«Об этом мы расскажем нашим детям »

Борис Хантаев Об этом мы расскажем нашим детям

«кому–то не нравятся,

но лишь от того,

что от мыслей избавится

сложнее всего»

Мы ехали уже три часа, а впереди было еще не меньше двух. Долгая дорога домой. Телефоны мы выключили, ведь мне хотелось просто поговорить, а не смотреть, как моя любимая насилует мобильник. О, да она всегда его трахает, причем в самой, что не на есть грубой форме. Залазит через телефон в одну из этих конченых социальных сетей, без которых мы уже не можем прожить, и сидит там пока не сдохнет ее маленький друг. А потом она меняет батарею и ее телефон, словно Иисус воскрешается, даря этому убогому миру свет. Она всегда в нем. Мы в ресторане, она в телефоне, пошли в кино, она смотрит в его маленький невинный дисплей. Даже когда мы занимаемся сексом, я пялю ее, а она пялит ее. Оля любит свой телефон больше меня, и меня это уже порядком достала.

Мы возвращались с отдыха, уставшие, но довольные, и все было хорошо, пока она снова не достала его. Это случилось на пироне, на ней была красная кожаная куртка и шарфик со снежинками, что когда–то подарил я. Мы ждали поезд, который отвезет нас домой. Моя рука была в кармане черного пальто, пальцы нащупывали аккуратную синею коробочку, в которой лежало золотое кольцо, с гравировкой «Я люблю тебя ветер». «Ветер» — так ее называл лишь я, она была очень ветреной и взбалмошной девушкой, возможно за это я ее и полюбил. Конечно, делать предложение на вокзале не самый лучший способ, но именно так когда–то поступил мой отец. Это случилось в дождливую ночь, когда ничего не подозревающая мама сошла с поезда Москва — Минск. Ее удивлению не было границ, когда отец, встав на одно колено, обнажил перед ней маленькое сокровище. Все это случилось тридцать лет назад, на этом самом же месте.

И вот теперь здесь стоял я, готовый совершить, наверное, самый важный поступок в своей жизни, а она залезла в телефон. В ту секунду, мне хотелось быть снайпером. Сидеть где–нибудь на крыше вокзала и через винтовку наблюдать, как Оля достает, чертов мобильник. Я был бы хорошим снайпером, и мне бы не составила труда попасть именно в телефон, не задев при этом любимой девушки. Я представляю ее лицо, когда ее маленький вибрирующий друг, разлетается на мелкие кусочки, прямо у нее в руках. Хочу, чтобы на подушечках ее пальцев остался мерзкий ожег, который бы напоминал, что секс с мобильником очень опасен и к добру не ведет.

— Может, отложишь его в сторону. Мне нужно кое–что тебе сказать — мой тон был спокойный, как у Будды во время медитации, и не что не предвещала беды.

— Ты говори, я тебя слушаю — произносит Оля, жадно взирая в маленький дисплей, словно там происходит нечто невероятное. Будто орава хоббитов насилует Белоснежку, у нее в телефоне, а той это нравится.

Мои пальцы с силой сжимают коробочку в кармане пальто, они становятся красными, а меня заполняет гнев. Хочется крушить и ломать, хочется выбросить кольцо в урну, а затем сжечь ее. Но вместо этого, я запихиваю его поглубже в карман, считаю до десяти и произношу:

— Давай отложим телефоны и просто поговорим, хотя бы эти пять часов, что будем в пути — слова из моих уст уже не такие спокойные, они похожи на крик о помощи, они напоминают стон удава, которому не дают, во время брачного периода.

Но она говорит, что ей нужно помочь подруге, что нужно следить за своей группой в вк. Нужно быть в курсе всех новостей. Оля еще много чего говорит, но я ее уже не слушаю, ведь все это бессмысленно, все это, мы уже проходили.

— Если ты продержишься пять часов без телефона, я подарю тебе пса.

Ее глаза начинают блестеть, о да, я знаю, чего хочет моя девочка. Она мечтает о собаке, похлеще малыша из той озабоченной сказки про Карлесона.

— Ты купишь мне хаски? — спрашивает Оля, и я киваю в ответ, хоть и понимаю, что все деньги ушли на обручальное, пока никому не нужное, кольцо.

Для нас я снял целое купе, ведь никто не защищен от того, что его соседом в поезде, станет какой–нибудь псих. Который всю дорогу будет казаться милым и безобидным толстяком, а на деле окажется коллекционером людских пальцев, которых у него в коллекции будет больше ста штук. С таким соседом ты больше не посидишь за компьютером и не позвонишь друзьям. Ведь у тебя больше не будет пальцев на руке чтобы набрать запрос я яндексе, или написать смс в телефоне. Блин, а такой сосед вполне мог спасти наши с Олей отношения.

Поезд тронулся, а мы удобно расположились в купе, под стук его колес о рельсы. Сняли куртки, и я уже начал думать, что все хорошо. Пока Оля не открыла рот, чтобы начать говорить о собаке. О ней она говорила с большим вдохновением, чем о чем–либо другом.

— У нее будут разного цвета глаза, а еще она будет очень умной, я научу всему ее сама — она говорила, а ее глаза блестели, наполнялись такой любовью и нежностью, что мне захотелось блевать.

Я помню, однажды затронул тему детей, так Оля сказала, что мальчика назовет Артемий, а девочку Катя, и это все. Зато про собаку она трещала без умолку.

— Хочу придумать красивую кличку, чтобы со смыслом — она продолжала что–то нести, про пса, которого не будет. И это все конечно было лучше, чем смотреть на ее игрище с телефоном, но все равно не достаточно. Я хотел поговорить с девушкой, которую люблю, именно поговорить, а не смотреть, как говорит она.

— Стоп — произнес я. И слава Иисусу, Будде, Аллаху, Разговаривающему банану, или другому неизвестному мне божеству, она замолчала. Затихла, и стала смотреть на меня, ждать моей реакции, в ее глазах читался интерес.

— Давай поговорим о чем–то другом — предложил я, а она все смотрела мне в глаза, и мне это нравилось.

— О чем?

— О нас.

В тот момент я многого ожидал, в моей голове вырисовывались достаточно интересные ситуации. Я представлял, во что выльется этот разговор. Возможно, по итогу мне даже захочется сделать ей предложение прямо в пути. А потом у нас, снова возможно, будет секс, безумный трах прямо в купе. И мы заляпаем его стены жидкостью, что выйдет из нас, а после, опустив голову, будем извиняться перед милой проводницей лет сорока. Это было бы настоящим приключением, что случается только в кино, и именно об этом мы бы потом рассказали нашим детям. И возможно предложение в поезде, а после и секс в купе стали бы новой традицией, что передавалась бы из поколения в поколение, в нашей семье.

Я ожидал многого, но никак не ожидал услышать:

— Я не хочу говорить о нас — эти слова Оля произнесла с удивительным спокойствием, практически без эмоций. Они вылетели из ее уст с той интонацией, с которой обычно в мультиках говорят мудрые черепахи. И мне вдруг захотелось сварить из этой черепахи суп.

— Почему?

— Просто не хочу и все тут.

Она как будто поставила точку, поставила точку в нас. Мне не хотелось спорить, мы и так часто ссоримся по пустякам. Спорим из–за того, кто первый пойдет в душ, или на какой сеанс мы отправимся в кино, но эти ссоры мелкие, по крупному мы не ругаемся никогда. Наши отношения чем–то напоминают Россию и Беларусь, я Россия, ведь больше, а она Беларусь. Вроде и сложности у нас есть, и взгляды порой расходятся, но мы никогда не пойдем друг на друга войной.

Мне хотелось сделать предложение и заняться сексом в купе. Поэтому мы стали говорить, о кино, о музыке, о книгах, что каждый из нас прочитал. Обо всей той чуши, о которой мы говорили уже не раз, и которой все обычно затыкают неловкие паузы. На самом деле мне кажется, что эти, так называемые, минуты молчания лучше убивать не бессмысленными разговорами, которые никому не нужны, а чем–то неординарным и необычным. Допустим, идете вы по улице, и вдруг из–за угла появилось неловкое молчание. Оно одето во все черное, и от него веет холодом, а еще жутко воняет, как от дохлой псины, что долго лежала на жаре. И вы вместо того, чтобы игнорировать его, переключившись на пустой разговор, удивляете его. Повергаете неловкое молчание в шок. Начинаете приседать, или громко петь гимн вашей страны, а еще можно спустить штаны и хорошенько передернуть, это точно удивит любое неловкое молчание.

Любой пустой разговор заканчивается, любая беседа не о чем, надоедает.

Шел уже четвертый час нашей поездки, еще не много и мы будем дома. Еще не много и я не успею сделать предложения, и нам не хватит времени на безумный секс. Еще чуть–чуть и традиции, которая передавалась бы, из поколения в поколение сделают аборт.

Оля сидела напротив меня, ее пальчики аккуратно стучали по стулу. Она смотрела в окно, на деревья, что проносились мимо нас, на города и деревни, в которых мы еще не были. Возможно, это был подходящий момент. Я взял ее за руку, и был готов уже сказать заветные слова, как она отвернулась и посмотрела на свою сумочку.

— Я только посмотрю, кто мне написал — промолвила Оля, и ее слова для меня стали выстрелом с малокалиберного дамского пистолета. Из моих ушей потекла кровь. Злость захлестнула меня полностью, я стал вулканом, который был уже готов изрыгнуть свою лаву.

Она достает свой телефон, не продержалась без него и пяти часов. Мне почему–то вспоминается толстяк, что коллекционирует человеческие пальчики. Я закрываю глаза, считаю до десяти, не помогает. Тогда я представляю, как подхожу к ней. Моя левая рука сжимает ей горло, а правая бьет тыльной стороной ладошки по лицу. Этот шлепок четко отдается у меня в голове, и на моем лице появляется улыбка. Представляю, как из ее губ, начинает сочиться кровь, она падает мне на ладонь, что все еще сжимает хрупкую шею моей девушки. Тогда я беру ее за волосы и, приподняв вверх, бью головой об столик, по которому еще пару секунд назад стучали, ее аккуратны ноготки. Теперь кровь идет не только из ее губ, теперь она повсюду. Лицо красивой девушки превратилось в кровавую маску, и это безумно меня радует. Я даже чувствую возбуждение, чувствую, какой мой друг оживает, и просится наружу. Не знал, что насилие может так возбуждать.

В своих фантазиях я не хочу останавливаться, поэтому не открываю глаза. Оля орет, из ее глаз, сквозь толстый слой крови, пробиваются слезы, но мне на них плевать. Я смотрю на ее руки, а точнее на пальцы, что вцепились в нижнюю полку купе. Сейчас мне хочется только одного, и я это делаю. Беру ее ладонь, она такая нежная, и оттягиваю ее пальцы, словно хочу дать кому–то фофан. Я берусь сразу за четыре пальца, ведь они у нее такие маленькие. Мне слышится скрежет зубов моей девушки, но это ни сколько меня не останавливает. Я оттягиваю ее пальцы настолько, что слышится хруст, а затем я оттягиваю их еще сильней. Это хруст напоминает ходьбу по снегу зимой, только он более звонкий и приятный. Была бы моя воля, я бы вечность слушал только его. Но даже этот хруст, в моей фантазии, меня не остановил, я продолжаю оттягивать ее пальцы, не смотря на неистовый крик девушки. Это продолжается, пока из ее кожи, сквозь мясо и кровь, не появляется белая кость. Она вылезает на указательном пальце. После этого я принимаюсь за вторую ладонь. Наверное, сломать своей девушки пальцы, это хороший способ убить любое неловкое молчание.

Я слышу, как дверь нашего купе открывается, слышу какие–то крики и стоны. Слышу, как кто–то говорит:

— О, боже.

А затем открываю глаза, прекращаю свою безумную фантазию и возвращаюсь в серую реальность.

На меня с ужасом смотрит проводница, и еще несколько пассажиров, а я не могу понять, что произошло. А затем я вижу ее, вижу ее лицо, измазанное кровью, вижу ее ладони, со сломанными пальцами. Смотрю на свои руки, они все в крови. Я не понимаю, что произошло. Это же была всего лишь фантазия, или все–таки нет?

* * *

С того случая прошло пять лет. Мы до сих пор вместе с Олей и у нас все хорошо. Она не подала заявление в суд, а я сделал ей предложения. Это случилось в тот же день, когда она лежала в больнице. Оля улыбнулась и сказала мне «Да». Она сказала, что прощает меня, потому что любит, любит по настоящему, как в кино. Через год у нас родился сын, мы назвали его Артемий. Пока он еще маленький, но когда подрастет мы расскажем ему эту историю. Пусть знает, что настоящая любовь может преодолеть абсолютно все.

Оля больше не лазит в свой телефон, ее пальцы так и не удалось восстановить, и я этому рад. Теперь мы счастливы, ну или почти счастливы. Она часто бегает. Бегает по утрам, по вечерам, а иногда и днем. Это ее новое увлечение, долбанный бег, я ненавижу его. Она слишком много тратит на него своего времени. Я хочу, чтобы она всегда сидела дома, чтобы она была моей, а не отдавалась какому–то бегу. Лучше бы у нее был любовник, его хоты бы можно убить, а как уничтожить бег?

Иногда я закрываю глаза, и представляю, как прихожу домой с молотом. В этих фантазиях, я разбиваю в пыль, ее коленные чашечки, ее ступни. Превращаю в белый прах все кости в ногах своей жены, все ради нашего будущего. Но это всего лишь фантазии, и им вряд ли стать реальностью.

Хотя …

THE КОНЕЦ

Оглавление