«Перекати-поле»

С. Лабунский Перекати-поле

Кому война, а кому мать родна. Вот и Егорушке в сорок первом наконец повезло. Долго он на Руси неприкаянный болтался, как цветочек аленький в проруби зимней, без единого документа в своих рваных карманах, а вот в месяце августе выдали ему вещевой аттестат да продовольственный и отправили служить в армию. С тех пор он и зажил по человечески…

Нет, всякое, конечно бывало. И в атаки он хаживал, и в десантах участвовал, и после десанта под Керчью через весь Крым ползком до Севастополя добирался, и оттуда, после всех на последней шлюпке вокруг всего полуострова до своих выгребал, но жив-то остался да и к морячкам прибился накрепко. Выучился и на торпедиста, и на акустика, и когда в сорок четвертом британец Черчилль, лорд Мальборо, товарищу Сталину подарил кораблик от щедрот своих, то заметили его личное дело в кадрах и отправили служить на Северный флот, на советский крейсер «Архангельск». Там он до главного старшины и дослужился, себе на радость, врагам на страх. Когда в сорок девятом отобрали бесстыжие капиталисты подарок лорда и потащили его в Англию на переплавку, чтобы наделать из боевого корабля пяток торгашеских корыт, сильно Егор опечалился. Даже слеза его злая прошибла. Но не дало ему командование флота долго печалиться, отправили его в город Данциг, бывший немецкий, а сейчас польский порт, осваивать трофейные корабли, немецкие да итальянские, да бывшие панские польские. В очередной раз ему повезло, на флоте остался, не попал под списание. Не пришлось ему в вновь уклад своей жизни менять, попустила судьба.

Так и жил он спокойно, за спиной своего капитана, работал за себя и за всех тех парней, что полегли на стылой крымской земле или захлебнулись в холодных волнах Атлантики, и горя не знал. Так он и Сталина похоронил, и портретик очередного английского шпиона Берии в топке сжег, и в красном уголке фотографию генерал-лейтенанта Хрущева, что в сорок втором году Харьков немцам просрал, повесил. А вскоре после этого вызвал его капитан, и сказал, что пойдет их корабль прямо по синему морю в далекую страну Индонезию, помогать братскому пролетариату в его борьбе против голландских захватчиков. Ну и ладно, подумал главный старшина, и до этого всех побеждали, победим и голландцев. Черт не выдаст, свинья не съест.

— Товарищ капитан, какой бы нам маршрут не наметили, теплых морей не избежать, — высказался старшина. — Разрешите в меру возможностей дополнительно подготовиться к переходу.

— Действуйте, Егор Михайлович, все что возможно нашими силами делайте, — согласился с ним капитан-лейтенант Меркулов, получивший свое звание еще в 1945, да так в нем и оставшийся. Ладно хоть еще на службе оставили, не пошел в тридцать лет на токаря учиться.

Изобразил старшина стойку «смирно» с расслаблением левого мизинца на ноге, на что имел право по сроку службы, и пошел думу думать. Зацепки у него в Данциге были не слабые, древние, еще довоенные. Но узнай кто о них, ему несдобровать. В одном человечке был Егор железно уверен. Старшина первой статьи Сидоров его никогда не подводил. Что уж он там про себя о Егоре думал — неважно, но ни с кем он своими мыслями и наблюдениями не делился, хотя многие интересовались, от особого отдела до мурманских девиц. Дошел главстаршина до кубрика электриков, убедился, что одни они там, и закрыв за собой дверь, сразу сказал:

— Третий нам нужен. Кремень. Как мы.

— Как мы нет, и не будет. Да и не надо. Перебор, как к одиннадцати туз. Что мы, вдвоем дело не сделаем? — уточнил Сидоров.

— Нам в город надо выходить. Официально. Машину в комендатуре порта брать, груз завозить. Три человека — обычный наряд, а два старшины сразу внимание привлекут. Не по фэн-шую это. На КПП спалимся, — ответил верному другу Егор.

— Ну, тогда берем Петрова из прошлогоднего призыва. Молодой еще, но службу понял. Да и из архангельских он, у них там в войну тридцать тысяч с голоду полегло, жизнь тоже со всех сторон знает, не сдаст.

И ухмыльнулся. И Егор улыбку изобразил. И впрямь смешно. Наряд будет — Иванов, Петров, Сидоров. Хотя видели фамилии и посмешнее, например Непийвода. Говорили люди, что у монголов вообще фамилии диковинные, но наследников Чингисхана на флоте не было, в отличии от братьев украинцев и прибалтов.

— Ладно. Готовься к 16.00, ужин пропускаем, приводи Петрова к комендатуре, оттуда на студебеккере поедем, — закруглил разговор.

С третьим определились, а уж всякую мелочь, где и что брать будут и обсуждать не стоило.

К костелу подъехали быстро, народ еще не разошелся. Здесь Егора вбитый рефлекс подвел, перекрестился он. Петров, салажонок, даже остановился. И священник местный остолбенел. Ну и ладно, решил старшина, пойдем напролом.

— К вящей славе господней, именем ордена и ради его величия и могущества, повинуйся мне, сын мой, — отчеканил он привычную формулировку на латыни. — Петров, к дверям, всех выпускать, никого не впускать. Сидоров, за мной.

Взяв священника за локоток, двинулся к входу в подземелье. Толкнув двери, привычно взял лампу в нише сбоку и слегка замешкался, зажигая фитиль. За это время к ним церковный служка присоединился, хромой, но все равно опасный.

— Сидоров, на ступенях осторожнее, камень скользкий, — предупредил напарника, и двинулся вниз.

Минут через семь они, пройдя подвал костела, углубились в городские катакомбы. Пару раз задумался Иванов, куда им поворачивать, но чутье и память не подвели и вскоре группа уткнулась в каменную стенку.

— Тупик, — сказал злорадно служка.

— Не для верных слуг господа, — ухмыльнулся главстаршина, и вытащив из боковой стены камень, нажал на спрятанный за ним рычаг.

Часть стены бесшумно опустилась вниз, открывая проход.

— Добро пожаловать в подвалы Святой Службы, почтенное панство, — сказал Егор и первым шагнул вперед.

Сразу прошел к кладовой. Распахнул дверь, и увидел, что груз на месте.

— В четырех ящиках золото, в остальных серебро и церковная утварь, — сообщил он спутникам. — Поделим честно, пополам.

Пройдя к столу, открыл шкатулку, стоявшую сбоку, и вытащил цепь и два перстня. Один сразу надел на руку и протянул ее ксендзу для поцелуя. Следующим к руке припал служка.

— На нашу долю поможете нам продуктов закупить, ну и спиртного, как на флоте без выпивки, без нее никакие вопросы не решаются, — вздохнул бывший инквизитор, а ныне главстаршина флота Егор Иванов. — И да поможет нам бог.

С собой захватили четыре мешка с серебряными монетами и два блюда.

— В цистерны с питьевой водой сбросим, серебро ее сохранит в жару от порчи, — пояснил свой выбор Егор сразу на двух языках, на латыни для местных, и на русском для Сидорова.

— А чего бы нам здесь не остаться? — поинтересовался тот. — С такими-то деньгами не пропадем.

— Да мы и без денег бы не пропали, и до Италии бы дошли, и зажили бы там в тепле и довольстве, да только за наш уход капитан бы в забое киркой бы махал до смерти. Забыл, где живем? Шаг в сторону считается побегом, прыжок вверх — провокацией, и все друг за друга перед властью заложники, и родня, и друзья-товарищи. И никто никому не верит. Пошли, нам еще для родины надо повоевать, не жили мы мирно, не стоит и начинать…

Три дня аврала все силы из команды выжали. Люди на ходу засыпали, а ударной тройке Иванов-Петров-Сидоров еще надо было и свои дела делать. Минный погреб под свой груз разведка флота забрала. Забили ящиками, опечатали и пост заставили выставить. Два отделения морской пехоты на борт прибыло. К главному калибру лишних снарядов не возьмешь, некуда их складывать, зато к автоматам на 20 и 37 мм взяли тройной боекомплект и еще немножко…

Тропическую форменку поляки сшили. Копчеными окороками и мешками с мукой все кладовки забили. Второй опреснитель собрали. Ну и оружие на всякий случай прихватили. Все что служители культа добыли — пулемет ручной, три автомата, снайперскую винтовку и пяток пистолетов, все немецкое. Жить стало сразу лучше, веселей и спокойнее. Механикам все запчасти по их списку со складов вырвали. Огляделся главстаршина кругом, и увидел он, что сделано все и сделано хорошо. Упал и уснул, не раздеваясь и даже не сняв ботинок. Подготовились.

В последний день начали с общей политинформации, потом еще партсобрание, его еще в Севастополе приняли, в начале июля, на Херсонесе, когда все уже знали, что кораблей уже больше не будет, и все они здесь смертники. Особисты документы собрали, офицерам выдали польские, экипаж без документов остался. Во время перехода берег не предусматривался. Последний обыск под названием «проверка личных вещей» и под вечер эсминец без названия и флага вышел в открытое море. Для перехода к новому месту службы.

Кубрик у старшин был шестиместный, и к ним подселили еще двух морпехов. При посторонних разговоры велись только на общие темы, в основном о еде, выпивке и бабах. Пока на третий день похода жилистый пехотинец не упомянул Инкерман. В одном кубрике, спустя тринадцать лет, встретились два севастопольца. Вспомнили как под раненными временный причал на бревна развалился, как по ним стреляли из пулеметов с катера 0112, отгоняя тех, кому не нем места не досталось и прибрежную полосу, заваленную мертвыми солдатами Приморской армии. Под разговоры литр спирта усидели, детская доза для пятерых матерых бойцов. Считай подружились. Морпехи в быту по прозвищам звались — Щепка и Молчун. Тоже всю войну прошли, награды имели. У Молчуна иконостас внушал уважение, сплошные ордена. Две Красных Звезды, две Славы третьей и второй степени соответственно, Отечественная война второй степени и Боевое Красное Знамя. И на шесть орденов одна медаль затесалась — за Будапешт. За что давали он не рассказывал, слова экономил. Иногда за весь день мог пару раз «да» или «нет» сказать, и все.

Вокруг Африки шли долго, с двумя дозаправками прямо в море. Своих портов в этих местах у СССР не было, все сплошь британские да португальские колонии. Наконец, вырвались на финишную прямую, и вдоль южного берега Явы двинулись к острову Ломбок, где на выборах победили местные коммунисты.

Молчун в карауле был, дверь стерег, чтобы не пропала, когда ревун выдал боевую тревогу. Вся четверка рванула занимать места по расписанию, кроме главстаршины. Тот для начала решил узнать в чем дело и побежал к капитану. По дороге вдаль глянул, сам все понял. Стоит у берега британский крейсер, вон из-за того мыса выполз, флаги сигнальные вывесил: «Лечь в дрейф, осмотровую группу принять». И четыре ствола крейсерского главного калибра для большей убедительности уже на эсминец смотрят. Один раз шарахнут, тут тебе сразу исход летальный, без вариантов, учитывая их калибр, и отсутствие бронирования на нашем кораблике.

— Товарищ капитан-лейтенант, разрешите сформировать команду сопровождения для осмотровой группы!

Высказался, типа. Нарисовался, такой красивый….

— Какая тримудьбронебойная группа? Какой-такой досмотр? Мы их сейчас невзначай шарахнем из всех стволов и рванем отсюда на полной скорости! — вызверился капитан.

Его тоже понять можно было, что ему в минный погреб напихали, он и сам не знал. И показывать содержимое хоть кому не имел ни права, ни возможности. Оставалось только умереть героически, чтобы свои не расстреляли.

— Товарищ капитан, давайте попробуем сначала тихо разойтись. Если не получится, тогда уже и будем воевать, тем более две торпеды в упор надежнее снарядов, — предложил Егор.

— Действуй, — кивнул головой капитан, в его глазах засветилась сумасшедшая надежда остаться в живых.

Видел главстаршина такие глаза перед атакой на пулеметы…

— Флаг на гюйс! Торпедным аппаратам боевая готовность! С левого борта трап спустить, малым ходом на дистанцию четыре кабельтовых вперед. Машинному отделению быть готовым к повороту!

Отделение морской пехоты выстроилось почетным караулом. Наряд по камбузу быстренько в парадную форму натянул. Когда британцы на борт поднимались, им сразу в руки по стакану водки всовывали.

— За союзников! — произнес тост главстаршина и первым выпил, залпом и с удовольствием. — Сэр, прошу вас проследовать на мостик к капитану.

Молодой лейтенантик, сразу по жаре после водки изрядно окосевший, двинулся вперед.

В рубке еще налили.

— За Британию!

Ну как рыжему шотландцу не выпить русской водки за Британию? Беря пример с капитана эсминца жахнул залпом без закуски, даже рукавом не занюхав. В судовом журнале за досмотр расписался не глядя, а ему уже опять наливают, за королеву. Стакан об палубу вдребезги, офицерика под руки, матросам два ящика водочки в шлюпку. Досмотр закончен!

Отвалили англичане от борта, эсминец флаги поднял «Следую своим курсом» и разошлись они, как в море корабли…

— Вы откуда иностранный язык знаете? — сразу подсуетился особист.

— Так я же с «Архангельска», а он бывший британский крейсер, в 44 нам его передавали, нас учили, потом в 49 мы его сдавали, тоже с носителями языка общались. В личном деле должны отметки быть, — внешне спокойно ответил Егор, хотя внутри всего корежило от дикой злобы к работнику особого отдела, конкретно к этому, да и всему их сучьему племени.

Внутренних врагов легче искать, чем за родину умирать, да и платят за это лучше…

Вдохнул главстаршина глубоко, досчитал до десяти, козырнул капитану и пошел себе с ощущением объективной реальности, данной ему в награду за хорошо сделанное дело господом богом. Все живы, что собственно еще людям надо? Кроме хлеба, зрелищ, выпивки и сокровищ…

К вечеру в порт вошли. Добрались. Встали на рейде, боновое заграждение замкнули, капитан на берег сошел, военно-морскому советнику доложить о прибытие и дальнейшие распоряжения получить. Воздух, напитанный тропическими ароматами, кружил голову, дурманил мозг и усыплял бдительность. Быстро на стол собрали. Резко выпили. Между первой и второй промежуток небольшой, сразу добавили. Молчун вышел и вернулся с отобранной у торпедистов гитарой. Подал ее Щепке, тот поигрывал. Хотелось последний вечер похода провести весело, чтобы было что вспомнить, кроме вахт и качки.

— Хорошо сидим, — отметил Щепка. — С сорок пятого такого богатого стола не видел. И без нормы, и вкусно. А то ведь у нас или маслица кусочек, или мешок гнилой картошки. Умеете вы флотские устраиваться. Эх!

Встал Егор, вышел. Все равно обратно их в трюме грузопассажирском повезут, а кораблик здесь останется вместе со всем содержимым. Не пропадать же добру. Махнул рукой вахте, лязгнул дверью кладовой.

— Ешьте, пейте. Едой силу не вымотаешь…

— Какая хорошая команда, таких бы побольше, так всю жизнь бы служил, — развеселился один из недавно призванных, кажется из Ленинградской области. — Еще бы на берег выйти, чтобы было что дома рассказывать!

Когда главстаршина вернулся, захватив с собой еще ящик коньяка, в их кубрике уже пели.

— …нам предложат смерть на выбор, пуля, штык, кайло и кнут, или голодом заморят, или заживо сожгут, — выводил негромко Молчун.

Егор сразу стаканы наполнил.

— Ну, за нас, за самых счастливых неудачников!

Выпили.

— Почему за неудачников? — решил уточнить молодой.

— Ну, судьба у нас такая. Сначала война. Потом оказалось, что не сталевары мы, не железнодорожники, в тылу не нужны, брони нет. Кладовщиками и писарями в штабах не пристроились, в командиры не полезли, на Тихоокеанский флот нас не послали. На фронте во второй эшелон за десять километров от передовой не попали. Если и отдыхали от боев, так только по госпиталям. Честно так. Скромно. Невезучие мы, — ответил ему старшина, и начал жевать копченое мясо.

А почему они счастливые уточнять было не надо. Раз живые остались — вот им и счастье. Правда, его всегда мало и хочется больше…

— Пока капитана нет, есть возможность обнаглеть. Кто за самоволку на берег, поднимай руку. Единогласно. Молодой, бери Щепку, доставайте серебро из цистерн. Сидоров, оружие раздай.

Морпехи стволы увидев, сразу протрезвели. Щепка автомат на плечо повесил, Молчун в пулемет вцепился. Пистолеты все разобрали.

— Вахтенный, шлюпку на воду. Пойдем на берег, пора капитана встречать…

Шлюпочной команде остатки арсенала раздали, две винтовки и три пистолета.

— Здесь края такие, что белый человек без оружия считается голым. Табань! От шлюпки не отходить, друг друга всегда держать в пределах видимости. Ждать нас, мы быстро, — распорядился главстаршина.

— Мы куда? — спросил Щепка, когда они отошли от шлюпочного пирса.

— Здесь без денег делать нечего, надо для начала наше серебро в наличные превратить, а там посмотрим, — ответил Егор.

Тяжко было советским морякам идти по индонезийской земле. Хорошо хоть сытые были, а то бы от запахов лепешек, копченой рыбы и лапши с пряностями и всякими морепродуктами с ума бы сошли. Торговцы с фруктами за одежду хватали, прямо в лица тыча бананами и кокосами.

— И ведь никто никогда не поверит, что мы такое изобилие видели, — вздохнул Петров.

— Да, те, кто НЭПа не застал, не поймут. Только нам и рассказывать некому, если только особисту нашему, если служить надоело. Ладно, если просто спишут, а то и посадят лет на десять за излишнее любопытство, — усмехнулся Щепка.

Молчун только головой кивнул утвердительно.

Тут им по пути местный патруль попался. Сержант с пистолетом в сандалиях, три солдатика с винтовками босиком. Егор ему пару вопросов задал, тот начал руками размахивать, только старшина ему просто пальцем вперед ткнул — не объясняй дорогу, веди. И для убедительности монетку серебряную дал. Так всей компанией минуты через три до каменного домика на краю рынка и добрались. Советские моряки внутрь зашли, а армейцы снаружи остались.

Сразу на вытертый до блеска массивный деревянный стол выложили рюкзаки с серебром. Древний азиат даже не пошевелился, но две гибкие девицы сразу стали взвешивать металл на весах. Еще одна появилась из сумрака в глубине дома и поклонившись, указала рукой внутрь.

— Пойдем. Обсчитают нас наверняка, но не обворуют точно.

Старик даже закрытые глаза приоткрыл.

— Давно русской речи не слышал. Чай, кофе, чего-нибудь покрепче, гости дорогие? — предложил он на чистом русском.

— Чай и фрукты, — согласился главстаршина. — Только мы во времени ограничены. Побыстрее бы.

— Быстро хорошо не бывает. Поспешишь — людей насмешишь, — ответил поговорками старичок божий одуванчик. — Какими судьбами здесь?

— Снова на дальних просторах реет Андреевский флаг, — ответил неожиданно Щепка.

Тут еще одна девушка с чашками и чайником появилась, пара слуг корзинки с фруктами притащили.

— Угощайтесь с дороги, гость в дом — бог в дом. Какими деньгами предпочитаете получить? — перешел к деловой части беседы старец.

— А какими можно и чем они друг от друга отличаются? — заинтересовался Петров, не изживший еще юношеского любопытства к жизни.

— Можно любыми, кроме ваших рублей и монгольских тугриков. Нет их у меня и никому они здесь не нужны. Но понадобятся — достану. Можно британскими фунтами и американскими долларами. Можно французскими франками, особенно если идёте в Вьетнам. Можно гульденами или новыми кредитками независимой Индонезии. Сами выбирайте.

— У нас триста двадцать матросов, старшин и морских пехотинцев и одиннадцать офицеров. Всем надо на берег. Ну, так на вскидку, чтобы на все хватило. Вечером здесь танцы, драки и рамсы — список удовольствий местной полосы, — пояснил ситуацию меняле главстаршина.

— Двое суток у вас, чтобы погулять перед боем, — сказал старичок, кивая. — Понял, не обижу. Хватит и на виски и на девушек и на свежих осьминогов. Фрукты и выпивку я вам сразу на борт отправлю, в подарок, все равно их прятать глупо, а пираты, что не сожрут, то спалят.

— С этого места поподробнее, пожалуйста, — напрягся Егорушка.

— Голландцы с острова ушли, армия независимой Индонезии еще не пришла. У пиратов разведка хорошо работает, не хуже, чем у торговцев, значит — скоро они будут здесь. Сейчас ваше серебро моим станет, сразу в тайник спрячу, да и пойдем в горы скрываться. Потому что, если к японцам попадешь — все им расскажешь, даже то, что и забыл давно… — вздохнул старичок. — Уехать бы вообще с острова, да все суда ушли, британцы даже госпиталь до конца не эвакуировали, а успеет за ними транспорт вернуться или нет, кто ж его знает.

— Каким еще японцам? — уточнил главстаршина.

— Так не все капитулировали, некоторые все еще воюют за империю и императора. Десять лет уже довоевывают, сейчас остров захватят, оснуют себе новую империю и начнут всех соседей покорять. Все, как всегда. Чингиз-хан с меньшего начинал, да и Александр Македонский для начала просто Афины захватил. Так что пару лодок с едой я вам сразу дам, не жалко, все равно пропадут.

В это время самая молоденькая девушка покачнулась неловко и облила чаем Петрова. Всплеснув руками, утащила его за циновки.

— Вы не ждите пока вас намочат, идите внутрь сами. Видите, дедушка хочет о чем-то серьезном поговорить. Правда, у нас тайн друг от друга нет. Ну, почти нет. Да и те из прошлого. А сейчас все в одном кубрике живем, какие тут тайны.

Щепка и Сидоров встали и удалились, а Молчун только ноги подогнул, сел как бы свободнее, но руки с пулемета не убрал, и в перекате, даже с простреленной головой, дедка бы очередью достал. Непременно.

— У японцев своих четыре тысячи стволов, да еще обычные пираты примкнут. Флагман у них немецкий вспомогательный крейсер, бывшее французское «авизо» с двумя сто двадцати миллиметровыми орудиями. Остров не удержать. Вывезите нас. Не пожалеете.

Высказался старичок, а у Егорки пусть после этого голова болит и сердце рвется.

— Что скажешь, Молчун? — спросил главстаршина.

— А я тут причем? — изумился тот. — Есть капитан.

— А у капитана замполит и особист и все офицеры стукачи, и если он без приказа левое ухо правой рукой почешет — то завтра на него два десятка доносов во все инстанции уйдет. Ты за себя говори.

— Людей надо спасать, нас сюда для того и посылали.

В это время громыхнуло на улице.

— Или полицейский участок, или военная комендатура. Казармы дальше, за городом, не там, сказал дедушка.

— Эй, братва лихая! Деда слушайтесь, как меня! Оставайтесь здесь, мы на разведку!

И выскочили оба-двое на улицу. Где рвануло, видно было — дым столбом на фоне заката.

— Ходу, Молчун. Снова мы на войне.

— Не снова, а опять…

Пока добежали, совсем уже стемнело. Местные армейцы с ними примчались, вместе веселее. Говорить было особо не о чем, все воевали, понятно, если командный состав уничтожают, значит до десанта считаные часы остались. На развалинах дома пожарные суетились, но было ясно, без толку все это. Не выжил в доме никто. Подлетела еще одна легковушка, из которой выскочил человек с безумными глазами в форме советского подполковника.

— Кто такие?! Ваши документы! — сразу орать начал.

— Сейчас на судно сбегаем, принесем, — тихо сказал главстаршина упорно глядя за спину офицера.

И когда тот развернулся, врезал ему Егор со всей своей флотской боевой ненавистью к сухопутным штабным крысам прямо в затылок.

— Да ты же его убил, — оценил удар Молчун.

— Таких тварей так просто не убьёшь, не надейся. Закидывай его в машину, очнется — глуши.

Сел главстаршина на место водителя, махнул рукой армейцам, залезайте, и поехали они все медленно обратно на рынок.

— У нас здесь заправка намечалась, горючего на сотню миль осталось, — сообщил он дедушке меняле когда приехали. — Выбирайте пункт назначения исходя из этих обстоятельств.

— Есть хороший островок в семидесяти милях, заправку на обратный переход гарантирую, — твердо сказал старичок.

В это время Щепка нарисовался с рожей довольной до невозможности, как у кота обожравшегося сметаной. Егор с Молчуном только завистливо вздохнули. Кто-то людей по голове бьет, а кто-то развратничает…

— Грузимся! Аврал!

И началось. У дедушки работников было человек двадцать. Да еще столько же армейцев. Подполковника первым же рейсом отвезли на корабль и запихнули в госпитальный отсек, благо все три койки были пустые. Туда же впихнули и пять девчонок. Кубрик Егора и его друзей до потолка забили ящиками, ящичками и шкатулками. Продуктовую кладовку забили мешками. Бананы и апельсины валялись по всему кораблю связками и коробками. Все уже успели стрескать по паре-тройке заморских плодов прямо с кожурой, прежде чем старшина начал всем объяснять, как их чистить.

— У нас приказ. Дойти до указанного острова и дождаться там танкера-заправщика и дальнейших указаний. Попутно эвакуируем группу индонезийских товарищей с грузом и нашего раненого офицера из группы военного советника. Утром выходим.

В отсутствие капитана командование принял на себя первый помощник.

— Ты что творишь? — оглядевшись по сторонам прошипел Молчун. — Это же трибунал! Расстреляют или в лагере сгноят…

— Нам предложат смерть на выбор, — ответил ему строчкой из его же песни Егор. — Ты же не собираешься жить вечно? А умирать всегда легче с чувством исполненного долга. Я знаю.

Сидоров нарисовался.

— Особист рядом с раненым сидит, девчонки его чаем поят. Он все что они говорят, в блокноте русскими буквами записывает. И за подполковником тоже, когда тот бредить начинает… — доложил он.

— Следи за ним, как он в гальюн выскочит после чая, мне махнешь, я их предупрежу чтобы лишнего не болтали, — озаботился Егор.

— Да я им уже сказал, что это за личность и предупредил, чтобы знание русского не выдавали, — уточнил Сидоров. — Настенька такая умная девушка, да и дед ей про чекистов рассказывал много.

Главстаршина только и мог, что глазками похлопать от удивления. С Молчуном за компанию. А за маленьким островом справа по борту раздался артиллерийский выстрел явно неслабого калибра.

— Боевая тревога!

Ну, из-за острова на стрежень…

Понеслись родные, машина — полный вперед! В быстрый кораблик труднее попасть. Слетела с Егорушки вся цивилизованность, в бога-то он никогда не верил, повода для этого не видел, просто привычно ритуалы выполнял, такие же странные, как уплата партийных взносов и посещение собраний. Выдернул из воротника иглу, проколол себе палец. Капнул кровью на ствол своего зенитного автомата. Одна сталь, одна кровь. Не подведем друг друга.

Вырвался эсминец на оперативный простор.

Все море в джонках. Британский крейсер, старый знакомый, завалился на правый борт, уже не боец, да и добьют его сейчас, или флагман пиратов своим главным калибром, или торпедный катер, что заходит на боевой курс, торпедой шарахнет. Миля до них, для зенитки не расстояние.

И отрыл старшина огонь. Прямо под ним лежало 19 000 патронов, и экономить их он никакого желания не испытывал. Очередь на двадцать патронов, пауза. Двести двадцать выстрелов в минуту из одного ствола, а у него спарка, получите и распишитесь, спасибо не надо, спасибо в стакан не нальешь, держите, твари.

Превратился торпедный катер в клубок огня на зеленой глади моря. Содрогнулся эсминец от близкого разрыва вражеского снаряда. Сбита антенная мачта, пламя бушует на нем, борется стойко команда с морем, огнем и врагом. Ну, для флагмана на эсминце главный калибр припасен, а для зениток все катера и джонки подходящие цели. Вот все и стреляют снарядов не жалея. Вот так надо флот применять — вовремя и грамотно. Один эсминец — один сорванный десант. Забыли все про британцев, а они себя не списали со счета, развернулись не торопясь, подплыли к островку, сели на мель, крен на борт убрали и залпом из кормовой башни в бой вступили. Все, отплавались самураи. Только обломки по проливу, да мазутные пятна.

Крейсер флаг поднял: «В помощи не нуждаюсь». Гордые островитяне. Ну и эсминец на экономичном режиме к острову пошел. Вот и повоевали.

Через два часа к пирсу встали, ремонтники в трюм полезли, разгрузились, взвод морской пехоты на складах с грузом засел, а меняла прислал на борт две корзинки денег.

— Командировочные и боевые выплаты от местного обкома партии, товарищ капитан! — доложил главстаршина. — Согласно списочного состава на всех.

К вечеру танкер пришел под панамским флагом, заправились полностью. А указаний от командования не было. Старший по званию лежал в госпитале, контузия. Антенна сбита, да и далеко до Родины. Не британцев же просить со штабом ВМФ СССР связаться?

На третий день жизнь вошла в обычную колею. Утренний подъем флага, свободная вахта уходит в увольнительную, остальные службу несут. Денег у всех полные карманы, продукты свежие каждый день на борт три раза привозят, британцы бешено завидуют, и пытаются узнать, где можно в коммунисты записаться…

Через неделю в порт зашел индонезийский сторожевик. С его помощью достучались до советского консульства на Яве. Сообщили о потерях, два человека, доложили о выполнении задачи, потери связи в ходе боя и о текущей обстановке. Консульство отключилось даже без подтверждения о приеме данных. Суки партийные. Ревизионисты. Сталина на них нет. Мало их сволочей стреляли. Надо было их всех под ноль зачистить.

Бывший первый помощник, ныне капитан, почернел от дум тяжких. Все так хорошо, что или погоны сорвут или голову оторвут. Делать-то что?

Боятся люди всего. Ответственности и безответственности. Последствий своих решений. Проблемы выбора меньшего зла. Зашел капитан к замполиту.

— Назначай партсобрание на завтра. Раньше все равно всех не соберешь.

Егор у Щепки в доме сидел, когда Сидоров с Петровым к ним с новостью прибежали.

— Все, кончилась жизнь.

— Дед в центре острова базу сделал, туда уйдем — не достанут, — сказал Молчун. — Морской пехоте с СССР не по пути, разошлись наши дорожки. Здесь мы уважаемые люди, защитники. Сразу дома дают, семью хоть завтра заводи. А там? Голь перекатная, ни кола, ни двора. Перекати-поле…

— Знакомая история, — усмехнулся Егор, — в 1815 из Парижа половина солдат не вернулась, во Франции остались. Но действовать будем иначе….

За полчаса до собрания главстаршина постучался в капитанскую дверь.

— Есть два варианта постановления местного обкома индонезийской коммунистической партии. По первому мы все остаемся на корабле и становимся флагманом флота острова. По второму — оставляем им наших добровольцев для создания интербригады и груз. У нас там две тысячи автоматов и патроны. Посмотрели при перегрузке. Все равно для них предназначен. Вот расписка о получении в трех экземплярах. Перевод я написал, они заверили.

Посмотрел на капитана, достал плоскую фляжку. Тот тремя глотками её уполовинил. Эх! Достал «Вальтер» офицерский, протянул капитану.

— Кобуру никогда быстро не расстегнешь, а если кинутся, каждая секунда на счету будет.

— Я думал, что делать, если ты кинешься, — вздохнул капитан.

— Так может останемся?

— Страшно. Дома тоже страшно, но там страх привычный, знакомый. А тут неизвестность….

На собрании все дружно руки поднимали. Все были «За». Как всегда — единогласно. Из экипажа четверо всего рискнули в добровольцы записаться. Петров, Сидоров и еще двое, что тоже местных девчонок себе на берегу завели.

В пришвартованной к борту джонке, куда перебрались комсомольцы-добровольцы был и дед. Патриарх азиатский.

— Оставайся. Большим человеком будешь. Я не вечен, все тебе останется, за всеми присмотришь.

— Я уже был большим человеком. Старшим дознавателем конгрегации Святой веры. Инквизитором. В тридцать девятом меня война в Польше застала, там тоже было два варианта — или через всю Европу в Португалию уходить или в СССР попробовать затеряться. Но гестапо обо мне знало, а НКВД нет. Я тогда свой выбор сделал, правильно, неправильно — не знаю. Но жалко мне этих людей, не могу я их сейчас всех бросить. Слушай, я никак не могу тебя определить. Ты ни китаец, ни японец, ни малаец, русский знаешь. Ты кто, человек-загадка?

— Такой умный, а татарина с КВЖД не узнал…. Когда советские войска границу Манчжурии перешли, мы с семьей уже на Тайване были. Потом сюда переехали. Здесь тоже хорошо не будет. Или коммунисты Сукарно задавят, или он их перережет. Соскучишься, ищи нас в Сингапуре. Мы после сезона дождей туда все уедем. Насовсем. Хватит быть перекати-полем.

Обнялись они на прощание, главстаршина на эсминец вернулся, а джонка от борта отвалила.

И эсминец сразу гавань оставил взяв курс на родной Владивосток, потому что еще один заход в иностранный порт мог оставить корабль без половины экипажа, это все понимали…

По прибытию на родину все тоже не знали, что делать с кораблем-призраком и тянули время как могли, а могли хорошо, время ведь штука упругая. Так и коротали свои дни офицеры и старшины корабля в составлении докладных и объяснительных записок, написании рапортов и взаимных доносов. А потом в далеком море прямо у причала утонул линкор «Севастополь», унеся с собой сотни человеческих жизней. Гром раздался с таких высот, что даже у Адмирала Флота Советского Союза золотые погоны с плеч слетели, а уж их то всех в одну секунду на гражданку выперли. Эсминец превратили в плавучую казарму. Плещут холодные волны, бьются о берег морской. Носятся чайки над морем, крики их полны тоской.