«В поисках крыльев»

Андрей Андреевич Шункевич В поисках крыльев

Кажется сегодня не мой день. Совсем не мой…

Я сидела на дубовом, растрескавшемся на подоконнике маленького, слухового окна, того, что под самой крышей конюшни и щурясь от полуденного солнца пространно размышляла о двуличности жизни. Бросив взгляд на перепачканное пылью и паутиной платье, вздохнула и в который раз подумала о странности моего существования. Да, пропуская обязательный урок игры на клавесине, я точно знала о сожалениях, которые сейчас медленно но верно вставали за моей спиной. И дело даже не в том, что в свои неполные пятнадцать зим я ясно видела, что любой поступок, в итоге приносит и неприятности и приятности сразу, а в том, что, ясно видела границу, когда сделанное переходило из приятного в неприятное, и наоборот. В отличие от остальных воспитанниц "усадьбы фрейлин", как пафосно именовала сиё закрытое заведение дама Марта, я была… ммм… отщепенкой. Не в смысле желаний и устремлений, поверьте, как и остальные пять дюжин бесприданниц, я очень хотела устроить и жизнь, и судьбу так, чтобы… ну минимум баронессой, в итоге. Увы, в отличие от остальных, развешивающих уши послушниц, я четко осознавала, что ни умение шить и петь, ни умение танцевать или вести пространные беседы ни о чем, в итоге не дадут нам гарантии не то что официального замужества, но даже возможности пристроиться хотя бы в среднем сословии. Не говоря уже о дворянстве…

Собственно, верхом возможностей воспитанницы усадьбы было выйти в свои 16–19 лет за 40–50 летнего мастерового из города. Стать, лет этак на десять, его бесплатной игрушкой, затем, так сказать, в процессе — конченной стервой, и в итоге — ранней вдовой, безвременно сгнобившей своего муженька во тьму и покой. И в последствии, либо прибравшей его дело к рукам, либо оказавшись вообще не удел на правах содержанки в доме детей мужа, ежели таковые были у суженного до замужества. И та история, что рассказывает воспитанницам старая подслеповатая леди Элизабет — наша учительница музыки и танцев — увы и ах не правило, а удачное исключение.

Вообще вся её история о деве Велиссии и графе Оржунском, которую так обожает наше дамское общество, именно исключение, к тому же единственное и уникальное в своем роде. Более того, 32-х летний граф просто был вынужден взять в жены одну из девиц в силу причин наследства и рода, ибо за оставшиеся 3 дня добраться до столицы нашей империи — города Лейксмица он не успевал, чисто физически. Будучи подкошенный ранением в результате нападения разбойников, он почти две десятицы провалялся в бреду и как только пришел в себя, рванул в ближайшую усадьбу "благородных" девиц и немедля женился на первой попавшейся.

А через месяц, въехав в столицу, уже 33-х летний и женатый граф, посетил королевский двор. Там он предъявил и брачное свидетельство, и жену — тем самым выполнив условия наследования, по которым до 33х летнего возраста должен был связать себя узами брака, дабы унаследовать свое графство, в противном случае отходящее вдовствующей мачехе и сестре. Показательно быстро обе, в течение недели были выдворены за пределы оного графства по прибытии новоявленного графа и исчезли в неизвестном направлении. Ибо, по словам графа, имели самое непосредственное участие в его вынужденном ранении и последующем — почти — опоздании. А сам граф после этого не поленился оставить договор неразрывного вассалитета сюзерену и доходчиво объяснить новоиспеченной графине, что в случае его смерти она не получит ни крона и лишь повторит судьбу его драгоценнейшей семейки. Вот такие, нигде не озвученные подробности поучительной истории поведал мне личный дневник скромной девы Велиссии, в посмертии графини Оржунской — матери трех сыновей, умершей, что показательно, в возрасте 61 года, задолго до кончины своего мужа, и похороненной согласно своему последнему велению на территории нашего пансиона. Который, кстати, её прижизненными стараниями получил статус привилегированного и поступил на безвременное содержание одноименного графства.

Как именно сюда попал её секретер с бумагами и в частности дневником — история, увы, умалчивает. Но счастливая графиня в весьма ярких и живых тонах поведала бумаге, о том, насколько редкий шанс она получила от Основателя. И как именно им воспользовалась, сумев стать настоящей опорой человеку, выбравшему её, как он сам рассказал ей впоследствии, из двух дюжин стоящих в ряд, дрожащих от предвкушения дев, только за задумчивый, отстраненный, направленный в потолок усталый взгляд и ожидающую, печальную полуулыбку. По словам же самой графини, подобное её состояние, в тот момент было глубоко отсутствующим, в силу почти двух дневного не высыпания на почве извечных женских, кхм… переживаний. В тот момент, основным и единственным желанием будущей графини было принятие лошадиной дозы снотворного и последующее полное выпадение из этой жизни — на сутки минимум.

— Увы, увы, мечтам тем сбыться, не суждено было тогда, и перелетной, дикой птицей, в церкви, венец, взяла она, — задумчиво продекламировала я под нос скупую рифму…

— Рика! Мерзавка, вот ты где! Немедленно спускайся, тебя леди Марта уже полчаса ищет по всему поместью! И она очень недовольна!

Да, позвольте представиться, дева Лериния, для подруг, вернее подруги — просто Рика. Опускаю задумчивый взгляд и невольно прыскаю смехом, дева Консуэлла, в моем сокращении — Кося, стоит в окне второго этажа напротив и грозит мне зажатой в руке книгой. Задумчиво посмотрев на оную, я решила что вполне могу себе позволить отдохнуть на сим не пыльном, в переносном, увы, смысле, месте, минимум до обеденного колокола. И уже после оного получить все причитающееся, за пропуск занятий, неподобающее поведение и игнорирование повеления хозяйки поместья. Полутора часовой разнос, пара дней на кухне, плюс неделя ночных, молитвенных чтений — задумчиво подсчитывала я, краем глаза наблюдая как Кося вдоволь покричав в мою сторону, потопталась и исчезла в глубинах усадьбы. Как хорошо, что старшая леди не считает нужным прерывать занятия и являться лично за провинившейся девой. Хорошо.

Поерзав, было, я устроилась подремать на теплом дереве окна, когда увидела нечто интересное. Усадьба наша стоит хоть и не в глуши, но почти в полу-лиге от королевского тракта, и все кто направляют стопы свои, а также копыта и колеса, в усадьбу, обозначают сиё намерение минимум минут за двадцать до непосредственного прибытия к нам. В принципе, минимум раз в два дня кто-нибудь к нам, да заглядывает. Будь то пара повод с графского подворья везущих продукты и прочие надобности, которых встречали с распростертыми объятьями, либо прослышавшие о нас особи пола мужеского разного возрастного ценза, коих встречали ох неласково и заворачивали так же быстро. Ибо обе наши старшие дамы, помимо всего прочего являлись магичками, дипломированными в лейцигской академии искусств тайных. В силу чего, методами убеждения они владели отменными, но применяли их как правило, к чужим — ибо к своим применять оные графиня Оржунская запретила в любой форме. Причина запрета, по версии того же дневника кстати, вполне прозаичная, слишком часто будущую графиню с её шалостями вычисляли магией тогдашние воспитательницы. За что потом частенько предавали розгам. Вот и решила графиня уравнять шансы для будущих так сказать поколений. И завещала: «Да не направит ни одна живущая в доме воспитанности силы свои тайные супротив другой живущей, вне зависимости от обстоятельств, к сему ведущих». И завет помнили и чтили. Что мной лично крайне одобрялось и поддерживалось. Да.

Между тем события понеслись вскачь, как закусившая удила кобыла. Во-первых в ворота усадьбы въехала тройка мужчин. Во-вторых, все трое в форме гвардии, были неплохо одеты и ОЧЕНЬ хорошо вооружены. Даже на мой не самый искушенный взгляд, да, оценка и оружия и одежды, всех видов и типов, также входит в программу нашего благородного… ну пусть воспитания. Как бы на всякий случай, да. А случаи, как оказалось, бывают всякие, например вот как этот. М… минимум кадеты, а то и офицеры. Я почти влюбилась.

Один прекрасней другого, на взгляд любой воспитанницы усадьбы, да и уж чего там умалчивать и на мой неискушенный взгляд тоже — они выгодно отличались от всех тех мужиков, что по разной надобности периодически навещали наш не скромный цветник. Все трое, будучи молоды, явно едва разменявшие второй десяток, как влитые сидели на Жеребцах. Именно так и ни как иначе. Лошадьми их Коней мог назвать лишь очень недалекий человек или маленький ребенок. Вороной масти, жаркие и ох какие дерзкие, они явно под стать своим всадникам считали себя минимум хозяевами жизни. Милашки. Я точно влюбилась, жаль безответно…

Это я про коней уже, если кто не понял. Три под седлами и один в поводу. Либо запасной, либо для кого то, кто отправится с ними. Вообще все лошади — моя маленькая слабость. Вернее моя единственная маленькая слабость. Я всегда готова была возиться с ними не покладая рук. И вожусь, да. Причем с молчаливого согласия дамы Марты, давно махнувшей на этот мой заскок рукой. Так как на фоне остальных моих чудачеств он откровенно мал и безобиден. Жаль, что только своих лошадей в усадьбе было всего три и те — кобылы не первой свежести. Дамы глубоко бальзаковского возраста, если кто не понял прозрачных намеков. Но даже они вызывали у меня детский восторг и постоянное желание быть с ними. Потому и стала крыша конюшни моим главным… местом в этой жизни, наверное.

Да, так вот именно лошади были моей маленькой слабостью. Не потому что я такая неприступная и совершенная, просто остальные мои слабости маленькими не назовешь. Собственно все мои со… усадебницы…? называют их не слабостями, а дуростями и странностями. Ну да не будем о вечном…

Осадив своих четверокопытных очаровашек, добры молодцы лихо спрыгнули с сёдел и начали красоваться перед стайками выбегающих на шум и гам дев. Оные завидев настолько молодые экземпляры мужеского полу, да еще в количестве отличном от одного готовы были валиться перед ними штабелями. Выбежавшие леди Марта и леди Элизабет похоже так же этой участи не избежали, и забыв о своих далеко не юных зимах, они были готовы пополнить ряды плавно оседающих дев, млеющих от одного присутствия этих красавцев. Я о мущинках уже, если кто не понял, между нами девочками говоря. В общем, сей барде… ээ… бардак, простите уж мое непорочное девичье воспитание, длился бы и длился, но один из приехавших, явно старший и явно понимающий куда все может скатиться в итоге, легко цыкнул на девиц, грозно рявкнул на товарищей и бодрым шагом прошествовав к старшим дамам в почтительном полупоклоне поинтересовался их именами и вручил леди Марте свиток. Судя по яркой белой вспышке в момент передачи — именной свиток, минимум столичной канцелярии.

Мама дорогая, что ж тут делается? Будучи достаточно сообразительной для зим своих, я решила что леди Марту в столицу вызывают, возможно ко двору даже, все таки именной свиток это минимум знание души именуемого, а в нашем случае именуемой и порядка 15 золотых за процедуру собственно запечатки, что составляет годовой бюджет поместья дев благородных и непорочных. И явно не была готова к тому, что леди Марта вдруг застыв, отрицательно покачала головой, решительно сунула свиток обратно в руки подавшего и властным жестом показала растерявшемуся подателю сего послания на ворота. Затем она чинно развернулась и степенно пошла в корпус усадьбы, прикрикнув на девиц, которые мигом угомонившись, в растерянности, потянулись за нею следом, вовнутрь здания. А леди Элизабет, словно став выше ростом, встала ровно между дверью и посланником и замерла, скрестив на груди руки. И далеко не миром повеяло от этой сухонькой и…. слабой?.. фигуры.

Сия ошеломительная картина настолько ошарашила разомлевшую меня, что я начала медленно выпадать со своего насеста прямо на красную, нагретую весенним солнцем черепицу. Запоздалая попытка рукохватства оказалась неудачной и я с воплями и грохотом покатилась по накату крыши вниз, прямо к коновязи. К счастью падение мое закончилось достаточно быстро и в охапке сена сложенного под крышей, однако, к несчастью моему выступающего из-под крыши оного сена для мягкой посадки было маловато и дух из меня выбило если и не полностью, то более чем наполовину — это уж точно. Как в тумане я увидела склонившиеся надо мной три…э… четыре, пять, шесть, точно шесть морд.

Так, проведем ревизию тела. Руки, ноги есть и даже слушаются, правда, отчасти. Голова наличествует, а вот на счет слушается это для неё сейчас явно лишнее, скорее пока наоборот. Спина болит, но умеренно, а вот пониже оной чувствуется… вернее ничего там не чувствуется. А должно бы чувствоваться, ибо кувыркаясь и м… громко выражаясь неподобающим приличной деве словом, я сильней всего приложилась о землю именно, пардон задницей. И похоже оная, крайне ценимая мной и получающая всегда первой за все мои выкрутасы, сейчас решала, покинуть ли меня навсегда или сначала передать своей шебутной хозяйке всю глубину произошедшего и весь букет ощущений от полета и приземления. Так о чем это я? Ах да, о птичках, верней о мордах, верней об их обладателях.

Так и что мы имеем? Две морды человеческих, ошарашенных, мужских. В наличии. четыре морды лошадиных, не менее ошарашенных, конских. В присутствии. Две первых медленно и опаской отодвинулись от охающей и страдающей, несчастной меня, сейчас напоминающей… ну видимо чучело. Такое средней степени потрепанности. Повезло типа. Блин. Явно помощи от них сейчас не дождешься. Так, а что у нас с остальным квартетом? Хм, а вот это уже интересней, негромко ржанув один из коней наклонил свою голову пониже и начал эдак вдумчиво меня обнюхивать. Хм. А чего это человеки мужского полу так напряглись и застыли то? Словно испугались чего. Я вроде не заразная. Ладно, это лирика все, а теперь к реальности, вставать надо мне. Или хотя бы попытаться совершить сие деяние. Так как отбитая попа явно и откровенно намекает о скором своем отбытии во тьму и забвение от нерадивой хозяйки, особенно если я не прекращу на ней сидеть.

Между тем голов конских меня обнюхивающих стало четверо, и все они тихонько, словно переговариваясь? Ржали? Как то уж очень изменились звуки эти, и слишком уж много в них смысла мне виделось. Однако надо вставать. А морды вы всё таки зря наклонили, так низко ко мне, ну вас и по эксплуатируем. Поднимаю руки, мягко взявшись за конскую голову тяну её к себе, дабы получить доступ к шее к которой эта самая морда прикреплена так сказать от рождения. Обалдевший от такой наглости конь, с опаской косит на меня взгляд, но меня это не останавливает. Мне только встать бы, с этими словами, я мягко, но настойчиво начала подтягивать себя, как гусеница, по шелковистой конской шее.

Ошалевший «фырк» от четырех коней мужеского полу тонко намекнул мне о не совсем верном подходе, вернее о полностью, по их мнению, неправильном. Собственно будь я в здравом уме и твердой памяти, то никогда бы не подошла к незнакомой лошади без угощения и увещевания, предварительно присмотревшись к ней минимум, и уж точно не стала бы хвататься за её голову и тянуть потом куда-то. Но сейчас, будучи совсем не в здравом уме и не твердой памяти, я просто хотела небольшой помощи, не столь уж важно, чьей именно.

Все четверо, копытных естественно, постарались мягко, но быстро ретироваться от явно не нормальной меня подальше. Во так сказать избежание. Собственно у троих это вполне получилось, а вот четвертый, за голову которого я ухватилась в тщетной попытке занять вертикальное положение, просто протащил наполовину повисшую под его шеей мою тушку пару шагов по всем кочкам и ямам подворья. На что мои спина и пятая точка отозвались мгновенно и крайне нецензурно. Острая боль пронзила от поясницы и ниже, и я вскрикнув выпустила голову этой копытной сволочи. При этом вполне закономерно потеряв равновесие и приложившись в этот раз об землю затылком, видимо для разнообразия. Новая боль выбила из меня остатки желания встать и я подтянув ноги перевалилась на бок и банально заплакала.

Помните, в начале, мне казалось, что сегодня не мой день? Оказалось — не казалось… Кляня последними словами весь жестокий мир вообще и одного гадкого конягу, чтоб на тебе пахали всю жизнь, в особенности, я хотела только одного, оказаться где-нибудь в другом месте, желательно мягком и теплом, в котором нет тупых коней, идиотов мужчин и опостылевшей усадьбы. У этого места даже название есть — сенник. Прошу прощения, но иногда на меня накатывает. Сильно. Начинаю жалеть себя, и потом себя же за это истязаю. Одно то, что мои слезы сейчас увидит кто-то чужой, привело меня в тихое бешенство. Слезы высохли как по мановению мага. Еще всхлипывая, я с трудом перевернулась и встала на четвереньки.

Итак, программа минимум — добраться до сенника в конюшне. В идеале — суметь залезть в него и не отсвечивать пару часов. Лучше сутки. Забыть о том, что произошло. Временно забыть. Если какая-нибудь бл… кхм… благородная дева или дама тронут меня до момента успокоения и отдохновения — прибью. Или покалечу, в зависимости от состояния, но потом прибью точно. Как ни странно подобные мысли хоть и не затмили боль, но приструнили разные по своей избитости части тела и позволили собраться. Подняв голову, я сделала первый, трудный шаг в сторону сенника, рукой, потом ногой — второй, да-да если кто-то забыл, то сейчас я временно четверонога или скорее четверолапа. Ну, как то так. А третий шаг ознаменовался для меня резким потемнением в глазах.

Таак. Это ещё что за новости. Сообщаю, с глазами оказалось все в порядке, а вот одна широко известная в узких кругах скотина, поместила свою наглую конскую морду вровень со мной и что характерно прямо — на моем пути. И тихо ржанула. Все, сейчас здесь будет заготовлен стратегический запас конины на зиму.

— Уйди сшшшволочь! На колбасу пущщщуу окаянный! — сорвавшись на шипение я попробовала было шагнуть четвертый шаг и уперлась в эту… колбасу недобитую. Руки, мелко задрожав, предательски подогнулись и я начала падать вперед. Последней мыслью стало — ну хоть не высоко падать… Глаза сами закрылись в ожидании "теплой" встречи с землей, но тут же я уткнулась во что то мягкое и пушистое. Не поняла. Судя по ощущениям — перья. Судя по запаху — лошадь. Ага, и судя по всему — ушла, оставив меня, моя крыша.

Открываю глаза. Вокруг — сплошным покровом, огромные, в локоть длиной, черные, с синим отливом — перья, на которых я собственно наполовину лежу. Или стою. Вернее стою то я на коленках, а верхняя моя часть мирно лежит на крыле. Пегаса. Который сочувственно и виновато смотрит на меня поверх своего, так удачно подсунутого под мою помирающую тушку крыла.

Мама блин, роди обратно, я назад и аккуратно… Приплыли. Вернее прилетели. Это ж не кони, это круче, это Пегасы. И это явно не гвардейцы и не кадеты. Это элита — королевские стражи. Никто другой на Пегасах не передвигается. Ни по земле, ни по небу. Тем более что сами Пегасы разумом людям не уступают минимум. А магически они, примерно, равны магистру воздушной магии. Я попала. Нет — Я ПОПАЛА. Верней МЫ ПОПАЛИ. Стражи выполняют только поручения королевской крови. А непосредственно на Пегасах — лишь поручения особой срочности и важности, читай сугубо Императорские… А я мало того, что свалилась практически им на голову, так еще и умудрилась оскорбить одного из них в наглую залапав. То немногое же, что известно о этих удивительных созданиях, четко говорит о их гордости и независимости. Они даже не служат — они оказывают услуги Королевскому Роду. В силу давней, обоюдной клятвы. Причем смысл клятвы известен только самому Императору и Пегасам. Ни наследник, ни остальные члены королевского двора в неё не посвящены. А я… А я…

Поняв что вот вот заплачу, аж второй раз за день, не нашла ничего лучше чем уткнуться в эти чудесные перья в попытке зарыться поглубже. Мама дорогая, что ж я делаю!? А соленые капли все лились и лились, нескончаемым потоком. Где то, в дальнем уголке сознания мелькнула глупая мысль, что теперь ЕМУ придется оттирать крыло от всей этой соленой сырости, так некстати разведенной одной глупой, маленькой девчонкой… Ему бы искупаться…

— Полетишь со мной искупаться? На целебные озера? — чужая, тихая мысль заполнила мое сознание и замерла, давая осознать себя. Замерла и я. Пара ударов сердца…

— Полетим?…

Вы когда-нибудь пробовали мысленно кивнуть? Вот и не пробуйте. Безнадежно. Наверное.

— Забирайся выше. Не бойся. Ничего Не Бойся.

— Меня накажут. И у вас будут неприятности… Прозвучало малодушно, но не предупредить о возможных последствиях поступка, достойного лишь моей буйной фантазии, я не могла. А в ответ — тихий смех в голове. Чужой смех. А еще, все это время, я упорно ползла вверх, по самому роскошному ковру в своей жизни. Ни боли, ни сожаления. Лишь предвкушение.

— Ты забавная. Ложись между крыльев. Там тепло и у тебя ничего не будет болеть. Расслабься, трясти не будет, и да…. мы уже летим.

Мне было, может быть, впервые в жизни, хорошо настолько, хотелось замереть и остаться ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС навечно.

Я сидела на горячем, гранитном валуне, над обрывистым берегом лесного озера, и сушила свою и чужую гривы, задумчиво перебирая их руками. Рядом со мной, изредка пофыркивая, расположился красавец Пегас цвета ночи. Задумчиво, как и я смотрящий сейчас вдаль над озером.