«Портал»

Портал (fb2) - Портал 1050K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Екатерина Гуреева

Екатерина Гуреева Портал

То, что теперь доказано, раньше существовало лишь в воображении.

У. Блейк

Глава 1

Поздний осенний вечер. Я стою в глухом лесу в западной части Канады, провинция Юкон. Под моими заляпанными грязью сапогами зловеще чернеет вода, и я стою в ней, будто над бездной, чудом не проваливаясь вниз.

Желто-охряный лист, опавший двадцать первого октября с единственного в округе ясеня, лег на поверхность воды, и бездна вновь становится обычной лужей. В спину дует довольно крепкий ветер, так что я зябну и пытаюсь ухватить полы серого плаща, которые будто стремятся еще издалека коснуться моего нового жилища.

К моменту переезда мне стукнуло тридцать семь лет. Я гляжу на уже родной канадский дом, только мой, и радуюсь чувству свободы.

У меня нет ни семьи, ни привязанности, я никому ничего не должен – как этот лист, плывущий в сторону от меня, каждой своей жилкой он говорит об своей оторванности от прежнего мира.

По профессии я фотограф. Я мечтал об этом с детства, и довольно давно эта мечта стала реальностью. Ремесло – и солидные гонорары – привели меня в Канаду. Крупное журнальное издательство оценило мои таланты – тем более что я сумел завести дружеские отношения с его основателем Тимом Харди.

Я родился в Дорчестере, административном центре графства Дорсет, которое находится на юго-востоке Англии. Но я покинул родной дом. Теперь я живу здесь, в особняке под названием «Темный бор», и в Англию вряд ли уже когда-нибудь вернусь.

В издательстве Тима Харди готовилась серия каталогов о дикой, девственной природе, и я должен был собрать для нее материал. Мне нравилось в любую погоду охотиться за ценными кадрами, применяя весь накопленный опыт. Я, как художник, передавал на бумагу то, что видел сам, и для меня всегда было очень важно найти подход к сердцу зрителя.

Так вот, забегая немного вперед: я планировал жить здесь с женой и детьми. Хотел всем сердцем крепкого уютного гнездышка. Увы, вышло иначе.

Дом находится посреди леса. Между ним и одноименным городком Темный Бор протянулась длинная артерия, прорезавшая сосновый массив, – трасса «Рок», почти два часа езды. Я не особо люблю магазины, все это бурление человеческой жизни. Я отгородился от людей и был беспредельно этому рад.

Особняк стоит на холме, возвышаясь над лесами – с соснами, елями, лиственницами, кедрами и дубовыми рощами. Здесь редко встречаются вяз, орешник, ясень, бук или каштан, поэтому выглядят чащи мрачновато, особенно в сумерках. Я чувствую, что по моей спине бегут мурашки, и не только от холода.

Я бы хотел испытывать здесь и сейчас немного другие чувства. Мне приходится выйти из лужи, войти через ворота в сад, пройти по грязной земле мимо каменного торца с черными дырами окон. Крыльцо небольшое, козырек едва укрывает его, но этого хватает, чтобы спрятаться от дождя. Дурная погода в Канаде наступила надолго. Впереди зима.

Я открываю дубовую дверь с узкими длинными разноцветными витражами, несмазанные петли скрипят от натуги. Вхожу в дом. Дверь за моей спиной резко захлопывается, и я вздрагиваю.

Этим вечером я зажигаю в доме много света: лампы, настенные подсвечники и канделябры отражаются в лаковом паркете из коричневого бука. Очень радует убранство – современность, которая перекликается со старинной готикой. Но это все житейские мелочи, не имеющие для меня особой важности. Теплые оттенки охры царят в залах, гостиной и некоторых спальнях. Для холлов, коридоров нижнего и верхнего этажей декоратор предпочел приятную зелень и серебро.

По широкой лестнице я поднимаюсь наверх, поворачиваю направо, к своей спальне, ее дверь первая слева. Это уютная комната с широкой двухметровой кроватью у стены и платяным шкафом напротив, в нем есть дополнительные полочки, на которые очень удобно класть всякие мелочи, а потом брать их оттуда, не задумываясь.

Я бросаю сумку на серый ковер с коротким ворсом. Вещи разберу завтра, а сейчас не мешало бы выспаться. Дорога из Ванкувера заняла, по меньшей мере, тридцать девять часов. По дороге сюда я, конечно же, использовал навигатор и город Уайтхорс в качестве ориентира. Я очень утомился и хотел скорее отдохнуть.

Мое безделье продлится недолго, я вас уверяю. Я ведь фотограф, и моих работ сейчас ожидает модное издательство. Так что я буду вынужден довольно часто уходить в лес.

Пять долгих лет я жил не тужил в Канаде, как в доме родном. Правда, вначале долгое время перебивался на съемной квартире, но усердно откладывал на постоянное жилье. Когда встал вопрос о переезде из родного Дорчестера, я двадцать тысяч раз все взвесил, обдумал и, наконец, решился. И решил свою судьбу, крепко привязав себя к чужой – но теперь родной – стране. И ни капли не жалею.

На следующий день после завтрака я собрался изучить окрестности. Думал что-нибудь найти для будущих фотографий, но полил дождь. Мерзкий, мокрый, очень сильный. Трудно привыкнуть к этим вечно серым набухшим тучам, которые висят прямо над оголившимися кронами деревьев.

Так что время я посвятил развешиванию собственных фотокартин. Их рамы были гладкими, простыми, без всяких вычурных завитушек. Я выделил картинам скромное место возле лестницы, в гостиной слева и в маленьком закутке справа от парадного входа на три комнаты.

Я не имею привычки держать телефон в кармане одежды, поэтому нелегко было бежать в гостиную, через весь холл, с молотком и гвоздями. Но пришлось.

– О, нет! – закатываю глаза. Звонит Ивелен, моя бывшая подруга и по совместительству коллега. Мы расстались полгода назад, прервали все отношения, и я жалею только о потраченных нервах и времени: она единственная имела шанс стать моей женой, но у нее были иные ценности, нежели у меня. Свободу, близость она почему-то не считала равными понятию семьи. Выходит, для нее семья – это что-то вроде рабства, что ли?

В один прекрасный момент я устал от Ивелен и переехал сюда, а она, кажется, ничего не заметила.

– Слушаю! – задумчиво отвечаю я.

– Привет, дорогой мой! Как ты? Как поживаешь? Наконец до меня дошли слухи о твоем тайном переезде. Нет ничего и никого, что ускользнуло бы от меня.

Я дышал в телефон, не говоря ни слова в ответ. Ивелен продолжила:

– Ты можешь и дальше молчать, Майк, я все пойму…

– И даже то, что мы больше не вместе?

– Злюка! Почему? Что я пропустила?

– Все! От моих слов до моих действий по отношению к тебе. Я говорил, что куплю для нас дом, и мы сможем вместе…

– Жить, бла-бла-бла… – ехидно прервала она. – Я это слышала не раз и не два. Ничего не меняется. Он хочет! А ты меня спросил, чего я хочу?

– Не единожды, дорогая. Думаю, не стоит ворошить прошлое, полгода – срок немалый. Не имеет смысла начинать то, что давно закончилось.

– Нет, вы только послушайте! Я на него годы потратила, а где компенсация за моральные издержки? Кто возместит мои страдания от затянувшегося одиночества?!

– Ты о командировке или обо мне? – любопытствую я.

– О тебе, красавчик. Я скучаю. Приезжай, а? – нежный голосок заставляет меня улыбнуться.

– Ты спятила от воздержания? Я сейчас у черта на рогах. Но даже если бы я был рядом, вряд ли это что-нибудь изменило, Иви.

Наш разговор прерывает собачий лай. Я стремглав выбегаю на улицу в одних шортах и майке.

Сад отгородился от напирающего темного леса двухметровым железным кованым забором. Крупному животному ни за что его не перемахнуть, даже если очень постараться. Поэтому я успокаиваюсь, оцениваю все прелести октября, что называется, на собственной шкуре и заинтересованно разглядываю клумбу, разбитую в виде идеального круга. Клумба сама по себе совершенно обычная, ничем не примечательная, кроме одного: пушистые прихотливые цветы на ней, казалось, совсем не замечают холода. Очень странно!

Выдохнув изо рта бледное облако пара, я возвращаюсь в дом, не обращая внимания на стихающий лай.

У меня понемногу рождаются планы на следующий день. Они ничем не отличаются от вчерашних – лишь бы только не полил дождь.

Рано утром я с привычным задором отправляюсь на улицу делать зарядку. Пробежка на свежем, даже ледяном воздухе бодрит похлеще контрастного душа, который в моем списке числится следующим. Это обычные правила, по которым я живу.

Обязательно когда-нибудь отправлюсь на разведку местности дальше своих пеших пределов. По дороге сюда я обнаружил потрясающий вид на высокие снежные горы, озера, сверкающие лазурью под лучами солнца, реки, рябь которых напоминала переливающееся серебро.

Вечером я всерьез задумываюсь над ужином. Еды немного, в холодильнике стоит бутылка молока, расфасованная морковь, лук-порей, хлеб на обеденном столе – этого как-то маловато для мужчины. В семь часов я намыливаюсь в городок. Я один раз уже там побывал – заезжал на бензоколонку, и все. Теперь пришло время наведаться с визитом в магазин.

Зарываюсь носом в вязаный свитер, раскрываю настежь ворота, высвобождая просторный проезд для машины. Я люблю свой старенький Jeep Grand Cherokee ZJ 1998 года. Надежность – его главное достоинство.

Подхожу и застываю в мучительных думах у двери автомобиля. Иногда интересно проследить за собственными действиями, осознать, что ты не поступаешь механически, по инерции. Сейчас мне придется катить в потемках через глушь, а потом еще обратно, зная: случись какая беда, никто ко мне не приедет. Я совсем один. Если ехать осторожно, доберусь до дома уже далеко за полночь. Ну, ладно, я не трус, в темноте приступов паники за собой не помню, а значит, все будет в порядке.

Возвращаюсь чуть раньше одиннадцати.

На крыльце и в холле горит свет – я оставил его, и он был для меня как маяк в лесном мраке. Вынимаю из багажника два пакета, до отказа набитых продуктами, и тут случайно замечаю лишний источник освещения. Из окон гостиной струится свет, он падает на темную землю белыми пятнышками. Странно! Я не помню, чтобы оставлял свет и в гостиной. Мое упущение. Не накручивая себя заранее, подхожу к двери и открываю ее. Все в порядке. Я дома.

Раскладываю продукты по полкам серебристого холодильника и некоторым ящикам на кухне. Окна выходят на боковую дорожку сада. К широкой раме тянет пушистые ветви высокая лиственница, она даже выше черепичной крыши. На самом верху, на чердаке, мне еще не довелось побывать, хотя агент по продажам Билл Донатан любезно предложил провести экскурсию перед покупкой. Но я решил, что там, как и в любом старом доме, наверняка свален старый хлам, ящики, набитые неинтересными вещами прошлых владельцев, и все это покрывает пыль толщиной с бутерброд.

В месте, предназначенном для готовки, стоит обеденный стол. Я за ним буду теперь есть – так сказать, не отходя от кассы. Мне удобно, единственное, что разочаровывало, это лестница напротив. Кто-то «выдающийся» спроектировал кухню на задворках холла – и это было весьма неудобно, по крайней мере для меня.

Я принимаюсь уминать наскоро приготовленный ужин: вареные овощи, бутерброды со сливовым джемом и ароматный зеленый чай с мятой. В моем меню совсем нет мяса. Кто-то называет меня вегетарианцем, но я считаю себя просто морально здоровым человеком, который не поедает ничью плоть. Это мой выбор.

Было спокойно, довольно безмятежно и даже сиротливо. Может, питомца завести? Собаку, например. Только сначала ту отловить надо, которая здесь бегает, чтобы спать не мешала. Интересно, откуда она вообще взялась?

И вот наступает момент, когда ты остаешься наедине с собой, со своими завихрениями, страхами и сомнениями. Я ужинаю, думаю о невыключенном свете в гостиной и вдруг слышу шаги над головой. Удивляясь, я перебираю в памяти все левое крыло второго этажа: там находится кабинет, еще одна комната напротив, каморка для швабр, винтовая лестница на чердак – вот и весь список, кажется! Точно, я вспомнил: надо мной располагается кабинет.

Вилка случайно выскальзывает из пальцев и шумно падает на дно тарелки. Наверху все стихает. Проверить, что ли? Трус уже залез бы под стол, но я же не боюсь скрипов и шума старых домов. Тем более что здесь никого не должно быть.

Наверху было определенно неспокойно: почему-то один из настенных светильников мерцал возле приоткрытой двери в злосчастный кабинет. Зачем здесь вообще кабинет? Кто мог в нем работать? Как по мне, эта комната была чересчур мрачной. Окно закрывала тяжелая портьера, прямоугольный стол из эбенового дерева, весь покрытый пылью, стоял посреди трехцветного ковра. Слева – книжный шкаф, совершенно пустой и грязный. Я ни за что не стал бы здесь даже отдыхать, сидя в кресле и мечтая. И почему я раньше не обратил внимания на такие неприятные мелочи!

Я выхожу обратно в коридор и уже поворачиваюсь к лестнице, как вдруг позади что-то взрывается: лампа разлетается вдребезги, едва не угодив крупными осколками мне в спину.

– Твою ж мать! – ругаюсь я. И быстро сбегаю по ступеням вниз.

Я просыпаюсь в утренние сумерки, зеваю. Иду в ванную бриться. Выхожу на пробежку в спортивных штанах и толстовке. Поначалу лень, зябко и отвратительно, но потом быстро набираю темп – и понеслось: три круга вокруг дома, после рассвета я иду по дорожке вдоль двухметрового забора в сад, к кучке деревьев, растущих метрах в шести от дома. Я иду мимо стволов лиственниц, голубой ели и сосенок. За высохшим массивным стволом дуба вижу амбар, шесть на восемь, с двускатной деревянной крышей. В перегородке зияют щели: кто-то изнутри заколотил досками небольшие вытянутые оконца со ставнями. В амбаре очень темно, поэтому мысль о ревизии помещения отметаю сразу.

Доски амбара подгнивали, а часть оштукатуренного фундамента отслоилась и обрушилась. Все строение обросло зеленым мхом и плющом, дерево покрыли плесень и грибок, а влажный воздух только ускорял общее разрушение.

Во время пробежки я заметил за домом калитку с аркой. На этом я закончил осмотр своих владений и пошел в дом за чашкой горячего кофе.

После завтрака я упаковал фотокамеру Sony в сумку, накинул поверх толстовки куртку, перебросил через плечо сумку с фотоаппаратом и двинулся к черному забору с облезлой и облупившейся кое-где краской. Изгородь только перед особняком окрасили, придали ей привлекательный для покупателя вид, а здесь, по-видимому, все оставили, как было.

Калитка быстро подается под нажимом, и я выхожу на поляну, покрытую мертвыми листьями, которые свернулись в трубочки. Воздух наполнен свежестью и тишиной. Рассматривать тут особо нечего. Оглядевшись по сторонам, я медленно спускаюсь по склону, иду по протоптанной дорожке вглубь засыпающих кустов и деревьев.

На одной из веток кедра устроилась белая сова с большими глазами и крючковатым клювом. Ночная хищная птица сидит довольно высоко и разглядывает мою фигуру, потревожившую ее покой. Сова ухает и взмахивает крыльями, перелетая на другое дерево.

С час я брожу, разгребая носками ботинок хвою сосен и пихт, обнаруживая под ней скрытые тропинки. Я разглядываю, как ветер подхватывает обрывки зелени с одиноких дубов – последнее напоминание о лете – и роняет их безжалостно на землю, в тлеющую массу. Осень играла на моих нервах и на всех оледеневших членах, вытягивая из меня последнее тепло. В лесу холод чувствуется особенно сильно, и я решаю возвратиться назад, пока еще способен перебирать ногами.

Только я перешагиваю порог, как припускает обложной дождь. Вот же осенняя депрессивная пора! Что ж, потрачу время с пользой – осмотрю неизученный чердак! Это самое жуткое место для всех без исключения людей – самый темный уголок дома, где живут странности и ночные кошмары. Кто вообще придумал прятать свои тайны и страхи в самом высоком месте в доме? Люди явно используют чердаки не по назначению. Но я решительно смахиваю с ресниц иней и направляюсь к лестнице.

Меня ждет разочарование! Оказывается, все это время у меня не было ключа от чердака. На кой черт кому-то понадобилось запирать дверь? Я, конечно, мог выбить ее, но я не сторонник таких диких методов. Лучше отложу визит до следующего раза, когда придумаю, чем вскрыть замок.

Я ругаю себя, припоминая, как ходил с агентом по особняку. Но сюда мы не поднимались, и я даже не подумал, что на самом верху могли остаться запертые комнаты. Очень странно.

Я спускаюсь по винтовой лестнице левого крыла, где вчера ночью лопнула лампа, и меня вырывает из моих раздумий телефонный звонок. Телефон лежит на диване в гостиной. Вдруг мелодия обрывается. Я смотрю на экран, но вижу, что в списке пропущенных вызовов ничего нет. Странно! Очень подозрительно. Не померещилось ведь мне?

Теперь от скуки я берусь за фотокамеру. Отщелкиваю парочку собственных комнат и ухожу спать.

День дотянулся до позднего вечера. За широким окном спальни давно сгустился мрак, убаюкивая ледяной тишиной всю округу. Я уже встал, походил по дому. Наконец решил разобрать вещи. Я начал раскладывать их по полкам и ящикам, вешать в гардероб рубашки и брюки.

Вам покажутся скучными мои действия, но мне нужно привыкнуть к новому жилищу. Я должен сотворить вокруг себя какой-никакой уют, создать иллюзию наполненности дома, дать спокойствие глазам и сердцу.

С таким режимом я запорю работу. Никто не захочет платить за плохие фотографии, но не по ночам же мне снимать! Надо с этим что-то делать. Решено: сейчас ложусь спать, а завтра можно приступать. А иначе Тим Харди отменит свой заказ. Он, если захочет, сможет найти мне замену.

Я долго ворочаюсь. Если честно, никак не могу устроиться в кровати. Этот матрас – просто ужас! Этот дождь омерзителен! Он льет и льет, как будто природа запамятовала, что в ее безграничном арсенале не только каждодневные осадки.

Стоит глухая полночь, и мои веки, наконец, наливаются свинцом. Как прекрасно засыпать под стук капель, бьющихся об оконное стекло.

Я резко открываю глаза от испуга. Только что я уловил еще какой-то странный посторонний звук.

Выхожу из спальни, прислушиваюсь. Стук повторяется снова, снизу.

Стучат в дверь.

И тут меня охватывает дрожь. Холод от конечностей крадется вверх, волосы на затылке начинаются шевелиться. Неужели кто-то способен сюда попасть через запертые ворота? Я неуверенно протягиваю руку к двери, кровь быстро бежит по венам, но я заставляю себя стоять на месте. Что поделаешь с этим волнением!

Незнакомец снаружи, видимо, ожидал немедленного ответа, и он вновь требовательно стучит в дверь. Я, недолго думая, рывком отворяю ее. И кого же я вижу перед собой?

– Ивелен!

На пороге моего дома стоит именно она. Большие голубые глаза в оправе черных густых ресниц рассматривают меня с вызовом, терпеливо ожидая приглашения в дом.

– Проходи! Ты приехала? Но как?! – только и выдавливаю я из себя.

– Конечно, а разве не видно?

Девушка дрожит от холода. На ней надето только голубое летящее платье – совсем не по сезону. Иви ласково улыбается мне.

– Ты удивлен? Хотя, не скрою, я немного тоже. Не знаю, что за порыв мной овладел, но я соскучилась, Майк.

– Идем скорее в гостиную.

Я ухожу вперед, сканируя комнату на наличие пледа или, на худой конец, какого-нибудь одеяла. Что-то определенно здесь должно быть, да, я же бросал в уголок полюбившегося дивана махровое желтое покрывало. Вот оно!

– Благодарю! – ласково говорит Ивелен.

– Как ты меня нашла, Иви? А главное – зачем?

– Майк, я все обо всех узнаю, если хочу, конечно. Ты не исключение из моих правил.

– Я тебя не понимаю! Зачем? Это не ближний свет. Тебе Тим все рассказал, верно? Только он и мой брат в курсе этого переезда, я больше никому не сообщал адрес.

– Да, дорогой мой, Тим раскололся.

– Вот же он дерьмо! А я на него положился…

– Прекрати ругаться, Майк, он не виноват.

Ивелен присаживается на диван, растирает голые плечи, все остальное она решила прикрыть пледом.

– Не стоит делать такое огорченное лицо, Майк. Разве ты не рад мне?

Я думала…

– Значит, плохо думала, – перебиваю ее. – Что мне теперь делать с тобой?

– Что? – удивленно восклицает она.

– Ты хочешь остаться со мной?

– Наконец-то догадался! Мы ведь не чужие, Майк…

Я сразу узнаю эту чертовку с глазами дьяволенка и голосом нежного ангела. Она стремительно ворвалась в мою жизнь. Я обнажил перед ней свою душу, раскрыл сердце, но вместо ответа она заставила меня почувствовать сладкую боль и горькую страсть. В наших отношениях творилось что-то невероятное. Хаос смешался с действительностью.

Я отворачиваюсь к классическому камину.

– Майк, дорогой ты мой! Не злись, я все компенсирую.

Ее карминовые губы едва касаются моего уха, ей приходится хорошо потянуться на носках, чтобы вот так достать меня.

– Накажи, делай что хочешь, но только не отталкивай меня, дорогой.

– Ты приехала, чтобы обесчестить меня? – шучу я, на пару сантиметров поворачивая лицо в сторону ее карминовых полуоткрытых губ.

– Чувством юмора тебя однозначно не обделили, – Ивелен запускает шаловливые пальцы в мою темно-русую шевелюру.

– Для меня все слишком далеко зашло, Иви, не начинай это делать со мной опять. Я устал.

– Послушайте только его. Здоровый мужик отказывается от любви и преданности своей любимой! Забавный, воротишь нос, когда я сама приехала ради тебя!

Я пытаюсь найти подвох в ее словах, жестах, но не могу и все сильнее подпадаю под чары ее взгляда, голоса и этого теплого дыхания, которое чувствую на своем плече.

– Я вижу, ты мне не рад, – ее дрожащий голос обрывается.

Иви когда-то была для меня всем. Я не скрою, поначалу мое сердце возликовало от ее появления. Надеюсь, она этого не заметила: не хочу казаться ей мягкотелым.

Ивелен отстраняется, робко опускается на диван, поднимая хрупкие плечи. Стягивает плед, отбрасывает его в сторону и напряженно устремляет глаза в пол.

Я, как истинный джентльмен, пристраиваюсь рядом, но не близко. В горле, как назло, застревает ком. Я деликатно ободряю незваную гостью:

– Ивелен, я, конечно, рад тебе, но ты не могла бы накинуть одеяло? Ты же вся дрожишь!

– С каких это пор ты зовешь меня Ивелен? Для тебя я Иви! – ее пухлые губы обиженно надуваются.

– Не все ли равно теперь, – не сдерживаюсь я. – Мы расстались, не забывай об этом…

– А ты не напоминай мне.

Она легонько касается тонкими пальцами моей щеки, ее средний палец на правой руке до сих пор украшает благородный алый рубин в изящной золотой оправе. Я подарил! Было дело.

Она застывает в миллиметре, как мраморная статуя, черные пряди волос падают мне на плечо, ее губы встречаются с моими губами в нежном, но коротком поцелуе. Иви пробует меня на вкус, проверяет реакцию, которую я никак не проявляю, хотя и не отвергаю ее. Сладковатая на вкус помада остается у меня на губах. Я только что почувствовал запах черешни и, когда Ивелен придвинулась опять, придержал ее за плечи, проникновенно заглянул в голубые глаза и сам поцеловал девушку, увлекая ее под себя.

Я старался скорее сорвать эту мокрую тряпку, которая мешала мне наслаждаться горячей трепетной плотью изнывающей от страсти женщины.

– Опять кружевное? – я бегло оцениваю черное белье разгорячившейся подруги. – Ты сумасшедшая, Иви!

– Нет! Мы оба!

Каждый раз, обладая ею, я страдал в глубине души: все было предопределено. Она покрутит-повертит мной, а потом убежит, как это было уже не единожды. Я не мог ее удержать. Каждый раз, когда я признавался ей в любви, она вздрагивала и не отвечала. Она только пользовалась мной, а дальше дело не двигалось.

Я устал! Устал ждать, любить, страдать. Я больше не способен поддерживать огонь в груди, постоянно подпитывать его собственной верой. Не все возможно изменить или вернуть, что-то просто необходимо оставлять в прошлом.

Огонь, в конце концов, не вечен – как, собственно, и человек. Я не хочу растерять себя в ненужной, пустой страсти.

Но Ивелен, как назло, опять вернулась. Зачем она так со мной! Сумасшедшая…

Глава 2

Я просыпаюсь в лучах зари. Это утро стало самым ярким после переезда. Солнце, наконец, заполняет спальню лучами теплого оранжевого света.

Я потягиваюсь, глубоко вдыхаю теплый воздух, трогаю место на кровати, где должна сейчас нежиться Ивелен. Запах черешни растворился, одеяло лежит нетронутым.

Я, натягивая на ходу спортивные штаны, вываливаюсь в коридор: вдруг она на кухне? Где же еще прикажете ее искать? Понятно, что поиски на кухне обязаны увенчаться успехом, почти на все сто процентов. Или нет?

– Где же ты?

Поначалу это даже интригует. Я зову Иви, обхожу все комнаты, однако ответа нигде не слышу.

– Не смешно, дорогая, ты слышишь? Ну, все, с меня хватит…

Я ненадолго задумываюсь. Потом одеваюсь в подходящую для такой погоды одежду, подхожу к двери. Растерянно смотрю на задвинутый засов. Ивелен не могла покинуть дом: это невозможно, ведь дверь заперта изнутри. Дверь под лестницей тоже закрыта.

Неужели собственный мозг зло шутит со мной? Я стою в немом изумлении, с отвисшей челюстью. Отпираю дверь и медленно выхожу на улицу. В голову приходят мысли о галлюцинациях, о нервном расстройстве или расстройстве рассудка, о переутомлении на почве переезда и прочем в этом же духе. А как еще можно объяснить случившееся, кто знает? Вот и я не знаю!

Автомобиля перед воротами тоже нет. Но не пешком же она из Ванкувера пришла! Это абсурд, чепуха, просто в голове не укладывается. Следов нет, ни одного напоминания о ее ночном визите. Растаяла, точно последние кучевые облака.

По моему лицу бродит идиотская ухмылка, я подхожу к резным воротам и опираюсь плечом о столб.

– Доброе утро! – раздается незнакомый пожилой голос.

Голос живого человека в такой глухомани отрезвляет, как ничто другое.

Глупое выражение сменяет интерес, удивление. Меня будто пронзает ударом тока. Неожиданность – штука серьезная. Теперь я разглядываю старика, который молча, с интересом смотрит на меня.

– Это вы мне? – немного иронично интересуюсь я у незнакомца. Господин выглядит на шестьдесят лет, среднего роста, из-под расстегнутого на все пять пуговиц шерстяного пиджака в серо-белую клетку выглядывает живот. Лицо покрывает борода лопатой – белая, словно присыпанная мукой. Аккуратный берет в стиле милитари закрывает шевелюру мужчины и прячет в своей тени длинный тонкий нос, похожий на ножку бокала. Серые глаза жадно впиваются в мое лицо. Старик, не подходя ближе, желает во мне разглядеть некую тайну – так я могу это описать.

Он остается на тропинке, почти на спуске с горы.

– Да, вам! Извините за прямоту, вы новый хозяин поместья? – старик задерживает многозначительный взгляд на особняке.

– Вы, собственно, кто? Разве по мне незаметно, что я здесь живу?

– Простите, я не представился. Меня зовут Адмунт Риз, я и мой сын здесь разыскиваем нашу собаку. Хаски по кличке Джек, возможно, вы ее встречали поблизости? Она потерялась двадцать первого октября.

– Нет, не хочу вас расстраивать, мистер Риз, но не видел.

Чуть погодя я продолжаю:

– Зато слышал лай, она может быть в той стороне, северо-западней.

– Благодарю, вы нам очень помогли.

– А как вы оказались в такой глуши с хаской? Вам что, больше негде выгуливать пса?

Соглашусь, это странный вопрос, но не менее странный человек шныряет непонятно сколько времени у моего забора, там, где людей попросту не должно быть. Разве я не прав?

– Я думаю, не обязан вам объяснять, что этот лес вам не принадлежит, и здесь имеет право гулять любой. Не забывайте также, что среди прочих вам может попасться охотник с ружьем. А они люди обидчивые. Джек сорвался с поводка, мой сын не смог его удержать.

– Ладно, ладно, хватит.

Я сдаюсь.

– Я понял вас. Потеряли, так идите теперь и ищите, только не у меня на виду.

– Удивлен, что здесь опять живут!

– Что значит «живут»? Разве это плохо? И вы это обо мне?

– Надо выбирать места с энергетикой получше, мистер… как вас там?

Вот настырный дядечка.

– Майкл Эсм! А в чем проблема, мистер Адмунт?

– Этот особняк целый год не могли продать, Майкл. Я бы на вашем месте рванул обратно к корням, так сказать. На свою землю, где люди вашего возраста, шум, суета. Зачем вам здесь сычом сидеть?

– Что, простите? Я не ослышался? Вы меня не знаете, но уже лезете с дурацкими советами? Бросьте городить ерунду и убирайтесь вон.

Я собираюсь уходить, как вдруг он выпаливает:

– Вы его видели! Я знаю.

– Что? Кого видел? – я растерялся, потому что не понял вопроса, и теперь тупо смотрю на Адмунта Риза.

В глазах этого ненормального старика – это уже очевидно – таинственно сверкают огоньки любопытства и злорадного превосходства: он знает что-то, что пока неизвестно мне.

– Оно приходило к вам, Майкл…

– Не говорите загадками! Кто ко мне приходил, откуда вы это знаете? – мое терпение постепенно подходит к своим пределам.

– Оно смогло принять образ близкой вам женщины…

Я вскипаю от злости. Кого он из себя возомнил? Провидец хренов!

– Вы подглядывали за мной, верно я понимаю?

– Нет, что вы! Все дело в моем даре, – оправдывается Риз. – Иногда меня как будто посещают видения, и я вижу цветные картинки. Вот и сейчас. Чем я ближе к особняку, тем явственнее образ женщины. Но ее лицо как бы искажено. Я чувствую нечеловеческую энергию. Можете мне не верить, Майкл, но я слов на ветер не бросаю. Если вам станет интересно поближе со мной пообщаться, я всенепременно приму вас у себя в лавке «Талисманы & Обереги» в городке Темный Бор. Предложу пассивную помощь…

– Не надо! Я не нуждаюсь в подобных услугах, – грубо бросаю я через плечо.

– Ну, хорошо, Майкл! – вздыхает старик. – Только человек не способен покидать жилище, оставляя двери запертыми изнутри. Всего хорошего.

Я стою, ошеломленный. А Риз исчезает. Я встряхиваю головой. О чем он вообще? Кто мог прийти в облике Ивелен? Может, мне сам этот Риз только что померещился?

Я иду. Вдруг резко останавливаюсь, понимая, что упираюсь в выложенную отесанным камнем клумбу. И тут же чувствую тепло, исходящее от фиолетовых, алых, белых бутонов. Они такие живые и такие нежные, обязанные засыпать во время холодов, но почему-то в этом грунте цветам комфортно, они будто и не замечают, что лето давно ушло. Хочу дотронуться до них, но резко одергиваю руку.

Минутой позже плюхаюсь на диван с телефоном в руке. Вопрос на миллион. Кому я собираюсь звонить?

Верно! Ивелен.

Нет, едва ли я наберусь мужества задать самый больной для меня вопрос: «Ты приезжала, детка? Или мне померещилось?» Завтра, на свежую голову, я, надеюсь, сумею извлечь корень моей личной проблемы. Надеюсь, я не сумасшедший, не поехавший вконец безумец.

Я откидываюсь на спинку дивана, прикрываю глаза ладонью. Медленно потираю виски, прислушиваясь к внутреннему голосу. Сердце ритмично бьется в груди, в доме тоже спокойно.

Когда за окном спускаются сумерки и поднимается порывистый ветер, я начинаю готовить рюкзак к завтрашнему походу. Потом ложусь в постель, по-прежнему озадаченный.

Осмыслить вчерашнее появление Иви невозможно. Я засыпал, повторяя успокоительную фразу: «Думай о работе, надо отщелкать фотографий и сразу отослать Тиму Харди, надо отослать Тиму…»

Глава 3

В духе возможно посеять многое, но что взойдет? Рано или поздно семена раскроют тайну замысла перерождения, расскажут, какие задачи должен решить в своем воплощении каждый. Похоже, мне всю ночь снились глобальные философские концепции. Они в лесу будут явно не к месту. Ну да бог с ними.

Нет ничего лучше в нашем мире, чем единение с природой, возможность любоваться живописными ландшафтами. Ловить и подчеркивать с помощью кадра смысл первозданной красоты – вот моя отрада. Я хочу объяснить людям ценность животных и растений, и это не такой уж плохой аргумент для того, чтобы заниматься делом фотографа.

Я завязываю шнурки на серых ботинках с меховыми отворотами, перекидываю ремень сумки с фотокамерой поверх рюкзака и темно-зеленой куртки с капюшоном, обшитым потрепанным искусственным мехом, в рюкзак запихиваю термос с горячим чаем, фонарь, таблетки, которые должны помочь в разных непредвиденных происшествиях в дебрях. Я собираюсь не на раз-два и обратно. Меня ждет долгое обследование местности – и весьма опасное, ведь я нахожусь в диком лесу, где живут непредсказуемые хищники.

Уже закрыв за собой калитку, я думаю о том, что было бы здорово прихватить доступное оружие для самозащиты – нож. Возвращаться, правда, не хочется, поэтому начинаю свой путь без него.

Спустившись на поляну к соснам, лиственницам и елям, я останавливаюсь перед первым перекрестком трех лесных троп, которые прячутся под толстым слоем хвои. Я двигаюсь наобум, разгребая еловые иголки закругленными носками ботинок. Направление я не выбираю, буду ориентироваться по солнцу, благо оно высоко стоит на голубом, чистом небосводе.

Я захожу в лиственный лес – вокруг дубы и немного ив. Дубы одними из первых сбросили увядшие листья и теперь готовятся к заморозкам. Я тут подумал: будет неплохо уделить внимание деталям, особенно когда вокруг звучат осенние краски, расцветшие покрывалом под ногами.

Полчаса я медленно двигаюсь только вперед, после все-таки не могу устоять и оборачиваюсь. На горе возвышается мой дом – крошечный отсюда, немного жутковатый, но уже зовущий обратно. С этого места он выглядит иначе: чуть-чуть отчужденным, но прекрасным.

Я бы не прочь вернуться, но работа не оставляет мне выбора: не хочется терять местечко, к которому я шел несколько лет.

Я иду дальше! Тропа, по которой я пока бесцельно спускаюсь, устремляется со склона в новые заросли: буки и молодые лиственницы закрывают своими высокими стройными стволами необыкновенно чувственный пейзаж со стаей оленей, а за ними – невысокий водопад, который обрушивается с отвесной скалы в крохотное голубое озеро. Надо всего лишь слиться с местностью, чтобы не спугнуть. Затем я поднимаюсь по влажным скользким камням. Хочу забраться на гору и запечатлеть стадо с высоты.

Я в хорошей форме, так что осилить средний подъем – для меня плевое дело. Через десять минут я уже навожу объектив на другую поляну с сочной травой, в конце которой меня заинтересовал лежащий ствол бука. На его гладкой светло-серой коре вертятся и веселятся целых шесть белок. Та, что спрыгнула в вересковый куст, растопырила ушки-кисточки и уставилась на меня.

Под пушистыми мягкими еловыми иголками скрываются огромные муравейники. В отдалении, за горой булыжников, журчат чистые горные ручьи, прокладывая дорожку к гладкому утесу.

Я решаюсь разглядеть пушистых зверьков поближе, но неосторожно наступаю на сухой прутик. Раздается треск, белки мгновенно исчезают из вида.

Я чертыхаюсь и подхожу вплотную к упавшему дереву.

На коре сохранились большие свежие следы когтей. Я задумчиво смотрю по сторонам. Прислушиваюсь к окружающим звукам. Сердце чувствует тревогу. Слишком тихо вокруг. Подозрительно.

– Надо поворачивать назад! – только успеваю пробубнить я, как со спины на меня волной накатывает рычание. Я осторожно поворачиваюсь, вытаращиваю перепуганные глаза на трех волков-альбиносов, достаточно крупных и весьма недружелюбно настроенных.

Один пытается обойти меня сбоку, но я поворачиваюсь вместе с ним, не отрывая взгляда от остальных. Мое положение становится все критичнее – до тех пор, пока из зарослей не высовывается могучая спина медведя.

Оказывается, он все это время лежал неподалеку, а теперь вылез из своего логова и начал внимательно озираться вокруг и принюхиваться. Хорошо, что ветер дует в мою сторону, легкий такой, почти незаметный. Медведь пошатывался, но три стоящих неподалеку волка никак не заинтересовали его.

Меня беспокоит, что он заинтересовался только мной. Со всех четырех сторон меня окружают хищники! И я никак не могу предугадать, кто бросится первым.

Интерес у громилы чисто гастрономический, но волки заставляют косолапого нервничать. Он дергается вперед, останавливается, снова смотрит. Волки ненадолго сбивают мишку с толку: он не может понять, мы вместе или порознь.

Ну, все! Либо пытаться уйти сейчас, либо ждать неминуемого конца.

Я выбираю первое. Мне и так почти нечего терять. Ну, или я пропал!

Два волка с обоих боков, рыча, выдвигаются вперед. Медведь смотрит на всех сразу, но продолжает выделять меня как самую крупную добычу. Я расстегиваю молнию куртки, чтобы казаться страшнее и выше. Что поделать, жизнь – борьба. Надо было вместе с белками бросаться наутек, пока была возможность.

Я делаю самый трудный шаг в своей жизни.

– Назад, спокойно! – шепчу я, отходя назад.

Третий волк все еще стоит за мной, он напоминает о себе грозным ворчанием.

И тут терпение медведя заканчивается, и он бросается на одного из волков. Слышится скулеж, вой, в схватку врывается второй удалец, он впивается клыками в медвежью лапу, рвет ее изо всех сил. Возня, ворчание, волчьи челюсти смыкаются и размыкаются на толстой шкуре громилы высотой под два метра. Третий волк обегает меня по кустам, кидается на выручку к братьям.

После короткой схватки я замечаю, что у этого альбиноса течет кровь по шерсти на боку, но не могу определить точное расположение раны. Медведь ожесточенно рвет нападающих, получая не менее сильный отпор в ответ.

Я нечаянно спотыкаюсь о крупную изогнутую палку, поднимаю, не задумываясь, ее с земли и вижу, что медведь уже возвышается надо мной. Волки кидаются на него сзади, мне кажется, что они, как могут, отвлекают его внимание от меня. Последнее, что я успеваю сделать, это сжать толстую палку пальцами, замахнуться и двинуть медведю со всей силы по морде. В этот момент на меня накатывает озарение: поединок однозначно окончится для кого-то трагедией.

Я замечаю пристальный взгляд раненного в бок альбиноса. Я получаю минуту форы. Хищники снова впиваются друг друга, снова бьют друг друга лапами, рвут плоть острыми зубами-бритвами. Я бегу и в глубине души благодарю волков за бесстрашие и за то, что они не тронули меня.

Глава 4

Ночь выдается беспокойной. Меня сотрясают конвульсии, я весь дрожу от ужаса. Боже, как я бежал! Мне все время чудилось, что меня преследуют.

Я не верил глазам, когда приближался к дому, отпирал калитку, запирал замки и закрывал ставни на окнах.

Все следующие часы я так и не смог сомкнуть глаз. Чашка терпкого чая успокаивает меня. Ух, да я везунчик! Из такой передряги вышел сухим. Но удирал я почти галопом!

Весь следующий день я продолжаю думать о медведе, о том, что он где-то поблизости, бродит около моего забора в поисках лазейки. Я не параноик, но испытываю жуткий страх, который нельзя передать словами.

– Все хорошо, Майк. Он не проберется. К тому же откуда такая уверенность, что он рядом? Возможно, бравая команда альбиносов его давно в клочья разорвала!

Я иду на задний двор, двигаюсь вдоль липовой аллеи к ее сердцу, невысокому тису, внимательно проверяя ограждение и вслух успокаивая себя. Я знаю, что медведь, особенно очень голодный, в этот период может залезть вверх по стволу, а потом спрыгнуть с прочной ветки сюда.

В верхнем кармане куртки громко звонит телефон. Я вздрагиваю. О, да! Я так долго ждал этого звонка.

– Привет, Тим, – вежливо отвечаю я боссу.

– Здравствуй, Майкл. Рад, что ты сразу ответил, а не когда-то потом. Как прошел твой переезд?

– Благодарю, неплохо.

– Я рад за тебя, но, по-видимому, новое уютное местечко занимает все твое свободное время, раз ты не удосужился проверить почту и прочитать три моих письма.

– Когда ты их мне прислал? – интересуюсь я.

– Не помню, может, два дня назад. Когда пришлешь ответ?

– Скоро, даже сейчас, быть может…

Тим Харди смеется в трубку всегда очень громко, и этот раз не исключение:

– Ну-ну. Майк, не забывай о работе, у нас такой журнал готовится к изданию! Не хватает только твоих бесподобных кадров! Давай, жду день, не больше, а иначе – сам знаешь…

– Я все понял, Тим, мне повторять дважды не надо. Но я ведь, кажется, в прошлом месяце предупреждал о переезде.

– Ты подумал, я злюсь? Отнюдь нет! Хотя твое желание уехать в глухомань вся контора восприняла неодобрительно. Осуждение, недовольство… Понимаешь, они привыкли работать с живым фотографом, советуясь, что ли. А не получать письма счастья на электронный ящик.

– Хотел спросить у тебя, Тим, насчет Ивелен, – я перехожу к теме, которая волнует сейчас меня больше всего.

– Ой, нет, не начинай опять про нее. Я этого главного редактора с ангельским личиком уволю ко всем чертям.

– Почему?

– Потому что, Майк, она взбаламутила весь мужской коллектив своими шикарными формами. Это что-то с чем-то… – Тим загадочно вздыхает.

– Я просто подумал, зачем ты ее отпустил ко мне?

– Что, прости? Когда это я ее отпускал?

От неожиданности я хватаюсь за ветку тиса.

– Двадцать четвертое октября. Стоит глухая полночь. Она заявляется сюда в шикарном платье, будто сошла с глянцевой обложки. Всего каких-то тридцать девять часов на скорости 90/км. И она здесь!

– Майк, Ивелен ни за что не приехала бы к тебе, даже на личном вертолете! Пора бы это понять. Я никого уже месяц не отпускаю по личным делам, так что извини. Тем более что тем днем, с утра, она была на работе, понимаешь?

– Хорошо, я узнал достаточно.

– Я слышал, Майк, что люди от одиночества чаще сходят сума! Майк, ты слушаешь?

Я отнимаю руку от тисовой ветки. Палец кровоточит.

– Конечно, слушаю… – я отсасываю кровь из ранки.

– Не понимаю я тебя, друг, зачем скрываться от проблем далеко от друзей?! Мы поможем, если попросишь. Она стерва, заруби себе это на носу. В ней нет ни капли любви, только голый расчет. Ты мог ей дать гору женского счастья, но вряд ли она оценила бы это.

– Не говори глупости, я не горюю о ней. Мне совсем нет никакого дела до того, где она и с кем!

– Разве? Я что-то не заметил. А кто тогда к тебе приезжал, твое разыгравшееся воображение? Я начинаю беспокоиться о тебе. Ты меня больше подобными вопросами не пугай, хорошо?

– Угу, Тим! Я запомнил.

– Отлично, парень, не дрейфь, – Тим громко вздыхает в микрофон. – Ты слишком далеко, совсем один, это небезопасно. Не теряй себя, соберись. И я жду твоего письма с вложенными фотографиями – это будет нашим общим счастьем.

Окончив разговор, я, наконец, слышу – впервые за долгое время здесь – переливчатое пение скворца. А за ним – ту проникновенную тишину, которую не променяешь ни на что на свете.

Не особо верится, что я важен кому-то в этом мире. Все не так просто, как может показаться. Мне катастрофически не везет на личном фронте. У меня проблемы в собственной семье, с братом. Разве сейчас хоть кто-нибудь вздыхает обо мне? Задает себе вопрос: где я, что со мной, как живу, дышу ли… Мое бремя – это одиночество, долгое, затяжное и вечное. Поэтому лучшего места в мире, чем Юкон, не найти. А остальное меня не очень заботит.

Возвращаясь тем же путем к дому, я впадаю в размышления: думаю об Ивелен, которая так внезапно появилась и так же внезапно исчезла. Может, они мне просто голову морочат?

Я же не сумасшедший! К чьей влажной коже я прикасался собственными руками, и до сих пор ладони помнят мягкие изгибы аппетитных форм, а губы – сладкий вкус помады? Но что такое говорил подозрительный старик, который нарисовался вдруг перед воротами и заявил о потустороннем вмешательстве?

Быть может, Тим Харди просто спрятал ее у себя под столом для убедительной консультации и теперь нагло лжет, намекая на мое помешательство, якобы от одиночества. Хотя какое тут одиночество! Сплошные развлечения на свежем воздухе.

Я не могу согласиться с тем, что визит Ивелен мне просто померещился.

Передо мной возник серьезный вопрос, и его надо как-то решать. Только для начала наберусь смелости для звонка. Возможно, завтра. Или нет. В общем, когда-нибудь я обязательно соберусь с духом.

Завтра настает стремительно, ледяной воздух проникает через приоткрытое окно спальни, солнце опускается ранними лучами на глаза. Я, не разлепляя век, стараюсь продлить удовольствие и понежиться в кровати под теплым одеялом.

На полке платяного шкафа ждет своей очереди фотоаппарат с отщелканными фотографиями природы Юкона и его лесных обитателей. Я собираюсь как можно скорее минимально обработать снимки – но только после пробежки по аллее.

Приближаясь к трухлявой стене амбара, я останавливаюсь отдышаться, наполнить легкие воздухом. Строение окутывала тайна, оттуда веяло запустением. Я испытывал крайнее отвращение рядом с ним.

Амбар растворялся на задворках сада средь высоких теней, отбрасываемых деревьями, рассеивался в белой дымке, стелющейся по земле. Он напоминал мне покинутый домик лесника где-нибудь глубоко в роще. Внутри его прогнивших стен смог бы найти приют странник и даже чья-нибудь заблудившаяся во мраке душа. Я пошел к дому, мотая головой, чтобы вытряхнуть из нее все дурные мысли об Ивелен.

Шум за треклятым амбаром привлек мое внимание. Я оборачиваюсь и замечаю, что между стволами проносится силуэт небольшого существа. Оно невероятно быстрое, я не успеваю разглядеть его. Может, хаска Адмунта Риза все-таки нашла лазейку под изгородью, проникла ко мне в сад и теперь мне предстоит ее изловить и вернуть законному хозяину?

Увы, если бы все было так просто.

Когда я шел к дому, передо мной, на каменной дорожке, появился белый раненый волк. Его большая голова на узком теле была приподнята так, чтобы лучше следить за моими движениями. Но я не мог даже пошевелиться. Я не собирался нападать на него и надеялся разрешить напряженную встречу с помощью спокойного, уравновешенного голоса:

– Привет, кажется, мы встречались не так давно. Я узнаю твой взгляд…

Альбинос с глазами янтарного цвета поджимает правую лапу. На шее и в области ребер шерсть стала темной, почти черной – такой цвет придает только засохшая кровь. Волк издает сердитый рык, потом его ведет куда-то влево, и он присаживается, высовывает язык, больше не сверкая хищно глазами.

Я решаюсь сократить дистанцию, и альбинос недружелюбно рычит.

– Тихо, спокойно, друг. Ты же не для того проделал этот путь, чтобы ссориться, верно? – даже изможденный дракой, хищник представляет серьезную опасность. Не знаю, чем закончилось все у его стаи, но если он нашел меня, очевидно, остальным повезло меньше.

– Ты совсем молодой. Но если ты здесь, значит ли это, что ты пришел за помощью?

Альбинос исподлобья таращится на меня.

– Хорошо, молчание – тоже ответ. Джек, ты не против, если я дам тебе человеческое имя? Думаю, не против. Мишка неплохо вашу компанию потрепал?

Неудачная шутка задевает самолюбие раненого хищника, и он презрительно фыркает, будто понимает речь, как собственный урчащий желудок.

– Тебе придется понять: если ты начнешь огрызаться, я тебе не смогу помочь. Доверься мне, Джек, я правда ценю твою помощь в лесу. Не знаю, помогал ты мне или же я просто встал у вас на пути, но теперь это неважно.

Я короткими шагами подбираюсь к волку, охваченному временным оцепенением.

– Меня зовут Майк, если тебе интересно.

Получается чуть-чуть приблизить вытянутую руку. Мой новый гость воспринимает подобную наглость без восторга.

– Тихо, парень, дай я осмотрю твои раны!

Он ложится на бок так, чтобы было удобно слизывать со сбитой шерсти кровь. Понятия не имею, как у меня получится до него дотронуться и остаться при этом с целыми руками, ну раз он здесь, была не была. Присаживаюсь рядом, растерянно гляжу на огромную рану, но потом быстро собираю волю в кулак.

– Ляг смирно, прошу тебя!

Волк с интересом прислушивается к моему дрожащему голосу. К моему великому удивлению, он подчиняется просьбе, ни разу не попробовав цапнуть меня за кисть.

На шее я нащупываю свежую рану – порез от острых медвежьих когтей. Его правая нога, как назло, оказывается под животом, поэтому ее осмотр временно откладывается.

– Я мигом, Джек. Дождись меня здесь! – выкрикиваю я, убегая к дому по узкой дорожке, выложенной из старых каменных плиток.

Набрасываю на плечи куртку, хватаю ключи от машины, возвращаюсь к волку, не надеясь даже застать животное в саду. «Это глупо», – твержу я себе. Но волк по прозвищу Джек лежит на том же месте. Он страдает от боли и терпеливо всматривается в силуэт человека, который возомнил себя спасателем.

Я медленно подхожу к лежащему смирно волку без капли надежды на то, что он согласится принять мою помощь. Ерунда какая-то.

– Джек, я вернулся, как и обещал.

Я присаживаюсь на корточки неподалеку.

– Неплохо было бы нам договориться. Я помогу тебе выздороветь, а ты, в свою очередь, проявишь выдержку и снисходительность к моему добровольному порыву. Хотя ты вправе этого не делать, я смогу тебя понять. Знаешь, мы чем-то похожи, я такой же дикий. За свою свободу готов глотку перегрызть, только ты не принимай на свой счет, ладно?

«Как бы тебя приманить?» – думаю про себя, продолжая городить чепуху. Естественно, для хищника, как и для любого зверя вообще, лекарством служит еда! В случае с Джеком – сырое мясо. Но где мне взять его сейчас, если я строгий вегетарианец? Из белков – только бобы и орехи на полках. Разве волка этим можно заманить к себе в автомобиль?

– Обещаю, что как только мы въедем в город, я куплю тебе столько еды, сколько в тебя влезет.

Ох, и распинаюсь же я перед ним. Но через долгие пять минут волк начинает водить ушами на звуки моего голоса, внимательно слушает и упрямо продолжает, как ни в чем не бывало, лежать на дорожке.

До обеда он еще несколько раз перебирается в другие места, лежит то между корней лиственниц, а то и вовсе возле ворот.

Диалог не клеился, к вечеру ничего не изменилось, и я пожалел, что столько времени потратил на пустые уговоры. Надо было ехать в Темный Бор за мясом, когда еще светило солнце, а теперь уже вечерело.

В семь часов вечера я уже сижу с ним у ступеней, голова волка покоится на моих коленях, я размышляю, как бы мне не уснуть в такой позе. Зато хоть проведу этот день не один, а в обществе волка. Всегда мечтал почувствовать рядом энергию и силу умного свободного животного, понять, из какого он теста, о чем думает или даже мечтает. Влажный язык скользит по моему запястью, я морщусь и вздрагиваю одновременно.

Этот жест знаменует мою победу. Мы смотрим друг другу в глаза и не видим злобы и неприязни. Я и он не боимся быть рядом друг с другом.

– Поехали, еще успеем к закрытию.

Волк по собственному побуждению сейчас располагается за мной, на заднем сиденье джипа. Быть может, нас вышвырнут на улицу: страх перед диким зверем еще никто не отменял. Кто знает, как он воспримет помощь специалиста и как сам врач оценит пациента. Сложится ли контакт, как у нас с ним? Ну что ж, проверим. Другого выбора все равно нет.

Трасса «Рок» представляет собой длинную извилистую артерию среди густых лесов и цепочки холмов, которые сопровождают нас до конечной цели. Свет фар вырывает из темноты дорожную табличку с названием городка. Мы близко!

Я поглядываю в зеркало, слежу за переменчивым поведением Джека, прямо-таки ощущаю его тревогу. Иногда она сменяется интересом: он еще никогда не видел лес за полупрозрачным стеклом автомобиля.

Я сверяю время на ручных часах с приборной панелью. Почти полдевятого. Опаздываем.

– Главное, чтобы врач оказался с железными нервами, – пытаюсь разрядить накалившуюся обстановку и поворачиваю руль, въезжая на полутемную улицу.

Я пока не ориентируюсь в городке, знаю один магазин, где недавно покупал продукты, и бензоколонку с выездом обратно на трассу. В этом провинциальном городе с мрачноватым названием Темный Бор всего одиннадцать улиц.

Кругом стоят уютные двухэтажные дома, чуть в стороне – не очень привлекательные, но все крытые черепицей, с маленькими ухоженными садами. Некоторые дома скрыты за массивными стволами, из-за этого сложно сразу увидеть свет из вытянутых нешироких окон. Я полагаюсь на собственные фары, а не на высокие фонари, способные осветить вокруг себя пространство не шире одного метра.

Учитывая размер города, найти единственную клинику для животных, как вы понимаете, несложно.

Клиника со странной вывеской «Дар» делила двухэтажное терракотовое здание с тремя башенками пополам с магазином глиняных поделок, где уже, естественно, свет не горел. Я застаю врача прямо у двери. Он запирает замок.

– Извините, вы закрываетесь? – я обращаюсь к человеку, все еще стоящему ко мне спиной.

На меня вдруг удивленно смотрят хризолитовые глаза симпатичной молодой женщины. Светло-русые волосы собраны в длинный хвост, завитками ниспадающий до поясницы. Парка болотного цвета скрывает стройную фигуру. Строгая черная юбка до колен. Даже на семисантиметровом каблуке женщина едва достает мне до плеча, так что ей приходится задирать подбородок.

– Что, простите? – я вижу ее обескураженный взгляд.

– Вы уже уходите?

– Да! Разве не видно?

– Мне срочно нужна ваша помощь. Я заплачу любые день…

– Нет, что вы! Вы на время смотрели? Почти девять, – перебивает она, не желая ничего слышать. – Если нет, то взгляните хотя бы сюда, часы приема видите? Поэтому до свидания, приходите завтра.

– Выслушайте меня, прошу вас. Мне нужна ваша помощь, срочно! Еще только без десяти минут девять, поэтому я имею право вас задержать.

– Да что вы говорите! Десять минут, может, и да, но не больше. К тому же, боюсь, лично вам я ничем помочь не смогу, мы людей не лечим. Обратитесь в больницу, в какую пожелаете. Всего хорошего.

Ветеринар злится.

– Моему псу нужен осмотр, срочно!

Она закатывает глаза, я это вижу и тоже ужасно злюсь на нее из-за этого.

Я вдруг преграждаю ей дорогу рукой. Церемониться не имеет смысла, не под венец же мне с ней идти.

– Что вы себе позволяете? Дайте пройти! – грозно требует она.

– Пожалуйста, хотя бы консультация, и я уеду, обещаю.

Она с минуту молчит, вероятно, обдумывает, потом отвечает более спокойным голосом.

– Ну, хорошо, давайте его сюда, я посмотрю.

Я открываю заднюю дверь автомобиля, оценивая реакцию остолбеневшего врача. Она что-то долго молчит.

– Все нормально? Почему вы молчите? – интересуюсь я, хотя прекрасно знаю причину ее замешательства. Но придерживаю старую дверь, чтобы она не закрылась сама, и жду.

– Это, значит, ваш пес? А имя у него есть?

– Конечно, его зовут Джек.

– Вы меня за дуру держите? Решили дикого волка подсунуть молодой девушке и при этом промолчать? Как не стыдно!

Я недовольно ухмыляюсь. Отчитала, как мальчишку, и грубо как!

– Он ручной, как пес. Посмотрите, ему же плохо. Неужели свободные животные имеют меньше прав лишь потому, что у них сложный и самодостаточный характер? Он живой, чувствует боль все это время, пока я вас уговариваю сделать вашу законную работу. Он, как и я, ищет сочувствия и помощи с вашей стороны.

– Сочувствую. Этого достаточно? – резко выговаривает она. – Всего хорошего, и Бог вам в помощь.

Вы только посмотрите на нее. Грубая, некомпетентная ветеринарша, задрав нос, ринулась в противоположную от меня сторону. Я не хочу доводить ситуацию до скандала, но и отпустить ее вот так тоже не могу.

В семь с половиной шагов я догоняю этого крайне недовольного врача, который торопится быстрее попасть домой, и перегораживаю ему дорогу.

– Представьте, что он собака, только чуть-чуть диковатая.

– Вы в своем уме?! А если он меня цапнет? Мне что, потом всю жизнь уколами лечиться?

– Посмотрите на меня, – я нарочито улыбаюсь. – Со мной все в порядке, я его привез прямо у себя за спиной, и ни разу ни покусанный!

– Почему он в крови?

– С медведем дрался. Что-то не поделили…

– Ага. Или кого-то!

В ее голосе звучал такой сарказм, что я опешил.

– Простите?

Врач по-деловому разворачивается на каблуках, бросая через плечо:

– Заносите своего «пса».

Я возвращаюсь к полуприкрытой двери автомобиля. Волк устало поднимает янтарные глаза. Но стоит только протянуть к нему руки, как он принимается сердито ворчать.

– Не огрызайся, Джек, прошу тебя. Мы же договорились, если ты, конечно, от боли еще способен здраво мыслить. Поверь, мне самому все это безумно не нравится.

– Вы закончили? – устало окликает она.

– Конечно, – отзываюсь я тут же, с трудом заставляя волка выбраться на улицу.

Мы с ним входим не спеша в светлый приемный зал. Молочная плитка на полу сверкает от огней люстры, свисающей сосульками посреди комнаты. Справа от стены стоит кипенно-белый диван, у противоположной стены – стол для обслуживания посетителей. Зал переходит в просторный коридор. Здесь врач включает торшеры с оранжевыми круглыми абажурами, приятно, ненавязчиво рассеивающими свет.

В коридоре я насчитал две пары дверей напротив друг друга, из левого прохода к нам возвращается ветеринар, облаченная в белый халат нараспашку. Над верхним карманом висит бейдж с именем: «Мира Джонс, ветеринар».

– Можете следовать за мной, – доброжелательно говорит она, заходя в правую комнату. – Ну что ж, Джек, сейчас посмотрим на твои боевые раны, если не возражаешь. Прошу вас, положите его на стол.

Подвижный металлический стол не понравился волку с самого начала, он хотел было повернуть назад, но я тут как тут. Небрежно и резко подхватываю на руки извивающегося альбиноса, кладу беднягу на холодную поверхность. Приходится еще какое-то время успокаивать вырывающееся животное, но мне наконец удается погасить нервную дрожь в его сильных членах.

Волк терпеливо ждет, когда врач наберется храбрости для осмотра.

Мира подвозит к нему галогеновый светильник с отражателями. Освещающий блок фиксируется над теменем врача, который внимательно и очень осторожно трогает раны двумя пальцами. Я щурюсь, потираю пальцами глаза, понимая, что пропустил исследование черных корок и собственно области ранения.

– Что там, Мира? Вы разглядели? – спрашиваю ее.

Я не замечаю, как она улыбается. Я стою позади нее.

Мира отвечает:

– Похоже, его неплохо потрепал медведь. А вы разве не знали, что они в конце осени особенно агрессивны? Они подумывают лечь в спячку, и тут вы сами нарываетесь. Волк-то понятно…

– Простите, я вас до конца не понял. При чем здесь я?

– Он вас защищал?

– Не знаю! Джек живет в стае, я понятия не имею, что случилось, когда… – я внезапно умолкаю.

– Когда что? – интересуется Мира.

– Разве это так важно?

– Нет, не важно, просто интересно.

– Я фотограф. А дикая природа – продолжение меня, но ее законы, к несчастью, не всегда соответствуют нашим представлениям о морали. Я сам нарвался на медведя. Не думал, что буду сейчас с вами разговаривать. Я тогда к самому худшему приготовился.

– Значит, по доброте душевной волку помочь решили?

– Не знаю, Мира, возможно, просто из благодарности. Он все-таки жизнью рисковал. Сам мой дом отыскал. Как я после этого мог его бросить?!

– Итак, тише, Джек. Помогите…

Я придержал волка, раздраженного нервным ожиданием чего-то нехорошего.

– Лежи, друг, скоро все закончится.

Мои слова подействовали мощнее любого снотворного. Джек обмяк, затих, высунув при этом длинный розовый язык, конец которого улегся на поверхность блестящего стола.

– Итак, поведение вашего волка «слегка» агрессивное. Дефицит пульса не наблюдается, частое дыхание сопровождается стонами. Лапа поджата. Подозрение на вывих сустава. Смотрите, я сейчас трогаю конечность, тише, тише, мальчик. Сильно выраженная болевая реакция. Он мучается от силы пару дней. Это хорошо, вывих свежий, значит, не будет никаких осложнений. Сейчас я сделаю рентген, и мы определимся с его лечением.

Я успокаивал альбиноса, как мог.

– Как же он заработал себе эту напасть? – спрашиваю я серьезным голосом у симпатичной молодой женщины.

– Проще, чем вы думаете. В его случае это могло быть связано с падением, ударом. В любом случае, он травмировал лапу, мое дело – вылечить, чтобы это больше его не беспокоило.

Выждав с минуту, я говорю:

– Спасибо вам, Мира.

– Пока не за что, тем более что это моя работа, мистер…?

– Майкл Эсм. Извините, что не представился сразу.

– Ничего страшного. Я понимаю вашу озабоченность, но, поверьте, это несмертельно для такого сильного животного, как ваш волк. Все будет хорошо.

– Благодарю.

Мира просит меня поднести к Джеку переносной рентгеновский аппарат. Манипуляции, которые происходят у меня перед носом, удивляют своей скоростью. Я не успел дотащить аппарат до места, как рядом со столом для осмотра возникает дополнительный столик.

Несколько минут терпеливого ожидания вознаграждаются ответом врача. Мира откладывает снимок в сторону и поворачивается на стуле ко мне.

– Вывих свежий, закрытый, неполный.

– Что означает «неполный»?

– Имеется в виду, что суставные ткани разорваны частично, суставная капсула не повреждена, движения болезненны, но вполне возможны. У него подвывих. Держите волка, будем вправлять.

При этих словах волк будто начинает понимать человеческую речь. Он тревожится, словно только сейчас понял, где оказался. Он доверился первому встречному и уже начал об этом горько сожалеть. Он скалится и рычит на нас обоих. Я замечаю, что он следит за нашими руками и ждет подвоха.

– Ему будет чуточку неприятно. Давайте наденем намордник, чтобы защитить руки в случае чего.

– Нет, – наотрез отказываюсь я. – Не губите его доверие, иначе он покусает меня дома. Я ручаюсь за него, Мира. Обещаю, что смогу его удержать.

Она молча пристально смотрит на меня, и мы приступаем. Подходим, так сказать, к кульминации процесса.

Джек не визжит, не скулит, не вырывается, держится молодцом, лишь единожды зажмуривается. Теперь, получив в придачу успокоительного, дозу витаминов и еще чего-то для поддержания гемоглобина, он, весь в эластичных бинтах и пластырях, ковыляет из кабинета в коридор. Его раны обработаны антисептиком.

Мира глубоко вздыхает. Она подходит к рукомойнику, снимает с хрупких запястий резиновые перчатки, и они тут же исчезают в мусорном ведре.

– Сколько я вам должен? – я лезу в карман за кошельком в тот момент, когда врач вытирает мокрые руки бежевым махровым полотенцем и следит за мной через овальное зеркало, не ожидая, что я это замечу.

– Это было несложно, поэтому нисколько, – отвечает Мира, поворачивая ко мне свое прекрасное лицо. Да-да. Именно сейчас я замечаю, как красива эта женщина.

– Странно! Разве сверхурочная работа не оплачивается?

– Нет, не оплачивается, – она смущенно отводит хризолитовые глаза. – О, уже почти двенадцать, пора закругляться.

– Хорошо, тогда не смею вас больше задерживать. Мира, благодарю от всего сердца. Вы точно не передумали? Все-таки был риск…

– Нет, Майк, все нормально. Может, выпьем по чашке кофе? – вдруг спрашивает девушка.

Чего-чего, а этого я совсем не ждал. Я киваю головой и тут же выхожу в коридор, направляясь к манящему дивану. Крепкий напиток перед длинной дорогой – то, что надо, он поддержит меня в бодром состоянии несколько часов.

Через несколько минут Мира передает мне черный кофе в фаянсовой чашечке.

– Где ваш друг? – с иронией говорит Мира Джонс, возвращаясь без белого халата, но в строгой обтягивающей фланелевой блузе.

– Позади вас, – я замечаю ее страх, ухмыляюсь и тут же спешу взять ситуацию в свои руки. Для того чтобы Мира чувствовала себя комфортней, я встаю рядом с волком, а она, наоборот, присаживается на диван.

– Через несколько дней жду вас на осмотр.

– Обязательно приедем, – вежливо заверяю я, потрепывая доброжелательно настроенного Джека за холку.

– Швы сниму, может, через неделю.

– Хорошо. И все-таки, почему вы наотрез отказываетесь принимать деньги? Удовлетворите мое любопытство.

– Заплатите за повторный прием. Не каждый день мне приносят из леса раненых животных. Ваш поступок поразил меня до глубины души, так что и вы меня простите за холодность в начале, – виноватая улыбка трогает розовые припухлые губы Миры. – В наше время не хватает добрых дел, а только они поистине ценны!

– Значит, я тоже ценен?

– Не выворачивайте смысл, Майк! Я имела в виду, что это хорошо. Достойно уважения.

– Жаль, я это не снял, – с сожалением бубню я, глядя задумчиво в пол.

Тонкие брови Миры Джонс взмывают кверху, как две летящие ласточки.

– Вы не канадец, верно?

– Угадайте, Мира.

– Это несложно, Майк. Вы англичанин, довольно убедительно звучат в вас английские манеры и акцент!

– Не надейтесь, что я из дворянской семьи. Это далеко не так.

– Мне неважно, кто вы и откуда. Главное в человеке – открытость. Я всегда ценю в людях те качества, которые мы так привыкли открывать в последний представившийся момент.

– А вы интересная собеседница, Мира. Но мне уже пора. Дорога домой неблизкая.

– А где вы живете, если не секрет? Я вас никогда раньше здесь не встречала. Город маленький, все друг друга знают!

Мира задает вопрос, наклонившись к окну автомобиля, когда я сижу за рулем.

– Я купил особняк «Темный бор», он в двух часах езды по трассе. Может, вы знаете какие-нибудь секреты из его темной истории?

Глаза Миры округляются, и она тихо отвечает, едва двигая губами:

– О том месте, где вы сейчас живете, у нас не принято говорить вслух, дабы не накликать беды его прошлых хозяев.

– А что с ним не так, что случилось с этими людьми? – мой тон становится серьезней.

– Зачем вы его купили, Майк? – следует встречный вопрос взволнованной Миры.

– Я должен вам ответить сейчас?

– Необязательно! – она пожимает плечами. – Просто мой отец рассказывал мне в детстве несколько историй, связанных с вашим домом. Поверьте, не очень обнадеживающих.

– Вы вселили в мое сердце тревогу. Неплохо было бы послушать об этих историях за чашечкой чая. Например, здесь! – я указываю на кафе на противоположной стороне дороги, которое даже в эту позднюю пору приглашает посетителей в уютный вытянутый зал. Таким и должна быть привычная забегаловка на главной улице городка. – Может, через день-два. Когда вам, Мира, удобно?

– Я еще не сказала да! Но если вы настаиваете, позвоните мне, ладно?

– Окей.

Джип мягко катится вперед. Силуэт девушки быстро растворяется в дверях клиники, а само здание исчезает в полумраке безлюдных улиц. Я по инерции продолжаю поглядывать в зеркало заднего вида, но потом всю дорогу просто присматриваю за уснувшим волком.

Поместье встречало нас гнетущим молчанием и темнотой окон. Давящий вид дома вызвал дрожь, сердце поначалу бешено колотилось, но потом, когда проснулся Джек, я расслабился. Напряжение улетучилось.

Я вспомнил увертливого агента Билла Донатана, когда мы вместе осматривали владения. Я интересовался историей поместья, но он каждый раз уклончиво отвечал, что здесь год как никто не живет. Последний владелец не пожелал вписываться в историю архаичного имения и просто исчез. Агент не смог мне ничего толком объяснить, поэтому я решил не обращать внимания на эти странности.

Странная тайна поместья «Темный бор» должна быть раскрыта. Я позвоню Мире Джонс через день, чтобы растянуть ожидание нашей встречи.

Глава 5

За эти дни я не сделал ни одного звонка! Не успел. Я посвятил все время обработке фотографий и чтению писем – довольно грубых, мягко говоря. Издательство необоснованно присваивало мне язвительные эпитеты неисполнительного человека, а в целом корреспонденция содержала сплошное нытье: «Мы не укладываемся в сроки! Когда же мы дождемся от тебя работу?» и так далее и тому подобное.

Еще мне приходится присматривать за альбиносом и исправно кормить его мясом, купленным в ту же ночь, после приема в клинике «Дар».

Дезинфицировать раны, в общем-то, несложно, но у меня это получается, только когда он ненадолго засыпает. И, конечно, тяжело ловить Джека, если у него плохое настроение. Да уж, уход – дело непростое!

Я подхожу к окну. Мое внимание привлекает мокрый первый снег в конце октября. Тучи сгущаются в плотную массу. Ветер играет с кронами деревьев, гоняет по дорожкам сада ковер листьев.

Я не стесняю волка в передвижениях. Он изучает человеческое жилье, доселе никогда не виданное, может в любой момент выйти на улицу, свободно ходить, куда заблагорассудится. Дверь в доме не запирается. Я не хочу отбирать у него право, данное ему самой природой. Все происходит на абсолютном доверии.

И еще я, наконец, оправил на электронную почту Тима несколько гигабайтов прекрасного материала.

Обедаю жареной картошкой с артишоками, вареными овощами, цветной капустой и кусочками сельдерея. Пью чистую прозрачную воду, набранную во флягу прямо с верхушки водопада. Я решаю прогуляться на свежем морозном воздухе, чтобы взбодриться и разыскать бедное животное, которое уже измучилось ходить на трех ногах. Хотя вру, он ходит на четырех, но прихрамывает. Вообще Джек быстро идет на поправку. Я уже подумываю позвонить нашему любимому врачу. Стоп! Я сказал «любимому»? Наверное, перенапрягся за компьютером.

В саду, на той самой дорожке, я обнаруживаю волка. Он молчит и отчужденно поглядывает на дом, то и дело задирая голову на слуховое венецианское окно, располагающееся под самой крышей и распахнутое настежь. Или у меня плывет в глазах, или мне все-таки кажется!

Нет, отнюдь нет. Я обеспокоенно топчусь на месте. Осторожно осматриваюсь и только потом двигаюсь к парадному входу. Поднимаюсь по чердачной винтовой лестнице. Моя рука нервно застывает у дверной ручки, я почти касаюсь ее пальцами. Прислушиваюсь к громким ударам сердца в ушах и висках и берусь, наконец, за ручку. На моем лице появляется недоумение. Как это понимать? Я же сам несколько дней назад совершенно безрезультатно пытался открыть дверь. Очень странно.

Мягко, деликатно толкаю дверь из темного дуба. Смотрю на ЗАПЕРТОЕ ОКНО! Надо же, как со мной играет воображение.

Я заглядываю внутрь комнаты, скольжу рассеянным взглядом по старому пыльному паркету. Одна из стен, обшитая деревянными панелями, заставлена до потолка коробками, на которые наброшены какие-то пожелтевшие тряпки.

В самом дальнем конце комнаты стоят вазы с пестрым цветочным орнаментом и две старые резные прикроватные тумбы с хромированными ручками, изогнутыми полумесяцем.

Левая стена почти не захламлена. В одной из ниш под круглым окошком располагается этажерка, на ее полке стоит сломанная печатная машинка, рядом – чистый, пожелтевший от сырости лист бумаги. Кому все это принадлежало? Какие-то тайны мадридского двора.

С крутой конусовидной крыши тянется вниз белый провод с одной ввинченной лампочкой. Я не зажигаю свет – тут его, несмотря на грязные окна, предостаточно. Оставлю все как есть. Ко всему прочему провод, словно его движет невидимая сила, раскачивается, особенно когда я прохожу под ним.

И ради этого окна я сюда поднимался, даже не зная, как попаду на чердак?

А теперь дверь каким-то чудом открылась сама, но закрылось окно. Мне в голову вдруг приходит очевидная мысль: теперь надо пойти в сад и опять посмотреть с того же места на чердачное окно. Что изменится на этот раз?

Я подхожу к слуховому окну, откуда открывается вид на мои скромные владения. Сверху лес кажется менее приветливым, отчужденным. Ему не видно конца. Этот вид успокаивает и засасывает в пучину грусти и меланхолии. Я не испытываю тоски, хотя ловлю себя на мысли, что совсем не хочу так жить в старости. Без голосов и смеха близких людей я просто однажды сойду с ума.

Я прислоняю ладони к окну и пытаюсь отворить его. Не поддается ни одна из трех створок. Я решаюсь уйти, и словно неведомая сила читает мои мысли. Дверь вдруг с протяжным скрипом захлопывается! Даже в испуге я сдерживаюсь от проклятий, хотя на языке крутится больше дюжины подходящих выражений.

И тут я замечаю странную вспышку, скосив глаза в ее строну, смотрю на верхнюю полку этажерки под нишей, на желтый лист бумаги, лежащий рядом с печатной машинкой. Ох, это еще что?!

Я приближаюсь. Передо мной лежит странный на первый взгляд предмет.

Обруч или браслет диаметром чуть больше моего запястья, весьма тяжелый, толщина кольца чуть ли не в половину большого пальца. Сам металл, из которого отлит браслет, похож на сплав трех элементов – меди, олова и свинца. Это мои предположения, конечно. Но самой интригующей деталью была округлая выпуклость на вещице, гладкая на ощупь, идеальной формы, размером с наперсток.

– Откуда ты здесь взялся? Тебя же тут только что не было! – восклицаю я, удивляясь текстуре находки и колориту намешанных, словно в сумбуре, цветов: бурый, красный, охряный, желтый. Этот коктейль оттенков придавал увесистому изделию такой же сложный цвет.

Я подбираю чистый лист бумаги формата А5, на котором обнаружил находку, кручу в руке и кладу его на место. На кой черт он мне сдался? Оставлю здесь!

Потом я покидаю чердак и выхожу в сад, вороша на ходу кучи преющих листьев. Слуховое окно заперто. Значит, мне просто показалось. На радостях я успокаиваюсь, хожу взад-вперед по дорожкам. Осматриваю еще раз дом, окна, стены с разных углов. Воображение может разыграться от одиночества у любого человека. Думаю, акклиматизация прошла более чем успешно. Я начинаю привыкать к таким мелочам. Меня это, безусловно, утешает, но немного.

Я стою у окна гостиной в левом крыле, прямо напротив холла и парадной двери. Сквозь арку открывается обзор коридора правого крыла и дивана. Сидя на просторном подоконнике, я набираю номер Миры Джонс и прислушиваюсь к гудкам. Браслет лежит на журнальном столике, он всегда у меня на виду.

– Я слушаю! – раздается бархатный голос женщины на том конце провода.

На улице вечерело.

– Мира, здравствуйте! Вас беспокоит Майкл Эсм. Я надеюсь, вы еще не забыли, как принимали у себя раненого волка и его скромного сопровождающего?

– Такое не забудешь! – восклицает Мира, из ее голоса тут же улетучиваются сонные нотки. – Куда вы оба исчезли, позвольте спросить? Нельзя тянуть с повторным осмотром, Майк, это несерьезно!

– Он особо не жалуется.

– Волки – очень терпеливые животные, поверьте на слово, – она ненадолго задумывается. – И вы, видимо, тоже.

– Я решил, что сейчас – наилучшее время назначить нашу встречу…

– Встречу? Вы так думаете? – неуверенно переспрашивает она.

– Я имею в виду прием, но если хотите, можно отложить до следующего раза, а сейчас встретиться в том кафе! Как вы на это смотрите, Мира?

– Вы приглашаете меня на свидание?

Я задумываюсь:

– Да, если хотите! – отвечаю уверенно, не надеясь получить желаемый ответ, но получаю его.

– Хорошо, Майк, завтра в шесть устроит?

– Конечно. С вами – в любое время, – громко отвечаю я.

Мира вполголоса смеется.

– Идет, Майк, тогда до встречи. И если не затруднит, привезите мне свежие снимки с Джеком. Я хотя бы по ним отслежу его состояние.

– А это возможно?

– Конечно же, нет, но я попробую.

– Мира, он постоянно где-то бродит, я его почти не вижу. Сделаю, что смогу.

– До встречи, Майк.

– Пока, Мира.

Я бросаю телефон, целясь в диван. И тут мой взгляд падает на браслет, который безмолвно, терпеливо лежит на стекле. Что он такое? Как он оказался на этажерке? Как он появился там, где его поначалу не было? За несколько мучительных часов эти вопросы свели меня с ума. Этот день меня раздавил психологически, я пребывал в смятении, угнетенно рассматривая проход в холл.

И я замечаю еще кое-что!

В воздухе повисла Тень, она расширяется в стороны. Колеблющийся кокон, казалось, следит за мной, будто он здесь из-за меня. Я чувствую себя из-за этого неуютно, мне не по себе. Меня охватывают боль, паника, ужас, но встать с подоконника я не могу, словно весь обмазан клеем. Я ощущаю, как плавится мой мозг, как он горит, превращается в кипящий свинец.

Пылает где-то… Кто так истошно кричит?!

Я падаю с подоконника, приходя в сознание уже на полу, больно ударившись головой и плечом. Неужели я задремал? Но этот кошмар показался таким реальным, что я сразу устремляю взгляд в холл, где должно сейчас витать черное облако. Голова болит, я поднимаюсь на ноги, беру со столика браслет и ухожу спать, чувствуя себя разбитым.

Глава 6

Следующий день, а это уже первое ноября, я провожу в компании волка. Только и делаю, что поглядываю на медленно двигающиеся стрелки часов. Джек без ехидства позирует мне от силы несколько минут, сохраняя бесстрастное выражение морды и никак не проявляя своего отношения ни к происходящим глупостям, ни ко мне, ни к фотокамере, издающей раз в три секунды до пяти щелчков.

Я застаю его возле клумбы, цветущей, несмотря на легкий мороз. Цветы, как ни в чем не бывало, усердно растут, стараются изо всех сил дотянуться великолепными бутонами к ясному чистому небу, на котором едва заметно проплывают скопления перьевых облаков.

– Браво, Джек! Теперь будет чем похвастаться на встрече. Не переживай, после этого я вернусь. Ты ведь присмотришь за домом в мое отсутствие? Не рычи, пожалуйста, так. Чуть не забыл, раз уж все равно нечем заняться, напечатаю письмо брату. Надеюсь, он мне ответит!

Набираю я текст на клавиатуре ноутбука недолго, часто отвлекаюсь: то смотрю в окно, то просто нос чешется. Минут десять уходит, чтобы письмо оправилось к адресату. Встряхиваю головой, чтобы не расстраивать себя мыслями о брате.

К сожалению, наши отношения в последний год стали натянутыми по массе причин.

Каких? Их всего две, но они действительно как занозы: его горе-жена Элиза (они женаты всего полгода, но живут вместе почти все время после моего переезда в Канаду) та еще стерва. Не переносит меня на дух, считает глупцом, неудачником. Каких нервов мне стоило приехать к ним на свадьбу в Торонто. Да, да, она канадка, и теперь я и Доминик – соседи. Я имею в виду страну. Так уж случилось, что нам посчастливилось почти одновременно оставить уютный уголок юго-восточной Англии, любимый Дорчестер, и родного дядю Джордана с его незабываемым фермерским хозяйством.

Уезжать в Канаду было нетрудно, только вот обратной дороги я себе не представлял. Меня все устраивало, за исключением личной жизни. В Англии мне проходу не давали, выбирай любую, но ни с одной я не задерживался и месяца. Ничего такого не подумайте. Я просто искал Ее. И ведь нашел! Дорогая мне когда-то Иви осталась сном. Она растерзала мое сердце, растоптала любовь, и тогда я ушел – молча, по-английски.

Вторая беда носила гордое имя Доминик Эсм. Младший брат, большой ворчун, занял сторону своей вечно обиженной жены и всячески ей потакал. Поэтому и получился весь сыр-бор. Хотя была и щекотливая ситуация с Элизой, но, уверяю, в этом нет моей вины!

В полдень погода портится бесповоротно, ну просто ведро осадков проливается за несколько дней вперед. Видимо, дамбы у местных туч прорвало, и они сговорились утопить все леса Юкона. Такого проливного дождя я не упомню с последнего месяца лета в Ванкувере. Но меня не это волнует и даже не грядущая встреча с привлекательной Мирой Джонс. Я смотрю на браслет и задумываюсь. Почему я так долго ломаю голову над его предназначением? Может, мастер снимал стресс такой работой с металлом? На поверхности нет ни единой царапины, но на раритет вещица не похожа.

Я откладываю браслет в сторону. Звонит начальник. Я удивляюсь такому быстрому звонку:

– Привет, Тим. Вы получили то, что хотели?

– Привет и тебе, Майкл, – голос Тима звучит невесело. Кажется, беседа уготовила мне головную боль на весь оставшийся вечер. Я такое чую на расстоянии.

Моя дружба с Харди завязалась на одной из выставок фотографов, в которой участвовал и я. Естественно, в родной Англии. Он один из тех издателей, кто считает фотографию чуть ли не самым передовым искусством. Передача цвета, фокус, игра с живым миром заставляют трепетать его сердце. Харди искал идеальную передачу, и он ее нашел.

Конечно, трения свойственны даже лучшим мастерам своего дела. И он как раз звонит, чтобы упрекнуть работника в тех выкрутасах, какие я не позволил бы себе в начале сотрудничества.

– Я не знаю с чего начать, Майк. Я огорчен твоей нынешней работой. То, что мы получили, мягко говоря, не вписывается ни в какие рамки. Будь добр, объясни мне, что ты хотел этим сказать?

Моя челюсть не желает закрываться, я слушаю его, затаив дыхание.

– Я не понимаю, Тим, о чем ты говоришь.

– Странно от тебя такое слышать. Я всегда думал, что ты, прежде чем отдать нам материал, хотя бы просматриваешь его. Неужели я в тебе ошибался все эти годы? Такое лепить в предпечатной подготовке!

– Да что происходит, Тим? Ты можешь по-человечески мне объяснить свое разочарование? Я несколько дней потратил, чтобы отсортировать снимки.

Тим умеет не замечать моего негодования, что тут поделаешь. Я в ответ слышу сухой кашель и скрип его любимого потертого кожаного кресла. Гнев тем временем застилает мне глаза.

– Фотографии ужасно засвечены. Мы все подумали, что за тобой ходит привидение.

– Прости, что? Я не ослышался? Я два дня над ними корпел. Ни единого блика, ни одной засечки, они просто идеальны!

«Слепые идиоты!» – думаю про себя, продолжая вслух защищаться.

Тим смеется.

– Отличные, говоришь! Присмотрись к ним лучше, потом поговорим…

– Постой! Что насчет оплаты? Ее, видимо, не будет?

– Пока не будет. Исправишь все, тогда поговорим, Майк. Думаю, не имеет смысла обсуждать это сейчас. До скорого.

В моих зрачках искрится пламя, сердце норовит выпрыгнуть из груди, я готов крушить стены, готов кричать прямо в лицо Тиму Харди, чтобы он шел далеко и надолго. Если бы они только знали, чего стоили мне эти кадры. Медведь, стая волков, бой, развернувшийся у меня прямо под носом! И все это ради долбанного журнала, пусть и коллекционного!

Все фотографии я храню на карте памяти, у меня есть копии на компьютере, и, естественно, весь материал я могу в любой момент пересмотреть – хоть прямо сейчас. Тем более что фотоаппарат лежит у меня на коленях. Я думаю, что так и поступлю, но Джек отвлекает меня своим ворчанием. Он требует сырого мяса. Главное, чтобы хищники в доме были сыты и довольны, а иначе, чего недоброго, Джек полакомится мной.

Перед поездкой я все же решаю вздремнуть. О фотографиях я сразу забываю: встреча с Мирой поглощает меня, и вот я уже ни о чем не могу думать всерьез.

Я волнуюсь. Волк, довольный, уходит через холл на улицу, он все уверенней опирается на свою перевязанную лапу. Я бросаю взгляд на ручные часы. Ровно три часа до нашей встречи. Дорога займет от силы часа два, может, чуть меньше.

У меня в запасе остается сорок пять минут отдыха, остальное время – на поездку.

Хотя, признаюсь честно, я хочу отвлечься от всего, что случилось со мной за последние несколько дней. Несомненно, на всякий пожарный, я включаю будильник, устраиваюсь удобней на диване, облизываю сухие губы и закрываю глаза. Браслет всегда находится в доступной близости, и я опять хватаю эту штуковину, кручу ее в пальцах. Я долго лежу в полумраке и жду звонка будильника. Не помню, когда возвратился в сознание. Веки еще не открываются.

Я прислушиваюсь к звукам дома, хочу понять, чем он дышит, в каких закоулках прячется его старость. Куда проникает запах последнего месяца осени. Слышу треск половицы на втором этаже. Некоторое время спустя я хватаюсь за голову: так по-свински проспать могу только я.

Без четверти пять я съезжаю с холма на глухую темную трассу «Рок».

Надеюсь, Мира не обидится за получасовое опоздание. Сумка с камерой брошена на сиденье, я сутулюсь и зеваю за рулем и предвкушаю приятное продолжение вечера. Для меня эта встреча означает немного больше, чем просто возможность мило посидеть, поболтать. Хотя, естественно, многое зависит от самой Миры Джонс и ее отношения ко мне.

Еще нет семи, когда я паркуюсь за перекрестком, – по дороге возникли мелкие неприятности с мотором старенького автомобиля. Я подбегаю к кафе, уже не надеясь застать эту прекрасную девушку, и вижу, что она как раз выходит из дверей. Вообще-то я предупредил ее о том, что задержусь, но, видимо, ей все равно наскучило меня ждать.

Она смотрит на меня пылающими хризолитовыми глазами в обрамлении густых черных ресниц недоброжелательно, с неприкрытым вызовом и обидой.

– Прости, Мира, за опоздание, я так рад, что ты дождалась меня, – говорю я, стараясь потушить в зачатке бурление лавы в крови, которое поражает пока только вены, а не мозг.

– С каких это пор мы с вами перешли на ты?

– Прости, то есть я хотел сказать, простите мне эту дерзость. Хотя я не вижу ничего плохого в том, чтобы, наконец, начать с вами дружеское общение.

– Для начала, Майк, надо было вовремя приехать! – упрекает меня Мира.

Я виновато опускаю голову и улыбаюсь, пожимая плечами:

– Понимаю, мне нет оправдания. Уповаю на вашу милость и доброту, Мира, и прошу простить меня.

– Ну, хорошо, так уж и быть, принимаю твои извинения.

– Ты? То есть я не ослышался?

– Нет, Майк, не ослышался. Идем в кафе, пока я не передумала.

Зал ресторанчика выглядит просто и мило одновременно. Длинный вытянутый зал, как в закусочных, уместил под крышей семь пар красных диванов со столами, барную стойку и двух посетителей.

Мы садимся посередине, рядом с огромным чистым окном. Через три столика, напротив, сидят два пожилых человека, они бросают по очереди на стол карты, возмущаются и без всякого смущения разглядывают меня с головы до пят. Не обращая никакого внимания на мое недоумение.

Моросит легкий дождик. Если бы не свет от фонарей и не это окно, я бы ни за что не подумал, как снаружи зябко и мокро.

Едва мы входим в теплое помещение, Мира расстегивает молнию на облегающей серой куртке, бросает ее на спинку дивана и присаживается напротив.

Я тоже раздеваюсь.

– Как Джек? Идет на поправку? Когда я смогу его снова осмотреть? – она нарушает молчание первой.

– Хочешь поговорить о волке? – участливый тон немного располагает ее, несмотря на весьма бестактный встречный вопрос. – У него отлично заживают раны, я исправно их обрабатываю, перевязываю, соблюдая технику безопасности. Так лучше?

– Вполне. Ты обещал мне показать снимки с Джеком!

– Все будет, но давай для начала хотя бы что-нибудь закажем. Я умираю от голода.

Возле нашего столика, будто прочитав мои мысли, возникает официантка. Полная женщина за сорок, одета в зеленое платье, страшно обтягивающее жировые складки. Светло-сиреневый фартучек на талии и аляповатый козырек, затерявшийся в буйных коротких завитках волос цвета скошенной пшеницы.

– Что будете заказывать? – громкий голос звучит вроде бы доброжелательно и неагрессивно, но ее глаза пренебрежительно изучают мою скромную персону. Официантка держит наготове ручку и блокнот. Его засаленные листы покрыты масляными пятнами и следами вишневого пирога, только что поданного нашим соседям – старикам.

– Мне как обычно, Виктория, – Мира отвечает, не глядя в меню, которое, как я уже заметил, было весьма скудным.

В принципе, это особенность всех забегаловок, косящих под заведения более высокого класса. Зато пей – не хочу: и водка, и соки, и просто вода из-под крана. Как это делает сейчас вон тот старик в оранжевом свитере, с пепельными бровями и круглыми очками, из-под которых он косится на меня, недобро ухмыляясь беззубым ртом.

– Вы выбрали, молодой человек, или мне позже подойти? – ворчит Виктория, все еще не теряя надежду вписать в блокнот мой заказ.

– Быть может, салат из креветок и зеленый чай, – отвечаю я.

– Креветок нет уже неделю, – равнодушно поясняет официантка, сжимая и разжимая пальцы упитанных рук на пластмассовом стержне. —

Из морепродуктов не осталось ничего…

– Давай я нам закажу! – облегчает мне задачу моя спутница.

– Точно, Мира, а то гость сам не знает, чего хочет, – раззадоривается не на шутку женщина, которую я, кажется, начинаю тайком побаиваться. Или она меня просто злит?

– Не надо нам моря, Виктория, принеси гостю то же, что и мне, ему понравится, правда, Майкл?

– Да, конечно.

О чем она, в самом деле, что тут может понравиться? Оказывается, это место просто ужасно, я хочу поскорее отсюда уйти.

Когда официантка выходит из зала, я спешу заговорить с Мирой:

– Вообще-то я совсем не ем мяса, я вегетарианец, сам не знаю, почему попросил креветок.

– Бывает, но в них же почти нет этого мяса. Я тоже не жалую бараньи ребрышки и свиные отбивные. Я привыкла им помогать, а не наоборот. Ты продолжаешь меня радовать, Майкл. Сколько же в тебе еще благородного, позволь спросить?

– Много! Хватит на двоих.

Мира неожиданно заливается краской. Я никак не могу отвести от нее глаз, и она смущается под моим пристальным взглядом.

– Я так долго тебя здесь ждала, что не смогла удержаться от заказа. Считай, я только за компанию поем.

– Что именно, если не секрет, нам подадут?

– Пиццу и яблочный сок с зеленым чаем.

– Я Виктории определенно не нравлюсь!

Мира загадочно улыбается.

– Это обычно для местных жителей, привыкай. Они тебя не знают, ты здесь чужой, поэтому где-то полгода придется примелькаться. А там они о тебе совсем забудут и перестанут разглядывать.

– Какой мне смысл этим заниматься? – удивляюсь я, откидываясь на мягкую спинку дивана.

– Ты сам выбрал это место, – пожимает плечами девушка.

– Нет, не это место, Мира. Мое место в глухом лесу, стоит, спрятанное на крутом холме. И ты обещала мне рассказать о нем все, что знаешь!

– Конечно, расскажу, куда я денусь, – ее взгляд скользит по мне. Я чувствую странное притяжение к Мире, но быстро отвлекаюсь на поданное угощенье. Сильные руки Виктории мельтешат перед носом.

– Приятного аппетита, – бросает она и быстро ретируется к старику в оранжевом свитере и его партнеру по карточной игре. Они заговаривают, и старик снова невежливо смотрит в нашу сторону.

– Почему ты другая, не такая, как они?

– В смысле, какая я, по-твоему?

– Не суешь свой нос в чужие дела. Ты сама по себе.

– Знаешь, я в детстве была похуже многих этих стариков. Неконтролируемая, вредная, гуляла одна в диком лесу. Убегала туда часто из дома, ощущая себя при этом свободной, живой. Отец любил меня за это прилюдно ругать. Он боялся, что я когда-нибудь дойду до твоего особняка и больше не вернусь.

– Отчасти он прав. В лесу одной небезопасно. Будь я на месте твоего отца, отшлепал бы тебя. В профилактических целях, конечно.

Мира молча приподнимает бровь.

– Иногда я была не одна. Меня сопровождал мой друг детства.

– Он до сих пор у тебя есть? – я чувствую любопытство и капельку ревности.

– Нет, он мне не друг уже давно. Только знакомый, не больше.

– Почему? Вы поссорились?

– Я бы не хотела вспоминать его сейчас, если ты не против.

– Тогда с удовольствием послушаю истории о своем доме.

– Список его жильцов невелик, но прежде, чем я начну, можно спросить?

– Конечно, Мира, спрашивай! – я отпиваю зеленый чай из белой кружки.

– Почему это так важно для тебя? Ты тоже испытываешь что-то подобное, что и предшествующие хозяева?

– Что? О чем ты? Я понятия не имею, что услышу сейчас от тебя и возможно ли это как-то связать с тем, что видел я.

– Ага, значит, все-таки что-то случилось. Расскажи, Майк, – умоляет она.

– Сначала ты, – прошу ее. Жаль, нас разделяет прямоугольный столик. Я не могу в полной мере насладиться блеском ее глаз, которые сегодня восхитительно подчеркнуты черными стрелками. – Есть у меня слабое ощущение, что я там не один. Но это же так естественно ощущать в старых домах, верно?

– Конечно, – отзывается с иронией Мира, подпирая лицо ладонями.

Тут мои брови вспархивают вверх, как бы намекая: я ожидаю начала рассказа. Не томи…

– Ты живешь с волком, разве не так? – смеется Мира, переводя взгляд на притихших посетителей. Она знает, что я за ними наблюдаю.

Два деда давно отложили игру в карты. Они неумело изображают заинтересованную беседу, но две пары ушей, словно локаторы, повернуты в нашу сторону.

Я не собираюсь шептаться, но и говорить так громко, чтобы услышали посторонние, не стану. Косясь на пожилых мужчин, я замечаю их ухмылки, которые меня не только отвлекают, но еще и жутко раздражают. Я сжимаю кулаки под столом, чтобы Мира этого не видела.

– Не обращай на них внимания. Они оба выживают за счет сплетен – это их досуг и смысл жизни. Теперь разнесут по городу новости о нас с тобой, словно местная пресса. Смешно звучит. Косые взгляды теперь мне по гроб жизни обеспечены, – она горько вздыхает.

– Не говори так, Мира. Можно ведь уехать туда, где тебя никто не будет осуждать. Им никто не давал права болтать о тебе.

– Однако ты их уже ненавидишь, Майк. Представь, что я должна чувствовать, когда о тебе то и дело судачат! – из груди Миры вырывается еле заметный стон.

– Ты местная знаменитость? – я ободряю ее самой восхитительной улыбкой, какую только способен изобразить. Не хочу сгущать тучи над ее светлой головой.

– Благодарю, Майк, за поддержку, – отвечает она, избегая моего пронзительного взгляда. – Но обо мне говорят еще с подросткового возраста. Поэтому мне все равно, что они скажут.

– Думаю, теперь можно начинать? – напоминаю я Мире, готовой вот-вот выпорхнуть из-за стола и броситься на улицу, домой.

– Да, мы отвлеклись немного. Не очень давно неизвестный богатый человек покупает землю в лесу под строительство дома. Мой отец не смог припомнить ни имя этого многоуважаемого господина, ни того, кем он был и откуда. Но построить особняк и тем более заселиться ему не удается – по причине внезапной смерти. Жизнь этого человека неожиданно теряется на страницах истории. О нем никто ничего не знает, будто его и не было никогда.

Однако после пяти лет поиска инвесторов особняком интересуются местные власти. Они начинают серьезный проект, нанимают лучших инженеров и архитекторов. Вдруг все единогласно принимают решение достраивать дом по старым чертежам пропавшего богатея – это должен был быть особняк в стиле европейского Средневековья, готики. Во время кладки стен происходят несчастные случаи. Два человека пропадают бесследно, проект решают заморозить на неопределенное время.

Об этом чуде узнает знаменитый писатель Эдвард Хирсой, разбогатевший на серии книг «Чудо света!», «Время!», «Бег в темноту!». Он выкупает объект, делает перепланировку и доводит особняк до совершенства. Именно таким запомнили его жители наших краев: огромные окна, уходящие вверх башенки, стрельчатые арки, декорированные фронтоны. Все эти элементы уже потеряли свой блеск и шик и едва заметны в доме сейчас.

Правда, поместье не сразу приняло современный облик, каким его увидел ты, Майк. Современный стиль стремительно меняет многие древние здания. Эдвард Хирсой и его дочери стали первыми полновластными хозяевами поместья. Мы неохотно вспоминаем подробности их злосчастной истории. Поверь, в доме творилось что-то ужасное.

Младшая дочь страдала психическим расстройством, поэтому отец и ее старшая сестра присматривали за ней. Эдвард мечтал о покое, которого так недоставало в шумных городах. Старики наши даже по ночам не умолкали. Кричали: мол, загубит он своих красавиц, сам поедет и молодых за собой…

– Постой! – тут я не выдерживаю. – Откуда вы столько о них знали, если сами побаивались туда ходить?! Ты будто рассказываешь о проклятии, привидениях и вообще о тех ужасах, в которые люди предпочли бы не вмешиваться, тем более верить!

– Дослушай до конца, пожалуйста. Знаешь, Майк, люди многое умеют неплохо приукрашивать. Я рассказываю только то, что слышала от отца, дословно.

Итак, прошло три недели, как они вселились в новый дом. И тут произошла необъяснимая пропажа Сильвии, старшенькой. Ее больная сестра два дня, пока отец отсутствовал, пряталась в кладовке. Когда ему удалось отыскать дочь, она была не то что не в себе. Отец ее просто не узнал. Она поседела и состарилась от пережитого ужаса. Из ее перекошенных губ вырывались приглушенные слова и стоны: «Демон! Я видела демона. Он забрал ее, унес Сильвию в преисподнюю».

Тогда Эдвард вызвал полицию. Возбудили дело о похищении, но никаких следов на месте происшествия обнаружено не было. Копы любят останавливаться в нашем кафе, поэтому новости быстро разносятся – только успевай слушать, – Мира мельком поглядывает на официантку Викторию, показавшуюся за стойкой, потом ровным голосом продолжает рассказ. – Бедную девочку сдали в психушку до скончания дней. Отец застрелился.

М-да, вот тебе история из жизни людей, когда-то несчастно окончивших свои дни там, где сейчас живу я. Энергетика, мать ее. Стоп! Я сказал: энергетика! Не это ли слово произнес таинственный Адмунт Риз на тропинке? О чем же он меня предупреждал? Быть может, ко мне приходил призрак бедняжки Сильвии в образе Ивелен и хотел просто предупредить?! Ведь посетительница совсем не желала мне зла, напротив…

О, боги! Но что ей от меня нужно? И возможны ли настолько тесные объятия с мертвецом! Меня передергивает и обдает холодом. На лбу проступают бисеринки пота.

– Давай немного передохнем, пожалуйста. Здесь становится жарко, – я стараюсь сосредоточиться на восхитительном лице Миры. Все-таки какая она красивая!

– Я не устала, – Мира втягивает голову в плечи, будто от холода, хотя в помещении градусов двадцать пять.

В ответ я простодушно улыбаюсь и решаю перевести разговор на более приятную тему:

– Ты добрая, красивая…

– О, да ты разошелся. Но все равно благодарю за комплимент, Майк. Правда, очень приятно.

– Я серьезно. Ты находка для любого мужчины. Теперь я знаю, какой женщины мне всю жизнь не хватало.

– Притормози, Майк, а то мне придется убежать с нашего свидания.

Что ж, серьезное предупреждение от смущенного ветеринара.

Мы на какое-то время смолкаем. Я пробую на вкус местную грибную пиццу. Хм, неплохо. Выпиваю сок и принимаюсь за новую порцию вопросов.

– Три долгих года особняк обрастал пылью. Интерес он вызывал только у охотников за привидениями.

– Не так уж вы и далеко от моего дома! Два – вон, пешком добрались. Как вы с этим живете?

– Мы там не живем, чего не скажешь о тебе, Майк. Это меня больше беспокоит. Как бы чего не вышло.

– Вот видишь, ты уже беспокоишься обо мне! – не упуская случая, я возвращаю ее на романтическую волну.

– Прости, а кто подходил к особняку?

– Старик, представился как Адмунт Риз. Начал мне втирать, что у него пропала собака. Он и его сын прочесывают лес в округе, надеются ее отловить.

Я слышал ее лай неподалеку, не могу понять, что ее притягивает туда!

Мы оба молчим.

– Ты знаешь семейство Ризов?

Я вижу, что ее передергивает. Точь-в-точь как меня недавно.

– Немного. Иногда тут пересекаемся. Они ездят на синей «импале», точнее, его… сын.

– Ты ему нравишься? – интересуюсь я.

– Что? – мой вопрос ей явно не по душе. – Мне продолжать рассказ? – лицо Миры мрачнеет.

– Конечно, прости, – я извиняюсь и продолжаю следить за галдящими, как две сороки, стариками. – Кто после смерти старика Эдварда осмелился стать хозяином дома на холме?

– Через три с половиной года в его стены попадают молодожены! Очень сложно пересказывать реальные истории, которые происходили совсем рядом с тобой, по соседству. Никто не мог им помочь. Когда я думаю, то пытаюсь прочувствовать все то, что им пришлось пережить. Потом долго не могу прийти в себя. Я однажды увидела этот дом. Когда я там оказалась, у меня сперло дыхание – я просто задыхалась. Его вид пугает, живых звуков леса в округе не слышно. Не поют птицы, звери прокладывают себе тропы за многие мили вдали. Ты обрастаешь липкой паутиной смертельного ужаса, даже когда случайно натыкаешься глазами на его стены.

– Ты лазала через забор? Он довольно высокий! – сообщаю я своей спутнице. Мире неприятно вспоминать о несчастных молодоженах. Но мне-то от этого не легче. Думаю, теперь знать правду я обязан, а иначе, неровен час, и сам пополню ряды этих несчастных.

– Нет, естественно! Достаточно посмотреть через ворота. Но я продолжу.

Итак, об этих молодых людях я могу сказать только то, что они прожили в доме больше полугода, но жили не постоянно. Жена охотно согласилась с желанием мужа реконструировать тяжелое готическое жилище, осовременить его. Но дом сопротивлялся.

Они пропали в сентябре. Копы спохватились после заявления родителей обоих. Особняк обыскали вдоль и поперек, но опять не обнаружили ни следов, ни свидетелей. Родители долгое время были в ссоре с детьми, не созванивались, не интересовались их личной жизнью, и вот такое, Майк. Только представь себе их горе!

– Родители с обеих сторон? Интересно, как можно находиться в конфликте сразу со всеми? – мое любопытство не знает границ. Я, должно быть, очень скоро надоем Мире.

– Прости, но копы об этом не распространялись, да и мне в тот момент было всего пятнадцать.

– Ом. Извини. Значит, твой отец был в курсе всех новостей?

– Возможно, но он об этом и словом не обмолвился.

Я нервно ерзаю. Все эти истории вселяют в меня трепет и смятение. Я пока не знаю, как правильно себя вести.

– Перед тобой, всего год назад, увезли в сумасшедший дом журналиста, мужчину средних лет. Надеюсь, его вылечат. Он прожил в доме около месяца, во всех забегаловках и магазинах до сих пор говорят о нем, – продолжает Мира. – Он единственный, кто не исчез без следа. Даже пару раз вызывал полицейских. Извел людей своим страхом. Но, понимаешь ли, этот таинственный журналист жил уединенно и приезжал в город только один или два раза, может, еще по ночам.

Я не вникала и в этот раз, уж прости.

Девушка виновато пожимает хрупкими плечами, опустошая стакан яблочного сока.

– Снова вмешалась местная власть. Особняк опечатали. Пригласили ученых, геофизиков, специалистов по разным потусторонним мирам и сверхъестественным явлениям. Как потом представили в докладе ученые, там разлом земной коры, представляешь? А в других источниках давали такое странное объяснение происходящему: «Пространство разрывает открытый источник энергии в виде столба или гигантского круга, который, в свою очередь, засасывает живые объекты, как в воронку. Находясь поблизости геопатогенной зоны, человек или животное чувствует беспокойство. Он либо наполняет, либо опустошает сосуд жизненной энергии своеобразными потоками энергии в пространстве». Что самое интересное, Майкл, в это никто не поверил, хотя все факты налицо. Люди пропадали бесследно, никаких тел…

– Ты веришь в пространственно-временные феномены, когда переходы между параллельными мирами в определенные промежутки времени распахиваются, словно двери?

– Я не утверждаю, это только теория. Но вспомни слова младшей дочери Хирсоя. Она говорила, что видела демона. Он забрал ее сестру с собой, в параллельный мир. Был открыт портал, и он до сих пор в твоем доме. Вопрос только, когда он откроется.

– Бывает, что люди безвозвратно исчезают, но это еще не означает, что в этом замешаны сверхъестественные силы. Иногда люди находятся, но ничего не могут вспомнить.

– Я не знаю, Майкл. Но там определенно опасно. Не хочешь же ты это проверять на себе? Скажи, что нет!

– Хочешь со мной туда? Я покажу дом изнутри. Он довольно мил.

– Что? Нет, конечно! Даже не думай об этом, я туда ни ногой!

– Почему? – удивляюсь я. – Я могу тебя переубедить.

– Прости, но я тебя почти не знаю!

– Но ты же была там однажды. Что тобой двигало? Интерес, любопытство, жажда приключений? Не страх ведь?

– Я просто хотела увидеть дом собственными глазами. Понять, так ли черт страшен, как его малюют.

– Как же я там, по-твоему, живу?

– Не знаю, Майкл. Вот поэтому я и беспокоюсь о тебе. Ты сам не знаешь, что происходит, ведешь себя, словно слепой котенок. Но, поверь, быть в неведении или делать вид, что ничего не происходит, не значит жить в безопасности.

– Наверное, по-другому скучно. Все-таки подумай еще раз над моим предложением.

Мира сверкает хризолитовыми глазами. Я вижу, как она злится. Что со мной? Что я выпил, сок ли это был?!

– Теперь твоя очередь, Майкл! Расскажи о своих приключениях. Мне же теперь надо разговаривать с людьми о тебе. Когда нам ждать копов и…

– Прекрати! Совсем не смешно, – меня передергивает еще минут пять после того, как я услышал историю особняка, и начинает выворачивать наизнанку от одной мысли, что нечто подобное может произойти и со мной.

– Ты сам хотел это услышать. И ты свое узнал. Так теперь, будь добр, удовлетвори любопытство скромной девушки.

Я смотрю на Миру, как еще не смотрел ни на одну женщину в своей жизни. Не знаю, что она может прочесть на моем лице, но Мира изо всех сил старается как можно реже поднимать глаза. Она разглядывает поверхность деревянного стола, то и дело косится на стеклянную дверь кафе за моей спиной.

– Как тебе сказать, – вяло начинаю я. – Один раз я отчетливо слышал шаги на втором этаже, когда ужинал на кухне. Это было удивительно, ведь в доме никого, кроме меня, нет. Странно, правда!

Потом я коротко описал ей все мало-мальски жуткие моменты, включая и пару слов про браслет – для остроты повествования. Хотя на самом деле я не шучу, незачем устраивать шоу там, где столько смертей, бед и горя.

– Можешь показать мне эту вещь, Майк?

– Конечно. Только осторожно с ней, штука тяжелая.

Внутренний карман куртки провис под весом этой вещицы. Я достаю браслет и протягиваю Мире. Потом, передумав, кладу его на стол рядом с пальцами девушки.

Она с интересом разглядывает это великолепие. Ее губы сначала сжимаются в тонкую прямую линию, потом раскрываются, чтобы задать вопрос:

– Что это?

– Сам хочу знать. Он появился, как по волшебству! Ты веришь мне?

– Конечно, Майк, почему бы и не поверить. Здесь уже почти ничему не удивляешься. Очень странный предмет! Я о его существовании ничего не слышала, то есть его никто прежде не находил.

Мира думает, что браслет весит как минимум десять килограммов, поэтому, осторожно ухватившись пальцами за его ребро, приподнимает над поверхностью стола на несколько миллиметров.

Любопытство – штука чрезвычайно опасная, но именно она является двигателем человеческого прогресса в любой сфере, будь то поиски противоядия или покорение бесконечного космоса. Подсматривать в замочную скважину безопасней, чем отворять дверь, не правда ли?!

– Ты пробовал его надевать?

Но как только браслет кочует в ее ладонь, я грозно предупреждаю, чтобы она ни в коем случае не надевала вещицу.

– Прости, Майк, – виновато отзывается Мира и возвращает мне браслет под пристальными взглядами притихших стариков.

– Мы можем только догадываться, для чего это создали, – тихо поясняю я.

– Перестань. Ты очень мнительный, – улыбается Мира.

Я не обращаю внимания на ее безобидные насмешки.

– Он лежал на обычном листе бумаги, на котором его поначалу не было!

– Может, тот листок есть не что иное, как инструкция к использованию этой штуковины?! – продолжает издеваться Мира, постукивая ухоженными ноготками по столу.

– Думаю, ты права. Это пустяки. Забудь!

– Боже, как быстро время несется. Тебе еще так далеко ехать, не боишься? – лукавая улыбка преображает Миру. Моя обычно сдержанная спутница поворачивается ко мне неожиданной стороной. Я понимаю, что она не так проста, как кажется на первый взгляд. Сам виноват, что нарвался на подобные шутки. Кажется, я слишком серьезно подхожу к нашему разговору.

– Когда я с Джеком смогу попасть к тебе на прием? Тебя же беспокоит его состояние.

– Конечно, как врача беспокоит. Второго ноября устроит? Завтра.

– Да, вполне.

Так и договорились.

Я ловким движением кладу браслет обратно в карман. Надеюсь, по возвращении не обнаружу вместо него большую дырку.

– Значит, говоришь, с Джеком все в порядке?! А можно посмотреть на снимки, которые ты сделал по моей просьбе?

– Недурно, во всяком случае! Вот, держи, – я передаю ей фотокамеру, стараясь держать в поле зрения взгляды всех любопытных в этом заведении. Неважно, какого ты возраста, главное – чтобы слух не подводил, и тогда можно придумывать разные сюжеты нашего с Мирой задушевного разговора. Надо же, как они удивляются этой беседе.

– Я думаю, пора закругляться.

Проходит несколько томительных минут. Я терпеливо ожидаю ответа Миры, но она почему-то молчит.

Я устал и хочу скорее покинуть навязчивое общество стариканов, которые продолжают развешивать до безобразия вытянутые уши, сосредоточенно пожевывать тонкие морщинистые губы в безмолвном ожидании удачи, общей для всех шпионов, которые слышат интересности первыми. Я думаю, что так сегодня и произошло.

Естественно, меня тут больше не будет, и я надеюсь здесь с Мирой никогда не встречаться. Этого раза хватит выше крыши. Мысленно ругнувшись, я обращаю внимание на собеседницу.

Мира к любому вопросу подходит серьезно. И сейчас ее лоб испещряют крохотные морщины: она скрупулезно просматривает снимки, разжигая во мне неподдельный интерес.

– Ты будто пытаешься по фотографиям волка лечить, – негромко покашливаю я.

– Что это, Майк, на каждом снимке?! Вот, сам посмотри…

И я, конечно, смотрю. Фотокамера сама перемешала файлы, все перепутала, так что Мире ничего не оставалось, как выискивать среди моих рабочих кадров интересующие ее снимки с волком.

– Ты неплохо фотографируешь, – хвалит она, заметив мой растерянный взгляд.

Я не верю собственным глазам. Игра света и тени сыграла со мной какую-то злую шутку. Все – абсолютно все засвеченные снимки имеют один и тот же дефект в виде пятна. Оно на первый взгляд может показаться обычной вспышкой или бликом, отражающимся от поверхности предмета – шкафа, например. Но не в лесу, где плотные стволы деревьев подчас загораживали от меня солнце, не в комнате за диваном, когда за окном хмурилось небо и лил дождь!

Я прекрасно помню, при каком освещении я фотографировал, под каким углом. Кадры не доставались мне легко, и я не отправлял их Тиму испорченными.

Чем больше я всматриваюсь в это вытянутое пятно, тем больше замечаю: незаметные линии образуют очертания какого-то странного существа!

– Мне это напоминает бледную смазанную голову. Посмотри вот сюда, – я опять передаю камеру на экспертизу Мире. Похоже, она знает истории прошлых домочадцев поместья лучше, чем кто бы то ни было. Я ей доверяю.

– Призраки! – она всплескивает руками. – Оно слишком размыто, я не могу разобрать, что это такое, Майк. Прости! – Мира хмурится и быстро отстраняется от экрана. Она сразу же надевает свою серую куртку и застегивает молнию.

Я тоже одеваюсь и выхожу за ней на улицу, на ходу убирая камеру в сумку.

– Ты замечал что-нибудь странное, когда снимал? – Мира резко останавливается, оборачивается, и наши взгляды встречаются, когда я почти готов налететь на нее сзади. Она укрывает голову капюшоном, выглядывающие волосы мгновенно становятся мокрыми из-за дождя. Хризолитовые глаза загораются на фоне властвующей ночи, как яркие звезды. Я представляю сейчас, каково это – быть мотыльком и лететь в смертельный капкан. Я, как и мотылек, никогда не буду готов к такому повороту.

– Нет, не замечал, – коротко отвечаю я. Я давно уже забыл об этой неприятной теме. Потусторонние силы, надеюсь, будут не в обиде, если я предпочту им общество женщины.

– Вот это погода! Не страшно возвращаться одному в особняк, где нет ни души, только ты и эти странные истории?! Я бы на твоем месте уже только от этого сошла с ума!

– Мне не страшно, но ты, конечно, постаралась меня образумить. Я буду осторожней…

– Мне важно, Майк, чтобы ты был жив и здоров.

– Правда?! – удивляюсь я, бросаю косой взгляд на противоположную сторону дороги и вижу, что возле стены, на углу, кто-то стоит и наблюдает за нами. – Может, со мной поедешь? Увидишь собственными глазами дом изнутри. Ощутишь в его стенах некую загадку и…

– Майк, прекрати. Ты же знаешь, что я боюсь, и все равно…

– Я просто предложил. Если не хочешь, то и не надо.

Сначала мне кажется, что Мира колеблется, я ощущаю легкое прикосновение ее прохладных пальцев к своей ладони, но потом до меня доходит: это не ее рука – это ветер. Мира тоже замечает силуэт в темноте.

Меня охватывает легкая дрожь. Я хоть и поглядываю на джип, чтобы уехать, но не решаюсь сделать это прямо сейчас, не убедившись, что девушке действительно никто не угрожает.

– Тебя проводить до дома? – я продолжаю приглядываться к черной фигуре человека, но не могу ни разглядеть его одежду, ни угадать возраст.

Несмотря на несколько высоких фонарных столбов вдоль улицы, человеческие фигуры невозможно отличить от зданий, укрытых до самых окон вторых этажей тенями противоположных домов.

– Не беспокойся обо мне, Майкл, я в состоянии добраться домой сама. Лучше побеспокойся о себе. Тебе, должно быть, уже пора… – она машет рукой в сторону машины, пытается улыбаться, но ее движения как-то не сходятся с расширенными от страха зрачками. Как и во время разговора о Ризе-младшем, ее лицо бледнеет даже в желтом свете фонарей.

Я чую подвох. Медлю и просто решаю, как быть дальше. Уйти или остаться?

Так странно принимать тот факт, что никто, кроме нас самих, не может что-либо запретить сердцу. Все нелепые ограничения мы придумываем для своего успокоения, а потом в старости горько сожалеем о том, чего хотели, но не смогли сделать.

Когда Мира пробует обойти меня слева, я вцепляюсь в ее запястье. Она чувствует силу хватки и не может оттолкнуть меня или убежать.

– Что случилось, Майк? – ее голос дрожит.

– Я тоже о тебе волнуюсь, Мира, если ты не заметила! Мне не трудно довезти тебя.

– Я пойду, – она старается высвободить руку. – Мне тоже пора, правда!

Запястье ловко выскальзывает, оставляя на память моей коже тепло.

Проворно, с грацией кошки, она перепрыгивает через бордюр, становясь неразличимой в темноте и уходя в безликую ночь бледно-серым силуэтом.

Из рассказов о доме я понял: это место не так спокойно, каким кажется. Но так же я уверен в том, что этот город не так благонравен, как может показаться. Судя по всему, люди здесь весьма замкнуты, хотя сплетников на квадратный метр больше, чем где бы то ни было. Я так понимаю, что они здесь все живут сплетнями. Поэтому, естественно, нужно проводить Миру, но так, чтобы она этого не заметила.

Никогда не поверю, что людям здесь чужды человеческие страсти, что нет интриг и ссор между соседями. Должен быть хотя бы один воздыхатель, неравнодушно идущий по пятам Миры Джонс.

Кстати, я его обнаружил, когда медленно подкатывал на джипе к неосвещенному пятну. Останавливаюсь, выключаю свет фар, замираю в тишине, пытаясь не выдать своего присутствия.

Мужчина быстро настигает женский силуэт, который ежится от холода в тонкой, вымокшей насквозь куртке.

Когда я громко захлопываю дверь автомобиля, никто этого даже не слышит. Мужчина уже настиг девушку, он занят только ею. Не помня себя от гнева, я бегу на выручку, поднимая при этом фонтан далеко разлетающихся брызг.

Я останавливаю мужчину и резко впиваюсь ему пальцами в плечо. Среднего роста, молодой на вид мужчина, видимо, не ожидал ничего подобного, поэтому быстро уходит в сторону, будто пытается увернуться от удара. Я замечаю его безумные, страшные глаза, хотя его лицо можно даже назвать симпатичным.

Он выпрямляет спину, неубедительно расправляет плечи, будто пытается меня напугать, и первым обращается ко мне, не скрывая ненависти:

– Ты кто еще такой? Чего тебе нужно?

– Он обидел тебя? – я пропускаю его слова мимо ушей. Меня интересует только безопасность Миры.

В глазах Миры разгорается костер страха, беспокойства и ужаса.

– Что ты здесь делаешь, Майк? Я думала, ты уехал!

Ее ответ ошеломляет меня. Я стою в ступоре. Она спрашивает о том, почему я не уехал, хотя я защищаю ее от домогательств этого странного типа.

– Кто это, Мира? Ты знаешь его? – интересуется парень. Его лицо вызывает у меня приступ неконтролируемого гнева. Но он называет ее по имени – он тоже ее знает.

– Зачем ты крадешься за ней? – рявкаю я, сверля глазами крепкое тело парня. Не больше метра семидесяти двух. Ровно мне по грудь. Он тоже недоброжелательно рассматривает мою персону.

– Спокойно, ребята. Майк, я его давно знаю. Все хорошо, правда, —

Мира продолжает меня успокаивать, хотя ее лицо выражает абсолютно противоположные эмоции.

– Конечно, знает, – выпаливает тот, изображая тигра, хотя больше похож на напыщенного павлина. Курица забыла, что при любых обстоятельствах останется безобидным созданием. – Мы встречаемся, а ты кто еще такой?

– Встречаетесь?! – повторяю беззвучно одними губами. Я чувствую, будто в мое сердце вонзили нож. Наконец, я заставляю себя выдавить: – Значит, все хорошо? Мира?

– А что, не видно? Или ты слепой индюк? – молодой человек поводит плечами, показывая свое превосходство.

– Нет, мы никогда не встречались, ты все придумал, – отвечает Мира.

– Не городи ерунду. Только повстречала пришлого, и сразу делаешь вид, что меня совсем не знаешь! Я тебе рожу разобью, ты слышишь меня, громила… – это уже мне.

– Слышу, не глухой, – я не теряю хладнокровия. – Значит, я могу идти?

Последний взгляд на Миру открывает ее затаенную грусть и смятение. Она замечает мое недоумение, но продолжает сдерживаться и молчать. Я не хочу становиться лишним: ссора, если таковая их пока разлучает, со временем останется позади. Я поворачиваюсь.

– Майк, осторожно! – кричит Мира, и в этот момент из моих глаз летит целый сноп искр, изо рта течет кровь. – Сбоку…

Я сплевываю на темный асфальт, поднимаю глаза. Мой взгляд не предвещает этому мерзавцу ничего хорошего.

– Не обижайся, парень, но ты сам напросился, – я приближаюсь к нему, чтобы отполировать его физиономию до кровавого блеска.

Зная, что сейчас будет, он несколько раз отскакивает от меня в стороны, как кузнечик, но я оказываюсь проворнее его. Первый удар встречает двойной подбородок, затем – левая скула, и напоследок я укладываю наглеца на лопатки.

Мне абсолютно плевать сейчас, что Мире наша драка доставляет боль. Он получает за дело. Но, кажется, я слышу женские всхлипы. С трудом отрываю пальцы от горла и плеча. Осматриваюсь. На моих ладонях кровь Риза, и мне нисколько не жаль человека, которого я вижу перед собой. Он лежит на дороге и сплевывает кровавые слюни, зажимает нос, из которого ручьем бежит темная жидкость. У меня разбита губа и соленый привкус во рту. Сбоку, кажется, пошатывается зуб.

– Боже! Стив… Как ты? – жалость Миры расстраивает меня. Она жалеет того, кто хотел напасть сзади на нее, того, кто напал на меня.

Я молча наблюдаю: он садится на тротуаре, опускает свинцовую голову на колени, сплевывает кровь. Мира опускается рядом, кладет ему руку на плечо. Трогает мягко, чтобы не разозлить.

– Я тебе еще это припомню, – ядовито шипит Стив, поглядывая на меня через приподнятый локоть, и снова утыкается в колено лбом. – Выродок…

– Идем, Мира, отсюда, – внезапно выпаливаю я. Она смотрит на меня с изумлением, но без тени ненависти, поэтому я повторяю предложение: —

Пошли!

И в подтверждение своих слов протягиваю ей руку. Я уверен теперь: она не простит мой поступок. Она видела, каким жестоким я могу быть, и сейчас просто убежит от меня.

Мира осторожно встает, подходит ко мне и идет дальше, к автомобилю.

– Мы еще встретимся, ты слышишь меня?! Я тебя из-под земли достану. Мира, не уходи с ним, прошу тебя… Остановись…

Этот «храбрец» так и остается со своими жалкими угрозами и стонами наедине с фонарным столбом и дождем.

Мира сидит рядом, я завожу рычащий мотор, включаю фары дальнего света и срываюсь вперед.

Ночь быстро скрывает под своим густым покрывалом любое движение.

Я больше не могу следить через зеркала за поднимающимся силуэтом Стива Риза, который несколько секунд назад корчился от боли. Я слегка успокаиваюсь и сосредоточенно гляжу вперед, на однообразную дорогу. К тому же я жутко злюсь на себя. И корю, что не сдержался.

Мира тихо плачет и всхлипывает. Она продолжает прятать лицо за мокрым капюшоном.

– Этот Стив – тот самый друг из детства, не так ли? – разряжать гнетущее молчание такими «безобидными» вопросами было рискованно. Я не знаю, как к ним отнесется Мира. Девушка сильно расстроилась и никак не может остановить поток горьких слез.

Я решаю везти ее к себе домой – так будет лучше для нас обоих. Не могу же я высадить девушку на обочине в таком состоянии. Огни городка остались далеко позади.

– Твое право, можешь не отвечать. Но я совсем не хотел с ним драться. Кто знает, чем бы закончилась для тебя встреча с ним, если бы не я.

– Я благодарна тебе. Правда, – ее ответ вселяет надежду, что она простит мою несдержанность, и я немного успокаиваюсь. – Ты первый, кто смог защитить меня от его грязных посягательств…

– Тогда почему плачешь?

– Мы росли вместе, каждый день на глазах друг у друга. Я стала замечать лет в шестнадцать, что наша дружба не так безобидна, как может показаться. Он пугал меня. Я побаивалась его, но никогда никому об этом не рассказывала, даже отцу…

– Боялась? – я повторяю это скорее для себя. – Почему ты терпела его, если он казался таким страшным?

– Пока мы были детьми, я это не так ощущала. И он был другим. Потом что-то изменилось. В августе, однажды ночью, его отец ворвался к нам в дом с криком: «Стив пропал. Выкрал револьвер и сбежал». Мне было восемнадцать, ему двадцать один. Когда он вернулся – это произошло на следующую ночь, – он не заметил, что прошли целые сутки. Где он был, с кем, он не мог вспомнить.

Но я думаю, что он был в лесу один, хотя раньше боялся его, как огня. Его взгляд с тех пор изменился, в нем словно застыл вечный укор, и я чувствую какую-то вину перед ним… – Миру передергивает от нахлынувших воспоминаний.

– Ты не могла ему прямо сказать, что не желаешь больше видеть в нем ни друга, ни тем более ухажера?!

– Нет, у него помутился рассудок. Он бы не понял… Ни за что! Но несколько дней назад его общество начало меня беспокоить не на шутку. После…

– После чего? – не сдерживаюсь я.

– После того как ты приехал с Джеком. Он пришел, чтобы встретить меня, в принципе, как обычно! – робко пожимает плечами Мира. Она громко шмыгает носом и отворачивает голову к окну.

– Он засранец и трус.

– Майк, прости! Мне не стоило тебя впутывать. Это мои проблемы, мне жаль, что так вышло.

– Просто надо было сразу, Мира, соглашаться ехать ко мне. И ничего бы не случилось.

Когда мы подъезжаем к особняку, Мира сбрасывает капюшон. Хотя в машине всю дорогу было довольно тепло, зубы девушки продолжают стучать.

Мы больше не говорим. Выбравшись на скользкую, утопающую в грязи дорогу, быстро бежим в дом, как две стрелы. По коже проносится табун ледяных мурашек, и только зайдя в теплый холл, я чувствую, что очень устал.

Волк лежит у маленького коврика, и я едва не задеваю его черный нос, когда он вскидывает вверх голову. Он сразу оживляется, высовывает розовый язык, всем своим видом показывая радость встречи с Мирой.

Удивительно, как быстро они нашли общий язык. Всего несколько поглаживаний, похлопываний по загривку, добрых, ласковых слов – и Джек тает, как масло.

Я отлучаюсь на время, чтобы включить свет в зале, на кухне и в коридорах второго этажа.

Зверь не настаивает на долгом общении, поэтому вскоре возвращается на свое место. В нем как будто сосуществуют дикий волк и верная, ручная хаски. Если бы я его встретил у кого-нибудь дома, то ни за что на свете не поверил бы, что это совсем дикое животное.

Интересно, сумел ли Адмунт Риз разыскать свою псину?!

– Ты голодна?

– Нет, Майк, – отвечает Мира.

– Устала?

– Немного. Хотелось бы душ принять и переодеться во что-нибудь сухое.

– Хорошо, – мы поднимаемся по лестнице. Поворачиваем направо, и я показываю на дверь, где сегодня Мира может как следует отдохнуть. Это напротив моей спальни.

– В комнате есть отдельная ванная комната, так что располагайся. Я принесу тебе что-нибудь из своих вещей. Дома женщины нет, поэтому не обессудь, – я надеюсь на понимание с ее стороны.

– Ничего страшного, Майк.

Я оставляю ее в комнате одну и спешу тоже согреться под струями горячей воды.

Возвращаясь теперь с клетчатой рубашкой в руках, я вижу ее обнаженную спину. Она укутала бедра мягким полотенцем, а сама теребит влажные пряди блестящих, словно покрытых воском, волос.

Я, застыв, пялюсь на нее. И одновременно боюсь напугать.

– Я принес тебе рубашку, Мира. Надеюсь, сойдет.

– О, боже! – она подпрыгивает на месте от испуга и скрывается где-то в глубине ванной комнаты. – Ты мог бы и постучать!

– Извини. Но и ты могла бы запереть дверь, а не красоваться в проходе.

– Я слышала плеск воды и думала, что ты все еще моешься! Хотя ты прав.

Сама виновата.

– Может, все дело в длине волос?! – шучу я.

И Мира откликается звонким заразительным смехом – такой мне очень нравится в людях. Она внезапно выходит из ванны, полностью, кроме выразительных плеч, укутавшись в большое полотенце. Забирает рубашку прямо из рук, а я даже не думаю выходить. Я разглядываю кусочек ее обнаженного тела, и Мира это прекрасно видит, но молчит.

– Могу я переодеться?

– Конечно.

Я выхожу в коридор. Через минуту она разрешает мне зайти обратно.

– Удивлена, что ты все еще здесь, Майк. Ты меня смущаешь.

Она очень сексуальна в свободной рубахе. Длинные светлые локоны ниспадают волнами до бедер. Запах цветов опьяняет меня.

Она смотрит в пол, и блеск ее глаз скрывают черные густые ресницы. Мира застывает напротив меня.

Смогу ли я побороть непреодолимое желание прикоснуться к ее коже, волосам, приоткрытым губам, напоминающим о спелой черешне? Захочет ли она того же, что и я?

– Прости, Мира. Чувствую себя по-дурацки. Сам не знаю, что я здесь все еще делаю! – отвечаю я, тоже глядя в пол. – Хотел спросить у тебя…

– Спрашивай, – Мира неловко поправляет одежду, безрезультатно пытаясь натянуть рубаху до колен.

– Хотя я прекрасно сознаю, что здесь делаю, – мне нелегко даются слова. Незаметно я проглатываю ком в горле. – Надеюсь, ты меня не боишься, Мира?

– С чего ты это взял? И почему я должна бояться тебя?

– Может, из-за неудачного опыта с мужчиной. Иногда бывают проблемы, если имеешь дело с сумасшедшими – как этот Стив, например…

Боже, что я несу. Она меня выставит за дверь либо выгонит на улицу после этой ерунды. Но я не сдаюсь.

– Прости, я имею в виду, что ты восхитительна. Неудивительно, что он… столько лет не сдавался. Прости, я опять все про него. Кажется, я давно потерял рассудок. Боже, как сложно иногда говорить…

Мои заикания смешат девушку, но она уже не так снисходительно разглядывает мое лицо.

– Ты нервничаешь, Майк, я понимаю. Но не надо, просто иди спать, – эти слова меня словно обдают кипятком.

Я не выдерживаю и подхожу ближе. Только протяни руку, и вот она, в моих объятиях. В груди воет буря – жгучая, мучительная.

– У тебя губа разбита, Майк, – ее забота трогает, и бурлящее приятное чувство завладевает мной без остатка.

Повинуясь порыву, я обнимаю ее за талию и прижимаю к себе. Наши губы сливаются в поцелуе, я запускаю пальцы в ее волосы, ищу успокоения в близких касаниях, но не могу остановиться. А ее ладони отталкивают меня, губы ускользают, подставляя беспомощно выгнутую стройную шею.

Я знаю, чувствую, что скоро все прекратится. Терпение, протест, и она ударит меня за чрезмерную требовательность.

Становится жарко во всех смыслах. Воздух на поверхности ее кожи превращается в горячий пар. Расстегиваются пуговицы, и только теперь все прекращается.

– Стой, остановись!. Постой, Майкл… – просит она и отстраняет меня еще дальше. – Я так не могу…

– Почему? – мой голос дрожит от волнения. Я не рассчитывал получить однозначный ответ, я вообще ни на что уже не рассчитывал, потому что не хотел ее обидеть.

– Ты слишком далеко зашел! – наконец сердито произносит Мира.

– Прости, не сдержался. Сам не знаю, что на меня нашло, прости еще раз… – отрывисто говорю я. – Я пойду?

– Да, конечно, иди!

Я выхожу в коридор, чувствуя себя полным кретином. Не смог толком объяснить девушке, что на самом деле испытываю и что прячу даже от самого себя. Дверь за мной закрывается на замок, и мне ничего не остается, как идти спать к себе.

Глава 7

Свинцовые веки приоткрываются не сразу. Вишневая штора грозно колышется сквозь нее я вижу распахнутое настежь окно. В комнате холодно, и я никак не могу заставить себя вылезти из кровати. Зарываюсь носом в одеяло и продолжаю дремать.

Еще несколько минут я пребываю на грани реальности и грез. Я слышу, что происходит вокруг, и сквозь полуприкрытые глаза замечаю странное голубое свечение из левого угла. Вероятно, свет бьет из коридора. Но откуда там свет?

Я приподнимаюсь на локтях и неторопливо покидаю постель. Я все еще не уверен, что это мне не мерещится. Однако вскоре понимаю, откуда исходит свет. Не из коридора – из моей куртки, небрежно брошенной на спинку стула, что стоит рядом с платяным шкафом. Свет струится, поднимается и рассеивается на полметра от одежды. Сильнее всего его столб прямо над внутренним карманом. Внутри, должно быть, лежит браслет – я забыл его вытащить. Удивленно извлекаю вещицу наружу и спокойно рассматриваю ее. Странно! Свет исчез.

С браслетом в руках я выхожу из комнаты, иду, поглощенный думами о том, как все-таки шумно я передвигаюсь. Сжимаю браслет крепче и ловлю себя на мысли, что давно хочу почувствовать его тяжесть на руке. Я без страха продеваю в него запястье.

Лишние мысли исчезают, зрение проясняется. Я смотрю перед собой и вижу, что коридор меняется на глазах, он вытягивается, как пластилиновый. Свет бра причиняет резкую боль, хрусталики глаз всасывают его, словно невидимый проникающий газ. С дверями тоже происходит что-то неладное: они не на своих местах и их не четыре, а больше…

Я неуверенно оборачиваюсь, и мои зрачки расширяются от ужаса: лестница, которая располагалась раньше впереди, уплывает и выгибается под странным углом в стену. Светильники, двери с каждым взмахом ресниц плывут, меняют свое расположение. Такие игры с рассудком могут завести слишком далеко…

В конце пластилинового коридора набегает тень, ее края колеблются вместе с разреженным воздухом. Тень отбрасывает собственную тень. Разве такое возможно?

Я замечаю внутри странные очертания. Прищуриваюсь и неловко шагаю вперед, чтобы лучше рассмотреть. Во мраке блестят два крохотных огонька, мне кажется, что это глаза существа, которое следит за мной изнутри живого кокона!

Срываю браслет. В ушах слышу грохот собственного сердца. Морок исчез, и я с облегчением вздыхаю.

Что это было? По щекам течет пот. Я чувствую себя в коридоре жутко неуютно. Глаза больше не болят от света, только слезятся.

– Майк, что ты здесь делаешь? – в Мире пропадает дар убивать человека на месте. Особенно когда он ее не замечает, хотя стоит в трех шагах. Она бросает взгляд на браслет в моей руке, встревоженная моим нездоровым видом.

– Что с тобой? – пугается она. – Ты болен? – ее теплая ладонь вытирает с лица капли пота. Она трогает мой лоб и приходит к выводу, что ошибается.

Ветер резко ударяет по оконной дверце, и мы одновременно вздрагиваем.

– Нет, все нормально! – отвечаю я не так добродушно, как хотелось. Галлюцинации оставили неприятный осадок.

– Ты его надевал! Верно?! – Мира подходит чуть ближе, но я этого не замечаю. Я полностью абстрагирован от действительности.

– Нет, конечно. С чего ты взяла? – выдавливаю из себя.

– Ну, для начала – он в твоей руке. И ты стоишь в пять утра здесь.

– Ты, кстати, тоже. Не замечаешь?

– Меня разбудил шум!

– Извини. Я не лунатик, правда. Просто кошмар приснился. А это, – я поднимаю руку с браслетом, – вытащил из кармана куртки. И вообще я шел на кухню… Да. Я шел именно туда, а потом почему-то передумал…

Мира смахивает с правого плеча прядь волос.

– И давно тебе снятся в этом доме кошмары? – спрашивает она.

– Нет, это только второй раз. Только сон как будто наяву. Хотя в первый раз было нечто подобное.

– Сон наяву… – подхватывает она. – Знаешь, мне неспокойно в этих стенах, особенно ночью. Я ведь почти не спала. Здесь так холодно…

– Хочешь, согрею?

Мира зарделась от смущения.

С ней я чувствую себя спокойней. Ужас и оцепенение понемногу отступают.

– Тебе тоже холодно? – она видит, что я дрожу.

– Если ты позволишь, я тебя поцелую, и все пройдет.

– Майкл, прекрати…

– Я не шучу.

Я быстро целую ее, но это не приносит того облегчения, о котором я теперь мечтаю. Браслет выскальзывает из разжавшихся пальцев и с грохотом падает рядом с нашими босыми ногами.

Мира смотрит на меня, проводит пальцем по разбитой губе, молчит. Ей словно передаются мои гнетущие мысли, и она тоже начинает дрожать.

– Нужно поспать, – говорю шепотом я. – У тебя слишком много потрясений за один вечер.

– У тебя тоже. Давай ты поостынешь и больше не будешь так резок, как сейчас. Мы слишком мало друг о друге знаем. Ладно?

Я отстраняюсь от нее уже во второй раз за ночь. Думаю, она права. Я отхожу в сторону, мы странно смотрим друг на друга. Я уверен, она не понимает, что творится со мной. Но я тоже этого не знаю. Мы расходимся по своим комнатам и выключаем свет.

Мира будит меня в семь утра. Трясет за плечо, затем звук ее шагов доносится со стороны окна.

– Завтрак остынет, Майк. Я зря старалась, что ли?

Я уверен: она мне снится. Ее голос – утреннее наваждение, как тогда было с Ивелен.

В ответ я мычу и исчезаю с головой под одеялом. Но Мира резко стаскивает его и отодвигает штору. Свет слепит меня. Я болезненно щурюсь, разлепляю веки, пытаюсь разглядеть на фоне окна стройный женский силуэт. Но вижу только пятна – это блики на моей сетчатке от резкого открывания глаз. Мира уже в своей высохшей одежде. Она смотрит издалека, скрестив руки на груди.

– Просыпайся, Майк. Тебе еще меня обратно в город везти.

– Погостить не желаешь? Я бы смог устроить интересную экскурсию по дому, – я медленно потягиваюсь и встаю. – Куда нам спешить? Впереди прекрасный день. Знаешь, а ведь днем здесь почти не страшно.

– Извини, может, в другой раз. Мне на работу выходить. Кстати, у Джека сегодня запланирован прием у врача, если ты не забыл.

– Ох, – я легко вздыхаю. – Вылетело из головы. Конечно, я отвезу всех нас, куда я денусь.

Но я улыбаюсь слишком коварно, так что Мира закатывает глаза и выходит вон. Я спускаюсь следом за ней на кухню; вкусный запах выпечки и молотого кофе, который она чудом отыскала на полках, заставляет кровь быстрее бежать по венам. Теперь я готов к завтраку.

– Я обычно бегаю по утрам, а уж потом вкусно завтракаю. Но сегодня день не такой, как всегда, он особенный…

– Почему? – она сидит напротив.

– Потому что ты со мной!

После этого Мира еще какое-то время не ест, только смотрит в тарелку.

Я нервно ерзаю на стуле. На ум, как назло, не приходит ничего, что помогло бы вернуть ей естественную подвижность.

– Я что-то не то сказал?

– Нет, все нормально. Я просто не привыкла к таким словам. Не думала, что когда-нибудь кому-то окажусь нужна! Это так приятно, Майк.

– Я вообще удивлен, что при такой внешности и доброте ты до сих пор одна. Конечно, я не должен у тебя это спрашивать, прости за интерес. Сколько тебе лет?

Вилка чуть не выпала из пальцев Миры.

– Двадцать пять.

– Неплохо. Отличный возраст для прекрасной девушки, чтобы начать серьезную жизнь…

– Что ты подразумеваешь под серьезной жизнью?

– Все, о чем мечтает любая нормальная женщина!

– Я тебя поняла, – улыбка едва касается ее розовых губ, бледные щеки становятся пунцовыми.

Я словно почувствовал невидимое тепло, исходящее из ее закрытого сердца.

– Когда мы снова увидимся, Мира Джонс?

– Зависит от того, как скоро ты вернешься из этого мира! – она обводит глазами пространство вокруг нас.

Ах, Мира, Мира! Если бы ты знала, что мой мир не так далек от твоего, как может показаться на первый взгляд. Мое временное затворничество, переосмысление приоритетов и желаний вывели меня на дорогу, которую любой человек мог бы со временем возненавидеть. Все очень просто: не каждый способен круглые сутки быть наедине с собой. Но жизнь в маленьком или в любом крупном городе еще хуже. Она отравляет первозданность, меняет и ожесточает сознание. Я всегда боялся увидеть в глазах живых людей лишь одно – безразличие ко всему: к горю, к войне, к смерти. Я верю, что в этом месте и в этом доме я оказался не случайно.

Мира стоит на улице с волком. Рядом живые цветы. Она рассматривает клумбу, пока я обуваюсь. Я тихо подкрадываюсь сзади и негромко говорю:

– Интересные цветы, не находишь? Сколько сейчас градусов на улице? Минус пять, семь? А им хоть бы что…

– Может, здесь проходят трубы с отоплением?

– Может быть, но нет! У меня есть план всех коммуникаций.

– Я уверена, они очень зимостойкие.

Я не стал распространяться о странном ощущении тепла рядом с бутонами.

– Уверен, кусты – это отголосок лета. А может, аномальное место, – шепчу я ей на ушко. – Из нас двоих я ничего не знаю об этом месте. Тебе видней.

И отвожу всех к машине.

Неважно, что означает взгляд, брошенный украдкой в мою сторону. Она переживает за меня – мне важно это знать и чувствовать. Делиться несложно, но для меня главное – ее душевное спокойствие. Это все, чего я ей желаю. Ведь я сам до конца не осознаю игры!

Вечер наступает дню на пятки. Прощаясь с Мирой, я еле удержался от поцелуя.

Зато сумел нечаянно отыскать среди витрин магазин Адмунта Риза. За переулком, на следующей улице, на углу красной стены висит коричневая жестяная вывеска «Талисманы & Обереги», а снизу, прямо под ней, на крохотной табличке, каллиграфично выведены серые буквы: «И все, во что вы не верите, но это есть, несмотря ни на что!»

Я потом очень пожалел, что не заглянул в гости к тому, кто меня сам пригласил. Возможно, он смог бы дополнить захватывающие истории старых жильцов иными загадочными моментами, которые пролили бы свет на предназначение таинственного браслета.

Я замечаю седую голову за широкой большой витриной. Белая копна волос шевелится за ней и медленно приближается к стеклу, чтобы помахать мне рукой и пригласить внутрь. Я оброс короткой бородой – она придает мне не очень приветливый, скорее хмурый вид. Я надеюсь, он не расстроился из-за моего поступка: я поднял стекло и уехал. Сделал вид, что никого внутри не заметил. Пусть так думает.

Если даже мистер Риз сейчас костерит меня последними словами, я не в обиде. Я всегда поступаю не так, как хотят или ожидают от меня люди. Да, я чуточку резок, иногда груб, но мне важно общение, я не отказываюсь от общества, но, бывает, видеть никого не хочу. Наверное, поэтому меня разрывает на части между цивилизованным миром и царством природы.

Я бы мог построить судьбу иначе, под дядиным крылом я вырос бы настоящим фермером, но мне всегда нравилось бродить с фотоаппаратом в лесу, заглядывать в микромир под нашими ногами. Внизу – совсем другая планета. Параллельный мир, с которым мы соприкасаемся каждый день, не замечая его. Мы часто не замечаем, что находится рядом, но при этом стремимся покорять космос и другие планеты. Наверное, я бы и там был не против пофотографировать.

Я зажигаю центральную люстру в холле, вывожу журнальный столик из зала поближе к ступеням лестницы. Укладываю браслет на стеклянную поверхность, присаживаюсь на вторую ступень, кладу на колени ноутбук.

Мой взгляд падает на Джека: он только что вернулся с прогулки. На улице давно стемнело. Волк укладывается на ковре, кладет голову на передние лапы, словно говоря про себя: «От меня ускользнула добыча, и теперь я буду еще сутки очень зол».

Я понимаю, он расстроен, и его взгляд наполняет меня воспоминаниями обо мне и брате. Я уверен, мне это поможет написать ему большое откровенное письмо.

Меня очень огорчает равнодушие брата. Прошло полгода, а он не изъявил желания даже просто поговорить – о здоровье и других мелочах, которые связывали нас раньше. Я долго собираюсь с мыслями и вдруг начинаю вспоминать тот вечер в их доме, в Торонто.

Доминик может прожить целую жизнь за своим рабочим столом. Он программист, ему тридцать три года, он ниже меня на голову, достаточно крепко сложен, и это несмотря на просиживание задницы за компьютером. Правильное лицо, выпирающие скулы, ярко-голубые глаза. Он красив и умен. Мне каким-то чудом удалось привить ему любовь к спорту, но, кажется, я продлил годы его профессии, а не ему.

Он раньше меня вырвался в свободную жизнь из дядиного дома. Я в это время все еще продолжал искать свое место и никак не мог найти его на всем земном шаре.

После встречи с Элизой Доминик переехал в Торонто. Все произошло стремительно, успевай только завидовать. Не пойму только одного: почему они так медлили со свадьбой?!

Мне неведома причина неприязни Элизы Шетти к моей скромной персоне.

Ну, подумаешь: подкалываю, шучу, но ведь все мягко, по-доброму. Хотя и я ее общество не переношу на дух. Она сразу показалась мне лживой и лицемерной. Что-то в ней было не так; несмотря на приятную внешность, ее глаза источали алчность, злобу и равнодушие ко всему, кроме своего дохода.

Она быстро взяла брата в свои руки – разукрашенные татуировкой в виде лотоса, символа ее родной индийской культуры. Элиза не канадка; ее корни уходят на территорию Южной Азии, уже там ее предки обрели светлый тон кожи и присущий белым людям нрав, а потом дед перебрался в Америку и разбогател.

Мой брат чрезмерно отзывчивый, чуткий – настоящий джентльмен. Этого у семейки Эсмов не отобрать. Поэтому – как бы помягче сформулировать – он прогибался под нее.

Происходит всякое: бывают плохие дни, а бывают неадекватные люди. Элиза относится к числу безжалостных истеричек, так что я сочувствую брату. Уж и не знаю, что там она ему обо мне плетет, знаю только, что это небылицы – дикие, странные, рвущие нашу кровную связь. Жаль, что Доминик по-прежнему не имеет своего мнения, как щенок, заглядывает в рот большой суке в ожидании снисходительного взгляда и прощения за ошибки, которые он может случайно сделать в будущем.

Первая стычка произошла ровно два года назад, когда Доминик и Элиза еще не были женаты, но уже жили вместе. Брат пригласил меня в гости – очень опрометчиво с его стороны, скажу я вам.

У нее неплохо получается бросать возле бассейна между делом шуточки о моем «заоблачно» древнем возрасте, без конца сватать мне своих подружек-уродин и напиваться при гостях в хлам. Потом прыгать в бассейн без кофточки и лифчика. И все это происходит наедине со мной. Неуважительно к брату.

– Что здесь происходит? – ругается Доминик, вылавливая барахтающуюся русалку из ее родной стихии.

Дальше становится интересней.

Ее требования становятся все неприличнее. Доминик злится еще сильней и в запале переходит на личности: он больше не желает видеть меня у них дома.

Я поступил неэтично по отношению к нему, а особенно к ней. Я должен был не смеяться, а просто выйти вон.

Вот тогда я действительно надолго ушел из его жизни.

Потом он как-то скинул мне на электронную почту сообщение о свадьбе, будь она трижды неладна, но я не хотел с ними общаться. И не надо было этого делать. Ничего хорошего опять не вышло: произошел скандал – громкий, изматывающий, с его уже законной женой.

– Ты оскорблял меня, – до моего слуха доносятся горькие слова. Элиза застает меня врасплох в гордом одиночестве на заднем дворике их дома. – Поэтому мне пришлось выставить тебя в таком свете перед братом.

– Что-то не припоминаю никаких оскорблений, Элиза, а вот твоя выходка до сих пор мне является в кошмарах.

В ее карих глазах появляется злость.

Элиза, перекрашенная блондинка с прической а-ля Мэрилин Монро, в белом пышном платье невесты, со смуглой кожей, ужасная от гнева, стоит напротив и испепеляет меня взглядом.

– Не припоминаю, в чем же моя вина перед тобой.

– Зачем явился к нам на свадьбу? Ты же знаешь, ты мне не нравишься…

– Я приехал поддержать в трудную минуту брата, не тебя. Поэтому, будь добра, потерпи. Поверь мне на слово, я сам не в восторге от нашей встречи.

Прошу только, прояви благоразумие и до утра оставь спиртные напитки своим гостям, иначе они рискуют наблюдать то же, что ты устроила тогда в бассейне.

– Что? Да как ты смеешь, лжец… – она замахивается, но я резко останавливаю удар. – Тебе это будет дорого стоить, хам…

И тут злодейка-судьба опять берет меня в оборот. На открытой веранде внезапно появляется Доминик. Он прекрасно выглядит в темном смокинге с атласными лацканами на пиджаке, с небрежно расстегнутой пуговицей на сорочке и с модной прической. Он снимает черную бабочку и обращается к нам. Нет, только ко мне:

– Позволь, я задам тебе всего один вопрос, Майкл. Как это понимать? Я думал, вы помиритесь и больше не будете выяснять отношения.

– Она хотела меня ударить, – оправдываться я не люблю, но он застал нас врасплох.

– Это неправда, Доми! – Элиза кричит так громко, будто ее уличили в измене.

– Давай по очереди говорить? – вежливо прошу ее я. – Только не заводись, братишка…

– Я с ума скоро сойду. Что между вами происходит?

– Ничего! – в один голос отвечаем мы оба. Звучит как минимум неубедительно. Я чувствую, что срываю свадьбу. Я отпускаю запястье Элизы, отхожу в сторону, а потом двигаюсь по направлению к коричневому дому.

Брат был взбешен не на шутку и требовал объяснений.

– Я думал, все в прошлом! – говорит он, нервно теребя вторую пуговицу на кристально-белой сорочке.

– Так и есть, для меня во всяком случае.

– На что ты намекаешь? – вспыхивает молодая супруга.

– Ни на что. Все действительно в прошлом. Я скоро уйду, потерпи меня немного, Элиза!

Хотя действительно, что может быть в прошлом? Ничего ведь и не было, по крайней мере у меня.

Она смотрит мокрыми глазами на мужа, и тот, видя эти слезы, говорит:

– Это ни к чему. Можешь прямо сейчас покинуть мой дом, я не обижусь.

Из дома на веранду выходят любопытные гости. Те, кому не хватает места и наглости, остаются за большими стеклянными дверьми.

– Ты уверен в этом, Доми?

Он холодно, с металлическими нотками в голосе произносит:

– Да.

Мне никогда не забыть злорадной ухмылки этой гарпии.

Но я просто сделал то, чего хотел мой брат. И с того дня мы больше не общались – даже по телефону. То есть, в общей сложности, примерно полгода.

Но я соскучился по Доми, хотел наладить связь. Ссоры – такая глупость в жизни человека. Как правило, они незначительны, но мы тратим на них лучшее время. Нам стоит чаще себе напоминать: ничто не вечно. Только Элиза не имеет никакого к этому отношения!

Воспоминания рассеиваются стремительно, как только мои чувства возвращают меня к позабытой на десять минут реальности. В гробовой тишине дома мерно тикают настенные часы. Они будто его сердце – отбивают свой особенный ритм.

А я как будто только сейчас услышал его пульс, и теперь тиканье часов кажется мне не обычными звуками. Я замечаю, что слышу в нем что-то еще.

Джек удрал. Этого зверя нигде не видно. Скорее всего, унесся на улицу, так что я опять буду ночевать здесь один.

Я сошел со ступеньки ровно в полночь.

Предаваясь воспоминаниям, я ничего не видел и не слышал и был, как никогда, уязвим, открыт для удара с любой стороны. Но я успел написать письмо и даже его отправить. Теперь я стою и сосредоточенно прислушиваюсь к тому, как бешеный ветер колотит по ставням, по стеклам, рвет прочную черепичную крышу.

Причинял ли сам особняк страдания своим жильцам или здесь и вправду бродит невероятное существо?!

Почему эти мысли лезут мне в голову? Ведь они, как отрава, заражают каждую частицу тела, чтобы в итоге подчинить его животному ужасу. От страха нет толку, его польза в сложных ситуациях сводится к нулю. Надо взять себя в руки и подняться на стук, к спальням.

Браслет загорается ярко-голубым пламенем – оно вырывается из блестящей выпуклости на нем, которая меня сразу заинтересовала. Я колеблюсь. Мне нужна ровно одна минута, чтобы понять происходящее. Но я совсем ничего не понимаю. Где проводки или хотя бы батарейки, которые питают источник света?

Тем временем наверху я слышу шум, он не похож на такой, какой обычно издаю я сам. Видимо, пока я задумался, кто-то, воспользовавшись этим, незаметно проник в дом.

Нет. Я бью себя ладонью по лбу. Это же Джек. Ну конечно, кто же еще может прошмыгнуть мимо меня незаметно. Делаю над собой усилие и начинаю как можно тише подниматься по ступеням до самого верха. Я поворачиваюсь в сторону звуков и слышу, будто кто-то царапает дерево в самой дальней комнате справа, по соседству со спальней, где ночевала Мира.

Я стараюсь разобрать, что происходит внутри, и понять, как Джек мог там оказаться, а потом закрыть за собой дверь.

Невероятно! Для чего ему надо было подниматься сюда и драть когтями паркет и стены? Он же прекрасно понимает, что я накажу его за это. Но потом мне приходит на ум: это не Джек. Внутри комнаты притаился посторонний, который с остервенением царапает податливую поверхность чем-то очень острым – бритвой или ножом.

Я останавливаюсь на полпути и четко произношу:

– Кто здесь?

Мой голос поглощает абсолютное безмолвие. Я бы назвал его опасным, потому что звуки исчезли. Если посторонний проник через окно (хотя весьма сложно подняться по гладким кирпичикам стены), то сейчас он либо прислушивается, либо все-таки сматывается обратно на улицу.

Допустим, Мира говорила о Демоне всерьез, и он действительно существует и любит похищать людей. Тогда мои дела совсем плохи. Сердце отчего-то начинает бешено колотиться в груди. Стены давят на меня, мои руки холодеют.

Я не дышу и не могу пошевелиться. Потом смотрю на браслет: пламя загадочно мерцает, вокруг шара оно становится все плотнее, все гуще, словно предвещая беду. Я запихиваю вещицу в карман брюк, будто в этом заключается мое спасение.

У меня не возникает и мысли укрыться, спрятаться, а тем более убежать.

По спине пробегают мурашки, волосы на голове шевелятся, и в этот момент полированная медная ручка начинает медленно поворачиваться.

Дверь резко распахивается настежь, ударяется о стену и отскакивает от нее. Затем на полу возникает тень – не волка, а более высокого существа, похожего на человека. Я разворачиваюсь и галопом несусь вниз по ступеням. Меня кто-то преследует, я слышу странные отголоски прежних звуков. Я ни жив ни мертв, перемахивая через три ступени, перепрыгиваю стеклянный журнальный столик, едва не наступив на него.

Чего не случается – того не случается!

Сворачиваю налево, в узкий коридор на три комнаты, влетаю в первую попавшуюся. Бегло осматриваюсь, чем можно подпереть дверь.

Шкаф! Ну конечно, что может быть лучше для баррикады. Вытянутый пустой буфет для посуды отлично перегораживает проход внутрь.

В голове звучат отголоски шагов. Вдруг что-то налетает на дверь с другой стороны. Я поначалу отскакиваю и прислоняюсь к стене, а затем вытираю пот со лба и принимаюсь за дело. Буфет сильно дребезжит в руках, но я держу его изо всех сил, пальцы впиваются в бортики. Влажные пылающие ладони прилипают к поверхности, и я ощущаю колоссальное давление. Слышу, как бешено дергается дверная ручка.

Тот, кто находится с той стороны, обладает нечеловеческой мощью. И он рвется сюда.

Я никогда в жизни не ощущал ничего подобного. Загнанный в ловушку, в тупик, я прячусь за хрупкой дверцей, как перепуганная дочка Хорсея. Теперь мысль о сумасшедшей девочке, видевшей собственными глазами нечто, не покидает мой воспаленный мозг.

Проходит вечность, прежде чем эта сволочь перестает биться, скрестись когтями, словно животное, и вскоре, так же внезапно, страшные звуки исчезают. Но я не могу отпустить буфет – я словно прилип к его поверхности. В тишине комнаты замечаю, что слишком громко дышу. В крохотную комнату проникает только слабый свет луны. Я присаживаюсь на небольшой диван, и меня начинают терзать нехорошие предчувствия. Эта гробовая тишина еще хуже, чем прежние звуки, когда существо рвалось сюда, внутрь. Тогда я, по крайней мере, знал, где оно находится. Теперь тихо, и мне становится еще страшнее.

Укрыться, если «это» прорвется сюда из окна, негде. Из этой маленькой квадратной комнаты можно было бы выскочить на улицу, но теперь я знаю, что наружу не вылезу. Я не готов повстречаться нос к носу неизвестно с кем…

Только я выдохнул, как окно заскрежетало. За ним мелькнули две длинные тени, и на меня грозно воззрились два светящихся глаза.

– Джек! Тебя дери, – ругаюсь я шепотом, замечая два отпечатка волчьих лап, которые холод и ветер быстро стирают с поверхности стекла. – Ты не мог вернуться нормально, как раньше?! – говорю я и жду, когда он оттолкнется от каменной вазы, земля в которой смерзлась в ком.

Волк виляет хвостом по-собачьи, высовывает язык, запрыгивая на подоконник. Я выпускаю его из объятий, и он идет к моей баррикаде.

Однако немая тишина тревожит меня по-прежнему.

– Это случайно не ты был, Джек?

В ответ на мою шутку волк скалится. Он не отходит от буфета. Он будто видит сквозь стену того, кто прислушивается из коридора. Хотя могу поклясться, что я ощущаю то же самое. Я тереблю холку Джека и вдруг чувствую дрожь, которая пронзает его члены. Мы испытываем с ним одинаковое напряжение. Я больше не могу его держать, лихорадочная тряска овладевает его конечностями.

Я быстро возвращаюсь к окну и задергиваю плотнее шторы. В темноте я не могу разобрать их цвет, а теперь не вижу даже собственных рук – ни черта не видно. Оно и к лучшему: так мы сразу заметим, если кто-нибудь попытается проникнуть сюда через окно.

Мы в глубокой заднице. Я извлекаю из кармана браслет: он больше не светится. Я задумываюсь. В прошлый раз, когда я надел его, после его свечения в коридоре собиралась Тьма! Сегодня происходило почти то же самое. Мне кажется, он каким-то образом связан с тем, кто приходит сюда по ночам! Мы вместе с Джеком располагаемся на диване и забываемся беспокойным сном.

Я резко открываю глаза, потираю веки, чтобы скорее стряхнуть вялость. Вижу в рассеянных сумерках комнаты, как через щель шторы прорывается тонкий луч света. В нем медленно кружатся крошечные пылинки, резной столик сбоку у стены очерчен изящной линией, и в его лакированной поверхности я замечаю, что падает снег.

Резким движением раздвигаю шторы и любуюсь, наконец, первыми настоящими сугробами в Юконе.

– Как спалось? – шутка совсем неуместная, но я хочу слегка разрядить обстановку.

Услышав мой голос, волк оживает и подходит к буфету.

– Хочешь выйти? – я не уверен, что это хорошая идея, но другой у меня все равно нет. – Конечно, стоит! Мы же хотим выжить, а не загнуться здесь. Верно?

Я освобождаю проход от баррикады, отодвинув буфет. Джек проскальзывает в проем. Я ныряю вслед за ним, но он уже исчез из поля зрения.

Я нерешительно провожу пальцами по деревянному наличнику и вижу царапины. Они разной глубины, самая глубокая – около дверного замка, она будто высечена с помощью острого предмета. Тут я бью себя по карману, обнаруживая пропажу браслета.

Где он? Я хочу закричать на себя. Иду обратно в комнату и переворачиваю там все верх дном. Браслета нигде нет…

Я перешагиваю журнальный столик, бесшумно поднимаюсь по ступеням и поворачиваю направо. На паркете царапины, дверь висит на одной верхней петле, нижняя вырвана с корнем. Становится так же жутко, как тогда! Я хочу уйти, повернуть назад, но ноги идут сами. Я просто захожу в комнату.

Обычная с виду спальня: двухметровая кровать с высоким изголовьем, по бокам от нее – два незанавешенных окна. Серые обои изодраны в клочья только на правой стене, под чьим-то старым мужским портретом. На самом видном месте – знакомые отметины. Я и сам стою на следах ночного визитера. Приседаю на корточки и включаю камеру.

Неужели это когти зверя? Может, медведь? Ведь это животное проворно, умно, сообразительно и, главное, обладает неимоверной силой, так что выломать дверь для него не составляет труда. Но у меня есть сомнения: окна закрыты, и это противоречит моей версии.

Не из другого же измерения явился сюда этот «дружелюбный» гость. И не чай же попить он меня приглашал. Если да, то при таком упорстве ему будет трудно отказать.

Нет, я просто схожу с ума, это же очевидно! Все эти сдвиги в голове происходят из-за переезда, который дался мне нелегко. Я совсем по-другому его представлял. Готовился обрадовать Ивелен – все-таки год отношений… Поэтому после тяжелого расставания я сразу отложил покупку жилья. Я был уверен, что она обрадуется предстоящей перемене. Но ее не устраивала такая жизнь, где пришлось бы забыть о ресторанах, о развлечениях, о работе и где ей предстояло стать домашней и верной женой. Я покусился на ее свободу, и поэтому был безжалостно выброшен за борт. Одно я знаю точно: провести в доме и следующую ночь я не хочу.

Я поразмыслил над словами Миры и Адмунта Риза и пришел к выводу, что мне необходимо с ним поговорить. Но перед тем, как поехать в Темный Бор, я поднимаюсь на чердак, хватаю с полки лист бумаги, лежащий рядом с пишущей машинкой, и с глухим стуком закрываю за собой дверь.

– Джек, залезай в машину, мы уезжаем.

Волк недоверчиво косится на заднее сиденье.

– Что! Хочешь ехать впереди?

Естественно, он молчит. Я вижу этот взгляд впервые.

Глава 8

Когда мне было десять, я и мой шестилетний братишка остались сиротами. Наши родители погибли на лайнере, который пошел на морское дно. Эта утрата заставила нас моментально повзрослеть, взглянуть на жизнь другими глазами.

Родной дядя, брат нашего с Доми отца, приютил нас у себя на ферме, научил зарабатывать, а не получать хлеб просто так. Я благодарен ему. Он позволил нам учиться, надеяться и верить в успех. Но ни я, ни Доминик не видели своей жизни на полях и в хлеву, с коровами и курочками.

Полученный в то время опыт был бесценен. Джордан оказался очень понимающим человеком. Он не мешал нашим увлечениям, поощрял нас и верил в то, что мы непременно станем хорошими людьми, обзаведемся семьями, гектаром земли и будем так же, как он, обрабатывать землю для пропитания человечества.

Но я не мог полностью отдаваться этим занятиям, но часто пропадал с камерой, фотографируя всех и вся. Мне нравилось созерцать на снимке застывшее мгновение, которое уже не вернешь: улитку на капустном листе, мощного быка, смотрящего на закат. Я тогда в первый раз заинтересовался, о чем он думает. Неужели о траве? Или он тоже может ощущать свою силу и любоваться прекрасной природой Англии?

Но в доме дядюшки Джордана произошло еще одно событие, которое, возможно, поставило крест на моей карьере фермера.

Однажды дядя вошел в кухню с суровой физиономией и сказал мне металлическим голосом:

– Идем, Майкл, пришло время и тебе поучаствовать в серьезном и очень прибыльном деле!

Я молча последовал за ним. В хлеву нас дожидался бык по кличке Леон.

Я помнил его еще теленком – я кормил его из соски молоком, чистил его стойло, пока Леон пасся с коровами на лугу.

И теперь я стою и молча наблюдаю, как мой дядя берет дубину.

– Появятся деньги, сможешь купить себе самую лучшую камеру, Майки.

В такие моменты ты осознаешь, что животные тоже имеют чувства. Им свойственен страх, их глаза беспомощно спрашивают: за что ты так со мной? Что я тебе сделал? Мы же были друзьями. Мы топтали одну и ту же траву, дышали одним и тем же воздухом. Кто дал тебе право отнимать жизнь? Когда ты успел назвать себя богом и вершителем судеб?

– Я не смогу, дядя, – горько отвечаю я.

– Я тебя об этом и не прошу. Только смотри…

– Зачем? Мне не нужна камера, я и старой обойдусь!

– А на какие деньги, скажи, я должен покупать твоему брату компьютер, чтобы он так же, как и ты, смог исполнить свою мечту? Видишь, я на все ради вас иду, а ты не способен хладнокровно выстоять и минуты!

– Он не должен терпеть боль и не должен расплачиваться жизнью за чьи-то глупые желания…

Дядя безжалостно режет Леона по горлу. От вида крови, хлынувшей потоком, меня выворачивает наизнанку.

– Мальчишка, я думал, ты повзрослел. Мы с твоим отцом знаешь, сколько скота постреляли! Это бизнес, ничего личного. Люди едят мясо, им плевать на чувства баранов, они даже не задумываются о подобном.

– А вдруг мы для кого-то – такой же скот! Если бы к тебе обратились существа, во много раз разумнее человека, с предложением стать гастрономическим чудом уходящего тысячелетия?

– Шутник, – ворчит дядя, засаживая лезвие глубоко в плоть.

– Ненавижу людей, жрущих трупы. Мерзкие, отвратительные стервятники.

Тогда я убежал из дома в первый раз.

Доминик нашел меня на том лугу, где любил жевать траву бык Леон. Я не смог спрятать слезы и покрасневшее лицо: брат внезапно подкрался сбоку.

– Джордан велел тебя разыскать, – говорит Доминик тихим голосом. – Ужин почти готов, идем.

– Доми, тебе четырнадцать. Есть хоть что-нибудь в этом мире, за что ты готов побороться?

– Да, в первую очередь за тебя, Майки. И для этого мне срочно нужен компьютер, если ты, конечно, помнишь и о моей мечте…

За столом собирается трое членов семьи: я, мой брат и дядя. Дядя, словно назло, наполняет мою тарелку мясными рулетами, котлетами и запеченной индейкой. Смотрит на меня из-под густых черных бровей с разочарованием.

– Ты теперь не будешь это есть?

Обычно у Джордана строгий голос, но сейчас он звучит снисходительнее.

Я ничего не ответил.

– Ты иди, расскажи о своем гуманизме людоедским племенам. Они оценят по достоинству мораль вкусного белого человечка.

– Леон был не просто бык. Он жил, чувствовал и все видел. Он знал об отношении к себе. Как ты не можешь понять, дядя, что убийство никогда не найдет себе оправдания?

– Даже если оно спасет невинные жизни?

– Спасение не в поедании плоти. Ты меня не слушаешь.

– Все, я не хочу больше это выслушивать в своем доме. Либо ешь, либо проваливай к себе в комнату.

Я выбрал второе, и с тех пор перестал есть мясо: у меня всегда перед глазами возникают перепуганные грустные глаза Леона.

Я и не замечаю, как останавливаюсь напротив лавки «Талисманы & Обереги».

Я не надеюсь на радостный прием. Адмунт Риз в этот раз имеет полное право меня игнорировать. Жаль, что тогда я не созрел для серьезного разговора и не поверил ему.

Несколько минут я провожу около витрины, тщетно пытаясь рассмотреть через полупрозрачное стекло голову с седыми волосами. Дверь не поддается, и я уже собираюсь сесть в машину, как вдруг щелкает дверной замок, скрипят несмазанные петли. В проеме появляется голова старика. Его лицо вмиг оживает при виде меня:

– Ах, это вы! – удивляется он, шире раскрывая вход в лавку.

– Вы удивлены? – уточняю я, косясь на старика с видимым недоверием.

– Нет. Ну что вы, – он наконец пропускает меня внутрь, отодвигается вбок и быстро запирает за моей спиной дверь. – Меня почти невозможно удивить, так как в мире не осталось тайн и вещей с безупречной ценностью. Я знаю, зачем вы пришли, поэтому, прошу, следуйте за мной, Майкл Эсм!

– Польщен, что вы все еще помните мое имя.

– Мне приходиться запоминать гостей и жителей этого города, иначе все начнут упрекать старого продавца в невежливости. Чем еще, по-вашему, мне здесь приходиться заниматься…

– Они и вправду так считают?! Эти жители, которые каждый день встречают вас на улице?

– К счастью, я редко выбираюсь наружу. И мне абсолютно плевать, что творится вне стен моего дома.

– Это ваш дом?! – я оглядываюсь вокруг. По центру зала, образуя узкий проход, стоят рядами стеллажи. На их полках устроились камни и минералы разнообразной фактуры и цвета, маленькие и большие, идеальной формы и будто расколовшиеся после удара. Матово-черные, бледно-розовые, красные, бурые, фиолетовые, коричневые, белые, голубые, синие. Некоторые лежат в мешочках, другие – на клочках мятой бумаги, остальные и вовсе завернуты в кольца шерстяных ниток.

Я зачарованно движусь вперед, следуя за удаляющимся голосом мистера Риза. Натыкаюсь на стол – рабочее место, заваленное бархатными мешками и коробками из-под драгоценных изделий. Справа, на краю стола, лежит огромная круглая лупа, вероятно, предназначавшаяся для оценки всего добра, что я успел увидеть.

– Вы спокойны, сдержанны и уверены в себе. Хорошие качества в человеке, но я ценю открытость, способность здраво рассуждать, видеть иногда то, чего попросту нет или что мы не можем разглядеть в силу нашего слабого зрения или слепоты.

– О чем вы, к чему клоните? – я скрещиваю руки на груди и останавливаюсь напротив стола, за которым уже успел расположиться собеседник.

– Могу предложить вам тигровый глаз, лучший помощник от сглаза. Он прекрасно оберегает хозяина от энергетических ударов, которым подвержены мы с вами в той или иной степени…

– Меня никто не сглазил, я никогда не верил в подобную чепуху! – сдержанно отвечаю я.

– Напрасно, Майкл, очень напрасно! – Адмунт устраивает на переносице овальные очки, извлекает из алого мешочка стопку прелестных филигранных камней, раскладывает их перед собой рядами и берет первый попавшийся в руку. – Выбор огромен – от талисманов-оракулов до амулетов от всех тревог и невзгод, на все случаи жизни. Камни, молодой человек, живые! Они чувствуют мысли, питаются энергией носителя, чтобы в дальнейшем благотворно повлиять на его судьбу. Где-то уберечь от нежелательной поездки, где-то подсказать ответ, ну и сам Бог велел защитить слабые ментальные, астральные тела от паразитов и физических хворей. Присядьте! Вон там стоит стул, – он любезно указывает на деревянный ничем не примечательный стул из старого мореного дуба, который приходится тащить от дальней стены.

За широкой сутулой спиной Риза находится закрытая дверь, окрашенная в цвет индиго и поэтому ярко выделяющаяся на фоне бежевых стен.

Я располагаюсь напротив, косясь на манипуляции гибких быстрых пальцев.

– Что это? – мой вопрос звучит без всякой заинтересованности, просто хочу потянуть время.

– Все это камни! Но в то же время единый комплекс, общающийся с помощью телепатии. Они сейчас переговариваются о вас, Майкл.

– Обо мне?! – кажется, старик точно сумасшедший. – И что они говорят?

– Они хотят прочесть ваши мысли и рассказать об этом мне!

Я молчу.

– Не смотрите на меня так! – хмурится Адмунт. Он раскрывает левую ладонь и протягивает ближе ко мне полупрозрачный камень зеленого цвета с золотистым оттенком. – Хризолит – он верит, что способен оградить вас от безрассудства и помочь близким вам людям, если вы прислушаетесь к голосу разума.

От прикосновения к хризолиту мое тело пронзает дрожь. Камень напоминает мне глаза Миры и притягивает к себе. Я теряю дар речи. Не знаю как, но ему удалось угадать камень, название которого я всегда использовал для цвета ее глаз.

– Если возникает связь, то налаженный контакт непременно проявляется в виде положительного результата. По-другому просто быть не может, – продолжает Риз. – Посмотрите, Майк, какой очаровательный ярко-розовато-сиреневатый аметист. Еще вот этот: агат – слоистый халцедон, обязательно придаст вам мужества перед жизненными трудностями и наполнит вас уверенностью. Александрит – успокоит нервы, снимет усталость с глазных яблок. Приятно, а главное – полезно любоваться им в дневное время суток, когда малыш меняется в окраске. Великолепный изумрудно-зеленый цвет. Что может лучше действовать на человека, по вашему мнению?

– Отдых, путешествия! Гм. Больше мне нечего добавить к этому списку…

– Затрудняетесь, значит, Майкл! Но вы недалеки от истины. Главное, где вы оставляете нити. Что тянется за вами по пятам. Если это темнота, то как воздействует она на человека?

– Пагубно, она ломает его изнутри…

– Верно. Я повторю вопрос. Что все-таки меняет человека?

– Не знаю… Может, осознанность?!

– Наконец-то вы поняли, к чему я клоню!

– Не уверен, что это так, – я сосредотачиваюсь на камне, что лежит сейчас у меня на ладони.

– Осознанность не дает мозгу уснуть, а значит, он способен сопротивляться. Может и должен побеждать себя каждый день. Верить в то, что еще вчера казалось бредом. Ломать себя очень непросто, когда вокруг навязанные стереотипы, однобокие мнения. Кому, как не вам, это знать. Ведь и в вашей жизни теперь происходят немыслимые вещи! Непросто сознавать себя пешкой в игре опасных невидимых сил, Майкл. Есть предел убеждениям и слепой вере. Есть много чего, что человечество боится признавать и замечать. А вы, Майкл, готовы открыть своему разуму нечто большее? Услышать сейчас внутри того, кто шепчет вам ответ…

– Нет, постойте! – внутренне съеживаюсь я, мой мозг протестует. – У меня сейчас крыша поедет от ваших скользких намеков на сверхъестественные силы.

Я не понимаю, что вы пытаетесь мне донести…

– Неудивительно. Вы захлопываете раковину стальной крышкой, как только слышите в своей груди свербящий страх. Успокаиваетесь, как наркоман, своими пустыми отрицаниями и не верите тому, что происходит прямо у вас под носом.

Как только вы столько времени провели один в особняке?

– Может, о нем и поговорим? – предлагаю я Адмунту.

Старик молча хватает со стола черный непрозрачный камень с матовым блеском и интригующе задерживает на мне сосредоточенный взгляд холодных стальных глаз.

– Это гагат. Известный также как черный янтарь или черная яшма. Красивый камень, но кажется зловещим из-за своего природного цвета. Но не все видимое реально имеет под собой характер, приписанный ущербным мнением большинства. Согласно поверью, черный цвет камня связан с темнотой, ночью – как вам угодно. Следовательно, – он уклончиво косится за мою спину, – может предупреждать о возможном насилии. Создавать астральную защиту и оберегать человека от кошмаров. Несмотря на свой естественный цвет, он самый лучший защитник. Смысл не в том, какого ты цвета снаружи, а что ты несешь внутри.

– Звучит занимательно. Я вижу, вы готовились к нашей встрече, не правда ли?

Адмунт натянуто улыбается и быстрым движением кладет гагат на дно алого мешочка.

– Изменения приходят, когда человек готов пройти барьер слепого блуждания либо чтобы изменить его навсегда. Вам приходилось разочаровываться, Майкл?

– Естественно, как и всем в этом мире.

– Что такого сделал мир, чтобы вы начали о нем думать в подобном роде?

– Я боюсь подумать, что крутится у вас на языке…

– Вы не заметили, как дали мне исчерпывающий ответ. Страх! Первое, что заставило вас так думать, да и все человечество в целом, это Страх!

– Он же естественен, как любая эмоция.

– Он, может, и естественен, но он же и концентрирует вокруг биополя человека мощный сгусток энергии, которая трансформируется в нашу реальность. Все обязано куда-то уходить. Создавать нам проблемы. Страх перед смертью – это почти то же, что и страх перед жизнью.

Адмунт Риз замолкает, а потом вдруг выпаливает:

– Вы обращаетесь к Богу?

– Зачем? В этом нет нужды, – я начинаю ерзать на жестком сиденье.

– А что для вас он, где звучит? – любопытный старик продолжает забрасывать меня своими странными вопросами.

– Везде. Разве не он это все создал? Меня, вас, эту комнату, воздух, время и так далее и тому подобное… К чему весь этот треп?

– А если он создал не только нас? Что, если есть много разнообразных видов существ, скрывающих от слепого человечества свои настоящие лица и облики?!

– Для чего?

– Чтобы играть в игру. В страшную игру, у которой нет правил и кукловодов.

– Пожалуй, я возьму этот камень.

Я убираю хризолит в карман куртки и достаю бумажник.

– Интересный выбор. Душевный порыв или сердце подсказало?

– У меня возникла связь и ассоциации с этим камнем. Но это личного характера. Сколько я должен?

– Вы мне нравитесь, Майкл, правда, жаль, что ваш разум непрошибаем и уперт. Но главное – оставаться верным себе до конца, не правда ли? Возможно, в этом и есть ваша сила и величие. Шанс победить…

– Кого победить? – я хмурюсь.

– Ну, для начала – себя! Заставить себя поверить в то, о чем раньше вы читали только в фантастических книгах. Именно с таким предметом вы пришли сюда. Хотите знать, что он такое!

– О чем вы говорите? У меня нет ничего с собой…

– У вас есть вопросы, и я готов вас выслушать, – перебивает меня Адмунт Риз.

– Ну, да.

Риз задумчиво свистит, выдвигает правой рукой нижний ящик стола, роется внутри, шуршит стопками бумаг и перекладывает из одного угла в другой какие-то коробки или, возможно, книги в жестком переплете. Ищет он тщательно, усердно, роняя овальные очки с переносицы, которые потом ловко возвращает на законное место.

– Что же вас мучает, Майкл? Привидение, фантом, демон?

– Не знаю, но в доме творится что-то непонятное! Я не только чувствую, но и… Я не знаю, что точно хочу услышать от вас. Имею ли я право вам все рассказывать?

– Но вы же здесь! Так говорит ли это обо мне как о человеке, который умеет хранить тайны?

– Вам виднее. Хотя вы правы. Я почему-то доверяю вам.

– Польщен. Хотите откровенней? Так давайте начнем по порядку. Я не буду задавать вопросов, только если в этом не будет необходимости. Вы расскажете мне столько, сколько посчитаете нужным, и тогда я дам вам совет. Идет?

– Идет, – не раздумывая, отвечаю я. Что здесь думать, я за этим сюда и приехал.

Я обо всем рассказал ему, кроме знакомства с Мирой.

– Браслет ночью исчез бесследно, но я прекрасно помню: он был при мне.

Мне с трудом даются ночные воспоминания.

Адмунт бережно собирает со стола полудрагоценные камни, словно какие-то хрупкие, разрушающиеся под гнетом времени реликвии. В коробке каждому отведено свое место; топазы, бирюза, лунный камень, бесцветный кристалл хризоберилл и многие другие невиданные мною ранее минералы лежат в углублениях и сверкают.

– Понимаю, – грустно добавляет он в ответ на мой всплеск воспоминаний и вдруг выпрямляет полусогнутую спину и начинает серьезно говорить: – Моих способностей, увы, недостаточно для того, чтобы заглянуть глубоко в проблему особняка. Хотя я немного знаю о предшествующем хозяине, но, боюсь, даже если я расскажу это вам, мы не подойдем ни на шаг к тому, что вы видели и будете продолжать видеть в нем. Только, боюсь, дальше будет еще хуже. Я дам вам совет, как и обещал. Уезжайте! Уезжайте обратно домой, не в Темный Бор. Забудьте об особняке, оставьте его в прошлом, иначе вас постигнет беда, как и других его жителей. Или же окончите свои лучшие годы, как прежний хозяин.

– Уехать всегда легко. А что случится с домом, когда я его продам? Заедут следующие люди, и после них еще, и так далее! Кто подумает о них? – раньше меня самого не интересовал этот вопрос.

– Я даю вам только совет, ваше право – решать, как поступать.

– Я решаю, что мне делать дальше. Играть в эту игру, как вы ее охарактеризовали, или бежать. А если у семьи будут дети, кто защитит их?

– Если пропадете и вы, особняк нескоро продадут. Возможно, этим вы и поможете следующим.

– Так неправильно. Вам не кажется, что ваше равнодушие погубило всех тех жильцов? Вы прекрасно знаете, что за чертовщина происходила в его проклятых стенах, но ни один из вас не пришел и не предупредил их. Они все пострадали по вашей вине. Вы осмелились искать свою собаку, но сами не можете подойти ни на метр к ограждению. Вам дороже своя шкура.

– Что именно вы хотите от меня, Майк? Когда достигается точка апогея и натягивается струна, она обязательно рвется. Иногда быстро, иногда медленно.

В вашем случае решает время и то, насколько вы умеете видеть и читать знаки. Если предупреждения не поняты, наступают грабли. В прямом смысле. Если вы серьезно подошли к вопросу и готовы оказать сопротивление – вперед, на баррикады. Размахивать флагом и играть по чужим правилам. Но вдруг это игра не на жизнь, а на смерть? Вы готовы поставить на кон самое ценное, что имеете? Неужели вы надеетесь, что кто-то в этом городке рискнет занять ваше место?

– Меня убивает ваше равнодушие.

– Вы здесь недавно, а нам приходится сталкиваться с подобным чуть ли не всю жизнь. Вы думаете, только вам небезразлична судьба следующих жильцов?

Мы пытались надавить на власти, но никто и слышать не желает о сносе дома. Да! Мы требовали его сломать.

– Поймите, Адмунт, внутри него действительно кто-то обитает. Мне кажется, он ищет этот браслет, он ему нужен для чего-то. Поверьте, эта вещица имеет не совсем земное происхождение. Если бы вы только смогли его увидеть, вам бы все сразу стало ясно. Там не просто какой-нибудь призрак, есть что-то, что ускользает от разума. Вы правильно заметили, я не вижу это напрямую, но могу поклясться, что оно опасно и агрессивно.

Мой голос срывается.

Старик многозначительно молчит, но потом негромко говорит:

– Прошлый хозяин был моложе вас. Мистер Боб Ленгретти – журналист, и он приобрел имение. У него происходило все так же стремительно, как и у вас. Чудак несколько раз приезжал ко мне за советом и вскоре пропал. Через две недели он объявился в кафе – взъерошенный, с синяками под глазами, худой. Я как раз завтракал, был совсем один в зале и уже начал забывать о его существовании.

Он говорил много, быстро и без остановок. Я сначала прислушивался и даже переспрашивал о его приключениях, но потом вошли копы и увезли Ленгретти.

Мне кажется, в психушку. Обычно люди всех стараются сразу упечь туда, если ты говоришь о странных вещах. Если призываешь верить в нелепицы.

– Что он вам рассказал? – я чувствую, что у меня перехватывает дыхание.

– Он говорил обрывками, путаясь. Половину из того, что я слышал, не помню. Слишком мало времени и слишком быстро его увезли.

– Почему вы решили, что его просто взяли и упекли в дурдом? И как копы так быстро среагировали?

– Хороший вопрос. Я пару раз слышал полицейскую сирену и один интересный разговор в кафе. По соседству вели живую и непринужденную беседу два человека в форме. «Опять ехать по вызову Ленгретти. Лучше бы сразу пригласил священника и изгнал бы нечистую силу из своего больного воображения. Надоел со своими причудами, идиот, на следующий вызов приготовь телефон самой далекой клиники. Я пригляжу за ним, чтобы он жителей не баламутил».

– И что же он тогда вам поведал, этот загадочный Ленгретти?

– Если принять на веру его слова, то там обитает чудовище, которое выбирается из некоего портала и бродит по коридорам и комнатам. Оно ищет. Оно всегда в поисках чего-то…

– И оно всех их забрало с собой?

– По-видимому, да, Майк! Вы хотите стать следующим в списке? – Адмунт будто издевается, задавая такой вопрос.

Он откидывается на мягкую спинку кресла.

– С ним возможно связаться? – говорю я совершенно серьезно, начиная отвлекаться на посторонний глухой стук за закрытой дверью, прямо за Ризом.

– Конечно же, нет! Кто вам скажет адрес больницы, в которой человек провел целый год? Те полицейские болтали слишком громко. Там, наверху, не станут ворошить эту историю. Всем проще забыть, так меньше проблем. Многие пожилые люди, всюду сующие носы, и знать не знают, кто такой этот журналист Ленгретти. Им нет никакого дела до чужих проблем, пока они не коснутся их лично. Был и был, мало ли что бывает в жизни. Так же будет и с вами. Никто, услышьте меня сейчас, Майкл, не полезет вас спасать. В лучшем случае приедут копы и упекут вас в надежное местечко. Желаете пополнить списки счастливчиков, коротающих будни в компании Наполеонов, Мессий и всяких разнообразных персонажей истории? Может, вы и внесете в их мирок что-нибудь новенькое, но я сомневаюсь, что это вам нужно!

– Я не могу просто взять и уехать. Бросить все. Особняк немалых денег, между прочим, стоит! – меня разрывают на части жадность и здравый смысл. Я еще раз смотрю на дверь и замечаю испуг в его серых глубоко посаженных глазах. – Успел вам тогда Ленгретти сказать что-нибудь важное? Что-то, что может пролить свет на то, что я замечаю и слышу внутри стен?

– Он сказал, что оставил подсказку, – ответ звучит мгновенно. – Это были последние слова, когда его скрутили. Они не прислушались тогда ко мне. Я не смог повлиять на их ужасное решение. Мне до сих пор жалко вспоминать его лицо…

Он замечает мой взгляд на дверь, поэтому решает сменить тему.

– И все-таки я настаиваю на своем, Майкл Эсм. Вы принесли сюда нечто интересное. Я чувствую вырывающуюся от вас энергию. Но она не принадлежит вам. Вы просто ее носитель.

– Ошибаетесь, – возражаю я. – У меня ничего нет.

– Как найдете, возвращайтесь, – Адмунт задвигает ящик в стол и приподнимается, чтобы проводить меня к выходу.

Мне ничего не остается, как тоже встать. Я угрюмо смотрю вперед, поворачиваюсь направо, лицом к узкому проходу между стеллажами с закрытыми резными дверцами. На стене напротив – прямоугольное окно с деревянными распахнутыми настежь ставнями. Через него льется солнечный свет, которого катастрофически не хватает помещению, как если бы на аквариум с рыбками накинули ткань, а потом включили освещение.

Паркетины темно-охристого цвета, сложенные елочкой, блестят от лака.

Пол будто только что вымыт и отполирован, в нем отражается слабое мерцание медных подсвечников и люстры с лампами в виде пылающих свечей.

Мебель из ореха и потолок были достаточно темными. В этом вечном полумраке можно очень быстро лишиться зрения. И потом ни одна лупа, какой бы ни был ее размер, не поможет разглядеть даже самую крупную трещину на поверхности полудрагоценных камней. Никогда не любил старомодный стиль, да еще выдержанный в оттенках индиго и темно-коричневого дерева.

– Люди должны знать, что представляет собой поместье «Темный бор». Никто не должен селиться в опасных для жизни домах, Адмунт.

– Зачем вам это надо? Уезжайте, другие об этом побеспокоятся. Для чего вам доводить ситуацию да критичной? Уезжайте сегодня же, и не нужно больше заводить разговор на эту тему, – хозяин вдруг становится резким и раздражительным. Он пытается теперь всеми силами выпроводить меня, даже не дав возможности расплатиться с ним за хризолит. Или здесь не принято получать плату за свою работу?

Я оборачиваюсь к коллекционеру и просто безумному человеку.

– Мне кажется или за той дверью кто-то есть?

– Вас это не касается, – нервничает Адмунт, обходя стол.

– Вы прогоняете меня из беспричинного страха, так и не дав исчерпывающего ответа на мой вопрос… – говорю я с нажимом.

– Какие доказательства мне необходимо предоставить, чтобы они убедили вас? Зарубите себе на носу: я ни в коем случае не собираюсь брать на себя ответственность перед каждым полоумным и объяснять, объяснять одно и то же!

Я чувствую энергию гнева, вашего гнева, Майкл, и того, что вы хитро скрываете в правом кармане куртки. Можете не верить и продолжать забрасывать меня вопросами, на которые я уже давно вам ответил! К чему страдания? Зачем доводить интригу до трагической развязки?

– Не все исчезли…

– Да, но те данные, которыми мы располагаем, едва помогут мне, да что мне – вам разобраться, что к чему. Уходите, – он устало проводит пальцами по лицу. – Мне нужно идти, я занят.

Я притрагиваюсь к правому карману, и мое сердце вздрагивает. Я аккуратно извлекаю на свет божий браслет. Вижу, как недоумение застывает на лице Риза.

Я передаю ему в руки реликвию, и он стрелой мчится к столу, хватает лупу и принимается через нее рассматривать вещицу.

Тщательное, скрупулезное познание горит, а потом стремительно затухает в широких зрачках пожилого мужчины.

– Интересно, – единственное слово, которое он удосуживается произнести за десять минут. – Чудесная работа. Хм. Постойте…

Он водит пальцами по шероховатой поверхности, будто гладит ее, довольно внимательно рассматривает идеальную выпуклость, из которой исходил луч синего света.

– Интересно, – повторяет он.

Я тем временем слышу шаги за стеной, но внимание Риза полностью приковано к изучению браслета.

Я первым прерываю молчание:

– Что-нибудь разглядели?

– Отсюда, вы говорите, бил свет? Эта выпуклость является излучателем и, видимо, проводником световой энергии. Но каков механизм его работы?

– Он внутри. Разве не ясно?

– Не знаю, кто и с какой целью его создавал, могу сказать наверняка, что мастер был от Бога!

– Или нет.

Адмунт бросает на меня испепеляющий взгляд. К нему, наконец, возвращается здравомыслие, и он передает мне браслет.

– Вы знаете, кто бродит у меня по коридорам, мистер Адмунт. Я прекрасно помню слова, сказанные вами в тот день. Вы сказали, что оно приходило ко мне в человеческом облике, вы даже знали, что это женщина, но откуда? Ответьте мне.

Адмунт меняется в лице. Он резко выскакивает из-за стола, сбрасывает тесный шерстяной пиджак и бежит к окну. На узком подоконнике стоит причудливо изукрашенный графин с водой. Старик опрокидывает стакан за стаканом, утирает рукавом голубой рубашки густые торчащие усы.

– Я вам уже говорил раньше, что иногда способен видеть гораздо больше вас. Могу определять энергетику, эмоциональный фон и некоторые размытые детали.

Я бы и рад помочь, да только не могу слукавить. Это ни мне, ни вам не по плечу. Плохо кончите, попомните мои слова. В лучшем случае, я услышу о вас, Майкл, от полицейских, как они вас отвезут сами знаете куда.

– У вас есть хоть капля сочувствия к тем, кто может пострадать в дальнейшем? С таким даром мы оба смогли бы…

– Что? Вы сказали «мы»? Нет, даже не помышляйте! – визжит он. – Уходите. Нога моя туда больше не ступит.

– А как же ваша псина?

– Черт с ней, сама виновата, что с поводка сорвалась. В лесу ее не найти. Волки уже давно ее порвали, небось.

Возможно. Я давно не слышал лай возле изгороди.

– Нас подслушивают? – я начинаю выходить из себя. – Кто там прячется?

– Там никого нет, – ответ старика звучит как минимум неубедительно. Он громко откашливается, чтобы заглушить усиливающийся стук за стеной.

Внезапно дверь цвета индиго отворяется, и через порог переступает человек. Его почти невозможно рассмотреть в свете окна. Коренастая фигура движется ко мне, заслоняя телом оконный свет, потом я вижу, кто это.

Не успел Стив появиться, а в воздухе уже запахло жареным. Лицо героя-любовника, оказывается, в результате моих ударов изрядно пострадало. На щеке и подбородке красуются два здоровенных темно-синих синяка, вид неважный.

– Знакомьтесь, это мой сын, – бурчит Риз-старший. Он подтягивает серые брюки на животе за черный кожаный поясок.

– Ты! Здесь! – задыхается от эмоций Стив. Его трясет и немного качает. Видимо, причина этому – я. – Чертов ублюдок…

– Я вижу, вы познакомились где-то? – Адмунт заходится страшным кашлем. Ему становится не по себе от этой канонады.

– Отец, это он увел мою Миру. Это про него я тебе рассказал.

– Ты еще заплачь, – подытожил я. – Она и не собиралась быть с тобой, парень.

– Сволочь! – кричит он, словно в припадке, и я вздрагиваю от неожиданности. – Что ты с ней сделал, ублюдок? Она моя, слышишь… Ты не крутой… Она никогда не будет твоей…

– Тебя это не касается, – отвечаю ровным, отрешенным голосом.

Его глаза полны ненависти и злобы. Он чувствует себя так, будто я отнял его жизнь. Он никогда не простит того, что я сделал. Я бы еще пару-тройку раз врезал ему по роже, чтобы поменьше открывал свой поганый рот.

– Стив, какая собака тебя укусила? Прекрати! – успокаивает старик сына, но безрезультатно.

– Послушай, Стив, ты отыскал свою собаку? Помнишь, она у тебя когда-то была, по кличке Джек! – не вижу смысла в том, что я спрашиваю, но ничего другого на ум мне не приходит.

Лицо Стива выразительно намекает мне, чтобы я убирался к черту.

– К сожалению, Майкл, мы ее не нашли, – быстро соображает отец, возвращаясь к столу. Он не сводит глаз с сына. Парню нелегко сдерживаться, его кулаки сжимаются до белизны костей, и на месте он стоит только благодаря присутствию отца. Тот неодобрительно смотрит на Стива и глухо, словно из могилы, мычит:

– Думаю, пришло время удалиться, Майкл. Идите же скорее, пока вы оба не наделали глупостей.

Я разворачиваюсь, но меня окликают:

– И куда ты направишься? Опять к ней? Вали в свой чертов дом с привидениями. Пусть они тебя сожрут. Обглодают твои косточки… – плюется и шипит, как змея, Стив.

– Прекрати, хватит, Стив, что на тебя нашло? Он наш гость, нельзя же так…

Адмунт в дверях хватает меня за плечо и шепчет:

– Ни в коем случае не расставайтесь с браслетом. Ни при каких условиях…

– Почему?

– Он вам нужен как воздух. Я все сказал, а теперь прощайте…

– Мне плевать. Ты ответишь за все, за все, ты слышишь! – через открытую дверь слышны вопли младшего Риза.

Я не могу говорить, мой язык прилип к небу. В ушах, словно эхо, звучит его фраза.

Я некоторое время в замешательстве стою перед дверьми магазина «Талисманы & Обереги».

Приветливая морда Джека выглядывает из окна джипа. Волк подставил нос ветру. Он от безделья рвет когтями обивку салона, но прекращает это, завидев меня. Я сажусь за руль со странным ощущением, будто меня выпотрошили и бросили доживать последние минуты с пустым брюхом.

Разговора особо не вышло. Не скажу что совсем, но узнал я так мало, а заданные вопросы породили новые. Я точно знаю, старик Риз просто не распространяется о том, что ему известно, – ему страшно. Может, он видел то, что предстоит увидеть мне? Но почему ему так сложно было мне все рассказать? Неужели виной тому сын? Старик сильно нервничал, понимая, что тот нас подслушивает.

Кто же на самом деле был со мной в облике Ивелен? Меня это смутило. Получается, я занимался любовью с чудовищем, с демоном из другого мира!

И теперь оно чего-то хочет от меня. Я боюсь возвращаться в особняк. Мне не по себе. Я должен успокоиться, отвлечься, и знаю, кто в этом поможет.

Глава 9

Я захожу в кафе, вежливо здороваюсь с официанткой Викторией и сажусь за наш с Мирой столик, чтобы следить за окнами ветеринарной клиники. Мира, естественно, понятия не имеет о том, что я ее здесь караулю. Хочется сделать сюрприз: озадачить, увидеть в ее глазах такого же цвета, как камень хризолит, зажатый сейчас в моей ладони, привычное удивление.

Я незаметно положил наличные Ризу на стол, когда тот жадно пил воду. Надеюсь, старик успел заметить их первым и убрать куда положено.

Я уже скучал по ее ирисовым духам – их запах я успел почувствовать, когда жадно целовал девушку у себя дома.

– Сколько собираетесь тут ее прождать? – ворчливый голос Виктории застает меня врасплох.

– Откуда вы знаете? – задумчиво разглядываю улицу через окно.

– Я вас хорошо помню. И я не слепая. Клиника, вон, через дорогу стоит. А вы глаз от окон отвести не можете.

– Вы знаете молодого неуравновешенного парня по имени Стив? – я наклоняюсь над столом, как будто хочу говорить тише, но так, чтобы она меня могла хорошо слышать, и пристально смотрю в ее карие глаза.

– Стива Риза все знают, а что, насолил вам паренек? Вы уж зла на него не держите. Он немного не в себе, – Виктория крутит указательным пальцем у виска. – Это все знают. И да, он безумно влюблен в нашу малышку Миру.

Я думаю, у него крышу из-за этого снесло, из-за любви. Ну, понимаете, всякое бывает. Чего она от него только не натерпелась. Страшно было смотреть на него… Не знаешь ведь, что у него на уме.

– Все на ваших глазах происходило?

– Конечно же, нет. Кое-что Мира сама мне по секрету рассказывала. Подруги ее почти все уехали из нашего города. Бежали в большие города, а то и в другие страны! А что, и правильно сделали. Только наша красавица здесь пересидела. Не может она, видите ли, бедное зверье бросить. Вдруг что приключится, а ее и нет.

– Не одна же она в городе ветеринаром работает?

– Не одна, но и те сбегут скоро, она это понимает. Вот и пытается ухватиться за любое оправдание, хотя знает, что и ее срок здесь скоро окончится.

– Что я могу для нее сделать в таком случае?

– Влюбить в себя. Я вижу, как вы смотрели друг на друга. Так мило, чисто, не то, что этот упыренок, только об одном и помышляет, чтоб его… – в сердцах бросает Виктория, разглядывая только что зашедшего посетителя. Он весь в черном, на голову натянут капюшон.

Мужчина усаживается напротив входа, в углу, глубоко вжимается в мягкую обивку кресла и терпеливо, никого не подзывая, ждет.

– Пойду обслужу парня…

Я выдавливаю наигранную улыбку и снова принимаюсь ждать заветного часа нашей неминуемой встречи. Задумчиво перебираю пальцами зеленый камень.

– Скорей бы уже… – шепчу и не замечаю, как сознание отключается. Все-таки сказывается почти бессонная ночь.

Кто-то настырно рвет мое плечо. Нет, просто чья-то крепкая рука сжимает, словно тисками, и остервенело трясет, требует, будит. Я открываю ошеломленные глаза и вижу, что над моей головой нависает силуэт полной женщины. Виктория что-то неразборчиво бурчит и вдруг уходит в противоположную сторону – обслуживать пожилую пару через два столика от меня.

Пять тридцать, на улице довольно темно, на столбах загораются фонари.

На улице лают собаки. Я лениво потягиваюсь, зеваю, стряхиваю с себя остатки дремоты и опять подзываю Викторию, которая на ходу дописывает заказ:

– Простите, во сколько она заканчивает?

– Обычно засиживается допоздна. Бывает, уходит, когда еще шести нет. А что, боитесь, что проглядели?

– Да, и это тоже, – я резко оборачиваюсь, чтобы посмотреть на человека в черной одежде, но за тем столиком уже никого нет. Возможно, это был Стив. С него вполне станется устроить слежку за мной. В темноте лучше всего караулить, но я опасаюсь встречи с ним, потому что уверен: украденное у отца оружие до сих пор при нем.

– Вы не узнали посетителя в черной куртке с капюшоном?

– Я? – удивляется та. – Я нет. Если со всех глаз не спускать, то когда же тогда еду разносить?

– Может быть, голос вам показался знакомым? – я продолжаю настаивать.

– Голос… – задумывается на минуту Виктория. – Нет, не узнала. Подумаешь, столько одинаковых голосов к нам заходит – уйма. Часто туристы бывают, а так – нет, не скажу наверняка. Может, и Стив, а может, и не он. Вы уж простите. Не обратила внимания.

– Ничего страшного, – я гляжу на ручные часы, встаю и выхожу на улицу.

Снаружи холоднее, чем обычно. Температура неумолимо опускается ниже десяти. Изо рта я выпускаю белый пар и разглядываю снежинки, лениво описывающие спиралевидные траектории. На асфальте быстро образуется гололедица. Мороз пробирает до мурашек. Джек стоит рядом и тоже смотрит на дом, в котором он испытал сразу и боль, и избавление от нее.

Мы быстро переходим на противоположную сторону улицы. Периферическим зрением улавливаю темный силуэт за углом соседнего дома, но я настолько озабочен тем, чтобы перехватить девушку в дверях, что не придаю этому никакого значения. Подумаешь, кто-то стоит. Город со странностями – мрачное название Темный Бор говорит, в первую очередь, о самих его жителях. Это факт! Его подтвердила Мира, да и я на себе испытал кулаки одного ненормального.

Люди, издалека видевшие волка, заблаговременно переходили улицу, шли не привычным путем, а срезая его через проулок, чтобы не испытывать судьбу. Хотя я уверен: Джек ни за что на свете не стал бы причинять никому из людей вред, но запах страха, который витает где-то между узкими домами, выводит его из себя. Мужчина лет пятидесяти вжимается в кирпичную стену, пытается слиться с ней. Потом резко разворачивается и бежит от нас прочь. Думаю, он доберется до дома раньше положенного срока.

Мы стоим совсем одни: я тщетно пытаюсь увидеть свет в окне, а Джек старается почуять запах. Неужели опоздали? Неужели ты ушла, Мира?

Я напряженно вглядываюсь сквозь неосвещенное окно внутрь. Жаль, я не знаю, где она живет.

Через минуту дверь открывается, и я подскакиваю к девушке сбоку. Мира хочет закричать, но потом приглядывается и узнает меня, хотя ключи от входной двери все равно плюхаются на землю.

– Ты меня напугал, Майкл! Зачем ты так делаешь?

– Прости, как делаю?

– Резко. Так может и сердце остановиться.

– Прости, – я виновато улыбаюсь. – Хотел сделать тебе сюрприз. Ты ведь не думала, что мы так скоро увидимся, верно?

– Верно, – выдыхает облегченно она. – Как Джек?

– С ним все отлично – как новенький, и все благодаря тебе!

И тут понеслось; похлопывания, поглаживания, взаимные обнимания. Нет-нет, я не ревную к волку, просто надоело ждать своей очереди.

– Я могу проводить тебя до дома? Он ведь недалеко?

– Нет, недалеко. Пешком минут двадцать, – она ненадолго умолкает. – Спасибо тебе, Майк, за заботу. Сегодня в обед я как раз видела Стива. Теперь даже не знаю, чего от него ожидать. Лицо ты ему, конечно, попортил.

– От него так просто не избавиться?

– Нет, к сожалению.

– Придется, значит, опять проучить.

– Как бы чего худого не вышло из твоей затеи. Знаешь, он ведь может…

– Да брось ты, Мира. Что может сделать с нами этот щенок? Я могу стать сегодня твоим личным сторожем, и ни одна бродячая собака не подойдет к тебе на несколько километров.

Мира прикусывает нижнюю губу, призывает меня одуматься и скорее уезжать домой. Проходит минута, Мира сдается:

– Хорошо, можешь меня подвезти.

Я и Джек смотрим на угол темно-серого здания, где недавно стоял человек.

Угол пуст, а дорогу почти одновременно с нами перебегает силуэт, он отступает от света фонаря и незаметно скрывается в сумраке улицы.

Я знаю, кто это.

– Мира, скажи, у Стива может до сих пор находиться оружие отца?

– Почему ты спрашиваешь? Есть причины чего-то опасаться? – она с тревогой отводит взгляд от длинного переулка. В нем темнота протягивает загребущие лапы к фонарям, заставляя уличное освещение трепетать.

– Так может или нет?

– Не знаю, честно! – она пытается вспомнить. – Да, я помню, мы были подростками, и как-то осенью я отправилась в лес – одна, как обычно. Тогда он выскочил наперерез с такой огромной кожаной сумкой и стал кричать: «Смотри, что у меня есть!» – и вынул из нее огромный блестящий револьвер мистера Риза. Тогда мне было все равно, и больше пистолет я при нем не видела: думала, отец отобрал, когда заметил пропажу.

– Значит, он может хранить его у себя до сих пор. Нам лучше покинуть улицу, и быстрее.

– Хорошо, – согласно кивает Мира, засовывает замерзшие руки в карманы куртки и послушно следует за мной.

По пути мы продолжаем говорить о Стиве Ризе – об их встречах и том, почему она всегда была к нему равнодушна.

– С таким человеком я не могла строить планы на будущее. От одного его взгляда мне становилось плохо. Он всегда был немного странный…

– Знаешь, в какой-то степени мне жаль его. Возможно, его изменило не глубокое чувство к тебе, а что-то иное… Болезнь, например.

Мира смеется.

– А что? Предложи сама варианты…

– Я иногда думаю; почему он исчез однажды, почему не помнил, где находился целые сутки, когда вернулся с той стороны леса…

– С той стороны? – повторяю я. – Ты думаешь, он приходил к моему дому? Ну тогда еще не к моему, конечно.

– А что, по-твоему, мне еще могло прийти в голову? Не может человек уйти одним, а вернуться еще хуже – просто невыносимым, жестоким, грубым.

– Ладно, думаю, хватит с меня. Не хочу больше слышать об этой семейке никогда!

Мы подъезжали к пологому склону холма, в темноте мелькали черные стволы деревьев. Чтобы попасть к дому Миры, нужно было выехать из городка, съехать на грунтовую дорогу, затем три минуты по живому еловому туннелю, а там виден и забетонированный съезд к холму.

– Тут же совсем глухомань. Как ты ходишь на работу и домой? По безлюдной дороге? – громко удивляюсь я.

– Обычно я иду по лесной тропинке, так быстрее раза в три. Не очень приятно, но что поделать. Мой старенький «форд» опять сломался, пришлось оставить на попечение мастера. Он говорит, что мою рухлядь давно пора сдавать в металлолом. А мне жаль его, Майк. Это подарок отца. Это все, что у меня от него осталось…

– Понимаю! – отзываюсь я. Заглушаю мотор в тени высоких каштанов. Невдалеке виден двухэтажный дом с небольшими квадратными окнами, стены обшиты деревом, под черепичной крышей сверкают при свете полной луны круглые чердачные окна. Дом огражден едва приметным забором, ниже метра.

В домах по соседству свет не горит ни в одном. Хорошо, что есть фонари, а то без них на улице было бы жутковато.

– Стив, надеюсь, сюда не явится? – я смотрю по сторонам. – Везде лес, а в нем полно хищных животных. Забор надо было повыше делать.

Мои слова ее веселят.

– Мы их не боимся, Майк. Люди страшнее зверей. Некоторые, дальше по холму, живут совсем без света – им так удобней. Природа для нас на первом месте.

– Я рад это слышать. Теперь я понял, почему оказался именно здесь, в Юконе. Я такой же, как вы, но больше сходства у меня с тобой, Мира!

Эти слова вгоняют Миру в краску, она поджимает губы, отводит глаза и взглядом словно пытается просверлить в ящике для перчаток отверстие.

– В гости зайдешь?

Я медленно, осторожно проверяю реакцию девушки – тянусь к ней, чтобы украсть поцелуй. В этот самый момент слышу ворчание волка.

Поцелуй не состоялся. Мира поворачивается к Джеку и начинает его утешать:

– Ну, так что?

– Ты приглашаешь нас в гости?

Она видит недоумение у меня на лице.

– Будет невежливо с моей стороны прогонять вас в такой ранний час.

– Да, еще рано. Семь вечера.

Меня передергивает от воспоминаний о прошлой ночи. От ее глаз ничего невозможно скрыть. Я сажусь прямо, крепко сжимая руки на руле.

– Прости, Майк. Я что-то не то сказала?

Я натянуто улыбаюсь, а сам в это время борюсь с дурнотой. Голос предательски вздрагивает:

– Все нормально, правда.

– Что случилось, Майк? – она прикасается к моей руке. – Если хочешь, можем поговорить.

– Нет. Не надо! Все хорошо, – устремляю взгляд вперед. Не хочу сейчас ни о чем думать.

Я не знаю, есть ли у меня право погружать Миру в пережитый кошмар. Зачем мне это делать? Я же хочу ее защитить, а не наоборот.

– Я знаю, ты от меня скрываешь правду. В особняке с тобой что-то произошло? Майк?

– А? Что? – на лбу выступил пот, мой разум находился далеко отсюда.

– Очнись, Майк! Пойми ты уже, наконец, – Мира качает головой и топает ножкой. – В особняке заканчивается привычная реальность. Живо расскажи мне все, иначе никуда не поедешь!

– Значит, тебе не все равно, что со мной?

– Ты мне небезразличен, Майк. Я хочу, чтобы ты понял меня. Услышал…

– Я тебя слышу прекрасно. Просто… давай зайдем в дом.

– Ничто не рождается на пустом месте, Майкл. Я не хочу, чтобы ты пострадал, – она настороженно наблюдает за мной.

Я готов попытать счастья с поцелуем еще раз, но не успеваю поймать момент: Мира открывает дверь машины и выходит на улицу. От свежего воздуха в голове быстро проясняется, холод пробирает до мозга костей, только вот неприятно щемит в груди.

Мы поднимаемся по мощеной дорожке из светлого, почти белого камня прямо к арочной незапертой калитке. Я отворяю калитку настежь, пропускаю всех вперед, оглядываюсь, захожу последним. Волк притаился возле деревянного крыльца, над которым нависает скошенная крыша.

– Это точно удобно, Мира? Мы не помешаем? А то выглядит, будто мы напросились.

– Все нормально, Майк, успокойся. Ты очень поддержал меня тогда. Мне это было необходимо, благодарю!

– Не за что.

– Тогда прошу, заходи. Теперь моя очередь.

Я очутился в самом уютном доме на свете: желто-синие светильники стоят на резных тумбочках около потертого коричневого дивана в центре гостиной.

На зеленых обоях с витиеватым орнаментом висят прекрасные репродукции лесных пейзажей в позолоченных рамах. Когда зажглась огромная потолочная люстра в виде пиона, все тени стерлись или скрылись справа – в темном дверном проеме кухни. Я успел разглядеть деревянную столешницу, аккуратно сложенные на краю махровые полотенца, напротив, около железного рукомойника, стоят фарфоровые чашки – из таких в клинике мы с Мирой пили кофе. Замечательный был кофе!

Так, о чем это я.

– Джек, я так рада за тебя, – нашептывает за моей спиной Мира прямо в оттопыренное ухо волку и теребит его за холку. – Лапа почти зажила, крепкий парень.

Я гляжу на них с умилением, но сердце все еще терзает тупая боль. Она замечает мой растерянный, задумчивый взгляд, поэтому быстро замолкает, встает и решительно подходит ко мне.

– Что с тобой происходит? Я волнуюсь, Майк. Расскажи мне все!

– Говорю же тебе, все нормально, – я отступаю на шаг в сторону, делаю вид, что занят осмотром чудесного дома. – Здесь уютно. Мне нравится здесь. Там этого не хватает.

– Здесь все по-другому. Отсюда никого не похищают и люди просто так не исчезают.

Мне греет душу ее общество, но в моей голове будто переключили тумблер, и теперь я не в состоянии расслабиться. Почти все меня раздражает.

– Хорошо, я дам Джеку мясо, а что ты будешь есть? – Мира гремит на кухне посудой.

– Благодарю, ничего. Я не голоден, – сажусь на диван и вдруг вспоминаю, что за целый день не взял в рот ни крошки. – От чая не откажусь.

От запаха сырого мяса начинает крутить в животе. Я подавляю приступ тошноты.

Я слежу из гостиной за двигающейся тенью: вот Мира закрывает дверцу холодильника, держа в одной руке прямоугольную коробку. Отставляет ее в сторону и принимается выдвигать ящик. Забавно наблюдать за облизывающимся волком. Он не ел столько же времени, сколько и я. Но даже когда Мира возвращается с эмалированной миской и мягким темно-красным куском мяса, он не набрасывается на еду, а лишь смотрит, принюхивается.

Волк другой закалки, нежели собака, но на этом их различия заканчиваются, когда они становятся покладистыми домашними питомцами.

– Откуда у тебя столько еды для зверя? Разве ты не говорила мне в кафе о заботе о братьях наших меньших?

– О, я только хотела сказать, что вчера специально купила угощение для Джека. Я ожидала вас, поэтому…

– Понятно, – улыбаюсь я. – Мы с Джеком настолько предсказуемы?

– Да, то есть нет. Майк, это же очевидно. Я знаю, рано или поздно…

– Я бы приехал сюда, – продолжил я фразу.

Мира, не скрывая улыбки, встает на колени рядом с Джеком. Тот смотрит на нее, как влюбленный ручной щенок, и подставляет морду для ласки. Она гладит его.

– Он удивительный, чудесный. И как я могла раньше тебя так бояться? Благородный. Спас Майка от медведя, привязался к нему, – глаза Миры сияют, как звезды, она счастлива, и вдруг я вспоминаю о хризолите, приобретенном в магазине мистера Риза. Камень лежит в кармане брюк.

– Тебе бывает иногда здесь одиноко?

Она вопросительно глядит на меня. Я продолжаю:

– Вроде бы тебя каждый день окружают люди, они смеются, спорят. И ты уверен, что не один, но на душе тоскливо, и вот уже хочется уехать жить за город в надежде уединиться, слиться с самим собой, успокоить разум. Проверить, на что ты годишься один, без посторонней помощи, но встречаешь однажды такого же, как сам, и не знаешь, хорошо это или плохо!

– Хорошо, если они вместе этого хотят.

– Вместе, – повторяю задумчиво я.

– Если они хотят быть вместе, то должны научиться доверять друг другу. Рассказывать секреты, но сохранять их, не вынося за пределы. Это не сложно.

И тут противно, до рези в ушах начинает свистеть чайник.

– Я пойду налью нам чаю. Тебе зеленый?

– На твой вкус, Мира.

За мной, справа, поднимается деревянная лестница, окрашенная в белый цвет. Прямо под ней находится незаметная поначалу арка, ведущая на летнюю веранду с высокими окнами. Я вижу несколько огромных вазонов с розами, на полках рядами стоят кадки меньших размеров – с орхидеями, виолами, гиацинтами, кореопсис с золотисто-желтыми соцветьями, флокс метельчатый.

– У меня только две спальни, здесь еще есть место, – Мира подает горячую глубокую кружку, полную темно-бордовой жидкости. – Я передумала насчет зеленого. Вот, это чай на травах и ягодах, очень вкусный.

– Благодарю. У тебя есть зимний сад?

– Да. В свободное время всегда там пропадаю. Люблю цветы: они зимой заряжают меня энергией и теплом. В сосновом бору иногда так недостает солнышка. Наш темный вековой бор, правда, в последнее время вырубают. Лиственные леса стараются обходить, но только не сосны.

– Я вижу, тебя огорчает эта вырубка!

– Конечно, Майк, это наш воздух, наша жизнь, и их тоже. Деревья все чувствуют; они в тяжелые времена подвержены болезням, как обычные люди, они переживают и боятся. И этот страх все более овладевает и мной. Мне кажется, что однажды, проснувшись, я не увижу перед домом леса. Он просто исчезнет.

– Я не заметил никаких лесорубов в этих краях.

– Иногда проезжают машины, они пока стараются не нарываться на жителей городка, но их все чаще замечают поблизости. Здесь охранная зона, но им, похоже, наплевать.

– Я уверен, тебе просто показалось. Мир сейчас неспокоен, но я абсолютно уверен: в Юконе все будет по-прежнему. Бор очарователен, особенно в этом районе.

– Может, ты, наконец, признаешься мне, что тебя напугало? – Мира ставит свою чашку на тумбочку, перед ажурным желто-синим светильником.

Я отвлекаюсь и не замечаю, как кипяток проливается на брюки. Больно, но терпимо.

– Я сейчас сбегаю за полотенцем.

Она выносит из кухни два прямоугольных полотенца. Я быстро и сильно растираю мокрую штанину и откладываю полотенца в сторону.

– Все нормально, я не обжегся.

Затем набираю в легкие побольше кислорода, и мой голос начинает звучать глухо:

– Этой ночью кто-то проник в дом. Я его не видел, но слышал много странных звуков.

Я умолкаю, замечая ее красноречивый взгляд.

– Я хотел разобраться со взломщиком, но вместо… этого…

– Что вместо этого? Ты можешь мне доверять, даю слово, что ни в коем случае не осужу тебя, Майк.

– Я убежал. Спрятался от чего-то, что погналось за мной, – она видит, как меня передергивает. – Оно ломилось ко мне в комнату с такой силой, что я едва сдерживал его напор.

– Майк, ты поверил в рассказы о демоне?

– Это существо вело себя не как человек! Оно оставило странные следы в дальней спальне, дверь и окно в которой были заперты. Следы очень странные, будто пол и стены резали острыми предметами – ножом или пилой. Звучит неубедительно, но я их сфотографировал. Мира, послушай, я не фантазирую…

Я умолк. Я хотел рассказать и о том, как светился браслет, но вдруг понял: она не поверит. Сочтет сумасшедшим, мнительным.

Мы оба молчим, она обдумывает мой рассказ, я отвлекаюсь на падающие в окне снежинки. Белые хлопья обрушиваются на землю в кромешной тьме. Отсюда не видно ночного неба, кругом бледная бескрайняя бездна, поглощающая вековой лес далеко впереди.

Довольно одиноко течет ее жизнь.

– Поэтому ты здесь? – ее вопрос больно режет мне слух.

– Ты сама попросила рассказать тебе правду. Не надо было приезжать, прости.

– Нет, Майкл. Я ни в коем случае не хотела тебя обидеть. Я просто хочу точно знать, что тобой движет. Страх – или что-то еще…

Думаю, теперь напряжение держится на тонкой струне. Волк перестает смаковать кусок мяса. Он впивается огненными глазами в нас. Мое нездоровое состояние распространяется, словно чума. Напряжение так и витает вокруг наших застывших тел.

– Я не хочу возвращаться туда. Я хочу побыть рядом, если позволишь.

Я думаю, Мира хотела услышать нечто другое. Но я не смог ответить иначе, сейчас это выше моих сил.

– Отлично. Страх ведом всем живым без исключений. Здесь нечего стесняться, Майк. Ты придумал, что будешь делать завтра? Когда ты сможешь туда вернуться.

– Не знаю. Мне нужно подумать. Оставить его или уехать. Я так долго копил на него, хотел купить дом для своей будущей семьи, я строил грандиозные планы, но они стали рушиться прямо на глазах, еще тогда, после расставания… – тут я себя затыкаю. Черт, что я мелю!

– Расставания? Ты покупал дом для своей девушки?

– Возможно. Раньше да – это было правдой. Но не теперь, Мира. Мы давно расстались, полгода тому назад.

– Значит, ты ее сильно любил. А что я для тебя? Замена ей? – Мира, нахмурившись, отворачивается к тумбочке.

– Она давно в прошлом, у меня совсем не осталось к ней чувств. Напротив, я не могу слышать ее имя без отвращения, особенно когда вижу перед собой тебя. Мира, она не стоит нашего времени, – я кладу свою теплую ладонь на плечо девушке. Она вздрагивает.

Мира больше не поворачивается: смотрит перед собой, делает вид, что изучает абажур.

– Ты подумываешь все бросить и уехать? – выпаливает она.

– Наверное, я еще не решил, – уклончиво отвечаю. – Может, проведу там ночь, другую, а там видно будет.

– Дай мне знать, когда решишь. Я хочу помочь тебе.

– Что, поможешь упаковать вещи? – на моем лице снова рождается ухмылка, которая помогает немного сгладить неловкость.

Потом мы заходим в зимний сад и долго смотрим через окно на снег. Тихо поднимаемся по белым ступеням на второй этаж, поворачиваем за угол, и я оказываюсь посреди просторного квадратного коридора на три двери.

– Здесь ванная комната, вот моя спальня, слева – отцовская, пустует месяцев восемь, – она грустно вздыхает. На противоположной стороне открыто настежь окно, через него врывается морозный воздух, поэтому в коридоре заметно прохладнее, чем внизу.

– Пожалуй, я останусь в гостиной. Так будет правильней.

Ее вполне удовлетворяет мой ответ.

Я устраиваюсь под пледом на диване, куртка лежит у изголовья. Ветер на улице ломает хрупкие ветки каштанов, снегопад тоже заметно усиливается.

Я задумчиво смотрю в потолок и слышу удары лап по полу возле двери. У входа все еще горит уличная лампа, и ее свет пробивается сквозь окна в комнату.

Мне кажется или я действительно слышу шуршание легкой ткани.

Я приподнимаюсь и вижу в сумерках, что посередине лестницы стоит Мира. Она напугана и руками подзывает меня к себе.

– Майк, – тихо говорит она. – Мне кажется, я видела около твоей машины человека.

Мы быстро взлетаем по лестнице к ней в спальню, я через окно смотрю на улицу, на свою машину. Она стоит на том же месте, где я ее оставил.

– Я никого не вижу.

Сначала мне кажется, что она специально схитрила или ей просто стало одиноко в своей спальне. Но после я замечаю невысокий силуэт в черной куртке с капюшоном, который бросается к забору, а потом исчезает за толстым стволом.

Я узнаю в нем незнакомца из кафе. Затем я вижу часть синего капота машины, припаркованной примерно в двадцати метрах от моего джипа.

– Выследил, – цежу я. – Долго пришлось тебя ждать, Стив.

Мира встает очень близко, и я нечаянно прикасаюсь рукой к ее обнаженному плечу. Она так спешила меня позвать, что впопыхах забыла накинуть шелковый пеньюар и выбежала в одной атласной ночной рубашке на тонких бретелях.

Мы могли бы быстрее увидеть человека, если бы дерево не загораживало отсюда вид на дорогу и мой джип.

– Прости.

– Ничего, – Мира смущенно отводит плечо в сторону.

– У него ведь есть машина?

– Да. «Шевроле импала» девяносто шестого, синего цвета, забрал у отца.

– У него есть хоть что-нибудь свое, не принадлежащее Адмунту?

– По-видимому, нет.

– Нет, есть. Его больная голова.

Я еще раз внимательно осматриваю улицу, которую заволокла непогода, и еще раз убеждаюсь, что его будет лучше поймать и проучить.

– Надо выйти наружу, осмотреться, – говорю я и уже собираюсь претворить слова в жизнь, как Мира перехватывает мою руку пониже локтя. Изумленный, я остаюсь стоять рядом.

– Прошу, не выходи. Он опасен. Если у него есть револьвер, то ты умрешь еще на пороге.

– Ты думаешь, он способен на убийство?! – возражаю я. – Я пойду не один, со мной волк.

– Нет. Я тебя не пущу, – упорствует Мира.

Я вздыхаю.

– Помнишь, я разрисовал ему рожу? – она кивает. – Так вот, если он мне попадется, я сделаю это с ним еще раз. И не бойся ничего.

– Нет, – она успевает прикоснуться к моей щеке нежными тонкими пальцами и быстро поцеловать меня.

Я оцепенел. Не скрою, это было приятно и удивительно. Внутри будто произошел взрыв. Я почувствовал дикое желание сорвать с нее рубашку, стиснуть ее в своих объятьях. Я притянул Миру к себе, нежно поцеловал в мягкие губы.

Она не противилась моему порыву и не отталкивала меня, лишь напряглась, стиснула пальцы на моих плечах.

Стена рядом с ее горячим телом казалась ледяной, неприятно шершавой. Поэтому мы переместились на кровать, путаясь в сверкающих простынях.

Она знала, что теперь, с этого самого момента, в моем плену – сладком, горячем, нестерпимом, зовущем к своему продолжению. Даже если бы она меня отстранила, это едва бы что-нибудь изменило. Я чувствовал наслаждение от прикосновений к ее теплой коже. Энергия рвалась из моих мышц, я мог бесконечно ласкать тело любимой женщины.

Этой ночью мы почти не спали, наш общий очаг любви закипал все сильней. Наши пальцы переплетались, сердца бились в унисон, ее длинные локоны щекотали мне грудь и живот. Она тихо стонала, иногда я слышал что-то еще, но не мог понять, что же это. Быть может, это был я сам – очумелый, одурманенный, потерявший рассудок от близости. Я никогда не ощущал ничего подобного ни с одной женщиной: Мира звучала иначе, двигалась и отвечала иначе. Пахла опьяняющей соблазнительностью, оставляя на моих губах особенный привкус.

Я был без ума от нее и старался сделать все возможное, чтобы она это почувствовала все существом.

Если б нам только дано было знать, когда наступает конец, черта всему. Когда мы живем, где мы действительно находимся, когда спим. Вопросы, мучавшие нас с детства, остаются нерешенными. Когда мы боимся совершить ошибку, нас пугают: оступишься – окажешься в аду… А что в итоге? Мы ищем всю жизнь то, ради чего готовы пойти на жертвы, ошибки и даже очутиться в этом прескверном месте!

Каждый раз, закрывая глаза, в темноте, будто на самом небе, я вижу ее – сияющую, улыбчивую, подобную сверкающей серебром звезде. Ради нее я готов погрузиться в бездну без промедления. Я ни за что, никогда ее не отпущу, это выше моих сил… И в этом моя слабость.

Я резко открываю глаза. Мира спит на моем плече, запах ирисов успокаивает, но я чувствую, как надо мной нависло незавершенное дело. Мысли, терзавшие меня, подобны пиявкам, они высасывают кровь, а вместе с этим исчезает энергия, желание бороться, действовать. Ее плен слишком сладок, в нем можно раствориться. Но вечно пребывать в иллюзиях невозможно.

Бросаю взгляд в полумраке спальни на часы. Четыре тридцать. Я сползаю с кровати, осторожно укладываю голову Миры на подушку и прикрываю ее обнаженные плечи белоснежным покрывалом.

В голову закрадывается интересная мысль – скорее решение, как превратить кусок чистого листа бумаги в подсказку. Я нахожу его, изрядно помятый, во внутреннем кармане куртки. Присаживаюсь на диван и серьезно задумываюсь. Ленгретти оставил послание в доме. Что может быть лучше, чем письмо невидимыми чернилами?

Остается выяснить, к какому способу шифрования он, собственно, прибег.

Я еще с университетской скамьи знаю несколько нехитрых приемов. Кодирование записей – лучший способ переписки на личные и тайные темы. Похоже, журналист не забыл об этом, и, пожалуй, для меня это очень хорошо.

Чернила представляют собой бесцветные или слабоокрашенные растворы.

К разным хитростям – свои методы воздействия (слава богу, их не так много). Но начнем по порядку.

Ленгретти использовал симпатические чернила, а значит, условных вариантов не так много, не больше пяти. Поэтому в арсенале есть пять возможных попыток.

Вариант с фоточувствительными чернилами я отметаю сразу, так как ни разу в темное время суток я не заметил никаких следов на поверхности листа. Сейчас на нем тоже ничего.

Это и не люминесцентный вид чернил – после облучения письма ультрафиолетовым светом лампы черного цвета, которую я случайно обнаружил в торшере на кухне Миры, эффекта не последовало.

Термочувствительные чернила – этот вариант тоже возможен. Я на кухне продержал лист над огнем конфорки несколько долгих минут – безуспешно.

Я понадеялся на благосклонность химии. В качестве проявителя использовал зубной порошок – к сожалению, тоже ничего.

Отчаявшись, вспоминаю о воде! Заливаю миску доверху водой и аккуратно помещаю лист на дно на три минуты. Я уже думаю о неминуемом провале, ничего не ожидая. Но представьте себе наиглупейшее выражение лица человека от неожиданной радости или удивления. Так вот, момент наступил: я вынимаю двумя пальцами мокрый листок и вижу, как желтая поверхность начинает быстро темнеть. От ее середины и до левого угла проявляется все больше строчек, полупрозрачные надписи проявляются все четче. Читать нелегко, а то и вовсе невыносимо. Корявый почерк Ленгретти просто убивает меня, невозможно понять даже самые обычные слова!

Полчаса я расшифровываю и составляю из черточек и закорючек предложения. Я расшифровал весь текст до того, как пришлось повторно опускать бумагу в воду. Усаживаюсь на стуле и начинаю жадно читать.

«Мне никогда прежде не приходилось вести дневник и другие записи, кроме тех, что необходимы мне для работы. Я Боб Ленгретти – владелец особняка «Темный бор». Нахожусь в смятении и жутком страхе за свою жизнь.

Я прожил в стенах зловещего средневекового здания пятнадцать или шестнадцать дней, остальное время мне посчастливилось провести в ином мире. До сих пор не знаю, как описать его, как описать свое возвращение. Но за это время у меня возникла крепкая связь с предметом, который однажды указал мне путь из безнадежной ситуации. Я уверен, что едва ли кто-то поверит в это!

Примерно через неделю встал вопрос об оружии. И я сумел его решить по рекомендации приятного, умного человека. Вызывал полицию, да, да. Они приезжали по моей просьбе дважды и заверили, что непременно сдадут меня куда положено. Но все это пустяки по сравнению с тем, что мне пришлось пережить.

На следующую ночь после их уезда, когда за окном бушевали гром и молнии, ко мне кто-то нагрянул! Я видел тень в запотевшем стекле в ванной комнате. Слышал шаги – шарканье, или нет, это было похоже на то, как дровосек режет дерево, крепкий ствол, насквозь. Оно всегда находилось где-то рядом, будто чувствовало мой страх за версту и знало, где я прячусь.

Я обнаружил на чердаке странный предмет – обруч. Не уверен, что видел когда-либо что-то подобное, он имеет все признаки внеземного происхождения. Его невероятные свойства стали новым открытием. Обруч способен творить пространство силой мысли. Только представь себе проход в стене – и он тут же материализуется. Но вот беда – тварь все слышит. Мерный голубой свет предупредит тебя о ней.

Запомни это!

Я записываю на ходу, хочу поскорее избавиться от тяжкого груза. Мне нужно не только оставить послание и обруч на чердаке, но и вырваться из страшного плена, в котором я вязну. На том самом месте, где я его обнаружил. Не думаю, что имею право присваивать обруч себе, – у меня недостаточно информации, чтобы знать наверняка, что неосторожность не приведет к серьезным проблемам. Я бы поостерегся его мощи, так как изучить ее просто невозможно!

Я тороплюсь, так как уже наблюдаю слабое мерцание на предмете, и это очень огорчает меня. Ведь весь путь мне придется проделывать самостоятельно, надеясь только на себя и на удачу.

Я должен успеть в город, должен предупредить людей. В особняке «Темный бор» опасно! Безумно опасно. Никто не должен пострадать, люди должны узнать правду, а иначе смерть настигнет…»

Фраза обрывается, будто ему вдруг помешали. Бежал?! Бежал от опасности.

Мысль становится еще непереносимей, когда я вспоминаю подробности злосчастной ночи в особняке. Я едва удерживаюсь от нервного смеха. Каждый день находиться в смертельной близости с неизвестным созданием, догадываться, но не знать, насколько близко твоя смерть…

Письмо почти исчезает на листе бумаги, когда я замечаю в дверях Миру. Ее слепит яркий свет люстры, от него в глазах появляются слезы, и она быстро вытирает их кружевной манжетой пеньюара. Подходит ко мне и выключает газ.

– Что здесь происходит? – Мира берет листок из моих рук. – Что это все значит?

– Ничего, я хотел пить.

– Вот из этого? – она указывает на миску с водой.

Я улыбаюсь про себя.

– Нет, это для Джека. У него кусок мяса в глотке застрял.

– Он тебе так и сказал?

– Ага, – я подхожу к ней ближе и прижимаю ее теплое тело к груди, вынимаю прямо из расслабленных пальчиков скомканный лист. Чтобы справиться с нахлынувшим волнением, кладу подбородок ей на левое плечо.

– Надеюсь, ты больше не уедешь от меня, Майк?

Я ненадолго отстраняюсь. Чувствую, как неприятно покалывает в груди.

– Я уже по тебе скучаю, Мира. Мне необходимо в особняк. Я должен забрать свои вещи. Да, кстати, мне сейчас нужен телефон, а он, как назло, тоже там. Ты дождешься меня?

– Мне сегодня в обед забирать машину из ремонта. Представляешь, кажется, ее, наконец, починили, – обрадованно говорит она.

– Тебе позвонили?

– Нет, мастер СМС бросил. Если получится раньше, я приеду.

– Что? Нет, не надо, милая, я сам справлюсь, – отрезаю я. – Я хочу, чтобы ты совсем не выходила на улицу. Я вернусь к полудню, и мы вместе заберем твой старенький «форд». Ладно?

Она хмурится и, наконец, произносит вслух:

– Ну, хорошо, Майк. А когда ты собираешься уехать?

– Как можно раньше. Дождешься?

– А куда я денусь? – грустная улыбка Миры заставляет сердце сжиматься от нахлынувшей тоски, которая нарастает с каждой секундой. Мы оба обеспокоены, и чувствуем, как оба дрожим.

Я только сейчас замечаю в проеме волка. Джек просто сидит и смотрит на нас. Я крепко сжимаю кисть Миры, наши пальцы быстро переплетаются, и мы молча поднимаемся наверх, в спальню.

– Не хочу тебя отпускать туда одного, Майк, – шепчет она.

От ее слов мою грудь пронзает острая боль.

– Спи, я вернусь, – я целую ее в лоб и крепко прижимаю к себе.

Просыпаться становится все невыносимей. Меня гонят из собственных сновидений, все чаще преследуют кошмары: особняк, обруч, стучат или бьют в дверь, и она трещит, прогибается под ударами, потом я бегу, но никак не могу найти выход. Сидя на кровати, я задыхаюсь, но так и не могу наполнить легкие кислородом. Капли пота ручьями текут по спине и лицу.

Мира спит легко. Сон ребенка – сладкий, безмятежный. Я не имею права нарушать ее душевный покой, я должен защитить ее хотя бы сейчас. Оставляю на своей подушке хризолит, целую ее в губы, едва касаясь, и выхожу, прикрыв за собой осторожно дверь.

Глава 10

К машине подступает единственный апельсиновый луч солнца, он же станет на сегодня и последним, что прорвется сквозь темные, немного зловещие тучи, густой массой нависшие над горизонтом. Свет падает на капот и стекла машины. Она за утро успела обсохнуть от мокрого снега.

Снаружи стоит безмолвие, одиночество и безветрие. Зато воздух, наконец, чуть-чуть потеплел. Напряжение и неприятный осадок от предутреннего кошмара развеялись.

Я подозрительно осматриваю периметр улицы и пространство соснового леса впереди – ищу гостя. Удостоверяюсь еще раз, что никого не вижу, завожу мотор, невольно бросаю взгляд через зеркала на дом Миры. Никто не показывается в окне, и я медленно съезжаю с асфальта на твердый грунт, все еще не спуская глаз с ее дома. Джек сидит рядом, предвкушая предстоящую поездку.

Подавленный, терзаемый мрачными мыслями, я выбираюсь с избитой, покрытой колеями и рытвинами дороги на шоссе «Рок».

«Я возвращаюсь в особняк «Темный бор» четвертого ноября в сопровождении волка по кличке Джек. Возвращаюсь, чтобы вернуть вещь, которая мне не принадлежит. Я думаю оставить дом, пока не придумаю что-нибудь толковое, а потом вернусь к ней», – бубню про себя, чтобы успокоиться. Не уверен, что я боюсь за себя. Меня больше волнует судьба Миры, ведь этот урод Риз не оставит попыток наведаться к ней. Я боюсь, как бы он не наделал глупостей в приступе гнева и необузданной ревности.

Странно, что ни один человек, который так или иначе провел часть своей жизни в особняке, не смог поведать миру правду. Какую правду? Что там ходит нечто страшное и пытается убить! Что я сам знаю о нем? Какую угрозу оно представляет для меня, особенно сейчас?

– Надеюсь, утром никто не захочет нас недружелюбно поприветствовать, Джек. Ты как считаешь?

Волк высовывает в знак согласия розовый язык и задумчиво смотрит сквозь меня в окно – на лес, на тени стволов, что проносятся перед глазами и совсем ничего не оставляют в памяти.

На полпути датчик минимального уровня топлива загорается желтым, стрелка неумолимо ползет вниз, к черте – дизельное топливо почти закончилось. Я закатываю глаза. Ну как я мог об этом забыть! Съезжаю правыми колесами на обочину. Машин нет. Пока я ехал, не встретил никого. Поистине глухомань. Глушу двигатель, выхожу на асфальт. Джек выпрыгивает за мной следом через место водителя, не ожидая разрешения, весьма ловко и шустро. По правде говоря, я хотел оставить его в салоне, но он сам сделал выбор, не ожидая моего разрешения.

Когда я достаю из багажника полный бак с топливом, то замечаю его взгляд, устремленный в чащу. Зов инстинкта, меланхолия и тому подобные чувства, видать, захлестнули его. Он оборачивается, чувствует мой взгляд, изучает мою реакцию и делает пробный шаг в сторону деревьев.

– Ты всегда оставался свободным, Джек. Я никогда не посмею привязать тебя к себе, я не смогу. Я знаю, тебе важно это знать. Так вот, иди. Я отпускаю тебя.

Не понимаю как, но я легко отпустил Джека. Просто я знаю: я понимаю его как самого себя, и он понимает меня тоже.

Джек мчится прочь без сожалений, без оглядки. Его сердце грохочет в груди, лапы пружинят по мягкому мху и лишайнику, по зыбкой почве, мертвые листья разлетаются под сильными ударами, и ветер, обдувающий его мускулистое тело, относит их в сторону.

Я знаю, что когда-нибудь он все равно покинул бы меня. Это неизбежно, им владеют инстинкты. Но во многом животные лучше нас. Мы не способны к такой верности и преданности. В них подчас больше человечности. Они способны полюбить просто так, за то, что мы есть. Искренность важнее всего остального…

Меня подбадривают собственные мысли. Пока я заправляю бак топливом, со стороны городка за версту разносится рев шестицилиндрового мустанга.

Так может реветь только мотор «импалы». Машина мчится сюда со скоростью самолета, тормозит впереди, в нескольких метрах от меня. Через темные окна я не могу разглядеть водителя, да в этом и нет необходимости. Синий автомобиль, начищенный до сверкающего блеска, принадлежит в этой округе только одному человеку – Стиву Ризу. И этот парень сейчас, вероятно, скрипит зубами и почесывает кулаки. Или, того хуже, заряжает отцовский револьвер, чтобы застрелить меня, а потом припрятать тело в бескрайних лесах Юкона. Уйдет, по меньшей мере, несколько месяцев, прежде чем труп, обглоданный лесными зверями, отыщут.

Когда я решительно приближаюсь к этому автомобилю, он начинает ворчать, реветь, из его выхлопной трубы вырывается белый вонючий дым, мотор бешено, натужно застучав под капотом, срывает колеса с места и уносит «импалу» по дороге, поворачивающей метров через пятнадцать направо, с глаз долой.

Недобрая ухмылка касается моих губ. Я думаю, что все это неспроста. Сначала я покидаю Миру, затем это же проделывает со мной волк, потом уезжает Стив. Кто же, в конце концов, замкнет цепь расставаний?

Я приехал. Отворяю ворота нараспашку, завожу джип по привычке на территорию сада. Около десяти часов утра. Я стою на ледяном ветру рядом с домом, смотрю на него со стороны. Приблизиться пока не решаюсь.

Деревья хмуро размахивают ветвями, будто ощущают мое предательство, они норовят отвернуться от меня, не желают больше видеть меня здесь. Я слышу в каждом их движении: «Уходи, ты здесь чужой». Бледный туман заволок землю под ногами, скрыл каменные дорожки, крепкие стволы.

Я перешагиваю порог с дрожью в коленях – настолько это место стало чужим. Захотелось развернуться и быстро зашагать к джипу, бросив все вещи к чертям.

Я поворачиваю голову на звук своего мобильника: он валяется на диване в гостиной, наигрывая звуки барабанов и лиры. Звонит Мира.

Пролистывая журнал, я натыкаюсь глазами на пропущенный звонок Доминика около часа тому назад. Он позвонил? Но что на него нашло? Неужели мое письмо так его растрогало, что он, наконец, понял, что все это время зря на меня злился?

Я хотел было ответить Мире, но посторонний шум в доме заставляет действовать незамедлительно.

Я осуждаю себя за страх и преждевременную панику. Но сейчас я имею смелость признаться в этом, и вместо того чтобы благополучно удрать, я преодолеваю ступень за ступенью, и мне все кажется, что я здесь сейчас не один, как и в прошлую ночь.

В двух параллельных коридорах пусто и глухо. В левое крыло я не стану даже заходить, в правом, в моей комнате, лежат вещи, которые необходимо собрать и упаковать в спортивную сумку.

Сборы занимают десять минут. Меня поторапливает молчание, оно как бы естественно для такого дома, и в то же время я становлюсь неповоротлив. Все падает из рук, будто кто-то выбивает предметы из пальцев. Тревога съедает меня изнутри, мешает сконцентрироваться, мелочи безжалостно ускользают от внимания. Я все чаще замечаю, что тупо стою и рассматриваю коридор через распахнутую настежь дверь. И жду чего-то…

Я не трогаю в ванной шампуни и бритвенные кремы, пасту и зубную щетку. Полотенца висят на крючках, грязное белье лежит в корзине.

Документы я засовываю во внутренний карман куртки, резко застегиваю молнию сумки и выхожу в коридор. Но далеко от двери я не отхожу. Внутри меня как бы исчезает мужество, и я начинаю четко слышать свой пронзительный крик. Нет, не слышать, просто ощущать мозгом, как я кричу внутри себя. Этот вопль просто не может вырваться из глотки, но перед возникшим ужасом я абсолютно бессилен.

На меня устремляется бесплотная тьма. Она сгущается в проходе в виде кокона, собирается из ничего в пространстве коридора. Чернильный кокон шевелится, оглушает рассудок ужасом, лишает мои члены подвижности, заставляет превратиться в безмозглый мешок с костями.

Прекрасно понимаю, что если ничего не предпринять, со мной случится непоправимое. Я начинаю различать очертания внутри этой субстанции – бледное голое странное создание сидит на корточках, обхватив руками голову. Оно сначала шевелится, затем все явственнее подает признаки жизни, начинает выпрямлять поросшую волосами вдоль позвоночника спину, подниматься в полный рост, не меньше двух метров в высоту. Крепко опирается на стопы, напоминающие лапы птиц, с длинными когтями. Сравниться с этими смертоносными лезвиями могли бы только когти гризли, да и они мелковаты, если честно.

Я запираюсь в спальне, проворачиваю ключ в замке и жду, когда это создание уйдет, если оно вообще когда-нибудь уйдет из особняка. Потом я нащупываю в кармане браслет, он охвачен лучами ярко-синего цвета. Холодное пламя пылает, нервно дрожит, будто оно само побаивается того, что таится за дверью.

Тварь неожиданно вернулась из своего темного мира, а я угодил в ловушку.

Простучав по деревянному полу когтями, оно замирает возле двери. До меня доносится сиплое дыхание.

Подо мной скрипят половицы. Тварь, вероятно, обладающая чутким слухом, напирает без раздумий всем весом на дверь. Дерево трещит от напора, дверная ручка начинает бешено вертеться. Мой взгляд мечется из стороны в сторону. Кошмар наяву, мой сон сбывается у меня на глазах: я в тупике и никак не могу выбраться на улицу. Вдруг я решаюсь надеть браслет. Если однажды получилось у мистера Ленгретти, получится и у меня.

После соприкосновения прохладного металла с кожей вижу, как меняется окружающее пространство. Его плавные мягкие контуры льются каскадами водопадов, предметы превращаются в причудливые узоры. Стены – это пятна, не более, а свет слишком резкий. Я думаю сейчас об окне: как хорошо было бы добежать до него и попытаться выбраться на карниз. Но вдруг оно само приближается ко мне вплотную, я едва успеваю отскочить. Это невероятное действо на краткое мгновение возвращает мой мозг к реальности, и я слышу безжалостные удары в дверь. Еще одного удара петли не выдержат. Дверь непременно вылетит, и тогда меня можно брать голыми руками.

Звуки и ощущения усиливаются, я четче вижу предметы в тенях, даже в самых темных уголках. Свет режет глаза, но это не так страшно, к этому можно привыкнуть. Ощущения такие, будто ты подставил лицо морской приливной волне в ясный солнечный день, но вместо ожидаемой плюхи почувствовал прикосновение легкого ветерка.

Я стараюсь сконцентрироваться на стене, представить проход, лазейку, хотя бы узкую щель. Браслет повинуется и очень вовремя создает, то ли наяву, то ли в воображении, дверь в стене. Браслет и мысли работают синхронно, будто сговорившись, как одно целое. Когда я отворяю дверь и удивляюсь ее материальности, соседняя срывается с косяка вместе с петлями и падает на пол. Тварь торжествующе вламывается в комнату.

В коридоре мелькают птичьи лапы молочного цвета. Когда я пробегаю мимо, то боковым зрением замечаю размытый силуэт большой головы и черные, как смола, глаза. Оно в этот момент поворачивается в мою сторону и пригибается в проеме, чтобы пролезть обратно в коридор.

Я несусь вниз по лестнице, слыша позади сиплое дыхание огромного существа. Входная дверь распахнута, через нее проникает свежий воздух, легкие на миг наполняются им, но улица остается недосягаемой. Я оступаюсь, сердце на короткий миг замирает, и вот я растягиваюсь перед тварью ничком.

Я споткнулся об этот чертов журнальный столик, подвернул ногу, когда пытался его перепрыгнуть. Тогда и сейчас я заблаговременно не убрал его, не отодвинул. Какой же я идиот!

По дому разносится какофония звуков. Телефон у меня в кармане надрывается от настойчивого звонка, но вскоре выпадает на пол, и я нечаянно отбрасываю его куда-то к левой стене, к зеленой напольной вазе. Я оборачиваюсь и пытаюсь ползти вперед. То, что я вижу сейчас перед глазами, стало ожившим ужасом из сказок о чудовищах, настоящим кошмаром.

Голова существа большая, на плоском, с обвисшей складкой лбе зияет черная пустота вместо глаз. Под маленькими, как раковинки, ноздрями распахивается и смыкается острая пасть, внутри которой сверкают бесчисленные, заостренные, словно бритвы, зубы. Худые, неестественно длинные руки оканчиваются когтями, но самое жуткое в существе – это отростки, острые концы которых достают до земли. Они растут прямо из подмышечных впадин, скрытых под слоем складок сморщенной обвисшей кожи. Они, кажется, несут смерть. Существо, пожалуй, использует острые концы наподобие разделочных ножей, когда предоставляется возможность. Нагое тело покрывают в промежности мягкие волосы стального цвета, волосы с рыжеватым отливом также растут вдоль сутулой спины и на небольшом хвосте.

Воцаряется пауза, я даже перестаю слышать свое дыхание. Оно изучает меня – я внимательно разглядываю его. Оно подходит чересчур близко к моим ногам, которые я изо всех сил стараюсь поджать и отползти как можно дальше.

Оно будто забавляется, получает удовольствие от нашей встречи. Смертельный ужас парализует не хуже яда змеи. Я сломлен и я в плену у этой твари.

Как это глупо, глупо и непростительно было упасть прямо перед ним! Существо знало, что я никуда теперь не денусь, и начало направлять свои отростки-ножи прямо мне в лицо.

Я мысленно прощаюсь со всеми, кого знаю, и в сердцах кричу этой твари, чтобы она провалилась на месте, убиралась туда, откуда пришла. И вдруг происходит нечто невероятное: под ее когтистыми лапами разрастаются крохотные пятна, доски пола начинают чернеть и становиться вязкими.

Тварь, обладающая, вероятно, еще и смышленостью, пригвождает к полу мою руку, на которой надет браслет, она пытается сорвать его клешней и отбросить, как заразу, но тут на нее бросается волк. Джек набрасывается сверху, изо всех сил старается разорвать на куски костлявую плоть, затем смыкает челюсти на глотке у существа и держит его до тех пор, пока существо не отбрасывает волка к стене. Несмотря на общую костлявость, кожа твари очень крепкая, местами твердая, как панцирь, а туловище мускулистое, оно не по зубам волку.

Джек встает, его шерсть дыбится от гнева, он издает злобный рык, собираясь драться до победного конца, опять кидается на противника и получает удар кулаком по носу. За моей спиной раздается вой, визг, возня. Я изо всех сил бросаю в спину твари напольную вазу.

Джек лежит неподвижно, я испускаю сдавленный стон и бросаюсь к выходу и закрываю дверь на ключ чуть ли не со слезами на глазах.

Где-то за изгородью, в северо-западной части леса возобновляется лай потерявшегося пса Адмунта Риза. Его привлекает запах страха и злобы или иная сила? Что заставляет животное вернуться в этот жуткий час, когда из своего странного неведомого мира вылезло нечто?

Существо не сдается. Я стою, подперев дверь плечом, и готовлюсь к новым ударам. Но потом все неожиданно замолкает: и злобный лай, и удары в дверь.

Оно просто ищет другой способ достать меня?

– Эй, ты, – меня неожиданно окликают. – Ублюдок.

Голос молодого мужчины вводит меня не в меньший ступор, чем то, что только что происходило внутри особняка. Стив держит меня на мушке, он целится из серебристого отцовского револьвера.

– Успокойся, Стив, убери оружие, – говорю я, поднимая руки над головой.

– А то что, разобьешь мне лицо? – злобно спрашивает Стив. – Где Мира, она с тобой?

– Нет, конечно. Она у себя дома. Где же ей еще быть, по-твоему?

– Стой, где стоишь, – нервно вопит он. – А… кого… ты там запер? А?

Я тревожно поглядываю на дверь.

– Как тебе объяснить. Там ходит чудовище, и оно сейчас ищет выход наружу. Если оно найдет нас, то уже ничто не поможет. Надо уходить…

Я знал, что услышу хохот, и не ошибся.

– И еще меня здесь все считают больным на голову. А на самом деле это ты чокнутый! Вот беда! Как убедить теперь в этом Миру, если произойдет несчастный случай? Как считаешь, долго она станет горевать?

Я остаюсь бесстрастен к его болтовне.

– И каково это? Спать с женщиной, которая тебе не принадлежит! – изо рта, перекошенного ненавистью и злобой, во все стороны разлетаются брызги. – Ты знал, знал, что так будет. Ты специально испытывал меня, чтобы позлить. Ну что, теперь получишь порцию свинца в сердце!

В этот момент я осознаю, насколько плачевно мое положение. Ствол! Когти! Меня непременно сейчас что-то убьет.

– Спускайся! – приказывает он мне. В его глазах все сильнее разгорается злорадный огонь мстительного превосходства.

Я повинуюсь его желанию. Психопат тем временем продолжает целиться мне в грудь.

– Я только что слышал лай собаки, которую, по-видимому, ты потерял, – говорю я.

– Почему ты считаешь, что это именно я сделал, выродок? – бросает он в сердцах.

– Потому что твой отец на такое не способен, Стив, а ты даже очень, если всю сознательную жизнь не в состоянии очаровать девушку, которую любишь. Не обижайся. Ты признал сейчас, в эту секунду, свое поражение, и вот ты здесь. Слабость всегда рождает ненависть. И лучший способ, по-твоему, избавиться от меня. И что потом? Ты думаешь, Мира захочет впускать в свою жизнь убийцу – человека, способного на жестокость?

– Стой, где стоишь, не подходи, а то выстрелю, – цедит психопат. Его зрачки расширяются еще больше, глаза очень быстро бегают в стороны, но это не мешает ему целиться точно в меня. – К черту пса… к черту тебя и всех… к черту.

– Расслабься, Стив, опусти оружие, и мы спокойно поговорим, но не здесь, а там, далеко за воротами.

– От кого удирал? Кого ты там запер? Отвечай, – рявкает парень.

– Лучше тебе не знать, – хладнокровно отвечаю я, стиснув зубы.

Я с опаской поглядываю на дом – пытаюсь проверить тыл: необходимо знать, что происходит позади, это очень важно.

– Ты был у нее, – я подумал, парень сейчас расплачется. – Моя малышка Мира нуждается во мне, а ты пришел и все испортил, ты забрал ее у меня…

Он прислоняет ствол к виску, горько вздыхает и вновь направляет пистолет на меня.

– Ты не в себе, Стив, не делай глупостей. Надо скорее уезжать. Это место опасно. Выслушай меня… Здесь обитает монстр, огромный, и он ищет сюда путь, с каждой потерянной секундой мы увеличиваем шансы погибнуть или, того хуже, исчезнуть, как предыдущие хозяева.

– Только послушайте его! – нервно восклицает Стив, ненадолго опуская револьвер, чтобы затекшая рука отдохнула. – Я всегда верил, что ты сумасшедший. Разве нормальный человек способен жить одиноко в лесу?

Лай пса Риза становится ближе. Только на этот раз эти звуки меня сильно напрягают, все тело покрывается мурашками, я нутром чую надвигающуюся беду. За спиной Стива видна синяя «импала», она стоит прямо в воротах, дверь со стороны водителя открыта. Сам Риз заметно бледнеет и все больше косится на сад, прислушивается к шорохам.

– Может, ты ученый и намутил тут какой-нибудь эксперимент, ну, типа, неудавшийся? Сидишь под прикрытием… Постойте, как я раньше не догадался? Может, Мира у тебя? Ты наверняка ее сюда в багажнике привез. А ну, отворяй дверь или мозги вышибу.

Я не остаюсь равнодушным к подобным заключениям:

– Я рад, что у тебя все в порядке с фантазией, только боюсь расстроить твою тонкую душевную натуру, Шерлок Холмс.

Палец у сумасшедшего Стива слетает с курка, раздается оглушительный выстрел. Пуля вонзается в песок рядом с моим ботинком. Я моргнуть не успеваю, как рядом с ногой на полметра поднимается облако из кусочков травы и мелких камней.

– Ух ты. Чуть не попал, – радуется стрелок.

– Ты рад? Ты конченый псих, неспособный завоевать сердце девушки честным путем! Выбрал самое легкое и доступное.

– А ты с ней был честен, когда плотоядно разглядывал ее? Наверное, ни о чем другом и думать не мог, – интересуется Стив. – Верно я говорю?! Так вот, учти, теперь ни с одной земной женщиной ты не будешь спать, потому что я прострелю тебе яйца…

От браслета начинает исходить свет, мерцающий при соприкосновении с воздухом: чистый, насыщенный индиго возле выпуклого шара, бледно-голубой, рассеивающийся по краям – кричит, взывает к благоразумию.

– Оно здесь… рядом. Мы опоздали, – я поднимаю глаза на Стива. Тот с любопытством разглядывает браслет, но ничего не предпринимает, не осознает надвигающейся беды.

– Что это такое на твоей руке? – это последнее, что он произносит.

Я решаюсь подойти к нему, мне страшно, но я не могу не действовать. Это либо спасет нас, либо погубит, но другого шанса больше нет.

– Надо уходить, сейчас же, – кричу я остолбеневшему Стиву, но он стоит с опущенной головой и что-то внимательно разглядывает на земле, под ногами.

Он с ужасом разглядывает появившуюся рядом тень. Огромную тень существа, которого еще несколько секунд назад попросту не было, а потом оно внезапно материализовалось из мертвенно-бледного морока, оживший кошмар, глядящий на меня сквозь глубокую темноту кокона.

– Стив, брось мне оружие, – истошно воплю я. В ответ он поднимает глаза, полные отчаяния и дикого страха. – Скорее, я отвлеку его на себя…

Все складывается плохо, можно сказать, чересчур скверно. Но я не собирался жертвовать собой ради того, кто еще несколько минут назад грозил отправить меня к праотцам. Он не бросил мне револьвер, и мне ничего не оставалось, как бежать к деревьям под душераздирающие вопли Стива, в поднявшийся высоко от земли туман, умоляя браслет найти мне спасительное укрытие.

Я иду по каменной дорожке среди уснувших дубов и лиственниц, ступаю по отпечаткам человеческих стоп, их голубое приглушенное сияние впечатляет и удивляет, но у меня нет времени на то, чтобы остановиться и рассмотреть их получше.

Следы выводят меня из тумана к амбару, я двигаюсь вдоль деревянной стены, за углом которой скрывается вход в помещение ниже амбара. Семь широких каменных ступеней ведут в погреб. Он закрыт тяжелой кованой дверью с висящим на ручке замком.

Браслет лихорадочно искрится фейерверком синих, зеленых, красных, фиолетовых сполохов. Такого я еще не видел и не могу с уверенностью сказать, что это хороший знак.

Я спускаюсь; замок проржавел, но чудом остался висеть, так что ничто не помешало мне попасть внутрь этого подвала. Стены снаружи и внутри отштукатурены, низ кардинально отличается от деревянной постройки сверху. Я и не знал об этом нижнем ярусе. Теперь понятно, отчего дерево так стремительно разрушается. Внутри сыро и темно, в нос врезаются запахи плесени и гниения. Где-то на бетонный пол падает вода.

Я сразу баррикадирую за собой вход всем, что попадается под руку: это деревянные ящики и стулья, несколько бочек. Главное – немного задержать противника, а там будь что будет. Я вскидываю руку с браслетом, используя его свет как фонарь.

Стены испещрены трещинами, кое-где штукатурка отвалилась кусками. Помещение достаточно вместительное, поэтому в него запихали все, что только можно. По стенам до невысокого потолка грудами навалена старая мебель из спален, поломанные столы и двуногие стулья. Я насчитал здесь двадцать два столовых прибора, из них половина из чистого серебра, все валяется на полу и грохочет прямо под подошвами. На противоположной стене, напротив прохода, в потолке, покрытом каплями и темными трещинами, виднеется квадратный люк.

К нему прислонена деревянная лестница.

Я поднимаюсь и пытаюсь откинуть крышку, толкаю ее несколько раз с усилием. Люк с протяжным скрипом открывается, падает на деревянный пол, оставляя в воздухе кружиться полчища пылинок.

Теперь я над подвалом. Здесь светлее из-за множества щелей и дырок в дереве. Через потолок с перекрытыми стыками видны куски серого неба, свет стремится рассеять тьму, проникая через узкие оконца, заколоченные деревянными досками. Я могу использовать щели в них для слежки за тварью, если она появится здесь.

Возле крепко запертых дверей стоит круглый стол с фигурными ножками в виде львиных лап, на нем гигантский слой пыли, сверху лежат старые, с пожелтевшими страницами книги в мягких переплетах. Толстая массивная цепь, обмотанная вокруг дверных ручек в три слоя, свисает прямо до темной щели в полу, рядом стоят старые треснувшие рамы от картин, внутри которых нет ни одного холста. Быть может, картин никогда и не было, а может, кто-то хозяйственный нашел им место получше.

Браслет нервно мерцает. Я приближаю его к лицу и слышу лай недалеко отсюда. Через окно частично видны половина сада, черный забор, каменные дорожки, теряющиеся в сизом тумане. Он не сходит в этой части, лишь изредка его пелену разрывает ветер, а затем он так же плавно, лениво стелется по земле, скрывая препятствия на пути.

Браслет приводит меня в исступление. При виде яркой вспышки, внезапно озаряющей всю комнату, я срываю его с запястья и ловко кладу в карман.

Он намекает мне, что тварь поблизости. Но теперь ничто не выдаст моего присутствия. Ткань хорошо маскирует, я плотнее прижимаю к карману ладонь и принимаюсь терпеливо ждать.

На одной из дорожек стоит хаски Джек – красивая собака, сначала я даже путаю ее со своим Джеком-вол ком. Откуда она здесь? Наверняка забежала через открытые ворота. Мое сердце сжимается от боли – так тяжело становится на душе. Я не могу принять смерть Джека. Не могу поверить, что его больше никогда не будет рядом. Но вдруг он жив?! Смогу ли я вернуться к нему, чтобы помочь…

Собака неожиданно поворачивает морду в мою сторону. Меня передергивает от ее пристального взгляда. Наступает момент, когда она может выдать мое месторасположение. Мы несколько мучительных минут смотрим друг на друга: я – со страхом и нервной дрожью, она – бесстрашно и с интересом. «Зачем ты здесь? Уходи, глупое животное», – умоляю я про себя ее, но она никак не реагирует.

А потом ее будто заводят. Ее лай звучит пронзительно громко, сквозь паузы, когда собака прислушивается, я улавливаю со стороны особняка шорох шагов. Воздух наполняется тревогой. У меня давно пересохло во рту, кровь начинает пульсировать в висках. Внезапно из тумана выныривает высокая бледная фигура. Я от страха отскакиваю назад, когда существо налетает на неразумное животное и принимается царапать его когтистыми лапами, вгрызаться в плоть, не давая хаски никаких шансов отбиться или приподняться от земли, к которой его прижимают крепкие птичьи лапы. Собака находится полностью во власти существа. Оно отрывает кусок окровавленной плоти, выплевывает его и принимается оглядываться в бледном тумане. Оно водит черными бездонными глазницами по сторонам, пока его взгляд не останавливается на амбаре, где прячусь я. Земля рядом с ним окрашивается в темно-бордовый цвет. Я чувствую холод и опустошенность, проглатываю ком в горле и скольжу по стене вниз, больше не в силах наблюдать за чудовищем.

Все дальнейшее происходит в тишине. Я слышу хруст веток рядом с моим окном, силуэт перегораживает падающий внутрь свет. Я вижу теперь на полу тень существа, и выглядит она жутко. Хорошо, что меня укрывает темнота, в которой я совсем незаметен.

Теперь я слышу, как оно принюхивается и прислушивается. Я сжимаю челюсти, задерживаю дыхание. Напряжение настолько мощное, что я пытаюсь стать частью этой стены. Я не способен ничего противопоставить ему, если оно вдруг заинтересуется амбаром и захочет проверить его изнутри. Я прячусь в гниющей клетке, как обреченный загнанный зверь, но страх – это мой первейший враг.

Ветер жалобно стонет. Я сначала думаю, что это его когти скребут по дереву, но потом понимаю: его нет рядом, тень исчезла, шорохи затихли. Сколько я уже таюсь здесь без движения? Где сейчас находится тварь и что будет, если я попытаюсь шевельнуться?

Ноги совсем занемели и отказываются подчиняться. День неумолимо клонится к закату. На наручных часах, о которых я только что вспоминаю, высвечивается время – три пятнадцать. Здесь оно иное. Окруженный высокими и глухими к чужой боли и страданиям лесами, я погружаюсь в темноту. Вечереет. Еще пара часов, и наступит ночь – такая коварная и безжалостная.

Сейчас или никогда!

Сердце пронзает невыносимая боль, когда я слышу голос Миры Джонс:

– Майк… Майкл, где ты?

– Господи. Нет. Зачем ты приехала, – мои привыкшие к полутьме глаза мечутся по комнате. Я запрыгиваю в люк, соскальзываю вниз по лестнице и остервенело освобождаю заваленный проход. Когда ноги взлетают по ступеням, я слышу, как Мира исступленно кричит и вдруг смолкает.

– Нет!. Нет, Мира! – кричу я сдавленным голосом.

Над злобным местом висит гробовая тишина. Моя обычно слегка загорелая кожа бледнеет, словно у мертвеца.

Капли дождя падают с листьев и разбиваются о мое лицо. Потом оно немеет от холода, и, когда ветви деревьев расступаются, мое сердце мучительно сжимается. Она лежит ничком напротив клумбы, рвущейся высокими соцветьями к небу. Волосы растрепаны, в беспорядке рассыпаны по холодной зеле. Мира будто прилегла отдохнуть, укрытая серой дымкой, слегка прикасающейся к ее одежде. Она словно спит – в распахнутой кожаной куртке, юбке до колен и в коротких кожаных ботинках темно-коричневого цвета на устойчивом каблуке.

– Мира, очнись, прошу тебя, – я встаю рядом на колени, но не замечаю никаких следов борьбы, крови, ран. Может, она просто упала в обморок? Прижимаю ее голову к груди и чувствую взгляд.

Поблизости валяется револьвер. Я стремглав бросаюсь к нему, хватаю, одновременно краем глаза замечаю бледный силуэт рядом со стволом лиственницы. За мной наблюдает создание из неведомого мне мира.

Оно, не раздумывая, бросается в атаку, выставляя клешни вперед.

Я бесполезно нажимаю крючок. Осечка. Есть несколько секунд. Наконец я слышу долгожданный выстрел. Но существо преодолевает расстояние между нами, подцепляет меня клешнями, просверливает в куртке дыры и подбрасывает меня высоко вверх. Я ощущаю тупую пульсирующую боль в плечах, что-то теплое стекает по рукам и груди под одеждой. Я качаюсь, беспомощно болтая ногами в воздухе. Стреляю еще раз, тварь в испуге выпускает меня из правой клешни, я срываюсь и беспомощно повисаю на левой.

На землю падает что-то тяжелое – я слышу короткий отрывистый звук.

Тварь не останавливается, она вновь хватает меня обеими острыми клешнями, вонзая их глубже под кожу. Я ору, стону в растекающейся лавине боли, безуспешно отбиваюсь, снова палю, и вот тогда тварь не выдерживает этой наглости. Не стерпев, она отбрасывает меня назад и отступает.

Я не могу вздохнуть, не могу пошевелиться. Я бешено смотрю на нее с высоты. Я до сих пор вишу в воздухе над клумбой, и удерживает меня какая-то странная невидимая сила. Жгучая боль впивается крохотными острыми иглами в каждую клетку моего тела, серые черточки окутывают меня и жалят, словно ядом.

Я стараюсь не потерять из виду силуэт женщины, которую люблю и уже теряю.

Потом приходит ночь – такая коварная и такая безжалостная…

Глава 11

«Мир собирает плату на арене игры. Все расплачиваются, он знает, какой ценностью мы обладаем».

«Наступают, вероломно входят в нашу судьбу те, кто вскоре забирает главное для каждого!»

«Кто определяет нашу дорогу или судьбу, неужели мы сами?»

«За каждым неизбежно ходит тень, это естественно, может, именно поэтому стоит бежать, увеличивая от нее расстояние. Тень – смерть возле каждого человека!» – приятный мужчина в черном костюме вещал из телевизора, стоя на фоне мрачной комнаты.

Голова как чердак, мысли путаются между тем, что внутри, и тем, что на виду. Некоторые из них стали ближе, реальней, они звучат то как барабаны, то как грустная мелодия. Доминик начинал осознавать чувство глубокой потери оттого, что давно не видел брата. Как он? Что с ним?

За окном уже несколько часов подряд свирепствовала непогода, иногда при свете молний Доминик видел сквозь мокрое стекло рябь на асфальте от нескончаемого потока воды, стекающей в канализационные сливы. Темные тучи, казалось, обрушиваются вниз своим вспоротым брюхом, затапливая все вокруг. Свободный ночью от машин, чернильный асфальт отражался в голубых глазах Доминика.

Элиза исподлобья молча разглядывала полуобнаженный силуэт своего супруга, лежа в кровати с большим резным изголовьем. Она подложила под спину мягкую перьевую подушку в белоснежной наволочке и укрылась зеленым пуховым одеялом.

– Долго ты будешь там стоять? – Элиза нахмурилась. Ей пришлась не по нраву перемена в Доминике после их совместного отпуска в Гренландии. – Завтра на работу, если ты еще не забыл, но я хотела, чтобы ты меня обнял, согрел, поговорил, в конце концов. Что тебя беспокоит, Доми? – она выключила плазму и отбросила пульт.

– Он прислал мне письмо, – мрачно отозвался Доминик.

– Ну и что в этом такого?! Он твой брат, понятно, что ему некому больше написать, кроме тебя и дяди, да и тот сейчас занят. Новая молодая жена, старые, как мир, обязанности… Ну, ты понял, на что я намекаю?

– Не дурак! Мы не разговаривали, кажется, почти вечность, так мне показалось…

– Я ошеломлена! Так позвони ему.

Он обернулся.

– Помнишь, вы не ладили?

– Я всегда только защищалась от него. От его мерзких слов, Доми, ты же знаешь.

– Он хороший человек, я не мог себе даже представить, что мой брат станет врагом моей жены!

– Он им сам захотел стать. Давай оставим разногласия в прошлом и начнем заниматься своими делами. Иди сюда, – она похлопала ладонью по свободной половине кровати.

– Я так давно его не видел и не слышал, что иногда с трудом припоминаю его голос.

– Полгода не так уж и много, любимый. Иди ко мне, согрей, а то мне холодно! – она протянула к нему руки с длинными пальцами, украшенными двумя кольцами. В одном из них был огромный бриллиант, сверкающий при каждом движении тела, наряженного в шелковую сорочку. – Тогда ты его прогнал, Доми. Не кто-то другой.

Это было сказано не грубо, но не к месту и не вовремя, потому что Доминик пребывал на меланхоличной волне и мог принять эти слова близко к сердцу. Они на самом деле ранили его, и он опять отвернулся к окну, словно думая, что этот ливень смоет грусть и тоску.

– Он слишком много себе позволял! – продолжала брюзжать Элиза.

– Много! – хмыкнул Доминик. – И это говорит та, которая сама не умеет держать острый язычок за зубами. Я помню, как ты опозорилась на глазах у Майка, и тебе при этом было наплевать, что он подумает, что я подумаю обо всем этом. Я защищал тебя, прикрывал, всегда подставлял плечо, но не для того, чтобы ты потом его осуждала!

– Так не подставлял бы тогда. Чего ради? А, Доми?

– Не называй меня так, слышишь, – разозлившись, он подлетел к дубовой двери.

– Не заводись, ради бога. Ему совсем нет места в нашей жизни, и ты это прекрасно знаешь!

– Не городи чепуху, он мой старший брат, он никогда меня не бросал. Ему всегда будут рады, и ты примешь это беспрекословно!

– С чего вдруг? – она сказала это скорее себе, нежели ему. – Может, еще начнешь выбирать, с кем тебе остаться?!

Доминик равнодушно посмотрел на Элизу.

– Никогда не мог понять твоей ненависти, хоть и потакал ей, а теперь жалею, – он вышел из спальни, прикрыв за собой дверь.

– Майкл Эсм. Где бы ты ни появился, всюду сеешь раздор. Ненавижу тебя…

Она не заметила, что муж оставил щель в двери и прекрасно слышал ее тихое бормотание. Дверь закрылась.

Дом в Торонто принадлежал его жене, Элизе Шетти. Ее дедушка перебрался из Индии в США, в город Денвер. Оттуда, удачно скопив капитал, – в Канаду, в Эксимо-Пойнт, на берега Гудзона. И только внучке посчастливилось перебраться в деловой центр Канады – Торонто, с его огромными возможностями в сфере бизнеса и рекламы.

Здесь началось стремительное восхождение Элизы. Ей было под силу находить общий язык с жителями далекого Востока, с хмурыми светловолосыми северянами, с любыми другими жителями планеты, кроме Майкла Эсма – брата ее мужа. Так сложилось само или тому виной был острый язычок Элизы? Доминик не знал: время было упущено, и теперь ни из кого не вытянуть правды.

Дом был полон тепла и роскоши, но не такой, как во дворцах, нет – здесь было уютно: мягкая светлая кожаная мебель, полосатые черно-белые обои, бра, люстры, торшеры в виде бокалов. На кухне стеклянные столешницы и много сочного апельсинового цвета. Окна во все стены.

На улице, прямо на газоне, высился стеклянный купол, закрывающий голубую воду бассейна на время непогоды.

Атлантический океан посылал к ним свое тепло и прогревал воды озера Онтарио. Ночью, при свете огромной луны, оно становилось мостиком в далекую сказку, в иной, фантастический мир. Доминик любил смотреть на него с балкончика гостиной с горячей чашкой капучино, обнимая, по обыкновению, Элизу за талию. Но не сейчас. Сейчас он должен был остаться наедине с собой.

Все обдумать, решить, наконец, чего он хочет от себя, в первую очередь, а потом уже думать о супруге.

На балконе был предусмотрен шатер, поэтому в зонте он не нуждался, а только смотрел, как мощные серебряные стрелы обрушиваются на крышу стеклянного бассейна.

Они жили в тихом районе Торонто. Невдалеке сверкали желтые и красные огни небоскребов и зданий пониже. Жизнь в городе кипела круглые сутки.

Доминик сжал кулаки и запрокинул голову, пытаясь наполнить легкие невесомым воздухом. Почувствовать его запах, впитать в каждую клеточку ускользающий дождь, осознать, ради чего он сам здесь стоит. Он выключил бормочущий телевизор в зале, опустился в мягкие подушки дивана и уснул до утра.

Элиза подкралась, тихо, как кошка, и присела совсем рядом, подтянув сверкающую сорочку и обнажив бедро до середины. Провела нежно пальцами по его гладкой щеке и поцеловала в краешек губ.

– Просыпайся, у нас еще есть время на шалости, – тихо мурлыкала она ему на ухо, а он старательно прикрывал глаза ладонью.

Расстроившись, она было захотела уйти, но он остановил ее, крепко вцепившись в запястье и рывком толкнув на диван.

– Вот это другое дело, – она смахнула с правого глаза белый локон и возбужденно задышала.

Он целовал ее быстро, грубо, как она любила. Сильно, иногда до синяков сжимал в руках ее мягкое теплое тело. Она просила скорей с ней разделаться, овладеть, заставить почувствовать экстаз от близости, который она от природы получала мгновенно.

Когда он вошел в ее трепещущее от желания тело, его лицо осветил луч солнца – теплый, непритворный, встречающий людей каждый день без обещаний и обид. Доброе солнце целовало мир просто так, оно просто было, как когда-то его Элиза была с ним и душой, и телом. Теперь она тоже была рядом, но очень давно перестала его греть, поэтому он быстро закончил свое дело и надолго ушел в душ.

Утром во дворе Доминика ожидал новый сверкающий черный «опель», шумные дороги города и гомон голосов в каждом, даже самом узком проулке. Таков центр любого города мира. Ему посчастливилось стать частью этого огромного прекрасного города вдали от тихих лугов Англии. Это было так давно, что он уже не видел свою жизнь другой.

Доминик подъезжал к деловому центру Торонто. Его офис был в небоскребе First Canadian Place. Отсюда открывался чудесный вид на самое высокое сооружение города – телевизионную башню Си-Эн-Тауэр. Семидесятидвухэтажная башня когда-то считалась самым высоким сооружением в мире.

Он был винтиком в сети банков, главный офис Bank of Montreal (ВМО) стал для него домом и жизнью. На работе он не думал ни о чем другом и был недоступен даже для звонившей жены. Он отключил телефон, поморщившись, забросил его в пустую мусорную корзину и устало откинулся в кресле.

Мимо проходил один из коллег, который шатался по огромному офису, то и дело бросая на Доминика любопытствующий взгляд больших карих глаз. Доминик потер переносицу и тяжело вздохнул.

– Как дела? Как отпуск прошел? – наконец, не выдержав, обратился к нему парень.

– Нормально, – спокойно ответил Доминик.

– Чего так вздыхаешь, Доминик? Ты как будто из шахты поднялся, а не по живописным местам ездил, – полноватый мужчина приятной наружности с добродушным румяным лицом уселся на край рабочего стола и деловито пододвинул вторую кружку с горячим напитком, каким именно – Доминик не понял. – На вот, взбодрись, раз уже выдохся.

– Не хочу, Эвен. Ничего не хочу. Кажется, отпуск пошел на пользу только ей.

– Понимаю, – протянул Эвен и громко отхлебнул капучино. – Поссорились?

– Нет. Все дело во мне. Я… – он задумался, но потом вдруг сообразил. – Думал, что люблю ее. Я так на самом деле думал, а получается, что…

– Перестань, просто ты остыл. Да! Так со многими бывает после стольких лет отношений. Она у тебя классная, красивая, деловая, тебе здесь местечко теплое подыскала. Знаешь, – Эвен подался вперед, ближе к уху собеседника, и тихо прошептал: – ВМО – такая сеть, что вовек не распутаешься. Многих вышибает за косяки только так. У тебя же все стабильно, ты можешь быть уверен в завтрашнем дне. Без нее, друг, худо будет, поверь мне на слово. Твою дамочку здесь все уважают, после президента, конечно. Помню, конфуз на свадьбе вышел, ты тогда с братом поссорился. Может, из-за этого твоя совесть режет тебя ножом?! Прости, если на больную мозоль наступаю…

– Я зол, Эвен. Я злюсь на себя. Не знаю, что мне делать дальше, как с ней жить. Она ни за что на свете не позволит мне общаться с Майком. Она разорвет его на части, если узнает об этом. И тогда я потеряю ее. Я вне себя от ярости. Все из-за меня. Мне не стоило влезать тогда. Я должен был позволить им закончить разговор. Возможно, Майк тогда готов был с ней договориться и прекратить эту глупую вражду!

Доминик жадно выпил капучино до дна, чем удивил еще сильнее раскрасневшегося Эвена.

– Где он сейчас? Есть у тебя от него хоть какая-нибудь весточка? – поинтересовался Эвен.

– Да, кажется, еще пока есть. Он вроде в каких-то лесах Канады мечтал купить себе дом со странным таким названием, «Черный бор» – вроде так. По-моему, в провинции Юкон. Он мне присылал раньше фотографии с адресом, но потом покупка сорвалась…

– А раньше где проживал твой Майк? В каком городе, в смысле.

– В Ванкувере. Я не уверен, что он все еще там живет.

– Понятно. Дикие непролазные леса не лучшее место для прогрессивного и делового человека. Запомни, жена у тебя золотая, и ничего не придумывай, друг. Ну, все, – Эвен глянул на циферблат позолоченных часов. – Мне пора бежать. Жене еще цветы купить надо, у нас ведь сегодня годовщина! И телефон из мусора забери.

– Конечно, беги.

Они тепло распрощались, Доминик тут же уставился в экран стационарного компьютера, быстро набирая на клавиатуре что-то важное. В почте он заметил свежее письмо от Майка. Тот писал о делах: что купил новый дом в живописных сосновых лесах Юкона, что хочет помириться с младшим братом и интересуется, как у того дела.

Сегодня же первое ноября. Письмо осталось без ответа.

Ему вдруг захотелось написать брату, но рука замерла в оцепенении. Будто Элиза все еще контролировала его эмоции. Он выключил компьютер и вышел из здания, опустошенный.

Еще на пороге Элиза бросилась ему на плечи – расстроенная, глаза печальные, задумчивые. Они долго так стояли, обнявшись и не проронив ни слова. Потом она провела его, как обычно, в просторную столовую, усадила за круглый стол из мореного дуба, подала суши и села напротив.

Он принялся есть, не отрывая глаз от тарелки.

– Долго ты будешь меня игнорировать? – ласково улыбнувшись, проронила Элиза и протянула к нему изящную руку с толстым серебряным браслетом с янтарем и в перстнях с ярко-зелеными изумрудами на расслабленных пальчиках. Белокурые волосы она собрала на темени в хвост и нарядилась в приталенное темно-зеленое платье чуть выше колен. Карие глаза были подведены черными стрелками, помада благородного бордового цвета.

– Что произошло с тобой, Доминик? Какая муха тебя укусила? Все из-за Майка, верно? Ну, прости меня. Что мне еще для тебя сделать? Пойми же, наконец, – она громко вздохнула, – для меня главное – быть рядом с тобой.

Я хочу, чтобы вы помирились. Только не на моих глазах и не на этой территории. Ладно?

Он поднял на нее ничего не выражающие глаза и сдержанно ответил:

– Мы пять лет живем вместе, а еще ни разу не говорили о нашем совместном будущем. Ты привыкла жить просто, без обязательств. Вот на свадьбу согласилась только из-за того что я надоел тебе напоминаниями об этом. Ты всегда и везде хочешь быть на высоте. Ты привыкла жить раскованно и свободно, а я так не могу, понимаешь? Я никак не могу понять, ради чего мы столько лет вместе?

Чтобы заказывать из ресторанов еду, ходить в театры и общаться с неприятными мне людьми? А после притворного общения заниматься любовью и ждать, когда ты изменишься? Станешь более домашней, ласковой, начнешь прислушиваться ко мне, к мужу!

– Я все поняла, не глупая.

После недолгой паузы, она выпалила:

– Я беременна, Доминик.

Наступила глухая тишина.

– У нас будет маленький, ты понимаешь? Я готова ради тебя стать мамой, женой, посвятить всю себя семье. Ты так долго ждал этого от меня, теперь я готова. Теперь все изменится в наших отношениях, Доми!

Она мягко положила теплую ладонь на его руку. Он вздрогнул, потом убрал руку и вышел в широкий коридор.

Элиза догнала его, когда он уже выходил на улицу и закрывал за собой дверь. Они с минуту пристально смотрели друг другу в глаза.

– Ты уходишь, Доминик? Почему? Что я сказала не так? Прости, быть может, надо было… – она по настоящему испугалась, когда не заметила той живой реакции, которую получала всегда. Он, как правило, был очень чуток к ней, но не сейчас. – Прости…

Доминик на этих словах закрыл за собой входную дверь, поселив в душе Элизы страх потерять его навсегда. «Он не может просто бросить меня! Нет, я в это ни за что не поверю», – говорила про себя Элиза, прислонившись плечом к белой стене, сверкающей множеством звезд.

Он возвратился в одиннадцатом часу с огромным букетом белых лилий.

Супруга сидела под тонким пледом на диване в полосатой гостиной и ни о чем не подозревала. Перед тем как заключить ее в объятия, он шумно поставил в вазу перед ее носом ароматные цветы.

– Я очень счастлив, любимая, – он провел широкой ладонью по ее плоскому еще пока животу. Поцеловал в щеку и быстро обхватил рукой ее плечи. —

Наконец я стану папой! Даже не верится. Это точно, правда?

Он отстранился от нее, недоверчиво глядя в хитрые, иногда безжалостные темные глаза. Он никогда не мог отличить, говорит она правду или лжет.

– Конечно. Разве я могу говорить о таких вещах несерьезно? Мне даже немножко обидно, любимый, – она насупилась и повернулась к нему в профиль.

– Конечно, конечно, – повторял он, поворачивая ее лицо к себе, касаясь пальцами ее подбородка. Потом целовал ее губы, залез шаловливыми пальцами под цветную кофту на тонких бретелях, стянул свободные серые брюки и торопливо принялся сдирать одежду с себя. Он думал, что если овладеет любимой, то сможет простить ее, забыть на время о брате.

Скандал, разразившаяся вокруг канитель, казалось бы, нелепых обстоятельств до глубины души задели его, не давая заглушить эти муки ни одним поступком, ни одним действием. Даже на работе он все чаще стал замечать, что думает не о том. Тело в Торонто, а сердце и мозг всецело пребывают с Майком.

Они лежали, прижавшись обнаженными телами друг к другу, укрытые пледом. Элиза положила голову ему на плечо, нежно водила пальцами по гибкому торсу мужа.

– Я думаю взять несколько отгулов, – выпалил Доминик.

– Зачем? – удивилась она. – Разве ты их получишь? До меня дошли слухи, что твой шеф на грани развода; вряд ли ему сейчас понравится услышать такую просьбу от лучшего работника, который только что вернулся из отпуска. Так зачем они тебе понадобились, Доминик?

– Я собираюсь сгонять к Майку.

В темных глазах зарождалось яркое обжигающее пламя, но вдруг его словно залили водой. Глаза блестели, искрились от влаги, будто он расстроил ее до глубины души. Наступила ожидаемая тишина, в которой было слышно только дыхание обоих.

– Я знаю, что тебе это не нравится, Элиза. Но по-другому я не могу, мне необходимо с ним поговорить.

– Ехать бог знает куда, чтобы только поговорить! Ты в какое время родился, Доми! – тут же завелась она. – Человечество, люди давно для этих целей используют телефон! Я тебя не отпущу…

– Я должен, как ты не можешь понять! Он не твой брат, а мой еще пока, и я имею полное право на это! Я не бросаю тебя, а лишь покидаю на неделю.

– Неделю? – ее глаза выкатились.

– Перестань, не порть мне настроение.

– Ты оставляешь меня беременную, одну?!

– Прекрати. Срок небольшой, справишься, дорогая, – он звонко поцеловал ее в губы и увлек под одеяло, как волна, которая обрушивается на берег, подхватывает и увлекает в бездну свою добычу.

На работе его дожидался вечно румяный Эвен. Он внимательно, быть может, чересчур внимательно рассматривал Доминика. Тот, с зажатым в руке листом, в полурасстегнутой белой рубашке, выглядел дико и чудаковато. Обычно Доминик не позволял себе вольностей, он никогда не расстегивал пуговицы, даже на горле, а тут – почти до груди. Вместо аккуратной прически – взъерошенные темные волосы. Он выглядел так, будто переболел желтухой, а все из-за дум: совесть так и разъедала Доминика изнутри. Он откинулся в кресле и смотрел в большое окно, на голубое чистое небо без единого облачка.

– Выкладывай, что шеф сказал?

– Иди к черту или работай, – ответил Доминик задумчиво, сосредоточенно перечитывая, что именно он написал для шефа. – Вроде все верно, но кому-то на грани развода захотелось испортить мне жизнь.

– Зачем тебе привлекать к себе внимание? Сиди и делай свои дела, друг.

– Нет, я уеду, и меня никто не остановит. У меня сердце кровью обливается от бездействия. Я должен, но никто не хочет меня понять.

– Не знаю даже, как помочь тебе, Доми. Потерпи, и тогда все само собой разрешится…

В конце рабочего дня он забежал в цветочную лавку. Начался ливень, и он с полчаса простоял с букетом ярко-красных роз под навесом кафешки. Он торопился попасть на стоянку, к «опелю», это в двух кварталах отсюда. Его так достал сегодняшний день, что он не выдержал и пошел в магазин пешком. Все время в машине, в офисе, и редко на улице, редкими стали и прогулки с дорогой Элизой. А так он хоть наполнил легкие кислородом, проветрил мозг и размял задеревенелые мышцы.

В семь «опель» стоял под воротами двухэтажного коттеджа с бассейном на улице, с видом на прекрасные воды Онтарио, с открытой верандой. Обласканная лужайка росла и зеленела с каждым новым днем. Доминик еще до отпуска собирался на выходных благоустроить сад, подстричь газон, убрать пестрые ароматные цветы в кадках, занести их в гараж на время проливных дождей и холодов. Если только решится остаться здесь теперь.

Звонок – быть может, не самый лучший вариант после долгой разлуки, но самый надежный и доступный, Элиза верно говорит.

«Может, Элиза права, и стоит просто поговорить по телефону, чтобы не стеснять его своим присутствием? Сказать, что все в прошлом, и я больше не злюсь. Нет, злюсь, только на себя, Майки!» – он думал сосредоточенно, представляя выражение лица Майкла, когда тот услышит голос родного брата.

Он отворил дверь, и еще с порога в нос ударил запах жаркого, пряностей и ароматной зелени. В коридоре, где росла вечнозеленая пальма – метровый ствол, увенчанный пучком крупных перистых листьев, – он остановился, прислушиваясь к шипящему в сковородке маслу и голосу.

Элиза обожала огромные растения и цветы, но ухаживал за ними Доминик. Ему нравилось наполнять дом уютом и вечно меняющейся жизнью. Без растений дом быстро бы захирел, как и он сам. Он шел на возбужденные восклицания Элизы, которые звучали с кухни. Она с кем-то разговаривала.

Доминик замедлил шаг, прислушался к разговору. Жена говорила раскованно, она была возбуждена и взволнована:

– Что я должна ему рассказать?! Нет, ты что! Тогда все будет кончено. Пусть остается все как есть, мам.

Доминик сжал охапку роз и спрятал букет за спиной.

– Он хороший, правда, – она произнесла это так мило, что Доминик широко улыбнулся. Он понял, что разговор о нем. – Я не знаю, мамочка, я запуталась, – она со стоном выдохнула. – Время не вернешь, мне пришлось сделать этот выбор. Теперь я не жалею, но… все равно так больно…

Доминик собрался было постучать, но его мышцы будто сковали. Он, сам того не желая, продолжил слушать голос Элизы.

– Так больно осознавать, когда ты любишь другого. Доминик ведь верит, что я терпеть не могу Майка, а у меня просто сердце разрывалось от боли, что он не со мной. Мам, я до сих пор его люблю и пытаюсь жить с этими мыслями, а смотреть по-прежнему с любовью в глаза его брату. Доминик милый, добрый, красивый по-своему, и, кажется, у меня получится его полюбить. Ты мне веришь? Спасибо, мамочка, ага, до скорого, и я тебя люблю. Пока!

Элиза положила трубку на каменную столешницу и подошла к плите.

На сковороде в шипящем масле жарились стейки. Она быстро перевернула их и натолкнулась глазами на него – остолбеневшего, негодующего, обманутого.

– Ты только вошел? – холодно спросила она, хотя ее и передернуло от испуга. – Я думала, ты задержишься на работе. Помнишь, ты что-то с утра говорил…

– Что за игру ты со мной вела пять долгих лет? Для чего ты мне врала, зачем привязала к себе? – он сжал крепко кулаки от злости и швырнул розы к ее ногам.

– Ты все слышал? – голос Элизы дрогнул, она едва сдерживала слезы. – Доми.

– Значит, и про беременность ты мне лгала! Одна ложь, а я, как дурак, слепо верил тебе…

– Доми…

– Не называй меня так никогда. Слышишь! – у него сердито сверкали глаза. – Только Майкл имеет право на это, только близкие, – он оборвал себя.

Его сейчас резали острые ножи горькой правды. – Я доверял тебе, защищал, из-за тебя я поругался с Майком. Мог бы и догадаться о твоем отношении к нему, ведь все, что происходило между вами, нелогично, не имело смысла и причин.

Он опустил разочарованное лицо в пол.

– Я изменюсь, Доминик, я сумею – ради тебя. Ради нашего будущего малыша…

– О чем ты говоришь! Ты столько лет водила меня за нос! Все, что я делал для тебя, оказалось бессмысленным.

– Я постараюсь. Я недавно поняла, насколько люблю, насколько сильно все эти годы я любила только тебя, Доминик. Верь мне, прошу тебя, – Элиза снова догнала его в коридоре, мерцающем сотнями крохотных звезд на фоне падающих лучей закатного солнца.

Он не стал долго размышлять: вильнул направо, прошел через зал, поднялся по стеклянной лестнице в спальни и принялся быстро упаковывать вещи в коричневую сумку и иссиня-черный чемодан на колесах.

– Куда ты поедешь: к дяде, к Майку?

– Хочешь со мной? – съязвил он, не замечая ее бешеного взгляда, будто он бросает ее на произвол судьбы, бесчестно оставляет, когда решается судьба его неродившегося ребенка.

– Я не прощу себя, если позволю тебе уйти из моей жизни навсегда, – заплакала она.

– Представь, я уже из нее ухожу, – он затолкал рубашку, застегнул молнию чемодана и зашагал к двери.

– Нет, Доминик, не уходи, – рыдала жена за спиной. – Я не смогу без тебя, я люблю тебя…

Не оборачиваясь, он вышел на улицу, толкнув ногой дверь, забросил чемодан и сумку в багажник «опеля».

– Прошу, прости, – догнала Элиза своего мужа, когда тот садился за руль.

– Ты лгала мне, изворачивалась, строила отношения так, как удобно тебе и только тебе! Это безнадежно, Элиза.

– Не уходи, – прошептала горько она, беспомощно опуская голову.

– Мне ничего от тебя не нужно. Прощай!

Он увидел в карих глазах только равнодушие, но ни капли любви и раскаяния. Ей было жаль только себя. Она вдруг затихла, перестала всхлипывать. В глазах даже разгорелись искорки презрения – адово пламя. Сейчас, видимо, к ней стало приходить понимание, как она сглупила. Не вовремя произнесенные слова стали естественным катализатором расставания.

Она вдруг смирилась с его решением, отступила назад, и он уехал, как и обещал. Навсегда.

Глава 12

С неба на лобовое стекло обрушились сверкающие стрелы. Он чувствовал на расстоянии, интуитивно: Элиза безостановочно рыдает, как это бывало в самые тяжелые времена недопонимания и недомолвок между ними, когда отношения утихали или гасли, но потом их захлестывал и возбуждал новый поток бурлящих эмоций.

Он хмыкнул. Подумать только, столько нервов ушло на скандалы, а теперь оказывается, что брат был ни в чем не виноват. Как подло он тогда поступил с ним – прогнал из дома, в котором его всегда желал видеть. Мерзко, гадко на душе, в нее словно плюнули, словно выкинули за дверь, а перед этим – растоптали и вымазали в грязи, вытерли о нее ноги, словно об испачканный ковер.

Тут он подумал: вдруг Элиза придет к нему на работу? Обязательно же явится, начнет на глазах у всех вымаливать прощение. Она не отступит, но план действий уже придуман:

– Алло, Крис, это я, Доминик. Как хорошо, что ты ответила. У тебя есть сейчас перед глазами списки квартир, изъятых банком за непогашенные кредиты?

– Хм. Я уж подумала, ты собрался жильем обзавестись. А тебе зачем? Не проще ли снять номер в отеле?

– Нужно эту ночь где-нибудь перекантоваться! И нет, у нее слишком много знакомых.

– Не забывай, я тоже в их числе. Гм. Ладно, это не мое дело, сейчас вышлю по почте.

– Я в курсе, но ты, в отличие от других, умеешь держать язык за зубами.

У тебя, кстати, от некоторых квартир имеются даже ключи. Мы могли бы встретиться? – на том конце проводе повисла глухая тишина. – Кристи, не молчи.

– Боюсь спросить, Доминик, откуда тебе это известно. У меня назначена встреча в Art Gallery of Ontario, можем встретиться возле ближайшего метро.

– Ты душка, Кристи.

– Чего уж там, потом сочтемся!

– Обязательно.

В девятом часу вечера он встретил на ступенях подземки высокую моложавую жгучую брюнетку. Крис было за сорок, а краска для волос помогала тщательно прятать седину. Широкие скулы, ровный нос, пухлые вишневые губы и выразительные глаза, обрамленные густыми черными ресницами, создавали выразительный облик. Выглядела она намного моложе своих лет, лет на тридцать пять – тридцать восемь.

– Я тороплюсь, – сказала она, на бегу передавая ему связку серебристых ключей и раскрывая бирюзовый зонт. – На каждом прикреплены бирки с адресами, их не так много, но, хочу заметить, Доминик, квартиры и дома шикарны. Покупатели вот-вот объявятся, так что не тяни с отъездом, не хочу потом выдавать тебя за рабочего, которого мы пустили на время, якобы починить проводку и сделать небольшой ремонт.

– Угу.

– Сам понимаешь, богатые люди очень суеверны.

– Да брось ты. Меня соседи даже не заметят. Максимум – день, не больше.

– Хорошо, я предупрежу, если покупатели явятся со мной. Без агента никуда.

– Только не вздумай проболтаться Элизе, она не должна знать, что мы с тобой разговаривали.

– Ты же знаешь, твоей Элизе ничего не стоит разыскать тебя.

– Не в этот раз.

– Все, давай, я побежала.

– Желаю хорошо провести время, – пожелал от всего сердца Доминик.

– Спасибо, – она загадочно улыбнулась и, развернувшись на шпильке, махнула рукой, быстро исчезая среди людей с раскрытыми черными зонтами, ждущих, когда зажжется зеленый светофор и можно будет перейти на другую сторону улицы.

Доминик внимательно просмотрел бирки на ключах и выбрал район поспокойнее, где он меньше всего привлек бы внимание.

Начался сумасшедший ливень. Пока он бежал к машине, куртка совсем промокла. Он стряхнул влагу с рук и взял смартфон. На нем было несколько пропущенных вызовов от коллег и три, почти друг за другом, вызова от жены, восемь СМС с банальными, старыми, как мир, извинениями.

В лобовом стекле отражались ветви деревьев. Доминик бросил телефон на заднее сиденье. Завел двигатель, съехал на оживленную дорогу. Асфальт разогрелся от колес и высох почти сразу после окончания дождя. Не спеша плыли стальные облака, темно-синее небо сразу стало светлее и приветливее.

На блестящем асфальте плясали разноцветные пятна и точки, гирлянды и неоновые вывески, которыми были усеяны со всех сторон фасады домов, будто неосторожный художник выронил краски и забрызгал половину города и автомобили.

На тихой улице, куда он приехал, было светло из-за яркого освещения. Доминик припарковал машину на обочине, а сам быстро двинулся к двухэтажному коттеджу на противоположной стороне. На этой улице их было много, одинаковых. Милый тихий район, может быть, даже чересчур тихий. Дом по соседству был не освещен. Напротив в трех ромбовидно вытянутых окнах горел свет, и по комнате нервно ходил одетый в белую рубашку и темные брюки мужчина, занятый разговором по телефону.

Доминик быстро перебежал улицу, открыл замок и вошел. Сумку с ноутбуком и кое-какими вещами положил на деревянный пол. Он решил не включать люстры, ограничиться несколькими лампами на угловых столиках. Плотнее задернув шторы, он разглядел в холле у лестницы диван белой кожи, рядом – пустую декоративную вазу из слоновой кости. Доминик стоял в шикарной гостиной, коридор позади него уходил на застекленную веранду и задний двор.

Он поднялся по лестнице, подмечая, как громко и неприятно скрипят под ним ступени. В доме, вероятнее всего, совсем недавно жила семья с детьми. Стены почти везде, кроме спален, были окрашены в приятные оттенки сепии и охры. Он принял душ, смыл с себя пыль и грязь. Окна спальни выходили на задний двор, на ветви гигантской голубой ели.

Доминик сменил белье и одежду, повесил куртку на вешалку, а вешалку закрепил на двери. Он выключил люстру и зажег прикроватный свет, открыл ноутбук, сразу залез в почту, чтобы, наконец, не спеша прочитать вчерашнее письмо Майка.

«Привет, Доми. Я соскучился по тебе, братишка. Все еще дуешься на меня?! Думаю, достаточно с меня. Твоя стер… жена не имеет никакого права лишать нас общения. Я знаю, что нужен тебе. Ответь.

У меня все хорошо, теперь я в новом доме (в конце письма адрес прилагается, на всякий случай).

Доми, это место просто уникально: нетронутая, девственная природа, непролазные леса, высоченные горы, голубые озера и реки, а воздух! Да, и здесь столько зверей…

Обязательно жду тебя в гости. Приезжай, не пожалеешь. Только ты и я, как в детстве. Нам хватит и нескольких дней, чтобы повидаться. От работы не убудет. Ты должен жить впечатлениями, а не только просиживать зад за компьютером.

Адрес: западная часть страны, провинция Юкон, трасса «Рок», особняк «Темный бор». В двух часах езды от одноименного городка и три часа от Уайтхорса (если заблудишься, используй его как ориентир)».

Он захлопнул крышку ноутбука. Письмо отправлено Майком первого числа, уже заканчивается второе число, а он так и не ответил. Как, наверное, хреново там одному, в глухомани. Майк всегда обожал одиночество, поэтому и забрался так далеко от меня, чтобы до него никто не мог быстро добраться. Включая родного брата.

Доминика мучила бессонница. Он прислушивался к шорохам дома, скрипам стен и шелесту хвои. Потом стал рассуждать, сколько времени из Торонто ехать до западных территорий Канады. Нет, к сожалению, речь не о нескольких часах. На это уйдут дни. Только когда же он решится приехать? Наберется ли смелости позвонить и сказать брату о своем намерении?

За окном сгустились сумерки. Скорбно завывал ветер, ель иногда колотила по стене, обшитой деревянными панелями, скрипела и настойчиво скреблась колючими ветками. Шуршал дождь. Он открыл окно, и в нос ударил запах влажной земли и зелени. С вяза, каштанов и лип у соседних домов срывались и плавно падали наземь листья.

Доминик высунулся в окно. Наполнив легкие чистым, свежим воздухом, он выдохнул бледное полупрозрачное облако, которое сразу же растворилось в стене из мелькающих капель.

Должно быть, в сосновом бору замечательный чистый воздух. Там живут только дикие звери, а из звуков – многоголосый шепот деревьев, травы и камней и затихающая музыка улетающих в теплые края птиц. Романтика!

С рассветом Доминик выпрыгнул из дома, завел «опель» и сорвался с места, оглушив тихий спящий район свистом шин. Пришлось почти час дожидаться, когда откроются магазинчики и мелкие кафешки. Разделавшись с завтраком и закупив в дорогу еды и питья, он отправился на работу. Доминик хотел сделать дела незаметно, но в просторном светлом коридоре, застеленном коричневым ковром, повстречал Эвена. Тот с задумчивым выражением на лице нес кучу папок и черный кожаный портфель. Эвен иногда брал работу на дом и с утра выглядел весьма озабоченным и уставшим.

Увидев Доминика, он оживился, в его глазах загорелись интерес и азарт, сверкнула белизной зубов улыбка.

– Ты сегодня раньше, чем обычно, Доминик. Уже куда-то спешишь?

– Распечатал заявление, – на бегу ответил тот.

– Ты увольняешься?

– Попробую договориться по-хорошему. Беру отгулы за свой счет.

– Удачи, – раздался голос Эвена далеко позади.

– Не помешает, – крикнул Доминик в ответ.

В зеркале заднего вида его «опеля» мелькали высокие блестящие здания.

Когда он получил согласие босса и увидел на своем заявлении заветную печать с подписью, его охватило удовлетворение. Он позвонил Крис, вернул связку звенящих ключей и умчался из Торонто. Началось путешествие в мир Майка: далекий, недосягаемый, но однозначно желанный.

Скоро он привык к сельским видам за окном, проникся живописными лугами и безлюдными дорогами. Леса кружились в зеркалах, мелькали овраги и склоны, холмы и даже небольшие горы вдалеке. Ветер выл, катал по земле горы листьев и веток – эти обрывки осени и увядшие отголоски ушедшего лета.

По радио играла музыка группы Imagine Dragons. Доминик хорошо распланировал маршрут и точно знал, где, когда и на сколько остановиться, чтобы поесть, размяться и отдохнуть. Четыре раза он съезжал на обочину, а потом ехал дальше. Он все еще не позвонил брату, но, может, и к лучшему! Можно сделать это чуть позже, когда он соберет мозги в кучу и обретет необходимую решительность.

«Третье ноября: наступил такой долгожданный умиротворенный вечер, а за окном опять накрапывает дождь. Лучше посидеть дома в тепле и не высовываться на улицу», – звучал в динамике женский голос, потом заиграла проникновенная лирическая классика неизвестного автора – вариации фортепиано, флейты и скрипки.

Он снял номер в придорожном мотеле и уснул крепким сном до утра.

За завтраком посмотрел почту и чуть не поперхнулся сэндвичем с тунцом и хрустящими листьями салата. Позапрошлой ночью, сразу после того, как он внимательно прочел письмо брата и захлопнул крышку ноутбука, от Майка пришло еще одно письмо. Глаза жадно впились в текст, и Доминик сразу позабыл о еде и крепком ароматном кофе.

«Привет, Доминик. Мне больно видеть твое равнодушие. Что-то изменилось, не только в тебе, но и во мне. Я почувствовал перемену, испытал некоторый ужас в особняке.

Представляешь, мне чудом удалось спастись от лап медведя – благодаря волкам. С одним я прекрасно подружился. Даже придумал ему имя – Джек.

С приветом из прошлого. Помнишь, мы придумывали имя нашему неродившемуся брату, и тогда остановились на этом. Знаю, что помнишь…

Я знаю, что не твоя супруга разделяла нас, а твое собственное желание. Больно, когда нас стараются переделать, сломать, ведь не для того мы ищем близких людей, не для того…

Я пытаюсь проникнуться, слиться с домом, хотя это нереально. Я, больной на голову, сижу на лестнице, совсем один в лесу, с диким зверем, прислушиваюсь к звукам и шорохам. Ведь это обычное явление, оно же свойственно старым домам?! Боже, мне стыдно признаваться тебе, но я боюсь этого одиночества. Кажется, оно пожирает меня изнутри, переворачивает мои внутренности, сжимает их, пронизывает убийственным ледяным холодом.

Я стал нервным, иногда ощущаю на себе сверлящий взгляд, будто дом наблюдает за мной. Что-то терзает меня, беспокоит… Здесь есть что-то, чего я не вижу. Пойми меня правильно, Доминик, я не сошел с ума, прости…»

Доминика после этого письма охватило беспокойство за брата. Когда он вышел на улицу, к «опелю», то первым делом бросился к смартфону, который так и валялся на заднем сиденье, и позвонил Майку. Он наконец решился сделать то, что должен был сделать уже очень давно. Телефон Майка молчал.

Разгоняясь на ровном шоссе, Доминик прокручивал в голове обрывки этого оборванного письма. Майкл не дописал его, отправил быстро. Значит, его отвлекли обстоятельства.

Волк! Это животное засело в мыслях. Быть может, волк напал на него?

Это только догадки, предположения, но какие еще могут быть причины, оправдывающие это молчание?!

Закончились крутые повороты, и руль встал ровно. Доминику требовалось только едва подкручивать его, чтобы не улететь в овраг. Он быстро набрал номер Майка и долгих пять минут слушал гудки. С каждым протяжным гудком его сердце замирало в оцепенении. Он был абсолютно уверен, что дождется, и брат ответит на звонок, но этого так и не произошло.

В дороге начались непредвиденные приключения. Когда он выехал на открытую безлесную местность среди покрытых грязью равнин и полей, налетел ураганный ветер, и автомобиль наполовину вынесло на встречную полосу.

Мусор поднялся на метр от земли: листья, прутики, ветки, уснувшие мухи – все вертелось и кружилось в водовороте, который невидимая сила подбросила ввысь и со всей дури швырнула в лобовое стекло. Надо сбросить скорость, иначе…

И тут раздался взрыв. Пальцы разжались, руль неожиданно вырвался из рук. Удар произошел, судя по ощущениям, под капотом, с левой стороны. Колеса вихляли на влажном асфальте, порывы ветра подталкивали «опель» в кювет.

Он долго тормозил, пока не выровнял машину. «Опель» неестественно скосило влево.

– Вот блин! – выругался Доминик, когда увидел разорванную шину.

Тяжелые капли били его по щекам, и он прикрывал голову рукой.

Погода словно пришла в злобное помешательство. Тучи стягивало в плотный водоворот за высокими горами. Серые облака, бегущие по небу, сливаясь друг с другом, мгновенно темнели. Все это настораживало и нервировало. Доминик сейчас готов был поклясться, что наблюдает зарождение смертельно опасного урагана.

На равнине, продуваемой со всех сторон, ему за три часа не встретилось ни одной машины. Нужно поменять колесо на запасное. Но сколько он здесь пробудет и куда направится ветряная воронка?

Он принялся за дело. Ветер хлестал по спине, дождь как будто обезумел, серый день за несколько жалких минут превратился в сумерки. А позади разворачивался огромный неуправляемый водоворот. Доминик поторапливал себя, но старался работать спокойно, не оборачиваясь. Если пока не снесло, значит, есть надежда, что все обойдется.

Он плашмя уложил колесо с разорванной шиной в нишу багажного отделения, опустил домкрат и только сейчас посмотрел назад. Вихрь хватал в свои объятия все, что попадалось ему на пути, абсолютно все, что можно было унести, сломать или вырвать из земли, а то и взять вместе с ней. Траву на земляных островках жестоко косило, воздух, казалось, темнел и сгущался вдали, за полем, принимая вид смерча!

Его лицо посерело. Доминик охнул и быстро завел «опель». Когда он подъезжал к сплошной высокой стене елового леса, то слышал, как ветер царапает двери и лижет стекла, как пластик прогибается под его напором и мощными ударами, ревет и стонет.

Руль под вспотевшими ладонями дребезжал, но он видел черную воронку, уходящую на северо-восток. Доминик уже долго ехал и начал уставать за рулем, но боялся, что ураган сменит направление и двинется в обратную сторону, к нему, поэтому пять часов без остановки мчался сквозь лес.

Наконец он съехал по бетону на обочину, рядом с которой виднелась зыбучая колея. По ней меньше недели назад могли ездить лесорубы на тракторах и спецмашинах, вывозя из непролазных лесов ценную древесину. Прямо в машине провалился в неспокойный сон. Он часто просыпался, а когда в полночь дождь окончился, то следующие пару часов прислушивался к звукам, доносившимся из леса: то сова недалеко ухнет на самой высокой ветке, то совсем близко пробежит маленький хищный зверь, сверкнув в темноте глазками. Не дожидаясь рассвета, он двинулся в путь. Было утро пятого ноября.

Доминик приближался к заправке. Теперь он сможет перекусить и заправиться. На всякий случай он опять позвонил брату и сильно огорчился, обнаружив, что тот опять не берет трубку.

– Замечательно, Майк, – ворчал Доминик, пряча смартфон в карман куртки.

В дороге его застали врасплох звонки Элизы Шетти. Он был уверен, что жена, наконец, отставит его в покое, но ошибался. Эта врунья долго напускала видимость безразличия и ненависти к Майку, она была слишком уверена, что ее окружают слепые идиоты. Но теперь он видел, какая она на самом деле, видел ее со стороны – глазами Майка, доселе недоступным для него взглядом. Когда знаешь точно, что собой представляет человек, становится намного легче смириться с его предательством.

Было неприятно вспоминать разговор Элизы с матерью. Она прошлась по нему, словно каток или бульдозер, и на смену любви пришли равнодушие и холод.

В груди будто разрасталась бездна, черная дыра.

Однообразная дорога сливалась перед глазами, превращая путешествие в невыносимое испытание, которое поначалу манило и привлекало, а теперь скорее разочаровывало. Однако судьба Майка волновала Доминика сильней, нежели собственные душевные терзания.

Когда он остановился для того, чтобы справить нужду, метрах в тридцати от него на дорогу вышел бурый медведь. Он водил носом по ветру, осторожничал, но ветерок дул в лицо Доминика, и зверь не услышал запаха человека. Доминик, поторапливаясь, запрыгнул в «опель» и стал ждать, когда медведь скроется в кустах можжевельника и отойдет от проезжей части на достаточное расстояние. Но вместо этого неосторожный и любознательный зверь двинулся навстречу.

Когда человек завел мотор, мишка остановился, взвесил риск и скрылся за ближайшими зарослями.

Доминик уже чувствовал сердцем, что его длинный тернистый путь близок к концу. И вот сразу за поворотом мелькнул указатель с названием загадочного городка – Темный Бор. Судя по расстоянию, он будет на месте к трем или четырем часам дня, а там у местных жителей можно будет узнать точную дорогу.

Утомленный, Доминик выключил надоедливое радио, приоткрыл окно и стал дышать полной грудью, будто в последний раз в своей жизни – он просто хотел запомнить опьяняющий запах соснового леса. Голова от чудесного действия кислорода мгновенно прояснилась, растворилась даже тупая боль в висках, которая начала отвлекать Доминика, и он вновь включил радио.

Скоро он увидел желтый трактор и двух стоящих неподалеку лесорубов. Они затягивались папиросами, и над их головами витало полупрозрачное облако дыма, которое с каждым выдохом становилось все больше и плотнее. Один из лесорубов подтягивал синий истрепанный комбинезон, расстегнутый до бедер и обмотанный рукавами вокруг толстого живота. Другой был одет в жилетку со слежавшимся мехом поверх такого же комбинезона.

Они сразу обратили внимание на приближающийся автомобиль. Черный «опель», весь грязный и пыльный, остановился рядом. Доминик вышел из машины, улыбнулся в ответ на их удивленные взгляды и подошел ближе.

– Добрый день.

– Добрый, – ответили лесорубы в один голос, с удивлением посматривая друг на друга.

– Заблудился, мил человек? Откуда будешь? – спросил один из них, с гладким блестящим черепом без волос и черной густой бородой. Его серые, глубоко посаженные глаза сверкали интересом.

– Я не из этих мест. Из Торонто, меня зовут Доминик.

– Понятно. Акцент у тебя какой-то неместный. Ты не канадец!

– Нет, из Англии.

– А! – протянул второй. – Тогда понятно. Сколько ни живут англичане у нас, все равно не ориентируются на местности, – оба расхохотались.

Другой мужчина выглядел гораздо старше товарища, Его загорелое лицо и руки были измазаны мазутом, а седые волосы свисали до плеч. Двери и капот трактора были открыты нараспашку. Видно, эти двое устроили себе перекур после починки огромной машины.

Лысый перестал смеяться первым.

– Я ищу город Темный Бор. Поможете мне с направлением?

– А чего тут искать-то? Три версты, и городок наш как на ладони.

– Ага, вот и весь его размер, – вторил другой.

Посерьезнев, седой старик спросил строгим голосом:

– Чего ты там забыл?! Это сколько же ты сюда, сынок, времени ехал?

На туриста не похож…

– По правде говоря, я только ориентир держу по вашему городку. Мне нужен особняк, он где-то здесь, в глухих лесах, с одноименным названием.

– А чего тебе там нужно?

– Я приехал навестить брата. Он его недавно купил.

Рабочие переглянулись.

– А вот прямо поезжай, по этой дороге будет съезд на трассу «Рок», но впереди будет сначала развилка. Увидишь, по указателям сориентируешься. Наслышаны мы о твоем брате. Здесь каждый ожидает услышать что-нибудь плохое о новом хозяине этого мрачного дома…

– Мрачного? – переспросил Доминик.

– Дом, поди, старый, давно не ремонтировался. Чему ты удивляешься, парень? Слухи… Да нет, что ты, вру. Легенды злые ходят, и никто и носу туда не сунет, кроме вас, городских. Все-то вам в городах не сидится, за приключениями тянет, – мужчина зашелся кашлем, а потом продолжил разговор. – Все бегут из дому, а твой брат наоборот. Говорили мы властям: прикройте объявление, видите же, люди слетаются на него, как… ну, ты понял. Ан нет, денег он немалых стоит, а снести жалко, а что люди в его стенах гибнут аль пропадают, им невдомек.

– Гибнут? Пропадают? – повторял Доминик страшные слова, вспоминая тревожное сообщение Майка.

– Ты давай, поторопись, пока чего и с ним не вышло.

Доминик поежился от ветра и сказал:

– Благодарю за информацию. Я поеду.

Он направился к «опелю», когда его окликнули.

– Я бы на твоем месте оружие прихватил, – сказал лысый.

– Справлюсь и так.

– Ну, смотри, – ответил рабочий. – Мы предупредили…

– Удачи тебе, Доминик, – проговорил старик, когда автомобиль скрылся за поворотом. Среди редких тоненьких сосенок мелькнули и быстро исчезли серебристые диски колес. Глава 13.

Как и говорили лесорубы, впереди показалась развилка трех дорог. Он миновал перекресток. Проехал мимо знака, предупреждающего о населенном пункте с численностью в пять тысяч человек, и съехал с грунтовой дороги на трассу «Рок». Это дорога вела прямо к дому Майка. Оставалось два часа пути, и он будет на месте. К шести, а то и раньше, он своими глазами увидит величественный готический дворец. Сейчас он больше всего хотел крепко обнять брата, понять, что ему ничто не угрожает и что тот волк не… Не убил его?

Неожиданно на дорогу выскочил большой мохнатый зверь. Доминик вжал ботинок в педаль тормоза, пока автомобиль не остановился. Шины едва не стерлись; на асфальте остались длинные горячие чернильные полосы, пар от которых тут же подхватил и рассеял ветер.

Волк-альбинос перегородил проезжую часть. Он будто хотел, чтобы человек подошел к нему первым. Доминик вышел из «опеля», но на всякий случай остался рядом с открытой дверью.

– Странно, мне показалось, что это о тебе писал мой брат. Джек! – он увидел, как при звуке этого имени волк напрягся. – Это ведь ты?

И вдруг он заметил на правом боку зверя кровавое пятно. Доминик попятился. Рана, скрытая под белой слежавшейся шерстью, издалека совсем не бросилась в глаза. Волк стал приближаться, и Доминик запрыгнул обратно в салон и громко захлопнул дверь.

– Возможно, я просто обознался. Уходи, дай проехать… – волк, повинуясь, перебежал к обочине, встал около оврага и долго смотрел вслед уезжающему автомобилю.

Вскоре начались прекрасные пушистые ели, мохнатые лиственницы и пихты, впереди забрезжили золотистые луга. Потом опять пошли сосны. Мелькнул указатель, и примерно через пятьдесят метров Доминик увидел подъем на пологий склон холма.

Мотор «опеля» нес его вверх, он старался выжать из автомобиля всю мощь, лишь бы не застрять в глубоких колеях, которые оставили в ненастную погоду огромные колеса джипа. Холм оканчивался пустырем, на котором играло черным блеском высокое ограждение с распахнутыми настежь воротами.

Свечерело, серая непроглядная пелена говорила о неумолимом приближении темноты. Да уж, лучшее время, чтобы попасть внутрь готического особняка, вид которого не вызывал ничего, кроме дрожи в коленях.

Он оставил «опель» на пустыре, а сам осторожно прошел во двор. Три машины стояли друг за другом: «форд», «импала» и впереди – джип Майка. Может, у брата гости, поэтому ему не до звонков?! Владелец «импалы», видимо, торопился сильнее всех – он не удосужился даже закрыть свою дверь.

Но Доминик не стал рассматривать брошенные автомобили. Он подошел к причудливой клумбе, покрытой яркими разноцветными бутонами. Красные розы стояли, оплетенные сиреневыми цветами, их толстые стебли покрывали огромные острые иголки. Доминик собрался идти дальше, но носком случайно задел тяжелый звенящий металлом предмет.

Что это? Он подобрал странный браслет, осмотрел его со всех сторон и услышал позади, в саду, хруст сухих веток. Туман собрался среди безмолвных исполинов, в изгибах их ветвей притаился краснохвостый ястреб.

– Скверное место, – тихо сказал Доминик.

Он, не задумываясь, положил браслет в карман, поднялся на крыльцо и дернул дверную ручку.

– Заперто? Хм… – он прислонил ладони ребром к витражу и стал вглядываться внутрь: в центре виднелись очертания лестницы и вроде бы боковые стены.

– Майк, открой. Это Доминик, – крикнул он в тишину, но так и не получил ответа.

Он сошел вниз, вскочил на белый вазон с промерзлой землей и тем же способом осмотрел крохотную комнату. Увидел приоткрытую дверь, перегороженную буфетом, в остальном же наблюдался порядок и чистота.

– Где все?

Спускаясь, он размышлял, как не разозлить брата и попасть в дом, не выломав ненароком чего-нибудь.

Он отошел немного назад, помахал руками, снова давая о себе знать. Свет не загорался, никто не старался отдернуть шторы, чтобы хоть как-то намекнуть о себе. Здесь будто вовсе никого не было, все будто ушли. Он прошел вдоль торца дома, где росла высокая лиственница, ее нижние колышущиеся ветви царапали окна кухни. На заднем дворике Доминик увидел аллею, в тени меж стволами прятались скамейки. На заднюю сторону дома выходили своими широкими рамами окна из зала – почти во всю стену, доверху завитую плющом и диким виноградом.

Доминика привлекла приоткрытая калитка у изгороди. Он толкнул ее и осторожно вышел – решил пройти вдоль забора. Интуитивно повернул направо. Там Доминик и наткнулся на труп. Обглоданное до костей тело, вероятнее всего, принадлежало волку, и его вид вызвал приступ тошноты.

Он присел на корточки, прикрыв рот и нос рукой.

– Кто с тобой мог такое сотворить?

На расстоянии нескольких сотен метров опять послышался шорох шагов, треск прутьев, затем все смолкает. Доминик еще раз осмотрелся вокруг, но так никого и не увидел. Он закрыл калитку и вернулся на задний двор. Заметил перекосившуюся дверь, ее белое полотно беспомощно повисло на верхней петле и только поскрипывало от еле уловимых колебаний воздуха.

Доминик не стал ее трогать, боясь, что дверь тут же упадет. Он очутился в тесном угловатом коридоре, ведущем на кухню, потом вышел к лестнице и увидел явные следы борьбы. Под тонкой подошвой ботинок хрустели осколки керамической вазы, среди них, в темной луже, лежали клоки серой шерсти. Журнальный столик превратился в разбросанные по полу осколки стекла. Собранная сумка Майкла и телефон валялись в разных концах холла.

Он подобрал телефон с пола и изучил все звонки за несколько дней. Вчера около одиннадцати последний пропущенный вызов принадлежал некой Мире.

«На Майка напали! – мелькнула в мозгу страшная фраза. – Кто же это?!

Волк? Человек? Группа людей? Нет, нет, нет. Зверь не смог бы выломать дверь.

А что, если сам Майкл это сделал, спасаясь бегством от бешеного зверя? Тогда кто оставил столько машин за воротами? Здесь, должно быть, замешан не один человек, а как минимум два, а то и три. Если вдруг волк защищал его от незваных гостей, и его убили, и это его труп лежит за участком, то где же тогда сам Майкл?!»

Доминик прокручивал варианты, находя новые улики. Он изучил исполосованные стены. Следы были оставлены будто когтями или острым лезвием. Втиснулся в проем, загороженный буфетом. Здесь Майкл прятался от неизвестного ночного визитера.

Потом быстро взлетел по ступеням наверх и замер. Доминик медленно перешагнул дверь, вылетевшую из короба. В спальне оставалось достаточно много вещей, в основном это были туалетные принадлежности: шампуни, бритвенные кремы, мыло, дезодорант, зубная щетка в стакане и полотенца.

Беспокойство Доминика переросло в щемящую тревогу. Его все сильней одолевал страх. Пока он бродил по дому и участку, улицу поглотила тьма. Но перед тем как уйти, он осмотрел главную дверь, подергал за ручку и увидел кое-где на древесине и обоях уже знакомые вмятины и царапины. Дверь не поддавалась, чтобы выйти, нужно либо иметь ключ, либо выбить ее из проема.

Он решил пока ничего не ломать и спокойно вернулся через черный ход кухни во двор.

Он не мог понять главного: как с таким рослым крепким мужчиной, как его брат, смог справиться один человек? Или все-таки незнакомец был не один? А что, если Майклу посчастливилось выбраться?. Доминик, не раздумывая, опрометью кинулся назад, к калитке, выскочил в лес и стал звать брата.

Он вспомнил об автомобилях и понял, что его поиски будут проще, если он разузнает имена владельцев. Пришлось возвращаться назад, чтобы проверить салоны машин.

Сначала Доминик бросился к запылившемуся джипу. Дверцы легко отворились. Но искать необходимо не в джипе, а в чужих автомобилях, и он прошел мимо, к «импале». Машина так и манила к себе. Он сел за руль, принялся рыться в бардачке, во всех потайных карманах и нишах. Никаких документов, ничего, что помогло бы установить личность владельца. Видимо, предусмотрительный водитель забрал документы с собой. Только на месте переднего пассажира лежали две плотно закрытые пластиковые коробки, из которых Доминик извлек алые шелковые мешочки с какими-то камнями и кристаллами.

– Что это? Ну и ну! – воскликнул он и вылез наружу, чтобы осмотреть «форд».

С «фордом» повезло больше: в бардачке лежали технический паспорт и водительское удостоверение на имя Миры Джонс – молодой миловидной светлой шатенки, судя по фотографии. Ни телефона, ни самой женщины нигде не было.

Ее присутствие в доме пока под вопросом, хотя у Доминика и были некоторые предположения. Вероятнее всего, она была здесь, может, около полудня, вначале позвонила, а потом пропала – так же, как Майк. Исчезли они вместе или Мира опоздала и застала преступника на месте преступления? Он вдруг понял, что больше не в силах оставаться здесь, наедине со своими мыслями. Он опасался еще и того, что преступник до сих пор бродит неподалеку.

Странно, почему эта весьма логичная мысль не пришла к нему раньше? Он ведь шумел, кричал, всячески привлекал к себе внимание, и, возможно, за ним сейчас наблюдают!

Доминик вылез из «форда», повернулся к воротам и оцепенел. С другой стороны двора раздавался звонкий стук калитки о стальную изгородь. Громкий и неприятный до жути. Доминик решил проверить, в чем там дело. Он остановился на углу дома, аккуратно выглянул и увидел распахнутый настежь проход, за которым начинался густой черный лес. В затылке возникло неприятное ощущение.

– Пора уходить, – буркнул он себе под нос, пятясь назад к воротам. Он не мог заставить себя отвернуться от изгороди, но в то же время смотрел и на автомобили. Проделав таким образом половину пути, он задел ногой что-то твердое, блеснувшее в ночи яркой вспышкой.

Оружие? Здесь? Доминик с удивлением подобрал с земли серебристый револьвер с перламутровой рукоятью. На стволе была выгравирована надпись с вензелями: А. Риз.

Слева, в тумане, что-то кралось, осторожно ступало среди стволов, завернувшихся в мягкое текучее покрывало. Через неосязаемое марево он заметил на высоте примерно метра над землей две вспышки, которые уверенно двигались в его сторону.

Доминик помчался к машине. Он не помнил, как успел запрыгнуть в «опель», когда невидимый силуэт врезался в авто, мелькнул под окном и бесследно исчез во мраке. Спускаясь по склону, он включил дальний свет фар. Взревел мотор, шины жалобно пискнули, резко входя в поворот.

Он был в ярости и хотел найти и наказать того, кто совершил преступление, кто посмел отнять у него брата, посмел покуситься на жизнь Майка. Будто в бреду, он домчался до указателя и едва не пропустил поворот в городок.

Одно кафе Темного Бора принимало посетителей круглосуточно. Он ворвался в зал и осмотрел его безумными глазами. В дальнем уголке сидел пожилой человек в шерстяном свитере, лысоватый, с короткой седой бородой. Его очки иногда съезжали с переносицы, так что приходилось ловить их, чтобы они не упали в кружку горячего крепкого чая. Человек сидел, непринужденно запрокинув ногу на ногу. Он оперся локтем на стол, застеленный снежно-белой скатертью, и держал в руке газету.

Доминик решительно подошел к нему и, не обращая внимания на вопросительно приподнявшиеся седые брови, спросил:

– Простите, вам знакома женщина по имени Мира Джонс и…

– Молодой человек, я, по-вашему, похож на справочник? – перебил посетитель.

– Вы ведь живете здесь, знаете всех жителей. Должны, по крайней мере! – отозвался Доминик. – Кто она…

– Нет, не знаю!

– Быть может, вы видели или, быть может, знаете, кто из жителей разъезжает по городу на синей «импале»?

– А вы не следователь, случаем?

– Нет, я только хочу знать имя владельца.

– Так-так, – протянул дед. – «Импала», говоришь. Так на ней эта Мира и ездит…

– Не говори ерунды, старый дурак. Вам чего? – официантка Виктория вышла из кухни, когда услышала голоса.

– Мне нужно знать, кто она? – Доминик сунул в руку официантке водительское удостоверение Миры. – А также кто владелец синей «импалы». Вы можете мне помочь?

Виктория схватилась за сердце и плюхнулась на диван.

– Убил! Я так и знала, что все этим кончится.

– Кто убил, простите? – Доминик почувствовал, как пот катится ручьями по его спине и лицу.

– Вы из полиции? – она испуганно подняла на него темные, почти черные глаза.

– Нет, я разыскиваю брата, он не отвечал на звонки. Исчез вместе с этой женщиной… Я точно не знаю. Быть может, вы видели его здесь?

– Брат? Вы брат того симпатичного паренька, что ухлестывал за Мирой. Того, что купил там… – она указала мясистым пальцем куда-то в сторону окна. – Особняк в лесах…

– Да, да. Вы абсолютно правы. Майкл его зовут, я его брат Доминик. Мне нужно знать, что там произошло, прежде чем я вызову полицию.

– А при чем здесь «импала»? – такое ощущение, что до нее никак не доходила суть вопроса.

– Вы же сами только что сказали об убийстве. У вас есть предположение, кто из местных мог бы сделать это? У Майка во дворе стоят чужие автомобили, очень много следов борьбы, кровь, стены изрезаны. Еще будут вопросы?

– Вот это да… – шепнул дед. – Никогда бы не подумал, что Стив на такое решится.

– Стив? – переспросил Доминик.

– Стив Риз, – пояснила Виктория, – мальчик с больной головой. Любил ее безумно, приревновал, скорее всего, и вот… Убийство на почве ревности.

– Мне нужна внешность, приметы, любая мелочь об этом негодяе.

– Он молод, двадцать восемь лет, крепкий, ростом чуть пониже вас. Но он бы не смог, кишка тонка. Это ведь вся жизнь под откос.

– Он до сих пор в поместье. Прячется. Хотел напасть на меня.

– Вогты мой, – удивился пожилой мужчина. – Ловить его надо, патруль вызывай, Виктория.

– Нет, пока не надо никого. У меня есть еще кое-что! – Доминик выложил на стол серебряный револьвер.

Оба так и ахнули.

– Узнаете? Видимо, револьвер его отца. Подготовился, сучонок.

– Да, наверное. Мы и не знали, что у Адмунта Риза было оружие, – проговорила с дрожью в голосе Виктория. – Как он попал к сыну, ума не приложу.

– Скажите мне его адрес.

– Торгаш этот ваш Риз, – злобно сказал дед. – Сынка в дело впутал, вдвоем-то, поди, быстрее всех обманывать да обирать. Я сам видел, как они по бережкам шастают, голыши и гальку собирают. Красят их специальными растворами и прочными красками, а потом на прилавки кладут, чтоб неприметней, чтоб в глаза с первого взгляда не бросались. Они оба сумасшедшие, а значит, оба убили. Прости, сынок.

– С моим братом не так легко справиться, даже имея оружие. Он способен за себя постоять.

– Вот только, сынок, из такого ствола и лося завалить можно, – сердито произнес дед.

– Я не верю. Слишком много всего странного произошло в том доме.

– Держи, – Виктория сунула в руку Доминика вырванный из блокнота листок с адресом Риза. – Поезжай. Он должен быть еще на месте. Всегда допоздна в лавке сидит.

– Он там живет, к твоему сведению, – заметил старик, давно переключивший свое внимание на вечернюю газету. – Так сказать, не отходя от кассы.

– Хорошо, – Доминик убрал пистолет и направился к выходу.

– Вы держите нас в курсе дел. Мира мне как родная дочка была, – крикнула Виктория вслед молодому мужчине.

– Обязательно, – он закрыл за собой дверь.

Виктория вскочила, но потом устало села на место.

– Ох, сердце не на месте, недоброе чую.

– Перестань, парень найдет их обязательно. Стив-то без револьвера остался, профукал ведь!

В лавке «Талисманы & Обереги» тускло горела лампа на столе, за которым, сгорбившись, сидел еще сильнее постаревший Адмунт Риз. Он не отрывал взгляда от лупы, через которую рассматривал горный хрусталь.

– Добрый вечер, молодой человек, чем могу быть полезен? – поприветствовал Адмунт гостя, застывшего в молчании перед его рабочим столом.

– Для кого-то он и добрый, но не для нас с вами, мистер Риз, – Доминик произнес эту фамилию с неприкрытым отвращением.

– Что, простите? Как ваше имя? Кто вы такой, чтобы разговаривать со мной в подобном тоне? – возмутился владелец лавки.

Доминик рывком вынул из кармана кожаной куртки револьвер и с грохотом опустил его на стол перед собой. Адмунт подскочил, хватая ртом воздух, словно рыба. Он поднял на посетителя перепуганные глаза и, заикаясь, выговорил:

– Откуда он у вас?

– Вам виднее, папаша, как он попал в руки к вашему сыну и что он сотворил с его помощью.

– Что случилось с моим сыном? Где он? Отвечайте же.

– Вообще-то я у вас об этом должен спросить. Как сообщник вы неплохо замели следы…

– Вы из полиции? Боже, ответьте же скорее мне, где мой Стив и что здесь происходит. Кто сообщник, я? Да о чем же вы таком говорите!

– Не прикидывайся, – Доминик начал обходить стол, чтобы выбить из старика правду.

– Стойте! Я понятия не имею, что натворил мой сын. Он уехал вчера после рассвета. Я лично ему передал две пластиковые коробки с драгоценностями, он должен был отвезти заказ в Калгари. У меня как раз там есть знакомые, и он собирался остаться у них на несколько дней. А этот револьвер он стащил еще в юности, и я понятия не имел, где он его прячет.

– Не знаю, он один или вы вместе ворвались в дом к Майклу Эсму. Следы борьбы, кровь, пропажа Майкла – все говорит о том, что его убили, и ваш сын до сих пор там прячется. Он также убил эту женщину. Я надеюсь, она вам знакома?! – Доминик бросил водительское удостоверение прямо к застывшим, словно сведенным судорогой, пальцам на краешке стола. Риз быстро схватил документ, тревожно заглянул в глаза Доминику.

– Знакома. Мой сын любит ее. По-своему, конечно, но он бы не посмел такое сделать. Я ручаюсь в этом…

– Откуда вам знать, что он не способен убить? Кто же, по вашему мнению, тогда перевернул в доме все вверх дном, вышиб двери с петель!

– Не знаю, но точно не мой Стив. У него ни духу, ни сил не хватит. Вы, значит, родственник, точнее, брат Майка, я верно понимаю?

– Абсолютно, – Доминик сцепил руки на груди.

– И вы совсем не интересовались его жизнью, ничего не знали о нем, верно?

– К чему вы клоните?

– Ваш брат был здесь, так же, как вы. Он спрашивал меня о своем доме, ему было страшно: он ощущал в нем чужое присутствие, но я не смог ему об этом рассказать. Я хотел оградить его от этого знания, чтобы не навредить. Мне очень жаль, что вы его потеряли…

– Меня зовут Доминик, хотя вам это ни к чему. Что мне теперь делать, где искать его?

– Боги… – Риз опустился на краешек скрипнувшего стула, будто к нему только что пришло откровение свыше. – Кажется, я знаю где. Оно их всех забрало в портал…

– Что, простите? Оно? Кто это, о ком вы говорите?

– О существе, что поселилось в поместье. О Демоне из преисподней, из иного мира…

– Вы сумасшедший, Адмунт! Только послушайте себя! Собирайтесь. Вы поговорите со своим сыном, он приведет нас к моему брату. Если откажетесь, я вас пристрелю, – Доминик взял револьвер, откинул барабан, крутанул его. – Еще три пули. Думаю, хватит прострелить вам ногу, а вашему сынку – голову. Пока я не обратился в полицию и они не завели на вас дело.

– Так вы тоже попадете под подозрение. Круг, мистер Доминик, сужается до двух человек – вас и меня.

– Это еще почему?

– Если выстрелы были произведены из этого револьвера, на нем теперь предостаточно ваших отпечатков. Это сразу наведет на подозрения. Ну что, как вам такой расклад, Доминик? Вряд ли эти компетентные органы позволят вам проводить самостоятельное расследование. И вообще будут вести с вами дружелюбные беседы. Теперь вы первый подозреваемый.

– Вы чудовище, Адмунт Риз, как и ваш сын, – с ненавистью процедил Доминик, возвращая барабан на место. – Расскажите мне все об этом демоне и что мне необходимо знать, чтобы разыскать брата.

– Эта тварь никогда не оставляла после себя следов, никаких тел – ничего.

Его однажды видели, но это было давно, и свидетелям, естественно, никто не поверил…

– А вы поверили, значит?

– Я сам его однажды встретил около ограды, когда гулял недалеко от особняка. Я был еще мальчиком, и дом в то время пустовал.

– Вы? И как же вы спаслись?

– Я бежал, как никогда в жизни. С тех пор я только один раз появился возле ворот, когда искал свою пропавшую хаски.

– И давно ваша собака потерялась?

– Больше недели.

– Боюсь, ее кто-то сожрал. Труп свежий, разложение еще не началось.

– Боже ты мой. Джека просто тянуло в это зловещее место. Я же с ним только на поводке по лесу гулял, ведь это сущее наказание – отлавливать его на такой территории. А он только туда и рвался, а тут мой сын отпустил его.

– Зачем же он сделал это? Он ведь знал, чего хочет пес? Знал и все же спустил с поводка!

– Уверен, он не специально, он только хотел подарить ему несколько часов свободы.

– Ну и как, подарил? Ваш пес жестоко убит. Конечно, я не думаю, что ваш сын причастен и к этому, но в остальном все улики налицо.

– Год тому назад прошлый владелец поместья, журналист Боб Ленгретти, видел, как и Майк, некую угрозу. Он поделился информацией об этом существе, о том, как монстр чуть не погубил его. Он единственный, кому удалось вернуться из иного мира, пройти через портал туда и обратно. Если ваш Майкл до сих пор жив, он мог попасть туда с помощью некоего артефакта.

– Артефакта? – изумился Доминик.

– Обруч, браслет, телепорт – называйте, как хотите. Если он до сих пор с ним, шансы вашего брата вернуться значительно увеличиваются.

Доминик задумчиво сунул руку в карман куртки и вынул браслет.

– Вы случайно не об этой вещице говорите? Я обнаружил ее на улице вместе с револьвером.

– Да. Почему он у вас?

– Наверное, потому что Майк его выронил или избавился от него, как от бесполезного куска металла.

– Плохо дело, очень плохо. У него теперь нет никаких шансов…

– Ошибаетесь, Адмунт. У него есть я, – заверил Риза Доминик.

– Вы понятия не имеете, как с ним обращаться. Это вам не гаджет, не телефон – это абсолютно иная технология, которую человечеству еще предстоит открыть. Возможно, это произойдет быстрее, если браслет попадет в хорошие руки, но что, если нет? Вы понимаете, какую угрозу вы держите в руках? Этот предмет не из нашего мира, из-за него вы и ваш брат в серьезной опасности.

– Почему я должен верить вам? Я теряю с вами время, а должен немедленно отправляться на поиски.

– Нет, – властно возразил Адмунт. – Только не сейчас, не ночью.

Послушайте меня, Доминик, если вы действительно жаждете вернуть Майка, то выслушайте все рекомендации. Не перебивайте! Чтобы спасти жизнь, необходимо подготовиться. Я дам вам адрес. Черт, да где же все! – Адмунт выдвинул ящик стола, извлек лист бумажки и ручку с черными чернилами. Быстро написал на нем имя, телефон и адрес, передал листок Доминику.

– Что это? – Доминик недоверчиво покосился на старика.

– Картер – охотник, он продает оружие. Можете поторговаться за капканы и ловушки. Полезные штуки, когда возникнет необходимость прикрывать тылы.

– Вы бредите?

Риз закатил глаза.

– Ленгретти передал мне мешок с красными стеклянными шарами. Он сказал, что они на мгновение притупляют бдительность и переключают внимание твари на себя. Возьмите, – он протянул через стол льняной мешок, туго затянутый кожаной полоской. – Я забыл отдать их вашему Майку, мы тогда оба не знали, что нам делать. Все, что я смог, это дал ему совет: уехать в город, бросить все, чтобы остаться живым и здоровым.

– Не уверен, что верю вам. Думаю, Майкл тоже вам не поверил. Ну, будет теперь что выбросить по дороге.

– Знаете что, Доминик…

– Что?

– Не нужно быть ясновидящим, чтобы понять, что вы брат Майкла Эсма. Вы еще строптивей и упрямей его.

– Я знаю, – он устало улыбнулся, рассовал по карманам браслет, револьвер, льняной мешочек с камнями. – Револьвер ваш я придержу. И молитесь, чтобы все, что вы рассказали, было правдой. Иначе я вернусь и пристрелю вас, как пса.

– Не вините себя, Доминик. Вы не виноваты в том, что произошло с вашим братом. Он все равно приехал бы сюда – это было предопределено. Иногда в прошлом близкие способны причинять нам боль, но я не вижу, чтобы ваш брат желал вам когда-нибудь подобного. Он любил вас. Не цепляйтесь за прошлое и отпустите вашу жену. Она никогда не любила вас и она не беременна.

– Откуда вы знаете?

– Если вдруг вы найдете Стива, прошу вас, дайте ему шанс объясниться.

Немного подумав, Доминик сказал:

– Я постараюсь разыскать их всех, и вашего сына тоже, но ничего обещать не буду.

Он собрался уходить. Старик понурил голову.

– Что бы мне ни встретилось там, у меня хватит сил его прикончить.

Старик прикрыл широкой ладонью глаза и тихо заплакал.

Доминик стоял посреди спокойной улицы, поглощенной густыми сумерками. Щупальца мрака тянулись к фонарям, и от этого свет в лампах мерцал. Полумесяц сиял на звездном небе, как проводник в удивительный и далекий мир. Манящий, загадочный и неприступный, совсем незнакомый…

Глава 14

В темноте Доминик исколесил городок вдоль и поперек. Проезжал мимо каждого деревянного двухэтажного дома, сравнивал номер на записке с цифрами на почтовых ящиках и всякий раз разочаровывался. Отыскать нужный дом оказалось не так просто, как он думал.

На последнем перекрестке свернул на широкую короткую улицу. И когда он уже решил набрать номер, увидел Дом Картера. Дом оказался выложен из кленовых бревен, за ним виднелась просторная поляна, невдалеке начинался высокий частокол черного соснового бора, а еще дальше белели снегом вершины гор.

Он припарковал «опель». В окне зажглась свеча, залаял пес рядом с крыльцом. В дверях показалась фигура крепкого мужчины. Он был одет в засаленную майку и спортивные штаны. На вид лет сорок пять, черные волосы всклокочены, будто он только что оторвал голову от подушки.

– Тебе чего надо, парень? Или домом обознался? – голос звучал грубовато, но Доминику человек показался намного добродушней, чем можно было подумать, глядя на него.

– Адмунт Риз порекомендовал вас. Он сказал, что здесь меня могут снабдить всем, что мне нужно, – Доминик встал напротив крыльца, на котором в тапках на босу ногу переминался от холода Картер.

– Тише ты. Чего орешь на всю улицу!

Доминик огляделся по сторонам. Собака перестала лаять и начала завывать и поскуливать, вертя хвостом.

– Никого же нет! – удивился он.

– Ну и что? Вечно молокососов присылает старый дурак.

Картер повернулся спиной.

– Заходи. Только тихо. Охотник… Ага, как же. Секач, и тот забьет до смерти, – продолжал он брюзжать уже на кухне.

Доминик остался в коридоре вдыхать многообразие запахов: пережаренная яичница с беконом, пьянящий аромат хмеля, еле уловимый цитрусовый запах женских духов.

– Вот его записка, – Доминик протянул Картеру помятый лист, когда хозяин вновь возвратился к гостю, уже с сигарой в зубах. Он бесцеремонно вырвал листок.

– Привыкли макулатуру совать людям. Думаешь, я тебе на слово не поверил? Или думаешь, только у вас в городах верить людям умеют?

– Нет, нисколько. Но мне незнакомы нравы…

– Сельской простой жизни? – перебил хозяин, звонко рассмеявшись. – Парень, похоже, ты и жизни настоящей не видел. Зачем пришел? – Картер прищурил серо-голубые глаза.

– Меня зовут Доминик Эсм.

– Представиться еще снаружи надо было. Вроде так приличия обязывают. А, ладно. Откуда родом?

– Из Англии. Вообще-то мне отлично знакома фермерская жизнь.

– Англичанин, значит. Как я сразу не догадался, – Картер, недовольный тем, что сразу не признал в госте иностранца, разочарованно фыркнул и пригласил Доминика пройти в гостиную, усадил на протертый бежевый диван, покрытый множеством мелких, но очень мягких подушек. – Пиво будешь?

– Не откажусь.

Картер протянул бутылку из темного стекла, съязвив при этом:

– Тебе можно бутылку доверить-то, восемнадцать уже есть? – он опять принялся подтрунивать. – Шучу. Ты не обижайся, парень, мне, знаешь, иногда скучно бывает. Некого задеть, подколоть, с девками не пошутишь, они к серьезности призывают. Как отца. Понимаешь?

– У вас дочки?

Картер прищурился.

– Ты смотри у меня, – он пригрозил пальцем. – Хоть волосок смахнешь с одной, отрежу сам знаешь что и псу скормлю. Я не для того своих красавиц растил, чтобы всякие проходимцы… – он осекся. – Ну, ты понял меня!

– Да, сэр, – Доминик утвердительно кивнул.

– Славно, – протянул Картер, присаживаясь напротив, на коричневое кресло с кожаными подлокотниками. – Значит, не шпион, не коп? И с тобой безопасно иметь дело?

– Да!

Картер сделал несколько торопливых жадных глотков, откинулся на мягкую спинку и стал наблюдать исподлобья.

– Позволите? – спросил Доминик.

– Начинай, – снисходительно разрешил тот.

– В этих лесах пропал мой брат. Я собираюсь отправиться на его поиски, и мне, соответственно, понадобится оружие.

– Пропал, говоришь, – проговорил охотник. – Да тут всегда кто-нибудь исчезает бесследно. Потому что неподготовленными уходят в леса, а они, парень, не любят дураков – законы дикой природы. В этих лесах знаешь, сколько медведей шатается – голодных, в спячку поздно впадают, в холода особенно агрессивны. Поэтому если твой брат повстречался с таким, найдешь разве что ботинок со шнурком, если повезет.

– Все намного серьезней, Картер.

И Доминик коротко поведал, что увидел этим вечером в особняке.

Помолчав, Картер мрачно предположил:

– Медведи тоже сильны. Знаешь, им ведь ничего не стоит выломать дверь – это же кусок тонкого дерева. Палка для него. Смекаешь?

– Я не уверен, что медведь имеет хоть какое-нибудь отношение к этому, – он немного помедлил. – Мистер Риз рассказал мне еще кое-что. И я не знаю, как относиться к подобному…

На втором этаже зазвенел девичий смех, скрипнула половица, затем раздался глухой топот босых ног.

Доминик прислушался, но потом понял, что хозяин дома смотрит на него.

– Что же он тебе рассказал? – сурово спросил Картер, скорее не из любопытства, а из вежливости.

– Он утверждает, что в доме живет существо, какая-то тварь! Демон! Я не знаю, как правильно описать то, что он говорил.

– Знаешь, год тому назад, – приглушенно заговорил Картер, чтобы как можно меньше слов долетало до любопытных ушей дочек, которые тем временем перестали шептаться наверху, – приходил ко мне один мужчина, вроде как собирался поохотиться на дикого зверя. Но у меня нюх на вранье, да и слабоват он был на зверя ходить, так что не поверил я ему. И видно, что стрелял разве что по банкам в отрочестве. А я про него уже и сам все знал. Служители закона в кабаке словоохотливые, особенно если выпьют на халяву – после работы, естественно. Так вот, от них я про паренька и услышал. А тут на следующий день он сам нагрянул, говорит: «Оружие продай, да самое мощное, чтобы медведей не бояться».

– И…

– Я продал. Но сам прекрасно знал, для чего оно ему.

– Для чего? – Доминик никак не мог сообразить, к чему ведет охотник.

– Для того чтобы не бояться. Не трястись от любых шорохов. Я сам, конечно, не знаю, что на самом деле там происходило. Я этого чертова особняка вообще не видел. Но столько людей без вести в нем пропало! Этот старый дом в народе еще зовут чертовым домом, гиблой ямой. Я в тех краях даже не охочусь и никогда там не бываю, а если уж занесло, стараюсь быстро возвратиться назад. Знаешь, сколько костей находят после сумерек!

– Костей?

– Да, костей. Неважно, какого ты роста и телосложения. Маленький или большой зверь. Человек или медведь. Разницы никакой. Кто, по-твоему, способен убить трехметровую гору, в которой силищи больше, чем в любом другом существе!

– Не знаю, – Доминик пожал плечами.

– Вот видишь, ты не знаешь, и никто из наших этого не знает. К чему я клоню-то, демон там или человек – это не главное. Важно, что никто никогда не возвращался оттуда живым. Девчата! – крикнул он. – Идите приготовьте нашему гостю что-нибудь поесть. А то его любая скотина схватит. Ничего дурного, парень, не подумай. Мы здесь почти все нормальные!

Картер скрестил щиколотки, поводил по воздуху большим пальцем, осушил бутылку до дна и замер в тяжелых думах.

– Вы в городке все до единого верите в существо, которое способно завалить самого опасного хищника на планете?

На лице Картера появились злость и негодование. Доминик тут же пожалел о своем замечании. Он не хотел показаться грубым и невежливым, тем более подтрунивать над охотником, но и не собирался изображать из себя наивного доверчивого малыша.

Девочки-подростки, которым от силы можно было дать двенадцать и четырнадцать лет, сбежали вниз по лестнице, проскочили мимо мужчин на кухню. В ней сразу послышался шепот, потом зал опять огласил звонкий смех.

Отец лукаво поглядывал на гостя и довольно фыркал:

– Какие красавицы растут! Они у меня из оружия стреляют наравне с матерыми охотниками. Любому вслед пулю пустят, если потребуется. Сейчас знаешь, сколько охотливых до молоденькой крови есть?

– Вы живете в такой глуши и всегда как будто чего-то опасаетесь. Но не слишком ли перегибаете палку?

– Нет, парень. Если ослабить внимание, так можно всего лишиться. Наши края кишат легендами о монстре, чудовище. Мы здесь не можем позволить себе бродить по чащам с голыми руками. Здесь дикая природа, сынок, а значит, и дикие законы. Это вам не Манхеттен или как там у вас говорят. Короче, если хочешь найти брата, могу предложить оружие, которое защитит тебя от волков. Они сейчас все бешеные, шастают возле домов, иногда с собаками нашими грызутся. Не знаю, прям болезнь какая-то их из лесу гонит. Или страх.

Одна из дочерей, кучерявая, с тонкой талией, выросла перед Домиником и вручила ему угощение – жареное мясо кабана под специальным соусом с отварными клубнями купены, по вкусу напоминающими пастернак.

– Спасибо, – поблагодарил он.

Потом обе сестры вошли с подносом, на котором стояли стаканы с ароматным мятным чаем и лепешки с тмином, а сами скрылись наверху, у себя в спальнях.

– Какое оружие тебя интересует? – от этого вопроса в Доминике ожила ярость.

– Достаточно мощное.

– Могу предложить револьвер, – ухмыльнулся Картер. – Нет, я не хочу тебя угробить. Твоя затея мне совсем не по душе, но раз дело в родном человеке, я тебе помогу, чем смогу. Идем.

Они спустились в подвал по старой лестнице. Картер нащупал выключатель, одна за другой зажглись две плоские люстры на потолке, обшитом деревом. Доминик осмотрелся. Помещение до самого верха было заставлено темно-коричневыми ящиками, закрытыми грязными тряпками, досками и пенопластом.

Картер подошел к двум раскрытым ящикам, в которых блестели какие-то предметы, а среди них кое-где торчали клочья соломенной подстилки.

– Здесь ожидают своего часа ружья – лучшее на сегодня предложение от дяди Картера, сынок! Однозарядные двустволки, дробовики, пистолеты. Выбирай!

– Мне подойдет дробовое ружье с двумя стволами.

– Вижу, ты в этом деле не новичок, – брови Картера удивленно поползли вверх. – Слово покупателя – закон. Отлично! Дробь, картечь, калибр от шести до девяти либо просто пулями?

– Подойдет дробь и картечь – калибр восьмой сойдет.

– Держи, – в огрубевших руках заблестел гладкий ствол удобного ружья, главным достоинством которого была большая убойная сила. – Сейчас-то лесные твари осторожничают, не сразу себя выдают. Будь осторожен в лесу, особенно в том районе, где исчез твой брат, а иначе последуешь за ним, и уж тогда, извини, вас никто искать не станет: слишком много у людей страха и ужаса перед тем местом. Даже отчаянные копы, помнится, тряслись на стульях, когда им пришлось ехать по вызову Боба Ленгретти. Тот парень был таким же отчаянным, как ты. Но у него была удача и везение, а что будет у тебя – решать судьбе!

– Я не верю в чудовищ, Картер. Люди неплохо способны создавать их в воображении.

– Да, да, – перебил нетерпеливо Картер, – конечно, иногда мы сами взращиваем их в себе и начинаем вести себя, как животные. Верно, Доминик?

Доминику показалось, что он только сейчас впервые назвал его по имени.

– Верно, – ответил честно он.

– Не знаю, куда ты полезешь и во что вляпаешься, но я тебе по доброте душевной отдам свой любимый рюкзак с карманным фонариком.

– Лучше вон тот, – Доминик указал на черную пластиковую трубку чуть длиннее мужской ладони, которая лежала на полке среди катушек с металлической проволокой.

– Сейчас проверим, работает ли, – Картер поводил широким лучом света по затемненным углам и предметам комнаты. – By а ля, – он сунул фонарик в боковой карман рюкзака, уложил картечь и дробь в коробках. – Даже место для ружья осталось.

Когда Картер выпрямился в полный рост, Доминик чуть ли не под нос ему сунул револьвер мистера Риза.

– Вот для такого нужны патроны, – проговорил он.

– Найдем, – отозвался охотник.

Доминик щедро расплатился с Картером: за гостеприимство, за внимательность и за снаряжение. Тот на радостях выдал ему еще двадцатипятиметровый моток крепкой веревки со словами:

– На всякий случай.

Картер хоть и был гостеприимен, но до определенной меры. Он вежливо выпроводил гостя, объяснив тому, что лишних коек нет, да и не смущать же девчат. Показал дорогу к мотелю и вышел вместе с ним, чтобы проводить до автомобиля.

– Я искренне надеюсь, что ты найдешь своего брата, парень.

Доминик печально покосился на него. Внутри него кипело достаточно решимости, чтобы сейчас же возвратиться в особняк. Или все-таки прислушаться к совету Адмунта Риза, который категорично запретил устраивать опасные поиски при луне?

– Надеюсь, я так же удачлив, как тот Ленгретти, – пошутил он, садясь в «опель».

Доминик без труда отыскал за городом старый мотель со стенами, выкрашенными в матовый зеленый цвет, с миниатюрными прямоугольными окнами. При входе мигала кроваво-красным цветом неоновая вывеска. Доминик испытал разочарование: он привык к просторным помещениям, чистой мебели – а здесь все вызывало отвращение. Небольшая спальня была оклеена темно-зелеными обоями со светлым орнаментом, у одной из стен стояла деревянная двуспальная кровать с убитым изголовьем, напротив находился туалет с унитазом, покрытым ржавым налетом. И только чистая ванна разрешила дилемму: оставаться здесь или двинуться по трассе «Рок» к поместью Майка.

Он будто и не спал вовсе, ворочался, потом захотел есть. В два ночи ему принесли еды, он быстро разделался с ней и вдруг отключился.

Еще не рассвело, когда начался дождь. Вода заполняла глубокие водостоки крыш, стекала на асфальт, образуя в выбоинах дороги целые озера, хлюпала под подошвами ботинок. Он вышел из мотеля без четверти пять, рюкзак задумчиво забросил на соседнее сиденье.

Доминик возвращался в особняк, уверенный в том, что обязательно доведет свое личное расследование до конца, разыщет Майка – живого и невредимого, скажет ему все, что крутилось на языке, и обязательно извинится.

Но все же его терзали сомнения. Все время всплывала перед глазами картина, которую он увидел в доме Майкла, и увиденное там вселяло сомнения. Что, если брата уже нет в живых? Что, если Майка давно убили?!

«Тогда я разыщу убийцу и совершу над ним свой собственный суд», – так размышлял он, прибавляя газу на длинной прямой дороге.

Глава 15

Он спал два или три часа? Доминика сжигала совесть: он, эгоист, предпочел поискам отдых. А ведь с каждой секундой пропасть между ним и братом разрастается. Дождь усиливался. Возможно, он навсегда смоет следы.

Доминик оставил «опель» за воротами, захлопнул дверь и положил ключи в карман куртки. Он поежился от пронзившего его холода и сырости, от порывистого ветра. Им овладевали ярость и смятение, которые обычно испытывают все отчаявшиеся люди. Непроницаемое выражение его лица скрывало страх, неописуемый ужас, и эти чувства были сильнее, чем Доминик того хотел бы! Что может быть хуже страха, особенно когда мы боимся потерять навсегда самых близких и родных нам людей? Особенно если мы не успели попросить у них прощения?

Доминик всем существом желал брату другой судьбы, и уж точно не жизни в такой глуши. Если даже на этом клочке земли будет распрекрасный оазис, это место нужно объезжать за километры. Он корил себя за долгое бездействие. Если бы он смог преодолеть гордыню и просто позвонить раньше, чем Майк исчез, если бы он мог все исправить…

Зайдя за ворота, он увидел перед собой желтые глаза – такие, как он видел тогда в тумане. Доминика передернуло, и он поспешно вынул револьвер Риза.

– Бред какой-то, трясусь, как девчонка.

Ладонь с зажатым в ней револьвером дрожала. Он резко обернулся к деревьям, услыхав крик неизвестной птицы. Крик прозвучал, будто предупреждение.

– Тихо, Доминик, это просто птица. Здесь уже никого нет.

Опечаленный, он побрел к дому, чтобы еще раз убедиться в том, что главная дверь заперта. Доминик подумывал найти среди вещей Майкла удобную куртку со специальной водоотталкивающей пропиткой, которую брат обычно использовал для своих одиноких путешествий по лесным дебрям. Его следы в лесу, если они были, давно смыло дождем. Но только он прикоснулся к дверной ручке, как позади, все из тех же деревьев, донесся хруст. Сначала он вздрогнул, но затем стал всматриваться в переплетение веток, вслушиваться в их раздражающий скрежет. Он увидел тень, слившуюся с деревьями.

Доминик никому не мог позволить напасть на него исподтишка. Он долго всматривался в сад, пока, наконец, тревогу не удалось успокоить, и он решил опробовать револьвер на замке. Навел ствол, взвел курок и задумался. «Так я привлеку к себе ненужное внимание, если уже не привлек. Это опасно!»

Но дверь открылась, будто и не была вчера заперта. Доминик охнул и быстро вошел в дом. Беспорядок, немая тишина, отчужденность, одиночество, трагедия – вот что бурлило в груди, больно сжимая сердце. Он кинулся к сумке Майкла, оттащил ее в комнату справа от входа – здесь однажды Майкл уснул на подоконнике, здесь ему впервые привиделся кошмар наяву. Доминик вывернул карманы своей куртки, с глухим стуком опустил на пол рядом с собой браслет, льняной мешок, полученный от Адмунта Риза, ключи от «опеля». Стряхнув с волос влагу, он заметил на стенах фотокартины – с пейзажами, животными, с крутыми горами и обрывами, на которых частенько зависал Майк. Что он ощущал, глядя на свои снимки, о чем думал и думал ли вообще? Какие тайны раскрывали ему камни и мох, о чем шептала под легким дуновением ветра трава, какие деревья укрывали его заботливо от жадных глаз хищников?

– Почему ты убежал ото всех сюда? Что ты мог найти здесь, Майкл? Неужели погибель?! – Доминик избавился от промокшей насквозь куртки, вернулся к дивану, начал прислушиваться.

В сумке среди вещей лежала скомканная легкая ветровка темно-синего цвета с удобным капюшоном. Она могла защитить от сырости и непогоды. Доминик надел ее, и его взгляд упал – случайно ли – на браслет из толстого металла. Ему захотелось взять его в руки, хотя он долго отметал эту мысль.

– Какой еще артефакт, черт возьми? – и тут в стенах особняка раздался шум.

Доминик вздрогнул. Он только сейчас осознал, насколько беспечно и неразумно себя ведет. Почему он позволил себе даже на минуту позабыть о преступнике? Он ведь по-прежнему скрывается здесь и успел перед его приездом вскрыть замок. И это значит, что в доме он не один, за ним сейчас наблюдают.

За окном ветер гнал грозовые тучи, на улице было сумеречно. Доминик подумал, что его поиски затянутся не на одни сутки, и решительно направился к двери.

Первый час он бродил по внутреннему двору, сумел отворить обитую железом дверь в полутемный подвал, где выл и надрывно рычал насос, от которого работало отопление в доме. Печь пылала жаром, ни на минуту не прекращая свою важную работу. Это помещение показалось ему самым теплым, во всяком случае, зябнуть, как наверху, здесь не приходилось. Быть может, если бы дверь черного входа не вышибли с петель, верхние этажи не промерзли бы так сильно. А здесь, в подвале, он даже вспотел от жары.

Все здесь вызывало в нем отвращение. Куда ни глянь, везде валялись горы мусора. Спрятать тела здесь невозможно и слишком рискованно. Первым делом копы обыскивают подвалы и чердаки, к тому же Майкл высокого роста, тяжелый, на земле остались бы следы, если бы его волокли. Есть надежда, что он благополучно удрал и скрывается в лесу.

Где же тогда молодая женщина, которая тоже бесследно исчезла? «Кто же следит за мной? Кого я не вижу, но хорошо ощущаю?» – размышлял Доминик.

И тут холод охватил его. Что, если это и вправду медведь! Безжалостный, свирепый и очень опасный хищник расправился с братом и его гостями. Вариантов все равно не так много. Бывает, что гризли расправляются с целыми группами людей. Но ведь не осталось почти никаких следов, никаких клочьев одежды, потерянной обуви – совсем ничего на месте кровавой пирушки.

Он вдруг вспомнил: за оградой лежал достаточно свежий труп собаки. Глупая, она искала здесь проблемы и нашла их. Доминик поспешил подняться наверх и быстрее отправиться прочесывать лес.

Труп собаки бесследно исчез. Доминик расстроился. Вера в свои силы по капле покидала его. Он быстро помчался по тропе вниз.

– Майкл! – кричал он, вертя головой во все стороны, прислушиваясь к стонам и, если это можно так назвать, пению деревьев, наблюдая, как ловко ветер лавирует между стволами в сумрачном лесу. Подняв голову, он заметил хмурые облака, которые вихрями кружились в небе. Здесь даже дождь не так сильно обрушивался на голову. Укрытый под сенью лиственниц, Доминик пошел дальше. Нет, ни один зверь не унес бы тело так далеко.

Он вернулся в особняк уставший, осунувшийся. Был уже четвертый час. Ветровка хоть и защищала его, но он все равно вымок. Хотя все равно лучше, чем бродить в кожаной куртке. Входную дверь за собой он закрыл, лег, обессиленный, на диван в гостиной, положил голову на подлокотник и, предаваясь угрюмым размышлениям о судьбе брата, незаметно уснул.

Шестое ноября. Доминик безмятежно спал. Часы в холле отбили семь звонких ударов. Он мгновенно разомкнул веки. За окном спустились сумерки. Его, как и Майка раньше, охватила страшная тревога от всеобъемлющего молчания внутри этих стен. Медленно окидывая взором полутемную комнату, он почувствовал судорогу. Опустил на пол одну ногу, затем вторую, дотянулся до спинки дивана, куда повесил сушиться отсыревшую куртку, пошарил в рюкзаке, стоявшем возле изголовья, и быстро извлек дробовое ружье.

В слух противно врезался шум сверху: там кто-то неосторожно ступал. Неудачливый конспиратор затих, замер на месте и тоже теперь прислушивался?

Ветер дерзко пнул входную дверь с витражами и погнал по паркету струи ледяного дождя. Доминик привстал, на цыпочках приблизился к двери. На улице под завесой дождя раздувалась ночь. Он облегченно расправил плечи и снова захлопнул эту чертову дверь.

– Просто ветер, просто непогода… – он резко обернулся. Глядя прямо на него, на верхней ступени лестницы неподвижно сидел волк-альбинос. Их взгляды встретились.

Доминика качнуло к выходу. Хорошо, что их разделяет расстояние. Если волк вздумает кинуться в атаку, то крупно об этом пожалеет. Он даже не подозревает, каким козырем располагает человек.

И тут он вспомнил письмо, в котором брат упоминал о своей дружбе с волком. Зверь, в свою очередь, еще не дал ни одного повода к пальбе. Казалось, его совсем не тревожит общество человека.

– Ты ведь Джек, верно? – он задал вопрос бодрым голосом. Джек вздрогнул, поднялся на четыре лапы и хищно сверкнул желтыми глазами. – Это тебя я встретил на дороге, ты хотел, чтобы я последовал за тобой сюда, верно?

Волк спустился под бдительным взглядом вниз.

– Я Доминик, брат Майка, твоего друга. Ты поможешь мне его разыскать в лесах, – но после упоминания этого имени волк ощетинился и попятился.

Доминик только сейчас заметил, что дуло ружья направлено в гостя.

– Прости, – он спрятал ствол за спиной. – Он дорог мне, поверь. Ты обо мне не слышал только потому, что я был в ссоре с ним. Я надеюсь, мы с тобою так же подружимся, как ты с Майклом.

Волк заволновался, он смотрел сквозь человека, теперь его возбуждало и беспокоило что-то другое. Джек принюхался, затем потрусил в гостиную. Он остановился в арке, чтобы оценить реакцию нового знакомого, и скрылся за ней.

Вернулся с браслетом в пасти. Положил его возле ног человека и отошел.

– И что это означает? Ты хочешь, чтобы я его надел?

Волк отступил еще на три шага, добродушно высовывая из пасти розовый влажный язык.

– Ладно, – Доминик осторожно наклонился за предметом. – Что бы ни случилось, я доверяю тебе, как доверял Майк.

Этими словами он расположил к себе раненое животное. Доминик еще вчера, при первой встрече, заметил на боку волка запекшуюся кровь, но эта рана либо не доставляла ему никаких неудобств, либо он просто умел стоически переносить боль.

Металл был прохладным на ощупь, гладким и скользким. Браслет так и пытался выскочить из рук. Доминик осторожно продел в него запястье, усмехнулся и тут же вспомнил гипотезу Риза о фантастических способностях этой вещи. Через мгновение он почувствовал онемение, покалывание и даже зуд в кончиках пальцев. Это сопровождалось странным ощущением плывучести пространства, будто стены, созданные из воска, потекли, потолок прогнулся внутрь. Подступили тошнота и головокружение, в глазах зарябило. Чтобы избавиться от галлюцинаций, Доминик резко сорвал браслет и перевел дух.

– Что это было? – воскликнул он. – Ох. Вот что значит – мир закружился!

Доминик покосился на дверь, и тут его ослепило яркое свечение браслета.

Он не понимал, как такое возможно, и Джек, больше не в силах наблюдать его недоумение, рыкнул, встал на дыбы и перевел взгляд за его спину. Доминику теперь стало кое-что ясно. Он услышал на крыльце тяжелые шаги. Сюда кто-то приближался. Волк подскочил, вцепился зубами в футболку, таща мужчину за собой, но Доминик словно прирос к этому месту. Дверь начала отворяться. Он молниеносно перехватил ручку и подпер дверь плечом.

Что-то мощное толкало дверь с другой стороны. В первые секунды борьбы Доминик отлетел в сторону, но затем снова намертво впился пальцами в ручку и дважды прокрутил замок, чтобы успеть убежать с вцепившимся в брючину волком, исчезнуть из холла в тот момент, когда двери уже ничего не мешало с размаха шарахнуться об стену. Доминик, пригибаясь, добрался до дивана, из-за которого мог следить за тем, кто сейчас войдет в дом.

Он попытался стянуть со спинки дивана куртку. Заметил волка – тот стоял, напряженный, в укромном уголке у стены, недалеко от прохода, рискуя первым привлечь к себе ненужный интерес. Но таинственный гость не торопился входить. Капли от дождя перестали падать на пол: кто-то немыслимо огромный заслонил собой проход, и его тень, отбрасываемая далеко, многое сказала Доминику. Он вдруг оцепенел, побледнел и задрожал, когда увидел это Существо!

Воздух накалился, дышать стало невыносимо тяжело. Он всеми силами старался подавить вопль, разрывающий нутро. «Ищет меня», – думал он. Вероятно, этот силуэт Доминик видел среди деревьев, когда существо изучало, насколько опасен новый человек. Видимо, решив, что угрозы нет, оно вышло на охоту.

Тварь – именно так нарек ее Картер – незаметно повела головой в сторону дивана, за которым притаился Доминик. Согнувшись, он прижался виском к спинке, перехватил обеими руками ствол и громко, как ему показалось, сглотнул. В доме повисло жуткое молчание. Существо прислушивалось, жадно рыскало черными глазищами по предметам, не двигаясь с места. Затем оно побрело вглубь дома, царапая паркет острыми когтями и оставляя такие же отметины, какие Доминик уже видел на втором этаже.

За стеной, чуть дальше, он расслышал скрежет, а затем – тишина!

В замешательстве Доминик выглянул из-за угла, но тут его вниманием завладел странный браслет. Он не хотел опять испытать тошноту, надев эту вещь, но сейчас он пытался сообразить, способна ли его выручить инопланетная технология в этой ситуации.

Доминик аккуратно дотянулся до куртки, стянул ее с дивана, надел на себя, надел рюкзак, подобрал с пола льняной мешок. Покосился на зверя. Джек смотрел сквозь арку, бесстрастно и одновременно внимательно, весь поглощенный тем, что он видел.

«Ключи от машины только бы не забыть», – подумал Доминик и тут же позабыл о них, как только в ладонь перекочевал мешок со стеклянными шарами. Задумчиво перебирая черно-бордовые шарики, он не заметил, что волк выбежал из дома на улицу. Доминик чертыхнулся. Он двинулся к проему, ключи остались лежать на полу. Уже у входа Доминик оглянулся.

Тварь сидела, пристально наблюдая из глубины своего черного кокона, под лестницей, скрестив длинные жилистые ручищи у тонких щиколоток ног, обхватив их ладонями. Их взгляды пересеклись на мучительно долгие секунды. Несколько мгновений, и неведомое существо бросилось в атаку.

Доминик навел ружье, прицелился и выстрелил. Он попал – по бедру существа побежала темная струя. Но Доминик понимал, что боль не остановит Тварь, так что бросил к ее ногам несколько шариков. Те, описав небольшую дугу, начали испускать резкий запах серы, а потом между ним и существом появилось большое багровое облако.

Но он не успел. Тварь так быстро выскочила из этого облака, что ему ничего не оставалось, как нацепить браслет и отпрянуть назад, молясь об удаче.

– Исчезни, – крикнул Доминик после того, как смог разглядеть страшный облик нападающего. И тут между ними выросла стена – она просто появилась, будто была задумана с закладки фундамента. Придя в себя, он заметил слева вместо окна спасительный выход на улицу.

Арка в это время оказалась на противоположной стене, рядом с большим книжным шкафом, существо остолбенело внутри.

Мокрый ветер хлестал по лицу. Доминик сощурился и быстро зашагал вперед. Ливень застилал дорогу к воротам, глаза от разгулявшейся стихии пришлось прикрывать рукой.

И тут его словно пронзило. «Только не это. Ключи забыл»! – с ужасом подумал он, и непослушные ноги остановились.

– Джек, где же ты? – в кромешной тьме он безуспешно пытался разглядеть волка-альбиноса, который, быть может, однажды так же оставил в трудную минуту его брата Майкла. – Черт бы тебя побрал, – выругался в сердцах он.

От мысли возвращаться назад его трясло. К великому сожалению, ничего другого не оставалось. С таким преследователем за спиной нереально добраться до городка на своих двоих. Можно попытаться завести другие автомобили во дворе, но ни один из владельцев не оставил ключи в зажигании. Шансы обзавестись спасительным транспортом таяли вместе с призрачной надеждой на спасение.

Старенький «форд» затрещал, качнулся, его правый бок оторвался от черной земли. Массивная клешня, растущая из многослойных складок подмышечной впадины, подцепила днище и оторвала автомобиль от земли. Тварь резко зашипела по-змеиному. Лицо Доминика посерело. Тварь умела не столько незаметно перемещаться, сколько пугать. Существо оставалось неподвижным до тех пор, пока он не взвел курок, предупреждая: не приближаться. И оно вняло голосу разума. Оно развернулось, бросилось в кусты, в надвигающийся туман, и оттуда с ненавистью сверлило человека глазами цвета бездонного мрака.

Доминик выждал пару минут, затем, не решаясь поворачиваться к тому месту спиной, осторожно пошел назад, нащупывая путь. Под подошвами хлюпала жижа. Он поравнялся с клумбой, почувствовал сильный порыв ветра и услышал, что к нему кто-то стремительно несется со стороны сада. Доминик почувствовал резкий толчок в правый бок, задохнулся от боли меж ребер, качнулся на месте и рухнул с браслетом в заросли.

Рядом с лицом мелькнул белый мех. Доминик попытался высвободить ноги из-под волка и направить ствол ружья вверх, ведь монстр мог появиться в любую секунду.

– Вставай, идиот! – Доминик напоролся щекой на острый шип, растущий на толстом стебле алой розы. Увидел перед собой горящие желтые глаза, взирающие с затаенной надеждой, ожидающие прощения и понимания. Он бы и сам хотел понять неадекватный поступок зверя, да не успел: взрыв разрывающей на части боли, ворвавшейся в плоть неведомо откуда, отбросил сознание в темноту, из которой, возможно, он уже никогда не возвратится к свету…

Глава 16

Доминик задохнулся. Его грудная клетка ныла, его душил кашель. Он со злостью сорвал опостылевший браслет и потер пальцами ноющее запястье.

Тело еще дрожало. Он ощупал ладонью холодный неотесанный камень. Белый пар клубами валил изо рта. Он совсем не узнавал этого места, смотрел в потолок, но не видел его, пытался разглядеть стены, но замечал лишь бесконечно огромное пространство. Здесь не было слышно шума дождя и ветра, и он не понимал, где он: в доме или провалился под землю. От стен тянуло промозглой сыростью, полежи здесь еще минут десять, и насмерть окоченеешь.

Волк лежал неподалеку, его грудь вздымалась, но он был без сознания. Доминик постарался расшевелить волка, но тот остался неподвижен.

Доминик, наконец, оставил животное в покое и потянулся к рюкзаку за фонарем. В такой темноте и маленький луч света сгодится. Каменные своды, огромное пространство натолкнули на мысль о пещере. Он медленно двинулся вперед, перешагивая каменные препятствия, пока луч фонарика не вырвал из глубины непроницаемого густого мрака странный полутораметровый окаменевший гриб. Затем – еще один, и еще. Грибы от каменных шапок до самых ножек испещрили глубокие швы.

Он заметил невдалеке стену, напоминающую застывшую тридцатиметровую волну. Свет фонарика не мог подняться выше четырех метров, и определить точнее, насколько высок свод зала, было невозможно. Но помог иной свет, внезапно показавшийся за спиной, из огромной дыры в одной из стен, из которой можно было выбраться наружу, но до которой еще только предстояло добраться. Этот неведомый свет исходил от буро-зелено-синей планеты на фиолетово-розоватом небосклоне, и россыпь сверкающих бусин опоясывала ее, точно ожерелье.

По правую сторону от него, метрах в семидесяти, густела тьма, словно вязкая субстанция, луч света очерчивал таинственную границу пола и этой тьмы, следовательно, за чертой находился спуск в бездну, из которой веяло холодом и угрозой.

Он прошел вдоль стены и наткнулся на надпись: буквы, выписанные белым мелом, были вполне земными. Доминик прочел: «Выбирайся из пещеры, они безумно опасны…»

– Кто же еще мог оставить послание, – заметил он и усмехнулся.

Грязь на подошве присохла намертво, он счистил ее об острые выступы, не сводя при этом глаз с темноты.

– Ладно, Джек, я за тобой позже вернусь.

Скала поднималась вверх уступами, на самом верху находился вожделенный свет, нужно было только осторожно подняться к нему. Доминик цеплялся руками за уступы, искал место, куда можно было поставить ноги. Забираться пришлось недолго: его остановил глухой далекий звук, словно гул из глубины. Потом на стену резко запрыгнул волк. Доминик судорожно впился пальцами в породу и болезненно выдохнул.

– Никогда больше так не делай, – сердито предупредил он.

Волк ловко перескочил четыре широких уступа, а на следующем, узком, заскоблил когтями, беспомощно замахал передними лапами, заскользил вниз. Джек понимал, что не способен осилить подъем в одиночку. Его золотистые в сумерках глаза следили за человеком и за тем, что не позволяло расслабиться, – этот трубный нарастающий гул подземелья…

– Ладно… Хорошо, я спускаюсь к тебе.

Доминик бросил в ноги рюкзак, трижды мысленно поблагодарил Картера за предложенную веревку, обмотал ее вокруг туловища зверя и начал пока восхождение один.

– Я подам тебе сигнал, когда можно подниматься следом. Идет?

Местами идеально гладкая поверхность скалы выскальзывала из пальцев.

Второй, третий выступ, прыжок. Пятый, шестой, шаг влево, немного оступился, но устоял. Веревка натянулась, он почувствовал в ладони болезненное покалывание. До верха оставалось всего каких-то три уступа.

– Давай, Джек. Забирайся. А то веревка сейчас вырвется из рук…

Волк прыгнул, теперь его движения стали более осторожными. Он не перепрыгивал с одной площадки на другую, но обдумывал каждый шаг и быстро сокращал дистанцию.

Доминик уселся на горизонтальной площадке, уперся ногами в наросты, поднимающиеся кверху, и прокричал:

– Ты где, Джек?

Веревка натянулась, как струна, и так же внезапно ослабла. Она то болталась, то замирала в крепких руках Доминика. Недоумевая, он услышал жалобный писк.

– Джек, Джек, держись. Я сейчас тебя вытяну.

На камне лежало уже много витков веревки. Он тянул на пределе сил, и, когда нить заскрипела на краю, показалась волчья лапа. Доминик отбросил веревку в сторону, начал вытаскивать Джека к себе.

– Ты молодец, – он добродушно похлопал волка по голове. – Мы вместе сделали это.

Подъем сблизил их. Трагическое и таинственное исчезновение брата сплотило, заставило вместе пережить первые трудности на неизведанном пути – пути к брату и другу.

– Ты ведь этого хотел от меня, верно? Ты хотел, чтобы я попал сюда вместе с тобой. Ты думаешь, Майкл здесь?

Волк высунул язык в знак одобрения. Позади, в сердце пещеры, гул отдалялся, становясь едва различимым.

– Я бы не хотел возвращаться обратно той же дорогой. А ты?

Они вышли из пещеры в дымчатый сиреневатый покров незнакомой планеты. Доминик присвистнул – так он обычно делал от восторга и удивления.

– Где мы, черт возьми! – произнес он, вставая на колени.

Морок или наваждение! Небосвод был усыпан миллионами сверкающих бриллиантов, и в этом сиянии купалась самая огромная планета, описания которой он не нашел бы ни в одном учебнике по астрономии. Огромный спутник в кольце крошечных сверкающих звезд медленно плыл вдоль седых гор.

Розоватые облака над горными хребтами в стороне таили яркий блеск, всполохи кровавых молний. Цвет неба – этот оттенок индиго с фиолетовым отливом – отзывался в самом сердце. Доминик почувствовал, как оно стучит в горле, как кровь пульсирует в висках. От осознания того, что происходящее – это не сон и не галлюцинации, сжало до рези внутренности. Доминик вдруг понял всю невероятность мира, в котором находится, и задумался. Он не знал, что теперь ему делать, где искать Майка.

Их обступали причудливые кустарники с острыми и мягкими лапами-листьями. Деревья напоминали результат скрещивания пальмы с сосной: их ветви росли под углом 45 градусов вверх и были похожи на бейсбольные биты с темно-зелеными антеннами. Жизнь растений протекала в неравной и жестокой борьбе. Деревья соревновались за звание самых грозных исполинов и нередко прибегали при этом к различным уловкам: они разрывали на части стволы соперников, препятствующих дальнейшему росту, или поражали их вредными едкими испарениями. Нижний ярус в экосистеме занимали разнообразные виды папоротников и кустов, достигавших двухметровой высоты. Они, в свою очередь, уничтожали мелкие шарообразные виды, которые, при прикосновении к ним ядовитых ветвей, исчезали.

После недолгих наблюдений Доминик сделал очевидный вывод: ни в коем случае ни до чего не дотрагиваться, если в том не будет смертельной необходимости.

Вокруг царствовала ночь. Или все-таки вечер? Немного отойдя от пещеры, они вышли к подножию горы. Вид сверху позволял детально изучить глубокую долину каньона. На дне, среди темных лесов, затерялось идеально круглое озеро, поверхность которого становилась то черной, то бело-оранжевой.

Они спускались по камням и не чувствовали твердой опоры – слишком густо разросся мягкий мох. В этом мире невозможно чувствовать себя в полной безопасности. Кажется, только приблизься к ветке либо к безобидной травинке, и ты будешь уничтожен на месте. Склон, по которому они спускались, довольно крутой. Перед глазами мелькала густая растительность. Земля оказалась чересчур рыхлой. Доминик не успел перенести вес на правый ботинок, и почва под ним начала проседать. Он в испуге запрыгнул обратно на камень.

Чтобы успокоить человека Джек решил сойти на землю первым. Благодаря небольшому весу он легко двигался вперед. Ноги хоть и вязли, но вытягивать их из земли было несложно.

Уже подходя к озеру, они заметили, как невдалеке мелькнуло узкое длинное, больше сотни метров, строение.

– Осмотрим? – спросил Доминик.

Волк тем временем принюхивался.

Доминик обернулся. Он был уверен, что они оставляют за собой глубокие следы, но нет, земля их давно уничтожила. Они настороженно озирались вокруг, не приближаясь к кустам, которых Доминик опасался больше всего.

Но об осторожности никто не забывал, так что иной раз приходилось замирать и прислушиваться к звукам, чтобы убедиться, что никто их не преследует.

Мчась по кривой тропе, волк выскочил к пойменному берегу и, долго там не задерживаясь, умчался по кромке мокрого песка далеко вперед.

– Стой, Джек, – крикнул он и бросился вдогонку, стараясь не отставать. – Что там? Что ты увидел?

Отдышавшись, он опустился рядом с волком на одно колено, затем вопросительно посмотрел на воду. Легкое колебание на поверхности заставляло нафантазировать черт-те что, и Доминик уже готов был убежать, но все же любопытство взяло верх. В этой мелководной части озера мигающие оранжевые огоньки чередовались с широкими столбами белого света, направленного к кромке под прямым углом. Глубина не превышала двадцати метров, вода в белых лучах иногда поражала кристальной чистотой, а потом, когда свет гас, темнела до черноты. Доминик при следующем импульсе заметил на дне, в витках колючих и пупырчатых планктонных водорослей, среди кристально-белого песка и гальки, странный вытянутый объект. Его металл был не тронут временем, видимо, он чрезвычайно стоек к коррозии. На обшивке виднелись темные геометрические формы, эллипсовидные иллюминаторы, по центру – спинной плавник, как у акулы, только изящней, плавней. От носа корабль расставил в стороны, словно краб, свои мощные клешни. Он вообще был похож на ракообразное существо. «Пасть» корабля распахнулась, и в лицо Доминику внезапно устремился яркий свет прожектора.

– О, черт, – выругался он. – Если есть корабль, значит, есть и хозяева? Скорее идем. Я не хочу здесь больше задерживаться.

Только он произнес это, как за их спинами тут же раздался загадочный шорох. Волк оскалился, когда Доминик побрел вдоль берега, избегая высокотравья и обходя стороной покачивающиеся кусты.

– Давай, – позвал он. – Уходим отсюда.

Группа растений и диких грибов бессовестно разрослась посреди поляны с мелкими сиреневатыми цветами. По правую сторону раскинулась территория, сплошь усеянная обломками обрушившейся скалы, прямой путь к неизвестным постройкам преграждала с одной стороны высокая каменная стена, с другой – опасные представители местной флоры.

– Надо отыскать другой путь, чтобы скорее добраться до построек, – заметил он.

Вскоре, внимательнее посмотрев по сторонам, он заметил скрытую тропинку, невероятно узкую и в чрезвычайной близости к хищным кустам. В каньоне преобладал субтропический климат, и в своей одежде, непригодной для такой духоты, Доминик истекал потом и изнывал от жажды. Они медленно пробирались вперед, поднимая облачка пыли. Земля на подступах к башне, маячившей на горизонте, поросла кровавым мхом, вцепившимся в огромные плоские плиты молочно-пурпурного и желто-зеленого цвета.

Спрыгнув с одной из них вниз, на твердую землю, они поняли, что все это время двигались по рукотворной каменной площадке. Отсюда в небе была хорошо видна планета, до сих пор скрытая пологом из листьев. Она осветила небольшую часть голубовато-кремовой с белыми вкраплениями стены. Их тени начинали обрисовываться все яснее и удлиняться. Непонятно откуда взявшаяся пунцовая дымка накрыла полуразвалившиеся строения призрачным куполом. Загадочная башня виднелась на северо-западе от бесконечных лесов, в двухстах метрах после перелеска и таинственной дороги.

Ветер на открытой площадке усиливался. Они приближались к черным проемам в неприметных углублениях стен. Слева возвышалась та самая башня. Толстые стены до самого верха опоясывали ступени и узкие бойницы, в одном из проходов Доминик обнаружил лаз под землю. От этого места разило распадом и запустением.

– Ну что, кто первый решится проверить, насколько глубока яма в подземелье? – мрачно пошутил Доминик. Он опустил руку с фонарем в темноту. – Наверняка неплохое место для ожидания помощи. Как думаешь.

Майк смог бы укрываться там?

В ответ Джек нетерпеливо фыркнул.

– Понимаю… – протянул он. – Мне самому все это не нравится. Но ведь я по твоей прихоти сейчас здесь. И раз уж мы ищем Майка, предлагаю спуститься туда и все осмотреть. Отлично, я вижу пол, метра три – раз плюнуть!

Доминик уселся на край люка, свободно болтая ногами в черноте подземного пространства. Он не имел представления о его реальных масштабах.

– Я спущусь первым, потом спрыгнешь ты по сигналу, идет? – как только он договорил, волк сиганул в пустоту и в мгновение ока исчез в ней. – Подлец…

За его спиной мелькнула тень, послышались нетерпеливые глухие шаги, кое-где скрадываемые мягкой почвой. Но он уже прыгал вниз, так что не смог обернуться, хотя очень жалел об этом.

Доминик звонко приземлился на ноги. Зал возвышался над тремя овальными входами, словно пьедестал. Главный коридор впереди был затоплен, оттуда постоянно доносился шум капель, которые обрушивались с потолка на поверхность воды.

По наитию он выбрал левую сторону. Джек перед тем, как последовать за ним, стоял, запрокинув морду к люку, и рычал. В центральном коридоре вдруг зловеще плеснула вода, по ее поверхности разошлись круги. Это стало последней каплей в тревожном ожидании чего-то неизвестного и явно недоброго. Доминик, не раздумывая, шагнул в темноту.

Протяженность туннеля исчислялась сотнями метров. Они шли вперед.

Глухой стук его шагов и лязг длинных острых когтей волка позади разносились эхом по коридору. Внезапно Доминик оступился и, упав, выронил фонарь. Тот звучно ударился о стену и исчез из видимости. Джек шустро юркнул в том же направлении и вернул источник света.

– Благодарю, – сказал Доминик. – Что бы я без тебя делал, ума не приложу.

При этих словах он почувствовал под собой толчок. То, обо что он споткнулся, зависло в воздухе, жужжа.

– Что за фигня? – бледный перепуганный Доминик крепко держался руками за бока животного. Они мчались в туннеле, куда их несла парящая платформа, которая вдруг активизировала свой воздушный двигатель. Может, это они случайно его запустили? И тут на ум сам собой пришел ответ: тот самый браслет – если верить старику Ризу – является неведомой, но возможной технологией будущего для всего человечества. Он реагирует на чувства, буквально читает и воплощает желания. Возможно, именно браслет выступает в роли ключа к внеземной технологии другой планеты, а он, Доминик, лишь его носитель!

Из туннеля на скорости шестьдесят километров в час их вышвырнуло в зал.

На его потолке висели крошечные мерцающие бусинки капель, на дне же трепетало зеленое густое пламя. Они повисли посреди огромного округлого пространства, тусклый зеленоватый свет отражался под дном платформы и в их ярко блестящих в этом свете глазах. Взволнованный и возбужденный, Доминик удивленно посмотрел вниз. Субстанция, колеблясь, двигалась и текла, словно в ней жила мощная сила. Она на мгновение приоткрыла в своей губительной глубине человеческий силуэт: растрепавшиеся длинные черные волосы, точеные плечи, свободно парящие руки, раскинутые в стороны. Потом обнаженное, хрупкое с такой высоты тело накрыло зеленой волной, и морок внезапно исчез, как и явился.

– Женщина… Там? Как она туда попала? – Доминик, задыхаясь, отходил от перенесенного ужаса. Платформа начала плавно двигаться вперед. Еще некоторое время они мчались, пока платформа не остановилась на первом перекрестке. Они сошли с нее, и платформа укатилась в глубокую нишу в одной из стен. Впервые они столкнулись с сетью туннелей: семь проходов, в некоторых даже горел тусклый голубой свет. Внутри ощущалась освежающая прохлада, не то что наверху. Доминик наконец успокоился и перевел дыхание. Теперь они стояли перед сложным выбором: куда идти дальше?

Оба выбрали путь к свету и тут же об этом пожалели. Завернув за угол, Доминик вошел в воду. Вокруг него высоко разлетелись брызги, а где-то впереди по воде пошла рябь. Он заметил, что на конце дальней стены, где свет переходил в полумрак, застыла толстая вытянутая труба, блестящая и склизкая. Он смотрел с тревожным нетерпением, ожидая, что «это» сейчас оживет и помчится на них.

И вдруг его самые страшные опасения подтвердились: неподвижный силуэт невероятно ловко ворвался в воду, которая тотчас сомкнулась над ним. Доминик и волк не стали ждать и бегом умчались прочь.

– Что это было, черт побери! – они переводили дух после побега. Доминик не мог отделаться от чувства, что их преследуют, что над ними нависла какая-то угроза. Он, вопреки своему желанию, полез в карман за браслетом, нацепил его на запястье и попытался сообразить, что делать теперь. Но стоило ему раскрыть глаза, как он увидел, что от его ног в черный туннель уходят человеческие следы, светящиеся флуоресцентным светом. Доминик подумал: вдруг эти следы выведут их к брату? Он очень надеялся на это.

– Скорее, Джек, пока еще не поздно…

Глава 17

Черные бесконечные туннели в этом странном комплексе, напоминающем муравейник, водят меня кругами. Я без труда спустился в подземелье, а вот обратный путь наверх найти до сих пор не смог. От безвыходности я начинаю негодовать, кипеть от злости и усталости, разражаться про себя проклятиями.

Я уже ненавидел себя за то, что имел смелость искать временное спасение в глубине неизвестной планеты. И хотя мне пока везло, и я даже сумел обнаружить целый комплекс жилых помещений, через некоторое время мне пришлось уйти в лабиринт, и все это из-за маниакального стремления вырваться к небу, почувствовать почву под ногами, дуновение ветра, увидеть дневной свет, в конце концов.

В носу уже давно поселился запах тлена и распада. Время застыло в этом безмолвном, покинутом всеми мире. Меня уже давно мутило, я не помню точно, сколько нахожусь в этом больном, лихорадочном состоянии. Я уже почти не верил, что выберусь отсюда живым. Никто не способен предугадать повороты коварной судьбы в этих туннелях, где я выступал в роли желанного ужина.

Я, естественно, взвешивал риск, анализировал и оценивал каждый свой шаг.

На запястье я ощущал приятную тяжесть. Когда я оказался по колено в воде, то и помыслить не мог, что там, где-то на дне, притаился кто-то живой и смертельно опасный.

Я аккуратно провожу по шероховатой влажной плите стены пальцами. В ее ложбинках и трещинах скопилась плесень, грибы, наросты. Капли снова и снова разбиваются о воду. Браслет освещает добрую четверть стены. Я совсем недавно открыл его новое свойство: он отлично заменяет фонарик, и его сияние исчезает по моему желанию: стоит мне этого захотеть, как меня тут же окутывает полутьма.

Я разглядываю тень у левого края стены: кто-то всплыл близко к поверхности. Я не знаю, что это, и мой внутренний голос отчаянно вопит, призывая к осторожности. Одно я знаю точно: этой тени просто неоткуда взяться.

С замиранием сердца ожидаю беды, стою, не шевелясь. Но уже поздно: свет браслета, как маяк, привлек любопытных хищников. Тень, которая лежала неподвижно, вдруг поплыла в мою сторону. Бежать по воде, когда она тебе по колено, невероятно трудно, особенно если еще и стараться двигаться как можно быстрее. Пока я мчусь (очень, очень медленно) по затопленному туннелю, за моей спиной из недр подымается нечто огромное, склизкое, напоминающее древнекембрийского трилобита, обитавшего в море миллионы лет назад. Но те трилобиты были просто крохотными и едва ли состояли в родстве с двухметровым существом, которое резво плывет за мной, издавая что-то вроде свиста.

Мои ботинки скользят по склизким массивным ступеням, но я влетаю в сухой и прохладный коридор с высокими стенами и потолком. Свирепое создание не отстает: я слышу неприятное шарканье длинного тела по каменному полу. Мощный комок мышц свистит, шипит, урчит и издает еще черт-те какие звуки.

Я мчусь без оглядки, чувствую затылком тяжелое дыхание в миллиметре за спиной.

Первый удар проходит мимо. На меня вдруг накатывает паника. Никогда в жизни я не испытывал такого сильного отчаяния. Силы иссякают, ноги начинают заплетаться, сознание норовит отключиться. В последние часы подобное состояние преследует меня. Я чувствую резкое дуновение ветра в районе поясницы и вдруг отчетливо понимаю, что это существо вновь бросилось вперед, но опять промахнулось и теперь продолжает смертельную охоту за прыткой добычей.

Проскальзываю в первую попавшуюся дверь, и перед моим носом разъезжаются две массивные плиты. Я оказываюсь в круглом зальчике – еще одна из десятка развилок на моем пути, только стены здесь сложнее, искрит током на полу вырванный провод.

Мое падение на ровном месте может показаться странным, но на самом деле у меня начался приступ головокружения. Пространство поплыло, и я падаю без чувств на пол. Кожей ощущаю тварь рядом. Сначала сдавливает щиколотки, затем острая боль вонзается в голени, бедра, внутренности, я вскрикиваю. Проваливаюсь в забытье, через минуту прихожу в себя и вижу, как склизкое светло-серое тело скручивается вокруг меня в спираль. Меня трясет в лихорадке, я захлебываюсь в собственном поту. Злобный червь поднимает надо мной безликую морду, свирепо, торжествующе свистит, распахивает шарообразную пасть с рядом острых маленьких зубов, по которым стекает нитями слюна.

Я чувствую, что стальные мышцы ломают меня, я начинаю сипеть, а потом сжимаю челюсти от острой боли в ребрах.

У меня перехватывает дыхание, перед глазами пляшут разноцветные пятна, из груди вырывается сдавленный хрип. Что происходит? Почему я позволил себя схватить? Куда делась моя сила и бешеное стремление выжить? Я сумел вырвать из бреда и несвязных воспоминаний о своей далекой жизни образ Миры Джонс.

На секунду, только на миг, вспомнил, как я подставил невинное создание, обрек ее на погибель, не смог защитить от Демона. И когда меня уже должны были начать поедать, слышу приглушенный стон. Оказывается, у меня заложило уши, и я едва отличил звон в ушах от визга или выстрела.

Я с силой отрываю голову от пола. Мне чудится грохот, но я не могу понять, что это за звуки, что они означают. Воздух пропитывается запахом пороха. Наконец, мне удается разглядеть, почему ползучую гадину колошматит в неистовстве. В ее теле, посреди рваного месива, что-то торчит. Из дыр вытекает ручьями бледная жидкость, несколько омерзительно вонючих капель попадают мне на лицо и в рот, и меня чуть не выворачивает наизнанку.

– Только попробуй сожрать моего брата! – слышу знакомый голос. Я не могу сейчас думать, меня мучат боль и удушье, я чувствую, как постепенно проваливаюсь в забытье.

Смертельные тиски слабеют, и я могу свободно вздохнуть. Червь рассержен тем, что его пир прервался, но и обрадован новым мушкам, подоспевшим прямо к трапезе. Он решил вначале наказать обидчика, пронзить его невидимым жалом, а потом вернуться и расправиться со мной. Тварь наконец выпускает мое измученное тело из своих смертельных объятий. Я ничего не чувствую, только мучительно сдавливает глотку и душит надсадный кашель.

Я ничего не вижу, но узнаю этот голос. Когда-то, быть может, в другой жизни, он принадлежал моему брату Доминику. Но как он здесь оказался? Ведь никто не знает, где я.

Где-то поблизости рычит волк. Я валяюсь в пустом зале, освещенный вспышками и грохотом молний. Один за другим, выстрелы находят цель снова и снова, а гигантский червь продолжает бороться, не оставляя попыток выбить ствол из рук Доминика, обвиться вокруг него, раскрошить кости, а затем проглотить.

Нападающий не теряется, он подманивает обезумевшего червя-трилобита к себе. Тот никак не решается напасть, он оказался между человеком и животным, и теперь по очереди отпугивает их от себя шипением. Доминик подскакивает к искрившему молниями проводу, вытягивает его из короба и всаживает глубоко в разверзшуюся пасть. Раздается громкий визг, полный боли и ненависти.

Доминик еще раз стреляет в голову чудовища и обходит его со всех сторон, чтобы убедиться в его смерти.

Я откидываю голову назад, чтобы разглядеть, что там, черт возьми, происходит. Кто-то пытается облизать мой грязный потный лоб. Я узнаю учащенное дыхание, стучащие рядом по полу острые коготки.

– Джек, как я рад тебя слышать. Ты живой, – я опять кашляю и хриплю.

Я вновь чувствую удушье. Краем глаза замечаю приближающийся размытый силуэт высокого мужчины. Он спешит ко мне, а я едва удерживаюсь на грани сознания.

– Майки, ну ты как? – голос брата дрожит от счастья, его тоже переполняют эмоции. – Не думал, что увижу тебя. Ну, по крайней мере, я себе не так это представлял.

– Я тоже, Доми, – я изображаю плохое подобие улыбки.

Он помогает мне сесть, затем я сплевываю кровь на пол. За мной внимательно следят две пары глаз, кто-то уже счастлив, а кого-то продолжают терзать нехорошие предчувствия.

– Мы выберемся, обещаю, – взволнованно говорит Доминик.

– Я знаю, братишка.

С озабоченным видом Доминик рассматривает меня своими голубыми глазами, пытаясь навскидку оценить мое состояние. И вдруг он замечает браслет на моей руке и, недоумевая, протягивает свою кисть.

– Разве ты не потерял его возле клумбы, которая оказалась порталом в этот мир?

– Верно. Потерял, он выпал из кармана, когда та тварь подбросила меня на своих клешнях. Ты ведь ее тоже встретил в особняке, ну или в саду?

– К сожалению, да! – отвечает он. – Ты здесь один?

– Почему ты спрашиваешь?

– Женщина по имени Мира Джонс, она случайно не попала сюда вместе с тобой?

Я отрицательно качаю головой.

– Я обещал некоему мистеру Ризу разыскать не только вас. Я до последнего верил в версию убийства, и отец и сын Ризы были у меня первыми подозреваемыми. Я собирался пристрелить этого старика…

Меня невольно позабавили его слова.

– Тварь напала на нее, когда я сидел в амбаре, – говорю я. – Мне так жаль… Это я виноват в том, что с ней произошло. Я оставил ее совсем одну с этим чудовищем, не знаю, была она в тот миг мертва или просто в обмороке…

– Я не нашел на территории особняка никаких тел, кроме обглоданного трупа собаки.

– Нет… нет… – я был охвачен болью и сожалениями. – Я должен ее найти, Доминик, я никуда не вернусь без нее.

– Тогда спешу тебя обрадовать. Мне кажется, я видел в этом комплексе твою Миру.

– Скажи мне, где? – у меня перекрывает дыхание. – Она жива?

– Не уверен, Майкл. Там, где я ее обнаружил, невозможно дышать. Она угодила в какую-то зеленую субстанцию. И я еще не придумал, как ее оттуда достать.

– Идем, – я пытаюсь встать, но тут же падаю обратно. – Кажется, у меня проблемы с ногами, я их практически не чувствую.

– Тебе необходимо отдохнуть, Майки. Посиди немного, – он садится рядом. – Сколько ты здесь пробыл?

– Не знаю, может, неделю, а может, всего пару дней. Я удивлен, что ты вырвался ко мне, несмотря на Элизу. Она ведь тебя не простит.

– Я знаю, но она слишком далеко зашла…

– В смысле? – удивляюсь я.

– Я сейчас не хочу о ней говорить.

– Вы расстались?

Он молча смотрит на меня исподлобья.

– Хорошо, забудь. Я смотрю, ты подготовился к нашей встрече, – я пробую указать на рюкзак, но мне едва удается это движение.

– Да, как видишь. Это на всякий случай, если вдруг тебя снова придется вырывать из чьих-то объятий, – Доминик нахально улыбается. Потом его лицо каменеет, и он смущенным голосом говорит: – Хочу извиниться перед тобой, Майкл. На меня будто снизошло затмение, я сожалею, что позволил Элизе разрушить наши отношения. Я оставил тебя одного и не заметил, как сам оказался обманут и отгорожен от мира… – взгляд брата был печален и хмур.

– Что произошло между вами, Доми?

– Она не любила меня. Представляешь, никогда не любила… Все эти пять долгих лет Элиза врала…

Я задумываюсь и все же спрашиваю его:

– Тогда для чего она удерживала тебя столько лет? Почему ненавидела меня?

Доминик отмалчивается, но, кажется, мне удается прочитать ответ в его блестящих глазах. Я был прав на ее счет с самой нашей первой встречи.

– Ты понимаешь, что тебя ожидало, если бы я не успел? Если бы меня здесь вовремя не оказалось?

– Понимаю, – я устало смотрю перед собой. – Меня бы сожрали…

– Постой, – Доминик удивленно смотрит на меня, затем оживляется, вынимает из кармана куртки фонарь, включает его, направляя луч мне в лицо.

– Ты что, сдурел? – я жмурюсь от резкой боли, из глаз текут слезы.

– Прости, я думал, мне показалось, но теперь вижу, что нет. Майк, что с твоими глазами?

– А что с ними? – его странный вопрос озадачивает меня.

– Их цвет изменился. Они всегда были светло-голубыми, а теперь фиолетовые… – он опускает фонарик, но продолжает изучающе смотреть мне в глаза. Не скрою, его слова стали для меня сюрпризом.

– Наверное, виновата местная еда. Но у меня не было выбора, пришлось есть, чтобы выжить.

Не уверен, что это было хорошее объяснение, но Доминик молчит. Волк ложится у моих ног.

– Джек, как же тебе удалось спастись? Я видел собственными глазами, как существо набросилось на тебя, словно медведь на лису.

Мы помолчали. Доминик первый нарушает пятиминутную тишину:

– Я не заметил на поверхности ничего съедобного. Местные растения мне показались весьма ядовитыми. Я боялся даже прикоснуться к ним. И хотел тебя спросить, зачем ты спустился под землю? Тебя что-то спугнуло на поверхности, так?

– Ты хочешь знать, почему я здесь?

– Да, – немного подумав, он утвердительно кивает головой. – Расскажи, что с тобой произошло!

– Я так же, как ты, Доминик, попал в этот мир через портал, какой-то энергетический разлом. Названий у этого множество, и вряд ли нам дано до конца осознать, где мы оказались на самом деле. Мы можем долго строить предположения и гадать, но все равно ничего не узнаем.

Я валялся на земле, в темной пещере, и все мое тело словно пронзали острые иглы. В темноте меня окружали шорохи и звуки. Они сопровождали меня, даже когда я взбирался по уступам стены, спасаясь оттого глубинного гула.

Поверхность, как ты уже понял, Доминик, почти непригодна для жизни из-за удушливой атмосферы и высокой температуры. Пока я бродил в поисках укрытия, то размышлял над тем, как вернуться домой, на Землю. Если бы я тогда не выронил браслет, возможно, в пещере приоткрылся бы проход назад. Но я не мог вернуться без браслета, поэтому решил найти временное убежище, где смог бы переждать свой личный и, я надеялся, временный апокалипсис.

Я заметил, что в сумерках, среди острых отрогов и колючих лесов, блестит высокая башня из голубого камня. Я побежал к ней по рыхлой земле, через лес. Лучи планеты, которая скрывается за грозовыми облаками на юго-западе, заливают уничтоженные временем постройки чудесным белым сиянием.

Я опрометчиво углубляюсь в джунгли, разбуженные горячим ветром. Вместо того чтобы осмотреться в развалинах, я дохожу до подножия гигантской скалы.

Я подумал – вдруг это конец этого мира? Но я вынужден был вернуться и вскоре обнаружил люк в темноту. Без фонарика, конечно, делать там было нечего. Но этот лабиринт подарил мне ночлег, прохладу, стал укрытием. На поверхности я не чувствовал себя в безопасности ни на секунду. В общем, я рискнул и спрыгнул вниз, во тьму.

Но в отличие от тебя я выбрал правый туннель. Глаза быстро привыкли к полумраку, и я заметил шагов через сто, справа, в углублении стены запечатанный вход. Я подхожу к нему, и две широкие плиты с шипением, выпуская клубы пара, разъезжаются в стороны. Я вхожу, и дверь почти беззвучно закрывается за спиной. Я иду вперед, по длинному, освещенному полосами света туннелю, и прихожу к перекрестью туннелей. Короче, я опять стою перед выбором. Наконец, после непродолжительных блужданий, я выхожу в жилую галерею – функционирующий сам по себе комплекс помещений. Овальные раздвижные двери выходят в широкие коридоры, которые пересекаются в виде буквы X. В центральном зале на полу детали каких-то устройств, среди огромных железных блоков сложной ЭВМ мерцают зеленые и розовые светлячки. Внутри темень, но стоит приблизиться к любой вертикальной поверхности или полукруглой нише, как включается свет. Но я стараюсь держаться в тени: глаза к ней более или менее привыкли, да так и безопаснее.

В первой же каюте вижу кровати с серебристыми изголовьями вокруг центрального компьютера, который похож на кристалл, пронизанный множеством зеленых пузырчатых трубок. При помощи этих же трубок кровати соединены с компьютером, а по всей комнате разносится резонирующее звучание. Я ни к чему не прикасаюсь. Вижу, что многие приборы исправно функционируют. Жители все оставили на своих местах, они будто ненадолго отошли и скоро вернутся.

Я не могу унять беспокойство. Но топтаться на месте в этом жилом секторе я тоже больше не в силах: все-таки нет никакой уверенности, что обитатели не вернутся. К сожалению, еды я тоже не обнаружил, и голод и жажда гонят меня по запутанным бесконечным ходам.

Я снова иду по лабиринту сквозь полумрак, изредка встречая на развилках необычные светильники, мерцающие зеленым светом. Потом я сбиваюсь и застреваю в этой нескончаемой путанице коридоров, они же все здесь одинаковые. Меня поразил туннель, идущий прямо на десять метров, – на его обшитых железом стенах хаотично двигались флуоресцентные пятна. В крошечной комнатке я слышу металлический запах и вижу, что на полу лежат просто горы браслетов. Вот там я и взял себе этот. Когда я нагнулся за ним и увидел в нем свое отражение, то просто вздрогнул от одного своего вида.

Я надеваю браслет на руку. Я должен убедиться в том, что он себя ведет точно так же, как мой, который я потерял возле клумбы. Я протягиваю руку вперед, думая о том, что мне нужен свет, и теплое сияние браслета освещает самые темные углы коридора. Мне даже дышать стало легче. К сожалению, меня не отпускает естественная нужда, которую необходимо удовлетворить, а также чувство голода и страшной жажды.

Я выбираю «апартаменты» для отдыха. Вместо двери здесь мощные гудящие плиты, внутри, у белой стены с полками, всего одна койка. Серые длинные провода от изголовья тянутся к белому компьютерному блоку. Слева от кровати стоит столик с витыми ножками, на нем лежат какие-то карты с пластинами, для которых в блоке специально подсвечены желтым, красным и фиолетовым светом разъемы.

Я лежу на кровати в полной тишине. Мне, наконец, удается погрузиться в беспокойный сон. Просыпаюсь я от нестерпимой боли в плече. Я не осматривал свои раны, и теперь меня одолевает ужас, и тело сводит судорогой. Я немного успокаиваюсь и заставляю себя ровно дышать. Стискиваю зубы, встаю, чтобы размяться.

Пару минут я так и стою, но вдруг странные звуки заставляют меня прильнуть к твердой поверхности раздвижных плит. По ту сторону слышны громкие отрывистые шаги. Я отпрыгиваю назад и уже представляю, как по ту сторону меня ждет существо из моего дома. А что, если оно прошло за мной через портал в клумбе?

Я чувствую, как кровь отлила от лица, и прикусываю до крови нижнюю губу.

Но слышу только гробовое молчание.

Звуки шагов мимо моего укрытия затихли так же внезапно, как появились. Но мне казалось, что незнакомец никуда не делся, что он просто прислушивается, как и я. Меня словно парализовало, я не шевелился, так что через пару секунд этот некто спокойно отошел от двери, и стало совсем тихо.

Вот бы узнать, кто это был! Еще один путешественник, которого так же, как и меня, преследует кошмар из особняка, или местный обитатель и хозяин подземного комплекса?

Я возвращаюсь к кровати, нервно растираю пальцы. Из прокушенной губы течет кровь, я случайно проглотил несколько капель, и меня чуть не выворачивает наизнанку.

Какие же они, таинственные жители этого места? Кто они? Представляют ли угрозу, если их случайно повстречать, есть ли возможность спастись от них бегством?

Белый блок в комнате начинает свистеть все сильнее. Я невольно тянусь к проводкам, хочу выдернуть их. Но потом моя ладонь беспомощно вздрагивает, повиснув в воздухе, и медленно возвращается на колено. Лучше ничего не трогать.

Одна-единственная мысль не дает мне покоя, терзает и мучает, заставляет сердце обливаться кровью: я ничего не знаю о судьбе Миры Джонс. Оставил я ее без сознания умирать или она уже была мертва? Все происходило слишком быстро, слишком стремительно: борьба с чудовищем, попытка защитить любимую – и вдруг провал! Я оставил ее там совсем одну, в опасности, и теперь, возможно, ее постигла участь этого сумасшедшего Стива Риза и его хаски. Невыносимо терять любимых, продолжая при этом бороться за собственную жизнь. Осталось ли в этой жизни хоть что-нибудь стоящее, кроме младшего брата, да и то между ним и мной стоит его жена-стерва? Работа? Едва ли она принесет мне успокоение и даст смысл жизни. Но я живу, продолжаю жить, и у меня есть четкий план и стремление выжить несмотря ни на что, желание бороться за свою шкуру, пока хватит сил выносить испытания.

Я борюсь с собой около получаса. Наконец, пересиливаю свой страх и пытаюсь выйти из комнаты. Оказывается, это не так просто, и проходят минуты, пока я понимаю, что необходимо сделать. В стене я обнаруживаю шершавую прямоугольную пластину, слегка касаюсь пальцами ее ребристой поверхности и слышу гул.

На языке вертятся проклятия. Будь он сотню раз неладен, этот лабиринт с его обитателями. Я хочу видеть впереди яркий свет, в котором я бы не плутал, не сбивался с пути. Нет смысла идти дальше в глубину. Я планирую сегодня же найти обратную дорогу к лазу, выбраться на поверхность планеты и возвратиться как можно скорее в пещеру. Не знаю, сколько я ковыляю, но меня обступают плотные стены, высокий потолок и мерцающее освещение под ногами. Раньше я запоминал дорогу, но когда нашел гору браслетов, совсем забыл об этом и теперь, естественно, заблудился. Нет никаких знаков и меток, которые помогли бы найти обратный путь. Придется довериться чутью и пока еще сопутствующему везению, но при этом необходимо избегать любых контактов с неизвестным разумом.

Я поворачиваю влево, затем иду вдоль волнообразной линии на серой стене. Силюсь восстановить проделанный путь, а сам в замешательстве прирастаю к месту, когда ноги приводят меня к перекрестку восьми ходов. Справа от меня, в высоком и широком треугольном туннеле, я впервые замечаю поезд или что-то очень похожее на него. Плоские железные рельсы прикреплены к стене, а сам поезд висит в воздухе, в метре от поверхности. За ним, вдалеке, виден желанный дневной свет, и меня, как мотылька на свет, влечет этот кусочек розоватого неба. Я едва сдерживаю желание бежать к нему.

Я ухожу от туннеля, не оборачиваясь, и обращаюсь с вопросами к браслету, но тот молчит, словно издевается. Мысли начинают путаться, голова раскалывается от боли, рябит в глазах, крупные слезы катятся по щекам. Туннели оканчиваются, и через огромное жерло я попадаю в зал немыслимых размеров. Я прищуриваюсь, но не могу разглядеть помещение. Рассудок неожиданно мутнеет, начинает мутить, сердцебиение учащается. Скоро я теряю всякое желание двигаться.

Я продолжаю стоять неподвижно, накапливая силы. Чувство голода притупляется, а вот жажда все мучительнее.

Зал укрыт бесконечно высоким куполом, врезающимся в острые мысы скал. За полупрозрачными стеклами-сотами с железными рамами бушует вода – море или океан, уходящий далеко за горизонт. Я вздрагиваю и отшатываюсь назад при виде скользнувшей близко к стеклу таинственной тени в непроницаемой бездне. Так необычно и удивительно все, что я вижу перед собой!

Поднимаю голову вверх и вижу чистое розоватое небо, перламутровые облака, мчащиеся на юг. На планете царит день, и это хорошая новость. Отлично, только бы попасть на поверхность, когда будет еще светло.

Голубой луч браслета гаснет, и я на некоторое время избавляюсь от ноющей тяжести, вздыхаю с облегчением. В зале достаточно светло, чтобы осмотреться. Метрах в семи от морского дна стоят прозрачные капсулы из какого-то сплава, половина из них заполнена сочно-зеленой жидкостью, напоминающей обычное желе. Другие капсулы прозрачны, у некоторых крышки разбиты вдребезги.

Я останавливаюсь возле той, в которой в каком-то зеленом веществе шевелится местный морской дьявол, похожий на эмбрион. Он шевелит ластами и сверкает золотистыми зрачками на фоне черных белков. Когда это неистово лупит по стеклу одним из двенадцати плавников, я шарахаюсь от капсулы подальше.

Я отправляюсь блуждать дальше. Каким смельчаком необходимо родиться, чтобы поймать крупного по человеческим меркам монстра и запечатать его в банку, словно сардину? Представляю, какого размера должны быть оба родителя. Надеюсь, это не тень его матери я видел несколько минут назад за стеклом!

Лучше не думать ни о чем. Постепенно я успокаиваюсь и оглядываюсь кругом в надежде найти укромное местечко для отдыха.

Громадный зал купается в сполохах разноцветных огней. По центру расположен самый огромный кристаллический компьютер, какой мне довелось видеть в этом комплексе. Вокруг него на равном расстоянии располагаются узкие многогранные колонны высотой около тридцати метров. Покрывающая их поверхность выглядит как правильный квадрат из черного камня, по которому, как лианы, свисают вниз трубы различного диаметра и цвета. В стороне зависли предметы, очень похожие на телевизионные экраны, кушетки, блоки, цилиндры, ящики, с другой стороны – целая свалка непригодных обломков металла, уменьшенная копия туннелей, куда можно протиснуться только ползком.

Я думаю остаться здесь. Тут светло, много укромных уголков, куда можно забиться при внезапной угрозе, и лучший обзор двух проходов из любой точки зала. Я опускаюсь на пол, глядя в сторону океана. Затылком упираюсь в колонну, в животе громко урчит, а я улыбаюсь.

Вечер здесь удивительно завораживающий, здесь нет плавного перехода дня к вечеру или ночи к утру, закат розовато-молочный. Достаточно двух или трех минут, чтобы блеклые краски приняли новый, иссиня-фиолетовый оттенок.

За прошедший час огромная планета в россыпи блистающих звезд трижды ослепляла, восхищала меня и ныряла за колышущийся горизонт. Когда это было в третий раз, мой браслет сверкнул голубой вспышкой.

– О, нет… – подскакиваю, как ужаленный, неожиданно чувствуя пронзающую боль в плече. Не могу поверить, что ко мне в этот час умиротворения кто-то приближается.

Но скрежет по камню заставляет меня искать укрытие. Я не успеваю отойти от колонны. Скрежет доносится из левого туннеля, очень близко. Я просчитываю несколько вариантов отхода к укрытию. Сижу тихо, меня пробирает дрожь, которая заставляет меня отвести глаза от прохода в тот самый момент, когда там появляется Тварь из особняка.

Следующую пару мучительных минут я не отрываю от нее взгляда, замечаю, как ее черные бездонные глазницы внимательно сканируют пространство. Что же еще здесь можно искать? Тут ничего нет, кроме его собственной бледной тени. Оно не может знать обо мне, я еще ни разу ни с кем не сталкивался нос к носу. Ужас разрывает сознание на части. Пути отхода из зала лежат передо мной и перед Тварью. Я слежу за ее передвижениями, смотрю, как она медленно обходит подвешенные экраны, отшвыривает части проводов, будто она хозяин здесь. Слишком свободно разгуливает, не таясь, не думая, что ей кто-то способен дать отпор.

Вдруг я замечаю свою тень, по которой меня легко обнаружить. Мое убежище выдает меня. Мне давно пора уходить с открытого пространства.

Бестия орудует смертоносными клешнями, но сейчас она о чем-то задумалась. Она выводит на металле непонятные мне метки и символы, затем резко застывает, как статуя, и мотает головой, принимаясь рыскать дальше. Я перебираюсь за следующую колонну, но она, будто почуяв мой запах или присутствие, постепенно приближается ко мне. Мне приходится рискнуть, но, к счастью, у меня получается слиться с тенью следующей колонны.

Двигаться приходится быстро и беззвучно. Когда нас разделяет пара шагов, я решаю переместиться за одну из двух примерно метровых в высоту перегородок. Теперь два прохода становятся гораздо ближе ко мне, а значит, шанс улизнуть возрастает в сто крат. Я все еще медлю, приседаю, осторожно выглядывая из-за угла. Пока тварь застревает между дальних капсул, я быстро перебегаю за следующую перегородку, более короткую, из какого-то толстого сплава. Пригибаясь, ползу на четвереньках. Это очень неудобно и рискованно, я решаю приподняться, выбирая, по какому из тоннелей мне уходить отсюда. У меня есть два пути: по одному я сюда пришел, о другом я ничего не знаю и понятия не имею, что мне в нем повстречается: вода, еда, другие твари, свобода или смерть?

Я, наконец, отваживаюсь на короткую перебежку, но тут из-под моих ног раздается скрип. То существо я больше не слышу и не пытаюсь за ним следить, но не надо быть ясновидящим, чтобы понимать, куда оно сейчас пристально глядит.

Я прислушиваюсь к монотонному звону в голове. Никаких шорохов, никакого напоминания о себе, лишь холодок бежит по моей спине и заставляет волосы шевелиться. До меня наконец доходит, почему тишина висит так долго. За моей тенью появляется другая – длинная, с четырьмя парами конечностей.

Медленно оборачиваюсь. Существо стоит позади, чуть раскрыв зубастую пасть. Видимо, мое присутствие стало для него не меньшим сюрпризом, чем для меня – само существование этой планеты, перенос сквозь пространство и способности браслета на моей правой руке. Хотя чего уж там, браслет давно уже перестал меня удивлять.

Я медленно поднимаюсь, громко сглатываю и пытаюсь набраться немного решительности. Это не помешает, особенно сейчас, когда и деваться-то, собственно, некуда. Вот же я влип!

Стискиваю зубы и кидаюсь вправо, к экранам. Чудовище несется по пятам, шипя и взвизгивая от предвкушения. Каждый шаг мне дается с невероятным усилием. Я сильно ослаб и порой чувствую головокружение. Я мечусь среди гор слабо мерцающей техники, доживающей свои последние годы или десятилетия. Только сейчас живо представляется трагедия мощной цивилизации: они, эти монстры, уничтожили всех, они убийцы, неустанно выискивающие трофеи для забавы. А ради чего еще уничтожать целые города?

Я не позволю убить себя слишком легко. Воздух наполняется вибрацией.

Я делаю глубокий вдох, нагибаюсь и лезу под ящик. Тварь застревает на месте, ей не дают протиснуться тесно стоящие коробки у левой стены зала. Кто-то удачно соорудил эту свалку, которая помогла мне получить фору. Но едва я успеваю перевести дух, как клешня режет на голени брючину. Тварь истошно кричит, колотит руками, разбрасывая и выдергивая из сверкающих серебром блоков провода, которые хаотично висят повсюду, словно лианы.

Я скрываюсь за коробкой в виде буквы П. Силуэт бестии исчезает, на мгновение мелькнув справа от завала, и тут я решаю прибегнуть к силе браслета. Я всем сердцем желаю ей провалиться на месте, сгинуть в черной бездне. Пока я так мечтал, враг притаился, и я оказался в еще большей опасности: мне теперь неизвестно, где она и с какой стороны ждать нападения.

О чем я только думал, зачем позволил ей ускользнуть из поля зрения?

И сработает ли мое желание? Я безвольно ложусь на прохладный пол. Выжидаю, когда существо не вытерпит и обрушит весь свой гнев на эти стены, которые укрывают меня, защищают и не позволяют ужасу и страху овладеть мной полностью. Но никто не появляется.

Я неторопливо ползу вперед, огибая острые углы. Когда показывается выход из маленького лабиринта, я вижу, что возле бокового выхода из зала зияет зловещей темнотой яма. С минуту разглядываю ее, лежа на животе.

– Сработало, – шепчу я. Значит, Тварь можно заманить в бездну, иначе она ни за что не откажется от преследования. Она обязательно загонит меня в тупик, где мне не поможет никакой чудодейственный браслет.

Тварь с шумом и грохотом падает сверху, разрушая все препятствия между нами. Я выскальзываю из прохода в последний момент, прежде чем эта груда, разрывающая в неистовстве металл острыми скрюченными когтями, валится на место, где я только что был.

Я быстро добегаю до ямы, обхожу ее и теперь стою, не таясь, с другой стороны обрыва. Меня затягивает абсолютная тьма, я ощущаю, как мое сознание стремится меня покинуть и скользнуть вниз, раствориться в ней. Крепко сжимаю кулаки, на руке вздувается вена. Я стою твердо, не шелохнувшись, и мы несколько мучительных мгновений разглядываем друг друга, словно соревнуясь, кто кого переглядит и не умрет при этом от смертельного ужаса. «Стой на месте! Не смей двигаться!» – говорю себе я.

В какой-то момент мне кажется, что моя попытка избавиться от Твари провалилась, и сам замысел был абсурден. Этому существу ничего не страшно.

Его длинные острые клешни легко растерзают меня на мелкие кусочки и разбросают их по всему залу. Но я понадеялся на силу браслета и собственную хитрость, и что из этого выйдет, не знал.

Существо внимательно смотрит себе под ноги. Сейчас оно обойдет яму, и все, я пропал. Теперь, когда оно заметило ловушку, я прощаюсь с жизнью, не питая иллюзий и надежд. Наша игра в кошки-мышки затягивается. Мои нервы рвутся, словно струны виолончели. Отчаянный последний вдох, и я вижу: нога повисает над чернотой. Неужели оно не видит провала?

Прежде чем бездонные глаза на обтянутом бледной кожей лице фиксируются на моем браслете, существо падает в яму и исчезает в угольно-черной пропасти.

Я мысленно желаю ловушке скорее захлопнуться, чтобы Тварь не выскочила обратно и не свалилась мне на голову с потолка.

Я бреду к выходу из треклятого зала, который мог бы стать моей могилой, морщась от донимающей боли в плечах, куда ранее вонзались острые концы клешней. Жаль, что во время той схватки у клумбы я потерял не только браслет, но и револьвер Риза. Оружие мне сейчас пригодилось бы.

Я покинул зал другим путем, решив, что Тварь выбирает туннели поудобнее.

И я отыскал все, о чем мог только мечтать. Прежде всего, конечно же, еду, отсрочив смерть от голода и от жажды. В одном из жилых секторов я нашел бесконечно длинные прозрачные инкубаторы, заполненные до середины темной рыхлой землей с примесью оранжевого песка и камней. Из почвы выделялись испарения в виде бледно-охристого тумана, очень тягучего, местами непроницаемого, на гигантских грядках росли короткие толстые стебли со свисающими вниз ягодами. Плоды были не больше спелой сливы, красновато-бурые, мягкие и скользкие. Я оказался посреди раскинувшихся далеко-далеко плантаций, и на них росли одинаковые растения с плодами. Пришлось засунуть руку в инкубатор – другого выхода у меня все равно не было.

Конечно, я рисковал отравиться. Но без еды смерть тоже неминуема. Конечно, смерть от маленькой ягоды – это не героизм, и она может быть довольно мучительной. Но проблема в том, что выбора у меня нет. Ненавижу эту планету, ненавижу этих тварей, ненавижу свой особняк. Да, поистине его название себя оправдало. Ни за что бы не поверил в существование далеких миров. Проходы сквозь стены и время казались вымыслом фантастов, бредом и галлюцинацией. Ничего такого, о чем бы мог пожелать человек в здравом уме. Подобные приключения нам грезятся разве что в беспечной юности, они представляются нам романтичными и влекущими. Раньше были времена, когда знания и умения принимались за ересь, а магия считалась силой от лукавого. Что же будет со мной, когда я вернусь на Землю с браслетом? Смогу ли я стать прежним? Я устал и злился от этих странных мыслей.

Долгое время я с сомнением катаю меж пальцев несчастную ягоду, жадно облизывая потрескавшиеся губы. Неожиданно ягода лопается в ладони, окропив темно-бурыми каплями пол и носок ботинка. Не раздумывая, слизываю сок с пальцев. Вкусно и сладко. И я могу утолить не только голод. Эх, была не была…

Вкус приятно удивляет. Он немного терпкий, словно яблоко с привкусом хурмы. Я наелся до отвала и теперь с некоторым опасением ожидаю последствий. Но желудок больше не урчал, а с наслаждением переваривал эти странные плоды. Я умял около тридцати ягод, чтобы утолить голод, от которого силы уже начали покидать меня.

Я занял комнату за углом широкого коридора, неподалеку от этих грядок. Наконец я созрел для осмотра ран, хотя руки немного трясутся. Усаживаюсь на длинный прямоугольный компьютерный блок размером с односпальную кровать, снимаю с себя куртку и пропитанную кровью футболку. «Отличное местечко, пока сюда никто не явится», – думаю я, а сам ловлю себя на том, что такие мысли раньше притягивали, словно магнитом, одну неприятность за другой. Наконец, заставляю себя осмотреть свои раны.

Больше всего досталось левой стороне тела. Я медленно надавливаю на темную запекшуюся корку, она трескается, и на обнаженную грудь ручьем течет кровь вперемешку с гноем. Ужаснейшая боль. Рана, на мое счастье, не очень глубокая, но воспаление уже началось, и если не принять меры, боюсь, это может плохо для меня закончиться. Мне срочно нужны медикаменты.

Я не спеша одеваюсь, приваливаюсь левой щекой к металлу и сразу отключаюсь. Иногда мне видятся размытые цветные пятна, различить которые мне не под силу, это как узоры в калейдоскопе, наложенные друг на друга, приправленные продолговатыми вспышками и искрами полуночных звезд. От этих галлюцинаций мой мозг вскипел, словно котелок, и температура поднялась, но я просыпаюсь от сильного озноба, от того, как зябко и холодно лежать на жестком металле. Меня выворачивает наизнанку, и я вдруг начинаю испытывать отвращение ко всему, что меня окружает. Несколько раз я ненадолго забываюсь сном, в сознании свирепствует гроза, высокие волны боли бьются о черепную коробку изнутри, давят на глаза, разрывают сосуды. Это продолжается несколько мучительных часов, пока меня не вырубает опять.

Те, кому суждено погибнуть, наверное, погибнут. Просыпаюсь я внезапно, тупая боль понемногу утихомиривается, но все равно кажется, что голову кто-то распиливает надвое. Приподнимаюсь на локтях. Все-таки здорово меня насадила на свои крюки эта чертова образина. Хорошо хоть, насквозь не проткнула, иначе я загнулся бы еще в пещере, так и не поднявшись по стене. И кто знает, кто тогда пришел бы за мной из темноты вместе с гулом.

Складывалось впечатление, что техника совсем не заметила внезапного исчезновения персонала. Бездушные сигналы то и дело пронизывали пространство, будоража помутневший рассудок. Приборы будто бы до сих пор не осознали своего печального будущего, которое их ждет после исчезновения расы инопланетян.

Я больше не контролирую ситуацию, я ослаб, не могу встать и даже ползти. Почему-то жутко хочется есть, хотя в то же время и подташнивает.

– Так! Хорошо, – говорю я, превозмогая боль. С усилием сажусь, начинаю двигать плечами. Ах, черт, почему опять так нестерпимо больно?

Ковыляю к своим бесконечным запасам, набиваю живот мякотью и сладким соком. Знаю, что меня опять стошнит, но мне все равно. Оставаться в моем положении голодным хуже.

О, чудо. В этот раз обошлось без тошноты. Я еще не один и даже не два раза возвращаюсь к сочным ароматным ягодам. Моя тревога вскоре утихает и больше не возвращается.

Я не просто блуждал по этим переплетенным и запутанным туннелям, а изучал структуру туннелей, выискивал что-нибудь достойное внимания. Куда ни глянь, здесь обязательно наткнешься на сложные технические штуковины и бесконечные перекрестки. Я постоянно был в сомнениях, мне не по силам было отделаться от навязчивого страха потеряться и не найти дороги назад.

Если мы только на миг задумаемся и представим: на Земле до нас и даже до динозавров, возможно, одновременно с человечеством – такое исключать нельзя – существуют нереально продвинутые расы, для которых перемещаться сквозь пространство, перескакивать с планеты на планету – такое же обычное дело, как для нас ездить на поездах, летать на самолетах, кататься в автомобилях. Ведь были времена, когда такие машины тоже жили только в человеческом воображении, в фантазиях, и никто помыслить не мог, что придет день, когда небо станет совсем близким. Всеобщее сообщение миров, торговля, дружба между цивилизациями – а потом ничто, пустота. Так бывает у всех существ, познавших подъем: расцвет технократического мира, эволюция сознания, а потом ступор, кризис, коллапс! И жизнь приходит к неминуемой гибели.

Точки перехода уничтожили осознанно, чтобы никто из землян случайно не перешел на другую планету, но все же у любой, даже самой передовой системы случаются сбои. Иногда что-то идет не так, как, например, со мной или с этим Ленгретти, и переход невозможно проконтролировать, если с другой стороны попросту никого нет. Но почему мой внеземной друг, лежащий сейчас в кармане, не может вернуть меня на Землю? Мои мысли не создают проход, ничего не происходит. Или я что-то делаю не так? Я опробовал старые, но действенные методы, как с ловушкой, с дублированной дверью. И ничего. Просто издевательство какое-то.

Хотя, если серьезно, я догадываюсь. Наверное, нужно искать источник энергии, который смог бы вернуть меня домой. Я должен вернуться назад, в пещеру. У меня просто нет другого выбора.

Меня бьет озноб, и в то же время я чувствую, как по лбу текут струйки пота, а потом я валюсь прямо на пол. Меня лихорадит, я содрогаюсь в конвульсиях и ожидаю скорой смерти. Наконец, отключаюсь.

С ужасом понимаю, что лежу неподвижно на полу в какой-то незнакомой пустой квадратной комнате с толстыми стенами. По ощущениям, я валяюсь так довольно долго. Руки и ноги задеревенели, хотя вообще в этих подземных лабиринтах довольно комфортные двадцать три градуса, в отличие от духовки наверху. Я двигаю окоченевшими пальцами рук и ног, избавляюсь от ботинок, чтобы ничего не сковывало движений. Потираю ладони, выдыхаю, но облачка пара не вижу. Значит, в помещении абсолютно нормальная температура. Это что-то со мной не так. Вероятно, ягоды меня убивают. Или это естественная реакция организма на внеземную еду? Мои руки бледные, как фарфор. И тут я начинаю паниковать, хотя стараюсь скрыть эти эмоции от самого себя. Скрипя челюстями, поднимаюсь, завязываю шнурки на ботинках и вдруг осознаю, что боль в плечах улетучилась. Я могу легко и свободно махать ими, разводить руки в стороны. Я тут же раздеваюсь, хотя у меня зуб на зуб не попадает.

Не может быть! Раны затянулись, на их месте лишь розоватая натянутая кожа. Да и в голове как-то яснее, лихорадка сходит на нет. Надеюсь, это навсегда!

И все-таки любопытно узнать, что привлекало к этому месту ту Тварь? Еда?

Еще один лаз наружу? Интерес к местной архитектуре? Быть может, еще один живой организм? Я не про того трехметрового головастика из капсулы, доверху залитой каким-то зеленым дерьмом. И не о себе. Я вздрогнул…

Допустим, один или жалкая горстка существ борется за жизнь, зная свои владения, как десять пальцев. Они используют тайные комнаты и коридоры, чтобы избегать встреч с чудовищем. Они выживают на осколках своей цивилизации. Это легко объясняет, почему устройства еще работают. Кто-то следит за техникой, а она, в свою очередь, помогает этому кому-то выжить.

Надеюсь, мои догадки – это не просто плод больного воображения. Хотя кого я обманываю? Хорошо, если здесь никого, кроме меня, больше не окажется. Не хватало еще, чтобы меня прикончили. Думаю, если они захотят, то быстро найдут меня, я и глазом моргнуть не успею. Тем более что с браслетом вышла осечка.

Я из груды выбрал какой-то дефектный, раз он не работает, как надо, только умеет делать замаскированные ловушки и светить. Но и на том спасибо!

Однако я недалеко продвигаюсь в своих исследованиях. Во время коротких вылазок я отхожу от плантаций ягод на расстояние нескольких сотен метров. Возвращение никогда не вызывает проблем. Я ставлю на стенах крестик темным соком ягод и точно знаю, где я уже был, а где оказался впервые. Я видел затопленные туннели, покато уходящие вниз массивными ступенями. Обычно такие туннели освещались хуже всего, и вода в них казалась разлитыми чернилами. Когда я впервые расхрабрился и попытался сойти с нижней ступени в воду, послышался плеск, и по поверхности стали расходиться круги.

Если воду что-то тревожит, значит, в ней может обитать что-то опасное. Наверняка… Проверять я не стану. Моя цель – отыскать выход, а не бросаться с головой в омут. Хотя, не скрою, вода меня невероятно притягивала. Чувствуя тревогу, я сразу поворачиваю назад, иногда настороженность заставляет меня останавливаться, долго смотреть на затопленный туннель, ожидая, что кто-то сейчас выпрыгнет из-под толщи воды и погонится за мной.

Браслет все чаще отвечает мыслям: то подсвечивает мои следы и помогает срезать путь, то открывает запертые двери. Возвращаться в пещеру я пока не решаюсь. Боюсь оставить единственный источник пищи.

Иногда я не доверяю браслету и не иду по следам, но в этом случае неминуемо начинаю блуждать по туннелям. Наконец, я понимаю, что мешаю сам себе! Почему бы мне просто не пользоваться помощью, которую дает этот браслет?

Я думаю о том, чтобы набрать ягод в карманы куртки, но они настолько сочные, что уже через минуту превратятся в месиво. Так что я смогу взять в свободную ладонь с собой буквально парочку, на другой руке у меня будет надет достаточно тяжелый браслет. Истощение мне не грозило, а вот помешательство из сегодняшнего списка дел не исключено.

Я возвращаюсь знакомым путем, через зал с величественным видом на бескрайний океан, где мне посчастливилось обмануть злобное создание. Вдруг я словно прирастаю к полу, вспоминая несколько страшных мгновений: тогда я и сам чуть не спрыгнул в ловушку, чуть не спрятался в черной бездне, едва выдерживая близкий взгляд черных глаз.

«Скоро все закончится, – успокаиваю я себя. – Настало время покинуть подземелье…»

Глава 18

По дороге я кладу в рот мягкую ягоду и вытираю вспотевшую ладонь о брюки. Через час сижу на кровати в одной из комнат. Жаль, здесь совсем нет окон, выходящих на океан. Вид прекрасный и одновременно жуткий, но зато было бы на что посмотреть. Обстановка комнат давно раздражает меня, особенно этот вечный гул у изголовья кроватей.

По-моему, начинаются мои худшие часы в этом лабиринте. Я не люблю преувеличивать и не люблю после безопасных кают выбираться на открытое пространство, где невозможно спрятаться от чужих глаз и ушей. Я знаю, слышу, что за закрытой дверью кто-то стоит. За ней только что замер характерный стук шагов. Я помню, как такое уже было со мной, тогда тоже кто-то таился рядом. И я помню, к чему это привело, – к встрече с Тварью.

Сердце в висках грохочет, как молот о наковальню, кровь бурлит, по спине мчится табун мурашек. Я выронил из ладони ягоду. Она была последней. Но я, даже не заметив этого, наступил на нее.

Я слышал шаги совсем рядом, не больше метра от моей комнаты-убежища.

Но если этот преследователь из числа выживших, ему ничто не мешает войти ко мне или воспользоваться запасным вариантом – браслетом. Он-то уж точно не подведет.

Но ничего не происходит. Я сижу, погруженный в безмолвие. После долгого затишья на цыпочках крадусь к двухметровым плитам, глажу двумя пальцами пластину, чтобы отпереть дверь. Голова моя не сразу показывается снаружи. Прежде чем полностью выйти из-за угла, я внимательно смотрю во все стороны.

Ни души!

Сосредоточиваюсь на ритмичном сердцебиении, встряхиваю головой и протягиваю руку с браслетом вперед, приказывая показать мне дорогу к лазу.

Я уже не думаю о том, как при непредвиденных обстоятельствах вернусь в убежище. Если меня застанут врасплох, а в этом я уже не сомневаюсь, путь назад для меня навсегда закрыт. В глубине подземелий – только смерть, а то, ради чего я спускался вниз, давно висит на правом запястье.

Я удивился, когда благополучно пришел к перекрестку восьми тоннелей с парящим между потолком и полом поездом. Я ощущаю себя слепым котенком в бесконечном мраке. В этом нет ни прелести, ни забавы – только разочарование.

Прямо позади меня раздается приглушенный звук. Что-то мне подсказывает, что моим страданиям сейчас настанет конец. Вариантов не так много. Жалею только о том, что не уберег Миру от Твари. Она не должна была ее коснуться, навредить ей. В том, что это случилось, виноват я и только я!

Начинаю задыхаться под завесой клубящегося черного тумана и вижу: в одном из выходов стоит фигура, но не твари, а человеческая!

Если мне все-таки посчастливиться вырваться из плена чужой планеты, я никогда не перестану вздрагивать от собственной тени. И иногда заплетаться в собственных ногах, когда захочу обернуться, чтобы посмотреть, не наблюдает ли за мной кто-нибудь из темноты.

Передо мной стоял самый обычный представитель человеческого рода.

Высокий мужчина крепкого телосложения в странном обтягивающем черно-серебристом костюме, совсем как у водолаза. Лицо он скрывал за толстой металлической маской с прямоугольной створкой для глаз, подмигивающей раз в три секунды рассеянным голубым светом. Чудо-шлем был великолепно подогнан под форму черепа и ничем не напоминал те огромные прозрачные шары, что обычно одевают наши космонавты. Наверняка неудобные, но выбирать им не приходится.

На атлетическом теле пришельца был двухцветный комбинезон, немного потертый и даже порванный на внешней стороне правого бедра и слева, под ребрами. Почти по всей его поверхности вились те же проводки, что я видел у изголовья кроватей, подведенные к центральному компьютеру. Проводки тянулись по могучим плечам к шлему, а некоторые – по внутренней стороне локтя к браслету на запястье.

Мое лицо побелело, как полотно, сердце ушло в пятки. На руке человека такой же браслет, как у меня, и шар на нем пульсирует светом, повторяя сигнал на шлеме. Захватывающий и непонятый танец синих огней.

Я с трудом заставляю себя заговорить с незнакомцем, хотя сам давно незаметно осматриваюсь в поисках путей отступления:

– Ты местный или с Земли, как я? – глупый вопрос. Можно подумать, по его экипировке неясно.

Его ответ я не могу разобрать, точнее, перевести ни на один человеческий язык. Он говорит басом то короткими, отрывистыми словами, то длинными, плавными. Его язык режет и одновременно ласкает слух, но, к сожалению, я не понимаю, о чем он говорит.

– Я безоружен, – тут я опрометчиво приближаюсь к тому, кто, я вижу, полон недоверия и осторожности. Одно меня неслыханно радует: он не собирается нападать. Если бы хотел, давно сделал бы это – незаметно. Я останавливаюсь. – Я хочу выбраться наверх. Наружу, ты понимаешь меня?

В ответ тишина.

– Я должен найти выход наверх, – я направляю палец в потолок. – Наверх, ты понимаешь?

Кажется, он начинает понимать меня. Незнакомец едва заметно мотает головой, потом указывает пальцем в перчатке на двухметровый проход в западный туннель. Я не помню, чтобы вообще по нему ходил, они ведь все одинаковые, ну, почти все.

– Благодарю. Ты ведь понимаешь меня, верно?

Кивает головой.

– Ты здесь совсем один! Что здесь случилось? – только я начинаю налаживать межпланетные контакты, как за его спиной снова показывается это существо. Вот же назойливое! Сколько вас еще здесь бродит? Или это только моя личная тень?

Пока я вытаращиваю глаза, готовясь к драке – благо опыт за плечами имеется, – «водолаз» в шлеме с ослепляющей вспышкой растворяется в воздухе.

Деваться некуда. Направление парень мне подсказал, я думаю, это самый короткий путь – по крайней мере, мне хочется в это верить. Я давно зол, так что пусть теперь попрыгает и побегает за мной, если угонится.

Клешни проносятся в трех миллиметрах от моей головы, но я пускаюсь наутек по туннелю, иногда задыхаясь от тупой боли между ребер, в боку.

Черт. Что же это? Почему так больно? Боль становится неприятным открытием. Я ведь с детства бегаю, привык по нескольку часов в день наматывать километр за километром. А тут на тебе. Боль в печени! Ну конечно, проблема в ягодах.

Мой организм не привык к подобной пище и дает мне знать об этом. Я впиваюсь пальцами в живот, переводя дыхание.

Существо отстало. Заданный темп заставит переломаться даже такие крепкие конечности. Ну или придется выпрыгнуть из сморщенной кожи, чтобы догнать меня. Я продолжаю идти по следам, опустошенный и измученный. На этот раз браслет серьезно расстраивает меня. Следы убегают вдаль по спящей черной воде, загадочно сверкающей сиянием полуночных звезд. Я издаю сдавленный вопль. Ни о каком возвращении не может быть и речи. Я чувствую по потокам влажного горячего воздуха, что выход близко. Но впереди раскинулось целое озеро, и я даже не знаю его глубину, а за спиной, где-то в тех коридорах, рыщет Тварь. Если я вернусь, встречи не миновать.

Только теперь я начинаю догадываться, насколько близок выход на улицу. Где-то там, впереди, есть прямой путь в зал, из которого я попал в этот кошмар.

Остальное ты знаешь, Доминик. Только благодаря тебе меня не сожрала эта мерзость. Мысль, что в шаге от выхода я мог погибнуть, не доставляет мне никакого удовольствия. Отчаяние пожирало меня, доводило до исступления. Впервые в жизни я так хотел прекратить… – мой голос становится едва слышным, даже мне он кажется изможденным и хриплым. Я чувствую покалывание в ногах, от кончиков пальцев и выше, постепенно возвращается притупленная боль.

– Что прекратить, Майкл? – шепотом спрашивает брат.

Мой взгляд останавливается на нем буквально на секунду.

– Страдания. Я не хотел больше чувствовать страх и, как крыса, носиться по этому лабиринту. Искать призрачное спасение.

– Выход близко! Поверь, мы с Джеком не так много прошли, как ты.

Мокрый розовый язык обслюнявил мне все пальцы на левой руке.

– Я рад вам. Не представляешь, насколько, – я притягиваю морду волка к себе, долго всматриваюсь в его янтарные глаза и словно вижу два солнца, освещающие потухший в одночасье зал. Ток на какое-то время перестает донимать нас треском и искрить, мы в полной тишине сидим на полу, наслаждаясь воссоединением. Скоро снова в путь, нужно выручать Миру и возвращаться домой.

– Нужно выдвигаться, – выпаливаю я дрожащим голосом. – Расскажи мне, где ты ее видел, Доминик?

– Я пока помню обратную дорогу. Идти сможешь?

– Да.

Но стоило привстать, как мои колени предательски затряслись, голова закружилась, и я не то что сел, а прямо-таки рухнул обратно на пол. Еще не хватало упасть в обморок. Тогда точно дело плохо. Доминик не сможет отгонять от меня это существо вечно. Патронов не хватит, а я даже не знаю, способен ли дробовик причинить ей смертельные раны. Однажды револьвер пробил в ее плоти дырку, и Тварь от бешенства едва не проткнула мне плечо насквозь.

– Твое лицо, Майкл, белое, как бумага. И лоб у тебя горит.

– Это не имеет значения. Отведи меня к ней. Я не оставлю ее им на съеденье и сам не сдохну, назло всем поганцам с этой планеты.

Я поднимаюсь со второй попытки, опираясь всем весом на брата. Он, скрипя зубами, помогает мне принять вертикальное положение. Такое ощущение, что все мои внутренности сжаты, а кожа – это один сплошной кровоподтек. Я вижу следы от браслета, на запястьях у меня огромные багровые синяки и несколько кровоточащих царапин.

– Ты понял, как управлять браслетом? – не знаю почему, но это меня интересует больше, нежели мое здоровье.

– Не совсем, а ты?

– Я кое-что выяснил. Никогда не доверяй инопланетной штуковине, иначе вляпаешься в космическое приключенческое дерьмо за многие мили от планеты Земля.

– Я все задаю себе вопрос: разве такое возможно? Все, что мы видим, реально или мы с тобой вконец обезумели? Может, мы оба сейчас спим или вообще умерли?

Я чувствую, что Доминик испытывает ужас от этих мыслей.

– Ага, конечно. А дикая боль – это тоже плод моего больного воображения?

Несколько шагов стоят мне огромных усилий. Я устал и хватаю ртом воздух.

Если бы не поддержка брата, я бы сейчас опять валялся на полу.

– Давай отдохнем еще? – предлагает Доминик, но я не думаю сдаваться.

– Нет, все нормально… Я бы с удовольствием добавил ползучему червяку еще парочку ударов ногой. За нанесенное оскорбление… – я улыбаюсь и опять чуть не теряю сознание. Я не понимаю, где я, почему перед глазами все плывет.

Я вижу смутные очертания собственного тела. Кто-то бережно прислоняет мою тяжелую голову к стене. Ко мне устремляется белое пушистое пятнышко. Теперь, когда мокрый язык касается лица, ко мне начинают возвращаться обрывочные воспоминания. Кажется, я узнаю тех, кто рядом. Ах, да, это же Доминик.

– Ну, как ты, Майкл? Ты пять часов был в обмороке, а теперь стрелка на часах остановилась. И я слышал какой-то шум в глубине коридоров. Нам пора уходить. Ты должен идти. Давай, Майкл, вставай…

Он закидывает мою правую руку себе на плечо, и мы очень медленно ковыляем к раздвижной плите. Я стараюсь идти на собственных ногах, но вся дорога видится размытой, как в тумане. Я с трудом фиксирую взгляд на предметах вокруг.

– Ты чем-нибудь питался здесь, кроме ягод? – спрашивает у меня брат.

– Что? – язык тоже заплетается.

– Соберись, – он трясет меня за плечи, а мне кажется, что я стал тряпичной куклой, набитой поролоном и ватой. Но тело почти не болит. – Ты пил воду?

– Нет. Ее здесь не было…

– Понятно. Плохо дело!

О чем он, черт подери? Что он имеет в виду?

– Что это значит?

– Заткнись и иди. Не трать понапрасну силы, они еще пригодятся. Твой организм обезвожен и, возможно, отравлен этими плодами, которые ты не побоялся сунуть в рот.

– У меня не было выбора… – отвечаю заплетающимся языком. Тут я спотыкаюсь и падаю ничком, увлекая брата за собой. Хорошо, что Джек догадался идти позади нас – прикрывать наши беспомощные спины.

– Мы так далеко не пройдем. Придется где-нибудь схорониться.

– Мы далеко от жилого сектора. Еще несколько часов, и, возможно, я умру. Но я должен перед этим попытаться помочь тебе и ей выбраться… – я облизал сухие потрескавшиеся губы.

– Не говори чепуху. Тебе нужна вода и отдых. И тогда…

– Но у нас нет ни воды, ни времени на отдых. Посмотри на меня, – нервная лихорадка перебивает мою жалость к себе. Я поднялся, стиснув зубы и игнорируя помощь брата, его протянутую мне, как старику, ладонь. – Не надо, – выпаливаю я, пытаясь найти равновесие. – Она ждала меня на Земле, дождется и здесь, на этой безымянной планете!

Мы какое-то время идем по закоулкам. Два браслета прекрасно освещают коридор, но потом Доминик почему-то решает включить обычный фонарик.

– Долго еще? – мои ноги заплетаются. Наверное, со стороны это выглядит жутковато, но брат не жалуется. Его выдержке можно только позавидовать.

Теперь и руки меня не слушаются. Я пылаю гневом!

Как я помогу Мире, если не в состоянии идти? Вот, опять ползу по стене вниз, не различая деталей, не вижу ни трещинок, ни желобков, ни угла, больно упирающегося в правое плечо. Потом Доминик объясняет мне, что передо мной парит платформа, для которой силы притяжения не существует, что-то вроде того поезда, только мобильней, с ее помощью сподручнее перемещаться в этом комплексе. Но маловероятно, что она полетит в нужную нам сторону.

– Нам повезло, – говорит он. – Ума не приложу, как бы мы попали в тот зал.

В прошлый раз я свалился на нее сверху.

– Как я?

– Ну, почти.

Я забрался на платформу вслепую.

Во время полета ощущаешь что-то вроде эйфории. Это как в отрочестве, когда ты рад разделить свой восторг с теми, кто рядом.

– С тобой все в порядке? Мне показалось, что ты ничего не видел перед собой, – озабоченность Доминика трогает меня. Я смотрю брату в лицо, но вижу только серое размытое пятно.

– Все хорошо. Просто ноги подкосились. И сил не осталось совсем.

Хорошо, что по длинной стороне платформы есть невысокие, примерно пятьдесят сантиметров в высоту, стенки. На них удобно облокачиваться или упираться ногами и руками. Доминик сидит напротив. Как только зрение возвращается ко мне, я обращаю внимание на его рюкзак за спиной. – Что у тебя в рюкзаке?

– О… – он замялся, но вскоре отвечает. – Веревка, патроны для ружья, револьвер и… фонарик!

– Отлично. Веревка – это лучшее, что ты сумел раздобыть. И как ты только не разучился стрелять? Помню, отец так и не смог полюбить стрельбу по мишеням.

Мы очень быстро пикируем из трубы в зал, на дне которого действительно бурлит зеленая жижа. Я помню ее. Та рыба-мутант, детеныш, свободно дышал внутри и даже хищно сверкал огромными глазами.

Мне приходится долго собираться с духом, прежде чем я смогу увидеть то, для чего я здесь. Я перегибаюсь через край платформы, застывшей неподвижно где-то посередине зала. В зеленой жиже действительно лежит какая-то женщина, полностью увязшая в ее толще. Сверху ее волосы кажутся темнее, чем у Миры.

Но это, может быть, всего лишь тень, результат неестественного освещения, подменяющего и искажающего цвета. Хотелось бы в это верить. Хотелось просто закрыть и открыть глаза, а она уже передо мной – невредимая, улыбается мне украдкой, как раньше.

– Давай сюда веревку, – говорю я решительно.

– Это и есть твой план? – неуверенно отвечает брат, буравя взглядом мой затылок. – Как ты собираешься ее вытащить?

Доминик бросает рядом со мной моток прочной веревки. Я озадаченно кошусь на нее, потом сурово смотрю на брата.

– Вдруг я ошибся? Вдруг мы оба ошибаемся, и это не она? Я видел, как ты сейчас смотрел на нее. Ты сам не уверен в том, правильно ли мы поступаем.

Нам не вытащить ее с такой высоты, ее необходимо обвязать, чтобы вытянуть на платформу. Как ты себе это представляешь, а?

– Ты прав, Доми, я могу ошибаться. Но она там, внизу, возможно – живая! Если даже эта женщина не Мира, может, это украденная Сильвия Хореей или кто-то другой? Мы обязаны помочь.

– Кому?

– Неважно, это старые жильцы моего дома.

– Которые, как и ты, угодили в ловушку и стали вечными пленниками на чужой планете. И ты этого желаешь и нам? Я не для того рисковал нашими с Джеком жизнями, чтобы спасать других. Я могу и хочу помочь, если риск оправдан, но это не тот случай!

– То есть если бы риск перевесил твои нормы, ты бы отступил, позволил бы той ползучей уродине меня сожрать? – я мечу искры в сторону брата.

– Нет, Майки, ты другое дело, но она…

– Что она? – кричу я. – Недостойна спасения, по-твоему, из-за того, что чужая нам? Это неправильно, Доминик!

– Ты достаточно настрадался, Майкл, – продолжал отговаривать меня брат. – Тебя необходимо показать врачу, я боюсь за твое здоровье. Черт подери, твои глаза изменили цвет, ты думаешь, это нормально?

– Ну, девушкам это однозначно понравится, – смеюсь я.

– Ты не спустишься, веревка тебя не выдержит. А если ты потеряешь сознание, все будет кончено…

– Решено! Доминик, за ней спустишься ты, а я тебя удержу. Думаю, справлюсь.

– Нет, – сопротивляется Доминик. – Ты спятил? Это безумие…

– Прекрати, – нетерпеливо перебиваю его я. – Помнишь, как мы в детстве случайно заблудились в лесу? Тогда отец и дядя напились в хлам и вспомнили о нас на третьи сутки – заметили, что в доме стало слишком тихо. Ты не умел плавать, но упал в озеро, потому что очень хотел пить и поскользнулся на влажном камне. Озеро было для тебя как целое море. Я тогда полез в воду, чтобы спасти тебя, хотя тоже не умел плавать. Я вытащил тебя, барахтающегося, за шкирку, мне вода доставала до носа, а ты ушел с головой. Ты доверился мне, помнишь? Я думал, что если не спасу тебя, то уже никогда не вернусь к отцу. Захлебнусь рядом, если не справлюсь. Теперь я прошу: помоги мне, а иначе я не вернусь с тобой. Пожалуйста…

Он с ужасом смотрит вниз, нахмурив брови.

– Если ты не удержишь меня, я окажусь вместе с ней внутри этого… – у него не хватает слов выразить всю глубину своего потрясения от моей просьбы.

– Ты доверяешь мне?

– Да, но тогда, в лесу, была немного другая ситуация, – Доминика трясло от возбуждения и страха. – Я хочу, чтобы это поскорее закончилось, Майкл. Постарайся удержать веревку, прошу тебя!

Я ободряюще хлопаю его по плечу и киваю.

– Я знаю, тебе не по себе, парень. Ты справишься, обещаю, – ободряю я его.

– Мне не легче от твоих слов, можешь поверить.

Его ноги висят над пропастью, Доминик судорожно впивается пальцами в края платформы.

– Мне тоже. Не медли. Обморок может случиться неожиданно.

– Прекрасно, – и он спрыгивает.

На конце веревки была сделана петля для стопы, саму веревку мы дважды обмотали вокруг платформы, для надежности, если вдруг она выскользнет из пальцев. Сам я упираюсь спиной и ногами в боковые стенки, стиснув зубы, готовлюсь медленно, сантиметр за сантиметром, отпускать веревку.

– А ты тяжелый, – стиснув зубы, шучу я.

– Жена откормила, – раздается голос снизу.

Я прыснул.

– Вам больше нечем было заняться?

– Отвали, Майк, – огрызается он. – Еще ниже, ага… вот. Все! Стоп…

– Что ты орешь?

– Я чуть не вляпался туда ботинком. Думаешь, это весело?

Я через силу улыбаюсь и опускаю глаза в пол, чтобы лучше сосредоточиться.

– Я думаю, тебе придется испачкать руки. Однозначно. Сейчас, подожди, я сяду удобней, – и тут я случайно задеваю ногой незаметный рычажок на стенке. Платформа, до этого висевшая на месте, вдруг падает вниз.

– Черт подери, Майкл! Ты охренел? – кричит брат, и я его понимаю.

– Прости. Ты там как? – мои руки пылают огнем, кожа на них кое-где содрана. Джек продолжает дышать над правым ухом. И тут не вовремя опять подступает обморок. Я вижу перед глазами не собственные дрожащие руки, которые удерживают из последних сил веревку, а пятна коричневого, зеленого и серого, почти черного цветов.

Джек беспомощно вжимается в пол. Ему не по вкусу наши лихачества, и если бы я мог до него дотянуться, то почувствовал бы, как он дрожит.

– Доминик, ты как, ответь?

– Отлично, Майки, я по грудь в этом дерьме.

– Извини. Придется тебе ускориться, я теряю контроль над собой…

– Отлично, Майкл! Ты, пожалуйста, держись. Это была твоя идея, если ты не забыл.

Я сам не заметил, насколько облегчил нам задачу извлечь бедняжку из зеленого месива, спустившись с платформой ниже. Но к тому времени, как девушка оказалась в объятиях Доминика, на моих руках уже не оставалось живого места.

– Майкл, давай, она у меня, – кричит Доминик и дергает веревку. – Ты способен нас вытащить или мне спрыгнуть вниз? Я могу, только обмотаю веревку у нее на талии.

– Прекрати, – рычу я.

– Прошу, не задевай больше ничего…

– Это вышло случайно, Доминик!

Я не помню, что было дальше: я как во сне или в бреду каким-то образом сумел вытянуть их обоих. Помню только, как брат подтянул ее к торцу платформы. Левой рукой я вытащил обнаженную девушку наверх. За ней последовал и Доминик.

Я смотрю на незнакомку с растрепавшимися длинными черными волосами, разочарованный. Не дав мне опомниться, Доминик прерывает затянувшееся молчание:

– Кто это, Майк? Это она, Мира?

Я молчу, пытаясь справиться с подступившей горечью. Сердце безрадостно проваливается, рядом слышно тяжелое дыхание брата.

– Майк? – шепчет он над ухом.

Мотнув отрицательно головой, отвечаю, проглотив досаду:

– Нет. Я ее не знаю…

Молодая симпатичная женщина будто спит сладким младенческим сном. У нее периодически вздымается грудь, но не так часто, как у нас, а не больше трех раз за пять минут. В ее облике совсем не было изъянов, которые мы стараемся искать при удобном случае в чем бы то ни было. Она была восхитительна, и я уверен: если бы она хоть раз приоткрыла глаза, мы с братом уже никогда не знали бы душевного покоя.

Доминик склонил голову перед незнакомкой, опустился на одно колено, затем пристально посмотрел на меня.

– У тебя же есть Мира. Чур, эта – моя!

– А как же Элиза, отданные годы и бла-бла-бла?

– С ней покончено. Зачем мне та, которая любит моего брата, а не меня!

– Прости, Доми. Оказывается, я действительно насолил в вашем гнезде, не зная об этом.

– Разве ты виноват в том, что свел с ума еще одну женщину? Они всегда почему-то велись только на тебя.

– Конечно, я ведь очаровательный, романтичный. У меня уйма достоинств.

В отличие от тебя, Доминик, я не настолько упрям и обидчив…

– На что ты намекаешь?

Нас прерывают тревожные звуки, долетающие из туннеля, где произошло столько встреч – и с чудовищем, и с механизированным парнем, и с кровожадным червем. Судя по отчетливым шагам, к нам приближается совсем не друг. Но без платформы он не сможет до нас добраться.

Доминик видит по моему лицу, что мне совсем не по вкусу этот таинственный шум, и тоже оборачивается в ту сторону.

– Это еще что? – его лицо неожиданно каменеет, я дергаю невидимый рычажок в обратную сторону, и платформа поднимается на комфортную высоту, подальше от булькающего желе, затем, не вникая, как это, собственно, происходит, мы движемся в нужную нам сторону. Когда мы сходим с платформы на твердый пол, Доминик объясняет мне, что до лаза по прямому туннелю рукой подать.

Из моей груди вырывается стон облегчения. Мы сделали это. Мы добрались.

Платформа резко свистит в воздухе, срывается с места, исчезает в зале, и на той стороне опять что-то грохочет.

– Не нравятся мне эти звуки, – говорит Доминик, приподнимая голову женщины. – Ее необходимо во что-нибудь одеть.

– Да, – соглашаюсь я и начинаю снимать с себя грязную куртку.

– Нет, что ты. Я о ней позабочусь, – Доминик кладет ружье рядом с коленом и начинает снимать с себя мою ветровку.

– Ты рылся в моих вещах, – киваю я на куртку.

– Ну почему же рылся. Я искал тебя, вымок до нитки и продрог. Мне нужно было во что-нибудь переодеться.

Я лукаво гляжу на него. А он, я смотрю, прикипел к этой незнакомке. Обхаживает ее, заботится.

– Проехали. Давай скорее одевай и уходим уже. Мало ли кто нас преследует…

– Ты думаешь, платформа отправилась по сигналу? Кто-то вызвал ее на другом конце?

– Все может быть. И я не хочу это проверять, Доминик. Давай, шевелись.

Доминик только взвалил на плечи драгоценную ношу, как я увидел платформу и остолбенел. Она возвращалась вместе с «водолазом», который ловко спрыгнул с нее еще в движении. Обогнул с левой стороны и решительно направился к нам, но его остановил оскал и предупредительный рык ощетинившегося волка. Доминик быстро освободил руки от ноши и прицелился «водолазу» в грудь.

Парень в костюме даже и не подумывает поднять руки вверх. Он будто никогда не видел подобное оружие.

– Доминик, нет! – кричу я.

– Что? – недоумевает тот.

– Убери ружье. Я его знаю, он помог мне найти дорогу в лабиринте.

– Ты спятил? – Доминик скашивает глаза на парня, чтобы не терять его из виду. – Кто он?

– Я понятия не имею, но он не с Земли.

– Я вижу. Что ему нужно?

– Я попробую спросить. Послушай, – я обхожу волка и заслоняю его собой, опускаю дуло ружья вниз. – Мы не хотим проблем. Если ты меня понимаешь, дай знак, кивни в ответ или что-то в этом духе. Зачем ты пришел, что нам сделать, чтобы разойтись с миром?

– Каким образом он должен понять твою речь, Майкл, если он пришелец? – не унимается Доминик.

– Ну, вообще-то это мы здесь с тобой пришлые. Если что…

Мужчина кивает и указывает пальцем на спящую женщину. Потом наблюдает за тем, как Доминик начинает ругаться.

– Ну уж нет. Еще чего захотел. На готовенькое приперся. Самому что, силенок не хватило ее из того дерьма вырвать?

– Тебе нужна она? Но зачем? – спрашиваю я, не скрывая изумления.

Он что-то отвечает, и я не могу его понять. Потом кивает.

– Тебе она знакома? Она одна из вас?

То же движение.

Я поворачиваюсь к брату и вижу, что он не готов ее потерять. В нем что-то переменилось, глаза предательски блестят.

– Доми… – начинаю я. Мой голос предательски дрожит. – У нас нет выбора.

Я не желаю проверять на нас его силу, а тем более – неизвестные нам свойства браслета. Он избавится от нас, не успеем и глазом моргнуть. У нас нет шанса победить.

Он долго не решается возразить. Доминик словно прирос к месту и проглотил язык. Но потом неожиданно сказал:

– Я успею пристрелить его, Майк. Давай, отойди…

– Он сейчас наблюдает за тобой, потому что знает, о чем ты говоришь.

Руки Доминика дрогнули. Он опустил ружье и сделал два шага от девушки, прикусив до боли губу.

Пришелец оторвал от земли мускулистые ноги, поднял, как пушинку, теперь уже свою драгоценную ношу и отошел, не поворачиваясь к нам спиной. Его пальцы потянулись к маленькому, незаметному в этом полумраке шарику на браслете.

– Постой, – истошно кричу я. – Я тоже потерял и теперь ищу молодую светловолосую женщину. Если та тварь не успела ей навредить, каким образом мне найти ее?

Он хлопает двумя пальцами по своему браслету, а затем направляет указательный палец в сторону моего браслета.

– И что это значит? – непонимающе выпаливает Доминик.

– Это значит, – отвечаю я, – что теперь мне по силам ее отыскать.

Незнакомец с дамой на руках ловко прокручивает выпуклость на браслете сначала по часовой стрелке, затем – два раза против часовой и с еле слышным щелчком растворяется в воздухе на наших удивленных глазах.

– Обалдеть! Это мы могли в любой момент вернуться домой? – восклицает Доминик, широко разинув рот. Чуть погодя, добавляет: – А, нет. Мы не возвращаемся… верно?

– Ты можешь вернуться с Джеком. Я буду за вас только спокоен, – я кручу на запястье браслет. – Подумать только, это и есть портал!

– Я вспомнил. Как его, ну, этот Риз, что ли, рассказывал о его свойствах. Да, я вспомнил, он говорил: телепорт. Сукин сын, откуда он это все знал?

– Возможно, он нам не все рассказал, что на самом деле услышал от якобы поехавшего журналиста.

Мы вернулись к лазу. Отверстие в потолке находилось на высоте около трех метров. За спиной, в среднем туннеле, я услышал знакомый плеск. Что-то взволновало воду, заставило ее биться о стены.

– Давай я тебе подсоблю, – говорю я, чувствуя затылком плывущего сюда трилобита.

Доминик выглядывает сверху и кидает мне свободный конец веревки.

Я обматываю ею тело волка, и тот начинает подъем. Потом Доминик протягивает руку, но мне не хватает какого-то жалкого метра, чтобы, подпрыгнув, достать его ладонь.

– Брось веревку! – кричу я, а ко мне из воды, высоко поднимая безглазую голову и брызгая во все стороны бусинами капель, ползет червь-трилобит.

Доминик не теряется, он резко бросает мне под ноги ружье, а сам тянется к рюкзаку – за револьвером.

– Держи…

Первый выстрел свистит мимо, пуля вонзается в стену за спиной существа. Второй выстрел оказывается удачнее, и пуля пронзает расширяющееся в стороны брюхо. Трилобит одержимо мчится на меня, не обращая внимания на боль и рану, сочащуюся бледной жидкостью. Я успеваю отскочить вправо от лаза, как он оказывается у моей щиколотки и валит меня наземь. Его пасть широко распахивается, и животное начинает заглатывать мою ногу. Другой ногой я луплю его по голове, паля в чудовище, но все безрезультатно.

Меня оглушают выстрелы револьвера, в ушах стоит чудовищный звон, голень пронзает адская боль. Я кричу, будто это сможет облегчить мои страдания.

– Майкл, ты живой? – шепчет откуда-то сверху перепуганный не на шутку Доминик.

– Нормально, – сквозь зубы цежу я. Тварь мертва благодаря единственному выстрелу брата. Он разнес ей мозг. И задел при этом мою ногу. Благодарю!

Ковыляя на одной ноге, я хватаюсь влажными от пота и грязи пальцами за веревку, подтягиваюсь, а дальше – Доминик помогает мне улечься на камнях. Ружье поначалу лежит рядом, но потом вдруг оказывается у него.

– Прости, я долго не стрелял, боялся попасть в тебя.

– И попал, – злобно шучу я. – Отдавай ружье.

– Держи, – но вместо ружья он передает мне револьвер Риза! Я брезгливо отбрасываю его, едва прочитав надпись на стволе.

– Что-то не так, Майки?

Я сплевываю в сердцах, косясь на оружие с отвращением:

– Его мелкий ублюдок пытался застрелить меня из этого дерьма. Кстати, у него бы это получилось, не приди тогда Тварь. Эдакий ревнивец. Но, по мне, просто маньяк-психопат. Поделом ему, пусть она им не давится, а наслаждается в полной мере.

– Я понимаю твой гнев, но подумай, что с твоей Мирой уже давно могли сотворить то же самое…

Я молчу. Кровь из раны на голени перестает сочиться, она уже запеклась, и рана начинает зарастать здоровой тканью. Мы молча переглядываемся.

Если честно, в теле ощущается странный прилив сил. Мне начинает казаться, что ягоды выращивались не просто для еды. Возможно, они излечивают раны или отравляют организм до конца. Я не знаю. Но точно одно: я не только не умер от них, но даже за короткое время избавился от серьезных травм.

Когда мы вылезаем через щель в стене полуразрушенной каменной башни наружу, день только начинается. Или заканчивается? По чистому бледному полотну неба проносятся редкие розоватые облака. На поляне не слышно ни звука, ни одного живого голоса. Когда мы оказываемся в чаще, среди странных деревьев, лес начинает понемногу оживать: колючая листва звенит, ветер двигает переплетенные и изогнутые ветви. Высокая трава, местами черная, как уголь, приминается под нашими осторожными шагами. Я отвык от дневного света и теперь мучаюсь от острой рези в глазах, как пещерный житель, который за всю свою жизнь единожды рискнул поглядеть, что происходит наверху.

Наконец за долгое время я немного успокоился. Никакие стены больше не сдавливали и не сковывали меня, не удручали своей однообразностью. Я шел по знакомой дороге за ней – за Мирой Джонс. Жаль было оставлять в лабиринте одного жителя. Хотя нет, теперь не одного, я надеюсь на это. У них появился шанс начать все сначала, а там – как пойдет.

Я навсегда оставлял подземный комплекс туннелей со спокойной совестью, и ничто не могло заставить меня туда вернуться.

Глава 19

– Рассветает, Майк?

За высокими отрогами гор рдеет кровавыми всполохами закат.

– Нет, не думаю, – отвечаю я. – Тьма наступает нам на пятки. Видишь, его спутник, окруженный звездами, движется полным ходом? Значит, сейчас поздний вечер. Ночью он описывает круги вокруг планеты в три или четыре раза быстрее, чем днем. Я успел понаблюдать за этим из подземного зала с видом на океан.

– Ты много чего успел увидеть!

– Да, можешь мне поверить, Доми. За нашими спинами – море или целый океан. Я точно не знаю, но оно там есть.

– Но там достаточно высокие скалы. Ты и на них поднимался?

– Нет, я бы ни за что не смог это сделать. Но я помню, что в одном из залов была огромная стеклянная крыша, врезанная прямо в скалы с острыми выступами. Они хорошо видны и отсюда, если приглядеться.

– Все пугает и интригует одновременно.

– Естественно, мы же на другой планете!

Волк трусцой бежит впереди нас. Он исполняет роль стража и впередсмотрящего, обнюхивает и выискивает подозрительные следы на земле, чтобы в случае чего предупредить нас об опасности. Я резко останавливаюсь, Доминик едва не наскакивает на меня сзади.

– В чем дело? – ворчит он, обходя меня сбоку. – Я не собираюсь здесь задерживаться. Давай, Майкл, теперь и ты поднажми.

Я стою, обдумывая, что мне делать дальше. Браслет сам нарисовал на земле и далее, на отколовшейся от небольшой скалы груде камней, следы.

Я всем сердцем желал найти ее, и вот теперь почти бежал по этим следам.

В голове вертелось одно слово: Мира! Ветер свистит в ушах, Доминик вместе с волком бросаются за мной. Когда они догоняют меня, я уже взбираюсь по камням на тропу, ведущую в глубокую пещеру.

– Майк, – кричит позади меня брат. – Почему так быстро? Откуда у тебя столько сил?

Я слышу его крик, но уже забегаю в пещеру и мчусь вниз. Спускаться всегда проще, чем подниматься. А сейчас камни режут мне ладони до крови, впиваются в стопы через подошвы ботинок, но я скольжу вниз все быстрей. По гладкому каменному дну бегут следы босых ног, и я мчусь по ним.

– Майк, – окликает меня сверху брат. – Что происходит? Остановись!

Я с трудом повинуюсь этому зову. Терпеть не могу, когда меня останавливают.

– Браслет указывает мне возможный путь к Мире, – отзываюсь я.

– А ты уверен, что следы принадлежат ей?

– Нет. Я не уверен! Возможно, она вообще осталась на Земле. Но однажды такие следы помогли мне спастись от Твари.

Доминик в который уже раз обматывает Джека веревкой, и тот, не ожидая сигнала, сигает вслед за мной, на темное дно безмолвной пещеры.

– Как тебя угораздило с волком дружбу завертеть?

– Он спас жизнь мне, а я – ему. Так и закрутилось.

– Мне давно надо было себе другую женщину найти. И что я только делал с этой Элизой целых пять лет!

– Действительно. Кинь мне фонарик.

– Подожди немного, видишь, я занят! – возмущается брат.

Рядом со мной спрыгивает со стены Джек. Я отвязываю его, и он быстро растворяется в угольно-черных тенях пещеры.

– Лови, – кричит Доминик, и мне в руки падает черная трубка фонаря. – Реакция отменная. Иди, осмотрись, пока я спускаюсь. Кстати, чуть не забыл, в пещере есть послание…

Я осторожно ступаю по полу. Здесь каждый звук разрастается и передается через витиеватую сеть каналов прямо в центр, к пропасти. Нарастает ощущение опасности, будто кто-то невидимый в глубине вторит моим приглушенным шагам, и я все чаще подолгу замираю.

Я боюсь использовать браслет в пещере как фонарик, чтобы не перестать видеть следы, убегающие в глубокий мрак. Ко мне незаметно подошел волк, и я вдруг осознал свою беспомощность в этой полной тьме!

– Что за послание, Доминик?

Мой брат к этому моменту проделал только четверть спуска. Он очень осторожничает, в отличие от меня.

– Что-то вроде предупреждения. «Они очень опасны, скорее выбирайтесь из темноты» – что-то такое. Как думаешь, о ком шла речь?

Я с минуту вожу лучом фонарика из стороны в сторону. Где-то справа глаз улавливает движение, затем – еще одно. Два силуэта. Они уверенно шагают нам навстречу, метрах в пяти останавливаются и застывают, как мраморные статуи.

Я делаю два коротких шага вперед, направляя луч на незнакомцев.

Доминик наконец спрыгивает на дно и отряхивает каменную пыль с ладоней.

А я не могу говорить, не могу двигаться. Я смотрю на нее, затем вопросительно перевожу фиолетовые глаза на Стива.

Стив и Мира держатся за руки. Их взгляды полны укора и неприязни, а Стив еще и скрежещет челюстями.

– Мира, – говорю я. – С тобой все в порядке?

Она долго молчит, к этому времени подходит Доминик, целящийся из револьвера Риза в его же безумного сына.

– Ты бросил меня, Майкл. Совсем одну. С чудовищем… – шепчет Мира.

– Я этого не хотел, – оправдываюсь я. – Прости меня. Я пытался тебя спасти.

– Все это время ты спасал лишь себя! – возмущенно говорит она. – Свою драгоценную шкуру.

– Что он делает рядом с тобой? Он пытался застрелить меня из револьвера, который когда-то выкрал у отца. Помнишь, ты рассказывала мне об этом, Мира?

– Он меня не бросил в темноте совсем одну, когда мне было страшно. Ты ведь прекрасно знал, что я приеду, несмотря на свой страх. Ты не отвечал на звонки.

Я боялась за тебя, и вот что из этого вышло. Стив был прав…

– Прав?! – кричу я. – Насчет чего? Что я бросил тебя? Это гнусная ложь. Его убила та тварь, она на моих глазах набросилась на него. Это не он, Мира. Это существо уже однажды приходило ко мне в обличии Ивелен. Отойди от нее, – рявкаю я на «Стива».

Мне пришлось рассказать ей о том случае, иначе как она поверила бы, что Стив вполне может оказаться не совсем человеком? Он тоже слышал меня. Но ни один из них не собирался прислушиваться ко мне.

– Ты не в себе, любимая, – я протягиваю к ней ладонь. – Прошу тебя, подойди ко мне. Пожалуйста.

– Ты просишь меня? Разве тебе было мало Ивелен, дорогой? Зачем тебе впускать кого-то в свою судьбу, лишь бы заглушить одиночество? Оно важно для тебя, Майкл. И никто, даже твой брат, не сможет его утолить. Увы, твоя участь – остаться одному.

– Что она мелет? – вклинивается в беседу обозленный Доминик.

– Есть другой вариант, – продолжает Мира. – Ты можешь занять его место.

Мы отпустим Стива, а ты будешь навсегда со мной. Вместе на чужой планете – свободные. Никто больше не помешает нам любить друг друга. Что скажешь? – ее ухмылка заставляет меня умирать от отчаяния. Кажется, я ее потерял.

– Ты не она, – говорю я с уверенностью.

– Почему? – в эту секунду я замечаю, как исчезают белки в ее глазах, а вместо них появляется знакомая бездонная пропасть.

Волк сразу начинает рычать и щетиниться. Доминик сует мне в ладонь заряженное ружье.

– Нас окружают, – шепчет он мне в левое ухо и начинает следить за прибывающими тварями.

Из тьмы появляются двухметровые создания, царапающие камни изогнутыми, острыми, как бритва, когтями на своих птичьих лапах. Чьи-то клешни торчат в стороны, словно крылья ястреба, кто-то на них опирается, кто-то размахивает ими, рассекая воздух. Они брали нас в кольцо, клацая зубами и сверкая темнотой глаз. Когда они остановились, я услышал, как Доминик сглотнул.

– Что мы здесь делаем? – шепчет мне брат, чтобы они нас не услышали. – Пора совершить переход, Майкл. Их слишком много.

– Я все еще делаю выбор. Я не могу вот так взять и уйти без нее. Что бы они с ней ни сделали.

– Смирись, смертный, – заговорила Тварь в теле Миры. – Если тебе под силу отыскать ее в глубине, мы освободим к ней дорогу. Еще есть шанс…

– Нет, – отрезает Доминик. – Даже не надейся на это! Он никуда не пойдет. Их убили, – теперь он обращается только ко мне. – Разве ты не видишь, она в роли приманки. Чем еще можно заманить жертву, как не самыми близкими людьми!

– Ты тогда приходила ко мне в образе Ивелен? Это не было сном или бредом, как я думал. Я верил, что схожу сума.

– Вы верите лишь в то, что видите, и только иногда прислушиваетесь к голосу рассудка. Когда ты осознаешь, что не вернешь ее, что ты будешь делать, что предпримешь? – спрашивает Тварь.

– Ты изучаешь меня? – в моих глазах мелькают искры удивления.

– Майкл, ты и впрямь сообразительный. За тобой интересно наблюдать. Займи ее место, и мы с радостью отпустим ее с твоим младшеньким братиком. Мы долго смогли уживаться вместе, в одном доме, разве ты не хочешь вернуть это время?

И при этом возвратить кому-то надежду? Спасти загубленную по твоей вине жизнь? Будь благородным до конца.

– Я готов занять ее место, – твердо решаю я. – Но перед этим я…

– Ты спятил? – вопит Доминик.

– Не лезь не в свое дело, – отрезаю я. – Я должен убедиться в безопасности их обоих.

Мира на миг становится обычной, такой, какой я ее запомнил в нашу последнюю ночь. Я жалел, что тогда не осмелился ее потревожить, разбудить, а теперь мне не хватало ее настоящего прощального взгляда. Без притворства, без лжи, без сомнений, которые теперь охватили ее сердце. Она молчаливо отвернулась и зашагала прочь, в темноту.

– Постой, – моя просьба прозвучала в тишине, как тихий всхлип. – Я готов…

Доминик схватил меня за руку, Джек зажал челюстями мою штанину.

– Увы, – теперь звучал голосок моей малышки Миры Джонс. – Когда-нибудь каждому из вас придется делать выбор. И если он правильный, он не заберет у вас – все! Без разговоров, без отлагательств, без жалости!

Я дернулся, но Доминик крепко держал меня. Я крупнее брата, но совсем обессилел. Наконец, мне удалось вырваться, но потом он вместе с волком опять налетел на меня. Я вскрикнул и начал отбиваться, а когда сил уже не осталось, увидел, лежа ничком, женские ботинки, уходящие вдаль. А потом птичьи лапы начали приближаться.

Над макушкой свистнула пуля револьвера, пещеру огласил крик раненой бестии. Джек, пытаясь защитить нас, налетел на хищников, но от удара по морде отлетел куда-то к стене.

Я вскочил, проклиная их всех и злясь на весь белый свет. Жажда мести пульсирует в крови. Грохочет мое ружье. Я с упоением дроблю кости тварей, картечь разрывает их кишки, камни залиты кровью. Я стреляю ловко и без промаха, но, увы, наш арсенал не безграничен.

Доминик сражается неподалеку. Когда он перезаряжает револьвер, я прикрываю его.

– Прикрой меня, – кричу я и начинаю пробираться сквозь полчища убийц к волку. Они начинают преследовать и зажимать меня около входа в пещеру.

Я понимаю, что могу спастись, но это погубит Джека и Доминика.

Я застрелил уже пять тварей (они все-таки не такие бессмертные, какими казались), у ног одной из них я вижу лежащего волка. Он приподнимается, затем прыгает ей на спину. Завязывается невидимая возня, еще трое из них закрывают их своими телами.

Потом кричит Доминик – мучительно долго, его крик рвет перепонки.

– Доминик, браслет, воспользуйся порталом, сейчас же, – воплю я из-за всех сил.

Уничтожаю трех тварей, выросших на пути, и, прежде чем схватить Джека, засаживаю две пули в голову бестии, дергающейся в припадке. Она пытается когтистыми ручищами смахнуть со спины нахального и изворотливого противника.

Изворачиваюсь и ухожу влево от клешней, засаживаю всего одну пулю в брюхо и бегу к волку. Стреляю в ногу твари, та валится, и Джек принимается рвать ее глотку острыми зумами.

Теперь мы вместе, но еще не одна дюжина нападающих разделяет меня с братом. Вдалеке я замечаю его силуэт. Они настигают Доминика, гонят его к пропасти. Он хромает, из его левого бедра сочится кровь.

– Доминик, – хрипло кричу я, и он начинает оборачиваться. Мы встречаемся на секунду взглядами, он кивает, и тут я теряю его из виду. Твари сгрудились так плотно, что я не могу различить их. Мне ничего не остается, как прокрутить шар по часовой стрелке, затем два раза – против. Крепко обеими руками вцепиться в тело волка и начать долгожданное перемещение.

Я был словно в тумане и видел, хотя… нет, только ощутил присутствие Миры. Девушка изо всех сил старалась остаться рядом, прикоснуться к моей руке, но вместо этого она прошептала:

– Прости меня, – потом ее легкий шепот превратился в шум дождя, который за считанные секунды омыл меня с головы до ног.

Ночь. Я стою на коленях в грязи прямо перед своим особняком. Один, без Джека и Доминика. Где волк? Сумел ли выбраться мой брат?

Я начал подниматься, но тут же рухнул обратно, обессиленный, сжимая в кулаках мокрую жижу, и едва не рыдал от отчаяния – в который раз.

Неожиданно кто-то положил мне на плечо теплую ладонь.

– Доминик, – хриплю я.

– Все хорошо, я жив, – отвечает он. – Поднимайся, Майк. На этот раз мы должны уехать на одной из машин. Где твои ключи?

Я смотрю на него, силясь припомнить подобную мелочь, но ответ так и не приходит на ум.

– Я не помню, – отвечаю я.

– Ладно. Я схожу за своими ключами, идет?

Я молчу. Отпускаю его в особняк совсем одного, с безразличием глядя вокруг, будто меня уже ничего не волнует. А ведь я по-прежнему в ответе за жизнь своего Доми. Я тупо смотрю на то, как бешеные ручьи несут комья грязи вперемешку с камнями до самых распахнутых ворот.

– Майк! – окликает меня Доминик. – Все будет хорошо, мы выберемся.

Доминик вошел в холл. Внутри было тихо, тот же беспорядок. Браслет по-прежнему оттягивает кисть, но эта тяжесть мгновенно исчезла, как только он бросился к своим вещам. Они лежат где-то здесь, на полу.

– Есть! – воскликнул радостно он, сгребая пальцами с деревянного пола черный брелок с ключами.

На диване сушилась кожаная куртка, будто он только что пришел в ней с улицы.

Он торопливо засобирался к выходу, но тут по лестнице, грохоча по ступеням, пронеслось вниз что-то невероятно тяжелое. В револьвере оставался всего один патрон, и Доминик незамедлительно выстрелил.

Выстрел пробуждает мой уснувший рассудок. Страх за брата помогает преодолеть смертельную усталость. В спину дует сильный ветер, я чуть ли не в бреду добираюсь до дома и распахиваю дверь.

Пол подо мной сверкает и блестит от воды, стекающей ручейками с одежды.

Я вытираю лоб рукавом и иду к лестнице.

– Доми, – зову его, но никто ни отвечает. – Доминик!

За спиной цокает коготками волк, зажав в пасти револьвер. Он отдает его мне, и я не на шутку начинаю беспокоиться за жизнь брата.

Мы бросаемся к ступеням. В этот безумный миг я умоляю браслет показать мне дверь, сокращающую дорогу к брату. Проход возникает прямо на лестнице, и я продолжаю теперь бежать по правому крылу второго этажа. Останавливаюсь возле своей спальни. Выбитая дверь почему-то исчезла.

Джек не успевает переместиться в пространстве вместе со мной, он стоит позади вращающегося черного кокона, темной субстанции, в которой находится Тварь вместе с моим братом, подвешенным, как и я, на клешнях. Его куртка порвана, Доминик без сознания, если только Тварь не проткнула его насквозь.

– Отпусти его. Тебе нужен я, так иди и возьми меня!

Реакция мгновенная. Существо тут же отпускает добычу, решив поймать дичь крупнее и интереснее.

– Ты ведь умеешь разговаривать, – говорю я, собираясь воспользоваться своим главным оружием: заговорить зубы и бежать. – Так ответь честно. Что вы хотите от людей? Сожрать, изучить или…

Оно не дает мне закончить мысль:

– Поиграть. Это же так весело, – отвечает создание нечеловеческим голосом.

– Поиграем! Любишь играть? – я отступаю назад.

– Верно, – шипит Тварь, двигаясь ко мне.

– Перед тем, как все закончится, ответь! Что вы сделали с похищенными людьми? И что сделаете со мной?

– Забрали поиграть, и тебя заберем, особенный человек, – в пасти сверкают зубы. – Чтобы мучить.

Мне удалось!

У меня получилось телепортироваться из одного прохода за спиной в стене в другой, раскрывшийся сразу за Домиником. Я подхватываю его под мышки и волоком втаскиваю внутрь. Пока Джек отвлекает Тварь, я, взвалив на плечи бесчувственное тело, бегу к автомобилям.

Ключи выпадают из кармана куртки Доминика под ноги. Его «опель» сверкает на фоне иссиня-черного неба в свете полной луны. Чистый, вымытый дождем, он вселяет в меня каплю надежды на то, что скоро весь этот кошмар окажется в прошлом.

Доминик сидит в машине без чувств, я завожу двигатель, включаю дальний свет фар вместе с противотуманными огнями. Выставив одну ногу из машины, жду Джека. Страх за него начинает тревожить меня, и я уже собираюсь возвращаться за волком, как вдруг из главного входа метнулся его силуэт.

Я вижу окровавленную морду, шерсть на загривке стоит дыбом и кое-где выдрана клоками. Джек стрелой мчался ко мне, а за ним неслось Оно.

– Скорее, Джек, – воплю я так, что Доминик начинает приходить в себя.

Мы с волком одновременно прыгаем в машину, автомобиль катится назад, клешня режет лобовое стекло. Резкий разворот, существо скатывается по капоту на землю, пытается достать боковую дверь, но только царапает ее острым когтем. Я изо всех сил давлю на газ и срываюсь с холма по убитой дороге к трассе «Рок».

Преследователь отстает, он виляет в кусты, срезая себе путь, пока я огибаю рощу. И все же нам посчастливилось больше не столкнуться.

Дождь утихает. Впереди на горизонте неторопливо встает солнце, крохотное размытое светлое пятнышко среди набежавших хмурых туч.

– Я начал тебя забывать, – говорю я ему, не замечая, как по щекам текут слезы. Я улыбаюсь и благодарю судьбу за подаренный шанс вернуться на родную Землю. Она поистине самая прекрасная планета. Ее можно полюбить только за рассветы, за ласковый ветерок и другие мелочи, без которых невозможна сама наша жизнь.

Я мельком смотрю на брата. Тот не успел еще разлепить веки, как принялся ощупывать свои раны, их было, как и у меня, две на плечах и еще одна, полученная в схватке, – на ноге.

– Клеймо Твари. Как ты себя чувствуешь, парень? У меня совсем не было времени рассматривать твои отметины, так что лучше сразу к врачу.

– Пустяки, – его лицо кривится от боли. – Царапина…

– Не ври! Она протыкает так, что руки через несколько часов отнимаются.

Или, по крайней мере, не поднимаются без адской боли.

– Куда мы едем, если не секрет? До Торонто далековато.

– В ближайший госпиталь, в городок Темный Бор.

– Разве он там есть? – удивляется Доминик.

– Найдем. Надо вас обоих показать врачам…

– А что же ты? Пострадал меньше всего? – ворчит брат, прикусывая губу.

Волк подсовывает морду к моему правому плечу, касается мокрым языком шеи.

– Я бы обнял тебя, Джек, только руки заняты.

Какое-то время мы молчим, каждый погружен в свои думы.

– Мне жаль Миру, Майк!

Я вздыхаю. Не хочу, чтобы он знал о моих планах, поэтому напускаю трагический вид, разгоняюсь и лечу мимо леса.

Глава 20

Мое сердце так не разрывалось от тоски и боли с тех самых пор, как мы с Домиником потеряли родителей. Всю дальнейшую жизнь я посвятил заботе о младшем и поиску своей второй половинки. Я мечтал о своей семье. Если раньше, в юности, я позволял себя любить, то с Мирой все сложилось по-другому. Ивелен смогла бы стать для меня кем-то большим, чем просто любовницей, – если бы не ее ветреный нрав. Но я рад, что вышло так, а не иначе. Хотя я потерял обеих.

В городке мы отыскали-таки маленький медицинский центр – скромный, но главное, что на полках оказались нужные медикаменты и антисептики для ран Доминика. Мне вмешательство со стороны врачей не понадобилось. Я был абсолютно здоров, не считая обезвоживания (и все из-за ягод, которые должны были отправить меня на тот свет, но не сделали этого).

В коридоре мы ждали Доминика из кабинета, а я прокручивал на запястье браслет. Брат давно припрятал свой в рюкзак, а я даже не думал снимать эту вещицу с руки.

– Что, Джек, волнуешься? – говорю я, трепая волка за холку. – Надо и тебя показать врачу.

После больницы мы молча подъезжаем к «Дару».

– Доминик, я не заставляю, но ты смог бы это сделать вместо меня?

Он, не поворачивая лица, хмурит брови и громко шмыгает носом.

– Не может же тебя настолько тошнить от этого места только из-за воспоминаний. Здесь работала твоя девушка?

– Да.

– И почему ты до сих пор не избавился от этой железки?

– Я не подумал об этом. А в этом есть хоть капля смысла?

– Есть, – быстро отвечает он. – Ты можешь наделать глупостей. Давай-ка лучше я его заберу.

Мы долго смотрим друг другу в глаза, потом я не выдерживаю:

– О каких глупостях речь?

– Ты прекрасно знаешь.

У меня предательски блестят глаза от проступившей влаги.

– Все кончено, Майки. Тебе придется смириться и как-то жить дальше. Эти твари…

– Думаешь, они лгали? – перебиваю я. – Когда говорили, что она все еще жива?

– Я прекрасно понимаю твои чувства и готов их принять, как свои собственные. Но, нет… конечно, нет! Думаю, все ложь.

– Ладно, – отвечаю я. – Идем.

На пороге Доминик меня останавливает:

– Ты сильный, ты способен пережить отчаяние, брат. Найди в себе мужество принять изменения, какими бы трудными они ни казались.

Доминик укладывается на кровати удобней, прижимая к себе Джека. Эта парочка неплохо выглядит вместе. И когда они только успели так друг к другу привязаться?

Окна двухместного номера гостиницы выходят на шоссе. Я сижу, подавленный, на диване, задумчиво разглядывая брошенный на пол рюкзак. В нем теперь смысл моей жизни. Доминик заставил меня снять браслет и «спрятал» – как он это называет – его. Бесподобно!

Мы едим в номере, я больше пью, чем ем. Сейчас мне совсем не хочется спать, а вот брата клонит в сон.

– Я всегда думал, что не способен победить свои страхи. Но более всего невыносимо бороться понапрасну. Когда уже все равно, умрешь ты или будешь жить.

– Не говори так, Майк. Неужели в твоей жизни больше не осталось смысла и ты не хочешь жить? – не понимает меня брат.

– Мужеством определенно обладает не каждый. Но любой способен победить…

– Мы же отчаянные парни, которым нечего терять, или ненормальные, – тихо отвечает брат, резко проваливаясь в дремоту.

Я стою посреди комнаты, сжимая кулаки. За окном не дремлет ночь, Джек вопросительно поднимает голову в тот самый момент, когда я извлекаю из рюкзака браслет.

Я прикладываю палец к губам и едва слышно шепчу:

– В этот раз даже не думай меня спасать. Я так хочу, – смотрю на спящего брата. – Он должен выздороветь. Позаботься о нем, пока меня не будет рядом с вами.

Потом встаю и выхожу за дверь, но перед этим впервые слышу, как Джек скулит.

Я стою под ночным небом, свободным сегодня от облаков и серой мглы, которая всегда укрывала невесомым пледом крохотные звезды и сверкающий диск луны.

«Опель» стоит на парковке недалеко от выезда. Он мне не понадобится. У меня в руках имеется самый невероятный транспорт, который за доли секунды доставит меня куда нужно. Но сначала необходимо обзавестись кое-чем еще, помимо браслета и решительности. И почему только после всего, что произошло, я опять возвращаюсь туда ночью? Наверное, только в это время я способен оставить Доминика, не сожалея и не раскаиваясь в своем решении. Он бы не понял, он попытался бы меня остановить. И я его понимаю. Не для того он рисковал жизнью, чтобы я ушел, не прощаясь, бросил его с ранами, полученными по моей вине.

От этого еще невыносимей. С поганым чувством на душе я прокручиваю шар на браслете, представляя особняк «Темный бор», и исчезаю в воздухе… Кажется, Джек скребет сейчас когтями стекло? Я не успеваю обернуться… Вспышка – и я снова здесь, у себя в саду.

Сейчас у меня две цели, причем вторая приоритетней первой: найти фотокамеру и спасти Миру! Но главное – вернуться живыми. Я попытаюсь сделать все, что в моих силах.

Дома никого. Тихо, даже деревья замерли. От мертвенной тишины подкатывает тошнота, она несет в себе угрозу. Да о чем это я, в самом деле? Здесь никогда нельзя быть уверенным в безопасности. В это проклятое место нормальный человек вернулся бы со взрывчаткой, в бронежилете и с пулеметом наперевес. А я возвращаюсь в это логово с фантастической финтифлюшкой!

Меня передергивает от скрипа половиц. Как я только его не замечал! Лестница трещит под ботинками, того и гляди обрушится в подпол, прямо к ревущему насосу. Я провожу ладонью по поручню. Краска треснула, в некоторых местах и вовсе стерлась до светлого дерева. Поверхность шероховатая, будто за несколько дней моего отсутствия она состарилась. Дней или недель? Действительно, почему эта мысль не приходила мне в голову раньше. Сколько я отсутствовал на родной планете, что с тех пор изменилось? Дом мне казался заброшенным и опустошенным, хотя все вещи лежали на тех же местах, где их оставили. Только появились грязь в углах, паутина на стенах и налет пыли на всех предметах без исключения.

Теперь я понимаю, как опасны бывают игры с перемещениями, когда ты не знаешь, во что ввязываешься. Время коварно для жалких слепцов. Но я позволил себе с ним играть и теперь опасаюсь возмездия. А как мы знаем, наши поступки не проходят бесследно.

Я помню, что вырванная с петель дверь в моей спальне исчезла. Мне хочется опять увидеть это. В коридоре еще страшнее, чем раньше: обои содраны, лампочки выкручены из светильников и рассыпаны под ногами бесчисленным множеством крохотных осколков. Дверь и в самом деле исчезла, как и во всех остальных комнатах. Беспорядок и хаос царили в стенах особняка. Он не желал больше видеть меня, а я старался не паниковать и сохранять спокойствие.

Стекла хрустят под моими подошвами. Я мельком бросаю взгляд на полки шкафа в спальне, беру сумку с камерой. Рядом лежат ключи от джипа.

Перекидываю ремешок сумки через правое плечо, открываю молнию и откидываю клапан. Фотокамера лежит на своем месте, ключи звенят во внутреннем кармане куртки.

Я готов – готов повторить еще один прыжок через пространство за своей судьбой. Ради любимого человека. Прямо сейчас, без раздумий, не колеблясь, избавляясь от страха и неуверенности. Если Мире суждено сгинуть во мраке, она будет не одна. Я уже иду к тебе, Мира…

Все с самого начала пошло не так, как я себе представлял. Я попал в то же место внутри пещеры, хотя не выпускал из головы образ Миры Джонс. Я надеялся, что браслет переместит меня как можно ближе к девушке, но нет. Придется самому спускаться в бездну, не чувствуя себя в безопасности. Множество мертвых тварей навечно остались лежать здесь. Со временем они станут частью каменной породы, а пока я избавляю одну из них от ненужных клешней. Еще в доме я взял рюкзак, бинты, острый кухонный нож. Сделал несколько кадров и убрал камеру в сумку.

Отрезаю костные отростки примерно до середины, прикладываю их к рукам чуть ниже локтей, начинаю обвязывать бинты вокруг кистей и выше – туго, чтобы клешни было не так-то просто оторвать. Странное, на первый взгляд, оружие, но оно было единственным доступным для меня.

Острые клешни защитят меня в схватке. Что ни говори, а оружие тварей надежнее, чем кухонный нож. Нож, кстати, приходится выбросить: он совсем затупился, да и клинок едва не выпадает из рукоятки.

Я подкрадываюсь к темной пропасти, оборачиваюсь и смотрю, как будто в последний раз, на темное небо, видное высоко в дыре. Вынимаю прихваченный из рюкзака Доминика фонарик. Какое-то время он будет моим помощником, а потом… время покажет.

Луч выхватывает неприметные ступени в глубине обрыва, которые вьются нескончаемой вереницей по грубым неотесанным глыбам вниз. Собираюсь с духом и ставлю ногу на первую ступень. Камень мощный, крепкий, ступени будто вырублены чем-то острым из самой скалы. Они гладкие, немного скользкие. Наверное, провалиться у меня меньше шансов, чем нечаянно поскользнуться и слететь вниз. Держаться особо не за что, можно разве что вжиматься туловищем в стену и медленно сползать на следующую ступеньку.

Некоторое время стою, привыкаю. С десяток раз я заглядываю в пропасть, и столько же раз кружится голова. Я преодолеваю первый пролет, затем останавливаюсь перед открывшимся обрывом. Пролет из четырех ступеней, видимо, давно оборвался вниз, и мне необходимо перепрыгнуть этот провал или последовать за ними.

Черт! Как же это нелегко. Я прыгаю, едва не слетев с края ступени.

Несколько страшных секунд балансирую над пропастью и вот уже прижимаюсь к спасительной вертикальной поверхности, едва помня, как меня зовут. Чтобы придать себе уверенности, начинаю думать о Мире, и браслет тут же рисует впереди следы.

Следующее препятствие. Теперь я прыгаю через полутораметровую дыру и попадаю руками на самый краешек ступени. Подтягиваюсь, влезаю, сжав зубы, и смотрю назад и вниз. Если так дело пойдет дальше, то я точно угожу в темноту. Как только Мира сама здесь спускалась? Стоп, нет, ведь вместо нее, в ее облике было другое создание – химера, обманщица, гадина, которая с особым наслаждением будет мучить Миру. Я должен успеть раньше, чем они ее прикончат.

В глубине становилось прохладней, темнее и намного тише, чем наверху.

Зато от меня исходит шума на многие мили в округе. Только глухой не услышал бы мои прыжки и кряхтение. Когда я достигаю ногами дна, оказываюсь в полной тьме. Только свет моего фонаря прорезает мрак. Следы идут в один из множества туннелей. Я следую за ними.

Сырость и нестерпимый холод сводят судорогой мышцы. Не обращая на это внимания, как и на заиндевелые волосы, иду по каменной тропинке до тех пор, пока не начинаю слышать впереди скребущий звук. Кто-то двигается мне навстречу. Я тут же выключаю фонарь и прислоняюсь к стене, в самое темное и укромное местечко, какое мне подвернулось.

Тварь шагает в полуметре от моего убежища. Я зажмуриваюсь, прикинувшись глыбой. Сижу здесь с полчаса, боясь встретиться глазами со страхом. Когда начинаю шевелиться, мне вдруг кажется, что я вижу недалеко притаившееся существо, а на самом деле это бьет луч света из прохода. Иду к нему. Необходимо использовать силу браслета, чтобы найти утраченные следы, но вместо этого, как мотылек, которого манит прекрасный отблеск белого луча, захожу в пещерку. Ее невысокий полукруглый потолок подпирают четыре колонны из белого известняка. В центре, на полу, лежит без сознания Мира, на нее льется невидимый источник тепла, а рядом клубится седой туман, из которого и вырываются эти маяки-лучи, всполохами разрывая пелену. Я устремляюсь к ней, как умалишенный, не задумываясь о том, что это может быть мираж, наваждение либо мое помешательство, а не Мира.

Но когда я падаю рядом на колени, то понимаю, что это она! Осторожно касаюсь ее щеки, провожу двумя пальцами, чтобы не задеть случайно клешней. Она неожиданно резко открывает глаза, смотрит на меня с удивлением и мучительно долго молчит.

– Мира, это ты? – тихо спрашиваю я.

Она приподнимается, вопросительно водит хризолитами-глазами по сторонам и опять смотрит на меня.

– Да… Майкл. Где я, то есть мы? Что это за место? – она с ужасом отстраняется, увидев привязанные к моим рукам клешни.

– Помнишь, в особняке я задал тебе вопрос, как скоро мы сможем увидеться? Ты помнишь, что тогда ответила мне за завтраком? Мира?

– Зависит от того, как скоро ты вернешься из этого мира. Да, я помню это. А почему ты спрашиваешь?

– Я исполнил твою просьбу. Я вернулся за тобой, – наконец я улыбаюсь от счастья.

– Где мы? Что с твоими глазами? – испуганно шепчет она одними губами.

– Долго объяснять. Скоро все закончится, мы вернемся домой, обещаю. Вот, держи, – я снимаю браслет с руки и надеваю ей на запястье. – Он работает как портал, один поворот по часовой, два против, но не забудь себе ясно представить свой дом, а иначе я не ручаюсь за пункт доставки.

– А как же ты?

– У меня есть запасной, – и тут же вынимаю из кармана браслет Доминика. Не мог же я оставить ему такое искушение. Наверняка он рвет и мечет сейчас, когда проснулся и, наконец, догадался о моем плане. Я-то знаю, он пошел бы за мной сюда, таков мой брат.

– Давай вместе, – говорит Мира и косится за мою спину.

Твари выползают из темноты, как черви, они обступают нас кольцом и недовольно шипят. Я причинил им столько вреда: убил, обвел вокруг носа, разозлил, довел до исступления. Теперь мне с ними точно мирно не разойтись.

– Давай, – рявкаю я и сам начинаю вертеть шарик на ее браслете. Когда нас ослепляет вспышкой, я еще держу ее за руку, но меня кто-то начинает тянуть. Пальцы на секунду размыкаются, и Мира бесследно исчезает. Меня держит Стив. Он тянет меня за талию, рывком отбрасывает в сторону и принимается ожесточенно пинать по ребрам и животу.

– Ты опять ее у меня забрал. Ну, теперь, парень, тебе точно не светит свет в конце туннеля. Я буду мучить и убивать тебя долго, – говорит Стив Риз с наслаждением.

– Очнись, Стив, – отвечаю я, скрючившись в эмбрион, когда он, прервавшись на угрозы, ненадолго останавливается. – Мы в другом мире, здесь ее у тебя никогда не будет. И даже убив меня, эти создания примутся измываться над тобой, чтобы утолить свой гнев. Ты труп, ты уже труп…

– Заткнись, – бьет он меня еще два раза по плечу, сильный удар приходится по позвонку. – Однажды я убежал в лес. Хотел показать сам себе, на что я способен, и не заметил, как оказался у особняка. Тогда произошла моя первая встреча с ними. Они полностью стерли мне память, но теперь, здесь, мне удалось по крупицам восстановить ее полностью. И знаешь что? Я им нужен! Они говорят, у меня великое будущее. Они обещали наделить меня силой, которая вам, людишкам, и не снилась…

– Не расстраивай отца. У тебя еще есть шанс вернуться к нему, я могу помочь тебе…

– А зачем?

Я начинаю орудовать клешней. Режу его икру до кости. Он вопит и валится на землю, пытаясь перекрыть поток крови, хлынувшей из раны. Я пытаюсь подняться, но тяжелая когтистая лапа пригвождает меня к полу. Еще одна тварь торопится сломать мое острое оружие и сорвать с руки браслет.

– Ты много чего у нас забрал, смертный, – шипит она. – Запомни, ты не всесильный, приготовься к Смерти!

Но я всаживаю в ее ногу смертоносный клинок, примотанный бинтами к руке.

Я вижу, как он выходит с другой стороны, отмахиваюсь от назойливой бестии сбоку, отталкиваю ту, которая только что топталась на моей груди, и бегу к проходу, пригибаясь, потому что он для меня низковат. И для них, кстати, тоже. Ползу вперед, слыша проклятия и стоны Риза-младшего. Никогда в жизни я не был так зол на себя и корил себя за то, что не взял его револьвер. Сейчас бы вернуться, да и всадить пулю-другую ему в череп.

По этой трубе я вылезаю в коридор, замечаю маячащие со всех сторон силуэты и тени, хрипение и предостерегающий вой. Включаю фонарик и бросаю его в сторону от себя. Бегу прочь, слышу в ушах удары собственного сердца и ни о чем не думаю. Я боюсь, что не сумею прокрутить шар вспотевшими пальцами, что они соскочат или я напортачу. Не могу, надо спрятаться, остановиться, а не бежать.

Хладнокровные убийцы преследуют меня. Я слышу, как стучат о камень их острые когти. Мечусь в поисках укрытия, но понимаю: его здесь ни за что не найти. Это их дом-крепость, их логово, и туннели они знают так же хорошо, как свои крючковатые пальцы. Загнанный в угол, я принимаюсь вытирать ладони об одежду, тру их с такой силой, что они становятся не просто сухими, а раскаленными и красными.

Начинаю двигать шар, но на предпоследнем щелчке он застревает.

– Черт, ну давай же! – ругаюсь громко, не обращая внимания на растопыренные клешни вокруг. Руку пронзает адская боль. Я кричу, из последних сил доворачивая шар, и растворяюсь в воздухе, в который раз оставляя тварей с носом.

Мира благополучно добралась до дома. Она встретила меня под ливнем, обхватила своими худыми пальцами мое небритое измученное лицо. Я старался не подавать вида, что мне чертовски больно, но под дождем кровь с моей одежды побежала ручейками на землю. Заметив это, Мира испугалась, нахмурилась, а я с улыбкой на устах рухнул ничком в грязь и затих.

Придя в себя, я увидел белый потолок. Я лежу на кровати полуголый, рука в бинтах, рана, по-видимому, обработана. Чувствую себя превосходно, могу и хочу двигаться. Я узнаю спальню Миры, но девушки поблизости нет. Слышу цокот когтей по паркету и вздрагиваю, но вместо двухметровой твари из-за угла медленно выходит волк-альбинос.

– Джек! – обрадованно восклицаю я. – Иди ко мне.

Он кидается в мои объятия, и мы какое-то время лежим вместе. Я бросаю взгляд на тумбочку. На ней лежит камень-хризолит. Здоровой рукой я сгребаю его и уношу с собой вниз.

– Мира, – зову я, но никто не отвечает.

Неожиданно мы сталкиваемся в дверях кухни. Она смущается, я притягиваю ее за талию к себе.

– Это точно ты? – недоверчиво спрашиваю Миру.

– Конечно, – отвечает она обиженно.

– Тогда скажи, что я тебе оставил перед нашим расставанием?

– Свое сердце…

Я хмурю брови.

– Нет, постой, кажется, было кое-что еще… Это хризолит, который я буду носить теперь как талисман, Майкл.

После поцелуя я спрашиваю у нее:

– Где мой брат?

– Он на улице, ждет тебя.

– Я скоро вернусь.

– Конечно…

– Доминик, – окликаю я брата, стоящего возле «опеля».

Он оборачивается с трудом, через силу. С такими серьезными ранами он не лежит, как приказал врач, а ходит. Хромает, но держится, скрипит зубами:

– Привет, – его губ едва касается улыбка. – Ты идиот, – накидывается он на меня, но ни сил, ни желания ругаться у него нет. – Зачем ты вернулся? Ты с ума сошел? А если бы они тебя убили?

Я подхожу к брату и крепко обнимаю его.

– Я должен был так поступить!

– А ты уверен, что Мира на самом деле та самая Мира? – ворчит он, и я понимаю всю глубину его переживаний.

– Уверен, – я наклоняю голову и прикусываю нижнюю губу. – Нет, конечно, нет. Я ни в чем уже не могу быть уверен, но надеюсь, что это она…

– Тебе должно быть известно, что слепая вера рождает самые серьезные последствия.

– Без надежды я бы умер, Доминик. И Мира тоже.

– Главное, чтобы она не оказалась той самой тварью, что однажды уже приходила к тебе в гости попить чаю.

Я вздрагиваю от страха: когда я нашел ее в пещере, я не использовал силу браслета и не могу утверждать, вели ли к ней следы.

– Мне нужен браслет, я знаю, как это можно проверить, – я поворачиваюсь к дому, но тут Доминик меня останавливает.

– Постой. Я приехал раньше, чем ты думаешь.

– И? – выговариваю я.

– Я от них избавился.

– Ты что? – кажется, я задохнулся от возмущения.

– Выбросил…

– Говори, где они, – рычу я на брата, готовясь схватить его за грудки.

– Чтобы у тебя не возникло искушения. Майкл, одумайся, твое фантастическое путешествие закончилось, и это счастье. Ты нашел ее, и теперь…

– И теперь ты заткнешься. Не ты ли мне только что твердил, что она ошибка. Кто позволил тебе распоряжаться браслетами? – тычу я пальцем ему в грудь.

– Тебе тоже никто не давал этого права!

– Не тебе об этом говорить. Ты не знаешь, чего они стоили мне, чтобы просто взять и избавиться от них, как от мусора!

Мы оба молчим и зло сверкаем глазами. Я сжимаю кулаки и ухожу.

– Стой, – кричит он. Я не хочу оборачиваться, но потом слышу: – Лови.

Я разворачиваюсь, и у меня в ладонях оказывается пойманный браслет.

– И без глупостей, ладно? – предупреждает он.

Я улыбаюсь, насколько позволяют кипящие эмоции, просовываю в него запястье и сразу нахожу на тротуаре следы, которые от одной мимолетной мысли о Мире убегают в дом. Я улыбаюсь брату:

– Только сгоняю к зеркалу. Хочу посмотреть, у меня до сих пор неотразимо фиолетовые глаза или нет.

– Да, – кричит брат, но я бесследно растворяюсь в воздухе.

Все-таки удобно использовать портал в повседневной жизни, особенно когда твоя помощь необходима самым близким и родным тебе людям. Есть вероятность, что мои прогулки на этом не закончатся. Куда бы ни завели меня мысли, я знаю, что каждую секунду буду находиться в опасности. Чувствовать себя свободным не значит летать. Когда перед тобой открываются запертые двери в другие миры, в любую часть света, это многого стоит. Насколько далеко меня заведет моя любознательность, мне неведомо. Знаю одно: все зависит от фантазии и смелости. Главное – не перестараться.

Доминик прав по-своему, и голос разума кричит о том, чтобы я немедленно прекратил использовать нераскрытую силу браслета в повседневной жизни. Но вот беда, я сросся с ним, привык, он как наркотик, продолжение мыслей и руки.

Я подхожу к зеркалу в ванной и вижу незнакомого человека. С таким переменчивым пронзительным взглядом и ускоренной регенерацией я, быть может, и правда теперь не совсем человек. Я снимаю бинты. Рана почти затянулась, от довольно большой дыры осталась тонкая розовая полоска. Но я все тот же, и если я начну баламутить местных жителей, они упекут меня навсегда сами знаете куда!

Джек бесшумно входит в ванную, трется о ноги и быстро выскакивает за дверь.

Мне никогда уже не забыть того, что было. Я рад, что остался жив и владею инструментом для телепортации. Но я предприму все усилия, чтобы местные власти до основания разрушили особняк «Темный бор». И тогда я буду спокоен за жизни тех людей, которые могут пострадать, хоть я их и не знаю. По-другому я не смогу. По-другому и не должно быть…

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg