«Отрывной календарь»

Отрывной календарь (fb2) - Отрывной календарь [calibre 2.69.0, publisher: SelfPub.ru] 681K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Катерина Березина

– 1 –

Отложила в сторону последний листок с контрольным тестом, которым сегодня испытала второкурсников после летних каникул. Устала зверски. В юных головах осталось так мало, что работе конца и края нет. Хоть выгоняй заново на первый курс.

Нужно расслабиться. Корявый студенческий английский выветривался медленно, к тому же заколка «краб» мертвой хваткой впилась в мозг. Сняла и с облегчением растрепала волосы. Еще несколько минут, бездумно уставившись в одну точку, растирала шею и плечи. Из обрывков мыслей, которые раненными птицами бились в голове, как-то ничего конкретного не складывалось. То хотелось крепкого чая с марокканской мятой, то залечь на диван и уставиться в телевизор, то…

Из оцепенения вывел телефон. Кто может звонить в одиннадцать вечера на домашний?

– Натали! Приветствую, затворница! Опять зависла над опусами безграмотных студентиков?

Наташа, поморщившись, слегка отодвинула трубку от уха. Кто же еще, как не Лариска? Невероятная женщина! Уже много лет являлась одновременно и лучшей подругой и жутчайшим раздражителем. Обещанием невероятной авантюры и спасителем от всевозможных депрессий. Вот и сейчас ее предложение стало ровным надрезом по диагонали вечера и обещало кардинальную перемену места и настроения. Причем отбрыкаться – без шансов. Недаром Лариса уже много лет работает продюсером на телевидении и называет себя «продавец счастья». Умеет красиво делать предложения, от которых «невозможно отказаться», и вызывать эмоции даже у памятника:

– Не кисни, подруга, завтра суббота, рано вставать не надо. Живая музыка и крепкий алкоголь – вот, что тебе нужно. Поехали, «Шляпа» ждет!

– Ларис, – Наташа постаралась сделать голос максимально усталым и сонным, может удастся свернуть беседу в комочек и забросить подальше, хотя бы за диван, – Я совершенно не в состоянии. Ты же знаешь, что не люблю твой джаз, от виски голова разболится. Давай не сегодня…

– Наташ. Позор-то какой! – Голос в трубке зазвенел металлом. – Месяц уже тебя не видела, но почему-то уверена на «стописят» процентов, ты сейчас в дурацком застиранном халате в горошек, в шерстяных носках и волосья не причесаны. Для полноты счастья не хватает картонки на груди: «Я – старая дева».

Наташа повернулась на девяносто градусов и посмотрела в большое, в полстены коридора, зеркало в вычурной раме – мамино любимое «барокко». Халат – в горошек, носки – шерстяные, еще бабушка вязала. Как будто подруга в телескоп подглядывает! Таблички нет. Но то, что увидела в зеркале, не особо понравилось. Замученный вид уже начинает становиться стилем жизни, хотя уставать особо не от чего: всего лишь неделю назад начались трудовые будни в институте.

– Сколько можно избегать людей и общения? Ну не люби джаз! Зато люби тех, кто собирается в клубе его послушать. Они такие же, как и ты, с подвывихом мозга.

Наташа вздохнула. На душе стало тоскливо от Ларискиных речей. Есть в этом суровая правда: кроме студентов и преподавателей с кафедры, не считая случайных разговоров в метро, ни с кем нормально не общается. Одиночество входит в привычку.

В августе съездила в Севастополь. Поездка получилась стихийная и незапланированная. Непривычно душным для Питера вечером, бездумно перебирая программы на телевизоре, наткнулась на передачу про Крым – голубая мечта с детства. Практически сразу через Интернет заказала по копеечной цене номер в одной из маленьких гостиниц города мечты и билеты на поезд. Даже в голову не пришло кому-нибудь позвонить, посоветоваться, ну или, на крайний случай, пригласить с собой. Гулять по волшебным улочкам заветного Зурбагана и любоваться мощью когда-то российского флота пришлось одной.

Наряду с получением экскурсионных впечатлений и с купанием в Черном море, Наташа окунулась в себя. С головой и без акваланга. День перетекал в день. Не поддаваясь никакой логике, настроение скакало от щенячьей радости при виде щербинок на выложенной булыжником мостовой до удушающих приступов тоски и желания сброситься с обрыва в море. Кризис среднего возраста, как психологи говорят. У каждого персональный сценарий: у кого-то тихо и незаметно – чуть приправленный сожалением, а кто-то начинает быстро менять работу, друзей, мужей.

У Наташи все произошло фатально быстро: в один момент. Щелк – тумблер в голове переключился, и поняла – полжизни прожила зря. Всего лишь неделя вдали от дома, от привычной серо-будничной обстановки, познакомила с собой и сделала старше, отняв иллюзию отсутствия нескольких лет.

Набережная Севастополя манит легкостью разрешения всех проблем: ограждений нет, глубина моря сразу два метра. В предпоследний вечер, борясь с искушением сделать шаг со скользкой бетонной ступеньки, Наташа, наблюдала, как оранжевое солнце плавится от погружения в багровое море. Острая физическая боль закрутила тело, выворачивало кости, потекли слезы: представила, что она, а не солнце, исчезает от соприкосновения с жизнью. Процентов на семьдесят Наташины мысли всегда состояли из подхваченных в книжках умных разглагольствований героев, и лишь на оставшиеся тридцать можно наскрести личного опыта и радужных фантазий – примерно один к одному. Как никогда остро почувствовала возраст и время, утекающее сквозь пальцы.

Вернулась из поездки другим человеком. Если бы сказали заранее, какие испытания пройдет, даже за сладкие конфетки-бараночки не согласилась поехать. Но, к сожалению, кризис среднего возраста приходит сам по себе и ко всем. Не выбирая место, город и человека.

Сейчас, спустя почти месяц, отголоски бури протуберанцами все еще восставали в Наташиной голове. Как хронический больной чувствует приближение нового приступа, так и она научилась предвидеть очередной завих в сознании. Вечер с Ларисой мог стать чудесным лекарством, надо только решиться и принять предложение:

– Ладно, согласна. Но только обещай не сбегать в разгаре вечера. Я отвыкла от людей, буду за тебя цепляться и попискивать от страха, что на меня смотрят.

– Не переживай, я не особо стремлюсь подцепить кого-нибудь сегодня вечером… – Лариса почему-то запнулась, – мне… надо кое-что обсудить. Нат, даже не знаю, стоит ли… Неважно. Ты мне нужна сегодня. Очень.

– Что случилось? Ты меня пугаешь! Очередной Карлсон? – Наташа насторожилась.

Если Лариса хочет «кое-что обсудить», то часто оказывается отнюдь не пустячок. Почти так же внезапно на прошлые майские праздники начался автобусный пятидневный тур Финляндия-Швеция, куда отправились «в поисках» Карлсона. Так Лариса называла интернет-возлюбленного Эрика из Стокгольма. Хотелось посмотреть, в каких условиях живет и стоит ли заморачиваться с дальнейшим продолжением отношений.

Подруга заявилась со стопкой распечатанных фотографий, присланных Эриком. К ним прилагался подробно составленный план-перехват Карлсона. Поездка планировалась полностью анонимная, бедный Йорик-Эрик даже не подозревал о разведке боем, но в результате принял в их судьбе живейшее участие. В одном из кафе Лариса рассталась с сумкой с документами: помогли шведские подростки. Тихонечко сидели рядом, мирно попивая кофе, и так же, по-тихому, растворились в старинных улочках Стокгольма, прихватив ярко-зеленый Ларисин «баул». Эрика из Интернета вызывали в реальный мир, как джина из бутылки, оставив слезное сообщение в Фейсбуке. История получилась не совсем красивая, ему пришлось профинансировать возвращение на родину. Естественно, романтические отношения закончились сразу же в Стокгольме, толком и не начавшись. Поэтому «кое-что» в устах Ларисы могло обернуться очередным приключением с многовариантным финалом.

– Не переживай, все будет происходить в черте города, просто поговорим. В астрал точно выйдем! – Лариска хохотнула. Показалось, слишком нервно. – Минут через пятнадцать подъеду и позвоню. Давай, собирайся!

Наташа положила трубку. Надо собраться быстро, практически с нуля довести себя до уровня «Женщина». В джаз-баре «The Hat», который Лара упорно называет «Шляпа», атмосфера всегда непринужденная. Люди приходят слушать музыку, себя, друзей и просто всех, кто вокруг. Можно не мудрить, одеться просто – джинсы и черная водолазка. Но в голове засела яркая иллюстрация, подброшенная доброй подругой: картонка с надписью «Я – старая дева», для пущей красочности рисуемая воображением висящей на морщинистой шее. Хочется поскорее избавиться от неприятного ощущения неухоженности и остудить фантазии. Обливаясь в душе то холодной, то горячей водой, неожиданно запела почти во весь голос: «Ой мороз, мороз, не морозь меня…», смутившись, хихикнула. Неужели предложение Лариски провести вечер в баре с незнакомыми людьми так волнует?

В шкафу руки потянулись все-таки к джинсам, но атласный васильковый топ и бежевый пиджак Маngo придали свежесть и подчеркнули все еще неплохую фигуру. В зеркале отражалась уже не училка, а молодая женщина стандартного 46-го размера с отличным декольте. С такой можно и не только джаз послушать. Наташа быстро сделала «дежурный» макияж. Себе она не нравилась. Никогда. Даже если присутствие рядом мужчины должно убеждать в обратном. Когда смотрела в зеркало или на фотографии, то в глаза бросался курносый нос. Остальное, как недостойное внимания, принципиально старалась не замечать. Давно принято решение, красота досталась другим, а Наташа стала обладательницей главного приза – ума. Так жить проще и спокойнее. Без всплесков на утомительные романтические переживания. Наташа называла состояние влюбленности «американскими горками», и если принять во внимание, что терпеть их не могла, потому как жестоко укачивает, то становится понятным, какое место в ее жизни занимает любовь. Обычно отношения с мужчинами заканчивались вместе с увертюрой. Богатая фантазия, на основе большого количества прочитанных книг, помогала дорисовать и прожить «историю любви» до конца.

Когда Лариса приехала, Наташа решала проблему: как сделать, чтобы пробор с сединой был не так заметен в густых каштановых волосах. За месяц ни разу и не вспомнила, что надо записаться в парикмахерскую. Все тридцать шесть лет, прожитые в тяжелых умственных упражнениях, отсвечивали лунной дорожкой на голове. Пришлось зачесать волосы назад, надеть ободок и на этом успокоиться.

Такси, ожидавшее у подъезда, покрыто мелкими капельками дождя. Питерское ночное небо всем видом показывало, осень наступила, несмотря на самое начало сентября. Подруга ждала на заднем сиденье автомобиля серьезная и сосредоточенная. «Не лучше, чем небо», – улыбнулась про себя Наташа, – «беспросветные думы одолели. О судьбах человечества, не меньше». Но не стала говорить вслух. У Ларисы есть очень редкое в двадцать первом веке качество – искренность. Все происходящее с ней или с кем-нибудь другим, она проживала отчаянно, по-настоящему и глубоко. Если в такие минуты полного погружения в ситуацию показать беспечное отношение, то можно очень сильно обидеть. За долгие годы дружбы Наташа научилась сначала выяснять, в чем дело, а потом уже давать какую-либо оценку.

– Белинского, 9, пожалуйста. – Лариса повернулась к Наташе и, совершенно неожиданно хлопнула по коленке и расхохоталась. – Ободок! Что я вижу!? Опять покрасить «свои года» забыла? Ну ты, мать, даешь, совсем одичала. А вот пиджак нравится. – Она крепко обняла Наташу, – Соскучилась я по тебе, дружочек. – И, то ли всхлипнула, то ли хихикнула.

Наташа отстранилась и посмотрела пристально Ларисе в глаза, охватило тревожное предчувствие, что-то происходило в душе подруги Такое, чего раньше не замечала. В голову полезли разные мысли, может болезнь? Из-за любви Лариса так раньше не переживала.

В присутствии таксиста поднимать серьезные темы душа не лежала. Его и так веселило: «престарелые девчонки «на дискотэку поихалы». Еле поместившийся за рулем мужичок, с виду напоминавший румяного Колобка в кепке, совершенно не смущался делиться мнением по поводу их ночного «выхода в свет». Активно используя фрикативную «гэ», рассказал, как в молодости хулиганил в станице на «дискотэках у клубе» и таких, только моложе, щупал. Объяснил, почему надо сидеть дома, мужиков охаживать, а не на ночь глядя, песок трясти. Пока Лариса упражнялась в остроумии с таксистом, Наташа, кусала губы, сдерживая протест. Подумалось, если бы даже… Представить только, что дома действительно остался любимый и любящий мужчина… Слабо представляется… Привычка жить одной и решать все самостоятельно допускает такую мысль лишь по теории вероятности. Но, все же! Поехать в клуб с подругой – эта ситуация в ее семье должна быть вполне реальной.

Таксист не угомонился до самого конца мучительной поездки, Наташа, сунув Ларисе деньги, с облегчением выскочила под моросящий дождь. Еще бы немного, и слова, кипящие внутри как лава, прожгли бы понаехавшему мужичку засаленную кепку вместе с лысиной.

Почему-то некоторые знакомые дамочки, выйдя замуж, активно пропагандируют домостроевские устои, по которым живут и якобы радуются. Должна современная женщина служить мужчине? Ребенку? Семье в целом? Служить?! Хорошо, перефразируем, «сохранять ячейку общества». Вопрос лишь в цене. Не покажется ли со временем, что потраченные в семье годы, не стоят того, от чего пришлось отказаться? Не просто на задний план, а прямо в утиль идут увлечения, саморазвитие, дружеские связи. Когда начинает замужняя дама рассказывать «как дела», то стандартно выделяются два периода: «до» и «после» свадьбы. Второй период начинает дробиться в зависимости от количества мужей. И от количества детей. Если бы я вышла замуж, подумала Наташа, то жизнь не стала бы делиться на какие-то периоды. Теория про две половинки, образующие целое – намного ближе. Главное в семье – доверие. Надо позволять каждому иметь личное пространство и развиваться так, как требует душа… Дополняя друг друга, а не отгрызая свободу любимого человека в личных целях.

«The Hat» встретил разгулом мелодии и затылками посетителей. На сцене музыканты уже вошли в штопор: клавиши фортепиано, казалось, вылетают из-под пальцев сосредоточенной Дины Синеглазовой. Трубач, выкатив глаза, пытался успеть продудеть феерические пассажи. Наташа втянула с наслаждением сигаретный дым, смешавшийся с ароматом крепкого алкоголя. Нервы, гудевшие, как высоковольтные провода, начинали стабилизироваться, перестраиваясь на позитивный лад. Лариса сдержала обещание: не растворилась в толпе, хотя энергично отмахивала приветствия знакомым, а крепко держала за руку. Найти свободное место в баре – сложная задача. Вечер пятницы у многих вызывает непреодолимое желание пообщаться с себе подобными и выгоняет из благоустроенных норок. Через несколько «извините» и столько же стукнутых локтей, спин и прочего, Наташа практически с разбегу воткнулась в Ларису, с наполеоновскими бровями оглядывавшую помещение. Народ стоял группками, отбивая ритм ногами и руками, стряхивал пепел по-студенчески «одна тарелка – восемь вилок» в заботливо выставленные барменом пепельницы. Наташа пробралась к барной стойке, достала наконец-то сигарету и закурила. Лариса встала за спиной, по-прежнему с грозным видом полководца. Надо принимать меры.

– Лорик, здесь так хорошо. Скажи, что тебе заказать? Чем расслабляться будем?

– Давай виски двойной, льда поменьше.

Синеглазова начала играть грустную пронзительную мелодию. У Наташи подступили слезы. Вот всегда так. Вроде и реветь не собираешься, а если трогательно-печальное слышишь или видишь, спазм в горле и подборок начинает предательски дрожать. Все-таки нравится в «Шляпе». Не поклонница джаза, не знает названий всяких музык и от этого еще лучше: все в новинку, как в первый раз – через душу.

– Ларис, вот скажи, почему? – Музыка не давала разговаривать, поэтому приходилось повышать голос, чтобы быть услышанной. – Вы с таксистом ржали, а я готовилась ему глаза выцарапать. Кто сказал, что надо сидеть дома мужниной женой и борщи варить? Почему он так считает? И, что самое обидное, это не только его мнение, это общепринятое…

Наташа в поисках поддержки взяла Ларису за плечо, посмотрела в глаза и приготовилась продолжать монолог дальше, но та резко оборвала:

– А кто сказал «борщи варить» плохо? Почему ты так категорична? Посмотри на нас. Когда сорок стукнет, что делать будешь? На Манхеттен поедешь искать клюшек, которые «Секс в большом городе» устроили и после сорока счастливо замуж повыходили с перерывами на климакс? И ты им веришь? Опомнись, мы здесь, в России, старые девы уже в тридцать шесть. Секс редким пунктиром по жизни не в счет. Дни испаряются, а мы превращаемся в печеное яблоко. И даже таксисты ржут. Не надо обижаться, он лишь выразил мнение всех русских мужчин! Лучше на себя обидеться надо так, чтобы захотелось нормальной бабой стать, а не трусливой феминисткой.

– Лорик, стоп, тебя куда-то понесло! – Наташа даже забыла стряхнуть пепел, он упал на руку и покатился в рукав пиджака. Как назло, пока вытряхивала, музыканты закончили играть и, аккурат перед аплодисментами, Наташа выкрикнула на весь бар. – Мы – не старые девы!

Аплодисменты все-таки раздались, их сопровождали нестройные смешки, адресованные явно не на сцену. В одном углу жизнерадостно заржали. Трубач сделал поклон в сторону Наташи с Ларисой, подошел к микрофону:

– Милые девушки, если кто подумал, что сия прозвучавшая композиция посягает на вашу свободу, приношу извинения! Надеюсь, следующая позволит расслабиться и настроиться на более позитивный лад…

Раскаленными углями заполыхало лицо. Лариса, выпучив глаза, закрыла рот рукой, чтобы не заржать. С полминуты смотрели друг на друга, пока не зазвучала музыка. Потом стало немного отпускать. Лариса сделала большой глоток виски, по старой привычке разгрызла льдинку. Наташа, уставившись в полированную столешницу барной стойки, разглядывала мелкие царапинки. Стыд и паника не давали поднять глаза и посмотреть по сторонам. По ощущениям, вся уже светилась, как китайский фонарик. Настолько ободрали глаза любопытствующих как выглядит «не старая дева». Замечательные по глупости каламбуры полезли в голову: «Не всегда приятно быть гвоздем вечера, можно по неосторожности пригвоздить себя». Лариса нарушила нестройный ход мыслей:

– Ната, давай пока тему закроем. Непростой разговор, не для бара, по крайней мере… Опа… вечер обещает быть интересным… – И тут Лариса как-то странно посмотрела на Наташу, рот стал расплываться в неприлично хитрой усмешке, бровь поднялась дугой.

Наташа почувствовала, чьи-то руки легли на плечи и начали отстукивать ритм музыки. Пока тушила сигарету, совершенно нахальным образом руки переместились к локтям. Неторопясь повернулась, приготовившись выразить большое «фу» тому, кто посягает на личное пространство, и оказалась практически в объятиях мужчины. Как и полагается в романтических лавстори – незнакомого и ужасно симпатичного. В жизни все герои резко приобретают плоть и реальность, бумажные развевающиеся кудри остаются вместе с доспехами и конем под обложкой, и приходится узнавать, что принц чешется, икает и, когда не совершает подвиги, то ни чем не отличается от хмурого соседа, которого встречаешь по утрам на лестничной площадке спешащим на работу. Пахнуло приличной дозой спиртного, герой романа оказался небритым дней пять и одет в джемпер кислого зеленого цвета. Спасла от немедленного изгнания светлая улыбка, которая разгоняла по свободному от щетины пространству совершенно очаровательные морщинки.

Наташа постаралась аккуратно высвободиться: «Извините, Вы ошиблись» и начала отворачиваться. Мужчина сделал шаг, и вновь Наташа очутилась нос к носу к джемперу. В вырезе мелькнул плетеный чокер с серебряными вставками. «Ах, еще и за модой следим…» – подняла глаза на нового приятеля. Стоял близко-близко, слегка пританцовывая в ритм музыке, улыбался, держал Наташу за локти и ничего не предпринимал дальше. Жесткие черные волосы, классическая стрижка, глубоко посаженные карие глаза, крупные черты лица. Наташа лихорадочно соображала, кто сейчас пытается с ней заигрывать. Он мог быть кем угодно: хоть дворником, хоть менеджером, психом, ученым. Совершенно обычный мужик, но в этой ситуации становился необычным: стоит перед ней и, откровенно разглядывая, практически обнимает. Автоматически ноги начинают потихоньку слабеть, ладошки отпотевать, а сердце – биться о грудную клетку. Хорошо, не видно, как краснеет, лицо от предыдущего позора еще не остыло. Кроме мысли, что давно так не влипала: сзади барная стойка, впереди живой мужчина, ничего на ум не приходило. Остается прыжок на месте – попытка улететь, но и тут облом – держит за локти. Краем глаза увидела, что Лариса отступила метра на четыре, явно с целью не вмешиваться в происходящее, а понаблюдать и составить, так сказать, полную картину момента. Улыбается, хоть бы отвлекающий маневр сделала какой-нибудь.

Мужчина, наверное, решил помочь Наташе, наклонился к уху и сказал: «Саша!». Сердце подпрыгнуло и застучало в голове: приятный баритон с хрипотцой, к тому же отличный парфюм пробился через запах алкоголя. «Надо же, рифмуемся», – попыталась хоть юмором спастись от полного превращения в желе.

– Наташа. – Голос предательски осип.

– Я знаю. Лариса сказала, что придет с Наташей. Если она здесь, то ты – Наташа.

Почувствовала, как вновь обретает уверенность: в руки вложено целых два патрона, которые тут же вставила в револьвер. Первый был пущен в нового знакомого:

– А мы уже на «ты»?

Второй приберегла для Ларисы. Вот предательница! Заманила серьезным разговором, а сама решила с мужиком свести. Придется составить «серьезный разговор» насчет дружеской поддержки и участия: где дружба есть, а куда не должна проникать.

– Я не вижу повода «выкать», – Саша достаточно резко выражал мысли. Избыток мужских гормонов в тембре голоса вызвал в Наташе не совсем однозначные ощущения: протест против ситуации умножился на женскую растерянность перед сильным мужчиной. В результате минус на плюс дает ноль – стоит столбом и слушает.

– Мы одного возраста. В баре. Я хочу провести с тобой вечер. Поэтому не буду тратить время на украшения и этикет.

Наташе захотелось демонстративно отвернуться, как обычно делала, когда хотела показать, что беседа окончена. Но ограничилась тем, что высвободилась. Поворачиваться спиной к Саше, а лицом к стойке – получилось бы пикантно, а не протестно. Он положил руки на столешницу, не давая уйти в сторону, Наташа засунула вспотевшие ладони в карманы джинсов. Подумалось: «Стоим как подростки на разборках».

– Вы очень долго ехали, я выпил лишнего, а нормально поужинать сегодня не успел. Наташа, я пьян. – Саша улыбался, смотря прямо в глаза.

Не понимала в чем подвох: запах спиртного есть, но нет никаких других признаков опьянения. Цепкий, умный взгляд, четкая речь без алкогольной вязкости. Больше похоже на то, что пытается спровоцировать, чем завести разговор. Но вот на что? Какое слово или реакцию по плану должна выдать? Наташа повернулась к подруге, та, делала вид, что их не замечает, и живо общалась с кем-то.

– Саша, позови Ларису, мне надо кое-что спросить.

Он, было, сделал движение в сторону, но тут же остановился:

– Нее, ты убежишь, а я еще с тобой не познакомился как надо.

– А как надо познакомиться?

– Я должен тебя отвести за столик, – Оглянулся назад, – Черт, не получится. Ну угостить … что ты там пьешь… – Саша почти прижался к Наташе, потянувшись за стаканом, отпил. – О, виски! Будет проще. Ненавижу женщин, которые любят «Мартини». Ни одна из них не знает, что это обычный вермут. Ты пьешь «Мартини»?

Наташа захлопала глазами. Что ответить?! Во-первых, Саша говорил очень громко, уверенно, немного наклоняясь ближе, чем надо. Во-вторых, поток сознания пугал. Понимала, человек очень самоуверен, на своей волне находится прочно и не собирается говорить что-либо только для того, чтобы понравиться. Он, молчал, смотрел прямо в глаза, по-прежнему улыбался и явно ждал ответа.

– Иногда пью.

– Молодец! – Саша широко улыбнулся. – Не струсила сказать правду. Все женщины пьют «Мартини».

Он опять взял Наташу за плечи. Тут же поняла, четко направляя в толпе, ее куда-то ведут. Оказать сопротивление – не успела.

Удивительно, как одни человек может вызвать воспоминания о другом из прошлого, которое лучше и не ворошить. На втором курсе института профком устроил дискотеку для студентов – участников олимпиады. Наташа, как начинающий профсоюзный лидер, вошла в число организаторов. Самой себе казалась очень важной, несмотря на то, что фронт работ заключался только в том, чтобы стоять на входе и проверять пригласительные. Зато, когда Наташа поднялась в рекреацию, где в полумраке на бетонном полу под «The Chemical Brothers» отплясывали победители, побежденные и гости, ее знали все присутствующие, потому что прошли через строгие руки и глаза «контролера». Особенным показался высокий блондин с тонкими губами, надменно бросивший проходя на вечеринку: «Я тебя найду, симпатичная, не прячься». И, хоть парень совершенно не в ее вкусе, – белесые брови снижали градус мужественности – но в данном случае, как овечка на заклание, пошла первая искать его среди толпы. Женщины падки на мужское внимание, от кого бы не исходило. Каждой хочется ощущать себя желанной. Воображение тут же дорисовывает белую фату, кровать с балдахином и загородный дом. В подавляющем большинстве, на первый план выходит кровать с панцирной сеткой в студенческой общаге. И на этом все заканчивается.

Заметив блондина в плотной толпе танцующих, Наташа приняла красивую позу, облокотившись на подоконник и выставив призывно бедро. Реакция последовала незамедлительно. Самоуверенность молодого самца сносила голову, сладко щемило внизу живота. Разговор – ни о чем, но тогда казался весьма многозначительным. Видимо, женские флюиды, непроизвольное кокетство и призрачная фата на голове, подействовали, как и положено: Наташу решительно увели на этаж ниже.

Память иногда стирает неприятные моменты жизни, за что мы ей благодарны. Помнится, слившись с блондином в страстном поцелуе, ввалилась в пустую темную аудиторию. А через некоторое время пришлось пресекать активные попытки сопящего псевдоарийца устроить секс прямо на скрипучей парте. Детали растворились во времени, но с тех пор напористые мужчины вызывали тошнотворную панику. Наташа сразу обрастала панцирем броненосца и убегала от близкого контакта.

Сейчас ситуация повторялась почти один в один. На секунду показалось, сейчас перед глазами возникнет тот самый институтский коридор. Но, всего лишь, вышли на улицу. Саша галантно положил руку себе на сгиб локтя и, не торопясь, начал прохаживаться вдоль здания. В воздухе висело что-то среднее между моросящим дождем и туманом. Сразу стало зябко и пробила мелкая дрожь. Большей частью от волнения, а не от холода. Нет ничего хуже, чем зависеть от настроения незнакомого человека, тем более мужчины. Просыпаются все древние женские инстинкты, начинаешь чувствовать себя маленькой и слабой.

– Итак, Наташа, почему я вывел тебя на улицу. – Голос после бара казался глуше и уже не таким резким. – Мне надо проветриться перед тем, как начать разговаривать.

Остановился и развел руками в стороны. – А я пьян. Блин, столько приготовил вопросов и нажрался, как пацан!

Саша засунул руки в карманы и повернулся спиной к Наташе. Вообще не понятно, что происходит. Театр одного актера, причем хренового.

Наташа в неясно разворачивающихся ситуациях полагалась только на характер. В двенадцать лет, увлеклась английским языком. Как бусинки на ниточки потянулось все, что характеризует законченного «англомана». Чай надо наливать в молоко – так вкуснее. вежливый разговор начинается с обсуждения погоды, а, самое главное, настоящая леди должна скрывать эмоции как можно тщательнее, чтобы не уронить достоинство. Год за годом, примеряя чопорность и выдержку англичан, дошла до того, что такой и стала. Кто Наташу плохо знал, обвиняли в холодности и отстраненности. На самом деле – чаще всего элементарная самооборона. Вот и сейчас, тихо обалдевая от происходящего, внешне оставалась спокойной.

Минуты молчания повисали в ночном воздухе шаровыми молниями. Еще немного и не останется свободного пространства, все будет наэлектризовано Сашиной паузой. Страшно пошевелиться, чтобы не ударило током.

– Наташ, фигня какая-то, да? – Саша, наконец, сказал хоть что-то и повернулся. Улыбаться перестал. Не с этим человеком послушно выходила из бара…

Стало холодно и пусто. Итак, здравствуй, привычное разочарование, как всегда приходящее в итоге общения с мужским полом.

– Я уже поняла. Ну, пойду тогда обратно. Продолжу вечер.

– Подожди.

Саша взял за локоть, силой остановил. – Немного по-другому представлял нашу встречу. Не люблю, когда все идет не по плану, поэтому предлагаю повторить. Но в другом месте и, желательно, без алкоголя.

Из бара вышла Лариса и остановилась на крыльце.

– Лорик, привет. Мы не успели поговорить, я перебрал виски.

– Я тебя услышала, но… может не стоит? – Наташа высвободила руку и пошла к подруге. Поскорее прекратить нелепый фарс и избавиться от пьяных извинений.

– Я сообщу, когда смогу встретиться.

Шаг сбился, глаза Наташи округлились от такой наглости. «Он сообщит, когда сможет встретиться»?! Не поворачиваясь, ответила: «Хорошо». Это исключительно из вежливости, потому что внутри начала закипать. Вечер испорчен безнадежно и все благодаря Лариске, которая в очередной раз устроила паршивую авантюру. Свидание, блин, вслепую. С каким-то самоуверенным хамом. Вот точно, не дворник и не ученый, а псих. Самый настоящий, да еще и ведет себя как хозяин мира.

– Лариса, не вздумай потребовать продолжения банкета. Я готова тебя закопать голыми руками в асфальт. – Свистящим шепотом Наташа наконец-то позволила выпустить пар. – Что это за хрень?!

Лариса с безучастным видом смотрела вдаль. Реакции на Наташино шипение не последовало. Притвориться глухонемой, да в придачу внезапно ослепнуть, неужели считает самый правильный способ отделаться от подруги? Грубо и несправедливо.

Мимо прошел Саша, чуть не толкнув Наташу плечом, бросил небрежно, – Пока, девчонки.

Лариса закурила и достала телефон, – Я вызываю такси. Объяснять долго, но как получилось, так получилось. Нат, не грузись, все нормально. Давай по домам. – Голос ровный, расслабленный, ни одной нотки вины нет и в помине.

– Это все, что ты можешь сказать? Меня сейчас просто размазали как женщину! Причем, с твоей легкой руки, дражайшая подруга. Оказывается, что даже с пьяным не могу по-человечески познакомиться?! Нет столько виски, чтобы согласиться продолжить общение со мной!

Наташа тоже закурила, неожиданно захотелось зареветь – быстро глаза в небо! Не дождутся Лариса с алкоголиком Сашей ни слезинки! Сил хватит, чтобы пережить. Слезы подступили не от обиды, сложно обидеться на очередного хама, проскочившего метеором по вечеру. Разозлилась – да. Очень сильно! На него, на себя, на Лариску, даже на дождь.

Реветь хотелось еще от напряжения, и возбуждения, в конце концов. Десять минут ее трогал мужчина, стоял почти вплотную. Такого не случалось очень давно, если не принимать во внимание танец на новогоднем вечере в институте с молодым преподавателем испанского. Путаясь в руках, ногах, словах и окончаниях, пригласил Наташу на танец.

Под перепевку «Осенних листьев» Пугачевой – любимой песни ректора Маргариты Самуиловны – вокруг летали вальсирующие пары. Сама она, всегда напоминавшая Наташе Софью Кюри, страшненькая, но элегантная умная женщина, самозабвенно и легко танцевала с мужем, вызывая искреннюю белую зависть. Потому что, перетаптываясь с ноги на ногу, чувствуя худенькие ручонки двадцатипятилетнего юноши на талии, сложно заявить «я танцую с мужчиной».

После танца Наташа выпила два бокала шампанского и сама уже пригласила «племя младое и незнакомое» во второй раз на глазах у всех потоптаться в обнимку. Целью являлось одно, провести эксперимент: если шампанское ударило в голову, может, проснется женщина? Но, как видно, в случае с «испанцем» Наташина «секси-вумен» предпочла вздремнуть.

Лариса вызвала такси, поругавшись с диспетчером. Талант – на пустом месте устраивать скандал. Наташа вдруг отчетливо поняла, не хочет уезжать домой, в пустую квартиру, а хочет вернуться обратно, найти этого Сашу и пусть пьяный, пусть какой угодно, снова держит за локти и говорит… да хоть скороговорки! Бред… забыть поскорее, подсказывал разум, но руки ломило от желания вновь почувствовать прикосновения. В медицине есть такое понятие: фантомные боли. Когда ногу или руку ампутировали, а человек продолжает чувствовать, и отсутствующая конечность может даже болеть.

Отличное определение произошедшему: всего лишь фантом мужчины, который мог быть рядом. Мираж. Значит надо забыть поскорее, стряхнуть наваждение и домой, в спасительный реальный оазис.

– Наташ, есть жвачка? – Лариса, как видно, извиняться не собиралась.

– Это все, что ты хочешь сказать? – Наташа протянула «Орбит».

– У тебя только мятный? – Лариска «включила дурочку», поговорить сейчас не удастся. – Давай зайдем вовнутрь, холодно ужасно. Там подождем.

Когда снова вернулись в «The Hat», наматывая нервы на смычок, отчаянно рыдала скрипка. Показалось, в толпе мелькнул Сашин затылок. Бросив Ларису, ретировалась в туалет, в кабинке закрыла дверь и навалилась спиной, как будто кто-нибудь мог догнать и взломать. Если можно щелкнуть пальцами: раз! И в секунду оказаться дома! Самое ужасное сейчас – встретить Сашу вновь. От мысли, что может натолкнуться на него, выходя к такси, похолодела до кончиков волос. Один из немногих мужчин, от которого после нескольких минут общения «в животе полетели бабочки». Наташа чувствовала себя победительницей на соревнованиях среди женщин по количеству неудачных свиданий. Саша, несомненно, – Гран при.

Казалось бы, так просто сказать человеку, что он очень нравится тебе? Как в детстве, подходишь к мальчику: «Давай дружить, как зовут?». И все счастливы. Но это в детстве. А взрослые сначала придумают в умной голове всевозможные варианты, доведут до абсурда, услышат внутренним ухом насмешку и остывают, так и не сказав. Конечно, можно просто так признаться в симпатии, но лишь в том случае, когда человек по большому счету безразличен или просто хороший знакомый. А если примешивается хоть чуть-чуть страсти, вожделения, не дай бог, любви! Все приобретает совершенно другой смысл. Этому даже придумали красивое объяснение: «обнажить душу».

Наташа с мощным эхом по подъезду захлопнула дверь в квартиру. Потом повернулась и со злостью закрылась на все замки, на которые только получилось. Даже подергала старую сломанную задвижку, прикрученную папой лет тридцать назад.

Возвращаясь домой в такси, сидела, отвернувшись в окно. Лариса, зная, что может попасть под горячую руку, молчала, как будто воды в рот набрала. Больше похоже на предательство! Измену многолетней дружбе, чем на участие в судьбе подруги. Меньше всего такого ожидала от Ларисы. Все чаще Наташа замечала, что ее одиночество становится неприятной проблемой для окружающих. Коллеги, собираясь на неформальный выезд на природу, могли не позвать с собой. Все едут парами, а ее надо будет развлекать. Вариант, что Наташа могла сидеть одна или гулять вдали от основной тусовки, всех напрягал: «Ты обиделась? Что случилось? Почему ты ушла?» Конечно же знакомые доброжелательно пытались свести с мужчинами, ничего хорошего из этого никогда не получалось. Сегодняшний случай – не исключение, а подтверждение правила. Нельзя влюбиться по чьему-то желанию. Химия не возникает из потребности человека иметь пару.

Общество считает, что женщина без мужчины в обществе считается бесполезной единицей, да что там – круглый социальный ноль. И, несмотря на множество поводов для общения, которые дает двадцать первый век: кафе, концерты, социальные сети, всевозможные клубы по интересам, возможность путешествовать и общаться с кем угодно, – одиноких по-прежнему очень много. Помимо всех благ, цивилизация вырастила монстра – феминисток. Они уравняли женщин в силе и желаниях с мужским полом и отняли достоинства – женственность и беззащитность. Все, что сейчас происходит – результат цепной реакции, падает одна «доминошка», роняет другую. Упали все. Красиво, но упали.

Если пробежаться по знакомым, то только процентов тридцать «глубоко замужем», а остальные либо в разводе, либо просто одни. Всегда. Значит должно быть и много мужчин без пары? Но таких практически нет. Или они не подают виду и рассказывают сказки про насыщенную личную жизнь: «Была одна… да мы расстались, сейчас с другой». Промежутка на одиночество не бывает. Их никто не стремится срочно женить, втайне многие завидуют управляемой свободе. Но если девушке стукнуло двадцать четыре, и она не обзавелась парнем, все начинают жалеть и пристраивать. «В хорошие руки…»

В темных комнатах никто не ждал. Не очень-то выгодно рождаться поздним ребенком. Родители решили завести Наташу в сознательном возрасте, уже под сорок. Она росла очень спокойным и серьезным ребенком, поздней любимой игрушкой, принцессой для всех. Папа ласково называл: «Моя лебединая песня». Но в то же время, внимание взрослых сосредотачивалось на брате Сергее, который на пятнадцать лет старше Наташи. Надо выучить, женить, обеспечить жильем. Родители делали все возможное в нищие восьмидесятые, тянули как могли.

Похоронив десять лет назад папу, а потом через пять – маму, с остались с братом одни. У него крепкая семья, небольшая квартира почти в центре Москвы, стабильный бизнес, у Наташи так и ничего не сложилось, жизнь особо ничем и не наполнилась, самые яркие моменты и победы – работа, институт, студенты. Старалась поменьше обращаться к Сергею за помощью, хочется казаться самостоятельной. Но вот в такие моменты, когда душа и разум в смятении, так важно, чтобы рядом оказался близкий человек. Звонить Сергуне в час ночи – глупость. По-прежнему к ней относился как к маленькой девчонке, журил за поступки, как это делал бы папа слово в слово. Именно в том, что Наташа – Тата, как называла вся семья, – так и «не выросла», ничего «не хочет добиваться», видел причину ее одиночества. Да и что рассказывать? Обидела лучшая подруга? Или разозлилась на весь мир и мужиков? Сама до конца не разобралась…

* * *

Утром, Наташа, медленно выходя из сонного оцепенения, поняла, что уснула, даже не переодевшись и не расправив постель. Так и проспала всю ночь, завернувшись в покрывало, которым заправлена кровать..

Душ, кофе, бутерброд с сыром, халат в горошек, бабушкины носки вернули в реальность. Первое, что сделала – дозвонилась до ближайшей парикмахерской и отправилась приводить себя в порядок.

От вчерашнего вечера остался на душе неприятный осадок. Похоже на то, когда после ангины начинаешь выздоравливать, но в горле иногда скребет. Воспоминания всплывали яркими цветными открытками, вызывая острые приступы досады и сожаления, но Наташа гнала прочь, не чувствуя готовности анализировать.

Одно возвращалось чаще других: Сашины руки… Непонятно, на каком уровне подсознания надо провести генеральную уборку, чтобы уничтожить физическое ощущение тепла его ладоней.

Сидя в кресле с нанесенной на волосы краской, доходя «до кондиции», расслабленно слушала болтовню парикмахерши с посетительницей. Молодящаяся женщина лет пятидесяти рассказывала про сына. Избалованный двадцатилетний Денис достался в руки девушке старше на 3 года. «Молодец, девчонка, хорошо готовит, а то он что попало есть не станет. Я вообще его расповадила. Пупсик спит сладко, а я, перед тем, как разбудить, пяточки маленькие, глажу, целую, носочки теплые одену, чтобы ножки не застудил, когда по холодному полу пойдет. Так представьте, девочка тоже ему ноги гладит, носки одевает. Дениска рассказывает, а меня смех разбирает! Как представлю волосатые ласты сорок четвертого размера, торчащие из-под одеяла!» Все женщины в салоне одобрительно засмеялись, даже послышалось: «Молодец, и правда, хорошая жена будет сыну». Наташа почему-то представила, что в кровати лежит вчерашний новый знакомый Саша, а она одевает ему бабушкины шерстяные носки. Сумасшедший дом какой-то! Неужели она одна, среди всех присутствующих в салоне, если ее не читать, то восемь человек, думает, что это ни фига не умилительно, а ужасно?! Да что там, унизительно! Позволять любимой женщине превращаться в свою мать.

В кармане зазвонил телефон, номер незнакомый. Брать не хотелось, но могло быть предложение заняться репетиторством. Периодически давала объявления, лишние деньги не помешают. В следующую секунду на нее вылили не ведро, а целую цистерну ледяной воды:

– Наталья, здравствуйте. Это Александр, знакомый Ларисы. Мы вчера в баре пообщались… не совсем удачно… Вы меня помните?

Первым родилось отчаянное желание выключить телефон, потому что не знала, как ответить. «Не просто помню, а только и думаю о тебе каждую секунду», – вот так? А что такого? Ведь это правда…

До этой минуты удавалось оставаться более-менее спокойной, не рефлексировать по поводу вчерашней сумбурной встречи. Есть такая буква в алфавите: самоедство. Зная тайный грешок укусить себя побольнее, подавляла желание проанализировать, рассмотреть с разных сторон, разобраться в произошедшем, в конце концов. Все равно виноватой сделала бы себя…

Пока лихой поезд мыслей и сумбурных эмоций с визгом на крутых поворотах носился в голове, Наташа растерянно молчала и лишь крепче прижимала, вымазывая краской для волос, телефон к уху.

– Алло, Наталья, Вы меня слышите? – Предельно вежлив, но даже тени смущения, улыбки, ну или что еще мог чувствовать после вчерашнего, в голосе не присутствовало.

– Да, здравствуйте, я слышу. – Опять, как и вчера в баре, голос осип, выдавая волнение.

– Понимаю, что говорить Вам со мной не очень хочется. Но нам надо встретиться.

– А зачем? – Глупее такого вопроса мужчине, который хочет тебя видеть, придумать уже, кажется нельзя. Наташа закусила губу в ожидании коротких гудков в телефоне.

– Все-таки хочу продолжить наш разговор. Это, действительно, важно. Вы сегодня сможете? Где-то часа в два.

Если сейчас двадцать минут двенадцатого, примерно через два с половиной… да, рановато для свидания. Значит, будет встреча другого рода? Опять повторить глупый вопрос: «Зачем?» Решила не рисковать:

– Да, смогу, где встретимся?

– Удобно будет в Кофе-Хауз подъехать на Маяковского? Вы на машине?

Наташа опять посмотрела на часы. Времени хватит только на дорогу к месту встречи. Домой уже не получится заскочить, чтобы привести себя в тот вид, в котором ходят на свидания.

– На метро, у меня нет машины. Постараюсь успеть, я немного занята сейчас…

– Я понял. Хорошо, до встречи. Буду ждать.

«Буду ждать» – выстукивала каблуками, когда шла к станции. «Буду-ждать-буду-ждать» чеканил поезд в тоннелях метро, набирая воздуха на поворотах, чтобы продолжить: «буду-ждать-буду-ждать».

Когда Наташа подходила к кафе, поняла, что пришла неприлично рано. Времени до встречи, которая в финале могла оказаться чем угодно, оставалось около двадцати минут. Пометавшись между помещениями для курящих и для сторонников здорового образа жизни, решила сесть, где привычнее. Нет смысла скрывать, если не курит – его проблемы. Следуя логике событий, Саша срочно должен оказаться покладистым и принести с собой хоть одно маленькое вымученное извинение. Хотелось бы, по крайней мере.

Наташа заказала «американо». Кофе с сигаретой, в предвкушении встречи с мужчиной, на котором сосредоточены мысли целого дня, – альтернатива «Новопассита».

Субботний Питер после вчерашнего унылого дождя выглядел посвежевшим и радостным. Сквозь торжественно пуховые облака неназойливо грело солнце. Группками бродили туристы, отличаясь от местных жителей особенной манерой ходить: боком, приставными шагами, не глядя вперед, только по сторонам и верх. Лохматый парень с намотанным на шею большим красным шарфом сфотографировал Наташу через окно. «Что ж, деталь пейзажа – знакомая роль, почему бы и нет».

Нет ничего хуже ожидания.

Благолепие на улице ничуть не влияло на настроение Наташи: чем дольше ждет Сашу, тем сильнее ладошки начинают потеть, а в солнечном сплетении предательски холодеет. Надо успокоиться. Страшно, как в тот день, когда папа открутил маленькие колесики с велосипеда, и больше ничего не уберегало от падений. Встреча пугала ничуть не меньше. Так растерянно давно не чувствовала: одета проще некуда, без макияжа, радовало только одно, что после салона голова была в полном порядке: стрижена, крашена, уложена. Вот только в голове – пусто.

На другой стороне улицы припарковался светло-серый большой BMW, из него вышел Саша. Или Александр, как он сегодня себя величал. Серый костюм, голубая рубашка с расстегнутым воротом, и, к сожалению, та же небритость, только на день старше. Судя по слишком решительной и быстрой походке, свиданием и не пахло. Шел как на войну. Телефон заорал «Fire», заставив вздрогнуть как от пушечного выстрела, зачем только поставила Скутера на входящие?

– Наталья, Вы где?

– Я в кафе. Идите в курящую зону.

Перед глазами плыло, сердце выскакивало из груди, а всего лишь за столик садится мужчина, который вчера ее обнимал. Ну, или хотелось думать, что обнимал.

Официант принес кофе, пока говорила «спасибо», Александр быстро сказал «то же самое принесите». Брякнув с размаху об стол айфоном, достал сигареты и закурил. Все движения резкие, нервные. Даже то, как пододвинул к себе пепельницу больше походило на боевые действия, чем на «посидим в кафе, кофейку попьем, я тут хотел извиниться за поведение…».

– Хорошо выглядите, приятно посмотреть. – Откинувшись в кресле, без стеснения разглядывал в упор, глаза казались почти черными. Злыми.

– Спасибо, Вы тоже неплохо смотритесь в деловом костюме в субботу. – Наташа поняла, что лучше «отзеркаливать» тон, чем пытаться быть милой. Нарочито выделила «Вы».

– Я на работе.

Наташа кивнула, сделав вид, будто поняла, о чем идет речь. Привычная язвительность помогла немного сконцентрироваться и отпить горячий кофе. Почти удалось не обжечься. Первый этап пройден. Он здесь, напротив, на расстоянии вытянутой руки. Не надо быть психологом, чтобы понять: нервничают оба. Причем Саша-Александр не пытается скрыть нервозность. В отличие от Наташи, которая, утонув в кружке с «американо», лихорадочно готовится к непринужденной беседе и вспоминает навыки светской женщины.

Первая заготовка уже есть. Надо посмотреть в глаза и милостиво промолвить: «По поводу вчерашнего вечера хочу сказать, я уже все забыла, но повторения не хочется». Выслушать несвязные, возможно грубые извинения, махнуть рукой, мол, достаточно, начинаем с чистого листа. Ну а потом, в продолжение, можно поговорить на тему работы по субботам. В строгом костюме. Будем надеяться, что не похоронный агент.

Наташа привычно проживала ситуацию внутри себя, в фантазиях. Вслух не произнесена еще ни одна фраза, неуверенность как всегда мешала начать первой. Александр курил и смотрел в упор. Молчание затягивалось, но его это совершенно не смущало. Похоже что «мхатовские паузы» – часть имиджа, для пущей важности.

Наташа, пока Саша молчал, в заготовках светской беседы начала уже склоняться к тому, что извиняться придется ей. Принесли «американо». Отпил и поморщился:

– Как Вы пьете эту гадость? Хоть бы сахар добавили.

Наташа начала лихорадочно придумывать, чтобы ответить, но следующий вопрос оказался еще круче предыдущего:

– И, кстати, ВАМ действительно нравится, что к ВАМ я обращаюсь на «ВЫ»? – Саша подчеркнул все «вежливые» слова так, что они стали просто глупыми обидными.

Наташа почувствовала, что начинает густо краснеть. Вот это высший пилотаж! Так давно еще никто не хамил. Все готовые фразы одним махом сметены в мусорную корзину. Беседа, так и не начавшись, перескочила в новое, неведомое русло. Невозможно просчитать даже на полхода вперед. Мрачно буркнула в ответ:

– Я помню, вчера мы быстро съехали на «ты», можешь продолжать в том же духе. Я уже смирилась.

– О, полегчало. Спасибо. Я смутно припоминаю, хоть и старался быть вежливым, беседа не получилась. – Он хлебнул кофе и опять поморщился. – Характер у тебя жесткий, наверное, если такую горечь пьешь.

– Новый способ гадания на кофейной гуще?

– Смешно. Да, наверное, так.

Александр улыбнулся и, наконец-то, перестал смотреть в упор. Перевел взгляд в окно и застыл неподвижно.

Наташа по-прежнему не знала, что и думать о происходящем. Опять пауза. Кругом редкие посетители кафе бубнят друг другу всякие приятности, по крайней мере, похоже на общение. За их столиком – лишь шорох пачки сигарет, которую Саша постоянно крутит по столу волчком. Нарисованная в воображении светская дама, слегка прикоснувшись тонкой рукой к идеальной прическе, фыркнула и, стуча тонкими каблучками, отправилась прочь, оставив неуклюжую училку-ботаничку одну на поле боя. Мол, сама разбирайся с неуравновешенными мужиками, а мне пора!

– Наташ, я хотел поговорить об очень важном деле. Лариса сказала, что ты можешь помочь и ответишь на все вопросы. Ты давно ее знаешь? – Глядя по-прежнему в окно, Саша начал нервно выстукивать по сигаретной пачке быстрый рваный ритм.

– Ларису? – Вот теперь осталось только понять, причем здесь Лора. – С института. Уже почти… кажется шестнадцать лет. А причем здесь она?

* * *

Все, что потом услышала, не сумело с первого раза вписаться в существовавшую до этого картину мира.

Саша подвез до дома, сказал «большое спасибо за беседу и за помощь». Тем же самым ответить не смогла.

Весь оставшийся день и вечер Наташа драила паркет, перемыла мебель во всех трех комнатах. Специально изматывала себя, чтобы то, о чем думала, не казалось тяжелее физической усталости. Все время крутила сказанное Александром в голове, не хотелось верить, что это теперь часть и ее жизни. Пазл оказался посложнее всех ребусов, какие раньше приходилось решать.

Лариска подошла в институте первой. Наташа стояла у подоконника и грела руки на батарее, мечтая оказаться где-нибудь на юге, зарывшись в горячий песок окоченевшим тельцем.

– У тебя красивая курточка. Правда, красивая. – Лариса провела рукой по Наташиному плечу. Папа привез из Румынии цветастый укороченный джинсовый пиджак, в 90-е просто нереальный писк моды. Сейчас висел в шкафу и приобретал с годами благородный шарм. – Меня Лариса зовут, а тебя?

– Наташа. Спасибо за комплимент.

Они встретились глазами, и на душе потеплело, зимний холод улетучился из институтского коридора. Так бывает, когда встречаешь близкого друга, еще и не подозревая об этом.

Лариса перевелась в зимнюю сессию на второй курс из Алма-Атинского университета. Вместе с мамой и бабушкой переехала из Казахстана в Россию, как и многие русские семьи, боявшиеся оставаться в бывшей советской республике.

Оказалось, что Лора намного сильнее всех, кто считался отличниками в их группе. Пытливый ум и дерзость давали неоспоримые преимущества: положительное внимание преподавателей и лучшие оценки. К ней тянулись многие, но дружила только с Наташей, остальным позволяла быть рядом, но это ничуть никого не смущало, наоборот, прощалось все и всеми.

Помимо ума, Лариса выделялась красотой. Но не той пластмассовой, которая сейчас в почете у молодежи, а настоящей, истинно русской. Роскошные русые длинные вьющиеся волосы, серые глаза, опушенные густыми длинными ресницами, светлая теплая улыбка, никогда не покидающая лица. Стройную женственную фигуру, Лариса умело подчеркивала нарядами, которые шили мама и бабушка. И, в придачу ко всем достоинствам – непоседливый характер и множество идей, закручивающих в водоворот событий всех, кто оказывался рядом. Мужское население отделения английского языка от первого до пятого курса моментально влюбились и постоянно, как чайки, кружили рядом с Ларисой.

С появлением Ларисы, Наташина жизнь приобрела совершенно новые яркие краски, появился тот самый драйв, которого не получала от приличных друзей – детей из круга знакомых родителей. Сколько пикантных историй Наташа узнала, благодаря Лоре; еще до первой ночи с мужчиной, стало известно, как все происходит в невероятно романтических подробностях. Фантазия Ларисы украшала любой самый банальный рассказ. Тонкие оттенки пикантных нюансов будоражили Наташино девичье воображение.

Наташа не гуляла просто так во дворе, все общение строилось на дружеских вечеринках в семейном кругу. Все дети общались друг с другом, пока не выросли и не начали уходить из жизни родители. Как оказалось, что они-то и являлись тем связующим звеном, а совсем не такая же искренняя дружба между их отпрысками. Чтобы зародились близкие отношения, нужен совместный риск, иногда горе или ссора для проверки, насколько нить крепка. Под крылом родителей дружилось гладко, конфликты быстро утихали, адреналин не в почете. Так же тихо и без особых сожалений все разошлись по разным дорогам в жизни. В результате у Наташи осталась лишь одна Лариса, которая не давала сморщиться от одиночества и вялой череды дней. Как она говорила: «Натаха, ты – моя муза для авантюр! Так плавно жить я не могу. Глядя на тебя, понимаю: нужна волна! И всю жизнь я посвящаю тебе!» Такой эпиграф к их совместной повести Наташу устраивал, подруге доверяла полностью. Лариса всегда жила за них двоих, прокладывала новые пути, идти за ней легко, хоть и страшновато иногда.

* * *

Саша шумно вздохнул:

– Да-а, из тебя клещами приходится вытаскивать. Я тоже знаю Ларису больше десяти лет. Странно, что нас не познакомила раньше, хотя часто про тебя рассказывала. Когда они приехали из Казахстана, мы жили на одной площадке. После смерти бабушки, они с мамой разменяли квартиру и уехали из нашего дома. Мы иногда встречаемся, вспоминаем молодость. Однажды я даже пытался за Лорой ухаживать. Влюбился, цветы дарил, а она только улыбалась. Знаешь, как меня зовет? – Кривая усмешка, не улыбка, новая сигарета. – Сашка-букашка. А потом женился.

Он глубоко затянулся и медленно выдохнул:

– Ты знала, что Лариса живет с женщиной?

– С мамой? – Наташа не поняла вопроса. Это у него такой юмор?

– Да нет. От мамы давно отдельно существует. Лариса живет с молодой женщиной. Ее зовут Эльвира.

– Нет. Я не знаю никакую Эльвиру. – Наташа упорно отказывалась понимать, что он говорит. – Она сдает комнату?

– Да уж, придется Лоре большое спасибо сказать. – Саша замолчал.

Воздух вокруг медленно становится стеклянным, музыка в кафе затихает. Саша резко, толкнув стол, наклонился вперед:

– Ты все-таки такая наивная, как я и ожидал. Лариса и Эльвира – пара: муж и жена, жена и муж, невеста и… невеста, они любят друг друга. Ты хочешь узнать, как таких женщин называют!? Тебе сказать? Или сама вспомнишь?! – Он схватил чашки с «американо» и несколько раз стукнул друг об друга. Кофе волной выплеснулось на салфетки.

– Я не знала ничего. Она хотела выйти замуж за шведа… Карлсона… кажется… Она ничего не рассказывала. – Наташа боялась пошевелиться, чтобы не разбить воздух вокруг. Пусть вообще все остановится и вернется на два дня раньше. Никакой «Шляпы»!

– Отлично, подруги просто зашибись! Эльвира и Лора хотели эмигрировать в Швецию и официально пожениться. Карлсон – подопытный кролик. Всего лишь повод. Так, теперь ты знаешь уже больше.

Саша сильно ударил ребром ладони по столешнице:

– Поехали дальше. Лариса хочет от меня ребенка. Я не знаю, что делать. Ты должна сказать, как подруга, что от нее ждать. Она вообще не шизофреник? Может сотрудник клиники суррогатного материнства или торгует органами?

– Органами? Ребенка? Какого ребенка? – Она уже почти шептала.

– Наташа, ты не в себе? Какие бывают дети, ты знаешь? Ты хоть одного ребенка в жизни видела? – он переходил на крик.

– Саша, не кричи, пожалуйста, – Наташа умоляюще на него посмотрела, – я очень плохо понимаю, что ты говоришь.

– Ладно, если я в шоке, то каково тебе все это слышать в первый раз. Мне хотя бы неделю назад сообщили. Кофе выпей, приди в себя.

Наташа послушно отхлебнула «американо», закурила. Стекло вокруг снова становилось воздухом, можно дышать не порезавшись. Реальность постепенно возвращалась, но уже не та, которая была некоторое время назад. Саша, рассматриваемый совсем недавно как потенциальное тепло в Наташиной спальне, – мужчина Ларисы. Или просто будущий отец ребенка. Вообще ничего не понятно, кто такой, но уже чужой… За какие-то пару минут стал недосягаем как «Бентли», в котором уезжает тощая блондинка в розовых сапогах на шпильке. Мысли метались на крутых поворотах, не находя ничего мало-мальски похожего на здравый смысл и внятные объяснения услышанному. Одновременно закончились две истории: до Наташи, с его проблемами, как до лампочки; Лариска скрыла, что «играет за другую команду», в которой есть Эльвира. Ее невеста… или жених… сюрреализм какой-то.

– Как давно она с этой Эльвирой живет? – Хоть что-нибудь спросить, не молчать.

– Уже почти два года. В Новый год у них дата какая-то: то ли познакомились, то ли переспали, я не помню. Они решили теперь завести ребенка, меня выбрали как донора. Племенного быка нашли… – Желваки заходили по лицу. – Протест у них против закона о запрете пропаганды гомосексуализма. Решили доказать, что они – нормальная ячейка общества. Я здесь причем? Понимаешь, если бы Ларису не знал так долго, то послал …

– А ты с ней раньше не спал?

– Нет, ничего не было, просто общались. Ну, как-то, еще в студенчестве на вечеринке целовались по-пьяному делу, но до секса не дошло. Ржать начали и ничего не получилось. Хотя мне всегда нравилась, особенно ее грудь. Тебя она всегда жалела, что ты такая серенькая, неприметная…

– Жалела? – Вот это уже очень было слышать просто невыносимо. Наташа зачем-то достала из сумочки пудреницу и стала себя разглядывать. Руки тряслись, еще немного и могла заплакать, чтобы хоть как-то успокоиться, попыталась пошутить, – Я с ней не согласна, я очень красивая.

Она подняла глаза на Сашу, но лучше бы не видеть сейчас его выражение лица. Брови домиком, еще немного и этот племенной бык будет ржать как племенной конь.

– Ты понимаешь, что речь-то совсем не о тебе? Извини, я сказал что-то обидное, но если тебя утешит, я с Ларисой не согласен, ты совсем не серенькая, а каштановая. Вот встретил лет пять-семь назад, то поухаживал бы за тобой.

– Конечно речь не обо мне. Особенно сейчас, когда лет эдак семь на моем лице оставили столько отпечатков. – Подбородок все-таки задрожал, – задай мне вопрос, чтобы я смогла уже не о себе любимой начать говорить.

– Ладно, я несу какую-то ерунду, уже сам начинаю понимать. – Саша облокотился на стол, шумно вздохнул, его взгляд снова потяжелел, – Лариса мне сказала, что никаких обязательств на меня не возлагает. Нужно только переспать в подходящий момент, или, если я не хочу по-простому, сходить в клинику по оплодотворению и стать донором. Выбор процедуры за мной, если я соглашусь, то пойду лучше к доктору. А я еще не согласился. Но и не отказал. От того, что придется ложиться с ней в кровать под пристальным взором Эльвиры, у меня вряд ли встанет. Возникает вопрос: кто будет платить? Клиника – это дорого для Ларисы, я мог бы оплатить, но обе бабы против. Так я начинаю вмешиваться в их семью, принимать участие в судьбе будущего ребенка и прочее бла-бла. Ты мне вот что скажи, способна Лариса потом повесить на меня все отцовские заботы? Что вообще мне делать? Генетическую экспертизу никто не отменял…

Горячие итальянцы меньше жестикулируют, чем он сейчас.

– Саш, подожди. – Пришлось остановить сбивчивый монолог, пока не начал выдирать себе волосы, – Понимаю, о чем ты… что тебя волнует и весь масштаб происходящего. Кажется, понимаю… Для меня это как гром среди ясного неба, не смогу ничего сказать вразумительного сегодня. Обещаю во всем разобраться, но должна все хотя бы понять. Не то, чтобы принять. Понимаешь меня? – Наташе хотелось немедленно исчезнуть. Желательно во вчерашний вечер и отказать Ларисе поехать в «Шляпу». Вернуть все на привычные рельсы и перестать катиться беспомощным паравозиком под откос. – Дай мне время.

Ага, понял, – Он откинулся на спинку стула и забарабанил пальцами. – Ладно, давай закругляться. Позвони, как придумаешь. Вразумительное. Вразумишь меня. Слово-то какое ужасное. В разум вставить, да?

«Все еще суббота, всего лишь день перед воскресеньем. Но, кажется, что за несколько часов пролетело полжизни. Новой. Неизвестной, в которой нет ничего привычного и родного, что ощущалось раньше. Поэтому будем считать, что сегодня первый день начала уже этой, другой жизни».

Наташа лежала на диване в гостиной и разглядывала хрустальную люстру. Если сильно дунуть, то хрустальные подвески начинают тихонько раскачиваться, играя тонкими нитями лучей света и запуская солнечных зайчиков на потолок. Вспомнилось, как мама с гордостью рассказывала, как отдала 10 рублей сверху цены знакомой продавщице из магазина, чтобы та отложила люстру, которая и так стоила почти 120 рублей. Для семьи это бешеные деньги, но мама хотела, чтобы гостиная была похожа на светский салон. К люстре был куплен, с черного входа мебельного магазина, огромный бардовый диван и такого же цвета шелковая китайская скатерть на круглый стол, украшенная тяжелой бахромой, птицами и цветами. Наташа смотрела на хрустальные бусинки и думала, насколько жизнь хрупка по сравнению с этими стекляшками. За прошедшие сутки ее насильно депортировали в другой мир, ничего как прежде не будет. И самое ужасное, придется принимать решение за других. Сказать, мол, разбирайтесь сами, это не вариант. Слишком близко все находится от нее и очень страшно отмахнуться. И Лариса, и Саша после отказа в помощи, быстро забудут о ней. В этом Наташа не сомневалась. Теперь понятно, почему Лора так надолго пропадала и не звонила, не вытаскивала на девичьи посиделки. Она стала замужней дамой, если уместно так называть существующие отношения с Эльвирой. Обидно и непонятно, почему ничего об этом не говорила? Никогда. Ничем не выдавала свою иную сущность. Наоборот, все разговоры крутились вокруг мужчин, соблазнения, приемов кокетства. Наташу обдало холодом: «Она это делала ради меня. Потому что меня это интересовало. Лора просто поддерживала диалог и, из желания помочь, будоражила воображение. Ей было меня жалко, поэтому примером подстегивала на решительные действия. Будила женское начало?!»

Наташу подкинуло с дивана. Закружила по комнатам, непроизвольно возникло желание сбежать от унизительной ситуации. На кухне уперлась лбом в стекло. Голова горячая, как духовка, в которой пекся гигантский пирог. В коридоре заорал Скутер: «Fire». Как в точку, но звонок идиотский. Номер незнакомый:

– Наташа, привет. Ну как? Что скажешь? – вот черт, забыла сохранить в память телефона Сашин номер.

– Ничего не скажу. Я ничего не знаю. То есть, хотела сказать, что не могу пока ничего сказать.

– Понял, пока. – Он отключился. На редкость содержательный диалог…

Медленно положила телефон на подоконник. Не сбежать, пока в ней нуждается хотя бы один человек. Теперь ясно, насколько ему важно знать, что Наташа думает. Как на лезвии бритвы, которое его режет пополам, кричит о помощи, чтобы столкнули хоть в какую-нибудь сторону. «Необходимо помочь, потому что он нужен мне».

Наташа застыла. Впервые она про себя произнесла «он нужен мне». Как это оказывается больно, потерять, так и не ощутив до конца радости обладания. Саша мог быть больше, чем проблема. Почему «мог»? Еще может быть ближе, чем сейчас. Если схитрить. Ситуация приобретала новые очертания: ребенок Ларисы и Эльвиры от Саши еще только проект. Во время свидания с откровениями, хоть и коряво, но выразил мысль, что Наташа ему симпатична, чуть-чуть… Значит, не все потеряно и не поздно сыграть в свою пользу: постепенно, в общении на тему Ларисы, убедить не делать глупостей на всю оставшуюся жизнь, приручить к своему присутствию, и начать строить отношения. Жалости к Ларисе она не испытывала после предательства многолетней дружбы. Но если ничего не получится, и у Ларисы будет его ребенок… Сможет ли Наташа спокойно смотреть, как растет малыш, так похожий на Сашу?

А ведь она всего лишь хочет быть с ним… Саша плюс Наташа…

– 2 –

Наташа медленно шла по набережной, солнце слепило яростно, не по-осеннему, выжигая глаза, заглядывая в душу и прогоняя черные мысли. Чувствовала себя почти преступницей, казалось, все вокруг знают, насколько плохая. Решила воспользоваться проблемами других людей, чтобы устроить личную жизнь.

Ночь прошла почти без сна: всю голову занимали стратегии вперемешку с фантазиями. Саша то доступен на расстоянии без единого миллиметра, то далек, как Плутон в холодном космосе над Питером. На грани сна и реальности воображение подкидывало в топку затейливые истории. Вот они с Сашей на Поцелуевом (почему-то?) мосту ссорятся из-за того, что грубо отозвался о Ларисе. Наташины пылкие и гневные проповеди о дружбе и уважении прерывает неожиданным признанием, что влюбился в Наташу в первую же встречу. Естественно, дальше живописно нафантазирован страстный поцелуй, ответное признание, клятвы никогда не расставаться и прогулка в обнимку под дождем. Из всех небылиц на тему «любви до гроба» это оказалась самой невинной, остальные химеры легко могли стать украшением бульварного романа.

С утренними лучами солнца к ней вернулся здравый смысл. Утренний кофе помог выстроить последовательный ход действий.

Отчетливо стало понятно: все-таки, как ни фантазируй, шансов нет никаких, Саше она даром не сдалась, таких у него целый вагон в день набирается. Это он ей нужен, втюрилась из-за того, что подержал за локоточки и подышал перегаром. Да и влюбилась ли? Обычное бабское влечение к симпатичному мужику. Правда, очень симпатичному… Ничего, скоро пройдет и забудется, как забывались и другие «хотелки». Не в ее стиле добиваться любой ценой желаемого, тем более мужчины. Это, как минимум, унизительно. Все, что сейчас надо, это сосредоточиться на том, что Саша от нее просит. Пообещала, а значит должна сдержать слово. На ум пришла фраза, усвоенная еще в эпоху нежного отрочества: «Делай, что должен, и будь, что будет». Надо собраться, остудить голову, в первую очередь И, по крайней мере, попытаться посмотреть со стороны, попробовать развернуть в перспективе дальнейшей жизни. Хорошо, что не своей…

Самое странное, что ни разу не возникло даже короткой мысли позвонить Ларисе и поговорить на эту щекотливую тему. Обида обидой, но решила делать дело – действуй.

– Алло, Лариса, здравствуй.

Наташа облокотилась на парапет, необходимо чувствовать опору. Некую константу в мире, который выдавал одно слайд-шоу за другим.

– Привет. – Лариса молчала. Надо что-то говорить самой. Желательно по делу.

– Я встречалась с Сашей. Мы поговорили. – Каждое слово давалось с трудом, будто Наташа прорывалась сквозь резиновую стену. «Соберись, тряпка!» – Наташа даже стукнула ладонью по щеке. – Как ты догадываешься, хочу послушать и тебя.

– А ты сможешь ко мне… к нам приехать домой? Ты же помнишь адрес?

Наташа всю жизнь провела в нескольких кварталах от набережной Фонтанки и очень не любила ездить на окраину к Ларисе, которая, жила в девятиэтажном монстре на Сиреневом бульваре среди столпотворения объектов архитектуры начала восьмидесятых. В оправдание такой удаленности от центра доказывала всем, что свежий воздух есть только в ее расчудесном Выборгском районе. Не мудрено, что Наташе удалось проморгать момент появления нетрадиционной любви в жизни Ларисы. На такое расстояние внезапно в гости не нагрянешь.

Десять минут от метро до подъезда длились столько же, сколько и восхождение на Эверест. Вопросы роем кружились в голове, «Что говорить после «здрасьте», «Что сейчас увидит», «Зачем это мне»?

Дверь открыла худенькая высокая девушка с короткой черной стрижкой, бледной кожей и множеством сережек-колец в ушах. «Это, чтобы лучше слышать тебя, Красная шапочка!» Нервно хихикнула про себя Наташа, а вслух сказала вежливое «Здравствуйте, Вы, наверное, Эльвира?». «Наверное, Эльвира» молча кивнула и сделала широкий приглашающий жест.

Проходя по коридору в зал, Наташа вспомнила, что последний раз приходила в гости к Ларисе лишь на новоселье. Ей лень ездить сюда, на окраину, поэтому Лора, идя на компромисс, либо приходила сама к Наташе домой, либо придумывала встречи в кафе, парках, на мероприятиях. Почему-то стало очень стыдно… А еще носит почетное звание «Лучшая подруга». Последние несколько лет вела себя, оказывается, как законченная эгоистка, не проявляя особой инициативы в дружбе.

Типовая «двушка» с последнего и единственного Наташиного визита сильно изменилась. Когда Лора купила квартиру, на стенах старые советские обои скручивались кулечками для семечек, мебели не было совсем. Шумно, большой компанией справили новоселье по-студенчески весело, сидя на старых диванных подушках и расстелив на полу газеты. Наташа и еще пара знакомых остались ночевать. Долго, пьяно и витиевато спорили о смысле жизни; поучали друг друга, как действовать, чтобы выжить среди ушлой молодежи, которая наступает на пятки. Сквозь крепкий туман сигаретного дыма прорастали сталактиты и сталагмиты жаркого разговора.

Года два с половиной назад Лариса что-то рассказывала про долгие переговоры с каким-то молодым дизайнером . Наташу не особо интересовало. Для нее ремонт – что-то запредельно дорогое и бессмысленное, родители все делали основательно и надолго. У Ларисы, видимо, все завершилось успешно. В отличие от в Наташиной квартиры в будуарно-викторианском стиле, с мебелью, покупавшейся по критерию «добротная», рассчитанной на столетия, Лорина гостиная больше походила на филиал «ИКЕИ».

В большой комнате все было серенько-оранжевенько. Местами, например модный диван с подушечками, на краешек которого Наташа присела, серенько-беленько. Интерьер казался фривольным и смелым. Мелькнуло в голове определение – «по-молодежному». На противоположной стене от дивана вместо телевизора висела большая картина без рамы. Абстракция. Мелькнули блики, нарисовано маслом, догадалась, не постер. Ничего себе, дорогое удовольствие должно быть. Лариса никогда не рассказывала об увлечении современной живописью, значит, принадлежит Эльвире. И вообще, с трудом воспринимается, что находится в квартире человека, которого знает, казалось бы, целую вечность. Или открываются новые грани? Или это вообще не ее жизнь, а новой подруги. Или жены?

Эльвира зашла в комнату следом, встала у дверного косяка, заложив руки за спину, и стала неотрывно смотреть на Наташу. «Это что же во мне такого особенного, что в последнее время постоянно разглядывают?» Взгляд похож на Сашин: цепкий, вызывающий, и такие же черные глаза. В качестве домашней одежды Эльвира носила джинсовый комбинезон на два размера больше и растянутую футболку серого мышиного цвета.

– А Лариса где?

– Скоро придет, она ушла в магазин, – голос у Эльвиры неожиданно для комплекции оказался глубоким и низким. – Я поставлю чай… или Вы кофе будете?

– Не важно, что хотите. – «Она в их паре мужик», подумала Наташа и не удержалась от усмешки.

– Ну да, Вы же не чаи-кофеи пришли распивать, а уму-разуму подругу учить. Да?

Это уже был вызов, – Нет, я пришла поговорить…

– О том, что мы не правы?

– Я бы хотела дождаться Ларису и поговорить для начала с ней. Лично. – Пришлось добавить в голос металла. Не хотелось расшаркиваться и заискивать неизвестно перед кем.

– А потом сказать, чтобы я убиралась на хер из ее жизни? – Эльвира стояла, взведенная как пружина, злость начала уже по потолку подбираться к Наташе, готовая осыпаться миллионами острых ножей. В ушах застучала кровь. Кто она такая? Как вообще смеет так разговаривать? Жить негде, вот и решила пигалица подогреть одинокую отчаявшуюся тетку на любовь?

Дверь в коридоре хлопнула.

– Ната, ты уже здесь? Привет, подруга!

Лариса вошла в комнату, держа в руках пакет с продуктами. – Элечка, разбери, пожалуйста, – не смущаясь, звонко чмокнула Эльвиру в губы.

Наташа во все глаза смотрела на Ларису – другой человек! Совершенно незнакомый.

Подруга села рядом на диван и попыталась взять за руку, Наташа отдернула, быстро взглянула на Эльвиру, выходящую из комнаты. Черт, успела заметить. Явно ничего хорошего не подумала. Ну и все равно! Пусть хоть лопнет от злости.

– Я очень-очень рада, что ты пришла. Ты понимаешь, в какой я ситуации?! Саша мне не верит, держит в подвешенном состоянии, постоянно звонит, заваливает глупыми вопросами…

– Глупыми?? Может мне не стоит начинать разговор? У меня тоже только дурацкие вопросы. Ты хоть на минуточку догадываешься, что все больше, чем просто неожиданность?

Лариса перестала улыбаться и закрыла рот рукой, как будто испугалась, что наговорила лишнего.

– Почему ничего не рассказывала о своей «любови»? И я тоже глупая, по-твоему? Может на себя стоит посмотреть для начала? Из всех твоих поступков и авантюр – этот самый идиотский.

– Ната, это не поступок и не авантюра. Это моя жизнь…

– Ты в бреду? Жить с женщиной? Тебе уже тридцать пять, а ты все еще в игрушки играешь.

Лариса резко вскинула голову: – Это – не игрушки! Это, действительно, моя жизнь. Я люблю Элю, она любит меня. Мы хотим быть семьей, жить вместе, встречать друг друга с работы, путешествовать, заниматься любовью и воспитывать детей. И мы это делаем. Мы – нормальная семья, почему ты называешь это идиотизмом?

– Потому что так неправильно, Ларис, против природы, разве не понимаешь? Все устроено по-другому. Ты – женщина, тебе нужен мужчина.

– Не тот ли, который меня в поезде изнасиловал, только за то, что я слишком приветливо улыбалась и кормила его яблоками? – Лариса выкрикнула Наташе в лицо.

Старая мерзкая история. Однажды, несколько лет назад, Лариса ездила в командировку в Москву. Пришла после поездки вечером домой к Наташе тихая, вся мягкая, как тряпочка, и осталась ночевать. До рассвета горько проревели, обнявшись.

На обратном пути Лариса ехала в купе с симпатичным и обходительным, как показалось в первые часы общения, мужчиной, чуть старше ее возрастом. Тоже командировочный, ездил опыт перенимать, метростроевец. В полупустом будничном вагоне никто не мешал разговаривать в коридоре у раскрытого окна, курить в тамбуре. Она угощала яблоками, он – армянским коньяком, историями про работу, семью, взрослого сына. Совершенно неожиданно, когда стали ложиться спать, закрыл купе и стал настойчиво обнимать Ларису. Сначала попробовала перевести в шутку, потом отчаянно отбивалась, пыталась орать, но он стал бить. Кулаком в живот. Дыхание перехватило от боли и страха.

Изнасилование состоялось вперемешку с душными признаниями: «Какая классная телочка». Проводница даже слушать не стала: «Твои проблемы! Мне менты в вагоне не нужны! Видела, как ворковали. Сама юбку задирала, так и скажу».

Всю оставшуюся ночь Лариса боялась зайти в купе. Тряслась от нервного озноба на откидном стуле в коридоре вагона. А он – спал! Утром даже попытался поцеловать. Крепко схватив за шею, продышал в ухо: «Пока, девочка, ты – супер».

Никому ничего не сказала. Стыдно, грязно, больно. Только Наташе смогла рассказать. Она же и нашла психолога. На восстановление практически из руин ушли зима и весна.

– Но это же не единственный мужик в твоей жизни. Почему сразу плохое вспоминаешь?

– А ты не знала, что с того момента до Эли я ни разу ни с кем не переспала? – Лариса стала говорить тише, но голос дрожал как струна. – Я придумывала все романы, лишь бы тебя и других не пугать.

– Неужели из-за того случая ты так изменилась?

– Я не менялась, Наташ, в том-то и дело. Какая есть, и ничего не сделаешь. Помнишь, на пятом курсе после зимней сессии мы ездили в дом отдыха? Вот там я слишком много выпила и ушла на ночевку в комнату к девчонке. Не скажу к кому, ты ее тоже знаешь, училась с нами. Она первая начала меня целовать. Я так испугалась, что протрезвела. Но мне понравилось! Мы всю ночь не спали, разговаривали и занимались любовью. Настоящей любовью, а не сексом…

Каждое слово, будто острыми иголками прикалывало к дивану, голова начала болеть, воздуха не хватало. Ларису как прорвало:

– Это было как волшебство! С мужиками я себя тоже неплохо чувствовала, но всегда ту ночь вспоминала как лучшую в жизни. Психолог помогла, объяснила, что ничего страшного нет. Я просто свою сущность не знала. Этот кобель в поезде дал урок, что надо уметь слушать себя и видеть со стороны. Поступила с ним как любая бабенка, которая знает о предстоящем случайном сексе и соблазняет целенаправленно. Хотя искренне верила, мы будем просто общаться и все! А все потому, что подсознательно в мужиках вижу только друзей, а сплю с ними, потому что все женщины так делают!

Эльвира зашла в комнату и села сзади Лоры, уткнувшись подбородком в плечо.

– Нат, ты посмотри, разве она – не чудо? – Лариса улыбнулась и начала ерошить Эльвире волосы.

– Это «чудо» мне чуть голову не отгрызло, пока я тебя ждала.

– А чему удивляешься? Ты же, так сказать, нормальная, значит потенциальный гомофоб. Что хорошего можно ожидать?

Поводов подумать на досуге стало еще больше. Вопрос нормальности во все времена образовывал группировки «по интересам». Исход противостояния – или война, или пакт о ненападении. Существование в разных системах координат не рождает конструктивного диалога. Он возможен только в том случае, когда удается выпасть из «партии». Когда начинаешь думать головой, принимая жизнь и живущих вокруг такими, какие они есть. Бороться стоит только «за»: за справедливость, за жизнь, за успех, за близкого человека, а не «против»: убеждений, точки зрения, против друзей…

Где-то в другой реальности в конце коридора дзынькнул чайник, объявляя перерыв. Пошли пить кофе на кухню. Как боксеры, разойдясь в разные углы ринга, каждая набиралась сил перед следующим раундом.

Глядя на то, как Эльвира и Лариса смотрят друг на друга, как общаются, совершенно очевидно, что они действительно счастливы. По-настоящему. Но Наташу все равно корежило изнутри. Хотя Лорик старалась, как могла: веселила, рассказала забавную историю из веселых трудовых будней. Она сразу после института ушла работать менеджером по продажам, продавала рекламу на телевидении и радио, дослужилась до продюсера развлекательных программ. Творческая среда богата на казусы. Наверное, история и впрямь должна веселить, но Наташа даже не поняла в чем суть. На «автомате» вежливо удивлялась, где положено, вставила «ух ты» и «ну надо же». В промежутках между актами вежливости, лихорадочно соображала, что дальше… На тему однополой любви эти две новоиспеченные «жены» разговаривали совершенно свободно, а у нее только корявые шутки приходили на ум. Хорошо, что язык удавалось держать за зубами и улыбаться.

Эльвира нашла предлог: вспомнила, надо срочно кому-то позвонить, и оставила их одних. Повисло то самое молчание, которое называют неловким. Лариса жалобно посмотрела Наташе в глаза:

– Зачем ты меня мучаешь? А?

– Я? Как? – искреннее удивление даже не пришлось изображать.

– Ты все время поджимаешь губы и шарахаешься от нас, как от чесоточных. Боишься, что заденем случайно? Ты не переживай, любовь к женщинам не заразна. – Лариса помолчала. – Вот любовь к себе – этим, пожалуй, можно заразиться. Я слишком долго жила будущим, постоянно разыскивая в прошлом предзнаменования, что скоро будет лучше. Вопрос знатокам: а жила ли я? Где в это время пропадало мое настоящее? Я, то рылась в прошлом, анализируя обиды, неудачи, поступки, чтобы «больше так не делать», то рисовала в мечтах, как хорошо буду скоро жить. Все ждала, еще чуть-чуть и будет лучше! Конечно же, будущее прекрасно, надо только потерпеть и не суетиться понапрасну.

Наташа отвернулась и стала разглядывать кухонный гарнитур: непривычное, но очень красивое сочетание фиолетовых и салатовых панелей и молочно-белого кафеля, а в центре кухонного фартука фотография киви в разрезе. На что угодно готова смотреть, только бы не на то, как Лора аккуратно снимает слезинки со щек пальцами и растирает в ладошках. Кажется всего лишь второй или третий раз в жизни видела подругу плачущей. Всегда стойкий оловянный солдатик в сложных ситуациях, когда зашла речь о настоящей любви, стала беззащитной, как ребенок.

Лора всхлипнула, голос задрожал еще сильнее:

– А в результате столько лет просто ничего не делала. Как так говорят, дураки учатся на своих ошибках, а умные – на чужих? Все наблюдала за теми, кто ошибается, хихикала про себя, мол, какая умница, сижу тихо, а несчастные бьются с ветряными мельницами. Слушай, а тебе не страшно? Ведь ты тоже столько лет коту под хвост!

Наташа, поперхнулась, удивленно посмотрела на Ларису. Неужели она считает, что есть в этой проблеме общее для них обеих?

– Лорик, успокойся, все не так страшно, пройдет.

– Ага, давай-давай, сиди в раковине, улитка мягкотелая. Я хоть немного дергаюсь, ты вообще игнорируешь сам факт наличия жизни!

Лариса решительно вытерла слезы и встала из-за стола и вышла из кухни, оставив Наташу в замешательстве. Многоточие в конце разговора повисло огромными жирными точками. Все, чтобы Наташа сейчас не сказала, будет неправильным, но и кроме оправданий ничего на ум не приходило.

Из глубины квартиры послышались неразборчивые голоса. Лариса что-то с возмущением говорила, низкий голос Эльвиры успокаивал. Наташа начала подумывать, что пора бы и покинуть этот «гостеприимный» дом. Вот наглядная иллюстрация афоризму «в чужой монастырь со своим уставом не лезь», в итоге страдают обе стороны. В поисках истины приходится наталкиваться на острые противоречия, так и не находя более-менее подходящего варианта для всех. Допила остывший кофе и только собралась встать и уйти по-английски, как в дверном проеме появилась Эльвира.

– Лора очень переживает, что Вы так и не можете признать ее право принимать решения самостоятельно.

Серьезный тон и глубокие бархатистые интонации никак не увязывались с худенькой девчушкой в огромном джинсовом комбинезоне, стоящей перед Наташей. Совершенно не понятно, сколько ей лет, могло быть и двадцать, и тридцать. Есть такой тип женщин, которые очень долго остаются в одной поре, озадачивая всех: юный вид не вяжется с серьезными суждениями. Эльвира присела на краешек табуретки перед Наташей:

– Вы понимаете, что от Вас ничего не требуется, по большому счету. Достаточно только сказать: «Лариса, дорогая подруга, живи, как хочешь и будь счастлива». И все! Ей будет легче, а что Вы думаете на самом деле – это никого не волнует. Лоре просто нужно разрешить жить по-своему, сама она себе не может позволить такую роскошь. Проблемка есть такая: только с одобрения взрослых можно взять конфетку из вазочки.

– Она уже взрослый человек.

Эльвира вдруг замахала руками:

– Ой, только не надо это рассказывать мне! Это самый нерешительный человек на свете! Будет до бесконечности задавать вопросы: «а можно?», «так нормально?», «никто не против?», вместо того, чтобы наплевать на всех и сделать так, как считает правильным! Ведь какая разница, кто и что подумает, жизнь одна, другой не будет.

– Я должна подумать. – Опустив голову, Наташа не нашла ничего лучше, как тихо пробубнить подобное тому, что говорила накануне Саше. – Я так сразу не смогу принять и понять. Мне надо немного времени…

– А мне наплевать, что ты там придумаешь. – Свистящий почти шепот заставил Наташу быстро вскинуть глаза: коршуном диким, тигрицей перед прыжком обернулась Эльвира. – Я люблю Ларису, и буду с ней столько, сколько она позволит. И я не дам все разрушить ни тебе… ни Саше… никому…

Эльвира медленно подняла кулак в воздух и также медленно выставила из него средний палец Наташе под нос.

– Я уже сказала, что мне нужно время, чтобы понять. Ясно? – Эта пигалица легкой капитуляции не дождется. – И мне на твои угрозы… – Наташа изобразила идентичный жест.

Со стороны выглядело, наверное, как начало схватки римских гладиаторов: финалом – смерть того, кто поверит в превосходящую мощь соперника.

* * *

Уже вечером в быстро наступающей темноте Наташа шла к остановке метро. Тело гудело как высоковольтная опора. И не мудрено, такое напряжение весь день. Последний раунд поединка прошел достаточно мирно. Когда Лариса вернулась на кухню, зареванная с красным носом, оружие гладиаторов быстро вернулось обратно в кулаки и превратилось в женские заботливые руки, убирающие грязную посуду со стола. Поговорили про Сашу, важная миссия убедить его принять участие в их судьбе все-таки осталась делом Наташи. Ребенка хотят очень сильно, несмотря на протестные настроения среди натуралов и нападки гомофобов. Будут жить тихо, не отсвечивая, вот только надо уладить вопрос с потенциальным отцом. Зная Ларису, понятно, что, даже если останется одна, она не будет привлекать его к воспитанию, а если Саша будет сам этого хотеть, то только как друг семьи. Не такой она человек, чтобы портить всем жизнь.

Поезд истерически скрипя мчался по темным тоннелям. Чем дальше уезжала от Сиреневого бульвара, тем туже натягивались ниточки, связывавшие с Ларисой и ее новой жизнью. Попробуй сейчас разорви, прилетят, взвившись в воздух стальными струнами, и разнесут в клочья закостенелые принципы, из которых состояла Наташа, а новых взамен так и не появилось. Работа только начата.

* * *

В далеком девяносто первом девятикласснице Наташе папа подарил на Новый год отрывной календарь в красивой рамочке, которую собственноручно выпилил из фанеры. Календарь назывался «Для женщин» и доверху напичкан полезными советами: от огуречной маски до особого способа пришивания плоских пуговиц, чтобы не отрывались как можно дольше. Для папы, с его партийно-советским воспитанием, это очень серьезный шаг: сделать такой подарок означало признать, что дочка уже выросла. В жизни каждого отца внезапно появляется другой мир, небольшое отдельно существующее государство, куда ему дорога закрыта, и, порой, навсегда. Королева этой страны – девица, выплывающая из комнаты в халатике и с модной прической пучком на макушке. Куда же делся маленький карапуз, еще не так давно встречавший после работы дома у порога и с разбегу повисавший на шее с жизнерадостным воплем: «Папуля, привет!» Дверь в этот мир очень похожа на дверь в ванную комнату, безжалостно захлопывающуюся перед носом: «Нельзя!». По аналогии дальше следует обозначить и флаг государства, висящий на сушилке и уверенно напоминающий уменьшенную копию бюстгальтера жены.

Дома в кладовке нашлись резная рамка и коробка из-под обуви «Скороход» с блокнотиками из школьной юности и с тем самым календарем. Он раньше висел в коридоре на гвоздике, специально вбитом на следующий день после Нового года. Наташа никому не разрешала отрывать листочки, в конце дня это стало важным моментом: взять прожитый день, унести в комнату, тайком от всех написать самое главное событие или важную мысль и положить в коробку. Это и стал, по сути, ее первый дневник.

Тот самый гвоздик все еще торчал из стены, и на нем также висел календарь, подаренный кем-то из коллег. Аляписто-идиотский, с красным мультяшным драконом. Наташа содрала его и повесила рамку. Ну и все равно, что пустая, на следующий год в ней обязательно появится отрывной календарь. Надо начинать жить.

– 3 –

В каждом коллективе водится некий персонаж, который знает все и про всех. Это не всегда самый старейший сотрудник. Чаще тот, кто находится в гуще событий и общается с большинством. Если на эту личность нападать или выражать открытое недовольство методами сбора и распространения информации, то наоборот можно стать первоклассным объектом для всеобщего интереса. На кафедре английского языка, где Наташа числилась преподавателем вот уже без малого восемь лет, есть такой человек – Игнатьевна. Маленькая, около метра пятидесяти, кругленькая, всегда в одних и тех же бессменных очках-хамелеонах, больше похожих на старинные лупы ученого, исследующего насекомых. Методист по роду деятельности. Ближе к делам и душам преподавателей находятся только их журналы и учебники. Впечатляла опять же неизменная из года в год прическа: огромный начес кудрявых волос, всегда выкрашенных в невероятно яркий «махагон». Где только такую краску для волос достает?

Когда Наташа только начинала работать, то очень быстро познакомилась с достоинством Игнатьевны, являющимся одновременно и недостатком: легко находить общий язык с любым. Появление «всевидящего ока» всегда пугало и заставляло судорожно искать повод сбежать. Быть «следующей» не очень-то хотелось. Та всегда действовала по одной и той же схеме: подходила и заговаривала без предисловий, будто это середина разговора: «Вот я и говорю, Петр Дмитриевич, С Вами Степанов вчера в коридоре договаривался о пересдаче? Так почему Вы не обмолвились между делом, что на кафедре не укомплектован фонд бизнес-словарей? Что, по-вашему, декану придется деньги опять просить у ректора? Мне это не надо, я отвечаю за некомплект. Петр Дмитриевич лепечет, мол, ни с каким студентом про пересдачу не разговаривал. А я ему: договаривались, все знают и таксу вашу тоже знают…» На самом интересном месте она обрывала бурный поток сознания и пристально вглядывалась в того, кто стоял перед ней. Далее следовало очередное откровение, но уже про собеседника по принуждению.

Вот и сейчас поиграть в человека-невидимку не удалось.

– Ох ты ж, ежкин кот, Натали, помада?! И как его зовут? Нет, постой, вижу я, что мужичка-то и нет рядом совсем, а вот ты-то, по уши влюбилась…

Ну вот, попала под Игнатьевну, как молодой солдат под танк в окопе. Наташа не знала, сколько Игнатьевне лет, может шестьдесят, или уже семьдесят. Может она вообще из племени бессмертных гномов, посланных человечеству, чтобы люди не забывали, что бренны.

Всю неделю Наташе с трудом удавалось просто работать и не привлекать особого внимания коллег. Но что можно скрыть, когда мозговая деятельность не вмещается в черепную коробку и выпирает замысловатым рельефом на лице? Практически болезнь – интеллектуальное ранение в голову. Когда надоело получать предложения уйти на больничный, решила принять необходимые меры по маскировке тяжких дум: – ярко-синее платье и коралловая помада, и… естественным образом заслужила Игнатьевну.

– У тебя шоколадочки никакой нет? Чайку хочется выпить, а пустой не могу, не привыкла.

Наташа всегда старалась приносить в сумке на всякий случай какую-нибудь «шоколадочку» для Игнатьевны – пропуск на свободу без увязывания в паутине слов. На столе появилась плитка «Путешествия» с лесным орехом. Гном-методист маленькой ручкой с овальными морщинистыми пальчиками ловко сгребла лакомство: «Натали, да он тебя использует. Поиграет и забудет как про ровное место. Ты вот зачем убиваешься?» Если Игнатьевна переходит в открытое наступление, то спасти может только тактика мимической защиты и выразительное молчание: Наташа посмотрела удивленно на Игнатьевну и подняла одну бровь. Не помогло – не угомонилась: «Бесцеремонный товарищ, такие не оглядываясь, переступают через тела и идут дальше, сея на пути горе и разбитые девичьи сердца!» От такого пафоса Наташа застыла в восхищении, а Игнатьевна, шурша фольгой, удовлетворенно улыбалась произведенному эффекту. «Ты меня поняла, надеюсь. Завтра – без помады, платье повесь до праздника, чтобы никто и ничего не подумал». Что и говорить, совет ценный… Наверное, и впрямь влюбленную «престарелую» девушку видно издалека по яркому ореолу глупости.

* * *

Удивительно, но за всю неделю ни Саша, ни Лариса не дали о себе знать. Похоже на то, что оба сидели в засаде, а в качестве объекта охоты определена Наташа. Не стала их разочаровывать охотников и старательно исполняла «простые движения», которые они, наверное, называли: «размышляет». На самом деле просто тянула время, не имея ни одного варианта, как поступить дальше. Но, как выяснилось позже, пряталась, по их мнению, она…

В субботу утром отправившись на репетиторство со студентом, совершенно неожиданно увидела Сашину машину у подъезда.

Засада. В прямом и переносном смысле.

Опустил стекло и поманил пальцем. Наташа послушно подошла и, только уже сказав «Привет», поняла, что слишком легко и радостно отозвалась на зов. Ну что ж, опять счет не в ее пользу, хотя очевидно, что ему абсолютно «фиолетово»: Саша выглядел мрачнее тучи. Даже не поздоровался:

– Садись. Тебе куда?

– На проспект Стачек, иду заниматься со студентом. – «Зачем сказала? Язык – враг мой. Ведь могла бы и в гости просто ехать, да мало ли какие еще дела». Наташа закусила губу: теперь он наверняка знает, что у нее совершенно нет личной жизни, раз в субботу с утра зарабатывает «левые» деньги. Вот тебе плоский, недвусмысленный мирок: одинокая и бедная преподавательница.

– Я тебя отвезу.

Наташа мало что понимала в автомобилях, но разделяла популярное мнение, что по машине можно много сказать о владельце. Пытаясь получить о Саше больше сведений, чем имела на сегодняшний день, украдкой разглядывала опрятный салон в серых тонах с кожаными сиденьями. Приборная доска чистая, на зеркале не висят всякие брелоки как у таксистов. В машине ничего нет, что могло бы выдать пристрастия владельца. Даже музыка не играла, может специально пытается себя обезличить в Наташиных глазах? Единственный момент из личного: на заднем сиденье накидано много документов, придавленных сумкой для ноутбука. Не разглядеть, что в них написано. Информации дополнительной нет, по-прежнему человек-загадка. Ну, вот если только пофантазировать на тему цвета? По психографике считается, что серый выбирают неуверенные в себе люди со склонностью к депрессиям. Ерунда, это не так. Уже познакомившись с Сашиной решительностью, Наташа сидела, как мышка, боясь начать разговор первой. Хотя внутри все пело от удовольствия быть с ним рядом. Так и промолчали всю дорогу. Каждый о своем.

Когда подъехали к нужному дому, спросил: – Ты сколько здесь пробудешь?

Наташа даже вздрогнула, настолько привыкла к тишине. Неужели хочет подождать?

– Ну часа полтора, не больше. А что?

– Дождись меня, я приеду. – Рванул с места так, что взмыли в небо голуби во всем дворе и Наташино сердце.

На занятии считала не то, что минуты – секунды, в пол-уха слушая бормотание студента, грезила наяву…. Хотелось снова очутиться в машине, просто сидеть рядом, улыбаться невпопад… да все, что угодно, только видеть его. Вновь, как в юности, нахлынуло давно забытое чувство влюбленности, когда не важно, что ты делаешь вместе с объектом воздыханий, где находишься, важно лишь то, что происходит внутри.

Ведь, правда, любовь – как море? Все, кто ходил со стрелой Амура в попе, знают об этом. Чувства накатывают волнами: нахмурился – морщинка на лбу. Заметила – встревожилась. Задумался, закинул руку за голову – захлестнуло с головой чувственное желание от одного только вида мужественной линии подбородка. Одна волна ласковая, принесла улыбку, другая волна сильная, штормовая, раскачивает сердце, разбивая об подозрения. И так до бесконечности, по любому поводу, без особых причин, каждую минуту с волны на волну, следуя за ним.

Выскочив на улицу, Наташа начала лихорадочно оглядываться по сторонам в поисках Саши. К сожалению, его машину среди хаотично припаркованных во дворе не сразу разглядела, а вот он всю суету и обеспокоенность «где же ты, принц на сером BMW» видел как на ладони.

– Ты как-то странно себя вела, хотел посигналить, а то бы взлетела в поисках меня.

– Я не сразу заметила твою машину, слишком серая…

– Понял, один-один… – Саша искоса глянул на Наташу. – Ты молчишь, не звонишь. Вот я и подумал: встретимся, поболтаем…

– Давай… поболтаем.

– Садись тогда, покатаемся. – Небрежный кивок вместо приглашения.

Наташа начала догадываться, что предстоит совсем не развлекательно-романтическая прогулка, а будут заданы вопросы, на которые надо отвечать. И Саша молчит отнюдь не потому, что нечего сказать…

Молчание опять начало затягиваться:

– Куда мы едем?

– Да никуда, просто покатаемся. Движения хочется, а то кое-кто притормаживал целую неделю.

Ну вот, началось…

– Саша, я не тормозила, а пыталась сформировать новую парадигму восприятия в отношении Ларисы… и тебя… – Голос предательски дрогнул.

– О господи! Нет, чтобы просто сказать, что находишься в тихом ахере. – Он поморщился и дернул плечом.

– Это не мой стиль, так выражать чувства. – Наташа возразила, но хотя согласилась про себя практически сразу с каждым словом. Именно так, как он сказал, прошла самая нелепая в жизни неделя.

– Я еще понял, что не в твоем стиле, зная, что от тебя ждут, взять и позвонить. Сказать хоть что-нибудь!!

Неожиданный выкрик заставил Наташу вздрогнуть:

– Не кричи на меня.

– А то, что?! Выпрыгнешь на ходу? Будешь бить меня зонтиком? Ты – самовлюбленная эгоистка, занимаешься собственной рефлексией, думаешь только о себе. Парадигму она формировала, ага, хер! Репетировала, как в обморок покрасивее упасть и в каком месте!

Он самозабвенно орал, размахивая руками и стуча по рулю, так, что несколько раз попал по сигналу. Наташа совершенно внезапно для себя тоже заорала:

– Заткнись!

Неожиданно успокоился: – О, спящая царевна подает признаки жизни. – И снова завелся – Да не заткнусь! Эти стервы каждый день звонят: Ну, что решил? Что сказала Наташа? А Наташа голову по самую жопу в асфальт воткнула и сидит! – Бешено крутанул ручку радио. Музыка тревожно заметалась по салону:

Завернувшись в старый плед,

Скрывшись в нем от старых бед,

Ты, закрыв глаза,

Заплачешь над судьбой.

Некуда спешить,

Ночь – одинокий плен,

И ты не ждешь от жизни

Перемен.

Наташа застыла неподвижно. Любое движение и слезы не просто закапают, а потекут ручьем. Саша выключил радио, остановил машину и вышел.

Тайм-аут. Что дальше?

Открыл багажник, негромко сказал «Выходи». «Наконец-то, можно спасаться узаконенным бегством». Наташа вышла, холодный ветер разметал волосы по лицу, слезы начали высыхать. И вдруг, как током ударило: они стояли перед больницей на Гастелло, в которой умерла мама.

– Наташ, ты прости, что я сорвался. Много слишком происходит… в последнее время… Устал немного… – В руках большая спортивная сумка и огромная упаковка подгузников для лежачих больных. – Мне надо вещи маме отнести. Пойдешь со мной?

– Я не знала, что у тебя мама в больнице, конечно пойду. Может что помочь?

– Ее вчера ночью увезли. Третий инсульт с весны.

– А сколько ей лет?

– Шестьдесят пять исполнилось. Она в коме сейчас…

Ветер отчаянно дернул за плащ и ударил в спину, от холода побежали мурашки и застучали зубы. Охватило тоскливое отчаяние как в те дни, когда умирала мама. Наташа почти бежала рядом, стараясь успевать за Сашиными широкими шагами, ноги не слушались.

В неврологическом отделении чисто и светло, но тошнотворная смесь запаха лекарств, старых человеческих тел и хлорки выдает, сколько горя в этих стенах и сколько жизней висят на волоске. Четыре года назад, такой же холодной осенью, металась по этому этажу. Врачи сделали все, что смогли, но мама ушла слишком быстро, не приходя в сознание, даже Сергей не успел из Москвы приехать.

Наташа остановилась перед длинным коридором:

– Я тебя здесь подожду, не могу дальше…

Саша быстро прошел мимо.

Дедушка с тросточкой, в клетчатой рубашке и синих эластановых тренировочных штанах, придерживаясь за стену, медленно шел, к диванчику, на котором сидела Наташа. Она подвинулась, с тревогой наблюдая за его движениями: старики так неловко и внезапно падают. Дед трясущейся рукой оперся на диван и с трудом сел.

– Я тут посижу с тобой, доченька. Он старательно пристраивал трость рядом с собой, та упрямо скользила по полу и норовила упасть. После нескольких попыток, он поставил между ног и взялся обеими руками. – Доктор сказал «Гуляй, Николаич, гуляй, и жить будешь», а мне уж хватит, устал жить. Но гуляю, мы, старики, цепкие. Блокаду прошли, что же я коридор не пройду? Вот так два раза пройду, потом посижу… два раза пройду, потом опять посижу… Своими ногами хочу отсюда уйти, а там и помирать можно.

Наташа посмотрела на его руки: бледные, почти прозрачные, морщинистые, в мелких веснушках с плохо подстриженными ногтями и стянутой вокруг них кожей. Держали трость как штурвал самолета… Это и есть последний штурвал, которым он еще хоть как-то мог управлять оставшейся жизнью.

Вспомнился разговор с врачом. Здесь, может даже и на этом диванчике: старики, которым угораздило родиться в войну и после, росли в тяжелейших условиях, ели все, что мало-мальски похоже на еду, сейчас уходили один за другим. Не хватало жизненных сил на спокойную старость, все потрачено на то, чтобы выжить в детстве, а потом вытянуть своих детей. Дедушки и бабушки, мамы и папы сделали все, чтобы наши детские годы запомнились сытыми, веселыми и беззаботными, не похожими на их детство. Совсем недавно, разбирая кладовку, Наташа выкинула огромную эмалированную синюю кастрюлю доверху набитую старой крупой: гречка, рис, перловка. Мамин стратегический запас «на черный день». Так она, помня послевоенную нищету, в которой росла, хотела быть уверенной, что сможет спасти семью от голода. Перестроечные годы воскресили ужасы военного детства. В большой квартире Наташа везде натыкалась на оставленные родителями «заначки»: несколько пачек пожелтевшей от времени писчей бумаги, пыльные немодные ситцевые отрезы на несколько комплектов постельного белья, большая коробка доверху набитая спичками, болгарскими сигаретами «Opal» и «Примой», хотя папа не курил. Давали по талонам в универмаге. Раз дают, значит надо брать – раньше так ходили в магазины. Даже ее и брата детские варежки и меховые воротники от старых пальто, побитые молью и годами, тщательно завернутые в тряпочку лежали в огромном родительском шифоньере.

Дед сидел молча и неподвижно, будто не хотел мешать Наташе ворошить воспоминания. Лишь иногда, когда трясущиеся руки сталкивали трость, возвращал ее на место, сурово стуча об пол…

Как только свежий воздух ударил в лицо, Наташа быстро полезла за сигаретами: казалось, что вся пропахла больничным ужасом: закурить и выкурить… Саша шел к машине медленной и усталой походкой, сгорбив широкие плечи. «Или плачет или на подходе…», – Наташе было его нестерпимо жалко, но знала из печального опыта: в этот момент никто и ничем помочь не сможет. Ни одно слово не принесет утешение. Вся добропорядочная галиматья про то, что надо потерпеть, быть сильным. Мол, Бог испытывает только тех, кого любит, – лишь успокоение совести тем, кто эти слова говорит. Надо всего лишь ждать, когда время сменит декорации жизни…

Саша неожиданно остановился и повернулся такрезко, что чуть не влетела носом в плечо:

– Ты картошку жарить умеешь?

– Картошку? Конечно умею.

– Поехали ко мне, я еще ничего не ел сегодня, заодно и поговорим.

Странный человек. Совершенно уверен в том, что Наташа согласится. А может у нее срочные дела? Может она не одна и дома муж ждет, борща хочет?! Но тут же поняла, что ничего такого не скажет, а с радостью ухватится за возможность побыть с ним еще хоть немного.

– Поехали. А картошка–то есть?

– Полно! Хозяйки нет, чтобы приготовить. – Садясь за руль, украдкой вытер глаза…

* * *

Обои в цветочек, две двери из коридора, выкрашенные белой масляной краской, пожелтевшей от времени, старый потертый паркет, мебель восьмидесятых и опять больничный запах…

– Не снимай обувь, я после «Скорой» пол не вымыл. Да и вообще, я не совсем хороший хозяин. Кухня направо, сейчас приду!

Саша тихонько, будто боялся кого-то разбудить, прикрыл дверь в спальню и ушел в другую комнату.

На маленькой опрятной кухне Наташа немного растерялась, обстановка напоминала декорации к сериалу «Восьмидесятые». То, что в этой квартире жил Саша, небритый соблазнитель из бара с чокером на шее и крепким ароматом виски, представлялось, мягко говоря, с трудом. Может она не заметила, как прокатилась на машине времени, и сейчас на кухню войдет мальчик в синей школьной форме?

Прежде чем хоть что-нибудь начать готовить, надо освободить стол и раковину. По посуде видно, что ужинал один человек. Практически нетронутая стручковая фасоль с куриной грудкой, чайная чашка с засохшими остатками томатного сока. Скорее всего, его мама вечером трапезничала одна. И плохо ей стало не ночью, а вечером, именно в его отсутствие. Сложно представить, что такая аккуратная хозяйка могла оставить посуду неубранной.

За шумом воды, не сразу поняла, что Саша уже пришел на кухню. Он сидел на кухонном диванчике, вертел сигарету в руках и, как показалось, с некой долей иронии наблюдал за ней.

– Я не знала, где у тебя картошка, поэтому решила вначале подготовить поле для деятельности.

– Красиво ты посуду моешь. Плавно так. – Наташ отвернулась, чтобы не видел, как краснеет.

– Просто мою, как все. Ничего особенного.

Что может быть лучше для разговора о непростых вещах, чем совместное дело. Вместе стояли у раковины, чистили картошку, иногда касаясь друг друга плечами или руками, легко проговаривая то, что раньше стояло комом в горле, перекрывая кислород.

– Я уже сказал Ларисе, что соглашусь, в том случае если все будет происходить через клинику. Мне это важно.

– Ты не хочешь злить Эльвиру? Девица с характером, я готова начать ее уважать, только надо познакомиться поближе, но к этому, как мне показалось, она еще не готова. Вот такой каламбур.

– Что, не смогла найти общий язык? Саша шутливо толкнул плечом – Не расстраивайся, я тоже. Злющая баба, но справедливая. И готова убить за Ларису. Наверное, это любовь, ага?

Наташа живо вспомнила их встречу, тощий средний палец под носом. Забавно, но злости в осадке не осталось, наоборот, больше жалости. Пожала плечами, в такую любовь она не верила.

– Эльвира не причем, дело совсем в другом. Я женился на последнем курсе института на соседке по парте. Представь себе, по любви, а не «по залету», как некоторые. Жили весело, душа в душу. Снимали квартиру, гуляли вечерами по городу, занимались сексом в каждой подворотне, читали книги друг другу вслух, наговориться не могли. Чтобы не заскучать, решили в компанию завести третьего… И вот тут оказалось, что мы не можем иметь детей. Три года назад развелись, разругавшись насмерть. Сейчас она снова замужем и уже родила дочку. А мне как проверить? Опять жениться? Да меня только от одной мысли о браке и от девиц, жаждущих заполучить меня в мужья, выворачивать начинает.

– А ты случайно не того…? – Наташа хихикнула. – Ну, в смысле, как Лариса, только мальчик?

В следующую минуту начала жалеть, как всегда не подумала и ляпнула по дури. Саша медленно обнял за талию и вкрадчиво, наполнив горячим дыханием волосы за ухом, спросил:

– Хочешь, докажу прямо сейчас, что сильно ошибаешься?

– Для таких доказательств мы слишком мало знакомы, поэтому поверю на слово. – Мурашки от головы табуном побежали по спине куда-то вниз. Ответила первое, что пришло на ум, только бы не заметил, как чуть не разлетелась на кусочки от желания согласиться.

На Наташино счастье, Саша, как трезвомыслящий человек, не стал пользоваться положением хозяина дома.

– Ну, давай договоримся – будем знакомиться поближе. Не люблю ходить под подозрением.

– Не буду я тебя ни в чем подозревать! Просто пошутила.

– С такими шутками осторожнее, тем более с настоящими мужиками. Ты чисти, давай, не халявь. – Саша выбрал картофелину побольше и вложил в руку Наташе.

– А как вы с женой узнали, что детей не будет?

–Вот спросила, как-как! В постели вообще-то такое проверяют. – Саша фыркнул, от души позволив Наташе почувствовать себя полной дурой. – Она начала по врачам ходить, меня пыталась тоже заставить. Но я, когда узнал, что у жены все в порядке, не стал. Может и зря, надо было пройти обследование. Бывает же, простая несовместимость.

– Это что значит?

– Когда оба здоровы, а детей не могут иметь. Сам не понимаю до конца, как это…

– А усыновить?

– Ты что!? Я предложил, это ведь хорошее дело. Но она не захотела. Ей нужна полноценная семья, а не я и приблудный атрибут семейной жизни. Только свои дети, а не случайные из подворотни. Возненавидела после такого предложения, обвиняла во всем. Фактически жизнь сломал: денег мало приношу, детей от меня быть не может. Вот теперь пытаюсь исправить карму: бабки научился зарабатывать, осталось теперь детей наделать, хотя бы Лариске.

Картошку дружно пересолили. Пока ходили на балкон курить, еще и пережарили, но вкуснее Наташа никогда не ела. Рядом с Сашей, в его доме, могла бы и вареный ботинок съесть и не заметить.

– А ты чем вообще занимаешься?

– Я юрист-сантехник.

Воистину удивительный мужчина. С самым серьезным видом говорит странные вещи и так убедительно, что заставляет верить.

– Это ты так шутишь?

– Почему шучу? Я серьезно. О себе ведь рассказываю. Закончил юридический. Работал юристом, законным способом добывал деньги. Потом с другом открыли точку на рынке: сантехнику продавали и устанавливали. Машину купил, квартиру, просто молодец, а не сантехник.

Наташа фыркнула: – Не думала, что так просто из юриста в сантехники переквалифицироваться.

– Это оказалось легче легкого. Представляешь, к тебе приходит сантехник – я! Красивый, умный, и, заметь, не пьющий, чаевые не берет. Ну что ты будешь делать? Телефон же всем знакомым раздашь.

Наташа во все глаза смотрела на сантехника-Сашу. Никому бы не дала его номер! Неожиданно вспомнила, как в баре держал ее за локти, и чуть не подавилась картошкой.

– Так, Наталья, осторожнее! – Саша сильно похлопал по спине. – История имеет продолжение, хочу, чтобы ты дослушала до финала.

– Есть продолжение? У сказки печальный конец?

– Печальнее некуда. В восьмом году, в кризис, мы разорились. Открыли еще один магазинчик: вбухали все свободные деньги плюс кредит, а государство нас подвело. Я каждый вечер пил коньяк в одиночку. По полбутылки за вечер. Благоверная попросила алкоголика-неудачника освободить помещение, которое куплено на его же деньги. С собой удалось прихватить машину. Теперь снова юрист, живу с мамой.

– Да уж… не так все весело в твоей сказке. Ну, как говорится, это только присказка, сказка будет впереди…

– Да что будет… Кому я нужен такой. – Саша резко встал и заглянул в холодильник. – У меня к чаю ничего нет. Мама – диабетик. Запретное в доме не держим. Я и картошку давно не жарил, чтобы не соблазнять. Она – как ребенок, сразу начинает все хотеть.

Сердце сжалось. Как все непросто в этом доме… На холодильнике «Бирюса» стояли небольшие кухонные весы и тикал будильник. Рядом с раковиной висело старенькое вафельное полотенишко с узором «Гжель», под кухонным шкафом на крючках висели чайные чашки с золотым ободком внутри и восточным красным узором, отмытые до блеска. Везде чувствуется заботливая женская рука, но где же Саша? Как выглядит его жизнь? В чем причина того, что в окружающем его мире нет и частички от него самого? Только слова.

– Саш, а можно спросить про Ларису?

Он стал убирать посуду со стола.

– Спроси. Она рассказала, что ты чуть ли не с крестом и святой водой в их дом ворвалась.

– Вот трепло! Как ты можешь верить?! Ты сам как думаешь, нормально то, что у них происходит?

– А что такого? Есть такой подвид женщин, которые де юро – женщины, а де факто – сверх-женщины.

– Это что значит?

– Настолько нежные и легко ранимые существа, что лишь себе подобных подпускают. Ты думаешь, им секс важен? Нее, они – подружки.

– Саш, я не понимаю, ведь они говорят о любви, о семейных отношениях…

– Ну да, семья. – Саша повернулся к Наташе, скрестил руки на груди. – А разве семья без дружбы бывает? Разваливается все на фиг, когда общих интересов нет, доверия, наконец. Вот они в первую очередь и дружат.

– Может не надо им ребенка заводить? Пусть живут как хотят, пусть дружат, в конце концов. Слишком большая ответственность выбирать за человека, пусть и не родившегося, судьбу.

Саша поморщился:

– Наташ, накручиваешь, Ларисе все равно уже пора, по возрасту, так сказать. Будет с ней Эля жить или нет, не имеет значения. В любом случае, хорошо, Лора одна не останется. Я вижу, как маме одновременно и больно, что с ней живу: свою семью разрушил. И хорошо, что единственный сын рядом. Я ведь пришел переночевать после развода и остался… А ведь у нас ничего общего нет, только судьба, которую мама выбрала когда-то за нас обоих.

Сказанные слова вакуумом запечатали рот, Наташа опустила голову. Об этом она даже сама с собой никогда не обсуждала – запретная тема. Действительно, возраст уже тот самый, когда пора думать о детях. Но как ни шевели думалкой, в капусте – неурожай, аисты мимо окон не летают… Саша тоже притих, уставился в окно. Повисла неловкая тишина.

Тема одиночества в Наташиной летописи оставалась нераскрытой. Иногда, валяясь с простудой в кровати и разглядывая косые лучи света от фар проезжающих машин, в температурном бреду ощущала подступающий страх: это последнее зрелище, которое придется созерцать в последние минуты. В темных комнатах нет ни одной живой души, чтобы подойти, поправить подушку, спросить, как дела, принести тот пресловутый стакан воды… А ведь чем дальше, тем сложнее решиться повернуть на девяносто градусов на очередном перекрестке.

– И еще вопрос: если ты уже все придумал сам, то зачем сегодня меня подкарауливал?

Саша посмотрел тем же самым взглядом, как тогда в баре: цепко, насмешливо, изучающе.

– Пойдем в зал, никогда не любил кухонные посиделки.

В большой комнате от пола до потолка стояла традиционная огромная «стенка». За стеклами дверец настоящее хранилище атавизмов восьмидесятых: книги, посуда, модель самолета, альбомы с фотографиями, фарфоровый олимпийский мишка. Казалось, что здесь все еще живет мальчишка, которого так любит женщина, лежащая в коме в неврологическом. Что она сейчас видит, какую из параллельных жизней проживает?

Наташа осторожно присела на диван-книжку: ничего, чтобы могло рассказать о том, кто такой Саша, опять не увидела. Только ноутбук на разложенной половинке стола-книжки в углу около окна.

– У тебя нет телевизора?

– Маме в комнату перенес. Мне не надо, интернета хватает и работы. – Саша достал из угла за «стенкой» старенькую, в наклейках и надписях, накорябанных шариковой ручкой поверх облупившегося лака, гитару. Сел на пол, прислонившись спиной к дверце шкафа, стал настраивать:

– А ты в «Шляпу» часто ходишь?

– Нет, редко и только с Лорой. Я в джазе ничего не понимаю… Кроме настроения.

– О, это самое главное. – Саша запел, так же, как и говорил, негромко, спокойно:

Побледневшие листья окна зарастают прозрачной водой.

У воды нет ни смерти, ни дна. Я прощаюсь с тобой.

Горсть тепла после долгой зимы – донесем.

Пять минут до утра – доживем.

Наше море вины поглощает время-дыра

Это все, что останется после меня,

Это все, что возьму я с собой…

Проговорили до фиолетовых сумерек, не зажигая свет. Неожиданно Лариса и ее проблемы отошли на задний план и стали лишь предлогом для их знакомства. Остались только они вдвоем: вспоминали студенческие годы, влюбленности, жаловались на работу и глупых коллег. То валялись на полу, стащив с дивана крохотные самодельные подушечки, то, придя с перекура, садились на диван разглядывать фотографии… Саша иногда вплетал в разговор песни, которые становились иллюстрациями для разных тем.

Однажды что-то похожее уже случалось у Наташи. Лет пятнадцать назад, летом, ехала к брату в Москву, по-простому в плацкарте. Попала в один вагон с ребятами из волгоградского поискового отряда, которые ездили по городам-героям с целью сбора информации о Великой отечественной войне.

Разговорилась с парнем – руководителем группы, который больше походил на комсорга из шестидесятых, чем на поисковика-походника. Аккуратная стрижка, очки, волевой голос, которым он раздавал команды своим друзьям. Никто не сопротивлялся, послушно исполняя волю командира. После того, как он уложил всех спать, подсел к Наташе и заговорил про родственников: кто был блокадником, кто воевал. Изначально разговор вертелся вокруг темы, которая интересовала его по роду деятельности, но как-то незаметно перешли на личности и начали рассказывать о себе. Как там у Митяева: «И открывается другим все то, что близким берегут»…

Он, как и Саша, негромко пел песни под гитару, читал свои стихи, все делал очень серьезно, решительно поправляя тонкую оправу очков на переносице. Она не помнит, как зовут, что рассказывали друг другу, помнит только одно: вдруг он замолчал и стал просто смотреть на Наташу. Вагон раскачивался, торопясь в Москву, и парень как китайский мудрец-болванчик: смотрел и качал головой из стороны в сторону, из стороны в сторону… А потом изрек: «Знаешь, сижу тут с тобой говорю о том, об этом, и вдруг шальная мысль перечеркнула все: ты очень красивая девушка». А потом добавил, что после этого невозможно ни о чем другом думать, глядя на нее…Что он не может продолжать разговор, как раньше, потому что равнодушным к ней нельзя оставаться. Наташа была смущена и разочарована, ведь в тот момент ничего другого не хотелось, как говорить, слушать песни, стихи в ночном вагоне под стук колес и мелькание дорожных фонарей за окном. И, конечно, несказанно польщена: самооценка в один миг подскочила до максимума. Сейчас не вспоминается, как закончилась и чем эта ночь, наверное, скомкали разговор дежурными фразами и просто легли спать. Утром сказали друг другу «пока» и разошлись в разные стороны.

Вот сейчас, где-то в глубине Наташи сидела та двадцатилетняя девочка и ждала, что Саша вот так же застынет, глядя в глаза и скажет, какая она красивая и как ему нравится…

Вместо этого, разочарованно заметила, что он зевает украдкой. Взрослая тетя подняла все еще надеявшуюся девочку с дивана и выставила вон из квартиры мужчины, который очень устал и хотел спать.

* * *

Дом встретил собачьим холодом, Наташа забыла закрыть окно, уходила ведь всего лишь на пару часов. За целый день обледенело все: ручки дверей, шкаф, диван, пульт от телевизора… Прикасаясь к холодным вещам, Наташа продрогла и, поставив чайник, стала греть руки возле него. С детства нравилась газовая плита: «как вечный огонь». По всему телу бегали колючие мурашки, сжимались и кожа, и сердце, Наташа почему-то заплакала. И чем теплее становилось, плакала все сильнее и сильнее…

Саша даже не старался понравиться, просто оставался каждую минуточку самим собой: говорил, что думал, порой, резкие вещи. Спорил, не стеснялся украсить речь крепким матом, иногда удивлялся, что Наташа знает что-то, а он нет…

Как же так?! Обычно мужчины, пытаясь произвести впечатление, плели витиеватые речи, постоянно извинялись за неосторожно произнесенное слово, во всем старались угодить. А он был ровным в своем поведении… Ровным душой, равнодушным… Равнодушным к ней…

Наташа, все еще шмыгая носом, налила кипятка в любимую кружку с рисунком в клеточку – бордовый шотландский плед.

Кофе – обязательный атрибут раннего утра, бодрого начала работы, или неспешной философской беседы, а вот вечером, в завершение дня, подводить итоги надо обязательно горячим чаем. Вкус чая – это, прежде всего впечатление, создающее особое настроение. Смакование победы или лекарство, смягчающее горечь неудачи. Мята – освежает ум, кардамон – помогает остановиться после дневного сражения, смородина восстановит силы, а клубника проявит вкус поцелуя еще ярче на губах.

Но не случилось поцелуя, и нет такого чая у Наташи, который мог бы заглушить тоскливое одиночество. В ушах все еще звучал Сашин голос и тихие гитарные переборы…

Так и заснула на диване под бормочущий телевизор, напившись пустой горячей воды…

– 4 –

В понедельник на кафедре все обсуждали так называемый марш миллионов, который, оказывается, проходил в субботу, когда Наташа по воле случая гостила у Саши. Пока жарилась картошка, по стране прокатилась волна протестного движения: очередной «Марш миллионов». Уже не такой массовый по масштабам, как весной, но еще находились люди, которые не хотели отступать от принципов и продолжали выходить на улицу вместе с такими же несогласными, воспринимая это как возможность выразить свое требование перемен и почувствовать себя частью больших событий. Наташа тихонько зашла в приоткрытую дверь за спинами коллег и прислонилась к стене. Около окна, в лучших традициях революционеров, вел агитационную работу молодой преподаватель. Опершись левой рукой на стол, горячо жестикулировал правой, рассекая на абзацы воздух. Чаще всего почему-то повторялся жест, что он отрезает себе голову. «Ааа, это означает достаточно, сыт по горло», не сразу догадалась Наташа. Слушая пылкие речи, удивилась собственному равнодушию. Вспомнила, как тоже активно следила за событиями на Болотной, проспекте Сахарова, прилипнув к монитору компьютера, во все глаза смотрела прямую видеотрансляцию на «Серебряном дожде», ужасалась несправедливости новостей по телевидению, жадно глотала горячие слова в блогах лидирующих оппозиционеров. Впитывала как губка. Смутные детские воспоминания о событиях 1991 года обретали реальные очертания. Тогда тоже на улицы вышли люди, правда, в отличие от нынешних бунтарей, они были голодны. «Голод» существовал и в информационном плане и в потребительском, они не могли ничего потерять, потому что ничего и не имели. Сейчас достаточно уволить человека с работы, начать таскать по милициям-полициям, и сразу начинают копиться долги. В итоге оппозицию задушит простая коммуналка!

Однажды Наташа убедилась, как в кратчайшие сроки можно вылететь в черную дыру нищеты. Когда осталась в родительской квартире жить одна, то учиться серьезному отношению к ведению хозяйства пришлось ускоренными темпами. Пару-тройку месяцев забывая оплатить жилищно-коммунальные услуги, преспокойно продолжала жечь свет во всех комнатах, не задумывалась, о том, чтобы поставить счетчики на воду. Раньше всем занималась мама, Наташа отдавала часть заработанного, оставляя сколько хотелось, на развлечения, книги и одежду. В очередной раз, достав квитанцию из почтового ящика с суммой, превышающей месячную официальную зарплату, стала срочно звонить Сергею в Москву. Найти деньги самостоятельно даже и не стала пытаться. В принципе можно занять на работе или взять кредит, а потом сесть на хлеб и воду. Получился бы неплохой опыт самоотречения от простых человеческих радостей и прививка против беспечности. Но Наташа не похожа на праведницу и не хотела испытывать все горести в одиночку. Конечно, Сергей помог. Деньги для него не проблема, но сколько пришлось выслушать, что в экстренном порядке надо продавать квартиру, покупать в Москве «двушку» в его районе, чтобы он был спокоен за «малолетнюю дуру». Удалось отстоять собственное мнение по этому поводу. Самыми весомыми из сильнейших аргументов стали следующие: во-первых, когда дочери Сергея подрастут до сознательных лет, можно будет их полноценно ознакомить с историей семьи, раз уж бабушка с дедушкой им не достались живыми. А во-вторых, продав в дальнейшем этот временный «музей», можно будет обеих обеспечить полноценной жилплощадью, да и Наташе останется. Прихоть – сохранить родительскую квартиру в центре Питера, да еще и проживать в ней, а не сдавать, как многие это делают в их подъезде и доме, – обходилась очень дорого. Со временем привыкла четко планировать расходы, проверять на прочность желания и не поддаваться сиюминутным порывам к безудержному шопингу в день зарплаты.

Усмехнулась, вспомнив «Коммунальную трагедию». Ко всем революционно настроенным обывателям она относилась скептически и с осторожностью. Не принимала на веру жаркие призывы, хотя целиком и полностью разделяла мнение о необходимости перемен и искренне желала, чтобы кто-нибудь нашел этот действенный способ не изменить себе, принципам, морали, в конце концов. И, одновременно, перестать бояться менять будущее. Но, как будто специально, лидеры протестного движения, кроме «прогулок» предложить ничего не могли. Наташа приняла участие в одном марше. Держала белый шарик в руках и привязала белую ленточку к пуговице. Честно-пречестно прошла по запланированному маршруту, выслушала всех, улыбалась как победитель… А чувство отдаленности от возможности хоть что-то изменить не пропало, а наоборот усилилось. Наверное, поэтому «Марши миллионов» все больше становятся традиционным мероприятием, и на деле под таким названием проходят мирные прогулки очень милых, образованных людей. На какой-то момент приятно очутиться среди себе подобных, видеть светлые лица, но что-то внутри сжимается от ощущения безнадежности и бессмысленности происходящего.

Большая перемена заканчивалась, но на кафедре бурное обсуждение перерастало в практически сражение: по мановению руки (или языка?) оратора, слишком уж болтлив оказался парень, присутствующие разделились на два лагеря: сторонники и противники Pussy Riot. Вот это уже слишком. Есть же правило, нельзя говорить с малознакомыми людьми о религии и политике, никогда не узнаешь, кто и какой точки зрения придерживается, в любом случае скандал обеспечен. Вот и сейчас столкнулись «лед и пламень», смешались сразу две запретные темы. Хитрый ход со стороны властей: используя средства массовой информации заставить людей об этом говорить, спорить на кухнях, в курилках. Сколько людей, столько и мнений, так ведь? Осталось только подождать: пока идет процесс, пускай все перессорятся, а потом вынести решение суда. И, наверняка, многие с ним согласятся. Накопится раздражение от обилия информации, споров, внутреннего несогласия, любой финал истории будет долгожданным облегчением. Освобождением: «Можно не думать…»

Наташа поняла, что рискует застрять надолго, решительно раздвинула коллег «Извините, позвольте пройти…» и проложила путь к своей полке в шкафу. Собирая необходимое для семинара, спиной почувствовала чью-то близость. Повернувшись, нос к носу столкнулась с Борисом, преподавателем истории. Клетчатый пиджак как у булгаковского Коровина, вечно всклокоченные редеющие волосы, на этом сходство заканчивалось, Борис не по образу упитан и коренаст, всего лишь на полголовы выше Наташи. Его знал в институте каждый, потому что он возникал как из-под земли, говорливый и умный, и пленял редким в наше время даром: помогал всем просто так. Надо передвинуть мебель, сделать ремонт в кабинете, закупить профсоюзные подарки – зовут Борю, не откажет. Как-то одна дама похвасталась тем, что оставила маленькую дочь с ним, пока ходила на свидание с новым ухажером, которому не надо слышать про ребенка «до поры-до времени». С точки зрения Наташи это не могло расцениваться как дар свыше, такое поведение делает Борю уязвимым и глупым. Как можно не понимать того, что видя, насколько ты безотказен, окружающие начинают пользоваться ?! Ты – этого не замечаешь, значит, тебе все равно и моя совесть может спать спокойно. Наташа ни разу к Боре не обращалась за помощью, во-первых – нет повода, во-вторых – искренне жаль его. Считала, что добрые поступки «направо и налево» –от внутренней боязни оказаться ненужным никому человеком, от страха одиночества. Все обладают какими-то уникальными знаниями, либо умениями. Иногда готовы предложить помощь, но нужно четко понимать, зачем и кем это предлагается. Монополия «доброты и помощи» бывает очень даже полезна, таким образом можно управлять людьми и защищать себя от подобных манипуляций. От чего и от кого защищался Борис? Кем хотел управлять? Самим собой? Одинокий, невзрачный, безотказный вечный холостяк.

Борис, как только поймал взгляд Наташи, заторопился, смущаясь на каждом слове:

– Наталья, Вы же в сорок третий кабинет идете на занятия, да?

– Да, именно туда. А что?

– Нет-нет, просто нам по пути, можно Вас проводить?

– Да пожалуйста, – Наташа улыбнулась и пожала плечами.

Поговорив ни о чем, Борис неожиданно пригласил погулять вечером и, возможно, поужинать. Наташа, не раздумывая, согласилась. Такую поспешность легко оправдала: Борис, для завершения дня, в котором ничего примечательно случиться не должно, будет неплохим собеседником. Да и вообще, надо с реальными мужчинами, которым нравишься, встречаться, а не сохнуть по неприступному равнодушному юристу с проблемой вместо «достоинства». Договорились встретиться на Сенной площади у метро, прогуляться, пока ноги выдержат, пообщаться, а потом найти приличное кафе и продолжить беседу за ужином.

Как только Наташа заметила Борю сквозь мельтешащую толпу, первое, что пришло в голову – развернуться и уйти прочь. Случилось то, чего Наташа больше всего боялась и не хотела: Боря пришел с цветами, нежными бело-сиреневыми хризантемами. Каждый раз, когда видела парочки глубоко за тридцать или даже за сорок с букетами, отводила глаза. Доставшаяся от родителей традиция – дарить на свидании светы, выдавала в первую очередь неискушенность в вопросах любви и отношений. Вот теперь пришел ее черед. Под расстрельными взорами прохожих тащить всю прогулку дурацкие цветы, изображая умиление. Начала замедлять шаги, стреляя глазами по сторонам в поисках отступного пути, но неожиданно поняла, что не хочет возвращаться в пустую квартиру, опять сидеть около компьютера, пытаясь поймать в Интернете что-нибудь псевдополезное и псевдоинтересное, убивая время до сна. Сейчас абсолютно живой, из плоти и крови мужчина вертит судорожно головенкой, разглядывая каждого прохожего. И ждет не кого-нибудь, а Наташу. А не зажрались Вы, девица-некрасавица? Кто сказал, что отношения так не могут начинаться? Все по правилам, не в переулке пристал, пригласил вежливо, цветы купил, ждет, хотя она и опаздывает уже на десять минут. Ищи жениха не в хороводе, а в огороде – пожалуйста, коллега желает познакомиться поближе. На сто процентов гарантировано отсутствие перегара и ненормативной лексики. Все просто идеально, не так, как с Сашей. Шире шаг, Наталья Алексеевна, на свидание!

Подходя, натянула радостную улыбку и удивленно помахала бровями, принимая цветы, агрессивно шуршащие дешевой упаковкой. Пока говорила «Спасибо», отметила, что Боря чем-то напоминал свой букет, такой же умилительно дешевый. Нежно русый пушок на голове, перебираемый ветром, румянец во все щеки от волнения, сияющие глаза, этакий начинающий рыцарь, но не в сияющих доспехах, а в черных брюках из прошлого века и светлой ветровке с китайской надписью на рукаве.

Раздражение, поднимавшееся мелкими фонтанчиками, относительно быстро улеглось, когда Наташа увидела, с каким обожанием Боря на нее смотрит. Как взволнованно повторяет несколько раз, что очень рад их встрече в «неформальной, так-скать, обстановке». Приятно нежиться в восхищении своей скромной персоной. Позволила вольность кокетливо взять под руку, и с удовлетворением отметила, как дрогнул его голос, и как Боря заволновался, подстраивая шаги под Наташины. Давно забытое чувство – быть в центре внимания.

Общих тем для разговора еще не нажито, поэтому после приветственно-дежурных фраз, Боря с умным видом начал интересоваться Наташиным мнением по поводу происходившего сегодня на кафедре. Опять где-то предательски булькнул фонтанчик досады на Бориса. Не чувствуя особого доверия к искренности внимания к поднимаемой теме, старательно отшучивалась понимая, что все это для того, чтобы растрясти воздух и сделать начало свидания оживленным.

– Наташ, мы с Вами присутствовали сегодня на исторически значимом диспуте на Вашей кафедре. Не так ли?

– Историческую значимость я бы поставила под сомнение… – Если надо что-то говорить, пусть это будет то, что на самом деле думает, а не вежливые «ух ты» и «что вы говорите, ну надо же?!».

Борис заторопился с пояснениями, захлебываясь в словах:

– Ну да, простите, может, преувеличиваю, что не позволительно историку, но именно так раньше начинались великие революции. В стенах учебных заведений двух столиц России! Преподаватели несли свежие мысли студентам, а те уже в массы, а не наоборот, как считалось раньше! Вы сегодня присутствовали, значит Вам не все равно, вот скажите, что Вы лично можете изменить в России?

Господи, причем здесь я? Всего лишь зашла за учебником.

– Нашу беседу, Борис, – Наташа лукаво глянула на него, – например, попросить не называть меня на «вы», а то кажется, что меня «два человека». Давай по-простому, а? Как ТЫ на это смотришь?

Про себя отметила, что это уже от Саши переняла. Раньше не заметила бы, так бы и «выкали» все свидание друг другу, пытаясь подчеркнуть интеллигентность и воспитанность, как отличительные особенности.

– На ты? Я? С удовольствием. Так, действительно, будет легче общаться. И все же вернусь к теме: вот что ты, Наташ, можешь изменить вокруг себя?

– Ничего не могу, – «Кажется, я выгляжу слишком легкомысленной» – подумалось, но вслух сказалось: – Все изменения не будут длиться дольше моей прихоти, а значит это не перемены, так, баловство.

– Не ожидал! – С удивлением воскликнул Боря, – Я думал вы, то есть ты серьезно к этому относишься. Ведь там, на кафедре, подошел, потому что увидел, как ты живо реагируешь. Меня, как историка интересует мнение простых обывателей относительно происходящих на государственном уровне событий. Есть такой метод исторического анализа: по реакции простых людей определять ценность происходящего в истории и дальнейшую перспективу развития. Я очень хочу отследить такой момент и принять участие именно в том, что может увековечить мое имя.

Вот что-что, в желании заполучить кусочек мировой славы, меньше всего можно подозревать Бориса. Наташа немного оторопела от пылкого монолога. Начала лихорадочно вспоминать, какую такую «живую реакцию на оратора» выпустила в массовое употребление:

– То есть, ты пригласил провести вечер, потому что узрел во мне обывателя с активной гражданской позицией? И что это за метод такой, первый раз слышу?

Боря смущенно улыбнулся: – Ну, открою секрет, что метод и способы применения –моя личная разработка. Скоро буду защищать диссертацию, перед Ученым советом отдельным пунктом вынесу вопрос о своем изобретении, так-скать. Планирую выходить на международный уровень, потому что возможности применения метода безграничны. Любой стране, даже организации пригодится для эффективного планирования развития бизнеса. Даже семью можно спланировать, представляете?! А что касается Вас, ой, тебя, Наталья, – он немного замялся и шумно вздохнул, – ну… мне, конечно, интересно твое мнение, но ты еще и очень привлекательная женщина… Редко, когда ум и красота… – вздохнув еще громче, он затих.

Держа под руку, попыталась представить, насколько плотно он состоит из честолюбия. Процентов на восемьдесят, не меньше. Неожиданный поворот судьбы. Мужчины попадаются один оригинальнее другого. Социопат-Саша вынес мозг, Супергерой-Боря аккуратно занес и вынес в другую сторону. Лучше бы поговорили про кино. Тема беспроигрышно увлекает собеседников, дает возможность узнать вкусы, пристрастия, взгляды на жизнь.

Молчание немного затягивалось, пришлось брать активные действия на себя. Поблагодарила за комплимент, чего уж скажешь, приятно все-таки, и тем самым буквально «разморозила» Борю. Как видно, уже готовился принять град обвинений в меркантильности, пару пощечин, ну или фунт презрения… Опять шумно вздохнув, решил объяснить свой поступок:

– Давно уже хотел тебя позвать куда-нибудь, искал повод. Ты очень серьезный человек. И боялся, что не согласишься…

– Я – серьезный человек? – Наташа решила немного отомстить Борису за желание поэксплуатировать в качестве подопытного кролика и решила, пока он живой в руках, узнать, что подвид «Мужчина обыкновенный» с интеллектом выше среднего думает про нее. – Это так видно со стороны?

– Ну конечно. Удивляюсь, почему ты в этом сомневаешься?

– Мне не видно, со стороны лучше просматривается. А что особенного делаю, что создается такое впечатление?

– Проще сказать, что ты не делаешь.

Наташа с лукавством спрятала лицо за букетом хризантем: – Я вся во внимании.

Как видно, шумные вздохи – уникальная особенность мужчины, пригласившего Наташу на свидание. Придётся смириться и воспринимать как достоинство:

– Ты – не человек толпы, а штучный экземпляр. Многое в тебе противоречит представлениям об обычной женщине. Например, не умеешь глупо хихикать, как другие и вообще больше молчишь, чем говоришь.

– А может, я просто в себе не уверена, поэтому и молчу? – Покрепче прижала руку Бори, постаравшись коснуться грудью его предплечья.

Волна румянца захлестнула даже его уши, маленькая месть за «историческую значимость» состоялась. Борис слегка осипшим голосом все же пытался отвечать с достоинством и по существу: – Нет, этого точно сказать нельзя. Ты – очень уверенный в себе человек, это видно и по походке, по жестам, и по словам. И еще… – Все же споткнулся, прокашлялся даже: – Очень красивые глаза.

– Понятно, – Пришла Наташина очередь вздыхать, –Поэтому, чтобы пригласить меня на свидание, нужен научно обоснованный повод.

Боря хихикнул: – Как все-таки ты быстро раскусила. Теперь даже не знаю, чего больше хочу: свидания или диспута. Давай сама скажи, что хочешь, исполню все.

Наташа нахмурилась, «вот тебе, страдалица, мироздание и скинуло подарочек свыше». Разворачивалась ситуация прямо противоположная той, что с Сашей. Боря готов сделать все, что угодно, потому что он – не равнодушен к ней. Но почему же так тоскливо? Привыкла к борьбе? Чтобы ничего просто так, только через страдания и баррикады? Нет уж, отступать некуда, прими как данность происходящее и учись справляться с «легкостями». С трудностями все равно тоже не очень получается…

– Я могу выбирать? Тогда я предпочитаю беседу о научном методе. Рассказывай, я вся во внимании.

После того, что Наташа услышала, больше не сомневалась в честолюбии этого мужчины. Хорошо или плохо, ввиду отсутствия опыта общения с противоположным полом, рассудить не могла, поэтому просто слушала, обалдевая от изворотливости Бориса. Откликаясь на всевозможные просьбы о помощи, много времени проводил с людьми в неформальной обстановке, задавал множество вопросов, а потом записывал услышанное. Из этого складывалась классификация поведенческих типов, на основе которых формировался метод. Тема диссертации, Борис отказался назвать из суеверных соображений, лежала в области исторической антропологии. За основу взят метод оценки значимости для разных слоев населения событий, происходящих в современном для историка мире. Отдельный индивидуум, сам по себе не может быть источником изменений в обществе. Но его активная жизненная позиция и поиск единомышленников становится катализатором процессов изменений. Простые беседы с соседями или друзьями на кухнях, как известно существовавшие всегда, влияют на ход событий. Таким образом, не совершая активных действий, без выстрелов и смены флагов общество может совершить переворот. И по тому, что говорит простой обыватель, можно предсказать предстоящие изменения. Но на самом деле это не так. Наши поступки, так или иначе, связаны друг с другом, а проблемы не стоят тех усилий, которые прикладываются для решения. То, что мы называем жизнью, впоследствии забывается, остается лишь ощущение впустую потраченного времени.

Наташе гениальным метод не показался, тем более, что было стойкое впечатление, что где-то уже слышала или читала подобное, но не могла не оценить ум и хитрость Бориса. Этот рубаха-парень на поверку проводил серьезные исследования, используя тех, кто был уверен, что использует его. Все разговоры и ситуации тщательно записывались и классифицировались, персоны пронумерованы, занесены в реестр. К некоторым особо активным участникам каких-либо событий, приходилось возвращаться, то есть снова переносить мебель, давать нужную книжку, распивать напитки горячительного содержания или кофе. Но, что порадовало Наташу, ее персоны в досье нет. Она принадлежала, по типологии Бориса, к отдельному подвиду «маяков» истории. Люди, которые, в силу большого ума и природной осторожности, не принимают активного участия в текущем и активизируются только лишь в наиболее важные моменты. То есть, фактически работают историческими индикаторами.

Борис, как и ожидалось, оказался прекрасным собеседником, они не заметили, как пролетели почти два часа. Наташа наслаждалась непринужденным общением, тем более весьма интересно оказалось узнать о жизни преподавателей вне стен института. Нет, она не сплетница, не участвовала в обсуждениях и ворошении «грязного белья». Борис рассказывал обо всем как бы с точки зрения ученого, и это воспринималось как часть грандиозной мозаики.

Наташа не считала себя общительным человеком, иногда сознательно сторонилась больших сборищ, типа очередного дня рождения на кафедре. Ее мир сосредоточен вокруг тех немногих близких, которые в первую очередь дают пищу для души и ума, а не для нервов. Борис наоборот втыкался с головой в любое мероприятие. Его способность считывать мотивы поведения людей, интерпретировать поступки, восхитила Наташу. Но чувствовалась в этом легкая грусть: среди рассказов сквозняком проходило одно: Борис одинок, как Робинзон на необитаемом острове.

– Слушай, а зачем мы будем искать какое-то случайное кафе, если у меня есть чудесный колумбийский кофе? Кстати, а вот и мой дом. – Глаза Бориса излучали такую детскую наивность, что нельзя усомниться в том, что оказались возле его дома чудом, а не по заранее задуманному плану.

Наташа расхохоталась от такой неприкрытой наглости, но согласилась: Борис начинал нравиться все больше и больше, ему удалось совершить практически чудо, Наташа начала оттаивать после Саши.

Лед – страшная сила, создает причудливые пейзажи, сковывает континенты, способен разрезать даже камень. Так холодный взгляд и ледяная душа оставляют зияющие раны в людях вокруг Снежной королевы, в которую она начала превращаться. Знакомство с Сашей вытряхнуло на поверхность комплексы юности. Растерянность и неуверенность, неведомые уже много лет, вдруг стали верным спутником на их встречах. И опять надо прятать от остальных, толстым слоем наносить безразличие, холодность, и с этим жить среди нормальных людей, постукивая зубами от внутреннего озноба.

Рядом с Борисом можно согреться в его внимании и тихом обожании, и совсем необязательно быть начеку. Он готов воспринимать Наташу любой и исполнить любую прихоть.

Однокомнатная квартира больше походила на монашескую келью, всего по минимуму и очень просто и скромно, Удивило – во всей квартире не было обоев, только беленые стены.

– Наташ, проходи, не пугайся, квартира досталась от бабушки, еще ремонт не делал. Только удалось лишнее повыкинуть. Диссертацию напишу, статью опубликую, разбогатею и сделаю ремонт. – Борис ловко поднял с пола около дивана грязную посуду и ушел на кухню.

Около окна, занавешенного потрепанными временем занавесками из дешевой ткани с люрексом и мутно-красными розами, стоял красивый большой старинный секретер, черный блестящий ноутбук выглядел нелепым анахронизмом. Наташа подошла и осторожно погладила столешницу. Показалось, если закрыть глаза, можно услышать голоса тех, кто за ним работал. Из огромного количества больших и маленьких ящиков торчали бумажки, наверное, те самые «записки на манжетах» – основа для многообещающей диссертации. Борис вернулся в комнату. По звуку шагов догадалась, что остановился за спиной.

Реальность ждет, когда я встречусь с ней лицом, а что будет дальше?

Он прикоснулся кончиками пальцев к ее шее. «А почему бы и нет…», подумала Наташа, – «Это слишком легко, но… может так и должно быть?» – и повернулась.

– 5 –

«… В роли фактов истории выступают события, случившиеся в прошлом, и условия, которых больше не существует. Они становятся объек¬тами исторической мысли лишь после того, как перестают непо¬средственно восприниматься…»

Наташа, стояла коленками на стуле в гостиной, навалившись локтями на стол. Всего лишь полчаса назад удалось прорваться сквозь пробки домой, отдохнуть перед занятиями в экономическом техникуме, где вела занятия для вечернего отделения. Бутерброд с сыром помогал усваивать умные мысли, медленно поступающие к Наташе в голову из учебника Репиной «История исторического знания». Не сказать, что особо впечатляло, но твердо решила разделить интересы Бориса и попросила дать что-нибудь почитать на тему новаторской диссертации. Всегда полагаясь на интуицию, второй день внимательно прислушивалась к внутренним ощущениям, и с удовлетворением отмечала, что после секса с Борисом не возникло чувства разочарования, – хороший знак! Как бы он сказал: «Так-скать, сигнал», чтобы продолжать отношения.

Случайно образовавшиеся связи оказываются порой прочнее спланированных или долго желаемых. Как часто, пытаясь оправдать случившееся, мы накручиваем доказательств на несколько томов, постепенно переставая понимать, где правда, а где придуманное. А если повторить легенду несколько раз разным подругам-друзьям, описывая в красках, что же случилось, нет-нет, не на самом деле, а по нашей единственно «уверенно» правильной версии, начинаем верить и сами.

Не подозревая, что идет по подобному пути, Наташа старательно искала в Боре хорошее, положительное и милое, и, удивляясь, находила. Целеустремленный, умный, нежный и прочее. Пока в сияющем облике Бориса нарисовалось одно пятнышко: когда Наташа собралась домой, Боря проводил ровно до порога квартиры, трогательно поцеловав на прощание: «Будь осторожна через дорогу». Хоть бы такси вызвал, время как-никак половина двенадцатого. Но и тут женское милосердие услужливо подкинуло подсказку: скорее всего нет денег на джентльменские проводы, поэтому и на кафе сэкономил, и на такси. Зарплату задержали и перечислили только на следующий день. В остальном все прекрасно, умный собеседник и нежный любовник, нос воротить – стыдно.

Борис передал книгу через кафедру. Игнатьевна на кафедре вместе с «посылкой», вручила кленовый листок:

– Наталья Алексеевна, это сказали вместо букета роз. Чегой-то тебя на историю потянуло?

На душе потеплело. Осень за окном, природа угасает, а в Наташиной жизни наоборот возрождение. Лист клена сильнее всякого букета поднял волну нежности в душе.

– Да так, изучаю одного субъекта, не хватает знаний, а то вдруг результаты эксперимента неправильно истолкую. – Не смогла сдержать улыбку: несмотря на то, что они договорились в институте не афишировать их отношения, Борис находил повод увидеться между парами и бормоча что-то приятное, украдкой втыкал в щеку скомканный поцелуй. И вот сегодня взбудоражил Игнатьевну, уж не предсказать, чем чревато, но пусть будет что будет…

– Натали… Я тебе уже говорила, что ты совершенно зря в него вцепилась. – Сквозь толстые линзы глаза превратились в горящие лазеры. – Поматросит и бросит.

– Борис? – недоуменно, продолжая улыбаться, переспросила Наташа.

– Борис? – насторожилась Игнатьевна. – Какой Борис? Этот, с учебником?

– Ну да, этот.

– Да-а, Наталья Алексеевна… – Игнатьевна вдруг стала совершенно безразличной к Наташе, повернулась спиной и стала стряхивать невидимые пылинки с книг, лежащих на столе.

– Что? Что случилось-то? – Не получив ответа, только холодное молчание, Наташу разобрала досада – не мог учебник в руки отдать, романтик хренов. Ну, теперь все, механизм запущен, огласка служебного романа – дело времени. Осталось лишь убедиться в мастерстве Игнатьевны, и сделать ставки на время, через которое Наташу поздравят с надвигающимся замужеством. Так повелось в больших коллективах, если начинают встречаться два глубоко одиноких человека, то их сразу женят и делают ставки на количество детей.

Максимум – следующий понедельник… Наташа перелистнула несколько страниц сразу. Нудновато, но надо же хотя бы попытаться:

«Воспринимаемое здесь-и-теперь никогда не может быть воспри¬нято и тем более объяснено во всей его целостности, а бесконеч¬ное прошлое никогда не может быть схвачено целиком».

Сотовый телефон, лежащий радом с учебником, заорал голосом Скутера. Наташа вздрогнула и испугалась: в шумных коридорах института и уличной сутолоке – это, конечно, идеальный звонок, но в тишине пустой квартиры – гарантированный инфаркт:

– Алло, я слушаю.

– Привет, это я.

– Кто я? – уже начиная узнавать голос, Наташа почувствовала, как похолодела от испуга еще больше.

– Наташ, ты серьезно? Опять забыла сохранить мой номер? Ладно, проехали, я возле твоего дома, скажи номер квартиры.

– Тридцать первая. А … зачем?

– Письмо хочу отправить. – Саша хохотнул, – Чайник ставь, кофе еду к тебе пить. Скоро буду, пока!

– Пока, – Сказала Наташа замолчавшему телефону, медленно опустила почти сведенную судорогой руку. Весь разговор простояла солдатиком по стойке смирно, сейчас же как будто вытащили позвоночник, опустилась на стул и, замерла: на учебнике валялся брошенный сыром вниз недоеденный кусок бутерброда. Три минуты грохота сердца и холода под ложечкой – транс в ожидании. Из оцепенения вывел звонок домофона.

Саша зашел в дверь – серый костюм, голубая рубашка, галстук, подбородок вздернут – и сразу просторная прихожая питерской квартиры дореволюционной постройки уменьшилась в размерах, показалось, что воздух тоже начинает резко заканчиваться. Наташа старалась вести себя непринужденно: «Привет, вот тапочки. Рада видеть, проходи». Все слова друг за другом ровной пулеметной очередью:

– Я на кухню. Пойдем?

– Ты иди, я осмотрюсь.

Наташа поставила чайник на плиту, достала френч-пресс, кофе и прислушалась… Квартира ощутимо наполнилась новыми звуками: уверенные мужские шаги – паркет не просто поскрипывал, а рыкал. Покашливание, неразборчивые комментарии увиденного; скрипнула дверь в спальню, как то слишком приветливо… С досадой вспомнила, что не заправила постель – дурацкая привычка, все равно, кроме нее туда никто не заходит. Вот зачем Сашу туда понесло? Лихорадочно восстанавливала в памяти картинку, все ли прилично выглядит? На подушке маечка на тонких бретельках в черно-белую полоску, на полу вечернее чтиво перед сном «Мартин Иден» Джека Лондона, постельное в розочку из ИКЕИ. Наконец-то вышел. Перевела дыхание и снова в панику: заглянул в туалет, потом в ванну, воспользовался. Долго лилась вода, «или душ решил принять или разглядывает мои пузырьки-баночки», – Наташа вспомнила, что на сушителе для полотенец висит отнюдь не то, что должно, а вымпел одинокой женщины – любимые трусы «Comazo» – бледно-зеленые и безнадежно классические, как у бабушек. Наверняка увидел. Когда Саша вышел из ванны, не сдержала вздоха облегчения. Кабинет – бывшая с братом комната не вызвала особого интереса – не зашел, просто открыл дверь, постоял на пороге и ушел в гостиную. Затих, потом громко крикнул: «Я сохранил свой номер в твоем телефоне!». – «Спасибо».

Еще никто так бесцеремонно не изучал изучение ее жилплощадь. Приходили гости, много гостей, но так Наташа себя никогда не чувствовала: как будто археолог с ломиком ходит-бродит – ищет, откуда начать копать. С другой стороны, она ведь гостила у него дома, хозяйничала на кухне, может подсознательная месть? Опять же за что? Вероятно, просто мужской способ изучать новую территорию.

Саша появился на пороге кухни с учебником Бориса:

– Бутерброд я доел. Сыр еще есть? Сделаешь? Объясни, ты же преподаешь английский? А история зачем? Тем более – такая узкопрофильная муть.

– А ты объясни мне следующее: чем я обязана внезапному визиту? – Действительно, пришло время спросить. В это время люди на работе находятся, а не ходят по гостям. Ей простительно, она – педагог с ненормальным рабочим днем, плавно переходящим в вечер или ночь. А вот юристы имеют достаточно фиксированное время и место работы.

– Задолбался в пробках мотаться сегодня по городу, и тут на счастье, твой дом.

– А ты разве не в офисе работаешь?

– Юристы еще и в суды, и в администрацию могут ездить, представляешь? Я же в живом бизнесе работаю. А вот ты почему дома?

Стоял, прислонившись плечом к дверному проему, вальяжно засунув одну руку в карман. Ехидничает, как будто Наташа вломилась к нему в дом, шарится по комнатам и требует накормить. Невольно начала оправдываться, сама не понимая, зачем:

– Мне вечером на занятия в техникум, пришла отдохнуть.

– Давай, отдохнем вместе. – Саша сел за кухонный стол, расслабил галстук и стал листать учебник по истории, который держал, заложив между страницами палец. – Мне Лариса приказала, чтобы обо всем рассказывал тебе. Саша – послушный мальчик. И вообще, на какой-то период, ну пока все не закончится или не начнется, я – твой официальный друг, а ты – моя жилетка.

– Чего? Вы решили за меня? А у тебя друзей нет совсем? – Наташа искренне возмутилась, быть жилеткой – совершенно не ее роль.

Худшее, что может случиться в жизни – случается обязательно. Каждый раз, когда кто-нибудь начинал плакаться о неудачах, Наташа уползала глубоко в раковину, запрещая хоть как-нибудь реагировать. Как заклинание повторяла: «проблемы индейцев волнуют только индейцев». Каждый способен сделать личный выбор самостоятельно, проведя некоторое время в размышлениях и анализе, без посторонних. Потребность постоянно требовать совета – слабость, которую позволяют ленивые душой. Что же происходит в последнее время? Почему Наташу заставляют делать категорически неприятные ей вещи: давать оценку поступкам, оказывать «поддержку», причем в том, в чем не разбирается, разделять взгляды, противоречащие ее принципам. Зачем это все? Саша и Лариса отнюдь не напоминают моральных лентяев.

– Слушай внимательно: «Чтобы воссоздать исторические события, информацию о прошлом нужно выявить, расшифровать, проанализировать и истолковать. Познание прошлого связано с процедурой его рекон¬струкции. Ученый, равно как и любой интересующийся историей человек, не просто исследует какой-то объект, но, по существу, воссоздает его». – Саша закрыл учебник и небрежно кинул на стол. – Есть у меня друзья. Представляешь, даже лучший друг с детства имеется.

– Может ему, бедолаге, рассказывать свои печальки?

Сдвинул брови и посмотрел прямо в глаза. Отлично, удалось немного кольнуть «бедолагой» самолюбие. Пусть теперь думает, почему так сказала.

– Представляю. Подхожу я к Дену, мол, Денис, тут я одной бабе решил ребенка заделать, а ее жена не дает переспать. Вот и бегаю в больничку, разглядываю журнальчик с девочками с баночкой на подхвате… – Саша смотрел Наташе прямо в глаза, не отрываясь. – Тебя надо с Деном познакомить, чтобы ты представила исход нашей беседы.

Наташа выдержала взгляд, засвистел чайник, «переглядки» можно закончить.

За чашкой кофе и бутербродами Саша рассказал, что прошел общее медицинское обследование, получил график визитов к доктору, расписание дня и режим питания:

– Вот сейчас съем последнюю вредную еду, запью кофе, а с завтрашнего дня – правильное питание, никакого алкоголя, курения и секса. Кстати, ты ведь хорошо готовишь?

– Ну неплохо, а что? – Наташа насторожилась.

– Я тоже хорошо готовлю, но что такое правильное питание – не знаю. Давай, я у тебя столоваться буду? Продукты за мой счет, это не вопрос, ты – готовишь, договорились?

Вот и воткнулся ломик археолога, прямо в кухонный стол. Что на очереди?

– Саша, я не могу так… – Наташа была совершенно ошеломлена. – Я… у меня же есть личная жизнь. – Совершенно непроизвольно взяла в руки учебник со стола и переложила на другое место.

Очень уж насмешливо Саша посмотрел: – Я у тебя жить не буду, только приезжать есть, понимаешь? Еду есть. А ты будешь готовить. Вот и все. Своей личной жизни скажи, что это миссия доброй воли, а ты – доброволец.

– Я не согласна! – Наташа замотала головой, отчаянно желая защитить территорию: – Ты просто не понимаешь, у нас совершенно разные графики жизни. Я работаю по гибкому индивидуальному расписанию и не смогу в определенное время быть дома, чтобы тебя накормить. Вы с Ларисой совсем рехнулись, надо со мной сначала все обсуждать, а потом решать!

– А что обсуждать? Ты против, я знал с самого начала. Ладно, не заморачивайся, шутка! Пустячок! Решил у тебя проверить чувство юмора.

Саша откинулся на спинку стула и посмотрел на часы над плитой. Казалось, потерял всякий интерес к происходящему и ищет предлог, чтобы уйти, барабаня пальцами по столу.

– Идиотская шутка. – Наташа встала, подошла к подоконнику и закурила. Под окнами во дворе стояла Сашина машина, две бабушки со второго этажа сидели неподалеку на лавочке. Захотелось открыть окно и крикнуть: «Ко мне приехал парень!», потому что так давно никто не сплетничал о ее скромной персоне. «Скоро уже в тень превращусь…». Человек тогда обретает очертания, индивидуальную форму и особенности, когда на него смотрят, замечают, разглядывают, обсуждают. Разок-другой, проскользнула незамеченной, на следующий день слегка побледнела, а потом еще немного и еще чуть-чуть… через месяц ты – бесплотная тень. Так и появляются на свет «невидимки». Обратно их может расколдовать только поцелуй принца или принцессы, но как найти невидимые плечи чтобы обнять, а невидимые губы? Какие они, может шершавые или узкие? Поцеловать хочется то, что глаза полюбили…

Саша подошел, встал рядом, тоже закурил. Очень тихо сказал, одними губами:

– Мама из комы вышла, но меня не узнает.

Наташа быстро глянула на него, вот, оказывается, что за бравадой: маленький мальчик потерял маму в большом-пребольшом городе… Если можно взять за руку и отвести к ней! Они бы обнялись крепко-крепко, плакали, трясли за плечи и, перебивая друг друга, ругались и смеялись, вытирая слезы. Мама, бросив сумку рядом на асфальт, стояла перед ним на коленях, как будто вымаливая прощения за беспечность. Не уследила, как маленькая ладошка выскользнула и растворилась в толпе прохожих. А потом бросилась благодарить Наташу. Неловко, быстро обняв, оправдывалась бы за непутевого сына. Но как можно отвести туда, где сейчас она?

– Я что-то могу сделать?

Саша покачал головой. – А что тут сделаешь. Врачи сказали ждать, а чего не сказали. Перестали лечить, говорят «стабилизируют». Вот теперь просто жду, когда останусь один.

– А твой отец?

– Где-то на Севере. Я еще маленький был, когда этот стервец нас бросил. Уехал на заработки в Сургут, там и остался. Приезжал однажды на неделю, когда мне десять лет исполнилось. Развестись понадобилось в срочном порядке. Развелся, напился, избил маму и назад. Больше я ни разу не видел и не слышал. Если увижу – убью. Мама гордая, даже от алиментов отказалась. На учительскую зарплату меня содержала.

– А что она преподавала?

– Историю в школе. А ты, какое отношение к истории имеешь? – Саша затушил сигарету и пристально посмотрел на Наташу.

– На кафедре валялась, взяла почитать. – Наташа не смогла сказать про Бориса. Не сейчас, да и не Саше…

– Понятно. – Шумно вздохнул, заложил руки в карманы брюк и начал прохаживаться по кухне. Остановился перед старинным кухонным буфетом – семейной гордостью. В большой кухне смотрелся по-королевски: почти под потолок, темный дуб, резные дверцы с коваными ручками и гранеными стеклами. Мама рассказывала, что этому исполину на рубеже веков исполнилось двести лет. Наташа не особенно верила, что дома живет ровесник Пушкина, но лет сто этому раритету точно есть. На столешнице буфета, укрытой кружевной салфеткой, связанной мамой, стояли несколько рамок с фото – родители, брат и Наташа в детстве.

– Отлично танцуешь, папа фотографировал?

– Папа. – Удивилась Наташа, – А ты как догадался?

Саша взял фотографию в руки: маленькая девочка с двумя косичками самозабвенно танцует в цветущем яблоневом саду. Папа действительно увлекался фотографией, участвовал в выставках, пару раз печатался в журнале «Работница», его конек – детские фотографии, поэтому Наташиному портфолио любая модель бы позавидовала.

– Фотограф любит маленькую девочку, чувствуется. – Поставил фото, и не оборачиваясь, ушел в коридор. – Я пошел, пока!

И все? Вот так, без объяснений. Без предлога?

– Подожди, Саш, – Только через несколько секунд сообразила и метнулась за ним. Он уже стоял в подъезде и придерживал дверь, готовясь захлопнуть за собой, исподлобья смотрел на Наташу.

– Я хочу сказать… – И вдруг поняла, все, что хочет сказать: «Не уходи». Схватилась за косяк рукой для опоры в ногах, в голосе и мыслях.

– Ты звони, когда к маме поедешь. Могу с тобой побыть в больнице. Может это и ни к чему, но так будет лучше, поверь. Я там тоже была с мамой. Одна была…

Никак не отреагировав, продолжая так же глядеть в глаза, Саша медленно закрыл дверь. Как будто она вломилась к нему домой, и теперь нахалку аккуратно выставили и щелкнули перед носом замком.

На столе в гостиной зазвонил телефон. Скутера надо убирать с входящих, лучше парочку звонков пропустить, чем вздрагивать каждый раз. У Бориса возник срочный вопрос: как приготовить гречку, кроме, как Наташе, ему позвонить некому. Конечно, в это надо поверить! Как и в самом начале их короткого романа, у Наташи возникло неприятное ощущение раздражения, но виду не подала. Боря здесь совершенно не причем, если бы позвонил часом раньше, то инсайт случился совершенно другой. Все дело в Саше, в том, как она реагирует. Психологи утверждают: «Отпустите, то чем владеете, чтобы получить то, что желаете». Когда начались отношения с Борей, Наташа уговорила себя, что получила, что хотела: искренне заинтересованного в ней мужчину. И сделала вместо того, чтобы погнаться за эфемерной перспективой отношений с Сашей. Но почему-то подумалось сейчас о Боре, как препятствии, закрывающем доступ к тому, что ей нужно… Очень нужно…

– Борь, ты сейчас немного не вовремя. Я опаздываю на работу, пытаюсь собраться.

– Прости, солнышко, я не знал. Ну, давай, собирайся, в интернете посмотрю, как это гречку дурацкую варить.

Наташа отключила телефон, забыв сказать «до свидания». Меньше всего хотелось сейчас думать о Боре, но почему-то виновато-оправдательные мысли уже забродили в голове туда-сюда. Неправильно все происходит. Саша – огромный раздражающий фактор, полное смятение, траблмейкер. Как неизбежное зло рушит Наташины замыслы одним только взглядом.

Как часто мы делаем правильный выбор? Даже если уверены, что правы.

– 6 –

Вернувшись в субботу с репетиторства, Наташа решила сделать то, что планировала несколько дней: позвонить Ларисе и поругаться по поводу Саши. Можно этого и не делать, но визит непрошенного гостя не давал покоя. Надо дать понять, пора прекратить строить за спиной планы, и что в их истории миссия Наташи выполнена: совет не понадобился, сами разобрались, дальнейшее опекунство излишне.

– Привет, Натуль! Рада тебя слышать. Как у тебя дела? – Голос бодрый, ну а как иначе?!

– Превосходно! Кстати, спасибо огромное за отличное настроение.

– Ты, кажется, пытаешься в чем-то упрекнуть? – У Ларисы в трубке что-то грохнуло, смачно выругалась. – Прости, я на кухне, курицу готовлю. Скотина, упала вместе с кастрюлей. Хорошо, что воды не успела налить. Подожди, сейчас подниму. – Она положила телефон.

Наташа слушала, как Лора ругает курицу. Пришла Эля, начали вместе хохотать, что-то неразборчиво обсуждали, лилась вода. Потом в трубке повисла тишина… И все.

Они забыли, что Лариса говорила по телефону? Голоса очень тихо доносились откуда-то из глубины квартиры. Через пару минут Наташа поняла, что на самом деле про нее забыли. С досадой отключилась. Получилось, настроение испортила себе сама. Как-то глупо и нелепо вышло.

Хотя испортить то, чего нет – сложно.

* * *

Накануне, испытывая неясное чувство вины перед Борей – будь не ладна дурацкая гречка – кокетливо напросилась на свидание. Гулять не стали, шел дождь, Наташа, купив по дороге пиццу, приехала к Боре домой.

Домофон не работал, проскользнула вместе с бабулькой в подъезд. Не поехала на лифте, пошла пешком – надо собраться с мыслями. Восхождение на третий этаж по облупленному вонючему подъезду далось тяжелее, чем альпинисту на Эверест. Да, сейчас предстоит милый домашний ужин с мужчиной. Потом секс. Потом разговоры, возможно о смысле жизни, или об истории, наконец. Ей уже понятно о чем говорить и о чем спросить. Но как сделать так, чтобы Боря не понял самого главного, не догадался, что это попытка извиниться за то, что между ними встает постоянно в Наташиной голове другой? И как сделать так, чтобы в постели с Борей не думать как могло быть с Сашей?

Сколько простояла возле двери не решаясь нажать на кнопку звонка? В кармане зазвонил телефон – обдало холодом: «Саша?» Нет, звонил Борис.

Дверь распахнулась, Боря удивленно уставился на Наташу с жизнерадостно вопящим Скутером в руке:

– Натусик, твой звонок можно ставить вместо пожарной тревоги. Как еще соседи не выскочили.

Выдавила смущенную улыбку и сделала шаг в квартиру. Вот и все, секс как извинение – новое в ощущениях – неизбежен…

…Вернувшись из душа, замерла в дверном проеме. На диване, в ее отсутствие нарисовалась картина маслом: Борис, раскинув волосатые руки и ноги из-под простыни в застиранную тигровую полоску, лежал на спине, уставившись в потолок и, промахиваясь мимо нот, негромко напевал, дирижируя пальцами ног:

Увы, не предскажешь беду,

Зови, я удар отведу.

Пусть голову сам за это отдам,

Гадать о цене не по мне, любимая.

Увидев Наташу, костюм тигра с детского утренника призывно хлопнул по дивану ладонью:

– Я готов тебя называть любимой. Ты не против?

– Не торопись с выводами, – Присела с краю, взяла за руку. Детская игра «Найди семь отличий». Сашина: сильная ладонь с проступающими венами и с длинными нервными пальцами, в кончиках которых больше напряжения, чем в высоковольтных проводах. Как не похоже на Борину: мягкое, коротенькое, квадратное. Тряхнула головой, прогоняя наваждение. Усилием воли заставила вспомнить, что именно эти руки сделали сейчас чудо: разбудили тело и избавили от угрызений совести. Зачем же думать сейчас о другом, просто нужно выкинуть из головы. Ощутить, насколько она неблагодарная тварь, и захотеть вернуться вновь за порцией лечебного секса-извинения? И так по замкнутому кругу, пока в привычку не войдет приходить сюда без угрызений совести, и пока именно эти руки не станут единственными.

* * *

Уже под вечер, когда Наташа, спасаясь от нерастраченного ехидства и раздражения, искала в сети новый материал для семинара по аудированию, Лариса перезвонила:

– Нат, прости, закрутилась в делах, только сейчас вспомнила, что ты звонила. Что-то случилось?

– Да, Лорик, случилось! Но теперь все хорошо, ногу мне все-таки ампутировали. – Наташа не могла удержаться от того, чтобы не съязвить.

– Ногу? Ты что такое говоришь? – Лариса закричала в трубку телефона. – Ты в какой больнице?

– Да успокойся, не тупи. Ты же мне на домашний звонишь, в какой еще больнице я могу быть?

– Ты – дура! Зачем пугаешь? – Лариса громко и тяжко вздохнула.

– Сама ты дура. – Обиделась Наташа. – Забыть про подругу, которая на телефоне ждет, пока ты одну курицу с пола поднимешь, а с другой поржешь, – нормально?

Лариса долго оправдывалась, но Наташа слушала в пол-уха, конечно все понятно: там своя жизнь. Курица скачет со стола, как живая, рядом любимый человек, есть что и с кем обсудить. А то, что подруга юности в ожидании зависла где-то в проводах – так это что-то такое случайно проходящее мимо. Спросить, по какому поводу все-таки звонила, Лариса так и не догадалась. В качестве извинений пригласила завтра, в воскресенье, поехать к родственникам Эли в поселок Юкки. Удивляясь сама себе, Наташа согласилась. Планов, в принципе, никаких нет, а сделать еще одну попытку сблизиться с грымзой Элей, но в родной для нее обстановке – отличная идея. Так уж вышло, что теперь она будет присутствовать в жизни Ларисы постоянно, поэтому лучше дружить, чем враждовать.

Вернувшись за компьютер, Наташа решила посмотреть в Интернете значение имени Эльвира. Альвы – Эльфы – Эльвары – скандинавские духи, отвечающие за плодородие. Чересчур символично, Лариса, конечно не объект земледелия, но если бы не Эля, когда бы Лорик решилась завести ребенка? По другой версии имя пришло из Испании, означает Оберегающая. Как ни крути, Лариса в надежных руках. Одолело любопытство, кто еще ее окружает. Дальше – больше: Александр – мужчина, человек, а Борис – борец за славу. Вот так-то! Этот период однозначно входит в историю жизни как «символизм». Остается терпеливо подождать, когда же вернется привычный «реализм».

* * *

Утром удалось встать рано. Проснуться окончательно получилось после выхода из метро, по дороге к Сиреневому бульвару. Вчерашний «символический» интернет-серф отнял половину крепкого сна.

Картина маслом: у подъезда девицы-красавицы, обняв друг друга за талии, стояли, прислонившись к Ларисиной белой Мазде. Багажник открыт, как попало брошены сумки: дамские вперемешку с дорожными. Даже не заметили, как подошла, поставила свою, сложила все аккуратно. С одной стороны посмотреть – три подружки едут в гости к родне одной из них. Ситуация нормальная, воскресенье, природа, шашлыки. С другой стороны, – Наташа явно лишняя на чужом празднике жизни. Как будто девушка едет с парнем к его родителям и берет с собой подругу, чтобы не так стремно находиться в уголках еще враждебно настроенной территории, гулять по дорожкам сада потенциальной свекрови, пока жених общается с родителями. Возможно, даже при закрытых дверях, чтобы не смогла подслушать, насколько неожиданно для мамы появление «этой девицы» в жизни сыночка. Папам обычно дела нет – сегодня одна, завтра – другая, – но послушно кивает головой, подмигивая сыну: маму лучше не злить.

Очнулись, когда Наташа захлопнула багажник.

– Ну вы даете! Подходи, бери что хочешь.

Эля слишком поспешно прогнала нежную улыбку с лица, конечно, адресованную ведь не Наташе, и сухо поздоровалась. Интересно, так и будет прятаться в раковину, когда Наташа оказывается в зоне видимости? Конечно, в первый день знакомства точки над «i» не получилось расставить, но причин для беспокойства и ненависти нет. Наташа – всеми силами изображает мирный атом. Что еще? А ведь мы едем к ее родственникам. Сейчас увезут в лес и закопают где-нибудь на кладбище гомофобов или проведут ритуал посвящения. Видимо, все оригинальные мысли Наташи отразились на лице, потому что Лариса несколько удивленно посмотрела на нее:

– Ната, все хорошо? Ты, как будто морепродуктов наелась?

Наташа терпеть не могла моллюсков, осьминогов и прочего подобного под громким названием «Морской коктейль». Пару раз попытки вкушать случались, но заканчивались на первом кусочке чего-то неопознанного. Лариса, подкалывая Наташу, придумала называть то состояние отвращения, которым мы, девушки среднего возраста, умеем проникаться к разным ситуациям или персонам, «морепродуктов наелась» или «Морской коктейль». Такое вот устойчивое, их персональное, идиоматическое выражение. Окружающие даже и подумать не могли, что их обсуждают, а начинали беспокоиться о здоровье Наташи. Условный сигнал обсудить ситуацию несколько позже, часто спасал от принятия поспешных решений и от ненужных знакомств. Трогательная примета дружбы: в детстве придумываем шифр, замудреный и корявый для записок подружке про мальчиков, а во взрослом возрасте совершенно ничего не значащими для окружающих фразами спасаем подругу.

– Ларис, все нормально, просто в метро не совсем приличные люди ездят по утрам в воскресенье.

* * *

Юкки – очаровательный поселок, расположенный среди небольших холмов, казался идеальным местом, чтобы отдохнуть от суеты на старости лет: коттеджи утопают в деревьях с чуть-чуть тронутой осенними красками листвой; всюду царит тишина и покой, нарушаемые лишь шорохом шин проезжающих автомобилей. Наташа открыла окно и подставила лицо ветру, опьяняющему свежестью.

Эльвира совершенно неожиданно повернулась к ней:

– А ты знаешь, что здесь, в Юкках, умерла мать Ленина, всего год не дожила до революции, которую замутил сын?

– Нет, я не знала. – Удивилась Наташа. Родные места позволяют чувствовать хозяйкой положения.

– Она очень активно поддерживала сына, ездила к нему за границу, подбадривала. По слухам она состояла фрейлиной при дворе и своего старшего родила от Александра третьего. В честь него же и назвала. А царь ее в ссылку сплавил и замуж выдал. – Эля говорила очень серьезно, будто и не сплетни досужие пересказывала, а исторические неопровержимые факты. – А потом, с помощью своих детей, начала мстить за испорченную юность. Вот такая злопамятная баба.

К разговору подключилась Лариса:

– Всегда, когда приезжаю сюда, вспоминаю об этом. Говорят же, что женщина правит миром. Александр, еще не царь, а князь, затащив в постель юную хорошенькую фрейлину, и не догадывался, что собственный сын будет пытаться его убить. И что тощая девчонка через годы пронесет ненависть и желание отомстить! Страшно становится, как подумаешь, сколько в истории всего происходит не с благими намерениями, а из-за честолюбия или мстительности отдельных личностей.

Согласиться с этим трудно. Бориса не хватает, не получилось бы так легко заигрывать с историей.

– Девочки, кажется, вы перегибаете палку. Это слухи, не более того.

Эля резко апеллировала:

– Да неужели до сих пор веришь тому, что про Володю Ульянова в детских книжках писали?

– А тебе что-то другое писали? – Огрызнулась Наташа, начиная догадываться, Эля просто нашла тему, на почве которой можно всласть и без греха поругаться.

– Я, слава богу, принадлежу к другому поколению. Я родилась вместе с перестройкой, поэтому мне, мне мозги с пеленок никто не промывал.

Наташа догадывалась, Эля младше Ларисы, но на десять лет – полная неожиданность. Даже для мужчины с женщиной большая разница, а для таких отношений тем более. «Хотя, с каких это пор я вдруг стала разбираться в таких отношениях?», – съязвила про себя Наташа. Вслух пробормотала:

– Ну, тогда понятно. Ваше поколение вообще ничего святого не имеет.

Лариса остановила машину в уютном переулке около невысокого забора, заплетенного плющом:

– Все, приехали. Вылезайте из машины, пока не подрались. Эль, смотри, папа встречает.

Им навстречу шел мужчина чем-то похожий на Олега Меньшикова, только очень высокого роста и худой.

Эля ускакала обниматься с отцом, и удалось задать вопрос, мучивший всю дорогу. Наташа, наклонилась вместе с Ларисой за сумками в багажник:

– Лорик, родные про вас знают? Мне как себя вести? – спросила быстро и тихо, жутко стесняясь.

– Они знают. Мы рассказали сразу. Эля никогда не скрывала своей ориентации. Так что не парься, будь естественной.

Легко сказать, «естественной»… Огромный респектабельный дом, с отличным дизайном, смущал масштабами, изысканностью и дорогой мебелью. Когда Наташа похвалила обстановку в гостиной, Виктория Владимировна, мама Эли, с гордостью похвасталась, весь проект – от фундамента до маленькой вилочки на кухне – спланировали сами. Оказывается, они владельцы успешного бизнеса: строительство и отделка загородных домов, в семейном подряде Эля числилась дизайнером интерьеров. Стало неловко от недавних подозрений в меркантильности Эли, а ведь может содержать не только Ларису, но и Наташу, если вдруг решит переквалифицироваться в содержанки. Виктория Владимировна невзначай, изящно управляя беседой, вытянула из Наташи про преподавательскую деятельность. Она вполне сносно говорила по-английски, постоянно бывала в Европе по работе и просто так, поэтому насела плотно, заставив тренировать глагольные времена. Стало проще: Наташа избавилась от лишних вопросов о своей персоне, а занялась привычным делом: репетиторством.

Нажарив шашлыков во дворе коттеджа, погрузились в две машины и поехали на берег Токколовского озера на небольшой пикник. Неподалеку расположилась шумная и большая компания соседей по поселку. В их арсенале для отдыха активно использовались переносная печь-барбекю, форель, много вина и полковник в отставке лет пятидесяти, с ярко-белым чубом в черных как уголь волосах, грудь колесом. Он немедленно организовал слияние и выбрал Наташу мишенью для ухаживаний: «Не вздумай, девонька моя, звать меня Эдуардом Васильевичем! Только Эдик!». Провести день под девизом «мужчин много не бывает» не хотелось. Показалось лишним, желание флиртовать отсутствовало, настолько «мальчики» Саша и Боря сделали жизнь богатой на события и эмоции. Наташа вяло отшучивалась, стараясь держаться поближе к Ларисе.

– Наташенька, я еще хотела у тебя спросить кое-что. – Милейшая Виктория Владимировна взяла под руку и, под предлогом обсудить произношение слов с окончанием «able», повела вдоль берега озера.

– Давай прогуляемся, чтобы не утомлять всех нашей учебой.

Беседовать об английском на отдыхе –меньшее из зол, но все же работа. Вспомнился бородатый анекдот: «…приезжаете в Сочи на пляж, отдыхать, а кругом станки, станки…». Вздохнув, начала объяснять, уговаривая себя потерпеть: день когда-нибудь должен закончиться…

Неожиданно Виктория Владимировна, не дав Наташе закончить предложение, почти шепотом спросила:

– Наташ, скажи, Эдуард сильно напрягает? Догадываюсь, насколько тяжело принимать ухаживания мужчины, когда ты – лесбиянка. Он же не знает всех подробностей. Давай переключу внимание на себя? Или еще что-нибудь придумаю.

Наташа даже споткнулась от неожиданности:

– Да вы что?! Я не из таких! Эдуард меня не раздражает, я – нормальная, не лесбиянка.

– Нормальная? – голос Виктории Владимировны будто в секунду покрылся ледяной коркой, шаги замедлились. Резко отстранилась от Наташи и сложила руки на груди.

– Ты – нормальная?

– Ну да, – растерянно сказала Наташа. – Что такого?

– А моя дочь и твоя подруга – ненормальные, получается? А какие, по-твоему?

– Ну, они тоже нормальные. – Наташа поняла, что влипла «по самое не балуйся», и надо спасаться от падения в конфликт с крутого обрыва. Вид у Виктории Владимировны слишком воинственный: обидели ее дитя, а так как оно, к тому же, еще и не совсем обычное, готова биться до конца, пока противник не упадет замертво. – Только поймите правильно, я не так хотела сказать…

– Ты сказала то, что хотела сказать. – Ледяным тоном Наташу разрезало пополам.

– Виктория Владимировна, Не ждите извинений. О том, что Лариса встречается с Элей, я узнала две недели назад. У меня еще нет понимания, да и привычки считать, что ничего особенного не происходит. Их любовь – полная неожиданность. Кстати, вы знаете, зачем они меня с собой взяли? – Наташа старалась быть честной и вежливой, но, кажется, плохо получалось.

– Думала, что вы подруги. Теперь – не знаю.

– Мы подруги с Ларисой. Лучшие, уже много лет. Нас никто не мог поссорить. Эле почти удалось. И я здесь для того, чтобы лучше понять вашу дочь и научиться принимать их новую семью. Поэтому, пока еще тренируюсь смотреть на их отношения как на «норму». Извините, если я Вас обидела…

Наташа не замолчала. Просто кончились слова. Что-либо объяснять – кончились силы. Теперь пусть терзает, рвет клювом молодое тело, расшибает виноватую голову с высоты птичьего полет о камни, орлица, блин, на защите гнезда!

«Орлица» как-то вдруг обмякла и тихо всхлипнула, по щеке поползла слеза.

–Очень тяжело видеть их отношения. Не рассказывай им, не выдавай меня. Думаешь, я мечтала, чтобы моя дочь любила женщин? Первый роман в шестнадцать лет мы с отцом восприняли как дурь юности. Даже слышать не хотели, что «серьезно». А потом уже отступать некуда: Элька просто ушла из дому, бросила школу, жила неизвестно где. Очень страшно: разыскивать единственного ребенка по большому городу, и найти в притоне. В одной комнате колются наркоманки, а в другой – спит дочь, голая в объятьях какой-то девчонки. – Виктория Владимировна обхватила себя за плечи. – Мы готовы сделать для нее все. Сначала смирились, потом привыкли. Ездили в Германию на семинар для родителей детей с нетрадиционной ориентацией. Эля вернулась, когда поняла, что мы будем защищать и любить такой, какая есть. А ты как думаешь, Лариса и правда ее любит?

Наташа смогла не отвести взгляд. Получилось легко, потому что ответ на вопрос положительный.

– Любит, уверяю Вас. И готова на все, чтобы сохранить отношения.

Виктория Владимировна порывисто обняла Наташу: – Помогай им, ты хорошая и справедливая.

Отстранившись, решительно вытерла слезы:

– Ну, что будешь делать с Эдуардом? Он, кстати, холостой!

Назад к компании вернулись опять под руку, Эдуард с нетерпением подскочил к Наташе и обнял за талию, жарко зашептав на ухо:

– В следующий раз требую прогулки со мной по берегу озера.

«Были бы усы – защекотал», представила Наташа и расхохоталась:

– Только в другую сторону, где я еще не знакома с пейзажем.

* * *

Домой в Петербург возвращались затемно. Лариса высадила Элю с сумками, затащили кучу заготовок и овощей в квартиру, оставила на хозяйстве и повезла Наташу домой.

– Натали, ты правда вчера хотела что-то важное по телефону сказать?

– Очень важное, звонила ругаться. Тебе повезло, что про меня забыла.

– А на какую тему?

– Ларис, вы почему с Сашей придумываете всякую фигню, а меня в известность не ставите? – Наташа старалась говорить спокойно, но голос все равно задрожал.

– А что мы такого придумали? Не понимаю.

– Он буквально ворвался ко мне домой и начал утверждать, что теперь я обязана с ним дружить. Типа присоветовала ты. С какого перепуга я обязана это делать?

– Ах вот ты о чем? – Лариса улыбнулась. – Во-первых, я ему ничего не советовала, сам решил. Саша предупрежден, что с тобой будет сложно вот так начать дружить, но ему нельзя говорить, что у него что-то может не получиться. Он всегда получает желаемое. Так что крепись, подруга, тебя будут добиваться.

Наташа ошеломленно пыталась осмыслить услышанное: – Что значит добиваться? Способ самоутверждения?

– Нет-нет, у Сашки и в мыслях нет ничего подобного, тем более за чужой счет. – Лариса решительно помотала головой. – С самооценкой все в порядке. Я ляпнула, что ты – крепкий орешек, с трудом открываешься для новых контактов. А Саня решил поспорить.

– Напоминает фильм «Девчата». Ты, случайно, не на шапку спорила? – Как говорится, с такими друзьями и враги не нужны.

– Наташ, не ехидничай, вообще не участвую в споре. Сам придумал, теперь пусть сам и отбивается. Зачем тогда все рассказала?

– Чтобы выиграть! – Буркнула, – Шапку.

* * *

Подъехали к Наташиному дому.

– Наташ, он сейчас очень одинок. Друзья не подходят для душевных излияний, не того поля ягоды. Мама в больницу загремела. Ты – для него новый человек, с которым можно говорить обо всем, потому что не знала его раньше. И, по-моему, ты ему нравишься, не отталкивай. Кстати, смотри, соблазнять может начать, с этим проблем никогда не было.

– Соблазнять? Нравлюсь?? Лора! Он говорит все время какие-то гадости! И провоцирует на спор. – Наташа пыталась хоть как-то заставить себя не верить тому, что слышала. Не нужно лишних надежд. Неправда, что Саша вдруг проникся симпатией, дело всего лишь в сложных жизненных обстоятельствах, а Наташа – просто чужой человек со свободными ушами и чистой жилеткой. Как там Игнатьевна пророчила: «поматросит и бросит»?

– Нет, Наташ, Саша – всего лишь настоящий мужик, понимаешь? Так воспитан: не приспосабливаться, а прогибать под себя окружающий мир.

– Знаешь что! Идите вы, знаете, куда… меня не надо переделывать, соблазнять, очаровывать. Какая есть, другой не буду!

– Ему передать?

– Лара! – Наташа чуть не перешла на повышение децибелов, но споткнулась на широкую улыбку подруги. – Вы – два идиота, и шутки у вас идиотские.

– Ладно, поехала домой, – Лариса хлопнула по рулю. – До встречи. – Обняла Наташу и крепко поцеловала в щеку. – Спасибо тебе!

– Это еще за что?

– За все! За то, что ты у меня, чудище такое, есть. – Улыбнулась Лариса. – Давай, выгружайся, пора.

– Саше ни слова, поняла? Сами разберемся! – Показала от подъезда Ларисе кулак.

* * *

Уже засыпая, Наташа вспомнила, как Эля с отцом, обнявшись, сидели на берегу озера. Светило неяркое осеннее солнце, по воде бежала тихая рябь, закручиваясь в невидимых водоворотах, плыли желтые листья. Эля детским трогательным движением положила отцу голову на плечо. Он слегка касался подбородком ее волос и что-то тихо рассказывал.волосы и что-то очень тихо говорил. Отец, не пытающийся перекроить, перевоспитать, переучить.

Они смеялись. Они счастливы. Наверное, это настоящая любовь…

Наташа провалилась в крепкий сон. Сидела на таком же берегу озера с мужчиной. Никак не могла разглядеть лицо, называла Борей, но когда целовал в макушку, почему-то пахло Сашиным одеколоном.

– 7 –

Наташа, прикрыв глаза, полулежала в широком ротанговом шезлонге на веранде огромного колониального дома. Неохватные каштаны густой листвой полностью скрывали от солнца в тени, погружая все вокруг в томную негу жаркого полудня. Ласковый ветерок нежно холодил кожу, но совершенно не хотелось закутываться в огромное бежевое льняное покрывало, небрежно спадающее с колен на дощатый пол. Она уже почти начала засыпать. Прохладный стакан с недопитым мохито чуть не выпал из рук, Наташа аккуратно поставила на пол и устроилась поуютнее. Откуда-то издали сквозь дремоту, начала пробиваться ритмичная мелодия. Не обращать внимания не получалось, музыка приближалась по нарастающей. Наташа приподнялась на локте и рассерженным взглядом начала искать источник звука. Песня Депешей «Enjoy the silence» становилась все громче. Вдруг, из двери дома, ведущей, кажется, из кухни на веранду неожиданно выпрыгнул сам Дейв в неизменной черной жилетке, с микрофоном на стойке, и, виляя в лихом танце бедрами, пошел к Наташе. «All I ever wanted, All I ever needed, Is here in my arms. Words are very unnecessary. They can only do harm» – словапулямивылеталиизподвижногортаинеслисьпрямовуши. Но вместо того, чтобы обрадоваться неожиданной встрече с кумиром детства, Наташа почувствовала, как внутри начинает закипать невероятного размера раздражение. Ага, конечно, наслаждаться тишиной при таком уровне звука! Он что, псих?!

«Чего приперся!?» – Наташа попыталась перекричать Дейва, но он никак не отреагировал и продолжал приближаться все ближе и ближе. Татуировки блестели от пота, из зачесанных назад черных волос выбилась тонкая прядь и прилипла к непонятно как уродившемуся в Англии армянскому носу. Наклонившись, неожиданно на чисто русском языке, хрипло спросил: «Может возьмешь мобилу? Я уже заманался петь».

Она вздрогнула и проснулась. На прикроватной тумбочке надрывался телефон. Забыла, что сменила мелодию на входящие звонки, и теперь в реальность упрямо звала песня юности «Enjoy the silence».

– Привет, спишь?

Наташа нашарила под кроватью будильник «Слава», бессменно объявлявший подъем на протяжении тридцати лет: для восьми часов утра Саша слишком бодр и деловит.

– Сплю. Вернее уже нет, благодаря Дейву и тебе. – Наташа опустила ноги с кровати: в вертикальном положении мозг не растекается по подушке и думать как-то легче становится. Телефон предательски выскользнул из руки и с шумом развалился по паркету: что-то ускакало под кровать. Босой ногой нашарила батарейку, вытащила на свет божий, но собирать мобильник не стала: Саша явно звонил с какой-то целью, если судить по времени. Утром не звонят мило поболтать о пустячках. С облегчением вздохнула, начинать день с чужих проблем совершенно не хотелось. Можно спокойно сходить в туалет, а потом просто снова свернуться клубочком среди множества уютных подушечек, где ждут сны, не менее захватывающие, чем последний. Припомнив разговор с Ларисой о Саше, Наташа со злостью завернулась в одеяло с головой. Не получит победу. И шапку тоже. И субботу не удастся испортить. Репетиторство отменилось, неделя выдалась сложной, самое время отоспаться и отдохнуть. Студенты забирали все силы – не могли войти в колею учебы, старательно мешало теплое и ясное бабье лето с сухими, необычными для Петербурга ночами. Засидевшись в Интернете допоздна, Наташа выходила с сигаретой на балкон и с тоской смотрела на прохожих, которым совершенно не хотелось сидеть дома. Тянуло к ним, туда, в таинственное и романтичное мерцание уличных фонарей, в шуршание листьев, еще не пойманных дворниками. Тоже брести бесцельно, вдыхая ночь и бессонницу полной грудью…

Вздрогнула от неожиданности. Только закрыла глаза, с умиротворением погружаясь в поток несвязных сонных мыслей, как зазвонил домашний телефон.

– Наташ, что у тебя с сотовым? Я не могу дозвониться.

– Да разрядился за ночь, – соврала Наташа. А что? Нужно всегда говорить правду?

– Дело есть. Срочное. Помощь нужна.

Наташа вздохнула, когда вторгается в жизнь Саша, все встает с ног на голову. Вот и сейчас действие начинало закручиваться в стиле двух веселых бурундуков, но в одном лице – Наташином:

– Да, Саш, я готова, Чип и Дейл спешат на помощь.

Оказалось, в понедельник выписывают Сашину маму, вернее просто отправляют домой в весьма нестабильном состоянии. Решил нанять сиделку, но совершенно не уверен, что справится и сделает правильный выбор. Наташа нужна как человек, как сторонний эксперт, как друг, как… Короче, нужна и все тут.

– Я – доверчивый, и женщины всегда этим пользуются. – Усмехнулась. Слишком кокетливо прозвучало.

– Ты побудь со мной на этом, так сказать, кастинге. Сиделки – страшные женщины, им помимо доверия еще и мои деньги нужны будут. Понимаешь?

Наташа согласилась приехать к трем часам. Саша хотел, чтобы она появилась уже в прямо сейчас, хоть кандидатки и должны начать приходить после четырех. Пришлось мягко, но настойчиво объяснить, что есть личные дела, которые надо все-таки сделать именно сегодня. Если честно, Наташе просто не хотелось бежать сломя голову только потому, что он так сказал. Выбор сиделки для лежачей больной – серьезное дело, но за несколько часов быть на месте и чего-то ждать – смысла нет, тем более, что внятного объяснения «зачем» Саша так и не дал.

Все прояснилось, когда открыл дверь: взъерошенный и вспотевший с тряпкой в руках, майке-алкоголичке и шортах Саша «генералил» в квартире. Наташа, чтобы не натоптать, сняла новые замшевые туфли. Глянула мельком в зеркало напротив входной двери. Такая досада: целый час собиралась, мучилась что надеть, а кавалер мокрый от трудового пота и почти что в неглиже. Даже плащ не помог снять, руки видите ли, заняты. Ничего, кроме как резиновых сланцев теплых и мокрых после его ног, предложить не смог, сам же остался босиком. Романтическое настроение тоненьким дымком ускользнуло в замочную скважину, обратно, домой.

– Ну, наконец-то, пришла, бросила меня одного в таком бардаке. Я убираться не умею. Давай, пройди по квартире, посмотри, что еще надо сделать, а то придут всякие приличные тетки и откажутся работать, потому что насвинячено.

Наташа только пожала плечами в ответ на обвинение в невнимательности к его персоне. Просит помощи, а говорит так, будто должна сейчас бегать с тряпкой и убирать за великовозрастным младенцем, который в миру называется холостяк. Осторожно, чтобы не поскользнуться, пошла в обход по квартире. Саша, конечно, слукавил, уборка состоялась.

В комнатах чистота и свежесть, пыль вытерта, вещи убраны, нигде ничего лишнего не валяется. В спальне почти не пахло лекарствами, в открытое окно врывались шум детских голосов во дворе и аромат жареных блинов от соседей. Наташа прислонилась к косяку. Подумалось, может и к лучшему, что ее мама ушла так быстро, без мучений. Утром, собираясь на работу, Наташа услышала, что она зовет из кухни, где готовила завтрак. «Сейчас приду», – крикнула, а объявившись через минут пять, с ужасом увидела, что мама сидит на полу в нелепой позе, крепко зажмурив глаза и согнув в сжатом кулаке ложку, которой мешала овсянку. До сих пор Наташа не избавилась от чувства вины, что не подошла сразу, когда мама звала. Ведь что-то могло пойти по-другому, хотя врачи и сказали, что все было бы напрасно. Какой-то сосудик лопнул в голове, жизнь закончилась в один день и безболезненно.

Саша встал рядом, вытирая мокрые руки об шорты.

– Скажи, ничем не воняет? Я половину пузыря «Доместоса» извел на квартиру.

– Вот «Доместосом» как раз и воняет.

– Блин, что делать-то? – Встревожился не на шутку.

– Да не переживай, выветрится быстро, останется только запах свежести.

– Да? Ты уверена? Может освежителем побрызгать? – Саша не очень уверенно чувствовал себя в роли домохозяйки.

– Саша, это уже лишнее. Угомони внезапно проснувшееся стремление к перфекционизму и говори, чем еще помочь.

– Давай, помоги постель застелить.

Саша открыл небольшой лаковый шифоньер напротив двери в комнату, заложил руки за голову, нахмурил брови и застыл в нерешительности. Наташа встала рядом, разглядывая аккуратные стопки белья и одежды, между которыми разложены упаковочки туалетного мыла, недоумевая, что случилось.

– Мамой пахнет. – Сказал почти одними губами.

Наташа аккуратно стала доставать постельное белье. Как будто из детства: чистенький беленький ситец с нежными небольшими розовыми цветочками и зелеными листочками.

– Это же мамино любимое. Как ты догадалась? – Саша начал бережно заправлять толстое одеяло из верблюжьей шерсти в пододеяльник.

– Просто понравилось. – Наташа смутилась от пристального взгляда, и, опустив глаза, стала надевать наволочку на подушку.

Пока сиделки не начали приходить, Саша предложил выпить по чашечке кофе, достал из кухонного шкафа френч-пресс, практически такой же, как у Наташи дома, только новый. Еще в упаковке.

– Давай, готовь кофе. Заодно научишь, как этой штукой пользоваться.

Наташа улыбнулась. Вспомнила, как тогда, во время внезапного налета на ее квартиру, Саша несколько раз, как бы, между прочим, несколько раз повертел френч-пресс в руках. Виду тогда, стервец, и не подал, что заинтересовался. Кофе той же марки, «Paulig», что пили у Наташи, новая не распечатанная упаковка. Прежде чем пригласить сегодня, явно тщательно подготовился.

Поменялись ролями. Теперь Наташа сидела в уголке на диванчике с кофе и наблюдала как Саша мыл посуду. В качестве завершающего штриха уборки решил самостоятельно уничтожить последствия разудалого холостого быта на кухне. Стараясь особо не привлекать внимания, исподтишка разглядывала с головы до ног, смущаясь ничуть не меньше, чем тогда, под его пристальным взором. Как в школе, оборачиваешься на мальчика, сидящего на задней парте, и обмираешь со страха, если случайно перехватывает взгляд. Разглядела все, что просто неприлично знать порядочной интеллигентной женщине о мало знакомом мужчине. Наташа начала сгребать пальцем крошки на столе, складывая в кучку на салфетку, чтобы занять глаза делом, а не Сашей. Заметил. Протер стол.

– Что-то ты тихая сегодня.

Первая мысль чуть не прошелестела в ответ: «Просто мне хорошо с тобой». Вовремя остановила себя, захлопнула рот. Спасительная кружка с кофе еще на столе, можно сделать вид, что напала неутолимая жажда. Но Саша если задал вопрос, то ответа обязательно дождется. Стоит, облокотившись на стол обеими руками, ждет, даже тряпку в раковину не отнес.

– Я всегда такая, ты меня плохо знаешь. – Как видно, не того ответа ждал, поднял одну бровь, молча вернулся к раковине.

В присутствии симпатичного мужчины на порядочную девушку нападает приступ глупости. А если при этом он занят физической работой, то недалеко и до идиотизма различной степени тяжести. Наташа поймала себя на том, что пытается отхлебнуть кофе из пустой кружки, все, приехали! Приступ случился, и Саша – в растянутой майке и шортах с мокрыми разводами после уборки – этому виной.

С возрастом пришлось смириться с тем, что на смену худым юношам со взором горящим в постель стали заходить мужички-здоровячки, с пузиком и умилительными складочками на спине. Есть в этом что-то немного грустное. Стала замечать, что на улицах города стало меньше красивых людей, чем десять-пятнадцать лет назад. Потом догадалась, что по-прежнему в большей степени обращает внимание на ровесников. Собственно, как и должно быть, а вот тут и кроется разгадка. В молодые годы привлекательная внешность и хорошая физическая форма – даны от природы. А с годами остается немногое, что удалось сохранить. Дальнейшие наблюдения и вовсе привели к неутешительным выводам: мужчины, в основном глубоко за тридцать, вообще не считают нужным что-нибудь делать с землистым обрюзгшим лицом, не стремятся расправить плечи, втянуть живот. Да и о прическе не заботятся больше, чем требует голова, стриженная ежиком. Есть отдельные экземпляры, которые, несмотря на глубокие залысины, предпочитают по моде девяностых собирать редеющие волосы в хвост, жизнерадостно по-поросячьи завивающий на конце.

Саша или принадлежал к тем, кто с годами только становится лучше, или все-таки следил за собой. Слегка оплывшая талия совсем не напоминала «пивной» животик Бориса. Наташа ругнулась про себя нехорошим словом за то, что посмела сделать совсем неподходящее и неуместное сравнение. Не в свою пользу. Однако.

В кармане шорт закурлыкал айфон. Саша закрыл воду, махнул нетерпеливо:

– Помогай, руки мокрые.

Наташа торопливо засунула руку в карман – все равно, что нырнула с вышки в бассейн с холодной водой. Звонил какой-то Дэн, будь неладен. Всплыло в памяти: говорил, друга так зовут. Приложила телефон к Сашиному уху, все внимание сконцентрировала на том, чтобы не уронить. Чтобы лучше слышать, руку с телефоном еще покрепче прижал плечом так, что голова легла ей на ладонь. Сердце у Наташи билось набатом, прикосновение к небритой щеке вызвало совсем не «тургеневские» романтические ощущения. Наверное, покраснели даже пятки. Саша смотрел, практически не отрываясь, в глаза, хотя сам весь ушел в разговор. Наташа не понимала о чем речь: занимало не содержание беседы, а сам участник. Всего в сантиметрах десяти, лицом к лицу. Дыхание легко скользило по Наташиному лицу, так захотелось поцеловать, что заломило губы. Украдкой вдохнула поглубже запах тела: пряный, как базилик, разогретый на солнце, солоноватый и горячий. Отвела глаза, вспомнила, как однажды вычитала, будто зрачки – один из источников информации, который позволяет узнать, что чувствует человек. В момент сексуального возбуждения могут увеличиться в 4 раза от нормального размера. Совсем неподходящий момент демонстрировать доказательство теории, тем более Саше.

– Все, убирай. – Обратно в карман телефон скользнул сам. Не пришлось погружать руку, ощущая бедро. – Ты поняла?

– Что я должна была понять?

– Наташ, ты что, выходила, пока я разговаривал? – Саша грохнул тарелками в раковине. – В понедельник тебе надо появиться к двум часам в больницу. Маму будем забирать.

– Хорошо, приду. Что-нибудь при себе иметь надо?

– Нет, ничего. Только с силами соберись. Думаю, что нам всем будет тяжело. Да, кстати, я сказал Дэну, что ты – моя подруга, и мы встречаемся.

– Когда успел? – Наташа лихорадочно пыталась воспроизвести разговор, который не помнила, но такое она не смогла бы пропустить.

– На днях встречались, болтали о том, о сем. Ну и о тебе поговорили. – Саша, лукаво улыбаясь, глянул через плечо. – Все наконец-то закончил, ненавижу мыть посуду! Закрыл кран и сел к Наташе за стол, взял в руки чашку с остывшим кофе.

– Поправь, если я ошибаюсь, но, кажется, ты соврал Дэну. – Самое главное, быстро остановить появление нелепости и несоответствий, в которых потом оба могут запутаться.

– Не-а, не наврал. Ты ошибаешься. Смотри, все доказательства есть, опротестовать не сможешь. Мы знакомы, ты принимаешь дружеское участие в моих делах. Значит подруга. Так? Так. Я тебе звоню, ты – приходишь. Происходит встреча. Значит, мы встречаемся. Так? Все правильно, как видишь.

Хитро улыбаясь, совершенно невзначай, незаметным движением, как профессиональный «спецназовец», Саша свернул ей голову. Пришлось согласиться. С юристом спорить сложно, тем более при полном отсутствии обычной человеческой логики, имея при себе только женскую.

С четырех до половины шестого приходили три кандидатки, но ни одна им не понравилась. Каждая имела опыт и считала, что уход за лежачими всего лишь присутствие в квартире. Иногда покормить с ложечки, да переворачивать с боку на бок по часам. Сквозило что-то небрежное в том, как они говорили о работе сиделки. Тучную мадам с пучком жидких волос, распространявшую в чистой квартире амбре дешевых духов пополам с кислым потом, Саша резко попросил уйти после того, как она сказала: «Все равно Ваша мама уже просто тело, которое ничего не чувствует. Юноша наберитесь терпения, ждите, а я буду делать вашу работу за Вас». После того, как ушла, открыл окна во всей квартире и, тихо матерясь, ушел на балкон курить. Наташа вышла следом. Не удержалась, сделала то, что не смогла бы позволить в обычной ситуации, – погладила по плечу:

– Не расстраивайся, она не хотела обидеть. Для нее всего лишь очередной способ заработать деньги.

– Я думал, будет проще. Почему они не понимают, что мама все еще живой человек? А вдруг придет в себя и будет как раньше? Ведь надо не просто «поливать как растение», – Процитировал одну из ушедших кандидаток, – А вернуть к жизни.

В глубине квартиры задался звонок в дверь:

– Ну все, последний вариант. Если не подойдет, я не знаю что делать. – Саша с остервенением потушил сигарету, чуть не уронив с узкого балконного подоконника тяжелую хрустальную пепельницу.

Когда Наташа, докурив, зашла в комнату, на диване сидела опрятная женщина лет пятидесяти, одетая совершенно не по возрасту: синие расклешенные джинсы, удлиненная толстовка с капюшоном темно-синего цвета и кожаная куртка-косуха. Осветленные пшеничные волосы собраны в тугой хвост, на запястьях надето штук десять разноцветных плетеных браслетов. Ярко-голубые глаза внимательно посмотрели на Наташу:

– Здравствуйте, я Валерия Семеновна. Рекомендую назвать Лерой или Валерией. Так лучше отзываюсь.

– Наташа, – Представилась, а сама тем временем смотрела на Сашу, пытаясь понять, что последует дальше. Он сидел верхом на стуле, уткнув подборок в руки, и не отрываясь, смотрел на Леру-Валерию. Присела на диван рядом с женщиной.

Та, немного откашлявшись, продолжила:

– Сразу скажу, я никогда не работала сиделкой. До этого трудилась курьером в строительной фирме, но директор умер, контора распалась, и теперь безработная.

– Вы сказали по телефону, что опыт есть. – Мрачно сказал Саша.

– Помогала за соседкой ухаживать, но если бы я не слукавила, пригласили бы на собеседование? – Елена смотрела очень внимательно и не отводила взгляд.

– Что Вы думаете делать? В чем заключается работа? Ваши версии? – Отказывался верить, что может что-нибудь получиться. Наташа боялась даже пошевелиться, слово против и полетишь за дверь вместе с Лерой.

– Я буду помогать Вашей маме выкарабкаться, что же еще нужно делать? Насколько сильно больна?

– Врачи говорят, скоро умрет. – Саша резко встал, почти швырнул стул в сторону и заходил по комнате.

– Ну, не факт. Бывают разные случаи. Скажите, а что мама любила читать? – Она встала и стала разглядывать корешки книг за стеклом в «стенке».

Наверное, это явилось ключевым моментом, Саша начал вместе с Лерой отбирать книги. Через некоторое время накопилась небольшая стопка. Потом состоялась экскурсия в спальню. Наконец принято решение об оплате, за дверцей одного из шкафов у Саши обнаружился принтер с функциями сканера и ксерокса, он быстро подключил, снял ксерокопию с паспорта Валерии, подписали договор в один листок. Все время торопливо рассказывал о том, что мама любит. Сомнений нет: Лера подходит идеально. В прошлом музыкант: питерский рок-клуб одно время дом родной, любит читать, слушать музыку, пишет стихи и отлично готовит. Карьера особо не сложилась. Деньги не научилась зарабатывать, живет с мамой, есть взрослая дочь. В первую очередь человек, а потом уже сиделка. Конечно, все со слов Леры, но, глядя на нее, трудно представить, что может врать. Наташе показалось, что знакомы много лет, настолько легко и спокойно.

У порога, уходя, крепко пожала обоим руки:

– Александр, обещаю, буду делать все, что в моих силах. Вам с женой не надо волноваться, я стараюсь держать слово.

– Да, Лера, спасибо большое. Мы будем Вам помогать. По-семейному. – Саша улыбнулся и обнял Наташу за плечи.

Когда закрылась дверь, резко скинула руку, плечо начинало гореть огнем, и пошла в комнату за сумкой. – Ну, все, дело сделано, пора домой.

Конечно, Лера как масло в огонь подлила, дала повод поглумиться по простоте душевной. Саша догнал, снова обнял:

– Куда собралась, дорогая жена? Здесь твой дом.

Когда Наташа, как ужаленная отпрыгнула, захохотал:

– Все, попалась. Только попробуй разрушить мою репутацию и сказать Лере, что не женаты! Я тогда в твоем институте расскажу, что тайком вышла замуж за меня.

С широко расставленными руками, покачивая бедрами в стиле «капоэйра», наступал: – Теперь так просто не отделаешься!

– Саша, ты дурак?! Зачем тебе это надо? – Наташа держала сумку перед собой, чтобы хоть как-то защититься.

– Объясню! Лера понравилась. Думаю, тебе тоже. Не хочу, чтобы думала про меня как про неудачника, живущего с мамой в тридцать семь лет. Если разболтаешь – я предупредил! – Он все-таки приобнял и мягко вытолкнул из комнаты. Посиди на кухне. Хоть и женаты уже как пять минут, я еще не готов при тебе переодеваться. – Давай, поедем, поужинаем где-нибудь. А потом отвезу, так и быть, домой.

Как только Наташа оказалась в коридоре, то четко понять, что будет делать. Уже «посидела на кухне». Воздух рядом с Сашей становится с каждой минутой все более разреженным. Как на большой высоте – чем дальше, тем выше они забираются в их непонятных отношениях. Ни минуты больше выдержать не сможет, задохнется.

Быстро и бесшумно надела туфли, схватила плащ и выскочила из квартиры.

Одеваясь на ходу, бегом вниз по лестнице с шестого этажа, услышала, как где-то наверху открылась дверь. Испугавшись, что Саша сейчас побежит следом, ускорилась и подвернула ногу. Хромая, ругая себя, на чем свет стоит за идею надеть новые туфли на каблуках только потому, что «великолепно подходят к коричневой кофточке», выскочила из подъезда. Как затравленный зверь, обернулась: так и есть, стоит на балконе, скрестил руки на груди. «Вот какой же мега-дурой выгляжу в его глазах», мелькнула правдивая мыслишка, но паника опять затмила разум и погнала в быстром темпе Наташу дальше.

Только в метро, до которого дошла, не заметив, как пролетело полчаса, начала успокаиваться. Но ненадолго: страх, что Саша может заявиться к ней домой для выяснения отношений, – и будет прав, – выгнал Наташу из подземки на Невский. Пройтись, оттянуть время и попытаться среди прохожих наконец-то вернуться в себя.

Гоголь ошибался, написав: «Все, что вы ни встретите на Невском проспекте, все исполнено приличия». Наташа, только лишь на первый взгляд, выглядела прилично: молодая женщина интеллигентного вида, добротный бежевый френч с серебряными пуговицами, каблук средней высоты, аккуратная прическа. Диссонанс вносили безвольно опущенные плечи, невидящие глаза, нетвердая походка. Наверное, так выглядят сумасшедшие или потенциальные самоубийцы.

Или растерянные молодые женщины, внезапно переставшие себя понимать…

Социальные сети пестрят утверждениями типа «»жизнь начинается там, где заканчивается зона комфорта». Может для молодежи и хорошо звучит, у них каждый божий день – выход из этой зоны, потому что нет четкого представления вообще о том, что такое жизнь. Юность: прогулки по ночам, новая книга Пелевина, ремонты до утра у иногородних сокурсников в «общаге», первая «Студенческая весна», первая рюмка водки и утренние клятвы «чтобы еще раз… да никогда!». Все является жизнью, новым опытом, подстегивающим искать дальше острых ощущений, а не выходом за какие-то рамки.

Наташа чувствовала, еще две недели назад привычный ход-тихоход дней просто рушится как карточный домик. Все, что сейчас осталось – колосс на глиняных ногах. Успешный преподаватель, сильный лингвист, а по факту – одинокая женщина с тщательно закрашенной сединой, и лучшая подруга не доверяет личную жизнь. Ученых мозгов не хватило правильно подобрать слова, для мужчины, который на расстоянии вытянутой руки просит о помощи.

До сих пор Наташина ладонь чувствовала сильные мышцы Сашиного плеча, как вообще осмелилась дотронуться? Опять фантомные боли? Вся жизнь – фантом, существующий лишь в скудных воспоминаниях. Если новые люди выводят на новые дороги, сколько таких дорог прошла за последние десять лет? Пожалуй только одну и старую: от порога квартиры до дивана… А дальше?

Саша и Лариса преподнесли бесценный подарок – разрушили привычный мир, тем самым впустив свежий воздух за тяжелые шторы стереотипов, но разве оценила? Нет! Проще убежать, зажмурить глаза, воткнуть голову в асфальт, только не открываться навстречу переменам. Сколько раз всякие люди говорили, какая Наташа хорошая, умная, красивая, но заклинания не работают: просыпается утром в одиночестве, и яблочный пай, испеченный по рецепту Марины Цветаевой, уносит на работу, потому что дома накормить некого… Врут все? Или говорят то, что хочет слышать? А на самом деле? Да ничего. Ничего о ней подумать нельзя существенного. Прозрачная, как целлофановый пакет. Все, что в нем лежит, выставлено на всеобщее обозрение. И, судя по тому, что до сих пор там пребывает, на фиг никому не нужно. Кроме Саши. Не говорит никаких «заклинаний». Просто берет: внимание, поддержку, участие. «Пройди по квартире, посмотри, что еще надо сделать…», просит Наташу быть женщиной. А она? Испугалась, незнакомый человек смог подумать, что они женаты?! Ай-яй-яй, как страшно!

Наташа остановилась. Обелиск возвышался над Площадью Восстания как камень на распутье перед богатырем. Еще чуть-чуть и появятся высеченные огнем надписи «Направо пойдешь…, налево…, а прямо, то…», осталось только разобрать, что ждет за поворотом, и принять решение. Но, она – не богатырь и спасительных советов, предупреждающих о возможных потерях нет. За спиной двери станции метро манили как Сирены: сделай шаг, нырни домой, в привычную норку, легко и просто так, без побед, без поражений.

Четко сформировалась мысль: самое важная и невозвратная потеря – доверие Саши. Наташа совершенно неожиданно для себя присела корточки, прислонившись спиной к колонне здания станции, и стала судорожно, промахиваясь мимо кнопок, набирать Сашин номер. Прохожие косились, боясь посмотреть открыто. Абсолютно все равно, что думают. Главное сейчас – гудки, которые не спешат заканчиваться, а когда перестали бить набатом, – тишина:

– Алло, Саш, ты меня слышишь? Алло? Ты тут?

– Я у себя дома, а ты – там.

Шум машин и гул голосов, как цензура, выпалывали эмоции из голоса. Просто слова, но почему-то съеживается кожа на голове от холода, которым от них веет:

– Саша, прости меня. Я больше не буду так. – Первое, что пришло на ум.

– Как так?

– Ну так… сбегать… Я испугалась, понимаешь?

– Не понимаю, понимаешь?

– Я понимаю, что не понимаешь, – Похоже на какую-то шараду, разгадать бы. – Но больше так не буду…

– Наташ, ты вообще где?

– На Невском, не важно, послушай меня, ты слушаешь?

– Слушаю. Не понимаю. Ты на английском говоришь, что ли или на суахили?

– Я сбежала, Саш не от тебя, а от себя.

Публичность места, как покаянный перекресток у Достоевского, вдруг позволила говорить то, что до этого тщательно пряталось под тяжелое сукно запретов. – Мне непонятно почему мы вместе. Я боюсь даже подумать о том, а так легко ты говоришь…

Попытки формулировать разбивались о тишину на конце телефонного мира:

– Но обещаю, буду стараться. Я перестану бояться. Не сразу. Дай время понять и привыкнуть.

– Для начала перестань бегать! – Даже сквозь шум улицы поняла, что кричит в трубку. – Ты по дороге своими колючками рвешь в клочья все живое вокруг! Ты – слон в посудной лавке, думаешь о себе, до посуды по хер!

Наташе казалось, что в голове светлеет:

– Саша, подожди, поняла! Я законченная эгоистка, правда? Алло… ты слышишь? Алло!

Быстро посмотрела на экран телефона, нет, не отключился. Молчит.

– Саш… Прости меня…

– Иди домой, уже поздно. До понедельника.

– Алло!

Наташа еще минуту сидела с телефоном, крепко прижатым к уху, хотя с ней уже остались только чужие люди. Девчушка с огромными наушниками наклонилась над Наташей и подергала за плечо:

– Тетенька, Вам плохо?

– Нет, тетеньке, кажется, намного лучше, – Сказала, вставая. В глазах от долгого сидения на корточках потемнело, тонкие, такие же, как новые ощущения внутри Наташи, руки крепко поддержали. – Спасибо. Я дальше сама.

Вот сейчас не страшно заходить в метро, как несколько минут назад. И камень на распутье не нужен, потому что уже пришла.

В себя.

– 8 –

На кафедре Игнатьевна вновь встретила Наташу с букетом из желто-рыжих кленовых листьев. Три вечера секса на диване-книжке с неизменным: «Будь осторожнее через дорогу» и три прогулки, естественно по количеству секса, и на утро – кленовые листья. Вот такой незамысловатый гербарий:

– Натали, может ему денег дать на приличные цветы? Утомляет однообразием.

– Согласна, Нонна Игнатьевна, такая романтика начинает надоедать.

– Декаданс, а не любовь. Он вообще верит в ваши отношения? – Игнатьевна, крепко зажав листья в пухленьком кулачке, брезгливо держала «букет» подальше от себя. – Ты что сделала с предыдущими?

– Выкинула, – Вздохнула Наташа и, без капли сожаления, проследила путь подарка до мусорной корзины. – Спасибо.

Всего две недели, а ощущение цепкого репья, запутавшегося в пряди волос, – по нарастающей. Благодаря Борису, Наташа обнаружила потрясающую способность быть «свободными ушами» для непризнанного гения. Сама виновата – пошла по принципу «стерпится – слюбится». Может и слюбилось бы, если не Саша. Как полярник весной: льдина между ног раскололась и разъезжается, а в какой стороне земля – непонятно. Борис – «на север», Саша – «зеленый». Вот и выбери…

Рано или поздно каждый из нас остается единственным взрослым, принимающим решения в жизни. И спросить не у кого: мама и папа сменили место жительства с земли на небо. Когда уходят бабушка или дедушка –горько и обидно. Кажется, недавно играли с тобой, конфеты приносили, курточку потеплее застегивали, теперь их нет. Просто нет. А когда умирают родители, сначала плачешь, как маленькая, навзрыд, а потом что-то каменеет внутри. Нет, не сердце, тот самый «внутренний стержень». Свет становится ярче, ветер холоднее и звуки резче: впереди больше никого, ты одна на передовой. В укрытие или в атаку – решаешь сама, и о последствиях тоже узнаешь первой. Звонок будильника означает, что точно пора вставать, и теплое одеяло не взлетит вверх с неизменным вопросом: «Ну как ты не боишься проспать?», а на кухне не шкворчит яичница. Мама не встала первой.

* * *

Уже почти два часа дня, а Наташа только выходила из сквера на Гастелло в направлении больницы. Ноги переставляла лишь усилием воли и чувством долга. Нет ни малейшего желания вновь встречаться с Сашей после выкрутасов в субботу. Стыдно. Вот бы съежиться, стать маленьким гномиком, попутаться под ногами и, пискнув, когда поддадут пенделя, тихо уползти домой. Но гномиков метр семьдесят, сорок шестого размера с третьим в районе груди не бывает. Остается надеяться, что ему некогда будет устраивать допрос. А может и вовсе не обратит внимания. Наташа – мелкое досадное происшествие, случайный человек. Как пришла, так и уйдет.

Около санпропускника рядом с Сашей стоял невысокий увалень: бритый почти налысо, две складки на могучей шее, черная кожаная куртка натянулась от напряжения на широкой спине. Когда повернулся – живот впечатлил изящно-идеальной округлостью. Саша поздоровался, как будто расстались час назад, представил их. Увалень оказался знаменитым Дэном. Наглядное доказательство классического утверждения – противоположности притягиваются. Непохожие друг на друга чаще всего и проносят дружбу через года: Саша и Денис вместе выглядели как Дон Кихот и Санчо Панса.

Стояли молча, курили. Каждый ждал своего выхода на сцену. Телефонный звонок внес конкретику: вызывали с санпропускника – «Идите, забирайте». Схватил Наташу за руку и почти бегом зашел в двери. Около поста медсестры, как в ледяных тисках, стал сильно сжимать, до хруста, ее пальцы… Чтобы не заойкать, Наташа попробовала успокоить:

– Не волнуйся, так сильно. Все будет хорошо.

Быстро недоверчиво глянул. За ними раздался грохот и совсем не «Извините, что-то пошло не так». Денис с инвалидным креслом с трудом взял штурмом дверной проем. Встал рядом. Вздохнул. Стало невыносимо от напряженного молчания мужчин:

– Саш, а Лера придет?

– Домой. К трем. – Голос хриплый, как будто сорванный от сильного крика.

В узком темном коридоре появилось движение. Усталая грузная медсестра с огромными пакетами: одежда, простыни, подгузники для взрослых, все небрежно скомкано, как будто никому не принадлежит.

– Вы за Веригиной пришли? Вещи возьмите. Пойдемте, в «скорую» пора грузить.

Наташа опередила всех, ловко подхватив пакеты. Пахнуло несвежим и тяжелым – больничным. По спине побежали мурашки: знакомый запах – запах приближающейся смерти.

– А кресло? – Саша растерянно указал в сторону Дениса рукой.

– Какое кресло, юноша! Она не сможет в нем сидеть. Пойдемте быстрее, а свой агрегат катите туда, где взяли.

Понятливый Денис, что-то бурча себе под нос, развернул кресло и пошел в обратный путь. Саша крепко взял Наташу за плечо, как слепой поводыря. Толкнул за медсестрой в темноту коридора.

Два санитара выкатили навстречу каталку, на которой безвольно лежала хрупкая женщина с растрепанными короткими светлыми волосами. Тонкая загорелая рука крепко сжата в кулак. Только в этом и чувствовалось желание жить.

– Мама! – Саша, резко толкнув Наташу в сторону, подскочил, схватился за поручень. Стал катить вместе с санитарами, запутался в ногах, чуть не упал. Медсестра только вздохнула и покачала головой. Жалко и до надрыва больно видеть, как взрослый здоровый мужик превращается в напуганного и потерянного ребенка.

Саша, так и не отпустив каталку, забрался вместе с мамой в машину «Скорой помощи». Наташа растерянно осталась стоять на крыльце. Что она вообще здесь делает? Отдать пакеты с вещами Денису и прочь отсюда.

Кожаный колобок Денис вальяжной походкой обошел машину и крикнул:

– Эй, давай садись, что ли?

«Сам ты «эй», буркнула под нос Наташа, спускаясь по наклонному пандусу с крыльца санпропускника. Денис совершенно не вызывал симпатий, наоборот, дымок непонятной угрозы так и витал в воздухе.

– Я пойду, Денис, мне пора.

– Говорю, садись в машину. Саня сказал тебя привезти, я привезу.

«Саня сказал бы с моста скинуть, ты бы скинул». Денис умел внушить покорную веру в его слова с первых секунд беседы.

– Давно дружите? Саня только недавно раскололся. А чё скрываете? – Денис старался быть очень важным. Лихо крутил руль одной рукой, не совсем корректно обгоняя и подрезая автомобили.

– Не очень давно…, – Начала рассказывать Наташа, как любой вежливый человек, отвечая на вопрос, но осеклась. Поняла, что с момента первой встречи в баре «Тhе Наt», хоть и прошло не так много времени – всего месяц, но по количеству событий – год. Понятие «давно» ни с какой точки зрения совершенно не подходило для определения длительности странных отношений. Да и сама Наташа так сильно изменилась, что на месте Саши начала бы сомневаться: а с той ли девушкой он «встречается»?

Дениспонял по-своему, воспринял молчание, как нежелание вступать в диалог:

– Пугать не буду. Но если будешь Сане голову крутить, я с тобой поговорю. Первой голову откручу на хрен…

Наташа отвернулась в окно. Нашелся защитник, типа мужская дружба! Сам даже не знает, через какие испытания друг проходит. Интересно, они с Ларисой тоже еще не знакомы? Как бы с ней Дэн поговорил?

Приехали быстрее, чем «скорая», опять молча стояли и курили. Ждали. Наташе пришлось, неизвестно ради чего, терпеть суровые взгляды Санчо Пансы. Конечно, молодец, все правильно понял. Интуитивно почувствовал, она не радостная страница в книге жизни друга, и появилась не по доброй воле.

В подъезд Саша занес маму на руках. Придерживая перед ними дверь, Наташа успела увидеть остановившийся безучастный взгляд: пустые голубые глаза на худом лице, смотрит вроде и на сына, а как будто сквозь него. Непроизвольно схватилась за горло – перехватило от жалости. Вошедший следом Денис с креслом-каталкой в руках как бы невзначай больно ударил по колену колесом. Идиот, даже и не подумал извиниться. Зайдя в лифт, молча показал пальцем на лестницу, хотя в кабине осталось масса свободного места. Наташе, хромая, пришлось идти на шестой этаж пешком, от боли и от обиды слезы все-таки предательски покатились. Остановилась на лестничной площадке между четвертым и пятым этажами, заглянула в зеркало пудреницы: тушь размазалась, взгляд дикий, не свой. Самое время развернуться и уйти прочь, избавиться от сомнительной радости продолжать знакомство с Сашиным лучшим другом. Ультразвуковые волны ненависти, исходившие от Дениса, переворачивали внутренности. Он сразу почувствовал ненормальность ее присутствия рядом с Сашей. Не любовь с первого взгляда, а лобовое столкновение заставляет быть вместе. По его мнению, Наташа как раз подходит под тип женщин, который постоянно творят беду в жизни отдельно взятого индивидуума – Александра Веригина. Иначе, зачем и почему Дэн так лихо, без объявления войны, начал палить угрозами? Что же Саша рассказывал такого, что вызвал тревогу лучшего друга?

Наташа сделала несколько глубоких вздохов: «Соберись, тряпка!» Итак, ни шагу назад – только вверх. Во-первых, один мерзопакостный побег по этой самой лестнице состоялся на днях. Такого во второй раз позволить нельзя. Во-вторых, Саше важно видеть Наташу рядом. Постоянно находит взглядом, хоть на секунду, но фиксирует в пространстве. И этого достаточно, чтобы послать Дениса с его заботой в пень трухлявый. Усмехнулась, как все быстро изменилось, как в калейдоскопе. Саша в качестве объекта приложения заботы и защиты? Раньше думала по-другому: как бы самой уберечься… Итак, сжав зубы, дохромать до квартиры и сделать все, что потребуется, а там – будь, как будет…

В течение получаса все пребывали в нервной суматохе, происходившей практически в полной тишине без слов. Метались по квартире по разным траекториям, но в итоге удалось сделать многое: пол в коридоре вытерт, больничные пакеты разобраны, стиральная машинка заработала. Пригодилось и кресло-каталка: Лера повезла Сашину маму в ванну. Чтобы не упала – привязала к спинке за хрупкие плечи голубым шифоновым шарфом.

Наташа зашла в большую комнату: Саша сидел на диване, сгорбив плечи и зажав ладони между коленями, Денис сидел рядом и очень тихо, но резко что-то растолковывал. Увидев ее, замолчал. Откинулся на спинку дивана и отвернулся в окно. Наташа остановилась, как в стекло врезалась: явно говорил про нее. Как бывает, заходишь в помещение, а люди, что-то живо обсуждавшие еще секунду назад, замолкают или внезапно, не своим голосом, выстреливают ничего не значащие фразы: «У тебя блузка такая симпатичная. Ох, мне уже пора. Ну так что, интересный фильм, да?» и тому подобное. А ты стоишь и понимаешь: для них ты – голая. Тебя только что ободрали, превратили в фарш кожу, одежду, душу, все, что нашли, и готовы бы дальше перемалывать, но боятся. Хотя больше всех трепачей, вместе взятых, боишься именно ты. В солнечном сплетении пустота, в голове тоже, как падение без парашюта. Не каждый отважится сделать шаг дальше во враждебное пространство, а уже если заговорит, то может рассчитывать на медаль.

Саша тяжело и долго посмотрел в глаза:

– Ребята, я вас, правда, очень люблю. Вы очень хорошие, спасибо за все. Но… уйдите… пожалуйста… простите, если грубо…

– Саня не грузись, нормально все. Звони, короче. – Денис хлопнул по плечу и решительно пошел к выходу. – Чё встала, пойдем, довезу. – Это уже Наташе, через плечо, грубо.

* * *

Придя домой, не сняв плаща, долго сидела за столом в гостиной. Вокруг темнота, звенящая тишина и вспышки горячих мыслей. В ушах – Сашин голос: «…правда, очень люблю…». Сказал глядя прямо в глаза. Банальное словосочетание вежливости или скрытый код? Хочется разгадать так, чтобы это «люблю» стало тем самым «люблю», после которого ты в сильных руках, и утыкаешься ему в плечо…

На днях Боря, в очередной раз, рассказав о своем гениальном методе, увидел реакцию Наташи – вежливое внимание. Понял, естественно, по-своему: «Натусечка, как же я тебя люблю, умницу мою!». Передернуло от пяток до кончиков волос от «Натусечки». Но, после долгого поцелуя благодарности, улыбнулась широкой улыбкой осчастливленной идиотки. Боря ни в чем не виноват. Хороший, умный, но он для той Наташи, которая старается выглядеть правильной, живет ровно, не встряхивая лишний раз эмоции, и старательно штопая прохудившийся связанный бабушкой носок.

А Сашино «люблю»? Скручивало от невозможности поверить в реальность такого простого слова. И новая Наташа, хочет верить! Готова бросить все ради того, чтобы быть рядом с непредсказуемым, резким, как грозовой порыв ветра, совершенно незнакомым мужчиной.

Мысли долго скакали с одного «люблю» на другое, раскалывая пополам.

В тишине кто-то заскулил.

Наташа, испугавшись, вздрогнула и поняла, что она …

– 9 –

Нет дня тяжелее понедельника. Стереотип? Может и так. Кто-то подводит итоги бурных выходных и клянется бросить пить, кто-то начинает худеть и бегать по утрам. А у Наташи с самого утра проснулась совесть и тоже решила начать новую жизнь, – активизировалось чувство вины перед Ларисой и Сашей. Конечно, неспроста, – как назло, оба как сквозь землю провалились, просто забыли о ней. Пошла третья неделя тишины. И она прекрасно понимала, – дело в том, как обошлась с ними. Высокомерно отказывалась понимать, учила жить. Короче, обидела. Ребята вежливые, в глаза не скажут, списав на особенности Наташиного характера, но так еще противнее… Совесть грызла изнутри мелкими зубками, не давала покоя, заполняя образовавшуюся пустоту. Правда, остался Боря. Появлялся рядом, о чем-то говорил, но, оставшись одна, Наташа с трудом могла вспомнить, что именно. С Борей разговаривать, как в общественном транспорте ездить: неспешным потоком слова в одно ухо вошли, из другого вышли. И это в тот момент, когда необходимо поговорить о перевороте, случившемся на всех уровнях чувств и разума!

Наташа как-то раз попыталась начать осторожно рассуждать: дружеские отношения нельзя измерить общепринятыми моральными нормами. Когда стоит выбор: или дружба или сохранение собственных убеждений, чаще всего приходится выходить за границы и ломать себя. Принимать друга таким, какой есть. И понимать. Слово специальное для этого придумали: толерантность.

Но Боря даже не дал договорить. По его мнению, нельзя ни под кого подстраиваться. Компромиссы оставляют неприятный осадок, с годами, накапливаясь, разрушает отношения. Надо уметь в лоб говорить, что не нравится и рвать с другом, если не согласен.

– Наташ, ты идеализируешь само понятие «дружба». Ты еще и в пионеров веришь? – Боря крепко держал ее руку на сгибе локтя, прижимая ладонью сверху. – Это же взаимовыгодный процесс, а не невесть откуда взявшееся волшебство. Чудо-горном его не вызовешь. Друг – прежде всего полезный человек, а потом уже остальное.

– Что в твоем понимании взаимовыгодный?

Они не торопясь прогуливались по берегу пруда. В Приморском парке уже вовсю царила осень, но жизнь не собиралась останавливаться. На дорожках постоянно попадались влюбленные парочки, пыхтящие бегуны и дедо-бабушки с внуками. Из крытых деревянных беседок небольшого ресторана доносились музыка, обрывки громких разговоров, взрывы смеха. Ароматно пахло запеченной на мангале рыбой, сигаретным дымом и пивом. Наташа даже боялась заикнуться о том, чтобы зайти, выпить чашечку кофе или чего покрепче и перекусить. Боря подчеркнуто выпячивал свою бережливость, и каждый раз в ответ на такое предложение отчитывал Наташу за пагубную привычку транжирить деньги только потому, что лень приготовить себе еду самостоятельно. Вот и сейчас получить отповедь за наивность, с которой она относится к дружбе.

– Каждый получает выгоду от общения. – Боря слегка хохотнул, показалось, с легким оттенком презрительности. – Ты что-то даешь, тебе что-то возвращают в обмен. Если игра идет в одни ворота, то уже не дружба.

– Ну, послушай, а если у человека сложные жизненные обстоятельства и просто надо помочь. Хотя бы советом?

– Тогда тот, кому ты помогаешь должен помнить, за ним должок!

Наташа не хотела сдаваться слишком быстро.

– А если человек, например твой лучший друг, неожиданно рассказывает о том, что тебе категорически неприемлемо. Ну, например, он – гей, всегда был и скрывал от тебя, потому что страшно признаться. Как ты на это отреагируешь? Сможешь принять?

Боря опять хохотнул, уже с явно выраженным превосходством.

– Не-е, Натусик, не дружба. Он, получается, долгое время меня подставлял. Ну, согласись, очень стрёмно дружить с педиком! Все же будут думать, что и я такой. Ты что-то какую-то фигню говоришь, это крайности, обычно так не бывает.

– Конечно, не бывает. Просто так в голову взбрело. – Наташа отвернулась и стала смотреть на пожелтевшие деревья, единственных свидетелей навернувшихся слез. Вот оно, одиночество. И некому рассказать.

Несколько раз порывалась позвонить Ларисе, но, листая вперед-назад список в телефоне, так и не решилась нажать на маленькую зелененькую трубочку. Охватывала паника, какое слово сказать первым?! Банальное «как дела» или «прости меня, дуру»? Да и вообще, вспоминает ли Лора о ней? Если да, то по-доброму или «чертова гомофобка»? Еще бы с Сашей поговорить, извиниться за идиотское поведение. У человека реальное горе, а ей захотелось отношения повыяснять. И верно Денис сделал, что кулак под нос сунул. Правильно учуял эгоистку и бездушную трусиху.

* * *

После работы уехала в Измайловский сад. Желающих погулять на осеннем ветру под накрапывающим дождиком в понедельник нашлось мало, и замечательно, можно поразмышлять не отвлекаясь на посторонних. Со скульптур вдоль дорожек сада на Наташу смотрели маски с пустыми глазницами, напоминая о том, какую богатую коллекцию съемных личин имела про запас. Вежливая коллега, строгая преподавательница, незаметный покупатель, умная подруга, надменная любовница, и это еще не весь набор. Привычно отыгрывая роли одну за одной, жонглируя настроением, выдает на потребу публике необходимую порцию эмоций, ровно такую, чтобы лишнего не расплескать. Увлекшись нескончаемой буффонадой, живет тихонечко, никому не мешая. Даже самой себе. А где она, настоящая Наташа?

Дорожка привела к Ангелу, который совершенно неожиданно решил, что странный и непредсказуемый Питер теперь безопасен для посланников Высшего разума, и поселился в Измайловском. На минувших выходных состоялось торжественное открытие миниатюрной и трогательной скульптуры, придуманной большим и добрым кукольником, Наташа хотела сходить, забыла про мероприятие. Вспомнила только сейчас, увидев хрупкую фигурку, сидящую на спинке скамейки. Отругала себя: нельзя пропускать те редкие моменты, когда можно видеть, как в город возвращается доброта и вера в лучшее. Пусть даже и случайно…

Присела к Ангелу на лавочку: сидит, читает книжонку, улыбается, как будто все про нее знает. Убрала листик с зонтика, потрогала маленькую коленку. То ли ветер виноват, то ли глаза заслезились от умиления:

– Скажи, что делать, ты же умный?

В следующую секунду, обещая многое, почти над ухом грянули Queen «We will rock you», сердце чуть не разорвалось от неожиданности. Подпрыгнув, повернулась. Девчонка лет двадцати, запутавшись в перчатках, торопясь, доставала из кармана телефон:

– Алло, подруга, ты где? Я уже обледенела ждать? Где? Лечу, родная! Чмоки!

Развернувшись, бегом устремилась к выходу. Разноцветно-полосатый длинный шарф ярким шлейфом развевался в воздухе. Совпадение или нет, но можно считать, что ответ получен. Ангел хитро щурил большие лукавые глаза. Ну что ж, спасибо! Стало понятно, надо действовать:

– Лорик, привет. Как ты?

– Ой, Наташ, привет. Куда пропала? Не звонишь, я уже беспокоиться стала, может заболела?

– Куда ж я могу пропасть? Я замужем за работой, все как всегда. Кстати, ты сейчас сильно занята? Я решила прогуляться по Измайловскому саду, чувствую: тебя не хватает. Можешь подъехать?

– Ты, однако, смелая, в такой ветер гулять!

– Хотела поговорить с тобой, душа просит, понимаешь?

– Понимаю, Нат, конечно встретимся, только не на улице, в тепле посидим. Я сейчас по городу мотаюсь, но планирую скоро закончить. Давай через полчасика приходи в «Текила-бум» за Измайловским мостом. Приеду, и наговоримся всласть.

– Договорились, буду ждать.

Лариса, конечно же, по привычке назначила Наташе встречу в ближайшем от них обеих кафе. По дурацкой сложившейся традиции встречи подруг обычно проходили в общепите, вместо уютных посиделок дома. И Наташа понимала почему. Инициатором стала она. Подсознательно тянуло окунуться в иллюзию жизни, которую создают находящиеся за соседними столиками люди. И нет звенящей тишины, которая остается в ушах после ухода гостей из квартиры и разбивает ультразвуком хрупкую радость состоявшегося общения.

Наташа сделала еще один «круг почета» по дорожкам, останавливаясь около скульптур, мысленно представляя, как холодный ветер срывает с лица очередную маску, впечатывая навсегда в ту, которая перед глазами. Пусть останется только настоящая она и реальный мир.

На выходе из сада замедлила шаги. Саша. Пока не позвонит ему, не выйдет. Даже если окоченеет насмерть. Прислонилась спиной к решетке, набрала номер.

– Здравствуй, я не отвлекаю тебя?

– Привет. Спасибо, что отвлекаешь. Работаю.

Только не молчать. С духом собираться поздно, надо сделать то, что хотела. И пусть, что это тяжелее, чем вагоны разгружать.

– Саша, прости меня. Я не буду оправдываться, знаю, что натворила. Повторюсь, я – эгоистичная дура. Мне очень стыдно перед тобой… Если не простишь, пойму. Это твое право. Просто знай, что я все понимаю и больше не буду тебя обижать.

В ухо – щелчок зажигалки. Спасибо, что ветер утих хоть ненадолго, не перебивает. Слышно, как Саша выдохнул дым. Или вздохнул? Все, хватит, слишком много внимания привлекаю к своей персоне:

– Извини, что побеспокоила. Спасибо тебе…

– Наташ, ты такой ребенок еще…

Ожидала чего угодно, но не отеческого «Ай-яй-яй». Как старший брат! Серега так же всегда начинает нравоучения.

– Что?!

– Ты имеешь право выражать чувства так, как считаешь нужным. И я имею право говорить то, что считаю нужным. А если мы оба делаем то, что нужно, то за что извиняться?

– Ну… я тебя обидела…

– А я тебя нет? Извиняешься только потому, что очень больно. Мне надо просить прощения, а не тебе. И… спасибо. – Саша слегка споткнулся. – Ты оказалась сильнее, чем я думал. Это мне урок.

– Какой урок? – Наташа пыталась разобраться в Сашиных словах, но смысл или ускользал, или мозг отказывался воспринимать такой поворот событий.

– Не важно. Наташ, давай так: я тебя понял. Если так надо, то прощаю. Если ты меня слышишь, то прости меня тоже. И забыли, да?

Как-то неожиданно потеплело в душе, Саша, как всегда, развернул ситуацию под другим углом, но в этот раз правильно. Надо именно так.

– Саш, и тебе спасибо. Правда, спасибо…

– Все, пока, созвонимся.

Телефон затих, но всё вокруг звенело праздничными колокольчиками. Наташа набрала полные легкие воздуха. Сейчас улетит! Легкая стала, свободная. Сделала как требовала совесть. И стало спокойно… Прощения надо хотеть просить. Тогда оно в радость.

Лариса уже заняла столик, укрытый уютной синей скатертью в полоску. Символизм продолжал незримо присутствовать в происходящем: со стены на Наташу смотрела страшнючая маска мексиканских индейцев. Что ж, и здесь есть что оставить. Лариса крепко обняла и поцеловала в щеку:

– Привет, пропащая, соскучилась по тебе. Что такая хмурая?

– Каяться, пришла, не поверишь. – Наташа, стараясь не смотреть Ларисе в глаза, размотала палантин и сняла короткое синее пальто, расстегивая три пуговицы так медленно, будто их все девять. Лариса то ли сделала вид, что не поняла, то ли на самом деле не расслышала:

– Я тебе заказала американо и буррито с курицей, как ты любишь, и не вздумай трясти кошельком, я угощаю.

Наташа села напротив Ларисы за столик и глубоко вздохнула. В теплом помещении кафе, пропитанном ароматом специй, мяса жарившегося где-то на кухне на гриле, запахом сигар, от соседнего столика, ледяной ветер, забравшийся во все рукава-полы-воротники, постепенно уходил, но зубы почему-то постукивали от оставшейся внутренней дрожи.

– Лорик, я хочу попросить у тебя прощения.

– За что? – Искреннее удивление не сочинить, если оно идет от души.

– Я все годы нашей дружбы прожила страшной эгоисткой. Нет ничего хуже такой подруги, которая думает только о себе. Я же ничего о тебе не знала и не хотела знать. Своим поведением заставляла притворяться, делать вид, что все хорошо, хотя проблем выше крыши. Пока меня носом не ткнули, я не замечала, что происходит.

– Наташ, – Лариса, замахала руками, – подожди…

– Нет, не перебивай. Пожалуйста. Я так мысль теряю. – Закурила, с трудом контролируя руки, чтобы не дрожали. – Я клянусь, больше не буду так паршиво себя вести. Я даже в гости к тебе не ходила, считала нормой наши редкие встречи в разных забегаловках, на которых говорила только о себе.

– Подожди, – Лариса все же остановила монолог, – Не усложняй. Не забывай, что это я скрывала многое, просто умалчивая.

– А почему ты это делала? Не потому ли, что я все равно бы не поняла и стала бы вычитывать теорию нравственности? Я – эгоистка, жестокая и самодовольная!

Молчание в ответ слишком красноречиво, искать другой ответ бессмысленно. Наташа отвела глаза, силы быть храброй и живой заканчивались. Однако, это не просто, говорить правду.

Неожиданно Лариса дотянулась через стол и взяла за руку:

– Не правда, ты – не эгоистка. Ты очень ранимый и искренний человечек, просто после своего короткого замужества обложилась такой толстой стеной, что не пробиться. Я же знаю, что такое твои морализаторские высказывания – убедить себя, в первую очередь, что правильно живешь. А другим ты никогда не мешала поступать, как хочется

Предательская слеза все-таки вывалилась и огромной каплей шлепнулась на тарелку с буррито. Тема закрыта много лет назад. После института, Наташа влюбилась по уши в парня, подкатившего на улице с банальным: «Девушка, скажите, сколько время». Избранник судьбы работал в музыкальном киоске. Как настоящий мужик брутален, волосат, умен и амбициозен. Звался Игорь, играл на барабанах в самодеятельной рок-группе, репетируя по ночам и прогоняя с самого утра сон пивом. Поругавшись с родителями, окрыленная тем, что уже имела зарплату преподавателя английского, Наташа собрала вещички и переехала к нему, в мизерную комнату в коммуналке. Длилось наваждение без малого год. Ее, так называемый муж, без роду и племени, сначала очаровывал умными речами, цитатами из классиков, знакомил с друзьями, околачивающимися на Рубинштейна, 13, потом стал поговаривать о том, как дальше жить. Для начала, Наташиным родителям надо разменять квартиру, чтобы молодых обеспечить. Детей не заводить ни в коем случае, в планы будущей рок-звезды ползающее и писающее никак не вписывалось. Наташа должна, нет, просто обязана, перейти на более оплачиваемую работу в крупный международный холдинг переводчиком, чтобы денег прибавилось в семейном бюджете. Сам, надо сказать, после того, как переехала к нему, создав ячейку общества, перестал работать, отдал все свободное время «творчеству». То есть, гулял с другими вольными художниками и музыкантами, репетировал в неизвестных местах, пил пиво. Короче, где-то всегда проводил время. Один. Без Наташи. И все это на ее весьма скромную зарплату. Как итог, родители отказали с квартирой, мало того, пригрозили выписать на улицу, если не одумается. Наташа пришла в коммуналку вся в слезах, мол, милый, что же делать? Мы должны с тобой все решить, как жить дальше. Игорь выслушал, кивнул головой, стали жить дальше. Просто жить. Дальше – не получилось. Через пару дней, вернувшись с работы, Наташа обнаружила, что нет более-менее ценных вещей, денег, драгоценностей. Игоря, соответственно, тоже. Еще через пару дней заявился сурового вида мужчина, предъявивший права на жилплощадь. Игорь – племянник из Воронежа – временно проживал. Наташу не знает, причины, чтобы здесь оставалась, не видит и просит отдать ключ и деньги за квартплату за последний месяц. Где Игорь? Уехал в Европу. С тех пор ни разу Наташа не слышала о своем «муже». Спасибо родителям, поняли, простили. Больше об этом, в том числе и Лариса, никто не вспоминал. Сама уже стала забывать, а вот ведь… Причина бегства от серьезных отношений и в этом тоже кроется.

– Саше про меня много рассказывала?

– Про Игоря?

– Да.

– Рассказала. Прости, но сама бы ты никогда…

– А зачем? – Наташа высвободила руку, может это и правильно, но почему бы не спросить разрешения поворошить ее персональное прошлое? – И почему ему могут быть интересны такие подробности моей личной жизни?

– Потому что вы похожи. Колючки ваши не от сладкой жизни, а наросли из-за таких добреньких близких, как твой придурок и Сашина стерва. – Если Лариса уверена в своей правоте, то переубедить невозможно, ни за что не откажется от своих слов. – Можешь меня убивать, ненавидеть, но я хочу, чтобы вы подружились.

– Сводня старая. – Наташа усмехнулась, осторожно вытирая слезы, стараясь не размазать тушь на ресницах.

Лариса хихикнула:

– Вот я, как раз, не об этом, дурында. Тебя планируется пригласить на роль крестной матери, а он, в конце концов, отцом будет ребенку. Неужели вы общаться не должны? Подожди-ка… – Лариса вдруг уставилась Наташу так, будто впервые увидела и со всей дури хлопнула ладонью по столу, – А ты, я смотрю, не против, чтобы и задружить покрепче с ним? Влюбилась?! Как я проглядела этот момент! Ну, ты и скрытная!

Наташа почувствовала, как густой и горячий румянец выбирается из-под «водолазки» и покрывает лицо до кончиков волос. От досады, что не может справиться с собой, закусила губу, Не успевшие высохнуть слезы вновь близехонько подступили. Что-то слишком много в последнее время стала плакать. Где-то глубоко внутри, как в сказке о Снежной королеве, из сердца выпал ледяной осколок. Лариса пересела рядом с Наташей и обняла.

– Наточка, прости меня. – Жарко и торопливо зашептала, как маленького ребенка укачивая в объятьях. – Я не хотела обидеть, просто не догадалась, что Вот Сашка! Успел все-таки очаровать. У него так всегда, ничего не делает особенного, а девчонки сохнут и на шею вешаются.

Наташа отстранила Лору:

– Я не влюбленная дура. Я…

Снова попытка соврать. Сказать не то, что на самом деле думает…

– Я влюбленная дура… Ты права, хочется задружить, но как?! Если храбрости побольше, то уже повисла бы на шее. Но боюсь. Не умею. – Наташа вздохнула. Как это тяжело признаться подруге в том, что скрываешь от себя самой.

– Я тебе скажу одно: Саша – непредсказуем. Он слишком глубоко в проблемах потерялся, глубже, чем ты можешь представить. – Лариса вдруг посерьезнела. – Не советую тебе хотеть больше, чем он дает. Тем более влюбляться. Это худшая кандидатура для отношений.

– А ты можешь объяснить, почему ты так думаешь?

Лариса попросила у официанта счет.

– Давай я тебя домой отвезу, по дороге и поговорим. Извини, не могу подольше побыть, пора домой.

Как и следовало ожидать, разговора в машине не получилось. Лариса всячески уворачивалась от прямых вопросов. То казалось, не знает с чего начать и постоянно перескакивает с мысли на мысль. То, Лора просто отшучивалась, обзывая Сашу престарелым ловеласом. Сумбур, с которым рассказывала уже известные Наташе факты: как он ушел от жены, как познакомились; не принес новых знаний и выдавал волнение. Но почему? Уже собираясь выходить из машины, Наташу вдруг посетила невероятная догадка:

– Лора. Ты только честно скажи, может ты сама того? А? Ну понимаешь…

Лариса как-то странно посмотрела на Наташу:

– Ну, допустим, понимаю… Нет. Я не влюблена в Сашу, просто переживаю за вас обоих…

Повисшую паузу можно назвать дважды «МХАТовской». Наташа взялась за ручку дверцы машины, чтобы открыть, пожелать хорошего вечера и пойти домой, но Лариса все же решилась договорить:

– Я не хочу, чтобы у вас начались отношения.

Лучше бы молчала. Такого поворота разговора Наташа меньше всего ожидала. Голос опять предательски задрожал:

– Вот даже так? Простой вопрос: почему. Просто не хочешь?

– Вы, как два кубика Рубика, не сложитесь вместе, только переломаете друг друга. Тебе нужен мужчина попроще, незамысловатее. Так, чтобы веселил, ухаживал по-старинке.

«Боря», сразу возникло в голове. Но Лариса не знает, не успела о нем рассказать, может, кто добрый помог, опередил с новостями?

– Наташ, ты прости за такую откровенность, но ты Саше в очередной раз жизнь сломаешь. Ему нужна позитивная легкая, как бабочка, девчонка.

– Короче, как я тебя поняла, мы – слишком тяжелые и мрачные, чтобы быть вместе? Так ведь? И нам нужно каждому по дурачку, чтобы развлекали?

– Нат! Не заводись, я говорю, что думаю. Уж будь добра, позволь мне такую роскошь, говорить тебе правду… Хоть иногда…

Прозвучало как пощечина. Ну и поделом. Правильно, заслужила.

– Я услышала тебя. Может ты и права… Но дай хоть один шанс… Помечтать.

Лариса печально улыбнулась:

– Не слушай меня. Поступай, как сердце подсказывает. Не мне советовать. Давай, дружок, обнимемся, и я поеду. Эля ждет.

Вдруг у Ларисы зазвонил телефон. «Элечка» – смущенно улыбнулась и торопливо чмокнула Наташу в щеку.

Обернувшись на отъезжающую машину и глядя на улыбку Ларисы, с которой говорила по телефону неслышные из-за поднятого стекла ласковые слова, Наташа неожиданно почувствовала острую зависть. Еще одно незнакомое чувство. Зависть. Мы так интеллигентно прячемся за высокопарными словами о добром отношении к людям, рассказывая как рады за другого человека, а сами остервенело пытаемся не обращать внимание на ветвистый дуб, разрастающийся в душе. А зря. Зависть может быть очень полезна: если чему-то сильно завидуешь, то стоит задуматься, может этого как раз и не хватает? Чего Наташе сейчас больше всего хотелось? Чтобы кто-нибудь ждал ее дома…

– 10 –

Лариса позвонила накануне вечером и сообщила важную новость: Саша собирался идти в клинику, сдавать анализ. Вечер прошел из угла в угол. Все, что ни бралась делать, валилось из рук, будто сама завтра собиралась пойти к врачу. В полной мере ощутила важность момента. Охватило волнение за Ларису, ее материнство напрямую зависело от результата, но в большей степени переживала за Сашу. Непростой момент в жизни любого: узнать о невозможности продолжить род. Так уж устроен человек, рождается от другого, потом рожает или способствует рождению себе подобного и уходит в мир иной. Говорят, умирать легче, когда остаются жить на земле потомки. Защищать утверждение Наташа не бралась. На личном опыте не проверяла, да и не собиралась, и ко всему, что мало-мальски похоже на популизм, имела стойкую неприязнь. Среди всех красивых мифов и утверждений еще никто по-доброму не ответил на вопрос, почему иногда природа берет и закрывает возможность продолжения себя в детях. Почему так? С чем связано ограничение? Ведь в большинстве случаев, нет причин не продолжать существование совершенно замечательного по всем параметрам генетического кода. На этом фоне так называемые чайлд-фри выглядят более чем странно. По их мнению «дети убивают женщину и убивают ее жизнь. Это удел бедноты – размножаться из страха одиночества и из страха нереализованности…» А со стороны выглядит так, что это они, отрицающие деторождение, уничтожают право на жизнь, за которую боролись предыдущие поколения.

* * *

– Наташа, ты меня слышишь? – Саша почти шептал в телефонную трубку.

– Слышу, а ты почему тихо говоришь? – Наташа стояла в коридоре института и практически догадалась, о чем спросил, настолько тихо шелестел его голос.

– Я в клинике. Баночку дали. Жду, когда освободится тайная комната удовольствий. Тут, оказывается, до фига желающих там побывать. Поняла?

Наташа положила на подоконник учебник и заткнула другое ухо пальцем:

– Ух ты! Можно тебя поздравить?

– Не, еще только будут смотреть, способен вообще стать отцом или нет. – Сашин шепот был взволнованно-зловещим. – Наташ, ты это… помочь можешь?

– А чем? – искренне удивилась Наташа.

– Расскажи что-нибудь эротическое, легче будет анализ сдавать. Надо в баночку много живчиков напустить, а для начала я возбудиться должен.

Ну, что ж, этот человек всегда удивлял, и сейчас чертовски приятно, что именно ее выбрал в качестве возбуждающего фактора. Наташа почувствовала, как щеки начинают гореть, а губы расплываться в неприличной улыбке.

– Саша, ты меня смущаешь, я же на работе, в коридоре института. Иду на семинар по…

– Да не трынди ты таким учительским голосом, у меня наоборот съеживается. Знаешь, что, у тебя есть какой-нибудь текст в руках?

– Ну есть, стихи Бернса.

– Кого??

– Поэт Роберт Бернс, стихи на английском. Несу студентам на семинар, перевод будем делать.

– Пойдет, давай. Даже круто, что на английском. Ничего не пойму, только читай по-эротичнее, устрой мне секс по телефону.

– Подожди, я тебе перезвоню, надо спрятаться!

– Давай, жду!

Наташа почти бежала по коридору в поисках свободной аудитории, как в юности снова появилось ощущение личной, сладострастной тайны, когда идешь на свидание, о котором никто не знает, и предвкушаешь запретное.

Как на счастье, большая лекционная аудитория оказалась пустой. Наташа начала лихорадочно звонить Саше, и для пущей концентрации уткнулась лбом в угол:

– Ты еще не зашел?

– Куда? В комнату удовольствий? Нет, готовлюсь. Начинай, все нормально, я слушаю, – Прошептал в телефон.

Однажды Лариса затащила к себе на работу на пробы: требовалась ведущая погоды. По концепции телеканала, решили убрать из эфира сексапильных девушек и создать собирательный образ умной женщины. В очках, интеллигентной наружности, мол, питерская погода требует особого подхода. Наташу, естественно, на пробах не отобрали, но похвалили голос: четкая дикция, уверенный правильный выговор и приятный тембр. Посоветовали на радио идти в срочном порядке. Вспомнив те далекие минуты признания профессионалов, и насколько она умеет хорошо говорить, Наташа сконцентрировалась. К счастью убрать учительские интонации получилось легко, достаточно вспомнить, как познакомились с Сашей и все его прикосновения:

My curse upon your venomed sting,

That shoots my tortured gums along,

And through my ear gives many a twinge

With gnawing vengeance,

Tearing my nerves with bitter pang,

Like racking engines!

All down my beard the drools trickle,

I throw the little stools over the mickle,

While round the fire the children cackle

To see me leap, And raving mad, …

Саша пробормотал непонятное в трубку, что-то вроде: «Ну все, пора, спасибо» и отключился. Наташа с грохочущим сердцем, постояв минуту-другую, наконец-то позволила выбраться из угла аудитории Негнущимися ногами прошла на место преподавателя и рухнула на стул. Кажется, задание выполнено хорошо, даже перестаралась. Неизвестно, помогла ли Саше, но себя возбудить еще как удалось. Подняв глаза на задние ряды парт, замерла: там сидела студентка и выпученными глазами смотрела на Наташу, боясь пошевелиться. Как незаметила-то?! Спала, коза малолетняя, что ли, завалившись под парту? Оригинальный способ прогуливать занятия. Вот это казус! Надо выруливать из ситуации достойно: Наташа медленно поднесла палец к губам: «Т-сс», затем также медленно встала и вышла, тихо и тщательно притворив за собой дверь в аудиторию. Только потом позволила расслабиться и быстрым шагом понеслась прочь, как с места преступления. Поймала на мысли, что заблудилась и совершенно не понимает куда идет, как будто впервые на родном факультете.

* * *

После занятий Наташа пошла по набережной Мойки на остановку к Исакиевскому собору. Утренний инцидент с «сексом по телефону» до сих пор не выходил из головы. Нужно немного пройтись, глотнуть свежести после дождя. Солнце легкими нежаркими бликами перебирало легкие волны реки. Каменные лица бесстрастно взирали с фасада доходного дома. «Если среди большого скопления людей думать про что-то тайное, то оно становится понятным и не страшным». Наташа перекатывала мысль в надежде, что поймет смысл произошедшего.

Через какое-то время, боковым зрением заметила, рядом, вдоль тротуара движется в темпе шагов автомобиль. Ну конечно, Саша. Махнул приглашающим жестом.

– Привет, – Наташа боялась встретиться глазами, волнение все-таки выдала, чересчур сильно хлопнув дверцей.

– Ну, здравствуй, боевая подруга. – Саша, наоборот был чрезмерно весел и с широкой улыбкой постоянно поглядывал на Наташу. – Ну что ж ты так смущаешься? Я же тебя голой не видел, хотя и представлял. Вообще после такого я обязан на тебе жениться. – Одной рукой быстро приобнял за плечи.

– Саша, ну перестань, я и так сквозь землю готова провалиться! – Наташа не знала, куда себя спрятать. Жаль, что капюшон у пальто не шапка-невидимка.

– А я тебя обманул.

– В каком смысле? – Саша захохотал, когда Наташа недоверчиво посмотрела на него.

– Не бойся, я не устроил розыгрыш. Не в том смысле обманул. Я уже из комнаты с мягкого диванчика и с… баночкой в руке звонил.

– То есть, пока Я читала стихотворение, ТЫ… – Наташа просто не могла выговорить, чем он занимался, а между тем воображение лихо нарисовало, как это происходило. Даже волосы, казалось, покраснели от возмущения и стыда, но внизу живота так сладко заломило, что вырвался непроизвольный стон.

– Да не расстраивайся, ничего же страшного не случилось. Просто виртуальный секс. Это для меня совершенно новые ощущения. А для тебя?

Наташа не знала, что тут сказать и не нашла ничего лучше, как пожать плечами.

– Ты хочешь сказать, что уже такое пробовала? А с кем, расскажи? – Саша даже подпрыгнул в кресле автомобиля и заерзал, – Пойдем где-нибудь кофейку попьем? А?

– Да не делала я ничего такого! Просто не знаю, что сказать. Пребываю в шоке! – Наташа сама рассмеялась. – А кофе можно. И не только кофе, целый день ничего не ела из-за тебя.

– Ну поехали, поищем, где перекусить. – Саша лихо, пугая голубей, развернулся на Исакиевской и вырулил на Вознесенский проспект. Невольная улыбка расплылась по лицу от сочетания легкого томления во всем теле, ласкового солнца и рыка немецкого автопрома. На такой позитивной волне Наташа решилась поговорить о Сашином друге. Его неприязнь могла быть просто, как в сказках, рефлексом верного дракона-охранника.

– Я немного побаиваюсь твоего Дениса. Как бультерьер на меня смотрит, вот-вот вцепится в ногу. Просто так, без причины, только дай повод.

Саша расхохотался:

– Внешность обманчива, грустно сказал ежик, слезая с сапожной щетки. Он, на самом деле хороший парень. И, прежде чем вцепиться, найдет причину. Старайся не давать повода, и вы подружитесь.

– Ну, чтобы подружиться, надо хоть немного представлять, что он за человек.

Пальцев не хватило. Денис являлся обладателем множества достоинств: дружат с первого класса, Денис не раз выручал из разных ситуаций. Настолько предан, даже на юридический пошел из-за Саши. Теперь работает в администрации на Невском, строит коттедж в Выборгском районе. Два языка – английский в совершенстве и в качестве хобби – шведский, в списке лучших армрестлеров города и области, женат уже десять лет, воспитывает двух дочек.

– Кстати, он считает меня стихийным бедствием, поэтому постоянно применяет навыки из опыта службы в МЧС.

– А слежку за тобой Дэн не ведет?

– Однажды моя бывшая просила следить. Заподозрила в измене. Дура. – Саша замолчал. Резко вывернув с Садовой, зачем-то остановился на набережной Крюкова канала. Достал влажные салфетки и стал тщательно вытирать приборную доску автомобиля.

– И? Чем закончилось?

– Дэн в первую очередь пришел ко мне. – Вышел из машины и обошел кругом, попинал колеса.

К бабке-гадалке не ходи, все понятно, измена имела место. Почему до сих пор так тревожит? Не садится в машину, стоит рядом, курит.

– Поехали, ты поесть хотела. – Дверью хлопнул так, что у Наташи заложило уши.

– Я что-то не то спросила? – Наташа отвернулась. Блики на воде, несколько минут назад ласковые перышки, теперь походили на бритвенные лезвия.

– Не стоит ворошить прошлое. Что было, то прошло.

– Вообще-то я спрашивала про Дениса, а что уж ты там наворошил, на мой счет приписывать не стоит.

– Извини.

Аппетит пропал, вместе с ним желание разводить чужие тучи голыми руками.

– Довези до остановки, я хочу домой.

В ответ каменное молчание. Саша заговорил только когда остановился в Наташином дворе.

– Я ходил налево, что уж скрывать. В последние годы брака. Однажды нашел студентку, на десять лет младше, которой абсолютно все равно, сколько у меня денег, главное, что я делаю в постели и куда вожу гулять. Мне нравилось имя: Ксюша – юбочка из плюша. Она ни с того ни с сего начала песню, что забеременела. Естественно, я подумал, врет. От меня нереально, а кого на съемную квартиру водит – не мои проблемы. Думал, хочет меня поиметь. Ну, бросил. Через пару месяцев встретил ее подружку, рассказала: Ксюша сделала аборт, бросила учебу и к родителям в Тверь. До сих пор мучаюсь, вдруг я ошибался.

Настроение упало до нуля и продолжало катиться в минус. Чем помочь? Пришлось сказать, как есть:

– Саш, думаю, узнаешь очень скоро …

– Что? – Черные глаза смотрели с диким отчаянием. – Что все бабы врут?

– Правду, Саш, всего лишь правду. А что с ней делать – разберешься.

Молчит, руки бессильно лежат на коленях.

– Езжай домой, рано бить тревогу. Есть поважнее дела. – Наташа открыла дверцу машины, как створку чугунных многотонных ворот отодвинула. Горло сжали до боли застрявшие слова утешения.

В квартире, не зажигая света, прошла на кухню. Сашина машина серым унылым пятном в надвигающихся сумерках еще стояла во дворе. Почему все достается ей? Где Денис? Лариса? Остальные друзья-знакомые-коллеги? Почему с самой сильной болью и душевной мукой идем к чужим?

Так хочется доказать Саше, что она не подведет.

Но как?

– 11 –

День не задался с самого утра. Питерская погода решила показать неуравновешенный и мрачный характер. Утром Наташу вместо будильника разбудили хлесткие струи дождя в стекло. Принимая душ, пришлось наслаждаться жутковатым завыванием ветра в вентиляции. Выйдя на улицу, мгновенно промочила ноги. Жалкое зрелище: милые замшевые туфли от «Франческо Донни» с бантиком как у гимназистки – в бурных потоках необузданной воды. Хорошо на кафедре валяются растоптанные удобные «тихоходики» для долгого стояния на лекциях. Пока шла от автобусной остановки до работы, порывом ветра сложило зонт так, что лопнула спица, получила порцию дождя в лицо. На лекции пришла записочка, написанная аккуратным девичьим почерком: «Наталья Алексеевна, у Вас тушь потекла. Доброжелательница». Пришлось извиниться, уйти в туалет и обнаружить в зеркале раскрас а-ля Пьеро. Вернувшись, сказала в воздух «спасибо». Кто-то с задних рядов ответил «И Вам не хворать». Нестройный смех окончательно испортил настроение.

Борис превзошел самого себя. В этот раз не оставил на кафедре букет из листьев. Наверное, лень нырять в лужи, чтобы собрать очередную экологически-романтическую икебану? Возмущенно вскинув брови над толстенными стеклами очков, Игнатьевна, как дохлую мышь, держала толстенькими пальчиками чупа-чупс с привязанным бантиком от цветочной упаковки. Не исключено, что снял с чужого букета. Наташа молча помотала отрицательно головой, леденец постигла участь листьев. Надо с ним поговорить. Хотя как сказать мужчине, что не нравятся его подарки? Скользкая тема. Получается, что и мужчина не нравится. Ведь если принимаешь отношения, то переделывать человека – последнее дело. Либо целиком, либо в отставку. Наверное, вся кафедра уже глумится по этому поводу, Игнатьевна ненадежный хранитель чужих секретов. Тем более, Наташин роман – классическое пособие как не должно быть. А на чужих ошибках любят поучиться.

Решила не брать домой работы первокурсников на проверку. Хватит уничтожать время, отпущенное работодателем на личную жизнь. В конце концов, можно придумать уборку, почитать книжку. Давно мечтала научиться рисовать. В построении туманных планов на сегодняшний вечер почти на автомате проверила толстенькую кипу ксерокопированных листочков. Получилось относительно быстро, благо задание коротенькое: отметить галочками правильное употребление глаголов «презент перфект». Наташа проверяла не просто знания студентов, а саму себя. Если смогла объяснить правильно, то и студенты нарисуют галочки, где надо. Среди молодых преподавателей считалась самой перспективной, способной справиться даже с самыми трудно обучаемыми. Как не пыталась объяснить остальным коллегам, что дело чаще всего не в студентах, а в плохой работе педагога, отмахивались, мол, это у Вас талант, только Вы можете! За этим «даром» стояли годы кропотливой работы над собой. Лариска уже «стописят» раз предлагала бросить не очень денежную и нервную преподавательскую деятельность и уйти на поприще переводчика, но ка?! Столько сил вложено, каждый успех, как шажок в крутую гору. Если все закончить сейчас, то опять скатишься к подножию. Вновь подниматься – тяжело. Наташа имела четкое убеждение, что совершенствоваться можно только в том деле, которым занимаешься много лет. Что-то бросать и начинать новое, как ни объясняй себе и другим – бесцельное бегство от трудностей.

Полоса неудач не хотела сужаться. Отопительный сезон не начался, туфли так и не высохли, каблучок к каблучку простояли весь день сиротливо под холодной батареей. Наташа, закончив проверку, решила пообедать в столовой университета. Пришлось в растоптанных красных балетках, совершенно не вязавшихся со строгой темно-зеленой юбкой и кремовой атласной блузкой, брести в другой конец здания, натыкаясь на удивленные взгляды студентов. По закону подлости, на дверях столовой висело объявление «Санитарный день». Голодная, уставшая вернулась на безлюдную кафедру. Игнатьевны нет, где-то наводила порядки, не шариться же без нее по шкафам в поисках печенек и шоколада. Сев за стол, грустно подперла голову рукой: мысли побежали неровным пунктиром. На часах уже четыре часа дня. С восьми – ни крошки во рту, дома пустой холодильник. Настроение ни к черту, дождь чуть угомонился, но продолжает мелко сеять из низкого свинцового неба. Кажется, что бетонную плиту положили на голову, не думала, что метеочувствительная. А может возраст? «Подкрадывающаяся старость начинает присылать гонцов», как обычно красиво сплела слова и усмехнулась.

Слегка поборовшись с брезгливостью, залезла в мусорное ведро и достала чупа-чупс Бориса. Может и прав, что подарил немного сахара. Глюкоза пошлет в мозг команду «Радоваться!». Ведь наверняка знал, подлец, что столовая будет закрыта, и не предупредил. «Лучше бы на пирожок бантик нацепил».

В сумке, заброшенной на подоконник, глухо зазвонил телефон. Покосилась на сумку: совершенно не тянуло узнать: у кого какой к ней интерес и продолжила бездумно сосать чупа-чупс, уставившись в окно. Звонок повторился. Потом еще и еще. «Depeche Mode» – хорошо, но не в таком количестве. На телефоне все четыре пропущенных были от Саши. К плохому настроению добавилось тянущее чувство тревоги: такая настойчивость что-то под собой имеет. Наташа вздрогнула, телефон зазвонил прямо в руках:

– Алло, прости, не слышала. Привет.

Саша молчал. Наташа посмотрела на экран телефона, не отключился:

– Саш, ты меня слышишь? Я тебя нет. Алло!

– Мама… всё… нет её…

Обдало холодом с головы до ног, во рту моментально пересохло:

– Еду к тебе. Скоро буду.

Быстро отключилась, сумка, плащ в охапку, чупа-чупс назад в мусорку, вот удивится Игнатьевна. Зонт забыла, ну и черт с ним, все равно сломан. Выскочив за ворота на дорогу, бросилась под колеса первому попавшемуся такси. Сидя на заднем сиденье, сообразила, что надо приехать спокойной, с ясным разумом. Вспомнила, как сама металась, не понимая, что делать. Как это – хоронить? Когда умер папа, мама все организовала сама, они с братом только ездили, оформляли бумаги. Когда ушла мама, то если бы не Лариса, которая неотступно находилась каждую минуточку рядом, Наташа вряд ли сделала все. Сергей приехал только уже к похоронам, обнял и заплакал: «Маленькая моя, как же ты все сама».

Сердце сжалось, Саша совсем один. Есть у него Дэн, поможет, но они оба – мужчины. Всегда, во все времена собирали в последний путь женщины. И вообще, не тот вариант, когда нужно справиться с организацией того, что не делал никогда. Похороны единственного близкого человека – самое страшное мероприятие, которое приходится не только посещать, но и устраивать.

Выгребла таксисту все из кошелька – не хватило полтинника. Чуть не расплакалась, но тот, услышав, что умерла мама друга, проявил человечность – вообще не стал брать деньги. Саша стоял у подъезда в спортивных штанах, в темно-синем пальто и почему-то в сланцах. Издалека видно, колотит мелкая дрожь. Трясущийся, с дикими глазами, засунув руки в рукава пальто, Саша неотрывно смотрел в глаза. Захотелось ослепнуть, только не видеть таким жалким.

– Ты почему здесь? Замерз ведь, пойдем.

– Давай покурим. Есть сигареты?

Наташа достала пачку, протянула, руки у настолько сильно тряслись, что сам не смог достать. Помогла, даже прикурила.

– Кто-нибудь есть в квартире?

– Нет. Она там одна. Я Лере позвонил. На работу тоже позвонил. Сам остался. Утром мама снова в кому впала, я скорую вызвал. – Хриплым голосом между глубокими затяжками, Саша выдавал фразы, как репортаж с места событий. – Приехали, сказали, что не повезут, смысла нет. А мне посоветовали просто сидеть и ждать. Я маму целый день звал. А она вздохнула глубоко так…

– Ты милицию вызвал? – Наташа лихорадочно вспоминала, что еще надо делать.

– З-зачем милицию? – От удивления Саша заикнулся. – Я же ее не убил?

– Так положено, когда человек умирает. Надо вызвать милицию, они приезжают, дают заключение о естественной смерти и говорят, что надо дальше делать. – Наташа погладила по плечу. – Пойдем, надо действовать. Ты Денису звонил?

– Только тебе. – Саша бросил окурок и послушно пошел в подъезд.

Не позвонил Денису?! Маленькая победа, с одной стороны, о ней подумал в первую очередь, но и огромная ответственность: заменить целый мир, исчезающий терял с каждой секундой.

Когда в доме присутствует мертвец, по комнатам разливается неуловимый запах потустороннего, а воздух становится плотнее от присутствия неживого в реальном среди живых.

Саша прошел в мамину спальню, сел на стул и застыл, забыв и про милицию, и про Наташу. Осторожно зашла следом. За то время, что маму привезли из больницы, похудела еще больше, казалось, под одеялом ничего нет. Черты лица заострились, стали еще красивее. «А говорят, что смерть не красит», почему-то в самые ответственные моменты в голову лезет всякая глупость и витиеватая дребедень. Эдакая защитная реакция против боли, инстинкт самосохранения, чтобы не свихнуться.

– Саш, надо действовать. Как позвонить в ваше районное отделение милиции или полиции, как там сейчас называется? – Присела на корточки, заглядывая в лицо в попытке увидеть хоть какую-то эмоцию. Потрясла за коленку.– Саш, очнись.

Саша с выражением полной растерянности посмотрел на нее.

– Я не знаю.

– Пойдем. Мне нужна помощь. – Встала, потянула за рукав. Горе засасывает, как зыбучий песок. В нем тепло, уютно, сопротивляться можно, но не хочется. Страшно становится тогда, когда сдавливает горло, и ты понимаешь – навсегда. Наверное, для того, чтобы не задохнуться в собственной боли, он и позвонил Наташе. Опять, без слов, просил быть женщиной. Быть рядом.

В половине одиннадцатого вечера ушла бригада из похоронного агентства. Договор подписан, все распланировано – список дел на столе в кухне, мама собрана в долгую дорогу, лежит в гробу рядом кроватью в спальне.

Наташа налила чай в две кружки, так и не удалось поесть с самого утра. Саша молчал практически весь вечер, изредка отвечал на вопросы, но только в том случае, если их задавала Наташа. Не слышал никого, кто с ним разговаривал: ни полицейских, ни соседей, ни похоронных агентов, реагировал только на Наташу. Иногда становилось немного жутковато, казалось, что сошел с ума. Полицейский тоже так подумал, потому что, уходя, подозвал Наташу:

– Вы останетесь ночевать с ним?

– Я не знаю, не думала об этом.

– Я рекомендую, – И, понизив голос, – Не хотел бы приезжать сюда завтра по поводу самоубийства. Бывали такие случаи.

Наташа быстро глянула на Сашу, который сидел в большой комнате на диване, обхватив себя за плечи, все еще не сняв пальто, и тихонечко раскачивался из стороны в сторону. Для постороннего однозначно псих, до суицида один шаг. Но так может показаться тому, кто Сашу плохо знает… Подумала и тут же напряглась. А с чего это вдруг, Вы, дамочка, решили, что хорошо его знаете? Большое горе, которое не с кем разделить, может любого сподвигнуть на непредсказуемые выверты. Что еще держит Сашу в жизни, какая еще веточка не сломалась, какой канатик туго и надежно натянут?

От горячего чая снова разыгрался аппетит, сил терпеть не осталось. Наташа заглянула в холодильник без спросу. В маленькой кастрюле нашла остатки борща, наверное, Лера сварила. Вылила в тарелку, остатки – громко сказано: ниточки капусты, пара кусочков картошки, одному не хватит, но хоть что-то. Поставила на плиту разогревать. Саша неожиданно тихо пришел на кухню:

– Наташка, не уходи, останься сегодня.

Медленно повернулась, может, показалось? Саша, зажав кружку в обеих ладонях, жалобно смотрел на Наташу.

– Останешься?

– Ну, если ты меня накормишь, то да.

– Сама неплохо справляешься. – «Надо же, а ведь думала, что ушел в себя, ничего не замечает». – На меня тоже разогрей, не помню, когда ел.

– Борща немного, поделюсь. Хлеба тоже мало, но есть паштет. Открывай сам, я не знаю, где открывашка. – Надо пользоваться моментом, пока начинает приходить в себя. – Кормить буду с одним условием: сними пальто, наконец, и вымой руки.

Ели из одной тарелки, бутерброды Саша сделал сам, поставил на стол, прямо на старенькой разделочной доске с рисунком – вислоухий щенок с мячиком. Наверное, сам лет эдак двадцать пять рисовал-выжигал. Звуки и ощущения жизни – стук ложек о тарелку, горячий борщ по стенкам желудка, большими мягкими ломтями бутерброды с печеночным паштетом – вернули обоих в состояние покоя, хотя бы относительного. Пальто наконец-то висело в коридоре, где и положено…

Саша остановился посередине большой комнаты, заложил руки в карманы тренировочных штанов и начал оглядываться по сторонам, что-то разыскивая. Вдруг развел руками и повернулся:

– А спать нам придется вместе. Опаньки. Я облажался.

– Вариант «кто-то спит на полу» не рассматриваешь?

– А матраса нет. У мамы я брать не буду. Диван большой, поместимся. – Саша быстро разложил диван-книжку. Размер оказался неожиданно внушительным, почти как у двуспальной кровати, но видно на лице Наташи по-прежнему не отразилось большого энтузиазма. – Ну почему все время плохо про меня думаешь? Не буду приставать, обещаю.

– Не думаю я про тебя плохо, ты из меня грымзу какую-то делаешь. Время дай информацию переварить. – Обиделась Наташа.

– Слово-то какое: «грымза». Я даже и не знаю кто это. – Саша, похоже, тоже обиделся. – Надо чистое постельное белье взять у мамы в шкафу. Пойдем вместе, я не хочу один.

Не стали зажигать свет, хватало из коридора и от тоненькой церковной свечки в изголовье. Зашли на цыпочках, будто боялись разбудить. У Наташи уши почему-то заложило, как вату засунули, никогда не замечала раньше страха перед покойниками, а сейчас стало жутко. Схватилась за Сашин локоть, вздрогнул:

– Ты что пугаешь?

– Да как-то не по себе.

– Наташ, перестань, это же моя мама.

Саша высвободил локоть и подтолкнул к шкафу. Наташа повернулась спиной к гробу. Ну и пусть его мама. Для нее – покойник, внезапно появившийся сегодня днем. Когда сама сидела возле папы, а потом возле мамы, в гробу лежал близкий и родной человек. Страха не было и в помине, наоборот, щемящее одиночество и тоска. Лариска боялась оставлять одну, но Наташе даже на секундочку не приходила в голову мысль испугаться. А вот сейчас, хоть и рядом с Сашей, но по спине бегали мурашки и холодели кончики пальцев.

Выложил белье Наташе на руки, только собралась быстро уйти, дернул за плечо, зашептал:

– Подожди. Давно хотел сделать.

Оглянувшись на маму, начал шарить на самой верхней полке. Достал пухлый сверток – старый облезлый целлофановый пакет из-под молока, перевязанный капроновой синей ленточкой, быстро затворил дверцы:

– Пойдем. Тихо только.

Вот, говорит, что не боится, а сам ходит на цыпочках и шепчет.

– Я знал, что здесь лежит. Мама рассказала, но я воспитан правильным мальчиком: чужие дневники и письма читать нельзя. Теперь мамы нет. Ну, есть как бы, в моих мыслях, часть меня, значит можно, да? – Нетерпеливо, так же, как говорил, развязал пакет, начал быстро перебирать письма, раскидывая по дивану. – Ого! Не знал, что мамины письма здесь тоже есть, думал, что только отцовские. Наверное, этот гад, когда приезжал разводиться, отдал. Держи, надо разложить по датам, хочу хронологию восстановить.

– А мне можно читать, ты уверен? – Наташа отложила стопку белья на край дивана к стене, села по-турецки и взяла в руки письмо в конверте.

Саша немного насмешливо посмотрел на Наташу:

– Когда же ты поймешь, я просто так ничего никогда не скажу. Я – юрист, и не могу болтать ерунды. Говорю только то, в чем уверен. И тебе проще соглашаться, чем махать ластами против течения.

Наташа потеряла дар речи. Еще час назад этот человек полностью зависел от ее воли и больше походил на сумасшедшего, готовящегося спрыгнуть с балкона. А теперь снова говорит невозможные вещи, при этом улыбается и смотрит в глаза, вызывая синдром кролика.

– И ты уверен, я должна делать то, что ты говоришь? – Хотя бы попытаться оказать сопротивление.

– Да. – Смотрит в глаза и улыбается.

– Так, все, проехали, – Наташа отмахнулась, как от мухи, рукой. – Считай, наш очередной скандал отложен во времени. Я все-таки сохраню за собой право не делать так, как ты говоришь. – запнулась, Саша продолжал смотреть удавом. – Иногда не делать.

– Я думаю, ты маме бы понравилась. Она всегда говорила, драть меня некому, поэтому таким хамом расту. А у тебя получается меня стегать. Сам не знаю, почему я позволяю тебе. – Саша начал разбирать письма.

– Кто-то из мудрых сказал: опираться можно только на то, что сопротивляется.

– Вот, согласен. Еще ты – умная.

Оба замолчали, смутившись от потока неожиданных откровений. Наташа поймала себя на том, что слегка улыбается и на душе потеплело. Саша, может сам не ожидая, выдал симпатию к ней. В боксе называется – раскрылся. Еще несколько дней назад попробовала бы нокаутировать колкой фразой, а сейчас даже и не хочется перчатки одевать.

Саша тщательно выбрал мамины письма, остальные отодвинул к Наташе. Прислонившись спиной к стене, развернул одно, начала читать вслух:

«Здравствуй, Заяц!

Получила твое письмо, страшно волнуюсь, как сдаешь! Главное ты не волнуйся, «ни пуха, ни пера!?» Будь спокоен и больше ешь, а то, наверное, опять похудел, как тогда после весенней сессии. А самое главное – будь уверен в своих силах! Костенька, я страшно соскучилась. Как сяду писать, так зареву, хоть я и большая. Напишу, как живу. Работаю по-прежнему, много общественной работы, учу английский язык, чтобы время летело скорее. Заяц, если бы был сейчас здесь, я бы столько наговорила, что тебе не переслушать, а в письме всего не расскажешь».

Голос дрогнул, аккуратно сложил желтый тетрадный листок, убористо заполненный строчками, потер глаза. Наташа поспешила заговорить, чтобы не дать Саше заплакать:

– От какого числа письмо?

– Восьмого января семьдесят пятого. Интересно, год только начался, а она про работу пишет. Люди раньше трудились, а не отдыхали по десять дней.

–Ну да. Ты заметил, почему-то нет писем отца раньше октября этого же года. Неужели не отвечал? Странно. Давай разложим по датам.

Наташа старательно просмотрела еще раз письма. Как бусинки собирались на ниточку: хрупкие листочки, пожелтевшие от времени, исписанные простыми словами, дышали жизнью, любовью, тоской. Среди писем Сашиного отца неожиданно заметила, несколько тетрадных листов, исписанных другим почерком, более нервным, не таким ровным и убористым. Лихо взмывал вверх хвостик у буквы «б», как задранный нос.

– Смотри, а здесь есть письма от другого парня. Немного, правда, но тоже в семьдесят пятом написаны. Ты знаешь, кто такой Валька? Полное имя Валентин, как я предполагаю.

Саша вздрогнул, как будто испугался Наташиного голоса.

– Кто? Не слышал ни разу от мамы про этого мужика. Дай посмотреть.

Торопливо развернул и начал читать:

«Хотел я тебя удивить, но опередила ты. К тебе я приеду в отпуск, но это будет в августе. Раньше не смогу. Вот только может быть отпуска мало? Надо подумать и тебе и мне, если это не поздно».

– Я не понял, у мамы кто-то еще был параллельно с отцом? – Саша широко открытыми глазами начал просматривать письма. – Ну да, вот, смотри, что пишет:

«Жди меня, если это не поздно, ответ я опять долго задержал. А кто знает, что может скрываться под словами «не знаю, чем все это кончится. Кажется, все скоро решится». Жди меня в гости, пиши о своих соображениях. Не грусти и не скучай»

– Наташ, письмо от седьмого мая, а мама вышла замуж за отца первого июня. То есть, параллельно еще этот Валька?

Они начали сопоставлять даты в письмах, выстраивая хронологию событий, о которых можно только догадываться. От тринадцатого октября ее письмо Сашиному отцу просто кричало криком:

«… Самое страшное, я даже не люблю тебя, и никогда не буду любить. Со мной ты будешь несчастным, да и я тоже… Костя, я не хочу быть твоей женой, я лучше умру. Я уже заранее ненавижу твоих детей, тебя. А ты этого не заслуживаешь. Будь человеком, согласись со мной. Разведемся».

– Теперь я понимаю, почему нет от него писем до октября, они порваны и выброшены. Вот, она даже об этом пишет. Но что произошло? Я же только что читал до этого письма: люблю-скучаю-приезжай, поженились. Прошло всего четыре месяца. – Растерянно перебирая письма, Саша пожимал плечами. – Как же так? Я всегда думал, что он нам жизнь испортил, а выходит…

Наташа зачитала из ответного письма отца:

«Я тебя не убеждаю, а просто понял, что глупо сделал и расписался с тобой, ты достойна большего, пока я не могу тебе всего дать. Коль все это так, будь счастлива с другим, по-моему, он не будет в обиде на меня, я не сделал ничего, что может опозорить тебя перед людьми, да он и сам в этом убедится… Говорю тебе прощай. Ты этого хочешь, как ни трудно произносить это слово в самом начале, когда все только начинается, но пусть будет так».

Саша подскочил с дивана, схватился с дивана и заметался по комнате.

– Убери! Еще дочитаемся до того, что я не его сын! Бред какой-то!

Выскочил на балкон, вскоре потянуло сигаретным дымом. Наташа продолжала, как ищейка, рыскать в стопке писем, написанных правильным женским почерком, сама не понимая, что ищет. Уже нельзя отрицать того, что вытащить прошлое на свет оказалось весьма плохой идеей. Женская интуиция подсказывала, что надо найти хоть какую-нибудь точку, по смыслу завершающую своеобразный «роман в письмах». Когда начинается хождение по поворотам жизни ушедшего от нас близкого человека, то начинают меняться воспоминания о нем. Может быть, ради этого храним тайны, умалчиваем о некоторых фактах биографии, уклоняемся от вопросов? Мы самостоятельно создаем воспоминания о себе.

Наконец попался листочек из тетрадки в косую линеечку, разорванный на три части. Крупные размашисто написанные слова, намного больше тех, чем в письме с просьбой о разводе, показывали решимость хрупкой женщины. Наташа торопливо выскочила к Саше на балкон. Сидел на табуретке, сгорбившись и засунув ладони в подмышки.

– Заходи в комнату, хватит переживать, это не твое прошлое.

– Как не мое, если в результате этих движух я родился? – Саша искренне возмутился, Наташа не могла не согласиться с правотой.

– Ну ладно, твое тоже, но прошлое, понимаешь? Твое, не твое, разницы уже нет. Ты ничего не можешь изменить, просто разреши ему быть.

Саша зашел в комнату, со вздохом, тяжело опустился на диван, потянул из стопки белья, приготовленного для Наташиной ночевки, пододеяльник и завернулся, поджав ноги.

– Я замерз. И психую.

Из импровизированной плащ-палатки торчала одна голова, лохматая, набитая мыслями до краешка, которую и греть не надо, перегрета до максимума. Наташа села рядом:

– Угомонись, вот еще записка короткая от мамы, уже февраль семьдесят шестого: «Жди меня в марте, максимум в апреле. Найди комнату, где мы будем жить, только не с родителями. Ни с твоими, ни с моими я не смогу жить, я буду другая. Я люблю тебя. Я верю тебе. Я очень буду скучать». Угадай, кому она пишет? Правильно, твоему отцу. Кстати, после Нового года писем от Валентина нет. Жаль, что конвертов к его письмам нет, непонятно, откуда писал.

Наташа оборвала рассуждения, потому что Саша не слушал. Беззвучно шевелил губами и загибал пальцы под пододеяльником:

– Все правильно. Она приехала в апреле из этой проклятущей Вологды, где проходила практику, а в декабре я родился. Как раз прошло девять месяцев. Помирились, значит. А потом он все равно ушел от нас. – Резко повернулся к Наташе. – Не смог жить с женщиной, которая не любит? Наташ, растолкуй по-женски, боюсь понимать, что произошло.

Что ж тут объяснишь, если сама ничего не понимаешь. Сашино лицо, как у любого растерянного человека стало глупым, глазами вновь потерявшегося ребенка выпытывал хоть что-нибудь, что могло помочь найти смысл в происходящем.

– Мне сложно, не знаю, как все на самом деле… – Сама себя остановила, заставив захлопнуть рот: опять выбралась наружу Наташа-дипломат с обтекаемыми ничего не значащими фразами. Прежде чем сказать – думай, не будь скользкой и бездушной, как рыба, уже по-другому надо: собрать всю волю в кулак и быть искренней.

– Думаю, что твой папа любил, а мама – нет. В силу каких-то обстоятельств, она стала с ним жить. Верной женой. Вот здесь, смотри, – Наташа торопливо перебрала письма и вытащила спасительный листик: – Валентин пишет: «Не понимаю, почему ты пишешь «прощай»? Может, лучше «до свидания?» Это последнее от него, по крайней мере из сохраненных.

– Значит, не просто так отец в Сургут умотал? – Пододеяльник взлетел почти под потолок, Саша вновь заметался по комнате. – Подальше от нас! А я его ненавидел всю жизнь, получается, зря?

– От нее.

Не услышал, а впрочем, какая разница, Ребенок – часть женщины. Пока не подрастет так, чтобы в глаза смотреть на равных, не воспринимаешь как самостоятельную единицу.

– Не смог. И не давал много лет развод из-за того, что любил? Но зачем тогда избил ее, когда приезжал? Я же свою дуру, когда требовала развестись, не бил, только орал матом.

– От воспитания зависит. Ну и вообще, представь себя на его месте…

Саша резко сел рядом на диван. Так шлепнулся, что Наташа подпрыгнула, испугал совершенно диким взглядом:

– Представляю, причем очень хорошо! Я, оказывается, очень на него похож, тоже не смог жить с той, которая не любит, а терпит. Свалил на все четыре стороны. Почти без штанов! Все оставил стерве, лишь бы исчезла с глаз долой! Но ты, как представитель бабского племени скажи, почему вы так делаете?! Зачем живете рядом и ненавидите? Не любите, а в кровать идете? Может, правда, бить надо и посильнее?

– А потому что жалко вас, мужиков. – Наташа отвела глаза, никогда не сможет научиться выдерживать его взгляд, – Трогательнее детей иногда бываете.

– Вот только попробуй сказать, что про меня так же думаешь. – Саша решительно показал кулак. В тренировочных штанах, всклокоченный, футболка с растянутым воротом – полная противоположность Александра в баре «The Hat».

Наташа улыбнулась:

– А если и я также думаю? И что? – Обхватила кулак двумя руками и направила себе в челюсть. – Давай, долбани, почувствуй силу.

Саша совершенно неожиданно обнял и уткнулся в макушку:

– Не смогу. Мне тоже вас, женщин, жалко. Хорохоритесь, типа, я сильная, вся такая независимая, а сами даже от взгляда обмираете со страха.

Вот неожиданность! Читал, как раскрытую книгу. Хотела возмутиться, но его сердце сильно билось рядом с губами. Где уж тут заговорить, даже думать трудно. Сквозь футболку, через тонкую ткань, совершенно другая жизнь, неведомая и недосягаемая, согревала волнами тепла и путала мысли. Неожиданно легонько оттолкнул Наташу, встал и взял в руки телефон:

– Давай я такси тебе вызову.

Кажется, договаривались, что останется. Зачем так резко менять планы? Наташа, после крепких Сашиных объятий не могла понять, что происходит. Ранним утром с ней такое любили проделывать родители: со спящей сдергивали одеяло, окуная в холод комнаты. Пока подбирала слова, Саша уже дозвонился до такси и заказал машину. Прошелся по комнате, заложив руки в оттопыривающиеся карманы тренировочных штанов:

– Пойми правильно, я сейчас все равно спать не смогу лечь. Не хочется, сама понимаешь. Буду сидеть и читать письма. Это единственное меня интересует. Тебе завтра на работу, так что езжай и отдыхай. Все будет нормально. Позвоню, скажу, когда хоронить будем, захочешь – приедешь.

Медленно встав с дивана, Наташа поинтересовалась:

– То есть, моя помощь не нужна больше?

– Только не драматизируй как обычно. С Денисом будет привычнее делами заниматься и по городу колесить. – Замялся, но, как всегда прямолинейно сказал. – Я помню, как тебе в больнице стало плохо. Незачем еще раз проходить то же самое. Моя мама умерла, мне и горевать.

Наташа вышла в коридор, запах покойника в квартире стал сильнее, но они, увлеченные письмами, перестали чувствовать. На какой-то момент вообще забыли о том, что в соседней комнате все еще присутствовала Сашина мама. Выйти и остановить чтение писем она не могла, но Наташе показалось, неодобрение так и витает в воздухе. Медленно натягивая плащ, все-таки сказала:

– Саш, маме бы не понравилось, как мы перелопатили прошлое. Может, ты не будешь продолжать? Ну, по крайней мере, в ближайшее время.

Подал сумку и отвел взгляд, закусив нижнюю губу. Что ж, теперь понятно, как выглядит в его исполнении нежелание соглашаться с очевидным.

– Саш, ты понял, о чем я тебя прошу?

– Выспись за меня.

– 12 –

Похороны прошли тихо. Наташа приехала сразу на кладбище, наврав на работе, будто надо к врачу. Не рассказывать же, что принимает участие в судьбе человека, к которому не имеет ни малейшего отношения. Перед воротами кладбища остановилась и закурила. Немного решимости и собранности не помешает. Не смогла заставить себя приехать в квартиру на проводы. На свежем воздухе, без запаха смерти и тяжелого аромата церковных свечек, легче сохранять спокойствие.

Если в городе листья уже потеряли привлекательность и превратились в бурый мусор, безжалостно сметаемый дворниками с тротуаров, то на кладбище переливы желтого, оранжевого и красного с редкими пучками еще зеленой травы поражали оптимизмом в таком далеком от радости месте. Наташа не торопясь шла по центральной аллее, греясь на легком осеннем солнышке, когда ее нагнал похоронный кортеж. Дэн заметил Наташу. Где-то метров через сто выехал из похоронной процессии и остановился у обочины. Поравнявшись с автомобилем, заглянула в окно. Дэн даже не удосужился открыть дверцу и поздороваться – сто килограмм презрения. «Ну и пусть! Только его проблемы. Здесь я ради Саши, а не ради Дэна, и даже не ради себя». – Наташа решительно села в машину, нарочито надменно кивнув и резко хлопнув дверью.

Тех, кто пришли проводить в последний путь, оказалось немного. В основном коллеги Сашиной мамы – милые интеллигентные тетечки около шестидесяти с разноцветными букетами хризантем в руках. Вытирая платочками слезы, сбегающие по сеточкам морщин, перешептывались и трогательно качали головами «какая неожиданная смерть». Для них, отсчитывающих последние десяток-полтора лет жизни, каждая смерть знакомого человека как напоминание о том, что их время тоже уже не за горами. Наташа не стала пробираться в первые ряды около могилы; тихие всхлипывания, запах свежевскопанной земли и пота могильщиков, суетившихся вокруг гроба – помнила, так начинается пустота, которую ничем не заполнить. Пока Наташина мама находилась дома, пусть и уже неживая, но она была. Была. А как установили памятник на могилу – ее не стало. Не стало. Странно, вот здесь она лежит, но ее уже нет. Каждый раз, приезжая на кладбище, Наташа не могла уместить в голове: вот здесь маму положили, здесь она есть, но ее – нет.

Нашла глазами Сашу. Глянул вскользь, слегка кивнул в знак приветствия. Впервые заметила седые волосы на висках… У Саши все еще впереди: непонимание потери, одиночество, пустота, безысходное ощущение взрослости.

На кладбище и в кафе на поминках Саша сохранял поразительное спокойствие, ни слезинки, ни слова сожаления. Просто присутствовал как зритель, казалось, немного скучал, выслушивая очередное соболезнование. Но иногда замирал, не реагируя ни на кого. Может в этот момент и плакал, только слезы текли вовнутрь, обжигая сердце, а не щеки.

Когда вышли из кафе, Наташа поняла, очередная история под заголовком «Саша» – заканчивается. Нет необходимости больше присутствовать. Да и вообще, все как-то само собой сошло на «нет». Тихонько отступая назад, зашла за автобус, а потом, убедившись, никто не смотрит, завернула за угол дома.

Так, наверное, студентка-Наташа убегала с улицы дворами с сигаретой в руке, когда увидела маму, идущую по тротуару к корпусу факультета. Сотовых еще не придумали, поэтому дома Наташу поджидала взбучка за то, что прогуливает лекции. Как маме сказать, если бы не ее внезапный визит с проверкой, то все было бы хорошо? Но предстать перед мамой с запахом табака – это уже слишком. Сейчас, точно так же воровато оглядывая, будто кто-нибудь мог пойти вдогонку, Наташа пересекала двор под пристальным взглядом официанта из кафе, курившего с заднего входа. Затем нырнула в еще один двор и еще, и еще один, путая следы как профессиональный шпион. Просто так, безотчетно, не понимая, зачем. Может сама себя запутывала, чтобы не найти, не вспомнить дорогу назад, к Саше?

* * *

В ванной комнате, выключив душ и заматывая голову полотенцем, услышала, что в коридоре звонит телефон. Пулей выскочила, лихорадочно нашарила и разочаровалась: Борис. Лучше ответить, тот еще любитель настойчиво добиваться внимания.

– Алло, привет Борь.

– Натусечка, здравствуй, милая. Увидел свет в твоих окнах. Я минут через десять зайду. Кстати, я не один, с другом. Хочу познакомить вас, интереснейший человек! Как ты там? Как здоровье?

– Нормально. Может не стоит, Борь, я устала, сам понимаешь, по больницам ходить – не по магазинам. – Как от него избавиться? Не совсем подходящий вид и состояние, чтобы принимать гостей. Какого еще друга тащит с собой?

– А мы развеселим! Я купил твое любимое фисташковое мороженое и коньячку. Ты чаю-кофе сделай себе, если пить с нами не будешь, да собери закусочки, да, милая? Давай, скоро будем.

Боря положил трубку, даже и не собираясь дальше продолжать разговор. Само собой подразумевалось, она согласна?! Наташа непроизвольно встала в классическую женскую позу буквой «Ф». Карма у нее, такая, мужчины лучше нее самой знают, что надо? Конечно, можно сейчас перезвонить и устроить концерт по заявкам, но тогда неизвестно, будут потом существовать их отношения с Борисом, а остаться одной в очередной раз не очень-то и хотелось. Тем более, служебный роман накладывает определенные обязательства и ответственность за свои поступки.

Привести себя в порядок за десять минут – легко! Когда Борис нарисовался на пороге, Наташа выглядела вполне достойно: спортивные красные бриджи, белая футболка, все куплено после того, как Саша вломился в квартиру с неожиданным визитом. Наташа без сожаления выкинула феерические халаты из прошлого века и штопанные перештопанные бабушкины носки в мусорку около дома. Потом пришлось целый день бродить по торговым центрам в поисках домашней одежды. Оказывается, существует целая отдельная наука, подразумевающая наличие и сочетание комплектов на все случаи жизни: визит друга, партнера, любовника, мужа, подруги. Покупая каждую вещь, каждый раз думала, понравится ли Саше. Про Бориса не вспомнила ни разу. А ведь в чем юмор: первый раз в новом увидит именно Боря.

Следом за Борисом в квартиру, неуклюже стукнувшись о косяк, вошел весьма несуразный товарищ. Представился: «Мы с Вашим страстным поклонником трудимся вместе». Как видно, на кафедре истории работают клоны, чтобы студенты не путались, по какому предмету сейчас лекция: такие же непонятной фирмы скучно-синие джинсы с пузырями на коленках, рубашка в клетку и темно-коричневая куртка с китайской надписью. Ростом друг-коллега удался. Почти на две головы выше Наташи, к тому же страдал хронической неуклюжестью и постоянно извинялся, что-нибудь задев.

Коньяк сели пить в гостиной, Боря вел себя по-особенному торжественно. Еще бы! Первый показ возлюбленной другу. Сначала Наташа раздражалась тем, насколько по-хозяйски вел Борис. Раньше он такого не позволял, но видно в присутствии постороннего человека, вошедшего в курс отношений, обострилось желание продемонстрировать наличие власти над женщиной, тем более на ее территории. Пару раз погладил Наташу по спине, стремясь спуститься пониже, но она ловко ускользала. Вроде бы понял, угомонился. Но «Натусечка, милая, солнышко мое» так и сыпались охапками в уши. Раздражение потом утихло, клоны-историки очень забавно и умно шутили между собой и друг над другом, рассказывали разные истории Наташе, всячески выражали признательность за гостеприимство, подъедая в качестве закуски, все, что нашлось в холодильнике: сыр, помидоры, отварную картошку, даже засохший лимон, посыпанный сахаром. Коньяк пить не стала, зато от души наелась мороженого. В жизни женщины этот продукт, как анальгетик, способен угомонить самые тяжкие ощущения. Налопаешься холодного и сладкого, глядишь, настроение и впрямь начинает улучшаться. Последние странные дни и Саша растворялись в прошлом, к которому не хотелось возвращаться. Тешил честолюбие живой потешный Борис с постоянным желанием угодить Наташе, пробуждал кокетство.

В одиннадцать вечера, Борис погрузил друга в такси, а сам упросил Наташу остаться с ночевкой. На жалобы об усталости, ответил заманчивым предложением сделать особый тантрический массаж, потом попечалился, мол, соскучился. Пришлось поддаться на уговоры и позволить. Успокоила себя: совесть осталась чиста, ничему и никому не должна, а уставшее тело после дикого напряжения рядом с Сашей просто кричало о желании расслабиться и раствориться в реальной любви.

* * *

Из нервного неглубокого сна вырвал настойчивый звонок телефона. Глянула на спящего Бориса, блин, заворочался. Быстро схватила, отключила. Завернувшись в одеяло, ушла на кухню, не стала включать свет. Конечно, Саша?!

Перезвонила:

– Привет, что-то случилось?

– Нат, я уснуть не могу. – Голос хриплый, почти незнакомый. – Помоги.

– Ну вот, ты даешь. Мне приехать?

– Да зачем ты среди ночи поедешь. Я помню, и по телефону помогать умеешь. – То ли всхлипнул, то ли хмыкнул.

– Да уж. Благодаря тебе, у меня открываются совершенно неожиданные способности. – Наташа печально улыбнулась. Видел бы сейчас ее: голая растрепа, привидение в одеяле, в темной кухне в два часа ночи, с сжимающимся от радости сердцем почти шепчет, потому что боится разбудить посапывающего в кровати любовника. – Ну, давай, рассказывай, что ты сейчас делаешь?

– В комнате темно, я лежу на диване. Пытался уснуть, сбил всю простынь, одеяло на полу. Да, совсем забыл: я – в одних трусах.

– М-м, как пикантно. Для начала поправь простынь и переверни подушку. Примета есть такая, если положить другой стороной, то плохой сон и бессонница уйдут. Давай, действуй, я подожду. – Наташа замерла, вслушиваясь в Сашино шебуршание в телефоне. На мгновенье показалось, что рядом, настолько явственно представляла обстановку в маленькой квартире.

– Все, лег. А ты давай тоже говори, в чем одета и что делаешь. А то нечестно, я же все рассказал.

Возбуждение мгновенно охватило Наташу от его слов. Ух, намного сильнее того, что пару часов назад с Борей. – Саша, ты не представляешь, но мне нечего даже назвать, кроме одеяла.

– Ого! Не ожидал! Зачем ты так?! Моя фантазия начинает будить еще сильнее. – По голосу слышно, как заулыбался. – Цель-то ставилась уснуть покрепче. А ты сейчас в постели?

– Нет, я на кухне, сижу на табуреточке, смотрю в окно на фонари.

– Сними одеяло и иди к окну. – Неожиданно попросил Саша. – Я сейчас тоже подойду и буду представлять, что вижу тебя.

– У нас опять что-то происходит виртуально? – Наташа подошла к окну, но убирать одеяло не стала, смутилась, будто Саша на самом деле мог увидеть. Почему только по телефону такой смелый, а в жизни не готов даже доброе слово сказать?

Каким-то образом, подслушав молчаливый вопрос, Саша ответил. – Наверное, мы с тобой большие трусы. Для нас виртуальный мир ближе, а реальность пугает, как малых детей.

– Не поспоришь с таким утверждением.

– Ты всегда спишь голой? – Лихо перескочил с одной мысли на другую.

– Нет, конечно. Обычно одета в пижамку.

– А сегодня… – он осекся, – Ладно, не отвечай, не дурак, все понял. Не от плохой жизни спят голышом, а от личной.

Наташа запаниковала, сболтнула лишнего. – Да ну, брось, какая личная жизнь! После душа упала на кровать и уснула. Сегодня слишком тяжелый день, да и достойных кандидатов нет.

– Вот зная тебя, нисколько не удивляюсь. – Саша, кажется, поверил. – Ты ведь шашкой машешь без предупреждения, сразу начисто отрубая мужское достоинство.

– Да ну! Ты наговариваешь, я очень даже милая.

– Когда тебе пригрозишь чем-нибудь, то милая. Ты к окну подошла? Я же не зря тут мерзну в одних трусах?

– Да, я у окна. – Наташа закрыла глаза. Перед глазами встал его силуэт в темной комнате на фоне занавесок, а она сидит на диване, завернувшись в одеяло, и ждет, когда Саша вернется в постель, а потом…

– А ты одеяло убрала? – Вкрадчиво так спросил, ожидающе.

– Нет, я стесняюсь. – Глаза не хотелось открывать.

– Все, я пошел в кровать, дразнишься только.

Наташа засмеялась. Себя в роли кокетки-обольстительницы не видела уже много-много лет, а вот так по телефону вообще в первый раз, если не считать случая опять же с Сашей.

– Я лег спать, давай, скажи волшебное слово, чтобы уснул. Но перед этим мне надо представить, что ты – в скафандре, грудь не выпирает. Кстати, у тебя она просто обалденная.

– Саша! Ты меня смущаешь! – Н готова прямо сейчас узнавать, что он думает про ее выдающиеся части тела.

– Надо же, скромница! А про то, что спишь голая, нормально рассказывать взрослому мужику, у которого последний секс состоялся с баночкой под присмотром врачей? – Саша от души захохотал. – Надо будет при встрече рассмотреть получше, в области ниже поясницы я плохо представляю.

– Все, засчитано, один-один. Кстати, плечо все-таки выглядывает из-под одеяла. – Наташу распирало от смеха и острого возбуждения, хотелось продолжать игру дальше. – Спрятать или оставить?

– Оставь, я буду гладить во сне. Ну, колыбельную собираешься петь или так и будешь драконить дальше? – Не спросил, а потребовал, решительно и безапелляционно.

Наташа тихонько запела, почти зашептала:

«Ложкой снег мешая,

Ночь идёт большая…

Что же ты, глупышка, не спишь?

Спят твои соседи – белые медведи…»

Услышала, Саша начал подпевать. В конце песни замолчал. Встревожилась, вдруг плачет, песенка милая, но трогательная.

– Саш, ты спишь?

– Почти. Наташка, ты – чудо. Нет, не так, ты – валерьянка.

– Приехали, опять обзываешься?

– Не-е, в хорошем смысле. Действуешь как валерьянка, успокаиваешь.

– Саша, надо учиться делать девушкам комплименты. – Поучительно сказала Наташа, а сама зажмурилась от того, как хорошо и тепло сказал.

– Научи, правда, не умею, женился рано, после развода с женщинами вообще все сложно.

– Договорились, но я дорого беру за репетиторство.

– Я не бедный мальчик, забыла?

– Я еще помню, что ты уснуть не мог.

– Сейчас усну, обещаю. Спасибо, кстати, правда помогла. Сон будет крепкий, ну, конечно, если голое плечико представлять не буду. Ложись спать, скромница.

– Все, пока, спокойной ночи. – Наташа тихонько засмеялась. Отключив телефон, повернулась и чуть не подпрыгнула от неожиданности. В дверном проеме темным угрожающим силуэтом стоял Борис. Увидев, что обнаружен, щелкнул выключателем, развернулся и ушел назад вглубь квартиры.

Щурясь от неожиданно яркого света, Наташа увидела себя глазами Бориса. Вот это да. Конфуз по полной программе! Из теплой постели, благодушно позанимавшись сексом, выпрыгивает и устраивает виртуальное соблазнение другому.

Борис уже вызвал такси, молча неторопливо одевался.

– Ты долго подслушивал?

– Я не подслушивал. Просто, когда пришел за тобой на кухню, не смог уйти. Ноги не шли. Я не ожидал такого… такой подлости.

Ну что ж, если она может сказать «подслушивал», то это дает ему полное право озвучить впечатления. Тем более, подленького в ее поступке с лихвой!

– Мне нечего сказать в оправдание. – Завернулась в одеяло потуже.

Борис, не глядя на Наташу, застегивал рубашку:

– Кто это?

– Саша.

– И все?

– Да, просто Саша.

– И для него наших отношений не существует?

– Ему все равно.

– А тебе?

Рот свело, онемела на пару секунд. Когда Саша входит в ее жизнь, вообще все на свете, и прошлое, и настоящее, и будущее перестает существовать. Пауза получилась слишком говорящая.

– Мне наши отношения не безразличны, ты же понимаешь.

– Нет, не понимаю. Давай вернемся к разговору при свете дня, я слишком обескуражен. – Борис вышел в коридор.

Наташа услышала, как, открыв дверь, немного постоял у порога, наверное ждал, что придет проводить. Потом дверь захлопнулась. Прислушалась к ощущениям. Ничего. Просто ничего. Выключила везде свет, одела пижаму и легла в кровать. Попыталась вызвать чувство вины за совершенное, но мысли съехали на Сашу, силуэт на фоне окна, нагрезила его руки – снимают одеяло, гладят плечи, руки, грудь, и провалилась в сон.

– 13 –

Звонок от Ларисы раздался прямо на семинаре. Наташа попыталась шепотом попросить перезвонить, но куда там! Ее не услышали. Лора самозабвенно вопила, как болельщик на победном матче сборной России по футболу на чемпионате мира. Студенты даже на последних партах услышали радостный крик, и, невольно заразившись волнами дикой, необузданной радости, зааплодировали в поддержку. Хотя, скорее всего, просто обрадовались сделать паузу в нуднейшем семинаре с переводом все тех же стихов Бернса. Наташа, на вытянутой руке, вынесла Ларису в телефоне в коридор. Когда у той закончился воздух, поинтересовалась:

– Лорик, коллеги, надеюсь, живы? Их не разорвало от ультразвука?

– Наташка, радость-то какая, Саша не звонил? Врачи сказали, может космонавтов делать! Счастье-то какое, представь? Он – здоров и пригоден для использования в качестве донора. Ни-ка-ких ограничений нет!

– Странно, почему тогда у него в браке детей не получилось?

– Ох, неисповедимы пути господни, Наташ, главное, что мы с Элькой сможем иметь малыша. – Судя по звукам в телефоне, Лариса танцевала что-то среднее между прыжками на батуте и вальсом. Слышался смех окружающих. Внезапно поняла, все, кто сейчас находится вокруг Ларисы, слышат разговор, – активно участвуют в нем, и похолодела… Подтверждение, что ее одну старательно обходили стороной в вопросе Лориной ориентации.

– Да, Ларис, согласна. И… – споткнулась непроизвольно, потому что до конца не верила в искренность слов – я рада за вас.

Лариса в эйфории не заметила запинки:

– Ты завтра вечером приглашена на самое необычное торжество по случаю эой новости. Мы втроем идем на курсы для будущих мам! Я в четыре часа. Будь готова! Все, люблю, целую, пока! Надо собраться с силами и доработать эту пятницу.

Наташе тоже пришлось консолидировать остатки воли и разума, зайти обратно в аудиторию с нормальным выражением лица и угомонить развеселившийся молодняк. Вечером, пытаясь понять причину, такого отношения лучшей подруги, стала читать в интернете все подряд про гомофобию.

Ужаснуло, насколько же внушала страх, если не отвращение, окружающим правильностью поступков, суждений, если близкий человек не смог рассказать сокровенное? Легче поделиться с коллегами, принять новых друзей со стороны Эли, открыться незнакомым людям, но поставить Наташу самой последней в списке!? И то, если бы Саша не начал буксовать по поводу неожиданно свалившегося потенциального отцовства и не потребовал доказательств адекватности Лоры, Наташа в какой-то момент просто бы оказалась перед фактом. Но никак не полноценным участником событий. Лора представила Саше как доказательство надежности, традиционности в вопросах существования в обычной жизни. Наташа всегда относилась к гомосексуальности отрицательно. Иррационально, без осмысления. Бессмысленно. А почему? Потому что гладиолус. Потому что положено так относиться: психически ненормальные больные, отбросы общества, извращенцы. Как там их еще называют? Педики? Хотя, по большому счету, сексуальная ориентация –личное дело каждого. Почему-то когда мы слышим «гей» или «лесбиянка» сразу думаем о сексе. А когда «муж» или «жена»? О сексе думается в последнюю очередь. Больше анекдоты на ум приходят, чем прописные семейные ценности. А ведь в том и в другом случае, всего лишь выбор партнера. Все формы отношений могут существовать параллельно. Выбор здравомыслящих, готовых принимать ответственность за поступки взрослых людей.

Мужчина и женщина живут вместе, не расписываются, не венчаются. И хоть это подрывает на корню институт брака, но так живут миллионы, и мы относимся благосклонно. Но когда две девушки хотят быть вместе, открывают отношения, совершают так называемый «камин-аут», общество готово забить камнями, сжечь на костре. Самое мягкое, что получат в итоге – шутки про голубых и розовых, ну или пренебрежительное отношение. Дикая смесь охоты на ведьм и искоренения инакомыслия.

Наташа попыталась представить ситуацию, в которой в ней нашлось бы неугодное обществу. Быстро обнаружила множество изъянов: от попы сорок шестого размера, патологической тяги к сладкому до страсти коллекционировать блокнотики. Самым неугодным могло стать недоверчивое отношение к религии, вернее к церковникам. Сейчас за это тоже могут предать анафеме, хотя ты собственно и не будешь плакать от горя. Как долго смогла бы скрывать особое отношение к церкви, если все вокруг уверены, что глубоко верующий человек, такая же, как и все? Каждую минуту бояться разоблачения, натянуто улыбаться шуткам, от которых мороз по коже и холод в солнечном сплетении. Именно с таким страхом и проживала день за днем Лариса, близкий родной человечек. А сколько еще людей живут в узаконенном общепринятой моралью одиночестве?

Можно не следовать той же дорогой, но принимать человека с его особенностями нужно. Хотя бы близкого человека.

Итогом своеобразного обучающего вечера стал фильм «Весельчаки» – совсем не веселый. Отключив компьютер, Наташа вся зареванная перед зеркалом клятвенно пообещала себе никогда больше не причинять боль Ларисе. Поддерживать, помогать, видеть такой, какая есть. И вообще, больше интересоваться теми, с кем приходится жить, работать, дружить. Эгоизм захлопывает двери, за которыми находятся новые ощущения, впечатления и участие в другой, может даже и чужой, но жизни. В финале, когда захлопнется последняя, ждет только пустота.

* * *

В чудесную солнечную субботу репетиторство действовало как звук пенопласта по стеклу. Студент безнадежен, тянет на тройку с минусом, сам знает, но послушно выполняет волю богатых родителей, готовых «вкладывать деньги в образование». Совершенно неожиданно для себя, принимая деньги за занятия, Наташа отказалась от дальнейшего продолжения сотрудничества. Выслушала пламенную речь от заламинированной «на сорок» пятидесятилетней мамаши по поводу «а до этого, милочка, просто деньги тянули», узнала, что не одна такая. Полно умных нищих, желающих подзаработать. Сдерживая позыв выдрать черный хвост, вбитый в головенку над мозжечком, дала совет отправить парня за границу добровольцем по какой-нибудь международной программе. В языковой среде среди ровесников проще достичь нужных высот. Сбитая с толку вежливостью мамаша притормозила в обвинительном монологе, показалось, призадумалась над идеей.

Окрыленная маленькой победой и поддерживаемая чистой совестью купила в «Каравае» пакет горячих круасанов с абрикосовым джемом и с превеликим удовольствием слупила, запивая кефиром прямо на ходу к месту встречи на Комсомольской площади. Неужели нельзя вознаградить за правильный поступок? Всех денег не заработаешь, тем более, наступая на собственное горло.

В машине встретили с невозможной громкостью орущие под «Тату» Лариса и Эля – «It's all about us!» Легко присоединиться к ним, работа над собой проведена добротно, из закоулков головы вычищены и выброшены кучи хлама: чужие стереотипы.

– Девочки, как же я вас люблю!

Лариса захохотала. Эля развернулась, почти прыгнув на спинку сиденья:

– И меня?

– Да, Эля, можешь падать в обморок!

– А что случилось-то? – Лариса с неподдельным удивлением пыталась в зеркало заднего вида поймать Наташин взгляд.

– Ничего особенного, просто очень хорошее настроение, и я очень рада за вас.

– Ну, Наташка, готовься, будешь крестной мамой.

Вот и вопрос про религию вдогонку вчерашним размышлениям:

– Я не крещеная, Лорик, я не смогу.

Элины глаза – больше блюдца – выглянули из-за спинки кресла – засыпала вопросами:

– Да ладно? Почему? И не планируешь?

– Разве такое можно спланировать?

Эля поучительным тоном апеллировала:

– Обязательно нужно сделать. За всех крещеных молятся, а тебя Бог не видит. Кто ты для него? Правильно, пустое место. Тебя нет. И ребенка не сможем доверить, если с нами что-нибудь случится.

Ну что ж. Вполне заслуженно получаю по носу от Эли. Типичного обывателя, в соответствии с традициями сформированными обществом. Искренне верит в то, что говорит. Нет смысла спорить, ведь это ее выбор. А Наташе остается только покивать головой и обещать: «Я подумаю».

Лариса выключила радио и поставила диск. Зазвучал неземной голос девушки, глубоко, трепетно проговаривала-пропевала Вертинского. Остальные звуки мягко ушли за стекла автомобиля:

Я устал от белил и румян

И от вечной трагической маски,

Я хочу хоть немножечко ласки,

Чтоб забыть этот дикий обман.

– Кто поет, девочки? Как волшебно?!

– Ульяна Ангелевская. – Эльвира с почтением назвала имя.

– Правдивый псевдоним. Уносит голосом в небо. Уж на что я равнодушна к Вертинскому.

– Кто один раз Ульяну услышал, тот захочет снова. – Эля разговаривала с Наташей, а Лариса, улыбаясь, молча наблюдала. Боялась спугнуть хрупкую зарождающуюся общность. – Ты, правда, о ней ничего не знаешь? Лорик, давай возьмем Наташу на концерт?

– А что ж не взять? Выглядит прилично, помидорами бросаться не будет. Берем!

Наташа выходила из машины не пытаясь скрыть счастливой улыбки, произошедшее похоже на обряд посвящения. Даже поездка к Элиным родителям не смогла проложить мостик доверия, а волшебство голоса неизвестной певицы объединило с Элей.

Сами того не понимая, мы каждую секунду участвуем в судьбе других людей. Говорим слова, задерживаем в очереди, уступаем место в транспорте, поем песни. Вплетаемся в тонкое кружево чужой судьбы, успевать бы замечать. Надо помнить одно: «Чтобы я ни делал, количество добра в мире должно увеличиваться».

На Лиговке кроме них на курсах все остальные оказались беременными. Пять девушек с пузиками разного размера трогательно ходили вперевалку. Наташа посмотрела на живот, хоть и присутствует, но не по причине зарождения новой жизни, а, скорее всего, из-за круасанов. Пихнула Ларису в бок и надулась, живот торчал все равно неубедительно. Эля тоже попыталась повторить на изящной и тонкой фигуре. Обе покатились со смеху. Лариса попыталась сохранить серьезность:

– Так, угомонитесь, группа поддержки. Мне придется оттопыривать, а вам следить, чтобы правильно.

Ведущая, милая девушка с очаровательными белокурыми локонами предложила удобно устроиться в мягких креслах-грушах. Начала занятие с того, что задала простой вопрос: «Что такое материнство для вас?» Наташа провалилась в думы. Столько лет «в девушках», считала, что не поздно. Дети – что-то само собой разумеющееся, появятся, когда придет время. Но как понять, когда придет? Глядя, как старательно Лора записывает что-то в тетрадку, Эля серьезно слушает, кивая, Наташа вдруг поняла, что не просто «пора», а уже опаздывает. Ее, как считала, свободная позиция, оказалась фантиком для подростковой неуверенности. Принять заботу о ребенке, каждый день посвящать маленькому и требовательному существу, забыв о себе любимой, может только взрослый сознательный человек. Какой будет малыш? Подвижный, улыбчивый или молчаливый и робкий? Гений, человек мира, или обычный рядовой житель большого города? Ребенка не выбирают, приходит сам, и, будь добра, подвинься и освободи место рядышком. Если с мужчиной можно разорвать отношения, с ребенком придется жить всю жизнь, и уже никогда не будешь одна. Хорошо это или плохо – решать тебе.

– А теперь, будущие мамочки, давайте сделаем перерыв. Вы можете выпить вкусного чая с полезными сладостями, а во второй половине занятия мы поговорим о том, как надо правильно питаться, работать, отдыхать и, заниматься сексом. Чтобы помогало, а не вредило.

Группа захихикала. Лариса взяла Элю за руку, танцевальным движением выдернув из кресла, обняла и что-то зашептала на ухо. Наташа, как на замедленной перемотке, увидела, все остановились, замолчали и смотрели на подруг не отрываясь. Те же, ничего лучше не придумали, как совершить легкий поцелуй и, по-прежнему, обнявшись, отправиться к чайному столу. Лора и Эля не заметили, но больше к ним никто не подошел. Остальная группа в нерешительности совершала хаотичное движение по комнате. Наташа приняла решение спасать ситуацию, заговорила с ближайшей:

– А что такое полезные сладости? Пойдем, посмотрим?

Девушка с облегчением, приняла предложение Наташи, еще три потянулись за ними. Внезапно открывшиеся способности секретного агента помогли увидеть боковым зрением, как одна беременная – пучок волос на макушке над серьезным лицом в строгой оправе, – отправилась вслед за ушедшей ведущей курсов. «На позицию. Готовность к бою номер один», скомандовала про себя Наташа. Наверное, очень вкусная конфета из кураги и инжира, но в тревоге за подруг никак не могла понять, что ест. В комнату вновь вошла беременная-пучок, уже вместе с ведущей. Палец направлен строго на Ларису…

Наташа сидела на переднем сиденье в машине рядом с Лорой, сжав кулаки от бессильной злобы. Сзади тихо плакала Эля, беззвучно, не всхлипывая. По каменно-неподвижному лицу медленно, одна за другой текли слезинки. Резким движением вытирала каждую рукавом свитера. Лариса, несколько раз упомянув собаку женского пола, наконец-то нашла другие слова:

– Нет, ну надо же! Мы невинным поцелуем можем спровоцировать выкидыш, беременная дура, видите ли, в шоке! А если бы с кем-нибудь пришел муж и начал целоваться с женой, одинокая бабца, которая беременна хрен знает от кого, тоже могла скинуть? Эля прекрати реветь! На всех дур слез не хватит. Представляю, что они там сейчас обсуждают.

Скандала на курсах не получилось. Ведущая отвела Ларису «на минуточку» и попросила не целоваться и не обниматься на глазах у остальных участниц занятия. «Это может вызвать шок, а так же спровоцировать осложнения. Вы меня понимаете? Мне проблемы не нужны». Лариса честно призналась, не понимает связи и планирует вести себя как считает нужным. На что ведущая молча отдала деньги и попросила покинуть курсы. Пришлось гордо удалиться. Жаль, без скандала, но из-за одной идиотки портить настроение девушкам не хотелось. Тем более, что они и в самом деле беременные, а нервишки у этого племени на ближайшие несколько месяцев и впрямь ни к черту.

– Девочки, милые, у меня куча денег. – Наташа вспомнила, что в сумке лежит кредитка с авансом и оплата за репетиторство. – Мы, слава богу, пока не беременны. Нас обидели, нам можно пить?

– Нам нужно выпить! – Подхватила идею Лариса и ущипнула Элю за коленку. – Эй, ревушка, как насчет текилушки?

– Литра хватит. – Буркнула Эля.

* * *

Проснувшись поперек кровати Наташа, не удивляясь, отметила, голова больше туловища раза в два. Так энергично не пила с юности. Вчера в каком-то баре, там же на Лиговке, – название затерялось между текилой и мохито, – громко обсуждали ситуацию и кляли на чем свет стоит гомофобов. Неожиданно получили поддержку в лице небритого сурового бармена. Ничего не сказав, пожал каждой руку и налил «за счет заведения» еще по рюмочке. После этого Наташа, не поняла, как все оказались ночной клуб «Кабаре». Ее куча денег, плюс куча денег Ларисы, как итог – нет кучи, нет денег.

В огромную, страдающую с жуткого похмелья голову вонзился звонок телефона. Застонав, Наташа усилием воли, а не телом, приподнялась на кровати, ответила. Блин, Боря… Неужели рассчитывает именно сейчас получить объяснения? Прохрипела в трубку:

– Боренька, я приболела. Вот недавно проснулась, все болит, температура.

Кажется, неплохо получилось изобразить больную. Глубокой ночью большой компанией гулять по Питеру и орать песни – неплохой способ расстаться с мелодичным голосом преподавателя и приобрести низкий баритон, почти, как у травести, которые стали случайно-радостными участниками их веселой прогулки.

– Натусь, давай я приеду, сварю глинтвейн, полечу, а?

– Глинтвейн… – Наташа бросила телефон и пулей унеслась в туалет. Может глинтвейн кого и лечит, а сейчас минералочки бы.

Боря перезвонил минут через десять. Но уже в домофон. Когда человек пьет алкоголь, говорят, клетки мозга отмирают. В подтверждение этого, Наташа открыла дверь, не посмотревшись в зеркало и забыв изобразить больную. Минуту Боря молча смотрел:

– Кажется, знаю, как называется легкое недомогание. – Бутылку вина и пакетик специй для глинтвейна поставил на тумбочку в коридоре. – Точно лишнее сейчас.

– Что, все так плохо? – Стараясь не смотреть на вино, жалобно спросила Наташа.

Боря кивнул. Зеркало подтвердило жестокую правду. Сбившиеся в птичье гнездо волосы, композицию украшали перья, отвалившиеся от боа, которое кто-то одевал ей на шею. О боже! Память фрагментами начала возвращаться: «я с ним или с ней целовалась»? Грудь точно была, но, кажется, не настоящая. Или настоящая?!

Все еще нетрезвая молодая женщина в расстегнутой до пупа голубой блузке с призывно выглядывающим черным атласным лифчиком, выпученными стеклянными глазами испуганно смотрела на строгого педагога Наталью Алексеевну. Олень в лучах прожектора…

Боря очень удобный мужчина, вздохнув и сочувственно улыбнувшись, посадил Наташу на кухне, посоветовал не разговаривать, чтобы головушка не разболелась, и приготовил спасительный кофе. Сделав пару глотков, Наташа смогла говорить.

– Где ты вчера так уделала себя?

– В ночном клубе «Кабаре».

– На углу Лиговки и Разъезжей? – Боря вытянул шею.

– Ага там. – Сил нет удивляться, почему знает. – А ты тоже там бывал?

– Ты что?! Там эти, педики собираются. Я же не такой.

– А какой ты? – Вдруг вспомнилось, как обидела Элину маму.

– Я – нормальный. – Ну вот, опять, говорил не Боря, а стереотипы. Однако, тенденция…

– Нормальный-нормальный. Ты не волнуйся, проверяла. А я, как видишь, нет.

– Да ну тебя, шутишь что ли? – Бор искренне засмеялся и напел мимо нот. – «Я помню все твои трещинки», как мне радовались.

Наташа поморщилась: Земфира бы не простила такую пошлость.

– Боря, ты не просто так решил сегодня позвонить? Хотел обсудить …

Торопливо прервал:

– Давай, не будем вспоминать. Я не знаю, кто такой Саша. Рядом с тобой не видел и не надо. Ты можешь дружить с кем хочешь, мне все равно. Буду уважать твоих друзей в любом случае.

– В любом? – Внутри туго натянулась и запела струна.

– Конечно, твои друзья – мои друзья.

– Моя лучшая подруга – лесбиянка. Именно с ней и ее женщиной я вчера напилась до поросячьего визга в «Кабаре».

Полюбовалась произведенным эффектом. Боря натянуто улыбнулся и, неловко пожав плечами, развел руки: – Хорошо, буду знать.

– Ага, и подружиться с Ларисой готов?

– Ну да. – Поспешно, даже слишком, кивнул головой.

– Хорошо, поехали дальше. Саша – будущий отец их ребенка. Мы познакомились на неделю раньше, чем с тобой сходили на первое свидание. Я его люблю.

После этого выключили звук. Тишина ватой заложила уши. Боря тряхнул головой, хотел что-то сказать, но только открыл рот и так сидел некоторое время. Стук кружки об стол вывел из ступора. Опять включили звук:

– Ты не шутишь.

Прозвучало как утверждение. Без потайного смысла и без вопроса. Как видно понял правильно. Умный мальчик. С согласием покачала головой.

– Ну вот и славно. Спасибо, Натусь. – Неловко встал, чуть не опрокинув стул, пригладил волосы, зачем-то пошарил в карманах и пошел в коридор.

– За что спасибо?

В ответ хлопнула дверь.

Вышла следом, с удовлетворением подтвердила, что все сделала правильно – бутылка с глинтвейном и специи исчезли вместе с Борей…

– 14 –

Октябрьская погода наводит на мысли о шерстяном пледе, горячем чае, да об угнетающе бессмысленном ожидании неизбежной зимы. Еще нет снега. Ветер может догонять на улице теплым и ласковым бризом вперемешку с запахом осенних листьев, перемолотых ногами прохожих, но уже начинает сквозить холодом. Внезапно становится зябко от прикосновения к дверной ручке, когда выходишь из уютного кафе, и лишь горячий американо спасает в короткой перебежке к метро.

Наташа, завершая пятничный поход по коммунально-бытовым делам шла по Маяковского к Невскому, кутаясь в огромный индийский палантин невообразимой серо-бардово-бирюзовой расцветки, купленный исключительно из-за размера и способности согревать сразу половину тела.

Проходя мимо роддома, перешла на четную сторону улицы, чтобы посмотреть на окно «Кофе-Хаус», в котором еще видны их с Сашей силуэты. Всего чуть больше месяца, здесь, среди стройных рядов домов, которые видели события и пострашнее, началась история, перевернувшая жизнь.

Остановилась в арке и прислонилась спиной к стене, недалеко от места, где в тот день Саша припарковал машину. Вспомнила, как шел к кафе; разлетающиеся полы пиджака, нахмуренные брови и плотно сжатые губы. Прохожие уступали дорогу, как льдины ледоколу. Усмехнулась глупой девочке, надеющейся на продолжение флирта, начатого за бокалом виски под звуки джаза. Девочке, несмотря на тридцать с гаком пришлось резко повзрослеть и принять ответственность за слова, поступки и друзей в полной мере.

Обернулась на дом. Как раньше не замечала? На стене вывеска «Мужские руки. Студия красоты». Отличный слоган тут же возник в голове: «Причесываем женские души». Зайти и подарить идею от щедрот душевных? Не поймут.

За последние дни вместе с угасанием природы остыли и страсти, бушевавшие вокруг Наташи. Лариса и Эля. С одной удалось не разорвать хрупкую цепочку дружбы и сковать новые, более прочные звенья доверия и помощи. С другой все только начиналось. Наташу к Эле крепко привязала почти материнская жалость. Несмотря на видимое окружающим благополучие: собственный бизнес, талант, внешность, острый нестандартный ум; девчонка с трудной изломанной судьбой живет с чувством одиночества и неприкаянности. Лариса должна быть в ее судьбе, как островок счастья и надежды. Сейчас, когда трудное решение принято, и Саша не подвел, девчонки занялись дальнейшим воплощением мечты о материнстве. Наташа старалась поменьше вмешиваться. Не до нее. И не от нее выслушивать советы…

Собственное материнство повисло большим вопросом, как Дамоклов меч. Но как? Так же искусственно оплодотвориться? Бррр, может и решение проблем, но их-то как раз Наташа и не видела. Со здоровьем в порядке, женским набором составляющих не обижена, вопрос весьма остро стоит в кандидатуре. Кто? Случайный донор из великого множества сдавших сперму за деньги? Или все-таки отчаяться, решиться и повесить на какого-нибудь реально существующего в Наташином окружении мужчину? Вернуть Борю на короткую и решающую ночь? Найти Эдуарда с седым чубом и ему вручить бесценное счастье быть отцом «без права переписки»? Конечно, можно и Саше под шумок сделать заказ на конвертик с ленточкой. Домыслы, фантазии, сказки, бред. Какие еще можно подобрать клише к невоплотимому? Сложно, решения нет ни одного, и посоветоваться не с кем. В силу природно-приобретенной, что усложняло диагноз, трусливости, Наташа даже при Ларисе боялась открыть рот и сказать: «Хочу стать мамой». А сердце рвалось на части при виде каждого пускающего пузыри малыша в чужих колясках.

С трудом оторвав чугунные ноги от мостовой и взгляд от окон «Кофе-Хауза», побрела к Невскому. Вот и «до свидания» Саше. В голову не приходило ситуации, в которой мог бы снова, просто так, запросто взять и позвонить среди ночи. Или днем. Или утром разбудить внезапным предложением «важного дела». Ведь просто так и не звонил. И не позвонит. Миссия выполнима и выполнена сполна. Контактов не предвидится. Вариант звонка: «Привет, Саша, как дела?» даже не рассматривала. Проводив одну жизнь в долгий путь без возврата, начинал новую. Где здесь Наташа? Ну да, крестная мать, важно, ответственно. Ради такого почетного звания решилась перебороть себя и принять крещение в ближайшее время. Ну созвонятся пару-тройку раз по поводу новых игрушек ко дню рождения, собственно, всё.

Невский проспект, бурлящая река городской суеты, охватил холодным течением из равнодушных прохожих. Черепашьим шагом вызывала раздражение и получила несколько тычков в плечо от резвых хипстеров, несущихся по важным и неотложным делам. Зажглись фонари. Ей спешить некуда.

Боря. Еще одно прощание состоялось. С ним Наташа избороздила центр Питера в прогулках никуда. Тогда, объявившись, как ни в чем не бывало с вином для глинтвейна, Боря хотел сгладить неловкое воспоминание от ночного флирта по телефону. Хотел сказать, мол, Наташа имеет право на личную жизнь. Но она не захотела услышать. Не смогла. Нет страшнее измены, чем духовная. Физическая потомит душу некоторое время, да и забудется, как только остынут воспоминания тела. А вот когда ты всеми мыслями с другим, это пугает глубиной и невозвратностью. Букеты из листьев перестали по утрам ожидать на кафедре. Игнатьевна молчала, никак не комментировала их отсутствие. Пару раз, при виде Наташи, вздохнула с каким-то особенным старческим сожалением. Хотя сожалеть надо не только ей. «Наш коллектив понесет невосполнимую утрату» – именно так и сказала декан факультета, прочитав Наташино заявление об увольнении.

Невыносимая тоскливая пустота, сопровождающая свободные часы после прихода с работы, требовала немедленного заполнения. Нелегкое решение пришло бессонной ночью. Вспоминая Ларискины возмущенные тирады по поводу «бесцельной возни за мизерную зарплату с недорослями», внезапно поняла, что подруга права. Знание английского – безупречное, неужели не найдет работу? Хотелось путешествовать, фотографировать мир, попадать в приключения, только не сидеть одной в квартире. Наташа не имела ни малейшего представления, что будет делать после того, как заберет трудовую из отдела кадров, но голову кружила, как бокал шампанского на голодный желудок, уже только мысль о свободе.

* * *

Уже заканчивая вечернюю уборку, Наташа домывала коридор. Привлекли внимание громкие голоса в подъезде. Подкралась к двери и ойкнула, увидев в дверном глазке Сашу, что-то объясняющего соседке. Швырнув тряпку в сторону, мокрыми руками судорожно щелкая замками, открыла дверь. Соседка – бабушка «божий одуванчик», кокетливо улыбаясь, рассказывала непрошенному гостю про Наташину личную жизнь:

– Да к ней так редко гости ходят, что удивительно! Вроде молодая еще, чтобы затворницей быть.

– Спасибо за помощь, – Саша, широко улыбаясь, королевским жестом махнул информаторше на прощание и решительно вошел в квартиру, даже не спросив разрешения. Шумно хлопнул дверью и оценивающе посмотрел на коридор:

– Редких гостей намываешь, затворница? Я пришел, встречай. Представляешь, забыл квартиру, помню только этаж. Вот и начал по соседям стучать, выяснять, где ты от меня прячешься.

Снял ботинки и надел тапочки для гостей. Наташа, отступая вглубь коридора, не верила глазам. Еще только минуту назад, намывая старый паркет, требовавший уже не мокрой тряпки, а выноса на помойку, перебирала возможные варианты одиноких развлечений в предстоящие выходные, но даже не могла представить такого поворота событий. Насторожило одно: в Сашиной руке зажата бутылка. Разглядеть этикетку смогла, только уже проследовав за ним в гостиную, где он увесисто поставил спиртное в центр стола: «Redbreast. Irish Whiskey».

– Ты выпил или только собираешься?

– Две недели с пузырем в машине езжу. То приношу домой, то обратно на заднее сиденье закидываю.

Саша размашисто ходил из угла в угол:

– Я дошел до того, что сплю с включенным светом, мерещится, что в квартире кто-то есть! Хочу напиться так, чтобы вообще все забыть: как меня зовут, где живу. Потеряться, и пусть подберут цыгане. А не могу! Запах спирта представлю – больницей воняет, и тошнить начинает.

Резко развернулся и ушел на кухню, захлопал дверцами шкафов.

Наташа растерянно стояла возле стола, пытаясь придумать, что делать дальше. За время, что не виделись, сильно осунулся, глаза смотрят диким зверем, жесты рваные, дерганные. Одиночество никого не красит.

Вернулся в гостиную, брякнул две чашки:

– Наливай. Будем вместе искать забвения.

– Саш, – Наташа постаралась начать говорить мягко, ни в коем случае не поучающим тоном. – Я не буду пить и тебе не советую. Понимаешь, одиночество – не повод. Ты должен попробовать каким-то другим способом успокоиться. Хочешь, подумаем вместе?

Схватил бутылку и ушел на кухню. Наташа потянулась было за ним, но остановилась. Что там интересного? Увидеть, как напивается в одиночку?

Саша вернулся через минуту со спокойным лицом:

– Ты права, повода нет. Я вылил виски в раковину.

– Он же дорогой, наверное?

– Не дороже, чем твое уважение.

Сердце бухнуло и замерло. Наташа непроизвольно посмотрела на Сашины ноги. С каждым словом домашние тапочки уверенно и неторопливо приближались.

– Наташ, я хочу… – Немного смутился и замялся.

«Извиниться за поведение» – тут же привычное продолжение стандартной фразы нарисовалось в мыслях.

– Я хочу приходить к тебе без повода.

– Чего? – Непроизвольно рот растянулся в улыбке. Наташа не могла поверить ушам: это точно Саша, а не радио?

– Ну вот. Как всегда, самые важные мои слова, не слышишь.

Саша стоял уже вплотную и говорил тихо-тихо, но каждое слово отдавалось гулким эхом где-то там, в пропасти, куда провалилось сердце.

– Повторяю. Я. Хочу. Приходить. К тебе.

Теплые большие ладони легли Наташе на плечи.

– А еще лучше, вообще никуда от тебя не уходить.

– Только обещай выключать перед сном свет…

Оглавление

– 1 –

– 2 –

– 3 –

– 4 –

– 5 –

– 6 –

– 7 –

– 8 –

– 9 –

– 10 –

– 11 –

– 12 –

– 13 –

– 14 – Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg