«Все как у людей (сборник)»

Все как у людей (сборник) (fb2) - Все как у людей (сборник) 673K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алиса Орлова-Вязовская

Все как у людей Алиса Орлова-Вязовская

© Алиса Орлова-Вязовская, 2015

© Виталий Цветков, дизайн обложки, 2015

© Виталий Цветков, фотографии, 2015

Корректор Лада Баумгартен

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Простая история про Марусю

Часть первая

В коридоре что-то грохнуло, послышался приглушенный мужской голос. Потом старенькая бабушка заплакала. Маруся вылезла из кровати и на цыпочках подошла к двери послушать. Хотя и так понятно, раз бабушка плачет, значит, кто-то из соседей привел Марусину маму. Если выйти из комнаты, старенькая бабушка заругает.

Хорошая девочка должна спать в это время, а не на маму любоваться. Бабушка поплачет и уйдет к себе. Тогда можно и выйти, все равно в туалет захотелось. Конечно, на ночь Марусе ставили горшок, но тогда его утром выливать надо. Лучше по-взрослому, в туалет.

Мама лежала в коридоре. Бабушка, видно, не смогла ее в комнату тащить, а может, и не хотела. Маруся присела на корточки и стала маму разглядывать. Юбка и короткие сапожки в грязи, колготина на коленке порвалась, от дырки вниз бежали дорожки. На куртке оторвана пуговица. Маминого лица не видно, уткнулась в согнутую руку. Волосы у нее желтые, а пробор темный. Маруся хотела маму потрогать по волосам, не решилась, проснется еще. Может спросонья дочку не узнать. Громко закричит: «Че надо?» Или пойдет, шатаясь в кухню, бутылку искать. Так уже сто раз было. Пусть уж лучше проспится.

Пятилетняя Маруся прижала ладошку к щеке, (так старенькая бабушка делала), вздохнула: «Ох, ты, горюшко наше, когда ж это кончится?

Босые ноги замерзли, Маруся вспомнила, что вроде в туалет собиралась. Темно, выключатель не достать. Придется на горшок идти, а что делать?

Так маму приводили несколько раз в месяц. Иногда она исчезала надолго. Когда мамы не было, лучше. Маруся жила себе со старенькой бабушкой Верой. Когда-то у Маруси была другая, молодая бабушка, Надя. Она тоже пила водку, как мама. Только она уже померла от печени. Так во дворе говорили. Мол, Надька-шалава, от печени померла. И Марусина мама, Зинка-шалава, тоже от чего-нибудь помрет скоро. И бедная баба Вера останется с ребенком. А бабке «сто лет в обед», значит, Маруся останется одна и тоже будет шалава.

Только тетя Катя Скорикова говорила, что Маруся вырастет порядочной, с детства на пьянь насмотрелась, капли в рот не возьмет. Раз тетя Катя сказала, значит, правда. Соседи ее слушают и побаиваются. Тетя Катя Скорикова все споры решает. Кто шумит, кто мусорит, кто в подъезде набезобразничал. Во дворе ее зовут командирша. А дядю Веню Скорикова никто не боится. В хорошую погоду он сидит на скамейке у подъезда с бабусями. Читает вслух газеты. Прочтет и объясняет что к чему. Бабуси говорят, дядя Веня умный, большим начальником был, все знает. Только здоровья нету, сердцем хворый. Ходит еле-еле, и рот на сторону свернуло. Маруся всегда здоровается с дядей Веней и бабусями. Старенькая бабушка велела. Пусть знают, что она вежливая, хорошая девочка. Марусе очень хочется быть хорошей, чтобы хвалили. А то все только жалеют.

В саду тоже жалеют. На каждом празднике Маруся изображает зайца. Этот костюм еще от другой группы остался. Все знают, что ей костюм никто не сошьет и не купит. А так, что добру пропадать? Вот и получается, на Новый год она зайчик, на Восьмое марта – зайчик, на праздник книжки – зайчик. И стихи ей разучивать не дают, кто с ней дома зубрить будет? Старенькой бабушке и так забот хватает, не Зинка же – пьянь подзаборная. Вот Маруся и была все время бессловесным зайчиком. К концу года она возненавидела свалявшийся плюшевый костюм, а заодно и всех на свете зайцев. Вот пусть в сказках лисы и волки съедят их вовсе!

Когда Марусе настало время в первый класс идти, явились в дом незнакомые тети. Стали спрашивать как Марусе живется. И тут, как на грех, мама пришла, денег у старенькой бабушки просить. Тети стали спрашивать про Марусю, а мама забыла, какого числа дочка родилась. За это рассердилась на тетенек и кричать начала. Бабушка Марусю быстро увела в комнату и строго настрого запретила нос высовывать. Слышно было, что мама ругалась с тетями сильно. Потом разбилось что-то. Потом в дверь звонили. Оказывается, тетя Катя Скорикова милиционеров вызвала, потому что мама с тетеньками подралась. Маруся в окно видела, как милиционеры ее в машину тащили, мама пыталась вырваться, плакала и ругалась. Во дворе соседи собрались посмотреть.

Старенькая бабушка Марусю от окна оттаскивала, пыталась рукой закрыть ей глаза и тоже плакала. И Маруся плакала от страха, от жалости и еще от чего-то непонятного, но очень тоскливого и стыдного.

Часть вторая

В школу Маруся пошла в интернате. Маму лишили родительских прав. Хорошо хоть, Катя Скорикова помогла! Марусю не навсегда в интернат отдали. На выходные и каникулы можно домой уходить. А совсем дома жить нельзя. Бабушка очень старая, ей опеку не разрешают. И тете Кате не разрешают. Вы, говорят, не родственница, и муж ваш инвалид. Можно только на свободное от учебы время девочку забирать.

В интернате Маруся живет в комнате с другими девочками. У некоторых даже старенькой бабушки нет. Они и на каникулы не уходят, некуда. Так что Маруся получилась везучка. Мама в интернат не приходит. Бабушка говорит, что она в больнице. Может, придет, когда поправится.

Во дворе Маруся узнала, что мама не придет, потому что она вообще теперь не ходячая. Мишенька рассказал. К его маме тетя Катя Скорикова приходила, и Мишенька все слышал. Марусина мама вроде сильно простыла, и ей какие-то лекарства выписали и сказали строго настрого – с водкой нельзя. А мама не послушалась и пила эти лекарства вместе с водкой. И у нее сделался паралик, или паралич, – Мишенька забыл как правильно. Она теперь может только лежать. Даже в туалет не может ходить! В постель писает! И кушает только жидкое, жевать не может совсем. Ее надо с ложечки кормить. Хотели ее из больницы домой отвезти, чтобы дома писалась. А тетя Катя Скорикова как заорет на них, что они безмозглые! Дома только старый да малый, кто за больной ходить будет? Да ее и на кровати-то некому повернуть. Словом, тетя Катя добилась, что маму в больнице оставили.

Маруся не знала, верить ли Мишеньке. Может, он не понял или напутал чего, или присочинил. А у бабушки не спросишь. У нее один ответ: Мама заболела, выздоровеет – придет.

Мама не выздоровела и не пришла. На похороны Марусю не взяли. Осталась дома с дядей Веней Скориковым. Тетя Катя и бабушка уехали хоронить. На поминки Марусю тоже не оставили, отвели к Мишеньке. Ему всегда разрешали с Марусей играть. Оба тихие, не набедокурят. Мишеньке с мальчиками дружить не разрешали – хулиганье. Обидят ребенка или научат плохому. А он мальчик послушный, воспитанный, пусть лучше с девочками играет.

Маруся с Мишенькой почти и не играли, разговаривали. Маруся про интернат рассказывала, Мишенька – про свою школу. Оба первоклашки. Выслушивали друг друга внимательно. Вместе возмущались или радовались в зависимости от ситуации.

Мишенька жаловался, что родители ничего не разрешают, потому что он у них поздно родился. Вот и любят его слишком.

В друзьях одни девчонки. Велосипед нельзя – вдруг расшибется. И в мяч нельзя – попадет по голове и станешь дурачок или заика. Маруся сочувствовала, тяжело ему. Да и ей-то не лучше, папы совсем нет, теперь и мама умерла. Осталась только старенькая бабушка. Сиди вот, в интернате, из своего только кровать да тумбочка. После школы сразу уроки делать. Телевизор посмотреть – и то перед сном, и не кино, а «Спокойной ночи».

Тут Мишенька начинал сочувствовать. Действительно, тоскливо. Да еще в интернате все зовут Марусю – Машей. А ей это имя совсем не нравится. Обзывают обидно: Машка-промокашка, Машка-какашка. Да еще мультик показали про козу. Теперь мальчишки дразнятся: Машка-коза, беееееее. Никто не хочет Марусей звать.

Так и тянулись серые интернатские дни от каникул до каникул.

У Маруси и подруг-то толком не было. Дружила по-прежнему с Мишенькой. Иногда в кино ходили, записи слушали. Мишенька все модные группы знал, где-то доставал кассеты переписать. У Маруси магнитофона не было. А вообще, какой ей магнитофон? Дом-то на ней теперь. Старенькая бабушка еле ходит и видит плохо. Когда Маруся на учебе, за бабушкой приглядывают тетя Катя Скорикова и Мишенькина мама, тетя Оля.

Дядя Веня Скориков зимой умер. Чуть-чуть до Нового года не дожил. Многие соседи сплетничали, что, мол, лучше бы тетя Катя за мужем ухаживала, а не общественной работой занималась. Вот и докомандовалась, активистка. Да она его вообще за человека не считала.

Наверное, так говорили, потому что тетя Катя не плакала на похоронах, а была такая же, как всегда, деловая и энергичная. Только Маруся знала, что горе тети Кати Скориковой – искреннее, тяжелое и большое. Когда все с поминок ушли, Маруся посуду на кухне мыла и услышала, как тетя Катя плачет. Она тихонько заглянула в комнату. Тетя Катя плакала так безысходно и горько, что и у Маруси губы задрожали, и стало невыносимо жаль и дядю Веню, и его жену. Тетя Катя плакала в комнате, а Маруся – у двери, так и не решилась подойти и сесть рядом.

Маруся вспомнила про маму, она ведь совсем молоденькая умерла. Но тогда никто особо и не рыдал. Старенькая бабушка немного поплакала, а Маруся вообще мертвой маму не видела. Она дома редко бывала и на дочку никогда не обращала внимания. А теперь, Маруся плакала за все: за дядю Веню, за маму, от жалости к тете Кате, от жалости к старой бабушке и, конечно, от жалости к себе.

Часть третья

После школы Маруся поступила в швейное ПТУ. Выбор был не большой – или швея, или штукатур-маляр. Конечно, лучше бы сразу на работу устроиться, деньги нужны, но так не разрешалось. Сначала отучись за десятилетку и специальность приобрети. Маруся решила, что от шитья пользы больше. Можно заказы брать на дому, за деньги. А штукатуром – загонят на стройку, холодища, грязь. Никакого уюта. Очень Марусе хотелось уюта. И тетя Катя одобрила, швея всегда заработок найдет. А на стройке Маруся, того гляди, начнет выпивать, наследственность-то у нее не ахти. И покатится по кривой дорожке, как мама.

Мишенька тоже в десятый класс не пошел. В медучилище поступил. Его мама надеялась, что Мишенька потом институт закончит и будет врачом.

В ПТУ одни девчонки, и у Мишеньки на курсе одни девчонки. Сначала обижались, что Мишенька на праздничные вечера приходит с Марусей. Но он говорил, что это его сестра. Девчонки верили и рассказывали Марусе кому из них Мишенька нравится.

Старенькая бабушка ходила по квартире, как тень, Марусе казалось, что у нее и веса-то никакого нет. В чем душа держится?.. Но бабушка Вера словно ждала, когда правнучка ПТУ закончит, тогда и помирать будет не страшно.

На Выпускной Маруся идти не хотела, платья нарядного нет. Да и денег свободных тоже. В долг брать страшно, вдруг отдать не сможет. Но Мишенька произнес магическое слово «комиссионка».

Настоял в центр ехать, там иностранных вещей больше. Нашли платье, серебристое, тонкого трикотажа и по деньгам подходящее. Да вот беда, велико даже на пухленькую Марусю. Еще три магазина обошли. У Маруси уже ноги подкашивались. Ну нету подходящего. Или не красиво, или цена пугает. Мишенька даже рассердился:

– Портниха, блин, называется! Велико – не мало, ушьешь.

Хорошо хоть заветное платье никто не успел купить. Висит, Марусю дожидается. Тетя Катя одобрила – красота! Хорошо, что с Мишенькой поехала, он в моде разбирается. Платье импортное, за версту видно. Какая-нибудь иностранка сдала. Вот тут защипы надо сделать и поясом подвязать. У тети Кати как раз подходящий поясок есть. Получится с напуском, как в журнале.

Ушивать пришлось на руках, машинка могла испортить нежную ткань. Маруся до трех ночи с платьем провозилась. Туфли тетя Катя дала свои – лакированные лодочки. Маруся отнекивалась. Ноги, хоть и маленького размера, но широкие. Растянет туфли, как их потом носить?

– Бери насовсем. Будет тебе подарок на Выпускной.

Вот какая тетя Катя добрая. Зря про нее сплетничают. Старенькая бабушка сдержала слово. Дождалась, пока Маруся закончит учиться и устроится на работу. Умерла бабушка тихо, во сне. Долг свой исполнила, поставила правнучку на ноги. Заслужила, наконец, покой.

Первые несколько дней у Маруси ночевала тетя Катя. Было от чего-то очень страшно. Деньги на похороны собрали соседи. Тетя Катя обошла все квартиры в подъезде. Гусятниковы не хотели больше рубля давать, а тетя Катя как начала кричать на всю лестничную клетку, мол, совести у людей нет!

Девчонка – круглая сирота, у них на глазах выросла, и бабка заслужила нормальных похорон. А они жлобятся трешку дать!

Гусятников отступил и трешку отдал, а жена его прошипела, что толку деньги у порядочных людей вымогать, когда и так ясно, что Маруся будет такая же пьянь, как ее мать!

– Что! – закричала тетя Катя. – Будет ли Маруся пьянь, вилами по воде писано, а вот ее муж, гражданин Гусятников, третьего дня в вытрезвитель попал. Она знает из первых рук, от участкового.

Гусятниковы пожалели, что сразу деньги не отдали. Остальные соседи даже не рискнули с тетей Катей спорить. Так что занимать не пришлось, на похороны хватило и осталось немного на первое время, до зарплаты дожить. Еще в собесе немного денег тоже дали на похороны.

Проблема денег вечно отравляла Марусе жизнь. Хотелось привести в порядок запущенную квартиру, хоть бы обои новые поклеить. Хотелось кроссовки – беленькие такие, с красивой надписью adidas, джинсовую куртку и юбку. Футболку с иностранной надписью. Колготки ажурные с люрексом, туфли с каблуком «свиное ухо». Плащ-трапецию и мягкий вязаный жакет с воротником шалькой и большими манжетами.

От мамы никакой нормальной одежды не осталось, перешить не из чего. Хорошо хоть, Мишенька на Восьмое марта подарил футболку с Аллой Пугачевой.

Зарплата у Маруси была ученическая, а заказы брать она еще побаивалась. Шьет пока не ахти, вдруг чужую ткань испортит. Опять тетя Катя Скорикова выручила. Дала Марусе поручение – занавески для кухни сшить, «кошкин дом» называются. Маруся старалась, каждый шовчик разглаживала. Тетя Катя похвалила и стала всем жильцам рассказывать, что Маруся занавески шьет лучше, чем фабричные. Некоторые жильцы пришли с заказами. Тоже хотели «кошкин дом» на кухню. Модно, а в магазине не купишь.

Мишенька в институт не поступил. Забрали в армию. Тетя Оля и дядя Миша ходили в военкомат. Тетя Оля плакала, Мишенькин папа носил справки, что у него сердце слабое и артрит. Но ничего не помогло. Мишеньку отправили служить на север. Тетя Катя утешала его родителей – пусть, мол, перекрестятся, что парнишку не в Афган отправили. Тетя Оля слова «Афган» испугалась до обморока и стала радоваться, что сына отправили на далекий север.

Мишенька писал Марусе, что, вопреки всем ожиданиям, ничего особо страшного не произошло. Побили его только один раз и то в самом начале. И не сильно, а так – для порядка. Потом его отправили работать в медчасть, и он теперь кум королю. Все медсестры его опекают, а вечером они по-тихому пьют спирт.

Маруся отвечала, что навещает тетю Олю и дядю Мишу. Берет заказы и даже купила себе, наконец-то, джинсовую юбку и колготки с люрексом. Волосы Маруся осветлила и стала очень похожа на свою мать. Даже тетя Катя ругалась. В ателье дела так себе. Работа сдельная, старшие мастерицы ничего приличного делать не дают. Только гоняют: пойди-принеси. Маруся с удовольствием бы уволилась, но нельзя. Три года должна отработать. Обои новые так и не поклеила. И вообще ничего интересного.

Часть четвертая

С возвращением Мишеньки Маруся ожила. Мишенька соскучился по свободной жизни. Стали ездить на дискотеку в ДК «Горбунова». Маруся надевала джинсовую юбку, тонкие колготки, белые носки и кроссовки, чтобы по-модному. На веки клеила кусочки блестящей фольги от «елочного дождика». Видела у одной девочки такие «стрелки». Мишенька сделал прическу, как у западных музыкантов, пряди во все стороны, обесцвечены гидроперитом и зафиксированы сладкой водой, чтобы не опадали.

Джинсы Маруся с Мишенькой сварили в хлорке. Вонь – страшная, зато вышла самая, что ни на есть, настоящая «варенка». Так что на столичной дискотеке смотрелись на уровне. Правда, от жары Марусины блестящие стрелки сползали на щеки, но не страшно, можно сбегать в туалет и заново приклеить.

Большим успехом у молодых людей Маруся не пользовалась. Вроде и не страшненькая, а так – ничего. Правда, стройной худышкой не назовешь. Ноги толстоваты, щеки круглые, даже пальцы на руках пухлые, как у малышей. Может, поэтому?

Иногда на дискотеке приглашали на медленный танец, но чаще всего – подвыпившие ребята. Еще во время танца начинали тискать и предлагали с дискотеки уйти в укромное место. Трезвые ухажеры, выяснив, что провожать Марусю придется аж в поселок Андреевка, возле Зеленограда, сразу теряли к ней интерес. Вот еще нужно! Московских девчонок полно.

А так хотелось, чтобы ухаживали. Чтобы на работе крикнули: «Воронцова, тебя к телефону, парень какой-то». И целоваться хотелось. И слушать про любовь всякие слова. Чтобы засыпая, их вспомнить, и «мурашки» побежали бы от счастья. Но нет такого, что поделаешь? Не соглашаться же идти с первым встречным. Чтобы не тыкали, мол, они с матерью – «одного поля ягоды».

Мишенька устроился работать в госпиталь лаборантом. Опять вокруг одни тетки и девушки. И все Мишеньку обожают. Как его не любить? Всегда выслушает и посочувствует, совет даст дельный. А уж что касается модной одежды и прически, так и разговору никакого. Раз Мишенька сказал, что модно джинсы-пирамиды и кроссовки шнуровать не «крестиком», так оно и есть. Спорить может только дурак отсталый, в моде не понимающий.

В госпиталь привезли много ребят-афганцев. Там аппаратура самая современная, и даже иностранный врач приезжал лекцию читать. Мишенька рассказывает о раненых. Тетя Оля вытирает слезы, жалко ребятишек! Вдруг ее сын попал бы в это пекло…

Тетя Катя Скорикова хмурится. Нет, объясните ей – кому это нужно наших мальчишек под чужие пули гнать? Дядя Миша испуганно шепчет:

– Катя, тише, тише. Политика – не нашего ума дело.

Марусе тоже жалко покалеченных, совсем молоденьких солдат. Мишенька так хорошо о них рассказывает. Выходит, приличные ребята на войне пострадали, а Марусе достаются здоровые, но наглые и пьющие. Несправедливо!

Хочется на ребят из госпиталя взглянуть, но боязно чего-то. Вдруг расплачется, как тетя Оля, от жалости.

Но Мишенька сам позвал. Он со всеми в дружбе. А завтра у одного парня день рождения. Он пойдет, хотя и не его смена, и сказал, что не один, а с сестрой. Так что Маруся просто обязана идти. Человек и так в госпитале, а ей жалко праздник поддержать?

Тетя Оля напекла пирогов. Купили вина, торт, отправились поздравлять.

Маруся сидела на скамейке в госпитальном дворике. Мишенька ушел именинника звать. От чего-то стало страшно и стыдно. Маруся поправляла пакет с пирожками, зачем-то кассету в магнитофоне поменяла. Потом достала маленькое зеркало. Вот красота! Солнце печет, щеки стали красные и капельки пота на носу. Да еще кудряшки, старательно накрученные щипцами, развились. А она-то все утро каждую прядку на горячие щипцы наматывала! Даже ухо обожгла! И все прахом! Может, убежать по-тихому? А то скажут, вот, мол, у Мишеньки сестра-кулема!

Поздно! На дорожке уже показались несколько человек. Мишенька вез по дорожке инвалидное кресло. Еще двое ребят шли рядом. Смеются, разговаривают о чем-то. Маруся хотела встать, поздороваться, но подняться не смогла. Рот приоткрыла, как дурочка, и уставилась во все глаза на сидящего в кресле. Такого красивого парня она видела только в иностранном кино. Неужели такие в жизни бывают?

Счастье, что Мишенька стал быстро и по-деловому раскладывать на скамейке угощение. И один из ребят, Роберт, оказался прямо «птица-говорун». Марусе оставалось только на вопросы отвечать да помогать Мишеньке. Смутилась только когда знакомились, сказала, что зовут Маша, а потом поправилась – Маруся. Ребята засмеялись, но не обидно, по-доброму, так и стали к ней обращаться – Маша-Маруся.

Хорошо, что она, вроде как Мишеньке сестра. Так меньше стеснительно. Да и вообще. Роберт анекдоты рассказывал, Денис с Мишенькой хохотали, жаловались, что у них уже все мышцы болят от смеха. Костя только улыбался. Марусе стало легко, голова кружилась немного от выпитого за здоровье именинника вина.

Проходящий по дорожке пожилой доктор погрозил пальцем.

– Только сок, Виктор Федорович! – крикнул Роберт

– Ну да, знаю я вас! Одна надежда на общество такой милой барышни.

Ребята опять засмеялись, а Костя посмотрел на Марусю, как-то по-особенному. А может, ей показалось?

Часть пятая

Уснуть Маруся не могла долго. Про Костю думала. Какой он? Ну, внешне и говорить нечего, красивый, а вот по характеру? Знакомые девочки всегда считали, чем парень привлекательней, тем нахальней. Красавцы – все эгоисты и не надежные, потому что у них выбор большой, все на шею вешаются. Они только погулять любят, а чтобы серьезное, ну там, жениться, например, – не вариант. Замуж надо за обычного выходить, спокойнее и вернее. А красавчиком только перед подругами похвалиться да и то раз или, если повезет, два. Потом он ведь все равно бросит. А Маруся не хочет погулять, или похвастать. Ей по-серьезному надо. Чтобы замуж, дети, дом уютный и занавески «кошкин дом» на кухню. Занавески уже есть – в клеточку с белыми оборками.

Мишенька говорит, что у Кости нога по щиколотку ампутирована. Вот он, если все хорошо пойдет, все равно инвалид получается. Попросту – калека. Допустим, понравится ему Маруся, по правде, и вот станут они встречаться. А потом поженятся. И получится у Маруси муж-инвалид. Вон, как тетя Катя Скорикова мучилась. Дядю Веню и в больницы укладывали, бегай с сумками, бульон, апельсины. И ходил дядя Веня еле-еле. Погулять выйдет, два шага и на раскладной стул. Маруся видела, как тетя Катя водила мужа в лес. Да какой там лес! Еле до кромки дойдут, дядя Веня на стуле посидит и домой просится, устал. Значит, и Маруся будет так гулять с Костей. А все начнут шушукаться, вот, мол, молоденькая, повесила на себя обузу.

Вдруг Марусе стало стыдно, да так, что слезы выступили. Словно Костя все мысли узнал и смотрит на нее с осуждением. Он же не виноват, что так вышло. А теперь такие, как Маруся, будут на него смотреть с жалостью и отворачиваться. Хорошо, что на свете много здоровых ребят. А ты, Костя, сиди себе в госпитале, жди, когда из жалости, какая-нибудь девушка тортик принесет. И Маруся заплакала.

Плакала тихо, мучаясь от жалости к Косте и стыда за свои мысли. Вот, оказывается какая она бессердечная и жестокая. И вдруг застыла, словно наткнувшись с разбегу на препятствие. Она сидит, мучается от своей жестокости, а Костя, может, через пять минут после прощания забыл, как ее зовут. Вот, дура-то! Да с чего она взяла, что он мечтает жениться, а Маруся отказывает? Такой красивый парень и хромой без девушек не останется. Может, он и с Марусей общался, потому что Мишенька привел. А вот сам где-нибудь на улице и не подошел бы. Может, у него и девушка есть, или даже невеста. Красивый, молодой, герой-афганец. А она кто? Обычная, личико круглое, глаза круглые, вообще, лицо глупое, как у куклы. Родителей нет. Образование – ПТУшное. Живет даже не в самом Зеленограде. Во дворе все знают как облупленную. И про бабушку Надю, и про маму. Завидная невеста, ничего не скажешь. И Маруся заревела в голос, как малышня, когда игрушку отнимут. От того, что Костя наверняка и думать про нее забыл, было намного обидней. И себя жалко больше, чем раненого парня.

Маруся решила про Костю не думать. Она же со многими Мишенькиными друзьями знакома. Если из-за всех плакать, слез не хватит. Так-то оно так, но Костя среди всех получался особенный. Словно нарочно в мысли приходит. И когда Мишенька сказал, что Костя передает сестре привет и даже спросил, не придет ли Маша-Маруся к брату на работу, сердце так и прыгнуло.

И Маруся стала заходить по выходным в госпиталь. Ну, вроде как, к брату. Сначала втроем по парку ходили, потом Мишенька ссылался на важные дела и исчезал. Получалось, что она на настоящем свидании. Один раз даже слышала, как Роберт, увидев ее в окно, крикнул: «Костян, твоя идет». Значит, все считают Марусю Костиной девушкой? Тогда и впрямь у нее настоящие свидания.

Часть шестая

Маруся стала двигаться плавно, глаза подкрашивала даже дома. Сшила блузку с бантом парикмахерше Ирке, и Ирка покрасила ей волосы редким фиолетовым шампунем Зильбервайс. И Маруся получалась не соломенная куля, а пепельная блондинка. Тетя Катя сказала – в сто раз лучше.

Теперь Марусе еще сильнее захотелось привести в порядок квартиру. А вдруг Костя придет. Новые обои выбрали с тетей Катей. Дядя Миша достал водоэмульсионку потолки побелить. Маруся прилежно собирала старые газеты, дядя Миша сказал, на них обои лучше лягут.

Во дворе Марусю подкараулила Гусятникова. Стала нахваливать, какая Маруся умница-разумница. Не то, что ее мамаша-шалава. И вообще… Маруся долго не могла взять в толк, с чего это Гусятникова ее охаживает. Оказалось все просто. Сын Гусятниковых жил в однушке на соседней улице. Вот, если бы Маруся с ее Олежкой квартирами поменялась. Зачем ей одной две комнаты? А Олежка жениться решил, потом дети пойдут. Тесновато. А Маруся одна. Заживет в новой квартире кум королю. Там и ремонт хороший сделан. И денежка на руках, многозначительно прикрыв глаза, пообещала Гусятникова. Уж суммой не обидят. Маруся и оденется, и обуется во все импортное, и полированную стенку купит, может, еще телевизор «Шилялис» поставит.

Маруся обещала подумать. Надо же посоветоваться. Тетя Катя сделку отвергла сразу. Ишь чего захотели! Маруся потом из однушки сроду не выберется. А когда она замуж выйдет и ребят нарожает?!.. Да и деньги эти еще дадут, нет ли. Она что, голая и босая ходит? Ну купит себе дубленку и шапку, а потом получит по голове в темной парадной. А если у будущего мужа жилья нет. Да и вообще!.. Досталась Марусе двушка, пусть радуется. А Гусятникова – аферистка еще та. С ней потом по судам вспотеешь ходить. Умная нашлась! Раз Маруся сирота, так можно запросто объегорить? Забыли, что тетя Катя следит! На кривой козе не объедешь и на мякине не проведешь.

Маруся вежливо отказала Гусятниковой. Та раскричалась на весь двор, хотели эту дурочку осчастливить, да видно, ошиблись. А Маруся наверняка не согласилась, чтобы в большой квартире ловчее гулянки устраивать. Вон, со всего района можно пьянь собрать, места хватит.

Ну и пусть кричит. Это раньше Маруся стала бы переживать и расстраиваться. А теперь… Теперь, она девушка, за которой ухаживает молодой человек. Ну пусть они не могут ходить в кино и на дискотеку, и их не приглашают в гости. Обстоятельства так сложились. Но они же могут и поменяться. Не вечно же Костя будет в госпитале. И потом, у них даже маленькая компания появилась. На выходные к Денису приезжает жена Карина. Марусе она очень нравится.

Карина веселая, не ноет, ни причитает, как муж покалечился. У Дениса нет руки. Карина сказала Марусе по секрету, что сначала испугалась, а потом обрадовалась. Главное, что Денис живой! А то получила бы, избави боже, свидетельство о смерти и осталась бы в двадцать лет вдовой с маленьким ребенком. И хоть теперь ее жалеют, что муж калека, но лучше безрукий, чем алкаш, как муж старшей сестры. Маруся кивает, все верно. Ей нравится вести такие разговоры, словно она тоже жена, может и порассуждать.

Иногда Карина привозит сынишку. Двухлетний Егор охотно идет на руки и неизменно требует «баянку» или «кафету». Конечно, в карманах папиных друзей случайно находятся конфеты. Баранки приносит Маруся. Егор сидит у Кости на коленях. Самое спокойное место, подремать можно. Потом идут провожать до ворот. Карина с коляской, и Маруся – с коляской. Роберт начинает хохмить. Вот, мол, Маруся хорошо кормила ребенка, так и вымахал под два метра, а Каринка, наверное, плохо – Егору еще расти да расти. Костя не обижается, у Роберта язык, как пропеллер, пусть треплется.

Идут медленно. Говорун Роберт опирается на палку. Половина лица его покрыта уродливыми рубцами от ожогов.

Часть седьмая

Когда на работе в первые Марусе крикнули: «Воронцова, к телефону, парень какой-то». Маруся так выскочила из-за стола, что смахнула на пол кусок ткани с наметкой, булавки так и брызнули во все стороны. Сидящая рядом сухопарая Клавдия Викторовна обозвала ее кобылицей. Ну и наплевать. Ведь это Костя звонит. Спрашивал, придет ли в субботу, передавал привет от ребят. Ничего романтического. Но разве не понятно? Телефон в коридоре, своей очереди дожидается несколько человек. И возле Маруси крутится любопытная Зойка, вроде ей что-то надо. Какая уж романтика. Но все это ерунда. Главное, Костя позвонил.

Маруся вернулась на место. Старалась держаться невозмутимо, но почему-то улыбалась, и пальцы немного подрагивали. Села за машинку, петли обметывать, надо же, как быстро получилось. Раньше уходило больше времени. Только, когда сдала работу, выяснилось, что петли не прорезаны.

Клавдия Викторовна шипела, что Маруся косорукая бестолочь! Не выйдет из нее портниха! Ну и пусть шипит. Сама только по лекалам кроить умеет. А Маруся просто посмотрела на Ольгин привозной комбинезон и сшила такой же из плащевки Лидке. Лидка так обрадовалась, что заплатила 50 рублей! И обещала подружек привести с заказами. Вот!

И вообще, Маруся теперь ходит на свидания. И все чаще они с Костей стараются побыть вдвоем, без ребят. И Костя стал звонить на работу. И еще… они целовались.

Мишенька сказал, что Костя прыгает по больничному коридору на костылях, хочет перед Марусей показать, что без каталки ходит.

Дениса выписали домой. Уехал в родной Саратов к Карине и сынишке Егору. Роберта тоже скоро выпишут. За ним приедет мама и старший брат. Ехать далеко. Роберт живет в Казахстане. С остальными ребятами Маруся знакома мало. Знает только в лицо. Со всеми здоровается. Слышала как вслед они обсуждают, что у Кости, из шестой палаты, симпатичная невеста. Добрая, наверняка, аккуратненькая, уютная. Вечно с сумками, заботливая. Не то, что Антошкина стерва.

Стервой ребята называли жену Антона из 12-й палаты. Парень перенес тяжелые операции. Ходил с трудом и все время кашлял, сгибаясь пополам. Его жена – яркая, видная, девица Олеся приходила пару раз. Брезгливо поджав губы, смотрела как нянечка помогает Антону встать с кровати. В коридоре устроила истерику со слезами. Зав. отделением, Нина Михайловна, поила ее валерианкой, утешала, что Антон молодой, дай бог, поднимется на ноги. Надо потерпеть. Когда любишь человека, самое страшное – его потерять. А Антоша живой. Да, сейчас плохо. Да, нуждается в уходе и лечении. Но шанс все же есть. Главное – любовь и забота. Любящие женщины и не таких раненых спасали и вытягивали. А сейчас медицина как вперед шагнула. И хорошо, что Антоша в этот госпиталь попал. Здесь все условия и специалисты.

Но Олеся продолжала рыдать, размазывая косметику. Да не по Антону она плачет. Это теперь ей, молодой красавице, с инвалидом жить! За ним уход, как за младенцем. А на что ей младенец, ей муж нужен. С ним и не выйдешь никуда. Так и похоронит золотые годы в четырех стенах.

Нина Михайловна рассердилась, Олесю выставила, кричала на весь коридор, чтобы духу ее здесь не было. Чтобы персонал близко такую змею на территорию не впускал! Медсестры шушукались, вот дура! Понятно, что парень, может, на всю жизнь калека, но не говорить же так откровенно. Придумала бы причину какую-нибудь, да мало ли. Но все сошлись во мнении, что Олеся, конечно, стерва и гадина. Сколько хороших девушек приходят мужей навещать. Рады радешеньки, что хоть такой вернулся.

Несколько дней Антон лежал на кровати, уставившись в потолок. А ночью в туалете порезал себе вены. Хорошо, что нянечка Кира увидела. Теперь Антон лежит в палате возле ординаторской, чтобы на виду был, и к нему ходит врач-психиатр Наум Семенович.

Маруся с Костей тоже Олесю обсудили. Жалели несчастного Антошу, хотели, чтобы он поправился и женился на хорошей девушке. А Олеся вышла бы за уголовника и пьяницу. Ходила бы с подбитым глазом и жалела, что бросила Антошу.

Маруся в обеденный перерыв рассказывала про Олесю. Все возмущались, кричали: «Вот поганка, дрянь, оторва! И как ее земля носит?» Клавдия Викторовна сказала, что надо в газету написать, пусть все знают и пальцем показывают. Куда только родители смотрят, такую бесчувственную тварь вырастили!

Уборщица тетя Фая кричала, что была бы она свекровью, все космы этой заразе повыдергала. Зойка, давясь от смеха, шептала Марусе на ухо, мол, с такой свекровью, как тетя Фая, волосы сами вылезут.

Даже после перерыва не могли успокоиться. Приводили примеры из жизни родственников и знакомых. И все согласились, что заведующая ателье, Любовь Петровна, героиня! Ни чета распроклятой Олесе. Потому как Любовь Петровна не бросает своего мужа инвалида. Ему ногу по пьяни трамваем отрезало. А живет он с ней, как у Христа за пазухой: обстиранный, наглаженный, накормленный, ухоженный. Она даже не ругается, когда дружки приносят его домой пьяного. Он же с горя пьет. И потом – какой никакой, а отец детям нужен. Работницы согласно кивают, оно, конечно, как без отца-то?

Часть восьмая

Скоро Роберта выпишут. За ним из далекой Астаны приедут старший брат и мама. А Костю выписывать не торопятся. Начала скакать температура, плохо заживает рана, иногда Костя белеет от боли. А Маруся так надеялась, что скоро можно было бы его в гости пригласить. У нее теперь уютно, чисто, обои новые, потолки белые и занавески с оборочками. И тетя Катя, наконец, посмотрела бы на Костю. А теперь не до гостей.

За Робертом приехали на день раньше положенного. Вот незадача. Маруся и предложила переночевать. А что? Там же, кроме брата, еще мама. Что ж людям на скамейке в скверике спать? Маму Роберта зовут Грета, а брата – Пауль. Роберт зовет брата Пашкой. Это их старенький дед-немец настоял, чтобы внуков называли немецкими именами. А они и язык-то толком не знают, но спорить с дедом в семье не принято.

Когда Маруся вела к себе гостей, встретила Гусятникову. Та, поджав губы, всех оглядела и тут же побежала рассказывать, что Маруся комнату сдает приезжим и извлекает нетрудовые доходы. Теперь понятно, почему она от обмена отказалась, понятненько! Но тетя Катя Скорикова вывела вредную Гусятникову на чистую воду. Если она жадная и корыстная, что же по себе людей судить? Может, она против, что человек пустил переночевать мать раненого афганца? Может, она вообще не уважает нашу армию и ее солдат? Или ей наплевать на защитников Родины? Пока многие ребята своей жизнью жертвуют, Гусятников младший даже в армии не служил! Еще не известно, действительно ли его здоровье подвело или…

Гусятникова не рада была, что вообще ввязалась. Несколько дней шмыгала в магазин и на работу по стеночке. Бабуси на лавочке смотрели осуждающе, кто ж с Катей Скориковой не согласится? Ишь, бдительная какая! Только неприятностей накликала.

Пауль починил розетку в коридоре и переключатель у утюга. Тетя Грета оставила Марусе огромную дыню. Только велела после дыни часа два ничего не пить, желудку вредно. Половину желто-медовой дыни съели Маруся, Мишенька и тетя Катя. Два огромных куска отнесли тете Оле и дяде Мише. И еще приличный кусище пришлось нести на работу, чтобы испортиться не успела.

Костя стал еще молчаливее, лицо осунулось. На улице его начинало знобить. Иногда на лбу проступали капельки пота. У Маруси просто сердце разрывалось от жалости. Выспрашивала у Мишеньки, что врачи говорят. Дела не радостные. На неделе соберется консилиум. Может, придется ногу до колена ампутировать.

Марусе стало тяжело дышать, и внутри словно холодный камень упал. Плохо слышала Мишенькины медицинские объяснения. Домой шла, покачиваясь. Заревела, только закрыв дверь в квартиру.

Пришла к Косте, но в дверях на этаже ее перехватила медсестра Люська. Тащила Марусю за рукав подальше от двери.

– Ты пока не приходи. Не ходи пока, он просил. Чтобы, в общем, ты не ходила… Он просил.

Маруся настолько растерялась, что даже не спросила, как Костя себя чувствует. Молча сунула Люське пакет с гостинцами и пошла на негнущихся ногах, как деревянная кукла.

– Ты, это… не переживай. Может, оно и к лучшему. Ты главное – не переживай, может, все хорошо будет. – кричала ей вслед Люська.

Вот и все. Все… конец. Не хочет Костя ее видеть. Не нужна, надоела. А на что она рассчитывала? Любовь до гроба? Это не для таких, как Маруся. Так… пообщались и хватит. Возомнила себя чуть ли не невестой. Только фату нацепить… Да кому она вообще нужна? Живешь себе и живи тихонько. Есть друг Мишенька, и тетя Катя есть. Сиди уж, не лезь. Скучная тетеха. Маруся легла на кровать, закуталась одеялом. Вот бы уснуть и проснуться через год. И забыть все-все. И слез нет. Даже, если губы кривить, не льются. Хорошо, что в квартире темно, темно и пусто. Голова тяжелая, кружится немного. Ну и хорошо. Пусть кружится посильнее, как карусель в парке, и мысли вылетают и пропадают в пустоте. Ничего не надо.

В дверь звонят. Нет никого дома. Отстаньте. Да кто же так долго и нудно звонит? Что за люди! Маруся села на кровати. Голова закружилась сильнее. Не будет она никому дверь открывать! В замке повернулся ключ. Ключи есть только у тети Кати. Маруся, шаркая как старушка, вышла в коридор. В дверях размытый силуэт.

– Маруся, ты что не открываешь, не заболела?

Маруся опустилась на пол и, подняв на тетю Катю ввалившиеся глаза, наконец-то, заплакала.

Ну и издергалась Катя Скорикова! Хотела даже скорую вызвать. Маруся плакала и плакала. И валерианкой ее тетя Катя поила, и чаем с корицей. И утешала, гладила по голове, говорила правильные вещи. Вытирала Марусино лицо полотенцем. Снотворное давать не решилась, что-то будет вместе с валерианкой? И пробовала уложить спать, обещала, что никуда не уйдет, а будет сидеть рядом всю ночь. Клялась, что завтра сама сходит в госпиталь и поговорит с Костей. Может, Маруся не поняла, что сказала медсестра. Может, эта Люська вообще интриганка? Но Маруся продолжала плакать, остановиться не могла, доревелась до тошноты. Эх, все лекарство прахом. Ну что с ней делать? Хоть и поздно, придется Мишеньку звать. А то девочка выплачет все слезы и погибнет от обезвоживания организма.

Мишенька прибежал злой, взъерошенный. Если кому и вызывать неотложку, так это ему! Он несколько часов промучился с Костей, который закатил нешуточную истерику. Швырял лекарства, ругался так, что цветы на окнах завяли, и вообще был в неадеквате. И битых три часа грузил, как он любит Марусю, а теперь ему ногу оттяпают до колена. А он уже собрался предложение делать. Маруся такая-растакая необыкновенная, зачем ей муж глубокий инвалид? Плел, как в детстве часто гостил у одноклассника, и все из-за его родителей. Отец вечно по дому мастерил. Шкафчики, полочки. И мама такая спокойная, уютная, домовитая. Не орет, не суетится, как Костина мать. Дома пирогами пахнет, салфетки вышитые везде. Даже на банках с вареньем салфетки вышитые. Он так хотел такую же семью, как у Олежки. Чтобы жена, салфеточки, пироги, дом. Вот Маруся как раз такая, ну как он мечтал. А без ноги-то! Она себе легко нормального парня найдет.

Мишенька кричал, что это уму не постижимо, как в один день на него два психа напали! Вот уж точно, дурак дурака видит из далека! Два сапога пара! Надо их в одну палату в дурке посадить, пусть там и рыдают над своими полочками и оборочками и растреклятыми салфеточками с вареньем! Нашли «жилетку»! Правда, с одним он уже разобрался, отвесил с размаху хорошую плюху. И сразу человек в себя пришел. Можно и поговорить нормально. Даже Наум Семенович похвалил. Советует в институт поступать на психиатра. Так что Маруся сейчас тоже плюху получит, от души, по-братски. И отцепится от тети Кати, которой впору бежать выжимать халат, который истеричка Маруська залила слезами!

Маруся не поняла, что ругают. Поняла только, что Костя ее любит. Слезы остановились, она начала икать, тетя Катя поила Марусю компотом. На Мишеньку смотрела с восхищением. Вот это врач! На раз истерику прекратил. Может, и впрямь ему надо стать психиатром? Золотой парень! Надо завтра во дворе рассказать, что Мишенька такой талант, даже профессора удивляются. И советоваться ходят, когда трудный случай.

Часть девятая

Тетя Катя еле дождалась Марусю с работы. А что же? Разговор-то важный. Маруся пытается рассказывать, а тетя Катя – накормить. Со своими амурными страданиями, девочка похудела, и вид больной. Конечно, тете Кате интересно: как дело повернулось, да что Костя сказал, да что Маруся ответила. Но пусть сперва доест суп, котлеты и выпьет чай с огромным куском яблочного пирога. А уж потом, не пропуская подробностей.

Ну, словом, дело было так: состоялся у них с Костей очень серьезный разговор. Двое ребят из палаты ушли, вроде, им покурить надо. Сидели бедолаги в курилке битый час. А еще одному соседу, Вите, ходить тяжело, так он сказал, что спать хочет, и с головой одеялом накрылся. Тогда Маруся с Костей успели поцеловаться. А по делу? По делу, конечно, тоже говорили. Костя согласился на операцию, но пусть Маруся уже сейчас подает заявление в ЗАГС. И тогда наверняка поправится он быстрее, чтобы к регистрации успеть. Вот.

Ох уж эта молодежь! Ну просто детский сад! Как это Маруся пойдет в ЗАГС без жениха? И операция не шуточная, что врачи-то говорят? А свадьбу на когда назначать? А гости, стол, платье? – Да можно одной идти, Люська медсестра объяснила. Надо взять бланк заявки, Костя свою сторону заполнит, главный врач заверит, и Маруся в ЗАГС отнесет. Люська точно знает. Ее сестра за моряка замуж выходила, он ей такое заявление из Мурманска присылал. И не надо им никакой свадьбы. Распишутся и все.

– Еще чего! – всплеснула руками тетя Катя. Что это, каждый день бывает? Маруся – не шваль подзаборная, хоть и сирота, но у нее же тетя Катя есть. Сделаем все по-людски. И платье, и гости. И на стол соберут, как положено. У тети Кати никого нет, кроме Маруси. Она ей почти как дочка. Что же – единственной дочке со свадьбой не помочь? И заявление они понесут вместе. Маруся – тетеха, сунут ее на будний день, а у тети Кати – где сядешь, там и слезешь. На субботу и точка!

Так и вышло, тетя Катя мимо очереди страждущих женихов и невест прошла уверенным шагом прямо к заведующей. Ну, конечно, на субботу, ну, естественно, после обеда. Нет, ускорить не надо, жениха еще из госпиталя не выписали.

Дали визиточку с указанием даты регистрации и приглашение в салон для новобрачных. Костя визиточку разглядывал внимательно. Можно, он документ у себя оставит? Показывал ребятам, врачу Рубену Вагановичу. Словно свидетельство о браке. Рубен Ваганович цокал языком. Если бы он был молодой и свободный, обязательно бы сам на Марусе женился. Ребята смеялись. Косте казалось, что ему все завидуют. Ну и что же, что инвалид. Он ведь только ходить будет плохо. А руки-то целы. Можно будет, наконец-то, вырезать красивые полочки для своей семьи, для Маруси. Он ведь по дереву замечательно режет. Будет у них уютный дом.

Теперь про гостей подумать. Дениса с Каринкой надо пригласить. Роберта, наверное, с братом, а то одному-то тяжело ехать. Мишенька – свидетель со стороны жениха. Маруся в свидетельницы позовет Ирку-парикмахершу. А с работы – Зойку. Еще тетя Оля с дядей Мишей. И, конечно, самая главная – тетя Катя. Уместятся дома. Танцев-то, наверное, не будет. Костя будет в форме, это даже не обсуждается. А Маруся пусть выберет платье, какое захочет. У Кости деньги есть, и на кольца хватит. Пусть купит вместе с Мишенькой. Примерить надо. И Маруся должна выбрать какое ей понравится, а не то, что дешевле.

Марусе стало казаться, что все люди вокруг стали очень добрыми и веселыми. Только бы операция удачно прошла, и лучше-то и не надо, и так хорошо.

Пришлось отпрашиваться с работы. Заведующая Любовь Петровна выспрашивала что да как. Ногу ампутируют? Молоденькому парню! Ой, господи! Ранение? И медаль есть? Батюшки светы! И свадьба? А ходить будет с костылями или протез сделают? Если протез, так кум королю. Брючки надел и не видать ничего. Пьющий или так, по праздникам? Главное, чтобы человек был хороший. Даже если и примет лишнего. Она-то знает. Хорошо, что квартира есть. Ой, горюшко! Молодой парень, ребятенок почти, и с одной ногой. А свадьбу-то где делать будут, в банкетном зале? А можно в столовой договориться, на выходной дешевле выйдет. А уж платье, Маруся может даже и не мудрить. На работе все равно на подарок скидываться. И два дня, конечно, ей дадут. Нет, на свадьбу, само собой, три дня полагается. Пока жениха оперировать будут, пусть Маруся в больнице сидит. Мало ли сок какой или фрукты надо, бульон опять же сварить. Лучше куриный и слабенький и процедить через марлю. Уж она, Любовь Петровна, человек бывалый по части ухода за калекой.

Своим замужеством Маруся словно приблизилась к начальнице. Вот, если бы жених еще оказался пьющий, прямо сестра родная.

Теперь Марусе дают хорошие заказы. И шьет-то она, оказывается, лучше многих. И вообще, заведующая сразу разглядела, что девочка серьезная, работящая и ответственная.

Часть десятая

В госпиталь ходили с тетей Катей. Носили бульон в термосе, морс. Мишенька подробно отчитывался, как прошло, что врачи говорят, какая температура. Рубен Ваганович сказал, все нормально, обязательно, мол, в свою диссертацию вставит как психологический настрой влияет на исход операции.

В салон для новобрачных поехали с Иркой и Мишенькой. Он хотел импортную рубашку, Ирка – польскую косметику, а Маруся за компанию. Свадебные платья висели в ряд все одинаковые, словно школьные фартуки. На плечах и груди неизменные оборки и под грудью пояс. Мишенька кривил губы. В таком наряде Маруся будет аккурат, как «баба на чайнике». Ирка соглашалась, вот смех-то будет в Загсе, придут невесты одинаковые, как солдаты, хоть бирки вешай с именами, чтобы женихи не перепутали. Мишенька купил румынскую рубашку с крошечными пуговками на воротнике, цвет «чайная роза». Ирка польские тени, помаду и пудру в красивой коробочке, не «Пуппо», конечно, но сойдет. Туфли тоже стояли одинаковыми унылыми рядами. Были одни босоножки симпатичные, но почему-то ядовито-чернильного цвета.

Косте купили узенькое простое кольцо, как просил. Марусе выбрали пошире, «дутое». Тетя Катя советовала белое платье вообще не покупать. Куда его потом? Лучше костюм вечерний, чтобы еще можно было носить в гости или еще куда – на выход.

Зойка принесла на работу журнал «Бурда». Вот это модели! Вон «двоечка» какая симпатичная. Платье без рукавов и поверх «болеро». В таком и в ЗАГС не стыдно, и после надеть можно. Ткань только подобрать. Клавдия Викторовна обещала поговорить со своей подругой, закройщицей в московском ателье. У них выбор больше.

Любовь Петровна велела, чтобы продали по закупочной цене, ну как для своих. Коллеги все же. А за туфлями пусть Маруся идет в «обувной» к Нине Семеновне, скажет, я, мол, из ателье от Любови Петровны.

Про стол тетя Катя велела Марусе не думать. Это дело родителей. Вот дядя Миша спиртным займется, а они с тетей – Олей продуктами. Посуду тетя Катя принесет свою. Пусть потом она у Маруси останется, как приданное. На сладкое Зойка обещала «Птичье молоко», у нее мать на кондитерской фабрике.

Брат Роберта прислал письмо, что, к сожалению, приехать не смогут, Роберт себя неважно чувствует. Но от них поедет один парень, студент, он в Москве учится, они хотят с ним передать посылку. Денис с Каринкой сказали, что будут точно. Оставят Егорку с Каринкиной сестрой и приедут. Только Костиной мамы не будет. Маруся давно поняла, что тема эта ему не приятна. У него своя жизнь, у мамы – своя.

Часть одиннадцатая

Вот время-то пролетело, даже не пролетело, а промелькнуло. И когда это осень наступила? Хотя с погодой везет – тепло, солнечно. Вот уже и нарядные первоклашки идут с цветами в школу. Какая праздничная осень в этом году! До свадьбы два дня осталось. Костя уже неделю дома. Да-да, дома. В их с Марусей квартире. На улицу выходить не решается. Говорит, от него, сидячего, больше пользы. Надо же проверить, все ли в порядке, гости ведь придут. Вон, кран в ванной подтекает, не по-хозяйски. Тетя Катя принесла ножи точить. Она днем приходит, проверяет, съел ли Костя обед, принял ли лекарства. Маруся с работы выскакивает, как ошпаренная, никто не осуждает, муж ждет.

Зойка уже принесла «Птичье молоко». Один торт на работу – отметить, два – на свадьбу. Торты свеженькие, прямо с фабрики.

Клавдия Викторовна кусочек домой забрала, для внука.

Платье Марусе очень нравится. Точь в точь, как в журнале, даже лучше! Ткань наряднее и на «болерушке» Любовь Петровна велела вышивку люрексом сделать. Опять ездили в салон для новобрачных с Иркой. Купили серебристых цветов с «жемчужинами». Ирка их прикрепит к Марусиным волосам, в Загсе все невесты от зависти свою фату сгрызут, что не попали к такому хорошему мастеру-парикмахеру.

Дядя Миша с тетей Олей вторую неделю с авоськами бегают. Гусятникова удивляется, что носятся, словно это их сын жениться надумал. Нашли из-за кого жилы рвать. Это Катька Скорикова всех науськивает. Маруся никакая ей не дочь и жених – не зять. Вот охота человеку для чужих надрываться. Главное, была бы семья приличная, а то шантрапа без роду и племени. И для таких Скорикова два батона финского сервелата достала? А ей, Гусятниковой, на юбилей мужа так и не помогла с икрой. Конечно, Гусятниковы сами обошлись, стол сделали богатый, гости от зависти слюной давились и ели до тошноты. Но все равно обидно.

Во дворе незнакомый парень с узкими смешливыми глазами спрашивал, где живет девушка по имени Маруся. Это кто же ее ищет? У нее и родни-то не осталось, тем более не русской. Может, это жениха приятель? Да уж, поджала губы Гусятникова, Маруся – то, та еще пройдоха. Только Скорикова не видит, кого пригрела. Да этот парень армян или грузинец. Сразу видать, на рынке торгует, вон ящик какой припер. И авоська в руке. Это Маруськин хахаль бывший. Ну сейчас будет там у них свадьба, хоть на лавку садись в первый ряд, как в театре. А может, и милицию вызвать заранее. А то грузинцы – люди горячие, ножик схватит и прощай. Ей про такое свахиной сестры деверь рассказывал.

Бабуси заспорили. У грузин и армян глаза большие, а у этого узкие. Узбек, наверное, как Фарух, что в соседнем доме живет.

Повезло Гусятниковой, что тети Кати во дворе не было. Приехавшего парня звали Асхат. Привез посылку на свадьбу от Роберта. Асхат учился в Москве, ездил навещать родителей, там-то Роберт с Паулем его и нагрузили. Тетя Катя только руками махала. Как же он такую тяжесть приволок! Арбуз, дыня, персики, виноград. И не побилось ничего, хоть на выставку достижений народного хозяйства отправляй. Батюшки! Отрез шифона для Маруси. Вот красотища! С размытыми бледными цветами. Из такого сошьешь и одевать-то жалко. Косте рубашка, белая с полосками на рукавах, и на кармане вышито иностранное слово. И еще две пиалы с ярким узором. Вот люди! Жаль, что сами не приехали. Что же, Роберт болеет?

Асхат мялся, мямлил что-то про ранение. А потом и выложил все, как есть. Роберт сначала радовался, что живой, что дома. Вся родня его балует, жалеет. Друзья сочувствуют. Понравилось ничего не делать. Учиться не хочет, работать тоже. Я говорит, уже наработался, на войне был. Я теперь – пострадавший, жизнь мне поломали. Пусть другие работают, меня государство обязано кормить-поить как ветерана. Выпивает много, благо все угощать бегут. А теперь совсем плохо. Траву курит. Отец с Паулем хотели его связать и отвезти в аул к старому Бактияру, он таких лечит. А тетя Грета не дает, плачет. Говорит, сын и так настрадался, живой и, слава богу. Вот такие дела.

Костя слушает мрачный, Марусе не верится – Роберт такой веселый, не может он быть каким-то наркоманом. Тетя Катя вздыхает, вот матери горе, вроде и есть сын, да все не по-людски.

Асхат сидел еще долго, надо же все выспросить. Да покормить человека, да отдохнуть, вон какую тяжесть тащил. Пригласили на свадьбу, а что, хороший парнишка, пусть приходит, веселее будет.

С утра приехали Карина с Денисом. Вот тебе здрасте! Каринка еле протиснулась в дверь своим круглым животом. Ну и дела. Значит, Егорке сестру готовят или братика? Денис хохотал, шептал Косте с Мишенькой, что ранение у него было в руку, а не в другое место. Карина услышала, сердито ткнула мужа локтем, показывая глазами на тетю Олю с тетей Катей. Мол, сдурел, родители услышат. Нашел время армейские шутки шутить. Потом шепотом похвалилась, им теперь точно квартиру обещают. Наконец-то, разъедутся с сестрой и ее алкашным муженьком.

Тетя Катя всех «мальчишек» выгнала в комнату, чтобы под ногами не мешали. Дядя Миша тоже с ними ушел, он свою миссию выполнил, достал спиртное.

Зойка хлопотала вокруг Маруси, одергивала подол платья, поправляла подплечники. Прическа уже готова. Волосы у Маруси подняты вверх, уложены колечками, челка начесана и щедро полита лаком. Среди прядок и колечек, поблескивают цветы. Карина вздыхает. У нее была фата со шляпкой, а с цветами куда красивше.

Тут начали спорить, краситься Марусе или нет. Зойка убеждала, что по правилам невеста должна быть естественной, без макияжа. Карина вспомнила, что на своей свадьбе была похожа на бледную овцу. Если бы не косметика, то жених из ЗАГСА бы сбежал. Ирка согласна. Конечно, вон, Маруся тоже бледная от волнения, как будто ее в больницу везут, а не на свадьбу. Надо румян побольше и глаза накрасить. На фиг эту естественность, потом на такие фотки не налюбуешься.

Приехал Асхат с красивым букетом. Стройный, в импортном костюме. Зойка с Иркой шептались, хорошенький какой, на японца похож. Подъехали заказанные машины. Как положено – с ленточками и шарами. Дядю Мишу отправили с молодежью. Для солидности, вроде, как отец. Каринке и в ЗАГС хочется, и в машине укачивает. Судили-рядили, оставили дома помогать стол накрывать.

Косте помогли спуститься Мишенька с Асхатом. Во дворе все соседи. Макарова боялась суп на плите без присмотра оставить, на балкон вышла, пока смотрела, суп все равно выкипел. Бабуси в первом ряду, на лавочке. Молодые мамаши с детьми гуляют, хотя после обеда надо бы мелюзгу спать положить. Гусятникова во двор не вышла, но бедная чуть шею себе не вывернула. Окно с торца дома, поди – разгляди как следует. Ветошина ковер вынесла выбивать, а Семина – белье вешать. Бабуси хихикают, у Семиных балкон, сроду во двор белье не носила.

А славный у Маруси парнишка. Симпатичный, можно сказать, красавец. Даже красивее следователя Знаменского из «Знатоков». Вот жалость, что покалеченный. И друг-то вон, вон, который тоже в форме, рукав пустой, за ремень заправлен, видать, руки нет. Ой, бедные ребята. В мирное-то время. А парень-то, что с коробкой Марусю искал, никакой не бывший хахаль. Раз в гостях, значит, приятель жениха. Вот, поди ж ты, кто бы мог подумать, что Зинки-шалавы дочка приличная вырастет. И в подоле не принесла. И свадьба, и парень такой хороший попался, все по-человечески. Права была Катя Скорикова. Хотя, чему дивится? Девчонку-то, почитай, Катя и вырастила.

В машине Костя с Марусей держались за руки. Ирка фыркнула, ну прям, как пионеры. У Кости еще утром разболелась нога, ноет и ноет. Хотел таблетку выпить, Мишенька отговорил. А как же шампанское и, вообще, застолье? Таблетки с алкоголем – штука опасная. Маруся испугалась, вспомнила про маму. Но и Костю жалко.

Когда боль становиться сильнее, Костя сжимает Марусину руку. Пусть Ирка думает, что они ведут себя как дети.

ЗАГС только открылся после обеденного перерыва. Перед входом уже толпа. Нарядные девушки, невесты с цветами, свидетели с лентами, веселые, успевшие «принять», гости. Толкотня, гул. Вдруг становится тихо. Невольно расступаются парочки у входа, и шелестит, словно ветром по траве: «Афганцы, афганцы…»

В упор смотреть не решаются. Костя идет медленно, тяжело опираясь на костыли. Даже у Ирки и Зойки лица стали серьезные. Маруся чувствует на себе любопытные взгляды. От смущенья лицо порозовело, хотела уткнуться в букет. Но потом у самой двери, которую распахнули Мишенька с Асхатом, резко букет отвела и положила руку на Костино плечо.

Встретила пожилая женщина, спросила фамилии, документы взяла и сказала, чтобы проходили в комнаты жениха и невесты.

Дядя Миша ее догнал и начал суетливо допытываться, как бы тут с фотографом сговориться. Женщина объясняла, что, мол, все в положенное время. Будут молодым документы оформлять, тогда и про фото скажут. Но дядя Миша настаивал, он от жены и тети Кати строго настрого приказ получил. Не может он все на самотек пустить. Денис с Мишенькой его успокаивали, но дядя Миша уперся, как баран. Да он сам должен! Катя с Олей велели. И деньги он заплатит, а так, чего доброго, с жениха начнут требовать. Еле уговорили сесть на бархатный диванчик и ждать.

Асхат с Зойкой прогуливались по ЗАГСУ, рассматривали фотографии и невест, пытались заглянуть в зал для регистраций. Все обошли и, вернувшись, громко заявили, что Маруся самая красивая, и ни у кого такого замечательного платья нет, все одинаковые, словно матрешки.

По громкой связи объявили, что в комнату для оформления документов приглашаются: Кузнецов Константин Николаевич и Воронцова Мария Андреевна. Первым вскочил дядя Миша. Вот, вот уже расписываться зовут, а фотограф-то? Мишенька уж и не рад был, что отца в ЗАГС привезли. Да никакая это не роспись, документы только оформить. Но дядя Миша отмахнулся, да ну их, молодежь! Сам разберется. В комнату зашел вместе с молодоженами. Сотрудники его останавливали: «Папочка, сюда только невесты с женихами». Потом устало махнули, идите, заказывайте фото. Дядя Миша долго и обстоятельно смотрел образцы. А сколько фотографий сделают? А если пленка засветится? А регистрацию всю отснимут или только вход-выход и кольца? Бородатый флегматичный фотограф спокойно объяснял.

У Маруси уточнили, будет ли она брать фамилию мужа? Конечно, а разве можно по-другому, семья же? Тогда в паспорте поставили печать и велели обменять его в течение месяца. Дядя Миша вышел гордый, все поручения выполнил, вон квитанций сколько. Даже музыку не забыл заказать, а молодежь-то про музыку не подумала.

Еще ждали немного, пока не прибежала кокетливая девушка и велела у двери в зал построиться. Жених – справа, невеста – слева, свидетели – по бокам. Гости – сзади аккуратной группой, родителей – вперед. Кольца надо отдать ей. Костя обернулся к Денису. Тот, взяв девушку за локоть, зашептал, что кольца они не дадут, у них, военных, свои правила. Девушка удивленно подняла выщипанные бровки, но спорить не стала. Спросила только смущенным шепотом, не поставить ли для жениха стул? Костя покачал головой, все нормально, не надо.

Маруся и не заметила, как очутились в зале. Руки дрожали, что говорила ведущая, слышала плохо. На вопрос о согласии, автоматически ответила «Да». Соображать начала, только на фразе «…Ваш брак зарегистрирован. Отныне вы муж и жена. В знак любви и верности прошу обменяться обручальными кольцами».

Денис вышел вперед. Опустился перед Костей и Марусей на одно колено, держа фуражку на согнутой руке, на фуражке лежали обручальные кольца. В тишине громко всхлипнула Ирка. Дядя Миша тихо отошел за колонну, лицо закрыл носовым платком, плечи вздрагивают. Маруся крепко зажала кольцо, только бы не выронить, примета плохая. Потом опять все ощущения смешались, помнила только как поцеловались с Костей и как ехали домой, разглядывая новенькое свидетельство всю дорогу.

Стол получился нарядный. Мишенька принес магнитофон с колонками. Музыка играла громко, говорили все разом, стараясь перекричать «Алфавиль» и Сабрину. Тетя Катя металась из кухни в комнату, хотя еды и так хватало. Дядя Миша расслабился, выпил, лицо красное, пиджак снял. Тетя Оля его одергивала, сиди, мол, кушай спокойно, а пьешь, не закусывая. Ирка предложила, поглядывая на Асхата, устроить танцы. Зойка ее щипнула под столом, какие танцы, сдурела? Ирка поправилась, а что такого, она же имела в виду медленные.

Маруся ничего не ела. Просто сидела, улыбаясь и поглаживая по руке Костю. Курить выходили на кухню. Подвыпивший Денис стал вспоминать Афган. Как в засаду попали, как погибли два его друга и командир части, хороший дядька, у него трое ребятишек осталось. Как его, Дениса, почти километр тащил на себе друг Коля. И Коля погиб почти перед самым отъездом. Лицо Дениса кривилось, губы подрагивали. Костя стал бледный, лицо – чужое, жесткое.

Каринка шипела, как змея. Да что же это такое! Вот всем Денис хорош, но как выпьет, так начинает за войну и погибших товарищей. И себя изводит, и людям никакого праздника! Не на поминки же пришел и не на сбор ветеранов. Мишенька ее успокаивал, ничего не попишешь. Психика нарушилась, это же какой шок, война, смерть. Придется Карине смириться. Или пичкать мужа успокоительным.

Тетя Катя тихонько шепчется с Мишенькиной мамой. Вот сегодня и ее праздник. Они ведь с Веней, царствие ему небесное, хотели Марусю еще маленькую себе забрать. У них ведь детей не было. Зинка уперлась, не отдала. Пособие на ребенка пожалела и боялась, что за тунеядство привлекут. А так вроде с ребенком сидит. А выросла-то Маруся все равно без матери, а с тетей Катей. Так что сегодня получается, дочка замуж вышла. Может, тетя Катя теперь и внуков дождется. Матерью стать не совсем вышло, хоть бабушкой будет настоящей.

Угомонились к полуночи. Каринку с мужем тетя Катя увела ночевать к себе, не трястись же беременной женщине в поезде ночью.

Остальные жили рядом. Только Зойке в Зеленоград ехать. И, конечно, Асхат может проводить. Тем более, что ему ехать вообще в Москву. Метро уже закрыто, и у Зойки (вот совпадение), родители уехали на дачу.

Какое мягкое и теплое в этом году лето. Хоть на курорт не выезжай. Дожди грибные и короткие. Ни палящего зноя, ни промозглой сырости. Вон и зелень-то до сих пор яркая, свежая, как весной. Только и гулять.

Тетя Катя Скорикова вышла из подъезда, плавно толкая перед собой коляску. Сразу же отчитала Карасева, возившегося с машиной. Ну совсем у человека совести нет! У самой детской

площадки в машине ковыряется. Бензином воняет на весь двор, а тут малыши гуляют, им свежий воздух нужен. Карасев в сердцах бросил промасленную тряпку, багажник захлопнул и ушел к соседу Витьке пить пиво. Досталось и стайке подростков. Пусть идут на пустырь мяч гонять. Вон какую пылищу подняли, не продохнуть.

Тетя Катя подвезла коляску к скамейке с «дежурными» бабусями.

– Здравствуйте, девушки! За порядком смотрите?

Бабуси засмеялись. А как же? Они всегда на боевом посту. А с кем же это Катерина Николавна гуляет? Конечно, ответ бабуси знали, но хотелось сделать приятное.

– Да вот с внучкой сегодня. Родителей в гости отпустили. Костин товарищ женится.

Бабуси кивают. Конечно, свадьба – повод серьезный. А как вообще молодые-то поживают?

Тетя Катя села на лавку и, покачивая колясочку, начала:

– Зять – золотые руки! Он в квартире ситцевые полы сделал! Это ж такая красота, что и по телевизору не увидишь. Просто наступать жалко. Только, когда лаком покрывал, пришлось им всей семьей у тети Кати ночевать. Воняло, будь здоров, два дня. Но не беда. Зато вид-то, вид – просто чудо какое-то!

Бабуси охают, качают головами.

– А мне, зять рамку для фотографии сделал. Вся резная, с узорами, покрыл бронзовым порошком, под старину. Теперь Венечка мой в красивой рамке, словно царь.

Да уж, если у парня руки из правильного места растут, то уж можно и с одной ногой прожить.

И вообще, у Маруси с мужем квартира – ну просто теремок. Да, многие смотреть ходили. Даже Степновы с четвертого этажа пристали, как банный лист. Костенька, дорогой, мы тебе любые деньги заплатим, только сделай нам карниз в комнате, как у вас. А Воротынцев? Он ведь всем врет, что ему лампу из Индии привезли. Это Костя из коряги слона вырезал, и провода с абажуром поставил.

Бабуси соглашаются, конечно, Воротынцев врет, они точно знают, хотя лампу не видели.

Разговор мог бы еще продолжаться, но из коляски послышалось хныканье.

Тетя Катя птицей взметнулась с лавочки.

– Что, рыбка моя золотая? Что случилось у моей ласточки? Попить, попить мое золотце захотело? Давай, давай попьем водичку, моя куколка!

Бабуси напряженно смотрят. Тетя Катя берет на руки малышку.

Вот какая толстушечка! А нарядная-то. Сразу видно, не в магазине куплено. Там такой красоты не найдешь. Чепчик на девочке и впрямь богатый, огромная оборка из шитья обрамляет маленькое личико словно рама. Малышка сосредоточенно пьет воду из бутылочки с соской, сжав пухлые кулачки. Тетя Катя бережно укладывает девочку в коляску, заботливо прикрывая козырек марлей.

– Ну, девушки, с вами хорошо, но мы лучше к лесу пойдем. А то тут шумно, и мальчишки мяч гоняют, еще чего доброго в коляску попадут.

Бабуси опять согласно кивают. Конечно, правильно. И словно спохватившись, вслед новоявленной бабушке звучит вопрос: «Как Маруся дочку-то назвала?»

Тетя Катя смотрит на бабусь, как королева на неразумных подданных. Как назвала? Вот странные, неужели еще не слышали? Весь двор знает, что малышку зовут Катюшей!

Бабуси переглядываются и кивают, все верно, правильно, а чего же, так и должно быть.

Тетя Катя медленно везет коляску, и до бабусь чуть слышно доносится: «Гулять пойдем, моя радость, Катюнечка моя дорогая, бабушкино счастье…..»

Все как у людей

Папа пришел поздно, уставший, голодный и радостный. Мама с надеждой смотрела на него. А он посмеивался, нарочито медленно мыл руки, спрашивал, как вел себя маленький Виталик.

– Ну, не молчи, ты ради бога! Ну, получилось?

– Еще бы не получилось! Пришлось самому Николаю Николаевичу покланяться.

– Господи! Наконец-то! Теперь купим «Хельгу»!

Папа ел, торопясь, разговоров много, а рот занят. Надо будет все измерить в комнате. Чтобы не таскать потом шкафы из угла в угол. А сразу привезли и поставили. Старую мебель на дачу. На новый диван пока не хватит Может, старый перетянуть? А можно покрывало красивое достать, например, как у Еникеевых, – с тигром. Таким покрывалом накроешь, и старый диван уже вид имеет. Вот поставят «Хельгу», накроют диван, заживут. Все будет, как у людей. Жаль только, придется неделю побегать к магазину отмечаться в очереди. Днем мама будет караулить драгоценную «стенку», а уж по ночам – папа.

Только Виталик не будет в очереди стоять, он в детский сад ходит. У всех знакомых дети ходят в сад.

Привезли долгожданную мебель. Еще неделю она стояла не разобранная. Папа, стоя ночью в очереди, радикулит схватил. За то красота в комнате – блестящие полированные шкафы, ящички. Правда, мамин День рождения не отметили. Надо долги за «Хельгу» отдавать, чего же на стол тратиться. Одни консервы-то не поставишь, нужно, чтобы все, как у людей, было.

Скоро лето, Виталик поедет на дачу к бабушке, а на море – только на следующий год. Осенью в первый класс идти, надо подготовиться, вещи для школы купить. С дачи его всегда в город привезти можно, например, форму примерить, а с моря как привезешь?

Первого сентября Виталик пошел с букетом хризантем, собранных на даче. Готовые букеты – деньги на ветер. Почти все знакомые цветы с дач везут.

Первый день в школе Виталик запомнил плохо. Только через неделю стал одноклассников по фамилиям звать. После уроков он остается на продлёнку. Все как у людей. Раз родители на работе, дети – на продлёнке. Чтобы под присмотром.

Виталик – средний ученик. Бывают четверки и пятерки, иногда – тройки, но это редко. Хорошо, хоть двоек нет. И называется Виталик – хорошист.

Есть друзья, Витя и Слава. Есть недруг Гриша. Он – двоечник и хулиган, его все боятся. Задирается на одноклассников и даже на ребят старше себя. Когда что-то случается, сразу думают на Гришу. Учительница хочет, чтобы его перевели в другую школу.

И вновь лето. Виталик с родителями едет на море. Ехать надо в поезде, потом автобусом немножко. Это мама путевки достала. Она одной женщине с работы уступила талончик на Дюма, а эта женщина выбила в месткоме три путевки в Евпаторию. Так что отдыхать будут на юге, как люди.

Билеты на поезд достать в разгар сезона?!.. Тут уж не до жиру. Мама и Виталик в одном вагоне, папа – в другом. Ну ладно, в дороге поменяются с кем-нибудь.

Виталик сначала вертелся возле окна, первый раз едет! Даже пытался считать столбы и читать названия станций. Потом глаза устали, есть захотелось. Мама разворачивала жареную курицу, огурцы, помидоры, яйца, сваренные в крутую, даже желток посинел. Соль была в кулёчке. Неудобно, того и гляди просыплешь.

На станциях продавали ягоды, яблоки, вареную картошку с укропом. Папа бегал с маленьким бидончиком за квасом. Спать в поезде Виталику не понравилось. Папа спал на верхней полке, а он с мамой на нижней. Было тесно, жестко и душно. Еще откуда-то летела черная пыль. И в вагоне пахло потом и соленой рыбой.

Море Виталику понравилось. У берега – грязновато-зеленое от всплывающей тины, зато дальше вода становилась бирюзовой и такой прозрачной, что видно маленьких медуз. Он, как другие ребятишки, вытаскивал медузок на берег и смотрел, как похожий на желе комочек постепенно тает. А одного мальчика, толстого неповоротливого Саню, медуза обожгла! Саня ревел басом на весь пляж, и все давали его маме советы, как Саню лечить.

Папе хотелось покупать южное вино, говорят, копейки стоит. Мама сердилась. Она не для того с семьей на юг приехала, чтобы муж лакал винище и играл в карты на деньги. Но папа выиграл целых три рубля! Маме купили желтые бусы и сувенирные раковины для знакомых. А Виталик сам набрал много-много крошечных ракушек, потом выбросил. Лень было их на нитку собирать, что он, девчонка что ли?

Перед возращением домой мама с папой купили абрикосы и яблоки. Цены-то! В городе за эти деньги и половины не возьмешь. Обратно ехать было еще тяжелее. Кроме своих вещей пришлось тащить авоськи с фруктами.

Конечно, отдых стоил не дешево, но зато съездили на юг всей семьей. И жили в доме отдыха, а не дикарями. Те, бедные, снимали углы и койки. Чтобы поесть, выстаивали огромные очереди в столовые и кафе. Хотя в доме отдыха кормили невкусно, но все же не в уличную столовку бежать. Словом, все – как у людей.

В школе время летит быстро, вот уже и восьмой класс. Двоечник Гриша, после восьмого уйдет, и все вздохнут с облегчением. Виталику тоже хотелось бы уйти в какое-нибудь училище. Ведь это уже по-взрослому. Конечно, за десятилетку доучиваться заставят, но и сразу профессию получишь. И на практику водят. И там можно работать наравне с другими – настоящими рабочими. И стипендия! Ведь это свои собственные деньги!

Но родители и слышать ничего не хотели. Он что – с ума сошел? Чтобы их сын стал каким-то пэтэушником? Да они со стыда сгорят перед друзьями и коллегами. Все будут на них пальцем показывать и шептаться за спиной. Только трудных подростков, тупых двоечников и детей алкоголиков отдают в ПТУ. Эти заведения специально для них и придумали. Кто – совсем отпетый, в колонию. Не совсем – в ПТУ. А в их семье все будет, как у людей. Окончит десятилетку и пойдет в институт. В какой? Да хотя бы в «Пищевой», к Наталье Семеновне.

В десятом классе Виталик стал ходить к репетитору Инне Марковне. Конечно, в институте есть знакомые, но подстраховаться не мешает.

Виталик благополучно поступил и начал изучать скучные предметы по неинтересной ему профессии. Родители ходили с гордо поднятой головой. Сын – студент ВУЗа. Все как у людей.

Иногда Виталику хотелось «отмочить» что-нибудь эдакое. Например, забрать документы из института и уехать на Север. Он представлял, как приезжает в отпуск. Высокий, широкоплечий молодой мужчина. Лицо грубоватое и обветрившееся. На ногах меховые сапоги, на голове пушистая ушанка. Еще у него есть брезентовый рюкзак и ружье. Все восхищаются его смелостью. Надо же вот так, одним махом жизнь поменять! Вот какой сын у Тороповых! Настоящий мужик стал, северный волк. Не то, что наши, рохли институтские.

Но на самом деле Виталик и был «институтским рохлей». Звезд с неба не хватал, учился, как всегда, средне. Иногда прогуливал лекции, как все.

С недавних пор стал на девушек заглядываться. Виталику нравились яркие, самостоятельные. Мама называла таких «оторвами». Но такие девушки на Виталика почти не смотрели. А самому подойти было страшновато. Больше всего нравилась Тася. Она не училась с ним в институте, а жила в соседнем подъезде.

Тася была стройной, гибкой. Пепельные волосы распущены, глаза закрывает прямая челка.

Одевалась Тася ярко. Юбки носила такие узкие, что обтянутые тканью бедра кокетливо покачивались. Работала она в парикмахерской, и Виталик постоянно старался пройти мимо, заглядывая в стеклянную витрину. Заходить было бесполезно, ведь Тася – дамский мастер.

Мама всегда приводила Тасю как отрицательный пример. Вот свяжется приличный мальчик с такой оторвой, и жизнь насмарку. Она наверняка будет гулять. И мать, и хозяйка из нее не выйдут. И перед знакомыми стыдно, жена без образования, какая-то парикмахерша! Жениться на такой, похоронить себя заживо. Папа говорил, что Таисия, девушка, конечно, видная, но, если говорить о семье, то он такой супруги своему сыну не пожелал бы.

Виталик и сам не решился бы подойти к Тасе, а уж тем более привести ее домой. Хотя иногда представлял, как раньше в мечтах – север. Теперь к образу северного волка добавлялась Тася. Он так же был в меховых сапогах и с ружьем, а рядом яркая Тася в длинной меховой шубе. И опять все во дворе удивляются, ничего себе, самую красивую девчонку увел из-под носа.

Пока Виталик рисовал воображаемые сюжеты, Тася вышла замуж за датчанина. В доме долго не утихали разговоры. Вот повезло! Простая парикмахерша ухватила бизнесмена из Дании.

Теперь будет «как сыр в масле кататься». Мама высказалась, что порядочные девушки с иностранцами не знаются. Еще неизвестно, где Тася этого бизнесмена нашла. Может, она, вообще, шлялась у гостиниц и заманивала доверчивых гостей столицы. Это счастье, что Виталику такие девушки не нравятся! Он-то думает о будущем. Когда захочет жениться, найдет себе порядочную скромную девушку, чтобы создать нормальную семью, как у людей. Например, у ее коллеги, Ирины Павловны, есть дочка Симочка. Она учится в педагогическом институте. Очень милая и хорошая девушка. И ее родители – приятные люди.

Виталик начал встречаться с Симочкой. Ходили в кино и театры. Симочкина мама доставала билеты на концерты. Виталик к Симочке ничего не чувствовал. Но ведь это пока. Может, потом он будет ее любить. А может, для брака это и необязательно? Главное, что бы с ней можно было создать стабильную семью, ну, как у людей.

После института Виталика устроили в министерство на непонятную должность – инженер по кадрам. Симочка по знакомству попала в методкабинет. Не в школу же идти, трепать с детьми нервы?

Свадьбу устроили в банкетном зале. Продукты принесли заранее. Готовили блюда повара. Симочкина мама с утра отправилась наблюдать. Эти ушлые повара из банкетного зала так и норовят что-нибудь отполовинить, глаз да глаз. Папа с отцом Симочки принесли три ящика спиртного, а что делать? Вдруг гости подумают, что пожадничали, а так, все как у людей. И тамаду позвали с синтезатором. Он развлекал гостей и пел модные шлягеры. Правда, быстро напился, и танцы продолжались под магнитофон. Подаренные на свадьбу деньги аккуратно собирала мама. Мало ли, все выпили, вдруг под шумок кто и заберет свой заветный конвертик обратно.

Прошло все хорошо. Были воздушные шарики, листы ватмана с голубями и сердечками, ленты на машине и огромная кукла в белом платье, накрепко привязанная к капоту.

С квартирой молодым повезло. Симочкину бабушку отвезли на дачу, там свежий воздух, пожилым полезно. А у них получилась отдельная однокомнатная квартира. Виталик бегал отмечаться на ковер. Домой покупку тащили с женой. Симочка придерживала край, чтобы по грязному весеннему снегу не чиркал. Ковер был большой и тяжелый, по бордовому фону темно-желтые цветы и орнамент. Долго решали – повесить на стену или постелить на пол. Вроде уже не модно на стену. Надо стелить. Но ковер еще неделю стоял завернутой колонной, почти упираясь в потолок. Виталик лежал с радикулитом, еще бы – такую тяжесть два квартала тащить! Не тратить же деньги на машину, им еще журнальный стол покупать.

Теперь по комнате можно ходить только в носках, а на пороге в коридор можно надеть тапочки. Зато во всю комнату красуется ковер, занавески в тон, журнальный столик и торшер. Все как у людей.

Через год родился сын. Назвали Антоша. Летом ездят на дачу. За малышом по очереди присматривают бабушки. Папа с Виталиком копают грядки, Симочка сажает рассаду. Свои-то овощи вкуснее и полезней. Опять же – экономия. Им не надо покупать огурцы и помидоры на рынке, и земля не пропадает. В поселке только Мурашовы ничего не сажают. Мать и дочь сидят в парусиновых креслах и решают кроссворды. А на участке одна трава! Мы, говорят, на дачу отдыхать приезжаем, а не задом к верху стоять весь отпуск. Что за люди?

Виталику иногда тоже хочется оказаться на покрытом мягкой травой участке. Он поставил бы себе раскладушку и валялся бы под теплым подмосковным солнышком. Слушал бы маленький радиоприемник, думал, о чем-нибудь смелом и заманчивом. Может быть, представлял стройную, эффектную Тасю.

По участку ходит Симочка в купальнике. Представлять ее не хочется. Чего не видел?

Жизнь продолжается. Антоша уже пошел в детский сад. Время– то как летит! Не успели оглянуться, в школу пора. Летом Виталик, теперь Виталий Егорович, повез семью на юг. Путевки доставала жена. Виталий Егорович хотел рискнуть, хоть разок отдохнуть «дикарями». Никто не назначает день приезда и отъезда, можно приходить поздно вечером, сидеть в маленьком дворике под деревьями. Вокруг тусклой лампы будут кружить ночные бабочки, стрекотать цикады. Можно вести длинные беседы с незнакомыми прежде людьми, но в силу тесного соседства, ставшими почти родными. Пить южное вино и тихонько петь под гитару, пока хозяйка не сделает замечание. Наверное, если бы он был «северным волком», то отдыхал именно так.

Но Симочку такой отдых поверг бы в столбняк. Еще чего не хватало! Валяться неизвестно в какой конуре, с ребенком. Искать, сдадут ли угол, не сдерут ли «три шкуры». Питаться в подозрительных забегаловках, отстояв по два часа на жаре. Или, еще хлеще, снять комнату с маленькой летней кухней и торчать весь отпуск у плиты! Нет уж! Отдыхать надо только в санатории, как люди.

На море Антоша ловил маленьких медуз и смотрел, как они тают. Брал двумя пальчиками розовых крабиков за панцирь. Потом отпускал и долго смотрел, как крабик, смешно перебирая клешнями, бочком двигается к воде. Еще Антоша собирал крошечные ракушки и старательно нанизывал их на длинную нитку. Тину и песок в других ребятишек не кидал, без разрешения не уходил и в воду шел только со спасательным кругом.

Виталию Егоровичу было скучно. Плавать быстро надоедало, уставал. По пляжу старался не разгуливать. Только сейчас он с удивлением заметил, что тело его становится дряблым. Плечи почти все время опущены, и в профиль уже хорошо заметен живот.

Симочка сидела на пляже в парике. Купила перед отъездом. Прическа на парике была пышной и под солнцем переливалась радужным многоцветием. Из-под парика на лицо Симочки непрерывно стекали струйки пота. На предложения мужа снять эту башню с головы, Симочка категорически отказывалась. Во-первых, свои волосы не уложены. А во-вторых, парики сейчас – самый писк. Вон как на нее таращатся все тетки. Даже губы кусают от зависти. Да и вещь не дешевая. Для чего деньги потрачены? Чтобы импортная красота пылилась в чемодане? Виталий Егорович не стал спорить. Лежал на старом полотенце, думал о чем-то, иногда поглядывал на других отдыхающих. Нравилось смотреть на компанию молодых людей, играющих в волейбол. Особенно привлекала внимание одна из девушек, немного похожая на Тасю. Стройненькая, загорелая, с распущенными пепельными волосами. На ней был довольно откровенный купальник, узкие трусики и лифчик из треугольников. Виталий Егорович поглядывал на девушку незаметно – совестно пялиться в открытую. У девушки была тонкая талия и круглая попка, ну как не смотреть?

Жена не была толстой, но бедра тяжелые, а попы, словно вообще нет, будто ноги росли из спины.

Перед отъездом купили абрикосы и яблоки, цены-то бросовые по московским меркам. На жаре в поезде половина абрикосов раздавилась и стала пахнуть прокисшим вином. Но Симочка отказалась их выбросить, повидло можно сварить, не пропадать же добру.

Антоша пошел в первый класс. Надо бы ребенка, куда-нибудь водить. Может, фигурное катание? Нет, у Гали дочка на занятиях сильно вывихнула руку. Гимнастика? Говорят, силовые нагрузки, замедляют рост. Вдруг Антоша перестанет расти. Остается самое нейтральное – музыка. Вот и преподавателя нашли. И цена подходящая, остается пианино купить. Помогли дедушки и бабушки, насобирали нужную сумму. Хотя придется Симочкин День рождения не отмечать, чтобы на стол не тратиться.

Теперь в комнате стало еще теснее, полированным монстром красуется пианино «Березка». Антоша, сгорбив спину, уныло стучит по клавишам. Пока только гаммы. Зато теперь мальчик занимается музыкой, все как у людей.

Одно плохо – тесно. Появилась возможность цветной телевизор купить, и куда? Опять в эту конуру? После многочисленных разговоров, споров, обид, слез и примирений, родители Виталия Егоровича согласились на родственный обмен.

Что двум пенсионерам надо? Что им одной комнаты не хватит? А мальчик растет и занимается музыкой. И по-честному, от чертовых гамм у Симочки уже мигрень. Но заниматься-то надо.

Переезд совсем выбил Виталия Егоровича из колеи. За свой счет дали только три дня. Мама охала, что не перенесет, если у «Мадонны» отобьется хотя бы осколочек. Папа жаловался на больную спину и скрывался у соседа играть в шахматы. Симочка долго и нудно оборачивала стаканы и фужеры в несколько слоев газет. Чешское стекло! А переколотят при перевозке, в сервант граненые стаканы ставить?

Антоша мечтал только об одном, чтобы грузчики уронили пианино, тогда он с чистой совестью перестанет ходить на музыку. Он не отказывался, так получилось.

Виталий Егорович осунулся, выглядел неухоженным. Симочка забыла подписать коробки, и кастрюли искали несколько дней. Она категорически отказывалась распаковать вещи. Надо же ремонт сделать! Как раз вещи не мешают.

На работе Виталию Егоровичу сочувствовали. Весельчак Рындин говорил, что переезд равняется двум ремонтам, а один ремонт равен пожару. Значит, Виталий Егорович – погорелец. Хотя многие завистливо вздыхали, хоть таким способом квартира больше. А то стоишь на очереди и никакого просвета.

Виталий Егорович стал приходить домой позже. Выйдя с работы, час бродил по улицам. Дома врал про собрания, про общественную работу, про несуществующие дежурства.

Однажды вечером на улице его кто-то окликнул. Виталий Егорович обернулся и застыл в изумлении. Перед ним стоял огромный мужик в лохматой меховой ушанке и меховых сапогах.

– Здорово, Торопов! А я смотрю – ты не ты. Не узнал что ли?

Одноклассник твой, Гриша Потехин.

– Гриша? – Виталий Егорович совсем растерялся. Это тот двоечник и хулиган Гриша, от которого мечтали избавиться учителя?

Гриша уговорил зайти. Он тут недалеко. Сейчас в отпуск приехал. Заодно детям Москву показать, в театр сводить и в кино. Только в зоопарк не пойдут, его дети зверей в естественных условиях каждый день видят, что им на бедолаг в клетках любоваться.

Дома у Гриши на встречу выбежали ребятишки. Старший – Артем, двенадцать лет, высокий, похожий на отца парнишка. Трехлетняя Маечка, розоволицая кудрявая куколка. На руках у Гришиной жены Маруси годовалый Митя. Трое детей! С ума сойти! Жена – улыбчивая, добродушная, спокойная. Передала Митю старшему сыну и стала накрывать на стол, гость пришел – одноклассник мужа. Виталий Егорович мялся, отнекивался. Как-то неудобно, свалился без предупреждения, людям лишние хлопоты. Но Гриша только хохотал, хлопал Виталия Егоровича по плечу. Совсем они тут в городе одичали, может, письменное приглашение в гости посылать?

Виталий Егорович представил лицо Симочки, если бы он так привел кого-то домой. Приличные люди без звонка не приходят. Надо же подготовиться, не яичницу же на стол ставить? Чтобы и колбаска хорошая была, и к чаю что-нибудь, словом, как у людей.

Маруся быстро накрыла стол в кухне. Жареная картошка с грибами, соленая рыба, муж сам и поймал, и засолил. Виталий Егорович предложил сбегать вниз, ну хоть, бутылочку купит.

– А у нас есть, – опять довольно захохотал Гриша.

Только за столом Виталий Егорович как следует рассмотрел одноклассника. Обветренное грубоватое лицо, усы, короткая борода. Волосы почти до плеч! Когда Гриша тянется за хлебом или солонкой, под тонким свитером перекатываются мускулы. Широкие плечи, и живот не торчит. Настоящий северный волк. Виталию Егоровичу показалось, что Гриша попросту украл его мечту.

Гриша рассказывал, как после школы закончил ПТУ по специальности штукатур-маляр. Но оставаться в городе не захотел. Нудно. Уехал на север и несколько лет работал на рыболовецком судне. До сих пор немного скучает. Такие там люди! Мужики – одним словом. И работа, хоть тяжелая и иногда опасная, но он готов был все отдать, чтобы опять ветер и соленые брызги в лицо. В отпуск поехал с другом в маленький украинский поселок на берегу Днепра и влюбился в младшую сестру товарища, Марусю. Когда у них родился старший Артемка, Гриша решил перебраться на землю основательно. Жить в городе после морских просторов не хотелось. Устроился егерем в таежном поселке. Красота! Живут на краю поселка в просторном деревянном доме. Правда, школы в поселке нет. Артему приходится учиться в городе и всю неделю там жить. Ну, ничего, школу закончит, армию отслужит и к отцу, в помощники. А захочет, может в мореходку поступить. Море – это… Ну словами не объяснишь, как любовь на всю жизнь.

Маруся согласно кивает. Гладит мужа по плечу. Не шипит, что опять наливает рюмку и громко разговаривает. Маленькая Маечка залезла на колени к Виталию Егоровичу. Сначала он растерялся, а потом стал ее покачивать: «Поехали-поехали, с орехами, с орехами. В ямку – бух!»

Маечка смеялась: «Исе, дядя Виталик, исе!»

Маруся пошла укладывать детей, позвала Маечку.

– Дядя Виталик, ты хоосий, я тебя лублу.

Виталий Егорович почему-то почувствовал комок в горле. Испугался, наклонил голову, чтобы не видно было глаз. Что с ним такое?! Чужой ребенок, и растрогал до слез. Наверное, лишнего выпил. Он поцеловал Маечку в кудрявую макушку. Господи! Не разреветься бы, как сентиментальная раскисшая бабенка.

Время летело незаметно. Гриша показывал фотографии. Оленьи рога. Ружье. Виталий Егорович поглаживал гладкий ствол. Первый раз в жизни держит в руках такую вещь!

Гриша стал уговаривать плюнуть на нудную работу и уехать в тайгу. Пусть берет семью и никаких проблем. Воздух, природа, люди замечательные. Работа найдется, и жена может в школу устроиться. Учителей там всегда не хватает. А то Виталий закиснет совсем и превратится в немощного старика. Будет сидеть на бульваре и в домино играть.

Виталий Егорович, осмелевший от выпитого, соглашался. Действительно, что за жизнь? Работа, дом. Финские обои доставай, кафель раздобудь, путевки пробей. А время-то уходит, вроде и не жил толком. Завтра же поговорит с женой. Он же еще молодой. Надо не бояться повернуть жизнь. Чего терять-то, болото?

Гриша сказал, что в Москве пробудут еще три дня, пусть Виталий позвонит, или Гриша позвонит. Можно вместе и махнуть. На первых порах он поможет устроиться, и Маруся поможет, и Артемка в школе все покажет.

Виталий Егорович шел домой решительно настроенный. Все, хватит, скучная работа, одинаковые праздники, одни и те же гости, одни и те же разговоры. Даже подарки иногда не распаковывают, чтобы потом передарить. Унылая долбежка сына по клавишам, вечная боязнь не отстать от других. «Иванцовы записались на машину. Алабины ездили в Ригу. Матевосовы купили люстру „Каскад“. Васильевы наняли учителя английского для дочери».

Гори все синим пламенем! И детей должно быть много! Вот Маечка, что за чудо! Такая ласковая, хорошенькая. Почему бы жене не родить еще и дочку?

Дверь старался открыть тихо, чтобы не разбудить своих. В коридор вышла жена в ночной сорочке. На голове бигуди, прикрытые косынкой.

– Совсем с ума съехал, Торопов? Ты что себе думаешь! Я уже и в больницы звонила, и родителям твоим. Обалдел совсем? Где тебя носило, бабу нашел?

Виталий Егорович молча раздевался, перебить Симу не получится, лучше подождать.

Жена продолжала ругаться, кружась вокруг мужа, стараясь уличить. Вдруг да пахнет чужими духами, или на рубашке окажется след помады, волос. Ничего криминального не находилось, и пахло не духами, а водкой и копченой рыбой. Сима даже расстроилась немного, предвкушала, как завтра на работе будет, прикладывая к глазам платочек, жаловаться: «Мой-то, Торопов, чего учудил. Сослуживицы будут сочувствовать, давать советы, рассказывать поучительные случаи из жизни. День пройдет познавательно и насыщенно. По крайней мере, она точно будет героем дня. Да и подгулявший муж, ситуация почти стандартная, ну, как у людей.

Оказалось, что Виталий Егорович встретил одноклассника и был у него дома, где жена и трое детей. Но Сима решила мужа наказать, и демонстративно забрав подушку, ушла в комнату сына.

Виталий Егорович даже обрадовался. Как женщина, Сима его давно не волновала, так что не велика потеря. Ему хотелось о многом подумать, а как думать, когда рядом кто-то сопит?

Так все-таки может, поменять всю свою обычную жизнь? А хорошо, наверное, жить в деревянном доме. Бревна вкусно пахнут смолой. За окном мягко падает ослепительно белый снег и ложится набольшие сугробы, а не на грязную, развороченную машинами, жижу. У дверей стоят меховые сапоги, на стене – ружье, настоящее, как у Гриши. С гладким, холодно поблескивающим стволом. Его собственное ружье. На колени положила морду собака, он ласково треплет ее за ухом. Виталий Егорович бессознательно поводил рукой по простыне.

Да уж, а Сима, Антоша? Представить себе семью в деревянном доме не получалось. Жена начала бы кричать и плакать, что он завез их в нечеловеческие условия! В избу! Без ванной и туалета! В глухомань, без красивой мебели, финских обоев и кафеля! Ни приличной кухни, ни холодильника! Куда она должна ставить чешский хрусталь, на печку?! От собаки шерсть и запах. За окном ничего не видно, кроме проклятых сугробов. Антоша начнет ныть, что нет телевизора. И не будет он жить всю неделю неизвестно где, без родителей, только потому, что в поселке нет школы.

Это не жизнь! Жить надо, как люди. А может, и правда? Чего ради он сорвется неизвестно куда? Разрушит свой налаженный и такой размеренный быт? Вот они и ремонт почти закончили. Ванну. отделали салатовым кафелем с темно-зеленым бордюром. Гости восхищенно и завистливо ахают, глядя на такую красоту. Конечно, Тороповым ремонт в копеечку влетел, но Виталий Егорович жить умеет. И телевизор цветной, и пианино для ребенка, линолеум на кухне под паркет. Словом, хваткий мужик, хозяин. Все, как у людей.

И может, это Гришка не умеет жить? Как был двоечником, так и остался. Чего добился? Егерь. Важная фигура, ничего не скажешь.

Виталий Егорович, не сегодня – завтра, на повышение пойдет. И жена – с высшим образованием. И сын в музыкальную школу ходит. А у Гришки? Нарожал детей, а учить-то кто их будет? Да и что его жена может? Только рожать?!.. Образования-то нету.

Виталий Егорович ворочался, долго не мог уснуть. Отчего-то заныло сердце. Вот еще новости. На следующий день он позвонил Грише и сказал, что срочно уезжает в командировку. Вернется только через неделю. Знал, что Гриша через день уезжает. Вот и хорошо. Хоть к себе не надо приглашать. Повидались и довольно. Правда, вспомнил о Маечке, опять сердце заныло. Да ну их, чужих детей. У него Антоша есть.

Однажды, под хорошее настроение все же сказал жене, что хотел бы второго ребенка. Что Антоша один растет, вдвоем лучше.

– Ты совсем что ли, Торопов? У тебя, прям, вечно на уме одна постель!

– Да причем тут постель, Сима?

– Ну, а второй ребенок зачем? Главное – одного вырастить как следует. Она хорошо знает как надо. У нее высшее педагогическое образование. И потом, только ограниченные люди плодятся, как тараканы. У них больше ума ни на что не хватает. А как в люди ребенка выводить, не думают. Вот эти ребятишки и растут, как трава. Условий никаких. У Антоши и комната своя, и пианино. И в театр его водят, и на выставки, и к морю возят, чтобы здоровье поддерживать. Даже и думать нечего. Вот она одна у родителей, придет время, дача останется. А были бы брат или сестра, по судам замаешься ходить, делить наследство. Виталий Егорович даже спорить не стал. Наверное, жена права, чего доказывать?

Водил сына в зоопарк. Покупал дежурное мороженное. Хотелось почувствовать какую-то близость с сыном. Но Антоша к матери тянулся больше, казалось, что ее убеждения ему ближе и понятней. Как-то Виталий Егорович спросил:

– Сынок, а хочешь я куплю тебе на День рождения собаку? Настоящую, живую собаку?

– Да ну-у-у-у, пап. С ней гулять надо каждый день. Я кассетный магнитофон хочу. Почти у всех в классе есть.

– А музыкой тебе заниматься нравится?

– Не-а.

– Может, поищем хоккейную секцию. Это ведь здорово, настоящий мужской спорт.

– Ага… знаешь, как там могут клюшкой двинуть? У нас одному мальчику шайба прям чуть глаз не выбила! И они вечно на сборы ездят. А потом должны все пропущенное в школе нагонять. И тренировки каждый день. А музыка мне надоела, но я скоро музыкалку закончу и к пианино не подойду, буду телевизор смотреть, как люди.

Ночью у Виталия Егоровича опять прихватило сердце. Да так сильно, пришлось скорую вызывать. Врач удивилась, такой молодой мужчина, сорок с небольшим, не пьющий, а на сердце жалуется. Дали больничный. Сидел дома неделю, смотрел телевизор, читал газеты. Книг полный шкаф, но газету легче. Одну две статьи прочел и хватит. А книгу до конца больничного не прочтешь, потом на работу выйдет да и бросит на середине. Лучше и не начинать.

На работе дали профсоюзную путевку в санаторий. Пока оформлял все справки, весельчак Рындин подначивал. Хороший повод Торопов нашел, теперь гульнет от жены, и не придерешься.

Виталий Егорович попал в межсезонье. Народу в санатории было мало, в основном пожилые. Он оказался самым молодым. Официантка Клавочка недвусмысленно строила глазки. Пышногрудая сорокалетняя блондинка пользовалась у отдыхающих успехом.

Виталий Егорович долго не понимал намеков и заигрываний, пока Клавочка в открытую не пригласила прогуляться вечером. А то сидит молодой видный мужчина с дедулями. Так и с тоски завыть можно.

Виталию Егоровичу польстило женское внимание. Надо же – видный мужчина. Он себя видным никогда не считал. На свидание охотно согласился. Хотя и догадывался, что просто прогулкой не кончится. Ну и что? В конце концов, это его дело. Сима сама виновата. Их интимная жизнь никогда не была яркой и привлекательной. На близость жена соглашалась нечасто и с таким обреченным лицом, что у Виталия Егоровича пропадала всякая охота. Он никогда не настаивал, если у жены болела голова, или она устала.

Прогулка была короткой. Зашли в маленький местный магазинчик. Виталий Егорович купил бутылку вина и коробку конфет. Предвкушал что-то особенное. Как говорил Рындин, с опытной женщиной «улететь» можно.

Никуда Виталий Егорович не «улетел». Когда Клавочка разделась, аппетитно поднятый бюст сполз вниз и буквально обрушился на Виталия Егоровича. Он толком и сообразить ничего не успел. Почувствовал себя куском теста на разделочной доске.

Ушел ночью, пока Клавочка спала. Долго стоял в душе, было противно и отчего-то тоскливо. Вспомнил Тасю. Если бы он не боялся и не был бы рохлей, может, жизнь сложилась по другому.

На завтра, в столовой, он с озабоченным видом рассказывал, что срочно отзывают из отпуска. Придется уезжать. Клавочка расстроенной не выглядела, строила глазки новенькому отдыхающему.

Виталий Егорович старался не вспоминать произошедшее. Но в глубине души радовался. Как бы там ни было, но он набрался смелости, жене изменил. Захотел быть с другой женщиной и был. Настоящий мужик. На вопросы Рындина, как отдохнул, он хмыкал, отвечал уклончиво, таинственно улыбался. Рындин хлопал его по плечу: «Ну, Егорыч, так ты у нас ходок! А то все пай-мальчика разыгрывал. Точно, в тихом омуте…»

Виталию Егоровичу нравилось, что Рындин так думает. Ну да, ну изменил. А кто не изменяет женам? Все, как у людей.

Куда время уходит, непонятно? Только отвели сына в первый класс, покупали счетные палочки и кассу букв. А вот уже и десятиклассник. Институт Антоша выбирать не хотел. Зачем? Где у мамы знакомые, туда и поступит. Учится он нормально, но, если можно не напрягаться, не отказываться же от помощи.

Виталий Егорович – начальник отдела, жена – старший методист, сын – студент. Все, как у людей. Квартира, дача. Машины только нет. Виталий Егорович – сердечник. Упаси бог, за рулем приступ случится.

Теперь на юг ему ехать нельзя. Значит – Прибалтика. Климат мягкий, товары, как импортные, и местные на иностранцев похожи. Один раз даже увидели популярного актера. Фамилия не русская, из головы вылетела. Ну, он всегда иностранцев играет. Красивый такой.

На День рождения Антоша пригласил друзей по институту. Сима, скрепя сердцем, согласилась. Но не больше четырех человек.

Обычно приходят родственники и знакомые. К Антоше пришли три мальчика и девочка. Красивая стройная брюнетка, Марьяна. На ней были джинсы, плотно обтягивающие бедра и водолазка. Глаза и ногти ярко накрашены. Симе Марьяна сразу не понравилась. Ведет себя нагло, да еще и курит! Настоящая оторва. Как таких в институт принимаю?.. Виталию Егоровичу девушка понравилась. Может быть, сын окажется смелее, чем он?

Когда гости разошлись, Виталий Егорович попытался выяснить:

– Марьяна, девушка яркая, привлекательная, наверное, поклонников много?

– Пап, конечно, Марьяша видная девица. И все ходят, высунув язык. Но он надрываться и ломать копья не стал бы. К чему? Марьяна – не москвичка, живет в общаге. Дома ее вряд ли засадишь. И что, дергаться всю жизнь, трястись, вдруг бросит? Нет, для семьи Марьяна – не вариант.

Окончив институт, Антоша женился на Людочке, племяннице Симиной начальницы. Людочка, как и Сима, закончила пединститут и пошла работать к свекрови в методкабинет. Свадьбу отметили в кафе. Сима обсуждала с шеф-поваром меню, старалась проконтролировать процесс. На кухню ее не пустили, сославшись на санитарные нормы. Сима провожала каждое блюдо глазами, словно стараясь на глазок определить, сколько чего не доложили. Виталий Егорович с отцом Людочки принесли спиртное. Их на мякине не проведешь! В кафе каждая бутылка с наценкой.

Невестка Виталию Егоровичу не нравилась. Худая, невзрачная, личико – острое, носик – острый, натуральная мышь. Неужели сыну она понравилась больше, чем Марьяна? Если бы Виталий Егорович был на его месте, и двух минут бы не задумался о выборе. Но потом вспомнил Тасю, свою свадьбу и мысленно перестал осуждать сына. Людочка, так Людочка.

С квартирой молодым повезло. И Виталий Егорович, и жена, и Людочкина тетя связались с нужными людьми. Молодожены поехали в новенькую однушку в заселяющемся спальном районе. В конце концов, ничего предосудительного. Антоша юрисконсульт на заводе, молодой специалист, ему положено.

Виталий Егорович с женой стали жить вдвоем. Из Антошиной комнаты сделали спальню с большой кроватью, поставили трюмо с ящичками. Купили шелковое покрывало и повесили в изголовье бра «Каскад». Все прилично и достойно, как у людей.

На работе у Виталия Егоровича вялотекущий роман с Ириной из бухгалтерии. Никакой страсти и урагана чувств. Все тихо и прилично. Муж Ирины, тренер детской спортивной школы, почти всегда на сборах. Детей у них нет. Встречались раз в неделю. После свидания пили чай на кухне, обсуждали сотрудников и прощались до следующего раза.

Виталий Егорович очень гордился своим выбором. Вот какой он ловкий и предусмотрительный! Ирина не собирается разводиться с мужем, а, следовательно, требовать брака с любовником. На работе ведет себя как обычно. Никто даже не подозревает об их отношениях, а это дорогого стоит. Недавно приключились скандал и целая история. Инженер Воротынцев влюбился в молоденькую секретаршу Свету. И вроде началась там безудержная страсть. Жена Воротынцева все узнала, пришла на работу и прямо среди бела дня устроила потасовку со Светой и прибежавшим на выручку неверным мужем. Ну и дела! Еле разняли. Все побросали работу и прибежали смотреть, даже уборщица тетя Гуля, которая сроду не могла явиться вовремя. Скандал вышел не шуточный. Начальников отделов собрали на совещание, всыпали по первое число за плохой моральный климат у сотрудников. Воротынцева и Свету уволили. Но сотрудники еще долго не могли приступить к работе, стояли в курилке, обсуждали. Мужчины сочувствовали Воротынцеву, но единодушно считали его дураком. На фига ты на работе шашни завел? Да еще с такой молодой девахой? Хотя, конечно, девка она приятная и симпатичная. Женщины разделились, молодые сочувствовали Свете, ведь, если любовь, что поделаешь? Дамы постарше жалели жену Воротынцева. Вот найдется на работе такая вертихвостка, и останешься без мужа.

За чаем Виталий Егорович с Ириной еще раз осудили неудачливых любовников. Вот бараны! Неужели нельзя все по-тихому, без надрыва и истерик? И волки сыты, и овцы целы. Они долго приводили друг другу веские аргументы спокойных и приличных отношений. Порадовались, что у них все размерено и не с ними случился такой конфуз, и от души расцеловались.

Антоша записался на машину. Людочка скоро должна родить, будут ездить на дачу с комфортом. Внучка родилась, не дожидаясь вожделенного автомобиля. Девочку назвали Лизой.

Сначала Виталий Егорович искренне обрадовался! Наконец-то, девочка! Сразу вспомнил Гришину Маечку. Так хотелось подержать на руках пухленькую улыбчивую кудрявую куколку. Но Лиза оказалась точной копией матери. Худая и остроносенькая. Только глаза Антошины. Ну ладно, и на том спасибо.

На работе Виталий Егорович выиграл талончик на покупку детского комбинезона. Правда, размер на трехлетку, но не беда, впрок. Комбинезон финский, синий с серебристой полоской на штанишках. Жена одобрила.

Антоша достал немецкую стеганую коляску с окошками. Родители Людочки, отстояв целый день в очереди в маленьком магазине, купили деревянную кроватку со съемной боковиной. Вернулись промокшие, уставшие, но счастливые. Правда, ехать за кроваткой пришлось в ближнее Подмосковье. Отец Людочки, волочивший кроватку на себе в электричке и метро, свалился с радикулитом.

Вот время-то бежит! Куда только дни деваются? Виталий Егорович вышел на пенсию, а Лиза пошла в первый класс.

Конечно, ребенка отдали в музыкальную школу. Пианино-то есть, чего выдумывать? Еще Лиза ходит на танцы. Виталий Егорович два раза в неделю водит внучку на занятия музыкой. Еще два раза на танцы Лизу водит Людочкина мама.

Виталий Егорович хотел бы забрать внучку совсем. Сам бы и в школу провожал, и уроки с ней делал. Нельзя, надо ходить в поликлинику – то кардиограмму снять, то анализы, то собрать справки для очередного санатория. С больным сердцем не шутят.

Забирая внучку с занятий, Виталий Егорович пытается с ней поговорить, как когда-то пытался приблизить к себе Антошу.

– Лизочка, а хочешь собаку заведем, или кошку?

– Зачем, деда? С собакой гулять нужно, даже когда плохая погода. А от кошкиной шерсти бывает аллергия или лишай. Я, деда, лучше хочу уши проколоть и серьги. У нас в классе почти все девочки с сережками. Их только надо волосами прикрыть, чтобы завуч ни увидела.

– Лизонька, а, кроме серег, вот есть у тебя мечта?

Внучка смотрит на него прозрачными Антошиными глазами и уверенно отвечает:

– Конечно есть, деда! Я хочу, чтобы Ленка Савочкина подвернула ногу, тогда я буду солировать в танце «Лебедушки».

Летом едут на дачу. Отвозит Антоша на своей машине. Сима без устали сажает многочисленную зелень для стола. На месяц Антоша с женой и дочкой едут на юг. Девочке надо подышать морским воздухом. Виталий Егорович уходит на соседский участок. Соседа Мартынова в дачном поселке, многие считают очень знающим. Он постоянно читает журнал «Наука и жизнь» и уверенно рассуждает о разных таинственных фактах. Этим летом он всем рассказывал, раньше, мол, внушали, что после смерти ничего нет. Хотя, конечно, верующие говорили про рай и ад. Но в современном обществе нет таких понятий. Вот думали, помер человек и все. Но индусы считают, что человек после смерти рождается еще раз. То есть перерождается. Допустим, он хотел летчиком стать, а всю жизнь был бухгалтером. Тогда в следующей жизни, если, конечно, он ничего плохого не сделал, обязательно родится летчиком. Даже многие иностранные ученные это доказали. И есть примеры! В Индии умер один человек, очень плохой, даже можно сказать, преступник. Родные его похоронили, а через неделю является к ним во двор собака, вылитый этот мужик.

Некоторые крутят пальцем у виска: «Ну, ты даешь, Мартынов. На собаке-то не написано, что она это тот, ну мужик, который помер». Другие слушают и согласно кивают. Элеонора Михайловна, поджав губы, согласна с Мартыновым. Это все чистая правда. Она нашла на улице котика, он прямо сам к ней подошел. Ни к кому не шел, только к ней. Привела домой. А он, ну просто копия ее покойный муж Павлуша. Покушал, сразу в комнату и на диван. Как будто знал, где что стоит!

Молодежь хихикает. Хулиганистый Витя громко поет песню Высоцкого «…Хорошую религию, придумали инду-у-у-сы». Группа поддержки Мартынова шикает на них и оправляется к Элеоноре Михайловне смотреть на кота. Конечно, похож на Павла Николаевича, Царствия ему Небесного. Вон и смотрит так же, и ходит в вразвалочку! Он-он, и спорить нечего. Виталий Егорович ничего интересного в обращенном коте не увидал. Хмыкнул, ушел к себе. Надо будет Симе рассказать, пусть посмеется.

Ночью не спалось, погода что ли меняться будет? Все лезли в голову мысли разные. Конечно, Мартынов ерунду нес. Умер, так умер, и ничего не попишешь. А вдруг доля правды есть? Дыма без огня не бывает. Если индусы столько лет в это верят… Даже заманчиво знать, что после смерти как будто шанс дается заново прожить. Вроде сейчас черновик писал, а потом все начисто. Исправил, изменил и живи, радуйся. Хорошо бы так по правде было! Тогда он совсем бы все поменял. Перво-наперво, решился бы к Тасе подойти. Допустим, он ей тоже понравился, и они поженились. Институт бы бросил, уехал бы с ней на Север. Работал бы как настоящий мужик, на охоту бы ходил, на рыбалку. Был бы широкоплечий и крепкий. Носил меховые сапоги и мохнатую шапку. Тася родила бы двоих или даже троих ребятишек. Сыновья были бы такие же крепкие и мужественные ребята, как он. А девочка была бы с пепельными кудряшками, ласковая, красивая, похожая на Тасю. Жили бы они в просторном деревянном доме, где пахнет смолой, и у двери лежит большая собака, положив на лапы умную морду. Приходят гости, такие же сильные, крепкие люди. Может, даже Гриша с семьей. На столе соленая рыба, Виталий сам поймал, картошка с грибами, жареное мясо, а не растреклятый надоевший «оливье». Тася смеется, гладит его по плечу. Разговаривают об охоте, работе, надо бы всем собраться и построить школу в поселке. Хватит ребятишкам мотаться. Мальчишки согласно кивают. Конечно, они тоже рады помочь, вместе с отцами осилят любую постройку. Разве такие мужики, северные волки, отступят перед трудностями?

Дети играют с собакой, потрескивает огонь в печке, Виталий Егорович тихонько наигрывает на гитаре. Под тонким свитером перекатываются крепкие мускулы. За окном медленно падает снег и ложится на ослепительно белые пушистые сугробы.

Сердце-то как заныло. Наверное, гроза будет. Встать, выпить лекарство? Лень, слабость какая-то навалилась. Что там Мартынов еще говорил? А надо только, чтобы в прежней жизни ничего плохого не сделал. Виталий Егорович вроде не делал плохого. Кляузы не писал, никого не подсиживал. Чужого не брал. А что изменял жене, так Сима сама виновата. И потом, он же семью не разбивал, ни свою, ни чужую. Вот сына вырастил. Работал честно, о семье заботился. Выходит по всем статьям хороший человек. Вполне достойный. Заслуживает шанс заново прожить.

Ух, молния какая сверкнула! Ну, сейчас грохнет! Бочку-то он забыл поставить. Вон уже тяжелые капли застучали по железной крыше. Может, встать? Бочку подвинет и заодно лекарство выпьет.

Виталий Егорович открыл дверь, вот это ливень! Воды за полчаса наберется. Дел-то на копейку, чуть-чуть левее поставить, под водосток. Обхватил скользкую деревянную бочку двумя руками…

Резкая боль стальным стержнем пронзила через грудь и левую руку. Хотел крикнуть, позвать жену. Сталь застряла в сердце, не давала вздохнуть. Рот широко открыт, рука беспомощно повисла. Неужели… это… все? Вот… так… запросто… конец!!!! Даже… и не вздохнул перед смертью? Все… значит… прощай… Виталий Егорович? А… может… шанс?..

И он, превозмогая страшную боль, первый раз не смирился! Оттолкнулся от бочки и сделал глубокий вздох, как настоящий северный волк.

Бывшие коллеги и друзья тепло и хорошо говорили о Виталии Егоровиче. Замечательный, ответственный работник. Прекрасный, заботливый муж и отец. Прожил достойную, честную жизнь, ничем не запятнав себя. Уж как он любил свою семью! Всегда все в дом, все для жены, сына, а потом и внучки.

Сима, вытирая глаза, кивает, такой муж! Она за ним прожила, как за каменной стеной. Забот не знала. Антоша вспоминает, как отец всегда воспитывал его, приучал к труду и честной жизни, на ноги поставил, в люди вывел. Да что и говорить? Светлый человек. Светлую жизнь прожил. Даже умирая, о семье заботился. Услышал, что дождь начался и пошел бочку подставить. Так и нашли его бедного возле крыльца. А лицо такое спокойное, даже как будто улыбается чему-то.

Людочка, с матерью постарались со столом на поминки. И колбаска финская, икра в вазочке, салаты, маленькие гренки со шпротами и тертым сыром. Бабушка кутью сделала с медом, изюмом, черносливом. Сервиз «Мадонна» и чешский хрусталь». Словом, помянули достойно, все как у людей.

Дуракам счастье

Ну и отмочила тети Клавина Людка! Принесла матери подарочек! Бедная Клавдия, только мужа схоронила, года не прошло. А тут родная доченька постаралась. Забеременела в семнадцать лет! Школу бросила, выпускной класс.

Как дядя Костя от пьянки помер, так все надеялись, что Клавдия вздохнет спокойно, и на тебе! Людка всегда была оторва, в отца пошла, бесстыжая. Даже матери вовремя не сказала про такую беду, а теперь уж поздно меры принимать. И главное, Клавдия от стыда ходит по стеночке, глаза заплаканные, а этой шалаве хоть бы что.

Да что уж теперь говорить, вся в отца пошла. Дядю Костю весь дом слышал, и эта красавица прославилась на весь район. Кто отец ребенка, так и не выяснили. Людка и сама, видать, не знает. Они с подругой Ленкой вечно со шпаной хороводились. А потом и вовсе стали шастать к троллейбусному парку, с шоферами гулять. Сколько раз Людку выпившую видели. Чего теперь удивляться. Вот повезло Клаве с дочкой.

Как они орали и скандалили, весь дом слышал. По Людкиному, так не она виновата. А Ленка со своими советами… То, мол, пижму попей, то молока с йодом, то выпей водки и в горячей ванне посиди. Это вместо того, чтобы сразу матери сказать. Ну теперь делать нечего, придется рожать.

Когда Людка родила девочку, хотела ее сразу в роддоме оставить. Тетя Клава не дала, что люди-то скажут, да и жалко. Девчонка родилась слабенькая, как жива-то осталась, после Людкиных попыток освободиться, неизвестно. Назвали заморыша Олей, тетя Клава опеку оформила.

Соседи собрали что могли: кто – коляску старенькую, кто – кроватку, кто – одежду. Людка даже спасибо не сказала. Дождалась, когда восемнадцать исполнится, и след простыл. Куда сбежала, даже подруге Ленке не докладывала. Осталась Клава на старости лет одна с маленьким ребенком.

Когда Оля начала разговаривать, тетя Клава ей сразу сказала: «Я тебе не мама, а бабушка Клава, мать твоя – шленда. Знать про нее не знаю и знать не хочу!»

Маленькая Оля ничего не поняла, звала бабушку мама Клава. А слово шленда показалось ей очень страшным, и она назвала так старую куклу, у которой волосы отклеились.

Попадало Оле от бабушки часто. Видно, тетя Клава решила наверстать упущенное в воспитании дочки. Особенно ругалась за разбитую посуду. Оля часто роняла чашки и тарелки, особенно когда терла их намыленной тряпкой. Тетя Клава в сердцах отвешивала ей подзатыльник.

– Вот криворукая уродилась! Вещи не бережешь. Никакой зарплаты не хватит, на одни чашки протратимся. Вот помру, узнаешь почем фунт лиха, кто тебя кормить станет?

Оля очень боялась, что мама Клава умрет и оставит ее голодать и «ходить по миру». Правда, тогда, наверное, и по затылку никто давать не будет.

Она стала делать все медленно, тогда вещи не ломались, но Оля становилась «копуша, которую за смертью посылать».

В первом классе Оля подружилась с Наташкой Бархоткиной. А с кем же еще? У остальных детей были обычные семьи. У Оли была мама Клава, у Наташки – папа алкаш. У Димы мать пила, отец сидел в тюрьме. Но с Димой зачем дружить, он же мальчик. Про их семьи и скрывать ничего не надо, в этой же школе училась Олина мать и Наташкина мать, и отец Димки.

Оле очень нравилась одноклассница Верочка. Верочка училась хорошо и сама была такая аккуратненькая, нарядная, похожая на дорогую куклу. У нее даже школьные фартуки были с кружевными оборочками и красивые туфельки.

У Оли форма была на вырост. Тетя Клава из экономии решила, что так, глядишь, на два года хватит. И туфли старенькие. Новые покупали, когда Оле грозило потерять подошву по дороге.

Учительница в их классе была молоденькая, только из института. Она Оле нравилась, добрая. В школьном буфете, когда торговали глазированными сырками, она всегда покупала Оле сырочек.

Однажды Оля положила сырок в карман школьного фартука, чтобы домой отнести. И забыла. Когда вечером, после продленки стала переодеваться, с ужасом увидела, что сырок в кармане раздавился. Мама Клава ругалась: «Ох, как, неряха бестолковая, весь фартук изгваздала! Совсем ума нет, еду в карман совать. Иди вот теперь отмывай, как хочешь». Стирать пришлось форму целиком, сырок размазался щедро. Чтобы работа лучше спорилась, мама Клава еще дала пару раз веником по попе. Оля, хлюпая носом, терла в тазу форму и мысленно клялась никогда в жизни больше не брать в руки окаянные сырки.

Училась Оля средне. Ей хотелось быть отличницей, как Верочка, но не получалось. Учительница всегда советовала: «Говори вслух все, что пишешь». К седьмому классу удалось стать твердой хорошисткой. Оля очень радовалась. Пятеркам мама Клава умилялась, гладила девочку по голове, и, всхлипывая, приговаривала, что, может, хоть Оля будет ей утешением.

Подруга Наташка посмеивалась Олиным стараниям и дразнила, что Верка пятерки зарабатывает головой, а Оля попой. Потому что сидит над каждым заданием по сто лет.

Однажды с Олей произошел удивительный случай. В восьмом классе учительница по географии велела купить контурную карту, которая бывает только в центре, в специальном магазине. Оля поехала. Далеко от дома она бывала редко, и наставления получила от мамы Клавы: по сторонам не зевать и не потерять деньги. Шла Оля по какой-то тихой улочке и напряженно считала, останется ли после покупки немного денег на мороженое. Она так сосредоточилась на подсчетах, что не замечала ничего вокруг. И вдруг ощутила сильный толчок и, словно пролетев несколько метров, приземлилась на четвереньки. Оля и понять толком ничего не успела, как к ней, отчаянно жестикулируя и заламывая руки, подбежала толстенькая женщина, потом мужчина и еще высокая девушка. Все они что-то говорили на непонятном языке, пытались Олю поднять и ощупывали ее ноги и руки. Оля, оторопев на них, смотрела и молча кивала по очереди всем. Ее подняли и, продолжая лопотать, отвели к машине.

Ну и ситуация, в кино не придумаешь. Оказалось, что машина, толкнувшая Олю, везла куда-то жену посла с дочкой. Олю притащили в посольство и позвали своего врача. Да у нее и так ничего не болело. Только коленки и руки поцарапала. Врач все промыл, заклеил красивым пластырем с картинками. Олю угостили соком и мороженым, посадили в машину, надавав кучу разноцветных пакетов и коробочек, и отправили домой с пожилым водителем, дядей Колей.

Вечером гудел весь подъезд. Ну надо же, вот точно говорят «дуракам – счастье». Попала разиня под машину, увечий никаких, еще и подарков навезла, как Настенька от Морозко.

Соседи бегали смотреть на заграничные кофточки, трусики с картиночками, называются «неделька». Колготки с загадочной надписью «Фламинго» на пакете.

Мама Клава голову сломала, оставить вещи или лучше продать, соседи уже изъявили желание. Деньги-то нужнее, чем трусы с рисунком или розовые колготы. Оставили Оле кофточку на выход и две пары трусиков.

Узнав о таком чудесном происшествии, Наташка решила повторить Олин маршрут и попасть под посольскую машину целенаправленно. Но Оля, бестолковая, не могла вспомнить ни улицу, ни названия посольства. Помнила только, что у девушки брючки были смешные, короткие до подколенок. Наташка взяла телефонный справочник, выписала адреса посольств и отправилась за подарками.

Кончился поход плачевно. Наташка вроде все рассчитала, чтобы перед машиной выскочить, и чтобы травму не получить, а так, вскользь. Да не тут-то было. Машину она подкараулила, красивую, с флажком, но та как-то хитро вильнула, и Наташка налетела прямо на шедший сзади мусоровоз. Водитель, конечно, вызвал скорую и ГАИ, но до их приезда громко матерился в Наташкин адрес. Хорошо, хоть отделалась она терпимо. Один перелом без смещения и сильный ушиб.

Полтора месяца Наташка сидела дома с загипсованной ногой и уверяла Олю, что, действительно, дуракам – счастье, а она – умная, вот ей и не повезло.

После восьмого класса Оля решила уйти из школы и поступить в техникум. Мама Клава одобрила. Хватит у нее на шее сидеть. В техникуме доучится за десятилетку. Там и стипендию платят какую-никакую, и профессия в руках. Сколько еще мама Клава протянет, не известно. Вон у нее и сердце колет, и ноги болят.

Наташка уговорила поступать в техникум делопроизводства. Ну не в педагогический же идти, малышне сопли подтирать. И в швейный не пойдешь, сиди потом в ателье, согнувшись, еще горб наживешь. А вот у них Светка, материна двоюродная сестра, устроилась секретаршей и за начальника замуж вышла. И секретаршам всегда подарочки дарят, чтобы к начальнику пустила. И работа – «не бей лежачего», не надорвешься. Сиди себе в приемной, на машинке стукай и по телефону воркуй.

Оля согласилась. Экзамены были не трудные, даже Наташка с тройками поступила. Наконец-то Олю хвалили за усидчивость и аккуратность. Стипендию дали повышенную, как не имеющей родителей.

На последнем курсе Оля познакомилась с Никитой. Никиту привел Наташкин ухажер. Наташка через два месяца познакомилась с другим, а Оля с Никитой продолжали встречаться. Учился он в институте и жил в общежитии. Оле он очень нравился, тихий, немного застенчивый. Верхняя губа у него была чуть больше нижней, и Наташка уверяла, что он на утенка похож. Ну и пусть, пусть худенький и высокий. Оле все нравилось, хотелось заботиться о нем, опекать. Они ходили гулять и в кино. Долго стояли на лестничной площадке и молча держались за руки. Домой приводить Никиту мама Клава не разрешала. В десять часов она приоткрывала дверь и кричала: «Оля, домой пора».

Соседи выговаривали Клавдии, что ж она сама дома, а ребята на лестнице. Ведь при ней бы были. Мама Клава начинала всхлипывать и причитать, что, мол, хватит с нее одного позора. Ничего, постоят, не сахарные.

Ребята честно отстояли целый год. Никита закончил институт, и они с Олей поженились. Хотя свадьба была очень скромной, некоторые Клаве завидовали. Действительно, дуракам – счастье. Повезло с зятем. Не пьет, не гуляет. К Клаве с уважением. Она работала уборщицей, и лестницы в доме по вечерам за нее мыл Никита. Жалеет бабку-то. Хороший парнишка, если починить чего из электрики, никогда не откажет. И соседи совали Никите деньги за работу. Краснел, отказывался, тогда деньги стали отдавать Клаве. Ольга копейки получает в своей конторе, и он – инженер, где уж тут ломаться-то.

Оле стало казаться, что теперь жизнь как-то устоялась, вроде все спокойно, все хорошо. Маме Клаве в ЖЭКе дали бесплатную путевку в Подмосковье. Но с отдыха она не вернулась. Клава скончалась через три дня отдыха. Во сне оторвался тромб. Соседи говорили, что не надо было Клавдии отдыхать, сердце-то привыкло к нагрузке. Тут уж лучше так до конца и пахать, а то вон как вышло.

Оле было очень жаль мама Клаву. Плакала и плакала, даже снотворное не помогало. Пришлось Никите объясняться на Олиной работе, брать отпуск за свой счет и сидеть с женой неделю, утешая ее, как маленькую. С похоронами залезли в долги. И Оля радовалась, что у них с Никитой детей пока нет. А то вообще бы голодные сидели.

Через месяц после смерти тети Клавы, как снег на голову объявилась Олина мать. Дом гудел две недели. Явилась, паскуда такая! Дочка уже замуж вышла, здравствуйте, мамаша нашлась. К родной матери на похороны не приехала! Мать ее ребенка растила, жилы тянула, на трех работах вертелась. Заявилась, оторва загульная. Надо Ольге гнать ее в три шеи. Но Оля никогда не смогла бы этого сделать. Сначала она даже обрадовалась, как ни крути, мама родная. Потом уже было поздно. Людка заняла тети Клавину комнату, объяснив, что она право имеет, – это материна квартира. А если Ольге или ее долговязому что-то не нравится, могут катиться колбаской в любую сторону.

Жизнь Оли и Никиты начала превращаться в ад. Людка страдала алкоголизмом. В доме стали появляться местные алкаши, начали пропадать вещи – или Людка их пропивала, или уносили ее приятели. В квартиру зачастил участковый. Он советовал Оле разменять квартиру, стращал Людку выселением. Никита прилежно искал варианты, но Людка отказывалась их даже смотреть. А ей и здесь хорошо. Что это она из двушки в однокомнатную поедет? А грязь в квартире, так это дочка лентяйка лишний раз тряпку не возьмет. Воспитала мамаша девку.

А что денег вечно нет, так, наверное, зятек получку к другой бабе таскает. Вообще, с зятем не повезло! Придурок, верста коломенская. Ни выпить с тещей, ни поговорить. Держится за Олькину юбку, будто украдут сокровище такое. Да кому она нужна?

Оля с Никитой опять стали много гулять и ходить в кино, как до женитьбы. Соседи сочувствовали, а что сделаешь, мать все же. Хорошо хоть, у них детей нет. Как в таком аду с ребятенком? Но потом и соседям надоело обсуждать. Своих забот хватает. Дом-то их под снос идет, квартиры будут новые давать, не прогадать бы.

Старенькую пятиэтажку расселили. Оля с Никитой получили квартиру в новом доме и поехали туда вместе с Людкой. Значит, опять Никите искать варианты. А новую квартиру Людка разнесет так же, как и старую.

Людка уже дня три не являлась домой. И хорошо. Опять, наверное, загуляла. Оля хоть квартиру отмыла. Пусть не на долго, но не сидеть же в свинарнике.

Потом в милицию вызвали. Вот так, нет больше Людки. Спьяну пошла домой по старому адресу и свалилась в котлован. Так что теперь Оля – круглая сирота. Она и не расстроилась, хватит с нее материнской любви. Оля хочет жить с мужем в чистой квартире и в тишине. И можете считать ее бесчувственной, но к матери у нее жалости нет. Даже вспоминать не хочется.

Эти похороны были совсем скромными. Пришла только материна подруга Ленка, тоже пьющая, расплывшаяся тетка с красным лицом. На поминках, размазывая пьяные слезы, заплетающимся языком, она говорила: «Вот, мол, вам дуракам – счастье. Небось, без матери получили бы однушку, а сами двушку захапали, баре, а мать в гробу лежит».

Никита вывел Ленку на площадку и, показав на номер квартиры, велел накрепко запомнить, куда ни под каким видом она не должна являться.

Наконец-то ребята зажили, как давно мечтали. Тихо и размеренно. Клавины подзатыльники не прошли даром. Оля была очень аккуратной. К вещам относилась бережно, хозяйство вела экономно. Хоть не шикарно, но жили они с Никитой вполне сносно. Теперь можно и малыша заводить. Ага, размечтались, о крендельках и ватрушках. У Оли оказалась врожденная патология. Спасибо маме родной, постаралась. Не будет детей, и все.

Никита к известию отнесся более спокойно. Если Оля не возражает, почему бы не взять ребеночка из детского дома. Его двоюродного брата тетя с дядей усыновили. И брат очень даже хороший парень вырос. И учится в мореходке и вообще…

Заплаканная Оля, прижавшись к мужу, поведала, как все время мечтала, что родят они девочку Верочку и оденут ее в красивые платьица и туфельки, и будет она самая умная отличница. Никита гладил жену по голове и тихонько говорил, что раз она хочет, то они удочерят маленькую девочку и назовут ее Верочкой. И девочка будет красавица. А если бы они ее сами родили, то она могла бы походить на Никиту, а он совсем не красавец. Вдруг и губки у нее были бы такие же оттопыренные, как у него. Ее бы стали дразнить утенком.

Оля была счастлива. Да, они сделают так, как сказал Никита. Он – самый лучший и самый замечательный. Но сладкую сказку о красавице Верочке пришлось отложить на неопределенный срок. Перестройка, ускорение, гласность.

В первых рядах перестроился институт, где работал Никита. Он попросту закрылся. Помещение сдали конторам, с красивым названием «офис». Никита остался без работы. Олину контору тоже закрыли. Повезло, что взяли секретарем в школу, где она когда-то училась.

Никита ежедневно искал работу, но безуспешно. Чтобы хоть что-то заработать, продолжал чинить всему подъезду электроприборы и появившиеся у многих видеоприставки. Оля в выходные сидела с соседскими малышами, пока родители ходили в гости. На праздники их приглашали по-соседски. А что, удобно. Ольга всегда и салаты нарежет и на стол поможет накрыть, посуду после гостей помоет. Никита не пьет, значит, может развезти подвыпивших гостей по домам. А за это, что ж с барского плеча не положить салатиков в мисочку, с собой. А то и горячее, если осталось. Ольге можно и кофточку, вышедшую из моды отдать. Ах, какой доброй и щедрой чувствуешь себя, заботясь о менее удачливых собратьях. Приятно проявить благородство. Приятно посудачить, вставляя слова: бедняжечки, не везучие, жалко ребят, они неплохие, но не ухватистые.

Сосед с нижнего этажа, которому Никита помогал с машиной, предложил:

– Слушай, Ник, у тебя права есть?

– Есть, – улыбнулся Никита. – У меня машины нет, и пока не предвидится.

– Вот что. Я новую машину покупаю, старую могу в рассрочку

уступить. Частным извозом заработаешь. Сейчас многие так делают.

– Боюсь, даже в рассрочку пока не потяну.

– Брось. Поедешь в Шереметьево. Будешь пассажиров в город возить. Фирма на фирме. Говорят, многие баксами расплачиваются.

Никита советовался с Олей, как ни крути, работать надо, может, рискнуть?

Стал ездить каждое утро к аэропорту. Иногда удавалось заработать прилично, иногда день был пустой. Однажды повезло прямо с утра. К Никите сел пожилой немец. Объяснялся по-русски, но с сильным акцентом. Никита привез его к гостинице в центре. Немец дал свою визитку и спросил, смог бы Никита сегодня отвезти его по делам. Никита сказал, что нет проблем, во сколько заехать?

Всю неделю Никита возил господина Гюнтера Круспе. Заработал очень прилично. Уезжая, господин Гюнтер сказал, что часто приезжает в Москву по делам, но еще ни разу не встречал такого аккуратного и исполнительного водителя. Может быть, Никита согласен быть его водителем постоянно? Он будет приезжать два раза в месяц. Никита оставил свой телефон и стал ждать господина Гюнтера.

Каждый приезд немец расспрашивал Никиту о семье, какой ВУЗ он закончил, знает ли языки. Так продолжалось почти год.

А потом!.. Ну вот ведь дуракам – счастье! Господин Круспе открыл СП, пригласив Никиту на должность заместителя генерального директора.

В доме все так и упали. Ходил замухрышка, чинил видео и электрочайники. Жена вечно в одном и том же по три года. А теперь?! Пригласили их в гости, по-свойски. А Олька пришла в ангоровой кофте из коммерческого магазина. Прямо весь вечер испортила! Значит, теперь она – ровня? Может, даже и по круче?

То, что Оля с Никитой решили усыновить малыша, знали все. И все отговаривали. Да сейчас наркоманов и пьяниц пруд пруди. Возьмут ребеночка, а он дебилом окажется. Или уголовник вырастет. Нет детей и не надо. Живут хорошо, в достатке, и хватит приключений искать. Но Никита все продумал. Они обменяют квартиру на другой район. Там не будут знать, что ребенок не родной. Зачем лишние разговоры.

Документы собраны, бумаги в порядке. Волнуясь отправились к директрисе. Поднимаясь по лестнице, столкнулись с группой малышей, их вели в столовую. Посторонились, пропуская ребятню. Нянечка поторапливала: «Кушать идем, Аня, Коля, кушать». И вдруг из группы, выскочил какой-то малыш, и, слетев с лестницы, обхватил Никиту за ноги и закричал:

– Я не пойду кушать! Нет! За мной пришли мамуя и папуя!

Никита растерянно оглянулся на побледневшую Олю. Мальчик, задрав головенку, смотрел на нее. Оля никак не могла сосредоточиться на маленьком личике, но когда она увидела слегка выступающую верхнюю губу мальчика, то поняла, что, если когда-нибудь у нее и будет девочка Верочка, то явно не сейчас.

Ну повезло им с малышом. Судьба решила подарок сделать. Маленький Митя был из нормальной семьи. К несчастью его родители погибли в автокатастрофе, и не были ни пьяницами, ни наркоманами, ни уголовниками.

К Новому году они переехали. Оля встала посмотреть, как спит

Митя, не скинул ли одеяло. Никита спал, в квартире было тихо, только тиканье часов слышно. В большой комнате светилась елка, забыли гирлянду выключить. Вещи еще не все распаковали. Оля шла на цыпочках, боялась в темноте налететь на какую-нибудь коробку. Присела на корточках возле Митиной кроватки. Он спал, скинув одеяло, обхватив за шею огромного медведя, подарок господина Гюнтера на Рождество. Оля укрыла малыша и поцеловала в теплую уютную макушку.

– Мамуя, ты здесь? – сонно пробормотал Митя.

– Здесь, мой золотой, здесь. Спи моя роднулечка.

Оля встала, очень хотелось засмеяться или крикнуть, как ей хорошо. Нельзя, мальчиков своих разбудит. Интересно, а вот если правду говорят, что дуракам – счастье, то Оля готова быть дурочкой до конца своих дней, только, чтобы ее такое доброе, долгожданное и родное счастье никуда не исчезло.

Кузьмишна

Зашибись! Повезло, лучше не придумаешь! Аня заранее предчувствовала подвох. Слишком муж нахваливал вариант обмена. Хотела «держать ухо востро» и все равно попалась, как дурочка. И развелись Аня с Эдиком вроде тихо-мирно, как культурные люди. И маленькому Борьке наплели с три короба про ремонт квартиры, про папину командировку и про детский садик рядом с домом, чтобы ребенка не травмировать. Бориска действительно увяз в родительских объяснениях и на все согласился. Зато Аня теперь травмировалась и, наверное, надолго.

История обыденная. Люди разошлись и захотели разъехаться. Логичное желание. Ага – при наличии нормальной квартиры, а не однушки в спальном районе и с крошечной кухней. Получилось, что рассчитывать можно только на две комнаты в коммуналке. И без вариантов. Но друзья утешали: «Да всегда есть перспектива. Соседи могут свою комнату продать. Или дядя богатенький захочет купить квартиру целиком и всех жильцов отдельным жильем осчастливит.

Муж рьяно принялся варианты искать. Нашел себе комнату рядом со своей работой. И заранее начал ныть: машины у него нет, а ему работать надо, алименты платить, и самому жить как-то. Ане-то все равно, на работу еще не устроилась. Может, рядом с домом найдет. Главное, чтобы садик был по близости.

Аня так устала от его нытья, что была согласна даже уехать в другой город. И вариант обмена ей показался не таким уж плохим. Район тихий, но близко к центру. Квартира трехкомнатная. Две комнаты занимает старушка. Тоже плюс. Вроде трешка, а соседка только одна. На кухне толкаться не будет. Что бабусе надо? Супчик сварила раз в три дня, и кухня свободна. В ванной часами не просидит, гулянки не устроит. Тишина, благодать. Может, Аня сумеет с ней договориться, и вторую комнату выкупит. А что, возьмет ссуду в банке, и будут у них две комнаты. И садик действительно рядом, только двор перейти. Тем более в сад Борьку точно должны принять, потому что переводом из одного района в другой. Так в РОНО сказали.

Аня посмотрела комнату. Очень приличная. Жалко только – без балкона. Но может, старушка-соседка разрешит белье на своем балконе сушить… Аня может для бабуси в магазин сходить или в аптеку. Словом, заживут на славу.

Размечталась наивная! Лучше бы еще сорок соседей, чем эта бабка! И зовут-то по заковыристому – Ираида Кузминична. Высокая, тощая, с малюсеньким пучком седых волос на макушке. Натуральная баба Яга.

– Анна, у вас есть своя комната, вот будьте любезны верхнюю одежду вешать у себя. Не устраивайте в общем коридоре склад. И детскую обувь будьте также любезны забирать к себе.

– Но, Ираида Кузьминична! Бориска же с улицы пришел, ботинки грязные. Как же я их в комнату поставлю?!

– А вас, милейшая, в детстве не учили, что после улицы обувь надо помыть?

И так во всем. Если Аня вешала белье на полотенцесушитель, бабка молча снимала его и укладывала Ане на стол в кухне. Делала замечание, что Борька громко включает звук у телевизора. При этом говорила о том, что нынешние родители готовы засадить ребенка перед экраном, лишь бы им не заниматься. И вообще, лучше бы мать читала ребенку книги, а то вырастет абсолютно бездуховным тупицей.

Аня сначала пыталась договориться, но ничего не выходило. Переспорить Ираиду Кузьминичну невозможно. Легче упросить табуретку идти самой по коридору. Цеплялась бабка и к Бориске.

В день приезда малыш сказал:

– Бабушка, меня Борька зовут, а тебя как?

– Мальчик, тебе мама не объясняла, что к старшим обращаются на Вы? И сначала здороваются и только потом задают вопросы.

Бориска растерялся и испуганно прошептал:

– Здравствуйте, бабушка.

– Здравствуй мальчик. Меня зовут Ираида Кузьминична. Бабушкой я тебе не довожусь, поэтому будь добр называть меня по имени и отчеству. Я так поняла, что тебя зовут Борис? Это очень хорошее имя, царское. Лучше представляйся полным именем. Борькой могут звать теленка или петуха в сельской местности. А воспитанного мальчика зовут Борис.

Бориска впал в ступор, долго пытался переварить информацию и на всякий случай из своей комнаты старался не выходить. Только в туалет, и то крепко схватив Аню за руку.

Аня оформила сынишку в сад и устроилась на работу. По воскресеньям приходил бывший муж и забирал сына на прогулку. Однажды приведя Бориску домой, Эдик удивленно спросил:

– Что-то парень какой-то странный стал. Я ему кричу: Борька, беги скорей, качели свободны. А он мне на всю улицу замечание делает, мол, Борьками только козлят и куриц зовут, а он воспитанный мальчик и зовут его Борисом, как царей. Я чуть не грохнулся! Пять лет Борька, а на шестом году – Борис. Кстати, каких царей он имел ввиду?

– Наверное Бориса Годунова, – машинально ответила она.

Аня познакомилась с соседкой по дому Светой. Она водила своего сына Сережу в Борискину группу. Молодые мамы быстро подружились и стали выручать друг друга. То Аня забирает мальчишек из сада, то Света. Гулять тоже ходили вместе. Сережа с Бориской играли, можно было спокойно поговорить. Света всегда начинала разговор с вопроса: «Ну как, бабка достает?»

Аня начинала перечислять, что опять учудила бабуся.

– Светка, не поверишь! Я вчера говорю, а она мне отвечает. А я, а она… Никакой жизни, хоть квартиру меняй. Учит и учит! Нудит и нудит! Сил уже нет никаких. Вчера ужинать сели с Борькой на кухне. Приперлась чашку помыть. Не раньше, не позже. Прям, караулила, наверное! «Анна, на общей кухне не едят. Приличные люди вообще не едят в кухне. Человек должен спать в спальне, принимать гостей в гостиной и бла-бла-бла». Я ей отвечаю, что в отличие от нее, у меня только одна комната. Она и спальня, и гостиная, и детская. И человек, который один занимает две комнаты, не может указывать другим, где им ужинать. А она на меня так посмотрела, так посмотрела, я думала своей чашкой мне в голову запустит. Мне, говорит, любезная, восемьдесят девять лет. Вы что – предлагаете остаток жизни провести в нечеловеческих условиях? Это у нее-то, нечеловеческие условия! Нет, видала? Это у меня полный экстрим. В комнате не курю из-за Борьки, на кухне нельзя из-за нее. Уложу ребенка спать и стою на площадке, как дура. В комнате бардак. Пришлось сушилку купить для белья. На балкон не пускает.

Пухленькая Света, слушает, округлив глаза.

– Ой, мамочки! Да лучше со свекровью жить, чем с такой соседкой.

Разговор плавно переходит на Светину свекровь. Она почти все время живет на даче, но каждый ее приезд домой Света вспоминает с содроганием.

– Представляешь, говорит, я готовлю плохо, или вообще к плите не подхожу. Вроде, ее сынок, Илюша, похудел. Нет, ну надо такое сказать! Да Илья скоро в дверь не пролезет.

Аня согласно кивает. Действительно, муж Светы, Илья, очень полный, даже одышка появилась.

– Или как начнет жарить-парить и в Сереньку пихать. Так напичкает ребенка, что мне на другой день из сада звонят и спрашивают, чем вы ребенка кормили? У него понос.

Но основная тема вертится вокруг склочной бабуси. Светкина свекровь бывает наездами, а бабка Ираида постоянно.

Аня вела сынишку из сада домой. Бориска ныл и капризничал.

Сережа болеет, в саду без друга ему скучно. И воспитательница сегодня – не хорошая Алла Викторовна, а плохая Вера Семеновна. И сабли у него нет, как у Витьки! Витька вредный и жадный, саблю даже подержать не дал. И на обед дали котлету с гречкой. А гречка противная! И медведь из пластилина не получился. Получилась какая-то ляпка. И Лидка с Катькой смеялись над ляпкой. А он, Борис, запустил в них пластилином и попал Лидке в волосы. Его наругали и поставили в угол. И Лидкина мама кричала, что он хулиган, и Лидке из-за него волосы подстригать надо.

Аня сначала молча слушала все это нытье, а потом взорвалась.

– Да что же это такое! На работе ей наделали замечаний! И начальница своими поучениями достала! И дома ей предстоит провести веселенький вечер со склочной бабусей! А теперь еще сын идет и ноет, и вести себя не может как нормальный человек, а только лепит разную фигню из пластилина и кидает девочкам в волосы. И теперь ей придется объясняться с Лидиной мамой.

Борька заревел. Он-то ждал, что мама начнет жалеть и сочувствовать и, может, даже купит чупа-чупс в утешение. Но Аня уже не могла остановиться. Какой там чупа-чупс? Она пошла еще быстрее и грубо дернула за руку пытающегося остановиться сынишку.

Бориска начал заваливаться и противно выть. Стали останавливаться люди. Какая-то тетка начала выговаривать про невоспитанных детей и никчемных матерей. И пообещала Бориске сдать его в милицию. А другая, проходя мимо, прошипела, что вот девки пошли, нагуляют ребенка, а потом не знают, что с ним делать.

Аня сама разревелась злыми слезами. Схватила орущего сына в охапку и почти бегом ринулась к спасительному подъезду.

В комнате, даже не раздев сына, заплаканная злая Аня хлопнула его два раза по попе. Бориска боли не почувствовал, толстые брюки защитили, но обидно-то как! За весь день страданий от родной мамы по попе!

– Уйду на вовсе от тебя! В лесу съедят меня волки, узнаешь!

– Да иди на здоровье, где ты в городе волков найдешь? Видеть тебя не хочу!

– И я не хочу! Ты злая!

Бориска выскочил из комнаты и хлопнул дверью.

Аня открыла форточку и взяла сигарету. Руки тряслись, и в животе все тряслось. Долго чиркала зажигалкой впустую. Она не боялась угроз сынишки – уйти. Замок на входной двери слишком высоко да и запирался изнутри на ключ. А ключ в комнате, на столе валяется. Ну и пусть посидит в темном коридоре и подумает над своим поведением. И вообще… Она не виновата, что сорвалась. У нее день был неудачный, и бабка Ираида нервы мотает, и с мужем она разошлась, и живет не в отдельной квартире. И Лидина мать, крикливая Ирина, теперь разборки устроит из-за своей вредной дочки. И воспитательница начнет на мозги капать. Аня чувствовала себя самой несчастной женщиной на свете. Курила одну сигарету за другой и плакала.

Потом она почувствовала, что если еще покурит, то ее просто стошнит. Сколько же она так стояла? И Борькиных всхлипываний в коридоре не слышно. Тогда Аня опять начала плакать. Вот дура психованная – сорвалась на ребенка. Ему, вообще, уже давно спать пора. А она накурила в комнате. Стоит тут, слезами заливается, а бедный малыш после сада от мамы шлепков получил вместо утешения.

Да и черт с ним, с этим медведем пластилиновым! Что она сына учиться на скульптора отдала? И Лидкина мамаша пусть только попробует сунуться. Надо за своей поганкой следить. Эта Лидка сто раз Бориску щипала. Даже синяк есть. И воспитательница виновата, надо лучше работать, а не лясы точить, пока дети пластилином кидаются. И Боренька – очень хороший ребенок. Самый умный, самый золотой, дорогой. Сейчас она пойдет и прижмет сынишку к себе, и поцелует, и умоет, и положит спать.

Аня вышла в коридор, включила свет. Бориски не было. Она прошла в кухню, потом в ванную, в туалет. Сынишка исчез! По спине Ани полился холодный пот. Он сумел открыть дверь и выйти?! Нет, только не это! Ой, господи! Так много времени прошло! Он мог далеко уйти, и неизвестно в какую сторону?! А вдруг на улице его украли?! Или сбила машина?!

Аня заметалась по квартире, ничего не соображая, как бестолковая курица. Ноги были ватные, на шее вздулась и запульсировала вена. Каким-то дурным, блеющим голосом Аня крикнула:

– Бориска, Бориска!

Открылась дверь бабки Ираиды.

– Анна, что вы кричите на всю квартиру? Ваш мальчик у меня, мы читаем книгу.

– У вас??? – просипела Аня

– А по вашему ребенок должен сидеть в темноте один, пока его мама занята своим состоянием? Или вы думаете, я ем маленьких детей?

Первый раз Аня даже в душе не возмутилась бабкиным язвительным фразам. Боречка дома! Главное – живой, здоровый, мальчик мой, солнышко мое, дома! Не потерялся, не украли!

Аня глупо улыбалась Ираиде Кузьминичне и повторяла, как заведенная: – Спасибо вам. Спасибо вам большое. Спасибо вам.

Бабка Ираида молча смотрела на Аню.

– Борису давно пора спать. Думаю, Анна, вам тоже лучше лечь. На будущее, постарайтесь сдерживать свои эмоции при ребенке.

Аня взяла на руки полусонного сынишку.

– Спокойной ночи, Борис.

– Спокойной ночи, Ираида Кузьмишна, – сонно пробормотал мальчик. – Только завтра дочитаем, пожалуйста, книжку, ладно, Ираида Кузьмишна?

Пока Аня раздевала сынишку и укладывала его в постель, Бориска, зевая, бормотал: – Мам, ты сказку про маленького принца читала?

– Завтра поговорим, хорошо? А то поздно уже, спать давно пора. Спи, мой сладкий, мой хороший зайка.

– Ты опять добрая, да мам? Ираида Кузьмишна тоже сказала, что ты просто плохо себя чувствуешь, а потом почувствуешь хорошо и будешь добрая. – Она все правильно сказала, закрывай глазки.

– Она, мам, не страшная совсем, Ираида Кузьмишна-то.

– Да, конечно, не страшная, только не Кузьмишна, а Кузминична. Спи, зайчонок, и извини меня, пожалуйста, ладно?

– И ты меня тоже извини. Мы помирились?

– Конечно.

– Тогда ты мне потом, завтра, купи саблю, как у Витьки.

Аня хотела объяснить, что завтра в магазин не успеет, но Бориска уже спал.

Зря Аня расслабилась, подумала, что нашла с бабкой общий язык. Ираида Кузьминична продолжала делать замечания и вытаскивала посуду из раковины, которую Аня не успела утром помыть.

Если кто и нашел с вредной бабусей контакт, то только Бориска. Аня удивленно смотрела, как сынишка вежливо стучит в дверь бабки Ираиды и медовым голоском спрашивает: «Ираида Кузьмишна, а сказку дочитывать не пора?» Четко выговаривая сложное имя Ираида, Бориска упорно спотыкался на отчестве.

Со сказкой, Аня чуть не опростоволосилась. Когда сынишка спросил, читала ли она «Маленький принц», Аня моментально соврала – конечно, читала. Тогда Бориска начинал выспрашивать, жалко ли ей Лиса? Аня говорила, что плохо помнит, читала еще в детстве. И пыталась перевести разговор.

Приходили Света с Сережкой. Но увидев ее в коридоре, Ираида Кузьминична стала ей выговаривать:

– Ваш супруг, любезная, совершенно по-хамски паркует свой автомобиль. Он закрывает дорожку к подъезду. А вдруг кому-то понадобится вызвать «скорую помощь» или пожарную машину?..

Светкино круглое личико розовело, и она шепотом уговаривала Аню забрать Бориску и лучше посидеть в гостях у нее.

Света с Аней так уютно уселись на кухне – кофе, сигареты, бисквит с яблоком, испеченный домовитой свекровью. Но тут явились мальчишки, и Сережа начал допытываться, есть ли у них дома книжка про Сибирочку.

– Про кого? – округлив глаза, спросила Света.

– Да про девочку, ее Сибирочка зовут. Бориска говорит, ее папа в лесу потерял, а старенький дедушка нашел, а разбойники ее украли, а мальчик спас, а одна злая тетенька…

– Не взрывай мне мозг. Это прямо криминальный сериал какой-то! Нет у нас никаких Сибирочек.

– Мам, мам, – затараторил Бориска. – Ну ты-то, наверное, знаешь такую книжку? Мне Ираида Кузьмишна не дочитала, а мы с Сережкой хочим знать, нашел папа-граф свою Сибирочку?

– Не хочим, а хотим, – это первое. А второе, мы сейчас договорим с тетей Светой, потом ты дочитаешь историю с Ираидой Кузьминичной и расскажешь Сереже. Идите, поиграйте, а то нам скоро домой.

Мальчишки получили по яблоку и ушли играть.

– Вот, Светка, откуда ноги растут. Где бабка Ираида книжки откапывает? Бориска, как ненормальный теперь. Ходит к бабке и ходит. Как будто мозги ребенку промыли. Бывший муж купил ему трансформер, а он повозился с ним пять минут и заявляет: «Абсолютно бездуховная игрушка». Мужа, чуть «кондратий» не схватил. Устроил мне истерику, что я сектантка и сына в секту таскаю.

– Во как повернулось-то с бабкой… Она решила не мытьем, так катаньем тебя доставать. За ребенка взялась, карга старая! Мне свекровь порассказала. Бабка Ираида три раза замужем была. Всех мужей перехоронила, саму-то ничего не берет. И главное, люди все сплошь культурные. Академик, хирург какой-то знаменитый и последний, кажись, переводчик. Вроде французские романы переводил. И что они в такой склочной тетке находили?

Аня стала нервничать, что в глазах сынишки скоро потеряет авторитет. Каждый раз приходилось врать, что она прекрасно знает очередной литературный шедевр из библиотеки бабки Ираиды. Аня стала доставать книги и тайком их читать. В двадцать шесть лет пришлось читать Лидию Чарскую, Оскара Уайльда и Антуана СентЭкзюпери.

С одной стороны, Аню раздражало, когда сын начинал «умничать», старательно копируя бабкины интонации. А с другой… Стоило прийти куда-нибудь в гости, где собрались только взрослые, Бориска тихонько просиживал в уголке, внимательно изучая книги или художественные альбомы. В одном доме он поверг в состояние столбняка всех гостей, спросив, нет ли у них случайно альбома «Сто картин из музея Метрополитен». Правда, Бориска ударение поставил не там, и получилось «МетрополитЕн». Но и этого оказалось достаточно. Весь вечер разговор крутился вокруг Борискиного немереного интеллекта и потрясающих педагогических способностей Ани. Вот это мать! Вот как надо заниматься ребенком! Одна, дом, работа, и так развивает ребенка! Наверняка Бориску примут в какую-нибудь гимназию. И он закончит ее с золотой медалью и поступит в МГУ. И, вероятнее всего, его ждет блестящее будущее.

Что лукавить? Конечно, Ане было приятно чувствовать себя самой замечательной матерью на свете. Ради такого можно и потерпеть бабкины «заскоки».

Бориска заболел. Это вредная Лида виновата. Вернее, ее мамаша. Привела больного ребенка в сад. Теперь вот Борька с температурой, и Сережка с температурой. Надо врача вызывать, брать больничный.

Участковая врач оказалась молоденькая, хорошенькая восточная красавица. Похлопала длиннющими ресницами и направилась в комнату.

– Послушайте, любезная, – пригвоздил ее к полу бабкин голос. – В клятве Гиппократа не упоминается, что врач должен помыть руки, когда приходит к пациенту? Тем более, к ребенку. И надеть марлевую повязку. Неизвестно с каким диагнозом был предыдущий больной.

Врач прошмыгнула в ванную и шепотом спросила у Ани:

– Свекровь?

– Соседка.

– Повезло!

Руки помыла, маску надела, осмотрела Бориску и бочком, бочком прочь из квартиры.

Анина начальница позвонила и стала выговаривать, что Аня бросила несделанную работу. Никто не может разобраться. Пусть приходит, сделает, как положено, а потом уж сидит на больничном сколько вздумается. Вот, гадюка! Детей у нее, что ли нет? Муж посидеть с Бориской отказался. Опять заныл про загруженность, про дела. Свету не попросишь, сама с больным ребенком сидит. Может, няню на день поискать? Страшно оставить с незнакомым человеком.

На кухню пришла бабка Ираида.

– Я понимаю вас, Анна. Язык не поворачивается обратиться ко мне? Вы ведь, как большинство жильцов, считаете меня старой ведьмой. Но я вполне могла бы последить за Борисом день, два.

– Ой, Ираида Кузьминична! Я вас очень уважаю, – залепетала Аня. – Мне просто неудобно было вас беспокоить. Больной ребенок, капризы, таблетки и вообще…

– Да-да, я так и подумала, что вы озабочены причинением мне неудобств, – скептически хмыкнула бабка Ираида. – Мы прекрасно посидим одни. Или вы ждете, что я улечу на помеле, прихватив с собой маленького мальчика?

Аня не нашла, что ответить. Оставалось только сказать спасибо и отправляться на работу, в надежде, что все будет хорошо.

Бабка Ираида просидела с Бориской два дня. После чего Борис заявил, что придумал интересную вещь. Он будет ходить в сад два раза в неделю, чтобы Сережка не скучал. А остальное время лучше будет с Ираидой Кузьмишной. Ане пришлось объяснять, что это будет не совсем удобно, бабуся старенькая, ей надо отдыхать. В садике Сережа останется один и будет переживать, а это не по-дружески.

Опять Аня зря расслабилась. Вот уже час сидит у Светы с Ильей и рассказывает о новых подвигах бабки Ираиды.

– Анна, я приватизирую свои комнаты. Вы тоже должны приватизировать. Иначе нельзя. Я была у юриста по жилищным вопросам, в коммунальной квартире все комнаты должны быть или приватизированы, или нет. Так что будьте любезны заняться этим вопросом.

– Вот мне только этого геморроя не хватало! По конторам бегать! На кой мне эта приватизация? Вот не может бабка спокойно жить.

Света охала, взмахивала руками, действительно, кошмар!

– Ну и дурочки, – влез в разговор Илья. Бабаня, конечно, – чума. А идея хорошая. Ты, Ань, сможешь тогда комнату продать, например, строительной бригаде из стран СНГ, вот бабка тогда и узнает почем фунт лиха.

Илья засмеялся гордый своей идеей. Света и Аня то же развеселились, представив в соседях у чопорной бабуси целую бригаду рабочих из Азии. И Аня решила свою комнату приватизировать.

Скоро год, как Аня с сынишкой живут по соседству с бабкой Ираидой. Никакой бригаде Аня, конечно, комнату не продала. Ей казалось, что она почти свыклась с бабкиными «тараканами». Главное, с Бориской удачно получилось. В редких случаях не надо заморачиваться, с кем ребенка оставить. Сын читать начал вполне прилично. И занимать его не надо. Книгу возьмет и сидит тихо, как мышонок. Приятно посмотреть. Только бывший муж нудит, что ребенок слишком заумный, не знаешь, как с ним общаться-то.

– Просто у него интеллект выше, чем у тебя, – ядовито сказала Аня.

Бориска спал. Аня взяла сигарету и отправилась на лестничную клетку покурить перед сном. Дверь в бабкину комнату была приоткрыта. Ане показалось, что бабка ее зовет. Аня тихонько постучала и вошла. Ираида Кузьминична лежала на диване очень бледная, глаза закрыты.

– Ираида Кузьминична, Ираида Кузьминична, вам плохо? Не волнуйтесь, я сейчас быстро «скорую» вызову. Сейчас, я быстро.

– Аня, – прошелестела бабка. – Не дергайся, сядь лучше, посиди около меня.

Аня оторопела, бабка первый раз обратилась к ней на ты и назвала не Анной.

– Давайте все же врача, а Ираида Кузьминична?

– Потом позовешь, позже. Я умирать собралась, зачем мне врач-то?

Аня испуганно затараторила:

– Нет, вы, пожалуйста, не умирайте, Ираида Кузьминична! Просто вам плохо, вы и говорите такие вещи. Не надо, пожалуйста, умирать. Живите себе на здоровье, хоть сто лет. «Скорая» приедет, посмотрят. А если в больницу увезут, вы даже не нервничайте, я каждый день буду приходить. И лекарства куплю, какие надо, и поесть принесу, вы не думайте!

– А знаешь, Аня, я почему-то не сомневалась, что ты действительно стала бы меня навещать. Только давай прекратим эту тему. Времени у меня мало и сил тоже. Возьми на моем столе бумажку с номером телефона. Там должно быть написано Евгений Олегович. После моих похорон позвони ему.

– Ираида Кузьминична! Это родственник ваш? Давайте я сейчас ему позвоню.

– Ты можешь умирающего человека нормально выслушать? Никакого уважения к смерти. Сказали тебе – после похорон, значит, после. И еще, я хочу, чтобы меня кремировали, и урну поставили в туже нишу, где покоится прах моего последнего мужа. Документы и деньги возьмешь в шкафу под полотенцами.

– Ираида Кузьминична! – запричитала Аня. – Ну что ж вы такое говорите! Вы спокойно перечисляете поручения как будто в магазин посылаете! Все, я врача вызываю!

– Ну, вызывай, раз тебе так легче. Я все равно умру, пока они приедут. Главное, я успела сказать про похороны и номер телефона. Да что ты плачешь, Аня? Я интересную жизнь прожила, да и старая уже, хватит.

Аня плакала, гладила бабку по худой морщинистой руке. Бедная, старая Ираида Кузьминична! Аня так и не узнала о ней толком. Маленький Бориска сумел общий язык найти, а она не смогла. Если бабуся действительно умрет, Аня так и не успеет ни поговорить с ней, ни извиниться.

– Аня, у меня было три мужа и не одного ребенка. Может, поэтому я так к Борису привязалась. У меня есть для него подарок и для тебя тоже. Может, потом добрым словом вспомните.

Аня плакала, по-детски вытирая глаза ладонями, размазывая по щекам растекшуюся тушь. Не надо ей никаких подарков! Пусть только странная бабуся с тяжелым характером будет жива-здорова.

– Знаешь, чего мне хотелось, когда умер последний муж? Чтобы, когда я буду помирать, рядом сидел человек и гладил меня по руке и, может, даже плакал, потому что ему не все равно. А теперь ты рядом сидишь, и я даже надеюсь, что тебе не все равно.

Ну что же «скорая» так долго едет?!.. Аня плакала, закрыв лицо руками. Как же это все горько! Зачем? Какие люди глупые. Что-то выясняют, делят, ругаются. А вот наступит такой момент, и ничего не исправишь, не скажешь, не убедишь, не извинишься…

Ираида Кузьминична молчала. Бедная, голова-то съехала с подушки. Аня потянулась поправить и с ужасом увидела, что бабуся умерла. Аня вскрикнула, вскочила с дивана. Сердце колотилось, как бешеное. Лицо горело, даже кожу жгло. И тут приехала «скорая».

Аня позвонила Светке. Света сонно спросила:

– Ань, ты че, что-то случилось?

Аня хотела объяснить, но начала плакать и повесила трубку.

Прибежала Света, испуганная, в халате и ночнушке, за ней Илья.

– Что – с ребенком? С тобой? Что у вас?

– Бабушка, – опять заплакала Аня.

– Твоя бабушка? Заболела? Умерла?!..

Аня только трясла головой.

– Блин, бабка Ираида окочурилась? – спросил Илья громким шепотом.

Дурак, что ли совсем?! – Света ткнула мужа локтем. – Ираида Кузьминична померла?

– Да, уже в морг увезли. А я не знаю как теперь, утром Бориска проснется, я… я не знаю, как ему объяснить. Ничего не знаю. И похороны, и все…

Света быстро сориентировалась. Илья унес завернутого в одеяло Бориску к ним. Пусть у них побудет. Скажут чего-нибудь потом. У них сейчас свекровь дома, приглядит. Тем более, она считает Бориску замечательным мальчиком, и его маму Аню – ангелом в руках сатаны Ираиды. При этих словах у Ани опять задрожали губы.

Аня со Светой остались в пустой квартире. Света жалела подругу, искренне не понимая, что так убиваться-то? Даже – наоборот. Потом решив, что у Ани просто стресс, предложила выпить чего-нибудь. Нашли бутылку вина, которую Аня держала дома на всякий случай. Ане казалось, что она никак не может опьянеть и расслабиться. Она наливала себе еще и еще. Подруги сидели в кухне совершенно пьяные. Когда собрались идти курить на площадку, вспомнили, что теперь в этом нет необходимости. Можно не выходить, замечание сделать все равно некому. Аня опять начала рыдать, вспоминая бабусю.

– Вот ведь, умерла Ираида-то Кузьминична. Я и прощения попросить не успела, поговорить о чем-то по-хорошему… Все… Нету больше.

Света икала, потом разревелась за компанию. Стала причитать, что вот тоже ссорится со свекровью, а вдруг та в одночасье помрет. И она, Света, тоже будет страдать, что не успела помириться, что лаялась с ней все время.

На работе Аня сказала, что у нее умерла бабушка. Отпустили на три дня. Хорошо, что у Ильи машина. Оказалось, надо столько всего оформить, не набегаешься. Бориска жил у Светы. Илья, гордившийся своей находчивостью, рассказал ему целую историю. Что в их квартире прорвало трубу, все залило, пока не починят, домой нельзя. А Ираида Кузьминична уехала в гости очень далеко. Когда вернется, неизвестно.

Похоронили, как хотела бабка Ираида, рядом с мужем. Приходили из жилконторы, опечатали Ираидины комнаты. Сказали на полгода, до объявления наследников.

Ане квартира казалась пустой. Теперь никто не снимал белье с полотенцесушителя. Не ставил на ее стол грязную посуду. Хоть три дня не мой. Но Аня привыкнуть к этому не могла. Все время старалась вести себя так, как будто Ираида Кузьминична может выйти из комнаты и сделать замечание. Бориску записала в детскую библиотеку. Скоро при входе на доске объявлений появилось его фото с надписью «Самый активный читатель».

Весной Бориску и Сережу записали в первый класс. Надо же, уже четыре месяца прошло со смерти бабуси, а Аня никак не привыкнет. Стала искать какие-то документы и с ужасом наткнулась на бумажку с номером телефона! Вот идиотка! Ираида Кузьминична просила позвонить после похорон! Ой, стыдоба-то какая! Прошло столько времени! Стыдно, стыдно, стыдно!

Позвонила, попросила к телефону Евгения Олеговича. Заранее смирившись, что услышит о своей непорядочности и необязательности. Голос у Евгения Олеговича был молодой, вежливый. Аня мямлила, что звонит по просьбе Ираиды Кузьминичны. Мужчина сказал, что по телефону ничего не решает. Пусть Аня приходит по такому-то адресу в такое-то время и захватит с собой все документы.

Аня пришла. Офис какой-то. Нет, не офис, нотариальная контора. Евгений Олегович оказался не родственником, не знакомым, а нотариусом.

– Ну, документы все принесли?

– Да, вот свидетельство о смерти.

– И все?

– А у меня других нет, паспорт Ираиды Кузьминичны отобрали в Загсе.

– Ваш паспорт, свидетельство о рождении ребенка, свидетельство о собственности.

Аня честно пыталась понять, что от нее требуется, морщила лоб, переспрашивала.

– Я не понял, вы что – шли ко мне, не владея информацией?

Аня жалобно улыбнулась, в глубине души жалея, что вообще позвонила. Евгений Олегович, наконец, понял, что Аня ничего не знает, непонимает и вообще «тормозит».

А получается, что Ираида Кузьминична Кравцова-Дальская, будучи в здравом уме и твердой памяти, все свое движимое и недвижимое имущество завещала госпоже Бархатовой Анне Николаевне и несовершеннолетнему Бархатову Борису Эдуардовичу. А в частности, Аня с Бориской теперь владельцы трехкомнатной квартиры и большой библиотеки.

Аня вышла на улицу. Шла, не разбирая дороги, наступая в лужи. Вот про какой подарок говорила Ираида Кузьминична. Вот значит, про какой… Значит, у Бориски будет своя комната, и у Ани – своя. Как у приличных людей, которые спят в спальне, а гостей принимают в гостиной. Прямо вот через два месяца! Отдельная, трехкомнатная квартира! Своя! Отдельная! Собственная! Ой, бабулечка, дорогая Ираида Кузьминична!.. Царствия тебе небесного! Светлая память! Ой, бабулечка! Вот ведь, чужой человек – и такое! Чужая, совсем, чужая и вдруг ….

И только подходя к своему подъезду, Аню остановила внезапно возникшая мысль: как объяснить Бориске, почему они займут комнаты соседки. Ведь сынишка до сих пор подбегает к закрытой двери и спрашивает: «А Ираида Кузьмишна еще не вернулась?..»

Рыбка плывет…

– Рыбка плывет, назад не отдает! Рыбка плывет, назад не отдает! Не получишь, не получишь! – Галя кривлялась, размахивала отнятой у брата тетрадкой, строила рожицы.

– Мам, ну, мам! Галька мою тетрадь по математике взяла, как я домашку делать буду?

– Скажите – трагедия какая! Новую тетрадь возьми.

– Нельзя новую, ругать будут.

– И что? Маленькую девочку нервировать из-за твоей тетради? Нечего было разбрасывать, где попало. Галочка не увидела бы.

– Да я же из портфеля достал все тетради уроки делать!

– Ох, отстань ты от меня, пожалуйста! Не могу по телефону спокойно поговорить. Разнюнился, как девчонка. Бери новую тетрадку или подожди, пока Галочке надоест. Поиграет, отдаст.

Тетрадь Галочке не надоедала долго. Она нарисовала в ней каракульки, потом терла мокрым пальце, чтобы узнать размажется ли фломастер. Оторвала несколько чистых листков для себя, впрок. На листочках клеточки, можно по ним домик рисовать. Обрывки тетрадки положила на кровать брата.

– Мамочка, я уже поиграла и тетрадку Ване отдала!

– Вот и умничка! Стоило такой цирк устраивать?

Ваня с тоской посмотрел на ошметки тетради и, вздохнув, старательно вывел: «Для работ по математике ученика 2-го „Б“ класса, Мишутина Ивана».

Когда родилась младшая сестренка, мама сразу объяснила, что

Галочка маленькая, ее нельзя обижать. Он уже большой мальчик, должен всегда уступать Галочке. Во-первых, она – девочка, а во-вторых, малышка.

Ваня старался почувствовать себя взрослым и сильным. А Галочка, подрастая, стала понимать, что ей можно все. Ругать все равно будут Ваню. Саму Галочку нельзя ругать, она – маленькая, а брат – большой. Она – девочка, Ваня – мальчик. Значит, изначально обречен. И Галочка вовсю старалась использовать свои привилегии.

Один раз брат не выдержал, Галочка разломала модель самолета, который Ваня три дня кропотливо склеивал для выставки в школе. Увидев свою поделку, он отчаянно вскрикнул и хлопнул сестренку по руке. Галочка завизжала так, что у Вани уши заложило. Прибежала испуганная мама. Галочка упала на пол, рыдала, трясла порозовевшей рукой, закатывала глаза.

Кончилось тем, что Ваня получил подзатыльник от мамы и с криками «Гори огнем, твой растреклятый самолет, если ты из-за него сестру убить готов!» был поставлен в угол. А папа долго объяснял, что Ваня ведет себя не по-мужски, на Галочку обижаться нельзя, она – маленькая. Девочкам надо уступать. Галочка еще не понимает, что нельзя ломать вещи. А ему, Ване, должно быть стыдно, что он разнюнился. Мужики не плачут. И вообще, подумаешь, самолетик, тоже мне – потеря. Да таких сто штук можно наделать, а сестричка одна.

Когда Ваня читал сказки, задумывался. Там вечно доставалось падчерицам, а все хорошее родители приберегали для родных дочек. Вдруг и он, Ваня, не родной! Вот Галочку все любят: и мама, и папа.

Как-то он услышал мамин разговор с подругой. Мама рассказывала, как они с папой мечтали о девочке, а родился мальчишка! Она двоих детей не собиралась заводить, но ведь так хотелось дочку. Счастье, что Галочка родилась.

Ваня понял, что стал неудачной попыткой. Галочку ждали, а он случайно родился. Ну, зато убедился, что не приемный сын.

Почти каждое лето, пока были маленькие, ездили в Прибалтику, в маленький поселок с трудно произносимым названием Энгуре. Там жили бабушка Лида и дедушка Марис. Мама называла их «седьмая вода на киселе». Бабушка Лида была двоюродной сестрой папиной мамы. Ваня всегда ждал, лета с нетерпением. Только у бабушки и дедушки он мог расслабиться, не озираться вечно, что сделал что-то не так.

Мама не любила эти поездки. Если бы не море и воздух, сроду бы не поехала. Родственнички! Помешались на чистоте и порядке. Почему Галочка все хватает без спроса? Почему Галочка не вытирает ноги, входя в дом? Почему то, почему это? Зануды! Галочка не воспитанный ребенок, видишь ли. Как будто не понимают, что она маленькая. Да где им, своих-то детей не родили.

А Ваня, как говорила бабушка, просто сиял, как золотая рыбка. Дедушка водил его с собой к дяде Гунарсу. Вместе катались на лодке, Ване разрешали грести веслами. Только весло оказалось тяжелым и чуть не упало в воду. Но никто не заругался. А только смеялись, говорили, что Ваня молодец, удержал весло, он будет сильным и ловким, когда вырастет. Ходили в гости к тете Айе. Дедушка всем говорил, что Ваня его внучок, гладил по голове. Тетя Айя угощала взбитыми сливками и звала его маленький Янис. Бабушка Лида объяснила, что имя Иван здесь произносится Ян. Дядя Гунарс и дедушка согласно кивали и говорили, что Ваня обязательно должен приехать на праздник Янов День. И тетя Айя будет угощать его сыром с тмином.

Мама еле выдерживала две недели. Она начинала убеждать папу, что дети уже достаточно надышались свежим воздухом. Ей надоело слушать вечные поучения от старых родственников. Она устала успокаивать несчастную Галочку, которой вечно ничего нельзя. Ребенок не отдыхает, а только травмируется. И вдобавок, сын начинает говорить на тарабарском языке, мешая русский с латышским. Ее это просто раздражает. Папа, как всегда, уступал, и начинали укладывать вещи. Ване очень не хотелось уезжать, но его никто не спрашивал.

Когда Ване исполнилось двенадцать, случилось самое радостное событие в жизни. На папиной работе предложили путевки на юг, но только три. Сначала мама собралась ехать с Галочкой и Ваней. Потом начались обсуждения. Одна, с детьми на юге. Мало ли что. Да и мужа одного оставлять… Вот, соседка уехала на юг с ребенком, а муж любовницу привел! Да и вообще. И Ваня робко предложил поехать маме, папе и Галочке, а его, если можно, отправить к дедушке с бабушкой, хоть на все лето.

Мама замялась, конечно, предложение заманчивое, но его же кто-то должен отвезти. Туда, потом обратно, это же денег не напасешься. Но дедушка Марис, как только узнал, что можно забрать Ваню почти на все лето, сказал, что сам что-нибудь придумает. И, действительно, нашел выход. Ваня поедет с тетей Мирдзой, которая будет в Москве по делам. Это дочка их соседей, они знают ее с самого рождения, ей спокойно можно доверить ребенка.

Галочка сначала дразнила брата, что он не поедет на юг, не увидит настоящих медуз и раковин. Но поняв, что Ваню это не задевает, пыталась утащить подарки, приготовленные для дедушки с бабушкой. Дощечку, украшенную выжженными по дереву цветочками и подставку для дедушкиной трубки, старательно раскрашенную, с надписью «Дорогому дедушке от Яниса».

Впервые мама заступилась за Ваню.

– Зачем тебе эта ерунда, Галюнечка? Я куплю тебе на юге красивый надувной круг, и ты будешь с ним купаться.

Все лето Ваня чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Подарки дедушка и бабушка поставили на видное место. Показывали гостям.

– Представляете, – говорила бабушка Лида, – наш Янис просто волшебник. На этой дощечке хлеб режется ровно-ровно и легко, как масло. И деду теперь есть куда ставить свою трубку. Марис стал плохо видеть и часто не мог ее найти, а сейчас он точно знает, что его трубка на такой красивой подставке.

Ваня бегал с местными ребятишками, строил огромные замки из песка. Искал янтарь с новыми друзьями. Нашел два крошечных темно-оранжевых камешка и гордо подарил один бабушке, другой тете Айе.

Вернулся домой, и опять потянулись серые дни. Галочка становилась все вреднее и вреднее. Ваня старался не замечать нападок, но сестру это еще больше подзадоривало. Мама была занята своими делами, не до детей с их ссорами. У нее с мужем проблемы. Папа стал задерживаться на работе. По совету подруги мама начала за ним следить.

Слежка кончилась большим скандалом. Да, у папы другая женщина! Она увела его из семьи, как козла на веревочке. Что он молчит и уставился в пол? Сказать нечего? Рохля, тряпка, а не мужик! Приперли к стенке, так и дар речи потерял?! Пусть сейчас же, немедленно выбирает – или семья, или эта тварь!

Папа долго молчал. Потом подошел к Ване, и виновато посмотрев, как не выучивший урок школьник, погладил его по голове.

– Ты извини меня, Вань, может, я потом смогу тебе все объяснить.

Галочка от папиной руки уклонилась.

– Уходи от нас! Ты нас бросил, бросил!

– Предатель, иуда! – крикнула мама. – Ты не меня бросаешь, детей! Кто тебе стакан воды подаст на старости, шлюха твоя?!

– Не подам тебе воды! – верещала Галочка. – И хлеба не подам, когда старый будешь!

Лицо папы болезненно сморщилось:

– Галочка, что ты? Что ты говоришь?

– Иди, уходи к чужой тетке! Ничего тебе никогда не подам! Рыбка плывет, назад не отдает.

– Дура! – крикнул Ваня.

Папа судорожно сглотнул и, сгорбившись, вышел из квартиры.

Ваня стал приходить из школы поздно. Сидел в пустом классе, делал уроки. Помогал уборщице тете Вале выносить мусор. Только бы домой не гнали. Галочка уроки делала лишь бы как. Пропускала школу. Просилась в кино. Ныла. Мама на все соглашалась, поясняя, что у ребенка стресс от ухода отца-предателя.

С папой Ваня встречался тайком. Радости от таких свиданий было мало. Папа смотрел несчастными глазами, как брошенный пес. Пытался что-то объяснить. Ване и жалко было, и тоскливо. Ходил на встречи, как на каторгу. Очень хотелось уехать к бабушке с дедушкой.

Мама сказала:

– Забудь. Где я денег на дорогу возьму? Отец вас бросил, алименты копеечные. И потом эта его родня… Рады, небось, что семья разрушилась, вечно на меня косо смотрели. Чтобы я про них больше не слышала.

Ваня устроился на почту. Бегал с газетами рано утром и вечером. Тетечки с почты его хвалили, старательный мальчишечка, не разгильдяй. Работал вместе с одноклассником Игорьком, тот копил на мопед. Все высчитывал, сколько придется работать до покупки вожделенного чуда.

Ваня собирал деньги на поездку. Поехать в поселок любой ценой. Из зарплаты ничего не тратил, чтобы собрать быстрее. Не хватало двадцати рублей, может, мама все же даст денег или одолжит. Не вышло. Пронырливая Галочка нашла тайник. Победно зажав в руке деньги, встала на безопасное расстояние, поближе к маме.

– Что, думал хорошо припрятал? Все, Ванечка, рыбка плывет, назад не отдает!

Ваня метнулся к сестре, налетел на маму.

– Отдай, сейчас же отдай! Я их заработал, это же на билет…

– Заработал?! Ах, какой заботливый сын! Он заработал деньги! И для чего? Для чего я спрашиваю? Не семье помочь, не сестренке, которая в обносках ходит! Ни матери, которая без мужа двоих детей тянет! А на билеты, чтобы отдохнуть и повидать старых маразматиков! Спасибо тебе сыночек, дождалась помощи!

Мама начала рыдать, за ней стала всхлипывать Галочка, крепко сжимая в руке деньги.

– Ну это же не из семьи… Я же их сам, я же заработал!.. – отчаянно крикнул Ваня.

– Молчи, ты такой же предатель, как твой отец!

Ваня выскочил из квартиры. До позднего вечера ходил по улицам. Потом решился набрать телефон папы. Все рассказывать не стал. Да и отцу, видно, не хотелось вникать в подробности.

– Конечно-конечно, сынок, о чем разговор? – Папа суетливо достал бумажник.

Дома Ваня ничего не сказал. Да с ним никто и не разговаривал. Мама ходила с суровым лицом, Галочка – поджав губы. Он оставил записку и уехал на все каникулы. В поселке у дедушки и бабушки познакомился с Илзе. Бегали вечером на танцы. Смеялись, болтали. Илзе обещала, что к следующему приезду обязательно сошьет Ване красивую рубашку с вышивкой, и тогда он будет настоящий Янис. Обменялись адресами, чтобы переписываться.

Илзе писала часто, но половина писем таинственно исчезала. Только, когда Галочка ехидно положила на стол фотографию Илзе, Ваня понял, почему получает не все письма.

– Кто тебе разрешил мои письма читать? Что ты везде нос суешь?

– Да очень они мне нужны. Пишет как курица лапой. И говорит, небось, также, шепелявка. ТОРОКОЙ ФАНЯ, Я ТЕПЯ ЛЮПЛЮ. Давай, давай – женись потом на ней. Будете вдвоем шепелявить и нарожаете шепелявок. И ПУТИТЕ ШИТЬ У ТЕТУШКИ И ПАПУШКИ.

Мама засмеялась, какая Галочка остроумная. Надо будет на работе рассказать.

Ваня молча забрал фотографию. На почте попросил письма не бросать в почтовый ящик, он сам их заберет.

Несмотря на мамины запреты, Ваня на каникулы уезжал в Латвию. Старики по-прежнему обожали своего Яниса. Ждали, старались получше накормить. Ваня радовался, что Илзе тоже его ждет. В поселке его все знали, привыкли к нему. Ваня хорошо говорил на латышском. Ребята, с которыми бегал еще маленьким, брали его с собой на все праздники и посиделки. Считали его своим, а как же? Это же Янис, внук Лиды и Мариса.

Илзе после школы собиралась поступать в педагогический, Ваня решил, что после армии выберет специальность. Хорошо бы устроиться на работу в поселке, или в городе, главное, поближе к Илзе и дедушке с бабушкой.

Служить попал в подмосковную часть. Но на присягу ни мама, ни Галочка не приехали. Обиделись. Нарочно в армию ушел, что бы им не помогать. Через год дали отпуск на неделю, но радости этот отпуск не принес. Ездил на похороны дедушки Мариса. Ване было тяжело. Заплакать не решился. Всю церемонию поддерживал бабушку Лиду. Увидев деда в гробу, такого худого, старенького, не похожего на себя, скрипнул зубами. Губы свело судорогой, боялся, что надо будет что-то сказать, а рот не двигается.

Илзе все поняла. Когда все разошлись, молча подошла к неподвижно сидящему Ване. Прижала его голову к себе, гладила по спине и тихо приговаривала что-то, укачивая как маленького. Мучаясь от стыда за свою слабость, Ваня заплакал. Вдруг он начал говорить о себе, о дедушке, о папе, о Галочке, обо всем. Илзе не перебивала и не переспрашивала. Продолжала гладить по спине и шептать что-то доброе, легкое и хорошее.

После армии Ваня домой не приехал. Сразу к бабушке Лиде и Илзе. Для себя он все уже решил, времени для раздумий было достаточно. Они с Илзе поженятся. Дядя Рейнар зовет на работу механиком. Жить будут у бабушки Лиды.

Через день Ваня позвонил домой. Трубку взяла Галочка.

– Что значит, ты не приедешь! Тебе в армии совсем мозги отшибло? А мы с мамой как же? С голоду должны умирать или по миру идти! Ты, как папаша, нас бросить хочешь? Тебя там, шепелявка, что ли твоя окрутила? Из-за нее на семью плюешь! Предатель!

Ваня не успел ничего ответить. Илзе взяла у него телефонную трубку и старательно утрируя акцент, произнесла:

– ТА, МИЛАЯ СЕТРИЧКА, КАК КОВОРИТЬСЯ – РИПКА ПЛИФЁТ, НАСАТ НЕ ОТТАЙОТ.

Поговорим?

– Ну здравствуй, Андрюша. Поговорим? Может быть, за долгую совместную жизнь ты хоть раз меня выслушаешь. Как я давно хотела выговориться! Не получалось. Хоть теперь-то послушай, что я скажу. Странно как-то. Мне всегда казалось, что я вся наполнена словами и фразами, прямо Вини-Пух, у которого в голове опилки. Да уж, лучше бы и не сравнивала. Ты ведь не стеснялся при всех говорить, что у меня куриные мозги. А знаешь, самое интересное, что вокруг тебя всегда было много женщин – красивее и умнее меня. Но ведь ты все равно не ушел. Так что мои мозги не такие уж и куриные. Да-да-да, знаю. Ты не разводился из-за ребенка. Вранье. Когда я родила Верочку, ты мог спокойно уйти. Это твоя мама всю жизнь считала, что я тебя ребенком удерживала. Так и не смирилась с Верочкиным появлением. А ведь тогда ты и сам не собирался уходить. Во всяком случае, мне казалось, что ты меня любил. Столько лет прошло, но до сих пор сама себе рассказываю, что ты меня действительно любил, хотя бы немножко.

Знаешь, Андрюша, мне ты всегда казался сверхчеловеком! Самым умным, самым красивым, самым необыкновенным. Я минуту без тебя не могла остаться. Чувствовала, что мир рухнет, если тебя не будет. Каждым твоим жестом восхищалась, каждым словом. Как старалась тебя лишний раз не побеспокоить. Верочку сразу в ясли отдали, потом – на пятидневку, потом – на продленку. Только бы ребенок твой покой не нарушил и комфорт не разбил.

Конечно, у тебя ответственная работа, к тебе важные люди приходят, все должно быть на уровне. Между прочим, важные люди приходили с женами, а я вечно – «подай-принеси». Если бы ты только знал, как мне было обидно и завидно! Женщины были в вечерних платьях, с прическами. Иногда, стоя в кухне с очередным блюдом, мне хотелось опрокинуть его на чью-нибудь жену. Или вылить соус прямо на красиво уложенные прически! А когда ты начинал флиртовать с ними, было непреодолимое желание сорвать со стола скатерть со всей сервировкой и устроить грандиозный скандал.

Почему не устроила? Я боялась причинить неприятности тебе, Андрюша. Боялась, что это испортило бы твою карьеру, которой ты так дорожил. После каждого застолья, пока я мыла посуду, представляла: вот опять собираются гости, и вдруг вхожу я, красивая и ухоженная. Все мужчины немеют, завистливо смотрят на тебя. А ты обнимаешь меня за талию и целуешь руку.

Да, Андрюша, а ведь ты за всю жизнь ни разу не поцеловал мне руку! Надо же, я только сейчас об этом подумала. Нет, цветы ты дарил, я помню. На Восьмое марта и День рождения. И подарки дарил, не могу упрекнуть тебя в жадности. Только такие вещи дарят мамам или тетям. Ты покупал мне нужные, на твой взгляд, предметы. У меня скопилось много кастрюль, некоторыми я до сих пор не пользуюсь. Уйма фартуков, салфеток и прихваток. Как будто я многорукий бог Шива. Три мясорубки, кухонный комбайн, утюг простой, утюг паровой. Кофемолки, миксеры, ножи, открывалки. Я могла бы открыть магазин хозяйственных товаров.

Твоя мама всегда подчеркивала, что не дорог подарок, дорого внимание. И я – неблагодарная свинья, что не выражаю громкую радость такому заботливому мужу. Сначала я, действительно, верила в твою заботу. Потом стала утешать себя мыслями, что половину вещей отдам Верочке, как приданое. Какое там приданое! Верочка до сих пор не замужем. Говорит, что не видит смысла повторять мою жизнь и смотреть в рот, какому-то мужику, как ее мама.

Я пыталась ей объяснить, что когда любишь человека, то заботиться о нем – счастье. Но Верочка считает, что, если любовь выглядит, как у ее родителей, то избави ее бог от этого неземного чувства.

Если бы ты только знал, как часто обижал меня, даже не замечая этого. Когда я на что-то жаловалась, ты говорил, что это от безделья. Дурь женщины, которая живет на всем готовом. То, что я не работаю, ты считал своей заслугой и заботой обо мне. У нас в семье сложился твой «культ личности». Важно только то, что связано с тобой. Твоя работа, твое здоровье, твой отдых, твои интересы. Все, что касалось меня, шло на уровне хозяйственных дел. Мне так хотелось сходить с тобой куда-нибудь. Хотя бы просто погулять. В отпуск ты тоже ездил один. Ладно, чего уж теперь, может, и не один.

Ты всегда говорил, что отпуск – это возможность поменять обстановку и поскучать о семье. А я скучала, даже когда ты был дома. Скучала по тебе. Я ненавидела телефонные звонки. Они отвлекали тебя от меня. Ненавидела гостей. Ненавидела всех твоих знакомых. У тебя ведь их было несчетное количество. Еще бы! Ты же необыкновенно обаятелен, душа компании. К тебе, действительно, тянулись. Лучше бы ты был не таким приятным и милым. Был бы дураком, мрачным типом, пьяницей, но только моим! Понимаешь, моим!

А, что теперь говорить. Жизнь почти прошла. Как сложилась, так и сложилась. Все равно не исправишь. Жалко только, что Верочку с самого детства везде пихали. К дому она не привязалась. К нам с тобой вроде и не чувствует ничего. Думаю, я виновата. Лучше бы свою любовь ребенку отдала, а не растратила бы в пустоту.

Помнишь, я тебе сказала, что сумела тебя удержать. Нет, не я сумела. Тебе просто было удобно так жить. Ведь другая женщина могла что-то требовать. А со мной – без проблем. Вот ты и не ушел. Раньше мне казалось, что достаточно уложить волосы и красиво одеться, ты сразу заметишь, и все пойдет по-другому. Да, ты заметил и сказал, что внешний вид на качество еды не повлияет. А заниматься домом в вечернем платье может только безмозглая курица.

Да, Андрюша, да! Я – безмозглая курица! Я – тупица и последняя дура! Потому что влюбилась в тебя и вышла замуж. Лучше бы ты вообще не обратил на меня внимания. Я тихонько поплакала бы в подушку от неразделенной любви и строила бы свою жизнь иначе. Пусть не с таким необыкновенным мужчиной, как ты. Но я бы жила! А не была бы чьей-то тенью. Теперь все равно. Что зря говорить. Ничего не поправить, не изменить. Только бы у Верочки все сложилось. Может, и разговор-то этот напрасно. Ну хоть выговорилась наконец. И то легче. Надо же, за всю жизнь первый раз ты меня выслушал. А у тебя и выбора-то не осталось. Только слушать. Ладно, пойду, а то час пик начнется, в автобус не влезешь.

Пожилая женщина медленно шла по аллее. С фотографии на памятнике ей вслед равнодушно смотрел обаятельный мужчина.

Трудное слово

Андрейка сидит на подоконнике, обхватив колени руками. Так теплее. На улице сумерки, людей видно плохо, неясные фигуры выплывают из темноты. Потом попадают в полоску света тусклого фонаря и опять скрываются в темноте. Но папу Андрейка не пропустит. Он точно знает, когда во двор выбежит большая лохматая собака, за ней, тяжело ступая, выйдет толстый дяденька. Потом, цокая каблучками, пробежит девушка с длинными волосами. И тогда точно появится папа. Время на часах Андрейка еще не выучил, да ему и не надо, он сам знает, когда папа приходит с работы. Скорей бы дождаться!

Когда Андрейка ходит в детский сад, время бежит незаметно. Поиграли, поспали, погуляли, и папа пришел. Но сейчас в саду карантин, Андрейка сидит дома с мамой. Мама на кухне со своими сестрами, тетей Верой и тетей Надей.

Они монотонно бубнят, что-то непонятное. Если не прислушиваться, будто мухи жужжат и стучатся о стекло. Мама тоже бубнит и всхлипывает. Андрейка больше не пугается маминых слез, привык. Только, когда был совсем маленьким, начинал плакать за компанию, но на его плач обращал внимание только папа. Привык, что у мамы всегда что-то болит, что разговаривает она только с сестрами. А папе – или жалуется, или плачет. Андрейку мама почти не замечает. Он давно знает, что стал виновником всех бед, потому что родился и отнял у мамы здоровье. А папа виноват, что хотел Андрейкиного рождения.

Очень хочется есть, в животе призывно урчит, но пока не придет папа, еды не будет. Андрейка за сегодня съел только кашу, папа до работы сварил, кусок хлеба и одно яблоко. Мама не готовит. Ей может стать плохо от жара плиты, от запаха пищи, и, вообще, лучше бы ей прилечь. Придет муж с работы и приготовит чего-нибудь.

А что если решиться на поход в кухню? Там было еще одно маленькое яблоко. Андрейка, заранее насупившись, идет в кухню.

– Любаша, я вот узнала от одной женщины, ее невестки, двоюродная сестра шурина ездила в Рязань к старице Евдокии. Прям, все как рукой сняло!

– Правильно Вера говорит, может, на тебе порча, Любочка, или сглаз!

– Вот-вот. Что говоришь, у тебя болит-то?

Мама промокает глаза и отвечает дрожащим голосом:

– Слабость у меня, ноги не идут, руки не подымаются. Голова – то болит, то кружится. А недавно так сердце заколотилось: дыхания – нет, в глазах – темно.

Тети охают, качают головами.

– Мы же тебя, Любаша, отговаривали. Что ты так рано замуж вышла? Да и ладно бы просто жили, ан нет, ребенок понадобился! Вот и подорвала здоровье.

– Да-а, и никому дела нет до моих мучений! Леонид ушел себе на работу, а я тут, хоть помирать ложись!

Андрейка бочком протиснулся к холодильнику.

– Чего тебе?

– Яблоко взять.

– Взял, так и иди.

Тети неодобрительно смотрят на племянника.

– Вот ведь, ребенок понадобился! Нет, чтобы подумать, каково жене последнее здоровье потерять!

Андрейка опять забился в уголок на подоконнике. Собака уже бегает во дворе, вон и дяденька толстый вышел. Теперь до папы чуть-чуть осталось. Идет! Идет! Сутулая фигура мелькнула в полоске света. Андрейка бежит к двери, прижимается щекой к холодной обивке. Слышно, как остановился лифт, шаги, поворачивается ключ в замке.

Андрейка обхватывает папу крепко-крепко, утыкается носом в старую куртку.

Папа улыбается:

– Ну чего, сынок, голодный?

– Очень, – шепчет Андрейка

– Сейчас картошки с тобой нажарим, с лучком!

Андрейка сглатывает слюну. Слова-то какие вкусные: «картошка с лучком».

– Кто у нас? Тетки притащились?

Андрейка кивает. Папа открывает дверь кухни.

– Ребенок голодный. Сидят, языки чешут!

Тети вскакивают из-за стола. Мама начинает плакать.

– Ишь, пришел неизвестно когда, и сразу кричать! Про еду подумал, а что жена еле дышит, ему и подумать некогда! Ребенок у него голодный! Не надо было детей заводить, раз уж о жене позаботиться не можешь!

Папино лицо темнеет, губы становятся узкими.

– А ну пошли вон, кликуши чертовы! Без вас тошно!

Андрейка со страхом прячется за папину спину, тетки подскакивают и словно растворяются в воздухе, были и нету.

Мама закидывает назад голову:

– Ой, дышать не могу… ой, плохо мне, в глазах темнеет…

Папа молча ставит сковороду на огонь. У него подрагивают руки. Мама стонет и сползает с табуретки на пол.

– Cынок, ты картошку пока в раковину клади, я почищу. Сейчас только врача маме вызову. А ты не бойся, все хорошо будет.

Андрейка и не боится, привык. Приехали врачи, старенькая тетя и дяденька с чемоданчиком. Мама лежит в комнате на диване. Андрейка остался на кухне, чего ему там делать? Он пытается сам чистить картошку. Во какая картошина! Мокрая и скользкая, так и норовит выпрыгнуть из рук и покатиться под стол. И как это папа ловко с ними управляется?

Старенькая тетя врач и дядя с чемоданчиком уходят.

– Ну вот, сынок, мама поспит пока, ей укол сделали. А мы сейчас поужинаем и сказку дочитаем про «Дюймовочку».

– Еще колготину надо зашить, – деловито сообщает Андрейка.

– Зашьем, куда денемся?

Андрейка с восхищением смотрит на папу. Вот он какой, замечательный, все может. И картошку с луком, и кашу, и колготки зашить, и вообще.

Карантин кончился. Андрейка снова ходит в сад. Там уже серьезные занятия начались. А как же? Осенью он будет такой большой, что пойдет в школу. Папин друг, дядя Илья, обещал купить настоящий портфель, как у его сына Кости. Дядя Илья понимает толк в портфелях, Костя-то уже второклассник.

Мама по-прежнему слоняется по квартире или лежит в спальне, задернув занавески. Ее раздражает любой шорох, от него может заболеть голова, и случится приступ, который она не переживет. Папа спит на диване в гостиной, старая Андрейкина кровать возле него. Вот и хорошо! Даже в темноте не страшно, папа всегда рядом.

Тетки, наверное приходят днем, когда мама одна дома, при папе приходить боятся. Вечерами мама слезливым голосом рассказывает, что врачи не хотят ее лечить. Им лишь бы отмахнуться от умирающего. Не хотят направление давать в больницу, иди, мол, дома помирай, лишь бы ответственность спихнуть. Бездушные люди! Такие же бездушные, как ее муж. Ему ведь все равно, что она свое здоровье надорвала по его милости. Вот если бы он не настаивал на рождении ребенка, она была бы здорова. Ей рассказывали, в одном поселке, где-то на Алтае, живет старец Даниил. К нему многие едут, даже знаменитости. Старец только посмотрит на человека и сразу видит, от чего болезнь. Сам делает лекарства и читает специальные заговоры. Многие, излечившись, так и не уходят от старца, живут рядом и становятся его учениками. Вот, если бы к нему поехать, наверняка бы выздоровела. Она точно знает, что от врачей помощи не дождешься, а старец вылечит. Может, ее кто-нибудь сглазил? Или порчу навел? Разве врачам объяснишь. Надо ехать к старцу, а то умрет, и никому дела нету.

Папа вяло машет рукой:

– Да делай ты что хочешь. Со своими сестрами-кликушами советуйся, со мной не надо.

Мама уехала. Андрейка и папа стали жить вдвоем. И очень даже хорошо они живут. Андрейка все-таки научился чистить картошку. А еще он сам может ходить в булочную и за молоком. Даже стирать немного умеет, в тазике. А шить пока не выходит, пробовал, получается какая-то культяпка. Зато умеет пол мыть в кухне, надо только, чтобы папа тряпку отжал, а то с нее воды много льется.

По выходным папа с Андрейкой ходят гулять в парк. Или в гости к дяде Илье. Там можно поиграть с Костей. А еще – Костина мама, тетя Валя, делает пирожки. Пирожки очень вкусные. Откусишь мягкое тесто, и выползает варенье, тут уж не зевай, слизывай, а то упадет на коленку. Хорошая у Кости мама. Она и с собой дает пирожки, в пакете. Андрейка несет их сам, пакет «потеет», потому что пирожки теплые.

Мама домой не приезжает. Два раза в месяц присылает телеграммы с единственной фразой: «Вышли денег», о сыне ни слова. Несколько раз папа ходил с Андрейкой на почту деньги переводить. Потом перестал. Пришли мамины сестры, стали ругать папу, что жену забросил, денег не дает. Папа велел Андрейке уйти в комнату, не слушать взрослые разговоры. А толку? Взрослые сами так кричали, наверное, и у соседей слышно было. Зато Андрейка узнал, что папа когда женился, был дурак дураком, сопляк, только что из армии. Где у него глаза были, когда он попал в эту семейку кликуш? Польстился, что девушка-домоседка. Думал, скромная, домовитая жена получится, мать заботливая. А что вышло? Одна радость в жизни, сынишка, и то все нервы измотали – зачем ребенка хотел? Да по нему, пусть жена вообще не возвращается, а живет с такими же ненормальными, как сама! Или с любимыми сестрицами. А с него хватит! И Андрейке такой мамаши не надо! Он, Леонид, подает на развод, и кончено!

Тетки визжали, вот, сначала заморил молодую девушку, инвалидом сделал, а теперь бросает? Крик в коридоре продолжался, пока соседка, баба Лиза, не пригрозила вызвать милицию.

Почти через месяц, в начале августа, папе пришла повестка в милицию. Андрейка бы и знать не знал, но папа занервничал. Вдруг тетки подали на него заявление и хотят отобрать сына? Папа пошел в милицию с дядей Ильей. Андрейку поселили в комнате с Костиком. Тете Вале велели никому дверь не открывать, и Косте строгонастрого запрещено во дворе рассказывать, что Андрейка живет у них.

Мальчишек толком в подробности не посвящали, но по нервозному состоянию взрослых и так понятно – опасность. Костя даже предложил Андрейке прятаться в шкафу, а сам вооружился игрушечным ружьем и разгуливал с ним по квартире.

Папа с дядей Ильей пришли домой только под вечер. Взрослые долго сидели на кухне. Разговаривали тихо, слышно было только как тетя Валя ойкала. Костя предложил тихонько встать у двери и послушать. Андрейка не решился, стыдно.

Костик мало что понял из разговоров. Вроде, Андрейкиному папе надо куда-то ехать, и Андрейка поживет у них еще несколько дней, но в шкафу можно больше не сидеть, а даже гулять выходить, никто его у папы забирать не будет.

Папа ходил с Андрейкой на работу оформлять отпуск за свой счет. На работе все ему сочувствовали, Андрейке давали конфеты, гладили по голове и смотрели с жалостью.

Андрейка так и не узнал, что произошло на самом деле. Лишь малость по отрывочным фразам взрослых, неосторожно произнесенными при нем. Милиция задержала каких-то сектантов и маму. Кого-то будут судить и посадят в тюрьму. А в секте было много людей, они стали кричать и разбегаться в разные стороны. Некоторых милиционеры ловили и везли в больницу. Андрейкина мама тоже убегала и попала под машину.

Андрейка не знал, что такое секта, но наверняка плохое, раз милиция их арестовала. Понять, что мамы больше не будет, он не мог. Для него ее, вроде как, и никогда не было. Помнит только темно-синий длинный халат с коричневыми кружочками, постоянные слезы и жалобы на здоровье. И свое постоянное чувство вины, не родился бы, мама была бы здорова.

Наконец-то вернулся папа, и стали жить опять, как и раньше. Даже интереснее. Скоро в первый класс идти. Ходили покупать форму, всякие полезные и нужные для школы вещи. Только портфель не покупали, давно договорились, дядя Илья сам выберет. Бегали с Костей смотреть на школу. Костя показывал на окна и пояснял: «Это директора кабинет, тут – музыка, там – спортивный зал».

Хорошо, что у Андрейки есть такой знающий старший товарищ. И из детского сада в эту школу много друзей идет. Вон и Павлик, и Дима, и Катя с Машей.

Папа предложил погулять в парке, но не вдвоем, а взять с собой одного хорошего человека, ну так, для знакомства. «Хороший человек» оказался тетенькой. Первое, что бросилось Андрейке в глаза, ярко-зеленый сарафан с белыми ромашками. Тетеньку звали Неля. Андрейка украдкой ее рассматривал. Неля ему понравилась, веселая. Папа старался спину выпрямить, улыбался, смешные истории рассказывал. Андрейке показалось, что папа нарочно старается, что бы Неля смеялась. Тогда у нее начинали подрагивать в ушах серьги с красными камушками, и смешно подпрыгивала выбившаяся из прически прядка. Андрейке тоже хотелось Нелю смешить. Когда папа ушел за мороженым, он начал придумывать какие-то истории, которых и не было никогда. Но, наверное, это было смешно, Неля ведь смеялась.

Потом ели мороженое, которое от жары таяло так быстро, что Андрейка все шорты закапал. И Неля несколько раз капнула на свой ромашковый сарафан. Андрейка стал ее учить как отстирать пятна, он ведь давно сам стирает, может и советы давать. Неля выслушала серьезно, покивала головой и пообещала как-нибудь показать Андрейке хитрый способ стирки, чтобы белье не тереть, а то ткань портится.

Андрейка сам предложил, чтобы Неля в гости приходила. Он деловито водил ее по квартире, вот эту полку папа сделал, Андрейка только помогал вешать. Вот дверца была сломана, папа чинил, а он – Андрейка сам весь шкафчик покрасил. Неля посетовала, что, к сожалению, ни полки повесить, ни дверки чинить она не умеет. Но зато умеет печь пироги и готовить еще много разных вкусностей.

– А пироги с вареньем? – уточнил Андрейка

– С чем хочешь. Любые могу, – убедительно ответила Неля.

И, действительно, пришла пораньше, и они вместе с Андрейкой напекли пирогов. Тесто месить тяжело, без Андрейки она могла не справиться.

Неля стала приходить каждый день. Вечером папа ее провожал. Как-то Андрейка не выдержал и сказал:

– Теть Нель, что ты ходишь туда-сюда? Оставалась бы лучше совсем!

Сначала папа и Неля растерялись, а потом начали смеяться. И она осталась.

К первому сентября дядя Илья, как и обещал, принес красивый портфель. Почти такой же важный и солидный, как у Кости. Андрейка немного волновался, торопил папу, боялся опоздать и не найти свой класс. Неля провожать не пошла, сказала, что у нее секретное дело.

Первый день пролетел незаметно. Водили по школе. Показали столовую. На большой перемене давали бутерброд с сыром и какао. Парта Андрейке досталась третья в первом ряду. Соседка, девочка Кира, с косичками и в очках. Учительница – пожилая, зовут Клавдия Семеновна.

Андрейка думал, что пойдет домой один, папа – на работе, но, выйдя на крыльцо, увидел в толпе родителей Нелю. Почему-то стало приятно. Неля была в белой кофточке и, вместо постоянного «хвостика», волосы были распущены и закручены крупными кольцами. Андрейка украдкой поглядывал на одноклассников – заметили, какая нарядная, красивая тетя за ним пришла.

Вот оно Нелино секретное дело! В комнате накрыт большой стол. И гости пришли – дядя Илья, тетя Валя и Костик. Ребята сидели важные, их праздник отмечают. Андрейка подумал, что это первый праздник в его жизни. Наверное, потому, что он теперь взрослый, а малышам праздников не делают.

Скоро зима, каникулы будут. Вот как быстро время летит, когда в школу ходишь. Андрейка старательно выводит заглавную букву «А», петелька получается кривая, а надо целую строчку написать. Еще стишок выучить, но он легкий, он его еще на уроке запомнил. Ох, пальцы устали, компоту что ли выпить для подкрепления?.. Андрейка идет на кухню.

– Теть Нель, компот еще остался?

– Остался, Андрейка, садись, передохни маленько, блинчика съешь. Хорошие получились.

Неля достает из шкафа тарелку и, вдруг охнув, сгибается пополам. Андрейка испуганно вскакивает из-за стола. Неля бледная, как простыня, на лбу блестят капельки пота.

– Ты чего, теть Нель? Чего ты?

– Ты сам блинчик положи, хорошо? Я сейчас, ты сам…

Неля зажимает рот рукой и бежит в туалет. Слышно, что ее тошнит. На Андрейку наваливается тоска – такая большая и страшная, что, кажется, он стал меньше ростом. Все, все! Пожил хорошо и хватит. Все, конец! Теперь Неля будет лежать целыми днями в спальне с задернутыми шторами и стонать. Будет плакать и жаловаться на постоянные болезни. Найдет себе синий халат с коричневыми кружочками. Папа опять будет сутулый и уставший. И есть они будут только вечером – картошку с луком. Все это уже было. Ну не хочет Андрейка опять такой жизни, не хочет! Он почти никогда не ревел, не по-мужски это, но, увидев бледное Нелино лицо с темными кругами под глазами, Андрейка заплакал. Охватила тоска, безысходность. Андрейке показалось, что в квартире стало тускло и сумрачно. Ничего хорошего теперь ждать не нужно, не будет хорошего-то.

Но папа, к удивлению Андрейки, не помрачнел. Продолжал так же улыбаться и радоваться, и на Нелю смотрел веселыми глазами. Хотя несколько раз Неля бледнела и бежала в ванную, скорчившись пополам. Андрейка ждал, что папино лицо опять примет брезгливо-скучное выражение, но этого не происходило.

Попросить папу жить опять вдвоем, Андрейка не решался. От этого было еще тоскливее. К Неле он стал относиться настороженно. Перестал крутиться вокруг нее в кухне. Не хотел, чтобы встречала после школы. Старался быстро сделать уроки и уйти гулять. Гулял долго, до папиного прихода.

Как-то вечером, Андрейка дожидался папу во дворе. Но домой сразу не пошли, папа сказал, есть разговор. Сидели на лавочке у подъезда. Андрейка слушал, что теперь надо Неле больше помогать, чтобы не таскала тяжелое, и вообще. Она сейчас чувствует себя не очень. Но это скоро пройдет, и все будет замечательно, потому что родится в их семье ребятенок. Мальчик или девочка. А детишки – это здорово!

Андрейка все понял по-своему. Значит так, Неля теперь постоянно будет охать и жаловаться. Потом родится малыш, который будет виноват, что она плохо себя чувствует. Ведь он, Андрейка, родился и сразу стал виноватым. И он почувствовал острую жалость к не родившемуся еще ребенку. Ну уж нет! С Нелей все понятно, а малыша он в обиду не даст! Он сам будет за ним ухаживать, а Неля может лежать в спальне и даже надеть синий халат с коричневыми горошками, плакать и жаловаться. Андрейка уже взрослый, сообразит, чем покормить брата или сестру. И никому не даст в обиду маленького человечка.

Пухленькая Неля становилась все толще. Ходила, переваливаясь с боку на бок, как уточка. Вроде не жаловалась на здоровье, не ныла. Но Андрейка все равно был настороже. Хотя по прежнему и в гости ходили, и к себе приглашали, и гуляли в парке по выходным. Но Андрейка не мог себя заставить расслабиться и воспринимать Нелю как раньше.

Неля чувствовала, что мальчик переменился, думала, ревнует отца к будущему малышу. Старалась проявить к пасынку больше внимания. Андрейка от ее заботы отгораживался, и Неля отступала.

Как-то ночью папа разбудил Андрейку.

– Сыночек, сынок, проснись, Андрейка. Мы сейчас с Нелей в больницу поедем, если я задержусь, ты не бойся. К тебе утром тетя Валя придет. Все хорошо будет, сынок, ты, главное, не бойся.

Андрейка спросонья плохо соображал. Понял только два слова, Неля и больница. Ну вот и дождался! Сейчас врачи приедут с чемоданчиком и начнется.

Папа аккуратно поддерживал Нелю под руку. Она пыталась улыбнуться Андрейке, но охнула и тихонько застонала. Андрейка накрылся одеялом с головой, притворился спящим. Тоже еще, улыбается! Иди-иди в больницу и охай там, а у нас не надо, у нас уже охали.

Папа вернулся только к обеду. Взъерошенный, веселый, схватил Андрейку на руки и закружил!

– Парнишка у нас родился! Еще один парень! Младший брат!

– А как его зовут? – оторопело спросил Андрейка.

– Никак еще не зовут, не придумали. Привезем домой, тогда и решим.

Ну и ну! Родился человек, а имени нету. Не будет Андрейкин брат, каким-то безымянным малышом.

– Поехали, пап, заберем его.

– Да нельзя сразу забирать, – засмеялся папа. – Маленького и Нелю выпишут только через пять дней.

Ну, Нелю-то, положим, могут и не выписывать. А братика пусть отдают, новости какие! Это их парнишка, и нечего! Пришлось смириться. Не положено отдавать маленьких ребят сразу. Да и дел оказывается столько! Надо малышу место приготовить, кроватку, коляску и разные специальные штучки, без которых крохотным ребятам не обойтись. Вот это уже интересно, стимул появился. Папа, если хочет, может сидеть около стонущей и плачущей Нели. А Андрейка сам займется братишкой.

Ну и пришлось побегать! Заходили к тете Зое из соседнего подъезда, забрали смешную кроватку, из которой уже вырос тети Зоин сын Павлик. Коляску ходили покупать новую. Андрейка спорил, сердился, что за коляски такие? То коричневая, то зеленая, как болотная тина. Как брат будет в такой страшненькой коляске ездить? Отыскали темно-бордовую, хоть получше на вид. Потом обедали у тети Вали, она целый список дала, что надо купить. Два дня бегали по магазинам. Устали так, что заснули на диване, прямо в одежде. Убирали квартиру, чисто-начисто. Занавески в прачечную отнесли. Двигали в спальне мебель, маленькая кроватка никак не хотела вставать ровно. Ели всухомятку и кое-как. И папа, и Андрейка осунулись, под глазами – синяки.

Ходили к больнице, навещать Нелю. Вовнутрь не пускали, надо стоять под окнами и ждать. Неля высунулась в окно – веселая, улыбается, на больную не похожа. Но Андрейка решил не расслабляться. Мало ли? Неля показывала в окно завернутый в белое сверточек, такой маленький, поверить, что это настоящий человек, Андрейка не мог.

Встречать братика поехали втроем, папа Андрейка и дядя Илья. Тетя Валя осталась накрывать стол, а Костик был в деревне у бабушки.

Взрослые сидят за столом. Смеются, поздравляют Нелю и папу. Андрейка тихонько вышел в спальню. Там в кроватке, лежит настоящий маленький человек. Такой крошечный, как девчоночьи куклы. Его и в руки-то брать страшно, вдруг сломаешь игрушечную руку, или больно сделаешь. Андрейка боязливо гладит пальцем маленькую голову.

– Ты спи, спи, я тебя не брошу. Я уже большой, вон какой взрослый.

За столом продолжаются разговоры и поздравления. Андрейка выпрямился, чтобы казаться выше ростом, и серьезно, как непослушным ученикам, сказал:

– Вы бы потише говорили. Коля-то спит.

Взрослые удивленно переглядываются, тетя Валя, прикрыв рот ладонью, смеется.

Дядя Илья переспрашивает:

– Какой Коля?

– Брат мой, Коля, спит.

– Так вы пацана Николаем что ли назвали?

Неля с папой не успевают ответить.

– Да, – кивает Андрейка, – он у нас Николай.

Взрослые опять смеются.

– Ну а что, Коля хорошее имя. Пусть будет, как Андрейка придумал.

Андрейка сидит за столом важный, это его братик, он ему имя придумал, и он о малыше позаботится. Уж Коля не будет сидеть на подоконнике и грустно ждать папу.

Ну и жизнь началась с появлением младшего брата! Андрейке все время казалось, что обращаются с Колей не правильно. Чего же он плачет? Крошечная мордашка становится красной и такой жалобной, что у Андрейки за компанию кривятся губы.

– Теть Нель, ты, может, ему больно сделала? А, может, он есть хочет или болит что-нибудь?

Сначала Неля радовалась, что Андрейка так привязался к братику, а потом стала чувствовать себя неразумной девчонкой, которой помыкает свекровь.

Купали Колю в маленькой розовой ванночке. Неля придерживала малыша, Андрейка торжественно водил по телу мягкой губкой, словно вытирал баснословно дорогую хрупкую вещь. С папой ходили в ЗАГС регистрировать Колю. Андрейка внимательно читал выданный документ: Кочетов Николай Леонидович. Мать – Кочетова Нелли Сергеевна, отец – Кочетов Леонид Петрович. Вот какой теперь Колюнька важный, свой документ получил.

Осенью, когда Андрейка пошел во второй класс, Неля хотя бы на полдня избавлялась от навязчивой опеки. Да еще уроки надо делать и два раза в неделю на спортивные занятия ходить. Но Андрейка уроки старался сделать побыстрее, а устные задания учил возле Колиной кроватки. А что, может, и брату интересно слушать, что читает Андрейка.

Во дворе Неле завидовали. Вот это помощник! Редко какая девчонка так с младшим возится. А Нельке хоть в магазин, хоть в гости. После школы Андрейка и погулять с маленьким сходит, и дома посидит. Повезло ей со старшим! Андрейка не понимал, что это его так все нахваливают? Он же не с чужим мальчишкой возится. Это его братик.

Андрейка с удивлением замечал, что братишка быстро растет. Вчера еще лежал на спинке, а сегодня сам поворачивается. То бессильно ронял голову, лежа на животике, а теперь приподнимается на руках и вертит головенкой во все стороны. Согласиться, что все ребятишки развиваются так же, Андрейка не хотел. Колюня – особенный.

В классе поначалу посмеивались, ну и парень! Всю перемену о малявке рассказывает. Но Андрейка на слюнтяя не похож, при случае и подраться может, в футбольную секцию ходит. Наверное, просто брат у него действительно необыкновенный. Учительница ставит его в пример. Вот как Андрюша Кочетов помогает своей маме ухаживать за малышом. И не правда! Во-первых, Неля никакая не мама, а во-вторых, ему нравится с братиком возиться, и помощь тут не причем. Андрейка вообще не решился бы назвать Нелю мамой.

Конечно, он к ней привык и даже успокаиваться начал, вроде Неля не ноет, о болезнях не говорит. Добродушная, заботливая. Не жалуется, что маленький Коля отнял у нее здоровье и силы, а качает его на руках, напевая уютные «Баюшки». С Андрейкой ласковая, и папа стал молодой, красивый и веселый. Словом, повезло им с Нелей. Но назвать ее мамой не получается. Трудно, стеснительно, и вообще…

Когда Андрейка играет с Колей, спрашивает:

– Где папа?

Малыш смотрит на папу и смешно машет ручками. Если спросить, где Неля? – начинает беспомощно озираться. Почему-то Андрейке легко спросить братишку: где мама? Вроде он про Колину маму говорит, а не про свою.

Однажды ночью Андрейка проснулся от Колиного плача. Неля обычно быстро его успокаивает, а сейчас малыш плачет долго и очень жалобно. Андрейка услышал, что Неля ушла с ним в кухню.

– Теть Нель, а чего ты из комнаты ушла?

– Папу жалко, ему вставать рано, завтра у них комиссия. А у Коли зубик растет, он уснуть не может.

У малыша покраснело личико, на голове капустный лист – жар снять. Такой весь несчастный, больно ему.

– Иди ко мне в комнату, теть Нель, по очереди покачаем.

Долго сидели на Андрейкином диване, передавали Колю на руки друг другу. Андрейка бегал за свежим листом капусты, старый лист нагрелся и скукожился. Неля напевала бесконечные «Люленьки, гуленьки, баиньки-заиньки». Андрейка такие песни не знал, начал петь на самодельный мотив: «Белая бере-е-е-е-за, под моим окно-о-м. Принакрылась сне-е-е-гом, точно серебро-о-ом…» Коля тихонько скулил, глаза у него закрывались. Андрейка не заметил, как уснул сам. Разбудил испуганный папа. Утром он не смог никого найти, и вдруг в Андрейкиной комнате «картина». На диване, сидя, спит Неля, положив голову ей на колени, спит Андрейка, и Коля посапывает, свернувшись калачиком у Нели на животе. Какая-то куча мала.

Все уроки Андрейка клевал носом. Клавдия Семеновна даже спросила: «Ты не заболел, Кочетов?»

Коля опять повеселел, вырос маленький зуб, перестал его мучить. Он с удовольствием мусолил баранку. Добрый парнишка, все время норовил со старшим братом поделиться. Андрейка от угощения отказывался. Но было приятно.

Одноклассники и ребята во дворе настолько привыкли, что Андрейка выходит гулять с коляской или рассказывает, какой забавный у него брат, что принимали такое поведение, как должное. Вот и в октябрята, когда принимали, учили в правилах, что помогают младшим.

Андрейкин друг, Вова Марусяк, решил тоже заботиться о младшей сестре Варьке. Правда, Варьке уже четыре года, ну и ладно, лучше поздно, чем никогда. Варька, не получив от вернувшегося из школы брата дежурный подзатыльник, а напротив, получив яблоко, (забыл его на перемене съесть). На всякий случай испугалась, спряталась под кровать и тихонько яблоко схрумкала. Брат, может, потом по затылку даст, а яблочка-то уже нету.

Несколько раз Андрейке казалось, что видел во дворе теток, маминых сестер. Папе говорить не стал, вдруг обознался, хотя настроение испортилось.

В семье готовились к приему гостей. Домашний праздник. Андрейкин папа стал не просто бригадир, а начальник цеха. Неля сказала, отметим, гостей позовем. Пошли в магазин с Колей. Покупок много надо сделать. В овощном огромная очередь, помидоры дают.

Тут без Андрейки не обойтись. Продавщица – мама одноклассницы Люси, Андрейка ей нравится, а Нелю она не знает. Он оставил Нелю с коляской в маленьком сквере за магазином и решительно двинулся к прилавку.

Конечно, продавщица, тетя Наташа, его узнала, похвалила за прилежание и насыпала в сетку два кило помидоров, без очереди.

Андрейка шел к скверу с сумками, тяжеловато, даже спину колесом согнул. И вдруг увидел теток. Одетые во все черное, они кружили вокруг Нели, как две злобные вороны. Андрейка прибавил шагу.

– Поглядите-ка, люди, что же это делается? Разлучница проклятая, разбила семью, увела чужого мужа! Довела мать до могилы, а теперь за ребенка взялась. Кукушка! Своего кукушонка подсунула, а родное дитя из гнезда вон.

На крики начали собираться любопытные. Увидев зрителей, тетки еще приободрились.

– Ой, сестричка наша бедная! Лежит в сырой землице страдалица. Умывается на том свете слезами, как ее сыночек живет. Как его, сиротку, тиранят, и отец родной – изверг, и мачеха.

Неля совершенно растерялась, она выхватила Колю из коляски, прижала к себе. Коля испугался за компанию и заревел на весь двор.

В толпе переговаривались любопытные бабуси: «Вон та с ребенком вроде мужика увела.

– Да нет, она ребеночка нагуляла и подменила детей, чтобы муж не узнал.

– А эти тетки-то кто? – Может, свекровь с подругой?

– А муж-то где? – Да, наверное, помер, или к другой ушел.

– А сирота кто?

– Наверное, в детдом сдали.

Андрейка кинулся к Неле. Там Коля, он плачет! Там Неля – добрая, хорошая, родная! Папы нет. Значит, он обязан защищать свою семью от проклятых теток. Андрейка решительно распихал столпившихся зевак и встал, стараясь заслонить Нелю с ревущим малышом.

– Вот наш сиротинушка бедный! Вот, с сумками таскается. Другие-то ребятишки играют да бегают. А он надрывается, всю работу на него взвалили, а матери-то нет заступиться. Отцу-пьянице все равно! Молодую жену до могилы довел, теперь за сыночка принялся! Сирота-сиротинушка наш, горемычный!

Андрейкино лицо покраснело от еле сдерживаемой злости. Губы сжал в узкую полоску, как перед дракой.

– Какой я вам сиротинка! У меня родители есть – и папа, и мама! А вы все врете, врете! И папа мой – не пьяница, и братик у меня – родной! И мама моя – лучше всех! А вы… вы… кликуши!

Тетки отпрянули от Андрейки, попятились и словно растворились в толпе зевак. Люди начали расходиться, и чего стояли? У всех дела есть. Мало ли психов по улице ходит? Прицепились к женщине с двумя детьми. Чего только не бывает.

Андрейка наконец-то решился посмотреть на Нелю. Она так и не сдвинулась с места, продолжала стоять, прижав к себе Колю. Неля пыталась улыбнуться, и вдруг на щеку скатилась слеза, такая большая, как дождевая капля. Неля торопливо вытерла глаза ладонью, как маленькая девчонка.

– Спасибо тебе, спасибо, Андрейка.

Да за что спасибо? Он же своих защищал, ведь папа поступил бы так же. Андрейка почему-то смутился, хмурил брови, потом улыбался, потом зачем-то поправил матрасик в коляске. Внутри, словно надувался воздушный шар, вот он надуется до конца, лопнет и тогда Андрейка точно не сможет удержаться. Или прыгнет высоковысоко, или будет громко хохотать. Все же назвал он Нелю мамой, выскочило трудное слово! И стало легко, и хорошо. Может, еще раз попробовать?

– Ну, чего мы застряли? Пойдем домой, мам. Коле обедать пора.

Может, у Нели тоже внутри был воздушный шарик? Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. И Коля начал смеяться, закидывая назад голову. Он ничего не понял, но мама веселая, и брат веселый, а что еще нужно для счастья?

Милая Иришка

Ну вот! Опять я поссорилась с Алей! С детства Алевтина пытается мною командовать. Конечно я ее люблю, и она меня любит, сестра все-таки, хоть и двоюродная. И главное, младше меня на год, а все учит как жить. Сегодня поругались из-за невесты моего сына, Иришки. Аля назвала ее – хитрожопая лиса. Терпеть не могу Алевтинину манеру выражаться! Это у нее от матери. Тетя Люда, царствие ей небесное, была простой, грубоватой женщиной. До сих пор не понимаю, что дядя Игорь в ней нашел?

Мой папа и дядя Игорь – братья. Мальчики – из интеллигентной семьи. И на тебе. Дядя Игорь совершил такой мезальянс. Но надо признаться, жили они хорошо. Да вообще в детстве все у нас было замечательно. И летом на даче мы всегда были с Алей вместе. И домой друг к другу постоянно бегали. Но Алина грубая манера выражаться меня всегда коробила. Зачем она так назвала Иришку? Тем более что – это неправда. Иришка – обаятельная милая девушка.

Ведет себя безупречно. О такой невестке – только мечтать. Наверное, она просто придирается к ней, или даже мне завидует. У нас обеих – сыновья. Они тоже погодки, как мы с Алевтиной. Конечно ее Женька – интересный парень. Высокий, стройный. Но, на мой взгляд, нагловатый и несерьезный. Вечно у него куча знакомых. То он в клубах, то у друзей на даче, то на базе отдыха. И когда он только работает? И везде девушки, девушки, девушки.

Мой Славик не может похвастаться яркой внешностью. Он похож на своего отца. Полноватый и близорукий. Да и я не тростинка. Аля вечно называла нашу семью – три толстяка. Грубая она, конечно. Но в беде Аля самый надежный человек. Не знаю, как я справилась бы без нее, когда муж заболел. У него обнаружили диабет. Ох, что мы пережили тогда, даже вспомнить страшно. Если бы не Аля… Словом, Алевтине я очень благодарна, и если бы не ее хамоватость, было бы совсем хорошо.

Вот сегодня – сидит, курит на кухне. С ее простоватым лицом и туго зачесанными назад русыми волосами курить ей совершенно не идет. Но что-то говорить по этому поводу бесполезно.

Иришка зашла в кухню и закашлялась. Конечно я предложила Але покурить на балконе. Но милая Иришка тут же замахала руками:

– Что вы, тетя Лидочка! Не беспокойтесь. Зачем же вы взрослого человека из-за меня на балкон гоните? Все в порядке, не переживайте. Извините, что побеспокоила.

Ну, я же говорила, что Иришка прелесть!

– Тетя Лидочка, мяу, мяу. Жополизка какая.

– Аля! Это просто отвратительно, что ты говоришь! Сколько раз я просила не выражаться!

– Ой, покоробила ваш утонченный слух. Ты, Лидка, с детства сюсюкать любила. Что ты с ней носишься, как курица с яйцом? Неужели веришь, что она от любви к Славке голову потеряла?

Ну сегодня Аля прямо себя превзошла. Ладно, на меня нападает, к этому я за много лет уже привыкла, но задевать Славика и Иришку я не позволю! Вот и поругались. Ну, бог даст, помиримся. Не в первый раз. А вот про Иришку она зря. Да, Славик не тянет на героя боевиков. Но он умный, добрый, воспитанный мальчик. Иесли нашлась девочка, которая все это разглядела, что же тут удивительного?

Конечно, по началу я тоже как-то настороженно отнеслась. Иришка очень интересная внешне. Ладненькая такая, хорошенькая. Наверняка мальчики за ней наперебой ухаживают. А Славик мой – стеснительный, увалень-медвежонок. Наверное, Иришка сама с ним познакомилась. Не могу представить, чтобы Славик решился к такой симпатичной девушке подойти. Я особенно о знакомстве и не расспрашивала, это было бы бестактно. Но я знаю, что они в театры ходили, на концерты. У нас бывали часто. Славик, когда на Иришку смотрит, у меня даже слезы наворачиваются. Хорошо, Аля этого не видит, а то сказала бы, что я на сопли изошлась. Мы часто сидим все вместе в кухне. Иришка сама просила, чтобы я с ними была. Не то что некоторые девицы, шасть к молодому человеку в комнату и дверь на ключ.

Милая девочка. Все про себя рассказала. Кто мама, кто папа. Я так поняла семья простая, без претензий. Учится Иришка на факультете древнегерманских языков. И, между прочим, на бюджетном отделении. Это я к тому, что умненькая девочка, сама в вуз поступила, без богатого папы. Учится хорошо, повышенную стипендию получает.

Иришка родом из Бийска. Живет бедная в общежитии. Я как узнала, мне прямо жалко стало девочку. Честно говоря, моя была идея, чтобы Иришка у нас поселилась. Да, я понимаю, что сейчас молодежь легко к совместному проживанию относится, но они ведь со Славиком поженятся, когда Иришка институт закончит. Мой сын серьезно настроен, и Иришка – девушка умная, не профурсетка, какая-нибудь. Вот теперь ребята живут у меня. И я даже довольна.

Иришка необыкновенно чистоплотная девочка. У них в комнате всегда аккуратно, вещи по полочкам. Славик мой рассеянный, то одно бросит, то другое. Раньше к нему в комнату зайти было страшно.

Иришка и посуду помоет, и пыль протрет. Это Аля считает, что я теперь прислуга – одна за всех. Неправда, я сама предложила. Славик работает, Иришка учится, одних курсовых сколько бедняжка написала. А мне даже в радость за ними поухаживать. Работаю я рядом с домом, прихожу рано, мне совсем не трудно хозяйством заниматься. У меня теперь как будто дочка появилась. Мы с мужем мечтали двоих ребятишек иметь, здоровье не позволило. Зато теперь и сын, и дочь.

Иришка – такая ласковая. Всегда улыбнется, спросит, как я себя чувствую, не надо ли помочь. Словом, очень милая девочка. Наверное, Аля действительно завидует, что ее сыну такая девушка не встретилась.

Мне бы хотелось Иришку чем-нибудь побаловать. Вещи я не могу купить, вдруг не подойдет или не понравится. Пирожками я и так чуть не каждый день ребят кормлю. Тут у меня вообще все строго. Всегда полноценный обед – завтрак и ужин. Славик в группе риска по диабету. А Иришка до ночи за компьютером сидит со своей учебой. Когда сессия была, так несчастная девочка похудела, осунулась, смотреть жалко. Зато сдала все на пятерки.

Как-то за ужином Иришка рассказала, как друг ее папы из Штатов привез арахисовое масло. Там, говорят, всех детишек по утрам этим маслом пичкают. Иришка говорит, вкус просто необыкновенный. Вот я и подумала, а что если мне попробовать найти такое масло. Неужели нигде не продается? Москва все-таки. Но пока действительно не нашла. Даже на работе у всех спрашивала. Никто не знает. Обязательно постараюсь найти это масло. Вот Иришка обрадуется.

Я так за своего Славика счастлива. И за себя, хотя это, наверное, эгоизм. Я даже к внукам уже готова. Но придется подождать. Иришка категорически против. Сначала закончить вуз, потом устроиться работать, потом – малыш. Она и со свадьбой тянет. Только после сдачи диплома. Исключительно серьезная девочка. А может, и правильно. Тем более, мне польстило, что милая Иришка назвала меня слишком молодой женщиной для звания «бабушка»

Ох, какой сегодня тяжелый день. Давление так и скачет. На работе все ползают, как сонные мухи. А меня – то в жар кинет, то сердце начинает колотиться, как ненормальное. Коллега измерила мне давление, так и есть – поднялось. А я – дурочка еще в обед кофе выпила. Хорошо, начальница наша с пониманием. Идите, говорит, Лидия Сергеевна, домой. Только собралась, вбегает наш курьер Алеша.

– Лид Сергевна, помните, вы про арахисовое масло спрашивали?

– Ну?

– Так я его видел. Оно в супермаркете продается, ну в этом – понтовом, там еще батон хлеба сто рублей стоит. Масло такое коричневое, в маленьких баночках, с кенгурушкой на этикетке.

Как же я – растяпа про этот магазин забыла?!.. Он ведь рядом совсем. Просто мы не заходим туда, цены пугают. Но баночку арахисового масла-то я осилю.

Зря, конечно, я сразу домой не пошла. Думала, по улице пройду, легче станет. Стало только хуже. Но не страшно. Дома Иришка очередную работу пишет. И арахисовое масло я все-таки купила! Отлежусь, таблетки, какие-нибудь выпью. Главное, до дома дойти.

Иришка по телефону разговаривает. Наверное, с подругой. Ха-ха-ха да хи-хи-хи – наверняка не про учебу. Ну и ладно, молоденькая, надо и мозгам дать отдохнуть. И потом так приятно слышать ее голос.

– Да какая свадьба? Ты что, Ксенька?! Жду не дождусь результатов конкурса. Ты же понимаешь – всего два места, два. Понятно, что одно уже занято, кем-кем… сыном ректора. Но второе я не отдам, мое! Ты представляешь, какой шанс? Учеба в Англии! Да я ради этого ночей не спала. Я ради Англии в этот вуз поступала. У моих родаков сроду денег на такую учебу не хватило бы. На какие жертвы я шла. Как это – на какие? А думаешь, мне приятно с этим потным бегемотом спать? Или все время лыбиться его курице-мамаше? Да я себя, вообще, дюймовочкой чувствую, которую жаба похитила и отнесла своему жабенку. Чего? Огород городить? Стоило, подруга. Мозгами-то раскинь. Ты думаешь, я смогла бы так учиться, если бы в общаге жила? Там пьянки-гулянки, а мне красный диплом нужен. И здоровье нормальное. Чем в общаге дошираком питаться, я уж лучше тут – с пирожками и супчиком. Квартиру снимать, мои не потянут. А я здесь, как в отеле. И постирают, и покормят, и заниматься не мешают. Еще бы этот слюнявый Славик не лез, совсем хорошо. Но за все надо платить. Считай, я за квартиру расплачиваюсь.

Куда-то поехал шкаф в коридоре. Я, наверное, схватилась за висящее на вешалке пальто. Какой грохот! Неужели я опрокинула вешалку? Ну да, я же полная, с лишним весом. Почему-то никак не могу подняться… Вижу побледневшую Иришку. Это не ее разговор я слышала. Она не могла так говорить. Вернее, про Славика так говорить. Я пытаюсь улыбнуться. Как-то странно сводит мышцы. Иришка меня не понимает, хотя я очень широко открыла рот. А почему же я не слышу свой голос?.. Я всего лишь хочу сказать… что купила для нее арахисовое масло……

Про Элькину сестру

Элька – моя коллега по работе. Мы работаем в детском центре творчества. И для своих подопечных, которым она преподает музыку, она, естественно, не Элька, а Элеонора Дионисовна. Бедным детям хватает мучений в произношении – Элеонора, поэтому Дионисовна давно изменено ими на Денисовна.

У Элькиных родителей своеобразное чувство прекрасного. Назвав старшую дочь Элеонора, они, не останавливаясь на достигнутом, младшую наградили именем Аделаида. Все бы ничего, но если Элька была вполне симпатичной барышней, то бедная Деля уродилась в какую-то из бабушек, получив в наследство лишний вес, маленькие невыразительные глазки, широкий носик и абсолютно бесцветные волосы, ресницы и брови. Если бы девочку звали обыкновенным, более привычным именем, Деля избежала бы половины страданий. Но как только выяснялось, что она – Аделаида, неуемному веселью не было конца.

Элька младшую сестру любила и пыталась как-то повлиять на природные или родительские ошибки. Послушная Деля в 16 лет перекрасила волосы, брови и ресницы. До изнеможения ходила на аэробику, крутила обруч. Страдальчески закатив глаза, ковыляла на высоких каблуках, в купленных сестрой туфлях. Но природа не отступала. Деля осталась полной девушкой с небольшим бюстом. Кожа и волосы от краски стали совсем ужасными. Аделаида еле избавилась от постоянной красноты и шелушения на лице, что тоже ее не украшало. Внутренне она давно махнула на себя рукой. И если что-то меняла в одежде или в прическе, то только для того, чтобы не расстраивать сестру.

Элька благополучно вышла замуж и родила сына Валеру. И могла бы наслаждаться жизнью, но мысль, что младшая сестра не устроена, отравляла Эльке жизнь. При своей внешности глупенькая Деля не нашла ничего лучше, как окончить педагогический институт и стать учителем начальных классов. Элька рыдала до икоты, что пойти в училки можно только при условии гарантированного брака. А женщины с неяркой внешностью должны идти работать в коллектив, где одни мужики! Тогда есть хоть какой-то шанс устроить личную жизнь. На работе легче разглядеть, какая Деля хорошая, порядочная и милая.

Элькин муж, Антон, жену очень любил и к Деле относился по-дружески. В гости зачастили холостые и разведенные друзья Антона. После милого чаепития, друзья откланивались и старались больше не появляться. Деля сказала, что очень любит сестру и ценит ее заботу. Она благодарна ей и Антону за участие, но еще одни смотрины не выдержит. Лучше уж приходить к ним в гости просто так или посидеть с племянником. Она с удовольствием побудет с Валериком, а сестра с мужем могут походить в гости, в театр или еще куда-нибудь.

Шло время. В Делиной жизни ничего не менялось. Элька не теряла надежду устроить жизнь сестры, но безрезультатно. Делины подруги постепенно выходили замуж, рожали детей, общаться им становилось некогда. Деля поняла, что скоро останется даже без подруг. Но тут библиотекарь из их школы предложила ей пригласительный билет на концерт самодеятельного фолк-ансамбля. Она целый день пыталась всучить этот билет всем и каждому, но на такие концерты ходят только любители. А молоденький учитель физкультуры Марик сказал, что если бы ему предложили билет на концерт Depeche Mode, он бы вприпрыжку поскакал и сделал стойку на руках.

Библиотекарь не поняла, на какой концерт поскакал бы Марик, но на всякий случай на него обиделась. И она вспомнила про Делю. Это скромная девочка, пусть послушает нормальную музыку.

Деля взяла билет. Ей так хотелось вечером не сидеть дома, а пойти куда-нибудь, хотя бы одной. Она посмотрела концерт, ей понравилось. Песни – протяжные и душевные. Люди на сцене обычные. Не красотки, как на эстрадных концертах. В зале публика тоже тихая, чинная. Люди явно пришли послушать, а не поглазеть на девиц.

После концерта Деля разыскала руководителя хора, маленькую сухопарую женщину, объяснила, что ей очень понравилось, есть ли возможность ходить к ним на занятия и репетиции. Руководитель, Анна Марковна, пригласила Делю на прослушивание.

В ансамбль ее взяли, отнеслись тепло, по-дружески. Она даже почувствовала какую-то наполненность в жизни. Деля с энтузиазмом бегала на репетиции и шила костюмы. Элька не одобряла увлечение сестры. Она еще не оставила надежду устроить ее личную жизнь, а в народном ансамбле в основном тетки и женатые мужики в возрасте, чего там выловишь?

Участвовали в концертах и фестивалях. Ездили по обмену. Наши – в Польшу, польские фолклорщики – к нам. Деля была почти счастлива. Можно посмотреть другие страны, знакомиться с новыми людьми. И самое главное, ее воспринимали как участника интересного дела, творческую личность, а не невзрачную женщину с не сложившейся жизнью. Даже ее имя не вызывало удивленных переглядываний. А на фестивале в Чехии она познакомилась с пожилой женщиной по имени Аделаида Ковачкова.

Заняв первое место на конкурсе в Хельсинки, ансамбль получил право на поездку в Штаты. Анна Марковна удвоила репетиции, вздохнуть никому не давала. Деля тоже очень волновалась, ведь ей доверили солировать в песне «Светит месяц». Она так громко и старательно выводила: «Свеееетит месяц, свеееетит ясный…» Что соседка пообещала пожаловаться участковому.

В небольшом провинциальном городке штата Огайо ансамбль русской песни приняли с интересом. Три вечера подряд Деля выходила на сцену в сарафане, сапожках и в расшитом бисером наголовнике. На грудь спускалась искусственная светлая коса. Удивительно, но в таком костюме Деля выглядела более органично. Свободный сарафан скрывал недостатки фигуры, волосы в сочетании с головным убором изумрудно-зеленого цвета, не казались такими тусклыми. И невыразительные глаза загорались, когда Деля выходила вперед и запевала песню.

Через несколько дней после выступления, в гримерку вошла переводчица Вероника и сказала, что к Деле посетитель. Деля удивилась, она никого не ждет, и знакомых у нее здесь не было. Вероника пожала плечами, это не ее дело, пусть выяснением контактов с капиталистическими странами занимается соответствующая служба, а она всего лишь переводчик. И если ее попросили позвать Делю, то она оказывает любезность. Деле стало неудобно, она на всякий случай извинилась перед Вероникой и решила пойти, даже если Вероника что-то перепутала, и пришли совсем не к ней.

В коридоре стоял огромный мужчина с букетом цветов. Деля улыбнулась из вежливости, лихорадочно вспоминая дежурные английские фразы. Лицо мужчины расплылось в улыбке, он шагнул к Деле, протянул букет и начал что-то говорить. Деля так растерялась, что никак не могла решиться взять протянутый букет. На счастье, вернулась, ходившая курить, Вероника. Со скучающим лицом она начала объяснять. Господин Джеффри О`Браэн увлекается русской фолк-культурой. Он посетил концерт и получил большое удовольствие, но больше всего его поразила Деля. Она так понравилась господину Джеффри, что он стал ходить на выступления каждый день. Он понимает, что неприлично так навязывать свое общество. Но подумал, что может больше никогда ее не увидеть, и решился на такой отчаянный шаг.

Деле казалось, что у нее что-то с головой. Наверное, она перенервничала или очень устала, или просто внезапно сошла с ума. Такая ситуация с ней не может произойти. Она не может понравиться мужчине и вызвать желание дарить цветы, и даже знакомиться. Деля так и не решалась взять букет и продолжала молча стоять, слегка приоткрыв рот.

Господин О`Браэн внимательно смотрел на Делю сквозь большие очки, на его лоб набежали морщины, он тихо сказал какую-то фразу. Деля беспомощно повернулась к Веронике. Та досадливо поправила волосы:

– Господин О`Браэн просит извинить его, если он доставил своим визитом проблемы или вызвал неудовольствие уважаемой леди. – И сердито посмотрев на Делю, Вероника прошипела: – Цветы хоть бы взяла, обидела мужика ни за что ни про что. Вот точно говорят «Дуракам счастье».

Деля вдруг испугалась так сильно, что сердце заколотилось, и руки задрожали. Молниеносно пролетели мысли, что при любой ситуации у нее останется хотя бы прекрасное воспоминание, как мужчина подарил ей цветы и даже ходил на выступление каждый день, только чтобы ее увидеть. А она – дура и тормоз – сейчас останется без букета и никогда не узнает, что за человек Джеффри О`Браэн, которому почему-то понравилась она, Деля.

Она торопливо и неловко взяла букет, закивала и почему-то пожала руку Джеффри. От этого она еще больше смутилась и сильно покраснела. Лицо мужчины озарилось улыбкой, он что-то залепетал, оглядываясь на Веронику. Переводчица уже начала получать удовольствие от бесплатного шоу, твердо решив про себя, что дурак дурака видит издалека. Кончилось тем, что Джеффри попросил разрешения на завтра опять увидеть леди после выступления.

В гостинице Деля долго не могла уснуть. Думала, как сохранить цветы. Представляла, как дома будет рассказывать сестре о таком чудесном событии. А букет, наверное, можно высушить, она спросит у Люды-флористки. Тогда у нее останется осязаемое подтверждение необыкновенному случаю, произошедшему с ней. На то, что Джеффри опять придет, Деля не рассчитывала. Она – не та женщина, которая может вызвать у мужчины сильные чувства. Но при всем том букет останется у нее, пусть и засушенный.

Но Джеффри пришел и опять принес цветы. И попросил разрешения пригласить леди на прогулку по городу. Вероника злорадно предупредила, что с ними не пойдет, пусть сами разбираются. Анна Марковна проявила участие. Огромный Джеффри показался ей положительным. Она дала Деле примитивный русско-английский разговорник с наставлением обязательно вернуть.

Деля чувствовала себя счастливой. Джеффри пришел на свидание с очередным букетом и англо-русским разговорником. Когда они по очереди заглядывали, каждый в свою книгу, то начинали смеяться, и от этого им становилось еще легче.

Когда Джеффри пригласил Делю в гости, она растерялась. Долго внутренне боролась с собой, идти – не идти, неудобно как-то, и вообще. Выручила Вероника, сказав, что можно идти спокойно, у них, мол, не принято пригласить в гости и сразу под юбку полезть. Если зовут на кофе, значит, и будет только кофе. И потом, чего дергаться в 30-то лет? Деля промолчала, ей было очень стыдно, но к своим 28 годам у нее на самом деле никого еще не было.

Вероника оказалась права. Джеффри показывал свой двух этажный дом, поил кофе, угощал какими-то необычными фруктами, вел себя спокойно, как друг или просто знакомый.

Деля уже в гостинице немного расстроилась, что даже поцеловать не пытался. А ей Джеффри нравился все больше и больше. Он такой большой, уютный и из-за бородки и очков немного похож на их Деда Мороза, вернее, Санта Клауса.

Выяснилось, что отец Джеффри выходец из Ирландии, там до сих пор живут какие-то дальние родственники. Он работает учителем геологии в школе. Женат никогда не был. Ему исполнилось 34 года, теперь, когда у него есть дом и стабильная работа можно думать о семье. Деля соглашалась, кивала, твердо убежденная, что с ней беседуют, как с другом. Она не могла для себя соединить слова – Я, семья, Джеффри.

Когда уезжали домой, Джеффри поехал провожать в аэропорт. Деля делала вид, что все замечательно, натянуто смеялась. Но, пройдя контроль и обернувшись назад, увидела, как исказилось его лицо. Он прошел вперед и, остановившись, стал вглядываться в толпу пассажиров, поминутно снимая очки и протирая их платком. И тут Деля заплакала. Она шла к трапу и старалась плакать тихо, чтобы никто не заметил. Но, сидя в самолете, сдерживаться больше не могла. Деля рыдала так горько и безысходно, что перепугала стюардесс и половину салона. Сидевший рядом гармонист их коллектива, Федор Сергеевич, гладил Делю по голове, как маленькую, вытирал ей лицо, приговаривая: «Да что ты, доченька… Ну разве можно так, Делюшка?»

Анна Марковна совала ей какие-то капли, оттеснив стюардессу со стаканом воды. «Мы уж сами как-нибудь разберемся, девушка».

Деля плакала очень долго, пока кто-то не сунул ей таблетку снотворного. Когда она проснулась, то еще долго притворялась спящей, потому что ей было стыдно за свое поведение.

Дома она решила взять себя в руки. Это был прекрасный сон, почти про Золушку. Не надо каждое чудесное происшествие воспринимать настолько всерьез. Ей даже повезло. У многих женщин не случаются такие сказочные истории про заморского принца. Хотя Джеф похож не на принца, а на Санта Клауса. И даже хорошо, что они живут в разных странах. Так она не узнает, что он, например, женился. А здесь сразу нашлись бы какие-то знакомые, которые рассказали бы про его женитьбу. И никто не будет знать, что у нее вроде как начался роман, но мужчина ее бросил. Для всех она так и останется обычная одинокая женщина с вычурным именем.

Поразмыслив, Деля решила даже сестре не рассказывать. Просто скажет, что выступали отлично, некоторые люди приходили их слушать каждый день, как настоящие фанаты.

Жизнь входила в свою колею. Деля так же посещала репетиции, из деликатности там никто не вспоминал при ней об этой истории. Только ночью Деля, лежа в темноте, вспоминала Джефа. Как он улыбается, как ходит, как ловко он управлялся на своей большой кухне, какой уют и спокойствие от него исходило. Но, дойдя в воспоминаниях о том, как исказилось его лицо, когда она обернулась в аэропорту, Деля начинала плакать, не понимая, кого ей больше жаль – себя или Джефа.

Через месяц Деля, спеша на работу, вместе с газетой вытащила из ящика конверт. Она держала его перевернутым, но почему-то сразу поняла, что письмо от Джеффри. Руки задрожали, и открыть аккуратно не получилось. Показалось, что конверт изодрала в клочки. Письмо было написано печатными буквами на ломаном русском языке. Джеф писал, что нашел русского иммигранта Игора, который согласился помочь изучать язык. И еще он купил самоучитель русского языка. Потому что хочет понимать и нормально разговаривать с женщиной, которая ему очень дорога. Когда Деля уехала, ему стало очень плохо. Он даже заболел. Если Деля не будет возражать, может ли он сделать визит? Если он ей неприятен или у нее нет желания встречаться с ним, то можно ли посетить их выступление и посмотреть на нее хотя бы из зала? У Дели начала кружиться голова. Она облокотилась на перила лестницы и закрыла глаза.

Деля накупила самоучителей и разговорников по английскому, и составила, как сумела, ответ Джеффу. Стесняясь как-то выразить свои чувства, да еще на чужом языке, ограничилась тем, что будет очень рада его приезду и с удовольствием пригласит на концерт и на прогулки по городу. Она опять не решилась рассказать сестре. Боялась вообще с кем-то говорить на эту тему. А вдруг он передумает и не приедет. Но Джеффри приехал. Они ходили по музеям, были в театре, просто гуляли по улицам, держась за руки, как подростки. Деле казалось, что она не ходит, а скользит по поверхности земли. Рядом с огромным Джефом она чувствовала себя изящной и грациозной.

Когда Джеффри надо было уезжать домой, Деля почувствовала, что ей хочется впасть в летаргический сон и проснуться только тогда, когда она опять сможет его увидеть. В аэропорту Джеффри впервые Делю обнял. Если бы ей предложили умереть на месте, наверное, в тот момент она бы согласилась.

После отъезда, Деля почувствовала себя больной и разбитой. Она стала слезливой, дерганной. Элька забеспокоилась, выпытывала, что случилось, ведь недавно сестра была такая веселая. Элькин муж предположил, что такие резкие перемены настроения – результат отсутствия мужика. Возраст есть, а мужика нет. Элька обиделась за сестру и с мужем два дня не разговаривала.

А еще через месяц Деля получила приглашение приехать в Огайо и визу невесты. Деля долго пялилась на документ с таким загадочным названием. Она так измучилась за этот месяц, хотя Джеффри несколько раз заказывал телефонный разговор, но ведь она его не видела, и по телефону объяснялись на ломаном языке.

Деля сказала сестре, что ее пригласили в Штаты поклонники русской народной песни, с которыми она познакомилась в поездке.

Элька обрадовалась, сестра переменит обстановку и развеется. Деля уехала. Домой она вернулась вместе с Джефом. Они оформили документы в посольстве и через два месяца зарегистрировали брак. Деля переехала к мужу в маленький городок штата Огайо и стала миссис Аделаида О`Браэн.

Элька достала всех знакомых и коллег по работе рассказами о сестре и ее американском муже. С пеной у рта доказывая, что всегда верила в удачное замужество сестры. Не зря Деля сидела так долго в девках, зато получила любящего заботливого мужа, не то, что козлы, которые Делю не сумели разглядеть. Пусть теперь локти кусают, что упустили!

Через полтора года Элька съездила к сестре и с умилением рассказывала о своих американских племянниках. Деля родила близнецов. Мы все рассматривали фото, где огромный бородатый дядька, похожий на Санта Клауса, держал на руках двух толстых смешных ребятишек и рядом, улыбаясь, стояла Деля в соломенной шляпе.

Анна Марковна поучительно говорила, что правда, мол, не родись красивой, а родись счастливой. Элька доказывала, что Деля просто идеально соответствует тому, что искал для себя Джеф. Элькин муж считал, что, наверное, американец просто очень привязан к матери, а Деля удивительно похожа на его мать, он видел ее, когда гостили у свояченицы.

Услышав от знакомых эту историю, в ансамбль русской песни повалили одинокие женщины. Но чудеса каждый день не случаются, на то они и чудеса.

Мой друг Эрик

Я сижу на скамейке, мне холодно и плохо. От ветра ноют виски, и болит затылок. Хотя, головные боли часто не зависят от погоды. Например, когда мне плохо, как сейчас. Если бы Викентий Павлович был жив, я сидел бы у него. Мы пили бы кофе, Викентий Павлович никогда не пьет чай. Мне было бы тепло и спокойно, и перестало бы трясти от холода и злости.

Злюсь я на всех. Не знаю почему. Просто меня все раздражают и больше всех – отец. Сын не может так говорить о своем отце, это не принято, но я ведь свободен в своих мыслях?.. Меня бесит в нем даже внешность. Ненавижу, когда он ходит по квартире в майке.

Все его тело покрыто рыжеватыми волосами, они торчат даже на спине, бр-р-р. А он уверен, что выглядит мужественно, и очень собой гордится. Наверное, из-за мамы. Она считает его очень привлекательным. Мама ревнует его всегда и ко всем. Когда я был маленьким, мы жили в гарнизоне, она часто отправляла меня к отцу, что-то передать. И потом подробно выспрашивала, были ли около папы какие-нибудь тетеньки.

Потом отец вышел в отставку, и знакомый устроил его начальником охраны на комбинат. Теперь мама подозревает всех работниц комбината в покушениях на отца. Для меня у нее времени почти не остается. Дом, работа, слежка за отцом. Раньше, когда она не работала, постоянно ходила ко мне в школу. Она была председателем родительского комитета. Из-за ее активности я пережил много насмешек от одноклассников и кличку «Сыночка». Теперь меня так не зовут, моя новая кличка – «Загруженный».

Иногда я завидую одноклассникам. Мне кажется, что у всех все в порядке, в отличие от меня. Но дружить ни с кем из них мне не хочется, не интересно. В глубине души я считаю себя незаурядной личностью. Хотя бы по тому, что они вообще не читают ничего сверх программы, а современные вещи воспринимают только в экранизации. А я в пятнадцать лет прочел «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. И еще читал «Сто лет одиночества» Маркеса и «Кентавр» Апдайка. Эти книги мне давал Викентий Павлович. Он так интересно все рассказывал, объяснял. Я начал читать Кортасара «Беглец», но без Викентия Павловича, мне не понятно и не интересно.

Отец всегда насмехался над Викентием Павловичем. Называл его «Викеша-профессор». Я могу долго думать и вспоминать о Викентии Павловиче. Но когда я это делаю, голова начинает болеть сильнее, и что-то ноет в груди.

Я очень замерз, надо встать и уйти, но некуда. Среди одноклассников у меня друзей нет. Их интересы кажутся мне глупыми и пустыми. Мне, например, скучно обсуждать марки авто, девчонок, клубы. Наши девчонки меня вообще не интересуют. Класс поделен на «звезд» и «серых мышей». Я оказался не у дел. Они не знают, куда меня отнести. Мне наплевать, лишь бы не трогали.

Из парней в классе лидирует парочка, Аслан и Игорек. Они вечно торчат в фитнес-клубе и помешаны на своей внешности. Причем, Аслан твердо убежден, что является копией Антонио Бандераса. Он подражает ему во всем, даже в прищуре глаз. И ник в интернете, естественно, «Антонио». Его товарищ по клонированию, Игорек, избрал кумиром Лунгрена. Я как-то был у Игорька дома, его комната похожа на музей имени Дольфа. Игорек постоянно качает мускулы и осветляет волосы. Фигура у него, конечно, приличная, но «Дольф» с носом картошкой, сильно. Игорек мечтает сделать пластику.

Наши девчонки от доморощенных голливудских звезд без ума. Аслан и Игорек чувствуют себя комфортно. Красавицы, Ленка и Светка, никому не подражают, они просто убеждены в своей неземной красоте. Причем, Ленка учится в нашем классе, а Светка – в параллельном. Это не мешает им всегда ходить вдвоем, подчеркивая неотразимость друг друга.

В принципе, разговаривать в нашем классе о чем-то серьезном почти не с кем. Вот только, если с Галкой, но она, как в классическом примере про умных девушек, толстая, некрасивая и в очках. Если бы нас видели вместе вне школы, мы стали бы прекрасной мишенью для одноклассников. Я иногда захожу к ней поболтать. Теперь, когда Викентия Павловича не стало, мне ведь совсем не с кем разговаривать. Жалко, что Галки нет дома, а то я сидел бы у нее и не стучал зубами от холода.

Домой не пойду, не могу видеть отца. Я с ним опять поругался, вдобавок получил от него оплеуху. При моей частой головной боли прекрасное лекарство. Он отвесил мне подзатыльник, когда я назвал его примитивным солдафоном. Он цеплялся ко мне все утро. То смеялся, что я «богатырь-соплей-перешибешь». Я действительно худой, но коренастый отец не вызывает у меня желания наращивать мышцы. Потом он прицепился к моему бледному лицу и прыщикам. Посмеивался, что уже пора с девчонками мутить, тогда и прыщи исчезнут. Ненавижу, когда он так говорит! Я старался не вступать в разговор и уйти к себе в комнату, но он пошел за мной.

Взяв со стола книгу Картасара, опять стал, глумливо похохатывая, рассказывать, что в моем возрасте единственной его проблемой был контакт без последствий. А я – сижу с дурацкими книгами и сушу свои и так свернутые Викешкой-профессором мозги. Кстати, книжка-то, небось, тоже Викешкина? Оно и видно. Автора-то зовут Хулио. Ну, ясен пень, как еще могут звать писателя, которого читал Викеша? Тут я выхватил книгу и назвал его солдафоном.

Мама начала орать, что меня нельзя бить по голове, последние мозги отшибет. Потом начала всхлипывать, что отец всегда ей изменял, дня спокойного не было. Теперь хочет, чтобы сын стал таким же шлындой. Они начали орать друг на друга, я повернулся и ушел. Теперь я сижу на скамейке и не знаю, чего хочу. Вернее ничего не хочу.

Мне все противно, даже пейзаж перед глазами. Холодно и тоскливо, я закрываю глаза.

Слышно, что на мою скамейку кто-то сел. Мне все равно. Я чувствую дым сигареты. Закурить бы сейчас. Но у меня с собой нет сигарет и денег тоже. Может, попросить?

Рядом сидит парень. Он выглядит как-то необычно, и в упор смотрит на меня. Наверное, его можно назвать красивым, но его внешность больше подходит манекену. Правильные черты лица, бледная ровная, чистая кожа. Длинная прядь волос слегка прикрывает глаз. На нем черное пальто и черные джинсы. Мне показалось, что глаза парня накрашены. Сейчас начнет клеиться, придется уйти, но не хочется шевелиться.

– Возьми, – парень протягивает мне пачку сигарет.

Я не двигаюсь.

– Ты же хочешь курить, бери. Ты меня не за того принял. – Его узкие губы тронула скептическая улыбка.

Я достаю сигарету из протянутой пачки. Парень чиркает зажигалкой и вижу, что его глаза не накрашены, а словно обведены тенью.

– Тебе плохо?

– Мне не плохо, мне отвратительно.

– Расскажи.

И я почему-то начинаю говорить про все. Про себя, про отца, про Викентия Павловича. Он молча слушает меня. Его лицо абсолютно непроницаемо. Но я не могу остановиться, говорю и говорю. Только когда я повышаю голос и с болью почти выкрикиваю:

– Теперь, когда Викентий Павлович умер…

Он кладет мне руку на плечо, и буквально пронизывая меня своими темными глазами, говорит:

– Он не умер! Он просто стал свободным, понимаешь, абсолютно свободным.

Оторопев, я замолкаю. Он продолжает смотреть на меня своими странными глазищами.

– Ты знаешь, что такое быть свободным? От всего? От чувств, эмоций, страданий?

– Но ведь его больше нет! Мне от этого больно и плохо!

Парень медленно затягивается сигаретой.

– Это тебе больно и плохо, а он освободился. Ему хорошо, в отличие от тебя.

Я молча курю. Не знаю, что ответить. Наверное, он прав. Интересно, почему я ему все рассказываю? Даже с Галкой особо не пускаюсь в откровенности, не хочу выглядеть слабым. Тянущая боль схватывает голову стальным обручем, я морщусь.

Парень молча смотрит на меня и встает со скамейки.

– Пошли

– Куда?

– Какая тебе разница? Тебе все равно куда.

– Ты прав, мне все равно куда и все равно с кем.

– А сейчас ты врешь сам себе. Тебе всегда важно с кем, поэтому ты в основном один.

Мы заходим в подъезд какого-то дома и поднимаемся на лифте. Я думал, что мой новый знакомый ведет меня к себе. Но мы вышли на последнем этаже и поднялись по железной лестнице на чердак.

– А я думал, все чердаки давно закрыты.

– Этот открыт. Можешь приходить сюда, когда захочешь.

Мы сидим на полу, на каких-то картонках. Я прижался спиной к трубе отопления и, наконец-то, перестал стучать зубами от холода.

– Парень опять закуривает и молча смотрит на меня.

– Давай хоть познакомимся, – говорю я, и протягиваю руку. – Меня зовут Олег.

– Эрик. – Его рука такая же бледная, как лицо, с длинными тонкими пальцами и узкой кистью.

– Мне семнадцать, – начинаю я.

– Перестань это интервью. Ни тебе, ни мне не интересно. Для общения это лишняя информация. Спроси еще, учусь я или работаю…

Я чувствую себя глупо, этот странный Эрик, наверное, прав, какая разница – возраст, учеба. Чтобы как-то оправдаться, я говорю, что на улице много ему о себе рассказал. Он опять скептически улыбается и заявляет, что я рассказывал это для себя, потому что хотел выговориться. Мне опять нечего возразить. Главное, что мне намного лучше. Я согрелся, и головная боль почти прошла. Мы еще долго разговариваем, вернее, получается, что я в основном слушаю. Эрик говорит то, что мне хочется слышать. Как будто он давно и очень хорошо меня знает. Я начинаю чувствовать к нему сильную симпатию, словно он мой брат или очень близкий друг. Я давно не испытывал такого удовольствия от общения. Только с Викентием Павловичем.

Но он был пожилым человеком и больше учителем. А Эрик такой же, как я. Хотя более раскованный, уверенный, сильный. Наверное, мы просидели на чердаке несколько часов. Уже стемнело.

– Иди домой, – говорит Эрик.

Я поднимаюсь.

– А ты не пойдешь?

– Пойду, когда сочту нужным. Вот, возьми – послушаешь пока идешь. – Он протягивает мне плеер.

Я вставляю наушники и послушно нажимаю кнопку. Дальше, наверное, не хватит слов, чтобы описать мои чувства. Музыка, которую я услышал, буквально обхватила меня со всех сторон, мне захотелось раствориться, оказаться в космосе, рассыпаться на мелкие светящиеся осколки. Я спокойно отношусь к музыке, и стили не всегда могу определить, но это было что-то особенное, что потрясло меня, и захотелось закричать или заплакать, сильно, как в детстве.

Эрик внимательно смотрел на меня.

– Я знал, что тебе понравится.

– Что это?

– «Muse», «New Born».

– Никогда не слышал, что это за группа?

– У тебя интернет есть? Вот и узнай.

Отца дома не было. Мама ходила заплаканная и злая. Я выслушал, что я неблагодарный сын, для которого родители ночей не досыпали, куска не доедали. Родного отца оскорбил, вместо того чтобы пример с него брать! Хорошо, что не уточнил, какой пример. Хождения по женщинам? Наверное, тогда схватил бы подзатыльник от мамы. Родители, видимо, решили лечить мои головные боли по принципу «клин клином».

Я заперся в своей комнате, но мама еще долго кричала под дверью, что отец ушел, не сказав куда. Если он бросит маму ради какой-нибудь шалавы, то это будет моя заслуга. Я разбиваю семью своих родителей! Дальше я не стал слушать. Нашел альбом «Muse» и включил музыку на полную громкость.

В школе я опять вяло отсидел уроки. С одноклассниками почти не разговаривал, да они уже привыкли. Галка в столовой спросила, не зайду ли я к ней поболтать. Я сказал, что дома дела, вряд ли получится. Голова действительно была занята другим. Я не спросил у Эрика телефон и не оставил свой. Как я теперь найду его?.. Я болезненно чувствовал, что теперь просто не смогу без него. Я опять останусь один.

Выйдя из школы, я сразу почувствовал его взгляд. Он сидел на качелях и курил. Я бросился к нему.

– Надеюсь, ты не собираешься кидаться мне на шею?

– Просто очень рад тебя видеть!

– Я знаю.

– Пойдем ко мне. У меня сейчас дома никого нет.

– А если бы кто-то был, что это меняет?

– Не хочу, чтобы мешали общаться.

– Ты раб стереотипов и рамок поведения, навязанных тебе другими.

– Но рамки существуют для всех, так принято.

– Кем принято?

– Как? Ну… людьми, обществом.

– Общество – это люди. И один человек не может навязывать

свою линию поведения другому.

– Но есть какие-то правила, нормы…

– Лично для тебя это что-то дает? Тебе хорошо? По нормам сын не может сказать отцу, что он тупой. То есть, не может высказать своего мнения, потому что он сын. Но ты высказал, значит, какой-то элемент свободы в тебе есть.

– Но я получил за свое мнение!

– Потому что твой отец – раб стереотипа. Родитель должен покарать ребенка за непослушание.. А если бы, такую фразу он услышал от вышестоящего, дал бы он ему по затылку?

– И что ты хочешь этим доказать?

– Доказывать – это тоже рабство. Я уверен в своих словах, они не нуждаются в доказательстве.

Я опять согласился. Мне не хотелось даже вникать. То, что говорил Эрик, я и так высказывал наедине самому себе. А он озвучивал мои мысли – спокойно, без эмоций, как само собой разумеющееся.

Мы ходили по улице и разговаривали. Я пытался уговорить его пойти ко мне – ветрено, могут опять появиться ноющие боли в висках. Но Эрик, пристально посмотрев мне в глаза, спросил – чувствую ли я боль сейчас.

– Нет, не чувствую.

– У тебя болит голова, когда ты один.

– Но я ведь часто бываю один!

– Нет. Ты был один раньше, а теперь ты со мной.

И я опять ему поверил.

Скоро три месяца, как я познакомился с Эриком. Я уже просто не могу без него обходиться. Когда я не вижу его, мне очень плохо. Голова болит сильнее, иногда даже больно дышать. Дома я стараюсь бывать как можно реже. В школу хожу по необходимости, да и то по возможности стараюсь прогулять. Тогда мы сидим с Эриком на нашем чердаке, разговариваем. Мне одинаково нравится говорить самому и слушать Эрика. Наверное, я даже испытываю счастье. Если бы я мог не уходить домой или просто не расставаться с ним, было бы здорово. Однажды я даже предложил ему уехать вдвоем куда-нибудь далеко. Эрик опять скептически улыбнулся и ответил, что свои проблемы надо решать самому, и лучше кардинально. Зачем менять одно место на другое, от себя все равно не уедешь.

Дома я всегда запираюсь в своей комнате и слушаю «Muse». На стене висит большой плакат с фотографией Метью Белами – вокалиста группы. Мне кажется, в его глазах сквозит одиночество.

Отец опять решил заняться моим воспитанием. Вот уже полчаса он нудит про экзамены и военное училище, в которое я обязан поступить после школы. Я ничего не отвечаю, жду, когда ему надоест, и он уйдет. Но от того, что я молчу, он заводится и начинает орать. Стальной обруч сжимает мою голову. Отец орет, что я непонятно в кого такой урод родился! На нормального пацана не похож. Дохляк заумный! А может, я с девками не гуляю, потому что мне парни нравятся? Я смотрю на него с ненавистью, щурясь от головной боли. Он смотрит на плакат «Muse» и торжествующе кричит:

– Точно, в семье не без урода! Вон, даже на стенку вместо баб пидоров лепишь!

Он срывает фотографию Метью и остервенело рвет ее. Я вскакиваю, мне больно дышать.

– Не смей трогать! Я тебя ненавижу! Я вас всех ненавижу!

Я бросаюсь к нему и погружаюсь во тьму.

Очнулся я на своем диване. Слышу, как всхлипывает мама. Возле меня молодая женщина в белом халате. Оказывается, я потерял сознание, и мне вызвали скорую. Голова почти прошла, я чувствую только слабость.

Теперь у мамы появилось еще одно занятие, таскать меня по врачам. Мне опутывают голову проводками, проверяют рефлексы, изучают. Одна радость – я официально пропускаю школу. Вечером, сидя в ванной, я слышу очередную разборку родителей. Оказывается, мне назначили провериться у психиатра. Мама внушает отцу, что теперь он точно не может ее оставить с больным ребенком. Отец кричит, что он такого малахольного сына заделать не мог, в их семье придурков не было. Мама тоже начинает орать, что это все результат отцовских гулянок. Она – беременная дня спокойного не видела, поэтому мальчик такой нервный родился. Тогда отец меняет тему, может, таким образом пацан от военной службы косит… Сейчас умников развелось, что хочешь, изобразят. Надо еще проверить. Врачам деньги платят, чтобы болезни находили.

Из всего разговора меня напрягло слово психиатр. Они считают меня психом. Вот прекрасное решение проблемы, сдать сына в дурку. Ну уж нет, я сделаю все, чтобы этого не случилось.

Эрик тоже со мной согласен. Он вполне поддерживает мое решение не принимать никаких лекарств, если их назначат. И не соглашаться даже на санаторное лечение. Ведь там уже буду не я, свободная личность. Там из меня сделают покорную овцу, не имеющую собственных мыслей. И потом я буду, как все. И тогда Эрик уйдет, я останусь один. Больше всего я боюсь, что уйдет Эрик.

Мы сидим на чердаке, я рассказываю про визит к психиатру. Я все сделал, как мы договаривались. Очень осторожно отвечал на вопросы о друзьях. Про Эрика ни слова. Как говорится «включал дурака».

Эрик предупреждал, что надо быть очень внимательным, у врачей есть свои хитрые подходы. Не надо торопиться с ответом, в вопросе может быть подвох. Надеюсь, мне удалось напустить туману, хотя таблеток мне выписали дикое количество.

Мы стоим у окна и по очереди бросаем разноцветные таблетки вниз, глядя, как они улетают в темноту под волшебную музыку «Muse».

Дома у нас воцарилась гнетущая тишина. Отец со мной почти не общается, с мамой разговаривает сквозь зубы. Мама или плачет, или объясняет мне, что я хочу оставить без мужа собственную мать.

Я вяло отвечаю, что мне все равно, я бы сам с удовольствием от них ушел, и пусть живут, как хотят. Иногда звонит Галка, но я говорю, что плохо себя чувствую и не могу с ней трепаться. Да зачем мне вообще кто-нибудь? У меня ведь есть Эрик! Даже про Викентия Павловича я вспоминаю все реже.

Вчера я услышал страшную новость. Хорошо, что Эрик предупредил меня начать подслушивать. Да-да, он так и сказал, в открытую, что в моей ситуации надо держать руку на пульсе. От родителей, таскающих ребенка к психиатрам, можно ждать чего угодно. Как всегда он оказался прав. Мама сказала отцу, что таблетки мне не помогают, врач считает, что мое состояние ухудшается, короче меня надо госпитализировать.

Эрик предупреждал. Да я и сам знал, что этим кончится. Решили сдать меня. Супер! Как удобно, несчастные родители, сдавшие своего шизика на лечение. Я буду тупым овощем, а они распрекрасно будут жить поживать в окружении сочувствующих друзей и знакомых. Как же, побежал! Я сам себе хозяин! Только я могу распоряжаться собой! Я свободен в своем выборе.

Эрик выслушивает меня, как всегда – без эмоций. Он полностью одобряет все, что я говорю.

– Ты понял, наконец, что такое быть абсолютно свободным?

– Да

– Ты готов к этому?

– Конечно, я пришел к этому давно, просто не мог сформулировать. Ты мне помог.

– Нет. Я ничего не сделал

– Но мы ведь говорили с тобой…

– Я сказал нет. Ты сам с собой говорил.

– Почему?!!

– Потому что меня не существует! Я – это ты! Неужели ты до

сих пор не понял этого?

– Эрик! Но ты же сам подошел ко мне тогда, на бульваре!

– Я не мог к тебе подойти, потому что меня не существует.

Он поворачивается ко мне спиной.

– Нет, пожалуйста, нет! Я не смогу без тебя! Не смогу!

Меня начинает трясти, по лицу хлынули слезы, я даже не пытаюсь их вытереть.

– Ты же все уже решил. Я одобрил твой выбор. Значит, ты сам, ты должен сам…

Он кладет мне в руку плеер.

– Пойми, тебе умирать не страшно, тебе страшно жить.

Я включаю «Hysteria» и подхожу к окну.

– Эрик, даже если тебя нет, может, ты все-таки останешься?

– Для тебя это важно?

Я держу его прохладную руку, делаю звук плеера громче, и мы летим в космос, в абсолютную свободу… летим в никуда…

Подруга детства

– Ма-а-а-м, телефон.

Ну, кто еще может так некстати звонить? Наверняка Вероника. Я с удовольствием поручила бы сыну, сказать: «мамы нет дома» или «она в ванной». Но мы с мужем учим ребенка, что обманывать нехорошо.

– Наталья? Здравствуй. Мне надо с тобой поговорить.

Ну почему Вероника всегда говорит голосом тяжелобольного?

Теперь, делая паузы и трагически вздыхая, она будет меня грузить битый час непонятно чем. Моему младшему сыну еще не исполнилось двух лет. И я буду с телефонной трубкой бегать в детскую и проверять, почему подозрительно тихо.

– Мам, мам, – в дверь заглядывает старший, шестилетний Денис. – А Никитка накакал в колготки.

– Иду, иду, – прикрывая рукой трубку, шепчу я.

– И он прям какашкиной попой на папины джинсы сел.

Почему Денису так нравится сообщать плохие новости?

– Вероничка, у меня тут проблема, я тебе перезвоню, ладно? Или ты перезвони.

– Как всегда. Ты даже не можешь найти уважительную причину! Тебе просто лень меня выслушать.

Вероника бросает трубку, обиделась. Но это не помешает ей позвонить завтра, опять в самое неподходящее время. Думаю, что если бы во время разговора я сообщила, что меня везут на носилках в реанимацию, она сочла бы эту причину тоже недостаточно уважительной.

Вероника – моя подруга детства. Или вернее просто – из детства. Наши мамы дружили, и мы были обречены дружить за компанию. Мне всегда ставили ее в пример. Маленькая Вероника не играла в шумные игры. Она ходила в музыкальную школу и читала наизусть длинные стихотворения. Вероника не пачкала свои нарядные платьица, у нее не расплетались уложенные «бараночками», косы. И коленки, в отличие от моих, не были постоянно намазаны зеленкой. Мне она казалась недосягаемым идеалом. Чтобы порадовать свою маму, я пыталась чинно сидеть во дворе на скамейке, держа в руках книгу. Но наша дружная компания не давала мне долго держаться в этом образе.

Мальчишки нашли птенчика. Мне тоже надо погладить смешную маленькую головку. Птенец наверняка голодный! Я точно знаю, где можно накопать много толстых розовых червяков. Ух, ты! Нинка говорит, что разрезанный червяк не умирает! Из него получаются два червяка. Я должна помочь увеличить червячье народонаселение. Павлик нашел за магазином битые бутылки. Любая не подходит, надо из зеленого стекла. Добрая Верка делится со мной фантиками. Теперь аккуратно расправить фантик, накрыть его стеклом и сверху, как положено, – холмик из песка. Пальцем делаешь окошечко, и «секретик» готов. Наши с Веркой «секретики» самые красивые.

Славка порезался осколком. Кровь капает ему на рубашку. Нинка плачет, она боится крови. Павлик, поплевав на лист подорожника, старательно «бинтует» палец друга. Славка морщится, но не ревет. Он – не девчонка! Мы идем провожать его домой всей командой. Мальчишки ведут Славку под руки, замыкает шествие завывающая Нинка. У меня важная миссия, сообщить о ранении Славкиной маме.

Возвращаюсь домой, у нас гости, Вероника со своей мамой. Теперь, когда я выросла, я могу лучше понять своих родителей. В комнате сидит Вероника в чистом платье с оборочками. Косички уложены вокруг головы. Белые гольфы и блестящие лакированные туфельки. И рядом я – платье испачкано землей, руки в зелени от травы, я искала подорожник. В съехавшем на бок хвостике повисла лента. Песок у меня в волосах, в носках, и даже в трусиках. Ведь я каталась с песочной горки. Все смотрят на маму с жалостью. Приближается мое полное поражение.

– Наташенька, – спрашивает меня Вероникина мама, – а какую книгу ты сейчас читаешь?

– «Незнайка в солнечном городе», – мямлю я.

– Ты знаешь, Сима, – оборачивается она к моей маме, – мы с мужем недавно увидели, что наша Ника, взяла в библиотеке «Маленькую принцессу». Но больше всего, конечно, ей нравятся стихи.

Взрослые усаживаются на диван. Вероника выходит на середину комнаты, окидывает всех задумчивым взглядом и, покачиваясь из стороны в сторону, начинает: «Шаганэ, ты моя, Шаганэ…»

Я стою у стены, смотрю на Веронику, приоткрыв рот, и тщетно пытаюсь высыпать песок из сандалии.

В пятом классе Вероника начала писать стихи сама. Я совершенно не понимала о чем. Но в стихах всегда присутствовали слова: душа, полет и небо. И взрослые громко восхищались ее поэзией.

Ночью, мучаясь от сильной зависти, я твердо решила стать поэтессой. Надо же реабилитировать себя в глазах родителей. Чтобы долго не искать тематику, решила идти проторенной дорогой. Буду сочинять о душе. Зависла на первой же фразе: «Ввысь летит моя душа…» Рифму к слову душа подобрать не удалось. В голову лезли только: «не шиша», «два ерша» или «три мыша». Поменяла местами: «Моя душа умчалась ввысь…» Стало еще хуже. Полезло уж совсем глупое: «брысь», «катись» и даже неприличное «пись-пись».

Наконец, я осознала свою полную бездарность, и зависть к Веронике померкла перед восхищением. Она-то подбирала рифмы! Я смирилась, что никогда не достигну высот, доступных для нее.

После школы я поступила в педагогический институт. А Вероника – на филологический, в МГУ. Едва закончив учебу, я вышла замуж. Мой муж, Женя, замечательный! Я его очень люблю. Через год родился Дениска. Вероника приехала в гости. Она с ужасом смотрела на ревущий кулечек.

– Зачем ты так рано завела ребенка, Наташа? Ведь человек сначала должен развить и сформировать себя как личность! Ты обрекаешь себя на полную духовную деградацию!

После этой тирады мой Женя проникся к Веронике стойкой антипатией.

Моя мама с умилением рассказывала, что Вероника настолько духовная, чуждая всему грубому и приземленному, что увидев на кухне кусок сырого мяса, едва не потеряла сознание. На что Женька довольно грубо заметил, что это не мешает утонченной Веронике жрать это мясо в приготовленном виде.

Родители Вероники разошлись. Ее папа уехал работать в Югославию. Вероника поехала к нему развивать себя дальше. Несколько лет мы не общались. Вероника вернулась и вышла замуж за Николая Андреевича. Бородатого мужчину, на двадцать лет старше ее.

Николай Андреевич сочинял миниатюры. О себе он говорил: «Я – мастер кратких форм». Вероника по-прежнему писала стихи и относила их в разные издательства. Стихи нигде не брали. Она приезжала ко мне и часами жаловалась на кишащую кругом завистливую бездарность. На редакторов с масляными взглядами. Они видят только плоть! До внутреннего мира им нет никакого дела! Потом начинались жалобы на мужа. Конечно, он творческий человек, но она-то тоже личность! И личность с богатым внутренним миром, нестандартным мышлением. Почему она должна создавать ему условия? Она в нем очень разочаровалась. Пусть бы женился на какой-нибудь ограниченной женщине. Если ему нужна жена духовно нищая, не имеющая высоких устремлений.

В конце концов, Николай Андреевич последовал совету Вероники и ушел от нее к даме, близкой к себе по возрасту, вполне «приземленной», заведующей производством на кондитерской фабрике.

Я ждала второго ребенка, когда Вероника позвонила и, рыдая в трубку, сообщила, что ложится в больницу. У нее рак! Да-да, она точно знает! Врачи ей врут! Она чувствует, что дни ее сочтены. А так много не написано! Столько не высказанных слов! Люди еще не успели оценить ее поэтический дар!

По спине у меня поползли струйки пота. Неужели такой страшный диагноз? Я оставила мужа с сынишкой и бросилась в больницу. Такси взять не решилась, меня, беременную, сильно укачивало. Попала в час пик. Было очень тесно, и в давке никто не видел мой живот, пришлось стоять всю дорогу. Потом выяснилось, что никакого рака у Вероники нет. По словам врача, в таком возрасте пора бы уже рожать. Я была очень рада, что все обошлось. Но Вероника еще долго выискивала у себя симптомы онкологии, словно разочаровавшись в диагнозе.

В редакциях все так же, отказывались брать ее стихи. Вероника нашла какую-то маленькую типографию и напечатала сборник своих стихов. Все стихи она подписывала псевдонимом «Раненый лебедь».

Теперь, поднимая телефонную трубку, муж радостно кричал: «Татка, бросай дела, тебя „Лебедь со свернутой шеей“ к телефону!»

Вероника опять приехала поговорить. Денис с Никитой выскочили в коридор. Мне не нравится, что они выбегают навстречу, но все, кто к нам приходят, обязательно что-то им несут. Все, кроме Вероники. Теперь она будет сидеть на кухне, пить кофе и рассказывать про завистливых бездарей, про опустошенные души. Про мужчин, которые не видят в женщине духовного начала, а видят только плоть.

Мне надо вытащить белье из машинки, приготовить ужин, погладить Жене рубашки. Но выставить Веронику я не могу. Мне всегда тяжело сказать «нет». Особенно ей. Не могу понять, почему мне так страшно открыто произнести: «Ты мне надоела! Мне не о чем с тобой разговаривать». Ведь моя детская убежденность, что Вероника лучше, талантливее и умнее, пустила глубокие корни.

Заходит Валентина, наша соседка по подъезду. С ней Катюшка, кокетливая первоклассница, тайная любовь моего Дениски. Теперь, выбежав навстречу, мальчишки не прогадали. Валентина дает им по яблоку.

– Ой, Наташ, прости за ради бога! Катюня сегодня вечером Мальвиной будет. Пристала, как репей. Закрути волосы да закрути волосы. У тети Наташи щипцы специальные.

– Катюшка, ты Мальвину будешь играть? А платье?

– Да не дави на мозоль, я всю ночь оборочки нашивала. Отец с Димкой из проволоки кринолин плели.

Димка, старший сын Валентины, добродушный увалень, девятиклассник. Широколицый и румяный, как мать. А Катерина похожа на отца. Миша – худощавый, с тонкими чертами лица. Мне ужасно хочется повозиться с хорошенькой Катькой. Хочется посмотреть на кринолин, собранный для Мальвины. Но на кухне немым укором сидит Вероника, скорбно поджав губы.

– У тебя гости? Давай ребят заберу. Нам только через два часа уходить.

Денис торопливо надевает тапки, до этого час уговаривала не бегать в носках. Катюшка прижимает к груди вожделенные щипцы. Никиту Валя ловко подхватывает на руки. Уже из коридора она кричит:

– Наталья, мелкому блинчики с вареньем можно?

Ответить я не успеваю.

– Мойно, мойно! – энергично кивает головой Никитка.

Вероника оставляет мне книгу своих стихов. Я должна прочесть и высказать, что мне больше всего понравилось. Что стихи могут не понравиться, она не допускает. Ей интересно мнение простых людей. Простой человек – это я.

Вечером муж замечает на столе книгу.

– О! Прилетала наша лебедь со свернутой шеей! Принесла в

клювике поэзию.

– Жень, перестань.

– А почему? Народ хочет приобщиться к прекрасному. Дениска, ты хочешь приобщиться?

– Женька, ну ты хоть ребенка сюда не втягивай.

– А что, стихи не приличные? – Женя делает испуганные глаза.

Я только вяло отмахиваюсь. Делайте, что хотите. После Вероники у меня всегда чувство опустошения, словно кости из тела вынули, осталась только оболочка.

Женька, подвывая и закатывая глаза, читает вслух стихи. Все про облака. То облака накрыли вуалью, то спрятали робкую наготу. То поплыли, то уплыли, то повисли, то рассыпались. Облака темнеют, светлеют, тают, сверкают, и все в том же духе.

– Денис, как думаешь, нам слабо про облака сочинить?

– Не-а,

– Ну давай, Я сижу себе в стожке, с облаками…

– На башке! – радостно добавляет Денис

– В поле квакают лягушки, с облаками…

– На макушке! – Денис визжит от восторга.

– Даже чей-то старый дед, словно в облако…

– Одет! – Денис, с хохотом падает с колен мужа. Никита ничего не понимает, но смеется за компанию со старшим братом, и колготки начинают подозрительно темнеть.

– Хватит с меня этого дурдома! – кричу я. Швыряю кухонное полотенце в раковину и запираюсь в ванной плакать.

Мальчишки давно спят. Женя их уложил. Мы сидим на кухне. Я пытаюсь объяснить мужу, что мне тяжело решиться раз и навсегда прекратить общаться с Вероникой. Почему-то чувствую себя обязанной. Вроде – я рабочая лошадь, а Вероника – беззащитная бабочка. У меня – любимый муж и замечательные дети, а у нее никого нет. Она совсем не приспособлена к жизни.

– Натка, во-первых, ты ей ни мать, ни сестра, ни пастух! Во-вторых, она приспособлена лучше тебя. Как плющ обвилась вокруг и душит. Не будет тебя, найдет другую стенку. Может, она в детстве и подавала надежды, а выросла пустышка. Ни жена, ни мать, ни поэт, ни подруга. Никто! Она просто паразит, рыба-прилипала. Ты же умная девочка, неужели тебе надо объяснять простые вещи?

Мы говорим долго-долго. Уснуть не могу, жалко мужа, который пойдет на работу, не выспавшись. Такое чувство, что я сидела в болоте много лет и считала, что это правильно, так и должно быть. Я была уверена, что наши отношения – дружба. А это всего лишь, накрепко вбитое детское убеждение, что Вероника лучше меня. Почему мне нужно было столько лет, чтобы это понять!

Теперь мне стыдно за отнятое у родных время, за подгоревшую еду, за не прочитанные с ребятами книги, за отложенные прогулки. Стыдно, что только теперь поняла, как обкрадывала свою семью из-за не нужного мне человека. Я опять плачу, Женя покачивает меня на руках, как я качаю маленького Никиту.

– Ма-а-а-ам, тебя к телефону.

– Наталья, здравствуй. Мне надо с тобой поговорить.

Я набираю побольше воздуха, поправляю волосы.

– Что ты молчишь? Опять будешь придумывать несуществующие причины?

– Нет, Вероника, не буду. Я просто не хочу с тобой говорить, никогда…

Медленно опускаю трубку на рычаг. Дениска испуганно смотрит на меня.

– А знаете, что сейчас будет? Сейчас мы пойдем гулять в парк и позовем с собой Катюшку, и я покажу вам дерево, где живет белка.

Загадай желание

Сначала Димке было жарко. Сердце гулко стучало в унисон музыке. Плотно прижатый к железному ограждению, Димка притоптывал ногой в такт гитарным аккордам. Он был счастлив! Вот они, кумиры! Он их видит, слышит! Так близко, что можно разглядеть капельки пота на лицах музыкантов. Не зря он экономил на всем! Особенно на еде. Подумаешь, лапша из баночки! Ночной поезд до Питера, плацкартная боковушка без белья. Зато второй вечер подряд он смотрит выступление любимой группы! Пусть только несколько песен в рамках фестиваля. Жалко, конечно, что один фестиваль в Москве, а другой – в Питере. Ни знакомых, ни родственников, в этом городе нет. А у него и в Москве родственников нет. Димка же детдомовский. А друзья посмеиваются над его одержимой любовью к музыке.

Парень он неплохой, но с дурцой. Комнату всю обклеил плакатами с музыкантами. Лучше бы фотку Памелы Андерсен повесил, или хотя бы Анны Семенович. Еще маленьким, в детском доме Димка всегда старался в медпункт попасть. Сначала думали, витаминки бегает клянчить. Оказалось, что у врачихи, Натальи Викторовны, все время радио играет. Димка просился температуру мерить. Сядет с градусником и слушает музыку.

У каждого свои заскоки. Над Димкой посмеивались, крутили у виска пальцем. Что он такого потрясающего в музыке нашел? Его даже бить не интересно. Во-первых, драться не умеет, во-вторых, убить боялись. Щуплый очень, бледный, дохляк, одним словом.

К окончанию школы Димка вытянулся, но остался таким же тощим. Поступил в электромеханический техникум и получил комнату в семейном общежитии. Таскал домой какие-то детальки, проводочки. Приволок найденные на свалке старые колонки, долго возился, починил. Гордо называл свое творение: «Акустической системой».

Когда Димка услышал о рок-фестивале, совсем голову потерял. Устроился подрабатывать курьером. Копил деньги на билет. Ну точно – дурак! Посмотрел концерт в Москве и ладно. Нет, ему еще Питер понадобился. Ладно бы выступление целиком, а то в конце, минут двадцать всего.

Пришлось нестись, сломя голову, после московского выступления на поезд. Ночью в дороге почти не спал. Закрывал глаза и опять видел сцену, аппаратуру, слышал ударные.

Поезд пришел в половине девятого утра. Димка даже по городу не походил. Сразу поехал искать спорткомплекс, где фестиваль проходит. Начало в восемь вечера! Что с утра-то понесло? Спорткомплекс оказался далеко от центра. Обошел вокруг, и дальше?.. Деться некуда. Посидеть в кафе – денег нет. На улице холодно, январь все-таки. Магазинов мало. Заходил погреться, пока охранники коситься не начали. Так и пробегал до вечера, пока не начали пускать на фестиваль.

Теперь, выйдя из жаркого и шумного зала, разгоряченный Димка начал замерзать. Быстрым шагом направился к метро, утешая себя тем, что сядет на вокзале в зале ожидания, выпьет горячего чая, потому что есть отложенные сто рублей, и может, даже подремлет в тепле. Поезд в Москву только в час дня. Вот как он замечательно все рассчитал. Билет на обратную дорогу купил еще в Москве. Не рассчитал Димка одного. В Москве метро закрывалось в час ночи. А в Питере станции закрывали в разное время. Станцию, к которой уверенным шагом направлялся Димка, закрыли в двадцать три тридцать. Начало концерта задержали на сорок минут, и шел фестиваль почти пять часов. Только встав у закрытой двери в метро, Димка понял весь ужас своего положения.

На вопрос: как добраться до вокзала, редкие прохожие отвечали: «На такси, или частника лови, парень». Какое такси со ста рублями в кармане! Димка бестолково кружил по улицам, надеясь, что ситуация разрешится сама собой. Очень мерзли ноги. Из носа текло, Димка пытался вытирать его мокрой перчаткой. Пробовал притоптывать ногами, теплее от этого не становилось. От холода дрожала каждая жилка. Димке стало казаться, что внутри тела все покрылось льдом и скоро рассыплется на маленькие льдинки. Улицы опустели, круглосуточных магазинов он не нашел. От осознания, что не может даже попасть в какой-нибудь подъезд, посидеть у батареи, Димке хотелось завыть. Увидев, приближающегося человека, Димка отчаянно бросился на встречу. Слава богу, не тетка, а то от испуга начала бы кричать и не выслушала объяснений. Вроде молодой парень. Димка толком не разглядел, заметил только, что очкарик. Сбиваясь и стуча зубами от холода, Димка пытался, упросить парня пустить в подъезд погреться.

– Ты, бомж, что ли? Или наркоша? Чего тебе надо-то? Денег нет, мобильного нет.

– Вы послушайте, я – не бомж, я трезвый, просто мне в Москву, а метро закрыто.

– А ты в Москву на метро собрался?

Димка отчаянно пытался изложить ситуацию более логично. Начинал говорить про концерт, потом сбивался и говорил про поезд в Москву.

– Ну приблизительно ясно. Ты или аферист, который надеется разжалобить лохов, или сам лох, который потерял билет и не может уехать. Как бы там ни было, я пущу тебя в подъезд, потому что от взгляда на тебя может случиться обморожение. А дальше твои проблемы.

В подъезде Димке показалось замечательно тепло. Так бы и стоял весь день, прижавшись к батарее. Попутчик внимательно разглядывал Димку.

– Документы у тебя есть?

– Ага, и паспорт, и билет на поезд, даже пропуск в училище есть.

– Ну, если пропуск в училище с собой… – хмыкнул парень, – пойдем, чаю тебе налью, добрая я сегодня.

Он снял капюшон. Оказалось, что Димку пустила греться девушка! Правда, слово «девушка» к ней не очень подходило. У них в детском доме таких девчонок называли пацанками. Волосы коротко подстрижены, коренастая, плотная. Куртка, джинсы, ботинки на толстой рифленой подошве. Сказала, что зовут ее Таня.

Димка снял обувь в коридоре. От тепла пальцы на ногах заныли так, что он вскрикнул.

– Опа, ноги поморозил!.. Ну пошли, обмороженный, лечить тебя буду.

– Не, не надо, сейчас пройдет.

– Пройдет, как не пройти? Пальцы ампутируют, и сразу пройдет. Болеть нечему будет.

Димка испуганно уставился на Таню. Прикалывается или правда страшное что-то.

– Давай-давай, снимай носки, приедешь домой, мамка с папкой обрадуются. Скажешь, медсестра добрая попалась, от ампутации спасла. Они мне благодарность пришлют.

– Вы, правда, медсестра? Только мамка с папкой ничего не пришлют, я детдомовский.

– Да ну? Не врешь? Тогда без благодарственного письма вылечу, вроде как своего.

– Какого своего?

– Сироту, значит. Я сама интернатовская, сюда к подруге приехала. Полный резон тебя спасать.

Димка глупо улыбнулся, хотел сказать, хорошо, мол, что Таня тоже сирота. Спохватился, не брякнул глупости. После чая и бутерброда, Димку в тепле совсем разморило. Сидели, разговаривали уже третий час. Очень хотелось спасть, но неудобно было перед Таней. Выкурили Димкину пачку сигарет, потом Танину. Таня рассказывала, что в детдом попала пятилетней. Родителей помнила плохо. Помнит, что мама какая-то странная была. Говорила сама с собой и двигалась, как во сне. Папу почти совсем не помнила. Остался только навязчивый детский плач. Казалось, что все время пищит какой-то малыш. Когда Таня выросла, пыталась узнать что-то о родителях. Удалось даже разыскать соседку по подъезду. Оказалось, что никто Таню не бросал и не отказывался.

Отец попал в тюрьму как виновник аварии. Дали ему всего три года в колонии-поселении, но через год он умер от сердечного приступа. А мать становилась все чуднее и чуднее. Забывала еду на плите. Забывала Таню из сада забрать. Все бубнила себе под нос чего-то. Вот так Таня и оказалась в интернате. Маму вроде лечили, но безуспешно. Когда ее выписали из больницы, она отравилась газом. Про дочку так и не вспомнила.

А Димка вообще ничего не помнил, кроме детдома. Один раз, правда, его брали в семью, только ненадолго. У них своя девочка родилась, и Димку вернули обратно.

– Наигрались, значит, – усмехнулась Таня. – А ты сам никогда родных не искал?

– Не, конечно, спрашивал у заведующей нашей, Вер Петровны, только она сказала, что родители умерли, кого же я искать-то буду?

– Ну и дурак! Вот подруга моя, Ксюшка, искала и нашла двоюродного деда. Он как раз здесь и живет. Работает сторожем в детском садике. А Ксюшку нянечкой туда устроил. Живи, говорит, у меня, помру – тебе квартира останется. Это я ей помогла деда найти.

– Как?

– Вот хочешь верь, хочешь – не верь. Я на Новый год пишу желание на бумажке, и, пока двенадцать бьет, в окно кидаю.

Димка прыснул, подавился чаем, закашлялся.

– Тань, ты чего, до сих пор в Деда Мороза веришь?

– Опять дурак. Причем здесь Дед Мороз? Я в Новый год верю. Вот я сто раз бумажки кидала.

– Помогло? – хихикнул Димка.

– Сам подумай. В медицинское поступила. Подрабатывала нянечкой, медсестры только указывали – там подотри, тут помой. Только ленивый не командовал. Ничего, думаю, поступлю в институт, вернусь врачом, сама буду пальцы гнуть. Поступила в институт-то! И Ксеньке бумажка помогла. Вон, нашла родственника. Так что – не спорь, о чем не знаешь. Теперь еще одно желание загадала. Вот исполнится, обязательно тебе расскажу.

– Тань, а тебя как в интернате ребята звали: Танька-которая-верит-в-сказки?

– Девчонки звали Танька-Ежик. Из-за волос. Первый раз сама подстриглась, не люблю длинные волосы, драться мешали.

– Ты что, дралась с ними?

– Нет, с пацанами дралась. Доказывала, кто круче.

– Доказала?

– А то. Уважали. Только нос с горбинкой остался после перелома. А тебя, наверное, называли Кощей?

– Нет, Кабан.

– Туши свет! Ты – кабан?!.. Ладно, меня пацаны кабанихой звали. Я особо худой-то никогда не была. Но тебя… Или у вас детдом был для дистрофиков?

– Чего ты смеешься? Просто фамилия Кобанец, вот и звали.

Таня перестала смеяться. Медленно сняла очки, протерла стекла.

– Значит, ты Кобанец? А зовут тебя как?

– Ты чего, Тань? Я ж тебе сразу сказал, Димка меня зовут.

Таня перегнулась через стол, схватила Димку за рубашку и притянула к себе.

– Паспорт давай! – свистящим шепотом произнесла она.

Димка испугано вскочил, достал паспорт из кармана рубашки. Во, дела! Танька говорила, что ее мама сумасшедшая. Может, и сама Танька тоже того?

Таня сняла очки. Медленно читала данные в паспорте.

– Не поверил мне про желание на бумажке?.. Не поверил. На теперь сам смотри! – Таня победно ткнула документ Димке в грудь.

Точно с ума сошла. Или уже была ненормальная, и теперь приступ начался. Что он, по ее мнению, в собственном паспорте не видел?

Димка растеряно стоял у стола, хотелось сесть, голова кружилась, но сесть почему-то было страшно.

– Не понял? Ты до сих пор не понял, Дмитрий Аристархович Кобанец? Я – твоя сестра, старшая, родная, родней не придумаешь!

Две ночи без сна, многочасовой фестиваль, две пачки сигарет за три часа, родная сестра, встреченная в чужом городе… Стул со столом поехали в разные стороны, набирая скорость, по кругу поехали: стол-кушетка-шкаф, стол-кушетка-шкаф, кушетка… Димка, мягко, как кулек с тряпками, опустился на пол.

Пытался сообразить, где он и сколько сейчас времени. Шевелиться не хотелось. Укрыт тепло. Голова пустая-пустая, как воздушный шар. За столом двое, тихонько разговаривают. Димка прислушался.

– А точно он? А то знаешь, фамилии иногда персонал дает. Особенно если найденыш.

– Кому взбредет такую фамилию выдумывать? И отчество довольно редкое, прям, повезло! Мне в детдоме сказали, что брат есть, но его усыновили. А его, оказывается, обратно сдали.

– Вот гады!

– А может, и хорошо, а то фамилию бы поменяли, кого потом искать?

– А сколько ему?

– Восемнадцать.

– Это… его в армию скоро заберут?

– Не, не заберут. У него недобор веса.

– Точно, я и смотрю, кожа да кости, и зеленый весь.

– Ничего, я теперь откормлю. Он у меня знаешь, какой бугай вымахает! Ничего не пожалею.

– Ясно дело! Родной братишка! Если надо чего, я Тань всегда помогу.

Димка слушал чужой разговор, вникнуть не пытался, просто было почему-то хорошо. И какое странное чувство, вроде случилось что-то очень большое. Настолько большое и хорошее, что никак словами не объяснишь. Наверное, это счастье? Или оно по-другому выглядит?.. А кто вообще знает, как выглядит счастье?.. Мысли наплывают друг на друга и толкаются, как люди в час пик. А за столом сидит Таня, настоящая родная сестра! Да еще и старшая. А старшая сестра – это почти как мама. Нет, ну все равно. Ну пусть не мама. Главное, она есть! Конечно, Димка обрадовался бы, даже если Таня оказалась младшей, может, даже вообще малявкой, он бы ее все равно любил. Но все же старшая-то лучше! И добрая Танька-то. Вон, незнакомого человека греться пустила. И умная, в институте учится. Вот как будет его Танька самой главной врачихой! А все равно – он любую будет любить. Даже если Танька из института уйдет. Опять глупости какие-то в голову лезут. Зачем ей с учебы уходить? Какая еще главная врачиха? А здорово!.. Танька про желание рассказала. Значит, она загадывала его найти! Верный способ оказался. Зря он про это раньше не знал.

Глаза опять слипаются. Подходила Таня, подоткнула одеяло. Прошептала: «Спи-спи, время еще есть».

Засыпая, Димка подумал, что никогда не признается Тане в том, что тоже загадывал на Новый год желание. Нет, не Деду Морозу, конечно. Написал на бумажке, сжег и выпил пепел с шампанским из пластикового стаканчика. На бумажке было написано: «Бас гитара, красная с белым, как у басиста группы «*****».

Другой мир

Ну и где эта папка «Избранное»? Такие буковки на мониторе мелкие! Она всегда забывает, какую клавишу нажать для увеличения. Надо будет попросить Владика, пусть увеличит раз и навсегда!

Владик – очаровательный «компьютерный гений». Спокойно исправляет все ее огрехи. Вежливый, внимательный, воспитанный. Что не мешает ему каждый раз заламывать за свои услуги безбожную цену. Ну ладно, зато приходит по первому вызову. Работает быстро и не просит автограф, заискивающе глядя в глаза. Так, нашла все-таки, значит, в маразм еще не впала. Вот ведь, уговаривала себя, что ей не интересно, и вообще смешно. Но тщеславие победило! Наверное, в каждом живет маленький Наполеон. Так, что там обсуждают поклонницы? Почитаем… Ninysya74: «Девочки!!!!!!!! Я так испугалась, когда каролина тонула!!!!» Крошка Eнот: «А я знала, что все будет хорошо с главными героями плохого не случается». :)

Varusha: «А у нас в истре невозможно книгу достать

:( ((у меня только 4 книжки хелпните плиз чо делать?»

Таша: «Варюха, закажи в Озоне. Я всегда заказываю, курьер может даже на работу принести. Прямо в офисе и начинаю))))))) Чуть шеф не застукал))))))».

Солнышко: «Вчера читала в метро „Каролина и шейх“ проехала три лишних остановки так захватило!!!!!!!»

Milo4ka: «Ой, девчонки! Я своему парню устроила романтический вечер почти как Каролина на яхте у телемагната. Ну там, где она его соблазняла. Я прям старалась точь в точь как она себя вести Мой так офигел))))))) Вчера заявку в загс подали, а то телился три года!».

Ninysya74: «Ух ты!!!! Класс я тоже попробую!»

Таша: «А мне все же «Нежный демон» нравится больше. А еще, «Бумажная любовь».

Varusha: «Мне все книги про каролину нравятся!»

Злобный Тролль: «Эй бабы что вы эту муру читаете :( ((у меня жена тоже как помешанная целый день в книгу пялится а жрать нечего :( всякую фигню пишут а вы сопли распускаете…»

Ну дальше можно не читать. Понятно, что разъяренные «курочки» быстро поставят нахала на место. И далась им эта Каролина? «Убить» ее, что ли? Сделать красивую катастрофу? И назвать очередной роман «Гонки со смертью». Ладно, пусть еще поживет. В конце концов, как говорится в старинной датской поговорке: «Бери свой кусок с благодарностью, где бы его не положили».

Хлопнула дверь. Ну, вот, вернулась помощница по хозяйству. Сейчас осторожно заглянет в комнату. Думает, что рождается очередной «шедевр».

– Валюша, я не работаю, заходи. – Инесса Пална, вы кушать сейчас будете или позже?

– Позже-позже, дорогая. Ну как там на улице?

– Ой, Инесс Пална! Погода – дрянь. Хорошо, что вам выходить не надо. А в супермаркете этом, новом, красота! Полдня проходишь, не заметишь. Ну, все-привсе есть. Даже книжечки ваши видела.

Ну правильно, где еще могут продавать такую литературу, только в супермаркетах! Наверное, на одной полке макароны, на другой – ее книги.

– И что, Валюша, берут?

Домработница хмыкнула: – Берут? С руками отрывают! Пока я программку искала, весь стеллаж разобрали! Две дамочки даже повздорили!

– Из-за книг!?

– А то? Осталась последняя, так девушка, что помоложе, цап с полки. А другая, с ребятенком, кричит, уступите, мол, я с дитем! А молоденькая: «Не отдам! Вы с ребенком, так идите и смотрите детские книжки». Такой крик подняли, хорошо, администраторша прибежала, принесла еще две книжки. А я стою, смотрю на них, вроде свысока. Думаю, хоть раздеритесь в пух, мне-то новая книга из первых рук достанется, еще и с надписью. Да, Инесс Пална? Вы еще одну книжечку обещали сватье моей в Псков.

– Ну, конечно, Валюша, тебе не о чем беспокоиться. Довольная домработница ушла готовить обед. Инесса Павловна встала, грузно опираясь на стол. Вот еще незадача! И так ходить тяжело. А теперь вообще двигай перед собой целую конструкцию, с дурацким названием «ходунки». Можно подумать, с лестницы летела. Всего лишь поскользнулась в ванной. И на тебе! Перелом шейки бедра. Почему считается, что это нормально для пожилого человека?

Врач скорой помощи так и сказал при звонке в больницу: «Да как обычно – бабуська с шейкой бедра». Бабуська! Ну да, бабка, никуда не денешься. Почетное звание, нечего сказать. Хотя, она, действительно, официально признанная бабушка. Правда внука видит только на фотографии. Сын Женя давно уехал к отцу в Нью-Джерси. Каждый раз обещает приехать. Но не сейчас. У него много работы, он врач, и всегда занят. А в отпуск он должен отвезти семью к океану. И еще надо навестить родителей жены Салли. А внук, Шон, тоже очень занят, он же учится! Практически, только невестка, Салли, педантично поздравляет с Днем рождения и Новым годом. «Дорогая мама! Твой сын Женья хотеть поздравить тебя с праздником. Вся семья много скучает для тебя. Мы скоро приехать, когда будет мало работа. Женья, Салли, Шон».

Бедная Салли, наверное дьявол не носит Прадо, а составляет для невестки словарь. Текст не меняется годами, но и за это спасибо. Вроде как не забывают. Одиночество? Да она его особо не чувствует. Может быть, от того, что есть занятие?.. Ну да, она пишет ерундовые романы. Но ерундовые-то они для нее. Книги хорошо продаются, деньги платят, и притом, весьма не плохие. Многие в ее возрасте могут только позавидовать.

Раздался резкий звонок в дверь.

– Инесс Пална! Петя приехал!

Петя, Петр Николаевич, курьер из издательства. Привез сигнальные экземпляры новой книги. Петя тщательно вытирает ноги, приглаживает волосы у зеркала, уверенно идет в кухню. Ему полагается обед, а Валентина готовит замечательно! Петр Николаевич старательно дует на ложку.

– Вот ведь, Инесса Павловна, у меня заданий – тьма тьмущая. А я всегда к вам, первой. Потому что с уважением. Вы – человек уважительный, и я уважительный. А некоторые думают, нашли пацана! Мне ведь пятый десяток пошел, не натаскаешься. Вот вы понимаете, человек на сухомятке, тяжести таскает, в машине парится. У меня ж не иномарка какая… с кондиционером. Так и здоровье потерять недолго. А верите, только у вас за стол и садят. Вот Хадиков даже чаю никогда не предложит! Хапнет книги в дверях, и до свидания!

Петр Николаевич обиженно смотрит на тарелку с котлетами, словно видит негостеприимного Хадикова.

– Я ему книжки в последнюю очередь привезу, пусть-ка подождет.

Валюша одобрительно кивает головой и кладет Пете еще одну котлету. Пусть жадный Хадиков весь день просидит дома в ожидании курьера. Так ему и надо. А что? Может, Петр Николаевич в пробке застрял… Наевшийся курьер неохотно вылезает из-за стола. Валюша провожает до двери.

– Ты глянь, Петя, какую красоту нам в ванной-то сделали! Кабинку поставили мыться. Специально для стареньких, смотри смотри, ручки тут, чтобы не упасть, сиденьице. Шторки стеклянные! Петр Николаевич одобрительно трогает хромированные ручки.

– Дааааа. Вот это я понимаю! Вещь солидная! И удобства всякие. Эдак бабусе удобно, ухватилась и сиди себе как в кресле, и не склизнешься, пол-то ребристый. И тебе, Валентина, полегче. А то из ванной и не достанешь, бабуся-то килограмм девяносто весит.

Опять бабуся! Инесса Павловна хмыкнула. Ее давно перестали задевать такие разговоры. Это один мир, а у нее есть совсем другой, для души. Тот мир населен так густо и более интересными персонажами. Нет, это не герои ее книг. Свои книги она даже не перечитывает. Вот и сейчас, подержала в руках новенькую и ничего не почувствовала. Глянцевая яркая обложка – холодная, бесчувственная. Не подрагивают пальцы от волнения, не хочется трогать гладкую белую бумагу. Ширпотреб. Как весной у метро появляются лотки с синтетическими топами и обязательной надписью на картонке: «Все за сто рублей».

– Валюша, будь добра, принеси мне кофе и пепельницу в кабинет.

– Читать будете, Инесс Пална? Не пойму я вас, такие захватывающие книжки сочиняете, а читаете по сто раз одно и то же, да еще и старье нудное. Я вот вашими книжками всегда зачитываюсь. В собесе начала читать, так чуть очередь не пропустила.

– Ну правильно, где же еще это читать? В метро, в электричке и в очереди в собесе. И пить под них растворимый кофе. А я растворимый кофе не люблю.

В кабинете стены заняты книжными стеллажами до самого потолка. Здесь другой мир. На средних полках, чтобы легче доставать, самые любимые. Инесса Павловна нежно проводит рукой по старым «корешкам». Вот у этой книги надорвался переплет, у той – совсем стерлась позолоченная рамка и буквы в названии. Но они живые, теплые, они дышат! Она может взять любую из двадцати шести томов ПИСАТЕЛЯ. Помнит все романы почти наизусть, но… лучше продлить удовольствие. Если бы она могла создавать такое! Инесса Павловна осторожно берет первый том. Потускневшая тканая обложка, страницы цвета слоновой кости. Титульный лист держится еле-еле. А вот теперь праздник для души. Запах свежезаваренного кофе, в пепельнице дымится сигарета. Там, другой мир, который для нее интересен. Только «дверь» приоткрыть. Пальцы осторожно переворачивают страницу, и она, наконец-то, видит то, что ждала: ЭМИЛЬ ЗОЛЯ «КАРЬЕРА РУГОНОВ».

Пиявка

Маленький Витя даже представить не мог, что его размеренная жизнь закончится, и наступит полная неразбериха и большое несчастье. Жил себе Витя, поживал с бабушкой Зиной и дедушкой Семеном в подмосковном поселке. Родился-то Витя в Москве, а уже трехмесячным в поселок попал. Потому что его мать, Ленка, никчемушка. Так всегда деда Сеня говорил. Ленка – бестолковая, после школы поехала в город, в техникуме учиться, а вместо диплома привезла Витю. Связалась бестолковая с женатым мужиком. Ни женить его на себе, ни денег вытребовать Ленка не смогла. Одно только у нее хорошо вышло. Позорище на весь поселок и родителям обуза. Хотя, деда сам настоял, чтобы Ленка сына отдала. Девка – не видная, не фигуристая, кожа да кости. Кто на нее польстится, еще и с ребенком? А так, может, и найдет какого ни наесть мужичонку. Баба Зина, конечно, хотела, чтобы дочка замуж вышла, но Вите совсем не обрадовалась. Это, выходит, огород – на ней, хозяйство – на ней, а теперь еще с пацаненком нянькаться! Но деда сказал так, значит, так! В семье все деда побаивались. И баба Зина, и мама Ленка, и даже старший мамин брат, дядя Гриша. Только дядя боялся редко, потому что жил далеко, на севере.

Витя деда боялся, но только самую капельку. На внука дед Семен почти не ругался. Зато разрешал всегда с собой ходить. У Вити была маленькая удочка, дед смастерил. Грабли были маленькие, но всамделишные, – дедова работа. И внук с малолетства ходил за дедом, как пришитый. За бабой Зиной неинтересно ходить. И бабы вообще нужны в доме, подать-принять. Хотя вреда от них больше, чем пользы. Вот и Витина мама тому пример. Все это дедушка говорил при Вите. Да вообще в разговорах и обсуждениях никогда не имело значения, крутится ли мальчишка рядом. Может, поэтому Витя никогда не скучал по маме. Приезжала она редко, привозила какие-то гостинцы, и в основном сидела на краешке стула, пугливо поглядывая на деда. На Витю смотрела как-то удивленно. Вроде подвели к ней мальчика, сказали, что сын, а что с ним делать – не объяснили. Вите скучно было сидеть с ней. И не нравилось, когда она, глядя какими-то жалостливыми глазами, спрашивала: «Ну как ты, Витя?»

Дед-то звал его Витюха. И мальчик с надеждой ждал, когда тот крикнет со двора: «Витюха, штаны просидишь, пойдем-ка кроликам травы нарвем». Он с облегчением выбегал из дома и опять все время проводил с дедом.

Однажды мама приехала и сказала, что выходит замуж. Человек – приличный, расписаться обещал. В разговорах выяснилось, что работает он дальнобойщиком. Вот тут-то деда опять рассердился. Вот уж точно, ума нет и не будет! Дура бестолковая! Да у дальнобойца по всей трассе невесты, и в каждом городе по жене. Опять помотросит и бросит! Да что ж девка-то такая тупоголовая уродилась? Дедова коза Машка и то умнее. Витя все послушал-послушал и лишний раз убедился, что мама его точно никчемушка. А раз деда сказал, что жених мамин плохой, то, видать, он, как их сосед-пьяница, дядя Вовка. Наверное, тоже ломает с пьяных глаз забор и орет дурным голосом. Дедушка всегда называл соседа пропащим мужиком. Наверное, и мама нашла такого же, как дядька Вовка.

Потом мама долго не приезжала. А как-то под вечер приехала радостная и с порога объявила, что расписалась и родила дочку Марусю. Вот, у Вити теперь есть сестренка. Ха!.. Нужна ему эта Маруська! Хоть бы уж братика родила. Все по-дедову выходит. Вон – даже родить мальчика не могла. И деда так и сказал еще, мол, одна девка бестолковая в семью. Ну уж теперь пусть сама разбирается. Им и Вити хватает. А Вите, в общем-то, все равно. Он живет не с мамой и ее пропащим мужем-дальнобойщиком. Главное, что деда с ним. А сестрички Вите без надобности.

И вдруг в один миг для Вити все рухнуло. Дедушка умер! Как так? И не болел вроде, и не старый. Витя ничего не мог понять. Но испугался сильно. Его отвели к соседке. Домой забрали только на поминки. Никто не обращал на Витю внимания, как будто забыли о нем. Приехали мама и дядя с севера. Бабушка громко плакала, и от этого Витя пугался еще больше. По инерции искал деда, чтобы за него спрятаться, но тут же понимал, что деда нет, и сам начинал плакать. После поминок начался скандал. Оказалось, что дядя хочет забрать бабушку к себе. У него родился третий ребенок. Вот мать и приглядела бы. И квартиру им дали большую. Ее тоже обиходить надо. Они с женой работают. Деньгу хорошую имеют, а мать бы по хозяйству. Да что ей теперь одной куковать? Пусть Ленка своего ребенка забирает. Она теперь семейная, не в общаге живет. Сколько родители с Витькой нянькались? Ее ребенок, пусть сама и воспитывает.

Тогда и мама начала плакать. Вот, жизнь только наладила. Дочке всего годик, квартира маленькая. Куда ей двое ребятишек? Еще как муж-то на это посмотрит. Раньше надо было думать, как в подоле не приносить! Дядя начал кричать. Бабушка и мама – ругаться и плакать. Витя убежал в сарай, спрятался за бревнами, ковырял перочинным ножиком кору, хлюпал носом и думал: «Вот теперь деда нет, и его Вити как будто нет, не нужен никому».

Вот и вышло, что поехал Витя в Москву с мамой. К неизвестному дядьке и глупой сестре Маруське. Конечно, Вите страшно было ехать неизвестно куда. И он всю дорогу себя подбадривал, что если уж совсем невмоготу станет, то сбежит обратно. Будет жить тихонько в старом дедовском сарае за бревнами, никто его там не найдет.

Дома не все так страшно оказалось. Только квартира и впрямь была маленькой, две комнаты всего. Кухня вообще – смех, не повернешься. В спальне живет мама, дядька и деревянная кроватка с Маруськой. А в залу поселили Витю. Спать надо на диване, который утром собирают и прячут в него постель. В зале стоит телевизор, и поначалу Витя обрадовался, что теперь телик в его полном распоряжении. А то деда только новости смотрел. Говорил, что нечего, мол, просто так в экран пялиться, глаза испортишь, и облучение идет. Но и тут не удавалось насмотреться. Маруська умудрялась ложиться спать днем и ранним вечером. Нельзя Вите и кино посмотреть. Марусеньку разбудит.

Вообще девчонка и вправду попалась глупая. Улыбается Вите все время. Он даже рассердился. Захотелось ей что-нибудь обидное сделать. Взял у нее игрушку из рук и стал дразнить: то протянет, то спрячет за спину. А она взмахивает ручками и смеется. Ну натуральная дурочка. Топает за Витей по всей квартире на своих толстых ножках. Прилипла, как репей. Стоит Вите на диван сесть, так лезет, пыхтит, тянется изо всех силенок. Когда Вите надоедает слушать эту возню, то он грубо толкает Марусю под толстую попку. Очутившись на диване, Маруся улыбается во весь рот и ползет к Вите на руки.

– Вот прицепилась! Надоела ты мне, пиявка! – шипит Витя. А мамка тоже хороша! Вечно ей уйти куда-нибудь надо. То в один магазин, то в другой, то к соседке за хлебом. Прав был деда, коза и то умнее, не могла что ли хлеба купить, когда в магазине была? И каждый раз: «Витя, за Марусей присмотри». Нашла няньку! Небось, специально его привезла – со своей пиявкой сидеть. Скорей бы уж дядька-дальнобойщик из рейса вернулся. Сам бы и смотрел за ихней девчонкой. Правда, страшновато немного. Витя-то еще его не видел, и он Витю не видел. Вдруг напьется, как дядька Вовка, и начнет орать, и ломать вещи? Обошлось вроде. Не страшный оказался дядя-дальнобойщик. Но Вите все равно не понравился. На деда не похож. Дед был высокий и худощавый, а этот – пониже деда будет, и живот торчит, даже средняя пуговица на рубашке натянута, того гляди, лопнет. И лицо бритое, а у деда усы были. И бензином пахнет, фу!

С Витей за руку поздоровался, как мужикам положено.

– Ну, здравствуй, Виктор. Меня звать дядя Леша. Да тебе мама-то, небось, рассказывала.

– Рассказывала, – буркнул Витя. Он не знал, о чем говорить с дядей Лешей. И тот, наверное, к разговорам не подготовился. Витя ушел в залу и стал телевизор смотреть. А дядя Леша сначала долго мылся, а потом ел на кухне.

Маруська сначала папу не узнала и заревела, когда он взял ее на руки. Весь вечер от него пряталась за Витю. Ну точно – пиявка.

Потом, конечно, Витя стал потихоньку привыкать к дяде Леше. Вроде и отношения у них были ровные. Но словно что-то мешало сблизиться. С мамой Витя тоже не стремился теснее общаться. Еду сготовила, и ладно. Крепко сидели в голове дедушкины разговоры. Витя все время выискивал в маме подтверждение никчемности, бесхозяйственности, а, следовательно, и отношение Витя перенял от деда. А что, разве не правда? Дядя Леша часто уезжал по работе. Мама сразу становилась рассеянной, словно все из рук валилось.

Вот, например, поставила варить кашу Маруське и ушла на балкон. Пока с соседкой лясы точила, каша сгорела. Дым, вонь по всей кухне. Витя в комнате и то почувствовал. А теперь кудахчет, как курица: «Ой, манка-то последняя была! И геркулес кончился!» И голодная Маруська уже пищать начала. Мама опять к соседкам, за крупой.

Витя подогрел молока, накрошил туда хлеба, поставил тарелку перед сестренкой.

– Подюй-подюй, – заныла Маруся.

– Сама подуешь, Пиявка, не маленькая.

Маруся горестно вздохнула и начала есть хлеб с молоком, неуклюже держа ложку в пухлом кулачке.

Во дворе дома Витя быстро нашел себе товарищей. Ребятишек хватало. Но больше всех нравился Гуня, Сережа Гуньков. Он был старше Вити года на три. Учился в школе, в которую ходил редко. Поэтому днем компанию ему составляли дошколята.

Ох и парень! Чего только не выдумывал. Машину дяди Рубена пнуть ногой, чтобы сигналка сработала. Только потом надо быстро спрятаться, а то выскочивший дядя Рубен уши оторвет. Или сделать дыру в толстом поливочном шланге. Вот умора смотреть, как дворничиха тетя Зоя пытается найти, почему вода льется в разные стороны. Но дядя Леша и мама строго настрого велели держаться от Гуни подальше, неприятностей не оберешься. По нему колония плачет, потому что его мамка, продавщица винного магазина, за ним не смотрит. Вот еще новости! Будут указывать Вите с кем дружбу водить. Он же маме не указывал жениться с дядей Лешей! Да еще, например, девчонку ему в сестры подсовывать. И Витя решил нарочно дружить с Гуней. Но дружбы не вышло. Осенью Витя пошел в первый класс, а Гуня в школе бывал редко, прогуливал.

Мама вышла на работу и прихватила с собой дочку. А что, удобно. Мама Лена устроилась нянечкой в детский сад, и Марусю взяли в ясельную группу. После уроков Витя должен был идти к маме, там обедать, домашнее задание делать, а в пять часов забирать сестренку домой. А то мамке еще полы намывать. И почему это он должен таскаться с Пиявкой? Хватит того, что он тайком в мамину группу идет. Если Маруся видела, что брат пришел из школы, то Вите уже не было никакого спасения. Сестренка отказывалась уходить играть, не ложилась после обеда на тихий час, подавай ей Витю, и все тут. А уроки-то ему как делать? Лезет и лезет: «Тево это? А это тево? А это потему?» Пиявка-пиявка и есть!

Но в садик Витя все равно ходил с удовольствием. Дело, конечно, не в маме. Он так и не чувствовал к ней что-то родное, как когда-то к деду. Просто Вите нравилось, как с ним общаются тетеньки на работе. Больше всех нравилась повариха тетя Надя. Высокая, полная, румяная. Говорит громко, смеется громко. Не то, что мамка, шепчет вечно, как мышка, словно боится, что наругают. А тетя Надя никого не боится. Как крикнет, аж все кастрюли гудят. А с Витей всегда говорит ласково. Витя не всегда понимает про что, но ему смешно и приятно слушать. Он всегда сначала бежит к ней и с порога выкрикивает:

– Здрасте, теть Надь!

– Это кто ж к нам прилетел? Удалец-красавец! Ой, Ленка, ну парень растет! Ой, девкам на страдание! Небось, оголодал совсем за ученьем? Иди-ка, тетя Надя котлетку даст, самую пышную.

Вот какая веселая тетенька. И почему Витя не у нее родился? Он бы такой маме всегда помогал. Собирал бы грязные тарелки и помойку выносил. Но у тети Нади есть свой сын, Коля. Он уже большой, в армии служит. Тетя Надя фотографию показывала. Эх, жалко, что он не ее сын. А то и мама замечательная, да еще старший брат в придачу. А Вите что досталось? Мамка скучная, дядя – чужой и маленькая пиявка Маруся. Вот так теперь Витя и жил.

Иногда ему хотелось, чтобы дядя Леша был ближе или хотя бы называл Витюхой, как дедушка. Могли бы вместе в гараже возиться, старую дяди Лешину машину чинить. Может, даже на рыбалку съездили или еще куда-нибудь. Но если отчим и предлагал что-то, Вите, словно мешала непонятная вредность, и он отказывался. Наверное, дяде Леше тоже надоело пути к Вите искать. Отношения у них у них были ровные, но дальше разговора: «Как дела?» – «Нормально». – «А в школе?» – «Тоже», – не заходило.

Учился Витя в основном на тройки. К школе его никто не готовил. Зато по физкультуре пятерочки. Учитель Игорь Николаевич хвалил, и даже в секцию по легкой атлетике записал. Витя ходил туда два раза в неделю с двумя одноклассниками.

Подрастала Маруся, а отношение к брату не менялось. Все ей надо с Витей. Он гулять – и ей гулять. Ага, очень она ему нужна, ни побегать с ребятами, ни в футбол погонять. Однажды Витя разжалобился и взял с собой приставучую сестру, и что вышло? Усадили ее, как человека на пенек. Накидали свои куртки, чтобы стерегла, и начали играть. Ну это же футбол! Гоняли за мячом, игра шла – загляденье. Витя в пылу игры споткнулся о чьи-то ноги и пролетел «рыбкой». Маруся, увидев ободранные коленки брата, подняла такой вой, что игру пришлось прекратить. А проходящая мимо бабка, не разобравшись, стала кричать, что, мол, балбесы, малую обижаете?

Витя всю дорогу домой на Марусю ругался. Пиявка несчастная, всю игру испортила. Теперь еще и ребята засмеют. Сестренка хлюпала носом, она ведь испугалась, что брату больно и кровь «текет».

Полегче было только, когда отчим приезжал из рейса. Маруся начинала делить свою привязанность пополам. Заискивающим голосом уговаривала:

– Витя, а пойдем к папе в галаж?

– Отстань, не пойду. Там бензином воняет. Иди-иди, пиявка, хоть отдохну от тебя.

Витя с удовольствием бы пошел, но опять что-то мешало. Может, хотелось, чтобы отчим поуговаривал, или еще что-нибудь. Витя не знал, как это объяснить. И решал, что ему и без отчима хорошо. Зачем ему дядя Леша? Он же не отец. А совсем глубоко-глубоко, как в маленькой норке под деревом, копошилась мысль: «Жалко, что дядя Леша ему никто».

Словом, живут и живут. Кто-то из знакомых подарил Марусе кошку-копилку. Примитивно нарисованная мордочка, покрашенная в синий цвет. Мама отдавала Марусе мелочь, и та бросала ее в прорезь на головке кошки. Из всех игрушек Маруся больше всего любила эту копилку. Деньги ей были не интересны, просто велели, раз копилка – надо собирать. А вот страшненькая синяя кошка была предметом Марусиной любви и заботы. На ночь она стелила на стол тряпочку и укладывала свою Василису спать. Она бы и в постель ее взяла, да мама не разрешила.

Витя гонял в футбол во дворе. Не шла сегодня игра. Мишкин мяч лопнул, играли Гошиным, а он отлетел на дорогу. Пока думали, как достать, мяч попал под колеса. Не получится сегодня, расходиться надо.

Витя поднимался по лестнице пешком. Чем ближе к квартире, тем отчетливее Витя слышал чей-то вой. Даже не вой, а завывание, и голос подозрительно знакомый. Витя прибавил ходу. У двери в квартиру, на полу, сидела Маруся. Ну и вид! Мама дорогая! Грязная, зареванная, платье рванное, лохматая. Витю аж пот прошиб.

– Ты что? Кто тебя так? Мама-то где? Да не реви ты, что случилось, Маруська? Да что с тобой?

Маруся, долго захлебывалась слезами, от рева начала икать и, кроме слов: «Василиса» и «секрет», Витя ничего расслышать не мог.

Чистого платка не было. Витя решительно задрал Маруське подол платья (все равно испорчено) и вытер ей лицо и нос. Теперь можно было выяснять, что произошло. Мама ушла в магазин и оставила ее одну, должен был вернуться отчим из гаража. Маруся села раскрашивать. Но тут ей на глаза попался Витин портфель. Картинки в учебниках как раз были скучные и не цветные. Ну и как тут устоять?.. Раскрасив учебник почти до конца, Маруся с ужасом вспомнила, что Витя говорил про какую-то злую училку, которая за каждое пятнышко в тетради, голову оторвет. А за учебник-то что может сделать?.. И девочка испугалась, что по ее вине брат останется без головы. Она решила взять деньги из копилки и быстро купить другой учебник, чтобы Витя даже не успел узнать и рассердиться. Но копейки из Василисы не вываливались, а разбить любимую кошечку Марусе и в голову бы не пришло. Мамы дома нет, остается идти к папе в гараж, чтобы он как-нибудь ловко достал деньги из Василисы.

Маруся с кошкой пошла к гаражам и повстречала Гуню. Прозорливый Гуня сразу смекнул, что к чему, и кошку у Маруси отнял. Она подняла визг, но рядом шли ремонтные работы, и девчоночий писк никто не услышал. Но лишиться своей кошки Маруся не могла. Сначала Гуньку смешили ее попытки отобрать копилку, а потом надоело. Он схватил ее за волосы и отшвырнул от себя. Дорога шла в гору, и бедная Маруся довольно долго катилась, обдирая руки и ноги.

Витя слушал и чувствовал, как непроизвольно сжимаются кулаки. Вот Гунька – гад! Как можно было ударить такую маленькую?! И копилку отобрал. У кого? Маруське только через неделю шесть исполниться. Ну и пусть она приставучая, и Витя зовет ее пиявкой. Она же маленькая! Она – сестренка. Он не абы кто, а старший брат. И никому из посторонних не даст даже пальцем ее тронуть! Еще чего не хватало!

– Маруська, сиди тут! Я тебе твою Василису сейчас принесу.

– Он не отдаааааст! – опять заревела девочка

– С руками оторву, – зло пообещал Витя и ринулся вниз.

Он бежал за гаражи, Гунька там часто ошивался. Точно, сидит, пьет пиво и лениво пинает ногой пустую банку.

– А, Витек!.. Куда по жаре намылился? А меня вот сеструха твоя осчастливила. Денежку забашляла. Но маловато, только на бутылку пива хватило.

Витя почувствовал, как все тело окутывает волна злости, даже лицо покраснело.

– Кошка где? – прошипел Витя.

– Тебе в рифму ответить? – глумливо ощерился Гуня.

Но Витя и сам увидел блестевшие в траве среди мусора и окурков ярко-синие черепки.

– Ну, держись, гад!

Витя бросился на Гуню с такой силой, что тот от неожиданности растерялся и пропустил два довольно ощутимых удара. Но силы были не равны. Гунька был старше и сильнее. Он надеялся, что Витя в итоге отступит. Но Витю уже нельзя было остановить. И Гуня стал бить всерьез.

Заплывший глаз Вите мешал смотреть, из носа капала кровь и противно сползала на губу. Но он все равно продолжал наскакивать на Гуньку. На секунду Витя перестал понимать, что происходит, сильный удар сбил его с ног. Он лежал на земле, пытался встать, но Гуня придавил его своим телом. Близко-близко Витя увидел пустые злые глаза соперника.

– Ну что, щенок, теперь убивать тебя буду.

Гуня злорадно покручивал в руке «розочку», отбитое горлышко бутылки.

Витя даже не успел испугаться. Гунька почему-то поднялся в воздух, нелепо взмахнув руками, и упал куда-то в бок. И над Витей склонился дядя Леша.

– Вставай, защитник. – Дядя Леша протянул руку.

Витя рывком поднялся, и сразу закружилась голова, ткнулся разбитым носом в грудь отчима.

– Тихонько, тихонько. Вот как навоевался. – Дядя Леша обнял Витю, легонько поглаживая по спине. – Ничего, до свадьбы заживет. А за своих всегда постоять не грех, дороже своих-то и нет никого, да, Витюха?

Витя стоял, прижавшись к отчиму. Ему и хотелось так стоять, долго-долго. И запах бензина почему-то казался не противным, а родным.

Единственный

На извечный бестактный вопрос взрослых: «Кого ты больше любишь?» Лика уверенно отвечала: «Папу!»

Она папу не просто любила, обожала. С самого раннего детства Лика усвоила: папа – это праздник, красота, радость, словом, все самое лучшее. У других детей какие-то обычные, неинтересные папы. А вот у нее! Папа очень красивый – это все говорят. Он – стройный, высокий и одет всегда нарядно. И зовут его красиво и необычно – Эмиль Эдуардович Томич. Его так назвали из-за дедушки, папиного папы, Эдуарда Эмильевича. Дедушка тоже был красивый, его портрет висит у них в гостиной. Но Лике кажется, что папа красивее дедушки. Она вообще видела деда только на портрете, он умер, когда Лика только родилась, но папа всегда говорит о дедушке с восхищением, и Лика его любит из солидарности с папой.

Маму она, наверное, тоже любит. То есть привыкла, что мама есть, но разве можно их сравнивать. Мама – обычная, ничего примечательного, мама, как мама. Серая уточка, рядом с многоцветным селезнем. Лика считала, что мама вообще существует, чтобы удобнее устраивать жизнь для папы и для нее. И быть скромной рамочкой для семейного портрета «Король-Солнце и принцесса».

Как Лике повезло, что она похожа на папу! Такие же блестящие густые черные волосы – чуть приподнятые к вискам, зеленые глаза, ровная кожа и ослепительная улыбка. Папа всегда следит, что бы Лика была нарядно одета, волосы не испортили косичками и, чтобы вела себя дочь, как маленькая леди.

Из-за поведения папа как раз и отказался от няни. С маленькой Ликой гуляла Ксюша, помощница мамы по дому. На улице Ксюша начинала причитать:

«СЛАЗЬ с горки, упадешь, вон за мальчиком ЕДЬ, да ТИШЕНЬКО ЕХАЙ. ШЛЯПОЧКУ надвинь получше, а то вон СПАДЫВАЕТ и СПАДЫВАЕТ».

Когда за столом Лика заявила, что есть не будет, потому что каши много НАЛОЖИЛИ и вообще она, наверное, заболела, ВОНА СОПЛИ БАХРОМОЙ. Папа поперхнулся кофе. Лику увели в детскую. Ксюшу она больше не видела и гулять стала ходить с мамой. Сначала было скучно. Мама не разрешала возиться в песке, кататься на качелях и ехать с деревянной горки, балансируя руками. А потом Лика сама привыкла чинно вышагивать рядом с мамой, держа в руках шелковую сумочку, и представлять, как был бы рад папа, видя такую воспитанную девочку. Нравилось, как поглядывают прохожие. Как восхищаются вслух Ликиной внешностью.

А потом шестилетнюю Лику и вовсе увезли в другую страну, Америку. Папу отправили туда в долгосрочную командировку вместе с семьей. Вот, где Лике особенно удалось произвести впечатление. На приемы, по возможности, папа брал с собой не маму, а Лику. Как умиляла красивая девочка в длинном платье. Она старалась изо всех сил вести себя так, чтобы папа одобрил.

Лика слышала, как их обсуждают прямо при ней. А что? Разве маленький ребенок понимает, о чем взрослые говорят? И Лика узнавала, какой милый и обаятельный ее папа. Работник дельный, семьянин замечательный. Не флиртует на стороне – когда ему, все свободное время с ребенком. И девочка такая воспитанная. Не крутится под ногами, пирожные со стола не хватает, во взрослые разговоры не лезет. Значит, воспитывает дочку, а не сплетничает о коллегах. А одета малышка, как картинка, стало быть, валюту по углам не нычит, чтобы потом тайком вывезти. Словом, сотрудник приятный во всех отношениях, такому выезжать и выезжать.

Школу Лика заканчивала в Москве. Папе пришлось пожертвовать очередной поездкой. Лика должна поступить в институт. Да нужна ей эта учеба! Тоже интерес, сиди за скучными учебниками и пиши всякую ерунду в конспект. Вот ходить с папой на модные премьеры, приемы, закрытые показы – это стоящее дело, а напрягать мозги учебой, собирать морщинки на лоб от усердия, нет уж, увольте.

Но папа сказал, плевать какой ВУЗ, надо иметь диплом, хотя он вряд ли пригодится, ведь Лика выйдет замуж. А работать ей точно не грозит, вот мама никогда не работала и неплохо себя чувствовала.

Кое-как Лика поступила в институт культуры, на факультет с загадочным названием культурология. Это почти не изменило ее образа жизни. Она по-прежнему почти все время проводила с папой. Папа продолжал вызывать восхищенные взгляды, но теперь восхищение делилось поровну между ним и Ликой. Оба высокие, стройные, ухоженные зеленоглазые красавцы. Колоритная пара, ничего не скажешь.

Единственное, что беспокоило Лику, папино здоровье. После работы в одной из Африканских стран, у папы начались проблемы с сердцем. Если он испытывал недомогание, Лика превращалась в злобную фурию, которая сметала все и всех. В таких случаях она начинала ухаживать за папой сама, пускала к нему только именитых врачей. И, выйдя из папиной комнаты, хамила всем, кто попадался под руку: маме, домработнице, посетителям. Да они все – безмозглые овцы! Не понимают, что человеку нужен покой! Между прочим, дедушка умер от сердечного приступа. К несчастью папа унаследовал от него слабое сердце. Да все должны по половице ходить, чтобы ни побеспокоить папу. Папа выздоравливал, и Лика опять становилась благородной леди.

Мужа для Лики папа выбрал сам. Это сын его знакомого, очень солидного человека. С таким мужем Лике будет обеспечена счастливая, благополучная жизнь. А любовь? Ой, ну что за ерунда! Во-первых, на одной любви далеко не уедешь. А во-вторых, как можно влюбиться в кого-то? Для Лики слово любовь ассоциировалось только с папой. Остальные мужчины мизинца папиного не стоят. Она лично еще ни разу не встретила мало-мальски похожего на папу. Ну вот Ален Делон немного похож, но не за него же выходить. Так что, пусть будет муж, которого выбрал папа. Он для своей любимой красавицы-дочки плохого не посоветует.

Лика вышла замуж. На своей пышной и шикарной свадьбе она старалась держаться рядом с папой. Фотографий невесты с женихом получилось мало, зато с папой целый альбом. Своего мужа Лика восприняла, как ее папа маму. Есть человек, который должен обеспечивать комфортную жизнь и оттенять красоту, скромная рамочка для прекрасного портрета.

В жизни Лики особых перемен не произошло. По-прежнему она старалась ходить куда-нибудь с папой. Ей очень нравилось, когда малознакомые люди говорили папе, что у него необыкновенно красивая супруга. Папа улыбался и, приобняв Лику за талию, отвечал: «Вы мне льстите, эта красавица – моя дочь Анжелика».

Позвонила мама и, рыдая в трубку, сказала, что у папы сердечный приступ, его увезла скорая помощь. Лика оделась кое-как и помчалась в больницу, не дожидаясь мужа. В реанимацию ее не пустили. Лика ворвалась к главному врачу. Она скандалила и кричала так, что дежурная сестра вызвала охрану. Лика унялась только, когда ей пообещали показать папу хотя бы через стекло в палате. Она бежала по коридору и вдруг увидела плачущую маму и растерянное лицо своего мужа. Лика резко остановилась, побелела и плашмя рухнула на пол.

На похоронах Лика демонстративно не подходила к маме. Вырядилась, кулема! Одета во что-то черное и бесформенное, на голове темная косынка. Бедный папочка со стыда бы сгорел за такую супругу. На Лике черный строгий костюм и шляпа с большими полями. Черные очки скрывают опухшие красные глаза. Она отдает должное своему элегантному отцу до конца.

Сборище кретинов. Стоят, блеют, как овцы. Ах, какой был замечательный наш дорогой Эмиль. Да разве они могут знать, какой? Да он был лучше всех! Им никогда до него не дотянуться. Только она, его дочь, знает, какой он был. Смотрят осуждающе, мамочку не поддержала. Да это она и виновата во всем! Когда Лика следила за папиным здоровьем, такого не случалось! А мама! Не уследила, не уберегла. Жена называется. Да если тебе судьба послала такого мужа, надо было носиться с ним как с ребенком. И вообще жить надо было только для того, чтобы создавать ему комфорт и беречь от невзгод. Такой, как папа, единственный! Вот Лика смогла бы. Если бы она была женой такого мужчины или мамой такого мальчика…

И тут Лику, словно током ударило! Она родит себе сына! Не мужу, никому на свете, только себе. Такого же, как ее папа. И будет беречь его от всего на свете. Будет восхищаться им и любить так сильно, чтобы компенсировать любовь, которую не смогла подарить отцу. И он станет самым дорогим и единственным в ее жизни. Он будет как бы продолжением ее папы.

Лика старательно обходила врачей. Ведь ее мальчик должен быть совершенно здоров. Муж получал столько любви и нежности, что совершенно расслабился, решив, что после смерти тестя, Лика, наконец, разглядит в нем достойный объект. Погорячился. Как только Лика забеременела, муж был выселен в кабинет. Она неважно себя чувствует, и вообще…

Всю беременность Лика молилась только об одном, чтобы ребенок был похож на ее папу. Она часами смотрелась на себя в зеркало. Разглядывала папины фотографии и его огромный портрет, висевший в ее спальне.

Рожала Лика тяжело. Поднялось давление. Как сквозь вату она слышала врачей. Что-то про щипцы. Из последних сил начала причитать, что родит сама, какие еще щипцы? Хотят поуродовать ее красивого мальчика? Наконец-то все позади. Лику выписали домой с крошечным человечком, носящим красивое имя Эмиль. Лика с умилением разглядывала маленькие кулачки, осторожно гладила пальцем темный пушок на голове и безуспешно пыталась определить цвет глаз малыша.

Получив долгожданный объект любви, Лика превратилась в оголтелую мамашу. Подходить к ребенку, кроме нее, могли только врачи, которых Лика вызывала по нескольку раз на день. То Эмиль не так покушал, то не так дышит, то он побледнел, то у него горячий лобик. Теперь Лика спала в детской, вставая ночью, чтобы послушать, как Эмиль сопит носиком, удобно ли лежит.

Муж надеялся, что со временем все уляжется, и Лике просто надоест кудахтать, как курице над цыпленком. Но время шло, а в ее поведении ничего не менялось. Муж пробовал напоминать, что раньше ей нравилось ходить в театры, на выставки и приемы, а теперь она засела дома. Такая красивая молодая женщина закопалась в книгах доктора Спока и справочниках по детскому питанию. Лика без тени смущения объявила мужу, что она прекрасно помнит о своей внешности, но ходить везде ей нравилось с папой. Скоро подрастет маленький Эмиль, и она с удовольствием будет выходить с ним. А следить за собой она будет только потому, что мальчику нужна красивая мама, которой можно гордиться.

Когда Лика поняла, что у мужа появилась женщина, это ее абсолютно не тронуло. В ее жизни есть любимый и единственный мужчина – ее сын. А на развод она не согласна только потому, что ребенок должен иметь полную семью. Муж стал бывать дома редко, но ее это даже устраивало. Помощница по хозяйству есть, деньги есть, значит, ничто не мешает наслаждаться ролью матери необыкновенного ребенка.

Подрастая, Эмиль понял, что есть только он, самый главный человек. Есть мамочка, которая подтверждает его значимость. Остальные люди в его жизни не имеют особого значения. Когда папа делает замечание или не разрешает что либо, надо сделать скорбное лицо и выдавить слезинку из зеленых глаз, которыми так восхищается мамочка. И все проблемы решены. А уж если что вдруг не разрешает мамочка, хотя такое бывает крайне редко, надо подойти к портрету дедушки в мамочкиной спальне и молча смотреть на него. Когда она увидит эту сцену, то можно просить хоть розового слона, хоть звезду с неба.

Как приятно быть самым замечательным мальчиком на свете. Гулять они ходят с мамочкой вдвоем. Можно ходить в зоопарк, цирк, на аттракционы. Вместо нудного обеда, посидеть в кафе. А что интересного во дворе с ребятами? Они тупые и страшненькие. Возятся в грязном песке, катаются кубарем с облезлой горки и орут, как потерпевшие. Так мамочка сказала. Правда, мамочка тоже кричит, например, на папу или домработницу Настю, но ведь это правильно. А то папа хотел поставить в угол за сломанный телефон, а Настя не дала возить машинку по раскатанному тесту. Все мамочку боятся. И правильно. Она самая лучшая, Эмилю с ней хорошо и удобно. Эмиль не виноват, что он такой необыкновенный. Даже на улице иногда подходят люди и спрашивают, не разрешит ли мамочка сделать несколько фотографий для журнала с мальчиком?

У него уже есть фото в журнале мод. Эмиль занимает весь раздел «Мода детям». А на телевидении он снялся только один раз. Свет софитов вызвал раздражение глаз, его прекрасных изумрудных глаз, как у дедушки, и мамочка перестала водить его на съемки.

Когда он пошел в школу, все проблемы тоже решала мамочка. Учителя придираются, потому что он больше развит интеллектуально. Одноклассники не дружат, потому что завидуют. И вообще, стоит мамочке появиться, как учителя-мужчины теряются и начинают мямлить что-то нечленораздельное. А его тренер в бассейне втягивает живот и таращит глаза, как рак, потому что мамочка очень красивая. Эмилю нравится ходить вместе с ней.

Лика счастлива. Она имеет возможность проявить заботу о самом дорогом для нее человеке. Эмиль занимается спортом, чтобы фигура была красивая, он читает хорошие книги, чтобы развивать интеллект. Он занимается с репетитором английского, он в курсе театральных новинок. Он одевается со вкусом. Он красивый и умный. Он похож на своего дедушку. Он… Он…

Когда Эмиль выходит из воды на пляже, Лика, глядя на него, чувствует себя великим скульптором, создавшим истинный шедевр.

Муж давно ушел к другой женщине. У него двое детей. Жалкие ничтожные обезьянки. На Лику по-прежнему обращают внимание мужчины. Но это их проблемы. В ее жизни есть единственный мужчина, ее замечательный необыкновенный мальчик.

На четвертом курсе института у Эмиля возникли проблемы. В него влюбилась очередная девочка. Да они еще со школы влюбляются, всех и не запомнишь. Но эта отмочила! Она наглоталась таблеток из-за неразделенной любви. Почему-то вместо того, чтобы усомниться в ее адекватности, однокурсники стали стыдить Эмиля! Конечно, мальчик возмутился. Причем здесь он? Если каждая провинциальная истеричка возомнила себе невесть что. Но группа, почему-то объявила ему бойкот, а один однокурсник (наверняка потенциальный уголовник) ударил Эмиля по лицу! Нет, мальчик не должен оставаться в этом вузе, ни за что! Сборище завистливых ничтожеств! Лика перевела сына в Питерский институт и сняла там квартиру. Питер – культурная столица, Эмиль доучится там.

Как хорошо, что они переехали. Мальчик быстро освоился. Нашел подходящую партию. Лика одобрила. Девочка, конечно, невзрачная, но не это главное. Семья солидная, очень обеспеченная, карьера Эмиля будет катиться, как по маслу. А эта серенькая уточка будет прекрасно оттенять его, как когда-то ее мама папу.

Сегодня Эмиль идет знакомиться с родителями, а Лика, как назло, весь день себя неважно чувствует. Сердце прихватило, словно душит что-то. Может, Эмиль извинится перед невестой и перенесет помолвку? Лике страшно остаться дома одной.

– Мамочка! Это крайне неудобно. Так приличные люди не поступают. Ты же знаешь какую должность занимает Катин папа. Для меня очень важно попасть в эту семью. Ты сама подталкивала меня к женитьбе на Кате. Я тебя послушал. Я же всегда слушаю тебя, мамочка. Ты приляг и прими лекарство или вызови врача. Я буду тебе часто звонить.

Конечно, Лика так и сделает. В конце концов, это недомогание не в первый раз. С тех пор как переехали, это случается довольно часто. Наверное, здешний сырой климат не подходит. Если будет совсем плохо, она позвонит сыну.

Катя любовно смотрела на Эмиля. Родителям он понравился. Да как он мог не понравиться? Такой красивый воспитанный мальчик. Одет со вкусом, ведет себя безупречно. Пусть следующий тост скажет он.

– Я хочу поднять этот бокал, за человека, которому я обязан всем лучшим в своей жизни. Да и жизнью, собственно, тоже. Я пью за самого дорогого мне человека, мою маму.

Замечательный тост. Будущий тесть одобрительно кивает, теща прикладывает платочек к глазам. Все так достойно и красиво. Надо бы завершить вечер милой речной прогулкой. Эмиль наверняка предупредил дома, что задержится, ведь он так тепло говорил о маме.

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните позже», – монотонно бубнит не нужная трубка. На полу гостиной лежит Лика, Анжелика Эмильевна. Изумрудно-зеленые глаза некрасиво выпучились, одутловатое лицо потемнело от удушья. Уродливая маска, злая пародия на красивую женщину. Она не слышит монотонный автоответчик, не видит сероватую дымку рассвета. Только онемевшие пальцы крепко сжимают кулон на шее с фотографией сына, ее любимого, дорогого мальчика, ее единственного…….

Оглавление

Простая история про Марусю

  Часть первая

  Часть вторая

  Часть третья

  Часть четвертая

  Часть пятая

  Часть шестая

  Часть седьмая

  Часть восьмая

  Часть девятая

  Часть десятая

  Часть одиннадцатая

Все как у людей

Дуракам счастье

Кузьмишна

Рыбка плывет…

Поговорим?

Трудное слово

Милая Иришка

Про Элькину сестру

Мой друг Эрик

Подруга детства

Загадай желание

Другой мир

Пиявка

Единственный Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg