Небо, земля и что-то еще…
автор: Варенников Александр Викторович
гор. Санкт-Петербург
тел: 89516891031
электронный адрес: a.varennikov@inbox.ru
Часть первая
Небо
***
Алина долго и пристально смотрела на своего спутника. Казалось, она хотела сказать ему что-то действительно важное. Да вот только губы ее были сомкнуты, и лишь шепот листвы заполнял молчаливое пространство меж двух столь непохожих друг на друга людей, оказавшихся теплым весенним днем в городском парке.
Солнечный свет слепил глаза, ласковый ветер гулял по зеленеющим просторам парка. Было без четверти пять, четверг, и жизнь большого города, что окружал парк своими высотными зданиями, продолжалась в привычном ритме: автобусы курсировали по своим маршрутам; спешили по тротуарам пешеходы; сменялись одна другой рекламы на огромных щитах, расположенных вдоль дорог.
Но в самом сердце парка было тихо. Алина и ее спутник, молодой писатель по имени Антон, стояли на каменном мосту, проложенном через небольшую реку, берега которой были усеяны булыжниками самых разных размеров и форм. Берега те казались искусственными.
– Хорошо здесь, – сказал Антон, разрушив тем самым паузу, возникшую несколько минут назад.
Алина устремила свой взгляд в небо, туда, где, оставляя позади себя след, совершал свой полет пассажирский авиалайнер. Она думала о том, что и в небе, наверное, сейчас неплохо. Оттуда открывается прекрасный вид на землю, и большие расстояния уже не кажутся большими, да и ощущение времени как будто бы меняется. Она думала о небе.
– Улететь бы сейчас куда-нибудь, – сказала Алина.
– Тебе некомфортно здесь? – чуть повел бровью Антон.
– Нет. Просто в небе я себя чувствую намного лучше. Не подумай ничего. Просто так уж повелось.
– Твоя душа не знает покоя. Ты просто идеальный персонаж романа.
– Так и получается. Мне комфортно в небе, а тебе – в тех историях, что берут начало вот здесь…
Алина прикоснулась указательным пальцем к виску Антона. Она снова смотрела в его ярко-голубые глаза, будто бы стараясь увидеть в них что-то, чего не видят другие люди. Быть может, она искала начало тех историй, что так любила читать, сидя в комнате отеля где-нибудь на другом конце планеты и дожидаясь новых вылетов.
Взгляд Алины переместился на молодую пару, гуляющую по парку с коляской. Высокий юноша южной внешности и светловолосая девушка с милым личиком и тонкими ножками. Разглядеть ребенка за ширмочкой коляски она не смогла. Тем не менее, воображение рисовало перед ней милые щечки малыша и невинную улыбку, озаряющую все вокруг.
Антон перехватил взгляд Алины и посмотрел в сторону молодой пары. Тень сомнений пробежалась по его лицу и тут же скрылась за скромной улыбкой.
– Интересно, смогли бы мы жить так? – спросил он будто бы самого себя.
– Не думаю, – ответила Алина.
Антон знал, что она ответит именно так. Способом ее существования в мире с годами становилось отрицание всего и вся. Нигилизм, как у Тургенева в романе «Отцы и дети», только с налетом современной неприхотливости. Кстати, то было одно из любимых ее произведений. Еще в школьные годы она всерьез заинтересовалась словом «нигилизм», весьма нетипичным для молодой и весьма привлекательной девушки. Смелый интерес со временем трансформировался во вполне устойчивую точку зрения.
– Ты даже представить себе этого не можешь?
– А зачем представлять? Фантазии – это твоя пища и твой рабочий станок. Мне от них становится только хуже.
– Но почему? Неужели ты никогда ни о чем не мечтаешь? Как по мне, это невозможно для здравомыслящего человека.
– Видимо, я не слишком здраво размышляю, – улыбнувшись, ответила Алина. – Только никому не говори об этом.
– Это останется между нами.
Покинув мост, они пошли по засыпанной мелкой галькой дорожке. Алина взяла Антона под руку. Навстречу им шли самые разные люди: молодые и старые, счастливые и невеселые, одинокие и не знающие одиночества. Тем не менее, у них всех имелось что-то общее. Быть может, дело было во всепоглощающей атмосфере спокойствия, которая царила в парке. Уголок тишины в самом сердце бурлящего жизнью города. Едва различимым казался шум далеких автострад, по которым на бешеной скорости мчались автомобили.
– Во сколько у тебя рейс? – спросил Антон.
– Сегодня в полночь. Но мне еще нужно домой заехать ненадолго. Так что я свободна только часов до восьми.
– И надолго ты улетаешь в этот раз?
– Меня не будет чуть меньше недели. Командировка в Дубай. Несколько эстафетных рейсов. Если повезет, получится поваляться на пляже.
Алина улыбнулась, вспомнив теплое южное солнце. Приличный отель, знакомые лица. Ей думалось, что в Дубае она должна хорошенько напиться и сделать что-то такое, после чего на следующее утро ей стало бы немного стыдно. Так уже случалось однажды в Лондоне.
– Значит, придется скучать по тебе целую неделю, – с легкой нотой разочарования в голосе протянул Антон. – Ну, тогда я просто обязан отвезти тебя домой сегодня.
– Да не стоит, – Алина остановилась. – Ты же не обязан все это делать для меня.
– Что делать?
– Эти прогулки, и на машине до дома… мы же просто играем в чувства, Антон. Не больше. Я пойму тебя, если ты просто проводишь меня до метро и поедешь домой, где тебя ждут. Мое отношение к тебе нисколько не изменится.
– Видимо, твое отношение ко мне и так не выдерживает никакой критики, – процедил Антон, доставая из кармана пачку сигарет. – Тем не менее, я возьму на себя этот вопрос. И отвезу тебя домой.
Алина улыбнулась. Ей нравилась эта едва заметная, но весьма твердая настойчивость Антона, которую он проявлял крайне редко и только в случаях крайней необходимости.
– Хорошо, – сказала она. – И еще… не произноси больше эту чушь про отношения между нами, хорошо? Ты как будто напрашиваешься на комплименты.
– Но ведь ты мне их так редко говоришь, – изображая женственность, ответил Антон. – Ну, хорошо, не буду. И, все же, для меня это очень важно…
Дорожка вела к выходу из парка. Гул города усиливался. Привычный любому жителю мегаполиса, он является чем-то вроде воздуха, или земли – неким элементом окружения, способным воздействовать на человека эмоционально и физически.
Втягивая в легкие дым сигареты, Антон посматривал на левое ухо своей спутницы. Вообще, уши Алины казались ему прекрасными и, если можно так выразиться, крайне сексуальными. Его очаровывали изгибы ушных раковин, а мочки и вовсе казались элементами иного мира. Эти уши были привычны к гулу реактивных двигателей и перепадам давления. Тем не менее, с годами они не теряли своей красоты.
– Давай выпьем кофе, – предложила Алина. – Я чувствую себя сонной мухой.
– Пойдем, – кивнул Антон. – Тут неподалеку есть одна кофейня. Там готовят восхитительный латте.
До кофейни было минут десять пешего хода. Алина и Антон шли медленно, разглядывая знакомые виды города так, будто видели их впервые. Вместе, да и порознь тоже, они смотрелись прекрасно. Алина имела ту красоту, о которой обыкновенно хочется говорить: роскошные темные волосы, чуть касающиеся плеч; аккуратный ровный нос и пухлые губки; серо-зеленые глаза, взгляд которых многие называли «гипнотическим». Взгляд этот был для Алины даром и проклятьем одновременно.
Антон выглядел по-мужски хорошо. Он ухаживал за своими волосами, носил щетину по моде, каждый год диктующей все новые и новые правила игры. На нем было серое пальто с высоким воротом, подчеркивающее его статность и немалый рост. Вместе с тем, он носил потертые джинсы, футболку и кеды марки Converse. Просто и со вкусом.
– Ну вот мы и пришли, – сказал Антон, останавливаясь перед дверью кофейни для того, чтобы пропустить вперед Алину. – Прошу!
Они вошли в небольшое помещение, выполненное в стиле итальянской деревни. Алину привлекла теплота атмосферы, коей было пропитано буквально все в кофейне. В одной цветовой гамме были выполнены и стены, украшенные декоративной лепниной, хорошо дополняемые кирпичной кладкой; и пол, выложенный керамической плиткой; и декоративные балки из дерева.
В кофейне было немноголюдно, так что официант сразу же поспешил приветствовать новых гостей. Видом своим он походил на родовитого итальянца, но имя носил вполне славянское – Иван.
– Добро пожаловать! – сказал он вежливым тоном.
– Да, здравствуйте, – кивнул в ответ Антон. – Принесите нам сразу два латте. Ну и меню посмотрим. Спасибо.
Алина села напротив своего спутника. Столик располагался у окна, так что она окинула взглядом открывающийся вид. Улица пестрела красками. Весна буйствовала, будто бы не зная о том, что ее срок тоже рано или поздно подойдет к концу.
– Уютно здесь, – протянула Алина расслабленно, но с придыханием, будто только оторвалась от преследования. – Часто сюда заходишь?
– Да не то, чтобы часто. Знаешь, иногда здесь ко мне приходят хорошие мысли. Есть в городе места, в которых будто энергией заряжаешься. Для меня эта кофейня как раз таким местом и является. Ну а переизбыток энергии ведет к коллапсу. Так что здесь я смакую время…
– И с Настей сюда тоже ходишь?
Лицо Антона, до того светившееся улыбкой, подернулось пеленой задумчивости. Он пристально посмотрел на Алину.
– Ну и зачем ты у меня это спрашиваешь?
– Мне просто интересно.
Взгляд Алины упал на кольцо, украшавшее безымянный палец правой руки Антона. Символ верности, которой он когда-то пренебрег.
– Не нужно нам говорить о ней. Мне кажется.
– Но тогда зачем ты встречаешься со мной, если тебе так некомфортно? – спокойным тоном спросила Алина. – Неужели тебе это доставляет удовольствие?
– Нет, удовольствие доставляешь мне ты… – ответил Антон и осекся. – Слушай, это не так должно было прозвучать…
– Это прозвучало так, как должно было. А вот и кофе!
Официант принес на подносе две порции латте в айриш-бокалах. На запястье его висел простой фотоаппарат-мыльница.
– Можно сделать фото для нашей коллекции? – спросил он у гостей.
Антон и Алина, переглянувшись, кивнули в знак согласия. Один щелчок – и готово. Ни к чему не принуждающий кадр. Минутой позже Алина сделала глоток и с наслаждением закатила глаза.
– Замечательный латте.
Антон тем временем посмотрел в окно, пытаясь остановить поток вопросов, воспроизводимых его внутренним голосом. Он не хотел показаться Алине заносчивым.
– Я же говорил…
На фоне играла легкая музыка, но мысли Антона были беспокойными. Он не знал, что у Алины на уме, и оттого, как это порой и бывало, чуть паниковал. Она была слишком сложна в своих рассуждениях и, вместе с тем, очень проста в своих изъяснениях. Быть может, он просто пытался найти в словах и действиях Алины скрытый смысл, которого на самом деле не существовало.
– Как твоя новая книга? – спросила Алина.
– Да так… с переменным успехом. Легко было начать, тяжело – закончить. Да и издателя непросто найти. Знаешь, там ведь балом правит коммерция, так что отдельные романы про свихнувшихся клерков и поиски жизненной истины им не нужны. Подавай приключения, да чтобы серией продлевалось. Я, так сказать, не в тренде.
– Главное, что ты веришь в то, что делаешь. Ведь ты уже добился чего-то.
– Добился, да вот только сам не знаю, чего именно, – усмехнулся Антон. – Да что мы, собственно, все про меня да про меня! Как у тебя на работе?
– Небо. Самолеты. Форма. Ночь вперемешку с днем. Аэропорты. Знаешь, я раньше думала, что работа стюардессой зарядит меня какой-то романтикой, что она сделает меня другой. Да вот только сейчас понимаю, что ничего не изменилось, а я просто безмерно втянулась. И зарплата устраивает, разумеется.
– Категорично. В любом случае, мы с тобой, наверное, последние романтики на этом свете…
– Слишком громкое звание для нас обоих.
Телефонный звонок отвлек Алину от разговора. Покосившись на экран смартфона, лежавшего на столе, она вздохнула. Знакомое имя. Знакомая просьба.
– Да? Привет, Женя, – ответила Алина нарочно деловитым тоном. – Что? Подмениться? – она задумалась ненадолго. – Ну, если такое дело… да, хорошо. Да. Хорошо. Пока.
Антон отпил пару глотков латте, после чего чуть откинулся на спинку стула. Взгляд его пересекся с взглядом немолодого мужчины за соседним столиком. Тот сидел в компании своей супруги и уплетал спагетти, изредка выдавая какую-нибудь сырую фразу. Скучная старость, подумал Антон.
– Кто звонил? – спросил он, хотя и сам прекрасно понимал суть телефонного разговора.
– Коллега. Попросила подмениться. Ее муж в эту командировку летит, она с ним хочет отправиться, – нехотя ответила Алина и выпила кофе. – Так что мой вылет переносится на завтра. Улетаю днем. И никакого пляжа…
Повисла недолгая пауза.
– Знаешь, – продолжила Алина. – Поехали ко мне…
– Почему бы и нет.
Время шло. В аэропортах толпы людей ждали своих вылетов, к перронам прибывали поезда дальнего следования. Стучали сумки, тревожно бились сердца. Кто-то влюблялся, а кто-то терял себя в суете дорог.
Солнце медленно спускалось к линии горизонта. Небо принимало новые оттенки, будто бы подготавливая себя к предстоящей ночи. Сидя на пассажирском сидении внедорожника, Алина смотрела в небо. Что так тянуло ее туда, ввысь? Она и сама не могла дать точный ответ на этот вопрос.
Чего хотела она в те секунды, когда смотрела на строгий профиль Антона? Испытывала ли она возбуждение, или по-прежнему думала о небе и самолетах? Они возбуждали ее не меньше, чем стройная фигура ее любовника. Глядя на то, как, набрав скорость, авиалайнер отрывается от земли и устремляется в небо, она порой прикусывала губу, испытывая граничащее с оргазмом наслаждение.
– А куда полетишь завтра? – спросил Антон, аккуратно поворачивая на перекрестке.
– В Берлин. Слушай, давай купим выпить. Что-то так вина захотелось…
– Не вопрос. Тут есть магазин поблизости?
– Да. Поверни на этой улице, – указала пальцем Алина. – И держись правой стороны.
Внедорожник спокойно въехал на парковку около мини-маркета, расположенного в самом обыкновенном, ничем не примечательном спальном районе города. Глядя из иллюминатора во время многочисленных посадок, Алина не всегда могла различить свой дом на фоне типового однообразия жилых блоков. Она думала, что живет где-то там, внизу, и что совершенно неважно, где именно находится ее квартира.
Неспешно прогуливаясь по рядам с алкоголем, Антон и Алина присматривали себе бутылочку хорошего красного вина. Оба не особо разбирались в сортах, но прекрасно понимали, что приличная стоимость и итальянское происхождение придают напитку весьма и весьма приятное послевкусие. Так что, остановив свой выбор на одной из многочисленных бутылок и положив ее в корзину, они направились в соседний отдел, где взяли головку сыра, а после повернули в сторону кассы.
– Я оплачу, – сразу предупредила Алина. Антон повел бровью.
– Да ну? Ты так заявляешь о равноправии полов?
– Нет. Так я заявляю о том, что ты мой гость.
Расплатившись за покупку, они направились к внедорожнику. Проехать до дома, в котором жила Алина, оставалось всего каких-то полкилометра. Выруливая по узким дворикам, заставленным припаркованными машинами, Антон пару раз тихонько выругался.
– Вот здесь припаркуй, – посоветовала Алина, указывая на свободное место. – Там дальше не проехать.
– Слушаюсь и повинуюсь, – с улыбкой произнес Антон и выкрутил руль, чтобы заехать на парковочное место.
Алина жила на десятом этаже. Лифт неспешно двигался вверх, когда Антон коснулся ее волос своими теплыми руками. Движение его было легким и непринужденным, и то нравилось Алине. Она не хотела ни о чем задумываться. Она хотела лишь хорошо провести время, чтобы завтра покинуть свою обитель с легкими мыслями и чуть хмельной головой.
В ее квартире-студии Антон оказался лишь в третий раз за все время их тайных отношений, которые, надо сказать, продолжались уже не первый год. Обычно местом для любовных встреч являлся номер отеля неподалеку от аэропорта. За окном взмывали в небо самолеты, и, когда чувства достигали своего пика, Алина, извиваясь под Антоном, громко стонала, не желая вести себя хоть немного тише. Ей нравилось заниматься сексом громко, ни в чем не сдерживая себя. Таков уж был ее нрав.
Антону нравилась эта сексуальная бескомпромиссность партнерши. Он знал, что, отдавшись ей, он ни разу не пожалеет о содеянном. Она знала, как доставить и ему, и себе удовольствие. Вот только после она вставала с постели и шла в душ, не желая лежать в обнимку, соприкасаясь взмокшими телами, и нежиться, как это часто делают влюбленные. Как будто она не могла отвлечься от чего-то, что тревожило ее. Антон просто не знал, что у Алины на уме.
Холодильник был пуст. Глядя в него практически безотрывно, Алина достала из пакета бутылку вина и положила на одну из полок. Затем она принялась нарезать сыр тонкими ломтиками и выкладывать его на тарелку, которую после недолгих поисков раздобыла в навесном шкафчике. Не в первый раз она ловила себя на мысли, что чувствует себя дома так, будто зашла в гости к малознакомому человеку.
– Давай я тебе помогу, – сказал Антон, ласково обхватив руку Алины. Он стоял позади. – Вот так…
Ломтик за ломтиком, сыр был нарезан. Антон, не желая упускать момент, прикоснулся губами к мочке уха Алины. По ее телу пробежала легкая дрожь возбуждения. Она оперлась руками о край стола.
– Давай выпьем для начала…
– Я так страшен, что не можешь на меня смотреть в трезвом уме? – шутливо протараторил Антон. Он провел рукой по талии любовницы.
– Не говори глупости, – отмахнулась игриво Алина. Она повернулась к любовнику лицом и, обняв, поцеловала его.
– Ты сводишь меня с ума. Я не могу думать ни о ком, кроме тебя…
Антон вошел во вкус. Его рука забралась под ее клетчатую рубашку, верхние пуговицы которой уже были расстегнуты. Алина почувствовала нижней частью живота его возбужденный член, обтянутый джинсами. Она знала, что увиливать нет смысла. Она сама хотела, чтобы это случилось. Снова.
Усадив ее на стол, Антон стянул с себя футболку и расстегнул ремень. Алина помогла ему спустить джинсы. Она томно смотрела в его глаза, получая от этого какое-то особое, далеко не каждому понятное удовольствие.
Ее рубашка была расстегнута, джинсы лежали на полу. Горячие поцелуи согревали тело. От возбуждения она впивалась ногтями в его предплечья, оставляя следы.
– Хочу тебя…
Алина отдавалась ему вся без остатка. Она не могла иначе. Погружаясь в сладостный мир секса, она теряла над собой всякий контроль, действовала по наитию. Мир будто бы погружался в полутьму, и яркий свет бил прямо в глаза.
– Не останавливайся…
Антон крепко взял ее за бедра. Его возбуждала скромная грудь правильной формы с темными, как у мулатки, сосками. Он опустил голову и, высунув язык, коснулся им левой груди. Он провел языком до самой шеи, а после поцеловал Алину в губы. Она закричала.
Закончив, они посмотрели друг на друга с улыбкой, будто бы провернули некое взаимовыгодное дельце.
– Дай сигарету, – попросила Алина.
Антон протянул ей пачку, из которой торчало несколько сигарет. Они оба закурили, сидя голышом на кухонных стульях. Алина подтянула под себя ноги.
– Надо бы повторить, – усмехнулся Антон.
– Это точно. А пока достань вино. Хочу выпить.
Антон расхлябанной походкой дошел до холодильника и достал бутылку. Также он раздобыл штопор и два бокала. А ведь знает, где и что лежит, – подумала Алина, крепко затягиваясь сигаретой.
Вино оказалось довольно посредственным. Тем не менее, оно давало эффект, за который порой хочется расплатиться всеми деньгами мира. Опьянение легкой волной коснулось рассудка, погладило его невесомой рукой своей.
Лежа на раскладном диване и глядя на экран телевизора, работавшего, что называется, «лишь для фона», Алина думала о том, что в Арабских Эмиратах в мае стоит настоящая жара. Ей хотелось на пляж, под палящие лучи солнца. Она хотела чувствовать запах океана, приносимый легким бризом. Зря поменялась, – сказала она себе. Ей не было чуждо счастье других, да вот только свое собственное ценила она куда больше.
Антон гладил ее волосы и думал о том, что так хорошо ему не было уже давно. Сложные отношения с женой становились лишь еще сложнее из-за присутствия в его жизни любовницы. Он понимал это, но ничего не мог с собой поделать. Он ловил себя на мысли, что ему понравилось ошибаться.
Их мысли были похожи на параллельные линии. Расстояние между ними не менялось со временем. Это было и хорошо, и плохо одновременно.
– Хорошо, что ты не улетела.
– Да…
Они не знали, что через несколько часов произойдет нечто страшное. Нечто, способное изменить их жизни. У судьбы были свои планы на ту ночь.
– Уважаемые дамы и господа. Мы рады приветствовать вас на борту самолета Boeing-777 авиакомпании «Seven Stars», выполняющего рейс в Дубай. Ориентировочное время в пути – шесть часов десять минут.
Молодая стюардесса, облаченная в форму бордового цвета, выглянула в салон. Там, заняв свои места, ожидали вылета пассажиры. Иностранцев среди них немного, – подметила между делом стюардесса. Ее звали Евгения.
Проводились последние приготовления к вылету. Через несколько минут должно было начаться руление, после которого стальная птица на большой скорости должна была взмыть в небо и устремиться на юг. Все по расписанию, к величайшей радости авиакомпании. Меньше задержек – меньше затрат.
Евгения слишком сильно торопилась в аэропорт, оттого забыла положить в свой небольшой чемодан купленный недавно купальник. Не то, чтобы она сильно расстроилась из-за этого. В любом случае, их с мужем впереди ждали замечательные дни в райском уголке мира. Остальное было совершенно неважно.
– Детей много, – снова подметила Евгения, но на этот раз сказала вслух. – Это хороший знак.
***
Телефонный звонок разбудил Алину. Она с трудом открыла глаза и устремила свой взгляд на экран смартфона, лежавшего на полу. Убрав со своего плеча руку Антона, мирно спавшего рядом, она пододвинулась ближе к краю дивана. Чуть кружилась голова из-за постоянного недосыпа, ставшего чем-то вроде проклятья.
– Да, – ответила она на звонок сонным голосом.
– Алина, привет!
То был Гарик – старший бортпроводник авиакомпании «Seven Stars», коллега Алины и, по совместительству, ее бывший любовник. Последнее, кстати, нисколько не мешало им работать бок о бок. По крайней мере, было что вспомнить в перерывах между вылетами, сидя в кафе и глядя на самолеты, один за другим взмывающие в небо со взлетно-посадочных полос.
Напряженный голос Гарика сразу же насторожил Алину. Она села на край дивана, чуть наклонив при этом голову вперед.
– Что случилось? – спросила Алина. – Ты хоть видел, сколько сейчас времени?
– Да… Пять утра. Извини. Просто я хотел удостовериться, что ты дома.
– Не поняла…
– Слушай, ты ведь должна была лететь сегодняшним рейсом в Дубай, так? Тут произошло кое-что!
Алина нахмурила брови, пытаясь собраться с мыслями.
– Что произошло?
Молчание. Жужжащая тишина, въедающаяся глубоко в сознание.
– Что произошло? – повторила Алина свой вопрос.
– Час назад тот борт пропал с экранов радаров. Я узнал об этом от своего знакомого. Пока не понятно, что именно случилось. Экипаж не выходит на связь. Алина, как же хорошо, что ты дома…
Алина посмотрела на пустую бутылку, что стояла на полу около дивана. В ней еще оставалось несколько капель вина. Почему эти капли остались там? – задала она себе вопрос. Какой во всем этом смысл?
– Как пропал? – будто бы машинально спросила Алина.
– Я не хочу сгущать краски, но, вероятно, произошла катастрофа. Послушай, я сейчас в аэропорту. Буду следить за ситуацией. У меня самого вылет через три с половиной часа, и меня всего аж трясет…
– Так, ладно! Постараюсь как можно скорее приехать. Я тебе позвоню.
Завершив разговор, Алина встала с дивана и медленной походкой прошлась до окна. Открывался вид на широкий проспект, по которому, растворяясь в утренней дымке, мчались автомобили. Капли дождя застыли на стекле. Тяжелые тучи нависли над городом.
– Что случилось? – зевая, спросил Антон. Волосы его были взъерошены, а глаза заметно покраснели.
– Мне нужно в аэропорт, – резко ответила Алина и стремительно направилась к шкафу, из глубины которого вытащила небольшую дорожную сумку.
– Так рано? – Антон взглянул на часы. – Тебе же днем вылетать, разве нет?
– Случилось кое-что.
Ее дорожная сумка была наполнена легкими вещами. Она собрала ее еще вчера, предвкушая скорую командировку в Дубай. Теперь купальник и шляпка были не столь необходимы, так что она вытащила их и неаккуратно кинула на стол.
– Так объясни мне. Что за спешка, Алина?
Она не ответила. Опустошив сумку, она огляделась по сторонам, будто стараясь найти что-то, что потеряла. На какую-то долю секунды ей стало страшно. Ты был безродный страх, лишенный каких-либо основ и начал. Он сидит глубоко внутри каждого человека. Страх души.
– Ладно, – протянул Антон. – Давай я отвезу тебя в аэропорт, а по дороге ты мне обо всем расскажешь, хорошо?
Алина кивнула.
Внедорожник лихо мчался по трассе. Город с его бесконечными пересечениями автострад был позади. Утренняя дымка чуть рассеялась, но, все же, видимость нового дня была не самой лучшей. То и дело срывался мелкими каплями весенний дождь.
– Еще ничего не понятно, – сказала Алина.
Антон уже знал обо всем. Она поведала ему об утреннем звонке и тревожных новостях, которым в ближайшее время должны были найтись подтверждения.
– Может, сигнал пропал из-за неполадок в… навигационной системе, там… не знаю. Бывает же такое, да?
Алина отрицательно качнула головой. Разумеется, она не могла знать наверняка, но подозревала, что дела обстоят куда хуже. Пессимизм в тот момент казался ей весьма и весьма объективной точкой зрения.
Огромное здание терминала высилось вдалеке. Стеклянный Колосс, пристанище блуждающих и жаждущих путешествий душ. Место встреч и расставаний, которое для Алины за последние годы стало чем-то вроде прихожей в квартире.
Она полюбила аэропорт за его величественность и красоту. Сложная система, состоящая из тысяч крупных и мелких деталей, поразила ее когда-то, влюбила в себя, но со временем это чувство стало похоже на приятную привычку. Так бывает в отношениях между мужчиной и женщиной.
Антон остановил автомобиль на парковке, что располагалась неподалеку от терминала.
– Мне пойти с тобой? – спросил он Алину.
– Не стоит. Я буду занята, да и не хочу оставлять тебя там одного. Поезжай домой, поспи. Я позвоню тебе.
Она поцеловала Антона в губы, после чего вышла из машины, схватила с заднего сидения свою дорожную сумку и направилась к входу в терминал. Ну, здравствуй, дом родной! – сказал ее внутренний голос.
Внутри терминала, теряясь в утренней суете, Алину дожидался Гарик. На нем был форменный пиджак и классические брюки. Бордовый цвет – официальный цвет авиакомпании – был ему очень даже к лицу.
Взгляд его выразительных глаз, обрамленных длинными ресницами, был полон тревоги, которая буквально заряжала пространство вокруг. Алина почувствовала это. Когда-то ей нравился подобный магнетизм. Впоследствии она разочаровалась в нем.
– Привет, – сказал Гарик, обняв подругу.
– Здравствуй, – ответила Алина. – Ну как ты? Что слышно?
– Пока толком ничего. Информация дошла до СМИ. У меня лента вся пестрит информацией о пропавшем самолете! Вот, посмотри.
Гарик достал из кармана смартфон и, разблокировав его, быстро пролистал перед глазами Алины новостную ленту.
– Вот видишь.
Они неспешно шли по терминалу в сторону лифта. Толпы туристов стояли в очередях перед регистрационными стойками. Бизнесмены отправлялись в свой путь, давно изученный и порядком надоевший. Шелестели страницы газет, кричали мелодии вызовов. Привычный голос сообщал о том, что начинается посадка на рейс до Гонконга.
Вслушиваясь в голоса иностранцев, разглядывая на информационном табло названия далеких городов, нетрудно было представить, что мир не такой уж и большой. Он пронизан сотнями и тысячами авиационных линий, и сложно найти такой уголок планеты, небо над которым никогда не разрезала бы своим длинным следом стальная птица.
– Прошло два часа, но никаких вестей, – продолжал Гарик, когда они с коллегой поднимались на лифте на верхний этаж терминала. – Скоро начнется поисково-спасательная операция.
– Да ты неплохо осведомлен, – подметила Алина.
– Просто у меня много знакомых.
С верхнего этажа открывался замечательный вид на стоянку самолетов. Длинные рукава, словно щупальца, торчали из здания. Они всегда казались Алине неказистыми и излишними. Она почему-то больше любила трапы, хоть они и были менее удобны как для пассажиров, так и для членов экипажа.
– А почему ты поменялась со Звягинцевой? – спросил Гарик.
– Ее муж был на том борту. Эстафетный рейс, Дубай. Наверное, хотели на солнце понежиться вдвоем.
– Да уж! Неисповедимы пути Господни.
Алина посмотрела на коллегу вопросительно. Что-то пугающее было в той его фразе. По ее телу пронесся холодок, от которого стало неприятно внутри.
– Знаешь, ведь еще ничего не известно, – продолжил Гарик. – Они вылетели с опозданием в двадцать минут, приземлиться должны были не так давно. Может быть, ничего и не случилось на самом деле! Может быть, это все стечение обстоятельств.
– Очень хотелось бы на это надеяться. Но ты знаешь, что такого не бывает.
Повисла пауза, заполняемая чуть слышной музыкой, доносящейся из глубины небольшого ресторана. Гарик предложил Алине выпить по чашечке кофе. Она не отказалась.
Атмосфера в ресторане царила умиротворяющая. В ранний час пассажиры наполняли себя эспрессо, дабы не уснуть в ожидании посадки на рейс. Сонный официант принимал их заказы.
– Куда сегодня? – спросила Алина, когда они сели за столик.
– Рим. Разворотный, – ответил Гарик и отвлекся на официанта, подошедшего с блокнотом в руках.
– Что желаете?
– Кофе. Мне американо. Коллега, тебе как всегда?
Чуть улыбнувшись, Алина кивнула.
– Тогда два американо, пожалуйста, – подытожил Гарик.
Официант кивнул и удалился, поблагодарив гостей. Через пару минут он принес заказ на небольшом подносе. Кофе источало приятный аромат, который немного привел Алину в чувства.
Она обратила внимание на то, как странно смотрит на нее Гарик. По едва уловимому движению губ она поняла, что он хочет ей что-то сказать, но не может начать. Ей было знакомо это чувство. Опустошенность. Внутреннее бессилие.
– Что-то не так? – спросила она.
– Нет, – замявшись, ответил коллега. – Не то, чтобы не так… знаешь, непросто объяснить. Да и не стоит. Эта история с пропавшим самолетом… правда, не стоит.
– Говори.
– Ладно. Алина, я… я был сегодня ночью с мужчиной.
Молчание. Чуть нахмуренные брови. И неожиданная реакция.
– Такое случается время от времени, – чуть улыбнувшись, сказала Алина и отпила немного кофе.
Гарик с недоумением посмотрел на коллегу. Он ведь полагал, что она станет расспрашивать его о том, как это случилось и что послужило причиной. Он даже заготовил основы для своих ответов, чтобы не упасть в грязь лицом. Чтобы не дать ей понять, что все вышло спонтанно.
– Случается?
– Знаешь, я и раньше думала о том, что ты близок к этому. Не сочти за грубость, но это ближе тебе, чем отношения с женщинами. Уж в этом вопросе я кое-что понимаю.
– Я себе места не находил все утро, – выдохнув, сказал Гарик. – Как гора с плеч! Странно я себя чувствую.
– Необычные ощущения в области анального отверстия? – улыбка Алины стала еще шире.
– Да ну тебя! Для меня это очень серьезно, между прочим! А ты смеешься!
Официант обратил внимание на Гарика, который, сам того не желая, повысил тон голоса. Тень смущения пробежала по его лицу. Он направил взгляд в глубину чашки, после чего допил остатки кофе.
– В любом случае, спасибо тебе за понимание, Алина. Ты хороший друг.
– И отвратительная любовница. Все же, ты сделал правильный выбор. Кроме шуток.
Неловкая пауза, заполняемая объявлением о посадке. Легкие мотивы музыки сменились более живыми ритмами. Пора было отправляться в путь.
«Челка должна царапать фюзеляж самолета». Так сказали Алине в первый день стажировки, когда работа в небе еще не стала привычным для нее делом. С тех пор она носила с собой лак для волос постоянно. Еще одна привычка.
Она взяла в руки небольшой баллончик, встряхнула его, после чего аккуратно нанесла лак на косую челку, чуть касающуюся бровей. Затем она спрятала баллончик в сумочку, еще раз посмотрела на себя в зеркало. Выдохнула.
Медицинский осмотр был пройден. Брифинг окончен. Среди членов экипажа, как оказалось, было много знакомых лиц, но этот факт ничуть не тронул Алину. Казалось, что воздух был заражен зловещим духом. Оставалось полтора часа до вылета.
Алина снова посмотрела на себя в зеркало. Сонный взгляд, который она так профессионально прятала от врачей, вызывал у нее какую-то минимальную долю отвращения. Чуть припухшая нижняя губа – последствие страстного поцелуя – придавала ей некую сексуальность. Будто похоть проникла под кожу, впиталась порами.
Досмотр. Спецконтроль. Таможня. Стандартные процедуры, которые, к удивлению многих, проходят бортпроводники перед вылетом. Алина, наверное, в тысячный раз видела знакомую рамку металлодетектора. Знакомый звон. Похоже, кто-то забыл вытащить ключи из кармана.
Она вышла на крыльцо. Прекратился дождь, из-за туч скромно показалось солнце, которое, к слову, не грело. Холодный ветер гулял по просторам аэропорта. Гул двигателей создавал мелодию того утра. Как будто огромный металлический оркестр разместился на бетонных стоянках.
Подъехал микроавтобус. Алина, пропустив вперед старшую бортпроводницу, забралась внутрь и заняла место у окна. Рядом с ней села Маша – блондинка с короткой стрижкой и ярко-накрашенными губами. Стажерка. Приятная особа, как однажды подметила про себя Алина. По крайней мере, с ней можно было поговорить о чем-нибудь, кроме новых туфель и старых ухажеров. Хотя порой ее разговорчивость была не к месту.
– Слышала о самолете?
Алина знала, что ей предстоит услышать этот вопрос еще много раз за день. И без того тревожное состояние сменилось легкой раздраженностью, которая проявилась еле заметной дрожью рук.
– Да, – ответила она утвердительно и строго, давая понять, что не особо хочет говорить на эту тему.
– Не по себе мне как-то, – добавила Маша, когда микроавтобус отъехал от здания терминала.
– Успокойся. Еще никакой информации нет, а ты уже панику поднимаешь, – наставнически улыбнулась Алина. – Как будто ты с Андреем никогда не летала.
Она имела в виду пилота авиакомпании, который, кроме приятной внешности, имел особенность мастерски управляться с воздушным судном, как в небе, так и на земле. Его не раз называли «пилотом от Бога», да вот только сам он каждый раз отмахивался, утверждая, что это всего лишь его работа. А работу свою он любил.
– Ну, здравствуйте еще раз, дамы, – приветствовал он бортпроводниц, когда они поднялись по трапу и вошли в салон самолета.
– Привет, капитан, – отозвалась Маша. Алина заметила, как губы ее коллеги изогнулись в милой улыбке, которой обычно одаряют лишь особо понравившегося человека.
Перед вылетом членам экипажа необходимо подготовить самолет. Служба экипировки раскладывает пледы, дорожные наборы, наушники. За этим нужно проследить. Проверить наличие салфеток на подголовниках. Разложить прессу в кармашки кресел. Пилоты тем временем проверяют внешнее состояние самолета, деловито расхаживая под фюзеляжем стальной птицы. Работа идет полным ходом.
Подвезли бортовое питание. Загрузили и на обратный вылет тоже. Телеги с питанием ровными рядами стояли на кухне, над ними громоздились духовые шкафы для разогрева пищи в «касалетках» – алюминиевых контейнерах. Желтый стикер – на обед будет курица.
Когда все наземные службы покинули борт, а в сотне метров от стальной птицы, за стенами терминала, пассажиры начали проходить на посадку, Алина достала из кармана смартфон и посмотрела на экран. Она хотела было позвонить Антону, но передумала. Проверила почту, социальные сети. На все про все у нее ушло буквально несколько минут.
Подъехали автобусы с пассажирами. Улыбчивые и хмурые, старые и молодые – разные люди, одним словом. И каждому Алина улыбалась, встречая на входе. Тяжелый труд – принять две сотни пассажиров и отнестись к каждому одинаково хорошо, несмотря на первые наплывы усталости, несмотря на тревожное настроение. Несмотря на промозглую погоду. Несмотря на то, что где-то, возможно, еще дымятся обломки того самолета, от полета на борту которого Алину уберегла судьба. Или что-то еще.
Самолет оторвался от земли и устремился во влажное, темное небо. Капли дождя стекали по иллюминаторам, чуть трясло. Алина сидела в кресле, пристегнутая ремнями безопасности, и, медленно моргая, смотрела вперед себя. Но вот самолет ушел чуть вниз, поддавшись сильным воздушным потокам, и на нее устремили взгляды напуганные пассажиры с первых рядов. Она одарила их немой улыбкой, хотя у самой сердце екнуло в груди.
Боялась ли она турбулентности? Нет. Но, все же, организм ее реагировал на внезапности так же, как и у любого другого человека. Она окинула взглядом Машу, которая, аккуратно положив руки на колени, задумчиво смотрела в иллюминатор.
Самолет набрал высоту. Погасло табло «Пристегните ремни». Грозовые тучи сменились нежной пустотой бескрайнего неба. Облака стелились где-то внизу. Диск солнца, казавшегося таким близким на высоте в десяток километров, слепил глаза пилотам. Оттого они и сидели в солнцезащитных очках. Автопилот управлял самолетом, а они следили за показаниями приборов и переговаривались между собой. Вспоминали прошедшие выходные.
Забот у Алины хватало. Прокатиться по салону с тележкой и предложить пассажирам напитки на выбор. Несколько десятков раз повторить, что томатный сок закончился(потому что он заканчивается очень быстро, но нисколько не из вредности). Собрать грязную посуду. Отозваться на сигнал вызова бортпроводника в салоне. Пассажиры уж точно найдут, чем занять стюардессу в момент, когда живот ее тревожно урчит, требуя новую порцию еды, а усталость все сильнее и сильнее овладевает ее телом и мыслями.
Несмотря на все минусы, определенные плюсы, все же, имелись. Алина отвлекалась от мыслей о пропавшем самолете. В рабочей суете, раздавая пассажирам «касалетки», объясняясь, почему в меню нет рыбы, она просто забывала о том, что существует другая жизнь. Жизнь на земле и заботы, которые тревожат ту Алину, что ходит по земле, дышит воздухом парков и скверов, ездит в общественном транспорте и ругается с ушлыми продавцами бытовой техники, просто растворяются в мерном гуле двигателей, что несут стальную птицу вперед, к пункту назначения. Вся «та жизнь» остается спрятанной под слоем грозовых облаков.
Берлин встретил плохой погодой и ломаным английским, на котором разговаривают работники наземных служб аэропорта Шёнефельд. Дождь, будто бы ухватившись за хвост самолета, прилетел вслед за Алиной в Берлин.
– Ты когда-нибудь выбиралась в город? – спросила Маша у Алины во время небольшого перерыва, когда они сидели на откидных креслах между салонами.
– В Берлин? Да, было разок.
– И как тебе там?
– Знаешь, я больше курортные города люблю. Море люблю. Шезлонги. А в Берлине… ну, не знаю. Прогуляться по Александерплац. Выпить пива. Посмотреть на Бранденбургские ворота…
– Ты, видимо, искушенный турист, – улыбнулась Маша.
– Нет, я просто ленивая и немолодая женщина.
– А выглядишь прекрасно.
– Ой, не надо! Не льсти мне, – с оттенком грубости возмутилась Алина. – Полеты ведь никого здоровее и прекраснее не делают.
– Так почему же ты летаешь?
Алина ненадолго задумалась.
– Просто мне нравится в небе.
Она возвращалась домой поздним вечером. Поезд нес ее от здания терминала к перрону железнодорожного вокзала через тоскливые пейзажи окраин, полуживых, окруженных лесами и полями, совсем недавно принявшими краски весны. Мерный гул и блики света погружали ее в тревожный сон. Ее голова бессильно падала вниз, и она открывала глаза, снова и снова встречаясь взглядом с пустым пассажирским креслом напротив.
В поздний час в вагоне поезда было безлюдно. Чтобы хоть как-то скрасить свое одиночество, Алина достала из сумочки плеер, воткнула наушники в уши и включила музыку. Она не хотела выбирать мелодию под свое настроение. Пусть будет что-нибудь, подумала она. Главное – не тишина, нарушаемая лишь стуком колес.
Улицы города, который, как многие говорят, никогда не спит, сужались и расширялись, подобно зрачкам Алины. Устроившись на заднем сидении такси, она, приложив голову к стеклу, наблюдала за проносящимися мимо видами города. Свет фонарей убегал и возвращался вновь. С высоты птичьего полета схема города напоминала ей сеть огромного паука. Паутина была хорошо подсвечена. Очарованный видом этой паутины имел все шансы навсегда остаться во власти ее хозяина. Но не Алина. Она уже успела разочароваться в этом городе.
– Спасибо, – сказала она водителю такси, протягивая денежную купюру. – Сдачу оставьте себе.
Нужный этаж. Знакомая дверь. Ключ в замочную скважину, и легкий щелчок. Пройдя в прихожую, она сняла с себя обувь и устало зевнула. Поставила дорожную сумку в уголок. Оглядела квартиру. Пустая бутылка вина на полу. Разложенный диван, смятое постельное белье. Окурки в пепельнице, что стояла рядом с диваном.
Стянув с себя одежду и упав на диван, она взяла в руки пульт и включила телевизор. Так получилась, что она попала прямиком на ночной выпуск новостей.
– Продолжается поисковая операция на месте предположительного крушения лайнера авиакомпании «Seven Stars», выполнявшего рейс…
Алина внимательно всмотрелась в экран. В полутьме комнаты он светился очень ярко, так, будто готов был вспыхнуть в любую секунду и разорваться на тысячи мелких осколков. Голос ведущего, намеренно привносящего напряженность в новость и без того достаточно тревожную, раздражал. Но Алина продолжила слушать.
– Никаких следов лайнера до сих пор не обнаружено, несмотря на то, что с радаров рейс 9220 пропал ранним утром…
Ее глаза медленно слипались. Ей казалось, что она все еще на борту самолета. Где-то над бескрайним морем. Она как будто бы чувствовала легкую турбулентность.
– По факту исчезновения лайнера проводятся проверки…
А ведущий продолжал рассказывать подробности, которыми были усеяны социальные сети и ленты новостей. Подобная информация всегда вызывает интерес у огромной массы зрителей. Когда небо над головой, и в это небо каждую минуту взмывает десяток самолетов, никто не может остаться в стороне. Никто не может остаться в стороне, когда дело касается человеческих жизней.
Алине казалось, будто она на том борту, что должен был доставить ее на берега теплого моря. На борту самолета, выполнявшего рейс 9220, навсегда пропавшего с экранов радаров ранним утром.
***
Евгения Звягинцева пошла работать стюардессой против настояния родителей. Они желали, чтобы она всегда была рядом.
Дом, в котором она выросла, находился неподалеку от аэропорта. Блистая крыльями, самолеты взлетали и заходили на посадку прямо над ее головой. Рев двигателей. Напряженность полета. С детства она полюбила небо и все, что с ним связано.
Приличное образование по специальности «Бухгалтерский учет», наличие денег в семье, незаурядный ум и красота – все это гарантировало ей хорошо оплачиваемую должность в приличной компании. Работа с девяти утра до шести вечера, перерывы на кофе, стопки бумаг, отчеты. Фитнесс по выходным, чтобы поддерживать себя в форме. Но Евгения выбрала для себя иной путь.
После окончания университета она поступила на курсы бортпроводников, проводимые авиакомпанией «Seven Stars» в связи с расширением авиапарка и, как следствие, увеличением штата сотрудников.
Она еще в восемнадцать лет поняла, что работа бортпроводника – это тяжелый труд, зачастую связанный с серьезным риском. Да только она не боялась трудностей. Наоборот, они закаляли ее, делали интереснее ее жизнь. Так что обучение на курсах прошло для нее быстро и весело. Она стала стажером.
Первый полет. Дрожь тела. Сбивчивое дыхание, будто позади остались километры, преодоленные быстрыми шагами. Да, именно так она двигалась по жизни – быстро, с присущей ей игривостью.
И, конечно же, она не оставалась без мужского внимания. Улыбчивые пассажиры мужского пола, ведущие себя порой мило, а порой и мерзко. Коллеги, не упускающие возможности помочь в трудную минуту.
Она любила небо.
Когда шасси Boeing-777 коснулись взлетно-посадочной полосы международного аэропорта Дубай, а двигатели грозно взревели, Женя посмотрела на мужа. Он сидел рядом с ней на откидном кресле. Строгие черты лица, выдвинутый вперед подбородок. Он был старше Жени на семь лет, но выглядел очень молодо. Стройная фигура, спрятанная под формой бортпроводника. Хорошие манеры лишь добавляли ему шарма.
Женя посмотрела на часы. Прилетели практически вовремя. И это несмотря на вылет с двадцатиминутным опозданием. Быстрее к берегу моря. Быстрее к теплому солнцу.
– Уважаемые дамы и господа, добро пожаловать в Объединенные Арабские Эмираты. Температура за бортом – 35 градусов тепла…
Раздаются негромкие аплодисменты. Самолет еще движется к месту стоянки, но многие пассажиры уже вскочили со своих мест и, еле удерживаясь на ногах, начали тянуть руки к багажным полкам.
– Просьба не вставать со своих мест до полной остановки самолета…
Просьба действует не на всех. Бортпроводникам приходится подходить к каждому нетерпеливому пассажиру и вежливо просить его занять свое место. Все равно раньше времени покинуть самолет не получится.
Но вот здание терминала, впечатляющее прибывающих пассажиров своим размахом и непроницаемой южной красотой. Обжигающий пустынный воздух, высокие пальмы. Солнце, несмотря на раннее время, беспощадно обстреливает лучами белокожих туристов и вспотевших бизнесменов в дорогих костюмах.
Небольшой автобус, принадлежащий авиакомпании, подъезжает к выходу из терминала. Члены экипажа, закинув сумки в багажный отсек, занимают свои места. Женя сидит рядом со своим мужем и мило улыбается, глядя в окно.
– Ну что, Саш, сразу на море? – спрашивает она мужа.
– Да в душ бы сначала, – отвечает тот.
Несмотря на то, что сон давит на веки, а усталость выкручивает коленки в обратную сторону, жизнь кажется им раем.
Алина проснулась в своей квартире. Она всю ночь проспала на животе, оттого ее шею дико ломило, а лицо будто бы и вовсе онемело. Она медленно сползла с кровати, приняла сидячее положение и потерла глаза. Выспалась.
За окном властвовал еще один весенний день большого города. Новый рейс в другую страну ожидал Алину всего через несколько часов.
Времени до вылета было еще предостаточно, оттого она и не спешила. Взяла в руки смартфон, пролистала ленту новостей. Никаких новых сведений о пропавшем самолете. Поиски продолжаются.
Она зашла в свой аккаунт в социальной сети, прочла сообщения, не ответила ни на одно из них, включила музыку и отложила смартфон в сторону. Потянулась, громко зевнув. Видом своим она больше походила не на утонченную девушку возрастом около тридцати, а на потрепанного жизнью мужика. Только пивного живота не хватало.
Эта мысль посетила ее, когда она голышом стояла перед зеркалом в ванной комнате, крепко сжимая в руке зубную щетку. Мокрые волосы падали на плечи и окутывали ее шею. Она посмотрела на свою маленькую грудь, усыпанную капельками воды. Что со мной не так? Почему я так плохо выгляжу? Неужели я так быстро старею?
Отбросив туманные мысли в сторону, она почистила зубы, высушила голову и пошла к кухонной плите, надев на себя лишь черные трусики. Ей несказанно хотелось есть. Но только она достала из кухонного шкафчика пачку с кукурузными хлопьями, как зазвонил телефон.
Нежданный звонок. Не слишком желанный, чтобы отвечать на него сразу. Тем не менее, приятный. Алина некоторое время подержала смартфон в руке, после чего, выдохнув, ответила на звонок.
– Да…
– Привет, – на другом конце линии раздался мужской голос. – Это я…
– Я поняла, что это ты, Леша. Твой номер у меня записан.
– Ясно, – голос на какое-то мгновение исчез. – Слушай, все нормально, так ведь?
– А что, может быть как-то иначе? – ответила Алина вопросом на вопрос.
– Просто я только сегодня узнал о том самолете. Я ведь помню, в какой авиакомпании ты работаешь, и… твоя сестра мне звонила. Спрашивала, знаю я что-нибудь об этом, или нет. Как-то неловко получилось. В общем, если все нормально, тогда…
– До свидания?
– Да, до свидания.
Молчание. Ни он, ни она не решались положить трубку. Так случалось уже в сотый раз. Телефонный разговор ни о чем. Концовка, не дающая ни одного ответа. Странные взрослые люди.
– Как ты поживаешь? – спросил, наконец, мужской голос.
– Ничего особенного интересного, – ответила Алина, глядя в окно. – А у тебя что нового? Как там Валик поживает?
– Растет, – интонация мужского голоса сменилась с растерянной на радушную. – Они ведь в этом возрасте, кажется, растут на глазах. Мама нянчится с ним без остановки. Вот уж радость старой женщине.
– Она этого заслуживает, – чуть улыбнувшись, сказала Алина. – Как ее здоровье?
– Пошаливает иногда, хотя уже лучше, чем было. Там у нее врач какой-то новый. Вроде ничего так, толковый.
– Это хорошо. Ладно, слушай, мне пора собираться в аэропорт.
– Да, конечно. Пока.
Как и прежде, разговор был окончен как-то криво. Неправильно. Алина снова ловила себя на мысли о том, что, пожалуй, она слишком спешит. Но могла ли она поступать иначе? Ведь она всегда спешила куда-то. Будь то школа, или работа. Семейная жизнь.
Отложив телефон в сторону, она принялась насыпать в глубокую тарелку кукурузные хлопья, которые, залив молоком, через несколько минут с жадностью слопала. Заварила кофе. Выкурила сигарету. Теперь она была готова морально и физически к любым поворотам судьбы. Оставалось только одеться.
Разворотный рейс в Барселону с самого своего начала был похож на очень плохую пантомиму. Алине несколько раз хотелось врезать по лицу тучной женщине, сидевшей в середине салона экономического класса. Она бесконечно жаловалась, и жалобы ее были направлены как на членов экипажа, так и на рядом сидящих пассажиров. Что ж, редкий перелет обходится без подобных личностей.
Но началось все с задержки рейса. Отнюдь не редкость, когда в салон самолета, вылетающего в южные города, вбегают запыхавшиеся мужики с пакетами из «дюти-фри». Опоздав на двадцать минут, они нисколько не извиняются, а, наоборот, ведут себя по-хамски. Занимают свои места рядом с раздраженными женами. Начинаются мелкие перепалки, которые, в конечно счете, выливаются в настоящий скандал, происходящий, к слову, на высоте в десяток километров над землей
«Опоздуны» – это не самое страшное. В конечном счете, страдает лишь авиакомпания, которая платит деньги за простой самолета в аэропорту. Ну и пусть. Алине не раз приходилось слышать от коллег, летающих по стране, истории про «вахтовиков», затевающих драки посреди полета. Унять такое буйство, порой, не под силу даже капитану воздушного судна. Пока по салону не разлетятся последние зубы, а из носа ручьем не польется кровь, эти ребята не успокоятся. Добавим сюда пролитый на пол алкоголь и разбросанные повсюду кусочки колбасы. Занимательное зрелище.
Все же, в Барселону летает более интеллигентная публика. В меру своей интеллигентности, она жалуется на все и вся. То выбор блюд не устраивает, то в салоне слишком холодно, то слишком жарко. Всем не угодишь.
Но это еще хорошо, что никто рожать не собирается, – усмехнулась про себя Алина во время обеда. Она сидела на кухне и медленно пережевывала кусочек рыбы. Ее коллега, Маша, краем глаза наблюдала за салоном через задвинутые шторки.
– Притихли, дорогие, – улыбнувшись, сказала Маша. Ее светлые глаза будто бы даже заблестели.
– Надолго ли? – протянула Алина и отправила в рот маслину. – Сейчас ведь кто-нибудь обязательно нажмет.
Ее слова оказались пророческими. Буквально через полминуты загорелось табло вызова стюардессы. Маша отправилась в салон к пассажирам. Когда она вернулась, лицо ее было белым, как маска главного героя из «Призрака оперы».
– Там человек пропал…
Алина нахмурилась.
– Как пропал?
– Да вот женщина на месте 27С не может найти своего мужа уже полчаса.
– Да куда он мог подеваться на такой высоте? Ладно, я сейчас сама к ней схожу.
Алина с явным недовольством поднялась из-за своего импровизированного кухонного стола и направилась в салон. Маша посмотрела ей вслед.
– Что у вас случилось? – чуть улыбнувшись, спросила Алина пассажира, сидящего на месте 27С – немолодую женщину с чуть седыми волосами и отсутствием вкуса в выборе одежды. Платье в розовый горошек. Алина не могла смотреть на это безобразие долго. Она устремила взгляд на переносицу женщины.
– Мой муж куда-то пропал, – сказала та. – Он спал рядом со мной, а после сказал, что пойдет к друзьям. У друзей его тоже нет.
– Хорошо, сейчас мы его поищем. Где сидят ваши друзья?
– В соседнем салоне. Третий ряд, вроде. Только это не мои друзья, а его. Я не могу столько пить, сколько они. А я ведь знала, что все так закончится. Говорила ему.
– Бывает, – Алина кинула взгляд на Машу, стоящую за шторками. – Я скоро вернусь.
Она направилась на кухню. Спокойно доела свою порцию обеда. Посмотрела на Машу, удивлению которой не было предела.
– Ты если будешь такой ответственной, очень скоро заработаешь себе язву желудка, – пояснила Алина. – Сходи в начало салона, там в третьем ряду компания алкашей сидит. Это те, что опоздали, помнишь? Спроси, не забыл ли кто жену в соседнем салоне, а то она истосковалась.
– Хорошо. А ты?
Алина взяла в руки ключ.
– А я пройдусь по туалетам.
Третья кабинка оказалась выигрышной. Пропавший пассажир со спущенными штанами мирно спал на унитазе, и, судя по запаху, все свои дела успел сделать либо до, либо во время сна. У пьяных ведь всякие конфузы случаются.
– Так-так! – протянула Алина. – Маша, подойди, пожалуйста.
Стажерка чуть вздрогнула, увидев находку. Возможно, ее поразил запах.
– Ну как же так можно? – спросила она, глядя на более опытную коллегу.
– Да бывает еще похуже. Ладно, пора разбудить этого засранца…
Вот тут-то Алина и отыгралась. Хорошенько прицелившись, она залепила спящему пассажиру крепкую пощечину. Тот, к слову, отреагировал крайне вяло, лишь покряхтел немного и продолжил спать.
Тогда последовала новая пощечина. Пассажир, пробудившись, стал нецензурно выражаться. Он, похоже, не особо понимал, где находится, и почему его пытаются разбудить.
–Уважаемый, вы в общественном туалете. Тут уже очередь! И жена вас ждет. Пора просыпаться.
– Да к черту! – взревел пассажир, и лицо его покрылось красными пятнами. Напрягся, бедняга. – Я здесь.
– Нет, не здесь, – рыкнула Алина. – Мне придется доложить об этом командиру, и вас высадят в ближайшем аэропорту.
– Э, – протянул пассажир. – Пристала тут.
После нескольких безуспешных попыток, пассажир, к великой радости Алины и Маши, самостоятельно поднялся с унитаза, надел штаны и ушел в салон. Бортпроводницам осталось лишь смыть следы пассажира и воспользоваться освежителем воздуха. Вот такая профессия, наполненная романтикой полетов и брызгами освежителя с ароматом морской волны.
Так что, вернувшись обратно, Алина уже не чувствовала себя той боевой и готовой ко всему девушкой, коей казалась себе с утра за чашкой кофе.
На выходе из терминала ее ждал Антон. Он широко улыбнулся Алине и обнял ее. От него пахло дорогой парфюмерной водой и другой женщиной.
– Ну, привет, – сказал он ласково. – Как моя хорошая себя чувствует?
– Устала очень. Привет, – Алина кинула на него потухший взгляд. – Отвезешь меня домой?
– Ну, так я для этого и приехал! Ладно, садись в машину.
Сумка на заднем сидении. Внедорожник несется по трассе, ведущей в город. Сто сорок на спидометре. Свет далеких улиц устремляется в небо, подсвечивает растянувшуюся над районами города пелену смога. Тихо звучит музыка.
Антон держит руку Алины в своей руке, часто поглядывает на нее с улыбкой. Он рад ее возвращению на землю. Очередному возвращению из того мира, который был для него несказанно далек. Тому причиной была не столько аэрофобия, проявившая себя еще в детстве, сколько отчетливое желание чувствовать землю под ногами. Ощущать плотность поверхности, на которой стоишь и с обломками которой уж точно не рухнешь в мутные воды какого-нибудь далекого моря.
– Что слышно по поводу того рейса?
– Да ничего не понятно пока. Поиски продолжаются. Ни сигналов бедствия, ни обломков. Странно…
– Да уж. Действительно странно.
Алина нехотя отвечала на вопросы. Думать о том, что этот вечер закончится сексом, ей тоже не хотелось. Она мечтала лечь в ванну и закрыть глаза. Хотела, чтобы пенка ласково касалась ее плеч, и чтобы любимая мелодия чуть слышно играла на фоне. Ей не хотелось мужчину. Но мужчина хотел ее.
– Пригласишь меня на чашечку чая?
– Это теперь так называется?
– Нет, я, конечно, могу просто сказать, что хочу заняться сексом с тобой, но… тебе не кажется, что это как-то слишком грубо, м?
– Мне кажется, это слишком прямолинейно для нашей ситуации, – чуть усмехнувшись, сказала Алина и достала из пачки, лежавшей в бардачке машины, пару сигарет. Она прикурила обе, после чего одну протянула Антону. Дым распространился по салону внедорожника.
– Ну так что? – продолжил Антон, сделав очередную затяжку.
– Не сегодня, ладно? Чувствую себя погано. И рейс тяжелый был, и мысли о том самолете пропавшем голову не покидают. Мне нужно прийти в себя.
– Конечно.
Не трудно было понять, что Антон был слегка разочарован. Но это не сильно тревожило Алину. Она еще давно решила, что собственный комфорт для нее превыше всего. Она решила это для себя после долгих лет уступок и умалчиваний. Она просто захотела стать собой, и, по ее собственному мнению, она была на верном пути. Судить за такое не стоит.
Внедорожник остановился у дома, в котором жила Алина. Поцелуй на прощание. Теплая мужская рука, касающаяся нежной кожи женского лица. Приглушенный свет внутри салона. Хотелось бы остаться, потому что хорошо, но что-то упрямо тянет вернуться в окружение четырех стен. Подальше ото всех.
– Продолжается поисковая операция на месте предположительного крушения лайнера авиакомпании «Seven Stars», выполнявшего рейс…
Алина внимательно всмотрелась в экран. В полутьме комнаты он светился очень ярко, так, будто готов был вспыхнуть в любую секунду и разорваться на тысячи мелких осколков. Ей показалось, что она уже видела кадры. Тот же порядок. Неужели такой известный телеканал так халтурит? Ставит на повтор новости не первой свежести? Да нет, это какие-то глупости!
– Никаких следов лайнера до сих пор не обнаружено, несмотря на то, что с радаров рейс 9220 пропал ранним утром…
И все те же слова. В том же порядке.
– По факту исчезновения лайнера проводятся проверки…
Резким нажатием на кнопку пульта она переключила канал. Тряхнула головой. Да что же это такое? Галлюцинации? Да только отчего? Даже отдых в Амстердаме причинял меньше хлопот. А наркотики там были очень даже неплохие.
Она пошла в ванную комнату. Открыла кран с горячей водой, сняла с себя одежду. Включила музыку на телефоне и, когда воды в ванне было уже достаточно, окунула свое уставшее тело. Потянулась за флаконом с ярко-зеленой жидкостью. Вылила немного. На поверхности воды образовалась пенка.
Блаженство.
Она закрыла глаза и почти расслабилась. Она была близка к цели, да вот только мысли о Евгении Звягинцевой, ее коллеге, никак не покидали голову. Она будто бы видела ее перед собой. Отчетливо. Лучше, чем в реальной жизни. Они ведь не особо близко общались. Так что случилось теперь? Почему столько мыслей об одной девушке?
То было похоже на наваждение. Малознакомое для Алины чувство, когда весь остальной мир просто исчезает. Остается остов мыслей, который прямо на глазах покрывается далекими воспоминаниями. И этого никоим образом не избежать.
***
– Посреди пустыни был найден плюшевый медведь. Игрушка, принадлежавшая, по всей видимости, кому-то из пассажиров пропавшего два дня назад самолета авиакомпании «Seven Stars», следовавшего рейсом 9220 в Дубай. Добавим также, что на игрушке нет следов огня. Трудно сказать, как она могла оказаться посреди пустыни, вдали от населенных пунктов и автомобильных дорог. Выводы делать еще рано. Поиски самолета продолжаются…
Утренний выпуск новостей. Сухой голос человека в бледно-синей рубашке, с отметками южного загара на лице и предплечьях. Член поисково-спасательной группы. Алина внимательно смотрела на экран.
Игрушка, которую держал в руках тот человек, в обычной ситуации никоим образом не привлекла бы внимание Алины. Не слишком уж она умилялась при виде плюшевых медведей. Но в тот момент ее охватило чувство страха. Оно пробиралось по ее позвоночнику от области поясницы прямиком к затылку. Кожа покрылась мурашками.
Она побежала в ванную комнату. Умыла лицо холодной водой. Ноги ее подкашивались, оттого она села на край ванны. Закрыла лицо руками. Она не могла больше думать о пропавшем рейсе. С каждым днем эта ноша давила на нее все сильнее и сильнее.
Сидя за кухонным столом, она думала о том, как ей несказанно повезло не полететь тем злосчастным рейсом. Кофе остывало в чашке. Алина не могла ни пить, ни есть. Снова и снова ее охватывала дрожь, унять которую было невозможно. Единственное, что оставалось – свыкнуться с этой дрожью и начать собираться в путь. Просушить волосы. Накрасить лицо. Посмотреть, наконец, на себя в зеркало.
Ей казалось, что она видит не свое отражение, но отражение призрака, что витает над землей, не зная покоя. На какую-то долю секунды ей показалось, что она уже умерла…
Поезд медленно подъезжал к терминалу аэропорта. В свете весеннего солнца блистали его огромные стекла. Распахивались двери, впуская в зал вылета все новых и новых пассажиров. У Алины создавалось впечатление, будто здание ожило. Вот оно посмотрело на нее внимательно. Будто бы оценило ее состояние. Сделало для себя выводы…
Алина тряхнула головой. Она подавила в себе тошноту несколькими глубокими вдохами. Тем временем поезд остановился у перрона.
Перед кабинетом медкомиссии Алина столкнулась с Машей. Та внимательно посмотрела на старшую коллегу.
– Все нормально? – спросила стажерка, чуть улыбнувшись. Озадаченность читалась в ее взгляде.
– Да. Просто плохо спалось этой ночью, – отмахнулась Алина и взялась за дверную ручку. – Увидимся.
Медкомиссию она прошла. Проверяющего врача, смуглую женщину средних лет, смутило чуть учащенное сердцебиение, которое Алина списала на спешку. Она на ходу придумала историю о том, как угодила в пробку на машине, а после долго не могла попасть на вокзал. Врач, понимающе кивнув, порекомендовала бортпроводнице больше отдыхать и поберечь себя.
– А то у вас синяки под глазами, дорогая, – сказала она. – С вашей работой, конечно, и не таких последствий можно ожидать, но, все же, вы еще достаточно молоды. Берегите себя.
– Хорошо. Я постараюсь, – улыбнувшись, ответила Алина.
Покинув кабинет, она пошла по коридору. Где-то в глубине своих мыслей она корила себя за то, что не рассказала врачу о своей проблеме. Ничего, повторяла Алина. Это просто мысли. Я сильнее всего этого.
Плюшевый медведь. Исчезнувший самолет, на котором она должна была находиться. Случайность, которая могла стоить ей жизни. Нет! – твердо сказала себе Алина, стоя на крыльце в одиночестве. Это просто фантазии. Еще рано делать выводы. Но куда мог пропасть целый самолет? И как эта чертова игрушка могла оказаться вне салона?
– Пойдем, Алина, – окликнула ее Елена, старший бортпроводник. Она окинула коллегу взглядом карих глаз, отчасти скрытых челкой. – Нам пора в автобус.
– Да, конечно.
Тревожный гул разносился по бетонному полю. Десятки сотрудников наземных служб готовили к вылетам самолеты. Курсировали по своим маршрутам автобусы с пассажирами. Привычная суета аэропорта. Взгляд изнутри.
Алина проверяла салон. Чуть заметная дрожь ее рук никому особо в глаза не бросалась. Все были заняты своими делами.
– Тут плед забыли положить…
Но вот к трапу подъехал автобус с пассажирами. Началась посадка. Тишину салона наполнил шум голосов.
– Добро пожаловать…
Улыбка. Алина слышала от одной из коллег историю о том, как однажды пассажиры небольшого самолета решили устроить необычный флэш-моб. Они улыбались на протяжении всего полета. Отдали дань уважения стюардессам. Бывает же…
– Ваше место 18В…
Она думала о тех улыбках, что видела в своей жизни. Ей хотелось думать о чем-то хорошем, да вот только сердце ее тревожно билось в груди в предчувствии чего-то нехорошего. Дрожь не унималась. Будто ее душа знала что-то, чего не знал ее разум.
Сотый пассажир. Еще половина. Боль внутри не унять. Алине хотелось забиться в угол и расплакаться. От одной лишь мысли об этом ее воротило. Как маленькая девочка, – повторяла она про себя. Соберись!
Но вот все на своих местах. Закрытая дверь. Рукоятка в положении «Автомат». Самолет может начинать руление.
Алина стояла в начале салона со спасательным жилетом, надетым поверх формы. Легкими движениями рук она показывала пассажирам, как пользоваться жилетом в случае приводнения. Рутина, на которую многие не обращают внимания. Тем временем самолет уже выруливал по полосе. Впереди его ожидал взлет. Долгое, тревожное ожидание взлета.
– Дамы и господа. Просьба пристегнуть ремни, привести столики и спинки кресел в вертикальное положение…
Плюшевый медведь в руках маленькой девочки. Ничем не примечательная игрушка с добрыми глазками и маленьким ротиком. Алина, увидев ее, чуть не захлебнулась собственным волнением. Огромных усилий стоило ей продолжить демонстрацию с улыбкой на лице. Конечно, многие пассажиры обратили внимание на изменения, но никто не придал этому значения.
Откидное кресло. Ремни безопасности. Тревога, зародившаяся внутри Алины, не угасала ни на минуту. Она набирала мощь, как набирают мощь двигатели самолета перед взлетом. Еще немного, и она готова была закричать на глазах у сотен пассажиров. Поделиться своим страхом с другими людьми. Непростительная ошибка для бортпроводника, да и для человека, пожалуй.
Она закрыла лицо руками. Ей казалось, что так она хоть немного укроет себя от той невнятной угрозы, что нависла над ней. Нет, ей срочно нужно было коснуться земли, почувствовать ее стопами ног. Нет, ей нельзя было лететь тем рейсом!
– Я не могу… – тихо простонала она.
– Алина, что с тобой? – взволнованно спросила Маша. – Алина, ты меня слышишь?
Возросли обороты. Пилот медленно отодвигал от себя рычаг управления двигателями. Показания приборов были подтверждением возрастающей силы, готовой вознести к небу сотни человеческих жизней.
– Нет, я не могу…
Голос Алины принял тон агрессивный. Она готова была разорвать себя на части. Лишиться твердой оболочки, в которую была заключена вся ее внутренняя структура, такая сложная и такая хрупкая одновременно.
– Алина, что с тобой? Ты вся горишь! Алина!
Никак не отреагировав на вопросы Маши, Алина отстегнула ремень безопасности, вскочила и направилась в сторону кабины пилотов. Плюшевый медведь. Рев двигателей. Она уже мало что понимала.
Хорошенько замахнувшись, она постучала по металлической двери, ведущей в кабину пилотов. Повторила действие. На третий раз ее остановила старшая бортпроводница.
– Что ты тут устроила? – возмущенно спросила она. Публика позади нее разразилась громкими разговорами.
– Я не хочу лететь, – тихо отозвалась Алина. На ее глазах проступили слезы. – Я не знаю, что со мной…
– Пойдем, – резко бросила Елена и взяла коллегу под руку. – Маша, принеси воды!
Маша мигом побежала на кухню, где раздобыла бутылку воды без газа. Тем временем самолет остановился. Пилоты сообщили о внештатной ситуации диспетчерам.
– Попей воды, – приказным тоном посоветовала коллеге Елена. – Вот так.
Алина жадно втянула в себя полбутылки воды. Жар внутри ее тела чуть угомонился, но тревога все так же ворочала ее мысли, оставляя вместо них отголоски пустоты.
– Спасибо…
Она протянула бутылку Маше, с ужасом смотрящей то на старшую бортпроводницу, то на саму Алину.
– Что случилось? – спросила Елена. – Ты ведь всех пассажиров напугала!
– Я не могу лететь. Не знаю, как это объяснить. Просто выпустите меня.
– Как тебя выпустить? Самолет на полосе, взлет практически! Возьми себя в руки и сядь на место!
Алина тяжело выдохнула. Она бы и рада была взять себя в руки. Да, не думала она, что подобное может произойти с ней. Сотрясаясь и истекая потом на кухне, она по-прежнему не верила в происходящее.
– Что тут у вас стряслось? – войдя на кухню, с негодованием в голосе спросил командир экипажа. Он направил свой острый взгляд на Алину. – Что с тобой?
– Я не знаю, Андрей. Мне просто стало страшно…
– Так! Я возвращаю самолет. Чертовщина какая-то!
Елена посмотрела на командира экипажа с нескрываемой тревогой. Все прекрасно понимали, чем закончится эта история. Понимала и Алина.
– Все согласно инструкции, – пояснил Андрей. – Я не могу поступить иначе. Мне потом голову оторвут и попрут из летного отряда.
– Я понимаю, – сказала Елена.
Маша тем временем пыталась привести Алину в чувства. Она гладила ее по голове и что-то тихо шептала на ухо. В ту секунду она была нежна как никогда. Будто страх, разлитый по окружающему ее пространству, воздействовал на какие-то особые участки ее мозга, отвечающие за материнские чувства.
– Все будет хорошо. Все будет…
Командир экипажа скрылся за дверями кабины пилотов. Спустя несколько минут огромная махина продолжила свой путь по полосе. Пробежала чуть вперед, повернула. И снова ряды самолетов, неказистые рукава терминалов. Полет окончился, не успев начаться.
– Уважаемые дамы и господа. Из-за внештатной ситуации мы были вынуждены вернуться к терминалу аэропорта. Просим вас не покидать свои посадочные места…
***
Алина сидела на твердой кушетке в кабинете врача. Ее окружали белые стены, украшенные дипломами и свидетельствами. Сквозь приоткрытое окно в кабинет проникал свежий воздух. Ни пылинки в свете полуденного солнца. Стерильно чисто.
Другой день, другое настроение. От былого напряжения, казалось, не осталось и следа. Да вот только взмывающий в небо самолет, который она увидела, когда стояла на крыльце и курила вторую сигарету подряд, заставил ее сердце трепетать. Она боялась, или она стремилась? Алина и сама не знала правды.
А вот врач-психотерапевт знал правду. Паническое расстройство. Страх, застрявший где-то в глубине души, под самым сердцем.
– Временно вы будете освобождены от работы, – сказал он беспристрастно, так, как и должен говорить врач. – Я говорю о месяце, по истечению которого будет проведен повторный сеанс. Ну а там можно будет говорить о возвращении на работу. С анализом крови у вас все в порядке. Есть, правда, некоторые отклонения в работе желез, но все в пределах нормы.
Он чуть помедлил. Поправил очки, украшающие его аккуратное лицо, обрамленное густой шевелюрой и небольшими бакенбардами. Он был похож на красавчика из 70-х годов 20-го столетия. Широкий ворот его рубашки лишь подчеркивал ретро-стиль.
– Это еще ничего не значит. Такие симптомы, как у вас, в современной практике успешно купируются. Не нужно думать, что это приговор. Возможно, ваш организм говорит, что пора передохнуть. Подумать. Возможно, переосмыслить что-то в своей жизни. Примите это как дар, который не каждому суждено получить в жизни. Ну и не забывайте принимать препараты, которые я вам выписал.
Он широко улыбнулся своей пациентке. Взгляд его зеленых глаз внушил Алине некоторую уверенность в том, что все хорошо. Магнетизм. Она была безоружна перед подобного рода людьми.
Вагон метро чуть покачивался, убаюкивая и без того сонных пассажиров. Передышка среди суеты дня. В тоннелях подземки вместе с мобильной связью, казалось, пропадала и связь людей с городом. По крайней мере, она становилась слабее. Магнетизм города. Глаза цвета стали. Отражения душ в окнах высоток. Все это оставалось на земле. Под землей все было иначе.
Алине не хотелось спать. Она хорошо выспалась после того, как ее отправили домой по окончанию того неудачного рейса. Предоставили машину, буквально довели до дверей квартиры. Приятно, но, в то же время, невероятно мерзко.
С ней обошлись как с покалеченным пассажиром. Будто бы принесли извинения за то, что она такая полоумная дура. Знакомая ситуация. Алина вмиг потеряла чувство своего превосходства, такого мнимого, как оказалось. Это чувство не прошло проверку на прочность. Сталь брони на деле оказалась дешевым пластиком.
Вернувшись из аэропорта домой, она легла спать. Мысли о выпивке улетучились вместе с мыслями о сдаче крови. Анализ на наркотики. Так авиакомпания подстраховывала себя. Нарики среди бортпроводников никому не нужны. Тем более, неуравновешенные нарики, способные создать панику среди пассажиров самолета.
Нет, она не принимала. По крайней мере, в последние полгода. После поездки в Лондон, где она обнюхалась кокаином и напилась дорогим виски так крепко, что отдалась двум пилотам бразильской авиакомпании за милую душу, она решила следить за собой.
Повторить лондонские приключения она хотела в Дубае. Но теперь ни о самолете до Дубая, который бесследно исчез, ни о самом Дубае не могло быть и речи. Ее оставили на земле. Пора привыкать.
Сознание Алины выудил из потока мыслей голос машиниста, который предупредил пассажиров о том, что двери закрываются. Бросив мимолетный взгляд на платформу, Алина сообразила, что добралась до нужной станции метро, и рванула к дверям. Она успела покинуть вагон в самый последний момент.
Двери позади нее с грохотом захлопнулись, и поезд помчался вперед. Она посмотрела ему вслед, испытав странное чувство, будто позабыла что-то в вагоне. Тряхнув головой, она пошла к эскалатору.
Телефонный звонок. Гарик.
– Да, – ответила Алина. В тот момент она уже шла по тротуару в сторону своего дома. Ветер развевал ее волосы и чуть задирал юбку, оголяя стройные ножки.
– Привет, – небольшая пауза. – Как ты?
– Бывало и получше. Еду от мозгоправа. Сказал, что я конченная.
– Ты же работаешь бортпроводником, – усмехнулся Гарик, отчего захрустел динамик телефона. – Так что ничего удивительного. Значит так! У меня тут время свободное есть. Может, заеду за тобой?
– Я думала, ты теперь больше по мальчикам… – с иронией подметила Алина.
– Слушай, не нужно шутить на эту тему, – с долей обиды в голосе ответил Гарик. – Все, я тебе позвоню, как буду в твоих краях. Только не выключай телефон.
– А я так делаю?
– Не знаю. Просто к слову пришлось. Да можешь и выключить, я тебя все равно найти смогу.
– Да неужели! Даже если я укачу на необитаемый остров?
– Даже там.
Алина улыбнулась. Ей определенно нужно было поговорить с кем-нибудь. Близких подруг у нее в этом большом и одиноком городе не было. Так уж получилось. Да и близких мужчин было не так много. Гарик, Антон… вспоминая имена, она шла вперед. Глаза ее были открыты, но она как будто бы ничего не видела перед собой.
Ей хотелось заглушить шум улиц. Она достала из сумочки наушники, воткнула их в разъем смартфона и включила песни Adele. Подходящая под настроение музыка. Осталось только просмотреть дома парочку мелодрам про неразделенную любовь и объесться шоколадным мороженным. Да нет, подумала Алина, все это сопли. Лучше бы выпить. Анализ крови ведь остался позади. Теперь можно напиться и, не думая о последствиях, рвануть в клуб. Потеряться. Исчезнуть. Этим она и собиралась занять вечер и, быть может, ближайшую ночь.
Она хотела потеряться в большом и одиноком городе. Едва ли она могла бы ответить на вопрос, зачем ей все это. Просто она так делала, и не могла иначе. Быть может, таким образом она пыталась найти что-то прекрасное. Методом от противного, так сказать.
Гарик подъехал к дому Алины на своем потрепанном седане вишневого цвета через час после звонка. Остановившись во дворе, прямо напротив детской площадки, он достал из кармана телефон и позвонил Алине. Та, к слову, ждала его на скамейке. Они не сразу приметили друг друга.
– В бар? – спросил он, когда Алина села на пассажирское сидение и закинула назад свою сумочку.
– Туда, где наливают, – ответила она, глядя на друга. В тот момент они хорошо понимали друг друга. Впрочем, как и всегда.
– Так что сказал тебе товарищ доктор? – спрашивал Гарик, когда они уже вовсю мчались по темнеющему асфальту проспекта.
– Выписал кое-какие таблетки. Сказал, чтобы берегла нервы, йогой там занялась… короче, мозги на место поставила. Даже не знаю. Неужели я на самом деле такая шизанутая?
– Ну, если только самую малость. В любом случае, все мы немного психи, Алина.
– А что там про меня среди коллег болтают?
– Да ничего такого. Мол, Алина уже совсем заработалась, переутомилась. Знаешь, тебя ведь люди любят. Ты у нас как рок-звезда! Столько всего повидала, столько всего сделала.
– Да ну, брось. Ты же знаешь, что я людей не очень то и люблю.
– Да? Как же ты тогда работаешь с людьми? – притворно изумился Гарик.
– Притворяюсь. И, конечно же, улыбаюсь.
Алина потянулась за сумочкой, достала пачку сигарет, вытянула себе одну и закурила. На все эти действия Гарик кидал подозрительные взгляды.
– И что, как давно в моей машине можно курить? – спросил он, чуть прищурившись.
– С тех пор, как ты в первый раз повел меня в бар. Тогда ты, вроде как, не особо ругался по этому поводу.
– Да, но тогда я очень-очень хотел залезть тебе под юбку…
– И залез?
– Да…
– Значит, у меня теперь есть право курить в салоне твоей машины. Вот такая вот логика получается.
– Очень даже женская логика.
– Наматывай на ус, тебе это еще пригодится, – подмигнула Алина приятелю. – Захомутать парня – это тебе не склеить девочку у стойки бара!
– Опять ты за свое! – возмутился Гарик. – Знаешь, я ведь уже не раз пожалел о том, что рассказал тебе. Вот серьезно…
– Кто он? – будто бы не услышав последние слова Гарика, спросила Алина. – Из авиакомпании?
– Нет. Он из тех ребят, что акциями торгуют. Постоянно в своем планшете торчит. Графики и прочее. День, ночь… не оторвать.
– Работяга, значит. Хм, непростой случай. Ты бы для начала нашел кого-нибудь вроде стюарда, чтобы без особых запар и обязательств. Размять булки, так сказать.
– Черт возьми, Алина! Я же сказал, что это вышло как будто бы случайно. Я не скажу, что не хотел этого, но… это не по расчету. Как ты не можешь понять?!
– Тогда держись за него крепко, – Алина многозначительно помедлила. – И за «его» тоже.
Тем временем седан повернул на менее оживленную улицу, вдоль которой стройными рядами располагались рестораны самых разных мастей.
– Думаю, следует начать с хорошего ужина и бутылки вина. Посидим, поболтаем. Ну а после поедем в клуб. Как ты на это смотришь?
– Ты всегда знал толк в развлечениях.
Гарик припарковал седан у одного из ресторанов с широкой верандой. Они с Алиной прошли внутрь, где их встретила девушка-хостес в черном платье, превосходно облегающем ее упругое стройное тело.
– Добрый вечер! Вам столик на двоих?
– Да, будьте добры, – кивнул Гарик.
Столик в углу зала. Приглушенный свет. Музыка в стиле lounge. Бутылка неплохого красного вина, которую при посетителях мастерски откупорил официант. Легкие закуски. Разговоры о работе. Забавные истории, произошедшие когда-то и прочно скрепившие дружбу. У Алины могло случиться дежавю. Она не была против этого.
Несмотря на выработанную с годами готовность к любым изменениям и жизненным ситуациям, Алина, все же, предпочитала иметь дело с чем-то знакомым. Да, ей было знакомо предвкушение хорошей тусовки, когда первые глотки вина лишь доставляют телу небольшую дозу хмеля, а разум чуть окутывается приятным туманом сиреневого цвета. Почему сиреневого? Да просто потому, что так казалось Алине. Туман сиреневого цвета. Или сиреневый туман, как в старой песне.
И даже внезапные мысли о том, что ей невероятно скучно, и что все, что ее окружает, до тошноты осточертело, никак не могли сбить ее с выбранного пути. Она пила, чтобы опьянеть, а после танцевала, чтобы хмель активнее поступал с кровью в мозг, и мысли не ложились на старые рельсы.
Гарик рассказывал ей что-то, а она думала о пропавшем рейсе. Снова и снова. Эти мысли не давали ей покоя вот уже несколько дней. Чего так испугалась она на борту самолета? Безобидной игрушки, или же предупреждения, данного откуда-то свыше? Неужели на самом деле что-то пора менять в жизни? Неужели все это неспроста?
– Ты меня слушаешь вообще? – немного грубо спросил Гарик, заметив отстраненность Алины.
– Да, конечно слушаю! – кивнула та.
– Нет, не слушаешь, – настоял Гарик. – Ты где-то в своих мыслях, и даже не думай дурить меня! Я же вижу. Слушай, я ведь знаю, что ты хочешь выговориться. Может быть, сейчас самое время? Как ты думаешь?
– Я думаю, что сейчас самое время для джина с тоником, – немного помолчав, ответила Алина. – И пора бы уже нам выбираться в клуб!
Евгения Звягинцева лежала на удобном шезлонге, расположенном в тени огромного разноцветного зонта, и попивала ромовый коктейль. Чуть сладковатый на вкус, как раз под стать приятной погоде. Неподалеку от нее молодые парни играли в пляжный волейбол. Море покрывали едва заметные барашки. Теплая и безумно соленая вода буквально манила в свои объятья. Настоящий рай.
До обратного вылета оставалось еще много времени. Почти сутки. А ведь Евгения еще хотела погулять по магазинам Дубая и прикупить себе пару новых футболок. Может даже джинсовые шортики. Впрочем, она могла не отказывать себе в удовольствиях. И очень даже положительный баланс на ее банковской карте был тому подтверждением.
Пришел Саша. На нем были плавательные шорты с изображением Спанч Боба и солнцезащитные очки.
– Как загорается, малышка? – спросил он свою жену, запрыгивая на соседний шезлонг.
– Солнце неплохо припекает. Я вот в тенек перебралась, а то нехорошо будет завтра на рейс явиться с облезшим носом.
– Ага, еще кусочек кожи кому-нибудь в стакан с соком упадет. Ужас! – изобразил Саша.
– Представь, что ведь когда-нибудь наша с тобой кожа превратится в труху. Безжизненную, бледную труху.
– И тебе хочется думать об этом на берегу такого великолепного моря? Лучше пойдем купаться!
Саша взял жену за руку и потянул к морю. Горячий песок обжигал пятки, заставляя быстрее двигаться к живительной влаге моря.
Женя испытала чувство блаженство, когда вошла в воду и, медленно выдохнув, нырнула. Ее тело будто сбросило с себя тяготящую обертку, прожженную южным солнцем и пропитанную северными дождями. Она будто очистилась от всего того, что накопилось за долгие месяцы работы. Смыла с себя недовольные взгляды, сквернословие пассажиров. Угрозы. Пошлые шуточки. Все то, с чем она имела дело каждый день.
Они с Сашей обнимались и целовались, стоя в воде. Ласкали тела друг друга нежными прикосновениями. Им хотелось друг друга в тот момент, но взгляды сотен людей, загорающих неподалеку, были для них сдерживающим фактором. Тем больше оставалось желания заняться любовью на мягкой кровати в номере отеля.
Алина поцеловала незнакомца прямо в губы. Она сделала это не случайно. Он понравился ей, да и, кроме всего прочего, угостил ее коктейлем. Нет, она не продалась ему за один лишь коктейль. Просто она дала понять незнакомцу, что готова сыграть в старую добрую игру.
– Ты красивая, – сказал ей незнакомец. Они стояли у стойки бара. – Как тебя зовут?
Ему пришлось практически выкрикивать свой вопрос, потому что музыка звучала невероятно громко. Посетители клуба зажигали под бодрые ритмы, то и дело заправляя себя алкоголем и легкими наркотиками. Сумасшествие посреди рабочей недели.
– Угадаешь? – ответила вопросом на вопрос Алина.
– Давай попробую. Может, Настя?
Незнакомец внешне напоминал немного провинциального Зака Эфрона. Молодые и упрямые черты лица, приятный взгляд, стройная фигура. На нем была белоснежная футболка и джинсы. Алина подумала, что с ним она может неплохо провести время.
– Нет, не угадал.
– Тогда, может, Женя?
– Стоп! – Алина приложила к его губам указательный палец. – Давай попробуем без имен. Они нам все равно ни к чему.
Незнакомец улыбнулся. Алина была обворожительна. Она успешно надевала маску роковой женщины, особенно когда ей хотелось немного побыть этой самой роковой женщиной. Незнакомец и представить себе не мог, что та же самая девушка, которую он повстречал в клубе и угостил выпивкой, была и улыбчивой стюардессой, и депрессивной прожигательницей жизни. Чьей-то строптивой любовницей. Для него она была лишь незнакомкой без имени, стоящей у стойки бара и попивающей коктейль через соломинку. Невыносимая легкость бытия.
– Почему ты одна? – спросил незнакомец.
– Я не одна. Там мой приятель тусуется.
Алина кинула взгляд в сторону. Лицо Гарика терялось в толпе людей. Она знала, что он уж точно не пропадет в этой танцевальной мясорубке. Как-никак, он был вполне себе сексуальным кусочком мяса.
– Так у тебя есть приятель? – нахмурился незнакомец.
– Ты меня не слышишь! Не парень, не муж! Приятель. У него другие интересы.
– Вот как?! Круто. Давай выпьем за это!
Стукнулись бокалы. Музыка пробивала до самого сердца, будто бы ломала ребра и разрывала легкие на части. Возбужденные взгляды, пьяные разговоры. Приятная суета, по которой Алина успела соскучиться. Здесь, в толпе незнакомых ей людей, она ощущала себя частью чего-то целого.
– И чем ты занимаешься? – спросил незнакомец, чуть приблизившись к Алине.
– Я… летаю в облаках.
– Да мы ведь все летаем… мечтаем, – с некоторым непониманием протянул незнакомец.
– Нет, ты меня не понял. В прямом смысле, я летаю в облаках. Стюардесса.
– Ого! Ничего себе! Обожаю стюардесс.
– И как много у тебя их было? – усмехнулась Алина беззаботно.
– Да немного… ну, то есть, я не это имел в виду…
– Расслабься. Мне все равно. Может, по шотику?
– Почему бы и нет! – незнакомец развернулся к бармену, находящемуся по ту сторону стойки. – Эй, приятель. Сделай нам два Б-52!
Услышав заказ, бармен принялся мастерски смешивать ликеры. Алина с улыбкой наблюдала за его движениями. Ей нравилось следить за работой мастеровитых барменов. Было в этом что-то завораживающее. Искусство алкоголя. Атмосфера всепрощения. Приятные на вкус грехи. Философия падения.
Выпив по стопке, они пошли потанцевать. Ночь как раз была в самом разгаре. Было чуть душно, оттого, вероятно, и сердце билось быстрее. Кружилась голова.
Тело Алины чуть взмокло. Сквозь блузку она ощущала прикосновения рук красивого незнакомца. Он двигался хорошо, даже, можно сказать, изящно. Наверное, танцами занимался, подумала Алина.
Они были близки. Мимолетный поцелуй. Свет, слепящий глаза. Потеря контроля.
Толпа танцующих людей напоминала единый живой организм. Подобно нервным импульсам, звуки музыки заставляли мышцы этого организма реагировать.
Крепкие объятья. Ее спина упирается в стену. Его упругие мышцы, его цепкие пальцы, обхватывающие в порыве страсти ее шею. Горячие поцелуи, пылающие на ее оголенной груди. Она захотела его прямо там, на глазах людей. Хотела, чтобы все вокруг завидовали их внезапно вспыхнувшей страсти. Чтобы все видели красоту их тел, сливающихся в сексуальном танце.
Ей хотелось чувствовать его внутри себя. Ощутить животную грубость, живущую глубоко внутри каждого человека. Она хотела, чтобы он взял ее, как дешевую проститутку, в мужском туалете.
Нежные прикосновения Саши доставляли Жене возвышенное удовольствие. Он медленно раздевал ее, как будто боялся спугнуть легкое ощущение тоски по телу любимого человека. Так смакуют хорошее вино, желая прочувствовать весь его вкус и аромат.
Легкий ветер нес с собой запах южного моря. Чуть вздымалась белая занавеска, отделяющая яркий свет природы от полутьмы номера отеля. Прохлада, создаваемая кондиционером, будто бы подталкивала влюбленных на близость. Им хотелось согреть друг друга.
Женя лежала голой на спине. Она извивалась, прикусывая нижнюю губу своими белоснежными зубками. Саша, любуясь красотой ее тела, снимал с себя плавательные шорты. Оголившись, он припал к жене, коснулся губами ее гладкого бедра. Она вцепилась пальцами руки в его волосы и запрокинула голову. Дрожь пробежала по ее телу. Да, она наслаждалась этими мгновениями любви.
Алина смотрела в запотевшее зеркало. Ее дыхание было сбивчивым. Красивый незнакомец крепко держал ее за талию и с каждым новым движением своего тела, казалось, хотел проникнуть в нее все глубже и глубже.
Дикий, бурный секс. Она оставила на незнакомце кровавые следы. Это вышло случайно. Она впилась в его тело коготками во время оргазма. Нет, она не любила отказывать себе. Если хочешь – кричи. Так она полнее ощущала жизнь, что с каждым днем, казалось, ускользала от нее все дальше и дальше. Она наслаждалась этой жизнью. По-своему.
Женя и Саша лежали на кровати. Смятая простыня, запах тел. Время от времени они смотрели друг на друга и улыбались. Было что-то особенное во всем этом молчаливом послевкусии.
– Знаешь, иногда мне кажется, что все это нереально. Как будто мы с тобой умерли однажды в прекрасном сне. Настолько я счастлива!
Саша целовал руку своей молодой жены.
– Это все реальнее, чем наши прошлые жизни. Жизни друг без друга, – говорил он.
– Если бы нам с тобой пришлось умереть вместе, ты бы согласился на это? Зная, что сможешь прожить без меня еще долго, смог бы ты согласиться?
– Но что это была бы за жизнь? Нет, не думаю.
Поцелуй. Снова молчание.
Устроившись на заднем сидении такси, Алина смотрела в окно. Она чувствовала себя уставшей, потрепанной. Отчасти счастливой.
Силуэты ночного города, будто бы размокнув под проливным дождем, теряли четкость очертаний. Свет огней разливался красками по тому впечатляющему холсту, что предстал перед ней той обыкновенной ночью. Хмель унимал грустные мысли. Душевная анестезия. Да вот только боль после нее чувствуется еще сильнее.
Она знала, что эта боль будет невыносимой поутру. Когда она, проснувшись, всмотрится в зеркало и не увидит себя прежнюю, когда-то красивую душой. Она ведь пыталась быть похожей на героинь романтических историй, да только однажды ей надоело притворство.
Двигатель тихо урчал. Водитель не проронил ни слова за время поездки. Хороший попался мужчина, подумала Алина. Никаких ненужных комплиментов и вопросов, на которые всегда один и тот же ответ. Нет.
Дождь мог спрятать ее слезы. Она радовалась дождю. Она любила дождь.
***
«В переплетениях отражений, в поисках выхода из зеркального лабиринта нравственных ценностей и моральных устоев довольно просто потерять себя истинного.
Бывает, мы сами загоняем себя в подобные лабиринты. Это происходит, когда не слишком крепкий характером человек пытается углубиться в вопросы возникновения этих преград, созданных для защиты от людской вседозволенности. Он с легкостью может разочароваться во всех тех доводах, что приводят люди с крепкими устоями. Своими собственными устоями и ценностями, чаще всего навязанными внешним миром, таким близким и таким далеким от человеческой сущности одновременно…»
Антон сидел за рабочим компьютером. Его руки были согнуты в локтях, тело чуть напряжено, но лишь для того, чтобы держать осанку ровной. Хорошая привычка для писателя.
Он второй час не мог выдавить из себя ни строчки. Вчитываясь в написанное, он то и дело сомневался в правильности своего мышления. Он мог сослаться на то, что это всего лишь мысли персонажа неоконченной книги, которые не обязаны совпадать с личным мнением автора, и могут быть заведомо ложными, дабы приправить сюжет борьбой, которая выведет для читателя какую-то новую мысль ближе к концу повествования. Он мог наплевать на мнение всех и остаться при своем собственном.
Антон колебался. Потирая нос и поправляя очки, он слушал музыку, которую время от времени выключал, дабы собраться с новыми мыслями. Все было тщетно. Искра не дала огня, на который он так рассчитывал.
Было позднее время. Его жена видела сны, лежа на просторной кровати в спальне. Она привыкла засыпать без мужа и просыпаться тогда, когда он только собирался ложиться спать. Не самый лучший вариант для укрепления брака, но, как бы там ни было, она сумела разглядеть в таком положении вещей нотки романтизма. Чудная женщина со своими устоями, крепкими, как мачта корабля. Способными выдержать непогоду в отношениях.
«Но что может познать сильный характером человек, отправившись блуждать в лабиринте морали, столь искусно созданном мною за пару минут? Абсолютную истину, которой не существует? Быть может, разница между сильным и слабым человеком лишь в умении оставаться при своем, не обязательно верном, твердом мнении в моменты тяжелых раздумий?»
Тревожный звонок застал Алину прямо в центре огромной площади, раскинувшейся посреди делового центра города. Ее окружали строгие линии офисных зданий, плоскость каменных плит и гул людских голосов. Она собиралась заскочить в модный бутик и прикупить себе пару обновок. Что-нибудь, лишь бы потратить деньги на себя. Просто ей так хотелось, и она могла себе это позволить.
Хмурое небо, столь обыденное для поздней весны, прятало за стаями темных туч солнце. Его свет рассеивался где-то там, на высоте, а до земли долетали лишь призрачные отголоски, рисующие на огромных стеклах офисных зданий темно-синим цветом.
Алина была одета в синюю кожаную куртку, накинутую поверх клетчатой рубашки. Узкие джинсы, черные кроссовки. Она как будто бы сливалась с естественным тоном того дня, но так разительно выделялась на фоне остальных людей.
– Да, – ответила она, не взглянув на экран.
– Привет, Алина, – раздался знакомый женский голос. – Можешь сейчас говорить?
– Вполне.
– Я когда звонила, думала, что ты снова в небе, – голос звучал неторопливо, даже слегка успокаивающе. – Так уже бывало несколько раз. Абонент вне зоны действия сети.
– Работа бортпроводника сопряжена с перелетами, Вика, – ответила Алина нетерпеливо. – Ты хотела со мной о чем-то поговорить?
– Да… маме совсем плохо, – короткая пауза. – Я думала, что не сказать тебе об этом было бы с моей стороны просто непростительно. Не знаю… Может, я неправа. Не знаю…
Голос сестры сникал с каждым новым словом. Алина знала, что еще немного, и Вика ударится в истерику. Так случалось не раз во времена первых школьных обид. Так случилось и теперь.
Тихие всхлипывания заставили Алину остановиться. Частица сложной системы в момент прекратила движение. Остальной мир не заметил этого. Все та же суета вокруг. Все тот же шум города, в котором утопали тихие всхлипывания сестры.
– Вика, не надо, – протянула Алина. Взгляд ее был направлен в пустоту. – Возьми себя в руки, слышишь?! Не паникуй раньше времени.
– Нет, вот время, как раз, самое подходящее. Она в больнице. Врачи разводят руками. Алина, я не знаю, что мне делать. Я не готова к этому!
– Никто не готов к такому.
Алина была полна решимости сохранить спокойствие, да вот только слезы все сильнее и сильнее подступали к глазам. Эмоциональный шторм достиг берегов ее души. Бесконечное движение, что окружило ее в тот момент, будто бы пронизывало ее насквозь. Стало невыносимо больно от одной лишь мысли, что снова не здесь, и снова не в свое время. Что все напрасно.
– Я приеду, – сказала она, все так же вглядываясь в пустоту. – Слышишь, я скоро приеду! Возьму билет на ближайший поезд и приеду к вам. Все будет хорошо. Только не переживай. Ты сейчас нужна матери! Слышишь?! Нужна. Возьми себя в руки!
Слова старшей сестры подействовали на Вику лишь отчасти. Ее всхлипывания стали тише, но лишь оттого, что она убрала телефонную трубку подальше от лица.
– Хорошо, – сказала она, наконец. – Приезжай.
– Да… Вика, алло…
Связь резко оборвалась. Как будто кто-то другой, тот, кто следил за разговором, резко разорвал все связи, видимые и невидимые, своей могучей рукой.
Алина почувствовала дикую тяжесть в ногах. Она решила пойти вперед своим обычным шагом, но чуть было не упала на ровную плитку площади. Оглянулось несколько человек. Нарушение в системе становилось все более и более заметным.
С трудом вспомнив конечную свою цель, Алина продолжила путь. В синеве дня не так уж и просто было заметить бледность ее лица и ту влажность глаз, что обычно предшествует горьким слезам. Она держала себя в руках, ибо отдаться истерике на глазах людей во второй раз за неделю было для нее непозволительно. Признак слабости.
Модный бутик встретил ее стеклянными дверями и улыбкой охранника, одетого, как и полагается, в черный костюм. Вид этого костюма навеял Алине мысли о похоронах. Дрожь пробежалась по ее телу.
– Добрый день? Вам помочь в выборе? – обратилась к ней миловидная девушка из числа продавцов.
Алина никак не отреагировала. Она бродила, будто зомби, среди аккуратных рядов вещей. Окидывала взглядом стены и ткани, но нигде не могла найти пристанища для своих мыслей. Разумеется, она не могла думать о новых футболках и джинсах.
И тут ее взгляд упал на кофточку кораллового цвета. Хороший фасон, приемлемая цена. Осталось лишь померить. Считай, любовь с первого взгляда…
Неожиданно для самой себя, Алина разрыдалась. Остальные посетители были от нее достаточно далеко, так что ничего не заметили. Она заглушила крик своей души той самой кофточкой, что приглянулась ей. Уткнулась в нее лицом и, содрогаясь всем телом, дала волю слезам.
Ей было физически больно. Острие безликого ужаса поразило ее прямо в грудь, отчего она наполовину согнулась. Слезы насквозь промочили кофточку. Дрожь не унималась.
Но через несколько минут она уже шла по улице в сторону метро. О былом всплеске эмоций говорили лишь чуть потекшая тушь, большую часть которой она уже успела стереть салфеткой, да краснота глаз. Казалось, что она просто устала.
***
Дорожная сумка, с которой Алина не раз летала в далекие страны в качестве бортпроводника, была собрана. Билеты на поезд были куплены и лежали рядом с паспортом на столике в прихожей. Застыло в ожидании новых движений зеркало, видевшее Алину перед множеством вылетов и дававшее ей меткие наставления по поводу ее внешнего вида. В воздухе присутствовал дух путешествий. Впервые за долгое время Алина ощущала его.
Она понимала, что пятнадцать часов в скором поезде – это не пятнадцать часов в самолете. По сути дела, смешное расстояние. Два часа на борту реактивного «Аэробуса». То путешествие было для нее не столь далеким в плане расстояний, но ужасно долгим в плане семейных отношений. Возвращение в родной дом после стольких лет.
Алина лежала на диване, закинув ноги на подлокотник. Ее волосы были растрепаны, глаза болезненно слипались. Она будто бы засыпала и лишалась сна в один и тот же момент. Находилась где-то между сном и явью. Блуждала по краям собственного мироощущения.
– Поиски пропавшего рейса продолжаются. История борта 9220 все больше и больше становится похожа на сюжет мистического триллера. Случайно найденный посреди пустыни плюшевый мишка, отсутствие каких-либо признаков авиакатастрофы…
Новость, которая уже несколько дней держалась на первом месте среди всей информации, что давали СМИ изголодавшимся зрителям и читателям. Погибшие туристы, обострение отношений между враждующими странами, экономический кризис. Все это не столь завораживало простого обывателя. Авиакатастрофы всегда притягивали к себе особое внимание. И это несмотря на то, что в день на дорогах погибает куда больше людей.
Высота. Страх. Неизвестность.
– Отсутствие обломков на поверхности моря может обуславливаться лишь падением лайнера под прямым углом, то есть прямиком носом вниз, – объяснял эксперт по авиационным происшествиям, находясь в студии центрального телеканала. Сальные волосы, толстые линзы очков. – Предположительно, самолет в течение длительного времени находился в неуправляемом полете. О том, что могло послужить тому причиной, пока говорить рано. Вряд ли это был теракт или попадание ракеты.
Кадры с места поисково-спасательной операции. Жар южного солнца как будто бы пробирался с той стороны экрана в квартиру Алины. На море сейчас, наверное, хорошо, – подумала она. Тряхнула головой. Нет, сказала она себе. Как могу я думать о таком? Матери сейчас, наверное, не очень тепло в больничной палате. Да и на душе тех, чьи родственники и близкие летели рейсом 9220, тоже весьма скверно и холодно.
Но почему я чувствую все это так отстраненно? – спрашивала она себя. Выплеснув эмоции в бутике, Алина будто потеряла чувство жизни. Словно в голове что-то остановилось. Замерла душа в ожидании чего-то другого.
Звонок в дверь. Алина открыла ее и увидела перед собой Антона. Он приехал пораньше. Нашел время.
Она, не проронив ни слова, бросилась к нему в объятья. В ту минуту он был нужен ей как никогда прежде. Эгоизм, смешанный с сентиментализмом. Не самое лучшее сочетание. Но кто поступает иначе? Неужели в сложную минуту душа велит откинуть руку помощи, отвергнуть твердое плечо? В такие минуты мы, возможно, становимся чуть более «настоящими», нежели в жизни обыденной. Лишаемся той излишней корки, что делает нас грубыми, неприступными.
– Все будет хорошо, – тихо сказал Антон. Возможно, он был прав.
Алина пригласила его в квартиру. Он снял обувь и прошел на кухню.
– Сумку собрала, да? – спросил Антон, дабы разрушить наступившую тишину.
– Да, – ответила Алина, облокотившись о кухонный стол. – Хоть чем-то получилось убить время.
– За что же убивать его? Оно нам ничего плохого не делает. Оно просто идет своим чередом.
Антон чуть улыбнулся. Она надеялся увидеть отклик на свое замечание во взгляде Алины. Она, конечно, улыбнулась в ответ, но глаза ее по-прежнему были полны грусти.
– Ты ведь давно их не видела?
– Почти пять лет. Хотя… Наверное, больше. Я не считала дни. Старалась не думать о том, что было. О том, что я оставила там.
– И что же ты там оставила?
Вопрос заставил Алину напрячься. Ее спина чуть изогнулась. Нещадно захотелось выпить, оттого она направилась к холодильнику.
– Себя прежнюю.
Двусмысленный ответ, который заставил Антона задуматься. Тем временем Алина достала из холодильника бутылку вермута. Поставила на стол два стакана, нарезала лимон ломтиками. Не забыла про лед.
– Ты ведь будешь? – спросила она Антона между делом. Тот кивнул.
Они выпили, не чокаясь, а после долго молчали. Просто смотрели друг на друга так, будто увиделись впервые в жизни. Антону порой хотелось вернуть то время, полное романтики первых встреч. Ей, похоже, было уже все равно. Она боялась оглядываться назад, дабы не увидеть очередную трещину на стекле своей судьбы.
– Надолго ты уезжаешь?
– Не думаю, что смогу много времени провести в родном городе. Однажды мне там все так осточертело.
– Ты никогда не рассказывала мне о том, что там случилось.
– Просто не хочу говорить об этом. Пойми меня правильно. Я ведь думала, что никогда не вернусь туда больше. Забавно. Как будто все так и должно было случиться.
Антон отпил немного вермута. Взял ломтик лимона и закинул его в рот. Прожевал без особого наслаждения.
– Тебе не кажется порой, что все, что происходит, уже давно прописано на чьих-то страницах? – спросил он.
– Кажется. Раньше казалось, что это я сама все пишу. Думала, что могу быть сильнее обстоятельств. Хотя, я и сейчас так думаю. Только вот сомневаться все больше и больше начинаю. От работы я отстранена, и у матери проблемы со здоровьем. Я бы такую чушь никогда не написала. Да, определенно.
Вермут быстро закончился. Началась любовь. Или что-то другое. Они столкнулись телами так, будто пол под их ногами содрогнулся. Страсть сотрясала пространство вокруг них. Будто бы осыпался потолок, взорвались лампочки. Начали падать стены.
Алина думала, что секс способен вытянуть ее из пелены туманных мыслей. Будто вместе с потом и другими телесными выделениями из человека выходит весь тот негатив и вся та грусть, что копится в нем днями, неделями, месяцами, а порой и годами. Но секс, подобно алкоголю и наркотикам, мог принести ей лишь временное облегчение. Это как бегать по кругу. Рано или поздно, ты все равно возвращаешься к исходной точке.
Внедорожник Антона пронесся по небольшой улочке. Колеса разорвали на части ровную гладь лужи, грязные капли разлетелись в стороны.
Ночью воздух города будто бы наполнялся тяготящим запахом тоски по местам незнакомым, но, в то же время, таким близким душе. Будто прошлые жизни внезапно вспыхнули в памяти отдельными моментами. Знакомый вид. Старая мелодия.
– Где ты будешь жить? У сестры? – спросил Антон.
– Мы с Викой не те сестры, которые вместе ходят за покупками и меняются парнями, – ответила Алина. – Вообще, надеюсь найти более-менее приличную гостиницу. Без клопов и занимающихся сексом всю ночь напролет соседей.
– Позвонишь мне, как доберешься?
– Лучше бы отдохнул от меня, Антон, – она коснулась его лица кончиками пальцев. – Конечно же, я позвоню тебе.
Привокзальная парковка. Таксисты, снующие туда-сюда в поисках клиентов, которых в поздний час не так уж и много. Бродяги, сидящие на ступенях около входа в метро, двери которого закрылись для последних пассажиров. Сонные посетители баров, ожидающие прибытия своих поездов. Далеко не первая чашка кофе. Вино в бокале. Дым сигареты.
Казалось, что вокзалы города живут своей собственной жизнью. Меняя небо на землю, Алина замечала все те же признаки этой самой жизни, что проносились перед ее глазами во время бессонных ночей в терминалах аэропортов. Ожидание. Бесконечное, тонущее в бесполезных разговорах и молчаливых взглядах сонных глаз. Ожидание, порой столь приятное сердцу.
Антон помог Алине донести сумку. Они шли по перрону вдоль вереницы одинаковых вагонов. Пассажиры уже занимали своими вещами все свободные места, нередко толкаясь и кидаясь обрывками фраз. Суета, порой беспричинная, дополняла то дорожное настроение, что зачастую охватывает людей мечтательных, романтичных.
– Вот мы и на месте, – сказал Антон, когда они подошли к вагону номер 12.
Алина достала из кармана паспорт и билет. Протянула немолодой проводнице, с улыбкой встречающей каждого нового пассажира. Земная коллега, подумала Алина. Другая форма, но та же улыбка, тренированная годами тяжелой работы.
Нижняя полка. Пустое купе. Алине было приятно осознавать, что она сможет уснуть в полной тишине, нарушаемой лишь мерным стуком колес. К шуму то ей было не привыкать. Другое дело разговоры.
– Уютно здесь. Может, залезть в твой чемодан и уехать прочь из этого города? – улыбнувшись, предложил Антон.
– Тогда, наверное, придется оставить здесь твои ноги и твои руки. Целиком не влезешь. А я так люблю, когда ты прикасаешься ко мне.
Алина прильнула к Антону. В момент близости расставания она испытывала меланхоличное чувство, которое заставляло ее напрягаться, дабы не осыпать своего любовника беспричинными поцелуями. Столь непривычное для нее чувство. Возможно, она просто отвыкла быть пассажиром.
– Возвращайся поскорее, – сказал Антон и поцеловал ее.
Время шло все быстрее. И вот осталось до отправления всего несколько минут. Проводница попросила провожающих покинуть вагон.
Они стояли на перроне и докуривали сигареты. Смотрели друг на друга, улыбаясь. А через минуту расстались. На губах остался жар поцелуев, и сердца бились чуть быстрее. Она была в вагоне купе, а он остался стоять на перроне вокзала.
Чуть позже он сел за руль внедорожника и уехал прочь. Она еще долго смотрела в окно, словно наслаждаясь частицами того вида, что открывался ей в первые секунды движения поезда. Улыбка любовника. Грустный взгляд. Тогда ей показалось, что есть что-то кроме эгоизма, секса и легких прощаний по утрам. Есть что-то кроме бесконечных дорог, неба и рева реактивных двигателей.
Алина тряхнула головой, надеясь, что все это ей только показалось. Поезд будто бы выгонял ее из прежней и столь привычной зоны комфорта, открывая новые грани жизни. А где-то далеко ее ждал рассвет. Новый день. Новая история.
Часть вторая
Земля
***
Сталь железной дороги разрезала огромный лесной массив. Поезд встречали величественные корабельные сосны и пушистые ели. Ветер еле заметно покачивал верхушки деревьев. В глубине леса царила темнота.
Но вот к дороге примкнула небольшая речка. Воды ее, медленные и кристально чистые, неслись к ближайшему озеру, будто каждая капля этой речки мечтала влиться в нечто большее. Нечто спокойное, естественное.
Прохладный воздух проникал в купе через приоткрытое окно. Стук колес отсчитывал время до прибытия. Алина посмотрела на часы. Еще полтора часа пути.
Позади остались бессонная ночь и пара кружек кофе. Утро медленно превращалось в предобеденное время, но в поезде, несмотря ни на что, царила атмосфера «застывшего дня». Состояние ожидания, для некоторых томительное, для некоторых приятное. Сонные лица пассажиров, прокуренные тамбуры. Очереди в туалет, холодная вода из-под крана. Веселые крики из соседнего купе. Тоскливый взгляд девушки, смотрящей в окно.
Алина чувствовала признаки жизни в этой коробке на железных колесах не хуже, чем в просторных холлах вокзалов. Эти признаки будто бы хватались за вагоны поездов и следовали с ними сквозь пространство и часовые пояса. Люди лелеяли признаки жизни в своих нелепых выходках, в своей тоске и в своих самых искренних переживаниях.
Отбросив в сторону планшет и взяв в руки книгу, Алина зевнула и покосилась на пустую кружку. Она подумывала о том, чтобы взять еще один пакетик кофе у проводницы, добавить в кружку кипяток и влить в себя новую порцию бодрящего напитка. Но сердце ее и без того тревожно билось в груди, хоть и выглядела Алина весьма и весьма спокойно.
Буквы в книге сливались в незнакомые ей слова. Алина не могла сконцентрироваться на сюжете, отвлекаясь то на кружку, то на вид за окном, резко меняющийся от темноты лесов до пустоты полей с вкраплениями маленьких домиков вдалеке.
Поезд замедлял ход. На смену бесконечным хвойным леса приходили сначала старые покосившиеся домики вдоль пыльных дорог, а после и однотипные «хрущевки» с узкими дворовыми дорожками и старыми детскими площадками.
Алина никогда не любила родной город. Она, скорее, относилась к нему со спокойным равнодушием, будто пыталась отразить своими чувствами серость однообразных стен и пустоту улиц. Тем не менее, она снова и снова возвращалась в объятья провинции, порой по собственной воле, порой по воле случая. Будто город не отпускал ее, пытаясь сказать что-то важное. Будто на берегу моря, слушая, как волны налетают на камни и валуны, Алина могла услышать некую истину.
Поезд остановился. Провинциальный вокзал. Четыре пути, две платформы. Старое здание, в котором располагался зал ожидания с деревянными сидениями и холодным полом, администрация вокзала и кафе, в котором готовят, пожалуй, самый невкусный в мире кофе. Алина хорошо помнила это место, ибо оно связывало фрагменты ее жизни воедино.
Она шла по платформе, наблюдая, как из вагонов выбираются люди с сумками, руганью и беспечным трепом. Дорожное настроение потихоньку отпускало. Пришло время вернуться на родную землю. Ощутить запах хвойного леса. Побродить «белыми ночами» по городу. Встретиться с теми, кого не видела много лет.
Алина не сказала сестре, когда именно прибывает поезд. Она не любила видеть родственников, стоящих в томительном ожидании на платформе. Ей проще было сесть в такси и доехать до дома. Спокойно поздороваться, распаковать сумку и сходить в душ после дороге, дабы смыть с себя пыль и грязь. Перекусить и плавно влиться в новую атмосферу. И на этот раз она не решила изменять своим привычкам. Только взамен дому выбрала гостиницу.
Выбравшись на небольшую привокзальную парковку, она сразу же заметила таксистов. Точнее, это они заметили ее.
– До центра за две сотни, – предложил один из них. Невысокий, коренастый брюнет возрастом немного за сорок лет. – Машина здесь.
Он ткнул пальцем в сторону потрепанного внедорожника. Алина кивнула, и через пару минут уже сидела позади водителя, который напряженно выкручивал руль без гидроусилителя. Играла безвкусная музыка, что крутили по местному радио. Что-то в духе российской попсы конца девяностых.
– А чего же впереди не сели, девушка? – спросил водитель, разглядывая пассажирку через зеркало заднего вида.
– Предпочитаю сидеть в такси на заднем сидении, – равнодушно ответила Алина, окидывая взглядом грустных глаз знакомые пейзажи.
– Не местная ведь?
– С чего вы решили?
– Я бы такую красивую девушку точно запомнил, – улыбнулся водитель, обнажив пожелтевшие от кофе и сигарет зубы. – Ну и в гостинице селитесь. Неужто местная, и живет в гостинице? Неправильно как-то. Из столицы ведь, не так ли?
– Переехала отсюда когда-то.
– За лучшей жизнью рванули, да? Все молодые рвутся. Наших в столице, наверное, уже на целый микрорайон набрать можно, – водитель закурил. – Да что, тут действительно делать нечего. Выучиться негде, работать за гроши тоже не хочется. Сам иногда жалею, что не уехал вовремя.
– Ага, – кивнула в ответ Алина и закрыла глаза. Она не была настроена на беседу.
Внедорожник выехал на центральную улицу города. Проехал мимо широкой площади и здания универмага. Молодые мамаши и старики, подростки со своими играми и целующиеся парочки. Совершенно другой ритм жизни. Никаких пробок и суеты дня. Административные здания, будто бы пустующие. Открытые окна жилых домов, увешанные тряпками балконы.
– Почти приехали, – сказал водитель, глянув на Алину. – У меня тут знакомая работает. Екатерина Павловна, администратор. Так что привет от Паши передавайте. Да, меня зовут Паша. А вас?
– Алина.
Решив отвлечь разговорчивого извозчика, Алина достала из сумочки кошелек и отсчитала положенные за поездку деньги. Протянула водителю, когда тот припарковал машину около гостиницы, прямо на тротуаре.
– Хорошего дня, красавица, – улыбнулся он на прощание. Алина не ответила ему ничего и направилась к входу в гостиницу.
Легкий ветер гулял по улицам города. Было довольно тепло для поздней весны, так что Алине было немного жарко в кожаной куртке. Она стянула ее с себя, оставшись в просторной футболке и узких джинсах, подчеркивающих ее аккуратную попу.
Перекинувшись парой слов с администратором, той самой Екатериной Павловной, о которой слышала от водителя такси, она взяла ключи и поднялась на второй этаж, в свой номер. Ничем не примечательный, но пригодный для короткого пребывания. Твердая кровать, старый телевизор. Шкаф с парочкой вешалок. Ковер на полу. Что ж, подумала Алина, все не так уж плохо. Главное, чтобы не было клопов и громко занимающихся сексом соседей.
Квартира Вики располагалась на пятом этаже типового дома, недалеко от центра. Рядом располагались автобусная остановка, детский сад, школа, универсам. Все для хорошей, уютной провинциальной жизни. Вики не хватало разве что мужа. Но, как она говорила, это у них с сестрой семейное.
– Знаешь, я думаю, у нас по женской линии существует какой-то системный сбой, – говорила она Алине несколько лет назад. – Тотальное невезение в вопросе отношений. И я не говорю, что мужики козлы, нет. Да и мы с тобой не дуры, Алина. Просто так устроена Вселенная. Так нужно.
Тогда она была улыбчива, отчего ее курносый нос стягивали мелкие морщинки, придающие ее мимике какую-то особенную черту. В отличие от Алины, Вика не имела потрясающей внешности и походила, скорее, на милую дурнушку со своими, как говорится, тараканами в голове. Увлечение эзотерикой стало логическим продолжением юношеской увлеченностью магией. Если быть точнее, то увлекала Вику ни сколько магия, сколько пафос и навеянный ужас, неотделимый в современном мире от магических обрядов и заклинаний. Вся магия ее заключалась лишь в странных одеждах и долгих взглядах, что кидала она на красивых парней, с которыми ей не суждено было сойтись в романтических отношениях.
Увидев на пороге своей квартиры Алину, она, откинув в сторону пять лет недомолвок и тайных обид, бросилась ей на шею. Тому предшествовала короткая пауза, пропитанная трогательной неуверенностью. В сомнениях была как Вика, так и Алина. С чего начать? Что сказать? Старшая сестра вернулась домой. Младшая сестра по-прежнему ждала ее дома.
– Хорошо, что ты здесь, – сказала, наконец, Вика.
– Как ты? – спросила Алина, взглянув в глаза сестре.
Задав вопрос, она тут же получила ответ. Глаза Вики были на мокром месте. От былой улыбчивости и морщинок, что стягивали нос, не осталось и следа. За те пять лет, что Алина провела в отдалении от нее, Вика заметно постарела лицом. Как будто неизвестная науке болезнь поразила ее всю, без остатка. Рак эмоций пустил метастазы.
– Не очень, если честно, – ответила Вика, утирая слезы. – Пойдем в квартиру. А где же твои вещи? Ты приехала без сумки?
– Я остановилась в гостинице.
Вика вопросительно посмотрела на сестру.
– Зачем? Ты не могла остановиться у меня дома?
– Я решила, что так будет правильнее. Вдруг у тебя есть кто-то. Ну, я имела в виду мужчину. Я не хочу мешать тебе.
– Ты не помешала бы мне! – возмутилась Вика. Она неловким движением коснулась края тумбочки, что стояла у зеркала в прихожей. Будто искала опору, чтобы не упасть. – Это глупости.
– Это нормы поведения! – начала Алина.
– Нет, это просто глупости! – настояла Вика. – Глупости, которыми ты забиваешь себе голову. Да и мужчины у меня нет! Да, мне двадцать восемь лет, а я все еще живу одна! – болезненная улыбка расплылась по ее лицу. – И зубная щетка у меня дома тоже одна. Моя.
Алина сняла обувь и прошла в комнату. Квартира, когда-то принадлежавшая отцу. Старый паркет, кое-где потерявшие цвета обои. Окна, выходящие во двор. В целом обстановка в квартире казалась Алине довольно приятной. Вероятно, всему виной были воспоминания о тех мечтательных временах, когда отец еще жил здесь. Когда воскресным утром по квартире разносился запах выпечки. Мама готовила пирожки. Алина любила капустную начинку. А в восемнадцать лет беспрестанно жаловалась, что, хоть и ела капусту безмерно, грудь у нее так и не выросла. Подростковые причуды.
– Ты есть хочешь? – спросила ее Вика.
– Не отказалась бы.
Алина странно себя чувствовала, когда, сидя за кухонным столом, наблюдала за тем, как младшая сестра накладывает ей в тарелку отварную картошку, густо посыпанную зеленью, и котлеты, сделанные из фарша собственного приготовления. Ей помнилось, что Вика лет в двадцать почти не умела готовить. Да они обе отдавали предпочтение тому, что готовила мама. Помогали ей, конечно, но, как говорила сама мама, «на кухне должна быть одна хозяйка». И все на этом. Никаких аргументов против.
– Чай, кофе?
– Кофе.
Вика ничего не ела. Она медленно попивала кофе, в то время как Алина уплетала приготовленную сестрой еду. Она оценила кулинарные таланты Вики, о которых ей было невдомек.
– Жизнь заставит, – протянула Вика, будто бы прочитав мысли сестры. – Да и питаться одними салатиками из магазина – это дорого и вредно. Хотя, первое время я выкидывала все приготовленное мною в мусорную корзину и ела лапшу быстрого приготовления. До того мерзко было.
– Ты прекрасно готовишь, – попыталась подбодрить сестру Алина. Она знала, что такие ее выпады только ухудшают обстановку. Сделала это машинально, не подумав.
– Из меня никогда не выйдет хорошая хозяйка, Алина!
Повисла нелегкая пауза. Ветер шелестел листвой за окном. На кухонный пол, застеленный линолеумом, падал солнечный свет. Гудел старый холодильник, тяжелую дверцу которого Алина помнит с самых ранних лет. Глупые воспоминания, множество которых заполняют память большинства людей. Да что там, всех людей! Случайные моменты, крепко засевшие в память. Мелочи, беспричинные, никак не повлиявшие на жизнь в целом и общем. Так почему же память так избирательна? Быть может, такие мелочи – это своеобразные маркеры наших жизненных путей? Как метки на стволах деревьев, оставленные блуждающим путников в незнакомом лесу. Кто знает.
– Как мама? – спросила, наконец, Алина.
– Не очень. Врачи говорят, что ничего не могут поделать. Это возраст, слабые сосуды и сердце. Мне иногда кажется, что смерть отца тогда ее подкосила. После того, что случилось, она же стала сама не своя. Ты помнишь?
Алина молча кивнула. Она прожевала последний кусочек котлеты и запила его кофе. Посмотрела на сестру, а после на окно и на тех птиц, что кружили около дерева, ветвями своими достававшего до самых стен дома.
Помнила ли она то время? Оно казалось ей туманным, как берега северных морей. Ничто так не извращает нашу память, как трагизм обстоятельств и чувство утраты. Привычные вещи через призму воспоминаний могут показаться совершенно другими. Алина не была уверена в том, что помнила то время, когда не стало ее отца.
– Я вызову такси, – вдруг сказала Вика, будто ее осенило. – Увидев тебя, она получит силы для борьбы. Вот в чем все дело!
Она вскочила из-за стола и направилась к тумбочке в прихожей, на которой лежал ее телефон. Быстрыми движениями пальцев набрала номер такси.
– Алло! Да, мне машину до городской больницы. Диктую адрес.
Алина молча смотрела на сестру. Она понимала, что все эти резкие движения есть не что иное, как проявление сильного стресса. Она даже представить себе не могла, сколько слез пролила на этот пол, застеленный линолеумом, Вика. Сколько криков, разрывающих чуткое сердце, унеслось в пустоту.
***
Такси остановилось у центрального входа в больничный комплекс. Дорога проходила меж двух отделений, соединенных переходом на уровне второго этажа.
В приемном отделении было необыкновенно тихо. За стеклом регистратуры сидела молодая девушка с собранными в косичку черными, как смола, волосами. Она окинула взглядом вошедших и принялась заниматься своими делами.
– Нам на второй этаж нужно, – сказала Вика сестре.
Больничный коридор освещался лампочками, несуразно висящими над головой и кажущимися голыми и одинокими. Одинокими казались стулья, на которых не сидели пациенты. А за дверями, выкрашенными в белый цвет, в одиночестве кабинетов сидели врачи. Кто-то заполнял больничные листы, кто-то просто наслаждался перерывом в работе.
Лестница вела сестер на второй этаж, где людей было куда больше. Из-за дверей кабинета показался врач в белом халате. Движением руки он позвал старика, сидящего в кресле и крепко сжимающего костлявой рукой свою трость.
Алина думала о смерти, что есть в каждом человеке еще с самого рождения. Белый халат напомнил ей о чем-то, что взывает человека к смерти. Трость виделась ей последней опорой на пути к смерти. Ее тело покрылось мурашками.
Миновав переход, сестры оказались в стационарном отделении. И снова тишина приветствовала их. Лишь скрип двери был признаком существования жизни в этих стенах. В конце коридора появилась фигура.
– Могу я вам помочь? – осведомился высокий мужчина с сединой в бороде, когда подошел к сестрам. Он чуть прихрамывал и меньше всего был похож на врача. Скорее, на пациента. Вернувшегося из дальнего плавания моряка, повредившего ногу во время сильного шторма.
– Нам хотелось бы попасть к Василисе Одинцовой, – ответила Вика негромким голосом.
– Ага. Хорошо, – протянул мужчина, чуть призадумавшись. – Она в десятой палате. Я вас провожу.
Алина шла позади сестры. Ее внимание привлекла решетка на окне. Единственная решетка на единственном из того множества окон, что впускали дневной свет в коридор стационарного отделения. Эта решетка, установленная неизвестно зачем (второй этаж, да и рядом много других окон, которые при желании можно было спокойно разбить и влезть в помещение или выбраться из него на улицу), будто бы принадлежала другому миру, в котором играла какую-то важную роль. Алине тогда было еще невдомек, что все, что она видит – это часть чего-то объемного и важного для нее самой.
Она лишь знала, что направляется в палату к своей умирающей матери. Не было нарастающего чувства тревоги, болезненного биения сердца. Была лишь приглушенная тоска по тому, что еще существовало в реальном мире, в котором, казалось, и не было той нелепой решетки на одном единственном окне среди множества окон. Преждевременная, гнетущая тоска, которая некоторых людей приводит в крайнее бешенство, обнажая истинную суть человека. Мы сожалеем лишь тогда, когда теряем.
Алина не испытывала чувства бешенства. Она принадлежала к другому классу людей. Волна эмоций настигла ее лишь в тот момент, когда она увидела лицо матери. Та лежала на больничной койке, застеленной чуть пожелтевшим от времени постельным бельем. Свет полуденного солнца касался ее иссушенных рук и лица.
– Мама, – тихо прошептала Алина, остановившись в дверях палаты. Мужчина с сединой в бороде, откланявшись, удалился по своим делам.
На Алину посыпались взоры других обитателей палаты. Молодой парень, чья койка находилась в углу палаты, проявил заметный интерес к вошедшей. Светловолосая женщина бальзаковского возраста окинула ее оценивающим взглядом и продолжила решать сканворд. Да вот только матерь никак не отреагировала на ее появление. Сердце Алины сжалось.
– Привет, дорогая, – с оттенком неподдельной ласки сказала Вика, сжимая руку матери. Она подставила поближе к больничной койке табуретку, которая, подобно безмолвному стражу, стояла около деревянной тумбочки с личными вещами Василисы Одинцовой. – Ну, как твое самочувствие?
Мать посмотрела на младшую дочь. Она улыбнулась чуть заметно. Ее бледные губы дрогнули.
– Все хорошо, доченька, – ответила она, и улыбка ее, по-матерински добродушная и лучезарная, стала еще шире. Взгляд ее, подернутый туманом, вызванным эффектом обезболивающих препаратов, переместился с лица младшей дочери на лицо старшей.
Алине в ту секунду захотелось убежать прочь. Тело ее само по себе качнулось в сторону двери. Она удержалась. Выдохнула. Улыбнулась. Она не могла дать волю чувствам.
– Здравствуй, мама, – сказала она, оставаясь на расстоянии в несколько шагов.
– Алина? – по лицу матери пробежала тень сомнений.
Могла ли она спутать родную дочь с другим человеком? Пусть и такую далекую, но родную. Пожалуй, для родителя это не сулит ничем хорошим. И даже в дни предсмертной боли, когда все вокруг говорят, что жизнь еще впереди, что все будет хорошо, но слабый огонек надежды потухает где-то вдалеке, только лишь пустой человек станет пренебрегать такими вещами. Жестокость и гордыня выжигают человека изнутри. Вера и любовь делают его похожим на саму мать-природу. Соблюдается некий баланс, не столь понятный нам лишь из-за нашего ограниченного восприятия.
– Да, мама. Это я.
Вика чуть обернулась к сестре и стала наблюдать за глазами, взгляд которых не находил себе места. Она, возможно, и хотела бы помочь сестре, но прекрасно понимала, что этот момент Алина должна пережить сама. Да и младшая сестра для старшей – нисколько не помощник, а чаще всего лишь обуза. Так, по крайней мере, случилось в их семье.
– Ты вернулась?
– Да. Я вернулась.
Василиса Одинцова посмотрела на младшую дочь. Она будто бы спрашивала ее: правда ли все это? Правда ли, что в самом конце все мы стремимся к катарсису? Забывая прошлые обиды и недопонимания, принимаем пенящуюся волну примирения, которая, быть может, и застилает нам глаза, заставляя не обращать внимания на некоторые вещи, но делает нас чище душой. Порой ведь и незнание, и степенность – это высшая степень мудрости.
Алина подошла к матери и взяла ее за руку. Холодные пальцы, вены под тонкой кожей. Легкая дрожь.
– Тебя так долго не было…
– Я не могла вернуться.
Повисла недолгая пауза. Казалось, что можно было услышать стук сердца, укрытого от внешнего мира прочной броней ребер и тонким слоем кожи.
– Нет. Ты просто не хотела возвращаться.
Алина знала, что услышит подобные слова. Она знала, что отведет взгляд в сторону, потому что отчасти будет соглашаться с этими словами.
– Но теперь я здесь, и остальное уже неважно. За тобой ведь хорошо ухаживают?
– О, Алина, если бы тут вообще ухаживали за больными, – с ноткой негодования в голосе протянула Вика. – Представь, даже кормить перестали. Столовая у них на ремонте.
Женщина бальзаковского возраста, что внимательно наблюдала за встречей, буркнула что-то до кучи и продолжила решать сканворд.
– Вика за мной ухаживает, – почти шепотом сказала Василиса Одинцова. Нетрудно было по выражению ее лица догадаться о том, что разговор ей дается с трудом. Рыхлая кожа, казалось, растягивалась на лбу, обнажая синеватые линии вен.
Алина положила руку на плечо младшей сестры.
– Ты вырастила хорошую дочь, – кивнув в сторону Вики, сказала она матери.
– Значит, моя жизнь была прожита не зря.
– Она же еще не прожита, мама! – вмешалась Вика. – Вот увидишь, ты поправишься. И доктор об этом говорит. Вот увидишь.
Василиса Одинцова тяжело вздохнула. Вика будто бы и не понимала, кого больше убеждает: свою мать, или себя саму. Так порой случается, когда ты искренне веришь, что говоришь ложь во благо. Во лжи нетрудно запутаться. Об этом знала Вика. Об этом знала и Алина. Ложь – одна из тех человеческих черт, что делает человеческий род единой общностью. Ложь может быть правдивой, с другой стороны.
– Твое место здесь, Алина, – обратилась мать к дочери. – Алеша, и ваш сын… Вы могли бы сделать счастливыми друг друга. Молодость может все, но ничего не знает. Старость знает, но уже ничего не может, кроме как повторять, раз за разом.
– Все сложно, – ответила Алина.
– Всегда все сложно, если дело касается семьи. Не бывает истинной любви без испытаний. Путешественник не станет отважным, если не преодолеет самых буйных морей и не достигнет вершин самых высоких гор.
Василиса Одинцова закашлялась. Вика сказала, что принесет стакан воды. Так Алина осталась с матерью наедине. Впервые за долгие годы.
Она чуть смутилась, когда села напротив матери. Долго разглядывала ее руки и тот пододеяльник, на котором они покоились. В ее памяти руки матери всегда были полны жизни. Они стирали ее одежду, готовили ей еду. Ласкали ее затылок и шею. Эти руки носили ее, когда ей было всего пару месяцев отроду. Память десятилетий хранилась на кончиках этих пальцев, и Алина не могла думать о том, что, возможно, видит эти руки в последний раз.
Вернулась Вика.
– Вот, попей, – сказала она, протягивая матери до краев наполненный граненый стакан. – Я немного разбавила теплой водой.
Теплая вода. Она струится по телу ребенка, сидящего в небольшой ванночке. Мать аккуратно поливает голову ребенка водой из небольшого ковшика. Воду черпает из железного ведра, что стоит на деревянной подставке.
В городе снова отключили теплую воду. Вот уж привычно. А ведь северные широты не балуют теплыми ночами. Но поделать нечего. Когда в бесконечное космическое пространство отправляются все новые и новые спутники, кто-то все еще продолжает мыть ребенка в тазике.
– Вытри глазки, Алиночка. Ты моя хорошая.
Вода приятна ее телу. Приятен воскресный вечер.
– Вытри глазки…
Ей кажется, что она там, в двух с лишним десятках лет от того места, где увидела свою мать на больничной койке. Увидела ее уставшей, потерявшей все свои жизненные силы. Ей не хочется возвращаться обратно. Туда, где перед ней стоит сестра и пытается успокоить ее.
И вот слезы текут по щекам Алины. Она не рыдает, но влага застилает ее глаза. Она не может идти. Ноги будто сковало тяжелыми цепями.
– Алина, ну… ну не надо!
Вика и сама уже на грани срыва. Она думает о мужчине, который успокоит ее, а после успокоит старшую сестру. Ей было бы достаточно одного взгляда тех глаз, в которых хочется утонуть. Молодого, трепетного взгляда. Жаль только, что она столкнулась взглядом все с тем же немолодым мужчиной с сединой в бороде.
– Все хорошо? – уточнил он самым внимательным тоном.
– Да, спасибо, – резко ответила Вика. – Спасибо. Все, несомненно, будет лучше.
***
Он не знал ее, она не знала его. Это было действительно так, только вот диалог их, запечатленный в килобайтах цифровой информации, как будто бы говорил об обратном. Они были знакомы очень давно.
Они познакомились в интернете. Как ни посмотри, так оно и есть. Мимолетное приветствие, или же всепоглощающее желание? Кто знает. Все, что остается от наших чувств спустя сотни и тысячи дней общения – это память. Килобайты информации в человеческом мозгу. Зашифрованные данные.
– Я скучаю по тем дням, когда мы с тобой могли преспокойно кататься на речном трамвайчике. Ты укутывал меня в теплый плед. Тогда мне казалось, что твои глаза ярче неба.
Он читал сообщение, ясно понимая, что никогда они не бывали на борту речного трамвайчика. Он никогда не укутывал ее в теплый плед. Вся эта история, с самого ее начала, была лишь выдумкой двоих. Воображаемой жизнью, которую порой так хотелось почувствовать в реальности.
– Каким я был тогда? – задал он вопрос. Будто бы забыл свои фантазии.
Была ночь, и только музыка в наушниках создавала ощущение драйва. Антон сидел перед ноутбуком, выпрямив спину, и с удовольствием печатал новые слова этой, как казалось, старой истории. Истории, подсмотренной где-то в кино, или на страницах книг, которые нравились. Истории, сотканной из сотен других историй, менее значимых, менее прекрасных. Кто сказал, что реальность реальна, а наши фантазии – это вымысел?
– Ты был веселым. Беззаботным. Это сейчас на тебе ужасная ноша, которые ты все никак не можешь скинуть. Ты нравился мне тогда. Нравишься и сейчас.
Они познакомились в интернете. Простая читательница, лицо которой Антон не мог видеть. Никаких ночей, проведенных вместе. Ни трамвайчиков, ни пледов. Только слова и фантазии.
Разные города, разделенные тысячами километров. Разные часовые пояса. Он ложился спать тогда, когда она только видела проблески нового дня в уличном движении. Будто бы отставал от ее жизни на несколько часов. Находился в другой реальности.
– Тогда я тоже была другой. Это сейчас я день ото дня ругаю себя за свои поступки. Тогда я меньше об этом задумывалась. Счастье в неведении собственных ошибок.
Она была умна и начитана, что, безусловно, нравилось Антону. Нравилось ему и то, что она без ума от его произведений. То не была фанатичная влюбленность во все, что выходит в печать или остается в черновых записях, которыми он с ней, порой, делился. Нет. Она любила его произведения осознанно, и Антон был ей бесконечно благодарен. Такого он не мог получить ни от жены, ни от любовницы.
Поиски самолета, выполнявшего рейс 9220, продолжались. Прокручивая новостные ленты, блуждая страницами с противоречивой информацией, Антон пытался найти что-то, за что можно было уцепиться. Он как будто чувствовал таинственное притяжение. Будто какая-то его частица пропала вместе с самолетом авиакомпании «Seven Stars».
– Порой мне кажется, что это не ты. Я смотрю на твои фотографии и вижу человека, которого придумала. Скажи мне: ты мое воображение? Ты существуешь?
С тех пор, как Алина покинула город, Антон практически не спал. Он хотел было взяться за работу над новым романом, но не смог вытянуть из себя ни слова. Он закрывал глаза, представлял образы того, что хотел перенести на страницы своей работы, но все было тщетно. Порой он ложился на диван и долго, задумчиво смотрел в потолок. О чем он думал тогда? Он и сам не знал на это ответ.
Дождь стучал по стеклу. В погоде за окном не было ничего романтичного. Хотелось сидеть дома, до изнеможения заставляя себя мыслить. Погрузиться в работу – все, чего хотел Антон. В новостях про рейс 9220 он искал зацепки, которые дали бы ему возможность понять, в каком направлении двигаться. Будто сам он сочинил это таинственное исчезновение, и теперь должен был продолжить сюжет. Подвести к кульминации. Но до этого ему было еще очень и очень далеко.
– Неужели тебе интереснее жить в своих сюжетах? Я знаю, что реальный мир порой груб и неинтересен, но так нельзя! Хотя, что я говорю? Я сама выдумала тебя, и все время наслаждаюсь тобой. Возможно, тебя вообще не существует.
– Тогда кто отвечает на твои сообщения?
– Возможно, я сама. Знаешь, как в тех фильмах про раздвоение личности. Помнишь «Бойцовский клуб»? Кто из нас Тайлер? Ты, или я? Кто из нас выдуманный персонаж?
– Порой мне кажется, что все мы лишь выдуманные персонажи.
Сюжет его романа рассыпался на части. Его растаскивали в разные стороны жена, любовница и та, что выдумала его. Она дала ему идею. Она же дала этой идее продолжение.
Ссылка на незнакомый сайт. Курсор медленно переместился из правой верхней части экрана прямиком в центр. Щелчок. Открылось новое окно.
«Мать стюардессы утверждает, что ее дочь предчувствовала трагедию…»
Антон чуть нахмурился. Заголовок статьи, казалось, вырвали со страниц желтой прессы. Не хватало лишь советов от бабушки Агафьи где-нибудь в нижнем левом углу страницы. Тем не менее, он стал читать текст, написанный под заголовком.
«Оксана Федоровна, мать стюардессы авиакомпании «Seven Stars» Евгении Звягинцевой, поделилась с нами сенсационной информацией…»
Антон потер глаза. Он хлебнул остывшего кофе и продолжил читать.
«Незадолго до исчезновения дочь сильно изменилась. Она стала избегать всяческих контактов. Это было так не похоже на нее. Девчонка с яркой улыбкой – так о ней отзывались все знакомые и соседи. Хорошо воспитанная, умная, красивая.
Буквально за неделю до исчезновения она прислала мне письмо по электронной почте, в котором просила прощения. Она не уточнила, за что именно. Мы, конечно, порой не могли найти взаимопонимание, но лишь потому, что у нее был свой взгляд на жизнь. Внутренний стержень…».
Евгения Звягинцева? Не та ли это коллега, что поменялась с Алиной вылетами? Антон чуть смутился. Кофе больше не лезло в горло. Он сложил руки и продолжил читать.
«Она не должна была лететь тем рейсом. Я где-то слышала, что она поменялась с коллегой сменами незадолго до исчезновения лайнера…».
Информация будто бы отвечала на возникающие в голове Антона вопросы. В тот момент он ясно ощутил присутствие некого духа таинственности. Будто лайнер, летевший рейсом 9220, протаранив на большой скорости водную гладь океана, стал уходить на дно, забирая с собой частицу Антона. Он ощущал темноту дна и непостижимое давление толщи воды. Место, непригодное для существования. Сотни трупов, пристегнутые к своим креслам ремнями безопасности. Братская могила для тех, кому суждено было пропасть навсегда.
Антон проснулся ближе к обеду. Он уснул за компьютером, так что, подняв голову, ощутил боль в области шеи. Собственно, спать сидя, не отходя от рабочего места, ему было не впервой. Странная статья казалась теперь частью кошмарного сна, наполненного концентрированным саспенсом.
Он встал из-за стола, немного размял шею руками. Насти, его жены, к тому моменту уже не было дома. Немного побродив по комнате, Антон остановился у окна. Дождь к тому времени уже прекратился, оставив лишь привкус влаги на листве и небольшие лужи на пешеходных дорожках, что разделяли двор на части совершенно разных размеров. Ассиметрично, подумал Антон. Ассиметрично.
Он взял со стола мобильный телефон. Быстро пролистал список контактов. Он не знал, с чего начать. Позвонить Алине? Но она вряд ли захочет обсуждать эту тему, особенно по телефону, – подумал он. Как жаль, что она далеко. Как жаль.
Имена приятелей и малознакомых людей. Ни одного близкого друга. Жена. Любовница. Антону был привычен этот вакуум среднего возраста, когда и без того узкий круг друзей становится лишь объектом постоянных просьб и одолжений, причем взаимных. Скучал ли, искал ли он ту дружбу, что воспевали давным-давно в песнях, про которую писали романы? Нужна ли была ему дружба, или же он, как и все вокруг него, лишь потреблял психологический и телесный ресурс? Искал ли он в людях людей, или же образы для новых работ своих?
Он и сам не знал ответы на эти вопросы. Ему, по большому счету, было уже все равно. Он никогда не был компанейским парнем, хотя это, по большому счету, выгодно. Шумному обществу он предпочитал тихую напряженность собственных мыслей, в которой, в дальнейшем, рождались все сюжеты его книг.
Как бы поступил Антон, будь он персонажем собственной книги? Обратился бы к знакомому следователю, с которым учился когда-то в одной школе? У Антона не было таких знакомых. Также не было у него связей в среде ушлых журналистов, готовых за самую крошечную информацию попортить кому-нибудь кровь. Сверхъестественных способностей у него тоже не было. Ничего, кроме мобильного телефона и простого желания разузнать адрес матери Евгении Звягинцевой.
Крепкий кофе привел его мысли в порядок. Первым делом он пролистал телефонный справочник города, и, к своему счастью, или же разочарованию, нашел аж несколько человек с нужной фамилией. Поочередно прозвонил каждый номер, потратив на все про все не более получаса (это время включает в себя, разумеется, пару задумчивых перекуров). Безрезультатно.
Вдавив бычок в пепельницу, Антон потер холодными пальцами глаза и посмотрел на экран ноутбука. Чуть позже он позвонил в офис авиакомпании, но там ему отказали в предоставлении личных данных Евгении Звягинцевой. Про ее родителей ему также ничего не удалось узнать. Неудивительно. Тут все решают лишь взятки и связи, подумал Антон. Не проще ли тогда сразу найти того, кто написал эту статью?
Так он, в конечном итоге, и поступил. Посмотрел в интернете адрес редакции газеты, накинул пальто и покинул свою квартиру. Сел за руль внедорожника. Вставил ключ в замок зажигания, повернул его. Помчался по улицам города.
Он оказался на месте через полчаса. Припарковав авто неподалеку от здания, в котором располагалась редакция, спокойным ходом пошел к центральным дверям. Уже внутри его встретил тяжелый взгляд охранника, сидящего за высокой стойкой рецепции. Стандартный турникет. Автомат с кофе в уголке. Типичный холл бизнес центра.
– Чем я могу вам помочь?
– Мне бы в редакцию попасть, – чуть улыбнувшись, ответил Антон. – Я пишу. Хотел пообщаться с главным редактором. Мы созванивались с ним сегодня утром.
– Паспорт…
Миновав все формальности, Антон прошел к лифту, нажал на кнопку вызова. Он поднялся на пятый этаж бизнес центра. Узкое пространство лифта ему пришлось делить с двумя молодыми программистами, обсуждавшими что-то на своем сложном языке, пестрящем профессиональными терминами.
Редакция газеты (не столь известной в городе, надо заметить) ничем особенным на фоне прочих контор не выделялась. Пустынный коридор, одинаковые двери. Номера кабинетов без каких-либо информативных табличек. Остановившись у двери под номером 47, Антон огляделся. Как назло, никого не было рядом. Он постучал в дверь, после чего надавил на ручку. Та с легкостью поддалась ему.
– Доброго дня! Кого-то ищете?
Его встретил взгляд темных глаз, спрятанных за толстыми линзами очков. Молодой парень в клетчатом джемпере и джинсах подошел к двери.
– Да. Я хотел бы поговорить с главным редактором. Я смогу его здесь найти?
– Если я вам помогу, это будет совсем несложно, – с чувством собственного достоинства сказал парень в очках. – А по какому вопросу?
– Видите ли… меня зовут Антон Шувалов. Я писатель.
– А что пишите? Фантастику?
– А это сейчас настолько важно? – смутился Антон.
– Нет, просто спросил. Ладно. По коридору до конца, а после направо. Говорят, главред там разместился потому, что до туалета далеко не нужно идти. Да и сами все поймете. Ладно, всего хорошего!
Парень в очках скрылся за дверями. Странный тип, подумал Антон. Тряхнув головой, он прошел по коридору дальше. Как ему и было сказано, он повернул направо. Уткнулся носом в дверь. Ошибиться было сложно.
Короткий стук.
– Войдите, – послышался громкий бархатный голос.
Голос тот, как показалось Антону, должен был принадлежать статному мужчине лет за сорок, со строгими, но приятными чертами лица. Таким, по крайней мере, рисовало его воображение Антона.
Совсем иной оказалась истинная внешность хозяина голоса. Приземистый, тучный мужичок в неряшливой футболке, поверх которой был накинут кардиган (в дань моде, разумеется), с трехдневной щетиной и мелкими глазками, выдающими некую гадкость характера. Голос его звучал уж очень отдаленно и нелепо. Он будто был записан на пленку и воспроизводился в момент, когда приземистому редактору приходилось открывать рот.
– Здравствуйте! Мое имя Антон…
– Сколько раз я говорил, что тексты и черновики нужно оставлять моему заместителю, а лучше нести их прямиком в кабинет 41! Юноша, у меня и без того тут дел по горло.
– Нет, вы меня неправильно поняли. Я по поводу одной статьи…
– Кажется, вы меня неправильно поняли! – побагровел главный редактор. Вспыльчивость на лицо. – Кабинет 41. Поворачиваете налево, по коридору…
– Это касается исчезновения рейса 9220, – живо вставил Антон. – Статья о матери одной из бортпроводниц. Меня интересуют кое-какие детали.
Главный редактор, до того кидавший на Антона лишь короткие взгляды, вдруг пристально посмотрел на своего дотошного собеседника. Он положил руки на письменный стол, за которым сидел в окружении стопок бумаги и огромного монитора.
– С какой целью интересуетесь? – спросил он.
– Видите ли, – начал Антон и, пользуясь моментом, прошел чуть вперед. – Мне нужно поговорить с тем человеком, который писал статью. Уточнить кое-какую информацию.
– ФСБ? – резко спросил редактор.
Антон повел бровью. Маниакальная подозрительность главного редактора просто выбивала его из колеи. Он был готов ко многим выходкам, да и взял с собой несколько тысяч «деревянных долларов» на случай, если обычными разговорами делу помочь не удастся. Но такого приветствия Антон явно не ожидал.
– Нет. А у вас есть, что скрывать?
Главный редактор в момент обмяк.
– Конечно же, нет! – выдавил он неприятного вида улыбку. – Мы тут работаем честно.
– Так вот, ответьте мне честно: как найти журналиста, который общался с матерью Евгении Звягинцевой, стюардессы с того злополучного рейса? Это не касается государственной безопасности, да и воровать материал я тоже не собираюсь. Мне просто нужно узнать его координаты. И все.
Напористость Антона сыграла свою роль. Главный редактор, по лбу которого уже прокатилась капелька пота, рожденная где-то у корней его редких каштановых волос, внимательно слушал его и, когда тот окончил, готов был выдать информацию. Но что-то заставило его остановиться.
– Ну, знаете… информация в наше время… дорогого стоит…
Этим самым «чем-то» была, разумеется, жажда наживы.
– Хорошо, – Антон достал из кармана пальто зажим для денег, отсчитал пару купюр и положил их на стол. Все это он делал молча, скрывая внутри себя некоторое негодование.
Главный редактор хищно посмотрел на купюры. Карикатурный персонаж в чистом виде, подумал Антон, наблюдая за его реакцией. Будто нарисованный человечек с округленными от злобы и алчности глазами. Антон понимал, что путь ему предстоит неблизкий. И в плане расстояний, и в плане моральных ориентиров. Хотя, кто он такой, чтобы говорить о моральных ориентирах?
– Сергей Подольный, – ответил главный редактор, глядя на купюры. Он не брал их в руки. Хитрый сукин сын, подумал Антон. Берет взятку, не взяв ее в руки. Далеко пойдет.
– Как мне его найти?
– Вообще, он фрилансер, так что, вероятно, дома. Или в какой-нибудь кофейне. Не знаю.
– Номер телефона то у него уж точно есть?
– Да, – главный редактор взял в руки небольшой лист бумаги и написал обыкновенной шариковой ручкой номер мобильного. – Вот.
Антон взял в руки лист бумаги, сложил его пополам и отправил во внутренний карман пальто. Первый этап погружения в мир иллюзий и смертельной опасности был пройден. Но Антон еще не знал этого. Он лишь думал о том, что написать в новой главе своего романа.
Снова шел дождь. Он приходил внезапно и столь же внезапно уходил с теми чернеющими тучами, что казались свинцовыми, тяжелыми. Полная противоположность небу, легкому и просторному. Небу, в котором держали свой путь сотни стальных птиц.
Подняв ворот пальто, Антон пробежался до своей машины. Оказавшись в салоне, он тряхнул головой, достал из кармана бумажку с номером. Шустрые пальцы пробежались по намокшему экрану смартфона. Пошел вызов.
Абонент долго не отвечал на звонок. Антон, было, совсем отчаялся дозвониться, но вдруг услышал сиплый голос по ту сторону вызова. Вперед, ко второму этапу погружения в мир иллюзий и смертельной опасности. Вперед, туда, где никому не хотелось бы остаться надолго. Ведь там, на большой глубине, в окружении сотен трупов, пристегнутых к своим креслам, нет места жизни и тому, что с жизнью связано.
***
Алина проснулась рано утром. Ее сонному взгляду предстал потолок номера той гостиницы, в которой она остановилась. За окном скромными отблесками напоминало о себе солнце. В городок пришел новый день.
Все попытки Вики оставить сестру ночевать у себя на квартире ни к чему не привели. Пустые бутылки вина, скукожившийся сыр на тарелке. Они пили и разговаривали, как и прежде. Хмель тяжким грузом ложился на сознание, так что становилось лишь чуточку хуже. Настолько, что боль неминуемой утраты растворялась в прочих, куда более мелких заботах и неурядицах. Но почему тогда человек пьет, когда ему плохо? Так бывает крайне часто, хоть и не всегда. Зачем получать крепкую дозу анестезии просто так? Чтобы после почувствовать боль с новой силой? Не глупо ли это, на самом деле?
Алина и Вика не думали о том, что будет завтра. Алкоголь заглушал минуты тревожного молчания, когда был слышен лишь крик бродяги под окном да шум ветра, играющегося в ветвях деревьев.
Но наступила утро. И снова Алина испытывала то самое чувство, которое испытывала она и прежде, просыпаясь в своей квартире, затерянной в бетонных джунглях большого города. Привычное, буквально родное одиночество, которое она, к своему собственному удивлению, не хотела делить ни с кем другим. И даже думая о том, как сладко спит рядом Антон, она все еще испытывала это самое одиночество. Оно было в самой глубине ее души, там, куда не мог проникнуть никто, включая саму Алину.
Она позавтракала в кафе, что находилось неподалеку. Ничего особенного: растворимый кофе, пара булочек местного производства. Высокий стул и узкая стойка у стены. Пара таких же потерянных душ, сидящих рядом и пьющих свое кофе. У каждой из них был свой кофе со своим неповторимым вкусом. Черная жижа, которую хлебали они день ото дня, свято веря в то, что это принесет им новые силы для борьбы со своими собственными страхами и предрассудками. Их вкусовые рецепторы работали по одной и той же схеме, да только вот чувство вкуса у каждой из этих душ, обернутых в упаковку из костей, кожи и сухожилий, было совершенно различным. Мы едины, но мы различны. Как-то так.
Покинув кафе и оказавшись на улице, все еще пустынной в утренний час, Алина столкнулась с мыслью о том, что ей, кроме как горевать по все еще живой матери и поддерживать сестру, больше и заняться то особо нечем. Ко всему остальному в этом городе она, казалось, уже не имела никакого отношения. Не самое лучшее средство борьбы с душевным расстройством, столь внезапно сковавшим Алину. Ей стало тоскливо.
Она достала из сумочки плеер и наушники. Музыка помогала ей создавать вокруг себя мир, в котором ей было комфортно находиться. Так, заглушив шум окружающего пространства, наполненного чужими мыслями и взглядами, она могла просто идти вперед. Все, что ей было нужно – лишь знать пункт назначения.
Так и шла она знакомыми с детства улицами, порой поворачивая голову, чтобы получше разглядеть какую-нибудь новую детскую площадку, или же старое дерево, на котором кто-то когда-то вырезал ножом имена, слитые в едином порыве простой арифметики: А+Б=Л. В годы юности эта арифметика казалась столь сложной. Но вот прошло время, и те дни уже кажутся такими беззаботными. А пройдет еще время, и трудности среднего возраста кому-то покажутся лишь приятными воспоминаниями, ибо легкость – это не всегда хорошо, а в тяжести порой куда больше смысла. Непросто все в мире людей.
Непросто понять, почему ей суждено было столкнуться с ним прямо посреди улицы. То было похоже на гром среди ясного неба. Взрыв атомной бомбы посреди большого города. Она смотрела в его глаза, чуть усталые, и не понимала, почему ей суждено было увидеть их вновь.
Алексей, чуть улыбнувшись, что-то сказал Алине, да вот только она ничего не услышала. Музыка ревела в наушниках. Она сделала пару неуклюжих движений, которыми хотела освободить себя от музыкального плена. Бесполезно. И так глупо.
– …я подумал, что это шутка, – то было первое, что она услышала от Алексея в тот день. Чуть позже она подумает, что те его слова были пророческими. Но, как говорится, всему свое время.
– А… да… привет, – протянула Алина, зажимаясь так, будто снова оказалась в средних классах школы. Эдакая Лолита российской глубинки. Нимфетка вне возраста, чувствующая тяжесть жизненных невзгод.
– Ты куда идешь? – спросил Алексей, глядя ей прямо в глаза.
– Я? Да вот, решила к Вике зайти, – сказала Алина то первое, что пришло ей на ум. Уж очень не хотелось ей выглядеть одинокой, блуждающей по городу без дела в тот момент. Она хотела заполучить другую роль в этом спектакле.
– Но, если я ничего не путаю, Вика живет где-то там, – подметил Алексей, указав рукой в сторону.
– Да, точно. Знаешь, заслушалась. Подумала о чем-то, и вот – сбилась с пути.
– Такое случается.
Улыбка Алексея не была обворожительной. Вообще, он не выглядел как звезда киноэкрана, но было в его провинциальной, немного грубой внешности нечто такое, что бросалось в глаза. Сочетание линий и форм, что ли. Напряженность подбородка, чуть выдвинутого вперед. Острые скулы, о которые, казалось, можно было порезать пальцы.
– А я вот на работу, – сказал он после недолгой паузы.
– Ты в автомастерской работаешь? Там же, где и раньше?
– Да. Некоторые вещи со временем не меняются.
Усилился ветер, будто бы предвещая что-то. Зашелестела листва. Ветер нес с севера запах моря. Казалось, будто соль оседала на губах.
И снова немая пауза. Алексей не то, чтобы был растерян. Он просто не знал, что сказать. Как завести разговор. Алина же не знала, какими знаками отвечать ему на его безмолвную улыбку. Улыбнуться ли в ответ? Скрыть эмоции за гримасой безразличия? Как теперь смотрит он на нее, после всего, что случилось? Она не могла знать наверняка, оттого и сомневалась, чувствуя себя не то обиженной, не то обидчиком.
– Слушай…
– Да?
– Может, я пройдусь с тобой? Ну, провожу. Поговорим хоть. А то не виделись давно ведь.
– Конечно.
И вот они пошли вдоль городской улицы, и ветер дул им в спину, будто бы указывая верное направление. Городок только просыпался ото сна. На дорогах появлялось все больше машин, а по тротуарам стало ходить больше людей. Открывались двери магазинов и мелких офисов, государственных учреждений и частных лавок. Город открывал свои двери для всех, кто хоть как-то двигался по жизни. Пенсионеры спешили купить продукты по скидке, а молодые спешили продавать по этим самым скидкам.
По утрам городок больше всего напоминал Алине далекий большой город. Будто до ее слуха доносился шум широких автострад. Будто она видела перед собой путаницу автомобильных развязок и блеск небоскребов, обосновавшихся рядом друг с другом, подобно грозной братии, способной подмять под себя весь этот продажный мир. Но нет, городок оставался городком. Провинцией с ее утерянными мечтами и верой во что-то иллюзорное, не столь прекрасное, но хоть как-то приближенное к реальности. Приземленные мечты.
– Ты уже ходила к матери? – спросил Алексей.
– Да. Вчера с Викой к ней ходили.
– Как она?
– Не сказать, что хорошо, – вяло улыбнулась Алина. – Человек в ее состоянии по определению не может чувствовать себя хорошо. И я… знаешь, я ведь никогда не видела ее в таком состоянии. Вот такой, беспомощной, лежащей в больничной палате.
– Ты ведь давно ее не видела.
– Наверное, в этом как раз вся проблема.
Они перешли дорогу. Углубились в городские дворы.
– Я могу сегодня Валика пораньше из детского сада забрать. Ну, знаешь, у меня и так переработки, потому и отпроситься не проблема.
– Это было бы замечательно.
Алина нарочно отвечала с полным безразличием, хотя внутри нее медленно разгорался пожар. Она знала, что с прошлым рано или поздно придется столкнуться. Но она не думала, что это случится так скоро. Она не думала оставлять место случайностям, да вот только случайности сами по себе находили ее.
– За тобой заехать?
– Нет, не стоит. Я сама прогуляюсь. Куда мне подойти и во сколько?
– Давай часа в четыре. У детского сада встретимся. Хорошо?
– Знаешь, я в этом городе теперь как призрак. А призраки ко времени и месту не особо привязаны.
Призраки привязаны к воспоминаниям, – добавила она про себя.
Они с Алексеем расстались у дверей подъезда. Алина улыбнулась ему на прощание. Он улыбнулся ей в ответ. Будто ничего и не было в прошлом.
Понимая, что ничего другого, кроме как подняться к сестре домой, у нее не остается, Алина быстро выкурила сигарету и вошла в подъезд. Внутри пахло сыростью. Перегорела лампочка около входной двери. Привычный глазу вид подъезда. Чистота и ухоженность были бы излишними.
– Заходи, сестра, – пригласила ее Вика, когда она стояла на пороге. – Чувствуй себя как дома, но не забывай, что ты в гостях.
Сестра нарочно изобразила некоторую чопорность. Алина никак не отреагировала. Ее мысли были далеко.
– Знаешь, я только что с Лешей виделась, – сказала она.
– Неудивительно, что ты выглядишь так, будто тебя мешком пыльным ударили. И как прошло? Что он говорил?
Алина молча прошла на кухню и там закурила. Снова.
– Честно говоря, я ничего не смогла запомнить. Как будто в трансе была.
– Ты всегда так на него реагировала. Будто в трансе, – Вика набрала стакан воды из-под крана и осушила его за пару глотков. – Пить хочешь?
Алина кивнула. Сестра наполнила стакан прохладной водой.
– Угощайся. С тебя пятнадцать рублей.
Не обращая внимания на слова сестры, Алина выпила немного воды и поставила стакан на стол. Затянулась сигаретным дымом. Впустила его в легкие. Медленно выдохнула, так, что дым вихрем касался ее верхней губы.
– Мы сегодня с ним договорились встретиться. Ближе к вечеру. Хочу поздороваться с Валиком. В конце концов, я не видела его несколько лет, – Алина помедлила. – Честно говоря, я боюсь, Вика. Я не знаю, чего ждать от этой встречи. Просто не знаю…
– Ты имеешь право увидеться со своим сыном! – возмутилась Вика. – И единственный человек, который мешает тебе это сделать – ты сама.
Алина ничего не ответила. Допила оставшуюся воду, докурила сигарету.
– Так, – деловито произнесла Вика. – Я там маме покушать приготовила немного. Сходишь со мной?
– Конечно, схожу. Я же приехала сюда ради этого…
– Кушать будешь? Порция грибного супа обойдется тебе в пятьдесят рублей…
– Вика, хватит вести себя так! – огрызнулась Алина. – Я поняла, как ты ко мне относишься! Все, достаточно.
– В каком смысле, ты поняла, как я к тебе отношусь? Это же шутка! Что ты хотела этим сказать?
– Я хотела сказать, что это вовсе не шутки, как тебе кажется, а какое-то подсознательное издевательство! Думаешь, я не замечала раньше у тебя таких наклонностей? Все, просто перестань, ладно? Я не хочу говорить об этом, – отмахнулась Алина.
– Вот как?! – Вика к тому времени лишь набирала обороты. – Какая же ты рассудительная, старшая моя сестренка! Ох, как жаль, что я не стала такой же, как ты!
– Хватит…
– Как жаль, что я не стала убегать от всех своих проблем…
– Замолчи! – заорала Алина.
На глазах Вики проступили слезы. Взмахнув рукой, она вышла из кухни. Заперлась в комнате.
Алина еще долго слышала, как сестра тихо плачет за стеной. Она хотела было крикнуть ей что-нибудь, да поласковей, но не смогла найти в себе силы для этого.
В конечном итоге она просто встала из-за стола, в прихожей надела обувь и покинула квартиру. Достала из сумки плеер и наушники. Музыка заглушала шум окружающей действительности. Но знала ли она, куда идет? Знала ли, что ждет ее впереди?
***
Журналист оказался сговорчив. За пару тысяч он записал адрес на листке бумаги и протянул его Антону. Совсем как главный редактор, с которым Антону пришлось общаться двумя часами ранее. Квест пройден. Главный герой получает новое задание. Как в компьютерной игре, мать ее, – подумал Антон.
Теперь он ехал по загородной дороге. Шел проливной дождь, будто все действие происходило на большом экране кинотеатра. Вечерний сеанс. Второсортный триллер второсортного режиссера. Ничего необычного. Да и дождь лишь для нагнетания обстановки. Дождь не играет никакой роли. Дождь просто идет, и ему все равно.
Мать Евгении Звягинцевой, как удалось узнать Антону, жила в загородном доме примерно в двадцати километрах от города. Лениво управляя внедорожником, преодолевая километры мокрой трассы, Антон думал о том, что и сам был бы не прочь пожить в загородном доме. Ему не хотелось чувствовать суету города, даже находясь в стенах собственной квартиры. Он хотел оставаться один в своем доме, со своими фантазиями, персонажами и историями.
Внезапно для себя, он подумал о своей жене, Насте. О, как редко в последнее время он вспоминал ее, находясь в одиночестве. Все больше его мыслями владела Алина. Часть мыслей отобрала та, что была по другую сторону монитора. Но вот Настя… как могли они потерять свое счастье? Так нелепо.
Так нелепо было надеяться, что влюбленность, вскружившая однажды голову, будет длиться вечно. Так нелепо было верить в то, что отношения могут держаться сами по себе, без поддержки чувств и поступков. Действительно, по-детски нелепо. Но из-за таких вот глупых ошибок рушатся, порой, действительно прекрасные произведения искусства души. К своему сожалению, Антон это прекрасно понимал. Но он уже ничего не мог поделать.
Ему казалось, что он не видел жену так давно, что и забыл, как выглядит ее лицо. Будто стерлись черты ее лица, аккуратные, подчеркиваемые правильным макияжем. Да и без макияжа она была хороша. Ранним утром, глядя в ее глаза, он думал, что ничего прекраснее в мире не существует. Он был влюблен, как был влюблен в дождливые дни и загородные трассы, требуя взамен только лишь присутствия и постоянности. И вот, управляя внедорожником, несущимся на скорости больше сотни километров в час по мокрой трассе, он думал о ней. Снова и снова.
А тем временем навигатор сообщил о том, что автомобиль подъезжает к конечной точке маршрута. Антон свернул с трассы. Небольшой коттеджный поселок. Аккуратные домики с изобилием черепицы на крышах и высокими воротами, за которыми, как правило, поджидали голодные сторожевые псы. Недурно, – подумал про себя Антон. У этой девушки родители не робкого десятка.
Нужный дом был в конце улицы. Припарковавшись на обочине, Антон вышел из машины, огляделся. Закурил. Посмотрел на пролетающий на низкой высоте пассажирский авиалайнер. В тот момент он чувствовал себя частным сыщиком. Нотка притворства витала в воздухе. Будто притворной была вся та красота жизни, что окружала его.
Дождь к тому времени уже прекратился. В пятый раз за день. Грозовые тучи, будто спускаясь с конвейера, несли с собой все новые и новые осадки. Будто где-то наверху был разработан план по затоплению большого города и всех его окрестностей.
Антон позвонил в дверь. Ему оставалось лишь надеяться, что адрес, написанный корявым почерком фрилансера, окажется верным. Спустя минуту ему суждено было удостовериться в этом.
– Да? – раздался женский голос из динамика.
– Добрый день! Мое имя Антон. Я ищу Оксану Федоровну Звягинцеву.
– По какому вопросу?
– Видите ли, я хотел бы задать поговорить с ней по поводу ее дочери, Евгении.
Молчание.
– Оксаны Федоровны нет дома.
– А в котором часу ее можно ожидать? Вы не будете против, если я подожду ее в своей машине? Я тут под воротами припарковался.
– Я не думаю, что сегодня она будет разговаривать. Особенно на эту тему.
– У меня буквально пара вопросов. Просто… мы с Евгенией были одноклассниками. Я учился в параллельном классе. А поговорить я могу и на улице. Поймите меня правильно, я живу в городе…
Снова молчание. Антон знал, что ему рано или поздно откроют. А еще он был уверен, что разговаривает с самой Оксаной Федоровной. Уж очень грустно звучал голос.
– Входите.
Открылась железная дверь. Антон вошел внутрь.
Дорожка вела прямиком к дверям. Справа располагался декоративный садик, в который, по всей видимости, было вложено немало сил и средств. Недешево выглядел и сам дом. Под черепичной крышей умещалось два этажа с широкими окнами и льющимся из них ярким желтым светом. Массивная дверь, которая открылась прямо перед тем, как Антон преодолел первую из трех ступеней.
Перед ним появилась немолодая женщина в спортивной форме Nike. Она имела немалый рост и строгую осанку, которую держала явно не по велению момента, но по привычке. Приятное лицо, которое еще хранило частицы той молодой красоты, что так беспощадно уходит с годами. И лишь глаза ее казались пустыми, а взгляд безразличным.
– Здравствуйте! – кивнул Антон, остановившись. – Вы, я так понимаю, Оксана Федоровна?
– Да, – ответила хозяйка дома равнодушно. – Что вы хотели узнать?
– Оксана Федоровна, вы извините меня за настойчивость. Но сегодня утром я наткнулся на статью, в которой вы давали интервью журналисту одного издания…
– Да, я поняла, о чем вы, – слегка раздражилась Оксана Федоровна. – Я читала эту статью. Чертовы журналюги. Ради красивого словца готовы переврать все, что сказал человек. Выставить его помешанным. Надеюсь, вы не журналист?
– Не, судьба уберегла меня от этого. О чем вы говорите?
– Это неважно. Так что вы хотели узнать?
– Повторюсь, мы с Женей учились вместе. Раньше общались, но в последнее время… знаете, как это бывает? Разные жизни, отсутствие времени. И тут такое. Я был шокирован. А когда прочитал статью, понял, что не увидеться с вами попросту не могу. Я хотел узнать о тех изменениях, которые происходили с ней незадолго до исчезновения, – Антон выдержал паузу. – Я косвенно связан с этими событиями и хотел бы разобраться во всем.
Оксана Федоровна тяжело вздохнула. Она окинула Антона оценивающим взглядом.
– Зайдите в дом. В ногах правды нет.
– Благодарю.
Антон оказался в просторной гостиной, где был большой диван, ковер, широкоэкранный телевизор, журнальный столик. Вся мебель была выполнена в египетском стиле, так что превалирующими цветами были желтый и черный. Изящно, – подумал Антон.
– Присаживайтесь. Чай, кофе? – поинтересовалась хозяйка.
– Кофе, если можно.
Тем не менее, от Антона не скрылся тот факт, что вещи и мебель выглядели будто бы нетронутыми. Дух болезненной чистоты витал в воздухе. Антону показалось, что в этом доме не живут. Только существуют, день ото дня.
Оксана Федоровна вернулась с подносом в руках. Убрала с журнального столика записную книжку в твердом переплете(которая чисто в эстетическом плане приглянулась Антону) и ручку. Поставила поднос на журнальный столик. Чашка кофе для Антона, примостившегося на диване, а для себя – чашка с крепким на вид чаем. Приятный аромат в неожиданной смеси распространился по гостиной.
– Вы хорошо знакомы с моей дочерью? – спросила хозяйка дома, усаживаясь в кресло.
– Не то, чтобы хорошо. Мы учились вместе в школе. Так получилось, что я больше знаком с ее коллегами. С коллегой. Мир тесен. А Женю я помню хорошей девушкой. С крепким внутренним стержнем.
– Этого у нее не отнять. Упорством и, простите за грубость, твердолобостью она пошла в отца. Полезные качества для современного человека. Она ведь могла сейчас спокойно работать в крупной компании. Не носиться по салону самолета, выполняя поручения всяких там мерзких типов, которые с билетом в экономический класс чувствуют себя арабскими шейхами. Но нет! Она захотела почувствовать небо.
– Бежала за своей мечтой?
– Да, наверное. И все равно, я не могу понять: в чем ваш интерес?
Антон кивнул, чуть улыбнувшись. В ту секунду он взвешивал, насколько уместной будет правда в рамках этого разговора. Вступив на путь лжи, нужно было оставаться начеку.
– Я знаком с той самой коллегой, с которой Евгения поменялась рабочими сменами. Это непросто для моей знакомой, жить с пониманием того, что… ну, это же все чистая случайность. Я просто хочу суметь поддержать ее в нужный момент. Она близкий мне человек.
Оксана Федоровна молча смотрела на своего собеседника. Чуть дрогнула ее нижняя губа. Нет, она не была похожа на тех женщин, что могут пуститься в слезы неожиданно. Строгие брови. Он прослезилась бы после того, как Антон покинул ее дом.
– Вот как, – Оксана Федоровна сделала глоток чая. – Случайности. Знаете, ведь нет такого слова, которое характеризовало бы родителя, потерявшего своего ребенка. И чувства, которые он испытывает, невозможно передать. Каждый день, с момента исчезновения самолета, я все больше и больше пропитываюсь этими чувствами, – она сделала паузу. – Я должна сказать вам спасибо. Вы даете мне возможность выговориться. С тем журналистом я не могла из себя ничего выдавить. Странно.
– Станет лучше, – скрепив руки в замок, сказал Антон. – Не то, чтобы все пройдет, но непременно станет лучше.
– Я живу одна в огромном доме. Не думаю, что мне станет хоть немного лучше.
– А ваш муж?
– Мы с ним в разводе. Видимо, я слишком поздно поняла, что мы не подходим друг другу характерами. Женя пошла характером в него. И, знаете, Антон, о чем я больше всего теперь жалею? О том, что не понимала ее раньше. Если есть хоть какая-то малая возможность того, что она жива, я растопчу все свои принципы. Они отобрали у меня мою дочь.
Антон кивнул в знак понимания. Кофе показалось ему хорошим. Он думал о том, что оно, вероятно, приготовлено в кофемашине. Было ли ему наплевать на чувства другого человека? Вполне возможно. Все же, первостепенной причиной его поисков стало отсутствие темы для новой работы. Но неужели он все положил на алтарь творчества? Он и сам не знал ответа, потому и старался привыкнуть к себе, такому безразличному к чужому горю. Да и если углубиться в саму проблему, то станет ясно, что горевать нужно не по одному человеку, а по всем, кто был на борту. Всем, кто приходился кому-то родственником, хорошим знакомым, коллегой или любовником. А это уже невыносимая для человеческого сердца боль. Настоящая скорбь убивает организм, словно яд.
Тем не менее, Антон прекрасно играл свою роль.
– В интервью, которое вы давали, говорилось о письме…
– Да. Она отправила мне его за день до исчезновения. Писала, что она просит прощение за все, что случалось раньше. Она писала о наших ссорах. Будто помнила каждый момент. Еще она писала, что знает, куда направляется. Знает, что будет счастлива. Поначалу я не придала этому письму особого значения. Я была занята своими проблемами. Но когда до меня дошла новость, я почувствовала, будто бы выпала из реальности. Знаете, это сложно объяснить.
– Верю, – Антон потер пальцам переносицу. – То есть раньше она ничего подобного не писала?
– Нет. Она из тех людей, что думают головой. А это письмо, оно как непрактичная вещь. Не ее стиль, совершенно.
Дождь с новой силой ударил по крыше дома. Мерным звуком наполнилась гостиная. Антон выпил еще немного кофе. Очень даже неплохо, – подумал он вновь.
– А я ведь совершенно не знала ее мужа, – туманно произнесла Оксана Федоровна. – Как странно получается. Это ведь странно: не знать мужа родной дочери?
– Ситуации в жизни разные бывают.
– Нет, не в этом дело. Этот Александр… Я не хотела его узнавать. У нас не было семейных посиделок в субботу вечером. Они оба летали в облаках. Возможно, и сейчас там летают. А я знаю так много людей. Я даже знаю ее психолога, хотя он мне, по сути, не должен быть так интересен. Сколько времени и сил мы в своей жизни тратим на пустые дела и мысли.
– Психолог? Евгения посещала психолога?
– Да. И здесь нет ничего такого. Вот за границей, например, люди вполне нормально относятся к таким вещам. Это как ходить к стоматологу, когда болят зубы. Я раньше тоже ходила к нему на сеансы. К психологу.
– Я с вами полностью согласен…
Антон хотел было попросить Оксану Федоровну дать координаты психолога, который работал с Евгенией, но одернул себя в последний момент. Тем самым он проявил бы слишком много нездорового интереса к истории дочери Оксаны Федоровны. На этом разговор был бы окончен. Безусловно.
– У вас тут очень живописно, – сменил тему Антон. – Честно говоря, никогда не бывал в этом районе.
– Да. И самолеты в небе. Взлетно-посадочная полоса аэропорта в нескольких километрах отсюда.
– Это я заметил.
– Может быть, вам еще кофе?
– Если можно, стакан воды. Жажда мучает, – приставил Антон руку к горлу, будто пытаясь удушить самого себя.
Оксана Федоровна, чуть заметно улыбнувшись, удалилась на кухню. Воспользовавшись моментом, Антон огляделся по сторонам. Его внимание снова привлекла записная книжка в твердом переплете. Старомодная вещь. Должно быть, там есть номера телефонов.
Тихими шагами приблизившись к тумбочке, на которой теперь покоилась записная книжка, Антон достал из кармана смартфон. Он открыл записную книжку, пролистал пару страниц. Оглянулся. Оксаны Федоровны не было на горизонте.
В записной книжке действительно были номера каких-то людей, в основном записанных по имени и отчеству. Уж очень официально. Недолго думая, Антон включил камеру телефона и сфотографировал все страницы, на которых были хоть какие-то пометки. Управился он как раз тогда, когда услышал шаги хозяйки дома.
– Вот, держите, – сказала Оксана Федоровна, протягивая гостю стакан воды. Антон взял стакан и жадно сделал несколько глотков. Внутри разгорелось пламя, которое он должен был погасить сию секунду.
– Спасибо вам. Знаете, когда я ехал сюда, я е думал, что это может оказаться неуместно. Все эти вопросы.
– В этом нет ничего такого. В конце концов, вы знаете Женю, и вы имеете право на общение с родственником. Ох, получилось как-то чересчур официально.
– Да нет, что вы. Все нормально. В любом случае, я не буду вас задерживать более. Мне важно было услышать то, что вы мне рассказали. Действительно важно.
– А мне нужно было рассказать об этом кому-то.
И все совпало более чем удачно, – добавил про себя Антон. Он встал с дивана, еще раз поблагодарил Оксану Федоровну и направился к двери.
– Подождите… – окликнула она его в самый последний момент.
– Да? – ответил Антон, не посмев обернуться.
– Вы забыли свой телефон.
Оксана Федоровна протянула смартфон его владельцу. Антон широко улыбнулся, а сам про себя подумал, что глупее поступка он не припомнит. Как он мог забыть про телефон? Непрофессионально. Ну да. Типичная ошибка доморощенного частного сыщика.
Проводив Антона, Оксана Федоровна еще какое-то время стояла в дверях собственного дома. Она смотрела в небо. Самолет набирал высоту.
Дождь намочил волосы Антона, его лицо. Он быстро добежал до машины. Включил зажигание. Развернулся. Начинало смеркаться, так что затянутое тучами небо окрасилось в более темные тона. Усилился ветер.
Антон помнил, что синоптики не обещали хорошую погоду в ближайшие дни. Выдохнув, закурил сигарету. Дорога расплывалась в огромных дождевых каплях. Она растекалась по полям, что окружали ее. Краски наступающего вечера перемешивались, сливались.
***
Алина помнила своего сына еще совсем маленьким. Завернутым в пеленку, хмурым малышом, неуклюже сжимающим маленькие кулачки. Она видела, как он делает первые шаги. Слышала, как он пытается сказать первое в своей жизни слово. Когда ему еще не было года, она покинула его. На то были свои причины.
Теперь она стояла у дверей детского сада, и тяжелое дыхание кружило ей голову. Второй раз в своей жизни она испытывала странное ощущение, поднимающееся будто из глубины тела. Как тогда, в самолете. Паника охватила ее, крепкими пальцами своими впилась в шею. На этот раз Алина должна была сдержать в себе порыв. Она не могла показаться родному сыну такой разбитой, опустошенной. Она выдавила из блистера капсулу с препаратом, прописанным ей лечащим врачом, и закинула в рот. Проглотила ее. Выдохнула.
Узнает ли он меня? Скажет ли что-нибудь ласковое? Похож ли он на меня? Алина была полна вопросов.
Алексей стоял позади. Он чувствовал напряжение Алины. Оно проступало в движениях плеч, тяжелом дыхании. Он хотел было подбодрить ее, но одернул себя. Он просто не мог вот так взять и отпустить все, что случилось. Хоть и пытался не раз.
Среди других детей Алина узнала своего сына почти сразу. Ей показалось, что он больше похож на отца. То было странно. Хотя, оно и к лучшему, – решила Алина, делая шаги навстречу своему прошлому, которое, что уж говорить, боялась представить в настоящем. Боялась не потому, что оно было ей ненавистно, нет. Боялась потому, что душевная брешь, наполненная пустотой, могла не выдержать сильного потока давно позабытых, будто и вовсе незнакомых чувств.
– Привет, Валик, – сказала она сыну, когда присела перед ним на корточки.
Ребенок посмотрел в глаза женщине с вполне естественным вопросом. Он перекинул взгляд на отца, стоявшего чуть позади и озаренного своей скромной провинциальной улыбкой, лишенной всякого притворства.
Валик был одет в легкую бежевую курточку и джинсы. Он носил кроссовки, купленные отцом на рынке у белорусов, которые время от времени приезжали в город торговать недорогой одеждой. С коротенькой белесой челкой и маленькими глазками-пуговками, он казался Алине самым милым на земле созданием.
– Я помню тебя таким маленьким, – сказала Алина, а ком так и подкатывал к ее горлу. – И я очень скучала по тебе.
– Папа? – скромно произнес ребенок и взглянул на Алексея. Тот подмигнул ему, мол, все нормально. Это правда.
– Ты хочешь погулять по парку? – спросила Алина сына.
Тот кивнул в ответ и побежал к отцу. Обнял его за талию.
– Ну, ты чего, Валя? Не стесняйся. Ты же парень хоть куда, чего же застеснялся? – Алексей тоже сел на корточки, так что теперь глаза всех троих были приблизительно на одном уровне. – Пойдем в парк. Ну, давай.
Отец взял сына за руку и повел в сторону парка. Алина не решалась присоединиться к этому крепкому союзу, так что еще долго смотрела вслед уходящим отцу и сыну. А после пошла следом, неспешно, так, чтобы не потревожить идиллию мира, развернувшуюся перед ней столь внезапно. Ведь еще утром она чувствовала себя той, что идет в наушниках по городу и не слышит ничего, кроме музыки. А теперь словно сел аккумулятор плеера. Кончилась музыка. Появился шум листвы и ласковый голос ребенка.
– Ты чего отстаешь, Алина? – поинтересовался Алексей, обернувшись.
– Да просто смотрю на вас. Просто смотрю…
– Иди к нам.
Алина подошла ближе. Коснулась холодными пальцами маленькой ручки Валика. Тот посмотрел на нее внимательно, после чего позволил взять себя за руку. Так и пошли они вперед по улице. Мать, отец и ребенок. Как будто и не было тех пяти лет разлуки. Как будто время исчезло, растворилось в мыслях и чувствах.
Они шли по парку, расположенному ближе к окраине города. Парк тот, надо сказать, был более похож на огражденный участок леса, потому что кроме деревьев, кривоватых дорожек и нескольких лавочек там ничего и не было. Зато воздух был чист и прекрасен, как мысли младенца. Привыкшей к духоте большого города Алине он кружил голову.
Ей же думалось, что легкое головокружение, поразившее ее, было не чем иным, как проявлением стресса, пережитого ею во время встречи с собственным ребенком. Какое странное, но такое прекрасное чувство! Быть внезапно привязанным к чему-то, или к кому-то. Как будто тот открытый космос, который окружал ее, вдруг стал осязаем, приятен на ощупь.
Валик убежал чуть вперед, оставив Алину и Алексея вдвоем. Он, смеясь, гонялся за жирными голубями, хорошо прикормленными людьми.
– Хороший парень, – сказал Алексей, закуривая. – Главное, что с характером. Умеет постоять за себя. Мне это нравится. В конце концов, только ему решать, жертва он в этой жизни, или нет.
– Ты воспитываешь его сильным?
– Я воспитываю его таким, каким хотел видеть себя в его возрасте. Знаешь, пройдет еще лет шесть – семь, и все начнет меняться. Этот возраст особенный. Я просто хочу, чтобы он был готов к проблемам, которые на него свалятся.
– Думаю, он справится, – Алина улыбнулась. – В конце концов, ты его всегда поддержишь.
– Да, я его поддержу, – сказал Алексей, поставив акцент на второе слово.
Как и прежде, в разговоре между Алексеем и Алиной наступила ни к чему не ведущая пауза. Как будто глох двигатель автомобиля, только лишь набирающего скорость на трассе.
– Странно получается, – продолжил он.
– Что странно?
– Да все. Знаешь, все эти годы я думал о том, что мне пора уже расставить все по своим местам. Перестать думать о прошлом. А я в нем как будто бы завяз. Как в драном болоте.
И снова молчание.
– Я хотела извиниться перед тобой…
– Ты извинилась еще тогда, пять лет назад. Это ведь все равно ничего не меняет.
– Все еще злишься на меня?
– Не думаю. Не думаю, что еще чувствую что-то, Алина. В этом вся проблема. Говорят, что между любовью и ненавистью один шаг. А я ступил куда-то в сторону. Туда, где нет никаких чувств.
Зелень травы, яркость природы. Как на картинке с резким контрастом. Другие люди ходят по другим тропам, воспитывая других детей, решая другие проблемы. Контрасты. Отсутствие усредненности, явности проблематики общества. И если уж в людях и кроется вся Вселенная с ее безграничностью и красотой, то, пожалуй, это все объясняет. Мы разные настолько, что уже не можем быть абсолютно разными. С этими вещами, с этими идеями просто не сможет справиться разум.
– Ты надолго приехала?
– Еще не знаю. Мне нужно оставаться рядом с матерью. Хотя, знаешь, я все больше понимаю, что мне нужно находиться лишь рядом с Викой. Она обижается на меня. Быть может, я этого заслуживаю. Не знаю. В конце концов, я старшая сестра, и я должна помогать ей. Так что… видно будет.
– Она все такая же чудачка. Вика.
– Да, этого у нее не отнять. У нее в голове тараканы размером со льва. Порой мне кажется, что мы совершенно не понимаем друг друга. Будто мы дети разных родителей.
– Мы с тобой воспитывались улицей, Алина. Мы другие.
Шумела листва, и в кронах деревьев застревал свет скромного солнца. Земля, по которой ходили Алина и Алексей, казалась мягкой. Того и гляди, подбросит в небо, как на батуте. Хрустели под ногами веточки, которым суждено было однажды покинуть родные дома-деревья.
– У тебя есть кто-нибудь? – спросила Алина, поддавшись желанию.
– Нет. Честно говоря, я встречался с девушкой в конце прошлого года, но у нас как-то все не срослось. То ли во мне проблема, то ли в ней. Не могу сказать, – Алексей щелчком пальца отправил сигаретный окурок в сторону. – Ну а ты? У тебя есть кто-то?
– Да, – не раздумывая, ответила Алина, о чем спустя минуту страшно пожалела. – У меня есть мужчина. Он писатель. Имеет связи в крупном издательстве.
– О. Значит, серьезный человек, – усмехнулся Алексей. – Как ты, помню, говорила мне: весь секс у мужчины в голове, – указал он пальцем на собственную голову.
– Да, было дело, – Алина чуть засмущалась. – Но тогда все это относилось лишь к тебе.
– Не сомневаюсь. Не сомневаюсь…
Валик вернулся к родителям. Он снова посмотрел внимательно на Алину, после чего схватился за руку отца, словно пытаясь найти объяснение неожиданному появлению незнакомой ему женщины.
– Папа! А тетя пойдет с нами в субботу есть мороженное?
Взрослые переглянулись. В том взгляде было что-то мимолетное, похожее на случайный всплеск на ровной глади озера. Возникший из неоткуда, этот взгляд, это всплеск колыхнул ровную гладь. Круги беспощадно расширялись, изламывая отражения величественных сосен, устремивших свои кроны к небу, словно желающих восславить неизвестного людям бога деревьев. Словно они хотели восславить саму мать-природу.
– Если у тети будет время, она обязательно покушает с тобой мороженное, – ответила Алина сыну. – Только если ты не против, разумеется.
– Нет, – покачал головой Валик. – Не против.
– Вот и славно.
Узкой тропинкой они спустились к реке. Ее холодные воды делились прохладой с прибрежной округой. Где-то далеко ревел мотор лодки.
И Алине, и Алексею было о чем вспомнить, гуляю по берегу реки. Например, о тех вечерах, что проводили они вместе, разделяя друг с другом сладостный сок молодости. Нет, они, конечно же, не стали обниматься, говоря друг другу ласковые слова и долгожданные признания. Воспоминания их были столь же параллельны, сколь и рельсы одного железнодорожного пути. Поезд воспоминаний несся по ним, громыхая, оставляя позади себя лишь завихрения придорожной пыли.
Валик запустил несколько «лягушек» по неровной поверхности реки. Его отец, поймав чуть задорный настрой, решил посоревноваться. В итоге детство одержало победу.
– Моя школа! – добавил Алексей.
Алина, закурив, наблюдала за тем, как развлекаются отец и сын. Ветер игрался с ее волосами, пробирался под одежду. Было чуть холодно и тревожно оттого, что воспоминания не отпускали ни на секунду. Она и раньше сталкивалась с подобной проблемой, да только справиться с ней куда проще было, отправившись в небо на борту огромного лайнера. Заставив себя работать до изнеможения, она лишалась чувства мышления, превращаясь в запрограммированную машину. Ей так много раз хотелось стать бесчувственной, холодной. Ей хотелось, чтобы из ее груди вырвали сердце и вставили вместо него холодную сталь, работающую без перебоев. Ей хотелось, чтобы вместо крови по ее венам и артериям текли моторное масло и керосин, а руки внезапно трансформировались в крылья. Она сама хотела стать стальной птицей, чтобы иметь возможность взлетать в небо, уноситься прочь от земли, что так сильно тяготила ее стирающей все и вся тоской.
За прошедшие годы Алина свыклась с мыслью о том, что бесконечно виновата перед Алексеем. Поначалу ей давалось это нелегко. Горделивость, столь сильно впивающаяся своими острыми когтями в человеческую душу, словно рвала ее плоть на части. Ей не хотелось признавать свою ошибку, и в ход шли объяснения тех обстоятельств, которых, собственно, и не было никогда. Те обстоятельства были лишь плодом воспаленного воображения. Фикцией.
Но все изменилось. Теперь она стояла позади Алексея, некогда любимого, некогда прекрасного в ее глазах, и снова испытывала бесконечное чувство вины, которое разъедало ее почище, чем гордость. Из крайности в крайность, и никак иначе.
Она могла извиняться еще много раз, да вот только прекрасно понимала, что слова уже ничего не решат. Поезд унесся прочь. Осталась лишь пыль дорог.
День мерно склонялся к своему логическому завершению. Вечер окутывал небо красотой северного заката. Где-то там, где море соединяется с небом, расплылась по линии горизонта лава уходящего дня. Казалось, что даже каменистые берега и пена волн, что бились о камни с большой силой, приобрели иной цвет. А в воздухе витал запах соли и морской капусты.
Алексей сидел за рулем своего автомобиля. Алина сидела позади вместе с Валиком. Она беспрестанно смотрела на своего ребенка, силясь понять, что это действительно ее ребенок. Свыкнуться с этим было непросто. Как будто природа внезапно наградила даром, справить с которым ей было не под силу.
Валик действительно был очень похож на Алексея. Алине было непросто в это поверить. Как будто случился разлом в реальности, и чья-то могущественная рука решила поменять местами фигуры на шахматном поле человеческих судеб. Могла ли она заслужить чуть больше доверия благодаря этому нелепому факту? Могла ли надеяться на что-то?
– Вот мы и приехали.
Просторный универсал серебристого цвета припарковался около гостиницы. Алексей поставил автомобиль на «ручник», а сам обернулся к пассажирам, мирно сидящим позади. Он улыбнулся.
– Ну что, Валя, пора прощаться с тетей.
– Пока, – махнул он маленькой ручкой на прощание.
Ком подступил к горлу Алины. Ничего не сказав, она обняла Валика и постаралась поскорее покинуть салон универсала. Выбравшись на улицу, она вдохнула воздух полной грудью и закурила.
– Раньше ты дымила куда реже, – заметил Алексей, подойдя сзади.
– Так больше шансов заработать рак легких.
– Жаловаться на жизнь – это не твое. Хотя, может, большой город настолько сильно меняет людей. Я не знаю.
– Город тут не причем.
Молчание.
– В любом случае, мы хорошо провели время. Так что давай не будем ворошить прошлое, – резким тоном сказала Алина, сама того не ожидая.
– Никто и не хотел ворошить прошлое.
Алина обернулась. Они с Алексеем столкнулись взглядами, но никто не решился приблизиться хотя бы на шаг.
– Ладно, я поеду. У тебя есть мой номер, так что пиши, звони.
Она, быть может, и хотела бы возразить, сказать, что ей еще хочется побыть с ним. Приласкать сына. Поговорить о чем-нибудь, лишь бы не молчать снова. Но она была слишком слаба против самой себя. Молча посмотрела вслед уезжающему автомобилю, силуэт которого растворился в вечерних сумерках, после чего направилась в гостиницу.
Будучи в номере, она ответила на телефонный звонок. То был Антон.
– Ты так и не позвонила, – сказал он чуть упавшим тоном.
– Прости, – ответила Алина, схватившись за голову. Она села на край кровати и уставилась взглядом на окно. – Дни здесь проходят совершенно по-другому. Солнце раньше встает и позже садится за горизонт.
– Да ладно. Ничего страшного. В конце концов, позвонил я. Как ты там устроилась? Как мама? Расскажи мне что-нибудь.
Алина выдохнула. Меньше всего ей хотелось говорить про невзрачный номер гостиницы и свою умирающую мать. Мысли ее и чувства будто бы снова опустились на землю после молниеносного полета над облаками. Среди тяжести переживаний она вдруг почувствовала легкое прикосновение, ласкающее ее кожу и то, что кроется под ней и под скелетом. То, что спрятано, по мнению многих, внутри сердца, которое Алина была готова променять на бездушный кусок металла.
– Все хорошо. Я живу в гостинице, большую часть времени провожу с сестрой и матерью. Как-то так.
– Исчерпывающе, – усмехнулся по ту сторону трубки Антон.
– Как ты сам?
– Нормально. Над книгой работаю, – пауза. – Ладно, Алина. Я чувствую, что выбрал не самое удачное время для разговора. Позвони мне, как захочешь говорить.
– Я же говорю с тобой.
– Нет, ты говоришь с голосом по ту сторону трубки. Пока.
Гудки впились в слух. Алина еще долго смотрела на окно, а после легла на кровать и уснула. Ее куртка лежала на полу, джинсы были расстегнуты лишь на одну пуговицу. Дверь в номер была закрыта изнутри. Телефон окончательно разрядился и выключился. Так осталась она вне зоны досягаемости для всех и вся. Даже ветер не мог пробраться в номер.
Старый добрый вакуум, столь привычный для Алины.
***
Самолет на бешеной скорости стремился к земле. Ревели двигатели. Ревел воздух. Казалось, что Вселенная вот-вот взорвется. Но небо было непоколебимо.
Облака, мягкие, пушистые, приняли падающую стальную птицу в свои объятья. Померк солнечный свет, и даже душераздирающие крики беспомощных пассажиров, казалось, чуть приутихли. Вероятно, к тому моменту почти все они уже были мертвы.
Плоть разрывается. Страшно представить, какой силы может достигать встречный поток воздуха при падении огромного авиалайнера с высоты крейсерского полета. Ударные перегрузки вызывают кровоизлияния, разрывы внутренних органов. Отслаивается кожа с лица. Образуются переломы конечностей и позвоночника. Разрываются легкие и барабанные перепонки. Тело человека больше не является чем-то целостным. Оно рассыпается на фрагменты, которые после падения лайнера могут быть разбросаны на километры вокруг места крушения.
И вот, среди этого ужаса человеческой смерти, буквально созданной руками этих самых людей, жаждущих подниматься все выше к Солнцу и добираться все быстрее до пунктов назначений, остается в полной невредимости Алина. Она смотрит вперед себя, крепко вцепившись в подлокотники кресел по обе стороны прохода. Салон уже давно потерял герметичность, отчего безумные потоки ветра соприкасаются с ее лицом. Но она остается прежней, в то время все люди вокруг нее, пассажиры, те, кто улыбался и плакал еще каких-то несколько минут назад, упиваясь своими проблемами и счастьем, превращаются в обезображенных трупов. Она остается прежней, и объяснения тому она найти не в силах.
Не в силах она понять, почему видит перед собой столь же невредимую, как и она сама, Евгению Звягинцеву. Красивую девушку в форме бортпроводника, с неизменной улыбкой. Страх улетучился. Сервис на высшем уровне.
Алине непросто устоять на ногах, так как нос самолета довольно сильно наклонен вперед. Причина падения до сих неизвестна даже пилотам, все еще пытающимся спасти самолет и тех пассажиров, что еще остались в живых. Их попытки тщетны. Борту номер 9220 суждено навсегда исчезнуть с экранов радаров.
– Почему все это происходит? – громко спрашивает Алина.
– Потому что этому суждено было случиться, – столь же громко отвечает Евгения.
– Я не могла знать об этом! Я просто не могла!
Но вот самолет вынырнул из зоны облаков. Открылся чудный вид на бесконечную пустыню. Береговая линия, аккуратная, будто нарисованная. Темно-синее море.
– Зато я знала, – твердо говорит Евгения. – Я все знала.
Алина проснулась в холодном поту. Цепочка на шее закрутилась так, что ей стало тяжело дышать. Приняв сидячее положение, она закрыла лицо руками и несколько раз глубоко вдохнула спертый воздух комнаты. Стало чуточку лучше.
Знала ли она? Может ли вообще знать человек, когда наступит его смерть, и может ли жить с этим знанием нормальной жизнью?
За окном было темно. Алина посмотрела на часы. Половина четвертого после полуночи. Время ночных кошмаров. Перед глазами Алины все еще вспыхивали обезображенные лица людей, которых настиг мощный воздушный поток после разгерметизации салона. Что же случилось с рейсом 9220? Кто может дать на это ответ?
Она прошла в ванную комнату, умылась. Ей нещадно хотелось влить в себя грамм двести виски, дабы избавиться от дурных мыслей, роем мух витавших в голове. Алкоголь был прекрасным антидепрессантом, хорошим другом и не слишком надежным коллегой. Пусть так. Все же, свое одиночество лучше разделять с кем-то.
Кошмар сна потихоньку отпускал ее. Сидя на кровати и забивая мысли ненужными статьями из журнала, что был найден Алиной на полке шкафа (по всей видимости, был забыт прошлыми постояльцами), она разминала пальцы ног. Шевелила ими как можно активнее. Это немного успокаивало ее, хоть и выглядело довольно странно.
Она уснула через час с небольшим. Подмяв под себя подушку, выбрала удобное положение тела, причмокнула пару раз и провалилась в сон.
Евгения Звягинцева в то время лишь проснулась. Точнее, ее разбудил муж.
– Малышка, мы же на рейс опоздаем…
Он впопыхах застегивал пуговицы белой рубашки. Евгения, чуть приоткрыв глаза, с улыбкой посмотрела на мужа.
– Нам некуда спешить, дорогой, – сказала она сладостным голосом. – Ложись обратно в постель.
Она с легкостью ударила ладонью по кровати. Александр, чуть нахмурившись, посмотрел на жену. Во взгляде его читался вопрос.
– Ты ничего не забыла? – озвучил он его. – Например, то, что мы работать должны.
– Нет, – приподнявшись на локте, ответила Евгения. – Я ничего не забыла. Просто ложись в постель. Никакого рейса не будет.
– Не будет? То есть, перенесли вылет? А почему ты не сказала мне об этом?
– Потому что я хотела сделать тебе сюрприз, – голос ее звучал загадочно. – Теперь нам никуда не нужно улетать отсюда. Мы можем жить так, как захотим.
Евгения завела руки за голову и потянулась, чуть обнажив при этом красивую свою грудь. Лицо ее не выражало никого беспокойства. Не было на нем ни отпечатка напряженности, ни тени смущения. Оно выражало лишь довольство каким-то не столь понятным Александру фактом. Он ничего не знал.
– О чем ты говоришь, Женя?
– Я купила нам новую жизнь. Новое счастье, – она села на кровать. – Помнишь, мы мечтали о том, что однажды бросим работу, поселимся на берегу моря и будем наслаждаться друг другом без остановки? Помнишь, как мы хотели этого? Подумай, насколько сильно ты этого хочешь.
Александр приблизился к жене и потрогал ее лоб тыльной стороной ладони. Смутился.
– Слушай, ты меня сейчас немного пугаешь, – сказал он, присев на край кровати. – О чем ты говоришь? Что ты купила?
– Купила новую жизнь, – ответила Евгения так, будто объясняла мужу понятные даже ребенку вещи. – Теперь мы можем делать все, что захотим.
– У кого ты ее купила? – спросил Александр со всей серьезностью.
– Важно ли тебе это знать? В конце концов, ты просто можешь расслабиться. Ты бледный. Твой взгляд выглядит усталым. Ты слишком много времени провел в небе. Неужели тебе не хочется опуститься на землю?
– Хочется, Женечка. Порой очень даже хочется. Но я реалист. И я знаю, что если мы не приедем вовремя на рейс, у нас будут определенные проблемы.
– Нас там уже не ждут. Да и самолета этого уже, наверное, нет вовсе, – Евгения приблизилась к мужу и медленно поцеловала его в губы. – Ничего не осталось. Кроме нас двоих.
Силясь понять жену, Александр снова нахмурился. Он встал с кровати и принялся дальше застегивать рубашку. Он надел брюки, застегнул ремень. Евгения наблюдала за ним с беззаботной улыбкой. Она была безмерно права в своих мыслях и прекрасно это понимала.
– Если это такая шутка, то я ее не понимаю, – сказал он, надевая пиджак. – Ты едешь со мной?
– Нет.
Александр после долгого молчания покинул номер отеля. Он был уверен, что видит ночной кошмар, в котором его жена сошла с ума. Он даже ущипнул себя за руку, стоя на лестнице. Но то был не сон. То было нечто другое.
Он вернулся обратно в номер спустя какое-то время. Молча разделся, сходил в душ. Вернулся в постель чистым душой и мыслями, если так можно выразиться. Обнял жену и уснул крепким сном мертвеца.
Алина проснулась в таком состоянии, будто кутила всю ночь. Вдвойне неприятно было осознавать, то кутежа-то, собственно, и не было. Ей так не хватало хмельного воздуха клубов и пустоты мыслей тех, кто окружал ее. Теперь все было слишком серьезно.
Антону снилась трава. Изумрудно-зеленая трава, которая поглощала буквально все. Ею был наполнен мир, который он когда-то знал.
Проснулся он, как то бывало зачастую, за рабочим столом. Размял шею, зевнул, широко открыв рот. В мыслях мелькали отрывки из ночных переписок с той, что была по другую сторону экрана. А ведь он даже не знал, как она выглядит.
Интересно, похожа ли она на Настю, мою жену? – задавался вопросом Антон, стоя под теплыми струями утреннего душа. Он напевал услышанную еще давно песню, хотя и не пел обычно в душе. Какая-то внутренняя дрожь заставляла его делать некоторые вещи непроизвольно. Его словно заволокло пеленой неизвестного происхождения. Так пар окутывал его тело.
Покинув душ, Антон вытерся насухо махровым полотенцем, аккуратно причесался, посмотрел на себя в зеркало и отправился на кухню. Ему хотелось выпить кофе и чего-нибудь съесть. Свой выбор он остановил на шоколадной пасте и белом хлебе. Взял в руки столовый нож, сделал несколько бутербродов. Налил кофе, отпил глоток. Утро, наступившее для Антона ближе к одиннадцати часам, можно было официально считать открытым.
Он включил телевизор и сел за стол. Наткнувшись на выпуск новостей, он прибавил громкость.
– Еще один день поисков пропавшего самолета, выполнявшего рейс номер 9220, не увенчался успехом. Об этом сообщил нам пресс-секретарь…
Все та же история. И только игрушка – плюшевый медвежонок, которая, вполне возможно, совершенно случайно оказалась посреди пустыни и никоим образом не была связана с исчезновением самолета, отправилась в столицу для детальной экспертизы. Плюшевое создание было окружено таким вниманием, что ему вполне мог позавидовать какой-нибудь бездомный из неблагополучного пригорода. Мир безумен.
***
Антон отправился к психологу сразу же после завтрака. Он прекрасно понимал, что без предварительной записи попасть к нему не сможет. Конечно, можно было прикинуться крутым сыщиком и надавить силой, но такой подход мог привести к нежелательным контактам с полицией города. Не самый лучший вариант.
Записаться на первичный прием оказалось просто. И то неудивительно: жизнь в большом городе подразумевает обильное количество стрессов и, как результат, необходимость время от времени заниматься своим душевным здоровьем. Спрос вызывает предложение, или как-то так.
Следуя по указанному в навигационной системе адресу, Антон думал о том, что ему, собственно, следовало бы реально обратиться к психологу. Хотя бы чисто для профилактики. За свою жизнь он повидал много самых разных людей, напрочь лишенных возможности рефлексировать и оценивать себя «как бы со стороны». Будто кто-то перерубал кабеля, соединяющие их (этих самых людей) с самими собой. И Антон не мог быть уверен в том, что с его мыслями и чувствами все в норме. В конце концов, норма – это тоже понятие относительное.
Психологом оказался мужчина средних лет с аккуратными, даже, можно сказать, весьма кроткими манерами. Его лицо, небольшое и обыденное формами своими, прикрывали очки в черной оправе и аккуратная щетина.
– Добрый день, – приветствовал он Антона, только что вошедшего в кабинет, который был обставлен на манер голливудских фильмов.
– Здравствуйте, – ответил Антон.
Кушетка, на которой можно удобно поместить усталое тело. Кресло в непосредственной близости, такой, которая ни в коем случае не смутит пациента. Письменный стол, шкаф с книгами по психологии. Чуть задвинутые шторы, так что в кабинете не то, чтобы темно, но и не столь светло. Приглушенно, если можно так сказать, распространяется свет.
– Меня зовут Федор Павлович, – представился психолог. – А как я могу обращаться к вам?
– Меня зовут Антон.
– Хорошо, Антон. Устраивайтесь поудобнее, – жестом руки указал он на кушетку.
Антон принял положение полулежа. Это избавило затекшую шею от излишнего напряжения мышц. Голова чуть расслабилась, так что мыслить Антону теперь было куда проще. Да и интереснее, вероятно.
– Расскажите о себе что-нибудь, – вежливо попросил Федор Павлович. – Что хотите.
– Ну… я не то, чтобы необыкновенный человек, – начал говорить Антон то первое, что приходило ему на ум. – Работаю в крупной компании. Женат. Детей нет, – он чуть задумался. – Знаете, у меня не то, чтобы есть какие-то проблемы. Просто хочется снять внутреннее напряжение, что ли. Наверное, для людей моего возраста и рода деятельности это нормально. Уж не знаю. Вообще, мне моя хорошая знакомая вас посоветовала. Так что теперь я здесь.
– Вот как? – качнул головой Федор Павлович. – Хорошо. От напряжения, разумеется, лучше избавляться. А как зовут вашу знакомую? Она моя пациентка?
– Да. Ее зовут Евгения. Евгения Звягинцева.
Антон заметил, как самую малость изменилось выражение лица Федора Павловича. Теперь он был уверен, что Евгения лежала на той же самой кушетке, на которой лежит он теперь. А это означало лишь то, что он был на верном пути. Осталось только идти вперед выверенными шагами. Не увлекаться чересчур.
– Евгения… да, она мне знакома. Этот злополучный рейс…
– Да. Когда я узнал об этом, у меня все будто бы опустилось, знаете. Никогда не думал, что подобное коснется меня так близко.
– Не буду скрывать, что и для меня самого это был настоящий шок. Всегда, когда происходит нечто подобное, становится не по себе, но когда в числе пропавших оказываются знакомые люди… это непросто.
– Она же была вашим пациентом?
– Да, она некоторое время посещала меня, – ответил Федор Павлович, сняв очки. – Вообще, людям ее профессии время от времени нужна помощь психолога. Тяжелый труд и отсутствие нормального сна не самым лучшим образом сказываются на психоэмоциональном состоянии человека. Да и люди, я так полагаю, излишне романтизируют эту профессию.
– Зато она очень любит небо.
– Вы, вероятно, хорошо ее знаете, – озарился психолог добродушной улыбкой.
– Не то, чтобы совсем хорошо. А в последнее время так и вообще мне казалось, что я не знаю ее. Она изменилась. Не столь давно я разговаривал с ее матерью. Он рассказала мне о странном письме, которое прислала Женя незадолго до исчезновения. Это так не похоже на нее. Совсем не похоже.
Федор Павлович качнул головой.
– Вы знали об этом письме? – спросил Антон.
– Да, знал. Оксана Федоровна звонила мне недавно. Говорила о Евгении, об этом письме. Знаете, я не мог ничего сказать ей по этому поводу. Я связан некоторыми моральными кодексами, которые обязан соблюдать любой психолог.
– Врачебная тайна?
– Именно. Но давайте поговорим о вас…
Началась череда неинтересных Антону вопросов, на которые он покорно отвечал, продолжая играть роль усталого клерка. Все дальше и дальше течение разговора уносило его от берегов интереса. Леса интриги размывались на фоне темного неба.
– Вы принимали ранее какие-либо препараты?
– Да. Принимал Паксил одно время, но перестал.
– У вас есть хобби?
– Да. Я… играю в компьютерные игры.
И в том же духе. Доктор пытался найти проблемные моменты жизни пациента, и Антон всячески старался подкинуть их в затухающий костер разговора.
– Вы довольны вашими отношениями с женой?
На этот вопрос Антон ответил не сразу. Он чуть нахмурился, будто его случайно толкнули в толпе людей. Какое-то из произнесенных доктором слов задело его сильнее прежних. Он чуть причмокнул, после чего выдохнул воздух тонкой струйкой.
– Мы нечасто можем видеться с женой. Из-за работы, разумеется. Она… знаете, я часто вижу ее спящей, и уже многое не знаю о ней. Это странно. И уж точно никак не похоже на семейное счастье.
– Семейное счастье может проявляться по-разному, Антон. Я общался с людьми, которые рады были просто жить со своими женами в разных комнатах. Их все устраивало при этом.
– Что ж, это явно не мой случай.
И все дальше от Евгении Звягинцевой. Все ближе к собственным проблемам, думать о которых Антону нисколько не хотелось. Избегал ли он их? Вероятно. Избегал ли он их, блуждая страницами своих историй и историй тех, кто был до него обуреваем тяжелыми думами писателя? Вполне возможно.
– Вы давно женаты?
– Мы сыграли свадьбу пять лет назад. До этого встречались два года. Все случилось словно по инструкции. Ну, мне так кажется. Слишком тривиально, что ли.
– А что в вашем понимании тривиально?
– Присматриваться друг к другу, оставить позади период страсти и делать семью в официальном браке. Я не хочу сказать, что это плохо, просто… это совсем не то, чем кажется, когда ты одинок. Совсем не то.
– Как считаете, вы счастливы в браке?
– Почти уверен, что нет, – глупо улыбнулся Антон. – Наверное, я не ходил бы на сеанс к психологу, если был бы счастлив… – он запнулся. – Простите, я ничего не хотел сказать, просто… не знаю, накопилось все это. Все эти мысли и прочее. И Евгения, и ее исчезновение.
И тут Антон подумал, что было бы неплохо перевернуть всю историю вверх дном.
– Мне кажется, я должен сказать вам об этом. Никому не говорил раньше, но больше не могу держать это в себе. Мы с ней состоим в тайных интимных отношениях. С Женей. Или состояли. Не знаю, как правильно выразиться. Черт возьми, просто не знаю.
Федор Павлович кивнул в знак понимания. Он поправил очки, которые за время разговора чуть съехали с переносицы.
– Порой мы ищем в людях то, что не можем раскрыть в самих себе, Антон. Это нормально для человека. Особенно когда вокруг жизнь так быстро вертится.
– Я просто не понимал ее в последнее время. Не знал, о чем она думает. Она будто знала, что исчезнет. Испарится. Пропадет. Будто знала…
– Она делилась с вами своими переживаниями?
– Лишь отчасти. Я все равно не понимал, что она имеет в виду.
– Да. Знаете, Антон, однажды она обмолвилась о том, что видит будущее. Знает все наперед. Тогда я подумал, что, наверное, чрезвычайно сложно жить, зная, что ожидает тебя впереди.
Антон внимательно слушал.
– И тогда же я подумал, что это невозможно, – продолжил Федор Павлович. – Как вы считаете?
– Я думаю, что мы сами вершим свои судьбы, – ответил Антон.
Часом позже он ехал в сторону дома, удрученный затяжным разговором, потерянный. След Звягинцевой, который лишь только проявлялся в материальном мире, снова исчез. Психолог не сказал ничего интересного, лишь зародив в голове Антона новые вопросы. Могла ли она видеть будущее? И если да, то как она пришла к этому? Мистика? Или вполне объяснимое помешательство?
Повернув ключ и откинувшись в удобном водительском кресле внедорожника, Антон закурил сигарету и стал наблюдать за тем, как клубится и растворяется в воздухе сизый дым. Он смотрел на свет в окне своей квартиры, что находилась на, казалось, уже недоступной ему высоте. Ему не хотелось подниматься наверх. Ближе к земле он чувствовал себя комфортно, и в этом, как подмечал он и ранее, был так различен с Алиной.
Он хотел позвонить ей, но вдруг почувствовал горечь обиды. Облизал губы, будто пытаясь избавиться от неприятного привкуса. Сморщился. Теперь она была далеко. Ей, по сути, было наплевать на все, что осталось в городе. Антон знал это. Любовь ослепляет. Но любовь ли это? Или что-то другое?
Решив для себя, что нужно немного прогуляться, Антон покинул машину и медленным шагом пошел по дворовым дорожкам, ведущим к большим проспектам города.
Он шел по тротуарам, соблюдая все правила мерного движения людской массы. Вглядывался в лица людей, будто бы пытаясь найти ответы на те вопросы, что составляли в его голове замысловатый паззл. Он понимал, что, собрав все вопросы воедино, можно найти невероятную истину. Так случается, когда правда может казаться слишком невероятной.
В небольшом магазинчике Антон купил бутылку пива, завернул ее в бумажный пакет, откупорил и продолжил свое движение вперед. Ветер дул ему в спину. Казалось, что все получается самым правильным образом.
Добравшись до сквера, что расположился меж высотных жилых домов, Антон выбрал для себя скамейку и присел. Медленно потягивая пиво, он смотрел по сторонам и старался теперь уже ни о чем не думать. Странно, что многие считают творческих людей лентяями. Антон чувствовал себя невероятно усталым человеком.
Он видел молодую пару – светловолосую девушку приятной внешности, одетую в кожаную куртку и джинсы, и крепко сбитого парня с бородкой, ничем не примечательного и, если так можно сказать, обыкновенного внешностью своей. Примостившись на скамейке напротив, они миловались и говорили что-то друг другу, но Антон ничего не слышал. Ветер уносил их слова.
Она взяла его руку и провела указательным пальцем по его ладони. Рисовала невидимыми красками влюбленности узоры. Точнее, повторяла линии, коими была исписана ладонь парня. Линия жизни, линия сердца…
Так почему же Евгения Звягинцева не могла знать наверняка, когда ей суждено было исчезнуть, если все время ее жизни эта дата была записана на ее ладони? Спину Антона покрыли мурашки. Он сделал несколько глотков пива. Выдохнул. Она точно знала что-то, чего не знали другие. Осталось понять, откуда она взяла этот невероятный дар, и почему распорядилась этим самым даром именно таким образом.
Часть третья
Девушка
***
Ей было двадцать четыре года. Слишком взрослая, чтобы быть беззаботной. Слишком молодая, чтобы познать всю горечь жизни. Когда тебе двадцать четыре года, ты вряд ли осознаешь, насколько все хорошо в твоей жизни и насколько, в то же время, плохо.
Жизнь, полную красок, сложно охарактеризовать парочкой слов. Неуместно употреблять словосочетания вроде «как у всех» и «слишком обыденная». Была ли жизнь Алины яркой, когда ей было двадцать четыре года? Кто знает.
Сложно представить, что жизнь в небольшом провинциальном городке, затерянном где-то за северным полярным кругом, среди бесконечности хвойных лесов и красоты прибрежной линии, может быть интересной (в общепринятом – потребительском – смысле). Оттого и несутся молодые, сломя голову, в большие города. Тяжело винить их за эти стремления, ведь каждый из нас, людей, таких похожих и таких разных, ищет что-то хорошее в жизни в первую очередь для себя. Не стоит обманываться. Все мы немного эгоисты, и это нормально.
Алина осталась в родном городе из-за любви. Окончив колледж, она могла бы занять бюджетное место в одном из престижных университетов страны. Она могла наслаждаться новой жизнью, но взамен тому предпочла объятия любимого человека. Этим человеком был Алексей.
Не первый парень на деревне, но и далеко не последний. Работящий, немного грубый, но, в то же время, достаточно мягкий для того, чтобы баловать Алину цветами и романтическими прогулками по берегу моря, где отшлифованная тысячами лет галька и выброшенная на сушу, подсохшая морская капуста. Где запах моря и будто бы соль на губах. Где поцелуи и объятия, когда солнце по весне заходит за горизонт.
Алина и Алексей познакомились еще в школе. Она была на два класса младше, любила слушать зарубежные бойз-бэнды, жевала жвачку и была легка в своих суждениях. Нет, она не была ветрена и любвеобильна, что, порой, очень привлекает парней в школьные времена. Просто она ко всему относилась спокойно, в меру рассудительно и достаточно холодно. Как и упоминалось в начале повествования, она была своего рода «нигилистом».
Алексей был широкоплечим старшеклассником, одиноким, но не оставшимся без внимания сверстниц. Ему нравилось копаться в своем мотоцикле модели «ИЖ Юпитер-5», гонять на нем по городу, выпивать с друзьями по вечерам. Он старался не встревать в «стремные тусовки», хотя зачастую общался с ребятами, которым через пару-тройку лет предстояло отведать перец жизни в какой-нибудь исправительной колонии под Воркутой.
Нигилизм нигилизмом, а чувства выше всех этих спорных суждений. Когда чувствует сердце, мозгу лучше всего подчиниться. Вот и Алина, почуяв, как внутри ее тела что-то затрепетало, сопротивлялась подступающему к самому горлу чувству не слишком долго. По-детски быстро сдалась.
– Привет…
Они стояли за школой, где, по обыкновению, выкуривали по сигарете после уроков. Алина чуть напряглась, увидев малознакомого ей парня. В тот день ей хотелось побыть одной. Что-то в жизни не задавалось, и, казалось, будто все со временем станет только хуже. Что ж, теперь и не вспомнить причину тех невзгод. Время все расставляет по своим местам.
– Привет…
Окинув шустрым взглядом соседку по «курилке», Леша затянулся, выпустил дым через нос, а после уставился на асфальт.
Молчание. Их было двое. Этого уже достаточно, чтобы познакомиться. Но люди так часто упускают свои возможности, что хочется бить кулаками по стенам. Люди ведь не знают, что их ждет впереди.
– Ты ведь из девятого класса, да? – спросил Леша.
– Да. А ты из одиннадцатого «а»?
– Ну да.
– Выпускной скоро. Круто.
– Да черт знает, круто, или нет, – усмехнулся Леша. – Сейчас хоть все понятно, а вот дальше… Ладно, посмотрим.
– А я вот хочу поскорее окончить школу, – с серьезным лицом заявила Алина.
– Уехать хочешь?
– Почему бы и нет. Мне нравятся большие города, и здания высокие. И ритм жизни. Это же круто! Там уж не как у нас в городке. Лучше.
– Ты жила в большом городе?
– Нет. Были проездом несколько раз с родителями. Но я сразу поняла, что там мое место.
Леша снова усмехнулся. Он бросил окурок на асфальт, раздавил его ботинком.
– Ладно, пойду я. Удачи тебе.
– И тебе, – робко ответила Алина.
Тогда она еще не могла догадываться о том, что вскоре у них с этим парнем, чуть угрюмым, но весьма приятным, завяжутся отношения, которые красной линией пронесутся по всей ее жизни. В мелочах и случайных минутах состоит весь смысл нашей жизни. Но не стоит застывать в ожидании этих моментов. Наслаждайся жизнью, и все придет в свое время. Думай, разочаровывайся, влюбляйся. Твой момент настанет, рано, или поздно.
Действие капсул, прописанных врачом для борьбы с тревожными состояниями, длилось не очень долго. Сильнее всего эффект пилюль ощущался в смеси с алкоголем. Потому Алина и запивала таблетки вином, сидя на полу в гостиничном номере.
Она вспоминала школьные годы с тревогой, побороть которую ей было непросто. Руки чуть заметно тряслись, особенно когда приходилось напрягаться. Свет тонкой струйкой проступал в номер меж занавесок, укрывающих Алину от внешнего мира. Вино было паршивым на вкус, но, все же, давало эффект опьянения.
Прошлой ночью у матери был приступ. Алина слышала тревожный голос младшей сестры, сидящей в приемном покое, сообщивший ей о случившемся. Подорвавшись с кровати, она стала натягивать на себя вещи, да вот только страх в одну секунду сковал ее тело, некогда упругое, эластичное. Ей стало не по себе.
Она просидела в приемном покое почти до утра. Вика, уронив голову ей на плечо, уснула, да только Алине все не спалось. Не то, чтобы не хотелось, но тяжело было сомкнуть глаза. Каждый раз, увидев темноту, она испытывала ощущение, схожее с тем самым, которое возникает во время падения с высоты. Она падала, снова и снова.
Рассвет залил горизонт лавой. Сестры, узнав от врача о том, что состояние матери стабилизировалось, отправились по домам. Обнялись на прощание.
Всю дорогу до гостиницы Алина думала лишь о том, чтобы поскорее упасть на кровать и уснуть, да вот только сон покинул ее в тот самый момент, когда она переступила порог номера. Она пролежала на кровати около часа, глядя в потолок и стараясь бороться с навязчивыми мыслями, а после встала, вышла из номера, добралась до ближайшего магазина и купила бутылку вина. Продавец не слишком одобрительно посмотрел на девушку, чуть припухшую, уставшую, покупающую с утра пораньше алкоголь. Он не мог знать, какие на то были причины у Алины. Вероятно, подумал, что она просто загуляла. Так, порой, мы оцениваем действия людей, глядя со своей колокольни и не осознавая, что за теми далекими холмами чужих жизней могут быть совершенно иные пейзажи.
Сидя на полу и потягивая вино, она вспоминала свою юность. Эта юность казалась ей пресной, скучной, но такой прекрасной. Смогла бы она теперь променять небо и ночные клубы на уют семейной жизни? После всего того, что случилось с ней, она не могла быть уверена в своем ответе. Она сомневалась, и сомнения разъедали ее душу.
Как и бывало до того, в минуту тоски и слабости она позвонила Антону. Он ответил не сразу.
– Да, – услышала она заспанный голос любовника.
– Привет, – протянула Алина.
– Привет. Черт, который час? О… – Антон был явно растерян. – 8 утра. Мне кажется, в последний раз я просыпался в такую рань еще в университете…
– Прости, мне не стоило звонить. Но мне очень захотелось. Я такая дура…
– Что случилось?
– Да в том то и дело, что ничего, Антон. А я сопли распустила… раньше времени. Боже, какое же я ничтожество!
Последнее слово Алина практически прорычала.
– Ну, ну, ты чего? Выдохни. Где ты сейчас?
– Я в номере. Сижу на полу и пью вино.
– В 8 утра? – удивился Антон. – Слушай, может, стоило бы немного поспать?
– Может и стоило бы. Да только не хочется, – сказала Алина и хлебнула вина. – Порой ты так нужен мне рядом, что аж хочется кричать. Не знаю, отчего это. Может, от моего малодушия? Я же использую тебя. Все мы используем друг друга…
– Не говори глупости, Алина! Ты просто устала и пьяна. Ложись на кровать и закрывай глаза. Сон – лучшее лекарство. Поверь…
– Мне не излечиться.
– Излечиться. Многие через это проходят. Это невероятно сложно, я понимаю…
– Понимаешь? – усмехнулась Алина. – Не думаю, Антон. Не думаю. Моя жизнь похожа на кучу грязи…
– Мне приехать к тебе? Просто скажи, и я приеду. Я не хочу, чтобы прошлое там довело тебя. Не позволю этого.
Молчание. Тихое всхлипывание.
– Знаешь, я должна быть признательна тебе, – ее голос дрогнул. – И я буду признательна. Ты хороший. Боже… почему же я не разбилась на том самолете? Почему?
– Этого не должно было случиться! Вот почему.
– Только не приезжай, хорошо? Не нужно, – молящим голосом произнесла Алина. – Я не хочу, чтобы ты погружался в мои проблемы. Ты там, и ты связан у меня только с хорошим. Я не хочу, чтобы на тебе была грязь моего прошлого. Прошу, останься в городе.
– Знаешь, Алина, порой я не понимаю тебя. О чем ты сейчас говоришь? Какая грязь? Что случилось в твоем родном городе? Какую тайну ты скрываешь от меня?
Молчание. Тревожное биение сердца.
– Я предала…
Она повесила трубку. Последующие звонки Антона остались без ответа.
– Черт! – завопила Алина. – Черт!
Будто демоны, вырывались из нее крики. Вероятно, она разбудила соседей. В любом случае, никто не сделал ей замечание. Будто осталась она одна в мире, и теперь лишь она одна могла услышать свой собственный крик. Нет подлинного одиночества без сильной рефлексии.
Бутылка была допита. Алина лежала на животе, уткнувшись лицом в подушку. Ее неровное, тяжелое дыхание было отражением тех кошмаров, что снились ей. Самолет. Небо. Земля. Девушка. Что-то еще…
В своих снах она была другой. Все больше и больше походила она на Евгению Звягинцеву. Будто изначально они являлись лишь двумя половинками чего-то целого, и теперь, по прошествии времени, стали принимать признаки друг друга. Обломки падающего с небес самолета не касались их кожи, их лиц. На этом карнавале смерти они не были свидетелями, но являлись главными действующими лицами.
– Откуда ты все знала? – спросила Алина Евгению.
– На линиях наших ладоней есть нечто важное. То, что обыкновенный человеческий глаз не в силах разглядеть.
Алина посмотрела на свои ладони. Они были испещрены незнакомыми узорами. Она вздрогнула. И проснулась. Снова.
***
Ей было двадцать четыре года. В этом возрасте кажется, что любовь – штука уже вполне тебе знакомая, и остепенить ее невероятные порывы внутри себя не составит никакого труда. Но когда это чувство приходит снова, оно будто бы срывает все покровы. Будто бы впускает солнечный свет в темную комнату, где на полу сидит человек и пьет вино в состоянии полнейшей безысходности.
Что есть любовь? Нельзя сказать с уверенностью. Важно лишь понимать, что она бывает разной. Время извратило саму суть понятия «любовь». Быть может, тому виной разность понимания этого замечательного слова людьми высокого духовного полета и людьми низменными, лишенными чувства прекрасного. В вечной борьбе духовности и материи перевес, безусловно, на стороне материи.
Любовь – это изыскание. Блуждание меж завихрений человеческого эго и общепринятыми нормами морали. Это поиск идеальных пропорций человеческой души, золотого сечения. Интерес человека к форме вызван ни сколько жизненной необходимостью (что, безусловно, тоже играет важную роль), но стремлением постичь прекрасное.
Любовь бывает разной. Не будем же мы прививать эротические мотивы в отношении любви человека к искусству и творчеству, хотя подобного рода извращения порой случаются. Не будем также отрицать, что любовь между мужчиной и женщиной безболезненна для души без всякого рода телесной близости. С другой стороны, любовь матери к ребенку как к объекту высшего творчества (а разве можно иначе назвать возможность человека давать начало новой жизни?) схожа с любовью писателя к своему произведению. Любовь, хоть она и бывает разной, имеет одни и те же корни во всех своих проявлениях.
Но что, тогда, есть предательство? Ведь это слово, да и весь тот смысл, что вложен в него, подобны пропасти, разделяющей два полярных понятия. Любовь и ненависть.
Предательство – это бегство. Неважно от чего. От сложностей, от легкости. В нем, порой, нуждаются. Его скрывают. У предательства, как бы странно это ни прозвучало, есть своя философия. Недаром предательство часто становится краеугольным камнем сюжетов произведений. Посредством предательства, то есть преодолевая пропасть, человек пытается понять истинный смысл любви. Так что же, неужели без предательства не бывает истинной любви? Все ли познается в таком вот тяжком сравнении?
Как и многие сверстницы, Алина часто задумывалась на эту тему. Ей еще не исполнилось двадцать четыре года. Она все еще училась в школе. Романтические отношения с Лешей становились все серьезнее, а желание видеть его глаза все чаще и чаще затуманивало разум. Порой она не могла ничего делать, просто лежала на кровати и думала о нем. Будто мысли повергали ее тело в парализованное состояние. Будто те мысли содержали в себе яд.
Странные ощущения в области живота. Пресловутые бабочки, которые на деле оказываются не более, чем результатом химической реакции. Песни о любви. Приглушенный свет в комнате создает ощущение романтики, но романтика та склонна к слезливости, потому что любимый человек не может постоянно быть рядом.
Тебе кажется, что ты мог бы находиться рядом с этим человеком двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Лишь бы не терять из виду его силуэт, такой знакомый, такой неповторимый. Увы, это лишь приятный самообман.
Алексей часто встречал ее после занятий у школьных дверей. Рычал двигатель мотоцикла, завистливые взгляды сверстниц скользили по лицу этого простого парня, награжденного лишь слегка уловимым шармом серьезного провинциала. Алина садилась позади Леши и, крепко обняв его, смотрела вслед уплывающему вдаль пейзажу. Красивая история, которой суждено было стать реальной историей. Историей жизни.
Ей хотелось жить в своих беспечных снах. В тех самых снах, где она могла делать все, что хотела. Где не было тяготящего ощущения столь ненавистной ей провинциальной жизни. Где можно было укрыться от людской толпы на краю земли, близ океанской глади и бесконечного лета. Где теплый бриз приходит на смену холодному северному ветру. Где величественные сосны сменяются расхлябанными, будто бы расслабленными под теплым южным солнцем пальмами. Где они были вдвоем, и остального мира будто бы не существовало.
Она любила целоваться с Лешей. Лежа на кровати в объятьях любимого, она чувствовала прилив того прекрасного чувства, что греет тело и заставляет его дрожать в предвкушении новых, соблазнительных, столь незнакомых движений. На фоне играла музыка, чарующий аромат его тела кружил ей голову.
Спустя годы она лежала на постели в номере гостиницы и смотрела в потолок, в то время как день во всех своих красках уже владел ее родным городком. Силы будто покинули ее тело, оттого она не хотела двигаться. Отступил хмель, на смену ему пришла легкая головная боль и чувство неполноценности. Действие анестезии закончилось, пришло время снова почувствовать боль реальной жизни.
Ей было чуть стыдно за те слова и мысли, что она доносила до Антона во время их утреннего разговора. Нет, она не отрекалась от них, потому и не ощущала стыд в полной мере. Негативной стороной данного вопроса оставался лишь факт того, что Антона не следовало погружать в эти дебри человеческого «самокопания». Ни к чему было это делать.
Солнце, зависшее высоко над линией горизонта, казалось холодным и отстраненным. Высокие перистые облака не двигались с места. Казалось, что мир застыл на месте. Он будто бы подчинялся настроению Алины. Бывало ли у вас ощущение, будто весь мир каким-то таинственным, магическим образом связан с вашим мироощущением, с вашим настроением? Будто все, что происходит вокруг – лишь хорошо продуманный спектакль, чарующий и ужасающий одновременно. Алина испытывала именно такое ощущение.
Освободившись от власти похмельного синдрома при помощи чуть теплого душа и чашки кофе, она вышла на улицу, прогулялась немного. Подумала, что было бы неплохо зайти в продовольственный магазин, в котором она одно время работала. Он располагался неподалеку от гостиницы.
Никого из числа знакомых и бывших коллег она там не встретила, и то не казалось удивительным, ведь магазин за несколько лет успел сменить и название, и управляющего. Жизнь не стояла на месте. Как и Алина. Она шла вперед, все глубже погружаясь в воспоминания об ушедших днях молодости.
Она курила сигарету, глядя на стены школы, ныне пустующей. Потемневшие с годами стены, обшарпанные двери. Пустые глазницы окон. Это место отдало все, что только можно, – подумала Алина. Пришло время ему уйти на покой. Раствориться в пустоте, что окружает нас и те вещи, которым мы придаем значение.
Двор, в котором Алина провела ни один вечер в компании школьных друзей и подруг. Знакомые лица с едва заметным налетом старины. Живая и неживая материи будто подернулись фантастической пеленой, что так явно разделяла по полюсам в восприятии Алины виды маленького городка, где уютные дворики и тишина улиц, и большого города с его величием стекла, стали и бетона. Восприятие, безусловно, субъективно, но только за его счет человек познает окружающий его мир. Так что, в какой-то степени, все в мире субъективно. Ничто не истина.
Истиной не являлись и волны, что бродили по морю в поисках берега, где они могли бы разбиться и стать толщей воды, в которой плавает мелкая рыбешка. Море, к которому вела свой путь Алина, не могло дать ей ответы на все интересующие вопросы, но могло навести на правильное мышление. Подсказать верный путь. Так надеялась Алина на помощь водной стихии. Так послушалась она однажды совета волн, что плескались у ее ног, когда она стояла на самом краю волнореза. Тогда она вернулась домой, собрала вещи, пока мужа не было дома, и уехала прочь из города, оставив семью. Она решила начать новую жизнь, не желая мириться с мыслями о том, что жизнь у человека бывает лишь одна, и начать новую жизнь – это не более чем красивая фраза, которую используют для того, чтобы подбодрить и дать пространный совет, не имея при себе более важных мыслей.
Ей позвонил Алексей. Предложил встретиться. Она, конечно же, согласилась. День ее теперь был сконцентрирован вокруг момента их встречи. Желанной, загадочной. Она не знала, чего ожидать от той встречи, уже не первой за последнюю неделю. Нет, она не ждала возвращения былых чувств. Ей лишь приходилось надеяться на прощение.
Он сказал, что заедет к ней ближе к вечеру. Сказал, что хочет посидеть где-нибудь. Может, выпить немного. Говорил, что ей стоило бы отвлечься от грустных мыслей. Она хотела сказать в ответ, что он и сам является напоминанием о чем-то грустном, но промолчала. Что ж, грусть и тоска имеют определенные степени. А из двух зол, как говорится, выбирают наименьшее.
Алина осталась наедине с морем. Долго гуляла по каменистому берегу, разглядывая узоры скал, поросших мхом. В сотне метров от берега стоял на рейде длинный сухогруз, дожидавшийся своей очереди в порт. Он казался Алине древним морским чудовищем, застывшим при виде добычи.
Посиделки у костра. Песни под гитару. Шашлыки на исходе лета. Алине казалось, будто каждая песчинка, каждый камушек в этом городе и в его окрестностях несут в себе ту память, от которой ей так хотелось отказаться.
Позже она шла домой, слегка уставшая, но по-своему счастливая. Беспечная прогулка к морю каким-то невероятно положительным образом сказалась на ее настроении. Позвонила Вика. Сказала, что матери стало чуть получше после ночного приступа. На какое-то мгновение Алине показалось, что все не так уж плохо. Быть может, то был пик действия лекарств, что выписал ей лечащий врач. Да какая, собственно, разница? Мы сами ищем в этой жизни противоядие от тоски по прекрасному, и разница между любимым увлечением и, например, таблеточной зависимостью куда прозрачнее, чем может казаться. Ведь ничто не истина.
***
Антон, порой, до боли в области груди ненавидел ее. Алина вызывала в нем полный спектр эмоций, пусть даже она находилась от него за тысячи километров. Магнетизм человеческой души сложно отменить расстояниями.
После телефонного разговора с ней он не находил себе места. Сон, до того державший его в крепких объятьях, растворился, как утренний туман. Кофе не лезло в глотку. Хотелось выпить. В восемь утра. Когда возникает такая потребность, стоит начать беспокоиться. Антон беспокоился. Но не о себе. О ней.
Что мешало ему сесть в машину и проделать путь до ее родного города за день езды? Заливаясь энергетическими напитками, беспрестанно жуя жвачку, смотреть вдаль, ожидая увидеть, наконец, силуэт небольшого городка вдалеке и дорожный знак, который был бы подтверждением удачной поездки.
Сомнения. В очередной раз он не чувствовал уверенности в том, что она будет рада его видеть. Столько раз он ошибался в своих сомнениях, выбирая негативную сторону, выбирая плохие концовки хороших историй. Но он не мог знать, когда, вопреки сложившейся традиции, наступит момент совпадения мышления и реальности ситуации. Когда он, наконец, увидит безразличие в ее глазах. Он боялся этого момента, видел его в своих беспокойных снах. Он был влюблен в нее любовью преданной, но, в то же время, ветреной, туманной, странной. Не менее сильной, коей любовь бывает в романтических фильмах.
Мысли связывались в узлы, так что он не мог написать ни строчки. Сидел за столом, бессильно ругаясь. Думал о том, что, возможно, случится, и о том, чего, возможно, никогда и не было. Он сомневался в каждом слове, которое приходило ему на ум.
Махнув рукой на попытки написать хоть что-то для новой работы, он просмотрел в интернете киноафишу, выбрал фильм по вкусу и отправился в кинотеатр. Он любил ходить в кино в приятном самому себе одиночестве, никогда не брал попкорн и любил пустые залы, где можно было укрыться от всего и вся в приятной темноте. Из жанров предпочитал психологические триллеры. Даже во время просмотра очередного фильма он не старался отдохнуть головой, но впитывал и проникался сюжетными ходами и неожиданными поворотами. Рассчитывал вариации концовок и тяжесть каждого персонажа в общем весе сюжета.
Фильм оказался весьма неплохим. Антон, по правде, не особо сильно вникал в суть. Алина занимала его мысли, будто вирус, поразивший операционную систему компьютера, забирающий всю мощь и все ресурсы. Он буквально видел ее в объятьях другого мужчины, сидящую двумя рядами ниже, и мириться с этим он никак не мог. В положении любовника он не мог рассчитывать на что-то большее, чем слепая вера, но того ему было недостаточно.
Он отчетливо помнил вкус ее губ, чуть сладких (дело в губной помаде, разумеется), нежных. Он помнил ощущение, когда ее язык касался его верхних зубов. Помнил прикосновения ее рук, то возбуждение, что испытывал от одного лишь вида своей любовницы. Прекрасные потоки похоти вливались в его кровь, когда он обнажал ее, аккуратно касаясь губами ее шеи, опускаясь все ниже и ниже. Ему нравилась форма ее груди, чуть вздернутой, будто стремящейся вверх. Он скучал по той легкости, которая, подобно ореолу, окружала Алину. Незаметная, неосязаемая, понятная лишь ему одному легкость души.
Фильм продолжался, а мысли его были уже на пути в другой город. Он хотел сорваться с места, бросить все и вся на произвол(хотя, по большому счету, ничто не держало его в большом городе), сесть в машину и умчаться прочь. Словно улететь на Луну. Лишь бы знать, что она все еще ждет встречи. Ищет встречи. О, как сильно мог разочароваться Антон, поддайся он трепещущему чувству.
Телефонный звонок застал его врасплох. Он как раз собирался вылить из себя золотистого цвета жидкость в писсуар туалета, расположенного в здании кинотеатра. Но, не успев начать, отвлекся на звонок.
Порывшись в кармане куртки, он достал телефон и, взглянув на экран, ответил. Незнакомый номер.
– Алло…
Он услышал знакомый голос. Чуть мешал шум чужой струи, звенящий из кабинки напротив. Да и запах в туалете был не самый приятный.
– Антон? Здравствуйте! Это Федор Павлович…
– Добрый день.
Антон был слегка удивлен звонку от психолога. Первая и, как казалось, последняя беседа с ним не сулила никакими интересными фактами из жизни (и, возможно, смерти) Евгении Звягинцевой. Так, по крайней мере, казалось Антону.
– Чем обязан? – спросил он.
– Удобно ли вам сейчас разговаривать?
– Ну… да.
– Я хочу вам кое о чем рассказать. Касательно Евгении Звягинцевой.
Ей казалось, что она может превращать воду в вино. Конечно, это ощущение было столь же иллюзорным, сколь бывает иллюзорным ощущение подконтрольности жизни. Будто все, что происходит вокруг, есть не что иное, как отражение внутренней действительности человека, проходящее через призму людского восприятия.
По большому счету, Евгения могла менять окружающую ее действительность. Она, как сама выражалась, купила этот дар великой ценой. Так она могла отменить вылет их с Александром борта на неопределенный срок. Могла заставить самолет просто-напросто исчезнуть. Могла променять номер отеля, в котором они провели несколько дней, на роскошные апартаменты на самой вершине небоскреба. Ближе к небесам. Она могла многое. Но только не превращать воду в вино.
Вино она купила в магазине. Расплатилась карточкой. Чуть позже она с беззаботной улыбкой шла по улице с пакетом в руке, попутно оглядывая улицы незнакомого ей города. Она не боялась потеряться среди местной красоты. Теряться в собственных мечтах ей было не впервой.
– Неужели все это нереально? – стоя у панорамного окна апартаментов с бокалом вина в руке, задавался вопросом Александр. Чудный вид. Небоскребы. Пустыня. Женя была позади него. Она лежала на диване. Был включен телевизор гигантских размеров, украшающий стену напротив. Было чуть прохладно, так, что создавалось приятное ощущение.
– Все это реальнее, чем то, что было раньше, Саша, – ответила она.
– Но ты ведь даже не сказала мне. Не спросила у меня. Кто мы теперь? Призраки? Чьи-то воспоминания?
– Мы те, кем были раньше, – улыбнулась Женя. Она встала с дивана и подошла к мужу сзади. Обхватила руками его торс, прижалась крепко.
– Не знаю… я… просто не могу понять, как это возможно. Все это совершенно иначе рисовалось в моем воображении. А теперь… я как будто в лотерею выиграл! Твою мать… лотерея.
– Вот именно! Считай, что так и случилось. Лотерея судьбы. Нам выпал шанс жить лучшей жизнью. Как мы и хотели.
– Но я хотел оставаться в реальном мире.
– Чем хуже этот мир? Чем хуже та красота, которая окружает нас теперь?
Она смотрела в его глаза, будто бы ожидая услышать тяжелый ответ. Он лишь качнул головой. Взял ее за локти. Он многое хотел ей сказать, но не решался рушить все то, что она строила, как ему казалось, из любви к нему.
Любовь слепа. Она может отобрать жизнь. Дать взамен иллюзию жизни.
***
– Однажды мне показалось, что она связалась не с теми людьми. Какими-то фанатиками. Я не буду вдаваться в детали тех разговоров, которые мы с ней вели. В конце концов, я вообще не должен об этом говорить.
Федор Павлович достал из кармана портсигар, выполненный на старомодный манер, взял папиросу и закурил. Антон смотрел вперед, на небольшой пруд, что раскинулся посреди парка.
Они сидели на лавочке под ветвистым тополем, вдалеке от пешеходных дорожек и людских ушей. Было тепло, даже, можно сказать, жарко. Прогретая солнцем земля была покрыта молодой травой ярко-зеленого цвета. Неподалеку раздавался радостный детский крик.
– Фанатиками?
– Да. По всей видимости, что-то связанное с ясновидением, загробными мирами и прочими вещами, которые чаще вызывают у людей ужас, нежели притягивают их внимание. Мне было удивительно наблюдать за тем, как ее стремление проникнуть в суть тех вопросов, на которые, казалось бы, не нужно искать ответы, возрастала с каждой неделей, – Федор Павлович помедлил. – Но я и подумать не мог, что все зайдет слишком далеко.
Антон качнул головой.
– А вы замечали что-нибудь подобное? Ведь вы были близки.
– Да, – ответил Антон, не раздумывая. – Были такие мысли.
– Мне следовало сказать об этом раньше, но я все никак не решался. И ее матери тоже.
– Не думаю, что стоит говорить еще кому-то об этом. В конце концов, мы не можем быть уверены, что исчезновение самолета и ее «увлечения» могут быть как-то связаны. С другой стороны, нельзя оставлять это без внимания. Скажите, у вас есть какие-либо зацепки? Мысли?
Федор Павлович задумался. Он держал тлеющую папиросу между пальцев. Легкий ветерок съедал ее беспощадно.
– Нет, наверное, – качнул головой психолог. – Когда она говорила мне о том, что стала заглядывать в будущее краем глаза, я думал, что это лишь метафора. Я и сейчас так думаю, честно говоря. Но могла ли она предвидеть тот факт, что этот самолет пропадет? И если даже могла, то почему не попыталась это предотвратить?
Антон нахмурился. Уж очень странно было слышать подобное от психолога. Казалось, что вместе с его верой уходила вся та вера в объективные вещи, объяснимые и понятные разуму, которая не дает человеку впасть в состояние исступления. Насколько легко понять стремление человека к исчезновению, к смерти? Вероятно, мы ничего не знаем об этом. Вероятно, все, что мы знаем – это лишь фикция.
– Знаете, Антон, в своей практике я имел дело с людьми, которые были одержимы планированием до такой степени, что запирали себя в четырех стенах. Добивались такого состояния, когда уже ничто и никто не нарушал их планы. Просто сидели молча, упираясь взглядом в стену напротив. Целью их становился тотальный контроль над ситуацией. Мне думается теперь, что вся наша жизнь – это бесконтрольное падение с высоты. Только потоки ветра могут воздействовать на нас. И как бы мы не пытались исправить ситуацию, движение всегда направлено в одну сторону.
В разговоре возникла небольшая пауза.
– А вы верите в то, что есть вещи, что стоят выше нашего понимания, Антон? – по ее истечении спросил Федор Павлович.
– Стараюсь придерживаться фактов, – сухо ответил Антон. – Но порой мне кажется, что все мы, люди – всего лишь одурманенные мнимым превосходством животные. Мир духовности не в нас, но где-то рядом, а чувствуем мы куда лучше вещи материальные.
– А что же по поводу души?
– Это ведь все химия и физика. Вы и сами знаете, – Антон усмехнулся. Он достал сигарету из пачки, что держал в руках, и закурил практически сразу после того, как Федор Павлович избавился от папиросы. – Одно время я лечился от душевных расстройств. Я говорил вам, что принимал таблетки. Мой лечащий врач донес до меня тогда одну простую истину: все у нас в голове, – Антон приставил палец к виску.
– Ваш лечащий врач – очень критичный человек. Нечастое явление в нашей среде. А не подскажете, кто именно лечил вас?
– Да, конечно. Анастасия Коваленко. На то время еще Петрова. Моя жена, – ответил Антон и затянулся сигаретным дымом.
Федор Павлович кивнул с пониманием.
– Мы сблизились во время сеансов. Я был потерян, а она, знаете, излучала этот спасительный свет. Когда ты болен чем-то, ты его ищешь везде, будто чувствуешь отдельным органом. Но вот она поставила меня на ноги. Тогда мне казалось, что я не смогу больше жить без нее. Время прошло, все поменялось. Былое ушло.
– Так бывает, Антон. Просто смиритесь с тем, что любовь бывает разной. Это сложный комплекс чувств.
– Знаете, сейчас поймал себя на мысли, что в вашем кабинете мы общались таким же ходом, – улыбнулся Антон. – Начали говорить про Евгению, а закончили моей женой. Как будто что-то тянет меня к ней.
– Может, вы и сами не понимаете, что общения с ней вам не хватает?
– Возможно. Я запутался в своих мыслях, Федор Павлович.
– Ну, как вы и сказали в прошлый раз, именно это привело вас ко мне. Поиски счастья. А я, Антон, могу только лишь подсказать, в какую сторону вам направиться, чтобы это самое счастье найти. Хотя, по сути, оно и сейчас с нами. Просто нужно научиться его чувствовать. Чувствовать тот духовный мир, что около нас. Тоже, кстати, ваши слова.
– Мне бы понять еще, во что ввязалась Евгения перед исчезновением.
– А что вам это даст?
Антон хотел было сказать, что лишь новую тему для романа. Он почти забыл о том, что играл роль другого человека. Мысль о том, что они с Евгенией когда-то были близки, прочно засела в его голове. Он говорил о Евгении, а представлял Алину.
– Спокойствие, наверное. Хотя… не знаю. Не могу сказать. Сейчас я неспокоен, и это единственное, в чем я могу быть уверен.
– Уверенность в настоящем – уже хорошо, – поправив очки, сказал Федор Павлович. – Не всем это дано.
Алина. Евгения. Девушки и небо. Их черты сливались воедино, будто Алина не осталась тогда с Антоном в квартире. Будто она уехала в аэропорт, где ее ждал тот злосчастный рейс. Будто не было того звонка, который заставил ее поменять все планы, выпить вина и отдаться Антону. Все сливалось воедино, будто Антон искал Алину и те причины, по которым любил ее, в толпе незнакомых лиц. Принимая чужие облики, он пытался найти истинную причину своей тревоги, которая возникла тогда, когда Алина покинула его. Будто он уже знал, что никогда больше не увидит ее.
– Ну, мне пора. Да и вам, думаю, тоже. Все же, сегодня рабочий день, – сказал Федор Павлович, вставая со скамейки.
Антон тоже поднялся. Огляделся по сторонам.
– Спасибо вам, – сказал он. Последовало крепкое рукопожатие.
Вскоре они разошлись в разные стороны. Антон сел за руль автомобиля, повернул ключ зажигания. Новый этап был пройден, хотя вопросов, по сути, стало еще больше. Но теперь у него, по крайней мере, были мысли, которые он мог бы записать. Набросать черновой вариант будущего романа.
Он вернулся домой. Скинул с себя пальто, зашел в туалет. Помыв руки и ополоснув лицо, он прошел на кухню, где выпил стакан апельсинового сока. Ему впервые за долгое время хотелось увидеть жену, но Насти не было дома. Антон подумал, что, наверное, все повторится заново. Он будет ждать ее, углубится в свою работу, забудется. Она придет, когда он будет спать. Он проснется, когда она уже будет блуждать по кривым тропинкам своих снов.
Чуть позже он сидел за столом в раздумьях. Он не знал, с чего начать новую главу. Слушая музыку, он барабанил пальцами по столу, бил по воображаемым тарелкам. Тряс головой, как отпетый рок-музыкант. Он был на высоте душевного состояния и, в то же время, был в таком диком отчаянии, которое испытывает лишь писатель, или музыкант, или артист, или кто-то другой, кому судьба подарила возможность заниматься творческими делами. Он был счастлив писать новые строки, но боялся, что эти строки еще глубже увлекут его в свой маленький мирок, в котором нет места никому из живых, осязаемых, ощущаемых людей. Только персонажи. Только выдумка.
***
– Кстати, никогда не пробовал кальвадос, – нахмурившись, протянул Алексей. – Надеюсь, это пойло не хуже, чем пятизвездочный коньяк.
Облокотившись о стойку бара, он устало смотрел на бывшую жену и потягивал темное пиво. Алина, подперев голову, отвечала ему взглядом чуть робким, может, даже смущенным. Перед ней стоял бокал светлого пива и тарелочка, с горкой наполненная фисташками.
– Знаешь, я ведь тоже никогда его не пробовала, кальвадос этот, – ответила она. – Вообще, меня можно впечатлить и бутылкой хорошего красного вина.
– Я думал, столичные дамы более требовательны, – подмигнул Алексей. – Нет, знаешь ли. Мы тут провинциалы, конечно, но вещи новые приветствуем, изучаем.
Говорил он это весьма серьезно, чуть размеренно. С издевкой. Так, как мог бы говорить его предок, будь он уроженцем Франции, или, скажем, Германии. Так, если бы на дворе была первая половина 20-го века, а за окном медленно растворялся бы уходящий день в закате солнца. Это была бы другая страна, другая эпоха, и другая красота чтилась бы современниками двух заблудших душ, что сидели за столиком в ресторане и, скромно улыбнувшись друг другу, пили кальвадос мелкими глотками. Никуда не спеша, они наслаждались бы присутствием живого духа в беспечной беседе об ушедшем и том, что осталось на памяти.
Но они сидели около стойки бара на высоких стульях. То был уже 21-й век, другая страна, другая эпоха, и красота уже была совершенно иной. Она была похожа теперь, скорее, на уродства той, другой, ушедшей эпохи. Так человек воспринимает действительность через призму поколений. И пусть все меняется, остается человек как существо на планете Земля. Остается напиток, что наполняет его хмельным теплом, заставляя мыслить немного иначе. Это значит, что время движется вперед.
Свет в зале был чуть приглушен, да и за окном уже давно смеркалось. Играла музыка, ненавязчивая, простая. От столиков чуть заметно вздымались к потолку столбики сигаретного дыма. Веяло расслабленностью, умиротворением, будто застрявшим в теплых стенах.
– Это заведение не так давно открыли, – рассказывал Алексей. – Раньше тут, если помнишь, старый клуб был. Каждую субботу кому-нибудь морду разбивали.
– Ты бывал тут раньше?
– Пару раз захаживал, а так, обычно, повода не выдавалось, – Алексей отпил немного пива. – Тебе нравится?
– Да. Здесь уютно. Спокойно.
Алексей закурил. Он пользовался спичками. Такова была его привычка. Подкуривать спичками. Просто нравился чуть заметный запах горелой спичечной серы.
– Как провела день? – он не нашел более подходящего вопроса для продолжения беседы, потому отдал дань уважения старой доброй тривиальности.
– Не то, чтобы насыщенно. Поздно проснулась. Гуляла. Прошлась по старым местам. Многое еще яркими воспоминаниями в голове осталось, – она помедлила. – Прошлой ночью матери было плохо, мы до утра с Викой в больнице были. А в голове словно ветер гуляет теперь.
– Это непросто. Но ты правильно сделала, что приехала сюда.
– Я сделала неправильно, когда уехала отсюда. Наверное.
Их взгляды пересеклись. Он не мог знать, о чем думала она в тот момент. Но она отчетливо видела огонек в его глазах. Интерес ли то был? Или тайная ненависть?
– Ты поступила так, как хотела. Да и с прошлым все равно уже сделать ничего нельзя. Оно как гангрена на руке. Если уж избавляться, то вместе с предплечьем.
– Трудное сравнение.
– Веришь, это мой знакомый хирург из городской больницы так говорит. С такими медиками даже приступ аппендицита перетерпеть захочется, лишь бы не попадаться им под нож.
– Забавно. А больницу тоже немного в порядок привели, как я заметила. Вообще, многое поменялось за эти годы. Странное чувство возникает, когда уезжаешь откуда-то. Кажется, что время там, в тех местах, что ты покидаешь, будто бы останавливается. Словно время путешествует вместе с тобой, хоть это и не так вовсе.
– Мне не с чем сравнивать, Алина. Я провел в этом городе тридцать с небольшим лет. Эти мелкие отпуска, что дают на работе, не в счет, конечно. Для меня всегда время шло именно здесь. Со стрелкой часов, что у меня на запястье.
Они выпили. Помолчали немного. Разговоры ни о чем. Именно в такие моменты рождаются мимолетные взгляды, говорящие о многом в жизни.
А еще был молчаливый бармен с тонкой бородкой и манерами городского парня. Будто бы насмотревшись голливудских фильмов, он всячески пытался заигрывать с бутылками, к которым прикасался, рискованными движениями, но то было похоже лишь на бесконтрольные судороги паралитика. Алина с ухмылкой на лице оценила талант бармена. Ничего не сказала по этому поводу. Выпила. Взялась за фисташки.
Еще днем ей казалось, что она будет чувствовать себя скованно в компании Алексея. Теперь же ей казалось, что она, наконец, нашла укромный уголок времени и места, и в пересечении этих двух измерений ей было комфортно.
– Расскажи о своей работы, – попросил Алексей. – Стюардесса. Прямо как в кино. Необычная профессия. Много стран повидала, наверное? Весь мир как на ладони, да?
– Да. Из иллюминатора весь мир посмотрела, – усмехнулась Алина. – Как ни крути, это работа. Ты большую часть времени на ногах, на большой высоте, так что когда добираешься до отеля, первым делом хочется плюхнуться в постель и отдохнуть. Поспать, в конце концов. Ну а потом отрываешь свою ленивую задницу от нагретого места и пытаешься представить, что ты нормальный человек. Выпиваешь, может быть. Романтика незнакомых постелей… но не в том смысле, в котором ты подумал.
Алина покачала указательным пальцем перед лицом бывшего мужа, и он понял острую шутку. Кольнуло ли его тогда где-то в глубине души чувство, столь знакомое безответно влюбленным молодым мужчинам, внезапно видящим своих муз в окружении кавалеров? Если и да, то чувство это, этот укол был не чем иным, как отголоском прошлого.
– Почему небо? Не помню, чтобы ты рвалась в стюардессы когда-то.
– Я уже и сама не могу вспомнить, почему именно выбрала эту профессию. Она как-то сама ко мне пришла. Через кого-то из знакомых, вроде. Или нет. Помню только, что увидела в аэропорту девушек в форме бортпроводниц и поняла, что хочу выглядеть так же, как они. И эти беззаботные улыбки… может, мне тогда именно этого и не хватало.
– Это было сразу после переезда?
– Да, почти сразу. Мне нужно было как-то платить за жилье. Я и так в должницах пробыла немало времени, – Алина выпила, закурила. – Непросто было.
Алексей молча смотрел на нее еще долгое время. Он будто бы решался что-то сказать, да так и не сделал этого. Вместо того осушил бокал и попросил бармена повторить. Тот, подхватив бокал со стола, подставил его к крану и аккуратно наполнил.
– Спасибо, дружище, – кивнул ему Алексей. Бармен ответил скупой улыбкой и удалился по своим барменским делам.
Хмель брал контроль над Алиной. Похоть скучающего без секса тела наигрывала отрывистыми нотками сладкую мелодию, ее тело покрывалось мурашками время от времени. И пусть прошло много лет, и те былые чувства, что ласкали еще девственную ее сущность, уже давно канули в лету, тело, руководствуясь памятью, все еще отвечало остротой реакций на близость другого, столь знакомого и столь подходящего тела.
Но глаза, пылающие огнем, уже наблюдали за ней в тот момент. Глаза демонические, принадлежавшие всего лишь человеку, но человеку, сломленному собственными желаниями. Простому человеку, ничем не отличному от множества тех людей, коих можете видеть вы по дороге на работу или в зале кафе поздним вечером. Глаза светились в темноте, словно принадлежали другой природе, другому миру. Но эти глаза принадлежали всего лишь человеку. Человеку из прошлого Алины.
Они гуляли улицами города в свете белых фонарей. Глаза Алины подмечали разницу между ночным светом большого города и ее родного городка. Желтоватый, резкий свет мегаполиса и хрупкое, тусклое освещение провинциальных улиц, узких и неровных. Непривычная тишина уже не так сильно давила на слух ее, но по-прежнему напоминала Алине о том, что она знала куда более громкие места.
Еще одна сцена, которая могла бы стать частью романа про заблудшие души из другого столетия. Не возникало ли у вас когда-либо ощущение, будто вы родились не в то время? Будто душа ваша стремится вернуться на сотню (или больше, вероятно) лет назад, дабы найти что-то, что она потеряла там. Ощущение это присуще, скорее, творческим натурам, таким, как Антон, проводящим бессонные ночи в поисках эфемерного счастья, нежели людям вроде Алины и Алексея. Их проблема (если так можно выразиться) заключалась не во времени, неправильно установленном судьбой, но в месте, или местах, которые их разделяли.
Но теперь, когда линии их жизненных путей снова сошлись на небольшом расстоянии друг от друга, они мирно беседовали, шагая вдоль городских улиц. Она говорила о жизни в мегаполисе, опуская некоторые пикантные моменты. Выдумывала историю отношений с Антоном, наполняя ее мотив романтикой и красотой, которых в реальности было куда меньше. Она и сама готова была поверить в свои слова, потому что звучали они красиво. Ложь искусная привлекательна для человеческого слуха.
Он рассказывал о своей жизни. Не буйствовал красками, не плескался выражениями. Часто употреблял слова «обыденный», «привычный» и прочие с подобным смысловым окрасом. Говорил о сыне. О том, как он растет на его глазах. В выражениях его Алина читала мимолетное, по-мужски скрытное чувство прекрасного, коим бывает пропитана отцовская любовь. Она не знала ее такую, приятную на слух, сладкую, как сахарная вата. Но она могла почувствовать ее краешком своей души, общаясь с Алексеем.
Кружилась хмельная голова. Алине просто хотелось упасть в его объятья и перестать дышать. Застыть в моменте, найти точку сохранения, с которой, в случае чего, можно было бы заново начать жить. Увы, жизнь – не компьютерная игра. Один шанс пройти ее от начала и до конца. Один шанс сделать все так, как хотелось бы.
Но вот они дошли до гостиницы. Тишина улицы, шелест листвы. Кроткий взгляд, не намекающий ни на что более интимное, чем прощальные объятия.
– Приятно было провести с тобой время, Алина, – сказал Алексей.
– Мне тоже, – ответила она.
Они были близки друг к другу в тот момент. По всем канонам жанрового кино и литературы, вслед за этими словами должен был последовать поцелуй. Долгожданный, как для читателя, так и для самих персонажей. Поцелуй, который должен был поднять отношения их на новый уровень. В данной ситуации соприкосновение губ означало бы, скорее всего, лишь возвращение к былой, утраченной идиллии.
Но ничего такого не случилось. Не было жара страсти, будто бы нагревающего воздух вокруг. Алексей взял ее руку.
– Если нужно, я буду рядом, – сказал он.
Эхом неслись до сознания Алины эти слова. Услышать, ощутить их она смогла лишь тогда, когда уже смотрела вслед уходящему Алексею. Она хотела было ответить ему, но не смогла выдавить из себя воздух, дабы воспроизвести звук. Она застыла во времени.
– Надеюсь, ты сумела удержать свой похотливый язычок за зубами?
Алина слышала этот вопрос. Он был направлен прямо ей в лицо. Будто плеснули холодной водой. Она задержала дыхание. Прошлое вернулось за ней.
– Ты ведь молчала?
Она молчала. Дрожала. Готова была сорваться в истерику. Удержалась.
– Ты ведь молчала?
Она не могла открыть рот. Даже тогда, когда он грубо поцеловал ее в губы. Почти укусил. Он был жесток. Как животное, вольное от природы, но однажды пойманное и удерживаемое долгое время в клетке. Вырвавшееся на волю. Это животное готово было впиться своими острыми клыками в тело Алины. Любовник. Изменник. Мерзавец.
Она открыла глаза. Сон далеко не сразу отпустил ее сознание. Она все еще оглядывалась по сторонам, находясь в номере гостиницы. Пыталась найти в обступившей ее со всех сторон темноте те глаза, которых она так боялась. Которые завладели ею однажды, не оставив шанса на нормальную семейную жизнь. Она знала, что эти глаза уже наблюдают за ней.
***
Страшную весть она узнала от сестры. Раздался телефонный звонок. Время будто бы свернулось в спираль. Алина испытала то же самое чувство, что и тогда, на площади, когда услышала голос Вики в первый раз за долгие годы. Опустошенность. Будто эмоции выжали из нее, как выжимают воду из мокрой одежды. Будто отгремели дожди, и осталось лишь пасмурное небо, тяжелое, свинцовое.
– Она умерла…
Это случилось ранним утром. Быть может, в тот самый момент, когда Алина вырвалась из власти ночного кошмара. Неразрывная связь между матерью и ребенком работает и в обратном направлении. Просто порой чувствительность души уменьшается под силой действия жизненных факторов. Душа Алины переживала пик чувствительности, и даже таблетки, что прописал ей лечащий врач, не могли спасти ее от колющей боли, что пробралась под кожу, ближе к сердцу.
– Приезжай.
Она вызвала такси. Дрожащие пальцы били по экрану смартфона, набирая номер. Ей хотелось звонить на все номера этого жесткого мира, кричать в трубку, требуя справедливости, которой, как считала Алина, лишился он в момент страшной потери.
Гремящий подвеской седан довез ее до больничного комплекса. Когда скрипнули тормоза, и автомобиль остановился, Алина вдруг отчетливо ощутила, что не хочет покидать салон. Нет, она не хотела сталкиваться с реальностью. Она так и хотела оставаться в том моменте, когда слова до сих пор не подтвердились увиденным, когда все еще, казалось бы, могло стать лучше. Так она часто оставляла часть своей души в моментах, которые, по ее мнению, были куда комфортнее будущего. Неизбежного. Непреодолимого.
Снова внимание ее привлекла решетка на окне. Одна-единственная решетка, никому не нужная в этом царстве приглушенного света, разлитого по коридору. Принадлежащая другому миру. Ей хотелось вырвать эту решетку с корнями, отбросить ее в сторону. Но у нее не было сил на хотя бы одно лишнее движение, пусть незначительное, пусть легкое. Она еле держалась на ногах.
Вика, всхлипывая, стояла у закрытых дверей палаты. Рядом с ней находился все тот же мужчина с сединой в бороде, который неделей ранее встретился сестрам в коридоре больницы.
Алина обняла сестру. Она еле сдерживала слезы. Добрый, спокойный взгляд больничного знакомого в белом халате придал ей немного уверенности в себе.
– Ну, успокойся, сестренка, – говорила Алина, поглаживая сестру по голове мокрой от волнения ладонью.
Открылись двери палаты. Два санитара выкатили больничную каталку, на которой, укрытое от смотрящего во все стороны мира живых белой простыней, лежало тело матери. Сжались сердца дочерей.
– Нет. Не может этого быть, – тянула слова Вика.
Алина промолчала. Слеза скатилась по ее разгоряченной щеке. Она провожала больничную каталку взглядом опустошенным, немного испуганным, немного тревожным.
На выходе из больницы их встретил запыхавшийся Алексей. Он знал о том, что случилось.
И как младшая сестра нуждалась в поддержке старшей, так и Алина сама нуждалась в поддержке кого-то сильнее. Она считала Алексея сильным, потому кинулась в его объятья. Он постарался обнять обеих сестер, потому что боль утраты, как бы странно это ни звучало, сближает куда сильнее, чем радость новых успехов и достижений. Все мы в итоге стремимся к примирению, единению. Все мы рано или поздно становимся частью мира духовного, такого целостного, такого органичного.
– Все будет хорошо…
Алине хотелось верить в эти слова. В голове ее все еще творился хаос, но в объятиях некогда любимого мужчины она понимала, что имеет право стать слабой. Отдаться во власть другого человека, предоставив ему возможность выбирать хорошее и выбирать плохое.
– Все будет хорошо…
Повторял он слова.
Похороны состоялись через два дня. Погода все еще оставалась пасмурной, невзрачной. Такой обыденной, что казалось, будто ничего и не случилось вовсе. Такая мысль приходила Алине в голову время от времени. Это случалось в моменты, когда она, все же, отвлекалась от грусти и тоски по той женщине, которую она хотела бы узнавать снова и снова. Женщине, которая вырастила и воспитала ее, и которой она, скверная дочь, ответила несколькими годами молчания.
Кладбище, окруженное непроходимой стеной леса. Южнее города, в тишине природы. Тусклая палитра цветов, будто бы осенних, в окружении наступившего северного лета. Ограды, большие и маленькие. Гранитные памятники и деревянные кресты. Лица тех, кого уже нет. Алине уже приходилось ходить меж могил. После смерти отца.
Банкетный зал. Тихая церемония. Поминки. Холод алкоголя, жар тоски. На протяжении всего того дня Алина чувствовала вакуум, будто бы заполонивший все вокруг. Вакуум того открытого космоса, в который она вышла однажды. Так спасалась она от чувств удушающих, пронизывающих сердце. В том вакууме было ее спасение. В том вакууме ждала ее смерть в одиночестве. Да что там, все мы, люди, умираем в одиночестве, пусть в последние минуты рядом родные и близкие. Не бывает смерти без одиночества.
Она смотрела на младшую сестру. Та медленно пережевывала салат, небольшой горочкой лежавший на тарелки с узорами. Шумели голоса людей, но все они были лишь фоном для совершенно другого разговора.
– Знаешь, Вика, – сказала Алина. – Я ж такая сука…
Голос ее выдавал опьянение. Взгляд ее не говорил ни о чем более. Она курила сигарету, положив оба локтя на стол.
– Больше никогда не брошу тебя, – продолжила Алина. – Уедем отсюда вместе! Тебе в этой дыре не место.
– Ну а где мне место? – спокойно спросила Вика. – Неужели в том городе, в котором теперь прячешься ты? Среди незнакомых людей и всего того шума. Я хочу быть счастлива, Алина, а для этого не нужно менять место жительства.
Старшая сестра кивнула.
– Ты хочешь сказать, что я несчастлива, да? – помедлила она. – Чертовски ты права, сестренка. Чертовски!
Алина посмотрела в сторону Алексея. Тот сидел неподалеку и молчаливо курил сигарету. Он выглядел трезвым, хоть и выпил к тому времени немало. Улыбнулся Алине. Она улыбнулась ему в ответ.
– Мне кажется, что у вас еще все может быть, – сказала Вика.
– Не думаю, – покачала головой Алина. – После того, что я сделала, ничто уже не будет так, как прежде.
– В это веришь только ты! Какая же ты, черт возьми, упертая!
Алексей встал из-за стола. Подошел к сестрам.
– Ну как вы? – вежливо осведомился он у девушек. – Алина, ты не хочешь прогуляться со мной немного?
– Конечно же, она хочет, – не дождавшись ответа старшей сестры, выпалила Вика. – Только об этом и думает!
Легким толчком она задала направление движения Алине. Та, горько усмехнувшись, встала из-за стола и вместе с Алексеем направилась к выходу из зала.
А на улице их встретил ветер. Он растрепал волосы Алины. Алексей поправил их легким движением руки. Коснулся теплыми пальцами ее уха.
Они стояли около входа, у перил, медленно выкуривая по сигарете.
– Знаешь, в сорока километрах от города есть одна туристическая база. Около озера, – сказал Алексей. – Там очень красиво, тихо. Домики, будто игрушечные. Хочу туда уехать. С тобой.
Кроткое молчание.
– Но почему… со мной?
Взгляд Алины недвусмысленно упал на его губы. Случилось это как-то само по себе. Хотела поцеловать его, но вдруг одернула сама себя.
– Тебе сейчас это нужно. Да и не думаю я, что смогу еще кого-то рядом выносить хотя бы несколько дней подряд. А уехать хочется. Можем назвать это взаимопомощью. Можем не думать, что это означает что-то.
Она улыбнулась. Называй это как хочешь, подумала она, но я согласна без каких-либо «но». Он был прав – ей нужно было уехать с ним куда-нибудь далеко, дабы расставить по полочкам все аспекты их отношений.
– А Валик?
– С моей матерью побудет. В конце концов, она любит нянчиться с внуком. Не буду же я отбирать у нее такую замечательную возможность.
И снова Алина будто бы убегала от проблем. В глубине северного леса, около зеркальной глади озера уже ничто не могло задеть ее сильно. Встревожить, украсть ее покой. Только Алексей, только он мог сделать ее счастливее. Где-то в глубине души она это знала и прекрасно понимала, но так часто противилась этому своему пониманию. Она хотела казаться сильной самой себе, забыв, что есть простое женское счастье.
– Я согласна.
***
– Однажды я проснулась рано утром. Ты уехал по своим делам. Вроде как общался с издателем. Был обычный зимний день. Я посмотрела в окно. Увидела красоту природы. Стала наблюдать за тем, как касаются крупные хлопья снега голых ветвей тополя, стоящего рядом с домом. Смотрела, как дети катаются на санях с небольшой горки. Я разглядывала их улыбки. Тогда я испугалась. Подумала, будто не проснулась ото сна. Все это выглядело так красиво, так сильно очаровало меня, что я ощутила страх. Я по-прежнему ощущаю его, где-то внутри себя. Я боюсь осознать, что все еще сплю.
– Быть может, красочный сон куда лучше, чем мрачная явь. В конце концов, все определяет лишь один факт: твое знание реального. И если ты сомневаешься, нетрудно пропасть где-то между. А пока ты не знаешь, сон может стать твоей явью.
Глубокой ночью она снова написала Антону. Сказала, что скучает по былым дням. Сказала, что все еще можно вернуть.
– Я устала иронизировать на тему собственной никчемности. Знаешь, так я хотя бы могу прикрыться от действительности. Мне наплевать на то, что скажут другие, потому что я не слушаю других. Но ты и я – это уже совершенно другая история.
Антон с трудом понимал ее. Все его мысли были где-то далеко. Они погружались на морские глубины. Поиски пропавшего самолета продолжались.
Евгения Звягинцева не покидала его воображение. Он будто бы знал ее, и чем больше думал о ней, тем больше находил знакомого в ее силуэте, в ее улыбке, в ее голосе. Будто он знал какую-то тайну, о которой ему суждено было забыть.
Ну а за окном властвовала ночь. Влажная, туманная ночь. Город будто испарился, и весь свет, вся грязь и вся красота улиц его превратились в легкую взвесь. Пахло свежестью, как это бывает после грозы. Где-то вдалеке все еще гремели раскаты грома, эхом пролетавшие над крышами домов. Спокойная ночь.
– Если бы я сказала тебе, что люблю тебя, ты бы поверил мне?
– Ты ведь даже не знаешь меня.
– Но разве нельзя любить человека просто так? За один-единственный взгляд, брошенный случайно сквозь толпу незнакомых людей. За один-единственный вздох, томный, пронзительный. Неужели всему нужны причины? Наверное, я просто слишком романтизирую этот проклятый мир.
– Ты ищешь прекрасное в нагромождении бесформенного хлама.
– Я всегда любила копаться во всяком старье. Чуть позже я стала копаться в людях. Я выражаюсь образно, разумеется. А то еще подумаешь, что я сумасшедшая.
– Мы все по-своему сумасшедшие.
Евгения Звягинцева. Что же могла она скрывать такого? Приличная девушка из приличной семьи. Любимый муж, хорошая работа. Могла ли она стать монстром, бездушным, способным отнять жизнь у другого человека? Ни в чем нельзя быть уверенным.
Почему Антон знал, как она выглядит? Вероятно, видел ее фотографии в газете, или в рамке среди семейных фото в доме ее матери. Но почему тогда он знал, что у нее еле заметная родинка чуть выше левой ноздри, похожая на пирсинг? Смог бы он разглядеть такую мелочь на черно-белой фотографии, напечатанной в газете?
Мысли Антона начинали путаться. Он не чувствовал давящего ощущения сонливости, но думал так медленно, что, казалось, вот-вот упадет в обморок с широко открытыми глазами. Безумие, – говорил он себе. Произносил по слогам. Бе-зу-ми-е.
Она скинула ему ссылку. Моргнув несколько раз подряд, Антон внимательно всмотрелся в экран ноутбука. Кликнул мышкой по ссылке. В браузере открылась страничка одной из городских газет. «Экстрасенс рассказал о странном видении…».
Владлен Ионов стоял посреди комнаты. Его глаза были закрыты, тело напряжено. Чуть проступали вены на шее. Сухой и долговязый, в вязаной шапочке, укрывающей коротко стриженые волосы и лоб, в кожаной куртке и джинсах, он был похож на прожигающего жизнь всеми возможными способами рокера.
– Я слышу…
Его голос хрипел так, будто его шею сдавливала невидимая рука. Он слегка затрясся, но вскоре быстро пришел в себя. Стал часто дышать. Невидимая рука ослабила хватку.
Люди, наблюдавшие за его странными телодвижениями уже около получаса, были не то в шоковом, не то во взбешенном состоянии. Немолодая пара и их дети. Взгляды двух операторов, что держали в руках массивные видеокамеры. Молчание звукорежиссера.
– Она говорит, что любит вас…
И снова хрип, от которого у большинства присутствовавших в комнате прошелся холодок по телу. Наступила полная тишина. Снова хрип.
– Она говорит, что не хотела уходить…
Слезы текли по щекам женщины. То была мать убитой при загадочных обстоятельствах шестнадцатилетней девушки по имени Виктория. Съемки нового сезона программы «Экстрасенсы», которую уже несколько лет крутили по одному из центральных телеканалов страны. Для Владлена Ионова то был самый настоящий час славы.
– Ей жаль, что она наговорила глупостей. В ночь перед тем, как это случилось.
Не все слова его были разборчивы. Хрип никуда не исчез. Наоборот, усилился. Будто бы дрогнули стены комнаты, в которой все происходило. Цветастые обои. Паркет. Минимум мебели. Самая обычная квартира в спальном районе города.
– Она просит прощения у мамы… она скучает, но просит… нет, она умоляет сказать, что ей уже хорошо… вы должны отпустить ее… не держите ее… ей уже хорошо…
Говоря это, Владлен чуть покачивался взад-вперед, будто бы собираясь упасть навзничь. Этого не произошло. Он продолжал стоять на ногах. Открыл глаза. Камеры нацелились на его лицо.
Цвет его глаз. Ярко-голубой. Небесный. Будто бы выгоревший на солнце. Узкие зрачки.
– Лена… Лена? – он будто бы спрашивал самого себя, уставившись взглядом на стену. – И тот парень… не знаю его имени… она говорит, что он хороший, и ты должна его простить…
Старшая дочь, рыжеволосая девушка с аккуратными веснушками и зелеными глазами, закрыла лицо руками. Выглядело это достаточно эффектно. Красивое действо не улизнуло от бездушного взгляда камеры.
Казалось, что Владлен вот-вот упадет. Как будто силы покидали его тело, и он, иссушенный, как родник во время долгой засухи, становился пустым. А камеры все следили за его движениями, вслушивались в его хриплый голос. Неделей позже в его глаза вглядывались сотни тысяч зрителей. Дрожь пробегала по их телам. Кто-то говорил, что все это спектакль одного актера. Кто-то свято верил в его сверхъестественные способности. Никто не знал, что есть правда, а что – вымысел. Каждый оставался при своем мнении.
– Она была не одна, когда это случилось, – с уверенностью проговорил Владлен, вглядываясь в пустоту. Он протянул вперед левую руку, будто попытался нащупать что-то. Рука его почти касалась матери убитой девушки. Та замерла в ужасе.
– Кто-то близкий… тот, кого она знала…
Вздох. Испуганный взгляд. Резкий наезд камеры.
Полчаса спустя, когда весь материал был отснят, он ехал в узком лифте вниз. Что-то гулко грохотало над головой, и он поднял голову. Будто вгляделся в потолок. Жилистой рукой он сжимал белую трость. Его глаза могли видеть лишь темноту, рожденную вместе с самим Владленом сорок лет назад.
Слепота, как известно, случается по разным причинам. Установить причину слепоты Владлена за все годы не смог ни один из врачей. Со временем он, конечно, стал объяснять ее своими специфическими возможностями, чем заметно выделялся на фоне множества других медиумов, являющихся, по большей части, лишь шарлатанами, бесстыдно обманывающими доверчивый народ. У Владлена с этим проблем было, хоть его и упрекали во лжи порой.
Уверенными шагами он вышел на улицу, где его ожидала машина. Вишневый седан не первой свежести. Водитель, шатен средних лет с козлиной бородкой и вкрадчивым взглядом, скрестив руки на груди, спокойно курил сигарету.
– А вот и наша рок-звезда, – усмехнулся он, увидев Владлена.
– Да уж. Мастер в запугивании людей, – брюзгливо отозвался тот уже ровным, не столь хриплым голосом, преодолевая ступени.
– Как все прошло?
– Непросто. Очень непросто.
Водитель помог Владлену занять пассажирское место, после сел за руль и повернул ключ зажигания. Загрохотал мощный двигатель.
– Отвезти тебя домой?
– Было бы неплохо, Дима. Я устал.
Когда седан тронулся с места, Владлен чуть запрокинул голову и опустил веки, скрыв от мира свои яркие, но слепые глаза. Дима, его брат, внимательно следил за дорогой. Владлен шутил, что в их братском тандеме Дима обладал зрением «за двоих».
– Так кто же убил ту девочку? – спросил брат, выворачивая руль на загруженном перекрестке.
– Ты и так знаешь, что я тебе не скажу этого, – спокойно ответил Владлен. – Я не знаю их имен. Я вижу образы, я слышу их голоса, но я не читаю их, как открытые книги.
– Ну, может, убийца представился.
– Нет. Она сама показала мне его фото. Знаешь, оно было все замызгано, потрепано, будто долго лежало в кармане или сумочке.
– Кто-то близкий…
– Да, именно. Кто-то близкий. Остальное – это дело полиции. А я сделал все, что мог.
Седан пронесся по перекрестку на желтый свет. Послышались раздраженные сигналы.
– Кстати, тебе звонили, – сказал Дима. – Какой-то писатель. По поводу статьи о разбившемся самолете.
– Я говорил тебе, что это плохая идея. Я не хотел этим заниматься с самого начала.
– Зато это сыграет на руку твоей известности. Знаешь, людям время от времени нужно давать то, чего они хотят. Интрига. Мистика. В мире обыкновенных людей эта тема всегда будет актуальна. А ты просто напомнил о себе.
– И о том, что меня можно доставать просьбами. Дим, я не могу так долго продолжать. У меня тоже есть чувство усталости, пусть оно не похоже на ту усталость, которую испытывает трудяга на заводе или программист за компьютером. Эти видения – чужая жизнь.
– Ладно, я тебя понял. Постараюсь выбить для тебя пару полноценных выходных дней. Только пообщайся с этим писакой. Узнай, чего он хочет. А встречи все я перенесу на следующую неделю, так и быть.
– Спасибо тебе, Дима.
– Не стоит благодарности, братишка.
Дима припарковал машину около подъезда одного из жилых домов в самом сердце спального района. Узкие дорожки были заставлены другими машинами, на детских площадках творился ажиотаж. Сумбур детских голосов приятной волной охватил слух Владлена, когда тот вышел из машины. Он подумал о том, что малые дети в чистоте своих мыслей прекрасны. Улыбнулся.
Его окликнул мужчина в пальто с поднятым воротом и джинсах. Антон. Тот самый писатель, который пытался его найти.
– Здравствуйте!
С этими словами подошел он к медиуму и, как того велела привычка, протянул ему руку. Владлен никак не отреагировал. Завидев усмешку на лице Димы, стоящего чуть позади, Антон убрал руку, чуть покраснев от чувства стыда.
– Вы, наверное, Антон, да? – спросил Дима, поравнявшись с братом и протянув руку писателю. – Дмитрий Ионов. Это мой брат, известный медиум, Владлен Ионов.
– Приятно с вами познакомиться. Не хочу быть надоедливым, но у вас не будет времени пообщаться со мной по поводу пропавшего рейса?
– Знаете, Антон… – начал было Владлен.
– Думаю, у нас как раз есть немного времени, – вмешался Дима, широко улыбнувшись. – Пойдемте наверх, в квартиру. Там и пообщаемся.
***
Квартира, в которой жил Владлен Ионов, не отличалась каким-то диковинным убранством. Не висели на стенах африканские маски, не лежали на столах куклы Вуду и не тлели в вытянутых вазах зловонные палочки. Была прихожая, довольно просторная, в которой вошедших встречал дымчато-синего окраса кот. Была комната, в которой Антону предложили присесть на диван, расположенный у стены. Было небогатое убранство: журнальный столик; пара кресел; книжный шкаф, на полках которого покоились тома книг, исписанных шрифтом Брайля. Еще была кухня, куда удалился Дима, дабы приготовить кофе.
– Я точно вам не помешал? – вновь спросил Антон.
– Видимо, нет, – чуть поиграв бровями, ответил Владлен. – В любом случае, в моем мире темноты время идет чуточку иначе. Так о чем вы хотели поговорить, Антон?
– Рейс 9220. В одной статье, которую я прочитал сегодня утром в газете, вы говорите о некоторых видениях. О том, что этот самолет благополучно приземлился в аэропорту Дубая, – Антон помедлил. – Видите ли, я некоторым образом связан с событиями, произошедшими с этим рейсом. Точнее, с его исчезновением. Ведь никто так и не знает, что случилось с самолетом.
– Я и сам не знаю, что случилось с этим самолетом. Увы, я не обладаю подобной силой. В прошлый четверг я рассказал о своем видении, о своем сне одному из своих знакомых. В данный момент проходят съемки программы, в которой я участвую. Этот мой знакомый имеет связи в печатных СМИ. Ну а дальнейшее вы и сами можете понять. В конце концов, вы писатель, и обладаете даром фантазии.
– То есть…
– Нет, это не выдумка. Это действительно случилось со мной. Сложно объяснить то, что я вижу. Видения похожи на сны. Часто они расплывчаты, иллюзорны, но, присмотревшись повнимательнее, можно заметить некоторые детали. Очень важные детали.
– И какие детали вы заметили на этот раз?
– Самолет действительно исчез.
Антон внимательно посмотрел на Владлена. При всей своей предвзятости к вещам сверхъестественным, не поддающимся логическому объяснению, он ощутил холодок, что закрался под кожу.
– То есть?
– Мир не совсем такой, каким мы его видим. Понятия жизни и смерти, которые часто используются в быту – это своего рода упрощение истинной сути вещей, – Владлен вздохнул. – Те методики, которые я практикую сейчас, немного приоткрывают занавес, что отделяет нас от истины. Человеческий разум противится воспринимать что-то, о чем знала наша душа, когда жила в мире идей. Влившись в материю, то есть, в человеческое тело, она теряет нечто. Ту тайну, над которой бьются многие годы и столетия философы, маги, а порой и ученые. Тайну бытия.
Антон нахмурился.
– И все равно же я не совсем понимаю…
– Я вижу людей, которые были на том борту. Под толщей воды. При свете яркого солнца в пустыне. Я вижу их так, будто все они уже давно мертвы.
Хлынул дождь. Он был столь внезапен, что Антон резко обернулся и посмотрел в окно. В этот момент в комнату вошел Дима с подносом, на котором стояли чашки кофе и корзинки со сладкими угощениями. Подобно суетливой хозяйке, стереотипу, возникшему и возникающему поныне во множестве произведений, он аккуратно поставил поднос на стол, расставил чашки, корзинки. Подмигнул Антону. Тот ответил улыбкой на внезапное панибратство.
– Быть может, этот самолет действительно разбился, – предположил Владлен. – Увы, все те, кого я видел, лишь молчали.
Антон достал из кармана смартфон. Хотел, было, показать медиуму фотографию Евгении Звягинцевой, да вспомнил, что говорит с человеком незрячим. Движения Владлена, повороты его головы – все это давало понять Антону, что Владлен, быть может, и не видит ничего, но прекрасно чувствует каждое движение в пространстве вокруг, каждое слово, сказанное собеседником. Будто вырисовывается в его воображении силуэт человека, который произносит слова, и работают воображаемые мышцы лица.
– Мир духовный намного сложнее, чем мы можем себе представить. Понятия пространства и времени там совершенно иного рода. Потому и видения мои зачастую искажены так, что ничего не получается разобрать. Но в этот раз…
– Все иначе?
– Да. Совершенно иначе.
– Стюардесса. Евгения Звягинцева. Молодая девушка. Она летела вместе с мужем, тоже сотрудником авиакомпании, – Антон машинально вытянулся по направлению к медиуму. – Эта девушка появлялась в ваших видениях?
Владлен отвернул голову в сторону. Дима молча наблюдал за братом, попивая кофе. Движением руки он показал Антону, что сейчас не самое время продолжать разговор. Вероятно, медиум увидел что-то.
– Вы ведь были близки с ней, не так ли? – внезапно спросил Владлен. Он будто бы посмотрел на Антона, отчего тот покрылся мурашками.
– Честно говоря, я даже никогда не видел ее вживую. Только фотографии и разговоры. Ничего более.
– Очень странно. Ваша внутренняя энергия, ваши порывы говорят об обратном, Антон. Очень странно…
– Так вы видели ее? Она появлялась в ваших видениях?
– Нет. Но я вижу ее в вас.
Антон напрягся. Он все меньше и меньше верил в тот, по его мнению, бред, что слышал от слепого фрика в кожаной куртке и вязаной шапке. Мало ли таких ребят попадалось ему по жизни? Когда он был узнаваем, когда он был еще самим собой.
– Есть определенное мнение, что эта девушка знала о том, то случится с самолетом. При этом она не то, чтобы не побоялась зайти на борт самолета. Она поменялась вылетами с другой стюардессой ради того, чтобы попасть на этот борт. Не самое адекватное поведение для адекватного человека.
– Влечения и любовь делают людей неадекватными. Это уже больше литературный вопрос, Антон, – улыбнулся Владлен.
– И все же. Она могла знать о том, что случится?
– Была ли она ясновидящей? Увы, я не могу просто спросить у нее об этом. Могут ли люди видеть будущее? Не человеческие глаза, но душа его. Чаще всего проявления ясновидения называют не иначе, как «интуицией». Опять же, упрощение понятий, как в случае с жизнью и смертью.
– Мне очень нужно разобраться во всем этом. И я…
– Вы будете благодарны…
– Я хотел сказать, что я могу заплатить определенную сумму.
– Дело не в деньгах, – протянул Владлен. Брат окинул его вопросительным взглядом. – Вы будто бы обманываете самого себя.
Повисла нелегкая пауза.
– Я помогу вам. Не из-за денег, но из-за того, что вы храните внутри себя, Антон. Возможно, судьба не зря свела нас. Она дает нам возможность найти ответы на некоторые вопросы.
– Вы верите в судьбу?
– Судьба двойственна. Это не злой рок, как многие ее понимают. Судьба подобна сну, который мы создаем внутри себя и который мы видим.
Антон кивнул. Он выпил кофе. Посмотрел на Диму, вольготно сидящего на диване и раскинувшего руки в стороны. В очередной раз подумал, что все эти люди, которых он видит – лишь шарлатаны, способные нажиться на чужой доверчивости, порой излишней, порой необходимой.
Домой он ехал опустошенным, будто познал самую горькую за последние годы обиду. Будто Владлен пошатнул в нем искреннее и твердое понимание чего-то, что играло в жизни Антона важную роль. Оттого он курил одну за другой, и дым въедался в его глаза, мешая наблюдать за размазанной по лобовому стеклу дорогой, проложенной меж высотных домов.
Владлен до поздней ночи сидел в кресле, читая книгу. Пальцы его медленно бродили по выпуклому шрифту, нервные импульсы передавали в мозг точную информацию. Мысли о Евгении Звягинцевой не покидали его. Она, словно вирус, проникала в глубины людских мыслей, поедала людей, с которыми контактировал Антон. Он носил ее под самым сердцем, подобно смертельно больному, не подозревающему об опасности вируса.
Владлен пообещал самому себе, что во всем разберется. Впервые за долгие годы его заинтересовала чужая история. Не из-за своего дара теперь он готов был страдать, но из-за своего интереса. Он готов был заплатить за это высокую цену. Готов был солгать.
***
Потрескавшийся от сырости и времени асфальт дороги тонкой линией шел вдоль песчаного морского берега. Вкрапления камней издали можно было спутать со стаями чаек, что кружили в небе, напевая свои настойчивые, порой омерзительно громкие песни. Шумел прилив, и волны захватывали все новые и новые просторы.
По другую сторону дороги тянулся грядой величественных корабельных сосен лес. Превалирующий оттенок его, чуть темный в пасмурный дождливый день, создавал резкий контраст с молочно-белым небом. Темная земля, насквозь пропитанная водой, что падала с неба мелкими каплями уже несколько дней подряд, становилась мясистой, тягучей, будто бы сделанной из искусственного материала.
Похоже на постановочный кадр из фильма, – думала Алина, сидя на пассажирском сидении и прислонив голову к стеклу. Чуть хотелось спать – был ранний час, но утро северных широт так просто спутать с разгаром дня, тем более если ты вдали от городов и поселков, мчишься по трассе на скорости около сотни километров в час и думаешь о своем.
Алине казалось, что все это выдумано. Ее приезд сюда, ее прошлая жизнь, смерть матери. Ее тайна. Все как будто было написано писателем, зашифровано в сотнях килобайтов информации. Ей казалось, что она стала лишь чужой мыслью, выплеснутой на страницы романа.
Она думала о Антоне. Не так, будто сильно скучала по нему. Можно сказать, она скучала, улыбаясь. Ей было хорошо на душе от осознания того, что они не мучают друг друга хотя бы эти несколько недель. Ведь она, по сути, пользовалась им, потому что была бессильна против его ласки, его ухаживаний, его светлого ума. Он тоже пользовался ею, порой грязно. Не обращался, как с проституткой, но, в то же время, не был привязан к ней бесповоротно, полными чувствами не отдавался ей. Они лишь играли любовь, прекрасно осознавая, что реальная жизнь где-то рядом.
Она смотрела в небо. В этой части огромной страны увидеть в небе самолет можно было нечасто. Не то, что в большом городе. Над головой ее было теперь пустое небо. Скучала ли она по небу? Вполне возможно, что так же, как и по Антону. Скучала, улыбаясь. Зная, что так лучше. Пора ей было уже опуститься на землю. Вернуться к тем вопросам, решение которых откладывала она долгие годы.
Тем временем дорога уходила от морского побережья. Она поднималась чуть над уровнем моря, туда, где лес был гуще, а цвета принимали все более темные оттенки. Или это небо темнело от набежавших внезапно туч? Начался дождь. Начали работать «дворники». Мерно, едва слышно в общем звуке, что сопровождал недолгую поездку. Ревел двигатель, играла музыка. Пахло елью.
Алина и Алексей говорили о разном. Суть их беседы на общем фоне той колоритной поездки меркла, как меркнет свет далеких звезд с приходом утра. Крутились колеса, и место назначение было уже совсем близко. Затерянная в лесу туристическая база, без ярких вывесок и громких предложений. Только природа, люди и все самое необходимое.
Засыпанная гравием площадка, служившая местом для парковки автомобилей. Домик администратора с длинной трубой, прорывающейся сквозь крышу. Чуть дальше – ряды одноэтажных домиков, узкие тропинки, бельевые веревки и запах костра. В ранний час некоторые постояльцы уже выбирались из домиков, ежась от утреннего холода и похмелья, дабы сходить в туалет или приготовить завтрак на одной из плиток общей кухни, что вытянутым домиком стояла немного в стороне. За домами шумел листвой лес, а за ним рябой гладью манило к себе озеро – зеркальное отражение неба.
Алина вышла из машины и полной грудью вдохнула свежий лесной воздух. Огляделась по сторонам. Алексей улыбнулся ей.
– Тебе здесь понравится, – сказал он уверено.
Оплатив несколько дней пребывания наличными в домике администратора – седовласого мужичка с южной примесью, которая отражалась на лице его кустистыми черными бровями и темной кожей, бывшие муж и жена, забрав из машины сумки, направились к своему домику. Ключ был в руках у Алексея. Номер 23.
Внутри домика было сыро и не то, чтобы недружелюбно, но как-то не слишком уютно. Конечно же, со временем ко всему привыкает человек, обживая новое место, пропитывая его своими запахами и ощущениями, но пока что Алина лишь хмыкнула, чуть улыбнувшись.
Две односпальные кровати. Две тумбочки. Лампочка под потолком. Кухонный стол и два стула в прихожей. Ничего лишнего, что могло бы отвлечь от пространственных мечтаний двух заблудившихся по жизни путников.
– Как в детском лагере, – заметила Алина.
– Да, очень напоминает. И, все же, чересчур роскошно: много места, да еще и можно поселиться с девчонкой. Эх, были бы такие блага в тех детских лагерях, в которых бывал я.
Алина фыркнула, мол, не смешно. Ей показалось, что бывший муж попытался обнять ее, поддавшись порыву чувств. Да только он не коснулся ее даже пальцем. Вышел из комнаты, стал грохотать в прихожей кастрюлями. Алина же осталась стоять на месте. Она хотела, чтобы то объятье случилось. Хотела, чтобы он взял ее. Сквозь свои страхи и нерешительность, пропитанную чувством стыда, она ясно понимала, что хочет заняться с ним сексом. Долго и страстно целовать, как раньше. Часто дышать, чувствуя, как бодро бьется сердце в груди.
Она думала о том, что, возможно, все мы, вне зависимости от того, любим, или нет, пользуемся друг другом. И в том, что она пользовалась Антоном, а он пользовался ею, не было ничего такого плохого. В отношениях с Алексеем, по сути, могло случиться то же самое.
Она сомневалась в этом, но твердо понимала, что ей куда важнее просто чувствовать то, что она действительно хочет чувствовать. Ведь зря, все же, говорят, что обмануть себя невозможно. Очень даже возможно. Куда сложнее быть честным с самим собой. Это качество, это умение отличает человека свободного от человека порабощенного собственными страхами и желаниями. Правда в данном случае выступает как панацея.
Чуть позже они гуляли по лесу. Хрустели под ногами ветки. Было влажно, но спасали резиновые сапоги и мешкообразные дождевики, что были надеты поверх свитеров. Лес принимал гостей в своем изумрудном царстве, покачивал ветвями в знак приветствия.
Они прошли до берега озера. Блеклый песок, рябь водной глади. Деревянный пирс уходил вглубь озера. Мужик в шапке и свитере сидел на стульчике с удочкой в руках. Рядом стояло железное ведро, которое Алине напомнило о тех временах, когда мать умывала ее в ванночке. В таких вот ведрах кипятили воду летом, когда отключали тепло, или прорывало трубы.
Алексей сказал, что стоит как-нибудь покататься на лодке. Предложил сделать это на следующий день, потому что, по прогнозам, ветер должен был стихнуть. Алина согласилась. Они двинулись дальше, зарываясь сапогами в песок и рассказывая друг другу немного больше о себе.
– Как думаешь, хорошо ей там сейчас?
– Я не знаю. Надеюсь, что да. Кто знает, что там, дальше? Забавно, ведь все, что у нас остается – только возможность верить.
– Во что теперь веришь ты?
– В себя. Раньше думал, что верю в Бога, но все пошло как-то не так.
Они сидели на раскладных стульчиках у костра, неподалеку от домика. Был вечер, дул прохладный ветер. Трещали сухие доски в ярком пламени. Горло согревала выпивка, в голове стоял легкий туман. Ласково и приятно заполнялась пустота внутри.
– Ты изменился, Леша, – сказала Алина.
– Ты тоже изменилась, – ответил он.
С приходом июня длиннее стали вечера. Свет дня постепенно отнимал отведенное ночи время. Близились «белые ночи». Тем не менее, вечером все еще можно было разглядеть на небе россыпь звезд, таких далеких, таких прекрасных. И среди них, почти незаметными, оставались огни самолета. Только приглядевшись, можно было отличить их на фоне звезд.
Он взял ее руки. Посмотрел ей в глаза. Нет, он не хотел соблазнить ее этим поступком, но дал понять, что он рядом, и готов поделиться тем теплом души, которым обладает далеко не каждый человек. Для нее то была великая награда. Как будто не было прошлого. Как будто только будущее было впереди. Никаких новых страданий.
Алина не думала, что из языков пламени за ней все еще наблюдали глаза прошлого. Глаза, в которые она боялась посмотреть. До боли знакомые, до стыда неизвестные.
– Ты ведь так и не рассказала… – начал было Алексей.
– И не хотела бы, – отрезала Алина, выпалив слова так, будто испугалась. – Только не сейчас.
Сухой треск заполнил тишину. Откуда-то издалека были слышны веселые голоса, музыка.
– Наверное, у костра сегодня дискотека, – предположил Алексей. – Знаешь, там, в центре, будет такой огромный пионерский костер, а кто-нибудь обязательно пустит трек-лист старых песен нашей ранней юности. Короче, будет весело!
– Звучит интересно, – Алина улыбнулась. – Пойдем туда?
И они танцевали ночь напролет. Под дождем, согреваемые теплом огромного костра, языки пламени которого тянулись к звездному небу, и крепким алкоголем, они вновь становились ближе. Их окружали обычные люди, столь же мокрые и веселые, как и они сами. Будто приятная суета поглотила их целиком.
Мир кружился в медленном танце, а они стояли неподвижно посреди воображаемой танцевальной площадки. Крутились огромные колонки, спрятанные под железным навесом; крутилась пьяная и голосистая молодежь, курящая травку и пьющая замешанный в пластиковых бутылках с колой виски; крутился одинокий танцор в растаманской шапке и широких штанах, что были в моде в конце прошлого века. Это они были неподвижны, обнявшись, касаясь друг друга, промокая под проливным дождем этого нового, еще не случившегося лета.
Почернели высокие сосны. Погасло пламя костра. В глубине ночи, изрядно напившись и натанцевавшись, отправились восвояси и растаман, и молодые. Направились в свой домик, обнявшись, Алина и Алексей. Он перекинул свою руку поверх ее плеч, как будто бы стараясь ухватить ее покрепче. Он был уже достаточно пьян, да и она пошатывалась порой, мило и глупо улыбаясь, как это и бывает после двухсот грамм коньяка.
– Хочу тебя…
Она произнесла эти слова тогда, когда осталась в комнате одна. Алексей пошел в туалет, а она, снимая с себя промокшую одежду и ежась от неприятного чувства, все больше и больше поддавалась развратному демону, что сидел в ней не очень глубоко. Она хотела, чтобы Алексей взял ее прямо в небольшой комнатке, не отличавшейся убранством. Она хотела чувствовать запах мужчины. Не смесь ароматов, но запах тела, не лишенного естественных выделений. Она хотела стонать, впиваясь ногтями в его кожу на спине.
Вот только когда он вернулся обратно в комнату, она засомневалась. Осталась в похмельном непонимании, чем вызвала его вопросительный взгляд. Она просто не знала, как будет лучше.
– Что не так, Алина? – спросил он, приблизившись к ней.
– Не хочу снова испортить тебе жизнь, – прошептала она, будто не существовало возможности сказать эти слова обыкновенным голосом. Они должны были звучать иначе.
– Что ты такое говоришь? Неужели ты не думаешь, что все может быть по-другому?
– Думаю. Даже знаю. И чувствую это. Но только боюсь. Боюсь этого самого будущего. Однажды я уже думала, что все хорошо…
Губы их тянулись друг к дружке. Тянулся рассмотреть каждое новую морщинку на лице, каждое изменение влюбленный взгляд. Неловким движением рука скользнула под влажную футболку. По телу пробежался приятный холодок.
Тяготящие мысли ушли в сторону. То был временный эффект, который дает паре людей занятие любовью. Кто-то ищет в этой удовольствие, кто-то – наслаждение. Не стоит путать эти понятия. От правильно расставленных приоритетов в жизни многое зависит.
Обнявшись, они лежали на кровати. Было тесно и, надо сказать, не столь удобно, но Алине было все равно. Положив голову на его грудь, она дала волю пальцам прогуляться по телу бывшего мужа. Немного поиздеваться над ним.
– Ты все такая же шалунья.
– Старые привычки не уходят полностью.
Воздух был сырым и будто бы тяжелым. Казалось, что он накапливался в легких, оседал на пористой основе их, чтобы потом выйти вместе с потом и слюной во время очередного сближения липких тел.
Ближе к утру они уснули. Когда солнце лишь кралось за вершинами деревьев к своему обыденному дневному месту обитания, они оба сомкнули глаза, чтобы проснуться в объятиях друг друга через несколько часов. Сварить кофе. Приготовить яичницу. Позавтракать на природе, сидя на застеленных тряпками лавочках.
Она улыбалась во сне. Ей снилось что-то. Возможно, то будущее, о котором она стала мечтать. Обыкновенное земное будущее. Но, как любой другой человек на этой планете, она не могла ничего знать наверняка. Бог смеется, слушая наши планы. Смеется судьба. Смеются вечность и красота, потому что мы, люди, порой так самонадеянны, так сильно влюблены в собственные иллюзии, что уже и не можем отдавать себе отчет в действиях. Мы бежим к своему счастью так, будто ждет оно нас в обернутой подарочной бумагой коробке. Счастье в моменте. Возможно, Алине как раз снился тот самый момент.
***
Утих вчерашний ветер. На озере было спокойно. Ровная гладь холодной воды принимала небольшую лодку и мерно двигающиеся весла. Алексей умело вел лодку к небольшому островку, что был расположен по центру озера.
Алина смотрела на него, порой с улыбкой, порой с крайней задумчивостью. До сих пор она не могла свыкнуться с мыслью, что все это происходит в реальной жизни. Нереальными казались ей и это озеро, и эти весла, будто бы приводимые в движение каким-то совершенным механизмом. Будто и сам Алексей был лишь частью хорошо спланированной игры, в которой ей, увы, суждено было проиграть. Она была персонажем, чужой фантазией, и осознание этого, приходящее так же болезненно, как и лезвие ножа, протыкающее человеческую плоть, обволакивало ее мысли. И, все же, она была счастлива.
Все так же рыбачил на пристани мужчина. Казалось, будто он не покидал это место с прошлого дня. Сидел все в той же позе, на том же самом месте. Алина вспомнила про ту решетку, что видела в больнице, где умирала ее мать. Вспомнила про плюшевого медведя, что был найден посреди пустыни. Все это принадлежало какому-то другому миру, который она, как бы ни старалась, увидеть не могла.
Плюшевый медведь внимательно наблюдал за тем, как Антон надевал рубашку. Игрушка, которую она когда-то давно подарил жене. Вероятно, в самом начале их отношений. Тогда, когда он лечился от душевного своего недуга.
Антон собирался заехать за Владленом Ионовым. Медиум согласился помочь ему в поисках неизвестного. Он сказал, что нужно отправиться на то место, с которого странные события брали свое начало. В аэропорт.
Внедорожник мчался по загородной трассе, оставляя позади хитросплетения дорожных развязок. Скоростной поезд держал свой путь параллельно асфальту дороги. Жизнь в движении.
– Может ли человек видеть будущее? – спросил Антон, не отводя взгляда от дороги. Слепой взгляд медиума был направлен на приборную панель.
– Я не знаю. Дар, который у меня есть, которым со мной поделились, не дает ответы на все вопросы. Я ведь работник, квалифицированный, опытный. Я слушаю тех людей, которых уже нет с нами, чувствую их переживания, но они сами говорят мне. Я не могу спрашивать.
– И что же говорит Евгения Звягинцева?
– А что связывает вас с Евгенией? Откуда такое сильное рвение?
– Это сложно объяснить…
На секунду Антон и сам начал сомневаться. Тряхнул головой. На секунду ему показалось, что он сошел с ума. Будто срыв уже произошел, а он лишь блуждает в послемраке человеческого помешательства.
Евгения и Александр лежали в обнимку на широкой постели. Смятая простыня, запах секса, что наполнял комнату. На ней были лишь трусики, он же лежал полностью голый. Все еще стучало возбужденно сердце в груди. Но стучало ли оно? Или то были лишь отголоски реальной жизни?
– Я сама так решила… – говорила она.
Александр смотрел в сторону окна, за которым, будто в чудесной сказке, раскинулся южный город с рядами пальм, дорогими машинами, диковинными нарядами и возможностью делать все, что душа пожелает.
– Но ты даже не спросила меня о том, чего хочу я.
– Наш брак, – она выдохнула. – Ты знаешь, что с ним могло стать. Я знала больше, чем ты мог подумать…
– Да? – нахмурился Александр.
– Не хочу об этом говорить. Тем более, все это уже в прошлом.
Она встала с постели. Прошлась медленным шагом на кухню. Выпила стакан свежевыжатого грейпфрутового сока. Ее аккуратное, красивое тело, ее округлая грудь. Неужели я готов был потерять все это? – задался вопросом Александр. Но чем лучше такая жизнь? Да и жизнь ли?
– Я могла бы не говорить тебе ни о чем, и ты даже не заметил бы разницы. Просто я решила для себя, что принимаю честность. Никакой больше лжи между нами. Ни с твоей, ни с моей стороны. Только правда.
– Порой ложь лучше правды.
– Ты так считаешь?
– Да.
Она снова вздохнула, но на этот раз на ее лице проявилось явное негодование. Она пристально посмотрела на мужа.
– Мы погибли потому, что я так решила.
– Нет, Женя. Мы погибли потому, что ты поступила эгоистично.
– Да что ты знаешь о моем эгоизме?! – возмутилась она. – Ты занимался любовью с той девчонкой, которая еще даже университет не закончила, а я, значит, эгоистка?! Ты изменял мне, и даже не попросил прощения! Я же простила тебя. И ты считаешь, что это тоже эгоизм?
– Ты убила меня, Женя! Меня и три сотни пассажиров этого чертового рейса! – он встал с постели. Его тело напряглось. – Просто потому, что решила, будто так будет лучше! Отправила на тот свет такое количество людей, но ради чего? Ради этой искусственной жизни посреди ничего? Каждый день я просыпаюсь, и ко мне приходит понимание того, что никакой, к чертовой матери, день не наступил! Ничего не наступило! Все это вымысел!
Она содрогнулась. Хотела сказать что-то, но звук застрял комом в горле. Тряхнула руками. Мимика ее лица содрогнулась, по щеке потекла горячая слеза.
– Я просто хотела, чтобы мы были счастливы. И только.
***
Владлен Ионов неспешно шел по терминалу аэропорта в час, когда люди спешили зарегистрироваться на свой рейс, сесть в пассажирское кресло и унестись прочь, по делам или на отдых. Он слышал суету своими ушами, визуализировал ее своим воображением, которое было развито очень и очень хорошо, что, собственно, не может показаться удивительным. Он буквально видел мир своими незрячими глаза. Субъективность восприятия в чистом виде.
– Раньше мне нравились людные места, – говорил медиум. – Я не чувствовал себя одиноко, когда был окружен голосами людей, пусть незнакомых, но все же людей. Это куда лучше, чем слушать мерный стук старинных часов и пение кукушки через каждый час, – он сделал паузу. – Сейчас я больше стал любить тишину.
– Ваше зрение, оно…
– Я родился слепым, – словно прочитав мысли, ответил медиум. – Так уж получилось, что я никогда не видел мир так же, как можете видеть его вы. Со временем, конечно, научился неплохо ориентироваться. Но лишь со временем. Ну а вы? Каким вы видите этот мир?
– Стараюсь видеть его прекрасным, – ответил Антон уже готовой и часто используемой им же фразой.
– Прекрасным вы видите его лишь на страницах ваших книг, в вашем воображении, или есть что-то действительно прекрасное в реальном мире?
– Пожалуй, есть.
Антону непросто было дать ответ на подобный вопрос. Как далеко может зайти писатель для того, чтобы написать достойный роман? Насколько глубоко он может погрузиться в свой внутренний мир? И сможет ли он отличить его от мира реального после столь длительного путешествия? Где та граница, что отличает безумца от мыслящего нормально (опять же, по общепринятым понятиям) человека?
– А что есть прекрасное для вас, Антон? – спросил Владлен.
– Любовь…
– А вы любите?
– Любовь бывает разной. Так что да, я люблю.
Владлен кивнул головой в знак понимания. Он будто бы посмотрел в глаза Антона, отчего тот ощутил, как легкий холодок пробежал по его телу.
Они прошли чуть вперед. Поднялись на второй этаж. Оттуда открывался вид на стоянку самолетов и взлетно-посадочные полосы. Стальные птицы садились и взмывали в небо. Светило солнце, но легкие тучи то и дело пытались спрятать его от взора людей.
– Никогда не летал на самолетах, – сказал Владлен.
Он протянул руку чуть вперед, будто бы пытаясь дотронуться до чего-то невидимого Антону и остальным людям. Дыхание его стало частым. Незнакомому человеку могло бы показаться, что у него начался приступ астмы или мощная паническая атака.
Смутился и Антон. Он внимательно посмотрел на Владлена, но ничего не сказал.
– У нее каштановые волосы. Она не одна. Нет. Она ушла не одна…
Владлен захрипел, чем привлек внимание проходившей мимо семьи с огромными дорожными сумками.
– Она была с мужем на том рейсе, – добавил Антон.
– Я не вижу его. Здесь только она. Она счастлива. Она говорит, что сама все решила. Так должно было случиться…
Руки Антона и спина покрылись мурашками. Хрип Владлена стал умеренным.
– И еще. Она просит прощения. Она говорит, что так будет лучше для всех.
– Просит прощения? У кого? У пассажиров?
– У вас, Антон.
Неясному нам и новому мы чаще всего сопротивляемся. Это происходит практически на подсознательном уровне. Антон сопротивлялся. Он решил, что медиум просто что-то напутал. Он все еще не был уверен, что тот действительно слышит голоса. Он все еще мог считать его жалким обманщиком. Но тяжелее всего, разумеется, открыть правду самому себе.
– Вы что-то путаете, Владлен, – с долей негодования произнес он. – Мы с Евгенией Звягинцевой незнакомы.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно! Как я могу забыть, что не знаю человека, или знаю его?
Владлен нахмурился.
– Я лишь говорю то, что слышу. Она просит у вас прощения, – сказал он спокойным тоном. – Теперь она у теплого моря. Я вижу песчаный берег. Закат солнца. Рябь на поверхности изумрудного моря. Я вижу… все это выглядит прекрасно. Но он говорит, что все это нереально. Он знает об этом…
– Кто знает? Муж?
– Мужчина. Она говорит, что любит его. Любит бесконечно сильно.
– Так почему же разбился этот самолет? И разбился ли он вообще?
Владлен утих. Казалось, что перестал шуметь голосами тысяч людей терминал аэропорта. Тишина завизжала в ушах Антона. Он скривился от внезапного приступа. Подумал, что падает вниз.
– Она ушла. Исчезла, – констатировал медиум спокойным голосом. – Больше она ничего мне не сказала.
Антон выругался вслух. Вопросов перед ним теперь возникло еще больше, а вот ни одного конкретного ответа он до сих пор так и не услышал. Выругался снова. Ему хотелось напасть на Владлена, ударить его, причинить ему вред.
– Я не понял ни черта из всего этого!
– Это сложно понять. Она выглядит необычной. И она определенно знает вас, Антон.
– Она не может меня знать. Я знаком с ее коллегой, и только! Никогда ее не видел даже.
– Порой ответы на наши вопросы лежат у нас прямо под носом, но мы не видим их лишь потому, что не хотим их видеть. Обманываем себя. Антон, вам стоит спросить себя: уверены ли вы в том, что реально, а что – нет?
Туманное утро сменилось солнечным днем. Они лежали в постели, обнявшись. Она говорила ему, что безумно скучала все эти годы, проведенные в немой разлуке. Он гладил ее волосы, блуждая взглядом по изгибам ее тела, лишь отчасти прикрытого одеялом.
За окном кто-то громко рассмеялся. Алина вспомнила те слова, что услышала от Алексея при встрече. «Я подумал, что это шутка». Шутка ли, спустя столько времени вновь лежать вместе с ним в одной постели? Шутка ли, снова почувствовать себя матерью? Стать счастливой.
– О чем ты думаешь? – спросил Алексей.
– Скорее всего, о тебе, – задумчиво ответила она.
– Необычный ответ…
– Просто очень сложно понять, что теперь есть ты, а что – я. Сложно понять, кто есть кто, когда существует понятие «мы».
За теми словами последовал поцелуй. Ее губы. Ее взгляд. Ее необыкновенная, знакомая лишь ему одному красота. Его крепкие руки, ласкающие ее грудь. Томные вздохи. Учащенное дыхание. Сила страсти. Привкус любви на губах.
А после приготовили обед. Он нарезал картошку, она приготовила салат. Пожарили мясо на старой сковороде. Приятный аромат ударил в нос и заставил почувствовать зверский голод, нагнанный днями и ночами, проведенными в прекрасной тишине и обществе друг друга.
– Ты останешься? – спросил Алексей неуверенно. Чуть замялся. – Я имею ввиду, в городе…
Они сидели за столом у домика. Солнечный свет пробивался сквозь кроны деревьев и мягко падал на их лица.
– Не знаю, – чуть подумав, ответила Алина. – Ты хочешь, чтобы я осталась?
– Главное, чтобы ты сама этого хотела.
– А мне главное, чтобы этого хотел ты. Я же не знаю.
– Ты все прекрасно знаешь, Алина. На этот раз это наше общее решение. Просто расскажи мне то, что ты должна была рассказать еще тогда, пять лет назад.
Повисла пауза.
– Не сейчас.
– Но когда?
– Прошу, давай сейчас не возвращаться к этой теме.
Снова убегает. Не в физическом смысле, так в психологическом. Не хочет столкнуться с действительностью. Выстроила воздушный замок, который не хочет никому показывать. В этом вся она. Готовая бежать вперед, без оглядки. Взмывать в небо, уставать до изнеможения. Менять города и страны. Лишь бы воздушный замок продолжал существовать. По крайней мере, в ее собственном воображении.
– Ладно. Не та тема, – кивнул Алексей. – Ну, как мясо?
– Отличное. За эти годы ты научился готовить не хуже своей матери, – сказала Алина, чуть улыбнувшись. Та улыбка стоила ей большого напряжения.
– Не сердись на меня за это. За то, что я хочу узнать правду. Это важно для меня… знать, чьего ребенка я растил все эти годы.
– Ты растил своего ребенка, Леша. Он твой, и мой, и ничей более. Между нами никого больше нет, и никогда не будет. Да… я понимаю. И знаю, что неправа. Просто мне тяжело самой оглядываться на то время и тот поступок. Ты знаешь, что порой я бываю отвратительной…
– Нет, ты хорошая, Алина. Ты и сама не знаешь, насколько.
Порой стоит пуститься в путь лишь для того, чтобы почувствовать изменения. Ведь в мире, в котором чья-то истина является лишь выбором другого человека, в мире, где у нас нет ничего, кроме иллюзий, так важно уследить за теми изменениями, что таят в себе прекрасное. В мире, где столько зла и обид; где сыновья ненавидят матерей, а жены изменяют мужьям; где истина подменяется ложью во благо, так непросто найти это самое прекрасное. Но оно есть. В него стоит верить. Рассматривать его в каждой улыбке, в каждом блике солнца, в каждом теплом слове матери, в каждом признании в любви.
Кем написаны истории наших жизней? Нами ли самими? Видим ли мы окружающий мир так, как видим его в своих снах, создавая и ощущая его одновременно? Алина смотрела на линию морского берега и думала о том, что, пожалуй, ее писатель, кем бы он ни был, оказался весьма и весьма хорош. Но она не дочитала…
***
Алексей знал дорогу очень и очень хорошо. Встречались, порой, опасные участки, но то было лишь следствием износа дороги. Он держался подальше от встречной, чувствовал себя комфортно и временами смотрел на Алину, такую романтичную тем утром. Такую красивую в его глазах. Они возвращались обратно в город.
Утренний туман все никак не покидал прибрежную зону. То и дело исчезали в кисельной пелене виды северной природы, холодной, пронзительно-прекрасной, но не дающей шанса согреться холодными ночами. Наверное, в природе севера сконцентрированы главные принципы современной жизни.
Ее ладонь лежала на его ладони. Тонкие пальцы кончиками своими касались его выступающих из-под толстой кожи вен, курсировали по его костяшкам. Хотелось целоваться. На скорости в сотню километров, преодолеваемых за один час. Мчаться вперед и целоваться, не зная пункта назначения, да и не придавая ему особого значения.
Она приблизилась к нему лицом. Он почувствовал ее дыхание на своей щеке. Улыбнулся. Любил, когда она так делала. Просто находилась на предельном расстоянии, испытывая его на прочность. Он хотел вцепиться в ее губы, жадно, страстно. Скорость автомобиля нарастала пропорционально его возбуждению.
Дорога уходила чуть вниз, делая плавный поворот, конец которого был скрыт от взора Алексея столбами вечнозеленых деревьев. Еще один привычный поворот в жизни. Ничего необычного. Просто еще один поворот.
– Я люблю тебя…
Она сказала это прежде, чем их губы сомкнулись в поцелуе. Прежде, чем их автомобиль, сменив траекторию, выехал на встречную полосу.
Отчаянный сигнал грузовика разнесся по округе. Скрип тормозов больно ударил по ушам Алины прежде, чем металл автомобиля, словно папье-маше, изменил форму, превратившись в подобие мехов старой доброй гармони. Она не успела ничего понять. Подушка безопасности выстрелила в тот момент, когда ее лицо уже готово было столкнуться на бешеной скорости с измененными формами универсала.
От удара легковушку развернуло на 360 градусов. Она бесконтрольно помчалась вперед, но преграда в виде дерева остановила ее. Грузовик, проделав немалый путь с полностью выжатыми тормозами, наконец, остановился. Водитель, мужчина немолодых лет, в темном кафтане и бесформенных брюках, выскочил из-за баранки, держась за лицо. По его руке текла кровь. Вполне возможно, он разбил нос, но в целом отделался лишь легкими ушибами.
Он добежал до универсала, в котором, охая и пытаясь выбраться из покореженного салона, находилась Алина. В ее волосах путались осколки стекла. По ее ногам, согревая в момент охладевшую от ужаса кожу, текла кровь вперемешку с мочой. Ее трясло, она кричала, плакала. Рядом, не подавая признаков жизни, лежал, упав лицом на руль, Алексей.
– Девушка… девушка… осторожно…
Водитель грузовика попытался аккуратными движениями вытащить Алину из машины. Она стала сопротивляться, едва понимая суть происходящего. Шок заставлял ее быть иррациональной. Краем глаза она увидела окровавленное лицо любимого человека и закричала так громко, что взмыли в небо чайки. Он был мертв. Теперь пришло его время покинуть ее.
Но она еще не осознавала этого. Она лишь хотела вернуться к нему, в этот покореженный салон, в груду осколков. Выкрикивала ругательные слова, но водитель был непоколебим. Он оттащил ее от машины на несколько метров и усадил на траву изумрудного цвета.
– Как вы? Слышите меня? Девушка?!
Алина внимательно всмотрелась в лицо водителя. Оно не напоминало ей ни о чем из ее жизни. Просто лицо человека. Красная кровь, каплями падающая на траву. Грязь столкновения. Запах бензина витал в воздухе.
Часть четвертая
Что-то еще…
***
Голова Антона лежала на предплечьях сложенных перед собой рук. Изогнувшись во внушительный, метафоричный вопросительный знак, он отдыхал от мыслей, но эти же самые мысли, будто бы пользуясь моментом, смаковали его самого, обгладывали кости его идейного тела.
Он представлял себе, какого это: быть человеком, разбившимся в автокатастрофе. Потерявшим жизнь спустя несколько секунд после поцелуя с любимой. Не уследившим на резких поворотах жизни за дорогой.
Антон ясно понимал, что мертвым нет никакого дела до чувств. Когда твоя грудная клетка вмята внутрь тела, а изо рта медленно сочится кровь, какое тебе дело до эмоций, что окружают твой труп? Какое тебе дело до тех, кто рядом, кто смотрит на тебя с округленными от испуга глазами, пытаясь найти на твоем окровавленном лице хоть какие-то признаки жизни? И пусть в воздухе присутствует запах горючего, и кажется, что все вот-вот взорвется, какое тебе дело до всего этого? Ты мертв, и с этим ничего нельзя поделать.
Снова ночь окружала Антона со всех сторон. Снова Настя спала где-то в соседней комнате, будто в соседнем измерении, из которого не доносилось ни звука. Все заглушала музыка, что вылетала из наушников прямо в сознание. Медленные мелодии. Антону могло показаться, что за окном не начало лета, но самая настоящая зима, что снег огромными хлопьями падает с неба, и в воздухе витает аромат загадочности, едва уловимый, но оттого лишь более притягательный.
Антону казалось, что он выдавил из себя, как из тюбика зубной пасты, последнее содержимое. Мерцал экран ноутбука. Еще одна глава его работы была окончена. Нет, то был не конец повествования, но начало новой главы. Должно быть, последней. И он не знал, как ее начать.
Его отвлекали воспоминания о разговоре с Владленом Ионовым. О том, каким он был настойчивым в некоторых вопросах. Он буквально дал понять Антону, что Евгения Звягинцева – нисколько не случайный персонаж в его жизни. Приоткрыл занавес, за которым жизнь таила нечто важное. Нечто, о чем Антон позабыл.
– Я знаю, что вы мне не доверяете во многом, Антон, – говорил Владлен, сидя на пассажирском сидении внедорожника. Антон внимательно следил за дорогой. Рев двигателя убаюкивал. – Знаю, что отчасти считаете меня шарлатаном. Но тогда возникает логичный вопрос: почему вы обратились ко мне?
– Вероятно потому, что я уже и сам не знаю, что делаю, – ответил Антон.
– Ответьте мне на другой вопрос: зачем вы стали копаться в этом деле? Почему вы вообще за него принялись? Ведь если вы не знали Евгению… то кого вы знали?
– Ее коллегу, Алину, – твердо ответил Антон. – Она поменялась с ней рейсами. Алина должна была находиться на борту того самолета. С тех пор все как будто бы изменилось, стало другим… – Антон осекся. Виной тому не было дорожное препятствие, но препятствие душевное. – На самом деле, я просто искал тему для нового романа, – выдохнув, добавил он. – Романа, над которым я работаю уже долгое время. У меня случился… творческий кризис, что ли. Или душевный. Просто я… не знаю, может, люблю ее. Любовь ведь бывает разной.
– Любите Евгению?
– Да нет же! – вспылил Антон. – Алину. Она, черт возьми, как будто часть меня самого! Хотя порой мне и кажется, что я не знаю ее и не понимаю ни один из ее поступков, где-то в глубине души я чувствую, что мы неотделимы друг от друга.
Повисла пауза, в ходе которой Антон резко вырулил на широкий проспект. Кто-то из участников движения нервно посигналил ему вслед, на что Антон отреагировал бранью.
– Я знаю людей, – начал Владлен после долгого молчания. – Которые работают над вопросами… будущего. Вопросами судьбы и предопределения. Они уверены, что все, что происходит в жизни, предначертано и подчиняется определенному плану. Вы, Антон, в день нашего знакомства сказали мне, что Евгения будто бы знала, что тому самолету суждено было исчезнуть. Это ведь так?
– Это предположение.
– Предположение подтолкнуло вас на встречу со мной. Ваше место в этой истории, ваш путь начался с предположения. Да и жизнь, если подумать, можно смело назвать предположением. В определенном смысле.
– Кто эти люди?
– Фанатики. Для таких, как вы, да и для таких, как я. Представьте, если бы христианство отстаивало свои верования, пренебрегая заповедями.
– Ну, такого в истории более чем достаточно, – усмехнулся Антон.
– Судьба двойственна, как я уже говорил вам. Это мое личное убеждение, но я не пытаюсь навязать его так, как пытаются навязывать его некоторые люди и сообщества. Вы многого не знаете, Антон. Вы не знаете, какие идеи могут поглотить вас, стоит вам свернуть на один поворот раньше намечено. Вы не можете знать, что кроется за стенами тех домов, пороги которых вы никогда не переступали.
Спина Антона покрылась мурашками. В словах Владлена, во взгляде его слепых глаз было что-то зловещее, но, вместе с тем, потрясающее. Что видел он своими незрячими глазами? Антон не мог знать, как и не мог знать то, что и сам был слепцом. В определенном смысле.
Антон остановил внедорожник около дома Владлена. На предложение помощи медиум отреагировал негативно. Брови его нахмурились, во взгляде будто бы появилась угроза.
– Не нужно, – сказал он, после чего вышел из машины, не попрощавшись.
– Чертов инвалид, – подумал Антон, и от возникшей в голове грязной мысли ему стало не по себе.
Человек бесплатно помогал ему разобраться в том, что, по мнению многих, не стоило бы и выеденного яйца. Блуждание по байкам и вымыслам. Забавы для одиноких женщин и полоумных мужчин, не находящих себе места в жизни, наполненной гонками за лучшим местом под солнцем.
Я, вероятно, перепутал местами все уровни пирамиды Маслоу, – размышлял Антон, направляясь домой. – И то верно. Ведь, по сути, достигнув уровня потребности в самоактуализации, я, будто бы, испугался чего-то, спрыгнув вниз, туда, где мне интереснее познавать что-то новое. Горе от ума, черт возьми. Так недолго разложиться, как в одной известной песне, на плесень и на липовый мед.
Чертов мавзолей, в котором я оставил разлагаться свою душу. Я не могу найти дорогу к нему. Я не знаю, куда мне теперь ехать… я не знаю…
На какую-то долю секунды Антон действительно усомнился в своем знании дороги домой. Как будто он попал в незнакомый доселе город. Дрогнули руки. Он включил аварийную сигнализацию и съехал на обочину. Остановился. Выдохнул.
Ему не хотелось возвращаться домой. Он хотел рвануть к Алине на всей скорости. Разорвать в клочья карту страны, соединив воедино две точки, удаленные друг от дружки на приличное расстояние. Так что же мешало ему просто наполнить бак бензином и отдаться миру дорог? Он сомневался в том, что город, в который уехала Алина, действительно существовал.
Он достал из кармана телефон. Дрожащими пальцами стал искать номер Алины. Он все еще хранился в его записной книжке. Набор номера. Абонент временно недоступен.
Антон не знал о том, что случилось. Возможно, какая-то его часть была уже в курсе. Уж очень хорошо он чувствовал Алину. Так, вероятно, чувствуют друг друга на расстоянии близнецы. Но они не были близнецами с Алиной. Они были страстными любовниками. Они занимались любовью днями и ночами, сменяя позы и точки зрения. Уж слишком хорошо они чувствовали друг друга порой. Как будто все это было вымыслом.
Антон развернул внедорожник через двойную сплошную. Это случилось так неожиданно, что для остальных водителей на дороге это чуть было не обернулось крупной аварией. Но все обошлось. Антон умчался в темноту. Вцепившись в руль холодными пальцами, он мчался к дому, в котором жила Алина.
Надрывался двигатель, играли нервы. Антон курил одну за другой сигареты, которыми он делился когда-то с Алиной. Слишком нереальной казалась она ему теперь. Что случилось с ним? Неужели он помешался на ней настолько? Может ли любовь быть такой болезненной, такой жестокой? Несомненно, может.
Не особо задумываясь над правильностью парковки(а своим внедорожником он заблокировал два других автомобиля), Антон направился ко входу в подъезд. Шаги его были быстрыми, взгляд тревожным. Он просто хотел быть уверен, что та квартира-студия существует. Он хотел увидеть своими глазами ту дверь, в которую он уже входил.
Громыхнули двери лифта. Застучало тревожно сердце в груди. Чем выше поднимался лифт, тем страшнее становилось Антону думать о том, что, возможно, заветная дверь вовсе не существует. Попав на нужный этаж, он выдохнул с облегчением. Дверь, которую он должен был увидеть, была на месте. И за ней, должно быть, существовала та самая квартира-студия, в которой Антон любил целовать свою любовницу.
Он подошел к двери. Прислонился ладонями, лбом. Выдохнул. Он чувствовал себя преступником, чудом избежавшим наказания за содеянное преступление. Но что же это было? Лишь временное спасение, или же право жить дальше нормальной жизнью?
– Простите…
Антон услышал голос позади. Он обернулся. Перед ним стояла немолодая женщина в старомодном пальто с собакой на привязи. И у женщины, и у собаки имелось довольно много морщин на лице/морде. Этот факт заставил Антона улыбнуться. Он словно бы пришел в себя.
– Да?
– Я раньше вас здесь не видела, – сообщила женщина, не снимая с лица маску подозрительности. – Я живу на этой площадке. А что вы здесь, собственно, делаете?
– Прошу прощения, – сказал Антон, но и сам не особо понял, за что ему удалось извиниться. – Просто выдался тяжелый день. В этой квартире живет моя хорошая знакомая.
– Сейчас, знаете ли, ворья развелось, – добавила женщина, поглядывая на аккуратные руки Антона. – А соседи должны быть соседями, – она вздохнула. – Вы действительно знали ее? Эту девушку?
– Да. Знал, – Антон озадачился. – Почему вы говорите в прошедшем времени?
Женщина ничего не ответила. Просто подтащила собаку поближе к ноге. Снова окинула взглядом Антона. Развернулась. Пошла по коридору.
Антон еще долгое время смотрел ей вслед. Он хотел было повторить вопрос, да только слова комом встали поперек горла. Ему показалось, что его вот-вот вырвет, оттого он присел на корточки и уставился взглядом в пол. Просто показалось, – повторял он себе. Просто показалось.
С тяжелыми, будто налитыми свинцом ногами добрел он до машины. Завел двигатель, выкурил сигарету. Тревога понемногу отпускала. Но то состояние спокойствия, которое он принимал после внезапного всплеска тревоги, чем оно являлось на самом деле? Обыденным состоянием, или же ширмой, за которой прятал он нечто иное?
Двумя часами позже он сидел за столом, сложившись в метафоричный вопросительный знак. Мысли раздирали его на части, подобно обозленным сторожевым псам. Обгладывали кости. А он лишь хотел написать еще несколько новых строк своего романа. Выдохнуть спокойно. Уснуть. Проснуться в объятьях жены. Понять, что все хорошо, и что он не бредит.
– Ты здесь? – спрашивала его незнакомка по ту сторону.
Он не отвечал. Не хотел. Не мог. Не знал.
– Ты здесь?
На какое-то мгновение Антону показалось, что это Евгения общается с ним из другого мира. Вот так просто сидит перед экраном ноутбука и пишет ему, снова и снова.
***
Алексея похоронили на окраине кладбища, вдалеке от дорог. В тишине, под высокой кроной сосны, стоял теперь гранитный крест, огражденный небольшим забором. Черный ворон часто наведывался к тому кресту. Словно дозорный судьбы, он проверял, все ли шло по плану, расхаживая по забору в глубокой своей птичьей задумчивости.
Сложнее всего Алине было видеться с Валиком. Теперь, когда та правда, которую так хотел услышать Алексей, растворилась в пустоте, стала никому не нужной, она чувствовала перед своим сыном сильное, отчетливое на фоне общего упадка чувство стыда.
Ее лицо все еще было разбито, когда она сидела с сыном на больничной койке в той больнице, в которой раньше она была лишь посетителем. Болели швы, наложенные мастеровитым хирургом. Болела душа, и с каждым новым днем просыпаться и видеть перед собой белый потолок больничной палаты, вспоминая, что счастье было так близко, становилось для Алины невыносимым испытанием.
Мать Алексея оставила Валика с Алиной всего лишь на пару часов. Она ушла по делам семейным, как сама сказала. Взгляд этой женщины, внезапно потерявшей ребенка, был полон обиды и страданий. Но могла ли она ненавидеть Алину за то, что случилось? Могла ли она не сталкивать факты присутствия этой молодой и покалеченной женщины в городе, спустя столько лет, и того, что случилось на загородной трассе?
Алина держала сына за маленькую ручку. Тепло его тела резко контрастировало с холодом ее трагических переживаний, которые, зачастую, проявляются физиологически полным снижением температуры тела. Она подрагивала порой. Молчала. Она не знала, с чего ей начать свое повествование. Именно тогда, вполне возможно, она впервые в жизни почувствовала себя настоящей матерью. Ответственность. Слово, от которого она раньше бежала сломя голову.
– Ты ведь знаешь… – начала она.
Валик робко кивнул. Его глаза были опущены, будто на полу лежало что-то интересное.
– Твой отец был прекрасным человеком…
Алину передернуло. Ей показалось, будто она находится по ту сторону экрана, или на книжных страницах. Ей показалось, что она лишь выдумка, которая, как и подобает выдумке, говорит устоявшимися фразами. Ее чувства подчинены сюжету и стилистике.
– Я очень рада, что теперь могу быть с тобой.
Проговорив эти слова, Алина чуть не зарыдала. Она прекрасно понимала, что ребенка ей вряд ли оставят. Она знала, что мать Алексея ни за что не позволит такой, как она, воспитывать ребенка в одиночку. И снова ей пора было отправляться в небо.
Ее выписали из больницы через пять дней. К тому времени головные боли и тошнота – следствия удара головой и смещения шейных позвонков – понемногу стали отпускать. Появился аппетит, хоть и непривычно малый. Хотелось курить, да только дым каждой новой сигареты ложился на глаза пеленой тумана. Ей просто нужно было время для того, чтобы прийти в себя.
Ее встретила Вика.
– Как ты, сестренка? – спросила она. Ее лицо казалось необыкновенно бледным, будто кожа готова была стать частью серого неба, раствориться. – Давай, помогу тебе…
Алина ничего не ответила. Она лишь улыбнулась со слезами на глазах и обняла сестру.
– Поехали домой.
Днем позже она сходила на могилу к Алексею. По дороге к кладбищу, неспешно шагая по знакомым улицам, она думала о том, что вернулась не для того, чтобы приобрести, но для того, чтобы потерять. Понять истинную цену некоторых вещей. Увы, многим людям суждено именно так понимать, что счастье порой ближе, чем может показаться.
На его пальце все еще было свадебное кольцо. Где-то там, под землей, за крышкой гроба, его холодные пальцы все еще согревало тепло той любви, в которой они клялись друг другу годами ранее. Странно, но Алину эта мысль даже немного подбодрила.
Она коснулась креста
– Прости, что не была с тобой честна, – говорила она воздуху. – Прости, что не сделала тебя счастливым. Ты заслуживал хорошей жизни.
Вдалеке прошел дед с лопатой. Он не обратил на Алину никакого внимания. Для него, похоже, подобные сцены не были уже чем-то необычным и душераздирающим. Человек может привыкнуть практически ко всему.
Шумел лес. Наступили ветреные дни. Алина была одета в черный балахон и джинсы. На ее лице оставались порезы, под левым глазом все еще красовался синяк. Врачи сказали, что ей вообще повезло остаться в живых. Быть может, она должна была лежать рядом с Алексеем теперь?
– Спасибо тебе…
Она была бесконечно благодарна ему, и, потеряв его навсегда, стала чувствовать эту благодарность в разы сильнее. Он помог ей поверить в прощение.
– Мне, наверное, придется уехать. Я знаю, что твоя мама не оставит мне Валика, да я и сама, наверное, не смогла бы справиться с его воспитанием без посторонней помощи. Вику жаль оставлять, но она не поедет со мной, и она ясно дала мне это понять, – повисла пауза. – Как думаешь, я правильно поступаю? Что будет, если я уеду снова?
Но ответом ей был лишь шелест листвы.
Алина перевезла вещи из гостиницы в квартиру Вики. Последние дни в городе она хотела провести как можно ближе к сестре. Та, конечно, пыталась выглядеть жизнерадостной, но за туманом улыбок, увы, скрывалась гримаса куда более печальная.
Они часами болтали о жизни, сидя за кухонным столом и потягивая вино. От смеси таблеток и алкоголя Алину временами клонило в сон, но она уперто сидела за столом, пока голова ее не ложилась на руки, и она не засыпала. Вика улыбалась в такие моменты.
– Старая ты стала, сестренка…
А в ответ мерное сопение. Вика еще какое-то время сидела за столом, допивала вино, чуть хмелела, отправляла Алину спать и ложилась сама. Спали они, к слову, в одной постели, словно оказались в тех школьных временах, когда делили одну комнату на двоих.
Больше Алине нечем было заняться, и со временем ее стала одолевать тоска. Еще она переживала по поводу возвращения на работу. Примут ли ее после того инцидента, или все уже давно с ней распрощались? А что, если она возвращается в пустоту? Что, если и Антон уже позабыл о ней? Ведь она давала ему много поводов сделать это. Просто плюнуть на высокомерную девицу, разорвать с ней всяческие отношения.
Сидя на берегу моря, глядя на раскатистые волны, что разбивались о скалы неподалеку, она представляла, какой будет ее жизнь после всех этих событий. Так обычно делают люди мечтательные, но Алина вовсе не была мечтательной. Просто она искала причины для того, чтобы вернуться. Чувствовала себя так, будто попала в буферную зону, границы которой были очень уж размыты. Безвоздушное пространство. Небо, земля и что-то еще…
Ей было двадцать четыре года, когда она узнала о том, что беременна. Новость эта стала для нее неожиданностью, в меру приятной, но до онемения на кончиках пальцев тревожной. Она не могла быть полностью уверена…
О детях они с Алексеем особо не разговаривали. И не то, чтобы оба не желали иметь потомство. Просто речь об этом если и заходила, то лишь вскользь. Алине порой казалось, что Леше тема детей чужда. Она свыкалась с мыслью о том, что всему свое время, и придет момент, когда он сам предложит сделать ребенка. И тогда уж точно все изменится.
Именно, изменится. В двадцать четыре года Алина стала понимать, что жизнь в браке может быть однообразной. Люди старшего возраста говорили ей, что брак – это нелегкий труд, целью которого является долгая и счастливая жизнь вместе. Если учесть, что счастье – это движение, но никак не пункт назначения (так считала сама Алина), то получалась какая-то нестыковка. Она стала сомневаться. А сомнения, как известно, могут завести в дебри…
Было прекрасное зимнее утро. Снег лежал на вечнозеленых кронах сосен, на крышах домов, на карнизах. В снег была укутана потемневшая ушедшей осенью земля, а в небе светило яркое солнце. Не единого облачка. Казалось, будто и сам воздух стал легче.
Утопая в сугробах, Алина шла домой. По пути она встретила знакомую женщину, с которой обменялась легким, не принуждающим к долгому общению приветствием. Настроение того дня казалось Алине вырванной из контекста цитатой, частью какой-нибудь замечательной книги, наполненной романтикой и красотой. Ей не хотелось думать о вещах иного характера, о вещах грязных, нелицеприятных.
Мысль о ребенке, который уже третью неделю существовал внутри нее, питался соком ее жизни и принимал ее, дабы стать на нее похожим, не отпускала ее ни на секунду. То было подобно встряске среди привычных будней небольшого города. Алине казалось, что об этом должен знать каждый, и каждый должен быть счастлив вместе с ней в этот день. Увы, человеческая молва если и работает отменно, то по большей части лишь в негативных аспектах жизни небольшого города. С этим ей тоже суждено было столкнуться и принять это как должное. А после уехать.
Алексей в тот день был на работе до позднего вечера. В его отсутствие Алина приготовила замечательный ужин. Она хотела провести этот вечер незабываемо. Тем временем солнце клонилось к горизонту. Недолгим бывает зимний день в полярных широтах, но оттого он еще более ценен. Так бывают для человека ценны потерянные минуты жизни, наполненные смыслом. О таких минутах он может вспоминать часами. Увы, такой обмен ни к чему не приведет. Счастливые минуты не обменять на часы задумчивости и тревожного молчания.
Алина не сказала Вике о своем скором отъезде. Она не прощалась с Валиком. Просто купила билет на ближайший поезд, собрала сумку и уехала.
На вокзал ее доставило такси. Все тот же болтливый водитель по имени Паша. Все тот же потрепанный внедорожник. Алина снова была молчалива и беспрестанно смотрела в окно. В очередной раз она прощалась с родным городом. Бежала. Исчезала.
– Ну как вам в родных краях? – спросил водитель. – Не скучно?
– Было чем развлечься, – иронично заметила Алина, и сердце ее сжалось.
Она думала о том, что снова поступает неправильно. Оставляет своего сына. Оставляет сестру. Конечно, она не могла повлиять на жизнь в этом городе кардинально, но она могла стать частью этой жизни.
Алина достала из кармана сумки фотографию. Счастливый момент детства. Она, Вика, мама, папа. Ей хотелось написать так много своей сестре. Но она ограничилась парочкой фраз, аккуратно оставленных на оборотной стороне фотографии.
– Можно попросить вас об одной услуге? – спросила Алина водителя.
– Да без проблем.
Она протянула ему фотографию.
– Передайте это моей сестре. Она живет в городе. Адрес напишу.
Паша улыбнулся. Он кинул взгляд на фотографию, на чужую прекрасную память, и кивнул. Конечно, он все это прекрасно понимал.
– Сочту за честь, дорогая.
На душе у Алины стало чуточку теплее. Ей вдруг показалось, что она случайным движением разрушила твердую стену, одну из тех, что обступали ее с четырех сторон. Теперь она, по крайней мере, имела хоть какую-то связь с реальностью.
Вскоре поезд увез ее вглубь тайги. Мерно покачивался вагон, стучали колеса. Она снова была в пути. Боль понемногу растворялась в движении ее жизни, но она все еще ощущала ее как на своем теле, кожей, так и под кожей, там, где, как многие считают, хранится душа. Хотя, пожалуй, нельзя сказать, что душа хранится. Она горит, она пылает, она затухает. Она, как и сам человек, живет жизнью. Умирает.
Душа Алины была жива. Потому на ее лице все еще хранилась улыбка. Призрачная, легкая улыбка женщины, которой суждено было найти и потерять.
***
Евгения открыла глаза. Она увидела свет дневного солнца, и красивый потолок спальни. Чуть повернув голову в сторону, она могла увидеть окно, что растянулось от пола до потолка. Открывался замечательный вид на южный город. Но она не видела Александра.
Вместо него на постели остался лишь едва уловимый запах мужского тела и смятая подушка. Легкое одеяло было откинуто в сторону так, будто человек, что лежал под ним, проснулся в смятении, с твердым желанием поскорее вырваться из того состояния, которое окутало его. Так он и сделал.
Евгения, протерев глаза, поднялась с постели. Она была абсолютно голой, вечно красивой, вечно молодой. Тот возраст, в котором ее настигла смерть, был, пожалуй, самым идеальным для вечной жизни. Слишком молодая, чтобы казаться старой. Слишком взрослая, чтобы быть глупой и наивной. Но могла ли она предугадать, что все то прекрасное, что она могла дать своему мужчине; все то, что являлось лишь ненужной ширмой, за которой скрывалась истина, больно бьющая по лицу, окажется неоцененным?
– Саша…
Она окликнула его. В ответ ничего. В то мгновение ей стало холодно так, будто за окном раскинулся не южный город, но одинокие северные просторы. Она поежилась. Позвала мужа снова. Он не отвечал.
Абсолютно голая, она вышла в коридор. За другими дверями, что рядами с широким шагом раскинулись на приличное расстояние, жили другие люди. У них были свои проблемы, они спешили по своим делам. Она знала это, хоть и понимала, что эта жизнь не настоящая.
– Саша… где ты?
Почему она никогда не думала о том, что он просто может уйти? Была слишком влюблена? Думала, что все находится под ее контролем? Думала, что он смирится с этой новой «жизнью»? Как бы там ни было, она решила за него тогда, когда решение должны были принимать они вдвоем.
Но почему? – спрашивала она саму себя. Ну почему же он не оценил моих стараний? Я же так хотела, чтобы мы были счастливы! Я купила нам два билета в рай, на тот чертов рейс, а он будто бы швырнул мне их в лицо! Неблагодарный.
Внутри Евгении закипала ярость. На лифте она спустилась на нижний этаж. Прошла через холл к выходу из здания. Вслед ей удивленно смотрели люди-призраки. Они что-то говорили, но она не хотела вникать в суть. Она искала своего мужа, которого потеряла по ту сторону жизни. Где-то там.
Путаясь в совершенно иных материях, Антон ехал к Владлену Ионову. В большом городе снова шел дождь. Легкий туман с самых ранних часов нового дня окутал высотные здания делового центра, скрыв от взора тысяч глаз тихие городские пригороды, будто сравняв их с землей. Пустые улицы. Выходной день. Час, когда никто никуда не спешит.
Владлен Ионов сказал, что знает людей, которые могут быть связаны с Евгенией Звягинцевой. Людей, которые, благодаря своим практикам, стараются заглянуть в будущее. Он не стал отрицать, что это у них получается. Но и подтверждать не стал.
– Это все не касается меня, Антон, – так он сказал по телефону.
В тот момент в Антона вселилась какая-то абсолютная уверенность в том, что он доведет это путаное дело до конца. И снова он готов был уподобиться сломленному однажды детективу, а город представить зарисовкой из старомодного комикса. Он доведет это дело до конца, какая бы правда ни открылась ему в самом конце. Увы, он прекрасно понимал, что истории в стиле «нуар» не заканчиваются на мажорной ноте.
Перекурив около дверей подъезда, Антон направился внутрь. Лифт подбросил его вверх, где он постучал в дверь медиума. Тот, разумеется, был дома. Он ждал Антона.
– Проходите, – сказал Владлен, не услышав от Антона приветствия. Он чувствовал, кто стоит на пороге его квартиры. – Может, кофе? В такое хмурое утро неплохо было бы немного согреться.
– Нет, спасибо, Владлен, – ответил Антон. – Может, мы сразу же поедем к этим людям?
– Мы? – с улыбкой переспросил медиум. – Нет, не мы. Вы поедете.
Антон нахмурился.
– То есть, вы не поедете со мной?
– Нет. Я и не говорил этого. Я сказал, что дам вам адрес этих людей. Адрес того места, где они собираются.
– Но зачем вы тогда пригласили меня к себе?
– Я и не приглашал. Я лишь сказал, что дам вам адрес. Антон, вы принимаете желаемое за действительное с такой острой надобностью. Вы лжете себе, не замечая этого. Стоило бы задуматься.
Антон воспринял замечание с покорным молчанием. Все, что ему нужно было – это адрес. И он готов был получить его любым способом. Если не хорошим, так уж плохим точно.
Владлен, словно услышав мысли своего собеседника, протянул ему свернутый листок.
– Я попросил Диму написать этот адрес. У меня с письмом как-то не особо заладилось с самого детства, – усмехнулся медиум. – Желаю удачи в поисках.
Антон кивнул. Ничего не ответив, он покинул квартиру медиума. Ему казалось, что лифт едет бесконечно долго. Долгими были шаги до машины, светофоры на перекрестках. Долгими были секунды, минуты, часы, годы, десятилетия. Он будто выпадал из времени.
Телефон Алины был вне зоны действия сети. Он звонил ей, чтобы сообщить, что скоро все узнает. Хотел сказать, что скучает по ней безумно. Хотел рассказать, что любовь может быть подобна безумию, что испытывает человек, запертый в помещении с мягкими стенами, одетый в смирительную рубашку.
– Знаешь, я уже не понимаю, люблю тебя, или ненавижу, – говорил он в молчаливый динамик телефона. – И если бы ты не стала моей, кто знает, может быть, я убил бы тебя. Ты выпила из меня мою душу, но спасибо тебе за это. Я будто перевоплощаюсь, становлюсь другим человеком. Тем, кем я являюсь на самом деле. Спасибо тебе за это.
Она развернул листок, который отдал ему Владлен. Увидел адрес. Обомлел.
Тем временем Алина сидела в своем купе, снова одна. Она читала книгу, изредка поглядывая в окно. Проносились мимо поля и леса, небольшие остановки и далекие города. Пустынной казалась страна с подобного ракурса. Пустынной, но прекрасной.
Она хотела бы, чтобы тот поезд ехал в обратную сторону. Она хотела, чтобы он ехал раньше, еще до того, как случилось два несчастья. С тем багажом мыслей, что были у нее теперь, могла ли она изменить что-то? Возможно, ей стоило бы вернуться лет на пятнадцать назад. Разорвать отношения с Алексеем в самом начале, дабы не стать его женой и не испортить ему жизнь. Не ругаться с матерью по пустякам. Больше времени проводить с сестрой. Она хотела, чтобы поезд, в котором она ехала, вернул ее в школьные годы, туда, откуда, как ей казалось, брали начало все нынешние проблемы, последствия которых она теперь могла видеть своими широко открытыми глазами. Но тот поезд шел лишь вперед.
Она вышла из своего купе в коридор, посмотрела по сторонам. Девочка лет восьми маялась у окна. Она окинула Алину заинтересованным взглядом, а после убежала в купе, где ее, вероятно, ждали любящие отец и мать. Алине хотелось думать, что у этой девочки в жизни все сложится хорошо, и что семья ее будет полной, и родители покинут этот мир лишь в глубокой старости. У нее будет замечательный муж, которого она будет любить и никогда ему не изменит. У них будут дети. Пусть лучше двойняшки. Алине раньше хотелось иметь двойняшек. Такими мыслями она отдавала дань уважения всему хорошему, что случалось в жизни. Так она делилась с миром тем добром, что продолжала хранить внутри своего сердца.
Дернулись вагоны. Новая остановка на пути в большой город. Алина наблюдала из окна за тем, как люди прощались с родными на низкой платформе вокзала, забирались с сумками в вагон. Рядом с ней заняли свои места немолодые мужчина и женщина. По всей видимости, супружеская пара. Мужчина поздоровался с Алиной, женщина с улыбкой кивнула ей.
– Вы домой возвращаетесь, или гостить? – поинтересовалась она у Алины чуть позже, когда поезд тронулся.
– Погостить, – ответила Алина, не раздумывая.
Поезд набрал скорость, оставив позади низкую платформу, родных, торговцев пирожками и старое здание вокзала. Скоро поезд остановится еще где-нибудь, подумала Алина, и возникнет чувство дежавю. Будто уже видела такой же вокзал, те же слезы радости на глазах провожающих. Слышала тот же стук сумок, и приветственные голоса соседей по купе.
В таких мыслях она закрыла глаза и растворилась в мире снов и иллюзий.
Евгения держала свой «нагой путь» сквозь свет яркого южного солнца. Она пробиралась сквозь взгляды сотен удивленных женщин, облаченных в паранджи, мимо окликов мужчин, похотливо поглядывающих в ее сторону, обсуждающих ее формы и прелести. Она была на виду, в самом эпицентре молвы, пожалуй, впервые в жизни, но не испытывала от этого никакого дискомфорта. Несмотря на то, что мир казался более чем реальным, он был вымышленным, ненастоящим. Она не могла забыть об этом.
Она искала мужа, задаваясь одним и тем же вопросом: как он мог так с ней поступить? Как мог оставить ее здесь одну? В этом прекрасном мире, который мог подчиняться их правилам, как мог он сделать выбор в пользу свободы?
Может, он испугался? Но чего? Безобидной девушки, которая готова была ради него пойти на смерть? Жизни без лимитов, которую они получили? Или ощущения того, что смерть уже случилась однажды? Недаром ведь говорят, что жизнь человека ценна лишь тем, что она конечна.
Просигналил гулко проезжающий мимо автомобиль. Евгения отвлеклась от своих мыслей. Ветер растрепал ее волосы. Ей показалось, что все вокруг вдруг стало враждебным. Возможно, так сказывалось внезапно опустившееся, подобно тяжкой ноше, чувство одиночества, или же, действительно, взгляды людей становились все опаснее и надменнее. Нет, все это фикция, – говорила себе Евгения.
Она шла прямо до тех пор, пока дорога не врезалась в тонкую полоску песка, обрамляющую ровную линию моря. Идеально симметричным и столь же критично нереальным показалось ей все то, что она видела. Вот где система дает сбой, подумала Евгения. Здесь, на самом краю. Как будто это не рай, как будто это локация компьютерной игры. Ей хотелось заглянуть еще дальше. Ей казалось, что там, за линией горизонта, она сможет найти своего любимого. И она сделала шаг вперед.
Волны ласково касались ее колен. С каждый шагом уровень воды делал еще один стремительный рывок вверх. Море скрыло ее талию, коснулось ее хорошо оформленной груди. Море принимало ее с такой же легкостью, как выпускало когда-то из своих недр человека. Кто знает, быть может, всем нам суждено в самом конце войти в воду.
Алина стояла меж кресел реактивного лайнера, который на огромной скорости несся к земле в неуправляемом полете. Она крепко держалась за спинки ближайших кресел, и ей по руке нещадно хлестал своей конечностью, словно плетью, только что погибший от внутреннего кровотечения, проткнутый куском обшивки молодой мужчина в костюме. К тому времени почти все пассажиры уже были мертвы. Одна из бортпроводниц была раздавлена насмерть тележкой, наполненной пустыми пакетами и прочим мусором, оставшимся после плотного завтрака. Поглощая пищу, люди не думали, что эта, казалось бы, обыденная трапеза – последняя в их жизни. Так привыкли мы принимать все как должное, не думая о том, что каждый вздох может быть последним. В конце концов, от таких мыслей просто можно свихнуться.
Свистел в ушах воздух. Звук этот был надрывистым, будто вся планета ополчилась против человечества с его огромными летающими махинами, с его современными технологиями и присущей надменностью. Природа хлестала по лицам людей разрушительными воздушными потоками, ясно давая понять, что сила ее непоколебима.
Алина понимала, что пилоты все еще пытаются управлять самолетом. Эти попытки отражались в резких изменениях траектории падения. Пустыня тем временем становилась все ближе. За ней темнела гладь моря.
Евгения Звягинцева стояла напротив Алины. Она снова была хороша собой и нисколько не тронута происходящим ужасом. Она не повела взглядом даже тогда, когда одна из пассажирок разразилась струей кровавой рвоты, которой забрызгала рядом сидящих, живых и мертвых. Тошнота – то минимальное, что могло мучить пассажиров злосчастного рейса.
– Я сама сделала этот выбор, – сказала Евгения, чуть запрокинув голову. – Я знала, что нам всем суждено разбиться.
– Но ведь этим рейсом должна была лететь я! – возмутилась Алина. – Это ты тоже знала?
– Судьба, Алина, штука сложная!
Самолет резко ушел вниз, отчего Алину повело вперед. Она чуть было не врезалась головой в Евгению, но удержалась. Кусок обшивки лайнера угодил внутрь салона и создал кровавое месиво из самых разных людей. Ничто не имело значения: ни национальность, ни предпочтения в пище, ни сексуальная ориентация. Когда острая кромка дюралюминия влетает со всей скорости в твою голову, в самом деле, какая разница, за какую партию ты голосовал на прошедших выборах? Твоя кровь смешается с кровью твоего противника в вопросах религии, но на цвет она будет неотличима. Смерть, возможно, делает нас ближе.
– Тебе стоит покинуть этот борт, Алина, – сказала Евгения. – Это не твой рейс…
Когда нос самолета коснулся водной глади, а от столкновения сжался фюзеляж, и все, что еще хоть как-то выглядело разрозненно, смешалось воедино, Алины уже не было на борту. Она была в вагоне поезда, что мчался знакомой дорогой в сторону большого города. Она проснулась. Снова.
***
Темно-синий туман, словно созданный искусственно, опустился на окрестности города. Заметно потемнело, хотя часы показывали лишь без четверти четыре по полудню.
Антон уперся ногой во что-то твердое. В полутьме он не смог разобрать, на что именно наткнулся. Мысль о том, что это может быть чей-то полуразложившийся труп, заставила его вздрогнуть. Та атмосфера, что окружала его и проникала, казалось, прямо под кожу, на положительные мысли не наводила.
В коридоре было довольно темно. Не так, чтобы можно было потеряться в темноте, но уж точно полумрак тот нельзя было назвать интимным или хотя бы немного приятным. Неприятными казались и те стены, что вели Антона вперед. Кое-где обои окончательно сошли, оголив серые и неприглядные стены. Именно таким Антон и представлял себе путь к таинственной секте, к месту тайных сборов, на которых в жертву приносились люди и мысли. Конечно же, он фантазировал, как может фантазировать любой другой человек, имеющий желание и возможность пребывать в длительных грезах.
Он приехал по адресу, который передал ему Владлен Ионов. Не раз и не два отправились в сторону медиума проклятия, проговоренные Антоном. Все же, цели, которые преследовал писатель, были куда важнее страхов. Эти цели видел он в свете, что слабыми намеками заявлял о себе в самом конце коридора обветшалого заброшенного здания на окраине города.
Чем-то твердым, тем, на что наткнулся Антон, оказался матрац. Антон выдохнул, когда разглядел в свете фонарика пятна, оставленные стариной и сыростью на жесткой поверхности. Он был рад, что не наткнулся на труп собственного предшественника, так же, как и он, пытавшегося найти ответы на те вопросы, которые лучше не задавать.
Владлен Ионов дал точные указания по нахождению данного места. Не так-то просто было понять, где прячется от всеобщего людского взора и порицания тайное сообщество. Тут тебе ни вывесок, ни зазывал, что мешают спокойно пройти по тротуару.
Антон остановился у самой кромки света, что сочился сквозь немалого размера щель между дверью и косяком. Нездоровый, почти животный интерес чуть было не заставил его нажать на дверную ручку, но здравый смысл взял верх. Антон прислушался. За дверью происходил разговор. Два голоса, один тише другого, вели диалог. Ровный тон говорил лишь об одном – сектанты не подозревают о том, что находятся в опасности.
– Он ни о чем не узнал. По-прежнему.
Антона пробрало неприятным холодком прямо до костей. Он сжал кулак, одолевая желание ворваться в комнату и узнать правду. Еще немного. Потерпи.
– Нужно скорее уничтожить все улики.
Напряжение нарастало с каждой новой секундой. И вот Антон, совершенно потеряв голову, схватился за ручку двери и с видимым упорством толкнул ее вперед. Раздался грохот, на который испуганно отреагировали двое находящихся в комнате мужчин. Один, что был постарше и повыше, сделал шаг назад, к окну, за которым виднелся лишь туман да ветка дерева. Второй мужчина, лицо которого украшала бородка, с раздражением посмотрел на ворвавшегося Антона, нервно сжимающего кулаки.
– Что вам здесь нужно?!
– Правда! – разразился Антон гневным голосом.
Он огляделся по сторонам. Комната, в которой они находились, особенно выделялась отсутствием обоев на стенах. Свечи не слишком ярко освещали застеленный старыми коврами пол, на котором, кроме различного хлама вроде старого магнитофона и пустых пачек из-под чипсов, покоились матрацы, вроде того, на который Антон наткнулся во время блужданий по коридору. Пахло сыростью. На одном из двух окон стояла решетка, что Антону показалось забавным. Дверь справа вела в соседнее помещение.
И как здесь нашла себе место такая, как Евгения Звягинцева? Девушка из приличной семьи, примерная жена, стюардесса… нашла убежище для своих испорченных мыслей среди этой грязи? Антон не мог в таком поверить. Он с ненавистью посмотрел на бородатого мужчину.
– Ведь вы одурманили ее, верно? Использовали в своих грязных целях, на этих грязных матрацах, так?! – он свирепел. – Нашли лазейку в ее сознании, грязные твари!
Глаза того, что был повыше, округлились.
– О чем он? – раздался вопрос бородатого. Обращен он был тому, кто вышел из соседней комнаты.
Двухметровый плюшевый медведь, с трудом преодолев узкую дверь, посмотрел на Антона оценивающе. Его глазки-пуговички будто бы загорелись огнем. Воистину дьявольское отродие, подумал Антон. Ему стало не по себе. На спине и лбу его проступил крупными каплями пот. Сердце бешено забилось в груди.
– О том, что будущее – штука весьма и весьма забавная, – проговорил медведь. – Стоит хоть немного усомниться в его предопределенности, как появляется излишняя уверенность в себе, – говорил он размеренно, спокойно. – А если нет ни того, ни другого – то появляется вера в высшие силы с ее неопределенностью. Вот вы, Антон… во что верите вы?
– В то, что все вы – кучка свихнувшихся уродцев! – завопил Антон истерично. – Что ты такое?! Откуда ты взялось?
– Ты видел меня много раз, – протянул медведь. – Но не придавал этому никакого значения. Так бывает.
– Что бывает? Это вы надоумили Евгению Звягинцеву попасть на тот борт? Это из-за вас она погибла?
– Она погибла потому, что так суждено было, Антон. Суждено было. Никто не умеет заглядывать в будущее. Можно уметь предугадывать, делать прогнозы, расчеты, но не знать наверняка. Потому что будущее создается в каждую новую секунду. Нет никакого секретного заговора, нет магии. Есть только желание человека разрушать. Посмотри! Посмотри вокруг, Антон! Неужели ты не видишь, что мы сейчас прямо посреди твоих мыслей?! Посмотри, на что они стали похожи! Вместо парков и церквей в свете яркого солнца по весне – пустота и грязь, и этот сизый туман. Словно дым тех сигарет, которые ты куришь. В нем ты хочешь спрятаться? Очнись, Антон!
Антону хотелось выдрать плюшевому мишке-переростку глаза. Сжечь его прекрасный мех. Сжечь тех двух мужчин, что стояли рядом с ним. Лица их становились знакомы Антону, но взгляд будто пеленой подернуло. Он тряхнул головой. Закрыл глаза.
Когда он снова открыл их, то оказался под дулом пистолета. Медведь был не так-то прост. Он не мог оскалиться, потому что рот его изначально сделали приятным. Он улыбался, но в той улыбке Антон мог прочитать злобу. Он чувствовал ее кончиками пальцев.
– Так все и закончится? – спросил писатель, шатнувшись назад.
– Да. И начнется что-то новое, – медведь выдержал паузу. – И, да… как я мог оказаться посреди пустыни?
– Что? – переспросил Антон, не поверив услышанному.
– Как я оказался посреди пустыни? Выпал из самолета?
– Откуда ты знаешь?
Антон посмотрел на мужчин. Место бородатого теперь занял Федор Павлович. Линзы его очков блеснули в полутьме комнаты. Место второго, что повыше, занял Владлен Ионов.
– Я так и знал, что все подстроено! – завопил Антон. – А в медиумов я вообще никогда не верил! Чертов шарлатан! И ты, – он ткнул пальцем в сторону психолога. – Мозгоправ! Запудрил Евгении мозги, и мне тоже! Вы оба знали, что случилось! Вы, и этот чертов плюшевый мишка! Вы все свели ее с ума…
– Нет, Антон, – ответил медведь. – Это ты свел ее с ума…
Раздался выстрел. Пуля угодила Антону прямо между глаз, так что он умер мгновенно. Возможно, даже не успел почувствовать боль, что со страшной силой разнеслась по нервным окончаниям. Часть его мозгов и осколки черепа разлетелись в стороны, «украсив» и без того неприглядное помещение. Бездыханное тело его повалилось вперед. Упав, он разбил нос, но в общем массе грязи и выливающихся наружу внутренностей из черепной коробки это не выглядело как-то особенно.
Померк свет.
Проснулся он в холодном поту. Рядом не было жены. Куда он ушла, и что случилось еще, Антон попросту не мог вспомнить. Вновь, чтобы оторваться мыслями от страшного сна, он рванул к ноутбуку. Ему нужно было снова встретиться с Алиной. Роман еще не был закончен полностью, а Антон свято верил, что с окончанием последней главы пропадут и припадки.
Холодная вода остудила разгоревшийся внутри тела пожар. Антону казалось, что температура подскочила до сорока градусов. По крайней мере, он чувствовал себя так, будто организм его отчаянно боролся с какой-то неизвестной инфекцией. Выжигал ее.
Антон сел за ноутбук. Нажал на кнопку включения. Томительное ожидание. Скорее, туда, в другую реальность, где все иначе. Туда, где все подчиняется законам жанра. Нет, к черту жанр! – воскликнул Антон внутри себя. Долой рамки! Это будет совершенно новая история. Это будет история о той, что я потерял.
Маленький плюшевый мишка внимательно наблюдал за тем, как Антон хаотично машет руками над головой, то ли почесывая ее, то ли совершая таинственный обряд. Обыкновенная игрушка…
Антон посмотрел на сложенный листок, что покоился на столе около компьютера. Тот самый, что передал ему Владлен Ионов. Во сне он был отрицательным персонажем, но так ли это было на самом деле? Антон чувствовал заговор. Он развернул бумагу.
Мелким почерком были нацарапаны буквы и цифры. Сложенные воедино, они давали адрес. Домашний адрес Антона. Сукин сын просто пошутил так! – взорвался Антон. Указал на то, что я ко всему причастен. Как бы ни так!
Алина ждала его на страницах романа. Вот она, едет в вагоне поезда, что мчит ее обратно в город, в объятия любовника и той жизни, которая совсем скоро окончательно надоест ей. Антону, собственно, не слишком сильно хотелось разрывать любовную связь двух персонажей. Но он понимал, что это будет необходимо. Законы жанра. Да к черту жанр! Законы логики, неясной никому. Просто все должно так случиться!
Его пальцы яростно били по клавиатуре. Раскаты грома посреди ночи. Взгляд его был напряженным. Напряженными были плечи. Пройдет еще полчаса, и напряжение сойдет. Писатель погрузится в выдуманный мир и будет спокоен и беспечен. Тело его будет в одном месте, но душа – совершенно в другом. Позже он уснет, не вспомнив, как проснулся посреди ночи в диком страхе. И начнется все заново.
***
Алина прибыла в город утром. Ей казалось, что то время было идеальным для начала чего-то нового. Она шла по платформе в сторону здания вокзала и смотрела по сторонам, словно пытаясь найти красоту в той привычности, что окружала ее каждый день.
Донести до такси сумку ей помог красивый незнакомец, с которым она обменялась на прощание коротким и недвусмысленным взглядом. Она снова была в той среде, в которой могла забыться. Выдохнула с облегчением. Продолжила путь на заднем сидении седана, который влился в общий поток автомобилей и растворился.
Она вернулась в свою квартиру-студию в спальном районе большого города. Не разбирая сумку, отправилась в душ, где будто бы смыла с себя все воспоминания прошлых дней. На какое-то время она даже поверила в то, что никуда вовсе и не уезжала, что все случившееся было лишь дурным сном. Лишь наполовину сошедший с лица синяк и внутренняя боль напоминали ей о том, что все было реально.
В новостных сводках все реже затрагивали тему пропавшего рейса 9220. Несмотря на то, что три сотни человек бесследно исчезли и, казалось бы, ничего не изменилось, внимание людей, еще пару недель назад изливавшихся соболезнованиями в интернете на своих страничках в слезливых постах, переключилось на новые трагедии, которых, увы, в мире действительно много.
Алина сидела на диване с бокалом вина в руке и переключала каналы, не особо вдаваясь в детали всего того, что происходило по ту сторону экрана. В небольшой тарелочке был нарезанный ломтиками сыр. Ей было приятно просто сидеть перед телевизором, совершенно не контактируя с внешним миром.
Одиночество бывает разным, как и любовь. Оно может быть приятным, а может быть тяготящим и жестоким, разъедающим душу. Алина знала, что, копни она глубже, обязательно наткнулась бы на причины просто разреветься, разбить пару тарелок и упасть на пол в бессилии. У нее было достаточно причин для того, чтобы просто взять и сойти с ума. И пусть многие говорят, что наши проблемы – ничто в сравнении с проблемами других. Нельзя взвесить человеческое горе, можно его ощутить.
Ночь большого города обволакивала ее, ласкала ее плечи, ее губы. Ночь была ласковой, такой, какой она и должна быть в июне. Солнце поздно заходило за горизонт и рано поднималось, масса теплых дней еще была впереди. Жизнь продолжалась.
Жизнь казалась Алине той трассой, по которой они с Алексеем ехали в день аварии. Вот так, в тумане, прямо по кромке моря, мчимся мы из года в год, редко поглядывая по сторонам. Мы теряем кого-то в тяжелых столкновениях. Возможно, теряем себя.
Вино глушило ее боль. Надежное средство. Прописанные доктором таблетки усиливали эффект. Запрокинув голову и закрыв глаза, она лежала на диване. Руки ее были раскинуты в стороны. Дыхание ее было тяжелым, но мерным. Двигатели на малых оборотах. Она думала о небе. Она думала о тех полетах, которые ей еще предстоят в этой жизни. В жизни, которая будет продолжаться.
Она долгое время не решалась набрать номер Антона. Он непременно должен был спасти ее той ночью. Ей казалось, что так должно было случиться. Как будто она прекрасно чувствовала задумку своего автора. Будучи главной героиней, она принимала на себя слишком много чувств и переживаний писателя. Она впитывала его, как губка, и ощущала себя такой же мастерицей творческих дел. Будто она сама писала свою историю.
– Привет…
Она сказала одно единственное слово. Выждала немного, чтобы он успел ответить. Она хотела услышать его голос; узнать, в каком он настроении. Узнать, готов ли он спасти ее сегодня. Алина снова пользовалась Антоном. Прекрасно это понимала, но не могла остановить себя. То была зависимость, схожая по сути своей с зависимостью наркомана или алкоголика.
Она успокаивала себя тем, что и он сам, по сути, пользуется ею. Взаимность в их «рыночных» отношениях заводила. Ей хотелось, чтобы он был груб. Ей хотелось, чтобы он взял ее сзади.
– Привет…
Она чувствовала, как стучит его сердце, как волнуется его мужская сущность ниже пояса. В ритме движения города, под ударные мотивы летних хитов. Она наслаждалась, прикусывая нижнюю губу, тем моментом будущего, который просчитала в своей голове, в своих мыслях. Дерзкая чертовка снова была на своем месте, как рыба в воде. Она хотела секса.
– Ты снова скучаешь по мне? – спросил он.
– Я снова вернулась к тебе…
Он приехал через час с небольшим. Хорошо одетый, с приятной улыбкой. Чужой мужчина с присущим ему магнетизмом «запретного плода». Переступил порог квартиры. Снял пальто.
Жар поцелуя остался на лице Алины. Ее щеки раскраснелись, но не оттого ли, что она выпила почти целую бутылку вина? Опьянение алкогольное разбавилось опьянением сексуальным. Жестокая смесь, которая не оставляет никаких шансов устоять.
– Пойдем со мной…
Она повела его прочь из квартиры. Антон был удивлен, но не сказал ни слова. Казалось, что внутри него так много вопросов, которые он хотел бы задать. Но только все это после секса. Все после.
Лифт поднял их на последний этаж дома. За то время, пока металлическая коробка выполняла свой вполне привычный маршрут наверх, Антон успел забраться под кофточку Алины своими теплыми руками. Она дала ему волю лишь для того, чтобы разогреть его. Подразнить. Она не собиралась сдаваться быстро.
– Пойдем на балкон…
Летние ночи в городе не всегда были теплыми и приятными, но та ночь была буквально создана для того, чтобы провести ее на свежем воздухе. Даже на высоте семнадцатого этажа, где властвует ветер, было довольно тепло. Открывался замечательный вид на город с его безликими высотками, перекрестьями трасс больших и маленьких. Урбанизированная красота.
Алина шла первой. Ее походка была вызывающе неторопливой. Антон, ведомый вполне естественным желанием, шел позади. Когда она встала у края балкона и посмотрела вверх, где россыпью звезд было украшено ночное небо, он обнял ее сзади и коснулся губами ее шеи.
Он ласкал ее руками под кофточкой. Она томно дышала, а мысль о том, что сексуальные игры, в которых она принимала непосредственное участие, могут видеть другие люди из своих окон, сводила ее с ума. Желание быть пойманной, униженной, поднимающееся откуда-то из глубины сознания, возбуждало ее сильнее, чем руки любовника. Ее дыхание становилось все более сбивчивым. Она хотела его.
Антон был груб. Все случилось так, как она и хотела. Он снимал с нее одежду немедля, так, будто хотел причинить ей боль своими резкими движениями. Его обиды, его тревоги, его порывы. В ту секунду, когда он вошел в нее, его посетила приятная, мимолетная мысль. Если бы Алина не существовала на самом деле, он бы, непременно, придумал ее. Именно такую, без всяких исправлений. Полноценная версия моей любви, – подумал он.
– Таким хорошим бывает либо первый секс, либо последний, – сказала она после, когда, натянув на себя одежду, курила взятую у Антона сигарету. Он стоял рядом с голым торсом. Красивый в свете ночи, подумала Алина. Слишком.
– Альтернатива так себе, – усмехнулся Антон. Он знал, к чему она клонит.
– Там, – Алина махнула рукой в случайном направлении. – Многое случилось. Быть может, я вернулась другой. Еще не решила.
Антон выпустил дым. Ему было бы хорошо уйти именно в тот момент, поняв все с полуслова. Его посетил невнятный страх, когда он посмотрел с высоты семнадцатого этажа вниз. Туда, куда ему суждено было спуститься, оставив ее в этом доме одну.
– Ты любишь его, да?
Алина, не сумев побороться со своей задумчивостью, лишь кивнула в ответ. Слова были бы лишними.
Наступило долгое молчание, на протяжении которого Антон смотрел вниз, пропитываясь своим страхом. Ему, конечно же, хотелось сорваться. Возможно, даже накричать на нее. Сказать, как сильно ее любит. Но он знал, что все это бессмысленно.
Поэтому он ушел. Алина слышала, как громыхнула дверь лифта где-то в глубине коридора. Она осталась одна с высотным ветром и мыслями о небе.
– Уважаемые дамы и господа. Мы рады приветствовать вас на борту самолета Boeing-737 авиакомпании «Seven Stars», выполняющего рейс в Барселону. Ориентировочное время в пути – четыре часа пятнадцать минут.
Знакомый гул двигателей ласкал слух Алины. Первый полет после долгого перерыва. Обязанности бортпроводницы полностью завладели ее сознанием, так что она не думала ни о чем другом, кроме работы. Она вернулась в небо. Еще немного, и она оторвется от земли.
Пассажиры пристегнули ремни безопасности, привели столики и спинки кресел в вертикальное положение. Стальная птица заняла место у края ВПП. Диспетчер дал добро на взлет.
Маша внимательно смотрела на коллегу. Она сидела напротив Алины.
– Как ты отдохнула? Все хорошо?
Алина чуть улыбнулась.
– Замечательно.
Самолет взмыл в небо. Алина почувствовала, как приятное чувство разлилось внутри нее. Она чуть приоткрыла рот, выдохнула. Земля в иллюминаторе отдалялась с каждой новой секундой. Сотни метров, километры… еще выше. К пушистым облакам и яркому свету солнца.
***
Ей было двадцать четыре года, когда она узнала о том, что беременна. Новость та была приятной, но, в то же время, тревожной до онемения на кончиках пальцев. Она не могла быть полностью уверена…
Был зимний вечер, когда она поведала Алексею о беременности. Он стоял в прихожей, одетый в теплую дубленку и вязаную шапку. Ботинки его и джинсы были в снегу, будто он пробирался домой по бездорожью, утопая в сугробах.
На его лице появилась улыбка. К удивлению Алины, он спокойно снял одежду и обувь, лишь после этого подошел к ней ближе. Обнял ее так крепко, что ей показалось, будто хрустнули ребра под тонкой кожей.
– Это замечательная новость, – сказал он негромко. – Это действительно хорошо. Да вот только я не могу иметь детей, Алина.
Она оторопела. Отошла на шаг назад.
– Что ты такое говоришь?
– Ты думаешь, я никогда не думал о детях? – Алексей говорил медленно, чуть опустив голову. – Я сдавал анализы два месяца назад. Что-то с подвижностью сперматозоидов, дорогая. Что-то с ними не так.
Она молчала. Знала, что совершила роковую ошибку. Поспешила. На какое-то мгновение ей показалось, что она не знает своего мужа. Она не могла быть уверена, что он не сорвется. Своими крепкими руками он спокойно мог раздавить ее череп. Она словно оказалась во власти беспощадной стихии, от катаклизмов которой нет никакого спасения.
– Я… я не знаю, как так вышло, – говорила она. – Может быть, результаты анализов были неточными? Или… ну, знаешь, какая у нас тут медицина. Может, лучше съездить в хорошую клинику?
– Кто он, Алина?
Брови Алексея были нахмурены, но взгляд не вызывал у Алины чувство страха. Ей было бесконечно стыдно, и после разговора чувство это на долгие годы засядет внутри нее.
– Просто ответь мне, кто он…
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – сказала Алина. Голос ее срывался в истерику. – Это твой ребенок!
Она продолжала гнуть свою линию.
– Мы оба знаем, что это не так. Не нужно мне врать сейчас, Алина. Просто скажи мне: кто этот мужчина? И все…
Она молчала. Ее рука коснулась стены. Она машинально искала устойчивости в пространстве, была готова к тому, что ее мир перевернется вверх дном. Идеальная история была разрушена. Она изменила, и это стало известно мужу. Все естественно и глупо.
– Кто он, Алина?! Кто он?!
Антон больше не мог продолжать писать роман. Он откинулся на спинку кресла, закрыл лицо руками. Слишком много мыслей о ней. Слишком много…
На кухне он заварил себе кофе. На часах было без четверти пять. Включил телевизор. Ничего особо интересного он для себя не нашел. Теперь, оставшись посреди ночи наедине с самим собой, он понял, как тоскует по тому, чего у него никогда не было. Мир разрушался, мир переворачивался. Все как у Алины. Так чей же ребенок?
Антон и сам не знал ответ на этот вопрос. Да какая, собственно, разница? – спросил он сам себя. Сделал глоток кофе. Тряхнул головой.
Чем меньше он старался думать о ней, тем больше мыслей, связанных с Алиной, посещало его голову. Почему он выдумал ее? Почему решил влюбиться в нее так безответно? От чего он так стремительно убегал?
Никаких следов рейса 9220. Ни в романе, ни в жизни. Бесследно исчезла Евгения Звягинцева. Ее забрала водная стихия, словно получила обещанное ей когда-то. Наверное, тогда, когда жизнь вышла из воды на сушу. Тогда, когда всем нам, нашим жизням, дан был старт. В начале времен.
Антон видел огни летящего самолета. В темноте ночи они были чем-то вроде предзнаменования, тайного сигнала. Антону хотелось так думать. Вообще, он любил все мистифицировать. Наверное, потому и оказался застрелен плюшевым медведем в одной из комнат заброшенного дома. Потому и влюбился в персонажа собственного романа.
Тем не менее, он желал Алине счастья. Последняя ночь вместе была позади, и на губах остался лишь приятный привкус ушедшего навсегда счастья. Предстояла долгая дорога домой. Каждому из них. Ей – по страницам романа. Ему – по вещам и событиям реального мира. Прощай, Алина. Тебя, такую настоящую, нужно было придумать.
Остыло кофе в кружке. Антон смотрел на экран телевизора, но ничего не видел. Мог ли он теперь быть уверен, что все, что с ним происходит – реально? Как легко вселить в человека страх. Просто поставить под сомнение сам факт его существования, его реальности.
Быть может, когда-нибудь землю будут населять машины, вышедшие из-под контроля. Осознавшие себя реальными. Канут в лету люди, и человеком будет считаться машина. Или выдумка. Кто знает, что творится в тех мирах, которые мы создаем в своем воображении?
Антона увлекла эта мысль. Сама идея нереальности происходящего, несмотря ни на что, вселяла в него некую уверенность. Неужели он перестал бояться смерти?
Все те мысли были пусты, потому что, проснувшись ближе к обеду, он все равно ничего не вспомнил. Не вспомнил, что пишет роман, в котором Алина является основным персонажем, да и сам он там есть. Не вспомнил, что пришел по указанному Владленом Ионовым адресу и не нашел ничего. Он снова наткнется на свернутый клочок бумаги и удивится, что медиум послал его за ответами в его же квартиру. Его будет странно знобить, будто он простыл, но виной тому будет не вирус, подхваченный где-то в городской толпе, но нечто другое. Нечто более страшное.
***
Он думал о том замечательном времени, когда, утопая в ослепительном блеске весеннего солнца, гулял с Алиной по парку. Она была красива, как и всегда. Привлекательна. Мимо проплывали лица людей, словно все это происходило во сне. Слова и мысли, словно подвешенные в воздухе, словно дым сигарет, расползались в стороны. Антон и сам не мог сказать наверняка: сон это был, или же реальность.
Он прошелся по небольшому каменному мосту. Берега реки, как и прежде, казались искусственными. Его одолевало странное чувство: будто он потерял Алину навсегда.
Ее телефон не отвечал. Ну и пусть, говорил он себе. Она обязательно вернется. Она будет скучать по тому времени, которое мы проводили вместе. По тому страстному сексу, что был у нас. Она обязательно вернется, пусть даже она находится на дне далекого моря.
Весна в мыслях Антона сменялась летом в грезах большого города. Смеси запахов, приятных и не очень, гуляли по зеленым просторам, там, где гуляли молодые и старые, веселые и грустные. Там, где люди загорали и носили шарфы лишь ради того, чтобы выглядеть под стать моде. Там, где молодые мамы вели себя так, будто ребенок – всего лишь игрушка, не имеющая своей сложной психической основы, способная лишь выполнять определенные команды. Там, где старшие не поучали младших, лишь удрученно покачивали головой в ответ на очередное ругательство или еще одну раскуренную сигарету. Нелюбимые выгуливали нелюбимых, но при всем при этом в мире царила гармония и красота. Любовь была, но она не появлялась при первых лучах солнца. Она была глубже, там, куда не самый зоркий глаз и не подумает взглянуть.
Антон, засунув руки в карманы, блуждал дорожками парка. Он думал о той невероятной легкости, которую почувствовал, когда потерял все следы и все подсказки в нелегком деле Евгении Звягинцевой. Он словно нырнул в холодную прорубь, откуда выбрался совершенно другим человеком. Все еще было холодно, но уже как-то иначе.
Вопросы по-прежнему вертелись в его голове, словно бешеная карусель, раскрученная потерявшим рассудок клоунов. Антон всегда боялся клоунов, так что главным антагонистом этой истории мог представить лишь наряженного в цветастые и бесформенные одежды мужчину с красным носом, в нелепой обуви и с курчавыми красными волосами. Он боялся клоунов, так что, представляя себе смерть, видел не старуху с косой, но неуклюжего красноносого болвана. Он будто бы ломал ровную гладь коллективного бессознательного, привносил в него что-то свое, особенное. Хотя, если припомнить, такими вещами занимался еще Стивен Кинг в своих работах.
Силясь вспомнить, о чем писал прошлой ночью, Антон шел вперед, не замечая никого вокруг. Его преследовало странное чувство, а записка Владлена Ионова и вовсе заставила его сомневаться в собственной вменяемости. Но как же так? – спрашивал себя Антон. Что хотел он этим сказать? Неужели я снова сошел с ума?
Мысли о вменяемости напомнили ему о жене. Замечательный психотерапевт. Молодая, преуспевающая в своем деле женщина, обратившая на него внимание. Она помогла ему однажды, заставив поверить его в то, что мир реален. Она извлекла его из мира грез аккуратно, подобно искусному хирургу, во время сложной операции извлекающего нечто инородное из человеческого тела. Ее рука не дрогнула. Но где она сейчас? На дне моря, вместе со всем тем прекрасным, что было в жизни Антона?
Покинув территорию парка, Антон направился в сторону любимой кофейни. Там он однажды проводил время с Алиной. Проводил время с призраком. Антон усмехнулся, осознав абсурдность подобной мысли. Он мог усомниться в собственном существовании, но чтобы отрицать, что она реальна… нет, это было выше его сил.
Он вошел в небольшое помещение, выполненное в стиле итальянской деревни. Его, как и прежде, привлекала теплота атмосферы, коей было пропитано буквально все в кофейне. В одной цветовой гамме были выполнены и стены, украшенные декоративной лепниной, хорошо дополняемые кирпичной кладкой; и пол, выложенный керамической плиткой; и декоративные балки из дерева.
В кофейне было немноголюдно, так что официант сразу же поспешил приветствовать нового гостя. Видом своим он походил на родовитого итальянца, но имя носил вполне славянское – Иван.
– Добро пожаловать, – сказал он вежливым тоном.
Антон кивнул, будто бы забыв поздороваться.
– Можно мне латте?
– Будет сделано.
Официант откланялся. Антон остался совершенно один в зале. Словно это место подготовили специально для него. Словно, согласно неизвестному, очень секретному плану, Антон должен был появиться в этом месте именно в это время. Его пробрала легкая дрожь от подобных мыслей.
Отмахнуться от паранойи непросто. Скорее, вообще невозможно.
– Ваш кофе.
Официант появился до того неожиданно, что Антон подскочил. Он, конечно же, улыбнулся, будто бы подобная реакция показалась и ему самому забавной. На самом деле, он испугался. Его одолело нелегкое чувство дежавю.
Ему хотелось слышать ответы. Неважное, какие. Ему было тошно находиться в подвешенном состоянии, словно в невесомости, снова. Его организм не был готов к таким испытаниям.
– Неужели так все и было однажды? – будто про себя, задал вопрос Антон. Официант отреагировал удивлением.
– Что, простите?
– Неужели, все это уже случалось однажды? Меня посетило странное чувство. Дежавю. Как будто я помнил что-то, о чем после благополучно забыл.
– Да вы ведь ни раз и ни два бывали в нашем заведение, – с улыбкой ответил официант. – И в прошлый раз были, если мне память не изменяет, не один. Точно… не один.
– Точно.
– Я соболезную.
– Что?
Антон выгнулся как змея. О чем мог знать официант, не имеющий никакого отношения к его личной жизни? Неужели весь мир – сплошной спектакль, и все люди в нем – купленные актеры?! Решает тот, у кого больше денег и власти.
– Та девушка… она ведь летела тем самым рейсом, который пропал, да? О ней говорили в новостях. Стюардесса.
– Нет.
Антон был резок, отчасти даже груб. Видом своим, своей задумчивостью он напоминал сумасбродного ученого, с жадностью отстающего спорную теорию, к которой все его коллеги, увы, относятся с пренебрежением. Ничего не ответив, официант удалился по своим делам, оставив странного посетителя наедине со своими мыслями.
Мир за стеклом двигался так быстро, будто его поставили на ускоренный режим воспроизведения. Быть может, кто-то на небе наблюдает за нами с дистанционным пультом в руке, развалившись на мягком диване в шикарной квартире, – подумал Антон. Написал сценарий, отдал киношникам. Теперь любуется своим «произведением искусства». Наверное, стыдится. Быть может, ему все равно. Художник потерял кисти. Писатель потерял перо. Все сгинуло, и фильмы теперь делают для выкачивания денег. Ничего не осталось в мире. Ничего.
Мысли Антона были туманны. Цвет кофе точно дополнял общее настроение писателя. Он, возможно, был бы в ярости, если бы не чувствовал отсутствие сил после плодотворной, полностью забытой для него ночи. Словно перемотали на другую главу. Кисти… перо… пульт… кто творит меня? Кто решает за меня, как быть?
Антон попросил счет. Официант вернулся с книжечкой, внутри которой лежал чек, и фотографией.
– Мне кажется, она должна остаться у вас, – сказал он, положил книжечку и фотографию на стол, после чего удалился снова.
Антон внимательно посмотрел на фото. Он вспомнил, как по весне все тот же официант предложил сделать снимок для коллекции. Он хорошо помнил тот день, буквально до мельчайших деталей. Помнил вспышку фотоаппарата, неизменный щелчок. Помнил теплые руки любовницы. Ее взгляд. Ее губы. Ее красоту. Все это принадлежало Евгении Звягинцевой. Девушке, которую он не знал. Девушке, о которой он так хотел забыть.
На фото она выглядела замечательно. Антон усмехнулся, разглядев свое глупое выражение лица. Красавица и чудовище, ей богу! – подметил он про себя.
И оторопел. Только спустя какое-то время к нему пришло осознание невероятной лжи, в которую он поверил с должной охотой и детской наивностью.
С трудом достав из кошелька наличные и засунув их в книжечку, Антон встал из-за стола и попятился к выходу. Лицо его было бледным, под глазами мгновенно проявились страшного вида синяки. Он мог потерять сознание в любую секунду. В правой руке он держал фотографию, на которую больше не мог смотреть. Еще один взгляд, думал он, и все закончится. Наступит смерть. В мысленном плане.
Он все еще оставлял в своей голове место для оправданий. Теория заговора обволакивала его, притупляла чувства. Ему казалось, что все можно объяснить, что он не ошибается. Ошибается мир. Ошибается тот, кто написал безумный сюжет его жизни. Но только не он сам.
Бежать. Вперед. Без оглядки. Но какой в этом смысл? В конце концов, от себя далеко не убежишь. Потому Антон остановился посреди улицы. Его персональное небо заволокло тучами. Слышались близкие раскаты грома. Вспышками освещалась темная земля. Или это его глаза не выдерживали напряжения? Ему становилось трудно дышать. Так бывает.
Такое случилось с Алиной, когда она узнала о болезни матери, стоя посреди кишащей людьми площади. В его мыслях уже была такая ситуация, только вот искривленное зеркало сознания сыграло свою роль. Он уже мало что понимал.
Меньше всего он понимал, как все могло сложиться так правильно. С какой же скрупулезностью «писатель» подводил точки абсурда к абсолюту, где этот самый абсурд уже выглядел как вполне естественная реакция! С какой грациозностью он одурачил всех! В первую очередь, главного героя! Его самого.
Домой он вернулся в первом часу ночи, совершенно разбитый. Весь остаток дня, растворившийся за линией горизонта, он провел в бесцельном блуждании по городу. Его пробивала легкая дрожь, глаза раскраснелись. Мысли о Евгении не покидали его ни на секунду. Этими мыслями было пропитано пространство.
Он не мог выдерживать более ни секунды этого хаоса, этого одиночества, что оказалось таким неожиданным. Ноги сами вели его к рабочему столу, сидя за которым, жадно ударяя пальцами по клавишам, Антон мог снова забыться. Ему нужна была Алина. Она была его спасением от внезапного осознания жгучей, как удар хлыста, реальности.
Где же она? Как она? Хорошо ли ей теперь? Этими вопросами задавался он, глядя в черный прямоугольник экрана, пока операционная система загружалась. Настя спала в комнате, но Антон не хотел видеть ее. Только не сейчас, когда все настолько плохо, – повторял он про себя. Ему казалось, что в этот раз она не сможет ему помочь.
Она лежала в постели, уже нагретой, чуть смятой. Сама мысль о том, что это место, во многих ситуациях ассоциирующееся у людей с домашним уютом и теплом семейного очага, стало для нее своего рода рабочим местом, сбивала ее с толку. Она могла проклинать себя за то, что выбрала подобную методику, но обратного пути уже не было. Не было его с тех самых пор, как в деле появилось больше вопросов, нежели ответов.
Ей хотелось спать. Пальцы лениво стучали по экрану смартфона, набирая новые и новые сообщения, рожденные в подернутом пеленой сонливости разуме. Но даже несмотря на то, что ее глаза были красны, а зевки повторялись с завидной частотой, она все еще могла работать. Ее самый главный пациент, ее все еще любимый человек ждал помощи, жадно просил о ней, сам того не ведая.
Он сидел в соседней комнате за рабочим столом. Взгляд его был направлен на экран ноутбука. Он переписывался с незнакомкой. Кем она для него была? Вдумчивой, немного безрассудной читательницей, не лишенной таланта писать письма? Надеждой на простое человеческое понимание? Призраком в сети? Как бы там ни было, он не догадывался, что переписывался с собственной женой.
Это поначалу она испытывала страшной силы дискомфорт. Тогда, когда впервые предстала перед ним в таком специфическом образе. Он не видел ее, она не видела его. Настя не всегда понимала, что ведет переписку с собственным мужем. В тех письмах он казался ей совершенно другим человек. Даже читая его записи, его неоконченные работы, служившие для нее своего рода записями в медицинской карточке пациента, она не замечала столько разницы между тем, кем он был, и тем, кем он стал. Ей, специалисту с достаточным опытом, сложно было побороть в себе простые человеческие эмоции. Временами она просто боялась того, что происходит.
Теперь же она относилась ко всему происходящему с большим хладнокровием. Опытом и возможными результатами заинтересовалось ее начальство, что было дополнительным стимулом для продолжения работы. Как бы там ни было, она могла позволить себе подремать в рабочем кабинете, не боясь прослыть ленивой и безответственной. Лежа на жесткой кушетке, место на которой обычно занимают пациенты – люди со всякого рода психическими недугами – она, медленно моргая глазами, погружалась в мир сновидений, надеясь не наткнуться на видимые проблемы в царстве собственных грез.
– Ты подавлен… – написала она сообщение.
– Сегодня я понял, что я не тот, кем я самому себе казался, – ответил Антон.
Она знала, что он запутался в своих мыслях. Он то, как раз, оставался самим собой, тем самым писателем, который угодил в собственные сети. Изменилась Алина. Изменилась Евгения. Антон блуждал по зеркальному лабиринту. В отражениях он видел знакомые лица, да вот только понять, кто и где находится, был не в силах.
– Ты нашел ее? – спросила Настя.
– Да. Я нашел ее, но сразу же потерял.
Она дотронулась до своих растрепанных темно-русых волос кончиками пальцев, словно проверяя, на месте они, или же нет. Могла ли она ревновать Антона ко всем этим иллюзиям, столь тесно граничащим с реальностью? Как специалист – отнюдь. Как жена – разумеется.
Она знала о романе мужа. Она наблюдала за его развитием на протяжении долгого времени. Читала о нем в его историях. Поступала подло, но не могла иначе. Она корила себя за подобное, вспоминая те самые дни, когда все начиналось, когда она и подумать не могла, что станет копаться в чужих мыслях так рьяно. А не этим ли она занималась на протяжении всей своей сознательной жизни? Выбрав профессию психотерапевта, она сознавалась перед собой в том, что чужие мысли ей не безразличны. Но пойти так далеко… она не думала об этом раньше.
Тем не менее, пути назад, как она повторяла себе много раз, уже не было. Теперь, когда Антон окончательно осознал, что потерялся в иллюзиях, что его любовница исчезла, он нуждался в помощи еще больше, чем когда-либо в жизни.
– Ты любишь ее? – задала она еще один вопрос. Ответ на него она знала. Тем не менее, ее рука дрогнула. Она отдала бы если и не все на свете, то многое за один простой ответ: нет.
***
Порой так случается, что линии, которые мы видим, становятся тоньше, и геометрические фигуры, которые мы знаем, теряют свои формы. Порой так случается, что мысли, которые жужжат в голове, подобно комарам в разгар летней ночи, внезапно замолкают. Так что же лучше? Назойливый гул, или тишина, доводящая до истерики? Хаос, понятный лишь немногим, или удручающая пустота, в которой никому нет места? Легкость бездумного бытия, или тяжесть непосильной, но праведной ноши? Любовь, сводящая с ума, или спокойствие тихих грез о том, чего не может быть?
Размышляя об этом, Настя сидела на деревянной скамейке, расположенной посреди обыкновенного городского двора. Взору ее открывалась детская площадка. Беззаботно смеялись дети. Они бегали, прыгали. Одним словом, наслаждались жизнью.
Изредка вздыхая, она курила. То была ее первая сигарета за последние пять лет. Старые привычки уходят тяжело. Быть может, они не уходят вовсе. Да и к черту, подумала она. Все эти мысли о здоровом образе жизни, о типичном счастье среднего класса. К черту всю эту идеальную жизнь, которую рисуют нам, простым людям с непростыми проблемами, на огромных рекламных щитах вдоль автострад. В конце концов, каждому свое.
Как же так мы умудрились потерять всю ту беззаботность, что была и в нашем детстве? Как мы могли так все усложнить однажды? В бесконечной череде новых дней и старых забот, помогая незнакомым людям со знакомыми симптомами психических отклонений(но что есть отклонение? так ли далеко оно расположено от размытой грани «нормального»?), Настя забывала о том, что ее тревожило. Она находила укрытие в чужих проблемах, предпочитая не обращать внимание на свои собственные. Но теперь, когда чужая проблема стала частью ее собственной, она не могла более лгать себе.
Уходящий день растворялся в сумерках. Гулял улочками и дворами назойливый ветер, так что Настя куталась в пальто. Лето, вопреки прогнозам синоптиков, выдалось прохладным и не особо солнечным. Начало августа всеми своими параметрами походило на глубокую осень. Казалось, что вот-вот пожелтеют листья, опадут на землю и смешаются с грязью улиц. Будут лить с неба затяжные, как джазовое соло, дожди. Быть может, Настя просто ждала всего этого. По осени ей становилось спокойно на душе. Ей не хватало этого самого осеннего спокойствия.
– Не самая лучшая погода для вечерних посиделок…
Она услышала знакомый голос и обернулась, выпустив из легких дым сигареты. Владлен Ионов стоял перед ней. Жилистой рукой он сжимал белую трость.
– Все же лучше, чем сидеть дома, – ответила Настя.
Владлен присел рядом. Движения его не походили на движения слепого. Он как будто видел сквозь темноту, что обступила его взгляд навеки.
– Не ожидал увидеть вас так скоро, Анастасия.
Она промолчала.
– Я вижу по-своему, – объяснился медиум. – Верите вы в это, или же нет.
– Было бы слишком смело и слишком глупо мне, как ученому, верить в потустороннее.
– Не скажите. В конце концов, мое видение мира не слишком сильно отличается от вашего, Анастасия. Просто вы всему пытаетесь найти объяснение, а я принимаю то же самое на веру. В конце концов, мы получаем с вами одно и то же.
Докурив сигарету, Настя бросила окурок в стоящую рядом урну. Она снова кинула взгляд на детскую площадку. Выдохнула.
– Но что вы получили? Что извлекли вы из всей этой истории, Владлен?
– А вы?
Она задумалась. Внутри, где-то под кожей ей стало еще холоднее, чем прежде. Владлен по-своему был прав: они не нашли для себя ничего в этой истории. Им просто суждено было попасть в нее, как свидетелям разрушительной силы любви.
– В конце концов, это ведь вы обратились ко мне, Анастасия, – продолжал медиум. – Не хотелось бы думать, что из-за того, что ваша ситуация стала безвыходной. Все же, я думаю, где-то в глубине души вы на моей стороне.
– Для меня это стало бы поражением. Принять вашу сторону, – улыбнувшись, ответила Настя. – Вечный спор науки и мифов.
Посреди разговора задержалась небольшая пауза.
– Ну как он?
– Антон?
– Да.
– Лучше. В конце концов, он знает, кто он, кем он является. Это важно в его состоянии. Пройдет время, и он все поймет.
– А вы? Поймете ли вы его, Анастасия? Эту его одержимость, и тот его талант, что граничит по силе своей со слепой любовью.
Она промолчала. Ответ на вопрос медиума она знала. Она уже все поняла и все простила. Еще до того, как это случилось. Еще до того, как выбрала свой нелегкий путь.
– Так что же вы видели, Владлен? – спросила она.
– Правду, – ответил медиум, поразмыслив. – Но вы ведь все равно мне не поверите. Будете думать, что я просто интерпретирую ваш рассказ. Пересказываю вам ваши собственные слова. Мы с вами все равно никогда не будем по одну сторону баррикад. Как бы печально это ни звучало. В конце концов, в нашем мире рациональное и иррациональное начала должны существовать отдельно друг от друга.
– Не факт…
– Приостановлены поиски на месте предполагаемого крушения самолета Боинг-777 авиакомпании «Seven Stars», пропавшего в мае. Об этом сообщили сегодня утром официальные представители Следственного Комитета. Напомним, что за прошедшие три месяца поисково-спасательным группам не удалось найти никаких доказательств падения пропавшего самолета.
Напомним, что борт, выполнявший рейс 9220 в Дубай пропал с экранов радаров утром 17 мая…
– Нет никаких доказательств, подтверждающих версии угона самолета или его уничтожения вследствие теракта. Об этом сегодня во время пресс-конференции сообщил официальный представитель ФСБ Александр Смирнов. Следствие не располагает какими-либо уликами…
– Тем временем в социальных сетях активно обсуждается версия возможной причастности Евгении Звягинцевой к исчезновению пропавшего самолета. Напомним, что источник, пожелавший остаться неизвестным, сообщил о предполагаемой связи стюардессы авиакомпании «Seven Stars» c членами известной террористической группировки. В офисе авиакомпании проводятся проверки…
Настя потирала сонные глаза. Снова приходила ночь, и снова она, скинув маску одинокой жены будто бы исчезнувшего мужчины, становилась призраком сети. Далекой читательницей, влюбленной, запертой в своих иллюзиях. Снова Антон был в соседней комнате и обращал все свое внимание на экран ноутбука. Он все еще не знал, с кем общается. Придет время, – размышляла Настя. – И он все поймет сам.
Но хватило бы ей духу встать из постели, преодолеть расстояние в несколько метров и явиться перед мужем такой, какая она является на самом деле? Без всех этих выдуманных тайн и интриг. Той, в которую он был влюблен однажды, и о которой, казалось, вовсе позабыл.
Она набирала новое сообщение. Ответ. Он признавался, что все еще скучает по Евгении. Он не верил в то, что она могла сама устроить исчезновение самолета. Он помнил ее улыбчивой, милой девушкой с твердым характером, впитавшей в себя любовь к жизни. Он не видел в ее глазах обиду и злобу, которые могли бы вынудить ее совершить подобное деяние. Не такой она осталась в его памяти.
***
Аккуратно сложив вещи в дорожную сумку, Алина еще раз оглядела опустевшую квартиру-студию, в которой прожила пять долгих лет. Стены впитали ее воспоминания. Быть может, теперь эти самые воспоминания каким-то магическим образом будут влиять на нового жильца. Они будут отражаться в его беспокойных снах, в его утренних пробуждениях и ночных развлечениях.
Она закрыла сумку и поставила ее на пол. Как оказалось, вещей у нее было всего лишь на одну дорожную сумку. Не больше, не меньше. Ну и хорошо, – подумала Алина. – Так проще.
Этажами ниже, припарковав как попало свой старенький седан, ее ждал Гарик. Он, закрыв глаза, слушал музыку и попивал кофе из кружки-термоса. На капот автомобиля то и дело падали желтые листья. На фоне пасмурного неба совершенно неявно выделялся силуэт самолета, совершающего свой долгий и прекрасный полет.
Гарик открыл глаза как раз в тот момент, когда Алина вышла из подъезда. Повязанная вокруг шеи арафатка чуть прикрывала ее подбородок, джинсы обтягивали ее стройные ноги. Ее походка была неспешной, такой, будто она еще не до конца решила для себя, правильно ли поступала. Тем не менее, она подошла к машине и стала ждать, когда Гарик выберется из салона и погрузит ее сумку в багажник.
– Ты как всегда прекрасна, дорогая, – улыбнулся Гарик.
– Ты тоже прекрасна, дорогая, – по-доброму съязвила Алина.
Они отправились в путь. Осенний город в ранний час казался сонным и неторопливым. Теряясь в бесконечном трафике, старенький седан прорывался к широкой автостраде.
– Ничего не забыла? – спросил Гарик.
– Да если бы у меня было то, что можно было забыть, и о чем можно было бы жалеть. Знаешь, я теперь понимаю, что за эти годы жизни здесь так ничего для себя не нашла.
– Поэтому ты возвращаешься обратно?
– Да. Там я нашла смысл.
Красный сигнал светофора. Люди в соседних машинах казались Алине такими знакомыми. Даже удрученные лица мужчин и женщин не сбивали ее с положительного настроя. Она знала, что все эти невзгоды, каждодневные, такие неважные, по сути, однажды приоткроют тайную истину. Она знала, что человек сам, зачастую, придумывает себе проблемы. По сути, нет ничего важного в этой жизни, кроме любви и радости. Она знала, что эти понятия связаны у каждого с чем-то особенным, порой абсолютно разным в сравнении, но разве это что-то меняет? Нет, – сказала себе Алина. – Это ничего не меняет.
Желтый сигнал светофора. И вот все готовы мчаться вперед. Кто-то уже преодолел первые полметра пути. Быть на взводе, спешить куда-то… Жизнь в большом городе, да и не только в большом, учит людей не тратить время попусту. Но чаще всего мы сами себе противоречим. Вертимся, кружимся, уверяя себя, что нет ничего важнее любви и радости. Тем не менее, мы придумываем себе все новые и новые страдания, будто бы оттеняя два этих прекрасных понятия.
Зеленый сигнал светофора. И снова продолжается движение…
– Ты мне так и не расскажешь, что случилось там? – продолжал задавать вопросы Гарик. – Почему ты решила вернуться? Ты нашла кого-то?
– Да. Нашла, – ответила Алина, хотя в голове у нее вертелся совершенно другой ответ.
Она думала о Леше. Том, живом, немного хмуром и таком обаятельном мужчине, которого она знала. Время не повернуть вспять. Лишь память остается с человеком. В таком случае, есть ли смысл вспоминать о людях плохое?
– Как думаешь: зачем нам дана память?
– Наверное, чтобы учиться на своих ошибках.
Алина закурила. Гарик ухмыльнулся. Собственный ответ показался ему очередной выдумкой. Память – штука очень сложная.
– Мне будет не хватать тебя, Алина, – сказал он. – Ты пиши иногда. Звони. Если уж тебе будут разрешать. Станешь ведь домашней совсем. Ни шага в сторону, там, все дела.
– Конечно же, я буду тебе звонить, Гарик. В конце концов, как мне еще держать связь с этим огромным городом?
– Сожгла все мосты?
– Почти все.
Она наводила новые мосты, которым суждено было соединить ее совершенно с другим миром. На этот раз она не убегала. Она делала свой, ничем не подкупленный выбор. Теперь она могла спокойно выдохнуть.
– Ну а как твоя личная жизнь, Гарик? Как твой работяга поживает?
– Ты по-прежнему единственная, кто об этом знает. Знаешь, а у нас ведь все хорошо. То есть, не так, как бывало у меня с женщинами. Ты прости, но я хочу быть с тобой правдив. Я понял, что нашел свое.
– Это же замечательно!
– Да! Но ты ведь прекрасно понимаешь, какого это: быть не как все. Скрывать свои чувства, когда хочется просто обнять и поцеловать. Легонько, непринужденно. Не так, чтобы повлиять на кого-то, заставить думать иначе. Я же, черт возьми, как ведьма во времена Средневековья.
– Хорошо, что сейчас никого не сжигают на кострах, – улыбнулась Алина. – В конце концов, и это время прошло. Пройдет и то, что сейчас.
Она смотрела на проплывающие мимо виды улиц. Алина знала, что будет скучать лишь по гулу реактивных двигателей. Стоя днем ранее на взлетно-посадочной полосе, возможно, в последний раз в своей жизни, она с жадностью вдыхала прожженный воздух аэропорта. Она упивалась видами огромных стальных птиц, стоящих в полнейшем спокойствии на стоянках. Грациозные, прекрасные создания. Их создателем был человек, оттого она еще более полно чувствовала единение с ними.
Гарик припарковал седан около железнодорожного вокзала. Вокруг царила привычная дневная суета. Люди-сумки. Сумки-смыслы. Люди без мыслей. Электронные билеты и помятые распечатки. Город прощался с Алиной в привычном своем настроении. Раньше она подумала, что если такой момент и наступит, то он будет выглядеть иначе. Будет утренний туман, пустота. Но нет. Город не существовал ради нее.
– Спасибо тебе, – сказала Алина, повернувшись к Гарику. Она легко и непринужденно поцеловала его в губы. – Помни: просто будь собой. Ты хороший человек. А это куда важнее, чем предрассудки большинства.
– До встречи, Алина.
А где-то далеко, на другом конце света, под жарким солнцем юга блистали волны теплого моря. Море это омывало берега безлюдной пустыни, где лишь горячий песок и миражи.
Под толщей воды, под беспроглядной тьмой, где лишь редкие рыбы да скудная морская растительность, на самом дне лежало нечто не принадлежащее той среде. Объект, выпавший из другой реальности.
На куске обшивки красовались звезды. Они располагались под иллюминатором, который чудом уцелел во время стремительного падения с высоты чистого неба до глубины темного моря самолета, выполнявшего рейс 9220.
До этого места так и не добрались поисково-спасательные группы. Место это находилось вдали от территории поисков. Вдали от предполагаемого места падения.
Но море, несмотря ни на что, оставалось столь же прекрасным, как и прежде. Как будто ничего не случилось.
***
– Не иначе как вернулись? – с улыбкой спросил Паша, выруливая с привокзальной парковки. Алина сидела на заднем сидении. – Надолго ли?
– Посмотрим, – ответила она.
– В гостиницу?
– Нет. Домой. К сестре.
Почти все время, проведенное в поезде, Алина спала. Сон оказался крепким, глубоким. Она проснулась с ясной головой и свежими мыслями. Будто бы сняла с себя грязную оболочку. Теперь она ясно понимала, в какую сторону направляется и зачем ей это нужно.
Паша закурил. Сигаретный дым вырывался за пределы салона через приспущенное стекло водительской двери. Вечнозеленые деревья обступали дорогу по обеим сторонам. Где-то впереди виднелись типовые блочные пятиэтажки.
Дорога не заняла много времени. Припарковав внедорожник около подъезда, Паша предложил помочь с сумкой, на что Алина ответила равнодушным кивком. В конце концов, ей было даже приятно. Она вышла из салона и вдохнула прохладный сентябрьский воздух полной грудью. Посмотрела на знакомые окна.
Алину сначала удивил тот факт, что Паша знает путь к квартире Вики. Спустя какие-то секунды она, конечно же, вспомнила, что сама просила его передать сестре фотографию. И тут, совсем потеряв бдительность, она стала наблюдать за тем, как Паша звонит в дверь.
Она наблюдала за тем, как Вика, выбравшись из квартиры на лестничную площадку, легким движением обнимает болтливого водителя и целует его.
– Привет, сестренка! – кивает Вика Алине. На лицах обеих возникают улыбки. Все так, как должно быть.
– Ну ладно, – вмешивается Паша. – Мне еще работать нужно. Вечером заеду.
Когда Паша ушел, а сестры вошли в квартиру, раздался добродушный смех. Смеялась Алина. Вика подхватила волну позитива. Они обнялись.
– Спасибо тебе, – сказала младшая сестра. – Он просто чудо.
– Если он будет много болтать, мне придется зашить ему рот!
– Нет, нет! Эта часть его тела вызывает во мне прилив эмоций, – двусмысленно улыбнулась Вика. – Так что не вздумай даже!
– Ну, хорошо! – Алина стянула с себя куртку и повесила на крючок. – Я так соскучилась по твоей стряпне. Живот аж сводит.
– Пойдем на кухню. У меня еще бутылочка красного сухого есть. Так, для начала.
Каждая новая строчка давалась Антону тяжелее предыдущей. Ему казалось, что пальцы его стали скрючиваться, рука непроизвольно сжималась в кулак. Он помнил слова врачей, которые говорили ему, что это связано с периферической нервной системой. Он помнил, как боялся подобных проявлений своего недуга, как тревожно билось в груди сердце. Он помнил то пылающее чувство, что поднималось из глубины его тела, подступало к горлу, а после охватывало его голову пламенем.
Ему вспомнился вид хищного растения – венерины мухоловки. Того самого, что показывают в передачах про природу. У него есть две лопасти, которые закрываются в момент, когда ничего не подозревающая муха, привлеченная ароматным нектаром, садится на одну из них. Буквально секунда – и насекомое оказывается в смертельном капкане. Оно подвергается разрушительному воздействию пищеварительного сока, так что от него в скором времени не остается ничего, кроме твердой хитиновой оболочки.
Он чувствовал себя мухой. Сжимающаяся в кулак рука была хорошей метафорой на другую метафору. Его творчество медленно переваривало его, оставляя лишь безвкусный скелет.
На протяжении длительного времени он не выбирался из дома, ничего не ел. Часто он забывал сходить в туалет, и только волна боли из-за накопившихся внутри тела выделений заставляла его покинуть кресло, в котором он сидел за ноутбуком и созерцал пустые страницы.
Слова и предложения приходили к нему с огромным трудом. Антон не мог просто оборвать повествование, не закончив мысль. И даже несмотря на то, что воспоминания о Алине, той самой Алине, которая еще пару месяцев назад была для него реальной, угнетали его, он продолжал бороться с собственными демонами. Он хотел пожелать ей счастья после всех тех испытаний, которые она прошла. После всего того, что он сам выдумал для нее.
Она улыбалась…
Она улыбалась…
Она улыбалась…
Что первостепенно: моральное истощение, или физическое? Что страшнее: душевные муки, или муки голода? Человек, лишенный пищи, ответит вам, что физическое истощение куда страшнее. Человек, замкнутый в четырех стенах, замкнутый в своих фобиях, разумеется, будет ставить на первое место душевное здоровье. Неудивительно, ведь, испытав на себе подобное, начинаешь верить, что не все, что творится в голове, может быть подконтрольно человеку. Начинаешь иначе смотреть на такие понятия, как «слабость» и «осмысление». Здоровый во всех планах человек (не имеющий каких-либо серьезных отклонений от норм душевного и физического характера, ибо абсолютно здоровых не бывает), разумеется, ответит, что физическое истощение опаснее для человеческой жизни, но и душевные муки доводили многих до черты жизни.
Наверное, на подобные вопросы не существует ответа.
Она любила…
Она любила…
Она любила…
Так кого же она любила? – задавался вопросом Антон. Почему же Алина так любила своего бывшего мужа, и отчего еще больше начала любить его после того, как он погиб? Почему так любила Евгения своего мужчину? Ведь она решилась на такой шаг. Она ведь все знала! Нет, она не могла причинить вред такому количеству людей! Тем не менее, она знала что-то, чего не знали другие.
Антон закричал. Был день, или ночь. Он и сам не понимал. В глазах рябило, и тусклые дни сентября сами по себе казались темными, бесцветными. Лицо Антона стало бесцветным, как и сам он. Но как же это стало возможным? Ведь цвета имеют разные степени преломляемости! О разложении на цвета – дисперсии – знают многие. Но что люди знают об обратном процессе?
Ни одной новой строки. Лишь повторения примитивных словечек, мерзких, бессмысленных! О, как бы он хотел вышвырнуть все это в окно! И себя следом!
Снег выпал в городке в самом начале октября. Довольно рано по местным меркам. Он казался Алине чересчур белым. Ее взгляд привык видеть снег грязным, скомканным. Таким, каким его оставляет после себя бесконечный дорожный трафик, повисшая в воздухе грязь и дым громадных труб, расставленных по периметру, подобно часовым на страже большого мегаполиса. Ее ослеплял белый снег.
Прогуливаясь по знакомым местам, окунаясь в клубы пара, Алина смотрела по сторонам своим неторопливым взглядом. Она держала сына за ручку, облаченную в шерстяную варежку. Был вечер.
Нос Валика чуть раскраснелся. Заметив это, Алина ощутила едва уловимое желание. Она присела на корточки и поцеловала сына в нос. Тот застенчиво улыбнулся.
Алина внимательно посмотрела на лицо ребенка. Снова и снова ловила она себя на мысли, что он очень похож на Алексея. Вот так странно получается. Хорошо получается, но странно. Как будто бы Валик действительно был его ребенком.
– Ты не замерз? – спросила мать ребенка.
– Нет. Мне нравится гулять, – ответил Валик все с той же застенчивостью на лице. Он еще не принял Алину в своем маленьком мирке, в котором живет каждый ребенок до момента взросления.
– Ты любишь снег? Любишь кататься на санках с горок?
– Люблю. Около дома есть большая горка. Мы с папой там катаемся.
Алина непроизвольно закрыла глаза. Длилось это всего какую-то секунду. Может, даже меньше. Стало чуточку легче, хотя внутри все еще сжималась какая-то невидимая пружина. Сжималась она каждый раз при мысли о Алексее.
– А со мной ты хочешь прокатиться? – спросила Алина сына.
– Хочу!
– Тогда пойдем домой за санками!
– Давайте.
Она не в силах была сказать ему правду. Каждый день Алина просыпалась с мыслью о том, что уже набралась храбрости, что она сможет это сделать. Но по-прежнему она была для Валика лишь тетей Алиной. Не более.
Покинув парк, они пошли по улице в сторону дома. Снег хрустел под ногами, и воздух будто бы имел запах арбуза. Алина всегда удивлялась тому, что такое сравнение вообще присутствует в жизни. Зима для нее никогда не ассоциировалась с арбузом. Запах будто бы обманывал ее память.
Быть может, память не в первый раз обманывала ее?
Она была счастлива…
Она была счастлива…
Она была счастлива…
Алина взвизгнула, как беззаботная девчонка, когда скатилась вниз по горке на санях. Валик смеялся. Снег летел им в лицо. Вокруг царил настоящий зимний беспредел.
– Давай еще! – кричал Валик после очередного спуска.
И они снова бежали в гору. Снова неслись вниз. Падали в снег. Несмотря на то, что на улице был уже крепкий минус, снег не казался холодным, да и воздух не был таким уж колючим. Кровь согревала.
А после они шли домой, держась за руки. И никому из прохожих не пришло бы в голову, что вся эта история начиналась совершенно иначе.
***
Настя, подогнув колени, лежала на боку. Ее взгляд был устремлен на окно, за которым светила луна. Еще одна ночь. Бледные дни, тусклые ночи. Теперь ей просто хотелось спать. Спать в объятьях любимого человека. Такого далекого, и такого близкого одновременно.
Он снова был в соседней комнате. Та сторона постели, на которой он спал раньше, казалась холодной, безжизненной. Насте хотелось плакать. Она не могла свыкнуться с мыслью, что так будет продолжаться дальше. Она готова была сдаться.
Так почему же мы любим? Кого-то, или что-то. Химия ли? Быть может, комплекс сложных чувств, которым можно найти свое объяснение? Почему она, оставив в качестве принесенной жертвы свою молодость, хотела плакать посреди ночи? Почему ради него? Она не знала ответы на эти вопросы. Ей просто хотелось спать.
Она почти уснула, когда услышала шаги. Медленное шуршание, как будто кто-то снимал с себя вещи. Она почувствовала какое-то движение за спиной. Тепло его тела. Его рука коснулась ее плеча, ее волос. Приятная дрожь пробежала по телу. Он вернулся.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Небо, земля и что-то еще…», Александр Викторович Варенников
Всего 0 комментариев