«Радио наобум. Правда жизни»

Радио наобум. Правда жизни (fb2) - Радио наобум. Правда жизни 444K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Павел Сергеев

Радио наобум. Правда жизни

Повесть о современном радио.

Однозначно восхищает умение автора использовать необычные метафоры с легким налетом потрясающе изысканной одиозности. А динамическая подача материала и нестандартный стиль ведения автора позволяет лучше понять и осмыслить что же такое сегодня РАДИО.

Орфография, пунктуация и стиль автора сохранены. Печатается в сокращении.

Павел Сергеев

Дорогой читатель!

«Креативные» решения руководства современных FM-станций, вводящие не только слушателей, но и самих радийщиков, в состояние легкого транса и недоумения, способы удержаться на вершине рейтингов, не вложив в раскрутку станции ни копейки, механизм пресловутых денежных «откатов» — об этом и не только повествует автор.

Частоту, указанную в книге, персонажей и события серьёзно воспринимать не следует. Вышеперечисленное не имеет с действительностью ничего общего, ибо является чистой воды вымыслом/выдумкой.

И, тем не менее, если вдруг, какой-нибудь Ваш знакомый программный/генеральный директор позвонит Вам и скажет: «Слушай, прочитал тут этот чудовищный пасквиль, ёлы-палы, так это ж про меня…», успокойте его. Дайте какую-нибудь таблетку. Налейте водочки. Выпейте с ним и скажите, что это — не про него.

Упоминание брендов, названий станций, магазинов, марок автомобилей и прочее рекламой не является.

Повесть печатается в сокращении, поэтому автор заранее просит прощения за возможные резкие перепады сюжетной линии и за всё остальное, что может не понравиться.

Удачи Вам, любви и приятного прочтения.

С уважением, Павел Сергеев.

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Снайпер лежал на земле уже третий день. Зеленый комбинезон надежно скрывал его в траве от чужих глаз, перчатки добросовестно согревали руки, а высокие резиновые сапоги не давали промокнуть ногам. Мешали только не прекращавшийся сутки дождь и грязь, в которой он вынужден был находиться столь длительное время. Однако все это являлось для него сущими пустяками, ведь, ему приходилось бывать и не в таких переделках.

Так, в далеком 1975-ом, его, в виду срочной необходимости, перебросили из Финляндии в Конго, где в течение месяца он, изнывая от жары, вынужден был ползать в ватных штанах и кожаном плаще по джунглям, разыскивая скрывавшегося там принца соседней республики. Избавиться от штанов снайпер не мог, это был подарок деда — старого чекиста, а оставленный где-то, пусть даже закопанный либо сожженный плащ, мог просто на просто выдать его, ведь в американской разведке, как известно, работали далеко не дети.

Так что сейчас, лежа в прохладном псковском лесу, ему, в общем то было не на что жаловаться, он просто лежал и наблюдал за дряхлой деревянной лачугой. Только наблюдение было ответственным: в доме укрывался тот, которого нельзя было назвать человеком. Там сидело чудовище, поглотившее жизни сотни людей, не желающее прекращать своего кровавого дела. Кровь пеленой застилала его безумные глаза, жажда обогащения затуманила мозги, и остановить этого урода теперь мог только меткий выстрел…

…Дверь лачуги внезапно распахнулась, Он сжал винтовку крепче, но тут же расслабился, на опушку выскочили две обнаженные девушки и, хохоча, бросились к озеру.

«Какой ужас, — возмущенно подумал снайпер, — куда катится Россия? Как за столь короткий срок можно было развратить целое поколение?».

Сгорая от ярости, он ударил кулаком по земле, но тут же взял себя в руки: из лачуги вышел бородатый человек в тельняшке. Это был ОН….

Это что ж за эстет у нас такие произведения почитывает?

Коля отложил в сторону книжку с высокоинтеллектуальным названием «Снайперский забой» и стал ждать появления остальных участников собрания.

Признаться честно, собраний Коля не любил. Причем не любил еще с тех времен, когда работал преподавателем в университете: мероприятия подобного рода в деканате носили характер кровавого воскресенья, несмотря на то, что проходили по средам. Когда все собирались, декан, Иван Сергеевич Баранов, в прошлом командир танкового полка, закрывал окна и двери, садился за массивный стол и, не стесняясь в выражениях, начинал глумиться над преподавательским составом. Строевых занятий, правда, не устраивал, однако и этих бесед было достаточно, чтобы люди приступали к своим профессиональным обязанностям, пребывая в состоянии, приближенному к обморочному.

— Кто пускает таких остолопов в учебный процесс? — регулярно возмущалась на перекурах Капитолина Макаровна Царева, женщина, отдавшая университету лучшие годы своей жизни.

— Черт его знает, — неизменно отвечал Коля, хотя, помимо черта, знали абсолютно все, что попавшего под сокращение танкиста пустил в учебный процесс ректор института, являвшийся его двоюродным братом.

Второй вид собраний, также не нравившихся Николаю носил менее агрессивный, но более массовый характер. Это были научные конференции, которые длились часами, на них выступали по большей части какие-то старые маразматики, несли черт знает что, им аплодировали, потом выходили новые ораторы, благодарили старых и продолжали бредить, тихо мурлыча всякие слова себе под нос, от чего страшно хотелось спать. Галиматья, одетая во фрак науки, как в свое время метко выразился Павел Крусанов. На одной из таких конференций, посвященной предвыборной программе первого российского президента «Голосуй, а то проиграешь», продолжавшейся четыре с половиной часа, Коля так занемог от духоты и мутоты речей выступавших, что не только заснул, но и захрапел, чем вызвал гнев Баранова, выразившийся в грубых оскорблениях и лишении премиальных…

… C еще большим содроганием вспоминались собрания в российской милиции, куда Коля переметнулся после бесперспективного преподавательства, наивно преследуя цель финансовой наживы.

Собрания там именовались то совещаниями, то подведениями итогов.

Итоги подводились раз в три месяца. Председательствовал на них начальник районного управления — Виктор Алексеевич Бирюков, мужчина подтянутый, холеный и внешне спокойный. Спокойствие зачастую и наводило на подчиненных дикий ужас.

Как-то ранним летним утром он нагрянул в дежурную часть. Обычно он заглядывал туда в 7.30, просматривал материалы, давал ценные указания и поднимался к себе в кабинет. Естественно, к указанному выше времени, работники «дежурки» все приводили в порядок, выключали телевизор, надевали кителя и психологически готовились к докладу.

Однако в этот раз Бирюков заявился в 5 утра и застал тянувших службу врасплох. Кто-то играл в карты, кто-то трепался по телефону, а особо наглый сержант Пупков вызывающе обнимался с какой-то размалеванной малолеткой.

— Здравствуйте, товарищи, — мягко молвил Виктор Алексеевич в результате чего, товарищи успели только разинуть рты, а растерявшийся Пупков промямлил что-то невразумительное и, потупив взор, почему-то вышел в открытое окно.

Начальник вообще никогда ни на кого не кричал. Достаточно было одного взгляда или едкого замечания, чтобы человек всерьез задумался о целесообразности своего пребывания в органах внутренних дел. Поэтому сотрудники, имевшие какие-то проколы в работе, шли на подведение итогов как на эшафот. Поднявшись на трибуну, сбивчиво, чуть ли не плача, они пытались объяснить причины чудовищных недоработок и обещали, что в следующем квартале обязательно исправятся. Бирюков в свою очередь намекал, что их потуги всегда будут находиться под его пристальным контролем, от чего выступавшим хотелось откровенно провалиться сквозь землю.

Помимо вышеперечисленного, иные шоу-элементы (за исключением некоторых импровизационных вкраплений полковника Бирюкова) на подведении итогов отсутствовали: в течение трех-четырех часов один за другим на трибуну восходили руководители служб и заунывными голосами докладывали о результатах работы. Присутствующим на данных сборищах, естественно, хотелось уснуть, но сделать это было проблематично: зал был небольшим, и Виктор Алексеевич мог легко выдернуть цепким взглядом из толпы любого нарушителя.

Колю, кстати, всегда удивляло: как сам начальник может столь долго выдерживать все эти заседания, находясь в достаточно бодром состоянии духа и тела на виду у зрительного зала…

….На новом месте Николаевого трудового поприща, слава Богу, эти недоразумения отсутствовали. Именовалось поприще Радио БУМ.

История столь звучного названия выглядела следующим образом. В 1992 году на частоте 105, 9 фм в Москве, бывшие комсомольские функционеры Вася и Петя открыли довольно миленькую станцию, где звучал исключительно классический рок и работали веселые ди-джеи. В те времена, вообще эфэмовские станции только-только появлялись и слушать их было, можно сказать, модно. Людей просто на просто возбуждало все, что нес неведомый им парень, либо девушка из эфирной бездны. Достаточно было сказать что-то типа: «А вот сейчас я поставлю вам офигительную песенку 1963 года, которая называется…которая называется … Да и хрен с тем, как она называется, битлы в эфире, дорогие друзья!». Подобные «косяки» воспринимались слушателями как оригинальные импровизационные остроты и с упоением пересказывались друг другу при встрече.

Однако шло время, появлялись все новые и новые станции, соответственно с новым форматом, и честное, замечательное, но, к сожалению, неконкурентоспособное радио 105,9 фм потихоньку стало загибаться. Ди-джеи придумывали новые программы, в студию приходили интересные гости, появилось забойное утреннее шоу, но, увы, рейтинг понизился, количество рекламы резко сократилось, то же самое произошло с зарплатами, и, соответственно, с коллективом: отечественные шансон и попса, были гораздо более востребованы российским народом, чем старый добрый рок.

И все бы брякнулось окончательно, если не появление веселого розовощекого дяденьки по имени Бад Паркер, примчавшегося на российские просторы из далеких североамериканских прерий.

Бад был родом из древней ковбойской семьи, имел два поместья в Аризоне и являлся представителем крупного медиа-холдинга, пожелавшего захватить несколько частот в московском эфире.

Провернули все быстро: за какие-то два часа американец получил офис, оборудование и необходимые документы, Вася и Петя по семь штук баксов каждый, а сотрудники — полную свободу действий в армии российских безработных и нищих.

Обмывали сделку резво, заехав в ресторан «Прага» в обществе трех очаровательных украинок. Оплачивал все расходы щедрый мистер Паркер. Пили за красоту, демократию и процветание радиобизнеса в России, тосты в основном толкал словоохотливый Вася, напоминавший порой своим красноречием и витиеватостью выражений первого советского президента. Начав уставать на втором часу выступления, он, незаметно для Бада, толкнул захмелевшего Петю в бок и зло шепнул ему на ухо:

— Давай, тоже вякни чего-нибудь! Осрамимся же перед иностранцем!

— Понял, — Петро кивнул, разлил водку по рюмкам, поднялся и многообещающе протянув, — Ну-у…, — быстро закончил, — бум!- и опрокинул содержимое рюмки в белозубый рот.

— А что есть «бум»? — уточнил не прекращающий улыбаться мистер Паркер.

Петя откровенно захрапел, и Василий в очередной раз поднял брошенное знамя.

— «Бум», — значит «будем»! — пояснил он, — Будем здоровы, будем счастливы! Так у нас, русских говорят. Сокращенно, чтобы не утруждать себя длинными выражениями в состоянии алкогольного опьянения!

— О! Бум! Бьютефул! — заорал, пьяный Бад и через день станция с точно таким же названием появилась в московском эфире на частоте 105,9 ФМ….

А через пять лет, уже на станции, появился Коля Жданов, устроившись туда не то чтобы по блату, но по протекции.

В октябре 2001 года ему позвонил однокашник по институту Серега Птицын, с которым они вместе «зажигали» в КВН-е. Сразу же после окончания ВУЗа, Серый забросил диплом историка на антресоли и с головой окунулся в бизнес: торговал краской, полиэтиленом, сникерсами и прочими товарами, однако существенной прибыли со всего этого не поимел, мигом вспомнил о других своих талантах и окунулся в отечественный радиобизнес. Подобно колобку, он перекатился с М-радио на «Европу», а затем очутился на «БУМе». Его всегда отличала решительность и уверенность в себе: он без всяких тяжких раздумий менял места работы, спорил с начальством и никогда ни у кого не просил прощения, даже если был не прав. Объяснялось данные особенности характера наличием врожденной наглости и папы-банкира, который в силу известных всем причин, всегда был готов протянуть сыну руку помощи с зажатой в ней крупной денежной купюрой.

Причина звонка институтского дружка была в сущности плевой. Он покупал квартиру и очень просил узнать: не состоят ли в близких родственных связях с хозяином лица, отдыхающие в местах не столь отдаленных, либо проходящие курс лечения в психиатрических лечебницах. Иными словами: есть ли другие граждане, обладающие правом собственности на эту квартиру, помимо гражданина продавца? — хотелось узнать Сереге.

Коля адресовал эту просьбу участковому, на чьей территории находилась сия жилплощадь, и через два дня тот торжественно сообщил, что квартира «чистая», за что был награжден ценным подарком в виде пятилитровой бутылки виски.

Друзья же отметили это событие в раскинувшемся под открытым небом кафе «Утес» расположенном напротив метро «Бауманская». В центре террасы, на которой размещались столики, бил небольшой эстетичный фонтан, вокруг сидели жизнерадостные люди разных полов и благосостояния, а на эстраде возвышался, словно шарик мороженного в высоком блюдце, толстенький кавказец в десятый раз на бис исполняющий хит Ефрема Амирамова — «Молодая». Порой ему даже подпевали сидящие у метро бомжи.

И когда, выпив вторую кружку пива, Коля стал жаловаться Сереге на черную неблагодарность начальства, на долбанную «палочную» систему, на постоянные нападки со стороны прокуратуры и прочие тяготы милицейской жизни, презирающий излишнюю сентиментальность Птицын, со свойственной ему прямотой рубанул:

— Ну и чего ты булки мнешь? На что надеешься? На то, что тебе в ментовке медаль дадут или грамоту почетную?!

Коля смущенно ответствовал:

— Серег, ну…как тебе сказать. Привык уже, что ли. Вроде вот в очередь обещают поставить на жилье. Пенсия опять же у нас раньше…

— До пенсии еще дожить надо, Коля! А ты как живешь? Вон — ботинки одни и те же третий год носишь! А куртку эту дряхлую … в сэконд-хенде купил, наверное?

— В нем, — признался Коля.

— Вот то-то … Так что нечего фигней страдать, нам как раз ночной ди-джей нужен. Поработаешь, какое то время, а потом — на другой сегмент перейдешь! Там, глядишь, утреннее шоу замутим, а? Задумайся, Колюнь!

Колюня задумался. Работа в милиции начинала его тяготить. Не потому, что она ему не нравилась, нет. Работу как таковую Коля любил, просто очень часто его выводили из себя мероприятия ей сопутствующие, либо вынуждено идущие с ней бок о бок: строевые смотры, частые сборы по тревоге, в связи с грядущей проверкой из министерства внутренних дел, необходимость укрытия мелких, а порой и тяжких преступлений по причине сохранения хорошей картины отчетности, и, естественно, тяжелое материальное положение.

На четвертом году работы многие его знакомые, которые пришли в милицию вместе с ним, а то даже и раньше, обзавелись машинами, заделавшись крышами, либо докучливыми взятковымогателями.

Ни того, ни другого Коля делать и не умел и не хотел.

Как это не покажется смешным в наше время, но он был порядочным милиционером, и вообще, отличался от многих коллег кардинально. Если большинство оперов его отдела расслаблялось под Мишу Шуфутинского и отдыхало в обществе дешевеньких дам легкого поведения (точнее не дешевых, а бесплатных, ибо пойманные на компромате, те вынуждены были «отрабатывать натурой»), то он слушал хорошую рок-музыку, старался читать хорошие книги, пытался даже посещать театральные премьеры, встречался с относительно интеллигентными девушками, что соответственно накладывало определенный интеллектуальный опечаток на его работу. Подозреваемых он (в большинстве случаев) не бил, а прежде чем ударить, старательно разбирался, отвечая на вопрос: а есть ли за, что. Раскалывая преступников, он выстраивал всевозможные комбинации, подлавливал собеседника на словах, ошарашивал их собранными уликами, извлекая неожиданно, подобно козырь из под манжета, блефовал, демонстрируя якобы осведомленность, прибегал (с помощью сочувствующих коллег) к тактике «добрый — злой», иными словами — любил работу, упивался ею, зачастую забывая о материальной составляющей.

Когда же он вспоминал о ней, то ему становилось либо жутко стыдно, либо тошно. Стыдно от того, что он ни хрена не умеет «мутить» в этой жизни, и тошно потому, что он задумывается над этим.

Продаваться — это самое последнее и гнусное дело, — говорил ему отец, — возьмешь раз, возьмешь два — и все. Тебя нет. Есть чиновник, продажный мусор, который и нужен кому-то до теп пор, пока он мусор, а вот ТЕБЯ то уже и нет…

Таким образом, тошнота часто перевешивала стыдливость, и наш герой обретал душевный покой (тем более что взятки ему предлагались редко, да и крышевать ему было по большему счету не кого — он обслуживал райончик, густо заселенный пьяницами и прочим деградирующим элементом). Кроме этого, лично ему, по крайней мере, охота к незаконному обогащению была отбита еще и после того, как якобы благодарные родители одного обвиняемого подарили следователю Юдицкому пачку зеленых денег. Как только купюры оказались у Юдицкого в руках, в кабинет влетели орлы из управления собственной безопасности и, скрутив оборотня, зашвырнули его на нары.

И все же, несмотря на все эти коллизии, душевный покой Николая длился не долго. На четвертом году службы Коля женился, и потребность в дополнительных финансах обозначилась более явно как никогда. Нужно было что-то делать: или менять подходы, или…

… Пришлось задуматься над Серегиным предложением всерьез, и вскоре жизнь сама подтолкнула его на принятие окончательного решения.

В ночь с 5-го на 6-е ноября 2001-го года оперуполномоченный Жданов сидел в засаде, поджидая злодея по кличке Сова, сбежавшего на днях из мест лишения свободы, где мотал срок за два разбойное нападение на валютчик. Засада была организована в квартире у любовницы беглеца: по информации, поступившей из колонии, преступник должен был посетить ее обязательно. Коле повидаться с ним не посчастливилось, на утро он сдал пост и, как человек болеющий душей за общее дело борьбы с преступностью, не пошел отсыпаться домой, а направился в райотдел, где столкнулся с начальником штаба Владимиром Михайловичем Мухиным — бывшим работником боевых хозяйственных подразделений российской армии. Владимир Михайлович носил погоны полковника, начищенные до блеска сапоги и бравую папаху.

— Ну, здравствуй, Николай Жданов! — поприветствовал он Колю с порога.

— Здравия желаю, товарищ полковник, — незамедлительно отозвался подчиненный.

— Пиши объяснение, в рот компот!

В отделе поговаривали, что во время службы вооруженных силах, Мухин не просто был хозяйственником, а отвечал за обеспечение служивых продуктами питания. Документальным подтверждением данного факта обладатели этой информации не располагали, однако выражения начальника штаба, типа «в рот компот», «салом по сусалам», «батоном в рот» и т.д. накладывали на слухи отпечаток достоверности.

— О чем?

— Как это о чем? О том, по какой причине ты не явился сегодня на тревогу, мой дорогой!

— На тревогу? Владимир Михайлович, но мне не сообщили!

— А я на совещании всем говорил, дома нужно ночевать, а не у баб, батоном в рот, тем более в такие ответственные моменты, когда весь гарнизон готовиться к министерской проверке!

— Да какие бабы, товарищ полковник! Я же в засаде ночью был!

— Жене своей про засады заливай! Ты бессовестный человек, Жданов, а еще квартиру за счет государства получить хочешь! Никакой сознательности, одни только материальные запросы! Дайте мне то, дайте мне это, а сам по тревоге во время явиться не можешь! Это не шутки, товарищ капитан! Это строгим выговором попахивает, вы в своем уголовном розыске вообще распустились, скоро отдел в кабак или, того глядишь, в публичный дом превратите! Короче, будь любезен….

Выслушивать этот бред дальше было выше Колиных сил. Пробормотав что-то вроде «подобрали п..асов в Красную армию» он не то чтобы прошел, а ворвался в здание, чуть было не сбив ошалевшего от подобной наглости папахоносителя с ног.

…Когда он заявился на собеседование к программному директору «Бума» Даше Поповой, отрекомендованный как супер-артистичный парень, имеющий двухлетний опыт работы на институтской радио-точке и кучу гениальных идей, она оценивающе оглядела его с ног до головы, угостила кофе и прочла вводную лекцию:

— Значит так, Коль. Во-первых, предлагаю сразу же перейти на «ты». Лично мне так общаться легче. Во- вторых, коротко хочу сказать о формате и аудитории. В основном у нас делается упор на музыку прошлых лет, если говорить о стиле, то его как такового нет. Полный калейдоскоп: рок-н-ролл, диско, попса 80-х — 90-х, арт-рок, отечественные хиты различных жанров и многое другое. Разброс огромен. Например, могут заиграть «Доорз», а следом за ними «Модерн Токинг», Высоцкий, а потом Мадонна. Как ни странно, но этот разносол народ не отпугивает, а наоборот…Последние исследования показали, что нас любят именно из-за музыки, — здесь Попова как-то грустно вздохнула, — а хотелось бы, чтобы и из-за личностей. Но, пока не будем об этом…Коротко об аудитории. Ее примерный возраст 30-45. Это люди, как правило, семейные, имеющие высшее образование, обладающие достатком выше среднего. Типичные офисные работники, так что шутки типа «сиськи-пиписьки» тут не пройдут. В то же время, я не хочу, чтобы ты был диктором, скупо подающим информацию. Нужен креатив, нужен драйв, нужен позитив….

Слушая слова потенциального начальника, все эти «целевые», «эй-кью-аши», «креативы» и прочее, Коля не вольно представил, как теме же словами можно было характеризовать целевую аудиторию на его прежней работе.

«Нашу целевую аудиторию представляют люди разных полов и возрастов и интересов. Это уголовники, проститутки, бомжи, наркоманы, и иные лица, склонные к совершению преступлений, поэтому некоторые мыслят зачастую довольно креативно. Доходы у представителей данной целевой аудитории не стабильное, образование — среднее, а порой даже среднее незаконченное, поэтому обращения типа «милостивый государь», «сударыня» и так далее им не пройдут…»

— Вот собственно и все, что я тебе хотела сказать. В дальнейшем мы еще не раз коснемся подробностей этого вопроса, а сейчас, — Даша достала из принтера лист бумаги и протянула ему, — это примерная схема часа. Новости, погода, три песни, выход ди-джея, потом снова три песни, опять выход, рекламный блок, прогноз погоды, еще три песни и последний выход. В начале часа, естественно делаешь его анонс, погоду тоже читаешь ты…

— А новости?

— На это есть специально обученные люди. …Сейчас пойдешь прямо по коридору, потом повернешь на право, там студия. Звукорежиссеры тебя ждут. Сначала подготовься, затем записывайся. Через сорок минут послушаю, что ты наговорил. Успехов.

….Сочинил и записал свои спитчи, Коля за двадцать минут, после чего обратился к звукорежиссеру Баблуну, чтобы тот показал ему, как нужно работать с пультом.

— А на твоей прежней работе, что, пульта не было? — удивился Саша Баблун, звукорежиссер-динозавр, отработавший на «Буме» уже лет десять.

— Был, но другой совсем. Да и времени уже прошло многовато — подзабыл, — соврал оперативный работник.

— Ну, смотри, — удивленно пожал плечами Александр, — показываю…

…Попова пришла через два часа. За это время ребята успели поговорить о пульте, о жизни, три раза покурить и посмотреть концерт Брайана Сэтсэра на DVD.

Внимательно прослушав первую пробу, она в двух местах улыбнулась, в трех нахмурилась, потом сказало «ОК» и ошарашила его следующим заданием:

— Ну, а теперь, Коля, проверим тебя, как говориться, в бою.

Попова сделала паузу и посмотрела ему в глаза. У видавшего виды опера похолодело внутри. Внеочередные, совсем неожиданные задания он не любил еще со студенческой скамьи.

Как-то, на втором курсе института, ему, Птицыну и еще двум студентам предложили съездить в подсобное хозяйство, в случае согласия, завхоз поклялся, что вся летняя сессия будет проставлена автоматом.

— А что за работу делать будем? — спросил его Коля, уже тогда излишне склонный к подозрительности.

— Да ничего страшного, — успокоил его завхоз, — мелочь какая-то. Часа на два работы. Людей просто не хватает — руки рабочие нужны.

Николай хотел было спросить что-то еще, но двоечник Птицын предупредительно и не заметно для завхоза наступил другу на ногу:

— Совсем офанарел? — цыкнул он — Вся сессия на халяву!

Так и подвела в очередной раз сладкое слово «халява» склонного к лени и падкого на удовольствия взамен скучного сидения за учебниками, брата-студента. Ребята согласились, сели на следующий день в автобус и в компании веселого завхоза отправились в Одинцовский район.

Поначалу беды ничто не предвещало: за окном светило солнце, яркие осенние листья усеивали дороги и тротуары, да и вообще сентябрьская погодка отчаянно шептала, прямо манила теплом, приятным ветерком впечатляющими красками и косвенно — девушками и пивом, естественно, после «часов двух работы».

Первый тревожный сигнал поступил, когда они остановились в районе Моховой, и в автобус заскочил сухощавый мужчина с лысиной в белом халате.

«На фига нам он? — подумал Коля. — Хозработы и доктор. Какого хрена?».

И тут его поразила страшная догадка — наверняка хозработы будут связаны с каким-нибудь строительством или опасной переноской чего-либо, в общем чем-то что связано с возможным получением травм! Ну, завхоз! Ну, жучара!

Жучара оказался жучарой в кубе.

Когда ребята, доехав до подсобного хозяйства, вылезли из автобуса, к ним подошел бодренький кудрявый мужичок в тужурке и кирзовых сапогах и, без лишних прелюдий, изложил программу действий:

— Ребятки, перед вами, значить, стоит ответственейшая задача — кастрация наших свинюшек, точнее свинюшек мужского полу, именуемых кабанчиками. Задача эта, повторюсь, ответственная, требует она глубокой психологической выдержки, терпения, внимания, а также, не побоюсь этих слов, ловкости и силы! Прямо сейчас, ребятки, зайдем вон туда, — мужичек указал на длинную постройку, напоминающую ангар, вы разделитесь на группы и будете ловить тех кабанчиков, которых я вам укажу. Будете ловить, значить, и относить нашему многоуважаемому Викентию Марковичу Кочубею, — человек в белом халате, подобранный на Моховой вежливо кивнул, — после чего милости прошу следовать его инструкциям. Ну, ребятки, — инструктор выдохнул, — погнали…

То, что происходило далее, лучше не описывать. Ограничусь лишь тем, что в ходе благородной с точки зрения животноводства операции, студенты чуть не оглохли от жуткого свинячьего ора (не хрюканья, визга, а именно ора), а одежда их полностью была запачкана грязью, сеном, и иными продуктами опять же свинячьей жизнедеятельности.

Через два часа, ребята — потные, разбитые, холодными и грязными руками до кончиков ногтей, не способными ни пот со лба вытереть, ни сигаретку из пачки достать, лежали на траве.

— Ну и сука этот завхоз! — шептал банковский сынок Птицын, — Так наколоть, а?

— А ты говорил — халява-халява, вот и дохалявились, — еле шевеля губами, отвечал Коля.

— Имэнно, — согласился выходец из Дагестана — Расул Махаев, чьи религиозные убеждения в ходе сегодняшней операции были страшно оскорблены, — если он нам сессию не поставит, я его самого кастрирую, шакала паршивого…

Как только была произнесена эта клятва, из кустов вынырнул паршивый шакал завхоз и предложил, а точнее потребовал быстренько разгрузить грузовик с мешками цемента.

Шипя и матерясь, студенты выполни ли это поручение и незамедлительно были отправлены в Москву, в одежде грязной и затвердевшей.

С тех пор у Коли появился очередной комплекс: если старший обещает, что ты выполнишь только одно поручение, а потом неожиданно предлагает сделать другое, то ничего кроме испорченного настроения тебя сегодня не ожидает.

…. Поэтому, услышав очередное Дашино предложение, он напрягся и наверняка показался внешне неприветливым, но Попова этому никакого значения не предала:

— Теперь сделаем имитацию программы по заявкам с двумя-тремя звонками. Программа называется «Счастливый вечер»: люди, обращаясь к нам, делятся своим счастьем, рассказывают об интересных, приятных для них событиях, которые произошли сегодня и заказывают музыку. В идеале, в начале часа ты объявляешь телефон студии, и предлагаешь звонить. Пока идут новости и прогноз погоды, ты принимаешь звонки. Того с кем будешь говорить, «завешиваешь» на телефоне. За это время ищешь заказанную композицию и ставишь вот сюда, — Даша ткнула пальцем в монитор, на экране которого красовался «плей-лист» программы «Наутилус», — новости, погода и первая песня проигрывают — выводишь слушателя в эфир. Поговорил, поставил заявку. Пока она звучит, принимаешь другой звонок и так далее…Со слушателями разговаривай приветливо, с юмором, но никогда не хами, даже в том случае, если звонящий — законченный дебил. Сейчас, правда, будем звонить мы. Попробуем?

— Попробуем, — согласился он, отметив про себя, что программный директор (возможно даже и умышленно) проинформировала его не обо всем. В частности она не сказала ему, что могут позвонить какие-нибудь мудаки и, оказавшись уже в прямом эфире, начать ругаться матом, оскорблять ди-джея, или, того хуже, — выкрикивать антиправительственные лозунги. В этом случае, следует, как посоветовал ему Птицын, «убрать мудака из эфира, опустив микшер, имитировать обрыв телефонной связи и отбить его бред своей фразой, ни в коем случае не показав при этом, что происшедшее тебя как-то взволновало и выбило из колеи»…

…Мысленно перекрестившись, Коля снова сел за пульт, надел наушники и, по сигналу Баблуна, включил кнопку микрофона.

— Вечер добрый, 19 часов в столице, в эфире радио Бум я — Николай Жданов. Если вы помните, дорогие друзья, буквально пять-десять лет назад в своем почтовом ящике можно было найти письмо следующего содержания: «Здравствуй, дорогой друг! Перепиши это письмо двадцать шесть раз, отправь своим друзьям и будет тебе счастье!». Сейчас, чтобы поделиться своим счастьем, заниматься подобной ерундой смысла не имеет. Достаточно просто позвонить нам по телефону 971-105 и 9 или написать по электронному адресу ди-джей-собака-радио-бум-точка-ру, рассказать о событиях, которые вас порадовали и послушать хорошую музыку! ...

….То, о чем говорил Птицын, случилось на третьем звонке. Выйдя в «прямой эфир», мужчина, вне эфира вежливым низким голосом просящий поставить для его дочки Машу, песенку в исполнении Аллы Пугачевой «Коралловые бусы», в связи с дочуркиным днем рождения, резко повысил голос и заверещал:

— Жиды-суки! Бей жидов — спасай Россию! Все посты, понимали, сволочи, козлы драные…….

— Да-а-а, — протянул Коля, одновременно соображая как бы достойнее ответить вероломному наглецу, и вспоминая, а что еще он должен сделать в этой ситуации.

— А кто такие козлы? — продолжал надрываться таинственный незнакомец, — это ведь….

Стажера прошиб холодный пот. Несмотря на его «да», возможные шутки и репризы, радио-хулиган по-прежнему был в эфире!

Чуть не вырвав микшер с корнем, Коля увел его вниз, для пущей безопасности выключил кнопку и, внутренне сгорая от стыда, но, стараясь вести себя вальяжно, понес в эфир примерно следующее:

— Увы, но мы так и не узнаем, кто такие козлы, дорогие друзья, зато, как и то в каком именно следственном изоляторе будет сидеть господин, только что между делам, совершивший преступления,…- здесь Коля запнулся, так как забыл номер статьи уголовного кодекса, предусматривающей ответственность за разжигание межнациональной розни, — которые…, — он снова напряг память, но, осознав, что номер ему не вспомнить, вынырнул из дебрей юриспруденции, — …, можно было и не совершать, будь он поумнее. За ним уже выехали, так, что пожелаем ему исправления и досрочного освобождения из мест лишения свободы! Ну, а наша программа продолжается….

Когда Коля снял наушники, то он почувствовал себя весьма и весьма некомфортно, скорее даже отвратительно. Ему показалось, что звучал он не то, чтобы неуверенно, а просто ужасно. Уши пылали, пальцы поразила мелкая дрожь, ему хотелось уйти со станции и не появляться здесь больше никогда, он просто тонул в этом глубоком море позора.

Но, на поверку, оказывается, все было не так уж и страшно.

— Для первого раза — просто супер! — заявила Попова, — Правда вот не стоило делать упор на то, кто такие козлы, а так, молодчина! Предлагаю еще поработать над подачей, берешь шесть ночей на выбор, и если за это время ты подтвердишь сегодняшние успех и сумеешь учесть мои замечания — будем заключать контракт.

Коля согласился. Распрощавшись с родной милицией, он относительно успешно прошел стажировку, был зачислен в ночные ди-джеи, а через четыре месяца стал работать по выходным.

Утреннего шоу, правда, к огромному сожалению, не получилось: благодетель Серега, спустя две недели после Колиного прихода, уволился с радиостанции, назвав свое дальнейшее нахождение здесь полнейшим творческим бесперспективняком.

— Дерьмо это, а не работа! — с той же решительность заявил он, — Раскрутки — ноль, бабки смешные, пошли они к чертовой матери, умники! Лучше на телек пойду! Там тоже кой-какие подвязки имеются. Может вместе сунемся, а Колюнь?…

«Соваться» Колюня временно отказался. Во-первых, Серый уходил в «никуда», практически без гарантий, а у Коли не было папы-банкира и в случае фиаско данного предприятия, можно было остаться без работы и умереть с голоду. Во-вторых, Коле, несмотря на некоторые мелочи, о которых будет сказано ниже, действительно нравилась эта работа.

По сути, была обретена новая профессия, хотя поначалу казалось, что ничего кардинально нового не произойдет. Ведь еще до работы в милиции он активно участвовал в КВН-овских баталиях, являлся одним из ведущих артистов институтского Стэма, снимался в любительских, но все же видеофильмах! Играй себе, как играл раньше, ан нет! Эфир оказался делом несколько другим.

Выступая на сцене, например, можно было легче контролировать ситуацию, потому что он получал так или иначе ответную реакцию из зала, здесь же ее получать было не откуда: ди-джей всегда говорит в пустоту.

Кроме этого, некоторое время мешала комплекс репетиций. Перед тем, как выступить с каким либо информационно насыщенным спичем, Коля придумывал его, записывал на бумажке, проигрывал в слух, а затем уже выходил в эфир. Иногда подобная схема работала безотказно, а иногда — нет.

Могла, к примеру, войти уборщица и начать энергично орудовать шваброй, забегала программный директор и начинала развешивать важные обвинения, или еще хуже, — вваливался словоохотливый охранник Женя, плюхался в кресло и доверительно сообщал:

— Надоело там сидеть (там — это на вахте, именуемой на западный манер «ресепшн»), у вас все-таки поинтереснее будет.

В подобных случаях ди-джей успевал только раскрыть рот, а Евгений уверенно подносил указательный палец к губам и «успокаивал»:

— Я тут тихонько побуду.

Репетировать в таких случаях было как-то нелепо, выгонять — неудобно, и поэтому, выходя в эфир, Коля откровенно «лажал», или банально запинаясь, или позорно забыв включить микрофон.

И только спустя три месяца он научился культурно выпроваживать посетителей, говорить без бумажки и получать от работы большое человеческое удовольствие.

Абсолютно нормально, кстати, он и общался с непосредственным начальством, которым являлась, как Вы поняли, Даша Попова, — человек, стоявший у истоков радио «Бум», десять лет проработавшая на нем ди-джеем и три года — программным директором. С ней можно было запросто поболтать, покурить, выпить и закусить, и помимо замечательных качеств человеческих, она обладала не менее замечательными качествами профессиональными. Именно Даша сделала из него ди-джея, научив не только миксовать песни, вовремя наживая кнопки и опуская-поднимая микшеры, она еще и вдолбила в его бедовую голову необходимые «мелочи», о которых, между нами говоря, до сих пор многие «передовики эфира» и слыхом не слыхивали, а именно:

1. Выходя в эфир, следует знать с чего начать и чем закончить.

2. Категорически избегать таких обращений как «Дорогие друзья», «Дамы и господа» и т.д., ибо радио — продукт индивидуального слушания, а не коллективного.

3. Говорить в эфире, всегда улыбаясь, — это меняет голос в лучшую сторону.

4. Если нечего сказать — говори о погоде, это интересно всегда особенно утром

Этими и другими премудростями Коля овладел в совершенстве, и Дашка этим гордилась всегда, ведь он, по сути, являлся первым ее учеником (остальные ведущие начали свой трудовой путь, когда та еще работала ди-джеем). Последнее обстоятельство давало право коллегам пропускать ее нравоучения мимо ушей, но не позволяло садиться на шею, и баланс «друг-начальник» Поповой удавалось сохранять идеально.

Она и собрания проводила, не совсем по-деловому, и отчитывала провинившихся своеобразно: категорически осуждала те или иные проступки, однако никогда не опускалась до унижений, оскорблений и штрафных санкций. Как-то раз, например, вечерний ди-джей Боря Бычковский, любивший окунуться в мир чудодейственных трав, именуемых в медицине марихуаной и анашой, во время своего эфира, вышел на улицу, выкурил косячок и, удобно, как казалось ему, устроившись на лавочке, стал наслаждаться жизнью, периодически похохатывая. Так он просидел тридцать минут и ровно столько же поклонники радио БУМ слышали из своих приемников отвратительный шум вместо нежно-любимых композиций: уходя, Боря забыл поставить эфирный компьютер на «автомат», что повлекло за собой не только безобразный невыход музыки (да хрен с ней — с музыкой), но и рекламных блоков!

— Конечно же, я виноват, — объяснял Боря свой жуткий прокол, при этом внешне выглядя вполне спокойно, будто бы прервал эфир всего лишь секунды на три, — со мной это впервые, и я сам в шоке, но все-таки! — здесь в его голоске стали слышаться не то, чтобы решительные, но даже агрессивные нотки, — Я ведь просто вышел покурить! Это же здесь никому не запрещается, верно?

— Не запрещается, — подтвердила Попова, не подозревающая, о каком именно курении идет речь.

— Ну вот! Вышел я курнуть, дверь оставил приоткрытой, потому что карточку потерял, а мне ее никак не восстановят, хотя и обещали! — здесь Боря покосился в сторону технического директора, который смущенно потупил взор (своевременное обеспечение сотрудников карточками было его прямой обязанностью) — Когда же поднимался обратно, дверь оказалась кем-то закрыта!

В этот момент, возможно даже и не преследуя прямого умысла, провинившийся быстро увел тему разговора совсем в другую сторону.

— Я вообще считаю, что двери в студию должны быть открытыми всегда! — бойко заявил он, и тут же был торпедирован генеральным директором:

— Минуточку! — директор поднял вверх указательный палец, безвкусно охваченный печаткой внушительных размеров, — А вот этого делать не надо.

— Почему? — преданно спросили присутствующие.

— Потому, — откинувшись на спинку стула, ответствовал генеральный, довольный тем, что ему представилась возможность поговорить, а дело это он любил безумно, — потому, что мы живем в не простое время. В очень не простое, я бы даже сказал — сложное. Рядом с нами сосуществуют сотни придурков. Самые безобидные для нас — это те, которые дозваниваются в эфир и кричат какие-нибудь скабрезности. Их Вы можете легко нейтрализовать: что-то поговорили, увели их из эфира — и все. Но есть и другие, желающие каких то новых ощущений стихийного характера: скандала, бунта, переворота. Эти идиоты не просто блуждают по улицам. Они ждут. Ждут терпеливо и долго. Этим то такие типы и сильны. И как только им представится возможность реализовать свои грязные планы, они ворвутся сюда, включат микрофон (а они умеют это делать, поверьте) и начнут нести в эфир такое….

В итоге, дело было сделано. Босс увлекся своим монологом, который продолжался ровно двадцать пять минут, участники собрания согласились, что любая радиостанция от вторжения психически больных лиц не застрахована и решили более активно использовать карточки, а двери исправно закрывать. Потом перешли к обсуждению другого вопроса, про Борину провинность просто-напросто забыли, и именно тогда, кстати, Коля пришел к неожиданному выводу — милицейские и радийные собрания похожи!

Поначалу, конечно же, этот вывод можно было считать нелепым. Ведь милицейские собрания, как было сказано выше, зачастую носили характер внезапного налета отряда диких кочевников на заставу, хоть и предупрежденную о нападении, но все-таки неспособную дать достойный отпор. Провинившегося можно было сравнить с мышкой, попавшей в лапы как минимум трех оголодавших котов, которые по очереди пасовали ее друг другу, пожевывали, но не давали ей, истекающей кровью, умереть.

Здесь, конечно же, ничего подобного и быть не могло, однако схожесть имелась, и заключалось в одном маленьком, но все же существенном моменте: и на тех и на других собраниях жестоко уничтожалось почти самое дорогое достояние человека — время! Причем уничтожалось по-глупому, вовсе не из хулиганских, а из каких-то маразматических побуждений.

Буквально полгода назад на очередном таком же собрании совершенно серьезно обсуждался вопрос: как, что и где есть ди-джею во время во время эфира.

Началось все из-за того, что технический директор — Дима Митин, обычно на собраниях не бывавший, случайно забежал в переговорную и выпалил:

— Ребята, большая просьба — не ешьте над пультом! Ок?

По-клоунски кивнув, он собрался было покинуть зал, но сделать этого не смог: на собрании присутствовал генеральный директор, о котором теперь уже следует сказать особо.

Звался директор Ильей Альбертовичем Пичугиным, был он человеком активным и жизнерадостным, поскольку обладал официальной зарплатой в размере двенадцать тысяч долларов и периодически принимал откаты.

Что такое откаты Вы, наверное, знаете, или, по крайней мере, слышали. А вот что такое откаты радийно-рекламные, Вам вероятно не известно, поэтому вынужден еще раз отвлечься. Надеюсь, не надолго.

Когда Коля узнал, что вышеозначенное понятие существует не только в милиции, но и на радио, он как-то даже повеселел. Воистину, ничего не исчезает. Это не значит, что он когда-либо занимался темными делишками, связанными с незаконными путями обогащения. Напротив, Николай, в силу природной скромности, не занимался этим никогда, но вот с отдельными схемами пресловутых откатов был знаком хорошо. И какого было его удивление, когда открылось ему, что схемы эти зачастую похожи как близнецы-братья!

Откат 1. Милицейский.

Один Колин товарищ по имени Сережа работал следователем в городе Тамбове. Приехав как-то в столицу, Сергей, где-то за пятой бутылкой пива, разоткровенничался и рассказал ему о том, какие дикие нравы царят в одном из тамбовских следственных отделов.

Получил раз Сережа из рук дорогого начальника очередное уголовное дело. Дело, скажем прямо, плевое: сотрудники ППС задержали на дискотеке подростка по фамилии Копейкин, который разбил головой охранника зеркало в дискотечном зале. При досмотре, в кармане у задержанного нашли пакетик с героином. Доказывать особо было нечего, несмотря на то, что вину свою парень отрицал: никого, мол, не бил, героин подкинули. Факт избиения охранника прямо подтверждался показаниями свидетелей, а на хранение наркотиков косвенно, все же указывала справка из наркодиспансера о том, что он, Копейкин Иван Самуилович, 1982-го года рождения, состоит на учете в этом милом заведении с диагнозами «токсикомания» и «полинаркомания».

Сережа резво допросил свидетелей, запросил все нужные и не нужные справки и характеристики, назначил экспертизы, предъявил бандиту обвинение, но вдруг, в момент выхода на финишную прямую, с уголовным делом решил ознакомиться начальник.

Не ощущая ни малейшего подвоха, следователь выполнил приказ и провел остаток дня в шатаниях по кабинетам коллег. Точно также прошел второй день, потом третий, и когда Сереге надоело маяться дурью, он набрался таки наглости и решил напомнить руководству о своих прямых обязанностях.

— Михаил Иванович, а когда Вы дело вернете? — спросил Сергей, заглянув к шефу утром дня четвертого, — Мне же работать надо!

Михаил Иванович, грузный, лысый мужчина, внимательно разгадывающий кроссворд, сидя за столом, снял очки, положил их на стол, достал из пачки «Марльборо» сигарету, прикурил ее и сообщил:

— Я это дело, Сережка, Мещерякову отдал. Он следователь более опытный, быстро его (дело) до суда доведет.

— А я?

— Можешь не справиться!

— Почему?

— Потому, что там есть некоторые подводные камни. Политика, Сергей, понимаешь? — шеф поднялся из-за стола и, пыхтя сигаретой, стал заправлять рубашку (заправилась она частично в брюки, частично — непосредственно в трусы), — Тут осторожнее нужно быть, а тебе пока еще рано в это лезть, тебе учиться еще нужно. Ты же еще только осваиваешь профессию, ты в самом начале пути, так что на, возьми другое дело…Группа лиц, несовершеннолетние, пять разбоев, два изнасилования….Занимайся….

В чем заключалась эта самая «политика» стало понятно позже. Оказывается, к Михаилу Ивановичу пришла мама Копейкина, работающая заведующей трестом столовых и ресторанов, и со слезами на глазах попросила как-то помочь оступившемуся сыну. Естественно не безвозмездно, хотя об этом не было сказано ни слова. Это нужно чувствовать. Михаил Иванович это чувствовать умел.

Он передал дело Мещерякову, который за неделю дело прекратил, получив от мамы оступившегося поощрительный денежный приз, 60 % от которого ушло дорогому и любимому начальнику.

Вот так и выглядел один из милицейских откатов: напрямую Михаил Иванович взяток не брал, он просто раздавал «перспективные» дела опытным проверенным сотрудникам (их у него было трое), дела быстренько прекращались, деньги делились «по справедливости».

Откат 2. Радийный

Эту ужасную историю Коле поведала Оля Иванова, девушка двадцати лет, пол года проработавшая на станции рекламным агентом.

Однажды она вышла на один солидный банк, который согласился разместить свою рекламу на радиостанции «Бум», заплатив при этом, естественно, неплохие деньги. Восемь процентов от сделки (в данном случае две тысячи долларов каждый месяц, пока не закончится срок договора), по существующим правилам доставалось рекламному агенту, работающему с клиентом, то есть — Оле.

— Молодец! — похвалил ее Илья Альбертович, — для первого раза это очень! Очень даже не плохо! Так держать!

Но держать оказалось нечего. Через два дня Ольга с удивлением узнала, что с банком будет работать не она, а другой менеджер — Оксана Веселовская.

— Как это объяснить, Илья Альбертович?! — чуть ли не плача спросила Иванова у генерального директора, без стука врываясь в кабинет.

Начальник посмотрел на нее так, будто видит впервые, нахмурил брови, потом вымолвил «ой», глупо улыбнулся и, приобняв ее за плечи, стал успокаивать:

— Понимаешь, Ольга, у тебя еще очень мало опыта. А ведь с клиентом нужно уметь работать, тем более с таким солидным клиентом, как банк. Его нужно уметь удержать, не дать сорваться, так сказать. Как рыбе! Ты ведь была когда-нибудь на рыбалке, да?... Видишь, даже не была. А Оксана у нас сотрудник опытный, она все сделает как надо….

Оксана действительно была опытным сотрудником и всегда все делала «как надо». Ее процент «менеджерских» был выше Олиного, она получала от сделки 15 %, и каждый месяц половину отстегивала Илье, за то, что тот «подгонял» ей клиента.

Так выглядел один из радийных откатов. Илья Альбертович брал клиентов у молодых рекламных агентов и передавал агентам своим, «проверенным». Их у него было трое….

Не правда ли, есть определенное сходство?

Можно было бы посмаковать эту привлекательную темку и дальше, но все же, предлагаю этого не делать, а вернуться к теме заявленной ранее, то есть к собраниям.

Илья Альбертович был не только персонажем состоятельным, но еще и словоохотливым, поскольку вел отшельнический образ жизни в пятикомнатной квартире, сожительствуя с котом Кокой, человеческой речью не владеющим. Именно поэтому, дефицит общения с лихвой возмещался на собраниях, которые, с его участием, затягивались часа на три-четыре, потому что господин Пичугин с упоением рассказывал то о достоинствах отечественных баллистических ракет (в прошлом он был ракетчиком), то о визите в его жилище доску пьяного участкового врача.

Посему, зацепившись ухом за свежую реплику о еде, генеральный директор, прервав рассуждения сотрудников о том, как нужно поднимать рейтинг, пригласил его, директора технического, задержаться «минут на пять». Понимая, что пять минут запросто перерастут в пятьдесят пять, Дима обреченно сел за стол.

— Итак, в чем проблема? При чем тут пульт и прием пищи? — задал он достаточно уместный вопрос.

Митин почесал затылок.

— Да, в общем-то, ничего страшного, Илья Альбертович. Просто вчера я снимал с пульта крышку и внутри обнаружил хлебные крошки.

— Это может парализовать работу техники? — последовал очередной компетентный вопрос.

— Парализовать-то вряд-ли. Но все-таки, нахождение в пульте инородных тел нежелательно.

— Ну, вот и чудесно, — попыталась взять инициативу в свои руки Даша, — всем запомнить: над пультом не жрать! Теперь вернемся к рейтингу….

— Стоп, — генеральный легко ударил по столу ладонью, — это еще не решение проблемы. Что значит не есть над пультом? А если все-таки кто-то забудет и будет продолжать это делать? Может быть, вообще, запретить питаться в эфирной студии?

— Почему это запретить? — подала голос Лариса Патрикеева — большая любимица Ильи Альбертовича, единственная из ди-джеев, говорившая с ним на «ты», — Ты что, Илья? У меня пятичасовая смена, из дома я добираюсь за час, при этом порой прихожу часа за полтора до эфира, и как мне быть? Кушать то хочется!

(Здесь Лариса немного лукавила. На эфир она приходила минут за пятнадцать, а вот кушать ей действительно хотелось, причем частенько, о чем свидетельствовали круглые румяные щеки, пухлые ноги и арбузоподобный зад).

— Да, действительно. А может быть, — директора посетила очередная догадка, — может, принимать пищу у нас на кухне?

Лариса кокетливо улыбнулась.

— Не покатит.

— Почему?

— Потому что я лично за две минуты съесть обед не могу, как и выйти из студии на большее количество времени. На автоматический режим компьютер я не ставлю никогда, — с достоинством подчеркнула любимица, — и ем, соответственно, исключительно во время эфира.

— Да-а-а, — Илья Альбертович задумался пуще прежнего и даже потер в связи с этим лоб, — ситуация…

Он встал из-за стола, сунул руки в карманы брюк и стал бродить по переговорной. Воцарилось молчание, изредка прерываемое тяжелыми вздохами непосредственной диджейской предводительницы Поповой.

— О! — воскликнул Пичугин после четырехминутного размышления и живо примостился рядом с Митиным, — Димка! — приобнял он технического директора, — А что если нам в стену вмонтировать эдакое подобие стола! Широкую полку, прямо напротив пульта на расстоянии двух метров!

— А где гарантия, что есть будут именно за столом?

— Туда можно поставить миску и кружку, — неожиданно вставил доведенный маразмом ситуации до отчаяния Коля, — ложку положить. Прибить все это на цепочки и — вперед….

Илья Альбертович задумался вновь.

— Может мы вернемся к теме собрания? — вновь предложила Дашка.

— Ну, ты че, Даш! — подхалимски возмутилась Патрикеева, — Решить же все-таки надо — есть или не есть? И если есть, то где?

— А возможно даже и что, — издевательски-серьезно добавил Николай.

Присутствующие скромно посмеялись.

— Идея! — вновь проснулся генеральный директор одной из высокорейтинговых радиостанций, — Можно никакого стола не делать! Достаточно просто исключить из своего рациона….

Что именно следует исключить из рациона, участники собрания узнать так и не смогли: у Ильи Альбертовича зазвонил мобильный, директор выскочил в коридор и, громко гогоча, стал что-то кудахтать в очередное свободное ухо.

Подобные «лирические отступления» случались довольно часто, поэтому Коля вместе со своим корешком Ваней Бедняковым шли на такие мероприятия как следует «заправившись». Перед тем как засесть в переговорной, они посещали звукорежиссера Сашу Баблуна, у которого всегда была припасена бутылочка коньяка или виски. Ребята для начала просто выпивали грамм по пятьдесят, затем капали чуть-чуть в чай и с удовольствием попивали его, сидя на собрании. Так оно проходило быстрее и веселее.

Их коллега Боря поступал еще радикальнее: он выкуривал косяк, надевал затемненные очки, чтобы не было видно его покрасневших глаз, и, в зависимости от свойств употребленного продукта, либо хохотал, «поддерживая остроты» генерального директора, либо боязливо поддакивал, опасаясь каждого движения с любой стороны, либо просто блаженствовал, пребывая в своем маленьком иллюзорном домике, исполненном каннабисных чудес.

И все-таки, по сравнению с милицейскими, данные собрания имели одно преимущество: на них можно было опаздывать, поэтому Коля уже десять минут один сидел в просторной, но плохо проветриваемой переговорной комнате, ожидая коллег и, бестолково листая бестселлер «Снайперский забой»….

……Да. Это был он. Жирный, отвратительный авторитет преступного мира по кличке Бабай.

— Девчонки! — заорал он, — Айда в сарай, позабавимся!

Снайпер прищурил правый глаз.

Ну! Ну! Подойди поближе, монстр! Я хочу, чтобы ты ответил за все свои деяния и проделки твоих дружков: за издевательство над людьми, за коррупцию, охватившую весь город, за грабительскую приватизацию, за сбои электричества, за никудышное коммунальное обслуживание жилых домов, за распоясавшийся незаконный оборот наркотических средств и психотропных веществ, а также их прекурсоров, за проституцию, за грабежи и разбои, за невыплату зарплат на заводах, фабриках, в школах, а также псковском филиале формулирования….».

Внезапно он выразился нецензурно.

«Черт, теряю былую ловкость», — самокритично признался снайпер, ведь пока он, не контролируя себя, яростно вспоминал бабаевские грехи, последний скрылся в обществе девушек в сарае.

«Ничего, ничего,- успокоил себя профессионал, — я подожду. Я умею ждать, и я дождусь тебя, чтобы всадить пулю строго между твоих брежневских бровей, подонок! …».

Брежневские брови — это серьезно. Кстати, именно такими бровями обладал Алексей Лодочкин, новый программный директор радио «Бум», точнее его генеральный продюсер. И всадить между этих бровей пулю было бы не лишним, внезапно подумал Николай, в очередной раз, откладывая в сторону «Снайперский забой».

Как только книга легла на соседний стул, в дверном проеме появился Лодочкин и мило улыбнулся.

— Здравствуй, Коля! — поприветствовал он его, икнув.

— Здравствуй, Алексей, — ответил Коля и сделал выражение лица максимально приветливым.

Глава 2. Лодочкин

А Лодочкина недолюбливать было за что. Во-первых, за частое икание (вероятно о нем нередко вспоминали), во-вторых, от него постоянно несло какими то резкими, отвратительными духами, в-третьих, он любил нести такую ахинею, что откровенно хотелось застрелиться. Однако все это блекло, по сравнению с его другими «талантами», о которых, следует рассказать незамедлительно, дабы не закручивать сюжетную линию в трудно распрямляемую спираль.

В детстве мама и папа Лешеньке говорили, что он сильно похож на своего прадедушку — Керамзита Львовича Лодочкина, чьи фотографии сохранились в семейных альбомах в достаточном количестве, чтобы понять — Леша и Керамзит практически одно лицо. Как показала жизнь, Леша походил на своего пращура не только внешне…

… В 1920-ом году Керамзит был назначен председателем сельсовета родной деревни Малые Лодочки. Ему тогда было всего на всего двадцать два года, но в связи с тем, что других вариантов у советской власти не было (в деревне, кроме девяностолетнего деда Семена, жили только ребятишки и бабы, остальные мужики либо сгинули в гражданскую войну, либо с нее еще не вернулись), сельским главой назначили именно его. К тому же, по меркам того времени, Керамзит для этой должности вполне годился: происходил он из рода середняцкого, с отличием закончил три класса церковно-приходской школы, обладал, по свидетельствам соседей, деловой хваткой и даже почитывал по вечерам популярный в то время в определенных кругах труд Карла Маркса — «Капитал».

— Партия в вас верит, товарищ Лодочкин, — говорили ему, вручая мандат, печать и наган в губкоме, — надеемся, что вы, как молодой и целеустремленный человек, без остатка и малейшего сожаления, отдадите всего себя борьбе за правое дело, и не остановитесь ни перед чем, отстаивая интересы Советской власти.

Именно так товарищ Лодочкин и поступил. Когда продразверстка во второй раз докатилась до его села, и возмущенные жители вышли на сельскую площадь с целью спросить: «доколе?», энергичный Керамзит выступил с пламенной речью:

— Товарищи! Не нужно поддаваться панике! Советская власть не собирается ни у кого отбирать последнее! Я был в губернском комитете партии, там знают о наших проблемах, знают, что если мы отдадим зерно, то у нас практически будет нечего есть! ...

— Знать — знают, а все равно отбирают! — стихотворно выкрикнули из толпы.

— Я повторяю, товарищи, никто ни у кого ничего отбирать не собирается! — продолжал активно позиционировать идеи советской власти перед целевой аудиторией Лодочкин, — все будет хорошо! Мы отдадим сегодня зерно, а через неделю у нас откроется продуктовая лавка, и туда из города будут доставлены продукты: хлеб, мука, мясо, сахар…..

— А не врешь? — снова перебили выступающего.

— Честное комсомольское слово! — бодро ответил Керамзит и для пущей убедительности добавил: — Гадом буду!

Народ Лодочкину поверил. Да и как не поверить человеку, живущему с тобой в одном селе? Глядя в керамзитовы чистые очи нельзя было ему не верить.

— Да он парень хороший! — говорил тетка Глаша, отдавая красноармейцам последнее зерно, — не обманет!

— Толковый парнишка, — вторил ей дед Семен, — и порядочный. Глядишь, и в правду как люди заживем, да и другим поможем, которые голодуют.

Таким образом, зерно сдали без проволочек, лавку построили за три дня, из Питера приехали люди с какими-то бумагами, долго заседали в здании Сельсовета, из открытых окон которого часто доносились словечки типа: «прямые поставки», «накладные», «объем продаж» и т.д.

При всем при этом было одно маленькое «но». Прошла неделя, другая, канул месяц, а продукты в лавку никто так и не завез.

И когда доведенные до отчаяния крестьяне ворвались в сельсовет с претензиями и дубьем, за председательским столом, вместо Лодочкина увидели рыжего мужика в тельняшке с маузером в руке и папиросой во рту.

— Ты кто?- спросил его дед Семен, ошалело окинув матроса взглядом.

— Конь в пальто, — нагло ответил тот и, поднявшись из-за стола, рявкнул, — Иван Иванович Козлов — ваш новый председатель!

— А Лодочкин где?

Новоявленный руководитель вновь ответил в рифму и, выстрелив в потолок, попросил посторонних покинуть помещение.

Лодочкин к тому моменту был уже в Ленинграде — за успешно проведенную продразверстку его двинули на повышение.

Керамзит и дальше повышался по жизни неоднократно, женился на красавице, дослужился до одного из заместителей ленинградского обкома, стал героем труда, при этом безупречно следуя выработанным им принципам:

1. Приступая к новой работе, смело убеждай и руководство и подчиненных в том, что способен на многое.

2. Не бойся давать смелых обещаний. Начальству и подчиненным это нравиться.

Записывал ли Лодочкин — старший свои принципы на отдельный листочек, с целью передачи потомкам, поучал ли он карьерному искусству своих внуков и правнуков — неизвестно, но утверждать можно абсолютно точно: Лодочкин-младший прадедовской тактикой владел в совершенстве, вследствие чего и оказался у руля одной из ведущих московских радиостанций, быстро перебравшись из Петербурга в Москву.

Произошло это следующим образом.

В Москву в очередной раз заявились «Бумовские» учредители — Бад Паркер и Ко. Всласть поев, попив и повеселившись, боссы отбыли обратно, посоветовав Илье Альбертовичу все-таки чаще обращать внимание на рейтинг.

«Бум» тогда сместился с пятого на восьмое место, и учредители заявили, что чувствовали бы себя в России гораздо увереннее, если бы радиостанция, которой руководит, в общем то неплохой парень Илья, поднялся бы места до третьего. Причем сделать предлагалась это за год, а получить какой-нибудь вразумительный ответ через месяц — на конференции представителей всех региональных станций.

Пребывая в возбужденном состоянии, из-за туманности своего будущего в свете подобных директив, Илья Альбертович зашел в кабинет к Даше и начал задавать вопросы.

— Даша, мы сможем за год что-нибудь сделать с рейтингом?

— Сможем, — ответила веселая Даша, только что употребившая из соображений профилактики гриппа, сто граммов виски «Джонни Уокер».

— Что именно?! — в надежде на позитивное продолжение разговора, вновь спросил Илья.

— Мы можем опуститься еще на пару позиций!

— Даша, я серьезно!

— И я серьезно! — Даша внезапно завелась, — Чтобы подняться вверх, необходимы соответствующие действия. Нужно что-то новое в эфире! Что-то яркое, интересное, то чего у нас не было никогда. Например, утреннее шоу!

— Так кто же против….

— Скажу более, у нас есть люди, которые смогут сделать это, и ты этих людей знаешь — это Коля и Ваня, которые не понятно почему, но все еще продолжают работать, получая копейки. Ты готов им поднять зарплату? Готов дать денег на наружную рекламу, на телевизионные ролики?

«Столько много денег сразу? — возмутился про себя генеральный директор радио «Бум», получающий двенадцать тысяч долларов в месяц, плюс «откаты» от рекламы.

— А ты мне гарантируешь, что при всем при этом рейтинг резко пойдет вверх?

— Я тебе гарантирую, что он прекратит падать. Будет ли подъем и как быстро он произойдет — судить пока трудно

Покраснев как рак, Илья вышел из кабинета и хлопнул дверью.

«Какая наглость! — закричал он про себя, — Нет, ну какая наглость, а? Предположим я — директор завода! Я плачу токарю определенную зарплату и требую изготовить определенную деталь, а он эту деталь не изготавливает, требуя при этом еще и зарплату ему повысить! Так что-ли получается?».

В общих чертах, возможно, получалось и так. Но не совсем.

Илья Альбертович, осуществляя руководство станцией, как-то забывал, что радио — это не завод, а субстанция творческая. Предугадать результат на сто процентов не всегда возможно, но чтобы результат был, нужны активные действия, необходимо постоянно напоминать о себе, греметь, светиться, провоцировать и вкладывать в собственное развитие деньги. А вкладывать деньги не хотелось. Как по причине врожденной жадности, так и вследствие отчета перед руководством: деньги из бюджета потрачены, а результата — ноль! Почему?

Можно было и дальше плыть по течению, не засорять голову всем этим, но увы, мешал долбанный рейтинг, который норовил постоянно скатиться вниз.

В тяжких размышлениях прошел месяц, и тут появился он — интеллигентный сорокалетний парень Алексей Лодочкин — программный директор питерского «Бума», прилетевший на конференцию для руководства всех радиостанций, входящих в холдинг (в холдинге насчитывалось тридцать семи радиостанций «Бум»: тридцать две — в различных городах России, одна — в Кишиневе, две — на Украине и три — в Эстонии) …

Алексей учредителям очень нравился. Во-первых, у него был безупречный английский, во-вторых, станция, которой он рулил, держалась примерно на тех же позициях, что и московская, при этом денег на нее уходило меньше. Не было абсолютно ни какой необходимости платить редакторам, пиар-отделу и звукорежиссерам. Представители этих профессий там просто отсутствовали. Редакторскую работу ди-джеи выполняли сами, а звукорежиссеры были не нужны, по мнению Лодочкина вообще, — звуковые рекламные ролики заказывались у рекламных агентств и стоили значительно дешевле, чем в Москве. Таким образом, в бюджете имелись солидные остатки, которые вкладывались в довольно примитивную наружную рекламу по городу, в премиальные себе-любимому и кой-кому повыше…

Он появился в зале с бокалом шампанского в руке, одетый в строгий костюм черного цвета, водолазку и сияющие ботинки из кожи невиданной простому пролетарию зверушки. Поверх пиджака красовался белый шарф.

В этот самый момент, Илья Альбертович, изрядно заправленный алкоголем, прижал Дашу у колонны Атриума , и в очередной раз спрашивал, сможет ли она поднять рейтинг?

Даша в очередной раз говорила, что сделать это при существующем положении дел вряд ли возможно, и именно в этот самый момент, Алексей приблизился к ним, поприветствовал поднятием бокала и произнес:

— От чего же? Поднятие рейтинга — вещь вполне реальная.

— Да что ты, Леша, говоришь? — обалдев от подобных самоуверенных заявлений, Даша стала говорить максимально издевательски, — А на каком месте в Питере находиться ваша станция? Не напомнишь ли?

Доброжелательное лицо Лодочкина и не думало меняться.

— Мы находимся приблизительно на тех же позициях, что и вы. От нас просто не требуют большего. Но! — тут он посмотрел на Илью Альбертовича и чуть улыбнулся, — Если перед нами будет поставлена задача подняться на первые места — мы сделаем это в кратчайшие сроки.

Даша, отшатнулась и посмотрела на него так, как смотрит мать на 13-летнего сына, который абсолютно серьезно заявляет: «Мама, это Катя, ей 15 лет. Мы любим друг-друга и хотим жить вместе. У нас дома». Илья Альбертович тоже посмотрел на Алексея, но совершенно по-другому. В глазах его читался слоган руководимой им же станции — хочется слушать снова и снова.

— Ты плохо знаком с московским рынком, наверное, — приходя в себя, сказала Попова, — поэтому я повторяю: забиты теплые места. Помнишь песню «Воскресенья?». Так вот, забиты эти места монстрами: «Европа плюс», «Русское радио» и «Авторадио». Это уже не просто станции, это брэнды, которые вбиты людям в головы на многие годы. Максимум, на что мы можем претендовать — это четвертое место. Но при том положении дел, которое наличествует сейчас, при том ничтожном финансировании продукта,…. в десятый раз повторяю, мы не то, чтобы на четвертое место не поднимемся, мы скатимся место на тринадцатое, а то и ниже!

Даша отхлебнула из бокала и закурила сигарету. Илью Альбертовича прошиб холодный пот.

Лодочкин продолжал улыбаться.

— Я знаком с московским рынком, Даша. И именно поэтому я говорю: если продуктом заниматься НОРМАЛЬНО, то без всякого финансирования можно не только остаться на прежнем месте, но и подняться до четвертого….

— А если с финансированием?! — перебил Пичугин Лодочкина, — Если с финансированием, Алексей? Мы сможем добраться, ну, скажем, …. до второго места?

— Легко.

Обалдев от еще большей наглости уже во второй раз, Даша выпила свой коктейль залпом.

Илья Альбертович протрезвел. Решение созрело моментально.

Дело должны двигать деловые, уверенные в себе люди. Тем более, его дело. Зачем нужна эта Даша, которая постоянно канючит деньги на какие-то сомнительные проекты и при этом говорит, что подъем «может быть» будет? Никаких «может быть»! Либо да, либо нет!

Лодочкин всего на всего на два года меньше в радио-бизнесе, чем она. И ничего страшного! Он знает, как добиться подъема, если говорит столь уверенно! Он знает, как поднять рейтинг! Уточнять, как именно будет происходить подъем, Пичугин не собирался, ему было достаточно уверенных слов Алексея! Если он так говорит — значит, это правда, — считал Илья Альбертович, человек по натуре своей, в общем-то недоверчивый. Просто в этом случае ему очень хотелось верить!

О своих соображениях он немедленно сказал заморскому руководству, руководство сказало: «Ок!», и Попову выперли. Причем, выперли не только, соблюдая все нюансы трудового законодательства, ее выперли интеллигентно, можно сказать, по-человечески.

— Даша, — пробубнил Илья Альбертович, в который раз входя в ее кабинет, — вчера звонил Бад. Американцы приняли решение ввести у нас должность Генерального продюсера. Теперь все программные решения ты должна будешь согласовывать с ним.

— И кто назначается генеральным продюсером?

— Алексей Лодочкин.

Даша внимательно посмотрела Пичугину в глаза. Комментировать ничего не стала и через десять минут принесла ему заявление об увольнении. Ее давно уже звали на MTV, ощущать же творящуюся за собственной спиной возню не было ни малейшего желания….

Проводили Дашу, как говориться всем миром, собравшись близлежайшей пиццерии. Среди провожающих Ильи Альбертовича не наблюдалось, в связи с чем собрание носило неформальный и местами даже конструктивный характер. Кто-то спрашивал у Даши о перспективах на новом поприще, кто-то причитал «и на кого ты нас покинула», и лишь Коля, до сих пор не убивший в себе мента, пытался выяснить, что ж за личность этот Лодочкин?

— Темная это личность, Коленька, — отвечала Попова, прикуривая одну сигарету от другой, не выпуская при этом из руки бокал с вином, — трудно о нем сказать что-то определенное, я с ним близко не знакома, а говорили про него разное. Раньше, например, у нас ди-джей работал — Рома Ермолаев…офигительный ди-джей, — произнесла она чуть ли не по слогам, улыбнулась и замолчала.

Наблюдая эту улыбку и ощущая паузу, которая грозила затянуться, благодаря употребленному Дашей алкоголю, кого-то взбодряющего, а кого-то и тормозящего, Коля не стал хлопать бывшую начальницу по плечу или щелкать пальцем у нее перед носом, произнося банальщину типа: «Не спи, замерзнешь!» Он понял эту улыбку, принял эту паузу и ничего не имел против того, чтобы Дашка начала вспоминать что-то свое, ведомое только ей, будто бы потерянное и случайно обретенное вновь. Лет шесть назад он и сам был сильно склонен к ностальгии. После окончания института, когда разъехались многие друзья, он каждый вечер перед сном вспоминал самые яркие жизни их тусовки. Каждый вечер, специально, чтобы не забыть самого важного в его жизни, как казалось ему тогда. Так продолжалось где-то год-два, потом закрутила работа, потом он женился и, будто бы экономя теплые чувства, распространял их только на жену, а старым друзьям и тем более воспоминаниям доставалось значительно меньше. Но как было ему радостно, когда вот так вот, как и Дашу сейчас, его вставляло! Сидишь, пьешь с приятелями, работаешь или ужинаешь и тут — бац! Мама дорогая! Как давно это было и как было клево…

—Да, — Попова затушила сигарету в пепельницу, отхлебнула вина и вернулась в гребаный реальный мир, — так вот, работал у нас Рома Ермолаев, работал года два, все было нормально, а потом он женился и по семейным обстоятельствам был вынужден перебраться в Питер. Перебрался и устроился работать к нашим коллегам, на «Бум» то есть. Его довольно быстро поставили на утро, со временем стали приводить всем коллегам в пример, номинировали на премию Попова, но сейчас не об этом, — Даша закурила новую сигарету и перешла к главному, — …. Приехал он как то в отпуск в Москву и зашел к нам на станцию. Разговорились, про Питер, семейную жизнь свою, про станцию, про коллег, ну и про начальство, естественно, то есть Лодочкина…

Петрова вновь сделала паузу, не то что-то вспоминая, не то подбирая нужные слова.

— Ну и что — Лодочкин? — Коля был вынужден задать наводящий вопрос.

— Да ничего! Не понятный он, говорит, какой-то. С одной стороны — вроде бы нормальный, спокойный и рассудительный человек. С другой стороны — зануда, — Дашка опять улыбнулась, — У него в кабинете, например, была прямая связь с эфиром, в частности прямой выход на ди-джейские наушники. Понимаешь, да? Работает ди-джей в эфире, что-то рассказывает или ведет какую-нибудь игру, и внезапно, в «ушах» у него, помимо его самого и слушателя, Лодочкин еще возникает и начинает нудить: «Вася, вот сейчас в слове «одновременно» не правильно поставил ударение! Следи за речью!!!» или «Вася, сегодня у тебя что-то с дикцией, зайди ко мне после смены»! И это во время эфира! Понятно, что слушатели этого не слышат, что это слышит только ди-джей, но это же — шандец, согласись!

— Я бы даже сказал — не просто шандец, а…, — но Коля договаривать не стал: к столу подошла официантка и поставила заказанную им кружку пива.

— Ди-джею, когда он сидит в эфире, вообще никаких замечаний делать нельзя! Это же азы радиовещания! Люди разные, кто-то мимо ушей пропустит, а кто-то будет нервничать: «Ах, блин, я налажал! Ах, как я мог!», и посыпятся действительно лажи — одна за одной! Да чего мне тебе говорить, сам знаешь! — Попова поставила пустой бокал на стол и достала новую сигарету– В общем, сказал он про это Лодочкину, тот вроде бы согласился и больше так не делал….Ну, а так, ничего особенно плохого про него лично я сказать не могу…

Свои соображения относительно профессионализма и порядочности вновь испеченного генерального продюсера Даша оглашать не стала, дабы не устраивать в ди-джейском стане преждевременной паники: жалко было рушить то, над чем она работала более десяти лет…

(1) Атриум — бизнес-центр, расположенный вблизи Курского вокзала (встреча с «регионалами» проходила именно там).

Коля услышанным удовлетворен не был, и с целью дальнейшего сбора информации влез в Интернет, где на одном из радийных сайтов нашел интервью данное объектом год назад.

Корр. — Ваша институтская специальность- преподаватель начальных классов. Вы уже тогда предполагали, что посвятите себя радио?

А.Л. — Конечно, нет! Я всю жизнь мечтал стать рок-звездой. Собирать полные стадионы, выступая в ярких костюмах. Ну, примерно как Филипп Киркоров. Поэтому, как только я поступил в инститкт, то сразу же со своими однокурсниками создал группу и мы стали играть рок-музыку...

Корр. — Как Киркоров?

А.Л. — Нет. Это было скорее похоже на Леонтьева…Короче, о радио я и не думал тогда. Репетировали, записывали песни, а потом….Потом группа распалась …

Корр. — Почему?

А.Л. — Потому что, мы оказались неугодны определенным кругам….

Корр. — Вас арестовали?

А.Л. — Нет, до этого, к счастью, не дошло. Двух наших музыкантов просто отчислили из института…Якобы за неуспеваемость…ну, вы понимаете… однако, я не пал духом и продолжил борьбу с режимом уже как радио-ведущий…

Три месяца я успел поработать ди-джеем на питерском «БУМе». После чего меня назначили программным директором…

Корр. — Извините за нескромность, а на много ли отличается зарплата программного директора и, скажем, самого ведущего ди-джея?

А.Л. — Позвольте мне оставить этот вопрос без ответа. Это коммерческая тайна. Уточню лишь, что я стал программным директором не ради денег, а ради расширения своих творческих границ.

Корр. — Охотно верю и задаю последний вопрос: кто главная фигура на радио?

А. Л. — Я глубоко убежден, главная фигура на радио — ди-джей, именно на нем держится любая станция.

Прочитав интервью два раза подряд, Коля только пожал плечами. Из текста следовала, что у Алексея довольно оригинальное представление о рок-музыке, о методах борьбы с «определенными силами» и более-менее трезвый взгляд на роль и место ди-джея в радио. Вместе с тем, полных ответов на главные вопросы интервью все равно не давало, так что оставалось ждать приезда самого…

… Появился Лодочкин быстро, спустя неделю после Дашиного увольнения, и в целом произвел на ди-джеев впечатление неплохое: спокойный, рассудительный человек, вроде, без понтов. Скромен, опрятен, внешне не глуп. Коле даже Лодочкин несколько импонировал, ведь он был из Санкт-Петербурга, города к которому Николай всегда испытывал теплые чувства. Иногда ему, человеку, напомню, взрослому, неоднократно сталкивавшемуся с самыми убогими сторонами жизни в своей милицейской работе, но не растерявшему при этом способность оценивать, а иногда переоценивать красоту, даже казалось, что в северной столице, в этом благородном и стильном одновременно месте просто не могут жить гадкие люди.

Так, свежи были воспоминания, когда они с женой, во время своего свадебного путешествия, ехали теплым августовским днем в трамвае и, поинтересовались у кондуктора, где находится буддийский храм. Кондуктор сказал, что не знает, при этом долго извинялся и рылся в своей сумке, тщетно пытаясь отыскать карту города.

— Есть же он, черт! Сто процентов есть! Только вот где?

Говорил он это так громко, что к обсуждению активно подключился весь пассажиропоток, и молодожены узнали, что буддийский храм расположен вблизи метро «Черная речка». Нашли храм быстро. Эмоциональная оценка от посещения равнялась нулю, но общей питерской картинки сие не портило.

Помимо этого, именно с питерскими группами у него было связано большинство положительных эмоций от прослушивания отечественной музыки и именно с питерским музыкантом, участником самой легендарной ленинградской бит-группы, у Коли была совместная программа, где они в юмористически-издевательском ключе подавали свежие музыкальные новости.

Все это заочно роднило Николая с Алексеем Лодочкиным, и первая беседа с ним, очень укрепила веру в светлое радийное будущее.

— Я долго слушал «Бум», — проникновенно говорил правнук красноречивого Керамзита периодически делая движения вперед-назад сложенными ладонями (иногда ладони разводились в стороны), — слушал очень долго, и пришел к выводу, что многое в работе ди-джеев следует менять. Все ди-джеи радиостанции «Бум» представляются мне какими-то пионерами, которые, прости за прямоту, боятся говорить. …

(отчасти он был прав. Ди-джеям запрещалось в своих выходах затрагивать такие темы, как политика, секс, алкоголь и все что в той или иной степени несло негатив. Поэтому и слушалось все это порой как-то по-пионерски). …

….Ты и Ваня — вот единственные люди, в которых мне удалось разглядеть личности. И я рад, что на вашей, точнее теперь уже на нашей станции, такие люди есть.…Именно с Вами я намерен делать утреннее шоу. Без сильного утреннего шоу ни одна станция не может занимать лидирующие позиции в рейтинге, а мы собираемся лидировать….

— Ты что, действительно думаешь, что мы выбьемся в лидеры? — удивился Коля.

— Почему нет? — Алексей достал толстый журнал и раскрыл его — Вот последние данные о рейтингах. У нас очень хорошие позиции днем, смотри, — руководитель тыкал пальцем в какие-то таблицы, — это же супер! …А вот утром, к сожалению, значительно провисаем…Нам достаточно поднять утро и все! Мы на вершине топов!

Здесь было бы уместно запеть квиновскую «Wee are the champions», назвав Николая другом, возможно даже лучшим, но Лодочкин этого делать не стал. Он просто пообещал ему, что утреннее шоу будет, он и Ваня Бедняков будут его ведущими, все это опять же БУДЕТ оплачиваться и оплачиваться хорошо, а все Колины проекты, существующие в эфире выходных сейчас, соответственно, перекочуют в утренний сегмент.

— Расслабляться не стоит! — заявил в завершении беседы генеральный продюсер, — в течение недели вы с Ваней должны будете подготовить концепцию шоу и записать пилот! Через месяц мы должны запуститься!

Указания были выполнены, пилоты записаны и отданы руководству, и вот тут-то дело и пошло «в затяг». Лодочкин включил «динамо», ссылаясь на постоянную нехватку времени, что вообщем-то было объяснимо, ведь Леша жил в Питере, а станция находилась в Москве.

— В этом нет ничего страшного, — успокаивал он коллектив, вновь то смыкая, то размыкая ладони и двигая ими вперед-назад, — неделю я буду находиться в Москве, неделю — в Питере. Оттуда, кстати, процесс тоже будет контролироваться: если что, можно воспользоваться либо телефоном либо электронной почтой. Будут возникать какие-нибудь вопросы — обязательно связывайтесь со мной! — говорил он и пропадал на неделю.

Как только это случалось, в эфире начинался бардак, к счастью заметный больше изнутри, нежели снаружи.

Так, в эфире периодически проводилась игра «Кинопроектор». Проводилась она только в том случае, когда какой-нибудь рекламный агент находил солидный московский кинотеатр, который соглашался в течение недели разыгрывать в эфире радио «Бум» билеты на тот или иной фильм.

Правила «Кинопроектора» были просты. Несколько раз в день в эфире звучал пароль игры. Когда игра начиналась, слушателю нужно было дозвониться в прямой эфир, повторить пароль и выиграть четыре билета. Для того чтобы пароли звучали в эфире, необходимо было их записать, для того, чтобы записать — придумать. Придумывались они на собрании ди-джеев. Лодочкин их записывал, а затем отдавал звукорежиссеру для записи.

На одном из собраний, которые проводились, как правило, по пятницам, он добросовестно занес придуманные пароли в свой ноутбук, а отдать звучкам забыл, укатив в тот же день в Питер. Игра должна была начаться в понедельник, но не началась — пароли к игре отсутствовали. Работавший с утра Ваня стал названивать генеральному продюсеру, писать о катастрофе с пометкой срочно на «мэйл» гневные письма, но никаких ответов не последовало. Электронная почта безмолвствовала, а голос в телефонной трубке пояснял о том, что «абонент выключен или находиться вне зоны действия сети»: отрубив все средства связи изнуренный работами на двух станциях Лодочкин, решил пару деньков отдохнуть на своей даче, расположенной в чудном местечке под названием Комарово. Заместителя на московском «Буме» у него не имелось: Алексей из соображений экономии и «здравого» смысла считал, что подобная должность не нужна.

Вышел на связь он только в среду. Извинился, признал свою ошибку и немедленно выслал пароли. Станция же «попала на бабульки», запустив игру позже положенного срока.

Когда наш герой появлялся в Москве вновь, то с головой окунался в ноутбук, что-то печатал, кому-то звонил, по три часа совещался с Ильей Альбертовичем, и подступиться к нему было не возможно.

Лишь только один раз, в результате грамотно организованной в коридоре засады, Ване и Коле удалось добиться двухминутной аудиенции на предмет «а будет ли утреннее шоу, и если будет, то когда?»

В ходе разговора Лодочкин озабоченно поглядывал на циферблат наручных часов и почтительно кивал головой.

— Я послушал пилот, — говорил он, — и остался очень доволен! Вы молодцы! ... Но, — Алексей смущенно улыбнулся, — понимаете, ребята….Мы с вами несколько поторопились…

— Что значит, поторопились?! — удивился Ваня довольно откровенно.

— Я советовался Риком (это наш новый консультант). И он сказал мне умную фразу: не торопись. Понимаете? Сначала нужно решить все дела с музыкой, а потом работать над утренним шоу…

— М-да…, — Коля посмотрел на Лодочкина и сам не заметно вздрогнул от своего взгляда, потому что понял, смотрит он на него не просто как человек на человека или подчиненный на начальника. Он смотрел на него, как смотрел на своих «клиентов» раньше. Он смотрел по-ментовски, и взгляд этот был далеко не всегда приятен.

— ….Только не нужно волноваться, ребята! Шоу будет, это вопрос уже решенный! — в ход опять пошли пассы ладонями, — Сильная станция не возможна без сильного шоу — это аксиома! Все будет! Все будет, я обещаю…..

Он говорил что-то еще. Ему нужно было что-то говорить, и это было понятно. Что еще оставалось делать, находясь на его месте? Говорить. И говорить убедительно. Только вот, если Иван пока еще делал скидку на занятость нового начальника, разрывающегося между двумя столицами, и на мудрые советы консультанта, соответствующие мудрым пословицам (за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь), то Коля уже никаких скидок не делал. Ему не хотелось верить в это, он желал ошибаться, но, увы…Психологический портрет Алексея Лодочкина просматривался отчетливо: флегматичен, не конфликтен, уверен в себе. А кто может быть уверенным в себе на все сто процентов и убеждает в этом окружающих, обещая все и вся? Правильно, только он, только он — ленинградский мудозвон.

Действовал Алексей четко, уверенно, строго в соответствии с инструкциями консультанта — бородатого шестидесятилетнего паренька по имени Рик. Откуда именно возник этот консультант, как, собственно, и другие, простым смертным было не ведомо. Известно было одно — консультантам платят нехилые бабки, а любая их консультация — это не просто совет, а руководство к действию.

Так, в течение последнего года «Бум» консультировал товарищ с редким именем Джон. Узнав, что Даша добавила в утренний эфир больше веселых и бодрых песен, он ворвался в кабинет к Илье Альбертовичу и, громко выражаясь нецензурной американской бранью, выражая тем самым явное неуважение к российскому обществу, потребовал вернуть в утренний эфир песни медленные, а быстрые сократить по-минимому.

— Неужели Вы не понимаете, что это Ваша фишка? Этим вы отличаетесь от конкурентов!

Неплохая фишка, не правда-ли? Вы встаете на работу рано утром, эдак минут в пятнадцать седьмого, желая взбодриться, включаете радио, а оттуда — флейта из «Одинокого пастуха» Эннио Морриконе или «Город золотой» в исполнении БГ. Вы будете слушать такое с утра? Сомневаюсь.

В результате утренние рейтинги снизились, а поставленный в неудобное положение перед фактом консультант развел руками и крайне удивился:

— Россия — странная страна. Везде это работает, а тут — нет. Очень странно.

Где именно работала его гениальная схема, Джон уточнять не стал. Следуя старинной мудрости «куй железо пока оно горячо», он получил деньги и сгинул за горизонт. С тех пор на станции его никто не видывал.

Рик консультировал не менее интересно. Как именно? Об этом — в следующей главе.

Глава 3. Без отступлений

— Все в сборе?

Лодочкин обвел присутствующих влюбленным взглядом и объявил собрание открытым.

— Заранее прошу прощения, за продолжительность…

На лицах ди-джеев отразился ужас.

—….просто сегодня я уезжаю, поэтому думаю, что в минут сорок-сорок пять мы уложимся.

Ужас сменился гримасами маленького, но счастья. Лишь только любитель продолжительного общения Илья Альбертович несколько погрустнел.

— В течение последнего месяца, мы с Риком провели большую работу. Мы исследовали рынок, изучили целевую аудиторию и проанализировали ее отношение к нашему продукту. К сожалению, не все результаты утешительны.

Присутствующие напряглись. Лицо Ильи Альбертовича моментально приобрело цвет спелого грунтового помидора. Ни с того ни с сего он представил себя, бредущего, уныло опустив голову, по длинному коридору, в сопровождении двух вооруженных винтовками матросов. Матросы были пьяные.

— Нас не узнают, — трезво продолжал рубить правду-матку генеральный продюсер. Нас путают с «Ретро-ФМ», «Авторадио», «Бест-Фм» и некоторыми другими станциями, которые имеют, …пардон,…обладают похожим форматом. Так быть не должно, считает Рик, и я с ним абсолютно согласен.

— Рик сказал мне, — Алексей припал к монитору ноутбука и нажал несколько кнопок, отыскав и открыв нужный файл, — станция должна быть узнаваемой!

— И это правильно, — подхалимски подтвердила любимица генерального директора Лариса Патрикеева.

— Спасибо, Лариса.

Обкуренный Боря тоже хотел что-то добавить, но не смог. Вероятно, по причине употребления более сильного сорта марихуаны, он не хихикал, не пугался, а мощно тормозил.

— Станцию должны узнавать, — еще раз повторил Лодочкин, — но как добиться узнаваемости в кратчайшие сроки? Это можно сделать двумя путями: продвижением нашего нового слогана, который мы придумали недавно — «Старое доброе и новое любимое» (я напомню, в каждом выходе ди-джей должен произносить его не менее двух раз), путь второй — сокращение песенной базы.

— В каком смысле — сокращение? — уточнил Бедняков.

— Сокращение кардинальное. Сейчас в эфире крутится порядка восьмисот пятидесяти песен, теперь их будет….- вновь обращение к монитору, щелканье кнопочкой, — теперь их будет пятьдесят.

— Сколько?

— Пятьдесят.

— Это предложил Рик? — уточнил Коля.

— Да. И я с ним полностью согласен.

— Еще бы, — произнес Николай, но уже про себя.

Пятьдесят песен! Такое уже было в «бумовской» истории. Песенную базу сократили до двухсот композиций. Привело это к тому, что они стали очень часто повторяться, слушателей это начало раздражать и они переключились на другие станции.

Откуда растут ноги у этой идеи, Коля догадывался. В том же самом Петербурге есть станция под названием «Эльдорадио». Чтобы быстро вбить название в головы, в течение двух-трех дней в эфире крутилась одна и та же песня группы «Ва-Банк» — «Вот перед нами лежит голубой Эльдорадо». Два дня подряд! Люди плевались и недоумевали — что за идиотизм? Но дело было сделано — название запомнилось.

Но уместна ли подобная практика в этом случае? Да и как по сокращенному количеству песен «БУМ» будут узнавать, если те же самые песни играют другие станции?

Остальные присутствующие тоже задумались. Кое-кто даже не на шутку. Если можно было бы вести стенограмму размышлений на собраниях, то выглядело бы это следующим образом.

Пичугин. — Уверенно лепит. Сразу видно — профессионал.

Бедняков. — Пятьдесят песен? Он, наверное, с ума сошел.

Патрикеева. — Как же, как же, помним. Знаменитая американская история «Топ-40». Два типа ходили по кабакам и обращали внимание на то: какие песни заказывают люди. Оказалось — одни и те же, а именно сорок. Типы запустили на своей станции именно эти сорок хитов, и станция была признана самой популярной. Эдакое «Хит-фм» пятидесятых. Происходило все это, правда, в маленьком американском городке, давно, когда и хитов-то было в несколько сотен раз меньше чем сейчас.

А какая, впрочем, разница? Ну, пятьдесят и пятьдесят. Илья вон помалкивает, значит и мне в оппозицию становиться не резон! Пусть хоть десять песен будет, бабло капает — и ладно!

Боря. — Если Длинный опять такую траву принесет, конец ему! Ни хрена не соображаю — пятьдесят чего?

Тем временем в ход уже пошли пассы ладонями.

— Теперь о ди-джеях. Их у нас семеро. Четверо здесь, двое в отпуске, один на больничном, но коль здесь большинство, я все-таки скажу, — Лодочкин поправил в галстук и кашлянул, — Ребята! Я внимательно ознакомился с эфиром каждого из вас, и хочу сказать, что обнаружил большую разницу в загруженности. Вот, например, Коля…У него три авторских программы, у Вани — две, у остальных — ни одной…..

Пичугин. — А у нас что, еще и какие-то программы есть?

Коля. — Так-так-так, это уже интересно!

Бедняков. — Может все-таки он и неплохой парень?

Патрикеева. — Неужели придется что-то предлагать, блин?!

Боря. — Не, я точно в следующий раз Длинному глаз вырву! Не план, а винт какой-то! Ни разу не врубаюсь: что происходит-то, о чем речь? Может зарплаты поднимают?

— … Такое положение дел лично меня не устраивает, и я считаю, что все наши программы из эфира необходимо убрать.

Пичугин. — Нет, он все-таки решительно молодец! Явно знает, что делает!

Патрикеева. — Во дает!

Коля. — Мудак!

Бедняков.- Не то слово…

Боря. — Пойти что-ли еще дунуть? Говорят, клин клином вышибает…

— Это тоже решение Рика? — опять задал вопрос Коля.

— Нет, это решение мое, — ненавязчиво напомнил о своей значимости генеральный продюсер.

— А что подтолкнуло тебя к такому решению, разреши узнать? Были проведены какие-то специальные исследования?

— Нет.

В этот момент напряглись все, даже Боря, который наконец-то поборол дурман внутри себя и уловил суть разговора.

— Нет, — повторил Лодочкин, сомкнув ладони, — для этого решения мне не нужны были исследования. Это решение я принял сам, ибо я несу ответственность. Чтобы сделать хороший рейтинг, нам нужна новая станция. Повторяю — но-ва-я. А существующие, то есть существовавшие программы — это есть пережиток старого. Помимо этого, программы должны быть либо у всех, либо их не должно быть вообще. Второе решение не только проще, оно эффективнее. На переходном этапе нам важна стабильность и ровность, эдакая морская гладь. Штиль. Поэтому от всех выпирающих элементов нам сейчас нужно отказаться….

Николай не произвольно сломал карандаш, крутившийся в процессе собрания в его пальцах. Логика Лодочкина была непробиваемой. С одной стороны — железной, с другой — просто тупой.

Для Коли, которому платили на этой станции меньше всех, деньги были далеко не самой главной причиной работы. Ему, как это не банально прозвучит, нравилось ЭТИМ заниматься! Каждая новая программа была его маленькой творческой победой, она несла собой мощный энергетический заряд, от этого сиделось в эфире уверенно, прочно, по-королевски.

«Хрен с ними с деньгами, — думал в свое время он, понявший, что никакого повышения зарплаты не будет потому, что генеральному директору он просто не нравиться (по какой причине? Да черт знает — по какой! Спросите у сумасшедшего, зачем тот убил человека, что он вам ответит? Он начнет нести откровенную околесицу, то же самое делал и Илья Альбертович. То Коля ему не улыбался, то вдруг заулыбался внезапно. Наверное, что-то замышляет?), — хрен с деньгами, хрен с вами! Только не мешайте, не лезьте своими харями в творческий процесс!»

И тут — Лодочкин. Ах, Николай! Да ты здесь самый крутой! Да твои программы — просто супер! Нужно активнее использовать потенциал, нужно делать шоу! И что теперь?

А что теперь? Не охренел ли ты, парень? — спросил Коля сам у себя и призадумался еще пуще.

Ему неожиданно вспомнилось, как году в 98-ом Гребенщикову, Жванецкому, и еще кому-то вручали какую-то премию. И каждый отвечал при этом, какие ощущения он испытывает здесь и сейчас, в связи с получением награды.

Когда очередь дошла до Бориса Борисовича, он довольно откровенно (что бывает с ним, как Вы, наверное, знаете, крайне редко) заявил:

— Честно говоря, я удивлен. Всю жизнь я занимался тем, что ничего не делал: сочинял стихи, писал музыку, играл концерты, пил алкоголь. А теперь, за то, что я жил, так как хотел и продолжаю так жить, меня еще и награждают. Согласитесь, так везет не каждому….

Вот именно, не каждому! А ты, Коленька, чего захотел? Чтобы тебе платили за то, что ты делаешь то, что тебе угодно? Э нет, дружок, творчество — отдельно, котлеты — отдельно. Ты есть по договору — кто? Звезда, великий артист, идол девушек Москвы и Московской области, образец для подражания, объект эротических фантазий? Нет! Ты по договору есть — работник. А мы — твои работодатели. Так что будь любезен, делать эту работу так, как ее велим делать мы. А если тебе что-то не нравится и наша концепция не отвечает твоему моральному облику, то, пожалуйста, попутного ветра и успешного плавания по другим волнам российского радио-эфира.

Стоп! Тут его посетила вполне рациональная мысль: все это прекрасно, но, дорогие мои, а какая именно концепция имеется в виду? То, что вы сказали про сокращение песен и снятие программ — это она и есть? Или что-то будет взамен? Новые песни, новые программы….

— А как же утреннее шоу, Алексей? — подхватывая ход мыслей товарища, спросил Ваня.

— Э-э-э, — на мгновение Лодочкин задумался, — утреннее шоу — это одна из главных стратегических задач нашей станции. Сейчас над его концепцией идет работа, мы с Риком пытаемся понять, в каком направлении следует направлять наши ресурсы и кто будет его центральными фигурами…

Тут удивился даже Илья Альбертович. О центральных фигурах этого проекта, то есть об Иване и Николае, генеральный продюсер упоминал ему ровно два дня назад.

Чего уже говорить о самих центральных фигурах, которым Лодочкин поручил написать концепцию, записать пилот, по выполнению поручения все послушал и прочитал, а потом похвалил, заявил, что это — то, что надо, и именно так будет выглядеть утренний эфир топовой станции — остроумно, информативно, живо и развлекательно.

В предложенном ими проекте имелась и «тема дня», идущей «красной нитью» через весь эфир (например: «Сегодня мы говорим о проблеме скинхедов, дорогие друзья! Как Вы считаете, имеют ли право на существование такие организации или нет? Нужно ли бороться с этим явлением? Если — да то как? Звоните, пишите, координаты такие-то; или — Тема сегодняшнего дня — повышение цен на бензин… и т.д.); минутная программа «Дребедень», в виде небольшого спектакля, рассказывающая об одном из событий прошлого, происходивших в этот день; «Техника безопасности» — о том, как уберечь себя от различных посягательств со стороны карманников, боссов-самодуров, взяточников-чиновников и др.); несколько игр, а также многое, многое другое…

Теперь на всем этом ставится крест?

— Да, мы снова работаем над концепцией, — продолжил разводить воздух ладонями Алексей, — сначала нам с Риком все понравилось….Но потом мы подумали, что все это напоминает …э-э-э…какую-то буффонаду… Вот они мы, вышли на сцену, начали Вас смешить. Все это не то, слушателю это не нужно. Смешное утреннее шоу — это тоже пережиток прошлого….

Внутри у Коли все закипело. Хотелось схватить Лодочкина за ноги и вышвырнуть в окно…

— ….Но подожди, Алексей, — Коля решительно наступил на горло собственному гневу и попытался говорить без эмоций, конструктивно по максимуму, — во-первых, в любом утреннем шоу развлекательная составляющая должна быть, и ты это нам говорил; во-вторых, в предложенном нами проекте имелись не только рубрики, олицетворяющие, как ты выражаешься, буффонаду, там были и программы чисто информационного, познавательного характера! Теперь, получается, что если, по вашему с Риком мнению, слушателю все это не нужно, то, что вы ему собираетесь дать? Какое шоу?

Лодочкин задумался.

— Не знаю, — вымолвил он как-то тихо и, внезапно поняв, что выдал не то, что следовало, подобно проснувшемуся студенту, которого заметил лектор, он внезапно выпрямился и заморгал ресницами, после чего стал рассуждать в пять раз динамичнее, — не то, чтобы не знаю, — краснея, объяснял он, — общая цель, безусловно — ясна! Шоу должно быть интересным, если оно не интересно, слушатель в нем не нуждается, а мы должны работать именно над тем, чтобы именно отвечать вкусам целевой аудитории. Мы не должны, мы попросту не имеем права (казалось, что у выступающего открылось второе дыхание) пренебрегать вкусами тех, кто нас слушает! Вы же все читали Маленького принца! Как написал Сент-Экзюпери: «Мы в ответе, за тех, кого приручили»! Обратите внимание, на сколько актуальны слова классика до сих пор…

Слушая коллегу, Илья Альбертович расцветал на глазах. Казалось, что сейчас он откроет свой ежедневник и начнет активно стенографировать выступление Алексея. Как говорит, нет, ну как говорит! Именно так сказывала его мама, наблюдая по телевизору первые выступления Михаила Сергеевича Горбачева…..

— И все-таки, — ловко перебил Лодочкина Ваня, когда тот взял небольшую паузу чтобы после долгого монолога набрать в легкие воздух, — каким бы интересным новое шоу не было, интересно узнать, кто будет его вести? Так сказать, кто будет его центральной фигурой или фигурами?

— Его будут вести лучшие, — ловко ушел от прямого ответа изворотливый потомок председателя сельсовета.

В переговорной воцарилось тишина. Генеральный продюсер, улыбаясь, оглядел присутствующих, обратил взор к циферблату часов и спокойно произнес:

— К сожалению, господа, я вынужден прервать нашу дискуссию, через пол часа я должен быть на вокзале. Теперь я приеду через две недели, соберемся мы скорее всего опять в пятницу, в 14 часов и посовещаемся более обстоятельно и, надеюсь, не менее конструктивно,- глядя на Пичугина в этот момент, можно было подумать, что со дня на день он получит нобелевскую премию), — а сейчас, еще раз прошу меня простить, я уезжаю. До следующих встреч. Будьте здоровы. Собрание окончено.

Ну, скажите, как после такого можно любить собрания? Что хорошего они несут?

Ваня и Коля остались в переговорной одни. Комментировать все, что произошло в последние сорок минут на трезвую голову было не возможно и, скорее всего крайне вредно для психики, а эмоции требовалось выплеснуть незамедлительно, желательно в пивной бокал.

— ПирОГИ?

— Не, — сидеть в прокуренном подвальном помещении летом некурящему Беднякову категорически не хотелось, — давай на улице где-нибудь.

— Может в Лефортово?

— В парк?

— Ну да.

— Да были там уже пятьдесят раз. Кроме забродившего пива и непомерно дорогих фисташек там нет ничего. Предлагаю лучше …

Коля неожиданно сделал жест рукой, означающий временное прекращение выбора места распития легких, а возможно и тяжелых спиртных напитков. В переговорную ввалился Лодочкин с дорожной сумкой в руке. Словно собака, он быстро осмотрел комнату и пару раз обежал вокруг стола, шаря взглядом по углам.

— Ребята! — обратился он к сидящим, заметив их присутствие минуты через две, — вы тут книжку не видели? Небольшую. В мягком переплете?

Жданов поднял со стула «Снайперский забой» и посмотрел на этот шедевр в последний раз. На обложке был изображен мускулистый мужчина с волевым и одновременно хитрым выражением лица и снайперской винтовкой в руках. Смесь Чингачгука и Михаила Ходорковского.

— Она?

— Именно! Спасибо, Николай, а то я ее по всей станции ищу, еще не много — и на поезд бы опоздал.

— Дашь потом почитать?

— Конечно!

Не заподозрив и капли ерничества, Лодочкин улыбнулся, пожал подчиненным руки, пожелал счастливо оставаться и вышел из переговорной вон.

Часть 2.

Глава 1. Неприятная неожиданность

— Ну, так что это, Алексей?

Лодочкин взял протянутую Ильей Альбертовичем газету с оригинальным названием «Конкретная», взглянул на первую полосу и непроизвольно загрустил.

Что такое рейтинг?

Это бабки!

В Москве в настоящий момент насчитывается свыше двадцати станций, вещающих в эф-эм диапазоне. В топе — ЛИШЬ десять. Их все знают, они у всех наслуху. У них в эфире конкурентно-способные утренние шоу, жестко-ротируемые, прошедшие тест композиции, в крупных городах — обилие наружной рекламы в виде растяжек, баннеров и стикеров.

И я хочу у Вас спросить, дорогой читатель: может ли радиостанция быть популярной, держаться в первой десятке, не имея всех этих элементов? Нет! — ответите Вы! Только благодаря наличию хотя бы одной из трех этих позиций станция может держаться на вершине рейтинга. — ответит любой профессионал и …. будет не прав!

Такие станции есть! Если обратиться к тем самым пресловутым рейтингам, то мы увидим, что они плотно сидят на восьмом-седьмом, а то и шестом месте!

И что здесь такого? Спросите вы меня, и я вам отвечу.

Рассмотрим одну из них. Являясь слушателем придирчивым, вы наверняка поймете о какой станции идет речь.

Уже месяца два как там нет ни одной программы, песенная база сократилась до пятидесяти композиций, что означает прокрутку одних и тех же песен сутки напролет! Ди-джеи, в принципе, не плохие специалисты, стали абсолютно неинтересными попками, которые кроме слогана, времени и погоды ничего не говорят! В Москве Вы не увидите ни одной наружной рекламы, по телевизору — ноль, и при этом восьмое место! Разве это возможно? Вполне. Особенно за деньги.

Ключ к успеху прост. Зачем вкладывать финансы на все эти азы раскрутки? Достаточно отнести их (естественно в меньшем количестве) тем, кто проводит рейтинговые исследования!

О подробном механизме этих грязных ухищрений нам рассказал бывший сотрудник одной из кампаний, занимающихся маркетинговыми исследованиями, симпатичный молодой человек, пожелавший назваться Александром.

— В настоящее время в Москве существует несколько Компаний, которые проводят рейтинговые исследования в области радиовещания. Исследования эти проводятся очень просто, сотрудники обзванивают москвичей и спрашивают: какие станции они знают. Результаты обобщаются, заносятся в специальные таблицы, которые публикуются каждый месяц.

— Скажите, Александр, а можно ли фальсифицировать эти результаты?

. — Ха-ха-ха (смеется). Не будьте ребенком. Телефоны обзваниваются, но при этом они ведь не прослушиваются. Результаты звонков направляются по электронной почте специальному человеку, который их обобщает. Заплатите этому человеку или его руководителю, и какое-нибудь радио «Бум» — на восьмом месте, а не на реальном двадцатом.

— И что, все маркетинговые компании берут взятки?

— Ха-ха-ха (смеется). Не знаю, как остальные, но у нас бабки стригли активно! (делает характерные движения указательным и средним пальцами правой руки).

— М-да…

— Именно (сочувственно смотрит на меня) И что самое печальное, без рейтингов — никуда. Хороший рейтинг — дорогая реклама. Рекламодатель приходит на станцию, ему показывают это мнимое пятое-восьмое место, и он почти на сто процентов уверен — его рекламу услышат!…

Вот она — сермяжная правда современной радийной жизни, как выразились бы сегодня классики.

Так что делаете выводы сами, дорогие радиослушатели и особенно вы — не менее дорогие рекламодатели.

Елена Стрельцова

Откуда ж ты взялась, Лена Стрельцова? И без тебя ведь все хреново все до безобразия!

Нет, сначала было, конечно же, неплохо: замачиваемое предложение, согласие на него, дополнительная должность, дополнительные три тысячи долларов, бесплатное проживание в снимаемой станцией квартире невдалеке от места работы, бесплатное передвижение от Питера до Москвы в «Красной стреле», да и просто — уважение, почет и безграничное доверие!

Мы верим в Вас, Алексей, и думаем, что за год Вы сможете понять станцию! Вот Вам деньги, вот Вам консультант Рик, действуйте!

Рик взялся за работу рьяно. Ни слова не зная по-русски, он забраковал двух ди-джеев, заявив, что они несут в эфир полную чушь, и потребовал, чтобы они были уволены, снял все программы, сказав, что не понимает о в них идет речь, сократил песенную базу и предложил удобрить сетку тридцатью композициями, почти отечественных исполнителей. Песни представляли собой смесь махровой попсы и центральноазиатского фольклора. Эффект получился ошеломляющим: радиостанция зазвучала почти на всех продуктовых рынках столицы. Сначала рейтинг резко подскочил чуть ли не до четвертого места по Москве, но затем резко грохнулся вниз, подобно каменному изваянию двуглавого орла, цинично сбитому винтовочными прикладами революционно настроенных солдат.

А не потеряем ли мы, таким образом, нашу аудиторию, Рик? — осторожно поинтересовался в связи со столь решительными «консультациями» Лодочкин.

— Это временное явление, парни! — уверенно заявил консультант, — Я опробовал метод в Камбодже и Пакистане! Метод сработал на все сто!

По началу места апробации метода некоторым образом Лодочкина смутили, но в тоже время, действовать как-то по-другому Алексей не мог в принципе: холдинге существовало правило — советы консультантов необходимо выполнять. Дурного консультант не посоветует. Ему платят бабки. И это было довольно удобно. Поднялся рейтинг — хорошо, не поднялся, извините, — старший приказал.

— Станция должна молодеть и развивать свою аудиторию! — объяснял свою политику Рик, — Мы кардинально поменяем формат, объединив тем самым старую и новую аудиторию! Верьте мне, парни. Удача будет за нами!

Но, увы, доверчивые парни так и не смогли узнать, какой именно шаг собирался предпринять Рик для полной победы над конкурентами. Учредители, описывая Илье и Алексею его достоинства, забыли, либо просто не захотели обращать их внимание на одну маленькую человеческую особенность: помимо того, что Рик являлся старым и проверенным консультантом, он был еще старым и проверенным (причем неоднократно) алкоголиком. Последние три года американец часто кодировался, посещал психологов, и, казалось бы, уже поборол свой недуг, но тут пришлось ехать в Россию, где и приключилась трагическая развязка.

Частые встречи учредителей и регионалов, радушные российские приемы, все эти «посошки», «стременные», удивительные «ерши» и «северные сеяния» не могли не подкосить тяготеющего ко всему экзотическому Рика.

В итоге, в последний день своего очередного визита, консультант перебрал за обедом, обезобразил рвотными выбросами кабинет генерального директора радиостанции «Бум», был доставлен в аэропорт в совершенно невменяемом состоянии, а по прилету на родину, загремел в наркологическую клинику.

Там его неоднократно навещал Бад, пытаясь получить хоть какие-нибудь сведения о состоянии дел в Москве, но ничего разумного услышать не мог. Рик грустно смотрел в потолок, молчал и лишь изредка, тыча пальцем в окно, повторял предложенный им «Буму» слоган:

— Старое доброе и новое любимое.

Врачи разводили руками: о скорейшем выздоровлении пациента не могло идти и речи. Баду хотелось плакать.

Дремучие российские слушатели в возрасте от 30 до 55, именуемые целевой аудиторией, оказались не способными понять гениального замысла американского консультанта и, не желая слушать одни и те же старые песни каждый час, как и, собственно новые — не понятно, откуда происходившие и не меньшее количество раз повторявшиеся. Некогда преданные поклонники плевались и ожесточенно крутить ручки приемников, ища что-то более удобоваримое. Новая аудитория, как ни странно, тоже приходить не спешила, вследствие чего, рейтинг «Бума» медленно, но верно продолжил свое падение.

Обнаружив эту тенденцию, Лодочкину ничего не оставалось, как предложить Илье Альбертовичу удержать падение, поставив на его пути несколько денежных стопочек…

— Так что это, Алексей? — повторил Пичугин, нетерпеливо барабаня пальцами по столу.

— Это — статья, — уныло пробубнил Лодочкин, — косноязычно написанная статья какого-то желтого издания …

— И что мы будем делать?

Алексей удивленно посмотрел на шефа и сложил ладошки:

— Я не знаю.

Пичугин покраснел и приобрел вид отличника, которому влепили двойку, не объяснив причины.

Сообразив, что ответ его попал явно не в десятку, Лодочкин внутренне мобилизовался и присовокупил к ответу несколько аргументов, которые ему даже показались убедительными:

— Илья, это же не «Аргументы и Факты», не «Известия», не «Российская газета», не журнал «Форбс», не «Русский Ньюсвик», и даже не бульварный «Московский комсомолец», это всего-навсего….

— «Конкретная газета», — как бы понял его Илья Альбертович.

— Ну да!

— А вот и не «ну да»! Ни коим образом — не «ну да», Алеша!

Пичугин выскочил из-за стола и, раскаляясь от гнева и жары одновременно, открыл окно.

— Двадцать пять градусов на улице, а эти подонки до сих пор кондиционеры не отремонтируют! Хоть в холодильник залезай и сиди там, черт бы их подрал!

— И не говори, — верноподданно согласился Алексей, надеясь уклониться от неприятной темы.

Но уклонения не получилось. Илья Альбертович плюнул в окно (что никогда с ним не случалось), еще раз вспомнил сотрудников вентиляционной службы нелитературным словом и, закрыв дверь, дабы разговор не был слышан посторонним (хотя какая тут к бесам конспирация, если уже о них пишут!), снова взял в руки газету.

— Ты, возможно, прав, Алексей, — продолжил говорить о нехорошем Пичугин, — это не авторитетное издание, а газетенка цвета утренней мочи, и, вроде бы, не стоит обращать внимания на подобную ересь, но…, — он опять подозрительно покосился на дверь (нет, ну какая собака слила информацию? Неужели этот «некто», кто-то из своих? Причем, не просто своих, а своих-близких?) и перешел на шепот, — не сейчас….

— Почему? — переспросил Лодочкин тоже шепотом.

— Потому. Через месяц в министерстве радиовещания будет рассматриваться вопрос о выдаче лицензий радиостанциям.

У Алексея похолодело внутри. Не осознавая логикой, он почувствовал сердцем приближение проблем, с которыми не сталкивался ранее.

— Это происходит каждый год. За частоты идет борьба. Они нужны крупным холдингам, чтобы расположить там свои скажем так подстанции. Вот, например, есть такое чудовище как «Авторадио», — на манер подчиненного генеральный директор сложил ладони, — они делают рейтинг, как непосредственно своей работой, так и созданием станций «дочерних», назовем их так. В нашем случае это «Энергия» и «Юмор ФМ». Они созданы не для того, чтобы лезть вперед, а чтобы «оттяпывать» потихоньку аудиторию у конкурентов. Хотя «Энергия» далеко уже не в ж…, глядишь и «Юмор» оттуда вылезет…, — генеральный сокрушенно вздохнул, — так вот. Частот иногда не хватает, и чтобы кому-то частоту отдать, нужно ее у кого-то отобрать. Понимаешь?

Лодочкин сокрушенно кивнул, чувствуя себя не генеральным продюсером, а полным кретином.

— А за что могут отобрать частоту? — Илья Альбертович стал похожим на профессора, пытающегося, излагая очередную лекцию, не просто ее прочитать, а разложить все по полочкам, — За нарушения! Такими нарушения могут быть либо мат в эфире, либо политическая агитация, либо нарушение закона о рекламе, либо….

Ладонь Пичугина снова легла на «Конкретную газету».

— Но, Илья….

Илья вытянул вперед руку, не желая слышать ни каких «но».

— Конкуренты используют любые методы, для того, чтобы очернить нас. Вполне возможно эта статья ими и заказана. И даже если это не так, они обязательно используют эту возможность для того, чтобы завладеть частотой: обратят на нее внимание тех, кого следует, зашлют бабок и так далее…

С каждым новым словом генерального директора Лодочкин все отчетливее убеждался, что влип в предостаточно скверную историю. С его точки зрения статья прямо ни на какие «Бумовские» делишки не указывала, хотя в то же время, если вникнуть в суть, то любому специалисту станет ясно, что речь идет именно о них.

Самым ужасным было то, что переубедить начальника уже не представлялось возможным. И без этого, склонный во всем видеть подвох и провокацию, Пичугин считал, что против него началась какая-то чудовищно-провокационная игра, и если не предпринять решительных действий в свою защиту, то лишиться можно всего, посему высказывался он решительно, жестко и не просил, но требовал:

— Мы обязаны действовать на опережение, безмолвствовать в этой ситуации не то, чтобы глупо, а просто преступно. Преступно перед нашим общим делом, учредителями, сотрудниками нашей станции…..

«…нашими братьями и сестрами, дедами сложившими свои головы на поле брани», почудилось Алексею, ибо, произнося все это, голос Ильи Альбертовича обретал какие-то агрессивно-патриотические нотки, однако оратор резко наступил на горло собственному пафосу и перешел к конкретике:

— Короче, Алексей. Тебе нужно заняться этой «Конкретной газетой» конкретно. Они должны напечатать опровержение. Действуй как хочешь: угрожай, уговаривай, засылай любые бабки! Скажи, что если они не разместят на этой неделе опровержение, мы обратимся в суд, и они ответят за клевету! Будь активен и помни, что учредители верят в тебя!

«Уехать бы в Питер, к чертовой матери», — разозлился на нелепость этой поганой ситуации Алеша, но все-таки взял себя в руки и, вспомнив заветы прадеда Керамзита, ответил достаточно твердо:

— Я все понял, Илья! Случай действительно, не из лучших, но я с ним разберусь, причем незамедлительно, — он взял в руки газету и поднялся со стула.

— Возьми в бухгалтерии пятьсот рублей. Водитель наш заболел, так что нужно будет заказать такси.

— Спасибо, не надо. У меня есть деньги.

От этих слов Илья Альбертович чуть не прослезился. Не на шутку расчувствовавшись он обнял Лодочкина за плечи и прижал к себе.

— Удачи тебе, Алексей. И не забывай про учредителей!

Глава 2

Чтобы найти редакцию «Конкретной газеты» Лодочкину пришлось доехать до Хлебного переулка.

— Ну вот, где-то здесь, — сказал таксист, приветливо глядя на пассажира, — дальше пройти нужно — во-он туда, — он вытянул руку прямо перед собой, — до того дома с балконом, потом направо свернешь во двор, там — через арку, другой дом будет, он тебе и нужен.

Алексей рассчитался с таксистом, поблагодарил его и вылез из машины.

Луч солнца нежно коснулся его левой щеки. Хлебный переулок представлял собой чуждо-кривоватую для петербуржца московскую улочку, хотя бывают и кривее: Лодочкин бывал в Москве не раз, причем в местах самых разнообразных. Оглядевшись по сторонам, он увидел слева от себя старое серое здание, именуемое Институтом Соединенных Штатов Америки и Канады, а справа– еще более древнюю одноэтажную постройку с тремя белыми колоннами. Согласно имевшимся табличкам, домик этот являлся «главным домом усадьбы Забелиных» состоявшей из двух флигелей, и охранялся государством.

Проследовав до дома с безвкусно выпирающим балконом, Алексей свернул во двор, прошел мимо аккуратных мусорных баков зеленого цвета, ловко работающего метлой узбека в сине-оранжевой робе, напевающего под нос: «самый-самый-самый человек дорогой, самый добрый, самый родной…», имея в виду, наверное, своего работодателя или местного участкового, позволяющего наслаждаться столичной жизнью без регистрации; детской песочницы и спортивных снарядов, старушки, читающей «Плейбой»; и нырнул в высокую подковообразную арку.

Очутившись в следующем дворе, он снова осмотрелся и ничего похожего на редакцию не обнаружил. Двор как двор: скамеечки, песочницы, качели. Парадные, ой, пардон, подъезды. Ну да, подъезды, значит то, что ему нужно, находится в одном из них.

Сделав такой вывод, он не ошибся. Редакция «Конкретной газеты» действительно находилась в одном из подъездов дома №….., да это, словом, и не важно. Лучше не знать Вам ни номера дома, ни номера подъезда, ибо бывать там, несмотря на безупречное внешнее убранство, не стоит.

В подъезде не было света и пахло чем-то не приятным. Догадайтесь с трех раз — чем? Где-то выше громко отворилась дверь. Нога Лодочкина вступила во что-то мягкое.

«Черт! — возмутился про себя генеральный продюсер радиостанции «Бум», не подозревая, что впереди его ждут еще большие неприятности, — Москвичи, блин! У Вас дома — лишь фасады, в ваши парадные войти не возможно! А у самих-то?!....».

Внутренне сквернословя, он дошел до площадки первого этажа, попытался очистить подошву ботинка о ступеньку и в этот самый момент на него набросилось нечто большое, мохнатое и зловонное, от чего у Алексея задрожали ноги, и пересохло во рту.

— Сигареткой не богаты? — хрипло молвило человеческим голосом чудовище, и только тут Лодочкин пришел в себя, напряг зрение и разглядел перед собой бородатого мужчину, по всей видимости, бомжа, одетого, не смотря на страшную июльскую жару, в шубу.

С отвратительным грохотом по ступенькам скатился какой-то металлический предмет и откуда-то сверху крикнули:

— Если ты, сука, еще раз сюда явишься, я тебе ноздри вырву и ножом обезображу! Ты понял, мудило тряпошное?!...Ишь, притон себе устроили, козлы….

Дверь захлопнулась.

— Это он мне, — спокойно пояснил бомж и махнул рукой, — не обращайте внимания — грубое безмозглое животное, возомнившее о себе неведомо что….Так Вы сигаретами не богаты?

— Не богат, — честно признался Лодочкин.

— Жаль.

Алексей прошел еще этаж и снова не увидел никаких обозначений злосчастной редакции. До последнего этажа идти, что ли?

На подоконнике сидел рыжий парень и болтал ногами.

— Молодой человек, Вы не подскажите, где здесь редакция «Конкретной газеты»?

Юноша туманно посмотрел на него и издал губами пукающий звук. Только после этого Лодочкин обратил внимание, что рядом с ним на подоконнике лежит использованный шприц со следами вещества коричневого цвета, как написали бы в милицейских протоколах.

Поежившись, Алексей взобрался на площадку выше и тут уже совсем оторопел.

Спиной к нему сидела фигуристая блондинка и отчаянно извивалась, эпизодически подскакивая вверх. Ее длинные ноги упирались шпильками туфель в косяки оконной рамы, а краснолицый мужчина в очках и галстуке, не давал ей опрокинуться на пол, надежно удерживая на себе мощными руками. Девушка мотала в разные стороны головой, покрикивая «ах-ах» и «ой-ой». Мужчина, закатывая глаза к потолку, громко дышал и говорил: «О как!». Справа от него стоял большой кожаный портфель, в непосредственной близости от которого валялись два пластмассовых стаканчика и бутылка шампанского.

Любому человеку, даже менеджеру среднего звена или работнику государственных органов не помешает небольшая разрядка во время трудового дня! Короткая пауза, связанная как с расслаблением, так и приведением в движение различных суставов и мышц, поможет не только отдохнуть, но и эффективнее добиться положительных производственных результатов.

Увидев Лодочкина, краснолицый менеджер среднего звена или работник государственных органов, не отвлекаясь от процесса, недружелюбно прищурился и, продолжая громко дышать, спросил:

— Тебе…чего?

Алексей, сгорая от стыда (хотя в этой ситуации должно было быть стыдно уж точно не ему), непроизвольно сложил ладони, но разводить ими не стал, а, прижав их к груди, сбивчиво затараторил:

— Очень прошу прощения…мне…здесь….где-то здесь….я слышал….газета…

— Шестой этаж! — перебил его мужчина и, внезапно вздернув подбородок вверх, издал страшный вопль.

Девица хищно заурчала и, схватив партнера за уши, стала двигаться учащеннее.

Лодочкин уже этого не видел. За считанные секунды он взобрался на шестой этаж, обнаружил бронированную дверь с вывеской «Конкретная газета» и поднес ладонь к кнопке звонка.

«А может быть не надо? — посетила его паническая мысль, — Вдруг, все, что я увидел, вся эта бесовщина и вакханалия — дурной знак? Знак беды и поражения?»

Однако времени для раздумий не оставалось: палец сам нажал на кнопку, через несколько секунд дверь открыл охранник, осмотрел его с головы до ног и, наморщив лоб, спросил:

— К кому?

Алексей представился, сказал, что он к главному редактору по очень важному делу и попросил поскорее пропустить его в офис. Охранник пропустил, но настоятельно порекомендовал перед визитом к редактору привести в порядок обувь в туалете, указав на дверь слева.

Когда за спиной его плавно захлопнулась дверь, Лодочкин подумал, что смог бы легко написать диссертацию на тему «Разница между адом и раем» или картину «Черное и белое». Место, где он находился, разительно отличалась от того, где он волею судьбы пребывал минуту назад.

Кругом был свет, стены, обитые радующим взор материалом, передвигались нормальные улыбающиеся люди, а в конце коридора даже стоял высокий аппарат с кофе и чаем.

Отмыв ботинок в туалете, он зашел в приемную главного редактора, где ему мило улыбнулась секретарша — чуть полненькая девушка в изящных очечках.

— Здравствуйте, вы к Вениамину Петровичу?

— Да, — коротко и серьезно ответил Алексей, вспоминая, что пришел он сюда по очень серьезному делу.

— Как Вас представить?

— Лодочкин. Алексей Алексеевич. Генеральный продюсер радиостанции «Бум».

— Да Вы что! — секретарша отработанным жестом смахнула рыжий локон со лба и произнесла на более низких частотах, — Как приятно.

Вместо того чтобы ответить что-нибудь в том же духе, Алексей набычился. Совсем некстати, а может быть даже и к месту, ему вспомнился недавний акт разврата на подоконнике.

— Может быть, Вы сообщите своему начальнику, что к нему пришли?

— Конечно, — не переставая улыбаться, девушка подняла трубку телефона и доложила, — Вениамин Петрович, к вам пришел Алексей Алексеевич Лодочкин — генеральный продюсер радио «Бум»…Ага…Хорошо…

Она положила трубку и улыбнулась еще кокетливее.

— Проходите….

…. Вениамин Петрович Барбосевич, главный редактор «Конкретной газеты» сидел за длинными столами, составленными буквой Т. На столе, располагавшемся параллельно телу хозяина, стояли телефоны, перекидной календарь и коробка с канцелярскими принадлежностями. Сам главный редактор был мужчиной возраста преклонного, телосложения худощавого, росточка небольшого. Выйдя на встречу гостю, он сначала крикнул:

— Ксюша, принеси нам кофейку!

А затем уже пожал вошедшему руку.

— Здравствуйте, Алексей Алексеевич, приемного рад нашей встрече!

Садясь на любезно предложенный стул, Лодочкин, почувствовал исходящий от редактора запах коньяка и обратил внимание на магнитофон, стоящий на подоконнике (черт, опять подоконник!). Из динамиков доносились позывные руководимой им станции. После прозвучавшего джингла «Старое доброе и новое любимое» заиграла композиция «Оbsession» шведской команды «Аrmy of lovers».

Зашла секретарша и, подпевая, грациозно двинулась к собеседникам , толкая перед миниатюрную тележку на колесиках, на которой стояли: ваза с конфетами, две чашки, два закрытых керамических резервуара, два блюдца, блюдечко с порезанным лимоном, сахарница, две чайные ложечки, бутылка «Арагви» и две рюмки. Поставив поднос с содержимым на стол, она, изящно качнув правым бедром, ушла.

— Чай, кофе? — предложил радушный хозяин.

— Спасибо, не надо.

Всем своим видом Алексей попытался показать Барбосевичу, что приехал сюда не чаи гонять, а делом заниматься, но получилось у него это, по всей видимости, не убедительно, поэтому старичок выдвинул следующее предложение:

— Быть может, тогда, коньячку?

Посетитель отрицательно замотал головой.

— А я выпью. Чуть-чуть. С кофейком, — главный редактор налил в одну из чашек кофе, плеснул «Арагви», кинул кусок сахара и, грохоча ложкой, сам вплотную приблизился к теме разговора, — а я, Алексей Александрович…

— Алексей Алексеевич, — поправил его Лодочкин.

— Пардон, Алексей Алексеевич, пардон! …Я, ведь, Алексей Алексеевич, в некотором роде ваш поклонник, да… Вообще-то радио я не слушаю, но вот Ваша волна является приятным исключением…

— Да? А Ваши сотрудники, как ни странно, к нашей станции теплых чувств не испытывают.

— Почему?

Генеральный продюсер достал злосчастный номер «Конкретной газеты» и протянул ее главному редактору.

— А вот…не припоминаете?

Вениамин Петрович надел очки.

— Так-так-так, минуточку, — зашелестел он газетой, углубляясь в содержание, — рейтинг….возможно ли, как вы думаете… Ну, да.

Он положил газету на стол.

— Припоминаю. Это статья Лены Стрельцовой. Радио, тусовочная, так сказать жизнь, это ее линия. Леночка у нас сотрудница молодая, горячая, словом лепит не в бровь, а в глаз, и эта статья, соглашусь, немного резковата.

— И это все, что вы можете сказать?

— Ну…в целом, да. А что еще вы хотели услышать?

— Что еще? — Лодочкин начал злиться, — То, что статья эта не имеет с действительностью ничего общего! То, что это — форменная клевета!

—М-да?

Невозмутимый редактор еще раз изучил содержание статьи, громко высморкался в платок, добавил в кружку коньяку, отхлебнул и, цокая языком, заявил:

— Никакой клеветы я здесь не вижу. Автор просто сомневается, что у станций, не обладающих сильным программным продуктом и, как это у вас называется…этим…мощным промоушеном, не может быть высокого рейтинга, поэтому некоторые вынуждены его покупать, но тут же не написано, что его покупаете именно Вы, верно?

— Как это не написано?! — Лодочкин вырвал из его рук газету, — Вот! Смотрите: «И таким образом какой-нибудь БУМ поднимается на седьмое место с реального двадцатого….». Как это понимать!

— Э-эх, молодо-зелено, — покрасневший Вениамин Петрович наполнил рюмки коньяком, — точно не желаете? Ну, как хотите. Ваше здоровье.

Хлопнув две рюмки разом, он резко выдохнул и набросился на лимон. Забросив в рот три дольки подряд, он поглотил конфету и вытер губы салфеткой.

— Так как это объяснить?!

— Вот заладил: как да как, — внезапно перешел на «ты» главный редактор, и тут же объяснил эту метаморфозу — прости, что я запросто, мил человек. Возраст позволяет, ты мне в сыны годишься…

Только тут Лодочкин обратил внимание, что Вениамин Петрович уже «под шафэ», а коньяку в бутылке — меньше половины.

«Наверное, с утра уже принял» — догадался Алексей.

— Есть журналист, у него есть свое видение, свои источники информации, которые по закону он имеет полное право не разглашать. Что касается Лены, то она никогда не напишет статью с потолка! Никогда! — брызжа слюной, старичок отхлебнул прямо из бутылки, — А что касается этого случая, то здесь вообще нет предмета для спора! Что там написано? Какой-нибудь Бум поднимается с двадцатого места на восьмое, заплатив бабки? Какой-нибудь! Сечешь?!

«Не знал, что алкоголь так быстро может менять не то чтобы характер, но темперамент человека», — философски изрек про себя Леша, не пропуская мимо ушей ни одного редакторского слова.

Тем временем Борбосевич уже махал руками.

— Репутация вашей станции затронута лишь косвенно, молодой человек! Да даже и не косвенно, а вообще никак! Просто подвергаются сомнению рейтинги в целом, а не рейтинги конкретно вашего «Бума»! Почему, кстати, так часто песни повторяются? Пол часа назад педики эти… «Модерн Токинг» играют и сейчас опять, а? Чурки какие-то непонятные постоянно поют! Это кому надо?

Тут занял жесткую позицию и Лодочкин.

— Это уже не ваше дело. Я же не говорю, какие статьи в вашей газете печатать, а какие нет!

— Как же это не говоришь? — откровенно удивился пьяный газетный старец, — Как раз говоришь! Пытаешься меня азам учить! А я тебя прямо спрашиваю: какого рожна так часто повторяются песни! Слушать же не возможно! Одно и тоже! Одно и тоже! Что? Нечего сказать? То-то!

Борбосевич поднялся из-за стола, шатаясь, подошел к приемнику и переключился на «Шансон». Там невиданным вокальным мастерством блистал певец Круг:

Оглянулся зыкан,

Паря, ты не шути….

— Совсем другое дело!

Главный редактор похлопал в ладоши, изобразил нечто отдаленно напоминающее украинский народный танец гопак, после чего вернулся за стол, подвинул поднос ближе и, наполнив кофейную чашку остатками коньяка до краев, сделал большой глоток.

— То есть Вы, — Алексей попытался вернуть разговор в прежнее русло, — считаете, что статья нормальная?

— Абсолютно, — громко икнув, подтвердил Борбосевич.

— И никакого опровержения писать не будете?

— Именно.

— А не боитесь ли вы, уважаемый Вениамин Петрович, что мы подадим на вас жалобу в суд?

На последний вопрос интервьюируемый, с точки зрения интервьюирующего, повел себя не адекватно. Очередным глотком опустошив содержимое, он разбил чашку о край стола и пьяно заголосил:

— Охрана!

Дверь распахнулась, и в кабинет влетели секретарша Ксюша в сопровождении охранника.

— Почему хулиганы в редакции?! — еще громче заорал Барбосевич, потрясая кулаками, — Кто пустил?! Вам за что зарплату платят, сукины дети?! А?

Поймав на себе извиняющийся взгляд охранника, Лодочкин незамедлительно проследовал к выходу. За ним засеменила секретарша, быстро щебеча на ходу:

— Вы простите его, пожалуйста, Алексей Алексеевич. Он у нас старенький, вспыльчивый очень, как выпьет! Я десять раз пожалела, когда ему коньяк открыла. Думала он чуть-чуть выпьет и все, а он видите как? Вы завтра приходите, хорошо? Будьте….

Лодочкин резко обернулся, сурово посмотрел на нее и хотел уж было сказать какую-нибудь гадость, но не нашел для этого нужных слов. Он сильно пнул ногой дверь и, снова очутившись в страшном в подъезде, поскакал по ступенькам вниз. Любовников на подоконнике уже не было. Вместо них там сидели двое мужчин в узбекских халатах и сосредоточенно ели арбуз.

Новая целевая аудитория, блин! — гневно подумал Алексей и выбежал на воздух.

Глава 3

После вышеописанных событий канул месяц.

Душевные раны, полученные Алексеем вследствие посещения бесовского подъезда (так его окрестил верующий в Бога в моменты неудач в бизнесе Илья Альбертович) и общения с психически неуравновешенным редактором зарубцевались, а решительные действия по спасению чести и достоинства радиостанции БУМ, были предприняты незамедлительно: в кратчайшие сроки юрист подготовил исковое заявление и направил его не куда-нибудь, а в Басманный суд, где в свое время рассматривались, как вы помните, достаточно громкие дела.

Через два дня на ресепшн притащился припанкованный паренек в грязных джинсах, неглаженной майке и немытыми волосами. От него отвратительно разило дешевым пивом и не менее дешевым табаком. Парень смело представился курьером и вручил секретарше депешу из суда, которая гласила о том, что иск принят к рассмотрению, и заседание назначено на пятнадцатое сентября.

Узнав об этом, Лодочкин облегченно вздохнул: процесс пошел, гора упала с плеч, дальше делом займется юрист и будь что будет, его — генерального продюсера, призванного осуществлять программную политику, это уже не должно волновать.

И тем не менее…. Один небольшой, но все же существенный момент работать спокойно не давал: очень хотелось узнать, какая все-таки сволочь подсунула этой мерзкой газетенке столь интимную информацию?

В сотый раз Алексей обсуждал эту проблему с Пичугиным, в сотый раз он сам, словно Штирлиц, сосредоточенно погружался в себя, мерил шагами кабинет, выдвигал версии и моделировал ситуации.

Кому это было нужно? Тему, кто хочет насолить станции по разным причинам. И те и другие чем-то не довольны, их интересы, так или иначе, ущемлены. Кто эти люди?

Вот и сейчас, Алексей закрыл дверь, сел за стол, достал из принтера лист белоснежной бумаги и принялся рисовать на нем всевозможные геометрические фигуры.

Первая версия — Ваня и Коля. Их программы сняты, данные им обещания (ах, как не хорошо, а что делать — бизнес) не выполнены. Самые подходящие для мести товарищи, но! Эти кандидатуры были перечеркнуты сразу. Они не могли знать о том, что станция зашлет тому, кто проводит маркетинговые исследования денег! Это они обсуждали втроем: Лодочкин собственной персоной, Пичугин и Бабкин.

Бабкин Константин. Помощник по эфирным проектам. Бывший копирайтер, который был повышен по его, Алексея, инициативе. Уж слишком часто ныл. Повысьте мне зарплату, да повысьте мне зарплату! Повысили. И зарплату и его самого. Ныть перестал, однако определенное недовольство иногда робко высказывал в процессе непроизвольно возникающей производственной полемики. Решил высказаться громко? Вряд ли. Костя дорожил своим местом и очень боялся его потерять, ибо работу он свою делал, скажем мягко, не всегда хорошо, а руководство этого не замечало, так как, во-первых, в написании сценариев ничего не понимало, а во-вторых, было занято делами поважнее (см. глава 1, об откатах), чем Бабкин успешно пользовался, даже спекулировал, удивляя своими виршами людей имеющих хотя бы маломальское представление о написании рекламных роликов.

Кстати, отвлекаясь ненадолго, хочу у Вас спросить: а Вы знаете, где в Москве находится магазин «Супер-обувь»? Если не знаете, то ничего страшного, захотите — найдете. Речь не о самом магазине, а о рекламном ролике, который было поручено написать Константину для него. Ролик рекламодателям хотелось бы видеть коротким ярким и остроумным.

Получив задание, копирайтер с головой ушел в работу, игнорируя предложения сходить отобедать или даже покурить, а когда к нему подошла молоденькая бухгалтерша, желая уточнить номер его пенсионного удостоверения, он вообще вспылил, разорался, брызжа слюной, и, назвав девушку настырной идиоткой, потребовал оставить его в покое. Однажды, он засиделся на работе до часу ночи, и, осознав, что метро уже не работает, остался ночевать на станции. Сжалившись, охранник Женя даже выделил Бабкину подушку, ласково назвав его долбаным трудягой.

Спустя три дня, Костя облегченно вздохнул, отредактировал текст и выслал его клиентам по электронной почте со скромной пометкой «по-моему, гениально». Выглядел текст следующим образом.

Ролик № 345. Действующие лица: поручик Ржевский, Наташа Ростова, и Пьер Безухов. Действие происходит на балу.

Диктор. Россия. 1913-ый год. Период расцвета рыночных отношений.

Ржевский — Здравствуйте, Пьер!

Безухов — Здравствуйте, поручик!

Ржевский (возмущенно) — Во что Вы обуты, Пьер?!!

Безухов — Как во что? В валенки. Я купил их сегодня на рынке.

Ржевский — Где?!!!

Безухов — На ры-н-ке!!!

Выстрелы и звук падающего тела.

Наташа — Поручик! Что Вы наделали?

Ржевский — Я прострелил ему ноги. Он не обувался модно.

Диктор 1 Хотите не подвергать себя и свои ноги опасности? Покупайте обувь в магазине «Супер-обувь». Москва, Кривоколенный пять.

Буквально через час у Кости зазвонил телефон и приятный женский голос сообщил, неоднократно извинившись, что текст ролика руководством магазина «Супер-обувь», к сожалению, не принят.

— Почему? — искренне изумился Бабкин, которого звонок застал за творением очередного шедевра.

— Текст показался нам несколько….как бы Вам сказать…несколько брутальным…

— Что значит — брутальным?! — заголосил Константин, — Вы же просили яркий ролик! Разве он не ярок?

— Конечно же, ярок, но, понимаете, здесь присутствует очень много негатива: ругань, убийство….

— Хорошо, ругань можно убрать: Ржевский будет говорить спокойно! Но Вы еще просили, чтобы в ролике был юмор! Разве его нет?!

— Конечно же, нет, то есть — есть, — вновь блеснула дипломатическими способностями неведомая девушка из «Супер-обуви», — но…Люди могут подумать, что наш магазин торгует валенками, а кроме этого, герои, которые у Вас фигурируют, в 1913 году были скорее мертвы, чем живы. Так что, простите, но мы это принять не сможем. До свидания.

Послушались короткие гудки.

— Бездарности! — гневно резюмировал Константин и бросил трубку…

Так бывало частенько, Бабкин писал откровенно бредовые сценарии, заказчики их не принимали, в связи, с чем он возмущался (как правило, довольно громко) и обзывал их тупыми чурбанами никогда не способными понять гения. Обзывал тихо, себе под нос, потому что понимал прекрасно: со своими сомнительного качества текстами он вряд ли будет полезен какой-нибудь иной станции, или другой конторе.

И все-таки…Жажда власти, возможность как-то проявить свою мнимую значимость…Возможно.

Генеральный продюсер посмотрел на исчерченный листок, затем изодрал в клочья и выбросил в урну.

Вариант второй. Источник из маркетингового агентства.

До того как Лодочкин стал генеральным продюсером, Бум, в лице Даши, контактировал непосредственно с Егором Пустоваловым, который являлся одним из ведущих сотрудников этого агентства. Он постоянно знакомил Попову с тенденциями рейтинга, с изменениями в целевой аудитории и прочей социологической ерундой.

Когда пришел Алексей, необходимость в Пустовалове отпала. Во-первых, как человек амбициозный, генеральный продюсер, не желал работать с людьми, имеющими отношение к специалисту занимавшим его место ранее, а во-вторых, Лодочкину в этом агентстве нужен был свой человечек, с которым можно было вести не только умные беседы вышеперечисленного плана, но и заниматься делами поконкретнее. И такой человечек там имелся.

Им оказался его старый знакомый, тоже петербуржец — Андрей Алмазов. Без особых усилий убедив Илью Альбертовича перезаключить договор с другим специалистом, Леша стал контактировать со старым приятелем, который, кстати, и намекнул ему на возможность засыла бабок…..

….Не долго думая, Алексей позвонил Алмазову, не посвящая в детали, рассказал о сути дела и задал интересующий вопрос.

— Ты знаешь? Возможно — авторитетно ответил приятель. — Возможно вполне. Когда договорчик перезаключили, Егорка очень недовольный ходил. Потом, кстати, он стал конкурентов ваших консультировать. Так что, почему бы и не вылить на вас кушачек-другой?

— Но откуда он узнал о наших схемах? — Лодочкин быстро перешел на шепот.

— Ну, ты даешь! — Алмазов захохотал. — Как маленький, ей богу! Запомни, схемы эти все одинаковые! Так что не мы одни такие умные! Сейчас, наверное, он какие-нибудь другие схемы не менее лихо обкатывает!

— В смысле?

— Да ушел он от нас. В другую контору подался.

О подробном механизме этих грязных ухищрений нам рассказал бывший сотрудник одной из кампаний….

Бывший сотрудник, значит! Ну что ж, можно себя поздравить — версия достаточно внятная, будет над чем поразмышлять вечерком.

Довольный собственными дедуктивными успехами Лодочкин закрыл окно и решил отправиться домой пораньше. Завтра будут дела поважнее: позвонит Бад и начнет интересоваться успехами станции. Разговаривать с ним придется ему, Алексею, потому что Илья Альбертович еще вчера махнул всем ручкой и отправился отдыхать в Испанию.

Ну, ничего, подумал генеральный продюсер, поговорим, похвастаемся успехами рейтингов. Кстати у Лодочкина уже был припасен умный ответ на вопрос: почему они не выросли, почему станция стоит на девятом месте? Ответ будет таким: мы не то чтобы стоим на месте, мы прекратили падать и теперь находимся в периоде стабильности, который уже имеет тенденцию перейти в период активного развития в сторону подъема.

И про консультанта нужно напомнить! — осенило Лешу, когда он уже выходил за ворота станции. — Пусть Рика приводят в чувство или другого присылают.

На улице, несмотря на 17.45 летнего времени по Москве, потемнело. Тучи сделали небо похожими на мостовую, выложенную булыжниками разных размеров, которые набухали и темнели, чуть ли не на глазах.

Лодочкин прибавил шагу. Он хотел еще успеть заскочить в салон сотовой связи, дабы пополнить баланс на телефоне, а там — уже практически и дома: как вы помните, станция снимала ему квартиру в десяти минутах ходьбы. Пользоваться машиной не было смысла, работа сидячая и пройтись лишний раз никогда не помешает, разумно полагал он.

Хотя в этот раз лучше было бы доехать на служебном автомобиле…

Не успел он пройти метров двадцать, на его пути совершенно неожиданно возник крепкий черноволосый мужчина с аккуратными усиками.

— Далеко спешим, земляк? — спросил крепыш, будто простуженным голосом с кавказским акцентом и улыбнулся, продемонстрировав обилие золотых зубов.

Прежде чем ответить, Лодочкин осмотрелся по сторонам и с удивлением обнаружил, что никого из людей, кроме него и кавказца, на улице нет.

— Скоро дождь начнется, земляк, — незнакомец продолжал как-то хитро улыбаться, — намокнем. Может в машине поговорим?

Он указал на стоящую в метре от него «Газель» с тонированными стеклами.

— Простите, — произнес Лодочкин, по правде сказать, испугавшись столь неожиданной встрече и судорожно пытаясь понять, что нужно делать, — а с кем имею честь….

Дверь «Газели» плавно открылась и уже оттуда кто-то отдал четкий приказ:

— Давай его сюда.

Генеральный продюсер не успел обернуться на этот голос, как кавказец схватил его за тонкую шею и буквально забросил внутрь микроавтобуса, потом заскочил туда сам и, захлопнув дверь, извлек откуда-то из-за спины нож. Лодочкин посмотрел налево и увидел другого кавказца, в руках у которого не было ничего. Он просто сидел, почесывал свою вакхабистскую бороду и с любопытством смотрел на него его.

«Это чеченские бандиты!» — догадался Лодочкин, и вспомнил какую-то газетную статью трехлетней давности, где писали о том, что чеченцы похищают людей не только у себя, но и в любом городе России, увозят в горы и уже оттуда требуют у родственников похищенного выкуп. От этого воспоминания у него стало громко биться сердце, ему даже показалось, что стук этот слышен в «Газели» абсолютно всем.

— Вы кто такие? Что вам нужно?

Ответом послужил толчок ногой, от которого Лодочкин упал на пол. Толкнули справа. Приподняв голову, Алексей увидел нового персонажа. Персонаж был русским. Толстый, коротко стриженный рыжий мужик, может быть из Рязани, а может откуда еще.

Он присел на корточки рядом и достал пистолет имени товарища Макарова.

Неужели настоящий?

— Думаешь газовый? — спросил рыжий, будто бы читая его мысли, — Можем проверить.

С этими словами он резко засунул ствол в открытый рот пленника и положил палец на спусковой крючок.

— Стреляй его, нехорошего человека! — взвизгнул усатый.

Рыжий сунул ствол еще глубже, и глаза Лодочкина чуть не вывалились из орбит. Подсознательно он распрощался с мирской жизнью, и лишь где-то в уголке ума мелькнула надежда, что намерение бандита серьезным не является. Во рту Леша ощутил смешанный привкус железа и масла (как он догадался оружейного), на лбу его выступили капельки пота, пальцы рук мелко задрожали. Неудержимо захотелось в туалет.

— Пусть ему мозги вышибет! — добавил кавказец второй, доселе молчавший.

Но обладатель пистолета стрелять не стал. Напротив, он извлек «макарку» из лодочкинской ротовой полости, вытер оружие платком и погрузил в кожаную наплечную кобуру.

— Мы тебя не убьем, — обнадеживающе пообещал он, — если вести себя будешь хорошо. Сядь нормально, а то базарить с тобой неудобно как-то. Ты лежишь, а я сижу — не по понятиям.

Алексей проворно поднялся с пола и сел на одно из сидений. Рядом с ним приземлился усатый кавказец и приветливо улыбнулся.

— Короче так, — продолжил рыжий, — слушай сюда, фраер дохлый. Ты понимаешь, на кого наехал?

— Не понимаю, — робко сказал Лодочкин, причем сказал чистую правду. В силу нестандартности текущей ситуации он действительно ничего не понимал.

— Ты на очень уважаемого человека наехал. Человек старенький, газетой руководит, никого не трогает, а ты взял на него и наехал. Ты, типа, че, совсем некультурный?

«Неужели они из-за «Конкретной газеты? — мелькнула в голове Алексея новая версия, — Бандитское издание?»

— Да кончать его надо, шакала паршивого за такие дела! — внес очередное предложение на повестку дня золотозубый усач.

— Кончить мы всегда успеем, — охладил пыл коллеги рыжий и неожиданно хихикнул, уловив в собственной фразе пошловатую двусмысленность — но пока, — вымолвил он, делая свое лицо серьезнее, — мы его заставим поклясться. Торжественно. Как пионера.

Бандит пнул пленника ногой.

— Повторяй типа. Я, Лодочкин Алексей Алексеевич…..

— Я, Лодочкин Алексей Алексеевич, — зачастил генеральный продюсер.

— … перед лицом своих товарищей торжественно клянусь: забрать из суда свою гребаную заяву и выплатить в качестве моральной компенсации «Конкретной газете» десять тысяч евро. Если я нарушу эту клятву, пусть меня ждет самая страшная кара….

Лодочкин повторял все слово в слово. Главное не молчать — вертелось у него в голове, — главное не молчать в такой ситуации. Молчание разбудит агрессию, а это значит будут бить — впервые за последние три месяца его мысли были адекватны происходящему.

— Молодчинка, — рыжий добродушно улыбнулся, — хорошо все повторил. Может не понятно чего?

Алексей интенсивно замотал головой. Движения эти означали, что он скорее понял, чем не понял, и повторять ничего не надо.

— Рад, что ты такой понятливый. Но и все-таки…..

Лодочкин превратился во внимание.

— Даем четыре дня. Сначала — заявление, потом — деньги. И не вздумай юлить: идти к ментам, бегать, уезжать в Питер — достанем везде. Адреса твои нам известны как московские так и питерские. Сами не сможем приехать, корешей ледащевских попросим….

При упоминании о ледащевских Алексей непроизвольно вздрогнул. Даже ему, человеку далекому от мирских сует среднестатистического россиянина, было известно, что Кумарин — один из самых влиятельных авторитетов преступного мира Санкт-Петербурга.

— А если судья откажется отменять процесс? — высказал робкое предположение Лодочкин, и тут же осознал, что сделал это зря: из глубины салона раздался отвратительно-дребезжащий смех второго кавказца, доселе молчавшего. Ничего хорошего это не предвещало.

Рыжий бандюган нахмурил брови, резким жестом выставил в сторону весельчака ладонь, и снова стало тихо.

— Я повторяю, нас это не волнует. Если будет суд, то ты на него не попадешь.

— Почему?

На этот раз кавказцы засмеялись дуэтом, громко, продолжительно, хлопая в ладоши, с выкриками на не понятном генпродюсеру языке. По их реакции Лодочкин догадался, что его второй вопрос был еще более глуп, чем первый.

— Потому что замочим мы тебя, лоха позорного, — белозубо улыбнувшись, пояснил незаконопослушный славянин и добавил, — а чтобы этого не произошло, слушай, что тебе реальные пацаны говорят. Уяснил?

— Уяснил.

— Придешь в суд и напишешь заявление: де, погорячился, вспылил, но в данный момент вопрос исчерпан, с газетой помирились, претензий друг к другу, типа, не имеем. Все чисто и конкретно. А за судью не волнуйся, у него и своих мулек хватает.… Теперь про бабло, — в этот момент лицо говорившего сделалось не то чтобы улыбчатым, но добрым, как будто ему вспомнилось какое-то теплое воспоминание из детства: рассказывающая сказки бабушка, первый поцелуй, принятие в пионерскую организацию и т.д.; засияли также лица у его товарищей, и только на физиономии Алексея Алексеевича не отразилось даже намека на позитив, — моральный ущерб нужно гасить. Сначала Вениамин Петрович думали тебе кровушку пустить, за то, что ты, в натуре, рамсы попутал, но потом остыли малость, сказали, пусть денежек зашлет малеха. Десять кусков: старику ведь много и не нужно, сам понимаешь.

Лодочкин утвердительно кивнул. Хотя пока он себе не представлял: каким образом он найдет десять тысяч евро, если зарплата у него равняется четырем тысячам у.е., получит он их только через две недели, а на руках всего пятьсот баксов….

— Ходить к Вениамину Петровичу не надо, видеть он тебя, козла драного, не желает, так что деньги отдашь нам, ровно через четыре дня. Мы тебе позвоним и скажем: когда, куда и восколько подъехать. И не вздумай в мусарню обращаться, у нас нюх на это дело чуткий! Как только узнаем, сразу на британский флаг порвем!

— А я тебе лично ухо отрежу, — веско добавил несловоохотливый бородач и, для пущей убедительности своих слов продемонстрировал настоящий горский кинжал.

Алексей снова закивал и, пытаясь улыбаться, демонстрируя по привычке якобы приветливое отношение к собеседникам, а на самом деле просто желая покинуть эту ужасную газель как можно быстрее, четко произнес:

— Я все понял! Я приложу все усилия и постараюсь…

— Никаких приложу! — был перебит он резко. — И никаких постараюсь! Через три дня решаешь с судом, потом — бабки! И помни, чмо позорное, — рыжий стал похож на гипнотизера, — мы пасем каждый твой шаг…

— Будешь обманывать — ухо отрежу, — еще раз пообещал обладатель кинжала и залихватски подмигнул правым глазом.

Глава 4

Перед тем как прийти домой, Алексей Лодочкин, человек, исповедующий здоровый образ жизни и ничего крепче вина не пьющий, повел себя неадекватно: он посетил продуктовый магазин, приобрел бутылку «Пшеничной» (в свете последних событий нужно было экономить), банку маринованных огурцов и кирпич черного хлеба.

Дома он быстро все это дело открыл и нарезал, наполнил граненый стакан водкой и, включив телевизор, сел за стол.

Пить или не пить? — подумал он, заглядывая в глубину стакана, из которого потянуло сивушными маслами.

Внезапно он вздрогнул: ему показалось, что оттуда на него смотрит человек в кожаной кепке. Это был пращур Керамзит.

— Ай-ай-ай, — прадедушка покачал головой, — не хорошо, Леша, тоску-печаль водочкой заливать!

Конечно же, дедушка был прав: водочкой заливать что-либо было действительно не гоже — не то, чтобы у Алексея постоянно дрожали руки, с этим как раз было все нормально. Просто, когда Леша сильно напивался (случалось это два раза), его сильно били.

Один раз это произошло на корпоративной вечеринке. Все работники питерской радиостанции БУМ были вывезены за город в шикарный дом отдыха. По неопытности, Лодочкин не подрасчитал с «кровавой Мери», пившейся в тот вечер особенно легко, и разговорившись с музыкальным редактором по имени Катя, непроизвольно положил ей обе руки на грудь. Катя как назло приехала на вечеринку с мужем. Муж был натурой грозной и не словоохотливой. Поэтому, не проронив ни слова, он взял генерального продюсера за руку, отвел в туалет и молча набил ему там морду.

Во второй раз Лодочкин напился в гостях у друзей-бизнесменов. Все пили виски. После употребленных ста граммов, его охватили теплые чувства, и он захотел сделать друзьям что-нибудь приятное: подарить цветы, спеть песню или прочитать стихи. Однако цветочного магазина по близости не было, петь Алексей не умел, а стихи как назло подзабыл. Поэтому он собрал всю обувь друзей, громко крикнул: «Сюрприз!», и дорогие туфли солидных бизнесменов полетели в камин. Изумленные друзья, не оценив глубины порыва, назвали его придурком, набили морду и сломали два ребра.

После этих поучительных случаев Алексей дал себе обет: пить только вино, причем очень не значительных дозах. Во-первых, можно опять получить по зубам, а во-вторых, … Не мне ли Вам описывать это отвратительное состояние «после вчерашнего»?

И все таки в этой ситуации его не могли остановить ни опыт, ни знаки извне…

Рациональный генеральный продюсер даже не стал индульгировать по поводу этого мистического визита своего прадеда, он просто подумал, что Керамзит — человек, безусловно мудрый, и советы его всегда были в «кассу», но в данном случае, хотелось почему-то соответствовать не ему, а Снайперу — герою последней прочитанной книги из серии «иронический детектив» — «Снайперский забой» (Алексей обожал подобные книженции и недоумевал, когда интеллигентные питерские знакомые охаивали его литературные пристрастия).

Снайпер боролся с мафией. В один из моментов неравной борьбы мафия украла у него тещу, которую он любил больше, чем жену. Герой долгое время переживал, обращался в правоохранительные органы и спецслужбы, но те не могли и не желали ему помогать, потому что являлись оборотнями в погонах, и им было глубоко плевать на проблемы простого народа.

Снайпер стал предлагать бандитам деньги, но те только смеялись над ним: его средств было явно не достаточно для удовлетворения их животных потребностей.

И тогда он пошел в магазин, купил бутылку водки, выпил ее до дна и услышал внутренний голос: купи винтовку и убей своих врагов. Так он превратился в Снайпера. Так он превратился в Героя….

Лодочкин произвел резкий выдох и отправил содержимое стакана в себя. Пищевод резко обожгло, он закусил двумя огурцами разом и проглотил кусок хлеба, не разжевывая.

Внутренний голос молчал.

Нужно выпить еще, — подумал Алексей и наполнил огненной водой четверть стакана, — хотя стоп. Лучше не торопиться. Даже Снайперу Пахан говорил: делай перерывы между рюмками, каждый перерыв — не меньше семи минут! А сколько минут прошло? Одна? Две?…Какая же все-таки гадость!

Рука сама поднесла стакан к губам, и водка опять оказалась внутри. Подобно Змею Горынычу, он громко выдохнул, хрустнул огурцом и отставил стакан.

«Нет, — решил Алексей, — пить я больше не буду. Сначала нужно понять: как действовать дальше, а уж потом выпить. Возможно даже целый стакан».

Нажатием кнопки на пульте генеральный продюсер включил телевизор. По каналу ТНТ транслировалось шоу Дом-2. В просторной, обитой деревом комнате, с низким потолком, на кровати сидели, громко выясняя отношения, девушка и парень. Девушка размахивала руками и отчаянно материлась, паренек пытался отстаивать свою позицию, но было видно, что он страшно волнуется и даже тупит.

— Похер мне (пи-ип) твои страдания, (пи-ип)! — верещала девица, демонстрируя не то сибирскую, не то украинскую манеру речи, путая ударения и вообще каверкая русскую речь, — я свободный человек, понял? И ваще, бардак уже достал: носки эти блин, трусы везде… Ты вот вчера разделся, (пи-ип), куда ты свою куртку положил? Ты на кровать ее мою положил! Свою грязную куртку, (пи-ип), скотина!

— Не, ну чо ты, — пытался обороняться парень, — я же не хотел как бы…

— Чо — не хотел? Чо не хотел, (пи-ип)! Мне надоело это, понял, ты тупица?

— Не, ну любимая….

— Какая я тебе любимая, (пи-ип)? Ты эту сучку, а не меня любимой называй!

— Я же без тебя, это…, — молодой человек запнулся, по всей видимости, подбирая подходящие слова. Камера взяла лицо крупным планом, после чего с персонажу и телезрителям можно было встретиться глазами. Взгляд молил о помощи. Хотя бы одну подсказку из зала!

Беспощадная собеседница тем временем продолжала извергать такие потоки нецензурной брани, что обычные слова уже попросту терялись в бесконечных «пипах». Затем, по всей видимости, желая поставить точку в этом, с позволения сказать, споре, девушка запустила в парня подушкой и зарыдала.

Грустно вздохнув, Лодочкин переключился на другой канал.

На экране показывали какие-то старые кадры из документального фильма о Владимире Вольфовиче Жириновском.

Действие, по всей видимости, происходило в одном из провинциальных городков, вечером на вокзале. Лидер либерал-демократов в сопровождении охраны и народной толпы шествовал вдоль вагонного состава, гордо подняв голову. Люди что-то кричали. Жириновский, периодически надувая губы, серьезно кивал и говорил «да». Когда он взобрался по ступенькам в вагон, из толпы вынырнула маленькая бабулька и, крестясь, затараторила:

— Владимир Вольфович! Отец родной!

— Что? Что такое? — ответствовал вождь ЛДПР в своей всем известной резковатой манере.

— Лошадку у меня украли, благодетель!

— Лошадку? В милицию обращались? Заявление писали?

— Обращалась, батюшка, обращалась, миленькай! И кому только не писала! Все обещають. Завтра, говорят, приходите, а лошадки уже месяц как нет.

— Цыгане, наверное, украли! То лошадей воруют, то наркотиками торгуют, негодяи!- возмущенно предположил Жириновский и погладил старушку по голове. — Не волнуйтесь, все будет нормально! Обещаю! При всех, обещаю! Я сам свяжусь с начальником вашей милиции, если они не найдут, то мы Вам лошадь купим! ЛДПР купит, не коммунисты! Фамилия?

— Начальника?

— Ваша! — гаркнул Владимир Вольфович и не дождавшись ответа, бросил стоявшему рядом помощнику, — запишешь все данные, понял? Фамилию, имя, отчество, домашний адрес и телефон!

Потом он помахал народу рукой, крикнул что-то неразборчивое и скрылся в глубине вагона…

…Алексей переключился на музыкальный канал и подумал, что, несмотря на свой немаленький статус, он по жизни скорее вот такая вот старушка, а не Владимир Вольфович. Это там, на Бауманской улице или на Марсовом поле в Питере, он может давать ценные указания, разводить и сводить ладошки, снимать программы, а выйдя за пределы уютного офиса, он превращается в обычного российского гражданина.

«Помнишь, как у тебя украли из машины автомагнитолу?» — спросил он сам у себя.

Да. Это было пару лет назад, в девять утра он вышел из дома, открыл дверцу любимого БМВ и, крайне ужаснувшись, обнаружил, вероломной кражи. Она была не просто похищена, а довольно цинично вырвана из панели. Кроме этого, он увидел отвратительно торчащие из рулевой коробки провода, что прямо указывало на попытку угона его драгоценного авто. По всей видимости, не справившись с главной задачей, злодеи решили насладиться хотя бы чем-нибудь, и сперли магнитолу.

Когда Лодочкин стал махать руками и требовать, чтобы похищенное было найдено незамедлительно, так как он программный директор одной из ведущих питерских радиостанций, и в силу служебной необходимости ему положено отслушивать конкурентов везде — на работе, дома и в машине, работник уголовного розыска, прибывший в составе опер-группы на место, только развел руками и, радушно улыбаясь, медленно, с расстановочкой, произнес:

— Да не убивайтесь Вы так, Алексей Алексеевич! Купите себе новую!

— Как это — новую? — был ошарашен потерпевший таким ответом. По его представлению, сыщики должны были быстро записать все приметы похищенного и незамедлительно броситься на его поиски, однако приехавшая на место группа и не собиралась проявлять какой-либо прыти.

Оперуполномоченный с наслаждением курил сигарету, бесцеремонно облокотившись на капот, эксперт-криминалист молча сидел на своем чемодане, мечтательно глядя в сторону пивного ларька, а следователь довольно быстро строчил что-то в протоколе и обладая, по всей видимости, какими-то сверх-телепатическими данными, не обращал на салон, подвергшегося варварскому вторжению автомобиля, ровным счетом никакого внимания.

— Но вы ведь будете искать мою магнитолу? — с надеждой спросил Лодочкин.

— Естественно, — вяло ответил следователь и, протянув ему протокол, указал ручкой место, где нужно поставить свою подпись, — прейдете в отделение завтра, дежурный Вам скажет, к кому обратиться. До свидания.

Около недели Алексей ходил в отделение, ждал в очереди, в окружении потерпевших, свидетелей, обвиняемых и других странных типов, писал заявления и объяснения, и в конце концов осознал: если бы магнитолу украли не дай Бог у президента Путина или у мэра Матвиенко, то тут бы все на уши встали, носом землю рыли, и похищенное нашли. Он же мэром, а тем более президентом не был, и целенаправленно искать его магнитолу никто явно не собирался. Ждите своей очереди, товарищ, авось всплывет когда-нибудь…

Неужели и в этом случае будет то же самое? Неужели опять — очереди и бумажки? Может быть, обратиться в ФСБ или Прокуратуру?

Алексей прошелся по комнате и открыл балконную дверь.

«Не факт, что там примут незамедлительно, — здраво оценил ситуацию Лодочкин, — я для них — обычный гражданин. Значит — снова очередь. Вот так-то, господин продюсер. Зарплата высокая есть, власть над подчиненными — тоже, а вот защиты никакой! За помощью в Москве обратиться не к кому: связей нет, Илья Альбертович, кричавший как-то, что у него куча друзей в ФСБ и Думе в далекой заморской стране животик греет. И мобильный отключил, чтобы подчиненные не доставали. Очень здорово! Очень по-товарищески!»

Лодочкин вышел на балкон и стал смотреть на проезжую часть, наклонив вниз голову. Накатило отупение — это началось действие принятой дозы алкоголя.

«А может отдать им деньги? — посетила Алешу шальная мысль. — Сумму я скорее всего найду. Но вот суд? Если я заберу заявление из суда, что мне скажет Пичугин? Как мы добьемся опровержения? — Лодочкиным вновь овладел авантюризм и забота о собственном карьерном росте, в какой то миг он даже забыл, что совсем недавно его жизни угрожала смертельная опасность, — Заберу заявление — значит подставлю Илью. В случае каких-то проблем со статьей, он подставит перед учредителями меня. Вломит не задумываясь проверено электроникой, — он грустно улыбнулся, — и тогда все — ни московского тебе Бума, ни Питерского. Ви не оправдали оказанного Вам високого доверия! Поэтому вариант выполнения бандитских требований исключен. По крайней мере, пока. Нужно искать выход на спецслужбы. Я обязательно должен найти его. Но только как?»

Внизу послышался грохот. Это тронулся трамвай. Номера его Алексей не запомнил, хотя ездил трамвай под его окнами часто, и каждый раз он узнавал его по абсолютно красному цвету, «билайновской» рекламе и маршруту — древняя машина ехала до Красных Ворот, культового и исторически значимого места, которые (маленькие, узенькие и весьма протяженные) исчисляются, пожалуй, сотнями.

Глава 5

Именно к таким вот местам — старинным, культовым относится, как Вы знаете или догадываетесь, московская Сухаревка. Название это идет, прошу прощение за примитивный штамп, из глубины веков. Согласно авторитетным историческо-литературным источникам, в 1669 году в этих местах довольно длительное время нес дозорную службу стрелецкий полк под командованием Л.П. Сухарева, от чего местность эту стали называть «в Сухареве».

В 1692-1695 годах Петр I, любивший странной, а порой даже нездоровой любовью все заморское, снес к едрене фене все деревянные дозорные башни в округе и построил каменные ворота по голландскому образцу, сделав их главными въездными воротами города. По обеим сторонам ворот были установлены каменные двухэтажные караульни, над которыми поднимались трехъярусные каменные столбы с государственным гербом.

Спустя шесть лет в башне была организована «школа навигацких и математических наук», ставшая первым в России высшим учебным заведением, давшим стране опять же первых образованных мореплавателей, инженеров, архитекторов, учителей и даже геодезистов. В этой же башне, параллельно со школой, работала астрономическая обсерватория, работники которой первыми в России, в 1706 году наблюдали солнечное затмение.

После того как школа навигацких и математических наук была переведена в Петербург, Сухаревскую башню эксплуатировали все кому не лень: сначала там по указу Петра организовали «цифирные школы», потом адмиралтейство устроило там склады, а в 1828 году там разместили чугунные резервуары Мытищинского водопровода, и она стала башней водонапорной, дававшей воду в городские фонтаны.

В конце 18 века вблизи башни разбили крестьянский рынок, где российские хлебопашцы получили уникальную возможность пополнять свой бюджет скромными доходами от торговли, а горожане — радовать желудки экологически чистыми продуктами. Помимо крестьян, рынок включили в сферу собственных жизненных интересов и иные личности: часовщики, сапожники, старьевщики и другие товарищи, чей бизнес уже в те времена считался противозаконным и общественно-опасным. Так, согласно роману Льва Николаевича Толстого «Война и мир» именно здесь Пьер Безухов купил себе пистолет. Помимо оружия и предметов старины на рынке продавались и краденые вещи — все потерпевшие первым делом летели на «Сухаревку» в надежде найти там тайно похищенные вещи, и, что характерно, очень часто находили…

Постепенно рынок, ставший Сухаревской, а затем уже Колхозной площадью, начал обретать цивилизованные очертания: в 1904 году там стали ползать трамваи, вокруг год от года появлялись все новые и новые дома, часть из некоторых стали известными и значимыми — чего стоит одно здание больницы имени Склифосовского, известное каждому столичному жителю и не только.

Пожалуй, было бы почетно, а местами и забавно, если бы действия этого повествования стали развиваться именно в этом храме медицинской теории и практики, но, к сожалению, а может быть и к счастью, одному из наших героев случилось очутиться в ином здании, расположенном, по московским меркам недалеко, где многолюдно гнездился и гнездиться по сию пору славный ДПБОП (департамент по борьбе с организованной преступностью).

Лодочкин сидел в кабинете № 69, оборудованном тремя столами (один из которых служил подставкой для кофейно-чайных принадлежностей), шестью стульями, тремя сейфами, шкафом, телевизором, стоящим на нем, холодильником и иными более-менее важными предметами. Окно в кабинете было старым, европейской отделкой не тронутым, что помещению, вкупе с облезлыми стенами и тусклым линолеумом, авторитета не добавляло. На стене висел портрет основателя ВЧК Дзержинского. Судя по выражению лица, Феликс Эдмундович действительно был человеком добрым и, вполне возможно, даже любил детей.

Напротив Алексея, за столом, полуразвалившись в старом кожаном кресле, сидел хозяин кабинета — одетый во все джинсовое, сильно смахивающий внешне на Брюса Уиллиса, Андрей Валерьевич Кириллов — майор милиции, старший оперуполномоченный отдела, как бы выразился Глеб Жеглов, по борьбе с бандитизмом. Рубаха его, по причине царящего за окном августовского беспредела, была расстегнута чуть ли не полностью, атлетическую шею и грудь украшала скромная серебряная цепочка, а также висящий на шнурке не скромный (в особенности для честного работника милиции) мобильный телефон. В руке Андрея Валерьевича дымилась сигарета, роль пепельницы на столе исполнял спичечный коробок — осколки пепельницы обычной лежали в пластмассовой урне, стоявшей рядом с правой ногой Лодочкина. На них Алексей обратил внимание сразу, и увиденное натолкнуло его на мысль о том, что лежат они там не спроста, скорее всего пепельницей кого-то били в ходе допроса, поэтому она, собственно, и разбилась. Впрочем, это генерального продюсера не очень то и волновало, наоборот, он просто сгорал от желания увидеть, чтобы кого-то из его обидчиков в этом кабинете побили: пепельницей, толстым уголовным кодексом с комментариями, сейфом, да чем угодно! Лишь бы сильно и от души!

Однако Андрей Валерьевич бить никого не собирался. По крайней мере, пока. Он просто курил и внимательно слушал, предварительно попросив Алексея говорить все без утайки и опустив в карман собственной рубашки три тысячи лодочкинских долларов (занятой человек, время ценит очень дорого, но работу делает на совесть, поэтому необходимо приплатить — так сказали Леше, и он не стал возражать: три тысячи — не десять, а жизнь у него одна).

Выслушав печальный рассказ потерпевшего до конца, Кириллов затушил сигарету, вытянув ноги, положил их на один из стульев и, скрестив руки на груди, спросил:

— То, что написано в статье — правда?

«Это что, имеет какое-то отношение к делу?» — хотел спросить Леша, но не спросил: во-первых, к делу это отношение имело самое непосредственное, а, во-вторых, конфликтовать и вилять перед представителем власти, а тем паче возможным спасителем, не хотелось. Поэтому Алексей набрал полные легкие воздуха и произнес на резком выдохе:

— Да!

Кириллов внимательно посмотрел на Лодочкина, и, как показалось последнему, посмотрел так, как смотрит тренер на ученика-боксера, который вместо того, чтобы отрабатывать прямые удары руками, усиленно долбит грушу головой.

— А зачем было вообще как-то реагировать на эту статью? Ведь тираж у газетенки плевый, и никакого резонанса, я думаю, она не произвела.

Что мог ответить на это Алексей? Рассказать о том, какой Пичугин паникер, как он боится любого шороха?

Но ничего больше рассказывать, к счастью, не пришлось.

— Впрочем, для нас все это не важно, — Андрей Валерьевич бесшабашно махнул рукой, — напомните, когда вы должны решить вопрос с судом?

«Вообще то вопросы не решают, на них отвечают», — хотел было поправить собеседника Леша, но удержался, посчитав поправки в таких кабинетах неуместными. Тем более так говорят представители власти и по выше — чиновничий штамп, ничего не попишешь.

— Завтра.

— Угу, — Кириллов снова закурил и, выпустив в потолок струю дыма, стал говорить более динамично, — с судом мы решим сами. Сегодня. На судью они выйдут вряд ли, скорее всего, будут звонить секретарше, если будут звонить, так что не волнуйтесь — нам это, как два пальца об асфальт. Если позвонят Вам, то скажете, что к вечеру эта проблема будет исчерпана. Теперь — другое. Теперь нам нужно понять — кто эти люди?

Опер снял трубку с телефонного аппарата и набрал номер.

— Але, — произнес он в трубку несколько развязано, растягивая первую букву произнесенного слова, — Танечка? — Кириллов улыбнулся и стал похож на кота, объевшегося сметаны, — Ну здравствуй, Танечка это я, Андрюша. Что значит — совсем забыл? Отнюдь! Каждую ночь вспоминаю о Вас, Татьяна! Каждую ночь, ибо днем не могу — работа, работа, работа…Ну, да… О-о-о, — он похотливо заурчал и произнес с низкими эротичными интонациями, — об чем речь? В субботу, значит в субботу — клянусь!

Лодочкин украдкой посмотрел на опера и неожиданно себя подвергся эротическим фантазиям, вспомнив совершенно с другими ощущениями недавнюю сцену на подоконнике….

— А вот сегодня зайти не могу! Чего звоню тогда? Гм…- интонации опера приобрели более деловой характер, — Попросить тебя хочу кое о чем. Очень нужно, понимаешь? Посмотрите там у себя, пожалуйста, кто из наших опекает «Конкретную газету»? Хорошо? Я знал, что ты настоящий друг! Целую нежно!

Андрей Валерьевич положил трубку на рычаги и резко выдохнул, будто бы закончив многочасовую разгрузку вагона до отказа набитого кирпичом.

— Извините, -робко вымолвил Лодочкин воспользовавшись внезапно возникшей паузой, по привычке сомкнув ладони, — Вы только что сказали, что Ваши люди опекают «Конкретную газету». То есть она...... работает под прикрытием МВД? И меня шантажировали работники милиции?

— Да что Вы! — Кириллов добродушно рассмеялся, — Это совсем не те «наши люди» имеются в виду! Под «нашими людьми» я имел в виду контингент, с которым мы работаем, то есть представителей так называемой организованной преступности, понимаете? Это своего рода профессиональный сленг, так что не обращайте внимания: еще и не то услышите.

Алексей прекратил содрогаться внутренне и тут же задал новый вопрос:

— А что, получается все представители организованного преступного мира у Вас под колпаком?

Кириллов улыбнулся, сполз со стула и подошел к окну.

— Ну, во-первых, российский преступный мир вряд ли можно назвать организованным. А во-вторых,…да, — изрек он, чуть призадумавшись, и резко добавил, — почти все у нас под контролем.

— А вот на этих ребят....

Лодочкин внезапно осекся: можно ли этих чудовищ, которые угрожали ему смертью, вызывающе демонстрируя оружие, называть ребятами?

— На этих ребят, — прервал его Андрей Валерьевич, — я думаю, у нас соответствующая информация имеется. Я пока не могу сказать: к какой именно преступной группировке они принадлежат, но можно с уверенностью утверждать одно: организованы они не совсем хорошо, ибо уже позволяют себе не желательную самодеятельность….

— То есть?

— Потому что выходят за рамки порученного им дела. Наверняка главарь дал им одно единственное поручение: образумить Вас и сделать так, чтобы не было никакого суда. Деньги — это уже их инициатива.

— Почему?

— Потому, что озвученная ими сумма не соответствует уровню лидера средне-статистического организованного преступного сообщества.

Последнее утверждение представителя правоохранительных органов почему-то Лодочкина угомонило, хотя где-то в глубине души он понимал, что если шайка злодеев решила проявить инициативу, не связанную с указаниями руководства, от этого менее опасной она не станет.

— Так что, не стоит волноваться, — продолжил успокоительную речь Кириллов, — ситуация Ваша сложная, но не безвыходная. Сейчас мы с Вами заполним несколько бумаг, чтобы обезопасить Вас и дать этому делу, как говорится, законный ход. Потом будете ждать сигнала от преступников. Он поступит сегодня-завтра, в этом я более чем убежден. Как только они позвонят, немедленно дайте знать мне! В разговоре с ними ведите себя как можно естественнее: задавайте вопросы, попытайтесь чуть-чуть поторговаться, скажите, что сумма у Вас еще не вся, мол, на руках только часть, остальное получите позже. Спросите о гарантиях, отстанут ли они от Вас или будут выжимать деньги еще. На такие вопросы они как правило никак ничем, или тупо хамят, запугивая еще больше, но все-таки так говорить необходимо. Видя, что перед ними запуганная жертва, некоторые из них начинают наглеть, забывая об элементарных правилах конспирации. Кроме этого, старайтесь оставить их на линии подольше. Все телефонные переговоры мы будем писать….

— Что делать? — не понял Леша.

— Записывать. Записывать на магнитные носители для закрепления доказательственной базы, — Андрей Валерьевич еще раз улыбнулся и протянул Алексею визитную карточку, — Здесь все мои телефоны, звоните в любое время суток, для Вас я всегда на связи…..

«Еще бы не быть на связи, когда тебе приплачивают, к тому же пока еще не понятно за что!» — подумал про себя на смерть перепуганный озвученными перспективами потерпевший.

— Андрей Валерьевич, а может быть мне сменить место жительства?

— Не вижу никакого смысла, — Кириллов достал из пачки сигарету, — операция пройдет со дня на день — это раз. А лишние шараханья с Вашей стороны вызовут у преступников недоверие, что помешает нам прогнозировать их действия — это два. Нам это надо?

— Не надо!

— Правильно! — Кириллов лучезарно улыбнулся, что, хоть без веских оснований, но все-таки вселило в Лодочкина надежду на лучшее, — Так что, Алексей Алексеевич, повторяю — не волнуйтесь и помните: если будете четко следовать моим инструкциям, то все будет хорошо.

— Хотелось бы верить…

— Что?

— Нет-нет, ничего, — Лодочкин активно замахал руками, успокаивая себя тем, что говорил он всегда тихо и опер его переспросил именно поэтому,- это я о своем….

Кириллов опять посмотрел на него как-то не так, вдохнув, вынул из ящика стола несколько листов, положил перед Алексеем вместе с авторучкой и стал диктовать заявление о привлечении неизвестных лиц к уголовной ответственности.

Глава 6

День для Лодочкина продолжился скверно.

В целях конспирации, покинув департамент, он не стал ловить такси, а спустился в метро, где, как он читал в триллере «Снайперский забой», можно легко затеряться в людской толпе.

Когда он в эту толпу попал, то понял, что в ней можно не только затеряться, но и исчезнуть навсегда, будучи раздавленным в лепешку. Его толкали со всех сторон, прижимались, отвратительно воняя потом, а какой-то мальчик с зализанными назад волосами два раза провел ему рукой по бедру и улыбнулся. Пока Лодочкин соображал: гомосексуалист ли перед ним или просто так получилось, парень шагнул в один из вагонов метро и умчал в подземную даль.

Алексей же, только осуществляя пересадку на кольцевой линии, осознал, что версии нужно было выдвигать совершенно другие, ибо из заднего кармана брюк его таинственным образом исчезла пятисотрублевая купюра.

«Как хорошо, что я не взял с собой бумажник! — подумал он, быстро занимая освободившееся место, — Куда смотрит милиция? Только в свой кошелек, поди?»

Тихо произнеся ряд проклятий, Алексей, желая уйти от суровой действительности, сомкнул веки. Через несколько мгновений он очутился в мире снов, где увидел себя, сидящего в шезлонге в непомерно широких пляжных трусах с сигарой и бокалом коньяка в руках. Вокруг него ходили соблазнительные девушки в купальниках и накаченные мужчины в плавках, солнце светило ярко и очень красиво отражалось в голубой водичке крупномасштабного бассейна, раскинувшегося под открытым небом.

К Лодочкину подошел официант.

— Ваша сдача, — произнес он, изящно изогнувшись и протягивая Алексею книжицу коричневого цвета.

Леша открыл ее и, помимо денег, с удивлением обнаружил там авиационный билет на самолет рейса «Москва-Кабул». Кроме этого там же лежала не большая программка с текстом следующего содержания:

Салам-Алейкум, дорогой друг!

Хочешь отдохнуть так, как не отдыхал никогда? Хочешь окунуться в мир приключений и восточных сказок? Хочешь стать настоящим мужчиной и постичь истинный смысл жизни? Милости просим, дорогой!

В нашей программе:

1 день. Экскурсия по двум из основных лагерям движения «Талибан».

2 день. Занятия по полной и неполной сборке-разборке автомата «Калашникова» и стрельбе из него.

3 — 4 дни. Круглый стол с участием видных афганских и таджикских контрабандистов. Тема круглого стола: «Провоз мелких и не очень предметов в желудке: миф или реальность?».

5 день. Отдых в пещерах.

За время недельного тура Ты также сможешь посетить несколько афганских городов и кишлаков на свой выбор, покурить афганский кальян (довольно интересный) и пообщаться с ветеранами движений «Талибан» и «Северный альянс».

Проживание — в экзотических хижинах племени пушеров.

Прекрасных впечатлений, дорогой друг!

— Откуда это?

Вместо ответа официант указал пальцем в правую сторону, и Лодочкин увидел сидящего за одним из столиков мужчину, похожего на Осаму Бен Ладена. Мужчина улыбнулся, помахал ему головным убором и весело крикнул:

— Регистрация рейса — через 3 часа, земляк!

— Чего? — не понимающе отреагировал Лодочкин.

— Шо значит чего? — снова услышал он и получил мощный удар в бок.

Открыв глаза, самого страшного террориста всех времен и народов генеральный продюсер не обнаружил. Рядом с ним сидело существо пострашнее: дебелая тетка, весьма украинского вида, обвешанная сумками и баулами как революционный матрос пулеметными лентами. В руках тетя держала ручную тележку.

— Шо значит — чего? — на весь вагон повторила она, усиленно работая тазобедренным суставом, — Подвинься, говорю! Разлегся тут, як телок, так, шо культурной женщине нэмае где и сесть!

Ошарашенный таким напором иностранки, Алексей осторожно поднялся и протиснулся к дверям, пытаясь быстро сообразить: где он находиться.

«Если это Киевская, — размышлял он, — то поезд дальше бы не пошел. Следовательно, я проехал Курскую, по-моему, на Курский вокзал приходят поезда с Украины».

Правильность дедуктивных изысканий Лодочкина подтвердил хорошо поставленный голос в динамике: «Станция Таганская, переход на краснопресненскую линию…».

Действуя, по совету неведомого диктора, осторожно, Лодочкин вышел из вагона, сел в другой поезд, проехал остановку до Курской и ровно столько же до Бауманской, затем из метро наверх и направился домой, где приняв душ и съев очень вкусное мороженное, он лег в кровать и попытался уснуть.

Однако сразу уснуть не получилось.

Успокоиться не давал все тот же самый вопрос: какой скотине он все-таки обязан этим мучениям? Кто посмел напечатать эту галиматью в этой дерьмовой газете, вследствие чего он, генеральный продюсер одной из ведущих московских радиостанций испытывает такой чудовищный дискомфорт и подвергает свою жизнь опасности?

Лодочкин поднялся с дивана и попытался осуществить стойку на голове. Попытка закончилась падением, повлекшим за собой повреждением, стоявшей на полу вазы, и острой болью в области шейных позвонков.

«Итак, у Егора Пустовалова, с которым как с представителем агентства по проведению маркетинговых исследований, сотрудничала Даша Попова, имелся зуб на того, кто отстранил его от этой работы. То есть на меня. Теперь Пустовалов там не работает, он — бывший работник, именно так сказано в статье. Ему известны все схемы фальсификаций рейтинговых исследований, но он не может знать всех подробностей внутренней кухни, как-то — пятьдесят песен, снятие программ. Для того чтобы обладать такой информацией, журналисту нужно либо очень внимательно слушать станцию, либо иметь еще один источник. Неужто все-таки Бабкин?»

Алексей поднялся с пола и сел на диван.

«Почему бы и нет? Амбициозен, постоянно сует нос в дела станции, хоть справедливо, но нагло заявляя, что ни одно программное решение не должно пройти мимо него! Жаждит, ох жаждит власти! Чего стоят его постоянные упоминания о том, что он является заместителем программного директора по эфирным проектам, а само место программного директора по-прежнему вакантно? Почему бы его на эту должность не назначить? Наглец! — Алексей так разнервничался, что пнул ногой невинный пуфик и плюнул в цветочный горшок.

И тут на Алексея рухнула еще одна догадка: стиль! Посредственный текст, которым написана эта злополучная статья! Незатейливые обороты, построение предложений, показавшееся ему примитивным — все это очень сильно напомнило прозаические работы Бабкина, которому он поручил написать развернутую характеристику персонажей радиостанции, с целью размещения данной информации на сайте. Может быть, он этот материал сам и сляпал?

Обязательно нужно сверить тексты! Завтра, первым же делом как приду на работу! — решил Лодочкин, тем самым, поставив точку в своих мучительных размышлениях.

Он сделал несколько вращательных движений руками, потянулся, чувствуя приближение новых жизненных сил, и направился на кухню, чтобы выпить зеленого чаю, крайне полезного для организма, откушать оливок, которые он обожал безумно (мог поедать целыми баночками), а затем уже и отойти ко сну.

Но, как говаривал в свое время один знакомый далеко не многим уральский мудрец, жизнь именно тем и прекрасна, что способна дарить великолепные сюрпризы, в те моменты, когда ты их решительно не ждешь — в кармане его брюк «Полетом шмеля» запиликал мобильник.

— Алло, — молвил Алеша далеко не приветливо.

— Че-то я недопонял, — ответила трубка до отвращения знакомым голосом, — а че так грубо?

Жизненные силы неожиданно изменили свой маршрут и направились к кому-то другому. Лодочкину стало страшно: голос в трубке принадлежал тому самому рыжему бандиту из злосчастной газели.

— Извините, — попытался мгновенно реабилитироваться Алексей, — просто…

— Че, просто? Типа, просто выросла короста? — звонящий захохотал, и его манера сделалась более добродушной, — По телефону всегда нужно базарить вежливо, всосал?

Лодочкин утвердительно кивнул, от страха забыв подкрепить кивок каким-нибудь словом.

— То-то, — похвалил его бандит, телепатически убедившись, что с ним согласны и возражать ему не собираются, — теперь слушай сюда. То, что забрал заяву, хвалю….

Неужели Кириллов уже договорился с судом?

— Теперь вопрос второй. Бабло достал?

— П-почти, — сообразив о необходимости потянуть время, соврал Алексей, — семь тысяч у меня, остальные будут завтра вечером.

— Завтра? — собеседник призадумался, — Ладно. Только смотри, чудило, без фортелей, иначе ахнуть не успеешь, как в канаве валяться с прострелянной башкой… Запоминай: после завтра, утром, в 7.00 приходишь вместе с бабками на пустырь, напротив вашего бизнес-центра. К тебе подойдет наш человек и заберет деньги.

— А как я пойму, что человек, который ко мне подойдет — от Вас? — вспоминая инструкции Кириллова, стал проявлять заинтересованность в своей судьбе потерпевший, — Как он будет выглядеть?

— Дохера базаришь, — пресек первые проявление наглости рыжий, — детали узнаешь на месте. Давай, не кашляй….

Нажатием кнопки Лодочкин прекратил короткие гудки, достал из карманной норы визитную карточку оперуполномоченного Кириллова и набрал номер его мобильника.

Вопросов было много, но самым главным был один: когда же все это кончится?

Глава 7

На этот раз Кириллов выглядел на много собраннее и серьезнее чем в предыдущую их встречу. Возможно по причине важности текущего момента, а возможно — присутствия в кабинете милой, худенькой девушки по имени Аня, лет восемнадцати-девятнадцати от роду, скромно сидевшей за столом и с плохо скрываемым восхищением наблюдавшей за движениями старшего оперуполномоченного, из подмышки которого внушительно выпирала рифленая рукоятка пистолета «макарова».

— Студентка юридического факультета, — дополнительно пояснил факт присутствия представительницы прекрасного пола в мрачных милицейских стенах Андрей Валерьевич, — у них сейчас практика, вот и осваивают нашу работу изнутри…

Здесь студентка Аня почему-то прыснула в кулачок.

Кириллов посмотрел на нее укоризненно и продолжил:

— ….тем более нам при проведении операции понадобятся понятые. Согласитесь, глупо ходить по улицам и приглашать обычных граждан тратить свое драгоценное время, когда можно воспользоваться услугами людей подготовленных.

Алексей кивнул, по правде сказать, до конца не понимая, о чем идет речь.

— Через пол часика должна подойти еще одна… понятая, я вручу вам диктофон, помечу купюры, оформлю все документально и проинструктирую о порядке Ваших завтрашних действий, а сейчас могу Вас ознакомить с информацией, которую мы накопали на Ваших знакомых…

Лодочкин, в общем-то, не хотел себя пугать лишний раз, но все же сидеть здесь пол часа, а то и более, молча, было бы тоже нелогично. Он не любил неловких и продолжительных пауз, поэтому он согласился и по привычке сложил ладошки вместе.

— Анют, организуй чайку, ладно? — Андрей Валерьевич вытащил из сейфа папку и, усевшись за стол, раскрыл ее, — Итак, — торжественно произнес он, когда девушка сгребла в охапку чашки и вышла из кабинета, — эти люди являются представителями не многочисленного, но достаточно серьезного преступного сообщества — «Псы». Возглавляет его Барбосевич Семен Вениаминович.

— Барбосевич? — удивился Лодочкин, и нужно сказать, удивился крайне.

— Именно, — подтвердил опер, — только не Вениамин Петрович, а Семен Вениаминович — сын главного редактора «Конкретной газеты».

Открылась дверь, Анюта грациозно вошла в кабинет с чистыми чашками и включила электро-чайник.

— Возникли «Псы» в Москве, в середине 80-х, и, как и принято у людей их круга, начинали с обыкновенного рэкета: трясли, а затем крышевали коммерческие палатки в одном из южных районов столицы, затем взяли под себя несколько рынков. Барбосевич встал у руля сразу, сразу же получил кличку Пес, ибо был, по утверждениям очевидцев, жутко свиреп, да и фамилия, сами понимаете, тоже обязывала. Около года до этого он служил офицером конвойной службы в милиции, затем всецело посвятил себя спорту, и, как выдающийся каратист, был подмечен кем-то из элиты преступного мира и незамедлительно был зачислен этим же «кем-то» в передовые ряды молодой российской мафии. Авторитет, кстати, обрел сразу. Так, в 1991 году к нему пришли люди от некоего Крыла (представителя мира воровского) и потребовали незамедлительной «отстежки» в так называемый общак. Отмечу к слову, что позиции блатных в те годы были достаточно сильны, это потом уже кто-то из них сел на углу, кого-то посадили, либо убили, а кто-то вовремя сообразил жить с новыми русскими бандитами в мире и согласии, но в те годы, перед ними трепетали многие и предпочитали откупаться сразу. Когда же гонцы прибыли на стрелку «псам»….

Анечка поставила чашки перед собеседниками и, поймав одобряющий взгляд Кириллова, села на место….

— … то получили довольно неожиданный отлуп. Барбосевич заявил, что намерен заниматься конкретным бизнесом и не желает иметь с урками ничего общего. Один из уголовников, лихой положенец по кличке Муха, доверенное лицо Крыла, выхватил заточку, чтобы доходчивее объяснить непонятливому баклану: что от него хотят уважаемые люди, но сделать ничего не успел. Пес достал пистолет и, не целясь, с колена, прострелил ему кисть руки. На блатных это произвело огромное впечатление. «Крыловские» стволов в то время не носили, и попросту не ожидали подобного развития событий, поэтому ретировались с места встречи стремительно, через день многих из них задержали сотрудники КГБ, по официальной версии — за хранение наркотиков.

Почему Пес вел себя так нагло — объясняли по-разному. Одни утверждали, что его крышевали спецслужбы (данное предположение, в частности, подтверждалось фактом задержания и ареста «крыловских» ребят), другие объясняли это совсем другими моментами — Барбосевич слыл мужчиной не просто крутого нрава, а, вообще отмороженным на голову. Ни шуток, ни тем более оскорблений в свой адрес не терпел, да и не терпит до сих пор, а в состояние неконтролируемого гнева его могут ввести любые, даже самые безобидные выпады в отношении его отца, — Кириллов перевернул лист дела, — вот, например… В 1996-ом году, на вечеринке, одна из любовниц Пса — Елена Галушкина, назвала его папу Барбосиком, из-за чего, любящий сын прилюдно выпорол хамку ремнем, а затем неделю держал прикованной наручниками к батарее и, как собаку, кормил водой и костями….

По телу Лодочкина пробежали мурашки: ведь он обошелся с бандитским папой тоже далеко не вежливо.

Андрей Валерьевич достал из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой и закурил.

— Сейчас, правда, Барбосевич такими делами не занимается. Бизнес, политика — вот его сферы. В ходу чаще методы грязного политического пиара — как личности ищущей, развивающейся, ему уже утюги и бейсбольные биты не интересны. Этим у него заведует так называемая группа физической защиты. Перечислять всех ее бойцов смысла не вижу, но на Ваших знакомых, безусловно, остановимся.

На стол перед Алексеем легла фотография рыжеволосого парня.

— Леднев Иван Иванович, кличка — Ас, — отрекомендовал его Кириллов, — таинственный незнакомец: о нем, нам, к сожалению, известно меньше всего. Выпускник Тамбовского летного училища, участник афганской кампании, не судим, семейное положение — холост. В 92-ом судим за разбойное нападение в составе группы лиц на пункт обмена валюты в Питере. Освободившись досрочно в 1995-ом году, он приезжает в Москву и присоединяется к группировке Барбосевича. В течение года достигает большого карьерного роста, становится правой рукой его заместителя по так называемым организационным вопросам. Ездит на стрелки, выбивает долги. В 98-ом году был обвиняемым по делу об убийстве бизнесмена Лакомкина. Оправдан. Чрезвычайно изворотлив, во всех отношениях подкован, — солидный жизненный опыт, два образования…

При упоминании о солидном жизненном опыте и двух высших образованиях Аня вытянула шею и часто заморгала глазами, как будто бы речь шла не о представителе преступного мира, а о кандидатуре в мужья, а Кириллов при этом являлся работником брачного агентства и зачитывал ей характеристику очередного кандидата в мужья.

— О, — Кириллов перевернул еще один лист, — а вот еще один интересный персонаж! Ваха Асланович Мусаев, — Лодочкин с большей неподдельной грустью посмотрел на знакомое бородатое лицо, улыбающееся ему с фотографии, — уроженец села Малые Атаги, год рождения — 1966-ой. В 1992-ом году окончил Тамбовское летное училище, где познакомился с Ледневым, по распределению был направлен в Хабаровск, однако маршрут свой изменил и прибыл в Чечню, где примкнул к «освободительному» движению народа Ичкерии. С 1996-го по 1999-ый год является боевиком в отряде Салмана Радуева. И в тоже время, каких либо конкретных данных о его участии в бандформированиях и в совершении прочих преступлений, ни у нас, ни у ФСБ нет. К сожалению, только оперативная информация, но ее, увы, к уголовному делу не пришьешь…

Кириллов грустно подмигнул Анечке и снова закурил:

— В 1999-ом году, как утверждали агентурные источники, Радуев снабдил его деньгами и направил в Москву для подготовки теракта. Ваха должен был снять квартиру, купить в одной из военных частей оружие и боеприпасы, дать сигнал Салману и дожидаться дальнейших указаний. Тут то ему на хвост и село ФСБ, но…., — опер выдержал театральную паузу, — срубить очередную «палку» чекистам не удалось. В столице Мусаев встречает своего старого однокашника Леднева, как раз набиравшего надежных людей в отдел физзащиты. Пораскинув мозгами, Ваха понял, что иметь стабильную и даже высокую зарплату, плюс московскую квартиру и относительно беззаботную жизнь, гораздо приятнее, чем таскаться по лесам и ущельям, зарабатывая себе ревматизм, радикулит и язву. Товарищи ударили по рукам, и Ваха позабыл о своей прошлой жизни.

Однако о ней, как и о его существовании, не желали забывать горячие земляки. Мусаев вел себя в этой ситуации относительно разумно: на связь выходил, как и положено, говорил боевикам о внезапно возникших проблемах и заверял, что вскоре он оправдает оказанное ему высокое доверия.

И, тем не менее, по истечении месяцев трех-четырех в башке у Салмана зародились смутные сомнения и он направил трех проверенных эмиссаров разобраться с ситуацией на месте. Приехав в Москву, ребята повели себя глупо: они сунулись в чеченскую диаспору, где оказались не совсем рады по все той же причине: у вас там война, а у нас тут бизнес, и воду здесь мутить совсем не обязательно.

Всех троих гонцов Ваха умертвил самолично, отрезал им уши и отправил посылкой Салману, вложив пояснительную записку с советом не мешать нормальным людям наслаждаться жизнью….

Если будешь себя плохо вести, я тибе уши атрежу…

Генерального продюсера прошиб холодный пот: реплика, произнесенная чеченцем во время их свидания, простой игрой слов или понтами не являлась. Он внезапно представил Ваху Мусаева на фоне красивой кавказской природы. Бандит был одет в камуфляжную форму и почему-то каракулевую папаху. В одной руке он держал тесак, которым мясники разделывают трупы домашних животных, а в другой — человеческие уши очень большой величины. На шее его покоились наушники от плеера, из которых доносились позывные московской радиостанции «Бум»…

…. Получив бандероль, Радуев страшно разозлился и прилюдно поклялся на Коране, что отыщет наглеца, доставит на родину и обезглавит на глазах у всех боевых товарищей и родственников. Однако, как Вы помните, в это самое время, в ходе боевой спецоперации отряд Радуева попал в западню, сам главарь был арестован и многие его планы накрылись медным тазом.

С тех пор сеньор Мусаев заделался москвичем и предался прелестям столичной жизни: купил квартиру, домик на Рублевке, женился, три месяца назад перевез младшего брата Рамзана, купил ему комнату и вроде как готовит его к поступлению в Московский университет МВД России.

Кириллов выложил следующую фотографию, и Лодочкин узнал своего третьего знакомца — веселого золотозубого усача, приветливо называвшего его земляком. Мусаев младший сидел в зале Макдональдса, одной рукой обнимал увековеченного в пластике дядюшку Рональда, а другой сжимал неопрятный биг-мак с вываливающимися наружу листьями салата и кусками соевого мяса.

— Вот с такими интересными людьми Вам удалось познакомиться, Алексей Алексеевич, — улыбнувшись, резюмировал свой монолог Кириллов, закрыл папку и убрал ее в сейф.

Улыбнулся, как показалось Лодочкину, опер не хорошо. Как-то издевательски улыбнулся, неформатно.

Почему он себя так ведет? Ведь он представитель власти, он говорит с потерпевшим, который подвергается нападкам со стороны преступников, и нуждается в защите! Тем более этот самый потерпевший просит защитить себя НЕБЕЗВОЗМЕЗДНО, он платит деньги, хотя делать этого не должен вовсе, и в такой драматической ситуации, когда человеку угрожает явная опасность….

Тревожные размышления несчастного потерпевшего прервал телефонный звонок.

— Да, — ответствовал Кириллов, — совершенно верно. Я понял, что ты дежурный… Именно так и зовут. Инесса Юрьевна. Что? — на лицо Андрея Валерьевича пала тень удивления, будто ему только что предложили покрасить в зеленый цвет газон, причем бесплатно, — Может, хватит, а? Да не будет никто нигде шарахаться! Пропускай!

Трубка легла на аппарат. Старший оперуполномоченный посмотрел на Анечку и доверительно сообщил:

— Инна.

Аня улыбнулась. Лодочкин нахмурился и, набравшись смелости, пробормотал:

— Скажите, пожалуйста, Андрей Валерьевич…. я очень давно хотел спросить, — Алексей начал теряться, путая слова, — по-моему я где-то читал…о защите потерпевших и свидетелей…. Ведь мне должны…точнее можно выделить какую-то охрану, верно?

— Абсолютно, — Кириллов бодро кивнул, — а так же поменять документы, сделать пластическую операцию и переселить в другой город. Все это можно, дорогой Алексей Алексеевич….

Бледные щеки генерального продюсера мгновенно покрылись румянцем…

— …но, увы, не у нас! Америка, Европа — там программа защиты свидетелей и потерпевших действительно действует, а вот в России такое, увы, возможно врядли, даже в Москве. Однако повторюсь, волноваться совершенно не стоит: завтра место встречи будет контролироваться более чем тщательно. За плечами людей, задействованных в завтрашней операции — сотни захватов особо опасных преступников, сотни освобождений заложников, в ходе которых не было ни одной жертвы со стороны потерпевших! Так что знайте: ни один волос с вашей головы завтра не упадет! — жестко отрезал он и грохнул кулаком по столу.

Будто в подтверждении слов Андрея Валерьевича дверь кабинета резко распахнулась и перед взором Алексея предстала высокая длинноногая особа, чьи волосы были ярко рыжими, а юбка настолько короткой, что наверняка служила красной тряпкой для маньяков, насильников и просто подвыпившей гопоты.

— Хай, — игриво произнесла она и улыбнулась.

— Привет, Инк! — незамедлительно отозвалась Аня, после чего новая гостья без приглашения прошла в кабинет и села рядом с подругой, эффектно закинув ногу на ногу. Юбки не стало.

Лодочкин неприлично распахнул глаза. У Кириллова глаза сузились. Было видно: Андрей Валерьевич уже не думает ни о программе защиты свидетелей, ни об операции по задержанию особо опасных преступников. Казалось, что вообще сыщик забыл о всякой важности текущего момента, прямо сейчас он выпрыгнет из-за стола и предастся любовным утехам.

Но ничего этого не произошло. Кириллов выдавил «гм» и быстро взял себя в руки:

— Ну что ж! Теперь все в сборе! Алексей Алексеевич — это Инна, наша вторая понятая, Инна — это Алексей Алексеевич — генеральный продюсер радиостанции «Бум».

— Вау! — Инна хлопнула в ладошки. — Старое доброе и новое любимое! Круто! Леш, а песенку можно у вас заказать?

Ошарашенный таким внезапным панибратством, Лодочкин хотел было что-то пробубнить про то, что, конечно же он, как генеральный продюсер ничего против не имеет, вопрос только в том: какая эта песня, ибо любая станция должна четко придерживаться собственного формата, и если заказанная композиция в эфире не играет, то прозвучать в качестве музыкального презента, как Вы понимаете, она не может. И в тоже время, так сказать, в виде исключения….

И набрал он полную грудь воздуха и открыл он для цели рот, издав предварительный стон, напоминающий что-то средне между «э-э-э» и скрипом двери сарайчика уцелевшего в каком-нибудь провинциальном городке со времен государя-великомученника Николая II, но сказать ничего не смог.

— Инна, — спас положение Кириллов, — давай как-нибудь потом, ладно? Алексею Алексеевичу сейчас не до этого.

Лодочкин, чуть было не сказав «спасибо», кивнул. Опер продолжил:

— Прямо сейчас, в присутствии понятых, мы снабдим Вас необходимой техникой, пометим специальным раствором денежные купюры и вручим Вам, о чем составим соответствующие акты.

Андрей Валерьевич снова открыл сейф и, повернувшись к присутствующим спиной, нырнул в него с головой, напомнив трюк циркового дрессировщика, заглядывающего в пасть льва. Порывшись там с минуту, он извлек пачку каких-то бланков и необходимую технику в виде древнего диктофона замотанного изолентой, при виде которого понятые тихо ухмыльнулись. Лодочкин же ни на ухмылки ни на диктофон внимания не обратил, подобно школьнику он поднял согнутую в локте руку вверх и наконец-то задал еще один мучавший его долгое время вопрос:

— Давно хотел осведомиться. Сможем ли мы…вернее, сможете ли Вы, Андрей Валерьевич, установить заказчика статьи. Той самой статьи, с которой все началось?

— Статьи? — Кириллов призадумался и потупил взор, сделавшись похожим на подростка, в письменном столе которого мама нашла пачку презервативов и теперь задает одновременно странный и страшный вопрос: что это, сынок?

Он вынул из кармана пачку сигарет, постучал ею по столу, чиркнув зажигалкой, закурил и, наконец, ответил.

— Статья подписана Еленой Стрельцовой. Связана ли эта Лена с бандитами? Возможно, если те же самые бандиты тем или иным образом связаны с вашими конкурентами на радио-рынке. Эта версия, безусловно, будет отработана в ходе расследования, однако, на мой взгляд, причина наезда на Вас совсем в другом, и мы с Вами уже об этом уже говорили. Если дело обстоит именно так, как мы считаем, то Ваша просьба врядли выполнима: статью мог заказать кто угодно, как представители иных станций, так и ваши коллеги. Цепочка замыкается на журналистке Стрельцовой, а она по закону имеет полное право источник поступления информации не разглашать….Да собственно, важно ли это сейчас? Давайте-ка лучше вернемся к деталям нашей операции….

Последних слов Лодочкин не слышал, и слышать их совсем не желал.

Какого черта? Какой еще закон? Всем же, ну абсолютно всем известно, как они работают, как они соблюдают закон! Все эти фальсификации, выбивание показаний, подбросы наркотиков и так далее! Кому он тут вешает на уши лапшу?

Алексей вспомнил, как буквально четыре года назад он вместе с одним знакомым сидел в летней кафешке на Невском. Знакомый являлся средней руки бизнесменом, отработавшим ранее около пятнадцати лет следователем в прокуратуре.

— Не, ну что пишут, а? — знакомый рубанул воздух газетой, — Послушай только! …Вчера работниками управления по борьбе с организованной преступностью задержан питерский олигарх Б., подозреваемый в ряде афер с нефтепродуктами. При задержании у него обнаружены и изъяты два грамма опия и пять боевых патронов от автомата Калашникова! Ну, какой олигарх, скажи мне пожалуйста, будет патроны с собой таскать и опий, которым сейчас самые опущенные наркоманы ширяются? Хоть бы кокаин подбросили, профессионалы….

А ведь этим самым профессионалам мы платим деньги, причем кое-кто платит деньги не малые, — вновь вспомнил о внесенных двух тысячах Лодочкин, — и они воспринимают это как должное, при этом, не делая свою работу в полном объеме! Так почему мы им должны платить?

Глава 8

— И действительно: почему? По-че-му? Нравоучения читают, щеки надувают, а рожи такие порой строят, будто докторскую защитили не меньше! Сами же — ослы ослами, епть, а в глазах одно — бабки…Хотя с другой стороны, и их понять можно — зарплата не заоблачная, да и стоять днями напролет — тоже, знаешь, не в кайф….

О плюсах и минусах рыцарей полосатых жезлов, то бишь работников ГИБДД, таксист рассуждал уже минут двадцать: кого-то высмеивал, что-то анализировал, задавал вопросы, и сам же на них отвечал.

Сидевший на заднем сидении Лодочкин разговора не поддерживал. Во-первых, он знал, что таксисты люди разговорчивые, и что собеседники как таковые им и не нужны, пассажиров они используют просто как уши, а себя, наверное, мнят эстрадными юмористами, зачитывающими со сцены собственные миниатюры сотнями зрителей, которые хлопают, кричат «браво», но в диалог с артистом не вступают. Они просто слушают, причем слушают с интересом. А если без интереса, то что ж теперь, со сцены уходить? Так что, будьте любезны, дамы и господа, дослушайте до конца. Тоже самое и с таксистами: зрителям из зала вроде как и не удобно выходить, а уж пассажирам — тем более, особенно когда за шестьдесят километров в час, да с эпизодическими выездами на встречную полосу.

Во-вторых, жизненные тяготы и выгоды российских гибэдэдэшников генерального продюсера волновали меньше всего.

Алексей смотрел в боковое стекло, по которому беспощадно лупил дождь, и еле сдерживал слезы. В очередной раз он проклинал самого себя, собственный авантюризм и законобоязненного Илью Альбертовича, одновременно пытаясь хоть как-то привести мыслительный процесс в порядок. Удавалось ему это с трудом. Представляется, что, положим, в правом полушарии он индульгировал по поводу причин приключившейся катастрофы, а в полушарии левом происходил процесс размышления на темы, касающиеся настоящего и ближайшего будущего. Не до жиру — быть бы живу, как говорили древние.

Выпить надо, — твердо решил он про себя, — чуть-чуть выпить и успокоится. Завтра все будет закончено. Нужно просто потерпеть, потерпеть — и все…

Вздохнув, он легко похлопал таксиста по плечу и попросил остановиться у «Ароматного мира».

Купив там бутылку чилийского вина и шоколадку, Лодочкин бухнулся на заднее сидение и закрыл глаза….

— От вашего дома до места встречи — три минуты ходьбы, пленки много, так что не волнуйтесь. Еще на выходе из подъезда нажмете на кнопку и положите в нагрудный карман рубашки. Микрофон можете прикрепить куда удобно. Сверху наденьте какую-нибудь легкую куртку. У Вас ведь есть какая-нибудь легкая куртка?

— А это не вызовет подозрений? Август все-таки.

— Все продумано до мелочей, Алексей Алексеевич. Завтра похолодание. До пятнадцати градусов выше ноля, утром ливневый дождь. По Вашей радиостанции передали, кстати.

— Да-да…Я просто подзабыл…

— Далее. Когда будете передавать деньги, спросите: прекратят ли они после этого Вас преследовать, удовлетворит ли эта сумма Вениамина Петровича…

— Зачем?

— Лишний раз задокументировать угрозы с их стороны не помешает. Это первое. Второе — они могут сказать что-нибудь, типа Вениамин Петрович доволен, что подтвердит якобы причастность Борбосевича-старшего к покушению на Вас. Для нас папа — еще один козырь зацепить Пса. Ну и третье, — подобный вопрос может вызвать у них желание стрясти с Вас еще несколько монеток, снова — угрозы, записанные на диктофон — очередное пополнение доказательственной базы.

— Возможны ли какие-нибудь незапланированные изменения в ходе операции?

— Возможно все. Они могут резко перебить стрелку. Тогда диктофон отключите. Нужно будет включить его незаметно, когда приедете на новое место встречи. Они могут и сами Вас туда отвести. В этом случае не волнуйтесь: мы будем фиксировать все Ваши перемещения, как только вы выйдете из подъезда…

….Нет, все-таки он не профан, — подумал Лодочкин, восстанавливая в памяти недавний разговор с Кирилловым, — он взял деньги, он пообещал, что поможет. К тому же у него двойная выгода: финансовая и карьерная. Взять преступного авторитета — не пэтэушника со шприцом в кармане зацепить!

Леша успокоился и посмотрел на часы. Стрелки дорогих «ролликсов» показывали одиннадцать.

У метро «Бауманская» стояли веселые молодые люди. Они громко смеялись, пили пиво и обнимали друг друга. Как показалось Лодочкину, двое парней даже поцеловались взасос. Алексей позавидовал им по хорошему: да, не богачи, да, не определяют программную политику одного из средств массовой информации, они совершенно обычные, среднестатистические люди. Зато выдуют эти самые среднестатистические свое пиво, ну может быть морду кому-то набьют или самим достанется, но уснут они безмятежно, без панического страха, способного сделать из нормального человека вечно пугливого идиота….

— Куда теперь, командир? — прервал его размышления таксист, сбавляя скорость около «Макдональдса».

— На лево. Во двор.

Вручив автоизвозчику триста рублей, Лодочкин юркнул в подъезд, добрался на лифте на свой счастливый седьмой этаж, и быстро справившись со всем тремя замками, зашел в квартиру.

В прихожей пахло дымом. Как человек не курящий, он это уловил быстро. Причем пахло не просто дымом табачным, а дымом каннабисным, скорее всего анашей (сам Алексей травкой никогда не баловался, просто в студенческие годы он иногда посещал проживающего в общежитии друга Кешу, чьи соседи частенько любили дунуть по косячку-другому, в связи с чем запашек этот он запомнил надолго).

По магнитофонному шуму, доносившемуся сверху, Лодочкин догадался, что на восьмом этаже гуляют, употребляя при этом легкие наркотики.

Когда он прошел на кухню, громкость увеличилась. Гуляющие сильнее затопали ногами и стали пьяно орать, заглушая магнитофон и обезображивая одну из лучших песен группы «УмаТурман»:

Но ты ушла! В своем оранжевом плаще,

Ну, ты даешь, ваще! Ну, ты даешь, ваще, блин!

И ты ушла и не сказала: я скоро вернусь!

Че же ты делаешь, Люсь! Как же я буду один!

«Да, заснуть, пожалуй, будет сложновато», — блеснул про себя логикой генеральный продюсер, и, включив в гостинной свет, осознал, что сделал это совершенно напрасно.

Запрокинув ноги в остроносых ботинках на журнальный столик, с папироской анаши, зажатой между большим и указательным пальцами, в кресле развалился ни кто иной, как Ваха Мусаев — в прошлом чеченский боевик, а ныне московский бандит из преступного сообщества господина Барбосевича.

— Ми тебя уже пять часов ждем земляк!

Вспышка сзади! Обернувшись, Лодочкин увидел золотозубого мусаевского брата. Братец улыбался и крутил в руке брелок.

Мы будем фиксировать все Ваши перемещения!

Алеша еще раз вспомнил слова Кириллова, что есть силы сжал ручку саквояжа, в котором находились микрофон, меченые деньги и диктофон, и предал своему лицу выражение максимальной приветливости, будто бы в квартиру его проникли не преступники, а решившие пошутить друзья. Однако приветливым лицо, по всей видимости, сделать не получилось — затушив папиросу о столешницу, Ваха опустил ноги на пол и спросил:

— Я вижу, ты не рад нам?

— Да нет, отчего же, — вежливо солгал Лодочкин, — просто мы договаривались встретиться завтра, и Ваш визит ко мне — это в некотором роде неожиданность…

Ваха засмеялся, в тот же момент подключился и братец. Хохотали они отвратительно-дребезжаще, как в день их первой встречи. Лодочкин увидел красные глаза обкуренного Вахи и тут же понял всю нелепость и катастрофичность своего положения.

Мы будем фиксировать все ваши перемещения, как только вы выйдите из подъезда — вот что сказал ему Кириллов! А если бандиты не врут, если они здесь действительно сидят пять часов, то группа наблюдения (или как их там у них называют — топтуны?) могла и не зафиксировать появления чеченцев в доме, так как выдвинулась она сюда только после их беседы с опером! То есть, в данный момент — их патрулированиям и наблюдениям грош цена! Диктофон с микрофоном в портфеле, по мобильнику бандиты позвонить не дадут. А что будет делать милиция? Ждать его выхода из подъезда?

— Очень гаваришь умно! — словно взвизгнув, воскликнул Ваха, отсмеявшись, — Гаворить, друг, не нада! Деньги давать нада!

— А почему сегодня?

Снова задребезжал Рамзан. Схватившись обеими руками за живот, он сполз по стене на пол и сел на корточки. Лодочкину показалось, что эти гигикания и ухахатывания на какое-то мгновение затмили шум соседей сверху. Рамзан смеялся широко раскрывая рот, бил себя ладонями по животу и почему-то периодически произносил фразу: «Эх, Семен Семеныч!»

Дребезжал он минуты две, и кто знает, сколько это могло бы продолжиться, если бы старший брат не взмахнул рукой и не произнес фразу по-чеченски.

— Ты на завтра с кем дагаваривался?

— С Вашим т-товарищем…

— А таварища здесь нет, друг! Здесь ми есть! — улыбаясь, пояснил Ваха и тут же добавил абсолютно серьезно, — С сабой деньги?

Генеральный продюсер растерялся и замолчал. Нужно было сразу же достать из саквояжа деньги, после чего сразу же саквояж закрыть, но, почувствовав приближение краха, мозг наотрез отказался проводить какую бы то ни было работу.

Рамзан легко выхватил сумку из его руки и, пройдя в гостиную, передал брату, разместившись в кресле неподалеку.

— В нагах правды нет. Один так стаял, стаял и ревматизмом заболел, не смог больше па гарам хадить, застрелить пришлось. Так что, садись, брат, — великодушно и даже где-то театрально продекламировал Мусаев-старший, положив ладони на лодочкинский багаж.

По шее генерального продюсера радиостанции «БУМ» стал струиться холодный пот. Щелкнули замочки его стильного, приобретенного в прошлом году в Германии, саквояжа. На журнальный столик одна за другой стали ложиться долларовые пачки, помеченные химическим спец-средством «Светлячок». Извлечение стопочек сопровождались пением. Тихо, себе под нос Ваха напевал что-то не совсем понятное. Часть фраз исполнялась по-русски, часть по-чеченски. Как догадался Лодочкин, русские строки служили песне припевом. Довольно прямолинейно они повествовали о том, что Кавказ не любит трусов и негодяев, а помогает лишь тем, кто готов отдать за него жизнь. Почему это поется по-русски и о каких именно героях идет здесь речь — все это Алексея не интересовало, ему хотелось, чтобы пение продолжалось как можно дольше, но, увы, время и судьба были сегодня явно не на его стороне.

Неожиданно и даже резко Ваха прекратил петь и нахмурился. Лодочкин осознал, что конец близок как никогда: медленно и осторожно Мусаев вытащил из саквояжа диктофон, который был не только перемотан изолентой, но и заклеен бумажкой с оттиском круглой мастичной печати с подписями потерпевшего, понятых и оперуполномоченного Кириллова.

Ваха стал похож на девушку, которой вместо флакона духов презентовали годовую подшивку газеты «Спорт-Экспресс» или набор разводных ключей. Мусаев-старший никак не мог поверить своим глазам. Округлив их, он передал диктофон брату, который, внимательно рассмотрев его, кивнул и опять что-то брякнул на неизвестном Лодочкину языке.

— Шакал, — тихо и хрипло произнес убийца одного из радуевских головорезов, — ти обманул нас. И тебе п***ц.

Он бросил диктофон на пол и закурил.

— В 92-ом году я паслал адного человека на дело. Человек бил не русский, но очень любил водку. Я сказал ему: друг, туда пайдешь, в баре-шмаре сидэть будишь, разгавор слушать. Не вздумай напиться, плохо будет.

На следующий день он вернулся. Что услышал, гаварю. Смеется. Извини, Ваха, говорит, випил я, забил все, но завтра вспомню все абязательно. …Мне очень этот разгавор важный был, очень хателось узнать, о чем гаварили….Но честь важнее. Он обманул меня, он не послушался, и я убил его прямо там…, — Мусаев сжал пальцы правой руки так, что послышался хруст костей, — ты тоже абманул нас..…

Рамзан подошел к Алексею, железной рукой схватил за шею и усадил на диван.

У Лодочкина случилось не произвольное выделение газов, но значения этому никто не предал.

Ваха вытащил мобильник, набрал номер и отрывисто бросил несколько фраз по-чеченски. Судя по тону, он отдавал приказания. Затем, убрав мобильник в карман широких брюк, он переместился на диван и почему-то стал говорить шепотом:

— Сейчас ты, сукин сын, паедешь с нами. В очень хорошее село, которое называется Старые Атаги. У нас живут очень хорошие люди, которые всегда рады гостям. Машина стоит у подъезда. Она отвезет нас на вокзал, откуда мы сразу же отправимся к нам домой. Уж очень мы соскучились с Рамзаном по землякам. Будешь гостить у нас до тех пор, пока твои люди не выкупят тебя. Если выкупа не будет, тогда я отрежу тебе уши и вышлю их твоей родне, а самого тебя сгною в яме! — Ваха выхватил из-за пояса внушительных размеров кинжал и веско дополнил — Если менты уже пасут подъезд, если они попытаются что-то сделать, я перережу тебе горло. Все. Пошли.

Бандит резко поднялся с дивана. Лодочкин поднялся медленно.

«Если им удастся увести меня — это конец, — попытался размышлять он быстро, пока братья, почему-то рыча, переговаривались между собой, — впереди будут избиения, пытки голодом, а в конечном итоге — смерть. Нужно что-то делать. Но что? Закричать при выходе из подъезда, попытавшись тем самым обратить на себя внимание?».

Алексей посмотрел на бандитов. Склонив головы, те продолжали рычать друг на друга, и как показалось Лодочкину, временно выпустили его из поля зрения. Этот шанс упускать было нельзя. Действие опередило мысль или ее подобие.

— Сука! — заорал генеральный продюсер, и что есть силы ударил Мусаева-старшего кулаком в переносицу.

Удар неожиданно оказался столь сильным, что жестокий убийца и членовредитель Ваха Мусаев отлетел к стене и, опрокинув журнальный столик, грохнулся на пол.

Лодочкин схватил стул и хотел засветить им Рамзана, но тот резко отпрыгнул в сторону и выхватил пистолет.

— На пол, собака!

На пол Алексею не хотелось: на полу было холодно, на полу хрипел Ваха, там его ждали только смерть или переломленные ребра.

Каждый бой должен быть словно последним. Действуй уверенно, будь ответственен за каждое действие!

Если бы Лодочкин читал труды Кастанеды, то он бы вспомнил эти слова мудрого и хитрого дона Хуана.

Но он не читал ничего кроме примитивных детективов и американских учебников о радио-бизнесе. Чтобы сделал в этой ситуации его любимый герой Снайпер? Скорее всего, разнес бы выстрелом из винтовки Рамзану голову или выпрыгнул бы в окно. В случае Лодочкина данные действия исключались: прыгать с высоты он не умел, а стрелять тем более, поэтому генеральный продюсер, движимый лишь мыслями спасения собственной шкуры, принял решение покинуть поле брани и бросился в прихожую.

«Открыть два замка! Это быстро! — соображал он лихорадочно, — Я выбегу из подъезда и начну кричать. Меня услышат, на меня обратят внимание, меня спасут!»

Алексей быстро открыл один замок, но до второго не успел даже дотронуться: ловкий удар ногой в спину вмял его в дверь, удар следующий (кулаком в висок) заставил рухнуть на пол.

Братьев было снова двое. Один сверкал зубами, другой добавлял ужаса общей картине своим окровавленным лицом. Оба матерились.

Лодочкин прикусил нижнюю губу и тихо завыл. Бежать было не куда, вырваться — не возможно, как погибать достойно Лодочкин не знал.

Боже! Как же глупо все получилось! Зачем я влез во все это? Зачем я приехал в Москву, взялся руководить двумя станциями? Ведь я же ни хрена по сути не понимаю, ни хрена! Сидел бы тихо в Питере на своем девятом месте, и все бы было хорошо! Нет же, попер на пролом! На каждом углу кричал: я все могу, я все сделаю, все будет! Откуда эта самоуверенность? Прадедушкины гены, блин! Ведь все могло быть по другому, если построить свою политику иначе. Прислушивался бы к другим мнениям, не возводил бы в культ Рика, был бы откровенен и с ним и с Ильей, не обещал бы того в чем по сути не уверен, и не было бы статьи, не было бы ненужных затрат, страданий и вот этих мерзких рож….

Но рожи были. Оба брата, шипя как кобры, склонились над ним и ненавистно смотрели в его глаза. Мусаев-старший решительно нажал каблуком ботинка на грудь. (Кстати, а почему все кавказцы носят остроносую обувь?).

— Ти будишь наказан.

Слова бандита прозвучали как приговор шариатского суда. Его рука взмыла вверх. Лезвие клинка блеснуло ужасающе, в сто раз ярче, чем зубы его брата.

Алексей зажмурил глаза. Никогда он не думал, что умрет именно так. На паркетном полу в съемной квартире, от рук кровожадных убийц и вымогателей.

Удар оказался страшным. Ему почудилось, что голова раскололась на две части. Силуэты Мусаевых стали расплываться, перед глазами пошли большие круги, и последним, что он увидел был обитый пластиком потолок.

Потом веки его сомкнулись, и он провалился в темноту.

Эпилог

Когда перевалило за семнадцать часов, пятница в «Пьяном дятле» стала похожа сама на себя: народ повалил, как мелкими группками — по два три человека, так и более солидными коллективами. Заведение погрузилось в суету: громко заиграла музыка, под потолком повисло табачно-дымное облако, забегали туда-сюда официанты, сдвигая столы и терпеливо выслушивая посетителей, которые, ощутив конец рабочей недели, вели себя по большей части расслаблено, кто-то даже хамил, не успев основательно надраться. В общем, воцарилась обычная, можно сказать, рабочая атмосфера московских кабаков среднего уровня.

Нашим героям повезло очутиться в углу. По причине большого пространства, музыка здесь гремела не так сильно, и общаться можно было более-менее свободно. Они заказали графин водки «Алтай», бутылку вина «Мукузани», три бутылки «Нарзана», три шашлыка из свинины, два лаваша, три салата из свежих овощей и одну, но большую, тарелку разносолов.

Если Вам интересно, то замечу, что познакомились они в 1998 –ом году на концерте «Роллинг Стоунз» в Лужниках. Она туда пришла по заданию редакции (если быть честным, то задание было выбито по инициативе собственной), а они, будучи молодыми старшими лейтенантами, — по заданию министерства внутренних дел, точнее, якобы по заданию, потому что интерес к означенному коллективу испытывали не меньший…

Лена подняла бокал с вином и, подмигнув своим спутникам, бодро обьявила:

— Ну, еще раз — за Вас, черти полосатые! Давненько не встречались!

— Так ты же у нас дама деловая, мать, — Коля быстренько налил водки себе и Андрею, — то в одном издании, то в другом! То в Майами, то на Камчатке.

— Это обвинение? — Лена кокетливо приподняла брови вверх.

— Отнюдь. Это всего на всего констатация факта, являющимся огромным минусом этого города. Своими расстояниями, своим бешеным ритмом он посягает на одно из самых главных человеческих ценностей — дружбу. Живем в одном городе, а встречаемся два-три раза в году. Разве не бред?

— Бред, — молниеносно согласился Андрей, принимая наполненную водкой рюмку и глядя на единственную в компании девушку с нескрываемым восхищением (чего греха таить, за тот год что он ее не видел она только похорошела), — поэтому прямо сейчас предлагаю выпить не за нас, как таковых, а все-таки за нашу дружбу.

— Принимается, — Лена уловила игривый взгляд Кириллова и ласково произнесла, — за дружбу, Андрюшенька, за дружбу. Тебя же сегодня практикантки ждут. Так что не надо на меня так пялиться: дыру может и протрешь, а желаемого все равно не достигнешь.

— Прекратите эти грязные инсинуации, — жестами и голосом Коля напомнил присутствующим Михаила Сергеевича Горбачева, — Андрей Валерьевич — человек порядочный и к замужним женщинам не пристает.

— Верю, — она еще раз подняла бокал, друзья звонко чокнулись и выпили.

Когда они поставили посуду на стол, музыка исчезла, а взамен нее, разом включились висящие на стенах мониторы и началась трансляция футбольного кубка УЕФА.

— Мама дорогая! — воскликнул Кириллов. — Вот это подфартило!

— Но-но-но, — Лена предупреждающе поводила в разные стороны указательным пальцем, — не отвлекаемся от общей темы, мальчики. Я все еще причины и последствия той каши, в приготовлении которой я в свое время косвенно приняла участие…

Внезапно трансляция прекратилась, по мониторам пробежала серая рябь, секунд через двадцать на экранах возник стадион Уэмбли, масштабная сцена, на которой легко угадывался старина Джо Кокер. Сначала его бурными и продолжительными аплодисментами поприветствовали на стадионе, а затем отдельными выкриками «о-о-о» и «Вау!» в зале «Пьяного дятла».

— Изволь, — бросив мимолетный взгляд на экран согласился Коля, — хотя о причинах ты была наслышана, когда я отдавал тебе материал, но все-таки кое о чем напомнить будет не лишним….

— Может, выпьем перед столь ответственным выступлением? — перебил его Андрей.

— Целиком и полностью.

Коля снова разлил по рюмкам, освежил бокал дамы, все выпили и закусили. Лена превратилась во внимание.

— Итак, семь месяцев назад на радиостанции «Бум» появился новый программный директор, точнее генеральный продюсер — Лодочкин Алексей Алексеевич, — Николай откинулся на спинку стула и закурил, — который начал свою политику с довольно странных вещей, о которых я вам уже неоднократно рассказывал, и повторять все это смысла не имеет. Отмечу лишь, что в виду этих странностей у меня довольно быстро сложилось о нем следующее впечатление — это человек, который сам не знает, чего хочет, не ведает куда идти, и представления не имеет, чем он занимается.

Как-то с Ваней Бедняковым мы его спросили:

— Алеша, ну будь другом, скажи: как ты выведешь нас на первые места?

Он ответил, что, мол, у него и у нашего руководства в лице Ильи Альбертовича Пичугина есть очень замечательный стратегический план, который они сегодня будут обсуждать, и если он, господин Лодочкин, сочтет нужным, то обязательно ознакомит коллектив с отдельными стратегическими разработками. Тем самым нам давалось понять: сидите и сопите в две дырочки, козлы вы серые, без вас все решим, а мнение ваше нам — до одного места.

Естественно, ни с какими разработками знакомить нас не стали, и тогда я решил ознакомиться с ними сам, — Коля достал из внутреннего кармана джинсовой куртки небольшей диктофон, после чего продолжил:

— По иронии судьбы или по другой причине двери всех кабинетов закрываются тогда, когда их хозяева уходят домой. В течение дня они открыты, и зайти может туда по сути кто угодно. У многих сотрудников, кстати, кабинетов и вовсе нет. Так, например, рекламные агенты сидят в большем помещении и отделены друг от друга на американский манер тоненькими перегородками. Камеры слежения следят, но ничего не записывают. Подозрительность у генерального директора развита до паранойи, но об элементарных правилах конспирации, тьфу ты, безопасности то есть, он почему-то забывает.

В общем, улучил я моментик, зашел в кабинет к Алеше, когда он в туалет выскочил, и положил включенный диктофончик в укромное место, исключительно движимый идеей обучения грамотным стратегическим ходам российского радиобизнеса. На удачу, через пятнадцать минут Альбертыч зашел, закрылись они втроем (там еще Костя Бабкин был — заместитель Лешин) и давай трещать о том, как же нам поднять рейтинг!

На следующий день я диктофон спокойно забрал, якобы за диском заглянув, и обнаружил довольно интересный разговор, иллюстрирующий тот самый стратегический план, суть которого изложен в твоей статье.

Сначала я, честно говоря, хотел эту информацию на какие-нибудь радийные сайты кинуть, но потом вспомнил об одной замечательной журналистке по имени Лена Стрельцова…

Лена звонко засмеялась и подмигнула Кириллову:

— Обрати внимание, когда Коленька обо мне вспомнил!

Андрей Валерьевич успокоительно развел руками и деланно-серьезно оправдал товарища:

— Николай к замужним женщинам не пристает!

— Ну-ну, — не поверила замужняя женщина и скосила глаза на бутылку «Мукузани».

Коля снова разлил спиртное и предложил выпить за любовь. Товарищи согласились и чокнулись так громко, что привлекли внимание бородатого субъекта с сальными волосами, зачесанными под прямой пробор, сидевшего за соседним столиком в гордом одиночестве.

— …Вспомнил и решил, — продолжил свой рассказ Коля, закусывая водку маринованным огурчиком, — что лучше, чем «Конкретной газеты» мне издательства не найти.

— Это потому, что я там работаю?

— Само собой разумеется, — Коля по-гусарски вежливо и четко наклонил голову, — по этой причине — в первую очередь, мадам!

— Какова же была причина вторая?

— Причина вторая заключалась в том, что я знал, кто крышует вашу милую газетенку. И как бывший оперуполномоченный, работавший на этой территории, я был в достаточной мере осведомлен о нравах, интересах, моральных установках и жизненных принципах товарища Барбосевича — младшего, широко известного в узких кругах, как бандит по кличке Пес…

Лена посмотрела на рассказчика чуть ли не с уважением:

— Мент он и в Африке мент.

— Да уж! — виртуозно снял папановские интонации Кисы Воробьнинова Андрей и веско напомнил: — Руку не меняем!

— Не рано ли?

— Нормально, — Коля поддержал друга и оперативно выполнил возложенные на него обязанности, — тем более, что повествование вступает в самую интересную стадию.

К столику подошла официантка:

— Может еще что-нибудь?

Лена так громко и неприветливо сказала нет, что, удалившись, девушка наверное даже обиделась.

Тем временем, Коля прожевал кусок шашлыка, отхлебнул из стакана минералки и, вытерев салфеткой губы, снова закурил.

— Еще задолго до того, как в моей бедовой головушке зародился не менее бедовый план, я также хорошо изучил нравы нашего генерального директора и генерального продюсера.

Первый — человек одновременно жадный, местами дебильный, а также осторожный. Осторожность эта порой возведена в стадию идиотизма — таким его сделали некоторые события, трех-четырех летней давности. Тогда он думал, что он абсолютный хозяин положения и чуть ли не коронованный пуп земли, он необоснованно увольнял неугодных ему работников, лишал их премий, пытался создавать не комфортные условия для работы, и все это продолжалось до тех пор, пока двое уволенных работников не обратились в суд, и их в судебном порядке не восстановили на работе. Узнав об этом, один из амерекашек-учредителей по имени Бад намекнул ему, что судебные процессы — это есть плохо. Как для имиджа станции, так и для имиджа твоего Илюшенька. Обрати-ка ты лучше внимание, дорогой наш российский друг, на работу с людьми.

Не успел Пичугин приложить к козырьку и отрапортовать: «Yes, sir», как один из подлых рекламных агентов, не пожелавший делиться с ним прибылью от очередной сделки, уволился по собственному желанию, а через некоторое время слил информацию о всех финансовых махинациях шефа в одно из центральных средств массовой информации. Илья Альбертович, помня напутствие старшего американского товарища, на публичное оскорбление не отреагировал и снова оказался не прав.

Дурень ты, сказали ему америкосы на своем поганом языке, нам не нужны судебные процессы, исходящие от другой стороны! Но если нас оскорбляют в прессе, то ты должен сделать все, чтобы появилось опровержение! Если опровержения нет — бей первым, Фредди, обращайся в суд!

Так что усвоил Илюшенька все через чур буквально и готов был, боясь потерять теплое местечко, подать судебный иск по любой причине — даже увидев надпись мелом на заборе: «Генеральный директор радиостанции «Бум» — взяточник и казнокрад».

Но в данном случае, эта осторожность его и подвела, точнее не его, а Лодочкина, который сейчас, пожалуй, кое-какими повадками похож на Пичугина в недалеком прошлом: сует свой нос туда, куда только можно, и всем своим видом пытается показать, что у него все под контролем. Хоть я в Питере, хоть на Луне, все равно все вижу и всем управляю САМ! Вот и со статейкой, дурачок, решил сам разобраться, чтобы перед Пичугиным не спасовать, что его и погубило.

Хотя, честно говоря, я и не думал, что он в редакцию поедет! Ну, может, порисуется перед шефом, позвонит им в его присутствии, а он решил вот такой героический поступок продемонстрировать, не предполагал…

Допившая вино Лена предложила наполнить рюмки огненной водой. Внезапно оживившийся Кириллов, забыв о правиле не заменимости разливающего, выполнил ее просьбу, после чего взмахом руки подозвал официантку и попросил еще триста граммов водки.

Стрельцова закурила и выпустила вверх тонкую струю дыма.

— Ну, об этой встрече двух одиночеств я наслышана. Дня три вся редакция только и говорила, как наш дедулек перебрал и вашего Лодочкина с ног до головы обложил…Что дальше то было?

— А дальше, спустя почти месяцок, ко мне подошел Алексей Алексеевич Лодочкин и сообщил, что у него неприятности: какие-то негодяи вымогают деньги. Нет ли у меня в милиции хороших знакомых, способных поспособствовать спасению? Представляешь? Я ушам своим не поверил! Честно говоря, я предполагал, что Барбосевич-младший на него наедет, обматерит, поцапаются они в суде и все, а тут такой сюрприз!

— Злодей ты, Жданов.

— …Потом до меня дошло, — продолжил Коля, не обращая внимание на спорное замечание, — что бедному Лешеньке, кроме меня, не к кому обратиться. Пичугин — за границей, а без него наш генпродюсер в Москве, к сожалению, никто. Тогда-то я и дал ему Андрюхины координаты и, подражая реалиям дня, напомнил, что такая ювелирная работа, как спасение потерпевших от рук вымогателей, требует материальной подпитки….

— А меня попросил, — подхватил разговорную нить Кириллов, — помочь Лодочкину поподробнее ознакомиться не только с особенностями, но и с возможными казусами, возникающими в нашей нелегкой работе. Поэтому я создавал впечатление кропотливой работы, снабжал необходимой информацией его дозировано, что ничего кроме недоумения или гнева с его стороны и не вызывало. Это было видно. Информацию о трудовых подвигах разрабатываемых также выдал ему непосредственно перед операцией. Пусть помучается, — Андрей коварно ухмыльнулся и резко, по-жегловски ткнул пальцем правой руки вниз, — я сказал!

— Издевался, значит?

— Давал острее прочувствовать ситуацию! — резонно уточнил Андрей. — А что касается программы защиты, то здесь было все очень даже неплохо. Я сразу же установил ноги за всеми фигурантами, телефоны Лодочкина поставил на прослушку, в квартиру напихал жучков и видеокамер. Просто я делал спасительные шаги несколько позже, чем нужно.

— Чтобы острее чувствовал ситуацию?

— Именно… Например, то, что бандиты у него дома, мы узнали где то за час до его прибытия.

— А чего-ж ты не позвонил ему? Не предупредил? — откровенно возмутилась Лена.

— Зачем? — с интонациями глубочайшего цинизма невозмутимо отреагировал Кириллов. — Чтобы он мне всю операцию сорвал? В его актерских способностях я был не уверен! Мало ли как он мог себя повести? А тут все реально, пришел, увидел, охренел. Кстати! — Кириллов поднял указательный палец вверх, — Позвольте небольшое лирическое отступление.

Коля согласно кивнул и налил в рюмки.

— Отступление заключается в следующем, — продолжил Кириллов, резко выдохнув и не закусив, к Лодочкину они должны были приехать втроем: братаны Мусаевы и господин Леднев. Они же «работали» с ним все трое с самого начала! Но, как выяснилось позже, братаны решили своего коллегу бортануть. Зачем деньги на троих делить, слушай? Поэтому, вместо того, чтобы, согласно утвержденному плану, приехать на стрелку рано утром и забрать у клиента деньги, они вдвоем заявились к клиенту вечером. За день до встречи. Без Леднева. На руках у них уже были билеты в Грозный, где бы ни Леднев, ни Барбосевич их не достали.

Когда Лодочкин увидел их в своей квартире, очко у него село конкретно. В сумке деньги, опечатанный диктофон лежащий мертвым грузом, который они вычислили сразу же, короче — каюк полный. И бежать наш дружок пытался и даже оказывать сопротивление, но, — Андрей трагично поник головой, — силы оказались неравны…

— Они его убили? — непроизвольно вскрикнула Лена, навалившись на стол грудью.

— Зачем убили? По башке надавали и все… Хотя, — Андрей прищурился и посмотрел куда-то вверх, — могли и убить, если бы не мы. Ребята все четко сделали. Двое по тросам с крыши спустились, и в комнату залетели, выбив окно вместе с рамами на хрен, другая часть группы дверь в квартиру рванула. И все это одновременно. Психологический эффект был потрясающим. Видели бы вы их рожи — что Лодочкина, что этих двух…Эффектно сработали…И реализацию тоже неплохо провели. Утром Леднев, как дисциплинированный бандит на стрелку приехал, а на стрелки то никого и нет. Он давай Алеше по мобиле названивать, угрожать — материть. Когда договорил, ребята его со стволом на кармане хапнули. Дело тут же возбудили, колоть всех начали, на Барбосевича разводить. Мусаев с Ледневым — ни в какую, а вот младший более покладистым оказался — ломка у бедняги героиновая началась, и быстренько он все по полочкам разложил, а мы ему за этого доктора вызвали. На следующий день и самого Барбосевича сцапали…Короче, спасибо Николаше, — Андрей похлопал друга по плечу, — теперь большей награды ожидаю.

— Ну, а с Лодочкиным то все в порядке?

— Нашла о ком переживать! — Кириллов посмотрел на Лену укоризненно и, видя, что собеседница объект переживаний пока менять не собирается, добавил более мягко. — Хорошо с ним все, Леночка! Только вот штанишки свои карденовские изнутри намочил. Такое с первого раза бывает, так что на данном моменте я внимания не стал акцентировать, вывел его просто на улицу, когда он оклемался и говорю:

«Ну, Алексей Алексеевич, поздравляю, все страшное позади, и чтобы это страшное больше не повторилось…

Это, что может повториться? — спрашивает чуть не плача.

Может, — отвечаю. — Завтра мы арестуем Барбосевича, но впереди еще суд. Суд по вашему иску, гражданский, и если он этот суд выиграет (тут я уже откровенный блеф понес), то на уголовном деле это отразиться негативно. Во-первых, определенные службы могут начать копать на Вас, во-вторых, могут выпустить по подписку он невыезде или под залог этого страшного человека, и тогда все может повториться слово и не факт что повториться удачно. Так что мой вам дружеский совет, господин генеральный продюсер, не ждите вы никаких консультантов, а занимайтесь своим рейтингом сами. У окружающих должно сложиться впечатление что там, в эфире, то есть, реально что-то происходит.

Не знаю, чего он сейчас думает, специалист ваш, но тогда, по крайней мере, как мне показалось, речь моя на него впечатление произвела.

Кириллов откинулся на спинку стула и вытащил из пачки сигарету. Стрельцова перевела взгляд на Колю.

— Ну, да, — тот как бы робко пожал плечами, — подошел он ко мне позавчера, сложил ладошки и молвил человеческим голосом, — Мы тут с Риком, посоветовались, Николай, провели исследование и поняли окончательно, что нам нужны и твои и Ванины проекты. Мы же их сняли специально, ты разве не догадался? Чтобы проверить: нужно ли людям что-нибудь, кроме музыки? Оказалось, да, нужно, так, что работай, Коля как и прежде и вышлите-ка мне еще раз свои предложения по утреннему шоу… Вот на этом, собственно, сия история и закончилась. Все живы, здоровы, довольны.

Лена посмотрела на него внимательно. Покрутила в руке рюмку, постучала наманекюренными ногтями по столу и, после не продолжительной паузы, задала еще один вопрос:

— А не слишком ли дорогая цена для удовлетворения собственных амбиций?

— Ты знаешь, нет. Не слишком, — ответил Коля абсолютно серьезно, — дело ведь не только в моих программах.

— А в чем?

— В том, что Лодочкин — мудак и авантюрист. Он внушил американским дяденькам доверие, и пообещал, как можно эффективнее проводить их курс в жизнь. Дяденьки в радио понимают ровно столько, сколько я в кибернетике — они — бизнесмены. Торгуют лесом, добывают уголь, закупают и продают компьютеры — делают все по всему свету, в том числе и занимаются радио. Для того чтобы все шло нормально — на каждом месте должен сидеть специалист, и специалисты эти есть. Однако доверяют дяденьки не всем, и для того, чтобы работа шла лучше (в частности, работа на радио), они присылают консультантов, к чьим советам необходимо прислушиваться, что для таких деятелей, как Лодочкин и Пичугин — есть гарантия беспроблемного существования. Делай так, как говорит консультант — и все будет хорошо, хотя далеко не факт, что все советы консультанта применимы для российской действительности. Даша это знала, поэтому часто с ними рубилась, а Лодочкин этого делать и не собирался. Зачем делать то, чего не умеешь? Человек он в мире радио, скажем прямо, не авторитетный, его никто не знает, он имеет лишь незначительный ди-джейский опыт, а что касается его директорства в Питере, то здесь вообще, полный шандец: руководимая им станция давно уже в заду! Единственное, в чем он профи, — так это в делах карьерных: английский хороший, говорит убедительно, критику начальства воспринимает адекватно, денег на всякие там проекты не канючит, в общем — идеальный исполнитель, другого и не нужно! Здесь перед ним, действительно, можно снять шляпу: при аховом положении дел в Питере, он убеждает начальство, что сможет выправить ситуацию в Москве!

Лодочкин стал тупо следовать советам консультанта, делая из всех нас говорящих голов. Функции ведущих свелись к нажиманию кнопок, чтению прогноза погоды и тупому объявлению песен (ди-джей не должен много говорить, это может раздражать!). Музыка — вот, что главное на радио!

— Может быть это и правильно?

— Может быть. На фоновых станциях нет ди-джеев, там только музыка, но! Там много музыки! Много, а не пятьдесят песен, как у нас! В итоге мы не имеем ни личностей в эфире, ни музыки. Средненькая станция штата Техас.

Разве таким должно быть радио? Разве ТАКОЕ радио может быть интересным? К чему он нас привел? К тому, что от нас ушла старая аудитория, а новая не пришла. Возможно, это круто, это очень по-американски, но, неужели российская аудитория настолько дебильно выглядит, чтобы крутить им одно и тоже, загаживать мозги наитупейшим слоганом «Старое доброе и новое любимое» и играть в идиотские викторины, предложенные полоумным Риком?

«К нам дозвонился Паша! Здравствуйте, Паша!

Здравствуйте! — ответил сам себе Коля, предав лицу выражение последней стадии имбицилии.

Ведь это вы услышали сегодня первым песню дня?

Да! Это я услышал первым песню дня!

Вы выиграли деньги, Паша, Поздравляю!»

Ну что это за херня? Кому может быть интересен этот пустой разговор? Тому, кто играет? Возможно, — Жданов перевел дух, — но не тому, кто слушает!

И при всем при этом, Лодочкин еще и нагло врет, заявляя, что все под контролем, что все будет хорошо! Ничего не будет хорошо! Рейтинг падает медленно, когда упадет окончательно, то над станцией начнут делать новые эксперименты, или вообще закроют к чертям собачьим, но все эти рики, бады, лодочкины и пичугины преспокойненько свалят с неплохим баблом, а тех, кто на них горбатился, постигнет совсем другая участь. Они будут бегать, искать работу, перед кем-то унижаться, нервничать, ссориться с домашними и так далее, а эти господа вальяжно развалятся в шезлонгах и не торопясь станут листать прайс-листы турфирм, обдумывая, куда бы съездить в этом месяце: в Париж или Лас Вегас?...

Коля налил в стакан минералки и выпил. Лена смотрела на него, широко открыв рот. Возможно, точно так же в семнадцатом году глазели на выступающего в Смольном Ленина революционно настроенные солдаты и матросы. Кириллова тоже речь товарища не оставила безучастным — прикуренная им сигарета была подвергнута только одной затяжке, после чего стлела самостоятельно — под воздействием монолога, хозяин о ней попросту забыл.

— Так вот, — Коля тихо ударил кулаком по столу, — мне очень сильно захотелось, чтобы этого не произошло, чтобы не мы, а эти гады почувствовали себя как ужи на сковородке. Чтобы они поняли, что и им свойственны ошибки, что власть их не безгранична, далеко не все мысли умны, что они такие же люди, как мы, которым в любой момент на голову может свалиться кирпич! Кирпич свалился, к счастью никого не убил, но зашиб порядочно.

— Ну, а мы, в силу скромных возможностей и не менее скромных возможностей этот кирпичик чуть-чуть подтолкнули.

— Удивительно слышать такие разговоры от слуги закона бывшего и настоящего, — усмехнулась Стрельцова.

— Как раз, ничего удивительного, — в очередной раз невозмутимо заметил Коля, — ведь, обрати внимание — Лодочкин является чиновником, в какой-то степени, и всем нам известно, чем ближе он к власти, тем дальше от закона. Если над ним есть начальник способный его осадить, сказать: эй, парень, знай меру, — это хорошо! А если такого начальника нет, то намекать должен кто-то другой. Думаю, намек мимо ушей не прошел и урок удался. За это и предлагаю выпить!

— Всецело и обоюдно! — поддержал его Кириллов и пододвинул свою рюмку.

Пока Жданов разливал остатки водки, а Андрей набирал чей-то номер на мобильном, Стрельцова никак не могла прийти к душевному равновесию, что, в общем-то, свойственно для девушек, даже замужних. С одной стороны ей были действительно дороги эти мудозвоны (как она их сама любовно называла): они являлись хорошими друзьями, довольно мило стебались, делая это в сто раз лучше ее других знакомых, однако в данном случае они были серьезны, и говорили в целом правильные вещи, но эта серьезность почему-то пугала ее и даже отталкивала. Обиды-обидами, это понятно. Но правильно ли идти против воли работодателя, каким бы он ни был? Ведь он же дает тебе работу! Он платит тебе бабки, и ты их получаешь, при этом что-то против него замышляя. Хотя, с другой стороны, если этот работодатель так дорулит, что всему наступит кирдык? Сам то он нагреб себе порядочно, а что работники его будут делать? Так может действительно, этот самый кирдык лучше предупредить….

— Я, наверное, пропущу, — дипломатично отклонила предложение она и отставила рюмку в сторону, посмотрев на экран….

Там по-прежнему показывали Джо Кокера. Старик зажигательно хрипел, тряс кистями рук, и корчил смешные рожи. В такт музыке зрители дружно бесновались, вскидывая руки вверх, прыгая и подпевая широко раскрывая рты, от чего их лица вытягивались и в большинстве своем становились глуповатыми, что их, кстати, совсем не портило. Закончив петь, Коккер поклонился, затем крикнул что-то зрителям и вместе с музыкантами пошел со сцены вон. Вполне возможно, что через какое-то время он вернулся и спел на «бис» один из самых лучших «боевиков», но посетители «Пьяного дятла» этого уже не увидели. Телевизоры выключились и включилось радио. Одно из самых популярных.

Я ночьями плохо сплю, потому что я тебя люблю,

Потому-что, потому что, я люблю…, — заголосил Филлипп Бедросович и Лену передернуло.

— Вашу посуду забирать? — спросила внезапно нарисовавшаяся официантка.

— Пока нет, — улыбнувшись, ответила Лена и, подняв рюмку над столом, наконец-то, разродилась, — Пожалуй, Вы и правы, черти полосатые…

Июль 2005 — январь 2006 г.г.

Москва

Оглавление

ЧАСТЬ 1

  Глава 1

  Глава 2. Лодочкин

  Глава 3. Без отступлений

Часть 2.

  Глава 1. Неприятная неожиданность

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg