

— Только у меня тоже есть одна просьба, — выдвигать свои требования было наглостью, но Молчун решил рискнуть. — Не могу я больше сидеть в этом каменном мешке! Отпусти меня завтра на свободу, а?

Он с завороженно смотрел, как гневно раздуваются ноздри Знахаря. Отравит же еще, с опаской подумал Молчун. Но тот посопел-посопел, а потом успокоился.

— По рукам, — сказал врач и протянул сухую ладонь.

Знахарь, хотя и не приветствовал лишние церемонии, но попрощаться вышел. Заодно дал последние указания по соблюдению режима и сказал, чтобы Молчун дважды в неделю приходил к нему на сеансы гипнотерапии для восстановления памяти. «Ты и это, значит, умеешь», — хмыкнул Молчун. Знахарь побагровел и захлопнул у него перед носом люк.

— Что это с ним? — удивился Василий, которого назначили Молчуну в провожатые.

Василий был немного старше Молчуна. Ему предстояло не только познакомить новичка с тем, как устроен быт в Колонии, но и разделить с ним комнатушку, по размерам и убранству больше напоминающую монашескую келью.

Колония оказалась похожа на большой муравейник. Несколько сотен человек разместились в тоннелях брошенной шахты, где несколько десятков лет назад добывали золотую руду. Как именно Председатель и Рогволд ее нашли, Василий доподлинно не знал, поскольку оба участника тех событий не распространялись на эту тему. Подобная конспирация объяснялась просто — никто не должен был знать точное месторасположение Колонии. Эту тайну не знал никто, кроме самого Председателя, а также Рогволда и его боевиков из службы безопасности, которых он отбирал лично.

Переоборудование и обустройство тоннелей заняло несколько лет. Трудились все, начиная от самого Председателя и заканчивая первыми колонистами, которых после многочисленных проверок приводил Рогволд. Не все пережили то трудное время — кто-то замерз из-за проблем с обогревом, кто-то задохнулся во сне из-за нехватки в шахте вентиляционных каналов, кого-то завалило в дальних штольнях. Сложнее всего была найти надежный источник энергии. Даже сам Председатель, при всем своем таланте, не мог в одиночку решить такую сложную задачу. Но Рогволд сумел заманить в Колонию нужных людей — геологов, инженеров, строителей. Хотя они оказались ненужными там, наверху, здесь им нашли применение по назначению. В одной из самых глубоких пещер они нашли стремительную подводную реку и построили небольшую гидростанцию, мощности которой хватало для обеспечения Колонии электричеством круглый год.

— К чему такие сложности? Разве нельзя построить дома и жить в лесу? — не понял Молчун.

— Маскировка, — пояснил Василий. — Снаружи нас быстро засекут. Нам и сейчас приходится соблюдать определенные меры предосторожности.

— Да-да, я уже слышал про людей Рогволда.

— Я сейчас не про них, хотя и у них работы много. Я про тихий час.

— Тихий час?

— Каждый день с двух часов дня и до пяти никто не должен появляться на поверхности. В это время над нами проходят спутники-шпионы.

— Откуда вы про них узнали?

— Странный вопрос, — искренне недоумевал Василий. — Про спутники знает Председатель, у которого есть осведомленные источники наверху.

— Ах вот как, — протянул Молчун, но собеседник его иронии не уловил. — Я хотел бы подышать свежим воздухом. Это возможно?

Василий посмотрел на часы.

— Время еще есть. Пошли.

Он повел его по наклонному ходу, который был чем-то вроде центрального проспекта. То и дело они преодолевали перекрестки, и Молчун краем глаза видел уходящие в стороны длинные тоннели, освещенные через равные промежутки лампами. То и дело навстречу попадались рядовые колонисты — одни мужчины. Все они были довольно чумазы и одеты во что попало. Они шагали с очень занятым видом. Некоторые тащили в руках какие-то инструменты, назначения которых Молчун не знал, другие — пыхтели и толкали перед собой тележки с большими кусками породы. Ему казалось, что работяги смотрят на него не только с подозрением, но и с осуждением. Василий с каждым здоровался, но большинство из них на его приветствия не обращали внимания.

— А где все женщины?

Василий ответил не сразу.

— Женщины у нас живут отдельно, с детьми. Мужикам к ним ходить нельзя. Только охране.

Молчун невольно остановился.

— Это как? Я же видел детишек в лазарете. Как же они на свет появились, если вас к женщинам не подпускают?

— Я не совсем верно выразился, — Василий выглядел смущенным. — У нас бывает родительский день.

Его слова мало что объяснили.

— Такое бывает раз в неделю. Или в две. Тем, кто лучше всех поработал, кто принес больше пользы, дается право зачать потомство. Передовики уединяются с дамами, которые готовы к деторождению.

— Какой-то феноменальный бред, — не сдержался Молчун. — А как же свободная воля? Чувства, в конце концов?!

— Тс-с-с, — Василий прижал палец к губам и испуганно осмотрелся по сторонам. — Это изобретение Председателя. На благо нашего общества. Чтобы следующие поколения были лучше, чем предыдущие.

— Очень интересно узнать, кто же у вас считается наиболее достойным?

— Ну, как кто… В первую очередь — Председатель. Потом — Рогволд и его ребята. Инженеры и шахтеры. А остальным уж как повезет.

— И что, тебе часто такая радость перепадает?

— Я — писарь. От меня какой прок…

— Так часто или нет?

— Пока ни разу, — Василий втянул голову в плечи и не поднимал глаз.

До самых ворот Колонии они больше не обменялись ни словом.

Двое охранников у выхода азартно резались в кости. Подчиненные Рогволда отличались от прочих обитателей Колонии, которых довелось увидеть Молчуну. Эти парни выделялись форменной одеждой черного цвета с нашивками на рукавах, крепким телосложением и нарочитой самоуверенностью. Оба встали, широко расставив ноги и запустив большие пальцы под ремни на поясе. У одного на поясе висела кобура, из которой торчала рифленая рукоятка пистолета. Именно он преградил им дорогу и, смотря поверх головы Василия, поинтересовался сквозь зубы, почему они шляются без дела и куда намылились, когда совсем скоро тихий час. Василий торопливо выпалил, что вот новичок, только после болезни, по поручению Председателя, нужно познакомить с внутренним распорядком, а парень столько дней взаперти, что очень просит хоть на пару минут свежим воздухом подышать. Охранник выслушал с показным безразличием и позволил им выйти на пять минут.

Василий заставил Молчуна нацепить темные очки, чтобы не ослеп с непривычки. За воротами коридор продолжался еще метров десять, постепенно сужаясь. Под ногами хрустел щебень. Врывающийся снаружи свет не ослепил, но заставил щуриться. Молчун ощутил на заросших щетиной щеках ласковые прикосновение ветра. Они вышли на небольшую площадку, с которой открывался вид на убегающий вниз каменистый склон, который упирался в сплошное зеленое море, уходящее до горизонта и заслоняющее его собой. Тайга напоминала плотный ковер с множеством складок и внушала уважение — поглотит без следа и имени не спросит. Голова закружилась, и Молчун схватился за плечо Василия.

— Значит, совсем-совсем никто не знает, где мы находимся? — еще раз уточнил Молчун, застилая покрывалом новую постель — панцирную койку в келье Василия.

— Как тебе сказать… Кто в географии разбирается, тот, в принципе, догадывается.

— Ты разбираешься?

Василий сделал страшные глаза, показал в сторону входного люка и прижал палец к губам. Скрипнули петли и в комнату вошел охранник. Из-за черной формы Молчун не сразу его узнал.

— Ты бы рот закрыл, Молчун, а то муха залетит, — заржал Леха и принялся хлопать его по плечам и вертеть, разглядывая, как какую-нибудь куклу. — Вижу, молодцом держишься, брат! Уж не верил, что оклемаешься. А ты вон какой молодец! Прям, огурцом. Залатали тебя на славу, а?

— Я-то что, это Знахарь молодец, — смутился под его напором молодой человек.

— Знахарь — голова! — подтвердил Леха. — Может, он тебе и память вправил? Не вспомнил ничего про себя?

Молчун выдержал его пронзительный взгляд.

— Нет, с памятью пока без перемен.

— Ну, ничего. Будет время, Знахарь и с башкой твоей разберется, верно?

— Вашими бы молитвами…

— Ха-ха, а я и помолюсь, если надо!

Шуму от Лехи было слишком много, и Молчун быстро утомился. Новоиспеченный охранник это заметил и, проявив удивительный для себя такт, удалился по своим служебным обязанностям, пообещав на днях заглянуть еще раз.

Василий помолчал какое-то время, а затем выдавил из себя:

— Вот у тебя друзья какие…

— Обычные друзья, а что?

— Охранники… Они тут, знаешь, на особом положении. Многие хотят попробовать себя в службе безопасности, но мало кому удается пройти отбор. Рогволд очень строг.

— Как же Леха так сразу к ним попал?

— Тебе виднее, ты же его приятель, — в голосе Василия прозвучали недружелюбные нотки.

В комнатушке повисла неловкая пауза.

— А это здесь зачем? — попробовал разрядить обстановку Молчун, указывая на антикварного вида письменный стол с зеленым сукном, на котором возвышалась лампа под выгоревшим абажуром.

— Мое рабочее место. Здесь я пишу. Это мой вклад в общее дело.

— Как-то без особого восторга ты об этом говоришь. Тебя силой, что ли, заставляют?

— Нет, что ты! В Колонии никто и никого не заставляет что-либо делать. К чему душа лежит, тем и занимаешься.

— У тебя, стало быть, душа лежит к тому, чтобы писать?

— В той, прошлой, жизни я был писателем.

— Ого! Может, я читал твои книжки?

— Вряд ли, — покраснел Василий.

— А здесь что пишешь?

— Летопись Колонии. Жизнеописание Председателя. А еще раз в неделю учу малышей азбуке.

— Неужели это лучше, чем писать собственные книги?

— У меня просто не осталось другого выхода.

Василий с младых ногтей увлекся чтением и сочинительством. Едва научившись письму, он принялся терзать пером бумагу, выводя корявыми каракулями выдуманные истории про Шерлока Холмса, Робин Гуда и Звездного Рейнджера. Его аудиторией стали несчастные замученные родители, которым после тяжелой трудовой вахты приходилось терпеть, пока их чадо звонким задорным голосом озвучит истории, написанные за день. Бабушка сначала виртуозно овладела ценным умением незаметно дремать, кивая и вздыхая в ключевых местах рассказа, а затем умерла от старости. В память о ней внучек сочинил недурную сказку, которую впоследствии поставили на сцене школьного самодеятельного театра.

Счастливо избегнув воинской повинности по причине слабого здоровья и плоскостопия, Василий устремился в столицу, где при полном отсутствии протекции с первого захода поступил в Литературный институт. Творческим и нравственным ориентиром он выбрал для себя Николая Васильевича Гоголя. Во многих своих студенческих работах Василий неосознанно ему подражал, а местами и вовсе копировал. То Чичиков подмигнет между строк, то события развернутся на улицах Миргорода.

Когда Василий только начинал учиться, профессия писателя еще имела определенный вес в обществе. К моменту же получения диплома ситуация существенно изменилась — не в лучшую для начинающего автора сторону.

Опасения, что электронные книги убьют не только их бумажных предков, но и литературу в принципе, оправдались лишь отчасти. Сильнее остальных пострадали самые бесправные существа на издательском рынке — писатели. Их труд обесценился многократно, а Сеть заполонили графоманские творения и переведенные в «цифру» классики. Развернутое знамя борьбы с книжным пиратством больше походило на фиговый листок, которым издатели пытались прикрыть собственную наготу. Однако книжная индустрия не умерла совсем, а перешла в разряд государственных отраслей. Основным заказчиком и публикатором книг стал Триумвират Российский. Вполне естественно и логично, что все новые книги выдерживались в определенных идеологических рамках, не допускающих критики существующего режима «окончательной социальной справедливости».

Что оставалось Василию? Он мечтал, как и его кумир, служить на благо общества и клеймить всякую подлость, пошлость и несправедливость, но не ожидал, что жизнь приготовит ему другой сценарий. Оставалось поступить на государственную службу, стать штатным борзописцем (так он называл себя в порыве самоуничижения): «Мне было стыдно, и я держал свое вдохновение на коротком поводке. Хотя это и не была халтура в прямом смысле слова». Василий не хватал с неба звезд, не выбился в ряды значительных авторов, обласканных властью. Но худо-бедно с социальным заказом справлялся. В своих книгах Василий клеймил бездельников, которые хотят лишь паразитировать на теле общества, не давая обществу ничего взамен. Он осуждал всякое проявление индивидуализма и меркантилизма.

Бог его знает, сколько так могло бы продолжаться, но однажды, получая очередное задание от директора издательства, Василий поймал себя на том, что начинает искренне верить в ту чепуху, которую пишет. «Не знаю, что со мной тогда случилось. Наверное, проснулась гордость», — предположил он. Однако вместе с гордостью проснулась и гордыня. Ему до смерти опостылело быть рядовым. Захотелось хоть ненадолго почувствовать себя офицером, блеснуть литературными эполетами. Захотелось звучать на устах молвы, получить настоящее читательское признание, а не ждать подачки от чиновников. Пусть даже и скрываясь под псевдонимом.

Вот тут Василий развернулся во всю широту своего писательского дарования, освободив, наконец, вдохновение от пут. Он обрушил настоящий град сочащихся ядом стрел, каждая из которых надежно впивалась в шкуру Дракона, которым представлялся ему Триумвират Российский. Фигурально выражаясь. Сочинив особенно удачный пассаж, он радостно хлопал себя по коленцам и представлял, как будет купаться в лучах народного признания. Расправляясь на страницах повести с очередным представителем государственной власти, Василий ничего не мог с собой поделать и получал буквально физиологическое удовольствие, как будто в самом деле раскроил ненавистному чиновнику череп.

Поставив финальную точку в произведении, ему не терпелось поделиться своим произведением с публикой. И все же он нашел в себе силы подождать, потратив еще пару недель на редактирование повести. После чего выложил ее на одном из сайтов самиздата и замер в ожидании лавины славы.

Шли дни. Счетчик прочитавших его произведение едва перевалил за пару десятков, а комментариев не было ни одного. «Проклятые графоманы! Они сбились там в кучу, и никто не хочет читать другого! Каждый хочет, чтобы читали его!», — объяснил Василий.

Долгожданный первый отзыв оказался крайне негативным. Анонимный рецензент упрекал автора в излишней эмоциональности, непоследовательности и обращал внимание на брошенные сюжетные линии. Василий включился в острую полемику, но дело закончилась пошлыми взаимными оскорблениями оппонентов.

Это был тяжелый удар. Неделю он не подходил к компьютеру и не отвечал на телефон. Пил. А потом решил, что раз так, то и нечего плевать против ветра. Значит, не посчастливилось ему родиться в то время, когда его талант будет востребован. Остается довольствоваться тем, что имеется в наличии.

Василий вернулся к прежней работе, но безмятежное существование продлилось недолго. Через некоторое время в дверь его квартиры позвонили двое суровых мужчин, которые представились сотрудниками идеологического управления министерства финансов. Даже когда они присели в любезно предложенные кресла, на их похоронных костюмах не образовалось ни единой складки. Им понадобилось всего несколько минут, чтобы вывести его на чистую воду как автора гнусного пасквиля, разлагающего умы доверчивых россиян.

Пережитое унижение Василий запомнил навсегда. Он стоял на коленях, умолял, плакал и клялся, просил прощения и снова умолял, но представители власти были непреклонны. Со скоростью пробки от шампанского Василий вылетел из Союза писателей, а за попытку антигосударственной пропаганды его оштрафовали практически в размере почти всего накопленного пенсионного счета. На новую работу его никто не брал, потому что кому он нужен с такими сомнительными талантами и диагнозом от министерства финансов.

По ночам его терзали кошмары про чадящие трубы крематория. В конце концов, Василий не выдержал. Он не стал дожидаться пенсионных исполнителей и подался в бега, не слишком рассчитывая, что спасется.

— Следи за часами, — приказал Знахарь.

Они сидели друг напротив друга в сдвинутых креслах. Рядом на металлической этажерке трепетали языки пламени нескольких свечей. Между узловатыми указательным и большим пальцами Знахарь сжимал длинную блестящую цепочку, на которой раскачивались подобно маятнику жилетные часы с осыпавшейся поддельной позолотой. Провожать их глазами сначала было забавно, а затем стало утомительно.

— Сконцентрируйся на часах, — повторил Знахарь. — Расслабься и не сопротивляйся. Только покой и тепло. Тепло окружает тебя со всех сторон, оно согревает и поглощает…

Молчун сдержал зевок.

— Твои веки наливаются приятной тяжестью и закрываются…

Веки жгло так, что впору промывать холодной водой.

— Веки закрываются, и ты погружаешься в горячую ванну, каждая твоя мышца расслаблена. Твое тело покачивается на волнах…

Прислушавшись к ощущениям, Молчун чуть-чуть поерзал, пытаясь найти положение, в котором бы неисправная пружина под обивкой не колола его в зад.

— Ты освобождаешь свое сознание, ничто больше не сдерживает его, и ты пускаешься в путешествие, в конце которого выберешься на берег своего настоящего «я» и все вспомнишь…

Что за чушь!.. Ему пришлось плотнее сжать губы, чтобы не улыбнуться.

— Ты слышишь меня? — с подозрением спросил Знахарь.

— Слышу, — машинально ответил Молчун, продолжая зажмуриваться.

— Вот, дьявол! — судя по звуку, неудавшийся гипнотизер запустил часы об стену.

Притворяться дальше надобность отпала, и Молчун открыл глаза. В приступе гнева Знахарь пошел пунцовыми пятнами, которые в мерцающем пламени свечей смотрелись пугающе. Из затемненной части лазарета неслышной походкой приблизился Председатель.

— Как успехи? — вкрадчиво поинтересовался он.

— Черта лысого, а не успехи! Не знаю, что он себе думает, но, сколько мы ни пробуем, он не поддается!

— Может, это все из-за моей травмы? — Молчун постучал костяшками пальцев по виску.

— Не было никакой травмы! — не унимался Знахарь. — Я проверял — не били тебя по голове. То есть, может, и поддали немного, но без повреждений, способных нарушить память!

— Плохо! — Председатель едва скрывал раздражение. — Болтаешь ты много, Знахарь, а толку от тебя, когда нужно, никакого.

Он схватил Молчуна за рукав и потащил за собой, оставив обиженного Знахаря в одиночестве. Председатель передвигался по тоннелям стремительно. Ему нисколько не мешало то, что фонари уже переключили в ночной режим, и горели через один, так что иногда приходилось идти практически впотьмах. Молчун с трудом поспевал за ним.

— Почему вам так важно, чтобы ко мне вернулась память? — спросил он.

На мгновение Председатель обернулся в профиль.

— Мне… Вернее, нам нужна ясность. В Колонии нет секретов. Тайны угрожают нашему существованию. Я должен быть уверен в каждом человеке. Поэтому нам и нужно узнать, что же скрывается в твоей голове.

Они прошли еще метров тридцать по главному тоннелю и свернули в темное ответвление, в конце которого уперлись в стальную перегородку с дверью — стандартный вид жилого отсека в Колонии. Председатель постучался. Лязгнул засов, и в проеме появился немолодой мужчина, чисто выбритый, с аккуратной прической, какую в тоннелях редко у кого встретишь. Увидев молодого человека, он радостно заулыбался.

— Ну, наконец-то! Здравствуй, племянник! — сказал мужчина и крепко обнял остолбеневшего Молчуна.

15

Пожалуй, со студенческой скамьи Коростеля так не отчитывали. Начальственный гнев был вполне объясним: в тот момент, когда казалось, что до заветной цели осталось всего ничего, операция внезапно вышла из-под всякого контроля. Руководителю его ранга непростительно перекладывать вину за провал на неблагоприятное стечение обстоятельств и ошибки подчиненных. Коростель отдавал себе отчет в том, что всегда существует риск в один миг лишиться звания и наград. Но дамоклов меч столько лет провисел над его головой, что Коростель успел привыкнуть к легкому покалыванию в затылке, а привыкнув — утратил бдительность. Просто до сих пор ему отчаянно везло.

Сначала Тюлень сообщил о покушении на Арчибальда, в ходе которого ему лишь чудом удалось не допустить гибели объекта. В то же время агент поставил под удар основную цель своей миссии. В отсутствие пространства для маневра Коростель санкционировал начало операции «Побег». Больше на связь Тюлень не выходил.

Первые недели статс-инспектор старался не поднимать панику, надеясь, что агент по веским причинам перешел в автономный режим. Последнее распоряжение Коростеля, в общем, это и предполагало. Заполучив копии внутренних протоколов службы исполнения жандармерии, он выяснил, что, по официальной версии, имела место неудачная попытка побега, в результате которой погибли двое осужденных, а также внештатный сотрудник исправительной буровой. Один из каторжан носил фамилию Кривопятов, под которой скрывали Арчибальда, а внештатным сотрудником предсказуемо оказался агент Тюлень. Поначалу личность третьего участника побега Коростеля не заинтересовало. Но очень скоро его насторожил тот факт, что, согласно жандармским отчетам, из моря выловили только одно тело — Тюленя, а остальные двое числись как пропавшие без вести. Тут-то Коростель и решил внимательнее присмотреться к персоне второго каторжанина. Поиск информации дал весьма обескураживающие результаты: по данным национального реестра граждан, Алексей Федотов уже три года, как скоропостижно скончался, успев до этого десять лет прослужить в службе исполнения жандармерии. Коростель перечитал донесение Тюленя, в котором тот делился подозрениями, что на вышке действует внедренный агент силовиков, и головоломка сложилась.

Ситуация усугубилась, когда неожиданно выяснилось, что бесследно исчез и старший Полунин. По словам соседей, его не видели уже несколько недель, но никто не смог с уверенностью назвать время, когда именно он перестал попадаться на глаза. Скорее для очистки совести, чем рассчитывая на положительный результат, Коростель дал ориентировку пенсионным исполнителям, но след старика, что называется, давно остыл.

По всему выходило, что силовики успешно перевели партию в эндшпиль и теперь имели на руках обоих Полуниных. Это означало сокрушительное фиаско, и Коростелю не оставалось ничего другого, как покорно ждать наказания.

Экзекуция происходила в конференц-зале на одном из последних этажей небоскреба «Славянка», где обосновались высшие чины и объединенная канцелярия министерства финансов и пенсионной инспекции. Через бронированное стекло во всю стену открывался вид на Москва-град, где полыхали огромные рекламные экраны, за которыми было не разглядеть зданий. Яркие разноцветные картинки сменяли друг друга, отражаясь в нахмуренном небе, которое угрожало в любой момент разразиться проливным дождем.

Ходили слухи, что штаб-квартира финансистов имеет под землей не меньше этажей, чем над поверхностью. Коростель никогда не спускался ниже гаража, но, даже если там вправду существовали секретные уровни, сотрудник его уровня не имел допуска к подобной информации.

Он вытянулся, расправив плечи, и ждал приговора. Его судьба сейчас находилась в руках пяти мужчин, сидевших за вытянутым полукругом столом. Среди них Коростель лично был знаком только со своим непосредственным руководителем — Теодором Максовичем, получившим свое имя в честь то ли Драйзера, то ли Рузвельта. Теодор Максович занимал должность вице-директора пенсионной инспекции и курировал оперативно-розыскную деятельность. Из его соседей Коростель опознал только начальника контрольно-ревизионной службы из министерства финансов и его личного ассистента. Оставшихся двоих, которые вели себя так, словно хотели казаться невидимками, он раньше не встречал.

— Мы ознакомились с вашим отчетом, — взял слово Теодор Максович. — Думаю, что выражу общее мнение, если скажу, что мы очень, очень разочарованы.

Во время выматывающей паузы Коростель находился в прицеле пяти пар глаз.

— Я мог бы напомнить, что мы оказали вам, Виктор Григорьевич, не только высокое доверие, но и большую честь, поручив дело особой важности, — продолжил Теодор Максович. — Но не стану, потому что знаю вас давно, и, уверен, вы сами все прекрасно понимаете. Не сомневаюсь также, что вы, как и все здесь присутствующие, искренне переживаете из-за этой неудачи. Ведь так, Виктор Григорьевич?

— Так точно.

— Отрадно, что я не ошибся. Мы с коллегами до вашего прихода обсуждали дальнейшие перспективы нашего дела. Хотелось бы выслушать ваше мнение на этот счет.

Предельно умиротворенный тон Теодора Максовича не ввел Коростеля в заблуждение. Решение по его будущему, скорее всего, уже принято, а весь этот спектакль — необходимая дань формализму. Ему самому не раз доводилось принимать участие в подобных представлениях.

— Оптимистических прогнозов я дать не могу. Сотрудники шифровального отдела не прекращают попыток раскрыть код доступа к архивам профессора Вольфа, но безуспешно. Надежда, что когда-нибудь они расколют этот орешек, близка к нулю. Единственным носителем пароля является Арчибальд Полунин, который в настоящий момент, скорее всего, находится под опекой специалистов министерства внутренних дел. По косвенным признакам можно предположить, что память к нему еще не вернулась. На мой взгляд, продолжать искать Полунина нецелесообразно и бесполезно. Более перспективно перенаправить оперативную работу: обеспечить круглосуточное наблюдение за всеми выявленными сотрудниками жандармерии, которые засветились в нашей комбинации. Также необходимо срочно заняться внедрением…

— К черту внедрение! — раздраженно перебил его начальник контрольно-ревизионной службы. — Вы тут стоите перед нами и так спокойно рассуждаете!.. Вы вообще отдаете себе отчет в том, что нас ждет, если силовики получат доступ к архивам?!

— В общих чертах догадываюсь, — сдержано ответил статс-инспектор. — Не подумайте, что пытаюсь снять ответственность с себя. Но мне не кажется, что обладание установкой Профессора даст силовикам существенное преимущество.

Соседи одновременно повернулись к Теодору Максовичу: они явно не совсем поняли, о чем ведет речь статс-инспектор. Теодор Максович замешкался на секунду, после чего призвал их жестом к соблюдению тишины.

— Давайте будем уважать точку зрения нашего коллеги, — попросил он. — Обсудим все, когда он нас покинет. Спасибо, Виктор Григорьевич, за резюме. В заключение хотел бы услышать ваши соображения, каким вы видите собственное будущее в нашем ведомстве?

На Коростеля произвела сильное впечатление неожиданная мизансцена при упоминании аппарата Вольфа, поэтому он не сразу переключился и сообразил, чего от него ждут.

— Я должен написать рапорт о переводе?

— Не должны, — поправил Теодор Максович. — Мы не заставляем вас, Виктор Григорьевич. Только рассчитываем на вашу сознательность и…

Подходящий эпитет он так и не нашел, поэтому просто замолчал.

— В какой форме?

— В стандартной. Только оставьте открытую дату, — любезно улыбнулся Теодор Максович. — Мы с коллегами еще посовещаемся, как это все лучше…

— Представить, — вдруг подал голос один из человек-невидимок.

Коростель посмотрел на него с интересом. Кто бы это мог быть? Он-то считал, что знает большинство руководителей финансовых служб. Неужели ребята из отдела ликвидации?

Коростель не заводил двигатель. Он положил ладони на руль, уперся в них подбородком и курил сигареты одну за другой.

С рапортом все было ясно еще до аудиенции. А вот имевшая место недосказанность с «машиной сновидений» Вольфа наводила на определенные размышления. Объяснений могло быть два. Либо Теодор Максович не рассказал своим партнерам про аппарат Профессора (но тогда не совсем понятно, под каким соусом он представил им операцию), либо ценность архива Вольфа заключалась в чем-то таком, о чем Коростелю по званию знать не полагалось.

Начинало темнеть. Телефон пропел мелодию из «Болеро». Коростель ответил супруге, что скоро будет.

В подвальном гараже оставались десятки автомобилей, поскольку в канцелярии считалось плохим тоном уходить со службы «по часам», а сверхурочная работа всячески приветствовалась и поощрялась. Коростель вывел машину на пандус, миновал площадь с круговым движением перед небоскребом и оказался на проспекте Вернадского. Основной поток машин следовал, а точнее медленно тащился и дымил по направлению к Кольцевой. Дорога в центр, куда направлялся Коростель, была относительно свободна, поэтому он почти сразу обратил внимание, что, держась на почтительном расстоянии, за ним следует черный джип с наглухо тонированными стеклами — даже не определить, сколько человек в салоне. Коростель несколько раз сбрасывал и набирал скорость, чтобы удостовериться наверняка. Внедорожник сохранял дистанцию, не отставая и не вырываясь вперед. На углу с Университетским проспектом светофор подмигнул желтым, и статс-инспектор с силой надавил на газ. Двигатель рассерженно взревел. Джип, едва разминувшись с троллейбусом, выехавшим на перекресток, терять Коростеля не собирался.

Шутки в сторону, Виктор Григорьевич! На группу наружного наблюдения это уже совсем не похоже — слишком приметная машина. Коростель вспомнил таинственных человек-невидимок из конференц-зала. Неужели все-таки ликвидаторы?

Время утекало сквозь пальцы. По прямой до дома оставалось не более пяти минут. Вот уже и мост над «Воробьевыми горами» проскочили. Счет пошел на секунды.

Стирая рисунок протектора, Коростель, почти не сбрасывая скорость, свернул на 3-ю Фрунзенскую. Невдалеке показались знакомые эркеры. В столовой горит свет. Марина ждет с ужином.

Он припарковал машину возле подъезда и к немалому удивлению не увидел в зеркале заднего вида джип. Неужели отстали? Коростель открыл бардачок, однако травматического пистолета на месте не оказалось. Что за черт! Он несколько раз перерыл стопку старых квитанций и чеков на бензин, но оружие бесследно исчезло, хотя Коростель не сомневался, что еще сегодня днем оно находилось там, где положено.

По бритому виску побежала капля пота. Отстегнув ремень безопасности, Коростель толкнул дверь наружу и выглянул в приоткрывшуюся щель, но ничего подозрительного не заметил. Он вылез наружу и пока думал, ставить машину на сигнализацию или нет, справа ударил яркий свет фар и оглушил рокот дизельной турбины. Не повернув головы, — а зачем, если и так все ясно, — Коростель изо всех сил оттолкнулся от земли и бросился на капот своего автомобиля. Вечерний покой на тихой улочке разорвал чудовищный удар и скрежет металла. Ему даже почудилось, что джип чиркнул по пяткам, когда промчался мимо. Коростель скатился по капоту и упал на еще теплый асфальт между своей и соседской машиной. Остановившись поодаль, тонированный внедорожник постоял и неспешно тронулся задним ходом. Тащить их за собой в дом, к Марине, нельзя ни в коем случае.

Из внутреннего кармана пиджака Коростель вытащил дорогую монблановскую ручку — подарок жены на годовщину свадьбы. Снял колпачок. Блеснуло отточенное перо. Платина, конечно, мягкая, но в данном случае, может быть, даже надежнее — не сломается. Коростель прижался к земле и по-пластунски пополз вдоль ряда припаркованных машин, прячась за ними.

Джип остановился рядом с автомобилем статс-инспектора. Хлопнули двери. Коростель нырнул в просвет между бамперами.

— Эй, лысая жаба, вылезай! — донеслось до него.

Коростель на доли секунды выглянул из-за капота. От убийц его отделяло не больше десяти метров. Он рассмотрел водителя за рулем, который высунул в опущенное окно локоть. Отвернувшись, водитель наблюдал, как двое его подельников — рослые плечистые молодчики в спортивных штанах и кожаных куртках — вертятся вокруг автомобиля Коростеля. Один помахивал бейсбольной битой, другой сжимал монтировку. Похоже, гибель статс-инспектора собрались обставить, как случайное убийство после ДТП.

Дождавшись, когда амбалы отвлекутся, чтобы заглянуть под его машину, Коростель выскочил на дорогу и побежал так быстро, как, возможно, не бегал ни разу в жизни. Расстояние до джипа он преодолел не хуже олимпийского чемпиона по спринту — водитель успел только повернуться к нему. Надежная монблановская ручка с омерзительным чавкающим звуком пробила правое глазное яблоко и застряла намертво. Раненный удивленно хрюкнул, подставил ладони под что-то склизкое и брызнувшую толчками кровь. Коростель оттолкнул слабеющие руки и, привстав на подножку, сдернул куртку с плеча водителя и, — хвала богам! — обнаружил пистолет в подплечной кобуре. Он молниеносно выхватил «Глок-19», взвел затвор и снял с предохранителя. В этот момент из-за дальнего крыла джипа высунулся здоровяк с монтировкой. Коростель поднял оружие и дважды нажал на курок. Выстрелы привычно походили на громкий треск. Как и учил инструктор, первая пуля попала в грудь. Вторую следовало направить в голову, но Коростель немного промахнулся: бугай упал на дорогу, зажимая пробитое горло.

Статс-инспектор обогнул внедорожник. Оставшийся молодчик, замахиваясь битой, как заправский игрок в бейсбол, пятился, не сводя взгляда с наставленного на него пистолета. Пока не уперся спиной в стену дома.

— Сука, все равно подохнешь! — процедил он и харкнул, целясь в Коростеля, но плевок шлепнулся на асфальт, не долетев.

«Глок» треснул еще раз, и парень сполз на тротуар, оставляя на сером облицовочном камне бурую мазню.

Коростель осмотрелся по сторонам и больше никого не увидел. Он поднял глаза. В освещенном окне на четвертом этаже знакомое лицо исказило ужасом. Прости, одними губами попросил он.

Жена обеими руками вцепилась в занавеску.

Выкинув на дорогу хныкающего водителя, Коростель занял место за рулем, обыскал бардачок, но тот был пуст. Тогда он отогнул солнцезащитный козырек и обнаружил в кармашке с внутренней стороны синий спецпропуск финансовой полиции.

Коростель откинулся на спинку кресла. Вот, значит, Теодор Максович, как вы решили все это представить.

***

Ты никогда не привыкнешь к этой гнетущей атмосфере, которая окружает очередь в коридоре службы занятости. Впрочем, не питай иллюзий, Карина: если в ближайшее время ты не придумаешь, как выбраться из той задницы, куда угодила, привыкать не придется — все закончится весьма скоро.

Вокруг кабинета инспектора все диваны и кресла были заняты, а вновь пришедшие соискатели, не нашедшие свободного места, подпирали стены, делая вид, что изучают полезную информацию на стендах. Среди прочего к фанерной доске был пришпилен листок с распечаткой отчета Госстата, согласно которому в последнем квартале количество безработных сократилось на 3,2 процента, что делает вполне реальным прогноз службы занятости о снижении этого показателя на докризисный уровень в 5 процентов от общего числа работоспособного населения. Было бы интересно сравнить эти данные с показателями в Центрах покоя.

Еженедельное посещение инспектора стало для Карины пыткой. Сидеть среди людей, большинство из которых смирились со своей участью и просто ждали конца, оказалось совершенно выматывающим душу занятием. Домой она возвращалась без сил и с непобедимой головной болью.

— А моя-то чего придумала, — вдруг обратился к соседу старичок, сидящий напротив нее.

Сосед, среднего возраста худощавый мужчина с потухшими глазами, даже не пошевелился, продолжая смотреть прямо перед собой.

— Говорит, давай мой счет поделим! Нет, ты слыхал?! Я говорю: да ты сбрендила на старости лет! Я на такое не подписывался! А она: как это не подписывался! Мы, говорит, муж и жена, а раньше так и обещали друг другу — в радости и в горе, в болезни и в здравии… Короче, говорит, хочу умереть с тобой в один день! А, каково?!

Тощий хранил молчание.

— Нет, ты не подумай, я же ни жестом, ни словом не показал, как мне тяжко и неохота, вот так, за ни за что, отдать богу душу… Не такой я человек, чтобы брать у женщины, то что она заработала. Не ее же вина, что я накопил меньше пенсии, чем она! Правильно я говорю? А она все одно свое талдычит: мне без тебя жить радости не будет, руки на себя наложу, так и знай! Уперлась и ни в какую!

Старичок ждал от соседа реакции, но тот лишь безразлично моргал.

— Вот! И я не знаю, что делать! Если не найдет этот упырь кабинетный мне какое-нибудь занятие, придется уступить, уж я ее знаю — вправду удавится. А так хоть поживем еще немножко вместе…

— Это кабинетных крыс пора удавить. Всех, — вдруг ожил худой.

На него зашикали со всех сторон.

Карина не дослушала, чем закончится дело, потому что подошла ее очередь, и вошла в кабинет. Инспектора-мозгляка было не разглядеть — из-за монитора торчали только оттопыренные уши и рыжий чуб. Он мямлил себе под нос и не заботился о том, понятна ли его речь. А Карина и так знала все наперед: в настоящей момент подходящей вакансии в банке данных не найдено и неизвестно, когда таковая может появиться. Приходите на следующей неделе, может, что-то изменится.

В почтовом ящике ждали два извещения: из службы пенсионных исполнителей и из районного суда. В первом Карину Валерьевну Вечтомову уведомляли, что на ее пенсионном счету осталось только тридцать пять суток, по истечении которых, если не явится для кремации по собственной воле, она будет препровождена принудительно. Во втором документе сообщалось, что, по причине неявки участников бракоразводного процесса, заседание суда перенесено на два месяца.

Она переводила взгляд с одной бумажки на другую и не могла удержаться от истеричного хихиканья. Как же Игорь удивится, когда явится в суд, а там выяснится, что он уже как бы и не женат, вот умора… Будет благородный вдовец, а не разведенный с подмоченной репутацией. Наверное, поблагодарит сотрудников почты, которые не донесли вовремя повестки на первое заседание суда.

Атмосфера дома тоже была безрадостной. Даже обычно беспечная Катька ходила по квартире, боясь проронить хоть звук, и имела пришибленный вид. Я — мертвец, все чаще ловила себя на такой мысли Карина, зомби наоборот.

Она не сидела сложа руки, предприняв множество попыток, но всякий раз утыкалась лбом в стену. Например, нашла пару приятельниц по студенческой поре, которые неплохо устроились. Не так шикарно, как еще недавно жила Карина, однако по нынешним временам им не стоило жаловаться. Но их радушие и готовность помочь в поисках работы сразу сменились прохладным отчуждением, стоило им узнать, что ее выгнали из школы с «волчьим билетом». «Сама понимаешь, мать, с таким не шутят», — сказали они ей.

Ей уже было все равно, какая работа. Пусть эта работа просто будет! «Карина Валерьевна, очень жаль, но мы не можем себе позволить держать специалиста вашего уровня на такой низкоквалифицированной должности. Это нарушение закона», — объясняли ей.

На телефоне высветился номер Игоря. Мелодия звонка несколько раз назойливо повторилась от начала и до конца, не желая завершаться. Карина следила за трубкой, как будто рядом притаилась мерзкая тварь. Экран потух, но через несколько секунд аппарат задребезжал вновь.

— Надеюсь, у тебя что-то действительно важное, — неприязненно сказала она, взяв трубку.

— Я тоже рад тебя слышать, — бодрился Игорь. — Ни от чего не отрываю?

Она обвела взглядом ненавистную кухню, которая в последние дни превратилась в ее темницу. Какие еще занятия у нее остались, кроме как по десятому разу наводить чистоту и выдумывать что-нибудь новенькое на ужин для Катьки и отца?

— А то ты не знаешь…

— Что я должен знать?

— Ты меня совершенно не отрываешь, поскольку с недавних пор я безработная.

— Да как же так! — довольно искренне встревожился Игорь.

Карина недолго колебалась, а затем, опуская лишние подробности, рассказала, как с ней обошлась директриса.

— Вот двуличная сука! — подвел он итог ее истории.

— Ну, мало ли, у кого сколько лиц, — многозначительно заметила она. — Я сама дура, что купилась на ее театральное представление.

— Надеюсь, ты не думаешь, что я имею какое-нибудь отношение…

— Отрицать не стану: такие мысли приходили мне в голову.

В динамике раздалось возмущенное сопение.

— Карина, какая бы кошка между нами не пробежала, мои чувства не изменились! Я совершил ошибку в прошлом, но я ни за что не причиню тебе вреда!

— Какая теперь разница, — прервала его тираду Карина. — Так чего ты хотел?

— Теперь и не знаю, что сказать… Ты меня просто шокировала. Я-то планировал обсудить, хм-м-м, наш развод, поскольку мне пришла повестка.

— Можешь не беспокоиться. К этому моменту меня уже не будет.

— Прости, что?!

Интересно, это он так успешно имитирует ужас или действительно переживает?

— Мой пенсионный счет почти на нуле, а работы нет и не предвидится.

— Так… подожди… Ведь должны же быть какие-то варианты…

Да уж, она и сама была бы рада найти выход из столь непростой для нее ситуации.

— Послушай, — решительно заговорил Игорь. — У меня, кажется, есть одна идея. Ты, конечно, будешь против, но прошу тебя сначала хорошенько подумать. Твое решение подать на развод причиняет мне большую боль, но я уважаю твой поступок. В некоторой степени даже восхищаюсь! Однако теперь, после того, как все обернулось… Если ты заберешь заявление в суд, я смогу перевести на твой пенсионный счет часть своих накоплений.

— Еще одно слово, и я положу трубку, — ледяным тоном отрезала Карина.

— Да нет же, послушай! Я готов хоть сейчас поделиться с тобой! Но не могу! Когда инициирован бракоразводный процесс, взаимные операции по пенсионным счетам блокируются!

— Мне от тебя ничего не нужно.

— Ты выиграешь время! А я смогу найти для тебя работу!

Она дала отбой и, не дожидаясь пока он снова позвонит, отключила телефон. Сердце бешено колотилось. Все-таки не нужно было ему ничего говорить.

Отец вернулся домой позже обычного. Как только он появился в прихожей, Карина заметила стойкий запах перегара. На него это было не очень похоже, но виду она не подала. Он не сразу совладал со шнурками, а потом еще какое-то время воевал с вешалкой, пытаясь водрузить на нее потертый кожаный пиджак.

— Новостей никаких? — спросил отец, прежде чем она поставила перед ним тарелку с едой.

Карина покачала головой.

— Я тут вот какую штуку нашел, — сказал он и положил на стол смятый лист бумаги, который оказался очередным напоминанием из службы пенсионных исполнителей.

— Прости, забыла проверить ящик. Не хотела, чтобы ты это видел.

Отец накрыл ее ладонь своей и посмотрел прямо в глаза, как давно уже не делал.

— Ты должна была мне рассказать.

Его взгляд был абсолютно ясным, прозрачным, как будто он и не пил.

— От меня, наверное, выхлоп…

— Ерунда. Я бы и сама выпила, наверное, — смягчилась Карина.

Он отпустил ее руку, поднялся из-за стола и вышел, а через пару минут вернулся, держа древнюю бутылку коньяка, на этикетке которой красовались пять звезд.

— Вот, бог его знает, сколько лет прождала своего часа, — сказал отец. — Уже и не помню, кто ее принес. Наверное, мама еще была жива.

— Коньяку лишние годы только на пользу. В отличие от нас, — улыбнулась она.

Сорвав пластиковую обертку, он вытащил деревянную пробку и тихонько потянул носом воздух из горлышка.

— Божественно, — благоговейно прошептал отец.

Он достал из буфета пару неказистых стаканов, капнул в них коньяк, а затем порылся в холодильнике и вытащил на белый свет лимон, который незамедлительно порезал на несколько долек.

— Я никогда этого не афишировал, родная, но в молодости, еще до того, как ты родилась, у меня были серьезные проблемы с алкоголем.

— Что? — от удивления Карина не выдержала и рассмеялась. — Ты шутишь? Ты про тот случай, когда хватанул лишнего на свадьбе тети Лёли?

Но отец был серьезен.

— На свадьбе тети Лёли — это так, цветочки по сравнению с тем, сколько я пил. Я пил много и постоянно. Только ваша с Катькой мама отвела меня от пропасти. Наверное, она была бы против, чтобы я рассказывал. Но сейчас это уже неважно. Вы с Катькой никогда не виделись с бабушкой и дедушкой, родителями мамы. Они были категорически против нашего союза. По большому счету из-за меня. Обеспеченная семья с высоким достатком, а тут — я, безродный голодранец, еще и с нездоровым пристрастием к спиртному. Короче, сплошной мезальянс. Но мама твоя была женщина решительная. Она поклялась, что откажется от родственников и выйдет за меня, но с одним условием: я должен был бросить пить, — он повертел в руках стакан. — Вот почему, дорогая, мы с тобой никогда не сидели вот так, по душам. А теперь, я думаю, что, может быть, и зря.

У него заблестели глаза. Он резко выдохнул, чокнулся с растерявшейся Кариной, опрокинул в себя коньяк и, поморщившись, прикусил дольку лимона.

— Ты пей, дочь. Я знаю, что закусывать коньяк лимоном — варварство, но нам с тобой простительно. В конце концов, чем мы хуже царя Николая?

Алкоголь обжег гортань и опустился огненным шаром по пищеводу. Послевкусие с нотками ванили оказалось весьма приятным, согревающим. Карина вытерла глаза и посмотрела на отца по-новому.

— Хорошо? — подмигнул он.

— Вполне. Наливай.

Они повторили еще по одной. Кровь прилила к щекам, а тело вновь испытало подзабытое чувство легкости, которого так не хватало.

— Папка твой, Карина, вообще по молодости много глупостей совершал, — разоткровенничался отец, разливая. — До сих пор удивляюсь, как ваша мать решилась жить со мной. Но она поверила в меня. Не мог же я обмануть ее ожидания. До сих пор не могу.

Он вдруг посерьезнел и погрузился в себя, но ненадолго. Отец встрепенулся, улыбнулся и ткнул пальцем в скомканное извещение.

— Об этой ерунде больше не думай.

— Что ты сделал? — у нее похолодело внутри.

— То, что и должен был, — он допил коньяк и крякнул. — Я переписал свою пенсию на тебя.

Выйдя с кладбища, она решила, что готова. Грехи отмолены. Прощение, пусть и не услышано, но, хочется верить, получено. В конце концов, однажды Арчи уже все понял. И сейчас не стал бы осуждать.

Остановившись перед многоэтажкой, Карина, задрав голову, смотрела на здание, как будто видела его впервые. Вместе с Игорем они прожили не так уж долго, но она успела привыкнуть к этому месту и не обращала внимания на детали. А сейчас она вдруг заметила, каким уродливым нагромождением геометрических фигур карабкаются в небо апартаменты на последних этажах, сколько грязных разводов на стенах, и, самое главное, насколько неуместно выглядит этот мастодонт в окружении ветшающих хрущоб. Раньше подобный контраст ее нисколько не беспокоил.

Она позвонила в домофон, но никто не ответил. Устроившись на скамейке возле подъезда, Карина приготовилась ждать. Жильцы, проходя мимо, косились, но от комментариев воздерживались. Солнце свалилось за пятиэтажку напротив, и стало стремительно холодать. Пришлось плотнее запахнуться в плащ и время от времени вставать и ходить взад-вперед. Ее терпение подпитывала вера в то, что она делает это ради отца.

Знакомый BMW появился во дворе уже после одиннадцати, когда Карина была готова убираться восвояси, пока не перестал ходить общественный транспорт. Увидев ее, Игорь замер на месте.

— Врасплох меня застала, — он неуклюжим движением выудил из кармана пластинку жвачки и отправил в рот.

Судя по расхристанному виду и нетвердой походке, он снова играл в карты.

— Ты сейчас способен на серьезный разговор?

Игорь собрался, застегнул верхнюю пуговицу рубашки и утвердительно мотнул головой.

— Твое предложение еще в силе?

— М-м-м, которое? А то я, знаешь ли, много каких предложений тебе делал… Руки и сердца, например.

Карина резко встала и сделала вид, что собирается уходить.

— Стой, стой! Подожди! Неуместная шутка. Виноват, — Игорь прижал руку к груди. — Все, больше не буду. Конечно, мое предложение в силе.

— Но мы не будем снова жить как муж с женой, — предупредила она, глядя под ноги, потому что было стыдно перед самой собой. — Я останусь с отцом и Катькой. Такой вариант тебя устраивает?

— Меня устроит любой вариант, который предполагает, что ты останешься жить.

— Не думай, будто между нами что-то изменилось, — Карина строго посмотрела ему в глаза. — Я никогда не забуду, что ты виноват в смерти Арчи.

Игорь ничего не ответил и только рассеянно теребил нервными пальцами пуговицы на рубашке.

***

— Тебе не кажется, что ты допустил ошибку, отправив старика в Колонию? — спросил Петр Минин.

Аббасов не удивился. У господина замминстра нередко возникали собственные соображения по методам ведения оперативной работы, которые, безусловно, имели право на существование не только потому, что он курировал всю операцию «Лазарь», но и потому, что за плечами у Минина имелся огромный опыт, к которому Аббасов испытывал уважение. Все-таки в отличие от большинства своих коллег, которые больше времени провели под охраной в уютных кабинетах и набивая пузо в элитных столичных ресторанах, замминистра перед пулями не кланялся.

— Не думаю, — ответил майор.

Конечно, доверять хитрому пенсионеру не стоило. Аббасов хорошо помнил, что тот ни капли не стушевался, когда его притащили в допросную камеру в филиале под Лубянской площадью. Обычно даже крепкие мужики не выдерживали местного антуража и через пару минут пели соловьями. Полунин-старший, в определенном смысле, тоже исполнял партию, но сольную.

— Он себе на уме, — признал Аббасов. — Я это учитываю. Но в остальном… Финансисты его выкинули, как паршивую собаку. А ему жить хочется. Вот он к нам и пришел. Мы для него последний шанс протянуть подольше.

— А что если его подослали наши товарищи из минфина?

— Вряд ли. Мои осведомители в инспекции рассказали, что Полунин встречался с Коростелем, но никаких инструкций старик не получал. Всего лишь хотел убедиться, действительно ли его племянник мертв.

— Понятно. И что предприняли финансисты?

— Они свернули операцию. Зачистили хвосты. Правда, загубившему операцию офицеру удалось уйти.

— Любопытно. Где же он сейчас?

— Неизвестно. Для нас он не представляет ни угрозы, ни интереса. Подозреваю, через месяц его тело где-нибудь всплывет. Не такие они ишаки, чтобы отпустить его.

— Хорошо, предположим все так, как ты говоришь. Почему ты не оставил старика при себе, под рукой? Похоже, он очень хотел добраться до племянника, а ты ему в этом только помог, — Минин наставил на Аббасова обвиняющий указательный палец.

— Я и хотел, чтобы он так думал. Пусть считает, что запудрил мне мозги. Ситуация такова, что без его помощи, неизвестно когда к парню вернется память. Наши специалисты сказали, что близкий человек сможет сильно его подтолкнуть. И кому Арчибальд раньше отдаст ключ — нам с вами или родному дяде?

Минин продолжал с сомнением хмурить брови.

— А что он может, этот старик? — терпеливо продолжил объяснять Аббасов. — Сбежит с Арчибальдом под мышкой? В Колонии они оба под постоянным присмотром. От Рогволда еще никто не уходил.

— С каторжной вышки до сих пор тоже никто не убегал.

— Но на вышке-то мы сами все организовали.

Господин замминстра замолчал и принялся опять листать досье, лежащее перед ним на столе. Остановившись на странице с фотографией Председателя, он пробежал глазами пояснительную записку и отодвинул папку в сторону.

— Ты уверен, что полностью владеешь ситуацией?

Намек Минина был понятен.

— Вы сомневаетесь, можно ли доверять Председателю?

В своей жизни Борис Мананьев не проработал ни дня. С младых ногтей он привык путешествовать автостопом, был завсегдатаем туристических слетов и любитель походов (впрочем, у Аббасова оставались серьезные сомнения в достоверности предоставленной самим Председателем информации, однако проверить ее не было возможности). Он исколесил весь Урал и всю Сибирь. Он сторонился больших городов, поэтому даже когда вступил в действие новый пенсионный закон, умудрился не попасть в поле зрения ни силовиков, ни пенсионной инспекции.

Шли годы. Даже такому бродяге хотелось иметь свой угол, чтобы остановиться. Ему посчастливилось найти приют в группе таких же отщепенцев, как и он сам. Они обосновались в заброшенной деревне Созонова на берегу безымянной речушки в полусотне километров к востоку от Тобольска. Натуральное хозяйство они, понятное дело, вели из рук вон плохо, так что от голода их спасала только регулярная помощь сердобольных жителей окрестных деревень. Без всяких усилий со стороны членов этой странной коммуны слухи и легенды о них расползались и множились. К ним стали стягиваться неформалы со всей Сибири. Не все среди них были бездельниками, так что жизнь постепенно стала налаживаться. О своем личном вкладе в общий успех Борис Мананьев предпочитал не распространяться, но, судя по уклончивым ответам, занимался он, по большей части, тем же, чем и всегда — портил девок и дул шмаль. Одному Аллаху ведомо, сколько бы просуществовала эта богадельня, но информация о незаконном поселении дошла до региональной пенсионной инспекции в Тобольске. В ту пору финансисты еще не успели обзавестись собственными военизированными структурами, а боеспособные части регулярной армии как раз расформировали за ненадобностью. Пришлось обращаться за помощью к коллегам из жандармерии. Как и теперь, эти ребята деликатности обучены не были и просто сравняли бульдозерами несчастную деревеньку с землей. Народу погибло немало. Часть выживших скрутили на месте. Остальные бросились врассыпную, и синепогонники еще несколько недель отлавливали их по деревням и заимкам.

Масштабная по тобольским меркам акция по ликвидации незаконного поселения естественно вызвала повышенный интерес местного управления комбеза. Какому-то умнику пришла в голову идея, что в сибирской глуши зреет антигосударственный заговор, а то и вовсе революция. На усиление профилактической работы перебросили контингент из Тюмени, где в ту пору Аббасов стажировался, дожидаясь перевода в Москву. Ему досталась весьма утомительная и малопродуктивная работа — допросить некоторых задержанных и выяснить, какие цели преследовало их преступное сообщество. До определенного момента процесс протекал вяло и скучно, поскольку поселенцы не горели желанием давать показания, при использовании мер физического воздействия плевались, матерились и ничего существенного не говорили. Но потом на допрос привели Бориса Мананьева и стало веселее. Хотя тот и выделялся среди неформалов довольно зрелым возрастом, Аббасов не собирался делать ему какие-то поблажки. Впрочем, даже угрожать не потребовалось. С удивительной невозмутимостью Мананьев раскрыл личности руководителей группы, а также выдал возможное местонахождение тех, кто успел улизнуть от нерасторопных жандармов. Аббасов даже слегка оторопел от его откровений.

Теперь уже не вспомнить, сам он придумал использовать Мананьева для создания новой колонии социальных изгоев, благодаря которой можно будет контролировать протестные настроения, или же это ренегат подкинул ему идею. Уверенно можно сказать одно: именно Аббасов подготовил проект «Лепрозорий» и отстоял его перед консервативным руководством комбеза.

— Председатель — хитрый подлец. С этим фактом не поспоришь. Но он прекрасно знает, кто ему дал власть. И кто ее может забрать в любой момент, — майор приложил определенные усилия, чтобы его слова не прозвучали чересчур самоуверенно.

— И как же вы контролируете его отсюда, из этого кабинета? — хитро улыбнулся Минин.

Аббасов не считал, что заслужил подобные намеки на недостаток компетентности, однако быстро взял себя в руки.

— Все эти годы Мананьев действует под постоянным надзором Рогволда. Вам это хорошо известно.

— Известно, известно. Но, майор, люди с годами сильно меняются. Особенно в таких непростых условиях. Когда Рогволд последний раз проходил тест на устойчивость?

Аббасов поерзал в кресле. В связи со спецификой проекта «Лепрозорий», Рогволд уже лет пять не вылезал из своей глуши и проходил реабилитацию. Это было серьезным нарушением должностных инструкций, принятых после нескольких ЧП, спровоцированных расстройствами личности внедренных агентов. Мерами профилактики пришлось пожертвовать ради соблюдения «легенды». Маловероятно, чтобы замминистра не знал всех обстоятельств дела.

— Я так понимаю, что это был риторический вопрос.

— Совершенно верно. Мне кажется, засиделся ты, майор, в столице. Пока не случилось ничего непоправимого, отправляйся в Красноярск. Не мне тебе объяснять, как вести оперативное управление.

Господин замминистра захлопнул досье, давая понять, что встреча закончена.

16

Колеса вагонетки спотыкались на стыках рельс, разбивая на такты непрерывный лязг железа. В отличие от жилых тоннелей здесь не хватало освещения. Дежурные фонари встречались по одному на сотни метров. Мимо в темноте проносились изгрызенные каменные своды, до которых можно было дотянуться кончиками пальцев.

Молчуна окружали суровые горняки. Грязь и пыль впитались в поры их кожи и не отмывались никакими средствами. Спиной ощущался тяжелый взгляд охранника, приставленного к бригаде после назначения новичка, — якобы в целях соблюдения всех норма безопасности. Шахтеры были сильно недовольны, что им приходится работать под присмотром, и не скрывали неприязни к Молчуну. Приходилось смиренно терпеть напряженное молчание, выросшее непреодолимой преградой между ним и остальными людьми в вагонетке.

Перестук колес стал реже, застонали тормоза и вагонетка замерла. Горняки включили фонари на касках и полезли наружу. Последними выбрались Молчун и соглядатай. Воздух был тяжелый и его не хватало. В хорошо освещенном забое, уходящем в сторону от основного ствола, словно пулеметы стрекотали отбойные молотки предыдущей бригады, которая еще не закончила смену. Мужики вырубали массивные куски породы, а затем бросали на ленту транспортера, которая уползала по наклонному узкому ходу куда-то вверх.

Пересменка прошла без лишних церемоний. Шахтеры пожали друг другу руки и разошлись, чтобы одни поднялись наверх, а другие заняли их место. Бригадир подозвал Молчуна и вручил ему старенькое кайло с рукояткой, отполированной прикосновениями сотни рук.

— Для начала киркой махать научись, а там посмотрим, — пробурчал он себе под нос и его голос утонул в грохоте отбойных молотков.

Молчун не возражал против физической нагрузки. В любом случае ему было пора восстанавливать силы после выздоровления. Он нашел подходящий участок стены и стал врубаться кайлом в неподдающуюся породу. Молчун сосредоточился на работе. Это проверка. Они хотят узнать, из какого теста ты сделан.

Его запал иссяк минут через десять. Молчун надел перчатки, но на ладонях все равно вздулись пузыри, готовые лопнуть в любой момент. Поясницу ломило, а руки потяжелели на несколько тонн. Каждый следующий взмах мог стать последним, но неизвестно откуда силы находились, и тяжелый инструмент вновь рассекал воздух над головой. Впрочем, так не могло продолжаться вечно. Молчун прикидывал, каким образом оставить кирку так, чтобы это не выглядело слабостью, когда кто-то подошел сзади и похлопал его по плечу. С трудно скрываемым облегчением он прекратил кромсать породу и обернулся. Перед ним стоял бригадир.

— Передохни чуток, — крикнул он.

Охранник, до того момента без особого интереса подпиравший стену, сделал шаг вперед. Бригадир жестом остановил его и показал, что просто хочет кое-что объяснить новичку.

— Тебя Председатель послал? — бригадир подобрал кирку и несколько раз перекинул из руки в руку. — Вынюхиваешь для него?

Молчун потряс головой.

— Я сам вызвался работать!

Горняк размахнулся и ударил кайлом по стене в считанных сантиметрах от головы молодого человека. Несколько мелких осколков породы задели его по щеке.

— Учти, несчастные случаи у нас не редкость, — наклонился вплотную бригадир. — Если хочешь подняться наверх целым и невредимым, не болтай и не суй нос, куда не следует.

Глядя вслед бригадиру, Молчун с ужасом понял, что самое трудное начинается теперь. Но деваться было некуда, и он потянулся за кайлом.

— На черта тебя в шахту понесло! — ворчал Знахарь, обрабатывая его стертые в кровь руки.

Молчун лежал на кушетке с закрытыми глазами и прислушивался, как умирает от усталости и боли каждая клеточка его тела. Теперь, наверное, целую неделю в себя приходить. Стоило ли оно того? Горняки все равно смотрели на него как на непрошеного чужака и за весь обратный путь в вагонетке не перекинулись с ним и парой слов. Только бригадир сжалился и бросил ему на колени чистую тряпицу, чтобы обмотал ладони.

— Как тот малыш, поправился?

Пальцы старика замерли, и Молчун открыл глаза. Знахарь тоскливо озирался через плечо на нишу, где раньше лежал мальчик с пневмонией. Молчун вздохнул и предпочел сменить тему разговора.

— Когда я смогу вернуться к работе?

— Завтра на перевязку придешь, тогда и решим, — подумав, ответил Знахарь. — Но если бы кто-нибудь спрашивал моего мнения, я бы сказал, что тебе это крайне вредно. Рана зажила, но организм еще слабый. Надорвешься и опять ко мне загремишь.

— Все равно здесь больше нечем особо заниматься, кроме как камни ковырять. Кстати, зачем это делают? Тоннелей-то уже более чем достаточно.

— Здесь золотоносная руда. Ее перерабатывают в специальном месте. Только я не знаю, где, потому что это страшный секрет.

— Золото? — удивился Молчун. — А зачем оно вам здесь? Что с ним делать?

— Без него мы давно загнулись бы. Рогволд меняет золото на продовольствие, топливо, необходимые инструменты, одежду, строительные материалы…

— То есть он поддерживает связь с внешним миром?

— У него есть проверенные люди в соседних городах.

— В каких?

— Ты хочешь от меня слишком многого, — насупился Знахарь. — Я здесь на тех же основаниях, что и остальные. Мне Председатель и Рогволд не докладываются.

— Я же не заговорщик какой-нибудь, — успокоил его Молчун. — Просто хочу разобраться, где оказался.

— Во многой мудрости многие печали. Кто умножает познания, умножает и скорбь.

— Экклезиаст.

Вырвалось это спонтанно. Молчун прикусил язык, но было поздно. Знахарь встрепенулся и с подозрением воззрился на него.

— Неужели читал? — строго спросил он.

— Даже не знаю, — Молчун судорожно соображал, что ответить.

— А с дядей часто видитесь? Он тебе помогает вспомнить?

— Да почти и не встречаемся. Председатель почему-то не очень ему доверяет. Не разрешает нам общаться с глазу на глаз. Так что у нас случаются короткие свидания, как у заключенных, под присмотром Рогволда.

— Я подумаю, что с этим можно сделать, — протянул Знахарь.

В родительский день Колония оживленно гудела. Впору сравнить с потревоженным ульем, но испещренная сетью тоннелей гора больше напоминала муравейник.

Василий с кислой физиономией периодически мрачно вздыхал и старательно полировал щеткой утратившие форму ботинки. Он что-то бубнил, но разобрать можно было только отдельные слова, типа «счастливчики», «сволочи» и «не пойду». Поведение его не было удивительным. Молчун успел вдоволь наслушаться его нытья: ему, Василию, видать, никогда не выслужиться, не ценит его Председатель, а сам только требует и торопит, чтобы поскорей закончил книгу, так и говорит, мол, давай, чернильница, сублимируй, воздержание полезно для творческого процесса, а уж как допишешь, так сразу будут тебе и почет, и уважение, и женская ласка. Только можно ли верить словам Председателя? Обещания он дает многим, особенно гвардейцам Рогволда, а женщин, в особенности, молодых и симпатичных, в Колонии по пальцам пересчитать можно! По секрету, Василий признался, что ему мила лишь одна из них, черноглазая Нина из Красноярска. Она в Колонии недавно, но в родительские дни уже выставлялась. Пока бог миловал — не понесла.

Натянув штаны, Молчун подошел к рукомойнику. Из-за повязок на ладонях обычный утренний моцион требовал определенной ловкости и сноровки. Он сполоснул рот и причесался, стараясь представить цельную картину из фрагментов своего отражения в крошечном ручном зеркальце.

— Значит, Нина о твоих чувствах не догадывается?

— Конечно, нет.

— Тогда, может быть, она и о твоем существовании не знает?

Василий проверил, насколько чисто блестит ботинок, и поставил его на пол.

— Мы виделись пару раз на кухне, — вполголоса сказал он.

— Разве правила такое допускают?

— Обычно охранники следят строго. Но все ж мы люди.

— И что же, — заинтересовался Молчун, — вы с ней говорили?

— Нет, но ты знаешь, как это бывает… Смотришь ей в глаза — и сразу все понятно!

— Ты про любовь с первого взгляда?

Василий смутился.

— Я же не подросток какой-нибудь, — обиделся он. — Ты разве не слышал, что мужчина и женщина уже в первые три секунды определяют, подходят ли друг другу? Ну, ты понимаешь, о чем я…

— Я-то понимаю. Но тебе лучше меня известно, что в Колонии ты сам не решаешь, с кем тебе спать.

Спорить с непреложным фактом Василий не стал.

Для проведения родительского дня половину обеденного зала освободили от столов и скамеек и водрузили у дальней стены грубо сколоченную сцену. Молчун присмотрелся к людям в толпе. Отутюженные комбинезоны, выбритые щеки, в кои-то веки помытые и причесанные волосы.

Когда появились женщины Колонии, над головами прошел одобрительный гул. Те, кому не приходилось рассчитывать на милость Председателя, приходили сюда хотя бы полюбоваться женскими прелестями.

Они брели гурьбой, затылок в затылок. Одежда на женщинах почти не отличалась от мужской — те же нейтральные серые тона. Невыразительные, усталые лица, на которых вызывающе алели разводы вульгарно нанесенной косметики. Одну от другой было бы не отличить, если бы к каждому платью не прицепили английской булавкой кусочек яркой материи: синий квадрат, красный круг, желтый ромб. Может быть, если их отмыть, расчесать и откормить, они сгодятся для какого-нибудь захудалого гарема степного царька в Монголии. Местная публика же приветствовала их с восхищением. В один момент вокруг обнаружилось множество жадно заблестевших глаз.

— А где Нина? — Молчун ткнул Василия в бок.

— Да вот же она, вот! — обиженно зашипел тот.

Писатель указывал на ничем не выдающуюся девушку. Она выглядела чуть моложе остальных и ниже ростом, но более ничем на их фоне не выделялась. Молчун даже подумал, что обознался, но томный взгляд Василия, одновременно полный вожделения и обреченности, не оставлял места для сомнений. Молчун отметил зеленую елочку на груди Нины. Что ж, как известно, на вкус и цвет единомышленника найти трудно.

По сторонам процессии вышагивали бойцы Рогволда, отпихивая в сторону зазевавшихся работяг. Они строго следили, чтобы никто не прикасался к женщинам.

Распределение на пары оказалось довольно скучной и крайне формализованной процедурой. Взобравшись на трибуну, Председатель по бумажке зачитал имена десяти передовиков, которым на этой неделе выпала честь поделиться своими лучшими качествами с будущими поколениями. Среди них места Василию ожидаемо не нашлось, и он сразу сник, избегая смотреть на сцену, где развернулось основное действо. Герои родительского дня по одному поднимались на сцену, крутили барабан и вслепую тащили из него сложенные бумажки, на которых красовались синий квадрат, красный круг, желтый ромб или что-нибудь еще. Избранная жребием барышня брала под локоть кавалера, и они удалялись в специально отведенное для утех помещение. Радости у женщин Молчун не заметил — одну лишь равнодушную покорность.

Под занавес мероприятия вращать барабан выбрался Леха. Беглый каторжанин, а ныне — охранник, решительно вытянул бумажку с зеленой елочкой, взял за руку смущенную Нину и потащил за кулисы.

На Василия было больно смотреть.

— А теперь — праздничный обед! — объявил Председатель.

Работяги бросились расставлять столы и скамьи. Они перекатывали двадцатилитровые бидоны с компотом из сухофруктов, волокли кастрюли, из-под крышек которых вырывались ароматы кислых щей и тушенки с картошкой. Обитателям подземелий полагалось благодарить за этот пир Председателя и Рогволда. С особой бережностью и осторожностью из рук в руки передавались фляжки с коньячным спиртом.

Для соблюдения приличий Молчун и Василий присоединились к общему столу, хотя писатель и порывался уйти. После скудного ежедневного пайка с преобладанием вяленого мяса, надкусить которое было не легче, чем подошву ботинка, а также галет, сильно напоминающих горсть песка, сцепленного канцелярским клеем, угощение на столах казалось даром богов. В обычные дни свежие овощи с огорода, располагавшегося ниже по склону, под пологом тайги, полагались только детям, женщинам и больным. Но сегодня голод был наименьшей проблемой Василия. Он равнодушно гонял капустные ошметки по миске и сидел с понурой головой. Не дожидаясь официального окончания трапезы, Молчун помог ему подняться и повел домой. Войдя в комнату, Василий сразу же, не разуваясь, забрался на лежак.

— Как-то все это несправедливо и не по-людски, — высказал очевидное Молчун.

Придворный летописец перевернулся на спину и сложил руки на животе.

— Я тебе соврал, — вдруг сообщил он.

— О чем это ты? — не понял Молчун.

— Когда я говорил про свою книгу… Я сказал, что затеял спор с отпетым критиканом, которому она сильно не приглянулась.

Он кивнул, припоминая.

— Вот про это и соврал. Не было никакого критикана.

— Может, оно и к лучшему.

— Ты не понял, — глаза Василия заблестели. — Я сам написал разгромный комментарий.

Один из инженеров, которые редко появлялись в жилых тоннелях, нашел время и починил разбитые часы Знахаря, однако нового защитного стекла не нашлось, и циферблат делила наискосок изломанная трещина. За ее движениями из стороны в сторону и следил Молчун. В отличие от первых сеансов, Знахарь не злился, а монотонно повторял процедуру, без лишних эмоций. Он устало поймал раскачивающиеся часы, обмотал цепочкой и спрятал в карман.

— Давно ты все вспомнил? — усталым голосом спросил он.

Молчун изобразил непонимание.

— Что-что?

— Не придуривайся, а то Председателю расскажу.

Постоянно скрываться за маской Молчуна было весьма утомительно, и Арчи с облегчением перестал хмурить брови.

— Где я прокололся? — спросил он.

— Я заподозрил, как только понял, что ты, стервец, намеренно сопротивляешься гипнозу.

— Спасибо, что не сдал, — поблагодарил Арчи.

— У каждого есть секреты, — отмахнулся Знахарь. — Но Председатель от своего не отступит. Не думай, что сможешь долго валять дурака. Тебе нужно решать, что делать дальше.

— Я же могу быть с тобой откровенным? Признаюсь, я не хочу здесь задерживаться. Колония меня сильно разочаровала.

— Осторожнее в выражениях, молодой человек! — обиделся Знахарь. — Многие люди сложили голову для благополучия нашей общины!

— Я отдаю должное тому, что вам удается выжить в таких условиях и скрываться от властей. Но тут все так организовано, — Арчи подался вперед. — Ты же умный человек, Знахарь. Посмотри вокруг. Председатель построил систему, ничем не лучше Триумвирата.

— По крайней мере, он никого не убивает! — запальчиво возразил Знахарь, но прозвучало это не очень убедительно.

— Рано или поздно все к тому придет. А иначе свора Рогволда растерзает его самого.

Лекарь сдался и больше не спорил.

— Мне кажется, в Колонии должны быть люди, недовольные правлением Председателя. Кто-нибудь из шахтеров. Мне бы установить с ними контакт…

— Считай, что я тебя не слышал! — Знахарь метнулся на цыпочках к выходу, резко открыл дверь в коридор и выглянул. Потом вернулся на место. — В этом деле на мою помощь не рассчитывай.

— Я так и думал. Ты поможешь мне с другим. Я хочу встретиться с дядей с глазу на глаз. У тебя нет идей, как нам хотя бы на десять минут избавиться от опеки охранников?

Трудно было решить, что делать со знанием, захлестнувшим его, пока он валялся в горячке на койке в лазарете. Это было странное и жутковатое путешествие по лабиринтам памяти. Как будто вновь потерял мать. Еще раз навсегда простился с Кариной. С ужасом увидел Могильщика, склонившегося над телом Профессора. Прочитал свою судьбу в холодном взгляде Аббасова.

С первого дня Председатель показался подозрительным типом. Чем больше Арчи узнавал о жизни Колонии и ее руководителе, тем сильнее убеждался, что доверять ему нельзя. Настырное желание Председателя вернуть Арчи память мог объяснить только один факт: ему что-то известно про тайны, скрытые в голове молодого человека. Но откуда? Кто мог ему рассказать? Иногда Арчи начинал подозревать, что, возможно, сам в бреду выболтал что-нибудь важное. Но Знахарь не подтвердил эту версию, заявив, что ничего вразумительного ни разу не слышал: «Ты мычал и стонал, а больше ничего». Вариантов оставалось не так уж много. Анализируя события последних месяцев, включая побег с каторги, Арчи пришел к выводу, что появление в его камере Лехи не было случайным. Пока они бежали от погони по тундре, времени толком подумать не оставалось. Но теперь у него не шли из головы и лехины провокационные разговоры о прошлом, и дикая смерть Кусто, которой не находилось разумных объяснений. Мысль о том, что Леху — подсадной, а побег организовали специально, уже не казалась сумасшедшей. Похоже на шизофренический сюжет в духе Филипа Дика? Что ж, пусть так. Но если вы параноик, это еще не значит, что за вами никто не следит.

А тут еще, словно черт из табакерки, появился дядя. Конечно, Арчи не забыл его предательства. Если совсем по-честному, у него душа ушла в пятки, когда он увидел родственника. С трудом вытерпев первый позыв бежать со всех ног, Арчи, соблюдая заветы Станиславского, привычно разыграл больного амнезией. В рамках конспирологической теории следовало предположить, что дядя вступил в сговор с тем, кто приложил столько сил, чтобы Арчибальд оказался в Колонии. На роль закулисного кукловода лучше всех подходил один человек — Аббасов.

— Как тебе удалось договориться с охранником?

Арчи повременил с ответом и продолжил тянуть дядю следом за собой вглубь плохо освещенного коридора, в конце которого, если Знахарь не соврал, ждала подсобка, где им никто не помешает.

— Я не договаривался. Это Знахарь, — объяснил он, пропустив внутрь дядю и заперев за ним дверь.

— Ты ему доверяешь?

— Пришлось рискнуть. Я хорошо усвоил твой урок: доверять нельзя никому.

— Что это значит? — дядя наморщил лоб.

На его лице не отражались ни страх, ни сомнения, ни чувство вины. Только недоумение. Он держался как человек, которому нечего скрывать и стыдиться. Впрочем, без выдающегося актерского таланта ему ни за что не удалось бы столько времени проворачивать свои схемы и оставаться безнаказанным.

— Хочу, чтобы ты знал, — собрался Арчи с духом. — Я никогда не забуду, что ты отправил Могильщика убрать нас с профессором.

Дядя достал из нагрудного кармана очки, водрузил их на переносице и какое-то время с интересом изучал Арчи, как будто впервые увидел. Затем наклонил голову и посмотрел на него поверх очков.

— Теперь-то я понял, почему ты пустился в бега, — проговорил он. — Ну и дурак же ты, сынок. Как ты вообще додумался до такого? Включи мозги и подумай, появился бы я здесь, если раньше, как ты уверяешь, планировал от тебя избавиться.

— Тебе нужен ключ к архивам Профессора, — предположил Арчи, сбитый с толку. Он собирался припереть дядю к стенке, а на деле выходило иначе. — Я огорчу тебя и того, кто тебя послал, потому что пароль так и не знаю.

— Я как будто с безнадежным тупицей говорю, — дядя снял очки и принялся протирать краем фуфайки. — На архивах Профессора я давно поставил крест. Не люблю ворошить могилы. Я искал тебя, потому что хочу спасти. Вырвать из рук тех, кому до зарезу понадобились архивы старика.

— Даже если все так… Как мы выберемся отсюда? Что будем делать на свободе?

— Для начала нужно сбежать от Председателя и Рогволда. А потом я хотел бы перебраться за кордон!

— Теперь я вообще ничего не понимаю. За границу?

— Именно. На родине отвратительный климат, подлые людишки, нищета… Нечего нам тут больше делать.

— Если перейти границу так просто, странно, что еще полстраны не сбежало.

— Не настолько просто, но у меня есть пара идей.

— И зачем же тебе я?

— Ты не допускаешь мысли, что к старости я стал сентиментальным? — тоном оскорбленной невинности спросил дядя.

— Хватит играть, — попросил Арчи.

— Извини, немножко переборщил. Ладно, буду откровенен. Прости за грубость, но ты — мой счастливый лотерейный билет. Мой главный пенсионный капитал!

— Я польщен. Но по-прежнему мало понимаю.

— Не переживай, со временем все встанет на свои места. Просто я собираюсь вернуть тебя отцу.

В подсобке стало нестерпимо тесно, жарко и душно. С момента, как память вернулась, Арчи почти не думал об отце. Его фигура не казалась важной в сложившихся обстоятельствах. Он надвинулся на дядю и схватил за грудки. Тот не сопротивлялся.

— Кто мой отец?

— Вряд ли ты это узнаешь, если придушишь меня, — насмешливо заметил старший Полунин.

Помедлив немного, Арчи отпустил его.

— Не принимай близко к сердцу, сынок. Пока я ничего не скажу. Ведь когда ты узнаешь, кто он такой, я стану тебе не нужен. А в мои годы это, знаешь ли, очень горько и обидно.

Старый лис все рассчитал. Как и всегда.

Вдруг на стальную дверь подсобки обрушился град тяжелых ударов. Оба испуганно вздрогнули.

— Открывайте! — донесся приглушенный голос Председателя. — Или будет хуже!

Оглядевшись по сторонам, Арчи не обнаружил ничего подходящего, что можно было бы использовать для обороны: полки были завалены старыми дырявыми сапогами, стопками постельного белья, респираторами и прочим хламом.

— Что будем делать? — прошептал он.

— Не бойся, Арчи, открывай, — на удивление спокойно сказал дядя. — Я все возьму на себя.

Арчи отодвинул засов и прыгнул в сторону. Дверь распахнулась, едва не сбив его с ног. В подсобку ворвались несколько охранников, которые принялись заламывать им руки. Согнувшись в три погибели, Арчи задрал голову и увидел Рогволда, образ которого до сих пор казался ему плодом измученного лихорадкой сознания. Тот действительно оказался до неприличия громаден, носил одежду из звериных шкур и сам был похож на диковинное животное, вставшее на задние лапы. Теперь Арчи рассмотрел, что ушанку Рогволда украшает череп крупного медведя без нижней челюсти. Из-под ряда редких пожелтевших клыков поблескивали подвижные черные глаза. Следом появился и Председатель. Для полного сходства с рассерженным Зевсом ему не хватало только парочки молний в горсти. Арчи испугался, что их четвертуют прямо на месте, но местный божок ограничился тем, что отвесил старшему Полунину смачную оплеуху.

— Что здесь такое происходит? — потребовал ответа Председатель.

Пока парень медлил, голос подал его дядя:

— Это была моя идея. Я думал, без посторонних он разговорится.

— И как, разговорился? — голос Председателя сочился ядовитым сарказмом.

— К сожалению, нет. Он ничего не помнит.

Старший Полунин получил еще одну затрещину.

— В карцер его! До моего особого распоряжения пусть сидит там.

Старика вывели, и Председатель приказал отпустить Арчи и выгнал охранников. В подсобке остался только Рогволд. Он опустился на корточки и привалился спиной к стене. Из-за расслабленной позы могло показаться, что ему глубоко наплевать на то, что происходит вокруг, но его цепкий взгляд ни на мгновение не выпускал из виду Арчи и отмечал каждое его движение. Один неверный жест, и Рогволд сорвется с места, как хорошо обученный цепной пес. Пока этот головорез рядом, Председателю вряд ли стоило кого-нибудь опасаться.

— Как думаешь, когда я отпущу твоего дядю?

Арчи не имел об этом ни малейшего представления.

— А я скажу. Это зависит от тебя, парень. Он выйдет из карцера только после того, как ты расскажешь мне все, что вспомнишь.

— Что ж ему всю жизнь там сидеть, если я не смогу вспомнить?

— Вот именно. Он ведь уже далеко немолод. Вряд ли бедняга долго продержится в карцере, — сочувственно произнес Председатель. — Так что тебе лучше поторопиться.

День ото дня Василий мрачнел. Придворный летописец почти перестал разговаривать, побледнел и осунулся; сидя за рабочим столом, частенько замирал, не дописав строчку до конца, и застывал, уставившись бессмысленным взглядом в стену прямо перед собой. Арчи пытался его встряхнуть, но Василий как будто ничего не замечал. Оставалось следить, чтобы писатель хотя бы съедал дежурную пайку.

Руки практически зажили, и Арчи вновь попросился в забой. Но распорядитель работ, строго следующий приказам Председателя, остался непреклонен. Когда молодой человек в очередной раз заявил, что не может бездельничать и должен трудиться на благо общины, распорядитель воздел руки к небу и отправил Арчи в наряд на кухню. Вообще на кухне работали только женщины, и пускали туда только охранников. Ему следовало чувствовать себя униженным. С одной стороны, его окончательно признали негодным для мужской работы, а с другой — не считали, что его присутствие на кухне угрожает заведенному в Колонии матримониальному распорядку.

При его появлении женщины не выказали ни удивления, ни смущения. Равнодушие, которое он отметил еще в родительский день, кажется, абсолютно сковало их. Арчи высматривал среди них девушку с зеленой елочкой на груди, но так и не нашел. Несколько раз он пытался расспросить о ней, но женщины шарахались от него, и ему достались лишь профилактические подзатыльники от бдительных гвардейцев Рогволда.

О неудачных розысках Нины, Арчи решил не распространяться.

И все же кое-что полезное узнать удалось. В обмен на два суточных пайка Арчи выяснил, где находится карцер, в который упекли дядю. Необходимость в тюремном заключении в Колонии возникала нечасто — чтобы утихомирить бузотеров, с лихвой хватало и других дисциплинарных мер. Если урезания пайка было недостаточно, в дело вступал Рогволд, помимо всего прочего, мастерски управляющийся с грозным хлыстом. Под карцер приспособили бесполезную келью, пустовавшую на одном уровне с гидроэлектростанцией, куда доступ был только у охранников и инженеров.

Дело оставалось за малым — заполучить одну из магнитных карт, с помощью которых люди Рогволда проходили ворота, отделявшие разные сектора Колонии. Правда, на повестке дня оставался открытым вопрос, что делать дальше, даже если Арчи вызволит дядю из карцера.

Близился час отбоя, когда Леха вошел в их комнату, как к себе домой — без стука, без приветствий, — и плюхнулся на кровать Василия, придавив заодно ноги писателя, который свернулся калачиком. Тот подскочил на месте, спросонья хлопая глазами. Потом присмотрелся и узнал охранника. Стиснув зубы, откинулся обратно на подушку и с остервенением выдернул ноги из-под непрошеного гостя.

— Ох, сердитый какой! — подначил Леха, но все же переместился на край лежанки. — Ты прости, чернильница, не заметил! Кушаешь, наверное, мало, вот и маленький такой. Не вырос, а?

Василий высунул нос из-под одеяла, явно собираясь резко ответить, но сдержался.

— А ты чего молчишь, Молчун? Не рад меня видеть?

— Рад, — Арчи представил, как себя повел бы Молчун. — Давно не виделись.

— Ох, давно! Это ты верно подметил! Дел по горло! Не скажу, что загоняли, но постоянно: то на входе поставят, то за инженерами присматривать, то на делянке следить, чтобы огородники не разбежались. Это вам не бездельничать на всем готовом, доложу я тебе!

Василий ворочался под одеялом. Арчи показал Лехе ладони, на которых еще оставались следы от кровавых мозолей.

— Один раз кайлом помахал и уже герой труда? — рассмеялся охранник. — Ладно, извини, молодец, конечно, что от работы не отлыниваешь. Это тут ценят, точно.

— Ты по делу пришел или так?

Леха хитро прищурился, а затем показал кивком на Василия.

— Он тут хозяин. Не могу я его выгонять, — сказал Арчи.

Охранник поднялся и пересел к нему на кровать.

— Ничего такого секретного. Просто хотел поболтать со старым приятелем, — нарочито громко объявил он, следя за неподвижным Василием, а затем наклонился к самому уху Арчи и продолжил почти неразличимым шепотом: — Чего от тебя Председатель-то хочет?

Неожиданный поворот. Они ведь должны быть на одной стороне с Председателем. Или нет?

— Ему нужно то же самое, что и всем остальным, — тоже шепотом ответил Арчи.

Леха задумался.

— Я тут краем уха слышал, что ты вроде никакой не Кривопятов, не вор вовсе. Это правда?

— Так говорит человек, который выдает себя за моего дядю.

— Вот! А ты мне не верил! Я же сразу сказал, что тебе не подходит это дурацкое имечко Паша. А ты морду воротил, а!

— Спать мешаете! — раздалось раздраженное из-под одеяла.

— Не злись, чернильница. Чем я тебе насолил?

Василий скинул с себя одеяло и сел на кровати. К впалым щекам прилила кровь. Он шумно дышал и был готов взорваться от одного неосторожного прикосновения.

— А ты не догадываешься? — патологически задушевным голосом поинтересовался он. Впервые писатель выглядел столь грозно.

Леха не подал виду, что догадывается к чему идет разговор, но Арчи обратил внимание, что его правая рука незаметно переместилась поближе к дубинке, прицепленную на поясе.

— Ты, братишка, если претензии имеешь, говори прямо, а то я университетов не заканчивал, намеков не понимаю. Сечешь?

— Сволочь, — словно выплюнул Василий. — Животное!

Леха приосанился, выпятив грудь.

— Так и быть, малахольный, дам тебе поблажку. Даю минуту, чтобы одуматься и извиниться, — он говорил и скалил лошадиные зубы.

Василий демонстрировал удивительную выдержку. Он не дрогнул, не стушевался, а наоборот — в его глазах разгорелся какой-то дьявольский огонь. Арчи напрягся.

— Думаешь, боюсь тебя? Хрен тебе!

Охранник поднялся и шагнул вперед.

— Ну и дурак, — сказал он. — Пока я тебя не обработал, объясни хоть, во имя чего ты решил сдохнуть, а?

— Тебе не понять.

— Неужели из-за бабы весь сыр-бор? — заржал Леха. — Книг своих начитался, что ли? Ни одна мокрощелка не заслуживает…

Придворный летописец взвыл и бросился вперед. Получилось у него совсем нескладно и не так ловко, как он, вероятно, планировал. Охранник с легкостью отбросил его обратно на топчан, отвесил несколько затрещин, схватил за ворот, поднял и несколько раз грохнул спиной об стену. Василий треснулся затылком о камень, и взгляд его сразу помутнел, а тело обмякло.

Что произойдет дальше, Арчи осознал уже сжимая в руке дубинку, которую сорвал с пояса охранника. Леха успел бросить удивленный взгляд через плечо, а потом на его затылок обрушилась пара крепких, размашистых ударов. Он отпустил Василия, захрипел и без сознания рухнул на того сверху.

Арчи обыскал охранника, нашел наручники и сцепил его запястья за спиной. Затем выудил из карманов электрошокер и пластиковую карту от магнитных замков.

— Эй, Вася, — похлопал он писателя по щекам и показал ключ. — С этой штукой можно пройти в сектор шахтеров?

17

Лесосибирск, растянувшийся на полтора десятка километров вдоль Енисея, туристического интереса не представлял. Городишко, не больше полсотни тысяч жителей, продлил свою агонию на неизвестный срок за счет лесопилок, речного порта и канифольного завода. Случайным приезжим, которых нелегкая все же заносила в эту глушь, предлагали скромную культурную программу, ограничивающуюся посещением Крестовоздвиженского собора, самого большого православного собора не только в Красноярском крае, но и во всей Сибири. В давние времена собор считался средоточием духовной жизни. Но на заре Триумвирата иерархи Церкви совершили опрометчивую ошибку, посчитав, что имеют все основания присвоить главенствующую роль как в обществе, так и в государстве. Ни одной из сторон Триумвирата это не понравилось, и очень скоро священнослужители лишились всех преференций, которыми их щедро одаривала прошлая власть. Теперь Крестовоздвиженский собор, как и прочие православные святыни, представлял собой музейную реликвию.

Судьба умирающего Лесосибирска Аббасова не занимала. В городе он остановился потому, что отсюда было удобнее добираться на другой берег Енисея, в деревню Рудиковка, на окраине которой Рогволд встречался со своими поставщиками, курсирующими по реке и ее притокам. Эти ребята были довольно отчаянными головами: за золото доставят любой товар, если он вообще существует в природе. Их давно следовало прижать к ногтю, но пока они приносили пользу проекту «Лепрозорий», Аббасов прикрывал глаза на их криминальную деятельность.

Майор поселился в гостинице «Кедр» на улице, носящей имя Шестидесятилетия ВЛКСМ. На козырьке трехэтажного панельного здания по вечерам мигали русские буквы, складывающиеся в слово «хотель». На рецепшене, похожем на регистратуру в районной поликлинике для негосслужащих (включая дежурную угрюмость располневшей женщины, сидевшей по ту сторону стеклянной перегородки), отчаянным приветом из другой жизни висело отпечатанное на принтере объявление о том, что жильцам номеров «люкс» доступ к сети wi-fi предоставляется бесплатно, а имя и пароль для подключения нужно спросить у администратора. Степень убожества стандартного номера оставалась загадкой, ведь удобства хваленого «люкса» исчерпывались полуторной кроватью, тумбой со старым кинескопным телевизором, накрытым сверху для красоты разноцветной тряпицей, а также совмещенным санузлом с душевой кабиной.

Даже проклятый Аллахом город Петра на болоте не вызывал у Аббасова такой изжоги. Или взять, к примеру, Красноярск — всего каких-то две сотни километров на юг от Лесосибирска. Если вечером выйти на центральный проспект, легко представить себе, что прогуливаешься где-нибудь в пределах Садового кольца. Но тут…

Аббасов попробовал отужинать в ресторане «Беккер», который в путеводителе именовался лучшим в городе. Порядок цифр в правой графе меню действительно был сопоставим с московскими, а вот качество блюд вызывало недоумение. Майор впал в уныние, когда оказалось, что официанта нужно предупреждать заранее, чтобы в еду не добавляли майонез, поскольку по умолчанию все местные кулинарные изыски предполагали его обильное использование. Уже одного этого, в общем, было достаточно, чтобы поднять скандал, но Аббасов не хотел привлекать лишнего внимания. Однако он опрометчиво не принял во внимание особенности местного менталитета. Майор не успел разделаться с подметкой, сдобренной слоем майонеза и расплавленного сыра, гордо именуемой в «Беккере» мясом по-боярски, как возле него материализовался плечистый славянин, а следом подтянулся и его приятель, чуть пониже ростом, но тоже впечатляющей комплекции. От обоих за версту разило водкой, луком и чесноком. Перебивая друг друга, они настойчиво бубнили про то, что таким, как Аббасов, здесь не рады, что тут собираются только достойные мужчины, а всякие черножопые, понаехавшие, должны прятаться по углам и носа не показывать, как крысы, потому что хватит! Думаете, Москвабад устроили, так всю нашу землю под себя подмяли? Хрен вам! Здесь так-то Сибирь! У нас не забалуешь!

При других обстоятельствах Аббасов без лишних прелюдий насадил бы обоих на первые попавшиеся под руку столовые приборы. Но полевые условия требовали от него сдержанности. Он заверил уважаемых господ, что попал в этот ресторан по незнанию и недомыслию и удалится, как только доест свою порцию. Пьянчуги, несколько раздосадованные, чтоб обошлось без рукоприкладства, вернулись за свой стол, где, оживленно жестикулируя, рассказывали своим некрасивым спутницам, какие они героические защитники родины.

На следующий день Аббасов допросил с пристрастием даму на рецепшене. Следуя ее указаниям, он нашел в припортовом районе кафе, в котором заправляли собратья-мусульмане, и впредь питался только там. За смешные по столичным меркам деньги здесь можно было отведать настоящую толму с чем-то и правда очень напоминающим мацони, утолить голод сытным бешбармаком, а на десерт полакомиться сносным вареньем из грецких орехов.

К концу недели Рогволд так и не вышел на связь, нарушив все договоренности. Это было не похоже на него, и Аббасов занервничал всерьез. Он часами просиживал над картой Енисейского кряжа, но ситуация не менялась. Майор отказывался верить, что допустил ошибку. Что могло пойти не так?

Аббасов решил пока не докладывать замминистра Минину и вызвал спецназ комбеза.

Под брюхом вертолета медленно полз зеленый с прогалинами ковер тайги. Ландшафт чем-то напоминал родные места. В детстве Аббасову чаще доводилось прятаться внизу, наблюдая сквозь листву за проходящими над кронами железными птицами с выкрашенными в красный цвет боеголовками под коротенькими, будто обрубленными крыльями. Мальчишеское сердце замирало, когда ракеты срывались с подвесок и после вспышек огня устремлялись вдаль, оставляя дымный след, а через какое-то время доносился ослабленный расстоянием грохот взрыва.

Пилот ткнул пальцем в плексиглас, но Аббасов уже и сам заметил медленно тянущуюся в небо ниточку серого дыма. По его просьбе, они сделали несколько кругов, прежде чем вертолет осторожно опустился на площадку, расчищенную спецназовцами на краю леса, обступившего кряж.

Встречал капитан, возглавивший группу захвата. Он откинул матовый щиток на шлеме, козырнул и без лишних предисловий доложил обстановку, перекрикивая шум лопастей вертолета:

— Операция проведена успешно. С нашей стороны потерь нет, двое трехсотых. Со стороны противника — около пятидесяти двухсотых. Еще не всех нашли, подсчитываем.

— Что?! — вскипел Аббасов. — Ты в своем уме? Я же приказал брать живыми!

— Виноват, господин майор! Неверно выразился! Они сами друг друга поубивали, еще до нашего появления.

Аббасов дернул воротник, который не давал вдохнуть.

— Показывай! — приказал он.

Трупы уложили в ряд на полу основного тоннеля. Майор шел и всматривался в искаженные смертью лица. Большинство погибших были одеты в черную форму. Глядя на их переломанные тела, можно было подумать, что их пропустили через камнедробилку. Он не мог поверить своим глазам.

— Похоже, у них произошло что-то вроде бунта. Мятежники захватили арсенал и расправились с теми, кто пытался оказать сопротивление, — офицер держался у него за спиной.

Аббасов замер, как вкопанный, увидев знакомую фигуру в звериных шкурах, почерневших от запекшейся крови. Рядом с ним скорчился Председатель. На переломанном носу Бориса Мананьева каким-то чудом держались разбитые очки, а лицо застыло в выражении безмерного удивления и разочарования. Чем же он так досадил этим людишкам?

Преклонив колено, майор опустил веки Рогволда.

— Кажется, эти двое до последнего держали оборону, — поделился капитан своими соображениями.

Чуть дальше Аббасов нашел и Христо, агента, подосланного к Полунину на каторге. Узнать его удалось не сразу — ему выбили все зубы и рот распахнулся, словно черная дыра в преисподнюю.

— Тут нет тех, кто мне нужен. Где остальные люди?

Командир спецназа повел майора за собой. Когда они проходили мимо, бойцы отдавали честь.

Население Колонии согнали в большую залу, служившую столовой. Люди со связанными руками сгрудились у дальней стены, исподлобья поглядывая на шеренгу спецназовцев, каждый из которых держал наизготовку автомат. Немного особняком держались женщины, боявшиеся поднять головы. Большинство из них были в разорванных одеждах и неловко пытались прикрыть наготу. Нельзя было не заметить ссадин и синяков на их телах. Дети цеплялись чумазыми ручонками за юбки матерей.

Аббасов поманил капитана пальцем.

— Потрудись объяснить, капитан, — показал он на женщин.

— Не наша вина, господин майор! Это они тоже до нас успели.

Многие мужчины, услышав, виновато уставились в пол. Аббасов направился к ним и прошел перед строем. Никто из колонистов не рискнул поднять голову. Капитан не отставал ни на шаг.

— Больше никого не осталось? — на всякий случай уточнил Аббасов.

— Никак нет, господин майор.

— Не хватает двух человек.

Спецназовец растерялся и не нашелся, что ответить.

— Вот, — Аббасов ткнул пальцем, — мне нужно допросить этого человека.

По знаку капитана двое бойцов вышли из шеренги и уверенно взяли под руки сгорбленного человека в засаленном медицинском халате. Вместе они вышли из столовой. Аббасов сам сориентировался в лабиринте тесных коридоров и привел их к лазарету. Внутри словно прошелся маленький ураган: распахнутые шкафы, опрокинутые стулья, битые склянки под ногами, разорванное постельное белье, истоптанное грязными ботинками.

— Развяжите его, — приказал штабс-капитан, поднял стул, отряхнул сиденье и сел.

Пленник растирал покрасневшие запястья. Пальцы его заметно дрожали.

— Воды?

Он кивнул, и один из спецназовцев, повинуясь властному жесту Аббасова, отцепил и протянул собственную флягу. Когда человек в медицинском халате утолил жажду, майор отправил бойцов за дверь.

— Здравствуйте, Знахарь! Или лучше называть вас Виктором?

У колониста заметно расширились зрачки.

— Удивлены? — ухмыльнулся Аббасов. — Теряетесь в догадках, откуда мне известно ваше имя?

Знахарь, не вымолвив ни слова, сложил руки за спиной и покорно опустил голову.

— Я достаточно осведомлен о вашей колонии. На каждого из здешних обитателей, и вас в том числе, имеется досье. Нет смысла запираться.

Но пленник хранил угрюмое молчание.

— Расскажите, что здесь случилось. От этого никому не станет хуже. Что за идиотское восстание?

— Не думал, что такое возможно, — наконец ответил он. — Они были как звери, сорвавшиеся с цепи.

— Хорошенькое начало, — поощрил его Аббасов. — Кто ими руководил?

— Все началось с шахтеров. Они завладели ключами, а потом даже Рогволд не смог их остановить…

— Вы чего-то не договариваете. С чего вдруг шахтеры подняли бунт? Я знаю, что здесь были еще два человека. Дядя и племянник. Их нет ни среди мертвых, ни среди живых. Где же они?

Губы Знахаря сжались в ниточку.

— Зачем вы их покрываете? Разве не они устроили все это безумие? — Аббасов обвел разрушенный лазарет.

— Они хотели как лучше, — прошептал Знахарь и умолк.

— Я правильно понимаю, что больше говорить вы не намерены?

Напряженная тишина подтвердила подозрения майора.

— Жаль, — вздохнул он, поднялся, выглянул в коридор и негромко потребовал привести ему одного ребенка из столовой, неважно какого. После этого вернулся на место и принялся разглядывать собственные ногти, насвистывая какую-то ерунду.

Дверь открылась, и спецназовец втолкнул внутрь девчонку в лохмотьях. Ей было лет шесть или семь. Она споткнулась о порог, растянулась на полу и жалобно захныкала. Знахарь бросился ей на помощь: помог встать на ноги, отряхнул коленки и вытер щеки.

— Заберите ее у него, — распорядился Аббасов, глядя в сторону.

Боец схватил девчонку за шиворот и оттащил в сторону. Она опять захныкала, а Знахарь, кажется, был готов броситься на майора и придушить его. Но зачем предоставлять ему такой шанс? Аббасов вытащил из кобуры пистолет и взвел затвор.

— Чтобы вы не сделали глупостей, — пояснил он.

— Неужели вы способны…

Действие всегда эффективнее разговоров. Так учил Далягмаса отец. С возрастом Аббасов выяснил, что отец несколько преувеличивал. Все-таки иногда правильные слова быстрее достигают цели. Однако чаще всего проверенный способ оказывался самым эффективным. Он подошел к девчонке и приставил дуло пистолета к ее виску.

— Сюда смотреть! — рявкнул майор, когда Знахарь отвернулся. — Потом вы станете говорить себе, что ее застрелил я. Но все равно будете знать, что малышка погибла по вашей вине! Ведь для ее спасения было достаточно сказать самую малость.

До выстрела осталось одно небольшое усилие указательного пальца, и Аббасов по привычке прикрылся левой ладонью, чтобы не забрызгало кровью. Знахарь рухнул на карачки и пополз к нему.

— Не надо! Остановитесь! — взмолился он.

Аббасов убрал оружие в сторону.

— Я жду.

— Обещайте, что с ней ничего не случится.

— Она будет в порядке. Гарантирую.

Он разрешил спецназовцу увести ребенка обратно к матери и спрятал пистолет в кобуру.

— Мятеж — дело рук Полуниных. Я прав?

— Не совсем, — голос старого врача был похож на шелест листьев на ветру. — Молчун как-то раздобыл ключи охранника и принес их шахтерам. А те давно имели зуб на Председателя и Рогволда. Вместе они освободили дядю Молчуна, а затем…

— Освободили? В каком смысле? — перебил Аббасов.

— Председатель посадил его в карцер.

— За что?

— Это лучше спросить у Председателя. Только, боюсь, он уже ничего не ответит, — вздохнул Знахарь.

— Вы назвали парня Молчуном вместо настоящего имени. Он так ничего и не вспомнил?

Пленник замешкался с ответом на какие-то доли секунды, но это не укрылось от Аббасова.

— Хватит, Знахарь. Сюда снова приведут девчонку. Только на этот раз я не стану ждать, пока вы договоритесь со своей совестью, — предупредил майор. — Он рассказывал что-нибудь?

— Нет. Мальчик скрывал от всех, что к нему вернулась память. Я и сам случайно догадался.

Аббасов пристально посмотрел на него, но, похоже, Знахарь говорил правду.

— Считайте, я вам поверил. Что было дальше? Где он и его дядя?

— Я не представляю, где они сейчас.

Майор потянулся к кобуре.

— Подождите, я не договорил! — встрепенулся Знахарь. — Они забрали вездеход Рогволда.

— Куда они собрались? Ну же, старик, не расстраивай меня!

— Ангара! Дядя Молчуна сказал, что они доберутся до берега Ангары, а там попробуют сесть на какое-нибудь проходящее судно. Чтобы попасть в Иркутск. А потом двинут еще дальше.

Аббасов не ожидал подобной прыти от немолодого Леонида Семеновича. Интересно, он по собственной инициативе развил такую деятельность или его направляют пенсионники? От ответа зависело очень многое. Если старый Полунин сам провернул эту комбинацию, то можно было бы списать все на удачу. Но если к разгрому Лепрозория причастны товарищи из финансового блока… Что же вам понадобилось в Иркутске, Леонид Семенович? Куда вы собрались?

— Давно они ушли?

— Почти пять дней прошло.

Много, слишком много!

— Что теперь будет с нами? — шепотом спросил Знахарь. — Вы нас отпустите?

— Как же я вас отпущу, — ответил Аббасов. — Вы же все преступники.

Капитан проводил его до вертолета.

— Не забудьте забрать все золото, — вспомнил Аббасов.

— Так точно! — козырнул спецназовец. — А что делать с людьми?

Пилот завел двигатель. Лопасти со свистом рассекали воздух над головой.

— Их никогда не должны найти, — ответил майор, давно принявший непростое решение.

— Виноват, я, кажется, не совсем понимаю…

— Задание государственной важности, капитан. Ваша карьера зависит от того, как вы справитесь. Найдите способ. Не хотел бы лезть с советами, но, думаю, проще всего завалить их породой в каком-нибудь дальнем забое, а вход забросать гранатами. Но это на ваше усмотрение, капитан.

Он залез в кабину, пристегнулся, и машина натужно оторвалась от земли. Спецназовец продолжал стоять, растерявшись. Пилот надавил педаль, потянул штурвал, и офицер скрылся из виду. Аббасов бросил прощальный взгляд на Енисейский кряж и поймал себя на ощущении горечи и потери. «Лепрозорий» был его детищем. Столько лет труда пошло прахом. И все из-за проклятых Полуниных!

***

В Лесосибирск Аббасов вернулся подавленный. Коростель заметил перемену, наблюдая за комитетчиком из укрытия, и предположил, что господин майор побывал в глубоко законспирированном лагере нелегалов, которых силовики вот уже с десяток лет держали под контролем.

Если верить обрывкам информации, силовики планировали использовать поселенцев для провокаций и последующего подавления революционного движения, благодаря чему союзники из МВД и комбеза подмяли бы, наконец, под себя лидирующие позиции в Триумвирате. Неоднократные попытки раскрыть местоположение нелегалов успеха не имели, и в руководстве финансово-пенсионного блока к перспективе подобного поворота предпочли относиться с умеренным скепсисом.

В свое время Коростель, сопоставив данные, прикинул, что лагерь находится где-то между Подкаменной Тунгуской и Ангарой. Но снимки со спутника ничего не показали. И вот теперь, после исчезновения обоих Полуниных, ключевой агент комбеза спешно отправился в сибирскую глушь, практически в тот самый квадрат, который столько времени не давал Коростелю покоя. Это не могло быть случайным совпадением, и беглый статс-инспектор пустился по следу майора комбеза.

Подозрения только усилились, когда в аэропорту Лесосибирска приземлился грузовой борт без маркировки, из которого вытащили прикрытые маскировочной сеткой штурмовые вертолеты и бронетранспортеры. Также на взлетно-посадочную полосу высыпали три десятка бравых парней в форме без знаков отличия. Коростель даже пожалел, что уже не является кадровым сотрудником, поскольку подобные открытия могли бы неплохо повысить его шансы на продвижение по службе.

Несмотря на унылый вид после возвращения, Аббасов не стал попусту тратить время. Коростель еще размышлял, можно ли покинуть наблюдательный пост, а майор уже появился с дорожной сумкой на выходе из гостиницы. Куда он направится, сомневаться не приходилось.

Войдя в аэропорт, Коростель сразу заметил Аббасова, который пытался отмахаться служебным удостоверением от сотрудника службы безопасности, требующего пройти проверку на рентгеноскопе. Молодой человек попался незаурядного упорства и, кажется, всерьез считал, что должностные инструкции распространяются на всех граждан, независимо от ранга. Определив, на какой рейс садится майор, Коростель направился покупать билеты. Кассирша долго хмурила брови, не понимая, почему пассажир не хочет лететь прямым рейсом, а желает сначала махнуть в Кемерово и уже там пересесть на самолет до Иркутска. «Вот же, посадка еще идет! — настаивала она. — И свободные места есть». В принципе, он подозревал, что при встрече Аббасов его не узнает, поскольку Коростель отпустил бороду и усы, носил парик, а также не снимал массивные очки в роговой оправе. Тем не менее, лишний раз попадаться майору на глаза не стоило. Кто знает, как еще дело обернется.

В Иркутске он приземлился только следующим утром. Сначала прошелся по таксистам, кормящимся за счет приезжих. Но никто из них не запомнил Аббасова. Как, спрашивается, теперь искать его в малознакомом городе? От безнадежности Коростель обратился к барышням в билетных кассах, и одна из них замешкалась, когда он назвал фамилию майора. Пришлось на ходу сочинять мелодраматическую историю про случайное знакомство с соседом в самолете. Мол, случайно перепутали кейсы друг друга, а теперь у обоих будут большие проблемы, если не вернуть свои вещи. В итоге девушка призналась, что Аббасов взял билет до Читы.

***

Только на перроне, протягивая билет проводнице, Аббасов сообразил, что название приграничного городка ему знакомо. Заняв полку в двуместном купе, он достал планшет и подробнее изучил справку по Краснокаменску. Возник как поселок геологов во второй половине прошлого столетия, после того как в предгорьях Аргунского хребта было найдено месторождение урана. Здесь находилось одно из крупнейших в мире производств по добыче природного радиоактивного топлива. Так-так-так, интересно, но не совсем то… Население колеблется на отметке в 40 тысяч человек и поддерживается только за счет отправки на опасные работы граждан, подлежащих кремации и пожелавших продлить пенсионный срок. Опять не то.

Он открыл карту. Краснокаменск находился в 540 километрах от Читы, шесть часов железнодорожной тряски. Увеличив в несколько раз масштаб, Аббасов наконец понял, что привлекло его внимание. Рядом с Краснокаменском, не больше полусотни километров, на границе с Китаем, находилась застава Кайластуй, куда он отослал Тагира.

Аббасов еще злился на сына. Но прошло достаточно времени, чтобы трудно сдерживаемый гнев развеялся. К тому же, шли дни, а знакомые из штаба округа, которым было велено присматривать за юным джигитом, ни о каких нарушениях со стороны Тагира не сообщали. В глубине отцовской души затеплилась надежда, что, может быть, из сына выйдет дельный офицер, хотя с выводами спешить не стоило. Лет десять назад ведь тоже казалось, что мальчик двигался правильным курсом. А потом связался с этими мутаржибами и, похоже, неизвестно когда последний раз был в мечети. Даже последний ураза-байрам пропустил, за что обязательно поплатился бы, если отец не застрял бы в Петрограде.

Стоит ли звонить матери Тагира? Опять запричитает-заноет, мол, нужно обязательно встретиться с сыном, передать гостинцев (какие, к иблису, гостинцы, у кого она нахваталась этих русских обычаев?!), проведать и убедиться своими глазами, что все у него хорошо. А даже если нехорошо! Что Аббасов должен сделать: сопли его на рукав намотать?! В конце концов, майор забрался в самую глушь по делу государственной важности, а не за тем, чтобы присматривать за сопляком, пусть тот и родной его сын!

В общем, он решил, что говорить с женой не нужно, а вот с Тагиром все-таки нужно повидаться, если представится такая возможность.

Зачем Полунин тащит своего племянника на самую окраину страны? Понятно, что урановые рудники, пусть и крупнейшие, ему неинтересны. Значит, он либо планирует двигаться дальше на восток, либо будет искать варианты для нелегального перехода за кордон. Второй вариант показался майору наиболее вероятным. Общеизвестно, что в Забайкальском округе самый слабый контроль за границей, и китайцы регулярно переходят ее в обе стороны. К тому же местные пограничники не брезговали золотыми юанями.

Маловероятно, что в Краснокаменске у Полунина имелись знакомые. Скорее всего, ему потребовалось время, чтобы найти нужных людей. И тут еще важно, чтобы китайские контрабандисты не почувствовали вкус золота и не удавили обоих беглецов с целью пошлого ограбления.

Городской жандармерией Краснокаменска руководил немолодой подполковник с ярко выраженными монголоидными чертами. Развалившись в кресле, он сцепил короткие ручки на объемном животе и рассматривал Аббасова. В его взгляде не чувствовалось ни пиетета перед офицером более могущественной организации, ни неприкрытой неприязни, которая нередко встречалась среди рядовых сотрудников органов правопорядка. Лишь спокойствие и умиротворение, из-за чего полковник сильно напоминал каноническое изображение Хотэя, восточного божества счастья. Этим своим благодушием он безмерно раздражал Аббасова. Подполковник не отказывался от помощи, но… «Но посудите сами, господин майор, у меня два взвода на уличном патрулировании и четыре оперативника. А тут еще прошел приказ по министерству об усилении. Без сна, без отдыха на посту. Конечно, дадим знать, если заметим что-нибудь подозрительное. Проследим, нет ли какой возни вокруг китайской диаспоры. Но большего обещать не могу, потому что буквально каждый человек на счету». Аббасов пояснил, что большего ему, в принципе, и не требуется, но главное, чтобы оперативники не трепали языком. Никто в Краснокаменске не должен знать о появлении агента комбеза. Это понятно?

Предположение, что его подчиненные могут кому-нибудь проболтаться, похоже, несколько задело подполковника, но он лишь чуть-чуть поморщился, а потом вновь стал похож на Хотэя: «Как изволите, господин майор. Молчание — золото, кхе-кхе».

Оставив свой номер для связи, Аббасов поспешил уйти. К чему тратить попусту время.

Больше всего его приводило в бешенство не то, что подполковник позволил себе в мягкой и учтивой манере продемонстрировать свое превосходство, а то, что сделал это, прекрасно понимая, что здесь, в пяти тысячах километров от Москвы, у Аббасова вместо реальной власти одна лишь служебная «корочка», которой можно сколько угодно размахивать перед местным упитанным божеством.

В крайнем случае, майор мог бы запросить группу зачистки, оставшуюся до дальнейших распоряжений в Лесосибирске, но опасался слишком большого шума. Не успеет он оглянуться, как Полунин опять скроется из виду.

Форма пограничника сидела на Тагире ладно, добавляла ему мужественности, и вообще он выглядел в ней на несколько лет старше. От смущения сын не знал, куда девать руки, и постоянно теребил зеленый берет, то снимая, то опять водружая на макушку. Наверное, все еще чувствует себя виноватым, подумал Аббасов и немного смягчился. Положив руку ему на плечо, он повел Тагира в непритязательное уличное кафе с шашлыками на мангале. Пока они ждали заказ, сын чаще смотрел в пластиковый стакан с лимонадом, чем на отца. На сдержанные вопросы отвечал односложно. То, что и так было трудно назвать разговором, плавно зашло в тупик. Но тут, хвала Аллаху, принесли мясо. Спасибо за передышку. Майор даже вспотел.

— Ты какой-то озабоченный, — заметил на ногайском Аббасов после того, как разделался с мясом.

— У меня тут еще дела, — нехотя выдавил из себя Тагир.

— Что-то по службе?

Мальчишка смутился и потянулся за стаканом.

— Опять вляпался в какую-то историю?

Майор старался, чтобы его голос звучал достаточно строго, но в его планы не входило доводить сына до обморока. Тот же никак не мог решить, что для него опаснее: разгневать отца молчанием или своими словами.

— Ты только пойми, — запинаясь, начал Тагир, — я ничего такого не думал и не хотел. Но я же тут салага, новичок… Они что скажут, то я и должен делать, а иначе… Я все тебе расскажу, потому что ты мне отец, но поклянись, что не станешь вмешиваться и об этом никто больше не узнает!

— Хорошо. Не стану я тебя подставлять.

Тагир наконец посмотрел отцу в глаза.

— Ты же догадываешься, что тут действуют немного другие правила, чем в Москве.

— Правила везде одни и те же. Просто здесь порядка меньше.

— Его здесь нет совсем, — сказал Тагир и залпом допил лимонад. — Ты хотел, чтобы я набрался уму-разуму? Вот и набираюсь. Сегодня я должен встретиться с одним человеком и договориться, чтобы мы, то есть наш старлей и взвод, перевели его через границу.

— Что за человек? — подобрался Аббасов.

— Не знаю. Тебя только это заинтересовало? — удивился Тагир.

— Я не сомневался, что местные погранцы берут взятки. Этим меня не удивишь.

— Ты не злишься на меня?

Майор покачал головой.

— Расскажи еще о человеке, которого вы поведете за кордон.

— Вообще-то их двое.

Неисповедимы пути Аллаха, так, что ли?

— Встречаюсь я с тем, который постарше. Но есть еще второй. Им обоим нужно в Китай.

— И как они собираются с вами расплачиваться? — спросил Аббасов, чтобы удостовериться наверняка.

— Старлей сказал, что у них туго с наличными, поэтому заплатят золотом. А нам так даже выгодней.

Впервые за многие годы майор посмотрел на сына с отеческой благодарностью.

***

Навыки чтения по губам оказались бесполезными. Коростель несколько раз протер окуляры бинокля, но все равно ничего не понял из того, что эти двое говорили друг другу — речь их была абсолютно незнакомой. Только когда им принесли заказ, он догадался, что Аббасов разговаривает с сыном на их родном языке. Ничего удивительного, но все равно он растерялся. Они обсуждали что-то важное. Несколько раз Аббасов явно произнес фамилию Полунин. Потом майор достал планшет и что-то долго объяснял сыну.

Аббасовы закончили трапезу, вышли из кафе и душевно попрощались. Коростель не сомневался, за кем следовать. Логика и интуиция в унисон подсказывали ему одно и то же: иди за пограничником. Папаша живет в единственной гостинице Краснокаменска и найти его не составит труда. А вот сынок может привести к чему-то действительно важному.

Коростель из предосторожности держался на расстоянии. Он проследовал за юным Аббасовым мимо несколько пустынных кварталов, где иногда приходилось терять его из виду, а потом нагонять. Среди малоэтажной застройки, на ровном, как стол, ландшафте, было очень нелегко оставаться незаметным. Может, зря послушался интуицию? Но нет, не зря. Юный пограничник дошел до торгового центра на проспекте Шахтеров, главной улице в Краснокаменске, рассекавшей город на северную и южную части. Остановившись перед входом, он принял праздный вид и закурил. Парень только выбросил окурок, как из разъезжающихся дверей торгового центра появилась знакомая фигура. Леонид Семенович Полунин быстро осмотрелся, уверенно взял пограничника под локоть и потащил за угол. Тот не сопротивлялся. Лишь обернулся несколько раз через плечо. Тут Коростель испугался, что допустил фатальную ошибку, когда не убедился, куда направился майор. Коростель зашел в ближайший магазин и через стеклянную створку несколько минут изучал обстановку на проспекте, но не заметил никого подозрительного. Майор не появился. Тогда бывший статс-инспектор покинул наблюдательный пункт и устроился на скамейке, с которой отлично просматривалось пространство в обе стороны от торгового центра.

Сначала из-за угла появился пограничник, перебежал на другую сторону дороги, почти сразу поймал частника и укатил восвояси. Коростель отвернулся, когда машина проезжала мимо. Пока он отвлекся, Полунин успел пройти несколько десятков метров по проспекту в противоположном направлении. Поднявшись со скамейки, Коростель отряхнул брюки и не торопясь пошел за ним.

Полунин хотел захлопнуть дверь, но Коростель оттолкнул его вглубь прихожей. Пожилой мужчина с трудом удержался на ногах и потянулся под пиджак. Коростель перехватил его руку, вытащил из-под ремня свой заранее взведенный «глок» и помахал им перед носом Полунина.

— Давайте без резкий движений, Леонид Семенович. Положите оружие на пол.

В ответ раздалось что-то грубое и нечленораздельное, после чего на линолеум тяжело упал пистолет.

В конце коридора появился встревоженный племянник.

— Арчи, беги! — крикнул Полунин, однако тот замер в дверном проеме, словно загипнотизированный.

Молодой человек выглядел усталым. На лбу проступили морщины, как если бы он часто хмурился. Заострившиеся черты и висевшая мешком одежда подсказывали, что в последнее время питался он кое-как.

— Здравствуй, Арчибальд, — Коростель постарался говорить дружелюбно, но продолжал удерживать его дядю на мушке. — Я догадываюсь, как это все выглядит со стороны, но поверьте мне, что я не собираюсь причинить вам вреда.

Коростель подобрал с пола пистолет и сунул в карман.

— Если вы обещаете, что мы побеседуем, как взрослые люди, я уберу и его, — предложил он, опуская «глок».

— К чему церемонии? Зовите уже своих головорезов, — зло бросил Леонид Семенович.

— Я здесь один.

— Не слишком ли самоуверенно?

— Вы неправильно понимаете ситуацию, — покачал головой Коростель и спрятал «глок» за пояс.

— Кто это такой? — вклинился в разговор молодой человек.

— Моя фамилия Коростель. Я познакомился с твоим дядей, Арчибальд, когда работал в пенсионной инспекции, — представился Коростель. — Но теперь я такой же беглец, как и вы оба.

Было заметно, что молодой человек не может решить, что ему делать, пока дядя пребывал в очевидном замешательстве. Нужно было торопиться, пока они не придумали какую-нибудь безумную выходку.

— Этот человек следил за нашей лабораторией, — пояснил Полунин племяннику.

— Не жандармы? — уточнил Арчи.

— Жандармы тоже, — вздохнул Коростель. — И это только те, про кого известно мне. Но я не исключаю, что существуют и другие структуры, которые заинтересовались вашей подпольной деятельностью.

— Только не вешайте лапшу про то, что сыр-бор разгорелся из-за долбанной машины Профессора! Я и в первый раз не поверил!

Приходилось признать, что он сильно недооценил старика при первой встрече. Если бы Коростель отнесся к нему со всей серьезностью, возможно, не оказался бы сейчас в этой дыре.

— Машина нас тоже интересовала. Но, конечно, в меньшей степени, чем сыворотка.

Дядя и племянник уставились на него, разинув рты.

— Давайте присядем, и я все объясню, — предложил он.

Хотя в воздухе все еще витало всеобщее недоверие, изображая из себя цивилизованных людей, они переместились в убогую комнату, которая была одновременно и гостиной, и столовой, и спальней. На покрытом засаленной клеенкой столе у окна громоздились банки консервов. На стене красовался невообразимо пыльный ковер с изображением картины Шишкина «Утро в лесу». Две продавленные панцирные кровати, притиснутые к противоположным стенам, жалобно заскрипели, когда Полунины и Коростель устроились напротив друг друга.

— У меня примерно такая же обстановка, — предпринял попытку навести мосты Коростель.

— Не отвлекайтесь, пожалуйста, — попросил старший Полунин.

— Хорошо. Начну, пожалуй, с того, что вы, Леонид Семенович, и ваш старый приятель Вольф все-таки недостаточно хорошо заметали следы.

— То-то наша лаборатория проработала столько лет, — насупился старший Полунин.

— Не питайте иллюзий, — хищно улыбнулся Коростель. — Вы проработали ровно столько, сколько вам позволили.

Старый аферист недовольно хмыкнул, сложил руки на груди и принял воинственный вид.

— Речь сейчас не о том. Я говорю про работу вашего дорогого профессора в Институте мозга. Ему следовало внимательнее следить за тем, чтобы все материалы его исследований были уничтожены.

— Я не очень понимаю, к чему вы клоните. Как это все связано с сывороткой?

— Похоже, я понимаю, — неожиданно влез в разговор Арчибальд.

Дядя и Коростель с удивлением воззрились на него.

— Во время исследований в Институте мозга Профессор обнаружил неожиданное побочное действие тоназина. Что-то там с уменьшением концентрации погерина, — поделился молодой человек.

— Чем больше мутировавшего погерина в клетках, тем быстрее стареет организм, — подхватил Коростель. — Судя по сохранившимся протоколам, созданный Вольфом тоназин — путь к получению сыворотки, которая ничем не будет уступать продукции «Феникса». Но формула препарата нигде не сохранилась… Откуда ты узнал про побочное действие, Арчибальд? Ты это прочитал в его архиве, не так ли?

— Он будет молчать, пока вы не выложите все начистоту! — отрезал Полунин.

— Ну, хорошо, — не стал нагнетать обстановку Коростель. — Проведем небольшую лекцию по политинформации. Как известно, сейчас наше государство представляет собой Триумвират, власть в котором поделена между тремя силами — силовики, финансисты и законники. Впрочем, если вдаваться в подробности, то внутри каждой из этих структур существуют отдельные персоны, готовые в любой момент заключить негласный союз с представителями, скажем так, противника. Очевидно, что такая возня не может продолжаться бесконечно долго. Власть должна принадлежать одной силе. Это понимают все стороны, однако никто из них до сих пор не владеет решающим преимуществом. Но мечтает его приобрести. Своя сыворотка — лучший способ прибрать власть. На наше счастье… — он осекся. — Простите, это я по старой памяти. Пенсионной инспекции и финансистам вовремя стало известно, что силовики напали на след профессора Вольфа, который, оказывается, задолго до появления сыворотки «Феникс» был близок к аналогичному открытию, но в то время никто не оценил его результаты. Мы… — простите великодушно еще раз! — то есть финансисты, силовики и, надо полагать, законники — все желали получить профессора Вольфа в свои руки живым. После его гибели надежда осталась только на архив. Но пароль доступа к нему остается тайной. Как и прочие участники событий, я подозреваю, что он известен одному человеку. Я говорю о тебе, Арчибальд. Я прав?

— Не отвечай ему, Арчи! Черт его знает, что он задумал.

— Ваше недоверие объяснимо, Леонид Семенович. Насколько могу судить, вы планируете сбежать в Китай. Правда, не очень понимаю, что вы собрались делать дальше. Золота вам надолго не хватит. Что потом?

— Там видно будет, — пожал плечами Полунин.

— А вы знаете, что у вас на хвосте висит Аббасов?

Леонид Семенович явно не знал и даже не подозревал.

— Я неплохо знаком с его личным делом. Поверьте, он собственными руками убьет вас обоих, лишь бы не выпустить за кордон.

Дядя и племянник переглянулись.

— Вы хотите что-то нам предложить? — наконец спросил старший Полунин.

— Именно, — просиял Коростель. — Я хочу помочь вам перейти границу.

Теперь пришел черед Леонида Семеновича расплыться в довольной улыбке.

— Вы чуть-чуть опоздали, почтенный. Мы уже обо всем договорились с опытными проводниками.

— Ах, да! — спохватился Коростель. — Вы, наверное, про того пограничника, с которым давеча встречались. Такой молодой, кавказского происхождения, верно?

Зрачки старшего Полунина сузились до пары черных точек.

— Жаль, Леонид Семенович, что вы не поинтересовались его фамилией. Это вас сильно отрезвило бы.

Собеседники Коростеля ждали продолжения.

— Его фамилия — Аббасов, — сказал он и позволил себе насладиться произведенным эффектом. Дядя и племянник подавленно молчали.

— Вы гарантируете, что с вами мы сможем уйти? — неожиданно взял слово Арчи, хотя дядя пытался его одернуть.

— У меня есть несколько влиятельных знакомых на той стороне границы, которые мне многим обязаны. Со мной ваши шансы заметно возрастут. Без меня, боюсь, у вас их не будет совсем.

— Что взамен? — деловым тоном осведомился старший Леонид Семенович.

— После того, как мое начальство решило от меня избавиться, мне стало как-то не очень уютно оставаться в России. Но чем мне заняться за границей, особенно без денег? Все очень приземленно, господа. Не сомневаюсь, конкуренты «Феникса» выстроятся в очередь, чтобы купить у вас секреты Вольфа. Меня устроит скромная сумма… Не знаю… Ну, скажем, тридцать процентов?

— Ничего не выйдет, — возразил Арчи. — Я так и не вспомнил пароль к архиву. Так что никакими секретами мы торговать не собираемся.

— На что же вы рассчитываете? — растерялся Коростель.

— Найти моего отца.

— И кто же сей влиятельный муж?

— Глава компании «Феникс», — ответил за племянника Полунин.

***

Застава Кайластуй находилась посреди ровной и лысой степи, где пограничная река Аргунь врезалась рукавом в российскую территорию. От казармы до нее — меньше минуты пешком. Осмотревшись на местности, Аббасов задумался, не зная, где укрыться. Сопки остались позади. Не дойдя пары десятков метров до зоны отчуждения на берегу, он наконец обнаружил подходящие овраги. Он сверился с показаниями навигатора и приготовился ждать.

С Тагиром договорились, что он отправит беглецов не туда, куда велел командир, а в узкое место Аргуни, в километре к востоку от заставы. Как раз туда, где притаился Аббасов. Он решил, что не может доверять никому, кроме сына, и убедил Тагира, что крайне важно, чтобы его сослуживцы до последнего момента ни о чем не догадались. А если пойдет не так, как запланировали, Тагир должен сразу сообщить по рации.

Посматривая время от времени на часы, Аббасов продолжал следить за степью. Майор размышлял, каким образом обеспечить Тагиру возвращение домой. Понятно, что после такого инцидента ему нельзя оставаться на заставе. Вообще, можно было бы представить его к награде и повышению в звании — за помощь в проведение операции государственной важности (отцовское сердце испытало незнакомую доселе гордость). Но не будем бежать впереди каравана.

Аббасов представил, как они вместе возвращаются в столицу, как их встречает жена, как она утирает слезы радости и обнимает обоих сразу, потом — по очереди, а затем, уже дома, накроет стол, который будет ломиться под грузом лучших блюд и напитков. Соберется вся родня и можно будет, не стесняясь, не краснея, сказать, что вырос наш джигит, возмужал…

Однако пора бы им уже и появиться на горизонте. Но сколько он ни всматривался в сумрак, даже в инфракрасном диапазоне не видел ничего подозрительного.

Рация ожила, и Аббасов вздрогнул от ее шорохов и скрежета.

— Отец, слышишь меня? — услышал он встревоженный голос сына.

— Слышу тебя, прием!

— У нас тревога по заставе! — затараторил на ногайском Тагир. — Замечены нарушители в квадрате пять бэ! Это на запад от нас. Нас всех перебрасывают туда!

Аббасова прошиб холодный пот.

— Какие нарушители?

— Неизвестно. Предположительно — три человека. Идут в сторону Китая! Старший говорит…

Связь оборвалась. Штабс-капитан несколько раз позвал сына, но динамик в ответ только шипел и трещал.

Его прошиб холодный пот, когда он догадался, что происходит. Ждать дальше не имело смысла. Он покинул укрытие и побежал к заставе, проклиная себя последними словами за то, что не вызвал спецназ.

Запыхавшись, Аббасов приближался к шлагбауму у въезда на заставу, когда услышал первые отдаленные выстрелы — сухие одиночные, из пистолета, а затем забухала автоматная дробь. Навстречу из будки выскочил караульный. Выпучив глаза, он присел, упирая приклад автомата в бедро, и не закричал, а заверещал что-то на пределе слышимости. На секунду Аббасову показалось, что это последнее мгновение его жизни — сейчас грудь прошьет свинцовая очередь, и он глупо замер, словно муха в янтаре. Однако смерть так и не наступала. Караульный продолжал трясти автоматом и голосил, требуя стоять, где стоишь, и показать документы. Аббасов вытянул руки вверх, выдохнул, а потом очень медленно, чтобы не смутить нервного солдата, запустил руку во внутренний карман и достал офицерское удостоверение. Караульный при виде характерной рубиновой «корочки» расслабился и опустил ствол. Убедившись, что внешность майора соответствует фотографии в документах, паренек уважительно поцокал языком: «Что ж вы так, без предупреждения, господин майор? У нас тут переполох большой, вдруг я пальнул бы… Дело государственной важности, говорите? Так тревога же! Проходите, если надо, но только смотрите, чтобы вас Ахмат на той стороне не подстрелил».

С Ахматом договориться оказалось проще — стоило перейти на родной язык. Тот даже показал, куда идти, и для безопасности офицера комбеза отправил вместе с ним салажонка, недавно прибывшего из Саратова. Рядовой всю дорогу плелся за спиной, тяжело дышал и бряцал амуницией.

На границе зоны отчуждения они столкнулись с двигающейся навстречу процессией. Впереди шел старший лейтенант с непокрытой головой. За ним четверо рядовых понуро тащили брезентовый куль.

Когда Аббасов представился, старлей помрачнел.

— Что ж не предупредил никто… Кто знал, как оно обернется? — пробормотал он.

— Доложить по форме! — гаркнул Аббасов.

— А чего докладывать, — продолжал игнорировать субординацию пограничник. — В нарушение устава, ослушался командира, отделился от отряда, убежал вперед. Вступил, как говорится, в неравный бой…

— Какой неравный бой?! Ты что несешь, старлей?!

Рядовые опустили ношу на землю.

— Сын ваш, господин майор, погиб. Геройски. Пытался в одиночку остановить нарушителей государственной границы.

Не чуя под собой ног, Аббасов подошел к брезентовому кулю, опустился на колени и откинул край плащ-палатки. Можно было подумать, что Тагир просто задремал, чуть прикрыв глаза, если бы не пропитанная кровью гимнастерка.

— Где они? — услышал свой голос со стороны Аббасов.

— Ушли, суки, — с сожалением произнес старший лейтенант. — На той стороне их не перехватили. Или врут, суки узкоглазые.

Сдерживая ком в горле, чтобы не вырвался наружу смертным криком, Аббасов окинул взглядом темную степь. Она уходила вдаль, к неразличимому в сумерках китайскому горизонту. Не стесняясь побежавших по щекам слез, майор беззвучным шепотом произнес священную клятву кровной мести.

Часть III

18

— И долго нам ехать?

Пенелопа Джонстон не выносила автомобили, считая их пережитком прошлого. Какого дьявола! Отец мог бы потратить часть своего капитала на разработку нового транспортного средства, которое не будет тошнотворного разгоняться и еще более тошнотворно тормозить, не будет подскакивать на дороге, как раненый кенгуру, не будет вонять, в конце концов! Она давно пообещала себе, что как только из наследницы состояния Харпера Джонстона превратится в полноправную владелицу корпорации «Феникс» (когда уже настанет этот долгожданный момент?), в первую очередь обсудит с инженерами их идеи, с чего начать революцию в индустрии частного транспорта.

Кастер был так занят, ворочая руль лимузина из стороны в сторону, чтобы протолкнуться в безумном лондонском трафике, что не услышал ее вопроса.

— Так сколько нам еще тащиться?! — капризно повторила Пенелопа.

Он на секунду обернулся с виноватой улыбкой.

— Прошу прощения, мисс. Ужасная пробка. Как вырвемся на шоссе М11, четверть часа, не больше.

— Чертовы машины! Почему мы не летим из Хитроу?

— Все взлетные полосы загружены. Неизвестно, сколько пришлось бы ждать.

— Неужели нельзя договориться?

— Не так-то просто. Расписано по минутам. А с военными — никаких проблем. И безопаснее, что самое главное, — сел на своего конька Кастер. — В Хитроу слишком много людей. Кто-нибудь наверняка узнал бы нас, мисс, а нам это ни к чему.

Пенелопе возразить было нечего, но ее бесил его назидательный тон, словно Кастер разговаривал с ребенком. Она задумалась, как ему отомстить, но на ум не пришло ничего дельного и пришлось отложить это на потом. Куда он денется? Крутит руль и не забывает время от времени бросать в ее сторону преданный взгляд.

— Следи за дорогой, — строго сказала она. — Не хватало еще застрять из-за аварии.

Прямо перед ними из правого ряда выскочил старый «фольксваген», подмигивающий «аварийкой». Притормозив, чтобы не врезаться, Кастер выругался сквозь зубы и быстро что-то сказал в рацию. Машина сопровождения, шедшая следом за ними, прибавила ходу и, яростно сигналя и бесцеремонно расталкивая соседние автомобили, пошла на обгон лимузина, а затем прижала «немца» к обочине.

— Только не надо как в прошлый раз. Достаточно проучить, а не калечить.

Кастер послушно передал распоряжение. Он был совсем неплох. Может быть, даже лучшим в своем роде. До его появления Пенелопа меняла ассистентов-телохранителей едва ли не каждый месяц. Один оказывался отличным защитником от физических угроз, но туго соображал в более деликатных вопросах, а из другого получался отличный советник, увы, неспособный, когда нужно, поработать кулаками. В этом смысле Кастер стал для нее настоящей находкой, поскольку выгодно сочетал в себе все необходимые качества. Его единственным недостатком оставалась склонность к отечески-покровительственному тону. Не будь Кастер столь полезным и преданным, уже давно мыкался бы на бирже труда. Пенелопа научилась ждать. Она готова терпеть, пока он приносит пользу. Но вполне возможно, что однажды припомнит ему все. Оптом. Посмотрим, как ему понравится.

В холодильнике, спрятанном под широким подлокотником, на россыпи льда лежали несколько бутылок чистейшей воды, которую, по заверениям производителя, добывали на гималайских склонах, считавшихся последним нетронутым местом на планете. Отвинтив пластиковую крышку, Пенелопа услышала короткое шипение, когда воздух попал внутрь бутылки. Сделала маленький глоток и прислушалась к своим ощущениям. Холодная вода обожгла гортань, но не так, как хотелось. Сейчас бы к месту больше пришелся джин или, в крайнем случае, скотч — расслабиться и скинуть глухое раздражение, которое настигло ее, когда выяснилось, что нужно опять лететь на континент и разгребать проблемы отцовской компании.

Положение Пенелопы в правлении «Феникс» оставалось весьма двусмысленным. Харпер Джонстон ввел ее в совет директоров, но ограничив правом совещательного голоса. По сути дела, возможности напрямую влиять на деятельность корпорации у нее не было. Все ключевые решение отец по-прежнему принимал самостоятельно, ни с кем не советуясь. И это был еще один повод его ненавидеть. Будто остальных не хватало.

Но Пенелопа была ему нужна. С тех пор, как пятнадцать лет назад он стал добровольным затворником в своем замке на севере Шотландии, она осталась единственным человеком во внешнем мире, которому он доверял, если можно так выразиться. Харпер Джонстон прекрасно знал, что дочь не испытывает к нему теплых чувств. Он даже признавал, что у нее есть для того веские основания. И все же призывал ее на помощь, когда требовалось решить деликатные проблемы. Было ли это проявлением слабости с его стороны? Отнюдь. Харпер рассчитал все точно. Не станет же она вредить собственной компании. Ну, или почти собственной — осталось дождаться.

— У тебя есть что-нибудь спиртное?

Кастер отреагировал не сразу.

— Мне казалось, с этим покончено, мисс.

Она представила, как будет здорово запустить бутылкой в его наглый бритый затылок. Пока Пенелопа примеривалась, он открыл бардачок и достал маленький пузырек самбуки, позаимствованный в гостиничном мини-баре.

— Все, что есть, — сказал Кастер и протянул ей.

На дне широкого стакана призывно звякали кубики льда. Густая самбука нехотя вытекала из узенького горлышка и сразу мутнела, смешиваясь с водой. В воздухе распространился легкий аромат аниса. На вкус оказалась существенно лучше, чем просто вода. Пенелопа с удовольствием прикрыла глаза и мечтательно улыбнулась, прислушиваясь, как тепло разбегается по венам и вызывает легкое, волнительное головокружение. Но потом вспомнила, что нарушила обещание, данное самой себе, и вновь помрачнела. Проклятый Кастер и тут был прав: она преодолела бестолковый период своей жизни и возвращаться к нему не стоит.

Пенелопа опустила стекло и выплеснула за окно остатки со дна стакана.

При въезде на военную авиабазу их дважды останавливали суровые солдаты. Низко надвинутые каски влажно блестели от дождя. Продолговатые капли срывались с козырьков. Из-под плащ-палаток выглядывали черные стволы штурмовых винтовок. Кастер перед ними не робел. Он говорил вполголоса, но солдаты как по команде поднимали тяжелые шлагбаумы и открывали массивные ворота.

Лимузин выкатился на взлетно-посадочную полосу. Кастер хорошо знал дорогу. Похоже, не в первый раз на этой базе. Что, в общем, вполне объяснимо. Пенелопа не была посвящена во все детали его биографии, но удивляться давно перестала. Четыре года по контракту в элитном подразделении ВМС США (были там какие-то мутные операции, достоверную информацию о которых так и не удалось раскопать), затем — степень магистра психологии в Колумбийском университете, потом — несколько лет работы аналитиком в Лэнгли… Кто знает до каких должностей добрался бы молодой и энергичный карьерист, но, поддавшись уговорам бывших коллег, перешел в частную охранную фирму. Когда началась Гражданская война, вместе с коллегами оказался замешан в некрасивой истории с расстрелом безоружных демонстрантов, которые пикетировали здание Нью-Йоркской фондовой биржи. Среди погибших оказались не только агрессивно настроенные афроамериканцы, но также женщины и дети. После подписания мирного договора Кастеру пришлось спешно покинуть родину, чтобы не оказаться на скамье подсудимых в качестве военного преступника. Несмотря на всю деликатность положения и настойчивость новых американских властей, руководители Секретной Службы Ее Величества посчитали его навыки и опыт чрезвычайно полезными для британской короны. Опасный убийца невинных мирных граждан бесследно исчез, а на свет появился господин Кастер, средних лет белый мужчина, занявший достойное место в отделе по противодействию экстремизму. После пяти лет безупречной службы у него вышел конфликт с новым шефом, приверженцем консервативных методов работы. Так он стал свободным художником и скоро оказался в службе безопасности «Феникса» — по рекомендации одного из членов правления, сына которого Кастер избавил от серьезных проблем с крупным драг-дилером из Роттердама.

У трапа самолета с ноги на ногу переминался стюард с зонтиком наготове. Он спешно распахнул его над головой Пенелопы, стоило ей ступить на мокрый бетон.

— Осторожнее, тут лужи, мисс, — пролепетал он.

Она смерила его ледяным взглядом. Из-за суеты казалось, что стюарда слишком много. Вместо того чтобы витать рядом незримой тенью, он, кажется, окружил ее со всех сторон. Надо будет сказать Кастеру, чтобы распорядился насчет нового стюарда.

В салоне самолета Пенелопа с ногами залезла в любимое кожаное кресло, такое большое, что вполне могло бы называться диваном. Устраиваясь поудобнее, она чувствовала себя маленькой хищной кошечкой.

— Чаю принесите, — потребовала она и спряталась под теплым шерстяным пледом.

Переговорив с пилотами, Кастер вышел из кабины и сел напротив. Он положил на колени включенный планшет и собрался говорить, но Пенелопа остановила его. Чтобы подразнить, она не стала ничего объяснять и просто молчала, пока не принесли поднос с чаем.

— Теперь слушаю.

Кастер посмотрел на нее с едва заметным осуждением, что не ускользнуло от ее внимания.

— Ситуация очень серьезная, — начал советник.

— Это я и так догадалась. Переходи к сути.

— У нас назрел конфликт с европейскими религиозными конфессиями.

— Стоп! Мы, кажется, только в прошлом году обо всем условились с Ватиканом. Им, что ли, мало пятисот тысяч доз? Это шутка?!

— Ватикан тут не причем, — покачал головой Кастер. — Папа соблюдает договоренности. Мы упустили из виду радикальные группировки. Они набирают силу.

— Мы упустили?

— Окей, я упустил.

Самолет пошел на разгон, и его голос утонул в реве маршевых двигателей. Пенелопа отвернулась от иллюминатора, чтобы не видеть, как горизонт заваливается набок. Когда они заняли эшелон и стало тише, Кастер продолжил:

— Главную угрозу представляют исламисты. Три года назад в тайную организацию «Джамият аль-Ислах аль-Иджтимаи» входили не больше трех сотен человек по всей Европе. Они были крайне разрознены и не представляли существенной угрозы. А сегодня у них налажена система компактных боевых групп, которые способны действовать автономно, но подчиняются единому центру. Общая численность военизированного крыла организации не поддается точной оценке. Я предполагаю, что не меньше пяти тысяч. С каждым днем их поддерживают все больше рядовых мусульман — беженцев из Африки и с Ближнего Востока.

— А куда смотрит шейх Салех?

— Он утратил прежнее влияние в Европе. У него сейчас назрели существенные разногласия с членами Общего Арабского Собрания. Ему не до нас.

— Почему-то, если нужны новые поставки сыворотки, он всегда готов помочь, а сейчас, когда мы обеспечили его на несколько лет вперед, он от нас нос воротит, — проворчала Пенелопа. — А чего хотят эти головорезы из «Джамията»?

— Они требуют равного доступа к сыворотке. Они называют «Феникс» сатанинским гнездом. Отец и дочь Джонстоны — исчадия ада, неверные, которые украли все богатство мира и вечную жизнь, пока возлюбленные сыновья и дочери Аллаха подыхают в нищете и голоде. Примерно в таком ключе.

— Исчадия ада, — с удовольствием повторила Пенелопа. — Мне это льстит.

— Я понимаю. Их псевдорелигиозная риторика образованного человека только забавляет. Но они уже не безобидные аутсайдеры. До сих пор мы без потерь отражали их нападения на вита-станции. Но то были пробные акции. Они изучают, как действуют защитные системы, какую тактику и оружие используют наши охранники, — Кастер сделал небольшую паузу. — Когда они перейдут к реальным делам, нам придется туго.

— Ты не справишься с этими голодранцами?

— Опасно их недооценивать. Нам удалось узнать кое-что о планах «Джамията». Намечено множество целей: подрывы вита-станций, покушения на наших медиков и ученых, публичные убийства постоянных покупателей вакцины. Это не пустые угрозы. Всех нам не защитить.

— Может быть, их руками действует кто-то из наших недоброжелателей?

— Если и так, я не нашел тому подтверждений. Пока, во всяком случае.

Пенелопа задумалась, насколько ему можно доверять. Кастер — профессиональный лгун. Не стоит сомневаться, что он может годами вести двойную игру, и никто не догадается. Существенных оснований не доверять ему не было, но это еще ничего не значило. Надо бы найти кого-нибудь надежного и такого же профессионального как Кастер, чтобы проследил за ним. Пенелопа удивилась, как эта идея не пришла ей в голову раньше.

— Ну, давай, рассказывай, что ты успел придумать, — подбодрила она его. — Ты же наверняка уже что-то решил. Например, передавить всех их лидеров, пока они первыми не нанесли удар.

— Я рассматривал такую возможность, — признал Кастер. — При определенных условиях подобные действия могли бы оправдаться, но не в данном случае. Даже если удастся добраться до нескольких десятков человек, которые входят в командное ядро, боевые группы продолжат террористическую деятельность. Неприятно признавать, но только своими силами нам не справиться. И жертвенные мученики… Не дай бог, они станут знаменем исламской революции. Нам такие проблемы нужны примерно как еще одна дырка в заднице. Пардон за мой французский, мисс.

— И что ты предлагаешь?

— Для начала нужно завербовать подходящую персону из штаба «Джамията».

— Я как-то с трудом себе это представляю. Особенно после твоего рассказа.

— Есть один вариант. Вчера во Франкфурте мы взяли командира местной группы при попытке налета на вита-станцию.

В центре мрачной комнаты без окон, с голыми бетонными стенами, сидел человек, прикованный наручниками к металлическому стулу. Его голову скрывал грубый холщовый мешок.

Кастер щелкнул выключателем, и из динамиков донеслось тяжелое дыхание заключенного. Пенелопа постучала пальчиками по стеклу, отделяющему их от камеры. Человек в мешке вздрогнул и настороженно замер.

— Он нас слышит?

— Нет-нет, можно говорить спокойно, — заверил Кастер.

— Его били?

— Только при захвате. Не больше, чем требовалось.

— Ты уверен, что он станет меня слушать?

— Нужно постараться, мисс.

— Тогда приступай.

Телохранитель кивнул и вышел. Через несколько секунд открылась дверь в камеру. Пленник покрутил головой. Кастер нарочито неторопливо приблизился и сдернул с него мешок.

Тощая физиономия в обрамлении черной клочковатой бороды была совсем не такой смуглой, как обычно у арабов. Побледнел от страха? Левый глаз заплыл, и вокруг него расцвел синяк, переливающийся оттенками фиолетового. Зрячий правый глаз буквально рвался наружу, чтобы компенсировать потерю обзора, — так выразительно он им вращал.

Кастер бросил мешок себе под ноги и проследил за его падением. Затем, не поднимая взгляда, резко взмахнул рукой — раз и другой. Голова пленника дернулась из стороны в сторону. С рассеченной губы сорвалась тонкая алая струйка. Как только он перевел дух, Кастер нанес еще несколько молниеносных ударов по корпусу. Араб вскрикнул и принялся хватать воздух ртом, но у него никак не получалось вдохнуть.

Пенелопа присмотрелась и поняла, что Кастер получает удовольствие от процесса. Или изображает, чтобы произвести впечатление на пленника? Впрочем, какая разница, если в любом случае это пойдет на пользу делу.

Араб вскинул подбородок и уставился правым бешеным глазом на своего мучителя. Он выдавливал из себя незнакомые Пенелопе слова, похожие на карканье. Вместе с руганью с разбитых губ слетали капли розовой слюны. Выслушав тираду, Кастер громогласно расхохотался и высказался на таком же вороньем наречии. Пленник разозлился еще сильнее и плюнул, но промахнулся.

Самое время для ее выхода.

— Оставь его в покое! — приказала Пенелопа, распахнув дверь камеры.

Из-за стекла все выглядело иначе. Пусть и жестокое, но всего лишь зрелище, похожее на старый кинофильм. Но стоило очутиться по эту сторону, и в нос ударила тяжелая смесь запахов: страха, пота, крови и мочи. Пенелопа, прикрыв нос тыльной стороной ладони, обошла вокруг стула. Араб изворачивался, стараясь не потерять ее из поля зрения. Воздух опять наполнился злобным карканьем.

— Что он говорит?

Кастер не успел ответить.

— Я сказал… — английская речь давалась пленнику с трудом. — Я сказал, что не заслужил такой чести.

У него был специфический акцент с преобладанием гортанных звуков. Но понять его было можно.

— И в чем же честь? — поинтересовалась Пенелопа.

— За мной явилось сатанинское отродье Джонстона.

Кастер собрался отвесить ему подзатыльник, и она остановила его жестом.

— Абу-Саид, посмотрите на меня внимательно. Неужели я похожа на сатанинское отродье?

Араб улыбнулся, глядя исподлобья.

— Сатана хитрый. Он знает, как обмануть простаков. Он коварно спрятал свое создание в облике невинной девочки. Абу-Саид не простак. Его не обманешь так просто!

Зря я нацепила школьное платьице с белым передничком, отругала себя Пенелопа, но теперь уже поздно что-то менять.

Пенелопе Джонстон исполнилось 42 года, однако вот уже три десятка лет она выглядела, как тринадцатилетняя девочка. Развитие организма остановилось после того, как ее отец, Харпер Джонстон, окрыленный удачными опытами над крысами и свиньями, решил опробовать первые образцы сыворотки на собственной дочери. Ужасных метаморфоз с ней не произошло. Однако не до конца отработанная технология обрекла Пенелопу на долгие годы заточения в теле ребенка — процесс физиологического взросления остановился. Как долго продлится такое состояние, не ведал никто, даже самые одаренные ученые, состоявшие на службе у Харпера Джонстона.

Она не сразу осознала, в какую ловушку угодила. Чего хотеть от тринадцатилетней девочки? Поначалу ее даже забавляло отстраненно наблюдать, как сверстники вытягиваются, становятся нескладными и угловатыми, как на их щеках и подбородках начинают вулканизировать прыщи. Потом пубертатный период для них закончилась. Не все из них выросли в красавиц и принцев, но рядом с ними Пенелопа выглядела дико, да и чувствовала соответственно. Под косыми взглядами, прислушиваясь к перешептываниям за спиной, она успела закончить частную школу в Итоне, а потом пришлось перейти на домашнее обучение.

Часами напролет Пенелопа рассматривала свое отражение в зеркале, пытаясь отыскать хоть малейший намек на возрастные изменения, хоть бы морщинку какую. Но шли месяцы, проходили годы, а с другой стороны на нее смотрела неувядающая девочка, истинный возраст которой мог выдать только тяжелый и мрачный взгляд.

Отец отдалился. Ей не давал покоя ответ на вопрос: почему? Было ли ему больно при виде дочери? Стал ли ее облик для него постоянным укором, винил ли он себя в том, что произошло? Пенелопа не знала. Они больше не разговаривали, обмениваясь сообщениями через прислугу. Неуютными холодными вечерами ей представлялось, что она бродит не по фамильному особняку, а по семейному склепу. В углах шевелились призрачные тени предков. Шаги гулко отдавались под высокими потолочными сводами. Горничная, кухарка, мажордом… Все они избегали встречи с ней, а если сталкивались, то застывали, как сурикаты, и смотрели куда угодно, но только не на юную хозяйку. Выносить это отчуждение стало невыносимо, и она сбежала.

Пенелопа фантазировала, что с ее исчезновением поднимется общенациональная истерика. Ведь пропала юная наследница самого богатого человека в Англии (а, может быть, и во всем мире)! Скотланд-Ярд сбивается с ног, к делу подключают лучших экспертов МИ-6. Отец нанимает когорту детективов лучших сыскных агентств. За судьбу бедняжки переживают члены королевской семьи и выражают слова поддержки мужественно держащему удар отцу. Каждый выпуск новостей начинается с последних данных о ходе поисков. Простые люди расхватывают вечерние газеты и всхлипывают, узнав, как нелегко сложилась ее жизнь, качают головами и бормочут: «Вот видишь, не в деньгах же счастье, правду говорят».

На четвертый день она сошла с поезда на безымянной станции в пригороде Эдинбурга. Одинокая беспризорная девочка не вызвала ничьего интереса ни в вагоне, ни на платформе. Передовицы на прилавке газетного киоска склоняли на все лады последний скандал в английской премьер-лиге, вызванный вскрывшимися фактами нарушения запрета на применение сыворотки профессиональными спортсменами. Пенелопа изучила таблоиды от корки до корки, но не нашла ни одного упоминания собственной персоны. От разочарования и злости на глазах выступили слезы.

«Может, они не заметили моего исчезновения? Или бояться сообщить отцу?» — терялась она в догадках, бредя по незнакомым грязным и нищим улочкам, где многое было в диковинку.

Замышляя побег, она не рассчитывала, что он продлится чересчур долго, поэтому оказалась не готова к такому повороту. Следовало найти ночлег до того, как на город опустится ночь. Выглядела она как ребенок, но знала, какие опасности могут поджидать одинокую девочку в шотландской столице. Пусть официальные власти рапортуют о беспрецедентном снижении преступности на 10 процентов, но даже при свете дня в каждом сгорбленном силуэте с надвинутым на глаза капюшоне она подозревала джанки или кого-нибудь похуже.

Возвращаться с поджатым хвостом в ее планы не входило. Отцовские кредитные карты остались дома, а в карманах — не больше полусотни фунтов наличными. Этих денег хватило бы на какой-нибудь занюханный отель, но кто сдаст номер пигалице?

Какого черта! Вырвалась на свободу и сразу скисла? Если уж решилась на рискованную игру, так действуй. В конце концов, у тебя есть неоспоримое преимущество перед тринадцатилетней девчонкой — ты взрослее и умнее. Обрати свою слабость в силу!

Перебрав возможные варианты, Пенелопа принялась искать подходящую детскую площадку. Первая попытка неловкого знакомства окончилась неудачей — местная детвора стремительно испарилась, оставив ее в одиночестве. Этот промах научил ее, что действовать нужно деликатнее. В следующий раз она действовала наверняка. Вместо того чтобы вторгаться в игру, затеянную разношерстной компанией, среди которой то и дело мелькали гуталиновые рожицы, Пенелопа обосновалась в сторонке, на самом краю площадки, и вдохновенно принялась сооружать из песка грандиозные и загадочные постройки, пуская в ход все, что попадалось под руку: прутики, обломки кирпича, бутылки из-под пива, использованные одноразовые шприцы, обертку от мороженого, черенок от лопатки, несколько мятых пачек из-под сигарет, скорлупу от орехов и прочую мелочь. Каждое прикосновение к этому мусору вызывало у нее отвращение, но она, как ни в чем не бывало, мурлыкала себе под нос и иногда начинала говорить сама с собой на несколько голосов, временами переходя на выдуманный на ходу язык. Наконец в поле зрения появилась пара детских ботиночек. Она подняла голову и увидела конопатую мальчишескую физиономию. Делегат от малолетней банды изрядно робел, чем только вселил в Пенелопу уверенность. Она вывалила на него лавину сведений о тайном народце, который живет рядом с ними, но никогда не попадается на глаза. Размером они не больше спичечного коробка, роют подземные ходы, но мечтают о настоящих домах, совсем таких, как у людей. Она, Пенелопа, как раз решила построить для них жилище, чтобы им было уютнее, а в благодарность они обещали показать то, чего не видел никто из живущих на Земле.

Белиберда, которую Пенелопа излагала в увлекательной и занимательной форме, представляла собой шизофреническую смесь сюжетов, почерпнутых в последних бестселлерах актуальной метафизической литературы, с поправкой на детскую незамутненность. Это был абсолютный экспромт с ее стороны, однако она добилась своего. Сначала интерес вспыхнул в глазах конопатого, а затем и его товарищи подтянулись.

После того, как контакт установился окончательно и бесповоротно, Пенелопа потребовала от каждого из них принести клятву молчать обо всем, что она расскажет. И вывалила на них еще более фантастическую историю о том, что сама она — потомок очень древнего и могущественного рода, который долгие века следил за сохранением равновесия в мире, но злые силы обрушились без предупреждения и застали врасплох всех ее родственников — мать и отца, братьев и сестер, дядей и тетей. Не пощадили никого. Только ей чудом удалось сбежать. Но теперь она в великой опасности и должна скрываться. Полисмены и взрослые (да и вообще все население Великобритании) не по своей воле прислуживают темным силам, поэтому-то ребята и должны держать рты на замке. Когда она закончила свой рассказ, на площадке стояла гробовая тишина, а дети, разинув рты, ждали продолжения.

С малолетней бандой ей повезло. Они оказались не какими-нибудь очкариками-домоседами, а облазили все окрестности и знали каждый куст. После недолгих споров было решено спрятать ее от чужих глаз на территории недостроенного окружного госпиталя. Там нашлось, где укрыться от осеннего дождя и ветра.

После семейного особняка, цена которого превышала 12 миллионов фунтов, условия казались, мягко говоря, спартанскими, но Пенелопа не собиралась отступать. Рано или поздно отец приползет к ней на коленях, он будет каяться и умолять о прощении, и вот тогда настанет сладкий миг ее триумфа.

Энтузиазм юных сообщников бил через край. Приходилось их осаживать. Иначе они стащили бы из дома все, что не приколочено. Дети несли куртки, свитера, шарфы, старые одеяла, ботинки, термосы, коробки просроченных галет, черствые сэндвичи, лежалые яблоки, банки со сладкой кукурузой и упаковки газировки. С такими запасами она легко продержалась бы до зимы. Но ей стало невыносимо скучно уже через неделю. Большую часть времени она проводила в одиночестве, а когда гурьбой приходили дети, приходилось развлекать их новыми небылицами, которые с каждым разом придумывались все труднее, а впечатления производили все меньше. Пенелопа теряла аудиторию и не знала, как ее удержать.

На десятый день в ее логове появилась пара вежливых полисменов. Один из мальчиков все же проговорился, где они пропадают всей компанией. Стыдно признаться, но, увидев фараонов, Пенелопа вздохнула с облегчением. Приключение изрядно утомило ее. Она послушно последовала за ними. Чтобы сохранить лицо (хотя бы перед самой собой), она не облегчила полисменам задачу и не призналась, кто она и откуда. Да в этом и не было особой нужды. По базе граждан Соединенного Королевства они в считанные минуты выяснили, что за пташка с попутным ветром залетела к ним в участок.

В тот момент Пенелопа забыла бы все обиды, если бы отец лично приехал за ней. Однако вместо него прибыл мрачный и угрюмый ассистент в сопровождении четверки охранников, неуловимых и стремительных словно ртуть.

Харпер Джонстон появился в особняке только на следующий день. Наверняка, он припас дюжину оправданий, но Пенелопа не желала больше его слышать. Никогда. После визита отца ее комната оказалась забита всевозможными платьями, нарядами, мягкими игрушками, цветами и одной говорящей куклой, которая умела не только ходить и танцевать, но и ловко оперировала лексиконом в пять тысяч слов. Особое удовольствие Пенелопе доставило откручивать ее руки, ноги, а затем и голову, пока бедняжка причитала совсем как живая.

— Абу-Саид, я такая же жертва происков сатаны, как ты. Как твои друзья. Как ваши семьи.

Пенелопа приложила весь талант, чтобы искренность в ее голосе не превышала допустимого уровня, за которым речь становится похожей на проникновенное выступление опытного политика.

Пленник по-прежнему мрачно смотрел исподлобья и ничего не отвечал.

Кастер ушел в тень и практически слился с шершавой стеной.

— Всю жизнь я мечтаю вырваться из этого плена, — продолжила она, ткнув большим пальцем себе в грудь.

Было слышно, как зудящая муха бьется в зеркальное стекло.

— Я знаю, что ты мне не веришь, но мы с тобой, Абу-Саид, не враги.

В тишине раздался сдержанный смешок.

— Дочь сатаны, не трать слова напрасно. Я не выдам братьев. Никогда. Лучше просто убей меня.

— Ты ошибаешься.

Она подошла ближе, и их взгляды встретились.

— Я не собираюсь тебя убивать. Мне наплевать, что ты можешь рассказать про своих друзей. Я обещаю: независимо от того, чем закончится наш разговор, ты выйдешь отсюда свободным, а мои люди доставят тебя туда, куда ты пожелаешь.

Араб смутился.

— Это какая-то игра?

— Никаких игр, — твердым голосом ответила Пенелопа и разочарованно добавила: — Мне казалось, ты меня поймешь.

По его виду было ясно, что понимает он немного. Вернее, совсем ничего.

— Я ненавижу Харпера Джонстона так же, как ты и твои братья. Даже сильнее, пожалуй. Я мечтаю увидеть его последний вздох. Увидеть, как он из последних сил цепляется за жизнь. Вы же хотите того же самого?

— Да, — нехотя согласился Абу-Саид. — Но не только. Ваши храмы бессмертия должны открыть свои двери для всех!

Пенелопа закусила губу. Наступал самый важный этап беседы.

— Как ты поступишь, если твой народ получит сыворотку, Абу-Саид?

Кажется, ей удалось завладеть его вниманием.

— Пока мой отец жив, я не могу полноценно руководить компанией. Но у меня достаточно средств, чтобы обеспечить сывороткой тебя и твоих братьев. А потом, когда Харпера не станет, я готова поделиться нашим долголетием со всеми детьми Аллаха. Подумай, Абу-Саид. Только представь. Сотни, тысячи, миллионы вечно юных и сильных воинов Пророка!

От Пенелопы не укрылся блеск в его глазах.

— Я — единственная наследница. Когда «Феникс» будет принадлежать только мне, я смогу все это сделать.

— Зачем?

Пенелопа пожала плечами.

— Ссориться с вами в мои планы не входит. Война — слишком дорого и бесперспективно. Очень плохо для бизнеса.

— Но завтра ты можешь решить, что мы тебе больше не нужны.

— Это зависит только от вас.

— Чего ты ждешь от нас?

— Во-первых, перестаньте громить наши станции.

— Я не уверен, что смогу убедить братьев…

— Сколько доз сыворотки понадобится, чтобы убедить их в наших добрых намерениях?

Губы араба беззвучно шевелились, словно он считал в уме. Скорее всего, так оно и было.

— Если ты обманываешь, мы сожжем до основания всю вашу поганую империю! — зловещим шепотом пообещал он.

— Я абсолютно честна перед тобой, Абу-Саид. Если понадобится, я встречусь с твоими братьями и повторю свои слова.

Абу-Саид прищурился.

— Лучше пришли сыворотку, чтобы мы убедились, что ты не врешь.

Она сделал вид, что его недоверие задевает ее.

— И еще. Ты сказала: «во-первых». Что во-вторых?

— Во-вторых, мы должны придумать, как уничтожить моего отца.

Только в 21 год она осознала, что не только внешне, но и с правовой точки зрения остается ребенком — у нее даже паспорта не было, а все решения за нее принимал отец. Это было унизительно и несправедливо. Соблюдая меры предосторожности, она связалась с молодым лондонским адвокатом, который выиграл несколько громких дел, но в высшую лигу еще не пробился. Ситуация осложнялась тем, что она не имела собственных наличных средств. Поэтому она просто пообещала юристу щедро расплатиться при благоприятном исходе дела в суде. После недолгих раздумий тот согласился. Рисковал он немногим, а успех предприятия открывал ему двери на самый верх.

Разбирательство проходило в закрытом режиме. Отец являлся на судебные заседания с большим неудовольствием и, кажется, не очень понимал, что происходит. Он не стал привлекать адвокатов своей фирмы и заклинал дочь остановить процесс. «У тебя же и так все есть. Это чистая формальность», — призывал он. Но Пенелопа сворачивать с однажды выбранного пути не привыкла. Ее адвокат прижал Харпера Джонстона к стенке неопровержимыми доказательствами того, что его дочь, Пенелопа, несмотря на биологические и физиологические параметры, соответствующие 12—13-летней девочке, фактически является той самой Пенелопой Джонстон, которая родилась 21 год назад у Харпера и Элеоноры Джонстон, впоследствии скончавшейся от инсульта. Своим решением судья подтвердил гражданские права Пенелопы и постановил обеспечить ее всеми необходимыми документами. Отец мстительно заявил, что раз она самостоятельный человек, пусть делает, что хочет, но и содержать ее он не обязан.

Такого поворота она не ожидала. Обретя желанную свободу, Пенелопа не знала, куда ей идти и как расплатиться с адвокатом. И, главное, на какие средства жить. Своим поступком отец вынуждал ее прийти к нему с повинной головой, но она не собиралась доставить ему такое удовольствие. Неожиданная помощь пришла от адвоката. Он предложил Пенелопе занять гостевую комнату в их с супругой апартаментах, пока не подвернется лучшего варианта. А кроме того согласился вести новую тяжбу. «Какую?» — растерялась она. «Само собой, о компенсации нанесенного непоправимого вреда здоровью», — пояснил он.

На этот раз Харпер Джонстон действовал благоразумнее, и в бой вступили матерые акулы из юридического отдела «Феникса». Битва в суде разыгралась не на шутку, но позиции отца Пенелопы изначально были проигрышные. Вопрос состоял лишь в том, какая сумма окажется в итоге приемлемой для обеих сторон. Войдя в раж, она жаждала крови и мечтала высосать из отца все соки, однако адвокат убедил ее, что лучше синица в руках. Итогом прений стало мировое соглашение о пожизненном содержании с ежемесячными выплатами по 170 тысяч фунтов, что в год выходило немногим более 2 миллионов. Этого действительно должно было хватить. На первое время.

Пенелопа съехала от адвоката, сняла квартиру в небоскребе в самом сердце фешенебельного района Саутварк, откуда открывался чудесный вид на Сити.

Следующие несколько лет она провела в перманентном загуле, о чем у нее сохранились отрывочные воспоминания, многие из которых были не самыми приятными. Она завела знакомство с сомнительными типами из числа бывших однокашников, которые, закончив университет, лоботрясничали и были рады предаваться порокам, особенно если за большинство из них платила она. В ее квартире вечно собирались тусовки, люди приходили и уходили. Многих низ них она видела первый и последний раз. Поскольку веселье происходило за ее счет, гости делали вид, будто с ней все в порядке. Что от них и требовалось.

Пенелопа пристрастилась к сигаретам, познакомилась с алкоголем. Детский организм реагировал, как ему и полагалось — ее тошнило до рвоты, по утрам казалось, что ей не выжить. Но она продолжала мучить себя, надеясь, что табак и спиртное помогут ей постареть. Однако страдания и самоистязания не принесли ничего — она не стала выглядеть старше ни на каплю. Этот факт совсем выбил ее из колеи и она, последовав примеру своих бестолковых приятелей, перешла на наркотики. Об этом периоде жизни Пенелопа предпочитала не вспоминать вообще.

Самое трудное ждало впереди. Сознание менялось, а тело оставалось прежним. Ей было известно, как развиваются отношения между мужчинами и женщинами. Ей хотелось того же. Нет, не хотелось, Пенелопа просто с ума сходила от желания! Но ненавистная телесная оболочка не собиралась созревать.

Она строила глазки взрослым парням, но те либо смущались и краснели, либо, принимая флирт за провокацию, в панике исчезали. В порядке эксперимента она несколько раз кадрила подростков, которые должны были бы относиться к ней более лояльно. Однако и здесь ее ждало разочарование — они были чудовищно глупы, в их обществе Пенелопа не могла вынести и пяти минут.

В тот период даже спросонья она могла без запинки на собственном примере объяснить любому, что собой представляет фрустрация.

В общем, она сама напрашивалась на неприятности и странно, что они настигли ее с таким опозданием. С Тоби они познакомились в соцсети. В своем профиле Пенелопа сознательно не указывала возраст, а вместо фотографии поместила пошлое изображение ангелочка женского пола, как бы странно не смотрелось такое сочетание, ведь известно, что ангелы — существа бесполые. С чего началось их общение? Тоби регулярно наведывался на ее страницу. Они нередко соревновались друг с другом, оставляя под чужими фотографиями язвительные комментарии. Слово за слово… Когда переписываешься в сети, даже случайная фраза может вызвать непреодолимую силу притяжения, которой потом на найти разумного объяснения. Само собой получилось, что они каждый день обменивались друг с другом впечатлениями. Отвешивая комплименты ее острому уму, Тоби то и дело исподволь пытался выяснить ее возраст. Она отвечала уклончиво. Он стал настаивать на личном знакомстве. «Чем ты рискуешь?» — спрашивал Тоби и клялся в любом случае вести себя, как джентльмен.

Его фото в соцсети оказалось фальшивкой. Вместо обаятельного загорелого молодого человека за столиком в «Старбаксе» ее дожидался сорокапятилетний мужчина. Не сказать, что его внешность вызывала резкое неприятие, но и симпатии не способствовала. Так, пустое место. При других обстоятельствах, Пенелопа, скорее всего, не обратила бы на него никакого внимания. Она хотела дать деру, но каким-то звериным чутьем он сразу выделил ее из толпы и приветливо улыбнулся. Его доброжелательная реакция сбила Пенелопу с толку и она, словно зачарованная, присела за его столик. Разговор не клеился. Тоби старался быть учтивым и остроумным одновременно, но заметно нервничал, и это все портило. Он удивлялся, откуда у столь юного создания такой богатый словарный запас и жизненный опыт. Пенелопе надоело ходить кругами, и она напрямик сообщила ему, что является жертвой медицинского эксперимента и на самом деле ей скоро тридцать лет. В его взгляде что-то изменилось. Тут бы ей догадаться, но она списала все на удивление, вызванное ее признанием. Тоби прошептал, что не прочь немного выпить для снятия напряжения, а то ведь не каждый день такие необычные знакомства происходят. Заодно поинтересовался, разрешен ли алкоголь Пенелопе. Она гордо показала паспорт (водительские права она так и не получила из-за своей неприязни к автомобилям). Потом они ехали в его машине, в салоне которой можно было задохнуться от настырного аромата освежителя воздуха… Магазин спиртных напитков. Бумажные стаканчики на заднем дворе какого-то малоэтажного социального гетто. Туман, то ли наползающий с Темзы, то ли клубящийся прямо в мозгу. Опять его мерзкая машина. Хотя сам он не такой уж и мерзкий, если присмотреться. Только какой-то странный вкус у виски…

То, что он сделал с ней, было отвратительно. Лучше бы дрянной алкоголь вытравил из ее памяти все, но даже он не помог забыть. Она проснулась на полу посреди незнакомой убогой гостиной, обставленной дешевой мебелью. Страшная боль раздирала низ живота. На Пенелопе не было ни юбки, ни трусиков. Она с ужасом посмотрела на то, что вытекало из нее на ковер.

Обращаться в полицию Пенелопа не стала. Просто удивительно, насколько легко найти безжалостных профессионалов, которые за 10 тысяч фунтов выпотрошат хоть святую Деву Марию. А уж такого мерзавца как Тоби и подавно — с превеликим удовольствием.

С тех пор Пенелопа всегда держала при себе телохранителей.

— Интересная штука с этими дикарями. Они словно саранча бегут из своего ближневосточного средневековья. Мечтают получить те блага, что предлагает наша цивилизация. Но стоит им прибыть на место, как они принимаются насаждать здесь свои дремучие порядки. Ты согласен, Кастер?

— Это серьезно насчет убийства Харпера? — задал он встречный вопрос.

— Почему бы и нет. Мне все равно, кто его прикончит.

— Не слишком ли высокая цена?

— Ты про сыворотку? Думаешь, я действительно собираюсь регулярно снабжать их?

— Мне так показалось.

— Ты же не первый день на меня работаешь, Кастер. Они будут получать сыворотку только до тех пор, пока не уничтожат отца.

— А потом?

— Я еще не решила. Либо отравим партию сыворотки, либо напустим на них спецслужбы. А, может, и то, и другое.

— Ну, предположим. Только я пока не представляю, каким образом они доберутся до старика. Автоматизированная система безопасности надежно охраняет замок от любой попытки проникновения. Командный центр изолирован и находится внутри особняка. Как наши террористы туда попадут?

— Ты прав. Нам понадобится «троянский конь».

19

После возвращения воспоминаний Арчи не переставал размышлять о том, какую часть его сознания продолжает занимать Молчун. На раздвоение личности не похоже, но доставляло постоянный дискомфорт. Он осознавал, что изменился и прежним не станет, вероятно, никогда. Но так и не решил, стоит ли расстраиваться по этому поводу.

Все годы, проведенные в лаборатории Профессора, Арчи отдавал себе отчет, чем занимается. И все же у него никогда не возникало сомнений в том, что он не является убийцей. Может быть, дядя, Могильщик или Профессор, но только не он сам. А теперь в голове постоянно присутствовал беглый каторжник, который застрелил человека посреди заснеженной тундры. Ну, хорошо, допустим, черные старатели угрожали его жизни. Но на русско-китайской границе была уже другая история. Он уже был самим собой, Арчи вернулся. Они с дядей вжались в землю и терпеливо ждали, пока вернется Коростель, ушедший вперед, чтобы договориться с узкоглазыми знакомыми. И тут, как черт из табакерки, из темноты выскочил пограничник, совсем еще мальчишка, даже младше Арчи. Раздумывать было некогда — автомат в руках пограничника в любой момент мог огрызнуться свинцом. Приемистый, удобно лежащий в ладони «глок», оставленный Коростелем, осечки не дал. Обе пули попали точно в грудь. У Арчи не осталось времени удивляться, насколько просто все получилось, потому что с разных сторон потянулись трассирующие линии, разрывающие ночную тишину. Он помог дяде подняться с земли, и они побежали, сломя голову, вперед. Сквозь треск выстрелов и пульсирующий гул в ушах Арчи слышал предсмертный хрип за спиной. Этот звук преследовал его, когда по ночам он долго пялился на танцующие по потолку отблески уличной рекламы. Невольно в памяти всплывала картина, как в лаборатории дядя хладнокровно расстреливает агента жандармерии. А ведь Арчи всегда казалось, что он совсем не похож на дядю.

В Гонконге они поселились в доходном доме, который больше напоминал студенческое общежитие — удобства на этаже и общая кухня, просторная и закопченная. Как-то раз Арчи имел неосторожность зайти на кухню посреди ночи. Стоило включить свет, и воздух пришел в движение — со зловещим шелестом тараканы разбегались по углам.

«Золота осталось мало, да и не нужно лишний раз показывать, что у нас есть деньги. Тут тысячи отморозков», — объяснил Коростель свой выбор места жительства.

Арчи боялся, что повсюду их будет преследовать внимание окружающих. Но в итоге прав оказался Коростель, который рассмеялся, выслушав его опасения. Гонконг предстал сущим вавилонским столпотворением, где на лоскутном полотне из лиц миллионов китайцев, вьетнамцев, индонезийцев, корейцев и очень скромно ведущих себя японцев затерялись набежавшие соседи из Индии, Пакистана, Афганистана, какие-то совершенно неопределимые представители юго-восточной части Азии и тихоокеанского региона. Среди них то и дело мелькали бледные физиономии европейцев, которые смешно передвигались, словно им разом отказали органы зрения и слуха. До троицы русских беглецов никому не было дела.

В одном жилом блоке с ними обретались трое вежливых исландцев и пара молодоженов из Чехии. Из номера исландцев постоянно тянуло рыбным духом, иногда до такой степени невыносимым, что приходилось зажимать нос. Чехи — оба, жена и муж, — косились на новых соседей и многозначительно улыбались одними уголками губ, как люди, знавшие больше остальных. Арчи предполагал, что эта парочка догадывается о том, откуда прибыла их славная компания. Бессердечно уязвленные старшим братом славянские народы сохранились как будто только за тем, чтобы напоминать себе и остальному миру, какие государственные преступления требуют отмщения. В общем, Арчи сразу почувствовал угрозу, скрывающуюся за их проницательными улыбочками.

— Не думал, что когда-нибудь увижу такой вертеп.

Арчи и его дядя оккупировали столик у входа в непритязательное кафе, которое притерлось боком к доходному дому. Отсюда улица просматривалась в обе стороны.

— Ты знаешь, что такое вертеп? — поинтересовался Арчи.

Дядя покрутил в руках бокал с водянистым пивом.

— Притон, бордель… Разве нет?

— Так славяне называли пещеру. Во многих православных службах вертеп упоминается, как место рождения Иисуса.

— Познавательно, — равнодушно покивал дядя. — Вычитал в своих книжках?

— Где же еще… Интересно все получается…

— Что именно?

— Посмотри на все эти башни, из-за которых бухту не видно. Столько языков вокруг! Чем не новый Вавилон? Трудно найти более подходящее место для нового столпотворения. С другой стороны, ты говоришь: вертеп. Неожиданная версия, но и она имеет право на существование. Я не удивлюсь, если здесь появится новый мессия.

Дядя протянул над столом руку и потрогал лоб племянника.

— Ты как себя чувствуешь? Не заболел?

Арчи отмахнулся.

— Я в порядке.

— Не понимаю, с чего такие разговоры. Ты же всегда был равнодушен к религии.

— Ты прав. Просто подумалось. Не обращай внимания.

Он откинул волосы со лба и мотнул головой, давая понять, что тема закрыта.

— Ты ведь общался с моим отцом. Тогда, тридцать лет назад.

— Буквально мимоходом.

— И каким он тебе показался?

— Нормальный мужик. Производил впечатление. Уверенный, целеустремленный. Да что я могу о нем такого рассказать? Надо было у матери спрашивать.

— У нас эта тема была под запретом. И вот теперь я думаю…

— О чем?

— Хочу ли я с ним встречаться?

Дядя посмотрел на него через бокал пива.

— Мне такие разговоры не по душе. Не пойми меня превратно, сынок, но не забивай голову всякой ерундой. Встретиться с ним тебе придется. У нас просто нет другого пути.

Через дверь ворвался холодный ветер, и Арчи застегнул молнию на куртке.

— За всем, что ты делаешь, стоит один и тот же мотив. Всегда спасаешь свою шкуру, ведь так? — спросил он. — Когда после смерти матери взял меня под крыло, ты уже тогда решил использовать меня, как страховочный вариант?

— Значится, так, мальчик. Я не сторонник сантиментов и никогда этого не скрывал. Эту тему мы обсуждаем в первый и последний раз. Договорились?

Арчи согласился. Даже такое предложение было весьма щедрым, учитывая характер дяди.

— Да, я знал имя твоего отца. Я говорил твоей матери, что глупо не использовать такой шанс. Если бы она меня послушала… Кто знает, может, она и сегодня жила бы счастливо — как настоящая леди в каком-нибудь особняке с прислугой, а ты, дружок, закончил бы Оксфорд или какой там у них самый крутой университет. Не скрою, я планировал получить определенную выгоду. Но что в том плохого? Однако я сдержал слово и стыдиться мне нечего. Я и думать про вас обоих забыл. А потом объявился ты. Предпочел бы, чтобы я выставил тебя за дверь? По-твоему, так было бы честнее? Мне показалось иначе. Я уже не помню, может, и были у меня кое-какие мыслишки насчет твоего отца, но, ей-богу, ничего серьезного. Посмотри на меня, сынок. Я одинок, немолод. Я давно понял, что настоящей семьи у меня никогда не будет. Думаешь, это легко? Ты действительно был мне нужен, но не потому, что твой отец — Харпер Джонстон, — дядя тяжело вздохнул. — Не ожидал я, старый дурак, что нас возьмут в оборот. Теперь-то ясно, что не стоило тебя впутывать. Но все получилось именно так: ты очутился на каторге, а мне оставалось дожидаться, когда выйдет мой пенсионный срок. Все равно, что гнить заживо. Вот я и решил рискнуть. Твоя и моя жизнь — они оказались тесно связаны. Ничего не поделаешь.

Он подождал, пока Арчи в очередной раз думал, можно ли доверять дядиным откровениям.

— Вопросы остались?

— Дело не в вопросах, — Арчи искал подходящие слова. — Я должен сам принимать решения. Больше не хочу быть марионеткой в чужих руках.

— Я никогда тобой не манипулировал, — обиделся дядя.

На пороге кафе материализовались молодожены из Чехии. Сделав вид, что не заметили Полуниных, они разместились через один столик от них. Женщина водила пальцем по строчкам меню и пыталась объясниться на смеси китайского и английского с патологически низкорослым официантом, которому даже не нужно было наклоняться, чтобы его голова оказалась на одном с ней уровне.

— Вчера вечером еле сдержался, чтобы не сказать этому ослу, что Прага особенно прекрасна весной.

— Не понимаю я их ненависти. Мы же лично не брали их штурмом, а они сами тогда еще на свет не появились.

— Это у них наследственное, — объяснил дядя и, допив остатки в бокале, поморщился. — Передается с молоком матери… Отвратительное тут пиво. В Чехии лучше, но тоже моча. Самое вкусное — в Германии и Англии. Ах да, еще в Бельгии!

— Разве ты там был?

— Нет. Но планирую.

Разговор зачах. Дядя вел себя так, словно позволил себе лишнего и теперь сожалел об этом.

Пойму ли я его когда-нибудь до конца, думал Арчи. Он уже практически не сомневался, что дядя не собирался его устранить, но осадок, как говорится, остался. Слишком много не самых приятных фактов из биографии старшего Полунина открылось за последний год.

В конце улицы появилось такси и остановилось у дверей. Из машины вышел Коростель.

— Не все так просто, как хотелось, — сказал он вместо приветствия, устраиваясь рядом и подзывая официанта щелчком пальцев.

В Китае он сбрил бороду и избавился от парика. На его влажной от дождя лысине отражался свет люминесцентных ламп под потолком. В таком образе Коростель выглядел зловеще, а дядя за глаза называл его Фантомасом.

— У нас могут возникнуть проблемы с визами.

— Кто-то, я помню, обещал уладить вопросы с консульством, — произнес дядя в сторону.

Коростель наклонился к столу.

— Я сказал «могут возникнуть». Я не сказал, что они уже возникли.

Их стычки и взаимные подколки не прекращались с того момента, как они пришли к соглашению на встрече в Краснокаменске. Будто каждый искал благовидный предлог для расторжения договоренностей. Арчи не сомневался, что дядя давно дал бы деру, прихватив с собой племянника, если не зависел бы от Коростеля: в их дружной компании только бывший агент пенсионной службы прекрасно владел китайским, имел знакомства в местных государственных структурах и представлял, как добраться до Англии.

— В этом заведении вообще официанты существуют?! — повысил голос Коростель и разразился тирадой на китайской тарабарщине.

Гражданин Чехии резко обернулся. Их взгляды встретились. Отступать никто не хотел.

— Дружба народов! Мир! Труд! Май! — Коростель вскинул руку, сложив пальцы знаком «V» — то ли символ победы, то ли «коза».

Иностранца перекосило. Жена тронула его за плечо, прошептала несколько слов, и он немного расслабился.

По кафельным плиткам пола семенил официант, успевая на ходу кивать головой, извиняясь за задержку.

Преодолев брезгливость, Арчи вошел в общую кухню и приготовился разгонять тараканов, но кто-то сделал это до него. На горелках булькали кастрюли с дурно пахнущим варевом. Рвотные позывы подкатывали к горлу при одной мысли, что это можно есть. Он нашел свободную плиту и поставил на огонь ковшик с парой яиц на завтрак. Старики, как он называл про себя обоих спутников, ограничивались утром растворимым кофе. Он облокотился на разделочный стол и ждал, когда закипит вода.

В кухню заглянул мужчина европейской наружности. У него были всклокоченные рыжие волосы и розовощекая физиономия с россыпью жирных веснушек. Человек все время находился в движении, шевелил пальцами, выпячивал нижнюю челюсть и подергивался. Арчи затруднился определить его возраст, но предположил, что ему не больше сорока лет. А, может быть, и тридцать.

— Один тут? — отрывисто спросил незнакомец на русском языке.

От удивления Арчи замешкался с ответом.

— А старперы твои где?

— Кто?

— Два хмыря, с которыми ты вечно ошиваешься.

— Не такие они и старые.

Зачем я спорю, подумал Арчи.

— Старые, старые. Очень старые. Ты только посмотри на них. Один седой, другой лысый. Он башку бреет или так?

Тараторя, сглатывая слова, рыжий продолжал вынюхивать что-то по сторонам, но не находил, и продолжал свой замысловатый танец, постепенно приближаясь. Его рука резко, как кобра, выбросилась в сторону Арчи, и тот невольно отпрянул.

— Свечников.

Арчи напрягся, чтобы вспомнить фамилию из нового паспорта, и представился.

— Смотрю, вы тут недавно. Освоились?

Свечников успел заглянуть в ковшик с яйцами и немного убавил огонь. Арчи вывернул регулятор обратно на максимум. В глазах непрошенного гостя промелькнула тревога.

— Лопнут, — вкрадчиво предупредил он и тут же потерял интерес к плите.

Покрутившись возле окна, Свечников опасно высунулся наружу, а потом закрыл створку наглухо.

— А я тут уже… — он прервался, пытаясь подсчитать. — Черт его знает, сколько я уже здесь. Неважно. Давно. А вы? Хотя я уже, кажется, спрашивал. Неважно! Главное — вырваться! Я понимаю. Сам когда-то…

Ответы от Арчи не требовались. Заметив, что вода закипает, он запустил таймер на часах. Одно яйцо действительно лопнуло, часть белка просочилась наружу и свернулась бледной гусеницей.

— Здесь важно приспособиться. А так — хорошо. Главное не нарушать ход жизни. Запомни! Не нарушать!

Этот постулат имел огромное значение для Свечникова. Повторяя его, он несколько раз яростно рубанул ладонью воздух.

— Это стоило того. Стоило! Поверь моему опыту. Уж я-то знаю! Я еще не выжил из ума, чтобы остаться в Рашке…

— Я из России приехал, — сдержанно поправил Арчи.

Рыжий вздрогнул и сдвинул брови, заново изучая собеседника.

— Ах, ты из этих, — разочарованно протянул он и, вздохнув, отправился к двери.

Среди ночи их поднял из кроватей дикий вой сирен. Спросонья Арчи показалось, что он вновь на буровой вышке и трубят подъем. Не протерев толком глаза, он бросился натягивать джинсы, а затем футболку. Дядя чертыхался и тоже ничего не понимал. По стенам метались красно-синие отсветы полицейских мигалок, сходящих с ума за окном.

Сирена не утихала. Надсадно перекрикивая ее, усиленный громкоговорителем визгливый женский голос раз за разом повторял загадочную фразу на кантонском диалекте.

Неужели они все-таки добрались до нас, ужаснулся Арчи. Дядя, кажется, думал о том же.

Из соседней комнаты выглянул Коростель. Он выглядел так, словно и не ложился.

— Одевайтесь скорее! Нужно выходить.

— Что происходит? Это за нами? — выпалил Арчи.

— Что, штаны успел обмочить?

— Не смешно!

— Хватит трястись. Это не за нами. У них такое регулярно случается. Сейчас сами все увидите.

Дядя ворчал и никак не мог попасть в рукава рубашки. Дождавшись его, они вышли в коридор. Там уже царила давка. Одеты были кто во что горазд. У лифта и перед выходом на черную лестницу образовались заторы. Через несколько минут стало не хватать свежего воздуха. Со всех сторон толкались, и было страшно потерять в этой толчее дядю, а особенно — Коростеля, который, в случае чего, мог бы прийти на помощь. Его поблескивающий затылок мелькал в паре метров впереди, но пробиться к нему не получалось. Подчинившись воле толпы, Арчи послушно топал по ступенькам вниз. Вокруг звучали обрывки загадочных слов на незнакомых языках. Однако беспокойства в этих голосах не ощущалось. Может, и не стоит волноваться?

В холле на первом этаже бурлящей человеческой каше придавали форму и верное направление. Полицейские в черной форме особо не церемонились и охотно пускали в ход дубинки. Небольшую площадь перед входом в здание оцепили патрульные машины. С помощью металлических ограждений выделили коридоры, по которым медленно тащились жильцы дома. В конце пути каждый человек проходил через сканер, напоминающий металлоискатели, установленные в аэропортах. После этого хмурые люди в синих мундирах изучали изображение на мониторе, сверялись с документами и, как правило, кивали головой в знак одобрения. Прошедшие проверку сгрудились в стороне и дожидались остальных. Некоторые прилегли на газон и мирно дремали, невзирая на гвалт.

Коростель преодолел рамку. Ничего страшного не случилось — девица в форме быстро отпустила бывшего статс-инспектора. Когда пришел его черед, Арчи с трудом унял дрожь. Хуже всего было то, что он понятия не имел, чего опасаться. Чертов Коростель! Наверняка специально ничего не объяснил, чтобы поиздеваться.

Девица мотнула головой, не удостоив его даже взглядом. Арчи перевел дух и смахнул со лба пот.

— Теперь, может быть, скажете, что это за цирк? — обратился он к Коростелю.

Тот продолжал потешаться.

— Видел бы ты свою физиономию.

Пришлось подавить острое желание врезать ему. Это оказалось не так-то легко.

— Это рядовая проверка соблюдения закона о сыворотке, — соизволил ответить Коростель.

— Что это за закон?

— В Гонконге, как и в континентальном Китае, действует запрет на торговлю сывороткой. За нарушение следует такое же наказание, как и за распространение наркотиков. Смерть, то есть. Но невидимая рука черного рынка регулярно показывает дулю китайским законотворцам. Поэтому периодически правоохранительные органы устраивают вот такие контрольные замеры.

— Замеры чего?

— Возраста граждан. С помощью рамки определяют биологический возраст человека. А затем сверяют с датой рождения по паспорту.

Дядя миновал сканер и ждал вердикта девицы.

— Если обнаружится расхождение, остается молиться, чтобы тебя обвинили только в употреблении сыворотки. Тогда можно избежать казни, если сдать поставщиков.

— А техника никогда не ошибается?

Старшего Полунина отправили на все четыре стороны.

— Всякое бывает, — равнодушно констатировал Коростель. — Не трепыхайся. Небольшие отклонения допускаются.

— Но мы же иностранцы!

— Для здешней Фемиды это несущественно. Иностранцам-долгожителям приезжать сюда не рекомендуется. Да они и не горят желанием, насколько мне известно.

У входа в здание поднялся шум. Толпа расступилась, пропуская двух полицейских. Они тащили мужчину в ночной пижаме, который голосил, как базарная тетка. Он поднял голову, и Арчи узнал Свечникова.

— Я ни в чем не виноват! Не услышал! С кем не бывает! Куда вы меня тащите! Я не нарушал!!! Не надо!!! — причитал рыжий на русском. — Я же только разок!.. Это ничего не значит!!!

Полицейские остановили очередь и пинками прогнали нарушителя через рамку. Девица посмотрела в экран. Вместо уже привычного кивка последовал зловещий жест: она указала пальцем сначала на Свечникова, а затем на желтый автобус с зарешеченными окнами. Над толпой пронеслось улюлюканье, пока служители правопорядка заталкивали внутрь нарушителя закона о сыворотке.

— Я думал, ты бросил.

От неожиданности Арчи поперхнулся дымом и неловко спрятал окурок за спиной.

Коростель подошел к перилам балкона, соединяющего два подъезда, и встал рядом. Над городом не спеша светлело небо. Темно-фиолетовый оттенок неуловимо уступал место лазури, подсвеченной розовым.

А чего его стесняться? Арчи затянулся несколько раз, но ничего не почувствовал и затушил сигарету в банку из-под пива, заменявшую жильцам пепельницу.

— В досье прочитали?

— Разумеется. Сигареткой угостишь?

Арчи протянул пачку. Коростель достал одну сигарету и собирался вернуть пачку, но Арчи его остановил.

— Забирайте. Эксперимент не удался.

— Не пошло?

— Не помогло.

По улице прошел громоздкий мусоросборщик, а следом — поливальная машина.

— Вам же по роду службы доводилось многие досье читать, верно?

Коростель с интересом повернул голову к Арчи.

— Конечно.

— И вы достаточно поднаторели, чтобы определять, что за человек, с которым вы имеете дело, какой у него характер?

— С определенной долей вероятности, да. Ошибался крайне редко, — похвастался Коростель. — Мне кажется, я догадываюсь, к чему ты клонишь. Хочешь узнать, что я думаю насчет твоего дяди?

Арчи хотел спросить о другом, но виду не подал. В конце концов, это тоже было не лишним услышать.

— Твой дядя всю жизнь был азартным прохвостом. Хитрый, изворотливый тип, который как кошка всегда приземляется на четыре лапы. Но он допустил слишком много просчетов и его полоса удачи закончилась. Мне кажется, Леонид Семенович сам это понимает. Потому и схватился за тебя. Без тебя он пропадет.

— А про меня, что вы думаете? — как бы невзначай поинтересовался Арчи.

Коростель прищурился, затянулся и выпустил дым.

— Теперь-то я понимаю, к чему ты затеял этот разговор. Хочешь выяснить, кто ты есть на самом деле? — проницательно заметил он. — Извини, тут я тебе не помощник. Придется самому разбираться.

Арчи вздохнул. Он и сам понимал, что никто другой не подскажет ответ.

— А что вы почувствовали, когда ваши начальники решили от вас избавиться?

Коростель смачно сплюнул за перила.

— Вероятно, ты ждешь от меня чего-нибудь вроде «я испытал разочарование и гнев». Мол, только тогда я понял, как ошибался все годы, пока служил кровавому режиму. Я прав?

— Примерно. Во всяком случае, подобное признание добавило бы вам человечности.

— Все это чушь! — он сплюнул еще раз. — В решении моих боссов не было ничего личного, ничего подлого. Только здравый расчет. Я понимаю их мотивы. Скорее всего, в схожей ситуации я сам поступил бы таким же образом.

— А справедливость?

— Только не смеши меня.

— Считаете меня наивным?

— Твой вопрос наивный. Но я знаю, что сам ты отнюдь не наивен, — Коростель чуть не ткнул его сигаретой в грудь. — Красивые слова о справедливости прибереги для девочек. А мне не надо вешать лапшу на уши. Много ли ты думал о справедливости, когда у дядюшки своего в лаборатории очередное тело в морг увозил?

— Тут вы правы, — признал Арчи. — И ничего нельзя исправить?

— Мертвых не вернешь.

— Но ведь можно что-то предпринять, чтобы больше жертв не было. Гонка за сывороткой превращает людей в конченых уродов. Так не должно продолжаться.

— Думаешь, где-то жизнь устроена иначе? Оглянись. Триумвират Российский ничем не хуже и не лучше остальных государств. Обеспечивает стабильность — и слава богу. Не надо трогать то, что худо-бедно работает.

— Но вы же сами пытались нарушить равновесие! — возмутился Арчи. — Что вы, что силовики, вы же все только и мечтаете, как прибрать к рукам всю власть!

Взгляд Коростеля неуловимо изменился. Разговор начал его нервировать.

— Позволь, объясню, как я это вижу. Наш Триумвират — Змей Горыныч о трех головах. Нет ничего необычного в том, что головы периодически грызутся за главенство. Но им все равно никуда не деться друг от друга. Какая бы из них не верховодила, ей придется договариваться с остальными о сотрудничестве.

— До тех пор, пока не найдется тот, кто эти головы срубит, — твердо сказал Арчи.

Коростель громко рассмеялся.

— Если ты так считаешь, то действительно слишком наивен, — он затянулся последний раз и швырнул окурок вниз.

К счастью, опасения Коростеля не оправдались: через неделю они получили въездные визы в Англию. Остатки денег стремительно таяли. Оплатив три авиабилета до Лондона, дядя пересчитал наличность, помрачнел и заявил, что придется затянуть пояса.

Автобус подвез группу пассажиров прямо к трапу, по которому они взобрались к раскрытому люку вытянутого сигарообразного лайнера «Британских авиалиний». Их встречали стюардессы с профессиональными улыбками, демонстрирующими идеально ровные зубы. Не все они подошли бы для работы фотомоделями, но производили сильное впечатление — такие опрятные, приветливые, милые. Арчи немного удивился. Он был уверен, что все англичанки страшные. Впрочем, еще не факт, что в жилах этих девушек течет саксонская кровь. Одна из стюардесс, судя по цвету кожи, вообще была родом откуда-то из Северной Африки.

Арчи занял место возле иллюминатора. Прямо под ним уходило вбок крыло. Когда самолет стал выруливать на дорожку, крыло принялось раскачиваться вверх-вниз.

— Так и должно быть? — встревожился он.

Дядя выглянул в иллюминатор.

— Все в порядке, не волнуйся.

Перед разгоном лайнер замедлился, словно в нерешительности, а затем неумолимая сила вдавила Арчи в спинку кресла. Он мертвой хваткой вцепился в подлокотники. Скорость и мощь лайнера не шли ни в какое сравнение с вертолетом, который больше напоминал неуклюжую железную клеть с пропеллером. Крыло сильно изогнулось вверх. Арчи даже показалось, что его дальний край находится теперь на одном уровне с иллюминатором. Он никак не мог отделаться от мыслей, что стоит выйти из строя какой-нибудь мелочи, и лайнер превратится в металлический гроб, несущийся навстречу земле. А ведь впереди оставалось еще десять часов перелета. Можно успеть сойти с ума. К счастью, дядя взял с собой фляжку коньяка, которую виртуозно скрыл от таможенного контроля. Пришло время ей воспользоваться.

Иногда Арчи просыпался, но обстановка вокруг оставалась неизменной: ровный гул двигателей, сопение и храп пассажиров, звяканье тележки с едой и напитками, хлопанье двери туалета.

Мать больше не снилась. Он не перестал о ней думать, не забыл, из-за чего она погибла. Но она перестала его посещать. Может быть, выполнила свою миссию? Зато теперь Арчи постоянно видел Карину. После пробуждения, сколько ни старался, он не мог вспомнить, что конкретно снилось, но на губах оставался привкус горечи и сожаления, который ни с чем не перепутаешь. Он упустил свой момент. Не на лестничной клетке, когда они прощались. Намного раньше.

Офицер паспортного контроля моргал покрасневшими глазами и задавал дяде каверзные вопросы. Вернее, вопросы были вполне безобидными, но Полунина, изучавшего английский язык без малого полвека назад, они ставили в тупик. Арчи пришлось прийти ему на помощь. Сначала он чувствовал себя немного скованно, иностранные слова давались с определенным усилием, но под конец он освоился. Офицер даже позволил себе улыбнуться и пожелать им хорошего дня.

Как только они преодолели кордон, Коростель цепко схватил Арчи за локоть и отвел в сторону от людского потока. Он достал из кармана черный матовый браслет и нацепил его Арчи на правую руку.

— Не советую пытаться снять. Заряд небольшой, но кисть оторвет точно, — предупредил он.

— Какого черта! — возмутился дядя Арчи.

— Так мне будет спокойнее. Теперь я всегда найду мальчишку. А то вдруг вы, Леонид Семенович, решите, что я вам теперь без надобности.

По коже побежали мурашки, и Арчи потер запястье.

— Как-то не очень комфортно носить на себе бомбу.

— Когда мы закончим, я сниму браслет, — пообещал Коростель.

Лондонский Сити, включая прилегающие районы, полтора десятка лет назад превратился в закрытую зону. Правда, все относительно: так же верно и утверждение, что за колючей проволокой оказался весь остальной город. Королевская гвардия и наемные шотландские стрелки днем и ночью стерегли дороги, ведущие в центр британской столицы. Чтобы попасть внутрь охраняемой территории, требовался специальный пропуск. Его получали владельцы фешенебельной недвижимости, крупные финансисты, банковские служащие, государственные чиновники, их родственники, а также немногие работники низшего звена, без которых не обойтись: официанты, посудомойки, горничные, дворники, сантехники и прочий плебс. Именно в Сити находилась штаб-квартира корпорации «Феникс», а также несколько вита-станций.

Стену, за которой скрывались сильные мира сего, было хорошего видно из окошка их номера в грошовом хостеле. Прислонившись лбом к холодному стеклу, Арчи задумчиво наблюдал, как сменялся караул перед стальными воротами, с накрученной по верхнему краю колючей проволокой.

Неприятный сюрприз заключался в том, что они понятия не имели, где искать отца Арчибальда, всемогущего Харпера Джонстона. Только в Лондоне выяснилось, что уже много лет глава «Феникса» скрывался от глаз общественности. Добровольный отшельник, судя по сообщениям в прессе, поддерживал связь с советом директоров и влиял на политику компании, но в своем секретном убежище оставался недостижим для простых смертных.

— Как же вы представляли радостную встречу отца и блудного сына, а? — желчно поинтересовался Коростель.

— Приберегите сарказм на потом, — сдерживая гнев, парировал Полунин. — Я, считайте, всю жизнь прожил за железным занавесом. Откуда мне знать, как здесь обстоят дела? Я думал, тут свободное общество. А они придумали пропуска какие-то! И как я мог предвидеть, что Харпер станет отшельником?!

— Кто-то должен вести дела в его отсутствие, — обернулся Арчи. — Совет директоров — понятно. Но они же не собираются по каждому возникающему вопросу.

— Да, что вам удалось выяснить, господин статс-инспектор?

Коростель сделал вид, что не заметил издевку в голосе Полунина.

— Бывший статс-инспектор, — поправил он. — Это во-первых. А во-вторых, я выяснил, что теперь делами «Феникса» занимается дочь Джонстона.

— Дочь?

— Да, парень, мои поздравления! У тебя нашлась старшая сестренка. Хотя какие, к черту, поздравления, если это означает, что с наследством не все так просто. Никаких идей, как мы можем познакомить Арчибальда с отцом?

Арчи и его дядя синхронно пожали плечами.

— Отлично, — продолжал в том же духе Коростель. — Раз предложений нет, возвращаемся домой?

— Среди нас троих именно вы — главный специалист по шпионским играм. Вам и карты в руки, — резонно заметил Полунин.

— Не нужно прибедняться, Леонид Семенович.

Они могли бы препираться так вечно, поэтому Арчи решил вмешаться.

— Мы можем обратиться на телевидение.

Полунин и Коростель посмотрели на него, ожидая продолжения.

— Я мог бы выступить в эфире и заявить, что являюсь внебрачным сыном Джонстона. Такую новость подхватят все таблоиды.

— Категорически не годится, — покачал головой Коростель. — Я уже думал о чем-то в этом роде. Но мы не должны высовываться. Как только журналисты раструбят о тебе, информация дойдет до наших друзей в России. А нам это совершенно ни к чему.

— Но в то же время нам нужно заявить о себе. Нетривиальная задача, — Арчи сложил руки на груди. — А что известно о моей сестре?

— Не очень много. Ей что-то около сорока лет. О ней отзываются как о довольно жестком руководителе. Она редко появляется на публике, а когда покидает Сити по делам компании, ее сопровождает армия телохранителей.

— Она кого-то опасается?

— Как и любая влиятельная особа.

— Значит, в этом и заключается наш шанс, — заключил Арчи.

— Какой? — не понял Коростель.

— С вашей помощью мы изобразим, что ведем за ней слежку. Будто замышляем что-то. И ее служба безопасности обратит на нас внимание.

— Очень рискованно. Они могут просто нас прикончить, — усомнился Коростель.

— Как мы выяснили, других вариантов у нас нет. Придется рискнуть. Вы уж постарайтесь, господин бывший статс-инспектор, чтобы они сначала догадались поговорить с нами, — едко прокомментировал старший Полунин.

20

Сразу вспомнилось, как его схватили во дворе дома Карины. Тогда Арчи тоже едва успел почувствовать угрозу и тут же оказался на земле. Ребята из службы безопасности «Феникса» действовали шустрее и жестче жандармов.

В комнате, куда их приволокли, не было ни одного окна — только голые шершавые стены неопределенного серого оттенка. Пленников посадили на пол в дальнем углу. Уже минут через пять у Арчи затекли ноги.

Коростель, расправил плечи, хотя это было непросто сделать из-за наручников, скованных за спиной.

— Подготовка у этих ребят, конечно, первоклассная, но могли бы действовать и деликатнее, — высказался он и лизнул разбитую губу. — С другой стороны, они могли нас просто пристрелить.

Бугай, подпиравший стену возле двери, разлепил губы и прикрикнул.

— Что он говорит? — осведомился дядя.

— Сказал, чтобы мы заткнулись, — перевел Арчи.

Охранник повторил приказ, повысив голос до львиного рыка, и отлепился от стены. Это возымело должный эффект.

Открылась дверь и вошел мужчина в неброском костюме. Он был не настолько крупный и внушительный, как охранник, однако в его движениях и взгляде читались сила и уверенность, которым позавидовал бы любой атлет.

— You! — указал он пальцем на Арчи.

Амбал грубо поднял Арчи с пола и, не дожидаясь, пока пленник разомнет ноги, толкнул к выходу, так что тот чуть не упал. Дядя дернулся, пытаясь подняться, но Коростель шикнул на него, и он обмяк, опустив голову.

По плохо освещенному коридору Арчи привели в другую комнату, похожую на больничную палату, нежели на тюремную камеру. Глазам было не за что зацепиться, настолько стерильным выглядело помещение. Как хирургическая операционная. Он жмурился от нестерпимого света и надеялся, что его не собираются разделать, как поросенка.

Представительный мужчина посадил его на стул, выставил охранника за дверь и принялся расхаживать вокруг.

За последние месяцы Арчи успел привыкнуть к роли пленника и теперь почти не волновался. Наоборот, его воодушевило, что предложенный им способ привлечь внимание старшей сестры принес плоды. Оставалась сущая мелочь — выдержать правильную линию поведения и не свернуть шею.

— Caster, — мужчина остановился и ткнул отставленным большим пальцем себе в грудь.

Затем он продолжил говорить на английском. Кастер не торопился, четко выговаривая слова, но Арчи все равно потребовалось время, чтобы привыкнуть к его произношению. Он напоминал американца, который копирует британскую артикуляцию. Кастер представился руководителем службы безопасности Пенелопы Джонстон и засыпал его вопросами. Кто вас послал? Зачем вели слежку за хозяйкой? Вы же какие-то дилетанты; кто вас надоумил? Это операция для отвлечения внимания?

Арчи собрался с мыслями и ответил на корявом английском, что никто их не посылал. Просто ему нужно встретиться с Пенелопой, а других способов они не придумали.

Зачем? — последовал вопрос. Кто-то хочет ее смерти? Мы уже выяснили, что вы прибыли из Гонконга по поддельным документам. Еще нескольких часов, и мы узнаем ваши настоящие имена. Не лучше ли облегчить свою участь и рассказать все, как есть?

Продолжая говорить, Кастер сделал несколько рубящих резких движений, после которых Арчи вновь ослеп — от вспышки боли, пронзившей бок и ключицу. Стиснув зубы, он открыл глаза и посмотрел в глаза своему мучителю. Выражение лица Кастера совсем не изменилось: ни злобы, ни сожаления. Просто работа такая у человека. Арчи вспомнился Аббасов.

Сначала он повторил фразу несколько раз про себя, а потом произнес ее вслух. Я — брат Пенелопы и сын Харпера Джонстона.

В первый момент Кастер никак не отреагировал, и Арчи испугался, что как-то неверно выразился. В следующий момент начальник охраны его сестры разразился неприятным смехом. Ну, глупо было рассчитывать, что он сразу поверит.

Кастер удар Арчи в грудь, дыхание перехватило, и он опрокинулся вместе со стулом на спину. На этом истязание не прекратилось: на голову натянули влажное вафельное полотенце, и сверху полилась вода. Паника охватила почти сразу. Арчи отплевывался и отфыркивался, мотая головой из стороны в сторону, но вода продолжала затекать в горло и нос, словно он погружался на дно. Когда Арчи решил, что конец уже близок, экзекуция прекратилась также внезапно, как началась. С него стянули мокрую тряпку и позволили прийти в себя. Кастер склонился над ним и, вероятно, прикидывал, скоро ли можно будет продолжить.

Либо ты достучишься до него сейчас, либо тебе конец, ясно осознал Арчи. Прерываясь, чтобы откашляться, он сбивчиво рассказал, что знал: про знакомство Светланы Полуниной, его матери, с Харпером Джонстоном; про то, что Харпер по сути дела украл идею сыворотки у профессора Вольфа; про свое рождение и как ему открылось имя отца.

Кастер выслушал, холодно улыбаясь. Он встряхнул полотенце и расправил, намереваясь повторить пытку.

Вот и все, подумал Арчи. Как же глупо получилось.

Мокрая тряпка попахивала плесенью. Он сильно выдохнул, как будто это могло помочь. Но тут в комнате поднялся шум и Арчи услышал звонкий девичий окрик: «Stop it!».

Арчи понимал, что это невежливо, но продолжал пялиться на Пенелопу Джонстон. Нелегко было осознать, что перед ним сидела не сопливая девчонка, а сорокалетняя женщина, старшая сестра. Чтобы снять все вопросы, оставалось дождаться результатов генетической экспертизы.

…Пока с ним возились лаборанты в прорезиненных комбинезонах и респираторных масках, наручники так и оставались на Арчи. Кастер не спешил верить и не исключал, что Арчи остается угрозой для Пенелопы. Начальник охраны не спускал глаз с пленника и лично убедился, что пробы взяты с соблюдением всех протоколов безопасности. В эти томительные минуты Арчи невольно усомнился, а прав ли дядя. Впрочем, дергаться было уже поздно.

Пенелопа держалась непринужденно. Она забралась с ногами на кожаный офисный диван, укрылась пледом и потягивала из высокого бокала жидкость ярко малинового цвета. Пока она разглядывала Арчи, на ее губах играла легкая ироничная усмешка.

В кресле, разделяющем пространство между ними, держался настороже Кастер, словно верный пес. Он внимательно следил за каждым движением Арчи.

Отставив напиток в сторону, Пенелопа поинтересовалась, неужели в России простых людей обучают английскому? Ведь граница все равно закрыта. Арчи ответил, что языком Шекспира он заинтересовался по собственной инициативе. Ему помогали. Например, мама. Зачем ему это понадобилось? Может, гены дали о себе знать, пошутил он, а Пенелопа нахмурила тонкие брови.

В комнате появился лаборант — уже без комбинезона, только в белом халате. Он протянул Пенелопе распечатку и, наклонившись, прошептал что-то, прикрывая рот ладонью. Она подняла на него глаза. Это совершенно точно? Пенелопа отпустила его и повернулась к Арчи. Ну, здравствуй, братец, произнесла она.

Что делать дальше, Арчи не знал. Он сильно пожалел, что рядом нет дяди. Ведь это была его идея. Положа руку на сердце, Арчи не горел желанием встречаться с отцом. Харпер Джонстон не вызывал у него симпатии. Меньше всего на свете ему хотелось обнаружить сходство с человеком, укравшим изобретение Профессора и бросившим мать.

Атмосфера в комнате после признания родства если и изменилась, то незначительно. Ни доброжелательности, ни гостеприимства в поведении Пенелопы и Кастера не добавилось. Более того, с него даже не сняли наручников.

Первой заговорила Пенелопа. Итак, мы убедились, что ты действительно незаконнорожденный сын Харпера. Полагаю, ты приложил немало сил, чтобы забраться так далеко. Собираешься претендовать на часть наследства?

Она говорила спокойным, даже насмешливым голосом, но, когда речь зашла о наследстве, ее выдало напряжение.

Наследство? Борьба с Джонстонами за их богатства абсолютно точно связала бы Арчи с ними. А он этого совсем не хотел. Вот у дяди и Коростеля — история другая. Ими, конечно, двигала жажда денег. Арчи пришлось использовать все свои познания в английской речи, чтобы как можно точнее донести свою мысль до собеседников.

Сестра и Кастер переглянулись и уточнили, о какой, собственно, сумме идет речь. При иных обстоятельствах Арчи оскорбился бы снисходительности в их тоне. Он имел общее представление о том, сколько нужно дяде и Арчи, однако от прямого ответа ушел. Лучше спросить у них самих, подметил он, теперь, когда все выяснилось, можно их освободить.

Кастер считал, что это преждевременно. Пока Арчи не объяснит, чего добивается лично сам.

Молодой человек вздохнул и попробовал найти верные слова. Вряд ли вам знакомы те чувства, которые испытывает сирота. Меня сильно потрепало. Я сбит с толку. Чтобы двигаться дальше, мне нужно понять, кто я такой. А для этого необходимо познакомиться с отцом.

Нелегко будет организовать встречу. Харпер много лет избегает людей и не делает исключений ни для старых знакомых, ни для родственников, пояснила Пенелопа.

Арчи читал об этом в прессе. Но неужели он не захочет увидеть сына?

Непростой вопрос. Харпер весьма принципиальный и упрямый человек. Это следует усвоить в первую очередь, братец. Он не разговаривал с дочерью лет десять. Всему виной нелепая ссора. Но он ничего не желает слышать обо мне, сколько я ни пыталась найти путь к примирению. В замке установлена наилучшая система защиты в мире. Пока ее не отключат, внутрь никто не попадет. Потребуются очень веские доводы, чтобы уговорить его впустить тебя.

Но ты это сделаешь, спросил Арчи.

Пенелопа одарила его улыбкой. Да, но взамен я жду ответную услугу.

Он пошевелил скованными руками. Какую?

Ты очень поможешь мне и отцу. По собственной воле он не подпустит меня к себе. Но оказавшись в замке, ты сможешь отключить систему охраны, чтобы я попала внутрь. И вот тогда мы с ним наконец утрясем все наши разногласия. Ты согласен?

Остроносый вертолет, напоминающий злое насекомое, шел на минимальной высоте. Под днищем проносилась земля, которую еще сто лет назад называли краем вересковых пустошей. От вереска ничего не осталось. Фермеры слишком долго использовали пустоши под выпас скота, не заботясь о последствиях. Лишь куцые островки растительности напоминали о том, каким был прежде ландшафт Шотландии.

Пенелопе потребовалась неделя, чтобы через доверенных лиц убедить отца, что она не затеяла против него интригу, а молодой человек, чудом добравшийся до Англии из России, судя по результатам генетического анализа, имеет все основания называть себя сыном Харпера Джонстона. Какие эмоции испытал отец, услышав новости, оставалось гадать. Раз он все же дал согласие на встречу, значит, поверил и всерьез заинтересовался. Это обнадеживающий знак, авторитетно заметила Пенелопа.

Сестра проявила гостеприимство и поселила Арчи в своем пентхаусе. Иногда ему казалось, что она просто решила наблюдать за ним, как за каким-нибудь диковинным зверьком.

Дядю и Коростеля Пенелопа определила в одну из шикарных гостиниц в Сити, которая также принадлежала Джонстонам. Они находилось под круглосуточным наблюдением людей из службы безопасности «Феникса». Не подумайте, что я вам не доверяю, объяснила Пенелопа, но я хочу, чтобы пока никто не знал о вашем существовании — преждевременная огласка нам всем навредит. С денежным вознаграждением она также попросила подождать, пока ситуация зависела от Харпера, который формально принимал все важные решения в компании.

Перед тем поездкой к отцу Пенелопа отвезла Арчи в самое дорогое ателье. Дюжина портных несколько часов порхали вокруг него. Щекотали в под мышках, измеряя длину рукава. Извинялись, прикладывая сантиметр к паху, а потом снова щекотали. Итогом их манипуляций стал элегантный, ладно сидящий костюм. В новом облачении Арчи чувствовал себя не очень уютно. Он предполагал, что так себя чувствуют женихи на свадьбе, когда находятся под пристальным вниманием десятков малознакомых людей. Ему хотелось провалиться под землю или поскорее переодеться, но Пенелопа настояла, чтобы Арчи предстал перед отцом приличным человеком, а не каким-то оборванцем.

Пилот заложил вираж, огибая гору с крутым обрывом, и вертолет завис над небольшой ровной площадкой возле разбитой проселочной дороги, извилисто уходящей к холмам на горизонте. Они медленно снижались, пока стальной корпус не вздрогнул, коснувшись земли. Кастер, не теряя времени, сдвинул в сторону люк, и в салон ворвался студеный ветер. Главе службы охраны приходилось кричать, чтобы его слышали. Ждешь тут, напомнил он. Арчи кивнул. Скоро приедет дворецкий Билл, славный малый, но со странностями. Его нужно слушаться во всем. Он наверняка устроит какую-нибудь проверку, но бояться не нужно.

Арчи выбрался наружу и, пригнувшись от мощных потоков воздуха, разгоняемых винтом, смотрел, как вертолет поднимается, натужно набирает скорость и исчезает за утесом. А после этого его окутала тишина, пронизанная вздохами ветра. Он спрятал руки в карманы пальто. Осень в Шотландии была неприветливо холодной. Арчи решил, что, топчась на одном месте, замерзнет скорее, и зашагал по проселочной дороге. Вскоре впереди показались клубы пыли, которые стремительно приближались, пока из них не выскочил большой серебристый джип с тонированный стеклами. Машина резко затормозила, не доезжая метров тридцати, и на несколько секунд снова скрылась в нагнавшем ее облаке грязно-желтого оттенка. Открылась водительская дверь, и на дорогу спрыгнул высокий худой мужчина. Его брови, уголки глаз и губ были опущены, из-за чего создавалось впечатление, что он чем-то расстроен. Он был одет во все черное и наглухо застегнут. В вытянутой правой руке сжимал большой пистолет, который смотрелся слишком крупным при его сухой комплекции. Странно, как он вообще так ловко удерживал оружие, ведь на вид оно весило не меньше килограмма.

Арчи остановился и спросил, не Биллом ли зовут того, кто целится ему в грудь.

Уильям, строго поправил дворецкий, продолжая направлять пистолет на молодого человека. Почему здесь, почему не там? — он махнул рукой вдаль.

Холодно. Решил согреться, объяснил Арчи.

Билл удрученно покачал головой. Больше так делать не надо.

Не убирая оружие, он приблизился. Быстро, очень умело и внимательно обыскал Арчи. Насторожился, обнаружив браслет на руке Арчи. Что это такое? Украшение, в память о матери, соврал Арчи. Если дворецкий и не поверил, то виду не подал. Его больше заботило, что нужно сделать анализ и выяснить, тот ли Арчи человек, за кого себя выдает.

Они подошли к машине. Билл все-таки спрятал пистолет в подплечную кобуру, из-за чего сразу раздался в ширину раза в два. Он указал Арчи на заднее сиденье, а сам достал чемоданчик, из которого на свет появились инструменты для забора анализа крови. Арчи закатал рукав и подставил предплечье. Холодные пальцы дворецкого словно паучьи лапки проворно нашли подходящее место для укола.

Билл опустил капсулу с кровью Арчи в портативный анализатор и предложил сигарету. Молодой человек отказался. Он откинулся на спинку кресла и прислушался к ощущениям. Ему полагалось испытывать волнение в преддверии скорой встречи с отцом. Но Арчи чувствовал себя подопытной крысой, которую уже тысячу раз наградили электрическим разрядом, и она мечтает только об одном — быстрее закончить экзекуцию. Неважно как.

Дворецкий докурил, аккуратно затушил сигарету и спрятал в пепельницу, вмонтированную с внутренней стороны водительской двери. Откашлялся, но сплевывать не стал. Посмотрел сначала на часы, потом на анализатор. Аппарат тихонько пискнул и подмигнул зеленым светодиодом. Можно ехать, констатировал Билл.

Когда Арчи представлял себе замок Харпера, воображение рисовало неприступные стены и башни, выложенные из грубо отесанных камней. Что-то вроде средневековой крепости, возможно, даже с прокопанным по периметру рвом, заполненным водой, и с навесным мостом через него. Действительность же, как это нередко бывает, оказалась прозаичнее. Замок был хоть и большим, но довольно традиционным четырехэтажным особняком, который возвышался посреди большого участка земли, обнесенного кирпичной стеной, увитой плющом. Массивные стальные ворота распахнулись при приближении серебристого джипа. Заметив удивление Арчи, дворецкий с удовольствием поведал, что система безопасности полностью автоматизирована. Только кажется, что через стену легко перемахнуть. Многие папарацци поплатились жизнью за наивность.

Покрышки зашуршали по мелкому гравию. Машина подкатилась к массивному крыльцу с мраморной балюстрадой. Их никто не встречал.

С утра сэру Харперу не очень здоровится. Увы, в последнее время это не редкость. Он обещал выйти к ужину.

Изнутри особняк Джонстона роскошью не поражал. Скорее, он напоминал собой чопорного немолодого господина, хорошо знающего себе цену. В воздухе пахло старым деревом и, кажется, бумагой. Под потолком блестели старомодные люстры, украшенные нанизанными на нити стеклышками. На протяжении многих веков здесь заботливо сохраняло первозданную атмосферу.

Билл позволил Арчи осмотреться по сторонам, а затем любезно предложил проводить его в гостевую комнату. Сэр Харпер полагает, что вы у нас задержитесь, добавил он.

Они поднялись на второй этаж, миновали рабочий кабинет, где книжные шкафы подпирали потолок, музыкальный салон, посреди которого покрывался пылью черный рояль, а затем пересекли обеденный зал, разделенный вдоль длинным деревянным столом. Комната для Арчи оказалась по соседству с сигарной, в которой, судя по всему, уже давно никто не курил.

Билл извинился, что вынужден оставить Арчи в одиночестве, но ему пришло время позаботиться о предстоящем ужине, который будет готов к семи часам вечера. Если гостю захочется что-нибудь перекусить, он может позвонить с вот этого телефонного аппарата.

Оставшись один, Арчи обошел комнату, но не нашел ничего заслуживающего внимания. Большая мягкая кровать, пара резных комодов, зеркало на стене в бронзовой оправе, плотные шторы. Он выглянул в окно, из которого открывался живописный вид на идеально постриженную лужайку. Украшали ее замысловатые дорожки, выложенные красным кирпичом. Они разбегались и сходились, образуя хаотичный рисунок. В сердце этого узора возвышался небольшой фонтан.

Пенелопа показала ему схему внутреннего устройства фамильного имения Джонстонов. Центр управления системой безопасности размещался в подвальном этаже. Без шифра туда не попасть. Однако рядом с входом в имение находилась сторожка, из которой можно открыть ворота. По замыслу сестры, ночью Арчи следовало незаметно пробраться в сторожку и открыть для нее въезд. Рассуждения Пенелопы выглядели весьма подозрительно, и он не верил в ее благие намерения. Но предпочел придержать сомнения при себе, изображая наивного простака.

Странным образом, но в комнате не оказалось даже телевизионной панели. До ужина оставалось несколько часов, а заняться было совершенно нечем. Арчи поплескал в лицо холодной водой из-под крана и посмотрел в отражение. Красные, слезящиеся глаза. Не мешало бы поспать часов двенадцать кряду, но какое там.

Арчи вышел из комнаты и прислушался. Издалека доносилась негромкая струнная музыка. Что-то гастрономическое, вроде Вивальди. Он беззвучно прикрыл дверь и направился в кабинет. Лакированный паркет благородного вишневого оттенка чуть слышно поскрипывал в такт его шагов.

Внимание Арчи привлекли книжные полки. Он с интересом изучал названия, выбитые на корешках. Иногда он не мог удержаться и проводил пальцами по потертым кожаным тиснениям. Многие имена были ему знакомы лишь смутно, а другие неизвестны совсем. Поэтому Арчи удивился, когда попался объемистый двухтомник Достоевского. Издание, разумеется, было на английском, но выбивалось из общей подборки, в которой беллетристика встречалась редко. Потребовалось усилие, чтобы вытащить первый том, крепко стиснутый соседями по полке.

За спиной откашлялись. Арчи резко крутанулся на каблуках. Перед ним стоял сгорбленный пожилой человек и тяжело дышал. Он опирался на небольшую двухколесную тележку, на которой был установлен баллон с кислородом. От клапана шел тоненький гибкий шланг, раздваивающийся на конце и вставленный в ноздри Харпера Джонстона. Дорогой халат был велик на пару размеров и болтался на нем, как на вешалке. Седые волосы свисали сосульками по сторонам от залысины. Влажные рыбьи глаза не мигали, из-за чего хозяин кабинета походил на восставшего из могилы мертвеца. Арчи еле сдержался, чтобы не отшатнуться, настолько отталкивающе он выглядел.

Харпер Джонстон проковылял мимо. Арчи следил взглядом за скрипящими колесами тележки, оставлявшими следы на лакированном паркете. От самого богатого человека в мире распространялся тяжелый запах плесневелого сыра.

Устроившись в кресле рядом с книжными полками, старик вытянул вперед руку. Арчи подумал, что должен ее пожать, но старик раздраженно вырвался из его пальцев и показал, что хочет получить Достоевского. Смущенный Арчи отдал ему том. Старик пристроил фолиант на коленях и принялся яростно листать, не обращая внимания, что бумага мнется и рвется. Что он хотел там найти? Остановился он неожиданно и резко захлопнул книгу.

Когда Харпер заговорил, его голос был похож на шелест страниц. Раньше это была ваша главная экспортная величина, сказал он. Нет, даже больше. Это был образ вашей страны. Универсальный код. Россия — значит, Достоевский. Достоевский — значит, Россия. Ничего более русского было не найти. Ты меня понимаешь?

Арчи кивнул и сказал, что неплохо освоил английский.

А теперь? Харпер сокрушался вполне искренне. Теперь ваша страна — нефтегазопровод и ничего больше. Не будет труб — не будет и страны.

Ощущения были странными. Арчи не понимал, как следует себя вести. Он никак не ожидал, что отец окажется таким дряхлым. Это было даже не странно, а попросту дико.

Наверное, ты потому так далеко и забрался, предположил старик. Рассчитываешь, что вторая родина будет гостеприимной? Мечтаешь получить наследство?

Арчи ответил честно: у меня нет второй родины. Прозвучало, может быть, чересчур высокопарно, но именно так он чувствовал.

В глазах старика на секунду проснулся интерес. Идеалист или лгун, пробормотал он себе под нос. Еще неизвестно, кто опаснее. Чтобы ты себе не воображал, парень, лучше поскорее усвой, что здесь тебе не будут рады.

Кровь прилила к щекам, уши запылали. Будто Арчи отвесили знатную оплеуху. Харпер заметил его реакцию и поспешил исправиться: я неверно выразился, не про себя, а про отношение к иностранцам, тем более — к русским.

Харпер выдернул себя из кресла и, не отпуская кислородный баллон, свободной рукой поймал ладонь Арчи и энергично потряс. Ну, здравствуй, сынок, сказал старик, и улыбнулся, отчего стал похож на Веселого Роджера.

Ловко разделывая тушку лангуста, отец признался, что в последнее время его характер совсем испортился.

Харпер Джонстон занял место во главе обеденного стола, а сын разместился по правую руку от него. Блюда с диковинной и незнакомой едой сводили Арчи с ума. С какой стороны к ним подступаться? Он украдкой подсматривал за умелыми движениями Харпера, который, впрочем, не обращал внимания, как справляется сын.

Немного выждав для приличия, Арчи задал вопрос, который не давал ему покоя: что же такое происходит с отцом и почему он так плохо выглядит?

Вместо ответа прозвучал встречный вопрос: известно ли тебе, сколько мне исполнилось в этом году?

Он закусил губу. Арчи читал биографию Харпера Джонстона, но сейчас не мог вспомнить дату рождения. Шестьдесят пять?

Шестьдесят семь, поправил отец. А на вид — натуральный кусок старого дерьма! Что же сделало меня таким? Проклятая человеческая рассеянность и невнимание к мелочам!

Арчи ничего не понял.

Объяснение вышло лаконичным: долголетие ни черта не стоит, если изнутри тебе пожирает раковая опухоль. Харпер хихикнул. Самоуверенный осёл! Прежде чем устраивать судьбу всего мира, разобрался бы с собственным здоровьем. А то размечтался подарить человечеству вечную жизнь!

Арчи отложил в сторону столовые приборы и сдержанно выразил сожаление по поводу болезни. Сколько же осталось?

Харпер пожал плечами. Агония может длиться долго. Информация о его состоянии не должна выйти за пределы этой комнаты. Новость о том, что глава «Феникса» на полпути к встрече со своим создателем, слишком опасна для будущего компании — обвал на бирже совершенно ни к чему. Не говоря уже о том, что потребители усомнятся в эффективности сыворотки, которая продается не как лекарство от старости, а как эликсир жизни, спасение от преждевременной смерти.

Кстати, о сыворотке, набрался храбрости Арчи. Ведь идея ее создания принадлежала другому человеку. Профессору Вольфу. Я могу доказать это в любой момент.

Водянистые глаза потемнели. Если хочешь что-то сказать, говори прямо, потребовал отец.

Старик внимательно слушал, глядя в пол, и время от времени проводил ладонью по скатерти, сбрасывая несуществующие крошки. После рассказа Арчи о том, что он нашел в записках Вольфа, Харпер молчал еще несколько минут. Прежде чем заговорил, он подлил вина себе и сыну.

Допустим, фокус с погерином не его личное изобретение. Харпер пожал плечами. Возможно, стоило упомянуть об этом на вручении Нобелевской премии. Поделиться какими-то деньгами. Вот уж с чем не возникло бы никаких проблем! Но железный занавес… Кроме того, окончательная формула сыворотки принадлежит только Харперу Джонсону и никому больше! Ему не в чем себя упрекнуть.

Бледные щеки немощного старика покрылись румянцем. Арчи так и не определился, считать это проявлением гнева или стыда. Не исключено, что и того, и другого.

Возле стола беззвучно возник дворецкий. Он выставил на стол смену блюд, забрал тарелки объедками и растворился в тишине.

Арчи отпил из бокала и поведал, к чему привело появление сыворотки на его родине. Рассказывая о нюансах изощренной пенсионной реформы, он вновь поражался, как можно было придумать столь бесчеловечную систему.

У нас не принято обсуждать дела в России, но доходили разные слухи, тихо проговорил Харпер, когда Арчи закончил. Все это больно слышать, особенно про чудовищную смерть твоей матери… Но неравенство заложено в человеческой природе. Все без исключения не могут стать богачами. Точно так же и сыворотка не может быть доступна всем. Кто-то должен остаться простым смертным. Иначе люди просто разорвут друг друга, потому что мир слишком тесен. Происходящее в Триумвирате не лучше и не хуже того, что происходит за его пределами. Дела и раньше, до появления сыворотки, обстояли примерно таким же образом.

Тут Арчи не выдержал. По крайней мере, раньше у человека оставались шансы изменить свою судьбу, независимо от того, у каких родителей ему посчастливилось родиться! А теперь? Очевидно, что сыворотка сделал ситуацию только хуже! Элита, присосавшись к бессмертию, выжимает из простых людей все соки и плодит своих ублюдков!

Отец опустил голову. Я устал и не могу спорить. Может быть, ты и прав. Если так, то счет, который мне предъявят на том свете, пополнится еще одним пунктом. Наверное, следовало для начала победить болезни и голод. Но самое главное — человеческую жадность и глупость. Однако сделанного не воротишь…

Все просто, нужно забрать у людей сыворотку, сделал вывод Арчи.

Он лег поверх покрывала, не раздеваясь, и рассматривал потолок, украшенный лепниной. Свет от ночника возле кровати рассеивался под сводами и уступал место сумраку, скопившемуся в углах.

Перед встречей Арчи опасался, что впадет в сентиментальность и не сможет трезво взглянуть на биологического отца. Он избежал этого так же, как избежал и другой крайности — патологической неприязни. Зато Арчи с облегчением убедился, что со стариком у него крайне мало общего. Даже внешне они не похожи, правда, тут не помешал бы взгляд со стороны.

Он посмотрел на часы. Что же задумала Пенелопа? Арчи еще не принял окончательного решения, выполнить уговор или нет. Почему бы не остаться в комнате и спокойно уснуть? Ну, хорошо, не очень спокойно. Но, по крайней мере, обойтись без риска… Он вспомнил, что дядя и Коростель остались в руках Пенелопы, и подумал, что определенный риск все же существует. Придется пойти. А там уж поглядим. Старик все равно не жилец. Нужно попробовать убедить ее оставить все, как есть.

Представив продуваемую ледяным ветром дорогу до ворот, он покрылся мурашками. А еще остается дворецкий, у которого заряжен огромный пистолет.

Арчи сел на кровати и покрутил шеей, чтобы размять мышцы. Пора было выдвигаться. Он застегнул пальто на все пуговицы, на цыпочках подошел к двери, приоткрыл ее на несколько сантиметров и задержал дыхание, прислушиваясь. В доме все замерло, только где-то ровно тикали часы.

Он напряженно крался, замирая после каждого шага. Тишину нарушали лишь стук крови в ушах и те проклятые часы, не попадая в ритм его сердца. Чтобы добраться до центральной лестницы у Арчи ушло несколько минут. Перед ступеньками он остановился, однако ничто не нарушало покой спящего дома.

Тяжелые дубовые двери на первом этаже запирались стальной щеколдой. Однако если заблаговременно не отключить сигнализацию, лучше даже не прикасаться к ней. Пенелопа предупредила Арчи об этой хитрости и сообщила секретную комбинацию цифр, которую следовало набрать на скрытом терминале.

Снаружи стало холоднее и усилился ветер. От одной мысли, что придется идти не меньше километра по этой стуже, становилось жутко. Мрачный ландшафт, освещаемые время от времени через разрывы в облаках мертвенно бледной луной, напомнил Арчи тундру. Не хватало только мерзлого снега под ногами. Он поднял воротник и мужественно шагнул за порог.

Первую сотню метров он постоянно оглядывался, боясь, что дворецкий поднимет тревогу. Но все окна оставались темны, никто не пытался его остановить. По мере приближения к сторожке Арчи все чаще останавливался, рассчитывая услышать что-нибудь в ночном воздухе — звук автомобильных двигателей или обрывки человеческой речи. Но только ветер сурово завывал и вышибал слезы из глаз.

Арчи прошел мимо сторожки, и направился к воротам. Он взялся за прутья решетки и тихонько позвал. Со всех сторон раздались шорохи, и из темноты вынырнула знакомая фигура. Кастер остановился перед воротами с другой стороны. Он был одет в армейскую форму без знаков отличия. На бедре болталась пистолетная кобура. Под мышкой на ремне висел автомат с укороченным стволом для ближнего боя. Устройство ночного видения он поднял на лоб.

Осознав, что совершил роковую ошибку, Арчи отпрянул, но Кастер, просунув руку сквозь решетку, поймал его за руку, и молниеносно вытащил из кобуры пистолет. Заезженная киношная фраза про то, что не нужно делать глупостей, прозвучала буднично. И не вздумай падать в обморок, добавил Кастер. Почему ворота до сих пор закрыты?

Догадываясь, что все бесполезно, Арчи сбивчиво рассказал о смертельной болезни Харпера. Неважно, что именно задумала Пенелопа, это лишено всякого смысла, потому что старику осталось немного.

Кастер задумался лишь на пару секунд. План есть план, это ничего не меняет.

Арчи прибегнул к последнему аргументу: ты можешь пристрелить меня прямо сейчас, но это не поможет открыть ворота.

В ответ Кастер хищно улыбнулся и крикнул через плечо на смутно знакомом каркающем языке. В темноте произошло движение, и возле ворот появились двое бородачей в черных балахонах с зелеными повязками. Они тащили за собой слабо сопротивляющегося дядю Арчи. У него был подбит глаз и кровоточила губа.

— Прости, сынок, — сказал он.

Бородачи насильно поставили его на колени рядом с Кастером, который приставил дуло к голове дяди. Либо Харпер, либо он.

— Ты же понимаешь, что, если пустишь их, они все равно избавятся от нас обоих, — предупредил дядя Арчи.

Кастер треснул его по уху рукояткой пистолета, и бородачам пришлось подхватить обмякшее тело.

Время для разговоров закончилось, отрезал Кастер. Если через минуту ворота не откроются или сработает сигнал тревоги, старик умрет.

Хватка ослабла, и Арчи понял, что на самом деле никакого выбора нет. Он бросил последний взгляд на дядю, держащегося за разбитую голову, развернулся и изо всех сил побежал к сторожке.

21

Старший Полунин вел себя, как патентованный мещанин. Пережитые лишения не прошли для него даром. Стоило войти в шикарный гостиничный номер, куда их поселила Пенелопа Джонстон, Леонид Семенович без промедлений устремился осматривать санузел. Обнаружив огромную ванну с гидромассажем, он заперся и неприлично бодрым тоном объявил через дверь, что выйдет только после того, как отогреет и отмоет каждую клеточку своего бренного тела.

Коростелю было чем заняться и без него. Старательно имитируя праздный интерес, он внимательно осмотрел апартаменты и убедился, что они напичканы скрытой записывающей техникой. После этого вышел на узкий вытянутый балкон. Далеко внизу вечерний Сити пульсировал и дрожал яркими огнями. Коростель вернулся в номер и на всякий случай выглянул в коридор. Двое рослых парней сразу вскочили из кресел, прислоненных у стены напротив, а еще трое, дежурившие возле лифтов, ускоряя шаг, двинулись на подмогу. Ему оставалось только непринужденно улыбнуться и извиниться за беспокойство. Он поспешно захлопнул дверь и для верности повернул замок на пару оборотов.

Из ванной доносился плеск воды.

Тот факт, что их разделили с Арчи и в мягкой форме, но весьма определенно препятствовали общению с ним, рождал в голове самые мрачные предположения. Малолетняя (по крайней мере, на вид) стерва явно что-то задумала. Натужные реверансы и прохладная любезность, от которой по спине мурашки пробегали, нужны ей только, чтобы выиграть время. К сожалению, теперь помочь Арчи уже нельзя, и остается надеяться, что, когда придет время, ему хватит сообразительности спасти свою задницу. Впрочем, у Коростеля были обоснованные сомнения на этот счет.

Он ругал себя за то, что вообще позволил втянуть себя в авантюру с Джонстонами. Он должен был сразу поставить под сомнение план Полуниных. Теперь-то ясно, что куда правильнее было бы остаться в Гонконге, где, по крайней мере, у него хватало знакомых, а также легко было найти специалистов по нейрофизиологии, которые могли извлечь из закоулков мозга Арчи ключ к архивам профессора Вольфа. А уж Коростель нашел бы, кому продать эти знания за более чем достойную сумму. Однако воображаемое сияние десятков или даже сотен миллиардов состояния Джонстонов затуманило не только умы Полуниных, но и его разум.

Коростель снова вышел на балкон. Как бы невзначай достал из кармана смартфон. Сигнал от браслета на запястье Арчи оставался стабильным. По показаниям пеленгатора, он находился буквально в паре миль к северу. Мерцающая зеленая точка, фиксирующая положение молодого человека, практически не двигалась. Коростель убрал мобильный и закурил.

Прищурившись, он смотрел на мерцающий чужой город. Подумал о жене. Стоило остаться наедине с собой, Коростель постоянно размышлял о том, что с ней сталось. Удирая из Москвы, он убедил себя, что не в силах ей помочь. Но чувство вины не отпускало его. Был велик соблазн подать ей весточку, однако Коростель знал, что для него это будет означать окончательный провал. Не успеет оглянуться, как в Лондоне объявятся эмиссары пенсионной инспекции, а, возможно, и их конкуренты из силового блока.

Вернувшись в номер, Коростель обратил внимание, что старик так и не вышел из ванны. Он постучался, но Полунин не отвечал. Коростель подергал ручку — заперто изнутри.

— Вы там не утонули? — он несколько раз ударил в дверь кулаком.

Ответа не последовало. Коростель рванул дверь на себя, но не тут-то было. Он отступил и несколько раз ударил ногой в область замка. Древесина затрещала, и он вновь яростно схватился за ручку и тянул изо всех сил, пока дверь с хрустом не поддалась.

Вода лилась в ванну непрерывным потоком. Полунин свесился через край, словно пытался дотянуться до раковины, но силы его покинули. Его бледные руки не доставали до отделанного кафельной плиткой пола. В первый момент Коростель испугался, что старик мертв, но, приблизившись, различил легкое постанывание, которое тот издавал сквозь сжатые губы. Глаза Полунина были закрыты. Коростель выключил воду и наклонился над ним. Подхватил под мышки и попробовал поднять, но обмякшее тело оказалось слишком тяжелым. Коростель пулей вылетел из номера. Охранники чуть не подпрыгнули от неожиданности, а один даже потянулся за оружием. Объяснить на языке жестов, что происходит, оказалось совсем непросто. Коростель мог бы попросить и на английском, но считал, что для дела полезнее, если в свите Джонстонов его будут считать русским неучем как можно дольше. Двое бугаев нехотя потащились за ним в номер и помогли Коростелю перетащить старика на диван в гостиной.

Полунин едва дышал, продолжая тихо постанывать. Коростель наскоро обтер его чистыми полотенцами и укрыл пледом. Охранники мялись и переступали с ноги на ногу. Они явно мечтали поскорее уйти.

— Доктор! — обратился он к ним и изобразил, что звонит по мобильному.

Громилы сначала долго совещались по телефону с Кастером и только потом вызвали врача. Когда они вышли, Полунин приоткрыл один глаз, издал замогильный вздох и вяло махнул в сторону ванной комнаты. Коростель снял со змеевика для сушки полотенец брюки старика и нашел в кармане стеклянный пузырек, наполненный бисеринками нитроглицерина.

Полунин вцепился в пузырек и высыпал несколько горошин лекарства в рот. Постепенно черты его лица разгладились, и он перестал походить на библейского мученика. Коростель собрался закурить, но передумал и спрятал сигарету обратно в пачку.

— И давно это у вас?

Полунин закрыл глаза и неопределенно пошевелил в воздухе пальцами.

Врач строго-настрого запретил Полунину физические и эмоциональные перегрузки, а также прописал принимать три раза в день какую-то хитрую настойку. Старик морщился и кряхтел, но микстуру принимал исправно.

Потянулись однообразные дни. Коростеля и Полунина из номера не выпускали. Безмолвные официанты прикатывали двухэтажные тележки, заставленные огромными блюдами с разнообразной едой, и забирали грязную посуду. Коростель несколько раз пытался объяснить насупленным охранникам, что вредно все время находиться взаперти, нужно хотя бы ненадолго выпускать их прогуляться, размять ноги. Однако подчиненные Кастера сохраняли невозмутимость и оставались непреклонны. Также они никак не реагировали на просьбы организовать хотя бы телефонную связь с Арчи. Иллюзий не осталось — они здесь находятся в качестве пленников.

Полунин, казалось, утратил интерес к происходящему. Дни напролет он лежал на диване в гостиной, щелкал пультом ТВ-панели и тоскливо вздыхал. Оживился он, когда обнаружил канал на русском языке. Коростель мог бы ему рассказать, для чего Триумвират финансирует этот убыточный проект. Как-то ему довелось познакомиться с редактором одной из программ. На новогоднем приеме в министерстве финансов они столкнулись в курилке. Оба уже находились в изрядном подпитии, так что чрезмерная откровенность выглядела вполне уместной. Господин редактор как бы по секрету сообщил новому приятелю, что главная задача канала «Россия-XXI» — это разумное освоение бюджетных средств. «Ты не представляешь, сколько имеют те, кто наверху, — завистливо шептал он. — Я-то что, у меня копейки…» Коростель имел некоторое представление о том, какие «копейки» перепадают господину редактору, но придержал знания при себе. В конце концов, какое ему дело? Пусть орлы из Счетной палаты своим делом занимаются. «Нет, конечно, какой-то толк от нас, наверное, есть, — продолжал пьяный телевизионщик. — Понимаешь же, властители дум, умов… Положительный образ родины среди бывших соотечественников… Поддержание имиджа… Но только все это — тьфу, ерунда!»

Леонид Семенович, взяточник со стажем, называя вещи своими именами, организатор подпольного конвейера смерти, человек исключительно корыстный и циничный, передачи канала «Россия-XXI» смотрел с видимым удовольствием, чем сильно удивил Коростеля.

— Вы, может быть, верите всему, что они городят? — не удержался он однажды от вопроса.

Полунин посмотрел на него поверх очков, съехавших на кончик носа.

— Что за глупость! Конечно же, нет.

— А смотрите зачем?

Старик сцепил пальцы на животе и набрал в грудь воздуха, словно собрался произнести обстоятельную речь. Но ограничился короткой репликой:

— Я считал вас более проницательным человеком, господин статс-инспектор.

— Бывший, — по привычке поправил Коростель.

— Неважно. Конечно, я знаю, что они очень много врут и передергивают. Но, по крайней мере, эта брехня на понятном мне языке и про понятную мне страну.

Коростель ненадолго задумался.

— Только не говорите, что вас одолела ностальгия.

Он так и не разобрался, как расценивать снисходительный взгляд Полунина в ответ.

В то утро Коростель вышел на балкон и вместо знакомого ландшафта Сити, изломанного зубцами небоскребов, увидел тяжелую взвесь густого, как молоко, тумана. Влажность стояла дикая. Он по привычке достал смартфон, чтобы проверить местонахождение Арчи, и с удивлением обнаружил, что зеленая точка на интерактивной карте стремительно удаляется от Лондона. Вот оно и началось, успел подумать Коростель. Он бросился в спальню Полунина, только по пути сообразив, что все равно не сможет предупредить его незаметно для соглядатаев.

Спросонья Леонид Семенович непонимающе хлопал глазами и никак не брал в толк, что означал многозначительный тон соседа, который вновь и вновь повторял, что нужно вставать, нельзя валяться в постели. Полунин в его теперешнем состоянии превратился в обузу. В случае чего на его помощь рассчитывать не приходилось. Но жалко старика, совсем расклеился.

Времени собраться с мыслями им не оставили. Полунин еще педантично чистил зубы, а в номер вломились пятеро охранников. Главный среди них распорядился собираться.

— Чего им нужно? — насторожился Полунин.

— Мы должны ехать, — объяснил Коростель.

— Куда?

— Говорит, мы должны встретиться с вашим племянником.

Полунин ничего не подозревал (или только делал вид?) и спокойно завершал утренний моцион. Пока он одевался, Коростель, специально коверкая английские слова, обратил внимание охранников, что завтрак еще не подавали, а поездки на голодный желудок — удовольствие сомнительное. Ничего страшного, успокоили его, поездка будет недолгой. Подкрепитесь на месте.

В плотном кольце они проследовали к лифту. Спустились на многоуровневую подземную парковку, где их разделили: Полунина усадили в представительский седан, а Коростеля затолкали на заднее сиденье громоздкого джипа. Бригадир охранников сел впереди, слева от водителя. Еще один амбал устроился рядом с Коростелем.

Следуя друг за другом, автомобили выехали с парковки и, разгоняя противотуманными фарами белесую муть, взяли курс на запад. Время от времени Коростель оглядывался через плечо, чтобы убедиться, не потерялся ли седан. Его очень нервировало, что их с Полуниными разделили. Он ждал подвоха.

Примерно через четверть часа они выбрались на шоссе на западной окраине Лондона. Коростель осторожно достал смартфон, чтобы проверить данные локатора. Зеленая точка стремительно пересекала экран наперерез всем дорогам, проложенным на карте. Арчи посадили на вертолет или самолет и везли на север, в сторону Шотландии. Чего-то в этом роде Коростель ожидал. Ему нужно было как можно скорее принять решение и действовать, пока эти молодчики не свернули на какой-нибудь проселок, не вывели их на обочину и не пустили в расход.

Он сильно увлекся размышлениями и не заметил, как исчез следующий за ними седан. Просто в какой-то момент Коростель обернулся и увидел позади только убегающее назад шоссе без единой машины. Чтобы не торопить события и не привлекать внимание спутников, он сделал вид, что не происходит ничего странного.

Как бы невзначай Коростель ослабил узел галстука. Охранники не обращали на него внимания. Тогда он развязал галстук совсем и стянул с шеи. Счет пошел на секунды. Детального плана действий у Коростеля не было. Инстинкты, отработанные навыки и импровизация. В первую очередь нужно вывести из строя сидящего рядом охранника, затем — черед их командира. Водителя можно оставить напоследок, потому что он занят управлением машиной.

Коростель обмотал один конец галстука вокруг правой ладони, другой — вокруг левой. Дождавшись, когда охранник справа переведет взгляд за окно, он подвинулся к нему и со всего маху врезал локтем в нос. Услышав характерный хруст, Коростель быстро накинул удавку на шею бригадира и с силой потянул на себя, упираясь коленом в спинку сиденья. Здоровяк дергался, пытаясь то сорвать удавку, то схватить руку нападавшего, но Коростель не оставил ему шансов.

Охранник со сломанным носом валялся без сознания, а водитель не сразу разобрался, что к чему, и подарил Коростелю лишние секунды. Продолжая управлять машиной, шофер полез под пиджак, однако что-то у него зацепилось и ему пришлось ненадолго отпустить руль, чтобы вытащить пистолет. Бригадир перестал размахивать руками, лицо его приобрело багрово-синюшный оттенок. Коростель чувствовал ослабевающее сопротивление. Водитель закричал, направляя оружие в проем между сиденьями. Ему следовало бы остановить машину, но, к счастью, он впал в ступор и продолжал давить газ. Пока он был занят рулем, стрелять ему было неудобно, но долго полагаться на это не стоило. Перед носом Коростеля маячила черная бездна ствола, готовая огрызнуться смертельной вспышкой, но отпускать удавку было рано. Он сжался в комок и приник вплотную к спинке переднего сиденья, пытаясь локтем отвести в сторону направленный пистолет. Грохнул выстрел. Предплечье правой руки обожгло. За спиной брызнуло стекло, машина вильнула, и водителю пришлось перехватить руль, положив пистолет себе между колен.

Бригадир содрогнулся в последний раз и затих. Коростель выпустил удавку и буквально упал на охранника, валявшегося без чувств. Нащупал у него под пиджаком кобуру, расстегнул и вытащил тяжелый «зиг-зауэр». Между креслами вновь показался ствол. Коростель приставил «зиг-зауэр» к подголовнику водительского сиденья и нажал на курок. Оглохнув от выстрела, он увидел красные ошметки на потолке и успел схватиться за ремень безопасности прежде, чем машину начало носить из стороны в сторону. Ход замедлился, под колесами зашуршал гравий, а потом все перевернулось с ног на голову, спасительный ремень дернулся, ломая пальцы, в мозгу взорвалась ослепительная вспышка, и Коростель потерял сознание.

У водителя многотонной фуры округлились глаза, когда Коростель, кряхтя, забрался в кабину. Рану он перетянул обрывком рубашки и баюкал на импровизированной перевези, которую смастерил из галстука, спасшего ему жизнь. Запекшуюся кровь с рассеченного лба он кое-как оттер, но порез выглядел эффектно. Дальнобойщик, вытянув шею, покосился на покореженный джип в овраге. Коростель соврал, что был один и помощь больше никому не требуется. Водитель хотел вызвать эвакуатор и медиков, но Коростель, проявив чудеса убеждения, настоял, что нужно просто подвезти его до ближайшего города. Всю дорогу шофер твердил, как важно вовремя обратиться к врачу, если произошла травма головы.

Коростель остановил грузовик на окраине Суиндона, поблагодарил водителя и протянул ему купюру в пять фунтов, но тот наотрез отказался и даже немного обиделся.

Городишко оказался тихим. Сильно потрепанный незнакомец, да еще идущий пешком, сразу привлек к себе внимание местных жителей. На главной улице, пересекающей Суиндон из конца в конец, Коростель забрел на заправку, где привел себя в относительный порядок в уборной. Он пересчитал наличность, которую собрал по карманам погибших охранников, и отправился на поиски магазина одежды и лекарств. И то, и другое нашлось в скромном торговом центре. Коростель сменил рваную рубашку и пиджак на футболку и спортивную куртку. Не выходя из аптечного киоска, проглотил несколько таблеток антибиотиков и болеутоляющего и, разглядывая отражение в витрине, заклеил пластырем ссадину на лбу. После этого он решил, что можно и позавтракать.

Расправившись с парой тостов и яичницей, Коростель, прихлебывая кофе из картонного стаканчика, открыл карту в смартфоне, чтобы наметить дальнейший план действий. Поезд ему не подходил категорически, поскольку из Суиндона можно было уехать только обратно в Лондон, либо еще дальше на запад, в район Бристоля. А ему нужно было двигаться на север, причем как можно скорее. Оставалось только воспользоваться автотранспортом. Но оставшихся средств не хватило бы на покупку даже самой занюханной колымаги.

Коростелю давненько не приходилось угонять машины. Около получаса он прогуливался по улочкам Суиндона. Нужна была неприметная машина, способная развить приличную скорость, но которую не хватятся в ближайшее время. В итоге Коростель присмотрел десятилетний или даже старше «релиант» с 1,8-литровым турбодвигателем. Бог знает сколько времени автомобиль простоял на общественной парковке возле супермаркета, поскольку под ним успело скопиться большое количество мусора. В салоне стоял спертый воздух, а обивка пропиталась запахом табака. Бензина должно было хватить на полсотни километров — достаточно, чтобы убраться подальше, а потом заправить полный бак.

Перед дорогой Коростель еще раз посмотрел на локатор. Зеленая точка, обозначающая положение Арчибальда, продолжала двигаться, но уже не так быстро. Парень находился примерно в двадцати пяти километрах (напрямик, а если по извилистым проселкам, то все сорок) на север-северо-восток от железнодорожной станции Лэрг, за озером Лох-Хоре, в районе покинутой деревни Лох-Хойр-Лодж. Самое сердце шотландских пустошей. Коростель проложил маршрут. Вышла почти тысяча километров.

Он освоился за правосторонним рулем уже через час. Несколько раз Коростель случайно выезжал на встречную полосу, но обошлось без происшествий. После остановки на заправке он больше не допускал таких ошибок.

«Релиант» держался молодцом, но сильно гнать Коростель не хотел, чтобы не привлекать внимания дорожной инспекции.

Коростель время от времени переключал радиостанции. Про утреннее происшествие в пригороде Рединга на 4-ом шоссе никто и ничего не сообщал. С одной стороны, обнадеживающий фактор. С другой, хотелось бы понимать, какие действия в эти минуты предпринимает противник. Даны ли ориентировки полисменам? Сколько человек из службы безопасности «Феникса» подняты по тревоге? Коростель искренне надеялся, что его преследователям не придет в голову искать его на дорогах, ведущих в Шотландию.

Он не сомневался, что несчастный Леонид Семенович Полунин уже мертв. За жизнь Арчи он пока не беспокоился. Браслет, который Коростель надел на мальчишку, не только фиксировал местоположение, но позволял слышать и записывать, что происходит вокруг. После полудня Коростель несколько раз включал микрофон, но подозрительных звуков не обнаружил. Из обрывков речи он догадался, что парень находится под защитой охранной системы особняка Харпера Джонстона. Ранее Коростель с помощью того же браслета слышал, как Арчи договаривался со своей сестрой об отключении системы. Статс-инспектор был совершенно уверен, что в планы Пенелопы Джонстон не входит трогательное семейное примирение. Значит, он должен успеть до назначенного часа.

Около двух часов дня он проехал Шеффилд. Зеленая точка на экране смартфона не двигалась. Коростель включил микрофон, но услышал только дыхание Арчибальда и его осторожные шаги. Ничего интересного.

Мимо проносились городки и поселки, похожие как братья. Скучный пейзаж за окном мало чем отличался от родного российского. Да, в общем и целом, дома выглядели почище и аккуратнее, но и покинутых людьми поселений встречалось немало. Не раз, и не два Коростель замечал брошенные деревни, ветхие фермы с обвалившимися крышами и стаи бродячих тощих собак.

До Эдинбурга оставалось ехать еще часа три. А потом еще без малого четыре сотни километров до Лох-Хойр-Лодж. Если погода окончательно не испортится, а «релиант» не потеряет жизненно важные детали подвески, Коростель окажется на месте еще до полуночи.

В столицу Шотландии он решил не заезжать, а сделал большой крюк через Пиблс, Ланарк и далее через Эрдри и Камбернолд, а потом вырулил на трассу до Стерлинга. На этом он потерял не меньше часа времени, но зато обошел стороной городские камеры слежения. Только после этого Коростель позволил себе сделать остановку у придорожной закусочной для короткого отдыха. Пока готовили заказ, он вновь достал локатор и проверил, что происходит у Арчибальда. Все было спокойно.

Последние полсотни миль Коростель гнал на пределе допустимого, рассудив, что в таких глухих местах патрули не дежурят, но вовремя не успел.

Машину он загнал в овраг за несколько миль до поместья Джонстона, а дальше пошел пешком, крадучись, рискуя свернуть шею, оступившись в темноте. Коростель подключил к смартфону наушник и слушал, что происходит у Арчибальда.

Сначала он обнаружил группу из трех машин. Рядом с пикапами курили пятеро человек в черных балахонах. Ему повезло, что они стояли лицом к неразличимому отсюда особняку. Коростель бесшумно скатился на обочину и замер. Незнакомцы переговаривались между собой на языке, в котором он безошибочно опознал фарси. Иногда лунные отблески вспыхивали на вороненой стали автоматов. У одного из них на глаза был надвинут прибор ночного видения, и Коростель молился, чтобы ему не взбрело в голову посмотреть в его сторону.

Наушник ожил, и он безошибочно определил в собеседнике Арчибальда Кастера. Коростель чуть не подскочил, когда услышал Леонида Семеновича Полунина. Пока ворота оставались закрытыми, у Арчибальда сохранялись шансы остаться в живых. Но Коростель догадывался, какое решение тот примет. Вероятно, последнее решение в жизни.

Коростель вытащил «зиг-зауэр», взвел затвор и снял с предохранителя. Наметил, в какой последовательности будет снимать противников. Первым, конечно, бородача с визором. Указательный палец лег на холодный курок. Он начал про себя отсчет до трех, но тут у арабов ожила рация, они засуетились и быстро попрыгали по машинам. Включились фары, взревели двигатели, и все три пикапа умчались в сторону имения Джонстона.

Коростель поднялся и потрусил следом. Через несколько минут он увидел дежурные фонари над открытыми воротами. Он находился на возвышении и видел часть участка за забором. Фары пикапов освещали черный прямоугольник сторожки. Было странно, находясь так далеко от них, слышать, что там происходило: тарахтение моторов, быстрая речь на фарси и громогласный Кастер, отдававший приказания. Напрягая зрение, Коростель разглядел несколько мелких фигур, но не определил, кто из них кто. Хлопнули дверцы, пикапы сорвались с места, и их звук растворился вдалеке. Значит, Арчибальд остался на месте. Медлить было нельзя, и Коростель бросился напрямик.

Добежав до ворот, он выглянул из-за угла. До сторожки оставалось метров двадцать-тридцать. У стены на корточках сидели оба Полунина. Трое автоматчиков держали их на прицеле. Коростель дождался, пока в отдалении раздадутся первые выстрелы, зазвенит разбитое стекло и бородачи переключат свое внимание. Он держал пистолет на уровне глаз и приставным шагом, как учили в спецшколе, быстро сократил дистанцию.

Из особняка донеслась новая череда выстрелов, и Коростель решил, что пора. Ближайшему противнику он попал точно в основание черепа. Следующий начал оборачиваться. Убойная девятимиллиметровая пуля превратила его нижнюю челюсть в кровавое месиво из костей, плоти и осколков зубов. Последний успел поднять автомат, но это ему не помогло — выпущенные друг за другом оставшиеся пять пуль сразили его наповал.

Коростель повел стволом из стороны в сторону, но других угроз не было.

Арчибальд, кажется, не понял, что произошло. Коростель приветливо улыбнулся ему, а парень тряхнул головой, словно прогонял видение. Леонид Семенович тоже верил своим глазам.

— Не спешите меня благодарить. Сделаете это, когда мы уберемся отсюда, — предупредил их Коростель.

Молодой человек поднялся, сделал несколько шагов и посмотрел на особняк. Выстрелы не прекращались. Вдруг грохнул взрыв, и землю под ногами немного тряхнуло. В окнах второго этажа заплясали всполохи пожара.

— Мы должны помочь отцу, — сказал Арчи.

— Ему уже не помочь, — покачал головой Коростель. — Только сами погибнем. Лучше поторопиться, если не хотите разделить его участь.

Сын Харпера Джонстона колебался. Дядя попросил, чтобы ему помогли встать. Арчи не оставалось ничего другого, как предложить свою руку. Он оглянулся еще раз, и глаза его блеснули, а потом согласился:

— Уходим.

Леониду Семеновичу досталось изрядно. Он еле переставлял ноги и, если бы не поддержка племянника, вряд ли прошел больше сотни метров. Коростель прикрывал отступление, опасаясь, что вот-вот из стелющегося дыма от пожарища выскочат пикапы с арабскими боевиками во главе с Кастером. С грехом пополам троица добралась до «релианта».

— Он остался бы в живых, не появись я, — сказал Арчи, когда они выехали на дорогу.

Коростель пожал плечами.

— Не вини себя. Рано или поздно это все равно случилось бы, — заметил он философски.

— Похоже, она ждала подходящий момент. А тут так удачно подвернулся я. Просто лучше не придумаешь. Она все предусмотрела.

— Она предусмотрела далеко не все, — заметил Коростель и взялся за браслет на руке Арчи. — Эта штука не только датчик местоположения, но и подслушивающий «жучок». Так что у меня есть неопровержимые доказательства того, что Пенелопа Джонстон обманом использовала брата, чтобы расправиться с собственным отцом.

— Нам есть, о чем торговаться с этой стервой, — оживился Леонид Семенович.

— Стоп, подождите! — Арчи потер лоб. — Вы о чем вообще?

— Сынок, ты же теперь один из двух наследников Харпера Джонстона и можешь претендовать на половину его состояния.

— Опять вы о деньгах…

— Без них нам в любом случае не обойтись. Для тебя это личное дело, я понимаю. С этой записью ты можешь придумать любой способ поквитаться с сестрой, — сказал дядя.

— Я не хочу, чтобы ты ее так называл.

— Ты, главное, не торопись. Месть — это блюдо, которое подают холодным.

— Я знаю, куда заводит месть, — задумчиво проговорил Арчи. — Нет, я не хочу мстить. Я собираюсь исправить ошибки отца.

22

Лицо премьер-министра Великобритании Оскара Линдли отражало глубокую скорбь, осуждение и гнев. Он почти не подглядывал в бегущие строки телесуфлера, произнося проникновенную речь четко, с чувством. Слушая его, любому становилось ясно: каждое слово окончательно и бесповоротно. Иногда голос премьер-министра дрожал, будто он сдерживал слезы, что только усиливало ощущение искренности Оскара Линдли.

— Я ни минуты не сомневаюсь, что виновные в чудовищной расправе над Харпером Джонстоном будут найдены и сурово наказаны, — говорил господин премьер-министр. — К расследованию подключены лучшие детективы Скотланд-Ярда, а также сотрудники других спецслужб. Полисмены переведены на усиленный режим несения службы, поскольку мы склонны расценивать это убийство как террористическую атаку против нашей страны и, возможно, против всего человечества. Я думаю, со мной согласится большинство из вас. Харпер Джонстон являлся величайшим человеком нашей эпохи, подарившим людям если не бессмертие, то недоступное прежде долголетие! Его трагическая кончина — невосполнимая утрата для всех нас. Уверен, в этот черный день миллионы наших сограждан разделяют скорбь Пенелопы, единственной дочери Харпа, — а я могу себе позволить называть его вот так запросто, ведь мы с ним до последних дней оставались настоящими друзьями. Я присоединяюсь к соболезнованиям, которые уже успели принести лидеры мировых держав, и обещаю, мисс Джонстон, что ни один причастный к убийству вашего отца, не уйдет от справедливого возмездия.

Облаченная во все черное, Пенелопа сдержанно промокнула сухие глаза черным же бархатным платочком и позволила премьер-министру обхватить своими лапищами ее тоненькую ручку. Застрекотали бьющие прямой наводкой вспышки.

Пенелопа выключила ТВ-панель.

— Черный цвет мне определенно идет, — заметила она. — В нем я выгляжу старше. Ты согласен?

Кастер подавленно молчал.

— Надо подобрать новый гардероб. Теперь всегда буду ходить в черном. И пусть меня за глаза называют Черной Вдовой. Черная Вдова Джонстон, — повторила она, пробуя на вкус, как это звучит, и добавила с тоской: — Хотя какая из меня вдова…

Пенелопа тянула время, желая помучить Кастера.

— Рассказывай, чего молчишь.

— Я могу присесть, мисс?

Она немного подумала и разрешила. Он устроился на самом краешке кресла, держа спину прямо.

— Всю ответственность за провал несу я, — сказал он. — Оправдываться не стану. Я недооценил русских. Я был уверен, что они не доставят проблем, и наши люди погибли из-за моего легкомыслия.

— Неважно сколько твоих горилл погибло! — сорвалась Пенелопа. — Мне было нужно, чтобы все трое навсегда исчезли, как будто их никогда не было! А теперь? Ты представляешь, где их искать?

— Мои осведомители из Скотланд-Ярда сообщили, что неподалеку от поместья нашли отпечатки протектора еще одного автомобиля. Его предположительную марку смогли установить только сегодня. Старый «релиант». Мы проверили сводки дорожной полиции. Такую машину заявили в угон в Суиндоне. Это недалеко от места, где мы потеряли лысого ублюдка.

Пенелопа скомкала траурный платок и швырнула на пол.

— Поправь меня, если я ошибаюсь: отправляясь к отцу, ты знал про побег этого гребаного джеймса бонда?

— Да, — признал Кастер. — Не представлял, что он за несколько часов доберется до нас! Раненый, без транспорта, в чужой стране, не зная языка! Я, хоть убей, не представляю, как он нас нашел…

— Нет, ты все-таки оправдываешься! — возмутилась она. — А тебе нужно думать, как разгрести эту кучу дерьма!

— Мы ищем «релиант». Перебраться на материк они не успели: тоннель, паромы и аэропорты под контролем. Деваться им некуда. Рано или поздно мы их найдем.

— Мне бы твое спокойствие, — раздраженно заметила Пенелопа. — Рисковать нельзя. Они не должны попасть в руки Скотланд-Ярда. И, тем более, к ребятам из МИ-5!

— Об этом я уже позаботился, — с готовностью откликнулся Кастер. — Мои осведомители сразу сообщат, если выйдут на их след.

Сложившаяся ситуация ее сильно бесила. Профессиональные навыки начальника службы безопасности впервые вызывали вопросы.

— Они должны исчезнуть. Но если их тела вынесет на берег какой-нибудь речки, я, так и быть, не стану сильно злиться на тебя. Это понятно?

— Абсолютно. Что будем делать с Абу-Саидом и его людьми? Они ждут от нас выполнения условий договора.

Пенелопа в задумчивости закусила губу и побарабанила пальцами по подлокотнику.

— Предоставь это мне, — решила она. — Иди, делом займись.

Кастер, стиснув зубы, быстро вышел из комнаты, бесшумно прикрыв за собой дверь. Пенелопа вздохнула и опять включила ТВ-панель. Премьер-министр до сих пор продолжал проникновенную речь о том, как все наше общество в порыве единения и справедливого гнева ответит на вызов, брошенный вероломными убийцами Харпера Джонстона.

Похороны отца собрали всех членов правящего кабинета и другие видные политические фигуры, а также представителей самых богатых семей Англии. С континента прибыл госсекретарь Евроштатов. Монаршая чета ограничилась извинительным письмом и богато украшенным венком с черной лентой, вышитой настоящим золотом (впрочем, никто и не ожидал, что ради скорбного мероприятия они прервут свой бессрочный отпуск на островах Фиджи). Секретная служба перекрыла движение по Суэйн Лэйн и Честер Роад, а на территорию восточной части Хайгейтского кладбища пускали только по специальным приглашениям. Вокруг траурной процессии сверкали блицы вездесущих репортеров.

Лимузин Пенелопы двигался за катафалком, а следом выстроилась кавалькада из самых дорогих и престижных автомобилей в мире. Колонна двигалась медленно. Агенты секретной службы бежали рядом с машинами, а их цепкие профессиональные взгляды рыскали по толпе в поисках подозрительных зевак. Пенелопа просила расставить по маршруту сотрудников ее службы безопасности, но Оскар Линдли категорически запротестовал и заявил, что организацию и финансирование похорон правительство берет на себя, это дело чести, в конце концов. Ее телохранителей привлекли к обеспечению безопасности только на кладбище.

Вместо Кастера, который рыл носом землю в поисках беглецов, за рулем сидел незнакомый шофер, из новеньких. Пенелопу душило глухое раздражение, ее подмывало отпустить какую-нибудь шпильку, но, как назло, водитель не давал ни единого повода, был предупредителен и вежлив, а временами и вовсе растворялся в окружающей обстановке, словно бестелесный дух.

Решетчатые кладбищенские ворота открылись, пропуская внутрь катафалк. На машины упала тень деревьев. Усыпальницы, склепы, мавзолеи, гробницы… Рядом с архитектурными изысками викторианской эпохи соседствовали аскетичные современные захоронения. Ритуальные сооружения нагнали на Пенелопу тоску. Она мечтала скорее завершить церемонию, но знала, что такое счастье ей не светит.

Кавалькада проехала мимо памятника на могиле Карла Маркса. Пенелопа с нескрываемым отвращением скользнула взглядом по массивной башке с каменной бородой. Из всего идейного наследия немецкого философа лучше всего ей запомнился пассаж из его совместного с Энгельсом «Манифеста коммунистической партии». Говорилось там примерно следующее: вся история человечества — это история борьбы классов; современная буржуазная частная собственность является последним, крайней степени выражением такого производства и присвоения продуктов, которое держится на классовых антагонизмах, на эксплуатации одних другими, а коммунистическая теория выражается в уничтожении этой частной собственности. Нынче над идеями Карла и Фридриха чаще посмеивались и даже открыто издевались. Но Пенелопа считала такое отношение легкомысленным и беспечным. Она марксизма побаивалась и не раз благодарила судьбу за то, что дальновидные предки расправились с опасной доктриной, загнав ее в университетские кампусы. Пенелопе приходилось присматривать, чтобы коммунистические идеи не дали новые ростки.

Она позволила себе улыбнуться, оценив тонкую иронию момента: самый богатый человек в мире, приватизировавший человеческую жизнь, будет покоиться рядом с прародителем коммунизма.

На лужайке перед фамильной усыпальницей Джонстонов парадным фронтом выстроилась гвардейская пехота — 23 красных мундира из числа молодцов, стороживших Букингемский дворец. Хотя охранять там давно было некого — монархи уже лет десять как в отъезде. Но не отменять же из-за таких пустяков традиции.

Было почти по-летнему тепло, но в воздухе уже витал тяжелый запах прелой листвы. Лужайку вычистили, а вот соседние участки пестрели желтыми и ярко-красными пятнами. Повинуясь неясному порыву, Пенелопа устремилась к усыпальнице. Никто не посмел остановить ее. Из приоткрытой кованной двери, напоминающей средневековые замковые ворота, тянуло холодом. Она на секунду замерла на пороге и шагнула в темноту.

Глаза привыкли постепенно. По левую руку на каменном постаменте возвышались саркофаги бабушки и дедушки. Пенелопа их никогда не знала и, глядя на мраморные резные гробы, никаких чувств не испытывала. Она даже не очень помнила, что именно ей успел про них рассказать отец. Кажется, они были не очень богаты и все их сбережения ушли на то, чтобы обеспечить сына достойным образованием. А справа покоилась мать. Подойдя к ней, она положила руку на ледяной камень. Она очень давно не приходила сюда.

Рядом с матерью оставалось свободное пространство, где мог бы разместиться еще один саркофаг. Это место предназначается для меня, подумала Пенелопа. Надеюсь, мамочка, я присоединюсь к тебе очень нескоро.

Для Харпера Джонстона подготовили почетное место у дальней стены. Каменный саркофаг стоял открытым и ждал. Пенелопа заглянула внутрь. В глубине притаился вязкий мрак, и она поспешила покинуть усыпальницу.

Пенелопа зажмурилась от яркого солнца, которое вывалилось из-за облаков, нарушая густую атмосферу всеобщего траура. Кто-то взял ее под руку и проводил к площадке, где должно было пройти официальное прощание с Харпером Джонстоном. Гроб с покойным утопал в живых цветах. Почетные гости рассаживались на стульях. Первый ряд зарезервировали для представителей семьи (то есть для Пенелопы), премьер-министра, мэра Лондона, вице-президента «Феникса» и нескольких человек рангом скромнее.

Пенелопа искала глазами среди гостей министра внутренних дел, но не находила. Она села напротив гроба. Хорошо, что покойный официально придерживался атеистических взглядов и имел натянутые отношения с церковью. Одно время в кулуарах ходил проект папского указа, согласно которому изобретение Харпера Джонстона следовало считать происками дьявола, а всем епископам, кардиналам и нунциям надлежало разъяснять прихожанам, что использование сыворотки недопустимо и богомерзко. Если бы Святая инквизиция не канула в лету, отца Пенелопы сожгли бы на костре. К счастью, настала иная эпоха. Уже немолодой понтифик Пий XII, почувствовав, что с каждым годом ему все труднее проводить службы, да и вообще — тягостно на душе, поддался уговорам нескольких прогрессивных священнослужителей из своего окружения и попробовал сыворотку. Произведенный эффект так его вдохновил, что проект указа сам собой растворился в небытие, а церковные служители с тех пор стыдливо делали вид, что сыворотки как будто бы и не существует. По слухам, деликатная комбинация с привлечением прогрессивных папских сановников обошлась Джонстону в нешуточную сумму и строительство нескольких летних резиденций на берегу Средиземного моря. Впрочем, оно того стоило. Пенелопа признала обоснованность этих расходов, а в настоящий момент ее больше всего радовало, что церемония пройдет без изматывающей католической службы.

По плану мероприятия, первое полагалось выступить ей, но Пенелопа разыграла приступ безудержных слез и попросила избавить ее от этих мук. Взявший на себя функции распорядителя известный телевизионный журналист, с благородным пробором в волосах, предложил выйти к микрофону ближайшего друга покойного, господина премьер-министра. Оскар Линдли, сидевший справа от Пенелопы, сжал ее руку, демонстрируя поддержку в столь трудный час. Выйдя на трибуну, он обвел взглядом присутствующих, а затем обращался уже исключительно к телекамере. Пока он говорил, к гробу за его спиной подошли служители похоронного бюро и открыли верхнюю крышку, чтобы желающие могли проститься с Харпером Джонстоном. Пенелопа сразу наклонила голову и спряталась за черным платочком, чтобы не видеть его лица. Она слушала премьер-министра вполуха. Оскар Линдли, развивая мотивы недавнего выступления по телевидению, вновь обещал отмщение, разбавляя обличительную риторику лирическими отступлениями о том, каким удивительным и замечательным человеком был покойный при жизни. В заключение он направил взор к небу: «Харпер, я уверен, ты меня слышишь. Знай же, дорогой друг, что трудами своими на Земле ты обеспечил себе место в вечности!» Тут Пенелопа не выдержала и прыснула в кулачок, чего, к счастью, никто не заметил. Когда он закончил и вернулся на свое место, она наклонилась к нему и прошептала, что хотела переговорить с ним с тет-а-тет после завершения церемонии. «И я хотела бы увидеть министра внутренних дел», — добавила Пенелопа. Линдли, не моргнув глазом, чуть заметно кивнул.

К микрофону потянулись менее значимые персоны. Ученые мужи, чиновники средней руки, бизнес-партнеры. Каждый из них считал своим долгом после прочувствованной речи, которая почти один в один совпадала с произнесенной предыдущим оратором, проникновенно взяться за край гроба, шепча какие-то слова, а иные не брезговали наклониться и прикоснуться губами к выпуклому бледному лбу. Потоку постных физиономий не было конца. Пенелопа изнывала от скуки.

Из рассеянной задумчивости ее вывел телеведущий, который настойчиво призывал ее выйти вперед. Она впала в ступор и не сразу сообразила, что от нее требуется поставить точку в мероприятии — попрощаться с отцом, а уже потом его перенесут в склеп. Линдли, чертов осел, не придумал ничего лучше, чем ободряюще улыбнуться и предложил свою руку, чтобы Пенелопа оперлась. Совсем рядом проплыл рыбий глаз объектива телекамеры, вынуждая ее подняться.

Она с опаской заглянула в гроб. Мертвец был плотно упакован в черный смокинг. Пенелопа знала, что сотрудникам похоронного бюро пришлось приложить много сил, чтобы привести истерзанное тело в надлежащий вид. Но смутило ее не это. Склонившись над густо накрашенным отцом, она с трудом его узнала. Сколько она ни готовилась, что после смерти он будет выглядеть иначе, Пенелопа никак не ожидала, что Харпер окажется таким постаревшим. Она застыла, не представляя, как заставить себя притронуться к этой мумии, но все-таки нашла в себе силы и, превозмогая отвращение и ненависть, запечатлела прощальный поцелуй. После этого она испытала облегчение. С каждым новым шагом ей становилось легче на душе, и Пенелопа накинула черную вуаль, чтобы никто не заметил ее радости.

Они устроились в машине министра внутренних дел. Альберт Эйб занял этот пост два года назад после того, как Линдли отправил в отставку его предшественника, угодившего в эпицентр скандала, вызванного покровительством правоохранительными ведомствами подпольных лабораторий по трансплантологии. Неоценимую помощь в раскрытии преступных схем оказала служба безопасности компании «Феникс», так что Альберт Эйб и Оскар Линдли были многим обязаны Пенелопе. Не говоря уже о финансовой поддержке, которую она постоянно оказывала премьер-министру и его команде.

У Альберта Эйба слезились глаза. Вид у него был измученный, и рядом с элегантным и представительным патроном он смотрелся скорее мелким клерком, а не руководителем крупнейшего департамента правительства.

— Ты вообще спал, Альберт? — участливо поинтересовался Оскар Линдли.

Министр внутренних дел несколько раз моргнул, словно не понял вопроса. Он встряхнулся и помотал головой.

— Потому отосплюсь, — ответил он и повернулся к Пенелопе. — Примите мои искренние соболезнования, мисс. Мы делаем все возможное для скорейшего расследования убийства вашего отца. Задействованы лучшие детективы…

— Об этом я и хотела поговорить, — остановила она его. — Господа, я знаю, кто убил моего отца.

Двое мужчин едва не стукнулись головами, подавшись вперед. Первым нашелся Альберт Эйб:

— Я знаю, что иногда столь чудовищные преступления удается расследовать по горячим следам. Но у меня есть сомнения, что вот так сразу…

— А я не претендую, любезный Альберт, на лавры Шерлока Холмса. Я не искала убийц отца. Это они меня нашли.

Ее второе заявление произвело на них еще более сильный эффект. Господин премьер-министр театрально схватился за сердце. Даже тут ему не изменило артистическое дарование, и его жест выглядел искренним и естественным.

— Они не пытались меня убить, — поспешила она успокоить собеседников. — Во всяком случае, пока. Но они сказали, что мое имя окажется вторым номером в списке смертников, если я не выполню их условия.

— Список? — насторожился министр внутренних дел. Одному богу известно, каких усилий ему стоило так долго не мигать.

Наживку они проглотили.

— У них составлен список высокопоставленных лиц, заочно приговоренных к смерти. В том числе, и членов кабинета министров.

— И кто же эти… эти… террористы? — не теряя присутствия духа, спросил Оскар Линдли.

Пенелопа вытянула вперед руку и разжала кулачок — на ладони лежала металлическая флешка, на которую она сохранила некоторые файлы из подробного досье, собранного Кастером.

— Одна из радикальных исламских группировок. Еще не успела попасть под ваше пристальное внимание, но мои люди смогли собрать на них кое-какой материал. Почитайте, там много интересного.

Альберт Эйб забрал флешку.

— Условия, — задумчиво сказал он. — Каковы их условия?

— Они требуют плату за мою жизнь.

Пенелопа взяла трагическую ноту, всхлипнула и промокнула платочком сухие глаза.

— Им нужна сыворотка. Много сыворотки. Они назначили встречу на следующую среду. Требуют, чтобы я была там.

— Об этом не может быть и речи! — возразил Альберт Эйб. — Уверен, ваш начальник безопасности сказал то же самое.

— Не совсем. У нас есть идея, как разрешить эту ситуацию, но нам потребуется помощь. Господин премьер-министр, возможно, придется подключить ваших коллег на материке.

— Я многим обязан семье Джонстон, мисс, — с готовностью откликнулся Оскар Линдли. — Для меня дело чести помочь всем, чем могу. Что вы задумали?

Она шмыгнула носом.

— После того, что они сотворили с отцом, я уверена, что доверять им нельзя. Как говорили израильтяне, мы не ведем переговоров с террористами, верно? По-моему, у нас тот самый случай.

Двое мужчин не проронили ни слова. Пенелопа продолжила:

— Я хочу раз и навсегда разделаться с ними. Все они должны умереть.

Оскар Линдли и Альберт Эйб переглянулись. Премьер-министр заметно смутился.

— У меня достаточно сил, чтобы самостоятельно разобраться с непосредственными убийцами моего отца, — обратилась к нему Пенелопа. — Но у них множество последователей. Большинство из них находятся в Евроштатах. Поэтому мне и нужна ваша помощь. Я хочу, чтобы вы с коллегами организовали глобальную операцию по ликвидации всего террористического подполья. До тех пор, пока хотя бы один из них на свободе, я не могу чувствовать себя в безопасности. Да и вы тоже, господа. На этой флешке есть вся необходимая информация: члены мобильных групп, точки базирования, конспиративные квартиры, каналы связи и так далее. Мы сможем одним ударом уничтожить эту гидру.

Альберт Эйб повертел в пальцах флешку.

— Возможно, не стоит так спешить. Если найти информаторов, близких к местной боевой группе, сможем лучше подготовиться к операции.

— Они все умрут, — жестко заявила Пенелопа. — Это не подлежит обсуждению.

Министр внутренних дел поднял на нее воспаленные глаза.

— Самосуд, — без выражения констатировал он. — Вообще, по должности, я должен предотвратить ваш преступный замысел.

— По должности, мистер Эйб, вы не должны были допустить убийства моего отца! — истерично выкрикнула Пенелопа.

— Друзья мои, воздержимся от взаимных обвинений, — вмешался Оскар Линдли; он похлопал соратника по спине, а затем по-отечески сжал ладошку Пенелопы. — У нас сейчас трудный период, и мы должны поддерживать друг друга. Альберт всего лишь хотел сказать, что есть определенные нюансы, которые мы должны предусмотреть, если хотим, чтобы все прошло гладко. Верно, Альберт?

Министр внутренних дел повел плечом, стряхивая руку со своей спины.

— Я сказал то, что сказал.

Растерянная улыбка Оскара Линдли растаяла без следа.

Пенелопа с самого начала опасалась, что с Эйбом возникнут проблемы. Он несколько раз моргнул, продолжая смотреть на нее, и на мгновение ей почудилось, будто ему все известно. Но еще через миг наваждение прошло, а перед Пенелопой предстал отнюдь не проницательный мастер сыска и подковерной борьбы, а просто очень усталый человек, раздраженный тем, что за него решают, как ему следует поступить.

— Милый Альберт, — обратилась она с придыханием, которое должно было свидетельствовать о ее волнении на грани отчаяния, — я прошу вас не препятствовать наших планам. Вы же сами видели, что эти звери сделали с отцом. Позвольте безутешной дочери осуществить возмездие…

— Для этого существуют и законные способы, — проворчал министр внутренних дел. — Но по-человечески я вас понимаю.

— Альберт, моя благодарность не будет знать границ.

Он скромно улыбнулся и залился краской. Пенелопа ответила ему улыбкой, а про себя решила надавить на Оскара, чтобы подыскал замену Эйбу. На таком месте нужен человек менее принципиальный и более сговорчивый, который не станет изображать из себя защитника закона и правопорядка.

Кастер ворвался, не постучавшись. Пенелопа собралась отпустить язвительное замечание по поводу его манер, но, увидев его озабоченность, передумала. Он навис над рабочим столом и положил перед ней почтовый пластиковый конверт.

— Подрабатываешь курьером?

Кастер пропустил шпильку мимо ушей.

— Пришло сегодня в главный офис с общей корреспонденцией. Адресовано лично мисс Джонстон. Отправитель не указан. Письмо передали в службу безопасности.

— Что же в нем такого незаурядного, что ты явился без приглашения?

Он открыл конверт, вытащил оттуда компактную карту памяти и протянул ей. Она уставилась на флешку, как на притаившуюся змею. Только теперь Пенелопа почувствовала неясную угрозу. Такое ощущение бывает, когда что-то долго и расчетливо планируешь, успешный финал уже близится, но тут происходит одно маленькое недоразумение, которое разрушает всю красоту твоего замысла, планы летят в тартарары, а ты понимаешь, что время для исправления ситуации безнадежно упущено.

Пенелопа осторожно взяла карту и вставила в разъем лэптопа.

— Нужно сделать звук громче — там не очень хорошо слышно, — предупредил Кастер.

Она двинула ползунок проигрывателя и услышала собственный голос. Затем вступил мужчина с заметным акцентом. Гребанный ублюдок, сын шлюхи! Как можно так коверкать английские слова!

Пенелопа остановила запись, не дослушав разговор с братом до конца. Она и так прекрасно помнила, как обсуждала с ним план проникновения в особняк отца.

— Это все?

Кастер вновь залез в конверт и достал сложенный листок бумаги. Она сама развернула его и пробежала глазами короткий текст, написанный от руки. Братец Арчибальд назначал встречу, чтобы урегулировать все вопросы, и предупреждал, что, если с ним что-нибудь случится во время переговоров, копии аудиозаписи с необходимыми пояснениями окажутся в редакциях всех таблоидов.

Волна гнева захлестнула ее, но, прежде чем взорваться, она аккуратно сложила послание в несколько раз, а потом выдернула флешку из лэптопа и, не глядя, швырнула ею в Кастера. Затем схватила со стола бронзовую шкатулку и отправила ее следом. Увернуться он не успел и сдавленно охнул, когда снаряд врезался в солнечное сплетение. Но Пенелопа этим не удовлетворилась: она выскочила из-за стола и лягнула Кастера пониже колена. Он попятился, прихрамывая, уперся в кресло и упал в него. Было бы хорошо отвесить ему еще и звонкую пощечину, чтобы пятерня отпечаталась пунцовым следом на физиономии, но она решила, что пока хватит.

Пенелопа, стиснув кулачки, стояла перед ним. Ей хотелось смотреть на него сверху вниз, но, даже когда он сидел, их головы находились практически на одном уровне. Впрочем, пропасть между ними измерялась не ростом.

— Это твоя вина! — прошипела она.

Кастер не спорил, потирая ушибленную голень.

— Твое счастье, что это первый такой прокол. А то уже сидел бы в очереди на бирже труда!

Она подобрала с пола карту памяти и вернулась за стол.

— Что ты думаешь по поводу всего этого? — спросила Пенелопа, немного успокоившись.

Он старался скрыть эмоции, но она догадывалась, какой пожар сейчас полыхает у него в груди и как он ее ненавидит. Ей это нравилось. Пусть не думает, что у него какое-то особенное, привилегированное положение.

— Вряд ли он блефует, — предположил Кастер. — Я проверил запись. Очень жаль, но никаких признаков монтажа. Если попадет в прессу, не отмоемся.

— Ты хочешь сказать, что я полностью в его власти?

— Так или иначе, придется с ним встретиться. По-другому мы не узнаем, чего он хочет.

— Я и так догадываюсь, что задумал этот ублюдок! — опять не сдержалась она. — Хочет получить половину моего наследства!

— Такое право у него есть, — обронил Кастер.

— Следи за языком! — прикрикнула она. — У него не больше прав на «Феникс», чем у бомжа под мостом. Ты уверен, что мы не можем его просто убить?

— Не думаю, что это хорошая идея. Мы по-прежнему не знаем их местонахождение. Этот конверт оставили на почтовом отделении в Аберайроне.

— Где это?

— Курортный городишко в Уэльсе, на берегу Кардиганского залива. Я отправил группу, чтобы проверить, но в последние недели никто, подходящий под описание из нашей троицы, в Аберайроне не появлялся. На почте, естественно, не помнят, кто принес письмо. А видеокамеры у них не работают уже полгода. В общем, пока не найдем сообщников Арчибальда и оригинал записи, мы должны оберегать его, а не думать, как отправить его на тот свет.

Пенелопа презрительно фыркнула.

— Вот еще! Никто мне не запретит мечтать, как я растопчу этого крысеныша!

— Пока нам лучше обсудить организацию встречи. Полагаю, Арчибальд придет один. Другой на расстоянии будет наблюдать, чтобы все прошло гладко.

— Взять всех троих не получиться?

— Нет, — покачал головой Кастер. — Скорее всего, наблюдатель останется на связи с третьим, который будет ждать в безопасном месте. Если мы нарушим правила игры, этот последний начнет действовать.

— Ты в этом абсолютно уверен?

— Я бы поступил именно так. А лысый дьявол, перебивший моих бойцов, соображает не хуже.

Не для того Пенелопа отвоевывала трон, чтобы потом торговаться с каким-то ничтожеством. Но обстоятельства вновь требовали от нее терпения и выдержки.

Подгоняемые резким ветром рыхлые облака норовили окунуться в мрачные, с фиолетовым отливом, волны залива Сифорд и прилипали к ним у горизонта, за которым спрятались нормандские берега. В воздухе пахло гниющими водорослями, принесенными ленивым прибоем. Кутаясь в пальто, Пенелопа ковыряла носком светлый песок под ногами и в очередной раз думала о том, что не следовало отпускать Кастера. Когда приходилось покидать домашнюю обстановку, в его присутствии она чувствовала себя спокойнее и, что немаловажно, увереннее.

Надо полагать, братец назначил место встречи неслучайно. Несколькими километрами западнее раздавались протяжные корабельные гудки над бухтой Ньюхейвена, где ждал отплытия паром на материк, доставляющий островитян во французский Дьепп. Арчибальд то ли планировал пути отхода, то ли сбивал с толку и направлял по ложному следу.

На всякий случай вертолеты поддержки ждали ее сигнала: один в Сифорде, другой — в Ньюхейвене.

Пенелопа посмотрела на часы и повертела головой. Пляж выглядел безжизненным. Откуда появится Арчибальд? Она представила, как выглядит со стороны. Маленькая одинокая черная фигура посреди холмов, похожих на морские волны. Загадочный и печальный сюжет для старомодного пейзажа.

За спиной зашуршал осыпающийся песок. Она обернулась и увидела брата, спускающегося с невысокого бархана. Он был одет в линялые серые джинсы и такого же оттенка толстовку, с накинутым на голову капюшоном, под тенью которого недобро поблескивали глаза. Арчибальд напоминал затравленное и опасное животное.

— Не расскажешь, где можно так шикарно приодеться? — съязвила Пенелопа.

— Я с удовольствием тебя прикончу, дорогая. Есть причины, которые меня сдерживают, но их совсем немного. Так что не стоит злить меня без повода.

За последнее время он явно поднаторел в английском языке.

— Мало ли у кого и какие поводы имеются. Я же держу себя в руках, — сказала она, закипая от гнева.

Арчибальд достал сигарету, прикурил, на несколько секунд повернувшись в пол-оборота от ветра, и спросил:

— Обойдемся без сюрпризов?

— От тебя зависит. Это ты назначил встречу.

— Я знаю, что твои люди держатся поблизости. Но после нашего разговора, чем бы он ни закончился, я должен беспрепятственно уйти. Иначе, как я обещал, запись попадет в прессу. И в полицию.

— Пока можешь не опасаться за свою жизнь, — сказала она. Ударение на слове «пока» не прошло для него незамеченным. — Полагаю, ты хочешь устроить дележку отцовских миллиардов. Так вот: и не мечтай! «Феникс» я тебе не отдам, чего бы мне это ни стоило!

Арчи внимательно рассматривал на нее сквозь табачный дым. Чего он замолчал, не понял, что ли?

— Эй, ты меня слышишь вообще? — она пощелкала пальцами у него перед носом.

— Я все слышал. Но мне «Феникс» не нужен. И миллиарды твои тоже.

Вот это поворот! В очередной раз Арчибальду удалось ее удивить.

— Ты уверен, братец? Если ты затеял какую-то игру, то не советую.

— Нет, никакого подвоха. Я готов сохранить тайну смерти отца, если ты выполнишь кое-какие мои условия.

— Условия? То есть речь не об отступных?

— Отступные — это мелочи, их мы обсудим позже.

— А тебе наглости не занимать, братец! Что ж, излагай, а я послушаю.

— Начну с главного: ты прекратишь поставки сыворотки в Россию.

— Прости, я, кажется, ослышалась. Что-что я должна сделать?

Арчи повторил свое требование. Судя по сурово сдвинутым бровям, он не шутил.

— Ты хоть представляешь, сколько мы туда отгружаем каждый месяц? Это же наш второй по величине рынок сбыта!

— Догадываюсь, — кивнул Арчи. — Поначалу вы, конечно, потеряете в деньгах. Но со временем все встанет на свои места.

— То есть?

Он достал еще одну сигарету и прикурил от первой.

— Я достаточно успел повидать. Уверен, когда в России закончится сыворотка, вся эта шушера побежит за ней, как крысы с тонущего корабля. Не смогут они отказаться от бессмертия. Они переедут туда, где смогут купить сыворотку. Я вижу, ты сомневаешься. Но тебе придется поступить так, как я сказал. Интуиция мне подсказывает, что ты вряд ли предпочтешь скамью подсудимых и клеймо отцеубийцы.

Пенелопа до боли сжала кулачки. Ее буквально разрывало от желания поколотить его, а еще лучше — придушить.

— Ты рассуждаешь, как ребенок. Можно подумать, так просто это сделать. Ты забываешь о политических последствиях! Я не могу принять такое решение в одиночку. Мне потребуется поддержка совета директоров, премьер-министра Линдли. А вдруг русские придумают ответные меры?

— А что они могут? Прекратить экспорт углеводородов? — Арчи затянулся, и сигарета осветила его саркастическую усмешку. — Это то же самое, что затянуть удавку на собственной шее.

Только теперь Пенелопа заметила, что у него очень знакомо заострились черты. Впрочем, это наблюдение не вызвало симпатии. Скорее, наоборот. Только она избавилась от отцовской тени за спиной, а тут он. Хорошо еще, что Кастер забрал пистолет. А то, неровен час, она все-таки застрелила бы Арчибальда.

— Предположим, я выполню твое главное условие. Что дальше?

— Мне и моему дяде понадобятся чистые паспорта и документы для въезда в Россию. Я хочу вернуться домой.

23

Внутреннее разбирательство затянулось. Несколько раз Аббасова вызывал к себе дерганый следователь, который заметно смущался, что приходилось досаждать майору неприятными вопросами. И так было ясно, к чему идет дело. Оставалось лишь дождаться, когда обвинения в служебном несоответствии произнесут вслух. Эту миссию взял на себя лично замминистра Минин, что было несколько неожиданно. Все-таки прошло три месяца, как комбез и министерство внутренних дел свернули сотрудничество по операциям «Харон» и «Лазарь», списав материалы в архив. С тех пор майор ни разу не сталкивался с Мининым по службе. Либо замминистра решил подсластить пилюлю из уважения к утрате Аббасова, либо наоборот — собрался растоптать его.

Минин выглядел озабоченным более обычного. Он перебирал страницы оперативных сводок. В некоторые листы он жадно вчитывался, хмуря брови, а другие сразу комкал и отправлял в жерло шредера, который с кровожадным рычанием перемалывал их в лапшу.

— Наслышан о твоей беде, майор, — сказал господин замминистра, не поднимая головы. — Как жена? Справляется?

Кабинет высокого начальства — не лучшее место для разговора по душам. Впрочем, Аббасов не позволил бы себе откровенность и в любой иной обстановке. Даже самому себе он боялся признаться, что каждая минута, проведенная наедине с женой, невыносимо тяготила его. Она ни единым словом не упрекнула мужа в смерти Тагира, но ее гробовое молчание было хуже любых укоров. Она вела себя, как примерная жена, не позволяя лишний раз поднять глаза на супруга. Если б у них были еще дети… До сих пор у Аббасова не возникало поводов всерьез пожалеть об этом. Но, оказавшись лицом к лицу с ее отчаянием и своим чувством вины, он обнаружил, как хрупка связующая их нить.

Не дождавшись ответа, Минин поднял глаза. Аббасов спохватился и сказал:

— Спасибо, держится.

— Догадываешься, почему я тебя вызвал? По глазам вижу, что догадываешься. Но формальности оставим на потом. Сначала я хочу обсудить с тобой вот что…

Замминистра сложил распечатки в стопку и отодвинул в сторону.

— Ситуация складывает скверная, — постучал он ногтем по сводкам. — Я всегда старался оставаться оптимистом, но сейчас мы вплотную приблизились к краю. Наверное, и до тебя уже дошли слухи, что наши люди бегут. Процесс приобретает неуправляемые формы.

Аббасов, разумеется, был в курсе того, что происходит.

— Нет смысла скрывать от тебя, насколько все плохо. Руководители министерств пока остаются у руля, чтобы не допустить паники, но свои семьи за рубеж уже вывезли.

— И вы?

— Мне это не требуется, поскольку у меня нет семьи, — осклабился Минин. — Вопрос в том, когда обо всем узнают широкие массы. Пока мы не допускаем утечки, но лишь вопрос времени. Боюсь, тогда начнется сущий бедлам! Скорее всего, придется принимать жесткие меры.

Он поерзал в кресле, и под столом зажужжали сервомеханизмы протезов.

— Мы правильно занялись сывороткой, но немного опоздали. Допустили ряд просчетов. А ведь все было в наших руках! Получи мы доступ к архивам Вольфа, вполне вероятно, уже сейчас наладили бы производство собственной сыворотки. Очень, очень жаль. И так странно. Смотри сам. Полунины скрываются за границей. Мы теряем их следы в Китае. Проходит совсем немного и при трагических обстоятельствах погибает создатель сыворотки, Харпер Джонстон. Почти сразу после похорон его наследница, Пенелопа, чтобы ей пусто было, разрывает все контракты о поставках сыворотки в Россию. Тебе не кажется, что эти события взаимосвязаны?

Многолетние тренировки перед зеркалом позволили Аббасову не растеряться и разыграть недоумение.

— Я слышал, Джонстон погиб от рук исламских фанатиков. Полунины тут точно не замешаны. Скорее, они забились в самую глубокую нору. Или вообще погибли.

— Ты так считаешь? — Минин пожевал нижнюю губу. — Когда «Феникс» разорвал с нами контракт, я инициировал проверку. Можешь считать меня параноиком, но я заподозрил, что кто-то из наших коллег и конкурентов добрался до Полуниных. Вдруг кто-то из них получил в свое распоряжение архивы Вольфа, а потом договорился за нашими спинами с Пенелопой Джонстон? Проверка ничего не дала. Наши друзья из прокуратуры о судьбе Полунина знают не больше нашего. С финансистами — сложнее. Они всю дорогу дышали нам в затылок. В какой-то момент, насколько я помню, они вообще чуть не увели парня у тебя из-под носа, верно?

— Но не увели, — процедил Аббасов.

— Не обижайся, я всего лишь излагаю факты. В общем, чтобы все точно выяснить, времени потребовалось больше, но результат тот же: они не знают, почему нас лишили поставок сыворотки. Никто не понимает, в чем дело. Триумвират даже собирался для обсуждения на внеочередной Госсовет. Нашлись горячие головы, которые всерьез полагают, что идет подготовка для вторжения.

— Вы тоже так думаете?

— Я никогда не спешу с выводами, — ответил Минин. — Я поворошил в собственном гнезде, и один момент меня серьезно смутил.

Аббасов почувствовал, как по спине медленно ползет холодная струйка пота.

— Сопоставим факты. Вдруг что-то упустили. С чего все началось? Из чудом сохранившихся документов в Институте стало ясно, что Вольф был на пороге создания сыворотки, но двинулся в другом направлении. Нам потребовалась его формула, и мы принялись искать, где же он сам скрывается. Но мы ни разу не задались вопросом, как же так вышло, что где-то в тот же период аналогичная идея осенила Харпера Джонстона и привела его к получению сыворотки! Я попросил поднять досье того периода из архива. И что ты, думаешь, я там нашел?

— Что? — покорно переспросил майор.

— Ни-че-го, — по слогам отчеканил Минин. — Все документы, касающиеся проектов Института Мозга, бесследно пропали. Ты можешь себе представить? Вот-вот, я тоже потерял дар речи. Ревизия так и не дала ответа, куда они делись.

— Может, их просто потеряли?

Замминистра, вероятно, хотел испепелить Аббасова взглядом.

— Кто-то прячет концы в воду. Ты же работал с досье. Вспомни, было ли там что-нибудь, связывающее Джонстона и Вольфа?

Майор старательно тер лоб не меньше минуты, усердно пыхтел, но так и не вспомнил.

— Ты уверен? Совсем ничего? — настаивал Минин.

Аббасов развел руками.

— В таком случае, Далягмас, придется нам перейти к финальной части, так сказать, мерлезонского балета. Мне не очень приятно говорить об этом, поскольку я очень уважаю тебя и ценю. Однако проведенное расследование показало, что ты допустил слишком много организационных ошибок, а также неоднократно превысил свои полномочия. В частности, не поставил меня в известность, принимая решение о зачистке Лепрозория. Короче, не буду ходить вокруг и около. Ты лишен всех государственных наград и понижен в звании до штабс-капитана. С твоего пенсионного счета аннулированы начисления за последние пять лет.

Чего-то в таком роде он ожидал.

— Ты еще легко отделался, — продолжил Минин. — Мне пришлось приложить немало сил, чтобы переубедить влиятельных людей, настроенных весьма решительно в отношении тебя.

— Благодарю, — выдавил из себя Аббасов.

— Ты больше не сможешь нести службу в столице. Ни в одном отделе с тобой не желают иметь дела. Так что я подписал приказ о твоем переводе. Место нашлось в Петрограде. Надеюсь, возражений не будет?

В его душе боролись противоречивые чувства. С одной стороны, он ненавидел город на Неве теперь, возможно, даже сильнее, чем раньше. Но его радовал законный предлог сбежать из мрачной атмосферы, воцарившейся дома.

— Никак нет, — отрапортовал он.

Господин замминистра пожелал ему удачи на новом месте и дал понять, что аудиенция закончена.

Только приведя себя в порядок в мужской уборной, Аббасов перевел дух. В какой-то момент разговора (или допроса?) ему показалось, что история закончится арестом. Минину оставался один шаг, чтобы догадаться, что к чему. Буквально одного элемента не хватило в его мозаике.

Вернувшись из Краснокаменска, Аббасов вновь поднял досье по Институту Мозга и обнаружил запись, которую все пропустили. В одном из лабораторных журналов остался зафиксирован факт визита группы иностранных ученых с целью обмена опытом. Фамилии семи гостей были внесены от руки весьма корявым почерком — неудивительно, что им не придали значение. Но теперь Аббасов разобрал имя руководителя делегации — Харпер Джонстон. И ниже — подпись лаборантки Полуниной. Джонстон и Полунина — бок о бок. А спустя девять месяцев родился Арчибальд. Аббасов слишком долго занимался оперативной работой, чтобы посчитать это просто совпадением. А уж после гибели Харпера Джонстона и громкого заявления новой хозяйки компании «Феникс» он больше не сомневался, что все эти события связаны с Арчибальдом Полуниным. Однако делиться своими открытиями с кем-то еще не собирался.

Уничтожение досье — тяжкое должностное преступление. Аббасов отдавал себе отчет, что в случае разоблачения лишится не только званий и привилегий, но и загремит на каторгу, где с большой вероятностью рискует встретиться с людьми, которых сам же туда и отправил. Подобная перспектива его не слишком страшила. Ведь во имя исполнения клятвы должно пожертвовать не только карьерой, но и собственной жизнью.

Аббасов одернул мундир и вышел из уборной. Звук его шагов одиноким эхом блуждал в опустевшем к вечеру коридоре министерства. Он не торопился. Предстояло хорошенько все обдумать. Похоже, Минин не собирался хоронить дело Полунина и продолжал его искать. Это было совсем некстати.

В Петрограде его поселили в ведомственной двухкомнатной квартире на северной окраине, у самой кольцевой. Жилье было тесное и бедно обставленное. Из окна открывался вид на заброшенные заводские постройки и кренящиеся трубы. Пейзаж оживляло лишь периодическое копошение вокруг складских корпусов грузовиков и похожих на муравьев людей.

Будь он в другом положении, Аббасов, возможно, устроил бы скандал, но ему стало наплевать. Пухлый и розовощекий интендант зашел издалека: «Пока ничего лучше предложить не могу, уж извините. Но впоследствии… Вы же сами знаете, штабс-капитан, какая нынче ситуация. Со дня на день ждем, что освободятся апартаменты, где проживают господа из высшего офицерского состава. Вам, конечно, не положено, однако при желании, при возможности…» Аббасов понимал, куда клонит этот хинзир, но подобные мелочи его более не занимали.

На исходе первого месяца румяный интендант снова подкатил с предложением переселиться ближе к центру. Мол, освободились несколько просторных квартир — на Марата и на Невском. Аббасов обматерил его без энтузиазма и посоветовал для начала разобраться с отоплением. Толстяк сильно удивился. Неужели есть какие-то проблемы? Штабс-капитан заставил его разуться и снять дубленку, силой затащил в спальню и усадил на кровать. Минут через пять тот начал дрожать. Подождав еще немного, Аббасов пообещал, что если через пару дней в комнате нельзя будет ходить босиком, то рапорт о махинациях господина интенданта окажется в департаменте внутренних связей. Господин интендант надувал щеки, но уже следующим утром в квартире Аббасова стало заметно теплее.

Работы в Петрограде хватало. В основном она сводилась к довольно рутинным обязанностям. На стол штабс-капитана стекались оперативные отчеты, среди которых нужно было находить данные, требующие немедленной отработки. Поскольку обстановка накалялась постоянно, с каждым днем росло количество докладных, заслуживающих внимания. Через пару недель Аббасову стало очевидно, что труд его практически бесполезен — тревожных сообщений было слишком много. Ни у жандармерии, ни у комбеза не хватало сотрудников, чтобы реагировать на все сигналы.

По управлению ходили самые тревожные слухи. Одни говорили, что вся верхушка Триумвирата давно покинула страну и на очереди вторая волна Эвакуации, после которой страна окажется брошенной, как судно без экипажа. Страшно представить, сколько крови прольется на улицах, ведь только за последний месяц уровень преступности подскочил на треть. Другие призывали не поддаваться панике, засучить рукава и выполнять свой долг. Третьи же, с хитрецой посматривая на остальных, по секрету сообщали о соглашении между законниками и группой офицеров из штаба армии, которые вместе намерены воспользоваться текущей неразберихой и захватить власть. Аббасов в спорах участия не принимал, но слушал с интересом. Многое из сказанного вызывало разумные сомнения, но он хорошо знал, что подобные разговоры не возникают, не имея никакой почвы под собой.

Перед поездкой в аэропорт Аббасову нужно было избавиться от «хвоста», приставленного, скорее всего, по указанию Минина. До посадки рейса из Лондона оставалось три часа, и штабс-капитан успел хорошо помурыжить соглядатаев по пробкам, чтобы ослабить их внимание. Ему достались не самые искушенные ребята. Он легко оторвался от них на несколько сотен метров, бросил машину на многоэтажной парковке в торговом комплексе рядом с метро, а сам спустился на эскалаторе в подземку, отворачиваясь от камер наблюдения.

Пока трясся в вагоне, Аббасова вновь все обдумал. Решение было принято давно; сомнений в душе не осталось. Но он хотел убедиться, что ничего не упустил из виду.

…Понижение в звании и перевод не только больно ударило его по самолюбию, но и лишило его возможности отдавать приказы по своему усмотрению. Обращаться в технический отдел с просьбой взломать электронный ящик Карины Вечтомовой было бы самоубийством. Поэтому Аббасов нанял хакера на стороне за кругленькую сумму. Да и на что ему теперь сбережения, если все решено.

Ничего заслуживающего интереса в ее почте не обнаружилось. Штабс-капитан испугался, что она вообще перестала пользоваться этим адресом, но, на его удачу, Карина нарушила молчание, вступив в переписку с сокурсницей. Но радоваться было рано. Ему не удалось найти никаких намеков, что она общается с Полуниным. Только старые, более чем годичной давности письма, в которых они с Арчибальдом обменивались ссылками на интересные ресурсы.

Шли дни, тянулись недели, но ничего не происходило. И Аббасов решился. Он сменил пароль к ящику и отправил на старую почту Полунина короткую, но эмоциональную просьбу выйти на связь. Уверенности, что тот ответит, было мало. Но Аллах возблагодарил штабс-капитана за терпение. Через два дня с неизвестного адреса, недавно открытого на бесплатном английском почтовом сервере, пришло письмо безобидного содержания, даже не очень понятно от кого и кому обращенное. Оставалось не спугнуть Полунина. Поразмыслив над ответным посланием, Аббасов выбрал более сдержанный тон. От имени Карины он поведал о свалившихся на нее бедах и придумал драматическую историю про то, как ей открылось, что Арчибальд жив. Начало диалогу было положено. Штабс-капитан казался себе опытным пауком, который плел искусную паутину, а его жертва не замечала, что ее затягивает в смертельную ловушку.

Аббасов сожалел, что не простился с женой, ничего ей не объяснив. Он хотел позвонить, но слишком велик был риск, что телефон прослушивают. Оставить записку? Это было бы как-то не по-мужски. Его долг — пойти и сделать, что задумал. Она все поймет, когда узнает. Не зря же столько лет прожили вместе…

***

Леонид Семенович Полунин не мог не заметить, что Арчи сильно нервничал перед вылетом. Племянник находился во взвинченном состоянии и мог все испортить. Нужно было срочно что-то предпринять, и он потащил молодого человека в бар в дальнем конце зала ожидания. Пара джиллов шотландского виски несколько поправила положение, а пинта лагера довершила начатое: Арчи осоловел и расслабился.

Пассажиров набралось чуть меньше сотни. Большую часть среди них составляли бывшие россияне, которые летели на историческую родину по делам нынешних работодателей: наступила пора защищать финансовые интересы на территории Триумвирата. Боссы многих европейских компаний обеспокоились тем, что происходит в стране, до последнего времени остававшейся главным поставщиком необработанного сырья. Несколько мелких восточноевропейских штатов уже остались без газа. Лоббировать исполнение контрактов следовало на месте, но никто из топ-менеджеров не планировал собственными руками таскать каштаны из огня. Для этих целей лучше подходили русскоязычные сотрудники, причем нередко даже не из числа высшего руководящего состава. Неудивительно, что в салоне «боинга» царила атмосфера всеобщего уныния. Люди вертели головами по сторонам, обменивались тяжелыми взглядами и печально вздыхали в унисон.

Полунины выдавали себя за пару таких же бедолаг, которых сослали в Россию. Вот только в отличие от остальных пассажиров они не казались обреченными. Накаченный алкоголем Арчибальд вызывающе громко захрапел почти сразу, как пристегнулся в кресле. Соседи оборачивались и смотрели: кто-то — с завистью, а кто-то — с ненавистью.

В распоряжении Леонида Семенович оказалось достаточно времени, чтобы все обдумать, пока они предавались праздному безделью в загородном доме, который для них арендовала Пенелопа Джонстон. Без особого успеха он пыхтел над учебником английского языка и отмахивался от подсказок Арчи. Коростель мрачно слонялся из комнаты в комнату и бродил по окрестным холмам. А потом стал пропадать целыми днями. На вопросы отвечал уклончиво и вообще напустил на себя таинственный вид. Полунины терялись в догадках, что происходит. «Мне все это не нравится», — качал головой Арчи. Не согласиться с ним было трудно. Бог его знает, сколько так могло продолжаться, но однажды Коростель вернулся под вечер, без слов отправился в свою комнату и принялся собирать вещи. Он объяснил им, что нашел жилье и переезжает в город. «Теперь у меня есть работа», — сказал он. В полной мере насладившись произведенным эффектом, Коростель окончательно добил их, сообщив, что его взяли заместителем начальника службы безопасности «Феникса».

После его отъезда на вилле стало совсем тоскливо.

Арчи посмурнел. Из России приходили противоречивые новости. Его расчеты, что страна, как по мановению волшебной палочки, очистится от скверны, оказались слишком оптимистичными.

Леонид Семенович не воспринимал всерьез идею племянника, но вслух об этом не говорил. Он был уверен, что парень совершил огромную глупость, променяв самое большое наследство в истории на удовлетворение подростковых комплексов по изменению мироустройства к лучшему. Жизненный опыт Полунина к подобным глупостям не располагал. Он никогда не пытался грести против течения. Законопослушным гражданином его не назовешь, но и борцом с системой он себя не считал. Все свои схемы Леонид Семенович проворачивал с одной целью. От мамочки, что ли, Арчибальд набрался этой ерунды? Сколько сил ушло, чтобы вдолбить ему в голову, что в Лаборатории они людей не убивали, а дарили им избавление. Ну, хорошо, не дарили, а продавали. Это уже несущественные детали.

Что-то размяк я, размышлял Полунин. Раньше отхлестал бы по щекам, дал пару поджопников, взял ситуацию под контроль, и джонстонову суку они сейчас вот где держали бы! А вместо этого надумал потащиться следом за сопляком туда, откуда всю жизнь мечтал вырваться и вроде бы вырвался уже…

«Да вы с ума сошли! — воскликнул Коростель во время очередного воскресного визита на виллу, когда Полунин признался, что они скоро уезжают. — Ладно этот молокосос! Умные люди сейчас сваливают из России, а не наоборот! Вам, Леонид Семенович, там делать нечего. Там сейчас такое закрутится. Пусть он катится на все четыре стороны. А вы оставайтесь. Я вам помогу. Возьму помощником. Работы у Пенелопы — выше крыши».

Предложение Коростеля удивило его, но не изменило планов. Полунин вежливо поблагодарил и не стал объяснять причину отказа. Не вспоминать же ту ночь, когда Арчи выбрал, кому — отцу или дяде — жить, а кому умирать.

Искаженный женский голос сначала проскрипел что-то на английском, а затем уже по-русски объявил посадку и попросил пристегнуть ремни. Серебристое крыло накренилось, и внизу проплыл белесый панцирь Финского залива, нарезанный ледоколами, словно праздничный пирог. Корпус самолета задрожал, скрипнули кресла, двигатели загудели на полтона ниже, а затем «боинг» выровнялся.

Полунин дождался момента, когда шасси с резким толчком коснулись посадочной полосы, и только после этого разбудил Арчи. Тот встрепенулся, открыл покрасневшие глаза и часто заморгал, не соображая, где находится.

— Сели?

Полунин кивнул. Племянник вздохнул с облегчением.

Как только аэробус остановился, в проходе между кресел образовалась очередь. Пассажиры разминали затекшие ноги. Стюардессы открыли входной люк, и внутрь ворвался колючий морозный воздух. Те, кто положили теплую одежду в ручную кладь, быстро натянули куртки и пальто, завернулись в шарфы и спрятали уши под шапками.

— Как будто и не уезжали никуда, — улыбнулся Арчи.

Автобус подогнали к трапу. Со стороны пассажиры, осторожно соскальзывающие по ступенькам и запрыгивающие в шаттл, напоминали стаю пингвинов, которые гурьбой спускаются к берегу и сами бросаются в распахнутую пасть гигантского кашалота. Полунины последовали примеру остальных.

Внутри не хватало места, народ толкался, и, пока добрались до дверей аэропорта, дядю и племянника растащило в разные стороны. Сколько ни сопротивлялся Леонид Семенович, его вынесло потоком в первых рядах. Он только помахал Арчи, а его уже прижали к прозрачной кабине таможенного контроля. Равнодушный таможенник за стеклом даже не притворялся, что его интересует паспорт Полунина: открыл, шлепнул печать, закрыл, — следующий! Пожав плечами, Леонид Семенович прошел зал прилета и обернулся. Арчи застрял в очереди. Полунин помялся немного и решил пока сходить в уборную.

Один человек среди немногочисленных встречающих показался ему смутно знакомым, но Полунин слишком спешил. Следуя указателям на стене, он быстро нашел мужской туалет. Зашел в кабинку и расстегнул ширинку. Запираться не стал — все равно никого больше нет. Струя со звоном била по фаянсовой чаше унитаза, и все же он услышал, как хлопнула общая дверь. Кому еще приспичило, успел подумать Полунин, а в следующий миг его решительно схватили за плечи и вышвырнули вон из кабинки. Он с трудом устоял на ногах, одновременно прикрывая пах.

— Эй! — возмущенно крикнул он, не разглядев толком обидчика.

Справившись с молнией, Леонид Семенович поднял голову и увидел того смутно знакомого субъекта из зала прилета. Он набрал в грудь воздуха, чтобы возмутиться, но тот схватил его за горло и припечатал к кафельной стене. Полунин ударился затылком. Вспышка боли вывела его из оцепенения. Взглянув в лицо нападавшего, Леонид Семенович сообразил, что не узнал его из-за отсутствия мундира.

Продолжая одной рукой сдавливать горло старика, Аббасов другой достал длинный кинжал и нацелился острием ему в глаз.

— Без шума. И отвечай на вопросы, — прошипел он.

Полунин моргнул, показывая, что все понял.

— Кто убил моего сына?

Вопрос застал его врасплох. О чем он вообще?

Аббасов прижал лезвие к его щеке и надавил.

— Будешь молчать — останешься без глаза!

— Я не понимаю… — прохрипел Леонид Семенович.

Усталый вздох, и он почувствовал, как сталь рассекает кожу и по щеке, щекоча, бежит струйка крови.

— Там, на китайской границе, вы убили пограничника. Моего сына, — каждое слово давались Аббасову с трудом. — Кто из вас, тагуты, сделал это?

Полунин с пугающей ясностью осознал, что независимо от ответа уже не выйдет из уборной. На секунду он зажмурился. Что за ерунду болтают, будто бы вся жизнь проносится перед глазами? Все ложь! Или вспомнить нечего? Да и к черту!

Леонид Семенович открыл глаза и произнес:

— Твоего ублюдка убил я.

Ему показалось, что ничего не произошло. Нож исчез из поля зрения, хватка на шее ослабла. А потом он услышал неприятные клокочущие звуки. Что-то горячее залило грудь, и он догадался, откуда взялись эти звуки. Полунин прижал ладони к горлу и тут же отдернул — на них блестела кровь. Его кровь. Голова закружилась, и он упал на колени. В тумане, окутывающем мир, он видел Аббасова, брезгливо отступающего от темно-красной лужи на полу. Штабс-капитан вытирал лезвие кинжала о штанину.

— Бесполезно, старик. Щенок все равно умрет, — произнес он.

Это было последнее, что услышал Леонид Семенович Полунин.

***

Арчи раздражала маячившая впереди фуражка таможенника: чем дольше он смотрел на нее, тем медленнее тянулось время. В голову пришла неоригинальная мысль, что очереди — такой же непременный атрибут российской действительности, как авторитетные дураки и скверные дороги. Вспомнился случай из детства. Мать послала его занять очередь в продуктовом магазине, куда, по слухам, должны были завезти дефицитные в те времена бананы. Среди нескольких десятков людей Арчи был далеко не единственным ребенком, поскольку многие родители сызмальства готовили детей к взрослым хлопотам. Помимо навыков общения (зачастую весьма агрессивного) очередь давала самый незаменимый навык в жизни — умение ждать. Сначала ты ждешь, что закончится детство, и к тебе начнут прислушиваться. Потом ждешь выпуска из школы с ее необходимостью каждое утро вставать по будильнику. Но выясняется, что до сих пор была лишь прелюдия, а впереди — однообразные годы выматывающей работы. Тогда ты начинаешь ждать, когда же жизнь наладится, а она, сука такая, делать этого совершенно не намерена. И становится ясно, кто те негодяи, из-за которых все пошло не так. Долго и упорно ты ждешь, когда они все подохнут, а власть возьмут в руки прекрасные, умные и добрые люди. Но отчего-то годы проходят, ожидание затягивается, негодяи все еще при деле, а твой срок подходит к концу, и остается только стиснуть зубы и провести остаток жизни в ожидании последнего дня.

Арчи потряс головой, прогоняя похмельную муть. Человеческий поток качнулся, раздалось нестройное шарканье, и он поравнялся с окошком. Передал таможеннику документы, следя за тем, чтобы пальцы не дрожали. С этой задачей он справился, но внутри все трепыхалось, и он порадовался, что обошелся в самолете без обеда. Получив обратно паспорт, Арчи миновал турникет. Осмотрелся по сторонам, но дяди нигде не было. Странно. Наверное, в туалет отошел.

В конце длинного коридора над неприметной дверью мерцали латинские буквы WC и символ Марса, кольцо со стрелой «на два часа». Арчи оглянулся и увидел позади неказистого мужика в кожаной кепке и раздувшемся пуховике, который волочился следом нога за ногу. Больше всего мужик напоминал таксиста. Ничего интересного.

Дверь под знаком бога войны открылась, и в проеме выросла кряжистая фигура. Из-за плохого освещения лицо человека осталось в тени, однако Арчи все равно его узнал, потому что забыть не смог бы никогда. Откуда он только тут взялся?

Тускло блеснуло длинное лезвие. Ледяное предчувствие пронзило под самые ребра. Цепенея от ужаса, Арчи полез в карман, но никакого оружия там быть не могло. Губы Аббасова растянулись в зловещей улыбке. Это был приговор.

— А ну-ка… — раздалось у Арчи за спиной.

Он едва успел разобраться, что происходит. Неказистый мужик в доли секунды проворно оказался совсем рядом и оттолкнул Арчи. В его руке блеснул ствол пистолета. Яркая вспышка и грохот ослепили и оглушили одновременно. Аббасов будто наткнулся на невидимую преграду, нахмурил брови, опустил взгляд и с удивлением потрогал черное пятно, стремительно расплывающееся по груди. Он тряхнул головой и продолжил идти. Мужик вновь нажал на курок. Дважды. Когда перед глазами перестали плясать неугомонные разноцветные мотыльки, Арчи увидел, что Аббасов лежит на боку, а его пальцы царапают пол в безнадежной попытке дотянуться до выпавшего кинжала. Продолжая держать Аббасова на мушке, мужик осторожно приблизился и носком ботинка откинул нож в сторону.

— Оставайтесь там! — предостерегающе подняв руку, крикнул он Арчи.

Аббасов шевелил губами, но вместо членораздельных слов выдувал розовые пузыри. Так продолжалось совсем недолго. Он закашлялся и закрыл глаза.

Стрелок наклонился и прикоснулся к шее Аббасова, после чего удовлетворенно кивнул и спрятал пистолет под куртку.

В ушах еще звенело. Мужик прошептал что-то в рукав, устремился к мужской уборной и исчез за дверью. Не решаясь сдвинуться с места, Арчи ждал. В коридоре появились двое запыхавшихся в штатском, в неотличимых черных пальто до колен и с одинаковыми короткими стрижками. Следом прибежали, размахивая травматическими пистолетами, пулковские «секьюрити», которые потребовали всем лечь на пол. Мужчины в штатском их вмиг успокоили, показав служебные удостоверения и блестящие жетоны. Арчи припомнил, что видел похожие бляхи у судебных приставов.

Один из приставов подошел и спросил:

— Вы в порядке, Арчибальд?

Мерседесовский лимузин стоял прямо напротив главного входа в аэропорт, вопреки всем запретам на парковку. Собеседник, грузный мужчина лет пятидесяти, которого окутывали ароматы дорого парфюма, протянул Арчи широкий стакан и налил в него на пару пальцев скотча.

— Или, может быть, лучше водки? — спохватился он.

— Без разницы.

Перед глазами до сих пор стояла страшная картина: вытянувшийся на кафельном полу дядя в загустевшей луже и его профиль, белый, как лист бумаги — лишь пара капель запекшейся крови на щеке. А еще — распахнутая рана на горле. Забыть такое зрелище не поможет даже алкоголь. Хоть целую бочку выпей. Арчи выдохнул и залпом осушил стакан. Поставил его на откидной столик и полез в карман.

— Я закурю?

Хозяин лимузина не возражал.

— Прежде всего, примите мои соболезнования, — без напускного пафоса сказал он. — Сожалею, что ваш дядя погиб. Наши люди давно следили за Аббасовым, но сегодня ему удалось оторваться от опеки. Никак не ожидали, что он решится на такое. Смерть сына лишила его рассудка. Горячая южная кровь, будь она неладна! Имейте в виду, мы готовы взять на себя все хлопоты по похоронам Леонида Семеновича.

Арчи пустил дым между колен и посмотрел на собеседника.

— А вы вообще кто такой?

— Справедливый вопрос, — согласился мужчина, снова наполнил стакан Арчи и добавил скотча себе. — Арчибальд… Простите, как вас по батюшке?

Секундная пауза, необходимая для быстрой затяжки.

— Леонидович.

— Понимаю, — хмыкнул он. — Не думаю, Арчибальд Леонидович, что вы обо мне когда-нибудь слышали. Я только пару недель назад занял пост главного прокурора Петрограда. Однако у нас с вами сейчас не совсем официальный разговор, так что обойдемся без чинов. Называйте меня просто — Матвей Филиппович.

— Странно, — Арчи прищурился. — Если вы прокурор, то почему я еще не в наручниках?

— Вы совершенно не представляете общую картину, поэтому я введу вас в курс дел.

Это уж точно не помешает, подумал Арчи.

— Не без вашего участия, молодой человек, то хрупкое равновесие, которое царило в нашей стране, нарушено.

— А причем тут я?

— У вас неплохо получается изображать недоумение, Арчибальд Леонидович, но это лишено всякого смысла. Нам известно, благодаря чьему вмешательству мы остались без сыворотки.

Арчи едва не подавился табачным дымом.

— Не удивляйтесь, — несколько самодовольно заметил Матвей Филиппович. — Вам ли не знать, что доверять людям опасно. Как еще мы оказались бы здесь и успели, кстати, спасти вас, если бы заранее не знали о вашем возвращении. Вижу, вы все еще озадачены. Это странно. Могли бы уже догадаться, Арчибальд Леонидович. Нас предупредил небезызвестный вам господин Коростель.

Но зачем?!

Матвей Филиппович объяснил сам:

— У господина Коростеля здесь осталась жена. Он сам вышел на нас с предложением: мы переправляем ее в Лондон, а он предоставляет нам ценную информацию. Думаю, часа через три счастливые супруги должны воссоединиться.

Опять его развели, как наивного мальчишку! Только Арчи стало казаться, что он уже поднаторел во взрослых играх.

— Почему он обратился к нам? Логичный вопрос. Полагаю, господин Коростель решил таким образом отомстить своим бывшим работодателям. Все-таки они пытались его убить, а такие вещи не забываются.

— Окей, — Арчи затушил окурок и откинулся на спинку. — Я в ваших руках. Что дальше? Будете меня судить?

— Судить? Ну что вы! Зачем тогда встречаться и вести эту беседу? Нет, на ваш счет у нас другие планы. Вероятно, вы полагаете, что мы с вами враги, но это мнение в корне неверно. Кому-то перемены на руку, кому-то — смертельно опасны. Проигрывающая сторона всегда яростно сопротивляется. Но уже очевидно, что силовики потеряли контроль над ситуацией. Еще хуже дела у финансистов. Они всегда были трусами. Их осталось совсем мало, большинство сбежали за границу, а те, кто не успели… В общем, им придется отдуваться за остальных. Мы ведь только ждали, когда представится такая возможность. И теперь не собираемся упустить момент. Сейчас сами во всем убедитесь, Арчибальд Леонидович.

Матфей Филиппович включил портативную ТВ-панель и повернул к Арчи. На экране появилась заставка специального выпуска новостей.

— Мы прерываем программу нашего эфира для специального сообщения, — торжественно объявила дикторша. — Чрезвычайный Трибунал, в состав которого вошли руководители генпрокуратуры, верховного суда, а также министерства обороны, ввел в Москве особое положение. Отменены все культурно-массовые мероприятия. Объявлен комендантский час после двадцати двух часов. Во избежание распространения необоснованных слухов и паники, Чрезвычайный Трибунал выступил со специальным заявлением. В частности, в нем говорится следующее. Мы, члены Чрезвычайного Трибунала, считаем, что при установившейся системе власти дальнейшее существование нашей великой страны оказалось под угрозой. Ответственность за это лежит, в частности, и на нас, так что мы не намерены от нее уклоняться. Но также считаем себя обязанными предпринять все от нас зависящее, чтобы вывести Россию из того тупика, в котором она оказалась после десятков лет власти Триумвирата. Власти, построенной на ущемлении прав рядовых россиян. Власти, которая ежедневно обворовывала свой народ. Власти, которая, прикрываясь бесчеловечными законами, уничтожала собственных граждан. Сейчас наступил переломный момент, когда все мы можем изменить ход истории. Государственные преступники должны понести справедливое наказание. Мы, члены Чрезвычайного Трибунала, приложим для этого все силы. Переходный период потребует времени. Но все мы, россияне, в этот непростой период должны проявить выдержку. Чрезвычайный Трибунал не собирается узурпировать власть. Наша задача — обеспечить правосудие и дать российскому обществу шанс самостоятельно выбрать свое будущее. И первым шагом на этом пути должны стать всенародные выборы в парламент, который был уничтожен более десяти лет назад. О конкретных сроках будет объявлено позднее, — дикторша перевела дух. — Между тем, в наших руках оказалась видеозапись спецоперации, которая была проведена сегодня утром в здании министерства внутренних дел. По нашей информации, среди задержанных кроме главы ведомства и его заместителей также оказались не менее тридцати высокопоставленных офицеров. Данные о пострадавших уточняются.

На экране замелькали кадры оперативной съемки. Армейский спецназ в касках и бронежилетах штурмует здание на углу Большой Якиманки и Житной. Треск редких выстрелов. Выломанные двери. Испуганные глаза. Людей в министерских мундирах укладывают мордами в пол. Какой-то инвалид отбивается и ему случайно отрывают протез ноги.

— Думаю, достаточно, — сказал Матвей Филиппович и выключил передачу. — Теперь, надеюсь, вы не сомневаетесь, что мы настроены серьезно?

— Да уж куда серьезней, если устроили государственный переворот!

— Можно сказать и так. Да называйте, как угодно! — господин прокурор в возбуждении расплескал скотч. — Только советую уяснить, молодой человек, что вы имеете ко всему происходящему самое непосредственное отношение. Без вашего участия, вашего, не побоюсь этого слова, судьбоносного поступка, мы не смогли бы раскачать лодку. Могу только догадываться, какими мотивами вы руководствовались. Впрочем, неважно. Главное, что дело сдвинулось с мертвой точки. К счастью, мы смогли привлечь на свою сторону военных. Последние годы их, конечно, изрядно потрепали. Но вместе мы свернем голову силовикам. В этом нет сомнений.

Арчи вспомнился разговор с Коростелем, в котором тот описывал власть как сказочного Змея Горыныча, головы которого грызутся между собой за право управлять общим телом.

— Зачем вы мне это рассказываете?

Матвей Филиппович вновь потянулся к бутылке скотча, но Арчи накрыл стакан ладонью, давая понять, что ему хватит.

— Хотелось бы, чтобы обошлось малой кровью, но без жертв такие дела не проходят. Мы все несем ответственность за это. Вы, Арчибальд Леонидович, тоже. Если думаете, что сможете переждать в сторонке, то глубоко заблуждаетесь. Вы по уши увязли…

— Похоже, мы наконец-то подобрались к сути вопроса, — перебил его Арчи. — Но я по-прежнему не понимаю, какая вам от меня польза.

В глазах собеседника промелькнуло одобрение. Раньше в них сквозило снисхождение, словно Матвей Филиппович разговаривал с несовершеннолетним сыном.

— Как уже было сказано, мы, то есть Чрезвычайный Трибунал, намерены провести всенародные выборы в парламент, когда ситуация стабилизируется. Сейчас трудно сказать, насколько быстро мы справимся, но хотим уложиться до конца следующего года. Понятно, что за такой срок успеют активизироваться кухонные оппозиционеры и прочая шваль, желающая дорваться до кормушки. В конце концов, недобитые силовики и финансисты тоже попытаются протащить своих людей. А мы не для них рисковали. Я понятно излагаю?

— Более чем. То есть про правосудие и народное волеизъявление — это так, очередная сказочка для доверчивой публики. На самом деле вы собираетесь продолжать в прежнем духе?

Господин прокурор выставил указательный палец, которым, кажется, хотел проткнуть Арчи насквозь.

— Вам пора избавиться от идеализма, молодой человек! Не бывает черного и белого, а все мы вымазаны серой краской! Или нужно напомнить, какие дела вы крутили с покойным дядей? Мир его праху, но, если ад действительно существует, то старый прохвост уже топчется возле его ворот! Так что, Арчибальд Леонидович, — он особенно подчеркнул отчество, — давайте обойдемся без красивой, но бесполезной риторики. Чрезвычайный Трибунал не планирует повторять ошибок Триумвирата. Именно поэтому нам и нужна ваша помощь. Мы предлагаем вам возглавить новую партию.

— Простите, что?

— Нам нужен молодой, харизматичный лидер, не запятнавший себя связями с представителями власти. Лучшей кандидатуры нам не найти. Вашу настоящую биографию даже почти не придется править. Пожалуй, опустим эпизод с лабораторией вашего дяди, тут довольно скользкий момент, да вы и сами понимаете, наверное. Что дальше? Скажем, в комбезе узнали, что вы — незаконнорожденный сын Харпера Джонстона, и пытались разыграть эту карту, чтобы монополизировать сыворотку в России. Вы этому воспротивились и стали узником совести. Бежали с каторги. Потом — за границу. Вели оттуда подрывную деятельность, рассчитывая пошатнуть кровавый режим…

У Арчи помутнело в глазах.

— Я не вел никакой подрывной деятельности.

— Это уже нюансы. Их мы сможем обсудить позднее.

— И чем же я стану заниматься на почетной должности председателя партии? — с сарказмом поинтересовался Арчи.

Матвей Филиппович оживился и потер руки.

— Не исключено, что на первоначальном этапе придется много ездить по стране — вербовать новых членов партии, находить источники дополнительного финансирования, агитировать избирателей. Вам даже понравится, я уверен! А дальше — долгая и плодотворная работа в парламенте в должности спикера. Как вам такие перспективы?

Предложение господина прокурора казалось Арчи безумным, но тот не создавал впечатление сумасшедшего.

— Вы же хотите сделать из меня марионетку, я правильно понимаю? — напрямую спросил он.

Обиженный взгляд Матвея Филипповича был призван убедить его в обратном.

— Ни в коем случае! — возмутился прокурор. — Члены Чрезвычайного Трибунала уверены, что вы принесете больше пользы, если сможете принимать самостоятельные решения. Никто не собирается ограничивать вашу инициативу. Нам нужны свежие идеи. После политических реформ должны последовать экономические преобразования, и вы, как человек повидавший другие страны, поможете осмыслить, какое место нашей великой державе предстоит занять на мировой арене…

Подозрения, что Матвей Филиппович заговаривает ему зубы, лишь укрепились.

— А если я откажусь, меня арестуют? Или просто убьют?

— Вы видите все в каком-то извращенном свете! Я знаю, что вам довелось пережить, когда вы общались с мясниками из комбеза и жандармерии, и поэтому не осуждаю вас. Но поймите! Мы никоим образом не давим на вас! Нам важно, чтобы вы без принуждений встали на нашу сторону, по собственной воле. Лишь тогда вы принесете пользу всей стране. Может быть, у вас есть какие-то встречные условия, пожелания? Не проблема, мы их рассмотрим. Ведь наши цели совпадают. Как и вы, мы хотим навести здесь порядок. Справедливый порядок.

А где вы раньше были, подумал Арчи. Голова шла кругом, и он чувствовал, что начинает увязать в складной речи Матвея Филипповича.

— А сыворотка?

— Что сыворотка? — встрепенулся собеседник.

— Вы же захотите восстановить ее поставки, наверное, — предположил Арчи.

— Отдаю должное вашей проницательности! — просиял Матвей Филиппович. — Вопрос сыворотки нас, конечно, заботит, но на повестке дня не стоит. К этому вопросу мы вернемся когда-нибудь потом. Может быть, наступит время, когда вы сами решите, что без нее Россия не сможет конкурировать с другими странами.

— Мне нужно время, чтобы все обдумать, — сказал Арчи в надежде, что изматывающий разговор на этом закончится.

— А другого ответа я и не ожидал, — удовлетворенно кивнул прокурор. — Только умоляю вас, не затягивайте с раздумьями! Времени не так много. Поймите простую вещь: у вас не осталось других союзников кроме нас. Да что там союзников! У вас и друзей здесь не осталось.

— Тут вы ошибаетесь.

Прокурор взглянул на Арчи сочувственно.

— Я так понимаю, вы намекаете на эту девушку… Карина, кажется. Вероятно, вам не терпится ее увидеть?

Лимузин остановился в знакомом дворе в некотором отдалении от подъезда Карины. Арчи боролся с отчаянным желанием выскочить наружу.

— Я вам настоятельно рекомендую не торопиться, — опередил его Матвей Филиппович. — Вы уверены, что она ждет вас, но это не так. Вас водили за нос.

— Что это значит?

— Душещипательную, простите, переписку с вами вел штабс-капитан Аббасов. Не самый простой способ, но ему удалось выманить вас. Кстати, могли бы и почувствовать неладное. Почему вам не пришло в голову поинтересоваться, откуда вашей предполагаемой подруге известно, что на самом деле вы живы? Официально вы до сих пор считаетесь погибшим. И на самом деле Карина уверена, что ваш прах покоится на кладбище рядом с матерью.

На мертвеца многое можно повесить. Но, с другой стороны, зачем прокурору врать об этом? Арчи вконец запутался и хотел только одного.

— Я должен идти, — сказал он.

— И все-таки подождите еще немного, — попросил Матвей Филиппович и посмотрел на часы. — Буквально минуту.

В другом конце двора появились две фигуры. Арчи узнал Игоря сразу, а вот кто его спутница, которую он бережно вел под руку, стало ясно не сразу. Карина была на пятом или шестом месяце беременности и шагала вразвалочку. Они медленно проследовали к своему подъезду. В какой-то момент Арчи отвернулся, чтобы не видеть их беззаботной радости.

Господин прокурор заботливо подлил ему скотч.

— Если она по-настоящему дорога вам, не выходите из машины, — сказал он. — Оставьте ее в покое. Она пережила тяжелейшие испытания. По большому счету, из-за вас, Арчибальд. У нее только-только все налаживается.

— Она знает, что жандармам меня сдал ее муж?

— Не думаю. И что это меняет? Он окружил ее заботой. Совсем скоро они должны уехать в Евроштаты. Неужели вы хотите окончательно разрушить ее жизнь?

Арчи схватился за стакан. Ему отчаянно хотелось плеснуть в физиономию ненавистному прокурору: этот прохвост кругом был прав. Но сдержался.

В лимузине стало невыносимо тесно и душно. Арчи убедился, что Игорь и Карина скрылись в подъезде, и толкнул дверь.

— Я покурить, — успокоил он Матвея Филипповича. — И подумать.

Первая сигарета закончилась, кажется, после первой же затяжки.

Последний раз Арчи был в этом дворе примерно год назад. Сколько же всего произошло с тех пор… Похоже, схватка со Змеем Горынычем, как это называл Коростель, подошла к концу. Но теперь он поспорил бы с бывшим статс-инспектором. Какой же Змей Горыныч?! Ему сколько головы не руби, он новые отращивает. Это гидра. Сродни той легендарной, с которой бился Геракл. Сын Зевса, помнится, нашел на нее хитрую управу. Но Арчи не чувствовал себя сыном бога. Придется искать свой путь. Интересно, кто-нибудь пробовал приручить эту тварь?

Он выбросил догоревший до фильтра окурок, зачерпнул горсть рыхлого снега, размазал его по щекам, отряхнулся и постучал в тонированное стекло лимузина.

Эпилог

На последнем этаже заново отстроенного здания парламента на берегу Москва-реки находился рабочий кабинет Арчибальда Леонидовича Полунина, кавалера ордена «За заслуги перед Отечеством» первой степени, лидера партии «Всероссийское Согласие» и председателя Национального Собрания. Из окон открывался вид на высотки Сити, фасады которых сверкали гигантскими логотипами ведущих европейских и азиатских компаний, устремившихся на привлекательный российский рынок. Не хватало только хищной эмблемы корпорации «Феникс». Но она здесь не появится никогда.

Арчибальд Леонидович натужно поднялся из необъятного кожаного кресла и прошел в уборную комнату. Английский паркет стонал под его тяжелыми шагами. Справив нужду, он встал у раковины. Посмотрел на собственное отражение и в очередной раз с неудовольствием отметил, что мешки под глазами никуда не делись. То же самое можно было сказать и про седину на висках, которую он, стыдясь, регулярно закрашивал. Арчибальд Леонидович встал боком и прикинул, насколько выдается вперед брюхо. С таким брюхом, господин председатель, скоро будет неприлично на трибуну вылезать.

На прошлой неделе он прошел плановое обследование в кардиоцентре в Барвихе. Главный врач, строго поблескивая очками, отчитал его и предупредил, что если продолжать в том же духе, то уже лет через пять, а то и меньше, Арчибальд Леонидович окажется на операционном столе. Председатель Национального собрания, краснея, как подросток, обещал на днях сесть на строгую диету, а потом и с другими излишествами завязать.

Все это, конечно, была пустая болтовня, которой оба не верили. Но самое главное, что никакие диеты и воздержание не могли изменить того обстоятельства, что Арчибальд Леонидович неумолимо старел.

Он тщательно вытер руки полотенцем, погасил свет и вернулся на рабочее место. Кряхтя устроился в кресле. Ткнул выключатель интерактивной столешницы. Под ладонями осветился тач-скрин. Привычными движениями Арчибальд Леонидович открыл сессию удаленного доступа и ввел пароль, который отпечатался в его мозгу на всю жизнь. Иногда он думал, что лучше бы забыл его навсегда. В такие минуты его донимала идея просто удалить архив Профессора, но он так и не осмелился.

Перелистывая страницы лабораторных отчетов, Арчибальд Леонидович поймал себя на том, что машинально пощипывает бровь. Совсем как профессор Вольф. В конце концов, хватит уже ломаться, тоже мне невинная девица нашлась!

Он свернул рабочее окно и вызвал секретаря.

— Соедините меня с председателем Научного совета.

Ждать пришлось почти полминуты.

— Привет, Николай! Рад видеть тебя в добром здравии! Ха-ха, и тебя также… Как семья, в порядке? Вот и здорово. У нас тоже без изменений. А постоянство, Коль, что? Верно, признак класса, ха-ха! Да, да, верно, но я к тебе, как понимаешь, в общем-то, по делу, а не просто так потрепаться. Хотя, конечно, и потрепаться не помешает, сколько уже не встречались, не сиживали, а? Слушай, надо нам как-нибудь по старой памяти накрыть стол, посидеть, что ли. Ну, ты понимаешь, ага. Но перейдем к делу. Поговорить я хотел насчет твоих умников. Насколько я понимаю, существенных подвижек в синтезе сыворотки они так и не достигли? Так, Коль, давай без ругани, ты же не думаешь, что я позвонил только за тем, чтобы тебя позлить. Ну, что ты как сапожник! Да знаю я, знаю, что тебя чуть ли не каждый день в Кремль дергают! Я все понимаю. Но дело тут деликатное, Коль, и я хочу быть уверенным, что ты меня не подведешь. Нет, дорогой, ты никогда меня не подводил. Да, надеюсь, что и впредь. В общем, Коль, есть у меня информация… Я бы даже сказал, материальчик. Такой материальчик, что закачаешься: исходные данные, с чего начиналась сыворотка. Без шуток! Твои умники кипятком описаются, когда их получат. Спрашиваешь, что взамен, Коль? Ну, а как ты сам думаешь, а? Все должно быть строго секретно. В партии об этом должны знать только мы с тобой. Во всяком случае, пока. Вот и договорились, дорогой, вот и договорились. Приятно, как говорится, иметь дело с умным человеком. Как ты насчет посидеть, скажем, в эту пятницу? А чего откладывать в долгий ящик! Время идет, Коль, идет, а мы-то не молодеем…

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg