Олимпия (epub) - Олимпия 286K (книга удалена из библиотеки) (скачать epub) - Артем Юрьевич Тихомиров

Содержание

Cover Page

Содержание

Олимпия

Олимпия

Артем Тихомиров

Артем Тихомиров

Олимпия

 

Высшие и низшие, господа и рабы — вот истинный порядок вещей

 

Меандр Великий, законотворец

 

 

 

Часть первая

Страх

 

1

 

Лима хорошо слышала слова старого Полифема:

— …нам снова объявили войну…

Она выглянула в дверной проем, чтобы узнать, с кем он разговаривает.

— Кому-то опять не повезет, — добавил старик, почему-то глядя на свои руки. Напротив него стояла Кадия, высокая илотка[1], переведенная недавно из Северного сектора[2]. — Хорошо, что моя семья давно мертва… — По его губам пробежала бесцветная улыбка.

Не сказав ни слова, Кадия кивнула. На ее неподвижном лице тускло горели темные глаза. С первого дня она казалась Лиме просто живой куклой, которая делает только то, что надо и не выходит за рамки обязанностей. И лишнего слова от нее не услышать, тем более шутки или смеха.

На этом разговор закончился. Полифем оправил бороду и побрел по длинной дорожке, уходящей к дальнему краю купола. Уже через несколько шагов старик исчез за поротом, скрывшись в густых зарослях.

— Почему ты стоишь? — спросила Кадия. Она появилась прямо перед Лимой, и, застигнутая врасплох, девушка попятилась.

— Ничего…

Кадия взирала на Лиму с гневом и подозрением. Затем перевела взгляд на ее желтый комбинезон, расстегнутый на груди. Расстегиваться — не по форме. И подгибать штанины тоже. За это могут влепить выговор или даже наказать штрафом, в иных случаях, нарушителю грозит трехдневный срок в тюрьме. К счастью для Лимы, до заключения дело еще не доходило.

Теперь, судя по взгляду Кадии, все могло измениться.

— Бездельничаешь, — прошипела та, качая головой.

— Вы донесете на меня? — спросила Лима.

Кадия прищурилась, бросила взгляд на щетку, которую девушка держала в руке.

— Я наблюдаю за тобой все то время, как меня перевели. Твоя работа самая простая, но ты пользуешься любой возможностью делать ее плохо. — Она выставила указательный палец и нацелила его Лиме в грудь. — Простой убирай мусор!

Это была самая длинная речь Кадии с момента появления в оранжерее.

Подарив девушке презрительный взгляд, илотка повернулась, чтобы уйти, но неожиданно Лима схватила ее за предплечье.

Кадия замерла, превратившись в статую, и процедила:

— Что это значит? — Между словами она оставила достаточно места.

Но Лима не разжала пальцев.

— Я только хотела спросить, в каком секторе будет охота? Уже объявили?

В ответ Кадия вырвала свою руку и подошла к девушке вплотную, глядя сверху вниз.

— Ты, должно быть, выжила из ума, если ведешь такие разговоры!

— Я просто хочу знать. Это плохо? — спросила та.

Кадия поразилась настолько, что долго не могла ответить.

— Тебе семнадцать лет, девочка, но ты… Эфоры[3] никогда не говорят, где нанесут удар. Это случится в любом месте и в любое время…

Лима не сдавалась.

— Вы говорите неправду. В прошлом году объявили.

Кадия посмотрела по сторонам, точно боялась, что ее поймают на воровстве, но ее страх был не таким уж глупым. У любых стен бывают уши, говаривал отец Лимы, а у некоторых и глаза.

— В прошлом году… — Кадия понизила голос до шепота, еле шевеля губами, — Южный сектор был наказан за неповиновение.

— Какое?

Глаза высокой илотки сделались большими и круглыми.

— Как ты… как ты можешь задавать такие вопросы? Девочка, ты в своем уме? — Она подняла руку, чтобы пощупать ее лоб, но Лима мягко отстранилась.

— Не нужно. Вообще-то, я не сумасшедшая.

Здесь Кадия отшатнулась, из ее рта вылетел нервный смешок.

— Ага! Ага, я поняла! Ты провокатор! Но нет! Я ничего не говорила!.. Я всего лишь работаю! — Теперь она стала буквально серой от страха.

— Но постойте… — Лима шагнула к ней, хотя и сама не знала, что собиралась делать — может, обнять?.. — не нужно бояться… — она тоже перешла на шепот, — я не провокатор…

Кадия выпрямила спину. Теперь ее движения стали какими-то деревянными, резкими, она походила на марионетку, управляемую при помощи ниточек.

— Я только работаю! — громко сказала женщина, неизвестно к кому обращаясь, и быстро зашагала прочь.

Чувствуя стыд и досаду, Лима сделала последнюю попытку остановить ее, но Кадия уже ушла. Зеленые джунгли, буйно растущие под куполом, поглотили желтый комбинезон илотки.

Лиме ничего не оставалось, как только вернуться к работе.

Кадия не отличается от остальных, ей кругом мерещится опасность. Кто знает, что бедняжке пришлось пережить в прошлом…

Лима прикусила губу.

Итак, нацепить маску безразличия. Не выделяться, не провоцировать, не привлекать лишнее внимание. Отец неустанно твердит ей об этом, зная, насколько Лима бывает надоедливой и любопытной. Даже в свои семнадцать она зачастую вела себя как маленький ребенок, не в силах избавиться от старых привычек. Не пора ли вырасти и повзрослеть, наконец? Для илота, говорил отец, длинный язык — первейший враг, и чем раньше илот запомнит эту простую истину, тем лучше.

Лима понимала, что в очередной раз дала маху. Должно быть, Кадия думает о ней сейчас самое плохое. Прослыть провокатором куда хуже, чем быть им на самом деле…

Она вспомнила посеревшее от страха лицо женщины и почувствовала холодок, пробежавший на спине. О чем думала Кадия в тот момент? Какие воспоминания всколыхнул в ней этот безотчетный страх?

Нужно поговорить с Полифемом. Может быть, он, кому Кадия доверяет, замолвит за Лиму словечко?

Девушка огляделась. В этом отсеке оранжереи, разделенном надвое прозрачной перегородкой, больше никого не было. Во влажной и жаркой тишине звук пластиковой щетки давал громкое и неприятное эхо.

Лима подмела бетонную плиту по обеим сторонам от двери, собрала мусор в совок, и пошла к западной части отсека. Там стояла ее тележка с инструментами. Лима опорожнила совок в пластиковый пакет, развернула тележку и покатила ее через дверь во внутренний двор. Двор был заперт между четырьмя большими геодезическими куполами, которые полностью закрывали обзор, за исключением участка неба над головой.

Лима дошла до небольшого сарая с бетонными стенами, где хранился инвентарь уборщика. Открыв ключом, она толкнула тележку внутрь.

 

 

2

 

Места было мало, но как раз это Лиме и нравилось. Здесь никто не видел ее и не знал, чем она занимается. В своем убежище девушка могла хотя бы на время отгородиться от остального мира и просто посидеть в тишине. Лима считала, ей крупно повезло попасть в оранжерею, а не, скажем, на фабрику с ее шумом, грохотом и толпами людей. Там уже точно негде было бы уединиться.

На стене у полок висело сегодняшнее расписание. Лима взяла карандаш, сделала в нем пару отметок. После уборки ей предстояло носить мешки с грунтом. Работа нелегкая и однообразная — такую она оставляла на потом, если Полифем, руководитель всего хозяйства, не подгонял.

Чего же ей по-настоящему хотелось, так заниматься цветами, но для этого нужно учиться, стажироваться у мастера и получить квалификацию. Если все сложится удачно, в будущем она станет такой же, как Полифем. Даже в свои годы он не утерял мастерства, и его руки были воистину волшебными. Сколько сортов цветов ему удалось вывести за свою жизнь? Наверное, Полифем и сам не помнит. Да, Лиме выпал счастливый жребий очутиться по его крылом.

Девушка сняла перчатки, положила их на полку и посмотрела на себя в зеркальце, висящее на стене. Комбинезон расстегнут. Не по правилам. Бесполезно объяснять, что в нем слишком жарко. Для поборников порядка, подобных Кадии, такие вещи, видимо, сродни кощунству. Особенно подвернутые штаны. Глупости какие... Вот Полифем никогда не делал ей глупых замечаний, зато всегда предупреждал, что может прийти проверяющий, которому лучше на глаза не попадаться.

Лима вздохнула и развернула штанины обратно. Ладно, если Кадия так хочет, она будет одета по форме.

Старик умел передвигаться бесшумно, и ему снова удалось застать Лиму врасплох. На стук в приоткрытую дверь она развернулась стремительно. Не то чтобы каждую минуту Лима ждала нападения, просто такая у нее была реакция.

— Я только на минутку зашла, — сказала девушка, беря другие перчатки, в которых было лучше таскать мешки. — Уже иду…

Старик покачал головой.

— Не торопись, Лима. Никуда твоя работа не убежит, — сказал он.

Девушка замерла.

Полифем осмотрел ее сарайчик и улыбнулся.

— Здесь довольно уютно, а я все думал, почему ты здесь отсиживаешься?

Лима кашлянула.

— Если вам это не нравится, я могу…

— Не бери в голову. Я не про это. — Старик взял стул, стоявший в углу, и сел на него, растирая колени. — Знаешь, думаю, мне надо ускорить твое обучение, — прибавил он, — хочешь?

— Еще бы! — выпалила она. — Конечно!

Полифем смотрел в пол, покачивая головой.

— Чувствую, мне осталось не так много… Пятьдесят лет среди цветов, а начинал я, когда мне было… двадцать. Как раз получил вольную, вместе с отцом. Он был рабом в Олимпии… Неплохо, да?

— Еще бы, — покраснев, отозвалась Лима. — Значит, вы научите меня всему?

— Сколько успею, — ответил старик. — Ты способная, хотя, надо заметить, бываешь удивительно безалаберной. Это поправимо, ничего. Причина в твоем неумном любопытстве, да?

— Да, — призналась Лима. — И отец так говорит. И все. И вечно я лезу куда не надо и задаю дурацкие вопросы. — Она попыталась найти его взгляд, но Полифем предпочитал смотреть в сторону. — Кадия рассказала вам?

— Да.

— Я извинюсь, — предложила девушка искренне, хотя эта мысль показалась ей вдруг нелепой. Извиняться? С чего вдруг? Вот если бы она и вправду была провокатором, то другое дело…

— Я побеседовал с Кадией, — заверил старик. — Объяснил, что ей нечего бояться.

Лима мяла в руках перчатки.

— Вы говорили про охоту, а я случайно подслушала. Думала, Кадия тоже кое-что знает.

Старик только сейчас посмотрел на нее.

— Ты больше не ребенок, тебе скоро восемнадцать. Понятно, ты имеешь право знать.

— В прошлом году охоту проводили в Южном секторе, — перебила его Лима, — а в этом нет?

— Прошлый год, — поморщился Полифем. — Прошлый год был плохим для Южного сектора. Их наказали за волнения, за неподчинение и дерзость. Эфоры решили официально объявить, кто будет целью, чтобы напугать смутьянов. Лишить надежды. Преподать урок другим секторам. Освежить в горячих головах мысль, что Олимпия сильнее всех и каждый, кто посягнет на ее власть, получит по заслугам. — Старик помолчал, разглядывая узоры на своих натруженных ладонях. Узоры эти напоминали трещины в земной коре. — Урок получился очень наглядным.

Лима помрачнела. Она помнила телетрансляции с охоты, которые нельзя было пропустить: за неисполнение этого закона полагалось наказание. Ей приходилось смотреть, как вооруженные до зубов гоплиты[4] устраивали резню в домах илотов. Они просто приходили в какой-нибудь квартал и бросали жребий, кто будет жертвой сегодня. Дом могли сжечь вместе со всеми жителями, могли выволочь всех на улицу и отрубить несчастным головы перед толпой соседей.

Лима видела, как повесили целую семью с тремя маленькими детьми. Свидетели радостно хлопали расправе под дулами автоматов и благодарили убийц за оказанную честь.

Обычно охота длится месяц. В последний день над главной улицей Блока 7, главного города Южного сектора, появился боевой вертолет. Он пролетел над толпой, идущей на работу на фабрику, поливая безоружных людей свинцом. Лиме это кровавое безумие снилось до сих пор. Части тел, кровь, реками бегущая вдоль тротуаров, и крик, такой, какой невозможно забыть никогда.

— Вы правы, — шевельнула Лима помертвевшими губами. Часто именно то, от чего хочешь избавиться всеми силами, никак не желает уходить. Видимо, резня в Блоке 7 останется с нею на всю жизнь. — Урок был наглядным…

Она сжала зубы. Ей вспомнилось лицо отца, когда он смотрел прямой эфир…. У Лимы не нашлось бы слов, чтобы его описать.

И с той поры отец изменился.

— В этом году новая охота, — сказал Полифем, возвращая Лиму из царства скверных грез. — Никаких особых условий еще не объявили, и, думаю, все пройдет по старой схеме. Просто никто не будет знать, откуда придет смерть и кто станет жертвой.

Особые условия по традиции оглашал Верховный Правитель. Чтобы принести илотам «радостную» весть, он сам выступал по телевидению. Лима помнила, например, что три года назад гоплиты, посланные в округа, убивали каждого десятого. Называлось это децимацией. Два года назад они отбирали для снятия кожи только мужчин тридцати лет. По словам Правителя подобные меры необходимы для усиления связи между илотами и их хозяевами, для упрочнения единства всех людей. В школе был даже целый курс по истории охот, полный кровавых подробностей и назидательных речей. Учительница, сама потерявшая когда-то всю семью, рассказывала детям, насколько важен этот старый обычай. Лима до сих пор не могла постичь, как можно спокойно говорить о таких вещах.

— Кадию перевели из Северного сектора, — тихо сказал Полифем. — Если бы она не была ценным работником, ее бы убили вместе со всеми.

— За что?

— Она жила в многоквартирном доме. Однажды нагрянула облава — каратели окружили здание, начали тотальный обыск, а потом вывели всех на улицу. Сверяли данные регистрации, одних отводили налево, других направо. Кадия оказалась в правой группе, и командир карателей объяснил им, что отобраны только представляющие ценность илоты. Левую группу расстреляли через минуту.

— За что? — повторила Лима.

Полифем повел рукой в воздухе, словно рисуя какой-то знак.

— Говорили, кто-то из своих донес, что в доме хранится опасная литература.

— И ее нашли?

— Нет. Насколько Кадии известно, — отозвался Полифем.

— А остальных… то есть «ненужных» убили в назидание?

— Как обычно.

— И ее семью?

— Да. Мужа и двоих сыновей-подростков. Лима, пойми, наконец, это норма жизни. Чем быстрее ты осознаешь, тем лучше.

Девушка уставилась на него, на миг ослепнув от немыслимого, ранее неиспытанного прилива ярости.

Но ярость ушла быстрее, чем Лима успела произнести хоть слово. Осталась только холодная дрожь в плечах.

— Мы — илоты. Наши жизни принадлежат Олимпии, — подытожил Полифем, говоря с ней, словно с глупым ребенком. — Я хочу, чтобы ты начала вести себя осторожнее. Не задавай слишком много вопросов, особенно говоря с людьми, которых не знаешь. Не поднимай опасных тем и не давай оценок, отличных от общепринятых. В каждой компании может найтись доносчик. Он отправит тебя на смерть за лишние сто грамм жира, добавленных к пайку, его не остановит ни твоя молодость, ни твоя красота. Ценность жизни ребенка-илота еще меньше, чем илота-взрослого. Взрослый илот, обладающий нужными навыками, может спасти себе жизнь, подобно Кадии. Подросток без квалификации, как ты… легкая мишень. Я хочу, чтобы ты хорошо это запомнила. Твой отец наверняка говорил тебе то же самое…

Лима раздраженно выдохнула.

Говорил! Говорил и говорит постоянно! А теперь еще и Полифем.

Да, конечно, она знала, что илоту выжить нелегко, но такова уж была ее натура. Всякий контроль сверх меры, всякое давление всегда вызывало в ней бурю возмущения. Лима научилась сдерживать себя, но если бы кто-то знал, что, бывает, твориться у нее в душе… Иногда она представляла, в кого бы превратилась, будучи олимпийкой. Чего могла бы достичь, имея настоящую свободу…

Опасные мысли. Опасные в любое время.

Впрочем, у илота есть шанс стать небожителем, но он слишком мал и для большинства совершенно недоступен. Лима ни разу не задумывалась над тем, чтобы сделать хотя бы попытку.

Девять илотов из десяти лишались жизни, едва ступив на дорожку, ведущую к вершине Олимпа.

Полифем протянул руку и сжал пальцы на запястье Лимы.

— Эта охота пройдет в независимости от наших желаний. Гоплиты утолят жажду крови и уйдут, а мы заживем по-своему. Так было всегда.

— Не всегда, — пробормотала Лима, но тут же прикусила губу.

Полифем прищурился, снисходительно улыбаясь.

— Знаешь, — сказал он, видя, как девушка смущена и зла на саму себя. — В древней истории больше вымысла, чем правды.

— Тогда… — Лима посмотрела на него. — Тогда зачем нам преподают ее?

— Что ты имеешь в виду?

— Нам рассказывают о существующих порядках, о том, как все начиналось и благодаря кому, но все мы знаем, что еще раньше было по-другому…

— Ах вот ты о чем, — пробормотал Полифем. — О мире до Великого Переустройства.

— Да. В те времена не было илотов и рабов. Олимпийцев тоже. Мы… — Лиме с трудом дались эти слова — из разряда наиболее опасных, за которые можно поплатиться очень жестоко! — Мы же были свободны. Все мы… — прибавила она шепотом.

Старик поджал губы и повернул голову в сторону открытой двери сарайчика.

— Здесь нам лучше закончить.

Лима сжала челюсти. Да, она сделала глупость, и будь на месте Полифема ее учительница истории, выговором бы дело не ограничилось.

— Я только хотела сказать, что они могли бы вовсе убрать это из школьной программы. — Упрямства Лиме было не занимать. — Разве воспоминания о былой свободе не дают нам надежду?

Полифем долго смотрел на нее, долго и пристально.

— В другие время, при других обстоятельствах твой ум и твое сердце сослужили бы тебе хорошую службу, — сказал он, поднявшись. — Но ты илотка. Ты собственность Олимпии. Так будет всегда. Помни, о чем я тебе говорил. — Старик вышел из сарайчика и посмотрел на небо. — Когда закончишь таскать мешки, приходи ко мне. Начнем заниматься садоводством вплотную. Ты поняла?

— Да, — буркнула Лима.

Полифем повернулся и зашагал к одному из куполов. Девушка наблюдала за ним, пока он не покинул внутренний дворик.

Лима села на освободившийся стул. Голова гудела, мысли двигались хаотично. Ей столько хотелось сказать, так много спросить, но Полифем просто оборвал разговор. Почему? Здесь никого нет, никто не подслушает. Конечно, у стен есть уши, однако Лима не верила, что в оранжерее, где выращивают цветы, кто-то будет ставить аппаратуру для слежки. Тут и работают-то всего пять человек.

С некоторых пор отец тоже уходил от разговоров на опасные темы, хотя раньше, казалось, наоборот, стремился к ним. Словно ему было важно привить дочери определенный образ мысли, сделать так, чтобы она не выросла в безразличное, живущее в постоянном страхе существо.

Наверное, все изменилось после резни в Блоке 7. Лима не помнила, чтобы с той поры отец когда-то заговаривал о недозволенном, а когда она сама поднимала одну из «этих» тем, он стремился замять разговор.

Неужели он настолько боится? Отец, всегда казавшийся ей образцом мужества в любых ситуациях?

Теперь Полифем вел себя точно так же. Дойдя до определенной границы, он просто струсил.

Или, может, старик не настолько доверяет Лиме и опасается доноса?

Ерунда.

Лима встала и натянула перчатки. Раньше ей казалось, что когда она вырастет, многое встанет на свои места, что найдутся ответы на вопросы, которые ребенок разрешить не в силах... И вот ей почти восемнадцать, она на пороге окончательного перехода во взрослую жизнь, но ясности нисколько не прибавилось. Лима не могла укротить хаос в своей голове, и никто не хотел дать ей совет. Все ограничивалось лишь увещеваниями не высовываться.

Часто однообразная и тяжелая работа помогала ей избавиться от назойливых мыслей. Так было и сейчас. Лима радовалась возможности сосредоточиться на чем-то, что не требует умственной усилий. Правда, к концу дня, когда куча мешков с грунтом перекочевала со склада в оранжерею, все тело у нее болело. Мышцы ныли, а кости, кажется, начали скрипеть.

Тем не менее, Лима пришла к Полифему в офис. Старик оторвался от компьютерного терминала, где тестировал программы климат-контроля куполов, и сказал:

— Не сегодня, Лима, иди лучше домой. Я тебя отпускаю.

— Я могу заниматься, — возразила девушка, уже собираясь устроить скандал.

— Завтра. Завтра мы начнем прямо с утра, — уверил ее Полифем, взглядом предупреждая возможную бурю возмущения.

Лима сдалась. В самом деле, таскание мешков изрядно ее утомило. Будет чудом, если завтра утром она без проблем встанет с постели.

Отвернувшись, старик добавил:

— Кстати, сегодня вечером обязательный просмотр обращения Верховного Правителя. Думаю, что-то про новую охоту. И будь осторожна.

Лима ничего не ответила и вышла за дверь с ледяным комков внутри. Все-таки обращение будет. Очередная порция «ободряющих» новостей для илотов, словно им мало все-то того ужаса, в котором они живут.

Она быстро переоделась, забросила рюкзак с вещами на спину и покинула оранжерею.

 

 

3

 

Блок, к которому была приписана Лима, официально именовался Блок 3 Восток, но илоты называли его просто — Город.

В далекие времена, до Великого Переустройства, на земле существовали самые разные города со своими названиями, но этот пережиток прошлого давно отброшен за ненадобностью. Все, кроме Олимпии, имело стандартизованное обозначение, состоящее, главным образом, из цифр. Например, дом Лимы обозначался: 5-4-15. Первая цифра — район, вторая — улица, третья — само строение. Планировка Блоков изначально предполагала строгую геометрическую структуру, подобную сетке, и если посмотреть на Город с высоты, можно увидеть, что время почти не изменило ее. Лишь некоторые позже возведенные здания на окраинах разрушали математическую гармонию.

В центре Блока находилась Управа, в ней работали чиновники низшего уровня, из тех же илотов, прошедших кадровый отбор в Олимпии. В их обязанность входило четко выполнять спускаемые сверху предписания и помогать верховной власти во всех ее начинаниях на местах.

Здание Управы было стандартной по форме коробкой с небольшой площадью у главного входа. Посреди площади высилась каменная стела, символизирующая мощь Олимпии. В случае необходимости, она могла служить также в качестве эшафота, где казнили преступников. По словам отца, на его памяти экзекуция в Блоке 3 Восток была всего однажды: одного контрабандиста высекли кнутом у всех на глазах, потом застегнули ему ошейник и отправили в Олимпию. Там этот человек должен был провести остаток дней в рабстве.

Лима спросила тогда, что значит «контрабандист». Отец объяснил: тот бедолага ввозил в Город украденную со складов провизию и организовал самый настоящий черный рынок сухих пайков. Еще легко отделался, заметил тогда отец, а могли и голову отрубить или живьем содрать кожу. В общем, эшафот на главной площади Блока бездействовал, что никогда не было предметом скорби горожан. Смертей и бесчинств со стороны олимпийцев им и так хватало.

Оранжерея находилась в полутора километрах от городской черты. Поблизости не было жилья или других предприятий, только лес и поле. Когда Лима впервые увидела это место, то подумала, что вытянула счастливый билет. Кто из чиновников в Управе наугад выбрал ее карточку из общей кучи, она не знала, но его рука оказалась легкой. Лима боялась попасть на фабрике и всю жизнь провести на отупляющей однообразной работе. Она хорошо знала, каково это. Фабрика убила ее маму. Причиной смерти врач назвал переутомление и злокачественное малокровие, нарушившее работу сосудов головного мозга. Медицинская помощь в Блоках всегда поддерживалась на низком уровне, и не могло быть и речи о лечении таких тяжелых больных. Врач откровенно признал, что бессилен. Хорошее питание в самом начале болезни могло бы остановить процесс, но паек, выдаваемый хозяевами, был откровенно убогим. Что до денег, то платили илотам мизер, которого едва хватало на всякие мелочи вроде предметов личной гигиены.

В общем, отец сделал все, чтобы спасти маму. Лима видела, как отчаянно и мужественно он бьется с бедой, но все оказалось бесполезно. Тетя Лимы, его сестра, помогала, чем могла, хотя ее семья нуждалась не меньше.

Вереница отчаянных дней закончилась, когда у дома номер пятнадцать остановилась черная машина похоронной команды. Она забрала тело мамы. Илотам не позволялось хоронить своих мертвых. Их отвозили в крематории, где сжигали, чтобы потом пустить пепел на удобрения.

Лима смутно помнила тот день, он прошел для нее словно в тумане. Сильнее всего запомнилась тупая ноющая боль в груди и страх, серый, обволакивающий, не имеющий границ. Страх, заполонивший для Лимы весь мир.

Прошло шесть лет. Время поработало над ее душевными ранами, но кровоточить они не перестали. Достаточно было незначительного толчка, чтобы воспоминания вспыхнули с прежней силой. К счастью, ненадолго. Лима научилась худо-бедно с ними справляться.

До Города она обычно добиралась на автобусе, в который садилась на пустынной остановке у края шоссе. Встав под бетонный навес, она заметила, как первые капли дождя мелькают в воздухе. Ветер задул сильнее, заставляя Лиму поднять капюшон куртки. После разнообразного и насыщенного цветами мира оранжереи все кругом казалось тусклым и противным. Хотелось закрыть глаза, чтобы ничего этого не видеть.

 

4

 

Автобус прибыл минут через десять — старая колымага, раскачивающая на ходу, точно баркас на сильных волнах. Выпустив в Лиму облако выхлопных газов, он открыл двери.

Девушка вошла, наверху задержалась, показав свою проездную карточку считывающему устройству, светящему злым красным глазом. Водитель, женщина с круглыми щеками и пустым взглядом, никак не отреагировала на ее появление. Лима прошагала по проходу между сиденьями и заняла место наугад, возле окна. Автобус оказался совершенно пустым. Что ж, толика везения иногда перепадает и ей.

Слыша скрип и скрежет, Лима отвернулась и стала смотреть в окно, прочерченное блестящими линиями крошечных капель. Автобус некоторое время катил на запад, по прямому, как палка шоссе, и пока он не повернул направо, Лима не могла видеть привычный силуэт Олимпии.

Гигантский конусообразный город почти скрылся в серой дымке, его вершина и вовсе терялась в облаках. Там жили самые могущественные олимпийцы — Верховный Правитель, эфоры, знать. Там они проводили всю жизнь, взирая на ничтожных илотов сверху вниз и решая их судьбы. Вершина этой искусственной горы стала несокрушимым оплотом небожителей, и даже рядовые олимпийцы из нижних уровней, мало что знали о нем. Своя иерархия существовала и у хозяев, однако, в отличие от илотов, жители Олимпии могли менять свое положение в ней. Солдаты или ученые, чьи достижения имели ценность для правящей элиты, вознаграждались более высоким статусом. С низших уровней чемпионы продвигались наверх, но добирались не все — конкуренция между олимпийцами была жестокой. В иных случаях не обходилось и без убийств, и особо рьяных охотников до благ не останавливали даже суровые законы. Кому надо, тот все равно пройдет по головам, сказал однажды отец Лимы. Он редко говорил про Олимпию, но каждый раз в его глазах вспыхивала ненависть, чистая и ничем не замутненная. Это то, что остается лишенным практически всех прав илотам: ненавидеть. Этого чувства не в состоянии у них отобрать никто.

Взгляд Лимы всякий раз возвращался к Олимпии. Блок 3 Восток входил в число городов, расположенных довольно близко к ней, и в ясную погоду, при ярком солнце, громадный конус можно было рассмотреть во всех деталях.

Цитадель страха не давала илотам забыть о себе ни на секунду. Всякий раз, выходя на улицу, это первое, что видит человек, и последнее перед тем как вернуться домой и задернуть шторы. Лима нередко отчаянно завидовала тем, кто живет далеко или кому повезло оказаться за высокими холмами, лесом или горной цепью. И им куда реже приходится наблюдать за вертолетами олимпийцев, снующими в небе, и гадать, куда и зачем они летят. Начнут ли обстрел или просто высадятся в Блоке, чтобы прогуляться. Неизвестно еще, что хуже. От обстрела можно спрятаться, но от банды скучающих гоплитов, прилетевших на сафари, просто так не уйдешь.

Лима стремится избавиться от тяжелых мыслей, но это непросто. Внутри нее все холодеет.

Автобус подпрыгивает, катя по разбитому асфальту, который никто и не думает ремонтировать. Всюду выбоины, трещины, а в дырах полно грязной воды.

Город. Окраины. Здесь вид у домов и улиц самый ужасный, здесь царит отчаяние и нищета. Сюда приходят доживать свой век самые бедные илоты, те, что потеряли все, отсюда вывозят больше всего трупов.

Мусор, бродячие псы, грязные дети, бесцельно шатающиеся люди, похожие на мертвецов. Лима видит такое каждый день, когда едет на работу или возвращается с нее.

Она закрывает глаза, прислушиваясь к ноющему звуку, который издает мотор колымаги.

Автобус проходит перекресток и замирает со стоном. Следующая остановка Лимы. В открытые двери влезают семь человек, быстро рассаживаются по местам. Водитель недолго ждет и едет дальше, однако уже через двадцать метров мотор глохнет. Из глоток пассажиров вырывается слитный вздох отчаяния. Женщина за рулем открывает двери: ясно, автобус дальше не поедет.

Не говоря ни слова, илоты выбираются наружу. Лима выходит последней. Ждать следующего транспорта бессмысленно, значит придется идти пешком, а это целых три квартала. Но много ли у нее вариантов? Оглядевшись, Лима сходит с тротуара на проезжую часть. Здешняя убогая серость, запущенность и зловещая тишина, изредка прерываемая криками или собачьим лаем, всегда действовала ей на нервы. По своей воле она не пробыла бы здесь и двух минут.

Очутившись на другой стороне улицы, Лима шагает вдоль стены здания. Автобусы ломаются здесь довольно часто, и на этот случай у нее есть собственный маршрут. Если идти переулками, обходя основные улицы, можно неплохо срезать.

Дойдя до перекрестка, она повернула налево. Узкий проход между жилым многоквартирным домом и складом тянулся метров на тридцать и соединялся с внутренним двором. Здесь со склада забирали продукцию, места с лихвой хватало даже для маневров грузовых машин. Правда, чтобы попасть туда, Лиме нужно будет пробраться через дыру в сетчатом заборе.

Девушка обрадовалась дыре как старому знакомому — очевидно, никто эту лазейку до сих пор не заметил.

Теперь склад был от нее по правую руку. Достаточно пройти еще метров тридцать, чтобы попасть на улицу, но Лима вскоре осознала, что эта простая задача может оказаться неосуществимой.

 

 

5

 

Гоплиты застали ее на открытом месте — она добралась только до середины двора, а они вырулили вчетвером из проулка слева…

Погруженная в свои мысли, Лима ничего не видел и не слышала. Олимпийцы стремительно отрезали ей путь в обе стороны. Слишком поздно она осознала, что случилось.

Первой ее реакцией было бежать. Заметив перед собой рослую фигуру, Лима сходу развернулась на сто восемьдесят градусов, но сзади уже стоял другой гоплит. И еще двое замыкали полукруг. Двигались они с обманчивой медлительностью опытных хищников, абсолютно уверенных в своей власти над жертвой.

Попалась…

Позади Лимы высилось здание, а вокруг пусто, ни одной живой души. Как назло, сегодня склад не работал, и погрузка-отгрузка не производилась.

Лима даже не могла сглотнуть, настолько жестко страх перехватил горло. Задрожали ноги, грозя подломиться, а в животе взорвался вулкан. Она сделал шаг назад, упершись рюкзаком в стену.

Ей легко было представить себя со стороны: выбеленное лицо, бессмысленные вылупленные глаза.

Почему сейчас?

Дурацкий вопрос. Будто в какое-либо другое время встреча с гоплитами может сулить что-то хорошее.

Но сознание продолжало искать зацепки. Уговорить их отпустить ее? Умолять? Пытаться бежать? Вот был бы здесь папа, он бы, наверное, помог.

С другой стороны, Лима понимала, что даже он бы ничего не сделал. И никто не сделал бы, даже полиция, по закону обязанная не вмешиваться в дела олимпийцев. На помощь других илотов рассчитывать тоже нельзя. Случись такое на оживленной улице, свидетели просто разбежались бы кто куда.

Илот не имеет права носить оружие, защищаться и каким-либо образом вообще причинять вред олимпийцу. Самое легкое наказание в таких случаях для него — если илот выживет, — это рабство, жизнь в ошейнике до конца дней. В большинстве же случаев дерзкого смутьяна просто убивали.

Лиме хотелось зажмуриться, но она боялась, что расплачется. От истерики ее отделяло не так уж много.

— Неожиданный улов, — сказал гоплит со шрамом на щеке. Красивое лицо шрам не уродовал, и, похоже, гоплит носил свою отметину с гордостью. Должно быть, получил ее в каком-нибудь из бесчисленных поединков в своей военной школе. — И красивый улов. — Он протянул руку, чтобы снять капюшон с головы Лимы. Ей он показался великаном, даже при такой немалой разнице в росте. — Золотистые волосы, серые глаза. Нечасто здесь увидишь такое.

Его приятели, такие же атлетичные, рослые — образчики скрупулезного отбора, — глухо и одобрительно загудели.

Лима заметила их отвратительные кровожадные улыбки. Они были хищниками, отправившимися на охоту. И они никуда не спешили, зная, что добыча никуда не денется.

Лима бросила взгляд по сторонам в слабой надежде на какую-нибудь помощь.

Предводитель гоплитов наклонился над ней, с интересом вглядываясь в бледное лицо. У него были голубые глаза, похожие на ледники, и такие же холодные.

У Лимы появилось чувство, что на нее смотри автомат, робот, а это не глаза, а просто видеокамеры.

— Должно быть, сладкая, — предположил олимпиец слева от нее, тот, что отрезал Лиме путь назад. — Мягкая. Не голодает.

Она втянула голову в плечи, сжала кулаки в карманах куртки.

— Посмотри на меня, — сказал предводитель гоплитов. — Боишься?

Лима выполнила его приказ, но не по причине рефлекса подчиняться, прививаемого илоту с детства. На миг она почувствовала острый укол злости. Кровь бросилась ей в лицо, щеки стали гореть.

— Ого! — хмыкнул один из четверки. Ее реакцию хорошо видели и другие. — Ничего себе!

Послышался смех. Лима сжала зубы. Она смотрела прямо в лицо главного, и на миг оно просто исчезло из ее поле зрения. Когда мгла, вызванная слишком сильным приливом крови, разошлась, Лима заметила вдруг некоторую растерянность во взгляде олимпийца.

Он был красив и в то же время внушал ужас. Этот его шрам. Кто все-таки оставил ему такую отметину? Более сильный противник или, наоборот, слабый — ударивший его в последней отчаянной попытке спасти свою жизнь? Лиме пришло в голову, что она тоже могла бы оставить память о себе. Допустим вцепиться ему в глаза ногтями.

Растерянность, если и была, снова уступила место холодному любопытству. Так могло смотреть величественное божество на жалкого смертного.

— Боишься? — спросил гоплит.

Лима медленно покачала головой.

Нет!

— Почему?

Никакой реакции. Не могла же она сказать, что от страха у нее свело челюсти. И вообще, если бы не стена, Лима давно бы оказалась на грязном асфальте.

— Мы будем играть с тобой много часов, а потом, быть может, выбросим на улицу перед твоим домом. Чтобы твои родные и друзья все видели. Ты это понимаешь?

Лима кивнула.

— И ты понимаешь, что не доживешь до вечера?

Снова никакой реакции. Лиме казалось, голос гоплита, доходит до нее через толщу воды.

В панике от мысли, что сейчас потеряет сознание, она с силой вдавила ногти в свои ладони. Только боль оказалась способна вернуть ее в реальность.

Теперь Лима отлично видела молодых олимпийцев.

— Могу дать тебе совет, — сказал их предводитель. — Если уж ничего не сможешь сделать, постарайся получить из ситуации выгоду. Я умею доставить женщине удовольствие, поверь. Будешь послушной, обещаю, твоя смерть будет безболезненной.

Интересно, скольким своим жертвам он обещал то же самое? Скольким девочкам-илоткам, не вернувшимся домой после школы или похода в лавку? Лима помнила жуткие истории, пересказываемые шепотом на переменах. Из ее класса дожила до выпуска только половина девочек. Так, наверное, все и происходило. Гоплиты ловили их, развлекались, а затем выбрасывали тело где-нибудь. Кого-то просто не находили. Молва утверждала, что их увозили в Олимпию, чтобы сделать сексуальными рабынями. Лиме повезло — тогда, но лимит удачи, похоже, закончился.

— Ну? — спросил главарь четверки. — Мы договорились?

Лима медленно качает головой. Какая-то ее часть, еще не свихнувшаяся со страха, способна сопротивляться. Способна перечить олимпийцу… Само осознание этого способно свести с ума кого угодно.

Лима почувствовала, что задыхается. Крик застрял в горле. Сердце готово было разорваться.

— Эй, вы там! Не много ли крутых парней на одну девчонку?

Лима прикусила губу. Ей показалось или кто-то по-настоящему это сказал?

Ее транс разбился со звоном, который слышала лишь она.

Гоплиты повернулись на голос. Позади них стоял высокий, ростом почти с них парень с нечесаными, торчащими во все стороны волосами. Илот…

— Я ослышался? — спросил олимпиец со шрамом, ошеломленный подобной наглостью. — Ты к нам обращался?

— К вам, — широко улыбнулся незнакомец, бросив короткий взгляд на одеревеневшую Лиму.

Олимпиец переглянулся с дружками. Что какой-то илот осмелился говорить с ним на «ты», словно они равны, было еще невероятнее, чем вызов в глазах жертвы.

— Не больно ли много ты на себя берешь? — спросил один из четверки, вытаскивая кинжал. Его примеру последовали все, кроме главаря. Тот стоял, вперив в илота настороженный взгляд.

Подняв руку, олимпиец со шрамом заставил дружков замолкнуть.

Лима бросила взгляд по сторонам. Хотя убийцы переключили внимание на этого сумасшедшего, они по-прежнему оставались на своих местах, закрывая ей пути к отступлению.

Попробовать проскочить между ними? Нет, догонят. Ей не тягаться с их длинными ногами. И вообще, что она может противопоставить тем, кто с малолетства тренируется, чтобы стать машиной для истребления себя подобных?

Она перевела взгляд на илота, не в силах поверить, что все происходит на самом деле.

— Тебе, очевидно, жить надоело, — сказал олимпиец со шрамом, подходя к нему. Лима заметила, что расстояние между парнями осталось ровно столько, чтобы нанести удар на дальней дистанции.

— Ну, это философский вопрос, по правде говоря, — откликнулся илот. Гоплиты, удивленные, покачали головами.

Наверное, если бы собака вдруг заговорила как человек, они бы отнеслись к этому куда спокойнее.

— Вот как. — Главарь четверки пристроил руки на бедрах, стремясь даже позой продемонстрировать, кто здесь хозяин.

Лима подумала, его раздражает, а может, быть и пугает то, что илот почти одного с ним роста, одного сложения и смотрит дерзко, прямо в глаза.

— И что же дальше? — спросил он.

Илот указал на Лиму.

— Предлагаю отпустить девчонку.

Гоплиты злобно зашипели. Если бы главарь дал им команду, они бы растерзали смутьяна в два счета.

Впрочем, Лима поймала себя на мысли, что совсем в этом не уверена.

— Хорошо… мне стало интересно. Поэтому, кстати, ты до сих пор жив, — сказал олимпиец со шрамом.

Илот продолжал улыбаться во всю ширь.

— Назови мне хоть одну причину, почему я должен уйти и отказаться от своей добычи.

Лима сдвинулась немного вправо. Мысль о том, что стоит хотя бы попытаться бежать, билась в ее сознании.

Никто из гоплитов ничего не заметил. Они смотрели на илота, стискивая свои ножи и облизывая губы. Настоящие хищники, которым не терпится испить крови.

— Назову одну, — ответил парень с торчащими волосами. — Сегодня обращение Верховного Правителя. Не забыли? Так вот. По закону, в период, когда эфорами объявлена очередная война и до обращения, если таковое запланировано, гоплитам запрещаются любые нападения на илотов. Любые! Поэтому просьба отпустить девочку.

Лима подумала, что сейчас их точно убьют, обоих. По крайней мере, произойдет это быстро.

Однако олимпийцы ничего не предпринимали, их будто поразил паралич.

Главарь обернулся через плечо, ища поддержки у своих, но увидел лишь застывшие физиономии. Только один развел руками.

В тишине Лима слышала, как бухает ее сердце. Бухает на все окрестности, на весь Блок 3 Восток.

— Почему ты думаешь, илот, что кто-то узнает об этом? — спросил главарь четверки.

— Ваши чипы. Те, что внутри вас. Полагаю, такая провинность не останется незамеченной.

Лима хорошо видела, как трудно гоплиту одолеть искушение. Он привык, не рассуждая, применять силу, но сейчас просто не мог себе этого позволить.

— И, кстати, я тоже персона неприкосновенная, — заметил илот. — Интересно, правда?

Глядя ему в глаза, олимпиец стиснул правый кулак с такой силой, что Лима отчетливо различила хруст суставов.

— Правда, Агис, нельзя рисковать, — заговорил один из гоплитов, — помнишь…

— Заткнись! — оборвал его олимпиец со шрамом, не сводя глаз с илота. — Ты, должно быть, потерял разум… — прибавил он, обращаясь к нему. — Да, я уверен. Я могу убить тебя одной левой…

— Хм… знаю, ты мечтаешь пустить мне кровь. Ты больше ничего не умеешь — таким тебя сделали. Бойцовый пес останется собой на всю жизнь. — Илот покачал головой. — Однако насчет «одной левой»… нет, не думаю. Может, отойдем за угол? Хочешь испытать счастье, гоплит?

Последовавшее за этим молчание было самым страшным.

Наконец, Агис выдавил:

— После обращения — когда начнется охота! — я найду тебя. Найду и заставлю пожалеть о каждом твоем слове.

— Нападешь всей компанией? — Илот кивнул на дружков Агиса. — Или все-таки примешь мой вызов?

— Вызов? — скривился олимпиец, слегка отстраняясь, словно ему предлагали взять дохлую кошку — Кто ты такой, чтобы вызывать меня?

— Никто. Я илот. Тем более, ты не должен сомневаться. Что хорошего, когда режешь безропотных овечек? Сразись лучше с тигром! — Илот сделал шаг вперед, очутившись с Агисом нос к носу. — Я вызываю тебя. Мы встретимся, когда начнется охота — в любом месте, в любое время. Только один на один!

Лиме казалось, она спит и видит кошмар.

Ничего этого в реальности быть не может!

Илоты даже не разговаривают с хозяевами, тем более, не сражаются с ними на равных.

Олимпиец раздумывал.

— Ну! Решайся. Никто не узнает, но дай слово, что твои дружки не станут мстить, если ты проиграешь.

— Проиграю? — скривился Агис. — Не думаю.

— Так ты даешь слово? Как воин?

Прежде чем дать окончательный ответ, гоплит посмотрел на Лиму через плечо. Ей пришло в голову, что сейчас он назначит какое-нибудь условие. Потребует, например, чтобы она стала его рабыней, если илот проиграет.

— Хорошо, — медленно выговорил Агис, повернувшись к парню с торчащими волосами. — Даю слово. Я никому не скажу о поединке. Не скажут и мои друзья. Мы встретимся, биться будем насмерть. Если победа останется за мной, я не стану мстить илотам… но помни, меня могут выбрать охотником. Я могу добраться до твой подружки и так.

— Она мне не подружка, — пожал плечами илот. — Впервые ее увидел.

Олимпиец со шрамом ответил скептической гримасой. Лима была уверена, что он не поверил ни единому его слову. Хозяева привыкли считать, что все илоты прирожденные лжецы и трусы.

— Что ж… — сказал гоплит, — я дам тебе право назначит время, место и оружие.

— Дай подумать. — Илот почесал подбородок, покрытый короткой щетиной. Задрав голову вверх, он прищурил один глаз и сделал вид, что напряженно размышляет. — О! Знаешь, где старый завод по производству бетона?

— Знаю, — отозвался Агис.

— Встретимся там, в полдень. Через три дня. А насчет оружия… — Илот показал кулаки. — Этого будет достаточно.

Приятели Агиса разочарованно вздохнули.

— Для тебя, олимпиец, это, наверное, раз плюнуть.

— Ты прав, илот, — с нескрываемой ненавистью и презрением выговорил Агис. Он отлично умел контролировать эмоции, но они все-таки находили брешь в его обороне. — Я убью тебя, и мне не понадобится много времени. Я рожден, чтобы побеждать.

Илот многозначительно кивнул, смерив его фигуру уважительным взглядом… но это было куда красноречивее любых словесных оскорблений.

Лима услышала: кто-то из гоплитов бормотал себе под нос, что не стоило бы так опускаться перед отродьем собаки.

Агис хладнокровно проигнорировал это замечание.

— Тогда тебе нечего бояться, — подытожил илот, — однако не обессудь, если мои кулаки окажутся крепче.

— Я тренируюсь с четырех лет, — прошипел олимпиец.

Парень с торчащими волосами развел руками.

— На этом все? — спросил он.

Агис поднял руку и ткнул указательным пальцем ему в грудь.

— Сбежишь, я достану тебя где угодно.

— Зачем же бежать? Я тоже дал слово.

— Слово илота? Да чего оно стоит? — фыркнул Агис.

— У тебя будет возможность это узнать, олимпиец. А теперь прости, мы, пожалуй, займемся своими делами. — Илот обогнул гоплита и, не обращая внимания на его дружков, подошел к Лиме.

Он ненормальный, мелькнуло у нее в голове. Ненормальный. Он убьет нас обоих!

Сейчас, когда илот стоял спиной к своим врагам, Агису ничего не стоило ударить его исподтишка.

— Ну, куда бы ты ни шла, дорогуша, я тебя провожу.

Она подняла взгляд. Глаза у илота оказались светло-карими. Он взял ее за руку, но понадобилось усилие, чтобы отлепить Лиму от стены, с которой он едва ли не срослась.

Девушка не чувствовала асфальта под собой. Мир раскачивался, и кирпичная стена справа грозила упасть на нее и раздавить.

А еще Лиму тошнило. Желудок свело так, что стало больно, но, стиснув зубы, она продолжала идти на плохо гнущихся ногах.

Гоплиты смотрели им вслед, и, кажется, не в силах были поверить в случившееся.

Закон или нет, а они могут найти себе другой объект для развлечений. Вместо меня умрет другая, подумала Лима.

— Шевели ногами, — шепотом сказал ей илот, когда они отошла метров на десять.

— Я стараюсь, — чуть не плача, отозвалась Лима. В носу защипало, все стало расплываться.

Больше всего ее пугало чувство собственного бессилия.

— Эй! — вдруг крикнул Агис, заставив их остановиться.

Лима с отчаянием сжала руку своего безумного спасителя. Вот теперь их точно убьют, игры в благородство кончились.

Со времен Великого Переустройства не было такого, чтобы олимпиец давал слово илоту.

— Как твое имя? Я хочу знать, кого собираюсь убить!

Гоплит за все время не сдвинулся ни на шаг, и со стороны напоминал статую чемпиона, какими любят украшать свой быт его сородичи.

— Меня зовут Клеон. — Знакомая широкая улыбка. — Теперь ты знаешь.

В какой-то миг Лима почувствовала острое желание спрятаться за его спину. Раньше таким образом она искала защиты у отца или матери, но что-то вдруг остановило ее, какое-то неосознанное стремление делать все наперекор неизбежному. Та часть, что, вопреки всему, готова была драться до конца, снова дала о себе знать.

Хотя бы сейчас Лиме не хотелось выглядеть легкой добычей.

Гоплит кивнул и поднял руку: то ли прощаясь, то ли грозя.

 

 

6

 

Следующий час был суматошным бегством в никуда.

Клеон шел быстро, и Лима едва поспевала за ним, чувствуя себя маленькой девочкой, которую тащит за собой старший брат.

Он ничего не говорил, просто шагал, избегая основных улиц. Голова его крутилась во все стороны, взгляд был напряженным. Лима отлично понимала, что сейчас не время для вопросов, поэтому молчала.

Одно лишь она могла сказать определенно: от склада они направились к северной части Города, в сторону, противоположную той, где жила Лима.

Наконец, долгое бегство закончилось. Последние несколько минут девушка не помнила вообще, все слилось в мешанину отрывочных образов.

Лима остановилась, уперлась спиной в стену и начала медленно сползать по ней. Клеон схватил ее за плечи, дернул вверх, ставя на ноги. «Не время прохлаждаться!» — услышала она его шипение возле уха. Илот был сильным. При желании, наверное, он мог бы оторвать ее от земли, держа за шкирку.

Этот образ вдруг показался Лиме невероятно смешным, и она принялась хихикать, все громче и громче, пока Клеон не закрыл ей рот ладонью.

— Да замолчи ты!

Лима стала вырываться, уверенная, что это не ее спаситель, а гоплит со шрамом на щеке…

Теперь она кричала и молотила кулаками наугад, пока не почувствовала сильную пощечину. Звук ошеломил ее сильнее, чем обжигающая боль, а еще удар отшвырнул на землю. Лима шлепнулась на пятую точку, разом прекратив кричать, и уставилась перед собой.

Клеон опустился на корточки рядом.

— Извини, но так было надо… — сказал он, погладив ее по мокрой от слез щеке. — Ты в шоке. Иной раз только оплеуха и помогает. Знаю по себе, — добавил он, заглядывая в серые глаза Лимы.

Она ничего не сказала. Слезы хлынули снова, но на этот раз беззвучно.

— Невероятно… — прошептал Клеон, сокрушенно почесывая затылок. — Слушай, тебе, наверное, никогда хорошенько не доставалось. Понимаю. Обещаю, впредь воздерживаться.

Она вырвалась, когда он положил пальцы на ее предплечье.

— Ладно, ладно… — Клеон отошел в сторону. — Встанешь? Или помочь?

Лима бросила на него злой взгляд. Она была почти в норме, осталось только жжение под ложечкой.

— Сама… — Упрямство взяло верх, и Лима одним рывком встала на ноги. На секунду перед глазами у нее потемнело. — Где мы?

Бросив взгляд по сторонам, Лима увидела себя на дне ущелья между двумя высокими кирпичными цехами. Над головой — полоса серого неба.

— В тайном месте, — сказал Клеон, улыбаясь. — Здесь можно передохнуть, собраться силами, подумать.

Лима в панике метнулась в одну сторону, затем в другую, с одной только мыслью: домой! Наверное, отец вернулся и теперь с ума сходит.

— Успокойся, — попросил илот. — Тебе тут ничего не грозит.

Лима отошла подальше от него, остановившись возле груды битого кирпича.

— Да? А ты правда Клеон?

— Правда. Кстати, а кто ты?

— Зачем тебе? — с подозрением бросила она. — Ты ударил меня, я упала и чуть не сломала спину…

— Что? — усмехнулся Клеон. — Я ударил? Если бы не я, ты сейчас бы до сих пор орала как резанная и всполошила бы весь сектор.

Лима вытерла щеки, шмыгнула носом.

— Зачем ты сюда меня притащил, ненормальный?

— Я здесь живу. То есть, не только я, другие тоже, — сказал илот.

— Другие? Кто?

— Думаю, ты все сама увидишь.

— Не хочу я ничего видеть! — взорвалась Лима. — Отведи меня домой, или хотя бы покажи дорогу — я сама доберусь.

— Плохая мысль. Надо дать нашим олимпийцам остыть. Возможно, они передумали и сейчас ищут нас, рыская по улицам. Понимаешь, мне довольно трудно поверить в их благородство. — Прислонившись к стене, Клеон скрестил руки на груди.

Перед глазами у Лимы все еще стояла та сцена: гоплит, почти великан, склонился над ней и рассматривает с любопытством… Красивый. Воплощение абсолютного зла. И шрам, удивительно, нисколько не портит его красоты.

Лима посмотрела на свои дрожащие руки. Ей пришлось напрячься, чтобы вернуть чувство реальности.

Напряжение понемногу отпускало.

— Итак, — сказал Клеон, пристально наблюдая за ней. — Если хочешь знать, мы на окраине, за северной границей Блока 3 Восток. Как тебе известно, наверное, у нас немало закрытых предприятий — олимпийцы руководят экономикой округов из рук вон плохо. Особенно это касается промышленности. В этих цехах, например, изготовляли автозапчасти, в том числе, для наших автобусов. — Клеон хлопнул ладонью по старой кирпичной стене. — Но однажды завод закрылся, толпа народа осталась на улице. Если бы их не перевели в другие блоки или даже секторы, половина Города сейчас умирала бы от голода. Пайки не смогли бы решить проблему. — Заметив, что девушка смотрит на него большими глазами, Клеон махнул рукой. — Это так, к слову.

Лима сглотнула.

— И ты здесь живешь? Не в Городе?

— Ага. Моя семья и еще несколько. Когда-то мои родители работали на этом заводе, потом остались.

— Разве это законно? — спросила девушка. — Получается, вы бродяги? Только этого мне не хватало!

— А что такого? — улыбнулся Клеон.

— Меня могут посадить в тюрьму за то, что я здесь! Бродяжничать — преступление, и тот, кто поддерживает с бродягами контакт…

— Постой, постой! Тихо! Чего разошлась?

Клеон сделал шаг в ее сторону, но Лима поспешно отступила.

— Не подходи!

— Ладно. Только не верещи и не зови полицию. Я и так рискнул всем, спасая тебя.

Лима молчала, глядя на него с нескрываемым подозрением.

— А зачем спасал? Илоты не спасают друг друга. Это запрещено. Зачем вмешался?

— Зачем? — выпучил глаза Клеон. — Может, лучше спасибо скажешь, вместо того чтобы чушь молоть?

Лима поджала губы.

— Хорошо… Спасибо, что вытащил меня.

— Всегда к твоим услугам.

— Все-таки не понимаю.

— Чего? — тут же спросил Клеон.

— Ничего не понимаю! — рявкнула Лима. — Ничего! Устраивает?

Он ткнул руки в бока и укоризненно склонил голову набок.

— Ты забудешь все это не сразу, и даже не пытайся. Просто найди в себе силы переступить через страх.

Лима обхватила плечи руками.

— Умник нашелся… — бросила она. — Тебе хорошо рассуждать. А ты сам, не боялся?

— Боялся. Нет людей, которые не боятся.

— А олимпийцы?

— Боятся, — уверенно заявил он. — Но суть в том, что свой страх надо учиться контролировать.

— Ты точно ненормальный, — заключила Лима, — только такой станет говорить с гоплитом без разрешения, да еще вызывать на бой. — Она пристально посмотрела на него. — Ты правда будешь драться?

Клеон ответил не сразу, сейчас ей показалось, его уверенность не была столь твердой.

— Что ж, я обещал, значит, буду. Да и выхода другого нет. Если я откажусь, Агис прольет много крови.

— Он прольет и так. Твою, — сказала Лима.

— Тогда я постараюсь максимально осложнить ему задачу. — Опять эта бесшабашная улыбка, приводящая ее в замешательство.

— Ты… не солдат. Гоплиты тренируются с малолетства, и когда поступают в военную школу, они уже все состоявшиеся бойцы-костоломы!

— Ну и что?

Лима ошарашенно замолчала.

Как можно молоть такую чушь на полном серьезе? Да кем этот бродяга себя возомнил?

Заметив ее замешательство, Клеон выставил руки перед собой.

— Знаешь, здесь не очень подходящее место для разговоров, — произнес он таким тоном, точно говорил с капризным ребенком, не желающим ложиться спать вовремя. — Предлагаю, если ты уже готова, пойти к нам.

— Нет уж. Я с бродягами не вожусь. Отведи меня домой! Отец ждет меня.

Клеон покачал головой.

— Я провожу, не волнуйся. Ни один волос с твоей головы не упадет.

— Чего? Вот еще надо — волноваться! — фыркнула Лима, вздергивая нос.

— Значит, все в порядке. Идем. Отдохнешь. Познакомлю тебя со своими домашними.

Лима не горела желанием куда-либо идти с этим чокнутым, но, кажется, у нее не было выхода. Если выбирать его общество или общество Агиса, то она выберет Клеона. В конце концов, лучше бродяга-илот, чем убийца-олимпиец.

— А откуда тебе известно, что после этого я не побегу в полицию и не донесу? — спросила Лима. — Мне ведь и награду могут дать.

— Ниоткуда, — ответил Клеон. — Но я думаю, девушка с такими красивыми глазами не может быть доносчицей.

— Много ты понимаешь. — Лима надеялась, здешний полумрак скроет краску на ее щеках. — Может быть, я только тем и занимаюсь, что строчу доносы.

— Если правда, тогда ты отсюда не выйдешь, — заявил Клеон, серьезный, словно могильная плита.

Лима прищурилась, внутренне подбираясь, но тут же услышала гулкий смех. Он и смеялся-то как подросток, от души, запрокинув голову.

— Ты бы видела себя!

Лима вздохнула, мечтая, чтобы этот сумасшедший день закончился.

Раньше ей удавалось избегать опасности, как-то незаметно скользить, оставаясь в тени, вне поле зрения хищников. Сегодняшний случай сломал все. Одного толчка хватило, чтобы превратить ее жизнь в гору обломков.

От подобных мыслей лишь накатывало отчаяние. Лима стремилась домой, в свою маленькую норку, где могла бы спрятаться, но часть ее твердо знала, что это не выход.

Дом для илота — не безопасная гавань. Никогда не был.

Лима вспомнила все те случаи — по счастью, немногочисленные, — когда она и отец сидели в гостиной и слушали, как снаружи гоплиты убивают их соседей. Охотящиеся олимпийцы выбирали дома жеребьевкой. По какой-то непостижимой логике вероятности этот жребий обходил их, но, словно в наказание за удачу, Лиме и Тимею приходилось быть свидетелями кошмара.

Отец делал все, чтобы защитить ее. Однажды он два часа просидел, закрывая уши дочери ладонями. Лима никогда не забудет эти два часа неподвижности и страха. И то, какое выражение лица было у Тимея после того, как все закончилось. Никто ведь не мог закрыть уши ему.

Утром прибыла похоронная команда на черном грязном фургоне. Лима выглянула в окно, увидев соседей по кварталу, собирающихся кучками в разных местах. Они смотрели, как люди в черных одеждах, в резиновых перчатках и сапогах, собирают с асфальта то, что осталось от семьи из трех человек. Кровь никто не смывал. Позже дождь убрал большую часть ее, но она впиталась багровой грязью в трещины в асфальте.

Лима отчетливо видит эти трещины сейчас.

— Может быть, ты все-таки объяснишь, почему спас меня? — спросила она, не зная, как сделать так, чтобы Клеон прекратил паясничать.

Гнев и злость успели измениться в ней, перейти в иное качество. Лиме не стало лучше. Та ее часть, что требовала бунта и борьбы, отошла в тень, уступив место слабачке. А у слабачки было лишь одно желание: забраться под одеяло с головой.

Клеон подошел к ней. На этот раз Лима не отстранилась.

— Я следил за гоплитами.

— Следил? — не поняла девушка. — Зачем?

— Я собираю информацию о них, обо всех них. Слежу, запоминаю, записываю.

— Зачем? — повторила Лима совершенно серьезно.

Клеон сунул руки в карманы штанов.

— Неважно. Эту группу я заметил минут за десять до того, как тебя нашли они. Знаешь, гоплиты настолько уверены в себе, что ничего толком не замечают вокруг. Мы для них не представляем угрозы.

— А разве нет?

— Пока речь не об этом. Ну вот. Я мог особенно и не скрываться, хотя, не без гордости, могу сказать, искусство слежки отточил неплохо.

— Ага, — кивнула Лима, взглядом давая понять, что кое-кто здесь слишком высокого мнения о себе.

— Они свернули к промышленной зоне Блока, я за ними. Кого они там собирались найти, не знаю, но им повезло. Девчонка! Да в таком месте, словно нарочно созданном для развлечений такого рода…

— Ты говоришь словно… учитель, — заметила Лима. — Не слишком ли ты умен для бродяги?

— Школу окончил полностью, — с гордостью ответил Клеон. — Да и мама моя дураков не рожала.

— Понятно… — Лима постаралась вложить в это слово максимум сарказма.

— В общем, спрятался я за контейнером в проулке, через который прошли Агис с дружками. Видел всю сцену от начала до конца. Ты держалась молодцом. Знаешь, наверное, это и подтолкнуло меня рискнуть. Ты не кричала, не вопила, не просила пощады. Что-то… что-то в тебе… — Он прищелкнул пальцами. — Не могу объяснить. Понимаешь?

— Нет.

— Ты не выглядела беззащитной овечкой для заклания.

— Ерунда, — с пренебрежением бросила Лима. — Я настолько испугалась, что не могла и звука выдавить. Ничего во мне такого нет. Вообще, если бы не стена, я бы упала и просто лежала, они могли бы сделать со мной что угодно.

— Не верю, — ответил Клеон.

— Твое дело.

— Я видел твой взгляд. Тот самый, когда Агис разглядывая тебя. Знаешь, даже по моей спине побежали мурашки.

Лима протестующе дернула головой.

— Показалось.

Клеон пожал плечами.

— Короче говоря, после этого я и решился.

— Ясно, — сказала девушка. — А… если бы тебя не посетила эта странная галлюцинация, ты бы остался в стороне? Если бы я кричала и вопила, лизала гоплитам башмаки, прося пощады? Что бы сделал ты?

Глаза Клеона потемнели. На миг лицо его стало пугающей маской, словно на миг сквозь нее проступил настоящий илот, тот, который не имеет ничего общего с жизнерадостным шалопаем.

— Я…

— Извини, если что-то не то спросила.

— Ничего. Ничего! Знаешь, я не люблю гадать на кофейной гуще, я просто делаю. Откуда мне знать, что было бы, если бы ты оказалась трусишкой. — Громкий смех. Клеон вывернулся, хотя довольно неуклюже. Лима поняла: дальше выяснять детали смысла нет. Она должна быть просто благодарна за спасение, ради нее этот парень рискнул головой, совершив неслыханный поступок.

Подумать только — он будет драться в поединке с олимпийцем на равных.

— Проехали, — сказала Лима, ощутив укол стыда. Скорее всего, из-за нее теперь Клеон погибнет. И кто знает, что потом сделает Агис. Олимпиец не забудет своего унижения, нет, никогда, даже если победит в бою безоговорочно. Он сделает все, чтобы отомстить. Разыщет родных Клеона и ее саму, благо Лима и отец не прячутся, а зарегистрированы по официальному адресу. — Что дальше? Ты говорил, хочешь отвести меня к себе домой? Если да, то поспеши.

Клеон сделал приглашающий жест.

— Кажется, теперь я вижу настоящую тебя.

— Ты понятия не имеешь, кто я настоящая.

— Но имя таинственной незнакомки есть?

— Лима.

— Здорово, — сказал Клеон. — Необычное. Что оно означает?

— Прекрати задавать идиотские вопросы, вот что, — огрызнулась девушка. — Веди!

Илот развел руками.

Территория заброшенного завода оказалась куда больше, чем думала Лима. Она не видела в этом лабиринте зданий системы, ее пугали нагромождений ржавеющей под открытым небом техники и пирамиды контейнеров. Как здесь можно жить? Откуда брать электричество? Воду? Дом Лимы не был образцом для подражания — илотам запрещалась роскошь, — но это место казалось каким-то воплощенным кошмаром. Наверное, бродяги дошли до крайности, раз решили обосноваться здесь.

Лима тащилась за Клеоном. В какой-то момент она вообще перестала смотреть по сторонам — завод, его безобразие и тишина, нагоняли на нее тоску.

— Это так снаружи, — сказал, нарушив молчание, парень, — внутри куда уютнее. Не доверяй своим глазам.

Она огрызнулась:

— С какой это стати?

— Знаешь, такое чувство, что ты росла не среди людей, а в лесу. Ты дикарка. — Клеон улыбался. Вот опять! Кажется, он вошел во вкус, подтрунивая над ней. — Ты на каждую мою фразу будешь рычать?

— Да.

— Хорошо.

Клеон зашагал дальше своей легкой пружинистой походкой. Лима отвела глаза. Уж лучше смотреть на ржавые грузовики без колес.

— Просто знай, — бросил Клеон на ходу. — Есть в мире кое-что, о чем ты не понятия не имеешь.

Лима сдержала очередную готовую вырваться реплику.  

 

 

7

 

Они подошли к кирпичному строению, которое значительно уступало в размерах цехам. Наверное, когда-то здесь размещалось руководство, работали инженеры и прочие важные шишки. Лима плохо представляла, как функционирует большое предприятие, поэтому лишь строила догадки.

Ни одного целого стекла в здании не нашлось, пустые оконные проемы зияли словно открытые рты. Ощутив холодок внутри, Лима сбавила шаг, но Клеон продолжал идти в том же темпе, пока не добрался до боковой двери, скрытой за контейнерами для мусора. Если специально не искать этот вход, заметить его со стороны невозможно.

Девушка сказала себе ничему не удивляться. Клеон перешагнул через порог, Лима последовала за ним. Хорошо смазанная стальная дверь с остатками облупившейся голубой краски не издала ни звука.

Внутри здания было сумрачно, но глаза Лимы приспособились быстро. Тусклый свет проникал через окна, выявляя убожество обстановки. В свое время, очевидно, здесь поработали мародеры. Они вынесли все, что можно, оставив голые бетонные стены. Лима хотела спросить, не сам ли Клеон и его семейка постарались, но какой смысл в подобных вопросах?

Илот уверенно шел вперед. У лестницы на второй этаж он свернул налево. Пять ступеней вели вниз, в подвал. Осторожно спускаясь, Лима услышала тихий скрежет металла: Клеон воспользовался ключом. Массивная дверь — тоже хорошо смазанная — отворилась перед ним.

— Это лишь один из секретных ходов, — пояснил он, задвигая защелку изнутри. Лима поежилась. Она под землей, в месте, где нормальные люди жить не могут и не должны. Одна эта гробовая тишина чего стоит. — Под заводом много места. Подвалы, убежища на случай бомбежек и прочее. Есть даже путепровод в Город.

— Что?

— Широкий туннель, по нему можно на грузовиках ездить, — пояснил Клеон.

Зажегся свет. Лима заморгала. Стоявший возле опорной колонны илот улыбался, указывая на выключатель.

— Если знаешь, откуда можешь украсть то, что надо, остальное дело техники.

— Ясно, — соврала Лима.

Она огляделась. Подвал был уставлен какими-то ящиками, и из него вели два выхода.

— А сколько вас тут?

— Довольно много. Мы обеспечиваем себя всем необходимым, живем, стараемся не высовываться. Дети на домашнем обучении. Моя мама когда-то преподавала в школе и сейчас занимается тем же самым.

— Но почему?

— Что? Почему мы здесь? — спросил Клеон. — Потому что мы бродяги. И не все из Восточного сектора. Есть беглецы из других. У каждого своя история, свои причины скрываться.

— А твои причины?

— Ну… моя семья жила в Блоке 3 Восток, пока не закрылся этот завод. Нас не перевели в другое место — отец оказался никому не нужен, хотя он отличный автомеханик. Илот без работы обречен, ведь паек настолько мизерный, что им и кошку не прокормишь. Вдобавок однажды после сильного ливня обвалился наш дом — он оказался из числа самый дрянных. Пострадали и наши соседи. В общем… Управа отказалась помочь, сказала лишь, что мы можем выбирать любой из других домов в Городе. Пустует немало, но все они не в лучшем состоянии. Тогда у отца и возникла мысль уйти. Никто нам не препятствовал, лишь сочувствовали, дескать, уходим на верную смерть. Полиция сделала вид, что ее это не касается, а доносчики и шпионы… — прошляпили. Илот вне Блока никто и ничто, к тому же автоматически оказывается вне закона. Но кому какое дело, верно? В итоге, мы очутились здесь, и, знаешь, этому заводу было, что нам предложить. Мы живем куда лучше, чем в Городе. Единственный минус, это необходимость прятаться. Никому не хочется, чтобы нас нашли олимпийцы.

— Вас убьют, — сказала Лима. — Казнь будет публичной и обязательной к просмотру во всех округах.

— Знаю, — отозвался Клеон.

Из этого подвала они попали в другой. Не успев придумать следующий вопрос, Лима словно приросла к месту.

Она стояла на металлической площадке, от которой вниз шла лестница, и смотрела на самые настоящие дома, построенные под сводами подземелья…

Да, здесь был город. Центральная улица, и три поменьше, что пересекали ее перпендикулярно. Вдали Лима различила даже нечто вроде площади.

— Нравится? — спросил Клеон, наслаждаясь реакцией девушки. — Это наш главный город. Мы зовем его Ксанта. Не спрашивай — название придумал не я. Ну, идем дальше?

Лима не возразила, ноги сами понесли ее вперед. Чтобы спуститься, им понадобилось преодолеть три лестничных марша. Вслушиваясь в стук собственных шагов, Лима старалась смотреть сразу во все стороны. Она была ошеломлена. Кто построил это подземелье? Как возможно сделать потолки настолько высокими? Чуть позже ей сказали, что в прежние времена здесь хотели устроить гараж для большегрузных машин, но идею забросили…

Ксанта оказалась поразительным местом. Бродяги подошли к делу со всей серьезностью и использовали свободное место с максимальной пользой для себя. Провели электричество, водопровод, заботились о вентиляции… Воистину человек остается человеком где угодно, даже под землей. И пусть Ксанта, по обычным меркам, тянула лишь на квартал, для местных жителей это был самый настоящий город. Главный, по словам Клеона. Были и другие: жилые отсеки, созданные когда-то как бомбоубежища. Все вместе они образовывали некие микрогорода-спутники Ксанты и соединялись между собой многочисленными проходами.

Лима пыталась уложить новую информацию в сознании, но выходило с трудом. От наплыва впечатлений у нее начала болеть голова.

Целая страна рядом с Блоком 3 Восток, причем в такой близости от Олимпии… просто безумие! Удивительно, как до сих пор ее никто не заметил, особенно учитывая, что соглядатаев кругом пруд пруди. Каждый день из Города полицейские увозили кого-нибудь для проверки. Не все возвращались либо возвращались через некоторое время со следами пыток. Достаточно было указать на человека, который тебе не нравится, чтобы дать повод властям взять его в разработку…

Почему же обитателям этих подземелий удается оставаться неуязвимыми? В чем секрет Ксанты?

Впрочем, Лиме удалось уловить самое главное: здесь жили свободные люди. Вчерашние запуганные илоты — лишь на первый взгляд. При внимательно же рассмотрении разница между ними и Лимой становилась очевидной.

Особенно это касалось детей, которые родились здесь и воспитывались по-другому.

Им не прививали страх перед Олимпией.

 

 

8

 

Лима чувствовала себя глупо. Она не умела заводить друзей, а из знакомых могла назвать всего два-три имени, остальных помнила лишь в лицо. Дружные компании у илотов вообще были не в моде. Сам их образ жизни с вечной подозрительностью и страхом перед завтрашним днем не допускал прочных связей. Олимпийцам было выгодно держать население в таком положении. Разобщенными людьми легче управлять, легче давить протестные настроения.

Само собой, Лима не могла себе представить, что можно сделать, например, так. Поставить ее перед шеренгой чужих людей и познакомить со всеми сразу в торжественной обстановке…

Это не было кошмарным сном. Лима стояла перед ними, чувствуя руку парня на своем плече, и хотела провалиться сквозь пол. Никогда в жизни она не ощущала себя настолько неловко. Главное, этот паршивец Клеон проделал свой фокус без предупреждения… Лима не учуяла подвоха, когда он привел ее в третий дом по левой стороне улицы, оставил на минуту в сумрачной прихожей, а сам исчез за дверью. Прежде чем она успела очухаться, он вернулся и потянул ее в большую комнату.

Клеон взял на себя роль распорядителя церемонии, по очереди представив всю «шайку». Крайний слева — отец, Алкман, далее — мать, Мея, потом младшая двенадцатилетняя сестра Клеона Киниска и средний четырнадцатилетний брат Ферн. Была еще женщина, которую звали Ашия, но кто она, парень не уточнил.

В конце концов, Лима решила, что могло быть и хуже. Что этому чокнутому мешало позвать сюда все население Ксанты? Наверное, только забывчивость.

Лима, не зная, как вести себя, просто сказала: «Добрый день».

Что Клеон успел наболтать им за ту минуту, пока она ждала в прихожей?

Бродяги разглядывали «девочку с поверхности» пристально и кое-кто откровенно недоверчиво. Чувствуя нервный зуд, расползающийся по телу, Лима посмотрела на Клеона. Илот подмигнул. Она надеялась, мероприятие не означало, что он официально привел в дом невесту…

Это было бы слишком даже для такого безумного дня.

Мея выступила вперед, решив нарушить неловкое молчание. Ее улыбка была точной копией улыбки сына. Лиме эта женщина понравилась сразу, возможно, потому, что в ней было что-то и от ее матери.

— Прости нас, мы нечасто встречаем гостей сверху, — сказала она, оттесняя Клеона и обняв девушку за плечи. Повернувшись к сыну, она бросила: — Найди себе занятие. А еще тебе нужно поговорить с отцом. Разве нет?

Они поняли друг друга, но Лима, конечно, не уловила подтекста и смысла пантомимы. Клеон буркнул что-то, махнул ей и присоединился к отцу и брату. Словно завзятые заговорщики, они образовали кучку и начали перешептываться. Вскоре, решив, что лучше уйти подальше, они исчезли за пологом, закрывающим дверной проем слева.

В комнате остались Киниска и Ашия. Вскоре Ашия вышла через проход справа, а девочка, не сводя глаз с Лимы, уселась на диван.

— Останешься на ужин? — спросила Мея.

— Не могу. Мне нужно домой, я и так опаздываю, — ответила та. — Отец будут волноваться. Ведь… сами знаете, что значит, не дождаться ребенка…

Мея посмотрела на нее серьезно и кивнула.

— В другое время, при других обстоятельствах… — Кашлянув, она тут же сменила тему, не рискнув развивать. — Но все равно, ты должна немного подкрепиться, на тебе лица нет. Идем. Потом Клеон проводит тебя до самого дома.

Лима позволила увлечь себя на кухню. Теперь она действительно чувствовала себя измотанной, усталой до такой степени, что могла бы лечь и провалиться в сон. Сначала работа в оранжерее, затем дикая гонка по Городу… Однако мысль о доме постоянно внушала ей тревогу. И, похоже, Мея отлично чувствовала, что происходит с гостьей.

Кухня была больше, чем Лима когда-либо видела. Удивительно для дома-коробки, собранной из подручных материалов. Возле стены стояли две электрические плиты, на стенах висели шкафчики, полки, был даже комод. В центре — стол и стулья.

Туда Мея и усадила Лиму. Киниска, тенью проскользнув мимо гостьи, подошла к плите, на которой в кастрюле что-то варилось. Приготовление ужина продолжилось. Пахло так вкусно, что у Лимы болезненно свернулся желудок.

Мея взялась за дело с хозяйским размахом. Загремела посуда, зажурчала вода: сюда провели настоящую колонку и даже раковину со стоком сделали.

Лима хотела так о многом спросить илотку, но не решалась.

— Мне жутко интересно, — сказал женщина, быстро орудуя ножом, — но, полагаю, сейчас не время для вопросов.

Лима осторожно кивнула.

— Тогда, если ты не против, я задам их Клеону позже.

Лима снова кинула, после недолгого размышления. Какой смысл теперь скрывать?

— Хорошо. — Мея поджала губы. — Знаешь, мой сын слишком храбр. Даже для бродяги. Он безрассуден. Вы ведь только сегодня познакомились?

— Сегодня.

— Иногда мне кажется, Клеон просто не знает, в каком мире мы живем.

Руки Меи были ловкими и быстрыми, Лима едва успевала следить за тем, что они делают.

— Вот. Подкрепись. — Она поставила перед гостьей блюдце с бутербродом. На куске темного хлеба с отрубями лежа слой темной пасты — по большой части растертые грибы с добавлением мелкорубленных овощей. — Не взыщи. Не царский пир. В следующий раз, если доведется, поужинаем как нормальные люди.

Лима поблагодарила. И хлеб, и грибная паста оказались просто великолепными, ничего подобного она раньше не ела, даже при маме, а мама славилась умением сделать даже из скудного пайка нечто необычное.

Лима проглотила все до последней крошки. Мея поставила перед ней чашку с дымящимися напитком.

— Травяной чай. Придает силы. Сахар кончился, увы.

— Ничего. — Что верно, то верно. Отвар из трав хорошо утолял жажду, и после него по всему телу растекалась жидкая лава. Лима не удержалась от улыбки. — Откуда вы все это берете?

Мея посмотрела на нее внимательно.

— В основном, сами выращиваем. У нас на крышах цехов разбиты огороды, дают неплохой урожай, между прочим. Морковь, картошка, тыква, капуста. Правда, мы долго не могли наладить доставку воды на высоту, но если есть ум и желание, любая проблема решится. А в подвалах целые грибные плантации. Так же разводим кроликов и птицу, тоже в специально оборудованных помещениях. Кое-что получаем извне.

— Откуда? — Лима по-прежнему чувствовала себя глупо. Она попала в мир, в котором ничего не смыслила, и раньше даже не допускала его существования.

С одной стороны, все было просто — бродяги успешно выживали сами по себе. С другой — почему олимпийцы им это позволяют?

Мея покачала головой.

— Есть способы. — Ответ был нарочито уклончивым, с намеком, но Лима не обиделась. Чужачке вообще не следовало приходить сюда, если уж на то пошло. До сих пор бродягам на заводе удавалось скрываться, но кто знает, как долго это продлится. И не закончится ли идиллии с появлением вот такой несчастной овечки, которую добрый малый подобрал на улице.

Киниска подошла к столу и неожиданно взяла Лиму за руку. Пальцы у девочки оказались крепкими.

— Мой брат никогда никого не приводил сюда, — заявила она, — мы не хотим, чтобы ты донесла на нас полиции.

— Не донесу. Это же не мое дело.

Киниска посмотрела ей в глаза и, кажется, удовлетворилась ответом.

— Увы, теперь и твое тоже.

— Я не скажу. Даже отцу, — пообещала Лима. Ей было неуютно под взглядом Меи.

— Не бойся, — сказала женщина.

— Я и не боюсь.

— Понимаешь, у нас много правил, много ограничений на контакты с внешним миром. Мы общаемся, в основном, с такими же бродягами. Среди жителей Города у нас очень мало… знакомых, скажем так. Но они не просто люди, с которыми мы ужинаем и болтаем по пустякам. Они нужные люди, умеющие достать то, что нам необходимо. Иногда это вещи, еда, иногда информация. Все, с кем мы общаемся с поверхности, проверенные, а теперь Клеон приводит девушку… — Мея развела руками. — Прости мне мою излишнюю жесткость, просто хочу, чтобы ты знала, почему мы здесь.

Лима кивнула.

— Я довольно неплохо разбираюсь в людях, — добавила мать Клеона, возвращаясь к готовке. Сейчас она резала свежую зелень. — Я вижу кое-что в твоих глазах.

— Мама, ей можно верить, — встряла Киниска.

— Ты права. Можно. Иной раз, Лима, достаточно одного взгляда на человека, чтобы увидеть его подкладку.

Лима сделала последний глоток и поставил чашку на стол.

— И какая же подкладка у меня? — осторожно спросила она.

— Как все илоты, ты привыкла жить в мире, где правит страх. Во многих к твоему возрасту он начисто убивает душу. Все то хорошее, что еще остается от ребенка, которого родители тщетно ограждают от кошмаров действительности. Ты перенесла потерю. Ты одинока и не умеешь заводить друзей, впрочем, не сильно страдаешь от этого. Я права?

— Да.

Если бы это сказал кто-то другой, Лима, пожалуй, немедля выпустила бы когти. Она не привыкла, что чужие люди подбираются так близко, но мягкий натиск Меи не вызывал отторжения. Ей можно было доверять. Она аккуратно раскрывала скорлупу, в которой Лима привыкла жить, и не для того, чтобы причинить боль.

— В тебе еще осталось мужество. Оно еще способно бросать вызов страху и бунтовать…

Спокойный голос женщины невольно внушал уверенность. Ни один илот на памяти Лимы так не разговаривал.

— Не знаю... — пожала она плечами. Откровенно говоря, этот разговор ее уже пугал. Лима не понимала его смысла, но не знала, как сделать так, чтобы Мея перестала.

Да еще эта девочка. Киниска. Взгляд ее так и приклеился к Лиме и по-настоящему обжигал.

— Понимаю. Для тебя это странно, — сказала Мея.

— Еще бы… — пробормотала девушка.

Неожиданно Клеон пришел ей на помощь. Он влетел в кухню со своей широкой улыбкой до ушей, которую нес, как знамя, и мигом очутился у стола.

— Мама прекрати свой допрос! Нам пора…

— Подумаешь, мы только перекинулись парой слов. — Мея потрепала Клеона за ухо, словно он был малышом, и тот отскочил в сторону с протестующим писком. Лима с трудом подавила улыбку. Картинка получилась забавной.

— Ну что вы как маленькие, — скорчив «взрослую» мину, сказала Киниска.

Она бросила Лиме извиняющийся взгляд: такова моя чокнутая семейка, ничего не поделать.

— Ладно. Хорошего понемногу. — Клеон взял Лиму за руку и повел из кухни. Она еле успела попрощаться.

Наконец-то!

Илот прошел через весь дом — по счастью, он был пуст, — и остановился только в прихожей.

— Если что, извини.

— Ты о чем?

— Мама… она…

— Да… мы знакомы минут десять, а она уже говорит такие вещи, — заметила Лима. — Словно по правде все знает обо мне.

— Она же учительница, — хмыкнул Клеон. — А еще психолог. Так она сама говорит.

— У нас в школе был психолог, — сказала девушка. — Он занимался тем, что беседовал с нами, стремясь выявить неблагонадежных. Его боялись сильнее всего.

— Нет, моя мама никогда не была такой.

— Понимаю. Мне не доверяют.

— Доверяют мне, следовательно и тебе, раз я привел тебя сюда, — возразил Клеон.

— Ладно. Не имеет значения. — Лима почти не видела его лица в полумраке. — Ты же понимаешь, я все равно сюда больше не приду.

Клеон промолчал. Лима толкнула входную дверь.

— Но как тебе мои домашние? — спросил илот, выскочив следом.

— Странные. Таких я не видела.

— Ага! В Городе все не так, верно?

— Верно.

Лима помнила дорогу к выходу, поэтому направилась в нужную сторону без колебаний. Ксанта была тихой, жителей почти не видно. Свет от ламп, висящих над крышами и улицами, создавал резкие тени.

Кажется, у бродяг для комфортной жизни здесь было все, не хватало самой малости — солнечного света. Лима не могла представить себе, что живет под землей и лишь изредка выбирается на поверхность.

Может, изгои куда свободнее сами по себе, чем илоты в Блоке 3 Восток, но их подземное заточение, в сущности, хуже любой тюрьмы. Стремясь уйти из-под власти Олимпии, они лишились элементарных вещей.

Ей не хотелось больше говорить, и до самого выхода она не произнесла ни слова. Тем не менее, Клеон продолжал сотрясать воздух, чем, в конце концов, вывел Лиму из себя.

— Послушай! — прервала она его, останавливаясь и оборачиваясь. Парень едва не столкнулся с ней. — Зачем ты так много болтаешь?

— Поддерживаю беседу, — ответил Клеон. — Разве нельзя?

— А я не хочу! Замолчи!

— Злюка.

— Что? Слушай, если ты меня спас, это не значит, что теперь у тебя появилось право действовать мне на нервы!

Илот почесал затылок.

— Да я и не думал.

— Сдается мне, ты вообще мало думаешь. — Лима ощутила неожиданно сильную злость. — Ты ходишь по Городу, открыто выслеживая гоплитов, ты, бродяга! Ты вмешиваешься в их дела, нарушая закон, ты назначаешь олимпийцу эту дурацкую дуэль! Ты хоть понимаешь, что тебе ее не пережить? Агис не станет перекидываться с тобой шуточками — его честь задета. Тебе конец, Клеон! Может, над этим ты подумаешь хоть раз? Или лучше о маме, сестре, отце, младшем брате? Ты им нужен. Каково им будет, когда ты не вернешься домой?

Лима выдохлась быстрее, чем рассчитывала, но, кажется, у нее получилось донести до этого дурня основную мысль.

Клеон посмотрел направо, затем налево. Интересная ссора у них вышла и в интересном месте — на пустыре между заводом и границей Блока.

Становилось сумеречно. Пейзаж вокруг получился ужаснее некуда.

— Если бы я не вмешался, ты была бы мертва, — сказал Клеон.

— По-моему, мы уже выяснили этот вопрос!

— Чего же ты хочешь?

Видимо, он не понял. Или притворяется.

— Стань взрослым. Ты живешь, как будто бессмертен… Ты… делаешь все это, не считаясь… да ни с чем и ни с кем, в том числе со своей семьей! Как будто ты сам не илот, а олимпиец!

Клеон помрачнел.

— Думаешь, все знаешь про меня? Нет, Лима, это не так.

— Не так? Хорошо, вполне допускаю.

— Я замолчу, если тебе станет легче, — пообещал Клеон.

— Мне не станет легче! Впрочем, чего я беспокоюсь? Через три дня тебе оторвут твою тупую башку, но какое мне дело? Вперед. Может, это у тебя такой способ покончить с собой, откуда мне знать?

— Пожалуйста, не кричи, — попросил Клеон.

Лима приложила палец к своим губам и отошла на шаг, подчеркивая дистанцию.

— Все. Все! Дальше ты идешь своей дорогой, я своей. Доведи меня до дома, а дальше занимайся своими делами. Вы все занимайтесь! Выращивайте свою капусту на крышах, делайте бутерброды с настоящим хлебом, стройте дома под землей. Мне все равно. Просто уйди. Мне и так потом расхлебывать.

Лима быстро шла в сторону города, думая с досадой и обидой, что конца этому кошмару не будет. И что она порядочная идиотка, раз позволила себе устроить истерику. Всего раз или два в жизни с ней случалось нечто подобное.

— Я убью его, — сказал Клеон, — и тебе не придется ничего расхлебывать!

Она уходила все дальше, а он стоял, глядя ей в спину потемневшим взглядом. Наконец, сорвался и побежал следом. Вырвался вперед, чтобы перейти на шаг. Лима снизила темп. Она боялась, что он обернется через плечо и увидит, как блестят ее глаза.

Он не обернулся. Похоже, наконец, ей удалось пробить его оболочку неудержимого оптимиста. Между ними снова воцарилось молчание, а вскоре уже было не до разговоров.

Лима и Клеон вошли в Город.

 

 

9

 

Она никогда не думала, что можно передвигаться по нему, оставаясь незамеченным. Что есть в такой простой планировке улиц и переулков тайные тропы. Казалось, это и не Блок 3 Восток, а какая-то иная реальность.

Впечатление некоего сюрреалистического сна усиливало и голубоватое свечение уличных фонарей вкупе с глубокой тьмой переулков и тупиков.

Лима и Клеон перебегали через островки света, если не могли их обойти, и прятались, пережидая. И хотя обычно в Городе с наступлением ночи никто из дома не выходил, опасность могла таиться за каждым углом.

Не стоило забывать о гоплитах. Некоторые из них промышляли ночными рейдами, ловя запоздавших илотов, а так же полицейских патрулей, проводящих профилактику. Любого, кто попадется, отвезут в Управу для объяснений. Может, в этом случае Клеон сумеет состряпать какую-нибудь историю? Язык у него явно хорошо подвешен.

— Я боялся облавы, — сказал он, прервав мысли Лимы, — чего-то такого… Агис ведь мог привести сюда целую толпу дружков, которые устроили бы в Городе вакханалию.

— Мог бы? А что насчет закона? Нельзя трогать илотов…

— Знаю, знаю. Только это нас и спасло, а еще то, что гоплит был ошарашен происходящим. И все-таки Агис нашел бы возможность отомстить, не дожидаясь лучших времен.

Лима смолчала. Олимпиец держал слово. По крайней мере, пока.

— Идем.

Они пошли дальше и вскоре оказались у дома Лимы. В окне гостиной горел свет. Девушка увидел его издали и ощутила, как подпрыгнуло сердце. Она опоздала! На час с лишним, даже с учетом того, что покинула оранжерею раньше времени.

Вместе с Клеоном Лима пересекла дорогу и остановилась у стены. Парень взъерошил волосы. Его взгляд метался из стороны в сторону, но улица, застроенная небольшими домами на одну семью, казалась вымершей. Если бы не свет в некоторых окнах можно было бы подумать, что все жители ушли.

Клеон сделал знак: шевелись! Лима замялась. Наверное, надо было что-то сказать на прощание. Что?

Илот взял ее за руку.

— Я свяжусь с тобой, — пообещал он. — Завтра или послезавтра.

— Зачем? — удивилась она, но почему-то особого желания спорить не возникло.

— Кто знает... — Улыбка до ушей и бодрое подмигивание. Ну где он этого набрался?

И все же Лиме было приятно, невзирая ни на что.

Через секунду он скрылся в темноте. Девушка, не без колебаний, подошла к входной двери, тихонько нажала на нее пальцами. Дверь распахнулась.

Отец сидел в гостиной перед телевизором: как раз начиналось вступление к речи Верховного Правителя.

Лима щелкнула замками, скинула рюкзак и заскочила в комнату. Она жутко боялась осуждения, вопросов и увещеваний, а еще больше объятий и требований «больше так не делать». Но Тимей ограничился лишь поворотом головы и кивком. Лима ответила натянутой улыбкой.

— Уже начинается?

— Вроде того. — Отец провел слегка дрожащей рукой по щеке, где темнела щетина. Всю жизнь он брился начисто каждое утро, но в последнее время все чаще пропускал свой обязательный ритуал.

— Знаешь, меня Полифем задержал, — быстро сказала она, скидывая ботинки и подскакивая на одной ноге. — Теперь я его ученица. Настоящая. Может, если повезет, когда-нибудь займу его место.

Глядя на экран, Тимей медленно кивнул.

Перед началом такого рода выступлений всегда крутили красочные ролики, рассказывающие об истории Олимпии. Самое основное — от Эры Хаоса и Великого Переустройства до сегодняшнего дня. Этот видеоматериал создавался специально для илотов, чтобы снова и снова напоминать им, каков порядок вещей. Судьба илотов — подчиняться и работать. И, конечно, платить дань олимпийцам своей кровью. Все основные законы Меандр Великий сформулировал уже века назад, и с тех пор, по словам диктора за кадром, в мире царит гармония и справедливость. Высшие и низшие, наконец, разделены и занимают полагающиеся им места. В прежнем мире, где правил хаос, принцип иерархии был отринут, и в результате цивилизация едва не погибла. Пройдя горнило неисчислимых бедствий, человечество осознало, что его единственный выход вернуться к истокам.

Древние цивилизации процветали и были могущественны благодаря священному, базовому принципу: разделению — Меандр Великий был первым, кто заявил об этом во всеуслышание, показав людям путь в новую эру. Со своими сподвижниками он заложил основы современного общества, где у каждого своя роль и цель. Всему, чего удалось достичь, начиная с той поры, люди обязаны этому величайшему из законодателей. Он накормил голодных, он прекратил междоусобицы и навсегда поставил заслон на пути разрушительного хаоса.

Пока стоит Олимпия, дело Меандра Великого будет жить. И человечество не исчезнет…

Сколько раз Лима слышала эти россказни в разных вариациях? В школе детей беспрестанно пичкали пропагандой и заставляли сдавать экзамены по истории Золотого Века. Девушка не могла вспоминать о тех «веселых» деньках без тошноты. Трансляции или записи казней илотов, вздумавших бунтовать, на телевидении чередовались с такими вот просветительскими программами. Именно так они и назывались — «просветительскими». Словно постоянное напоминание человеку, что он никто и ничто, может его чему-то научить.

Впрочем, немало людей усваивало этот урок. Лима видела их каждый день вокруг себя. Если нет непосредственной угрозы, в периоды затишья, они способны даже шутить и вести себя вполне нормально, но достаточно малейшего намека, как даже самые отчаянные смельчаки превращались в безвольных кукол. Страх убивал в них все человеческое, само желание жить. Илоты работали, снося любые издевательства, как самые настоящие животные. Те, кто подошел к последней стадии, уже мало походили на разумное существо.

Похоже, та же болезнь поразила и ее отца. Лима видела, какие изменения происходят с ним, и ей становилось жутко. Медленно, но верно он превращался в человека, которому все равно. Скоро Тимей перестанет бриться, его одежда уже сейчас походит на обноски с помойки. Он мало разговаривает и чаще просто сидит, глядя в пустоту, или в экран. Глаза его потухли. Раньше в них горел огонь, теперь остались лишь холодные угли, подернутые пеплом.

Когда случился этот слом? Когда человек, боровшийся с отчаянием и болью все эти шесть лет со смерти жены, вдруг потерял надежду?

Лима долго стояла без движения.

Затем решилась. Подошла к креслу и положила ладони на плечи Тимея. Сильные плечи человека, привыкшего к физическому труду, сильные и в то же время беспомощные. Они не способны удержать даже то, что еще осталось.

Наклонившись и чувствуя, как перехватывает дыхание от слез, Лима поцеловала отца в макушку. Только сейчас, вблизи она увидела, насколько сильно тронуты седой его виски.

Все, чего она добилась, это короткого пожатия пальцев, после чего Тимей убрал руку.

На экране крутили монтаж из различных экзекуций илотов-бунтовщиков. Диктор за кадром объяснял, что смерть еще самое мягкое наказание для тех, кто покушается на заведенный порядок. Власть Олимпии незыблема. Сама мысль о том, чтобы отрицать ее, является преступной. Илот не должен обманываться сладкими речами смутьянов, ведь цель их — не благополучие и процветание, а хаос и кровь. Чего хотят эти борцы, восклицает диктор. Они вновь собираются ввергнуть человечество в тотальную войну и облекают свою пропаганду в красивые слова. Диктор категоричен: бунтовщики преследуют лишь собственные интересы, им плевать на тех, кто, соблазнившись на их болтовню, пойдет проливать свою кровь…

— Папа.

В ту минуту Лиме хотелось все ему рассказать, все, не утаив ни одной детали. Дать понять, что ей страшно и хочется немного защиты. Прижаться к нему, как раньше, и закрыть глаза, ощущая сильную руку у себя на плече.

Но этого не будет больше никогда. Лима поняла это через мгновенье, когда отец повернулся. Его глаза оставались пустыми, лишь права бровь слегка приподнялась.

— Что?

— Ничего, — улыбнулась Лима, жалея о своем порыве. Хорошо, что она не поддалась — кто знает, может, после этого ими обоим стало бы хуже. — Здорово выращивать цветы!

Ничего глупее ей, разумеется, в голову не пришло. Лима закусила губу.

Тимей еле заметно кивнул и обратил лицо к телевизору.

— Ты ел?

Отрицательное движение головой.

— Тогда я быстро что-нибудь приготовлю…

— Сейчас будет говорить Верховный Правитель, — перебил ее отец. — Слушай.

Лиме пришлось остаться и сесть на стул. Исторический экскурс закончился. Заиграл гимн Олимпии, величественный и устрашающий. Когда он закончился, олимпийский герб сменился видом человека в черном костюме, смотрящего в камеру. Правитель всегда являлся своим подданным мужчиной средних лет, подтянутым, атлетично сложенным, пышущим здоровьем. Он походил на ожившую статую бога. Его взгляд притягивал и сверкал до зеркального блеска отполированной сталью. Улыбка могла резать не хуже бритвы.

— Добрый вечер друзья. — Традиционное обращение. — Надеюсь, в вашем доме царят мир и процветание. Я от всей души желаю вам, чтобы все ваши сокровенные мечты осуществились. Будьте добры друг к другу, следуйте правилам и да не останется сомнений в ваших сердцах. Чистое сердце — символ свободного человека, не так ли? — Сколько Лима себя помнила, Верховный Правитель был всегда одним и тем же. Одинаковая прическа, одинаковая улыбка, одинаковая одежда, одинаковый возраст. Хотя с технологиями олимпийцев поддерживать себя в форме не так уж и трудно, однако лет на десять Верховный постареть был обязан. По словам отца, со времен его собственного детства этот тип не изменился ни на йоту. Может, на самой вершине своего искусственного города он приложился к какому-то бессмертному источнику? Что илоты, в сущности, знали о небожителях? Лима помнила этот жест: Верховный задумчиво соединил пальцы перед грудью. Его взгляд был мудрым, словно у лучшего друга, которому можно довериться в любой ситуации. — Вы уже, несомненно, знаете, что сегодня Совет Эфоров объявил вам, илотам, очередную войну. В прошлом году мы сделали исключение и назвали сектор, где будет проходить охота. Идея принадлежала мне. Объясню, в чем причина. В прошлом сезоне Южный сектор проявил себя не лучшим образом. Бунтовщики сумели склонить часть населения блоков на свою сторону. Увы, увы, это случается. Мы все могли видеть последствия. Террористические акты, убийства мирного населения, порча имущества, глумление над символами власти Олимпии. Все мы прекрасно понимаем, что это недопустимо и не могло быть оставлено без внимания…

Лима перевела взгляд с экрана на профиль отца. Тимей сидел неподвижно, словно в трансе. Раньше он не оставлял подобные заявления без метких язвительных комментариев. Слышал бы Верховный, какими словечками награждает его простой водитель грузовика, то мигом бы растерял свою непробиваемую самоуверенность.

— В этом году охота должна была пройти по обычным правилам, — говорил Верховный, всматриваясь в объектив своим змеиным взглядом. — Гоплиты выбрали бы сектор жеребьевкой и собрали бы свой законный урожай. Однако мне показалось разумным снова немножко отступить от заведенного порядка. — Он сделал паузу. У Лимы похолодело в животе. Даже живя в мире, где тебя могут убить в любой момент, где жестокие казни транслируются по телевидению и обязательны к просмотру, невозможно привыкнуть к некоторым вещам. Например, к тому, что все может стать еще хуже.

Верховный Правитель подарил илотам ослепительную улыбку.

— В этом году охота пройдет во всех четырех секторах одновременно. Целый месяц мы будем наслаждаться прямыми включениями с мест событий. Здорово, не правда ли? С отрядами гоплитов будут путешествовать мобильные съемочные группы. Круглосуточный показ охоты! Я знал, вы оцените мой подарок! — Короткий смешок людоеда, приступающего к гурманской трапезе.

Лима бросила взгляд на отца. Ей хотелось заорать, чтобы он проснулся и, наконец, что-нибудь сказал, но страх помешал ей выдавить хотя бы звук.

— Итак, с этой минуты гоплиты имею право появиться в любом из секторов и в любом из блоков. Куда укажет жребий. Помните, друзья, что охота важнейшее средство сплочения нашего общества. Вы — часть Олимпии. Ее фундамент. Мы должны составлять одно целое. Мы правим — вы подчиняетесь. Иного пути нет. Охота показывает вам, что наша власть сильна и вечна. Право проливать кровь илота священно. Никто не может покушаться на него. — Верховный Правитель снова превращается в лучшего друга, который всегда выслушает и даст совет в трудной ситуации. Его голос мягчеет. — Помните, илоты не сопротивляются и не задают вопросов. Настоящий илот без колебаний умрет, если того попросит олимпиец. Приготовьтесь сами и приготовьте ваших детей. Нынешняя охота войдет в историю. Гоплиты наточили оружие, съемочные группы готовы показать нам незабываемое шоу. Ничего не пропустите. По секрету, я уже выделил время в своем расписании. Я ведь тоже зритель. — Искренний располагающий смех. — Доброй ночи.

Верховный исчез, снова начали крутить ролики об охоте в Южном секторе, проходившей в прошлом году.

Лима не чувствовала ничего, кроме смертельной усталости. Даже отвращение оказалось слабее этого.

— Ты будешь ужинать? — спросила она у отца, но в ответ получила только безмолвное покачивание головой: нет.

Говорить больше не о чем. Понимая, что не сможет проглотить ни крошки, Лима ушла в свою комнатушку и закрылась на защелку.

Она лежала в кровати, периодически проваливаясь в сон и выходя из него легкими толчками.

Город спал в ожидании беды. До конца месяца, возможно, кто-нибудь из соседей станет жертвой гоплитов — как распорядится жребий. Сейчас илоты по всему Блоку 3 Восток просчитывают свои шансы, мысленно прощаясь с близкими и родными. Родители с детьми, дети со своей недолгой жизнью.

Закрыв глаза, Лима почувствовала, как ее душит ненависть. Она ничего не в состоянии изменить.

Что бы сделала она, будь у нее шанс отвратить беду, отсрочить ее хотя бы на час?

Она вспоминал о бродягах, живущих в Ксанте, подземном городе, построенном в бомбоубежище. Вот кому уж точно не грозит попасть под раздачу. Олимпия не знает о существовании этого анклава бунтовщиков — а ведь по ее меркам, они самые настоящие, причем опасные бунтовщики.

Причина в том, что бродяги не подчиняются законам Меандра Великого, им нет до них никакого дела.

И, главное, они не боятся.

Лима дремала до самого утра, вздрагивая от каждого шороха. Олимпийцы могли появиться на их улице в любой момент.

Однажды девушка уловила шаги отца за стеной и странные звуки, похожие на тихий безнадежный плач.

Замерев от страха, Лима лежала с бьющимся сердцем, но ничто больше не нарушало тишины.

Поскорее бы все закончилось. Ожидание смерти всегда хуже самой смерти. Точнее выражения не подберешь.

 

 

10

 

Полифем был мрачнее обычного и говорил лишь, когда считал необходимым. Дважды он обругал Лиму за нерасторопность, но она не обиделась. Сама виновата, слишком погрузилась в свои мысли.

Вместо занятий по садоводству, Лима утра выполняла самую грязную и тяжелую работу. Старик не давал ей ни минуты отдыха, даже обедать не разрешил. И тут она не спорила. Работа обладает удивительным эффектом. Уйдя в нее, забываешь о страхе и тревоге, пусть на время, но психике такие паузы чрезвычайно необходимы. Быть может, Полифем рассчитывал именно на это. Он гонял свою помощницу и сам ни на секунду не присел с момента, как появился в оранжерее. Конечно, раньше всех.

Лишь к трем часа дня Лима заметила, что Кадия отсутствует. Девушка задала Полифему вопрос, на что старик только скорчил гримасу и махнул рукой. Этот жест мог означать что угодно. Ошибка с его стороны — Лима не могла удовлетвориться таким «объяснением».

Догнав старика, она снова спросила, где Кадия.

— Ее больше нет, — ответил Полифем, — мне сказали, что вчера после выступления Верховного Правителя она выбежала на улицу и начала кричать.

— Что кричать?

— Просто кричать. Просто, понимаешь. С нее было довольно. Приехавшие полицейские пытались ее утихомирить, но она бросилась на них с кулаками. Кадию застрелили. — Полифем провел рукой по своему взмокшему лбу и повторил: — С нее было довольно.

Лима не могла заставить себя сойти с места. Старик, заметив ее оцепенение, рявкнул:

— Чем быстрее ты продолжишь работу, тем лучше!

Она продолжила. Случай с Кадией, увы, был не единственным на ее памяти. Она слышала, как люди сходили с ума и совершали самоубийственные поступки. Для тех, кто подошел к последней черте, вероятно, уже не осталось вариантов. Лишь смерть была способом прекратить нескончаемый кошмар.

Кадия отчаялась и ее разум погрузился во тьму. Сказочке конец. Лима плакала, стараясь, чтобы никто не увидел.

Вечером прилетел вертолет с эмблемой Олимпии на борту. Он сел на специальную круглую площадку к северу от оранжереи. От площадки к одному из геодезических куполов шла бетонная дорожка. По ней-то Лима и еще двое подчиненных Полифема выкатили тележки, доверху загруженные специальными контейнерами со свежими цветами, предназначенными к отправке. Действовать надо было быстро, и Лима почти бежала. Она подкатила тележку к вертолету и передала контейнеры двум рабам, которые размещали их внутри летающей машины.

Правила были строгими, никаких бесед, никаких заминок, но Лима не могла побороть свое любопытство.

В этот раз рабы, молодые мужчина и женщина, оказались другими. Другими и в то же время типичными. Серый комбинезон, короткая стрижка и ошейник, самый яркий символ их положения, наряду с привитой привычкой склонять голову и опускать глаза в пол. Рабам запрещено смотреть прямо даже на илотов. За прямой же взгляд на олимпийца можно было лишиться головы.

В присутствии Лимы и двух других работников оранжереи рабы чувствовали себя неуверенно. Прошлые были куда опытнее и больше напоминали роботов. Лима напрасно пыталась поймать взгляд этой серой парочки. Бедняг вышколили по высшему разряду.

Увы, ей пришлось развернуть тележку и быстро ретироваться под купол.

Через его прозрачную оболочку она видела, как Полифем разговаривает с высокой женщиной. На ней была форма, какую носили облеченные особыми полномочиями илоты. У них своя функция — служить связующим звеном между хозяевами и жителями секторов. Олимпийцы не желали марать руки, занимаясь разными мелочами, им даже работать было запрещено. Они считали себя воинами, и все, кроме того, что связано с насилием и соревнованием, считалось позорным. Работают илоты и рабы. Так предписывают законы Меандра Великого.

Лицо у женщины в форме строгое, она кивает, вводя какие-то данные в планшет, который держит в руке. На миг она поворачивает голову, скользнув взглядом по куполу, и замечает Лиму.

Никакой реакции. Особо уполномоченные со временем перенимают повадки хозяев и начинают смотреть на собратьев свысока.

Наконец, беседа завершилась. Полифем кивнул. Илотка что-то сказала ему, развернулась и пошла к вертолету. Пилот завел двигатель. Старик приставил ладонь к бровям, щурясь от ветра, поднимаемого лопастями. Машина поднялась, сделала разворот, а потом исчезла из вида.

Оглядевшись, Лима только сейчас поняла, что рядом никого нет. Ее коллеги никогда не отличались любопытством и разговорчивостью. В маленькой столовой для персонала, даже если собирались все вместе, по большей части было тихо. Лима не любила есть в компании с этими молчунами.

Полифем вошел внутрь, пластиковая дверь закрылась за ним с тихим скрипом. Лима посмотрела на него, он ответил коротким хмурым взглядом.

— Что она сказала? — Вопрос вырвался сам собой. Раньше Лиме не приходило в голову интересоваться содержанием бесед Полифема и особо уполномоченной.

Старик удивленно поджал губы.

— Как всегда… мы уточняли расписание поставок. И еще наш штат хотят расширить.

— Зачем?

— В Южном секторе почти все оранжереи уничтожены, поэтому нам дали план по увеличению объема продукции. Вчетвером, да без Кадии, нам не управиться.

— Кто уничтожил оранжереи? — спросила Лима.

Старик оглянулся через плечо, размышляя, как далеко стоит заходить в своей откровенности.

— Геба сказала, вчера утром какие-то люди организовали нападение на ряд объектов. — Полифем говорил тихо, при этом даже не смотрел на Лиму, делая вид, что его больше интересует вид за стеклом. — Оранжереи попали в их число.

— Но… причем тут цветы?

— Цветы мы выращиваем для олимпийцев, — напомнил Полифем.

До Лимы начало доходить.

— Значит, бунтовщики?

— Они самые. После того, как эфоры объявили илотам новую войну, террористы снова активизировались. Похоже, недавний урок их ничему не научил.

Полифем замолчал, провоцируя девушку на следующий вопрос.

— Что же теперь будет?

— Не знаю, — ответил старик. — Олимпийцы, как всегда, примут меры. Кровью больше, кровью меньше.

— Но раньше бунтовщики так нагло не выступали против власти, — прошептала Лима.

— Год на год не приходится, — ответил, пристально поглядев на нее, Полифем. — Илоты всегда бунтовали. Об этом не говорят в школьном курсе официальной истории. Телевидение, правда, сообщает об отдельных случаях сопротивления, но это, скорее, пропаганда. Олимпийцам надо показать, что они контролируют ситуацию и любое выступление заранее обречено на провал. Сила на стороне господ, Лима.

— Но вы что-то помните?

— Девочка, ты слишком любопытна и ведешь опасные беседы, — вздохнул Полифем.

— Лучше скажите. Вы меня знаете, я не отстану.

— Десять лет назад, — выдержав паузу, сказал старик, — в Северном секторе вспыхнуло восстание. Илоты перебили полицейских, захватили Управу в Блоке 5 и удерживали его целую неделю, отбивая атаки подразделений, которые олимпийцы посылали на усмирение бунтовщиков.

— Неделю?..

— Представь себе. Они бросили клич всем илотам, ожидая от них поддержки, и иногда казалось, что все получится, если братья по несчастью разом встанут и скажут… в общем... никто не пришел. Олимпия решила пойти на крайние меры — послала в Управу отряд карателей. Они вырезали всех захватчиков, потом взялись за их семьи. Говорят, центральная площадь Блока 5 была покрыта кровью выше, чем по щиколотку. Потом на нее просто свозили илотов со всего города, всех подряд, и вакханалия продолжалась. Каратели опьянели от крови. Они пили ее и кричали, и вопили как безумные.

Лима пожалела, что спросила. Об олимпийцах она привыкла думать, что они не остановятся ни перед чем, но ее поразила эта безмерная жестокость. К чему? Неужели было недостаточно победить и сломить их дух?

Нет, Лима не понимала. Олимпийцы растят своих детей убийцами, целенаправленно делают из них чудовищ, не имеющих человеческого облика. В чем же смысл? Их власть и так доходит до крайних пределов.

— Блок 5 почти опустел. Несколько тысяч илотов было убито. Тела вывозили железнодорожными составами. Такова оказалась цена… одной только попытки. — Полифем замолчал, затем добавил. — Об этом не говорили нигде, хотя, конечно, молва сделала свое дело. С той поры крупных выступлений не было.

— И бунтовщики не бросили сопротивление, — сказала Лима.

— Надеюсь, девочка, ты не говоришь ничего подобного за пределами оранжереи.

— Нет.

— Хорошо. Сейчас как никогда, может быть, в истории, опасно быть илотом.

Лима кивнула, вспомнив свою встречу с Агисом. Воспоминание о гоплите потянуло за собой мысли о Клеоне, этом воистину сумасшедшем бродяге, уверенном в собственной неуязвимости.

Послезавтра у него бой.

— И какой смысл?

— Что? — поднял брови Полифем.

— В этой борьбе? Смысл? Все равно они сильнее, никто не может их победить, никто не изменит железного порядка.

Старик пожал плечами.

— Таков человек, наверное… Даже там, где надежды, казалось бы, нет, он умудряется взращивать ее у себя внутри. Несмотря ни на что. Глупо? Да. Но иллюзия внутренней свободы не дает ему сойти с ума, когда нет свободы настоящей.

— Не сойти с ума… как… вы говорите о Кадии?

— Верно. О ней. И других, чей разум превратился в дымящиеся руины. Пока здесь и здесь ты свободен, тебя не сломать… — Полифем прикоснулся к своей голове и сердцу. — И олимпийцы знают об этом.

— Хотите сказать, их жестокость…

— Так они пытаются лишить нас надежды, той самой, что не дает нам опуститься и стать просто животными. — Полифем стиснул пальцы за спиной, послышался негромкий хруст. — Прости за пафос.

— За что?

— Неважно. — Он сдерживал улыбку. — Иногда мне жаль, что я старик. Я пережил стольких достойных людей, способных принести куда больше пользы, чем я. И каждый раз, слыша об очередном выступлении, во мне теплится глупая надежда.

— Что все получится? — спросила Лима.

— Да. Ты всегда схватывала налету, девочка. В лучшее время ты могла бы…

— Что?

— Многого достичь. Как и все те дети, которых убили. Мне не протянуть долго. Я не доживу до момента, когда все изменится.

— Не понимаю.

— Любой тирании приходит конец. Даже через тысячу лет. — Полифем положил свою большую натруженную руку ей на плечо, посмотрел в глаза. — Хм, прости за пафос.

Одобряюще потрепав ее по щеке, старик зашагал вглубь купола.

— Но это невозможно, — вырвалось у Лимы.

Полифем все же остановился, почти перешагнув порог двери в конце короткого переходного туннеля.

— Кстати, Геба сообщила, что гоплиты сегодня ночью будут у нас в Городе. Жеребьевка показала.

— Откуда она знает? — Лима почувствовала, как тело наливается серой свинцовой мутью. Обжигающий страх комом сжался в животе.

— Она ведь общается с олимпийцами. Умеющий уши да услышит, — ответил старик с каменным лицом. — Если у тебя есть, куда бежать, беги. Никто не знает, кому не пережить эту ночь.

После ухода вертолета день потек в своем обычном ритме. Отпала необходимость надрываться, и появилось время приступить непосредственно к урокам. Лима и Полифем уединились в экспериментальном блоке северного купола, где старик занимался выведением новых сортов и проводил проверку саженцев, доставляемых их других оранжерей.

Лиме здесь нравилось. Это было волшебное царство оборудования и зелени, здесь пахло жизнью и, главное, не находилось места для всепоглощающей серости.

Пока шли теоретические занятия, Лима ненадолго смогла отвлечься от страшных мыслей. Полифем, обладавший удивительной способностью игнорировать окружающий мир в интересах важной работы, внушил и ей нужный настрой. Его лекции были увлекательны, логичны и понятны. За несколько часов девушка узнала куда больше, чем за последний два года работы здесь. В конце старик выдал ей два профессиональных пособия по растениеводству и назначил параграфы, обязательные к изучению.

После этого рабочий день закончился. Полифем отпустил Лиму раньше на пятнадцать минут, велев немедленно спешить на автобус.

Она последовала совету, хотя на полпути к остановке поймала себя на мысли, что это полный абсурд. Человек, предчувствуя опасность, всегда стремится спрятаться дома. Дом ему кажется безопасным местом, но ведь на самом деле это неверно — для илотов, во всяком случае.

Именно в твой дом явятся убийцы, именно там они будут искать себе добычу, так стоит ли усердствовать с возвращением?..

Илоты настолько привыкли следовать правилам, что большинству и в голову не приходит бежать. Во время охоты предписано находиться по месту регистрации, все верно, но разве жизнь не стоит риска? За Городом так свободно, так много потенциальных убежищ. Почему илоты, даже бродяги, живущие на улицах, не уходят?

Потому что кара за побег коснется всех и будет суровой.

Лима, очнись, ты заходишь слишком далеко в своих фантазиях.

Девушка слышала холодный и безжалостный голос собственного разума…

Побег из Блока считается преступлением. Клеон и его семья, все жители Ксанты, живы лишь потому, что хорошо спрятались, но их незаметная жизнь под землей не навсегда. Однажды убежище найдут — в этом Лима нисколько не сомневалась. Бунтовщиков схватят, и их казнь будут транслировать по телевидению.

Суть в том, что илотам некуда идти. Особенно тем, кто отчаялся и, вероятно, ждет, когда очередной гоплит прекратит его страдания. Раб привыкает к своему положению, он даже способен находить в нем свои плюсы. Все зависит от образа мысли. Клеон и остальные смогли изменить его, но сколько потенциальных бунтовщиков в Блоке 3 Восток? Сколько их осталось после охот и постоянных репрессий? После слежки и контроля после, унижений и целенаправленного отсева потенциально опасных элементов?

Правда жестока… Никто не побежит. Никто не будет драться. Никто не отважится, помня, что было в Южном секторе и еще раньше в Северном.

Драться… Лиме было страшно даже думать в таком ключе. Олимпийцам нельзя противостоять, даже несмотря на то, что их во много раз меньше, чем илотов…

Прерывая ее размышления, автобус со скрипом и пыхтением подкатил к остановке.

Лима вошла внутрь. В салоне сидели несколько угрюмых чумазых рабочих. Их лица были неподвижны, взгляд потухшим. Никто на нее не посмотрел. Она пустое место. Они все пустое место.

Больше всего Лиме хотелось увидеть даже не отца, за которого она волновалась теперь постоянно, а Клеона. Увидеть его широкую жизнерадостную улыбку, полную глупого оптимизма, карие глаза. Может, тогда ей стало бы легче переносить это постоянное тяжелое жжение внутри, этот отравляющий разум страх.

Подумав, что парень сейчас со своей семьей, которой ничто не грозит, Лима ощутила волну злости и зависти.

Пока в Блоках убивают илотов, эти бродяги сидят в своих подземных убежищах и едят овощи с личного огорода.

О чем они говорят и что чувствуют в такие моменты?

Лима пыталась очистить разум от вредных мыслей и сосредоточиться на виде из окна. Однообразные пыльные пейзажи хоть как-то помогали отвлечься, но взгляд то и дело сам тянулся к Олимпии. Сегодня было ясно, и громадный конус представал во всем своем мрачном великолепии.

Кто являлся автором этого проекта или, может, архитекторов было несколько, Лима не знала: школьный курс истории не касался таких подробностей. Искать что-то в книгах и вовсе занятие неблагодарное. Все те немногочисленные издания, бывшие в ходу в секторах, тщательно цензурировались, и в них не найти правды. Книги из совсем давних времен, особенно до Великого Переустройства, исчезли. Одно время остатки их целенаправленно уничтожались олимпийцами как вредное наследие Эры Хаоса, и, надо сказать, они в этом преуспели.

Раньше Лима часто фантазировала, что в тех книгах могло быть опасного для нынешних господ. Чем мыслители прошлого могли помочь ее современникам? Какие в них были идеи?..

Над крышами домов вились вертолеты. Их стало хорошо видно, когда автобус пересек границу Блока.

Лима прильнула к стеклу, чувствуя холодную дрожь. Охота уже началась?

Илоты в автобусе оживились и тоже стали разглядывать черные машины, барражирующие над Городом. Кто-то что-то пробормотал. Заскрипели сиденья. Илоты вставали с мест, чтобы лучше видеть.

Лима облизала пересохшие губы. Она знала, что произойдет дальше. Все повторялось. Два года назад, только начав работать в оранжерее, ей «повезло» застать начало охоты так же, возвращаясь домой в автобусе.

Один из илотов закрыл лицо руками и склонился, словно его тошнило. Другой илот в грязной спецовке обнял его за плечи, что-то шепча.

«Если у тебя есть, куда бежать, беги», — советовал ей Полифем.

Лима смотрела на этих двоих, испытывая ужас и отвращение. Сквозь рычание двигателя и скрип подвески она слышала звук сирены. Сирены всегда воют, когда начинается кровавое шоу.

И эти вертолеты… Возможно, на них работают съемочные группы и прямо сейчас гоплиты выволакивают свои жертвы из домов. Камеры фиксируют каждую деталь, которую олимпийцы будут смаковать еще долго, собираясь у телевизоров с чашей вина в руке.

Автобус все катил, приближаясь к остановке, на которой обычно выходила Лима. Чуть дальше улицу перекрывал кордон из местной полиции. Их машина стояла поперек проезжей части.

Лима, готовая ко всему, вышла из автобуса вместе с другими илотами. Пассажиры инстинктивно сбились в кучку.

Перекрывая надрывный вой сирены, полицейский кричал в мегафон:

— Сохраняйте спокойствие! Сохраняйте спокойствие! Не мешайте охоте. Отправляйтесь по месту своей регистрации, не создавая помех гоплитам и членам съемочной группы! Внимание, повторяю…

Илоты стояли, словно приклеенные. Лима решилась первой сделать шаг. Она спрыгнула с бровки тротуара и перешла на другую сторону улицы, мысленно просчитывая свой путь до дома.

Полицейский повторяет в третий раз, но илоты в большинстве своем не двигаются с места.

Автобус разворачивается и отправляется в обратный путь. Как раз в этот момент над улицей низко пролетает вертолет. Лима замечает на его борту эмблему телевидения Олимпии. Камеры, установленные на бортах, ведут съемку, и мало того — им помогают дроны. Юркие и почти бесшумные машины парят на уровне нижних этажей, снимая крупные и средние планы.

Вертолет зависает. Лима, ускоряя шаг, идет вдоль ряда домов с задернутыми шторами и запертыми дверями. Илоты сидят по своим норам и ждут, когда все закончится. Так или иначе.

Сирена замолкает только когда Лима сворачивает направо. Квартал, где гоплиты убивают людей, к счастью, довольно далеко от ее дома. Сегодня ей повезло. Возможно, завтра жребий отправит охотников вообще в другой Блок. Чего ей, им всем, еще желать?

Лима думает об Агисе, вспоминая его красивое холодное лицо и его шрам. Где он теперь? Может быть, среди тех, кто принимает участие в новой расправе? С другой стороны, учитывая, что отряды охотников формируются случайным образом, Агис мог вообще не попасть ни в один из них. Желающих традиционно гораздо больше, чем требуют правила.

Лима старается не думать о том, что происходит в какой-то сотне метров от нее. Она слышит приглушенный взрыв. Над крышами взмывает облако дыма. Вертолет, уходя от него, берет резко в сторону.

Бегущая по пустынным улицам, девушка останавливается на пару секунд. Ей хочется думать, что у гоплитов что-то пошло не по плану, но это наивное и детское желание быстро улетучивается.

Ей остается совсем немного. Лима преодолевает последние двадцать метров отчаянным спринтом, открывает дверь ключом и вбегает в дом.

— Папа!

Тишина. Лима закрывается изнутри. Тимея нет, он до сих пор в рейсе — и это хорошо, лучше и быть не может.

Убедившись, что все окна закрыты и шторы задернуты, девушка заняла позицию у одного из них. Это было лучшее место, с наибольшим обзором, но и оно не могло дать ей ни малейшего представления о происходящем.

Приглушенный шум вертолетов, отрывочные выстрелы, кажется, голоса, еще один взрыв. Словно там идет самый настоящий бой.

Лима повернула голову и уставилась на телевизор. Прямая трансляция! Добежав до него, она остановилась, не донеся руку до кнопки включения. Надо ли ей снова это видеть? Или все-таки… Рука сама двинулась, появилось изображение.

 

 

11

 

В кадре была олимпийка — красивая женщина, ведущая репортаж. Рядом с ней горбился тощий илот с лицом серого цвета и провалившимися глазами.

— …значит, вы думаете, это лучшая охота, какую вам приходилось видеть? — спросила женщина. Дрон с камерой висел на уровне ее плеча, крупно снимая илота, у которого она брала интервью.

— Да. Я так считаю, — ответил серолицый человек.

— Отлично! Как мы можем видеть, наши доблестные гоплиты захватили врага и справедливо наказывают его за неповиновение.

На миг илот смотрит обезумевшими глазами в объектив, но камера быстро переключается на вид улицы.

Трупы лежат на окровавленном асфальте, рядом гоплиты с оружием.

— Смотрите, сейчас они выстрелят друг в друга, — говорит олимпийка, когда камера приближается.

Лиме не хочется смотреть, но она поддается обаянию абсолютного насилия, так искусно подаваемого устроителями шоу. Они умеют сделать из кадров простого убийства шедевр, одинаково с восторгом воспринимаемый и на вершине Олимпии, и у ее подножия. Лима часто слышала, как горожане с удовольствием обсуждали виденные по телевизору казни или сцены охот. Ее ужасало подобное отношение, но со временем, становясь старше, она понимала этих людей все больше.

Отец был прав, сказав, что очень трудно противостоять очарованию танца смерти. Лиме просто хотелось это увидеть. Одной смертью больше, одной меньше, сказала она себе.

Два мальчика лет одиннадцати-двенадцати стояли друг напротив друг с пистолетами в руках. Оба покрыты кровью, одежда разорвана. По команде одного из гоплитов подростки подняли оружие. Камера показала лицо одного из них — белую, мокрую от слез маску ужаса.

— Сейчас они выстрелят! — с восторгом в голосе повторила олимпийка за кадром.

Гоплит взмахнул рукой. Два выстрела практически слились. Одному мальчику пробило голову, и он упал навзничь, взмахнув руками и потеряв оружие. Но его пуля достигла второго ребенка и попала в живот. Тот согнулся пополам, свалился набок и принялся с криком извиваться на нем под аплодисменты гоплитов и хохот репортерши. Мелькают счастливые, покрытые кровью лица охотников.

— Ну, с первой вылазкой покончено. Теперь ждем, что скажет нам жребий! В какой квартал мы пойдем на этот раз? — В кадре ее лицо, светлые глаза, в которых одна жажда крови. — Не переключайтесь! Немного терпения, и мы продолжим.

Лима тянет руку, чтобы выключить телевизор, но тут случается накладка, одна из тех, что нередко бывают в прямом эфире.

Камеру не выключили вовремя. На пару секунд она фиксирует, как серолицый илот бросается на олимпийку, размахивая руками. Он кричит, вопит, как безумный, и брызгает слюной.

Женщина отскакивает. У нее отличная реакция.

— Мои дети! Мои дети… это были мои дети! — успевает разобрать Лима в потоке крика.

Олимпийка прерывает его атаку точным ударом в челюсть, а потом вытаскивает пистолет и стреляет в лицо.

Лима выключила телевизор, забралась в кресло и подтянула колени к груди, стараясь стать как можно меньше.

Лучше было бы исчезнуть совсем.

 

 

12

 

Тимей вернулся через час после окончания первого нападения. Вошел в дом, словно ни в чем не бывало, закрыл дверь.

Лима, задремавшая в своей кровати под пледом, встала и пошла спросить, не нужно ли ему чего-нибудь. Отец поинтересовался, как прошел ее день, как дела у Полифема, при этом улыбался, точно фарфоровая кукла, и взгляд его был пустыми.

Он не спросил, почему у нее опухшие красные глаза. Когда наступил момент, после которого Тимея перестали интересовать подобные мелочи?

Лима делала все, чтобы разрядить напряженную обстановку. Даже шутила, очень неуклюже, и постоянно испытывала стыд от своих наивных попыток.

Она соорудила ужин — давным-давно ничего свежего, одни концентраты. Отец ел, шаря взглядом в пустоте. Лима, склонившись над тарелкой, тщетно искал повод расшевелить его. Наконец, выдавала:

— Ты бы мог уйти из Города?

— Уйти? — Тимей бросил на нее короткий взгляд и уставился в тарелку, с таким любопытством, словно никогда не видел этого псевдопюре с псевдобифштексом.

— За пределами Блоков столько места…

— Да, много места, — согласился отец.

— Я не о том… — сказала Лима. — Знаешь ведь, есть люди, которые… ну, бродяги… Они живут в Городе — но это, скорее, обнищавшие, опустившиеся илоты, которым уже все равно. Им идти некуда. Они умирают на улицах или прячутся в заброшенных домах…

Тимей кивнул.

— Знаю.

Лима проглотила кусок хлеба, невольно вспомнив нехитрую закуску в доме Клеона. Рот наполнился слюной.

— Бродяги — преступники, — сказал отец.

— Так считается… официально. Но ведь они не виноваты…

— Илоты должны работать. Тот, кто нарушает это правило, преступник.

— Папа! Откуда такие мысли? Что с тобой? Ты же всегда сочувствовал им, говорил о несправедливости и праве всех людей на…

Тимей поднял взгляд на дочь, пристально и осуждающе посмотрел. Его ноздри гневно вздулись.

— Лима, я надеюсь, твои разговоры не преследуют какой-то особой цели.

— Что? — Она не поверила тому, что слышит. — Как ты можешь?

— Подчиняйся законам, и тогда все будет хорошо.

Хватило одного короткого мгновенья — и она уже стояла, нависнув над Тимеем. Как это случилось, Лима не помнила. Зато хорошо осознавала движения своих губ и чувствовала силу собственного дыхания.

— Скажи это людям из соседнего квартала, которых сегодня убивали и отрезали головы! Скажи это тем детям, которых заставили стрелять друг в друга на глазах у отца! Все ли у них хорошо!

Лима не знала, как это случилось. Ослепляющая вспышка гнева, даже ярости. Каким-то чудом она не сорвалась на истерический крик и не бросилась на отца с кулаками… точнее, на то существо, в которое он превратился.

Что-то ее остановило. Возможно, его потрясенный взгляд, потрясенный и испуганный. Кем она была в его воображении сейчас? Гоплитом, который угрожает ему пистолетом?

— Я… — начала он, бледный и с испариной на лбу.

— Я не могу понять, кто ты и что ты! Папа, проснись! — Она положила руку ему на плечо, с силой сжала пальцы. Лиме хотелось причинить ему боль, заставить вылезти из скорлупы, куда он сам себя загнал.

Тимей аккуратно отодвинул тарелку, все еще бледный, но отчаянно борющийся с ужасом, от которого его большие руки тряслись, словно у запойного алкоголика

Лима разжала пальцы.

Начался откат. Ноги ослабли, и, может быть, она бы упала, не вцепившись вовремя в стол.

— Извини… но я слушаю тебя. — Тимей напоминал прилежного ученика, готового к новому уроку.

Лима стиснула челюсти, резким движением отодвинула полупустую тарелку.

— Ты слушаешь, но не слышишь! Знаешь, я намекала, что мы могли бы уйти и жить в другом месте. Наплевать, кто нас там объявит вне закона. Лучше быть свободным бродягой, чем илотом, который каждую секунду дрожит за свою шкуру!

— Лима, прекрати, — тихо попросил Тимей, краснея.

— Что именно? — выкрикнула она сквозь слезы ярости. — Ты сдался! Почему? После мамы ты не был таким, ты не отступал. Ты был крепче кремня, и я равнялась на тебя! Где ты теперь?

Тимей поставил локти на столешницу и обхватил руками голову.

— Слабак! — Она не хотела это говорить, но мысль, назойливо сверлившая ей мозг, все-таки вырвалась.

Стало тихо. У Лимы мурашки побежали по спине от страха. Зачем она это сказала?

Тимей сидел неподвижно, в той же позе. Если бы он начал оправдываться, извиняться, Лима бы постаралась сгладить ужасный эффект, но отец лишь сказал:

— Мне некуда идти. И я не хочу. Оставь меня в покое.

Лиме хотелось кричать. До хрипоты, до крови в горле.

Она сжала кулаки, ничего не видя от багровой ярости и слез, застилающих взгляд. Ногти впились в ладони.

Чувствуя, что задыхается, Лима выбежала из гостиной и заперлась в своей комнате. По идее, она должна быть благодарна судьбе и случаю, что у нее есть эта спасительная норка. Сколько илотов в Блоке 3 Восток могут этим похвастаться?

Но она все бы отдала, чтобы променять эту комнатушку на что-нибудь другое. В сущности, этот дом, этот Город, сектор, весь мир, где правит Олимпия — одна большая тюрьма. И возможности сбежать из нее нет.

А что насчет того, чтобы разрушить ее?

Крамольная мысль проскользнула по самому краю сознания. Лима лежала, забравшись под одеяло, и погружалась в тревожный сон.

А что насчет того, чтобы разрушить ее?

На грани провала в забытье девушка смогла лишь удивиться нелепости этого предположения. Илотам вообще не дозволено так думать, между прочим…

Воскресенье — единственный выходной, разрешенный в Блоках. Время от времени и его отменяют, но в последние годы, несмотря на бунты, воскресенье все еще нерабочий день.

Во время завтрака Лима смотрит повторы трансляций. Они обязательны, и если не хочешь, чтобы какой-нибудь коп устроил тебе экзамен посреди улицы, надо следовать правилу. Иначе — месяц тюрьмы или что похуже. К счастью, полиция не очень рьяно следит за исполнением своих обязанностей. Особенно во время охот.

Тимей к завтраку не вышел и вообще не показывался за пределами своей комнаты. Изредка оттуда доносилась лишь возня да скрип половиц, не более.

Лима не стала мешать отцу, по большому счету, ей было все равно, чем он занимается. После вчерашней размолвки ее жалость к нему сменилась презрением. Многое можно простить, но не отказ от самого себя, не превращение в безмолвное покорное существо.

Она убрала дом, затем отправилась в пункт, где выдавали пайки. Пришло время получать ежемесячную норму.

Выйдя из дому, она направилась на восток, в сторону Управы. Трупы соседей успели убрать, чистильщики замыли асфальт.

Проходя мимо злополучного дома, на который вчера пал жребий, Лима увидела распахнутые настежь окна и двери. Оттуда еще валил дым, но, судя по всему, огонь с самого начала не был сильным. Вот где взрывалось, подумала девушка, ускоряя шаг. Здесь жило три семьи, теперь не осталось никого. Соседи, кучкой стоящие на противоположной от дома стороне, что-то обсуждали. Власти еще не успели добраться сюда, поэтому у них был шанс поживиться чужим барахлом. Естественно, мародерство наказывалось расстрелом, но ведь если действовать быстро, можно и отхватить кое-что.

Очевидно, у доморощенных охотников до чужого не было опыта и должной прыти. Никто из них не отваживался войти в пустой дом. Лима подумала, что, может быть, в этих илотах еще сохранилась совесть. На самом донышке.

Город был тих и пуст. Ночью гоплиты уничтожили еще не менее десяти человек у южной окраины Блока 3 Восток, о чем, чуть не с визгом в голосе, вещал в новостях восторженный репортер.

По его словам, Олимпия ликует. Она получила море удовольствия, и ожидает, что шоу сохранит свою планку качества.

Очевидно, жребий распорядился так, что гоплиты ушли в другой Блок или другой сектор — Лима не знала, потому что не досмотрела новости.

Зловещая тишина и густой запах крови. Ветра сегодня не было. Солнце светило ярко, но тепла почти не давало.

Зато вызывающе сверкала поверхность Олимпии. Бросив взгляд в сторону громадного искусственного города, Лима вышла на центральную площадь. Тут, чуть в стороне от Управы, находился пункт выдачи пайков.

Возле здания дежурила полиция. Одинокий дрон-гексакоптер кружил высоко в небе. Голуби разгуливали по растрескавшемуся асфальту, собираясь в большие воркующие стаи.

Лима обогнула лужу и приблизилась к дверям. Внутри серого здания находились всего три женщины, мрачные и высохшие, похожие на старые деревья. Они получили перед Лимой свой паек и ушли, не произнеся ни слова. Ее словно бы никто и не заметил. Для илотов было нормальным смотреть и не видеть. Привычка эта вырабатывалась годами, с самого детства и служила отличным способом держать дистанцию. Выходя в люди Лима тоже надевала такую же маску безразличия и пустоты. По мысли Меандра Великого, именно так и должен был выглядеть законопослушный илот.

Мужчина в спецовке сверяется с ее карточками, делает отметки и выдает Лиме целую гору коробок. Здесь паек на этот месяц и часть предыдущего. Девушка наполняет коробками свой рюкзак. Затем мужчина кладет на прилавок нечто, похожее на плитку шоколада. Лима видела такой давным-давно, когда Блоки снабжали куда лучше, чем сейчас.

— Презент от Олимпии, — говорит мужчина, кивая на плитку. Это на самом деле шоколад.

Лима смотрит на угощение презрительно. Это издевательство, другого названия нет. Она бы с удовольствием бросила бы шоколад в рожу Верховного Правителя, но не может. С другой стороны, внутренний голос вполне не прочь побаловать себя. Ничего страшного не будет, если…

— Ну? — спрашивает мужчина за прилавком, в его глазах любопытство и непонимание. Как можно пренебречь таким подарком, задает он немой вопрос.

Лима вспомнила мальчиков, стреляющих друг в друга. Может быть, им пообещали, что сохранят жизнь их отцу, если они подчинятся? Гоплит имеет право помиловать илота, если хочет, поэтому ничего невозможного тут нет. Только вот Лима ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь из господ так делал.

Она схватила шоколад и, чувствуя жар, заливающий уши, выбежала из здания. Плитку сунула в карман штанов.

Илотов, идущих за пайками, становилось все больше. Они шли, не глядя по сторонам и практически не разговаривая друг с другом. Люди-тени.

Лима закинула рюкзак за спину и быстрым шагом двинулась в обратный путь. Блок 3 Восток, получивший еще одну передышку, замер в ожидании.

Последние сто метров до дома девушка преодолела бегом.

Внезапно, подняв взгляд от асфальта, она замерла. Сердце провалилось в желудок, болезненно вздрагивая.

У крыльца, расположившись на поребрике, сидел Клеон, и виду у него был такой, словно он выехал за город на пикник и наслаждается отличной погодой.

— Ты с ума сошел? — с ходу набросилась на него Лима. — Ты… откуда ты появился?

Он встал, натягивая на физиономию свою улыбку.

— Угадай с трех раз, может, получится. Что, стукачей боишься? — прибавил он, глядя, как Лима вертит головой по сторонам.

— Иди со мной, дурак!

Она пошла в обратном направлении, потом завернула в проулок между своим домом и соседним, пустующим уже три месяца — жильцов куда-то перевели.

Клеон топал позади, запустив руки в карманы. И, конечно, не удержался от наигранно восхищенного возгласа, увидев, куда привела его девушка. Здесь был «задний двор»: узкий длинный проход, соединяющий две параллельные улицы. Неплохое, хотя и не идеальное место для тайных встреч. По крайней мере, не придется торчать у всех на виду.

Лима сняла рюкзак и поставила у стены.

— Ну? Объяснишь? Зачем пришел? Ты в курсе, что охота началась и вчера убили нескольких моих соседей?

— Тише, тише… ну! Не все сразу, — попятился Клеон под таким яростным напором. — Ох, ты не представляешь, какая ты красивая, когда злишься!..

— Что? Это у вас, бродяг, такие шутки?

— У нас много шуток в ходу, — ответил илот, — но ты правда красивая.

— Прекрати. — Лима прищурилась. — Только не говори, что ты…

— Что?

— Я не твоя девушка. И не воображай себе свидание и все такое прочее.

— Как пожелаешь, не моя девушка. Хотя ты краснеешь.

— Нет!

— Да.

— Не шути со мной, Клеон. Я серьезно. Мне еще с тобой проблем не хватало!

Он рассмеялся, свободно, без боязни и наигранности. Лима весьма редко слышала что-то подобное в Городе. Даже дети предпочитали сдерживать свои эмоции.

— Постараюсь не доставлять тебе проблем.

Лима пыталась унять дикое сердцебиение.

— Ты не должен был приходить. Я вообще не собиралась больше с тобой встречаться.

— Почему?

— Потому. Какой смысл? Завтра тебя убьют. Потом, наверное, олимпийцы разнюхают, откуда ты, и явятся на завод. Ксанте конец. Всем вам конец!

— Лима, прошу, прекрати. Остановись.

Увидев выражение его лица, то, что пришло на смену улыбке, она прикусила язык.

— Хорошо… — протянул Клеон, — вот так. Давай просто спокойно пообщаемся. Я все понимаю. У тебя достаточно причин для крика и злости.

— Ты ничего не знаешь… — Лима не могла оставить это без ответа, хотя и признавала, что Клеон тысячу раз прав.

А она просто идиотка, не способная совладать со своими чувствами. Отца вчера ей было мало, Клеон показался хорошей мишенью для того, чтобы на нем отыграться.

— Прости. — Лима отвернулась. Раньше она куда лучше справлялась с подступающими слезами, теперь для нее это было почти непосильной задачей.

Клеон успел кое-что заметить.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — сказал он тихим голосом.

— Откуда?

— Неважно. Я, по-твоему, машина? Робот? Ты чувствуешь бессилие. Внутри себя ты остаешься свободным человеком, поэтому не можешь спокойно смотреть на то, что творится.

Лима пнула основание стены, вместе с тем возникло и другое желание: попробовать на ней свой кулак. Может, физическая боль помогла бы приглушить это тяжелое нескончаемое жжение внутри?

Импульс погас. Лима угрюмо посмотрела на Клеона.

— Я не знаю, для чего ты мне это говоришь. И не хочу знать, пойми. Скажи, зачем пришел и больше не появляйся. Я очень тебя прошу.

Илот прищурился, улыбаясь левой частью рта.

— Женщины всегда любопытны. Неужели тебе не хочется узнать больше?

— Нет.

— Нет?

— Нет. Оглох?

— Хорошо. Я пришел сделать тебе предложение. — Клеон прислонился к стене, скрестив руки на груди. Он не упустил случая насладиться ее реакцией. — Хочешь присоединиться к нам?

— К бродягам… — Почему она так разочарована, что услышала не то, чего ожидала? Конечно, ждала повода дать болвану хорошую отповедь, но откуда это чувство? Лима напряглась, не понимая, шутка это или нет.

— Да. Жить с нами. Знаю, тебе у нас понравилось.

— Нет. Я не могу жить под землей, я не крыса, — ответила Лима.

— А здесь можешь? Завтра гоплиты могут прийти к вам!

— Пускай! Я… я не буду спокойно ждать, когда меня прикончат.

— Хм… — Клеон пристально смотрел на нее. — Продолжай.

— Сделаю что-нибудь. Может быть, убью хотя бы одного кухонным ножом. Их-то еще у нас не отобрали.

Илот щелкнул пальцами и засмеялся. Эхо его голоса заметалось в ущелье между зданиями.

— Именно! Именно!

— Ты о чем? — спросила Лима, краснея. Ее бесило. Разве он над ней не смеется?

— Ты боец. Ты не покорный скот, как все они, все эти серые призраки, бродящие по улицам Блока.

— Не мели чушь, — фыркнула Лима. — По-твоему, я могу убить олимпийца?

— Важно не это. А то, что ты допускаешь саму возможность, что ты готова сопротивляться и продать свою жизнь подороже.

— Ты совсем рехнулся, Клеон. Я не то имела в виду.

— Ошибаешься. Я с первой минуты разглядеть в тебе самое важное. Ну вот скажи, кто из здешних илотов мог бы сказать то же?

— Да какая разница? Даже если дойдет до дела, я просто умру, как другие! — Лима вышла из себя, а Клеон выглядел довольным. Наверное, специально добивался такого результата.

И он не сдавался:

— Не знаю, какой ты была до встречи с Агисом, но я видел, как ты смотрела на него. И почувствовал, насколько он ошеломлен вызовов в твоих глазах.

Лима помотала головой.

— Не знаю, к чему ты клонишь.

— Присоединяйся к нам, — сказал Клеон уже без тени иронии. Его глаза в сумраке горели… точно так же, если не ярче, как у того гоплита со шрамом на щеке. Так смотрит хищник, не жертва.

Покачав головой, она отступила на пару шагов.

— Нет. Я не стану бродягой.

— Тебе есть дело до ярлыков? — спросил Клеон. — Пойми, у тебя будет шанс спастись. Не только самой. Вспомни об отце.

Лима снова почувствовала злость.

— А что ты вообще знаешь и откуда?

Клеон проигнорировал этот вопрос.

— Скоро… возможно… все изменится… Лима, все, кто хоть чего-то стоят, должны сделать свой выбор.

— Говори прямо, — потребовала она.

— Не могу. Так присоединишься?

— Не подумаю. Здесь у меня и папы есть шанс уцелеть, но если мы станем бродягами, он исчезнет.

Клеон скривил губы.

— Не верю своим ушам. Ты говоришь, как… раб.

— Плевать мне, что ты думаешь, — ответила Лима зло. — Мы и так натерпелись после смерти мамы.

— Я предлагают тебе другую жизнь!

— Безопасную? Гарантируешь?

— Нет, — признал он нехотя.

— Так-то.

Клеон вытаращил глаза, отлепился от стены и развел руками.

— Посмотри вокруг. А эта жизнь безопасна? Твой спасительный шанс один на миллион! Или даже миллиард! Вы выживете в этой охоте, но что будет на следующий год?

— Илоты так далеко не загадывают, — бросила Лима.

Парень мрачно кивнул.

— В этом-то все и дело. Сначала привыкаешь не загадывать. Отказываться от планов. Осторожничаешь. Минимизируешь потери и привыкаешь жить в тени. В конце концов, убиваешь себя в себе… Остатки забирает страх.

— Как ты с твоими взглядами до сих пор не получил пулю от олимпийцев?

— Лима, почему ты упрямишься? Не понимаю!

Она подняла руку. Клеон замолк.

— Я устала от твоей болтовни. Мне пора.

— Отрицанием ничего не даст. Ты проигрываешь бой еще до его начала! — почти выкрикнул илот, раздраженный ее упрямством. Оказалось, не так и много нужно, чтобы заставить вечного оптимиста нервничать.

Лима нацепила акулью улыбочку и развернулась.

— Бой. Я не ослышалась? О каком бое речь? — Клеон отвернулся, закусив губу. — В качестве кого ты хотел, чтобы я присоединилась к вам? — Илот молчал. — Вы ведь не просто бродяги, я это сразу поняла.

— Мне нельзя говорить много… вдруг тебя поймают и начнут пытать.

— Брось, Клеон. Тут никого нет. Если ты так во мне заинтересован, то должен доверять. Я ведь не побежала в полицию рассказывать о вашем убежище, а могла бы. Даже обязана — по закону.

Клеон подошел к ней. Лима не отстранилась. От него пахло приятно, хотя не сказать, что он принимает душ каждый день.

— Мы пытаемся все изменить. Свергнуть власть Олимпии.

— Хм. Почему я не удивляюсь?

— Ты ведь понимала с первой минуты, да?

— Догадывалась. Вы те, кто провоцирует бунты среди илотов, устраивает нападения?

Клеон покачал головой.

— Наши агенты есть повсюду, во всех секторах и блоках, но мы не подстрекаем к этим атакам…. Ну, разве что самую малость. Одиночные выступления бесполезны и лишь распыляют силы.

— Еще как. А чем заняты вы?

— Готовимся. Собираем информацию, укрепляем агентуру, вербуем людей. Когда придет время…

— О! Вербуешь людей… Вроде меня, да? — ощерилась Лима.

— Да.

— И когда же восстание? — В ее голосе было достаточно яда, чтобы заставить Клеона побледнеть. — Может, завтра? Понятно. Скажи, куда приходить. Кстати, мне дадут винтовку? Или нож хотя бы. Когда Олимпию начнем штурмовать?

— Прекрати. Я серьезно. Это не смешно.

— Смешно. Смешно так, что я хохочу как сумасшедшая, живот уже надорвала!

Клеон протянул руку, чтобы взять ее за предплечье, но Лима без раздумий ударила по ней.

— Прошу… все очень серьезно, — почти в отчаянии проговорил он.

— Если и правда все так, то ты и твои дружки только угробите себя! А что твои родители? Брат и сестра? Они тоже бойцы? Рассказать тебе, сколько на моей только памяти было выступлений илотов?

— Наше будет другим, — возразил Клеон.

— Те люди так же думали.

— Откуда тебе известно?

— Неважно. Если ты такой умный, поймешь сам.

Илот вздохнул. Теперь и ему стало ясно, почему тетя Кира называла Лиму «упрямой чертовкой».

Он не притворялся, не строил из себя умудренного опытом родителя, встающего в позу «этот ребенок невозможен». Идя сюда, Клеон рассчитывал на другую реакцию и другой ответ, но все надежды рухнули.

Лима молчала. Наверное, не нужно было так рубить сплеча, но, с другой стороны, ведь это откровенная глупость. Неужели неясно? Олимпия всегда побеждает. И сколько бы бунтовщики не строили планов, они всегда будут слишком слабы и уязвимы. Единственный козырь илотов — численность, но сама по себе она не значит ничего. Илоты разобщены. Их давным-давно отучили организовываться, проявлять инициативу, сведя их потребности к минимуму. Поколениями олимпийцы вели отбор на самых покорных, откуда же теперь взяться героям?

Лима посмотрела Клеону в глаза, мысленно задавая этот вопрос.

— В общем, — сказала она, стремясь закончить разговор побыстрее. — Уходи. Мы не должны видеться. У тебя своя жизнь, у меня своя. К тому же… завтра тебя убьют.

— Так ты поэтому не хочешь меня видеть?

— Вообще не хочу.

— А… — Он воздел глаза к полоске неба между краями крыш. — Ты не хочешь сближаться со мной, потому что боишься разочароваться. Испытать душевную боль.

— Мне все равно, что с тобой будет, — бросила Лима.

— Не-а. Не верю.

— Твое дело.

— У меня большие шансы выиграть поединок с Агисом, — сказал Клеон.

— Ой ли!

— Может, он и тренируется с четырех лет, но и я кое-что умею.

— Ого! Тоже занимаешься? У себя в подземелье? — спросила Лима, нарочито с издевкой. — И долго?

— Десять лет или около того.

— Серьезно? И где? Под землей? — Сейчас ей трудно сдержать смех, и она видит, как сильно Клеона бесит ее реакция. Ничего нельзя было поделать. Лима прикрывает рот рукой, затем серьезнеет. — Ладно. Мне нет дела до твоей жизни. Побеждай или нет. Просто оставь меня в покое, и больше не пытайся вербовать.

— Приходи завтра на поединок, — предложил Клеон, когда Лима уже взяла рюкзак в руку. — Все увидишь сама.

— Я буду на работе, — ответила она. — Прощай.

— Ты знаешь, где все случится.

Она шла вдоль стены, пока не завернула за угол.

Сейчас Лима ненавидела Клеона — искренне и всей душой. Его вторжение в мир, который ей удалось построить внутри себя, разрушило то немногое хорошее, что было. Конечно, илот не виноват, ведь начало катастрофе положили гоплиты, но это мелочи. Клеон стал именно тем, кто олицетворял для Лимы крах привычного порядка.

У него не было права так поступать с ней! Пускай плетет заговоры, пускай проливает свою кровь, как последний дурак, стремясь доказать что-то неизвестно кому. Но только без нее. Клеон глуп и безрассуден. Неужели он не понимает, что Агис размажет его по стенке в два счета? И ладно, речь шла бы только о его шкуре, но ведь илот подвергает опасности и множество других людей. Что будет с его домашними, когда он погибнет?

Дурак, подумала Лима с новым приступом злости. Такого еще поискать.

Однако была и друга причина для ненависти. Клеон нравился ей, и этот факт, как старательно его не игнорируй, становился все очевиднее. Чем сильнее она отталкивала его, тем ближе он становился. Полный абсурд. Надо было срочно что-то предпринять, но Лима понятия не имела, где искать решение.

 

 

13

 

Отец уже проснулся и снова сидел у телевизора, просматривая повторы вчерашних акций. Лима прошла на кухню, чтобы выгрузить пайки, после чего заперлась в своей комнате до конца дня.

Вечером она нашла отца на прежнем месте, но была так зла, что не смогла сказать ни слова. Впервые, пожалуй, сколько Лима себя помнила, ей захотелось бежать из дома и не возвращаться. Это место мертво. Даже воспоминания о редких светлых днях в прошлом померкли и превратились в прах.

Время текло невыносимо медленно. Лима сходила с ума и носилась по комнате, точно зверь в клетке. С трудом заставляла себя штудировать книги, которые дал Полифем.

Ночь выдалась тревожной. Изредка тишину нарушал шум пролетающего вертолета, от которого у Лимы все застывало внутри.

Охота шла в Западном секторе, там снова лилась кровь. Олимпийцы следили за всем, что происходит в Блоке 10, с жадностью голодных упырей.

Уснула Лима только под утро и с трудом поднялась на работу. Короткий сон нисколько не помог ей избавиться от всех этих неразрешимых вопросов.

 

 

14

 

Текущей работы было не так много, и Лима быстро справилась с ней. В тысячный раз посмотрела на часы, висящие на стене. Через полтора часа Клеон встречается с Агисом, поединок пройдет в полдень на заброшенном бетонном заводе. Лима снова прикинула, как можно быстро добраться туда. Это если выйти прямо сейчас…

Неужели она всерьез думает пойти? Бред! Пора бы уже очнуться.

Лима так задумалась, что не заметила Полифема, выросшего перед ней. Девушка сидела на пустой пластиковой бочке у края купола, в укромном уголке, не видимом ни с одной дорожки.

В воздухе висел густой запах цветов и сырой земли. Лоб Лимы покрывали крошечные капли пота, и не только из-за влажной атмосферы.

— Не помешал? — спросил старик, присаживаясь рядом на другую бочку.

— Ох. — Лима вскочила. Полифем повел рукой: успокойся, неважно. Она осталась стоять. Солнечный свет падал на ее лицо, на котором старик без труда прочитал все, что ему было нужно.

Спрятаться негде. Притворяться бессмысленно.

— Вы знаете о бродягах? — спросила она неожиданно для себя.

— Знаю. Все знают. — Ответ был слишком формальным. Девушка поджала губы.

— Я о… — Лима замолчала.

— Продолжай…

— О других бродягах, которые…

— Живут отдельно? — просто спросил Полифем. — Конечно.

Лима не сумела скрыть изумления и тут же обругала себя полной идиоткой.

— Они пытаются бороться с Олимпией.

— Пытаются, — кивнул Полифем так беззаботно, словно за подобные разговоры не полагалась смертная казнь.

— И что вы думаете?

Старик пожал плечами, потирая большие натруженные руки и внимательно разглядывая мозоли и трещинки кожи.

— Если ты имеешь в виду, есть ли у них шанс на победу, то скажу тебе, что да, он есть. Все будет зависеть от того, как этим шансом распорядиться.

Лима почувствовала себя дурой. Сколько еще людей в ее окружении знают нечто, о чем она не имела понятия до недавнего времени?

Девушка пристально разглядывала старика.

— У каждой конструкции есть слабые места, — произнес он медленно. — Если найти их и ударить достаточно сильно, можно разрушить ее. Разрушить что угодно.

Сердце Лимы билось о ребра, да так, что вызывало боль.

— А у Олимпии они есть? Слабые места?

Полифем посмотрел на нее.

— Как я уже сказал, у любой конструкции они есть…

Лима шумно вздохнула.

— Почему никто не может сказать прямо? Постоянные намеки и… метафоры.

— В другое время, в другом мире, возможно, все было бы иначе, — ответил старик.

Она посмотрела на зеленый луг за пределами геодезического купола и стену леса чуть дальше. В какой-то момент Лима уже готова была рассказать о происшествии с гоплитами, о Клеоне, о Ксанте. Обо всем.

Но старик неожиданно встал и потер ладони о бедра.

— Готова пока заняться растениеводством?

Лима решилась. Неожиданно все сомнения исчезли.

— Простите, мне нужно срочно уйти. Не спрашивайте. Очень нужно. Как-нибудь я объясню…

— Что-то с отцом? — кивнул Полифем.

Как стыдно врать человеку, которому доверяешь! Лима приложила все силы, чтобы подавить волнение.

— С отцом, да, — ухватилась она за эту дурацкую версию.

Только не вопросы! Только не уточнения! Лима с трудом сглотнула ком слюны.

— Ну, раз тебе действительно нужно, я тебя отпускаю. Ни о чем не беспокойся. — Полифем подошел к ней и положил ладонь на дрожащее плечо. Он не мог не почувствовать, как ее трясет.

— Спасибо. Правда, большое спасибо, — подскочила Лима, — спасибо!

— Не теряй времени. — Старик улыбнулся. Конечно, он знал о ее лжи. — Автобус уходит по расписанию.

— Да! Именно!

Через секунду Лима мчалась сломя голову к своему сарайчику. Там она быстро переоделась, наверное, поставив рекорд скорости, и выбежала из оранжереи. На ходу закидывая рюкзак на спину, она посмотрела на часы — старые механические, которые обычно носила в кармане. Еще есть время, но придется поработать ногами.

Если бы кто-то увидел ее, стремглав несущуюся по дороге в сторону шоссе, подумал бы, что она сошла с ума. Даже в детстве, том счастливом времени, когда даже у маленьких илотов ветер в голове, Лима не бегала так быстро. И даже ускорилась, увидев автобус, подходящий к остановке.

Стало колоть в боку, в горле заклокотала сдавливающая боль. Представив, как спотыкается и падает, она чуть не расхохоталась. Истерический смех так и рвался наружу. Красная, с безумным выражением на лице, Лима запрыгнула в автобус в последний момент. Знакомая женщина-водитель посмотрела на нее безо всяких эмоций. Единственный пассажир, мужчина сорока лет с испугом принялся разглядывать серую пожухлую траву у обочины.

Лима села рядом с выходом. Как же больно дышать. Автобус поехал — медленнее улитки и адски скрипя. Уже спустя две минуты девушка начала крутиться от нетерпения. Часы, которые она стискивала в потном кулаке, кажется, остановили ход. В ушах оглушительно колотилась кровь.

Клеон… надо же быть дураком! Он мог спокойно отсидеться в своей Ксанте и не лезть на рожон! Теперь из-за нее Агис прикончит его. Десять лет тренировок… мало, все равно шансов нет…

Лима поймала себя на том, что паникует, и мысленно приказала себе заткнуться.

— А можно чуть быстрее? — спросила она у водителя.

Ни разу в жизни Лима не говорила с илотами, водившими общественный транспорт, но ей было все равно, что и кто подумает.

— Нет, — коротко ответила женщина за рулем, не опустившись до объяснений.

Хотелось пуститься в спор, но Лима понимала, что это бессмысленное занятие. Ей оставалось бесконечно перебирать в голове безумные мысли о Клеоне и его поединке…

Вот, наконец, и остановка возле пустынного перекрестка. Лима выскочила на обочину, обогнула автобус спереди, думая, как, должно быть, глупо выглядит ее спешка, и помчалась в южном направлении.

Итак, по времени вроде бы укладывается. Главное, добраться до места, а там станет ясно, что делать.

Бежать пришлось метров двести с лишним. Серые пустые корпуса бетонного завода выглядели еще хуже, чем те, под которыми жили илоты-бродяги. Территория вокруг поросла сорняками и кустарником. В некоторых местах секции забора упали. Лима без колебаний прошла через одну такую прореху, тщательно смотря себе под ноги. В таких местах можно было легко напороться на торчащую арматуру или что-то не менее «приятное» и распороть ногу.

Пустота и тишина. Ни одной живой души, кажется, на десятки километров вокруг. Словно мир давно уже необитаем — и вид конуса Олимпии вдалеке лишь усиливает это впечатление. Олимпия — творение богов, которые уничтожили жалких людишек и воцарились среди индустриальной пустыни.

Лима добралась до бетонных плит, устилающих площадь перед цехом. Между ними проросла трава, сам бетон растрескался, точно по нему били кувалдами.

Наконец, девушка остановилась, восстанавливая дыхание. Похоже, тут никого нет. Как это возможно? Лима повернулась на триста шестьдесят градусов.

Чего же ей хотелось увидеть? Вертолет, на котором прилетел Агис с дружками? Роту гоплитов, его почетный караул?

Лима посмотрела на цех, расположенный ближе всего к ней, и решила начать оттуда. Всего их было четыре, придется, обследовать каждый.

Не стоило, впрочем, забывать об осторожности. Лима не пошла напрямик, а выбрала путь вдоль забора. На стоянке вдоль него высились готовые к отправке, но никому так и не понадобившиеся пирамиды бетонных плиты. Метрах в пятидесяти к югу стоял ржавый кран, и вид у него был ужасающий.

Лима почти дошла до ближайшей пирамиды, когда ее схватили сзади. Одна рука обняла за туловище, сильно прижимая к нему левую руку, другая зажала рот. Лима не успела ничего сообразить. Стиснули крепко, зафиксировали, не давая возможности кричать или вырываться.

 

 

15

 

— Ты топаешь, как медведь, — раздался голос возле правого уха Лимы.

Девушка. Но хватка у нее, словно у того самого медведя, с которым она ее сравнила.

Пауза.

— Все-таки пришла. Он сказал, что ты не можешь остаться в стороне.

Лима тут же спросила: «Кто он?» — но получилось лишь мычание.

Мысли прыгали стремительно. Страх колотился в грудной клетке.

— Ты Лима? Кивни.

Она кивнула.

— Не будешь орать, драться, пытаться бежать? — спросила девушка строго. Голос у нее был довольно низкий.

Лима отрицательно мотнула головой.

— Убираю руку. — Рука исчезла. — Повернись.

Лима сделала это быстрее, чем та закончила фразу.

— Таис… — Девушка представилась с такой готовностью, словно всю жизнь только об этом и мечтала.

Одного с Лимой роста, она была мускулистой, подтянутой, крепко сбитой, с открытым и внимательным взглядом. Волосы короткие, словно у мальчишки.

Еще одна из породы ненормальных илотов.

— Очень приятно. — Лима, чувствуя себя дурой, пожала ее небольшую, но очень твердую руку. Кожа на костяшках пальцев Таис была удивительно грубой.

— Итак, зачем явилась?

— Клеон… он же собрался драться с Агисом, да?

— Скоро начнут, — кивнула илотка, словно речь шла о том, что пора сходить в лавку за хлебом. — Посмотреть хочешь?

Лима покраснела.

— Вроде. Или… скорее всего, отговорить.

Таис подошла так близко, что девушки едва не соприкоснулись носами.

— Ничего не получится, подруга. У нас другие планы.

— Планы? Какие? Вы… совсем рехнулись тут все?

— Нет. — По крайней мере, честно.

Лима надулась, но Таис схватила ее за руку и энергично потянула за собой.

— Идем. Время поджимает. У нас будут лучшие места.

— Где? — только и сумела пискнуть Лима, переходя на бег.

— Твое любопытство меня беспокоит.

— Ты меня еще не знаешь!

— У!

Таис бежала в сторону цеха, Лима, которой не удалось освободить руку, мчалась за ней. Вскоре они уже прыгали по лестнице, прикрепленной к бетонной стене. Преодолев три марша, Таис остановилась и приставила палец к губам.

— Ни звука. С этого места будь как мышка. Все ясно? Будешь вести себя тихо, дам конфетку!

Лима уперла руки в колени и скривила лицо. Таис даже не запыхалась, а она словно старуха, которая сейчас свалится от изнеможения. И это несмотря на то, что они ровесницы.

— Ну? Идем?

Дальше снова бег — до самого верха. На последнем лестничном марше девушки остановились. Рядом с дверью, покрытой пятнами ржавчины, было окно с большой дырой в пыльном стекле. Таис заглянула в дыру и жестом подозвала Лиму.

— Глянь, хороший вид, да?

Лима подобралась ближе.

Место, надо заметить, Клеон выбрал отличное, словно заранее знал, что Агис примет вызов. Солнечного света, падающего через высокие окна, было достаточно, чтобы осветить площадку перед запертыми воротами.

— Хороший, — кивнула Лима. — Это ведь они?

— Они самые. — Таис пристроилась рядом.

— Нас не заметят?

— Не должны. Правда, приятели гоплита постоянно нюхают воздух и крутят головами. Но риск того стоит, да? — Девушка улыбнулась. Заметив взгляд Лимы, она спросила: — Что?

— Да так.

Лима надеялась, ее голос звучит нормально. Таис, похоже, уверена, что ничего страшного не происходит. И на то, вероятно, у нее имеются причины. Следовательно, пока разумнее всего принять правила этой безумной игры.

Клеон и Агис стояли друг напротив друга, словно позировали для съемок. Трое гоплитов, приятели олимпийца, рассредоточились у громадных закрытых ворот цеха. На их фоне они казались карликами.

— Клеон не один? — спросила Лима, хотя это было очевидно.

— Симметрия, — ответила Таис многозначительно.

За спиной илота замерли трое его друзей.

— Отсюда ничего не слышно.

— Тихо!

Таис стиснула ее локоть. Гоплиты озирались, чувствуя себя явно не в своей тарелке. Неужели их всегдашняя железобетонная уверенность дала трещину? Эти кровожадные убийцы, которых натаскивают с детства, боятся кучки илотов?

Лима хотела задать Таис много вопросов, но просто не могла раскрыть рта. Она напрягала слух, пытаясь уловить хотя бы слово. Увы, расстояние не позволяло различить ничего, кроме невнятного шума. Агис, судя по всему, доходчиво объяснял Клеону его истинное положение в современном обществе и красочно расписывал перспективы. Весьма невеселые, судя по садистскому выражению его лица. В моменты, когда он злился и выходил из себя, лицо бога становилось маской демона. Лима отметила, что это ему совсем не идет и Агис становится похожим на беспородную дворнягу.

Интересные мысли это были. Похоже, ненормальная здесь как раз она.

Лима заставила себя смотреть исключительно на Клеона. Как раз в этот момент илот перешел от ленивого разглядывания собственных ногтей к ответным репликам. Острый язык и широкая улыбка отлично сработали и на этот раз.

Агис выглядел взбешенным. Он уже еле заметно готовился к бою, Лима хорошо видела, как меняют положения его ноги и туловище поворачивается под определенным углом.

Неужели Клеон не видит этого? Агис готовился к атаке и имеет все шансы закончить бой одним-единственным ударом.

Лима бросила косой взгляд на Таис. Голубые глаза девушки горели в самом буквальном смысле. Она предвкушала схватку, ее язычок от нетерпения ходил по тонким губам. Сейчас она походила на олимпийца, обожающего насилие и кровопролитие — единственное, что ценно для расы господ.

Лима перевела взгляд на площадку внизу. И вовремя. Еще бы миг, и она бы пропустила самое интересное.

То, что произошло потом, казалось тщательно отрепетированной постановкой. Такое надо видеть собственными глазами, иначе не поверишь ни одному слову чужого человека.

Агис кинулся вперед. Он был быстр, нереально быстр. Тело его распрямилось пружиной, рука уже летела в направлении цели, но Клеон все прекрасно видел. Клеон словно прочел его мысли и пустил в ход домашнюю заготовку.

Несильно замахнувшись, илот воткнул свой кулак Агису в лицо. Голова олимпийца дернулась назад, точно его невидимый хватил на ходу за волосы, раздался отчетливый хруст. Нет, гоплита не отбросило назад — слишком велика была инерция, он просто рухнул ничком, даже не успев подставить руки, чтобы защитить голову. Второй удар, уже об пол, был куда громче. Лима замерла от ужаса. Она видела облако бетонной пыли, взметнувшейся над Агисом.

Клеон, еще секунду назад плавным движением отошедший в сторону, чтобы не мешать противнику, задумчиво посмотрел на него.

Никто не шевелился. Гоплиты, видевшие столкновение своими глазами, замерли, не зная, что делать. Илоты ждали, какой будет следующий шаг.

— Класс…

Лима моргнула. Таис радовалась, как ребенок. От избытка чувств, она обняла ее за плечи и потрясла, но девушка не обратила на это внимания.

Ее взгляд был прикован к Агису.

Он тихо шевелился на грязном полу, неуверенно шарил руками, водил головой, оглушенный, на грани потери сознания. Из расплющенного носа текла кровь. Дважды он пытался встать, опираясь на руки, но дважды проваливал попытку.

— Что он сделал? — прошептала еле слышно Лима. — Что?..

— Встречный удар, — ответила Таис, словно это само собой разумеется. — Теперь красавчику надо нос вправлять, поверь знатоку.

Сцена эта в сотый раз прокручивалась у Лимы перед глазами. Она полагала, Агис разорвет Клеона в два счета, но вместо того он валяется перед ним, не в силах встать.

Один из гоплитов сделал шаг вперед. Клеон поднял руку и что-то сказал ему.

— Уговор, — со всей серьезностью заявила Таис. — Они не должны вмешиваться.

— А что дальше?

Агис понемногу приходил в себя. Все-таки тренировки и многочисленные удар, полученные в прошлом, сослужили ему неплохую службу.

Клеон ждал, хотя мог бы — и, чего греха таить, Лима надеялась на это, — запинать ублюдка до смерти, пока он не очухался.

Агис встал на карачки. Воин. Гоплит. Молодой бог. Представитель расы господ.

Жалкая, истекающая кровью тварь.

Лима вдохнула обеими ноздрями — запах крови долетел и до нее. Наверное, так чувствует себя победитель, человек, осознающий свою силу и власть… Да, именно так! А еще — сладчайшее чувство мести. Клеон отомстил Агису за всех тех, кого этот гоплит, с гордостью носящий свой шрам, замучил и убил.

Лима вспоминала ту их встречу у склада и всеми силами желала, чтобы олимпиец умер, испытав как можно больше боли в конце. При этом другая ее часть жалела его и требовала прекратить расправу.

Не долго думая, Лима посоветовала трусихе внутри себя заткнуться.

Агис, наконец, нашел в себе силы подняться на ноги и выпрямить спину. Его лицо было месивом из крови и грязи, но глаза, затянутые поволокой, сверкали безумной злобой.

Он поднял руку, указывая на Клеона. Тот пожал плечами. Лима точно слышала его голос: «Что ж, я предупреждал».

Таис все еще обнимала ее за плечи.

— А что дальше? — спросила та, забыв, что уже спрашивала.

— У нас на олимпийцев свои планы, но сначала Агису надо преподать хороший урок.

Лима посмотрела на его дружков. Этой троице явно не позавидуешь. Мало того, что их лидер с треском продул схватку на первой же секунде, так еще и сама по себе ситуация с каждой минутой становилась опаснее. Самонадеянные, считавшие себя хозяевами всего, чувствовали, что угодили в ловушку. Они вертели головами, переминаясь с ноги на ногу. Лима хорошо видела растерянность на их лицах и испытывала ни с чем не сравнимое удовольствие.

Урок.

Что ж, она согласна. Это урок.

Агис должен узнать об илотах нечто важное, может быть, самое важное в свое жизни — вероятно, недолгой.

У «отродья собаки», которое он хотел сам примерно наказать за дерзость, оказались острые зубы. И, главное, пес умел ими пользоваться.

Лима смотрела. Клеон что-то сказал олимпийцу, и тот отрицательно замотал головой. Ему было больно, но он терпел. Он поднял руки, вставая в боевую стойку, после чего бросился в атаку.

Слишком медленно. Клеон ударил его опять — в грудь. Агиса отбросило назад, он устоял, но опустил руки. Илот подошел, чтобы добавить тычок в горло, под подбородок. Гоплит захрипел, повалился на пол, снова подняв пыль.

Держась за шею и выставив перед собой свободную руку, Агис отползал от наступающего илота.

Он просил пощады! Просил не продолжать.

Лима не могла поверить своим глазам.

— Они всегда такие, — сказала Таис с нескрываемой ненавистью. — Любят побеждать, но когда попадают в ситуацию, где все против них, превращаются в хнычущих щенков.

— Откуда ты знаешь? — Лима просто не могла не задать этот вопрос.

Таис заставила ее посмотреть на свой кулак.

— Видишь? Однажды я сделал с одним из них то же самое.

— Что? Как?..

Девушка прикрыла ей рот.

— Вопросы потом.

Лима уперлась в край оконного проема обеими ладонями, перенося на них вес тела. Она боялась, что упадет от неожиданной волны слабости. Отлив адреналина вызвал в ее голове легкий звон. Девушка вновь почувствовала, как страх жжет ее под ложечкой.

Клеон стоял над гоплитом.

Словно гладиатор, подумала Лима. Как те, что дерутся друг с другом перед публикой в Олимпии. Не всегда бой заканчивался убийством, все зависело от лиги, но победитель мог просто вырубить побежденного или искалечить, еще сильнее унизив его перед зрителями.

Наконец, обессилев, Агис просто упал на спину, затем быстро перевернулся на бок. Его вырвало.

— Клеон бьет сильно. Ублюдок получил сотрясение мозга, — подытожила Таис.

Лима промолчала. Пора кое-кому здесь дать подробное объяснение насчет происходящего…

Однако ничего еще не закончилось. В запасе у Клеона было куда больше друзей, чем те трое, что до сих пор изображали изваяния. Лима не заметила, откуда появилось еще несколько.

Все случилось очень быстро. Защелкали выстрелы. Пули, врезающиеся в стены, выбивали из них облака пыли. Ничего не подозревающие олимпийцы не успели оказать сопротивление и даже сообразить, что происходит. Илоты с оружием покончили с ними в мгновенье ока.

— Спокойно, подруга, — с отчетливым металлом в голосе произнесла Таис, сжав сильные пальцы на ее предплечье. — Все идет по плану.

Лима не сопротивлялась. Она была слишком напугана. Она никогда не видела, как умирают олимпийцы.

Впрочем, сугубо технически в этом не было ничего примечательного. Та же кровь, та же агония. Лима отвернулась. Она привыкла наблюдать жестокие убийства и видеть последствия расправ над илотами, но сейчас ее так и норовило вывернуть наизнанку.

Если бы не Таис, так бы и случилось. Эта девчонка одним своим присутствием внушала уверенность.

 

 

16

 

Представление продолжается, и оторваться от него еще труднее, чем поверить в то, что зрение не обманывает ее.

Во что ты вляпалась, Лима?

Она моргает, сильно стискивает кулак, чтобы ногти причинили больше боли. Надо очнуться, сейчас не время раскисать.

Илоты, застрелившие гоплитов, вытаскивают ножи и склоняются над телами. Клеон ловит нож, который ему бросили, и подходит к Агису.

— Что они делают?

— У каждого олимпийца в руке под кожей чип, — объяснила Таис тоном нетерпеливой учительницы. — Надо их вырезать.

— Зачем?

Таис округлила глаза.

— Не много ли вопросов, подруга?

— Нет. Особенно учитывая то, что сюда скоро нагрянет полиция, — отвечает Лима. — Их будут искать. Оцепят район, прочешут каждый сантиметр. Это есть в вашем гениальном плане?

— Есть, — не моргнув глазом ответила Таис, — нам главное выиграть время.

Лима наблюдает за тем, как Клеон вонзает лезвие Агису в руку, запускает в рану палец и вытаскивает чип.

— Исчерпывающее объяснение.

— Ты все узнаешь. В свое время, — обещает илотка.

— А почему Агис жив?

— Он нужен. Остальные нет.

— Для чего?

— Подруга!

— Может мне найти того, кто компетентен? — с вызовом спрашивает Лима.

— Послушай, не веди себя как последняя стерва! Не на ту напала.

— Отвали. Я к тебе в компанию не набивалась!

Таис прищурилась, очевидно готовая к драке, но тут же разразилась громким смехом. Выходит, теперь можно было орать на всю округу.

— Мне нравятся такие, как ты.

— Да ну? — скривилась Лима.

— Серьезно. Клеон не ошибался на твой счет. Один взгляд чего стоит! Словно ты одна из нас.

— Я не одна из вас! Я не…

— Что? — Таис складывает руки на груди, и тут Лиме приходит в голову мысль, которая ей вовсе не нравится.

— Ты случайно не его девушка? Ты с Клеоном?

— О! — закатывает глаза Таис. — Так сразу! Нет, подруга, я не с ним. Клянусь Олимпией!

— Не смешно.

Кажется, ей можно верить. Сказано было достаточно убедительно.

— Мы с Клеоном друзья, давно знаем другу друга. Вместе проходили подготовку, вместе…

Подготовку!

— И… — протянула Лима, мечтая услышать остальное.

Таис махнула рукой.

— Сейчас не время. Хочешь, пойдем вниз?

Лима поломалась, скорее для вида. По правде говоря, ее сжигало любопытство.

— Хорошо.

Они начали спуск и вскоре вошли в цех через дверь в одной из больших металлических створок.

С внутренней стороны стоял бродяга с короткой штурмовой винтовкой. Кто бы мог подумать, что илот может быть вооружен? По-хорошему, Лиме давно следовало бы ко всему привыкнуть, но она не могла.

Таис потянула ее за собой. Бродяга бросил на нее лишь короткий бесстрастный взгляд, а потом вновь уставился перед собой в никуда.

Приятели Клеона уже обыскали убитых гоплитов, выгребли у них все мелкие вещи из карманов и забрали оружие.

Сам герой дня стоял возле скорчившегося на полу Агиса и разговаривал с высоким человеком. На вид ему было лет пятьдесят, но его физическая форма могла бы стать предметом зависти и людей куда моложе.

Что-то в этом бродяге, на взгляд Лимы, было странное.

— Ты в курсе, что я никого тут не знаю? — шепнула она Таис, беззаботно шагавшей рядом.

— А то. Новенькая.

— Кхе… я бы так не сказала. Я же не присоединялась к вам.

Таис кинула на нее удивленный взгляд через плечо.

— Так присоединяйся.

— А…

Лима не успела ответить — они пришли. Прямо перед ней лежал измазанный грязью и кровью Агис, его запястья были скованны сзади наручниками. Клеон и странный бродяга с сединой на висках и рубленым, грубым, но правильным лицом прервали деловитую беседу. Незнакомец, выпятив грудь колесом, сцепил руки за спиной. Лиме подумалось, что если стукнуть по нему, он загудит, словно полая бронзовая статуя.

— Все-таки ты здесь, — без церемоний и расшаркиваний бросил Клеон, улыбаясь.

Она подняла взгляд от лежащего гоплита. Лицо у Агиса было такое, словно на него уронили тяжелый камень.

— Ну, как видишь, — ответила Лима сквозь зубы. — Ты предлагал посмотреть. Я пришла.

— Она молодец, — произнесла Таис. — Ты был прав.

Человек с седыми висками разглядывал ее серыми, прямо-таки ледяными глазами. От такого взгляда у Лимы сковало спину.

— Удача на нашей стороне, все получилось, — сказал Клеон.

— Вижу.

— Кстати, познакомьтесь. Лима — это Лисандр. Лисандр — Лима.

Человек с седыми висками не произнес ни звука с момента ее появления и ограничился пожатием руки. Это было не рука — клешня, сделанная, казалось, из металла.

И никаких комментариев. Лисандр. Дядюшка? Дед? Просто знакомый? Троюродный брат?

Вряд ли Лиме стоит ждать сейчас каких-то пояснений.

— Зачем он вам? — спросила она, кивая на Агиса.

Трудно было поверить, но это тот самый олимпиец, который собирался изнасиловать ее и убить вместе с дружками. Сейчас его не узнать. Лицо превратилось в маску из крови, и опухло так, что один его вид вызывает тошноту. Лима вспомнила, как легко, профессионально расправился с ним Клеон. Где бы он не проходил подготовку, его здорово натаскали.

— Пригодится, — ответил илот, с отвращением взглянув на побежденного противника. Лима прикинула. Тогда, возле склада, он мог бы, наверное, уложить их всех разом. — Знаешь… дай мне десять минут. Потом мы немного прогуляемся и я расскажу тебе все, что смогу. Отвечу на все вопросы… ну, по возможности.

Лима посмотрела ему в глаза, затем, подбавив вызова, Лисандру. Зачем? Она не знала. Может, в знак протеста против того, что ее, похоже, принимают здесь за дурочку.

— Десять минут! — Она продемонстрировала свои старые механические часы без ремешка.

Ей показалось или Лисандр улыбнулся, всего на миллиметр сдвинув уголок рта?

Так или иначе, а реакция его Лиме понравилась. Клеон же, верный своей привычке, растянулся до ушей.

— Идем, — дернула ее в сторону Таис.

Она вывела Лиму за пределы цеха, во двор, и присела на край бетонной плиты, лежащей перед входом.

— Ты… давно среди бродяг?

Таис подняла голову, щурясь от солнечного луча, попавшего в глаз. Лима нервно прохаживалась взад-вперед. Ожидание было невыносимым, но она понятия не имела, куда, в сущности, ей спешить.

— Я родилась… бродягой, если ты об этом спрашиваешь, — ответила Таис, набрав в ладонь мелких камешков и швыряя их об стену. — Не здесь, не в Ксанте.

— Другой сектор? У тебя немного странный выговор.

— Ага. Западная часть Западного сектора. Далеко, правда?

Лима обернулась на дверь, через которую они вышли.

— И вы все там такие?

— Какие?

— Проходите подготовку.

— Не все. Многие.

— Не понимаю… — призналась Лима.

— Чего?

— Олимпия… — Ей было достаточно указать в западном направлении. Громадный город-конус никуда не делся. — Разве она не видит все? Разве не контролирует каждую мелочь? А вы преспокойно разъезжаете туда-сюда, обделываете свои делишки, живете рядом с Блоком 3 Восток, словно… не знаю, словно это само собой разумеется! Быть бродягой, ничем не заниматься, нищенствовать — преступление. Ладно, я знаю, что на это местные власти закрывают глаза, им не хочется возиться, а олимпиец сам не будет марать руки. Иногда, правда, в трущобах проходят рейды, после которых набирается пара грузовиков трупов, но затем бродяги появляются снова. Илоты каждый день лишаются последнего и опускаются на самое дно…

— Теперь не понимаю я, — произнесла Таис, дав Лиме отдышаться.

— Имею в виду, почему Олимпия не знает о вас?

— Знает. Теоретически.

— Почему вас до сих пор не уничтожили?

— Олимпийцам надо всеми силами поддерживать видимость тотального контроля. На это уходит много сил.

Лима рассмеялась, хотя с удовольствием бы устроила истерику со слезами.

— Хочешь сказать, хозяева мирятся с вашим существованием?

— Клеон расскажет тебе больше. — Таис бросала камешки. — В округах постоянно вспыхивают волнения. О некоторых рассказывают по телевидению, о некоторых нет. Олимпия не будет признаваться в своих неудачах. Улавливаешь?

Лима злилась. И ее злило, что она злится, не в силах поставить собственные эмоции под контроль.

— А мы… бродяги… делаем все, чтобы держать нашего врага в постоянном напряжении, — добавила девушка, с веселым прищуром взглянув на Лиму.

— Значит… вы подстрекаете илотов к бунтам? — Этот же вопрос она задавала и Клеону.

— Не скажу ни «да», ни «нет», подруга.

Лима села рядом с ней, обхватила руками колени.

— Тебе страшно, — заметила Таис, слегка толкнув ее плечом. — Знаю.

— А тебе?

— Бывает. Страхом можно управлять, со страхом можно свыкнуться и подчинить его себе.

— Вы все ненормальные.

— Ты права, — улыбается Таис, — но ты не лучше нас. Я не слепая, вижу.

— Что?

— Тебя влечет в наш мир. Как тебе Ксанта?

— Ничего меня не влечет.

— Зачем же ты пришла?

— Хотела отговорить Клеона от самоубийства.

— Он ясно дал понять, что справится.

— Он бахвалился. И вел себя как последний идиот. Я злюсь поэтому. Ему не нужна моя помощь… у него на подхвате целая армия, оказывается.

Таис долго смотрела на нее.

— Подруга, хочешь, скажу, что с тобой происходит?

Нечто в гримасе Лимы убеждает Таис, что да, она хочет.

— Ты влюбилась.

— Нет! В Клеона? В этого… — Лима выдавливает из себя саркастический смешок — она надеется, что он именно такой. — Нет, ни в коем случае!

Таис кивает, улыбаясь: да, да, да. Лима толкает ее плечом.

— Прекрати! Ничего ты не знаешь обо мне!

— А к чему? Невероятно, ты такая наивная! Твои чувства к Клеону написаны на твоей мордашке. Даже когда ты кривишь ее, все равно, каждая черточка говорит сама за себя.

Лима задирает голову, издавая презрительное фырканье.

— Эй, я тебя не осуждаю, если что. Клеон не может не произвести впечатление. Все нормально. Можешь влюбляться сколько угодно.

— Я не влюбилась! — бросила Лима, вставая и машинально отряхивая штаны сзади.

Таис строит глазки, хлопает ресницами. Ну-ну!

Лима силится подыскать подходящий аргумент. К счастью, Клеон, сам того не подозревая, выручает ее из неловкой ситуации. Выскочив из темного проема за железной дверью, илот подошел к ним. По-хозяйски оглядел обеих.

— Подружились? Отлично!

— Я бы так не сказала, — тут же заявила Лима, отодвигаясь от Таис подальше.

Илот кивнул.

— Теперь мы не разлей вода, — подражая широкой Клеоновой улыбке, заявила Таис.

— Чушь! — Лима бросила в нее полный адского пламени взгляд. Ноль эффекта.

— Ладно, об этом после поговорим. — Клеон хлопнул в ладоши. — Лима, теперь я твой. Прогуляемся?

— Самое время, — бросила Таис голосом маленькой девочки и, когда Клеон отвернулся, сделала Лиме несколько знаков руками. Лима не поняла их значения. Она надеялась, что ее ответная гримаса была достаточно внушительной.

Илот направился вдоль стены, под его ботинками захрустели мелкие камешки. Девушка пошла за ним, нарочно не говоря ни слова. Хотела заставить его заговорить первым.

Наконец, когда они отошли достаточно далеко и очутились на пустой автостоянке, Клеон сдался.

— Хорошо! Все. Говори. Говори, что у тебя на уме.

Лима запустила руки в карманы.

— Много. Даже не знаю, с чего начать…

Илот смотрел на нее серьезно, готовый к любой неожиданности. Кажется, он научился угадывать, в каком Лима настроении.

Первый вопрос:

— Что я только что видела?

— Спецоперацию по захвату олимпийца.

— Хорошо. Сделаю вид, что поняла. Для чего?

— Пленный. Лима, не знаю, как ты… но я на войне. Все мы на войне.

— Начинаю думать, твой отчаянно храбрый поступок, когда ты спас незнакомую девушку от убийц, был не таким и бескорыстным.

Так. Удар пропущен. Клеон замигал.

— Нет, неверно… Пойми, это был такой шанс — как еще заманить гоплита в ловушку? А здесь он фактически сам полез в нее. Дурак! Он дал слово илоту, но забыл, что господин не дает слова рабу! Кодекс чести… что их погубит… это их представления о мире…

— Получается, ты соврал нам обоим, — подытожила Лима, пропустив мимо ушей последнее замечание.

— Слушай, план мы разработали позже. Там, у склада, все было по-настоящему. Разве я мог пройти мимо? Или подождать, когда они с тобой закончат? Лима, очнись! Не пойму, в чем ты меня обвиняешь!

Она молчала.

— Агису я соврал, частично… Он получил свой поединок. Тут все без обмана, ты видела.

— Ты почти убил его.

— Мог бы. Хотел. Очень. Объяснить почему?

Лима опустила взгляд под ноги, на мысы своих старых ботинок, на трещины в асфальте, сквозь которые проросли сорняки.

Разговор начался неправильно и теперь идет в опасном направлении. Пора что-то сделать. Наверное, начать со смягчения общего тона. Клеон и правда не заслужил этого.

— Я злюсь. Я думала, ты в опасности и пришла, чтобы сделать последнюю попытку все исправить, — сказала Лима, решившись на откровенность. — И да, получается, я за тебя беспокоилась. Твой взгляд, похожий на взгляд голодной собаки, совершенно к месту.

Илот улыбнулся. Вот, кажется, этой улыбки-то ей и не хватало.

— Я прощен?

— Считай, что да. — Как тут можно удержаться, как можно оставаться серьезной при виде этой физиономии, увенчанной торчащими волосами?

Лима представила, как причесывает эти спутанные пряди.

— Отлично. Думал, теперь до конца жизни буду в немилости, — сказал Клеон.

— Не играй с огнем.

— Постараюсь. — Илот подошел ближе, держа руки в карманах. Он выглядел смущенным. Лима ждала, мысленно приказывая ему сделать еще шаг. Клеон не сделал. — Я снова хочу тебя спросить: ты хочешь присоединиться к нам? Нет ничего плохого в том, чтобы быть бродягой.

Лима молчала. У нее было время обдумать такую возможность, но к однозначному решению она не пришла до сих пор.

— Хорошо, — встряхнул головой Клеон. — Давай зайдем с другого бока. Что тебя останавливает?

— Мне не хочется вместе с вашей шайкой отправиться на эшафот.

— Лима, думал ты умнее.

— Что?

— Ты и без всякого эшафота можешь умереть не сегодня-завтра.

— Может, ты и прав, но под землей, словно крот, я жить не собираюсь. И как ты думаешь, что я скажу отцу? «Папа, мы уходим в подполье, превращаемся в террористов и будем бороться с Олимпией!»

— Мы не террористы, — возразил Клеон.

— Суть не в этом. Даже если не считать папу, я все равно не пошла бы. Знаешь, в чем главная причина?

— Просвети, — мрачно хмыкнул илот.

— Вам не победить. Плетите свои заговоры, планируйте спецоперации, создавайте агентуру, подстрекайте население округов к бунту. Это не поможет. Олимпия сильнее. Всегда была и будет. Однажды олимпийцам надоест ваша возня, и они обрушат на вас всю свою военную мощь. Вместо свободы вы найдете мучительную смерть.

— Мы хотя бы пытаемся бороться за нее, — ответил Клеон. — И все те, кто берет оружие в руки и сражается.

— Этот бой безна…

— Да, для них безнадежен! — крикнул илот, не дав ей закончить. — Может быть, мы не увидим падения Олимпии, но зато дадим шанс нашим потомкам.

— Ты сумасшедший, — сказала Лима с отвращением, совершенно искренним и невероятно сильным. — Бредишь!

— Может быть… может быть, сумасшедший… да, если стремление оставаться человеком, безумие, то ты права. — Клеон посмотрел ей в глаза. — Наверное, я ошибся, думая, что разглядел в тебе нечто такое… Иллюзия. Я хотел видеть это… Ты такая же рабыня, как все они…

Лима обмерла. До чего все дошло, невероятно! Клеон попятился, и от того, как вдруг изменился его взгляд, каким он стал отчужденным, ей хотелось завопить от отчаяния.

— Мне жаль, что разговора между нами не выходит, — произнес илот. На миг обычная уверенность слетела с него, открыв совсем другого Клеона: мальчика, вынужденного рано повзрослеть, чтобы выжить. — Но я понимаю, ты поставила эту стену, чтобы защититься, но тебе не удастся вечно сидеть за ней. Ты не хочешь ничего менять и отрицаешь саму возможность выбора. Понимаю. Надеюсь только, Олимпия не сделает его за тебя.

Вот сейчас он просто уйдет… Лима не могла заставить себя сделать простейшего движения. Мышцы словно окаменели.

— Если не хочешь, я не будут тебя больше беспокоить, — добавил Клеон. Лицо на этот раз — холодная отстраненная маска. — Прости, я ошибся.

Лима открыла рот. Что, вот так и все? Он поворачивается и шагает обратно к цеху, к друзьям, к Таис, к тому странному человеку, похожему на профессионального солдата.

К своим…

Лима втягивает воздух. Легкие готовы разорваться. Закричать — нельзя. Не получится.

— Клеон!

Это лишь ее панические мысли.

Илот не обернулся ни разу. Вскоре его фигура скрылась за дверью. Лима смотрела на нее, пока не услышала шум мотора.

Фургон с надписью «Окружные грузоперевозки» подкатил к цеху, развернулся задней частью к воротам. Из него вышли два илота в рабочей спецовке. Один остался возле транспорта, другой вошел внутрь. Лима, успевшая спрятаться — действовала она совершенно инстинктивно, — наблюдала за ними из-за пирамиды бетонных плит. Вскоре бродяг стало больше. Двое вывели Агиса и запихнули его в кузов. Хлопнули створки. Клеон, Таис и тот человек с седыми висками влезли в машину через боковую дверцу. Остальные занялись трупами, но Лима не видела и не хотела видеть того, что происходило в цехе. Фургон тронулся с места и покатил к центральным выезду с территории завода.

Подумать только, бунтовщики пользуются легальным транспортом. У них повсюду свои люди… Но чему здесь, собственно, удивляться? Даже из того, что она знает, можно представить себе размер этой подпольной организации. Интересно, подумала Лима, пробираясь по задворкам в сторону шоссе, а в самой Олимпии у бунтовщиков тоже есть шпионы? Что ж, пожалуй, для нее и такое открытие не стало бы сенсацией.

А ведь можно было бы узнать куда больше... Лима мысленно ругала себя. Если бы кое-кто здесь научился, наконец, держать в узде свой поганый характер!

Клеон дал понять, что всякие контакты между ними прекращены, и, наверное, это к лучшему. Лиме надо забыть обо всем. Она вернется к своей жизни, к работе в оранжерее, к отцу, которого попытается вытащить из ямы, где он очутился… и будет надеяться, что однажды очередные гоплиты не придут за ними.

Лима вспомнила мальчиков, стрелявших друг в друга перед камерами.

Не плач, Лима. Плачь — это слабость. Но она все равно плакала. Шла по обочине дороги в сторону Блока 3 Восток и слышала только гул в голове.

Ветер сушил слезы на ее щеках.

 

 

17

 

Охота продолжалась. Каждый день шли трансляции, где гоплиты, превосходя самих себя, соревновались в жестокости.

Теперь это касалось всех секторов, и никто не чувствовал себя в безопасности. Илоты должны всегда помнить о смерти, готовиться к ней каждую минуту. Олимпийцы говорят, что оказывают им громадную честь. Умереть от болезни и старости — вот настоящий позор, но если умрешь от руки хозяина, считай, повезло.

Лима помнила мальчика, учившегося с ней в одном классе. Он мечтал стать жертвой охоты. Все его разговоры неизменно сводились к этому, и каждый раз, когда жребий промахивался, бедняга переживал личную трагедию. Красноречие позволило этому безумцу сколотить вокруг себя единомышленников, таких же детей без перспектив на будущее, и они даже писали петицию в Управу, чтобы их выбрали особым порядком.

Позже, после окончания школы, Лима слышала мельком, что поклоннику охоты повезло. Он добился особого благоволения Совета Эфоров и утащил с собой на тот свет полдюжины своих верных последователей. В прямом эфире их раздавили колесами бронетранспортеров. По счастью, Лима не видела расправы и не интересовалась подробностями. В конце концов, несколькими смертями больше, несколькими меньше. Разве можно чем-то удивить илота? С этим просто живешь. Или умираешь — как вариант. Право на смерть Олимпия пока еще отобрать не в состоянии.

Лима жила, хотя нередко чувствовала, что груз слишком велик и всякий новый приступ отчаяния перебороть становится сложнее. Работа, дом, туда и обратно, и все выверено и знакомо до тошноты. Угодив в замкнутый круг, Лима задыхалась. Несколько ночей после случая на заброшенном заводе она не могла спать. Воспоминания сводили ее с ума. Бессонница сменялась кратковременными периодами тревожного сна, и в этих снах были ужас и кровь, Лима постоянно бежала куда-то, спасалась и кричала навзрыд.

Кто-нибудь слышал ее крик? Если и слышал, то никому, очевидно, не было дела. Отец ни разу не пришел к ней и не поинтересовался, нужна ли помощь.

В конце концов, Лима стала утрачивать ощущение реальности. Внимание ее сделалось рассеянным, отсутствие нормального сна, чувство вины и страх подтачивали разум.

Однажды она просто расплакалась безо всякой видимой причины — случилось это на занятиях с Полифемом и, к счастью, обошлось без свидетелей.

Старик, догадывавшийся, что с ней происходит, прижал Лиму к себе. Ее ничто больше не сдерживало, и она смогла, наконец, дать волю слезам. Полифем, сама тактичность, ни разу не дал понять, что ее ногти, впившиеся ему в предплечья, причиняют боль.

В конце концов, Лиме удалось уснуть. Полифем разбудил ее вечером, напомнив, что пора идти домой. Она поняла, что все это время пролежала на кушетку в его кабинете, укрытая курткой от спецовки.

Полифем проводил девушку до остановки, посадил в автобус и махнул рукой. Сонная, вялая, Лима думала, почему все так несправедливо. Лучше бы он был ее отцом…

Тупо разглядывая силуэт Олимпии на горизонте, она незаметно для себя стала думать о Клеоне и Агисе. Сравнивала их, находила различия и явные сходства. Эта игра показалась ей забавной и пугающей одновременно. Раньше Лима никогда не рассматривала олимпийцев как людей, и все, что было с ними связано, так или иначе, носило отпечаток зла. Об олимпийцах не принято даже думать, словно одно это могло навлечь неприятности. И только самые безумные решались рассуждать о них вслух. Как Лима в последние дни, например. Как-то само собой получилось, что эта тема стала определяющей в ее жизни. Она помнила совершенное, красивое и жестокое лицо Агиса и ужасалась тому, что сотворил с ним Клеон. Станет ли гоплит таким, как раньше? Жив ли он до сих пор? И какие ценные сведения собирались получить у него бунтовщики?

Лима потеряла шанс войти в их ближний круг, теперь можно сожалеть и ругать себя сколько угодно. Значит, чем скорее она забудет все, тем лучше.

Она вышла на своей остановке и быстро пошла в сторону дома. Этот маршрут она могла пройти ночью с закрытыми глазами, поэтому даже не задумывалась над тем, что делает.

Город был тихим, настороженным. Правда, свидетелем очередной отвратной выходки олимпийцев Лима все-таки стала. У перекрестка, перед которым она осмотрительно свернула, двое гоплитов, мужчина и женщина, издевались над стариком. Во всяком случае, бедолага очень походил на старика со своими седыми растрепанными волосами и неопрятным видом.

Он был пьян. Олимпийцы заставляли его пить крепкий алкоголь, грозя в случае неповиновения застрелить на месте. Это не была охота, они не могли убивать сейчас — закон не позволял, зато унизить первого попавшегося илота — чем не достойное занятие для хозяина?

Лима затаилась в сумраке переулка и видела, что происходит. Старик давился, глотая из бутылки, его грудь была залита выпивкой. Олимпийцы хохотали, подбадривая, говоря, что он еще не знает своих возможностей.

Илот продолжал пить, пока не свалился в полубессознательном состоянии. Женщина отшвырнула пустую бутылку носком ботинка и плюнула на старика с презрением, как бы говоря этим, что все илоты пьяницы, лжецы и собачье отродье.

Лежащий на асфальте человек кашлял и хрипел. Его начало рвать. Гоплиты отошли в сторону, постояли и отправились дальше за новой жертвой. Лиме повезло спрятаться за мусорный бак.

Скрючившись за ним, она тяжело задышала. Гнев жаркой волной стал подниматься из нее, добрался до головы, зашумел в ушах.

Лима посмотрела по сторонам — все вокруг казалось багровым, точно забрызганным кровью.

Она представила, что опрокидывает гоплитов на землю и начинает избивать ногами, с остервенением, с криком, с полной самоотдачей.

Та ее часть, что жаждала мести, часть бунтарская, сейчас была сильна как никогда. Лиме хотелось целиком отдаться в ее власть, а там будь что будет…

Не хватило буквально одной секунды — багровый отлив начался до того, как Лима сделала роковой шаг. Она уже видела себя бегущей за олимпийцами… что, серьезно? На самом деле возьмешь и побежишь?..

Лима огляделась — с удивлением. Она все еще сидела за мусорным баком, и на этот раз в ее голове раздавался тревожный затихающий звон. Вот стало совсем тихо, даже мысли исчезли.

Пауза эта длилась недолго.

Лима снова влилась в мутный поток жизни, такой привычный в своей предсказуемости. И такой безопасный! Если бы она поддалась своему безумному мстительному порыву, то сейчас была бы мертва. Любое нападение на олимпийца карается смертью, и потом — ей элементарно не выстоять в драке и минуты.

Встать и пойти домой. Что может быть проще?

Лима выбралась из переулка, быстро зашагала в сторону дома. Едва оказавшись внутри, заперлась на все замки и долго всматривалась в щель между шторами. Улица оставалась такой же пустынной. Илоты предпочитали не рисковать и сидели тише воды ниже травы, как всегда бывало, как только разносилась весть, что в Блоке олимпийцы.

Лима сходила на кухню и взяла нож. Никогда раньше она не рассматривала его в качестве оружия, но сейчас это показалось ей нормальным.

Если кто-то ворвется сюда, разве у нее будет другой выход, кроме как пустить его в ход?

Но по закону у Лимы нет такого права.

А может, наплевать на закон? Может, пришло время, наконец, сделать что-то?

Клеон говорил, можно сколько угодно прятаться, но Олимпия все-таки сделает за беглеца его выбор. Наверное, все же лучше умереть сражаясь, чем дать просто убить себя или того хуже — пресмыкаться, вымаливая пощаду.

В конце концов, Лима забылась тревожным сном.

Вечером, когда сумерки спустились на Город, в дверь постучали, и стук был требовательным.

Мигом проснувшись, Лима выронила нож и кинулась к порогу. Как можно было столько проспать! Отец должен вернуться, ведь сейчас как раз его время. И ужин она, разумеется, забыла приготовить…

На пороге стояла тетя Кира, которую Лима не сразу узнала из-за плохого освещения. Паническая мысль и вовсе на пару секунд парализовала ее: зачем открыла, не посмотрев, кто там?

— Лима? Слышишь меня?

Она машинально осмотрела пустующую улицу. В доме напротив светилось лишь одно окно.

Вот и дурные вести. Те, которые всегда приходят неожиданно.

— Что случилось?

— Отец… Полицейские нашли его… — Тетя Кира переступила через порог, оттесняя Лиму назад в дом, и прикрыла дверь за собой. — Сейчас привезут… Слышишь, похоронная команда уже здесь.

— Слышу.

— Он… его грузовик обнаружили у въезда в Город… он сидел внутри. Мертвый.

Лима вздохнула.

Дыши. Только дыши.

Тетя положила ладони на ее плечи, заглядывая в лицо.

— Бедная девочка. Какой кошмар!.. Это…

— Что с ним произошло? — спросила Лима, не дав ей договорить. Киру она всегда недолюбливала и не знала, в чем кроется причина неприязни.

— Полицейский сказал, он перерезал себе горло.

Меньше всего сейчас Лиме хотелось, чтобы эта рыдающая женщина прижимала ее к себе. От Киры пахло потом и лекарствами.

— Отпусти!

Задыхаясь, Лима вырвалась и отошла назад.

— Ты врешь! Это очень плохая шутка!

— Нет. Прости, но нет, я не шучу. — Кира вытирала щеки ладонями, у нее даже платка не было.

Лима кусала губу. Сквозь шок и боль прорвалась дикая ненависть.

— Почему ты дожила до этого дня? Почему? — выкрикнула она, на миг словно выскочив из собственного тела. — Почему хорошие умирают? Почему мой папа…

Лима закрыла руками лицо, но тут же холодный и жестокий, звучащий металлическим эхом голос произнес: не смей! Никаких слез! Не будь слабачкой. Ты же понимаешь, что они только этого и хотят.

Олимпия смотрит на нее и облизывает окровавленные губы. Она забрала еще одну жизнь.

— Прости, девочка… если бы я что-то могла… — всхлипывала тетя, пятясь к двери.

Лима убрала руки от лица.

Нож, который она выронила, лежал где-то возле кресла…

Шум мотора приближался. Его звук хорошо знали в Блоке 3 Восток. Так работает мотор у фургона похоронной команды.

Тетя Кира открыла дверь и выглянула через проем на улицу. Машина приближалась с востока, подскакивая на неровной дороге.

— Это сон… — пробормотала Лима, делая сначала один шаг, потом сразу другой. — Я все еще сплю, а когда проснусь, страшное закончится.

Холодный голос внутри нее никуда не делся.

Прекрати распускать нюни. Ты не ребенок.

Он был прав. Папа умер, значит, все, что ее связывало с прошлым — и детством, — кануло в лету.

Встреча с Агисом превратила ее мир в руины, а смерть отца растерла их в пыль. Лима осталась одна посреди необъятного поля серого праха.

Спустя минуту она обнаружила себя на крыльце. Фургон, выкрашенный в черное, замер напротив нее зловещим, кошмарным пятном.

— Лима, у нас пятнадцать минут на то, чтобы попрощаться, — сказала тетя Кира, — ты знаешь порядок.

— Конечно, знаю. — Сказано ровно и твердо.

Молодец, похвалил внутренний голос.

Двое илотов, одетых в черное, открыли створки и отошли в сторону. Лима сошла с крыльца, приближаясь к машине.

Она видела это много раз. Родственникам выделяли время, чтобы попрощаться с покойником, затем зловещая машина увозила его навсегда. Тело сжигали, смешивали пепел с пеплом других людей и отвозили на поля, в те области секторов, где занимались выращиванием зерновых. Впрочем, не только туда. Могли удобрить и лесные посадки и добавить в удобрения для оранжерей, где для Олимпии выращивались цветы.

Отец лежал на специальной выдвигающейся подложке, накрытый до подбородка куском пластика. Кровь смыли с лица, и в свете лампы, укрепленной на потолке фургона он казался бледным, как мел. Впрочем, там и было. Лима знала, что бывает, когда перерезана сонная артерия.

Кира встала рядом. Лима испытала сильнейшее желание грубо оттолкнуть ее, накричать, сделать побольнее. Однако какой смысл? Отца это не вернет.

У них обеих не осталось больше живых родственников.

— Записки не было? — спросила Лима.

— Нет. Полиция ничего не нашла.

Мигая вращающимися маячками, полицейская машина как раз вырулила из-за угла и медленно покатила вдоль тротуара. В нескольких метрах от фургона она остановилась. Полицейские-илоты оставались внутри, внимательно наблюдая за Лимой и остальными. Они могут арестовать всех за малейшее подозрение в нарушении порядка. Даже просто за громкий разговор или плач. Законы, написанные господами для илотов, запрещают им даже скорбеть в полную силу.

Бросив на машину ненавидящий взгляд, Лима обернулась к отцу.

В глубине души она знала, что это случится. Тимей уже давно двигался по дороге, ведущей к смерти, и методично обрывал связи с внешним миром. И с ней, своим единственным ребенком. Его замкнутость, задумчивый взгляд — все было не просто так. Но в какой момент он принял окончательное решение? Может быть, после той ужасной ссоры с Лимой?

Девушка дрожала. Ей казалось, она стоит в центре снежного шторма.

Можно ли было предотвратить этот ужас? Если бы Лима старалась больше, если бы удержала тогда эмоции в узде… но вряд ли. Она не верила. Человека, который твердо решил умереть, остановить невозможно.

Лима положила руку на лоб Тимея, уже холодный, словно камень.

Если бы отец хотя бы полусловом намекнул дочери, что ему нужна помощь, разве она осталась бы в стороне? Да Лима сделала бы все от нее зависящее.

Она постояла еще немного, слушая тихие рыдания тети Киры, а потом отошла от фургона. Ей не хотелось больше смотреть на эту отрешенную маску смерти. Лучше отец останется у нее памяти прежним, как много лет назад. Когда еще была жива мама. Человеком с живым взглядом и острым умом, человеком, способным дать хороший совет своему ребенку и разделить его горести и радости.

Живым.

Когда-то точно так же увезли маму. Лима устроила истерику, но сейчас никто не дождется от нее ни единой слезы. Она дает слово.

Илоты из похоронной команды вежливо, но настойчиво оттеснили Киру от машины, задвинули подложку с телом и закрыли створки.

Лима облизала сухие губы. Слюна жгла их, словно кислота.

Время вышло. Ход в прошлое наглухо замурован.

Она стояла края тротуара и смотрела, как черная машина исчезает в перспективе ночной улицы.

— Лима… я… — Тетя переминается с ноги на ногу, пытается прикоснуться к ее локтю, но раз за разом одергивает руку. — Я хочу тебе помочь… Скажи…

— Уходи!

Лима прошагала мимо нее, даже не посмотрев, взошла на крыльцо и захлопнула дверь. Нарочито громко закрыла замки. С мстительным удовольствием представила, как тетя рыдает посреди улицы и полицейские увозят ее в участок.

Может, это научит Киру не показывать слабости перед теми, кто верно служит олимпийцам.

Впрочем, Лиме теперь все равно.

 

 

18

 

В Управе находилось Отделение записи смертей, где выдавались свидетельства об «убытии» родственника. Не было разницы, погиб ли он от несчастного случая, стал жертвой охоты, умер от старости или покончил с собой, как папа Лимы. Ей надлежало отстоять в очереди и взять голубой бланк с печатью. Технически все просто, но, придя в Управу рано утром задолго до открытия, Лима увидела целую толпу народа. В этот раз охота собиралась обильный урожай, и очередь уже растянулась шагов на сто.

Ей повезло быть пятидесятой, и со временем хвост очереди только рос. Молчаливые, серые люди стояли, не шелохнувшись и вперив пустые взгляды в пространство. Говорить о чем-либо здесь строго воспрещалось. За порядком постоянно следили трое полицейских, вооруженных электрошоковыми дубинками. Человек, в независимости от возраста, открывший рот, получал разряд без предупреждения. Обсуждение обстоятельств смерти родственника, особенно, «убывшего» по случаю охоты — арест. Все, что илотам полагалось, это заглянуть в окошко в голой стене и назвать свое имя и имя мертвеца. Потом быстро, никого не задерживая, уйти.

Сегодня репродуктор на столбе возле Управы без конца транслировал бравурную пафосную музыку. Звук был ужасный, грохочущий, оглушающий, и кто-то из чиновников нарочно выкрутил ручку громкости до предела. Очередь двигалась, репродуктор надрывался. Люди-тени входили в одну дверь и выходили из другой, стараясь убраться отсюда подальше.

Через полчаса у Лимы начала болеть голова, появилась резь в глазах. Ей не хватало воздуха, ее тошнило от лиц-масок, от концентрированного человеческого отчаяния и страха. Были моменты, когда она хотела убежать отсюда и никогда не возвращаться, но держалась.

Везло не всем. Один старик впереди однажды просто упал, вывалившись из очереди, и остался лежать. Илоты шарахнулись от него, словно от громадной крысы, и ни один не попытался помочь.

Полицейские склонились над ним, один сказал: «Мертв», — и тело отволокли под дерево до прибытия похоронной команды. Лима гадала, кого он потерял и кто придет получать свидетельство о смерти за него.

Через пятнадцать минут упала женщина средних лет. Полицейские определили, что у нее обморок, арестовали и запихнули в машину, которая куда-то увезла ее, к тому моменту еще не вернувшуюся в сознание.

Наконец, Лима попала внутрь здания, в настоящую душегубку. С вентиляцией тут было совсем плохо, и от запаха тел и грязи ее чуть не вывернуло наизнанку. Должно быть, ее вид насторожил полицейского, стоявшего в углу. Он долго не сводил с девушки настороженного взгляда, но потом отвлекся на кого-то другого.

Лима добралась до окошка. Управа работала как часы, и данные о смерти Тимея уже были обработаны. Она получила свою голубую бумагу с печатью, поставила роспись в большой книге и отошла от окна.

Кусок голубой бумаги. Все, что осталось от ее семьи. От прошлого.

Лима сунула документ во внутренний карман куртки и, заметив взгляд полицейского, вышла из здания. Проклятый репродуктор гремел какую-то героическую оркестровую мерзость, от которой у Лимы даже зубы вибрировали.

Она шла, удаляясь от Управы и стараясь не заострять внимание на очереди или полицейских, дежурящих неподалеку. Когда ты у всех на виду самое лучшее это изображать смирение и безразличие. Никакой гордо вздернутой головы, никакой уверенности или раздражения, иначе тебя заподозрят в неподобающих мыслях и мотивах. Когда-то давно Лиму этому обучила мама, которая всегда умела быть убедительной, не прибегая к крикам, насилию или унижению. Ей было достаточно посмотреть своему ребенку в глаза, чтобы донести свою мысль. Уже в пять лет Лима отлично знала правила, каких следует придерживаться за пределами дома.

Сегодня небо сияло какой-то праздничной чистотой. Его нежно-лазурный цвет как ничто другое помогал развеять мрачные тяжелые мысли. Лима шла, глядя вверх и снова чувствуя себя маленькой девочкой, чей разум еще окончательно не испорчен знаниями о смерти и ужасе. Приятно было думать о прошлом. Приятно вспоминать себя идущей вместе с папой и мамой по улице, держать их за руки и ни о чем не думать.

Небо такое красивое! Сейчас оно совсем как вечность назад.

 

 

19

 

Дойдя до перекрестка, Лима притормозила и внезапно почувствовала чье-то присутствие за спиной. Кто-то быстро шел за ней, стараясь не производить лишнего шума.

Обернуться она не успела. На голову упал мешок. Грубые руки схватили запястья, не давая сорвать его. Нападавший не произнес ни звука и действовал решительно и умело, к тому же был не один.

Второй быстро застегнул на запястьях Лимы наручники, оставив их заведенными за спину и лишив возможности сопротивляться.

Она забилась и закричала, только сейчас сообразив, что ее куда-то тащат. Невидимка зажал ей рот, при этом почти лишив доступа воздуха.

Лима пнула наугад, промазала. Ее подняли, легко, словно пушинку, и понесли.

Звук мотора. Шуршание колес по растрескавшемуся асфальту.

Ей ничего больше не оставалось — только бешено извиваться. Нет, пусть не думают, что все так легко.

Похитители совершенно не обращали внимания на ее бешеное сопротивление. Лиму бросили на металлический пол машины, судя по всему, фургона. От удара дыхание ее сбилось. Хватая воздух под вонючим мешком, она услышала, как хлопнула боковая дверь. Взревел двигатель. Машина резко взяла с места.

Набрав полную грудь воздуха, Лима закричала. На этот раз ей не стали затыкать рот, зато застегнули на щиколотках такие же прочные стальные кандалы.

Лима завопила — от злости, отчаяния, страха. Она продолжала биться, словно червяк на рыболовном крючке, но похитителям было решительно на это плевать. Никто не сказал ни слова. Не посмеялся над ней, не отпустил шуточки, не подарил ей воспитательный пинок по ребрам. Ничего.

Лима представила, как эти люди сидят и просто смотрят на нее, холодно улыбаясь. Выбившись из сил, она затихла. Мешок чуть приподнялся. Лима пыталась рассмотреть, что внутри машины, но кто-то заботливо поправил его, лишив и этой возможности.

В голове миллион вопросов… Кто эти люди для чего им ее похищать? Полиция обычно так не действует, копам просто незачем прибегать к подобным ухищрениям. С другой стороны, кто знает?

Гораздо вероятнее, что дело в гоплитах. Они постоянно воруют илотов прямо на улицах, особенно, молодых девушек или детей. В школе Лима наслушалась жутких историй о том, что олимпийцы делают со своим жертвами, большинство из которых пропадают потом без следа. Разумеется, полиция не ищет их. У полиции в Блоках иные обязанности: она стоит не на страже безопасности илотов, а только следит, чтобы те не покушались на власть.

Лима слышала о двух или трех случаях, когда похищенных отпускали целыми и невредимыми, но никто из них ни разу не открыл рот и не рассказал, где был и что видел. Тогда это казалось Лиме самым жутким, тогда — не теперь.

Теперь она лежала на грязном полу фургона, дрожа от ужаса и едва подавляя рыдания. Уговаривала себя, убеждала, что все закончится через минуту-другую, что это только кошмарный сон. Или шутка.

Наверно, так вели себя и другие похищенные.

Фургон ехал быстро, неслабо подскакивая на ухабах. Из-за тряски Лима постоянно перемешалась по полу, пока нога в ботинке не придавила ее.

Она замерла, ожидая ударов, но невидимка просто держал ногу на ее бедре. Не сказать, что это изменило ситуацию к лучшему. Лиме стало больно.

— Эй, кто вы? Куда мы едем?

Если это гоплиты, она уже подписала себе смертный приговор. Нельзя обращаться к хозяевам без разрешения, особенно в такой ситуации.

Ответа не последовало.

— Эй, я к кому обращаюсь?

Лима прикусила губу. Сейчас нужно помалкивать и надеяться хорошим поведением заслужить хоть какое-то снисхождение. Разве не так? Сопротивление и вызывающий тон только все испортят.

Машина подпрыгнула. Лима ударилась головой. Слезы полились из глаз.

— Если меня арестовали, я хочу знать, в чем причина! — крикнула она.

Лима слышала свой голос — тонкий, испуганный, точно у потерявшегося ребенка.

Но в голове звучал другой, уже знакомый. Голос машины, которой неведом страх.

Затаись! Выжди момент.

Лима удивленно заморгала.

А потом? Что будет потом, когда этот момент представится?

Но в ответ голос лишь издевательски рассмеялся. Сейчас Клеон не придет тебе на помощь, да? Не появится из ниоткуда, чтобы поставить олимпийцев на место.

Просто все дело в том, что настало твое время. Рано или поздно, они приходят за всеми. И так будет всегда…

Нет!

Лима с силой закусила губу. Пусть идет кровь — плевать!

Шум в голове стал тише. Она сходит с ума? Впрочем, может, в ее положении это как раз наилучший выход.

— Куда мы едем? Скажите, пожалуйста! Мне надо домой! Я хочу домой!

Лима отдала бы сейчас все, чтобы оказать в своей комнатушке, в безопасности.

Похитители не сказали ни слова, ничем не выдали своего присутствия.

Фургон резко повернул и начал замедлять ход. Почувствовав это, Лима вновь принялась биться — ничего не могла с собой поделать. Она извивалась, кричала, захлебываясь слезами.

Клеон ошибался. В ней нет ничего такого особенного, ни капли храбрости. Та бунтарка, якобы с вызовом смотревшая в глаза Агису, была всего лишь иллюзией. Неверной игрой света.

Клеон ошибался, он дал обмануть себя смазливым личиком и вздорным характером, который принял за независимость и желание бороться.

Сейчас Лима не боролась, а пробовала отсрочить самое страшное. Ей казалось, что чем сильнее она будет кричать, тем больше у нее шансов на снисхождение. Может быть, ее убьют быстро, не заставив мучиться неделями.

Может быть… может быть… Разум отчаянно хватался за соломинку.

Фургон остановился. Похитители открыли боковую дверь, один из них вышел, второй остался внутри. Он взял Лиму за плечи, другой, снаружи, за ноги. Потянули. Лима выгнулась дугой, напрягая все мускулы, но ничего не добилась. Хватка у этих церберов была железной.

Обессилев, Лима прекратила сопротивляться.

В мешке ей не хватало воздуха, к тому же нос был забит наглухо. От удушья и страха тошнота волнами подкатывала к горлу, и она чувствовала вкус желчи на языке.

Успокойся. Может быть, удастся понять, где ты, сказала Лима себе, отчаянно стараясь не лишиться сознания. Успокойся!

Ее несли довольно долго. Затем скрипнула дверь. Небольшая заминка, затем путь продолжился, теперь уже вниз по лестнице.

Нехорошо, совсем нехорошо. Сквозь мешок разглядеть ничего было нельзя — слишком плотная ткань и ни одной даже самой крошечной дырочки.

Запахи. Чем пахнет? Увы, и здесь Лима не нашла для себя ничего утешительного. Пыль, грязь. Сырость — значит, подземелье. И холод, конечно, холод. Само собой, вряд ли ее поместят в роскошные апартаменты в Олимпии с видом на сад и бассейном.

Что за безумная мысль?

Лима снова начала плакать, что-то говорила безмолвным людям, несшим ее, умоляла, но с тем же успехом можно было искать сочувствия у каменной стены.

Длинный коридор под землей. Грохот тяжелой металлической двери. Лима поняла, что ее в вносят в какую-то комнату и тут — удар о пол. Ее швырнули на бетон, словно тюк с грязным бельем. Лима взвыла от нестерпимой боли в плече и сжалась, как могла, ожидая пинков.

Похитители постояли над ней, ничего не предпринимая, затем к ним присоединился третий.

Он быстро вошел и присел над Лимой. Рука с твердыми пальцами сомкнулась на ее локте, а в мышцу плеча вонзилась игла. Спустя секунду рука и игла исчезли. Лима судорожно вздохнула. Что ей ввели? Лучше бы, конечно, яд: она жаждала быстрой смерти.

Тело отяжелело и перестало слушаться, в уши словно напихали плотной ваты. Мозг полностью потерял связь с телом и отправился в самостоятельный полет, легкий, словно воздушный шарик.

Лима засыпала, но пыталась бороться, хотя понимала бесполезность этих попыток.

Жаль, это не яд. Никто не стал бы везти ее сюда, чтобы убить.

Значит, ей приготовили нечто совсем иное.

Перед тем, как провалиться в ничто, Лима увидела лицо отца, спокойное и задумчивое, но не отстраненное, как в последнее время. В его взгляде она прочла явный укор.

 

 

Часть вторая

Мятежница

 

1

 

Во рту поселилась сухость. Голова была абсолютно пустой.

Открыв глаза, Лима еще долго не понимала, что лежит на левом боку и смотрит во мрак. Это могло быть продолжением сна без сновидений, если бы не явные признаки физического мира.

Первым делом Лима почувствовала холод. Кожа покрылась мурашками, особенно чувствительными к низкой температуре оказались пальцы ног.

А где ботинки?

Мысль лопнула, словно мыльный пузырь, и Лима тут же снова поплыла в пустоте, глядя на серый прямоугольник в своем поле зрения. Тьма и серый прямоугольник справа. Что это?

Щелк. Сознание судорожно ухватилось за новые старые ощущения.

Холод. Сырость. Это уже знакомо. Так пахнут бетонные стены в подземельях. Пыль. Грязь. Хорошо… Значит, она не сошла с ума — по крайней мере, похищение реально, а не плод ее воображения.

С учетом всех недавних событий появление галлюцинаций было бы логичным.

Что ж, подруга, кажется, твои неприятности лишь начинаются.

Факт номер один: это место явно не твой дом.

Факт номер два: ты до сих пор жива, но это продлится не очень долго. Не годы, во всяком случае. Олимпийцам быстро наскучивает забавляться с одной жертвой. И если бы Лима нужна была им в качестве сексуальной рабыни, они отвезли бы ее в Олимпию, а не стали бы засовывать в эту дыру.

Перспективы откровенно не радуют.

Лима только теперь смогла пошевелиться. Власть над телом возвращалась, но слабость не давала полноценно двигаться. Все, что она смогла сделать, это опереться на локоть. Под ней было нечто мягкое, воняющее грязью. Матрац? Лима ощупала его правой рукой. Так и есть. Матрац, лежащий на голом бетонном полу. Голый пол в камере под землей. Факт номер три, вот что это такое.

С трудом сев, Лима ощупала голову, которая мерзла куда сильнее, чем должна была. Пальцы наткнулись на бритый череп.

Ну это просто смешно! Какой идиот обрил ее, пока она спала?..

Вряд ли здесь поблизости водятся такие же идиоты, как ты, сказал злобный механический голос в голове Лимы. Ты попалась. Попалась и теперь умрешь.

— Заткнись! — вслух приказала она, ощупывая голову.

Отсутствие волос было не единственным изменением. Ее раздели до нижнего белья, забрали даже обувь.

Все правда, никакой это не сон. Все очень плохо.

— Заткнись! — в отчаянии прошептала Лима, сжимая кулаки.

Стало тихо. Стены камеры давили, тишина была еще тяжелее.

Лима долго пялилась на серый прямоугольник впереди себя, пока до нее не дошло, что это маленькое окошко в верхней части двери.

Не в силах встать, Лима поползла в его направлении. Зачем, она не знала, наверное, ей просто требовалось движение. А еще не мешало бы убедиться, что дела обстоят именно так. Человек никогда не поверит в такой ситуации лишь своим глаза, не прикоснувшись к новому окружению.

Камера оказалась не такой и большой. Игнорируя боль в коленях, в которые впивались мелкие камешки, Лима добралась до двери. Оперлась на нее и начала вставать. Ноги были слабыми, голова кружилась: довольно жуткое ощущение в темноте.

Слыша, как бешено бьется сердце, Лима замерла. Будет смешно, если сейчас она умрет, и похитители лишатся своего трофея.

В темноте она широко улыбнулась, и улыбка перешла в истерическое хихиканье. Лима закусила палец, чтобы не расхохотаться. Ее трясло, и, возможно, виной этому был холодный пол, на котором она стояла босая. Или, может, самый обыкновенный ужас, чистый животный ужас, продиктованный желанием жить.

Она стояла, прислонившись спиной к металлической двери, и тяжело дышала. Слезы вытекали из глаз и собирались на подбородке. Лима чувствовала, что они падают ей на грудь и стекают по холодной коже.

Внезапно она развернулась и начала бить кулаками в дверь и кричать. Ей казалось, что чем громче будет крик, тем быстрее придет помощь. Может быть, Клеон услышит ее? Или, может, Полифем? На худой конец, пусть явятся похитители и прикончат ее. Да, пожалуй, этот сценарий самый лучший.

Сколько это продолжалось, она не могла сказать. Обессилев, Лима упала у самой двери. Через окошко она смогла увидеть лишь часть коридора шириной метра полтора, ничего больше. Откуда-то издали падало немного света, он-то и позволял слегка рассеивать тьму. Больше ничего, никаких деталей, которые бы дали подсказку.

С другой стороны, гадать и не нужно. Наверняка у олимпийцев или, скажем, их прихлебателей из числа илотов повсюду есть тайные тюрьмы. Где-то ведь они держат бунтовщиков и лиц, подозреваемых в связах с ними. И почему бы им не отвезти сюда Лиму? Только вот зачем?

Она рискнула дойти до противоположной стены на своих двоих, и у нее получилось. Слабость постепенно исчезала. Лима села на свой матрац, обняв колени руками.

Не нужно быть гением. Наверняка она здесь по чьему-то доносу, что случается не так уж редко.

Кто-то ведет себя слишком вызывающе — соседи пишут куда следует. Кто-то ведет себя подозрительно — надо сообщить, пока не поздно, небось, и подкинут кое-что к пайку.

Лима осознала вдруг, насколько такие вещи стали обыденными, лишь сейчас. Вот и она, только потерявшая отца, стала одной из…

А может, кто-то видел ее с Клеоном и что-то заподозрил? Или шпионы вынюхали ее связь с бунтовщиками и подземным городом?

От бесконечного перебора вариантов Лиму затошнило. Она была голодна: пошла в Управу не взяв в рот ни крошки, потому что не могла себя заставить. Сколько часов прошло с того момента, как ей ввели наркотик? Сколько Лима проспала? По ее прикидкам выходило часов шесть-семь. Значит, уже вечер.

Никто ее не хватится, никто не будет искать. Тетя Кира? Нет, она узнает о том, что племянница исчезла, далеко не сразу, да и что сможет сделать?

Лиме требовалось как-то прекратить нарождающуюся панику. Все могло повториться, а ей не хотелось снова пройти через этот кошмар. Надо беречь силы. Беречь тепло. Уже сейчас ее трясет от холода, а что будет спустя час или два?

Вопросы. Слишком много вопросов.

Время текло неумолимо, и вскоре Лиме захотелось в туалет. Она встала и, с ужасом думая, что придется справлять нужду на пол, начала обшаривать свою камеру. Хотя ее глаза и привыкли к темноте и серому тусклому свету, углы по-прежнему оставались для нее терра инкогнита.

Ей повезло. Дыра в полу, из которой тянуло мочой, нашлась как раз там, где она и ожидала. Присев над ней, Лима подумала, что еще вчера у нее была работа, была какая-никакая цель в жизни, а сегодня она занимается вот этим. Смешно.

Вернувшись на матрац, Лима легла набок и стала слушать тишину.

Есть ли в этом здании кто-то? Как далеко оно от Блока 3 Восток?

Тишина, царившая в подземелье, по-настоящему оглушала. Ни эха от звука каких-нибудь работающих механизмов, ни шуршания ветра в вентиляции, ни стука капель. Вообще ничего.

Со временем Лима начала засыпать. Надеялась, что сон поможет ей не думать о голоде и жажде. Если желудок можно еще было уговорить не бунтовать, то с нехваткой воды сложнее. Наркотик лишь усилил жажду, и Лиме казалось, она не пила уже неделю. Язык начал распухать, скоро, наверное, перестанет помещаться на своем месте.

Сон, наконец, пришел и был совершенно без сновидений. В конечном итоге, даже страху и отчаянию есть предел.

Лима ошибалась.

 

 

2

 

Грохот разбудил ее и перепугал до полусмерти. Она открыла глаза, увидев ослепляющий свет из открытого дверного проема и фигуры двух высоких мужчин. Словно псы по команде они бросились на нее.

Лима закричала, защищая голову предплечьями. Ее схватили и грубо подняли, так что ноги оказались над полом. Резко опустили. Лима почувствовала, как ее пятки воткнулись в бетон и клацнули зубы. Дыхание на миг остановилось.

Яркий свет ручного фонарик ударил в лицо. Дыши! Лима открыла рот, горло пронзила боль.

Похитители по-прежнему молчали. Лима не видела, как тот, что с фонариком, дал церберам знак. Ее потащили к выходу, словно безвольную куклу, которой она, в сущности, и была тогда, парализованная ужасом.

Прочь из камеры, поворот направо, от источника тусклого света. Церберы пытались вести ее, чтобы она двигала своими ногами, но Лима не могла. Тогда ее вздернули с двух сторон и понесли, безо всякого труда. Так, по крайней мере, было быстрее. Человек с фонариком шел впереди, освещая темный коридор.

Метров десять или двадцать? Лима не в состоянии была сосредоточиться, мысли прыгали.

Куда ее несут? Для казни? Допроса? Тогда бы скорее хоть что-то прояснилось.

Тот самый голос, жестокий и уверенный, Лима давно уже не слышала. Жаль. Почему его нет, когда он нужен? Она хотела бы стать им и смело взглянуть ужасу в лицо. У нее самой нет сил.

Надо было принять предложение Клеона.

Жаль, что одумываешься всегда задним числом…

Справа мелькнул поворот, но туда церберы не пошли, а двигались прямо, пока не достигли еще одной железной двери.

Человек с фонариком открыл ее, Лиму внесли внутрь, дотащили до стула в центре и посадили на него, причем так, чтобы лампа, стоявшая на треноге напротив, светила ей в лицо. Руки завели за спину, защелкнули наручники.

Ослепленная, Лима могла смотреть лишь в пол, однако краем глаза видела ноги стоящих мужчин. Черные ботинки, черная униформа, точь-в-точь как у гоплитов, когда они одеваются для боевых вылазок в блоки. Значит, все-таки она права. Как минимум, трое олимпийцев причастны к ее похищению.

Немая сцена затягивалась. Они смотрели на нее, жадно ощупывали взглядами. Лима спрятала голые ноги под стул, неожиданно сильно разозлившись — вопреки страху.

— Дайте воды! — потребовала она.

Собственный голос, ломкий и хриплый, словно воронье карканье, поразил ее.

Тот, что был с фонариком, поднял руку. Один из церберов зашел куда-то за спину Лимы, приблизился к стене.

Она не понимала, что он там делает, пока не увидела его снова — со шлангом в руках. Повернув кран, цербер принялся поливать Лиму ледяной водой. Она забилась, и первые секунду не могла даже крикнуть. Струи врезались ей в лицо, перебивая дыхание.

Лима вертела головой, но без толку. Цербер знал, что делает.

Наконец, воду выключили.

— Готовы к разговору? — гаркнул командир.

Лима не ответила. Немного воды все же попало ей в рот, и сейчас она тщательно облизывала губы, собирая все, что доступно.

Но если жажда слегка ослабела, то со всем остальным стало еще хуже. Из тела Лимы ушли остатки тепла, ее начало трясти.

— Что вам надо? — Слова давались с трудом. Зубы стучали.

— Нам известно, кто вы. Известно, что вы сделали. Известно о вашей связи с лицами, подозреваемыми в причастности к сопротивлению, — гремел олимпиец. — Все, что нам нужно от вас, это сказать, где их база.

Лима подняла голову. Вот о чем речь! О Ксанте. Олимпия знает о подземном городе.

Свет, направленный Лиме в лицо, был ослепляюще белым. Он не давал рассмотреть даже силуэты церберов.

— Я ничего не знаю…

— Ваше упорство бессмысленно, — предупредил олимпиец. — Вам не выстоять. Но в ваших силах смягчить вашу участь.

Лима улыбнулась. Новый приступ истерического смеха заставил ее хрюкнуть.

— Я сказал что-то смешное? — проревел голос.

Усиленный стенами пустой камеры, он походил на дребезжание листа ржавого железа.

Лима замотала головой.

— Просто странно…

— Что?

— Смягчить участь? Дадите мне вшивое одеяло, если я все расскажу?

— Не играйте с нами!

— Куда мне? — Лима, придержи свой характер, завопил внутренний голос. Просто скажи им все и, может быть, твоя смерть будет легкой.

— Вы останетесь тут столько, сколько понадобится. Рано или поздно, мы все узнаем, — сказал командир, — но если дадите признание сейчас, боли не будет. Если придется вытягивать из вас сведения, ее не избежать.

Лима сдула с носа каплю, собравшуюся на кончике.

Она представила себе лицо Клеона, его мамы, отца, младшей сестры и брата. Их жизни сейчас зависят от нее. Жизни всех бродяг в Ксанте.

Честно, Лима не желала такой ответственности. Что ей теперь делать?

— Говорите!

Лима молчала. Даже сосредоточиться было трудно.

— Говорите!

Она вздрогнула.

— Ничего мне неизвестно. Я ничего не знаю о бунтовщиках.

— Ваши проблемы еще не начинались! Говорите, и вы получите хорошую горячую еду и горячий душ, одежду и теплую камеру! Говорите!

— Нет. Мне нечего сказать. — Лима с трудом выговаривала каждое слово. Со стороны могло показаться, что она отлично держится, но впечатление было обманчивым. Ее выворачивало наизнанку от ужаса.

Церберы сорвались с места. Лима не успела и охнуть, как ее стул опрокинули назад. Один олимпиец держал его под углом в тридцать градусов над полом, другой накинул тряпку Лиме на нос, прижал, оставив рот открытым.

Она забилась, задергала ногами в пустоте, но ничего не достигла.

— Я предупреждал.

Невозможно было ничего разглядеть, но Лима слышала, как похититель подошел к стулу и остановился с левой стороны.

Полилась вода. Струю олимпиец направил на ее нос, закрытый тряпкой. Лима завизжала, но тут же начала захлебываться. Вода оказалась в носу, затекала в рот. Дышать она могла лишь крошечными порциями.

— Все закончится по вашему слову, — прогудел олимпиец.

Лима поняла, что еще немного и захлебнется. И тут вода прекратила течь. Стул опустили на пол, и он придавил ей руки, заведенные назад.

Лима закричала от боли, завыла, перемежая крик натужным кашлем. Ее вырвало слюной. Резким движением она смогла перевернуться на бок.

Кто, интересно, издает эти ужасные звуки, пронеслось в мозгу. Как будто ревет раненное животное.

Это она сама. Больше некому.

Возле ее головы монолитом застыл черный ботинок.

— Ваше решение, — произносит олимпиец. — Будете отвечать на наши вопросы?

Клеон умрет, а вместе с ним и все остальные…

— Нет, — еле слышно отозвалась Лима.

Что произошло дальше, она плохо помнила. Наверное, ее ткнули электрошоковой дубинкой. Замечательный эффект на мокрое голое тело! Дикая скручивающая боль, ослепительный фейерверк в голове — и темнота.

Как хорошо.

 

 

3

 

Когда она пришла в себя, то заметила рядом с матрацем, на котором лежала, деревянную миску с какой-то бурдой. Что это, Лима не поняла, но запах уловила. Еще толком не проморгавшись, она набросилась на еду и, как собака, мигом проглотила все, а затем вылизала посудину. Рядом стоял деревянный же стакан с водой. С ней Лима расправилась в три глотка.

Возможно, зря она так спешила. Желудок болезненно скукожился и вполне мог выбросить из себя то, что в него закинули.

Лима перевернулась на спину и ждала дальнейших событий. В конце концов, желудок прекратил свои фокусы. Она рыгнула, прикрыв рот по привычке.

Сейчас, наверное, церберы наблюдают за тобой через скрытую камеру и хохочут.

Внутренний голос вернулся и не мог не воспользоваться случаем поиздеваться над ней.

Но что еще оставалось делать? Лима не хотела умирать от голода.

Что ж, пользуясь передышкой, надо провести инвентаризацию. Голова, руки и ноги пока целы, даже ни одни палец не сломан. Ожогов нет, кроме того места, где к кожу прикоснулась электрошоковая дубинка. Оно саднит. Волос нет по-прежнему, но так даже лучше. Практичнее. А еще с лысой головой меньше шансов, что на ней заведутся вши, например. Чем не плюс ее положения? Но тело начинает вонять от грязи и пота. «Помыли» Лиму, конечно, хорошо, однако на этом матраце вряд ли можно сохранить себя в нормальном состоянии. Он ужасен, при этом лежать на голом полу не вариант.

Голод утих, жажда, хотя не целиком, но отступила. И то, и другое вселяло надежду.

Впрочем, «хорошее» настроение не вечно. Вскоре одолевают тяжелые мысли, заполняют сознание. Относительное спокойствие сменяется нарастающей тревогой и страхом.

Лима поднимается и бродит по камере, в темноте хватаясь за стены. То и дело она оказывается возле двери. За ней все так же сумрачно, ничего не понять. Время остановилось. Лима потеряла чувство смены дня и ночи. Теперь для нее существовала лишь тьма.

Что сейчас делает Клеон? Может быть, он уже знает и предпринимает нужные шаги?

Конечно, сказал внутренний голос, сейчас он готовит армию, чтобы взять твою тюрьму штурмом. Пойми, если ты попала сюда, выхода нет. Вряд ли олимпийцы, наигравшись, просто откроют перед тобой дверь и скажут: «Иди домой!»

Лима слушала этот голос. Иной раз ей становилось жутко — вдруг она обезумела? — но не поддаться очарованию его стального тембра было трудно.

Главное, он помогал ей обрести некое подобие уверенности. Наверное, им и общалась с ней та ее часть, которую впору назвать мятежницей.

Мятежница?

Лежа на грязном матраце, Лима бессознательно улыбнулась. А что, вполне подходящее имя для того «злого духа неповиновения», что засел в глубине ее личности.

Мятежница.

Пусть будет так. Можно даже вести с ней беседы, когда она в настроении, получить совет…. К примеру, как перестать хныкать и реветь. Вот как сейчас.

Что ты делаешь, Лима?

Умираю от страха. Что, не видно?

Слабачка. Да, это говорю тебе я, Мятежница. Теперь у меня есть имя, и я никуда не собираюсь уходить!

Лима вытерла слезы.

Мятежница выждала немного, потом добавила. Чем быстрее ты смиришься с неизбежным, тем быстрее начнешь мыслить здраво.

Как это? Кроме пыток и смерти в будущем ее не ждет ничего.

Мятежница была не согласна. Пугает неизвестность, так уж человек устроен, но как только он видит перспективы и конец пути, то его образ мысли меняется. Итак, что ты намерена делать?

Лима не могла ничего ответить. Не могла и не хотела.

Постепенно голос пропал. Наверное, он это только слуховая галлюцинация, не более.

Мыслить здраво?

Лима ткнулась лицом в матрац. Ей было наплевать на грязь и вонь, она от души дала волю слезам. Когда дверь снова с грохотом распахнулась, пленница была даже рада приходу церберов. Заикаясь, не в силах вымолвить ни слова, Лима обвисла в их руках.

Сцена повторилась: комната, стул, ледяная вода. Вопросы командир убийц задавал те же самые, выдвигал те же требования и давал те же обещания: горячая еда и душ.

Лима молчала, настаивая на том, что ничего не знает.

Вы просто ошиблись! Арестуйте другую!

Снова электрошок, но на этот раз сила тока куда меньше. Ее настроили так, чтобы Лима не теряла сознание. Заходясь криком, она каталась по полу. Прокусила губу, содрала кожу на плечах, запястьях и коленях.

Снова вода и вопросы, на которые Лима традиционно отвечала: не знаю.

Олимпийцев, конечно, не удовлетворяло такое упрямство.

Затем один из церберов пустил в ход кулаки, и все, что было с ней до этого, показалось Лиме легко разминкой.

Примерно десять часов спустя — или, может, неделю? — в камеру к ней явился олимпиец, проводящий допросы. Один. Присев на корточки перед лежащей Лимой, он посветил ей в глаза ручным фонариком. На нем была та же пластиковая маска в виде оскаленной демонической морды.

Поняв, что происходит, Лима начала отползать в угол, пока не забралась в него. Дальше отступать было некуда. Она обхватила колени руками, напряглась, ожидая новой порции побоев. Ее лицо опухло, один глаза превратился в сплошную гематому, губа разбита. Боль невероятная. Боль всюду. Кровь на открытой плоти засыхает обширными коростами. Сам нос вроде бы не сломан, но дышать трудно, так как он забит соплями.

Вдобавок ко всему Лима простудилась. Свет фонаря слепил ее, но она видела, где сидит олимпиец.

Если он пришел продолжить воспитательную беседу, она умрет.

— Боишься? — спросил он, глядя на ее грязные окровавленные руки и распухшее лицо.

Переход на «ты» произошел в недавнем прошлом, но когда — Лима не помнила.

— Убей меня, — хрипло каркнула она. — И закончим.

— Я бы мог это сделать, но зачем?

— Доставляет удовольствие мучить безоружных?

Олимпиец склонил голову набок, затем отвел фонарь чуть в сторону, чтобы не слепить пленницу.

Он молчал довольно долго.

— Но если бы я освободил тебя, что бы ты сделала? Ответь честно.

— Ушла бы домой… — подумав, ответила Лима.

Ее эмоциональное состояние было далеко от идеального, но она держалась.

Никаких слез.

— Забыла бы обо всем…

— Забыла? Вот так просто?

— Да!

Олимпиец покачал головой.

— Нет. Уверяю тебя, ты этого не забудешь никогда. До самого последнего вздоха.

Лима не понимала, почему он ничего не предпринимает. Зачем пришел? Поговорить не с кем? Зачем ему вести душещипательные беседы с илоткой, приговоренной к уничтожению?

Наверное, это часть бесконечной пытки.

— Хотите убить — убейте!

— Сначала ты расскажешь мне все, что знаешь о бунтовщиках.

— Ничего не знаю. Слышала о них только по телевидению, — ответила Лима.

— Неправда. Ты знаешь некоего Клеона. Скажи, где он, и… да, обещаю, ты пойдешь домой.

— Вы ошибаетесь… У меня нет друзей, и Клеон мне неизвестен.

Олимпиец мог быть неимоверно терпеливым.

— Еще пару недель, и ты заговоришь.

— Нет.

— Откуда такая уверенность? Кто ты, чтобы противостоять нам?

Лима молчала. Больно было говорить, глотать. Жар от простуды выжигал мозги.

— Никто. Ничто. Как все они, живущие в Блоках. Жалкие, ни на что не способные твари. Среди вас нет ни одного, кто бы мог противостоять нам!

Неправда! В горле Лимы забился ком крови. Неправда! Пусть не я, но другие…

— Поэтому все ваши бунты ни к чему никогда не приведут. Вы бессильны. Мы вырастили из вас рабов. Ваши предки были куда сильнее и умнее, но века отбора сделали свое дело, — прошипел олимпиец, чей голос усиливала маска демона. — Знаешь, что бы сделал кто-то из них, если я освободил его?..

Лима молчала, дрожа.

— Он не пошел бы домой, чтобы спрятаться там. Он бы попытался меня убить. Руками, зубами — не суть важно. Он предпочел бы смерть в последнем бою, и у него были бы шансы прихватить своего мучителя с собой.

Лима пыталась собрать разбегающиеся мысли.

— Мы — воины, вы — трусы.

Ей хочется ответит. Хлестко. Так, чтобы заставить его заткнуться.

Олимпиец тихо посмеивается.

На миг ослепляющая ненависть подавляет в Лиме всякий страх, и она воображает, как запускает ногти в его глаза и начинает давить.

Образ стремительно исчезает, ведь сама мысль о нападении на олимпийца кощунственна. И Лима не из тех, кто ломает хозяевам носы и расстреливает их, словно мишени в тире.

И как же несправедливо! Бунтовщики в Ксанте знать не знают, что она здесь и отдувается за них. Они в безопасности, они сыты и, главное, готовы сражаться. Сколько среди них Клеонов и Таис? Как быстро пополняется их подпольная армия?

От вопросов болит голова. Вопросы провоцируют еще больший страх. Лиме кажется, что смотрящий на нее олимпиец без труда читает ее мысли.

А она здесь, без надежды на спасение.

— Могу предложить отличную сделку, — сказал человек-демон, — немногие удостоились такое чести, Лима. Слушай. Ты хоть сейчас выйдешь отсюда, если согласишься работать на меня. Будь моими глазами и ушами в Блоке 3 Восток. Смотри, слушай, докладывай. Как тебе роль шпиона?

Она смотрела на него глазами затравленного зверя.

— Ты знаешь, что работающие на меня илоты свободны от охот и неожиданных встреч с олимпийцами, приезжающими в Блоки развлекаться? Стоит показать им особый значок, как все проблемы мигом исчезают. Неплохо, правда? Только дурак откажется. К тому же шпион имеет право спасти кого-то из своих родных или друзей от охоты. Не больше одного за раз, но все-таки.

Олимпиец засмеялся.

— У меня много шпионов в твоем Блоке, Лима. Почему ты оказалась здесь, как думаешь?

— Донос…

— Донос. А кто его сделал, ты в курсе? Может, догадаешься сама? Твоя тетя Кира. О! Не делай такие глаза, девочка. Это чистая правда.

— Ложь, — прохрипела Лима. — Как можно вам верить?

— Твоя тетя живет припеваючи, — покачал головой олимпиец. — Дополнительный паек, иммунитет против охоты. Список илотов, которых она отправила на смерть, впечатляет.

— Ложь!

— Тебе нельзя кричать, Лима. Ты простудила горло…

— Ложь! — Она уже чувствовала на языке вкус крови.

— Тетя видела тебя и Клеона вместе, после чего сообщила нам. Так это и работает. Ничего сложного, — прибавил олимпиец. — Хочешь?

— Замолчите! Это ложь! — Лима зажала уши ладонями.

Олимпиец поднялся, осветив ее фонариком.

— Подумай над моим предложением, — сказал он перед уходом. — У тебя есть шанс вернуться к нормальной жизни. Скажи мне, где убежище бунтовщиков и работай на меня. Никто и никогда больше не сделает тебе такого щедрого предложения.

Железная дверь грохнула. Стало темно. Лима, дрожа всем телом, доползла до матраца и скорчилась на нем.

Просто принять предложение — и все закончится. Надо быть круглой идиоткой, ничего не соображающей идиоткой, чтобы отвергнуть подобную щедрость. Хозяин желает добра, разве не видно?

Прекратятся пытки. Ни воды, ни электричества, ни избиений больше не будет.

Чушь, вмешалась в ее размышления Мятежница. Наобещать он мог что угодно, однако выполнит ли? Нет. Ты — илотка, а хозяева не дают обещаний илотам, а если и дают, но не выполняют.

Агис выполнил свое.

Агис, судя по всему, самый тупой из олимпийцев и за свою тупость поплатился сполна. Он давно мертв.

В следующий миг произошло то, что чуть не разорвало ей сердце. Олимпийцы включили музыку — на полную мощь. Адский грохот затопил камеру, стократно отражаясь эхом от стен.

Закрывая уши, Лима закричала, но если мучители и видели ее, то лишь получали удовольствие от ее страданий.

— Стойте! Прекратите! — Она не слышала даже собственного голоса.

Без толку.

Патетические завывания бравурных маршей Олимпии длились много часов. Или дней. Лима окончательно потеряла чувство времени.

 

 

4

 

Еду ей приносили вечность назад, но Лиме было уже все равно. Чем быстрее голод и жажда прикончат ее, тем лучше. Сил у нее оставалось ровно на то, чтобы сползать к дыре в углу. Умирать в собственных испражнениях Лиме не хотелось.

В какой-то момент она стала мечтать о допросе. Пусть снова ледяная вода из шланга, пусть электроток, но пусть хоть что-то происходит. Одиночество невыносимо. Оно быстрее сведет ее с ума, чем оглушающая пытка звуком, которой сто лет назад ее подвергли тюремщики.

Лима лежала на матраце словно мертвая. Мысли текли вяло. Память выцвела, и все образы, который ей удавалось из нее достать, выглядели как нечеткие фрагментарные картинки без смысла. Некоторые, говорят, находят утешение в воспоминаниях, но Лима очень быстро поняла, что это бред. Всякий раз действительность грубо вырывала ее из мира грез, не давала забыть о себе. Эта камера и эта тьма — все, что у нее осталось. Память — увы, ненадежный союзник. Ее легко обмануть да и что хорошего в бесконечном перебирании болезненных воспоминаний о родителях? О давних счастливых днях? Только больше боли и стыда.

Грань между сном и явью постепенно стиралась. Лима уже с трудом определяла, в каком именно состоянии сейчас находится, поэтому когда за стеной раздался плач, она просто подумала, что это очередная галлюцинация. Со временем, однако, ее посетила иная мысль. Звук был очень реальным. Как такое возможно? Если там правда кто-то есть, почему Лима так хорошо слышит его?

На четвереньках она добралась до стены. Голос — голос девушки, — раздавался совсем близко.

Лима некоторое время прислушивалась, пока не нашла щель в бетоне, откуда слабо тянуло сырым воздухом. Раньше она ее не замечала, впрочем, неважно. У нее появилась соседка, наверное, такая же неудачница из Блока 3 Восток. Кто предал ее? Тоже кто-то из родни? Сосед по улице? Или просто девочка сделала нечто, что полиция посчитала нарушением закона?

— Эй! Как тебя зовут? — хрипло спросила Лима, пристроившись у щели.

Плач прекратился, теперь раздавались всхлипывания.

Лима подумала, что ее голос, должно быть, звучал хуже некуда. Да. И она сама выглядит определенно так же. Краше в гроб кладут. В ссадинах, синяках, грязи и крови. Исхудавшая до того, что лифчик теперь висит на ней, словно на три размера больше.

— Я за стенкой, — прибавила она, — я все слышу. Мы можем поговорить…

Исключительная удача, сестра по несчастью.

— Я… Майя… — Девушка за стеной дышала через рот, тяжело и хрипло.

— Лима.

— Тебя тоже…

— Да, я здесь давно. Не знаю уже сколько.

Снова плач.

— Чего они хотят от тебя?

— Не знаю. Просто схватили на улице, связали и привезли сюда. Где мы?

— Со мной было так же. Это место может быть где угодно…

— Но я ничего не сделала!

— И я, — отозвалась Лима, — но, боюсь, этот аргумент на них не подействует.

— Я умру? Они меня убьют?

— Не знаю, прости. Но… наверное, лучше так, чем пытки.

Майя долго не могла успокоиться. Она кричала, бегала к двери, стучала в нее.

Совсем как я, думала Лима. Ей придется пройти через тот же кошмар или умереть.

Звучит пафосно и глупо, сказала Мятежница, появляющаяся, как всегда, когда ей вздумается. Брось. У вас обеих нет шансов. Олимпиец прав. Даже если бы вам дали возможность, вы бы не стали драться.

Ты этого не знаешь, ответила Лима.

Вот как? Это становится интересно!..

Через какое-то время Майя прекратила истерику и вернулась к прежнему месту у стены.

— Что… от тебя… требовали… — Слова давались ей с трудом.

Лима поколебалась.

— Выдать кое-кого… но я не знаю их… не пойму, с чего они взяли… понимаешь?

— Да… — ответила девушка, подумав.

Лима облизала покрытые коростой губы. Все может случиться. Откуда ей, в конце концов, знать, что Майе можно довериться? Она может выдать ее на допросе. Это первое. Второе: разве олимпийцы не способны нарочно подсадить стукача?

— Что мне теперь делать? — спросила Майя.

— Не знаю. Прости. Держись.

Снова плач.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Верно. Они выбирают тех, кто помоложе. Их легче сломать, — сказала Лима.

— Но я ничего не знаю!

— Может, это все только чтобы повеселиться. Может, им не нужно от тебя никаких сведений.

В ответ — полное ужаса молчание.

— Прости, я только предположила, — сказала Лима, чувствуя вину и досаду. — Может, еще обойдется.

Однако не обошлось. Майю уволокли на допрос буквально через несколько минут. Скорчившаяся у двери Лима вслушивалась в звуки, доносящиеся из пыточной. Она не могла разобрать ни слова, хотя командир церберов кричал, словно безумный, но хорошо себе представляла, каково это. Потом стала кричать и девушка, да так пронзительно, что у Лимы волосы зашевелились на голове. Хотя они были еще коротки, но ей чудилось, от ужаса они выросли на добрый метр.

Допрос длился много часов, после чего Майю притащили обратно в камеру и швырнули на пол. Лима не слышала плача или стонов — пока. Видимо, девушка потеряла сознание.

Церберы, взяв перерыв, вошли в камеру к ней. Лима, затаившись за дверью, бросилась на них. Зачем она это сделала? Кто знает? Ее сознание в тот момент словно отключилось. Лима видела свои действия со стороны, но ее телом точно руководил кто-то другой. И этот другой готов был убивать голыми руками…

Разумеется, ничего не вышло. Лима оказалась слишком истощена, слишком слаба и понятия не имела о том, как правильно бить. Зато умели олимпийцы. Ее свалили с ног одним махом, пнули пару раз по ребрам, выбив весь воздух, затем приложили электрошоком.

Скрючившись на полу у ног церберов, Лима пыталась восстановить дыхание. Даже пробовала смеяться, но кашляла, сипло хватая зловонный воздух широко открытым ртом.

— Что я вижу? Слабачка устроила бунт? — спросил олимпиец в маске демона, присев рядом с ней. — Неужели в твоем мозгу, наконец, что-то сдвинулось?..

Лима ощерила зубы. От натяжения ее нижняя губа лопнула.

— Не трогайте Майю... Прекратите…

— А! Так ты пыталась спасти ее? — улыбнулся олимпиец. — Понятно. Благородная душа… — Он покачал головой. — Увы, все бесполезно. Она ничего не знает. — Подняв руку, командир дал знак одному из своих людей.

Тот вышел в коридор. Лима подняла голову и задергалась.

— Нет!

Заскрипел замок. Олимпиец шагнул в камеру Майи. Послышался громкий отчаянный вопль, за ним выстрел — и тишина.

У Лимы больше не было сил кричать, проклинать… делать вообще что-то. Едва угасло эхо от выстрела, она поняла, что спасения нет. Разве она не знала об этом раньше? Знала, но поверила — по-настоящему! — лишь сейчас. Ей не выйти отсюда. Вариантов нет.

Одно до сих пор неясно: почему с ней так долго возятся.

Цербер, державший в руке дымящийся пистолет, вернулся. Командир посмотрел на него, затем обратил взгляд на Лиму.

Она неподвижно лежала на полу. Олимпиец повел рукой у нее перед глазами, пощелкал, поднял веко и посветил в глаз фонариком. Вскоре вся троица вышла и закрыла за собой дверь.

Снова тишина и темнота. Хорошо, просто отлично. Лима не хотела бы умереть при ярком свете или стечении народа, нет, публичная казнь не для нее.

Полежав, она медленно поползла к стене. Может быть, если она ударит об нее головой правильно и приложит достаточно сил, хватит одной-единственной попытки.

Стена оказалась за километры от того места, где Лима лежала, поэтому у нее ушли часы, чтобы добраться до нее. Исходя липким холодным потом, она протянула руку и нащупала грубую поверхность низкокачественного бетона. Рука бессильно упала.

Что ж, если решилась, действуй, сказала Мятежница в ее голове. Это будет единственный твой смелый поступок за всю жизнь.

Мне больше нечего терять.

Я знаю, бросила Мятежница. Ты перешла эту границу.

Странный шум наполнил подземелье. Грохот, гул, нечто, напоминающее крики. Затем… выстрелы?

Лима замерла, отчаянно прислушиваясь. Очередная галлюцинация? Однажды она даже слышала голос отца, который спрашивал, почему ее не было рядом, когда он умирал там, на дороге.

Выстрелы. Резкое эхо и вопли. Вскоре потянуло дымом, успевшим преодолеть расстояние по коридору до ее камеры.

Лима оперлась на руки и с трудом села, прислонясь спиной к стене, о которую только что собиралась размозжить голову.

Больше всего сейчас она боялась снова потерять сознание и пропустить нечто важное.

На подземном уровне, совсем недалеко шел бой. Кто-то кричал. Затем оглушительное хлопнула граната, после чего повисла тяжелая тишина, в которой сердце Лимы билось с силой пневматического молота.

Голоса, приглушенные. Резкая вонь дыма и горелой плоти вплыл в камеру Лимы, и она зажала рот и нос рукой.

Шаги по коридору, скрежет замков.

— Туда… — Мужской голос. Дальше неразборчиво.

Лима зажмурилась. Кто бы не атаковал это место, он определенно расправился с охраной и сейчас проверяет камеры.

Зачем? Краеугольный вопрос бытия, верно? Мятежница тихо рассмеялась в ее голове.

Скрежет — скрип. Очередная дверь распахнута. Внутри пусто. Затем ближе. Человек остановился на пороге, тихо свистнув. Он нашел тело Майи, наверное, оно еще теплое.

Лима навострила слух. Невидимка вступил в камеру, потоптался там, затем вышел и позвал кого-то. Второй подбежал посмотреть.

Лима дважды открывала рот, чтобы крикнуть и дать понять, что она здесь, но всякий раз раздумывала. Кто знает, зачем они пришли. Не будет ли встреча с неизвестными для нее большим злом, чем плен у олимпийцев?

Абсолютный бред, прокомментировала Мятежница. Перестань! Это твой шанс выбраться отсюда, это твой шанс жить.

И все равно, Лима так и не смогла произнести ни звука. Когда пришелец сунул ключ в замочную скважину и повернул его, она в панике отползла в угол и сжалась в комок. Сработал успешно привитый олимпийцами рефлекс.

Высокий мужчина в форме и с оружием остановился на пороге, осветив камеру лучом фонарика.

Наконец, он увидел Лиму. Она же закрыла голову руками, помня каждый удар, что пришелся на нее с первого дня.

— Эй! — крикнул человек в открытый проем. — Есть выживший!

Лима не хотела смотреть на него. Может быть, это просто очередной кошмар, затянувшийся и цепкий.

К первому присоединился второй. Лима слышала их разговор.

— Это кто, ребенок?

— Не знаю. Трудно сказать.

— Осторожно.

— Слушай, это девушка, смотри.

— На кого она похожа! Кожа да кости!

Они были рядом. Лима дрожала от ужаса, видя, как первый присел на корточки рядом с ней.

Сейчас он снова заговорит и начнет предлагать сделку…

— Нужен врач, — послышался голос. — Не трогай ее.

Лима всхлипнула. Сейчас ей хотелось вернуться во тьму и тишину, к которой она так привыкла. И чтобы никто не приходил, никогда.

— Не бойся нас, — сказал человек с оружием, тот, что открыл дверь. Его напарник бежал по коридору. — Мы выведем тебя отсюда. Ты понимаешь?

Конечно, Лима понимала, но ответить не могла — у нее нашлось неотложное дело. Спустя секунду она лишилась сознания.

 

 

5

 

Кое-кому придется постараться и рассказать, что произошло с ней начиная с момента, как ее вынесли из подземной тюрьмы, и до этой минуты. По ощущениям, пролетели годы.

Открыв глаза, Лима уставилась на потолок. В комнате было сумрачно, на тумбочке горела лишь лампа, бросающая желтоватый свет. Тихо. Тихо, но не так напряженно, как было в камере. Эта тишина давала самый настоящий покой, сообщая чувство уверенности. Что дальше? Какие твои дальнейшие шаги, Лима.

Она попробовала пошевелить правой рукой. Слишком слаба, чтобы даже поднять ее над кроватью. Ноги… — те словно свинцом налиты. Мышцы отказываются выполнять свою работу.

Как хорошо просто лежать и смотреть в никуда, ни о чем не думать, ни о чем не заботиться.

Определенно, ей что-то вкололи. Опять. Но в этот раз, кажется, с вполне благими целями.

Лима облизнула губы. Они не были сухими, корка исчезла, голода и жажды не чувствовалось, но… эта безграничная слабость, при которой даже двигать глазными яблоками невероятно тяжелая работа.

Раз так, сказала Мятежница, лучше спи. Пороху сейчас ты все равно не изобретешь. Спи!

Оставалось только отдаться на волю обстоятельств. Лима по-прежнему видела потолок и спрашивала себя, куда ее занесло на этот раз, но внезапно веки ее сомкнулись. Лима полетела в глубокий сон. Утонув в нем, она не видела, как через буквально пару мгновений в комнату вошла девочка-подросток с подносом, на котором стояла миска воды. Девочка остановилась, глядя на Лиму, и улыбнулась…

Какое по счету возвращение в реальность?

Чувство, что она вполне оправилась и к тому же зверски голодная. Когда в последний раз ей пришлось есть до сыта, Лима не помнила. Наверное, в другой жизни, той, что уже не вернется. Там осталось все. Отец, мама — они ушли безвозвратно. И тетя Кира. Несмотря ни на что, Лима сожалела, что так получилось. Предательство — хуже некуда, но, откровенно говоря, Лиме было трудно судить ее. Чего не сделаешь ради семьи? Откажись Кира стать шпионом олимпийцев, кара последовала бы незамедлительно.

Итак, можно осмотреться с более ясной головой. Комната вроде спальни, небольшая очень напоминает детскую. Есть игрушки, самодельные, но выполненные довольно неплохо. Лима смотрела на куклу, сидящую вместе с другими на тумбочке, и завидовала ее хозяйке. В ее собственном доме были куклы, но не такие. И теперь там они и останутся. Блок 3 Восток… Лима почему-то твердо уверила себя, что туда больше не вернется.

Если рвать с прошлым, то сразу, одним махом, сказала Мятежница. Ни к чему тянуть.

Лима была согласна. Нет, она не заплачет, хотя в носу щиплет привычно и противно. Хватит лить слезы.

На борьбу с эмоциями — сколько можно? — у нее ушло, наверное, минут пять. Она вспоминала все, что с ней произошло в подземной тюрьме. Крик Майи, которую застрелили ни за что. Боль от электрошока и свой подавляющий, парализующий страх… Почему память не спрятала от нее эти воспоминания?

До ноздрей донесся запах с кухни. Готовили еду, настоящую домашнюю еду. Здесь жили нормальные люди, и у них, похоже, все было хорошо.

Лима сжала кулаки и попыталась сесть. Прежней слабости не было, но ей явно требовалось подкрепиться. Желудок целиком и полностью разделял это мнение.

Ей удалось опереться на локти, она подождала немного и затем, используя стену слева от себя, села. Все равно что стокилограммовый мешок поднять! Лима замерла, прислушиваясь к собственному дыханию.

На ней было нижнее белье, разумеется, чье-то чужое, постиранное, пусть и не новое. Стеганое одеяло, матрац, простынь, подушка с наволочкой — чистые.

Лима погладила подушку, вспоминая свой вонючий грязный матрац в камере. Ну ясно, кто-то помыл ее, переодел, ухаживал за ней, пока она была в бессознательном состоянии. Осталось выяснить, кому Лима обязана в прямо смысле слова, жизнью.

И кажется, она догадывалась, что это за место и чей это дом.

Издали слышались голоса, стучала посуда. Лиму на секунду охватил страх — она слышала шаги. Сюда кто-то шел. Она закрылась одеялом, словно щитом, натянув его до самого подбородка, и так и сидела, ожидая худшего.

Открылась дверь и вошла Киниска, младшая сестра Клеона.

— Проснулась! Хорошо. А я все думала, как там наша засоня! — У девочки в руках был поднос с чашкой дымящегося бульона и двумя кусками темного хлеба.

Киниска подошла и поставила поднос на тумбочку возле кровати, затем без церемоний села на край матраца.

Лима облизнулась, ее язык буквально взбрыкнул во рту.

— Ну? Как чувствуешь себя? Хоть помнишь, как меня зовут?

Киниска улыбалась — так же, как ее брат, — и выглядела самым счастливым человеком на свете. Чудная.

— Да, — тихо произнесла Лима. — И это ваш дом? Я у вас? В Ксанте?

— А где же еще? И это, между прочим, моя кровать! И моя комната! — Киниска захихикала.

— Э… спасибо…

— За что?

— За все…

— Не бери в голову. Кстати, о голове! Не кружится? Нет тошноты? Дезориентации? — Киниска потрогала отрастающий ежик на черепе Лимы и пристально оглядела ее лицо. — Тебе досталось, но практически все зажило. Будешь лучше прежней.

— Сомневаюсь, — пробормотала Лима, взгляд которой сам тянулся к миске с бульоном.

— Ага, так и знала, что ты голодная. Это тебе. Могу покормить с ложки, если хочешь.

— Спасибо, я…

Она едва не выронила миску, которую цапнула с тумбочки. Киниска помогла ей придержать ее за край. От бульона пахло да так, что Лима опасалась захлебнуться слюной.

Девочка улыбнулась и сказала:

— Ты еще не совсем оправилась. Не спеши. Вот так. Если что, я здесь. Бери хлеб. Лучше размачивай куски.

— Что это? — спросила Лима, глотнув несколько раз.

— Куриный бульон. Из настоящей курицы, — ответила Киниска.

— Никогда не ела. Только нечто концентрированное, якобы куриное, но вкус — ничего общего.

— Понятно.

Хлеб исчез за считанные мгновенья, после чего Лима медленно и со смаком доела бульон. Наверное, это была самая вкусная едва в ее жизни. Насыщенная, жирная, удивительно придающая силы.

Киниска почти с восхищением взирала на свою гостью, и этот взгляд Лиму порядком смущал.

— Сейчас принесу чай, — сказала девочка, беря чашку и вставая. — Пока больше дать не могу. Ты слишком долго голодала, твой организм отвык нормально питаться. Но пару-тройку дней, и он войдет в норму.

Лима облизала губы.

— Ты говоришь словно… взрослая.

— Мне двенадцать… — Киниска повела плечами. — А в моем возрасте ты сама была дурой, что ли?

Лима впервые с момента пробуждения улыбнулась.

— Начинаю сомневаться, откровенно говоря.

Голод стих. Лима легла на спину.

Хорошо.

— Может, ты расскажешь, наконец, что произошло? Как я здесь оказалась?

— Мама расскажет. Я ее позову.

Киниска покинула комнату. Все шло не так плохо, пока, во всяком случае.

Мея появилась через несколько минут, вошла, держа поднос, на котором стояла большая чашка чая. От чашки тянуло ароматными травами. Лима тут же села, испытывая неловкость.

— Не вскакивай, — сказала илотка своим мягким, но в то же время уверенным голосом. Лима оперлась спиной о стену.

— Простите, что вас стесняю.

— Не говори глупостей. — Мея села на стул, который подвинула к кровати ногой и протянула Лиме чашку чая. Та стала пить небольшими глотками. Напиток был ни излишне горячим, ни излишне холодным, словно Мея заранее знала, какой она любит. И еще сладким. — Меньше, что мы могли сделать, это позаботиться о тебе.

— Почему? — спросила Лима.

— Ну… — Мея внимательно посмотрела ей в глаза. — Ты ведь могла выдать нас. Наш город. Понимаешь? Но ты ничего им не сказала, верно?

— Как я могла? — Лиме было неприятно говорить об этом, копаться в деталях. На миг она снова увидела себя лежащей на полу в луже воды, окруженной молчаливыми церберами.

Мея расправила передник на своих коленях.

— Скажу тебе откровенно, девочка… похоже, ты до конца не осознаешь, в какой переплет угодила тогда и как тебе повезло, что мы освободили тебя.

— Так вы знали?..

— Нет. Послушай. Тебя нашли случайно… так вышло — просто чудо какое-то. Невероятное совпадение.

— Да уж… — Лима смотрела в чашку.

— Попытаюсь объяснить просто, — сказала Мея. — Наши люди время от времени совершают вылазки. Цель таких вылазок самая разная: где-то можно ограбить склад, где-то освободить илотов, захваченных полицией или олимпийцами. Понимаешь?

— Да. Вы бунтовщики, — ответила Лима. — Я видела, как ваш сын победил Агиса и… все прочее. Я знаю.

Мея кивнула.

— Тем лучше… Тюрьма, где тебя держали, не единственное подобное место. Там олимпийцы запирают похищенных или арестованных илотов. Для чего? Ну, ты и сама теперь знаешь. Вербовка, добыча сведений. Развлечения. Не представляешь, Лима, что нашим штурмовым группам иной раз приходится находить…

Лима вскинула голову.

— Почему же? Отлично представляю. Мою соседку, мою ровесницу застрелили почти у меня на глазах.

Мея кивнула.

— Клеон рассказывал, что им доводилось видеть подвалы, наполненные гниющими трупами по самый потолок.

Лима опустила взгляд, сделав еще пару глотков.

— В общем, было принято решение атаковать эту тюрьму. Персонала в ней оказалось мало и внезапное нападение не оставляло олимпийцам шанса. По счастливой случайности, одной из узниц была ты, Лима. Точнее, единственной живой узницей. Представь, что чувствовал Клеон, когда увидел именно тебя! Бедный мальчик, на нем лица не было!

Лима ощутила жар в голове и дрожь в пальцах.

— Он принес тебя сюда, и я еле убедила его, что он сделал все, что мог, а остальное — наше дело. — Мея вздохнула. — Тебя требовалось привести в порядок. Ты подошла к той черте, за которой уже поздно было бы что-то делать. Истощение и обезвоживание в подобных ситуациях главные враги. Не сразу, но нам удалось тебя вытащить.

— Спасибо, — тихо сказала Лима, испытывая крайнее смущение.

Беспомощная, на грани смерти — что может быть хуже? Клеон видел ее такой…

Она допила чай и поставила пустую чашку на поднос.

— Сколько я пробыла в тюрьме?

— По нашим подсчетам почти месяц, — ответила, помедлив, женщина.

Лима очень стремилась не показать своих чувств.

— А сколько я уже у вас?

— Почти две недели.

— Невероятно.

— Зато теперь с тобой будет полный порядок, — сказала с теплой улыбкой Мея.

— Как? Что именно будет в порядке? — огрызнулась Лима. — Моя жизнь уничтожена. Мой отец мертв, тетя предала меня… дом… Что с моим домом?

— Клеон сказал, его разграбили соседи. Был даже пожар.

Лима закрыла глаза и сидела так, пока не насчитала двадцать ударов сердца. Это помогло ей не сорваться, едва-едва.

Значит, на этом все. Фактически она перестала существовать.

— Но есть еще Полифем… — сказала Лима, посмотрев на Мею. — Я работала с ним в оранжерее, мы друзья.

— Хочешь, чтобы мы передали ему послание?

Лима прикусила губу.

— Не знаю, — призналась она, не в силах принять решение. — Что мне теперь делать? Куда я пойду?

Мея протянула руку и положила свою ладонь на ее запястье.

— Послушай меня внимательно, девочка. Никто тебя отсюда не гонит и не прогонит никогда. Ксанта может стать твоим домом, если пожелаешь, и, думаю, тебе здесь понравится… здесь живут хорошие люди. Когда ты узнаешь их ближе, многие вопросы отпадут сами собой. Ни я, ни мой муж, никто в этом доме не станет торопить тебя с принятием решения, Лима. Не забивай голову...

Клеон говорил, его мама учительница. И правда, она умела объяснять так, что хотелось верить каждому слову. Без пафоса, но весьма убедительно и разумно. Мея заслуживала доверия, и если бы кому-то и открыла Лима свои чувства и мысли, это была бы она.

— Как я уже говорила, мы все обязаны тебе жизнью, — добавила илотка. — Ты в Ксанте самая важная персона.

Лима фыркнула.

— В сравнении с вашими… не знаю, как можно их назвать, людей, отправляющих олимпийцев в нокаут… я просто ребенок. Я не солдат, не террорист, я ничего не умею. Я даже убить себя не смогла. Не нашла в себе сил… просто лежала на грязному полу и ждала очередного сеанса. — Лима посмотрела на Мею в упор. — Так, по-вашему, делают герои?

— Героизм проявляется по-разному, — ответила та. — Ты выносила пытки, зная, что если дашь слабину, погибнет много людей. На такое способен далеко не всякий.

Лима скорчила мину.

— Могу я спросить прямо? Почему ты не выдала нас? Говори откровенно, ничего не бойся, тут мы одни.

Мея терпеливо ждала, пока Лима соберется с мыслями.

— Не знаю. Честно. Начинаешь думать, все кажется глупым, — наконец, выговорила она, теребя край одеяла. — Конечно, я не хотела, чтобы олимпийцы нашли ваш город. Но… словно для меня не было другого выхода. Разве можно о чем-то договариваться с бандитами и убийцами?

Мея медленно кивнула.

— И ты готова была умереть, не сказав ни слова?

— Я подумала, что мне и так нечего было терять. И что, наверное, и поделом: я была чересчур неосмотрительна и глупа.

— Ну-ну, — улыбнулась Мея, — не нужно самоуничижения. Поверь, если ты видела себя моими глазами, то думала бы по-другому.

— Интересно, как? — Лима устало провела ладонью по своей голове. Волосы понемногу отрастали, за них можно было даже схватиться. Красавица, должно быть.

— Ты человек, которого не удалось сломать. Может, ты и гнешься, но уж точно не ломаешься.

— Вы мне льстите, хотя это и приятно. Однако я не герой и никогда им не была. И ума не приложу, что теперь буду делать. Хотелось бы вернуться в оранжерею. Я люблю цветы, люблю работать с землей и растениями.

— Понимаю, — сказала Мея. — Хм… не хотела тебя торопить, но все же: почему бы тебе не остаться здесь?

Лима пожала плечами.

— Вы сражаетесь с Олимпией. Боюсь, я вам не подхожу.

— Уверена?

— Из меня вышел бы самый скверный солдат в истории, — попыталась пошутить она.

— Не буду спорить, потому что я не специалист в таких вопросах, — усмехнулась илотка, — однако в Ксанте много и других дел. Поверь, много. И вполне мирных. Работа на ферме, уход за огородами — по-моему, это весьма близко к тому, что делал ты в оранжерее.

Звучало довольно неплохо. Так или иначе, а Лиме требовалось какое-нибудь занятие. Быть героиней, на которую все смотрят с восхищением и указывают пальцем за спиной… только не это. И бездельничать под таким предлогом тоже не вариант.

Но можно просто уйти из Ксанты.

Такая перспектива еще более туманна. За пределами убежища бродяг находится мир, где все контролируется Олимпией. И куда ей идти? В Блок 3 Восток Лиме нельзя. Возвращаться не к чему и не к кому. И могут узнать — вдруг ее официально объявили в розыск, как многих других, покинувших без нужного разрешения свое место жительства! Нет, Город больше не для нее. Пора свыкнуться с мыслью, что возврата к прежней жизни не будет.

Лима подумала о Клеоне: ведь он живет здесь, прямо в этом самом доме. Такая мысль казалась пугающей, но и чрезвычайно соблазнительной тоже. Лима не прочь была бы снова увидеть его улыбку и услышать его голос.

Клеон. Веский аргумент, чтобы остаться здесь, правда?

Мея, судя по всему, без усилий прочла ее мысли. Что говорил ей сын? Какую версию их странных отношений рассказал? Насколько она правдива? Ведь наверняка не мог не преувеличить. Парни, если это касается девчонок, на которых они положили глаз, способны насочинять что угодно.

Лима завернулась в одеяло, приказывая себе выбросить ненужные мысли из головы. Ненужные и несвоевременные мысли.

Мея поднялась, оправила на себе одежду.

— Что ж, не буду надоедать, — сказала она. — Отдыхай. Спи. Если что понадобится, звони. — Лима проследила за ее указательным пальцем. Он указывал на бронзовый колокольчик, стоявший на тумбочке.

— Хорошо.

На этом странная беседа закончилась. Лиму стало клонить в сон, и она легла на правый бок, укрывшись до самой головы.

Мея пожелала ей удачи и закрыла дверь плотно, не оставив даже щелки. Снаружи в комнату не проникало ни звука.

Раньше эта мысль о подземном городе Лиму порядком пугала, но сейчас она не находила в ней ничего ужасного. Не все подземелья таят в себе угрозу и обещают смерть. Когда-нибудь илоты выйдут на свет и смогут, ничего не боясь, распрямить спину. Но не раньше, чем Олимпия падет…

Свергнуть Олимпию — об этом, кажется, говорил Клеон. Безумец. Человек-загадка.

Лиме его не хватало. Она бы не отказалась, если бы он просто посидел, ничего не говоря, рядом с ее кроватью, хотя пять минут.

Лима уснула. Кошмаров ей не снилось.

 

 

6

 

Клеон появился только через два дня.

Лима осваивалась на новом месте, у нее был хороший аппетит и желание занять чем-то свои руки, а не бездельничать, изображая больную.

Алкман, отец Клеона, принес откуда-то новую кровать, и ее поставили в комнату Киниски — для Лимы. Она возражала, сославшись на то, что девочку и без того потеснили, но та и слышать ничего не хотела. «Теперь будет, с кем посекретничать», — сказала она, подмигнув. Лима больше не спорила. Киниска ей нравилась, такой она хотела бы видеть младшую сестру.

Плохие сны и тревога беспокоили, но не сильно. Подруга Меи, Ашия, кое-что понимавшая в медицине, наблюдала ее и давала рекомендации. Физически Лима оправилась быстро, спасибо молодому организму, но и сама понимала, что воспоминания еще долго будут преследовать ее. Ашия говорила о том, как важно находится среди людей, которые бы помогали переключать мысли в положительное русло… Правильно. Лима знала и не спорила. В глубине души ей было приятно, что о ней так заботятся.

Однако сидеть на шее этих людей она не собиралась и утром третьего дня настояла на том, чтобы помочь по хозяйству.

Киниска выдала ей веник и велела подмести кухню. Сама же занялась подготовкой к обеду. Мея отсутствовала, как и ее муж и младший сын. Лима спросила, где они. Киниска не знала, и ее ничуть не интересовали такие мелочи.

Напевая, девочка резво носилась по кухне.

— И ты не боишься? — спросила Лима, не удержав любопытства. Она как раз сделала паузу, чтобы перевести дух. С непривычки сердце бухало, а пот катился градом. — Вы так близко об Блока. Так близко от… ну, ты понимаешь.

Киниска отжала в кулаке пучок зелени.

— Ага. Понимаю. Но я не боюсь.

— У олимпийцев есть дроны-шпионы, — сказала Лима, присев на табурет. — Им ничего не стоит увидеть, как вы работаете на крыше какого-нибудь цеха. У вас ведь там овощи растут, да? Думай сама.

Киниска бросила на нее удивленный взгляд.

— До сих пор такого не было.

— Или вы слишком самоуверенны, или есть то, о чем я не знаю.

— Скорее, второе, — кивнула девочка, водружая кастрюлю с водой на плиту. — Дроны используются чаще всего во время охот, когда надо контролировать обстановку в Блоке. К тому же радиус из действия ограничен.

— Мы довольно близко от Олимпии, — напомнила Лима.

— Да. Но недостаточно. Дроны, которые ты видела, управляются из передвижного пункта. Машина приезжает в город и становится, допустим, возле Управы. Оттуда оператор может руководить сетью этих летающих устройств, собирает информацию и переправляет ее в командный центр. Пойми, Лима, — прибавила Киниска, — Олимпия обладает весьма продвинутой техникой, но ее возможности ограничены.

— Сколько тебе лет, девочка? — пошутила Лима. — Ощущение, что я говорю с каким-то жутким умником.

— А я и есть — умница. — Широкая Клеонова улыбка. — Ответь: что такое власть Олимпии? Ее основание?

— Не знаю.

— Страх. Олимпийцы внушили нам, будто все видят, все слышат и все знают.

— Да.

— Неправда. Обман, дезинформация — очень сильное оружие, — сказала Киниска, ловко счищая кожуру с картошки.

Лима почесала затылок. Самое странное, ей понравилось быть бритой наголо, и отрастающие волосы начали ее беспокоить.

— У олимпийцев есть оружие, есть средства наблюдения и связи, — продолжила свою лекцию Киниска. — Но время идет, и все, что они когда-то создали, открыли, приходит в упадок и устаревает. А потому становится уязвимым. Лима, сама понимаешь, это слегка… секретно…

— Никому не скажу! Могила! — пообещала та.

Обе рассмеялись.

— Ладно, думаю, смысла скрывать нет. У нас в Олимпии шпионы, которые поставляют нам информацию. Не так это просто, но система работает. Главное знать — как…

— Как?

— Спроси у Лисандра при случае, — посоветовала Киниска. — Он спец в таких делах.

— Обязательно. — Лима помнила того странного человека с седыми висками. — И вы, значит, шпионите за олимпийцами… Хм. Прости, Киниска, мне трудно поверить.

— Конечно. Дело житейское. В общем, мы знаем об Олимпии куда больше, чем даже о мире илотов, хотя стараемся исправить этот перекос. — Киниска расправлялась с картошкой со скоростью света, чему Лима немало завидовала. Ничего подобного она не умела делать даже в прошлом, во времена относительно стабильной жизни в Блоке. — У Олимпии не лучшие времена, Лима, — прибавила девочка серьезно. — Далеко не лучшие.

— В каком смысле?

— Я знаю не так много.

— Да? Ну, в сравнении со мной…

— Олимпия живет в свое удовольствие, Лима. Ее правящие круги утопают в роскоши, которую обеспечиваем им мы, илоты. Олимпийцам запрещено работать, в их городе все за них делают рабы. Единственные занятия, достойные расы господ, это война и спорт.

— Ну, это всем известно. — Лима закатила глаза. — Великие воины, великие спортсмены. Есть даже такие чокнутые, что добровольно выходят на гладиаторские арены.

— Да, — сказала девочка, бросая в кастрюлю нашинкованные овощи. — В Олимпии есть некоторое количество мастерских, где трудятся рабы, но это мелочи. Предприятия расположены в секторах. Те, которые производят нечто важное для олимпийцев, поближе, остальные подальше. Ну, чтобы, например, вид промышленных зон не оскорблял взор господина, смотрящего в окно. Завод над нами — один из самых близко расположенных к Олимпии.

— Чувствую себя дурой, — вздохнула Лима.

— У тебя появится возможность наверстать, если захочешь, — протянула с улыбкой Киниска. — И… будь добра, закончи быстрее, а то пыль летит.

Лима взялась за метлу, оставалось ей немного.

— Так что там у них происходит? — спросила она.

— Они живут не по карману. Уровень производства в секторах с каждым годом все ниже, а потребности господ не уменьшаются. Даже растут. Огромное количество средств идет на поддержание их уровня жизни. Предметы роскоши, изысканная еда, техника. Вот с техникой сложнее всего. Раньше работа с ней не вызывала у олимпийцев нареканий — они с удовольствием занимались проектированием и разработкой технологий сами, но потом кто-то решил, что и это недостойно настоящего сверхчеловека. Эту ношу переложили на специальную касту рабов. Мозговитых рабов, однако раб при любых обстоятельствах остается рабом. Понимаешь?

— Они плохо работают?

— Нельзя стать талантливым из-под палки, — сказала Киниска.

Эта девочка была разумна не по годам. Лима все сильнее чувствовала себя рядом с ней безмозглой идиоткой.

— У Олимпии не хватает ресурсов на поддержку того, что есть. А о внедрении чего-то нового речь уже не идет. Существующие технологии устаревают, парк машин изнашивается и сокращается. Много средств идет на поддержание военных школ и регулярной армии, которая ни с кем не воюет. У Олимпии нет в мире врагом, потому что… ты, ну знаешь, больше вообще нет никого.

Лима сгребла пыль и песок в совок и отнесла к ящику, стоящему на заднем дворе. Вернувшись, вымыла руки и присоединилась к Киниске. Та дала ей задание почистить лук.

— Это раньше Олимпия могла заглянуть в каждую щель и узнать все и вся, но не сейчас. У нее едва хватает сил на подавление бунтов, которые вспыхивают все чаще.

— Почему же не выступить против нее всем сразу? — спросила Лима.

— Думаешь, так легко? — фыркнула девочка.

— Нет, не думаю.

— Был бы смысл, поднимись разом все четыре сектора, но так не получится. Сейчас. Олимпия все-таки сильнее нас. Однако изматывать врага, вести подрывную деятельность, раз за разом бить в слабые места и ускользать мы можем. Лисандр говорит, лучше стратегии не придумать.

— Так Лисандр у вас главный?

— Ну, не самый, — уклончиво ответила Киниска.

— А Клеон… как я поняла, в одном из ваших штурмовых отрядов.

— Если по-простому, то да.

— Опасно.

— Это война. Добро пожаловать, — отозвалась девочка бодро.

Вот и прозвучало самое главное слово.

Война.

Суть в том, что как бы Лима не отрицала очевидное, она втянута в нее, и в ближайшее время ей предстоит принять важное решение. Кем она станет на этой войне, какой внесет вклад. Вооружится метлой и граблями или возьмет в руки нечто посерьезнее.

Лима не знала бы, что ответить, если бы Киниска задала ей вопрос прямо сейчас.

Но девочка не задала. Для нее и так все было ясно.

— По-твоему, Олимпию можно победить? — Лук щипал глаза, из-за чего Лима часто моргала.

— Можно. Когда-нибудь это обязательно случится.

— Мне бы твою уверенность.

— Ты куда сильнее, чем думаешь, — сказала Киниска, толкнув ее бедром.

Лима толкнула ее в ответ, девочка засмеялась, брызнув на нее водой с мокрых пальцев.

— Слушай, а тот гоплит, которого Клеон захватил. Агис. Где он сейчас? — спросила Лима, вытерев глаза предплечьем. Их все равно щипало.

— Не знаю. В каком-то тайном месте.

— А что обычно делают с пленными? Я так понимаю, их много.

— Точной цифры не скажу.

— Ну, а эти их чипы, у олимпийцев. Разве по ним нельзя определить местонахождение?

— Теоретически. Чипы у молодежи самые примитивные, не те, что были когда-то. Все упадок технологий. Сейчас их вшивают скорее по традиции, но на всякий случай мы взламываем их. Лисандр научил нас, как это делается. Есть гоплиты, которые постоянно шатаются по округам, дерутся там с себе подобными за добычу, просто валяют дурака и попадают в неприятности. Если бы каждого искали, когда он пропал.

— Понятия не имела об этом, — призналась Лима.

— Там на бетонном заводе мы поставили «глушилку». Поэтому когда гоплитов ликвидировали, никто не узнал. Если кто-то и засек их исчезновение, то мог подумать, что они нарочно отключили чипы. Так бывает. Гоплитам не нравится думать о контроле над собой.

— Выходит, их пропадает не так и мало?

— Ага. Риск, конечно, был, но та операция прошла как по маслу.

— А тот гоплит… он сказал что-нибудь?

— Понятия не имею, — пожала плечами Киниска. Повернувшись к Лиме, она прищурилась, словно собиралась поведать ей страшную тайну «между-нами-девочками».

Хм, несмотря на все умные речи, она, в сущности, ребенок.

— А ты знаешь, что есть олимпийцы, которые добровольно сбегают из своего города богов?

— Нет.

— О! Таких немало.

— Не понимаю. Зачем они бегут?

— Среди них тоже есть те, кого не устраивают тамошние порядки. Изгои, преступники, просто те, кого манят приключения. Они удаляют свои чипы и уходят в никуда.

— И… чем же они занимаются? — спросила Лима, пошевелив сухими губами.

Как мало ты знаешь о жизни, милочка, подала голос Мятежница, которую она давно не слышала.

Киниска заговорщически поиграла бровями.

— Кое-кто из этой компании полезен и нам.

— Хочешь сказать…

— Среди бунтовщиков есть олимпийцы-ренегаты, — закончила за нее девочка.

— Ну дела. — Лиме потребовалось сесть. Слишком много информации на ее бедную голову, надо перевести дух.

Олимпийцы-беглецы… Те самые бандиты, головорезы, спокойно живут вне своего дома и кто-то из них вместе с бродягами пытается свергнуть власть своих соплеменников…

Воистину мир вокруг Лимы обезумел.

— Постой, — произнесла она, осененная внезапной догадкой, — а этот ваш Лисандр — он случайно не…

— Олимпиец, да. У тебя наметанный глаз.

— Еще бы, — скорбно хмыкнула Лима, утирая пот со лба. — Мне он сразу показался странным. Похож на ожившую статую, даже на расстоянии кажется твердым, словно состоит не из мышц, а металла.

— Ты права. А еще он офицер. Он обучает наших людей военному делу, тренирует специальные отряды и готовит скрытых агентов для заброса в Олимпию. Ему известны ее слабые и сильные места. Так что нам повезло.

— Но я не понимаю… — не унималась Лима. — Олимпиец — враг!

— На войне любые средства хороши, — ответила Киниска тоном бывалого вояки.

С луком было покончено. Девочка похвалила Лиму за работу, после чего скинула мелко нарезанные кусочки в кастрюлю, откуда шел приятный запах.

Лима с отвращением поморщилась, аппетит отшибло напрочь.

Кажется, у ее способности принимать неожиданные известия и делать неприятные открытия, обнаружился предел…

Несмотря на жару, стоявшую на кухне, она почувствовала, как холод охватывает сначала ее плечи, затем расползается по телу. Снова накатило…

На пару секунд Лима вновь увидела себя в камере пыток под ярким светом лампы, мокрую, дрожащую от боли и ужаса.

Вкус крови во рту. Тело, вопящее от побоев.

Лима развернулась на деревянных ногах. Она хотела бежать и как можно дальше, непреодолимая сила толкала ее вперед.

Бледная, как мел, с потным лицом, Лима смотрела пустыми глазами в никуда.

Маленькая, но сильная рука Киниски вдруг схватила ее за плечо. Девочка решительно повернула Лиму к себе.

— Я здесь! Ты в безопасности. Слышишь меня?

— Да, — прошептала та, пытаясь пробиться через серую вязкую патоку страха, в которую окунулась с головой.

— Дыши размеренно. Раз, два. Давай. Помни, ты не одна и тебе некого бояться. Посмотри мне в глаза.

Лима попыталась сфокусировать взгляд, и это помогло. Лицо Киниски выплыло из тумана, обретая резкость.

— Хорошо. Знаешь, мама и Ашия говорили мне, чтобы я за тобой присматривала. Ты не до конца преодолела свой стресс, поэтому так происходит. Понимаешь меня?

Стало лучше. Паника прошла.

— Да.

— Лима, время от времени такое будет происходить с тобой. Борись! Не дай этой мерзости ни единого шанса.

Лима нашла руки девочки и сильно сжала. Ей требовался телесный контакт, чтобы убедиться в реальности происходящего и избавиться от жуткого ощущения, что все повторяется.

На несколько мгновений Лима действительно видела тот жуткий яркий свет и чувствовала вонь своего каземата. И если бы не Киниска, кто знает, что бы она сделала, поддавшись панике.

— Я всегда помогу тебе, — заверила девочка, понимая, как Лима нуждается в ней сейчас.

Та без сопротивления дала обнять себя, опустилась на колени, затихла, уткнувшись Киниске лицом в живот.

Ей было безразлично, насколько это нелепо выглядит со стороны. Точнее, было все равно, до той поры, пока кто-то не произнес вслух:

— Я не вовремя?

Это был Клеон, которому понадобилось появиться именно сейчас.

Готовая провалиться сквозь землю, Лима только сильнее вдавила свое лицо Киниске в живот.

— Э… вернулся? — спросила девочка.

— Как видишь, — послышался голос Клеона. — А чем это вы здесь заняты?

Лима мысленно обругала себя.

— Суп варим.

— Оно и видно. — По его интонации Лима поняла, что илот улыбается до ушей.

Мятежница была очень «кстати» со своим комментарием: поздравляю, ты впервые в жизни попала в дурацкое положение перед парнем.

Лима снова чертыхнулась про себя. Стоять вот так и дальше не имело смысла, и она поднялась с колен, густо краснея.

Клеон стоял в дверях, опираясь локтем о косяк.

— Жизнь бьет ключом, да?

Лима постаралась напустить на себя как можно более мрачный вид, и у нее получилось. Пусть Клеон ничего не себе не воображает — она не кинется ему на шею. Не сделала бы этого даже не будь рядом его младшей сестры.

Отвернувшись, Лима взяла большую деревянную ложку и начала мешать суп в кастрюле.

Киниска обежала стол, обняла брата, они о чем-то заворковали. Лима не прислушивалась.

— Можем мы поговорить? — спросил Клеон, внезапно оказавшись у нее за спиной.

Она напряглась. Он прибавил:

— Все-таки мы давно не общались.

— Иди. Тут работы совсем мало, — бодро сказала Киниска, напирая на Лиму с другого бока. Оттеснив ее от плиты, девочка схватила деревянную ложку, словно эстафетную палочку.

Клеон навис над Лимой.

— Хорошо, — проворчала она, отпихнув его, — только держи дистанцию.

— Кажется, выздоровела. Узнаю этот тон, — ощерился он.

— Тогда ты знаешь, где проходит граница, — бросила Лима.

— Какая?

— Идем. Где ты хотел поговорить?

 

 

7

 

Только Клеон мог выдумать такое. Он потащил ее не просто за пределы дома, за пределы Ксанты, но еще дальше. На поверхность.

Лима, отвыкшая от дальних переходов, в конце концов начала уставать. С другой стороны, хорошая физическая встряска, она чувствовал, пойдет ей лишь на пользу и ускорит процесс восстановления.

Откровенно говоря, Лиме порядком надоело быть немощной, испуганной и постоянно терзаться дурными мыслями. Поэтому она шла, стиснув зубы и следя за дыханием.

Выбравшись из Ксанты, Лима и Клеон попали в наземную часть цеха. Прошли через его мрачное нутро, царство пыли и запустения, и стали подниматься на крышу. Лестница была оборудована внутри помещения и поднималась вдоль стены, достаточно широкая, чтобы по ней могло пройти четыре человека в ряд.

— Вы здесь обо всем позаботились, я смотрю, — ядовито бросила Лима, стараясь показать, что подъем не сбил ее дыхания.

— Конечно. В светлых голова у нас нет недостатка, — ответил он, легко шагая впереди по ступеням. — Представь, чего мы могли бы достичь, если бы жили на поверхности, в нормальном городе!

— Да уж.

— Устала? Ты вся красная. — Голос полный участия.

— Нет!

— Как хочешь.

Лима молча обругала Клеона. С одной стороны, за излишнее внимание, с другой — за недостаток его же. Но больше всего злилась, конечно, что илот застал ее в столь неподходящий момент.

Худший вариант встречи трудно и вообразить.

Они поднимались, пока не достигли небольшой площадки под самой крышей. Клеон открыл широкую металлическую дверь в стене, и Лима увидела бетонные ступеньки. Из проема хлынул яркий солнечный свет, заставивший ее зажмуриться.

Клеон подождал, пока глаза девушки привыкнут.

— Почему не сказал? Хочешь, чтобы я ослепла?

Илот взял ее за руку, со всей галантностью, на какую был способен, и повел по ступеням. Лима хотела выдернуть руку, но передумала.

— В следующий раз предупрежу. Хоть мы и живем под землей, нам не стоит забывать, что наверху настоящий мир. Когда-нибудь все изменится.

— Я окружена мечтателями, — пробормотала Лима.

— Что? — Клеон не расслышал.

— Не обращай внимания.

Наконец, она очутилась на крыше цеха, откуда открывался поразительный вид на четыре стороны света. От такой резкой перемены обстановки у Лимы закружилась голова. Клеон моментально подхватил ее и помог сесть на кстати оказавшуюся рядом скамью.

— Если бы не Олимпия, если бы не территория завода, тут было бы по-настоящему красиво, — сказал Клеон, пристроив руки на поясе. Он походил на фермера, осматривающего с вершины холма свои владения. Лима на пару секунд прикрыла веки, чтобы успокоить мельтешение черных точек перед глазами.

Небо было голубым, насыщенного оттенка. Солнце сияло нестерпимо, но Лима так была рада ему, что едва не расплакалась.

Клеон повернулся лицом к западу. Там, окутанная туманной дымкой, возвышалась Олимпия. Илот облизнул губы, покачав головой в ответ на какие-то своим мысли.

— Ты всерьез веришь в победу? — спросила Лима, смотревшая на него из-под ладони, приставленной к бровям.

— Верю. Иногда ничего, кроме веры, не остается, — ответил он. — Когда видишь…

— Что?

— Неважно. — Он указал в сторону горизонта. — Знаешь, я немало поездил. Я видел места, где нет ни намека на цивилизацию.

— Как это?

— Раньше она там была, до Великого Переустройства, до гибели старого мира, но природа уничтожила ее остатки. Олимпия и сектора, расположенные вокруг нее — это… крохотная часть нашей планеты. А есть другие континенты, о которых нам ничего неизвестно. Что там?

— В школе нам говорили, это мертвые земли, где нет даже животных. Катастрофы Эры Хаоса уничтожили все, — сказала Лима.

— Не верю, — возразил илот. — Это пропаганда и ложь.

— Возможно.

— Я видел леса, реки и горы, Лима. Там нет Олимпии и того зла, что она сеет. Там нет ее власти! — Клеон смотрел на нее горящими глазами. — Там свобода! Мы все могли бы жить так далеко, как только захотим, и никакие олимпийцы нас никогда не нашли бы.

Лима нахмурилась.

— Да? Так за чем же дело стало? Может, пора собрать вещички и рвануть на лоно природы?

Клеон мрачно усмехнулся.

— Да, как вариант. Но это утопия. Прекрасная и нереальная.

— Ага. Дай угадаю. Вам нужно сперва свергнуть тиранию олимпийцев.

— Угадала. — Клеон прищурился. Сев рядом с Лимой, он положил ногу на ногу. — Мир огромен, а кучка возомнивших себе невесть что преступников держит под своей пятой цивилизацию. Какая ни есть, а это все равно цивилизация, Лима, и наш долг сделать все, чтобы вернуть людям свободу. Мы возродим то, что потеряли когда-то. Мы разрушим Олимпию.

Лима помолчала, не глядя на Клеона, хотя он и стремился увидеть ее реакцию.

— Похоже, ты и сам в это веришь.

— А ты нет?

— Не знаю. После моих неожиданных каникул в подземной тюрьме я уже ни в чем не уверена.

— Лима…

— Не надо. Меньше всего мне нужно сейчас, чтобы ты жалел меня и говорил о своей вине. Мол, ты не доглядел и прочее.

Илот покраснел. Лима попала в десятку.

— Твоей вины здесь нет, — сказала она, глядя на далекую линию леса и думая, как хорошо было бы прогуляться по нему. Весь фокус в том, что Лима никогда не была в настоящем лесу, лесу диком, нисколько не похожем на ее оранжерею, где выращивались цветы. — Ничьей нет.

Клеон сплетал и расплетал свои длинные тренированные пальцы.

Лиме хотелось просто сидеть и смотреть на небо и горизонт. Сейчас она чувствовала такое спокойствие и уверенность, каких не помнила давно. И то, что Клеон рядом, тоже играло немаловажную роль, однако признаться в этом она не могла, не хватало смелости.

— Спасибо, что спас меня, хотя и не собирался, — сказала Лима, придумав продолжение.

Илот улыбнулся, но, скорее, это было реакцией на ошеломление. Почесав в затылке, он выдавил:

— Пожалуйста… Всегда обращайся. Лима, я действительно думал, что ты умерла... Мы наводили справки с момента, как ты пропала…

Лима схватила его за запястье, стиснула, отпустила.

— Хватит, прошу.

Клеон склонил голову. Ему хотелось выговориться, высказать все, что наболело за эти дни, но просьба Лимы была куда весомее этого желания.

Когда-нибудь, решила она, не сейчас.

— Знай, — произнес он тихо. — Я не переставал думать о тебе с первого дня.

— Пожалуй… и я тоже.

Наступившее за этим молчание было невыносимо тяжелым. Лима замерла, не в силах повернуть головы. Она чувствовала, насколько напряжен Клеон, и силилась придумать тему, которая позволила бы им выйти из неловкого положения.

Наконец, он хлопнул ладонями по коленям и поднялся.

— Забыл. Я хотел тебе что-то показать.

Снова знакомая жизнерадостная улыбка. Улыбка-маска, через которую Лима успела научиться смотреть. Клеон боец, но он не машина, не способная чувствовать. И это, пожалуй, было главным.

— Что?

Он взял ее за руку, помог встать и повел за собой.

— Один из наших огородов, — сказал Клеон. — Понимаешь, притащить сюда достаточно земли — вот что было самым трудным. Недели ушли на то, чтобы осуществить план. Помню, как бегал с мешками вверх и вниз.

Лима улыбнулась.

Большую часть крыши покрывала полезная зелень, по краям же росла самая обычная трава. Это, объяснил Клеон, для маскировки, если вдруг появится дрон или вертолет. Тогда наблюдатели подумают, что сорняки тут проклюнулись сами по себе, от времени. Понимаю, слабая защита, прибавил илот, но иного выхода нет. Грядки с капустой, картошкой и морковью, располагались так, чтобы максимально затруднить их обнаружение с воздуха; с другой стороны — чтобы посадки получали достаточно света.

На взгляд Лимы бродяги поработали грамотно. Наверное, даже Полифем поставил бы им отличную оценку.

Резервуары для полива находились под крышей, вода подводилась к ним по трубам с помощью насосов. Помимо них, снаружи были емкости для сбора дождевой воды. Их не особенно спрячешь, пояснил Клеон, но со стороны они выглядят просто как хлам.

— Тут весь расчет на психологию. Олимпиец понятия не имеет, как выглядит огород. Он не видит сырые овощи, не знает, как именно они выращиваются.

— Пока, насколько я понимаю, все работает, — заметила Лима.

— У нас есть и система оповещения. Если произойдет действительно нечто из ряда вон, мы будет готовы.

— Ага. Видимо, беглые олимпийцы научили вас этому.

— Ты знаешь? — округлил глаза Клеон.

— Киниска словоохотливая девочка.

— О! Вот болтушка! — рассмеялся илот. — Но все верно.

— Она меня пугает, — сказала Лима. — Слишком умна для своих лет.

— В точку. Это ей сейчас двенадцать, а что будет потом!

Лима и Клеон шли мимо грядок, по прихотливому лабиринту дорожек, пока не достигли края крыши. Отсюда был виден соседний цех и тот, что дальше.

У Лимы снова закружилась голова, но пожатие твердых пальцев Клеона вернули ее в реальность. С ним ей было не страшно даже на краю, даже на такой высоте.

И все-таки она чувствовала, что прогулка затянулась. Пора обратно в спасительную норку.

— Когда-нибудь я покажу тебе одно место, — сказал Клеон, — оно недалеко отсюда, в лесу. Там есть круглая ровная полянка, огороженная кустами, и кругом очень красиво. Не могу описать. Думаю, неплохо было бы устроить там пикник.

— Что такое пикник? — спросила она. — Что-то из Эры Хаоса?

— Да, — засмеялся илот. — Оттуда. Впрочем, давай подождем с этим, пусть потом будет сюрприз.

Лима очень хотела услышать продолжение, но подумала, что тайна — не так уж и плохо.

— Ну, как тебе наш огород? — переменил тему Клеон. — Ты ведь специалист в некотором роде, да?

— Какое там, — махнула Лима рукой. — Будь больше времени… — Она не закончила, вспомнив о Полифеме. Хотелось бы снова его увидеть. Неужели этого больше никогда не случиться?

Илот прямо прочитал ее мысли.

— Лима… Сейчас я тебе кое-что скажу. Ты уже, наверное, привыкла, что на тебя сыплются страшные тайны, да?

— Начинаю привыкать.

— Полифем, в общем… он наш человек. Один из агентов сопротивления.

Лима уставилась на Клеона и долго не могла прийти в себя.

— Но как?

— Долгая история, и детали мне неизвестны. Помнишь, ведь он общается с илотами, которые непосредственно имеют дело с Олимпией.

— Геба… — сказала Лима, — она прилетает к нам в оранжерею забирать цветы.

Клеон с гордостью задрал голову.

— Тоже агент. И Полифем — конечное звено цепи, которая начинается в самой Олимпии. Рабы, илоты-посредники из особой категории работают на нас.

— Все? — Лима помотала головой, пробуя представить себе масштаб этой деятельности.

— Нет, что ты, не все. Многие. Внедрение агента дело трудоемкое и опасное. Служба безопасности Олимпии ведь тоже не спит. Но благодаря Лисандру и другим мы уверенно играем на их поле.

Лима хмуро сунула руки в карманы. Полифем… теперь она смотрела на их разговоры совсем по-другому. Старик взял ее в ученицы, говорил о тирании Олимпии, опекал, делал намеки, которых Лима тогда не понимала. Может быть, она сама была кандидатом на вербовку, пока этот случай с похищением все не испортил?

По крайней мере, Лима теперь уже ничему не удивлялась. И осуждать Полифема за скрытность, конечно, не могла.

С другой стороны, все-таки обидно

Внезапная мысль пришла Лиме в голову:

— А вы уверены, что среди вас нет агентов Олимпии?

— Нет, — пожал плечами Клеон. — Никто гарантий не даст, но по ряду косвенных признаков можно утверждать, что в Ксанте их точно нет.

— Ряд косвенных признаков… Похоже, Лисандр и прочие учат вас выражаться словно вы профессора.

Илот сиял от самодовольства.

— Как я уже говорил, моя мамаша дураков не рожала.

— Угу. — Лима двинулась обратно от края крыши, обдумывая идею, которая довольно давно зрела в ее голове. Кажется, сейчас как раз неплохой момент, чтобы ее озвучить.

Уверена, задала вопрос Мятежница.

Лима кусала губу, борясь со страхом и сомнениями. Если она решится, кто знает, какие будут последствия. Решиться — значит снова ступить на территорию тьмы, с которой она с таким трудом спаслась.

Конечно, уверенности у нее не было.

— Хочу видеть Агиса, — неожиданно даже для себя самой выпалила Лима.

Резво повернувшись, она застала Клеона врасплох, и тот едва не врезался в нее. Его глаза стали двумя плошками.

— Ну? Ты меня слышал, — краснея, произнесла Лима. — Хочу видеть того гоплита.

— Зачем? — выдавил, наконец, Клеон.

— Хочу посмотреть ему в глаза, хочу понять…

— Что?

— Не твое дело. Ты можешь отвести меня туда, где вы его держите?

— Хм.

— Он жив?

— Жив. Но, пойми, я не могу.

— Почему? — Лима пошла в наступление.

— Нужно получить разрешение… Место, где мы держим таких, держится в тайне. Немногие о нем знают.

— Есть и другие места?

— Есть.

— По крайней мере, ты не выкручиваешься.

— Я всегда был честен с тобой, Лима.

— Сделаю вид, что поверила, — бросила она, пристально глядя на илота. — Так давай решим эту проблему. Получи разрешение. От кого это зависит?

— От Лисандра.

— Где он?

— У нас в Ксанте, но…

— Что? Вот знаешь, сначала я сомневалась, думала, что, наверное, обойдусь и без этого, но сейчас сомнения отпали. Веди меня к своему Лисандру. Я поговорю с ним сама.

Клеон улыбнулся, но Лима осталась серьезной, не дав ему обернуть разговор в шутку.

— Ладно… — протянул илот, сообразив, что паясничать и отнекиваться бесполезно. — Если ты хочешь, я сведу тебя с ним.

— Тогда пошли. — Лима двинулась в направлении выхода.

— Сейчас?

— Нет, завтра! Сейчас, конечно! Шевелись! Знаешь, иногда мне кажется, что ты врешь.

— Это в чем?

— Никакой ты не солдат, а мямля и рохля!

— Вот уж нет! Постой, Лима! Неправда!

— Тогда быстрее.

— Но куда спешить?

Она не удостоила этот вопрос ответом и ничуть не жалела, что прервала их «свидание». Есть вещи и поважнее.

 

 

8

 

Примерно через двадцать минут Лисандр — важная шишка, — наконец, выделил им часть своего времени. Резиденция олимпийца находилась в одном из отсеков бомбоубежища, в стороне от основной части Ксанты. Пускали сюда отнюдь не каждого и только по особому разрешению.

Клеону и Лиме пришлось пройти через пост охраны, где круглосуточно находились вооруженные люди. Бродяги почти с благоговением смотрели на девушку, и это ей вовсе не нравилось. Меньше всего Лима хотела стать местной знаменитостью, которой не дают прохода и ставят детям в пример.

Пост охраны остался позади. Клеон и Лима преодолели длинный, тускло освещенный коридор, открыли в конце его тяжелую бронированную дверь и вошли в обширное помещение, заставленное бронированными боксами, каждый из которых был размером с небольшую комнату. На каждой двери бокса — замок и какая-то маркировка. Дверь, через которую илоты вошли сюда, оказалась не единственной. Лима заметила и другие, вот только не имела понятия, куда они ведут.

— Нервничаешь? — заметила она, бросив взгляд на Клеона.

Илот признался:

— Тут секретная территория. Лисандр сделал для нас исключение, но обычно сюда большинству бродяг путь заказан.

— Ты так его боишься?

— Порядок есть порядок. А насчет страха, то, поверь, основания для него есть.

— Ага. Он же олимпиец, — сказала Лима.

— Не в том дело. Это страх перед человеком, которого уважаешь как наставника и командира.

— Сделаю вид, что поняла.

Пройдя сквозь лабиринт проходов между запертыми боксами, они остановились перед ничем не примечательной дверью в стене.

— Последний шанс убежать, — хмыкнул Клеон, но Лима не оценила его шутки.

Они вошли. Все двери тут были стальными, и большинство скрипело. Эта издала противный звук, от которого Лиму передернуло.

За порогом оказалась комната с большим круглым столом и стульями по его периметру. У стен выстроились накрытые тканью деревянные щиты с прикрепленными к ним бумажными картами. В углу был еще один стол, на котором разместилось какое-то оборудование, о предназначении которого Лима не знала. Из отверстия под потолком торчал пучок силовых кабелей.

— Командный пункт?

— Да, а еще комната для инструктажа, — ответил таким же шепотом Клеон.

Из другой двери, справа, вышел Лисандр. На его лице, точном и грубовато-механическом, сверкала улыбка. Улыбка машины. Глаза оставались холодными, как лед, и оценивающими.

— Приветствую! — сказал олимпиец. — Волею судеб вы в моей скромной обители.

Лима почувствовал прилив страха и приложила немало сил, чтобы остаться невозмутимой.

— Спасибо, что позволили… — отозвался Клеон, но Лисандр небрежно взмахнул рукой.

— Неважно. Отбросим формальности. Лима…

Она кивнула, понимая, что ей понадобится немало мужества, чтобы выдерживать этот змеиный взгляд.

— Присаживайтесь. — Олимпиец сделал широкий приглашающий жест.

Они заняли стулья. Лисандр оказался напротив девушки.

— Итак. Приступим? Клеон настаивал на встрече, а я, признаться, и сам хотел поговорить с тобой. Поэтому решил, что можно совместить. Согласна?

— Да, — выдавила Лима, нервно сглатывая.

— Тогда будем общаться на «ты», без формальностей?

— Да.

— Ну? Так я слушаю.

Лима удержалась от желания переглянуться с Клеоном. Нет, она не покажет, что настолько не уверена и слаба.

Пора приучаться быть сильной, усмехнулась Мятежница, да, это по мне.

 

 

9

 

— Увидеть Агиса? — переспросил олимпиец. — Для чего же?

— Хочу посмотреть ему в глаза, — ответила Лима, заранее решив, что будет напирать на психологию. — Увидеть его страх и беспомощность. Хочу показать ему… в общем, я не сломалась и не сломаюсь.

— И главное… — подсказал Лисандр, прищурясь.

— Главное… что я его не боюсь… уже не боюсь…

Олимпиец качнул головой: изумленно, но с уважением — и ничуть не притворялся при этом. Лима смогла бы угадать фальшь.

— Отличный ответ.

— Надеюсь… — Ну, сделай над собой усилие! Лима сглотнула снова, хотя было нечем. Рот оказался сухим, как пустыня. — Ты мне веришь?

Олимпиец вскинул бровь. Клеон нервно заерзал на стуле.

— Я не собираюсь проносить оружие, чтобы убить его, — криво усмехнулась Лима, придумав невесть какую шутку.

— Верю, конечно, верю. Правда. Я лишь хотел убедиться в твоей мотивации. Она меня устраивает.

— Хорошо, — сказала она. — Так я смогу увидеть гоплита?

— Сможешь, — тут же ответил Лисандр.

Лима была готова к сопротивлению, спорам, даже скандалу, и собиралась настаивать на своем до последнего, но такая податливость ее слегка ошеломила. Словно олимпиец-ренегат всю жизнь только и мечтал услышать от нее, как ей хочется увидеть Агиса.

— Так, — заключила она, — я чего-то не понимаю.

Лима, наконец, посмотрела на Клеона. Илот лишь покачал головой, как бы говоря: это твой звездный час.

— Здесь нет подвоха, — сказал Лисандр, чуть подавшись вперед. — Я даю разрешение. Но я вижу недоверие в твоем взгляде. И даже страх. Я олимпиец. Поэтому, да?

— Откровенно? — Лима сцепила пальцы в замок. — Да. Трудно спокойно сидеть перед тем, чьи соплеменники без конца убивают мой народ.

Лисандр кивнул, помрачнев.

— Ты права. Трудно. Не знаю даже, что я бы делал на твоем месте. — Он откинулся на спинку стула, барабаня пальцами по столешнице. — Поверь, я четко осознаю, кто я. Мои корни. Но не забываю и о причинах, побудивших меня порвать с Олимпией.

Лима посмотрела ему в глаза. Себе она сказала, что если научится делать это без боязни, сможет проделывать такой фокус и с гоплитом. И со всеми другими олимпийцами, если придется.

Пока что выходило неплохо.

— Тебя изгнали? Ты стал преступником? — спросила Лима, не удержавшись.

— Нет. То есть, когда я покинул Олимпию, то стал, но побег был моим собственным решением.

— Вот так просто?

— Слово «просто» здесь неподходящее.

— Ты убивал илотов?

— Нет. Никогда не участвовал ни в одной охоте.

— Странно.

— Не веришь?

— Не имеет значения.

— Имеет, Лима. Нам, возможно, придется работать вместе.

— Вот как?

— Я хотел с тобой поговорить именно об этом, — улыбнулся Лисандр, разводя руками. — Сделать тебе некое предложение.

Лима долго смотрела на него. Сердце ее бешено колотилось.

— Лучше обсудим историю моего прошлого позже, — прибавил олимпиец, — в более подходящей обстановке. Обещаю, когда придет время, я все расскажу.

— Ты мне ничем не обязан, — жестко ответила Лима.

— В какой-то мере все-таки обязан.

— Как хочешь. И что за предложение?

— Клеон, наверное, предлагал тебе вступить в сопротивление?

— Да. Похоже, все вы только и мечтаете об этом.

Лисандр снова подался вперед.

— Я скажу тебе, о чем мечтаю. О том, чтобы у меня в подчинении было как можно больше смелых и умных людей, на которых можно положиться. Тех, у кого внутри есть стержень, который не сломать ничем. Людей, способных ставить задачи и добиваться их. Кто распрощался со страхом и четко видит цель перед собой! Вот о чем я мечтаю, Лима!

Убежденность, почти фанатичная, жар, с каким это было сказано, заставил ее замереть. На место холода в эти светлые глаза пришло настоящее адское пламя.

Впрочем, сообразив, что перешел некоторую границу, Лисандр мгновенно взял себя в руки.

— Ты фанатик, и мне не нравится, когда ты так говоришь, — сказала Лима.

— Понимаю, но общий смысл ясен… — Олимпиец холодно посмотрел на нее.

— Я не та, кто тебе нужен. Я ничего не умею — разве что могу помочь вам выращивать овощи.

— Можно научиться, — произнес Лисандр. — Я научу тебя всему. Сражаться, убивать, шпионить, устраивать диверсии. Что угодно!

Лима сжала кулак. Стоило хорошенько сформулировать ответ, чтобы Лисандр понял.

— Я не верю в сопротивление, не верю в победу над Олимпией, не верю, что это можно сделать даже с помощью предателей, этаких мастеров на все руки. — Лима вновь посмотрела олимпийцу в глаза: он обязан был уловить намек. — И я не хочу.

Лисандр вздохнул, не скрыв разочарования. В нем самом веры было хоть отбавляй, и он, очевидно, не понимал, как можно думать по-другому.

Тогда он еще более ненормальный, решила Лима.

— Это официальное предложение. — Лисандр решил попытаться счастье в последний раз.

— Нет. Мой официальный ответ.

Задай им, сказала Мятежница.

Клеон напомнил о своем присутствии.

— Лима, пожалуйста, не спеши, подумай!

— Я хорошо подумала. У меня был месяц — в камере у гоплитов. Ясно?

— Но…

— Перестань, Клеон, прошу!

Лима резко встала, отодвинув стул.

— Надеюсь, мой отказ не повлияет на твое решение дать мне увидеть Агиса? — спросила она, обращаясь к олимпийцу.

Сейчас по его лицу невозможно было прочитать вообще ничего. Лицо-стена. Лицо-маска.

Маска демона…

— Нет.

— Тогда мне надо выйти отсюда. Дышать нечем.

Маска демона…

Это лишь воспоминание и ничего больше!

Подземелье… Вонь каземата. Боль. Сводящий с ума голод и помутнение в голове. Постоянный ноющий страх, мешающий мыслить.

Лима вышла за дверь, оказавшись в помещении, заставленном боксами. Ноги несли ее к выходу, так, во всяком случае, она думала. Внезапно очутившись в тупике, Лима заметалась. Паника снова затопила сознание, и у нее не было никакой возможности противостоять этой темной волне.

Развернувшись, чтобы бежать назад, Лима столкнулась с Клеоном.

— Постой! Подожди!

Его руки обвились вокруг ее плеч и сильно сжали. Лима начала вырываться. С каждым движением, ей казалось, воздуха в легких становилось все меньше.

— Постой! — Настойчивый шепот Клеона. Его дыхание возле уха, его тепло.

Это руки не душат ее, они защищают.

Лима дернулась в последний раз и застыла, чувствуя, как по телу пробегают волны мелкой дрожи.

— Все кончилось, — прошептал Клеон. — Тебе ничего не грозит.

Она не ответила, продолжая стоять неподвижно, уткнувшись лицом в ему в грудь. Его одежда впитала множество запахов, и эта смесь ей нравилась. Наконец, подняв руки, Лима обвила ими торс Клеона, словно в последней надежде удержатся на этой тонкой грани между безумием и реальностью.

— Я не та, кто вам нужен, — прошептала Лима.

— Никто ни к чему тебя принуждать не будет. А Лисандр — он просто такой. Он солдат. Его с детства учили быть…

— Не бояться?

— По его словам, дело не в том, чтобы не бояться, а чтобы контролировать страх.

— Да. Звучит знакомо. Мне постоянно твердят об этом… — Лима сильнее сжала руки, только сейчас понимая, как ей не хватало телесного контакта. Киниска, разумеется, помогла ей тогда, но с Клеоном было совершенно по-другому. Клеон… был парнем, с которым Лиме хотелось иметь иные отношения — не дружеские, не быть частью связки спаситель-спасенная… Но как преодолеть все эти многочисленные преграды? Или, может, они существуют лишь у нее в голове? Кажется, второй вариант вернее. Лима не в состоянии контролировать себя, свой страх, и уже привыкла каждую минуту ждать срыва. В этом ее проблема. Она не доверяет себе — и как ей научиться доверять окружающим? Доверять и верить?

— Можешь рассчитывать на меня, — сказал Клеон.

— Как ты банален.

— Я не виноват, что на свете так мало слов, чтобы выразить все, что хочется.

— Умник.

Лима легонько стукнула его по спине кулаком.

— Стараюсь. Кстати, так нагло с Лисандром тут еще никто не разговаривал, — заметил Клеон, посмеиваясь.

— Все когда-то бывает в первый раз. Пусть привыкает. Даже если я останусь ухаживать за огородом, спокойной жизни я ему не гарантирую.

— Значит, остаешься?

— Да. Боюсь, мне некуда больше идти. И все-таки не понимаю.

— Чего?

— Лисандр всерьез думает, что я могу стать бойцом?

— У него наметанный глаз. Он лично отбирает детей для тренировок.

— А ты? Что ты видишь? Думаю, ты не первый год варишься в этом адском котле.

— Я вижу… самую красивую девушку в мире, — сказал Клеон, снова получив кулаком по спине.

— Прекрати! — Лима дышала ему в грудь и знала, что ему это доставляет удовольствие.

— Хорошо. Ты смелая. В тебе есть огонь, который так озадачил тогда Агиса.

— Все наперебой расхваливают мою смелость, — хмыкнула Лима, — только я ее совсем не чувствую.

— Не может быть.

— Ладно, иногда я слышу нечто вроде голоса в своей голове. Наверное, это голос моего второго «я». Мятежница.

— Ты назвала его Мятежницей?

— Не смейся. В общем, думаю, Мятежница вам с Лисандром куда полезнее меня. А настоящая Лима всего лишь испуганная девчонка, едва избежавшая смерти.

Наконец, она решает разомкнуть объятия. Они и так были слишком долгими для первого раза.

Клеон с неохотой делает шаг назад. Они смотрели друг на друга, но Лима не чувствовала смущения или стыда. Ей было хорошо, по-настоящему хорошо за многие месяцы. Или даже годы?

— Неплохо бы вытащить эту твою Мятежницу на свет, — сказал Клеон. — Она могла бы помочь тебе обрести себя.

— Она меня пугает, — призналась Лима, запустив руки в карманы. — Что будет, если я дам ей волю? Она способна на самое страшное.

— Например?

— Не просто на бунт. На бой. На убийство.

Илот внимательно посмотрел Лиме в глаза.

— Я бы сказал, что именно это и нужно.

— Но я не уверена! Мне предлагают стать солдатом и пойти воевать с… да я всякий раз дрожу, только взглянув на силуэт этого проклятого города!

— Лима, все можно изменить, — сказал Клеон. — Главное, тебя не смогли сломать, там, в подземной тюрьме. Ты не выдала нас, хотя твоя жизнь висела на волоске.

— Думаешь, этого достаточно?

Илот подошел к ней, положив обе руки на ее плечи. Лиме этот жест показался излишне мелодраматичным, но она не возразила.

— Девять из десяти тех, кого я знаю, в конце концов сломались бы.

— А ты?

— Наверное, и я. Лисандр говорит, что нет таких, которых нельзя расколоть. Можно учиться преодолевать пытки и унижения, но всему есть предел. Вопрос в том, кто и когда.

— Утешил. Значит, и для меня это был вопрос времени.

— Нет. Лисандр верит так же и в то, что есть и исключения.

— Я убедилась… он фанатик. Похоже, вера в нем тверже кремня.

— В обычной жизни его считали бы сумасшедшим, да, но на войне такие и нужны. Думаю, он увидел в тебе то самое исключение. И я вижу.

Лима вздохнула, подавляя дрожь.

— Похоже, придется мне ставить памятник при жизни. Что насчет центральной площади Ксанты?

Клеон улыбнулся.

— Я серьезно.

— Ладно, согласна на мемориальную доску.

— Ты невозможна.

— Я же уникум.

— В упрямстве определенно.

Смех помог развеять слишком серьезную, даже тягостную атмосферу. Лима почувствовала себя немного лучше, но ей все равно требовалось выбраться отсюда. Стены, казалось, не оставляли попыток раздавить ее.

Маска демона. Тихий смех…

Видение пропало.

Лима взяла Клеона под руку, намекая, чтобы он не мешкал и вывел ее отсюда. Илот все понял. Они пошли, сделали несколько поворотов в лабиринте боксов и оказались в туннеле. Проделав обратный путь, оказались в центральной части Ксанты.

Подземный город был тихим, на улочках почти никого.

— Где все? — спросила Лима.

— На работах. Кто-то в тренировочном лагере, кто-то на задании, — ответил Клеон, ведя ее по центральной улице.

— Веселая жизнь. То есть прямо сейчас где-то ваши отряды устраивают диверсии против олимпийцев?

— Да. Технически так и есть.

— А вы не пробовали сорвать охоту? — спросила Лима.

— Это вопрос стратегии. Если мы нанесем одновременный удар сразу в несколько точек, враг поймет, что мы сильны. При этом сильны будем недостаточно. Нас раздавят. Поэтому мы ждем.

— И долго ждать?

— Не знаю. Я не вхожу в командование.

— А есть кто-то самый главный у вас, да?

— Есть, но я его никогда не видел, — сказал Клеон, глядя себе под ноги. Бетон чисто выметен, сразу видно, жители Ксанты заботятся о месте, где живут. Вообще, порядок, как давно заметила Лима, здесь повсюду. Дома хоть и выглядят неказисто, но они крепкие и безопасные.

— Так что там с нашим планом? — спросила Лима через пару минут.

— Каким планом?

— Агис. Когда я увижу его?

— Думаю, сегодня. Если готова.

— Давно.

— Слова мятежницы.

Лима ткнула его локтем в бок, довольно сильно. Или парень просто притворился.

 

 

10

 

Вместе с Киниской Лима занималась домом, а когда все дела были сделаны, они вдвоем просто сидели в комнате на кроватях и разговаривали. В основном, говорила девочка. Ее интересовали любые мелочи, связанные с жизнью в Блоке 3 Восток. Дитя, выросшее на свободе, не могло осознать, каково находиться под постоянным страхом смерти. Бродяги тоже рисковали, но их жизнь была другой. И, что немаловажно, они могли в случае необходимости, постоять за себя. Илоты в Городе не имели на это права, к тому же никто из них не держал в руках ничего опаснее кухонного ножа.

Постепенно Киниска перешла к расспросам о подземной тюрьме. Любознательное и бестактное дитя! Меньше всего Лиме сейчас хотелось вспоминать о своих злоключениях, и она просто отказалась говорить, несмотря на страстные мольбы. Киниска, сама непосредственность, не могла понять, в чем причина.

— Если я попаду в такую же ситуацию, мне же надо знать, — сказала девочка.

Лима на миг потеряла дар речи. Образ мысли Киниски поражал ее до глубины души.

К счастью, больше отдуваться не пришлось. Появился Клеон. Он вошел в комнату, постучав об косяк, и сказал:

— Прекрати допрос, замарашка.

— Кто еще замарашка? — Киниска запустила в брата сшитым из материи мягким мишкой, и тот поймал его, не глядя. — У нас тут беседа! И подслушивать плохо! Скажу маме.

— Пожалуйста. Лима. Идем?

— А куда, куда? — Киниска мигом соскочила с кровати и повисла у брата на шее.

— Военная тайна. Вырастешь, поймешь.

— Ладно, я тебе припомню!

Клеон снял с себя сестру и поставил на пол.

— Знаешь, мне мама разрешила, и через месяц я начинаю занятия.

— С мамой я еще поговорю, — заявил Клеон, нахмурившись, — мы с ней вроде бы договаривались, что ты не станешь проходить военную подготовку.

— А меня спросить?

— Киниска! — Илот изобразил строгого старшего брата, но не очень-то умело. Лима скрыла улыбку. — Позже поговорим.

— Не сомневайся! — Девочка плюхнулась на кровать и накрылась одеялом с головой.

Клеон закатил глаза, потом улыбнулся Лиме, поспешно выводя ее за дверь.

— Поспешим, машина ждет.

Это уже входило в привычку. Они понимали друг друга почти без слов, и илоту не требовалось объяснять каждый свой шаг. И Лима не задавала лишних вопросов, чем выигрывала в его глаза еще несколько очков.

Выбравшись из Ксанты, они подошли к фургону, тому самому, где раньше перевозили Агиса. За рулем был только водитель в униформе-комбинезоне. В такую же переоделись и Клеон с Лимой.

— Если нас остановит полиция, ничего не говори, — предупредил Клеон, — мы работаем в доставке. И… тебе не мешало бы стать дурочкой. — Илот внимательно посмотрел на нее. — Слишком умное лицо.

— Постараюсь. — Комбинезон Лима натянула поверх одежды и застегнулась до горла, затем села на скамейку у борта фургона. Клеон, переговорив с водителем, забрался следом и закрыл дверь. Стало почти темно. Водитель, полный бородатый мужчина, уселся за руль. Фургон пофыркал, покатился, лавируя в лабиринте хлама, загромождающего территорию завода. Наконец, выехал за ее границы. Лиме и Клеону пришлось хвататься за стены и друг друга, чтобы не упасть — машина энергично подскакивала на ухабах проселочной дороги. Вскоре под колесами фургона появился асфальт, и тряска прекратилась.

— Чем займемся? — спросил Клеон. — Два часа ехать.

— Знаю чем. Размышлением о жизни. — Лима пихнула его локтем. — И сотри эту ухмылочку с физиономии. Она мне нравится, но иногда от нее тошнит. Можешь когда-нибудь быть серьезным?

— А что?

— Я должна буду взглянуть в глаза олимпийцу, который собирался меня убить. Думаешь, мне до веселья?

Клеон важно и с серьезной миной покачал головой.

— И правда. Тебе нужно сосредоточиться. Слушай, можно я спрошу?

— Попытайся.

— У тебя был парень? Вообще, какие-нибудь отношения с кем-нибудь?

— Вот еще.

— Да я серьезно, — добавил Клеон.

— И я.

— Значит, никого не было?

— Трудно заводить парней, когда тебя каждую минуту могут укокошить за просто так.

— Но все-таки люди умудряются. И твои родители когда-то встретились, поженились — и ты появилась на свет

— По большому счету, я не могу сказать им за это спасибо, — огрызнулась Лима.

— Понимаю.

— Ничего ты не понимаешь.

— Конечно, лучше родиться олимпийцем. Роскошная жизнь, особое положение, принадлежность к элите.

— Продолжай и дальше говорить сам с собой.

Клеон состроил такую мину, что Лиме захотелось проехаться по ней кулаком. Идея ей понравилась. На этих своих тренировках он наверняка получал немало и еще одна зуботычина не будет в новинку.

Размышляя над такой сладостной перспективой, Лима не сразу уловила, что Клеон о чем-то говорит.

— Я предлагаю тебе стать моей парой, — повторил он в ответ на ее вопросительный взгляд. — Официально.

— Что-о? Тебе голову напекло?

— Нет. Смотри сама, нас многое связывает, Лима. Ты мне нравишься, я вижу, что это взаимно.

— Ого!

— Предпочитаю говорить об этом открыто.

— Рада за тебя. Так вот — для информации. У меня никого не было, меня такие вещи совершенно не интересовали. И не интересуют сейчас, когда я потеряла все и оказалась на обочине. Я не знаю, куда мне дальше двинуться, чем заняться, как выжить — и, поверь, вопрос отношений даже не в первой десятке. Прости, Клеон, но ты зря заговорил об этом.

— Напрасно ты так, — надул губу илот.

— То, что мы обнимались, ничего не значит.

Лима и сама поняла, что прозвучало это излишне резко, и прикусила язык.

— А я думал — значит, — сказал Клеон, помолчав.

— Ты ошибся.

— Хорошо. Теперь мы все выяснили.

— Постой, только не вздумай обижаться и изображать ребенка! — взвилась Лима. — Не вздумай!

— Договорились. Я ничего не буду изображать.

Произошло то, чего она боялась. Клеон закрылся наглухо, и лицо его превратилось в бесстрастную маску.

Поздравляю тебя с очередной победой, раздался в голове Лимы голос Мятежницы. Ну, какой следующий шаг? Выкинешь его из машины?

Лима злилась, не в силах найти выход из положения. Наконец, ее прорвало:

— Слушай, Клеон, ты ведь не урод. Поверь, есть, на что посмотреть. Мало ли девушек в Ксанте или еще где-нибудь? Не смотри на меня. А та же самая Таис! Ты будешь дураком, если не обратишь на нее внимание. Да кто угодно! Не поверю, что ты страдаешь от дефицита женского внимания!

Он не ответил. Контакт прервался, и, кажется, все было куда серьезнее сиюминутного каприза. Хуже не придумать.

— Невозможно. Просто… Да неужели в твоей жизни это самое главное? — спросила Лима.

Если бы Клеон тоже вышел из себя, было бы куда лучше, но его молчание убивало. Лима чувствовала себя пустым местом.

— Что ж, — сказала она, сдаваясь. — Так тому и быть.

Отлично, хмыкнула Мятежница. А может, стоило просто извиниться за резкость?

Ни за что! Не вариант. На этот счет Лима была уверена — она не чувствовала себя виноватой.

До конца поездки они не сказали друг другу ни слова. Ожидание было томительным и воистину бесконечным. Под конец, после тряски и бесконечного перебора мыслей, Лима жалела, что настояла на встрече с Агисом. Для чего, в сущности, все это? Что изменится? Прошлое останется прошлым, а незримые шрамы не исчезнут. Однако отступать было поздно: Лима выскочила из фургона следом за Клеоном.

Машина припарковалась среди каких-то мрачных развалин, совершенно ей незнакомых. Единственное, что могла сказать Лима, тут когда-то жили люди, затем некая сила разрушила здания и разворотила дороги. Бросив внимательный взгляд по сторонам, она начала догадываться, что именно тут произошло. Воронки и следы от пуль выглядели весьма красноречиво.

— Может, снова станешь мудрым и всезнающим наставником? — спросила Лима, покосившись на Клеона.

Шутка получилась кривой, илот даже губой не дернул.

— Здесь был один из блоков, — объяснил он, — мятежный. Сорок лет назад олимпийцы послали сюда войска и провели полную зачистку, не оставив в живых ни одной души. С той поры здесь никого нет, правда, для нас эти развалины просто подарок. Перевалочные пункты, схроны, явки. Подземные коммуникации, подвалы — все в нашем распоряжении.

— И секретная тюрьма, — поддакнула Лима.

— В точку.

Клеон отвернулся, кивнул водителю, открывающему капот, и сделал знак своей спутнице.

— Времени у нас всего час. Лисандр был довольно щедр.

Лима смолчала. По лицу илота она поняла, что лучше всего держать язык за зубами.

Вид густо заросших развалин создавал удручающее впечатление. Дома превратились в кучи бетонного лома, лишь кое-где торчали обугленные остатки стен, похожие на памятники над массовыми захоронениями. Лима искала кости и черепа, но никаких человеческих останков ей на глаза не попалось. Возможно, олимпийцы вывезли мертвецов, чтобы отправить их в крематории и превратить в удобрения. Хотя был и другой вариант: тела достались диким зверям, для которых бойня стала роскошным пиром.

Эхо от шагов нарушало похоронную тишину над руинами. Лима ежилась, обхватив себя за плечи. За что уничтожили этих людей? Бунты происходят не так уж и редко, но олимпийцы никогда не стирают с лица земли целые блоки. Или — она просто не знает всего и до сих пор мыслит стереотипами… Как много остается за пределами официальных теленовостей?.. Лима привыкла жить в собственном мирке, втайне надеясь, что зло не коснется ее, но какой же надо быть дурой, чтобы так обманываться! Реальность, описываемая олимпийской пропагандой, невероятно далека от истинного положения дел. Только сейчас Лима начала по-настоящему это понимать…

Интересно, знал ли о чем-нибудь таком отец? Он работал водителем и много ездил, причем, случалось, и весьма далеко от Блока 3 Восток. Что ему довелось увидеть и узнать? Может, в конце концов, правда и свела его с ума и толкнула на самоубийство?

Черная птица с криком снялась с ближайшего дерева и полетела низко над землей. Вздрогнув, Лима втянула голову в плечи. Рефлекс приказывал бежать и прятаться, но рука Клеона, протянувшаяся из ниоткуда, придержала ее за локоть.

— Ничего не бойся. — Ни заботы, ни теплоты. Просто совет человека, который знает, что говорит.

Лима облизнула губы, торопливо кивнула. Илот отпустил ее и пошел дальше.

Здание Управы, точно такое же, как в Городе, пострадало меньше всего, правда, одна его часть выгорела полностью. Дома по периметру площади превратились в горы трухи, на которой обильно росли кустарники и деревья. Судя по всему, растительность в скором времени собиралась окончательно поглотить разрушенный блок.

Клеон взял курс на здание Управы. Лима ускорила шаг, пройдя мимо лежащей на боку стелы с символом Олимпии, сбитой попаданием чего-то крупнокалиберного.

Наконец, илот остановился перед остовом сгоревшего грузовика, навсегда застывшего напротив бокового входа. Бетонные стены и здесь были украшены многочисленными попаданиями от пуль. По всем признакам, илоты сопротивлялись отчаянно, и Лиме хотелось думать, что немало олимпийцев не вернулось из этой карательной экспедиции.

Ничего не происходило. Лима ожидала увидеть нечто, что дало бы ей представление, как тут все устроено у бродяг, но кругом были только развалины и тишина.

Клеон прислонился к стволу дерева и ждал. Лима нервно озиралась. Похоже, она слишком привыкла к подземельям, чтобы теперь без проблем воспринимать открытые пространства. От вида площади ее трясло. Убежать и спрятаться, вот чего Лима желала в тот момент.

Неожиданно из дверей бывшего полицейского участка показался вооруженный илот с матерчатой маской на лице. Он поднял руку, призывая Клеона, и тот незамедлительно потащил Лиму за собой.

Из закопченного и захламленного холла они попали в большое квадратное помещение. Когда-то здесь размещались полицейские, стояли столы, но теперь не было ничего, кроме мусора. Мебель истлела и разрушилась, повсюду лежал толстый слой пыли.

Стараясь держаться ближе к Клеону, Лима тщательно смотрела под ноги. В здании было сумрачно, не хотелось упасть или подвернуть ногу.

Илот с оружием ничего не говорил. Он провел их через дверь в задней стене и велел спуститься вниз. Клеон кивнул и сказал, что знает дорогу. Боец в маске остался наверху. Лима уловила взгляд, направленный в ее сторону. Удивленный взгляд. Он что, знал, кто она? Тоже считал ее героиней?

Лима постаралась выкинуть эту ерунду из головы.

Тюрьма, в которой бродяги держали пленников, находилась там же, где и во времена, когда в здании работала полиция. Зачем специально строить что-то новое, когда можно использовать уже имеющееся? Под землей Лима увидела длинный коридор и ряды камер по обеим сторонам от него. Два поста охраны — в дальнем конце и возле лестницы. На каждом по вооруженному человеку. На потолке — лампы, камеры видеонаблюдения, все как полагается.

Тяжелая бронированная дверь за Клеоном и Лимой закрылась с гулом. Другой бродяга в маске указал в дальний конец коридора. Возле открытой камеры стоял его напарник, вооруженный штурмовой винтовкой.

— Теперь иди, — сказал Клеон, — я подожду здесь, на посту.

Лима никак не рассчитывала, что ей предстоит свидание с Агисом один на один, и растерялась. Илот смотрел на нее холодно, почти как Лисандр. Он ждал. Чего? Что она расплачется и начнет просить помощи? Лима скрипнула зубами и выдавила улыбку: понятно, нет проблем.

Теперь главное, чтобы никто из бродяг не заметил, что у нее подламываются ноги. Иди ровно, не смей показывать свою слабость. Будь героиней, если уж на то пошло.

Проходя мимо запертых камер, Лима слышала за ними возню, кашель и сиплое дыхание. Оказывается, постояльцев здесь хватает, и Агис не единственный пленник из числа господ.

Интересно, олимпийцев тоже подвергают пыткам? Водят на «допросы», чтобы окунуть в ледяную воду, и бьют электрошоком? Насколько методы бродяг отличаются от таковых у врага?

Лима решила, что позже спросит у Клеона. Или, может быть, Лисандра. Уж он-то должен знать, ведь без его санкции олимпийцев бы наверняка здесь не держали.

Бродяга с оружием казался ростом до потолка. Он молча провожал девушку взглядом, только указал на открытый дверной проем.

Час времени. Лима помнила. Она вошла в холодную вонючую камеру и застыла у порога. Дверь неожиданно захлопнулась за ней, заставив оцепенеть от страха.

 

 

11

 

Под потолком висела лампа, бросающая желто-грязный свет на исхудалого человека, прикованного к стене толстыми цепями. Трудно было узнать в нем пышущего здоровьем бойца, каким Агис когда-то был.

Олимпиец с трудом поднял голову. Лицо его обзавелось многочисленными шрамами и уже не походило на образчик строгой мужественной красоты. Спутанные волосы висели в беспорядке, придавая пленнику еще более дикий вид, дикий и вместе с тем жалкий.

Лима ожидала, что Агис испугает ее, но почувствовала лишь разочарование. Ей хотелось спросить: все, что он делал, стоило того?..

Гоплит долго смотрел на нее, а Лима просто стояла неподвижно.

— Я тебя узнал.

Хриплый голос, с трудом выговариваемые слова. Губы, покрытые коркой грязи и крови.

Лима видела многочисленные отметины на его теле, некоторые были совсем свежие. Агиса пытали, тут сомнений нет.

— Маленькая дерзкая илотка. — Улыбаясь, он заставил разбитые губы кровоточить. — Кто бы мог подумать… ты жива… и ты здесь… — Агис засмеялся, его грудь и живот затряслись, голова опустилась.

Лиму передернуло от отвращения. Она помнила свою камеру, грязь и вонь, и сейчас ее выворачивало наизнанку.

— Зачем пришла? — отдышавшись, спросил гоплит. — Поиздеваться надо мной? Или, может, убить? Отомстить? Это хорошая идея, девочка. Я давно этого жду…

— Ждешь? — Не так Лима хотела начать беседу. У нее было заготовлено много разных слов, таких, что должны резать, как бритва, и причинять боль, но все они куда-то подевались. — Ты ждешь, когда прекратятся твои страдания?

— По-моему, логично, да?

Лима не сводила с него глаз.

— Значит, ты теперь больше не хозяин? Не властитель душ и тел илотов?

— Как… видишь…

— Ты так спокойно это признаешь?

Агис промолчал.

— Ты сдался?

— Вижу, ты явилась сюда, чтобы вести философские беседы… увы, я не в форме…

— Я хочу понять, — сказала Лима.

— Что?

— Как это возможно.

— Не пойму…

— Ты и такие, как ты, присвоили себе право убивать ни в чем не повинных людей, — сказала Лима. — И я хочу понять, что вам дает такое право.

— Людей? — Гоплит оскалился, и Лима увидела его рот. В нем не хватало нескольких зубов. — Илоты — не люди…

— Мы так же дышим воздухом, так же пьем воду и так же едим. В чем разница?

— Раб делает все то же самое, но он раб. Мы не сажаем его за один стол с нами, — просипел олимпиец. — Есть благородство и право рождения.

— Право на что?

— На власть над низшими! — Агис нашел в себе силы, и его взгляд, направленный, на Лиму в тот момент был полон ненависти. — Господа и рабы — таков порядок вещей.

— Так тебя научили, — ответила Лима. — Это не твоя вина, Агис. Тебя обманули. Тебя и всех других… вы жалкие, вы кичитесь своей силой, но никто из вас не имеет собственного мнения. Вы думаете так потому, что так вам положено думать, а не потому, что это есть в действительности. Олимпия поставила себя в центр вселенной. Это ложь.

Гоплит рванулся вперед, но цепи не давали ему даже встать на корточки. Забившись, Агис закричал:

— Что ты знаешь? Кто ты такая, чтобы вообще раскрывать рот!? Никто не давал тебе разрешения говорить со мной, тварь!

Лима с отвращением наблюдала за его истерикой. Ей хотелось бежать из этого места, но ноги точно приросли к полу.

Агис выдохся, согнулся, тяжело дыша.

— Ты ничего не можешь сделать со мной, да? Не можешь наказать меня, поэтому сходишь с ума от злости, — сказала Лима.

Гоплит дрожал всем телом.

— Дай только шанс… только шанс… я хотя бы доберусь до тебя…

— А что я, в сущности, тебе сделала?

— Ты была моей добычей. Законной, — сипло прошептал гоплит. — Я должен был наслаждаться тобой… Кто знает, может быть, если бы мне понравилось, я бы взял тебя в Олимпию.

— В качестве кого? Рабыни?

— Другого ты не заслуживаешь, — ответил Агис, словно удивленный, что приходится объяснять такие вещи. — Ты же отродье собаки. Илотка!

— Но в качестве удовлетворения твоих сексуальных потребностей я бы вполне сгодилась, да?

— Это же честь для таких, как ты, — скривил изуродованные губы олимпиец.

— Что для меня честь, а что нет, позволь решать мне.

— Я бы… на месте Правителя, уничтожил бы вас всех. Вырезал бы собственноручно. Вырубил бы под корень! Ты слышишь?

— Отлично слышу, — кивнула Лима. — И тогда ты бы почувствовал себя счастливым?

— Да…

— Неужели вы все такие? Впрочем, нет, знаю, что нет. Но те, кто… убежденный… вроде тебя… Есть у вас другие интересы кроме такого истеричного самоутверждения? Творчество вас не увлекает? Работа?

— Работа для животных. Война и господство — удел олимпийца.

Лима покачала головой. Все еще хуже, чем она думала.

— Ясно. А ты думал, к чему вас это приведет?

— Наша власть вечна. Новой Эры Хаоса мы не допустим.

— Хм. Я так понимаю, вы считаете свою миссию благородной и единственно верной, да?

— Вы, чернь, когда-то поставили мир на грань гибели, — выплюнул кровь Агис. — Мы знаем историю лучше вас, животных. Хаос и разноголосица ничего не создает, а только разрушает.

— А что вы создали? Сконструировали систему тотального подавления и заняли место на вершине новой иерархии? Каковы ваши достижения? Чем вы гордитесь? Кто больше убил безоружных? Или кто больше записал на свой счет соплеменников в этих ваших гладиаторских сражениях?

Агис поморщился.

— Слишком умна для илотки. Вот поэтому вас надо уничтожать. Поддерживать вашу численность на минимальном уровне и вычищать от опасных элементов. И держать в страхе, чтобы никто из вас и подумать не смел о покушении на нашу власть.

Лима понимала, чего он добивается. Хочет вывести ее из равновесия и напугать, причинить боль если не физически, то эмоционально.

Он видит ее изъян, слабое место, и давит на него изо всех сил.

С другой стороны, Агис в действительности так думал, он был искренним в своей убежденности и ненависти к низшему созданию.

Ты оставишь без внимания его оскорбления, спросил Мятежница. Позволишь ему и дальше унижать тебя? Даже в цепях он остается твоим хозяином.

— Однако не очень получается, — сказала Лима, делая шаг в сторону гоплита и поддразнивая его. — Вы подавляете бунты, но они вспыхивают снова и снова. Почему? Выходит, одного страха недостаточно? Илотов не останавливают реки крови, которые вы проливаете. Почему? Почему те, кого вы прижали железной пятой все равно сопротивляются, даже когда нет надежды? Почему вы не выхолостили из илотов элементарного желания жить свободно?

Агис смотрел на нее, долго ничего не говоря. Лима терпеливо ждала, наслаждаясь моментом.

— Так было всегда… за окончательный порядок надо бороться. Когда-нибудь…

— Когда-нибудь, — шепотом прервала его Лима. — Олимпия падет. Ее разрушат и сотрут с лица земли. Для вас единственный выход — уничтожить всех илотов. Но, боюсь, силенок не хватит!

Агис дернулся — цепь остановила его, не дав дотянуть до Лимы. Гоплит закричал, завыл, словно обезумевшее животное. Не в силах утолить бессильную ярость, он начал биться затылком о бетонную стену.

— Давай, — одобрила Лима. — Я посмотрю, как ты сдохнешь. Давай.

Глухие удар прекратились. Гоплит повис на цепи.

— Вы не боги. Вы такие, как мы. Из вас так же идет кровь. Вам так же больно и страшно… Ведь тебе страшно, Агис. Ты боишься. Тебя унизили и растоптали, и ты не в силах с этим смириться. И кто это сделал? Жалкие твари, которых ты никогда не считал за людей.

— Кончай пафосные речи, — прохрипел Агис. — Прикончи меня! Ты за этим пришла!

— Нет, не за этим, хотя и с трудом сдерживаюсь, — ответила Лима. — Мне нужно другое. Мучайся подольше. Пусть ужас и унижение выедят тебя изнутри без остатка. Испытай на себе все то, что испытали твои жертвы. Вспоминай их лица.

Гоплит плюнул в нее, но не попал.

— Ты — никто! Я не боялась тебя тогда и не боюсь сейчас. Я тебя презираю.

Лима отчетливо услышала смех Мятежницы.

Отлично, девочка! Вспомнила, наконец, для чего ты здесь. Теперь осталось сделать последний шаг, поэтому будь смелой. Перед тобой — самый серьезный аргумент, не так ли?

Решайся!

Лима облизнула губы и сделала вдох. Она чувствовала, что перешла границу и ступила на новую неизведанную территорию. Именно в этот момент для нее все изменилось.

Глядя в полные ненависти глаза гоплита, Лима осознала, какими нелепыми были ее сомнения и страхи. Ей больше нельзя оставаться в стороне.

Она склонилась над Агисом.

— Клянусь. Я сделаю все, чтобы разрушить Олимпию. Слышишь? Мы больше не увидимся, наверное, но знай, что это моя клятва.

Агис смотрел на нее расширившимися от страха глазами.

— Я буду смотреть, как горит твой дом и гибнут твои соплеменники, — прибавила Лима, стараясь сделать ему как можно больнее. — Прощай.

Она шла к выходу, ожидая, что гоплит окликнет ее, но он промолчал. Охранник загремел замками.

Переступив порог, Лима бросила последний взгляд через плечо. Агис обвис в цепях, изогнулся, едва не касаясь лбом грязного пола. Может быть, потерял сознание. Или умер. Лиме было все равно, хотя на краткий миг она и ощутила укол жалости. Это быстро прошло. В конце концов каждый получает то, чего заслужил, верно? После всего, что сделал Агис, его конец закономерен.

Лима шла по коридору, к посту охраны, где ее ждал Клеон.

Илот пытался изображать холодное безразличие, но было заметно, что он нервничает.

— Как прошло?

— Нормально. — Лима позволила себе даже улыбку, значения которой парень не понял. — Возвращаемся.

— Хорошо.

Мятежница не скрывала того, что, наконец, довольна ею. Молодец, девочка. Если продолжишь в таком духе, кто знает…

Лима шагала уверенно, впервые за долгое время видя цель. Странное, почти пьянящее чувство — нет сомнений, нет колебаний и чувства вины.

Лисандр был прав. Он разглядел в ней то, о чем Лима не подозревала. Правда, еще раньше это было очевидно и Клеону, но Клеон руководствуется не только рациональными соображениями. С первого дня он видел в Лиме не просто девушку, которую спас, и не всего лишь подругу. Но в этом вся и проблема. Лима не чувствовала готовности к отношениям, особенно сейчас, когда выработала для себя план действий.

— Что будет с Агисом? — спросила она, когда вышла вместе с Клеоном на поверхность.

Солнце скрылось за облаками, и развалины стали выглядеть совсем уж безрадостно. Даже то, что кругом было полно зелени, не развеивало кладбищенской мрачности.

— Понятия не имею.

— А обычно что делают с пленными олимпийцами?

— Тебе так хочется знать?

— Да, — сказала Лима.

— Выжимают все сведения и убивают.

Девушка шла молча. Илот некоторое время бросал на нее выжидающие взгляды, но затем понял, что она не настроена продолжать.

Клеон отступил. Вскоре они сели в фургон, дожидавшийся их на старом месте, и поехали обратно в Ксанту.

Первым делом по приезде Лима попросилась на встречу с Лисандром. На ее счастье, олимпиец оказался на месте. Он встретил ее с улыбкой, словно точно знал, что она вернется. Лисандр, этот человек-статуя, буквально светился от счастья.

Он задал ей только один вопрос.

— Ты готова, Лима?

Она не раздумывала ни секунды.

— Конечно.

 

 

12

 

— Олимпийцы тренируются с четырех лет, вне зависимости от того, кем они станут в будущем. На военную стезю встают не все, но каждый в случае необходимости обязан уметь сражаться. Первоначальный этап подготовки длится шесть лет. Олимпийцы закаляют и совершенствуют свое тело, осваивают рукопашный бой, учатся владеть любыми видами оружия и техники, а так же приемам выживания. Затем сдают выпускные экзамены. Для тех, кто не посвящает себя военной службе или играм, это, скорее, формальность. Для других — жестокое соревнование за рейтинг. По результатам его наставники будут судить, каковы перспективы каждого бойца и в какую именно военную школу он отправится. Второй этап подготовки длится восемь лет Теперь бойцы, прошедшие ад отбора, становятся гоплитами. Самые сильные из них будут военными, кто-то выберет ремесло гладиатора, кто-то отсеется. Бывает и такое. С шестнадцати лет гоплиты имеют право участвовать в охотах, куда участников отбирают при помощи жребия. Думаю, никому здесь не надо объяснять, что это такое. Цель охот не только в запугивании илотов, но и в приучении гоплитов к крови и убийствам. Это тренировка, которую, как ни странно, проходят не все. Даже элитные бойцы, прошедшие этапы жесточайшей подготовки, могут сломаться. Лишь самые безжалостные, лишь самые холодные машины истребления без проблем проходят через эту мясорубку. Ну и в конце все гоплиты проходят окончательный экзамен, который длится две недели. Выживают в этих экзаменах лишь пятеро из десяти — настолько они суровы. Что же получается в сухом остатке? Олимпиец, прошедший все стадии подготовки начиная с четырехлетнего возраста, превращается в абсолютно безжалостную машину смерти, в совершенного воина, которого способен одолеть лишь подобный ему. На гладиаторских аренах такой воин играючи расправляется с группами илотов и рабов, отобранных для шоу, голыми руками... На поле боя он неуязвим и стоит целой армии. — Лисандр прекратил мерить шагами пол и остановился перед строем новобранцев, заложив руки за спину. — Я хочу, чтобы вы запомнили. Запомнили твердо. Олимпийца нельзя победить в открытом противостоянии, если играть по его правилам. Каждый из них — старик, беременная женщина или даже калека, уложат любого илота одной левой. Все они — результат тщательного генетического и социального отбора, люди, чьи задатки усовершенствованы подготовкой. Десятерых солдат-олимпийцев хватит, чтобы разбить армию илотов в тысячу человек. Поэтому, запомните, если вы выйдете один на один против олимпийца, скорее всего, погибнете.

Лисандр оглядел строй, словно разыскивая в нем кого-то. По лицу Лимы он скользнул безо всякого интереса. Для него она стала всего лишь «одной из», прозрачной тенью, которой еще предстоит обрести плоть. Если повезет.

Лисандр, очевидно, ждал вопросов. Наконец, один мальчик, худой, с большими карими глазами, поднял руку, похожую на стебелек травы.

— Тогда как же мы можем против них сражаться?

— У любого, даже самого совершенного хищника есть слабое место. У олимпийцев тоже. Они не боги и тоже могут покалечиться или погибнуть. Ваше единственное оружие — уметь пользоваться этими слабыми местами, — сказал Лисандр, подарив строю холодную улыбку. — Вы научитесь понимать врага. Как он думает. Какова его психология. На что можно надавить, чтобы вывести его из равновесия. Но главное — раз вы будущие солдаты — вы будете уметь бить в уязвимые точки. Буквально. Противник хорошо видит — ослепи его. Быстро бегает — лишить его этой возможности. Не рискует тратить силы понапрасну — вымотай и нанеси удар, когда он выдохнется. Ваша задаче играть не по правилам. Главное, враг не должен знать, откуда придет ваш следующий удар. Выйдя биться по законам поединка, он получит беспощадную уличную драку, в которой нет запрещенных приемов…

— Так ведь это нечестно, — сказал тот же кареглазый мальчик.

— В далекой древности войны нередко велись по договоренности, но того требовали традиции тех времен, — ответил Лисандр — Здесь все по-другому. Мы сражаемся за выживанием. Еще вопросы, прежде чем мы начнем?

Лима бросила взгляд по сторонам. Подростки молчали — судя по лицам, многих всерьез пугала перспектива будущей войны. Некоторые, в сущности, были еще детьми, хотя и куда старше четырех лет. Маленьким олимпийцам приходилось наверняка еще хуже.

Лисандр кивнул.

— Первый этап вашего курса — общефизическая подготовка. Три недели вы будете входить в нужную форму. Не ждите пощады или поблажек. Инструкторы сделают лишь скидку на ваш возраст, но в самом крайнем случае. Кто не потянет физические нагрузки, будет отчислен, и вы и ваши родители об этом предупреждены. Спустя три недели вы приступите к следующему этапу. Повторяю, легко не будет. Никаких послаблений. Вы обязаны подчиняться инструкторам во всем и жить по казарменному распорядку. Тренировки — шесть дней в неделю. Один день будет выходным, и вы можете использовать его, чтобы навестить семьи, если у кого они есть и если они живут в Ксанте. Если кто-то чувствует, что не готов или не справится, выходите из строя сейчас.

Взгляд Лисандра прохаживался взад и вперед, выискивая слабаков. Новобранцы прятали глаза. Никому не хотелось показаться трусом, а ведь наверняка здесь были и такие, что мечтали оказаться где угодно, но подальше от тренировочного зала с его голыми стенами и странными на вид тренажерами.

Лима вздохнула. Девочка рядом с ней, на вид лет четырнадцать, смуглая, с пышными, как взрыв волосами, потерла нос и украдкой взглянула на нее.

— А ты тут самая старшая, да? — спросила она шепотом.

— Я? Может быть.

— Сколько тебе?

— Уже восемнадцать.

— Ого. Совсем взрослая. Я — Андромаха.

— Лима.

— Боишься?

— Нет. Только неловко. Тут же одни дети.

— Некоторые просто так выглядят. Сама понимаешь, только уйдя из своего блока они начали нормально питаться и еще не вошли в форму. Зато теперь будут наращивать мускулы.

Лима посмотрела на Андромаху.

— Ты откуда?

— Северный сектор, Блок 17. Моя семья работала на фабрике, где производили ткани. А потом мы сбежали. Здесь народ отовсюду.

Лима бросила взгляд налево, пытаясь найти глазами Киниску. Клеон был против того, чтобы они занимались в одной группе, но иного варианта предложить не мог.

Киниска ничуть не выглядела удрученной, в отличие от многих новобранцев. И в отличие от мальчика, что стоял возле Лимы по левую руку. Он был пухлым и ниже ее ростом на целую голову. Сколько ему? Двенадцать? Десять?

— А ты?

— Что?

— Ты откуда?

— Из Блока 3 Восток, тут рядом…

— Итак! — Лисандр поднял руку. Он дал новобранцам достаточно времени на размышления. Рубикон был пройден. Лима почувствовал бешеный стук сердца.

Началось!

— Сейчас я вас покину, и мое место займут инструкторы. Они разделят вашу группу на три части и начнут тренировку. Я желаю всем вам удачи. Мы еще увидимся, и не раз.

Олимпиец повернул голову направо, где возле стены все это время сидели, явно скучая, трое илотов. По его знаку они поднялись и вышли на середину зала. Уверенные в себе, состоявшиеся, отлично подготовленные бойцы, не старше Лимы. Два парня и девушка. Таис. Поворот для Лимы был довольно неожиданным, и теперь она гадала, что случится дальше. Таис! Кто бы мог подумать.

Лисандр что-то сказал этой тройке, после чего откланялся.

Высокий парень вышел вперед. Видимо, была его очередь выбирать.

— Хочу в его группу, — прошептала Андромаха, — кажется, он даже круче Лисандра.

Лима промолчала. Куда хотелось ей? Она не имела представления.

Новобранцев оказалось ровно тридцать душ. По десять на каждого инструктора.

— Меня зовут Тирцей, — представился илот. — Я буду вашим полновластным хозяином на следующие три недели.

Тирцей Лиме не понравился, и она не знала почему. Илот ходил вдоль строя, заложив руки за спину, совсем как Лисандр, и указывал пальцем то на одного, то на другого новобранца. Те выходили из шеренги и становились в стороне. Лима боялась, что его выбор падет на нее, но ей повезло. Тирцей действительно задержался, смерив девушку оценивающим взглядом, однако тут же переключился на соседа. Пухлый мальчик, стоявший слева от Лимы, удостоился чести быть десятым.

Лимы с облегчением выдохнула, Андромаха с досадой прошептала: «Ну вот!»

Настала очередь второго инструктора. Этот парень, Хорес, был воплощением мрачности и недовольства и напоминал своим кряжистым сложением и шириной плохо сработанную статую. Он быстро прошел вдоль шеренги новобранцев, наугад, как показалось Лиме, указал на десятерых и отодвинулся в сторону.

Оставшиеся завертели головами. Лима отметила, не без удовольствия, что среди оставшихся Киниска, Андромаха и тот худой мальчик с карими глазами, задававший вопросы Лисандру.

Таис, сияя от счастья, подошла к ним, хлопнула в ладоши потерла ими друг об друга.

— Ну, птенчики мои, вижу, вы рады тому, что теперь мы вместе, — звонко сказала она, рассмеявшись.

Лима и Андромаха переглянулись. Кареглазый мальчик поднял руку.

— Можно мне домой?

— Нет, — широко улыбнулась девушка. — Итак… все готовы?

Кареглазый снова поднял руку:

— Нет.

— Отлично. Теперь встаньте полукругом, вот так, да, и послушайте, что я скажу.

Новобранцы выполнили ее приказ.

— С сегодняшнего дня мы три недели будем делать из вас сверхлюдей. Шутка. Хм… в общем, как я вижу, вы все тут просто тряпичные куклы, а мне нужно сотворить с вами нечто такое… ну, вы поняли.

Лима встретилась взглядом с Таис и вопросительно подняла бровь.

— Можно вопрос?

— Конечно!

— Прости, но ты впервые выступаешь в качестве инструктора?

— Да. Угадали. Раньше только как помощник, но это ничего. Вы должны стать…

— Сверхлюдьми, — напомнила Андромаха, — мы поняли.

— И для начала следующие двадцать часов мы не будем спать и есть, только иногда переводить дух и пить воду. Вашим телам и мозгам нужна шоковая терапия. Обращайтесь ко мне просто — Таис. Вопросы?

Их было много, Лима отлично видела, как подростки смущаются и не могут сформулировать самые важные из них. Кареглазый мальчик снова поднял руку. Таис указала на него:

— Как тебя зовут?

— Мирон.

— Мирон, не обязательно каждый раз поднимать ее. Просто говори.

— А если кто-нибудь из нас умрет от нагрузок?

— Об этом-то я и не подумала. Ну, там видно будет! — Новый бодрый хлопок в ладоши. — Хорошая новость — сегодня занятия на свежем воздухе.

Новобранцы остались глухи к такому энтузиазму.

— Перед тем, как все начнется, познакомимся. Слева направо, давайте.

Лима старалась запомнить всех. Мальчик с края, угрюмый подросток около пятнадцати — Амалтей. Его сосед, худощавый долговязый блондин, не менее жизнерадостный, чем он, — Карри. Далее Киниска, сама Лима, Андромаха, кареглазый худышка — Мирон, кривоносый мальчик — Фаил, девочка с черными косами до талии — Диана, малыш с большими ушами — Ксеон, девочка с веснушками — Сарма. Компания подобралась пестрая, и Лима, разумеется, оказалась в ней самой старшей. На нее смотрели с опаской и удивлением, особенно, малыши лет по восемь-десять. Даже, казалось, инструктор не внушал им такой боязни.

Впрочем, Таис, без труда располагала к себе и без дополнительных уловок. Ей было достаточно обыкновенного дружелюбия.

— Хорошо, — сказала она, — постепенно я запомню каждого из вас. Теперь следуйте за мной.

— Я есть хочу, — сказал кареглазый Мирон.

— Есть будешь завтра. Вперед! Вперед!

Развернувшись, Таис трусцой направилась к выходу из тренировочного зала. Пока они разговаривали, две другие группы успели уйти, и Лима не могла представить, чем они занимаются.

Началось! Следующие двадцать часов ада покажут, насколько она тверда в своем решении присоединиться к подполью и стать солдатом. Шоковая терапия… Неплохая стратегия для отсева негодных и слабых, отличный способ сразу показать детям, что их ждет впереди.

Дети. Они просто дети. Лима слишком взрослая для таких игр. Именно это она сказала Лисандру при встрече, но олимпиец ответил, что ему приходилось тренировать немало таких, как она, и даже старше. Не из всякого можно сделать идеальную военную машину, но и от таких людей польза есть. Все дело в индивидуальном подходе.

— Пройди начальный курс общефизической подготовки, — сказал он, — а там посмотрим.

Лисандр не скрывал, что доволен ее решением, да что там, просто счастлив. Лима сказала, что тоже счастлива. Готовая лопнуть от нетерпения. Олимпией оценил ее сарказм. По его словам, он ничуть не сомневался в том, что Лима, в конце концов, примет верное решение.

С Клеоном в тот вечер она не разговаривала, зато Киниска не отходила от своей новой подружки ни на шаг. Ее тоже взяли на курс, и, кажется, не было в жизни девочки события важнее. Киниска болтала без умолку и за ужином, заставляя отца, который был не в восторге от самой этой идеи, морщиться. Ферн, брат Киниски и Клеона, подтрунивал над сестрой — он сам уже год как тренировался и теперь внушал ей, что у такой дохлой малявки ничего не выйдет. Киниска отвечала Ферну своими колкостями до тех пор, пока отец не прекратил перепалку. Жаль. Шум за столом помогал Лиме отвлекаться и не думать и даже не смотреть в сторону Клеона. Сам он тоже делал вид, что они не знакомы и удрал из-за стола при первой возможности. Конечно, это не осталось незамеченным. Когда собирали тарелки, Мея не удержалась от вопроса. Лима в ответ пожала плечами, отделавшись нейтральным: «Всякое бывает». Мея не стала нарочно переступать через отведенную девушкой границу. Будучи мудрой женщиной, она положилась на время, а время, как известно, лечит и расставляет точки над «и».

Ждать до начала занятий пришлось целый месяц, и у Лимы была возможность взвесить все «за» и «против». Больше всего пищи для размышлений подкидывали дурные сны. Кратковременные и поверхностные, они, тем не менее, сильно пугали ее. Лима постоянно то просыпалась, то проваливалась в серо-черную мглу. Там за ней кто-то гнался и хватал, валил на землю, и она чувствовала острые когти, режущие кожу на ее спине. Иногда Лима с криком просыпалась по четыре раз за ночь, и будила Киниску. Девочка терпеливо сносила все и помогала, чем могла. О такой терпеливой и понимающей сиделке можно было только мечтать.

— Ты просто загнала страх внутрь, и он мстит тебе во снах, — сказала она, в очередной раз присаживаясь возле кровати Лимы на табурет. В свете ночника лица девушек покрылись оранжевыми пятнами.

Лима дрожала.

— Что же мне делать? Неужели я проиграю?

— Сны — всего лишь сны.

— Но мне иногда кажется, что они сведут меня с ума.

— Ты куда крепче, чем думаешь. Чем все мы думаем, — сказала девочка. — Я поняла это, когда заглянула тебе в глаза после твоего визита к Агису. Ты что-то поняла для себя. И изменилась. Хотела бы я быть настолько сильной.

Лима опустила лоб на сложенные руки.

— Я устала…

— Я не пытаюсь тебе польстить.

— Знаю. Ладно, не обращай внимания. Ты права, сны — всего лишь сны.

— Все проходит. И страх тоже.

Лима подняла голову.

— И сколько на самом деле тебе лет, девочка?

Это уже стало дежурной шуткой между ними. Киниска бросила в нее подушку.

В конце концов, Лима подумала, что физическая нагрузка и тренировки — лучшее лекарство от кошмаров. Поскорей бы уже наступил тот день!

Лежа долгими часа в темноте, она представляла себе, как все будет. Ей очень не хотелось, чтобы инструктором в ее группе стал Клеон — на такую возможность намекнула Киниска. Нет, только не это. Вдобавок ко всему, илот будет постоянно маячить у нее перед глазами? Ни за что!

Она постоянно прокручивала в уме сцену их ссоры, вспоминала свои реплики и его, и решительно не находила за собой никакой вины.

В конце концов, хоть он и дважды спас ей жизнь, Лима ничего такого ему не обещала. Хочет дуться — на здоровье.

И все же, несмотря на твердое «перестаю думать об этом болване», она постоянно ловила себя на мыслях о Клеоне. Словно влюбленная школьница, Лима не способна была справиться со своими эмоциями, и надеялась, что тренировки помогут ей. Там просто будет некогда забивать голову всякой ерундой.

В конце концов, вышло именно так, как хотела Лима.

 

 

13

 

Группа Таис выбралась из подземного убежища и нестройной толпой потрусила в направлении леса. Сам по себе этот путь обернулся для физически неподготовленных новичков настоящей полосой препятствий. Лима ощущала, как возрастает боль в горле и начинает тянуть в правом боку. Дыхание сбивалось, ноги, словно нарочно, выискивали торчащие из земли камни. Дважды она чуть не упала, запнувшись и мысленно обругав себя прямо-таки за старушечью медлительность.

Вот и опушка леса — здесь земля ровная, как стол, и покрыта мягкой травой. Группа остановилась, подростки вздохнули с облегчением.

Лима, успевшая взмокнуть, обернулась. Завод еле виднелся за стеной деревьев, а Олимпия серым дымчатым силуэтом привычно маячила вдалеке.

— Теперь все бежим за мной. Гнать не буду, обещаю, но не отставайте, — объявила Таис тем же бодрым голосом.

Лима мысленно передразнила ее. Она уже выдохлась, даже не начав бегать по-настоящему!

Подростки встретили это предложение вяло, но ни один не посмел возразить. Таис припустила энергичной трусцой в сторону деревьев. Амалтей пристроился за ней, потом Андромаха, потом Киниска — и далее по цепочке. Не уверенная, что сможет взять сразу такой темп, Лима бежала сзади. Ей было наплевать, что младшие оглядываются на нее, иногда даже с откровенной насмешкой. Чего взять со старухи? Они демонстрировали прыть — нарочно, чтобы покрасоваться перед ней, и особенно старались мальчишки.

Что ж, это было ожидаемо. Похоже, Лиме не светит стать в группе фаворитом.

Впереди нее топал, сосредоточенно глядя себе под ноги, кареглазый подросток — Мирон. Он тоже решил не тратить силы понапрасну, помнил, что впереди еще двадцать часов нагрузок. В отличие от Киниски, резво гарцующей в передней части колонны.

Таис и ее подопечные добрались до леса и оказались под его сводами. Здесь была узкая тропинка, протоптанная, видимо, предыдущими новобранцами. Она то опускалась, то поднималась, и из нее в изобилии торчали камни и корни деревьев. Здесь требовалось особо тщательно смотреть под ноги, чтобы не кувыркнуться. Именно на это Лима и направила свои усилия: ей категорически не хотелось опозориться при всех.

Постепенно разговоры и смешки стихли. Теперь группа бежала молча. Большинство тех, кто пытался произвести на Таис впечатление, переместились в центр. Киниска трусила сразу за Таис, словно считала себя обязанной ей.

Видимо, из-за того, что они давние подруги, подумала Лима.

Часы однообразного бега, изматывающая монотонность обстановки. Впечатления от настоящего леса быстро померкли, и Лима давно ловила себя на мысли, что делает все, лишь бы не упасть. Общий темп группы существенно снизился, и Таис пришлось-таки подгонять новобранцев.

Сделав несколько кругов, группа преодолела свои первые пять километров. Илотка разрешила десятиминутный перерыв.

Новобранцы попадали на траву, кто молча, что со стоном. Андромаха села под деревом возле Лимы. Та старалась восстановить дыхание и слушала шум крови в ушах. Каждая клеточка ее тела превратилась в пульсирующее сердце, но эти судорожные сокращения постепенно стихали. По мере того, как спадал уровень адреналина, приходила боль. Боль в горле, боль в мышцах ног, в лодыжках и подошвах. И эта боль была лишь частью той боли, которая ждала Лиму впереди. Будет невероятным везением, если завтра ей удастся подняться с койки.

— Она как будто и не запыхалась, — сказала Андромаха, указывая на инструктора и облизывая пересохшие губы.

Таис, словно ни в чем не бывало, прохаживала по краю поляны. Для нее это была прогулка, и она получала от нее удовольствие.

— Неужели и мы так сможешь когда-нибудь? — прибавила девушка, пихнув локтем Лиму.

Той не хотелось разговаривать, но она ответила:

— Станем, если не умрем.

— Точно. Я уже готова.

Новобранцы лежали или сидели кто где. Лима внимательно посмотрела на мальчиков. Карри, очевидно, самый старший из них, низко опустил голову и сипло дышал.

— Ничего, прорвемся, — сказала Андромаха, чтобы приободрить саму себя. — Не такое терпели. Как думаешь, кто сдуется первый? Ставлю на этого… — Она указала на Карри. — Неважно он выглядит. Я слышала, как он дышит. Словно издыхающий пес.

— Не умеет дыхание контролировать, — сказала Лима. — Научится.

— И все же — кто? — настаивала Андромаха.

— Мне все равно. Я здесь не для того, чтобы соревноваться.

— То есть тебе все едино, на каком месте ты будешь?

— Да. Я тренируюсь для себя, — ответила Лима.

— А если бы ты родилась на Олимпии, тебе бы пришлось… Соревноваться, доказывать, что ты крутая, даже если бы не выбрала профессию воина.

— Я не олимпийка. Мне наплевать.

— А мой отец говорит, что солдат должен четко видеть цель.

— Я вижу.

Киниска на четвереньках подползла к ним и села рядом. На ее лбу блестели капли пота, но лицо не выглядело изможденным.

— Неплохое начало, а, девчонки?

— Да уж. Чувствую, с этой суперженщиной мы нахлебаемся. — Андромаха кивнула в сторону Таис, которая увлеченно разглядывала ветви кустарника.

Лима была благодарна илотке, что она не подошла к ним и не стала разыгрывать задушевную подругу. Будет лучше для всех, если Таис сохранит дистанцию.

Десять минут истекли. Лима мгновенно вскочила на ноги. Она ждала продолжения, ей не нравилось расслабляться надолго. Тело настойчиво требовало дальнейших нагрузок.

Таис погнала группу на новый заход. Новобранцы стонали и ругались, Лиме показалось, они готовы устроить бунт, но до этого не дошло. Даже Карри, которому круто досталось, успел оклематься.

Следующая дистанция тоже была пятикилометровой. Преодолев этот кошмар, Лима еле волочила ноги.

На этот раз маршрут закончился не в лесу, а подземном городе, куда Таис загнала своих подопечных для двадцатиминутного отдыха. Десятеро бедолаг вновь оказались в том же зале, откуда начались их мучения. Там уже занималась другая группа, но места хватило всем. Принесли воду. Таис не разрешила ничего больше и еще следила, чтобы новобранцы не переусердствовали в борьбе с жаждой.

Лима выпила только порцию объемом с чашку. Никто не говорил ей, но она сама предположила, что после таких нагрузок много воды сразу вредно. Ей вспомнились цветы в оранжерее, которые требовалось поливать строго дозированно, иначе они погибнут. Чашки должно было хватить, чтобы устранить обезвоживание.

Не в силах успокоить дрожь в руках и ногах, она села у стены. Тело словно превратилось в резиновый ком. Лима растирала натруженные мышцы, пытаясь заставить кровь быстрее циркулировать по ним. Мышцы отзывались болью.

Андромаха и Киниска буквально приползли к ней и распластались рядом на полу. Они моложе, но их запас крепости меньше — такой вывод сделала Лима, глядя на девочек. И все остальные не так несгибаемы, как хотелось им казаться вначале. Карри держится. Мирон, кареглазый, прохаживается с умным видом и красным лицом. Его взгляд блуждает в пространстве. Фаил, Сарма, Диана, Ксеон и Амалтей — каждый из них похож на человека, получившего солнечный удар. Однако, к счастью, нет ни плача, ни отчаяния. Лима провела рукой по взмокшему лбу. Пока нет. Возможно, все еще впереди. Из двадцати часов, обещанных Таис, прошло не более шести.

Илотка вернулась в зал, это было так же неизбежно, как приход нового дня или ночи. Она успела переодеться в нечто более подходящее для занятий в помещении. Новобранцам никто новой униформы не предложил.

Построив изрядно потрепанную команду шеренгой, илотка объявила, что они приступают к упражнениям по укреплению мускулатуры. Потом, согласно плану, растяжка. Когда начнутся уроки рукопашного боя, у вас уже должна быть база, сказала Таис. И, конечно, тут же заставила бедолаг отжиматься. Лима вздохнула. Все как предупреждали.

Клеон однажды сказал, что каждый великий боец начинают с азов, а это они и есть, ничего не попишешь.

И все-таки, подумала Лима через несколько минут, бег был куда легче.

 

 

14

 

Следующие семь дней прошли в каком-то горячечном бреду. Боль… Громадная боль… Боль-океан… Боль-космос… Боль стала единственной силой, что правила вселенной…

Лима думала, что сойдет с ума. Она выросла, не испытывая и сотой доли подобных нагрузок, поэтому ей было особенно тяжело. С трудом вставая с койки по утрам, девушка погружалась в своего рода кому. Сознание ее уходило в тень, предоставляя телу выполнять команды инструктора. Становилось чуточку легче, во всяком случае, меньше отчаяния и страха.

И все-таки порой наступали особенно тяжелые минуты, и Лима с трудом удерживалась от капитуляции. Трусливый голосок внутри нее, о существовании которого она забыла, принимался нашептывать ей, что прекратить страдания ничего не стоит. Скажи Таис, что уходишь! В мире для илота найдется много разных дел, даже если этот илот повстанец. Огород — не так уж и плохо. Не всем же быть солдатами.

Но Лима держалась. Стиснув зубы от злости и отчаяния. Проклиная свою слабость. Переступая через нее.

Ночи ее тоже наполняла мука. Мышцы гудели и стонали, каждое движение скручивало связки. Лима слышала, как в темноте кричат и возятся другие новобранцы. Как некоторые из них, не стесняясь, плачут и зовут своих родителей.

Ей было некого позвать. Перестав быть ребенком, она вообще лишилась этого права.

Киниска тоже находилась не в лучшем состоянии, девочка исхудала и через нее можно было рассматривать предметы. Они почти не общались, исключая короткие дежурные фразы. Ходили вместе в столовую, в душ, и где-то рядом маячила молчаливая, с обезумевшим стеклянным взглядом Андромаха. Та вообще надолго погрузилась в гробовое молчание, предпочитая оставаться один на один со своей болью.

Шоковая терапия...

Таис смеялась, когда говорила об этом. В свое время она прошла через тот же ад и выжила — так можно ли ее винить в легкомысленном отношении к их страданиям? Нет.

Большая часть дня — занятия, один скудный, но калорийный обед — всегда густая похлебка из мяса и грибов, сколько угодно воды. Затем небольшой отдых и снова тренировки. На сон часов семь, не больше.

Приползая в казарму, новобранцы просто падали на свои койки. Единственный выходной, первый, им выпавший, они, конечно, посвятили сну. Лима проспала его целиком, и не сказать, что стало лучше.

Неожиданный перелом наступил для нее на девятый день. Поднявшись с удивительно ясной головой, практически без боли в мышцах, Лима пошла в душ и впервые смогла лицезреть, как тренировки отразились на ее теле. На синяки и ссадины она не обращала внимания. Гораздо больше впечатляла мускулатура, которую Лима успела нарастить за это время. Она не узнавала себя. Было ощущение, что ей подарили новое тело, крепкое, гибкое, избавленное от всего лишнего. Лима никогда не отличалась пухлостью и округлыми формами, но сейчас подкожный жир сократился еще больше, и мышцы выделялись со всей четкостью. Стала меньше и грудь, что Лиму особенно забавляло. Раньше она думала, что как бы ей не пойти в свою тетку и не нарастить спереди «дикого мяса», но, похоже, этой ей не грозило.

Что ж, произнесла довольная результатом осмотра Мятежница, прогресс налицо. Осталось показать все это Клеону.

Иногда Мятежница была удивительно бестактной.

Лима провела рукой по мокрым отросшим волосам, с неудовольствием вспоминая, когда же она в последний раз думала об илоте. Давно. Как в другой жизни, в другой реальности.

Теперь его лицо снова втиснулось в ее воображение. Лима мысленно выругалась. Конечно, самое время!

Подошла Киниска, включила холодную воду — новобранцам нарочно не позволялась другая. Лима умыла лицо, протерла глаза, взглянула на нее по-новому. Кожа, мышцы, кости. Затем обвела душевую взглядом. Все девочки были такими. Разными и в то же время именно своими телами похожими друг на друга.

— Как-то странно, ты не находишь? — спросила Киниска, бросив на нее удивленный взгляд.

— Что?

— Да не знаю. Все. У меня чувство, что с меня сняли бетонный блок, который я постоянно носила на спине девять дней.

Лима выключила воду, решив про себя, что сегодня побреется наголо.

— У меня тоже.

Она вооружилась полотенцем, быстро вытерлась, вздрагивая — привычка к холоду укоренилась, но еще не так глубоко, — и натянула форму. Ее новобранцы носили в любое время, в том числе и на тренировках. Форма не давала им сильно отличаться друг от друга, дисциплинировала, прививала некое чувство общности. Таис говорила, что это очень важно для солдата, вынужденного доверять в бою свою жизнь товарищам. Здесь подростки начинали с азов, и пусть не все дойдут до финального испытания, у них есть возможность осознать, что значит быть частью единого целого.

К тому же, форма была удобной, а это для Лимы кое-что да значило. С появлением ее разница в возрасте, которую она чувствовала раньше, перестала иметь значение. Восемнадцать еще не повод ставить на себе крест. Лиму больше не смущали и не задевали взгляды малышей и их боязливые перешептывания за спиной.

Она менялась, пробуждалась, и прошлая жизнь казалась сном. Пробовала переосмыслить все то, что знала ранее: о себе, о мире за пределами подземелий, о существующих порядках... За стенами казармы, Ксанты и Блока 3 Восток простиралась целая вселенная, и лишь небольшая часть ее находилась под властью Олимпии. До Клеона Лима даже не думала об этом. Некая кучка самозванцев удерживает илотов в крошечном загончике, а вокруг свободные от войн и рабства земли. Континенты. Острова. Вероятно, где-то там есть народы, живущие свободно, народы, для которых не существовало Великого Переустройства… А что если так? Если Клеон прав в своих догадках?..

Эти мысли были упоительными и одновременно вызывающими ужас. В конце концов от постоянного перебирания их Лиме становилось тошно. Она чувствовала собственное бессилие. Что подвластно изменить ей одной? А в группе таких же илотов? А в составе армии? Когда наступит Тот Самый Момент?

Новобранцев нарочно держали в изоляции от внешнего мира, чтобы не отвлекать от тренировок. О текущем положении дел снаружи толком никто ничего не знал. Оставалось строить догадки, подслушивать беседы «взрослых» и шептаться, мусоля одно и то же по десятку раз, в темноте казармы после отбоя.

За девять дней из группы Таис никто не выбыл, зато в других потери были. Трое в одной команде, два человека в другой. Никаких официальных объявлений, просто в один прекрасный день стало ясно, что новобранцы ушли. Андромаха фыркнула, мол, эти супчики, яснее ясного, оказались слабаками. Всего девять дней мучений, и они свалили. Но это Андромаха, всегда и о обо всем готовая дать однозначное заключение.

Лима подумала, что если Лисандр или кто-то еще, следящий за процессом, ведет учет достижений, то группа Таис должна занять позицию лидера. Хорошо это или плохо? Какие обязательства теперь ложатся на них?

С другой стороны, всего девять дней общефизической подготовки — даже не середина курса. Говорить о чем-то еще рано. Впереди уйма работы, однако теперь, когда Лима перешла порог адаптации, должно быть легче.

Она дышала полной грудью и впервые за очень долгое время чувствовала свободу и легкость. Лима мечтала, чтобы это продолжалось вечно.

Начиная с восьмого дня им разрешили скудный завтрак. Группы собирались в столовой и, выстраиваясь в очередь, подходили к раздаточному столу. Бутерброд с грибной пастой и чай, сладкий, что удивительно. Новобранцы рассаживались на места, которые для них привычны. Друзья с друзьями, одиночки кто где. Все как в школе. У кого-то есть предпочтения, кто-то прибивается к более сильным и популярным за неимением другого выхода или от отчаяния. Есть и те, кому вообще все равно, они слишком независимы и для них эти мелочи не имеют значения.

В какой-то момент Лима, сама того не желая, стала кем-то вроде неформального лидера группы. Сначала вокруг нее кучковались только Киниска и Андромаха, затем присоединился Мирон, любитель задавать вопросы. Лима не сразу поняла, почему в столовой они всегда рядом с ней. Однажды Киниска сказала: «Ты наша старшая!» — чем вызвала у нее приступ гомерического смеха. Но девочка не шутила. Старшая! Что за бред? Она нисколько не стремилась к такому положению.

Следующим к Лиме присоединился Ксеон, мальчик с большими ушами. Так их стало пятеро: половина от общего числа. Разумеется, это не могло остаться без внимания Карри, худого блондина, который с первого дня пытался занять главенствующее положение. Позднее Лима пришла к выводу, что конфронтация была неизбежной. Пока он ограничивался ужимками и мрачными взглядами, которые бросал в сторону Лимы, но она чувствовала, это лишь начало. Его собственная группа насчитывал только троих, но Карри уже обрабатывал девочку с веснушками и наседал на Фаила. И если Веснушка, как прозвала ее Лима про себя, пока хранила твердость, Фаил, самый внушаемый, вчера официально присоединился к блондину.

— Надо с ней поговорить, пока не поздно, — заметила Андромаха, когда они уселись на привычное место с чаем и бутербродами.

Лима посмотрела через ее плечо. Веснушка угнездилась с обычным своим отрешенным видом за пустым столом напротив. За ней располагался стол Карри и его шайки.

— Я схожу, — сказала Киниска, но Лима удержала ее. — Почему нет?

— Пусть решит сама, если уж без этого нельзя. Не хочу никого принуждать.

— Эй, — подал голос Карри, демонстративно обращаясь к Сарме. Сидевшая к нему спиной Веснушка обернулась. Ей было одиннадцать лет, но выглядела она солидно, как маленькая женщина. — Помнишь? Я дал тебе время подумать. Твой ответ!

— Засранец, — пробормотал Мирон, прищурившись.

Лима почувствовал раздражение. Зачем все это? Чего Карри добивается?

Веснушка отвернулась.

— Ну же! Не будь тряпкой. Мы на войне. — Блондин щерился, довольный собой. — Время правильных союзов, деточка.

Сарма встала. Карри вытянул шею, уже предвкушая победу, но тут же его лицо побледнело больше обычного.

— Правильных союзов? — спросила Веснушка. — Ладно. Тогда я выберу правильный.

Она обошла стол и села рядом с Киниской.

— Место найдется?

— А то!

Мирон крякнул от удовольствия. Остальные засмеялись.

Лима осталась спокойной. Она видела, как в тот момент посмотрел на нее Карри. Никаких сомнений — это война. Блондин стиснул челюсти, на его щеках выступили неровные красные пятна, глаза вылезли из орбит.

Маска злобы.

Маска демона.

— Ладно, — бросил он, не заботясь о том, что сейчас этот маленький спектакль видят новобранцы из других групп. — Мы не закончили. Всему свое время, Лима.

Лима не знала, был ли он таким и раньше или же окончательно слетел с катушек здесь, но Карри показал свое истинное лицо.

Само собой, она не была в восторге от такого поворота. У нее не было плана действий.

— Шестеро против четверых, — сказала Андромаха, жуя. — Мне нравится.

— Что, теперь мы будем друг с другом воевать? — спросила Лима, поглядев на нее.

— Не мешало бы кое-кого проучить. Карри зарывается сильнее с каждым днем.

— Не замечала, — соврала Лима.

— Он грозил надавать мне по шее, — поделился Мирон, отхлебывая чай.

— Ага. И мне сказал, что если я не будут в его команде, переломает мне ноги.

Лима уставилась на Сарму, лицо которой стало красным, а веснушки бордовыми.

— Правда?

— Чистая, — кивнула девочка.

— Может, подкараулить и взгреть этого идиота? — предложила Киниска.

Лима хлопнула ладонью по крышке стола.

— Никого мы не будем подкарауливать, хватит вам!

— Но что-то надо делать, — сказала Андромаха шепотом.

— Будем ждать. Поняли? Не провоцировать, не отвечать на провокации. — Лима посмотрела на каждого члена своей «шайки». И когда это случилось и она стала лидером? Новобранцы внимали ее словам почти с благоговением. — Но все-таки будьте осторожны и держите ушки на макушке. Если вам придется выполнять с ним в паре какие-нибудь упражнения или поручения, просто делайте, словно ничего не было. Поняли?

Они согласились. Некоторые слишком охотно. Переложить ответственность на кого-то другого, старше себя, — неплохой выход.

В сущности, это лишь дети, Лима.

— А если Карри или его дружки что-то сделают, говорите мне. Я найду выход.

Вполне по-взрослому, дорогая.

Мятежница. Вечно ей надо вмешаться.

— Ладно, шеф, инструкции получены, — сказала Андромаха, похлопав ее по предплечью.

— Шеф? С каких…

— Просто так удобно, — уверила ее девушка.

— Как хотите, — буркнула Лима. Бросив взгляд в сторону стола, за которым сидел Карри, она заметила, что блондин о чем-то шепчется со своими. Затем поднял голову. Их взгляды встретились.

Чем Лима заслуживала такую ненависть? Нет, она правда хотела знать.

Возможно, лучший способ это сделать, поговорить с Карри откровенно, выяснить, ради чего он играет в дурацкие игры.

Звуковой сигнал к окончанию завтрака — два звонка. Бетонные стены бункера отражают его, и эхо скачет, словно мяч.

Новобранцы спешно доедают свои бутерброды и допивают чай, после чего бегут на место сбора. Так происходит каждый день, и все уже привыкли к распорядку. Лима начала находить в казарменном стиле жизни некоторую прелесть. По крайней мере, ты всегда знаешь, что произойдет через час, завтра или в ближайшем будущем. Можно не зацикливаться на мелочах, а сосредоточиться на деле.

Если раньше о тренировках она думала с отвращением и страхом, то теперь стремилась к ним. Лима с удовольствием работала над собой, избавляясь от недостатков и безжалостно сдирая с себя шелуху, наросшую за предыдущие годы. Прежняя жизнь в Блоке 3 Восток теперь виделась ей жизнью безвольной амебы. Столько времени она потеряла там! Выживала, прячась в тени. Не жила. У нее не было ни, надежды, ни цели.

Стоило пройти через ада, чтобы обзавестись такой точкой зрения, определенно стоило…

Как всегда, построение в тренировочном зале и выход наружу, для пятикилометрового забега. Для затравки.

Так думала Лима. Но едва она вошла в зал из туннеля, соединяющего его со столовой, Таис поймала ее.

— Идите, я сейчас, — сказала девушка Сарме и Фаилу, которые заметили ее и в нерешительности остановились. — На пару слов, Лима.

Она отошли в сторону.

— Тебе записка. — Таис быстро сунула Лиме в руку листок бумаги. — От Клеона. Если захочешь, на тренировку сегодня не приходи.

— Почему?

— Лима, не будь дурой. — Таис заглянула ей в глаза. — Это не шутки.

— Но мне нужно заниматься.

— Час или даже день ничего не изменят. Под мою ответственность.

Лима не хотела встречаться с Клеоном, но все к тому шло.

— Иди. Не теряй времени. — Таис была серьезнее некуда и давала понять, что отказа не примет.

Перестань на все реагировать как ребенок, Лима… Этот совет ясно читался в глазах Таис.

А еще она не хотела, чтобы весь тренировочный зал пялился в их сторону.

— Хорошо.

Карри внимательно смотрел издали и ухмылялся. Не надо быть гением, чтобы понять, что блондин сделает свои собственные выводы.

Лима покраснела от злости. Незаметно сунув записку в карман, она прошла вдоль стены и нырнула в туннель, ведущий в один из районов Ксанты.

В городе Лима не была, кажется, целую вечность, но сейчас ее не интересовали такие мелочи.

Отойдя от зала на достаточное расстояние, она остановилась под лампой, укрепленной на стене. Пустынный туннель через десяток метров выходил в бункер, застроенный домами-клетушками. Оттуда доносились голоса и шум каких-то работающих механизмов.

Убедившись, что рядом нет никого, Лима развернула записку Клеона. Все это было так по-детски и глупо, но не выбрасывать же, не прочитав.

 

«Встретимся на крыше, на том самом месте. Помнишь? Срочно. Важно

Жду прямо сейчас.

К.»

 

Лима дважды прочла записку и, хмурясь, сунула ее в карман. Никто не заметил, рядом по-прежнему ни одной живой души.

Клеон на крыше цеха рядом с капустой и прочими радостями огородника. Приглашает ее на романтическое свидание, а сам врет, что срочное дело? Да, от него и такого можно ожидать.

Нужно ли Лиме романтическое свидание? Нет, ни в коем случае.

Тогда лучше вернуться, пусть мается дурью наедине с собой.

И пропустить, вероятно, действительно важное… Откуда ей знать?

Лима маялась почти две минуты и чем дальше, тем больше чувствовала себя идиоткой. Иди! Просто убедись, что тебе там делать нечего и с чистой совестью возвращайся к занятиям.

Мятежница не упустила случая подтрунить над Лимой: разве тебе не хочется его увидеть? По-моему, да. Твое сердце прыгает. Уж я-то тебя знаю.

— Пойду. — Лима поймала себя на то, что сказала это вслух.

Верно на сто процентов. Ей хотелось увидеть Клеона.

«Пойду». Уже про себя.

 

 

15

 

Илот стоял к ней спиной, расставив ноги и скрестив руки на груди. Его взгляд был устремлен вдаль.

Лима, шагавшая к нему по дорожке между грядками, остановилась.

Он это нарочно? Вздумал покрасоваться перед ней и изобразить полководца? Ага, не хватает лишь построившихся в коробки легионов внизу.

Лима в нерешительности постояла, затем, подчиняясь импульсу, развернулась, чтобы удрать, пока он не заметил, но было поздно.

— Привет. Думал, не придешь.

Она повернулась обратно, краснея.

— Вообще-то, не хотела. Ты оторвал меня от тренировки.

Клеон долго смотрел на нее большими глазами. Лима оглядела себя.

— Невероятно. Ты… совсем другая… Совсем.

— Хуже или лучше? — Лима оправила и отряхнула свою форму.

— Не в этом дело, — ответил Клеон. — Как будто другой человек.

— Если это комплимент, то спасибо. — Она кашлянула. — Итак, у меня мало времени, я хочу вернуться к Таис и остальным.

— Как дела у Киниски?

— Лучше не бывает. Ты меня слышал?

— Слышал. — Клеон выглядел несколько сбитым с толку и огорченным. — Дело действительно важное, я не просто так тебя вызвал.

Лима наклонила голову набок, прищурившись от солнца.

— Ну?

— Может, присядем?

— Не думаю. Говори так.

— Лима, зачем… Ай, неважно. — Клеон посмотрел на свои руки, на костяшки пальцев, покрытые шрамами. Он собирался с мыслями и, наконец, выдал: — Я уезжаю и, возможно, мы больше не увидимся.

— Что?

— У меня есть важное задание. Я отправляюсь в Олимпию. Подам заявку в гладиаторы.

Лима уставилась на него. У нее было чувство сродни тому, какое она испытала после похищения олимпийцами.

Клеон ждал реакции. Судя по его взгляду, на такой эффект он явно не рассчитывал.

— Лима…

Она отступила на шаг и подняла руку.

— Стой, где стоишь!

Илот повиновался.

— Я не знал, как тебе сказать. И вранье — не выход. Я иду в гладиаторы.

— Так… — Лима закусила губу, сильно, чтобы боль помогла ей немного рассеять туман в голове. — Значит, просто пойдешь в ближайший пункт и объявишь, что…

— Да.

— Не понимаю. Тебе жить надоело?

— Нет. Я же сказал, у меня задание. Важное. Не могу рассказать тебе, в чем его суть, но поверь…

— Бред! — выкрикнула Лима на волне стремительной злости. — Тебя прикончат сразу же, еще на отборочном этапе!

Клеон криво усмехнулся.

— Ну, это вряд ли.

Лима хохотнула.

— Что? Думаешь, если тебе повезло однажды вырубить олимпийца одним ударом, то ты уже высококлассный боец?

— Неплохой, по крайней мере. Наше командование тщательно отбирает людей для внедрения, — ответил илот, взглянув на нее исподлобья.

— Впервые слышу, чтобы кого-то делали шпионом… шпионом-гладиатором.

— Лима, — сказал Клеон более мягко. — Ты многого еще не знаешь.

— Ладно. Не знаю. Но зачем ты? Почему ты?

— Я сам вызвался и прошел отбор, решение приняли не сразу, но я оказался нужным человеком. Я готовился много лет к чему-то такому… — Клеон запнулся. Лима сумела прочесть его мысли. Он подготовился, да, и неплохо, а что насчет нее? В его планах была девчонка из Блока 3 Восток?

Сгусток холода поселился у Лимы под ложечкой. Отвратительное ощущение, которое всегда ассоциировалось у нее с чем-то очень плохим.

— Считай, ты мертвец, — сказала она.

— Ты настолько не веришь в меня?

— Ты идешь в логово хищников. Там их слишком много.

— Я иду сражаться на арене, — поправил Клеон, — и выполнять задание.

— Какое?

— Не могу сказать. Позже ты все узнаешь.

— Все-таки я не понимаю, — вспылила Лима. — Так или иначе, а это билет в один конец. Тебя убьют. А что будет с твоей матерью и остальными?

— Родители все понимают, — ответил Клеон сквозь зубы. — Это мой долг. Киниска… узнает позже, но не от тебя. Не говори ей.

— Почему?

— Ей не нужно отвлекаться от тренировок, — сказал Клеон жестко. — Пообещай. Поклянись, Лима.

Он был настроен серьезно, и она не могла ничего этому противопоставить.

— Хорошо. Я клянусь.

Клеон мрачно кивнул.

— Значит, — добавила Лима. — Мы больше не увидимся? Мне надо будет тебя забыть, словно ничего и не было?

Лицо илота исказилось, словно от внезапного приступа боли.

— Лима, я хотел поговорить об этом, пока есть возможность. Надо выяснить, что между нами происходит.

Повисла пауза. Лима решительно не знала, что сказать.

— Ты отвергла мое предложение, не захотела, чтобы мы стали парой, — напомнил Клеон.

— Да.

— Это остается в силе? Тебе достаточно сказать одно слово, и я уйду. Все закончится. Расстанемся просто друзьями. Хочешь?

Лима делала вид, что смотрит на облака на горизонте. Конус Олимпии маячил перед глазами.

— Нет, не хочу. Я отказала потому, что тогда было не место и не время.

— Допустим…

— Не перебивай. Я не готова к отношениям — даже сейчас. Я думала о той нашей ссоре. Виновата, признаю, но и ты тоже. Ты слишком спешил.

Клеон молчал. Лима нервничала, но понимала, что другого случая не будет, возможно, никогда.

— В общем, — сказала она, — я не готова к отношениям. У меня просто не будет на них времени в ближайшие… Клеон, ты же все понимаешь! Особенно теперь, когда ты собрался в Олимпию.

Илот улыбнулся.

— Ты могла бы согласиться, так сказать, авансом.

— Идея… Если ты серьезно.

— Да. Послушай. Мы не сможем друг другу писать и даже вообще связывать каким-либо способом, — сказал Клеон. — Если я вернусь, ты можешь передумать.

— А если нет? И скорее всего, нет?

Лима знала, как жестоки эти слова, и жалела, что произнесла их. Илот держался отлично.

— Тогда поступи как считаешь нужным. И не испытывай угрызений совести.

— Если я обнадежу тебя и не буду ничего чувствовать, это будет обманом, — сказала Лима.

— Разве? — Она дала ему приблизиться. — Ты ничего не чувствуешь?

— Не буду отрицать. Сложно.

— Я не прошу тебя ждать моего возращения, — объяснил Клеон. — Просто оставь у меня здесь что-то, что будет давать мне надежду на лучший исход. — Он приложил ладонь к своей груди, накрыв сердце.

— Хорошо.

Лима собрала в кулак всю волю. Она хотела, она стремилась к нему каждой клеточкой, она страдала от невозможности враз разрушить невидимые барьеры. И самым крепким из них был страх. Страх привязаться, а потом потерять…

— Хорошо, — повторила Лима слабым голосом. — Пусть это будет аванс… Когда я буду готова… Когда ты вернешься…

Клеон хмыкнул.

— Не думал, что ты такая оптимистка.

— Прекрати, иначе я передумаю.

У нее перехватывало дыхание. Слезы накатывали, душили.

— Ты мог сказать, предупредить о своих планах, — прошептала Лима, — чтобы не сваливать на меня это разом.

Он был рядом с ней, напротив нее, их разделяло не больше десяти сантиметров. Лима чувствовала его запах.

— Прости. Я не мог.

— Хорошо, теперь все равно ничего не изменить. Так? Нет никакого шанса, что ты останешься?

— У каждого свой фронт, Лима. Мы ведь на войне, помнишь?

Она бросила взгляд в сторону Олимпии. Не было таких слов, которые способны описать ее ненависть к этому месту.

— Пора, — произнес Клеон, — я не люблю долгие прощания.

Лима подняла на него глаза, не боясь, что он прочитает в них все.

И он прочитал.

— Я еще не мертв, Лима. Я иду туда не для того, чтобы умереть. Особенно теперь.

Она кивнула.

Но как же все это несправедливо!

Ей удалось сдержать слезы.

— Я думала, мы побудем дольше, — произнесла она. — Таис разрешила мне.

— Прости, — хмурится Клеон. Его руки поднимаются и сжимают ее плечи. От них идет мощный электрический разряд. Лима дышит с трудом. — Будь моя воля, я бы остался…

Дальше он делает то, чего она боялась и о чем одновременно страстно мечтала, что часто видела во снах. Клеон наклоняется и целует Лиму в губы. Этот поцелуй, жадный, стремительный, горячий, как лава, она запомнила на всю жизнь. Самый первый. Не похожий на все другие, будущие.

Миг… и Клеон резко отстранился. Лима машинально схватила его за куртку и притянула к себе, прижалась лицом к груди. Илот снова обнял ее, замыкая руки в жесткое кольцо.

Так Лима могла бы провести всю жизни. Не сходя с места, не отрываясь от него, не дыша.

Но они дошли до конца отмеренной им дистанции — пора было прощаться.

Почувствовав момент, Лима и Клеон разорвали объятия одновременно. Оба выглядели ошеломленными, точно пережили самое ужасное потрясение в жизни.

— Не все потеряно. Мы победим. Помни меня.

— Любишь ты пафосные речи, — улыбнулась она, ощущая себя растерянной и виноватой. Но лишь чуть-чуть. На самом деле, Лима была счастлива — именно так, вероятно, впервые в жизни. Даже нотки горечи в этом ощущении не могли ничего испортить.

— Такой уже есть.

Его руки стиснули ее пальцы, до боли, а затем разжались.

— Мне пора.

— Будь осторожен. Ты обещал вернуться.

— Клянусь, мы еще увидимся.

На прощанье он подарил ей свою знаменитую бесшабашную улыбку. Лима оцепенело наблюдала за его бегом по крыше цеха. Что-то крикнуть? Остановить? Броситься следом?

Не имеет смысла. Так можно лишь все испортить. Лима облизнула губы, прокручивая в памяти тот безумный поцелуй.

Ты и не подозревала, как это бывает на самом деле, верно, спросила Мятежница.

Точно. Не подозревала.

Клеон исчез. Лима подошла к краю крыши и посмотрела вниз, испытывая сильное желание прыгнуть.

 

 

16

 

— Поговорить не хочешь?

Карри появился перед ней неожиданно, загородив проход. Лима недоуменно посмотрела на него.

— Поговорить о чем?

— О границах и власти. — Блондин считал себя ловкачом, не лезущим за словом в карман. Его усмешка выглядела отвратительно. Сам он был отвратительным.

Тренировка закончилась не так давно, и Лима не чувствовала в себе сил препираться и выяснять отношения. Она возвращалась с ужина, на который группа отправилась после вечернего душа, и отстала. Получилось как-то само собой. Мысли ее всецело занимал Клеон, и воспоминания о том коротком мучительном свидании еще не потеряли свою яркость.

В проходе, соединяющем столовую и казарму, Карри и подстерег Лиму. Видимо, прячась в тени, ждал за углом бокового ответвления.

Смешно, но они действительно были здесь одни. Девушка слышала голоса, эхом отдающиеся от бетонных стен, но самих новобранцев не видела. Казалось, это говорят призраки.

— Никого, только мы, — сказал Карри, стоя перед ней.

— Чего тебе нужно?

— Хочу попросить тебя по-хорошему. Откажись от них, пусть перейдут ко мне. — Блондин прищурился. — Неужели ты не понимаешь, что в группе может быть только один лидер? А кто подходит на эту роль больше, чем я?

— Уверен?

— Конечно.

— Слушай, я не собираюсь играть в эти игры, — сказала Лима. — Лидеры, подчиненные… мне наплевать… Мы проходим начальный этап обучения, только и всего.

— Но именно здесь закладываются основы! — воскликнул Карри. — Думаешь, за нами не наблюдают, не делают выводы?

— Что с того, если так?

Блондин осклабился.

— Командование выявляет потенциальных лидеров. Мне нужно показать себя.

— Так вот в чем дело. Тебе хочется командовать?

— Я стану сержантом, — сказал Карри, громко скрипнув зубами, — и это будет лишь начало, поверь. Я пойду дальше, дослужусь до генерала. Грядет война!

Лима молчала. Она злилась, с каждой секундой все больше.

Карри не унимался:

— У меня план, но ты мешаешь мне его осуществить. Скажи, ты нарочно это делаешь, да?

— Делаю что?

— Ты расколола группу как раз тогда, когда я собирался взять ее под контроль.

— Ты много на себя берешь, Карри. Остынь. Мы здесь не для того, чтобы устраивать грызню. Мы не олимпийцы.

Блондин пренебрежительно скривился.

— Ты меня не слышала?

— Слышала. Я сказала, что не играю в эти игры. Ребята пришли ко мне сами, я никого не агитировала. Мне не нужны власть и контроль.

— Так я тебе и поверил. Ты просто плетешь заговор против меня. — Карри едва не лопался от осознания собственной важности.

— Думай, что хочешь.

— Скажи им, чтобы перешли ко мне!

— Нет. И не подумаю.

Карри сжал кулаки. Ему было трудно сохранять контроль, и от одной этой мысли Лима почему-то сама начинала вскипать.

Она уже не чувствовала усталости, адреналин снова заставлял ее мышцы прийти в тонус.

— Ты сказала… «нет», — заметил Карри с таким видом, словно пораженный ее крайней тупостью.

— Правильно. Если тебе так хочется заполучить их себе, просто поговори с ними. Объясни, что под твоим руководством им будет хорошо. Как тебе такое? Лидер должен уметь убеждать.

— Не мели чепухи! — прошипел Карри, дрожа от злости.

— Ой, бедный мальчик, похоже, не знает элементарного. И ты еще планируешь стать командиром? Мне тебя жаль. Ты пытаешься быть значительнее, чем есть, набиваешь себе цену, но у тебя за душой пусто. Тебе нечем заинтересовать людей.

— Значит, хочешь открытой войны?..

Лима вздохнула. Очевидно, с этим типом будет непросто.

— Не хочу.

— Тогда пусть твои люди перейдут под мое начало.

— Вот опять… ты хоть что-нибудь понял из того, что я сказала?

— Не играй с огнем.

— Знаешь, в чем суть? Они — мои друзья. Они рядом потому, что им так нравится, и я их не принуждаю. Друзья… знаешь, что это? А у тебя они есть?

И тут Карри сделал то, чего Лима не ожидала. Кулак блондина метнулся от бедра и врезался в ее челюсть.

Удар оказался не очень сильным, но Лима услышала, с каким шумом сомкнулись ее зубы. На миг перед глазами потемнело — было похоже, словно мигнула лампа.

— Может быть, решим так? — спросил Карри дрожащим от ярости голосом.

Отступив на два шага, Лима потрогала челюсть.

И что ты намерена делать теперь, спросила Мятежница ледяным голосом.

— Заметь, это только твоя вина. Надо было сразу соглашаться на мое предложение. — Карри приближался. Лима отступала. — Я хотел по-хорошему. Теперь пеняй на себя.

Он поднял руки, готовясь к бою. Лима хотела ответить ему, но поняла, что слова бессмысленны. Ей пришло в голову, что Карри с самого начала вел дело к драке. Тогда она полная дура, что позволила загнать себя в ловушку.

С другой стороны, какой у нее был выход?

— Зови своих друзей на помощь, — предложил Карри. — Всех зови. Они тоже получат от меня урок.

Лима на миг задержала дыхание. Ярость буквально ослепила ее, всепоглощающая, тяжела, раскаленная, словно угли из печи.

Никогда в жизни она не дралась, ни на улице, ни в школе. Все знания Лимы ограничивались лишь слабой теорией. У Карри, кажется, ситуация была иной. Его движения выглядели уверенными, к тому же он превышал ее ростом и весом, хотя и был младше почти на четыре года.

У нее нет шансов в открытой схватке. Лиму переполняла злость, но не настолько, чтобы окончательно лишить ее соображения.

Слабые места. Лисандр говорил, что в бою с олимпийцем у илота есть только одна возможность победить — использовать слабые места.

Карри напал. Инстинктивно Лима поднырнула под его руку, нацеленную в ее голову. Отскочила к стене, лихорадочно соображая. Блондин сделал отмашку, надеясь зацепить возвратным движением, но не рассчитал. Лима была ниже ростом. Его кулак просвистел над ее макушкой, заставив Карри слегка потерять равновесие.

И Лима сделала то, что показалось ей единственно возможным. Пнула изо всех сил его в правое колено. Карри глухо вскрикнул. Боль пронзила лодыжку Лимы, и они оба на время охромели, поэтому дальнейшее сражение напоминало, скорее, танец пьяных.

Блондин перенес вес на ногу, которую обработал противник, сморщился и толкнул Лиму боком. На его счастье, места в коридоре было не так много. Ее бросило к стене. Она сильно ударилась спиной и затылком. Карри, не пытаясь устоять, навалился на нее. Лима присела, чтобы не быть раздавленной, рванулась в сторону и поползла на четвереньках.

Она могла убежать, могла, оказавшись среди людей, сделать вид, что ничего не произошло. Карри не стал бы нападать на нее при всех.

Лима осталась. Ярость помутила ее рассудок. Вскочив на ноги, девушка кинулась в атаку, но лодыжка не дала развить достаточную скорость. Ударила рукой, неумело, целясь в лицо Карри. Тот выставил плечо. Лима почувствовал боль в костяшках, проехавшихся по ткани. И пропустила сильную ответную атаку. Стоя на одной ноге, блондин приложился к ее скуле и задел нос. Лима пошатнулась, видя сноп искр перед глазами и чувствуя слезы, застилающие поле зрения.

Только не беги сейчас, спокойно сказала Мятежница.

Лима прыгнула на Карри, повисла на его шее, крепко стискивая руки. Он не удержался, ударился об стену и начал съезжать по ней. Лима отцепила одну руку и схватила врага за волосы, так что его скальп затрещал. Карри взвыл от боли. Вместе они рухнули на пол, но Лима оказалась сверху. Все так же держась за волосы, она стала бить блондина наугад по лицу, бить с остервенением, невзирая на его отчаянные попытки уклониться. Карри смог все же ударить ее в левый бок. Лима вскрикнула, но лишь удвоила усилия и на этот раз пустила в ход ногти. Те были короткими, и все-таки она сумела расцарапать Карри щеку возле глаза.

Их растащили. Топот, голоса, крики. Лес рук вцепился в нее и потянул назад, оторвал от противника и лишил возможности двигаться. Лиму прижали к стене, но она продолжала дергаться.

— Прекрати немедленно! — Лицо Таис появилось перед ней, различимое во всех деталях. Еще секунду назад Лима смотрела на мир словно через багровый фильтр, смазывающий подробности. Ее душила дикая злоба, желание убить… Но вдруг это чувство схлынуло, оставив болезненную пустоту. И боль. Болели руки, левый бок, скула, нога. — Прекрати! Все!

Лима хватала ртом воздух. Коридор заполняли новобранцы, здесь же были и два других инструктора — Тирцей и Хорес.

Карри уже подняли на ноги. Вид у него был неважный. Лицо с левой стороны покрывала кровь, нос разбит, из него текло, словно из крана. Хорес заставил блондина запрокинуть голову. Карри пошатывался и не мог идти сам, поэтому его поддерживали с двух сторон.

А Лиму по-прежнему крепко прижимали к бетонной стене.

— Успокоилась? — спросила Таис. Ее голубые глаза метали молнии, она была зла и ничего не понимала. Еще ни в одной группе с первого дня не было ни одного такого инцидента.

Драка! За такое Таис могли сместить с должности.

— Да, — ответила Лима, чувствуя пульсацию тошноты в горле. Адреналиновая волна успела откатиться, теперь ее трясло, руки ходили ходуном, ноги сделались ватными.

По знаку Таис новобранцы — другие, не из группы Лимы, — отпустили ее и отошли от стены.

— Возвращайтесь к себе, — велела она им.

Нехотя, но они послушались, и шли, оглядываясь через плечо с недоумением и некоторые с уважением.

Лима наклонилась и уперла руки в колени, восстанавливая дыхание.

— Ты сошла с ума? Что это такое? — вспылила Таис.

— Карри хотел утрясти наши разногласия, избив меня.

— Что? Ты о чем? Какие еще разногласия?

Лима проверила, не течет ли из носа кровь. Крови не было, но нос болел, как и скула. Наверное, завтра лицо опухнет.

Таис схватила ее за плечо.

— Объясни!

— В двух словах?

— Да!

— Он хочет быть лидером группы и посчитал, что я ему мешаю.

Таис расхохоталась.

— Это потому, что вокруг тебя кучкуется больше народу, чем вокруг него?

— Ага.

Лима согнула и разогнула правый кулак. Кости целы, но костяшки сбиты и покрыты пятнами засыхающей крови.

Поздравляю, сказала Мятежница, не забывая облить ее сарказмом, только что ты выиграла первый бой в своей жизни. Неплохое начало.

Это омерзительно, подумала Лима, но тут же пришла другая мысль: восхитительно. Несмотря ни на что, она ощущала подъем.

Ее победа. Небольшая, и, возможно, она будет иметь печальные последствия…

Ее победа!

— Теперь все знают, — вздохнула Таис, — понимаешь? Ничего не скрыть. — Илотка принялась ходить туда-сюда. Новобранцы предпочитали держаться подальше отсюда, но Лима видела их в разных концах коридора.

— И что? — спросила она. — Меня вышвырнут?

— В таких случаях собирают дисциплинарную комиссию, — ответила Таис. — Она проводит проверку и выносит решение.

— Прости. Думаю, тебе попадет.

— Мне? Да нам обеим влетит по первое число!

— Я не виновата. Я не могла дать ему искалечить меня!

— Скажи спасибо, если для него все обойдется царапинами и синяками.

— Обязательно скажу!

— Не язви.

— Пусть собирают комиссию, — сказала Лима, — хоть сейчас. Я расскажу, как было, от начала до конца.

Краем глаза она заметила Киниску и Андромаху. Девочки стояли метрах в десяти и не решались приблизиться.

— Мой первый курс — и вдруг такое! — сокрушалась Таис, словно не слыша ее.

— А кто в комиссии?

— Я, два других инструктора и наш куратор. Будь уверена, пропесочат как следует…

Лима пренебрежительно фыркнула.

— Да пожалуйста.

Таис пристально посмотрела на нее.

— Либо ты натурально свихнулась, подруга, либо… ты и вправду ничего не боишься.

— Я устала бояться. Прятаться. Избегать неприятностей. Ходить с краю, чтобы не заметили… Так было всю жизнь. — Лима отряхнулась. Удивительно, но сейчас она чувствовала себя почти нормально.

Таис утвердительно кивнула, хотя и не сразу.

— Рада слышать. Значит, ты здесь не случайный человек. — Она хлопнула в ладоши. — Ладно, идем, заглянем в медпункт и проверим тебя.

— Но там, наверное, Карри.

— Неважно.

Пришлось идти в центральную часть Ксанты. Блондина действительно привели в медпункт, точнее, в самую настоящую маленькую больницу, где сейчас им занимался врач.

Таис пыталась узнать, как дела, но Хорес ничего не смог сказать. По его мнению, однако, Карри выкарабкается. Лима заметила при этом саркастическую ухмылку на лице илота. Он посмотрел на нее издали — она выдержала взгляд. Похоже, не все здесь делают из побоища трагедию, а значит, есть шанс, что комиссия не будет свирепствовать. Лиме действительно очень не хотелось вылететь с курса. Это значило бы поставить крест на будущем, образ которого она выстроила в собственной голове.

Медсестра завела ее в смотровую, велела лечь на кушетку. Лицо у этой женщины походило на маску, на нем не было ни единой эмоции, и все свои манипуляции она выполняла, словно робот — четко, без единого лишнего движения.

Ничего, что требовало бы серьезного врачебного вмешательства медсестра не нашла, даже ребра оказались целыми. Обработав сбитые костяшки и забинтовав их, илотка отпустила Лиму.

— Еще не раз придешь, — сказала она на прощанье. — Когда идут тренировки по рукопашному бою, у нас тут все заполнено.

Лима покинула смотровую. Таис и Хорес о чем-то тихо разговаривали, и девушка серьезно кивала.

Лима, чувствуя себя не в своей тарелке из-за того, что попала в центр внимания, топталась на месте. Из комнаты, где хлопотали над Карри, еще никто не выходил.

Наконец, Таис устремилась к ней.

— Тут делать нам нечего, идем.

— И что там? — спросила Лима, бросая взгляд через плечо.

— Ерунда. Больше прикидывается. Знаешь, он мне с первой минуты не понравился. Есть такая порода новобранцев… как сказать проще? Они скользкие. У них двойное дно, — сказала Таис, ведя Лиму под руку.

— Рада, что я не одна это заметила.

— От них сплошные проблемы. Интриги, борьба за власть, стремление навязать свои порядки… Карри — типичный представитель своего вида. Жаль, что ты попалась на его удочку…

— Он сказал, командование следит за нами и берет на заметку: кого назначать командиром, а кого нет. Он мечтает им быть.

Таис скорчила мину и фыркнула.

— Чушь. Он может думать, что ему угодно. Проверка ваших способностей по части стратегии, тактики и умению вести людей за собой начнется далеко не завтра. И только в случае, если вы попадете в рекрутское подразделение. После основного курса тренировок, после отбора. Только трое из десяти новобранцев доходят до этой стадии.

— Почему? Так сложно? — спросила Лима.

— Да уж нелегко. Я вот не согласилась. Пойми, когда начнется заварушка, солдаты пойдут сражаться на передовой, в самый ад.

— Ясно.

— Поэтому требования к рекрутам самые жесткие, тренировки самые страшные. Командование не хочет выпускать в бой слабых и негодных к такой работе людей. Иначе они будут пушечным мясом. Ну? Я тебе не напугала?

— Нет.

— Пойдешь в солдаты?

— Не шути, меня сейчас вырвет, — сказала Лима.

Таис в притворном страхе отстранилась от нее.

— От твоего юмора, похоже, Олимпии несдобровать.

— Надеюсь, будет не наоборот. Так что с дисциплинарной комиссией?

— Завтра утром. Куратора уже известили. Не бойся, я на твоей стороне.

— Радует.

Лима посмотрела на свои руки: они почти не дрожали.

Казарма после отбоя встретила девушек тишиной. Новобранцам не полагалось нарушать распорядок, если не было приказа сверху или не объявлена чрезвычайная ситуация. Однако Лима мгновенно чувствовала висевшее в воздухе напряжение. Подростки ждали, что будет дальше, и хотели подробностей драки.

Переговорив на прощанье с Таис, она вошла в отсек, который занимала ее группа, и начала пробираться к своей койке.

Новобранцы молчали, некоторые возились под одеялами. Наконец, Киниска подала голос, отважившись нарушить тишину:

— Как там? Что случилось?

Андромаха вмешалась:

— Зачем ты избила Карри?

— Я? — огрызнулась Лима. — Не говори ерунды.

Она добралась до своей койки у дальней стены и легла, не раздеваясь.

— Тебя выгонят? — спросил Мирон из темноты.

— Завтра узнаю.

— Карри тебе отплатит, — пообещал Амалтей, — придет время.

— Не заткнешься, я сама тебе отплачу, — шикнула Сарма.

— Все замолчали! — рявкнула Лима. Она «Старшая» и могла распоряжаться.

В отсеке стало тихо. Кто-то засыпал молча, кто-то бормотал в полудреме. Время тянулось. Лима ждала, когда приведут Карри, но так и уснула. Наверное, инструкторы решили не рисковать и оставили его до утра в медпункте. Либо он получил повреждения куда серьезнее, чем казалось.

Лима спала крепко, чему была весьма удивлена, учитывая долго не проходившее возбуждение и боль в боку.

 

 

17

 

— Значит, так все и было… — подвела итог куратор тренировочного центра. Эту женщину звали Солония, и в ее волосах уже виднелась седина, хотя лицо оставалось молодым.

Солдат, с первого же взгляда определила Лима, когда полчаса назад она вошла в эту комнату в сопровождении троих инструкторов.

Участников драки поставили прямо напротив стола, за которым устроилась дисциплинарная комиссия, но на достаточном расстоянии друг от друга.

— Именно так.

Лима стояла с заведенными за спину руками и расставив ноги — поза «вольно» по заведенному уставу. Она выложила все как было, постаравшись не упустить ни одной детали. Перед началом Таис дала ей пару советов, как себя вести и каким образом излагать свою версию событий. Главное, логичность, краткость и поменьше эмоций. По-военному. Наблюдая за реакцией Солонии, Лима решила, что ей понравился такой подход. Женщина, сидевшая со скрещенными на груди руками, едва заметно кивнула и перевела взгляд на Карри.

Блондин стоял, сгорбившись. Левая часть его лица опухла и была залеплена пластырем. Вес тела он перенес на левую ногу, возможно, показывая, что правое колено до сих пор болит от удара Лимы.

В целом, Карри производил впечатление побитой собаки и, Лима была уверена, он нарочно усиливал это впечатление. Смысл пантомимы ясен — вызвать у старших сочувствие.

— Ваша очередь, — напомнила Солония, пристально глядя на блондина.

Воспользовавшись случаем, Таис подмигнула Лиме и украдкой показала вытянутый вверх большой палец. Это могло означать, что со своей задачей она справилась отлично.

Выступление Карри было кошмаром наяву. Он мямлил, перескакивал с одного на другое, забывал, с чего начал и переходил на бессвязное бормотание. Но не это было самым поразительным. Лима, конечно, не ожидала от него кристальной честности, но чтобы так врать! Когда он сумел слепить эту идиотскую историю? Ошеломленная, Лима открыла рот и долго смотрела на него, пока Таис не приставила палец к губам, хмуря брови. Сигнал: не проявляй слишком много эмоций. Ха, ей легко говорить.

Карри утверждал, что Лима подкараулила его в темном коридоре, когда никого не было рядом, и потребовала, чтобы он отказался от лидирующей роли в группе. Якобы Лима хотела стать единоличным вожаком. Карри, конечно же, герой, воспротивился, после чего Лима набросилась на него — первая! — и избила, воспользовавшись эффектом неожиданности.

Слушая подобный бред, она снова ощутила знакомую злость. Карри не извлек урока из инцидента и даже не делает попыток исправить положение. Словно нашкодивший хулиган со школьной площадки, с треском продувший свою аферу, он возлагает вину на другого. От омерзения Лима скривилась — не могла больше сдерживаться. Гримаса ее не ускользнула от пристального взгляда Солонии. Остальные наблюдали за Карри. Блондин старательно и бездарно изображал несчастную жертву.

— Закончили?

Новобранец робко посмотрел на Солонию и кивнул, давая понять, что целиком отдается на ее милость.

Лима думала, куратор сразу вынесет вердикт, но та и не думала спешить. Ей хотелось узнать, каким образом охарактеризуют инструкторы обоих новобранцев. Развернутый ответ смогла дать лишь Таис, двое других ограничились немногословными формулировками. Солония задала девушке несколько вопросов и, получая ответы, ничего не записывала, а лишь кивала.

Лима облизнула губы, пытаясь определить, на чьей стороне куратор. Эта женщина явно не была простой солдафонкой, скорой на выводы и способной видеть лишь черное и белое.

После беседы с инструкторами, она сама задала Лиме и Карри несколько вопросов. Лима отвечала легко, не тратя времени на раздумье. Ей нечего было скрывать. Но вот блондин запутался с самого начала, и его ложь под ловкими ударами Солонии быстро рассыпалась в прах.

Лима заметила, как сильно покраснел от злости и стыда Карри, и поняла, что, похоже, обзавелась врагом на всю жизнь.

— Что ж, по-моему, здесь все ясно. — Куратор бросила взгляд на мрачных Тирцея и Хореса. Таис выглядела не в пример оптимистичней. — Хотите что-нибудь спросить у них?

Все трое ответили отказом.

— Итак, по правилам я должна выразить своем мнение. Я целиком доверяю показаниям Лимы. Они правдивы и не имеют противоречий, чего нельзя сказать о рассказе Карри.

Тот молчал, хорошо понимая, что проиграл.

— Вывод очевиден. Как бы Карри не пытался изворачиваться и лгать — а его ложь чрезвычайно неуклюжа! — именно он является виновником драки. И должен нести за это ответственность. Поверьте, молодой человек, я много раз сталкивалась с подобным. Вы пытаетесь стать вожаком группы, и в этом нет ничего страшного. Вопросы вызывают ваши методы. Не имея достаточного авторитета и способностей договариваться и сотрудничать, вы пытались решить вопрос силой. Запугивали более слабых новобранцев, а когда поняли, что ситуация не в вашу пользу, пошли на конфликт. Такие вещи недопустимы. Ваши действия угрожали здоровью и жизни другого новобранца, и на это я не могу закрыть глаза. Кроме того, дисциплина на курсе, в целом, может всерьез пошатнуться — благодаря вам. — Солония встала и посмотрела на него в упор. Карри не решался поднять взгляд. — Вы осознаете, что ваш поступок является серьезным нарушением?

Молчание.

— Осознаете, что, в сущности, его можно квалифицировать как преступление?

— Да.

— Я не слышу!

— Да. — На этот раз куда громче и отчаянней.

В какой-то момент Лиме стало жалко этого типа.

— Хорошо. Не скажу, что верю вам безоговорочно, молодой человек, — произнесла Солония, — но это лучше, чем ничего. — Она посмотрела на инструкторов. Все они не сводили с Карри глаз, словно он был каким-то диковинным экспонатом музея. — Вы крепкий орешек, и я предвижу, что подобная выходка не станет единственной.

Карри тяжело дышал. Лима заметила дрожь, волнами пробегающую по его телу. Блондина трясло от ярости.

— Предлагаю голосование. Исключить Карри из числа новобранцев и лишить его права занимать какие-либо должности в военной сфере или оставить на курсе с определенными условиями? Готовы?

Инструкторы дали добро.

— Исключить.

Солония подняла руку, и то же самое сделала и Таис.

— Хорошо. Оставить с определенными условиями…

За этот вариант проголосовали Тирцей и Хорес.

— Поровну... — Кажется, для Солонии такой итог стал сюрпризом.

— Позвольте мне! — Лима подняла руку, словно в школе, причем слишком поздно поняв, что сделала это по-настоящему, а не в мыслях.

— Что ж, говорите, — удивилась куратор.

— Я, может, и не имею права голоса, но считаю, что выгонять Карри не стоит.

Таис удивленно вздернула брови и округлила глаза. В комнате стало тихо. Лима закусила губу, сообразив, что отступать поздно.

Не останавливайся, иначе в группе станет на одного меньше, сказала Мятежница.

— Почему? — поинтересовалась Солония, подавшись вперед.

— Каждый заслуживает второго шанса, — ответила Лима. — Если кто-то оступился, надо помочь ему не упасть, а не толкать в спину.

Она знала, что в этот момент Карри повернул голову и смотрит на нее словно на сумасшедшую.

Что ж, если так, то пусть. Она сумасшедшая, которую жизнь ничему не учит.

— Лима, есть люди, для которых ваше правило не работает, — сказала Солония. — Второй шанс, третий, четвертый… Я видела таких немало. Они не исправляются, они затаиваются, понимая, что лучше добиваться своих целей скрытно. И последствия здесь могут быть самыми плачевными, особенно если дело касается подразделения. Как можно доверять свою жизнь тому, кто готов сунуть тебе нож в спину, едва ты отвернешься? Мы оставим Карри, но он затаит злобу на вас и в один прекрасный день нанесет ответный удар…

— Может быть, и нанесет, — прервала ее Лима, — а может быть, и нет. Но все равно вы не можете знать всего наперед.

Солония поджала губы. Таис, пока никто не видит, скорчила скорбную мину: Лима свихнулась и сейчас получит нагоняй за дерзость.

— Вы сами сказали, мы еще не солдата, даже не рекруты. Сегодня лишь десятый день тренировок, — продолжила Лима. — Пожалуйста, дайте Карри шанс!

Солония покачала головой.

— Боюсь, ваши аргументы, Лима, несущественны.

Тут вмешалась Таис.

— Тогда я переголосую. Это мое право, — сказала она, — я за то, чтобы оставить Карри с определенными условиями.

Куратор хмуро посмотрела на нее.

— Не понимаю, откуда у вас такое стремление поощрять потенциальных преступников. Если новобранец уже сейчас способен напасть на того, кто, по его мнению, слабее, чтобы достичь своей цели, то что будет потом?

— Назначим испытательный срок, — предложила Таис. — Я могу лично приглядывать за тем, как новобранец выполняет условия.

— Нет, не вы. Я переведу его в другую группу, — ответила Солония резко.

— Значит, вы согласны?

— Согласна или нет, решающее слово не за мной. Если вы голосуете за то, чтобы оставить Карри, так тому и быть. Подчиняюсь.

Лима незаметно выдохнула. Сработало.

Откровенно говоря, она не смогла бы толком объяснить сейчас, что побудило ее выступить в защиту блондина, но чувствовала, что поступает правильно.

Ее так и подмывало повернуть голову направо. У Карри, должно быть, такая физиономия! Не ожидал?!

Лима осталась собранной, холодной. Это было легко — достаточно брать пример с Солонии.

— Итак, — подвела под встречей черту куратор. — Карри остается, но переводится в другую группу с испытательным сроком до конца курса. Первое же нарушение дисциплины влечет собой исключение без права восстановиться. У вас есть вопросы, молодой человек?

Только сейчас Лима повернула голову. Блондин боролся со своей злостью и гордостью, и, наконец, победил.

— Нет вопросов. — Голос его оказался достаточно твердым, значит, к всеобщему, надо полагать, облегчению, обойдется без слез.

— Хорошо. Тогда заседание комиссии объявляю закрытым. Вы свободны.

Таис, чувствуя, что ей надо быть рядом с подругой, обогнула стол и вышла вместе с ней за дверь. Лима вздохнула.

— Ну знаешь, — прошептала Таис, сжимая ее запястье. — Ты не перестаешь меня удивлять. Зачем ты заступилась за него? По-моему, Солония права. От него жди одних неприятностей!

— Посмотрим. Все заслуживают…

— …второго шанса, ага, я слышала. — Таис бросила взгляд на дверь, откуда вышли Хорес и Карри — видимо, теперь блондин будет заниматься у него. — И все-таки, это глупо.

— Зачем ты тогда встала на мою сторону? — спросила Лима Таис.

— Хотела тебя поддержать…

— Постой. — Лима шагнула вперед, вплотную приблизившись к Карри. Блондин остановился, точно налетел на стену, покраснел, напрягся. — На пару слов?

Хорес кивнул, бросил вопросительный взгляд на Таис. Девушка подала ему какой-то сигнал, и оба отошли в сторону, внимательно следя за новобранцами.

— Зачем? Издеваться будешь? — процедил сквозь зубы Карри.

— Хочу заключить мир. Прекратим вражду здесь и сейчас. Точнее, ты прекратишь, потому что не я ее начала и не я в ней заинтересована, — заявила Лима.

— Не понимаю… у тебя была возможность утопить меня, вышвырнуть отсюда навсегда.

— Зачем мне это?

— Я — твой враг.

— Мои враги — олимпийцы.

— Кто знает, — осклабился блондин, — может быть, ты ошибаешься. Среди своих может быть очень опасно.

— Я уже убедилась, — бросила Лима холодно, — и хочу поставить в этой истории точку. Немедленно.

— Значит, смилостивилась?

— Дала тебе шанс.

— Спасибо, что ж. Только об этом я и мечтал.

— Поменьше яда.

— Теперь ты вожак. Поздравляю, ты своего добилась.

— Похоже, ты так ничего и не понял, — вздохнула Лима, подавляя раздражение. — Поэтому я и хочу, чтобы ты изменился. Ты можешь стать неплохим солдатом для сопротивления.

— О! Благодарю.

— Ну? Мир? Прочный и навсегда?

Она подала ему руку, так чтобы все это видели. Была ли Лима до конца уверена в том, что делает? Пожалуй, нет. Возможно, как раз правы Солония и сам Карри, они куда трезвее смотрят на ситуацию.

Карри опустил взгляд, глядя на ее руку с перебинтованными костяшками. Несколько часов назад этот кулак оставил на его лице немало следов.

Блондин улыбнулся, покачал головой.

— Конечно. Мир.

Они пожали друг другу руки. Его прикосновение не вызвало в Лиме отторжения. Просто рука, ничего больше.

— Но… — понизил голос Карри, продолжая широко улыбаться. В его глазах зажглись опасные искорки, — помни, я еще с тобой не закончил. Этот раунд ты выиграла. Удачи, Старшая.

Он вынул свою руку из ее пальцев, быстро развернулся и пошел по коридору. Хромота исчезла, Карри шагал с выпрямленной спиной, демонстрируя, что все его ужимки были только спектаклем.

Лима смотрела ему вслед, не в силах сделать ни движения. Таис, подскочившая к ней через пару секунд, помогла выйти из ступора.

— Что он сказал? Ты предложила ему мир?

— Да. — Лима изобразила улыбку и надеялась, что она искренняя. — Предложила. Он согласился. Инцидент исчерпан.

Таис взяла ее под руку.

— Рада. Что ж, кажется, ты победила и посрамила всех. — Мимо них прошла Солония в сопровождении Тирцея. Девушка закатила глаза: — Начальство…

— Ты слишком веришь в меня, — заметила Лима.

— Ты героиня.

— Перестань. Если еще услышу это слово, меня вырвет.

— Пойдем, уже обед приближается, — сказала Таис, — у меня в животе зверь завелся, и он недоволен.

— И кто только тебе доверил работу взрослых?

— Я способная девочка.

Карри ушел далеко вперед, и в столовой сел обедать уже с другой группой. Лима наблюдала за ним издали, он же целиком игнорировал и ее, и своих бывших товарищей.

Теперь у него было полно своих проблем: адаптация к новому коллективу, необходимость соблюдать строгие правила и, конечно, борьба за свое место под солнцем.

В тренировочном центре уже знали о его позорном поражении, и найдутся такие, что непременно сделают сей факт объектом шуток. В каком-то смысле, участь Карри, оставшегося здесь, хуже участи Карри изгнанного. Никто не любит неудачников и слабаков, особенно, если они еще вчера с успехом верховодили. Свергнутый с трона, вожак хуже самого слабого и никчемного члена группы, так что Карри придется попотеть, чтобы восстановить свой статус. Следовательно, как минимум, в ближайшее время ему будет не до Лимы.

Видя, какие взгляды бросают на блондина его новые однокашники, она сказала себе, что добилась цели. Изгнание для него было бы слишком легким выходом.

Увы, все это ненадолго, но когда Карри накопит силы для второго раунда, она не даст застать себя врасплох.

 

 

Часть третья

Падение

 

 

1

 

Второй раз за время обучения Лиме и Киниске предоставили отпуск. Они вернулись домой, чтобы провести семь дней, положенных по уставу, в кругу семьи. Ее, Лимы, новой семьи.

В честь этого события — и не только, — Мея приготовила праздничный обед, на который были приглашены все близкие знакомые. Лима выразила робкий протест против такого внимания к своей персоне, но Мея, конечно, и бровью не повела. Год назад ее сын ушел в гладиаторы, год назад Лима и Киниска начали тренировки — как можно пропустить такую важную дату? Ничего так не сплачивает семью, как совместные праздники, и в этой истине Мею нельзя было разубедить ничем. Лима, в общем, не особенно и пыталась. После многих месяцев тяжелой подготовки каждая минута отдыха казалась блаженством. Не собиралась она и отказываться от шанса хорошенько набить брюхо, пусть и под прицелом многочисленных взглядов. Это она переживет.

В итоге, за большим столом в гостиной собралась целая толпа. Обед затянулся на целый день. Гости неторопливо насыщались, обсуждая прошлое, настоящее и будущее, и Лима думала, что, пожалуй, все предыдущие годы ей подобного очень не хватало. В конце она пила вино, которого Киниске не полагалось, по крайней мере, официально. Лима увела один из бокалов и тайком отнесла в комнату, где девушка смогла попробовать то, что традиционно считалось частью запретного мира взрослых. Лима боялась, Киниска опьянеет с непривычки, но обошлось.

Когда отшумел праздник и дело подошло к ночи, Лима вернулась в спальню и бухнулась на кровать. Ей было тяжело от съеденного, кружило от алкоголя. Таис предупреждала, чтобы они обе не налегали на удовольствия, чтобы не потерять форму, но куда там. Вкусная разнообразная еда — в сравнении с казарменной, — кто устоит?

Киниска лежала на кровати поверх покрывала, задрав ноги на стену. На тумбочках горели ночники. Лима любила желтый полумрак, который они создавали.

Посмотрев на часы, она подумала, что уже привыкла жить по распорядку. В казарме тренировочного центра сейчас отбой и новобранцы дрыхнут после тяжелого дня. А они с Киниской нет… Лима запустила в нее подушкой. Та попала девушке в голову. Вскочив, Киниска заявила, что не спит, готовая выполнить любой приказ. Вот что значит муштра.

Лима засмеялась, и подушка полетела в ее сторону. Поняв, что попалась на удочку рефлекса, Киниска потерла лицо, забралась обратно на кровать и скрестила ноги.

— Все здорово, — сказала она, глядя на Лиму через комнату. — Кроме одного. Мы ничего так и не знаем и Клеоне.

— Ага.

Запретной тема была не только между ними. Ни один человек за столом ни разу не упомянул Клеона — словно его и в живых давно не было. Лима не думала раньше, что бродяги настолько суеверны.

— Что думаешь? — спросила Киниска.

Молчать можно до бесконечности, но это ничего не изменит. Можно гнать от себя дурные мысли, прятаться от них и врать себе самой. В тренировочном центре это довольно легко, ведь тяжелые нагрузки как ничто помогают отвлечься. Ну а здесь? Сами стены этого дома не дают забыть, бередят старые раны. Что ж, пусть так… Лима втайне готовила себя к такому разговору с момента возвращения.

Получить какую-либо информацию она пыталась много раз. Через Таис, через Лисандра, но увы. Таис могла лишь работать курьером, и тут все зависело от олимпийца, но он, увы, кормил Лиму одними обещаниями или же ссылался на секретность и недоступность Клеона. Однако если Лисандр думал, что ее удовлетворяют подобные объяснения, он ошибался. Лима продолжала бомбардировать его требованиями. Наконец, месяц назад олимпиец прислал весточку: Клеон жив.

Отличная новость. Лима и Киниска были на седьмом небе и тут же отправили сообщение домой. Интересно, что мешало Лисандру сообщить об этом раньше? В конце концов, Лима не требовала от него выдать явки и пароли, не спрашивала, как проходит его задание и чего Клеон добился.

А хотелось… хотелось пойти и взять Лисандра за грудки и вытрясти из него все подробности. Во снах Лима нередко так и поступала. Одно время это даже стало у нее навязчивой идеей — пойти и нарушить устав ради жалких крупиц информации… Незрелые мечты, едва не приведшие к проступку, который бы стоил ей всего, чего она достигла. Пора привыкнуть к мысли, что она солдат и подчиняется уставу и приказам. Пусть, конечно, еще не рекрут, тренирующийся в подразделении, которое готовят непосредственно к боям, но все-таки. Такова была цель Лимы.

— Ничего не думаю, — ответила она на вопрос девушки. — Он жив. Я верю.

Киниска обратила взгляд в стену, внимательно разглядывая что-то на ней, словно это и не стена вовсе, а распахнутое окно.

— Я часто представляю брата на ринге. Он дерется и побеждает. Но ему больно. Ему плохо. Он прикладывает немало сил к тому, чтобы выживать, но он один… Вот что самое страшное там. Одиночество. Я бы не смогла. Среди врагов, среди олимпийцев… проливать кровь перед ними.

Лима в который раз отмечала, как сильно изменилась Киниска за минувший год. Если сравнивать ее сегодняшнюю и ту, прошлую, то получится два разных человека.

Они обе изменились, если уж на то пошло. Прорвались через ад и продолжают идти к цели, которой не видно.

— Надеюсь, оно того стоит, — сказала Лима.

— Имеешь в виду, цену победы?

— Ее. Мы теряем людей, а война еще не началась. О сроках начала восстания командование ничего не говорит,

Откровенно говоря, Лиме не хотелось обсуждать Клеона сейчас, даже с Киниской. Девушка, конечно, поняла это по ее тону.

Сопротивление теряло людей, такова истина. Работая в Блоках, агенты каждую минуту рисковали жизнью и нередко оказывались в ситуациях, из которых не было выхода. Сухая статистика говорила, что каждый третий диверсант погибал в течение двух лет с момента внедрения. Полиция и разведка Олимпии не сидели сложа руки. За каждым бунтом, каждым восстанием стояли бродяги, и о существовании организованных подрывных групп господа, конечно же, знали давно. Невидимая война, периодически переходящая в открытую фазу, шла каждодневно и ежечасно. На рингах Олимпии, в самых бедных промышленных Блоках, даже в тех структурах, которые традиционно считались наиболее безопасными для Олимпии. Глубоко законспирированные агенты работали и там, и, по слухам, кто-то даже окопался в ближайшем окружении Верховного Правителя и Совета Эфоров. В их обязанность входило поставлять информацию — самый ценный ресурс, добываемый с таким трудом. Через что приходится проходить этим илотам, знают, пожалуй, только они.

Клеон работал в самом логове врага, но Лима не могла взять в толк, что полезного можно сделать, занимаясь выбиванием мозгов на арене. Каким образом это поможет будущему восстанию? В один прекрасный день Клеону изменит удача или очередной противник окажется быстрее и сильнее его. И что тогда? Кому нужна будет его смерть?

От подобных мыслей Лима нередко приходила в ярость. Клеон сам захотел стать гладиатором-шпионом? Наплевать. Решение командования не обсуждается? Наплевать. Окончательное слово должно было быть за ней, и ни за кем другим… Хорошо, Мятежница считает, надо быть реалисткой... Но хотя бы заранее поставить Лиму в известность Клеон мог? Он проигнорировал ее право голоса и не дал толком попрощаться, не спросил, чего хочет она…

Лима снова делала это. Накручивал себя, перебирая старые обиды. Эх, если бы с помощью мыслей можно было что-то изменить…

Лучше всего смириться. Трезво смотреть на вещи, как того требовала Мятежница. Скорее всего, даже если Клеон жив, они больше не увидятся.

Точка. Конец пути. У них могло быть все, но уже не будет.

В последнее время образ Клеона в ее памяти начал размываться, особенно огорчало то, что Лима почти не помнила его лица, его знаменитой улыбки, так запавшей в душу с первой минуты. Клеон превращался в призрака, истончался, грозя в скором времени исчезнуть совершенно.

Пожалуй, и тут Лима бессильна. Но, самое главное, она по-прежнему чувствует огонь, горящий глубоко внутри нее. Тот, что дает силы и надежду на лучший исход, несмотря на довольно мрачные перспективы.

Клеон вернется, упрямо твердила она себе. По-другому и быть не может.

Зато Лима наладила, пусть нерегулярную, но все-таки самую настоящую переписку с Полифемом. Тоже благодаря Таис, который было не лень добиваться у Солонии разрешения. Дело в том, что, помимо неких общих сложностей, подобные вещи не позволял устав тренировочного центра. Письма новобранец мог получать лишь от самых близких родственников. Однако Лима настаивала, даже сама ходила на аудиенцию к Солонии. Там она просто твердила, что хочет вести переписку с человеком, который ей почти родной дедушка. Это определение родилось экспромтом, и Лима ухватилась за эту мысль и предложила куратору оформить сей факт в бумагах. Чтобы не отступать от устава. Пораженная таким нахальством и обрадованная им же — такой целеустремленности она не видела среди новичков давно, Солония согласилась. Лима была из тех, с кем лучше не спорить.

Так Полифем стал ее дедушкой, которого у нее никогда не было. Письма шли весьма извилистым маршрутом и попадали к ней в руки, бывало, аж через две недели. Само собой, никакие почтальоны или курьеры между Ксантой и оранжереей не бегали, и послания передавались при случае, когда Полифем отправлял в центр новую порцию сведений от Гебы.

Зато каждое письмо от «дедушки» было для Лимы подарком, отдушиной в череде однообразных дней. Тренировки и тренировки. Уже год Лима практически не видела ничего, кроме них. Проходя этап за этапом, она забывала, какова настоящая жизнь за пределами этой сети подземных бункеров. Полифем помогал ей вспомнить, что есть в мире и нечто другое. Он любил длинные, иной раз непонятные и оттого почти волшебные фразы. Произнося их мысленно, Лима всегда представляла себе его неспешный голос и видела прищуренные голубые глаза и большие натруженные руки. Иногда Лиме хотелось заплакать. Она любила оранжерею и цветы, и могла бы посвятить им всю жизнь.

Когда-нибудь, когда война закончится, когда мы станем свободными, твердила Лима себе, словно ребенок, пытающийся избавиться от страха темноты. Если она поверит, значит, все получится.

Последнюю охоту, как и множество других раньше, Полифему удалось пережить. По странному стечению обстоятельств она снова проходила в Восточном секторе. Опять гоплиты проливали кровь, и опять бродягам пришлось таиться и ждать, стискивая зубы. Они ничем не могли помочь илотам, иначе бы выдали себя.

Однако и в долгу не остались. Среди новобранцев ходили слухи, что диверсантам удалось повредить два вертолета, на которых перемещались гоплиты. Один из них совершил экстренную посадку, в которой пострадало четверо олимпийцев. Другая машина сгорела прямо на взлетной площадке, вызвав немалый переполох. Все это были маленькие, но все-таки победы. Повреждение техники стало для бродяг в последнее время основным направлением деятельности, особенно важным, если учитывать трудности олимпийцев с восполнением ресурсов. Чем меньше у врага будет вооружений на момент решающего столкновения, тем лучше. Илоты шутили, что если и дальше так пойдет, господам придется драться палками и камнями, что существенно уравняет шансы сторон.

— Маме плохо, — сказала Киниска, прервав поток мыслей Лимы. — Она не показывает это на людях, даже отцу, но я вижу. Отсутствующий взгляд, устремленный в никуда... Я его ненавижу!

Лима перевернулась набок, подперев голову рукой.

— Жалеет, что отпустила Клеона. Я бы тоже жалела.

— Однажды ей придется отпустить Ферна. — Голос девушки был удивительно жестким, даже для новой Киниски, закаленной и повзрослевшей. — И меня. И тебя. Несмотря на всю ее любовь.

Лима вспомнила своих родителей и их смерть, совершенно бессмысленную. Маленький семейный очаг, который стремилась поддерживать мама, так и не смог остановить зло.

Сейчас Лима нашла новый дом, и мысли, что его постигнет та же участь, наполняла ее холодным страхом.

— И лучше бы ей приучить себя к этой мысли сейчас, — прибавила Киниска.

— Хочешь с ней поговорить?

— Пожалуй.

— Не думаю, что это нужно. Ты отберешь у Меи последнюю надежду.

— Все равно… случится то, что должно, — сказала девушка, помотав головой.

— Никто и не сомневается. Но подожди, не взваливай на мать больше, чем она сможет вынести.

Киниска посмотрела на Лиму почти со злостью.

— Она ничуть не лучше других матерей. Она должна знать. Тысячи их теряют детей, мужей и братьев в боях.

— Не понимаю, чего ты от нее хочешь.

— Она сильная, — сказала Киниска, — но недостаточно. И я… я не хочу, чтобы когда придет пора уходить мне, она… расклеилась. Пойми, для меня нет хуже кошмара в последнее время. Я вижу сцену нашего прощанья, а мама рыдает и кричит в истерике вместо того, чтобы просто пожелать мне удачи. — Девушка дернула плечами. — Не знаю почему, но… мне это отвратительно.

— Твоя фантазия, — сказала Лима, — только твоя фантазия. По-моему, ты предъявляешь к Мее слишком высокие требования. Пока мы тренируемся, пока Клеон… в общем, она тянет дом, следит, чтобы все работало как часы. Поверь, это дорогого стоит. Ее руки и ее дух крепче, чем ты думаешь. Когда придет время, думаю, она сможет попрощаться с тобой достойно. Если ты этого хочешь. Ведь этого, Киниска?

Она помолчала, затем кивнула. Лиме показалось, девушка имела в виду другое, но раз она и дальше хочет скрывать, ее дело.

По большому счету, Киниска не хранила никакой страшной тайны. Только роботы или мертвецы ничего не боятся. Киниска боялась. Погибнуть зря. Покалечиться, став ненужной и не исполнив свой долг. Не оправдать чужих надежд, и своих собственных в том числе. Боялась, не дожить до окончательной победы. Она и тренировалась, словно одерживая, именно для того, чтобы войти в число лучших и сражаться правильно. И побеждать. Иначе зачем все? Киниска мыслила, как подросток, для которого в мире существует лишь черное и белое, поэтому возможная реакция матери казалась ей недостойной, казалась проявлением постыдной слабости. Что ж, такова Киниска. Пройдет время, и она посмотрит на вещи иначе, возраст свое возьмет.

Большую часть ее страхов Лима разделяла, но никогда особенно на них не зацикливалась. Порой, несмотря на свою напористость, ею овладевал фатализм, свойственный разве что солдатам, долго воюющим на передовой. Смерть неизбежна, не сегодня, так завтра, а возможно, через минуту она схватит тебя за загривок. Стоит ли из-за этого лишать себя маленьких радостей жизни? Лучше умереть, наслаждаясь видом чистого неба, чем зловонной ямы, полной трупов.  

Эти мысли удивительным образом помогали Лиме мириться с тем, что должно было давно свести ее с ума. Благодаря им она пережила разлуку с Клеоном и справлялась с неизвестностью.

— Пора на боковую. — Киниска встала, расправляя кровать. Разговор завершился, на удачу Лимы, не свернув уж совсем в неприятное русло.

Однако сон не приходил долго. Тревога, казалось, пропитала сам воздух, ставших от того густым и тяжелым.

Киниска выключила оба ночника, погрузив комнату во тьму.

 

 

2

 

Найтул был высоким, крепким, как дуб, с длинными руками и ногами, похожими на столбы. За этот год новобранец вытянулся, нарастил мускулатуру и стал напоминать великана. Рядом с ним Лима, не отличавшаяся ростом, чувствовала себя карликом. Словно читая ее мысли, Найтул нарочно посылал ей издевательские ухмылочки. Понятно для чего — сломить ее дух и волю к победе. Он даже не принимал стойки, а медленно двигался по кругу, свободно держа руки, и заставляя Лиму идти в противоположном направлении.

— Долго вы будете еще танцевать? — недовольно рявкнул Хорес, стоявший возле ринга в компании Таис и Тирцея. Сегодня день был посвящен исключительно спаррингам. В очередной раз. Инструкторы просто наугад назначали новобранцам партнером и заставляли проводить поединок за поединком в полном контакте. Никаких скидок на возраст, вес или пол. Не сегодня.

Лима сжала руки в накладках и с пошла в атаку, точнее, сделала вид.

— Быстрее! — сказал Тирцей. — Сегодня я должен увидеть массу разбитых физиономий, а пока нет ни одной!

Найтул сразу разгадал маневр Лимы, отскочил в сторону и ударил ногой в корпус. Она едва успела блокировать правым локтем, отозвавшимся болью. Год назад эта боль выбила бы Лиму из строя, но не сегодня. После сотен спаррингов, после жестоких курсов по выживанию и выковке нужной физической кондиции такой удар не казался Лиме чем-то значительным.

Она ударила сама — в его левую бедренную мышцу. Удар-щелчок. Попала! Ее козырем была быстрота, чего Найтул явно не взял в расчет. Скривившись, спарринг-партнер Лимы начал ощутимо прихрамывать. Сейчас самое время для атаки! Девушка кинулась вперед, сделала обманный финт, сократила дистанцию до минимума и врезала кулаком Найтулу в солнечное сплетение. Парень отпрянул, сгибаясь, но удачно махнул рукой. Его ладонь угодила Лима по правому уху, оглушив и на секунду дезориентировав ее.

Толпа новобранцев, окружившая ринг, разом выдохнула. Лима не совсем была уверена, что означал этот звук — за кого они? — но почему-то он придал ей уверенности. Если они все за Найтула, пусть пеняет на себя. Раньше ей приходилось драться с ним, поэтому Лима уже кое-что знала. Долгий натиск лишает Найтула сил. Если бой не приносит быстрой победы, парень начинает сдавать и терять веру в себя. Если грамотно «дожать», можно рассчитывать на успех.

Она попыталась, хотя до сих пор слышала гул и звон в правом ухе. Сделала прыжок, которого Найтул не ожидал, ударом ноги в грудь откинула его к самому краю ринга, поднятого над бетонным полом сантиметров на тридцать. Противник Лимы покачнулся, взмахнул руками, чтобы обрести равновесие вновь. Вот он, подходящий момент для броска!..

Она ошиблась, поспешила. Уже целясь ему в тяжелую нижнюю челюсть, Лима атаковала, но даже ее скорости не хватило, чтобы перехватить инициативу. Найтул утвердился на ногах, чуть подался в сторону и встретил Лиму ударом кулака в грудь.

Чувствуя, как воздух вышибло из легких, она не остановила атаку, хотя ей тоже пришлось уйти в сторону. Вторая ошибка. Найтул ударил ее левой рукой в печень, и на этот раз повалил на пол. Ощущение было словно в правой бок врезалось бревно, и Лима от боли и нехватки воздуха некоторое время не могла даже пошевелиться. Ей доставалось на спаррингах еще и не так, особенно, первое время, когда она ничего не умела, но в этот раз все было жестче. Противник уровня Найтула, кажется, ей не по зубам. Дело даже не в его технике — довольно бедной, а в том, что вес и рост парня сами по себе создают серьезную помеху. И даже самый сильный удар Лимы, поставленный и целенаправленно разработанный под руководством всех троих инструкторов, не сравнится с ударом этого здоровяка.

Лежа на левом боку и задыхаясь от боли, Лима видела все как в тумане. Новобранцы, позабыв о дисциплине, размахивали руками и кричали. Кто-то явно был недоволен «мягкость» Найтула, кто-то отчаянно болел за нее. Даже с трудом различая крики и смазанные лица, Лима знала, кто уж точно желает ей проигрыша. Карри и его дружки. Их воля, они бы, наверное, прыгнули на ринг всей толпой, чтобы запинать ее до смерти.

Кто «свой»? Несомненно, бойцы из ее группы, прежде всего, Киниска и Андромаха. Видимо, это они сейчас верещат сильнее всего, подбадривают: «Вставай! Дерись!»

Мир постепенно входит в привычные рамки. Лима снова видит толпу во всех деталях, и ощущение, что она оглохла на правое ухо, проходит.

На глаза ей попадается Тирцей. Инструктор поднимает обе руки, приказывая прекратить галдеж, и выходит вперед. Он стремится на ринг, чтобы закончить бой, засчитав победу Найтулу, однако Таис хватает его за плечо. Он поворачивается. Девушка что-то говорит ему, убеждает. Тирцей, в конце концов, дает свое согласие. Оба смотрят на Хореса. Тот жмет плечами: делайте что хотите.

Таис подходит к краю ринга. Лима смотрит на нее.

— Вставай, хватит лежать! Не делай вид, что умираешь. Сломай его! У тебя есть шансы! Соберись! — Взгляд Таис блестит металлом, голос отдает раздражением, словно она спрашивает: чему я тебя учила, дуреха?

Лима опирается на локоть. Ребра, кажется, не сломаны, но болят зверски. До сих пор ей везло ни разу не получить серьезную травму на тренировках, — синяки, ссадины и растяжения не в счет, — и Лима надеялась, так будет и сейчас.

— Встань и победи его, — потребовала Таис.

— Да… — Лима поднялась, покачалась, перенося вес с ноги на ногу. Не так и плохо. Тело привыкло к подобным воздействиям и быстро возвращалось в норму.

Толпа новобранцев снова закричала, игнорируя приказы инструкторов.

Словно это гладиаторский ринг, сказала Мятежница. Похоже, да? Там тоже вопят и визжат, требуя от своего бойца победы любой ценой.

Лима смотрела на Найтула, замершего справа от нее. На его физиономии снова была та ухмылочка. Дескать, что бы ты ни делала, малявка, я все равно сильнее и могу стереть тебя в порошок.

На миг его лицо трансформировалось в сознании Лимы. Теперь перед ней был Агис, гоплит, который едва не уничтожил ее, грязный убийца, о смерти которого Лима страстно мечтала, представляя его гниющим заживо в сыром каземате…

Затем лицо Агиса сменилось маской демона, той самой, что надевал олимпиец-похититель в подземной тюрьме.

Лима моргнула, скидывая видение.

Соберись! Надо всего лишь вырубить его. Ты сможешь.

Помни о слабых местах.

Мятежница злорадствовала, но сейчас ее призрачный голос не раздражал Лиму, наоборот, помогал настроиться на нужный лад.

Она подняла руки в знак того, что готова продолжать. Новобранцы завопили.

— Ну держись.

На этот раз Найтул напал сам, рассчитывая быстрым натиском сломать ее слабую оборону и добиться победы.

Лима не сходила с места до того момента, пока, казалось, не стало слишком поздно, а затем поднырнула под его руку, исполняющую хук слева. На пару секунд спарринг-партнер оказался к ней боком. Она ударила его сзади в колено ногой. Сильнейший удар сложил ногу пополам. Найтул вскрикнул, заваливаясь на бок. Лима ударила его в скулу дважды и быстро сменила позицию, зайдя с другого бока. Стоя на одном колене, словно древний рыцарь, Найтул с бешеным ревом пытался ударить ее, но промазал. Лима была слишком быстрой. Не сообразив, что теперь противник справа, Найтул получил три сильных удара в лицо и потерял ориентацию в пространстве. Из его лопнувшей брови потекла кровь. Боль заставила громаду взреветь еще сильнее. Лима прыгнула, захватила его голову между ног и, крепко сжав, сделала кувырок. Грузное тело Найтула шлепнулось на ринг. Действовать надо было быстро, чтобы не потерять инициативу. Лима сцепила ноги, не отпуская головы парня, и стала стискивать изо всех сил в усыпляющем захвате. Найтул задергался, пробовал выгнуться мостиком, но Лима всякий раз сводила на нет его попытки.

Если он застучит по рингу, значит сдался, промелькнула мысль. Лиме этого не хотелось. Ей хотелось победы, никакой пощады!

Найтул, к его чести, до последнего не оставлял попыток освободиться. Не получи он так много ударов в лицо и в колено, ему, наверное, удалось бы встать, но все попытки провалились. Лима сжимала бедрами шею Найтула, пока он не обмяк, лишившись сознания.

Тренировочный зал наполнился радостными криками, в которых вопли разочарования утонули без следа. Все-таки у Лимы оказалось больше поклонников на курсе, чем у Найтула.

У нее получилось. Это была убедительная победа над куда более сильным противником, достигнутая умением и расчетом. Именно этого добивались от своих подопечных инструкторы, об этом постоянно твердила Таис. Сражаться надо головой, а не мускулами, и даже если у тебя есть очевидное преимущество перед врагом, это еще не значит, что ты победишь. Найтул слишком понадеялся на свою силу.

На ринг взошли трое новобранцев, чтобы убрать потерявшего сознание противника Лимы. Сама девушка несколько секунда лежала на спине, восстанавливая дыхание. По ощущениям, из ее тела словно выкачали всю кровь. Последний прием потребовал такого напряжения сил, что Лима удивлялась, как же не потеряла сознание вместе с Найтулом. А еще болело все тело. Но это, решила она, поднимаясь на ноги, ерунда. Теперь ерунда.

С гордо поднятой головой Лима сошла с помоста, и на нее тут же накинулись Киниска и Андромаха. Подошла Таис.

— Теперь осталось проверить ваши навыки, — сказала она девочкам. — И смело идти на завершающий тест…

Лима еле отлепила от себя подруг. Остальные члены ее группы топтались рядом. Со стороны их компания, должно быть, выглядела странно. Точно тут были соревнования, где они одержали убедительную победу.

— А когда завершающий тест? — спросил Мирон, обращаясь к Таис.

— Через неделю. — Девушка подмигнула кареглазому, и тот покраснел. Он всегда краснел, говоря с нею. И по-прежнему любил задавать своему инструктору вопросы. — Поэтому… — Таис оглядела своих новобранцев. — Вам всем надо сосредоточиться. Тест будет тяжелым. Займет, в общей сложности, две недели. Первая часть…

Лима уже знала. Первую неделю новобранцы будут показывать все, чему научились: стрельба, рукопашный бой, владение разным холодным оружием, навыки оказания первой помощи, умение обращаться со средствами связи и управление транспортом. Вторая неделя — заброс на местность и курс выживания. Помимо того, что новобранцам предстоит самим заботиться о себе, не имея под рукой ничего, даже ножей, им надо будет проделать серию контрольных заданий и разыграть тактическую схему. В чем ее суть, не знал никто, это держалось в тайне. Связи с внешним миром не предусмотрено, наблюдатели смогут вмешаться в жизнь группы только если выйдет время или кто-то получит действительно серьезную травму и ему понадобится квалифицированная медицинская помощь.

Завершающий тест поставит точку в годичном базовом курсе подготовки. Дальше илоты будут распределены по разным направлениям. Те, что младше, вернутся к школьной программе, которую пройдут в ускоренном темпе. Их судьба решится позже. Что касалось старших ребят, таких, как Лима, то командование уже имело на них своих виды. Не стесненные возрастными ограничениями, они становились первыми кандидатами для перехода в рекрутские подразделения, где людей готовили непосредственно к боевым действиям.

Был и другой вариант. Особые миссии. Таис неоднократно намекала Лиме, что командование внимательно следит за ее успехами и, вероятно, уже готово сделать заманчивое предложение.

Особые миссии предполагали, в первую очередь, шпионаж в Олимпии. Это для самых способных. Либо диверсионную работу в Блоках, что более вероятно. Лима не считала себя годной для нелегальной работы в качестве раба или илота в городе олимпийцев. Тут нужны железные нервы и полный контроль над эмоциями. Это не про нее.

Впрочем, Лима не хотела забегать вперед. Сначала нужно пережить завершающий тест и не только пережить, а успешно сдать его. Приемная комиссия будет выставлять новобранцам баллы. Тот, кто наберет ниже определенного порога, останется на пересдачу с другим курсом. Лима не очень стремилась занять лидирующую позицию, но ее пугала мысль провалиться и стать всеобщим посмешищем. И у Карри и его дружков, с которыми он сошелся за этот год в другой группе, будет масса поводов издеваться над ней в открытую. Если Лима провалится, Карри победит. Ему ни разу не удалось обойти по теоретической и практической подготовке, даже в спаррингах она побеждала, но ведь все может измениться…

Посмотрев в сторону, она наткнулась на взгляд блондина. Он стоял у бетонной опоры со скрещенными на груди руками и угрюмо, с издевкой, разглядывал ее. Рядом, словно верные псы, сидели трое дружков. Когда Карри перешел в новую группу, он первым делом разодрался с ними, причем исход драки оказался не в его пользу. Со временем, однако, блондин сумел доказать, что он не рохля и неудачник. Карри наказал этих троих поодиночке, жестко и наглядно, выместил на них всю злобу, которую накопил после поражения, полученного от Лимы. С той поры, признав главенство Карри, троица сделалась его свитой. В группе они верховодили, подавляя более слабых. Хорес, их инструктор, вопреки правилам, почему-то спокойно закрывал на это глаза.

Лима почувствовала случайный толчок в спину и моргнула. Карри по-прежнему не сводил с нее взгляда. Она будто слышала его мысли: «Ничего — придет время. Как я и говорил: мы не закончили в тот раз. Твоя победа над Найтулом ничего не значит».

Таис закончила свою маленькую лекцию. Ее новобранцы, особенно младшие, не выглядели особенно счастливыми, даже Киниска, всегда рвавшаяся вперед. Еще недавно девочка постоянно говорила о тесте и успела надоесть Лиме до смерти, однако теперь все изменилось. Видимо, Киниска поняла: их не ждет легкая прогулка. Неизвестно еще, что труднее — сдача практики по военным дисциплинам или выживание. Лиму страшило второе. Она была городским ребенком, как все илоты, рожденные в Блоке, и лес до сих пор представлялся ей местом чужим и опасным. Впрочем, основная часть новобранцев на курсе тоже появилась на свет не под деревом и не росла среди папоротников и крапивы. Это слегка уравнивало их шансы.

Тирцей, ответственный сегодня за день спаррингов, похлопал в ладоши и призвал всех к тишине.

Его взгляд на миг остановился на Лиме, словно это она была виновата, что тренировочный зал вдруг превратился в гладиаторскую арену. Девушка стойко вынесла осуждающий посыл. В чем ей себя винить? Она шоу не устраивала.

— Продолжаем, — громком сказал Тирцей. — Займете свои места. Следующая пара. — Он заглянул на планшет, к которому был прикноплен лист бумаги. Спарринг-партнеры назначались жеребьевкой заранее.

Не разобрав чужой почерк, Тирцей наклонился к Таис, чтобы уточнить. Она сказала. Илот назвал имена. Толпа новобранцев, успевшая снова образовать круг вокруг ринга, вздохнула.

Лима нервно облизнула губы и сжала похолодевшие пальцы Андромахи. Девушке предстояло выйти на бой с парнем из другой группы. Он тоже был тяжелее и больше нее, хотя и не мог сравниться с Найтулом.

— Ты сможешь. Главное, не торопись, — сказала Лима подруге на ухо. — Не бойся. Рассчитывай удар.

— Знаю… Я с ним уже не раз встречалась. — Андромаха повернулась голову всего на пару секунд. — Но проблема не в этом…

— А в чем?

— Это же он! Помнишь?

Лима нахмурилась, но потом до нее дошло. Андромаха говорила ей о своем новом любовном интересе, хотя и не называла имени. Теперь ясно. Причудливый выверт судьбы и сегодня поставил девчонку в пару с тем, кто ей нравится.

Не дожидаясь ответа, Андромаха быстро вышла из толпы и взлетела на ринг. Ей надели накладки на руки. Ее парню и противнику тоже.

Лима подумала, каково это — сражаться с тем, кого любишь, кому инстинктивно боишься причинить боль… Трудно перешагнуть через себя, даже если речь идет лишь о симпатии. Андромаха ничем не отличалась от других девочек ее возраста, и вокруг было немало парней, стоивших внимания.

— Ты знала? — шепотом спросила Лиму Киниска.

— Нет.

— То ли сейчас будет. Кто из них сдастся первым?

— На их месте я бы оставила чувства в стороне, — произнесла Лима, чувствуя, как глухо ноет ушибленный бок. — Ничего хорошего не выйдет, если зацикливаться на них.

Киниска качнула головой. Ей было известно, как хорошо Лима научилась гнать от себя мысли о Клеоне. Она и сама брала на вооружение ту же стратегию. Мысли о брате, о судьбе которого ничего неизвестно, могли свести с ума.

Киниска не стала продолжать опасную тему, а сосредоточилась на поединке, за что Лима мысленно поблагодарила ее.

Поединок начался ни шатко ни валко, Андромаха и ее парень долго танцевали друг перед другом, пока Хорес точно так же не заорал им, чтобы шевелились. Наконец, Андромаха напала, нанося серии ударов руками. Парень ушел в глухую оборону, блокируя атаки предплечьями. Девушка закончила серию прямым ударом ноги в живот. Соперника откинуло назад. Он раскрылся, думая, что получит передышку, но Андромаха и не планировала останавливаться. Подпрыгнув к нему, она захватила его руку, ударила своим локтем в грудь и провела бросок. Тело грохнулось на ринг, подняв облачко пыли. Андромаха взяла парня в клещи, прижала к полу и завела на болевой прием. Несколько секунд отчаянно борьбы, и противник заколотил ладонью по рингу. Все кончено. Новобранцы засвистели. Тирцей призвал их к порядку, а сам объявил победителя.

— Вот это дает, — выдохнула Киниска. — Вот бы мне так…

— Твоя очередь уже скоро, — пробормотала Лима, уверенная, что между парочкой, показавшей им сейчас такой эффектный бой, была договоренность.

Новобранцы хлопками приветствовали Андромаху, та не удержалась и помахала публике. Ошеломленный, бледный, потирающий заломленную руку, парень сошел с помоста с другой стороны. Впрочем, может быть, просто Андромаха оказалась в этом деле лучше него.

Девушка вернулась к своим. Все произошло так быстро, что она почти не запыхалась. Зная, что Андромаха ждет от подруги — и Старшей! — одобрения, Лима не осталась в долгу.

— Мне пришлось делать все быстро, чтобы не ставить нас обоих в дурацкое положение, — объяснила Андромаха ей на ухо. Что ж, своя логика тут определенно была. Только вот как отреагирует на проигрыш ее любовный интерес?

Лима хотела придумать какую-то колкость, но помешала Таис.

Девушки не было возле ринга во время последнего боя и, очевидно, только сейчас она вернулась.

— На пару слов…

Таис потянула ее за собой, они вышли из кольца новобранцев и остановились в нескольких метрах в стороне.

— Тебя хочет видеть Лисандр, — сказала Таис, глядя на нее горящими глазами. Каждый раз, когда речь заходила об этом олимпийце-ренегате, девушка превращалась в безумную фанатку. Разумеется, она никогда не прыгнет ему на шею, не перейдет положенных границ, но и скрыть своего восхищения Лисандром не могла. Взгляд Таис говорил о том, что она просто мечтает быть на месте Лимы сейчас. Ведь ей предстоит увидеть Его!

Просто какая-то эпидемия влюбленности, услышала Лима в своей голове голос Мятежницы.

— Тогда идем, — с некоторым раздражением отозвалась она. Ей не хотелось и дальше видеть, как Таис сохнет по «сверхчеловеку».

— Мне там, увы, делать нечего, — сказала девушка, не скрывая вздоха. — разговор к тебе одной. Через посты тебя пропустят.

— Это не насчет обучения?

— Нет. Другое.

— Что именно?

— Не знаю. — Лима умела распознать, скрывает Таис правду или нет. На этот раз не скрывала.

— Хорошо.

Бросив взгляд в сторону помоста и следующей пары бойцов, Лима повернулась и зашагала к выходу.

И все равно, ты чувствуешь себя не в своей тарелке, да? Мятежница, как призрак, возникла опять. Ко всему можно привыкнуть, но не к тому, что Лисандр — олимпиец.

Лима угрюмо молчала. Все верно, она не привыкла и, наверное, не привыкнет никогда. Лисандру она не доверяла. У него определенно есть двойное дно. Не в смысле, что он работает на обе стороны, просто методы, которыми он пользуется, скорее всего, не такие чистые. Откуда Лима это знает? Интуиция. Лима привыкла доверять ей на тренировках и учениях, и она редко когда ее подводила.

Охрана пропускала девушку без проволочек. Илоты, снаряженные словно для того, чтобы через минуту вступить в бой, лишь бросали на нее задумчивые взгляды и не говорили ни слова. Лиме никогда не нравилось лишнее внимание к себе, но она ничего не могла сделать, только идти быстрее.

Лисандр сидел в своем старом бункере — комнате для инструктажа, примыкающей к одному из складов. Лима постучала в неприметную дверь без опознавательных знаков и табличек и вошла.

Олимпиец ждал ее. Выпрямив спину и заложив руки назад, он стоял, точно монумент, возле карты, прикрепленной кнопками к деревянному щиту возле стены. Развернувшись быстро и точно, словно машина, Лисандр широко улыбнулся.

— Наша героиня! — сказал он. — Прошу, садись. — Его рука сделала приглашающий жест, указывая на один из стульев.

Застигнутая нехорошим предчувствием, Лима машинально исполнила просьбу-приказ.

 

 

3

 

— Не надо называть меня «героиней», — ледяным тоном ответила она. — Мы сто раз говорили об этом.

— Ну уж не сто, не преувеличивай. Хочешь промочить горло чем-нибудь? — спросил олимпиец.

— Не хочу. — Лима знала, что выглядит и ведет себя неприветливо, но ей было все равно. Она не будет скакать перед ним на задних лапках.

— Хорошо.

Лисандр задумчиво кивнул, затем запустил руку в карман и вытащил мини-диск, который вставил в проектор, лежавший в центре стола.

— Здесь кое-что для тебя, — прибавил он, выключая свет в комнате.

Лима не сразу поняла, что происходит. Затем проектор развернул на стене изображение, проигрывая с диска видеофайл. Качество картинки оставляло желать лучшего, но через секунду Лима и думать об этом забыла.

Она увидела Клеона. Он смотрел в камеру и улыбался. Затем дважды посмотрел по сторонам, убеждаясь, что никого нет рядом, и сказал:

— Не знаю, попадает ли эта запись по адресу, но я попробую… В общем…

Его голос. Голос, звучание которого почти забылось!

Лима почувствовала, как по телу расползается жар, а затем мышцы словно заморозили, и вот она уже словно деревянная кукла, не способная двигаться. Даже дышать трудно. Кровь ударила в голову, отчего комната пошатнулась.

— В общем, — прибавил Клеон. — Это послание для тебя, Лима. Знаю, ты беспокоишься. Знаю, ты думаешь обо мне. Но и я о тебе тоже — каждый день, каждый час и минуту… Иногда только воспоминания о нас помогают мне не свихнуться, помогают просто жить. И сражаться за жизнь. Очень скучаю. Мне передали, что ты делаешь успехи в обучении. Надеюсь, когда придет время, они пригодятся…

Лима смотрела на экран, скованная страхом.

Жив! Жив! Хотя и выглядит по-другому и на нем странная одежда, он жив!..

Интересный поворот, Лима, сказала Мятежница. Боюсь, взамен Лисандр потребует от тебя нечто, к чему тебе придется приложить все силы…

Лима проигнорировала сарказм Мятежницы. Она почти не понимала слов, которые произносил Клеон. Ей было важно видеть его настоящим — не призраком из потускневших воспоминаний.

— Просто знай. Я жив. Я думаю о тебе. А сейчас мне пора. Придет время… возможно…

Клеон исчезает.

— Нет, стойте! — Лима вскочила на ноги, кидаясь к проектору.

— Больше ничего нет. — Лисандр включил свет. Белый прямоугольник на голой стене потускнел, а потом и вовсе погас.

Девушка ухватилась за край стола. Сильнейший выброс адреналина едва не заставил ее сердце разорваться.

Склонившись над столешницей, Лима подумала, что сейчас ее вырвет, но приступ быстро прошел.

Олимпиец вытащил мини-диск из проектора, рассеянно повертел его в пальцах.

— Я отдам тебе эту штуку, — сказал он, — после того, как мы поговорим.

Лима добралась до стула и села. Гул в голове мешал соображать, в горле пересохло. Вопросы, вопросы, вопросы: в них можно было утонуть…

— Когда это снято? — спросила она хриплых голосом.

— Примерно неделю назад, — ответил Лисандр, выбирая стул и усаживаясь напротив девушки через стол. — Клеон попросил нас, и мы дали разрешение. Диск передавали через длинную цепочку агентов, пока не вывели за пределы Олимпии. Затем послание оказалось здесь.

— Как все просто…

— Ничего не просто, Лима. Этот случай исключительный. — Лисандр был серьезен, даже суров. — Обычно мы так не делаем: слишком велик риск раскрытия нашего шпиона.

— Тогда зачем?

В голове у нее стучало: Клеон жив! Клеон жив!

— Не буду скрывать, Лима. Ты очень важна. Я наблюдаю за тобой с той самой минуты, как мы встретились на заброшенном бетонном заводе. И не я один. Весь период обучения мы проводим сбор данных о твоей успеваемости, анализируем твои склонности и способности.

Лима кивнула. Ничего неожиданного.

— Ты входишь в число самых перспективных кандидатов.

— Значит, не только за мной следят?

— Я не стал бы называть это таким словом, но, впрочем, неважно.

— И какие же у меня способности? Чем я так интересна?

Лисандр долго и пытливо смотрел на нее. Это был взгляд мудрого змея — пугающий и одновременно притягательный.

— В Олимпии нас учат говорить прямо, без обиняков. Точно выражать свою мысль, и, если того требуют обстоятельства, не щадить чувств собеседника… Впрочем, жалость к чему-либо и кому-либо — настоящая жалость! — в Олимпии редкость. Считается, воин не должен быть мягким, а жалость — это прямой путь к размягчению сердца…

— Почему-то я не удивляюсь, — пробормотала Лима.

Ей требовалось немало усилий, чтобы взять себя в руки, но она справилась со своей задачей довольно быстро. Прошел год — и она уже другая. Подготовка выковала из мягкотелой потерянной девочки солдата, пускай и не идеального.

— Мы на войне. — Подавшись вперед, Лисандр положил руки на крышку стола. — Каждую минуту где-то гибнут наши товарищи. Илоты терпят издевательства. Их убивают ради забавы. Тебе все это известно, Лима.

— Да.

— И мы оба хотим, чтобы это прекратилось, — сказал олимпиец.

— Да.

— Какую ты готова заплатить цену за нашу победу?

Вопрос застал ее врасплох. О чем он? Она же и так готовится вместе со всеми и планирует стать рекрутом, чтобы продолжить обучение.

Лисандр не отрывает от нее холодного изучающего взгляда.

— Каким будет твой ответ? — спросил он, шевеля лишь губами.

— Любую цену.

Олимпиец медленно кивнул.

— Тогда я буду говорить напрямик. — Он хрустнул суставами пальцев. Звук получился неприятным и громким. — Я хочу, чтобы ты стала одним из спящих агентов в Олимпии. И не когда-нибудь в будущем, а сейчас. Может быть, даже сегодня!

Это была не шутка, ничего похожего.

— Сегодня? — только и смогла спросить ошеломленная Лима.

— Если понадобится… — кивнул олимпиец.

— Но… — С трудом проглотив ком слюны, она почувствовала нарождающуюся дрожь в коленях. — Как? Я же ничего не умею. У меня нет подготовки.

— Ты права. Ты владеешь только базовыми знаниями. Не сомневаюсь, что из тебя получился бы отличный боец штурмового подразделения, попади ты в рекруты. Однако по части агентурной работы, твои навыки на нуле. К сожалению.

Лима тряхнула головой.

— Тогда не понимаю…

— По ряду причин, которые я не могу назвать, мы вынуждены значительно ускорить работу по некоторым направлениям. Если бы все шло по планы, после завершающего теста мы сделали бы тебе предложение, от которого ты вряд ли могла бы отказаться.

— Приказ, — сказала Лима. — Говори, как есть.

— Мне в любом случае нужно было бы провести с тобой беседу. В таком деле очень важно желание кандидата. Агентурная работа — тонкое дело. Если, подчинившись прямому указанию, агент будет против своего назначения, рано или поздно, это внутреннее противоречие пойдет ему только во вред. И, в конечном итоге, скажется на остальных.

— Значит, если бы я отказалась, ты бы прекратил настаивать? — спросила Лима.

Лисандр наклонил голову.

— Мне пришлось бы пустить в ход все свои навыки убеждения…

— Ясно. — Девушка пристроила обе ладони на столе. К счастью, руки пока не дрожали. — И если бы я хотела, то могла бы просто продолжить обучение в качестве рекрута?

— В общем и целом. Но если бы согласилась, мы бы отправили тебя в наш специальный центр, где обучают агентов. Где, кстати, учился и Клеон, — объяснил олимпиец. — Два года — и ты стала бы специалистом высокого класса, поверь.

Лисандр не мог скрыть своего разочарования. Лиме пришло в голову, что, вероятно, решение о ее вербовке принимал не он. Его могли просто поставить перед фактом

— Значит, — сказала Лима, — ты официально делаешь мне предложение?

— Да. И, учитывая обстоятельства, ты не можешь отказаться. На этот раз… вопреки правилам, это приказ.

— Понимаю. И я не могу узнать, к чему такая спешка?

— Нет. Чем меньше тебе будет известно, тем лучше.

— А как же завершающий тест? — спросила Лима.

— Его не будет. Времени нет, — отрезал олимпиец.

Она чувствовала страх. От мысли, что ее, неподготовленную ни теоретически, ни, главное, психологически, вдруг забросят в Олимпию, все внутри Лимы переворачивалось. В какой-то миг она ощутила уже знакомую панику, и только голос Мятежницы смог предотвратить нарождающийся взрыв.

Соберись, сказала она ледяным тоном. Ты солдат, а не та сопливая испуганная девчонка-илотка, какой была.

Лисандр ждал, демонстрируя недюжинное терпение.

— Значит, отказаться я не могу?

— Нет, — покачал он головой. Сейчас его голос звучал почти мягко. — Это вопрос цены…

Лима кивнула. Несколько минут назад она сказала, что не постоит за ценой… Ее самые мрачные предчувствия оправдались.

Кто бы мог подумать, что все так обернется?

Лима увидела себя, стоящей на краю обрыва в полной темноте. Ей предстоит прыгнуть в воду, надеясь не упасть на торчащий из нее камень.

— Тогда я согласна.

Разумеется, ее ответ был уже просто формальностью, но именно его Лисандр и ждал. Словно теперь он мог сбросить со своих плеч груз моральной ответственности.

На его грубом, но правильном, даже красивом лице возникла тень улыбки.

— Но… откуда вам известно, что я не предам? Или не сломаюсь на первом же допросе? — неожиданно спросила Лима, и этот вопрос застал олимпийца врасплох. Всего секунда — и он взял себя в руки. Медленно поднявшись, Лисандр потемнел лицом и сжал губы.

— Ты будешь знать ровно столько, сколько тебе положено. У тебя не будет много контактов, скорее всего, лишь один связной.

— И все-таки, — настаивала Лима. — Разве у вас не было предателей?

Лисандр помолчал.

— Не было.

Странно, несмотря на твердость, с которой он это произнес, в его словах чувствовалась неуверенность.

— Просто я сама хочу выяснить, подхожу для такого дела или нет…

— Ты справишься, — заверил олимпиец. — Ты справлялась раньше, справишься и теперь.

— Раньше? Что вы имеете в виду.

— Подземная тюрьма… помнишь?

— Еще бы.

— Наши прогнозы оправдались. Тебя не удалось сломить.

— Что? — Резко отодвинутый стул скрежетнул ножкой по бетонному полу.

Лима сцепилась взглядом с Лисандром, дрожа от гнева.

— Твое похищение и пытки были инсценировкой, — произнес он с каменным лицом. — Ты хочешь знать? Вот тебе неприятная правда.

— Инсценировкой?..

Только не падай в обморок, пригрозила Мятежница, которую Лима почти не слышала.

— Похищение и все, что было потом, включая чудесное освобождение — спектакль.

Лима села обратно на стул, иначе действительно могла бы упасть.

— Как вы могли? Зачем?

— Как я уже и сказал, мне сразу стало ясно насчет тебя, — отчеканил Лисандр. — Мы берем таких илотов на заметку. Если они попадают к нам, тем лучше, если нет, вербуем напрямую… Поверь, система отработана. Я не буду сейчас вдаваться в подробности, как все устроено…

Лима стискивала кулаки.

— Вы пытали меня…

— Не я лично, но да, это верно. Несомненно, если бы мои люди мухлевали, ты бы поняла… Нам потребовался максимальный реализм.

Девушка посмотрела ему в глаза: взгляд олимпийца оставался безжалостным и холодным.

— Целью проверки было выяснить твои пределы, — объяснил Лисандр. — Как долго ты сможешь протянуть в невыносимых условиях… как быстро ты сломаешься и начнешь говорить… Кем ты станешь, в кого превратишься перед лицом смерти, когда надежды нет…

Каждое его слово отдавалось у нее внутри пульсацией боли. В голове бушевал вихрь из воспоминаний и ярких, кровавых образов.

С невероятной детальностью Лима переживала свои самые тяжелые моменты в подземной тюрьме.

— А та девушка… Майя…

— Наш человек.

Лима закрыла лицо руками. Она не плакала, просто по-другому не могла.

— А… освобождение?

— Спектакль.

— И Клеон?

— Клеон…

Пожалуй, это было самым тяжелым. Чувствуя себя преданной и раздавленной, Лима погрузилась в оцепенелое молчание.

Лисандр обошел комнату по кругу, ступая уверенно и твердо.

— Я провел множество таких проверок, и могу сказать, что еще ни разу не видел кого-то столь же сильного. Девушки, юноши — сильные, отважные, горящие желанием сражаться, — они ломались на второй или третий день. Был один, который продержался полторы недели, но под конец обезумел и… Неважно. Суть в том, что ты первая, кто дошел до стадии освобождения. Я и командование… признаться, мы были ошеломлены результатами.

Лима отняла ладони от лица, чувствуя удивительное спокойствие, снизошедшее на нее в тот момент. Фатальное спокойствие человека, стоящего на эшафоте. Человека, примирившегося со всем и в том числе с самим собой. В такой ситуации ему ничего не остается, кроме как собрать последние силы и умереть, не унизившись перед палачами.

Уже не было страшно. Лима давно научилась управлять страхом.

Уже не было больно. Почти. Лима поняла цену чувствам — привязанности, любви… поняла, насколько они хрупки и не вечны. Как легко разрушаются от грубого прикосновения.

Уже не было обидно. Лима, как большинство илотов, жила в постоянном предчувствии беды… привычно.

Это как на ринге. Когда ты проиграл и еле стоишь на ногах, одним ударом больше, одним меньше — какая, в сущности, разница?

Но Клеон.

Самую большую рану нанесло Лиме его предательство. Он лгал ей в глаза, просил ответа на свои чувства... А она позволила себе отдаться порыву, который уже не в силах была сдерживать.

Клеон стал ее парой, человеком, ради которого Лима жила все эти месяцы… Как же он мог говорить ей все те слова, когда они прощались? Как мог передавать привет из Олимпии, зная, что сотворил?

Лисандр молчал, внимательно наблюдая за ней.

— Знаю, о чем ты думаешь.

— Откуда тебе знать? — Лима бросила это резко, сквозь зубы.

— Мне известно, что такое предательство. Ты сердишься на Клеона, но он всего лишь выполнял мой приказ. Клеон — солдат, а солдат подчиняется командованию. Поэтому… если хочешь кого-то винить и ненавидеть, то лучше это буду я.

Лима посмотрела на него, нисколько не скрывая своих чувств.

— Это шутка?

— Нет. У тебя есть все основания сделать меня главным злодеем. Технически именно я виноват в том, что с тобой случилось. — Лисандр вздохнул. — Я отдал приказ пытать. Не Клеон. Я не ищу любви подчиненных, меня мало интересуют подобные вещи, поэтому с чистым сердцем… сделай меня исчадием зла, Лима. Не обижусь. К тому же это легко — я ведь олимпиец. — Он позволил себе острую, как бритва, улыбку. — Для меня важно лишь, насколько эффективно работает система. Каждый человек в ней должен быть полезным и функциональным настолько, насколько возможно. Ты, Клеон, Таис… неважно, о ком речь. Моя цель — уничтожить Олимпию, и если будет нужно, я пойду по трупам. Такова моя цена.

Лима покачала головой, словно не веря: она лишь на секунду заглянула в душу этого странного человека, но увидела там ад.

Олимпиец провел рукой по своим коротким волосам.

— Лима, война приближается. Когда все начнется, у нас не будет времени на эмоции. На жалость. На любовь. Оставь это за порогом, Лима. Ты отправляешься на передний край. У тебя будет задание, которое ты обязана будешь выполнить… — Долгая-долгая пауза. Лима сидела, разглядывая неровную сеть бороздок на своих ладонях. Это были совсем другие руки. Раньше она считала, что работа в оранжерее позволила им загрубеть — пока не увидела, на что способны тренировки.

— Мы поняли друг друга? — спросил Лисандр. — Ты готова?

Она не могла избавиться от образа Клеона. От воспоминаний о его лице и объятиях. О его запахе.

Прекрати нюни распускать, строго сказала Мятежница. Переверни, наконец, эту страницу. Клеон остался в прошлом. Даже если не думать о том, что он сделал, вы вряд ли когда-нибудь увидитесь.

Лима все это знала и продолжала цепляться за соломинку. Лисандр, конечно, был удобной мишенью для ненависти, но разве вина Клеона становилась меньше?

И Таис тоже знала правду о ее похищении…

Внезапно все, чем Лима жила последний год со смерти отца вдруг стало серым, ничего не значащим, совершенно не стоящим того, чтобы за него держаться.

Лима представила, что перешагивает через линию, начерченную мелом на полу. Когда она сделала это, тяжесть и напряжение исчезли сами собой.

Лисандр был виновником ее страданий — этого ничем не изменить, — но в то же время Лима благодарная ему. Стала бы она такой, как сейчас, если бы не та подземная тюрьма? Вероятнее всего, нет. В том подземелье боль и ужас сделали ее другим человеком, способным добиваться того, что раньше казалось невозможным.

И то, что никто не продержался до конца, тоже кое-что значит, верно? Это был ехидный вопрос Мятежницы. Именно во тьме и холоде эта ее сторона обрела твердость и осознала собственное предназначение.

Ну, хватит пафоса, теперь пора за работу. Вероятно, уже завтра ты окажешься в самом жутком месте на свете. Да-да, оно будет страшнее твоего каземата. Гарантирую!

Терпения Лисандру было не занимать. Наверное, если бы Лима просто сидела за столом, не шевелясь, до самой ночи, он бы не стал вмешиваться.

Видимо, для сопротивления Лима даже важнее, чем думает.

— Я готова. — Девушка встала, расправила спину и в упор посмотрела на олимпийца.

В его взгляде светилось неприкрытое восхищение.

— У нас дома такие женщины, как ты, в почете. Женщины-воины. Сильные, отважные, крепкие.

— Безжалостные?

— Если необходимо.

— Холодные?

— Не когда любят больше жизни… — Здесь голос Лисандр слегка дрогнул. Лима могла лишь гадать, какие потрясения он испытал в прошлом. Если разобраться, ей до сих пор ничего о нем неизвестно.

— Неуязвимые? — спросила она.

— Неуязвимых не бывает, — отвернувшись, ответил олимпиец. — Вопрос в том, у кого больше шансов на выживание.

— Значит, у меня они есть?

— О, поверь, они велики.

Лима вздохнула. Как же все-таки странно. Еще минуту назад она готова была рыдать и кричать от отчаяния, а теперь словно в грудь ей вместо сердца вложили бесстрастную машину.

— Так в чем суть моего задания?

Лисандр подобрался. Ему понравился такой переход. Лучше всего говорить о деле — только это и имело смысл.

— Завтра утром, ровно в семь, приходи сюда. Я проведу подробный инструктаж. Думаю, на это уйдет часа два-три. Затем отсюда тебе заберет машина.

— Куда я поеду?

— В Олимпию ты, конечно, попадешь не сразу. Возможно, придется ждать несколько дней, однако затягивать мы не будем. Время остается не так и много.

Лима удержалась от вопроса, к чем такая спешка. Видимо, происходит нечто действительно важное.

— Что ты еще хочешь знать?

— Мне стоит попрощаться со всеми?

— Да. Ты и сама все понимаешь. Но не говори никому, куда ты направляешься, — прибавил олимпиец. — Просто скажи, если кто спросит, что командование переводит тебя в другой Блок, в другой тренировочный центр. И причину перевода ты не знаешь.

— Поняла.

Лима помолчала. Хорошо, что ей дают время собраться с силами, а не выдергивают сразу. С другой стороны, расставание с людьми, которых она успела полюбить, будет мучительным.

— Теперь можешь идти. Набирайся сил. От тренировки ты освобождена.

Лима кивнула и направилась к двери. Возле нее обернулась.

— Все-таки кем я буду в Олимпии?

— Гладиатором.

Главное, сделать вид, что она нисколько не удивлена… впрочем, оказывается, так и есть. Удивления не было.

Едва коснувшись ручки двери, Лима услышала:

— А это? Не возьмешь?

Олимпиец показывал ей мини-диск с записью сообщения от Клеона. На миг она заколебалась, но все-таки ответила:

— Нет.

 

 

4

 

Первой узнала Киниска, с которой Лима попрощалась, заглянув ненадолго в тренировочный зал. Стараясь обойтись без свидетелей, она вывела девочку в коридор и выложила ей версию Лисандра.

— В другой Блок? Почему? — удивилась Киниска, все еще думая, что Лима ее разыгрывает.

— Не знаю. Видимо, это как-то связано с теми намеками.

— Насчет чего?

Свет в коридоре был довольно тусклым, и Лима стояла спиной к нему, надеясь, что сумрак скроет ее покрасневшие щеки.

— Помнишь, о чем говорила Таис? Командование может сделать мне интересное предложение.

— О! — Глаза Киниски загорелись лихорадочным огнем. — Везет же! Ты уже сейчас попадаешь в специальную программу! Без завершающего теста!

— Ну… — Лима пожала плечами. — Может быть, так и есть.

— Как я за тебя рада. — Киниска заключила ее в объятия, сильно сжав руки. — Ты вытянула счастливый билет. Я не сомневалась, что ты везучая!

— Да уж. Насчет билета ты права. — Лима обнимала ее, стараясь удержать слезы. Год назад, наверное, она бы просто разревелась, не в силах сказать ни слова. Теперь все иначе. С этим комом в горле и тяжестью в груди сладить оказалось не так и сложно.

Киниска негромко всхлипнула. Отстранилась, держа Лиму за обе руки.

— Ты пойдешь домой?

— Пожалуй. Меня освободили от занятий, чтобы… я могла попрощаться.

— Хорошо. — Жалобная улыбка, так и режущая по сердцу. — Передай маме привет.

— Обязательно.

— Ты будешь передавать сообщения, верно?

— При каждом удобном случае, — уверила ее Лима, испытывая вину из-за того, что приходится врать.

Если бы Киниска знала, что, скорее всего, они видятся в последний раз.

Гладиатор… Клеон выжил год благодаря десятилетним тренировкам. У него опыт и физическая кондиция словно у хорошо отлаженной машины. А что есть у нее? Она даже не сдала завершающий тест, который бы ясно дал понять ей самой, каков предел ее возможностей.

Лима представила себя на ринге, где драться надо будет в полную силу. Сначала, конечно, ее определят в Белую Лигу, где сражаются только женщины. Она пройдет начальный этап, начиная с отбора кандидаток, затем будет продвигаться выше и выше. Если, конечно, проявит себя… В Белой Лиге не бьются насмерть, так же, как в Черной, где гладиаторы только мужчины, но вот Красная Лига — другое дело. Там нет половых различий, и поединки заканчиваются либо смертью проигравшего, либо увечьями. Это уже на усмотрение зрителей, Верховного Правителя или Совета Эфоров: совсем как в древние времена Эпохи Хаоса. Именно в Красной Лиге выступают гоплиты, получившие особое разрешение от командования своей военной школы, и вообще любой олимпиец, желающий показать себя в смертельно опасных играх. Противником высокородного бойца могут быть как его соплеменники, так и гладиаторы-илоты. Или, в зависимости, от вида игр и сезона, группы рабов, вооруженных, но ничему не обученных. Лима видела по телевидению отрывки из записей таких сражений. Точнее, не сражений, а массовых кровавых расправ. Что могли сделать даже десять человек против одной живой машины смерти?

Суть в том, что в Красную Лигу можно попасть и минуя обычные этапы и не набирая определенный рейтинг. Если такова будет воля хозяев, любой гладиатор хоть на следующий день выйдет на смертельную арену, что, впрочем, бывает редко. Содержание и тренировка хороших бойцов обходится недешево, и просто так отправлять их на убой, лишая себя же удовольствия, олимпийцы не любят. Зато особо отличившийся гладиатор имеет все шансы выйти в чемпионы и попасть в элиту, обгоняя других. Секрет прост: убивай больше, красивее, убивай, чтобы выжить. Копи свои баллы. Каждая победа будет очередной лесенкой наверх, к смерти в лучах славы. Хотя другим и везло. Лима знала, что в истории Олимпии были гладиаторы, удостаивавшиеся чести быть освобожденными и получить статус гражданина. Они добились этого, искусно проливая кровь, убивая илотов или олимпийцев. Последнее считалось показателем вершин боевого искусства и лучшей рекомендацией перед хозяевами. За всю историю гладиаторских игр было несколько илотов, прошедших путь с самого низа до конца длинной кровавой дистанции, но Лима не могла сейчас припомнить ни одного имени. Лишь, что среди них была все-таки одна девушка. Получив свободу и статус гражданина, она стала одной из них. Трудно даже вообразить, через что ей пришлось пройти, что испытать. А есть ли шанс у Лимы? Определенно нет. Лисандр, должно быть, так шутил, говоря обратное — либо он просто обманывает себя. Она вылетит еще на отборочном этапе и, если выживет, окажется среди рабов. Ошейник, вот что Лиму при самом удачном раскладе.

Вся надежда на завтрашний инструктаж. Возможно, Лисандр пошутил или имел в виду совсем не то, о чем она подумала. Какой прок от шпиона, которого убили в первый же день? Что он может сделать полезного?

Неизвестность будоражила и пугала. Лима чувствовала все возрастающее напряжение от мысли, что, наконец, попадет в Олимпию и хотя бы краем глаза увидит ее чудеса. Ведь где-то там и Клеон, человек, которого она любила, а теперь ненавидит, слепо, не рассуждая, не ища оправданий. Если когда-нибудь ей доведется встретить илота на ринге, Лима без колебаний прикончит его.

— Что ж, — сказала Киниска, стиснув ее плечо. — До свиданья. Надеюсь, скоро увидимся.

— Нашим скажи, что… у меня не было времени прощаться. Пожелай им удачи на завершающем тест… Ну.

Девушка кивнула.

— Ну, до встречи. — Лима сделала все, чтобы Киниска не заметила тревоги и замешательства в ее глазах. Умение притворяться — одно из важнейших качеств шпиона, так почему бы не поупражняться сейчас?

Они снова обнялись, Киниска, шутливо ударила Лиму кулаком в плечо, та ответила тем же и, смеясь, подруги разошлись.

Теперь все. Лима зашагала по коридору, стараясь выглядеть как можно беззаботнее. Повернув за угол, она ненадолго остановилась и перевела дух. Как же это отвратительно — врать близким людям, пускай и ради дела, ради их же безопасности.

Заметила ли что-нибудь Киниска? Может, уловила нотки фальши в ее бодром голосе? Ее брат ушел в Олимпию, теперь то же самое делает лучшая подруга, практически сестра. Нет… определенно Киниске не нужно знать об этом сейчас.

Лима вернулась в дом Клеона, который уже привыкла воспринимать своим. Мея была там, хлопотала на кухне. Ее муж Алкман отсутствовал. Удивившись появлению Лимы, илотка засыпала ее вопросами, но, спохватившись, приказала не говорить ни слова. Следуя неписанному правилу, гостя, тем более, человека, ставшего таким близким, надо сначала накормить с дороги. Мея и слушать ничего не хотела, даже не позволила Лиме помочь с готовкой. Быстро соорудив обед, илотка усадила Лиму за стол и заставила отведать своей стряпни. Она, как всегда, была великолепной. Хоть Лима и не чувствовала голода, придя сюда, тем не менее, съела все до последней крошки. Когда еще доведется отведать домашнего?

После еды вопросы посыпались вновь. Ничего особенного Лима рассказать не могла, лишь то, о чем они договорились с олимпийцем.

— Наверное, речь о тренировочном центре в Северном секторе, — произнесла, убирая посуду, Мея. — Слышала, туда переводили наших новобранцев.

— Ага, наверное.

— И там ты будешь проходить завершающий тест?

— Придется. Хотя другая команда, другие люди.

— Не так-то просто, — заметила илотка, хмурясь, — ты не знаешь их, они тебя. Вы не сможете слаженно работать вместе на этапе выживания.

Лима пожала плечами.

— Справимся. Не с таким справлялись.

— Понятно.

Почему-то у Лимы сложилось впечатление, что Мея ей не поверила. С другой стороны, ничего удивительного. Она умна и проницательна, и куда опытнее Киниски.

Но что Лима здесь может поделать?

Она сказала, что не против бы принять ванную и поспать. Мея вызвалась помочь, но девушка уговорила ее воздержаться. Лиме хотелось побыть одной и подумать. Обо всем. О перспективах.

Спустя час, уже обтершись насухо большим полотенцем, она легла в кровать и мгновенно уснула. Сон был хорошим выходом, отличным средством отодвинуть тревожные мысли и сомнения. К тому же он давал силы, а именно они и будут в скором времени самым важным ресурсом Лимы.

Ей снился ее старый дом в Блоке 3 Восток, комнатка, где она провела детство. Иногда мелькали образы мамы и папы, далекие, призрачные.

Мея разбудила ее — иначе бы, наверное, Лима спала до следующего полудня.

— Мы собираемся на ужин, — сказала илота, погладив ее по голове. Волосы Лима уже год как носила максимально короткие, не больше сантиметра.

«Мы» — это Ашия и Алкман. Ашия являлась практически частью семьи, однако даже если считать ее, не было ощущения, что все в сборе. Без Клеона, Киниски и Ферна комната казалась пустой и тихой.

Среди этих людей Лима ощущала себя ребенком и почему-то робела точно так же. Необходимость врать заставляла ее чувствовать себя неуверенной. Ей задавали вопросы, и она отвечала, старательно придерживаясь легенды. Ашия, Алкман и Мея всерьез увлеклись этой темой и долго рассуждали о пользе или вреде постоянных ротаций в группах новобранцев, особенно на завершающем этапе. Лима почти не участвовала в беседе, ограничившись уверениями, что ей очень-очень жаль, что приходится расставаться с друзьями на неопределенный срок.

И, конечно, она ничего не сказала о мини-диске от Клеона. Зачем? Только раны бередить. К тому же Лима оставила его у Лисандра, так что похвастаться ей все равно нечем…

Впрочем, хотя она и убедила себя, что поступает правильно, внутренний голос нашептывал совсем иное. Мятежница не была довольна.

Ужин закончился. Лима сообщила о своем желании прогуляться снаружи и, выбравшись из Ксанты, поднялась на крышу цеха. В этом месте она встречалась с Клеоном, здесь состоялся их последний разговор, мучительный и сладкий.

Разговор с предателем. Он обнимал ее, а сам, наверное, прокручивал в уме воспоминания о ее муках. Интересно, Клеон видел записи со скрытых камер?

Сев на скамью, Лима ощутила волну гнева, даже ненависти, но она быстро спала.

Небо темнело, зажигались звезды. Темная громада Олимпии на западе расцветилась огоньками. Лима предпочитала не смотреть в сторону города господ, но взгляд так и тянулся туда.

Скоро все изменится. Она сможет увидеть Олимпию изнутри.

При всем том Лиму страшила подобная перспектива. Восторг и ужас боролись в ней, и их силы были равны.

В конце концов, она просто сосредоточилась на Млечном пути, яркой туманной дугой протянувшемся от горизонта до горизонта. В Блоке 3 Восток илоты не рискуют без крайней необходимости покидать свои жилища по ночам. У бродяг, хотя они и вовсе на нелегальном положении, свободы в этом отношении больше. Лима могла бы сидеть тут до рассвета, даже уснуть на скамье, и никто бы не сказал ни слова.

Примерно около двух часов она ушла с крыши цеха и направилась обратным путем домой. Шла нарочно медленно, стараясь запечатлеть в памяти как можно больше подробностей. Запомнить Ксанту такой мирной и тихой. Как сейчас, когда улочки странного подземного города бродяг сумрачны и пусты, а в домах почти не горит свет. Илоты спят. Спят однокашники Лимы в казармах тренировочного центра и что им снится, можно лишь гадать.

Лима вернулась домой, вошла через дверь, тихо проскользнула в комнату, которую делила с Киниской, и, раздевшись, легла в кровать.

Последняя мысль ее перед тем, как провалиться в сон, опять была о Клеоне.

А через час ее разбудил вой сирены.

 

 

5

 

Тело отреагировало быстрее разума, еще окутанного туманом забытья. Рефлекс вскакивать при первом же признаке опасности новобранцам привили крепко. Прежде чем Лима осознала, что происходит, ее руки и ноги уже занимались привычной работой: одеванием. Движения были отточены до автоматизма. Двадцать секунд — и Лимы готова.

Но здесь что-то не так… Сирена. Не тот сигнал, что раздавался в казармах во время неожиданных побудок, означающих, что сейчас придется бежать в ночь, хватать оружие, выполнять резкие отрывистые приказы командиров… Новобранцев готовили к внезапным атакам и заставляли отрабатывать быстрое развертывание, прививая будущим бойцам навыки перехода из одного состояния в другое.

Не сказать, что Лима была чемпионкой по части скоростных сборов и переключений в боевой режим, но кое-чем научилась.

Осознав, что она не в казарме, а дома и что сирена вовсе не та, к которой она привыкла, девушка в легкой панике выскочила из комнаты.

Мея и Алкман только что проснулись и были полуодеты.

— Тревога не учебная! — выкрикнула илотка, включая свет в гостиной. — Собирайтесь!

Алкман чертыхнулся и выбежал в коридор. Лима на миг точно приросла к месту. До нее никак не доходило.

— Нападение! Олимпийцы приближаются!

План эвакуации был разработан давно, и жители Ксанты точно знали, что им следует делать. В каждом доме хранились аварийные наборы для беженцев, включавшие все необходимое на первое время. Правила требовали, чтобы наборы лежали в пределах досягаемости: никаких проволочек, никакой потери времени. Сэкономленные секунды могли спасти много жизней.

Так что первым делом Лима бросилась в кладовку возле кухни. На деревянном стеллаже лежало шесть рюкзаков, на каждого члена семьи. Девушка схватила три, на себя, Мею и Алкман. И заколебалась на миг, не зная, что делать. Тут были наборы и для Киниски и Клеона… Их нет дома. Нет и Ферна.

Как быть? За спиной Лимы появился уже полностью одетый Алкман. Взяв рюкзаки для себя и Меи, он рванул за лямку тот, что потолще, стоявший на полу кладовки.

— Торопись, нам пора.

Сирена, звук которой приглушали стены дома, продолжала надрываться. Лима побежала следом за Алкманом. Она не очень хорошо знала, как следует вести себя вне казармы во время тревоги, поэтому положилась на илота. Зато отлично представляла, чем заняты новобранцы. Сначала их соберут в общем тренировочном зале, затем поведут через туннели к поверхности. Бегом триста метров до бронированных герметичных дверей, находящихся в лесу. Дальше — стремительный марш-бросок к временном убежищу. Главное, подальше от Олимпии и карательных отрядов, которые, несомненно, начнут прочесывать окрестности Ксанты, когда закончат внутри. Впрочем, как говорил новобранцам приходящий инструктор, тут может быть несколько вариантов. В случае, если олимпийцы блокируют все входы и выходы, придется принимать бой либо засесть в глухой обороне, закрывшись на все замки.

Что происходит сейчас? Как многочисленны силы олимпийцев? Чего они хотят и почему напали сейчас?

Лима бежала по главной улице Ксанты, следуя за Алкманом и Меей. Фонари горели ярко, и девушка видела обеспокоенных и даже испуганных илотов, покидающих свои дома. Сирена нещадно била по ушам, заставляя маленьких детей кричать и плакать, но, в целом, эвакуация проходила организованно.

Этап первый. Собрать всех жителей на центральной площади города. Почти сделано. Народ стекался к месту городских собраний, толпа становилась все больше. Лима до сих пор не видела ксантийцев вместе, и поразилась, как же их много. И это еще не все. Некоторые бродяги работали за пределами города плюс новобранцы. Сколько же всего? Лима вертела головой, не в силах понять, кого разыскивает толпе. Уже через пару минут она, Мея и Алкман оказались чуть не в центре людской массы. Сирена, наконец, отключилась, и на импровизированную сцену вышел мэр Ксанты. Его сопровождал человек в форме и с оружием, но это был не Лисандр. Лисандр! Вот кого хотела найти Лима. Она понятия не имела, что ей делать теперь и как быть с ее заданием. Еще несколько вооруженных солдат заняли позиции по периметру площади, следя за порядком.

Мэр поднес ко рту громкоговоритель.

— Внимание! Сохраняйте спокойствие! К сожалению, это не учебная тревога. Наш источник сообщил, увы, довольно поздно, что к городу уже направляются подразделения карателей. Прошу без паники. Мы много раз отрабатывали порядок эвакуации. Просто делайте то, что нужно, и мы минимизируем потери!

Толпа заволновалась. Лиму стали пихать со всех сторон. Может быть, бродяги и выучили последовательность шагов, но как заставить их не бояться? Нападение олимпийцев означает конец их мира, конец стабильности и безопасности — разве можно здесь сохранять спокойствие?

Кто-то заголосил. Его вопль подхватили другие.

— А как же дети? — услышала Лима откуда-то справа.

Мэр бы крупным мужчиной с животом, сам его вид внушал уверенность, а спокойный голос больше всего подходил для разговора с теми, кто вот-вот потеряет контроль над собой.

Он указал на стену по правую руку от себя. Два солдата уже открыли в ней проход, ведущий в туннель со сводчатым потолком.

— Все, что вам нужно сделать, это следовать к поверхности этим путем. Не мне вас учить, друзья. Прошу, не теряйте времени. Как только мы выйдем, сразу направимся к сборному пункту…

Толпа пришла в движение. Всеобщей паники не случилось, но возбуждение неслабо наэлектризовало атмосферу. Большая часть илотов вела себя спокойно, при этом находились и те, кто, по мнению Лимы, не прочь поработать локтями. Можно было заметить их злые раздраженные лица. Еще немного, и они всецело поддадутся панике.

Управляемый хаос, вот как Лима назвала бы происходящее.

Кто-то схватил ее за руку. Оказалось, Мея.

— Ты идешь с нами?

— Я… — Их толкнули. — Я…

Девушка закрутила головой, не зная, какой вариант выбрать. Будь она в обычном отпуске, то наверняка осталась бы, но ведь ее положение сейчас совсем иное. Завтра утром…

— Решай, девочка, — сказала Мея, глядя ей в глаза едва ли не со слезами.

— Я пойду искать Лисандра… Мне… нужно…

Илотка кивнула и обняла ее. Алкман, замешкавшись, присоединился к ним обеим, а потом погладил Лиму по голове.

— На случай, если… нам не увидеться больше. Мы тебя любим. Помни, мы теперь твоя семья! — сказал он.

Лима прикусила губы, чтобы не расплакаться.

— Я помню! Помню! Увидимся! Обещаю!

Она пожала руки им обоим и начала пробираться через толпу в обратном направлении. Вскоре очутилась на центральной улице Ксанты.

Ни единого человека поблизости, на бетонном полу валялись какие-то вещи и коробки. Лима перешагнула через брошенную каким-то ребенком куклу, вырезанную из куска дерева.

Все это кошмарный сон! Разве может быть такое?

Мятежница ответила Лиме саркастическим молчанием. Девушка поняла намек: хватит строить из себя наивную девочку.

Лима побежала в сторону тренировочного центра, промчалась по пустому туннелю и свернула налево, туда, где находились склады и штаб-квартира Лисандра.

Лишь попав в большое прямоугольное помещение, заставленное боксами, она встретила людей. Все посты охраны на пути сюда оказались покинутыми. Часть вооруженных илотов грузила на тележки какие-то ящики и коробки, часть уже начала вывоз груза. Лима пришлось посторониться, прижавшись к стене. Мимо нее — к одному из боковых проходов, которые при ней ни разу не открывались, прокатились две тележки.

Высокий илот наставил на нее штурмовую винтовку.

— Я к Лисандру. Мне нужно знать…

Солдат узнал ее и кивнул, делая приглашающий жест. Здесь не было никакой паники, подчиненные олимпийца работали быстро и слаженно.

Лима вбежала в комнату для инструктажа, в которой недавно разговаривала с Лисандром и где узнала чрезвычайно много интересного о своем прошлом.

Два илота почти закончили упаковывать оборудование и документы в ящики. Те, что успели закрыть, поместили на одну из тележек. Девушка увидела пустые деревянные щиты без карт и планов, и самого Лисандра, стоявшего возле ржавого железного ведра. Он был экипирован для выхода, на плече висела штурмовая винтовка, на поясе — пистолет. Из ведра торчали бумаги, видимо, слишком важные для илотов, но и слишком опасные. Чиркнув спичкой, олимпиец бросил ее в ведро. Вспыхнуло пламя, оно быстро пожирало секретные документы, распространяя удушливый едкий чад. Туда же, в огонь, олимпиец бросил мини-диск с посланием от Клеона. Девушка не посмела вымолвить ни слова.

— Лима… — Лисандр заметил ее и шагнул навстречу. — Хорошо, ты пришла. У меня уже не было времени посылать за тобой.

— Нападение? — брякнула она первое, что пришло в голову.

— Боюсь, что да, — ответил олимпиец. Солдаты уже справились с упаковкой скарба и энергично выкатывали тележки из комнаты в туннель. В помещении осталось трое солдат, они заняли позицию у выхода, готовые встретить любую опасность.

— А как же новобранцы? Где мой курс? — спросила Лима, все больше нервничая.

— Ушли. Проявили себя в непростой ситуации образцово, — ощерился олимпиец и повел ее к выходу. Лима шла как словно в трансе. Через пару мгновений она обнаружила, что идет быстрыми шагами по туннелю и начинает отставать от Лисандра с его длиннющими ногами. Олимпиец словно не замечает этого.

— Новобранцы уже на поверхности. Если каратели еще не начали штурм и если у них нет планов этого старого убежища, то все будет в порядке.

Эвакуация была отработана, да, однако всегда имелось это небольшое и важное «но». Бродяги не знали, сохранилась ли в архивах врага хоть какая-то информация об этом месте. Если да, тогда карателям ничего не стоит перекрыть сначала все выходы, а уже потом начать штурм. Шпионы в Олимпии так и не сумели выяснить, как в действительности обстоит дело — доступ в архивы Эры Хаоса получить не удалось, и теперь уже ничего не исправить. Бродягам остается следовать плану и надеяться на лучшее.

— Но штурма еще нет? — спросила Лима. Пол туннеля, тускло освещенного пыльными лампочками, стал подниматься.

— Нет, я бы знал. Мои люди на всех ключевых позициях. Они не будут вступать в бой, разве что с целью задержать врага.

— Почему же сейчас?

Вопрос Лимы был, скорее, риторическим.

— Кто знает? Возможно, кто-то нас предал. Здесь или… там, — бросил Лисандр. Ему не дали произнести следующую фразу — ожила прикрепленная к его груди рация.

Илот на «посту 7» докладывал, что видит приближающиеся боевые вертолеты Олимпии и грузовики, идущие со стороны Блока 3 Восток. Численность противника велика и пока не поддается оценке. Каратели продолжают прибывать. Солдат сообщил, что видит, как над цехами вьются разведывательные дроны.

Дальше шли помехи, голос человека разрывало яростное шипение и треск.

— Они пытаются глушить частоты… и…

— Говорите! Пост 7! — бешено рявкнул в рацию Лисандр. — Пост 7! Ответьте!

— …какое-то движение на территории… Вступаем… — Дальше определенно выстрелы. Лима воспринимала их как серию хаотичных щелчков.

— Пост 7!

— …группы… они раньше, чем… они на заводе…

— Они атакуют вас?

Сквозь выстрелы и сильный хлопок — граната? — прорвался голос другого илота. Во всяком случае, Лима решила, что это другой.

— …до подхода основных сил, — кричит солдат, — сколько они уже здесь… не знаем…

Лисандр тихо выругался.

— Чем они заняты?

— Неизв… — Сильный хлопок — тишина.

Лима ощутила, как мурашки обжигающей волной прошли по ее спине. Люди Лисандра схватились с отрядами карателей, которые, если верить донесениям, прибыли раньше основных сил.

Лисандр безуспешно пытался связаться с другими постами, но ни один уже не отвечал. Либо они все погибли, смятые превосходящими силами врага, либо дроны просто успели заглушить связь на территории завода.

Олимпиец повесил рацию обратно на грудь и посмотрел на Лиму через плечо.

— Держи. — В ее руку сунулась рукоять пистолета. Она привычно стиснула оружие, машинально вспоминая занятия на стрельбищах. — Пригодится.

— Что же теперь? — спросила Лима, надеясь, что ее голос не звучит, словно у маленькой испуганной девочки.

Сейчас самое время проявить характер, заявила Мятежница.

Кто бы стал возражать? Но Лима чувствовала, какими слабыми становятся колени.

— Контролируй страх, иначе добром это не кончится, — прошептала Лима. По счастью, в туннеле было шумно от шагов и скрипа колесиков тележки, поэтому никто не расслышал ее голоса.

— Действуем по планы, — ответил Лисандр. — Правда, кое-что придется подкорректировать…

Группа вышла в квадратное помещение, из которого был еще один выход — наверх. Лима мельком увидела бетонную лестницу и подумала, что до поверхности, вероятно, уже недалеко.

И в этот миг произошло нечто необъяснимое. Солдаты, толкавшие тележки, вдруг остановились, словно натолкнувшись на незримое препятствие. Один из них повалился на пол, рухнул, словно подкошенное дерево. За ним упал другой. Затем еще один. Лисандр моментально вскинул оружие, направляя его в сторону лестницы, но там никого не было.

Лима, у которой сработал привитый на тренировках рефлекс, отскочила к стене, присела на одно колено и тоже выставила оружие в сторону предполагаемой опасности.

Следующая секунда точно растянулась на века. Солдата лежали без движения, а Лисандр замер с винтовкой у плеча. Сама Лима от шока перестала даже дышать.

Гробовая тишина. Ни выстрелов, ни криков.

Девушка целилась из пистолета. Ее воображение уже рисовало ей силуэт карателя, сбегающего по ступеням…

Олимпиец медленно поднял голову, глядя на потолок, по которому шли трубы вентиляции с врезанными в них квадратными решетками, и захрипел:

— Газ! Они нас усыпляют…

Лисандр закрыл одной рукой рот и нос, но его тут же повело в сторону. Олимпиец потерял равновесие и стал падать.

— Беги… — Все, что он успел сказать, до момента, как потерял сознание.

Лима сделала вдох, хотя в глубине души понимала, что этого делать нельзя. Голова закружилась, мускулы стали слабеть.

Не в силах подняться на ноги, она поползла на четвереньках в обратную сторону, в туннель. В тот миг у Лимы не было каких-то планов, каких-то грандиозных идей. На грани обморока она просто пыталась спастись. Уши словно заложило ватой, но она уже слышала гул шагов за спиной. Каратели приближались.

Все как тогда, в твоей милой уютной подземной камере.

Чей это голос? Мертвой матери? Меи? Киниски? Мятежницы?

Или Клеона…

Тот наркотик, что Лиме вводили внутривенно, действовал похожим образом. Значит, у нее есть буквально две-три секунды перед окончательным провалом в ничто.

Ее нагоняли. Олимпийцы уже спустились в квадратное помещение, которое Лима оставила позади, и можно было расслышать их голоса.

Лима успела проползли еще несколько шагов, потом упала лицом вниз. С невероятным трудом ей удалось перевернуться на левый бок. Ее еще не заметили, значит, есть время прицелиться.

Она видела черные фигуры, почти не имеющие ясных очертаний, но они были достаточно близко, а значит промахнуться она не могла даже в таком состоянии.

Лима подняла пистолет и, когда каратели двинулись в ее сторону, нажала на спуск.

Сколько раз ей удалось выстрелить и сколько пуль нашли свою жертву, она не помнила. Где-то на грани между реальностью и тьмой, Лима ощутила, как большой груз упал на нее, но боли не было. Спасибо усыпляющему газу.

То, что было после, не имело для нее значения. В конце она вспомнила о плитке шоколада, которую получила, когда в последний раз получала пайки. Подарок от Олимпии в честь начала очередной охоты.

Я его так и не попробовала, мысленно рассмеялась Лима

А потом она исчезла.

 

 

[1] Илоты — жители секторов, порабощенные олимпийцами. По социальному положению немногим выше рабов.

[2] Всего секторов четыре, и ориентированы они по сторонам света относительно Олимпии. Отсюда и соответствующие названия.

[3] Эфоры — выборные советники Верховного Правителя, как правило, представители олимпийских верхов. Их пятеро и они образуют Совет Эфоров, принимающий некоторые важные решения. В частности, в их обязанности входит ежегодное объявление войны илотам и организация охоты.

[4] Гоплиты — курсанты военных школ Олимпии

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg