«Хроники кладоискателей (СИ)»

Хроники кладоискателей (СИ) (fb2) - Хроники кладоискателей (СИ) 1188K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Валериевич Яковенко

Сергей Яковенко Хроники кладоискателей

Глава 1. Фосфор

Вовку я знал давно. Точно не вспомню, когда именно и при каких обстоятельствах мы с ним познакомились, но случилось это определённо давно. То, что мы бегали по соседним дворам, на всякий случай, фотографируя автомобильные номера аппаратом с напрочь засвеченной плёнкой, подсказывает, что мозг ещё был развит не в полной мере, а интересы в жизни не соответствовали высоким требованиям советской этики и морали. Для чего мы этим занимались, я сейчас даже под присягой не вспомню. Возможно, играли в шпионов, а может ещё в кого покруче. Да это и не важно. Куда важнее то, что уже тогда мы с ним были отличными друзьями.

Не могу сказать, что игры в шпионов были единственным увлечением. Мы в равной степени интересовались довольно многими вещами. Например, как мобилизовать дворовых дружков для создания народного ополчения, на случай ядерной войны с враждебно настроенным Ближним Востоком. А судя по голливудскому фильму «Нострадамус», «Третья Мировая» была уже не за горами, и должна начаться чуть ли не завтра в три. В связи с этим физическая подготовка занимала в нашей жизни отнюдь не последнее место, и мы, в свои неполные десять лет, выглядели на все одиннадцать, готовые в пух и прах разнести любого врага своими железными мускулами и необузданным стремлением к триумфу справедливости.

Боюсь даже вспоминать, как мы были бодры и сильны в те годы! Каждую неделю в местном видеозале показывали фильмы с Брюсом Ли в главной роли, а мы не пропускали ни одного вечернего сеанса! Ну, кто ещё так тщательно мог изучить технику «кунг-фу»? Нет, мы с Вовкой, конечно, были людьми, хоть и не большими, но вполне вменяемыми, поэтому полностью отдавали себе отчёт в том, что таинственный киномеханик, крутивший боевики, видел их значительно чаще, а значит, является воистину непревзойдённым мастером восточных единоборств. Вот только мы как-то и не планировали побеждать киномеханика. Нам хватало уверенности в том, что представители враждебно настроенного арабского мира весьма недоразвиты для того, чтобы ходить в кинотеатры и учиться там всем тонкостям каратэ. Да и есть ли у них, вообще, эти кинотеатры? Откуда им взяться-то? Они же в пустыне живут! С верблюдами!!! А после того, как я заметил, что в неудобной, длинной арабской одежде даже ногой с разворота не ударить, так и вовсе, уверенность в недоразвитости переросла в неуправляемое желание стереть убогих с лица земли-матушки.

В детстве Вовка был высоким, худющим, как скелет, созданием с конопатым носом и замашками Коли Герасимова, из известного советского фильма. Он любил сокрушаться, что не родился во времена рыцарских турниров и расписывал стены в подъезде фразами, типа: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Сложно сказать, чем могла закончиться жизнь на коленях лично для меня, но Вовку в такой позе не видел ни разу. Он даже спать, наверное, ложился, падая бревном на кровать, чтобы не дай бог ногу не согнуть.

Вообще, мой друг — невероятно идейный человек! Если ему в голову приходила какая-нибудь дурь, выбить её оттуда было уже практически невозможно. Так однажды Вовке срочно понадобилось проникнуть на чердак нашего многоэтажного дома дореволюционной постройки, чтобы создать настоящую химическую лабораторию. Для чего? Глупый вопрос. Ясное дело для чего! Чтобы динамит синтезировать! И порох! Надо же, в конце концов, чем-то воевать с дикими арабами. Мне очень понравилось слово «синтезировать» и я, без лишних раздумий, поддержал идею.

Оборудование для лаборатории было раздобыто в школьном кабинете химии. Химичка была женщиной принципиальной, строгой и страшной. Её знали абсолютно все, а некоторые даже были уверенны, что она ест детей. Мы, конечно, в эти сказки не верили, но проверять на себе как-то не хотелось. А ещё все знали, что она никого не любит, кроме Менделеева Дмитрия Ивановича, его периодической системы химических элементов и яиц всмятку с чёрным хлебом и солью.

Само собой, добиться у такого человека передачи нам в пользование колб и пробирок дипломатическим путём, возможным не представлялось, а может даже и опасным. Поэтому пришлось пойти на крайние меры и взять всё необходимое оборудование в бессрочную аренду без ведома арендодателя. Проще говоря, за неделю на нашем чердаке появилось множество разнообразных стеклянных посудин, закреплённых на штативах и соединённых между собой спиральными трубками. Вместе с тем, появилась масса плакатов с изображением красивых и не очень женщин, которые были аккуратно вырезаны из журналов «Работница» и не менее аккуратно расклеены на стенах нашей лаборатории. Всё же, мы были, хоть и не большими, но уже немного мужчинами и ценить красоту противоположного пола умели уже тогда. Было там и старое кресло, найденное нами в расширителе на одном из этажей, которое мы заботливо разобрали по частям и перенесли на чердак. Итак, лаборатория была готова!

Это было нечто! Оазис свободы и вседозволенности в мире взрослых людей, состоящем из сплошных ограничений и запретов. Место, где никому не взбредёт голову нас искать. Место, где даже киномеханик нам не страшен, потому что взрослый не сможет пролезть между жердями решётки, которой был зарыт проход на чердак! Мы чувствовали себя злыми гениями, создающими «Нечто»! Нечто, способное пошатнуть все человеческие каноны и идеалы! А учебник по химии за шестой класс и вовсе возносил наши лихие устремления до головокружительных высот, вселяя уверенность в том, что впереди ждёт масса великолепных научных открытий, а апогеем всех трудов станет переносная водородная бомба с часовым механизмом.

— Только часовой механизм нужен будет обязательно, — многозначительно заметил Вовка, — А то не успеем далеко смыться, и нас либо взрывной волной зацепит, либо облучение получим критическое. Главное запомнить, что после того, как рванёт, нужно быстро ложиться на землю, головой от эпицентра, а после того, как взрывная волна пройдёт над нами, сразу выпить красного вина — оно радиацию из организма выводит.

Папины электронные часы «Монтана» были доставлены в лабораторию на следующий же день. Бутылка дорогущего импортного коллекционного вина, привезённая папой из заграничной командировки и заботливо хранимая в серванте уже второй год, также благополучно перекочевала в «храм химических богов», а впоследствии, была заботливо разлита в стеклянные пробирки, более удобные для ношения в карманах. Часы решили пока отложить в сторону, так как бомба ещё не была готова, и подключать их было не к чему.

С чего начинать сомнений не возникало. Из самого названия бомбы следовало, что делалась она из водорода, а значит, надо было срочно его добыть! Я был мальчиком настойчивым и любознательным, и из имеющегося у нас в распоряжении учебника по химии выяснил, что добывается сей чудный элемент весьма просто: достаточно смешать обычную столовую соль, воду и медный купорос, после чего — бросить в эту волшебную жижу кусочек алюминия.

Безусловно, был восторг от удачного опыта! А ещё был восхитительный гейзер от не правильной пропорции составляющих. Процесс завораживал, а тёплая жижа, вырывающаяся из колбы, заливала всё вокруг, создавая атмосферу фантастического хаоса и эффект нестиранных штанов бурого цвета. За штаны потом крепко влетело, не говоря уже о папином вине, пробирка с которым лопнула в кармане и залила без того чудный натюрморт на левой штанине. «Монтану» в тот день я вернул папе сам — совесть загрызла. Папа был растроган и простил юного химика.

Воодушевлённые успехами на новом поприще, мы с Вовкой раздобыли книгу «Занимательная химия». И книженция эта была и вправду занимательной! До сих пор не могу понять, что нас подвигло на следующий героический шаг? То ли желание исследовать возможности собственного организма, то ли интерес к тому, как простое вещество может светиться в темноте без батарейки, а возможно и то и другое вместе, но было принято твёрдое решение, во что бы то ни стало синтезировать фосфор! Даже какое-то полезное применение ему заранее придумали, но оно нас интересовало в самую последнюю очередь. Теперь нам был важен процесс! И он, надо сказать, был не менее увлекательным, чем ожидаемый результат. И заключался он в том, чтобы добыть волшебный химический элемент посредством… выпаривания мочи! По крайней мере, авторы книги клятвенно обещали, что фосфор там точно будет.

Долго решали, чью выпаривать. Я сказал, что стесняюсь и Вовка, во имя науки, предложил свои услуги, а я, недолго думая, согласился.

После нескольких минут невыносимого удушения аммиачными парами и прочими неприятными запахами, естественный продукт жизнедеятельности моего лучшего друга был полностью испарён! Та-дам!!! Звук фанфар и свет софитов! Овации! По грязным щекам обильно текли слёзы. Сложно сказать, были это слёзы радости или защитная реакция слизистой счастливых глаз на ядовитые испарения кипящей Вовкиной урины, но на потемневших от копоти лицах отчётливо просматривались заинтересованные улыбки.

Едва дождавшись, когда заветная колба остынет, мы потащили её в самый дальний и тёмный уголок чердака. Присматривались долго, пытаясь заметить характерное зеленоватое свечение.

— Вован, а что ты пил с утра? — тихо спросил я приятеля, продолжая настойчиво всматриваться в темноту.

— А что? — также, не отвлекаясь от созерцания, уточнил тот.

— Да, вот думаю, может, надо было что-нибудь пить?.. Ну, что-то специальное, что ли, чтобы фосфор в организме появился.

— А-а-а… — тихо протянул Вовка, — Чай пил. В чае фосфор есть?

— Не знаю, — также тихо честно признался я, а затем, словно вдруг опомнившись и вернувшись в реальность, уставился на Вовку, — Нету, наверное. Видишь же — не светится! Придётся теперь мою выпаривать, я молоко утром пил.

— А в молоке, что фосфор есть? — засомневался друг.

— Конечно, есть! А ты думал! — я совершенно не знал, есть ли он там, но вот так легко сдаваться совсем уж не хотелось, поэтому пришлось вести себя решительно и я, для пущей убедительности, добавил: — Там этого фосфора, друг, просто завались! Отворачивайся, наполнять буду.

Оказалось, что в молоке фосфора тоже не было. Да и надоело нам выпаривать, если честно. Времени на создание оружия массового поражения оставалось всё меньше, и надо было торопиться спасать мир, а не размениваться на какие-то пустяки с писанием в пробирки.

Только мы разложили все химические приборы по местам, погасили горелку, взяли каждый свою пробирку для отмывки дома от остатков фосфора и собрались уходить из лаборатории, как Вовка, вдруг, замер и настороженно прошептал:

— Чё за фигня, Серый?

Я посмотрел на друга, который, открыв рот и выпучив свои без того круглые глаза, созерцал на потолок поверх моей головы. Вернее, это был не потолок вовсе, а довольно мощная и очень старая деревянная балка. На таких держался каркас всей крыши нашего дома. Переведя взгляд на неё, я увидел нечто и не поверил собственным глазам!

Глава 2. Наследство

Мы с другом нашли приключение! Настоящее приключение с настоящим другом! И оно находилось в полутора метрах над нашими головами! О чём ещё можно мечтать в этом возрасте?

— «Вем смута гряде великая, и въпълчение, и алчба, и мор, и язва, кою враг дивий несе, — полушёпотом вычитывал я вслух, старательно выведенные сотни лет назад буквы с «ятями» и «ёрами», — «Ино тебе, сын мой дроля, очина моя тебе тяжко, вяще дружних детей моих хупавых. Рель сей уроком тебе буде, и от тати щитом, и от мунгита-бесермена худаго, и мытаря. Ты же, наследок мой возлюбленнай, въсхыти жито своё, ибо аз, бачко твой, отай охабил очину твою…»

— Серый, что это? — по голосу было ясно, что Вовка начинает нервничать.

— Как будто церковным языком написано… — как заворожённый, не в силах отвести взгляда от диковины, пробормотал я.

— Серый, когда мы сюда пришли, этой надписи не было! — продолжал быстро лепетать мой друг, — Я хоть в колдовство там всякое не верю, но…

— Да знаю я, что не было! Когда в пробирку отливал, как раз на неё смотрел — пусто тут было. Бревно, как бревно… Дай дочитаю, блин! Не перебивай! — раздражённо отмахнулся я от Вовки и продолжил вслух: — «…и злато, и басу, и рясы, и голландчики…, и гривны больма в кунах… скудельница отай охаблена… короб лутовяный в нырище меж варганом и рекою Велик… Дон во трёх тысячах аршинах от реки во бочаге сокрыл…».

В некоторых местах текста было совсем не разобрать, но нам хватило и того, что я смог прочесть.

— Как ты эти загогулины разбираешь? — недоумевал Вовка.

— У моей прабабушки в деревне Библия старинная есть, она на таком же языке написана. Это старославянский! Раньше на Руси все так писали. Я, правда, мало что понял, но…

— Слушай, не нравится мне это бревно. Идём лучше в футбольца с пацан… — но договорить ему я не дал. Меня немало возмутило такое трусливое поведение друга, и я выпалил:

— Не нравится?! Вовка, это написал мужик, который для своего сына наследство где-то спрятал! Я не пойму, ты чё не врубаешься? Сам-то посмотри: «злато», «наследок», «сын возлюбленный»… Это клад, дружище! Самый настоящий клад! С золотом, с драгоценностями! А спрятал его этот папаша где-то возле реки Дон. Ну, или Великий Дон… И он ещё лежит где-то — точно тебе говорю!

— Издеваешься? Писатель этот жил, когда динозавры мамонтов за жопы кусали! Ты прикинь, когда это было! Уже лет триста прошло, не меньше! А если это Дон, то он за тыщщи километров от нас течёт!

— Больше.

— А?

— Думаю, больше трёхсот лет прошло. Может даже больше пятисот!

— Ну, так, тем более! И с чего ты вообще взял, что сын этот наследство своё не нашёл? Может, он его сразу и прикарманил по-тихому?

— А с того, Вова, что надписи на бревне до сих пор не было видно! Она проявилась после того, как мы его своим фосфором драгоценным закоптили! Видимо, что-то полезное всё-таки выпили. А значит, никто этот текст никогда не читал — ни сын, ни дочь, ни «враг дивий». Врубаешься, Ватсон?

— Это почему же сразу Ватсон? — недоумённо, и даже с какой-то нелепой обидой, уставился на меня Вовчик.

— Потому что Холмса из тебя не получается!

То ли мой друг очень уж уважал старину Холмса, то ли за что-то откровенно недолюбливал Ватсона, а может просто я не достаточно убедил его в правильности своих суждений, но после этих слов он засопел носом, побагровел и, резко развернувшись на месте, быстро пошёл к выходу. Я некоторое время постоял, закусив губу и глядя ему вслед, затем ещё несколько раз перечитал написанное, стараясь разглядеть непроявившиеся места, и заковылял к выходу следом за другом.

Чуть позже у Вовки всё-таки возник интерес к кладу. Случилось это где-то месяц спустя, после того, как он узнал что такое «гривны». Как-то вечером я сидел поглощённый подготовкой к контрольной по математике. В дверь очень настойчиво позвонили. Едва щёлкнув замком, я был откинут в сторону распахивающейся дверью и в прихожую ввалился запыхавшийся друг. Он прискакал ко мне с журналом подмышкой и, активно жестикулируя, вдохновлено принялся рассказывать, что гривны — это такие золотые слитки, которые служили на Руси деньгами и, в доказательство своих слов, раскрыл потрёпанный журнал «Огонёк», внутри которого имелись фотографии какой-то музейной экспозиции драгоценностей. Гривны там тоже присутствовали, и, скажу я вам, они таки внушали уважение!

Мы, не медля, нашли в школьном географическом атласе реку Дон. Мало того, что от нас она протекала достаточно далеко, чтобы иметь возможность смотаться за кладом туда и обратно за один день, так ещё и оказалось, что слишком уж эта река большая, а потому, разобраться где именно богатенький папаша зарыл несметные сокровища, было практически невозможно. А в том, что сокровища были несметными, сомневаться теперь уже не приходилось.

Всего за пару походов в библиотеку мы смогли перевести на современный русский язык практически весь текст послания. Выходило, что написано оно было неким богатеньким отцом и адресовано своему любимому сыну. Предусмотрительный папаша спрятал сыновье наследство от нашествия монгол и от сборщиков налогов, а состоял этот клад из золотых гривен, соболиных или куньих мехов и прочих драгоценностей с украшениями. Хранилось это добро в двух разных сосудах — глиняном горшке и берестяной кубышке.

Вначале энтузиазма мы не теряли и готовились к опасной экспедиции на берега славной российской реки, попутно предполагая, на каком её участке могли случаться глады, моры и алчба, упомянутые в чердачных письменах. Но, с течением времени, запас этого самого энтузиазма становился всё меньше, а с неминуемым наступлением пубертатного периода и приходом ночных поллюций, этот самый энтузиазм и вовсе переключился на лиц противоположного пола. Думы в буйных головушках поселились несколько иного характера, и об экспедиции пришлось забыть на несколько долгих лет.

Глава 3. Вовка

Шли годы. Какое-то время мы с Вовкой оставались хорошими друзьями, но с возрастом в наших жизнях стали возникать кардинально различные интересы, которые постепенно отдаляли друг от друга, а пришедшая вскоре, на смену беззаботному детству, воинская повинность и вовсе развела по разным городам. Вовка поступил в какое-то высшее военное училище в соседнем с нами областном центре, а я, так и не решившись продаться модным, прибыльным профессиям, закосил от армии, и уехал в столицу, окунувшись с головой в любимое занятие — музыку.

Вот только хорошего музыканта, несмотря на огромное желание, из меня не вышло, и я организовал собственную студию звукозаписи, которая со временем стала приносить сносный доход, позволяя получать удовольствие от процесса зарабатывания денег. Мои родители переехали жить за город в бабушкин дом, а нашу квартиру сдали вместе с мебелью каким-то очень дальним родственникам, о которых я до этого даже не слышал.

О Вовке и о его судьбе я теперь практически ничего не знал, кроме того, что с армией у него не сложилось, и военное училище он бросил ещё на третьем курсе. В общем, «Третья мировая» так и не наступила, клад не искали, а водородную бомбу смастерить как-то руки не дошли…

Следующая встреча с другом произошла прямо в нашем старом доме, когда я приехал в родной город, чтобы помочь родителям с приватизацией жилья. Некоторые необходимые документы хранились в квартире, и мне пришлось потревожить нынешних обитателей родного жилища. Обитатели оказались весьма приветливыми людьми с придурковатой внешностью и ярко выраженным чувством благодарности за предоставленную возможность жить за небольшие деньги в тихом центре. За чашкой чая они поведали мне, что на прошлой неделе ЖЭК нанял подрядчиков и начал перекрывать прохудившуюся крышу, и что деньги на этот ремонт собрали всем домом сами жильцы. А ещё сосед за стеной на балконе козу завёл, которая блеет на весь двор, а уж пахнет так вообще на всю округу.

Я сидел на родной кухне и практически не слушал щебетания квартиросъёмщицы, рассматривая старую мебель, краска на которой немного выгорела от времени и стала не такой насыщенной, как пятнадцать лет назад. Глядя на водопроводный кран, который не менялся уже лет двадцать, пытался прикинуть, сколько же раз я своими маленькими детскими ручонками откручивал его, чтобы напиться прохладной воды после долгой беготни в «казаки-разбойники» на горячем асфальте двора. Я понимающе кивал головой, делая вид, что слушаю, а когда кивать надоело, поблагодарил за чай, попрощался и вышел на лестничную клетку, едва не сбив с ног какого-то пьяницу. У того выпал из рук дымящийся окурок и он, весьма доходчиво объяснив кто я и в какую сторону мне следует немедленно пройти, поднял его с пола и поплёлся дальше по лестнице наверх. Тихо извинившись, я заковылял вниз, а, спустившись на два пролёта, услышал хриплый голос алкаша:

— Серый! Это ты, что ли, был?

Я замер. На мгновение воцарилась тишина. Вопрошающий явно ждал ответной реакции, но я никак не решался отвечать — тут же возникшая чудовищная догадка могла подтвердиться, а мне этого очень не хотелось. Ждать пришлось не долго, сверху послышались шаркающие шаги и, когда опухшее, небритое лицо показалось в поле зрения, я не сразу узнал в нём Вовку. Беззубый рот широко улыбался, а чёрно-жёлтые грязные ручищи уже тянулись к моим плечам, чтобы заключить в свои беспощадные объятия. Я стоял, не в силах пошевелить ни единой конечностью и с трудом вдыхал тошнотворный запах немытого тела, дешёвого табака и многодневного перегара. А Вовка причитал:

— Старик! Ты куда пропал-то, друг!? Ха! Красавчик! Серый! А ты, я смотрю, поднялся!

Слово «поднялся» он произнёс с наигранной важностью, протягивая букву «я» и расплываясь в беззубой улыбке.

— Ты как, вообще? Ты вернулся, что ли? — повисла пауза, — Ели-пали, это ж я! Ты чё? Не узнал? Вован я! Ну? Друзяка, ёптить! Х-а-а!!!

Он снова полез обниматься. Я не отвечал и тупо смотрел прямо перед собой. Говорить ничего не хотелось, а вот дать по морде — очень. Не для того, чтобы отцепился, а для того, чтобы мозги вправить.

— Слышь, ну ты чё немой стал?! А? — заглядывая прямо мне в глаза шутливо-гневно проорал он. — Это ж я — Вовка! Вован! Это у меня в организме дефицит фосфора! Помнишь? Мы же с тобой в пробирки ссали хором!

После этих его слов сдержать улыбку не уже получилось, а он как-то сразу успокоился, отошёл на шаг назад, с ног до головы меня осмотрел, продолжая искренне улыбаться, склонил голову набок и тихонько прошептал:

— Серый… — по его опухшим, небритым щекам вдруг потекли слёзы. Я оторопел! Он тут же смутился, но слёз сдерживать уже не мог. Только разводил руками, и отворачивался, часто моргая и тихонько бормоча:

— Ну, вот, мля… Друган приехал… — а потом как заорёт: — Друг приехал, ёли-пали!!! Друг!

Щёлкнул замок одной из квартир, из-за приоткрытой двери показалось испуганное лицо тёти Муси — нашей общей соседки. Она окинула нас гневным взглядом, фыркнула что-то невразумительное и негромко пробубнила:

— Понажираются паскуды… — затем демонстративно плюнула и захлопнула тяжёлую дверь.

Я понимал, что нужно было что-то говорить, но не знал что именно. Выпалил первое, что пришло в голову:

— Ты не заболел, старик? Выглядишь, если честно, не очень. Прости за прямоту.

Вовка отмахнулся, утирая слёзы засаленным рукавом старой дешёвой ветровки.

— Да что со мной станется? Я проспиртован как лягушка в колбе. Ни одна зараза не пристанет.

— А живёшь где?

— Как где? Там же, где и раньше — дома у себя! Я как раз к себе шёл, а тут ты на меня набросился! Чуть не убил, подлец! Ты вообще далеко собрался? — на лице у Вовки снова сияла беззубая улыбка.

— Да я в город на один день приехал, вечером поезд, возвращаюсь в столицу.

— А-а-а… Понятно… А я думал, мы с тобой сейчас эх! — он сжал руку в кулак и потряс ею над головой. Я в ответ только пожал плечами. Вовка как-то разом погрустнел, вздохнул, перевёл взгляд на окно и прищурился, а затем, как будто внезапно что-то вспомнив, торопливо пролепетал:

— Слышь, Серый, займи чирик, а? Ты в следующий раз приедешь, я тебе обязательно отдам! Сейчас, понимаешь, просто период такой в жизни… Как-то одно на другое наложилось — мама умерла, с работы уволили… В общем, история та ещё — долго рассказывать… Мне-то много не надо, Серый! Так, макарон каких-нибудь купить, а дома кабачки есть консервированные — мамка ещё закрывала, царство ей небесное.

Было ясно как день, для чего ему нужны деньги, поэтому я предложил альтернативный вариант развития событий, а он с удовольствием согласился. Через пятнадцать минут мы сидели на летней площадке небольшой шашлычной в ожидании своего заказа под ещё пригревающим октябрьским солнцем, а когда заказ принесли, мой друг лихо подхватил запотевший графинчик с холодной водкой и, также лихо, разлил жидкость по пластиковым стаканам.

— За встречу! — торжественно продекламировал он и, не дожидаясь меня, залпом осушил посуду. Не поморщившись, крякнул, закусил огурцом, откинулся на спинку пластикового стула и великодушно разрешил:

— Рассказывай!

Я вкратце описал, чем занимался последние десять лет, а он мне рассказал, как не вышла у него карьера военного, как связался с азерами с рынка, а те его подставили на валюте, как отсидел пять лет за эту подставу и как перебивался после отсидки на стройках разнорабочим. И о том, как запил от безысходности тоже рассказал.

— Ты думаешь, я не понимаю, что я алкаш конченый? Я пьянь, а не идиот, Серый. Знаю, что смерть мне будет от водки, но ничего не могу с собой поделать. Да и хочу ли, тоже не уверен. Бабу мне надо бы путёвую, чтобы в ежовых рукавицах держала, только где ж её возьмёшь такую, чтоб на меня полубомжа повелась. Если бы баба, Серый — клянусь! Детей бы завёл! Воспитывал бы! Я бы их в футбол научил… Помнишь как я в футбол бегал? А!? Всех мы с тобой делали как сынков! Козырная команда была!

Вовка приуныл, глядя на шумящий вдалеке проспект.

— У тебя работа-то есть? — спросил я.

— Ну, вообще-то, я на столярке последний раз батрачил, но там хозяин — сволочь — на зарплату прокинул, я его послал и сейчас пока месяц без работы. Но я ищу! Если ты за бабки паришься, то обещаю…

— Да не переживаю я за бабки, угомонись. Если тебя так это волнует, то в следующий раз ты меня угостишь, договорились?

— Да не вопрос, старик! О чём речь!?

— Вот и ладненько. Слушай, а где сейчас наш ЖЭК находится? Мне надо заскочить — квартиру приватизирую родительскую.

— Да там же, где и раньше. Хочешь, я с тобой? У меня времени валом!

Мы неспешно закончили обед и пешком отправились в ЖЭК. По дороге Вовка долго пел мне оды о том, какой я молодец, что выбился в люди и всё такое прочее. Я, из уважения, слушал его, и горько было на душе от того, что не могу ответить другу тем же. Чем дольше я размышлял о Вовке и о его положении, тем твёрже становилась уверенность в том, что нужно его как-то спасать. Он остался совсем один. А как расплакался в подъезде? В-общем, не было у него теперь никого, кроме меня и я просто не имел морального права бросить друга в таком положении.

— Серый! — вдруг встрепенулся Вовка. — А помнишь наш чердак? Ну, лабораторию эту и балку деревянную с надписями!

Я, улыбаясь, утвердительно кивнул, в груди потеплело от приятных воспоминаний:

— Помню, конечно.

— Так я ж узнал, откуда балка! Она старая. Очень! Ну, в смысле, дом у нас не такой старый, как это бревно. Нет, он-то конечно старый — дом наш, но балка эта вообще старая! Прикинь? В-общем, она из какого-то господского дома старинного. Там такая история… После революции, когда коммунисты отстраивали страну советов, разбирались по всей нашей области господские дома на стройматериалы. А потом из этого хлама в городе коммуналок всяких понастроили. Вот в нашем доме, как раз из таких вот брёвен, крышу новую и слепили. Усекаешь?

— Да ну… Чушь какая-то.

— Ничего не чушь! Мне не веришь — в ЖЭКе сейчас спроси! Там должны знать, как и когда дома строили!

— Даже если так, что это меняет?

— Как это что? Всё меняет, Серёга! Клад у нас в области где-то лежит, а не за сотни километров! Из области это бревно!

— Так там же, вроде, Дон был…

— Великий Дон, друг! — Вовка демонстративно поднял указательный палец к небу, — Великий, мать его, Дон! Так раньше Северский Донец назывался! Так что никакой это не Дон, Шерлок Холмс ты липовый! Донец наш родной в двадцати километрах отсюда! Рядом!

Я посмотрел ему в глаза и снова увидел в них того настоящего друга Вовку, который писал на стенах «Лучше умереть стоя…», а теперь ещё и отомстил мне за Ватсона. Значит ещё не всё потеряно и пациент скорее жив, чем мёртв!

— А знаешь, куда нам с тобой надо, Вовчик? — тут уж загорелся сумасбродной идеей и я. Он вопросительно приподнял косматые брови и с выжиданием уставился на меня, — В городской архив.

— А что там?

— А там будем искать старинные поселения на Северском Донце.

Глава 4. Архив

Архив встретил нас библиотечным запахом и затылком явно женской головы с гулькой из седых волос. Туловище было небольшим и состояло из квадрата с торчащими из него нижними конечностями. Одето туловище было в длинную коричневую юбку и пиджак из того же материала. Верхних конечностей видно не было вовсе. Оставалось надеяться, что они всё же есть, просто скрыты от нашего взгляда и находятся где-нибудь впереди. Весь организм женщины дислоцировался у окна холла Облархива и, судя по чавканью, был активно занят поглощением пищи. Голова, в ответ на наше дружное приветствие, глухо промычала:

— Угу…

Мы с моим другом ребята смекалистые, поэтому сами догадались, что леди таким экстравагантным образом поздоровалась. Туловище не двигалось, а чавканье продолжалось с прежней интенсивностью. Вовка, почему-то, поприветствовал её ещё раз и, переведя взгляд на меня, недоумённо пожал плечами. Повисла неловкая пауза в нашем, не успевшем начаться, диалоге. В помещении было тихо. На обшарпанном столе архивного работника блестел глянцем старый дисковый телефон, и лежала какая-то серая канцелярская книга, с привязанной к ней дешёвой китайской ручкой. На стене кварцевые часы издавали мерное тиканье, которое, эхом разносилось по абсолютной тишине помещения государственного учреждения. Я решил, что прождали мы уже достаточно долго, и только решился на вопрос, как вдруг прямоугольное туловище начало осуществлять медленное поступательное движение вокруг своей оси против часовой стрелки. Руки были! У меня отлегло от сердца… Одна из них держала чашку, а другая совершала «вытирательные» движения о полу коричневого пиджака. В голове был рот, и он жевал. Глаза тоже были, и они смотрели на меня, а я, впервые в жизни, ощутил на себе действие телепатии. Мысли архивного секретаря стремительной рекой вливались в мозг и яркими красками изображали отчётливую картину следующего содержания: «Мы с моим другом Вовой — ничтожнейшие создания, ничего не смыслящие в процедуре регистрации запросов от граждан, и даже не ведающие о существовании действующего Закона «Об обращении граждан в государственные учреждения»! Из-за таких вот никчёмностей, как мы с Вовкой, в её жизни нет счастья, а страна разворовывается, и не видно этому конца. И вот мы стоим перед Ней и ПОЛНОСТЬЮ зависим от Её дальнейших решений! Она вершит судьбу ничтожеств! И ничтожества справедливо ответят за своё ничтожество!».

Заготовленный заранее вопрос застрял между голосовых связок, так и не родившись, а женщина — назовём её так — показав всем видом, что никакого интереса к нам не испытывает, медленной походкой подошла к столу, присела, уставилась на телефон и, стараясь выковырять языком застрявшую между зубов еду, сухо и громко проскрежетала:

— Слушаю!

Я стал лихорадочно вспоминать для чего мы сюда вообще пришли. Вовчик тоже молчал, видимо надеясь, что я шокирован в меньшей степени. В итоге образовалась пауза. Она цокнула языком и, очень глубоко вдохнув, очень громко выдохнула, затем облокотилась о столешницу и сцепив пальцы в замок, отвернулась в сторону. Истерично зазвонил телефон. Вовка чуть не подпрыгнул от неожиданности. Женщина неторопливо сняла трубку и поднесла её к уху, бросая на нас обжигающий взгляд. Я отошёл в сторону, Вовка попятился следом за мной.

— Архив! — заскрипела она в трубку, и мне почему-то стало жаль невидимого собеседника, но в следующее мгновение произошло что-то совсем уж невероятное: на лице женщины, неведомо откуда, появилась настоящая улыбка! Не оскал, не ухмылка, а именно улыбка! Голос тоже изменился и стал немного походить на женский: — Привет, дорогуша!

Мы с Вовчиком невольно переглянулись и без слов поняли, что не всё ещё потеряно и ситуацию можно попытаться исправить. Пока женщина говорила с подругой о своей нелёгкой жизни, у нас было время окончательно прийти в себя и сделать правильные выводы.

— Тут в соседнем здании есть магазин продуктовый. Дуй туда, купи коробку конфет, — я протянул Вовке купюру и хлопнул по плечу, — Можешь ещё банку кофе захватить. И шоколадку! И в пакет всё обязательно!

— Ага, — ответил тот и пулей выскочил за дверь.

Через полчаса мы уже снимали копии со старинных карт, а милейшей души архивный работник, заботливо хлопочущая вокруг нас, участливо предлагала ознакомиться с оригиналами «Плана генерального межевания» нашей губернии.

Выйдя из здания архива, я нашёл взглядом стоматологическую клинику и потащил своего друга в её сторону. Вовка, абсолютно не понимая к чему эта спешка, и куда мы вообще направляемся. Пытался сопротивляться, а когда подошли к крыльцу клиники, то и вовсе вырвался и торопливо засеменил в противоположном направлении, боязливо оглядываясь через плечо. Я стоял на месте, а Вовчик отошёл от меня на безопасное расстояние, остановился и, глядя круглыми от страха глазами, демонстративно отрицательно замотал нечёсаной головой из стороны в сторону.

— Ну, хорошо. Тогда начнём с парикмахерской…

На поезд меня провожал чисто вымытый, гладко выбритый, стриженый и надушенный молодой человек в новых лаковых туфлях, фирменных джинсах и модной рубашке с позолоченными запонками. Хронического пьяницу в нём выдавала лишь лёгкая припухлость лица и жуткие чёрные зубы, которые исправлять было уже просто некогда. Я пообещал другу приехать через неделю, как только улажу дела на студии, и закончить его преображение. Он заверил, что твёрдо решил завязать с выпивкой и начать новую жизнь. Я, в свою очередь, оставил ему визитку и разрешил звонить в любое время, даже среди ночи. Так мы и расстались. А в город мне удалось вернуться только полгода спустя.

Глава 5. Точки

За это время мне удалось тщательно изучить каждый сантиметр снимков карт и планов, а также более скрупулёзно отнестись к переводу текста послания, которое удивительным образом сохранилось в моих старых школьных тетрадях. В итоге выяснил, что клад был закопан на дне оврага или небольшого водоёма, который располагается между Северским Донцом и скифским курганом. Оставалось отмерить два километра (это и есть 3000 аршинов) от реки и на этом расстоянии искать по карте углубления и водоёмы, а заодно выяснять, где по берегам стоят курганы.

Казалось бы, всё просто и ясно: вот курган, вот река, вот между ними озеро или ямка — там клад. Но не тут-то было! Как оказалось, скифы эти, были ребятами весёлыми и непоседливыми, поэтому кочевали где зря со своими семьями и стадами, не стесняясь обижать всех, кто попадался на пути. Обидели, отобрали всё что было, отпраздновали и дальше поехали самоутверждаться. В общем, жизнь не скучная даже в своём однообразии. Но обижать получалось не всегда, и отгребать, в таких случаях, приходилось по полной программе. Получили заслуженных тумаков, и ну давай хоронить своих героически погибших воинов вместе с лошадьми и оружием заодно! Вот только, как я уже говорил, народ был весёлый, а значит, просто ямку выкопать и похоронить по-человечески было для них слишком просто — это ж скукотища-то какая! Скифы находили самый высокий холм в округе, тащили туда убитого и на самой его вершине аккуратненько прикапывали героя вместе с верным конём. Так образовывался курган.

Всё бы ничего, да только уж очень любили эти самые ребята по брегам рек бегать, а отхватывать конкретных тумаков, видимо, только на берегах и получалось, так как в пятикилометровой зоне по Северскому Донцу я насчитал десятки таких могил. Водоёмов в промежутке между курганами и рекой тоже хватало. Сузить круг поиска удалось лишь благодаря старинным картам, на которых были отмечены населённые пункты, расположенные поблизости от курганов, а значит, в одном из них мог жить тот самый заботливый и предусмотрительный папаша.

Круг-то сузился, да только мест таких всё равно выходило приличное количество, а значит, ждало нас с Вовкой лето, полное приключений настоящих кладоискателей. Оставалось только это лето дождаться и надеяться на то, что друг его тоже дождётся или хотя бы позвонит. Но он, почему-то, не звонил. Ни разу за полгода. Я испытывал чудовищное чувство вины за то, что не вернулся к тонущему в алкогольной зависимости Вовчику, как обещал, и даже пару раз хотел отменить запланированные важные дела, но вечно возникали какие-то ещё более неотложные встречи или контракты, которые никак не отпускали домой. Отсутствие телефонных звонков от Вовки подтверждало самые грустные прогнозы — он снова запил. В этом я был просто уверен.

Как-то поздним зимним вечером, сидя перед телевизором в любимом кресле, я переключал каналы и наткнулся на сюжет о родном городе. Привлекательная молодая корреспондентка, стоя на фоне нашего дома, хорошо поставленным голосом сообщала о страшной трагедии, случившейся в соседнем дворе. На последнем этаже элитного новостроя прогремел взрыв, и полностью сгорела квартира одного весьма успешного бизнесмена, славящегося своими активными инвестициями в инфраструктуру города и меценатством в сферу музыкальной индустрии. Сам бизнесмен погиб во время взрыва. Официальную причину трагедии пока не называли, однако по предварительным данным ею стала банальная утечка газа. Также, сообщалось, что в последнее время Бреславский Игорь Генрихович — так звали погибшего — конфликтовал с рядом сомнительных лиц, которые за последний год осуществили серию рейдерских атак на ряд крупных торговых и производственных объектов, находящихся в собственности бизнесмена.

Я раньше много слышал об этом человеке, о его весьма немалых капиталах, о его большой нелюбви к коррумпированной городской власти и даже как-то раз встречался с ним лично на презентации нового альбома одной весьма популярной певицы, которая записывалась на моей студии. Довольно приятный человек с умным взглядом и аристократичной внешностью, за которым повсюду слонялись два широкоплечих телохранителя. Возможно, именно это моё личное знакомство и послужило причиной такого сильного переживания о трагической судьбе совершенно чужого человека. А, может быть, уже тогда я, с помощью какого-то шестого чувства, понял, что эта смерть обязательно ещё коснётся меня лично. Естественно, тогда я и предположить не мог, как сложится дальнейшая жизнь и как увиденные в выпуске новостей события изменят мою собственную судьбу.

А тот вечер я лишь задумался над бренностью нашей жизни и над тем, что всё в этом государстве принадлежит тем людям, которые правят балом сегодня, сейчас, не задумываясь о потомках. И какими бы законами не охранялась наша частная собственность, она в любой момент может стать не нашей. Ну, а если ты рискнёшь с этим не согласиться, то и право на жизнь у тебя отберут без зазрения совести.

В апреле, когда сезон студийных работ подошёл к концу, я плюнул на всё и вернулся в свой родной город с единственной целью — снова найти друга и вернуть его к нормальной жизни. Вот только моим благородным планам было не суждено сбыться уже никогда — беспробудного алкоголика Вовки не стало.

Глава 6. Сборы

Нет, сам Вовка, конечно же, был жив и здоров. А вот алкоголика Вовки не было и в помине. Он сдержал данное полгода назад обещание и завязал с выпивкой. Я даже оторопел от такого преображения. Подойдя к входной двери друга и нажав на кнопку звонка, ожидал увидеть всё ту же опухшую физиономию с недельной щетиной и впавшими глазами. Но, вопреки ожиданиям, дверь открыла сногсшибательная блондинка с чупа-чупсом во рту, одетая в одну лишь мужскую рубашку, едва прикрывавшую все самые интересные места её цветущего организма. Нет, это, конечно не Вовка был, тут ошибиться трудно. Девушка оценивающе меня осмотрела с ног до головы, улыбнулась и весело прощебетала: «Бонжур!» Не дожидаясь ответного приветствия, она развернулась на месте и, на ходу бросив: «Во-о-ов, к тебе тут пришли!», зашлёпала босыми ногами в ванную.

Я стоял на лестничной клетке и не решался войти. В квартире был сделан шикарный ремонт, и только сейчас я обратил внимание на новенькую бронированную дверь. В этот момент я был практически уверен в том, что здесь поселились совершенно другие люди, и даже успел испугаться, что с другом что-то случилось. Но из спальни, обернувшись простынёй ниже пояса, вышел высокий, улыбающийся «качок», как две капли воды похожий на Вовку, но заметно посвежевший! Не успел я и слова сказать, как он раскинул в стороны свои огромные ручищи и с криком «А-а-а-а-а!!!» понёсся ко мне обниматься.

— Ну, ты, блин, умеешь удивлять, дружище! — сквозь его радостные крики выдохнул я. — Ты чего не звонил-то, гад?

— Да визитку твою где-то посеял в первый же день, представляешь? Пытался тебя отыскать по справочникам, но… — он пожал плечами, — А ты тоже хорош! Когда обещал приехать-то?

Только сейчас я обратил внимание на Вовкины зубы — улыбка была «голливудской».

— Обещал, Вовчик, да только дела навалились… Долго рассказывать.

Блондинка к тому времени переоделась в свою одежду, которая, впрочем, скрывала девичьи прелести не больше, чем Вовкина рубашка. Попрощавшись с нами в той же манере, в которой минуту назад поздоровалась, она выпорхнула из квартиры, оставляя после себя тонкий аромат модных духов.

Я сидел в новеньком кожаном кресле бежевого цвета и удивлено рассматривал роскошь преобразившегося жилья. Вовка гремел на кухне посудой, жаря ароматную «яичницу по-грузински». И тут мне в голову пришла совсем уж невероятная догадка! Я даже в начале отбросил её в самый дальний уголок поражённого сознания, но она была настолько очевидной, что мне невольно пришлось к ней вернуться и, не смотря на некую бестактность, задать вопрос другу напрямую. Я вскочил с кресла и пришёл на кухню.

— Неплохо ты устроился, старик. Откуда у тебя всё это?

Тот, продолжая нарезать колбасу, обернулся в мою сторону и широко улыбнулся.

— Что? Нравится? Дизайнера нанимал! Во как! Круто, правда?

— Спрашиваешь! Да у тебя тут палаты царские, блин! Признавайся, как ты за полгода так преобразиться сумел?

— Терпенье и труд, Сергей Владимирович, как говорится, всё перетрут! Взялся за голову, обмозговал одно дельце и выгорело!

— Лихое дельце, если честно. Я за многие годы упорного труда себе такую роскошь позволить не могу, а тут ты за зиму, прости, конечно, из обезьяны в человека превратился, да ещё и в какого человека! Колись, давай, что за дельце такое? Задом чувствую, что специально недоговариваешь чего-то. Неужто клад наш отыскал?

Вовка замер и, перестав орудовать ножом. Он отвернулся к окну, тяжело вздохнул, выдержал небольшую паузу, затем перевёл в ту же столешницу и низким голосом проговорил:

— Нашёл, Серый. Каюсь… Всё сам нашёл. Золото там, серебро всякое, бриллианты… И гривны нашёл! Гривны тоже были, да…

Я смотрел на Вовку и не мог понять шутит он или правду говорит. Зная старого друга как облупленного, я, конечно же, подозревал его в возможном розыгрыше, но его серьёзное лицо и нахмуренные брови ничем не выдавали даже намёка на веселье.

— Что ещё? — продолжал свою исповедь он, — Ах, да! Эти… Как их там? — он покрутил указательным пальцем в воздухе, — Соболя! Точно! Соболей нашёл ещё, да… Троих, прикинь! Они живые ещё были! Старожилы! На старославянском со мной общались… Хорошие ребята.

Вовка перевёл взгляд на меня, и мы синхронно засмеялись.

— Серый, ну какой нафиг клад? Я за эти бабки костьми ложусь, вкалываю как проклятый! Знал бы, чего только стоило с выпивкой завязать! Когда ты в Киев уехал, я неделю не просыхал, даже «белка» разок приходила, врачи думали, что не выживу. Ничего, завязал, слава Богу. — Вовка помолчал, явно о чём-то крепко задумавшись, дорезал колбасу и продолжил, но уже без того лихого запала, с которым начинал, — А когда протрезвел окончательно, за голову решил взяться. Хорошо, люди добрые помогли — друзья ещё по армии — на ноги поставили, дали заработать…

Вовка тяжело вздохнул, обернулся ко мне и, на ходу разбивая в раскалённую сковороду яйца, спросил:

— Ну, а ты какими судьбами у нас, бизнесмен?

— Так, я к тебе! Типа, в гости, проведать, поддержать, из запоя, так сказать, вывести! А ты вон как. Старик, я прям, горжусь тобой. Честно! Ты молоток! — для убедительности я похлопал друга по плечу. В ответ друг только неопределённо хмыкнул и тихо пробормотал:

— Ну, да…

После плотного холостяцкого обеда Вовка полез в кладовку и изъял оттуда камуфляжный рюкзак. На его лице сияла всё та же голливудская улыбка, и её загадочность явно имела под собой какую-то почву в виде сюрприза. И этот сюрприз не заставил себя долго ждать. Друг уселся на полу посреди шикарного мохнатого ковра и расстёгивая застёжки рюкзака пропел:

— Ну, что, мой юный кладоискатель, готов ли ты к сюрпризам? — с этими словами из рюкзака по частям были изъяты и разложены на ковре части какого-то хитрого прибора. Я молчал и внимательно наблюдал, как тот лихо скручивает их между собой, присоединяя к каким-то блокам какие-то провода, а когда сборка была уже практически окончена, до меня, наконец, дошло, что он хотел мне показать.

— Это что миноискатель, что ли?

Я просто не верил своим глазам! Почему-то раньше я был абсолютно уверен, что подобная техника применяется исключительно в вооружённых силах и вероятность раздобыть её была равносильна вероятности приобретения боевого вертолёта «МИ-8». Но этот прибор был создан определённо для другого потребителя и явно предназначался для использования в мирных целях, о чём свидетельствовали яркие логотипы производителя на корпусе блока управления и отсутствие расцветки типа хаки.

Вовка прыснул:

— Миноискатель? Деревня ты, блин! Металлодетектор! — это слово он произнёс медленно, по слогам, тыча указательным пальцем в потолок, — Хотя, можно, конечно, и мины искать, но я бы не советовал — стрёмное это мероприятие. Кучу бабла отвалил за него, между прочим — самый дорогой взял, он глубже других металлы видит, и даже под водой можно с ним плавать, но только не очень глубоко. Вещь, Серёга! У меня знакомый с таким по пляжу золото ищет. Не кучеряво, конечно, но на хлеб с колбасой хватает. Говорит, что золота народ теряет на пляжах немеряно.

— Испытывал уже?

— Пока не успел, но Колян — знакомый этот — показал, как пользоваться. Да там где-то в рюкзаке инструкция должна быть, почитай, если хочешь. Вроде не сложно всё. Где-то здесь была…

Он принялся рыться в карманах рюкзака, но, будто вспомнил что-то, снова обратился ко мне:

— Слушай, ты вообще надолго приехал?

— Ну, это от тебя больше зависит, я не тороплюсь никуда.

— Ух, ты! То есть, недельку-другую я могу у тебя украсть?

— Да хоть месяцок! У меня отпуск, дружище! Смотри, как бы я у тебя лишнюю недельку-другую не украл.

— Слушай, старик, мне этот клад покоя не даёт. Веришь? Он мне уже снится по ночам! Ты же знаешь: я, если загорелся чем-то, меня хрен потушишь! — Вовка возбуждённо жестикулировал, — Тут даже не в бабках дело — этого мне пока хватает! Тут другое. Азарт! Азарт, Серёга, дикий! Я думал, что не дождусь тебя и снова сам в архив рвану. Ты, кстати, карты привёз?

— Привёз, в машине лежат.

— Тащи, искать будем!

— Да я уже нашёл всё, если честно. Точнее, не то чтобы нашёл, просто отметил, где это быть может.

— И что получилось?

— Ну, надеюсь, что за пару недель должны успеть объехать. Большая часть территории в районе Печенег, Старого Салтова и Хотомли, но и южнее по Донцу мест хватает.

Вовчик присвистнул.

— Не хило…

— Да, вариантов предостаточно. А может и дольше придётся помотаться…

— Ну, да. Погода может подвести, опять же… — Вовка уже во второй раз за день над чем-то внезапно задумался, и мне показалось, что в этот момент он находится где-то далеко отсюда, но уже в следующее мгновение он снова ожил и уже с другой интонацией продолжил: — Но это даже к лучшему. Ладненько, друг, собирайся, поедем амуницию покупать. И, кстати, я угощаю — за мной должок! Я не забыл.

Я не стал сопротивляться, прекрасно понимая, что ему приятно чувствовать себя самодостаточным человеком после многих лет унизительной жизни в пьяном угаре. Выйдя во двор, Вовка в очередной раз меня удивил. Он, медленной походкой, подплыл к шикарной чёрной «Тойоте Прадо» и, с показательной гордостью, снял с сигнализации. Машина мигнула поворотниками и щёлкнула замком. Я, не менее показательно, выпучил глаза, раскрыл рот и тут же закрыл его, придерживая нижнюю челюсть рукой.

— То-то! — воскликнул он и уселся за руль, а когда я умостился рядом, добавил: — Это, Серый, не машина. Это, Серый, самолёт!

По дороге в магазин я в очередной раз решился разузнать поподробнее, откуда же такие деньжищи всего за полгода? И что за волшебные друзья такие у него появились, которые из запоя помогли выйти? Признаюсь честно, по этому поводу я испытывал некую смутную тревогу смешанную с долей дружеской ревности. Однако Вовка, в своей привычной манере, отшутился и пообещал рассказать обо всём, когда появится свободное время. Сейчас он был с головой поглощён мыслями о предстоящих поисках клада и сопутствующих приключениях. Я не стал настаивать и отложил свои расспросы на потом. В конце концов, впереди ещё было много времени для этого.

За день мы посетили невероятное количество магазинов! Казалось, Вовчик хочет скупить всё — начиная с непромокаемых спичек, и заканчивая палаткой, лодкой и гидрокостюмами. Даже сапёрную лопату купили фирменную финскую! Деньги, казалось, он не считал. Даже от предлагаемых магазинами дисконтных карт пренебрежительно отказывался, подмигивая мне и намекая на то, что ему по плечу здесь весь магазин купить. Типичный «новый русский», да к тому же ещё и Вован! Один раз я даже не выдержал и рассмеялся после очередного такого нелепого поступка, на что тот отреагировал и вовсе странно:

— Ты чё, старик, не веришь, что я могу себе позволить это фуфло за такие бабки купить? — он тут же подозвал жестом продавца и глядя мне в глаза сказал тому: — Слышь, три таких заверни!

Продавец оторопело уставился на Вовку. Затем, видимо подумав, что ему послышалось, перевёл взгляд на меня. Я же стоял с дурацкой улыбкой на лице и пожимал плечами, дивясь чудесам совдеповского менталитета на фоне наличия реальных денег.

— Вам завернуть три сноуборда? — переспросил парнишка с отвисшей челюстью.

— Я не понял, я тебе чё по-китайски сказал, что ли? Три штуки, говорю, заверни мне!

— Хорошо. Но мне сначала нужно уточнить есть ли столько на складе. Такие дорогие модели мы, как правило, продаём под заказ, это профессиональные…

— Короче, давай, сколько есть, не парь мне мозг!

Парнишка мигом исчез где-то в закулисье, а я, обалдевший от такого поступка, взглянул на друга:

— Вова, скажи мне, нахрена тебе в мае три сноуборда? Да ещё и таких дорогущих! Ты же даже на лыжах ни разу не катался, куда тебе ещё и на сноуборде ездить? — в этот момент в торговый зал вернулся продавец, неуклюже таща три огромных коробки и я, не выдержав, прыснул от смеха.

— Ладно, — смутился Вовка, видимо поняв, что перегибает палку, — Неси обратно свои борды… Только далеко не прячь, слышь? Я их зимой куплю!

Вечером, усевшись в просторной гостиной, мы скрупулёзно изучали карты и конкретизировали маршрут поисков. Выезд запланировали на послезавтра, а весь следующий день занимались затаркой продуктами и упаковкой всего снаряжения в багажник Вовкиного внедорожника. Ближе к полуночи все приготовления были окончены, а команда «отбой» стала настоящим избавлением. Просыпаться планировали рано на рассвете.

Глава 7. Выезд

Апрель в том году выдался тёплым и сухим, а экспедиция наша выпала аккурат на его конец, плавно переходящий в майские праздники. Следующий день не стал исключением, и с самого утра приятно пригревало весеннее солнце. Выйдя во двор, я стал дожидаться Вовчика, который перед отъездом отключал все электроприборы в квартире и перекрывал воду. Пройдя вдоль нашего старенького дома, с ностальгией вспомнил детские годы: вот качели, на которых мы с дружками раскачивались до, практически, вертикального положения; вот гора, которая раньше казалась нам значительно большей, чем была на самом деле, и с которой мы съезжали зимой на портфелях; а вон там была голубятня… На её месте сейчас было свалено в кучу какое-то ржавое железо и полусгнившие доски. Я подошёл поближе и понял, что это был за мусор. Задрав голову вверх, посмотрел на крышу и отметил, что её не просто перекрыли новым железом, полностью изменилась форма. Теперь она была более пологой, чем раньше.

Вовка окликнул меня в тот момент, когда я вспомнил о рассказе квартиросъёмщицы о том, что крышу перекрывали, и на интуитивном уровне почувствовал какую-то внезапную тревогу. Тогда я не понял в чём дело, но позже, спустя несколько дней, мне вспомнилось то утро и та тревога. Как оказалось, она была вовсе не напрасной, а очень даже закономерной. Сейчас же я переключил всё внимание на подпрыгивающего от предвкушений друга и поспешил к машине.

Внедорожник, забитый до отказа провизией, нёс нас вперёд по загородной трассе, с каждым километром приближая к детской мечте. Мы вовсю голосили старую дворовую песню о девчонке, которая красивая и которая не дождалась, а я старательно барабанил по торпеде, отбивая такт. Тёплый весенний ветер, врываясь в раскрытые окна, дул в лицо, создавая ощущение невероятной свободы. Впереди нас ждало настоящее приключение, а жизнь, казалось, с этого момента стала приобретать совершенно новые, чудесные краски. И ничто теперь не могло помешать нам, найти заветный клад!

Дорога была не слишком дальней, поэтому через час мы уже съезжали на грунтовку, ведущую к месту старта экспедиции.

— Вроде где-то здесь, — предположил я, — Думаю, за тем терновником должен быть овраг.

Вовка заглушил двигатель, и мы высыпали из машины, разминая затёкшие ноги. Солнце приятно грело спины, сочная зелёная трава стелилась до самого горизонта, а на терновнике завязывались первые ярко-салатные листья. Над лугом лёгкой дымкой стелился утренний туман, плавно колышущийся от едва заметного дуновения тёплого весеннего ветерка. Боже, как же не хватало этого в круговороте городской суеты! Я втянул носом густой запах молодой травы, от которого слегка закружилась голова и, прикрыв глаза, поднял лицо к небу. Нирвана!

— Га-а-а-зы-ы-ы! — внезапно вовсю глотку проорал мой друг, после чего издал характерный звук, знаменующий благополучный выброс этих самых газов в атмосферу.

— Твою мать, Вова! Сволочь ты, гад! Так обломать!

Вовка гоготал как ненормальный, а я, демонстративно морщась и размахивая ладонью перед лицом, двинулся в сторону терновника. Обойдя кусты мы, как и ожидали, вышли к нужному месту. Овраг оказался вовсе не оврагом, а внушительных размеров ямой с пологими склонами, дно которой густо поросло сухим прошлогодним камышом.

Вовка скорчил серьёзную мину и громко продекламировал:

— Где-то там несметные сокровища, коллега. Думаю, нам с Вами стоит их поискать. Как считаете?

— Думаю, предстоит основательно потрудиться и испачкаться, глубокоуважаемый. Как Вам такая перспектива?

— Может, лучше рабов наймём, сударь?

— Не стоит, коллега. Обожаю грязь, перегной и запах аммиачных паров.

— Так что же мы медлим? Расчехляем инвентарь и айда в омут!

— Только после Вас, сударь!

— А Вы хитрец! — друг погрозил указательным пальцем.

Мы вернулись к машине и, облачившись в водонепроницаемые комбинезоны, вооружились металлоискателем, лопатой и мачете. Договорились действовать коллективно: Вовка идёт впереди и рубит камыш, я продвигаюсь следом за ним и сканирую дно водоёма. Благо, водоём этот оказался вовсе не глубоким — вода не доходила до колен. Вовчик, выполняющий роль газонокосилки, усердно пыхтел, лихо укладывая по сторонам пучки сухой растительности. Пикантности придавала густо налипающая болотная грязь, которая делала наши ноги тяжелее на несколько лишних килограммов. Прибор молчал. Я, на всякий случай, решил проверить его исправность и поднёс катушку к металлической пряжке ремня на джинсах. Раздался высокий воющий звук и Вовка, от неожиданности, резко развернулся и уставился своими круглыми глазами на меня.

— Что там?

— Да ничего, проверяю просто. Руби, давай.

— Ладно, перекур, коллега, — выдохнул он — Я уже мокрый — вспотел весь. Идём на берегу отдохнём малость.

Мы выбрались из зарослей и растянулись на мягкой траве.

— Слушай, а ты уверен, что в болотах нужно искать? Может сначала сухие ямы объехать? Если там не найдём, то начнём болота шерстить. Я, между прочим, пиявок боюсь!

— Ну, как я могу быть уверен? Написано было: «в бочаге». Это я точно помню. А бочаг — это что-то типа омута, углубления в болоте или каком-нибудь водоёме.

— Блин, не мог в лесу закопать, куркуль несчастный.

— Есть ещё один неприятный момент: за сотни лет русло реки сильно изменилось, а значит вода из того болота могла совсем уйти и там сейчас просто овраг без воды, а может и наоборот через тот бочаг теперь река течёт. Кто знает?

— Поменьше пессимизма, побольше энтузиазма, друг мой Серый! Подъём и в бой! Труба зовёт на подвиги! Всё у нас с тобой получится!

И у нас получилось! Получилось избавить яму от всей растительности. Детектор так ни разу и не пикнул.

— Ну, а кто говорил, что именно здесь, то самое место? — стараясь вселить в меня оптимизм, тараторил Вовка по дороге к машине, — Сейчас пообедаем и дальше рванём!

Его тираду перебил резкий высокий звук, который издал детектор.

— Стоять, бояться, Вовчик! — скомандовал я и размахивая прибором из стороны в сторону, принялся сканировать почву в поисках металла. Писк раздавался снова, и снова.

— Здесь! Давай лопату!

Вовка не послушался, молча вонзив орудие археологического труда в почву и перевернув ком земли.

— Слышь, а глубоко копать?

— А я откуда знаю? Аппарат твой, тебе видней. Я инструкцию так и не прочитал.

— Думаешь, я читал?

Махнув катушкой над выкопанным комком, мы снова услышали тот же звук.

— Выкопал! Ломай руками.

Вовкины ручищи для этого дела подходили идеально! Чернозём плохо поддавался, но грубая сила победила, и на траву выпал продолговатый предмет тёмно-зелёного цвета, с налипшей вековой грязью, напоминающий…

— Быть не может! — я глазам своим не верил.

— А что это?

Я, молча, отнял у друга кусочек металла и стал судорожно тереть о ткань своей походной куртки, отчищая от земли. Моя невероятная догадка подтверждалась!

— Да что это такое?! Дай посмотрю!

— Вова, это наконечник от стрелы. Скифский! Бронзовый.

— Так скифы, вроде, жили до нашей эры ещё!

— До нашей…

— Чего ж он на поверхности лежит-то? По идее, за столько лет должен был на несколько метров в землю уйти! Может не скифский?

— Не знаю… Значит, наверное, не должен был уйти. Я, когда с картами работал, кучу книг по скифам перелопатил — курганы искал. Насмотрелся там фоток этих наконечников на всю жизнь вперёд. Скифский! Точно тебе говорю!

Вовка присвистнул, а я передал находку ему в руки. Он принял наконечник так, будто я ему не металл даю, а королевского хомячка — очень аккуратно, подставляя две ладони и даже зачем-то чуть присев.

— Надо же… Маленький какой… — только и вымолвил он, а я, продолжая размахивать металлоискателем, медленно двинулся к машине. Становилось интересно.

— Ну, что? Обмоем первую находку? — весело спросил Вовка.

Я настороженно посмотрел на бывшего пьяницу, который открыл заднюю дверь внедорожника и вытащил две пластиковые бутылки кефира, одна из которых тут же полетела в мою сторону. Я поймал летящий сосуд, и у меня отлегло от сердца.

— Ты не шути так больше, друг. Я уж подумал, ты снова за старое…

— Не сыте, сударь, я сам боюсь. Иногда даже снится, что выпил. Просыпаюсь в ужасе, и полночи потом уснуть не могу.

Вовка отпил из бутылки с широким горлышком и на верхней губе у него нарисовались белые усы. Он широко улыбнулся, потом оглянулся по сторонам и на выдохе проговорил:

— Археологи, мля!

Глава 8. Аэропорт

— Слушай, Вовчик, а ты уверен, что это вообще безопасно?

— Безопасно дома сидеть и чай с вареньем пить. Опасность должна стать нашим вторым именем и тогда не мы её, а она будет нас бояться! А мы, если воевать всерьёз надумали, должны привыкать к ней заранее.

— Ага. Если живыми останемся, — буркнул я, но Вовка не обратил на моё нытьё никакого внимания.

Мы лежали в высокой траве около забора из колючей проволоки и наблюдали за тем, как на взлётную полосу медленно выруливает огромный пассажирский самолёт. Идея пробраться на территорию аэропорта принадлежала, безусловно, Вовке. Суть её состояла в том, чтобы средь бела дня проникнуть туда незамеченными и попытаться разведать… Что именно мы собирались разведывать значения не имело абсолютно никакого, да и откуда мы могли вообще знать, что там можно разведать? Что-то да можно было. По крайней мере, привлекала уже сама возможность собственными руками дотронуться до настоящего самолёта и собственными ногами пройтись по самой настоящей взлётно-посадочной полосе!

— Ту-154! — с гордостью в голосе просветил меня друг, — Я на таком с мамой в Москву летал. Там стюардессы соки бесплатные раздают и рафинад в красивой упаковке с самолётом.

Казалось, Вовка совершенно не беспокоится о том, какие последствия могут нас ждать, если мы всё-таки попадёмся. Хотя, в том возрасте ещё не было чёткого понимания, что значит «режимный объект» или какая нас может ждать ответственность за незаконное проникновение на его территорию. Самолёт развернулся и остановился, а через минуту взревели его мощные турбины, набирая обороты перед взлётом. Ещё несколько мгновений и исполинская машина сдвинулась с места, стремительно набирая скорость. Рёв усилился, закладывая уши. Я прикрыл их ладонями и увидел, что мой друг сделал то же самое. «Ту» удалялся, оставляя за собой раскалённый, колышущийся воздух, и в его искажении мы увидели отрыв от земли! Фантастическое зрелище! Невероятное! Многотонная машина, которая только что с места-то тронулась с трудом, теперь легко вспорхнула в воздух и с каждой секундой поднималась всё выше и выше. Махнув рукой на все запреты и условности, я согласился с Вовкой — разведывать надо! И чем тщательнее, тем лучше!

— Ну, что? — я нетерпеливо уставился на друга.

— Идём, — согласился тот.

Мы подползли поближе к ограждению и не без труда протиснулись между горизонтально натянутых рядов колючки. По спине ощутимо царапнул проволочный ёж, едва не разорвав любимую футболку и оставляя на коже сочную царапину. Как только мы оказались на территории, сразу сложилось ощущение, что обратной дороги нет. Нет, дорога-то, конечно же, была и мы могли в любой момент вернуться, но вот запрет, который ещё минуту назад не был нарушен, теперь был преступлен и от того, вернёмся мы назад немедленно или через час, этот факт никогда уже не изменится. Теперь мы были настоящими преступниками. Но осознание этого ещё сильнее подстёгивало и вдохновляло на совершение ещё более безумных поступков.

Мы оказались около большого ангара, двери которого были открыты настежь и в темноте проёма просматривались очертания настоящего вертолёта! У меня перехватило дыхание! Длинные лопасти как-то непривычно свисали вниз, а сквозь стёкла кабины прекрасно видны высокие сидения и различные блоки управления.

— Как думаешь, он открыт? — шёпотом поинтересовался Вовка.

— А ты что внутрь собрался залезть? — ужаснулся я его вопросу.

— Можно подумать, тебе не хочется!

— А вдруг в ангаре кто-то есть?

— А ты разве не слышишь как тут тихо?

Вообще, казалось, мы начали свою разведку в весьма удачном месте — вокруг стояло очень много авиатехники, в основном старой, возможно даже списанной, но всё равно не менее привлекательной для нас, а людей здесь не было вовсе. Это более, чем устраивало и мы смело шагнули в тёмную прохладу ангара.

Глаза постепенно привыкли к полумраку и мы смогли разглядеть стоящие вдоль стен канистры, какие-то огромные квадратные баки и различные непонятные части сложной техники. Пахло машинным маслом и керосином. Вертолёт стоял в центре и своим величием вселял в нас благоговейный трепет. Мы обошли его с другой стороны и с восторгом обнаружили, что боковая дверь открыта! Она отодвинута в сторону, а под входом — небольшой трап, состоящий из трёх невысоких ступеней! Вовка бросился к нему, я — следом. Забыв об осторожности, мы забрались внутрь настоящего вертолёта и… услышали голоса, доносящиеся с улицы.

— Лёха, ты Михалыча не видел? — донеслось откуда-то издалека.

— Да хрен его знает, Сань, сам его ищу с утра. К нему вчера кумовья из Полтавы в гости приезжали, так что мог сегодня и приболеть чуток.

Второй голос было слышно значительно лучше и, судя по всему, Лёха этот находился у самого входа в ангар.

— А, — протянул Саня с насмешкой, — Ну, тогда пиши «пропало». Теперь дай бог, чтобы к следующему понедельнику вышел. Ладно, погнал я. Заходи в обед, в шахматы партийку организуем.

— Да мне до вечера надо успеть эту курву оживить, а без Михалыча это — сам понимаешь… Ему-то пофигу, а я премии под отпуск точно не увижу. Люська кастрирует, если я её в Ялту не свожу, так что давай лучше завтра.

— А, ну, бог в помощь тогда!

— Ага, давай, Сань…

Послышались приближающиеся шаги и мы с Вовчиком забились в темноте между какими-то сваленными в кучу сидениями и затаились не дыша, прижавшись друг к другу. Почему эти сидения были свалены прямо в салоне вертолёта, оставалось загадкой. Да и нас в тот момент это волновало меньше всего, а больше, конечно, здоровенный мужик, вошедший в ангар и включивший освещение, от чего даже внутри вертолёта стало совсем светло. Когда тот подошёл к трапу, я зажмурил глаза и весь как-то сжался. Подошва тяжёлого ботинка Лёхи ударила по первой ступени, ещё раз и ещё.

— Лёха, ты тут? — услышали мы третий голос, какой-то хриплый.

— О! — пробасил тот в ответ, — Лёгок на помине! Тебя только что Саня из диспетчерской спрашивал.

Лёха спрыгнул обратно на пол и пошёл к выходу, где его уже ждал мужик с каким-то неестественно красным лицом. Подойдя к нему поближе, тот поздоровался за руку и они оба пошли к выходу. Мы с Вовкой перевели дыхание, но всё равно не решались даже пошевелиться. Мужики закурили и стали о чём-то негромко разговаривать, затем Лёха вернулся в ангар, выключил свет и выйдя наружу, закрыл за собой дверь. Стало совсем темно.

— Кажись, пронесло, — облегчённо прошептал Вовка, — Откуда они все взялись? Здесь же не было никого!

— Откуда, откуда… От верблюда! Как теперь выбираться будем? Он нас здесь на замок закрыл!

Вовка почесал за ухом и выбрался из вертолёта. Я поспешил за ним. Мы на цыпочках подошли к входной двери и прислушались. Ни голосов, ни шагов не было слышно.

— Свалили куда-то.

— Думаю, не надолго. Этому Лёхе надо курву какую-то срочно чинить — скоро вернётся.

Я дёрнул ручку двери. Та не поддалась, лишь громко лязгнув засовом.

— Тише ты! — зашипел на меня Вовка, — Так всю операцию сорвёшь!

— Да ну тебя с твоей операцией. Сидим тут как два барана. Лучше бы спокойно в траве лежали и смотрели, как самолёты взлетают!

Снова послышались шаги. И на этот раз из-за своих споров обнаружили мы их слишком поздно, чтобы успеть где-нибудь спрятаться. Дверь распахнулась. Мы с Вовкой стояли сбоку от неё, изо всех сил вжимаясь спинами в железные, раскалённые солнцем ворота. Вошёл Лёха и быстрым шагом направился к рубильнику. Я тут же ринулся к выходу, Вовка пустился следом за мной. В глаза ударил яркий солнечный свет, лишь на мгновение ослепляя. Но этого хватило для того, чтобы снаружи чьи-то грубые и сильные клешни успели нас схватить за шеи и пригнуть головы почти к самым коленям. Пальцы больно сдавливали шею и на глазах непроизвольно выступили слёзы обиды. Вовка чуть слышно застонал.

— Стоять, сопляки! Попались!? — раздался откуда-то сверху хриплый голос того самого Михалыча, — А ну заходи назад!

Он втолкнул нас обратно в ангар и отпустил шеи. Мы, чуть не потеряв равновесие от такого толчка, встали, испуганно рассматривая недоброе красное лицо.

— А это ещё кто такие? — искренне удивляясь, спросил Лёха.

— Как кто? Шакалье это! Самое настоящее шакалье! Тля бесхребетная! Как в ангаре оказались, падлы!? А!? — вдруг перейдя на крик, завопил тот.

— Да здесь открыто было, вот мы и вошли… — попытался оправдаться Вовчик.

— Где открыто было? — перебивая и не давая высказаться, кричал Михалыч, — Ты чё меня лечишь, тля? Показывай что украли! — на его лице от ярости дрожали губы, а на подбородке повисла вспененная слюна.

— Да не крали мы ничего, — подключился я, — Смотрели просто.

— Я тя, падла, ща… — тот уже замахивался ребром ладони, чтобы меня ударить, но Лёха успел перехватить его руку.

— Ты чё, Михалыч, с дуба рухнул? Это ж пацанва просто! Чё ты вскипел-то так? — а потом обратился к нам, — Ну, а вы чё стоите тут? Бегом марш отсюда, чтоб я через минуту вообще о вас забыл!

Михалыч вырвал из цепкой Лёхиной хватки свою руку, злобно рявкнул и сплюнув на пол, выругался.

— Пошли вон отсюда, тля!

Лёха взглядом показал нам на выход, и мы бегом поспешили к проволочному забору.

— Ещё раз увижу — разорву на тряпки, тля малолетняя! — злобно кричал нам вслед Михалыч, а мы, оцарапывая спины и руки, торопливо преодолевали забор.

На посадку заходил огромный, блестящий самолёт, но нас он уже не радовал.

Глава 9. Четверо

До следующей точки назначения было рукой подать, но ехать пришлось по разбитой дороге, преодолевая лужи, в которых даже Вовкин «Прадо» рисковал увязнуть. Дорога шла по лугам вдоль реки, и по берегу, то тут, то там, виднелись припаркованные автомобили рыбаков. В основном это были старенькие «жигули» и «москвичи». Как они по такой дороге сюда забрались, для нас осталось загадкой, а вот застрявший, чуть дальше по дороге, старенький «УАЗ» вызвал полнейшее недоумение.

Машина стояла к нам передом и, судя по разбрызганной вокруг грязи, долго и тщетно пыталась выбраться из глубокой колеи — днище плотно лежало на земле. Вот он «советский джип»! Рядом на обочине, рассевшись на траве, курили четверо мужиков в камуфляже и резиновых сапогах. Вовка остановился и, не заглушая двигателя, настороженно глядел на сидящих. Затем, приоткрыв свою дверцу, обратился ко мне:

— Ты посиди тут. Машину не глуши и наружу не выходи. Потом всё объясню.

Я хотел было уточнить к чему такая осторожность, но он, оставив свою дверцу приоткрытой, уже шёл широким шагом к мужикам. Те поднялись с земли и о чём-то недолго говорили с Вовкой. Один из них, долговязый, сунув руки в карманы, развязной походкой подошёл к «Тойоте» и с надменной ухмылкой бесцеремонно уставился на меня. Затем другой, с красным как у варёного рака лицом, подошёл к «УАЗу» и, открыв багажник, извлёк буксировочный трос. Мой друг вернулся на своё место, долговязый заковылял к своим.

— Засели крепко. Сейчас попробуем дёрнуть.

Через несколько минут благодарная, как мне тогда показалось, четвёрка пожимала руку Вовке, и, усевшись в «УАЗ», ретировалась в направлении, противоположном нашему движению.

— Там где пехота не пройдёт, и бронепоезд не промчится, Вован на джипе проползёт, и ничего с ним не случится! — Вовка орал старую песню, сдавая назад, — Готов?

— Вова! Нас вытаскивать будет некому, скоро стемнеет, а я кушать хочу! Вова!!!

Но тот, казалось, меня не слышал. Джип сорвался с места и быстро начал набирать скорость. Мы пролетели канаву, слегка зацепившись днищем.

— Ха! Прорвёмся, господа археологи! Мужики сказали, что дальше дорога получше будет.

— Ну, ты псих! А если бы застряли?

— Ну, ведь не застряли же!

— А могли бы… — я с облегчением выдохнул, — Давай колись, почему не разрешил мне из машины выходить?

— А? А, да так… Просто рожа одна показалась знакомой. Где-то я его точно видел. Да и он меня, кажется, узнал. Водила этот. Красный такой.

— Ну и что? Мало ли рож знакомых? К чему такая техника безопасности?

— Ну, да… — Вовка как-то задумчиво примолк, продолжая выруливать между грязных канав и ухабов, — Просто, когда я пил, Серый, то пил до чёртиков, и помню из той прошлой жизни слишком мало. Как будто это было очень давно, ну, или во сне. Понимаешь? Вот и мужика этого я откуда-то точно знаю, но вспомнить, откуда — хоть убей — не могу. Рожу помню, и ассоциации, что ли, с этой рожей не самые приятные. Сразу напряг он меня, понимаешь?

— Да ладно тебе. Забей. Мало ли что раньше было. Расслабься, проехали.

— Не понял ты меня, друг… — он немного помолчал, — Ладно, проехали. Вернее, приехали! Вон река на изгиб идёт, перед ним должна быть наша точка — сверься с картой.

— Да, можно и не сверяться, я и так помню — здесь она. Тормози.

День шёл на убыль и, прежде чем приступать к активным поискам сокровищ, мы решили разбить лагерь для ночёвки, чтобы потом в темноте не пришлось ставить палатку и собирать дрова для костра. А когда всё было готово, Вовка предложил мне самостоятельно разведать обстановку, пока он будет готовить ужин. Голод давал о себе знать, поэтому я, не колеблясь, согласился.

Разведка получилась короткой. Солнце уже село за горизонт и всё вокруг окутали густые сумерки. В нескольких сотнях метров от нашего лагеря я обнаружил внушительное углубление, заросшее редким кустарником. Также, порадовало явное отсутствие влаги на дне воронки, а значит, поиски обещали быть более приятными, нежели наш сегодняшний утренний дебют. Хотелось детально разведать место раскопок, но донёсшийся до меня из лагеря запах полевой каши заставил резко изменить планы и трусцой поспешить к костру.

Вовка колдовал над котелком, а на раскладном столике уже ждала шикарная закуска из свежих овощей, домашнего сала и чёрного хлеба! Вечер у костра был посвящён воспоминаниям о детстве и моим россказням о тонкостях современного шоу-бизнеса. Мой друг, как ребёнок, искренне удивлялся тому, что я лично знаком со многими звёздами, которых он только по телевизору и видел. А ближе к полуночи, я, уставший после непривычного путешествия и многочасовых бесед, уснул младенческим сном, который прервался уже на рассвете нецензурной бранью моего спутника. Я выскочил из палатки и увидел разъярённого Вовку, нарезающего круги вокруг своей машины и ругающегося как татарин.

Глава 10. Рубль

Вначале я не понял в чём причина такого поведения, и только подойдя поближе, обратил внимание на колёса. Они были полностью спущены. Причём, все четыре.

— Ничего себе! Это где же мы так влетели-то?

— Мы влетели? Серёжа, вчера вечером колёса были целыми! Разуй глаза! Резина порезана! — Вовка, подойдя на расстояние вытянутой руки, орал прямо мне в лицо.

— Я-то тут причём? Чего орёшь, как шальной?

Он отвернулся, тяжело вздохнул и уже значительно тише добавил:

— Теперь придётся в село пешком тащиться, рабов нанимать…

— Кому понадобилось спускать нам колёса? — я просто недоумевал.

— Да бычье какое-нибудь местное? Нажрались на танцах в соседнем селе и давай самоутверждаться по дороге в свой аул.

Мы синхронно осмотрелись. Вокруг не было ни души. Решили, что я должен остаться в лагере и начать поиски в овраге, а Вовка займётся колёсами. После завтрака, он ушёл в направлении ближайшей деревни, а я, взяв металлоискатель и лопату, двинулся в сторону места копа.

Памятуя о находке наконечника, я включил прибор ещё в лагере и к месту назначения шёл, размахивая катушкой из стороны в сторону, в связи с чем, путь мой слегка затянулся. Пришлось несколько раз останавливаться, чтобы выкопать пять водочных пробок, консервную банку и кусок какой-то внушительной ржавой железяки. Благодаря этой штуке я усвоил, что прибор по-разному реагирует на чёрный и цветной металлы. В дальнейшем это значительно облегчило поиски, так как чёрного металла в земле оказалось слишком уж много, и копать я решил только «цветняк».

Обследование ямы начал сверху, полностью обойдя её по периметру. А когда обход был завершён, спустился по склону на один метр и продолжил планомерное сканирование почвы. На пятом круге раздался чёткий цветной сигнал. Лёгкая порция адреналина взбодрила после монотонного нарезания кругов. Выкопав совсем небольшую ямку, глубиной не более двадцати сантиметров, моему взору предстала крупная монета, размером с приличную медаль! Из-за налипшей на неё грязи я долго не мог разобрать, что же я, всё-таки, отрыл. Тщательно оттирая её о рукав и всматриваясь в проявляющееся серебристое изображение двуглавого орла, представлял, как Вовка забудет о своих колёсах, застав меня возлегающего верхом на куче найденных драгоценностей и повелевающего торжественно перенести триумфатора (то есть меня) на заслуженное место воздаяния почестей! Монета оказалась серебряной, номинал — «один рубль», но года чеканки было не разобрать из-за грязи.

Вдалеке послышался рокот двигателя. Я обернулся на звук и увидел приближающийся к нашему лагерю «УАЗ». Взяв снаряжение, направился туда же. Автомобиль подъехал раньше меня, и из него неспешно высыпала наружу вчерашняя четвёрка. Один из них — в оранжевых резиновых сапогах — бесцеремонно присел у нашего котелка и, приоткрыв его, понюхал содержимое, после чего бросил крышку на землю рядом с котелком и вытер руку о штанину. К этому времени я находился метрах в тридцати от них. Мужики, определённо, меня видели, но всем своим поведением выказывали явное неуважение к хозяевам лагеря. Долговязый демонстративно помочился в тлеющий ещё с вечера костёр и что-то сказал краснолицему. Тот, в ответ, хрипло рассмеялся, подошёл к Вовкиной машине, и, пнув ногой спущенное колесо, запрыгнул задницей на капот.

От такой наглости вчерашних потерпевших я пришёл в полнейшее недоумение. Прибавив шаг, откинул в траву металлоискатель и поудобнее перехватил лопату. Они это заметили и встали рядом, повернувшись в мою сторону.

— Привет, земляк! — крикнул тот, что был в оранжевых сапогах. Долговязый тоже обернулся ко мне, застёгивая ширинку.

— Приветствую, мужики. Что-то случилось?

Высокий и краснолицый с улыбкой переглянулись.

— Слышь, Михалыч, у тебя что-то случилось? — спросил долговязый.

— Да это, по ходу, у тебя тут случилось, — медленно проговорил тот. — Что с колёсами-то, земляк? Кому дорогу перешёл? — он щурился на солнце и не спеша пережёвывал сухую травинку.

— Понятия не имею. Утром обнаружили их спущенными.

— Об-нару-у-жи-ли! — по слогам проорал оранжевый сапог и наигранно загоготал. — А мы, думали, ты тут на ежей охотишься, колёсами их давишь, браконьерничаешь, так сказать. А они обнаружили!

— Не хами, Гена. Видишь, у человека лопата… — тут уже заржали трое. Четвёртый сидел на корточках с серьёзным лицом и внимательно наблюдал за спектаклем.

Было ясно как день, что с этими здоровенными лбами мне одному тягаться не в масть, тут даже Брюс Ли мне не помощник со своими кино-уроками. Я с надеждой посмотрел в том направлении, куда утром ушёл Вовка, но на видимом участке дороги было пусто.

Краснолицый спрыгнул с капота, заковылял в мою сторону и, остановившись в паре метров и уставившись себе под ноги, спросил:

— Ты кто такой, земляк?

Я прекрасно понимал, что дерзить этим славным молодцам в настоящий момент было бы крайне нерационально, даже не смотря на большое желание. Поэтому, вместо «А тебе какое дело?» или «А ты кто такой?», я тактично поинтересовался:

— А вы представляете какие-то государственные органы, господа, или мы с вами беседуем как частные лица?

Гена-«Оранжевый сапог» — прыснул со смеху:

— Михалыч, у тебя орган государственный или как? — заржали остальные.

— А ты, я смотрю, дипломат, да? Мусорской, что ли? Ты чё дерзкий такой? — видать, всё-таки я дерзил. — Друг твой где, тля?

Я в очередной раз посмотрел на дорогу. Михалыч, заметив это, обернулся туда же, а затем вновь уставился на меня.

— В деревню он пошёл, машину искать, чтобы резину на вулканизацию перевезти, — это заговорил молчавший до сих пор четвёртый, сидящий на корточках и неотрывно глядящий в сторону оврага. — Долго его нет? — теперь он обращался ко мне.

Лицо было вполне интеллигентным, с явными признаками интеллекта.

— Где-то час, может больше, — ответил я.

Михалыч, неотрывно глядя мне в глаза, нарочито громко сказал:

— Значит, подождём, — а затем немного тише, уже для меня: — А мы пока познакомимся. Я Михалыч, — и он протянул свою шершавую ладонь для рукопожатия. Я, в ответ, протянул свою, но тот, резко ухватившись, до боли сжал мою кисть и держал так, не отпуская. На красном лице заиграла недобрая улыбка. Я попытался выдернуть руку, но тот сжал ещё сильнее, и теперь захрустели суставы. Скривившись от боли, левой рукой машинально занёс лопату для удара, но Михалыч, среагировав, сразу отпустил правую. Продолжая улыбаться, поднял руки на уровень головы, ладонями ко мне и отступил на шаг назад:

— Тихо, тихо, земляк… Сдаюсь!

— Слышь, чё ты не воспитанный такой? Чё не знакомишься? — «Оранжевый сапог», сплёвывая себе под ноги, шёл к нам, — Тебе Михалыч представился. Тебя как звать, сука?

— Не трогай его, Генчик, пусть отдохнёт человек. Что не видишь? Устал он. Копал много. Да, земляк? — краснолицый, по всей видимости, имел авторитет в коллективе, так как Генчик моментально остыл и направился к котелку с кашей. Михалыч подошёл ко мне совсем близко и полушёпотом заговорил: — Не бойся, земляк, никто никого не тронет. Просто поговорить хотим. Я с другом твоим пересекался как-то по жизни, хочу кое-что выяснить у него, вот и всё. К тебе вообще никаких претензий, усекаешь?

— Да какого ты с ним церемонишься, Коля? — заорал жующий кашу Генчик. — Дай мне его — за минуту всё гов… выбью!

— Не обращай внимания, — не меняя тона, продолжал Михалыч, — он здесь не решает. Друг твой скоро приедет, а мы его здесь подождём. Нам неприятности не нужны. Договорились? Ты, я вижу, человек не глупый, должен понимать… Лучше расскажи нам пока, что вы тут делаете? На охотников не похожи, на рыбаков тоже… Я так, чисто из интереса спрашиваю. Можешь, конечно, не отвечать, если не хочешь.

— Михалыч, да хва…! — начал, было, свой очередной ор Генчик, но тот его снова осёк:

— Ещё раз, падла, вякнешь…

Генчик психанул, швырнув котелок в кусты, и пошёл к «УАЗу», который был припаркован сразу за внедорожником Вовки. Михалыч снова перевёл взгляд на меня в ожидании ответа.

— Он плохой, ты хороший? Могли бы что-нибудь поинтереснее придумать.

Я старался, как можно более искренне улыбаться, но улыбка получалась слишком натянутой и искусственной. Мой собеседник погрустнел.

— Таки мусорской… — Михалыч разочарованно развёл руки в стороны, — Гена! Поговори с человеком!

Он отошёл к интеллигенту и присел на корточки, что-то тихо обсуждая. Из за терновника послышался голос Генчика:

— Пусть подождёт. Занят я. Ща побеседуем! — и громко загоготал.

Я стоял, лихорадочно прикидывая, что делать дальше. Нужно было бежать, но Вовку тоже надо было как-то предупредить. Сотового у него нет, да и мой здесь «вне зоны». Но куда бежать-то? У них машина — догонят на первой же стометровке. Мои размышления прервал приближающийся рокот двигателя. К лагерю ехал ещё один «УАЗ», на этот раз фургон.

Глава 11. Гости

— Генчик, хватит гадить, иди сюда! К нам гости едут.

Все трое всматривались в приближающийся автомобиль. Генчик не торопился вылезать из кустов, и только громко шуршал молодой листвой. «УАЗ» подъезжал всё ближе.

— Гена, мля! — Михалыч начинал нервничать, — Долго ты там жопу свою мыть будешь?

Машина подъехала к лагерю и двигатель затих. За рулём сидел какой-то до смерти перепуганный усатый мужик в серой кепке. Он обеими руками держался за руль и смотрел на нас. Троица друзей тоже не решалась предпринимать никаких действий и молча ждала развития событий. А события начали развиваться довольно стремительно.

Из-за наших спин донёсся дрожащий голос Генчика:

— Михалыч, только не рыпайся, я не видел его! Клянусь! Он сзади подошёл!

Мы все одновременно обернулись. Из-за кустов в нашу сторону семенил Генчик со спущенными до лодыжек штанами. Руки он держал на затылке. Следом за ним, с каменным выражением лица, шагал Вовка, приставив к Генкиной голове пистолет!

— Все упали мордами в пол. Тем, кто не упал, стреляю первый раз в колено, второй раз в голову.

Эти слова Вовка говорил очень спокойно и как-то буднично, будто он не угрожал, а объяснял старушке, как пройти в молочный магазин. «Старушка» оказалась женщиной смышлёной и понятливой, выполнив первое распоряжение моего друга с завидной точностью. Буквально через три секунды вся четвёрка возлегала на сухой осенней траве, выставив нам на обозрение свои спины. А Генчик ещё и свою голую задницу.

— По сторонам не смотрим. Рты у всех закрыты. Руки за головой. Ноги широко расставлены.

После того, как были выполнены все Вовкины распоряжения, он обратился ко мне:

— Били?

— Нет, — говорю, — милые ребята. Так, пошутили слегка, ничего серьёзного.

Услышав мои слова, Генчик оживился и, не оборачивая головы в нашу сторону, заскулил:

— Мужик, да не трогали мы твоего кореша, клянусь! Он же тебе сам говорит, мы просто в гости, отблагодарить прие…

Его тираду прервал Вовкин тяжёлый ботинок, с размаху ударивший Генчика в бок. Тот скорчился, закашлялся, и тихо выругался.

— Рты закрыты! Ещё одно слово и стреляю в колено.

Я стоял молча, и просто не верил в происходящее. Вовка подозвал водителя фургона. Тот быстро выбрался из машины и боязливо подошёл к нам.

— Серый, откручивайте колёса и грузите ему в салон. Поедешь с ним на вулканизацию. Я здесь подожду. К ментам не вздумай сунуться, сами разберёмся.

— Откуда у пушка, Вован? И эти тебя знают откуда-то. Что за фигня вообще происходит?

— Потом всё расскажу, дружище. Займись, пожалуйста, колёсами, а я этих постерегу.

Мы сняли колёса с внедорожника, поставив его на кирпичи, специально для этого привезённые Семёном (так звали водителя «УАЗа»), и, загрузив их в салон фургона, выехали в направлении райцентра. По дороге Семён рассказал мне, что Вовка хорошо заплатил ему за то, что тот перевезёт на вулканизацию и обратно спущенные колёса. Но при подъезде к нашему лагерю, увидел стоящий «УАЗ» и, заплатив ещё сто долларов сверху, попросил сдать немного назад, высадить его и, выждав десять минут, самостоятельно подъехать к лагерю. Видимо, за это время он обошёл нашу стоянку и сумел подкрасться с тыла.

Вернувшись назад, мы застали Вовку, сидящего в одиночестве у костра и мирно пьющего чай. «УАЗа» не было, равно как и его владельцев. При Семёне я не стал ни о чём расспрашивать, но когда колёса были установлены и водитель фургона, с облегчением вздохнув, уехал, я потребовал от друга объяснений.

— Я, когда шёл в село, видел их машину. И угадай, где я её встретил? На месте нашей первой стоянки, прикинь! Я тебе ещё вчера намекнул, что они мне не понравились. Только я не стал разбираться, что они там делают, пошёл дальше, а когда мы с Семёном уже подъезжали к лагерю, я этот «УАЗ» здесь увидел.

Я, молча, пил чай и слушал Вовку. Передо мной сидел живой, эмоциональный человек — полная противоположность того Вовки, с оружием в руках, терминатора, механически предпринимавшего действия по обезвреживанию неприятеля.

— Знаю я этих козлов. Михалыч бригадиром был, на стройках шабашил, ремонты делал. А полгода назад нам в доме крышу его бригада чинила. Ремонт затеяли основательный, с размахом! Закончили только к зиме. С чердака вынесли всё! Весь двор железом ржавым загадили, да только вот балки эти деревянные массивные вывезли куда-то.

— Ты хочешь сказать, что они тоже эту надпись на балке видели?

— Да тут же и так всё ясно как день! Конечно, видели! А когда ремонт крыши закончился, поехали искать наш клад! Суки… — Вовка усмехнулся, — Только это ещё не всё, друг. Ты, когда в прошлый раз приезжал, ну, когда шмотки мне купил, меня этим кладом так завёл! Азарт такой был! Хотелось тупо всё бросить и бежать с лопатой копать! Даже не пил пару дней — держался! На следующий день после твоего отъезда, понесло меня на чердак искать эту балку старинную, чтобы текст, на всякий случай, переписать и чем-нибудь закрасить. Ну, чтобы больше никто не увидел. Прихожу на чердак, а меня там этот Михалыч встречает. Ремонт шёл уже полным ходом, почти всё разобрали. Я ему говорю: «Хочу забрать с чердака личные вещи, которые тут хранил ещё с детства», а он не пускает! Техника безопасности, говорит. Обещал всё найденное на чердаке, передать позже жильцам дома. Я настаивать не стал и подумал, что всё равно не заметит никто ту надпись, а мы и так знаем что там написано.

Вовка замолчал. Было видно, что ему ещё есть что сказать, и он просто подбирает нужные слова.

— Я хотел на следующий день тебе позвонить, но визитку так и не нашёл, с горя напился в хлам… Пил неделю не просыхая, пока в психушку с «белкой» не загремел. Только там таких и без меня хватает. Выперли уже на следующий день. Я снова — в хлам, и снова меня понесло на чердак, только уже с выкрученной ножкой от табуретки. Был бы этот Михалыч там один, точно прибил бы. Но там бригада была человек семь. Скрутили твари и били толпой, пока я не отключился. Очнулся на лестничной клетке, весь в крови. Нос и два ребра сломаны, глаза заплывшие, зубы последние выбили… Меня моей же палкой били суки.

— А в милиции что сказали?

— Да какая милиция, Серый?! У меня срок отмотан, а к этим волкам только сунься — вмиг что-нибудь новое нарисуют для отчётности. Я ж как бомж тогда был! Оборванец! Кто за такого вступится? Отлежался пару недель дома, благо соседка — тётя Зоя — подкармливала и даже за чекушкой пару раз бегала, чтоб боли снять. Я её потом, когда на бабки разжился, в Израиль отправил на лечение. Отблагодарил, получается… А когда оклемался, твёрдо решил завязать с пьянкой. Ну, а дальше ты знаешь. Вот такие дела, друг. Такая история.

— А почему же ты мне вчера об этом не рассказал? Почему молчал до сих пор? И этим помогал из лужи выбраться… Зачем?

— Не хотел я, Серый, прошлое ворошить, понимаешь? У меня сейчас другая жизнь, другие интересы, цели… Да и козёл этот краснорожий вначале не признал во мне того пьяницу. Я думал, они на рыбалке или на охоте были, ну и пусть себе едут дальше с богом. Я зла на них не держал, пойми. Забыть хочу всё, так они сами — падлы — о себе напоминают.

Вовка тяжело вздохнул и принялся прутиком разгребать тлеющие в костре угли.

— А пушка тебе накой была нужна?

— Как это накой? Вот, как раз, для таких случаев и нужна. Или ты ещё не убедился?

— Да просто ты не говорил о ней…

— Слушай, мы с тобой что, брачный контракт заключаем? Ты меня больше десяти лет не видел! Мало ли, что за это время со мной могло произойти? Я обо всём тебе отчитаться должен? — он рассержено уставился на меня.

— Ладно, не горячись, Вовчик. Извини. Просто эти быки тут наезжать пытались, вели себя борзо, и говорили, что тебя знают. Вот я и подумал, что из-за тебя весь этот сыр-бор. Кстати, где они?

— Как где? Думаю, как минимум, в двадцати километрах отсюда, а то и больше! Я им вслед пару раз пальнул, так они по лугу как по гоночной трассе жарили. Думал, рассыплется колымага, но «УАЗик» хоть и советский, а всё-таки «джип» — унёс говнюков в вонючую даль.

Мы с другом засмеялись, и напряжённая атмосфера как-то сама по себе спала. Мы снова были лучшими друзьями, отчаянными путешественниками и охотниками за сокровищами!

Глава 12. Коп

— Слушай, бандит, ты куда мой металлоискатель дел? Я всё обыскал — нет нигде! Даже на этих дятлов наехал, думал, отняли у тебя.

— Значит, плохо искал! — я вытащил из кармана найденный утром рубль и протянул его Вовке. У того глаза чуть не выпали из орбит.

— Ты это в яме нашёл?

— А то! И лежал он ближе к поверхности, у края, а дно я ещё не успел пройти, эти самые дятлы помешали.

— Это ж серебряный рубль, Серёга! Обалдеть! Сколько ему лет-то?

— Не знаю, года не видно. Надо отмывать от грязи.

— Офигеть! Так, где ты аппарат-то дел, разбойник?

— В траве лежит твой аппарат, не переживай. Выбросил, чтобы эти не видели.

— Так чего ж мы тут до сих пор сидим? Хватай лопату и погнали!

В этот раз Вовка убедил меня начинать со дна, и не ошибся. Сигналы шли один за другим, и практически все были цветными. Чего мы только не выкапывали! Через полтора часа карманы моего друга были плотно набиты водочными пробками, пивными и консервными банками, гильзами, времён отечественной войны, а фольги собрали просто невероятное количество! Клондайк! По всей видимости, сюда сбрасывалось всё, что оставалось от пикников. На мои уговоры подняться по склону и поискать повыше, упрямый Вовчик реагировал весьма скептически. Он настойчиво убеждал меня в том, что все клады лежат в самом глубоком месте самого глубокого оврага. Я сильно не сопротивлялся. К тому же копал, всё равно, он. А я, особо не напрягаясь, размахивал детектором как косой и наслаждался видом усердно работающего человека. Когда стало вечереть, у Вовки появились первые признаки экскаваторной болезни — ломка в пояснице и большое нежелание приседать к выкопанным ямкам. После очередной водочной пробки мой запыхавшийся друг-копарь тихонько пробормотал:

— Гори они синим пламенем эти соболя, вместе с гривнами… Я спать! — и отбросив в сторону лопату, побрёл в лагерь. Руки безвольно свисали плетьми вдоль массивного корпуса, а ноги заплетались при ходьбе. Я оглядел место раскопок — весь овраг был перерыт, как после весенней вспашки.

— Вовка! — окликнул я друга. Он медленно обернулся и вопросительно уставился на меня.

— Слушай, я тут подумал… Просто на майские праздники родители меня приглашали к себе огород копать… А ты этот… Ну, теперь профессионал, типа…

Вовка скорчил жалкое лицо и очень медленно поднял руку с выставленным средним пальцем.

Ничего ценного мы в той яме больше не нашли, а отмыв позже серебряный рубль от грязи, смогли наконец рассмотреть год чеканки — одна тысяча восемьсот сорок второй, а значит монета была значительно моложе того клада, который мы искали, и не имела к нему абсолютно никакого отношения.

Заночевать решили там же. Тем более, что Вовчик рухнул бревном в палатку и уже через пару минут оттуда доносился солидный храп.

С самого рассвета мимо нашего лагеря, то и дело, стали проезжать машины с шумящими в них людьми, своими песнями и криками, вводящими нас в ступор. Осознать причину этого беспредела получилось только после проезда третьего автомобиля, из заднего окна которого развивалось красное знамя, а из открытого люка, визжа и неистово размахивая руками торчали две блондинки, одетые только в купальники и пионерские пилотки. Первомай!

— Да уж… При таких раскладах придётся выходной устраивать. — Я задумчиво провожал взглядом веселящуюся компанию. — Не дадут нам сегодня покопать, Вова.

— Ты ещё учти, что завтра будет продолжение! Народ с ночёвкой на «майские» приехал. Так что смело умножай на два.

Мы сидели на старом сухом бревне, слегка приунывшие и поглощённые думами о…

Как оказалось, думы наши носили кардинально различный характер. Я размышлял о героическом трудовом народе, о его подвиге, пронесённом в годах, о великой советской державе, которую одни своим потом и кровью возвели, а другие разрушили… Думы же моего друга были о бабах. Он так и сказал, после недолгого молчания:

— Бабу бы сейчас!

Вначале я даже не понял о чём это он — уж слишком беспощадным был контраст, и сразу перестроиться на новую тему не получилось.

— Чего? — спрашиваю.

— Бабу бы, говорю! Видел, какие молочные железы из люков торчали? Ух! Огонь!

— Начинается… — выдохнув, констатировал я, понимая, что Вовка и впрямь решил устроить нам выходные.

— Да ладно тебе! Праздник же! Торопись жить, дружище! — с этими словами Вовка лихо вскочил и, потягиваясь, с улыбкой добавил: — Жизнь-то одна, Серый. А она такая короткая, уж я-то знаю, поверь… Давай-ка — в воду, мой юный друг! Купальный сезон объявляется открытым!

И он рванул в сторону реки, крича во всё горло «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», по пути разбрасывая в разные стороны снятую одежду.

— Твою мать! Чёрт балахманный! — запричитал я, как будто меня кто-то заставлял лезть в воду, но в следующее мгновение побежал следом за другом.

Глава 13. Машенька

В далёком нашем детстве, в соседнем подъезде жила-была девочка со сказочным именем Машенька. Девочкой она была порядочной, а потому матом не ругалась, с мальчиками в подворотнях не курила и яблоки на садовых участках с нами не воровала. Однако полное отсутствие общих интересов с дворовыми мальчишками не делало её менее привлекательной в глазах последних, чем она была на самом деле. Короче говоря, влюблены в Машеньку были все ребята без исключения, а мы с Вовкой, казалось, нашли в её лице любовь на всю оставшуюся жизнь.

Вечерами она выходила во двор в каком-нибудь чистеньком розовом или голубеньком платьице, выгуливала своего нелепого пекинеса по кличке Чуча, и, дефилируя мимо футбольной площадки или мимо школьных турников, на которых мы с Вовкой постоянно болтались, просто сводила нас с ума! В такие моменты, как-то сразу становилось стыдно за свои протёртые в двух местах старые кеды. Ну, или за когда-то бывшие модными джинсы, из которых уже давно вырос, и из-за этого можно было даже рассмотреть какие носки я сегодня утром надел. Подростковые комплексы давили колоссальным прессом на нашу с Вовчиком неокрепшую психику, создавая страдальческие настроения и порождая регулярное взаимное нытьё о переполнявших нас чувствах к прекраснейшему созданию господню.

Так бы, наверное, всё и шло, по накатанной, если бы в один прекрасный день не случился перелом! Причём, перелом, как в прямом, так и в переносном смысле.

Мы любили играть в «казаки-разбойники», бегая по заброшенной стройке, по пути, развлекаясь боязнью призрачного маньяка, живущего в подвале этой стройки и нападающего на ребят, играющих за разбойников. Казаков маньяк, как ни странно, никогда не трогал, потому что быть казаками было более почётно. Никто никогда не слышал о конкретных жертвах жуткого убийцы, но в его существовании были уверенны все ребята без исключения. И все без исключения его видели! Не видел маньяка, казалось, только я один. Но я, чтобы не выглядеть дураком, тоже говорил, что видел его много раз и, даже, один разок от него убегал.

В связи с этим, те мальчишки, которые играли за казаков, основной своей массой, устраивали засады в подвале, поджидая, когда кто-нибудь из противников осмелится спуститься к ним. А те, кто был в команде разбойников, соответственно, бегали, шарахаясь от каждого шороха, на верхних этажах стройки. Когда бегать и пугаться без толку надоедало, самые смелые спускались на первый этаж. Всячески пытаясь обратить на себя внимание казаков, разбойники опускали в отверстия, между бетонными перекрытиями первого этажа, свои конечности и выкрикивали обидные глупости о маньяке и его друзьях казаках. Вовка, безусловно, всегда был самым смелым разбойником! В этих отверстиях много раз побывали каждая из его конечностей, а несметное количество выкрикиваемых им глупостей всегда поражало своим разнообразием и красноречием, вдохновляя остальных на совершение подобных подвигов.

Однажды, в момент очередного яростного противостояния добра и зла, отважный разбойник Вовка сунул в лифтовую шахту свою пятую конечность, растущую между плеч. Не рассчитав угла наклона корпуса, мой дружок с криком: «Казаки — вонючки, у маньяка попа с ручкой!», спикировал вниз головой на земляной пол подвала. Воодушевлённые героизмом своего лидера, разбойники ринулись толпой следом за ним, но только уже не головой, а ногами вперёд. Как потом рассказывал Вовка, он и сам толком не понял, когда хрустнула его ключица: то ли в момент соприкосновения с полом, то ли во время верховых скачек трёх пар ног однополчан на его спине. Как бы то ни было, кость была сломана, больничный на целый месяц обеспечен, а авторитет бесстрашного воина прикипел к моему другу на всю оставшуюся дворовую жизнь!

Вовка был героем! И даже старшие ребята, встречая во дворе поломанного разбойника, здоровались с ним за руку. Это был успех!

Но дружба со старшеклассниками была не единственным и не главным преимуществом полученной травмы. Я уже писал, что ребятами мы были смышлёными, а значит, умели извлекать пользу из, казалось бы, самых нелепых жизненных ситуаций. Так вышло и в тот раз.

Как-то после уроков я сосиской болтался на перекладине, а травмированный Вовчик рассказывал мне об ужасах советской медицины, использующей кощунственные методы вправления сломанных костей.

— Прикинь, подходит ко мне этот амбал и говорит: «Ты, Вова, легко отделался! Мог бы и шею свернуть». А потом ласково так, гад: «Сиди, дружочек, ровно. Сейчас будет немножечко больно». Ну, я, как порядочный, сделал, что мне дядя доктор говорит, расслабился и жду, когда немножечко больно станет. А он, изверг, как рванёт за плечо! Я даже сознание потерял. Открываю глаза, а они мне ватку с нашатырным спиртом к носу суют.

— А это ещё зачем?

— Ну, это, чтобы в сознание вернулся.

— А…

— Так ты угадай, что этот врач у меня после спросил? Спокойно так, как будто он вообще не при делах: «Ну, что, говорит, дружище, не больно было?». Если бы не перелом, Серый, точно вмазал бы гаду!

Рассказывая, Вовка отчаянно жестикулировал здоровой рукой, но, вдруг в один момент сделал невозмутимое лицо, притих и уселся спиной к тротуару на вкопанную в землю тракторную покрышку. Я спрыгнул с перекладины и вопросительно уставился на друга. Тот слегка качнул головой себе за спину. Мимо проходила она! У меня перехватило дыхание. Яркие солнечные лучи вплетались в её развивающиеся на весеннем ветру длинные золотистые волосы, походка лёгкая и непринуждённая, огромные голубые глаза… Нокдаун! Вовчик заметно нервничал, барабаня пальцами здоровой руки по колену и часто топая ногой. Я стоял как парализованный, глядя на Машу, не в силах оторваться от такой неземной красоты.

Вдруг Вовка соскочил с колеса, бодрым шагом подошёл ко мне и неестественно громко заявил:

— Ну-ка, Серый, помоги на турник запрыгнуть! Буду «солнышко» на одной руке крутить!

Я оторопел от таких слов и, округлив глаза, тупо смотрел на друга, не зная, что на это отвечать.

— Ну, давай! Подсади меня! — продолжал бодро настаивать Вовчик.

— Ты что, — говорю ему тихо, — совсем того? Как ты собираешься на одной руке? Ты и на двух-то всего один раз крутился. Или забыл как потом в кусты улетел!

— Братан, я похож на идиота? — не шевеля губами, сквозь зубы прошептал в ответ Вовчик тихим, дрожащим от волнения голосом.

— Ну, вообще-то сейчас немного похож, — еле сдерживая смех, также тихо ответил я.

Но он снова громко продекламировал неестественно низким голосом:

— Да не парься, братан, я уже раньше пробовал, ещё до того, как мне эти волчары плечо прострелили. Нас же в армии всех этому учили, ничего особенного. Размяться надо, а то так совсем деградирую.

Я давился собственным истерическим смехом, делая вид, что просто закашлялся, и не представлял, что же делать дальше. Затем, взглянув в сторону Машеньки я с ужасом обнаружил, что она остановилась и с явным интересом смотрит в нашу сторону. Боже мой, какие глаза! Нокаут! Ну, Вовчик, теперь держись — сам напросился! Я развёл в стороны руки и пожал плечами, мол: «сам виноват!», подошёл сзади к другу, уже стоящему под перекладиной, схватил его за пояс и громко скомандовал:

— Готовсь! Раз! Два! Три!

На счёт «три» я резко рванул вверх тяжеленного Вовку, а тот, взвыв от боли, вместо того, чтобы цепляться здоровой рукой за турник, ударился об него темечком и спрыгнул на землю.

Теперь я уже не мог сдерживать смех и вовсю хохотал от души, и только немного успокоившись и утерев слёзы, смог шёпотом спросить:

— Вован, что за цирк? Ты что творишь?

Но, на моё удивление, друг продолжал действовать по заранее утверждённому им самим сценарию и, сдерживая слёзы боли, громко прохрипел:

— Врачи, подонки, вторую пулю, видать, не вытащили! В плече осталась! Я-то был уверен, что они обе вырезали! Я им устрою горячую точку, блин! Мясники!

Понимая, на какие жертвы идёт мой лучший друг ради покорения сердца возлюбленной принцессы, я уже просто не мог ему не подыграть:

— Хватит с тебя горячих точек, дружище. Ты своё отвоевал… — и для убедительности положил ладонь на его здоровое плечо.

В ответ, Вовка нахмурил лоб, сощурил глаза и утвердительно кивнул:

— Эх, Серый… Если бы не ты, горел бы я тогда в том танке… Идём, что ли, выпьем за наших.

И мы заковыляли, понурив головы, в сторону нашего дома, как старые боевые товарищи. На следующий день Машенька, снова проходя мимо, первая с нами поздоровалась!

Глава 14. Дед

Следующая точка нашего увлекательного маршрута кардинально отличалась от двух предыдущих, и находилась на краю небольшой деревушки. Мало того, что в населённом пункте, так ещё и во дворе старого дома с покосившимся деревянным забором. Дом этот был крайним на улице и граничил с сосновым лесом, который заполонил всё тот же отдыхающий народ. Из лесу доносились запахи шашлыка, музыка, восторженные детские крики и не менее восторженные женские повизгивания.

Забор был невысоким, поэтому двор можно было прекрасно рассмотреть с улицы. Казалось, дома не было никого, однако чуть приоткрытая входная дверь подсказывала, что хозяева, всё-таки, находились где-то неподалёку. Обойдя участок с противоположной стороны, мы обнаружили нужный овраг. Он располагался аккурат посреди заросшего прошлогодними сорняками огорода и имел продолговатую, изогнутую форму, точно соответствующую изображению на старинных картах. Положение осложнял забор из ржавой колючей проволоки, которым был обнесён весь огород по периметру.

— Что делать-то будем, Сергей Владимирович? — почему-то перейдя на официальный тон, поинтересовался у меня Вовка.

— Как что? Будем брать! — заключил я и двинулся обратно к старой калитке.

Подойдя к ней, я принялся заколотить по сухим доскам кулаком, а затем и носком ботинка разок приложился. Собачьего лая слышно не было, а значит одной потенциальной неприятностью меньше. На стук долго никто не выходил, но, вдруг, дверь дома резко распахнулась и с порога на нас выплеснулась тирада гневной речи:

— А ну стоять, тудыть вашу налево! Постреляю, басурмане!

Такого сочетания ужаса и удивления я ещё никогда в жизни не испытывал! Уверен, встреть я в чистом поле курящую корову на велосипеде в сопровождении группы инопланетян в бежевых купальниках, всё равно не испытал бы столь сильных эмоций. Мозг категорически отказывался верить в происходящее и, потому, на Вовкины крики «Ложись!» никак не реагировал. Я, молча, глядел, с придурковатой улыбкой на лице, на дверной проём, из которого на меня глядело дуло настоящего пулемёта «Максим». Из-за щитка, шепеляво матерясь и брызгая слюной, торчала абсолютно седая, нечёсаная голова старика с блестящей проплешиной на макушке.

Из состояния ступора вывел тяжёлый удар в правое плечо, поваливший меня на землю. Это Вовка, после нескольких бесполезных попыток заставить меня лечь, решил спасти друга от неминуемой гибели, просто сбив с ног. Только рухнув на траву у забора, я осознал всю абсурдность ситуации и истерически засмеялся. Вовке, видимо, было не до смеха, так как сквозь выступившие слёзы, я заметил в его руке пистолет. Тут уже и моё веселье как рукой сняло:

— Вован, ты чего? Не дури, друг, это ж дед старый! Маразматик какой-нибудь! У него, скорее всего, и патронов-то нет для такого антиквариата. Спрячь пукалку, пока кто-нибудь не увидел. Или тебе приключений мало?

— Приключений? Серёжа, этот дедушка сейчас тебя одной очередью скосит и фамилии не спросит!

Друг явно был настроен решительно, и нужно было что-то срочно предпринимать.

— Отец! Послушай… — начал было я переговоры, но дед меня перебил.

— Сынок?

Мы с другом невольно притихли. Было в его интонации столько надежды, тепла и радости, что мы в очередной раз обалдели.

— Отец, мы не хотели помешать, честное слово! — продолжил я, — Мы просто спросить хотели! Спрячь пулемёт, пока…

— Сынок! — уже дрожащим голосом воскликнул старик, а уже через мгновение за забором послышались торопливые шаркающие шаги, приближающиеся к калитке.

— Ну вот… — облегчённо вздохнул я и посмотрел на Вовку, который теперь был шокирован не меньше, чем я вначале. Он спрятал пистолет, и мы медленно поднялись с земли. В этот момент калитка отворилась, и перед нами предстал маленький, худющий, бородатый и очень старый дед, с мутными и мокрыми от слёз глазами. Он стоял босиком, а одет был в старую, выгоревшую от времени байковую рубашку и ещё более старые, заношенные брюки. На крыльце больше никого не было, кроме уже упомянутого старинного пулемёта. Дед возбуждённо дышал и, щурясь, всматривался в наши лица.

— Здравствуйте, — промямлил я, всё ещё пребывая в лёгком шоке.

— Сынок! — ещё громче воскликнул дед и, отбросив в сторону свою клюку, бросился меня обнимать. Вовка смотрел то на деда, то на меня. Я всем своим видом показывал другу, что не имею никаких родственных связей с этим человеком, а тот в ответ только сдерживал смех и, скрестив руки на груди, ждал развития сюжета.

— Это уже «Санта Барбара» какая-то, — пробормотал Вовка, а потом, как будто вспомнив что-то, встрепенулся и, выпучив глаза, начал интенсивно размахивать руками и утвердительно качать головой. Тут и до меня дошло, и я тоже обнял старика.

— Бать, ну что ты, прекрати. Нормально всё. Не дури, бать! — дед продолжал всхлипывать, тычась мне в грудь. — Ты нас во двор пустишь? Или мы так и будем тут стоять? — весёлым голосом начал я спектакль.

Тот, наконец, разжал свои отеческие объятия и смущённо засуетился:

— Так это… Ох! Так вы проходьте, детки… Что ж это… Э-хэ-хэ! — старик прищурил глаз, заулыбался, обнажив беззубые дёсны, и погрозил мне кривым пальцем: — Ох, и Вовка! Ох, и жук!

Вовчик нахмурил брови и, с ещё большим удивлением, уставился на меня.

Слово «жук» у него получалось как «зук», а букву «р» дед выговаривал с помощью одних только губ, потому, слово «проходьте» выходило, как «пброхотте». Всё это каким-то чудесным образом сочеталось с комичной внешностью и вызывало настоящее умиление, а вот настороженность и раздражение, минуту назад разбуженные видом пулемёта, моментально куда-то испарились.

— А ты чего стоишь, ирод? — старик грозно топнул ногой и замахнулся на Вовку своей клюкой. — Где жбан мой заховав? А? Ух, басурманин!

Вовка не растерялся:

— Так, в яру заховав, отец! На огороде! Сейчас всё организуем! Ну-ка, дай пройти…

Он многозначительно мне подмигнул и, лёгким движением руки отодвинув старика, проследовал во двор. Мы поспешили за ним. Повсюду валялись пустые старые бутылки, вросшие от времени в землю. Деревянные ступени, ведущие в дом, давно прогнили в нескольких местах, из-за чего ходить по ним представлялось делом весьма опасным, а завалившийся и поросший травой погреб довершал картину полной разрухи и старческой немощи. Похоже, старик жил здесь совсем один.

— А чаво ж ты, басурманин такой, на огороде яё захавав, когда баба яё на горище всегда прятала? А? — не унимался дед, торопливо шаркая за нами. — Шибко умный думал, да?

— Не ругайся, отец, будет тебе твоя бутылка, — вступился я за друга, — Сейчас поищем на огороде, а если не найдём, то мы с Вовкой в магазин мотнёмся, обеспечим тебя алкоголем до второго пришествия. Ты пока в дом пойди, отдохни, мы тут быстро…

Но дед сощурил глаза и, склонив голову на бок, настороженно посмотрел на меня:

— Это с каким таким Вовкой?

— Ну, с этим вот… — я растерянно посмотрел на друга, но тот крутил пальцем у виска, пытаясь мне что-то сказать. Я совсем забыл, что Вовка — это я, а значит настоящий Вовка совсем не Вовка!

— С Мартыновым, что ли? — продолжая насторожено щуриться, расспрашивал дед.

— С ним! — облегчённо выпалил я.

— Ну-ну… — не меняя тона, загадочно пробормотал тот в ответ.

— Здравствуйте! — раздался у нас за спинами приятный женский голос.

Глава 15. Ольга

Нет, это было уже слишком! Переживать столько потрясений за такой короткий промежуток времени — опасно для здоровья! На вид ей было лет 20–25, не больше. Ничего выдающегося — хорошенькая рыжеволосая студентка, коих в нашем городе пруд пруди, но что-то заставило меня забыть поздороваться в ответ и «зависнуть» на несколько секунд. К щекам предательски прилила кровь.

— Добрый день! — услышал я заискивающий голос друга, который уже бодро шагал ей навстречу и протягивал клешню для приветствия.

— О! Ёшкина фуражка! Ольга! А ты чаво сюды приехала? Токмо тутычки была, два дни как въехала и на тебе! — старик, видимо, не ожидал гостей.

— Привет, дедуля! Выходной у меня сегодня. Буду тебе борщи варить.

Улыбнувшись, она поздоровалась за руку с Вовкой, и эта улыбка вызвала очередной незапланированный всплеск трепетных импульсов в моей сердечной мышце. Чёрт! Этого ещё не хватало! Приплыли, блин!

— Владимир! — широко скалясь, отчеканил мой решительный друг, по-гусарски ударив друг о друга каблуками и вытянувшись по стойке «смирно». Девушку это явно развеселило.

— Оля, — весело ответила ему рыжеволосая и переключила внимание на меня.

— Сергей, — дико смущаясь и не узнавая самого себя, промямлил я.

— Очень приятно! Рада, что вы, наконец, приехали. Дедуль, ставь чайник, я тебе пончиков привезла!

Только сейчас я заметил огромный пакет с продуктами, который Оля принесла с собой и поставила прямо на траву рядом с калиткой. Я, было, дёрнулся, чтобы помочь занести его в дом, как то же самое сделал Вовка, находившийся значительно ближе, и успевший меня опередить.

— Мадам! Позвольте вам помочь! — он с невероятной лёгкостью подхватил сумку, как будто она была наполнена не продуктами, а соломой.

— Спасибо, Володя! Я думала, что у меня руки оторвутся, пока от автобусной остановки тащила. Занесите в летнюю кухню, пожалуйста.

— Есть, мэм! — снова отчеканил гусар, и побрёл вглубь двора, осматриваясь в поисках кухни.

— Стоять! — вдруг закричал хозяин дома. Я посмотрел на деда и увидел, что у того на глаза снова навернулись слёзы. — Постреляю, басурмане бесстыжие!

Он торопливо зашаркал в сторону крыльца, явно намереваясь взяться за старое, а именно — за пулемёт!

— Дедуль, ну чего ты? — запричитала Оля и остановила его, обняв одной рукой за плечи. — Идём в дом, полежишь, отдохнёшь, я тебе чаю с пончиками принесу. Идём? — она говорила с ним, как с маленьким ребёнком, но это возымело эффект, и старик, с укором посмотрев на меня, тяжело вздохнул и медленно поплёлся к крыльцу. Оля сопровождала его до ступеней, а когда дед скрылся внутри, извинилась за такое поведение. Вовка только тогда решился продолжить свой тернистый путь на кухню.

— Совсем плохой стал, боюсь теперь его надолго одного оставлять. В детстве он меня нянчил, а теперь, вот, моя очередь. До города далеко — в универ каждый день ездить сложно, приходится в городе жить, а он тут без меня всю неделю. Ему девяносто месяц назад стукнуло…

— Да, старость — не радость, — выпалил я дурацкую стандартную фразу, за которую тут же стало стыдно. Да, что же это делается-то? На меня это совершенно не похоже! Что за робость подростковая?

В ответ она только развела руками. Возникла неловкая пауза, которую прервала Оля:

— А вы…

— Мы археологи! — перебил её я.

Блин! Какие археологи!? Что я несу?! Зачем?! Оля удивлённо уставилась на меня.

— Я, была уверена, что вы из сельсовета. Они нам ещё год назад обещали погреб починить. Наконец-то, думаю, дождались… И что же у нас делают археологи?

Мне на подмогу подоспел Вовка, который, казалось, отсутствовал целую вечность:

— Из национального университета, истфак, кафедра археологии. Проводим исследования дославянских культур, а именно — быт и обычаи скифских кочевых племён.

— Ну, да, — только и оставалось добавить мне, разводя руками.

— Здорово! Так вы аспиранты, что ли? — Оля, казалось, была приятно удивлена.

— Научные сотрудники, — ответил Вовчик.

— Младшие, — вставил я свои «пять копеек».

— Ну, да. Он младший, я старший, — раздражённо взглянув на меня, уточнил тот.

— По возрасту да, но на кафедре я старший — гордо подняв голову, поставил я жирную точку в нашем горячем споре. Вовка побагровел от ярости, но тут же самым коварным образом нанёс болезненный укол:

— Оленька, позвольте, я помогу вам с чаем. Кстати, чайник я поставил, когда сумку относил и он уже, должно быть, закипает. А наш старший научный сотрудник принесёт оборудование из машины и приготовится к исследованиям. Вы не против, Сергей Владимирович?

«Вот гад!» — подумал я, но улыбнулся и самым вежливым тоном ответил:

— О чём речь, Владимир Козюликович? Конечно же, принесу! Разве можно вам такое дорогостоящее оборудование доверять? Вы-то в прошлый раз всю экспедицию запороли! Целый экскаватор умудрились сломать! Лучше уж я сам. Варите, как говорится, чай!

— Ну, вот и славненько, — оживился Вовка и, легко приобняв Олю за плечи, повёл в сторону летней кухни.

— Простите. Володя, я не расслышала вашего отчества…

— А? Да, не обращайте внимания. У папы было польское аристократическое имя, а некоторые невежды просто не в состоянии его правильно произнести, — с этими словами он обернулся в мою сторону и скорчил грозную гримасу. — А за экскаватор вы не переживайте, я просто ковш на спор руками согнул — ничего особенного.

«Вот так! Получай, паршивец!» — подумал я и поплёлся к машине.

Джип стоял у самого леса и от улицы был скрыт дворовым забором. Мне пришлось обойти половину участка, чтобы добраться до него и взять аппарат с лопатой. На обратном пути я, боковым зрением, заметил медленно катящийся по улице «УАЗ». Невольно возникло неприятное тревожное чувство, которое я сразу же постарался отогнать — это становилось похожим на паранойю. В конце концов, мало ли таких машин в деревне?

Я вернулся во двор и, собрав прибор, настроил его на поиск цветных металлов. Из кухни вышла Оля с чашкой чая в руках. За ней, смешно семеня, спешил здоровенный детина Вовчик, несущий тарелку с пончиками, щедро сдобренных сахарной пудрой. Пробегая мимо, он широко улыбался и, подмигивая мне на ходу, указывал свободной рукой на прелести девушки. «Клоун, блин!», — процедил я сквозь зубы.

— Серёжа, вы не стесняйтесь, располагайтесь за тем столом, под яблоней. Я сейчас накрою. Чай будем пить.

— Может вам помочь?

— Ну, что вы, мне и от одного помощника отделаться не удаётся. — Оля ослепительно улыбнулась и обернулась к Вовке. Тот, тут же скорчил серьёзную мину и, посмотрев на меня, снисходительно улыбнулся. Они прошли в дом, а уже через мгновение из-за дверного косяка выглядывали его круглые глаза:

— Серый, прикинь! У него тут целая лента боевых патронов заряжена! В масле, блин! Как новые!

— Весёлый дедушка, однако.

Чаепитие плавно переросло в душевные разговоры о нелёгкой судьбе нашей собеседницы, которая осиротела ещё в дошкольном возрасте. Отец был пожарным офицером, в 1986-м его отправили ликвидатором в Чернобыль. Через год после возвращения оттуда, умер от рака. Мама, похоронив мужа, впала в сильную депрессию, в результате не выдержало слабое сердце. Опекунами стали папины родители: бабушка Соня и дедушка — Прохор Матвеевич. Им уже тогда было за семьдесят. Поступив в университет, Ольга сняла квартиру в городе. А недавно не стало и бабушки. Старик остался совсем один в заваливающемся доме. Вот она и ездит к нему на выходные: кормит, моет, убирает.

— Жалко его так, ребята. Он крепким был, на пенсию отказывался уходить, жить не мог без работы, вечно что-то делал, плотничал. Вот этот самый дом своими руками построил, когда с войны вернулся. А в последние годы сдал сильно. Как ребёнок стал… Вот, бабушек, как-то, не так жалко, они более бедовые, что ли, — Оля грустно улыбнулась. — В автобус всегда первыми умудряются запрыгнуть, растолкав всех по пути. Одинокие дедушки не такие, они беспомощными становятся, когда свою бабушку теряют. За ними уход нужен, забота… Дом, вон, скоро от старости рухнет, а починить не кому — сил, говорит, нету, и плачет тихонько. Да и разум, конечно, уже подводит — маразм старческий с каждым днём всё заметнее становится. Да вы и сами видели…

Стоял чудесный майский полдень. Спину грело весеннее солнце, запах цветущей яблони приятно щекотал нос и привлекал мохнатых пчёл со шмелями. Я пил ароматный крепкий чай и размышлял над нелёгкой судьбой девушки, невольными свидетелями которой стали мы с Вовкой. Мы молчали и, казалось, абсолютно всё окружающее пространство заполнили щебечущие птицы, лишь на короткие мгновения смолкающие, чтобы собраться с силами для новой своей песни.

— Ой, ребят, простите, что загрузила вас своими проблемами. Расскажите лучше, что вас к нам привело? Неужели у нас здесь скифы жили? Курганы, вроде, недалеко есть, мне ещё мама о них рассказывала. Но она говорила, что их разворовали ещё при царе.

— Ну, если курганы есть, значит и скифы были, — начал я. — Курганы — это у них могилы такие. А жили они, где придётся. Кочевали с места на место. И есть у нас подозрения, что именно на вашем участке, вон в том овраге, эти самые скифы, много веков назад, свалку устроили. Ну, мусор выбрасывали — посуду битую, орудия труда старые и всё такое. Вот и хотим у вас спросить разрешение на проведение раскопок на этом месте. Вдруг что-нибудь найдём?

— Боже! Как интересно! Конечно, разрешаю! Настоящие раскопки прямо у нас на огороде! Подумать только! А мне можно присутствовать?

— Нет! — отрезал вдруг Вовка.

— Да! — одновременно с другом ответил я.

Оля, засмущавшись и покраснев, подняла руки:

— Поняла, не буду мешать. Всё понимаю…

— Оля, вы мешать не будете, — настаивал я на своём решении, — Владимир просто хотел сказать, что вам, возможно, будет не интересно. Он боится, что вы разочаруетесь в археологии, так и не успев её полюбить! Правильно, Володя? — тот с недовольным лицом утвердительно качнул головой, — Это не такой уж и увлекательный процесс, как на первый взгляд кажется. Монотонные взмахи лопатой и пиликание металлоискателя. Скукотища! Честное слово!

— Ну, хорошо, убедили. Но, только, обещайте обязательно показать, если найдёте что-нибудь интересное!

— Да о чём речь!? Не просто покажем, ещё и подарим!

В калитку постучали. Стол, за которым мы сидели, находился в саду, за домом, и мы не видели, кто пришёл.

— Почтальон, наверное. Пенсию в этом месяце дедушке задержали, только сейчас принесли.

Ольга встала из-за стола и ушла встречать… Стоп! Первое мая, праздник, выходной день. Какой почтальон? Почему-то сразу вспомнил об «УАЗе», который я видел час назад. Снова паранойя!

— Слушай, Вовчик, ты уверен, что эти четверо «карлсонов» с нашей крыши, в город тогда уехали?

— Ну, я за ними не следил. А что случилось?

— Да так, ничего. Просто мне тогда показалось, что люди они не пугливые… Может нам поосторожнее быть, что ли? Не знаю…

Вовка сидел молча, явно нервничая, и постоянно переводил взгляд то на заросший сухим сорняком огород, то на свои ногти, то на цветущие деревья.

— Серый, ты если кого-то из них ещё раз увидишь, старайся на глаза им не показываться. И мне сразу скажи, лады? Отморозки есть отморозки, ничего святого в жизни — сплошной беспредел. В тот раз обошлось, не факт, что в следующий раз всё так гладко будет.

— Шикарная перспектива. Прямо шальные девяностые какие-то!

Вовка сидел молча, сцепив пальцы в замок.

— Поговорил бы я с тобой, друг, да Оля мешает. Вижу, не договариваешь многое.

— Да причём тут?… — он начал было оправдываться, но из-за угла вышла Ольга, явно чем-то расстроенная и наше внимание мгновенно переключилось на неё.

— Что-то случилось? — поинтересовался я.

— Да ничего особенного, ребят, не обращайте внимания. Просто хамов терпеть не могу.

— А кто хамит?

Вовка встал из-за стола, и в этот момент мы услышали, как от двора отъезжает автомобиль. Я уже знал какой.

Глава 16. Нашли?

— Да какие-то не местные, я их впервые в жизни вижу! Рыбаки, что ли… Мужа моего спрашивали.

Мы с Вовкой хором закашлялись и удивлённо переглянулись. Видимо, Оля это заметила, и слегка смутившись, незаметно улыбнулась.

— Мужа? — вырвалось у меня.

— Да. «Муж, говорят, дома?». «Нет, говорю, а что хотели?» А худой такой, длинный: «Замуж за тебя хотели! Пусти переночевать!» и смеётся так по-хамски, рассматривает меня оценивающе. «За тебя, говорю, что ли?» Хотела добавить, но не решилась — мало ли что за люди. Неприятные такие… Потом ещё один из-за забора вышел, сказал, что там джип какой-то стоит. Они ещё чуток потоптались, наплевали около двора и уехали. Ваш джип, что ли?

— Наш.

— Думаю, они его-то и испугались, решили, что не одна я тут. Даже боюсь представить, чем бы всё закончилось, если бы не вы, ребята. Вообще-то у нас тут тихо — все свои. Редко неприятности случаются, но иногда заносит отбросы, вроде этих…

На этом душевные посиделки решили закончить и приступить, наконец, к делу. Оля, успокоившись, удалилась в кухню готовить обед, предоставляя «археологам» полнейшую свободу действий.

Вовка явно был не в настроении, но всем своим видом старался показывать обратное: шутил, подкалывал меня, всячески уводя внимание от четвёрки преследующих нас отморозков. Немного отдалившись от двора вглубь огорода, я остановился и окликнул его, твёрдо решив разобраться в происходящем от начала и до конца. Тот, в очередной раз, попытался отшутиться, но видимо, понял, что от разговора уйти не удастся и, задрав голову к небу, глубоко вздохнул.

— Ну что ты хочешь от меня услышать? Что чуть не убили они меня? Так это я тебе рассказал уже. Что ещё? Что отморозки — тоже рассказал. Про Михалыча этого — тоже. Остальные? Ну, знаю я их, и что? Не всех, правда — одного не знаю — рожа такая у него шибко умная… Ну, видно, что не дурак, короче. Интеллигент какой-то хитро сделанный. А те двое — гопники, наркоманы конченые, по две ходки у каждого — форточники.

— Кто-кто?

— Ну, бомбилы такие. Воры квартирные.

— Допустим. И что же тогда их всех объединяет? Что умный и интеллигентный человек делает с двумя рецидивистами и прорабом? И почему они за нами повсюду таскаются? Мы-то на что им сдались?

— Я ж говорил тебе — клад наш ищут! Что не понятно?

— Клад… Нет, конечно, вероятности такой я не исключаю, только…

— Что «только», Серый? Халява в этой стране ещё никого не оставляла равнодушным! Любит эту стерву наш народ, жить без неё не может! Я не прав?

Он был прав. Вот только смущал меня один момент:

— Я, конечно, не психолог, и, тем более, не спец по криминальным личностям, но кажется мне, что не стали бы эти быки всерьёз интересоваться поисками клада. Как бы тебе сказать правильнее… — я сделал паузу, подбирая слова, — Думаю, таких людей интересует исключительно материальная сторона вопроса, но никак не то, что заставило нас с тобой сюда приехать. Вспомни, как ты сам отреагировал на эту надпись тогда в детстве, на чердаке? Ты отнёсся к этому очень скептически! Нет, ты не подумай, я ни в коем случае не хочу проводить параллелей между тобой и этими людьми, просто мне кажется, что если бы мы тогда поддались твоему настроению, то в будущем даже не вспомнили бы об этом кладе. Посуди, ведь не жажда наживы нас с тобой заставила бросить всё и поехать сюда, так ведь? Если честно, я вообще мало верю в то, что мы с тобой что-то найдём, а тем более в то, что обогатимся на этом! Вовка удивлённо вскинул брови. Я улыбнулся и развёл руками, извиняясь перед другом за своё неверие.

— Ну, а что? Разве не так? Это больше на игру какую-то похоже, на увлечение! — Вовка улыбнулся и утвердительно кивнул, соглашаясь. — Так вот, если бы кто-то из них — Михалыч или те двое — увидел надпись, стал бы он переводить её на современный язык? Стали бы эти люди искать на картах предположительные места для поиска? Уверен, что нет! Таким деньги нужны здесь и сейчас! Клад — слишком сложно и наивно для них — никакой гарантии, при обязательной необходимости материальных и трудозатрат. Не знаю, как тебе ещё объяснить…

— Да понял я, Серый. Правильно ты всё говоришь. Вот только ты забыл о четвёртом товарище… Он-то, как мне показалось, запросто мог и карты проанализировать и текст перевести. Да и Михалыча ты, если честно, недооцениваешь. Он тоже не дурак, поверь. А эти двое даунов могут даже не знать ни о кладе, ни о том, что мы с тобой здесь делаем. Михалыч с интеллигентом могут их использовать просто как дешёвых рабочих. Копать-то приходится много! Уж я-то успел это заметить, поверь! Вспомни, как я предлагал рабов нанять. — На серьёзном Вовкином лице появилась смущённая улыбка.

В Вовкиных словах была доля логики.

— Как бы там ни было, Вов, нам нужно подумать, как действовать дальше. Если они наши конкуренты, то не самые порядочные, как я понимаю. Может я где-то и авантюрный человек, но во всём должен преобладать здравый смысл, поэтому конкурировать с ними считаю не разумным.

— Да какие они конкуренты, Серый!? Ты посмотри на них! Быки тупоголовые!

— В том-то и дело, что быки! Такие шею свернут в миг и пойдут дальше пиво пить!

Вовка вздохнул:

— Ну, хорошо! Что ты предлагаешь? Развернуться, и домой свалить, поджав хвосты?

— По крайней мере, это было бы разумным поступком.

Тут он грязно выругался.

— Ты, конечно, можешь меня считать не разумным, друг мой сердечный, но лично я отказываться от нашей затеи, из-за какого-то бычья некультурного, не собираюсь. Если боишься — езжай завтра с Олей на автобусе в город! Скатертью дорожка! Заодно, будет повод познакомиться поближе с дамой сердца. А я, когда вернусь, кладом с тобой поделюсь по-чеснаку — ровно половину отсыплю, можешь не париться. Ни копейки лишней не возьму!

С этими словами Вовка вырвал у меня из рук металлоискатель, подхватил лопату и быстрым шагом направился к оврагу.

— Вот чертяка… — Теперь уже выругался я. — Ну, хорошо! — Крикнул ему, догоняя, — Уговорил, гад! Только завтра же едем к самой южной точке на маршруте и будем прочёсывать их в обратном направлении, на север. А эти пусть тут роются и нам навстречу потихоньку идут. Кто найдёт сокровища первым, тот и молодец! Справедливо? И мешать друг другу не будем, и шансы у всех будут равными. По-моему, всё честно и безопасно.

Друг обернулся ко мне, и протянул аппарат. А потом, мельком взглянув в сторону двора, спросил:

— Слушай, а что она там про мужа говорила?

— Был бы муж — двор бы починил и деду погреб новый вырыл бы, а она говорила, что некому. Так что не падайте духом, поручик! Мы ещё с Вами на пистолетах за даму сердца сразимся!

Дальний склон оврага оказался более пологим, чем противоположный. Углубление было очень похоже на бывший водоём, по какой-то неведомой причине, давным-давно утративший всю свою влагу и превратившийся в глубокую воронку неправильной формы. На то, что здесь когда-то была вода, также указывал сухой тростник, то тут, то там пучками торчащий из земли у самого обрыва.

Поиски решили начать снизу. Обойдя яму, мы перешли к пологому склону и спустились на дно, а включив металлоискатель, тут же услышали характерный для цветного металла звон! Сделав несколько взмахов катушкой, стало понятно, что звенит везде!

— Может, сломался? — предположил мой личный экскаватор.

Я перешёл на несколько метров выше, чтобы проверить его догадку, однако там звон прекратился! Торопливо вернувшись назад, я продолжил размахивать катушкой, извлекая громкое пиликанье.

— Да тут всё усеяно металлом, старик! Или что-то большое лежит…

— Копай, Вова, копай, дружище! — радостно перекрикивая звон детектора, в нетерпении подгонял его я. — Кажись, нашли!

Первый ком земли полетел в сторону, а в следующее мгновение мы чуть не подпрыгнули на месте, поражённые увиденным! Это было что-то невероятное!

Глава 17. Омут

Прямо над нами, на краю оврага, стоял человек. Яркое полуденное солнце, находившееся прямо за его спиной, не позволяло быстро рассмотреть деталей, но то, что мы смогли увидеть, повергло нас в панический ужас. Голова его была скрыта под старым оцинкованным ведром. В руках человек держал эмалированный таз, в который, вдруг, принялся нещадно и монотонно колотить огромной палкой. Грохот получался чудовищный! Из-под ведра начали раздаваться жуткие булькающие звуки, похожие на нечто среднее между кашлем туберкулёзника и кваканьем умирающей лягушки. В соседних дворах неистово залаяли собаки, а где-то в лесу протяжно завыли волки. Майские птицы дружно захлопнули клювы, решив перенести свои брачные игры, если не на следующий год, то уж точно на многие километры от проклятого места. Для всей остроты ощущений не хватало, разве что, полной луны, быстро скрывающейся за тяжёлыми чёрными тучами на фоне полуночного неба.

Вовка, после первого удара по тазу, не сдержался и коротко, но очень громко вскрикнул, отпрыгнув назад на добрых два метра! Я дёрнулся, было, бежать, но Вовкин ор совсем уж вогнал меня в ступор, оставив на месте. Мы, молча, стояли с каменными лицами, в ожидании неминуемой гибели, безропотно покоряясь коварной судьбе.

Наступила тишина. Человек перестал колотить по тазу и поднял палку над головой… Точнее, над ведром! Затем из-под него снова раздались звуки, на этот раз разборчивые:

— Басурмане! Ироды!

Дед Прохор ещё что-то кричал, но его уже не было слышно. Вовкин мат был куда более отчётливым и громким. Я же просто упал спиной на землю и, глядя в бездонное голубое небо, благодарил Бога за то, что до сих пор лежу живой и в сухих штанах.

На подмогу прибежала Оля, услышавшая жуткие отзвуки шаманских игрищ своего предка. Она рассыпалась в извинениях за поведение старика, сняла с седой головы ведро и отняла таз. Прямо как у классика: «И коня на скаку остановит, и в горящую избу войдёт».

— А ну вылазь! Вылазь, кому говорю! — не унимался дед, разгорячаясь всё сильнее, — Лезуть, куды не просять! Вылазь, паразиты бестолковые!

Мы переглянулись друг с другом, затем посмотрели на Олю, которая изобразила на лице умоляющую гримасу, и нам не осталось ничего, кроме как смиренно выбраться из оврага и вернуться во двор. По дороге она благодарила нас за то, что пошли ей навстречу и прекратили поиски. А дед Прохор так и остался на огороде, присев на край оврага и, казалось, в ближайшее время не собирался оттуда уходить.

Когда обед был готов, и в ароматный домашний борщ упала первая ложка густой сметаны, я, с трудом отвлекаясь от соблазнительного блюда, напомнил о старике:

— А дедушка как же? Он, что, так и будет там сидеть, пока мы тут борщи поглощаем? Может попробовать привести его как-нибудь? — чувствуя долю вины за произошедшее, спросил я.

— Серёж, лучше не трогайте. Пусть успокоится. Да и кушает он мало. Проголодается — придёт.

— Вообще-то, мы это… — замялся Вовка, — Ну, водки ему обещали, чтобы он в нас из пулемёта не стрелял. Может он обиделся, что мы без магарыча в его огород ринулись?

— Не выдумывайте, ребят, ничего не надо. Он скоро спать ляжет, пойдёте дальше копать.

Однако старик, вопреки всем нашим надеждам и Олиным заверениям, казалось, не собирался никуда уходить. Начинало вечереть, и шансы на то, что сегодня удастся продолжить поиски, становились всё меньше. После двух безуспешных попыток уговорить протестующего вернуться в дом, Оля сдалась и дала добро на приобретение огненной воды, а уже через пятнадцать минут мы с Вовкой торопливо вывалились из местного сельпо с двумя литровыми ёмкостями самой дорогой, из имеющейся там, водки.

Когда мы вернулись, на деревню уже спустились сумерки. Из лесу теперь доносились звуки гитары и чьё-то нестройное пение, а запах шашлыков сменился еле уловимым ароматом походного кулеша. По огороду и лежащему за ними зелёному лугу, стелился лёгкий белый туман, создавая впечатление, что дед Прохор сидит посреди огромного водоёма, разливающегося своими краями далеко за горизонт.

Послом от нашей малой археологической группы был назначен ваш покорный слуга. Меня вооружили приобретённым алкоголем, свежими огурцами, варёными яйцами и двумя гранёными стаканами. Благословили и отправили в тернистый путь к вожделенному оврагу, надёжно охраняемому ведроголовым витязем.

— Прохор Матвеевич! — несмело начал я, но сидящий ко мне спиной старик не шелохнулся.

Я подошёл поближе и присел рядом. Глаза того были закрыты, лицо воздето к горизонту. Моё присутствие он упорно продолжал игнорировать. Ноги свисали с обрыва, сухие кисти рук покоились на коленях, а косматая вьющаяся борода смешно торчала вперёд. Медитирует, что ли?

— Прохор Матвеевич! — уже чуть громче повторил я.

Имея горький опыт общения с темпераментным старичком, я ожидал чего угодно, и даже всерьёз готовился увернуться от его клюки, но, к счастью, опасения не оправдались. Он просто открыл глаза и очень тихо сказал:

— Пришёл-таки, барбос. Ну, наливай тады, коли стаканами звенишь.

Дед не шепелявил, говорил отчётливо и спокойно, не меняя позу и даже не поворачивая в мою сторону головы. Я разлил водку в стаканы, один из которых протянул ему, вложив в другую руку огурец. Тот, всё также не оборачиваясь и продолжая всматриваться мутными глазами в угасающий горизонт, взял свою порцию и тяжело вздохнул:

— Дай тебе Бог, сынку.

С этими словами он выпил и, чуть поморщившись, вернул мне посуду. Я не знал с чего начинать разговор, поэтому просто налил ещё, снова передал стакан деду. Тот, не колеблясь, снова выпил и занюхал рукавом. «Оживает», подумал я и тоже употребил, закусывая горькую огурцом.

— От ты скажи мне, сынку, — заговорил первым дед, — в тебе зубы в роте есть?

— Зубы? Ну, есть, конечно!

— О-о-т… А в меня нету их совсем, выпали усе давно, ни одного не осталося. Усё мыши поели… Ага…

— Угу, — поддакнул я, продолжая хрустеть огурцом и не понимая, к чему тот клонит.

— От тебе и угу… Жизню проживашь, а умов не наживашь, — он, наконец, обернулся в мою сторону, — Вот скольки тебе годов зараз?

— Двадцать шесть.

— Ага… Ну, тады скажи мне, сынку, чтобы горилку пить, скоки зубов надобно?

— Да ни сколько не нужно, у вас и без зубов-то вон как хорошо получается! Как в сухую землю уходит!

— О! — протянул дед, подняв вверх свой костлявый узловатый палец, — А скоки зубов надобно, чтоб огурцом ту горилку захрумать?

Я чуть не подавился и с трудом проглотил недожёванный кусок огурца. «Чёрт! Вот тупица!» — выругав самого себя, достал из кармана два варёных яйца, которые мне предусмотрительно вручила Оля, и передал их старику.

— О-о-от… Бачу, вже чуток поумнев! Трохи ума нажив, токмо не шибко много, видать, пока нажив. Ще трохи надо вправить.

— Это ещё почему? Вам яйца пожевать, что ли? Это, извините, не ко мне…

— Бог с тобой, сынку! Не надо мне ничаво жувать, а тем паче яйца! А лучше скажи, ты мне горилки вже наливав?

— Наливал.

— Ага… А я её закусив?

— Ну, нет, конечно! Вы же огурец не смогли съесть! За это извините, конечно…

— А теперь закусывать чем я буду, сынку?

— Да ёлки-палки, ну, яйцом же будете! Я ж вам яйцо для чего дал? Закусывайте! — чуть не срываясь на крик, выпалил я.

— О! — всё также безмятежно протянул старый маразматик и снова ткнул пальцем в небо, — Токмо скажи-ка мне, сынку, а что я этим твоим яйцом закусывать буду? А?

Я медленно и глубоко вздохнул, из последних сил сдерживаясь, чтобы не взвыть от отчаянья, затем налил деду полстакана водки. Тот принял из моих рук напиток и снова уставился в заметно потемневший горизонт.

— О-о-от… Ще трохи вправить осталось и можно тебе вже рассказы говорить, — продолжал издеваться дед.

— Ну, что теперь нет так, Прохор Матвеич?

— Как что, сынку?! Ты-то, видать, хворый дюже! Себе-то вон не наливашь, а токмо мне горилку в стакан подливашь!

Я не стал ничего отвечать, а просто налил себе водки, и даже произнёс тост: «За примирение!», чокнулся с дедом и осушил свой стакан. Больше претензий ко мне не возникло.

— Прохор Матвеич, там вас Оля заждалась, волнуется, к столу зовёт. Может, пойдём в дом, а? А то нам с другом тоже уходить пора, засиделись мы у вас. Вы уж нас простите, если чем обидели, мы не специально. Не знали мы, что не разрешите здесь копать, надо было спросить, конечно — я положил руку на плечо старику и тот, будто внезапно проснувшись, легонько вздрогнул.

— Ты, сынку, в Бога веришь? — зачем-то спросил он у меня и даже обернулся ко мне лицом. В темноте его глаза, ввалившиеся от старости и худобы, казались совсем чёрными, а седые, косматые пучки волос, торчащие в разные стороны словно мочалка, придавали деду зловещий вид, который никак не сочетался с прежней комичностью.

— Верю, отец.

— Ага… — он дожевал яйцо, и вытер руки о штанину, — А в чёрта?

— В дьявола, что ли? Ну, раз в Бога верю, значит, и в дьявола тоже. Куда ж без него-то.

— О-о-от… В чёрта, значится, тоже веришь, — он на мгновение притих, и продолжил, резко повысив голос почти до крика, — Так чаво ж тогда ты, басурманин окаянный, к чёрту к этому сам на рога лезешь?! А?! — дед нервно задвигал желваками.

— Почему на рога? — я недоумевал, — Это вы сейчас о водке, что ли?

— Ну, а куды ж? На рога, конечно! Чаво в яр полез, дурко? Говори!

— Ну… Археологи мы… Раскопки там всякие… Копаем…

— Ты мне голову не полощи, я жизню прожил, бачу какие вы археологи! — он перевёл дух и добавил уже немного спокойнее: — Шо в тебе з рукою стало? Ну-ка глянь!

Я испуганно уставился на свои ладони, пытаясь рассмотреть что-либо необычное, но всё было в порядке: чистые, пальцы все на месте…

— А что с ними?

— От басурманин! Откеле ж мне знать-то что с ими? Это ж твои руки! Не наливашь деду, значится шось не то с руками-то!

— Тьфу ты! — не сдержался я и разлил водку по стаканам.

— Будь здоров, сынку!

Выпив горькой и закусив яйцом, старик продолжил задумчиво:

— Ведьму тутычки селяне колысь втопили. В яру омут тогда був, в нём и втопили. Давно, годов триста тому, може больше. Хлопцев молодых со свету сживала, паскуда. Придёт к ней кто погадать, чи ещё шо, она ему в ухо пошепчет, поколдует, а тот ночью тогда идёт и сам в том омуте топится. Меня ще бабка моя той ведьмою пугала, колы я мальцом бегав сюда с хлопцами у войну гулять. Говорила, шо она до сих пор ходит и детишек малых в реку заманивает. Так её, говорять, и не нашли потом! Втопили, а она там и пропала. Сгинула! Усем селом по дну искали, как у землю провалилась — нема!

К этому времени уже совсем стемнело, и над лесом взошла полная луна, заполняя всё вокруг холодным серебристым светом. Сказки деда Прохора очень гармонично сочетались с такой обстановкой, а алкоголь, в разы усиливший эмоциональный фон беседы, стимулировал нервы не меньше, чем фильм «Вий», просмотренный когда-то в далёком детстве.

— Потом река в сторону пошла, — продолжал старик, — а вместе с нею и омут обсох, токмо яр этот и остался. В нас на огороде через ту ведьму, близко до яра, не растёт ничаво, окромя бурьяна — гниёт усё. Потому, мы картохи подле дома садим, там они добрые растуть, крупные и за селом ещё один огород с бабою держали, царство ей небесное. А тут не растёт. Место совсем гиблое, сынку. Люди говорять, черти ту ведьму под землю к себе потянули, специально ход из пекла прорывши, потому и не нашли её опосля. А ещё говорять, теперича, кто спустится туды сам, назад не повернётся — черти к себе заберуть.

— Ну, может не всё так страшно, отец? Мы ж с Вовкой как-то вернулись! — я старался придать голосу беззаботный тон, но, то ли водка так на меня повлияла, то ли я действительно проникся рассказом старика, только говорить получалось с предательскими нотками волнения в голосе.

— Не страшно, говоришь? — Прохор Матвеевич возмущённо потряс в воздухе кулаком — Людей тут много гибло! Могила тутычки страшная! В пекло ворота! Куды вы с лопатой лезете, окаянные? Погублять черти дураков молодых! Они таких, как раз, люблять! Скольки вже со свету сжили, вас токмо там не хватает! Кабы б не я, жарили б вас теперича на сковороде и поминай как звали! А кабы б вы под ноги себе глядели, а не куды не попадя, то руки чёрные, волосатые узрели, когда те с под земли к тебе тянулись! Они ж тебя за ноги вже хотели хватать! Ты думаешь, чаво я в таз колотить стал?!

Надо сказать, что такой эмоциональный стиль повествования возымел некоторый эффект и мне, почему-то, очень захотелось вернуться во двор. Прямо сейчас! Сразу! Я тут же поджал, свисавшие до этого ноги, обернулся в сторону двора и с трудом рассмотрел силуэты ждущих нас Оли и Вовки. Они всё это время внимательно наблюдали за нами, а эти последние слова деда, должно быть, отчётливо расслышали в ночной тишине. Уж очень громко дед кричал.

— Умеете вы пугать, Прохор Матвеевич, — ничуть не кривя душой, сказал я, и немного поразмыслив, добавил: — Бог с вами, убедили. Не будем мы тут больше ничего рыть. Завтра же утром уедем. Давайте лучше выпьем ещё, а то… Чтоб вы здоровы были, Прохор Матвеевич!

Дед подал мне свой стакан и, еле заметно утвердительно закивал головой:

— Езжайте, сынки, езжайте… Ольгу мою, токмо, не смей обидеть, слышь?

Я удивлённо уставился на старика.

— Чаво смотришь, басурманин? Думаешь совсем дед из ума выжил, шо вже не понимает ничаво, окромя чёртовых делов? Чи думаешь не заметил я, как она на тебя глядит? Токмо гляди, сынку, друг у тебя дюже в этих делах прыткий. Отобьёт! А Ольга в нас девка добрая! — старик хитро сощурил глаз и негромко захихикал.

Глава 18. Хон Гиль Дон

— Вован, ты псих ненормальный! Танкист, блин! — смеясь, подначивал я смущённого однорукого друга, которому в тот момент было вовсе не до смеха.

— Как думаешь, поверила? — с надеждой в голосе спросил он.

— Ещё бы! Я сам чуть не поверил! Ты так к турнику приложился! Я думал, теперь тебе ещё и голову придётся гипсовать.

— Шишка, на всю башку, блин… — Вовка осторожно притронулся к месту удара и, зажмурившись, скривился от боли.

— Ничего. Зато ты теперь на целый сантиметр выше стал!

— Да иди ты…

— Я серьёзно! Шишка-то вверх торчит! А девчонки высоких любят!

После этих слов Вовка недоверчиво посмотрел на меня, но тут же расправил плечи, поднял повыше голову, а жалкая гримаса на его лице сменилась благородным выражением удовлетворения и спокойствия.

Следующим утром мы с Вовкой пошли на старую стройку, надеясь разыскать там ребят, играющих в «казаков-разбойников». По дороге я делился с другом последними новостями, касающимися враждебно настроенного Ближнего Востока, и даже не заметил, как тот отстал. А обернувшись, увидел, что он остановился у магазина «Овощи-фрукты» и внимательно всматривается в его огромную стеклянную витрину.

— Ты чего там?

— Ну-ка, Серый, иди сюда, — не отрывая взгляда от витрины, позвал меня он. Я подошёл и тоже с интересом уставился на… помидоры?

— Видать, хорошо ты, всё-таки, головой приложился… Или ты есть хочешь?

Но Вовка, казалось, меня не слушал:

— Ну-ка, встань рядом! Выпрямись!

Я встал. Он поднял свою ладонь над головой, поочерёдно переводя её с моей макушки на свою, и задумчиво произнёс:

— Слышь, а ты всё равно немножко выше… — видно было, как сильно его это расстраивает. Мне даже стыдно стало за свой рост, и я, ни секунды не колеблясь, предложил:

— А, хочешь, я специально сутулиться буду при Машке? Ну, чтобы мы с тобой одинакового роста были! — и я наглядно продемонстрировал, как это будет выглядеть.

— Ты серьёзно, что ли?

Вовка нахмурился и, пристально вглядываясь в отражение, снова приложил свою ладонь к нашим макушкам. Теперь рост был одинаковым.

Добравшись до заброшенной стройки, мы застали своих товарищей за крайне необычным занятием. Больше десятка серьёзных и крепких парней, возрастом от девяти до двенадцати лет, выстроились в шахматном порядке и синхронно проделывали замысловатые движения руками и ногами, явно позаимствованные из какого-то восточного единоборства. При этом, в моменты имитации ударов, хором издавался грозный крик «кия!».

Руководил процессом, стоящий лицом к ребятам, Лёха Хомяк — самый старший из нашей дворовой компании, а значит и самый авторитетный. А ещё он был самым толстым. Все знали, что Лёха первым собрал коллекцию вкладышей от жвачек «Турбо», что у него есть пневматическая винтовка, пуля которой пробивает консервную банку насквозь. А ещё в деревне у него есть девушка, которая на десять лет старше и которая, конечно же, ждёт не дождётся его приезда на каникулы. И было вовсе не важно, что вкладыши он отнимал у первоклашек на переменках, винтовка принадлежала его папе, а девушку по определению увидеть никто не мог — уж слишком далеко находилась деревня. Не смотря ни на что, авторитет Хомяка не уменьшался. А если кто-то пытался усомниться в его достоинствах, он просто получал от Лёхи в нос, и справедливость снова торжествовала.

Как нам объяснили ребята, на территории стройки теперь был организован первый в нашей стране даосский монастырь, в котором все желающие изучают тонкости восточных единоборств! Лёха, по их словам — непревзойдённый мастер Даоса, а, по совместительству, наставником монастыря. Остальные же были его верными монахами, перенимающими бесценный опыт, позволяющий запросто перепрыгивать с дерева на дерево, ловить летящие стрелы, легко взлетать на двадцать метров вверх и наносить удары в специальные точки на теле врага, позволяющие полностью его обездвижить!

Опыт этот, как оказалось, Хомяк приобрёл в местном видеосалоне, вход в который могли себе позволить только лица, достигшие четырнадцатилетнего возраста и имеющие в своём распоряжении как минимум один рубль — именно столько стоил билет для одного человека. Со вчерашнего дня там показывали новый фильм с многообещающим названием «Хон Гиль Дон»!

Сложно сказать, что в большей степени повлияло на наше с Вовкой решение — то ли телосложение сенсея, то ли слишком уж сказочные обещания научить нас летать, но мы твёрдо решили не торопиться принимать постриг. Хомяк, никак не ожидавший от нас подобного решения, был крайне удивлён и обижен. Поэтому, в ответ на наш отказ занять место в дружном монашеском строю, он просто обратился к своим ученикам:

— Скоро вы все сможете подпрыгивать на двадцать метров вверх! Я научился это делать за одну ночь тренировок! Самым верным ученикам могу показать… Но потом! А сейчас — отработка ударов. А эти, — он сделал кивок головой в нашу сторону, даже не удостоив взглядом, — пусть валят. Они будут «ниндзя»! — в толпе послышались лёгкие смешки. — Таких слабаков Хон Гиль Дон пачками раскидывал!

И тут Вовка не сдержался:

— Двадцать метров? Да если ты хотя бы на метр подпрыгнешь, под тобой воронка как от бомбы вырастет! — и тут весь монастырь заполнился дружным детским смехом.

Нам очень повезло, что Хомяк был слишком толстым для того, чтобы быстро бегать и уже через пару минут мы разглядывали афишу при входе в видеозал, весело обсуждая нелепые потуги летающего сенсея догнать двух новоявленных ниндзя. К слову, эти самые ниндзя на афише имели довольно внушительный вид и мы даже были не против, чтобы нас таковыми считали.

Итак, что мы имели? Первое: билеты стоили денег, которых у нас, конечно же, не было. Второе: даже если мы где-нибудь раздобудем два рубля, то билеты нам всё равно не продадут — четырнадцати лет нам ещё не исполнилось. И третье: даже если удастся преодолеть оба этих препятствия, на сеанс нас не впустит грозная охрана — баба Шура, сидящая при входе и отрывающая «контроль» от билетов. О её непреклонности ходили легенды, да и мы тоже не раз безуспешно пытались договориться посмотреть хотя бы мультики, которые ежедневно крутили перед показом фильма. В общем, ситуация для нас складывалась не завидная, однако соблазн овладеть даосской техникой был слишком велик.

— Серый, а я-то как? Я же не залезу со своим гипсом! — Вовка стоял под рябиной и, задрав голову вверх, умоляюще смотрел на меня.

Пришлось спускаться обратно на землю и подсаживать своего раненного друга, а когда мы оба уже забрались на уровень второго этажа дома культуры, где и располагался видеосалон, оказалось, что синие бархатные шторы плотно закрыты, чтобы дневной свет не проникал внутрь. Из распахнутого окна был отчётливо слышен гнусавый голос переводчика, обещавший жестоко отомстить за смерть брата.

— Чёрт! Идёт уже! — сокрушался Вовка, — Тебе что-нибудь видно?

— Нет, конечно! Я же не рентген, чтобы через шторы смотреть!

— Что делать-то?

Я не отвечая, поднёс указательный палец к губам, давая понять, что нужно вести себя тихо, ткнул этим пальцем себе в грудь и показал в сторону окна. У Вовки округлились глаза:

— Ты прыгать будешь, что ли? — прошептал он.

В ответ я только пожал плечами, и в самом деле не зная, смогу ли допрыгнуть. Затем поднялся на следующую ветку, подобрался по ней как можно ближе к открытому окну и начал медленно раскачиваться вверх и вниз, намереваясь использовать эту самую ветку как трамплин. Вовка ухватился за ствол дерева и прищурил глаза, как будто это могло как-то помочь мне уберечься от падения.

— Раз, два, три! — сосчитал я и постарался со всей силы оттолкнулся от гибкой ветки. Вот только ветка оказалась не такой уж гибкой, как мне вначале показалось. Послышался громкий хруст древесины и я, ухватившись руками за оконную раму и больно ударившись корпусом о стену здания, повис на втором этаже с вешней стороны окна!

Вовка закричал:

— Подтягивайся!

Я попробовал подтянуться, но неудобный хват, боль в ушибленных рёбрах и стена, в которую упирались колени, не позволяли подтянуться даже на несколько сантиметров, а не то, что взобраться на подоконник.

— Не могу, Вован, буду прыгать!

— Ты с ума сошёл? Тут же высота метров пять!

Я из последних сил держался за раму, но понимал, что долго мне так не продержаться.

— Привет, мальчики! — услышал я голос Машеньки.

Этого ещё не хватало! Кое-как взглянув вниз, я краем глаза заметил стоящую прямо подо мной девочку со своей убогонькой собачкой, внимательно наблюдающую за моими нелепыми попытками забраться в окно.

— Привет! — стараясь не поддаваться панике, пропыхтел я.

— П-п-привет… — услышал я за спиной удивлённый голос друга.

— У вас тут всё в порядке? Может на помощь кого-нибудь позвать? — осторожно поинтересовалась девочка.

— На помощь? — стараясь придать голосу, как можно более беззаботный тон усмехнулся я, — Ты хочешь, чтобы нас тут за незаконный просмотр повязали?

— Ну, да, — всё также удивлённо бормотал Вовка, — Лезь к нам, тут Хон Гиль Дона показывают!

— Не надо к нам! — из последних сил держась за раму, прохрипел я, и, снова посмотрев вниз, уже с трудом добавил: — Собачку убери…

— Что-что? — не расслышала мою просьбу Маша.

— Собаку сбою убери! Зашибу! — заорал я, разжимая занемевшие пальцы и плавно пикируя прямо на тротуар.

Через пять минут мы втроём сидели в видеосалоне, куда нас великодушно впустила Машенькина бабушка — охранник баба Шура. Я морщился от боли в ступнях, и с долей глубочайшей иронии смотрел, как все вокруг удивлённо наблюдают за столетним старичком — учителем того самого Хона Гиль Дона — прыгающим с тридцатиметрового дерева на землю без каких-либо неприятных последствий для своих дряхлых ног. Какие, всё-таки, сказочники эти азиаты!

Глава 19. Свидание

— Ну, и куда вы теперь, на ночь глядя? — Оля поочерёдно переводила взгляд то на меня, то на Вовку.

— Да у нас палатка просто отличная! Получше пятизвёздочного отеля! Сейчас в лесу поставим, заночуем, а завтра утром в путь… — ответил я, стараясь вести себя как можно безмятежнее, чтобы не навязываться на ночлег.

— Вот ещё! Я-то думала, вы в город поедете. Ну что вы, ребят! Ещё и с палаткой по темноте голову морочить. Давайте я вам лучше в летней кухне постелю на кушетке! — она с надеждой поглядела на нас, и, видя, что мы очень даже не против, добила: — А утром вы бы меня до остановки подвезли.

Мы, молча, переглянулись, и Вовка с опаской спросил:

— А дедушка не будет против?

Сон не шёл, и я размышлял о жутком рассказе деда Прохора, глядя в кухонный потолок.

— Слышь, Вован, ты спишь?

— М-м-м? — послышалось в ответ его вопросительное мычание.

— Ты слышал что дед говорил по поводу того оврага?

— Что-то слышал. Нес какую-то ересь про чертей, про могилы какие-то… Чё тебе не спится-то?

— Да припугнул он меня своими страшилками, если честно. Я и сам от себя не ожидал, только…

Вовка насмешливо хмыкнул:

— Пить надо меньше, чтоб черти не мерещились. Спи, давай, нам завтра вставать рано, ехать далеко.

— А если клад наш здесь лежит, а мы вот так возьмём и уедем, не проверив? Ты же сам слышал, как звенело всё вокруг!

— Ага! В прошлой яме тоже всё звенело, дай бог как! Я до сих пор весь тот звон до конца из карманов не выгреб! Давай спать, друг. Нам ещё есть, где покопаться. А деду и без нас в жизни досталось. Давай хотя бы мы не будем старому своими забавами нервы трепать.

И, чёрт возьми, он был абсолютно прав!

Уснуть никак не получалось. На смену мыслям о кладе пришли не менее, а может быть и более мучительные, мысли о хозяйке дома, в котором мы проводили нынешнюю ночь. Я лежал и размышлял, о чём или о ком она сейчас думает, засыпая в постели и рассыпав по подушке волны своих огненно-рыжих волос. В памяти, почему-то, всплыла Машка из такого далёкого и беззаботного детства. Как сложилась её судьба? Где она сейчас?

Я перевернулся на бок и попытался уснуть, однако, жуткий храп друга, раздавшийся через пару минут у самого моего уха, свёл на нет все старания. Ежеминутные толчки локтем в бок спящего соседа не дали должного эффекта и я, решив, что поспать мне сегодня вряд ли удастся, оделся и вышел во двор.

В доме горел свет. Видимо, Оля тоже до сих пор не спала. Шторы были прикрыты не плотно, и тем самым вызывали непреодолимое желание подойти поближе и всего лишь одним глазком ещё раз взглянуть…

«Ну, нет… Я же не настолько подлый, правда? Ну, разве я могу подглядывать за ни о чём не подозревающей девушкой, которая, к тому же, так великодушно разрешила нам переночевать у неё в гостях?» — размышлял я по пути к заветному окну. «Нет, меня не так воспитывали! Что ж я маньяк какой, что ли? Серёжа не такой! — но подлый и настойчивый внутренний голос — гад — предательски шептал: «Такой-такой!». А когда я преодолел клумбу, вплотную подойдя к цели, последние рубежи совести, в борьбе с искушением, пали и в окне, пред моим жаждущим взором, предстал… Прохор Матвеевич, употребляющий очередную порцию огненной воды и закусывающий её родимую аппетитной котлетой.

Кроя себя, в глубине души, трёхэтажным матом за проявленное малодушие, выбрался из цветника и практически сразу был ошарашен испуганным женским возгласом, раздавшимся откуда-то сбоку из темноты.

— Прости, Оля! Это я! Сергей! — чувствуя, как к лицу приливает горячая кровь жуткого стыда и смущения, затараторил я, — Где тут у вас?… Ну, этот… То есть эта… — я лихорадочно пытался придумать причину, по которой оказался посреди ночи в клумбе, но в голову настойчиво лезла только какая-то чушь. В итоге, не придумав ничего получше, ляпнул: — Сушняк у меня, в общем! Похмелье! Воду никак не мог найти. А тут вот бочка…

— Боже! Серёж, в этой бочке дождевая вода для полива цветов! — она прыснула весёлым смехом, — Только не говори, что успел напиться!

— Да нет… — в душе искренне радуясь ночной темноте, ответил я. Если бы Оля сейчас видела мои красные от стыда уши и лицо, то версия с бочкой точно бы не прокатила. — А ты почему на улице? Не спится?

— Не спится… — как-то задумчиво проговорила она и, как раз, её-то чудесную улыбку ночь укрыть не смогла.

— Так может, прогуляемся? — спросил я, уже понимая, что она ждёт от меня этого вопроса.

— С удовольствием! Только схожу, переобуюсь.

Стояла тихая, безветренная ночь. С огорода доносился мерный стрекот сверчков. Над головой то и дело с гулом проносилась тяжёлая авиация в виде майских жуков. На безлунном небе тускло мерцали миллионы звёзд, заполоняя весь небосклон и создавая сплошной светящийся купол. Да уж! Такого неба в городе не увидеть…

— Красиво, правда? — донёсся с крыльца Олин задумчивый голос. Я не ответил, и подойдя ближе, подал руку.

— И куда же мы с тобой пойдём?

— Нашла, у кого спросить! Ты же у нас местная, тебе и решать.

— Ага… Вот так, значит, ты перевалил всю ответственность на хрупкие женские плечи, да? Ну, хорошо… — она загнула один палец на руке: — Просто гулять с интересным молодым человеком по улицам — довольно рискованная затея. Завтра вся деревня будет об этом знать. — Оля говорила с каким-то детским беззаботным весельем, явно находясь в предвкушении романтического вечера. Глядя куда-то вверх, загнула второй палец: — Идти среди ночи в лес с малознакомым человеком, а к тому же ещё и в лес, полный пьяного народу — это вообще не комильфо, согласись! — третий палец: — Сельская дискотека? Уж лучше тогда с дедушкой водки выпить…

— Предлагаю к реке! — вызвал я огонь на себя, представив очередную пьянку в компании Прохора Матвеевича.

— Хм… А что у реки?

— Как что? Лягушки, конечно! И комары! Что же ещё?

— Ох и умеете вы, Серёжа, девушек уговаривать! Я согласна! — она засмеялась, пожала плечами и, держась за мою руку, спрыгнула со ступенек. С чувством юмора у девушки оказалось всё в порядке, что не могло не радовать. Жестом предложил ей уцепиться за свой локоть, чем та, не колеблясь, поспешила воспользоваться и мы неспешным шагом двинулись к реке.

— А расскажи мне что-нибудь о раскопках! — с азартом в голосе попросила Оля, чем ввела меня в конкретный ступор.

— О каких ещё раскопках?

— Ну, как это о каких? О любых! Ты же археолог, в конце концов?

— Археолог, археолог… — пробормотал я, на ходу пытаясь придумать какую-нибудь археологическую байку, но получалось только ругать себя за то, что приходится врать, — Знаешь, тут и рассказывать-то особо нечего. Но одно тебе могу сказать точно: когда ты поднимаешь из земли что-то, потерянное сотни, а может быть и тысячи лет назад, и берёшь это в свои руки, то начинаешь физически ощущать в этом предмете вес этих самых веков! Только представь: тысячи лет назад здесь — вот прямо здесь — жили совершенно конкретные люди, которые очень сильно отличались от нас с тобой. И люди эти были такими же хозяевами местных земель, какими сейчас считаем себя мы — славяне. Они говорили на совершенно другом языке, поклонялись каким-то своим богам, передавали из поколения в поколение свои традиции, нравственные устои и легенды о предках… Это был великий народ! Народ — завоеватель! Народ — покоритель! Сейчас его нет. Давно нет. Не осталось людей, не осталось языка, не осталось ни одного человека на земле, которого можно было бы с уверенностью назвать потомком великих скифов. И, всё же, иногда получается прикоснуться к той эпохе. И происходит это в тот момент, когда ты поднимаешь из земли предмет, потерянный две или три тысячи лет назад и понимаешь, что его потерял совершенно конкретный человек, при совершенно конкретных обстоятельствах, но очень и очень давно! А другой, не менее конкретный и не менее давно живущий человек, изготовил эту вещь своими руками! Он старался, прилагал усилия и фантазию! Он долго учился этому ремеслу, постигал все тонкости и вот он сделал, ну, например, наконечник для стрелы! Из бронзы! А сегодня ты, такой же конкретный, но уже современный, поднимаешь этот наконечник с осознанием, что ты первый человек, к которому он попал с тех давних пор! Невероятное чувство!

Довольный своей находчивостью, а также тем, что всё-таки не пришлось врать, я нащупал в своём внутреннем кармане заботливо припрятанный наконечник и протянул его Оле. Она остановилась, уставилась на мою ладонь и, боясь притронуться, принялась рассматривать в ночных сумерках старинную диковинку.

— Это что? Он самый? Скифский наконечник? — почему-то шёпотом спрашивала Оля.

— Угу, он самый. Держи, не бойся! — и только после этих слов она решилась взять его в руки.

— Такой маленький. Я думала, они должны быть больше. Боже мой! А ведь и вправду — ему же много тысяч лет! Просто чудо какое-то! Даже не верится, что я его держу.

— Дарю, — великодушно провозгласил я, но Оля тут же отрицательно замотала головой и поспешила вернуть находку мне:

— Нет, что ты. Я не могу!

— Да бери, говорю, у нас этих наконечников знаешь сколько? Пруд пруди! Складывать некуда! Мы же археологи, ели-пали!

Оля заколебалась, но я ещё раз настоял и она сдалась:

— Я буду его с собой в сумочке носить. На удачу! Спасибо тебе… — она улыбнулась и проворно чмокнула меня в губы. Я аккуратно обнял её за талию и какое-то время вглядывался в самые удивительные глаза на свете. Её улыбка превратилась в лёгкое смущение, но противиться моим объятиям она не стала. Ещё мгновение я наслаждался видом её глаз и после поцеловал.

Дальнейшая наша прогулка до самой реки и обратно вспоминается как будто во сне. В хорошем сне. В самом счастливом… Мы распрощались у порога дома. Оля ещё раз поцеловала меня, пожелав спокойной ночи, и оставила в полном одиночестве.

Глава 20. Ночь

Я стоял перед забором, отделяющим двор от огорода, и всматривался в густую и глубокую тьму майской ночи. Прохладный воздух проворно забрался за пазуху, покрывая спину бодрящими мурашками, и заставляя обхватить себя руками за плечи. Где-то там, совсем не далеко, лежит таинственное место, хранящее вековую тайну о серии загадочных смертей, несущее в себе жуткие отголоски ментальности наших предков, веривших в чертовщину на столько, что решились на настоящее убийство. Но даже не это меня поражало более всего. Я был до глубины души смущён тем, что я — взрослый современный мужчина, живущий в век космических и компьютерных технологий, имеющий в современном прогрессивном обществе определённый вес и репутацию, в конце концов, не бедный человек, стою здесь и… боюсь! Смешно подумать: чертей боюсь! Да что за бред, в конце-то концов!?

Возмутившись собственной глупости и абсурдности ситуации, я, не без труда, отыскал во дворе лопату, накинул на плечи какую-то старую шинель и уверенным шагом направился в сторону оврага с твёрдым намерением расставить все точки над «i».

Такой гаммы противоречивых ощущений я ещё не испытывал ни разу в жизни. С одной стороны здравый рассудок уверял меня в том, что я просто иду к самому обыкновенному углублению в почве, чтобы выкопать из земли то, что в ней находится. С другой стороны что-то в груди заставляло бешено колотиться сердце и учащённо дышать. Сверчки, видимо почувствовав мои шаги, смолкли и я двигался в полной тишине. Впереди почти ничего не было видно. В голове всплыли слова старика: «Руки чёрные с под земли к тебе тянулись! Они ж тебя за ноги вже хотели хватать!». Тут же ещё сильнее заколотилось сердце.

— Век компьютерных технологий, — почти неслышно шептал я себе под нос, — старый дед, выживший и ума, век компьютерных технологий, люди в космос летают…

Получалось не очень убедительно, и я даже начал подумывать о том, чтобы повернуть обратно и прийти сюда снова, но уже на рассвете, когда увидел под ногами край обрыва. «Дошёл. Ну, вот и славненько. Сейчас обойду с другой стороны и копну разок-другой. Делов-то!», — убеждал я сам себя, сжимая покрепче древко лопаты дрожащими от волнения руками. Глубоко вздохнув, зашагал вдоль врага к пологому склону. Вдруг, в густой ночной тишине раздался еле заметный шорох. Я невольно остановился и стал настороженно вслушиваться. В ушах отдавались гулкие удары собственного пульса. Снова завёл свою песню сверчок. Решив, что мне просто показалось я, пусть и чуть медленнее, но всё же продолжил путь к дну омута и, дойдя до места, вонзил лопату в почву.

Перевернув ком земли, разламывал его руками и на ощупь попытаться найти хоть что-нибудь похожее на монеты или украшения. Руки предательски дрожали от волнения, и комья земли постоянно выпадали и терялись в высокой сухой траве. Приходилось на ощупь их отыскивать и снова пытаться раздавить непослушными пальцами. В эти моменты возбуждённое воображение, абсолютно не обращая никакого внимания на прагматичный рассудок, рисовало жуткие кривые руки, покрытые чёрными волосами и тянущиеся из-под земли, чтобы схватить меня и утащить к себе в преисподнюю. Разламывая очередной ком я, вдруг, наткнулся на нечто плоское, круглое и твёрдое, размером с пятикопеечную советскую монету. Оттерев предмет от грязи, попытался рассмотреть находку, однако полное отсутствие освещения не позволяло определить принадлежность предмета вообще к чему-либо. Я положил его в карман и уже с двойным усердием продолжил перебирать куски дёрна. Ещё один предмет! На этот раз продолговатый, остроконечный, около полутора сантиметров в длину и не более пяти миллиметров в толщину. Тут же попался ещё один! Также, продолговатый, но уже чуть большего размера. Страх окончательно отступил, уступая место дикому азарту! А зря…

Я поднялся с земли, чтобы в очередной раз вонзить лопату и отчётливо почувствовал на своей спине чей-то тяжёлый взгляд. Точно описать и передать словами это чувство не возможно. Могу лишь сказать, что в какую-то долю секунды я физически ощутил на себе его прикосновение. Враз похолодев от макушки до пят, резко развернулся на сто восемьдесят градусов и увидел то, что мне так эмоционально намедни описывал Прохор Матвеевич. Буквально в трёх метрах за мной из травы поднимались два чёрных силуэта бесовских фигур, по пояс находящиеся в земле и протягивающие ко мне свои чёрные руки. Я успел заметить, как блестели глаза одного из них, отражая холодный свет звёзд.

В следующее мгновение, я рванул вперёд, в панике не соображая, что творю, и куда лучше стоит бежать. Упёршись в отвесный край оврага, оказался в западне. Бросив лопату и хватаясь руками за сухую траву, стал карабкаться наверх, в каждое следующее мгновение, ожидая прикосновения холодных, влажных бесовских рук на собственных лодыжках.

Не знаю как удалось преодолеть столь крутой подъём так быстро, но мне показалось, что я просто выпрыгнул из того оврага, после чего бежал не оглядываясь до самого двора, спотыкаясь о длинные полы старой шинели, падая и снова поднимаясь. Пронзительно завыла соседская собака. Тяжело дыша и кашляя, обернулся назад. Бесов не было. Страха тоже не было. Его место заполнила какая-то всеобъемлющая пустота, прострация, полное отрицание действительности. Мой рассудок отказывался верить в произошедшее, но и разумное объяснение всему искать не желал. Хотелось просто исчезнуть и не быть. Вообще.

Небо на востоке начинало светлеть, наступало утро. В деревне один за другим голосили петухи. Вымыв руки в уличном умывальнике, я поплёлся в кухню, а через полчаса окончательно отдышавшись и успокоившись, уснул тревожным сном. Мне снились комья чёрной, вязкой грязи, которые я вынимал изо всех своих карманов, а та, почему-то, упорно не заканчивалась и всё больше пачкала руки. Вовка, зачем-то, эту самую грязь тут же подбирал и, опасливо оглядываясь по сторонам, прятал себе за пазуху, приговаривая: «Ничего, Серый, отмоемся как-нибудь».

Глава 21. Ссора

Утро началось с чудных ароматов. Вовка, не дожидаясь, когда все проснутся, по-хозяйски принялся готовить завтрак из привезённых нами запасов. Кстати сказать, кулинар из него получался отменный. Через двадцать минут все обитатели «дома на окраине» с удовольствием уминали Вовкину стряпню, а я даже на несколько минут забыл о своём ночном приключении. День обещал быть сухим и тёплым. Из соседнего леса снова доносились восторженные детские крики и треск ломаемых на дрова веток — праздники продолжались…

Оля всё утро щебетала и шутила, явно пребывая в отличном настроении. Вовчик с удовольствием поддерживал её остротами и шутками. Я же никак не мог отойти от жутких впечатлений, а друг, заметив это, дождался, когда хозяйка дома удалится на кухню для мытья посуды и спросил:

— Старик, что-то не так? Ты какой-то хмурый с самого утра.

Я смотрел на него, не зная что ответить. Рассказать? Или отмахнуться и забыть о том, что видел? Через чур невероятной была история, чтобы вот так просто взять и сказать: «Видел ночью чертей, которые хотели меня в ад утащить…». Единственное, во что сейчас хотелось верить, так это в то, что мне всё приснилось, и что не было никаких ночных прогулок и бесов волосатых… Уверен, что со временем я бы так и стал думать, ведь нам-то на всё нужны разумные и рациональные ответы. А какой рационализм был в том, что со мной произошло ночью? Да никакого! Потому-то и списал бы всё через день-другой на сон после пьянки. Однако было одно «но»! И это «но» страшно угнетало и гнало от проклятого места. Проснувшись утром, я первым делом сунул руку в карман и изъял оттуда гильзу от патрона, пулю и большую бронзовую пуговицу. Все предметы были испачканы землёй. Значит, не приснилось! Но как сейчас объяснить это сидящему рядом и улыбающемуся до ушей другу?

— Я тебе потом всё объясню.

Вовка заметно погрустнел и сделался серьёзным.

— Колись, давай! Никто не слышит. Что-то серьёзное?

— Даже не знаю. Но точно уверен, что валить отсюда надо. И чем быстрее, тем лучше.

— Да говори уже, не томи!

— Старик, если я скажу, ты всё равно не поверишь. Просто послушайся меня и собирай манатки.

— Ну, теперь я точно с тебя не слезу! И пока не расскажешь всё как есть, за руль не сяду. Выкладывай!

Я тяжело вздохнул и оглянулся через плечо туда, где в лучах солнечного света зиял провал оврага.

— Я ночью ходил копать, — начал я и запнулся, не зная как правильнее описать то, что произошло.

— Ого! Ну и? — нетерпеливо развёл руками Вовка.

— Нет там ничего. Гильзы и пули всякие. Они-то и звенели. Видать, в войну кто-то из оврага этого отстреливался, как из окопа.

— Ты чего-то недоговариваешь, друг. Это тебя, типа, гильзы так расстроили? Ты бледный сидишь как стена. Что ещё нашёл? Колись, давай!

— Да ничего больше не нашёл, правда… Просто… — и вдруг вспомнив наш диалог с дедом Прохором, продолжил: — Ты в Бога веришь?

Реакция и ответ Вовки меня несколько удивили и насторожили. Он заметно осунулся и уставился в столешницу, сжав кулаки. Я не торопил, ждал. Через полминуты друг ответил холодным тоном:

— Тебе-то что до этого?

Было видно, что теперь ему уже всё равно, что случилось со мной. Я даже немного растерялся от такой агрессии.

— Ну, а что я такого спросил-то? Я вот, например, верю.

Вовка возбуждённо сопел носом.

— А может, я боюсь верить? — буркнул он и тяжело вздохнул, затем, как-то съёжившись, пристально посмотрел на меня и добавил: — Боюсь, что грехи мои не простит.

— Ну, так этого все боятся, — не понимал я, к чему тот клонит.

— Не у всех столько грехов, как у меня, — не отрывая взгляда, машинальным голосом твердил тот, и было в этом нечто железное, нечто, что сильный и волевой Вовка не мог сам в себе побороть, не мог контролировать.

— Да ладно тебе… Все люди не без греха, и вообще я не о том… — договорить я не успел. Вовка, вдруг сжал губы, а затем побагровев, вскочил со скамьи и сильно ударил кулаками по столу:

— А тебе-то, откуда знать про грехи-то, про мои?! А? Где ты десяток лет пропадал, друг мой верный? — я шокированный, молча, наблюдал за разъярённым товарищем, абсолютно не понимая причин такого поведения, а он всё не унимался: — Что ж ты не уберёг другана своего лучшего от тюрьмы, а? Что ж от пьянки-то меня не уберёг? И даже когда увидел, что без водяры жить не могу, что подыхаю, что ж не вытащил из задницы этой, как обещал? А?! Друг, что примолк?! Или ответить нечего?! Проповеди он мне тут читает! Святой, блин, выискался!

На его крики выбежала испуганная Оля и застыла в дверном проёме кухни. Она явно хотела что-то спросить, но так и не решилась. У Вовки на глазах выступили слёзы, и он быстрым шагом пошёл прочь со двора. Я глядел то ему вслед, то на перепуганную Олю, не зная как поступить. Чуть придя в себя после такого холодного душа из помоев, которые на меня вылил лучший друг, решил-таки его догнать, и выяснить, что же послужило катализатором скандала, но не успел.

Стоя посреди улицы, я глядел на стремительно удаляющийся «Прадо», поднимающий за собой серые клубы пыли, и не представлял, что делать дальше. Вышла Оля и посмотрела на меня с немым вопросом в глазах. В ответ, я только, молча, пожал плечами, и в самом деле не представляя, что ей ответить. Навряд ли, причиной такого Вовкиного поступка могло послужить моё длительное отсутствие. Дело было в чём-то другом. И это «что-то другое» явно терзало ему душу.

— Чаво орать-то так? — послышался голос Прохора Матвеевича из-за забора, — Вы мне эдак усю нечисть разгоните, некем будеть археологов пужать!

Из-за спины Ольги показалась его щуплая, сутулая фигура. Не спеша дед подошёл ко мне и также уставился на клубящуюся над дорогой пыль.

— Горько ему, видать. Другу-то твояму. Слышь? — старик выжидающе покосился на меня.

— Видать… — выдохнул я.

— Чаво ж не помогашь яму?

— Да не успел я, удрал шибко быстро.

— Ничаво, скоро повернётся… — задумчиво проговорил тот, — От нам Ольга-то чаю зараз сварить, мы с тобой пока яво выпьем, так и повернётся товарыш твой. От там и поговорите с им. Ну? Чаво встал, как истукан? Идём, говорю, чай пить!

Я поплёлся за дедом, пребывая в полной растерянности. Крепкий чай немного привёл в чувства. О ночном происшествии уже даже не вспоминал. Новая проблема поглотила с головой. Вот только дед Прохор оказался не таким уж и простаком:

— И чаво ж ты там ночью-то делал, а? Не поверив деду, да?

Меня даже передёрнуло от неожиданности.

— Вы-то откуда знаете?

— Сынку, дед вже скоро сто годов как на свете живе. Я ще вчера вечером знав, шо ты туды попресся. Вот ты с дедом, как с дитём малым беседу водишь, а дед вже чотыри твоих жизней прожив, и бачив поболе, чем ты, да-а-а… Тому слухай, шо дед скажет: не ходи туда больше, сынку. Не надо воно тебе.

— Не пойду, отец. Ещё вчера ночью отхотел.

— От и ладненько, — старик удовлетворённо кивнул и переключил внимание на входную калитку, — Шось твоего друга долго нема, вже должон був вернуться, паразит.

Вовки и в самом деле не было и, по всей видимости, возвращаться он не думал. Прошёл ещё час. Собрав в рюкзак металлоискатель и кое-какие оставленные другом вещи, я приготовился прощаться с приютившими нас людьми, но в этот момент мы услышали звук подъехавшего ко двору автомобиля.

— От так! Довго ж яво не було. От басурманин! — Прохор Матвеевич довольно улыбался беззубым ртом, а морщины на лице от этого стали таким глубокими, что было трудно разобрать, где же среди них разрез глаз.

Мы втроём заторопились к калитке. Дед оказался прав, прямо посреди улицы, напротив двора, стояла и урчала двигателем Вовкина машина, из которой тот не торопился выбираться. Я подошёл к водительской двери и, сквозь сильно тонированное окно, с трудом разглядел друга. Тот сидел, упёршись подбородком в грудь, и глядел прямо перед собой. Футболка на груди была мокрой, глаза красными, а в руках — полупустая литровая бутылка виски. Приехали…

Он рывком распахнул дверь и, громко икнув, выпал прямо мне на руки. С трудом удержав тяжеленную тушу, я помог встать ему на ноги.

— Гуляем, ёптить! — он взмахнул рукой, в которой была бутылка, и не удержал её — в следующее мгновение та полетела в сторону. Вовка, придерживаясь за дверцу джипа, сделал наигранно-удивлённое лицо, затем поднёс указательный палец к губам и прошептал: — Т-с-с-с! У меня ещё есть! — и в очередной раз громко икнув, собрался лезть обратно в машину.

Я опомнился и, придерживая падающего друга, обратился к Оле со стариком:

— Вы нас простите, ради бога, за всё — мы поедем. Он в машине проспится. Спасибо вам большое за всё и ещё раз извините! — а затем, вдруг вспомнив, добавил, — Да! Оля! Мы же обещали тебя до остановки подвезти!

— Не страшно, Серёж, я сама доберусь, здесь всё равно не далеко. В любом случае, до вчера я ещё побуду с дедушкой.

Старик, опёршись на свою клюку, грустно наблюдал за всем происходящим. Загрузив возмущающееся и отбивающееся тело на заднее сидение, я бросил в багажник рюкзак, пожал деду Прохору руку и, взглянув на прощанье в Ольгины бездонные глаза, сел за руль. Но практически сразу вышел обратно и увидел, что Оля тоже торопится ко мне.

— Вот, — она отдала мне заранее написанный на листке бумаги номер телефона, затем протянула ладонь для рукопожатия и улыбнулась. Я взял её за руку поцеловал в щёку.

— Обязательно позвоню, когда в город вернёмся. Да, кстати! — я достал из кармана свою визитку и протянул её Оле, — Это так, на всякий случай.

Оля снова улыбнулась, согласно кивнула и отступила на шаг назад, давая понять, что больше не задерживает.

Уезжая, под раскатистый храп пьяного друга, я смотрел не на дорогу, а в зеркала заднего вида. Там, позади, посреди пустынной улицы, ещё долго провожала нас взглядом одинокая женская фигура, от которой так не хотелось уезжать.

Глава 22. Юг

— Я там хоть не натворил ничего? — Вовка сидел верхом на спальном мешке в палатке и держался за косматую голову обеими руками.

— Не успел. Я тебя убаюкал. Хотя, что ты делал полтора часа до этого, понятия не имею. Может и натворил чего. Не переживай, тебе Оля если что расскажет. Уж ей-то односельчане обязательно всё в красках распишут, если будет что…

Он застонал и свалился без сил на спину.

— А она что?

— Да ничего. Не парься, всё нормально. Почти не видела тебя пьяным.

— Ты хоть телефон-то у девки додумался взять? — он, приоткрыв один глаз, посмотрел на меня.

— Взял-взял, ты давай проспись хорошенько. Тут, между прочим, в десятке метров озерцо нас ждёт — на дне искать будем.

— Как же! Поспишь тут… Трясёт всего! Сдохну, если не опохмелюсь! Я вискаря два пузыря брал…

— Вовчик, ты же знаешь, что опять сорвёшься. Нельзя тебе опохмеляться.

— Зуб даю, старик! Только опохмел, я просплюсь, и завтра же ныряю в это твоё озерцо!

— Ты же прекрасно знаешь, что не остановишься, кого обмануть хочешь? Меня или себя?

— Серый, я уже завязывал раз! Ты же знаешь! Хватило же сил! И сейчас хватит. Дай только чуток, чтобы попустило. Я же не прошу всё!

— Я знал, что так будет, друг. Потому и выбросил её. Всё! Нет вискаря. Спи! — в ответ он отчаянно зарычал и отвернулся от меня, кутаясь в спальный мешок.

Стоял тёплый вечер. До захода солнца ещё было достаточно много времени, и я принялся осматривать местность самой южной точки нашего путешествия, куда сегодня днём привёз пьяного Вовку и где самостоятельно разбил лагерь.

Вокруг вовсю зеленел май. Луг, на котором вдалеке паслось небольшое стадо коров, был устлан молодой ярко-зелёной травой с частыми жёлтыми вкраплениями цветущих одуванчиков. В паре километрах от лагеря виднелся небольшой посёлок, который мы, по дороге сюда, проезжали. Очередная пустеющая с каждым годом деревушка, каких сейчас в стране тысячи — люди покидают сёла в погоне за комфортом и красивой городской жизнью.

Озерцо, о котором я говорил, представляло собой довольно жалкое зрелище. Всего несколько метров в диаметре, поросшее по периметру густым камышом, и только в одном единственном месте имеющее расчищенный берег. Грязь в этом месте была густо истоптана коровами. По всей видимости, сюда животные приходили на водопой. Кроме следов от копыт, недавнее присутствие животных выдавали, также, и ещё кое-какие следы, и уж они-то точно отбивали всякую охоту лезть в воду. А искупаться здесь, видимо, в любом случае придётся. Благо, рядом есть река, в которой потом можно будет сразу отмыться.

Я нашёл длинную сухую палку и попытался измерить глубину. Получалось, что водоёмчик-то был не таким уж жалким, как показалось вначале. Двухметровый щуп полностью ушёл под воду уже в полуметре от берега и даже не думал упираться в дно.

— О-го-го! — вырвалось у меня непроизвольно.

Протаптывая сухой камыш, я ещё несколько минут возился вокруг озера и пытался нащупать дно, однако щуп упорно продолжал проваливаться до самого конца, полностью скрываясь под мутной желтизной воды. Лишь в одном месте я почувствовал удар о землю. Там было около полуметра глубины, но чуть дальше — снова обрыв.

Вдруг, сквозь шелест камыша, я услышал звук работающего двигателя, а когда выбрался из зарослей, то второй раз за день увидел удаляющийся от меня внедорожник. В сердцах плюнув, забросил подальше мокрую палку.

Ближе к полуночи вдалеке замаячили фары Вовкиной «Тойоты». К этому времени я успел приготовить ужин и неспешно ел, сидя на бревне у костра. Зная, в каком состоянии вернётся мой друг, я специально не ложился спать, чтобы помочь ему забраться в палатку без приключений. Однако, мои ожидания не оправдались. Точнее, оправдались только частично. Он, конечно же, был пьян, но из распахнувшихся дверей джипа вывалились хохочущие красотки, весьма вызывающе одетые и не менее вызывающе себя ведущие. Из-за машины, с улыбкой на лице и сигаретой в зубах, выплыл сам Вовка.

— Ну что, Сергей Владимирович? Заскучали? Получите и распишитесь! — он снова говорил заплетающимся языком, — Девочки! Это Сергей Владимирович! Прошу любить!

— Сергей Влади-и-и-имирович! — хором пропели жрицы любви и обе направились в мою сторону, неуклюже ступая высокими каблуками по мягкому грунту, а подойдя, уселись на бревне по обе стороны, обняли за шею и также синхронно, чмокнули меня в щёки. Я продолжал сидеть у костра, откровенно не замечая соблазнительных женских атак, и смотрел на Вовку.

— А?! — довольно вопрошая, воскликнул тот и поднял ладони вверх, — Какие цыпочки! Еле уломал их сюда приехать! Боялись…

— Я Лена, — прошептала крашеная гидроперитом блондинка и лизнула кончиком языка мочку моего уха.

— А я Нюся, — забираясь ладонью под рубашку, пропела вторая, которая явно переборщила с духами.

— Зря старался! — огрызнулся я и, сбросив женские руки, отправился в палатку. Мне вслед провыл женский хор:

— Ну-у-у-у!

— Чё, ну? — недовольно проворчал Вовка, — Пока мой друг не станет самым счастливым человеком на свете, с нами тут будете сидеть! Мне вас учить, что ли? Давайте, цыпочки, попки подняли, губки напомадили и в бой!

Послышались неспешные шаги и хихиканье, а через мгновение ко мне в палатку, раздеваясь на ходу, вползли обе девушки. Я приподнялся на локте и собирался выгнать их в шею, но Лена приложила к моим губам палец и тихонько попросила:

— Серёж, если тебе не захочется, ты просто полежи спокойно, а мы через десять минут уйдём. Нам же надо вернуться как-то, а этот твой друг, просто невменяха какой-то. Не ночевать же нам здесь, правда?

Я смотрел на неё и сам не понимал, что со мной происходит. Глаза проститутки, казалось, просто выворачивали меня наизнанку. Я падал в них, как будто это были не глаза вовсе, а бесконечное голубое небо, притягивающее к себе как магнит и уносящее куда-то далеко за облака. Её лицо… Несмотря на моё сильнейшее нежелание вспоминать его, память сделала это за меня…

— Мы просто полежим рядышком, — возвращая меня в реальность, подключилась вторая, которая уже лежала слева и настойчиво растирала ладонью мою грудь.

В это время блондинка, так похожая на первую любовь, уже умудрилась расстегнуть мою ширинку, и её маленькая ладошка ловко юркнула туда. Нюся, недолго думая, впилась в губы, яростно работая языком. Машкины губы я тоже ощутил на себе, но уже там, куда она изначально так настойчиво прорывалась руками. Я попытался их отстранить, но после прикосновения упругих женских грудей к моему животу, пали последние рубежи обороны и я сдался. И, если уж быть полностью откровенным, не пожалел об этом поражении ни на секунду — девчонки были настоящими профессионалками и хорошо знали своё дело.

Как Вовка отвёз проституток обратно и как вернулся в лагерь, понятия не имею. Измотанный бурными амурными приключениями, я почти сразу вырубился и спал как младенец до позднего утра. Проснувшись, нашёл своего друга спящим под открытым небом около погасшего костра. Девчонок не было. Машина стояла явно в другом месте, а значит, Вовка таки ездил ещё раз ночью. Сходив к реке, чтобы умыться и привести себя в порядок и вернувшись в лагерь, произвёл ревизию всех вещей на предмет наличия алкогольных напитков. Таковых обнаружилось в избытке на заднем сидении «Тойоты». Все бутылки были благополучно перенесены и закопаны в ближайшей посадке на радость благодарным потомкам. Ключи от машины не менее благополучно осели в моём кармане.

Как и ожидалось, проснувшийся Вовка принялся искать что-нибудь на опохмел, и ничего не найдя, нахмурился и уставился на меня. Я сделал вид, что ничего не понимаю и активно занялся завтраком.

— Серый, ты ключей не видел?

— Каких ключей? От машины? Потерял, что ли?

— Да хрен его знает… Должны где-то здесь быть, я же как-то приехал сюда.

— Да, расслабься. Сейчас чаёк с бутерами употребим, глядишь и вспомнишь где.

Он продолжал суетиться и заглядывать в самые укромные уголки салона.

— Блин, не пойму… Даже бутылок пустых нет. Ты, что ли, постарался?

Отложив в сторону колбасу и нож, я попросил друга присесть рядом. Тот, сразу разобравшись в чём тут дело, с недовольным видом уселся и, глядя вдаль, вызывающе рявкнул:

— Давай, учи жизни!

— Да не кипятись ты! Хорош истерить и просто выслушай меня спокойно, — я взглянул на Вовку, тот продолжал молча всматриваться в горизонт, — То, что ты наговорил мне вчера утром я тебе, как другу, прощаю. В конце концов, доля правды в твоих словах присутствовала — я и в самом деле не вернулся к тебе через неделю, как обещал. В остальном же, друг, ты был не прав. Но я не собираюсь с тобой это обсуждать или в чём-то тебя упрекать. Никогда не собираюсь и не буду этого делать. Этот вопрос предлагаю считать закрытым.

— Угу, — делая вид, что ему всё равно, Вовка кивнул в ответ головой.

— Второе. Пьянки и девочки — это, конечно, весело и здорово, но мы с тобой сюда, кажется, не за этим приехали. Если ты рассчитываешь на то, что я так просто откажусь от нашей затеи и позволю тебе всё испортить, а заодно и убить нашу дружбу бухлом — ошибаешься. Коль у тебя ко мне возникают претензии, по поводу помощи утопающему в алкоголизме, то это, как раз, тот случай, когда я не позволю тебе утонуть. Хочешь ты того или нет, — он повесил голову и уже не казался таким уверенным, я атаковал его же оружием и тот немного растерялся, — А ключи свои получишь только в городе. Теперь я за рулём. Вот такие дела, друг.

Он сидел на бревне с понуренной головой и смотрел себе под ноги.

— Но и это ещё не всё, — я сделал паузу, собираясь с мыслями, — Прошлой ночью со мной произошло кое-что, о чём я даже не знаю, как тебе рассказывать.

Вовка прыснул и залился искренним смехом:

— Можешь не рассказывать, друг, я и так всё слышал. Девки так орали, что…

— Да причём тут девки? Хотя по поводу них я тебе тоже хотел сказать. Ты вообще видел, кого привёз?

— Ну, а чё? Нормальные тёлки, тебе чё не понравились, что ли?

— Значит, не видел… — по растерянному виду друга было и так понятно, что он не понимает о чём я, — Ты Машку привёз, друг. Блондинка эта — Машенька из соседнего подъезда, за которой мы с тобой как под гипнозом пацанами ходили. Я сам её с трудом узнал… Но глаза…

— Ого! — ошарашено протянул Вовка, — Так это что ж получается, ты ночью с Машкой переспал, что ли?

Я пожал плечами, а он присвистнул.

— Жалко девку… Такая красота пропадает, — проникся, наконец, мой друг, — Хотя, кто из нас не без греха?

— Так вот, рассказать я тебе хотел не о сегодняшней, а о вчерашней ночи, когда мы у Ольги остались. Вовка, я видел тех чертей, о которых дед Прохор рассказывал.

Он молча смотрел мне в глаза. Долго смотрел, а потом скорчил такое лицо, как будто боялся обидеть сумасшедшего:

— И этот человек считает меня пьяницей…

Стало ясно, что серьёзного разговора у нас с ним сегодня уже не получится, поэтому я улыбнулся и махнул рукой, давая понять, что тема закрыта. Вовчик ещё раз усмехнулся:

— Так что тут за озеро, говоришь?

— Да маленькое такое, но, сука, глубокое. Придётся нырять. А я плавать не умею, — попытался я схитрить, но Вовчик прекрасно знал, что это не так.

— Ага! А я пиявок боюсь, — сделал ответную попытку тот, и это уже была не хитрость, а сущая правда.

Глава 23. Труп

В пределах городской черты, где мы с Вовкой проводили своё бесшабашное детство, есть прекрасное озеро, а точнее старый песчаный карьер. Ещё при Хрущёве там активно добывали песок, который затем использовали для строительства знаменитых пятиэтажных «хрущёвок». Но в конце семидесятых разработки полностью прекратили, и на их месте образовался довольно большой и чистый водоём, в котором горожане спасались в особо знойные летние дни. Мы не были исключением и в обмен на двадцать минут ада в переполненном троллейбусе, получали райское удовольствие от барахтанья в прохладной воде озера и последующего закапывания по уши в горячий песок на белоснежном пляже.

Однажды, в очередной раз приехав искупаться, мы увидели небольшое скопление народа у кустов, недалеко от пляжа. Тут же сработал стадный инстинкт, который ещё покойный дедушка Фрейд в своих трудах мусолил, и мы взяли курс на объект всеобщего интереса. Позже пришлось глубоко пожалеть об этом, но в тот момент удержаться от соблазна было просто невозможно. Протиснувшись сквозь шепчущуюся о чём-то толпу зевак, мы чуть было не наступили на… Настоящего утопленника! Это был взрослый, грузный мужчина с короткими, стрижеными волосами и татуировкой на плече в виде злобного дракона. До сих пор помню его жёлтые пятки и синюшное, разбухшее, грузное тело. На нём были обрезанные до колен джинсы, а на спине висели две огромные чёрные пиявки.

Я молча вытаращился на мёртвого человека, не веря собственным глазам. Рядом стоял Вовка, который что-то невнятно пробормотал, крепко вцепившись мне в руку. Не отводя взгляда от трупа, я спросил: «Ты чего?», но в ответ снова услышал лишь невнятное мычание. Оно-то и заставило меня обернуться к другу. Я не сразу понял что происходит, а когда понял, было уже поздно. Лицо Вовки побледнело и стало серым как на чёрно-белой фотографии, зрачки закатывались под лоб, а нижняя челюсть безвольно приоткрылась. Вовка потерял сознание и падал прямо на меня, толкая всем своим весом в сторону лежащего на земле утопленника. Ужасу моему не было предела! Всё происходило в считанные доли секунды. Народ, стоящий вокруг и с сожалением кивающий головами, был полностью сосредоточен на виновнике торжества, поэтому то, что происходило у них под носом, никто не замечал. Я подхватил друга под подмышки и изо всех сил старался удержать равновесие, но чувствовал, что неуклонно его теряю, заваливаясь прямо на мертвеца! Ещё доля секунды и я отступил одной ногой назад, чувствуя, как подошвой кеда цепляюсь за разбухшее, мягкое тело, которое, в итоге, оказалось подо мной, прямо между ног! Я изо всех сил пытался удержать тяжеленного Вовку, с ужасом представляя, что будет, если тот упадёт! И тут уж я не выдержал и, что было мочи, заорал.

Зеваки, стоящие вокруг, мгновенно опомнились и ринулись к нам, подхватывая Вовкино беспомощное тело и помогая мне удержать равновесие. Женщины запричитали о том, что детей сюда подпускать нельзя, и о том, что было бы неплохо чем-нибудь прикрыть труп… Мужчины старались привести в чувства моего друга, хлопая его по щекам. Я же отошёл в сторону и просто стоял в немом оцепенении от происходящего. Вспомнил ощущения от прикосновения к мёртвому телу и вздрогнул.

Вовка пришёл в чувства и сидел на песке, с непонимающим видом оглядываясь по сторонам. Взрослые, обступившие новый предмет внимания, читали ему нотации по поводу того, что нельзя детям смотреть на такое и тому подобное. Я подошёл поближе и тот, увидев друга, оживился и бодро вскочил на ноги.

— Идём отсюда, Серый!

— Идём, — согласился я и уточнил, — Ты-то как вообще?

— Нормально всё.

И мы, под назидательные речи зевак, ушли на другую сторону пляжа.

— Долго я в отключке был?

— Да не очень. Минуты две, наверное. Перепугал конкретно! Ты ж на утопленника этого заваливался!

— А ты их видел?! — скривившись, уставился на меня Вовка.

— Их? — не понял я.

— Ну, этих! — он моргнул и передёрнулся всем телом от отвращения: — Пиявок!

И тут до меня дошло, в чём крылась истинная причина Вовкиного обморока! Вовсе не ужасный труп и не его мерзкое разбухшее тело! Дело-то было в обычных пиявках! Ха! Я старался не засмеяться, крепко стиснув зубы и понимающе кивая головой в ответ. Более шикарной возможности поиздеваться над старым приятелем, сложно было даже представить!

— Д-а-а-а, — говорю, — Мерзкие твари! Присосались к жертве своими присосками! Это они, наверное, всю кровь из него высосали. Видел, какой он белый лежал? Ты когда ему на спину свалился, я даже подумал, что они взорвутся и из-под тебя кровища брызнет в разные стороны, которую они высосали! А они даже не лопнули, прикинь…

Эти глаза надо было видеть! А дикий танец, начавшийся после моих слов, очень трудно описать! Вовчик подпрыгивал то на одной, то на другой ноге, во все стороны размахивал руками, пытаясь добраться до самых недосягаемых участков собственной спины. Он неистово старался смахнуть несуществующих пиявок, которые, якобы, присосались к его спине, перекочевав прямиком с трупа. Я упал на песок и хохотал, не в силах остановиться! Даже когда мне стало немного жаль бьющегося в истерике друга, я не мог признаться, что просто разыграл его — смех душил любые попытки говорить. Тем временем он тоже упал на песок и принялся отчаянно тереться об него спиной. При этом, во время своего дикого танца, Вовчик не издал ни единого звука! Это ещё больше меня рассмешило и я с новой силой захохотал!

Когда мы оба выбились из сил — он от танцев, я от смеха — и молча лежали на песке, глядя на проплывающие в небе пушистые облака, Вовка спросил:

— И где же мы теперь купаться с тобой будем?

— То есть? — не понял я.

— То и есть! Ты думаешь, что я теперь в эту воду полезу? Чтобы на плаву увидеть пиявку и сознание потерять? Тогда уже вокруг меня народ собираться начнёт…

— Да ладно тебе! Не дрейфь! Пиявки на мели живут, на глубине их нет. А на пляже, вообще их не бывает — они все в кустах прячутся.

— А вдруг? Всякое бывает! — не унимался тот.

— Да что тебе эти пиявки? Я вот, например, теперь боюсь в воду лезть из-за того, что в двадцати метрах отсюда мертвец утром плавал. А это трупный яд, между прочим!

— Яд? — переспросил удивлённый Вовка.

— Ну, да! Трупный. Страшная штука, вообще-то. Тело разлагается и выделяется эту самую гадость… Мне Хомяк как-то рассказывал, что какой-то мужик на кладбище с дерева яблочко сорвал и слопал, и нашли его только через неделю, лежащего мёртвым между могилок — весь зелёный, с выпученными глазами и чёрным языком. А всё от того, что яблоня эта на трупах выросла и ядом их питалась.

— А почему с чёрным языком? — возник у того единственный вопрос, как будто всё остальное сказанное не вызывало никаких сомнений.

— А я откуда знаю? Вот у Лёхи и спроси.

Мы притихли в поисках выхода из сложившейся ситуации. Обходить огромное озеро, только ради того, чтобы искупаться на противоположной стороне, совсем не хотелось, и я предложил перекочевать в один из заливов, коими полнился карьер, и до которых навряд ли добралась страшная отрава. В одной из таких заводей торчал поплавком маленький островок, слегка поросший невысоким кустарником. Добраться до него можно было вброд — вода при переходе, едва достигала груди. Мы с ребятами частенько перебирались на этот, удалённый от пляжной суеты, участок суши и наслаждались изоляцией от внешнего мира. Единственной неприятностью, в моменты таких переходов, были водоросли, мерзко щекочущие ступни. Бурная мальчишеская фантазия каждый раз рисовала в голове то затаившуюся в них хищную рыбину, готовую впиться в лодыжку своими длиннющими и острыми, как иглы, зубами, то какое-нибудь мерзкое подводное насекомое с отвратительными длиннющими усами, жалящее похлеще осы или даже шершня. Однако, желание отделиться от шумной толпы на пляже всегда побеждало фантомные страхи и мы, ойкая и айкая, кое-как перебегали на островок свободы.

— Ты же сам говорил, что в зарослях пиявки водятся! — с ужасом отметил Вовка, — Меня теперь в водоросли палкой не загонишь!

— Так ты же раньше перебегал! Мы все боимся, но ведь идём же! Да и пиявок там я ни разу не встречал, если честно.

— Это я раньше перебегал… Пока не знал, а теперь ни за что не зайду! — его снова передёрнуло.

— Да ладно тебе! Сколько раз переходили, и ни одной пиявки не видели!

— Не пойду! — вспылил Вовка.

— Ну, и сиди тут! Бойся! — обиделся я на друга и пошёл в сторону залива.

Через несколько минут я уже шёл вброд к заветному острову, стараясь разглядеть в воде хотя бы одну, хотя бы самую маленькую пиявочку. Дошёл до конца и не увидел ни одной. Лишь изредка между ног петляли какие-то крохотные рыбёшки. Забравшись на глинистый уступ, я оказался на песке и в следующее мгновение услыхал Вовкин голос за спиной, доносящийся с материка:

— Серый, я всё равно в воду не полезу! Возвращайся! А?

— Я специально разглядывал в воде пиявок, когда шёл! Ни одной нету! Клянусь! Не дрейфь! С другой стороны острова песчаное дно без водорослей — купайся, сколько влезет! Здесь же метров десять всего пройти, не больше!

Но он, ничего не ответив, уселся на берегу и насупился. Я же, бросив вещи на песок, побрёл к противоположной стороне острова в предвкушении водных процедур. Ступая босыми ногами по раскалённому песку, я не сразу понял что случилось. Однако следующий шаг заставил взвыть от резкой боли в правой ступне и упасть на песок, держась за ногу. Из пятки торчал большущий бутылочный осколок. Точнее, это было отбитое дно от пивной бутылки, на которое я, по невнимательности, наступил. Корчась от боли, я выдернул стекло и зажал рану ладонью. Между пальцев густо сочилась кровь, толстыми струями стекающая на песок.

— Вовчик! — в панике позвал я друга, но тот не отвечал.

Мне не было видно, что происходит на берегу из-за кустарника, растущего по краям острова. «А если он ушёл?» — пронеслась в голове кошмарная мысль, — «Как же я с острова теперь выберусь?»

— Вован, ели-пали! Ты слышишь?

— Слышу! Что хотел? — наконец, отозвался тот.

У меня отлегло от сердца.

— Ты, конечно, меня прости, дружище, но теперь тебе, по-любому, придётся на остров перейти.

Последовала длительная пауза, а спустя несколько секунд Вовка заинтересованно спросил:

— А что там?

— Ногу пробил.

— Что? — не расслышав меня, переспросил тот.

— Ногу, говорю, пробил! Пятку стеклом распанахал! Рана глубокая и широкая, кровь рекой хлещет. Нельзя мне с такой дыркой в воду соваться — заражение будет! А если сюда ещё и трупный яд добрался, то тогда мне точно хана — в рану сразу попадёт, до берега дойти не успею, посинею и помру! Спасай, блин!

Я затаился и стал изо всех сил прислушиваться к звукам, стараясь уловить всплески воды от Вовкиных шагов, однако ничего подобного не слышал.

— Ау! Вовчик! Я тут так кровью истеку!

Снова тишина.

— Ну, хотя бы позови кого-нибудь на помощь! — в отчаянии завопил я.

— Да иду я, задолбал, блин! — услышал, я наконец, такой родной голос моего друга. А ещё мне было отчётливо слышно, что он плачет.

Боится, до ужаса, до слёз, до потери сознания боится, но всё равно идёт! В тот день, когда Вовка перетаскивал меня на своих плечах через заросли водорослей, я понял, что на этого человека могу положиться в любой ситуации. Понял, что значит настоящая дружба и поклялся сам себе, что никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах его не предам.

Глава 24. Акваланги

Я сидел около раскладного походного столика и изучал инструкцию к Вовкиному металлоискателю, а именно ту её часть, в которой описывалась методика подводного поиска. Максимальная глубина, на которой прибор мог работать, составляла всего три метра, а какой была реальная глубина грязного озерца, для нас оставалась полнейшей загадкой. Хотя, если судить по диаметру воронки, там не должно быть больше трёх-четырёх метров…

Кто из нас будет водолазом, и так было ясно. Не ясным оставалось одно: как я без маски, ласт и акваланга смогу ползать по дну этого болота, искать под слоем ила и грунта металлы, да ещё и пытаться что-то там откопать!? Задача казалась не то что невыполнимой… Сказочной просто! У меня начали возникать мысли о том, чтобы вычерпать всю воду и парадным шагом ступить на недосягаемые глубины, однако упрямый и находчивый Вовка, несмотря на жуткое похмелье, рассуждал здраво и лихорадочно искал выход исключительно в направлении погружения под воду. После получаса споров и рассуждений, было принято решение, во что бы то ни стало, разыскать акваланг. С этой благородной целью я и выехал в ближайший посёлок, стоящий на берегу живописного водохранилища (благо тот находился всего в десятке километров от места нашей стоянки), оставив друга отсыпаться, стеречь лагерь и колдовать над обедом.

Разыскав с третьей попытки лодочную станцию, на которой наверняка были акваланги, я оказался перед закрытыми железными воротами с надписью «Лодочная станция Печенежского ВХ». В ответ на мой настойчивый стук, никто не появлялся, и я решил перелезть через сетчатую ограду на территорию станции, чтобы отыскать хоть кого-то.

Территория эта оказалась довольно ухоженной, лодки, сложенные на берегу кверху дном были свежевыкрашенными, а причалы — увешены спасательными кругами. Значит, всё-таки, кто-то здесь должен быть.

— Ау! — прокричал я, — Есть кто живой?

Никто, кроме чаёк, планирующих над водоёмом, мне не отвечал. Я осмотрелся ещё раз. В нескольких метрах от причала, среди вековых сосен, стояло небольшое строение, явно административного назначения. Постучав, услышал из-за двери приятный женский голос:

— Иду, иду! Одеваюсь!

Через минуту на крыльцо вышла приятной наружности грузная, улыбающаяся женщина, лет пятидесяти. Кутаясь в махровый халат, и вопросительно глядя на меня, спросила:

— Здравствуйте! Вы к Коле?

— Здрасти! Вообще-то, скорее всего, к нему. Мне нужно с кем-то поговорить, по поводу…

— А, ну так он на рыбалке сейчас, — не давая мне договорить, перебила она, — Идём, позову его, а то с самого рассвета торчит на своей сиже. Ничем его домой не заманишь!

Мы подошли к кромке воды, женщина ткнула пальцем куда-то в сторону противоположного берега и с улыбкой сказала:

— Вон он, на том берегу, на сиже торчит. Рыбачит с утра до ночи, паразит, — и как-то не к месту неестественно захихикала.

Было понятно, что ничего не понятно. Дело в том, что само водохранилище настолько большое, что даже в такой ясный и погожий день, я так и не смог разглядеть, где же там этот Коля рыбу ловит. Что уж говорить о том, чтобы он услышал, как эта странная тётка будет его звать?

Но баба-то оказалась не промах! Она весело подмигнула мне, вставила в рот четыре пальца и невероятно громко и протяжно свистнула. Пришлось даже отвернуться в сторону, чтобы не оглохнуть! Но на этом всё не окончилось. Она подошла к столбу, на вершине которого был установлен громкоговоритель, открыла крышку блока управления и начала вращать изогнутую ручку. Над водой разлился пронзительный вой сирены. Сделав несколько оборотов, женщина обернулась ко мне и, с несмываемой улыбкой на лице, прощебетала:

— Во как! — а затем протянула мне руку и представилась: — Любовь Аркадьевна! Можно просто Люба. Или Аркадьевна! Ну, или как больше нравится.

Я пожал руку самому жизнерадостному человеку, который мне встречался за последние несколько лет, и тоже, улыбнувшись в ответ, представился:

— Сергей.

— Идём, Серёжа, я тебя чаем с бубликами угощать буду. Мой хоть и на моторке, а всё равно добираться полчаса будет. Пока удочки соберёт, пока заведётся… Мы-то с Колей городские, а тут всё лето живём. Коля ещё и зарабатывает что-то. Копейки, конечно, но нам-то много и не надо. У нас даже огородик небольшой здесь есть! Идём, покажу!

Я просто не мог отказать такому открытому и гостеприимному человеку. Разгуливая по огороду, слушал, что и где посажено, и какой урожай был собран в прошлом году. Где-то минуте на десятой до меня начало доходить, что я, по всей видимости, крепко влип! За полчаса ожидания Коли, я был введён в курс всех событий, произошедших на лодочной станции и в радиусе трёх километров от неё и даже значительно дальше — в других городах. Причём, проинформирован был очень качественно и мог теперь без ошибки определить, где посажен чеснок, как выглядит крот и где он нарыл своих холмиков. Мне были показаны все его холмики! Сколько лет детям Любы, и в каких городах они живут, на ком женаты, за кем замужем, сколько у Любы внуков, как их всех зовут и чем внуку Сенечке вылечили длительный запор. А ещё я теперь знал, что у невестки — жены сына Лёши — запущенная форма геморроя, от чего бедная девочка сильно страдает, но спасается полосканием. В-общем, знал практически всё!

Я глубоко сожалел, что согласился на чай с бубликами и вишнёвым вареньем, а когда и вовсе приблизился момент паники, вдали раздался спасительный рокот моторной лодки. Спасительным я его считал, надеясь, что Коля окажется менее общительным человеком.

Люба звуков мотора не замечала, продолжая без остановки тараторить:

— Коля у меня хозяйственный. Всё в дом тащит! Вот, столешница эта, угадай, из чего сделана? А? Никогда не догадаешься! Это крыло от самолёта! Представляешь? Да! Видишь, тут заклёпки такие есть? Притащил крыло и мастерит молча. Он у меня вообще не очень разговорчивый, — я облегчённо выдохнул, — Это только я такая щебетуха, а он всё время молчит. Ну, а мне того и надо. Слушает и хорошо! — Люба захихикала, а во мне проснулось искреннее чувство жалости к мужику, прожившему так много лет с этой женщиной, — Сын-то наш, Лёшенька, вечно возмущался, что я ему слова не даю сказать. Ему, как только шестнадцать стукнуло, так сразу в военные и подался. Служит сейчас! Офицер! Гордость наша! Недавно фотографию прислал, сейчас принесу, покажу. А ты чаёк пей, Серёж, я быстро. Ох, и красавчик наш Лёшенька…

Люба исчезла в домике. Я устало откинулся на спинку лавочки. К пристани причалила лодка. Из неё выбрался Коля — грузный мужик с угрюмым лицом, сильно контрастировавшим на фоне вечно улыбчивого лица своей жены. Он нёс садок, наполненный какой-то довольно крупной рыбой, шаркая кирзовыми сапогами по стальному листовому железу, которым были укрыты полы старенького причала. Мужик подошёл к «авиационному столу» и молча бросил на него садок.

— Здравствуйте! — первым поздоровался я, поднимаясь с лавки, но в ответ услышал только нечто невнятное.

Догадавшись, что Коля так со мной поздоровался, я попытался продолжить диалог, но тот, пройдя мимо и даже не посмотрев в мою сторону, уже направлялся своим неспешным шагом к домику, в котором искала фотографию Люба. Неугомонная женщина, находясь в доме, явно, в полнейшем одиночестве, всё равно продолжала что-то говорить. От такого откровенного Колиного игнора я слегка растерялся, но в следующее мгновение решил, что и так достаточно прождал его здесь, впитывая гигабайты совершенно ненужной информации.

— Николай! — позвал я его погромче.

— Да приду сейчас! Невтерпёж, мля… — не оборачиваясь, рявкнул в ответ Коля. От такого откровенного хамства я снова упал на скамейку.

— Коленька! — донеслось из домика, — А к тебе тут Серёжа приехал! Ты не видел, где я фотографию Лёшки положила? Не могу найти нигде.

Коля не обращал внимания и на жену тоже, хотя её это ни капли не расстраивало.

— О! Так вот же она! Серёжа, нашла! Сейчас покажу! Коленька, ты кушать хочешь, зайчик? Я быстро! Серёжа, вы будете с нами обедать? У меня сегодня пельмени! Вы таких никогда ещё не кушали, я сама леплю! Юленька, дочечка моя, когда к нам приезжает, так сразу требует, чтобы я ей пельмешек сделала, говорит, что самые вкусные в мире. Она у нас юристом работает, в ресторанах всяких дорогих бывает с клиентами. А клиенты-то всякие бывают! И богатые тоже попадаются. Так что в кухне она разбирается. Но, не смотря ни на что, больше всего любит мамины пельмешки. Я и на вас тоже сварю!

— Нет! — в панике воскликнул я и сам удивился тому, что получилось вставить целых три буквы в плотную и невероятно быструю тираду неугомонной тётки. Опасаясь, что она снова заговорит, тут же добавил: — Я тороплюсь! Очень!

Но — о ужас — Люба меня не слушала! Она, всё с той же весёлой улыбкой на лице, неслась ко мне, потрясая в воздухе толстенной стопкой фотографий!

— Смотри, какие они здесь халёсые, — расцеловывая изображения родни, умилялась тётка, — Вот Юленька ещё в садике на утреннике новогоднем, лисичкой была! — она подсела ко мне поближе и передала чёрно-белую фотку.

Я из вежливости кивал и с надеждой смотрел на крыльцо домика, надеясь, что хамоватый Коля не уляжется спать, а выйдет-таки к гостю.

— А вот и он! Лёшенька наш! Вот видишь, это мы к нему на присягу ездили. Серьёзный такой был! Настоящий солдат!

— Люба! — обратился я к ней.

— А вот и та фотография, которую я тебе показать хотела…

— Люба! — повысив голос почти до крика, повторил я.

— А? — будто опомнившись, наконец, посмотрела она на меня и часто заморгала.

— Мне акваланг нужен. Очень. У вас есть? — решив рубить с плеча, выпалил я.

— А, ну это к Коле тебе нужно. У него есть! На! — тётка сунула мне очередную фотку Лёшеньки в офицерском кителе, — Вот какой красавец!

— Так, а позвать вы его не могли бы?

— Кого? — не поняла Люба.

— Колю! — вскипал я.

— Зачем?

— Так поговорить же с ним хочу!

— Та я же его позвала уже, он и приплыл ведь! — продолжала недоумевать Люба, — Это же и был Коля, или ты не понял?

Не выдержав, я встал из-за стола и направился к крыльцу. Постучав в приоткрытую дверь, спросил:

— У вас акваланги есть на прокат?

— Двести, — послышалось из-за двери.

— Мне один нужен!

— Долларов двести! — рявкнул мужик, — в залог триста! Пятьсот всего.

— А ласты, маску, костюм?

— Есть всё.

Дверь открылась и Коля, важно отодвинув меня рукой, спустился с крыльца:

— Идём, сам нести будешь.

«Бывает же такое!», думал я, отъезжая от железных ворот станции, «Как подходят друг другу! Противоположности, всё-таки, притягиваются…» В багажнике внедорожника лежал старый советский акваланг «Украина», заклеенный в нескольких местах совдеповский гидрокостюм «Акванавт», древняя зелёная маска и такие же древние ласты сорок второго размера, а на пассажирском сидении — пакет с замороженными пельменями.

Да! Чуть не забыл! Жалость, как-то внезапно возникшая к Коле, испарилась без остатка после личного знакомства с оным. В конце концов, так ему и надо, блин!

Глава 25. Погружение

— Ха! Ну, ты ниндзя! — иронично восхищался моим видом Вовка, когда я полностью облачился в тесный неопреновый костюм, — надо было раньше надыбать такую одёжку! Можно было бы и не уезжать никуда от Михалыча — ты бы его одним своим видом победил. Прикинь! Ночью! В лесу! И ты, такой, весь чёрный и в ластах! Точно обделался бы конкурент! А если бы ещё и дед Прохор с пулемётом… Эх…

— Ну, да… — только и ответил я, вдруг вспомнив свою недавнюю ночную прогулку к омуту, и голову первый раз посетила призрачная догадка, которая тут же куда-то предательски ускользнула.

— Не боись, друг, всё будет нормуль! — поднимая тяжёлые баллоны и помогая одеть их мне на спину, приговаривал Вовчик, — Не вылезешь из лужи, пока сундук не вытащишь!

Было слегка страшновато, и дружеские, шутливые подколы помогали справиться с волнением. А когда все приготовления были окончены, он встал передо мной, положил ладони мне на плечи, пригнул голову, заглядывая прямо в глаза, и очень серьёзным голосом сказал:

— Ты, главное, не пукни в этом костюме, а то сразу попом к верху всплывёшь!

Смеяться с загубником во рту было крайне неудобно, и я, неуклюже приняв стойку каратиста, угрожающе замахал кулаками перед Вовкиным лицом, а он, с тем же серьёзным видом, поднял руки и залепетал:

— Понял! Боюсь! Сдаюсь! — и отбежал от меня на безопасное расстояние.

«Всё-таки хороший у меня друг», — как-то не к месту посетила меня в ту минуту такая вот нелепая, сентиментальная мысль. Видимо, в очередной раз «шестое чувство» подсказало, что впереди нас с ним ждут солидные перемены. И в очередной раз я отогнал от себя неприятную мысль, отказываясь прислушаться к интуиции.

Несмотря на небольшие размеры озерца, вода в нём была жутко холодной. Костюм оказался вовсе не водонепроницаемым, и жёлтая жижа потоком хлынула мне за пазуху, обжигая изнутри как лёд. Дыхание перехватило. Я уж хотел выбираться назад, но через несколько секунд почувствовал, как от температуры собственного тела жидкость под костюмом начинает постепенно прогреваться. Как оказалось, неопреновый костюм работал по принципу термоса, и через пару минут я уже чувствовал себя достаточно комфортно, болтаясь поплавком на поверхности глубокой лужи.

— Ну и чего ты не ныряешь? — не выдержав затянувшейся паузы, возмутился Вовка.

Я вытащил изо рта загубник:

— К холоду привыкал. Вода — лёд!

— Ты так весь воздух в баллоне используешь. Давай вниз уже!

Я согласно кивнул, перевернулся вниз лицом и попытался нырнуть, отчаянно барахтая ластами по поверхности воды. Голова погрузилась, но пятая точка, не смотря на все мои отчаянные попытки, никак не хотела идти под воду! Я в недоумении поднял голову над водой и посмотрел на берег. Там, корчась в конвульсиях, катался по траве мой бессовестный друг. Истерика продолжалась довольно долго. С трудом успокоившись и утерев выступившие слёзы, он, наконец, снова обратил на меня внимание. «Ах, так?! Ну, гад, получай!», — подумал я, и ещё несколько раз повторил свои кувыркания, добивая, обессилевшего от смеха, Вовку. И пока тот, держась за живот, бился в истерике, я спокойно подплыл к берегу.

— Блин, не пойму как эти водолазы ныряют! Я в этом костюме как пенопласт — не тону никак.

— Ну, ты и село, Серый, — продолжая хохотать, выдавливал из себя слово за словом мой друг, — А ремень с грузилами ты накой чёрт с собой привёз?

— Во гад! Чё ж ты мне не напомнил-то, умник?

— Да я и сам о них забыл!

С трудом выбравшись на крутой берег, я нацепил принесённый Вовкой из багажника пояс, тем самым увеличив собственный вес килограмм на пятнадцать, и дальнейшее погружение пошло как по маслу. Опустившись на полметра и глядя сквозь толщу воды на поверхность, сделал первый вдох под водой. Инстинкт самосохранения настойчиво требовал сделать взмах ластами и пулей вылететь наружу в привычную атмосферу, однако я старался не поддаваться панике, прекрасно осознавая всю рациональность происходящего и контролируя бурлящие эмоции. Во время вдохов по воде распространялся шипяще-свистящий звук и эхом отражался от стен воронки. Воздух подавался в лёгкие довольно легко и в необходимом мне количестве. Это успокаивало. Выдох — из лёгочника пошли первые пузыри и очень громко бурля, поднялись к поверхности. Вроде работает!

Немного освоившись, я продолжил спуск, однако через несколько метров почувствовал странную боль в ушах, как при подъёме или спуске на горных перевалах, только значительно сильнее. Вовремя вспомнив страшную формулировку «баротравма уха» и методы борьбы с сим неприятным недугом, зажал нос и сглотнул. Послышался характерный щелчок где-то в голове и неприятное ощущение тут же исчезло.

Видимость была практически нулевой и, не смотря на ясный и солнечный день на поверхности, с каждым следующим метром становилось всё темнее. Также, внизу было значительно холоднее, чем на поверхности и, даже не смотря на костюм, меня начал бить лёгкий озноб. Когда стало совсем темно, я вплотную поднёс ладонь к стеклу маски и ничего не смог рассмотреть. В следующее мгновение, кончики ласт коснулись дна. По ощущениям, глубина была не более четырёх метров, и оставалось надеяться, что заявленная производителем максимальная глубина, сильно занижена.

Всплыв на поверхность, взял у Вовки металлоискатель, подводные наушники и небольшой пластиковый совок и пожаловался тому на трудности, с которыми пришлось столкнуться под водой.

— Эх, жаль, фонарь подводный не купили. Давай, мужик! Я в тебя верю! — от его веселья не осталось и следа, — Ты только дыши почаще, а то когда пузыри долго не идут, я волноваться начинаю.

Я подмигнул другу и снова ушёл под воду. Давление, глоток, щелчок, плыву дальше. Темнота, дно, как и ожидалось, сильно заиленное. Включаю прибор. В мутной воде едва виден тусклый свет дисплея. Опускаю катушку и начинаю водить ею из стороны в сторону. В наушниках звон — сигнал железа. Пропускаю и иду дальше. Сигнал. Цветной металл. Копаю, ил поднимается со дна слишком высоко и окончательно лишает видимости. Продолжаю поиски на ощупь, закоченевшими пальцами перебирая выкопанный грунт — пусто. Копаю ещё. Перебираю. Что-то есть — небольшой предмет неправильной формы. Всплываю. На поверхности отдаю его Вовке.

— Какая-то ерунда ржавая, — разочарованно констатирует он.

Погружение. Поиски. Нашёл что-то небольшое, но довольно тяжёлое. Подъём. Внушительное свинцовое рыболовное грузило. Интересно, что оно делает в этой луже? Неужели здесь рыба водится? Спуск, подъём… Спуск, подъём… Полусгнившие кованые гвозди, подкова, кусок медной проволоки, царская монета «5 копеек» 1885 года, масса полусгнивших железных предметов неправильной формы, которые идентифицировать невозможно. Все…

Ухватившись за молодую траву, растущую по берегу, и тяжело дыша, я приходил в себя после нескольких десятков погружений. Вспомнилось детство, когда мог без отдыха купаться и нырять с утра до вечера. Тут же пришла шальная мысль о том, что неплохо было бы начать посещать тренажёрный зал.

— А ты у берега искал? — уже даже без надежды в голосе спросил Вовка, откровенно заскучавший, сидя на берегу.

Лезть обратно в эту мутную жижу совершенно не хотелось. Тем более, что поднятый со дна многолетний ил теперь плотно смешался с водой и сделал её абсолютно светонепроницаемой даже у поверхности.

— Не особо. Но, думаю, что если бы клад был здесь, то лежал бы он не у берега, а в самом глубоком месте — его бы за столько лет туда хоть от самого берега гравитация потащила бы, — я протянул другу руку, собираясь выбраться.

— Ну, пройдись на всякий случай последний разок.

— Старик, я замёрз уже. Не чуди.

— Серый, я только что задницей почувствовал — есть там что-то! Пройдись, говорю! Давай! Последний рывок!

И я тоже почувствовал. Но только не клад, а какую-то призрачную тревогу. Тем не менее, не стал спорить с другом — сил уже на это не осталось — а просто, молча, вставил загубник в рот и медленно погрузился под воду. Касаясь одной рукой за крутой склон прибрежного дна и пробираясь сквозь плотную, тёмную стену ила, я думал лишь об одном — о жаре костра и о тёплом, чистом, сухом спальнике. Через несколько секунд, почувствовав недостаток воздуха, поступающего в лёгкие, переключился на резервный запас, и дыхание снова пришло в норму. Продвигался медленно, стараясь тщательно прозванивать каждый сантиметр дна. Я ждал, когда же, наконец, я дойду до того места, где глубина оказалась меньше на метр-полтора, однако дно было ровным и подъёма совершенно не ощущалось. Зато я отчётливо ощутил глухой удар катушки металлоискателя обо что-то твёрдое! Сердце ёкнуло, дыхание участилось. Руки сами собой принялись ощупывать большой и массивный предмет. Складывалось ощущение, что это какая-то машина. Но для автомобиля — слишком мал, а для велосипеда — слишком велик. Мотоцикл? Я обогнул находку с другой стороны и только тогда смог рассмотреть три искривлённых колеса. Точно мотоцикл! С коляской…

Я всплыл на поверхность и, не оборачиваясь к другу лицом, выкрикнул:

— Тащи трос буксировочный, будем технику из болота тащить! Я тут мотоцикл какой-то нашёл! Может даже фрицы в войну потеряли! — и снова нырнул в мутную воду, продолжая разглядывать полусгнившее чудо из прошлого.

Сколько времени я ещё оставался под водой — не знаю, но уверен, что не мало, а когда всплыл на поверхность, нигде Вовки не увидел. На мой зов тот не отвечал. Просидев в воде ещё несколько минут, и поняв, что не мог он так просто надолго уйти без причины, принялся самостоятельно выбраться из воды, а оказавшись на берегу, сбросил тяжёлое оборудование и осмотрелся. Его нигде не было видно. Заглянул в палатку — никого. К машине — закрыта. Внутри тоже пусто. Вокруг равнина метров на пятьсот, на ней тоже никого. Что-то явно было не так. В туалет, что ли, удрал? Навряд ли — уж слишком он за меня волновался, когда я под водой был, мог бы и потерпеть…

В палатке зазвонил мобильник. Сняв трубку, услышал всхлипывания и знакомый, приятный женский голос:

— Серёжа, это Оля! Внучка дедушки Прохора. Вы у нас недавно в гостях были…

— Да-да! Я понял, Оль, привет! Что случилось?

— Привет… — она замолчала, и сквозь тишину стал слышен плач: — Серёж, дедушку убили. Ночью сегодня, прямо в доме. Приезжайте, ребята! Пожалуйста! Мне страшно!

Глава 26. Деньги

Полуденное солнце нещадно плавило асфальт во дворе. Стоял июль. Многие дворовые дружки уже успели разъехаться на летние каникулы к бабушкам в деревни и в пионерские лагеря, а мы с Вовкой остались практически одни в старом районе, за исключением нескольких ребят, которым также как и нам, ехать было некуда. Я сидел один под большим каштаном на полуразрушенной скамейке и лениво щёлкал семечки в ожидании друга, которого час назад мамка загнала домой обедать. Мы договорились снова встретиться во дворе через полчаса и разбежались по домам, однако прошло уже значительно больше времени, а друга всё не было.

После того, как с семечками было покончено, делать стало совершенно нечего, и я решил зайти к Вовке домой, чтобы немного поторопить. Однако дверь открыла его мама, которая сказала, что тот уже минут сорок как ушёл с Лёхой Хомяком и Пертусином куда-то в сторону школы. Пертусином звали одного довольно неприятного типа из соседнего двора, на всю округу славящегося своими не самыми благородными поступками. Он был всего на пару лет старше нас, но уже успел несколько раз отметиться у участкового и давно уже стоял на учёте в детской комнате милиции.

Войдя во двор школы, я услышал крики ребят. Голоса доносились из-за ряда хозяйственных построек, которые располагались в дальнем углу школьного двора и скрывали от меня всё происходящее. Чем ближе я подходил, чем твёрже убеждался в том, что за углом кого-то бьют! Ускорив шаг и обойдя здания, стала видна полная картина: Пертусин, Хомяк и Вовка размахивали руками перед лицом толстого, неуклюжего парня с очень красными щеками. Не смотря на то, что толстяк был явно старше всей этой троицы, он явно их боялся и при каждом взмахе кулаков нападающих, отчаянно прикрывал голову руками, то и дело, поднимая одну ногу, сгибая её в колене.

Вовка с размаху ударил того ногой по бедру. Парень скорчился, а на его глазах выступили слёзы обиды. Пертусин, заметив это, совсем уж озверел и принялся нещадно колотить толстяка кулаками, как будто тот был не человеком вовсе, а какой-нибудь боксёрской грушей. Он абсолютно не пытался отбиваться, а только тихо постанывал, терпя удары и продолжая закрывать голову руками. Хомяк обошёл парня сзади и отвесил тому весьма чувствительный удар под зад. Вовка зарядил ногой в живот. Толстый хрипло выдохнул, упал на колени и завалился на бок, катаясь в пыли. Пертусин тут же принялся шарить по его карманам, выбрасывая на землю ключи, какие-то конфеты и… деньги. Мой друг замахнулся ногой, намереваясь попасть носком кроссовка по заду лежащего парня, но я не выдержав, остановил его:

— Вован! — он тут же, как будто испугавшись, обернулся в мою сторону.

Его лицо и вправду выглядело испуганным. Он явно не ожидал меня здесь увидеть. Конечно же, Вовка не боялся, что я стану сейчас с ним драться, защищая незнакомого парня. Нет. Мой друг испугался совсем не этого. Он испугался падения. Падения в глазах лучшего друга, которое иногда может ударить посильнее, чем крепкий кулак врага.

— Вовчик, ты что творишь? — спрашивал я с искренней надеждой получить в ответ какое-то разумное объяснение его поступка.

— Слышь, ты кто такой вообще, козлина? — переключил на меня своё внимание Пертусин, но я того упорно игнорировал. Вовка молчал, тяжело дыша. Толстяк тихо плакал, не осмеливаясь разгруппироваться. Хомяк пересчитывал деньги, переданные ему Пертусином.

— Серый, этот жиртрест сегодня стипендию получил, — услышал я от Вовки совсем не то, на что рассчитывал, — отдавать вообще не хотел, прикинь!

Хомяк снова врезал под зад лежащему. Вовчик раздражённо на него рявкнул:

— Всё! Хорош! Ты бабки взял?

— Взял! — с довольной улыбкой на лице протянул Лёха.

— Ну, так вали нахрен отсюда! И ты вали! — заорал он на Пертусина.

— Слышь, ты чё развонялся тут, дрищ? — Пертусин снова вскипал, подходя к другу. Я тут же двинулся защищать Вовку, но меня опередил Хомяк, придержавший Пертусина за плечо:

— Короче, Пертус, пошли отсюда. Пусть воркуют, обиженные. Бабки все у меня.

Тот нехотя отказался от затеи поколотить Вовку, и оба ушли прочь, на прощание плюнув по разу толстяку на штанину.

Я подошёл к плачущему студенту и опустил ладонь на плечо. Тот съёжился и захныкал.

— Да не бойся ты. Ушли они.

Он осторожно поднял голову и, увидев стоящего неподалёку Вовку, с недоверием посмотрел на меня. Вовка, заметив это, отвернулся и, сунув руки в карманы, заковылял на спортивную площадку.

— Много забрали?

— Всё. Не знаю теперь, как домой ехать. Я билет домой на них планировал купить.

Позже я вынес из дому и передал ему все свои сбережения, которые откладывал ещё с зимы — мяч хотел купить.

— Хватит?

— На автобус даже хватит, не то что на электричку, — пробубнил в ответ тот и утвердительно кивнул головой, а затем смущённо добавил: — Спасибо.

— Угу, — тоже кивнул я и пожал толстяку руку.

Вовка сидел на лавке, понурив голову и глядя на носки собственных кроссовок. Подойдя к нему, я уселся рядом.

— Ну, и что это было, друг? — спросил я, но он не торопился отвечать, — Как ты мог вообще? Тебе деньги нужны, что ли?

— Да не нужны мне деньги…

— А зачем же тогда?

— Сам не знаю… — было отчётливо видно как сильно ему стыдно, — Я же не думал, что всё так будет! Думал, просто припугнём, тот бабки отдаст и всё. А эти начали бить… Вот я и…

— Так ты же первым его ударил! — вскипел я.

— Да! Ударил! — вдруг закричал он, — Я первым ударил! Сам не знаю зачем! — у Вовки из глаз брызнули слёзы, — Что ты услышать хочешь от меня? Что сожалею? Да! Сожалею! Даже тошно, так сильно сожалею! А бабки тебе верну, не переживай! Сколько там было?

— Не в них дело, друг, я просто поверить не могу, что ты на такое способен.

— На такое? А может я сам себе хотел доказать, что способен хоть на что-то? Откуда тебе вообще знать, на что я способен?!

Глава 27. Исчезновение

— Вова! — что есть мочи орал я на весь луг, носясь по лагерю, не понимая, что вообще происходит — Вовка! Друг! Беда случилась! Хорош прятаться! Ехать надо срочно!

Но тот упорно не отзывался. Я разрывался между необходимостью срочно найти друга и желанием поскорее выехать к Ольге.

— Твою мать! Вова-а-н!!!

Голос срывался и хрипел. Я побежал к ближайшей посадке — единственному месту, где он мог укрыться от глаз. Быстро осмотрев её, и не найдя там никого, быстро вернулся в лагерь. Река! Бегом туда! Но там тоже никого…

Взглянув на часы, я отметил, что ношусь без толку уже больше получаса. Отыскав ключи от машины, открыл и нашёл в салоне бумагу с ручкой. Какой-то атлас дорог, в бардачке — фломастер. Краем глаза заметил лежащий там же пистолет. Написал записку и оставил в палатке. Перенёс в машину более-менее ценные вещи, кроме продуктов, палатки, спальников и тёплой одежды. Завёл джип и рванул в сторону Ольгиного посёлка.

Я нёсся по трассе, в разы превышая допустимую скорость, лихорадочно прикидывал что же этой ночью произошло с дедом Прохором и куда так внезапно исчез Вовка. В голове не укладывалось ни одно, ни другое. Уже при подъезде к посёлку, я увидел вдалеке машину с мигалками. ГАИ! Жму на тормоз, но скорость на столько высокая, что сбросить её до разрешённой всё равно не получается. Вспоминаю о том, что машина чужая, а доверенности на неё у меня нет! Но, на удивление, упитанный страж дорожного порядка, лишь взглядом и улыбкой провожает меня, даже не думая размахивать полосатым жезлом.

Подъехав к знакомому двору, обнаружил распахнутой настежь калитку и суетливо снующих туда-сюда старушек, сносящих из своих дворов различную посуду, продукты и табуретки. Оглядевшись, заметил Олю, выходящую из летней кухни. Она тоже заметила меня и, подходя, заплакала. Я обнял её и попытался успокоить.

— Мне утром из милиции позвонили, сказали, что дедушку соседи обнаружили лежащим на полу с проломленной головой. Говорят, что упал и ударился об угол прикроватной тумбочки, — Оля снова заплакала, а успокоившись, попросила: — Давай съездим в магазин, нужно продуктов на поминки купить и я тебе кое-что ещё рассказать должна.

В дороге Оля немного успокоилась. С её слов, милиция упорно настаивает на версии о несчастном случае: старик ночью встал в туалет, закружилась голова, не удержался на ногах, упал и ударился. Но она им ничего не сказала о том, что в доме был пулемёт, которого сейчас нет. А также, исчезло двуствольное охотничье ружьё «Тула» с патронташем, которое старик хранил ещё с молодости. Документов, само собой, на всё это добро не было, а значит грозило ей теперь большими неприятностями.

— Может быть, конечно, он и упал, но, думаю, ему явно кто-то помог. Меня совесть мучает, Серёжа! Дедушку убили, а я не могу об этом сказать милиции.

— Оль, уверен, что если ты даже скажешь им про оружие, они всё равно постараются замять это дело и списать всё на несчастный случай. Кому нужен очередной «висяк»? Им просто не выгодно заниматься убийством какого-то девяностолетнего старичка, а тем более искать того, кто спёр огромный старинный пулемёт и не менее старинное ружьё. Есть предположения, кто это мог сделать?

— Ума не приложу. Дедушка был безобидным абсолютно. Да и в деревне у нас люди мирные все. Серёж, он в жизни мухи не обидел! Иногда, конечно, мог себе позволить немного почудить, но так, чтобы убить его за это… Вот только… — Оля умолкла.

— Что только?

— Помнишь, в тот день, когда вы с Вовой к нам приехали, мы ещё все вместе обедали и какие-то люди ко двору подъезжали? Ну, мужа ещё моего спрашивали…

— Да… На «УАЗе»?

Оля посмотрела на меня с удивлением и страхом в глазах:

— На «УАЗе». А разве я говорила, какая у них машина была?

Я ехал молча, думая с чего лучше начать свой рассказ.

— Кто они? — не дожидаясь, железным тоном спросила Оля.

— Я не знаю кто, но они точно знают Вовку и явно его недолюбливают. Он клянётся, что никаких общих дел с ними не имеет, но, если честно, мне в это мало верится. Вроде бы всё, что он мне о них рассказывал — логично, и не несло в себе практически никакой серьёзной опасности, только что-то подсказывает, что всё не так просто.

Мы сидели в машине, припарковавшись у магазина, и я рассказывал ей всё, что знал о Вовке и об этих четверых, а также об истинных причинах нашей поездки.

— Я музыкант, а он… Честно говоря, он мне так до сих пор и не рассказал, чем занимается.

— И тебя не удивляет то, что за полгода спившийся человек становится крепким богачом? О чём ты думаешь, Серёжа? Здесь же как на ладони — криминал! Где можно взять столько денег всего за полгода?

— Я и об этом тоже думал. Догадок было много. Но он друг мне… Я хотел верить ему. Сначала, даже, предположил, что он клад без меня нашёл…

— Серёжа, какой к чёрту клад?! Что ты как маленький!? — она гневно жестикулировала и в глазах её стояли слёзы, — Разве будут человека убивать из-за какого-то дурацкого клада, который вы себе в детстве напридумывали?!

Оля расплакалась, и я обнял её за плечи, прижимая к себе.

— Боже, старика-то за что? — причитала она, — И где он теперь, Вова этот твой?

— Понятия не имею… С ним сегодня вообще история вышла странная. Я нырял с аквалангами, а когда всплыл, понял, что Вовки нет нигде. Искал его, но всё без толку. Тут, как раз, ты позвонила, и я к тебе поехал. Теперь ещё и за него волнуюсь. Нужно ехать обратно, мало ли что там.

Выгрузив купленные продукты из багажника, и перенеся их в кухню, я собрался в обратный путь, но Оля настаивала на том, чтобы ехать со мной. Она решительно хотела пообщаться с Вовкой и я, чувствуя за собой чудовищную вину, просто не мог ей в этом отказать. Усаживаясь во внедорожник, мы услышали доносящиеся вслед обозлённые голоса соседских старушек:

— О! Деда не успела схоронить, а вже с хахалем кудысь намылилась!

Вечерело. Мы ехали молча. Оля, отвернувшись к ветровому стеклу, откинула голову назад и закрыла глаза, а я никак не мог отвести глаз от её изумительного профиля.

Выехав на трассу, и развернув машину в южном направлении, вдавил педаль акселератора в пол, однако выехав за пределы посёлка, вновь заметил в сумерках припаркованную «девятку» гаишников. В свете фар мелькнул полосатый жезл, предписывая мне остановиться у обочины.

— Чёрт! — не сдержав, эмоций процедил я сквозь зубы, останавливаясь, — Тебя только нам не хватало!

Я опустил стекло. Круглое, красное лицо инспектора бесцеремонно заглянуло внутрь салона, заставляя меня отшатнуться сторону.

— Старший инспектор Гуляйло, — представился краснолицый, и добавил стандартную фразу — Документы, пожалуйста.

Я, молча, передал ему свои права и Вовкин техпаспорт. Тот, буркнул:

— Попрошу вас выйти из машины, — и не дожидаясь моей реакции направился с документами в руках в сторону своего автомобиля.

Нарываться на неприятности, на чужой машине, не хотелось. К тому же, он видел, как сильно я превышал скорость, когда нёсся сюда. Я вышел. Тот обернулся и вежливо пригласил присесть на пассажирское сиденье «девятки». Я предусмотрительно нащупал в кармане несколько купюр и выполнил его просьбу, прекрасно понимая, с какой целью тот меня пригласил. За рулём сидел напарник, что-то очень увлечённо рассматривающий под собственным ногтем. Старший инспектор, тем временем, достал мобильник и принялся куда-то звонить.

— Что же вы, Сергей Владимирович, правила-то нарушаете? — спросил второй гаишник.

— Виноват, — говорю, — торопился очень. Готов искупить! — и протягиваю довольно внушительную сумму. Даже сам удивился, насколько внушительную! Я почему-то был уверен, что в кармане лежит не так много денег. Однако, не смотря на это, реакция инспектора была просто космическая, если не сказать хуже:

— Вы взятку мне предлагаете?

Я даже не понял смысла слов товарища слева, настолько они были невероятными в сложившейся ситуации! Неужели мало?

— Ну, что вы! — говорю, пряча деньги обратно в карман, — Нет, конечно! Просто в руке держал. Составляйте, пожалуйста, протокол, я штраф оплачу.

— Штраф? — продолжал себя странно вести мой собеседник, рассматривая ноготь.

— Ну, да. Вы меня задерживаете, между прочим. Я нарушил, вы наказывайте. В чём проблема? Только давайте, пожалуйста, поскорее — я очень тороплюсь.

Сзади, светя фарами, подъехал и припарковался какой-то автомобиль.

— Вы ведёте себя неадекватно, Сергей Владимирович, — как-то протяжно пропел тот.

— Интересно, в чём же выражается…

И тут у меня внутри всё похолодело! Документы всё это время находились у старшего инспектора, который вышагивал снаружи, а его напарник, сидевший с самого начала в машине, уже дважды обратился ко мне по имени и отчеству! Я рванул ручку двери, и выпрыгнул из машины, но тут же был свален на землю крепким ударом в затылок.

Глава 28. Птицеферма

Видимо, оглушили крепко, потому что сознание вернулось уже после того, как меня оттащили в сторону. Открыл глаза и не сразу понял, где нахожусь. Жуткая головная боль мешала рационально мыслить. Я сидел на земле, прислонившись спиной к колесу какого-то автомобиля. Передо мной, на корточках восседал человек в камуфляже, лица которого я никак не мог рассмотреть в тусклом свете сумерек.

— Ну, здравствуй, земляк, — услышал я знакомый хриплый голос Михалыча, — Как говорится, вот и свиделись. Как ты?

— Тебе бы так… — проскрежетал я, — Где Оля?

— Да в машине сидит твоя Оля, что с нею станется? Пока ты себя ведёшь хорошо, мы тоже не балуемся. И Вова твой у нас. Сейчас мы к нему и поедем, а то заждался тебя друг твой, совсем без настроения.

Он поднялся на ноги и скомандовал:

— Грузи его ко мне назад, сам — рядом садись. Ты в «Тойоту». Бабу пока не трогай.

Меня подхватили под руки и затолкали в «УАЗ». Рядом уселся самый высокий из четвёрки. Михалыч вёл машину.

— Ты, Серёжа, главное не рыпайся и всё будет хорошо. Мы люди деловые и плохо делать никому не хотим. Каюсь, друга твоего мои мальцы слегка помяли, но ты, как и я, тоже деловой человек — не спорь, я вижу — должен понимать, что просто так, ни за что, с людей не спрашивают. Вова много моих денег себе взял, а это не есть хорошо. За такое я мог бы и убить Вову, понимаешь? Но только интереса мне от этого никакого нет. Да и не зверь я, Серёжа, чтобы так вот просто человека взять и как свинью прирезать. Я просто хочу вернуть себе то, что мне должен твой друг. Своё вернуть, понимаешь?

Он говорил медленно и очень спокойно, как с ребёнком, как психиатр говорит с пациентом. От этого его речь звучала ещё более внушительно и убедительно. Мне в ответ говорить ничего не хотелось — раскалывалась голова, сильно тошнило, но я собрался и с трудом выдавил:

— Сколько он должен?

— А вот это уже совсем другой разговор, земляк! Сразу узнаю делового человека! — оживился Михалыч, оглядываясь на меня через плечо, — Я бы, клянусь, сказал тебе, сколько он должен, да, боюсь, что это всё равно ничего не изменит. Понимаешь? Ты просто поверь, что много. Ну, как много? Ну, очень много! Вот представь себе очень много денег! Огромную такую кучу! Представил, Серёж? Так вот, Вова мне должен на много больше. Понимаешь?

— Может, хватит со мной как с дебилом говорить и скажешь, наконец, куда мы едем и что тебе от меня нужно?

— Ты не дебил, Серёжа, и я это прекрасно знаю — задумчиво проговорил Михалыч, — Только с чего ты взял, что мне от тебя вообще что-то нужно? Я же тебе говорю, что мне всего-то и надо — вернуть мои деньги. У тебя их нет, значит лично от тебя мне ничего не нужно.

— Нами будешь его шантажировать? — усмехнулся я.

— Ну, зачем же так грубо-то? Я никого не шантажирую. Вова сам попросил тебя найти, поговорить он с тобой захотел. Вот мы тебя и пригласили, вот и едем к нему в гости. Хотя, если честно, мы тебя при любых раскладах нашли бы.

Долго петляя полями, мы, наконец, приехали к каким-то заброшенным одноэтажным баракам. Судя по большому количеству птичьих перьев и помёта, перемешанных с весенней грязью, это была старая птицеферма. Из «Тойоты» вышла Оля. Она испуганно оглядывалась по сторонам, возможно, пытаясь найти в темноте меня. Подталкивая её в спину, следом шёл Генчик, с двустволкой на плече.

— Оля! — позвал я.

Она обернулась в мою сторону и закричала:

— Это они, Серёжа! Это они дедушку убили!

Генчик в один момент снял ружьё с плеча и с размаху ударил её прикладом в живот. Оля согнулась пополам и присела на корточки. Я сорвался с места и рванул к ней. Генчик тут же направил на меня ствол:

— Стой, сука, убью в раз! — завизжал он.

Я не обращал внимания на его угрозы и продолжал бежать, не отдавая себе отчёт в том, какой опасности подвергаюсь. Оля сидела, тяжело дыша и обхватив себя руками за живот. Из глаз обильно текли слёзы. Я обнял её и прижал к себе.

— Они дедушку убили. Это его ружьё, Серёжа. Это они… Нас тоже убьют, да?

— Даже не думай так! Всё будет нормально. Сейчас всё разрешится. Обещаю тебе!

Она немного успокоилась, и я помог ей подняться на ноги.

— Слышь, фуфел! — заорал на меня Генчик, — Отойди на! Отойди от тёлки, говорю! Я тебе, падла, ща ногу прострелю! Слышь, на? Отойди, сказал!

Он перетаптывался с ноги на ногу, визжа и целясь в меня из старой «Тулы». Подошёл Михалыч и тот сразу же заткнулся, но перетаптываться не перестал, хаотично переводя взгляд то на нас с Олей, то на Михалыча.

— Идём, земляк, не тронут больше твою девку. Я тебе говорю.

— Пошёл! — скомандовал довольный Генчик.

— Всё будет хорошо. Скоро всё закончится, — ещё раз попытался успокоить я Олю, приложив ладони к её влажным от слёз щекам. Она чуть заметно кивнула, опустила глаза, а затем поцеловала меня в губы. Я прижал её к себе и не хотел отпускать, но Михалыч за спиной снова поторопил:

— Земляк, успеете ещё. Вы как будто прощаетесь! — он хрипло засмеялся, — Иди с другом своим перетри, может, и надумаете вместе чего-нибудь правильного, а там, глядишь, и в ЗАГС с невестой поедете свадьбу гулять.

Генчик поддержал шефа хихиканьем. Я ещё раз поцеловал Олю и медленно побрёл в направлении барака, куда указывал Михалыч. Он по-приятельски похлопал меня ладонью по плечу и ещё раз попытался убедить:

— Всё с ней будет хорошо. Никто не тронет. Ты, главное, всё делай правильно, и все будут живы, здоровы.

— Старика-то за что? — с трудом сдерживая эмоции, спросил я.

— А вот тут мы не причём, земляк! Я тебе говорю! — Михалыч для убедительности размахивал в воздухе указательным пальцем, — Мы в дом вошли, а он на нас с ружьём! Генчик за ствол его хватанул и вырвал из рук пушку, а дед сам на ногах не удержался. Вон, очкарика видишь? — он кивнул в сторону интеллигента, стоявшего поодаль, — Искусственное дыхание даже ему делал. Во как! Так что нечего нам предъявить по деду…

Мы вошли внутрь построек и, пройдя несколько метров длинным, тёмным коридором, остановились у массивной металлической двери. Михалыч с лязгом отодвинул ржавый засов. Оказалось, это был старый холодильник, в котором, видимо, хранили курятину. Внутри было очень темно и сыро. Михалыч протянул мне коробок спичек. Я вошёл, и дверь за спиной с тем же с лязгом захлопнулась. Меня окутала сплошная тьма. Я зажёг спичку и в мерцающем свете огня рассмотрел Вовку, сидящего в углу помещения на полу, прислонившись спиной к стене. Он грустно глядел на меня. Лицо было сильно распухшим от гематом, губы превратились в сплошное кровавое месиво. Я отбросил спичку в сторону и тихо заговорил:

— А я мотоцикл нашёл в озере. Старый какой-то. Немецкий, наверное.

Вовка молчал. Медленно, стараясь не оступиться в темноте, подошёл к другу и поджёг следующую спичку. Вовка теперь сидел, глядя в пол. Я уселся рядом, сбоку от него. Спичка снова погасла. Стало темно.

— Даже не знаю с чего начать, — низкий, невнятный голос друга эхом отражался от стен холодильника, было слышно, что говорить ему очень тяжело, — Боюсь, что ты меня не простишь, старик.

— А ты с самого начала начни.

Глава 29. Исповедь

Вовка медленно и глубоко вздохнул.

— Я плохой человек, Серёга. Много горя принёс людям. Ты даже не представляешь сколько.

Я старался его не торопить, поэтому сидел молча и ждал, когда тот соберётся с мыслями. Через минуту он продолжил уже чуть увереннее:

— Ты знаешь, что я после школы поступил в высшее военное. Закончил третий курс, ушёл в отпуск, сняли квартиру с девочкой одной. Ленкой зовут. Любили даже друг друга… А потом понеслось. Лето! Я весь такой по форме, деловой, естественно, на понтах… Загулял! Бухал без просыху изо дня в день. Ленка не выдержала скандалов и вернулась к родителям. Деньги быстро закончились, хозяева из квартиры чуть не попёрли. Решил на рынке подработать у азеров. Они полрынка держали — цветы, фрукты, сигареты. Ну, и наркота, естественно! А на это, ты знаешь, любителей всегда хватает — разлеталось всё в раз. Подъём просто сумасшедший! Сказочная жизнь началась, мля… Каждый день новая проститутка, машину купил себе. Да не лишь бы какую, а «Мерседес». Из отпуска в училище, естественно, так и не вернулся. Отчислили. От военкомата нашего откупился, когда те на меня вышли. Ну, и понеслось! Свободу почувствовал! Участковый тоже был азерами этими подмазан. Безнаказанность сносила крышу по полной! Стыдно вспоминать что творил, Серый… Чуть сам на иглу не подсел. Дошло до того, что уже азеры эти начали меня тормозить. Вовремя спохватился, да только чёрные уже меня к делам не подпускали. Так, по мелочи работу давали… Ну, долги выбить или дань на рынке собрать с рабов.

Вовка в очередной раз вздохнул, собираясь с мыслями и похрустывая сжимаемыми кулаками.

— А как-то, под Новый год, вывезли в поля на двух машинах и предложили мне завалить одного барыгу. Я знал его, он на рынке с валютой шаманил и вечно какие-то тёрки с этими азерами у него выстреливали. Я, если честно, не вникал из-за чего они грызлись, но как-то раз чуть не попал под раздачу к его бойцам и с тех пор тоже считал его своим врагом. Поставили они его на колени со связанными руками, дали мне пушку и говорят: «Стреляй». Типа, предложили вернуть утраченное доверие. Я сначала отказался. Тогда эти суки ему пластиковый пакет на голову надели, на шее скотчем обмотали и говорят: «Если не убьёшь, то мучиться будет долго. Выбирай!». Тот корчиться начал, извиваться, упал, орёт в этом пакете, визжит! Я не выдержал и выстрелил.

С трудом верилось в то, что мне рассказывал мой лучший друг. Тот человек, который всё это время беззаботно шутил и улыбался. Тот человек, который когда-то кричал: «Казаки — вонючки, у маньяка попа с ручкой!», вдохновляя дворовых пацанов идти пусть хоть и на маленькие, но подвиги. А темнота, в которой мы с ним тогда находились и его искажённая выбитыми зубами дикция, и вовсе создавали впечатление, что рядом со мной сидит совершенно другой человек. Вовка, тем временем, продолжал:

— Не знаю как, но попал ему точно в голову. Тот, конечно, в раз затих. Меня вырвало тут же. А эти суки посмеялись и давай подбадривать, шутить. Заплатили мне за этот выстрел столько, сколько я с роду в руках не держал. Снова наркоту мне доверили, только теперь не бегунком, а бригадиром стал, снова бабки завелись. Короче, вернулся я в дело. А делом этим всем заправляли два брата. Скоро обоих конкуренты прямо в их же офисах повесили и языки обоим вырезали. На их бабки сразу куча хозяев нашлось. Растащили всё, как крысы, а мне и ещё парочке таких же, как я, показательный суд устроили, и семь лет с конфискацией влепили. Благо, что отбирать у меня было нечего. Так, по мелочи: машину, технику какую-то… Через пять лет вышел и снова на мели. На работу устроиться просто не реально. Кто возьмёт к себе бывшего криминала с таким прошлым? Только остались ещё люди, которые помнили о моих старых «заслугах». Вышли на меня, предложили заказ — шлёпнуть одного фраера, пушку дали и времени два дня. Первую ночь не спал, пил водку, думал. Следующей ночью в подворотне завалил его. Рассчитались чётко, как обещали. Сумма порядочная. Позже появлялись заказы из других городов. Начались командировки. Скоро оформился как предприниматель и открыл небольшое производство. Обувь люди в цеху шили, на рынке сбыт наладил. Прибыли, как таковой, от этого предприятия не было, зато глаза любопытным замылил, никто теперь не сомневался, что бабки зарабатываю законным путём.

— И сколько ж ты народу со свету сжил? — механическим, непослушным голосом спросил я.

— Много, Серж… Очень много. Знаешь, я даже как-то раз сосчитать попытался, но понял, что если всех одновременно вспомню, то просто с ума сойду.

— Потому и в Бога не веришь, получается?

— Не знаю, друг. Может и верю. Только если он есть, я не понимаю, как меня до сих пор на этом свете терпит и откуда у меня такой друг, как ты?

Я не отвечал. Вокруг было темно и сыро, однако мне было жарко. Сердце выпрыгивало из груди. А Вовка всё продолжал:

— Как-то вышли на меня люди иногородние и дали наводку. Поехал. Влез в дом к объекту, а там дети. Двое. Малыши, лет по пять-семь, не больше. Заметили меня, испугались, закричали. Я буквально на секунду замешкался и бежать оттуда. Думаю: «Гори оно всё огнём! Завязываю!» А тут мне навстречу объект, я ему «на автомате» в лоб стреляю. Следом за ним — его жена. Я и её тоже… Сзади детский крик, плач. Они видели всё. Ушёл. Вернулся к себе и в новостях прочитал, что убил хороших людей. У них семейный бизнес был, и практически всю прибыль они перечисляли детям, больным лейкемией. У них своих детей не было — сын умер от этой болячки, поэтому этих двух малышей из детдома забрали. Дети тоже болели чем-то, а те их вылечить пытались, но теперь у них шансов практически не оставалось — слишком большая сумма на лечение нужна была. Я запил и следующую неделю вообще не помню как прожил. Когда в себя пришёл, узнал, что их родственники создали специальный фонд помощи этим двум малышам. Анонимно перечислил туда все бабки, которые накопил. Их должно было хватить и на лечение, и на безбедную жизнь в ближайшие несколько лет. Оставил всё и вернулся в наш родной город, к матери. Вот тогда и забухал крепко… Мать скоро умерла. Я из квартиры всё вынес, распродал всё за бесценок, чтобы на бутылку хватало. Каждый день ждал, что сдохну, только смерть, сука, никак ко мне не торопилась. Напивался в хлам, становился на подоконник и вниз смотрел, ждал, когда равновесие потеряю. И, ведь, терял же! Да только всё в квартиру падал, а не наружу. Хотя, один раз, всё-таки, выпал. В сугроб свалился, пролежал всю ночь на морозе до утра и хоть бы хны! Проспался, встал и домой пошёл дальше упиваться.

Вовка сделал очередную паузу. Я продолжал молчать.

— Так пару лет в угаре прожил. Пока ты не приехал. Я когда тебя в том подъезде увидел, то как будто… Как… — он никак не мог подобрать нужные слова, — Ну, будто и не было этих десяти лет, понимаешь? — Вовка шмыгнул носом. Он навалился плечом на меня и тихо всхлипывал. Я приобнял друга и по моим щекам тоже побежали слёзы, но я старался их не выдавать.

— Я с тобой почувствовал, что вернулся в то время, когда я ещё мальцом по чердакам лазил, в то время, когда мы с тобой одну девочку любили, когда не было у меня в жизни этого камня на шее, который я сам себе повесил! Ты мне жизнь вернул, Серый, только не оценил я этого…

Он снова отодвинулся от меня и в очередной раз тяжело вздохнул.

— Я, когда тебя на вокзале на поезд усадил, домой пешком возвращался вприпрыжку и встречным прохожим улыбался! Мне первый раз за много лет жить захотелось, понимаешь? Я прибежал домой и занялся уборкой! Старые детские фотографии наши на стенах развесил, чтобы хоть как-то заполнить пустоту в квартире. Ждал тебя, старик! Но шло время, а ты не появлялся. Нет, ты не подумай, я ни в чём не виню тебя, и то, что я тебе недавно высказал, спиши на нервное напряжение. Вообще не виню в случившемся никого, кроме себя… — он вздохнул, — Так вот, визитку твою я тогда потерял, ещё неделю продержался и снова забухал. Вернулся, так сказать, в персональный ад со своими мертвецами и душевными муками.

Послышался лязг открываемой двери и помещение заполнил яркий свет фонаря. Я поморщился и прикрыл глаза ладонью.

— Ну, что, господа хорошие? Будем и дальше загорать или дела начнём решать? — послышался голос Михалыча.

— Ещё несколько минут, — ответил ему Вовка.

— Хе-х! Ну-ну… — хмыкнул тот и снова захлопнул тяжёлую дверь.

— Как он появился в моей жизни, я тебе уже рассказывал. Не говорил только, что я с помощью него снова вернулся к старой «профессии». Крышу в нашем доме крыла бригада каких-то работяг, а люди Михалыча платили им за то, чтобы иметь возможность присутствовать там под видом рабочих. Делалось это для того, чтобы отследить одного человека, живущего в соседнем доме. С крыши открывался отличный вид на окна его квартиры. У них был заказ от кого-то на этого человека, и только охрана, которая везде сопровождала объект, не позволяла подобраться достаточно близко. Через две недели после того, как меня избили люди Михалыча, я пришёл в себя и снова вернулся на чердак, только теперь уже трезвый и с ножом. Тот оказался хорошим дипломатом, к тому же был в курсе того, кто я на самом деле и чем раньше занимался. Он очень быстро убедил меня поработать на него и обещал хорошо заплатить. Я, почему-то, не задумываясь, согласился. Возможно, свою роль сыграл талант Михалыча убеждать. Мне слили всю информацию об объекте: когда он уезжает из дому, когда возвращается, где бывает в течение дня, с кем спит, кого любит… Короче, знания получил исчерпывающие. Его каждый вечер подвозили к дому. Один телохранитель сопровождал до квартиры, второй в это время ошивался у машины. Когда первый возвращался, оба уезжали и парковали машину в охраняемом гараже. Забирали утром точно также. То есть, вариант с взрывчаткой отпадал. К тому же, ликвидировать клиента необходимо было так, чтобы выглядело всё как несчастный случай, иначе подозрения, несомненно, падут на заказчика.

Тут я вспомнил о взрыве в соседнем доме, о котором осенью смотрел репортаж по телевизору.

— Да ты должен был слышать о том взрыве. Вся страна о нём гудела…

— Слышал, — как можно холоднее сказал я, — ты Бреславского убил.

Друг, почувствовал металл в моём голосе и примолк, но, собравшись с силами, продолжил:

— В том то и дело, старик, что не убил, — и снова повисла пауза, — Не смог я. Ночью забрался к нему в спальню и встал у кровати с ножом в руках. Стрелять нельзя было, чтобы не поняли, что это убийство. Нужно было либо резать горло, либо душить, а затем сжечь квартиру вместе с трупом. Понимаешь, я смотрел на него, а перед глазами плыли испуганные лица тех двух детей, приёмных родителей которых я на их глазах убил. Долго стоял… Слишком долго и слишком непрофессионально. А он возьми, да и проснись! — Вовка нервно засопел, — Не буду я тебе рассказывать, о чём мы с ним тогда говорили, только уже через несколько часов вся его квартира дотла сгорела от взрыва газа. Бреславский был к этому времени уже далеко за границей, а я сдавал в камеру хранения огромный чемодан, наполненный до отказа наличными долларами. Он тогда в Чили залёг. Так что никаких жертв, на самом деле, от взрыва не было. Естественно, Михалыч был уверен, что я того убил, поэтому рассчитался со мной, как и обещал. На эти деньги купил небольшой действующий бизнес, и, как несколько лет назад с обувью, начал потихоньку отмывать там наличку Бреславского. И всё бы ничего, да только объявился на днях этот самый «мертвец», которого я отпустил. Вернее, засветился он там, в Чили, а заказчик это как-то вычислил. И случилось это совсем незадолго до того, как мы с тобой за кладом выехали. Сейчас, говорят, его уже точно убрали, но чемодан с деньгами всё ещё у меня. И денег в нём много. Очень! Я и сам не знаю точно, сколько их там.

Глава 30. Кощей

— Теперь Михалыч об этих деньгах тоже знает. Вот только, где они, никак из меня выбить не может, — он грустно усмехнулся, — потому и притащили тебя сюда. Сказать-то я ему не сказал, но обещал, что тебе всё расскажу. Ты прости меня, Серый, но уж слишком сильно били.

— Ты всё правильно сделал.

— Камера хранения на Южном вокзале, ячейка 237. Ключ на «острове свободы» аккурат на том месте, где ты ногу стеклом пробил, помнишь?

— Помню.

— Ключ и брелок — бронзовые. Сигнал дают хороший, не пропустишь. Мусора вокруг нет — я вычистил всё. Или ты думал, что я металлоискатель и вправду для поисков клада купил? — Вовка снова усмехнулся, и закашлялся, — Что теперь с бабками делать — решать тебе. Они твои. Только учти, что с тобой обязательно кто-то из этих поедет, и смотри внимательно по сторонам — могут быть ещё люди. Да, скорее всего, так и будет — обеспечат подстраховку… Надумаешь себе оставить — беги из страны и заляг где-нибудь. Денег хватит. Только не светись сильно, не трать большие суммы сразу. Для начала полгода в гостиницах перекантуйся, при чём в разных. Имя смени. За меня не думай, меня эти деньги всё равно уже не спасут, не зависимо от того отдашь ты их Михалычу или нет, — он замолчал, задумавшись, а затем добавил: — И прости меня за всё, друг.

— Боюсь, что меня эти деньги теперь тоже не спасут. Ни меня, ни Олю.

— То есть? Какую Олю? Причём здесь Оля?! — Вовка явно не ожидал такого поворота.

— Ту самую, у которой Михалыч, деда убил вчера ночью, когда тебя пытался разыскать.

— Как убил? — пробормотал он, видимо, не в силах в это поверить, — Как убил?! — теперь уже во всё горло кричал тот, — Сука! Тварь! Порву!!! — но осознавая собственное бессилие, упал на пол и тихо шептал:

— Прости меня, Серый, прости друг. Знал бы, давно бы пулю себе в лоб пустил. Господи… Прости!

Со скрипом отворилась дверь, и яркий свет вновь заполнил холодильник.

— О! Ну, вижу, вы тут уже обо всём договорились, — довольно и очень доброжелательно пропел хрипящий голос Михалыча, — Идём, Серёжа, а то мы тебя заждались. А Вова с Олей пока здесь подождут.

Я встал. Вовка, вытирая слёзы, и кривясь от боли, тоже поднялся на ноги.

— Прощай, Серый, и прости ещё раз, если сможешь, конечно, — он глядел мне прямо в глаза и в этот момент я понял, что говорю с этим человеком последний раз в жизни.

Я обнял его, тот застонал от боли — видимо, рёбра были сломаны, — но тут же крепко прижал меня к себе, громко сопя носом у меня под ухом.

— Прощаю, брат, — сквозь комок в горле, выдавил я и Вовка ещё сильнее сжал объятия.

— Ну, я, мля, сейчас расплачусь! — захохотал Михалыч, — Чё вы все друг с другом прощаетесь-то? Я что вам тут, зверь какой? Это бизнес, друзья! Вы мне деньги, я вам жизнь. Всё просто! И разошлись! Мне вас убирать никакого резона! Сами подумайте!

Я ещё раз взглянул на Вовку и вышел.

— Ольга где?

— Чай с плюшками пьёт! — вдруг завёлся Михалыч, закрыв дверь холодильника и задвинув засов, — Ты за кого нас тут держишь? Объясни! Я твоему другу хорошие деньги заплатил, чтобы он работу свою сделал, а он, мало того, что не сделал нихрена, так ещё и на бабки меня прокинуть решил! На хорошие бабки, Серёжа! На большие! Так кто в этой ситуации не прав? Ну, объясни мне! А то вы тут все такие мудрые и хмурые, прощаетесь друг с другом, а я — Кощей злой, только и думаю, как бы вас всех со свету сжить. Месть страшную затеял… Я деловой человек, Серёжа! Бабки мои верните и гуляйте вальсом! Мне ещё с вашими трупами возиться не хватало! Дурдом!

Он плюнул на пол и кивнул в сторону выхода:

— Шагай, давай. Говорить с тобой буду.

В принципе, в его словах была доля истины. Какой резон нас убирать? Как свидетелей? Но свидетелей чего? Похищения? Так с теми деньгами в нашем коррумпированном государстве не проблема откупиться от такой нелепой статьи, которую, кстати, ещё и доказать надо. Нанесение тяжких телесных? Вовка в милицию не сунется. Оля? Думаю, если не убьют Вовку, нас с Олей тоже не тронут.

— Он тебе сказал, где бабки?

Я промолчал.

— Знаю, что сказал. Поедешь с Генчиком. У тебя есть два часа, чтобы спасти друга и три, чтобы живой осталась подруга. Вопросы?

— Я сам поеду.

— Сам ты не поедешь. Не обсуждается. Ещё вопросы?

— Я поеду один! — продолжал настаивать я.

— Земляк, тебе не кажется, что ты немного не в том положении, чтобы условия мне ставить? Или у девки пальцы на руках лишние? Так мы можем подправить! У нас Генчик мастер маникюра!

Я тяжело вздохнул и кивнул, поняв, что спорить с ним бесполезно.

— Я хочу с ней поговорить.

— Говори! Кто не даёт? Только отсчёт времени уже начался, не забывай.

Олю держали в другом холодильнике. Когда дверь открыли, она подбежала ко мне и, обняв, расплакалась.

— Её-то для чего тут заперли? — обратился я к Михалычу.

— Тебя, сука, забыли спросить! — взвился всюду шатающийся за нами Генчик с «Тулой» на плече.

Михалыч же просто улыбнулся и постучал пальцем по циферблату наручных часов, грубо намекая на то, что время уходит.

Я тут же переключил внимание на Олю:

— Потерпи немного. Не долго осталось. Я уеду на час-полтора, не больше. Когда вернусь, заберу вас с Вовкой и всё забудем как страшный сон. Потерпи, пожалуйста!

Она часто заморгала, по щекам крупными каплями текли слёзы. Я обнял её ещё раз, зарываясь пальцами в густые рыжие волосы, от пьянящего запаха которых кружилась голова.

— Слышь, надо было сначала этих в холодильнике закрыть! — резанул слух гогочущий голос Генчика, — Можно было бы даже видео снимать! Немцы бы на говно изошли от зависти!

В следующее мгновение, я, не отдавая себе отчёт в том, что творю, развернулся на голос и, увидев скалящееся лицо Генчика, правой рукой наотмашь двинул в лицо. Удар пришёлся точно в нос. Что-то отчётливо хрустнуло. Левый кулак уже добивал заваливающегося на бок противника в нижнюю челюсть. Раздался жуткий вой. В кулаках расплылась тугая боль.

— У-у-у-у! Су-у-укааа! Тварь! Порву, мразь! — вопил Генчик, сквозь рыдания, однако подниматься с пола не торопился, держась обеими руками за нос. На пол обильно стекала густая кровь.

— Хайло завали и скажи Славику, чтобы готовился ехать, — Михалыч, не отводя взгляда, зло смотрел на меня, но продолжал говорить с Генчиком: — Здесь останешься. Бабу стеречь будешь, — и расплылся в довольной улыбке.

— Если хоть один волос… — начал я, но закончить мне не дало колено Михалыча, исподтишка двинувшее в живот. Я согнулся пополам, а он наклонился, схватив меня а ухо и тихо прошептал:

— Ещё раз, падла, что-то пойдёт не так — я её лично зубами порву! — и, толкнув меня в затылок, добавил уже значительно громче: — Пшёл, тля!

Генчик, скуля и держась за лицо, заковылял по коридору к выходу. Олю Михалыч снова затолкал в холодильник и запер на засов.

Славиком оказался тот интеллигент, который однажды вызвал у меня недоумение. Мне и сейчас было не совсем понятно, что его связывает с бандитами — его внешность и показное спокойствие совершенно не вязались событиями, в которые он сейчас был замешан. Хотя, учитывая то, кем оказался мой собственный лучший друг, удивить меня чем-то теперь было крайне сложно. Он сидел в Вовкиной машине на месте водителя. Меня заставили сесть рядом. На часах 00:22. Учитывая то, что часть времени я потратил на свидание с Олей, оставалось около ста десяти минут.

— Водишь хорошо? Ехать придётся далеко, поэтому быстро. Может, лучше я за руль сяду?

Тот ничего не ответил, молча заводя двигатель и абсолютно никак не реагируя на мой вопрос. Медленно развернул внедорожник, направляя его в сторону мерцающих вдалеке огней посёлка. Теперь от меня и от этого, неизвестного мне человека, зависела жизнь двух любимых мною людей.

Глава 31. Сигарета

С Машенькой так и не сложилось. Причём, как у меня, так и у Вовки. А нелёгкое бремя ежедневного выгуливания её косматого недоразумения, по кличке Чуча, легло на плечи какого-то неместного парня, неизвестно откуда взявшегося и бесстрашно разгуливавшего по нашему району, как будто не было здесь никаких «местных», или будто собачка была не пекинесом, а, как минимум, ротвейлером. Погоняв пару раз влюблённого Ромео по переулкам, мы убедились, что человек он настойчивый, а значит чувства к Машеньке у него достаточно искренние и глубокие. Поняв это, мы прониклись к собрату по несчастью уважением и, в итоге, познакомились. Как оказалось, прозвище Ромео пришлось как нельзя кстати — звали паренька Ромой и жил он не так уж далеко от нашего района. И человеком, надо сказать, был довольно неординарным и весьма интересным. Например, «Кубик Рубика» собирал просто невероятно быстро, сам плёл из трубок от капельниц разных чёртиков и странных животных, вырезал из дерева красивые рукояти для ножей. Но больше всего нас заинтересовало то, что он прекрасно знал, где и как можно без проблем, всего за пару часов, накопать килограмм пороха или найти обойму настоящих боевых патронов! Причём, всё это добро лежало прямо в земле практически под нашими ногами ещё со времён Великой отечественной.

— Снарядов тоже хватает, бомб всяких… Это место возле железной дороги проходит, там, в войну, состав с оружием немцы разбомбили, вот и разлетелись все боеприпасы вокруг. Местные браконьеры даже как-то тротил из снарядов выплавляют и рыбу, потом, глушат.

— Слышь, ладно тебе заливать! — возмущался Вовка, хотя по его лицу было хорошо видно, что верит, ну или очень хочет верить и ждёт продолжения рассказа. Слишком уж заманчиво для ребят нашего возраста звучали слова «порох» или «патроны».

— Да мне-то зачем врать? — изумился Ромео, — Могу даже показать где! Копай, сколько хочешь! Там на всех хватит! Тут недалеко — за городом. На электричке полчаса, а потом между «железкой» и сосновым лесом километра два пройти и ты на месте!

— Поехали! — тут же согласился я, ни секунды не раздумывая.

Вовка посмотрел на меня и добавил:

— Только надо у мамки отпроситься, я бегом!

— Нет, пацаны, я сегодня не могу, — удивляясь нашей прыти, развёл руками Ромео, — Я с Чучей обещал сегодня погулять, Машке уроков много задали, она не успевает…

— Понятно! — разочаровано усмехнувшись, махнул рукой Вовчик и многозначительно мне подмигнул, намекая на то, что тот лапшу на уши вешает.

— Да вы и без меня его найдёте! — боясь ударить в грязь лицом, выпалил Рома и принялся нам объяснять, как туда добраться.

Это был сентябрь, темнело поздно, а значит, времени на поездку было ещё предостаточно. Захватив с собой непонятно откуда взявшуюся у нас сапёрную лопатку и запаковав её в мою сумку для сменной обуви, двинулись к вокзалу. Электричка оказалась полупустой и спрятаться от контролёров, просто затерявшись среди толпы, не получилось бы, поэтому всю дорогу мы перебегали из одного вагона в другой, пока не достигли самого последнего. Следующая станция — наша, но контролёр уже был с нами в этом последнем вагоне и явно намеревался закончить свой обход до того, как поезд остановится на нужной нам станции.

— И чё теперь? — нервничал я, стоя в крайнем тамбуре, предчувствуя чуть ли не арест и тюрьму.

Рядом с нами курил какой-то мужик, от чего дышать было тяжело. Мужик был очень круто одет и курил какие-то очень крутые импортные сигареты с золотым ободком на фильтре.

Мы с Вовкой не курили. Точнее мы-то, конечно, раньше пробовали курить, но мне не понравилось. А Вовке понравилось! И он даже ещё потом несколько сигарет выкурил, но его маме, которая заметила дома характерный запах от его волос, это тоже не понравилось, и она доходчиво объяснила сыну, не без помощи мощного физического воздействия, что ему курить не нравится. И ему тоже не понравилось.

Так вот, мужик этот курил очень круто! Глубокая затяжка, стремительно уменьшавшая сигарету в длину, и во время которой его щёки глубоко впадали. За ней — чуть прикрытые глаза и медленный вдох, а ещё через несколько мгновений — не менее медленный выдох. Я, уставившись, наблюдал за тем, как тот выпускает сизую струйку дыма в воздух и, иногда даже, превращает этот самый дым в кольца!

Вовка же, явно нервничая, косился через стекло двери, отгораживающей тамбур от вагона, на одетого в тёмно-синюю форму контролёра, подходящего всё ближе и ближе к нам.

— Мужик, у тебя сигареты не будет? — вдруг спросил у крутого Вовка.

Тот удивлённо уставился на моего друга. Я сделал то же самое. Но Вовчик стрельнул в меня взглядом и добавил:

— Мне одну всего, он не курит.

— Слышь, — усмехнулся тот, — А не рано тебе, братан? — мужик слегка улыбался, как улыбаются самые крутые главные герои в самых крутых американских боевиках. Но Вовчик ни капли не стушевался и, подражая мужику, нахально выпалил:

— Слышь, а тебе жалко, что ли? Так и скажи, что жаба давит!

— Да кури, — усмехнулся обалдевший от таких наездов мужик и протянул ему сигарету.

— Я две возьму, — совсем уж наглея сказал Вовчик, не дожидаясь ответа вытащил две сигареты из протянутой пачки и попросил прикурить…

Очень! Ну, очень крутая зажигалка! Вовка набрал дыма в рот и тут же, не затягиваясь, выпустил его в воздух. Мужик усмехнулся:

— Ну-ну… — и сам сделал очередную сочную затяжку, но как положено — с глубоким вдохом.

Вовка, не обращая внимания на подкол, повернулся ко мне и принялся удивлять: он раскурил две сигареты одновременно, и принялся обеими очень часто затягиваться, сразу же выдувая едкий дым в воздух. Отдышался немного и снова запыхтел, как паровоз. Я удивлённо смотрел на него, постепенно начиная задыхаться и кашлять от ядовитого дыма. Когда сигареты были полностью сожжены, — язык не повернётся сказать «выкурены» — дверь тамбура отворилась и, сквозь дымовую завесу я с трудом разглядел контролёра. Вовка тут же бросил окурки на пол и наступил на них своим старым кедом с протёртыми подошвами. Контролёр вошёл:

— В тамбурах курить запрещено! — сквозь слёзы и кашель выдавливал он из себя, обращаясь к мужику.

Вовка легонько хлопнул меня по спине, я присел и мы гуськом, не спеша проследовали в вагон. Когда раздвижная дверь за спинами захлопнулась, Вовка, вдруг, завопил и, сильно топая подошвами по полу, рванул в сторону противоположного тамбура. Я за ним. Уже там он стал подпрыгивать на одной ноге, держась за вторую обеими руками. В резиновой подошве кеда зияла большущая дыра с оплавленными краями.

— Ну, ты даёшь, — сквозь смех восхищался я находчивостью друга, — Ты видел вообще? Он нас даже не заметил, блин!

— Дымовая завеса, Серый! — вытирая слёзы и одновременно улыбаясь, размахивал указательным пальцем довольный своим поступком Вовка, — Находчивость в бою — это девяносто процентов успеха! Учись, сынок!

Я снова засмеялся и приобнял друга за плечи. Электричка подъехала к нужной нам станции, двери разъехались в стороны и мы, довольные собой, выпрыгнули на узкий перрон. Впереди нас ждали настоящие раскопки!

Глава 32. Эшелон

Место, о котором рассказывал Ромео, найти было не сложно и подойдя к нему, сразу стало ясно — здесь! Среди сравнительной равнины, вдруг начинался перекопанный вдоль и поперёк участок земли. Вокруг было разбросано множество ржавого железного мусора. Какие-то ямы давно заросли травой и со временем превратились в небольшие овражки. Часть углублений была совсем свежей. А в некоторых, суетливые стрижи уже успели обосновать свои маленькие норки-гнёзда. Нелегальные раскопки регулярно велись на участке между железнодорожным полотном и старым хвойным лесом, из которого сейчас доносилась перекличка грибников.

— Как бы тут до нас всё не выкопали, — задумчиво бубнил Вовка, прохаживаясь от одной ямы к другой и пристально всматриваясь себе под ноги, в надежде отыскать что-нибудь интересное.

Я вышел на нетронутый кусок земли, расчехлил сапёрку и всадил её в мягкую песчаную почву. За полчаса раскопок, наши с Вовчиком карманы были плотно набиты настоящими патронами, солдатской ремённой пряжкой со звездой и порохом в виде тоненьких, как ампула от шариковой ручки, трубочек разной длины! С каждой новой находкой, азарт рос всё больше! Мы перестали замечать, что творится вокруг, и полностью сосредоточились на нашей ямке, которая росла всё больше и больше с каждой минутой.

— А прикинь, если пистолет найдём! — яростно отгребая выкопанный мною песок и просеивая его между пальцев, тараторил Вовка, — Ох и Ромео! Ох, и красавчик! Не обманул! О! Ещё патрон!

Я слишком сильно запыхался, чтобы что-то отвечать другу, но остановиться уже не мог и продолжал копать.

— Здорово, внучки! — услышали мы за спинами сухой и какой-то скрипящий голос, явно принадлежащий взрослому и даже немолодому человеку.

Сердце застыло. В следующее мгновение я резко обернулся и увидел стоящего в двух метрах от меня старика с лукошком грибов в руках и в соломенной шляпе на копне седых, курчавых волос. Вовка тоже, бросил грестись, сидел на пятой точке и глядел на деда, вытирая нос рукавом. От сердца отлегло. Старик был вовсе не страшный, а даже наоборот, какой-то смешной и нелепый. Глядя на него, у меня возникла чёткая ассоциация с Дядюшкой Ау из одноимённого мультфильма.

— Здравствуйте, — поздоровался я в ответ.

— Ну, чаво? Нашли чавой-то, али нет? — щурясь на солнце, поинтересовался у нас тот.

— Ничего мы не нашли, — поднимаясь медленно на ноги соврал мой друг.

— Так уж и ничаво, — недоверчиво, но добродушно улыбнулся дед, — Вы тут вже до-о-олго копаете, я недалече грибочки собирал и усё видел…

— А что такое? Нельзя копать, что ли? Может, мы тут землянку решили устроить!? — возмущённым голосом продолжил врать Вовка.

— Ага, то-то я вижу, усе тут себе землянки копають. Жить, видать, негде, вот и лезуть под землю… — кивал головой дед, а потом уже значительно тише добавил, присаживаясь на сухую траву и начиная скручивать жёлтыми пальцами самокрутку: — Да ты не боись, внучок, не отберу. Я токмо спросить хотел, не находили ли тут чаво, что мои друзья покойные подрастеряли, когда их в сорок первом на куски бомбами рвало.

Мы с другом, молча, переглянулись и снова уставились на старика. А тот, как ни в чём не бывало, продолжал крутить свою папиросу из старой газеты. Чиркнув спичкой, он подкурил, и вокруг седой косматой головы выросло сизое облачко дыма, которое тут же подхватил и унёс лёгкий осенний ветерок.

— Ну, чаво глядите на меня, как на пугало какое? Да, хлопцев добрых у войну тут полегло много. Дюже много, внучки, дюже…

— А вы воевали? — спросил я, надеясь услышать из первых уст настоящую историю о настоящей войне.

И мы её услышали. Дед рассказывал медленно, с расстановкой, тщательно вспоминая детали. И было видно, как тяжело ему даются эти воспоминания.

Летом сорок первого, когда по всему Советскому Союзу была объявлена всеобщая мобилизация, этот дед — тогда ещё мужик в расцвете сил — а также многие его односельчане, друзья, родственники, записались добровольцами в Красную Армию. Прибыв утром стройной колонной на сельскую железнодорожную станцию, они были распределены по грузовым вагонам эшелона, идущего на фронт и везущего боеприпасы. Провожало всё село. Бабы громко рыдали, плетясь следом за отбывающим поездом и спешно передавая будущим солдатам корзины с продуктами. Девчата скромно топтались в сторонке, украдкой утирая горькую слезу и стараясь высмотреть в маленьких окошках вагонов лица своих женихов. Детишки бежали следом и выкрикивали своим отцам и старшим братьям назидательные слова, а также просьбы бить немца и возвращаться поскорее домой.

Очень скоро перрон родной станции остался позади, за окнами поплыл сосновый лес. Железные колёса мерно отбивали такт, где-то в другом конце вагона весело заиграла гармошка и два голоса запели лихую казацкую песню. Скоро знакомый мотив подхватил уже весь вагон! Наш рассказчик был в молодости парнем голосистым и тянул припев громко, вкладывая в каждое слово всю душу. И хотелось в бой парням в тот момент, и хотелось гнать со своей земли врага непрошеного, и каждый верил тогда, что скоро вернётся домой — кто к жёнушке любимой, а кто к мамке родной…

И не заметили призывники-добровольцы из-за той песни, как немец над идущим составом пролетел и сбросил на них первую бомбу. Взрыв громыхнул в хвосте поезда. Вагон резко дёрнулся и те, кто ехал стоя, повалились на пол. Гармошка смолкла, а слова песни так и застряли в горле. Ещё один разрыв, и ещё, и ещё! Одним из них разорвало боковую стену вагона, и ошмётки толстых досок влетев внутрь, врезались в крепкие молодые тела призывников, коверкая их внутренности и отрывая конечности. Теперь был отчётливо слышен вой двигателей нескольких самолётов кружащих в воздухе как огромные шершни. Крики раненых не стихали. Состав, ещё не успев, как следует, разогнаться, начал медленно снижать скорость, на землю из вагонов посыпались ребята и побежали в сторону леса, надеясь найти там укрытие от бомбёжки. Самолёты атаковали их пулемётными очередями и на глазах у деда в одно мгновение стали исчезать целые семьи, дворы, улицы односельчан. Что-то кричали командиры, сопровождавшие эшелон, однако их уже никто не слышал, все просто бежали вперёд. Вот только до леса не добежал ни один.

Дождавшись, когда поезд полностью остановится, он пролез под вагоном и побежал в противоположную от леса сторону, укрываясь в зелёном пшеничном поле. Это и спасло. Дождавшись, когда взрывы стихнут, дед вернулся к поезду. Повсюду лежали трупы и были разбросаны оторванные конечности. Едкий чёрный дым валил отовсюду, вагоны горели, рельсы были искорёжены, как будто это были вовсе не крепкие металлические конструкции, мягкая оловянная проволока.

— Я, внучки, свого племяша по частям збирав. Там нога лежала, а там рука, голова у ярку. Хожу и ищу яво, кличу по имени Семёном, как вроде услышит меня он. Так руку-то яво левую и не нашёл. Часы в него на руке были, я ему за неделю до того на восемнадцать годов подарил, в день рождения, значится, о-о-от… От таки дела, внучки, от така беда тута была. Так я в вас и спрашиваю потому, може вы тута нашли чаво? Може были какие-то часы наручные, чи документы али ещё чаво?

Дед шмыгнул носом и вздохнул, туша самокрутку. Я смотрел на него, не в силах отвести взгляда, и видел перед собой молодого парня, бродящего среди разорванных тел с такими же, как сейчас, влажными от слёз глазами… Он поднялся, с трудом выпрямляя спину, достал из кармана большой целлофановый пакет и, попросив придержать, отсыпал половину собранных грибов из корзины.

— Берите, внучки, хай мамка картохи с грибочками поджарит. Добрые у нас грибы в ентом году, большие. А вкусные какие! Вы таких ещё не кушали.

Не говоря ни слова мы с Вовкой молча закивали головами и стыдливо спрятали глаза.

— Как звать-то вас, внучки? — улыбаясь, спросил дед.

— Я Вова, а он Серёга, — представился за обоих друг.

— А меня дедом Прохором кличут. Прохором Матвеичем. Ну, бывайте, внучки, — выдохнул он и медленно поплёлся в сторону леса, осматриваясь по пути, как будто продолжал поиски руки своего племянника.

Я долго смотрел вслед деду Прохору, пока тот не скрылся за густыми лапами сосновых веток, а когда опомнился, увидел Вовку, спешно выгребающего найденные патроны изо всех своих карманов и сбрасывающего их в специально для этого выкопанную ямку.

— Ты как хочешь, Серый, но я отсюда ничего не возьму, — пробормотал он и принялся загребать патроны лопатой.

— Подожди! — остановил его я и выгреб всё, что накопилось в карманах у меня. Последней опустил в ямку бляху от ремня. Очень бережно опустил, очень аккуратно. Как будто это был вовсе не кусок холодного металла, а частичка чьего-нибудь разорванного шестьдесят лет назад сердца.

Глава 33. Время

Вырываемые фарами участки дороги, казалось, несутся вперёд вместе с нами. Пунктирная дорожная разметка сливалась, из-за высокой скорости, в одну сплошную линию, однако всё равно казалось, что едем мы слишком медленно. Секундная стрелка на часах, напротив, двигалась с удвоенной скоростью, с каждым мгновением отнимая у моих друзей жизни. Придорожные столбики монотонно отмеряли оставшееся расстояние до города: «22», «21», «20»… Славик молчал, с непроницаемым лицом сосредоточенно глядя на ночную дорогу.

— Медленно едем! — уже в который раз заметил я и снова не получил в ответ никакой реакции от человека за рулём.

Стрелка спидометра стабильно держалась на отметке «120». Встречные фары заставляли сбрасывать скорость до сотни, и в такие моменты казалось, что машина вовсе ползёт черепашьим шагом.

— Не сбрасывай! Жми! — начал паниковать я, понимая, что с такой ездой мы точно не успеем вернуться в срок, — На газ дави! Дорога же пустая! Ну!?

Славик продолжал упорно меня игнорировать. Я в отчаянии ударил ладонью по торпеде и лихорадочно стал искать способ заставить этого человека меня услышать, однако кроме экстремальных вариантов, никакие другие в голову не приходили. Город. Светофор. Красный свет. Славик жмёт на тормоз! На размышления времени нет, но, вопреки здравому смыслу, предпринимаю ещё одну попытку убедить этого зомби, переходя с истерических криков на спокойный, уравновешенный тон:

— У нас на всё, про всё — восемьдесят минут. До карьера отсюда будем такими темпами ехать полчаса, не меньше. Найти ключ — ещё минут десять, если повезёт. Оттуда до места, в котором лежат деньги — пятнадцать минут езды по пустой дороге. Там нам понадобится ещё минут десять времени. Остаётся двадцать на обратную дорогу. Слишком мало, даже если на самолёте будем лететь. Не вижу смысла ехать дальше. Можешь разворачиваться.

Тот не реагировал, но я знал, что теперь он считает. Светофор. Снова «красный». Ночь, пустой перекрёсток, но мы стоим. Мы чего-то ждём!

«Бабу стеречь будешь», сами собой всплывают в памяти слова Михалыча… Стон Вовки, когда сломанные рёбра впились тому в лёгкие… Слёзы на испуганном лице Оли, сидящей взаперти… Возглас деда Прохора «Сынок!» и его шаркающие шаги, торопливо семенящие к калитке… Всё в одно мгновение как будто пронеслось перед глазами и время превратилось в густой, тягучий кисель.

Свои дальнейшие действия я, как будто, наблюдал со стороны. Резко занеся левую руку вправо, изо всех сил наотмашь бью ребром ладони в кадык Славику. Раздаётся хрип и кашель. Не давая тому прийти в себя, запястьем ладонью руки наношу удар в правый висок. Голова интеллигента с силой врезается в боковое ветровое стекло, разбивая его на тысячи кубических кристаллов. Замечаю у него в руке пистолет, который тот успевает выхватить невесть откуда. Хватаю Славика за волосы и, что есть силы, ударяю лицом о баранку руля. Пистолет падает на пол. Рывком распахиваю водительскую дверь, группируюсь и ногами выталкиваю бессознательное тело на проезжую часть. Перебираюсь на место водителя. Жму на педаль газа. Визг колёс, запах палёной резины. Смотрю на часы: 00:55! У меня чуть больше часа!

Двигатель ревёт, стремительно набирая обороты. Первый перекрёсток с «прерывистым жёлтым»… Пролетаю по главной. Второй — еду на «зелёный». На спидометр смотреть страшно, поэтому не смотрю, полностью сосредоточившись на дороге. Проспект, ведущий к карьеру, практически пуст. Изредка обгоняю одиноко ползущих таксистов. Третий перекрёсток. «Красный»! Справа приближается, светя фарами, какой-то грузовик с длинным прицепом. Жму на газ в надежде проскочить. Яркий свет и невероятно громкий рёв клаксона многотонной фуры заставляют зажмурить глаза, до боли в суставах, вцепившись в руль, и вжать голову в плечи. «Вот и всё!» — проносится единственная мысль, но спустя секунду приходит уже другая: «Успел!».

Поворот к озеру. Сбрасываю скорость, выворачиваю руль и, с заносом, визжа шинами по асфальту, вписываюсь в поворот. Сразу же попадаю на ухабистую грунтовку, машина подскакивает, ударяя меня головой о потолок. Вдавливаю педаль газа в пол. Ветви деревьев и кустарников, плотно растущих по обочине, хлещут по лицу через разбитое боковое стекло, расцарапывая в кровь щёку. Въезжаю на пляж, глушу двигатель, достаю из багажника металлоискатель. Раздеться! Надо раздеться! Иначе в мокрой одежде на вокзале сразу примет первый же наряд милиции. Бегу к заливу, на ходу расстёгивая пуговицы и змейки. Дыхание сбивается. Залив! Вижу силуэт острова посреди тёмной глади воды! Сбрасываю обувь и одежду, смотрю на часы 01:15. Взяв металлоискатель, бросаюсь в ледяную воду. По пояс. Ноги, как будто ватные, вода сильно мешает продвижению, заставляя прилагать колоссальные усилия. Остров! Выбравшись на сушу, включаю металлоискатель и принимаюсь сумбурно носиться от одного края к другому, размахивая катушкой во все стороны. Сигнал! Рою руками! Сухой песок только наверху, глубже десяти сантиметров начинается плотная глинистая почва. Срывая ногти продолжаю копать, не обращая внимания на боль. Что-то есть! Какой-то мусор! Чёрт! Надо осмотреться! Стоп! Где я ногу порезал? Вот здесь! Есть! Чёткий цветной сигнал! Обеими руками рою песок. Звон металла. Ключ! На брелке «237»!

Выбрасываю в воду металлоискатель и бегом несусь назад. Уже на берегу цепляюсь за выступающий из земли корень старой ивы и падаю, выворачивая ступню до хруста в суставе. Ключ выпадает в песок, и я теряю его из виду. От боли темнеет в глазах и перехватывает дыхание. Не в силах сдержаться, кричу на весь пляж от отчаянья. Позволив себе отдышаться несколько секунд, шарю вокруг в поисках ключа. Есть! Подбираю, встаю на одну ногу и, хромая, продолжаю бежать. На часах 01:22. Одеваюсь. Выезжаю. Каждое выжимание педали сцепления приносит чудовищную боль. Только бы выдержать! Пот застилает глаза, из-за чего приходится постоянно вытирать лоб рукавом. Проспект, выворачиваю в сторону вокзала. Газ до отказа, мелькающие светофоры, на цвет которых не обращаю внимания! Едва не сталкиваюсь с такси, но успеваю вывернуть руль и вылетаю на тротуар, сбивая передним бампером небольшой рекламный щит. Возвращаюсь на проезжую часть. Переулок, ещё один. Финишная прямая! 180 километров в час по ночному центру города! Вокзал.

Ошалевшие от моей манеры езды таксисты, ждущие своего звёздного часа возле вокзала, принимаются оживлённо меня обсуждать. Пробегаю мимо них, расталкивая тех руками. Слышу вслед угрозы, но не обращаю внимания. Боль в ноге слегка утихла и позволяет кое-как бежать. В здании вокзала замечаю милицейский патруль и сбавляю ход. Стараясь не хромать, чтобы не привлекать к себе внимание, направляюсь к камере хранения. Открываю ячейку. Широкий бежевый кейс стоит торцом ко мне. Вытаскиваю. Его вес просто поразителен! Боже! Сколько же здесь?!

Над выходом из вокзала — часы: 01:38. У меня всего полчаса на то, чтобы успеть вернуться!

Перекрёсток, на котором выбросил Славика, пуст. Значит жив. Облегчённо вздыхаю. Воздух, врывающийся в разбитое окно, треплет одежду и ерошит волосы. Выезжаю за пределы города, пристёгиваюсь и выжимаю газ до отказа. Теперь всё зависит от мотора. Часы: 01:56. Спидометр: двести десять километров в час. Прикидываю оставшееся расстояние. Вспоминаю школьную формулу расчёта времени. Делю и ещё раз с облегчением вздыхаю: успеваю… Успеваю! С приходом этой мысли, открывается второе дыхание.

Из ночной тьмы всплыл знак, указывающий на крутой поворот вправо. Сбрасываю скорость и плавно выворачиваю руль. Входя в поворот, почувствовал, как машина накренилась, из-за чего пришлось немного уменьшить угол поворота и выехать на встречную полосу. Внезапно в глаза ударил слепящий свет фар! Руль резко вправо. Встречный автомобиль, пронзительно сигналя, пролетает в сантиметрах от «Тойоты», но я уже почувствовал, как высокий внедорожник начал крениться влево, с каждым мгновением приближая неминуемый удар о землю. Попытался вывернуть руль в противоположную сторону, но машина уже больше меня не слушалась. Падение, удар, ремни безопасности больно врезаются в грудь, в лицо бьёт подушка… Хаос! Скрежет железа, взрывы лопающихся стёкол и пластика, резкий запах бензина и внезапно наступившая тишина.

Вначале пришли эмоции, мысли стали возникать позже. Досада. Первое, о чём подумал было: «Не успею. Теперь точно не успею». Прислушавшись к собственным ощущениям, с удивлением обнаружил, что серьёзных повреждений не получил. Немного саднило левое плечо, но боль в ступне, которую подвернул раньше, была намного сильнее, а значит новая травма не такая уж и серьёзная. Машина лежала на левом боку, и мне стоило значительных трудов отстегнуть ремень безопасности, вытолкать здоровой ногой, покрытое паутиной трещин, лобовое стекло и выбраться наружу.

Повсюду были разбросаны обломки пластиковых деталей кузова, под подошвами скрипели кубики битого стекла. На трясущихся ногах отошёл на несколько метров в сторону и взглянул на искорёженную машину. Все двери и крыша были сильно смяты неоднократными кувырками, одно из колёс — разорвано. Вокруг ночь и ни души.

— Деньги, — каким-то чужим, глухим голосом прохрипел я вслух и ринулся обратно к машине.

Забравшись в салон через проём заднего окна, обнаружил чемодан абсолютно невредимым. С большим трудом вытащив его наружу, бросил на асфальт и вернулся в салон, надеясь отыскать пистолет, выроненный Славиком. Вдалеке, за поворотом, послышался звук приближающейся машины. Я лихорадочно шарил в темноте руками. Ну!? Стёкла впивались в ладони, заставляя то и дело стряхивать их и снова возвращаться к поискам. Есть!

Суетливо выбираюсь наружу, зажимая пистолет в руке. Ладонь влажная от крови, сочащейся из порезов, и скользит по рукояти. Машина вывернула из-за поворота и, освещая место аварии, резко сбросила скорость. Я стоял посередине дороги, пряча за спину руку с пистолетом. Это была старая тридцать первая «Волга», у которой под капотом что-то сильно тарахтело и поскрипывало. Из открывшейся водительской двери показалась испуганная голова мужчины. Судя по одежде и резиновым сапогам, он ехал на рыбалку.

— Живой? — предварительно присвистнув и ругнувшись, спросил он.

— Да! — прохрипел я в ответ.

— Ты один? — он медленно подходил ко мне, поочерёдно рассматривая то меня, то искорёженный труп «Тойоты».

— А ты? — ответил я вопросом на вопрос.

— А? — не понял тот, — А, да я-то один… Как же тебя угораздило-то, братуха? Тебе бы в больницу. Вон, лицо в крови всё…

— Прости, но мне машина твоя нужна.

— Дык, поехали, если что! Тут больница-то недалече, это мы мигом — размахивал руками, засуетился тот, приглашая подвезти.

Не отвечая ему, я поднял руку с пистолетом и направил ствол на мужика. Тот вначале не понял что происходит, но через секунду резко вскинул руки над головой и дрожащим голосом затараторил:

— Братуха, я свой! Не убивай! У меня внучка три дня назад только родилась, не видел ещё ни разу! Баба дома ждёт, как же она без меня! У нас хозяйство с нею, свиньи — не справится сама! Не стреляй, братуха, прошу!

— Не буду. Ключи дай.

— В-в-в кармане, — заикался тот и пальцем на вскинутой кверху руке, указывал вниз.

— Доставай! Только быстро!

Он достал и протянул мне.

— Бросай и уходи на обочину.

Мужик всё сделал. Подобрав ключи, я загрузил чемодан с деньгами в машину и, просмотрев на мужика, спросил:

— Дамбу в Салтове заешь?

— Знаю, конечно! — развёл руками испуганный водитель «Волги».

— Завтра там, рядом с автовокзалом, найдёшь её с полным баком и деньгами на новую машину. Прости, мужик, у меня выбора нет.

В ответ тот ещё раз развёл руками, чуть заметно пожал плечами и пробормотал:

— Тю, ё…

Я сел за руль, провернул ключ в замке зажигания, старый двигатель чихнул и, сотрясая ржавый кузов, взревел. Машина медленно начала набирать скорость, громко рыча прогоревшим глушителем. Мужик, стоявший на обочине, провожал меня взглядом, полным недоумения и обиды. Я с ужасом посмотрел на часы и дыхание перехватило! Вовке оставалось жить семь минут.

Тяжёлая и неповоротливая «Волга» медленно набирала скорость, никак не желая разгоняться более, чем до ста двадцати… Каждая секунда казалась вечностью. Я упорно, с силой вдавливал педаль газа, несмотря на то, что та уже упёрлась в пол и дальше протолкнуть её было просто невозможно.

02:07. Не пропустить бы поворот к птицеферме! Третий за мостом. Первый уже проехал! Дорога пошла на подъём. Но тут скорость начала падать, а обороты двигателя снижаться. Неужели в гору не тянет? Кое-как преодолеваю подъём, но машина упрямо отказывается разгоняться даже на ровной дороге, а через несколько десятков метров пару раз чихнула. Бензин!

— Твою мать, мужик! Кто так заправляется?!

Крутой подъём сменился не менее крутым и затяжным спуском. Я заглушил двигатель, чтобы хоть немного сэкономить топливо. Проехав второй поворот, качусь дальше. Ещё километр и вот он! Завожусь на ходу, выворачиваю руль. Визг лысой резины, занос. Не вписавшись в поворот, вылетаю на пахоту, и машина окончательно глохнет. Попытки завести ни к чему не приводят. Бросив её, вытаскиваю тяжеленный чемодан, и бегу в сторону темнеющего вдали силуэта птицефермы. Тяжёлая ноша больно бьёт по ногам, заставляя сбиваться с шага и падать, а ручка больно врезается в исколотые стёклами ладони. Пот пропитал насквозь одежду. 02:11. Время! Ещё двести метров.

— Я здесь! — ору, что есть мочи, срывая голос и задыхаясь от бега, в очередной раз падаю лицом на пыльную дорогу, а поднимаясь снова ору сквозь слёзы: — Михалыч, сука! Михалыч, я здесь!!! Я успел! Слышишь, тварь!? Я ЗДЕСЬ!!!

Из барака фермы донёсся выстрел и эхом разлетелся в ближайших тополиных посадках. На востоке небо начало светлеть. В мае ночи такие короткие…

Глава 34. Рассвет

Звук выстрела будто оборвал последнюю надежду. Я застыл на месте, затем упал на колени и продолжал так стоять, тяжело дыша, пока из барака не донёсся ещё один выстрел. Тут что-то не вязалось… Если Вовку убили, то для чего стрелять дважды? Неужели Олю тоже? Навряд ли, слишком небольшой промежуток между выстрелами. Значит перестрелка? Как бы то ни было, деньги я пока решил припрятать, вот только посреди перепаханного поля сделать это очень сложно. Закапывать кейс было некогда. Ещё выстрел! На этот раз явно из какого-то другого оружия. Оглядевшись вокруг, бросил деньги прямо на пахоту и, вытащив из кармана пистолет, поспешил в сторону бараков.

Обойдя постройки с тыла, и разыскав небольшое выбитое окно, аккуратно освободил его от остатков стекла и пробрался внутрь. Звуков вокруг слышно не было. В две разные стороны шёл коридор. В конце него слева находился холодильник, в котором держали Вовку, справа — место заключения Ольги. Я медленно, боясь наступить в темноте на что-нибудь хрупкое, пробрался к коридору и осторожно осмотрелся. К этому времени глаза адаптировались к темноте, и я смог более-менее разглядеть, что творится вокруг. Коридоры были пусты, с Вовкиной стороны дверь холодильника распахнута настежь. С противоположной стороны — всё по-старому. На полусогнутых начал движение к открытой двери. Подобравшись совсем близко, расслышал частые, прерывистые хрипящие и свистящие звуки, больше похожие на неровное рычание раненного зверя, чем на звуки, издаваемые человеком. «Ещё живой!» — пронеслась мимолётная мысль, и в следующее мгновение я едва не споткнулся о дышащее из последних сил тело… Присев рядом, положил руку ему на грудь и почувствовал липкую влагу крови на собственной ладони.

— Держись, — прошептал я и, подхватив его подмышки, поволок к выходу.

Мне стоило солидных усилий сдвинуть раненого с места. Но вдруг хрипы прекратились, он выгнулся дугой и в одно мгновение обмяк, едва слышно выдохнув последний раз. Собравшись с силами, рванул в сторону двери, с большим трудом сдерживая крик отчаянья, а когда, наконец, вытащил того на более-менее светлый участок коридора, понял, что друг мой… ещё жив! Прямо у меня под ногами, с огромной чёрной дырой в груди лежал труп Генчика, который я только что волок из холодильника в надежде спасти.

Снова череда выстрелов! Теперь было отчётливо ясно, что доносятся они откуда-то снаружи. Должно быть, Вовке удалось обезоружить и обезвредить Генчика, пришедшего убрать первого заложника, и вырваться наружу. А о том, что он до сих пор жив, говорят эти самые выстрелы. Взглянув в противоположную сторону коридора, подумал, что Олю целесообразнее пока не выпускать, ради её же безопасности. Сжав рукоять Вовкиного пистолета, лёгким шагом поспешил к выходу из барака.

Светало быстро. Заметно посветлевшее небо залило густым, тусклым светом обломки ржавеющей техники, какие-то металлические конструкции и железобетонные блоки. Чуть поодаль — «УАЗ» Михалыча. Вокруг стояла абсолютная тишина. Перебежав на полусогнутых к нагромождению бетонных плит, укрылся за ними и прислонился спиной, стараясь как можно тише дышать. Ещё раз огляделся — никого. Пройдя к противоположному краю плит, обошёл их и обнаружил лежащего лицом в землю, с неестественно вывернутой наружу ногой, самого высокого из четвёрки.

— Здравствуй, земляк, — послышался совсем рядом за спиной тихий голос Михалыча, — как же ты вовремя! Пукалку брось…

Я начал медленно разворачиваться, в надежде, что у того нет оружия, но почувствовав затылком холодное дуло пистолета, решил, что будет лучше…

— Серый, у него патроны кончились, — откуда-то слева донёсся голос Вовки, за ним — тяжёлые шаги и удар где-то совсем рядом. Стон и ещё несколько ударов. Я, наконец, решился обернуться. Вовка, сидевший верхом на Михалыче, старательно и с какой-то чудовищной механичностью избивал того прикладом старой «Тулы», превращая голову в сплошное месиво. Я с трудом оттащил озверевшего друга от бессознательного тела и с облегчением рухнул на землю, но заметив, что лежу в полуметре от трупа долговязого, перекатился чуть в сторону.

Вовка ничего не говорил, тяжело дыша. В утреннем свете его лицо имело совсем уж удручающий вид. Казалось, били не руками, а гантелей: глаз практически не было видно из-за гематом, нижняя губа разорвана, переносица съехала влево и была явно сломана, одно ухо стало тёмно-фиолетовым, оно распухло и неестественно торчало перпендикулярно голове. Засохшая бурая кровь, сплошным потоком застилала лицо.

Михалыч застонал, приходя в себя. Вовка взял двустволку, взвёл курки и вставил ствол тому в рот.

— Хватит! — вскакивая на ноги и выставляя вперёд ладони, закричал я, — Хватит, друг! Хватит…

На Вовкином лице сейчас сложно было разобрать какие-то эмоции. Колоссальную ярость выдавали лишь тяжёлое дыхание и дрожащие скулы. Михалыч окончательно пришёл в сознание и с ужасом глядел на чёрный ствол ружья, что-то мыча, хватаясь пальцами за молодую траву и отталкиваясь каблуками ботинок от скользкой почвы. Таким образом, он пытался отползти от разъярённого Вовки, но тот наступил ему на горло и глаза на разбитом лице Михалыча расширились.

— Друг, хватит смертей, — как можно спокойнее попросил я, но тот, казалось, меня совершенно не слушал, полностью поглощённый своей яростью и борьбой с желанием пристрелить врага. — Послушай, это уже не самозащита, это снова убийство, понимаешь. Остановись, прошу. Помоги лучше Олю освободить. А я пока его тут постерегу.

Я подошёл поближе и медленно положил руку на цевьё охотничьего ружья, глядя Вовке в глаза, очень аккуратно отвёл ствол от лица Михалыча.

— Всё нормально, старик. Всё закончилось. А она там боится очень, — продолжал уговаривать я, — Наверняка выстрелы слышала…

— Иди, — только и сказал тот, не отводя взгляда от Михалыча. Тот сплюнул на землю сгусток крови, ощупывая языком разбитые губы и раскрошившиеся зубы. Я показал Вовке пистолет:

— Нет, иди ты. Я за ним пока присмотрю. Ты уж извини, но тебя с ним не оставлю, остыть тебе надо, сам понимаешь.

Вовка, передал мне ружьё, снял ремень со штанов Михалыча и, рывком перевернув того на живот, крепко связал ему руки за спиной.

— Если хоть немного рыпнется, сразу стреляй. Не раздумывай! Просто жми на курок! Будешь думать — будешь мёртвым. Он бы точно не думал… Это та ещё мразь, — а, после небольшой паузы, добавил: — И не слушай его, если говорить что-то начнёт. Лучше пристрели или хотя бы выруби.

Я утвердительно кивнул, и тот, взяв у меня «Тулу», пошёл в барак.

— Ну, ты просто святой, земляк, — шипя сквозь выбитые зубы, выговорил Михалыч, лежащий лицом в траву, когда Вовкины шаги стихли, — Спасибо, что ли? — и с усмешкой добавил, — Только он всё равно нас убьёт. И меня убьёт, и тебя, само собой, тоже…

— Пасть закрой, — рявкнул я, как можно убедительнее.

— Ох! Вай, баюс, баюс! — рассмеялся тот, — Я даже не знаю, кого из вас бояться больше: киллера-алкоголика, который даже друга своего лучшего подставил, чтобы шкуру свою сохранить, или страшного землекопа, который штаны до сих пор не отстирал, после того, как от чертей по огородам бегал! — он залился искренним хриплым смехом, — Чё ты искал-то там, археолог? Небось, клад хотел втихаря откопать, пока спят все, да? Видели мы завещание, видели… Душевно! Мне даже стыдно немного, что я такое приключение омрачил своими меркантильными просьбами. Генчик, кстати, там после тебя чуток порылся и перстенёк золотой откопал! Кто знает, если бы не дед, может там и клад этот нашёлся бы, а?

Михалыч смолк, посмотрел в сторону барака и попытался перевернуться на бок, но я наступил на спину, не позволяя это сделать, и тот снова обратился ко мне, продолжая лежать лицом вниз:

— Ну, что, земляк? Долго мы с тобой так сидеть тут будем? А часики тикают… Друг твой ружьишко-то не разрядил! А ты, небось, даже внимания не обратил, да? — он снова засмеялся, — Всё ещё доверяешь своему корешу? Воистину, глупость человеческая не имеет границ. Ну, ты сам подумай, нахрена ему ружьё, если он всех тут уже перестрелял?

Я упрямо молчал, изо всех сил стараясь не поддаваться на провокации связанного пленника, хотя сомнения просто разрывали меня изнутри. А Михалыч всё продолжал точить напильником хлёстких доводов мою уверенность:

— Не знаешь ты его, видать, Серёженька. Совсем не знаешь… Зверь он, друг твой, зверь страшный, хищный! На нём трупов больше, чем на Чикатило. Семьями людей вырезал! — последняя фраза была произнесена полушёпотом с сильной интонацией.

— На тебе меньше, что ли? — не выдержав, огрызнулся я.

— Я тоже не святой, Серёжа. А кто сейчас без греха? Ты, что ли? Очень сомневаюсь! Вот, Славика, например — безобиднейшего человека, который мухи в жизни не обидел — не вижу. Уезжал с тобой, а теперь нет человека. Где? Не спрашиваю! Почему? Потому что понимаю — выживает тот, кто бегает быстрее и у кого зубы покрепче. А теперь и ты тоже это хорошо усвоил! Не хуже меня теперь это понимаешь. Время такое! Жизнь такая! Люди такие! Никому никто не нужен! Никто и никому!

— Только у тебя-то теперь зубы не очень, да?… — не смог удержаться я, чтобы не съязвить, но тот не обратил внимания на мои слова. Он снова завозился, переворачиваясь с живота на бок и обращаясь ко мне лицом. На этот раз я не стал ему мешать.

— Не обольщайся, земляк, он и тебя уберёт. Обязательно уберёт! И девку твою тоже! Кстати, думаю, как раз сейчас этим и занят. Душит. Ну, или режет, чтобы ты выстрела не слышал. Ты сам-то подумай: мы все теперь можем ему свободы и жизни стоить — я о деньгах знаю, ты о делах его скорбных, девка — та вообще сдаст первому мусору! А ему пожизненное светит, да такое, что лучше издохнуть, чем надеяться на помилование! Думаешь, он не понимает этого? Ждёшь от него моральных принципов? На совесть его рассчитываешь? Или думаешь, на старого друга руку поднять не сможет? — Михалыч внимательно посмотрел мне в глаза, и вдруг громко захохотал: — Слушай, земляк, а ведь ты действительно думаешь, что он тебя живым отпустит! И что? Будете жить-поживать и добра наживать, да? И кумом его возьмёте! Серёжа, он алкаш конченый, хладнокровный убийца, который за бабки людей со свету сживал! Он привык быть один, ты ему как кость в горле, а теперь ещё и опасная кость! Как же ты не понимаешь? — с каждым словом Михалыч начинал говорить всё быстрее и громче, видимо, начиная паниковать, и осознавая, что Вовка скоро вернётся, а времени на то, чтобы убедить меня в своей правоте, остаётся всё меньше. Сказать по правде, в его словах была некая доля логики. И, думаю, он сам твёрдо верил в то, что пытался мне доказать, а я в очередной раз убедился в том, что Михалыч очень не глупый человек. И кто знает, возможно, если бы Вовка ходил чуть дольше, я бы не выдержал и поддался воле эмоций. Но не успел.

В чёрном проёме выхода из барака, щурясь от света, показалась Оля. Следом за ней плёлся Вовка, поддерживая её под локоть, когда та оступилась. Колоссальный груз сомнений и чудовищного напряжения, который в эти минуты вешал на меня Михалыч, вдруг разом упал с плеч и превратился в ничто. На радостях забыв о пленнике, я сделал шаг им навстречу, и этот шаг, в итоге, стал роковым.

Думаю, он смог развязать руки ещё тогда, когда я позволил перевернуться ему на бок. Толстый кожаный ремень был не самым лучшим вариантом для связывания рук и изворотливый, хитрый Михалыч, заговорив мне зубы, этим воспользовался.

Вовка посмотрел в мою сторону, его заплывшие глаза округлились и в этот момент я понял, что что-то пошло не так, но было уже поздно. В следующее мгновение я получил мощнейший удар в левую лодыжку сзади, которую вывихнул ещё на карьере. Ноги взлетели вверх, и я всем весом рухнул на спину. Из руки выпал пистолет, который Михалыч тут же подхватил и направил на Вовку, успевшего закрыть собой Олю и вскинуть старую двустволку. Одновременно грянули два выстрела, как будто стреляли дуплетом. Михалыч отлетел назад и упал на землю. По его животу растекалось большое, тёмное пятно. Я оглянулся в сторону друга. Он лежал на земле, головой на Олиных коленях, а она закрывала руками сочащуюся из Вовкиной груди кровь.

Глава 35. Пульс

Друг смотрел на меня. Я не заметил, как преодолел те несколько метров, что нас с ним разделяли, и упал на колени. Вовка очень тяжело и часто дышал, однако взгляд сохранял полную ясность и даже какое-то смиренное спокойствие. Крови было много. Очень много! Она бурыми пятнами растекалась по камуфляжной одежде, и было видно, как быстро эти пятна увеличиваются в объёме. Оля старалась обеими руками закрыть рану ладонями, но простреленное сердце продолжало настойчиво выталкивать жизнь из тела друга между её хрупких пальцев.

— Держись, старик! Я мигом!

Бегом, вернувшись к бездыханному телу Михалыча, я принялся тщательно шарить по карманам в поисках ключей от «УАЗа». Его глаза были открыты, но зрачки не двигались, глядя куда-то в небо. Красная кожа на лице стала заметно бледнее, а разбитый прикладом рот, казалось, застыл в последней довольной ухмылке. Даже после смерти этот зверь продолжал ликовать от того, что смог таки меня перехитрить.

Собственные руки не слушались, дрожали от нервного напряжения и потому всё, что изымалось из карманов наружу, тут же выпадало в траву. Наконец я услышал звон ключей и достал из очередного кармана связку с брелком от сигнализации. Ещё раз бросил взгляд на друга. Он всё также часто дышал, Оля что-то шептала и плакала, продолжая удерживать окровавленные руки на раненой груди. С трудом подбирая на ходу нужный ключ, подбежал к «УАЗу» и распахнул заднюю дверцу. Нести обессиленное тело к машине оказалось невероятно сложной задачей. К тому моменту он потерял довольно много крови и передвигаться самостоятельно уже не мог, а те десять с лишним метров, что отделяли нас от машины, стали настоящей полосой препятствий, настоящим испытанием.

Я уложил Вовку на заднее сидение. Оля, не дожидаясь моих распоряжений, уселась там же, положив его голову себе на колени и продолжая зажимая ладонями рану. Я завёл двигатель.

— Не… успеем… — сквозь прерывистое дыхание с трудом выговорил друг, — Сердце…

— Держись! Тут не далеко! Успеем! — перекрикивая гул мотора, заверил его я и дал полный газ. Машина вылетела на ухабистую полевую дорогу. Посмотрел в ту сторону, где ночью бросил чемодан с деньгами и… Не обнаружил его там! Отвлёкшись от дороги, я не заметил впереди большую кочку, наехав на которую, нас сильно подбросило вверх, и с заднего сидения донёсся стон боли. Ругая себя за то, что позволяю себе в такой момент думать о чём-то, кроме спасения Вовки, полностью сосредоточился на дороге.

— Потерпи, Володенька, потерпи дорогой… — шептала Оля сквозь слёзы, — Всё будет хорошо.

— Серый, стой! — вдруг, что есть мочи, каким-то неестественно низким голосом, завыл Вовка. От этого крика я даже похолодел, а по спине побежали мурашки.

— Нет времени, старик! Нам в больницу надо!

— Стой! — снова рявкнул тот, просто обязывая меня нажать на тормоз. Я оглянулся назад. Его дыхание стало ещё более прерывистым и тяжёлым, лицо — серым как глина. Ему явно не хватало кислорода, и я принялся яростно крутить ручки стеклоподъёмников, впуская в салон свежий утренний воздух.

— Бог… есть… — каждое слово давалось ему с большим трудом и мне приходилось прислушиваться, чтобы разобрать шёпот между частыми и глубокими вздохами, но то, что он говорил, было полностью осмысленно и взвешено, — Я… знаю… теперь. Так… должно… быть…

— Есть, друг! — согласно кивнул я головой.

— Попроси… за меня… — он протянул мне руку и я сжал его ладонь. Она была огромная и непривычно вялая.

— Сам успеешь ещё, некогда сейчас…

— Мне… жаль… Прости, друг… — выдавил он, крепко сжал ладонь, будто прощаясь со мной по-приятельски и закрыл глаза.

— Дыши! — крикнул я и, отпустив его руку, выжал педаль газа в пол.

«УАЗ» взревел и вылетел на трассу, разбрасывая вокруг комья налипшей на колёса грязи.

— Дышит?! — обращаясь к Оле спросил я, и понимая, что начинаю паниковать, несколько раз глубоко вздохнул.

— Слабо, но сердце бьётся!

— Держись, Вовчик! Слышишь? Мы рядом уже! — убеждая себя не меньше, чем его, кричал я, — Ты всегда изворотливым был, друг! Оль, знала бы ты какой он у нас! Вовка самым находчивым во дворе всегда был! Из таких передряг выскакивал! О-го-го! Что тебе какая-то там пуля? Ерунда на постном масле! Ты только дыши, старик! Слышишь? Оль, он слышит? Ты посмотри, какая леди тебя обнимает, ели-пали! Я бы на твоём месте дышал поглубже! Оль, ну скажи ему! Ну!?

Чем больше я тараторил, тем сильнее душили слёзы, а ком в горле рос всё больше и мешал говорить.

Дорога шла на подъём, впереди медленно плёлся грузовик с длинным прицепом, а встречный поток машин не позволял нам его обогнать. Я принялся отчаянно сигналить и моргать тому фарами, но прекрасно понимал, что такой тяжёлый автомобиль не съедет на обочину при затяжном подъёме. Мне не оставалось ничего, кроме как вырулить на обочину самому и вдавить газ в пол. «УАЗ» занесло на мелком гравии, но я каким-то чудом смог его удержать и, продолжая неистово сигналить водителю фуры, пошёл на обгон. Обочина была довольно узкой для того, чтобы уместить широкую колёсную базу внедорожника — справа начинался обрыв, а мы неслись по самой его кромке. Видимо, водитель грузовика, наконец, заметил наш манёвр и прекратил набор скорости, пропуская вперёд, однако стоящий на обочине столб давал понять, что мы всё равно не успеем его обогнать. Жать на тормоз тоже было поздно, от столкновения нас это не спасло бы. На принятие решения оставались доли секунды, и я решился на поступок, на который в здравом рассудке не пошёл бы никогда.

— Держитесь! — крикнул я и резко рванул руль влево, прижимаясь бортом «УАЗа» к огромному колесу идущей рядом фуры. Раздался жуткий скрежет и зеркало заднего вида, оторванное вращающимся колесом, пулей влетело к нам в салон, ударяясь о переднее пассажирское сидение и отлетая от него в лобовое стекло, по которому тут же разошлась густая паутина мелких трещин. Одновременно с этим по всему правому борту прогромыхало. Это бетонный столб, разрывая металл по всей длине «УАЗа», прошёл мимо. Водитель фуры, наконец, додумался резко нажать на тормоз, раздался страшный вой стираемой об асфальт резины и мы вылетели на трассу, как пробка из бутылки с игристым вином.

— Как он?! — выравнивая руль, спросил я.

— Не знаю! Он без сознания! Сердце, кажется, бьётся! Но я не уверена…

Надо отдать должное Ольге, которая всё это время не издала ни единого звука. Возможно, другая бы, на её месте, запаниковала ещё там, на ферме. Но все её действия были слаженными и правильными в той ситуации.

— Мне кажется, он не дышит! Делаю искусственное дыхание!

Мы проехали знак, извещающий о въезде в населённый пункт. Не сбрасывая скорости, я оглядывался по сторонам в поисках больницы, однако вокруг мелькали только жилые дома. Раннее утро ещё не успело разбудить их жителей. Спросить дорогу было просто не у кого. Проехав не менее километра по пустынной улице, я заметил медленно плетущегося вдоль дороги мужика, рядом с которым по обочине шли четыре коровы и телёнок. Сбросив скорость около него, спросил, как проехать к больнице, на что тот махнул рукой куда-то влево и что-то промычал себе под нос.

— Далеко?

— Не! За углом туточки.

Больница представляла собой маленькое одноэтажное здание с тремя небольшими окошками. Её двор был огорожен красивой клумбой с множеством красных и жёлтых тюльпанов. Стараясь сэкономить драгоценное время я не стал её объезжать и свернул ко входу, проезжая прямо по цветам и сигналя клаксоном на всю округу. Выскочив из машины, рывком распахнул заднюю дверь и встретился взглядом с Олей. По её щекам текли слёзы, а окровавленные пальцы уже не закрывали пульсирующую рану, а перебирали Вовкину густую шевелюру. Она отрицательно повертела головой и, закрыв глаза, заплакала навзрыд.

Не знаю как я вытащил из машины и понёс на руках друга, который был на пару десятков килограмм тяжелее меня самого, но я даже как-то умудрялся бежать. Оля бежала впереди, распахивая передо мной дверь и, срывающимся голосом, зовя о помощи. На крики выбежала испуганная пожилая медсестра и увидев нас, жестом указала на стеклянную дверь с надписью «Манипуляционный кабинет». Оля распахнула дверь, я внёс бездыханного друга и уложил на топчан. Его глаза были чуть приоткрыты. Медсестра бесцеремонно оттолкнула меня в сторону и принялась прощупывать пульс на шее у Вовки, на ходу требуя от нас выйти из кабинета.

Через полминуты дверь открылась и та сухо спросила у меня:

— Вы кым йому будэтэ?

По её поведению и тону голоса стало понятно — Вовка умер. Я не верил. Я не мог поверить, что мой друг может вот так просто взять и сдаться, что человека, который всегда был в моей жизни, вдруг в один миг не стало.

— Да не мог он умереть! — закричал я, не понимая что творю, — Он живой был пять минут назад! Электрошок давай!

— Кажу вам, помер вин.

Я выхватил из кармана Вовкин пистолет и направил на медсестру:

— Электрошок давай, сука! Где врач?!

— Та бог с тобою, сынку, якый врач в чотыры утра? Дома вин, спыть ще! — как-то даже не пугаясь оружия отвечала та, — И якый ще шок? В нас на всю больныцю тилькы дви капельницы и то на одной ножка зламана. И бильше ничого нема. Вам бы в район нада, та вже нема ниякого толку…

Она, не обращая внимания на оружие, подошла ко мне и, похлопывая по плечу, сочувственно кивнула головой:

— Шо ж тут вже зробыш, сынку? Така, выдно, в нього доля…

Я долго стоял на коленях, уткнувшись лицом в Вовкино плечо, и молил его о прощении, как будто он ещё мог это сделать. Просил простить за то, что не уберёг, за то, что не успел… Умолял простить за то, что не вернулся тогда к нему через неделю, как обещал. Я впивался пальцами в окровавленную одежду своего единственного друга и молил простить за то, что не сдержал данного когда-то самому себе обещания не предавать его ни за что и никогда. Я просил о прощении, зная, что уже никогда его не получу. И слово «никогда» тяжёлым камнем легло в сердце на всю оставшуюся жизнь.

Глава 36. Снег

Зима в том далёком году выдалась снежной, а тот вечер был первым, когда снегопад этот начался. Огромные, пушистые хлопья, мелькнув в тусклом, жёлтом свете уличного фонаря, медленно падали с неба и в момент соприкосновения с землёй издавали едва уловимый шорох. Стоял тихий декабрьский вечер. Мы с Вовчиком сидели на скамейке во дворе нашего дома и с искренним удивлением, которое, наверное, присуще только детям, наблюдали за тем, как знакомый пейзаж с каждой минутой всё больше изменяется и превращается в нечто нереальное, сказочное и очень уютное. Исчезали замёрзшие грязные лужи, которые за последние месяцы успели изрядно поднадоесть. Деревья, из голых, чёрно-серых страшилищ, превращались в белые, мягкие, пушистые облака, и даже мусорные баки, обрастая белыми шапками снега, приобретали менее отталкивающий вид. Мы, как заворожённые, сидели и, даже не смотря на небольшой мороз, кусающий за нос и щёки, не хотели уходить домой.

— Меня мамка прибьёт, я обещал ей до темноты домой вернуться, — задумчиво пробормотал Вовка, первым нарушив тишину.

— А я ещё алгебру даже не начинал делать и читать много задавали…

— Скатать дашь?

— Ты же знаешь, что дам, — усмехнулся я.

Он тоже улыбнулся и удовлетворённо кивнул головой, после чего, зачем-то щурясь, продолжил рассматривать падающие снежинки.

— Хоть убей, не пойму для чего нас заставляют учить все эти формулы и теоремы? Выучишь, на следующий день расскажешь возле доски, а через пять минут уже не помнишь ничегошеньки!

— Не знаю, мало ли что нас в жизни ждёт? Может когда-то и пригодится…

— Это как же меня жизнь должна скрутить, чтобы пришлось где-то применить, например, какое-нибудь биквадратное уравнение? Подумать даже страшно, что это может когда-нибудь случиться!

Я улыбнулся и ничего не ответил, а ему мой ответ не особо-то был и нужен.

— Нет, я понимаю, если там каким-нибудь учёным стать, или космонавтом… Может им и пригодилась бы все эти синусы-косинусы, но я-то не хочу быть ни тем, ни другим! Даже инженером не хочу быть! Нафига мне алгебра?!

— А кем хочешь?

— Наёмником, Серый! Солдатом удачи! — ответил друг таким тоном, словно он уже стал наёмником и страшно этим гордится.

— Убийцей, что ли? — я удивлённо уставился на Вовку.

— Сам ты убийца, блин! Наёмник — это профессиональный солдат в профессиональной армии! И он там не служит, Серый, он там работает. Врубаешься? У них супер-оружие и одежда, их обучают, как выживать в самых страшных боевых условиях! Наёмник, например, может без еды и воды неделю жить! Или голыми руками вооружённого противника обезвредить! Профессионал! Врубаешься?

— И что же в этом хорошего? — не понимал я такого странного выбора профессии.

— Как это что? Ты прикинь какие они крутые! — последнее предложение было сказано громким шёпотом, видимо, для того, чтобы придать фразе значительности.

— Так они же людей убивают.

— Ха! Убивают, конечно! Только не людей, а врагов.

— Ну, а враги, что не люди, что ли?

— Люди, конечно! Но, если ты не убьёшь врага, то враг тебя убьёт. Война есть война, друг! Вот, дед твой, например, воевал?

— Ну, да…

— Он немцев убивал?

— Говорил, что убивал, но это же совсем другое! Если ты не станешь этим самым наёмником, то и врагу тебя убивать не надо будет, — продолжал недоумевать я, — Точнее, врагов-то у тебя не будет!

По всей видимости, он ещё не задумывался над подобным вопросом, поэтому немного растерялся, переваривая мною сказанное. Хотя, надо сказать, Вовчик особо мучился в поисках истины. Он вскочил со скамейки и, жестикулируя у меня перед носом, затараторил:

— Да короче! Ты такой правильный весь! Ветеринаром, наверное, стать мечтаешь, да? Чтобы собачек от запоров лечить! «Посмотрите, доктор, что с моей Чучей случилось!», — принялся кривляться Вовка, переходя на тонкий голос, похожий на женский, — «Она сегодня утром вместо трёх какашек, всего две сделала — я сосчитала! Может это от того, что я ей на ночь яичко слишком вкрутую сварила?»

Получилось смешно, и я даже заулыбался, не смотря на то, что в целом его замечания были довольно обидными.

— Да нет… Я ещё как-то не думал кем стану… Хотя, ветеринаром — тоже не плохо.

— Да проснись ты, друг! Каким ветеринаром? Ты видел хотя бы одного богатого ветеринара? Или врача?

— Не видел.

— Ну вот!

— Что «вот»? Кто тебе вообще сказал, что я хочу богатым быть?

— А то не хочешь! — недоверчиво воскликнул Вовка, возводя глаза к небу и театрально разводя в стороны руки.

— Ну, не то чтобы не хочу, но убивать людей, пусть даже и врагов, ради денег… Я бы так не захотел. Да и не смог бы даже!

— Даже за миллион? — больше утвердительным тоном, нежели вопросительным, воскликнул Вовка.

Я пожал плечами и согласно кивнул:

— Даже за больше.

— А за десять? — не унимался тот.

— А что бы ты сделал, если бы у тебя был миллион? — решил я прервать бессмысленный спор. У меня получилось, Вовка задумался.

— Не знаю даже. Я пока не думал. Дом бы, наверное, купил, машину там… Поездил бы по миру, посмотрел всё. А! Ещё мотоцикл бы купил себе! Да, мотоцикл — обязательно. Крутой какой-нибудь! — он снова уселся рядом.

— А с другом бы поделился? — ради хохмы спросил я.

— А то! — двинув меня в бок локтем и широко улыбаясь, воскликнул тот, — Мы бы с тобой вместе всю планету бы объездили!

— Классно было бы на воздушном шаре полетать… — глядя в тёмное зимнее небо, мечтательно протянул я. В ответ на это он только как-то неопределённо хмыкнул.

Мы снова умолкли. Мне очень нравился звук падающего снега и, несмотря ни на что, расходиться по домам никак не хотелось. И я, и Вовка были уже достаточно взрослыми ребятами, чтобы не верить в сказки, но надежда на то, что в жизни иногда случаются чудеса, в каждом из нас ещё жила. Впереди была такая огромная, такая длинная и такая интересная жизнь, в которой ещё так много всего нужно сделать.

Глава 37. Клад

Я сидел на вершине высокого холма, откуда открывается невероятный вид на Северский Донец. Где-то там внизу, на его утопающих в зелени берегах, на протяжении многих тысячелетий разыгрываются сотни человеческих трагедий и судеб. Где-то там, кочуя с места на место в поисках новых пастбищ, рождались и гибли ираноязычные скифские воины, оставившие после себя массу величественных и, в то же время, жутких курганов. Эти берега пропитали своим потом и кровью первые славяне, пришедшие, чтобы пустить здесь свои прочные корни на многие сотни, а может быть и тысячи лет. Эти земли топтали ноги татар, монгол, французов, шведов и немцев, пытаясь растоптать всё живое, но всякий раз получали достойный отпор. На этой земле погиб и мой единственный друг.

За спиной стояло несколько покосившихся крестов и памятников. Могилы Прохора Матвеевича и Вовки находились у самого края обрыва. Неподалёку от кладбища бегал мой маленький сын, размахивая какой-то длинной палкой над головой. Оля находилась с ним рядом и, поглядывая на него, о чём-то говорила с Колей — тем самым мужиком, у которого я отнял машину прямо на трассе. Он оказался очень хорошим и добрым человеком, отцом и дедушкой большого, шумного семейства. Теперь мы часто ездим друг к другу в гости, а когда приезжаем с женой и сыном из столицы в родной город, Коля всегда встречает нас в аэропорту или на вокзале и совершенно бескорыстно возит на своей новенькой, сияющей белизной и хромом, «Волге», которую я, как и обещал, купил ему сразу после похорон друга.

Я сидел перед надгробиями и говорил с Вовкой, как будто тот сидел рядом и внимательно слушал:

— Славика взяли на следующий же день с деньгами. Даже не знаю, решился бы я или нет обезвредить его тогда в машине, если бы знал, что это за человек и по скольким статьям уголовного кодекса его потом осудят. Короче, впаяли ему «пожизненное». Можно сказать, повезло: смертную казнь в стране отменили всего за три месяца до его ареста. Такие дела…

— А ещё, друг, наш дом снесли. Переселили всех в какой-то жуткий новострой на окраине города, а сами теперь на его месте возводят настоящий небоскрёб. Народ, конечно, какое-то время возмущался, протестовал и митинги устраивал, даже депутат какой-то успел под шумок пропиариться, но ты же понимаешь… Будет какой-нибудь очередной «плаза» или «эстэйт» — сейчас это модно. А мне теперь и приехать-то некуда. Знаешь, такое ощущение, как будто Родину отняли. Так я иногда в школу нашу прихожу. Там до сих пор тот турник ещё наш стоит, на который ты с поломанной ключицей прыгал. Помнишь? — я усмехнулся, сдерживая слёзы, как будто Вовка их мог заметить.

Сзади послышались осторожные, лёгкие шаги мне на плечи легли хрупкие Олины ладони.

— Привет, Володя, — поздоровалась она так буднично, как будто мы и вправду здесь сидели с ним вдвоём и мирно беседовали, а затем обратилась ко мне: — Ты уже рассказал ему про клад?

Я улыбнулся.

— Да уж… Клад… Мягко говоря, Вовчик, кладоискатели из нас с тобой получились «не очень»… Хотя, кто знает!? Если бы не вы, Прохор Матвеевич, — обратился я к соседнему надгробию деда, — Может и нашли бы мы тогда всё. Сокровища и в самом деле были, друг. И сокровища солидные! Были там и те самые гривны, и украшения, и монеты всякие. Соболя, правда, не дождались, но остальное — чётко по завещанию! И лежало это всё в том самом омуте, где меня черти ночью гоняли, прикинь! Только не черти это были, как оказалось, а Генчик с кем-то из этих… Помню, у одного глаза блестели. Так что, думаю, это Славик был — у него очки всегда на носу. Нас с тобой стерегли суки. Видимо, тогда ещё взять хотели, а я их спугнул. Вот так-то. Сдали мы с Олей всё это добро в наш исторический музей, была даже создана отдельная экспозиция с кратким описанием находки. Так что мы с тобой теперь причастны к историческому событию. Телевизионщики даже документальный фильм сняли о нашем с тобой кладе. Но мне он не нравится. Как-то не по-честному у них всё, не жизненно как-то, хоть и документально. Им ведь что надо? Чтобы зритель ахнул! Вот и разукрасили всё чертовщиной, байками, проклятиями, приплели историю с ведьмой, расследование провели. Расспрашивали всех стариков в селе, кто что знает. Выяснили, что ведьма эта была местной гадалкой, причём не самой страшной. Даже наоборот — уж очень красивой, поэтому недостатка женихов никогда не испытывала. И вот в чём беда: знала красотка эта откуда-то о кладе. Но баба есть баба, и самой лезть в реку боязно было, потому и уговаривала своих ухажёров, предварительно наливая им для смелости, нырнуть в омут, сказочно разбогатеть и жить с нею долго и счастливо. Те, вдохновлённые, среди ночи, чтобы никто не видел, шли к омуту и благополучно там топились… Река-то в этом месте на изгиб шла и у самого дна вполне могли быть сильные водовороты. Да и течение в том месте, говорят, было сильным. Затягивало горе-женихов на самое дно и крутило, пока те не переставали сопротивляться.

Я перевёл дыхание и в очередной раз оглянулся, чтобы посмотреть на сына. Коля играл с ним в какую-то весёлую игру, испуганно убегая, а наш малыш, с радостными криками, его догонял. Я махнул Коле рукой, и тот что-то сказал мальчику.

— Нам выплатили всего четверть от стоимости находки, как и положено по закону, но денег всё равно получилось много. Как бы тебе объяснить, друг? Ну, очень много денег! Мы с Олей всё перечислили в фонд помощи онкобольным детям. Очень надеюсь, что ты одобришь наше решение, это, всё-таки, и твои деньги тоже.

Я тяжело вздохнул, перебирая в памяти события последних лет и не нашёл в них больше ничего, чем хотелось бы поделиться и что хотелось бы рассказать своему лучшему другу.

— Вот, наверное, и всё, что я хотел тебе рассказать…

За спиной послышался торопливый топот маленьких ножек. Я встал и посмотрел на сына.

— Папа, мы с дядей Колей в индейцев иглаем! Идём с нами!

— Подойди ко мне, золотой, — подозвал я малыша и тот, недовольный, встал рядом, обняв меня за ногу. Оля с другой стороны приобняла меня за плечи. Я положил ладонь на голову сына и посмотрел на фотографию друга на надгробии:

— Вот, старик, познакомься — мой лучший друг, мой сын, моя гордость. Вовкой зовут.

Оглавление

Глава 1. Фосфор

Глава 2. Наследство

Глава 3. Вовка

Глава 4. Архив

Глава 5. Точки

Глава 6. Сборы

Глава 7. Выезд

Глава 8. Аэропорт

Глава 9. Четверо

Глава 10. Рубль

Глава 11. Гости

Глава 12. Коп

Глава 13. Машенька

Глава 14. Дед

Глава 15. Ольга

Глава 16. Нашли?

Глава 17. Омут

Глава 18. Хон Гиль Дон

Глава 19. Свидание

Глава 20. Ночь

Глава 21. Ссора

Глава 22. Юг

Глава 23. Труп

Глава 24. Акваланги

Глава 25. Погружение

Глава 26. Деньги

Глава 27. Исчезновение

Глава 28. Птицеферма

Глава 29. Исповедь

Глава 30. Кощей

Глава 31. Сигарета

Глава 32. Эшелон

Глава 33. Время

Глава 34. Рассвет

Глава 35. Пульс

Глава 36. Снег

Глава 37. Клад Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg