«Побеждённые (Дочь Лорда)»

Побеждённые (Дочь Лорда) (fb2) - Побеждённые (Дочь Лорда) (Изгнанники Эвиана - 1) 842K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ольга Ружникова

Ольга Ружникова Побежденные (Дочь Лорда)

  Что ни вечер, то мне молодцу,   Ненавистен княжий терем,   И кручина злее половца,   Грязный пол шагами мерит.   Завихрился над осиною   Жгучий дым истлевшим стягом,   Я тоску свою звериную   Заливаю пенной брагой.   Из-под стрехи в окна крысится   Недозрелая луна;   Всё-то чудится мне, слышится:   Выпей, милый, пей до дна!..   Выпей — может, выйдет толк,   Обретешь свое добро,   Был волчонок — станет волк,   Ветер, кровь и серебро.   Так уж вышло — не крестись —   Когти золотом ковать,   Был котенок — станет рысь,   Мягко стелет — жестко спать!   Не ходи ко мне, желанная,   Не стремись развлечь беду —   Я обманут ночью пьяною,   До рассвета не дойду.   Ох, встану, выйду, хлопну дверью я —   Тишина вокруг села —   Опадают звезды перьями   На следы когтистых лап.   Пряный запах темноты,   Леса горькая купель,   Медвежонок звался ты,   Вырос — вышел лютый зверь:   Выпей — может, выйдет толк,   Обретешь свое добро,   Был волчонок, станет волк,   Ветер, кровь и серебро. Хэлависа.

Пролог

1

— Что ж, Ваша светлость. — Мэтр Лорэ, один из лучших художников Эвитана, сейчас серьезен как никогда. — Вне всякого сомнения, на обоих портретах — одна и та же дама. Ваша бабушка.

— Портреты — день и ночь, — герцог удивленно взглянул на собеседника. — Судя по картине в мидантийской раме — бабушка была редкой красавицей. А вот полотно слева…

— Совершенно другая школа. Общее одно: ваша бабушка, вне всяких сомнений, была очень привлекательной дамой. И, осмелюсь сказать, это отразили оба портрета, — почтительно склонил голову художник.

Одно и то же лицо… только женщины — абсолютно разные. Наряд и драгоценности значат немало, но не изменят души. А между этими дамами — ничего общего, кроме имени.

С роскошного портрета кисти самого Алиэ Готта надменно и холодно улыбается молодая красавица. Когда-то в детстве герцог не отличал ее от десятков других. Бесчисленные портреты Гербовой Галереи если чем друг с другом и схожи — то именно выражением лиц.

Пятьдесят лет минуло, триста ли пятьдесят? Всё те же истинные аристократы — в своем высокомерном величии. Скучные люди, потратившие жизнь на то, чтобы не уронить чести предков.

Бабушка… Как странно так называть не дожившую до рождения внуков.

Алое, сильно декольтированное (мода той эпохи) платье. Блеск ледяных зеленых глаз, блеск бриллиантов в фамильном колье, блеск рубинов в высокой прическе. Правда, к таким глазам больше пошли бы изумруды, но…

«Вне всякого сомнения» (как сказал некий весьма неплохой мастер кисти), дама — истинная аристократка. И по праву занимает достойное место в семейной галерее.

А на портрете неизвестного художника юная девушка в простом белоснежном платье бежит по залитому солнцем весенне-зеленому лугу. Дворянка, горожанка, крестьянка — не угадать. Ни диадемы, ни колец, ни сережек. Лишь в распущенных светлых волосах — венок из ромашек, розового клевера и, кажется, васильков. А в озорных зеленых глазах пляшут золотые блики солнца. Отражают юную зелень травы…

Кажется, девушка — тоненькая, легкая, облачно-воздушная — летит над лугом. Навстречу своей судьбе, свету… Возможно — будущему счастью.

Только разве внуку не известна судьба собственной бабушки?

— Да, это — тоже она, — с улыбкой подтвердил художник. — Ваша знаменитая родственница. Ей посвящено, кажется, тридцать с чем-то баллад…

— Уже сорок восемь. Еще с десяток пьес и тринадцать рыцарских романов. И это только из известных литературе. И одна пьеса пишется сейчас — очень неплохая. Возможно, я даже разрешу ее поставить… Интересно всё же, какой бабушка была на самом деле? — герцог отбросил со лба прядь непослушных темных волос — тоже фамильных. — На этих картинах — два совершенно разных человека. Но раз вы уверены, что обе — подлинники… Как вы полагаете, мэтр Лорэ, кто из портретистов прав? Или это просто разные периоды бурной жизни прекрасной герцогини?

— Вряд ли, — покачал головой художник. — Не будем забывать, эта достойная во всех отношениях дама прожила не столь уж долгую жизнь. Если вам интересно мое мнение — я верю мастеру, чье имя не сохранило время. Вряд ли сильно ошибусь, если скажу, что сей шедевр — а это шедевр! — рисовал влюбленный…

— Вы так думаете? — герцог постарался скрыть удивление. — Хотя да… возможно всё. Я ведь прекрасно понимаю: бабушка была тогда молода и очень красива. Но… тайный влюбленный? Что вообще известно об этом портрете?

— До недавнего времени — ничего. Обнаружен пару месяцев назад в семейной галерее одного из северных баронских замков. Последний потомок рода умер бездетным. Владения перешли к дальнему родственнику. И один из гостей заметил сходство портрета с копией одной из самых знаменитых работ Алиэ Готта. Увы — род прервался. И узнать имя художника не представляется возможным. Единственное, что известно — дата написания. Спустя семь месяцев после смерти вашей бабушки. Так что это — более поздняя работа, чем портрет в Гербовой Галерее. Ведь великий Готта писал герцогиню при жизни…

— Да… — задумчиво протянул живой внук давно почившей красавицы. — И судя по посмертному портрету — бабушка эту жизнь весьма любила. И мечтала быть счастливой. Интересно, это ей удалось хоть ненадолго?

Два портрета. И высокомерная красавица-аристократка в алом бархате гордо и надменно озирает бегущую по лугу смеющуюся девчонку. Такую наивную в своем стремлении догнать счастье…

2

«Человеческая память коротка. И всё, что не сохранили анналы истории или древние свитки, засыплет песок веков. А остальное исказят переписчики. Случайно или по указке правителей, чьи имена в свою очередь сотрет неумолимое время.

С каждым поколением всё меньше истины останется в былых хрониках. И наступит день, когда далекие потомки не вспомнят ничего…

Вечное как мир озеро хранит древнюю легенду. Одну из многих, что давно забыты. Одну из тех, что не следовало забывать. Новые храмы возведены на месте прежних святилищ. Но старые боги исчезли не навсегда.

Два года, как ушел к праотцам Фредерик Второй — не лучший из королей.

Два года, как его завещание уничтожено. А Регент — принц и полководец Арно Ильдани, младший брат покойного короля — убит на пути к столице.

Два года, как власть в Эвитане захватила клика придворных интриганов, самозванно объявившая себя Регентским Советом.

Два года, как их войска огнем и мечом прошли по землям покойного принца Ильдани и его вассалов.

Два года, как стихийно вспыхнуло восстание. Оно позволило друзьям погибшего Регента вывезти из страны его сына Грегори. И семью лучшего друга Арно — маршала Алексиса Зордеса-Вальданэ, мидантийского изгнанника. Когда-то он нашел приют при дворе Ильдани. А теперь — убит вместе с Арно.

Два года, как восстание подавлено. Часть мятежников погибла, часть бежала за пределы страны. А наименее опасные — прощены и сосланы в собственные имения.

В числе прощенных оказался и примкнувший к мятежникам бывший Рыцарь Круга Равных (Ордена, основанного Арно Ильдани), лорд Лиара Эдвард Таррент…»

Из «Мемуаров» барона Сержа Криделя.

Часть первая. Предательство

В этом мире неверном не будь дураком:

Полагаться не вздумай на тех, кто кругом.

Трезвым оком взгляни на ближайшего друга —

Друг, возможно, окажется злейшим врагом.

Омар Хайям.

Глава первая

Эвитан, Лиар, замок Таррент. 2993 год от прихода Творца, начало Месяца Рождения Осени.

1

Эйда боится всего. Спать с ней в одной комнате давно превратилось в пытку. Сестренка кричит и мечется каждую ночь. А что еще хуже — сама вырваться из кошмаров не в силах.

Приходится вставать и расталкивать. Не то чтобы Ирии не жаль сестру. Было жаль. Особенно в первые месяцев пять. А сейчас уже меньше…

Можно попросить, чтобы младших поселили отдельно. Можно.

Но во-первых — нет ни малейшего желания просить мачеху. Хоть о чём. А во-вторых — рука не поднимется оставить Эйду одну в темноте.

Вот так мы и не меняем ничего в своей жизни. Год не меняем, два. Пятнадцать лет не меняем…

Ирия нехотя вылезла из постели, растолкала несчастную сестренку. Обняла за плечи и принялась укачивать, что-то вполголоса напевая. Привычно-привычно.

На самом деле так, наверное, быть не должно. Страшно, когда привыкаешь к такому.

— Ири! — Эйда, наконец, проснулась. Серые глаза полны слёз. — Ири, мне опять…

Пожалуйста, ну пожалуйста, не надо при детях! Здесь же Иден и… Кати — дочка этой дряни. А еще здесь Ирия. И у нее больше нет сил…

Высшие силы остались глухи к мольбам. Можно подумать, они хоть раз ответили!

Всё, что осталось, — еще ниже склониться к сестре. Пусть Эйда шепчет прямо в ухо. Чтобы больше не слышал никто. Кроме Ирии, а ей ни змея не сделается! Ирии, которую мачеха называет своим проклятием, брат — неблагодарной и сумасшедшей дикой кошкой. А отец уже год не называет никак. Потому что в упор не замечает.

И вообще — она уже совсем взрослая. Весной ей исполнится целых шестнадцать. И она в силах выдержать всё-всё! А глупую слезу, покатившуюся по щеке, мы сейчас слижем.

А если и нет — кто увидит в темноте? И кто станет рассматривать? Ведь всем известно: дикие кошки не плачут!

Ирия дождалась, пока сестра уснет. «Дикой кошке» тоже до жути охота разреветься. По-звериному завыть! Непонятно, кого жалея — Эйду, себя? А то и вовсе — Иден?

Мрачные стены родового замка. Равнодушная многовековая громада. Намертво сомкнулась вокруг насквозь промерзшей спальни графских дочерей. Стиснула ледяным кулаком.

Как же холодно! Милосердный Творец, почему здесь всегда так холодно?!

Неужели раньше было так же? Просто Ирия не замечала?

Больше нет сил…

Девушка осторожно сунула руку под подушку. Под белый квадрат — почему-то всегда отсыревший. Даже сейчас — в самом начале осени. Что же будет зимой?

Рука коснулась знакомого диска. Вот он — всегда теплый! Солнечный…

В кромешной темноте не разглядеть ничего. Но черты лица на медальоне — и так в памяти навечно. ЕГО черты. Того, кто спас их всех! И навсегда завоевал сердце Ирии. Даже не зная об этом…

Когда-нибудь он приедет за ней. И заберет отсюда…

Конечно, на самом деле ясно: не приедет и не заберет. Ни он и никто другой.

А ОН вряд ли вообще ее тогда особо разглядел. И уж тем более — запомнил.

Да и было бы что в ней разглядывать — полтора-то года назад. Если и сейчас — особо нечего…

Ну и что? Лучше мечтать о несбыточном, чем не мечтать вовсе!

— Ири! — Нет, Эйда так и не уснула. И смотрит теперь на сестру в упор.

Сон всё равно уже слетел. Тоже привычно.

— Спи, маленькая! — Ирия заученно-ласково провела ладонью по лбу сестрички. Другой рукой медленно заталкивая медальон обратно под подушку.

Вряд ли Эйда его вообще разглядела. Но резкий жест привлечет ее внимание точно.

Хорошо, что их кровати рядом. Очень хорошо. Вставать удобно, прятать заветный диск удобно…

Впрочем, можно было не стараться. Эйде сейчас совсем не до медальонов. И уж тем более — не до чужих тайных любовей.

— Ири, я — не маленькая, — тихо и серьезно возразила сестренка. — После всего, что со мной было, — не маленькая…

Зачем ты опять об этом говоришь? Ирия ведь правда ничего не в силах сделать. Вот если бы ее действительно полюбил…

Размечталась, на ночь глядя! Посреди ночи, точнее.

Эйда, сестра не может сейчас за тебя отомстить! Только слушать твои кошмары. Ночь за ночью, месяц за месяцем и год за годом — пока не рехнется сама!

— Ири, понимаешь, мне приснилось, что нас опять увезли! А меня…

— Нас больше никто не увезет! — Ирия до боли стиснула плечи сестры. — Я успею запереть дверь и прирезать тебя, Иден, Кати и себя. Всех! Вот кинжал, смотри. — Девушка безошибочно нашла во тьме и потянула из-под холодной подушки второе тайное сокровище. В изящных ножнах. Так оно прежде и висело в отцовской оружейной — среди подобных ему. — Клянусь: я больше никому тебя не отдам!

2

Утро встретило Леона Таррента унылой осенней моросью за окном, зябкой сыростью выстывшей за ночь комнаты… И голосами слуг — в коридоре. Явно не догадавшихся поплотнее прикрыть с вечера дверь в покои молодого господина. А заодно — поторопиться с утра растопить в его спальне камин.

Юноша поглубже натянул на затылок меховое одеяло. И честно попытался вспомнить хоть что-нибудь, ради чего вообще имеет смысл сегодня вставать. А уж тем более — на таком холоде!

Чтобы увидеть унылые лица Эйды и Иден, хмурый взгляд Ирии? Или вечно погружённого в собственные мысли отца? Как же он сдал за последние полтора года!

Опять придется бессильно наблюдать, как лорд Таррент боится поднять глаза, чтобы не встретить взгляды дочерей. Как Ирия зло косится на бедняжку Полину, ловя каждую ее ошибку! И сочиняет хрупкой, безответной женщине несуществующие грехи. Как это и свойственно озлобленным, завистливым людям! А уж особенно — вздорным, некрасивым девицам.

Сестра и раньше была — не мед. Но в последние годы!..

Ну ладно — Ирия злится на отца. Что тут греха таить — он кругом виноват!

Да, лорд Таррент вечно твердит, что не мог иначе. Но то, что он сделал со своей семьей, ему не искупить никогда.

А Полина здесь при чём? Что отец не любил маму — давно не секрет ни для кого. Эдвард Таррент обрел, наконец, счастье. Женщину, готовую разделить его изгнание. Женщину гораздо достойнее самого отца — если уж на то пошло!

Дальнейшим размышлениям помешал уверенный стук в дверь. Слуга. Лентяй только сейчас явился растапливать камин.

Да — распустил отец прислугу, нечего сказать! Когда хотят — тогда и работают. В остальное время — лясы точат на поварне. А господа — замерзай!

Наконец-то комната наполняется долгожданным теплом…

Юноша блаженно потянулся под одеялом. Как он мог забыть? За завтраком же увидит Полину! Чем не радость?

А все горькие мысли — прочь. К Темному противный дождь! Всё равно он не здесь, а за окном.

И к змеям северный ветер и сестер! Родственников не выбирают, а уж родственниц…

Что поделать, если большинство девиц — глупы от природы? А вечное шитье и вовсе превращает в безмозглых куриц. Хуже служанок!

А уж у тех точно нет никаких мыслей. Кроме как набить брюхо. Да еще перемигнуться с конюхами и камердинерами.

Леон стремглав вскочил с постели. Поежился от сырости и холода и поспешно потянулся к одежде. Не ждать же еще одного лодыря — камердинера! Тоже наверняка у какой-нибудь служанки… мерзавец!

Мрачные, всегда полутемные коридоры слегка притупили почти детскую радость. В столь тоскливые минуты порой приходит в голову, что если отец вдруг умрет, то…

Они бы все долго горевали, но траур не бывает вечным. Закон не запрещает жениться на вдове отца. Полина еще так молода! Ее детей Леон готов принять, особенно Чарли, и…

Юноша поспешно отогнал бесполезные и недостойные благородного человека мечтания. При живом-то отце — совсем с ума сошел?

А слуга распахнул потемневшие от времени двери столовой.

Тот, кто занимался планировкой Светлой Залы, явно рассчитывал на иное число домочадцев. Человек на тридцать. И стол отгрохал соответствующий.

Зато теперь все сидят так далеко друг от друга, что вести общую беседу — невозможно. Если не орать.

Во главе стола, в громадном кресле с гербом — отец. Полина — слева от мужа, Леон — рядом с ней.

На другом конце деревянного чудища разместились сёстры — все четыре.

Эйда может упасть в обморок или забиться в припадке.

Кати еще толком не умеет разрезать еду на тарелке. А лишнего присутствия слуг не терпит.

Так что обе они — по бокам от Ирии. А Иден возле Эйды — не отсаживать же младшую куда-то еще.

В результате, они смотрятся не семьей, а двумя изолированными военными лагерями. Интересно, кому еще такое в голову приходило? Вряд ли Полине — она слишком добра. И уж точно не сестрам. Иногда Леон вообще сомневался, что они способны думать о чём-то, кроме собственных капризов. Особенно вечно хнычущая плакса Эйда. Или злобная истеричка Ирия.

Интересно, Чарли, когда подрастет, куда сядет? Хотя, наверное, рядом с Ирией. Его ведь тоже сначала придется кормить. Кати к тому времени уже научится сама. Да и должен же быть хоть какой-то прок — от самого невыносимого члена семьи!

Странно — Ирия кажется неотъемлемой частью замка. А ведь она к тому времени может выйти замуж. И кормить собственных детей. Или поручить это слугам.

Вряд ли! Такой жены и Ревинтерам не пожелаешь. Так что тут Ирия и останется. Мозолить всем глаза — до глубокой старости. Портить им жизнь.

Сестрица, к счастью, как раз кромсает мясо на тарелке Кати. Так что на брата не обернулась. Уже хорошо. Теперь еще не начала бы опять задевать Полину!

Юноша подцепил на вилку кусок вкусно благоухающего жаркого. Кухарка сегодня расстаралась на славу!

Осторожно глянул в сторону Ирии… И поймал настороженный, насквозь прожигающий взгляд двух зеленущих глаз.

Темный и змеи его! Неужели Леон успел с вечера что-то пообещать этой привязчивой занозе? Что именно?

Ах да! Он должен был поговорить с отцом.

Но лорду Тарренту вчера нездоровилось. Он и сейчас — явно не в себе. Еще бы! День — хмур с утра. За окном сходит с ума ветер. Значит, конная прогулка отменяется.

И за что эту залу прозвали Светлой? Здесь солнца не бывает!

Протянув изящную руку к почти нетронутому бокалу, Полина подняла взгляд от тарелки. И застенчиво улыбнулась юноше.

Душу омыло теплой волной. Есть солнышко в этом замке, есть! И светит — для одинокого сердца Леона Таррента!

Жаль, сам он может лишь слегка улыбнуться в ответ. Вдруг отец заметит? Или Ирия!

Всё, на что имеет право пасынок, — это подлить мачехе вина, протянуть блюдо с фруктами, подложить мяса или овощей. Но ест она так мало, что и это не требуется.

А вот Ирии не мешало бы не тащить вторую добавку. На глазах у всех. Вчера за ужином съела почти столько, сколько сам Леон. А он — все-таки мужчина!

Не можешь есть, сколько положено леди, — добирай за закрытой дверь. Но не позорься при всех. Сестрица вообще — дама или как? Хотя глупый вопрос. Дама за столом — всего одна.

На мачехе (и как же трудно даже в мыслях называть ее этим чужим, безликим словом!) сегодня небесно-голубое шелковое платье. Это Ирия и Эйда одеваются в дурацкие серые тряпки фамильных цветов. В таком виде и к общему столу притащились. А у Полины — безупречный вкус.

Впрочем, костлявую фигуру средней сестрицы не спасет никакой наряд. Хоть лучший в подзвездном мире. А хрупкая, светловолосая, голубоглазая Полина в любом, самом скромном платье — настолько совершенное создание!

И за что стареющему, махнувшему на всё рукой лорду Тарренту такое сокровище? Он всё равно никогда не сможет оценить Полину по-настоящему! Ее красоту, ее нежность, ее ум… Ее жертву, наконец!

Выйти замуж за опального изгнанника — это ведь дорогого стоит, разве нет? Так почему он позволяет Ирии так смотреть на его любимую женщину? Другой отец давно приструнил бы дерзкую, неуправляемую девчонку, напрочь забывшую свое место!

Когда хозяин занят чем угодно, кроме дома — даже собаки и кошки наглеют. Что уж говорить о вздорных дурах? Но Эдварду Тарренту плевать на всё!

Ветер за окном мерно воет. В такт печальным мыслям. Там, за окном — серые поля. А дальше — мокрый лес.

Пустота. Одиночество…

Тоска! А с единственной родной душой нельзя и словом перемолвиться. Потому что бдит тощая злющая ворона, по недоразумению родившаяся сестрой Леона.

Завтрак имел все шансы пройти, как часто бывало — в гробовом молчании. Если бы Полина — как всегда, Полина! — не попыталась разрядить обстановку:

— Эйда, тебе понравились новые платья?

А вот плаксивая тихоня — опять же, как обычно! — опустила глаза долу. Ну, можно не говорить с посторонними, но с родными-то?

А Ирия уже и ложку отложила, готовясь к бою. И с кем? С благороднейшей из женщин, искренне стремящейся стать им всем если не матерью, то старшей сестрой?

Полина бросила отчаянный, умоляющий взгляд на Леона. В уголках голубых глаз выступили слёзы. Хрупкие, изящные руки растерянно теребят край скатерти…

— Эйда, Полина задала тебе вопрос! — разозлился юноша.

— Понравились… — прошептала плакса.

Едва слышный стук ложки. Сжимаются кулаки Ирии. Эта-то куда опять лезет, когда не просят?!

— Тогда почему ты их не носишь? — обиженно дрогнул голос Полины.

Даже она не выдержала!

Эйда вскочила из-за стола и ринулась вон. Да какая муха ее укусила?! Откуда такой эгоизм и неблагодарность? От сестрицы научилась?

Ирия молча поднялась и тоже направилась к выходу. Походкой дворового сорванца. Хоть бы ходить нормально выучилась! Есть же у кого.

— Платья еще не готовы! — сквозь зубы процедила озлобленная дура, резко обернувшись в дверях. Еще более широких рядом с ее тощей фигурой.

— Почему?.. — опешила Полина.

— Мы еще не нашили на них синий круг.

Знак кающихся грешниц! Бывших продажных женщин!

Юный лорд едва не захлебнулся от ярости.

И дверь успела захлопнуться прежде, чем Леон сообразил крикнуть:

— Что ты себе позволяешь?! Папа! — юноша обернулся к отцу… и осекся.

Лорд Таррент так и просидел всю душераздирающую сцену над тарелкой. Не прикасаясь к еде. И явно не слыша ни слова.

3

Ни на какие колыбельные Чарли не реагирует. У него есть более важные дела — орать во всю мощь легких.

А вот детские считалки братишка любит даже очень. Наконец утихомирив его и оставив на попечение обрадованной кормилицы, Ирия вернулась к сестрам. В общую спальню.

Конечно, и ей, и Эйде уже положены собственные комнаты. Девицам в брачном возрасте — не место в детской. Но интересы Эйды в замке Таррент учитывать не принято. А уж Ирии…

Правда, до этой осени она о замужестве и не помышляла. Ее тайная любовь давно и, говорят, счастливо женат. А кого другого в этой роли странно и представить.

Но больно уж тоскливо этой ранне-промозглой осенью. И слишком нестерпимо хочется вырваться! Кажется, душу бы заложила за свободу — если кто примет такой залог. Только бы сбежать из тюрьмы!

Договорилась до ручки — родной замок тюрьмой стал.

Тюрьмой. Тюрьмищее не бывает! То есть бывает, конечно. Но об этом Ирия поклялась забыть. Навсегда.

Ага, забудешь тут — если Эйда еженощно напоминает!

Ладно, чем грустить — лучше заняться полезным делом. Почитать, например.

По десятому разу — одно и то же? Ничего, умных людей можно и в одиннадцатый раз перечитать. Всё лучше, чем вышивание гладью. Или крестиком. И чем смотреть на грустных сестер.

А еще лучше — пойти и развеселить девиц-красавиц. Когда-то удавалось…

Мало, что ли, книг прочла? Ну не то чтобы слишком много… Где их возьмешь, если вся папина библиотека — три шкафа? Не самых широких.

Так, берем пару толстых фолиантов. И стопку бумаги — с заброшенной на середине рыцарской сказкой. Собственного сочинения.

А теперь можно забраться на кровать — с ногами.

Вот и плюс, что еще не одевают как взрослую. Попробуй, посиди так в корсете и пышных юбках!

«Ветер тревожно свистел в кронах деревьев…»

А дальше? А дальше какой-нибудь граф приходит на свидание к некой… лучше принцессе. И узнаёт стр-рашную тайну ее семьи.

Например, все они по ночам воют на луну и превращаются в волков! А зовут графа… Серж — банально, Рауль — тоже часто встречается. Анри… нет, Анри звать не будут никого!

Ирия досадливо встряхнула головой. Смотреть на расплывающиеся силуэты Эйды, Иден и Кати — даже забавно. Но вдруг кто заметит?

Лоренцо — вот отличное имя!

Девушка потянулась к туалетному столику — за пером и чернильницей. И задумалась, глядя на сестренок.

Старшая тихо сидит в углу, обхватив руками колени. Явно пребывает в мыслях где-то далеко. Вот ей бы взрослая одежда пошла. Да кто же в этом замке вообще об Эйде вспоминает? Разве только мачеха — чтобы новую гадость сочинить.

Кати возится с куклой. Или делает вид. А сама обдумывает очередную пакость…

В следующей главе будет стервочка именно такого возраста. Шпионить за главной героиней, чтобы сдать злой мачехе. Хрупкой такой, голубоглазой. С нежным голосочком и манерами умирающей горлицы…

Иден. Единственная, кто здесь действительно вышивает. Правда, мастерица иглы она весьма посредственная. Даже по чужому рисунку.

Набросать, что ли, для младшей очередной пейзаж? Раз больше ничего в голову не лезет. Не сочиняются сегодня сказки про рыцарей и принцесс!

Самое смешное — как раз Ирия рукодельничала весьма неплохо. Или просто лучше сестер. Только ей это не нравится лет с десяти. А что нравится — в последний год нельзя!

— Ирия!

Кажется, бессонные ночи сказались — чуть не уснула днем. Конечно, лучше спать, чем плакать. А то тут кое-кто, когда имена вспоминать начал…

Но еще лучше — бодрствовать и хоть немного разгонять чужую хандру. Раз уж всё равно деваться некуда.

— Ири, почитай, пожалуйста, вслух.

Бедной Иден надоело вышивать? Всё равно за кривые цветы и непонятной породы птиц (или это рыбы?) никто не похвалит. Особенно Полина. Которая сама к иголке, кстати, и не прикасается. Нежные пальчики бережет. Действительно — разве у хрупкой фиалки могут быть мозолистые крестьянские руки?

Ирия привычно потянулась к «Хроникам Великих войн». Нет сегодня своих сказок — есть чужие. Умный человек написал за тебя — бери, пользуйся.

Она и прежде зачитывала вслух главки поинтереснее. А сестренки, навострив ушки, слушали. Иден всегда была «хвостиком» Ирии, а Эйда… Тихая, мечтательная Эйда родилась раньше Ири на полтора года. Но роль старшей без боя уступила еще в детстве.

Правда, внешне она повзрослела куда раньше. Так что в прошлом году никто не спутал, кто из них старше.

Ирия едва успела открыть «Историю славного рыцаря Ромуальда», как в комнату без стука заявилась мачеха. Конечно — церемонится она, только если рядом папа или Леон. За каким лешим ломать комедию в присутствии падчериц? И родной доченьки — маменькиной копии.

— Иден, выйди! — холодно обронила Полина.

Только Иден. Не Кати. Той дозволено остаться и посмотреть комедию в лицах.

Эх, жаль — под рукой нет ничего тяжелого. В лицо хрупкому цветочку зашвырнуть.

Книгой, что ли? Жалко такую хорошую книгу…

— И что тебе? — «маминым» (долго тренировалась!) ледяным тоном поинтересовалась Ирия, едва за Иден закрылась дверь.

Хуже уже не будет. Мачеха наверняка пришла с очередной подлостью.

— Это правда, что Эйда вопит каждую ночь?!

Во уставилась — сейчас высверлит во лбу дыру!

Ничего, мы тоже так умеем. Только пока не будем. Потому как — послушаем, что стерва скажет.

Неужели вдруг решила помочь? Это после глухих-то тёмно-серых балахонистых платьев? В каких Эйду только в монастырь отправлять? А если добавить на грудь синий круг грешницы — то и к позорному столбу.

И после этого ждать от мачехи хорошего?

— Нет, разумеется. Мы все спим сном младенцев. Как и положено благовоспитанным девицам.

Ну, заглотни приманку! Переведи огонь на дерзкую среднюю падчерицу. Ей ни змеи не сделается. Потому как на тебя плевать. Ну!

Или сейчас грянет гром…

— Это больше продолжаться не может!

Грянул!

И вообще — нечего было упоминать «девиц». Бессонные ночи явно убавляют ума. Ирия — яркий тому пример.

— Я вижу, Эйда так и не смогла… Я не допущу, чтобы Кати жила в подобных условиях!

— Прекрасно! Отсели отдельно свою драгоценную Кати. Или нас с Эйдой.

Ирия на миг отвела злой зеленый прищур от Полины, чтобы вонзить в мигом съежившуюся Кати. Ну, держись, дрянь малолетняя! Потому что больше выдать Эйду мачехе было некому.

— Я спрошу твоего совета, Ирия, если он мне понадобится! Я уже приняла решение. И ваш отец со мной согласился. Эйда завтра же отправится в монастырь святой Амалии!

— Так вот… для чего платья?! — змеей прошипела Ирия. — Ты не посмеешь!

Полина гадко усмехнулась:

— Дитя мое, и ты, и Эйда до замужества не можете распоряжаться собой. И я вполне посмею сделать с ней всё, что сочту нужным.

Ирия так растерялась, что мачеха успела удалиться. Величественно шелестя платьем…

Кати поспешно вышмыгнула за дверь. Вслед за мамашей.

Могла бы не торопиться. Ирии сейчас не до маленькой злючки. Нужно спасать Эйду!

Средняя дочь лорда Таррента обернулась к сестре.

Змеи! Старшая, скорчившись на кровати, даже не плачет. Скулит раненым щенком.

— Прекрати! — попыталась одернуть ее Ирия. — Мы — еще живы.

Эйда словно дожидалась этих слов — зарыдала в голос. И Ирия ее понимала — всё равно уже в монастырь. Хуже не будет…

Ну уж нет!

Ирия подсела к сестре, торопливо взяла за плечи. Попыталась заглянуть в мокрые от слёз глаза:

— Я обещала, что не дам тебя увезти. И не дам!

— Меня увезут… — пробормотала отрешенно-отчаявшимся голосом Эйда. — Меня всё равно увезут…

— Никто тебя больше не увезет! — почти закричала Ирия. — Никто, слышишь? Никто, пока жива я, твоя сестра!

Глава вторая

Эвитан, Лиар, замок Таррент.

1

Когда-то библиотека была одним из его любимых мест. Жаль лишь, что она — невелика. Все более-менее интересные книги Леон с Ирией перечитали еще в детстве.

Сестра глотала и хроники, и баллады намного быстрее брата. И в последние годы перед мятежом всё жаловалась: чего-нибудь нового хочется!

Теперь Леон повзрослел, и у него совсем другие увлечения. Тот, кто надеется поступить в гвардию, должен хорошо фехтовать и стрелять. Читать умеет любой дурак. А вот стать офицером, служить в столице…

А Ири… ну пусть повышивает, что ли! Даже не верится, что в детстве она была Леону лучшей подругой — так раздражает теперь. Брала бы пример с Полины, в конце концов! Разве хрупкой красавице, выросшей в южном герцогстве, хорошо в северном замке? В занесенных снегом краях? Но как мужественно она выносит все лишения!

— Леон!

Юноша невольно вздрогнул при звуке нежного голоса. Ее голоса.

Она пришла! Одна. Не побоялась слуг, всегда готовых насплетничать — неважно, что отцу давно на всех плевать!

Любимая пришла, чтобы поговорить с ним, Леоном!

Полина, грациозно подобрав платье, осторожно присела в старинное кресло. Хрупкая статуэтка. Нежная фиалка, невесть как занесенная в суровый Лиар. Лиар, где место лишь живучим кошкам. Ирии и ей подобным!

— Полина… — прошептал юноша, не находя слов. Их всё равно нет в языке людей.

— Леон, мне нужна ваша помощь, — хрупкие пальцы теребят голубой веер.

Нежная, прелестная, трогательная… неземная!

— Я к вашим услугам, Полина! — юный Таррент опустился на колени возле ее кресла. Как рыцарь из старинной баллады.

В прекрасных голубых глазах дрожат непролившиеся слёзы.

— Ирия… — шепчут коралловые губы.

— Что случилось?! — Леон невольно сжал кулаки. — Что эта… моя сестра опять натворила?!

Сколько зла и наглости может поместиться в одной девчонке? Отец должен хоть что-то сделать, предпринять меры! Это же переходит все границы!

— Леон… ты — уже взрослый… Ты всё понимаешь… Я пытаюсь всех примирить. Ваш отец не в силах… Я понимаю, но… Леон, я могу говорить с вами откровенно?

— Конечно! Вы всегда можете рассчитывать… Ваша тайна, Полина, умрет вместе со мной!..

Так взволнована, что не знает, как обращаться. «Ты», «вы»… Да, он — пасынок Полины. Но при этом — и мужчина, ее защитник. Ее единственный рыцарь!

— Мы все пытались помочь Эйде. Изо всех сил… — Прозрачнее хрусталя, драгоценнее жемчуга слеза скатилась по бледной щеке. — Но всё тщетно и… Как вы думаете… как ты думаешь, Леон, что за судьба ждет Эйду здесь, в замке? Где всё, абсолютно всё напоминает о прежней жизни. И что счастливое прошлое не вернется никогда…

2

Проклятье! Ирия потратила на нервы Эйды слишком много времени.

Полина успела запастись тяжелой артиллерией. И даже расставить ее на подходах к Западной Башне. К папиным новым покоям.

И теперь «артиллерия» торжественно расхаживает по мрачной Гербовой Галерее. Взад-вперед. Явно намереваясь защищать до последней капли крови — своей и чужой! — мирный сон отца. Если таковые ему еще снятся.

Зато уж лицемерная стерва Полина точно спит спокойно! К сожалению.

Всё это стоило предположить заранее. Вот только что враг — родной братец, Ирия ну никак не ожидала.

Ладно, посмотрим, как далеко он зайдет. Она-то готова — очень далеко. Удастся ли потом вернуться?

Ведь когда-то играли вместе. Все деревья в округе облазали, дрались, наперегонки носились верхом. А теперь…

Что же случилось с ними, если Леон — против родных сестер? Брат, твоя Полина — стерва, дрянь, шлюха, не видишь?!

И что случилось, если ты при виде родной сестры едва за шпагу не схватился? А Ирия — безоружна, между прочим.

Или принял ее в полутьме за Призрак Дочери Лорда? Так больше надо факелов зажигать. Таинственность хороша лишь в романах.

— Леон, отец у себя?

— Отец занят!

Спокойно!

Решил «держать и не пускать»? Ну-ну. Год назад — и то бы не вышло. А уж теперь…

— Когда освободится?

Только бы не сорваться! Леон всё-таки ее брат. Ирия сумеет его убедить!

— Для тебя — в ближайшие дни вряд ли!

— Ты знаешь, что Полина собралась запереть Эйду в монастыре? До конца ее дней?

Вот так — и глаз не отводи. Что, даже от Ирии не ожидал? Так вы в разных родителей уродились, ты — в папу, она — в маму.

А чего ждал? Что когда-то любимая сестра закатит глаза, грохнется в обморок? Или начнет жеманно лепетать — вокруг да около?

Так она не умеет.

3

Леон Таррент всегда боялся полнолуния. Ирия в детстве любила пугать брата ведьмами. А он потом в такие ночи заснуть не мог. Страшился, что злые колдуньи украдут его душу!

Да и кто не согласится — в полной луне есть нечто зловещее. Словно она открывает двери силам Тьмы! Таких ночей не боятся лишь волки, кошки, ведьмы… И озверевшие девицы, коим уже на всё плевать. Те, кто приходят с нелепыми обвинениями и обзывают белое черным.

Леон не сразу оправился от замешательства. Слишком уж яростно вгрызся в душу зеленый взгляд!

В последнее время юноше всё чаще приходило в голову: не ведьма ли сама Ирия? У кого обычно такие глаза? Говорят, были у бабушки, но ее Леон не застал…

— Ирия! — в последний раз попытался он решить дело миром. — Иди к себе в комнату! Я — твой старший брат и приказываю тебе…

— Ты вообще меня слышал?

Юноша содрогнулся. Что за дикая сила яростно рвется из изумрудных глаз? Говорят, женщины, продавшие душу Темному, по ночам принимают облик диких кошек. И убегают на шабаш. Как раз в такие ночи. Когда в небе лыбится полная луна, а в ставнях свистит ошалевший ветер. Именно тогда ведьмы и творят свои черные дела!

— Ты вообще мне — брат? — Сколько в ней ярости! Девчонка взбесилась! — Ты Эйде — брат?!

— Брат… — Куда бы отвести глаза? И почему он вообще их отводит? Ему совсем не по себе, хотя Полина — кругом права. — Да пойми ты: Эйде будет намного лучше в монастыре!

— Что? — голос Ирии упал до змеиного шелеста. А по ошалевшему взгляду можно решить — вместо родного брата она узрела Призрак Дочери Лорда. — Что?!

Ее даже обнять вдруг захотелось — такой потерянной кажется. Может, Полина всё же в чём-то ошибается? Немного? Сестра — просто нервная, и ей всего пятнадцать. Сейчас Леон еще раз попробует найти нужные слова.

Мама же ушла в монастырь. Ирия — слишком молода и не особо умна. Но даже она должна, наконец, понять…

— Ири… — брат протянул руку — погладить сестру по волосам. Слегка растрепанным. А еще — девица…

Отпрянула — как от ползучей гадюки!

— Ты соображаешь, что говоришь?! — От странного, еле слышного шепота почему-то куда страшнее, чем от недавней злости.

Сумрачная Гербовая Галерея, зловеще-багровые отблески факелов. Непонятные тени — на полу, на стенах. Полнолуние…

Сестра ли это? Или одна из тварей Темного приняла ее облик?! Способны ли ведьмы выкрасть душу той, что так часто смеялась над ними? И… кого они выберут следующим?..

— Ири… — растерянно пробормотал юноша. Отсюда лучше уйти, убраться поскорее… Но как же Полина?! — Ты же понимаешь, Эйда никогда не выйдет замуж… Даже если бы… Да она и сама не захочет! Ну куда ей еще? А в монастыре всем всё равно, что с ней случи… Да там же мама! Она об Эйде позаботится…

— А если бы тебя — на всю жизнь в монастырь?!

Леон отшатнулся от бешено вспыхнувших ведьминой зеленью глаз, от змеино-шипящего голоса. Как можно казаться пантерой и змеей одновременно?!

— Представь: тебя — в монастырь! Потому что ты сейчас жениться не можешь. Легче бы тебе стало, если б в том монастыре уже папа сидел?

— Ири…

Сестра несет полную чушь. Но именно оттого, что это столь очевидно, толком и не подобрать слов. Как доказать, что вода — мокрая, утверждающему: «нет, сухая».

— Ири, но это же… это совершенно другое дело!

— Разумеется. А еще — одного из нас двоих точно подкинули…

— Что?! — ошалел он.

ЧТО?! Она имеет в виду…

Рука сама рванулась за пазуху. Солнечный диск хранит от любой нечисти, от всякой скверны, спасает душу… А тело?!

— …потому что ты точно не можешь быть моим братом! Или… А с чего ты вообще до такого додумался? То, что ты нес сейчас, — сам никак сочинить не мог. Эта чушь годится лишь для твоих ушей. Значит, придумала ее Полина. Чтоб ей!

В коварных лунных бликах — яростная черная тень. Заслонила стену. Мотнула головой на длинной шее, колыхнула волосами… А еще одна — на полу.

Твари Темного теней не отбрасывают!

Почему Леон сразу не взглянул на пол? Потому что… боялся отвести взгляд?

— Ири! — Наваждение ушло, зато нахлынул стыд — мучительный, яростный.

Это просто Ирия. А не то, что невесть с какого перепугу померещилось.

Вот именно — с перепугу. Позор! Разве мужчина смеет — бояться? Да еще женщину? Ведьму — да, но сестру?

— А ну отойди. Или я твоей кошке драной выдеру последнюю шерсть на голове!

Ирия — даже такая, как есть! — как назло, ненамного ниже брата. Худощавая, но не хрупкая, а жилистая как банджарон. И на кошку больше похожа сама. Только не драную, а дикую и бешеную!

— Ири, лучше отойди! — юноша чуть отступил назад.

Не драться же с ней! Кулачный бой — не фехтование. Тут Леон сильнее чисто физически — как любой мужчина. Не бить же Ирию всерьез — кулаком в лицо! Сестра всё-таки…

Лунный луч посеребрил лезвие кинжала. Зловеще блеснувшее в тонкой девичьей руке.

Его кинжал, между прочим! Когда успела вытащить?!

— Когда мы фехтовали в детстве — я всегда побеждала, забыл? — усмехнулась Ирия. — Мне запретили брать в руки шпагу совсем недавно. И с тех пор ты ушел очень недалеко. А кинжал — всё, на чём я тренировалась в последние полгода. Пофехтуем? У тебя — шпага, у меня — кинжал. Ставка — жизнь Эйды. Ты хочешь ее погубить, я — спасти! — дерзкая девчонка едко и зло рассмеялась. — Пусть будет Высший Суд! Победит тот, чье дело правое. Разыграем жизнь сестрички?

Она уже смеется вовсю — только что не хохочет. И в глазах — всё то же ледяное бешенство.

— Проходи! — Леон отступил в сторону. — Иди к отцу. Ты — сумасшедшая, Ири!

Глава третья

Эвитан, Лиар, замок Таррент.

1

Это глупо и нелогично, но перед дверью отцовского кабинета гнев Ирии угас. То ли полутемная лестница показалась с отвычки крутой, то ли воспоминания слишком горько стиснули горло.

Сколько раз в детстве дочь бегала сюда, к отцу. Несмотря на все запреты. Он даже шутил: «Непоседе Ири достаточно услышать «нельзя», чтобы всё сделать наоборот…»

Судьба посмеялась вволю. По уши снабдила бесконечными «нельзя». Непреодолимыми.

Нельзя сбежать из Ауэнта. Нельзя набить морду врагам, что придут за сестрой. Нельзя ее спасти. Нельзя помешать королю вынести тебе смертный приговор — если такое вдруг придет в его не слишком умную, зато коронованную голову.

И нельзя простить отца — потому что не получается…

Когда-то — в начале позапрошлого века или даже раньше — прапрапрадед папы приказал возвести этот замок. Для своей немалой семьи. И выросли четыре башни: одна — для самого лорда, три — для сыновей с семьями.

Постепенно замок разросся. Жить в мрачных башнях стало необязательно. Но для отца Западная — его любимая — после разгрома восстания превратилась во вторые покои.

Лет десять назад папа рассказывал семейную легенду. Когда-то с этой башни бросилась вниз дочь лорда. Того самого, основателя, или другого — предание умалчивает.

Погибла девушка, узнав о смерти любимого жениха. Ирия, правда, в последний год подозревала, что графиня не только потеряла свою любовь, но и обезумела с тоски в этих мрачных стенах. Правда, такие догадки дочь Эдварда Таррента держала при себе. И без того выть хочется!

Еще она слышала в детстве, что иногда, в полночь, здесь появляется привидение покойной. Но ни отец, ни дочь так его и не увидели. Хоть несколько раз специально караулили. Трижды — даже вместе с Леоном.

Наверное, призрак юной графини не любит шумных компаний.

Впрочем, еще говорили, что он посещает лишь тех, кто сам скользит по грани жизни и смерти. Еще одна выдумка. В Ауэнте никакие привидения не появлялись. Как и в аббатстве святой Амалии.

Как бы там ни было — Ирию давно не удивляло, что с такой башней связана трагическая легенда. Башня Запада, где заходит солнце. Башня Заката… чьей-то жизни! Той юной графини. И много кого еще. Всех, кто прежде ступал по этим каменным плитам. Те люди жили, любили (если им повезло), радовались (хорошо бы!), страдали (вот это здесь запросто). Думали, мечтали, надеялись, верили. И никого из них уже нет в живых. Самый старший из Таррентов — отец…

— Входи, дочка!

Как он угадал, что она — за дверью? Или знал, что «кошмар замка Таррент» заявится обязательно? «Отцовское проклятие и худшая из дочерей» — как он сам обозвал ее больше года назад.

При одном воспоминании бешенство накатило вновь. Альваренской волной. Конечно, лорд Таррент догадался. Если в Башне уже побывала Полина!

Одна или вместе с Леоном?

Хотя нет — вряд ли. Такое обделывается наедине. При помощи охов, вздохов, опущенных бесстыжих глазок. И не менее бесстыжих нежных пальчиков…

Порой Ирия даже испытывала странную, противоестественную благодарность к Эйде. Как, например, сейчас. Благодаря ночным откровениям сестры можно думать об определенных… вещах со злостью и раздражением. Но зато без малейшего смущения невинной, беспорочной девицы из рыцарского романа. Нечего тут идеализировать и нечему смущаться.

Вещи нужно называть своими именами. То есть — к отцу приходила шлюха Полина. Он размяк и наобещал ей три луны с небес и родную дочь в монастырь. Но теперь вспомнил, что после немалого блюда сладкого меда должна притащиться горчайшая ложка дегтя. Она же — вторая по счёту родимая доченька. Самая непокорная в подлунном мире. И до сих пор не удостоенная почетного титула «позор семьи» лишь потому, что его уже носит Эйда.

И что же ты скажешь своей «дочке», папа?

2

Она пришла. Можно было догадаться. Девочка, когда-то на его плече рыдавшая о погибшем герое, теперь научилась справляться сама. Без помощи других героев. Они ведь не появились.

И не появятся. Ирия так и не поняла, что рыцари защищают ланей, а не тигриц. Не догадалась — и упрямо пробивает себе путь дальше. Зубами и когтями.

Лорд Эдвард Таррент перевел взгляд на упрямую дочь. Если бы она знала, если б они все знали, чего ему стоил последний год!

Его бы в любом случае никто не послушал!

Почему он не может прямо ей это сказать? Почему вечно отводит взгляд, видя обвинение в яростных зеленых глазах? Что Таррент теперь-то может сделать, чтобы всё исправить?!

Ничего. Только устало смотреть на дочь.

Ветер яростно колотится в ставни. Ветер и вечер. Поздний. Слишком поздно всё…

Ни товарищи по мятежу, ни враги, ни собственные дети не стали бы его слушать! Как теперь он сам — Ирию.

Слишком много ошибок! Эдвард Таррент всю жизнь выбирал между стремлением жить правильно и… просто жить. И последнее решение — тоже ошибка. Не единственная, зато самая страшная. Круг Равных, юношеская рыцарская клятва, честь и благородство двора Ильдани обернулись Бездной Льда и Пламени для родных людей.

Маршал Ильдани позволил себя убить. Его друзья не сумели зубами выгрызть победу. И погубили и себя, и свои семьи.

А теперь — Ири! Это из-за Эдварда Таррента одна его дочь сходит с ума, а другая превратилась в переполненную ненавистью фанатичку!

Ири! Ты же умела так звонко смеяться. Доченька…

— Как ты посмел? — Лед и пламя Бездны — в глазах, в голосе. — Как ты посмел?!

Ни искры тепла. А в самой дочери не осталось и тени доброй, веселой девочки, что так любила в детстве забираться отцу на колени…

— Ирия!..

— И что же ты мне теперь скажешь, папа? Повторишь доводы Леона? Может, мне проще говорить сразу уж с Полиной? Раз вы все поете с ее голоса?

Дочь сейчас не так уж и неправа. Насколько станет легче, если она начнет ладить с Полиной! И та сама объяснит строптивой падчерице, что и для кого лучше.

Увы!

Дочь — тем более несовершеннолетняя — обязана во всём подчиняться отцу. Но в последний год (да и раньше) он был просто не в состоянии воспользоваться этим правом. Память о прежних счастливых днях и милой, радостной улыбке когда-то любимой дочери останавливала почти всегда.

Лишь считанные разы лорд Таррент вспомнил, что он — глава семьи. И только дважды — в отношении Ирии.

Сначала — весной. Когда, вняв настойчивым просьбам Полины, запретил, наконец, дочери фехтовать и ездить верхом без сопровождения.

Этого нельзя было дозволять с самого начала. Но тогда он слишком любил Ирию. И избаловал куда сильнее, чем ее сестер. Хорошо хоть Полина напомнила, что у него дочь, а не еще один сын.

Второй раз лорд проявил отцовскую волю, когда весной Ирия вступила в брачный возраст. И летом пришло время вывезти ее в Лютену.

Здесь Полина тоже кругом права. Дочь — дерзкая девчонка с ужасными манерами. А дать за ней хорошее приданое — невозможно. Эдвард Таррент — проигравший мятежник. Большая часть его владений конфискована в пользу короны и ее «верных вассалов».

Незачем вывозить Ирию ни в этом году, ни вообще. Хватит и того, что известно в свете об Эйде!

Боль и подавляемое чувство вины ледяным обручем сжали сердце. Но лорд Таррент сумел справиться с собой. Если еще и вторая дочь произведет плохое впечатление — можно ставить крест и на Иден с Кати.

А так — история с Эйдой к тому времени подзабудется. Да, кто-то всё равно станет коситься. Но не все — далеко не все. Особенно если старшая уже уйдет в монастырь…

А Ирию можно выдать замуж и в провинции. К сожалению, при таком характере рассчитывать на хорошую партию не приходится… Но вдали от столицы и кавалеры — не слишком разборчивы.

Впрочем, если у Полины и здесь всё получится…

Эдвард должен защитить младших дочерей — родную и приемную! Иден и Кати. Что ни говори, но Эйду спасать уже поздно. А Ирия — нынешняя Ирия! — в помощи не нуждается. Это от нее уже впору защищать других!

Лорд Таррент сейчас спасает семью. И осознание этого придало ему сил — жестко взглянуть в глаза дерзкой дочери:

— Эйда едет в монастырь. Я так решил!

Злое золото свечей отразилось в блеснувшем яростью взгляде. Кошачьем взгляде непримиримой Карлотты.

И это — дочь Эдварда?! Докатилась!

— Нет!

— Я - пока еще глава семьи!

Бешеные глаза погасли. Подчинилась? Признала его правоту? Или просто взяла себя в руки, готовясь к бою?

Как же похожа на свою мать! До жути.

— Это — не твое решение. Полины. Так кто же из вас «глава семьи»?

Перешла к сарказму. Эдвард Таррент всегда терялся перед злой иронией первой красавицы Юга, надменной Карлотты Гарвиак. И далеко не сразу подбирал достойный ответ. Чем дочь и воспользовалась.

— Папа! — Ирия шагнула вперед, яростный взгляд вновь полоснул злой зеленью. — Ты не можешь осудить Эйду за свое преступление. Не посмеешь!

— Ирия…

— Это ты во всём виноват!

Прорвало, с ужасом понял Эдвард, полтора года сдерживаемую плотину. До этого девчонка скандалила еще не в полную силу. А теперь дочь несет к Змею на рога!

— Если б не ты — с нами НИЧЕГО бы не случилось! Если бы ты, мерзавец, сдался сразу, а не ждал как последний подлец!.. Это из-за тебя мы оказались в Ауэнте — в лапах этих ублюдков! Скажи спасибо, что они… — Ирия захлебнулась словами. Или ядом! — Только Эйду, а не нас еще с Иден заодно!.. Ты позволил изнасиловать дочь, запереть в монастыре жену! А теперь хочешь еще и убрать Эйду с глаз долой, чтобы спокойно развлекаться со своей шлюхой!..

Багровая вспышка ярости застилает взгляд, срывает с места. Взвивает твою руку над чужой щекой… Чтобы только замолчал ненавистный голос! Заткнулся!

Ирия змеей увернулась от удара, скользнула к стене. Свечные блики играют на лезвии кинжала. Волчьей желтизной окрасили взгляд…

— Только попробуй! Я убью тебя!.. — прошипела любимая дочь.

Она сошла с ума… Она…

А он сам?! Что он… Эдвард никогда не поднимал руку на детей — ни разу в жизни. И Карлотте не давал — когда успевал. Что он чуть не наделал?..

Что сказал бы Арно? И как Эдвард посмел даже в мыслях укорить Круг Равных — когда один из них погиб, пытаясь спасти семью лорда Таррента?

Он почти рухнул в кресло.

Мерзко. Как же мерзко на душе! И холодно.

Как здесь всё застыло… Почему никто за целые утро, день и вечер не удосужился растопить камин? И почему не удосужился приказать он сам?

На шум без стука сунул нос камердинер. Старый, привычный… равнодушный.

— Ваша светлость?

И потрясенно замер при виде кинжала в руках юной графини, не успевшей его спрятать.

— Всё в порядке, — кивком успокоил Мэтта Брауна лорд. — Мы с дочерью разговариваем.

3

Дверь за камердинером захлопнулась.

Потрясенная не меньше отца, Ирия устало прислонилась к стене. Медленно оседая вдоль ветхого гобелена…

Не отца бы сейчас убить, а себя! Да что же это происходит? Что с ними со всеми случилось?

Кинжал выскользнул из рук, с глухим стуком ударился об истертый ковер…

— Доченька… — голосом древнего старика пробормотал лорд Таррент.

Их взгляды встретились. Ровно один перестук дрогнувшего сердца — и Ирия кинулась в отцовские объятия.

Эдвард Таррент судорожно прижал ее к себе:

— Доченька! Что же это с нами?..

— Папа! — Ирия разрыдалась на его плече. — Папка! Папочка!..

— Дочка… Сядь, — он указал на подлокотник кресла. Другой рукой смахивая слёзы.

Девушка послушно присела. Как в детстве — примостилась на деревянную перекладину.

И хоть отец ничего еще не пообещал, вдруг возникла непоколебимая уверенность: всё будет хорошо! Он, по крайней мере, готов дочь слушать. Сердцем, а не только ушами.

А Ирия готова выслушать вновь вернувшегося к ней папу. Все его доводы. Полинины то есть.

И вновь любимая дочь найдет, что ответить.

4

— Пойми, дочка: если бы я мог что-то изменить! Но мне не заставить людей думать так, а не иначе. К тому же, в следующем году я хотел вывезти в свет тебя и Иден…

Полину он уговорит! Она должна понять: Ирии по-настоящему плохо в родном замке. Этого только слепой не заметит!

В другом месте, возможно, и характер у нее исправится.

Да и Полине станет легче без падчерицы! Никому не будет вреда, если в будущем году Эдвард Таррент представит в свет обеих дочерей.

— Папа! — зеленые глаза серьезны и печальны. — Иден через год еще можно и не вывозить. И я могу подождать не год, а два. К тому времени историю с Эйдой забудут. И монастырь будет не нужен. Не прогоняй ее из дома, пап! Она ведь ни в чём не виновата. Обещаешь?

— Обещаю, — неподъемный камень свалился с плеч.

В конце концов, бедняжка Эйда действительно никому не мешает. Да и самому Эдварду, если честно, жаль отправлять ее в суровый устав монастыря.

Там даже летом от стен идет холод. Еще хуже, чем сегодня в его покоях. И в аббатстве грубая пища, а старшая девочка всегда была болезненной.

К тому же, в следующем году опять не придется никого вывозить. Хоть тут Полина сердиться не будет!

Но самое главное — любимая дочь всё простила! Искренне. Эдвард почувствовал бы фальшь — врать Ири не умеет…

Ну тогда и он умалчивать не станет. Как раз хотел ей рассказать…

— Папка, спасибо! — дочка порывисто, как в детстве, расцеловала его. — Ты — самый замечательный отец в подзвездном мире! А еще у тебя — самая промерзшая Башня в подзвездном мире.

— Я сейчас кликну слуг…

— Не надо! Что мы — сами не растопим? — Ирия верткой куницей склонилась над камином. — Папа, этому хранилищу золы пора вспомнить, что на свете есть тепло и огонь.

— Ирия, я должен кое-что тебе рассказать…

— Да? — Огонь весело затрещал, подмигивая солнечно-оранжевыми глазами.

А дочери зола попала на нос — и как же хочется смеяться! Вместе с ней. Как когда-то — в прежние времена…

— Ирия… возможно, не придется ждать два года. Потому что тебе не понадобится высший свет, чтобы счастливо выйти замуж. Это — тайна и сюрприз. Но раз у нас сегодня такой откровенный разговор — Полина уже договаривается о твоем браке. Видишь, а ты не верила, что она хочет добра? — улыбнулся отец прямо в ошеломленные глаза дочери, в покрытый золой носик. — Жених приедет через две недели. Ты ведь не против, Ири?

Глава четвертая

Эвитан, Лиар, замок Таррент. Середина Месяца Рождения Осени.

1

Неужели с Ирией всё настолько плохо?

А что еще придет в голову — если сидишь за ратным столом напротив Стивена Алакла, третьего сына лорда Теодора Алакла? И от души надеешься, что твою горькую усмешку кто-то примет за приветливую улыбку.

Полина бы точно не приняла. Сёстры — тоже нет… Даже не слишком проницательный Леон мог не поддаться. Но Стивен Алакл тут же самодовольно и снисходительно ухмыльнулся в ответ. Заодно пытаясь плотоядно раздеть собеседницу взглядом.

Именно — «пытаясь». Потому что Ирия как раз по такому случаю влезла в одно из новеньких платьев Эйды. Да-да, тех самых — заботливо приготовленных мачехой. И теперь определить, какова у «невесты» фигура, — решительно невозможно.

Впрочем, будь Ирия даже чучелом огородным, только что с крестьянского плетня, — для этого наглого увальня сойдет! И даже слишком жирно будет.

Без «ратников» она уже зевала бы со скуки. Эту игру Ирия любила с детства. Жаль только — посидеть за доской обычно не с кем. Сёстры не увлекаются. Отцу в последние полтора года — не до дочери… было. А Леон не любит проигрывать — и потому играет лишь с Полиной.

А Ирии приходится — самой с собой. Но больше трех партий — неинтересно. Все свои ходы знаешь…

Впрочем, сейчас она, кажется, всё равно зазевает. Если третий сын лорда Алакла, недавно унаследовавший от умершего дяди титул барона Ривена, станет и дальше спать над каждым ходом. Минут по пять и дольше.

Вообще-то жульничал Стивен («можно Стив») старательно. Только перехаживать пытался чуть не каждый ход.

Ирия тяжело вздохнула.

— Наверное, вам скучно играть? — Эту слишком для него высокоумную фразу Алакл, похоже, старательно заучил дома. Чтобы из неприятных ситуаций выкручиваться.

— Ни капли. Ваш ход, — холодно напомнила «невеста».

Потому что, кроме игры, с таким кавалером говорить не о чем. Травля зайцев собаками и победы над местными крестьянками Ирию не интересуют.

Стивен морщит лоб над следующим ходом.

А Ирии осталось только размышлять. С тоскливой иронией. Кем ее считает — ну ладно, Полина! — отец родной? Если всерьез пригласил в качестве потенциального жениха вот это!

Стивену всего-то лет двадцать шесть — двадцать семь. Но на что он уже похож — мама дорогая, роди Ирию обратно!

Ладно, целое поле прыщей на лице — может, их не вывести? Пусть лысеть начал — бывает. И зубы гнилые простительны — вдруг у него от природы?

Но неужели нельзя столько не есть? Списать на «наследственное» не выйдет при всём желании. Сама за столом видела, сколько сей кабанчик уплетает. За один присест.

А Ирия-то еще считала, что не умеет есть «как дама». То есть подобно птичке или бестелесному привидению.

Да ей за неделю столько не осилить! Увы, если что у Алакла-младшего и наследственное — так это обжорство. И, возможно, еще — отсутствие мозгов, но здесь судить сложно. Дураком папашу Стивена называла только мама. А она этого звания удостаивала многих.

Уж на что Ирия давно разочаровалась в брате. Но даже он так не опускается. Почти ежеутренние тренировки сохранят форму любому. Даже за те полчаса, что Леону не лень потратить.

Значит, увалень Алакл и того не делает. А еще не слишком куртуазный Леон смело может дать третьему сыночку лорда Алакла уйму советов на тему «Как себя вести в присутствии дам». Так громко не рыгать за столом, например!

В общем, остается искренне жалеть «кровь с молоком крестьянок», коих на каждом слове норовит ввернуть в разговор Стивен…

Ну наконец-то взялся за фигуру! Поставил? Ну отрывай же руку. А то сейчас опять схватишься и переходишь — знаем мы тебя уже.

Алакл поставил, наконец, несчастного «генерала». И поспешно вытер вспотевшие руки о совсем недавно светлый камзол. Разом ставший еще грязнее.

А ведь пришел женишок в чистом…

— Осада! — Ирия двинула «крепость».

— Я перехожу! Я не сюда хотел…

Несколько минут бесплодных споров. И попыток двинуть фигуры обратно.

И Алакл всё же вывел «монарха» из осады. На третью линию клеток.

Ну и молодец.

— Триумф! — «Кавалерия» прыгнула через клетку. Прямо к загоняемому в угол «монарху» горе-жениха.

Забыв даже о «перехожу!», Стивен закусил губу. И быстро поменял «монарха» местами с еще не потерянной «королевой».

Раз — и та отправилась на корм вражеской «кавалерии». Радостно занявшей ее место.

Алакловский «монарх» сбежал на вторую линию.

— Смерть! — «Кардинал», перелетев все одиннадцать клеток доски, нагло встал нос к носу с вражеским «монархом». Нагло — потому что под прикрытием «флота».

А с другой стороны на несчастного короля угрожающе щерится зубцами «крепость». Закрывает последний путь к отступлению.

— Я перехожу!

— Некуда! — ледяным тоном отрезала Ирия.

— Я не с этого хода перехожу…

— Жизнь второго шанса не дает. Научитесь проигрывать, сударь.

Алакл в бешенстве смахнул фигуры на пол.

«Невеста» проследила взглядом за дольше всех катившимся по полу «смертником». Упрямой белоснежной точеной фигуркой.

Видно, очень уж хотел на одиннадцатую линию. Только здесь ее не оказалось. Не быть тебе «кардиналом», «ратник». Никем уже не быть.

Девушка усмехнулась. Потом подняла холодный взгляд на Стивена:

— Дома вы себя ведете так же?

Алакл не нашелся с ответом. И упорно избегает ее взгляда. Вместо этого разглядывает платье.

Ну и дурак. Всё равно через балахон ничего не разберешь. Хотя в любом случае — дурак.

Ситуацию разрядил постучавший в дверь Леон.

— Эй, что тут у вас?.. — И осекся, глядя на рассыпавшихся по полу «ратников».

— Ваша сестра ужасно играет! — бросил ему Стивен. — Кто ее учил?

— Папа… — успел растерянно пробормотать брат. Прежде чем Ирия пояснила:

— Ужасно — это значит «ужасно хорошо».

Алакл бросил на победительницу уничтожающий взгляд.

Ну и пусть. Она — не одна из его крестьянок (о чём он наверняка сейчас жалеет!), и не его жена. И не будет ею — это уж точно! У нас для таких случаев еще Западная Башня есть. Как самый крайний вариант.

Стивен вышел, чуть не отодвинув Леона с дороги. И никаких «с вашего позволения». Просто хлопнул дверью.

Будем надеяться — навсегда.

2

Нет, это голубое платье Полины пора куда-нибудь девать. Срочно! А то Ирия скоро возненавидит цвет полуденного неба.

А какое оно сегодня за окном ясное — ни облачка! Еще бы мачеху из комнаты убрать — чтобы солнечный свет не затеняла. Дневное светило бывает здесь редко, а Полина — каждый день. Вот бы — наоборот!

Нежный цветочек осторожно присел на Эйдину кровать. На самый крайчик. То ли, чтобы платье не помять, то ли забыла, что мужчин здесь нет. А наглой, бессердечной падчерице совершенно наплевать, насколько беззащитной и ранимой кажется мачеха…

— Ирия, ты никогда не думала, почему многие умные женщины делают вид, что глупее мужчин? — весьма многообещающе проронило неземное создание.

— То есть — лицемерят? — холодно уточнила девушка. По своему обыкновению примостившись на кровать с ногами. — Не умею и учиться пока не планирую. В любом случае — казаться глупее Стивена затруднительно даже для тебя. Куда уж мне!

— Не груби! — взвилась Полина. Вмиг выйдя из роли «доброй учительницы и старшей сестры». — Твой отец может выдать тебя за Алакла и против воли. И тебе это прекрасно известно.

— Вряд ли! — нагло ухмыльнулась Ирия. — Я жениху явно не понравилась. Как говорят крестьяне: «У нашей Бет — ни лица, ни тела нет». Кстати, спасибо за платьице. Прелесть, а не фасон. Я его теперь всегда буду надевать на знакомство с новыми женихами.

Бесшабашное веселье несет вперед на шальной волне. Пытаясь избавиться от падчерицы, мачеха проиграла. Проиграет и вновь.

Теперь-то Ирия ее раскусила! И станет бороться с лицемеркой всеми возможными способами. В том числе — любимым Полининым!

При случае очень даже получится горько заплакать. Стоит вспомнить кое-что из собственной жизни — вмиг заревешь! Теребить веер и при этом грустно улыбаться — это нетрудно, это мы тоже сможем. В общем — держись, голубоглазая стерва. Здесь — дом Ирии, а не твой!

— Возможно, и нет, — мачеха гаденько улыбнулась. — Молодому Алаклу не нравится только твой характер. Как же ты наивна, Ири! Платье Эйды надела, а стянуть волосы узлом на затылке — не догадалась. Или хоть лицо вымазать? Что ж ты так? Стивен считает, ты вполне годишься в жёны. Если тебя (как он выразился?) «обломать». И он с удовольствием этим займется.

— А вот это — вряд ли! — Глаза наверняка опять сверкнули ненавистным отцу и брату бешеным зеленым огнем. Но обоих мужчин здесь нет. А если б и были — не тот случай, чтобы тихоню разыгрывать. Оглянуться не успеешь — с Алаклом окрутят! — Стоит ему попробовать это сделать — и я его убью!

За дверью — шорох.

Плевать. Пусть слышат! Ирия еще и голос повысила:

— Убью, слышала? Горло перережу!

— Тебя можно связать… — еще более гаденько пропела Полина.

— И сколько держать связанной? Я ведь жена буду — не рабыня квиринская. Едва развяжет — сразу и умрет.

— А мне-то что? Убивай. Окажешься в Ауэнте. Или в монастыре — вместо Эйды.

— А я не только тебе — я Алаклу скажу. Ему-то не всё равно — он ведь жить хочет. И представляешь — он же мне, наверное, поверит…

— Ты за это ответишь! — мачеха вылетела пулей.

Судя по шуму — едва не сбила с ног кого-то из задверных шпионов. Но остановиться и пролить жалостливую слезу — не соизволила. Помчалась куда-то по замку. Прямо в тяжелом платье, сшитом для прельщения нежных мужских сердец. Не для бега.

Ирия громко, язвительно и свободно рассмеялась вслед.

— Осада. Триумф. Смерть, — пробуя слова на вкус, с торжеством произнесла она.

Ошибается Ирия или нет? Время покажет. Но кто боится поражения — уже наполовину проиграл.

А значит — нечего бояться.

3

В эту ночь Леон никак не мог уснуть. Ворочался с боку на бок. Успел в подробностях обдумать долгожданную поездку в Лютену. А заодно — будущую службу в гвардии. И пирушки со столичными приятелями. Ими он обзаведется немедленно по зачислении в полк.

Под свист ветра в ставнях юноша добрался в мечтах до чина полковника. И спать расхотелось окончательно.

А отдохнуть — надо. Если он, конечно, не хочет завтра раззеваться. Прямо на глазах у Полины. И как раз теперь — когда она увидела в нем защитника!

В качестве последнего средства Леон вспомнил недавно прочитанную балладу. На редкость занудную. О некой скучной деве — столь набожной, что сбежала из отцовского дома в монастырь.

Увы. Творение свихнувшегося на религии трагика может вогнать в раздражение, но отнюдь не в сон.

Да еще ветер вновь заколотил в ставни. Взвыл дурным волком. И дела ему нет, что нормальные люди должны по ночам отдыхать!

Смирившись, что всё равно не уснет, Леон открыл глаза. И задумался о единственной настоящей причине бессонницы. Мучающей уже не первый месяц…

Проклятье! Юноша саданул кулаком по безвинной постели. Полина полюбит его — в этом он уверен!

Возможно — уже любит. Просто не отдает себе отчета…

Конечно, раньше ей искренне нравился отец. Возможно, она даже считала, что влюблена в него.

Но Эдвард Таррент разочаровал и любимую женщину, и собственных детей!

В детстве Леон искренне считал отца героем. И только в последние полтора года понял, как ошибался. Ирия ведь тоже поняла. Откроются глаза и у Полины — при всей ее доброте и жалости.

Возможно — уже открылись. Но долг жены вынуждает ее…

Только Леон так больше не может! Лорд Таррент месяцами и не заглядывает к жене. Он практически поселился в Закатной Башне. А Полина — одна, совсем одна!

Ну и к лешему отца — раз ему Башенный Призрак дороже прекраснейшей из женщин!

Юноша решительно отбросил скомканное одеяло. И, ежась от холода в уже выстывшей комнате, начал одеваться. Будь что будет — Леон должен увидеть Полину. Сейчас же!

Он придет и скажет Ей всё. О своей любви, что не угаснет никогда! О жизни, что готов отдать за возлюбленную — в любой миг! Что Леон Таррент всегда будет рядом. И ничего не попросит взамен — если такова Ее воля!

Он должен сказать Ей всё это — немедленно. Иначе просто сойдет с ума!

На миг Леон остановился. Замер с камзолом в руке.

Что ему предстоит выговорить?! Как он посмеет?!

А она? Ведь Полина не имеет права ответить взаимностью… Но если не ответит — ему останется лишь погибнуть!

Пока Леон шел к покоям любимой — чуть не умер от ужаса. А уж за вечность, что прошла от трех осторожных ударов в дверь до совсем легкого скрипа повернувшейся дверной ручки…

Полина была одна — как он и мечтал! И Леон едва не ушел, смутившись. Такой он ее еще не видел!

Бледное личико. Нежное облако золотистых волос волнами рассыпается по полуобнаженным плечам… Эту красоту не в силах скрыть белая пена кружев пеньюара. Изящный наряд вообще больше подчеркивает, чем прячет…

Юноша чуть не сгорел со стыда. Полина оделась так для его отца! Она ждала мужа. Потому и застыла на пороге столь растерянно.

Мужа. Того, кто почти забыл о ее существовании!

Нельзя смотреть, но как тут отвести глаза? От дрожащей в Ее руке золотистой свечи. От бликов огня на алебастровом лице. От их отблесков в бездонных голубых глазах. От нагой шеи, полунагих рук и плеч…

И уж совсем запретен вырез пеньюара — лишь слегка приоткрывающий высокую грудь. Скорее намекая, чем обнажая…

— Входи! — опомнилась мачеха, за руку втягивая дрожащего юношу в комнату. И поспешно прикрывая дверь. — Что случилось, Леон? Ты сошел с ума? — зашептала она. В небесных глазах плеснулись тревога и страх. — Тебя могли увидеть! Тебя видел кто-нибудь?

— Что вы… Нет! — растерянно забормотал юноша. Пытаясь сбросить наваждение и хоть говорить связно.

Он и так перепугал Полину. Будто мало у нее горя! Зачем он вообще пришел?

— Полина, я надел плащ… Он такой же, как у отца… И волосы у меня того же цвета… Мы с ним очень похожи — ты же знаешь… — бормотал Леон. В доказательство теребя этот несчастный плащ…

Полина чуть заметно кивнула. Страх по капле исчезает из ее взгляда. Но не тревога в голосе:

— Зачем ты так неосторожен?

Проклиная себя последними словами, юноша вновь забормотал про плащ. Ночью — да еще с другого конца коридора — сына с отцом спутать легко. Так что если кто и видел — ерунда!

Отцу всего тридцать семь. От его ума и воли осталась лишь тень, но внешне он старше не кажется.

И Леон готов поклясться: в промозглом коридоре никого не было! А отца уж точно не понесет среди ночи в комнату сына. Проверять, на месте ли тот.

Лорд вообще занят лишь собой и своими страданиями. Сидит себе в Западной Башне да привидениями любуется!

— Я люблю вас, Полина! — прошептал Леон, укоряя себя за косноязычие. За то, что не нашел, не прочел, не придумал иных слов! Тех, что действительно тронут ее душу! Тех, что ей еще не говорил никто!

Юноша бросился на колени, шепча всё новые и новые признания… Или так только кажется? А на деле он повторяет одно и то же? Вновь и вновь…

Но Полина слушает! И не смеется, не прогоняет, не сердится! Впрочем, смеяться над Леоном (да и над любым другим!) она бы не смогла. У нее слишком благородное сердце. Это же не Ирия!

Колеблется слабый огонек свечи.

Нежный робкий свет — почти сияние. Хрупкая, прелестная женщина. Невозможные слова — признания, обрывки признаний… Чужих и своих — не слишком талантливых! — стихов! И всё вместе — «я тебя люблю!»

— Леон, а теперь ты должен уйти, — вырвал из грез мелодичный и печальный голос.

— Полина! — умоляюще вырвалось у юноши.

Во имя Творца! После всех так долго копившихся в душе признаний он просто не может уйти! Как же теперь — навсегда ее оставить? Он не сможет без Полины!

— Леон, поверь: я запомню твои слова на всю жизнь! И буду вспоминать всегда — когда мне станет особенно тяжело и тоскливо. Теперь я знаю, что меня любит добрый, благородный рыцарь! — Так и не пролившиеся слёзы сверкнули двумя прозрачными жемчужинами. — Но сейчас ты должен уйти. Для тебя слишком опасно оставаться здесь.

Он это понимает. Но такой подвиг — выше его сил! Слишком долго Леон сдерживал свою любовь! И сейчас ему легче умереть у ног Полины, чем покинуть ее. Его несчастное сердце разорвется раньше, чем он поднимется с колен!

— Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя!.. — взволнованно шептал юноша, покрывая поцелуями ее нежные руки…

Еще миг! Еще миг счастья — и он уйдет! Он сможет! Вот сейчас…

Зловещий скрип оглушил обоих. Скрип ключа в старом замке. Словно сапоги Железного Рыцаря из легенды!

От ужаса подкосились ноги, и едва не замерло сердце.

Леон совсем забыл, что ключи от покоев жены лорда есть у того, кто совсем не обязан стучать!

Забыл. О Творец Милосердный, спаси и помилуй!

Но отец ведь так давно не навещал жену! Что же теперь делать, Творец всепрощающий, что?

Неотвратимый скрежет ржавого замка… Как глупо! Как Леон мог так подставить и себя, и Полину?!

— Леон… — прошептала она едва слышно. Пытаясь высвободить хрупкие руки из его хватки…

Творец милосердный, он же в панике сжал их еще крепче! Не сознавая, что делает. У нее останутся синяки…

Хуже! Отец увидел бы сплетенные руки жены и сына. И подумал невесть что!

Два оборота ключа дали Полине время — на стремительный шаг в сторону. И только. Ни накинуть что-то на себя, ни спрятать Леона она уже не успела.

Не вышло бы и того — будь дверь не захлопнута. Им повезло, что Полина, даже растерявшись при виде Леона, повернула ключ в замке. Сам бы бестолковый влюбленный не догадался…

Роковая дверь распахнулась. И юноша обострившимся зрением приговоренного вдруг заметил на окне тяжелую портьеру.

За ней можно спрятать не одного нежелательного гостя. Если бы он только сразу сообразил!

Глава пятая

Эвитан, Лиар, замок Таррент.

1

Ирия из последних сил мчится по родовому замку. От неведомого, но оттого не менее жуткого чудовища.

За спиной — стремительный грохот тяжелых шагов, скрип половиц, свирепое дыхание…

И мрачные — без единого факела! — коридоры всё никак не кончаются, не кончаются, не кончаются! Где же свет?!..

…Ирия проснулась — тяжело, прерывисто дыша. Словно вынырнула из мутной толщи воды.

…Лет пять назад самая непослушная из девиц Таррент прыгнула с невысокой вроде бы скалы.

Глупую девчонку перевернуло в воде. Ирия тогда запуталась, где дно, где поверхность. А яма была так глубока!

Тогда Ирия чуть не задохнулась — прежде чем вверху забрезжил свет. А спустя невообразимую вечность в пылающее горло хлынул спасительный воздух…

Сёстры спят. Единственная свеча почти догорела. Теперь тускло чадит в серебряном гнезде — потемневшем от времени.

Чадит — и почти не дает света.

Но почему тогда видно свечу, подсвечник и всё прочее? Это Ирии кажется после недавнего кошмара? Или и в самом деле кошачье зрение прорезалось? Леон накаркал…

Девушка облегченно вздохнула, успокоенно-полусонно обвела взглядом комнату… И чуть не заорала в голос.

Что смолчала — не ее заслуга, а внезапно онемевших голосовых связок.

Потому что «накаркал» вовсе не Леон. Ирия с отцом. Когда искали…

Бледное-бледное лицо смутно знакомо по старинному фамильному портрету. Светлые волосы, тёмно-зеленое платье. И сквозь всё это — полустертый узор выцветшего гобелена. А свет идет от мерцающей свечи в призрачной руке…

Ирия стремительно рванулась к теплому серебру подсвечника. Зимним льдом повеяло от мысли, что единственная настоящая свеча вдруг возьмет и погаснет. И тогда призрак дунет на свою и…

Дальнейшее лучше обдумать днем. При очень ярком освещении!

Бесконечный, стремительный миг — вырвать из-под подушки кинжал! Подействует или нет — на месте проверим.

Прикосновение к чуть теплой (сама нагрела, пока спала) рукояти успокаивает. Теперь Ирия в силах защитить себя и сестер. Уж насколько сумеет.

Только бы не проснулись! Или если уж проснется — то одна Иден. Она — спокойнее других.

И тогда Ирия точно уверится, что всё это не мерещится…

Эгоистка! Какой бы спокойной и разумной ни была Иден — лицезрение Призрака Дочери Лорда ей на пользу не пойдет.

— Кто ты? — хрипло выдавила Ирия. Признавая реальность кошмара.

В детстве часами караулила призрак в Западной Башне. Вот и докараулилась. Сам явился. Здесь, конечно, не Башня, но ведь привидение к ней не приковано.

Странно, что платье — не белое, а зловеще-зеленое. Цвета трясины.

Может, при жизни девушке не нравилось слишком светлое? Стань сама Ирия мерцающей тенью на каменной стене — тоже предпочла бы наряд по собственному вкусу. В замке появился бы призрак в черном. Или в черно-багряном. Или в алом.

Увы, незамужней девице положено носить лишь фамильные цвета. Черный, зеленый, серый. Еще можно синий. Но все они, кроме мышиного, так идут Полине…

Портными в замке давно распоряжается мачеха. А у Ирии хватает для скандалов и других причин, чтобы еще из-за тряпок заводиться.

Сдержать истерический смех помог нежданный ответ:

— Я не желаю тебе зла… — Так шуршит осенняя трава под ногой охотника.

— А чего желаешь? — голос повинуется с трудом.

Кстати, хороша Ирия сейчас — растрепанная, полуодетая, зато с оружием в руке! И с подсвечником в другой. Увидишь ночью — саму за призрак примешь. И тень на стене разглядывать поленишься.

Ладно — не жених ведь пришел, чтобы причесываться. Да и женихи всякие бывают. Если вроде Алакла…

— Тебе понравился мой дар? — Шорох обреченных осенних листьев.

— Ты мне что-то дарила?

Завернуться бы по плечи в одеяло — холодом сквозит отовсюду. Увы — руки заняты. Да и свобода движений нужна…

— Сон. Пока ты спала, я тебя поцеловала. Теперь ты будешь видеть сны. Нужные…

Та-а-ак! Значит, привидение к Ирии уже прикасалось… Это не столько пугает, сколько успокаивает. Значит, что хотела Дочь Лорда — уже взяла, правильно?

— Выпьешь — может, выйдет толк, обретешь свое добро. — Шелест осенней листвы, нежный звон колокольчиков, стук переливов весенней капели. — Был волчонок — станет волк, ветер, кровь и серебро…

— Ветер, кровь и серебро? — переспросила Ирия.

Слышала ли она прежде эту странную песню? И где? Почему это кажется важным? Как и многое во сне. В том числе — загадочные, зловещие строки из туманных видений.

— Ветер — за окном, серебро — в твоей руке, а кровь скоро прольется.

— Чья кровь? Что это за песня? — Ирия худо-бедно овладела голосом.

Ветер действительно сегодня взбесился. Никакие ставни не спасают. Сколько деревьев поляжет в лесу за ночь?

Ирия осторожно покосилась на сестренок. Никто вроде еще не визжит? Да, мирно спят.

— Они не проснутся, пока я не уйду. — Дрожит, колеблется свеча. А в светлой зелени платья блеснуло прозрачное золото осени. — Так уж вышло — не крестись — когти золотом ковать. Был котенок — станет рысь, мягко стелет, жестко спать…

— О чём твоя песня? — резко бросила Ирия. Злостью загоняя вглубь остатки страха. — Что ты хочешь сказать? Если есть что — говори прямо. Хочешь помочь — помоги. А то петь и я умею.

— Умеешь, а не поёшь. Глазами в небо смотришь, а стоишь на земле. Любуешься птицами — сама не летаешь.

— Чего ты от меня хочешь? — устало повторила дочь Эдварда Таррента.

— Живи. Дыши. Смейся. Люби.

— Как же «люби» — если он меня не любит? — усмехнулась Ирия.

— Ты меня не слышишь… — грустно качает головой призрак.

— А ты ничего толком и не говоришь. Какая кровь? Хватит уже крови! Кого мне тут любить? Стивена Алакла? Ты смеешься надо мной?

Точно сошла с ума. Ведет тут ночные споры с привидением. Поговорить больше не с кем?

Не с кем! Эйде и так плохо, Иден — маленькая…

— Кровь прольется. Ты увидишь. Этого не изменить.

— Чья кровь?

— Увидишь.

— «Был волчонок — станет волк» — это о ком?

— Может, станет. А может, и нет. Может, умрет волчонком. Не всем волчатам судьба стать волками. Может, он попробует смириться и стать цепной собакой. Может, у него получится. Может, умрет в клетке. Судьба меняется — и пути ее неясны для смертных. Но даже с ней можно поспорить. Нельзя лишь идти против старых законов. И собственных клятв.

— Не припоминаю, чтобы кому-то клялась. — Только Эйде — обещала спасти и защитить. Но это — не дело призраков из папиной Башни. — Но спасибо за предупреждение — впредь буду осмотрительной. Кто волчонок?

— Ты узнаешь…

Во сне не бывает больно! Если это сон… Ирия провела кинжалом по тыльной стороне запястья…

И открыла глаза.

Всё-таки спала. Весь этот бред — во сне!

Откидывая волосы с лица, девушка бросила взгляд на руку.

И похолодела. Свежий, едва затянувшийся шрам откуда взялся?

Мгновенный взгляд на шпалеру не дал ничего. Старинная, выцветшая, почти уже не различимая вышивка. Работа давно отправившегося к праотцам мастера или мастерицы…

— Тебе понравился мой дар?

Ирия метнулась к другой спинке кровати. Вжалась в спасительное дерево — какое же холодное!

И во все глаза уставилась на призрачную девушку. Только что стоявшую над ее головой.

Темнеют ставни. Бледно светится зеленоватое платье. Отбрасывает зловещий отблеск на золотистые волосы мирно спящей Эйды. В кои-то веки — мирно.

А схватить оружие Ирия не успела.

— Чего ты от меня хочешь?

— Спасти тебя… — прошелестела девушка-призрак.

— От кого? От Полины?

— Ты не слушаешь. Ты хочешь проснуться. Так проснись же. Проснись! Проснись, Ирия Таррент!

Изученная почти до дыр древняя шпалера. Темнеют ставни. И никаких силуэтов!

Догорает в старинном подсвечнике свеча. Шелестит ровное дыхание сестер.

Похоже, на сей раз Ирия проснулась окончательно. Осталось поднести руку к глазам…

Шрама нет. Увы, облегченно вздыхать рановато. Просто так подобное не снится.

Бедная Кати — проспать такое!

Ирия поудобнее повернулась на бок. Собираясь мирно лицезреть сны хоть остаток ночи. По возможности — без призрачных гостей.

А заснуть уже не удается. Так бывает — непонятная тревога гонит из теплой постели, из уютного дома. А потом с гор катится лавина — и сметает родное жилище. Будто его и не было.

Или приходят враги, поджигают его глубокой ночью. И дом из убежища превращается в смертельную ловушку! Ирия в детстве слышала о таком от отцовского друга.

Тогда папины друзья еще гостили в замке. Каждый год — и не по одному разу. На все праздники.

А вот при мысли об отце тревога не просто потянула прочь — с места сорвала!

Девушка торопливо натянула платье, сунула ноги в обувь. Осенней ночью на каменном полу коридоров впору ноги отморозить!

Осторожно выскользнула из выстывшей комнаты. Только бы отец был в своих обычных покоях — на втором этаже! Подниматься сейчас в Закатную Башню — вполне официальный дом столь хорошо теперь знакомого призрака! — точно выше сил Ирии.

2

Это — конец. Хорошо хоть Леон успел вскочить с колен!

Отец явился в спальню жены, конечно, без шпаги. Зато кинжал у него с собой всегда. На поясе.

— Подожди, Эдвард! Ты всё не так понял… — бормочет Полина. Пятясь вглубь спальни.

Испуганный шепот, полные ужаса глаза. Дрожат хрупкие руки…

Мало что соображая, юноша заступил отцу путь. Дерзнувший полюбить чужую жену насчет себя не объяснит уже ничего! И что Полина осталась верна мужу — не поможет. Отец обо всём догадался по лицу сына! И по растерянным глазам жены…

Спасти хоть Ее! Но ужас Полины, что она — невиновная! — не сможет оправдаться, Эдвард Таррент уже принял за признание вины!

— Прочь, мерзавец!

— Отец, выслушай: это я виноват!

— С тобой я разберусь потом, но ее убью сейчас! — Да что же это с отцом? Он на себя не похож! — Ирия была права. Я пригрел на груди змею!

Ирия! Опять Ирия! Снова Ирия! Да будь проклята столь злобная сестра!

— Отец, единственная змея в этом доме — сама Ирия! Да, я люблю Полину, но она…

— Замолчи! — взревел лорд Таррент.

— …но она любит лишь тебя! Она верна тебе…

— Уйди с дороги! — Кинжал блеснул у самого лица Леона!

Творец милосердный, спаси и помилуй!

— Полина — лучшая женщина в подлунном мире, отец! — холодея от ужаса, пробормотал юноша. — Папа, остановись! Пожалуйста, не надо! Я всё могу объяснить…

Творец и все агнцы и голуби Его!..

Обмирая от ужаса, Леон судорожно вцепился в отцовские руки. Насмерть.

Остановить! Или хоть удержать оружие…

Папа, не надо…

Бесполезно! Проще хватать дикого коня — на полном скаку. Творец милосердный, ты же помогаешь слабым и невинным!..

Ярость искажает когда-то родное лицо.

Нет! Творец милос…

Лорд Таррент просто отшвырнул сына в сторону — к кровати. Как матерый волк — щенка…

Опасный угол проскочил в дюйме от виска. Толстый ворс ковра смягчил удар. Разбитое колено отозвалось болью.

Юноша забарахтался на полу, безуспешно пытаясь подняться. А отец, переступив через сына, рванулся к Полине.

Дрожащий комочек, забившийся в угол! Одного удара хватит, чтобы оборвать ее хрупкую жизнь! Полина — не Ирия, у нее их не девять кошачьих…

Две чужие ноги — совсем рядом! Леон в отчаянии вцепился в них, рванул на себя…

Лорд Таррент рухнул рядом с сыном. Получилось!

Теперь отец точно прикончит их обоих! Нужно бежать…

Нет — крикнуть Полине, чтобы спасалась. А Леон задержит лорда — пусть и ценой собственной жизни!

Творец милосердный, как же страшно умирать!

Юноша открыл рот… но пересохшее горло не выдавило ни звука.

Леон дернулся в сторону, пытаясь отползти подальше. Заслонить Полину. Пока отец поднимается, хоть что-то ему объяснить…

Попытаться. Еще раз. Потому что драться с ним — бесполезно. Леон — не боец. И пока еще — не гвардейский офицер.

— Папа, послушай!..

Ужас затопил глаза Полины. Зрачки — в пол-лица, а смотрит она…

— Папа…

Он что — уже вскочил? Или сел и сейчас метнет кинжал?!

Леон стремительно обернулся…

Эдвард Таррент ничего не собирался метать. И вставать — тоже. Равно как и дышать.

3

Странно, Эдвард совсем не почувствовал боли. Лишь вокруг вдруг вспыхнул яркий солнечный свет. И простерся изумрудный, залитый летним сиянием луг. В получасе пути от замка. Если верхом…

Когда-то, много лет назад, еще совсем молодой лорд возвращался из Лютены. И вдруг поддался странному капризу — опередил эскорт и пустил Ланса по лугу. Наперегонки с теплым летним ветром.

А Ирия (ей тогда было лет семь) выбежала навстречу отцу. Она часто так ускользала от нянек, дремлющих в тенечке.

Ветер мягко колышет светло-зеленые метелки трав.

Скачут озорные солнечные зайчики. Отражают солнце в ярко-изумрудных глазах дочери.

А на горизонте — темная зелень леса…

Ири мчится наперерез — по цветущему лугу. Белое платье, босые ноги — опять сбросила туфли.

Растрепались светлые косы. Солнце золотит их, прекращает в локоны сказочной принцессы.

Вот-вот на бегу разовьется самодельный венок. Из скромных ромашек, небесных васильков, золотых одуванчиков.

Звенит радостный смех-колокольчик.

И приветственно ржет Ланс — дочкин любимец…

Как же мало было этих мгновений чистого, ничем не замутненного счастья…

Тот же теплый, южный ветер ласково скользнул по лицу. Донес одуряюще-летний аромат юной травы и васильков.

Знакомое ржание коснулось ушей. Лорд Таррент обернулся — веря и не веря.

Со стороны леса к хозяину мчится Ланс — вновь молодой и сильный. Вьется на вольном ветру белая грива…

Это же было так давно! И Ири давно выросла и…

О чём Эдвард только что думал? Неважно. Он уже забыл.

Потому что шагнул на мягкую траву луга. Навстречу солнцу, далекому шелесту леса, радостному конскому ржанию и счастливой маленькой дочери…

Глава шестая

Эвитан, Лиар, замок Таррент.

1

Отец упал неудачно. Его рука с кинжалом неловко повернулась. И лезвие вошло в грудь.

А как, как могло быть иначе?!

Да как угодно! Леон мог не явиться к Полине именно сегодня. А отец — остаться страдать в своей Закатной Башне!

Но Небо не уберегло, Творец не спас! И теперь новоиспеченному лорду Тарренту — лорду с этой минуты и до будущей законной казни! — осталось лишь с ужасом смотреть на дело рук своих. Уже ничего не поправить…

Отец неподвижно застыл на полу. Из груди неотвратимо чернеет рукоять рокового кинжала. Им Эдвард Таррент едва не заколол Полину.

Ковер вокруг тела стремительно темнеет от крови…

— Это несчастный случай! — прошептал Леон. Непонятно как сдерживая крик.

И еще большее чудо, что не кричит Полина. Как она, такая хрупкая, всё это выдержала?!

В первые минуты юноша просто о ней забыл. Когда рухнул рядом с безжизненным отцом на колени. Когда раскачивался, закрыв лицо руками…

Это Полине — обмирающей от ужаса! — пришлось запирать дверь. А потом — обнимать и успокаивать Леона. Умоляя не рыдать, не кричать, не выть раненым зверем…

Как она справилась? Как они держатся сейчас? Когда весь этот кошмар…

— Да, — прошептала Полина. — Несчастный случай. Но нам никто не поверит. Кому и когда верили в подобных ситуациях?

Ледяная рука стиснула сердце, отогнав даже скорбь. Любимая права. Не поверит никто и никогда. Если бы еще не в Ее спальне…

— Даже если мы докажем, что он сам… Всё равно — позор! — Полина словно читает мысли Леона. — Нам никогда не отмыться. История с Эйдой сойдет за пустяк. Главу дома находят в спальне его жены — с ножом в груди!

Она терпела до последнего. Но тут беспросветное отчаяние в ее голосе прорвалось слезами. Бедняжка беспомощно всхлипнула:

— Твоих сестер и мою дочь можно отправлять в монастырь сразу. Потому что после такого позора… Ирия выживет везде, но!.. — Полина замолчала — рыдания душат ее! Но это Эйда хнычет по любому поводу. А другие помнят о долге всегда. — Как ты думаешь, Леон, Кати долго там выдержит? И не наложит на себя руки? Она — такая… живая! Я-то выживу, я — сильная…

— Полина! — юноша крепко обнимал ее. Забывшись — целовал ее руки, лицо, волосы… — Полина, я не допущу!..

— Леон, ты теперь — новый лорд. Ты же наследник! Кто нам поверит? Если бы хоть не ты сам… Леон, если бы Эдвард погиб не от твоей руки, а какого-нибудь твоего брата… честь семьи еще можно спасти! — бормочет Полина.

Какого брата? Чарли — меньше года. Да и вряд ли она принесла бы в жертву собственного сына! Даже ради возлюбленного.

— Кровь по прямой линии. Вечное проклятие… Мы будем как Ильринги!

Леон вздрогнул. Род Ильрингов запятнан триста лет назад. Старший брат обезумел, младший защищался. Королевский суд его оправдал и даже не лишил титула. Но с Ильрингами до сих пор не роднится ни одна уважаемая семья! И даже не слишком уважаемая. Разве что насквозь порочный Веселый Двор Вальданэ.

Какой же Леон мерзавец! Погубил не только отца и себя, но и сестер. А главное — Полину!

— Есть выход! — вдруг лихорадочно прошептала молодая женщина.

Юноша в полубезумной надежде поднял глаза на возлюбленную.

— Какой?! — хрипло пробормотал он.

Выхода — нет. Разве что вынести тело отца из замка и спрятать. Но это — из мира больных фантазий. Как объяснить исчезновение лорда из собственного дома — посреди ночи? Мифический Призрак Дочери Лорда увел?

А еще — тело не пронести так, чтобы никто не заметил! Это только кажется, что весь замок объят сном. Кто-то — по закону невезения! — обязательно выйдет в коридор.

И это еще не считая солдат. А те — внизу, в карауле. Уж они-то не спят точно.

Всё кончено! Только бы поверили в несчастный случай! Иначе дело кончится не только позором семьи, но и казнью… убийцы! Род не оборвется, титул перейдет к Чарли… Но самому Леону от этого не легче!

Он вновь содрогнулся.

Ледяное острие топора у дрожащей шеи! Плаха, толпа черни внизу, палач в красном колпаке…

Топор!

Ветер холодит обнаженную кожу. Мурашки скользят от затылка к спине…

А через миг — невыносимая боль! И вечное небытие…

За что?! Это же действительно несчастный случай! Леон не хотел!..

— Ты меня не слушаешь! — Полина неожиданно крепко сжала его оледеневшие запястья. Как же сильно, оказывается, дрожат руки! — Леон, я совсем забыла: в моих покоях есть тайный ход. Он ведет в кабинет твоего отца.

— Что? — Новый лорд, наверное, похож сейчас на безумного!

Воистину говорят: нет хуже, чем дать надежду приговоренному! Дай, а потом отними — и он помешается…

— Это правда, Леон! — Полина встряхнула его за плечи. — Очнись, ну пожалуйста. Я не справлюсь без тебя!

Юноша усилием воли заставил себя опомниться. Это он во всём виноват. И сам же распускает сопли!

«Ты еще успеешь стать героем».

С чего вдруг это вспомнилось? Именно сейчас?

Чьи это слова? Кто их сказал два… нет, полтора года назад пятнадцатилетнему сыну лорда, не попавшему на ту войну?

Кто это был? Отец?

Юноша вновь вздрогнул, но вспомнил: нет. Эдварда Таррента к тому времени в замке уже не было. Героизм Леону предсказал один из офицеров погибшего Арно Ильдани. Сын старого герцога Тенмара.

Который? Последний выживший, но кто? Теперь уже нет ни одного.

Почему же Леон забыл имя того капитана? Или майора? Новоиспеченный лорд мучительно сжал пальцами виски.

Он сам сейчас — на грани жизни и смерти. А заодно и личного позора, вкупе с бесчестьем семьи! Почему же так жизненно важно вспомнить имя давно мертвого офицера? Он примчался тогда с остатками отряда — спасти семью лорда Таррента. Искупить хоть часть отцовской вины.

Исхудавший, страшный, с головы до ног покрытый чужой и своей кровью.

И не сумел спасти даже себя.

Хотя нет — собственную шкуру Анри спасал в последнюю очередь…

Анри! Вот как его звали. Анри Тенмар, граф Тэн. Такое простое имя — как вылетело из памяти? А звание и сейчас не вспоминается…

«Ты еще успеешь стать героем…»

Стал. Убийцей собственного отца.

— Леон, ты сможешь его нести?

Юноша кивнул. Да. Сможет.

А тот вымотанный боями офицер, Анри Тенмар, погиб. В тот же день и, возможно, час, когда сказал сыну друга никогда не сбывшиеся слова. Погиб героем. Ирия разбила Леону нос, доказывая это. Как же было больно!

Потому что юноша назвал Тенмара государственным преступником. Мятежником. Таким же предателем, как отец.

Впрочем, разве можно сохранить честь — в этом худшем из миров? Папа во имя чести погубил Эйду. И чуть не угробил всю семью.

А герцог Тенмар плевал и на честь, и на месть за Арно Ильдани. Но все трое его сыновей думали иначе. И отцу пришлось их всех пережить. И схоронить.

Почему Леон не родился сыном Ральфа Тенмара, а Анри — Эдварда Таррента? Насколько всем было бы легче…

Юноша с трудом поднял тело отца.

Непонятно, зачем. Потому что так велела Полина?

Какая разница: спальня, кабинет? Всё равно ведь не вынести из замка…

А может, из кабинета есть еще один потайной ход? В лес куда-нибудь? Полина ведь должна знать, что делает!

Или всё бесполезно…

Ветер… Никак не желает утихнуть! И волчий вой. Злобная стая ждет добычу! Если Леон и Полина выйдут в чащу — их разорвут волки!

Он никогда не видел, как хищники беспощадным кольцом окружают добычу. Но представлял — очень явственно. Особенно — желтые огни злобных глаз среди черных палок зимних деревьев!

Серые тени на белом снегу. Чистый наст вот-вот окрасится алым… И съежится — свежая кровь сожжет его.

Снег и жизнь — одинаково хрупки. И век обоих так короток…

Молодая женщина неслышно подошла — подкралась! — к стене, отодвинула гобелен. Изящная рука коснулась выдвижной панели.

Как всё просто. Как легко выйти из спальни!

Если бы Леон знал заранее…

А зачем — теперь? Всё равно всё кончится позором и плахой. Спасения нет…

2

Грешникам путь в Бездну указуют гигантские змеи Темного. А Леона ведет возлюбленная. Вместо багровых огней колеблется светлое пламя золотистой свечи.

Полина — такая легкая, почти летит. А на белый пеньюар кровь даже не капнула. Так странно…

Хотя любимая ведь не касалась тела… Как странно и страшно это звучит — тело!

Темный коридор, хрупкая фигурка в белом. Бледная свеча в тонкой руке…

Святая с иконы. Правильно, что на одеянии Полины нет крови. Потому что нет и на ней самой. Возлюбленная Леона — безгрешна.

А вот его собственные руки и одежда — уже все в крови. Как когда-то у Анри Тенмара. Только тот не убивал родных…

И волков не слышно. Они ждут впереди. Надо остановить Полину!..

Нет, стая уже выла бы! Громко, пронзительно… зловеще.

Но куда ведет коридор, если не из замка?

Пятнадцать шагов в полутьме — всего пятнадцать! Творец милосердный, сколько всего можно передумать за целых пятнадцать шагов?!

Полина сразу метнулась к двери кабинета, накинула крючок.

— Леон, соберись! — Как же твердо звучит сейчас нежный голос! — Мы должны оставить его здесь. Вот, сади его за стол. Так… Все должны подумать, что здесь его и убили.

Юноша неловко взгромоздил тело на стул. Но именно, что неловко. Едва отпустил — мертвый отец рухнул на пол. Навзничь.

Прежде в больших серых глазах было столько тепла! Когда-то… А сейчас — лишь неподвижность смерти. И немой укор…

— Папа, я не хотел… — горестно прошептал юноша. Опускаясь на колени рядом с навеки ушедшим родным человеком. — Папа…

— Леон, я понимаю твое горе, но мы должны уходить. Идем! Эдварда обнаружат здесь. И подумают на кого-то слуг. Все они будут отрицать — и убийцу не найдут никогда. Честь семьи будет спасена. Мы все останемся живы и свободны!

— Кровь… — прошептал Леон.

Полина поняла неправильно:

— Совсем немного. Я ее уберу, вот так. — Кружевным платочком быстро и аккуратно она стерла дорожку алых капель, отмечающую путь юноши.

Как же быстро промокает тонкий шелк…

И какой невозможный ужас отразился в глазах несчастной вдовы! Через что она проходит по вине горе-возлюбленного! Но Полина опять выдержала.

— Леон! — любимая взяла его за руку. Теперь и ее ладонь — в крови. Кровь к крови… — Леон, пора уходить! — подтолкнула она его к открытой потайной двери.

Юноша, шатаясь как лунатик, шагнул в коридор. Бездумно двинулся вперед…

И остановился.

— Я сам…

Храбрая спасительница взяла на себя самое страшное. Открыть дверь.

Потому что слуги не могли убить лорда в запертом изнутри кабинете. А потом пройти сквозь стены.

И закрыть дверь они не могли. Ключи есть лишь у лорда и леди.

Взяла ли Полина связку? А если заскрипит замок?!

Леон рванулся назад, но на пути столкнулся с возлюбленной.

— Уже всё! — прошептала она, запирая спасшую их потайную дверь.

Юноша успел сделать лишь два шага, когда в кабинете послышался шум. А затем — вскрик.

Творец милосердный, они едва успели!

Ужас приковал к месту. И внезапно нахлынула слабость. Ноги налились свинцом….

— Быстрее! — Полина почти тянет отцеубийцу на себе. — Быстрее — или всё зря! Еще чуть-чуть, Леон. Потерпи, мой хороший…

В покоях мачехи он бездумно опустился прямо на пол. Она сама вернула гобелен на место.

— Леон, помоги, — молодая женщина опустилась на колени. Как всего час назад — он сам… Быть может, на том же месте! А Полина уже скатывает ковер. — Завтра вынесем из замка — вместе с одеждой. Теперь ты должен переодеться, и я — тоже. Вдруг всё-таки попала кровь? Вот так… и сюда.

Матушка говорила, этот сундук не открывали лет сто. Даже ключ давно потерян.

Значит, не потерян…

Ковер перевалился через край с глухим стуком. Как земля — на гробовую крышку.

— У меня есть одежда Эдварда. К счастью, вы носили одни цвета. Теперь это нас спасет. Отвернись. Я тоже отвернусь.

Так они и раздевались — спиной друг к другу. Будь это часом раньше — Леон не удержался бы оглянуться. Но то, что случилось, выжгло даже желание. Юноша вяло скинул окровавленную одежду, натянул отцовскую…

Ветер воет в ставнях. А в тон ему — волки. Их голоса уже не мерещатся.

А судя по крику — тело нашли.

Непонятно, как выбраться из покоев Полины незамеченным. Но об этом Леон думать не в состоянии. Как и о чём-то другом…

Сейчас же сюда кто-нибудь придет! Творец милосердный, спаси и помилуй!..

— Леон!

Он обернулся.

Мачеха уже полностью одета. Не в пеньюар, а в домашнее платье. Не голубое — его любимое, а тёмно-бордовое. И сверху — темная накидка. Почти траур.

— Быстрее!

Ее одежда полетела в сундук, его — следом. Полина вмиг провернула ключ и сунула глубоко за корсаж.

— Всё! — устало прошептала она, садясь на широченную (супружескую!) кровать. — Сундук — старинный, бабкина рухлядь, ключи давно потеряны… Нет, не всё, — со сноровистостью опытной горничной молодая женщина застелила постель, разгладила складки. — Садись! — она почти втолкнула пасынка в слишком мягкое кресло.

Достала ратников, сама села напротив.

Доска привычно легла на тонконогий столик. Между обитыми голубым шелком креслами. Мягкими… как постель в камере смертников.

Ратники… Леон с отцом часто просиживали за игрой — часами. Еще до восстания.

Папа иногда поддавался сыну…

Полина расставила фигуры, будто партия идет минут сорок — не меньше. Причем соперники действительно «играли», а не «абы как» понаставили «ратников».

Полина почти всегда проигрывала Леону, это Ирия выигрывала. Но, оказывается, мачеха за доской — ничуть не хуже сестры. Да она — просто великолепный игрок!

О чём он думает?! Какая разница, кто как двигает ратников? Над головой висит обвинение в убийстве родного отца!

Рука бездумно сжала первую попавшуюся фигуру.

И за дверью раздались неотвратимо-тяжелые шаги. А спустя полный липкого страха миг — громкий, уверенный стук в дверь.

3

Так не бывает!

Ирия ожидала от будущего чего угодно. Но не папиной внезапной смерти.

Девушка еще с порога поняла всё. Бросаясь к отцу, падая на колени — уже знала: поздно.

А надежда рвала сердце: нет, жив! Будто краем сознания Ирия отметила что-то неуловимое. А понять за пеленой горя — не смогла…

В раннем детстве Ирия подхватила болотную лихорадку. Даже тогда не трясло так жутко. Руки не слушаются…

Но кинжал нужно вытащить. Папе же больно!

Осторожно вытащить, зажимая рану… А потом — перенести раненого из кабинета, уложить поудобнее…

Бесполезно в кровь кусать губы — слезы вот-вот хлынут горной рекой!

Папа жив! Он не может умереть! Не теперь — когда они, наконец, помирились, когда всё поняли. Когда они снова есть друг у друга!

Нет, сама Ирия сделает только хуже. И поднять не сможет — тем более, осторожно. Но в замке есть врач.

Надо кого-то позвать. Пусть помогут — отнесут папу в его покои. Надо позвать людей — как же она сразу не сообразила?!

Девушка торопливо обернулась к двери.

И застыла. С мгновенно онемевших губ не сорвалось ни звука. Звать никого уже не нужно.

В дверях — камердинер отца. Не сводит глаз с застывшей рядом с мертвым отцом Ирии. С ее руки — на рукояти окровавленного кинжала… И с самого кинжала — в груди лорда.

Старый слуга смотрит на девушку так, будто никогда прежде не видел. И даже не думал узреть нечто столь чудовищное.

4

Это — кошмар. Он пришел в замок Таррент, устроился по-хозяйски. И уходить не собирается.

Когда Леон смотрел на мертвого отца, когда нес тело в кабинет, когда оно рухнуло на пол к ногам сына, он знал: хуже быть уже не может.

Судьба посмеялась — опять. Будто услышала слова Полины: «Подумают на слуг».

Услышала. И распорядилась по-своему.

Теперь подлость цепляется за подлость. За жизнь и свободу Леон платит жизнью и свободой сестры.

Как бы он ни относился к Ирии — она не убивала. Сестра не должна погибать за чужое преступление — это яснее ясного.

Не будь рядом Полины — Леон признался бы. Но она — здесь. Держит его за руку! И в отчаянной надежде не сводит с единственного защитника печальных голубых глаз.

Леон не может ее погубить! Себя — да, но не ее!

Когда за дверью загрохотали солдатские сапоги, юный лорд едва не умер от ужаса. Всё кончено!

Он попытался смириться с гибелью — пока шел к двери. Получилось плохо…

Но в дверь стучала не его смерть, а камердинер отца, слуги и вызванные с замкового двора солдаты. Они привели Ирию. Это ее нашли над телом! Ну зачем, зачем ее туда понесло?!

Леон сказал бы правду — если б не Полина. И не…

Он тогда просто оцепенел. От зловещего полушепота слуг и солдатни! От ругани в адрес Ирии. То же самое они скажут о Леоне!

Хуже! Если Леона и Полину обвинят в убийстве — в замке не останется хозяина. Никого, кто остановит обозленную чернь!

Слуги любили отца. Они устроят самосуд над всеми подозреваемыми сразу!

— Я не убивала, Леон! — Какой затравленный у сестры взгляд. Полный черного отчаяния. Прежде брат никогда ее такой не видел. — Клянусь, это не я!..

— Как ты могла, Ири? — выдавил Леон и беспомощно взглянул на Полину.

— Уведите ее! — велела молодая женщина. — Заприте, пока за ней не приедут.

Юноша с благодарностью взглянул на любимую. Полина опять нашла выход!

Еще никто не приехал! Ирия еще здесь. Ее брат успеет что-нибудь придумать!..

— Леон!

Он отвернулся, но успел заметить, как погасли глаза сестры. Раньше она так быстро не сдавалась.

Как же бесконечно устала его голова — за всю эту кошмарную ночь!

И мельком скользнувшую мысль юноша вмиг подавил. Больно уж гадкая!

Или… нет? Ведь это же… правда. Отныне Леона некому упрекать. Он — законный лорд и свободен в мыслях и поступках! Навсегда. Может любить, кого хочет. Жить, как хочет. Ни на кого не оглядываясь. Никого не боясь.

А еще — впредь никто, ни один человек в замке не скажет, что наследник Таррентов хоть в чём-то уступает девчонке младше себя. Или уступал прежде. В фехтовании, игре в ратники или верховой езде. Об этом все забудут — когда Ирия окажется в монастыре.

Вот и выговорилось.

Нет, Леон так не думает, нет! Он обязательно ее спасет. Устроит побег…

Осиротевшего юношу никто не сравнит с преступной сестрой-отцеубийцей. Никто и никогда не скажет, что она хоть в чём-то его превосходила. Хоть когда-то.

Кто помнит таланты отцеубийц? Тем более — незаслуженные.

Ирия — ошибка природы. Нормальные девушки такими не бывают. Полина ведь совсем другая. И сестры.

— Леон!..

Нет, он должен ее спасти! Ведь Ирия — невиновна…

Уже в дверях она бросила на брата последний умоляющий взгляд. Какие пронзительные зеленые глаза — будто в самую душу заглянули!

На сей раз Леон отвернулся недостаточно быстро. И успел поймать в них не только отчаяние — внезапное изумление вдруг пересилило обреченность. Расширившимися зрачками Ирия смотрит на ратную доску.

— «Кардинальский триумф»… — едва слышно прошептала сестра. — Седьмая позиция…

Юноша ничего не понял. Да, такая комбинация в ратниках бывает. И что? Сейчас на доске — никак не кардинальский триумф. Фигуры вообще расставляла Полина.

Возможно ли устроить столь сложную ловушку при нынешнем раскладе? И для кого из противников? Неизвестно. Ирия сама достигла ее лишь однажды.

Неизвестно и неважно.

Не иначе — сестра помешалась! Что ж, тогда — тем более. В монастыре бывают и сумасшедшие. К ним там даже неплохо относятся…

— Ты всё правильно сделал, — едва слышно прошептала Полина, когда их, наконец, оставили наедине. — Теперь честь семьи спасена. Иден и Кати ничего не грозит!

— Но что будет с Ирией?

— Ты же знаешь, по новому указу Совета женщин казнят лишь в исключительных случаях. Так что ее всего лишь отправят в монастырь.

— Навсегда?! — содрогнулся юный лорд.

— Лео! — Живое тепло к теплу — хрупкая рука любимой нежно накрыла его ладонь. И нечаянно сбила с доски несколько фигур — уже ненужных. — Я тогда не подумала, но сейчас вспомнила… Почему слуги сразу подумали на Ирию?

— Потому что ее нашли в кабинете… — прошептал юноша.

— Нет. Даже если б там обнаружили Иден или Кати — их вряд ли обвинили бы. Леон, камердинер Эдварда слышал, как Ирия грозилась убить отца. И, прости, но я тоже слышала… — Изящная рука нервно сжимает очередного ратника. Как раз пресловутого «кардинала». — Она его ненавидела, Леон!

— Я знаю. Я тоже кое-что слышал… Но… при чём здесь это? — юноша недоуменно поднял глаза на возлюбленную. — Ведь она не убивала…

— Леон, мы не можем знать, зачем Ирия среди ночи отправилась искать отца. Я не хочу так думать, но… дым без огня бывает крайне редко. Общая картина складывается из отдельных частей. И многое мы видим не глазами, а сердцем. И я не знаю, что мог увидеть камердинер в глазах Ирии — раз подумал именно на нее.

— Но это же не делает ее убийцей… — простонал Леон.

— Тише, мой благородный мальчик! — прохладные пальчики вновь накрыли его ладонь. — Конечно, не делает. Но, поверь — лучше уж в монастырь Ирию, чем всех нас, а тебя — на плаху. Ее сейчас очень жаль. Да, и мне — тоже. Я ведь пыталась с ней подружиться. Ты сам это видел. И она отвергла единственного жениха, готового терпеть ее характер. Поверь, она устроила бы нам здесь счастливую жизнь — на ближайшие лет пятьдесят! — грустно усмехнулась любимая. — Сами бы в монастырь сбежали…

— Она — моя сестра… — с тоской прошептал юный лорд. Уже зная, что уступит.

Так — правильнее. И лучше для всех.

— Ваша мать — там. Она и позаботится об Ирии. А наша задача — сделать всё, чтобы дело кончилось монастырем, а не… чем-то хуже. Когда Ирию увезут, я отправлюсь в Лютену.

Полина опять взяла на себя самое трудное! И нет сил возражать. Леон слишком устал…

Где-то вдали по-прежнему воют волки, но к замку им не подойти. Рядом солдаты — они защитят господина от любой опасности. А волки — всего лишь звери…

…Ирию увезли вечером. Перед этим облачив в одно из приготовленных для Эйды платьев. Полина сама его выбрала. Она и это взяла на себя! И даже поручила нашить тот самый Круг. Теперь он Ирии полагается. Отцеубийца — еще преступнее падшей женщины.

Леон подошел к окну, чтобы увидеть, как сестру заводят в темную монастырскую карету. И в сопровождении отряда стражи вывозят из ворот замка.

Сердце сжалось, но эту слабость новый лорд переборол. Он — сильный и справится!

Полина права. Прости, Ирия, но так действительно будет лучше! Для всех, кроме тебя.

Но тебе ведь самой всегда было плевать на окружающих? Так почему они должны беспокоиться о тебе? Каждый получает лишь то, что заслуживает.

Глава седьмая

Эвитан, Лиар, аббатство Святой Амалии.

1

Когда-то много лет назад эвитанская армия во главе с воинствующими рыцарями ордена Святого Леонарда вступила на земли независимого Лиара. По счастливому совпадению — языческого. Народ, поклоняющийся ложным богам, следовало привести к истинной вере. А уж водой или огнем — как получится. А также — обложить новой данью. В лучших традициях предыдущих покоренных земель.

В многочисленных хрониках немало говорилось о кротком милосердии рыцарей-монахов. Как и о дикой жестокости язычников.

В детстве Ирия раз по десять перечитывала баллады о рыцарских подвигах. И мечтала жить именно в то золотое время. Но вот одна глава ей не нравилась даже тогда…

…Шли долгие и кровопролитные бои. Завоеванные, как обычно, зверствовали. Завоеватели расточали справедливость и милосердие.

И наконец армия добрых и кротких аки агнцы монашествующих рыцарей (и столь же кроткой простой солдатни) подошла к Тарренту. Городу-крепости — столице Лиара. По нынешним меркам — небольшой, по тем — весьма приличной. Титул лорда тогда был равен королевскому, а не графскому.

Проиграв бой, властитель Лиара с дружиной и горожанами затворился в крепости и добровольно сдаваться добрым победителям не пожелал. По каким-то личным кровожадным причинам.

И тогда в крепость под покровом ночи проникли лазутчики. Их укрыла в своем доме благочестивая вдова Амалия — тайно верящая в Творца. Ее пообещали пощадить вместе с семьей. И Амалия под покровом следующей ночи помогла шпионам открыть врата победителям.

За этот подвиг милосердную и благочестивую вдову после смерти причислили к лику святых.

Насколько кротко обошлись победители с побежденными, хроники умалчивают. Известно лишь, что титул лорда Таррент перешел к дальнему родичу. Конечно, принявшему истинную веру.

Законные потомки покойного правителя из дальнейших хроник куда-то исчезли. Равно как и еще некоторых знатных родов Лиара. Вместе с многочисленными бастардами.

Еще город почему-то пришлось отстраивать заново. На другом месте.

И население Лиара сократилось то ли в три раза, то ли — благодаря кротости и доброте победителей — только в два с половиной. Впрочем, крестьянки всё равно нарожали новых. Особенно в первый год завоевания. И во многих детях, несомненно, текла кровь не каких-то там язычников, а истинно верующих эвитанских солдат. А может, еще и рыцарей-монахов. После событий последних двух лет Ирия ничему не удивится.

Когда-то история получения благочестивой вдовицей Амалией нимба святой заставила девочку усомниться в «Хрониках» — впервые. А попадись подлая предательница сейчас — Ирия с удовольствием перережет ей горло. А нет под рукой ножа — зубами перегрызет. Потому что такие жить не должны — когда умирают лучшие.

А альваренское амалианское аббатство — вполне достойно основательницы. Полтора года назад здесь искала убежища семья «государственного преступника». Лорда Эдварда Таррента. Монахини выдали беглецов королевской армии — по первому требованию. И даже нимб не попросили.

В этой мрачной гробнице погиб, но не сдался храбрый офицер Анри Тенмар. Сделавший всё, чтобы вывезти Таррентов из Лиара.

В этом промозглом склепе навсегда заперли маму — королевским эдиктом. Здесь чуть навечно не похоронили Эйду!

Мрачный скалистый островок в полумиле от берега всегда напоминал Ири хищную птицу. Вон — с берега видны очертания «хвоста», «крыльев», «головы»… А на одной из оконечностей островка притулились два вытянутых мрачно-зловещих здания. Само аббатство. Хищно раскрытый, изогнутый «клюв».

От этого ненасытного коршуна Ирии удалось спасти Эйду. Взамен он проглотит ее саму. И не подавится.

Возможно, при свете дня тут не так жутко. Но сейчас, когда солнце зашло за горизонт, а на небеса выкатилась его холодная и бледная сестра…

Темнеет — стремительно. Зловещая гладь древнего как мир озера, широкая лодка, мерный плеск весел, леонардитский конвой.

Девушка украдкой опустила в воду руку. И вздрогнула: середина Месяца Рождения Осени выстудила и без того никогда толком не прогревающийся Альварен. Если удастся сбежать — как проплыть в ледяной воде от аббатства до берега? Летом бы — и то с трудом, а уж сейчас…

Ирия едва подавила отчаяние. До теплых дней — еще месяцев восемь! Проторчать в этом жутком склепе — столько?!

Сердце вмиг заледенил цепенящий ужас.

Значит — нельзя допустить даже тень мысли, что останешься здесь на всю жизнь! Навсегда.

А существование, когда оно ненавистно, может стать очень долгим. Это Анри Тенмар погиб молодым!

И о нем думать тоже нельзя — или свихнешься еще быстрей.

Пусть Ирия Таррент — неблагодарная дрянь. Но надежду вселяет лишь память о выживших. А горе о погибших — даже самых дорогих! — только глубже загоняет в бездну тоски и отчаяния. Думать об Анри так же пронзительно-больно, как о тоскливом ржании в замке…

…Ирия сидела под замком — ждала продолжения кошмара. А где-то рядом, почти за стенкой, обреченно ржал друг. Выл. А через бесконечно долгие часы — замолк…

Когда девушку вели к тюремной карете, кто-то из слуг пробормотал:

— Старый Ланс отмучился…

Поймав хмурый взгляд конвоира, Ирия поспешно отдернула руку. Еще решат, что собралась сигануть в воду. И свяжут…

Пленница прыгнула бы обязательно. Рискнула бы. Но в лодке торчит десяток леонардитов, готовых не дать преступнице сбежать от уготованной судьбы. Эти мигом выловят «подлую отцеубийцу»!

Папа…

…Бурая кровь на ковре, на одежде. Кровь из родного сердца…

Дочь спала и болтала с призраками, а отца убивали. Может, теперь поделом ей?

Сегодня нет ветра. Ни ветра, ни ряби на волнах. Траурная тишина.

Всю ночь и весь день погода сходила с ума. А сейчас — притихла. И облака заволокли полную луну. Остались лишь похоронный плеск вёсел, потеплевший вечерний воздух и мрачно-бесстрастные лица конвоиров.

Леонардиты не прощают никого. Даже невиновных. Значит — ни за что нельзя показывать слабость. Слабость, горе, слёзы…

2

С мечтами о побеге пора расставаться. С осколками мечты. С последней глупой надеждой еще более глупой девчонки.

Еще никто не удрал из Башни Кающихся Грешниц.

Говорят, мама провела здесь полный год. Не выходя из кельи, ни с кем не разговаривая. И не по собственной воле.

Почему Ирия прежде даже не задумалась, что это значит?

Еще шагая по мрачно-непроглядным коридорам, она думала: вот сейчас обрядят в монашеский балахон. И пошлют молиться. Вместе со всеми.

Посты, заутрени, вечерние службы. Ряд фигур в одинаково-безликих балахонах. Мышино-серых…

Девушка заранее успела тоскливо вздохнуть.

Действительность оказалась много кошмарней. Узница начала это осознавать — едва захлопнулась тяжелая дверь одиночной зарешеченной кельи-камеры.

Четыре шага — вдоль, три — поперек.

Толстая ржавая решетка на окне — сам Ауэнт позавидует. Едва оставшись одна, Ирия с силой потрясла ее.

Ага, мечтай, что все вокруг — кретины!

Топчан у стены. Жесткое одеяло и еще жестче — тюфяк.

У другой стены — лавка. На ней — пустой кувшин для воды и грубый крестьянский гребень. Такими пользуются кухонные девчонки — из самых бедных семей.

Таз на полу. Ведро в углу.

Ни книг, ни бумаги, ни перьев-чернил. И ни намека на свечи.

Устав от битвы с решеткой, Ирия присела — почти рухнула на тюфяк. Сдаваясь.

Зябко обняла руками колени.

Наверное, прошло час или полтора. Попробуй здесь точно определи. Часы ушли в прошлое вместе с родным домом. Всё ушло.

Осталось лишь молча сидеть на топчане, отрешенно глядя перед собой. В стылую тьму камеры. До конца своих дней.

Как медленно тянется ночь — первая в череде многих. Мрак в камере, за окном, в душе.

Лишь тусклым пятном — светло-зловещий лунный лик.

Тусклым. Слабым-слабым.

В душу неотвратимо ползет дикая тоска. А с ней — отчаянное желание колотить в дверь чем попало!

Ирия, успокойся. Имей гордость. Кто-нибудь и так обязательно придет. Рано или поздно.

Узницу должны кормить. Не для голодной же смерти ее здесь заперли! Хотя… если за родство с мятежником полагается плаха — что уготовано отцеубийцам?

Если до утра никто не явится — вот тогда Ирия грохот и устроит!

Но от утра отделяет ночь. Нестерпимо хочется пить, а кувшин — пуст.

Ну кто мешал вдоволь напиться из Альварена? Пока была возможность? Ну связали бы. А сейчас заперли — разница-то в чём?

…Папа уехал, когда получил то письмо — с герцогской печатью. Уехал, прихватив с собой почти весь гарнизон замка. И велел маме с детьми и десятком оставшихся солдат отправляться к ее брату. А она сказала, что проклянет мужа — если тот посмеет «сдохнуть за чужую честь».

Они рассорились насмерть. Впервые в жизни…

А может, и не впервые. Просто Ирия прежде не замечала. Как и многого другого.

А Эдвард Таррент всё равно уехал.

В следующий раз дети увидели отца уже после в с е г о. Бегства половины слуг и предательства монахинь. Сомкнувшихся над головой Анри ледяных волн. Ужаса с Эйдой, дороги в тюремной карете, Ауэнта, приговора.

И теплого — по-настоящему весеннего! — дня казни. Солнечных бликов на золотых волосах и белоснежном мундире маршала-словеонца. Спасителя чужих жен и детей.

Папа объявился потом. Исхудавший, избегающий смотреть в глаза. Сказал, мать не вернется. Решила посвятить себя Творцу.

В михаилитском монастыре Ирия ждала отца две недели. И не знала тогда, чего хочет больше: обнять виновника всех бед или убить. Но когда увидела — кинулась на шею и разрыдалась…

Скрип ключа раздался, когда непроглядно-черное небо за зарешеченным окном выцвело в тон амалианских балахонов. Девушка подскочила пружиной.

Но открылась не дверь. Всего лишь маленькое, узкое окошко. Чуть больше головы.

И явило обрамленное капюшоном немолодое женское лицо. Бесцветное, с сухо поджатыми губами.

Кинувшаяся к двери пленница едва не отшатнулась — такое равнодушие и пустота сквозят из тусклых чужих глаз.

— Иди сюда. — Голос — так же пуст и равнодушен.

Ирия очнулась.

— Я невиновна! — торопливо проговорила она, бросаясь к окошку. — Я — невиновна!..

— Давай кувшин.

Лицо исчезло. Вместо него в оконце влезла худая желтоватая рука. С миской неаппетитной на вид каши.

Поверх варева — ломоть черного хлеба. Явно черствого.

Некрашеная деревянная ложка торчит из миски, как весло из монастырской лодки…

— Что? — опешила Ирия. Ошеломленно принимая то, что здесь считается едой.

В Ауэнте и то кормили много лучше. Или это потому что — смертников?

— Кувшин давай — если хочешь пить, — всё так же отрешенно велела монахиня. Уже готовясь закрыть окно.

— Подожди! — девушка метнулась к лавке, сунула старухе упомянутый предмет.

Кувшин пролез с трудом, его пришлось слегка наклонить вбок.

— Я невиновна! Меня зовут Ирия. Ирия Таррент! — торопливо проговорила под журчание воды узница. — Мне нужно поговорить с матерью! Я знаю, она зде…

Кувшин, брызгая водой, втиснулся обратно. Окно захлопнулось.

— Да что же это такое?! — пленница с яростью саданула в дверь ногой. Еще и еще… — Откройте! Откройте!! Откройте!!! Я — невиновна! Откройте!!!..

Вновь — окошко. Не дверь.

— Прекрати буянить, — так же равнодушно изрекла тюремщица. — Будешь орать — свяжут и закуют. Будешь лежать кулем в подвале. Имей в виду — горшки тебе подставлять никто не станет. Или крыс отгонять. Они — голодные. Связанному могут и отгрызть что-нибудь… Полежишь там годик — запоешь по-другому. Если выживешь.

Оконце захлопнулось вновь.

Ирия бессильно осела вдоль стены. Это можно считать концом! Враги избавились от дочери — как и от отца.

… - Ты — самый замечательный отец в подзвездном мире! А еще у тебя — самая промерзшая Башня в подзвездном мире.

Папа так давно не улыбался столь открыто, искренне…

Воспоминание ожгло печатью горя и ярости. И вины — за всё несказанное и несделанное.

Зарешеченное окно, равнодушная полная луна. Выстывшая камера — на всю оставшуюся жизнь.

И фамильная гробница — для отца. За него уже никто не отомстит. Убийцы станут пировать на его костях.

Ну уж нет!

Ирия бешено сжала кулаки.

Не дождетесь! Это еще не конец!

Перебьетесь. Она не сдастся! Пока не знает как, но выберется отсюда! И убийцы — заплатят! За всё и сполна!

3

Ирия не сдалась. День, ночь, другой день… От тусклого рассвета до промозглого заката. И наоборот. Без конца. Усталая белка в опостылевшем колесе. Летняя белка в рыжей шубке — угодившая в зимнюю клетку.

Самое трудное — вовсе не голод. И не постоянный стылый озноб. Невыносимее — ничего не делать. С сумеречного утра и до раннего вечера.

Когда совсем недавно, дома, Ирия читала сестрам баллады — еще не понимала своего счастья. У нее тогда были сёстры, баллады, чернила, перья и бумага. И возможность выходить из замка.

А главное — был живой папа! Мы никогда не дорожим тем, что у нас есть. Оценим — лишь когда потеряем навеки!

Узница тренировалась часами. Вкладывала в финты и выпады всю ярость и отчаяние, копившиеся в душе. Отец хотел бы видеть дочь именно такой — несломленной и не утратившей сил. И подаренных им навыков.

И это дома ее считали тощей? Видели бы сейчас — после местной кормежки и бесконечных упражнений. Одни мышцы и жилы. Не сказать, что девчонка, — примут за мальчишку. И ни на миг не усомнятся.

Жаль лишь — тренировки не отнимают и половины дня. Не того, что светлый, а вообще. А свечей узникам не положено. Стемнело — ложись спать.

Бесполезно, но каждый день пленница пыталась докричаться до монахини, подающей еду. На всякий случай. Ответа не было. Лишь — «возьми миску», «подай кувшин».

А вот колотиться в дверь Ирия больше не пробовала. Перевес в силе — не на ее стороне. Девчонке, даже тренированной, против рыцарей-монахов не выстоять. Папа не хотел бы видеть ее в стылом монастырском подвале — больной и искалеченной. Папа…

Она лишь настаивала на разговоре с матерью или с аббатисой. Имеет узница, в конце концов, право на исповедь? Ее ведь не отлучали от церкви. Должен же Ирию кто-то, наконец, выслушать! Нельзя же живого человека пожизненно замуровать за чужое преступление! И забыть о нем.

Оказывается — можно. Но как же жутко это осознавать!

На пятый день к прочим требованиям узница добавила просьбу давать больше воды. Кувшина едва хватает на питьё. Ирия пыталась еще выкраивать на умывание лица. Но мытьё волос и всего остального, не говоря уже о стирке, осталось в мире прошлого.

В родном замке девушка привыкла к ежедневной ванне. И теперь с ужасом представляла вполне осязаемое будущее — зарасти грязью. И прочими сопутствующими элементами — с шестью ногами…

Лучше уж сразу умереть!

При очередной попытке захлопнуть окошко узница зло придержала его. И отчетливо выговорила:

— Этой водой я собираюсь мыться. А умру от жажды — вам же хоронить!

На миг стало плевать на всё. Умирать — так умирать! Только глупо — из-за этого.

А из-за чего не глупо? Почему не отправиться в Бездну ради сохранения человеческого облика? Всё равно пленнице змеиного аббатства предстоит кошмарная агония длиной в десятилетия!

И почему сразу не догадалась отказаться от еды и питья? Монашкам плевать, но матери-то — нет. А она — уже не узница, а «черная сестра». Ирия об этом еще летом слышала. И опять не задумывалась — в чём разница…

Ползут часы, монахиня не возвращается. И яростный запал исчезает водой в песке. Высыхает. Вымерзает. То ли вековые холод и сырость остудили порыв, то ли жажда жизни берет свое.

Не вовремя! И уже слишком поздно — ничего не переиграть. Осталось приготовиться к любому исходу.

Нет, не к «любому». Почти наверняка дерзкие слова сочтут за бунт. Так что — готовься умирать. Всё равно ведь уже решилась.

Медальон остался в прежней одежде. Но Его лицо Ирия помнит и так. И умрет с Его именем в памяти.

Вот этот кувшин она успеет разбить — когда войдут «братья». И острым осколком — себе по горлу.

Жаль, нельзя прихватить с собой пару врагов! Или хоть одного. Но тогда ее горе-оружие успеют отобрать еще до самоубийства. Нет уж — лучше тогда себя!

Бедный отец! О чём он думал в последние мгновения? Папа ведь тоже был так одинок! А некогда любимая дочь не помогла, не поддержала, не согрела… Эдвард Таррент столько месяцев молча страдал один. В неделями не топленной Закатной Башне.

Не согрела — потому что старательно и упоенно жалела себя! Не думала ни о боли отца, ни каково в тюрьме матери…

В замке Ирия привыкла ложиться позже. И по этой причине или по многим другим — здесь подолгу лежала без сна. И думала, думала, думала…

Как и сейчас. Наверное, вся картина понемногу складывалась с самого начала. А сейчас добавился последний штришок. Теперь Ирии известно имя убийцы. Имена…

Девушка потянулась к гребню. Зеркала в камере нет. Но негоже дочери лорда Таррента встретить смерть чучелом огородным. Даже если свидетели — лишь недостойные своего служения монахи и монахини, хмурое утреннее небо и невидимые души предыдущих жертв.

Ирия усмехнулась, расчесывая длинные светлые вьющиеся волосы. Хоть что-то дала судьба действительно красивого — волосы и глаза. А то всю мамину красоту Эйда себе взяла, сестрам крохи оставила…

Как странно — уже в третий раз готовиться к смерти.

Здесь.

В Ауэнте.

И снова — здесь. Говорят, три — решающее число, вот круг и замкнулся. Судьба смеялась, когда давала приговоренной ненужную отсрочку.

Лучше бы Ирию убил Анри — той страшной весной! Ее и Эйду… Всё равно больше не случилось ничего, ради чего стоило выжить. Разве что встреча с Ним…

Нет, и это — неважно. Он наверняка Ирию даже не помнит.

Анри, ты не знал, что иногда самое жестокое — оставить в живых. Действительно не знал. Иначе бы не колебался.

Дверь заскрипела — теперь-то уж точно открываясь. Ирия, дочь покойного лорда Эдварда Таррента, пленница аббатства, основанного предательницей, отложила гребень. Тряхнула гривой светлых волос и потянулась за кувшином.

4

На пороге — мать. Без рыцарей-леонардитов.

Приливной волной нахлынула слабость. Кувшин едва не выскользнул из рук. Сил хватило лишь поставить его на лавку. Осторожно. Единственный как-никак…

— Мама! Мама!! Мама!!! Мамочка!!! — Ирия разрыдалась, вжимаясь лицом в серый монашеский плащ…

Сестра Валентина, бывшая графиня Карлотта Таррент, замерла на целый перестук сердца. Ледяной статуей. А потом всё так же холодно отстранила бывшую дочь в сторону. Тяжело опустила ей руки на плечи и пристально взглянула в заплаканные глаза. Без малейшей теплоты.

— Прекрати лить слёзы! Ты — благородная дворянка! Дочь лорда.

Лед и каленое железо! И дорожки слёз на лице сохнут сами. Выгорают огнем. И вовсе не теплом очага Закатной Башни. Папиной.

— Наконец, ты — моя дочь, если тебе мало всего остального! Не заставляй меня считать, что я рожала одних слизняков и мокриц.

Ирия опомнилась.

Она полтора года не видела мать. Вот и придумала добрую мамочку, сюсюкающую над детьми.

И совершенно забыла холодно-равнодушную высокомерную женщину. В последний раз целовавшую и гладившую по голове дочь, когда той было года три.

Напрасно, Ирия. Другая мать существовала лишь в твоем воображении. А монастырь не смягчит характер никому. Здесь и святая Бригитта взвоет!

— Впрочем, кого еще можно родить от слизняка? Его даже ты сумела прикончить.

Папа — не слизняк!

Спокойно, Ирия.

— Мама! — Отчаяние вот-вот захлестнет. Держись, Ирия! Иначе — конец. — Мама, хорошо, что ты пришла. Я знаю, кто убил моего отца! — она попыталась подражать тону матери.

Получилось или нет — не понять. Себя со стороны не слышно.

— Это сделала не ты? — Всё тот же ледяной, равнодушный голос.

— Нет. — Что-то в глазах бывшей графини напомнило Ирии о… чём-то не просто неприятном, а отвратительном.

Но о чём? Мысль проскользнула призрачной тенью — и исчезла.

— Возможно, — не меняясь в лице, бесстрастно бросила сестра Валентина. — Это всё, что ты хотела сказать?

Сердце упало. Рухнуло.

— Ты мне не веришь?!

— Верю. Говори.

Когда Ирии было девять, один папин друг со смехом рассказывал, как в одной книге допрашивали преступников. Начинает хам — орет, брызжет слюной, грозит всевозможными пытками. А сменяет его вежливый и мягкий дознаватель. Прикидывающийся таковым.

Тогда это казалось смешным и отцу. А если и нет — он всё равно из вежливости улыбался. Тюрьма и казни для него существовали лишь в книгах.

Проверить, так ли поступают в нынешнем Эвитане, Ирии не удалось. В Ауэнте ее не допрашивали. Зачем? Отец ведь не делился с дочерью военными планами…

Почему это вспомнилось сейчас? И кому труднее отвечать — парочке подобных мастеров допроса или собственной родной матери?

Ирия пересказала всё — кроме ночных кошмаров и привидений. Пересказала ровным голосом. Почти.

— Когда я вошла в кабинет — мне показалось, папа еще жив! Я тогда не поняла, почему так решила…

— И почему же? — перебила бывшая графиня Таррент. Впервые проявив искру интереса.

— Я много думала, пока была здесь… Там было МАЛО крови. Понимаешь, мама? Мало, а должно было вытечь… — Губы дрожат — как не вовремя! — Намного больше! Понимаешь? А в кабинете… столько бывает, если человек не убит, а легко ранен. Очень легко…

— Это — всё?

— Нет! Еще «ратники»… — На лице Карлотты вновь — ничего, кроме равнодушия. И всё труднее справиться с дрожащим голосом! — Когда меня притащили к Леону, он был в покоях Полины. Они там играли в «ратников». Ночью!

Мать чуть усмехнулась:

— Продолжай.

— На доске был «кардинальский триумф»! Это очень сложная позиция — она почти никогда не получается. Даже у хороших игроков!

— Вот как раз это — не доказательство. Полина вполне может быть очень «хорошим игроком». Тебя она переиграла.

— «Триумф» был у Леона! А он таких ходов не знает. Я же с ним с детства за доской сижу.

Прежняя каменная маска. А собственный голос предательски запинается. И спешит — когда не надо.

— Понимаешь, Полина просто расставила фигуры. Хотела сделать вид, что они играют давно. И предусмотрела всё — даже что всегда проигрывает мужчинам. Но при этом нечаянно устроила на доске позицию, где через три хода — «кардинальский триумф». Мама, клянусь — это правда!

— Теперь — всё? — альваренский лед не дрогнул.

— Да. Понимаешь, я уверена: папу убили не в кабинете! Его туда перенесли. Его кровь… — И как же опять дрожит голос! — Сначала пролилась в другом месте. Поэтому в кабинете ее и оказалось так мало… Но тогда это могли видеть слуги!

— Не могли! — холодно отрезала Карлотта. — Из моих… то есть теперь уже из покоев этой дешевой шлюхи ведет потайной ход. В кабинет твоего отца. Придуман три поколения назад — тогдашними лордом и леди. Прятаться от сбрендившей старой свекрови. Бабка считала, что плотские развлечения — грех, если не сопровождаются зачатием детей.

— Но тогда всё встает на свои места! — Ирии не часто случалось перебивать мать. Но сейчас — именно тот случай. — Тогда понятно, почему они ночью оказались в спальне этой… в твоих бывших покоях! Ты веришь мне?!

— Да.

Сердце подпрыгнуло и пустилось вскачь:

— Ты мне поможешь?!

— Нет.

Под ногами разверзается бездонная пропасть… Лететь придется десятилетия — прежде чем разобьешься насмерть.

— Почему? — охрипшим голосом прошептала девушка, в ужасе глядя на мать.

— Если Леон пойдет под суд — неважно, один или со своей шлюхой — его казнят. Я не допущу, чтобы мой род прервался, а титул лорда получил сын этой потаскухи. В нем наверняка вообще нет крови Таррентов. Леон — мой единственный сын, и он останется лордом.

— Но я всё знаю! — с вызовом выкрикнула Ирия.

— Ты не выйдешь отсюда — в любом случае. Так что это — неважно.

Пропасть разверзлась. И поглотила… Как жутко скользить вдоль склона — цепляясь за шаткие, скользкие камни! Такие острые…

— Тебе нельзя было иметь детей! Ты не должна была рожать… — прошептала девушка.

— Выбирая между сыном и дочерью, любая разумная мать предпочтет сына.

— Разумная? — тихо переспросила Ирия. — А любящая? А справедливая? Ты вообще слова такие знаешь?

— Разговор окончен, Ирия. Ты получишь воду, но ни на что другое не рассчитывай. Я и эту просьбу выполняю лишь потому, что дочери лорда не подобает смердеть как нищей. Но не вздумай требовать, к примеру, другой еды или еще одно одеяло. Замерзнешь — перестанешь открывать ставни, вот и всё.

— И задохнусь? — горько поинтересовалась дочь. — Ты что — действительно оставишь меня здесь?

— Я не отвечаю дважды на одни и те же вопросы. И не будь так глупа, чтобы их задавать. И не смей скулить и умолять! Имей гордость, ты — дочь лорда!

В сказках побежденный герой мог проклясть врагов — и они всегда получали по заслугам. Увы, в жизни зови, не зови на помощь темные силы — любые! — они не придут.

А Ирии нужна такая малость! Всего лишь сровнять с землей это аббатство. Со всеми обитателями. Чтобы не позорили имя Творца. И больше никого не убили.

— Ты хоть когда-нибудь меня любила?

А еще — в сказках злыми бывают только мачехи.

— Я знала, что рано или поздно тебя отдам. Мужу или монахиням. Глупо привязываться к дочерям. Впрочем, не только к ним. Вообще хоть к кому.

В хрониках истинно верующие фанатики порой отдавали на костры и собственных детей. Но Карлотта Таррент, урожденная Гарвиак, никогда по-настоящему не верила — ни во тьму, ни в свет. Только в трезвый расчет.

— И не зови больше ни меня, ни аббатису. Никто не придет.

— Ты не можешь бросить меня здесь умирать! — закричала Ирия ей вслед. — Предательница!

— А ты тогда — кто? — обронила, не оборачиваясь, Карлотта.

— Я никогда никого не предавала!

Мать обернулась — уже у самой двери. Чуть усмехнулась. И пристально смерила дочь студеным взглядом:

— На месте Эйды должна была оказаться ты. Если б ты хоть немного умела врать, когда нужно, — мы не были бы опозорены. Я не гнила бы здесь! Но ты — вся в отца. Глупый волчонок, умеющий только скалить клыки. Могла бы понять, что Эйда не сможет убить — никого и никогда.

Дверь захлопнулась с глухим стуком крышки гроба. Ирия осталась одна. Наверное, уже навсегда…

Часть вторая. Узники

Сколько кричало здесь — до меня!

Сколько молило здесь — до меня!

Дьявола, Бога — силясь призвать…

Всё бесполезно — мне ли не знать!

Алькор.

В государстве, где несправедливо сажают в тюрьму, подлинное место для справедливого человека в тюрьме.

Генри Торо, американский писатель XIX века.

В такие времена побег единственное средство, чтобы выжить и по-прежнему мечтать.

Анри Лабори.

Глава первая

Конец Месяца Рождения Осени — начало Месяца Сердце Осени. Эвитан, Лиар, аббатство святой Амалии. — Квирина, Сантэя.

1

Подушка… Тяжелая, перьевая. Давит на голову, перекрывает воздух!

Чёрно-багровая тьма заливает глаза.

Душат!

Слишком поздно Ирия проснулась. Ослабевшим рукам уже не разжать стальную хватку на горле!

Не выжить…

…Рывок! Глотку жжет огонь Бездны. Сквозь бесконечный туман мутной воды не разглядеть ничего!

Дно — там… Значит, воздух — в другой стороне!

Только бы успеть! Багровая пустота заволакивает взор, легкие вот-вот лопнут…

Вперед, вверх! Еще чуть-чуть — потерпи, держись, не умирай!

Толща воды — бесконечна… Как смерть и вечные муки!

Глупая девчонка ошиблась — спасительного света и воздуха впереди нет! А вырваться в другую сторону — уже не успеть…

В горле — пекло загробного мира! Свет и жизнь — ускользают, расплываются в черных кругах…

Здравствуй, Бездна! Или — ничто, потому что в светлый Ирий таких не принимают…

Как же здесь душно!

Ирия, задыхаясь, разлепила глаза.

Сон… И душащая подушка, и омут — всего лишь кошмар! А реальность — это духота.

Точно — не проснуться можно! Голову ломит как с перепою. Хоть по-настоящему пьяной Ирия и не была — ни разу. Просто не получалось. Даже когда отец впервые назвал ее своим проклятием…

Х-холодно! Только здесь впору одновременно задохнуться и дубаря дать!

Наспех завернувшись в одеяло, девушка добрела до окна. По ледяному полу — ощущается сквозь любую обувь.

На ощупь нашла ставень… И распахнула во всю ширь! А потом — прижалась лбом к ржавой решетке. Отрадно холодящей.

Воздух! Его можно глотать — сколько угодно! Подумаешь — ночной ветер. С брызгами сонно моросящего дождя…

И подумаешь — до костей пробирает. Привыкла уже.

Теплую воду выгрызть удалось. Хоть и куда меньше, чем Ирия надеялась. С учетом длины волос.

Но вот полотенец узницам не положено. Вода в этих стенах остывает вмиг. А приносят ее вечером. И мокрые лохмы не успевают просохнуть — до самого утра. А сырая и холодная погода Месяца Рождения Осени диктует свои условия. Как и не застекленное окно. Ставни часто приходится закрывать на ночь.

Выбор между духотой и воспалением легких — обычно в пользу первой. Если она — не совсем невыносима. Когда (как сегодня!) еле живая, с больной головой, ползешь к спасительному окну…

Ладно — сейчас, а когда надвинется зима… На целых пять месяцев. Что предпочтешь — замерзнуть или задохнуться?

Никому и в голову не пришло стеклить окно Башни Кающихся Грешниц. И не придет. Стекло — дорого. Куда дороже одной или нескольких жизней каких-то обреченных преступниц. Даже и сравнивать нечего! А выброситься в окно и разбиться о камни двора помешает кованая решетка.

Лучше думать, что выберешься отсюда до зимы! Обязательно. Или до зимы следующего года! Непременно сбежишь.

Не может быть, чтобы Ирия провела здесь всю свою единственную жизнь!

И нельзя даже близко подпустить к рассудку другие мысли. Леденящие в своей правдивости.

Все прочие запертые здесь узницы тоже точно знали, что обязательно выберутся. Но остались в мерзлой каменной ловушке навечно.

Нет! Этого просто не может быть. И не будет…

На следующий вечер Ирия промедлила со ставней. В кои-то веки нет дождя — совсем. И слишком уж тоскливо — опять целую ночь наедине с подушками и водяными ямами! И в полной тьме… особенно с учетом склонности призраков кое-кого навещать. Лучше даже не думать, сколько невинно убиенных замучено здесь. Можно все кельи и камеры наполнить. По сотне на каждую.

Кстати, если выбраться не удастся… да, если не удастся! — лучше стать призраком, чем никем.

Мокрое серое небо расплылось… Ах да — слёзы навернулись на глаза. И можно не вытирать — всё равно никто не видит.

Ирия теперь имеет право рыдать хоть с утра до ночи и с ночи до утра. Это уже ничего не изменит. И никого не расстроит.

— Квирк, квирк, квирк!

Из-за окна.

Что?

Вот так раз! Два черных птичьих глаза. Насмешливо уставились из-за ржавеющей решетки.

Увы, ржавеет — слишком медленно. Выломать сил не хватит.

Крылатое чудо с нескрываемым любопытством озирает странную человечью девчонку. Почему-то готовую разреветься.

Чудо вертится, «квиркает», перышки чистит. И наверняка не ценит собственное счастье. Умение летать. Как люди — свободу. Пока не лишатся.

Пичуга — серо-черная. Какой же породы?

Всё равно. Как и самой гостье — кто перед ней. Графиня или крестьянка? А то и вовсе — нищенка.

Впрочем, Ирия как раз — беднее любой нищенки. У той хоть свобода есть!

Девушка поспешно вытерла слёзы. Хоть кроме птахи-насмешницы никто и не видит. Птица с такими умными глазами — это уже не «никто».

Да и вообще… чем-то она похожа на лиарский родовой символ. Как костлявая девица Ирия — на первую красавицу Юга Карлотту.

Лапки цепляются за решетку, клювик требовательно стучит. По железному пруту. Наименее ржавому.

— Эй, стриж — не стриж, у меня ничего нет, — огорчилась Ирия. — Если дождешься завтрашнего обедоужина — покрошу тебе хлеба. Потому что кашу ты точно есть не станешь. Я бы тоже не стала, но нужно беречь силы. Вдруг я когда-нибудь выберусь, — девушка кивнула на недостижимый берег.

Вон, слабо виднеется в серебристой дымке вечернего тумана.

Чувствуешь себя рыбой в сети. Вроде и вода кругом, а…

— Близко свобода — а не взять. Знаешь, я каждый миг представляю, как плыву туда! И нечего смеяться. У меня, в отличие от некоторых, крыльев нет.

Гостья перестала стучать клювом. Замерла, чуть наклонив головку. Будто и в самом деле прислушивается.

Вполне логично. Раз Ирия решила поболтать с птицей, — почему бы той не стать внимательным слушателем? И раз уж она — куда лучший собеседник, чем родные мать и брат.

— Нет, тебе лучше не ждать. Улетай! Или они и тебя схватят. Знаешь, здесь не любят чужую свободу.

Стриж качнул головой, клювик требовательно тюкнул. Опять выбрав место поприличнее.

— А может, тебе что-нибудь подарить? На память? Подарить?

Смышленые черные глаза требовательно взглянули. Пообещала — и в кусты?

— Вот только что у меня есть?

Серый балахон — почему-то смеющий называться платьем. Грубые туфли-колодки. И больше ничего…

В черных бусинах-глазах — самая настоящая обида. Разлилась. Пополам с остатками затаенной надежды…

— Держи! — Ирия расстегнула замочек простеньких бус. Еще детских.

Папа когда-то подарил — лет семь назад. Дочери они понравились — вот и купил. Мама потом еще долго хмурилась, но носить не запретила.

Потому в монастыре и не отобрали, что дешевые. Такими не подкупишь и нищего — не то что леонардитов или амалианок.

Простые камешки, рябиновый цвет. Издали будто и впрямь — ягоды. Не спутала бы птаха, не решила бы склевать от бескормицы…

Нет, эта — вряд ли!

Кто решил, что люди — умнее зверей и птиц? Или лучше? Ланс не пережил смерти любимого хозяина. А жена и сын не пролили и слезинки на двоих. Слишком были заняты. Заметанием следов и переваливанием преступления на невиновных.

— Возьми! Бери-бери — кому мне еще теперь дарить? — Девушка осторожно набросила рябиновую нитку — туда, где шейка переходит в грудку. — А то у меня их отберут — не ровен час.

Лучше уж птице, чем кислолицым монашкам. Вчера очередная как раз косилась — прямо через дверное окно. И именно на бусы. Разве кающейся грешнице положено украшение? Да еще и не серое.

Пичуга смешно повела черненькой головкой. До чего же забавно получилось! За один только повод улыбнуться крылатая гостья заслужила королевские дары. Но, увы — ей встретилась пленница, а не королева.

Птаха почти ласково слегка клюнула Ирию в палец, вспорхнула. Миг — и уже летит прочь. Странно медленно.

И уже в вышине обернулась, пламенея «ожерельем»…

Обернулась? Да нет, конечно. Померещилось. И бусы птица потеряет… ну и пусть. Кому они еще нужны? Кроме жадных монахинь — чтобы выбросить или сжечь.

Ну и еще самой Ирии. Так ее желания можно уже не учитывать.

Жаль — живем не в сказке. Отправить бы сейчас такого вот стрижа в замок Таррент! И узнать, как там без сестры Эйда. Кто ее успокаивает по ночам — Иден?

И… нет, лучше не думать, что больше между Эйдой и монастырем не стоит никто! Всё равно ничего сейчас не сделать. Только растравишь себя бесполезной тревогой. А силы еще понадобятся — вырваться отсюда!

Ирия не стала в эту ночь закрывать ставни. Совсем. Слишком уж нестерпимо хочется хотя бы видеть свободу! Пусть даже — сквозь ржавую решетку проклятого аббатства!

2

— Она с севера! С нашего севера! — Крис вот-вот выломает здоровенную решетку — так в нее вцепился.

По губам подполковника Анри Тенмара скользнула легкая улыбка. Впрочем, Кристиан ее не заметил.

А Сержа Криделя так и потянуло за язык. Спросить, давно ли север стал для уроженца Лансуа «нашим»? Тем более, северян в этой камере — вообще нет.

— Наша! Эй, смотрите — да у нее бусы!

— Корнет Триэнн, что за восторги?! — рявкнул лейтенант Конрад Эверрат. Ни дать ни взять — серьезно. — Вы — боевой офицер или где? Вы — в плену или как?

Прочие «боевые офицеры» покатились со смеху.

— Да ну тебя, Кор! — отмахнулся Крис от кузена. Точнее — троюродного дяди. — Между прочим, там на самом деле — птица. В бусах из рябины. Вон на том дереве!

— Точно! — Кор вмиг пристроился рядом. — У нее там, наверное, гнездо… И точно — бусы болтаются. Вот пошутил кто-то!

Серж оглянуться не успел — уже с десяток «офицеров» разглядывают разукрашенную птаху. Столпившись у окна — кучей. Оживленной и явно развеселившейся.

— Может, сама стащила? Они и зацепились нечаянно… — Кевин настроен скептичнее других.

— Нет, ей подарили! — доказывал Крис. — И она точно из Эвитана. Там такая же рябина растет. Анри, взгляни!

Подключить к лицезрению чудо-птицы еще и подполковника Триэнн не успел. В двери зазвенели ключи.

Сами квиринцы не держат клятвы чужеземцам. Но в чужие верят охотно. Впрочем, уважающий себя эвитанский дворянин никогда не пойдет на клятвопреступление. Или даже не дворянин, а тот же Вальден и ему подобные.

Все пленники дали слово чести — не пытаться сбежать. И потому в пределах тюрьмы пользуются относительной свободой перемещения.

Бывший корнет королевской армии Эвитана Серж Кридель тоже клялся. Еще когда попал сюда.

Забавно, по возрасту ему бы сейчас толкаться у окна. Пихая локтями остальных. Ведь солнечный день, небо — ясное. Любопытная птица, опять же, прилетела.

Кридель — не Анри Тенмар, что старше всех по званию. И не Шарль Эрвэ или Рауль Керли — этим уже под сорок. Серж — корнет, ему восемнадцать, и он должен…

Да ничего уже не должен! И никому.

Юноша отвернулся к стене, накрыв подушкой голову. Не хочет он никакой «свободы перемещения»! Только застрелиться. Или вернуть настоящую свободу!

Домой бы! Увидеть родителей…

Знать бы заранее — пустил бы пулю в висок еще на квиринской границе. Нет, там пистолеты уже были разряжены. Ну, закололся бы фамильным кинжалом!

А здесь… Отобрали оружие, сволочи!

Не вешаться же. И не разбивать голову о стену. Подобное недостойно эвитанского дворянина.

— Корнет, отставить меланхолию.

Анри. Подполковник Тенмар. Один из вожаков проигранного восстания. Последний выживший. Командир «того самого» неуловимого «летучего отряда». Живая легенда. Товарищ по камере и такой же смертник — с неизвестной датой казни.

— Прошу прощения, подполковник! — Кридель высунул голову — под подушкой было уютнее! И честно попытался отсалютовать сидя. Кажется, получилось. — Разрешите остаться в камере!

— Не разрешаю, Серж. Разрешаю идти с остальными. Вольно. — В черных глазах плещется смех.

Как он может улыбаться в таком месте?!

— Не вешай нос! — Эверрат хлопнул Криделя по плечу. — Привыкнешь.

— Что?

Как они тут все не свихнулись — за полтора года?

Или как раз — свихнулись? Просто этого не понимают? Он в этой тюрьме, этом городе и этой стране — меньше месяца. И вот-вот взвоет волком.

Квиринцы, гады! Лучше бы уж сразу убили.

— Она опять сюда летит! — Криса, корнета Кристиана Триэнна, самого юного из военнопленных, не оторвать от окна и новым званием. Не то что какой-то «относительной свободой».

— Да она их нам подарить хочет! — хохотнул Кевин. И он заразился! — Вон, клюв в решетку суёт.

— Птица — дама, — наставительно заявил Рауль. — Кому захочет — тому и подарит.

Крис, поддержав игру, осторожно протянул руку к ожерелью. Крылатая гостья немедленно порхнула на другой конец окна.

Разборчивая.

Раз — и вновь сунула клюв меж толстых прутьев. Черная, блестящая шейка, багряно-осенние камни. Под рябину только крашеные — теперь это заметно.

А сначала показалось — настоящие ягоды. Такие в отцовском саду растут…

— Не-а, не мне. — Крис даже разочарован. — Подходи следующие…

Подбадривающе-насмешливые улыбки «боевых офицеров». Дружеские толчки в бок, легкие смешки.

В свою очередь на свидание с крылатой «дамой» отправился Конрад Эверрат. И тоже остался ни с чем.

Игра захватила всерьез. «Дама» хочет одарить — самого достойного на свой птичий взгляд.

И разочарование «отвергнутых» — самое настоящее. Как это — не им?

Как можно заниматься подобной ерундой — когда всё так ужасно?!

Раньше Серж отнюдь не такими представлял проигравших мятежников. Серьезны тут только Анри и Шарль с Раулем. Да и то — не всегда.

Кстати, капитан Керли лучше уж пусть хмурится. А то остроты у него… Остальные же «воины» и вовсе — вечно шутками перебрасываются да байки травят.

Кридель никогда не думал, что всё будет так. Творец Милосердный, он тогда вообще ни о чём не думал!

Глава вторая

Квиринско-Эвитанское пограничье. — Квирина, Сантэя. Начало Месяца Рождения Осени — начало Месяца Сердца Осени.

1

— Итак, сударь! — ледяной голос Северного Волка не оставляет и тени сомнения. Ни в его намерениях, ни в отношении к собеседнику. — Не будете ли вы так любезны объяснить, почему осмелились нарушить приказ?

Юного порученца никто в суматохе просто не догадался выставить вон. И теперь он потрясенно замер в полумраке дальнего угла палатки. Не сводя глаз с обоих: знаменитого как подвигами, так и жестокостью эвитанского полководца, маршала Всеслава Словеонского, и капитана Роджера Николса. Своего друга. Лучшего и в этой армии — единственного.

Серж прекрасно понимал, что сейчас творится с Джерри. Перед Всеславом и полковники языки глотают.

А Роджер — застенчив о природы. И никогда не позволял себе и намека на высокомерие с теми, кто уступал ему годами или званием. Впрочем, первых в Восточной армии — раз-два и обчелся.

А от одного взгляда Волка до костей пробирает словеонской стужей. Даже если ты ни в чём не виноват.

— Мои солдаты храбро дрались… — пробормотал друг. Краска прилила к его лицу.

А льда в серо-стальных глазах князя хватит, чтобы выморозить Южное море!

— Вы что-то путаете, капитан. — Сержа прошибло стылым ознобом. Хоть Северный Волк угрожает и не ему. — Я приказывал им драться? Или всё-таки сжечь змеиное гнездо вместе со змеями? Отвечайте! — почти проорал князь.

— Господин маршал, там были женщины и дети. Пленные эвитанцы! — выкрикнул Роджер. — Я надеялся их освободить.

— И потеряли больше тридцати солдат. А ваших любимых «женщин и детей» дикари перерезали прежде, чем вы до них добрались. Всё это было говорено-переговорено в штабе. Вы решили, что умнее всех? — вновь обманчиво-вкрадчивые нотки. — Цена самоуправству вам известна.

— Нет! — вырвалось у Криделя. Вперед любых мыслей.

Но на какого-то корнета никто не обратил и внимания.

— Через час вы будете расстреляны. Рекомендую потратить это время на завещание и письма близким, а не на молитвы. В светлый Ирий вы всё равно не попадете. Увести арестованного!

2

— Я рад, что тебе позволили меня навестить, — вымученно улыбнулся Роджер. — Налить?

Сам он к вину и не притронулся. Ни одна из бутылок не откупорена.

Джерри просто сидел, не шевелясь. Всё это время — до самого прихода друга. Никаких бумаг он тоже не писал — неоткрытые чернила валяются в стороне.

— Я - третий сын, — грустно объяснил Роджер, заметив взгляд Сержа. — Тем, что у меня есть, распорядится отец. А писать мне некому.

— Джерри, — прошептал Кридель ему в самое ухо, — мы сбежим по дороге. Волка в лагере нет — он ждет на плацу. Офицеры — там же. Тебя поведут всего трое или четверо. Я зарядил пистолеты. Будь готов кинуться в лес. Здесь рядом — граница. Переплывем Танн, и мы — в Квирине!

А если не выйдет — погибнут вместе. Но жить, бросив друга на произвол судьбы, Серж не сможет!

Он впервые порадовался, что его родители — приемные. Позор ложится лишь на родных. А значит — Серж решит за себя сам. Ни на кого не оглядываясь.

Ставшая чужой палатка, ненужное вино. Смерть как коршун точит когти. Караулит на пороге. Но возьмет она или двоих, или не одного.

— Спасибо! — сжал другу руку Роджер. — Но ты не должен рисковать из-за… Поверь, я заслужил смерть!

— Что?! Да ты… — Кридель чуть не задохнулся. — Ты же хотел как лучше!

— Да нет, в этом я не раскаиваюсь. Но… ты не всё обо мне знаешь, Серж. Я давно хотел рассказать…

— Ты — мой друг. И не хотел сжигать эвитанских женщин и детей. Это — всё, что я хочу знать. И я тебя спасу!

— Нет!

— Да!

3

Роджера охраняет лишь трое. Но — против одного корнета. Беглецам просто должно не повезти…

Только прихоть судьбы распорядилась иначе.

В тот страшный день Серж впервые в жизни выстрелил в спину. Своему. Пусть и словеонскому дикарю, по дороге к месту казни оскорблявшему насмешками Роджера!

Следующему корнет Кридель разрядил пистолет прямо в ошеломленное лицо. Он успел обернуться, этот второй. И даже дернуться за оружием. А дотянуться — уже нет.

Дотянулся Роджер — застрелить третьего, кинувшегося бежать. Нельзя стать изменником наполовину. Предательство необходимо довести до конца — иначе зачем было начинать? Но как же это страшно!

Беглецы успели уйти. И переплыть Танн — прежде чем их хватились. И даже выкрикнуть квиринскому караулу, схватившему беглецов по ту сторону реки:

— Мы сдаемся!

Роджера Серж больше не видел. И ничего о нём не слышал.

Его самого привезли в Сантэю. И определили именно в эту тюрьму. Почему-то. В одну камеру с беглыми мятежниками — участниками восстания Арно Ильдани…

Криделя здесь никто не осуждал — ни один человек. Его без оговорок приняли в «свои». Вот только сам он чувствовал себя чужим.

Не то чтобы Серж не уважал покойного принца Ильдани. Наоборот — тот был одним из самых достойных и благородных людей Эвитана. Но восставать уже после его смерти? Чтобы посадить на престол его сына Грегори? Еще неизвестно, что за человека.

Сыну принца Ильдани на момент мятежа было восемнадцать — как сейчас Сержу! Правитель из него вышел бы аховый. Всё это вполне логично объяснял дядя Ив… папа. И сомневаться оснований не было. До Квирины.

Но теперь Серж среди людей, поголовно верящих, что их дело — правое. Юного Грегори многие знали лично. А даже кто нет — считают, что любой принц любого возраста лучше, чем недоумок Карл Третий с его Регентским Советом. А нынешние эвитанские маршалы — сволочи. Что Эрик Ормхеймский, что Всеслав Словеонско-Старградский.

Есть еще, правда, Мишель Лойварэ. Но его к власти не допустят. А про Брайана Аллена и говорить смешно. Каков он маршал — никто не знает, но генералом был не особо талантливым. Зато — родственник Ги Герингэ.

На Всеслава юный Кридель уже насмотрелся. К Его Величеству Карлу и Регентам большой любви не испытывал. Так, может, не так уж прав осторожный дядя Ив? Вот только безумно жаль тетю Жанетту… маму!

Каково-то им узнать, что Серж — дезертир? Да еще и стрелявший в спину своим? Каково лишиться единственного сына?

В детстве мама называла его своим светом в окошке. Вечно повторяла, что не сможет без него жить. Как Серж мог забыть об этом? Как посмел?

По ночам нестерпимо хочется реветь — когда вспоминается дом. Родное поместье, лица близких, все несказанные слова…

Тетя и дядя… Когда-то, много лет назад, едва научившись говорить, Серж называл их мамой и папой. Он же тогда не знал…

Сержу было четырнадцать, когда они всё ему рассказали.

Он — незаконнорожденный сын сестры дяди Ива, умершей от родов. Бездетный дядя усыновил племянника. Но Ив Кридель Сержу не родной отец, а тетя Жанетта — не мать.

Тогда юноша постепенно перестал называть их родителями. Иногда всё равно проскальзывало — когда волновался. Но всё реже и реже. Сначала было трудно, потом — привык. Казалось, так будет правильнее. А им-то было каково?!

Глупец, что же он натворил?!

Если бы Серж сейчас мог… Простят ли мать и отец бестолкового сына — хоть когда-нибудь?! И увидит ли он их еще хоть раз в своей непутевой жизни? Хотя бы, чтоб попросить прощения…

4

— Серж, твоя очередь! — Конрад Эверрат дружески улыбнулся сверстнику. Бывший мятежник — бывшему дезертиру. — Честно — твоя. Мы все там уже были.

Птица скачет по некрашеному оконному карнизу. Раз — клюв между прутьями, два — отдернет. Дразнит.

А на шее — длиннющие бусы. Тёмно-рябиновые, осенние. Болтаются. Тоже скачут.

— Квирк, квирк, квирк…

Серж обреченно направился к окну.

Димарайский стриж! Ожившая картинка из книги в отцовской библиотеке ножом полоснула по сердцу. Илладийской сталью.

Нет. Тупой пилой. И теперь всегда будет так…

Димарайцы по своей природе не слишком любят людей. Да и гнездятся отнюдь не в больших городах. Вообще — не на равнине.

Хотя всякое, наверное, бывает. Взялась же откуда-то эта. В гости прилетела.

Чудеса, да и только!

Под взглядами товарищей Кридель осторожно протянул правую руку. Миг — и коснешься изящного клювика. Хрупкого, крошечного — аж тронуть страшно.

Грациозный полупоклон черной головки — и бусы повисли на пальцах.

Пристальный взгляд агатовых бусин — живых и блестящих. Взмах почти игрушечных крылышек — и стриж вспорхнул с карниза.

Дешевые камешки цвета рябины. Черный силуэт в небе, точка на горизонте…

И уже чистое небо. Бездонно-синее небо ненавистной Квирины!

Что, что это было?

— И даже ничем не отдарил? — подначивал Конрад по пути в общий зал.

— Чем? Фамильным перстнем? — огрызнулся Кридель. Но заставил себя вспомнить, что не Эверрат виноват в его несчастьях. И уже тише добавил:

— Больше у меня ничего нет…

Кто-то из древних императоров возвел храм бога войны Вареза — он же нынешний святой Варфоломей. А потом к святилищу пристроили тюрьму для военнопленных. Только для них. Так уж повелось: Квиринская империя воевала всегда. Каким дураком был Кридель, когда надеялся найти спасение здесь! Ладно — себя, но если еще и друга погубил!

Так и не удалось узнать, куда его поместили. Стража не разговаривает с заключенными. Комендант тюрьмы вообще не принимает пленных — даже старших офицеров. А друзьям по несчастью ничего не известно.

Сначала Серж верил, что Роджер вот-вот объявится в общем зале. Каждый день юноша выходил из камеры, втайне надеясь: вот, сейчас! И с каждым напрасно прошедшим днем надежда таяла…

Самого Криделя пощадили. Но он — всего лишь корнет. Его посчитали мальчишкой.

Да, именно так Сержа воспринимают враги. Потому и не убили, а засунули сюда. А Роджер — капитан, настоящий враг.

Но ведь Анри и вовсе — подполковник. Они тут в этой камере почти все — офицеры. Причем корнетов — раз-два и обчелся.

Но Тенмар и его товарищи не воевали против Квирины. Только просили убежища… А получили — тюрьму.

У кого же узнать о Джерри?!

Серж тяжело вздохнул. Может, хоть сегодня повезет?

Зря надеялся. В огромном зале эвитанцев — сотни две с лишним. Но капитана Николса среди них нет. Опять!

Здесь все, кроме Криделя, томятся уже второй год. В первые дни Серж боялся, что рано или поздно появятся военнопленные этой кампании. Как он взглянет им в глаза?!

А кстати: почему никого из них здесь нет? В Сантэе есть еще тюрьмы для военнопленных? Или никто из солдат Всеслава не попадал в плен?

Нет, так не бывает. А может… их просто расстреливают на месте? Холодный пот прошиб юношу. Зачем квиринцам возиться с пленными? Воины Северного Волка свою страну не предавали!

Но и Анри с товарищами — не предатели. Они честно дрались за свои убеждения. Это их предали. Сначала новый король, потом — Всеслав, а напоследок — Квирина.

Предатель в этой тюрьме — только один. Бывший корнет Серж Кридель.

Бусы он потихоньку убрал за пазуху. Еще не хватало, чтобы все заметили! Вопросов потом не оберешься. Здесь любая мелочь — событие. А Серж предпочел бы прославиться подвигами, а не птичьими подарками. Хватит и того, что он — предатель и дезертир!

До мелочей ясно, что будет сейчас. Пленники начнут травить байки, передавать друг другу гитару и лютню. Петь, рассказывать боевые истории.

Потом — скудная тюремная библиотека или тренировки. Кому как нравится. А уставшие или жаждущие побыть в одиночестве вернутся в камеры. Сам Серж еще не определился. Не всё ли равно?

Анри Тенмар — отличный музыкант. Что на лютне, что на гитаре (жаль — арфы нет, не послушать!). Наверное, лучше всех в этом зале. Но поют под его аккомпанемент другие. Конрад рассказывал, что при дворе Ильдани ценили хороший голос. И говорили: родись Анри двумя веками раньше и не выбери военную службу — стать бы ему менестрелем. И неплохим.

Полтора года назад пуля в грудь и ледяная вода Месяца Рождения Весны навсегда лишили Тенмара голоса.

Серж осторожно покосился на подполковника. Как можно незаметнее. Анри чуть грустно улыбнулся. И заиграл что-то бесшабашно-веселое, задорно-плясовое. Милосердный Творец, как он может смеяться? После всего, что случилось с ним, с его товарищами, с восстанием, со страной?!

В Восточной армии маршала Брайана Аллена всё было иначе. Шутки — грубее, субординация — жестче. Но там Серж хоть не чувствовал себя унылой бескрылой курицей — в стае свободных диких птиц!

К Восточной армии он тоже привык не сразу. После родного-то дома. И если б не Роджер — возможно, не привык бы никогда. Но дружба скрашивала одиночество и тоску.

Всё было более-менее сносно. Терпимо.

Пока квиринские наемники не нарушили границу. И в армию не прибыл Всеслав. Со своим штабом, офицерами-словеонцами и тремя полками северных дикарей.

Серж сначала даже обрадовался. Ведь Северный Волк отослал почти всех Алленовских офицеров, но оставил Роджера.

Дурак ты, Кридель!

Стараясь слиться со стенами, Серж потихоньку выбрался из зала. Кажется, незаметно.

Камера сейчас пуста и кажется на редкость просторной. Просторная клетка — для бескрылой курицы.

Кридель подошел к окну, стиснул руками уже нагретую солнцем решетку. Совсем как недавно Крис. Только без смеха и шуток.

К горлу подступил комок. Юноша прижался лицом к теплому железу. И застыл, выжидая, пока слёзы отступят.

А потом просто стоял, безмолвно глядя в ясное, безоблачное небо. Будто та птица могла вернуться. Будто он этого хотел. Будто это что-то значило и… могло изменить. И будто она действительно принесла дар — от неведомого друга. Непонятно почему избравшего именно Сержа…

Только горизонт оставался пуст. Как и душа Сержа Криделя.

Глава третья

Квирина, Сантэя.

1

Анри ждал этого часа давно. Рано или поздно всё должно было кончиться.

А что ты не готов — так кто ж виноват? Полтора года был приговоренным, а теперь удивлен, что наступил день казни?

Удивлен. Надеялся, что время еще есть. Что шанс представится. Что ребят еще удастся вытащить из квиринской ловушки.

Не удалось.

Тенмар отложил гитару и встал навстречу смерти. В лице десятка вооруженных до зубов стражей. Мерно печатающих шаг.

Веселье в зале вмиг смолкло, погасло, умерло… Не только командир — все поняли: так идут не с приказом разойтись по камерам. А чему удивляться — здесь каждый из присутствующих дрался насмерть не раз и не два.

Всех или одного Тенмара? Если повезет — одного. Но когда ему везло в последний раз?

Что ж — клятву позволить себя убить не давал никто.

Хорошо, хоть Серж ушел в камеру. Может, в суматохе пощадят?

Есть ли шанс откупить остальных — если пообещать сдаться самому? Позволить довезти себя живым до Лютены? Регенты хорошо заплатят, чтобы отдать лютенским палачам сына и наследника герцога Тенмара. А черни — зрелище.

А герцог и в старости остался Тенмарским Драконом. Он не позволит герцогине увидеть казнь сына.

А Кармэн узнает, когда всё уже будет кончено. Давным-давно.

В Аравинте цветет виноград — целые рощи. Кармэн там — в безопасности. У нее всё будет хорошо.

Десять шагов, пять, три…

— Подполковник Анри Тенмар, комендант крепости Тит Виллий Маррон приказывает вам явиться к нему.

Как же хорошо стража говорит на эвитанском! Почти без акцента. Натренировались за столько лет. И поколений.

— Хорошо, я готов, — Анри шагнул вперед.

И понял, что ничего хорошего.

Жан Вальден разъяренным волком рванулся на помощь. Не будь стража к такому готова — прорвал бы строй. А так — уперся в скрещенные копья грудью.

— Сержант Вальден, отставить! — рявкнул Тенмар. Вот уж для чего теперь голос — в самый раз.

Жана давно пора произвести в лейтенанты! Хотя бы. Парень вообще дворянства заслуживает. Но последнее — не во власти Анри. Как теперь и новое звание.

— Я с вами, подполковник! — отчетливо выкрикнул Вальден.

И зачем? «И я!» волной пошло по залу. Кругами на воде.

Нужны вы в качестве приятного общества на плахе!

— Отставить! — подполковник едва сумел их перекричать. Даже с нынешним голосом.

Хорош командир! Подчиненные вперед него погибать лезут, а его самого и спросить забыли.

— Комендант вызвал меня. Вас не звал. — Говори спокойно, Тенмар. Будто ничего не происходит. А Тит Виллий пленника поужинать пригласил. — В мое отсутствие подчиняетесь капитану Эрвэ.

Ну кто мешал добавить «и капитану Керли»? Конечно, два командира в одном звании — не дело. Но Раулю и Шарлю — не по двадцать лет. Из-за власти не передерутся. Зато капитан Керли не стоял бы сейчас впереди прочих. И не орал Анри как мальчишке. Напрочь забыв о субординации:

— Одного не отпущу!

Ну и леший с тобой! У Рауля трое сыновей — титул не пропадет. И если капитан считает, что сорок лет жизни достаточно, — пусть идет. Лучше он, чем Крис Триэнн или… Тенмар успел кивнуть Шарлю — и тот стеной встал на пути рвущегося к ним Кора Эверрата.

Вот-вот, старый волк, держи мальчишку! Ради самого Конрада и его дряхлого деда.

— Господа, мы готовы, — усмехнулся подполковник. — Идем, капитан Керли.

Укора в глазах Вальдена Анри предпочел не заметить.

2

В кабинет коменданта Тенмар вошел в сопровождении одной стражи. Раулю у самых дверей недвусмысленно преградили дорогу. Копьями.

Прошло полтора года. А в вечно непроветренных апартаментах Маррона не изменилось ничего.

Так же скалятся мертвыми зубами чучела зверей. Свидетельства юношеских подвигов Тита Виллия? Или чужой храбрости и толщины его кошелька? Анри не спросил полтора года назад — чем, несомненно, обидел хозяина кабинета. И не собирался спрашивать сейчас — чем наверняка обидит снова.

Тот же обитый коричневым сукном стол. И тот же комендант Тит Виллий Маррон. Невысокий, полноватый, немолодой, обманчиво-добродушный. Еще бы не знать, при исполнении скольких смертных приговоров он присутствовал. И не всегда это было обязательно.

То же окно — наглухо закрытое. Если прыгать — то в брызгах разбитых стекол. Увы, на попытки к бегству подполковник Тенмар права не имеет.

Чего точно в прошлый раз не было — так это рослого, по-военному подтянутого генерала. Созерцающего сейчас тюремный двор.

Гость стремительно обернулся. И шагнул навстречу вошедшему в царство мертвых зверей Анри.

Лет сорока, моложав, чисто выбрит. Генеральская перевязь. Ордена на мундире. «Клавдием» «награждают» всех потомков Флавия Основателя — по праву рождения. Но вот «Юлию» и «Антония» нужно еще заслужить.

Как же отличается этот кадровый воин от расплывшегося Тита Виллия! День и ночь. И Анри даже удивился внезапно нахлынувшему отвращению. Вроде бы причин нет.

А омерзение — есть.

— Здравствуйте, герцог, — сдержанно улыбнулся генерал. Взгляд его остался холоден.

Враз потемнело в глазах. Отец!

— Шутка, — тонко ухмыльнулся квиринец. Наконец усаживаясь в обитое львиной шкурой кресло. Руки в белых перчатках по-хозяйски легли на потемневшую гриву вечного пленника Тита Виллия. — Но ваш отец — весьма немолод. Так что титул от вас не за горами. Вы же, насколько знаю — единственный законный сын. Присаживайтесь, граф…

Два удара в одной фразе. У этой скотины самому Ревинтеру поучиться!

Единственный! Мишель остался под Ланном… А Сезар заслонил Арно Ильдани. Отсрочил гибель командира на несколько мгновений. И сделал ее не в пример горше — насколько Анри знал принца.

А бастарды Ральфа Тенмара отравили бы отца давным-давно. Если бы вдруг решили, что это сойдет им с рук.

Что ж — с первым впечатлением Анри не ошибся. Сволочь перед ним та еще. Осталось узнать, что скажет.

Хотя и так догадаться можно…

— Граф, — генерал честно подождал, пока собеседник изволит смерить его взглядом и всё же сесть, — полтора года назад, как вам известно, мы согласились предоставить политический приют. Вам и вашим людям.

Спокойно, Тенмар! Эта мразь прекрасно осведомлена. И о том, что Квирина заявляла себя союзницей восставших, и о том, что за «приют» предоставила.

Генерал Александр Коэн привык верить людям. А Анри был и остался дураком. Всеслав годами дрался с Арно Ильдани бок о бок — и забыл об этом в одночасье. А Анри и Александр верили в дружбу тех, с кем вместе поднимали кубки на пирушке.

— То есть тюрьму для военнопленных? — уточнил подполковник.

— Не будем вдаваться в тонкости, — поморщился генерал. — Но, как вы, наверное, знаете, политическая ситуация в Квирине изменилась. Его Величество обеспокоен…

Тенмар на месте Его Величества — очередного по счёту, возведенного на престол преторианцами — тоже беспокоился бы. Он и на своем волновался. Только не за Его временное Величество.

— Передайте мои сочувствия Его Величеству Клавдию Третьему, — усмехнулся Анри.

— Граф! — поднял бровь так и не представившийся генерал. Впрочем, какая разница, как зовут палача? — Граф, да будет вам известно: император Клавдий Третий, увы, скоропостижно скончался три недели назад. На престол взошел Его Величество Аврелиан Четвертый.

Который запросто скоропостижно скончается еще недели через три.

Что сделать, чтобы свои прожили дольше, чем новое карманное Величество?

— Сюда медленно доходят новости, — рот сам по себе кривится в новой усмешке.

Держи себя в руках!

— Король Эвитана Карл Третий требует…

Читай: Регентский Совет. Марионетка на троне вряд ли в силах чего-то «требовать»…

— …вашей выдачи.

— Моей? — Анри надеялся, что лицо не дрогнуло. С голосом, по крайней мере, всё в порядке.

— И ваших подчиненных, — охотно пояснил собеседник.

Значит, не пощадят никого! И зачем тогда тварь в парадном мундире заявилась сюда? Злорадствовать? Тенмар не помнил эту холеную рожу среди личных врагов. Только некоторым нужен лишь повод. Тит Виллий тоже мог в кабинете чучелами любоваться. Но предпочитал ошиваться у эшафотов.

И всё же… Известие о выдаче Эвитану мог объявить и простой центурион. А то и десятник. Или не объявлять вовсе. Заковали бы в кандалы и без объяснений выслали под конвоем.

Так зачем здесь этот генерал? Что изменилось — кроме куклы на квиринском троне? Северный Волк выиграл войну и ставит жесткое условие: отдать победителю всех врагов Регентского Совета?

— А может, сделаете проще? — зло усмехнулся Анри. Резко вставая и ногой отодвигая кресло. — Вернете нам оружие — хотя бы фамильные кинжалы. А уже потом выдадите — мертвыми, разумеется.

— Может, и вернем, — серьезно ответил генерал.

У Тенмара чуть отлегло от сердца. Приговор приговором, но медленная смерть — хуже быстрой. У ребят хоть будет выбор. Кинжал — не плаха, не виселица и не многоступенчатый кошмар, что еще полтора года назад планировал возродить Регентский Совет. Конечно же, «на благо Отечества».

А в том, что в Эвитане не пощадят даже шестнадцатилетнего Криса, Анри не сомневался.

— Или договоримся, подполковник, — усмехнулся генерал.

Тенмар лишь надеялся, что у самодовольной скотины хватит ума не предлагать эвитанскому офицеру выкупить собственную шкуру ценой жизни остальных. Иначе… До генерала он дотянется, а дальше — будь что будет! Терять уже нечего.

— Мы не выдаем граждан Квирины… Но вы — не граждане.

— И что же мы должны сделать, чтобы стать гражданами? — усмехнулся в ответ подполковник.

Квиринец ведет игру… Почему сам Анри так и не стал хорошим игроком?

— Гражданство военнопленные могут…

Ну неужели назвал вещи своими именами, а то — «политический приют»…

— …получить, лишь вступив в ряды гладиаторов Сантэи. Спустя семь лет после начала службы.

3

Анри и хотел бы ответить. Только лицо застыло мертвой маской.

Эвитанские дворяне — гладиаторы Квиринской империи! Сын герцога Тенмара — какой-нибудь Анри Черный Меч…

— Разумеется, я не предлагаю вам поступить в рабство. Больше половины гладиаторов — вольнонаемные. В любое время вы сможете отказаться…

Ага! И сразу вновь стать военнопленными. И в цепях — в Эвитан. Регентам в подарок.

— Нужно лишь соблюдать определенные правила. Никаких побегов, например, казарменный режим… Но это вам не в новинку.

Анри пристально взглянул в глаза генералу. Тот чуть усмехнулся:

— Мы понимаем друг друга, подполковник…

Так, куда запишем — квиринцы в четвертый раз обратились по званию. Впервые — когда встретили на границе. Вторично — когда сообщили, куда отправляют по приказу тогдашнего Величества. И сегодня — вызывая сюда.

Комендант — ценитель древности родов. И предпочитает обращение «граф».

А свои — либо «Анри», либо «господин подполковник». Титулы они в плену почти вывели из обращения. Для простоты. Далеко не все «военнопленные» — дворяне.

— Вы можете донести мое предложение до ваших людей. Я уверен: выбирая между гладиаторскими боями и выдачей в Эвитан, они примут верное решение…

— А вот я так не думаю! — почти весело перебил Тенмар.

Генерал настолько изумленно уставился на него, что аж самодовольство с гладкой рожи слетело. Почти.

В юности графа Тэна часто упрекали за слишком веселый нрав. За готовность шутить — по любому поводу.

Смеяться он за последние два года почти разучился. Но сейчас кажется — часть груза слетела с плеч. Птица с бусами унесла, не иначе…

Эта квиринская мразь явилась в тюрьму с неизвестными мотивами. Но несет обреченным спасение.

Пусть ценой чести. Но лучше спасти друзей, чем их честь. И уж тем более — чем свою.

Полтора года назад, в Лиаре, в амалианском аббатстве подполковник Анри Тенмар думал иначе. Хорошо, не успел тогда никого спасти от бесчестья. Ценой жизни спасенных.

Квиринец, ты ведь ничего не делаешь по доброте душевной. Так что тебе нужно, безымянный генерал?

Неважно. Главное — вообще нужно. А раз так…

— Мои подчиненные, как вы помните, эвитанские дворяне. И, простите, генерал… — Тенмар вопросительно поднял бровь, в упор глядя на собеседника.

— Генерал от кавалерии Квиринской Империи патриций Поппей Нероний Август.

Личное имя не назвал, но оно и не требуется. Анри и так едва не содрогнулся от отвращения. Опять к змеям позабыв о выдержке, приличествующей званию. И порой изменяющей его носителю.

Лично Поппей Август! Можно сказать искреннее спасибо интуиции. Генерал Поппей Нероний Август по жестокости превзошел Эрика Ормхеймского, Северного Волка и покойного короля Фредерика вместе взятых. А «Антония» получил за удачную авантюру — равную по смелости и омерзительности.

— Генерал Август, среди дворян Эвитана не принято убивать друг друга на арене.

Ну? Давай, говори, на что еще готов, сволочь квиринская!

Если Анри только что крупно не ошибся…

— Разумеется, в договоре можно это учесть. Вы не станете убивать друг друга. Если, конечно, сами не пожелаете. Всё-таки вы — вольнонаемные… официально. Ваши люди согласятся?

Не ошибся!

— Мои люди выполнят мой приказ. Они — солдаты.

Будем надеяться — выполнят. Но Анри честно прикажет. Потому что совесть остальных должна быть чиста. Выполняли распоряжение командира — и всё. Сами ни в чём не клялись, никаких договоров с квиринскими генералами не подписывали, честью не торговали. За всё отвечает подполковник Тенмар. Лично.

— Тем лучше, подполковник. Сейчас и составим договор.

— И включим в него еще один пункт.

— Какой?

— Николс, — ответил Анри, пристально глядя в глаза генералу Поппею Августу. Кровавому Псу Империи. — Капитан Роджер Николс. Попал в плен пять недель назад. Вместе с корнетом Сержем Криделем. Корнет Кридель двадцать семь дней как появился в этой тюрь… политическом приюте. А вот капитана Николса мы так и не увидели.

— Если я скажу, что капитана выкупила его родня…

— Я вам не поверю. — Тенмару с трудом давалось спокойствие. Слишком уж всегда ненавидел тех, кто играл жизнью и смертью. Чужой. — Его родня, кем бы она ни была, вряд ли потеряла рассудок, чтобы это сделать. Капитан Николс не скрыл от квиринских властей, что в Эвитане объявлен вне закона. А если Северный Волк решил кого-то пристрелить — не успокоится, пока не пристрелит. Также я не поверю, что вы сами застрелили Николса на границе. Это невыгодно Квирине.

— Ого! Вы никогда не планировали карьеру политика, подполковник?

Планировал. Честно драться за свою страну. Потом — за страну и принца Ильдани. А еще позже — умереть, мстя за него.

Из Анри Тенмара политик — примерно как подполковник. Два года назад он был капитаном. А последние полтора — сидел в тюрьме, а не воевал.

— И вы хотите, чтобы мы не выдавали капитана Николса эвитанским властям? И предложили ему тот же выбор, что и вам?

— Нет. Я хочу, чтобы его включили в число тех, за кого выбираю я.

— Но он — не ваш подчиненный. Как, кстати, и корнет Кридель.

— Ошибаетесь, — холодно возразил Анри. — Согласно Эвитанскому Военному Уставу все попавшие в плен солдаты и офицеры попадают в прямое подчинение к старшему по званию офицеру из числа военнопленных. Вплоть до побега, выкупа или выдачи эвитанским властям. На основании этого капитан Роджер Николс — мой подчиненный. И корнет Кридель, разумеется, тоже.

— Да забирайте вы вашего Николса, — развел руками Август. — Нет, право, я думал: то, что говорят о дворянах Эвитана, — преувеличение. Но нет! Скажите мне, подполковник, только честно: вы хоть раз в глаза этого капитана Роджера Николса видели?

— Скорее всего, нет, — честно признал Тенмар.

— Ну да, да… И при этом хотите его спасти, — покивал генерал. — Эвитанская империя — не меньше Квиринской. Вы — южанин, Николс — северянин. Несли службу вы, насколько я знаю, тоже на юге. Эвитанско-мидантийская граница. Вы ведь не знаете северян совершенно. Ну, кроме тех, с кем тянули лямку у маршала Ильдани. Единственный раз, когда вы были на севере, — это ваши попытки вывезти из Эвитана семью лорда Таррента. Видите, я хорошо осведомлен…

Да, Анри хотел их вывезти! Он много чего хотел — из того, что не вышло.

«Ты не перепутаешь моих дочерей! — выдавил улыбку Эдвард с трудом. Он тогда не надеялся выжить. Но жив и даже остался в Эвитане. И слава Творцу. Хоть кому-то повезло! — Их невозможно спутать. Эйда — красавица, а у Ирии — самые зеленые глаза в подзвездном мире…»

Анри пытался вывезти их в Квирину. Из Бездны да к змеям Темного! А когда не вышло — собирался убить обеих, чтобы не угодили в когти королевских войск. То есть войск Регентского Совета, чтоб ему!

— Это не имеет отношения к делу, — бесцеремонно перебил Кровавого Пса Тенмар. — Роджер Николс — северянин. Он не участвовал в нашем восстании. И я вряд ли с ним знаком. Но это не мешает ему быть эвитанским офицером. А значит — моим подчиненным.

— Ну нужен — так берите, — повторил генерал. — Прямо в казарме и получите — с рук на руки.

— Живым и здоровым, — уточнил Анри.

— Помилуйте — да конечно же! Еще не хватало. Я же не Северный Волк!

Ты — много хуже, но как раз это сейчас неважно.

4

Серж не помнил, долго ли пролежал так лицом к стене. Пытаясь сдержать не подобающие мужчине слёзы.

Да что же это такое? Неужели дальше будет не лучше, а хуже? Так не должно быть. Не может быть, чтобы он свихнулся в этих стенах! Да, Кридель готов умереть. Но иначе — на воле, в бою!

Серж больше не может здесь гнить! Еще несколько дней — и сила воли окончательно ему изменит. Бывшего корнета и так обделили ею при рождении. Пожадничали.

Скоро он начнет биться головой о стену. И выть на полную луну.

Да что же это такое?!

Отец был против военной службы для Сержа. Прежде барон Кридель никогда и ни в чём не неволил сына. А год назад впервые проявил твердость:

— Ты ведь из библиотеки не вылезаешь. Подумай, сынок, только будь честен с самим собой: зачем тебе это? Ты ведь выбираешь собственную жизнь.

— Но… ведь война — единственное стоящее дело для мужчины.

Серж не знал, как объяснить известную всему подзвездному миру истину. За бумагами сидят одни трусы и слабаки! Кто еще добровольно выберет удел крючкотвора и раба чернильницы и пера?

— Серж, я не воевал ни одного дня. — В мягком отцовском взгляде нет даже укора. — Значит ли это, что я напрасно прожил жизнь?

— Нет, но… Но, папа, я — не ты!

— И значит ли это, что врачи, юристы, священники, ученые, художники, профессора Академии, наконец, — ничто в сравнении с самым заурядным рубакой?

— Нет, но…

Но так скажут. И будут смеяться над любым, кто заявит обратное.

— Хорошо, Серж. Я не стану тебя неволить. Возможно, для тебя будет лучше самому понять, что твое, а что — нет…

Что-то твердое впивается в ладонь. Много твердого, мелкого и круглого. Бусы. Всё это время Серж, сам того не замечая, крепко сжимал в руке неизвестно чье дешевое украшение. Как талисман — хранящий от бед и безумия.

В их появлении таится загадка. Как и в том, что достались они именно Криделю. И это дарит слабую призрачную надежду… неизвестно на что.

Он и сам не заметил, как задремал. Под собственные невеселые мысли…

Проспал Серж, наверное, минут несколько — не дольше. И резко вскинулся от легкого толчка в плечо.

Юноша с трудом разлепил еще толком не проснувшиеся глаза…

И узрел мрачное лицо Рауля Керли.

— Вставай, сынок, — так же мрачно велел капитан. — Идем в общий зал.

— Что произошло?! — Кридель рывком сел на кровати, пытаясь собраться с мыслями.

Пару недель назад он еще мог подумать: вернуться уговаривают, чтобы узнать подробности еще каких-то эвитанских событий. Мало ли их случилось — за последние полтора года?

В первые дни Серж только и делал, что вспоминал всё, что видел и слышал сам или от очевидцев. Или от тех, кто знал очевидцев. А то и просто — краем уха от совершенно посторонних сплетников…

Правда, некоторых товарищей по несчастью он разочаровал. К примеру, о герцоге Тенмаре Кридель еще мог рассказать. В общих чертах. Кто ж о герцоге-то не слышал? Или о семьях тех же Рауля и Шарля — оба тенмарские. Ну и о родне некоторых других южан. Но далеко не всех.

А уж о севере… Серж там отродясь не был. В Лиаре живет его близкая родня, но отец ни разу туда не ездил. И семью не брал.

Два года назад тетю Карлотту королевский эдикт отправил в монастырь. А ее муж уже спустя три месяца женился вновь. Отец не одобрял ни то, ни другое. Но от вмешательства в дела Таррентов воздержался.

Криса Триэнна и Конрада Эверрата Кридель и вовсе огорошил. Полным незнанием не только сведений об их родне — даже таких имен. У Кристиана осталась в Эвитане родная сестра. Брат жутко волнуется о родном человеке, а Серж и саму фамилию слышал лишь краем уха. И уже не вспомнить, в связи с чем…

Впрочем, новостей о короле, принцах и Регентском Совете тоже вполне хватало. Для долгих бесед — с любым из пленников. При малейшем упоминании эвитанской власти у Сержа появлялась прекрасная возможность пополнить словарный запас. Таких выражений он до тюрьмы не слышал ни разу. Даже среди офицеров Всеслава…

— Идем, — поторопил юношу Рауль. И не думая отвечать на вопрос.

И всё же — куда? Времена, когда без Сержа не могли обойтись, миновали. Никаких свежих новостей он не знает. А старые — давно рассказал не по одному кругу.

— Капитан Керли!

Левая щека Рауля заметно дернулась:

— Нас переводят. Сейчас вместе со всеми подпишешь бумагу.

— Какую бумагу? Куда переводят? — Голова пошла кругом.

Эвитан? Свобода?! Казнь?..

— Мы отныне — вольнонаемные гладиаторы Квиринской империи, — мрачно усмехнулся уголком рта Рауль.

Какие гладиаторы? Кто спятил — Керли, Серж или Квиринская империя? Или все сразу? Рауль пошутил? Да он шутить не умеет!

Наверное, всё это слишком явно отразилось у Сержа на лице. Потому как Рауль столь же мрачно пояснил:

— Либо выдача в Эвитан, либо — арена. Анри многое сумел уладить. Нам не придется…

— Нет! — Кридель окончательно пришел в себя. И резко отшатнулся от Керли. — Вы вообще понимаете, что говорите? Мы — эвитанские дворяне! — юноша решительно шагнул к двери.

Рауль перехватил его — как щенка! И почти швырнул назад:

— Дворяне! А теперь слушай: ты подпишешь всё, что и остальные. И не вздумай там при страже орать, ясно? И корчить из себя героя ты тоже не будешь. Уже нагеройствовался, хватит!

— Пустите! — Серж беспомощно забарахтался в железной хватке. — Капитан Керли, вы меня оскорбляете!..

— Тебя оскорбит палач, если позволишь себя выдать! — бьет в ухо голос Рауля. — Тебя и твою семью. До тебя еще не дошло? Ты считаешься дезертиром, предателем и убийцей!

— Я и есть… Но я не хочу пасть еще ниже! Я вам не позволю…

Это были последние слова Криделя, сказанные им в тот час. Да и в пять последующих — тоже.

Краем глаза юноша успел разглядеть кулак Рауля — коротко, без замаха просвистевший в воздухе. Что-то тяжелое ударило за ухо, и мир померк…

Глава четвертая

Эвитан, Лиар, аббатство святой Амалии.

1

Давным-давно, в незапамятные времена затонул древний остров Анталис. Но прежде там правили трое братьев-богов — Аристид, Кронос и Орм. И сильны они были единством. Пока не пришла дева Смерть и не забрала одного из них.

И погибли оставшиеся братья — поодиночке. Некому стало хранить прекрасный Анталис. И погрузился он в воды морские — навеки…

Эту легенду Ирия в детстве перечитала раз десять. И каждый раз плакала над трагической гибелью Аристида — доброго бога целителей. Наверное, он был лучшим — раз братья без него не справились.

Или Смерть могла забрать любого — легендарные хранители Анталиса были сильны лишь все вместе. И обречены поодиночке или вдвоем.

В жизни так не бывает. Иначе Регентов тоже давно перебили бы — по одному.

А значит — и один в поле воин. Коварной деве Смерти не помогал никто. Она-то точно была одна. И вполне справилась…

А еще можно не сойти с ума где угодно. Ирия Таррент убедилась в этом за четыре долгих недели. Одна — до предательства сестры Валентины, еще три — после. Целая вечность — для запертого в холодной, сырой клетке.

О матери девушка старалась не думать. И почти получалось. Хоть Ирия и любила маму… когда-то. Давно.

И подобные мысли больше не пугают.

Отец вспоминается чаще. И почему-то теперь — лишь хорошее. Словно смертью он искупил все вольные и невольные грехи последних двух лет.

Папа больше не виноват — ни в чём. В отличие от его убийц. Они погубили и его, и Ирию. И когда-нибудь заплатят за всё! Сполна!

Она умирать будет — не забудет трусливо-равнодушный взгляд Леона. И холодный голос Полины: «Уведите ее!»

Какой глупой была Ирия, отчаянно уверяя: «Я невиновна!» — настоящих убийц! Леон и так прекрасно это знал. И равнодушным взглядом проводил ее в тюрьму. Преступник — осужденную.

Что ж — он потерял право зваться ее братом. И если судьба даст Ирии шанс вырваться — следующим лордом Таррентом точно станет Чарли!

Она — не мама… то есть не Карлотта. И сестре Чарльза Таррента плевать, что в нём не течет кровь Гарвиаков. Зато есть папина. А даже если и нет — лучше невинный ребенок (неважно — чей), чем Леон и его потомки, воспитанные им же. Графскую корону не унаследует сын отцеубийцы. Или дочь этого отца — не Ирия Таррент!

Папина смерть, предательство родных, одиночное заключение сделали свое дело. Ирия окончательно перестала ощущать себя ребенком или зависимой от кого бы то ни было. Никаких мачехи, брата и матери у нее больше нет. Они переступили через нее — она переступит через них. Только бы вырваться!

В камере — всё холоднее. Но ставни будут открываться всё равно — хоть на час-два в день.

И пока можно — Ирия не прекратит ежедневного мытья. Раз уж всё еще ухитрилась не простудиться. Пока. Может, и зимой повезет?

Долгие часы вынужденного безделья по-прежнему тратятся на тренировки. Согревает. Укрепляет мышцы. И с ума сойти не дает. Пока чувствуешь себя сильной — ты жива!

Гимнастика и бег на месте. Борьба — ей учил отец. Фехтование «с тенью против тени» — спасибо ему же.

Наизусть — математические формулы и баллады, романсы и рыцарские романы, исторические хроники со всеми датами и героями, легенды и предания. Не раз и не два перечитанные в детстве.

И каждую ночь, прежде чем заснуть, — с неведомой прежде холодной рассудочностью представить, что сделаешь, когда получишь свободу. Особенно — что ждет Полину… и Леона.

Невыносимее всего донимают даже не холод и голод. Отсутствие книг. Любых. Сейчас бы сюда хоть житие самого занудливого святого! А еще лучше — перо, чернила и бумагу.

О судьбе оставшихся в замке сказок лучше не думать! Давно стали растопкой в личном камине Полины. Восстановить удастся вряд ли. Одни и те же слова редко ложатся в прежние строки…

Значит — будут другие сказки. И новые истории. О чужой любви и дружбе!

Потом. Когда амалианское аббатство останется в кошмарном, но далеком прошлом.

Еще мучительнее грызут мысли о сестренках. Особенно — о самой слабой. И это — не Иден. Младшая всегда была немногословной и рассудительной — чуть ли не с рождения. Она справится.

Но Эйду ей не защитить. Иден всё-таки не скандалистка Ирия. А Леон — не Эдвард Таррент, и сёстры ему безразличны. Только бы не решил, что еще и опасны!

В двадцать восьмой вечер заключения Ирия привычно задержалась у окна. Плечи греет жесткое, но — как выяснилось — сравнительно теплое одеяло. Ветер Месяца Сердца Осени треплет волосы, студит лицо. И пробирает до костей холод.

Но всё равно — не закрывать бы подольше ставни! Не оставаться наедине с духотой.

Просто стоять и стоять здесь. Вдыхать свежий, пусть и сырой воздух. И смотреть, как стелется по небу клин журавлей. На юго-восток. В Квирину, наверное…

Ирия улыбнулась. Может, это — уже начало безумия. Но так хочется еще и присмотреться к птицам! Понятно, что та, знакомая, давно потеряла бусы. Да и в стае журавлей маленькой серой птахе — не место…

Всё равно! В тюрьму… в монастырь хуже любой тюрьмы — замуровали. Так теперь уже и на птиц любоваться нельзя? Без всяких бус?

Ирии и так почти всё теперь — «нельзя». Даже жить.

  — Одинокая птица, ты летаешь высоко…

Это что — в глубине сознания поет будущее безумие? Хотя — почему «будущее»? Судя по визитам призрака (кстати, куда делся?), Ирия спятила еще в замке.

И всё же…

Узница невольно огляделась, прислушалась…

  — …и лишь безумец был способен так влюбиться…

Рокот бьющихся о скалы волн, вой осеннего ветра. И чей-то голосок — тоненький, едва слышный. Определенно — из-за окна. Справа — со стороны стены.

А во дворе — никого.

Творец милосердный, это же поет другая пленница!

  — За тобою вслед подняться, за тобою вслед подняться,   Чтобы вместе с тобою разбиться,   С тобою вместе разбиться,   С тобою вместе разбиться!..

— Эй! — Ирия, решившись, приникла к решетке. — Кто ты? Меня зовут Ири, Ирия Таррент!

Голосок смолк. А когда Ирия уже лишилась надежды, прорыдал — громче, чем прежде пел:

— Меня зовут Ирэн Вегрэ!

Южанка. Не считая матери и Полины, южан Ирия в последний раз видела во время восстания. С одним — Анри Тенмаром — даже разговаривала. И даже…

А ещё — он погиб, пытаясь ее спасти! Что за проклятый мир — где умирает за тебя полузнакомый офицер, а предают — родные люди?

— Пожалуйста! — Теперь подругу по участи слышно громче — она уже кричит! А ветер воет — соревнуясь с несчастной Ирэн. Впрочем, счастливых заключенных не бывает. — Если когда-нибудь окажешься в Тенмаре… И встретишь Клода Дарлена… Скажи ему: Ирэн его не забыла и не бросила. Ее просто… навсегда заперли здесь!..

Глухие рыдания.

— Ирэн, я обещаю. Но ты точно выйдешь раньше меня! Если найдешь моих сестер… дочерей лорда Эдварда Таррента, скажи им: их сестра Ирия ни в чём не виновата!..

— Обещаю! Но меня никогда не выпустят!..

Заскрипевшее окошечко явило лимонно-желтую постную рожу. Новую.

— Бери еду и воду. И кончай орать! — расщедрилась на непривычно длинную фразу очередная грымза в сером балахоне. Эти… дамы менялись уже раз пять или шесть. Очевидно, чтобы не успели сговориться с узницей. — Еще раз заорешь — переселишься в подвал! К голодным крысам.

Крысы уже не страшны. Люди — куда хуже!

— Связанная по рукам и ногам, — напомнила подробности монахиня. Не иначе — с той, первой, вместе сочиняли. — Через денек-другой то, что от тебя останется, из подвала и вынем! — Мымра расхохоталась, довольная собственной шуткой.

Девушка быстро приняла у сушеной воблы кашу, хлеб и кувшины с водой. Грязную заберут позже.

И облегченно вздохнула, когда окошко захлопнулось. Удостаивать такую ответа — много чести. И подобной серой мыши Ирия еще пыталась что-то объяснять? Да лучше всю жизнь молчать!

Когда-нибудь дочь лорда Таррента сроет этот монастырь! На Птичьем Острове будет симпатично смотреться рыбацкая деревня. Раз уж сад здесь не разбить — слишком холодно.

Особенно — ночами. Когда прочь бежит сон. И не дают покоя прощальные слова матери. Причем — еще не самые жестокие.

… - Я никогда никого не предавала.

— Ты в этом уверена?..

Почему «сестра Валентина» бросила напоследок именно это? Тогда узница решила: чтобы оставить последнее слово за собой.

Откуда же взялись сомнения потом? Ведь Ирия и в самом деле не предавала! Никогда и никого.

2

Сад…

Розы — алые, белые, золотые, синие. А еще — фиалки, крокусы, хризантемы, астры.

Вечнозеленый сад, а в центре — древнее святилище. В сияющей радуге прохладных фонтанов.

Лучезарный алтарь богини Любви. Самой светлой и доброй — среди Живущих в Светлом Ирии. И самой жестокой. Ведь нет ничего страшнее оскорбленной любви…

…Тает столь явственный аромат роз. Мерцает призрачный свет.

Бледный силуэт у серой стены. В тонкой руке — лунная свеча. А сквозь всё это — грязный обшарпанный камень.

Старые знакомые.

На сей раз Ирия даже не испугалась. А думала — здесь только местные невинно убиенные рано или поздно в гости заявятся.

Ну и пусть бы приходили. Лучше привидения, чем никого. Сходить с ума — так сходить. Можно подумать, сады и фонтаны снятся узникам в здравом рассудке…

Единственный призрак, чье появление действительно расстроит, — Анри Тенмар. Его призрачная тень убьет любую надежду. Если он здесь — значит, той злой весной ледяные воды Альварена сомкнулись над ним навсегда…

А так думать нельзя. Почему храбрый черноглазый герой не мог выжить? Пусть в ледяной воде, пусть с раной в груди?

Хочется верить в чудо. И сейчас — сильнее, чем когда прежде.

Если так бывает — значит, и Ирия выживет! Анри преодолел ледяное, гибельное озеро. А она — ледяные, не менее гибельные стены хищного аббатства.

Ирия выдержит. Должна же быть в этом мире справедливость!

— Здравствуй! — кивнула живая девушка призрачной. Садясь на жесткой постели и кутаясь в единственное одеяло. То самое — из грубой шерсти. Постирать бы его, да замены нет. Пока высохнет — околеешь. А замерзать лишний раз — совершенно незачем. Ни пока оно сохнет, ни сейчас. — Добро пожаловать. Извини, угостить нечем.

  — Так уж вышло, не крестись,   Когти золотом ковать.

Мерцающая фигурка медленно заскользила по воздуху. Приближаясь к Ирии.

  — Был котенок — стала рысь,   Мягко стелет — жестко спать…

— Ты хочешь о чём-то предупредить? Да?

Дочь Лорда вскинула руку — правую. В левой — бледно-золотистая свеча. А на указательном пальце — старинное кольцо с гербом. Хищно сверкает червонным золотом.

Ирия никогда не жаловалась на зрение. Но то ли тусклое мерцание слабо разгоняет мрак, то ли еще что причиной, только герб не разглядеть.

— Колечко-колечко, возьми человечка, — пропела девушка-призрак.

Что за камень? Черный такой? Помнила же Ирия название… Почему сейчас забылось?

Черный? Только что был алый рубин!

— Убьешь человечка — получишь колечко…

Вроде бы и бояться сейчас нечего. Так почему холодный пот прошибает? До самых костей. В холодном, между прочим, помещении.

Простудишься на самом деле — кто лечить станет? Призрак? Ухаживать здесь некому. Да и лекарств никто не даст. Они дороже жизней всех заключенных вместе взятых.

А мысли лихорадочно мечутся. Какого еще человечка? Полину? Леона? Роджера Ревинтера? То есть теперь он — виконт Николс, чтоб ему сдохнуть!

А может — короля Карла? Ого, размахнулась!

И что зловещего в кольце? Что оно символизирует? На гербе — пиратский череп с костями? Или замужество с седоусым чёрным вдовцом? Уже уморившим пять жен?

Да всё не так страшно, как мерзлое аббатство. И любой седоусый — смертен.

А великие чернокнижники из легенд только там и существовали. Сотни лет не пройдет — и Алексис Зордес-Вальданэ запросто превратится в жуткого черного мага. Продавшего душу самому Темному. И теперь обреченного на вечное проклятие. Ну и вследствие этого — пьющего по ночам кровь девственниц и младенцев.

А его жена — красавица Кармэн Ларнуа нир Вальданэ — станет в этой крови купаться. Чтобы навсегда остаться молодой.

После легенды о святой Амалии уже ничто не удивит.

Так что за кольцо?

— Помощь принимай — сестру не отдавай, — пропела дева-привидение, шелестя светло-зеленым платьем.

Зеленым? Его цвет уже почти не разобрать. Всё бледнее силуэт, тише голос…

— Подожди! — в отчаянии вскрикнула Ирия.

Какую сестру? Эйду? Иден? Кати — сестра лишь на словах…

Кому не отдавать? И кто вообще вздумает предлагать эту «помощь»?!

— Что ты имела в виду? Какое кольцо? При чём здесь оно? Кому не отдавать сестру? Как мне отсюда выбраться?! Ответь!..

— Не ошибись. Открой окно…

Миг — и призрачная девушка исчезла. А келья вновь погрузилась в печальный мрак.

3

Еще несколько мгновений Ирия сидела на месте. Успокаивая бешено колотящееся сердце, обнимая руками колени, привычно кутаясь в одеяло.

А потом — проворно вскочила — взлетела! И метнулась к окну.

Задвижку нащупала инстинктивно. За пять недель в этом кошмарном месте тело изучило узилище — до мелочей. Захочешь — не промахнешься.

Полная луна — ярче чахоточного румянца. Вмиг высветила все закоулки.

Узница отшатнулась от окна — сама не зная почему. И тут же выругала себя — дурой и похлеще.

Кто тебя увидит, истеричка? Кто вообще станет бродить по острову под окнами аббатства? Да еще — ночью? Зачем?

Какого идиота понесет сюда добровольно?

А с берега узниц — тем более не разглядеть. Какая луна — костер в светлую ночь не поможет!

Прильнув к ледяному камню щербатой стены, девушка осторожно выглянула в окно. Конечно же — никого там нет.

Пока шарахалась от безвинной луны — выпустила из рук одеяло. Теперь оно скользит на пол. А ледяные лапы ветра ласково прошлись по плечам и шее.

Ирия поспешно наклонилась за импровизированной накидкой.

И с озера донесся еле слышный плеск воды…

У узников до предела обостряются зрение и слух. В книгах. Сама такое писала…

Ирия очень внимательно прислушалась — не веря самой себе. Нет, не померещилось! К берегу сейчас подплывает весельная лодка. С правой от камеры стороны аббатства…

Выпрямилась узница с трудом. Ноги ослабели как у больного лихорадкой. Да и трясет не меньше.

Вот так и сходят с ума! И нет ничего хуже, чем дать надежду, а потом отнять. И ведь умом понимаешь — не за тобой это! Не приказ о помиловании и не неведомый спаситель.

Но уже ждешь шагов на лестнице, скрипа ключа в проклятом замке ненавистной двери… Или оцениваешь на прочность решетку — легко ли перепилить?

…В коридорах Ауэнта редко раздаются шаги. И пока в двери проворачивался ключ, Ирия почти поверила — это спасители!..

А после ухода притащившего последний ужин слуги едва не разревелась.

Тогда она сдержалась. Потому что продолжала верить. Потому что был жив папа…

…В эту ночь каменное спокойствие Ирии разлетелось дымом последних осенних костров. Она то садилась на топчан, то лихорадочно бродила кругами. Почти металась по камере. Ждала, ждала, ждала…

За окном привычно засерился очередной унылый, промозглый рассвет. Пополам с моросящим дождем.

Ирия рухнула на кровать — лицом к стене. Отчаянно рыдая. От разочарования, от сразу всех рухнувших надежд.

И от ненависти. К себе — дуре этакой. К тем, кто запер ее здесь.

А теперь — еще и к призраку. К последней, кто еще мог предать. И не замедлил сделать это.

Глава пятая

Квирина, Сантэя.

1

Дико раскалывается голова. Змеи, да она сейчас лопнет! И… где Серж лежит?

На чём-то мягком. Матрац, причём — с простынёй. Приятно прохладной. А сверху — одеяло. Легкое.

Не трясет — значит, не карета! Хотя, возможно, сейчас привал. Или ждут, когда очнется пленник. Конвоируемый.

Юноша осторожно приоткрыл левый глаз.

Совершенно незнакомое помещение. Лазарет?

Вот теперь Кридель испугался по-настоящему. Волосы дыбом встали от жуткой догадки, где он в действительности!

Относительно мягкая постель. Закуток не больше каморки слуги. Отделен темной ширмой от соседней комнаты.

Или залы. В пользу последнего — доносятся приглушенные голоса товарищей. Весьма многочисленные.

А рядом с Сержем на стуле — Жан Вальден. Лицо — небрито, взгляд — встревожен.

Но вмиг просиял при виде открывшего глаза больного:

— Хвала Творцу! Я уж боялся — проваляешься неделю. Рауль — силен как медведь. И лапа у него тяжелая.

Дошло мигом. Даже сквозь головную боль.

— Кто… дал… ему право? — раздельно произнес Кридель.

— Лежи, Серж. Тебе нельзя, — Вальден слегка надавил ему на плечи.

Еще вчера Кридель легко сбросил бы подобную хватку. Но сегодня — слаб как новорожденный.

Да он такой и есть! Если б Рауль его не оглушил — бывший дезертир трясся бы сейчас под конвоем. В тюремной повозке.

До границы, а потом — до Лютены. До площади — с позорной плахой.

Сегодня (или уже «вчера»?) окончательно умер эвитанский дворянин. И родился… Кто? Гладиатор Квиринской империи?

Бедные родители! Такого они не переживут точно.

Не переживут и его казнь — если совсем честно. Так уж вышло, что Сержу досталось лишь два пути. И «оба хуже».

Но он имел право решать за себя сам! Уж как-нибудь нашел бы способ свести счеты с жизнью до казни. А Рауль с ним… как с мальчишкой! Какое капитан имел право…

— Где я? — устало спросил Серж. Хоть и так догадался.

— В казарме. Здесь только мы, иностранцы — в другой… — Жан будто оправдывается.

Конечно, ему-то что? Не дворянин. Герб от пребывания в гладиаторах не пострадает. За отсутствием такового.

Несмотря на весь кошмар, юноша невольно усмехнулся. Простодушный сержант сам-то понял, что сказал? Какие «иностранцы»? Это они в Квирине — иностранцы.

Вальден истолковал его улыбку как примирение с судьбой. И окончательно расцвел — летним солнцем:

— Ты уж не сердись на Рауля! Он как лучше хотел…

Да, тюрьма свое дело сделала. Сын барона Криделя только сейчас заметил, что Жан всё время «тыкает». Мещанин — дворянину.

Слегка коробит, но виду Серж не подал. Не в Эвитане. А у них тут за полтора года свои привычки завелись. Как в любой тюрьме.

Интересно, Жан — грамотный? Должен. Иначе как расписывается? Закорючку ставит?

Кридель едва не подскочил на месте. Не на шутку перепугав встревоженного его здоровьем Вальдена.

Анри мог приказать им стать гладиаторами, наемниками, монахами и еще Темный знает кем. Но в договоре о вольнонаемной службе должна стоять личная подпись. Свидетельствовать, что подчиненный согласен. Потому что он вполне может отказаться.

Так какой Кридель, к змеям, гладиатор? Если ничего не подписывал? Он еще вполне может…

А сомнения и горечь — недостойны истинного дворянина. И их нужно подавить! Безжалостно.

Юноша сел на кровати. Голова еще слегка болит и кружится. Ну да скоро ему станет не до таких мелочей!

— Жан, поможешь дойти? Я должен видеть Анри. Без подписи недейст…

— Всё в порядке, Серж, — в очередной раз не так понял Вальден. — За тебя расписался виконт Эверрат. Он от природы любой почерк переймет.

Юноша устало откинулся на подушки. И прикрыл глаза — чтобы точно не видеть радостного лица простолюдина-сержанта.

Теперь-то уж точно ничего не исправить! К меньшему или к большему злу, но бывший корнет Кридель отныне — квиринский гладиатор.

2

Они решили предоставить Сержу подуться вдоволь. Вальден ушел, и никто другой сочувствовать раненому не явился. Битому то есть.

Ну и пусть! Единственный человек, кого действительно хочется видеть, — друг из прежней, доквиринской жизни. А он — неизвестно где.

Бывший корнет Кридель — отныне одинок. Ну и что?

— Серж…

Нет, он ошибался! Оставят в покое, жди!

— Что?! — раздраженно обернулся Кридель.

Крис растерянно замер у ширмы.

Серж сбавил тон — едва увидел вмиг расстроившееся лицо Кристиана. Он-то точно ни в чём не виноват!

И волноваться ему нельзя. Кто-то (кажется, Конрад) упоминал, что у Криса болезнь легких. Чуть что — удушье. Лет с двенадцати, вроде.

— Я хочу побыть один, — Кридель честно попытался выдавить улыбку.

Вряд ли удалось. Жаль, себя не видно.

— Серж, там нужно выйти… на построение…

Крис — от природы застенчив. И не всегда может подобрать слова. Хуже самого Криделя.

Нашли, кого посылать!

— Анри всех ждет. И Рауль просил…

Да, «Рауль просил» — это очень серьезно и многозначительно! Он ради подполковника себя на куски порвать даст. А если понадобится — притащит одного строптивого корнета на построение за ухо. Влепив по дороге пару-тройку подзатыльников.

Ну и пусть! Если решится. Что Керли забыл о дворянской чести и лезет с кулаками на другого дворянина — его позор, а не Сержа. От Вальдена научился?

Нет, тот ведет себя приличнее.

Творец, во что превратится сам Кридель? После тюрьмы, амфитеатра, боёв на потеху озверелой толпе? Будет ли еще помнить о дворянской чести?

Но пока — не забыл. И Раулю придется с этим считаться!

— Никуда я не пойду!

— Но мы все должны явиться на перекличку…

— А пусть за меня откликнется виконт Конрад Эверрат! — ехидно предложил Серж. — Раз он всё за меня делает. Или сам Рауль. Темный их забери, я не выбирал эту казарму!

Всё-таки взорвался! И наверняка обидел Криса…

— Я… я всё понимаю… — Кристиан путается в словах. Даже больше, чем обычно — когда волнуется. — Я правда понимаю, Серж… Но ты должен… Теперь уже слишком поздно. И, кроме того…

Крис на миг умолк, чтобы привлечь внимание. Но не дождался и выпалил:

— Серж, на плацу твой друг Роджер! И… мне не нравится, что там может произойти!

— Роджер — здесь?! — Кридель пулей вскочил с кровати.

Долой — грусть и тоску! А заодно — капитана Керли. И его методы убеждения строптивых корнетов.

— Здесь… но… Серж, я должен тебе объяснить…

Куда там! Кридель уже не вслушивался в его слова. Сейчас он увидит Джерри! Наконец-то обнимет лучшего друга!

3

Это — дурной сон. Кошмар! Такого просто не может быть…

Но есть.

Серж знал — в жизни случается то, что потом не забыть никогда.

…Пыльная лесостепь на квиринско-эвитанском пограничье. Собственная рука поднимает оружие — выстрелить в спину своему.

Ошеломленное лицо умирающего…

Шальной заплыв через Тан… В ожидании роковой пули — вдогонку.

Заслуженной пули…

Серж тогда еще не знал, что по-настоящему страшно — потом. Когда наваливается осознание содеянного. Непомерным грузом.

Роковое дезертирство, плен. Дорога до Сантэи. Тюрьма для военнопленных. Приказ о выдаче Эвитану — читай: Всеславу! Превращение в гладиатора…

Разве всё это страшнее потемневших от смертной ярости глаз Анри Тенмара?

Нет, не так. Подполковника!

От товарища по плену отделяет бездна. Почему Серж понял это только сейчас? Анри Тенмар мог смеяться и шутить. Но он убил десятки врагов. Если не сотню.

Жгучий лед в глазах, чеканный шаг. В сторону Роджера Николса. Под одобряющими взглядами своих.

Серж никогда не относил себя к слишком проницательным людям. Но тут и последний дурак поймет — на узкой дорожке столкнулись смертельные враги. Столь смертельные, что любой путь узким покажется!

Ослепительно яркое солнце в зените бьет по глазам. Заставляет жмуриться. А чуть отвернешь голову — высветит всё. До малейшего камешка на плацу. До мельчайшей черточки — на целой шеренге чужих лиц. Неузнаваемых.

Они здесь все дрались насмерть много раз. Ну, кроме Криса.

И белее савана — лицо Роджера. Он тоже узнал Анри. Но отступить не попытался. Только кулаков, в отличие от врага, не сжал.

— Джерри! Что происходит?!

К друзьям Кридель понесся стремглав. К друзьям — оказавшимся друг другу врагами.

И на плечах повис неутомимый Рауль Керли. Не у Анри — у Сержа. Да провались Керли к Темному!

Уже рычит в самое ухо:

— Не лезь не в свое дело!

— Не смей! — заорал еще громче Серж. И не просто рванулся — еще и изо всех сил пнул Керли в каменную голень. Аж ногу ушиб. — Не смей! Роджер — мой друг, и Анри — тоже! Сам не лезь не в свое дело! Да сделайте же что-нибудь! — он яростно обернулся к остальным.

4

Вот так раз! Серж ничего не знал.

Да и они все — хороши! Анри видел того мерзавца в лицо. А вот имя спросить недосуг было. Шпаги чужие мешали, враги под ногами путались, пули посвистывали. Но не объяснять же всё это Сержу! Некогда, да и не поймет.

— Рауль, отпусти его!

Правда, не факт, что Керли Конрада послушает. Тот любого, кроме Анри и Шарля, может скрутить — на правах старшего.

И что тогда? Самому бросаться в драку — отбивать несчастного Криделя?

К счастью, Рауль неожиданно отпустил его сам.

Причину Эверрат разглядел краем глаза…

Крис появился во дворе вслед за Сержем. И пошатнулся…

Ладно, хоть сразу не упал. Успел прислониться к каменной стене казармы…

Этого еще не хватало!

— Анри! — заорал другу и командиру Конрад. Бросаясь к Крису через полдвора. Мимо всей этой сцены.

Белее мела лицо. Рука рвет ворот рубашки, вторая беспомощно скользит по гладкому камню. Пытается схватиться хоть за что-то, удержать на ногах бессильно оседающее тело…

Конрад едва успел его подхватить:

— Анри, не здесь!..

Что-то сегодня лейтенанта не только капитан, но и подполковник слушается.

Эверрат, тебе не стыдно? Здоровье друга для Анри уж точно важнее расправы с очередным мерзавцем!

Шарль Эрвэ когда-то закончил Академию с дипломом доктора медицины. И теперь поспешно склонился над Крисом.

Конрад перевел дыхание. Теперь всё будет хорошо!

Кроме проблем невезучего Сержа Криделя.

5

Почему Эверрат вдруг решил прийти на помощь? Совесть замучила? Или Рауль уже так всем надоел, что на него и у весельчака Конрада зуб есть?

Бывший корнет успел метнуться между противниками.

И в упор резанули холодно-бешеные — чернее ночи, острее клинка! — глаза Анри. Какой-то миг Серж был уверен: сейчас Тенмар просто отшвырнет досадную преграду…

Не отшвырнул. Но в ледяном взгляде отчетливо горит: «Уйди!»

Горящий лед. Жутко…

Творец милосердный, да что же это происходит?!

— Анри! — едва слышно пробормотал Серж, глядя на подполковника снизу вверх. Тот выше на полголовы. Раньше казалось, что это — немного. — Анри! — Голос почти не повинуется. — Я не знаю, что вы не поделили…

Уже по глазам Тенмара ясно, что слова Кридель подобрал неверно. Но исправлять — поздно! Только продолжать — как в омут:

— Анри, мы здесь все — в одной лодке!.. — Не то! — Я ведь тоже не участвовал в том вашем восстании!..

— Серж, ты не понимаешь… — тихо, как-то совсем безнадежно пробормотал Роджер.

Крик Эверрата: «Анри, не здесь!» придал сил. Конрад действительно хочет помочь. Даже он — на стороне Сержа!

— Вы оба — мои друзья! И сейчас пожмете друг другу руки!

Он сможет их убедить! Точнее — убедить Анри. Роджер в драку и не рвется.

Что им, изгнанникам, теперь делить-то, в самом деле?

— Серж, он участвовал в «том нашем восстании», — тихо и как-то устало выговорил Анри. — С другой стороны. Прости, Серж, но офицеры не пожимают рук карателям. Никогда. Конрад прав: здесь — не время и не место. Вас, капитан Николс, я убью в первом вашем бою на арене. Честь имею.

Серж далеко не сразу обрел дар речи. А Тенмар даже не обернулся. Ни разу. Будто забыл о только что приговоренном человеке.

Забыл — на время. До казни…

Подполковник легко жмет руки простолюдинам. Но он — сын герцога Ральфа Тенмарского Дракона. А о безжалостности последнего Серж еще в детстве от слуг наслушался немало.

Но… ведь Анри ошибается. И если ему попробовать объяснить это… позже? Не сейчас, когда он возле Криса. И не при Керли с Эрвэ!

Еще и Триэнну стало плохо! Удушье… Но о Кристиане есть кому позаботиться. Там толпа народу рядом. А Серж — не лекарь.

— Роджер! — взглянул бывший корнет в глаза другу. — В чём тебя обвиняет Анри? Прости, но я должен знать.

— Серж, это ты прости. — В глазах Роджера — бесконечная тоска. Но взгляда он не отвел. — Я так надеялся, что хоть ты никогда не узнаешь…

Глава шестая

Эвитан, Лютена.

1

Слуги в особняке министра финансов Бертольда Ревинтера — тише воды, ниже травы. И граф хорошо им платит. По заслугам. Кому — золотом, кому — последним объятием ночных вод Риала. И всем это известно.

Всем, кому надо.

— Синий кабинет и легкий ужин на двоих. Гостью проводить ко мне и нас не беспокоить.

Синий успокаивает. Ревинтер сам руководил его отделкой. Равно как и других — алого, зеленого, серебряного, золотого, черного…

А доверенный дворецкий всё же позволил легкую усмешку. У господина тайное свидание.

Знал бы слуга, с кем!

Нет, на интрижку с этой красавицей Бертольд решится, только если она останется последней в подзвездном мире. Равно как и с другими подобными… дамами.

Министр скромно полагал, что хорошо разбирается в людях. И его всегда удивляло, сколь разными бывают стервы.

Когда-нибудь и у него появится лишнее время. И тогда он напишет мемуары. А в них выведет целую коллекцию знатных змей и тигриц. Благо — их ему за пятьдесят лет встретилось немало.

И еще встретится, будем надеяться. В светлый Ирий Бертольд Ревинтер покамест не собирается. Как и в Бездну Льда и Пламени.

Кармэн Вальданэ, урожденная Ларнуа. Стерва — дикая, опасная. Отшибающая разум любого самца. В десяти шагах и ближе.

Жадная до любых наслаждений. И на редкость ненасытная — во всём. В мужчинах, титулах, драгоценностях, развлечениях…

Этой Ревинтер отведет в мемуарах бо-о-ольшую главу. Посмертную. Когда до нее доберутся многочисленные враги. В Аравинте, куда красавицу успел доставить ее любовничек Анри Тенмар. До коего, увы, так и не добрались рыбы Альварена.

Рожденная в пурпуре шлюха с кровью Сезарингов — и сын Тенмарского Дракона. Идеальная пара. И какая потеря, что Аравинтский двор и квиринская казарма гладиаторов — так далеко друг от друга! Зато есть, где разгуляться романистам.

Карлотта Таррент, урожденная Гарвиак. Стерва ледяная, циничная, умная, злобная и ничего не забывающая. Вот с ней, можно надеяться, покончено. Амалианское аббатство на далеком Альваренском островке отлично охраняют рыцари-монахи леонардиты. Слава Творцу, самый фанатичный орден Эвитана. И не только его. Карлотте точно не выйти из монастыря при нынешнем короле. Да и следующего подберем сами.

Принцесса Жанна — стерва наглая, скрытная и весьма неглупая. Темная лошадка, не разгаданная до сих пор. Но если ей взбредет в голову лезть в политику — отправится замуж на Восток. Для укрепления династических связей. Там и сгинет — родов от десятых. Сама или помогут.

В стране гаремов любой женщине — несладко. Особенно непривычной к местному… колориту. К тому, что хоть раз открой при посторонних лицо, — и уже грешница до конца дней своих. Или ляпни что лишнее — даже при муже.

Алиса Ормхеймская — урожденная графиня Марэ. Стерва блеклая, с вечно опущенными глазками. И столь же вечно вышивающая. Бертольд и сам принял бы супругу Ормхеймского Бастарда за скромницу. Если бы не очень доверенная шпионка.

Увы, теперь не примет. Алиса наверняка действует через Эрика. И с ней точно ничего сейчас не сделать.

Эрик Ормхеймский как гулял и развратничал, так гуляет и развратничает. Все кабаки и бордели трещат. В Лютене и в окрестностях.

Но жену мерзавец защищает. Алиса ему нужна как одна из наследниц Ральфа Тенмара. Да, не прямая и не единственная. Но об этом все забудут — стоит матерому волчище помереть.

Пока герцогиня Ормхеймская не родит, она — бесценна. А вот потом… Потом Бертольд не даст за ее жизнь и меара. И, пожалуй, самому даже рук прикладывать не придется…

Хотя, может, и нет. О великой и светлой любви в жизни Эрика смешно и думать. Ну, умрет Алиса. А король вскоре достигнет совершеннолетия. И запросто прикажет брату-бастарду жениться вновь. И не факт, что ради политики. Может, и из каприза. И невесту подберет сам.

Эрик не слишком умен — что очень хорошо. Но даже он в силах понять: лучше притворяющаяся тихоней Алиса, чем очередная Карлотта Таррент. Или еще чище — Полина Лигуа нир Кито, нир (опять же!) Таррент.

Забавно, что недалекий лорд Эдвард тоже будто коллекционировал стерв. Только в отличие от Бертольда — не в мемуарах.

А в жизни и в постели стерва — опасна. Особенно, если за ней сжимает кулаки отец или дядя — правящий монарх независимой страны. Готовый чуть что — войну объявить. Тут уж точно не поверят и в самый правдоподобный несчастный случай. На самой крутой лестнице.

Даже в настоящий.

Ирия Таррент… Отдаем должное собственной проницательности — эту стерву Ревинтер угадал сразу. Девчонке при их первой встрече едва стукнуло четырнадцать. Но Бертольд уже видел волчицу насквозь.

Он поморщился — как от пронзительной зубной боли. Ведь собирался же отвлечься и не думать! Но нет — на ум пришло имя, тут же отшвырнувшее от будущих мемуаров к делам насущным. Острой бритвой полоснуло сердце!

Потому что связано с именем Роджера! Младшего и самого любимого сына…

«Мальчик мой! Будь всё проклято!»

К Темному всех стерв подзвездного мира! Первым Ревинтер уничтожит Северного Волка!

О, пусть словеонский выродок допустит хоть одну промашку! Всего одну. Бертольду хватит. Всегда хватало.

Уже донесли, что ответил северный мерзавец на просьбу о помиловании Джерри. Полковник Танред просил о снисхождении. Надо будет добиться для него ордена — повод сочиним.

И генерал Кальвин Мэнн упомянул, что не стоит ссориться с Ревинтером. Таких лучше числить в друзьях и союзниках.

Всеслав в ответ расхохотался:

— Ревинтер — не лев, а крыса. Пусть кусается — это не опасно.

Бертольд сжал кулаки. И не так уж бессильно.

Что ж — крыса так крыса! Только будет тебе известно, Северный Волк: именно они переносят чуму. А эта кошмарная хворь выкашивает целые города.

А крысу, загнанную в угол, Всеслав еще не видел? Крупную такую, озверевшую, с ядом, капающим с клыков? У которой какой-то Северный Волк смеет грызть крысят!

Сразу три шпиона. Не знающих о друг друге.

Тут уже не верить просто глупо.

Известие о Роджере пришло с юго-восточной границы три недели назад. Вместе с беспощадными словами и издевательским смехом Всеслава Словеонского. Полководца, «не знающего поражений», королевского спасителя двухлетней давности и так далее, и тому подобное…

Чтоб дураку Аллену провалиться в Бездну! Вместе с молодым Тенмаром и покойным Коэном. А заодно и с квиринскими наемниками. Со всеми, кто превратил Северного Волка в живую легенду!

2

Синие гардины на окнах, синий бархат мягких кресел. Синие ковры драпируют стены, заволакивают пол. А еще синее — сумеречное небо.

В сумерках Бертольду Ревинтеру всегда думалось лучше. Да и вызов во дворец в это время уже не грозит. Там Его Величество Карл и Его Высочество Гуго изволят пьянст… пировать. А министр финансов — собутыльник неподходящий, это всем известно. Худший пьяница и ходок по борделям только кардинал Александр.

Министр финансов предпочитает думать. В одиночестве. Пока.

Словеонский князюшка пожаловал в Лютену вчера. Ревинтер уже знал, что квиринцев громят в пух и прах. Только перья во все стороны.

Само по себе это не страшно — империя огромна. А далеко вглубь вражеской территории Всеслав не продвинется. Тут нужна армия втрое больше.

Но вот условия мира словеонец смог поставить уже сейчас. А Роджер — там…

Три недели Бертольд мучился неведением. Теперь знал точно. Одно из условий «Не знающего поражений» — выдача всех военнопленных эвитанцев.

Квирина согласилась.

Как кровь, необходимо помилование, подписанное большинством Регентов! Ну и королем — если потребуется. За компанию.

Всеслав однозначно будет против. А Гийом Ганн и Валериан Мальзери — давние враги Ревинтера. Эти возможности ударить не упустят!

Ги Герингэ? Постоянный союзник. Поддержит хотя бы затем, чтобы в следующий раз поддержали самого.

Он точно на стороне Бертольда. Если, конечно, не вспомнит, как его обделили полтора года назад. Мальзери получил тогда виды на Илладэн. Эрик Ормхеймский — на Тенмар. А сам Ревинтер… Ревинтер промахнулся с Лиаром. Не только ничего не выгадал — едва не потерял Роджера. Благодаря тому же Северному Волку!

Год назад Бертольд решил, что с врагом удалось сквитаться. Когда Всеслава вывели из Совета. Общими усилиями всех Регентов, кроме кардинала.

И что толку? Напала Квирина — и все бывшие союзники вмиг переметнулись к словеонцу. Переголосовали и вернули его обратно!

А тот, в свою очередь, выбрал удобный момент и отомстил. Подло. Сыну — за отца. Сволочь! «Не выполнил приказ»! Интересно, что сталось бы с любым другим, не выполнившим такой приказ? Уж точно не расстрел!

Северный Волк с волчьей злобой и коварством подколодной змеи расставил ловушку именно для Роджера. И мальчишка ухнул с головой! А не попадись он в этот раз — «королевский спаситель» нашел бы другой. Потому что приказ перевести капитана Николса под начало маршала Словеонского — точно и тщательно выверенная интрига.

На кого же рассчитывать?!

Хватит паники! Герингэ — союзник, пока есть общие враги. Возможно, будет шанс даже с Мальзери и Ганном. Всеслава они ненавидят не меньше.

Но на это лучше не надеяться. Если и случится сюрприз — то уж пусть приятный. А предусмотреть нужно все варианты. Включая самые худшие.

Кардинал? Абсолютно независим. А самое паршивое — неподкупен. Если упрется — не переубедить. Будь у Бертольда время — подыскал бы старику послушную замену. Тот не вечен — как-никак за семьдесят. Но времени-то Всеслав и не дает.

Эрик Ормхеймский — непредсказуем. «Дядюшка Гуго» — тем более. Брат и дядя короля не рискуют ничем. И могут позволить себе на Совете просто развлекаться. А решения принимать, совещаясь с подброшенной «лев-решка» монеткой.

И хорошо, если еще так. Потому что если Эриком вертит Алиса, а ею в свою очередь — дядя, герцог Ральф Тенмар…

А за окном — уже наверняка тьма, как в Бездне… Хотя нет — там как раз горит Вечное Пламя. Это в Лютене синий бархат скрывает чернильное небо.

Осторожный стук в дверь. Конечно же, Фрэнк. Кто ж еще? Похоже, уже…

— Ваша светлость, гостья изволили прибыть.

— Проводи сюда. И проследи, чтобы нам не мешали, — повторил министр финансов, член Регентского Совета и отец государственного преступника. — Ни по какому поводу.

Несмотря на расхожее мнение о склонности женщин к опозданиям, эта — точна. Еще одна разновидность стервы. Вспомнить ее Бертольд успел, обдумать — еще нет. Помешало ее явление собственной персоной.

Ревинтер вопреки невеселым мыслям даже чуть усмехнулся.

3

Баронесса Кито, графиня Таррент, урожденная дама Лигуа — прекрасна, хрупка и обманчиво беззащитна. Совсем как миниатюрная змейка — вроде идалийской гюрзы. И Бертольд многажды подумал бы, стоит ли при ней есть и пить, — не будь они союзниками. Необходимыми друг другу.

Проклятье, да ему подойдет кто угодно! Лишь бы предложил и предоставил помощь.

— Как ваше здоровье? — вежливо осведомился министр.

Льется в бокал ее любимое белое — из виноградников Марэ. Сильнее всего в подлунном мире сейчас ненавистна обязательная светская любезность!

— Милостью Творца, — нежно улыбнулась прелестная Полина. — Как, я полагаю, и ваше. Но мы ведь здесь встретились не для этого?

Тиски, сжавшие сердце, чуть ослабили хватку. Совсем слегка, но уже можно вздохнуть.

Полина Лигуа устала от лицемерия — надо же! Похоже, долго трудилась.

Вторично овдовевшая красавица изящно пригубила вино своей родины:

— Граф, вы ведь хотите спасти вашего сына?

— Глупо скрывать — да! — выдохнул он.

Сердце колотится как у… сказал бы — влюбленного мальчишки. Если бы испытал такое хоть раз. Глупо что-то бросать к ногам женщины — будь то розы или жизнь. Да и к любым другим ногам.

А вот родная кровь безразлична лишь рыбам и змеям. Бывшая нищая воспитанница барона Кито напомнила о Роджере. И синие гардины больше не создают иллюзию ранних сумерек. А присутствие графини Таррент не позволяет думать о стервах и мемуарах. И даже о мести Всеславу.

— Я могу вам помочь.

— Как?!

Враги считают Бертольда Ревинтера бесчувственным. Но сейчас на пределе и его выдержка! Столько лет служившая верой и правдой.

— Вы устроите мне аудиенцию у Его Величества. Что нужно делать, я вам скажу, когда увижу короля. — Полина улыбнулась еще нежнее.

Вот так. Не больше и не меньше.

— Хорошо. Допустим, я ее устрою.

Если сейчас не успокоиться — проиграешь. И зачем тогда было всё это затевать? Убийц к Всеславу Бертольд в силах подослать и сам.

— Приватную аудиенцию, — уточнила графиня Таррент.

— У меня мало времени. Квирина уже согласилась выдать военнопленных и «эвитанских преступников»… — Никогда не подводивший голос предательски дрожит.

А ведь Ревинтер всю жизнь презирал тех, кто не владеет собой!

Но назвать так сына!

Будь проклят Всеслав! Он заплатит за всё. Едва министр финансов и Регент выцарапает Роджера из чужой грязной игры!

— Я успею, — еще нежнее улыбнулась прелестная Полина. Смакуя вино и медленно облизывая губы.

— А что получите вы, любезная графиня? Вы ведь еще не назвали ваши условия.

— Вам нужна уверенность в моей дружбе? — С лица нежной голубицы вмиг исчезло игривое выражение. — Извольте. Во-первых, вы подпишете — и немедленно! — отказ от малейших притязаний вашего сына на девицу Эйду Таррент.

— Роджер — в Квирине. Оттуда он при всём желании не может претендовать ни на каких девиц.

— Это сейчас. А если я захочу вам помочь — он вновь окажется в Эвитане. Более того — в Лютене. Поэтому бумагу вы подпишете сейчас. Если Роджера казнят… — Полина выдержала паузу, с явным удовольствием отмечая дернувшуюся правую щеку Бертольда, — никакие девицы ему уже не понадобятся. А вот если он будет жив и свободен — для него же лучше держаться от Лиара подальше. А для вас это — лишнее доказательство, что я не лгу. Стала бы я иначе терять время с документами!

Ридикюль расшит мелким розовым жемчугом. Речным.

Свернут в трубку лист.

Безупречно изящны жесты.

Хеметийский папирус опять в моде. Но превратить в свиток бумагу — настоящее искусство.

Если ли в подлунном мире хоть что-то, чему Полина Лигуа не выучилась в совершенстве? Разве что искренность и доброта.

— Подписывайте… Вот и хорошо. — Вдовствующая графиня выждала положенные минуты. И аккуратно убрала документ — на сей раз за корсаж. — Только, как вы понимаете — это не всё.

Остается надеяться, что собственное лицо не выдает. Он всё-таки — Ревинтер, а не какой-нибудь Таррент или Лойварэ. Нельзя выказать слабость подобной гадюке! Бертольд может сколько угодно обещать себе, что когда придет время — он расправится и с этой… королевой стерв. Но сейчас правила устанавливает она!

— Ближайшее заседание Совета состоится, как вам известно, через неделю. И на рассмотрение вынесут сразу несколько дел. Так вот — в ваших интересах добиться, чтобы просьба о помиловании виконта Николса рассматривалась после всех прочих… вопросов. Тогда и Совет, а главное — Его Величество, уже, возможно, успеют утолить кровожадность. И помилуют несчастного, оступившегося юношу…

За эту усмешку желание убить Полину — особенно нестерпимо. Придушить! Когда-нибудь.

— Тем более, одно из этих дел — об отцеубийстве, — улыбнулась она. — Жестокая, неблагодарная дочь коварно вонзила нож в спину родному отцу!

— А я слышал — в грудь.

— Тем хуже — в его больное, исстрадавшееся сердце. Вот кто заслуживает казни, хорошо бы — многоступенчатой! А вовсе не несчастный мальчик, попавший под горячую руку Всеславу Словеонскому. Попасть к которому под руку мог кто угодно — и это всем известно. Кстати, князь не любит убийств в семье. Так что здесь он станет вашим союзником.

У Всеслава для такой нелюбви — веские причины. Хоть в этом Ревинтеру повезло. Но казнь Ирии Таррент не принесет утешения — если на том же эшафоте казнят и Роджера!

— Графиня. — Об этом Бертольд предпочел бы умолчать. Но вещи следует если не называть своими именами, то хоть намекать. Когда без этого не обойтись. — Очень многие в Эвитане помнят события полуторалетней давности. И прекрасно понимают: Всеслав собирался расстрелять моего сына не только и не столько за невыполнение приказа.

Полина пристально взглянула на собеседника — как показалось, с одобрением. И усмехнулась:

— А я уж думала, это мне придется вам о таком деликатно напомнить. Видите, граф, как вам нужны союзники? Не волнуйтесь — большинство южан эту историю вообще не слышали. А кто слышал — тот краем уха. А уж тех, кто верит, — можно по пальцам пересчитать. Ну и мы в Лиаре, как вы понимаете, о собственном позоре на каждом углу не кричим. — Графиня вновь пригубила вина. И чувственно облизнула нежные розовые губы. — Так что беспорядков в Лютене помилование юного Роджера не вызовет.

«Юного» — для отца. А эта до мозга костей испорченная дрянь сама старше Джерри всего лет на пять-шесть…

Полина сделала паузу, наслаждаясь эффектом. И ясно, почему. Горожане горожанами, а Регентский Совет в полном составе и Его Величество в придачу знают всё. И принимать решение будут они!

— Я сумею убедить Совет, — усмехнулась вдовствующая графиня. — По крайней мере, большую его часть.

И Ревинтер вдруг поверил — сумеет. Полина Лигуа начала путь с одной лишь красотой и без меара приданого. Но легко пролезла из захудалой дворянки в баронессы. А потом — в графини.

Так что Полина еще не то сможет. Можно почти не сомневаться — второго муженька убрала она сама. Да и молодой наследничек ненадолго переживет папеньку. Но до этого Бертольду дела нет.

А если юная волчица Ирия Таррент умрет на плахе — он только порадуется. Лично сходит и полюбуется!

— Да и вообще… — еще нежнее улыбнулась Полина. Хрупкие пальцы играют изящным бокалом. Причудливые отблески свечей — мидантийским хрусталем. Как легко превратить белое вино в зловеще-кровавое. — Никто из разумных людей не будет шокирован. Ведь всем порядочным дворянам известно: женщину невозможно обесчестить — если она сама не дала повод. В таких случаях всегда виновны оба. И женщина — куда сильнее мужчины. Девица Эйда Таррент — бывшая девица! — уже наказана за грехопадение. Пожизненным заключением в монастырь с одним из самых строгих в Эвитане уставов. Нет смысла наказывать еще и Роджера, не так ли? Зачем портить раз оступившемуся юноше будущее? К тому же в свете вашу семью считают выгодной партией, разве нет?

Бертольд про себя облегченно вздохнул. Всё-таки Полина — на редкость разумна. Она действительно намерена не только помочь помиловать Роджера? Еще и вернуть его в высший свет?

Нет, такую союзницу убивать нельзя. Эта стерва пусть пока живет! Еще сгодится. Смерти Ирии Таррент — вполне достаточно.

— Действительно, чье преступление для Совета страшнее? — дважды вдовица залпом допила вино. Ревинтер торопливо подлил ей еще. — Любовное приключение юноши из верной короне семьи? Или убийство собственного отца дочерью бывшего мятежника? Разве здесь возможен выбор?

Бертольд с трудом боролся с волной нахлынувшим облегчением. И с желанием самому тоже хлебнуть залпом. И не один бокал.

Рано! Еще не всё позади…

— Как же вы ее ненавидите, графиня.

— Скажу вам честно, граф. — Глаза Полины — холодны и абсолютно трезвы. — Я ее не ненавижу. Она мне мешает. Это — сильнее ненависти.

— Я помню Ирию Таррент! — Ревинтер всё-таки отпил — сразу полбокала. — Женщина имеет право делать, что угодно. Но не иметь столь бесцветную внешность!

Похоже, он таки начал пьянеть.

— Кстати, граф! — рассмеялась вдруг графиня. Обнажая безупречно ровные белые зубки. Значит, и на нее уже действует вино. — Может, вы сразу попросите помиловать всех скрывшихся в Квирине преступников? Их ведь скоро выдадут в полном составе.

— Ну что вы! — облегченно рассмеялся и Бертольд. — Еще не хватало. Все кровавые злодеи отправятся на плаху — во главе с Анри Тенмаром!

А красавице Кармэн пойдут траур и слёзы. Если она вообще умеет их проливать. И найдет время. В перерывах между балами при дворе дядюшки Георга Третьего.

Мужа герцогиня забыла месяца через два. В постели с Тенмаром.

Значит — вряд ли еще помнит и его. Спустя полтора-то года.

— И вот он точно получит многоступенчатую.

— Можете на меня рассчитывать и в этом, — ласково улыбнулась красавица Полина.

Глава седьмая

Эвитан, Лиар, аббатство святой Амалии. Конец Месяца Сердца Осени.

1

… - Вашу руку, сударыня.

— Я справлюсь сама! Лучше помогите моей сестре. Надеюсь, вы уже запомнили, кого из нас как зовут? Больше не перепутаете?

— Ири, ты ведешь себя неприлично! — непрошенным влез Леон.

— И не забудьте помочь моему брату. Он тоже не всегда удачно садится в седло.

— Ири, ты…

Вертеть головой незачем. И так ясно — Леон покраснел не хуже варёного рака.

Не слушая брата, девушка взлетела в стремена птицей. А какой — уже неважно. Может — орлом, а может — курицей. На себя ведь со стороны не взглянешь…

И интересует Ирию совсем не это. И задевать их спасителя она начала, потому что… Потому что…

Подполковник подхватил в седло Иден. Один из его людей — Эйду. А Ирия прекрасно справится сама! Она же сказала…

Девушка легко вырвалась в авангард кавалькады.

— Ирия…

Она обернулась. Наполовину. Потому как из правого глаза слеза уже выкатилась, а из левого — не успела.

Это просто ледяной ветер — в лицо… Резкие порывы часто выбивают слезу. Но всё равно никто не должен видеть!

Незаметно стереть рукавом. Будто поправляешь выбившиеся из-под шляпы волосы. Вот так!

Подполковник догнал ее. Зачем-то.

Иден скорчилась в седле тихой мышкой. Как всегда и везде…

В глазах Тенмара… вина. И боль. Наверное, этот Ильдани действительно был его другом. Как и остальные убитые под Лютеной. Те, кого Ирия никогда не знала. И из-за кого теперь может погибнуть папа! Если еще не…

А вот это уже не ветер!

— Ваш отец — жив, — совсем тихо произнес подполковник. — Был жив, когда я его видел. Клянусь, что говорю правду.

Какие усталые глаза! Сколько ночей нужно не спать, чтобы были — такие? И какой океан горя выпить, чтобы в них поместилось столько боли?

А еще, Ирия, твой отец сам выбрал себе дорогу. Твоя мать добровольно закусила удила. А Тенмара никто не заставлял тебя спасать! Он ничем тебе не обязан и ничего не должен.

— Извините меня. Спасибо, что вы здесь. Я не…

— Мне не за что обижаться, — вымученная улыбка скользнула по исхудавшему лицу.

— Называйте меня Ири… Вы просили мою руку? — девушка улыбнулась сквозь слёзы. Заставила себя. Он же может.

И левой ладонью коснулась гривы его лошади.

Теплая и сквозь перчатку рука Тенмара накрыла замерзающую — Ирии.

Человеческое тепло… оно побеждает смерть! И уже не так холоден ветер. И сердца людей.

— Держитесь, сударыня. Ваш отец вернется…

2

Ирия взяла себя в руки уже на следующий день. После напрасного ожидания спасительных шагов.

Падать духом — нельзя. Слишком много врагов обрадуется ее смерти! Аж в пляс пустятся. Значит — нужно выжить им назло!

Часы тренировок, математические формулы, героические баллады… Порой заставляешь себя через силу — только потому, что надо. А порой — охватывает такая ярость, что хочется успеть несоизмеримо больше, чем вчера. Вопреки всему, что случилось! Всему, что с тобой сделали.

И еще… Это, наверное, начало безумия. Но поскорее бы вернулось привидение! Уже почти родное. Роднее половины тех, с кем связывает общая кровь.

До той ночи оно ведь не лгало. И вряд ли столько раз просто чудилась. Не настолько Ирия еще безумна.

Надо будет в следующий раз взять что-нибудь на память. У призрака. Свечку, например.

Тогда-то уж точно станет ясно — мерещится или нет. Если, конечно, призрачная свеча не растает с рассветом. В первых лучах зари.

Даже столь мерзлой.

— Здравствуй, Ирия…

Серая стена. Хрупкая тень в светло-зеленом платье. Не прошло и месяца.

И уже не удивляет, что в свете лунной свечи стену видно до малейшей выщерблины…

— Ты меня звала?

— Да. Как там мои сестры?

— Не знаю… — прошелестела девушка. — Я ведь теперь здесь…

Вот так новости!

— Как мне отсюда выбраться? — прямо спросила Ирия. — И когда?

— А ты этого хочешь?

— Ты что, издеваешься?! — вскипела дочь Эдварда Таррента.

Прекрати. Сейчас еще обидишь самый капризный призрак подзвездного мира.

Лучше сбавить тон:

— Если не знаешь ответа — скажи прямо. Или помоги, или уходи. Боюсь, над такими шутками я смеяться разучилась.

— Возьми.

В тонкой прозрачной руке — потрепанная колода карт. Возникла ниоткуда.

«Свитки Судьбы».

Про них ходят странные и жуткие истории. Говорят, что лишь самые отчаянные гадалки решались брать их в руки. И эти карты еще ни разу не обманули. Но не предсказали и счастливой судьбы. Они предрекают лишь, кто тяжко заболеет, умрет, потеряет близких, разорится, навек покроет себя позором.

И не страшнее других легенда, где гадать решилась отчаявшаяся мать. У постели тяжело больной дочери. Гадалка спросила, кто проживет дольше: она или дочь? Карты ответили: девочка. Успокоенная мать задремала у постели ребенка и умерла во сне. Дочь пережила мать на несколько часов. Схоронили их в одной могиле.

Еще говорили, что в ту же могилу опустили и зловещую колоду. Но ночью ее кто-то выкопал… Дальше уже начинались обычные байки. Из тех, что рассказывают у камина перед сном. Но вот в первую часть Ирия склонна поверить.

«Свитки Судьбы» давно запрещены церковью. Под угрозой отлучения.

И всё равно ходят по рукам. С незапамятных времен.

А еще говорят, что они вовсе не предсказывают судьбу, а сами создают. Меняют.

— Боишься? — рассмеялась девушка-призрак. Мелодично… издевательски.

Ирия разозлилась. Ей ли выбирать? Ей ли еще есть, что терять?

— Я ничего не боюсь! И никого.

— Тогда спрашивай. Спрашивай и проси.

— Просить?

— И будь готова платить по счетам — когда придет время.

Ирия похолодела. Сколько раз мечтала призвать на помощь любые темные силы! Раз уж Творец о ней позабыл.

И призвала бы — если б верила, что они действительно придут.

И что же — сейчас? Что она получит? Свободу? Шанс отомстить за отца? И… что взамен?

— Твоя душа останется тебе, — усмехнулось привидение. — Эти карты — древнее Церкви и ее догматов. А в старых легендах, как помнишь, просили совсем иное…

Да. Отдавали то, о чём еще сами не знали. Или что «между тобой и стеной».

При Ирии ничего подобного точно нет — взяться неоткуда. Но кто сказал, что сказания передают всё дословно? Смерть тоже вряд ли пришла за Аристидом лично.

— Ты же не хочешь здесь состариться? И сойти с ума?

Что страшнее — медленно тонуть в болоте или рискнуть и схватить за хвост ядовитую гадюку? Авось не укусит, а вытащит?

Гадюка — предпочтительней. От ее яда бьются в агонии несколько часов, а не десятилетий.

Колода — ледяная. Ирия осторожно взяла первую карту, положила рубашкой вверх…

Осторожно касаться ядовитой змеи… Будто это обезопасит яд!

Каждая карта обдает зимней стужей. Голое железо на морозе. Вот-вот примерзнут пальцы…

Четвертая, пятая, шестая…

Седьмая обожгла прыгнувшим из костра углем.

— У меня нет выбора, — Ирия подняла глаза на Дочь Лорда.

— Нет! — холодно ответила та.

Улыбка исчезла с вечно юного лица. Стерлась. А в глазах — если и безумие, то совсем иное. Ледяное, как «Свитки».

Как большинство из них. Не как седьмой…

— Твой выбор — взять в руки карты. А иную судьбу дают они. Бери следующую!

Ирия перевернула пышущий жаром «Свиток».

Ей в лицо ухмыльнулась старуха с косой.

— Смерть…

— Ты не обязательно умрешь. Всё зависит от соседних карт. Клади их.

Вновь — холод. Теперь напоминает могильный…

Следующей «запылала» тринадцатая.

Босой странник с посохом устало бредет по узкой тропе.

— Дорога… — гласит надпись под ногами идущего.

— Дорога. Бесконечный путь. У него есть начало, но где завершение?

Семнадцатая. Черная птица средь грозовых туч. Белых зигзаги стремительных молний.

— Свобода! — прошептала Ирия.

— Свобода… — подтвердил призрак. — Еще!

— Но…

— Тебе достаточно? А картам — нет! Их не бросают на середине колоды. Продолжай! И пока не открывай.

Еще пять горячих «Свитков» легли на серый тюфяк жесткого ложа.

— Открой четыре. Последнюю не трогай.

Две искусно вырезанных стрелы в колчане. Перевернутое «Солнце». Истекает кровью сердце, пронзенное еще одной стрелой.

И последняя — пустая. Чистый белый лист.

А надписей — нет.

— Что это значит?

— Две стрелы — побратимство. Солнце — счастливая любовь, брак, рождение одного или нескольких детей… В твоем случае их вряд ли будет много.

— Почему?

И не странно о таком спрашивать — в одиночной камере? Где родить даже одного — не от кого. Да и… Здесь взрослый-то выживет с трудом! Если выживет.

— Солнце перевернуто — счастье будет недолгим… — усмехнулась девушка-призрак. В ее лице что-то изменилось или дрогнуло. Но всего на миг. — Как когда-то — мое… Но как раз это — неважно! Впервые вижу такую карту рядом со стрелами. Здесь должны быть сердца, но их нет. Странная любовь — ее нет, но она есть…

— С погибшим сердцем всё ясно… — прошептала Ирия.

— Да. Вечная разлука или смерть одного из влюбленных. Даже измена слишком слаба для такой карты.

— А что значит «пустота»?

— На ее месте должен быть «Свиток», уже выпавший в раскладе. Такое случается очень редко, но карта, которой всё кончится, уже лежит здесь…

Смерть, дорога, свобода, побратимство, любовь, раненое сердце… Какая из них? Или не из них?

— Почему кончится? Есть еще одна…

— Она нужна сейчас. Мы должны узнать, что означает «смерть». Клади последнюю карту второй и открывай.

«Пропасть». Летит со скалы человек. Головой вниз. На острые камни.

В паре со «смертью» — жуть.

— Это не означает, что ты непременно разобьешься. И не обязательно твой способ умереть. Карта значит другое… — девушка вновь безумно улыбнулась.

— Что? — насторожилась Ирия.

— Твоя судьба изменится необратимо… если переживешь эту ночь.

Во рту пересохло — разом. А сердце подскочило куда-то к горлу.

— Я могу умереть этой ночью?

— Да. Прямо сейчас. Если не проснешься. Проснись, Ири! Проснись! Проснись! Проснись!..

…Она вновь мчится по тёмным коридорам бесконечного замка. На сей раз — незнакомого. Чем-то неуловимо похожего на родной. Но — больше, древнее и… несоизмеримо страшнее!

Вновь за спиной — хриплое, голодное дыхание кошмарного чудовища!

Это — сон. Нужно проснуться — немедленно, сейчас! Или не очнешься никогда. Навечно останешься здесь или исчезнешь в небытии.

Потому что где-то там, в аббатстве, лежит во сне твое беспомощное тело. И если кто недобрый вдруг войдет в камеру…

А ОН именно сейчас открывает дверь…

Или уже вошел и склоняется, готовясь нанести смертельный удар!..

А Ирия летит вперед под безумный смех призрака:

— Проснись, Ири! Проснись! Проснись… если сможешь!..

Бесконечный бег… к тому, кого уже не спасешь. Не успеешь…

3

Продолжение кошмара — нечто темное и жуткое! Нависает, вскидывает — руку? Лапу?

Рывком перекатиться в сторону — на пол!

Ох, как неудачно рухнула! Прямо к чужим ногам — в деревянных башмаках-колодках. Вон, торчат из монашеского балахона.

Вцепиться, рвануть!

Несостоявшийся палач, не устояв, грохнулся рядом. Нож сверкнул от шеи жертвы дюймах в трех.

Каким чудом удалось перехватить эти страшные руки? И покрепче стиснуть!

Полумрак — не так уж густ, Не скрывает проглянувшее из капюшона лицо.

Здравствуй, мама.

«Твоя судьба изменится необратимо… если переживешь эту ночь!»

Кошмарный сон и бормотание сумасшедшего призрака — отличное доказательство будущего спасения! Но других шансов нет вообще. Особенно теперь!

Дыхание уже сбилось… А Ирия-то наивно считала себя сильней любой монахини. Увы, мать, как выяснилось, ничуть дочери не уступает.

А еще — при падении некая бестолочь изрядно приложилась об пол плечом. А соперница — вооружена.

— Мама! — прохрипела девушка. — Мама, прекрати! Прекрати немедленно! Или я закричу…

— Кричи! — усмехнулась, так же тяжело дыша, Карлотта. — Никто не придет.

Ледяные, полубезумные глаза. И две сцепившиеся тени — на стене. В свете единственной свечи в углу.

Четыре стены, запертые ставни… Никто не придет.

Два месяца назад Ирия готова была прикончить сначала брата, потом — отца. А теперь мать — ее саму.

Будь проклят виновный в этом! Темные силы, любые — хоть «Свитки Судьбы»! — помогите уничтожить коронованную мразь и ее прихвостней-Регентов!

И как же отчетливо ясно, кто настоящий виновник всему! Виновники.

К Темному Леона! Первыми отправятся в Бездну те, кто загнал Таррентов в эту ловушку!

Отправились бы…

Больше жаль даже не жизни, а того, что запоздалое прозрение умрет вместе с Ирией.

Так не будет же этого!..

И сама не заметила, как оказалась сверху. Плечо уже не болит — ушиб легкий? Или Ирия в горячке боя о нём позабыла?

Теперь уже она зло сверлит противницу взглядом — сверху вниз. Но выражение глаз Карлотты не смягчилось. Она пришла сюда убить — и без этого не уйдет.

Позволить ей? Или отнять кинжал и зарезаться самой?

Вот только непокорная дочь не хочет умирать. Не здесь! И не сейчас. Рановато. Слишком много врагов — живы-здоровы.

А если под угрозой смерти заставить мать выпустить пленницу?

Скорее Призрак Дочери Лорда обретет плоть и кровь. Карлотту Таррент можно лишить жизни. Или навеки запереть в ледяной могиле аббатства. Но отнюдь не заставить что-то сделать против воли.

— Почему — сейчас? — вырвалось у Ирии. — У тебя не нашлось возможности раньше? Если б ты явилась в первые дни — я бы даже не сопротивлялась.

Мать долгий бесконечный миг смотрела ей в глаза. А потом отпустила кинжал:

— Возьми его и дай мне встать. Даже если убьешь меня — это не поможет тебе ни выйти отсюда, ни спастись.

Какой глухой голос! Ни проблеска чувств.

Ирия забрала оружие и молча встала. Равнодушно глядя, как Карлотта медленно поднимается с пола. Путается в балахоне «сестры» — втрое толще дочернего. И теплее!

Протягивать матери руку Ирия не собиралась.

— Садись! — Карлотта первой опустилась на топчан. И жестом предложила дочери сесть рядом. — Я слишком долго медлила, и ты проснулась. Я оказалась слабее, чем думала. Садись, я всё тебе объясню.

Надо же, кто-то наконец снизошел до объяснений! Ирия, промедлив несколько ударов сердца, села. В шаге от Карлотты.

— Ири…

Как же давно мать не называла ее так! Даже не вспомнить — когда. Если вообще такое было.

— Ири, Регентский Совет и ублюдок, называющий себя королем, проголосовали за твою казнь. На площади! Ты — дочь лорда. И знаешь, как должна поступить, чтобы не уронить честь семьи… — С каждым словом голос матери — всё холоднее. Она вновь стала той Карлоттой Таррент, что пришла убить собственное дитя.

Сказав, что хотела, «сестра Валентина» встала. И, держась даже слишком прямо, направилась к выходу.

Еще недавно Ирия отдала бы всё за оружие!

— Мне плевать, чья я дочь! — прозвенел ее голос.

Папа, прости, но ты должен быть отмщен. А потом Ирия станет хранить твою память как лучшая из дочерей! Но не сейчас. Прости, прости, прости!

— Что? — медленно обернулась Карлотта. Словно не веря собственным ушам.

— А еще больше плевать на честь семьи! Учитывая, что у нас давно уже нет ни того, ни другого. Я дам возвести себя на плаху! Но перед этим объясню судьям и всем, кто пожелает слушать, что отца я убила, сговорившись с Леоном. Потому что он хотел получить титул и новую жену отца! — Ирия и сама не знала, что умеет так зло смеяться. Но даже в галерее у Закатной Башни она не была в таком бешенстве. — Титула Леон лишится точно. А скорее всего — мы разделим эшафот. Из Чарли получится великолепный лорд — правда, мама? Весь в Полину и ее очередного любовника, с которым она изменяла папе. В какого-нибудь Ревинтера…

Неужели Карлотта Таррент тоже способна взбеситься, как обычная женщина?

— Как я могла породить подобную змею?!

— А кто ж еще мог родиться — от змеи-то? Ты же жаловалась, что нарожала одних слизняков? А я, оказывается — гадюка! — Смех рвется наружу сам — колкий, бешеный. Невозможно замолчать, остановиться…

— Ты не выйдешь отсюда живой!

— Ты мне язык отрежешь? Убивать-то придут леонардиты. А вдруг им потом кто заплатит больше? И они честно выболтают, что именно говорила дочь лорда Таррента перед смертью?

— Чего ты хочешь?

— Помоги мне выбраться отсюда!

— Тебя схватят.

Сердце Ирии подскочило и чуть не остановилось. Значит, возможность всё-таки есть?! Отсюда можно сбежать! Можно выжить! Жить, дышать… отомстить.

— Утром здесь будут солдаты. Лодки охраняются леонардитами. Не говоря уже о воротах аббатства.

Карлотта рассуждает явно со знанием дела. Хотя как раз это — понятно. За полтора года в тюрьме — о чём размышлять узнице, как не о побеге? Она очень тщательно искала выход. И не нашла!

Но как отказаться от надежды — только-только вспыхнувшей вновь? И теперь не желающей гаснуть…

— Есть Восточное крыло. Оно нависает над озером, там глубоко. Полтора года назад в одной из келий точно не было решеток.

Сердце замерло — само по себе. «Твоя судьба изменится необратимо… если переживешь эту ночь!»

Из щелей в ставнях еще не брезжит ни лучика! А в камере совсем озверел вечный холод. До костей пробирает! И сквозь кости.

— Ты запомнила, — медленно проговорила мать, глядя дочери в глаза. — Предположим, я отведу тебя в ту самую келью. На исходе Месяц Сердца Осени. До берега — полмили. Надеешься проплыть там, где утонул боевой офицер? В такой же холодной воде?

— Анри был ранен!

— Зато плавал раз в десять лучше тебя.

— Какая тебе разница — зарежусь я или утону?

— Когда начнешь тонуть — заорешь. Тебя могут заметить.

— Не заору. Орут, когда надеются спастись, а я — приговорена. Сейчас — ночь, а тонуть я начну не раньше середины озера. Там меня уже никто не увидит и не услышит.

— Предположим, ты выплывешь. Что дальше? Ты — вне закона, без документов, подорожных, денег.

Об этом Ирия собиралась думать, когда выберется. На свободе-то уж точно всё получится. А даже если и не всё — лучше просить милостыню, чем сложить голову на плахе!

И есть, по крайней мере, один, кто может Ирию спасти. Кто однажды уже это сделал. Из Ауэнта, из камеры смертников!

— Среди твоих вещей нашли кое-что, — взгляд Карлотты прожигает насквозь. — Всё-таки для змеи ты слишком глупа и наивна. Но от этой иллюзии я тебя избавлю. Раз и навсегда. Прямо сейчас! — мать холодно и мстительно усмехнулась. — Твой смертный приговор подписали пятеро из девяти. Его Ничтожество король Карл Третий, принц Гуго Амерзэн, граф Бертольд Ревинтер, граф Ги Герингэ и князь Всеслав Словеонский и Старградский.

Серо-свинцовый потолок камеры закружился бешеным смерчем, ноги ослабели. Серый потолок… серое небо над шпорящими коней беглецами…

«Папа, папочка, я умираю!..»

«Ветер, кровь и серебро…»

— Ты лжешь! — сквозь наползающий туман и звон в ушах прошептал собственный протестующий голос.

— Нисколько. Это скажет тебе любой, кто знаком с приговором. Впрочем, когда окажешься на плахе, тебе его зачитают. И знаешь, почему князь Всеслав это сделал?

Сизо-серые тучи заслонили солнце, желтолицые монахини — светловолосого всадника. А безжалостный голос рвется сквозь мутное облако кровавого тумана. И комната кружится, кружится, кружится…

Только бы не упасть в обморок, о Творец! Нельзя — в присутствии смертельных врагов! Особенно — так тебя ненавидящих. Нельзя — если хочешь жить!

— Это — политика, Ири. Почему бы не казнить одного из Таррентов? Их что-то развелось слишком много — для такой опасной семьи. Но зачем убивать Леона? Кому нужен малолетний лорд — при опекунше? Такой, как Полина? Гораздо удобнее казнить какую-нибудь девчонку. Их ведь останется еще две или три. Одной вполне можно пожертвовать для «устрашения» других — на будущее. Вдруг еще кто мятеж поднять вздумает?

Комната вспомнила, что она — не карусель. Да и в глазах проясняется.

Так, Ирия — всё еще на ногах. А мать не спускает с нее прищуренных ледяных глаз. Всё это время?

Вот повернулась к дверям…

— Стой! — холодно окликнула Карлотту девушка. Только бы голос не выдал еще не прошедшую слабость! — Мне плевать на Всеслава Словеонского… и Старградского! — Мать не стала бы вести столь долгий разговор, если бы точно решила отказать! У нее был свой план. Есть, точнее! — Я поеду туда, куда прикажешь ты!

— Я помогу тебе, — еще холоднее ответила Карлотта.

— Когда ты это решила?

— Минуту назад. Ты ничего не унаследовала от отца. И, к счастью, избавилась от глупых иллюзий. Мне в свое время понадобилось несколько часов, а не три минуты, поздравляю.

Три минуты? Не вечность? Сомнительная победа — быть сильнее, холоднее и равнодушнее Карлотты Таррент, урожденной Гарвиак.

— Идем, — могильным голосом велела мать. — Я отведу тебя в келью в Восточном крыле. А ты выполнишь то, что я тебе прикажу.

4

Даже не верится, что именно сейчас переступаешь ненавистный порог. Оставляешь в прошлом проклятую камеру. Навсегда.

Что бы ни случилось впредь — даже самое жуткое! — там будет уже другое жуткое. А этот кошмар — позади.

Темные коридоры — как в недавнем сне. А факелов так мало, что можно и не заметить. Позади вместо чудовищ — Башня Кающихся Грешниц. Ставшая-таки предсмертной камерой.

Хотя здесь есть и иные монстры. Поопаснее. Спят в кельях. И сторожат ворота монастыря.

Если те, кто спят, проснутся — мигом отправят беглянку-неудачницу на растерзание в Лютену.

Ночной путь, сумрачные коридоры, темная фигура впереди. Ведет то ли к свободе, то ли к смерти.

Колеблется еле живой огонек свечи. В коридорах тут кругом сквозняки…

Всё — как в страшной сказке. Ожившей кошмарной сказке, какими Ирия пугала в детстве Леона и Эйду.

Только бы не споткнуться в полутьме… В почти полной темноте. Малейший шум — это смертный приговор.

…Иссохшие молельщицы натянуто улыбались. А сами сверлили гостей выстывшими глазами. Но согласились укрыть в своих стенах семью лорда Таррента. Столько лет исправно жертвовавшего на аббатство.

А злобно коситься на хозяев своего приюта — недостойно. Хватит и того, что нагрубила Анри Тенмару.

До предательства оставалось меньше часа…

Вот и дверь в келью. Неужели дошли?

Здравствуй, прошлое. Еще бы дольше тебя не вспоминать.

…Здесь полтора года назад скрывались они с Эйдой.

Анри еще успел пробиться к ним, когда по коридорам обители громыхали сапоги солдат.

Ирия тогда захлопнула дверь перед самым носом двух отцов-леонардитов. И открыла только подполковнику Тенмару. Не раньше, чем о судьбе вооруженных «служителей Творца» возвестили два глухих вскрика. И падения тел.

А вот вырваться с этажа не удалось уже никому. С обоих концов коридора к беглецам устремились солдаты.

А затем враги ломились в дверь. К двум испуганным девчонкам четырнадцати и пятнадцати лет и измотанному многодневными боями офицеру…

— Побудь здесь. Я скоро вернусь, — голос Карлотты вырвал из прошлого.

Сестра Валентина величественно покинула келью. Почти бесшумно провернулся ключ.

Девушка огляделась. Внутренние засовы здесь теперь — совсем другие. Больше и крепче. Еще бы — предыдущие-то вырваны вместе с ошметками двери. Тоже предыдущей.

Закрыться изнутри? Даже тогда не спасло. А уже теперь-то не поможет точно.

Ирия миг поколебалась. Не метнуться ли во вспененные осенние волны? А то мало ли?

Нет. Утонуть успеется всегда. Решеток здесь нет. И смерть в холодных объятиях волн — единственное, что останется, если Карлотта пошла предавать. Лодки догонят любого беглеца.

«Думаешь, ты никогда никого не предавала?»

5

Одурь душной сантэйской ночи прогнал странный сон.

Обычно Тенмар нормально спал в любых условиях — после Альварена.

Когда боль кривыми крючьями палача раздирает никак не заживающие раны — при малейших попытках задремать. А дорога давно превратилась в странное марево из бреда и яви…

Большей частью мерещились застенки. Что Анри всё-таки схватили.

И он так никого и не спас! А где-то за стеной пытают заложников…

Тенмар толком не помнил дорогу до Лютены… Зато как же странно было вдруг заснуть в седле. И спокойно проспать почти с полуночи до рассвета. Уже после встречи с Всеславом.

Но вот чтобы в казарме с распахнутым окном проснуться от удушья — это надо умудриться. Даже в теплой Сантэе в середине осени не так уж жарко.

Хуже, что больше заснуть не удастся. Потому как в дурную голову лезут… лучшие в подзвездном мире воспоминания. О некоем «капитане», притворяющемся спящим за четыре кровати от Тенмара.

Этого мерзавца Анри узнал бы везде. Увы — только в лицо. Не по имени.

Думал — просто один из лейтенантов. Оказалось — сынок Ревинтера. Младшенький. Где-то за это время раздобывший титул виконта Николса. Не иначе — троюродный дядя очень вовремя умер.

Глава восьмая

Эвитан, Лиар. 2992 год от прихода Творца, конец Месяца Рождения Весны.

1

… - Я не умею плавать! — обреченно прошептала Эйда.

Ничего удивительного. Дворянских девушек редко учат даже держаться на воде. Это Анри десять лет провел при дворе Ильдани. И позабыл традиции, в которых вырос.

«Эйда — красавица. А у Ирии — самые зеленые в подзвездном мире глаза…»

Отцовская любовь преувеличивает. Красавицей Тенмару не показалась ни одна из худеньких, хрупких девочек. Он даже обратился к более хорошенькой «Эйда». И уже потом разглядел отливающие изумрудной зеленью очи.

Теперь Анри их больше не спутает. Эйда — тихая, пугливая как мышка. Ирия — бешеный зеленоглазый сорванец.

«Ирий» — мир, покой, светлая обитель праведников. Судьба посмеялась над Эдвардом, назвавшим так дочь. Высшие силы, если они есть, вообще часто смеются над смертными.

— Бесполезно. Мне тоже не доплыть, — серьезно заметила Ирия. — И я не брошу Эйду одну!

Будто Тенмар просил кого-то бросать!

Младшая покровительственно обнимает старшую за плечи. Впрочем, Ирия — выше. И сильнее.

Солдаты ломают дверь.

Анри с дикой, звериной тоской отчетливо понял, что сейчас придется сделать. Девочкам не доплыть, ему их в одиночку не защитить. Значит — прежде чем умереть, он должен…

Самое жуткое: младшая тоже всё поняла правильно. Быстро развязала ворот, открывая шею. Потом так же молча взялась за шнуровку на платье сестры…

А та онемела от ужаса. На снеговом лице живы лишь огромные глаза затравленного олененка.

Кто для нее сейчас страшнее? Солдатня за дверью? Чужой весь в крови офицер? Родная сестра?

Или девочка просто не верит, что всё это — правда? Всё — на самом деле!

Анри дал бы разорвать себя на куски, чтобы прекратить всё это!

— Поцелуй меня, пожалуйста, — попросила Ирия.

Он понял, конечно. Где тут не понять? Никогда прежде не целовал четырнадцатилетних — но ей дольше и не прожить. Это ее последний день.

Как и его. Будь всё проклято!..

Ее губы пахнут осенней полынью? Или так только кажется? Горький, пряный аромат. Полынь, сосновая хвоя, листья брусничника…

Чувствует ли она хоть что-то? Или просто хочет почувствовать?

Сам он ощущает лишь горький вкус вина из последнего кубка смертника. Дикие цветы на скале… по ним скользит взгляд сорвавшегося в пропасть… Скользят под руками камни, осенним огнем горят астры… Закат…

Ирия отстранилась первой.

— Теперь — можно, — кивнула она, подталкивая вперед сестру.

Анри должен поцеловать и ее? Вот уж кому это совершенно не нужно. В отличие от Ирии, Эйда кажется совсем ребенком. Если она и мечтала целоваться, то уж точно не с первым встречным чужим обросшим мужиком. Почти вдвое ее старше.

Но младшая спокойно и обреченно пояснила, доставая кинжал:

— Давай на счет «три»: я — себя, ты — мою сестренку. Она сама не сможет, да и промахнется.

И вполне со знанием дела нацелилась себе выше ключицы…

— Стой! — таким ледяным тоном Анри приказывал только в бою.

Есть вещи, которые человек сделать не может!

— В воду — быстро, обе!

Он успеет подхватить Эйду. Ирия не утонет — эта девочка сильнее, чем сама думает.

Солдаты вышибут кованую железом дверь — через несколько минут. Беглецов расстреляют из окна или с лодок. Но дочери Эдварда солдатне не достанутся!

А просто хладнокровно заколоть их Тенмар не способен. И считайте его трусом сколько угодно.

Не способен — пока есть хоть один шанс! Даже призрачный — как те астры и закат…

Ирия, не колеблясь, потянула Эйду к окну. А та вдруг вырвалась из рук сестры. С неожиданной силой отчаяния. Так бывает…

И ринулась к двери.

Рассудка лишилась? Очень даже возможно!

— Мама! — пронзительно закричала несчастная девчушка. — Мамочка!..

Дверь вылетела бессильным куском дерева. В проеме выросли сразу трое врагов. А за ними — сплошное сине-белое марево мундиров! Ревинтеровцы, чтоб им! Побитый молью шакал Бертольд решил урвать кусок. Пока не отобрали…

Анри едва успел заслонить обеих девчонок. Теперь — только задержать солдатню! Вырвать у смерти минуты — чтобы Ирия доволокла до окна насмерть перепуганную сестру.

Осуждать Эйду нельзя: любая лань обезумеет от ужаса — если загнать ее на псарню. Но у Ирии — только сердце львиное, а руки — по-девичьи слабы.

Через бешеные вопли врагов слышно: зеленоглазая ни угрозами, ни силой не может справиться с сестрой! Значит, нужно больше времени.

Что ж, подполковник Тенмар. Задержать врагов — последнее, что ты можешь сделать для нее и ее отца. Так постарайся успеть хоть это!

2

Чьи это тряпки?! Не королевские, не Всеслава Словеонского. Не Ормхеймского Бастарда…

И что нашло на Эйду, чтоб ей?!

— Офицера взять живым! — рявкнул мерзавец с той стороны.

Илладэнскую шпагу пришлось отдать монахиням. Никто не пустил бы в храм вооруженную женщину. И теперь от Ирии нет толку — совсем нет!

Что можно сделать с жалким кинжалом? Только молча смотреть, как дерутся за тебя. Как вместо тебя спасают твою бестолочь-сестру!

Почему Ирия слова не возразила курицам-монахиням? Сейчас не хлопала бы попусту глазами. Как последняя слабовольная дура, как жалкая дрянь!

Она ни разу не видела настоящего боя. Не считать же им учебные тренировки с братом.

Но тут даже Эйде ясно — Анри на голову превосходит противников. К счастью для бестолковых сестер Таррент.

Двое… отлично — уже трое! — мертвы.

Только их место занимают другие. Как в сказке — где у змеи взамен отсеченных голов отрастали новые…

Еще пять сине-белых — на пороге кельи. Ждут очереди. А сколько в коридоре — лучше не представлять.

Лев — сильнее гиен. Но рано или поздно он выдохнется — если гиен целая стая! И подлые твари это понимают.

Не понимает Эйда — дурища, которую Ирия готова убить еще и за это! Трусиха, курица безвольная!

А сама-то? Жалкая, бестолковая, слабосильная…

Четвертый… Приятной дороги в Бездну!

Злость помогла — Ирия беспощадно вывернула противнице руку. Эйда простонала раненым котенком.

А жестокосердная младшая сестра безжалостно поволокла старшую к окну. Всего четыре шага — и всё будет в порядке. Сейчас всё буд…

Чутьё дикого зверя заставило обернуться. К двери.

Когда солдаты у входа успели расступиться? Какого…

На пороге — молодой темноволосый лейтенант. Целит в Тенмара. Чтоб тебе в своих попасть!

— Анри, стрелок! — заполошно крикнула Ирия.

Могла бы и не орать. С такого расстояния промажет лишь слепая от старости сова!

Выстрел взорвал воздух над ухом. На целый перестук сердца оглушил напрочь.

Тенмар пошатнулся, зажимая рану на груди левой рукой… тоже раненой!

Хоть не в сердце… Ниже. Но всего — дюйма на два.

— Быстрее! — прохрипел он. Сквозь звон в ушах Ирия скорее угадала, чем расслышала.

Шпага вновь поднялась… давая двум курицам секунды дойти до окна. Дойти одной и дотащить вторую. Отчаянно упирающуюся, рискуя сломать руку. Эйде сейчас не страшна даже боль!

— Я… сейчас!..

Солдаты остановились. Попятились назад. И даже бестолочи Ирии ясно — почему. Зачем рисковать — если с раной в груди враг и так вот-вот рухнет?

— Стреляйте в Тенмара. Попадете в девчонок — не беда. — А это еще кто? Не видно за солдатскими спинами. — Желательно — в младшую.

Сразу двое мерзавцев поднимают черненые стволы.

Ошиблась. Ты опять ошиблась, Ирия. Ждать — не станут. А Анри разрядил пистолеты, еще пробиваясь к двум бесполезным клушам!

В кого теперь? Только бы сразу убили, а не ранили! Ирии тогда не дойти до окна — даже без сестры! И если уж Анри не увернулся, то глупая девчонка — тем более.

Зачем?..

Она не успела его остановить…

— Не надо… — запоздалый шепот, запоздалый взгляд.

Ты опять не успела, Ирия.

Не надо… Она за все свои четырнадцать лет не совершила ничего заслуживающего твоей смерти, Тенмар… Анри.

Так зачем ты встал между Ирией и пулей?

Внезапная тяжесть на руках — Эйда лишилась-таки чувств.

Ирия от неожиданности чуть сама не завалилась набок. Удержалась — грохнулась лишь на одно колено.

Ее не задело, Эйду — тоже. А выстрелов прогремело два…

Анри — всё еще на ногах. Сколько ран можно выдержать?! Не падая, не выпуская оружия, истекая кровью…

— Беги! — Шаг к двум дурам. Кровавая дорожка на сером полу.

Камень впитает кровь… не оставит следов. Ни от кого.

Больше не стреляют. Ждут.

— Кинжал… — прохрипел Тенмар. Кровь выступила в уголке его губ. — Тогда она… очнется.

Отличная мысль! Ирия ощутимо кольнула сестренку клинком в руку.

Эйда застонала. А говорят «воды, воды, нюхательных солей!» Врут!

Низкое окно без стекол. Во весь рост. Достаточно шагнуть туда с Эйдой… просто перевалиться через подоконник. Вперед — и здравствуй Бездна Вечного Льда и Пламени!

Анри, шатаясь, опирается на стену левой рукой. В правой — шпага. Умирающий волк так и не разжал клыков…

— Эйда, давай! Вставай — или я сама тебя убью! — Кажется, Ирия кричит.

Нет — хрипит. Будто это из ее горла хлещет кровь. А каждый шаг кинжалами режет раны…

Смерть взглянула на них. Заставила Ирию обернуться вновь. К врагам.

Смерть — тот самый темноволосый лейтенант. С уже новым пистолетом. Ну еще бы — там целая толпа вооруженных гадов! На десятки банд хватит. И оружия полно — у любого бери.

Новая неотвратимая вспышка, очередной свист пули…

Анри отбросило на стену. Кровь уже не течет из ран — хлещет.

Шпага глухо звякнула о каменный пол, левая нога подкосилась… Черные, безумные глаза остановились на Ирии.

Отпустить сестру, шагнуть к нему, поддержать…

Не успела.

— Беги… — Шаг к окну — здоровой ногой.

И — рывок. Влево и вниз. Навстречу ветру… в ледяные волны! Куда так и не успела Ирия.

И уже не успеет.

Она застыла на расстоянии вытянутой руки от окна… От воли. От смерти.

Ирия справилась с Эйдой, но слишком поздно. На последний шаг — к ледяному Альварену — уже нет времени.

Анри погиб зря.

И теперь младшая сестра просто сжала старшую в смертельном объятии. Левой рукой стиснув плечо, правой — приставив нож к горлу.

— Не подходите! — диким зверем взревела Ирия. — Убью Эйду и себя!

Вот так и умирают. Прямо сейчас. Всё, всё, всё!..

И совсем не страшно. Страшно остаться в живых.

Подожди, Анри. Ирия сейчас догонит тебя на дороге в Вечную Бездну. Сейчас! Средняя дочь Эдварда Таррента быстро бегает.

Но сначала — Эйду. Нельзя же бросить сестру… жить. Еще несколько часов — среди этой солдатни!

Сестренка всхлипывает. Не понимает, на каком она уже свете. Благовоспитанную барышню никто к такому не готовил. Но что тут сделаешь? Мир сошел с ума.

— Ирия, положи кинжал!

Сине-белые вновь расступились. Ради Карлотты Таррент?!

— Ни тебе, ни Эйде не грозит ничего, кроме выгодного брака.

Ирия затравленно огляделась. Кому здесь можно верить?!

— Ири, пожалуйста! — всхлипнула Эйда.

Маму никто не держит. Она — не под дулом пистолета.

Эйда так хочет жить! А Ирия не в силах убить сестру… Если есть хоть один шанс, что Эйду не тронут!

Ирия опустила нож.

И ее вмиг обезоружили.

3

Очередной враг — похоже, самый опасный. Ирия разглядела его только сейчас.

Немолод и еще не стар. Явно — вельможа. Неприятное лицо. Пустые, холодные глаза. Безукоризненно серый камзол.

Будто и не из боя. Впрочем, вряд ли пустоглазый дрался сам.

Когда он успел войти? Неважно. Этот здесь — явно главный.

И змеи с ним! Есть дело важнее! Да, у Ирии отняли кинжал, но зато не держат. Куда денется безоружная девчонка — из комнаты, полной солдат?

Средняя дочь лорда Таррента метнулась к мерзавцу, стрелявшему в Анри. И изо всех сил влепила пощечину.

Басовитое аханье за спиной, грохот солдатских сапог — уже опомнились! Изумление — в пьяных от безнаказанности глазах врага…

А теперь — пинок в голень!

Не такие уж слабые руки «стрелка» вцепились в плечи Ирии — ага, сейчас! Леон — и то ловчее…

Плевок приземлился прямиком на левую щеку врага.

Вывернуться, отскочить на шаг назад. Теперь пнуть еще раз — вот туда мужчинам больнее всего!

И уже действительно стальные руки сомкнулись на плечах. И, едва не ломая кости, поволокли Ирию прочь. Сине-белые, чтоб им! Вдвоем — на одну безоружную, шакалы!

Надо было сразу туда и пинать. Темный бы побрал их с Леоном драки. Брата Ирия всегда щадила — вот по привычке и…

Из разбитой губы врага течет кровь. Хорошо бы — остался шрам! Таких, как этот трус, шрамы не украшают.

И жаль, что его уже нечем прикончить!

— Тварь! — шагнул он к ней, но дорогу преградил пустоглазый вельможа:

— Погоди, Роджер!

Главарь сам, не спеша, подошел к бешено вырывающейся Ирии:

— У тебя есть претензии к Роджеру? Он застрелил изменника, не желавшего сдаться.

— А что б вы с ним сделали, если бы он сдался?! — выкрикнула Ирия.

— Разумеется, в пыточные застенки, — холодно ответил главарь. — А затем — на плаху. Как и положено поступать с государственными преступниками. Увести преступниц! Всех трех.

Глава девятая

2992 год от прихода Творца, конец Месяца Рождения Весны — середина Месяца Сердце Весны. Эвитан, Лиар — Лютена.

1

— Ты ведешь себя как последняя дура! — прошипела мать. В самое ухо Ирии.

Их заперли в келье, но не связали. Зачем — если кованая решетка на окне и солдаты за дверью?

Эйда тихонько всхлипывает.

— А ты ревешь, как корова! — прикрикнула Карлотта.

Сестренка испуганно смолкла, шмыгая носом.

— Я не стану жить с мерзавцем! — резко ответила Ирия.

— Да кто тебя просит «жить»? — совсем тихо усмехнулась графиня Таррент. — Одну из вас уже сегодня ждет замужество. Постарайтесь, чтобы доставшаяся вам мразь не дожила до утра.

Эйда чуть не задохнулась от ужаса. А мать неожиданно крепко прижала к себе Ирию:

— Ты должна была перерезать горло этой глупой курице. А сама сбежать с Анри Тенмаром — пока было время.

Тихая келья, тихий шепот, тихий ужас. Всё уже утихло. Грабить монастырь никто не стал — монашки ведь проявили лояльность.

— Никогда нельзя брать лишний груз. Эйда бы вам только помешала. Да, я бы тебя прокляла… Но вы остались бы живы! А теперь — слишком поздно. Благородство — очень глупая вещь. Запомни это, если выживешь.

Сестренка пугливо оглянулась на них. Вряд ли слышит, но, наверное, догадывается…

— Это должна быть ты, — мать медленно перебирает светлые волосы Ирии. — Ты сможешь убить кого угодно. Теперь — сможешь. А эта мокрица не зарежет и курицы!

Эйда — не мокрица. Просто обычная, хорошо воспитанная девушка. Ее не растили для таких ужасов — вот она и не справилась.

А сама Ирия? Ее — растили? Для этого? Для змеевой «брачной ночи» с какой-нибудь «мразью»? А потом — казни за убийство «верного слуги короля»?

Младшая обняла за плечи безучастную «мокрицу» старшую. Ткнулась лицом в светло-русые, пахнущие летней ромашкой волосы. И молча сидела так, пока не перестало першить в горле. И не прекратили упорно наворачиваться на глаза проклятущие слёзы…

2

На любимой картине отца пасутся олени. Целое стадо. Качаются ветвистые рога, мягко переступают копыта.

В детстве полотно висело над кроватью Ирии. И снились они часто…

Лязг засова.

Сколько пленниц продержали здесь? Полчаса? Полночи?

А сердце при появлении врагов даже не дрогнуло. Оледенело, что ли? Или устало бояться?

В келью ввалились тот самый надменный вельможа и его мерзкий сынок — убийца Анри. Ирия с мрачным удовлетворением отметила: губа гада всё еще кровоточит. Отметила — и не сдержала усмешки.

— Итак, Роджер, кого ты предпочитаешь? — рыбий голос вельможи звучит совершенно буднично.

Будто речь об обычном сватовстве. Хотя, если мир перевернулся — может, это теперь и обычно? Как стая шакалов против одного волка.

— Мамашу, как ты понимаешь, не предлагаю. Ее муженек еще жив… пока.

Ирия смотрела на главного подлеца — во все глаза. Чтобы ничего и никогда не забыть. Теперь ей известно его имя: Бертольд Ревинтер. Если папа погибнет — гад тоже должен умереть! Хотя и так уже — должен.

Краем глаза Ирия глянула на мать: ей-то сейчас каково? Но на лице Карлотты Таррент, урожденной Гарвиак, не прочесть ничего. Да что же она — каменная?!

— Младшую, конечно, — хищно оскалился Роджер Ревинтер и мстительно ухмыльнулся. — Ту, что полезла со мной драться!

Ирия похолодела и содрогнулась. Вот теперь сердце проснулось — чтобы заколотиться от ярости… И не только — если уж совсем честно!

Дочь лорда Таррента прирежет мразь при первой же возможности — сотрет с лица земли. Но, все силы — Светлые и Темные! — что он успеет с ней сделать до этого?!

Да, Ирия совсем не прочь повторить поцелуй с Анри. И неважно — грех ли это в глазах продажных церковников…

Только думать о друге нельзя! А то слезы чуть сами на глаза не навернулись.

А ну, прекрати! Еще не хватало разреветься перед этими зверями!

Но Анри — другое дело, а Роджер Ревинтер — омерзителен. В лучшем случае ее просто вырвет.

— Вот этого звереныша? — ледяным голосом оборвал буйные фантазии сына министр финансов. И один из новоявленных Регентов. — Хочешь прожить ровно до того часа, как заснешь в ее нежных объятиях? Или съешь или выпьешь что-нибудь в ее присутствии? Бери старшую. И радуйся, что у тебя умный отец.

— Пожалуй, ты прав! — Роджер, всё так же ухмыляясь, вразвалку подошел к Эйде. И резко вздернул за подбородок, вынуждая поднять голову.

Любому ясно, что сейчас плещется в сестренкиных глазах. Ничего, кроме ужаса, отчаяния и мольбы. И, похоже, ревинтеровское отродье это устраивает!

— Пойдем! — он рывком поднял сжавшуюся в комок Эйду. И повел, почти поволок из кельи…

И до сестренки дошло, что утопиться было лучше…

— Мама! — пронзительно заорала она. Рванувшись назад с той же силой отчаяния, что и час назад из рук сестры.

Не то кричишь. Именно Карлотта и помешала Ирия избавить Эйду от всего этого!

У нее почти получилось вырваться. Увы, «почти» — не считается…

— Стойте! — Ирия затравленно оглянулась на мать.

Каменное лицо, прежняя поза. Молчание. Карлотта Таррент даже не шелохнулась.

— Эйда — несовершеннолетняя. Вы не можете выдать ее замуж ни за кого — без разрешения главы семьи! Вы сами сказали: наш отец жив!

Сейчас выяснится, что он схвачен и его казнят через час! А мама даст разрешение на что угодно…

— Ирия, они знают законы не хуже нас, — бесцветно произнесла Карлотта.

— Куда он денется, ваш папенька? — почти ласково усмехнулся Бертольд Ревинтер. — Как же откажется выдать замуж обесчещенную девицу? Зачем ему такой позор для семьи? А если она уже будет вынашивать… э-э-э… плод греха?

Прежде Ирия о таком только читала в балладах. Но там героиня успевала заколоться «верным фамильным клинком». Или ее как раз являлся спасти благородный рыцарь, коего непонятно где носило раньше.

Увы, единственный рыцарь, кому было до Эйды дело, погиб час назад.

— Когда я тебя убью — умирать будешь дольше, чем самый паршивый шакал! — отчетливо выговорила Ирия. В упор сверля младшего врага немигающим взглядом.

Так вот оно каково — когда сердце вот-вот разорвется от ярости…

Мерзавец дернулся — будто кнутом обожгли. И толкнул Эйду в руки Бертольда Ревинтера:

— Отец, дай-ка мне сначала эту минут на пять, я управлюсь! — И шагнул к Ирии.

Вельможа заступил ему дорогу.

— Охолони! — прошипел достойный папаша достойного сыночка. Едва слышно, но слух Ирии сейчас обострился. До предела. — Я тебе дам — «управлюсь»! Управится он! Сам в Ауэнт захотел? Здесь тебе не Восток! С «этой» разберутся Регентский Совет и палач.

Эйда с порога обернулась к Ирии. Не к матери же!

Невозможно описать всё, что уместилось в огромных серых глазах. Потому что во взгляде разумного существа никогда не должно быть столько затравленности, отчаяния, безнадежности!

Ирия опустила глаза, борясь со слезами… И ощутила, как одна железная рука сжала ей плечо, а другая рывком заставила вскинуть голову. Как Роджер Ревинтер — Эйде.

— Смотри! — прошипела мать. — Смотри! И никогда не смей быть такой жалкой, ничтожной, трусливой курицей! Смотри!!!..

3

Изящные копыта осторожно ступают по лесному ковру. По золотым и багряным листьям.

Солнце согревает, но уже не жарит. Закат Лета уступает подзвездный мир Рождению Осени…

Ближайший олень неслышно обошел заросли багульника. И направился прямиком к Ирии.

Как же доверчивы лилово-чёрные глаза…

Девушка протянула горсть соли — и мягкие губы ткнулись в ладонь.

— Уходите, — попросила Ирия. — Здесь — открытое место. Охотники придут в любое время…

— Они придут везде. — Олени не умеют говорить. Вслух. Но ответ — в блестящих черных глазах. — Лес не спасет — так зачем убегать? И потом — уже осень…

— Осень… — эхом повторила девушка, оглядываясь на рубиново-золотые деревья…

Весна, а не осень. Ранняя весна. И никаких оленей, а просто пробуждение в первом из встреченных по пути монастырей. Нет — втором, если считать амалианское аббатство.

Первое утро в руках врагов. Зарешеченное окно, железные засовы, стража у порога. И тюремная карета ждет-поджидает у ворот. Темнеет глухими окнами. Забитыми чёрным сукном…

Следующие дни и ночи — сплошной туман без начала и конца. Все три недели пути до Лютены.

Ирию и мать конвоировали в разных каретах. Не сбежать — ночевать пленниц размещали только в аббатствах. И неизменно запирали в зарешеченных кельях. И это еще не считая солдат — у запертых дверей.

Столько аббатств Ирия не видела за все свои четырнадцать лет. Неужели те, кто живут там, действительно служат Творцу? Вряд ли у нее (а тем более — у Эйды!) столько грехов, чтобы заслужить Бездну Ледяного Пламени при жизни. Но аббаты и аббатисы встреченных монастырей все до единого — на стороне бесчестных врагов. Равно как и простые иноки и инокини.

Впереди — казнь. Странно. Можно сколько угодно размышлять, что скоро умрешь, но совершенно не страшно.

Или всё изменится на эшафоте? Нет. Ирия представит Анри — и умрет легко.

Еще более странно, что его лицо — тоже в тумане. Невозможно вспомнить черты. И голос…

И об Эйде думать не получается. Нет ясно, что сестра теперь обесчещена. И считается, это — самое страшное, что только может случиться с женщиной. Раньше Ирия думала так же. А теперь…. Если человека покусала собака, он что — тоже навсегда опозорен?

Если бы мерзавец Ревинтер-младший изнасиловал ее, а не Эйду, — считала бы Ирия себя обесчещенной? Нет! Разъяренной, взбешенной, готовой отомстить — да. И вымыться захотелось бы немедленно — после рук подобной скотины.

Почему сестру сочтут виновной за чужое преступление? В чём ее вина? Кто придумал дурацкие законы, по которым живут все? Угодившая в лапы (не оскорбляй честных животных, Ирия!) к подонку девушка достойна презрения, ее семья — казни. А победители — славы и почестей? Так, что ли?

Если удастся выпутаться живой — Ирия больше ничто и никогда не воспримет как данность.

Впрочем, не обманывай себя — живой не выберешься. Ну и змеи с ней, с жизнью! Эйду только жаль…

Туман в мыслях рассеялся на второй неделе пути. Когда по урывкам солдатских разговоров Ирия узнала: хоть восстание и захлебнулось — вожаки еще не пойманы. Папа — жив!

Нет, ясно, что он — не герой легенды. Ему не отбить пленников по дороге. И уж точно — не под силу взять штурмом Лютену и вытащить родных из Ауэнта.

Но вдруг снова захотелось жить. Всё еще будет хорошо! Восставшие победят, отец спасет жену и дочерей. И они снова будут все вместе!

А того мерзавца папа убьет! Обоих мерзавцев — и старого, и молодого. Всё будет как раньше!

Потому что думать о другом исходе — невыносимо…

По прибытии в Лютену сердце оборвалось вновь. Отец не отбил их по пути. А здесь… при виде мрачных стен Ауэнта надежда почти угасла. Может, разумнее забыть о ней совсем? Смириться с завтрашней казнью? Анри погиб… разве Ирия достойна жизни больше?

В тюрьме наконец представилась возможность вымыться. С головы до ног. Впервые за целых три недели. И почему-то стало чуть легче.

Еду вечером принесли тоже неожиданно вкусную. Это после дорожного-то скудного пайка! К ужину даже прилагалась бутылка хорошего вина. А под коркой хлебного каравая — записка:

«Казнь завтра. Отец вряд ли сдастся. Здесь, в тюрьме, еще Леон и Иден. Не вздумай завтра орать, когда их увидишь. Мы — заложники, поэтому казнят сразу всех, кроме Эйды. Помни, ты — дочь лорда и не должна уронить на эшафоте честь семьи.

Графиня Карлотта Таррент.»

Подписаться «мама» ей не пришло и в голову. Или боялась, что записку перехватят.

То есть — опасалась. Карлотта Таррент не боялась никогда и ничего!

Глава десятая

2993 от прихода Творца, конец Месяца Сердце Осени. Эвитан, Лиар, аббатство святой Амалии.

1

По дороге на эшафот отчетливо помнилось детство. Игры и драки с Леоном. Прочтенные взахлеб книги. Летний плеск теплой речной воды и ослепительно яркое солнце.

Но память не оживляла дорогу в черной карете, смерть Анри и необычайно яркий рисунок созвездий на ночном небе. Дочь лорда Таррента знала, что это было. А вспомнить, как, — не получалось.

Всё это вернулось потом — постепенно. Лица и глаза, слова, мысли… рвущие душу и сердце ночные кошмары.

Потом. По возвращении в Лиар…

В детстве Ирия слишком много читала. Всевозможные «хроники войн», рыцарские баллады, романы. А там на каждой странице жили благородные герои, прекрасные дамы, гордые принцессы и мудрые короли.

Отважные рыцари всегда побеждали. А если вдруг и погибали — то прежде перебив не одну сотню злобных, коварных врагов.

Гибель каждого героя многократно оплакивалась, воспевалась, прославлялась. А войны и поединки расписывались столь ярко, красиво и захватывающе, что так и тянуло в них поучаствовать!

Тогда Ирия по много раз на дню мечтала родиться именно в то золотое время. Полное приключений, «настоящей жизни» и счастья!

Прозревать она начала в страшный месяц Рождения Весны, когда красивая сказка догнала и обернулась жуткой реальностью. А теперь — полтора года спустя! — Ирия отдала бы всё, чтобы ничего этого с ее семьей не случилось. Вот только у нее уже ничего нет.

Девушка до сих пор гнала мысль, что отец просто пожертвовал Эйдой. Когда предпочел оставить дома. Понимая, что иначе и он сам, и Леон проживут до первого «несчастного случая». Заботливо устроенного Ревинтером с подручными.

Так это или не совсем? О мертвых — или хвала, или молчание. Тем более — об ушедших в Светлый Ирий родных. Папа уже расплатился за всё. Что не сдался вовремя. И позволил своей семье пройти все круги Вечной Стужи и Огня. А потом — не смог (или не захотел) освободить из монастыря жену, пожертвовал дочерью.

Лорд Эдвард Таррент не был героем. Был просто человеком. Вот и не выдержал. А вот тех, кто его убил, — людьми называть не стоит. Бьющие в спину шакалы — более подходящее слово.

А если б даже отец и согласился отдать Эйду за Роджера Ревинтера? Тогда — уже виконта Николса? Неужели она стала бы счастливей? С ним не была бы счастлива даже идалийская гюрза. Самая ядовитая в подлунном мире. А Эйда умерла бы от первых же родов. Или совсем ненадолго их пережила.

Чтобы после смерти папы и Леона утвердить права Ревинтера на Лиар, довольно одного ребенка Эйды и этого мерзавца. Дальше нелюбимая жена станет лишь помехой.

И она ни мгновенья не была бы счастлива. Или даже спокойна. Сестра оказалась бы в роли еще одной жертвы восстания — тенмарской заложницы Алисы Марэ. С той разницей, что Эйде не стать принцессой, и о ней не сложат баллад. Хотя кому от них легче — от рифмованных строк?

Князь Всеслав Словеонский и Старградский стал последней сказкой заплутавшей в придуманной жизни Ирии. Это он настоял на помиловании семей сдавшихся мятежников. Прочих не остановила бы такая малость, как нарушение слова. Ревинтера, Герингэ, Амерзэна…

Маршал Словеонский спас запертых в Ауэнте женщин, подростков, детей, стариков и старух. И Ирия ни капли не сомневалась: он сделал бы это, даже если б выжившие вожаки не сдались. Еще вчера вечером — не сомневалась…

Прозрела лишь теперь — после ядовитых слов матери. Ядовитой правды.

Помилование — это ведь тоже политика. Зачем давать в руки и без того не слабого Ревинтера еще одно графство, еще один титул? «Враг твоего врага — твой союзник». Временный.

Но время прошло, вот всё и изменилось — опять. Эдвард Таррент — мертв, новым лордом стал слабовольный Леон. Лордом и должен остаться.

Лучше иметь в Лиаре «карманного» владетеля, чем малолетнего. С правящими за него родственниками. Вовсе даже не «карманными».

Но убийство уже совершено. Теперь его нужно на кого-то свалить. Так почему бы не на одну из дочерей? Их ведь еще останется «две или три»…

Не только отец — еще один герой оказался выдуманным. Настоящим был Анри — потому и погиб. В реальной жизни, в отличие от баллад, благородные не выживают.

Вот и сбылось гадание. Просто и ясно. В один день.

Перевернутое солнце — угасшие надежды. Раненое сердце — погибшая любовь к Всеславу. И туда ей и дорога!

Всеслав… Полтора года назад светловолосый всадник на белом коне встретил обреченных пленников у ворот Ауэнта. Раскрыл для них врата — в день несостоявшейся казни. И Ирия влюбилась в один миг — раз и навсегда.

Каленым железом бы выжечь из души и сердца такую любовь!

А глупое сердце невыносимо ноет — от боли, стыда, разочарования. Что греха таить — чтобы забыть Всеслава, потребуется время. Нельзя разлюбить за миг! Даже жуткий.

Только Ирия сумеет. Справится. Если выживет — вопреки его приговору. Когда выживет.

Вот тогда на забвение глупых чувств будет сколько угодно времени. Целая жизнь!

2

В двери неотвратимо заскрипел ключ. Неотвратимо — и долгожданно.

Ирия поспешно метнулась к окну. Готовясь если что — одним прыжком взлететь на подоконник. И — вниз, в темные холодные воды!

Почему ночь тянется так долго? Прошло с десяток вечностей, а за окном и не думает светать! Потому что именно эту ночь нужно пережить? Время застыло и не движется с места? А люди во всём подлунном мире спят и ничего не поймут?

Что за бред лезет в голову — когда ты на пороге смерти? Когда с ней танцуешь…

Еще одну томительную вечность ключ проворачивается в замке.

Мать. Одна. Никаких леонардитов за спиной. Опять.

Тогда почему — ни малейшего облегчения в душе? Кого Ирия ждала? Кому бы искренне обрадовалась? Призраку Анри Тенмара?

Повторный скрип ключа запирает дверь изнутри.

И — нескончаемый озноб. Будто ледяной Альварен уже вцепился в замерзающее тело! А до берега — полмили. Нет, дальше…

И чего испугалась? Этого ведь и хотела!

Вот она — свобода. Бери, если выцарапаешь! Если доплывешь.

Право на жизнь нужно доказать, отспорить, завоевать. Неужели ты до сих пор этого не поняла? Поумнеешь хоть когда-нибудь? Успеешь? Прежде чем тебя уничтожат те, кто набрался ума раньше?

— Я кое-что принесла. — Из складок плаща показалась небольшая кружка, доверху наполненная желтовато-белым. Жир неизвестного животного.

Чего только нет в монастыре — со строжайшим в Эвитане уставом! Хотя сейчас ведь не пост — ни строгий, ни нестрогий.

— Раздевайся, И натрись с шеи до пят, — отрывисто приказала Карлотта. — Потом оденешь вот это.

На сей раз из-под плаща возник сверток с мужской одеждой. Штаны, рубашка, камзол…

Ирия поспешно потянула через голову монашеский балахон.

— Годы пошли тебе на пользу. — Мать не спускает с дочери цепких глаз. И в них мелькнуло одобрение. Так смотрят на ценную племенную кобылу, что вот-вот подрастет до торгов. — Со временем из тебя выйдет толк… если доживешь. Северянки расцветают позже. Лучше бы пошла в меня, но чего нет — того нет. Увы, моя красота досталась одной Эйде. А весь характер — тебе.

Когда-то Ирия сочла бы это несправедливым. Еще пару месяцев назад. Когда так хотелось быть красивой…

Не думать! И не вспоминать.

— Впрочем, не такая уж ты и дурнушка. Иден — еще бесцветнее. У нее даже твоих зеленых глаз нет… Натирайся и слушай! — резко оборвала Карлотта собственные излияния. Резко и сухо. — Есть лишь один человек, к кому я могу тебя направить. У него хватит влияния что-то для тебя сделать. Хватит даже сейчас. Здесь его двоюродная внучатая племянница, вы с ней похожи. Разница — в цвете волос и оттенке глаз. Но космы в черный цвет тебе любой куафер перекрасит. А там и сама научишься. Ты приедешь к нему. И он выдаст тебя за племянницу.

Кто, куафер?

Хватит ехидничать, Ирия Таррент.

— Зачем ему это? — дочь в упор взглянула на мать, втирая жир в руки и плечи.

Нож всё же слегка зацепил. И кровоточащий порез чуть выше локтя не нашел другого времени, чтобы тупо заныть.

Ничего, от царапин не умирают. Умирают от другого.

— Он мне должен, девочка моя! — усмехнулась Карлотта. — И очень много. А уж как заставить его помочь — найдешь способ сама. Со мной-то получилось. Но, кроме того — он еще и мой двоюродный дядя.

— Да кто он?

— Герцог Тенмар.

Герцог Ральф-Луи-Эжен Тенмар! Отец Анри! Мать отправляет Ирию к отцу Анри!

А зачем его «заставлять»? Он ведь наверняка благородный человек…

— По жестокости Ральф Тенмар поспорит с Бертольдом Ревинтером. — Карлотта будто прочитала мысли дочери. — Опять сочиняешь благородных рыцарей?

Ирия к нему не поедет! Выбраться бы на свободу — и поминай, как звали.

— Меня могут увидеть те, кто знают его настоящую племянницу.

— Ты тоже — «настоящая», — усмехнулась мать. — Мы с ним в родстве, забыла? А Ирэн Вегрэ не знал практически никто. Ее родители безвылазно кисли в поместье и не слишком привечали гостей. А после их смерти герцог Тенмар сразу отправил Ирэн в монастырь. Прямо из родительского дома.

Спокойно, Ирия! Хоть попробуй тут не выдай себя — услышав свое новое имя.

— Конечно, не слишком приятно стать из графини баронессой, — по-своему поняла ее замешательство Карлотта. — Но придется потерпеть, — она придирчиво оглядела дочь в мужской одежде.

Повезло, что прибывший сюда в этом костюме леонардит был или подростком, или очень хрупким юношей. Иначе Ирию вмиг выдала бы мешком висящая одежда.

— И еще штрих. Потом отрастут. Но поедешь ты в мужском камзоле, так что…

Да сколько всего умещается под бесформенной монашеской хламидой?

Ножницы замелькали в ловких руках Карлотты. Одну за другой отсекая тяжелые светлые пряди.

Стригут лишь падших женщин, но Ирия вытерпела и это. Обрезанные волосы — чушь. Как и то, что Эйда на всю жизнь обесчещена.

— Герцог найдет тебе мелкого барона. Или баронского сына. На графа рассчитывать не приходится — ты не красавица. Впрочем, для знатной девицы ты еще очень неплоха. А бывать в свете тебе незачем, — мать ловко расправилась с последними прядями. И окинула дело рук своих внимательным взглядом. — И жаль, ты не родилась мальчишкой! — вздохнула она.

Ирия молча слушала вполуха, чтобы не думать о предстоящем спустя всего несколько минут. Она может сегодня утонуть — какие бароны с графьями?

Хорошо хоть дождь по карнизу не стучит. Или град. Тогда бы точно — ни единого шанса. Их и так-то немного…

— …ты найдешь способ. А быть управительницей имения при малолетнем сыне — не так уж плохо…

Ирия вздрогнула. Похоже, пропустила она планы отправки «барона или баронского сына» в мир иной.

— Это обязательно? — поинтересовалась девушка, чтобы что-то спросить.

Слова отвлекают от… того, что случится минут через пять-десять!

Ирия повела головой, встряхивая по-мужски короткими волосами. Военная стрижка. Что ж, женщине приходится сражаться за свою жизнь чаще, чем многим мужчинам. Вроде Роджера Ревинтера или Леона Таррента.

— Или он сам отправит тебя в монастырь. При первом же удобном случае, — утешила мать. — Когда будешь не так юна, как сейчас. Отправит — не сомневайся. И быстрее, чем меня. Не забывай — я, в отличие от тебя, была красивой!

Мама и сейчас еще хороша. Но ее чертам не идут лед и злоба.

— Не все такие, как мой отец.

Папу очень жаль. Но правде нужно смотреть в глаза: с женой он действительно поступил ужасно.

— Я знала не только его. И поверь: другие мужчины — ничем не лучше, — мать вновь усмехнулась.

Ибо на сей раз Ирия удивления в глазах не сдержала.

— Только не считай меня шлюхой, вроде Полины Лигуа нир Кито! — раздраженно пояснила Карлотта Таррент. — Меня никто не спросил… как и Эйду. Как не спрашивают многих. Он был моим родственником, я жила в его доме. Только я — не Эйда! — мать гордо вскинула голову. Зеленые глаза сверкнули тем неукротимым огнем, что горел в ней, как подозревала Ирия, всегда. — Я не собиралась умирать или в монастырь! — При последних словах усмешка стала особенно горькой. — В семнадцать лет я готова была драться до конца! И сделала бы всё, чтобы опозорить его имя на весь Эвитан — прежде чем меня уничтожат! Впрочем, и у меня ничего бы не вышло — будь мой брат таким, как Леон. Но Ив Кридель действительно любил сестру. Настолько, что скрыл ее позор и усыновил ребенка.

3

А Ирия думала, что уже ничему не удивится.

— Да, у тебя есть еще один брат.

Брат? Ну что ж. В замке Таррент живет очень разговорчивое привидение. Среди родственников встречаются подлецы и мерзавцы. А у Ирии появился новый брат. Велика новость. Хуже, что у него может вот-вот не стать сестры!

— Мой отец знал?

— Ищешь для него оправдания? — понимающе усмехнулась мать. — Их нет. Эдвард ничего не знал. Ему было почти столько же, сколько мне. Он даже не понял, что я — уже не невинна. Нет, мой любящий супруг оставил меня в монастыре просто потому, что ему так удобнее.

— Ты тосковала по сыну?

— Я хотела жить. И не смей меня жалеть!

Показалось ли, что у несгибаемой Карлотты дрогнули губы? Может, и показалось…

— Кто он? — прямо спросила Ирия. — Тот человек, что обес… — дурацкие слова слетают с губ до сих пор! — изнасиловал тебя? Тот, кто отрекся от тебя и ребенка и хотел тебя уничтожить? Кто он?

— Я дала клятву, — мать уже справилась с собой, — что не назову его имени никому и никогда. Это — плата за мое право остаться в живых.

Но Карлотта Таррент не была бы собой, не найди она способ обойти клятву. Мать сказала всё, что должна знать Ирия.

Вот только как теперь заставить «того человека» не уничтожить ее саму? За Ирией-то не стоят никакие любящие сестер братья.

— А что скажет настоящая Ирэн Вегрэ? Она не будет возражать, что я воспользуюсь ее именем?

А ветер таки свистит… Значит, волны — немалые.

А чего ты хотела — Месяц Сердца Осени всё-таки.

— Нет. Она пока не собирается покидать монастырь. Ирия! — мать лишь чуть возвысила голос. Но так, что дочь обернулась немедленно — как подброшенная. — Поклянись, что поедешь именно к герцогу Тенмару.

— Клянусь святой Амалией! — бесхитростно выпалила девушка.

— Зачем мне эта дрянь? — знакомо усмехнулась мать. — Святым Леонардом — фанатиком, написавшим трактат о пытках, — тоже клясться не надо. Первое — для Полины, второе — для Бертольда Ревинтера.

— Чем же мне тогда клясться? — поинтересовалась Ирия.

Как раз вертелся на языке именно этот святой…

— Здоровьем Эйды. — В ледяных чертах Карлотты — ни проблеска чувств.

И что-то не так в этой усмешке. Совсем.

Ормхеймская стужа прошила с головы до ног. Вгрызлась до костей, сквозь них… И вовсе не от предчувствия ледяных объятий Альварена.

…«Ири, подойди к окну»…

Яростная луна и ночной плеск лодки, подплывающей к острову. Той, что пришла не за Ирией. Вообще — ни за кем.

С совсем иной целью.

— Эйда — здесь?!

— Да. И я не могу устроить ей побег, — предупредила расспросы мать. — Эйда по-прежнему не умеет плавать, а озеро — единственный путь к спасению.

Не умеет. У кое-кого было два лета, чтобы научить. Кто ж виноват, что так и не удосужилась?

— К тому же, сразу две сестры Таррент не могут утонуть, тебе не кажется?

Изумления Ирия не скрыла. А мать едва не рассмеялась — всё так же холодно:

— Ну, разумеется, ты утонула. Ирия Таррент погибла в водах Альварена. Я же сказала: ты превратишься в Ирэн Вегрэ. Отныне и навсегда.

Темный знает, что еще из этого выйдет. Две девушки под одним именем!

Но это — всё, что можно придумать при таком раскладе. Легенды лучше не сочинишь.

К тому же — Тенмар далеко от Лиара. И уж тем более — от амалианского аббатства…

— Я жду. Клянись здоровьем сестры — потому что оно действительно зависит от твоей клятвы.

Ирия ни на миг не усомнилась — зависит. И еще как. А высшие силы в очередной раз не услышали ее молитв!

— Мама, Эйда в очередной Башне Кающихся Грешниц?! — девушка содрогнулась, представив слабую, хрупкую, болезненную сестренку в таких условиях.

Здесь могут выжить лишь сама Ирия или мать — две ядовитые гадюки. Но никак не Эйда!

Заточить бы сюда Полину!

— Естественно, нет, — с легким раздражением ответила Карлотта. — Эйда — в обычной келье, ходит на молитву вместе с другими сестрами. Ее приняли как послушницу. Но возможности когда-нибудь выбраться отсюда у нее нет. Как и у меня. Если, конечно, ты не поможешь…

Показалась ли слабая-слабая тень надежды в глазах Карлотты? Творец милосердный, она и впрямь позволяет себе надеяться: самая сильная из детей не только спасется сама, но и вытащит из склепа мать с сестрой! Честь семьи честью семьи, но Карлотта Таррент по-прежнему жаждет жить! Не зря она так заколебалась — прежде чем уничтожить последний шанс вырваться на волю…

— Только Ральф Тенмар в силах нам помочь, Ири. Потому что с такими врагами, как Полина, Бертольд Ревинтер, Всеслав Словеонский и вдобавок — король, нам не справиться одним. — Мать вдруг притянула дочь к себе и крепко обняла. Как полтора года назад. — Сделай всё, чтобы спастись, моя девочка, Потому что если Полина хоть что-то заподозрит — ни мне, ни Эйде не избежать Башни Кающихся Грешниц. А ты знаешь, чем это кончится для Эйды. На пороге — зима.

4

Вода — ледяная. Обжигающе.

Слишком ледяная, чтобы в ней выжить!

Захлестнула, тянет вниз…

Греби, дура! Пока руки не онемели. И ноги заодно…

Жидкий лед — везде! Нет света, нет воздуха, ничего нет. Только непроглядная толща воды! Если Ирия ошиблась и сейчас рвется к дну озера…

Возмущенные волны вышвырнули ее пробкой. Ласково обжигая студеной хваткой.

Воздух! Пусть — холодный, но им можно дышать и…

Мерзлый — не теплее воды! — ветер пополам с водяными брызгами обжигает лицо. За десяток ударов сердца Ирия закоченела вусмерть.

Жадно глотая выстужающий горло холод, девушка обернулась. Бросить отчаянный взгляд на хищную стену монастыря, едва не поглотившего пленницу на веки вечные.

Тускло сереет монолит стен, слабо желтеет единственное окно. Размытым пятном мелькнуло бледное лицо — Карлотты? Толком не разглядеть, но чье же оно еще?

Миг — и жалкое око света погасло. Затянулось мрачным веком — ставней. Темным, тяжелым.

Ирия не собиралась ни плакать, ни звать на помощь. Но мать предпочла сама отрезать ей пути к отступлению, И это уверенности не добавляет. Карлотта не верит в дочь. В ее спасение.

Отвернись! Если хочешь жить. Там — нет уже ничего. А впереди — есть. Возможно. Если очень постараешься.

Давай — загребай ледяную воду. И не барахтайся так отчаянно — ты напрасно теряешь силы.

Брызжет в лицо жидкий лед. Захлестывает… Далеко берег.

Глядя на пенные волны из монастырского окна, можно утешаться: для Месяца Сердца Осени они еще не слишком бурные.

Но много ли надо плывущему? Всего лишь, чтобы заливало с головой — чуть не на каждом гребке!

Мертвая хватка взбесившейся воды тянет ко дну. Волны наотмашь хлещут пеной. Пронизывает холод, ледяным жгутом крутит мышцы. Вгоняет стужу в кровь, в сердце, в равное дыхание.

Летят в лицо брызги. Студят лоб, слепят глаза, не дают глотнуть воздуха…

Нет, это — не ветер. Обжигающе-ледяной смерч!

Вихрится и бурлит пена, исчезает берег…

И вновь чернеет вдали. В бледных, слабых отблесках. Далекого костра? Одинокой свечи?

И опять — беспощадная стена бешеных волн. Не видать не то что берега — неба!

Трижды казалось, что Ирию закрутило и развернуло — в другую сторону. Каждый раз разлепить глаза удавалось с трудом. Зато впереди по-прежнему чернел частокол неровно-остроконечной стены леса. А справа, вдали — тускло светились редкие огоньки деревни…

Хуже, что берег как был далеко, так и остался! Беглянка что — плывет против течения на одном месте? Просто бултыхается, как лягушка в кадке с водой?!..

Пенный вал накрыл с головой — в очередной раз. Едва не лишил сознания.

С чего Ирия вообще взяла, что хорошо плавает?!

«Анри, мне не доплыть…»

В горло хлынул альваренский лед! Кашляя, отплевываясь, Ирия отчаянно попыталась выровнять дыхание.

А берег — исчез. Нет его! Только бесконечные волны — до края серых разгневанных небес.

Смертный ужас сковал мышцы, стужа подступила к горлу. Что происходит, Темный и все змеи…

Прекрати, силы Зла здесь не при чём, дура. Тебя просто развернуло! Все-таки.

Именно. Стена леса обнаружилась справа, там же и огоньки…

Еще и снесло?! Когда успело? Темный с ним, на берегу разберемся — если… когда доплывем!

Развернуться обратно к берегу…

И задержать дыхание. Навстречу очередной волне — в пол-человеческого роста…

Увенчанный пенной шапкой враг наконец схлынул. Ветер радостно заледенил мокрую голову — лицо мучительно заныло, швырнул в глаза очередной рой брызг…

Слабо мерцают огоньки — по-прежнему впереди. И по-прежнему — страшно, невозможно далеки!

Но — не угасли. Значит — можно добраться! Доплыть… Доползти по воде…

Потому что никак иначе — не спастись. А Ирия не имеет права умереть. Не сейчас!

Если осенние волны одолеют ее — никто и никогда не узнает, что она не убивала отца. Эйда умрет в монастыре «святой» предательницы! Никто и никогда не отомстит ни за их семью, ни за отважного Анри! Мерзавцы Ревинтеры будут и дальше жить и убивать других!

И… так хочется жить! Разве имеет право сдаться тот, за кого погиб другой человек? Хороший человек. Анри был много лучше Ирии, но его больше нет. Так кто позволил ей обесценить его жертву?!

Даже если суждено найти конец — пусть хоть не здесь! Пусть ближе к жизни… Хоть на один гребок ближе к теплым огням спасительного берега! К странному пению…

К чему?

Безумие это или нет, но в шум волн отчетливо вплетается хор голосов. Странно знакомый мотив, где-то слышанные слова…

— Выпьешь — может, выйдет толк… Был волчонок, станет волк…

Выпьешь? Чего? Вина? Ледяной озерной воды? Крови?!

Ветер, кровь и серебро…

Песня призрака! Безвременно погибшей дочери давно умершего лорда, принесенная из невесть каких времен. Голоса старинных башен, разрушенных тысячелетия назад. Песнь занесенных песками древних городов. И истертых тысячами ног каменных плит.

Песнь равнодушного озера, чьи берега помнят еще далеких предков Ирии. И тех, кто пришел еще раньше.

Альварен видел столько смертей и предательств, что его вряд ли волнует еще одно. Он смыл слишком много крови, чтобы удивляться ее вкусу…

И кто поет? Сквозь рокот волн и вой пронизывающего ветра? Тоже призраки? Уж лучше к ним, чем утонуть и уйти в небытие!

Или Ирия — уже одна из них, раз слышит голоса? Но тогда почему — так холодно? Да она превратилась в сплошной комок мокрого льда!

На один удар сердца усталость отступила. Нужно просто не тонуть! Просто двигаться к берегу. К голосам, к огням, к жизни!..

Ирия доплывет! И если выживет — Бертольд Ревинтер, Роджер Николс, Полина и Леон, король с его кликой умрут! А ее близкие — Эйда, Иден — будут жить долго и счастливо! Главное — не сдаться…

Почему огни не приближаются?! Волны… Волны — в лицо, значит… Значит, ее относит-таки назад? С какой силой?!

Леденящий ужас захлестнул втрое студеней волн. Беглянка обернулась.

Сейчас прямо над головой окажется чернильная громада аббатства! Грозно нависнет над водой. Сощерится зарешеченными окнами!

Сердце упало и подскочило вновь. Нет, монастырь — уже далеко. Но и берег — не ближе!

Прошли бесконечные, невыносимо-ледяные часы, а позади — не больше половины пути! Даже меньше…

Ноги свело режущей судорогой. Едва слышное пение взревело в ушах, глаза застлал чёрно-зеленый туман. Дикой болью взвыл абсолютно пустяковый порез на руке. И та же боль взорвалась почему-то в груди… совсем рядом с сердцем!

Кровь вытекает из раны… Кровь человеческая к крови озерной. Волны не могут забрать связанного клятвой…

Не доплыть!..

Темные, светлые, какие угодно силы! Спасите сейчас, дайте спасти сестру и отомстить врагам. А потом забирайте жизнь — вместе с бессмертной, как утверждают церковники, душой! Всё равно терять нечего!

Живые огни гаснут в сером мареве. Чужой язык звучит как родной и понятный. И нет ничего красивее этих голосов…

И всё меркнет.

Часть третья. Дороги

Все забудется

в дороге.

Все воротится

во сне.

Федерико Гарсиа Лорка.

Лучше поверить врагу, чем не поверить другу…

Игорь Шаранда. 

Глава первая

Эвитан, Лиар, окрестности аббатства Святой Амалии.

1

Холодно. И темно.

— Ты вернешься. Вернешься — потому что по счетам нужно платить.

Привязались все с этими счетами… Ладно б еще только по ним. Платить приходится — даже когда ты ничего не должен!

Холодно!

Черное-черное беззвездное небо. Равномерный плеск воды.

На веслах — слабый силуэт в глухом, темном плаще. Низко опущен капюшон, скрыто лицо.

Лодка Ти-Наора… Много лет назад, зимой, в замке Таррент остановился купец, повидавший немало чужих стран. В том числе и далеко-далеко на юге. За лазурным морем.

У теплого, уютного камина почтенный мэтр Жирондэ каждый вечер рассказывал маленьким Леону, Эйде и Ирии захватывающие истории. О странных нравах и обычаях далеких стран. О смеющихся красавицах, нежащихся в тени прохладных фонтанов. О великих воинах с кривыми мечами. О мудрых советниках и коварных завистниках.

А однажды поведал о загадочной стране Хеметис. Там ладья бога солнца Ти-Наора каждый день от восхода до заката проплывает свой путь по небесам. А ночью светлая ипостась бога отдыхает. И ладья пересекает подземный мир, где вечно странствуют души умерших. Ти-Наор плывет по подземной реке Тинеон, чтобы с рассветом вновь взойти на небеса.

В подземелье нет звезд. И, наверное, так же звучат таинственные голоса давно ушедших из мира живых. Никогда не смолкает печальное пение…

Пение?!

Ирия чуть не вскинулась на месте. И вмиг перестала не только вспоминать легенды чужих народов, но и записывать себя в утопленницы. Чтобы еще и здесь пели про «волчонка», что «станет волком», — это уж слишком! Не призрак же Дочери Лорда их об этом попросил…

А значит — небо черное, потому что ночь. Звезд не видно — потому что тучи их заволокли. И пение на берегу — то же самое. И не призраков, а вполне живых людей из плоти и крови. А если обернуться — наверняка и аббатство обнаружится.

Сама же Ирия валяется сейчас на дне длинной, широкой рыбацкой лодки. И чуть не стучит зубами.

А тело облепила мокро-промозглая одежда. От нее уже опять колотит дрожь. И даже наброшенный сверху чужой плащ не согревает — хоть чуть-чуть!

Загадка — лишь фигура на веслах. Причем она-то как раз может быть куда опаснее любого проводника Царства Мертвых. Если везет назад — в аббатство!

Ирия — не связана. Значит — можно кинуться на лодочника. Или за борт…

Собрав сколько смогла сил, новоявленная Ирэн Вегрэ рывком села в лодке, торопливо озираясь по сторонам. Нет, аббатство — позади. А плывут они к тем самым береговым огням. И там — уж точно не деревня. Она мирно светится, где и была — справа.

Уже можно разглядеть красноватые отблески костров. И силуэты людей на берегу. Но не у самой кромки.

Да и голоса — половина женских. Вряд ли это — солдатский или леонардитский отряд. А в аббатстве не светится ни одно окно. И не бьет тревогу монастырский колокол…

— На дно, дура-девка! — вполголоса прошипел немолодым мужским голосом «проводник». Все-таки — спаситель. — Банджарон — не выдадут, но и им лишнее знать незачем.

Ирия поспешно рухнула обратно на дно. И на сей раз не сдержала клацанья зубов.

Что с ней сталось бы — не натрись она жиром? И не снабди ее этот рыбак — а кто же он еще? — сухим плащом?

На берегу жжет костры табор банджарон. Это хорошо, это — не солдаты.

Рыбак не собирается выдавать беглянку леонардитам — тоже хорошо. Просто замечательно!

Творец и все голуби его, как же холодно!

2

— Когда посылаешь зов — не жди, что придет именно тот, кого звала. Прийти может тот, кто ближе.

В черных глазах немолодого рыбака — блики спасительного огня. Веселое пламя уютно трещит в печке, согревает охотничью избушку. И ее обитателей. Хозяина и гостью.

Именно здесь, в миле от деревни, и предпочитает жить неведомый спаситель.

Он назвал лишь имя — Джек. Сколько ему лет? На вид может быть и сорок пять, и шестьдесят.

Странно темноволосый, темноглазый и смуглый для северянина. Выдают руки — мозолистые, с загрубевшей кожей. Действительно — рыбак. И долго жил на севере среди морозов. Но вот где родился — один Творец знает.

А Ирия не собирается интересоваться. Если у Джека (или не Джека) какие-то мрачные тайны в прошлом (девушка усмехнулась собственному воображению) — тем лучше. Не будет лезть в ее секреты.

Впрочем, себя она не обманывала: у нее «дворянка» написано на лбу. И на худощавой, никак не крестьянской фигуре. И на белых руках, непривычных к черной работе. А уж особенно — на тонких хрупких пальцах. Сразу видно, что Ирия могла вязать, вышивать, фехтовать, но никак не мыть-стирать-полоскать — в ледяной воде.

Да и мало какая девица из простонародья решится волосы остричь. Их же только «порченым девкам» корнают — если какая попадется.

«Порченым»… Таким, как Эйда.

В сон Ирию клонило еще по дороге к избушке. А уж здесь — от тепла, горячей воды и подогретого деревенского пива… Борясь с неодолимой дремой, девушка прислонилась виском к нагретому печным жаром дереву стены.

Конечно, нужно спешить. Но одежда еще не просохла. А чужой плащ — такой теплый и уютный. И Ирия подремлет всего минуточку…

А еще хорошо бы сейчас прилечь вот на эту лавку. Лежа дремать удобнее…

3

… - Когда посылаешь зов — не жди, что придет именно тот, кого звала. Прийти может тот, кто ближе…

Ночной осенний лес. Не конец Месяца Сердца Осени, а начало. Канун Дня Воцарения, куда Ирия в этот год не попала.

Совсем недавно где-то жгли осенние костры. Но теперь всё уже отгорело. Она опоздала…

Желто-багряный ковер павших листьев мягко шелестит под ногами. Золотые, алые, а вот и несколько зеленых — этим, наверное, обиднее всего. Из Весны — в Осень… Лета для них не было. Для некоторых его не бывает. Так уж вышло.

Серебристый свет полной луны заливает всё. Полуоблетевшие деревья, умирающие листья, бурелом на краю поляны… Не зря так бушевал недавно северный ветер.

Луна видит и Ирию. Как и волка — в нескольких шагах. Посреди желто-багряной поляны.

И не отвести взгляда от узких желтых глаз.

Оборотень. Джек.

— …Выпьешь, может, выйдет толк…

…Ледяная вода Альварена рвется в горло…

Хмельное пиво подогрето. Травы развешаны вдоль стен. Как же Ирия их не разглядела?

То пиво, несомненно, варилось в деревне. Но вот в котелке, где его грели, кипело не только оно…

Серебристый волк молчит. Как и девушка. Безмолвны небо, луна, ковер из листьев. И окружающий призрачный мир.

Поют лишь банджарон. Играют на гитарах и лютнях — всю странную ночь напролет. Банджарон, откочевавшие на излете Осени на север вместо юга…

Глава вторая

Эвитан, Лиар, окрестности аббатства святой Амалии.

1

— Проснись! — жесткая мозолистая рука тронула Ирию за укутанное плащом плечо.

Она вскинулась, ошалело оглядывая избу. Так и есть — пучки сухих трав под потолком, не замеченные ночью…

Ночью? За окном — темень, из-под ставни — ни лучика.

Да когда же кончится ночь? Вечная она, что ли?

Нет, нельзя ее ругать, она — хорошая. Принесла несостоявшейся смертнице свободу!

И хорошо, что длинная. Беглянке нужно к утру оказаться как можно дальше от проклятого аббатства…

Вот именно! Как она вообще посмела заснуть? В незнакомом месте, безоружная, вне закона? Воистину, кого Творец захочет наказать — лишает разума!

Ирия стремительно обернулась к Джеку:

— Что-то случилось? Солдаты?! — Потянулась за висящей у печи одеждой. Ища взглядом подходящее оружие. Или хоть то, что сможет его заменить.

Хлеб Джек вчера ломал руками. Но нож-то у него должен быть. Какой рыбак-охотник без ножа — будь он хоть трижды колдун, ведун или потомственный знахарь?

— Солдат здесь нет. Одежда еще не высохла. Но сейчас нужно идти. Мои вещи тебе велики, но не свалятся. Мы скоро вернемся.

— Могу я узнать, куда и зачем мы идем? — вежливо осведомилась девушка.

— Я могу сходить один и сделать всё сам. Но ты должна это видеть. И знать.

Ну, знать что-то новое всегда полезно. Знание — тоже оружие. Ирия за последнее время уже так знатно «вооружилась»…

А вот Джек совершенно вышел из роли простого рыбака. Если на то пошло — его речь и сразу должна была показаться слишком чистой. Ирию просто «дура-девка» с толку сбила. А еще — холод, голод и желание выспаться…

Так ли уж нужны новости, она усомнилась еще в первые шагов сто по лесной чаще. Пока тащились сюда, девушка настолько промерзла и устала, что никакой дополнительной сырости не замечала. Куда уж мокрее и холоднее Альварена и до нитки вымокшей одежды?

А теперь вся ночная роса этого леса задалась целью угодить под капюшон! Джек, возможно, во мраке видит не хуже кошки. Но вот Ирия, даром что зеленоглазая, натыкается на все сучья…

По достижении пятнадцати лет отец запретил ей носить мужскую одежду. Заявил, что взрослой даме такое не подобает.

Интересно, что бы он теперь сказал? Увидев ее в широченной крестьянской рубахе, не менее широких мужицких штанах, огромных рыбацких сапогах и грубом плаще с капюшоном. Поминающей Темного и всех змей его и бредущей неведомо куда по ночному лесу. В обществе только что выловившего ее из Альварена колдуна-оборотня.

Почему? Потому что он ей приказал.

И вдобавок она теперь стриженая, как пойманная на горячем уличная девка.

Хотя вряд ли папе больше понравилось бы любоваться ею в сером монашеском платье. В отчаянии прильнувшей к ржавой решетке промозглой кельи!

Нет, он предпочел бы для дочери свободу. Любую!

Эта мысль даже помешала вспомнить очередное солдатское словечко. Дико захотелось закружиться по лесу!

Плевать на холод, сырость! Да хоть на многочасовой осенний ливень — вздумай он вдруг пойти! Ирия Таррент сумела сбежать и не утонула в Альварене! Она — жива! И как морской ветер — свободна.

Кстати, начинает светать. Девушка невольно улыбнулась. Скоро солнышко выглянет…

— Плохо дело, — обронил идущий впереди Джек.

— Почему?! Солдаты?!..

— Они еще спят. Но нас скоро будет видно как на ладони. А мы должны успеть.

Ирия вновь напряглась. Куда и зачем «успеть» — кто его знает. Но оборотню вполне можно доверять. Хотел бы — выдал бы еще спящей!

И он, похоже, знает, что делает. «Должны» — значит, должны…

2

На фоне по-прежнему царящих сумерек — яркие всполохи костров банджарон. Дикая завораживающая музыка — всю эту невозможную ночь напролет. Странное, будоражащее душу пение.

И — черные тени на темной воде. Если б не отблески костров — не разглядеть бы и теней…

Четыре силуэта. Двое волокут к воде третьего. Еще один — неподвижно застыл на берегу. Распоряжения отдает.

Между лесом и озером — кромка песка. Шагов тридцать безлесья. Ни жалкого деревца, ни куста. А у Ирии и Джека нет ни пистолета, ни лука…

…Метательный нож свистит в воздухе, по рукоять входит в грудь ротозея на берегу. Как нож в масло.

Что ж ты кирасу не надел, горе-вояка? Впрочем, у Джека этот нож — не последний. Следующий пошел бы в горло — оборотень успел бы. Но зачем? Он же ЗНАЛ, что кирасы нет…

— Ложись!

Змеино-свистящий шепот. Земля летит навстречу.

Еле сдержав ругательство, Ирия рухнула на мокрые листья. По возможности — бесшумно. И как ни странно — даже не напоролась на поваленные ветром сучья.

…Второй нож просадил горло ближайшему. Тот как раз обернулся к лесу. Даже выстрелить разок успел. Этот кирасу надел, только не помогло.

Последний догадался: пора бросать добычу и бежать. Четвертый силуэт — безжизненное тело — падает на песок. Ее несостоявшийся — Джек это знает — убийца крупными заячьими прыжками несется прочь. Оборотень чувствует — не может не ощутить чужой страх. И мысленную мольбу: «Но я же никого не убил! Я же не успел!..»

Всё правильно. Не успел. Зато согласиться на подлое убийство — еще как. За деньги. И убить бы успел — не появись здесь так не вовремя нежданные спасители.

А вот рассказать об этом ты уже действительно не успеешь. Никому.

Нож вошел под левую лопатку. И вышел наружу, пробив сердце. Последний негодяй умер, не успев вскрикнуть.

Три ножа — и нет трех жизней. Опять.

Джек знал, что никогда не станет жалеть ни о ком из них. Впрочем, вряд ли им позволил бы жить и тот, кто их послал.

Третий, последний из наемников, успел понять, что драться бесполезно. А вот что в живых так много знающих не оставляют — не сообразил. Как и вовремя закричать. Хоть и нет ничего нелепей, чем зовущий на помощь застигнутый на месте преступления злодей. Кого он боялся сильнее: нанимателя или Джека? Или просто не понял, что эта смерть — гораздо ближе?..

— С первым боем!

Крестьянско-рыбацкие штаны — все в прелой хвое, рубаха — ничуть не чище. И локтем Ирия обо что-то шандарахнулась — пока летела наземь.

Над ее головой свистнула одна-единственная пуля. А Джек успел перебить всех врагов — пока «дура-девка» валялась в желто-красно-пятнистых листьях. «Первый бой», нечего сказать! Издевается, что ли?

Зато к брошенной на песок девчонке Ирия успела раньше. Хрупкая брюнетка в сером монашеском платье лежит на боку без движения.

А нет даже зеркальца, разве что нож поднести…

— Жива, — успокоил спутницу Джек. — Просто шишка на затылке. Идем!

Он бегло осмотрелся по сторонам. А потом без всяких усилий подхватил бесчувственную жертву неизвестных убийц на руки и двинулся с ней к лесу. Назад, в избу.

3

Надо же — морось уже прекратилась, а Ирия и не заметила. Правда, теплее не стало. Да и вымокнуть она уже успела — будь здоров! Хотя, конечно — с купанием в Альварене не сравнишь…

Ну хороша, нечего сказать! Тут человек едва не погиб, а ее еще собственная мокрая шкура интересует!

Ирия зло тряхнула под капюшоном короткими влажными волосами. И струйка воды радостно полилась на лоб…

Правильно — не дергай головой, когда рядом сырые ветви!

Серый рассвет окончательно утвердил господство над черной, осенней ночью — увы, недолгое! И дорога через лес показалась втрое короче. Вон уже вдали на небольшой поляне — изба! Сейчас будет горячий травяной отвар, а то и подогретое вино. Если там, конечно, уже не ждут королевские солдаты…

И сразу стало еще холоднее. Хотя будь страхи Ирии верны — Джек бы почувствовал. Он — точно не предатель. Шанс выдать гостью у него был много раз. Когда она спала, когда он выловил ее из Альварена. Связать и отконвоировать — всего-то…

Да и несчастную девчонку мерзавец спасать не стал бы.

Почему-то мысль о девушке тревожно кольнула сердце. И это беспокойство — вовсе не страх за ее жизнь. Джек сказал: шишка — значит, шишка. Оглушили и хотели утопить? Не мертвой, а живой? Если б мертвой, где камень на шее? Стоп, а живого топить — разве камень не нужен?

И действительно: почему не привязали груз? И сначала не отвезли подальше от берега? Лодку не нашли? Их там полно!

Ну ладно, змеи с ней, с лодкой — почему жертву не связали?

Зачем трем негодяям топить монахиню? И почему именно топить? Горло перерезать гораздо быстрее.

Джек даже с неудавшейся утопленницей на руках шагал — скорее некуда. Напарница за ним едва поспевала. А думать на ходу — да еще толком не спавши! — нелегко. Во всяком случае, только этим и можно объяснить, почему Ирия сообразила так поздно. Только на пороге избы.

Теперь ясно, кто ночная жертва. И почему, а главное, по чьему приказу ее чуть не убили.

«Помощь принимай, сестру не отдавай!..»

Ирия тогда решила, что речь идет об Эйде. А та здесь ни при чём.

И понятно, кого напоминает спасенная. Ее саму. И Карлотту Гарвиак. Как племянница — тетю. Даже двоюродную…

Творец, спаси этот мир, ибо он — очень грешен!

Джек опустил вдруг очнувшуюся (и разом застонавшую) девушку на широкую лавку, застеленную одеялом из грубой шерсти. Спасенная открыла глаза — карие с легкой прозеленью. Миг ошарашенно смотрела на спасителей — и вряд ли посчитала их таковыми. А затем — отчаянно рванулась, пытаясь вскочить с лавки…

— Ты — в безопасности, — медленно выговаривая слова, произнес Джек.

Так обычно успокаивают собак и лошадей. На людей тоже иногда действует.

Подействовало.

Спасенная, опираясь на руку Ирии, осторожно села. И даже смогла взять из рук оборотня кружку с травяным настоем.

Как и куда бедняга собиралась в таком состоянии бежать, остается лишь догадываться.

Ладно уж, Ирия. Сама бы рванула еще проворней. Если бы очнулась в окружении леонардитов. В любом состоянии.

— Пей. Тебе нужно выздороветь, — тем же тоном произнес Джек.

Осунувшееся лицо, запавшие глаза. Как же он устал! Возможно, сильнее, чем Ирия.

И оборотень — моложе, чем сначала показалось из-за бороды и усов. Не старше сорока. (Но и намного младше — вряд ли.) Джек годится бывшей графине в отцы. Но никак не в деды.

Странный рыбак или не рыбак накрыл одеялом несостоявшуюся утопленницу. Наконец задремавшую после настоя.

— Зажги свечи! — попросил Джек Ирию, подходя к окну. — Рассвет.

Бывшая графиня без слов повиновалась. Во-первых — действительно разумнее задвинуть ставни. Мало ли кто пройдет мимо? А во-вторых… Мало ли что во-вторых!

Семь свечей очертили круг на потемневшем дереве стола. И разом придали рыбацкой избе еще больше колдовской таинственности.

А на полу золотые отблески высветили длинную тень Ирии. Вон причудливо колеблется при каждом движении.

А рядом — неподвижная четырехногая тень лавки со спящей девушкой. И тени стола, подсвечника, прочей утвари…

Джек и Ирия сели за стол с бокалами вина. Откуда здесь бокалы? Неважно. Откуда-то ведь взялось остальное.

Блики яркого огня играют на бледном золоте стола, на темном хрустале. И вино — темное…

Откуда на осеннем берегу Альварена южанин с северным именем Джек? А табор банджарон, откочевавший в преддверии зимних холодов вместо юга на север? Откуда, наконец, сама Ирия и чуть не погибшая девушка?

Длинные, тонкие пальцы Джека сомкнулись на бокале. Мозоли рыбака, но пальцы — аристократа…

— Выпей до дна, — попросил оборотень. — Иначе не сможешь услышать.

Ирия, не колеблясь, осушила бокал. Что «услышать», и что с ней еще может случиться?

Да ничего страшного! Что терять тому, кто уже едва не лишился жизни? Если бы не Джек!

Вино зашумело в голове, хоть приходилось пить и крепче. В Ауэнте на ужин принесли быстро пьянящую «Розу». Самую горькую из всего, что бывшая узница когда-нибудь пила или выпьет. Хуже того, чем сестра Эйды запила первый скандал с отцом. Когда он назвал Ирию худшей из дочерей и своим проклятием. Но исполнил ее требование.

Травы… Травы и свечи.

Или дело не в вине, а в голосах?

Пение… Это поют банджарон…

Нет. Сквозь их музыку доносится совсем иная.

Зов. Бесчисленная тьма голосов. Тысячи… сотни тысяч. Слишком много, чтобы различить.

Нужно что-то спросить у Джека. Очень важное…

— Ты сказал: когда зовешь — может прийти тот, кто ближе.

— Древние силы спят, но их легко пробудить. Хотя чем дальше, тем труднее. Здесь — не Тенмар. Хотя и им трудно. Древние боги редко прощают. И предателей — еще реже, чем глупцов.

— Кто предатель, а кто — глупец?

Вино шумит в ушах. Вино и голоса…

— Ты слышишь их?

…Зарево на горизонте. Башня старого замка. Южной многометровой змеей ползет бесконечная армия врага. Сейчас сожмет в кольцо и задушит…

— Это… не Лиар!

— Это — Тенмар. Последние месяцы Тенмара. Древнего Тенмара. Свободного Тенмара.

— Их… нас, — и это «нас» не кажется странным! — перебили?

— Хуже… Круг замыкается, и времени мало. Всё, что есть, уже было. Они возвращаются, Ирия. Боги. Герои. Люди. Преданные часто возвращаются. Особенно — когда их зовут. Всё кончилось, но однажды в небесах Волк и Дракон истекли кровью. Четверо дали клятву, и ни один не понял этого. Пятый не клялся ни в чём, но его путь предопределен кровью одного и преступлением другого. Шестой знает и помнит всё, но не вправе раскрыть.

Странные, неведомые слова, терпко пьянящее вино, неотвратимый гул вечных волн Альварена, горькая усмешка оборотня. Всё прошло, и всё повторится, а незнание не спасет от возмездия…

Глава третья

Конец Месяца Сердце Осени — начало Месяца Заката Осени. Эвитан, Лиар — Тенмар.

1

На руках — неподъемная тяжесть. Давит, давит, давит…

Ирия открыла глаза. Так, она сидит за столом, преклонив голову на руки. То-то так затекли! Да и всё остальное — не меньше.

Сколько же часов Ирия проспала сидя? Ладно, лучше уж сидя здесь, чем лежа в келье. Или в камере Ауэнта — перед казнью.

Ирэн Вегрэ!

Ирия торопливо обернулась. Невольно поморщившись — мышцы одеревенели за ночь, будь здоров!

Уже утро. Бесконечный мрак кончился. Спасенная девчонка ровно дышит во сне, солдат и леонардитов поблизости нет.

Бывшая графиня закатала рукав — след от ножа затянулся полностью. А вот шрам точно останется надолго. Если не навсегда.

Ну и Тьма с ним! Ирии Таррент (или кто она теперь?) прельщать некого.

Лучик осеннего солнца слабо сочится сквозь плотные ставни. Странно, а на рассвете и носа не показывал.

Сочится — и тускло высвечивает обстановку. Контуры мебели, силуэт Ирэн на лавке, погасшую печь, дотла догоревшие свечи в старинном подсвечнике…

Джека нет. Его нет, а изба заперта на засов. Изнутри.

Кто запер? Сама Ирия — во сне? Спасенная девчонка? Привидения?

Беглянка, не удержавшись, скользнула к двери. Открыла, закрыла…

Нет, так и есть. И снаружи их никто не запирал. Хотя еще имеется окно. С закрытыми — опять же изнутри — ставнями.

Одежда высохла — очень хорошо. А рядом с камзолом висит теплый плащ. На меховой подкладке, подбитый соболем.

И гордо возлежит на стуле шпага в ножнах. Ирия — не великий знаток оружия. Но столь чистую идалийскую сталь не оценить трудно. А уж балансировка! И при том — простая гарда, никаких драгоценных камней. Благородному металлу дополнительные красивости не нужны, это вам не платье куртизанки. Именно такое оружие идеально для бедного юного дворянина…

— Ирэн, проснись!

Девушка застонала, открывая глаза. Ирии даже не удивилась. Только поежилась.

— А где?.. — несостоявшаяся утопленница вскинулась рывком. Взгляд встревоженной лани заметался по избе.

— Не знаю. Ушел.

— Он вернется?

— Не думаю. Пока мы здесь.

— Мне снились тени. Много теней… Они заполнили дом. Вы пили вино, а тени всё шли и шли!..

Нет, Ирия видела лишь свою тень и тень Ирэн. А также — стола, печи, лавок… А вот у Джека тени не было. Но Ирэн бывшая графиня об этом не скажет.

— Джек оставил нам жареную рыбу и хлеб, — заглянула в сковороду на печи Ирия. — И вот — вино во фляге. А в котелке — травяной настой. Всё теплое. Печь топить нельзя. Если солдаты увидят дым — утопят нас с тобой.

Настоящая баронесса Вегрэ торопливо отхлебнула из фляги. И лишь тут до нее дошло:

— Ты назвала меня Ирэн. Я сообщила тебе имя?!

— Нет. Ты мне его не говорила. И тебе лучше самой его забыть. Иначе умрем обе… Ешь быстрее. Лучше бы дождаться ночи, но вряд ли солдаты дадут нам столько времени.

Да, сейчас они ищут тело Ирии Таррент, которое на самом деле принадлежит Ирэн Вегрэ. А обе девушки, живые-невредимые, сидят тут в избушке — вино попивают, рыбкой заедают.

Ирия даже ухмыльнулась. Сколько сил, интриг, нервов, наконец, потратили мерзавец Ревинтер, герцог Тенмар, Карлотта Таррент и вдобавок Полина с Леоном, чтобы запереть в монастырь, а затем прикончить двух девчонок из знатных семей! И что? Пришел неведомый Джек — рыбак-колдун-оборотень — и все планы спутал!

Что-то еще из этого выйдет! Ирэн Вегрэ — обычная дворянская девушка. Даже переодень ее в мужской камзол — это не научит благовоспитанную барышню фехтовать. Не заставит смотреть, вести себя, выражаться, наконец, как мужчина. Юноши волочатся за юбками (ну, здесь и у Ирии проблемы будут), чуть что — лезут на дуэли, в драки. Напиваются, режутся в карты и кости. И голос у них таким высоким не бывает.

Нет, попытка подобного маскарада — это полный провал. С грехом пополам дотащить Ирэн до некоего определенного места еще можно, но не маскировать постоянно. А куда везти? Не к герцогу же Тенмару!

Да, не забудь еще о риске напороться на тех, кто знает хоть одну из вас. Лесами идти? Ага, с Ирэн!

Ладно, что толку? Выбора нет — идем в Тенмар. Припираем к стенке герцога, требуем помощи.

Второй меховой плащ — на лисьем меху — обнаружился на сундуке у стены, рядом с дорожной котомкой. Весьма кстати — Ирия уже собралась жертвовать Ирэн собственный. Та явно замерзнет больше. Серое монашеское платье годится для умерщвления плоти, но не для путешествий. Да и прикрыть его чем-то надо. Женского наряда Джек не припас. Да и где бы взял?

— Ирэн, ты знаешь своих родичей Криделей? — Новая идея начала оформляться за сбором котомки. Бредовая, как все последние полтора года.

— Ну да. Дядя Ив и тетя Жанетта.

— У них есть дети?

— Да, Серж — мой кузен. Ему сейчас восемнадцать. Девятнадцать будет в Месяце Заката Весны.

Иден тоже родилась в Месяце Заката Весны… Как вы там, сестренки?

— Я на него похожа?

— В этом наряде? — задумалась Ирэн и кивнула. — Да.

Еще бы не походить на собственного брата!

— Вот и хорошо. Ты пока едешь под своим именем, а я буду твоим кузеном Сержем. Кстати, где он сейчас?

— Весной, когда меня заперли здесь, Серж был корнетом. И отправлялся в армию генерала Аллена — служить при штабе.

Значит, и сейчас — корнет или лейтенант. Вряд ли выше. В армии Аллена — значит, на квиринской границе. Прорвемся!

2

Когда Ирия расспрашивала невольную спутницу по побегу, план дальнейших действий еще только вырисовывался. Но даже верхом от Лиара до Тенмара — не меньше трех недель. А с учетом осенней хляби — хоть к Воцарению Зимы бы добраться. Так что времени для размышлений — достаточно.

Кстати, не оставь Джек в кармане камзола изрядный кошель с золотом — беглянки добрались бы до Тенмара к весне. В лучшем случае.

Ирия в последнее время четко усвоила: за всё сделанное для тебя рано или поздно придется расплатиться. С процентами. Причем скорее — рано, и уж точно — раньше, чем ожидаешь.

Но даже если Джек — приятное и очень редкое исключение, ему-то как раз она честно надеялась когда-нибудь отплатить. Услугой за услугу. За спасение жизни — своей и Ирэн. За приют в том колдовском доме. За оружие — лучшее, что было у Ирии за всю жизнь. И за золото — на него можно купить провизию, коней и другой наряд для Ирэн. Пусть не дворянский туалет, но и не монашеский балахон, что рано или поздно привлечет к ним внимание. Не странен ли брат, что везет сестру через полстраны и до сих пор на нормальное платье не потратился?

Как ни крути, они кругом должны Джеку. Но пока вернуть нечем. Ирия за эти месяцы настолько обросла долгами, что только держись! Перед покойным отцом — за него больше некому мстить. Перед сестрами — о них теперь некому заботиться. (Вряд ли в этом можно рассчитывать на Леона.) Перед матерью, спасшей дочь отнюдь не из родственной любви. А теперь и перед Джеком, ничего не попросившим взамен.

Еще есть долг перед благородным Анри — до сих пор не отмщенным. Но до Ревинтеров добраться еще трудней, чем до Полины с Леоном.

Еще в первый день пути Ирия выспросила все известные Ирэн подробности о человеке, чьим именем назвалась. Собственном единоутробном брате — наверняка и не подозревающем о родстве.

Бабушка Ирии, Каролина Ордан, выходила замуж дважды. Ее история живо напомнила незабвенную (чтоб ей!) Полину Лигуа нир Кито, нир Таррент. И, как подозревала внучка Каролины, моральные принципы у этих дам не слишком различались. Судя по схожим биографиям — из грязи да в князи.

Первым мужем нетитулованной дворянки из обедневшей семьи стал Жорж Кридель — «всего лишь» барон. Зато вторично — после трагической смерти супруга на охоте (да, мало что меняется в подзвездном мире!) — красавице Каролине «повезло» с графом Шарлем Гарвиаком. Кто знает, не светил ли ей в третьи мужья герцог, но прекрасная дама умерла в родах, произведя на свет дочь Карлотту.

Граф пережил жену на тринадцать лет, всю оставшуюся жизнь оплакивал ее, больше так и не женился и скончался от сердечного приступа в сорок шесть лет. Оставив дочь-подростка на попечение ее брата, коему и самому тогда сравнялся лишь двадцать один год.

Впрочем, возможно, Ирия ошибается — и Каролина Ордан действительно оба раза выходила замуж по любви. Это средняя дочь Карлотты слишком озлобилась и во всём видит лишь интриги и трезвый расчет. Кто знает?

Граф Гарвиак доводился герцогу Ральфу Тенмару кузеном. А Карлотта, соответственно — двоюродной племянницей. Барон Вегрэ, отец Ирэн, был сыном младшего брата графа Гарвиака. Много лет спустя после смерти Каролины и Шарля Гарвиак две троюродные сестры оказались в одном монастыре. Родство определило их сходство. И едва не погубило Ирэн…

… - А что скажет настоящая Ирэн Вегрэ? Она не будет возражать, что я воспользуюсь ее именем?

— Нет, она пока не собирается покидать монастырь…

Карлотта даже не лгала. Ирэн и не собиралась…

«Помощь принимай, сестру не отдавай!..»

Ирия каждый раз содрогалась, вспоминая. Джек спас ее не только от смерти. Если б не он — Ирия сейчас была бы убийцей невинного человека! Сообщницей убийцы. Карлотта, кроме всего прочего, собиралась дочь… как это называлось в одном из захватывающих романов Артура Ленна? «Кровью повязать».

3

К концу рассказа кузины Ирия уже четко знала — ни к какому герцогу Тенмару ее не повезет. Они едут к Иву Криделю.

Однажды он уже спас сестру от монастыря. Так неужели теперь не укроет другую невиновную родственницу — Ирэн?

Если нет — это будет означать, что порой и порядочные люди со временем превращаются в сволочей. Запросто.

А так это или нет — разберемся на месте.

Но вот что герцог Тенмар постарается избавиться от Ирэн — тут и к гадалке не ходи. Причем — вне зависимости от того, станет ли он помогать Ирии. А значит, везти несчастную жертву любви в пасть к старому хищнику — нельзя!

Первую неделю пути Ирия спала часов по пять. И чутко — как солдат на «седьмой минуте боевого сна». Ждала явления в придорожную таверну королевских гвардейцев, рокового приказа об аресте, неотвратимых шагов на лестнице… Вздрагивала от каждого шороха. Чтобы успеть заколоться — не расставалась с кинжалом. И с пистолетами — когда таковыми обзавелась.

К концу недели девушка понемногу успокоилась. Перестала стеречься каждого звука. Они останавливались на самых скромных и тихих постоялых дворах. И там юный небогатый дворянин, сопровождающий столь же юную сестру, подозрений не вызывал.

Дороги в северном Тенмаре — торные, мирные. Королевская армия эти края не зацепила — шла из Ланцуа и Ритэйны. А разбойников здесь повывели еще раньше.

А вот разорившихся дворян в Эвитане — пруд пруди. Далеко не у всех в нынешнее время есть личный эскорт. У некоторых остались лишь старый заложенный-перезаложенный замок да пара престарелых слуг, давно уж трудящихся не за жалование.

Какой тут эскорт? Самому впору наниматься в эскорт к какому-нибудь графу! Да сестру — в чтицы к графине. Ежели возьмут…

Дочь лорда Таррента рассудила так: если не заезжать в города и крупные сёла — на путешественников вряд ли обратят особое внимание.

Вот и не обратили. Повезло.

Исключение беглянки сделали лишь для Марэйна — мелкого городка в трех днях пути от аббатства. Там Ирия заглянула в оружейную лавку. И наконец-то разжилась парой пистолетов и запасом пороха и пуль.

Разбойников, может, и вывели, а так-то надежнее. Да и против солдат опять же — лучше пуля, чем шпага или кинжал. А уж две пули…

В соседней лавке нашлось дорожное платье для Ирэн. Не бальный наряд, конечно. Но лучше мещанские тряпки, чем серый балахон амалианской узницы.

Ирия умудрилась угадать рост и сложение. На постоялом дворе примерили — подошло. Отныне Ирэн не придется всё время кутаться в плащ.

На вторую неделю пути Ирия поверила: шанс без приключений добраться до имения Криделей — есть.

От разбойников судьба и впрямь хранила. Потому что окажись врагов хоть трое — и уже не отбиться.

Попытки обучить Ирэн простейшим приемам фехтования и самозащиты окончились провалом. А стрельбе — можно было и не начинать. С равным успехом Ирия могла заняться обучением Эйды.

Есть правила, столь вбитые в голову, что даже монастырь и прямая угроза жизни не заставят их переступить. Сама Ирия отбросила воспитание как пустую, ненужную шелуху. Или пытается.

Но это еще не значит, что и другие должны непременно поступать так же.

Глава четвертая

Середина Месяца Заката Осени. Квирина, Сантэя — Эвитан, Тенмар.

1

Что хуже — признать себя негодяем, совершившим чудовищную подлость, чтобы спасти не стоившего спасения? Или попытаться понять бывшего друга? И пойти против всех, кто понимать не собирается?

Несколько дней Серж просто ни с кем не разговаривал. Ему нечего было им сказать или от них услышать. Ни в сочувствии, ни в упреках он не нуждался.

После последнего разговора Роджер больше к нему не подходил. И Криделя это вполне устраивало. Видеть бывшего лучшего друга — точно выше его сил.

Серж сутками лежал на кровати, пусто глядя в стену. И мечтая, чтобы ему на голову свалился камень и убил. Или хоть тяжко ранил — и можно было долго-долго никого не видеть! И ничего не помнить.

Камень не упал, правда не стала клеветой, а бывший корнет Кридель не умер. А еще — не вырвался на свободу и не вернулся домой. И всё это не оказалось дурным сном!

Они его жалели. Все, даже Рауль!

Первым перестал сочувствовать Конрад Эверрат. На семнадцатый день он заявил Сержу, что кое-кому пора и совесть иметь. Потому что в их казарме уже на многих хоть раз, но выпадал жребий. А Анри и Рауль выходили уже дважды — за тех, кто не мог.

А Кридель — всё-таки не Кристиан с приступами удушья. И ничем не болен, чтобы за него сражались другие! А если не научился драться в армии — то Конрад готов поучить лично. Или просто морду набить. Потому что они все здесь — в одной лодке. И выезжать за счет других — подло.

Серж заорал Эверрату, что никого не просил выходить на арену не в очередь. А тот в ответ выкрикнул, что без тренировок Криделя туда просто не пустят. Потому что Анри — благороден за троих. И некоторые пользуются этим, не стесняясь.

Бывший корнет хотел проорать что-нибудь еще. Он много что хотел высказать… Но вместо этого стиснул зубы и тем же вечером явился на тренировку.

Возможно, фехтование даже отвлечет от мыслей о Роджере. И о том, что Кридель просто сменил одну тюрьму на другую.

Анри спас их всех… Но разве его об этом просили? Серж-то уж точно не просил!

Появление его в фехтовальном зале вызвало одобрение в глазах большинства. И слегка потеплело на сердце…

Юноша глянул в сторону Роджера. Светлые глаза виконта Николса блеснули неуверенной радостью.

Серж отвел взгляд. Что он мог сказать бывшему другу?

Ближе к середине тренировки Кридель краем уха услышал, как Крис шепнул Конраду:

— Что ты ему сказал?

— Да так — поговорили по душам.

Серж горько усмехнулся. Повернуться к ним и ехидно откомментировать он не мог. Ему в противники достался Рауль. И теперь теснит его в угол — с медвежьей силой. Этот пощады не даст!

Мэтр Лоу всегда хвалил успехи ученика. Только в армии Серж понял, насколько плохо владеет клинком…

Как же Криделю везло в Восточной Армии! Он тогда еще не был знаком с Раулем Керли.

Длительный перерыв сказался. Когда удар гонга положил конец мучениям, юноша едва держался на ногах.

— Жребий, — громко объявил Анри.

Узкогорлая ваза пошла по рукам. Четверым ее даже не предложили. Скорее всего, тем, кто дрался вчера. Потому что сегодняшних на тренировке нет вообще. Отдыхают перед боем.

А затем вазу не поднесли Сержу! Он уже открыл рот, чтобы возмутиться: сначала обносят, а потом каждый Конрад Эверрат позволяет себе…

Сосуд с черными и белыми камнями поплыл к Раулю. А тот недвусмысленно погрозил кулаком:

— Через три дня — дерись, с кем хочешь. А завтра — не идешь. Жребий, — невозмутимо показал он товарищам камешек. Зловеще черный.

Серж Кридель ощутил себя последним сопляком. И вдобавок — слабаком.

И так и застыл, проглотив язык. Неподвижно. Пока ваза не попала к Роджеру.

— Жребий… — Ошарашенные глаза, дрогнувшая рука, аспидного цвета камень…

Он что — испугался безопасного боя? Вряд ли.

Серж проследил за взглядом Джерри… И едва не отшатнулся от выражения — черный лед! — глаз Анри… подполковника Тенмара! Тот в свою очередь протянул руку к вазе.

— Жребий! — холодно бросил вожак мятежников.

Анри ведь не убьет Роджера, нет? Кридель вдруг понял, что не желает бывшему другу смерти. Ни в коем случае! Что бы Джерри ни сделал тогда, сейчас он — совсем другой человек.

Серж знал его до приговора целых три месяца. И Роджер за это время не совершил ни единого дурного поступка! И расстрелять его хотели за попытку спасения женщин и детей. Это Всеслав — мерзавец, а не Джерри!

Анри поймет, должен понять!

2

… - Серж, это была моя первая война. Войн, где сжигали деревни, стреляли в бегущих, вешали на деревьях мирных людей…

— Мне плевать, кто там кого сжигал, стрелял и вешал! Как т ы мог это делать?!

— Я сначала и не мог, Серж! А потом… я уже заразился… стал, как они! Я там порошок хеметский горстями глотал, чтобы не свихнуться!..

— Я не могу это слушать! Зачем ты мне врал?!

— Серж, я не врал… Я… я хотел всё забыть! Будто там, в Лиаре, был не я. Я не мог об этом вспоминать!..

— Не мог вспоминать? Как ты ж и т ь после этого можешь?!

— Серж, я ведь… я и не хотел… Там, в палатке, помнишь? Всеслав всё знал. Он нарочно перевел меня в свою армию. Он знал, что я не смогу…

Больные, измученные глаза. А какими глазами Роджер Ревинтер смотрел т а м?!

— Ты мне тогда сказал: «Не рискуй из-за меня, я заслужил смерть».

— Серж, прости!..

— Я сам виноват. Ты не у меня прощения проси! У Анри хотя бы!..

— И он решит, что я вымаливаю жизнь?..

Серж тоскливо смотрел в темноту, слушая ровное дыхание товарищей. Все спят, кроме него. Или почти все. Смог ли заснуть Роджер в последнюю ночь своей жизни? А Анри, что вот-вот его этой жизни лишит?

Думал ли Кридель, слыша удар гонга, что будет лежать без сна? Да был уверен, что в сновидения провалится до самого утра — едва голова подушки коснется!

Как тихо на улице! Деревья не шелохнутся. Дома в Месяце Заката Осени по ночам свистят ветра. А утро добавляет пряжи в багряно-золотой ковер умирающих листьев…

Тайком выйти на арену вместо Роджера? Бред — без жребия и в амфитеатр не пустят! Обменяться с кем-то из своих? С кем? Черные камни вытянули четверо — Анри, Роджер, Рауль и Кевин.

Потребовать у Тенмара «законный» бой? Дескать, я еще ни разу не выходил, а ты — уже дважды… Было бы смешно, не будь всё так страшно, но Анри не согласится. От такой удачи не отказываются. Впрочем, Серж абсолютно уверен: не достанься Тенмару сегодня жребий — подполковник просто взял бы его у любого из своих. Так что первый же черный камень Роджера всё равно стал бы для него воистину черным. Как Анри и обещал.

Рауль не согласится точно. Этот если и поменяется — то только с Тенмаром. Чтобы лично заколоть врага обожаемого командира! И точно проследить, не выжил ли «проклятый Николс»!

Роджер? И он не согласится — сочтет трусостью. Это раньше он был подлецом, а теперь прикрыться другом не сможет.

Хотя как раз последнему не грозит ничего. Разве что подзатыльник от Керли… Так тот и Эверрату как-то от души в лоб заехал. И ничего — гордый лейтенант пережил и даже не обиделся. Чем Серж лучше, чтобы к нему — особое отношение?

Но Роджер всё равно не согласится. Добровольно, во всяком случае.

Кевин? Немногословный скептик. Умудрился с бывшим корнетом за все три месяца лишь несколькими словами перекинуться. И — ни единого вопроса о родных. Серж его практически не знает. И всё же — если просить, то его…

«Как ты можешь ж и т ь после этого?!»

Кридель такое и сейчас не понимает. Но как будет жить сам, если позволит вот так убить друга, и пальцем не пошевелив для его спасения, — не знает тоже.

3

Здравствуй, Юг. Край теплых зим и вишневых садов. Правда, к Месяцу Заката Осени все вишни давно собраны и превращены в сладкое варенье. А до буйного летнего цветения — еще целых полгода.

Есть что-то неестественное во всём путешествии. Хотя куда уж дальше? Одна девица, переодетая юношей и числящаяся в утопленниках, сопровождает другую — ту, что едва не утонула вместо первой…

Но дело даже не в этом. Никак не проходит тревога, вновь вернулась бессонница. А причина прояснилась лишь в Тенмаре — на пороге владений барона Ива Криделя.

Просто путь растянулся на три недели с лишним. Месяц Заката Осени успел не только вступить в свои права, но и перевалить за середину. В Лиаре в это время уже снег лежит…

А кони несут среди непрекращающегося багряно-золотого буйства даже вполовину не облетевших лесов. Дорога на юг — наперегонки с золотой осенью…

Что ж — всё кончается рано или поздно. Плохо это или хорошо, но впереди — поместье Кридель. На пороге. Как и холода. Беги, не беги — рано или поздно догонят.

А день сегодня — такой хороший. Ни ветерка. И с самого утра ни облачка не набежало на чуть теплое осеннее солнце. Доброе предзнаменование или последний дар судьбы?

— Что с тобой? — Ирэн с тревогой смотрит на задумавшуюся подругу.

За эти недели герцогская племянница, похоже, глубоко и прочно уверовала в знания и ум Ирии. А заодно — и в ее интуицию. Они ни разу не нарвались на солдатский пост. Им не встретились лихие люди.

Такова уж природа большинства живущих в подзвездном мире. Искать готового о них позаботиться…

Кто ж виноват, что рядом с Ирией такого человека больше нет? И уже никогда не будет. А то и сама бы не отказалась. Замечательно ведь, когда кто-то готов помочь просто потому, что считает тебя близкой и родной…

Размечталась, дурища!

Ладно, змеи с Ирией. Хуже, что и у Иден с Эйдой защитников не осталось.

— Лиарские елки и сосны сейчас в снегу, — улыбнулась лиаранка, успокаивая подругу.

— А… Так в Тенмаре снега толком и не бывает. Грязь и сырость одни. А меня к вам весной привезли. Так что я сугробов и не видела…

— Хочешь назад? — усмехнулась Ирия.

— Что ты! — смутилась Ирэн. Как легко она краснеет. — Вот если бы в Словеон или в Ормхейм! Там ведь тоже снег есть…

— Есть, и даже больше, чем у нас. — Думать о Словеоне точно желания нет! — Ладно, судя по тому, что наплела трактирщица, — наш дядя живет милях в семи. А его поместье само к нам не придет. Дернули!

И вновь — по осенней дороге походной рысью. Как почти весь последний месяц — изо дня в день…

Глава пятая

Эвитан, Тенмар, поместье Кридель.

1

Уже на подъездах к имению возникла заминка. Это на дорогах можно представиться Сержем Криделем. А в его родном доме?

— Будешь кузеном Констансом. Он точно ни разу не был в гостях у дяди Ива. Ему, правда, двадцать два. Но слуги могут этого и не знать…

— Или он выглядит младше, — сквозь зубы пробормотала Ирия.

Час от часу не легче. Слуги не знают — зато наверняка знает сам дядя. Причем, скорее всего, в лицо — тоже. Ладно, авось не выдаст!

Вообще-то, если уж на то пошло — предать может и Ирэн. Она теперь — практически в безопасности. Зато ее «двойник» — по-прежнему вне закона за чужое убийство. «Дядя Ив, она хотела меня утопить, чтобы получить мое имя!»

При всей застенчивости и внешней доброте герцогской племянницы — Ирия знакома с ней чуть больше трех недель. Если уж родне, кого почти шестнадцать лет знаешь, верить нельзя, — что говорить о чужих людях?

Вот сейчас и проверим — совсем Ирия Таррент дура, что притащилась сюда, или всё-таки нет?

Красива все-таки тенмарская осень. Не дорожка — возвращение в золото и багрянец. Арка, ковер, коридор.

А по бокам — тропинки. Дорожки в лабиринт сада. Вьются, уводят, ускользают в осень. И тоже щедро устланы солнечно-багряными коврами.

А вон там — много алой рябины. Так и горит вдали. В обрамлении кленовых рядов.

От простых, но крепких ворот к уютно-старомодной усадьбе — всего-то ярдов пятьдесят-шестьдесят. А кажется длинней всего пути из Лиара в Тенмар.

Сотня с чем-то шагов от гремящего замка камеры Ауэнта до кованых ворот с древним львиным гербом тоже далась тяжелей многодневной тряски в карете с глухими черными окнами…

— Господин Констанс… — Дворецкий — не молод, но и не дряхл, старомоден и явно восхищен. А сопровождая их к хозяину дома, не смог побороть волнение. — Я столько слышал о вас! Ваши стихи — великолепны!

Нет! Этот Констанс — еще и поэт! Ирия бросила вопросительный взгляд на невозмутимо шагающую спутницу. Но у той в глазах — лишь промелькнувшее на миг недоумение.

Очаровательно! Ирэн не знала о кузене ничего, кроме имени.

Впрочем, творческому дебюту Ирии помешали малые размеры баронской усадьбы. И, соответственно — невеликое расстояние от крыльца до кабинета хозяина…

Кресла, стол и бюро в стиле монархов трехсотлетней давности. Стены цвета темного каштана, несколько старинных шпалер с выцветшими охотничьими сценами. Уютно потрескивают в камине дрова.

А в кресле у стола удобно устроился немолодой дворянин в старомодном костюме. При появлении гостей отложивший книгу.

На Ирию вдруг повеяло домом — каким тот был два года назад. Всего два…

На губах уже вертится тщательно отрепетированная легенда. И идущая за графиней Таррент след в след Ирэн подтвердит всё до последнего слова. Должна, во всяком случае.

Ив Кридель поднялся навстречу гостям, приветственно вскинул руку… И его карие глаза удивленно распахнулись — словно узрели Призрак Дочери Лорда. И узнали.

Дядя Ив всё понял! И как теперь уложить невероятную правду в приемлемые рамки? Реже всего верят именно ей. Она звучит всего невероятней.

— О, Творец милосердный! — воскликнул Ив Кридель. — Не может быть! Мальчик мой! Леон!..

Ирия мужественно удержалась на ногах. Что собиралась рассказать и что тщательно отрепетировали с Ирэн — теперь нужно отбросить. Не понадобится.

— Здравствуйте, дядя Ив, — пытаясь сделать голос как можно ниже, отвесила родственный полупоклон Ирия. Незаметно сжимая руку сообщницы.

Племянница всё расскажет дяде потом. Возможно.

Или нет. Леон вряд ли когда-нибудь появится здесь. Пусть за подленьким братцем числится хоть один благородный поступок. Спасение прекрасной девы из мрачного, холодного монастыря.

— Дядя Ив, я вынужден довериться вашей чести.

И нагло вру при этом! Да и «дядя» — тоже довольно странное обращение к увиденному впервые в жизни.

Но лучше лишний раз напомнить о родственных узах. Раз уж всё равно назвали «своим мальчиком».

— Что случилось, Леон?

Встревожен? Испуган? Ирия — не Полина, чтобы настолько разбираться в людях.

— Мне больше некуда везти кузину, девицу Ирэн Вегрэ. Ее насильно отправил в монастырь дядя — герцог Ральф Тенмар. Если он узнает, что девица Вегрэ покинула монастырь, мне страшно и представить, что с ней будет!

Достаточно правдоподобные речи для благородного, романтичного юноши? Для просто юноши — да, для Леона — нет. Но дядя, к счастью, племянничка не знает. А самое смешное, что почти всё сказанное — правда.

Запасных вариантов поведения — нет. И не предвидится. Если дядя Ив откажет — придется просить его выпустить незваных гостей из усадьбы живыми и невредимыми. До появления солдат.

Просить. Или требовать. Мало было угроз отцу, брату и матери, но деваться некуда. Ни в Ауэнт, ни в могилу Ирия не собирается!

А пока — бледный как мел дядя Ив с нескрываемым ужасом смотрит на стоящую за спиной «Леона» Ирэн. А они обе ждут — застыв каменными статуями.

Вот и всё. Конец, как ты печален… Логичный финал для некой доверчивой дурочки.

— Этот старый мерзавец всё никак не угомонится! — со скрытой яростью произнес дядя Ив.

Нет, Ирия окончательно отупела за последние месяцы! До любого кретина бы дошло, почему лицо барона утратило нормальный оттенок при упоминании о девице, отправленной в монастырь герцогом Тенмаром.

Опровергнуть или нет? Подождем пока.

— Вы, наверное, устали с дороги? — вопросительно взглянул на гостей дядя Ив. — Разумеется, в моём доме вы — в полной безопасности. Леон, тебе незачем было называться чужим именем. Но что сделано, то сделано. Даже лучше, если слуги не узнают о посещении лордом Леоном Таррентом дома его дяди. Да и вообще — Тенмара. Моя жена гостит сейчас у кузины, а слуги тебя прежде не видели.

Вот тебе и шанс сказать правду, Ирия. Потому что Леону Тарренту неминуемо придется отбыть домой. То бишь неизвестно куда, но отсюда — подальше.

Если хочешь, чтобы тебе помогли, — решайся. Возможность есть. И одновременно — нет.

Рисковать нельзя. Если Ив Кридель не поверит — Ирия подставит не только себя, но и Ирэн. Если поверит и захочет помочь — подставлен будет сам. Нельзя впутывать хороших людей в чужую грязную игру, откуда они запросто могут не выйти живыми!

— Я распоряжусь насчет ужина. А потом, думаю, юная дама захочет отдохнуть. А мы с тобой, Леон, еще побеседуем — если не возражаешь. Мне многое нужно тебе сказать и многое от тебя услышать. — Дядя Ив повернулся к девице Вегрэ и отвесил старомодный поклон. — Сударыня Ирэн, прошу прощения за отсутствие моей супруги. Но в доме достаточно слуг, чтобы о вас позаботиться. Я пришлю горничную. Леон, тебе тоже покажут твою комнату.

Ирия про себя вздохнула с облегчением. Точнее, пока — с его тенью. Дядюшка знает, что перед ним — не Констанс. Значит, читать стихи не заставят — уже хорошо. Ужин — еще лучше. Плохо — это намечающийся разговор по душам. Бывшая графиня не уверена, что легко выдержит беседу на тему: «Как мне жаль твоего отца!»

Любопытно, дошло ли сюда известие о ее собственной кончине? Гонцы скачут быстрее простых всадников.

Ладно, семи смертям не бывать. Выдержать придется. В крайнем случае — вежливо уйти от разговора: «Мне пока очень трудно об этом говорить!» Что опять же — чистая правда. Кристальнейшая.

2

Как чувствует себя только что узнавший: солнечная зеленая поляна, где он недавно прошел с веселыми песнями, на самом деле — коварная, зыбучая трясина? Наверное, примерно как Ирия — при известии, что Серж Кридель, под чьим именем она пересекла полстраны, в Эвитане вне закона как государственный преступник.

Везет ей на неблагополучные имена, это уж точно! Может, благоразумней сразу под собственным разъезжать?

А ведь действительно — везет. Сколько раз схватить могли! А она бы и представилась. Дескать, по какому праву, я — благородный дворянин такой-то… Будто высшие силы вдруг вспомнили об Ирии и решили вознаградить за заточение в монастыре.

Бокал терпкого вина согревает пальцы, отгоняя прошлые страхи. О которых можно уже не беспокоиться. Солнечная зеленая трясина — позади…

Это — хороший, уютный дом, здесь веет безопасностью. Ирэн здесь будет хорошо, о ней позаботятся. Найти бы такое же убежище для Эйды и Иден!

— У тебя, наверное, много вопросов, Леон? — дядя Ив выжидающе смотрит на «племянника».

Он тоже пьет маленькими глотками. А так ли ты прямолинеен и прост, как кажешься, барон Кридель?

Ладно, у настоящего Леона вопросов не нашлось бы. Разве что — кому дядя оставит усадьбу, если Серж погибнет или так и останется вне закона?

А вот у Ирии Таррент…

Исправить, что ли, репутацию Ирэн? Девушке ведь еще замуж идти. За какого-нибудь «барона или баронского сына».

— Дядя, вы не совсем верно поняли мои слова об Ирэн Вегрэ. Ее родственник, герцог Тенмар не…

Что — «не»? Не покушался на ее честь? Тогда почему отправил в монастырь? Просто так? Дядя Ив о герцоге Тенмаре дурного мнения, но сам при этом — не дурак. И герцога вряд ли таковым считает.

— …ничего не добился от девицы Ирэн Вегрэ, — мужественно закончила завравшаяся авантюристка.

Ирэн она предупредит. Вряд ли та откажется еще слегка очернить имя столь «любящего» дяди. А к репутации этого мерзавца уже ничего не прибавить и не убавить!

— Я рад. — Действительно — рад, или Ирия вообще не разбирается в людях. Хотя, может, и не разбирается. — Ты, наверное, хочешь знать, почему я не спас твою мать, Леон?

— Вы ее спасли, — возразила девушка.

— Спас когда-то. Но не стал спасать два года назад. Я не знаю, рассказал ли тебе отец всё как есть или пожалел тебя…

Отец, скорее, жалел себя. Еще два года назад Эдвард Таррент мог проникнуться жалостью даже к бездомному котенку. Но проваленный мятеж сломал папу раз и навсегда.

— …но ты теперь взрослый. И лорд своих земель. Я не имел достаточно связей, чтобы освободить из монастыря Карлотту. Но даже будь у меня все возможности — я не стал бы спасать женщину, предавшую мужа и пытавшуюся откупиться от смерти собственными детьми…

Странный, хрустальный звон в ушах. Почему пальцы в вине, почему оно на ковре?..

— Прости, мой мальчик! Я не хотел, чтобы ты обманывал себя.

Интересно, Ирия еще хоть в чём-нибудь себя обманывает?

«Вам ничего не грозит, кроме выгодного брака…»

Мама, мама, мама! Как же так?! Почему?! Как же ты…?!

— Мать сказала тогда моим сестрам, — услышала девушка собственный голос. Очень спокойный, — что их ждет только выгодный брак. А брак ждал лишь одну из них. Второй грозила казнь. Мама об этом знала.

— Леон, выжившая сестра вскоре последовала бы за погибшей. Ревинтер не оставляет шанса никому.

— Да. Я понимаю. Это — политика.

— Это — мерзость и грязь, прах побери этот мир! — дядя Ив грохнул бокалом о стену.

Алое на каштановом почти незаметно. Зато ручей на ковре стал шире. Как темнеющая кровь…

…Лиар, бегство по ставшему кошмаром родному дому, папин кабинет, догорающие свечи…

Лужицы крови… то есть вина. И слабо мерцают в отблесках камина хрустальные осколки. Старинный мидантийский хрусталь не привык к такому обращению.

Свечи, свечи, свечи… Когда же, наконец, за окном начнет светать?!

За окном. На улице. Везде.

— Карлотте нужно было выиграть время, — Ив Кридель взял себя в руки. Теперь и он смотрит, не отрываясь, на винные разливы на ковре. Не засыхают. Кровь сохнет быстрее. Кабинет папы тоже был в коричневых тонах. Оттенка горячего кемета, а не каштана, — вот и вся разница. — И для этого она решила разменять фигуры «смертников».

— Нас, — девушка подавила тяжелый вздох, и в груди стало нестерпимо больно. Нечем дышать. — Мама всегда была хорошим игроком…

В детстве Ирия никогда не могла у нее выиграть. А когда подросла — проиграла сначала Ревинтеру, потом — Полине.

— Даже в юности Карлотте не было равных. Лучше играл только Ральф Тенмар, — дядя Ив по-прежнему не сводит взгляда с озерца на ковре. Точнее — уже болотца.

Скоро высохнет, следов не останется. Их часто не остается.

Возможно, Карлотта Гарвиак любила первого ребенка. Прежде чем окончательно решила, что привязанность — это слабость.

«И не смей меня жалеть!..»

— Твой отец, Леон, не стал ее спасать из монастыря. И я не могу его за это судить.

Ирия тоже уже не могла. Вот только вместо кобры лорд Таррент притащил в дом другую змею — подколодную. Ужалившую его насмерть.

И больше нет бокала, чтобы разбить об пол! Или раздавить в руках…

— Прости, Леон, но монастырь — единственное приемлемое место для твоих матери и сестры.

3

Что? Что он сказал? Что он такое говорит?!

— Какую из моих сестер вы имеете в виду? — Это ее голос звучит так холодно? И ни капли не дрожит от боли? — Эйду или Ирию?

— Мальчик мой, за кого ты меня принимаешь? Естественно, ты не должен позволять, чтобы Эйда угодила в приют для несчастных молельщиц. Бедная девочка ни в чём не виновата!

Да, дядя Ив — порядочный человек. Невинные не должны страдать. Только преступники. Или не сумевшие доказать, что не преступники.

— Я вас понял. Вы говорили об Ирии.

А еще понимает, что всё еще числится здесь в живых.

— Прости, мой мальчик, что напоминаю об этом. — Ив Кридель, протянув руку, крепко сжал запястье племянника. — Но убийца твоего отца не должна уйти от возмездия лишь потому, что она — твоя сестра.

И не уйдет. Лишь потому, что он — ее брат.

И как обрадовался бы настоящий Леон — услышь он сейчас дядю Ива!

— Я должен сказать вам правду, — девушка твердо взглянула в дядины карие глаза. Теплые. Как оказалось — обманчиво. — Я не верю в виновность сестры. Я уверен, что Ирия не могла этого сделать!

— Леон, Леон, — дядя Ив покачал наполовину седой головой. — Я много слышал о твоей сестре. Это ведь она едва не убила того негодяя, Ревинтера-младшего?

— Она…

Жаль, что лишь «едва»!

— Леон, я не хочу тебя пугать. Но из всех детей Карлотты Ирия — больше всех на нее похожа. И всё, на что способна мать, может совершить и Ирия.

Молчи. Не шевелись. Это не тебя только что назвали потомственной убийцей и предательницей! Ты сейчас — Леон Таррент, а его никто не оскорблял.

— Потому что хотела убить подонка и негодяя?! — Всё-таки она почти кричит, так нельзя! Надо успокоиться. Сейчас же! — Если Ирия смогла дать в морду злейшему врагу и убийце, то, выходит — способна и отца родного зарезать?!

— Леон, ты, возможно, не всё знаешь. Когда твоих мать и сестер окружили в аббатстве, Ирия пыталась убить и себя, и Эйду!

— Это — лучше, чем достаться солдатам!..

— Леон, поверь — человек, готовый пролить родственную кровь, сможет это сделать снова и снова. А ваш отец… У Ирии были причины считать его врагом.

…Закатная Башня. Дочь с кинжалом в руках — против собственного отца.

Застыл на пороге ужаснувшийся камердинер…

Смогла бы она тогда?! Это сейчас легко говорить, что «ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах».

…Бледнее мела лицо Эйды. Ветер жестокой ранней весны рвется из распахнутого окна. В мертвой хватке застыли пальцы. Теплая рукоять кинжала, сталь у горла родной сестры…

Смогла бы?

…Мрачный коридор древнего родового замка. Два силуэта в отсветах факелов. Мужская тень со шпагой, женская — с кинжалом.

— Разыграем жизнь сестренки, Леон?..

…Серая, насквозь промерзшая келья. И опять — два врага в дикой схватке за жизнь. Мать и дочь…

Дядя Ив прав. Из всей семьи Ирия еще не пыталась лишить жизни только Иден и Чарли. Но отца всё-таки убила не она!

— Ирия — не убийца. Я докажу, что она никого не убивала. Я найду настоящего убийцу.

— Если тебе это удастся, Леон, я первым пожму тебе руку. Как бы я хотел ошибаться насчет крови Карлотты!.. О чём я говорю — прости меня, мальчик! Ведь в тебе тоже течет ее кровь, а ты — чист и благороден.

Ошибочка, дядя Ив. Леон как раз — редкая гниль! А кровь у нас действительно дурная — здесь ты угадал. Но это еще не причина, чтобы всех нас душить с колыбели. Или записывать в потомственные убийцы!

— Я со своей стороны — помогу, чем смогу. У тебя теперь достаточно забот, Леон. Больших и малых. Скоро придет время выдавать замуж Иден. Я бы сам вывел ее в свет, но я — отец государственного преступника и дезертира, — горько усмехнулся Ив Кридель. — А какой из Сержа преступник? Просто дурачок! Если бы не этот Ревинтер-Николс!..

— Что? При чём здесь эта мразь?!

Лучше думать о мести, чем о собственном втоптанном в грязь имени и папиной смерти! Тем более — Роджер Николс способен на всё! Такие даже в Бездне Льда и Пламени если и меняются — то лишь в худшую сторону.

Ничего удивительного, что он подставил Сержа. Жаль лишь, что путь сводного брата вообще пересекся с грязной дорожкой ревинтеровской погани!

— При том, что «эту мразь» князь Всеслав приговорил к смерти за военное преступление. А Серж умудрился с ним подружиться и устроил побег.

— Серж?! — Голова вновь закружилась, мир в очередной раз превратился в сумасшедшую карусель. Нет, на сегодня с Ирии впечатлений хватит! — Как он мог? Мой брат? Подружился с этим… этой скотиной?!

— Но, Леон, что Николс — скотина, знают совсем немногие, — грустно усмехнулся Ив Кридель. — Кое-кто в столице, некоторые — на севере. Но Серж-то — не северянин. Я, конечно, знал от твоего отца, но мальчику не рассказывал. Думал, история — не для шестнадцатилетнего парня. Еще решит отомстить и сложит по дури голову. Один ведь он у меня! А сейчас понимаю — лучше бы сказал, дурень старый… — голос барона сорвался.

Девушка вскинула голову, неожиданно услышав всхлипывания. Дядя Ив плачет! Горько и безнадежно — как и бывает с мужчинами, когда боль, наконец, прорывает сковавшие душу и сердце доспехи.

— Дядя Ив! — Слишком невыносимо чужое горе. И смотреть на него у нее права нет. А обещание мести может утешить. — Где Николс? Где его искать?

— В Квирине. В Квирине, где и Серж. Они дезертировали вместе.

Вот так раз! Ну да ничего — сынок пока в Квирине, зато папаша наверняка в Эвитане остался!

— Ревинтер — самый старший — надеюсь, не дезертировал?

— Нет, на своем посту. Министр финансов! — Ив Кридель уже справился с горем. Покрасневшие глаза смотрят твердо. — И по-прежнему — один из Регентов.

Ну что ж — скоро Бертольд Ревинтер станет бывшим министром финансов и бывшим Регентом. Покойным.

— А Иден пока выдавать замуж рановато. Четырнадцать исполнится только в Месяце Заката Весны, — через силу улыбнулась Ирия. — Сначала — Эйду и Ирию.

— Не хочу тебя разочаровывать, — вымученно улыбнулся дядя. — Но с этим у тебя будут трудности. Люди — вообще жестоки. История бедняжки Эйды слишком известна, чтобы у девочки был хоть малейший шанс. А Ирия и того хуже — прославилась убийством родного отца.

— Я докажу, что она — невиновна!

— Это спасет ее от монастыря. Но даже если сам король издаст вдруг указ о снятии всех подозрений с девицы Ирии Таррент, и документ единогласно подпишут все члены Регентского Совета, включая кардинала, — шансы твоей сестры на замужество всё равно призрачны. Люди скажут: «Дыма без огня не бывает». Вслух поверят, а про себя…

Итак, с этой глупостью тоже покончено. Ирия Таррент никогда не сможет вернуть себе доброе имя. Дыма без огня не бывает…

— Ничего, Леон, ко времени замужества Иден страсти уже поутихнут. Репутация Ирии на ней не отразится. Ты ведь не собирался искать для девочки женихов раньше, чем через три года? До семнадцати выдают только бесприданниц… Ты, похоже, устал, мой мальчик. Я позову слуг, они покажут тебе твою комнату. А заодно уберут с ковра осколки…

Глава шестая

Квирина, Сантэя.

1

Что сразу поразило Сержа в Сантэе — так это распорядок дня горожан. Здесь все — от последнего плебея до родовитейшего патриция — встают с первыми лучами солнца. И спешно принимаются за дела. Ну, за исключением самых законченных лентяев.

Объясняется это царящей здесь большую часть года невыносимой жарой. А вступает в свои права она уже к полудню.

После обеда в Сантэе не работает почти никто. Горожане ходят в гости, купаются, посещают термы и таверны. Аристократы возлежат на пирах.

Самое смешное, что подобный распорядок здесь — круглый год. Да, зима в южной Квирине — одно название даже в сравнении с Тенмаром. Снега не бывает отродясь. Но и жары особой нет. А Сантэя всё равно привычек не меняет. Веками.

Сержа такая жизнь не коснулась. Гладиаторы, как и военные, живут по иному режиму. Удел гладиатора — тренировки. А когда выпадает жребий — еще и бои в амфитеатре. Ближе к ночи, когда спадает жара (коей в Месяце Заката Осени опять же нет) — горожане жаждут развлечений. Сегодняшнего боя, будь он проклят!

Серж надеялся увидеть Кевина на утренней тренировке. Но, увы — его там не оказалось. Молчаливого лейтенанта, похоже, именно сегодня понесло в другой зал! А вопрос — никак не из тех, что при скопище народа обсуждают!

Ладно, время еще есть. Не вытаскивать же Кевина посреди тренировки в коридор. Самое то — сначала разозлить, потом уговаривать.

В своем решении Серж окончательно утвердился в спарринге с Роджером. Нет, конечно, Кридель и раньше знал, что друг фехтует ниже среднего. Но чтобы настолько…

Сам бывший корнет мастерством отнюдь не блистает. На него и Рауля не надо — Конрада с лихвой хватит. Но для Джерри самый достойный противник — Крис с его болезнью. Роджер владеет оружием как провинциальный дворянин, никогда не служивший в армии! Причем — на порядок хуже Ива Криделя.

Кто Джерри учил, о Творец милосердный? Его ни в коем случае нельзя выпускать на ринг — да еще против Анри!

Да что же ты делаешь, сто змей и один их Темный Властелин?! О нет, ну кто так защищается? Грудь прикрыл, голову подставил.

Полностью осознав боевой уровень друга, Серж ощутил такой шок, что сам допустил грубейшую ошибку в защите. И раскрыл — коли-не хочу! — не что-нибудь, а левый бок. Сейчас это не грозит ничем — оружие защищено. Но если в настоящем бою…

Кретин, а еще Джерри ругаешь! Сейчас как…

Вместо легкого укола в бок Роджер неожиданно увел клинок в сторону, выпуская Сержа из-под удара.

— Это еще зачем?! — возмутился Кридель. — Джерри, это — тренировка. А я, уж прости, фехтую не хуже тебя.

— А то я не понял! — сквозь зубы пробормотал тот.

— Так какого Темного?..

О, нет!

Тьма с ним, с Кевином, — нужно поговорить с Анри. Он — умный, взрослый человек. И должен понять! Кридель сумеет всё ему объяснить.

Джерри был тогда чуть старше, чем Серж — сейчас. Его самого здесь никто за взрослого не считает. Так пусть те же стандарты применяют и к Роджеру!

Тенмар сумеет переступить через личную ненависть — если ему толком объяснить…

После тренировки Анри первым вышел из зала. Серж стрелой вылетел следом.

— Подполковник Тенмар! — задыхаясь, по-военному отчеканил Кридель в коридоре. Да, он еще не втянулся в режим. Но втянется — обязательно. Особенно, если Анри не убьет Роджера! — Разрешите обратиться!

— Разрешаю, — тепло улыбнулся Тенмар. И у Сержа отлегло от сердца.

Анри — не озлобленный фанатик и не упертый дурак! Он всё сейчас поймет. Всё будет хорошо…

— Подполковник Тенмар, мне нужно с вами поговорить. Не здесь, — быстро добавил Кридель. Заметив сунувшийся в дверь и тут же убравшийся назад любопытный нос Конрада Эверрата. — Вопрос жизни и смерти!

Что сущая правда. Жизни и смерти Роджера.

— Хорошо, идем в библиотеку! Там сейчас точно никого нет.

2

Стыдно сказать, но за все дни пребывания здесь Серж так ни разу и не заглянул в казарменную библиотеку. А ведь в детстве в отцовском доме книги были его лучшими друзьями! Куда более интересными, чем шпаги и пистолеты.

Отец хотел, чтобы сын поступил в Академию, стал врачом. Но в семнадцать лет юноша «заболел» военной службой…

Кридель поспешно дал себе слово заходить сюда каждый день — после вечерней тренировки. А сейчас — с сожалением скользнул взглядом по ровным рядам корешков.

И поймал взгляд Анри — как раз задержавшийся на одной из полок. Ах да, он же любит читать. На его кровати всегда лежит какая-нибудь книга…

Не то, что у многих других! Им лишь бы байки солдатские травить.

И, кстати — с чего бы такая забота о пленных? Книги ведь — не самая дешевая вещь. Даже такие — в простом переплете, без замочков и украшений. И подобную ценность в гладиаторском корпусе держат…

Или это потому, что большинство заключенных — дворяне, и квиринцам это известно? Лишенные титула, вышвырнутые на арену — но всё равно дворяне. Бедный Анри! Отец Сержа хоть барон, а не герцог.

Тенмар резко встряхнул темными волосами. Будто тоже отгоняет невеселые мысли.

И уверенно направился к самому дальнему от пожилого библиотекаря столу, кивком велев Криделю следовать за собой.

Здесь — действительно уютно, и солнце не светит в глаза. Не будет повода струсить и отвести взгляд!

— Серж, я тебя слушаю.

Язык прилип к гортани, во рту пересохло. А все нужные и умные слова как-то враз позабылись. Папа бы уговорил кого угодно. А вот Серж…

— Анри! — поспешно выпалил он. Прежде чем смелость окончательно бросит его на произвол судьбы. — Анри, ты не должен убивать Роджера!

Брови Тенмара сошлись в одну линию, у губ залегла жесткая складка. Серж помнил, что Анри старше его лет на десять — не больше. Но сейчас он кажется ровесником Рауля!

А сердце ухнуло в пятки. Потому что стало ясно: ничего не вышло! И не выйдет.

— Если это всё… — Тенмар начал вставать.

— Погоди! Ты не понимаешь!.. — Серж, уже толком не соображая, что делает, изо всех сил вцепился в руки подполковника.

Главное — удержать на месте. Чтобы дослушал!

Анри легко мог разжать хватку. Да и самого Криделя отшвырнуть как щенка. Но пока не отшвыривал, и юноша торопливо говорил…

Говорил, бормотал, пытался объяснить. А Тенмар слушал с закаменевшим лицом. Лишь чуть дергалась щека. Левая.

— Анри, понимаешь, он же не умеет драться! — в третий раз, уже совсем тихо повторил Серж.

— Зато умеет нападать впятером на одного, — в глазах Тенмара застыл мерзлый черный лед. — А еще он насиловать женщин умеет. Или об этом он рассказать забыл?

— Не забыл, но… — Кридель мучительно покраснел. — Анри, там все так себя вели…

— Серж, если завтра все пойдут на улицу… скажем, топить младенцев, — ты пойдешь с ними?

— Я - нет, но… Анри, ему же было всего девятнадцать!

— А тебе, Серж, сейчас — восемнадцать. А Крису было тогда четырнадцать. Но он за всю жизнь не сделал ни единой подлости. Серж, каждый из нас — либо человек, либо нет.

— Анри, Роджер не только не умеет драться. Он — не может, пойми!..

— Серж, прекрати! — А вот сейчас и впрямь отшвырнет назойливого собеседника куда подальше!

— Анри, он правда не может! — в отчаянии почти закричал юноша. К змеям библиотекаря — пусть слышит, если хочет! — Анри, я тренировался с ним в паре! Он не смог меня ударить даже защищенным клинком! Тренировочным!..

— Настоящим — сможет, не расстраивайся! — Тенмар поднялся так резко, что вынудил Криделя отшатнуться. И тоже поневоле вскочить.

Теперь они — друг напротив друга. В самом мирном помещении корпуса. В хранилище знаний стольких людей, выбравших иной удел жизни. Протяни руку — и коснешься теплого переплета…

— Анри! — Ну как же он не поймет?! — Анри, даже если ему представится шанс — Роджер не сможет тебя убить! А ты — сможешь… Да и дерешься ты лучше любого из нас! Анри!!! — юноша очертя голову загородил дорогу шагнувшему к выходу Тенмару.

— Серж! — предупреждающий лед в глазах подполковника.

— Анри, это будет убийством! — почти прошептал юноша. — Самым настоящим! Ты убьешь беззащитного человека! Чем тогда будешь лучше тех, с кем дрался?

— Серж, — Тенмар смотрит на Криделя с сожалением. Как на хромую лошадь, старую беззубую собаку или слабоумного человека. — Серж, тот, кого ты защищаешь, был в Лиаре. В Лиаре — где живут близкие тебе люди. В замке твоих родных! Ты вообще соображаешь, что делаешь? Как ты отцу в глаза смотреть собираешься?

Пламя бывает черным, а взгляд может сжигать! Как сейчас…

Серж вновь невольно отшатнулся. И тут же разозлился — на себя.

Он — не мальчишка, его не запугать! При чём здесь отец? Он всегда говорил, что друзей не предают! Папа бы понял!..

— А как вы, подполковник Тенмар, смотрели бы в глаза родителям тех, кого притащили в Квирину?! А кого не дотащили и схоронили по дороге? Или даже не схоронили, а просто бросили? Вороны схоронят! — еще проговаривая это, Кридель понял, что в запале перегнул палку. И страшно сказать, насколько необратимо.

Его за это самого сейчас — на смертельный поединок!

Ну и пусть.

А еще Серж понял, что Анри его сейчас ударит. По-настоящему. Захотелось зажмуриться…

— Корнет Кридель! — С таким льдом в голосе Всеслав Словеонский обращался к Роджеру. Приговаривая к расстрелу. — Вы, вне всякого сомнения, никогда бы не завели людей в западню. И не потеряли в боях ни единого солдата.

На «вы» Анри обращался к младшим офицерам или в шутку, или — чтобы раз и навсегда определить дистанцию. На памяти Сержа он так говорил только с Роджером.

Значит, семь бед — один ответ! Бывший корнет Кридель отныне — тоже изгой. Ну и пусть!

— Подполковник, вы специально потребовали перевести Роджера в ваше подчинение! — заорал, уже не стесняясь тех, кто может подслушать, Серж. — Вы — такой же, как Всеслав, только притворяетесь!..

Договорить он не успел.

— Корнет Кридель, я считаю нашу беседу законченной. Как вы должны понимать — вызывать я вас не собираюсь, что бы вы мне еще ни заявили. А сейчас — прошу освободить дорогу.

Ошалевший Серж почему-то покорно отступил в сторону. Анри четким военным шагом вышел из библиотеки, оставив юношу стоять с раскрытым ртом. В обществе старых книг и так и не обратившего на спорщиков внимания библиотекаря…

3

Опомнился Серж через несколько минут. Даже не взглянув на равнодушного свидетеля их ссоры, юноша стремглав выскочил в прохладный, полутемный коридор, где уже не было Анри. Зато толпилось полным-полно малознакомых, расшумевшихся после тренировки гладиаторов.

Кридель завертел головой, ища своих.

Не нашел.

В соседнем коридоре первым на глаза попался Рауль. Лучше бы, конечно, кто менее преданный Тенмару. Но с другой стороны — этот-то точно должен знать, где его драгоценный командир.

— Рауль, вы Анри… подполковника Тенмара не видели?

И зачем уточнил? Сам же выдал себя с головой.

Ну и Темный с ними со всеми! Кридель — всё равно не участник их восстания. А значит — и не один из них.

И вообще — вряд ли их благородный Арно Ильдани одобрил бы убийство человека, не способного себя защитить!

— Я Анри не видел, — раздельно произнес капитан Керли, заслоняя Сержу дорогу. Точь-в-точь, как он сам меньше четверти часа назад — Тенмару. С той разницей, что Криделю противника не отодвинуть. И даже не обойти. — А вот ты, похоже, видел. И судя по тому, что ищешь опять, — ты или наговорил ему гадостей и хочешь извиниться, или наговорил гадостей и собираешься добавить. Ну?

Гну!

— С чего ты вообще взял, что я ему гадостей наговорил? — Серж ощутил злорадство. Ах, Рауль ему «тыкает»! Ну так и Кридель так может!

— С того, что вы явно успели поссориться — судя по твоему тону. — Керли на столь вольное обращение и глазом не моргнул. Привык. А ведь старше Сержа лет на двадцать с лишним! — И раз Анри оборвал разговор — значит, ты его допек. Что ты ему сказал?

— Правду! — юноша честно попытался заявить это с вызовом.

Темный дернул вообще обратиться к Керли. Под каким бы предлогом теперь улизнуть?

Да и чем больше вспоминаются собственные слова — тем почему-то гаже на душе…

— А он тебе правду никакую не сказал? — Рауль смерил юношу тяжелым взглядом.

И стоит немалого труда не отвести глаз.

— Я всё про себя знаю!

— А раз знаешь, то какое имеешь право грубить тому, кто вывел из пекла всех нас?! — взорвался Керли. — Что за тобой-то есть, кроме спасения подонка, которого уж точно спасать не стоило?

— Рауль, — Кридель невольно отступил на шаг. — Рауль, Анри дерется в сто раз лучше Роджера… Это будет не поединок, а убийство! — в отчаянии выговорил юноша.

Сколько раз ему еще придется это повторить, чтобы хоть кто-нибудь услышал?!

— Да я бы сам эту мразь без всякого поединка придушил на месте, если б не Анри! Как представлю, что в мое поместье такие же николсы заявились!..

Клокочущая ярость в голосе, бешеные глаза разъяренного медведя. Серж никогда еще не видел таких у Рауля. Да он сейчас просто сгребет дерзкого сопляка за грудки и вытрясет душу! Или своротит челюсть одним ударом — в четверть силы. А уж если в полную…

Юноша отступил к самой стене, чувствуя спиной холодный камень. Совсем рядом, в ближайшем коридоре — голоса и беззаботный смех. Но здесь, у этой стены — только капитан Керли и корнет Кридель.

Да и не звать же на помощь! Недостойно… И Эверрат засмеет до конца дней — своих и Сержа.

— Да его любой из нас давно прикончил бы — если б Анри не запретил трогать!

— Что?! — у Криделя аж голос сел. И исчез страх — напрочь.

Боевые офицеры, благородные дворяне! Вот что значит — посидели в камерах с солдатней. Ни в одном благородства не осталось! Даже того, что в Анри! Вместо дуэли — подлое убийство!

А Роджер как себя тогда вел?! Как благородный дворянин?

Рвут на куски две правды. И не объяснить даже себе, почему продолжаешь защищать друга. Но… Если б Анри убил Роджера тогда, в Лиаре — это было бы справедливо. А сейчас — нет! И почему так, а не иначе, — не растолковать. Просто — знаешь.

— А ты что думал? — сурово усмехнулся Рауль. — Кто защищал твоего Николса, пока ты валялся на койке? И думал, прощать тебе его или нет? Анри сразу запретил его, как он выразился — «оскорблять». А то наши могли не только оскорбить, но и в морду дать. У нас у всех семьи в Эвитане остались — хоть это тебе понятно? В твоем Роджере мы видим врага. И не смей судить ни одного из нас! Это не в твой родной замок каратели пришли. С такими вот роджерами в первых рядах!

— Рауль! — Кридель совершенно смешался. — Рауль, он… он раскаивается в том, что тогда было!..

— Сомневаюсь! А если даже и так, Серж, — кому от этого легче? Скажи еще спасибо, что здесь — Анри, а в нём благородства на пятерых! И скажи спасибо, что это — наша казарма, а мы — офицеры Эвитана. Попади Николс к солдатам — они бы еще не то с твоим другом сделали.

— О чём ты?..

— Ты не бывал в тюрьмах для простонародья, Серж. И, надеюсь, не побываешь, — голос Керли стал теплее. — Таких, как Николс, там очень не любят. У всех есть дочери или сёстры.

— Рауль… — пробормотал Кридель, — прости, но… Но я не могу иначе! Я не могу это объяснить, но я должен его спасти! Попробуй понять!..

Капитан Керли нахмурился, махнул рукой, отвернулся и пошел своей дорогой…

Глава седьмая

Квирина, Сантэя.

1

Выбора не осталось. Путь к спасению теперь — лишь один. Всё-таки Кевин.

А если Серж не уломает и его?

Нет, о плохом думать нельзя! Накликаешь.

Меньше чем четверть часа спустя юноша в очередной раз убедился — никогда и ничего нельзя откладывать на последний миг. Первый же встреченный гладиатор — Жан Вальден — сообщил, что у лейтенанта Контэ вообще-то с самого утра лихорадка. И находится он в лазарете. Жан, живущий с захворавшим в одной казарме, лично оставил больного на попечение Шарля.

— У него же бой вечером… — растерянно пробормотал Кридель.

— Да ты не волнуйся! — Вальден хлопнул собеседника по плечу. Юный дворянин покорно вытерпел и это, и «ты». А заодно — и вечную просьбу «не волноваться». В конце концов, за Сержем действительно пока, кроме дезертирства, других заслуг не водится. А Жан, хоть и простолюдин, — выволок с поля боя раненого Керли. — За Кевина виконт Эверрат пойдет. Еще с утра обменялись.

Тьма побери! Еще утром можно было успеть к Кевину раньше Конрада. А последний был сегодня с Сержем в спортзале. И даже — трижды в спарринге.

Судьба два раза шла Криделю навстречу! Может, пойдет и в третий? А уж Серж больше не проворонит? Раз «виконт Эверрат» опять встал на его пути. Любит он всё делать за других!

— Жан, где Конрад?

— Так ушел недавно в город с Раулем и Анри…

Гладиаторов действительно отпускают в увольнительные. Раз в неделю по Солнечным Дням — примерно каждого пятого по жребию. Но бой Роджера пришелся на День Адарты — святой Адрианы.

В такие дни «вольную» дают сегодняшним бойцам. Квиринцы знают, что пленники не сбегут столь малым числом. Сантэя — в нескольких неделях пути от границы. Чужаки не знают дорог, по-квирински говорят с явным акцентом. Такие привлекут к себе внимание в первый же день.

А спрятаться на каком-нибудь корабле — тоже не выход. За беглецов положена награда — так что любой капитан выдаст, не раздумывая. Кроме того, триста человек в трюме не спрячешь, а за побег одного казнят троих!

Положение осложнилось. У Сержа на сегодня привилегий нет — его вряд ли выпустят.

А Конрада нужно видеть позарез! Это — последний шанс! Конечно, можно Эверрата и дождаться, но… Но если обладатели жребия отправятся в амфитеатр, не заходя в казарму?

Серж должен что-нибудь придумать! Придумал же на квиринско-эвитанской границе… До сих пор последствия расхлебывает.

Ладно, попробуем самое простое. Почти наверняка ничего не выйдет. Но дальше казармы не пошлют, больше, чем в морду, не дадут…

— Мне положена «вольная»! Я сегодня дерусь.

Дежурный центурион — гладко выбритый бровастый вояка лет сорока с чем-то — уставился мутными, полусонными глазами. Сантэйские солдафоны тоже делают вид, что носом после полудня клюют, а попробуй напади…

Так и есть — сонная одурь вмиг исчезла из глаз:

— Имя?

— Серж Кридель… Гладиатор Сергий!

— Про тебя ваш полковник ничего не говорил.

И этот на «ты»! Эвитанскому дворянину! Ну ничего, когда-нибудь Серж Кридель сквитается со всей Квириной!

Кстати, странно. Все гладиаторы — формально равны. А Анри даже стража упорно именует по званию. Вдобавок, чаще — по завышенному.

— Я не успел его предупредить. К тому же я хочу прогуляться один…

— Что будет с твоими товарищами, если сбежишь, знаешь?! — рявкнул центурион.

У Сержа что — вид беглеца? И какое его центурионское дело…

— Так точно! — по-военному отчеканил юноша.

— За одного — казнят троих, — не преминул напомнить бровач.

Гад!

— Я помню.

Центурион склонился над списком. Плохо видит?

— Так, трое ушли, ты — четвертый. Правильно?

Правильно. Роджер никуда не уходил. Лежит в казарме лицом к стене — как совсем недавно Серж.

А если не получится — бровастому хмурцу всегда можно объяснить: «Подхватил лихорадку, перед боем поменялся жребием. Честно лежу в лазарете, потому и не дрался».

Но должно получиться! Иначе лихорадку подхватит Роджер. Потому как Серж силой отберет у него жребий.

С Джерри они ни разу не дрались на кулаках. Может, боец он и лучший, чем фехтовальщик. Но Кридель честно постарается…

— Клянись честью, что говоришь правду.

— Клянусь, — Серж честными глазами уставился на центуриона.

Так вот под какой замечательный залог выпускают на прогулку эвитанских военнопленных! Честь — у дезертира, нарушителя присяги, государственного преступника и подневольного гладиатора? Ну, насмешили!

2

Прожив в родной стране восемнадцать лет, Серж умудрился побывать в столице всего трижды. Он даже в армию направился по рекомендации друга отца.

Жильбер Ниро и пристроил юношу в штаб к полковнику Мишелю Гардану. На южное пограничье с Квириной — где настоящих боёв не случалось уж лет десять. А когда нанятые империей варвары нарушили перемирие, в Восточную армию прибыл Всеслав. И разгромил и варваров, и регулярные войска Квирины за неполных три месяца.

Серж хорошо помнил огромную, в полмиллиона жителей Лютену. Но Сантэя с ее диким полувосточным укладом кажется втрое многолюдней! О чём Кридель думал, собираясь здесь кого-то разыскивать? Где — по всему городу?!

— С дороги, осёл! — ударил по ушам хриплый вопль.

Юный гладиатор в последний миг еле увернулся на узкой улочке — от летящей сзади (прямо на него!) телеги. Спешно вжался спиной в прохладные кирпичи стены ближайшего дома.

Под грязные ругательства возницы телега с грохотом промчалась мимо — едва не задев Сержа. Кованые копыта и грубые деревенские колеса простучали совсем рядом…

Так он ничего не найдет. Казармы — явно не в центре.

Кридель перевел дух. Думай же, думай! Куда обычно наведываются гладиаторы с «вольной»?

Ну, во-первых — не в богатые районы. Там пленным иностранцам делать нечего. Бои не столь хорошо оплачиваются, чтобы в заведениях для знати развлекаться. Друзей среди аристократов или рабов у гладиаторов нет. А больше никто в тех кварталах не селится.

Значит, искать нужно в близлежащих районах.

Всего-то…

Серж отчаянно попытался припомнить разговоры товарищей. Куда они чаще всего ходят? Гладиаторы здесь — чужие, по-квирински говорят плохо. Значит — есть место (и, наверное — не одно), где эвитанский акцент понимают нормально. Не могут же «отпускники» всю увольнительную просто шататься по городу!

«Лис»… Какой еще «лис»? Да, Кристиан упоминал о какой-то таверне… Серж еще как раз не хотел никого видеть. А Крис говорил о кабаке, куда можно сходить в последний день недели, по-местному — День Солнца. Кридель еще тогда эти дни не особо различал.

А таверна называется… Серж тогда еще вяло подумал «лис-Крис»… «Лис и ворона»!

Не факт, что Конрад сейчас именно там. Но зато в «Лисе» могут знать, заходил ли он сегодня вообще. Да и про других гладиаторов-эвитанцев…

А даже если и нет — трактирщику наверняка известны и прочие места гулянок пленных бойцов.

А вдруг сейчас в «Лисе» пьют гладиаторы из других стран? Может, эвитанцев сегодня где-то видели они? Анри — личность приметная. Его даже квиринские центурионы уважают.

А Конрад наверняка вместе с командиром. Вызывать его на разговор наедине придется тоже при всех. Но Серж что-нибудь придумает…

Осталась еще одна трудность — где этот «Лис с вороной»? Ну да язык до Южного Моря доведет. Серж не знает слишком многого — позарез необходимого в жизни. Но вот квиринский его отец в свое время выучить заставил.

3

— Вон туда, парень, — махнул рукой в сторону виднеющейся вдали площади первый же сантэец, у которого юноша набрался решимости спросить дорогу. И, оказывается, его квиринский с тенмарским акцентом не так плох, как он в глубине души побаивался! — Там через площадь, мимо Рынка Рабов, потом свернешь направо. Возле того поворота еще банджарон пляшут — так что не спутаешь. Только иди осторожнее — лучше краем площади. А то там торги сегодня. Столпотворение — не ровен час, пришибут…

Рынок Рабов!

Серж совсем позабыл, что в Квирине существует рабство! Нет, об этом говорили, конечно. Но сам он ни одного раба так ни разу и не видел. Даже тюремные уборщики обычно приводят в порядок камеру, пока заключенные — в общем зале. А залы — когда пленных запирают на ночь в камерах.

Кридель и сам сейчас — не свободен, но гладиатор — всё-таки не раб. Даже если свобода — лишь фикция, как у эвитанцев. Ни перепродать их, ни насильно задержать в Квирине, вздумай они требовать выдачи Эвитану, никто не посмеет…

Еще издали расслышав гул и рев толпы на площади, юноша невольно замедлил шаг. Теперь-то ему точно не нужен провожатый! Если б не Роджер, Серж вообще развернулся бы прочь. Видеть людей, превращенных в живые вещи!

Будь проклят Всеслав! Если б не он, бывший корнет сейчас был бы дома — с родителями. А не в этой Творцом проклятой Сантэе, коей давно пора в Ледяную Бездну. Вслед за городами из «Священных Свитков», омерзительными всему подзвездному миру. Потому что грехов и подлости в Квиринской столице не меньше!

Обругав себя за малодушие, юноша ускорил шаги. И на площадь почти влетел.

— Сильный раб из Южных Земель! Может выполнять любую работу! Здоров как бык! Вон какие зубы! Открой рот, скотина!..

Горожанин, посоветовавший Сержу обойти площадь по краю, оказался прав. Точнее, оказался бы — если б табор за это время не переместился. И не расположился ровнехонько на пути.

Вокруг пляшущих банджарон — восхищенные зрители. Там продают людей, а эти пляски устроили! Воистину — чернь есть чернь. А у банджарон чести меньше, чем у любого наемника.

Едва не плюнув от отвращения, юноша ринулся, усердно работая локтями, в обход табора. И волей-неволей оказался к окруженному городской стражей помосту еще ближе.

— Красивая рабыня. Обучена чтению, письму, счёту, игре на лютне, арфе, гитаре…

Он не будет смотреть на это!

В бешенстве расталкивая воняющих дешевым вином плебеев, Кридель пробивался через хищную, заполонившую Рынок толпу. Гладиаторы что — всегда ходят здесь?! Или лавируют дворами? Или торги — не каждый день?

Ну, конечно. Где взять столько рабов? Да и зачем всех тащить на аукцион?

Но Серж сейчас с ума сойдет!

— Великолепная рабыня! Четырнадцать лет, еще не знала мужчин. Посмотрите, что за кожа, просто атлас!.. Тунику сними, дура, кнута захотела?!

Толпа не редеет и не кончается. Зря Серж не ринулся напрямик — через банджаронские пляски. Когда же кончится площадь? Сколько двуногих зверей способно на ней поместиться, в конце-то концов?!

Бесконечные вскинутые вверх лица. Встрепанные, мокрые от пота волосы. Не блистающие чистотой туники, пихающие соседей локти…

Здесь что — собрались все полмиллиона плебеев Квирины?!

— Меня купите, меня!

Серж дал слово не смотреть. Но не смог не обернуться на полный звериной тоски женский вопль. Это кто же настолько с ума сошел, что проданным быть рвется?!

Сошла, точнее…

Молодая женщина в рабской тунике выдирается из железных рук двоих крепких служителей. С края помоста тащат тощего мальчишку лет пяти — взвывшего еще громче. Не по-квирински (мать знает язык, ребенок — нет), но Кридель понял. На любом языке:

— Мама!!!…

Распорядитель торгов махнул рукой — женщину волокут под навес. Еще один здоровяк-служитель направился следом, на ходу вынимая из-за пояса кнут.

Толпа разом потянулась на цыпочки. Послышались ехидные смешки. Кто-то лезет вперед — поближе рассмотреть новое, еще более захватывающее зрелище…

Красный туман поплыл перед глазами.

Чья-то мерзкая рожа ехидно комментирует обнажившееся тело!

Рожа кривится. Рожа предлагает скинуть цену за растяжки. Да и следы от кнута останутся…

Рожа требует дать попробовать товар — всё равно ведь он уже не первой свежести.

Рожа вопит от боли, хватаясь за расквашенный нос.

И, пока не оттащили, Серж бьет вторично.

Глава восьмая

Эвитан, Тенмар.

1

Прощаться лучше сразу. Меньше волнений. Меньше слёз. Меньше воспоминаний.

Поэтому Ирия предпочла уехать утром.

Дядя Ив предлагал задержаться на несколько дней. Но тайком доставивший юную деву Леон не вправе рисковать секретностью визита. Ибо чем больше времени под чужой крышей — тем вероятнее разоблачение. Насчет последнего даже врать не пришлось.

После завтрака дядя вызвал племянника в кабинет. Для последнего серьезного разговора.

Прощальный взгляд на столь знакомые шпалеры и ковер. С него уже исчезли вчерашние пятна…

Как же хочется здесь задержаться! Особенно — возле уютного тепла камина.

Загоститься в поместье Кридель можно не больше, чем вернуться в Лиар. Но зато никто не запретит сейчас сесть поближе к веселому солнечно-оранжевому огню. Вот в это почтенное кресло. На мягкий, потертый каштановый бархат…

— Если что не так — прости, — вздохнул Ив Кридель, когда «Леон» изложил причины столь быстрого отъезда.

За что «прости»? Что не спас мать Леона, рассказал о ее преступлении, не верит в невиновность племянницы? Потому что она — дочь Карлотты.

— Вы ни в чём не виноваты, дядя Ив. — Или меньше, чем многие другие. Те, кому просить прощения не придет и в голову. — Вы уверены, что сможете позаботиться об Ирэн? Герцог Тенмар ни за что не должен узнать, что она — в вашем доме.

— И не узнает. Я введу в дом… ну, скажем, мою воспитанницу. Все, кто читают романы, — поймут, как нужно. — Дядя Ив впервые за всё время мягко, тепло улыбнулся.

А его карие с прозеленью глаза, оказывается, красивы. Да, сейчас видно, что он — брат Карлотты. По крайней мере — внешне.

— «Если девушка входит в дом дворянина на правах воспитанницы — она его внебрачная дочь», — процитировала Ирия «Благородную Клотильду» Артура Ленна. — А как быть с теми, кто не читает романов?

— Они поверят тем более — сами так делают, — заговорщицки улыбнулся дядя.

И вновь нестерпимо захотелось задержаться еще хоть на день! Целый бесконечный миг хотелось. Накатило волной… И прошло.

Нельзя привыкать к чужому теплу, чужому дому и чужой семье — если они никогда не станут твоими. Если твоего уже не будет ничего и никогда. Кроме свободы и дороги. И это уже — невообразимо больше, чем совсем недавно смела надеяться узница Амалианского аббатства.

— Чтобы предотвратить скандал, герцог Тенмар способен на многое. Объявить о смерти Ирэн. Или, наоборот, заявить, что вернул ее домой…

— Мальчик мой, — дядя Ив чуть грустно взглянул на «Леона», — юные всегда относились насмешливо к поколению отцов. Но хоть я и немолод и не вращаюсь в свете — не настолько же я наивен.

У Ирии успело заполошно подскочить сердце, прежде чем барон закончил:

— Всё-таки Ральфа Тенмара я знаю гораздо дольше, чем ты прожил в этом невеселом мире, Леон. И даже если герцог объявит, что у него в каждом имении по добровольно вернувшейся племяннице Ирэн Вегрэ, я, естественно, не помчусь его оспаривать.

— Я и не сомневался в вашем уме, дядя Ив! — с облегчением улыбнулась девушка. С самым настоящим, искренним облегчением.

А теперь пора встать с чужого кресла. И попрощаться с не совсем чужим человеком. Навсегда. Присохшую к ране повязку рвут сразу… но всё равно больно!

Ирэн облила подругу слезами. Сама Ирия даже не дрогнула. Всё равно изменить ничего нельзя. Ни взять Ирэн в пасть к старому волку, ни остаться самой. Так какой прок в слезах?

Последний взгляд на старинный особняк в старомодном стиле прошлого века. Так и не ставший для Ирии убежищем.

Конь, дорожные сумки с провизией, большая фляга с вином, шпага, кинжал, пистолеты, мешочки с пулями и порохом… Деньги в кошеле под плащом. Ничего не забыла?

И дорога. Бесконечный путь в никуда…

2

Ирия ошибалась, думая убежать от зимы. Снег повалил после обеда — облачно-белый, крупными хлопьями. Месяц Заката Осени вступил в свои права.

На ночь девушка остановилась в придорожном постоялом дворе.

Забавное название — «Пляшущий Свин». На вывеске — грязно-розовый поросенок. Намалеван грубо, но вполне узнаваемо. Упитанный, с ножом в одной передней лапе и вилкой — в другой. А на задних радостно отплясывает.

Улыбнувшись, Ирия поглубже надвинула капюшон плаща. Шляпа от холода уже не спасает.

И вошла в теплый зал. Здесь должны неплохо готовить — судя по царящим уже на крыльце потрясающим ароматам жаркого… И еще чего-то очень вкусного! К хорошему привыкаешь легко, но бывшая узница еще не успела забыть кухню амалианского аббатства.

Следующую ночь дочь лорда Таррента проведет уже в Тенмарском замке. В зимовье старого хищника. Волка или шакала — скоро выясним. Потому как судьба бросила карты — и больше ехать некуда…

— Господин желает лучшую комнату? У меня есть… — Хозяин заведения похож на свою вывеску. Разница лишь в клочковатой бородке.

— Не нужно лучшую. Любую, но с большим окном. И одеяла потеплее.

У комнаты нет собственного лица. Одна из многих. Как и другие на бесконечном пути из Лиара в Тенмар. Эта — последняя… но кажется лишь продолжением предшественниц.

Кровать, комод, стол, стулья, окно… Большое и без решетки. Прыгать будет удобно.

…С высоты Дозорной Башни враги кажутся почти муравьями. Но и муравьи в таком количестве устрашают. Сотни крыс съедят саму кошку.

Пламенеет пожарами горизонт. С самой высокой башни замка хорошо виден багряный Запад.

Неотвратимо ползет черная змея. Обвивает крепость аспидным кольцом.

Студеный ветер развевает чёрно-алый плащ, непокрытые волосы. Не страшно. Что северянке местный холод? Бледная тень зим родины, отвергнувшей свою королеву.

А небо пылает негаснущими огнями — который день и ночь подряд.

Кого древние боги прощают реже — предателей или глупцов?..

…Пора уже привыкнуть к странным снам. Но, вернувшись в реальность безликой темной комнаты, Ирия больше не смогла уснуть. Придется отдыхать в логове старого хищника… если получится.

Скорый завтрак — и вновь дорога. Заснежившаяся за ночь. Тончайший ковер, легкий-легкий… В Лиаре уже сугробы — ни пройти, ни проехать.

Забавное существо — человек. Зачем-то едет туда, не зная куда. Искать то, не зная что. Потому что другие «человеки», коим лично он ничего дурного не сделал, взяли на себя право открыть на него охоту.

Сколько можно напоминать себе, что выбора нет? Что никто и нигде не ждет. Кроме врагов.

Конечно, в Лютене затеряться проще и легче. Но как раз там по закону подлости обязательно найдутся знающие Ирию в лицо.

Не в Пляшущем же Дворе искать помощи! Она, может, и слишком наивна. Да и романтических книг в детстве перечиталась через край. Но даже у нее хватает ума понять: благородные воры и бандиты встречаются еще реже, чем порядочные солдатня и наемники.

Будь Ирия мужчиной, никто не помешал бы ей удрать в армию. Или поступить под чужим именем в Академию. Наняться в экипаж корабля, в конце концов.

Опять же — увы. Возможно, у героини книги это и получилось бы! Но в реальной жизни переодетую женщину разоблачат — рано или поздно. Причем, скорее — рано.

Путешественница пустила Снежинку в галоп — стало холоднее. В последние недели вообще слегка знобит — с самого Альварена. С первого дня в аббатстве. Будто в крови осталась частица ледяной стыни озера…

Темный и все змеи его, что за мысли лезут в голову? Но сегодня — наверное, из-за снега и легкого морозца (действительно легкого — разве ж это холод для лиаранки?) — Ирия замерзла особенно сильно. И не спасают ни плащ, ни быстрая езда!

Кончай ныть, в монастыре было не теплее. Вдобавок — никакого горячего питья, теплого плаща и меховых одеял по ночам.

К вечеру, когда Ирия подъезжала к ближайшему от замка селу — милях в семи-восьми от старой твердыни — девушку уже ощутимо трясло. И вовсе не от страха.

Пожалуй, придется заехать в таверну — выпить горячего вина… Не хватало только разболеться. Нашла время!

Многодневная дорога из Лиара подходит к концу. Подошла. Вплотную. И ногой порог пробует — не ловушка ли?

В древних замках часто устраивали западни непрошенным гостям. Не в Лиаре, но родовому гнезду Таррентов всего-то лет триста. Вот тенмарская крепость — раза в три старше.

Если это ошибка — еще не поздно развернуться и погнать Снежинку прочь. Куда-нибудь. Куда угодно. Деньги еще есть.

Рано или поздно — схватят и разоблачат. Но не сегодня и не завтра. Даже не через месяц — если быть осторожной. А несколько месяцев кажутся королевским подарком — если вспомнить, что в пасть к старому волку попадешь уже к ночи. Через считанные часы.

Или завтра — если переночевать на здешнем, не таком уж плохом постоялом дворе. И привлечь нежелательное внимание.

С другой стороны, таверна — это место, где можно узнать много полезного. В том числе — и о хозяевах замка…

Проезжая мимо первой избы, Ирия окончательно определилась. Лошади нужны передышка и корм. А ее хозяйке — тоже неплохо бы ехать в столь сомнительные «гости» не на пустой желудок.

А вот на ночь здесь лучше не оставаться. В столь большом селе наверняка найдется хоть один шпион из замка. Или всё, что Ирия слышала о герцоге Тенмаре, — бабушкины сказки.

Давать противнику фору в целую ночь — излишне. Так говорил герой какой-то прочитанной хроники. Кто-то не запомнившийся из целой плеяды знаменитых эвитанских полководцев минувших веков…

3

Несмотря на вечернее время, народу в «Горячей кружке» оказалось немного. И выбрать подходящий стол труда не составило. Вот он — угловой и с хорошей видимостью входа.

— Молодому господину дичь или свинину? — Упитанный трактирщик — просто сама любезность.

Ну что ж — хороший корчмарь, как и хороший повар, обязан быть толстым. Как знающий лекарь — здоровым.

Этот по сравнению с хозяином «Свина» даже тощеват, пожалуй.

— Лучше свинину! — улыбнулась Ирия.

Сытое хрюканье доносилось, когда она ставила лошадь в уютную, сухую и теплую конюшню. Свиней радушный хозяин держит сам, а вот дичь наверняка покупает у охотников. Значит, цена — соответствующая. Стой таверна на лесном тракте — всё было бы наоборот.

Трактирщик понимающе ухмыльнулся:

— Белое, красное? У нас богатый выбор вин.

— Зато я — небогат, — улыбнулась девушка.

Еще решат, что тут графский или, того хуже — герцогский сын инкогнито разъезжает. Всё-таки таверна — не самая удачная мысль. Но что сделано, то сделано.

Улыбка трактирщика, как ни странно, никуда не делась:

— Тогда, если молодой господин не обидится — могу рекомендовать несколько недорогих, но хороших сортов красного. Из виноградников Марэ. Или белое илладийское. Но оно — дороже.

— Красное — на ваше усмотрение. Из виноградников Марэ.

Илладийское подают почти везде. А вот графство Марэ снабжает лишь Тенмар и Лютену.

И выдает подобный ответ — северянина или жителя центральных графств! Нет, Ирия явно пошла в отца! Увы, материными разумом и хваткой судьба обделила. Впрочем, Карлотта при всех своих уме и цинизме в итоге тоже просчиталась.

Ну и Темный с ними со всеми! Достаточно, что приняли за юношу, — уж в этом-то сомнений нет. А чтобы заподозрить в молодом темноволосом дворянине официально утонувшую белокурую девицу из Лиара, нужно быть кем-то проницательнее и осведомленнее простого трактирщика. Не переодетый же он правительственный осведомитель!

Ирия в очередной раз порадовалась собственному мальчишескому детству. Стань она настоящей благовоспитанной барышней вроде Эйды — и никакой маскарад не поможет. А еще хорошо, что не удалась внешностью в мать. Женственные формы южанки и мужской костюм не скроет.

Чего только Ирия не наслушалась в детстве от нянек! «Тощая», «костлявая», «ноги как палки»…

Зато теперь пригодилось! И… что бы она сейчас делала без отца, не возражавшего против уроков фехтования для дочери? До самого прошлого года.

А судя по взглядам посетителей — весьма хорошенькой здесь считается подавальщица. Полнотелая деревенская девушка.

Та, что уже несет «молодому господину» поднос.

Вкусно благоухает южными травами жаркое. Приветливо темнеет долгогорлый кувшин. Очевидно, обещанный «хороший сорт красного» из Марэ.

Невольно сравнив себя со служанкой, Ирия вновь усмехнулась. Некрасивая? Ну и Темный с ней, с красотой! Кому это счастье принесло?

Зато — не пойманная!

Горячее жаркое просто тает во рту. Да и подогретое вино — как нельзя кстати. Даже озноб начинает сдавать позиции.

Может, еще и не простудилась? Просто волнение…

Пожалуй, кувшин можно не допивать, перелить во флягу. А это вино совсем не пьянит…

Путешественница потянулась за кувшином. И чей-то пронзительный, изучающий взгляд аж заколол лопатки.

Кто это здесь такой интересующийся? Всё-таки местный герцогский шпион?

Обернулась резко.

У противоположной стены за таким же угловым столом — двое юношей. На вид чуть старше Ирии. Потягивают что-то дымящееся из кружек.

А ведь когда вошла — были абсолютно поглощены беседой друг с другом. На поверхностный взгляд. Вот тебе и «на поверхностный»!

Ирия сочла парней безопасными. А теперь их в ней что-то заинтересовало!

Тот, что слева, худощавый и темноволосый, толкнул локтем приятеля — что-то быстро шепча на ухо. Но напарник — более крепкий шатен — отвести взгляд и не подумал. Продолжает пристально разглядывать. Теперь — уставившись прямо в глаза.

Если шпион — то весьма наглый. Хотя откуда Ирии, кроме романов, что-то знать о шпионах?

— Господин желает что-нибудь еще?

Оказывается, не заметила подошедшего трактирщика. Даже стука шагов не расслышала!

— Благодарю вас, нет. Кто молодые люди за столом вот в том углу? — Легкий кивок в их сторону.

Шатен — видимо, опомнившись — вновь склонился над тарелкой.

— Не обращайте внимания, молодой господин. Тоже приезжие молодые господа не из богатых. Сняли комнату в… — Трактирщик вопросительно взглянул на Ирию. Та, сообразив, достала серебряный ритен. И монета вмиг исчезла в горсти источника сведений. — В доме вдовы-мельничихи. Живут уже больше трех месяцев. С ними третий, но он в таверну ходит редко. Они тут патреты «на природе» малевать изволят…

Значит, портреты на природе. Трое юношей.

Будь Ирия совсем уж наивной — ну хоть как полгода назад — может, и поверила бы. Трое дворянских сынков сидят и рисуют портреты на природе. Крестьян на фоне полей, коров на пастбищах, лошадей на выгоне… Дождливой осенью и метельной зимой. На улице!

Романтика.

Что ребята не просто портретисты из Лютенской Академии, — и ежу ясно. Но всё остальное — не ее дело, потому как к Ирии Таррент отношения не имеет. Три месяца назад еще папа был жив…

А что на приезжих волками смотрят — тут и гадать нечего. Сами скрываются.

В будущем, если оно появится, — может, и стоит приглядеться. А сейчас главное, что они для Ирии безопасны.

— Моя лошадь накормлена, напоена? — обернулась девушка к хозяину.

— Конечно, молодой господин.

— Тогда еще раз благодарю за еду, вино и сведения, — на чисто выскобленный стол лег еще один лик покойного Фредерика Второго.

— Благодарю покорно, молодой господин, но стоит ли ехать на ночь глядя? У меня есть свободные комнаты. С утра бы, после завтрака? — Круглое лицо кажется искренне сочувствующим.

Мысль очень соблазнительная — учитывая, что за окном уже стемнело. Да и накрапывающий дождь дорожному настроению не способствует.

А здесь вкусное жаркое — можно еще порцию заказать! Горячее вино, теплая постель, уютный огонь очага…

А также наверняка поблизости — солдаты, берущие на заметку всех приезжих. И совершенно не обязательно стражи закона прибудут за Ирией. Может, и за тремя другими чужаками, давно застрявшими здесь…

А на закуску — милый трактирщик, за умеренную плату продающий сведения о посетителях каждому встречному-поперечному. Нет уж!

Глава девятая

Квирина, Сантэя.

1

— Подполковник, — центурион покачал головой, — я с глубоким личным уважением отношусь к вам, но приказ отменить не могу. Вы уже были сегодня в городе. И у вас через три часа бой. Я не могу выпустить вас еще раз.

За без малого два года Анри успел убедиться — в таких случаях спорить бесполезно. Слово «приказ» имеет в армии Сантэи почти магическое значение. «Не может» — значит «не может». Ни один человек не выйдет из гладиаторского корпуса до завтрашнего полудня, кроме как на бой. А наличие всех заключенных проверяется каждое утро.

Утром — проверка, в полдень — казнь. Ты знал об этом условии, когда принимал решение за себя и других, Тенмар.

Тянуть время — бесполезно. Сегодня еще удастся скрыть отсутствие Сержа, завтра утром — уже нет. За одного сбежавшего умрут трое — если он не вернется до утра.

И как прикажете еще двоих выбирать? Жребий кинуть, монетку подбросить?

— Анри! — Конечно же, Рауль.

— Только не отговаривай, ладно? — поморщился Тенмар.

— Не буду. А ты — меня, — четко выговорил Керли.

Как взглянуть в глаза тому, кто только что сказал: «Добровольно умру вместе с тобой»? А как смотрел под Ланном? Если б не ты, Рауль Керли был бы сейчас дома — с женой и детьми.

— Только Шарль должен жить. Тебя, Анри, знаю — не отговорить. Но его мы вдвоем заставим. Нельзя оставлять мальчишек совсем без старших офицеров.

Дальше можно не продолжать. Когда их с Раулем пристрелят — единственным толковым капитаном останется Эрвэ. Николс — не капитан, а одно название.

Вот и решилось.

Тенмар поднял глаза на Керли. Выговорили они одновременно:

— Николс.

Сынок Ревинтера валялся на кровати лицом к окну. Рауль шагнул было вперед, Анри слегка отодвинул его в сторону, подошел сам, тронул бывшего карателя за плечо:

— Капитан Николс, встаньте!

Тот вздрогнул, прежде чем обернуться. Можешь не вскидываться — не поможет.

Обернулся, сел… В глазах — страха нет, только безнадежность. И то ладно. Тенмар вовсе не уверен, что сможет убить молящего о пощаде. Даже — последнюю мразь.

Но то — убить, а не выкупить им жизнь своих. Так что Николсу уже не поможет ничто. Как и им с Раулем.

Жаль, что здесь еще Ревинтера-старшего нет. Подставить под залп вместо Керли.

— Прошу прощения, — Роджер Николс говорит тихо, но хоть без дрожи в голосе. — Я полагал, до боя еще есть время. Я ошибся?

Ему всё-таки не по себе. Иначе бы так четко и раздельно слова не произносил.

— Ошибся! — зловеще пообещал Рауль, свирепо сверля врага темными от ненависти глазами.

Анри про себя усмехнулся. Не знал бы — сам бы не поверил. Роджер Николс — едва среднего роста, тонкий в кости, в больших серых глазах ни намека на наглость или злобу — выглядит явно младше своих лет. Немудрено, что Серж его опекать начал. Глупый щенок — ядовитую змею.

— Капитан Николс! — чеканя слова, произнес Тенмар. — Корнет Кридель не вернулся к назначенному часу в казарму. Если мне не удастся уговорить центуриона или Темного с рогами выпустить нас с капитаном Керли на его поиски — завтра трое гладиаторов будут расстреляны на плацу. Вы войдете в эту тройку.

— Значит, вы меня не убьете сегодня, и я доживу до завтра? — горькая усмешка искривила уголок рта Николса.

— Доживете! — пообещал Анри. — И не пытайтесь сбежать. Вас не выпустят.

Вот в этом на центуриона рассчитывать можно.

Николс окликнул Тенмара уже у выхода:

— Серж пропал?

— Пропал или удрал! — прорычал Рауль.

— Вряд ли сбежал — он предупрежден о последствиях. — Анри искренне надеялся, что это так. И что мальчишке попросту не наплевать на «последствия» — для тех, кого он друзьями уже не считает. Если вообще считал.

Впрочем, шанс выяснить это есть! Не теряя времени. Если очень повезет. Непонятно, какого змея Тенмар раньше не додумался, — спишем на отсутствие мозгов.

Последнему ослу ясно, что центурион — тоже виновен. Выпустил мальчишку, поверив слову чести. Да, меньше виновен, чем бывший подполковник. Старому служаке грозит не расстрел, а увольнение. Но всё же…

— Я знаю, как выйти в город.

Анри впервые видел, чтобы Рауль оборачивался столь стремительно:

— Что?! Издеваешься, да?!

— Как выйти в город мне и подполковнику Тенмару, — не опустил взгляд Ревинтер.

— Если ты задумал удрать…

— Рауль! — Одергивать друга в присутствии врага нельзя, но тут — особый случай.

Анри наглухо закрыл дверь и вплотную подошел к Николсу. Керли не отстает — по-прежнему готов кинуться в драку. Разъяренным медведем.

— Капитан Николс, я вас слушаю.

— И почему это я не гожусь?! — прорычал Рауль.

Роджер Николс улыбнулся — впервые за всё время пребывания здесь. Бледно, одними губами:

— Вы врать не умеете…

2

Рауль, что — железный?!

Нет, он, конечно, кругом прав. Если б не капитан Керли с его ратной доской, Эверрат сейчас нарезал бы круги по залу. А это — крайне глупо. И подозрительно.

Но фигуры невозмутимо и планомерно скользят по доске. И волей-неволей приходится отвечать. А ох как хочется вместо этого…

Пойти вместе с Анри. Чтобы, если понадобится — прикрыть спину! И лично дать в морду Сержу — едва тот в руки попадется!

Вряд ли он действительно сбежал. Именно поэтому и «в морду», а не «прибить на месте». Шансы на побег они Темный знает сколько раз еще в тюрьме обсуждали. Не настолько ведь даже этот идеалист — дурак! А вот что в какую-нибудь историю вляпался…

Это ж надо умудриться — сначала спасти редкую мразь, а потом еще продолжать защищать? А напоследок — в одиночку отправиться шататься по незнакомому городу! С чужой «вольной».

Нет, как только Тенмар Криделя притащит — Конрад тут же познакомит эту глупую морду со своим кулаком. Быстро, пока не оттащили. Потому как — давно руки чешутся!

— Рауль, если с Анри что-нибудь… — начал Эверрат.

— Осада, — равнодушно ответил капитан, методично двигая «конницу» к вражескому «монарху».

Действительно. Чего зря спрашивать? Если подполковник и Вальден не вернутся — расстреляны будут уже девять. И сам Керли — добровольно в их числе. Конрад искренне уважал его за это, но сам предпочел бы тянуть жребий. Умереть, заслонив собой Анри, — это да. Но тот не дал себя прикрыть — ушел без бывшего порученца.

Сейчас от них уже ничего не зависит. Кости брошены, игра идет. Без них! Без Эверрата!

Он ни секунды не сомневался — маскарад Анри и Жана никого не обманул. Центурион знает их в лицо. Просто предпочел «не узнать». Чувствует вину, что выпустил Сержа. Так почему бы не помочь узникам, формально не нарушая правил?

— Кор, осада, — Рауль двинул «регента» на середину доски, загоняя вражеского «монарха» в угол.

Эверрат ошалело встряхнул головой. До боя — меньше часа. Где-то в жаждущей гладиаторской крови Сантэе Анри в компании Жана Вальдена ищет круглого дурака Сержа Криделя. В казарме ждет смерти подколодная змея Роджер Ревинтер-Николс, коего пока запрещено убивать. Под кроватями валяются двое связанных, раздетых догола рабов-уборщиков. В соседнем зале ждут «запасные» — Андре Мори и Рене Соньер. Всё хорошо. Лучше не бывает!

Да еще это дурацкое облачение! Ну кто придумал, что гладиаторы должны драться в кретинских набедренных повязках, еще более кретинских золоченых плащах за плечами и золотых же шлемах с разноцветными султанами? Того, кто ввел подобную форму, самого бы заставить в ней походить!

Несмотря на весь кошмар, Конрад едва не расхохотался. Представил в этом Кровавого Пса. Хотя нет — лучше Тита Виллия!

Не забыть бы еще перед выходом этот змеиный шлем напялить! Хотя церберы проследят.

Кстати, а с чего Эверрат вообще решил, что ему дадут тянуть жребий? Скорее всего, их просто задержат в амфитеатре. А ваза с камешками ждет лишь оставшихся пятерых…

— Рауль! — Не хочется напоминать, но придется.

— Триумф, — «флот» угрожающе поплыл к «монарху» Конрада. Только-только (как казалось — удачно) сменявшемуся местами с «кардиналом».

Лейтенант и сам удивился, что еще способен думать о «ратниках». Но Керли играет не хуже, чем вчера, позавчера и год назад. Не сдаваться же! И не проигрывать. И уж точно — не ныть на плече друга!

— Рауль, если что… — Конрад постарался произнести это как можно беспечнее. Кажется, получилось. — Мы ведь четверо точно умрем?

— Точно может знать лишь Творец. Милосердный и Вездесущий. — «Регент», кочергой «конницы» перескочив чужих «смертников», ловко приземлился через клетку от вражеского «монарха». — А вот твой «король» точно умер. Смерть, — одним наклоном длинношеего «регента» Керли сбил фигуру побежденного правителя.

— Рауль, я — серьезно!

— Скорее всего — да.

— Мори и Соньер знают?

— Конечно, — капитан смёл фигуры с доски и взялся методично расставлять их вместо побежденного. — Но я бы на твоем месте не спешил записывать себя в покойники. Впрочем, если хочешь — тебя еще не поздно заменить. Кстати, Анри об этом просил.

— Мне вызвать вас на дуэль?! — возмутился Кор. — Или Тенмара?

— В морду могу и так дать. Без вызова. Как и Тенмар. Ты спросил, я ответил.

Ну ладно — не ныть же! Сам ведь хотел умереть за Анри. Горькая ирония судьбы — ни Конрад, ни Мори с Соньером сегодня вообще не должны драться. «Черный камень» вытянул лишь Керли… Но вряд ли ему с того легче.

Будем надеяться, Кевин когда-нибудь простит себя. Старая рана могла открыться у любого, а Тенмар никого не пускает на ринг в таком состоянии.

— Рауль, подожди немного, — в кои-то веки серьезно попросил Конрад. — До героической смерти я еще должен кое-что сделать.

3

Если кому и можно довериться — то именно Крису. И как раз его лучше не втягивать. Но — куда денешься?

— Крис, в эти Октавианы ты должен выйти в город. Обменяйся с кем угодно, но выйди! У Рынка Рабов найдешь табор банджарон. Это срочно, запомни! Скажи, что тебе нужна банджаронка по имени Звезда. И только ей лично скажешь, что со мной случилось. Это вопрос жизни и смерти, понятно?! И моей любви!

— Да, конечно! — Конрад ждал, что Крис будет возражать, не в силах представить смерть брата. А тот стиснул зубы и выдержал! — Кор, я обещаю, — твердо выговорил он. — Я… клянусь!

Вот теперь губы братишки дрогнули. А ему — нельзя!

Кристиана ждет сюрприз, но если не он, то никто. А Звезде к гладиаторским казармам не прийти.

А вот теперь можно и умирать!

Эверрат успел вовремя. Солдаты явились, когда Рауль двинул первого «смертника» новой партии.

Человек пятнадцать — для «охраны» четырех гладиаторов. Впору возгордиться.

— Вас двое. Где еще два воина? — выдал дежурную фразу центурион. Три часа назад самолично выпустивший этих «двух» — переодетыми в рабов-уборщиков.

Впрочем, где они сейчас — он действительно не знает.

— Наверное, задержались в таверне. Возможно, подойдут прямо к амфитеатру, — Керли отодвинул доску. Излишне резким жестом. Впервые за эти три часа. — Если нет — их заменят запасные. Как и положено традицией — они ждут в соседнем зале.

В повязках, плащах и с пернатыми шлемами наперевес.

— Носилки готовы, — чуть наклонил голову центурион. По его знаку двое солдат потащились за Андре и Рене.

А Рауль подхватил за основание султана свое раззолоченное уродство. И просто кивнул Конраду:

— Идем!

Неужели казарму Кор видит в последний раз? Да было бы что жалеть! Вот родное поместье — это да.

Керли, не оборачиваясь, строевым шагом направился к выходу. Эверрат — за ним, стараясь не отставать.

Следом, щурясь на заходящее багровое солнце, бредут Мори с Соньером — уже в шлемах.

Пляшут в золоте солнечные блики. Рябит в глазах. Как зимой — когда от ослепительного солнца невыносимо искрит снег…

Эверрат, забудь. В Квирине снега не бывает. Как и нормальной зимы. Ее и дома-то не было. Зато в Лютене…

Рабы-носильщики привычно ждут — с чудовищными носилками наготове. Открытыми — для удобства жадных глаз плебса.

Конрад с гораздо большим удовольствием проехался бы верхом, но кони положены лишь эскорту. Поистине устрашающих размеров. Не кони, эскорт.

Еще бы! Призван защищать гладиаторов то ли от толпы, то ли от искушения удрать.

Сбежишь тут, как же, когда за это!.. Эверрат едва не прокусил губу.

Интересно, а императорская преторианская гвардия больше, чем гладиаторский конвой? Наверное. Ведь стоит туда кому-то попасть — и он тащит с собой всю родню. А император послушно подписывает патенты. Целая плеяда императоров — один за другим. И никого из них это не спасло.

Носилки плавно поднялись над головами рабов. «Героям дня», точнее — «вечера», положено проплывать над толпой. В «боевых костюмах» и не менее боевых церемониальных шлемах. С крыльями.

И с золочеными копьями в крепких руках. Гордо вскинутыми к небесам.

Глава десятая

Эвитан, Тенмар.

1

Замок Тенмар Ирия таким и представляла. Темную, мрачную громаду.

А над ней — плачет небо. Мерзлыми снежными хлопьями.

Веками крепость росла — медленно и неотвратимо. Так набирают мощь камни. Только те — ввысь и вширь, а замок Тенмар оброс пристройками и флигелями. Новые башни, анфилады и залы неровным кольцом обвивали старые.

Тенмар. Жилище легендарных королей, воинов и магов. Наверное, самый древний замок в Эвитане.

…Слабо чадят факелы, до костей пробирает озноб, гонит вперед ночной ужас.

Ирия уже знает, что опоздала…

— Ваша комната, баронесса, — хмурый слуга со свечой в худой руке расщедрился на первую и пока последнюю фразу. За весь путь по выстывшим, сумрачным коридорам ночного замка — до боли схожего с родным. С тем, во что тот превратился за последние два года! Во что его превратили.

Разве что шпалеры на каменных стенах — не настолько выцвели. Наверное, менее древние. Или за ними лучше ухаживали.

Камин — на противоположной от кровати стене. Чтобы гости замерзли точно. Учитывая размер комнаты — полторы лиарских девичьих спальни. Только там сестры Таррент и Кито обитали вчетвером, а здесь предстоит мерзнуть одной Ирии.

Правда, и сама кровать — роскошна. В ширину — пятеро влезут. Да и балдахин впечатляет.

Отец всегда говорил: лишняя роскошь лишь мешает. Но после монастыря уже ничто «лишним» не кажется. Может, под балдахином найдется и пара десятков теплых одеял?

Или тонкое покрывало. Тенмар ведь южное герцогство — здесь спящие и камином с жаровней обойдутся. Если ее вообще принесут.

Ладно, хуже, чем в келье — не будет, потому как не бывает. В крайнем случае — балдахин стянем и завернемся!

Фальшивая баронесса и бывшая графиня едва не фыркнула. А вытянутое бесцветное лицо «собеседника» осталось каменной маской. Серой.

— Госпожа баронесса, ужин и горячее вино вам принесет горничная, — одарил он гостью второй фразой. И какой длинной!

А потом присел на корточки возле камина. И взялся сноровисто и умело его разжигать.

Значит, герцог Тенмар — вовсе не так уж слаб и немощен. Дома отец махнул рукой на всё и вся, так слуги только что на головах не ходили. А здесь — вышколены от и до.

Девушка присела в широченное кресло — работы весьма известного мастера прошлого века. Выписанного его современником-королем аж из Мидантии. За огромное жалованье.

Кресло — теплое, и всё равно — холодно. Комната проморожена. Ну для чего люди живут в каменных пещерах с каминами, а? Если можно строить деревянные дома с печками?

Ирия поспешно закуталась в плащ. Теперь осталось дождаться, пока слуга уйдет. Больше, чем есть, спать и согреться, ей необходимо остаться одной. Чтобы спокойно подумать.

Всё пошло не так. И нужно точно знать, как поступить дальше.

Ирия прибыла в каменную пасть дракона, назвалась баронессой Вегрэ. Так что отступать поздно.

Ожидала она здесь всего — в том числе и худшего. И честно пыталась подготовиться.

Но не понадобилось.

— Госпожа баронесса. — Слуга уже превратил холодное украшение комнаты в веселый и уютный островок тепла. И теперь выпрямился. Чтобы вновь почтительно склониться. — Ее Светлость герцогиня просила передать: когда поужинаете — она навестит вас.

— Я буду рада, — скопировав лучшие интонации Полины, кротко склонила голову девушка.

Она действительно ждала любого поворота судьбы. Но не того, что герцога Тенмара попросту не окажется дома. И кого теперь припирать к стенке темными историями из маминого прошлого?

2

…Летит сквозь снежную мглу черная птица.

Белые хлопья оседают на агатовых перьях — и немедленно тают. Сильные крылья рассекают воздух.

И — мириады льдинок в лицо. Крошечных, острых осколков льда…

Ожерелье серебряных капель вокруг тонкой шеи, отблеск луны на сумраке крыльев. Мрачная тень на серебре лунном диске.

Слабые, слабые отблески сквозь зимнюю тяжесть бесконечных облаков…

— Ты спишь, дитя мое?

Да. Успела уснуть в мягком, уютном кресле. Самолично придвинула его к камину. И вдобавок умудрилась (когда — убей, не вспомнить!) разуться и забраться в теплое бархатное гнездо с ногами. Кресло такое большое, а Ирия, оказывается, — такая маленькая. От макушки до пяток поместилась.

Сколько же времени не было служанки?!

— Я сама принесла тебе ужин.

Ужин?

Девушка проснулась окончательно. И ощутимо вздрогнула от накатившей волны озноба. Да, ужин должна была принести горничная. Ирия ждала и задремала!

«Сама принесла»… Это не служанка!

Встряхнув уже привычно-короткими темными волосами, девушка стремительно обернулась к двери.

Глухое черное платье. Бледное немолодое лицо. Про такое говорят: «со следами былой красоты».

Корона седых кос…

Какая горничная? К гостье-самозванке явилась самолично хозяйка замка! С подносом вкусно дымящейся снеди. Ах да — слуга ведь и о визите герцогини предупреждал…

Ирия торопливо вскочила.

Да что такое? Не только знобит. Еще и кости ломит, и голова кружится!

Потерпишь. Не сидеть же, когда стоит старуха, равная тебе по положению… даже выше. Причем теперь — намного.

Старуха? Мать Анри.

Сколько же ей лет? У него ведь не было старших братьев. Только сестра, но не в поколение же у них разница.

Карлотте Таррент еще далеко до старости — несмотря на суровый устав монастыря. На сколько же Анри был старше Ирии?

А на сколько старше Всеслав, вспомни, а?

— Благодарю вас. Мне, право, неловко. — Девушка поспешно присела в реверансе — прямо в мужском костюме. И приняла у герцогини поднос — заодно ища глазами, куда бы его пристроить.

На пол, что ли? Или на инкрустированный чем-то очень дорогим туалетный столик? А еще можно — на широкий подоконник, сдвинув плечом гардину…

— Возьми на колени, — мягко улыбнулась герцогиня, усаживаясь в соседнее кресло. И тем подавая пример. — Я давно не видела тебя, Ирэн.

Стоп! Потому что или Ирия — совсем дура, или сей бледный печальный призрак самой себя мягко намекает: ты — не Ирэн. Кто хоть раз их видел — уже не спутает.

А значит — врать нельзя!

— Я - не Ирэн Вегрэ.

Неопытной интриганке и врунье следует радоваться полумраку. Но как же жаль, что слишком слабый свет камина оставляет лица в тени!

— Знаю, дитя… — всё та же мягкая и грустная улыбка.

Полина была «доброй старшей сестрой». А сейчас Ирия нарвалась на типаж «доброй старой бабушки»? Наверное, в этом мире позволяют себе не лицемерить лишь такие, как Николс. Злобные, ограниченные инстинктами ублюдки, не скрывающие омерзительной натуры! Законченные твари!..

Заткнись, неблагодарная дура! Анри тебе тоже не врал!

А ты поторопилась бы с ответом. Тут родная мать погибшего друга ждет объяснений, зачем в ее дом заявилась самозванка, укравшая чужое имя и титул?

— Я - Ирия Таррент.

— Ирия Таррент умерла в Лиаре, — с мягким укором перебила герцогиня.

И что дальше? Здесь сейчас нет злобного герцога Тенмара, чтобы ему угрожать. Напротив Ирии — только пожилая дама. С виду — такая грустная и добрая. И ни Карлотте, ни ее дочери она ничего не должна.

И что прикажете врать?

Да ничего! Не умеешь — не берись, как говорил когда-то папа… Не знаешь, что врать, — говори правду!

— Я не умерла.

Ну их, эти приличия! И лучше всё-таки поесть. Пока ужин окончательно не остыл. Перед темницей разумнее подкрепиться.

Впрочем, до темницы дело не дойдет — кинжал с собой.

Тем более. Зачем отказываться от последней трапезы?

Лиаранка и сама не заметила, как рассказала почти всё. Всё, что перевернуло ее жизнь…

Мчится в замок усталый отряд во главе с Анри. Десяток человек на насмерть вымотанных конях…

А потом — сумасшедшая скачка еще и до аббатства. Скоростью предполагалось сбить со следа погоню. Кто ж предполагал, что предадут сами монахини? Или леонардиты — сейчас уже не суть важно. А монахини — выдадут…

…Войска карателей — уже на том берегу. Лодки с солдатами заполонили темные воды Альварена. Скрипят открывающиеся ворота, неотвратимо топают по лестницам и коридорам кованые армейские сапоги. Приближается неумолимая смерть в мундирах солдат Ревинтера.

Бешеные удары в дверь. Последний бой Анри и его гибель…

Новоявленный Регент собственной персоной. Торжествующая усмешка победителя. Ее так хочется стереть любым оружием, но нет уже никакого. И обреченный взгляд Эйды — на пороге кельи…

Дорога до Лютены, арестантская карета, ночь перед казнью…

Пронзительно-солнечное весеннее утро — в такое особенно остро хочется жить. Но именно оно станет последним.

Ворота Ауэнта медленно, с протяжным скрипом раскрываются. Перед обреченными стариками, женщинами, детьми.

Впереди — путь до эшафота. И еще, наверное, крики толпы. Чернь любит зрелища…

Весь этот ужас прервал белокурый всадник на белом коне. Объявил узникам, что они — свободны. Самый прекрасный герой в подзвездном мире…

Казалось, всё уже будет хорошо. Нескончаемый кошмар — позади! В уже побежденном прошлом.

Но впереди ждало заточение в монастырь матери. И новая свадьба отца — с отъявленной дрянью. А потом — спустя всего четыре месяца! — лорд Таррент отправил в то же аббатство Эйду. К предательницам-монахиням!

Впереди Ирию ждала отчаянная борьба — с отцом и мачехой. За возвращение сестры домой.

И она победила! Еще через долгих три месяца Эйда вновь оказалась в замке. А Ирия превратилась в злейшего врага — для всех, кроме сестер. Молчаливо осудили даже слуги.

Может, кто и жалел втихомолку кроткую и несчастную «барышню Эйду». Но прекословить хозяину дома? Главе семьи? Кто на такое осмелится? Разумеется, лишь злобная, вздорная, жестокая дочь. Не понимающая интересов семьи, во имя которой нужно пожертвовать оступившимся!

И, вне всякого сомнения, не появись этот повод — взбесившаяся, озверевшая от безнаказанности девица нашла бы другой, чтобы со всеми перессориться. Ведь главное-то, что она вообще на такое способна! Значит — дрянь!

Ирия чуть не рассказала Катрин и другое. То, что в Ауэнте точно знала, кто друг, а кто — враг. А в родовом замке всё перевернулось с ног на голову. Ненавидеть Ревинтеров — это одно, а родных и близких — совсем иное. Намного труднее и больнее.

Бросить сестру в беде — непростимый грех. Прекословить и угрожать отцу — тоже. Значит — выбирай сторону того, кто в беде. Всё равно уже в Бездну! Но Ирии потребовалось полгода, чтобы наконец смириться. С тем, что отныне она — закоренелая грешница. Смириться — и перестать страдать хоть по этому поводу. Грешница так грешница, в Бездну так в Бездну.

Но последнее Катрин знать незачем. Герцогине хватит и собственного горя. А ее гостье давно уже всё равно.

…Последний год в выстывшем, пропитанном вековой злобой замке был особенно тоскливым…

Новая попытка Полины избавиться от Эйды. Внезапная смерть отца — и кошмарное, невозможное обвинение! Монастырь святой Амалии и Башня Кающихся Грешниц. Смертный приговор (второй по счёту) и побег. Неизвестный рыбак, вытащивший беглянку из студеной осенней воды.

Тайна матери, истинная природа Джека, попытка Карлотты убить Ирэн и спасение последней из рассказа выпали. Равно как и тайный визит Ирии под именем Леона в поместье дяди Ива. Не говоря уж о поцелуе с Анри. Об этом вообще никому знать не надо. А его матери — и подавно.

Да и не те внешность и характер у Ирии, чтобы подобная история Анри польстила.

3

— Мама надеялась, что герцог Тенмар, как ее родич и истинный рыцарь, поможет мне спастись.

— Ирия! — Катрин Тенмар, урожденная графиня Дианэ, грустно качает головой. — Тебе следовало искать приюта не здесь, а у твоего родного дяди — Ива Криделя. Это он — истинный рыцарь, а вовсе не герцог Тенмар.

Совет запоздал. Ирия там уже была.

— Вы-то мне верите, что я не убивала отца?! — И даже не нужно изображать отчаяние в голосе. Искренности хватит с лихвой.

— Верю, раз ты так говоришь. — А верит или нет — попробуй пойми за этой всё понимающей и всепрощающей улыбкой! — Я попытаюсь защитить тебя.

Если не верит — то и пытаться не станет. А если действительно такова, какой кажется с виду, — то и не сможет. Люди с подобным характером и себя-то защитить не в силах. Кого спасет Эйда? Брошенного котенка?

Ладно, спим вполглаза и с оружием наготове!

— Не бойся, Ирия. — Катрин протянула к девушке тонкую руку без украшений — с одним лишь обручальным кольцом. И погладила незваную гостью по голове.

Маме такое и в голову бы не пришло. Нигде, кроме той кельи — у амалианок.

А отцу — лишь когда Ирия была совсем маленькой. И когда кинулась обнимать его на михаилитском подворье… Или когда они помирились в Закатной Башне.

Мама всегда говорила, что лишние проявления чувств — лишь для простолюдинов. Впрочем, когда это Ирия была послушной дочерью?

— Я смогу убедить моего мужа.

Если не врешь… Да что же это с Ирией происходит — если она переменилась настолько?! Раньше думала о людях слишком хорошо — теперь сразу предполагает самое дурное.

— Сейчас тебе лучше отдохнуть. — Катрин Тенмар встала, качнулась серебристая корона.

Такие длинные косы! У Ирии волосы отрастут еще не скоро… Ну и Тьма с ними! Главное — голова дурная цела! Пока еще.

Девушка тенью скользнула к неслышно закрывшейся за герцогиней двери. Не скрипят в этом замке петли, хорошо смазаны… Темный их подери! Приходи среди ночи кто хочет — не услышишь, не проснешься.

Так, крюк висит — уже хорошо. Невеликая, но преграда. Как раз времени хватит — на кинжал в сердце!

Ирия устало прислонилась спиной к двери, разглядывая пристанище на ночь. Похоже, хоть раз в жизни, а под герцогским балдахином выспимся.

Бывшая графиня проскользнула к окну, раздвинула гардины. Третий этаж, а внизу — мощеный двор…

Нет уж, клинок надежнее!

И не зря снились серые снеговые тучи. Вон они — напрочь скрыли и луну, и звёзды! Ничего не разглядеть, кроме обступившей замок давящей мглы, заледенелого озера в полумиле и облетевшего леса вдали. И вот-вот заведет волчью песнь метель — дня этак на три-четыре.

Ирэн говорила, сугробов в Тенмаре не бывает. Так то — сугробов. А падать сверху всякой снежной крупе никто не запрещал.

Резное окно открылось легко. Девушка поглубже вдохнула ледяного воздуха — всей грудью. И вернула раму на место.

Нечего еще с вечера выстужать комнату. И без того — холодно. Или так только кажется — из-за непроходящего озноба? Ничего, получше укутаемся на ночь — к утру всё и пройдет. И холод в крови, и ломота в костях.

В детстве Ирия болела редко. Еще не хватало расхвораться сейчас! Уж замок Тенмар — самое неподходящее место. Не считая тюрьмы.

А окно всё равно правильно закрыла. Тут — не аббатство Предательницы Амалии, в конце концов.

Жаровня — вот она, но теплее не стало. Наоборот — озноб бьет всё сильнее.

Ничего, у нас есть еще одно средство согреться. Графин на подносе.

Ирия, не колеблясь, долила остатки в бокал. Задумчиво прошлась по комнате, плотнее кутаясь в плащ и любуясь догорающими углями камина.

Красиво. Но тоже не согревает. Как и вино.

Ладно, допиваем — и под балдахин. Подумать о жизни и смерти можно и лежа.

Хотя чего тут думать — если всё равно «дуру-девку» сюда уже занесло? Для нее смертельная игра теперь зависит от действий других. Напрямую.

Партия зашла в тупик — игроку уже не просчитать ничего. Остается лишь тянуть время и ждать — ответного хода врага. И его же промашки. Любого из врагов.

Одеял оказалось много. Меховых. Но и они не согревают…

4

— Леон!

Чёрно-зеленый мяч неожиданно и стремительно летит в брата. Наследник титула лишь в последний миг успевает подхватить полосатый вихрь — под заливистый смех сестер.

— Эйда! — будущий лорд, стремясь немедля выставить кого-нибудь другого в еще более смешном свете, швыряет мяч в сестру-близнеца.

Будь это бросок Ирии — Эйде бы не увернуться. Но Леон никогда не мог сравниться в ловкости с постоянной соперницей детских игр. Хрупкая мечтательная Эйда с трудом, но перехватывает мяч.

— Иден! — произносит она своим мягким мелодичным голосом. И лишь тогда кидает красно-золотой шар — прямо в руки сестренке.

Эйда никогда не делала резких, жестких бросков. А уж тем более — в младшенькую.

— Леон! — восьмилетняя Иден и рада бы, да не в силах застать врасплох старшего (на целых четыре с лишним года!) брата.

Ирия краем глаза замечает, как уже раздраженный Леон поймал мяч. И молниеносно метнул его обратно в младшую, уже на ходу резко выкрикнув:

— Иден.

Мяч бьет девочку в плечо — хорошо, не в голову! Сестренка разражается плачем.

Встревоженная Эйда тут же бросает игру, кидается к малышке. Обнимает, уводит в дом. На ходу оборачивается, укоризненно смотрит на Леона.

Юный лорд показывает ей язык. И поворачивается к Ирии:

— Ну и хорошо! Без этих куриц играть интереснее!

— Ты что — дурак? Иден же маленькая! Зачем ты это сделал?

Лицо Леона обиженно кривится. Срываясь на визг, он орет:

— Тогда я и с тобой играть не буду! Я буду играть один! Один!! Один!!!..

… - Ирэн! Ирэн, дитя мое, проснись! Открой дверь!..

Дадут Ирии выспаться или нет?! Где она вообще, что происходит?

Почему так холодно? И главное — кто так надоедливо стучит над ухом?

Безумно хочется видеть сны и дальше. Уронить голову вот на эту подушку и спать, спать, спать… Во сне нет пробирающего до костей холода. И голова не кружится так невыносимо. И не гудит, и…

— Ирэн, проснись! Ты слышишь меня, Ирэн?!..

Почему Ирэн? Кто придумал ее так звать?

Она — Ирия, ей почти десять с половиной. Она играет в летнем солнечном дворе родного замка. С братом и сестрами…

Брат убил отца. А Ирию и Эйду отправил в холодный монастырь, где в Башне Кающихся Грешниц замерзают заживо. Многие уже замерзли, замерзнет и Ирия… Вот почему так холодно!

Холодно? Сейчас же лето…

Какое лето, если кругом стужа?..

— Ирэн, проснись, открой дверь. Это я, Катрин Тенмар!..

Тенмар? Мать Анри? Она — тоже в монастыре? Зачем герцогиня здесь? Наверное, узнала, что Ирия целовалась с ее сыном…

Как целовалась, если ей десять лет?

Нет, это неправда, ей — четырнадцать. Тенмары узнали, что она целовалась с Анри, и хотят их поженить…

Но ведь Анри же умер!

Нет, не умер. Он выжил, и теперь его родители хотят… Но Ирия не может — она любит князя Всеслава!

Нет, неправда — Всеслав подписал ее смертный приговор, он хочет ее убить! Он — заодно с Полиной, Леоном и Ревинтерами! Сын Ревинтера изнасиловал Эйду и убил Анри, он должен умереть…

Но ведь Анри — жив, и его родители хотят…

Что за грохот? Нужно открыть глаза и посмотреть — обязательно, это очень важно.

Но под веки насыпали песок… Целую гору — из далекой страны Хеметис, где подземная ладья Ти-Наора плывет по Тинеону — реке мертвых…

…«Всё кончилось, но однажды в небесах Волк и Дракон истекли кровью. Четверо дали клятву, и ни один не понял этого. Пятый не клялся ни в чём, но его путь предопределен кровью одного и преступлением другого. Шестой знает и помнит всё, но не вправе раскрыть»…

Кто эти голоса? Что им нужно — раз теперь орут уже над самым ухом? Пусть придет Анри и скажет, что никакой свадьбы не будет!

Девушка честно попыталась его позвать и всё толком объяснить. Но ничего не выходит…

Анри не пришел. А голоса никуда не делись. Даже стали громче и невыносимей!

— Ирэн!!! — кто-то больно трясет за плечо.

Откуда непрошенный визитер взялся? Она же запирала вчера дверь на крючок…

Какие ледяные руки! От них — еще холоднее. Где одеяло? То, под чем Ирия сейчас, — это две или три тончайшие простыни. Иначе бы она так не мерзла!

— Ортанс, выйдите и…

Вот именно — выйдите все, надоели. Галдят над и так больным ухом! Над обоими больными ушами…

— Госпожа герцогиня, вы же знаете: я — могила! — Какой сварливый, терзающий уши голос! — И девушкам скажу…

Большая часть мучителей ушла. Остался один — такой знакомый… и неузнаваемый:

— Ирэн, дитя мое, ты же вся горишь!..

Под этот голос Ирия и рухнула в черно-багровую тьму. К Волкам, Драконам и подземной лодке Ти-Наора с ее давно забытым богом…

Часть четвертая. Память

Уже распустился

подснежник зари.

(Помнишь сумерки осени летней?)

Разливает луна

свой нектар ледяной.

(Помнишь августа

взгляд последний?)

Федерико Гарсиа Лорка.

Глава первая

2993 год, середина Месяца Заката Осени. Квирина, Сантэя. — 2976 — 2988 гг. Эвитан.

1

— Заходи, красавец, погадаю! — смуглая банджарон призывно звякнула монистом. — Правду скажу, господин хороший!

Красавцем его и впрямь раньше считали — было дело. А вот господин из него теперь тот еще. Квиринский гладиатор, да еще и в тунике раба-уборщика.

— Где ж я тебе золотой возьму, черноглазая? — рассмеялся Анри.

Вдруг почему-то стало легко и весело. Прямо ожившее прошлое.

Банджарон часто останавливались у замка Ильдани. А в окрестностях Вальданэ и вовсе жили месяцами.

Завораживающе пели цимбалы, задорно звенели монисты. Так было много лет подряд. И в последнюю осень — тоже…

— А я с тебя поцелуй возьму! Поцелуешь? — смуглое тело на миг прильнуло к Тенмару. Алые губы — близко-близко…

И рад бы, да некогда, банджаронка!

Узнавание нахлынуло внезапной волной стыда за себя, беспамятного. Рада?

— Иди со мной! — совсем иначе, властно и требовательно шепнула она. — Звезда с тобой говорить хочет.

— Идем! — велел Анри Вальдену. — Он — со мной.

— И ему погадаем, господин хороший, — запела банджаронка.

Почти не изменилась за пять лет. Это он сам так переменился, что своих не узнаёт.

Советом Ревинтера-младшего Тенмар воспользовался. Тем более что и самому пришла в голову схожая идея. Но вот в город он по зрелом размышлении взял Жана.

Неизвестно, собирался ли сбежать Николс. В любом случае поймали бы, конечно. Но такой шанс продлить жизнь попадается редко. Можно и рискнуть…

Так что соблазну молодого Ревинтера подвергать незачем.

— Анри! — растерянно обернулся сержант Вальден.

Несмотря на фамилию, он не имел ни к Вольному Двору, ни к Кругу Равных никакого отношения. И с банджарон общаться не привык.

— Мы в плену, Жан, — пытаясь сохранить серьезность (или, наоборот, веселость), усмехнулся Тенмар. — Так что — иди гадать. Разве тебе не интересно узнать будущее?

2

Много лет назад самоуверенный и обделенный благородством барон — вассал принца Арно Ильдани — похитил из остановившегося на его землях табора дочь баро банджарон. Случись это во владениях принца Гуго Амерзена или в королевском домене — выходка сошла бы лихому дворянину с рук. Но младший из сыновей Филиппа Дерзкого получил при рождении всю порядочность, предназначенную троим. Барона-насильника повязали в его собственном замке. И вмиг заставили жениться на беременной пленнице-банджаронке.

Неслыханный брак стал притчей во языцех надолго. Затмил даже скандальную женитьбу тогда еще графа Алексиса Зордеса-Вальданэ на незаконной королевской дочери Кармэн Ларнуа. Там хоть обошлось без похищенных и обесчещенных дев.

Правда, король уже привык к подобным выходкам младшего брата. К тому же — весьма ценил его как талантливого полководца. Поэтому лишь посмеялся над жалобой баронской родни: «Не повезло бедняге! Ох, не повезло!»

Причем вдвойне: вздумай он неуважительно обращаться с женой — и сие вмиг станет известно сюзерену.

Впрочем, у самого барона Триэнна хватило ума хоть никому не жаловаться. Вместо этого он поспешно отбыл в действующую армию, оставив нелюбимую супругу в поместье.

За три последующих года барон заезжал туда всего пять раз. И проводил там не более нескольких дней. Детьми не интересовался.

В шестой раз вместо не слишком счастливого мужа и отца прибыл гонец с вестью. Капитан Триэнн геройски погиб на квиринской границе, сражаясь за родное Отечество.

Эстела, старшая на пять минут, удалась внешностью в банджаронских предков. А нравом — то ли в них же, то ли в самого барона.

Кристиан унаследовал от матери лишь агатовый цвет волос. От властного, бесшабашного отца — черты лица и ни капли характера. И в детстве долго побаивался сестру.

К счастью, диковатая, вспыльчивая, отчаянно-гордая Эста если кого действительно любила — так это мягкого и застенчивого братишку.

Анри по опыту знал — мало какой отец потерпит такого сына. Так же как не всякая мать выдержит дочь вроде Эстелы.

Но барон Триэнн уже упокоился в фамильной усыпальнице. А баронесса сама происходила из вольных бродяг-банджарон. Так что никто не мешал детям расти, как им хотелось.

Беда пришла, как часто бывает, — нежданной. Спустя одиннадцать лет после рождения близнецов и через девять — после смерти их отца.

Вдовы нечасто выходят замуж вторично. А уж вдовы недворянского происхождения, волею судьбы получившие титул… Но благородный во всём Арно Ильдани не делил людей на более и менее знатных. И баронесса Триэнн после долгих уговоров согласилась появиться при его дворе.

Сложись всё иначе — Анри Тенмар искренне порадовался бы счастью бывшей банджаронки. Виконт Морис Гинэ был неплохим человеком. Да и баронесса казалась счастливой…

Юный Крис принял отчима не то чтобы с радостью, но хоть терпимо. А вот Эстела… Нашла коса на камень!

Морис при всех его достоинствах был обычным дворянином, а не Алексисом Зордесом-Вальданэ. Баронесса к тому времени уже двенадцать лет вела жизнь благородной дамы. И при дворе предстала отнюдь не дикаркой с соответствующими манерами. Поэтому к общению с падчерицей — вылитой банджаронкой — виконт Гинэ оказался не готов. А уж падчерица-то как не готова!

Впрочем, Эстеле было лишь неполных двенадцать, а Морису Гинэ — за тридцать. Поэтому пристукнуть Анри хотелось именно его. Можно же хоть попытаться поладить с детьми любимой женщины!

Впрочем, чей бы конь ржал — граф Тэн сам так и не смог понять и простить родного отца. Что уж тут о чужих семьях говорить?

Тридцать пятый день рождения виконта Анри запомнил на всю жизнь. Вечным ощущением вины, что что-то же можно было сделать! Хоть как-то предотвратить…

В родовой замок тогда понаехало непривычно много гостей. Столько не присутствовало даже на свадьбе. Морис был любимцем семьи.

Приглашен был и Арно Ильдани. Но присутствовать не смог и послал вместо себя офицера для особых поручений. Капитана Анри Тенмара.

Много лет спустя уже не вспомнить, что тогда стало поводом для ссоры. Скорей всего, какой-нибудь пустяк — как обычно и бывает. Кажется, Эстела сделала недостаточно строгую прическу. И отчим взялся резко отчитывать ее при гостях. А потом отправил причесываться заново.

Другой отец лишь посмеялся бы над зарождающимся кокетством девочки. А даже если нет — иная дочь послушно промолчала бы и не стала дерзить. Но в этом доме всё слишком долго тлело — и теперь вспыхнуло.

Опешившие гости даже не догадались вмешаться, когда Морис стал грозить падчерице прилюдной трепкой. А Эстела в ответ заорала:

— Убирайся из нашего дома! Если б папа был жив — он бы тебя убил! Ты его мизинца не стоишь, ничтожество!..

Юная баронесса почти не помнила барона Триэнна. И никто не мешал ей придумывать совсем другого (благородного и героического) отца — никогда не существовавшего в природе.

Тогда всё еще можно было спасти! Анри все последующие годы не мог себе простить, что не послал тогда к Темному и змеям этикет. И немедленно не прервал безобразную семейную ссору. Потому что Мориса уже нужно было хватать за руки и затыкать рот! Потому что…

Возможно, это спасло бы беременную виконтессу. Она уже начала судорожно рвать на шее тонкую цепочку… В пылу ссоры никто этого не заметил.

Еще можно было спасти Криса!

Морис проталкивался к Эстеле — на ходу продолжая орать всё, что знает про ее головореза с большой дороги — папашу. А уже про его способы добиваться женской любви…

Тенмар сообразил вскочить только тогда. И едва успел перехватить отчима в трех шагах от падчерицы. Уже орущей ему с перекошенным лицом: «Не подходи, убью!..» Вооружившись каким-то столовым прибором.

Пара гостей посообразительнее явно собирались хватать только девчонку. Видно, чтобы помочь Морису ее бить и не давать Эсте защищаться.

А остальные приросли к креслам. Кто — брезгливо отвернувшись, кто — завороженно уставившись. Вмешиваться в драку в их планы не входило.

Вопли и ругань отчима и падчерицы, жадное внимание гостей. Вцепились в нюхательные соли дамы…

Брызжет слюной старик с крючковатым носом. Выдирает вилку (всё-таки это вилка!) из рук по-кошачьи визжащей Эстелы. И громче Мориса орет о «позоре», «падении нравов», и «обнаглевшей молодежи».

Бледное, как сама смерть, лицо Криса. Мальчишка оседает на пол, судорожно хватая ртом воздух. С того дня Кристиан будет задыхаться от малейшего волнения…

И — белее савана лицо бессильно откинувшейся на спинку кресла виконтессы. Под бешеный рев Мориса над самым ухом Анри:

— Я убью эту дрянь!..

— Твоей жене плохо! — проорал Тенмар в ухо взбесившемуся радетелю нравственности, или чего он там радел. — Позовите кто-нибудь врача!

Кор — молодец! — уже рванулся к Крису, подхватил.

Ненавистник молодежи взвыл, тряся прокушенной в кровь рукой. А Эста ловко выскользнула из цепкой хватки почтенного гостя, смуглой растрепанной змеей метнулась к брату.

На полпути заметила, что Крис в надежных руках. И вновь развернулась к отчиму. Собираясь… что? Выцарапать опостылевшему родичу глаза? Или, судя по взгляду, брошенному на лежащий на столе нож, — всадить его ненавистному врагу в горло?

Бледная, несмотря на смуглость, взлохмаченная, в порванном в схватке платье (здоровущая дыра на локте!), с кровью на губах. Эстела была бы страшна, не творись здесь куда более жуткие вещи.

— Эста, прекрати! — рявкнул Анри.

Чудо, но девчонка действительно застыла квиринской статуей. Одни ненавидящие глаза сверлят Мориса с прежней свирепостью.

Опомнилась? Надолго ли?

— Я убью ее! Своими руками!..

Оглох, что ли?! В морду ему дать, чтобы очухался?

— Земфире плохо, идиот! — Тенмар, встряхнув, развернул его назад с изрядным усилием. Морис — и так не слабак, а уж в бешенстве! — Ослеп?! Врача сюда!

— Где лекарь?! — заорал во всю мочь легких Конрад.

Молодец!

— Граф, что вы себе позволяете?! — сообразил вдруг вмешаться очередной родич Мориса. К счастью, не выходя из-за стола.

Действительно, что позволяет? Не дает им всем друг друга поубивать — вот мерзавец!

В глазах Мориса гнев сменился тревогой — заметил наконец состояние жены. Можно отпускать!

Игнорируя всех оскорбленных разом, Анри громко приказал первому же слуге:

— Лекаря сюда, живо!

Ну почему никто не догадался пригласить его за стол? Аристократы, голубая кровь, змеи их раздери!

— Господин граф… — Слуга — бледнее простыни. — Врача нет в замке. Он в деревне — тут десять миль…

— Вы знаете дорогу?

— Да, господин граф…

— Граф, вы… Как вы… — Этот, судя по носатой роже, воинственному старцу то ли сын, то ли племянник. — Вы оскорбляете своим поведением… Немедленно принесите извинения…

— Готов принять ваш вызов, но ближе к полуночи! — рявкнул Тенмар. — Жду всех оскорбленных у себя в комнате — вечером. А сейчас — заткнитесь! Корнет Эверрат, вы немедленно едете с этим малым в упомянутую деревню.

— Есть! — Конрад, ухватив слугу за плечо, почти поволок его из зала.

А до приезда врача надежда лишь на Творца. Потому что лекарские способности самого Анри ограничиваются перевязкой не слишком серьезных ран. А на остальных, включая бледного, с трясущимися руками Мориса, рассчитывать не приходится.

3

Новорожденного спасти не удалось, несмотря на все усилия врача. Действительно хорошего — с дипломом Лютенской Академии. Вот только в нужный момент он находился весьма далеко от пиршественной залы. Роды принимал у жены священника в ближайшей деревне. И оказался в замке чуть не через час после трагедии.

Виконтесса Гинэ прожила еще несколько дней. А потом тихо угасла на руках не отходившего от ее постели Мориса.

Сразу после смерти жены черный как осенняя грозовая туча виконт Гинэ приказал как опекун Эстелы немедленно отправить ее в ближайший монастырь.

Известие всколыхнуло весь замок. Эста заперлась у себя в комнате с отчаянными воплями, что зарежется, — пусть только попробуют войти! Слуги по приказу ее отчима ломали дверь. Крис после бесполезного разговора с ним же лежал в постели с тяжелейшим приступом удушья.

Анри чуть не подрался с безутешным вдовцом. Требуя отослать Эстелу, раз уж отчиму так ненавистен ее вид, не в монастырь, где девочке с ее характером — не жить, а на воспитание к другим родственникам. Если Морис, конечно, не хочет убить еще и Кристиана.

В конечном итоге Тенмар победил. На следующий день после жутчайшего скандала они вдвоем с шестнадцатилетним тогда корнетом Конрадом Эверратом то ли везли, то ли конвоировали обоих Триэннов — ко двору принца Арно Ильдани. Потому как больше — некуда. На самом деле никакая отцовская родня полубанджарон не возьмет. Она их и за родственников-то не признает. А кузены и кузины по материнской линии кочуют с табором — где-то в необозримых степях юга…

Эстела яростно бушевала полдороги. Требовала отвезти назад — на похороны матери.

Увы, здесь Анри ничем помочь не мог. На это Мориса оказалось не уломать.

А по дороге хватало забот с больным Кристианом. Так что все жалобы его сестры капитан пропускал мимо ушей. Зато Конрад — было ощущение! — или сам вот-вот застрелится, или ее пристрелит.

Впрочем, к концу дороги девочка присмирела. Брата она любила, а беспокоить больного — нельзя. Поневоле пришлось замолчать и не буянить.

Глава вторая

2988–2991 гг. Эвитан. — 2993 год, середина Месяца Заката Осени. Квирина, Сантэя.

1

Бывший мидантийский принц и наследник престола. Преследуемый изгнанник, эвитанский граф, а затем — герцог. Алексис Зордес-Вальданэ.

Старшая дочь короля Фредерика от брака, объявленного незаконным, — с детства обреченная на монастырь. Супруга Алексиса Зордеса-Вальданэ Кармэн, урожденная Ларнуа. Родная племянница Арно Ильдани, взятая им под защиту.

Двор герцогской четы Вальданэ был самым блестящим в Эвитане, не считая королевского. Впрочем, отсутствие лицемерия и помпезности — достоинство, а не недостаток. И всё же Анри сомневался в правильности решения сюзерена передать Кристиана и Эстелу Триэннов на воспитание герцогине Кармэн.

Капитан Тенмар уважал Кармелиту (так ее называли друзья) как одну из умнейших женщин Эвитана. Искренне восхищался ее красотой, остроумием, обаянием. Не говоря уже о том, чем был ей обязан. Когда-то герцогиня Зордес-Вальданэ без возражений приняла в число своих дам Жанну Контэ. Более того — устроила ей благополучное замужество.

Кармэн и в этот раз лишь посмеялась:

— Я должна спасти очередную прекрасную даму, Анри?

Герцогиня Вальданэ. Самая прекрасная женщина Юга. Чужая жена — и думать о ней нельзя, если хочешь сохранить остатки порядочности.

Двор Прекрасной Кармэн по праву носил звание «Вольного» или «Веселого». Анри любил свободу. Но иногда ее в замке Вальданэ было многовато. Особенно для подростков.

Это оказался именно тот дом, откуда юная банджарон больше не грозилась удрать с табором. Какой табор? В Вальданэ интереснее!

Эстела при встречах с Анри и Конрадом взахлеб делилась впечатлениями. И больше не сердилась. Еще бы — вместо монастыря привезли ее к Кармэн! Герцогиню девочка обожала и пыталась подражать ей, в чём могла. Когда это не шло вразрез с характером самой Эсты, конечно.

Виконт Конрад Эверрат приходился барону Триэнну двоюродным кузеном. А Крису и Эстеле — троюродным дядей. Старше их всего на четыре с половиной года.

Немудрено, что в детстве все трое часто играли вместе. Из родственников, не жаловавших полукровок-банджарон, Конрад стал приятным исключением. К счастью, его дед, один воспитывающий внука, не отказывал ему ни в чём. И в визитах к Триэннам — тоже.

Кор продолжал навещать друзей и после их переселения под опеку к чете Вальданэ. Юный Крис по-прежнему ходил за кузеном по пятам как привязанный. Конрад был для мальчишки самым обожаемым в подзвездном мире существом после сестры. А Эстела…

Поначалу Анри и сам беспокоился, слыша постоянную перебранку юноши и подрастающей «вольной банджаронки» с баронским титулом. При том, что повзрослевший Эверрат пользовался у «цветника» Кармелиты немалым успехом. И ни одна дама пылкого юношу хамом и грубияном не ославила. Стоило же появиться в десяти шагах Эстеле — и воздух трещал от искр нарастающей ссоры…

Анри догадался, в чём дело, куда позже Кармэн Вальданэ. Но раньше самих юноши и девушки. И уж точно раньше Криса.

Пытаться образумить и остановить Кора — бесполезно, Эсту — тем более. Оставалось лишь дождаться развязки, а она — не за горами. И уже потом на правах командира поговорить с Конрадом.

Вскоре о «весьма интересном» романе виконта Эверрата и «юной дикарки» Триэнн судачил весь двор. Эстелу здесь так называли скорее ласково, и уж точно — без оттенка презрения. Характер такой, что тут поделаешь?

Юные влюбленные и не думали таиться.

— Ну и что планируешь делать? — вытащил, наконец, Анри младшего офицера на откровенный разговор.

Вовремя! Как раз когда — хоть ставь идалийскую сталь против игрушечного деревянного меча — очередную интрижку Вольного Двора успели обсудить все конюхи и слуги поместья Вальданэ. В мельчайших подробностях. И сплетни доползли до не вылезающего из библиотеки Криса — судя по его расстроенному лицу. Именно тогда Тенмар от души обругал себя. Дотянул, называется!

— А что нужно делать? — непонимающе захлопал глазами юный олух. Слишком много времени проторчавший при «Веселом Дворе». А кто виноват?

Как только разберемся с этим вопросом — в поход мальчишку, в поход и еще раз — в поход. Хоть мирную границу охранять. С Аравинтом. Всё не паркет в бальных залах каблуками полировать.

— Конрад. — Говорили они в комнате Анри. Сюда непрошенные визитеры не заявятся. Так что и предлога сбежать Кор не получит. — Когда ты собираешься делать предложение девице Триэнн?

— Девице Триэнн? А, Эстеле! А зачем? Она же банджарон.

Ну что — в морду ему уже дать или подождать пока?

— Конрад, Эстела Триэнн — баронесса и сестра твоего друга, а никакая не банджарон. И если ты ее соблазнишь и бросишь — а называться это будет именно так! — ты опозоришь и ее, и Криса. Он будет обязан вызвать тебя на дуэль. Соображаешь?

— Анри, я не о том… — Эверрат даже слегка покраснел, что с ним бывало редко. — Анри, Эстела — вольная банджарон и не пойдет за меня. Она сама говорила, что свободна взять в любовники… любить, кого захочет.

Кто ей это сказал, хотелось бы знать? Кармэн Вальданэ? Веселые подруги?

— Конрад! — повысил голос Тенмар. — Вольные банджарон кочуют с табором. Эстела и Кристиан Триэнны — эвитанские дворяне. Изволь вести себя как положено.

— Хорошо! — вздохнул Кор и шутливо отдал честь. — Есть идти делать предложение баронессе Триэнн!

— Вольно.

2

Разумеется, ничего из этого не вышло.

Эти двое и прежде умудрялись ссориться на каждом шагу — из-за любой ерунды. А уж теперь… Весь двор Вальданэ, включая прислугу, радостно навострил уши. И жадно внимал не особо приглушенному голосу Кора. А юный олух как раз обвинял возлюбленную в желании им манипулировать.

В ответ нежная и трепетная дама вовсю щеголяла солдатскими словечками. Их-то она где нахваталась? И дамы, и кавалеры вокруг — чего у них не отнять, того не отнять — выражались вполне куртуазно.

Конрад обвинял, а Эста орала в ответ, что это он пытается ее подчинить. Но пусть на подобное не рассчитывает! То, что Эстела Триэнн взяла кого-то в любовники, — еще не значит, что теперь она — его рабыня!

Анри оставалось лишь развести руками и больше не вмешиваться. Не объяснять же девчонке то, чего не понимают ее взрослые подруги. Всё равно потом заново переубедят.

Впрочем, Кармэн в любом случае позаботится о сдуру отказавшей Конраду девушке. Всех вдруг пожелавших связать себя брачными узами дам герцогиня Вальданэ немедленно выдавала замуж за кавалеров своего же двора. Вся эта компания продолжала месяцами и годами веселиться там же, и все были довольны. А на мнение не одобряющих «зануд» «Вольному Двору» глубоко плевать со всех башенок поместья. И правильно — в чём-то.

Да и кто сам Анри, чтобы кого-то судить?

Подумай, что случилось бы с Жанной — не появись на ее пути Кармэн? Арно Ильдани — благороднейший человек. Но чего он точно никогда не умел — это вовремя подыскивать кому бы то ни было брачные партии…

3

…Огненный взгляд агатовых глаз, алое платье, алая роза в смоляных кудрях.

— Анри… мне ведь можно вас так называть?

— Да, Ваше Высочество.

— Кармэн, — молодая красавица чуть насмешливо улыбнулась. — Не хочу чувствовать себя почтенной дамой в двадцать пять.

Она чем-то похожа на Раду. Если бы банджарон родилась в пурпуре и стала женой принца, а Кармэн волею судьбы оказалась в таборе…

— А вы… сколько вам — восемнадцать?

— Шестнадцать, — вернул комплимент Анри.

В каком году родился наследник Ральфа Тенмара, Кармэн прекрасно известно. Герцогини и принцессы влюбляются во взрослых мужчин, а не в мальчишек. Если, конечно, супруге Алексиса Зордеса-Вальданэ не понадобилась новая игрушка. Но Анри прибыл сюда не за этим.

— Для кавалера, выкравшего из монастыря девицу в тягости, вы слишком сдержанны. Хотите вина?

— Нет, благодарю.

— Вдобавок, вы украли ее тайком от командира. Мой дядя ведь об этом не знает?

— Узнает завтра же. — И сможет честно ответить: заранее ни о чём осведомлен не был. — Могу я теперь услышать ваш ответ?

— Да, разумеется, — Кармэн заливисто рассмеялась. — Мой вам совет: веселитесь или постареете слишком рано. Конечно, привозите вашу девицу… точнее, не вашу.

Смех резко оборвался. А взгляд герцогини — очень проницательный! — впился в самую душу Анри:

— Ответьте мне только на один вопрос: кем вам приходится ее ребенок: сыном или… братом?

— Второе, Ваше Высочество. Но…

— Кармэн! Анри, выслушайте еще один совет. Не знаю, натворите ли вы собственных подлостей, но в любом случае — это не повод винить себя в чужих.

А в собственных ошибках, стоивших другим сломанной судьбы? Если б Анри обо всём догадался раньше отца — Кевин успел бы увезти сестру к родне. И Ральф Тенмар не принял бы собственных мер, чтобы помешать нетитулованной дворянке стать графиней Тэн…

Жанна Контэ, давно ставшая баронессой Клавье, покинула двор спустя год после замужества. Кевин говорил, она счастлива. Точнее — кратко упоминал. Когда вновь начал разговаривать с Анри…

4

Кор и Эста продолжали встречаться. Кто из них всё объяснил Крису — Тенмар не знал. Скорее всего — вообще не они, а герцогиня Кармэн.

Анри и не догадывался, насколько всё еще было хорошо.

Месяц Рождения Зимы 2991 года оборвал всё. Вести о смерти в Лютене Арно Ильдани, Алексиса Зордеса-Вальданэ и Сезара Тенмара пришли одновременно…

Черные стяги над Ильдани и Вальданэ. Траурное знамя взвилось и над замком Тенмар, но этого Анри уже не увидел. Помешало восстание.

Он тогда ненавидел всей болью и яростью души. Покойного короля Фредерика, до последнего тянувшего с завещанием. Регентов-убийц — особенно тех, кто возглавил войска карателей. И Всеслава — за то, что встал на сторону Совета.

Вмешательство Словеонского князя мятежников и погубило. Разгром был окончательным. А хуже всего, что раненого Грегори победители жаждали захватить живым…

Тенмар смутно помнил бешеную скачку до Вальданэ. Грегори нуждался в отдыхе и лечении как в воздухе, но выбор был — везти принца в седле или пристрелить сразу. Не бросать же на милость врагов! Претендентов на престол не оставляют в живых и более милосердные правители. А значит — не помилуют ни Грегори, ни Виктора с Арабеллой. Кармэн, может, и пощадят — заточив в монастырь. Но кому нужна такая пощада?

Вдовствующая герцогиня Зордес-Вальданэ встретила их во дворе. Грегори — давно потерявшего сознание и привязанного к седлу. И остальных — невесть какой по счёту день готовых рухнуть с коней. Всё давно слилось в сплошное марево из дороги, усталости и задавленного горя.

Кармэн вышла в сопровождении сына. Виктор, кажется, был бледен. Наверное. Анри к тому времени давно уже не видел не бледных и не осунувшихся.

На ее губах — больше ни следа улыбки, так сводившей с ума придворных кавалеров. Почерневшее от горя лицо, два провала глаз в темных кругах. А глухое вдовье платье казалось чернее траурного знамени над Главной Башней Вальданэ. Той самой, Длинной — любимого места свиданий Кора и Эсты…

Герцогиня, вдова, мать двоих детей — уже обреченных свежеиспеченным эдиктом Регентского Совета. О последнем мятежники тогда еще не знали, но не догадаться — сложно. Вряд ли армия Эрика Ормхеймского двинулась в сторону Ильдани и Вальданэ случайно. Прямо в день убийства Арно и Алексиса.

Защитникам не давали времени дождаться помощи Западной Армии. Ни разбросанные по гарнизонам войска маршала Ильдани, ни Мишель Лойварэ (даже вздумай он их поддержать) не успели бы на помощь. Всеслав и Эрик опередили всех противников — и разбили поодиночке.

Почему, почему Арно взял в столицу так мало людей?! Потому что был воином, а не интриганом. Он прекрасно знал цену принцу Гуго, но всё равно не ждал от брата такой подлости.

Или не ждал от Всеслава, с которым столько лет воевал спина к спине. Арно не понимал, что политика Словеонскому князю дороже дружбы. А еще хуже, что этого не учли и друзья принца Ильдани. Даже Алексис — уже раз выскользнувший из ядовитой мидантийской западни…

Дорога до Аравинта уложилась в одиннадцать стремительных дней и десять пронзительно кратких ночей.

Солдаты, два лейтенанта и сам Анри спали вполглаза. На отдых — по четыре-пять часов в ночь. В нескольких (трех? уже двух?) днях пути неотвратимо мчит по следу погоня. А запутывать ее некогда. До Аравинта — не меньше недели самой быстрой скачки… а такой не выдержат дамы. Далеко не все они — хорошие наездницы.

Анри к тому времени знал Кармэн десятый год. Так почему же понял лишь тогда? Когда стало неотвратимо поздно. Потому что… потому что связь с замужней дамой порочит ее репутацию?

Ты был слеп, Тенмар. И ничего не видел дальше собственного носа. И будь честен — если б не война и вдовство Кармэн, ты молчал бы и дальше. И лгал самому себе.

И до сих пор не знаешь, не лучше ли было оставить всё по-прежнему. Удержаться в собственных границах.

Возможно, и лучше — для Кармэн. Но война и оскал близкой смерти порой срывают любые маски.

5

Прекрасная Кармэн. Так ее называли при Веселом Дворе Вальданэ. Прекрасная, искрометная, остроумная. Сильная, отчаянная, несгибаемая, непобедимая…

Именно такой она по-прежнему казалась всем, кто рядом. И это не давало им пасть духом.

Никто, кроме самого Анри, не видел Кармелиту плачущей. Даже ее собственный сын.

«Мы оба можем завтра умереть. А я хочу знать, что еще жива!..»

…Кармэн… Темные кудри разметались по подушке придорожной таверны… по теплому одеялу палатки… по плащу на очередном привале…

…В окно таверны рвется косой отблеск луны. В его свете любимая похожа на банджаронку. Красавица, герцогиня, принцесса по рождению. Танцовщица, фехтовальщица, охотница…

Угасает свеча в медном подсвечнике, догорают угли в камине… Пепел, зола, прощание…

— Не уезжай. Не возвращайся… туда…

— Ты же знаешь, я не могу иначе…

Почему Анри раньше не говорил ей тех слов, что рвутся сейчас? Но не вырвутся.

Он был слеп слишком долго, чтобы теперь прозрение имело смысл. Если они успеют пересечь границу — Кармэн лучше быть свободной от прошлого. И уж точно — не связывать себя с приговоренным мятежником.

А если — нет… тогда он скажет…

Та ночь была последней, прощание ждало на границе с Аравинтом. А тогда они еще не знали, доберутся ли туда живыми. И Кармэн перед рассветом забылась недолгим сном, а Анри смотрел на нее, спящую.

От разлуки отделяло целых двадцать часов. От разлуки — и от спасения.

Сопровождать Кармэн дальше мятежный подполковник Тенмар права не имел. Ей больше не грозило ничего. В отличие от многих других — еще не успевших угодить в лапы предателей-«Регентов».

Из Анри Тенмара не вышло ни победителя, ни даже мстителя. Оставалось лишь попытаться искупить уже случившееся. Но эта дорога не вела в Аравинт. И не только потому, что путь туда враги перекрыли первым.

Мятежнику вне закона в нейтральной стране делать нечего.

И он сам не заметил, как потускнели и почти стерлись из памяти глаза Кармэн и ее улыбка. Кармелита была самой жизнью — пронзительно-ярким огнем. А кругом царила смерть, и Анри Тенмар сам стал частью смерти.

Как много нужно было успеть, как мало удалось.

Пронзительная память настигала лишь изредка. О горько-пьянящей страсти той жестокой зимы, что сменилась еще более кошмарной весной.

Но весной Кармэн была уже в Аравинте — у дяди. А подполковник Анри Тенмар — в Лиаре.

Ильдани, Вальданэ, Аравинт, Тенмар, Лиар, Лютена, вновь Тенмар… И в конце пути — Квирина.

Что с Кармэн и ее двором, Анри не знал до последней осени. С Кармэн, с Грегори, с Эдвардом и его семьей. С женой и детьми Рауля, с сестрой Криса…

Пленник Квирины, бывший подполковник Тенмар полтора года ждал известий о жизни или смерти тех, кого клялся спасти. И не знал: проклинать судьбу, что не сделала его прозорливее и умнее? Или благодарить за спасение тех, кого глупость бездарного командира затащила в сантэйскую ловушку?

Возможно, Творец и так сделал всё, от него зависящее: ребята — живы. И будут жить — если Анри не натворит очередную дурость!

Потом чужая подлость закинула в Квирину Сержа. Он и рассказал о судьбе вдовы мятежного герцога Вальданэ.

Мятежного, надо же! И когда ж несчастный Алексис успел восстать? За пять минут до смерти, очевидно?

Кармэн по-прежнему — при дворе короля Аравинта. Разжался тяжелый кулак, стиснувший сердце. За Кармелиту и ее детей можно не волноваться. Георг Третий — достойный человек и правитель.

А вот о гостившей тогда в таборе Эстеле Серж не слышал ничего. Как и о многих других оставшихся в Эвитане родственниках восставших.

Да и не интересовался.

Глава третья

2993 год, середина Месяца Заката Осени. Квирина, Сантэя.

1

— Здравствуйте, Анри! — Звезда грациозно поднялась с ковра навстречу гостю. Алые шелка взметнулись над восточным узором — цветы и птицы.

Эста стала настоящей банджарон. Откинутые назад темные кудри подчеркнули хищно-степные черты лица. Струящийся наряд — гибкие движения прирожденной танцовщицы.

Только неосознанная гордость во взгляде выдает дворянку, баронессу. Хотя, возможно, выдает лишь эвитанцу. Разве банджарон — не горды? Вольные кочевники искренне отсчитывают происхождение от могучего древнего бога, чье имя исчезло в песках времен.

— Здравствуйте, Эстела, — совсем тихо произнес Анри, подходя к девушке и поднося к губам тонкую смуглую руку.

Звать Эсту Звездой он станет, только если она сама его поправит.

Не поправила.

— Анри, что с Конрадом? И с Крисом? — Узкая рука нервно поправляет браслет, теребит темную бронзу. Мечется в глубине агатовых глаз тревожный огонь.

Так же Эстела смотрела четыре с лишним года назад. Когда кричала: «Что с мамой?!»

Конрад должен оценить. Если не совсем бесчувственный чурбан. Та, о ком он хмуро цедил: «Да давно забыла уже!» — пришла с табором. Через весь Эвитан — где вне закона и ее брат, и возлюбленный. В страну, где банджарон — пыль под ногами. И не только они…

— Крис — жив и здоров. Кора казнят — если мы не вернемся вовремя, — честно ответил Тенмар. Врать ей он не станет. Эстела всегда была достаточно сильной, чтобы выдержать правду. — Мы ищем пропавшего друга, Сержа Криделя. Возможно, банджарон…

— Среднего роста, худощавый, волосы темные, нрава вспыльчивого? — с легким ехидством перебила Эста.

У Анри мигом отлегло от сердца.

— В городской тюрьме он. Мы танцевали на площади, где сей юный герой влез в драку — во имя одной прекрасной дамы. Ее там продавали с рабских торгов, — лицо Эстелы помрачнело. — Помочь ему мы не могли. Кто бы нас самих потом из тюрьмы вытаскивал? Мы ведь бесправные банджарон.

— Особенно баронесса Триэнн, — улыбнулся Тенмар.

Дикое напряжение, стиснувшее душу с самого известия о пропаже Сержа, начало отпускать. И… неужели Анри действительно допускал, что мальчишка мог сбежать?

Выходит — да.

— Баронесса Триэнн в Эвитане — вне закона, — мрачно вздохнула Эстела. — А на плаху я не хочу.

Семьи восставших по воле Всеслава Словеонского и Старградского вернули по родовым замкам. У Северного Волка очень выборочный кодекс чести, но слово он сдержал.

Значит, Эстела замешана в чём-то еще. Или вернули не всех?..

… За стенами палатки — мрачный ночной лагерь. И еще сумрачнее — лицо Всеслава.

— Вам лучше поторопиться, граф. Я остановлю казнь заложников. И добьюсь помилования тех, кто примкнул к вам случайно. Но вас, Тенмар, и всех, кто разжег пожар восстания, я спасать не собираюсь. Равно как и весь ваш Круг Равных. Ведь так вы, кажется, себя называете…

— Это излишне, — Анри попытался усмехнуться.

Получилось криво. После многодневной скачки практически без сна и плохо залеченного ранения Тенмар — измотаннее загнанного коня. А еще скакать всю ночь. Опять.

«Весь Круг Равных» — значит, не удастся спасти даже Конрада! Самозваные Регенты приговорили всех Рыцарей Белого Кречета. Но с Всеславом торговаться бесполезно.

— Вы клянетесь, князь?

Если кому и верить, то словеонцу. Остальные на той стороне поклянутся чем угодно — и нарушат.

— Клянусь, — Всеслав усмехается холодно — как всегда. Разве что слегка беспощаднее.

— И всё же — почему?! — Анри хотелось взглядом пробить эту бесчувственную маску. Словеонский князь спасет невиновных — если не нарушит клятву. Но он же их всех и погубил! — Почему вы оказались на той стороне?

— А вы привыкли делить мир на черное и белое, граф? Вы ведь мстили за благородного героя? А заодно и за родного брата? Именно на вашей стороне правда и справедливость?

— А разве — нет?

— Да, — в лице Всеслава не дрогнуло ничто. Он не жалеет, что занял сторону предателей и убийц. — И надеюсь, вы никогда не поймете, что натворили, Анри Тенмар. Вы и вам подобные.

— Надеюсь, что и вы, князь. Еще раз благодарю вас.

Тенмар не рухнет с коня — потому что привяжет себя к седлу. Главное, что все, кто безвинно угодил в этот кровавый костер, — выживут. Те девочки — дочери Эдварда Таррентского. Их мечтающий стать героем брат…

— …Прибыла стража. Схомутали вашего защитника несчастных рабынь, а заодно — еще десятка четыре драчунов из плебса. И оттащили в Центральную Городскую. Проспаться с недельку. Потом всех сразу, как обычно, выволокут, по-скорому допросят и вышвырнут обратно на волю… Анри, скажите, Конрад обо мне вспоминал?

Еще больше тревоги, чем в том, первом вопросе. Эстела Триэнн — гордая банджарон и героиня. Она пересекла с табором полмира. С огромным риском для жизни. Но Эста — влюблена, и ей неполных семнадцать…

— В тюрьме стараются не вспоминать о родных, оставшихся на воле. Тем более, когда ничего не знаешь об их судьбе, — честно ответил Тенмар. По крайней мере — в том, что касалось его самого. — А об остальном тебе лучше спросить у самого Кора. Он придет к тебе завтра. Я это устрою. Если сегодня мы его спасем…

— Анри, погодите. Когда вы вытащите своего друга… — в голосе Звезды проскользнула прежняя порывистая «дикарка» Вольного Двора. — У меня есть для вас новости. Один человек может помочь вам выбраться из Квирины. Вам всем, Анри!

2

— Я - гладиатор! Послушайте, я — гладиатор!..

Гай Ливий Марцелл поморщился. Да, он — немолод, толстоват. (Да и кто не толстоват — в его-то годы?) Ему уже не найти другой работы. Но и эта порой — невыносима.

Смена только-только началась. Впереди еще шесть часов. А этот юнец не даст и минуты покоя! Вон — намертво вцепился в ржавеющую решетку.

И когда уже поставят новую? Небось на празднества деньги есть! И на винные фонтаны для черни.

— Я - гладиатор! У меня сегодня выступление!.. Да вызовите же коменданта!

Коменданта, как же! Чего только плебеи не сочинят, чтобы выбраться из заслуженной тюрьмы! А этот, судя по акценту, — вообще из глухой провинции. У себя бродяжничать надоело — в Сантэю подался. Будто здесь своих бездельников мало!

Кого Ливий точно презирал сильнее, чем зажиревшую аристократию, так это — вечно требующий «хлеба и зрелищ» сброд. На месте Сената давно перестрелял бы всю эту шушеру или на галеры отправил! Всё польза стране.

— Я - гладиатор! Если вы меня не отпустите — расстреляют моих товарищей!..

Не расстреляют — кто ж послушается какого-то старого тюремного стражника Ливия Марцелла?

— Я - гладиатор!..

А то Ливий гладиаторов никогда не видел! Это ты — провинциал, в амфитеатре не бывавший. А Марцелл в Сантэе родился. В гладиаторы берут сильных, ловких красавцев. Что этому-то сопляку там делать — с его хилой мускулатурой?

И потом — гладиаторы не шатаются без дела по рынку рабов. И не ввязываются в уличные драки. Они вообще поодиночке не ходят. Потому как — чужаки.

А кто свои — мало ли, почему судьба вынудила, — те в увольнительные сразу домой. К семье.

А этот… тонкая кость, правильное лицо. Небось папаша с мамашей — промотавшиеся всадники, а сынок уже — голоштанный бродяга.

— Заткнись, а то схлопочешь! — рявкнул страж. Для порядка замахиваясь на юного наглеца древком копья.

Тот отшатнулся — аж ошалев от подобного обращения. Ну точно, аристократ бывший.

И Ливий даже получил пару минут вожделенного покоя. Пока парень по-рыбьи ловил ртом воздух.

Сброд голубой крови — ничем не лучше сброда потомственного. Даже хуже. Потому что у первых был шанс не стать грязью, а вторые выбора лишены. И врезать представителю подобных «аристократов» — удовольствие двойное.

Вот только для этого придется камеру отпирать. А там еще и другие есть — уже настоящие плебеи, половина пьяных. Чего доброго — решат, что всех бьют. Еще сдуру драться полезут.

Не подмогу же звать. Засмеют.

Собственные сокамерники бы, что ли, успокоили?

Ну, наконец-то…

— Заткнись, дай выспаться, придурок!

Молодец, чернявый! Крикни еще что-нибудь. А лучше — встань с соломы и врежь «придурку» между глаз, чтобы в ушах затрещало!

Вот только парень одурел окончательно. Потому как заорал:

— Я требую меня выпустить! Я — эвитанский дворянин, корнет Серж Кридель!..

Эвитанский? А почему не мидантийский, например? Кому какое дело, от какого монарха драпанули в Квирину твои дед с бабкой? Вспомнил родню, потомочек!

— Ну всё, довел! — взревел тот самый чернявый здоровяк со шрамом через всю щеку. И шагнул в сторону «аристократа».

Давно пора. Вот только камеру всё равно отпирать придется. Чтобы не прибил насмерть! Отвечай потом…

И именно тогда заскрипели ступени старой лестницы. Под тяжелыми, уверенными шагами десятника.

Глава четвертая

Конец Месяца Заката Осени. Эвитан, Тенмар.

1

Совсем маленькой Ирия даже любила болеть. Вокруг тебя наперебой кудахчут все няньки разом. На ночь рассказывают сказки, поят вкуснющим медово-ягодным отваром…

Теперь же беглянка свалилась в совершенно чужом замке. И на руки чужих людей.

Ягодные отвары назначал долговязый, тощий и седой замковый лекарь. С ложечки, как понимала сквозь полубред Ирия, поила лично Катрин Тенмар. А горничная обтирала тело влажной жесткой мочалкой, почему-то называемой «полотенцем».

А еще Катрин каждый вечер подолгу расчесывала короткие перекрашенные волосы. И что-то тихонько, успокаивающе напевала. Но вот о чём? Мысли путаются…

Порой бред ненадолго ослабевал. Ирия вспоминала, где она и почему.

И волосы опять отросли у корней — сколько она их не красила? От тайны остались лишь клочья…

Ну и змеи с нею. Здесь уже всем известно, кто Ирия такая!

Угораздило же родиться такой дурой! Нужно взять себя в руки. За космы выдернуть себя из постели, сесть на коня и бежать! Нельзя болеть там, где знают, кто ты!

Вот-вот прибудут солдаты и увезут на плаху! А Ирия так больна, что не сможет ничего объяснить! Ни им, ни кому другому.

Куда там — не хватит сил даже взойти на эшафот! Им придется волочь ее — какой позор!..

А вдруг Ирию не отправят на плаху, а повесят или колесуют?! Надо немедленно бежать! Как только все выйдут…

И проваливалась обратно — в чёрно-багровую тьму…

2

  — Выпьешь — может, выйдет толк,   Обретешь свое добро.   Был волчонок — станет волк.   Ветер, кровь и серебро!..

— И чего ты хочешь на сей раз?

Шелестит белое платье. Сегодня оно традиционного цвета призраков.

Сквозь прозрачную фигуру темнеет древний гобелен — с чьей-то свадьбой. Жених и невеста в церемониальных нарядах — ну и тяжелых, наверное! И в коронах — еще тяжелее. Королевских или герцогских — не разобрать. Вокруг новобрачных — толпа придворных. А вот этот ящик похож на стоящий боком гроб, но должен быть алтарем.

Грустны и безумны глаза призрака. И это тоже — до боли привычно. Привычнее подлости Ревинтеров и наивности Ирии Таррент.

— Помочь…

— Да уж — ты-то помогаешь! — Забавно смеяться, зная, что всё это — не на самом деле. И тебя никто не слышит. — То подставляешь — отправляя в папин кабинет. То отвлекаешь Свитками Судьбы — пока меня маменька не прирежет. Что еще тебе понадобилось? Скажи уж сразу — и покончим с этим!

А вот орать — незачем. Голос и так хрипит — половины слов не разобрать. А в саднящем горле — противная горечь. Сон, а больно, как наяву.

— Я хотела тебя удержать… А ты катишься в пропасть! — грустно журчащий голосок вызывает желание верить. Вызывал бы — у прежней Ирии. — Зачем ты явилась сюда? Здесь древнее место, здесь спит древняя кровь. Здесь злой старик будит мертвых!

— Лучше злой старик, чем плаха и довольная рожа Ревинтера! — бесцеремонно перебила Ирия. — Хотя можешь мне еще что-нибудь присоветовать. Монастырь — был, приговор — тоже, плаха с топорами в перспективе была. Даже Альварен — уже в прошлом. Что еще новенького у тебя в запасе?

— Разве ты не сама просила Свитки? — укоризненный шепот призрака острой болью отдается в ушах. Тоже простуженных.

— Ты мне лучше без Свитков скажи, почему хочешь меня убить?

— Ты будишь древнее зло… — прошелестела «дочь графа». — Но я не хочу твоей смерти…

Ах, древнее зло! Ирия поняла, что закипает.

— Ага! Ревинтер с Николсом, Полина, Леон и весь Регентский Совет в полном составе — святые с нимбом! А я, разумеется, бужу древнее зло! Вместе со злым стариком, которого ты обвиняешь в том же. А может, Первоначальный Грех и убийство всех древних мучеников — тоже моя работа? Уж чтоб до кучи!

— Ты меня не слышишь…

— Ну и убирайся! Всё равно от тебя толку никакого.

— Не слушай злого старика… — еле слышно шелестит голосок, удаляясь…

3

— Ирия! — легкая рука тронула за плечо. — Проснись, дорогая! — уже громче произнесла Катрин. — Прибыл герцог Тенмар. Он хочет поговорить с тобой.

Оказывается, Ирию уже вполне сносно держат ноги. Да и голова — воистину чудо! — кружиться перестала. Почти. Значит, в обморок на руки герцога Тенмара мы, возможно, не грохнемся. Уже радует! Потому как, судя по разговорам, он еще не факт, что подхватит.

А вот других поводов для радости нет. Ирия — всё еще слишком слаба для побега, драк и бешеной скачки верхом. Сейчас беглянку Леон с легкостью одолеет — не то что обученные воины.

Природа, засунувшая душу Ирии в столь слабое, оказывается, тело, — явно не на ее стороне. Но выбора нет. Если понадобится — придется искать способ бежать. А уж переживешь ли очередной побег — вопрос другой. Менее важный. Лучше сдохнуть в канаве, чем на плахе.

И как же всё-таки знобит! Катрин накинула на плечи гостье пушистую шаль. Но сейчас теплая шерсть кажется тончайшим шелком. Вдобавок — холодящим кожу.

А герцог решит, что у дочери Карлотты зуб на зуб не попадает от страха!

Дверь за спиной закрылась с еле слышным стуком монастырского окна. Того самого.

Какой холодный коридор… или это вернулась лихорадка?

Теплая рука Катрин сжимает запястье… гостьи? Пленницы? Хочет ободрить или помешать сбежать? Нет, для последнего позвала бы слуг…

— Я рассказала Ральфу, что ты любила Анри, а он — тебя…

Что?! Кто кого любил? Когда это Ирия такое говорила? Да еще и герцогине Тенмар! В бреду? Нет, в бреду обычно о правде пробалтываются, а не так виртуозно врут.

— Я не называла Ральфу твоего настоящего имени, — прошептала Катрин в самое ухо Ирии.

И правильно. Они — одни в пределах мрачно-багровой дорожки коридорных факелов. Если не считать воинственных гобеленов на стенах.

Но это еще не значит, что за стенами не понатыкано ниш для подслушивания. Больше, чем древнего зла, которое, возможно, действительно будит герцог Тенмар. Или уже разбудил…

— Ты можешь сказать, что твои родные узнали обо всём и прогнали тебя.

Так вот что ей пытаются объяснить, тупице! Катрин предлагает незваной гостье воспользоваться именем Анри. Хорошо хоть не требуется предъявить бастарда — от сей связи!

Может, просто и ясно сказать старику, что Ирия и его сын тайно повенчаны? Не пойдет — в таком Катрин уже не поможет. Одно дело — фальшивая любовница покойного сына, а совсем другое — вдова со всеми сопутствующими правами. Которой, правда, придется держать статус в тайне от всех, кроме старика. Да еще и его уговорить хранить молчание.

Потому как всплывшая невесть откуда графиня Тэн — вдова не чья-нибудь, а государственного преступника! — мигом вызовет подозрения. И уж точно найдется хоть один свидетель, что опознает в ней Ирию Таррент. А уж ее статус вдовы — хоть чьей! — от плахи не спасет. Особенно вдовы одного из вожаков мятежа.

А всё-таки — если и то, и другое? И Ирия Таррент, и вдова Анри Тенмара? Одно другому не мешает, а имя до замужества было и у вдовы…

Будет ли тогда молчать старик? Вдова — не так уж опасна. Это ведь не мать наследника…

Но уж здесь-то девице Таррент ничего не сделать. И рада бы в Светлый Ирий, да грехи не пускают. Отсутствие грехов.

Прости, Анри, за эти мысли! Ты не заслуживаешь ни такой лжи, ни подобной «возлюбленной». Знал бы ты, за кого умер…

Как гулко отдаются мерные шаги в мрачной, темной галерее!

Девушка покосилась на обнимающую ее плечи Катрин. А руки не такие уж слабые! Или это полуживой Ирии любой сейчас сильным покажется?

А вздумай она вырваться из мягких объятий доброй герцогини — и с первой попытки не выйдет. А ко второй подоспеют слуги.

Предложить соврать или нет?

— Ирэн, не волнуйся! — шепчет Катрин опять в самое ухо. Явно расслышала бешено колотящееся сердце собеседницы. Уже — «Ирэн». Случайно оговорилась, или здесь подслушивают скорее? — Я обещала тебя защитить, и я это сделаю!

Если ты говоришь правду, и если это вообще от тебя зависит. Командует — в замке, во дворце, в крестьянской избе — всегда мужчина. И только он решает, нужно ли кого-то спасать, защищать, скрывать. Или лучше выдать властям?

Кто это придумал? Почему негодяй Николс ничем не заплатил за свою гнусность, а бедняжка Эйда заперта в монастыре?! Почему у подлого слабака и слизняка Леона есть право распоряжаться Ирией, хотя она — умнее, талантливее, смелее его?

Отец, усмехнувшись, добавил бы, что главное — скромнее. Но его больше нет. Благодаря Леону и Полине!

Темный побери, Ирия — ничем не хуже тех, кто поступает в гвардию или в Академию! Тогда почему разрешенный девице удел — лишь шитьё и молитвы? Ну нее считая монастыря и плахи…

Зачем Творец вообще дал способность мыслить? Чтобы тяжелее было понимать: родилась женщиной — значит, чем ты глупее, тем лучше?

Но тогда почему Творец не вознаградил Эйду — хотя бы за кротость? Ведь она-то как раз — тихая, мягкая, послушная.

Но нет! И за покорность никакой награды не положено. Ведь это же не заслуга, а просто необходимое качество.

Обе сестры Таррент — вещи. И обеих можно уничтожить в любой миг — без права на защиту.

Так для чего давать жизнь? Чтобы потом превратить ее в цепь приговоров и потерь?

Зачем вообще верить в такого Творца?

Последняя мысль настолько отрезвила, что едва не заставила замереть столбом. И наконец-то разозлиться уже на себя.

Нашла виноватого, в самом деле! А то создатель Всего Сущего отвечает за любую сволочь, в конце-то концов? У человека еще и свобода воли есть.

Вот враги и могут убить Ирию — свободно.

Ну, значит, и она их — тоже совершенно свободно. Только бы сил набраться, и голова пусть кружиться перестанет… А озноб — ерунда, к нему беглянка уже почти привыкла.

— Герцогиня Тенмар…

— Да, дитя мое? — мягко прошептала Катрин.

— Благодарю вас за помощь.

Нет, просить мать солгать такое о погибшем сыне — это уже верх цинизма. Если врать старику — то лично. Не вмешивая сюда Катрин.

Всегда можно заявить, что просто ничего не сообщила свекрови о тайном браке. Мало ли почему? Из девичьей скромности. Должно же быть у незамужней девы сие качество, коим Творец почему-то забыл наградить Ирию. Ничего — зато в обморок она сегодня вполне способна грохнуться. Не хуже самой чувствительной из романических героинь.

Полутемный коридор уперся в дверь. Под стать ему — мрачную.

Вот и всё. Катрин подняла сжатую в кулак руку и вопросительно взглянула на Ирию.

Нет, ведь ты уже решила молчать.

Вновь нахлынула слабость. «Баронесса Вегрэ» обреченно кивнула…

В прежние годы Ирии трижды доводилось присутствовать на похоронах слуг. И сейчас осторожный стук в дверь напомнил падение первой горсти земли на деревянную крышку гроба… Тоже — будто осторожное, робкое.

А потом сверху навалят тяжелый, неподъемный груз. Выше человеческого роста. Ниже.

— Входите, юная особа! — сухой, желчный старческий голос.

Ирия, конечно, видела портрет старого герцога. В самый первый день, следуя за молчаливым слугой по мрачной галерее.

…Черно-алый плащ, угольно-черный костюм. Бледный худощавый аристократ средних лет величаво восседает на громадном вороном коне. Гордо и сурово взирая со стены. На любого, кто посмел тревожить его покой своим дерзким присутствием.

Ледяной отблеск чеканного благородства на красивом породистом лице, наверное, должен по замыслу художника сразить неосторожного гостя наповал. И напомнить о собственном несовершенстве.

Гостя, а не художника. Вряд ли кто посмеет объявить несовершенным самого Алиэ Готту…

Вот только, если верить портретам, практически все властители замка Таррент тоже были величавы и благородны. Изобразят их по-другому, жди! И когда-нибудь в родовой галерее точно так же будет взирать лорд Леон Таррент. На своих породистых потомков, гордых величием отцов.

А сейчас Ирию ждет на аудиенцию вовсе не исполненный благородства герой, а, судя по голосу, — старик-самодур с еще той репутацией.

Значит, первая горсть кладбищенской земли? Тогда захлопнувшаяся за спиной дверь кабинета — ее последняя лопата. Та, что навек скроет и сам гроб, и запертого в нём.

Навсегда отрежет от мира живых.

4

Слабо колеблются всего три тусклых свечи. В серебряном подсвечнике над массивной старинной дверью. И над головой Ирии.

Полутьма и не позволила сразу заметить старого герцога.

Лиаранка поспешно огляделась. И волна чужой желчной ненависти обожгла с головы до ног.

Вздрогнув от много дней не проходящего озноба, девушка обернулась на сверлящий злобный взгляд.

Левый дальний угол. Темное кресло слито с общим полумраком.

Сухие черты желтовато-пергаментного старческого лица. Заострившиеся скулы, горящие желчью провалы глаз, хищные складки тонкогубого аристократического рта. Дряхлый коршун еще жаждет схватить добычу. Вон — уже скрючил не до конца сточенные когти!

Не с этой ли птицей так схоже жуткое аббатство, что теперь целую вечность будет являться в кошмарах? Если эта вечность не оборвется сегодня. Сейчас.

Ральф Тенмар — не Ив Кридель. Мрачная холодная комната — не уютный старомодный кабинет в цветах каштана. А предстоящий разговор — не теплая беседа под уютный треск камина.

Воистину — ничего не меняется. Все ценят добро, лишь утратив его. А кое-кто так и не начал учиться на собственных ошибках…

Старику может быть лет семьдесят. Наверное, так и есть — престарелый герцог Тенмар когда-то женился в сорок. Катрин моложе его на целое поколение.

Ирия на миг представила юную девушку — свою сверстницу. Выданную за стареющего, пользующегося скверной репутацией сорокалетнего заматерелого самодура с характером герцога Тенмара.

Так ли уж монастырь хуже подобного замужества? Хуже! А еще паршивее — только плаха. Да и то — лишь в первые мгновения.

— Садись! — сухо бросил старик, махнув узловатой рукой на уныло-синее кресло напротив. Другой рукой поправляя покрывающее колени меховое одеяло.

А он действительно дряхл! Ноги наверняка больные. И камин давно потух, а значит — от стен идет многовековой холод. Вымораживает старые кости…

Впрочем, не до созерцания чужой слабости — со своей бы справиться! Если б герцог не предложил сесть — Ирии осталось бы только рухнуть на пол…

В глазах опять слегка мутится. Но мрачная комната пока не плывет. И можно надеяться — старик ничего не заметит.

Но если поймет, сколь незваная гостья беспомощна, — даже слуг звать не станет. Скрутит сам — при всей его старости.

— И кто же вы, дерзкая юная особа? — В устах кого другого это может звучать как насмешливое поощрение.

Но вряд ли у Ральфа Тенмара вообще есть чувство юмора.

Ирия чуть выдержала паузу. Чтобы голос не дрогнул. Не от страха, но не объяснять же это злобному старику.

— Разве герцогиня уже не сообщила вам?

— Сообщила, сударыня! — отчеканил Ральф Тенмар. — Что вас любил мой сын, а вы — его. И прочую слезливую чушь. Еще — что вас преследуют «злые люди». — Высушенный старостью голос — всё насмешливее. С каждым едким словом. И злее. — Катрин всегда была, как это принято называть, «экзальтированной». То есть проще говоря — истеричной. И не особо умной. А у вас, сударыня, есть полчаса — чтобы назвать ваше имя и происхождение. Пока я не сдал вас в руки королевских солдат. В чём бы вас ни обвиняли — к этому добавится узурпация чужого имени и титула. И моего влияния хватит, чтобы вы уж наверняка не вышли сухой из воды.

Тусклая комната взвихрилась каруселью. Знакомо взбесившейся…

Пляшут, сливаются сухие, желчные черты с портрета…

— Вы можете, конечно, упасть в обморок, сударыня! — металл в старческом голосе сорвался на визгливые нотки. — Но тогда я сразу передам вас в руки правосудия, не тратя на вас время.

Как невозможно тяжело удержать сознание! Стянуть обратно рваные клочья мира… А они не слушаются… обреченно растворяются зыбким туманом в багрово-черных сполохах тьмы!

И мрак необратимо густеет, всё глубже затягивая. В смерть…

Старческая рука тянется к серебряному колокольчику для слуг. А комната плывет… кружится, кружится, кружится — как колесо на квалифицированной казни. Вращается исчезающий из горла воздух. И сейчас зазвенит колокольчик — хрустальным звоном в ушах…

«Выпьешь — может, выйдет толк…»

Всё это уже было… Где, когда?! Почему повторяется?

Потому что яд — один и тот же. Разлит в разные флаконы — вот и всё.

Нельзя терять сознание в присутствии врагов! Таких опасных…

— Вы не посмеете… — Странно: сознание ускользает, а льда в голосе не меньше, чем в материнском. И он ничуть не дрожит. — Ваш сын…

Прости, Анри!

— Даже если вы успели родить моему сыну троих бастардов — это не причина, чтобы помогать вам или вашим отпрыскам остаться в живых!

Нет, яд — другой. Повыдержанней и поядовитей!

— Вы не посмеете! — прошипела Ирия идалийской гюрзой. — Вы… мерзавец, изнасиловавший мою мать!

Слабость вдруг исчезла напрочь — так морские волны стирают на песке рисунок. Сколь угодно страшный.

Будто после смертельной дозы подействовало противоядие! Ральф Тенмар — злобный змей. Не зря у него на гербе дракон. Но и Ирия — дочь еще той змеюки! И внучка Каролины Ордан.

Пожалуй, стоит злиться почаще! Присутствие врагов должно вызывать ярость. А что еще — не вопли же о пощаде? Слабого в подлунном мире не щадят, а топчут.

А вот старик — побледнел. Безжалостный вершитель правосудия опешил, откинувшись на спинку старого, как он сам, кресла. Целый долгий миг Ирия наслаждалась чистой победой. Или грязной.

— Ты…

— Я - Ирия Таррент!

— Конечно! — герцог дико расхохотался.

Впору принять за сумасшедшего и испугаться. Если бы Ирия уже не видела говорящих привидений с мистическими Свитками Судьбы наперевес. А еще — сыплющего угрозами Роджера Ревинтера и ледяную скользкую змею — его папашу. А до кучи — королевских солдат, везущих семью Таррентов в Ауэнт. На смерть…

А еще ведь были желтолицые монахини из аббатства святой Амалии. Злющие не хуже этого старого пня.

А трусливый шакал братец? А мачеха — гадюка чище самой Ирии?

…Бездыханное тело отца на полу кабинета…

…Ледяная келья и родная мать с кинжалом…

Что уж тут даже упоминать о благородном и безобидном оборотне без тени?

По собственному лицу змеится едкая усмешка. Подождем, пока старый истерик прекратит дурацкий смех. Потерпим.

Ирия слишком устала, чтобы бояться — кого бы то ни было. Хватит!

5

— Значит, дочь Карлотты? — резко оборвал собственный хохот старик. — И, сударыня? У вас есть доказательства?

— Найдутся! — отрезала Ирия. — Живы те, кто знал об этом. И уж тем более — живы друзья и родственники посвященных в сию… омерзительную историю. Увы, правдивую.

Прости, дядя Ив! Но тебя старый мерзавец убить не посмеет. А дочери Карлотты нужно намекнуть хоть на кого-то. Она и так, как могла, отвела от тебя угрозу, заявив, что «посвященных» — целая шайка.

Получай против себя личный заговор, старый кретин! А если еще не кретин — станешь им после такого разговора. Если б не ты — мама была бы сейчас совсем другой!

— Конечно, клятва для Карлотты — звук пустой…

Вот ты и раскололся, гад ползучий! Мама, при всех ее, мягко выражаясь, недостатках, слово не нарушила…

Чем же она клялась — здоровьем Сержа? Первый сын всё-таки был ей дорог?

Карлотта Гарвиак сдержала клятву. Но тебе, старый мерзавец, об этом знать незачем!

— И прислала ко мне самую похожую на себя дочь, разыграв ее смерть? И зачем же, юная особа? Чтобы отправить меня вдогонку за вашим не слишком умным папенькой?

— Не вам рассуждать о его уме. И я его не убивала… — Не будь ее голос сам по себе столь усталым — следовало бы его таким сделать. — Это — дело рук моих мачехи и брата. Совместное.

Не исключено, что старый пень… то есть истинный рыцарь и столп благородства Ральф Тенмар не упустит столь соблазнительный случай отомстить нарушившей клятву Карлотте. А какой удар сильнее обвинения ее сына в отцеубийстве?

Это было бы хорошо. Слишком, чтобы такая авантюра удалась. А жаль…

Ирия — ужасная дочь… Но чувство вины перед матерью не возникло. Карлотта тоже пожертвовала. Невинно осужденной — ради преступника. Как раньше принесли в жертву Эйду — «во имя блага семьи».

Так что будет просто великолепно, если теперь справедливость восторжествует. Вот только вряд ли — на то она и справедливость. И старый хрыч тоже вряд ли заглотит столь вкусную наживку. На то он и старый, на то и прожженный.

— Это — правда? — прищурился вышеозначенный хрыч. Очевидно, переваривая выгоду от столь интересной новости…

Хорошо бы!

— Клянусь Творцом, — вздохнула Ирия.

— Поклянись своей любовью к моему сыну.

Приехали! Поверил-таки. Вот только как теперь быть? Можно клясться тем, во что не веришь, доказывая ложь. А вот ложью, отстаивая правду…

— Клянусь всем, что для меня дорого. Клянусь памятью вашего сына!

— Подойди сюда… графиня. Сядь! — старик указал на обитую синим сукном скамеечку у своих закутанных ног.

Вблизи это одеяло — тёмно-бордовое. Как засохшая кровь.

Ну что хрычу еще надо? Оставит он Ирию в живых или нет?

Вблизи его лицо — еще страшнее. Изборожденное морщинами и бесчисленными красными жилками.

Склоняется.

Когтистая птичья лапа цепко стиснула подбородок гостьи:

— Страшись, если лжешь!

Ощущение, что шипящий голос исходит не из почти безгубого старческого рта. Из самих угольно-черных глаз с почти алыми белками. Горящих больным лихорадочным огнем.

В молодости эти глаза наверняка были красивы. А доживший до старости Анри стал бы копией этого дряхлого злобного коршуна?

А сама Ирия — чьей? Карлотты?

Возможно, смерть в юности — не самое страшное зло. Но прежде времени в Бездну всё равно — неохота.

— Я не лгу.

Ни единым словом. Анри был Ирии дорог.

Был. И есть.

Она вздрогнула, встряхнула головой, смахивая слезу и отгоняя ее верных, неразлучных сестер… Еще бы удалось разжать и невидимый ледяной кулак, стиснувший сердце! А заодно — тоже ледяные, но вполне живые жесткие пальцы, острыми клещами впившиеся в подбородок. Ладно хоть не в горло!

— Боишься?!

— Нет, — честно ответила девушка, в упор глядя в уставшие ненавидеть глаза.

Чужой старик, вцепившийся тебе в челюсть, не страшнее любимого человека, подписавшего твой смертный приговор. Ничуть не страшнее. Вот если мерзавцу еще что в голову придет…

Но герцог-коршун уже разжал хватку:

— Налей вина.

Ирия бросила на него малость ошалевший взгляд. Лицо еще ощущает следы его пальцев. Не исключено, что завтра проявится синяк.

Ну и змеи с ним! У Эйды когда-то синяки не только на лице были… А сама Ирия в детстве вечно ходила в царапинах — и ничего.

— Налей вина… графиня! — чуть раздраженно повторил старик. Махнув рукой куда-то в сторону наглухо задрапированного окна.

А, вот — трехногий столик рядом с портьерой. Шедевр работы очередного сверхталантливого мастера веков ушедших.

Столешница сливается с полутьмой комнаты. Смутно темнеет бордовый графин. Под цвет стариковского одеяла.

— И себе, — добавил Ральф Тенмар.

Жидкость цвета очень темного рубина наполняет высокий прозрачный бокал. Один из пяти, выстроенных в ряд на лакированном столике. Издали их не видать — как и батальную сцену на подносе. Только совсем вблизи.

Разглядишь тут что лишний раз — если старик свечи экономит.

И гардину на окне вряд ли отодвинут до весны, а жаль! Там, наверное, сейчас ясная и звездная зимняя ночь. Или зимний вечер, или утро.

Темнеет зимой рано, а рассветает поздно. Ирия с этой болезнью совсем запуталась со сменой дня и ночи.

Если она выживет сегодня — настежь распахнет в комнате все рамы. Если, конечно комнату гостье еще оставят…

Распахнет — и увидит яркую луну и россыпь мерцающих звёзд!

А пока есть лишь чужой полумрак чужих апартаментов чужого замка… Хотя какой теперь считать своим?

Полумрак — и живой сгусток ненависти и злобы. С коим нужно пить горьковатое вино. И говорить. Даже если совсем не хочешь. Ни того, ни другого.

Догорают тусклые свечи, тоскливо колотит в ставни одинокий ветер. Молчит старый герцог, вот-вот опустеет изящный бокал. И закончится время.

А в одной из галерей высокомерно усмехается со стены молодой, аристократично прекрасный двойник Ральфа Тенмара. Нестареющий.

— Тебе нравится вкус этого вина?

Яд там, что ли? Ну и пусть.

Ирия отхлебнула глоток побольше. Поморщилась. Усмехнулась.

— Он — непривычен.

— Я спросил не об этом.

— Бывало и хуже.

Лучше яд в вине, чем в словах и деяниях родных. Бывших и настоящих.

— Оно настояно на полыни. После него кажется сладким любое другое. А когда привыкнешь к нему — никакого другого уже не захочешь. Ты можешь остаться в моем замке. Тебя будут называть Ирэн Вегрэ, моей племянницей. Катрин позаботится о тебе. Иди.

Глава пятая

Начало Месяца Рождения Зимы. Эвитан, Лиар.

1

Известие, что его хочет видеть родная маменька, лорду Тарренту привез монах-леонардит.

Первым порывом стало — отказать. В конце концов, Леон ничем ей не обязан и ничего не должен. А навредить ему она не в силах! И не будет в силах уже никогда.

— Сестра Валентина настаивает на вашем визите, — повторил монах, пристально глядя в глаза лорду.

Наглец, да если бы кто другой посмел?! Но как приструнить потерявшего стыд молельщика — если леонардиты подчиняются даже не кардиналу, а лишь своему Магистру? Ответственному исключительно перед Патриаршим Престолом, чтоб им всем!

— Но я ведь имею право отказать ей? — уточнил Таррент, всё еще надеясь от маменьки отделаться.

Она, в конце концов, удалилась от мира. А значит — больше Леону не мать.

А лорд вовсе не обязан встречаться с одной из многочисленных монахинь одного из рядовых аббатств Эвитана. Леон это не договорил, но монах и так отлично понял. Юный лорд хорошо поставил на место наглого инока! Как и ту, что посмела требовать незаслуженных встреч!

— Сестра Валентина предчувствовала подобный ответ, — ничуть не смутился наглый служитель святого Леонарда. Даже тон не изменил, мерзавец! — И просила передать, что разговор пойдет о вашем покойном отце и вашей сестре. А также передавала, что раз вы — ее родной сын, она вынуждена обратиться за советом сначала к вам, прежде чем просить о том же другое лицо. Но ей придется это сделать, если вы не откликнетесь.

— Я увижусь с сестрой Валентиной! — резко бросил Леон.

А вот теперь самое время встать, отойти к окну и полюбоваться погодой. Бушующей на улице метелью.

Монаху будет очень приятно добираться до аббатства! Он ведь не настолько нагл, чтобы рассчитывать на гостеприимство?

И, уже спиной к визитеру, лорд добавил:

— Я вас больше не задерживаю.

— Я был бы рад принять ваше радушное приглашение, но должен срочно вернуться в монастырь, — словно не слыша последней реплики, безупречно вежливо поклонился монах и вышел.

И ведь даже не прикажешь спустить зарвавшегося негодяя с лестницы! Желательно, полуголым. И вышвырнуть за ворота без лошади. Так его путь до монастыря станет еще веселее! А уж если вдогонку еще и собак спустить…

Юноша в ярости швырнул стоявшим на столе мидантийским графином в стену нового кабинета. Пользоваться отцовским новый лорд Таррент не смог — пришлось отделывать этот.

И теперь Леон оцепенело уставился на винное пятно, изуродовавшее старинный гобелен с медвежьей охотой. Кроваво-красное пятно. Почему-то на груди одной из дам на заднем плане — безоружной всадницы…

Нет, впредь лорд Таррент станет пить только белое вино! От него не остается столь мерзких пятен! Не менять же кабинеты после каждого неприятного визитера…

2

По дороге юноша успел пожалеть о слишком поспешном решении. Причем дождь и мокрый снег вкупе с пронизывающим ветром сыграли в этом не последнюю роль.

Леону мерещится опасность, как сказала бы любимая…

И уже не проходящая боль сжала сердце. Полина…

Нет, лучше уж думать о матушке — не к ночи будь помянута!

Карлотта отрезана от всех событий и новостей. Заперта в старой, сырой обители, где не живут, а гниют заживо. «Сестре Валентине» не может быть известно ничего!

Думать так в высшей степени разумно… Но против воли вспоминается, как в детстве она всегда знала, что и когда ее сын натворил. Даже если сам Леон был полностью уверен: ни одна живая душа его за этим не видела.

Неважно. Мама всё равно узнает. Узнает всё!

Карлотта Таррент — в монастыре. Ее бывший титул принадлежит теперь другой женщине — куда более его достойной. И леонардиты «сестре Валентине» — не союзники, а тюремщики!

Леон давно вырос. Пора избавиться от старого, никак не проходящего — и совершенно беспричинного! — страха!

Ветер крепчает, расстояние в пятнадцать миль кажется втрое длиннее.

И в сотый раз жаль, что не взял карету! Верхом хорошо скакать лишь в теплую погоду. Да и положение обязывает…

Это Ирия могла носиться сломя голову — хоть зимой, хоть летом. Никакой эскорт за ней не поспевал! Ну и доскакалась до репутации вздорной, неуправляемой девицы. Женихи бегут при одном упоминании!

Да с чего Леон вообще взял, что матери что-то известно? Из каких источников? Домовые нашептали? Или… Ирия?

Нет. Знай сестрица правду — бросила бы брату в лицо. Или тем, кто увозил. Умом и сдержанностью средненькая никогда не отличалась.

С Эйдой молодой лорд тоже не откровенничал. Он даже провожать ее не вышел. Доверил Полине — и правильно сделал.

А как еще поступают с сумасшедшими? Эйда и без того — второй год как не в себе. Но эта ее последняя бредовая фантазия…

Если еще фантазия!

А вот если глупая сестрица не сочинила то, что у нее хватило наглости и безумия произнести! Если хоть на миг предположить…

Тогда она — не сумасшедшая, а подлая предательница родного брата и главы семьи. И тогда подобную дрянь следовало убить!

Так что всего лишь отправить ее молиться Творцу в не самый плохой монастырь Эвитана — это еще верх милосердия. Другой бы на месте Леона…

Нет уж — сестер, кроме Иден и Кати, у него больше нет. И слава Творцу!

Знай Эйда об Ирии — тоже обвинила бы брата в открытую. Покрывшая позором имя семьи курица — еще глупее этой истерички!

Да и с матерью Эйда никогда не была дружна. Точнее — мать с ней. Карлотта Таррент всегда сама выбирала, кого из детей приблизить…

Ну, конечно же! Как Леон сразу не догадался? Мать ничего не знает о подробностях смерти отца. Ну, кроме того, что известно всем. А «сестра» означало не Ирию, а Эйду! Карлотта же не сказала «покойной сестры»…

Скорее всего, Эйда заболела. Там же сейчас холод и сырость. Вот мать и хочет уговорить Леона забрать оттуда эту сумасшедшую предательницу…

А «отец» здесь при чём? Как это при чём — мать хочет попросить забрать из аббатства Эйду ради памяти отца!

Червячок сомнения в душе продолжает шевелиться. Но вяло и по-зимнему сонно.

И Леон повеселел. Плотнее закутался в подбитый куньим мехом плащ и пришпорил возмущенно заржавшего коня, вынуждая и эскорт ускорить темп.

Скоро они будут в монастыре! И какого бы очередного поста не придерживались молельщицы — уж лорда своих земель сносно накормить и угостить горячим вином обязаны.

3

— Итак, матушка, — Леон отодвинул тарелку и кубок, откидываясь на спинку не самого лучшего в подлунном мире кресла, — говорите, у меня мало времени.

Горячая еда и вино вернули хорошее настроение. Теперь побыстрее бы выслушать всё, что собирается сообщить мать! И наконец вернуться назад в замок — где и стены помогают. Потому как свои комнаты Леон теперь заставил слуг протапливать, как следует. А в этом каменном склепе и мыши мерзнут!

Сестра Валентина, бывшая Карлотта Таррент, всё это время молча сидела на жесткой скамье напротив. С равнодушием ледяной статуи ожидала, пока сын утолит голод и жажду.

А вот теперь — словно только что заметила его присутствие. И медленно подняла взгляд.

Два изумрудно-ледяных кинжала прикололи юношу к креслу. Как ученый из Академии — беспомощную бабочку!

Когда-то Леону казалось — мать умеет читать мысли. Привычно вздрогнув — как в детстве! — юноша попытался выдержать пронзительно-колющий взгляд… И почти сразу отвел глаза, невольно поежившись.

Мать в сером платье и куколе — бледная, с желчно исхудавшим лицом — напоминает призрак самой себя. Злобный, не прощающий, ненавидящий весь подлунный мир призрак!

— Рада, сын мой, что ты еще готов меня услышать.

От выстуженной, как эти стены, насмешливой злобы в ее голосе зазнобило сильнее. Как же они похожи — Ирия и мать!

Леон вновь разозлился — да кого он боится? Государственную преступницу, заговорщицу, предательницу собственной семьи? Настоящую предательницу — не как глупая курица Эйда!

— Матушка, повторюсь: у меня мало времени.

— А я не отниму его у тебя слишком много, сынок. Когда ты собираешься послать королю прошение о моём освобождении?

Юноша и не думал этого делать. Но под змеино-сверлящим взглядом родимой маменьки чуть не солгал.

А почему бы и нет? Наврать ей с три короба. И больше ни под каким предлогом здесь не появляться! А сама насильно заключенная в аббатство монахиня никогда не пошлет королю никакого прошения. Кто станет его отправлять?

Конечно, у Карлотты есть еще один близкий родственник. Брат. Барон Ив Кридель.

Но до сих пор он освободить сестру не пытался. Так с какой стати вздумает теперь? Может, дядя — достаточно порядочен, чтобы понимать: некоторые люди свободы недостойны?

Мать криво усмехнулась, вновь заставив сына вздрогнуть. Как же холодно в этих древних стенах! И под взглядом Карлотты. Еще полчаса здесь — и Леон свалится с воспалением легких…

— Ты вообще не собираешься этого делать. Ну что ж, сынок, мне очень жаль. Мне правда будет жаль не попасть на столь захватывающее зрелище, как твоя голова, покатившаяся с эшафота.

Если б Карлотта сейчас плюнула — Леон точно шарахнулся бы в сторону! Чтобы не умереть от яда.

— Вы сошли с ума?! — он надеялся, что в голосе звучит зимний лед. А не визг.

— А как сам считаешь, что положено за убийство родного отца? — ехидно рассмеялась бесчеловечная мать.

— Отца убила Ирия! А она — уже умерла!

— Сынок, матери-то не ври, — понизила голос Карлотта. Как в детстве — поймав на очередной шалости или промахе, недостойном наследника титула. Промахе, за который обязательно грядет неотвратимое наказание! — Если хочешь обвинить сестру — пожалуйста. Но Ирия за час до смерти призналась на исповеди, что убить отца вы сговорились вдвоем. Братец отвлекал мачеху, а сестричка убивала папу! — Мать вновь рассмеялась, на сей раз — сухо и зло.

— Это — враньё! — Леон вспыхнул до кончиков ушей. А он-то надеялся, что от глупой привычки краснеть избавился еще в детстве! — Ничего подобного! Ты лжешь! Лжешь, зная, что Ирия — мертва!

— Сынок, но ее слова слышала не только я. Ты ведь не станешь обвинять во лжи мать-настоятельницу аббатства святой Амалии?

Ирия умудрилась нанести удар даже из гроба. Какая же все-таки дрянь!

А Полина оказалась права — в очередной раз! Смерть — еще легкое наказание для той, что способна осквернить тайну исповеди. Да еще и в преддверии встречи с Творцом! Впрочем, то, что самоубийство — смертный грех, Ирию не остановило тоже.

— Я обвиню мою лживую сестру! Ирия всё придумала, чтобы меня опорочить!..

Потому что не захотела умирать одна! Полина сделала всё возможное — даже добилась аудиенции у короля. Только бы спасти мерзавку от казни! А та в благодарность…

Лучшая из женщин плакала, отправив падчерицу в монастырь! А кто такая Ирия? Всего лишь вздорная, злобная тварь! Ее родные и близкие задыхались рядом с ней не хуже, чем возле Карлотты!

Леон и Полина сделали всё, чтобы вытащить из неприятностей эту лживую дрянь. Но, видно, сам Творец распорядился, чтобы подрастающая копия сидящей напротив Леона гремучей змеи наконец завершила свои дни.

Высшие силы справедливо рассудили: никто не станет жалеть об ушедшем в никуда ничтожестве и пустом месте. Этой мерзавке даже умереть суждено было куда более достойной смертью, чем заслужила. Вместо прекрасной, благородной Полины!

Любимая же и взяла всё на себя. Осталась на всю зиму в столице с Кати и Чарли. Чтобы хоть как-то приглушить скандал, связанный с их семьей! Хоть немного обелить их честное имя. Брошенное в грязь сначала отцом-мятежником и предательницей-матерью, потом — шлюхой-Эйдой. А напоследок еще и этим несчастным случаем — вкупе с подколодной змеей Ирией! У коей хватило трусости утопиться. Вместо того, чтобы честно взойти на эшафот, как это делали запятнавшие себя дворяне прежних времен!

— Даже если Ирия и лгала…

Мать по-волчьи усмехнулась. И Леон вновь ощутил себя птицей, замершей при виде змеиного жала. Бескрылой птицей, не способной на слабых лапках опередить злобную гадину!

— Даже если твоя сестра солгала (в чём лично я сомневаюсь), приказ о ее казни подписывал среди прочих князь Всеслав Словеонский и Старградский. Помнишь, это он освободил нас из Ауэнта? — очередная усмешка искривила губы Карлотты. Для нее-то «освобождение» закончилось заслуженным заключением в монастырь! — Так вот — ты, может, и плохо знаешь Всеслава, но я-то — хорошо.

Пот ручьями течет по спине. Язык прилип к пересохшей гортани. А зеленые кинжалы — жалящие молнии! — пронзают насквозь.

Мать стремительно склонилась вплотную и заговорила быстрее. Словно боясь, что сын ее перебьет или, того хуже — сбежит. Как — если непослушные ноги приросли к ледяному каменному полу?!

— Словеонский князь не любит, когда казнят невинного, а преступник остается на свободе.

Леон похолодел — мать больше не церемонится! Она что — всё знает?! Или почти всё? Но, Святой Престол, откуда?! Ирия же сама не могла ничего знать!

— Особенно, если приговор сам Всеслав и одобрил. И если дороги назад уже нет. Он сделает всё, чтобы уничтожить тебя, сынок! — зло расхохоталась бесчеловечная мать. — Начнется расследование. И, как ты считаешь, что тогда всплывет?

Леон напишет Полине! Да, это здравая мысль!

Нет, такое нельзя доверять бумаге! Он поедет сам! Сегодня же! Наплетет что-нибудь этой озверевшей волчице и…

Сквозь внезапный, безжалостно заполнивший сердце ледяной ужас пробился теплый луч надежды. Полина что-нибудь придумает! Да и вновь ее увидеть — уже счастье!

Совсем скоро, когда этот кошмар закончится… когда пройдет траур по отцу…

Голос всё еще опасной «волчицы» ворвался в мысли:

— Неужели надеешься на помощь своей шлюхи? Будь уверен — она не станет тебя спасать. И тогда ты вспомнишь о моих словах. Но будет поздно.

— Замолчи! — заорал, потеряв контроль, юноша.

Но в разум уже, склизко извиваясь, вполз скользкий червяк сомнения. И теперь жадно ест все потаенные страхи — на глазах превращаясь в огромного, жирного червя! И всё громче нашептывает, что Полина редко пишет, что осталась в столице одна… А Леона уговорила побыть пока в Лиаре — присмотреть за замком. Она даже забрала в Лютену своих детей!

Лорд усилием воли отогнал подозрения. Они марают его любовь! Его и Полины.

Он должен верить хотя бы возлюбленной. Она — всё, что у него осталось! Прочь ничтожные сомнения, ложь и клевету! Вместе с грязью, что извергает злобная пасть бесчестной преступницы! Той, что всю жизнь только и делала, что лгала, клеветала и предавала! И убивала.

— Я больше не стану тебя слушать! — Леон решительно встал и зашагал к двери — почти побежал. И уже на выходе из этой клоаки обернулся:

— Я больше не приду. Захлебывайся своим ядом одна! Хотя можешь еще излить его на свою дочь Эйду. Ее-то ты хорошо научила предавать семью. Не хуже, чем эту лживую змею — Ирию!

И всё же он не сумел выйти победителем. Его догнал язвительный смех Карлотты:

— И это ты говоришь о предательстве, лживый слизняк?!

Отвечать юноша не стал. Вместо этого с яростью захлопнул дверь, изо всех сил двинув в нее ногой.

Будь прокляты все женщины семьи Таррент, кроме Полины!

Глава шестая

Середина Месяца Рождения Зимы. Квирина, Сантэя — Эвитан, Тенмар.

1

— Так вот что означало твое: «Я свободная банджарон!»

Насколько изменилась за эти годы Эстела — вопрос спорный. Конрад, увы, остался прежним. Анри на его месте уж точно не стал бы ссориться с женщиной, рисковавшей жизнью, чтобы найти их.

Но куда там — если Кор закусил удила? Когда по выражению лица баро (обостренным чутьем завзятого ревнивца, не иначе) догадался, что тот — любовник Эстелы-Звезды. Теперь уже — бывший.

Эверрат сделал собственные выводы — и закатил скандал. Даже не дожидаясь, пока Тенмар оставит их с баронессой Триэнн наедине.

— Конрад, я же думала, ты погиб… — оправдывается Эста дрожащим голоском. Совсем не похожим на ее привычный — озорной.

— Извини, я выжил!

Нет, она-то изменилась. В отличие от Кора.

И что правильнее сделать: выйти за дверь — из соображений элементарной тактичности? Или всё-таки сначала слегка врезать Конраду — раз так хочется?

Ладно, последнее — не поздно никогда. Это — не первая ссора Кора и Эсты. И все предыдущие заканчивались бурным примирением.

Да и Анри Тенмар — давно не лейтенант, а подполковник. А в таком звании бить подчиненных — точно некрасиво. Ему же по уставу и сдачи давать не положено. Разве что вызов на дуэль…

— Лейтенант Эверрат, — голоса Анри не повысил. Но Конрад только что голову в плечи не втянул. — Я бы на вашем месте не забывал, что разговариваю с дамой. И если уж устраивал сцены, то без свидетелей.

Открывая разукрашенную квиринскими завитушками дверь, Тенмар невольно усмехнулся. Представил двух квиринских гладиаторов в золоченых шлемах с перьями. Дерущимися на шпагах по всем правилам эвитанского дуэльного кодекса. С секундантами. Можно тоже в оперенных шлемах. И в набедренных повязках.

Баро дожидался внизу — за свободным угловым столом.

Немного старше самого Анри. Типичный банджарон — рослый, поджарый. Темная одежда с алой оторочкой. Кинжал за поясом. И наверняка еще несколько — в рукавах и за голенищами высоких сапог.

От Рады Тенмар знал о пределах хваленой банджаронской свободы. Да, «вольная банджарон» имеет право сменить избранника. В любое удобное время. Но никто не осудит брошенного любовника, вздумай он перерезать изменнице горло. Никто — кроме разве того, к кому красавица ушла.

Именно поэтому бросать банджаронки предпочитают эвитанских офицеров. Эти не зарежут.

— Красного илладийского, — улыбнулся Анри круглолицей подавальщице.

Ей улыбались многие, девушка — им в ответ. Ему самому, другим гладиаторам, торговцам, случайно забредающим сюда в поисках приключений всадникам и патрициям. Всем, кроме банджарон. Красавица хочет жить.

— Вы беспокоитесь за Звезду. — Вот баро не улыбается. Анри тоже — как только отвернулся от девушки.

— За баронессу Триэнн? А есть причины?

Баро Рамиро известно происхождение Эстелы. Но не лишним будет и напомнить.

— Есть. Вам, в отличие от вашего юного друга, подполковник, известно большинство наших обычаев. А не только те, что нравятся.

— Происхождение эвитанских дворян наследуется по отцу. На Эстелу не распространяются обычаи банджарон.

— Подполковник, никто не стал бы скрывать в таборе баронессу Триэнн. Звезда, придя к нам, приняла обычаи банджарон. И ее приняли в табор. В соответствии со всеми традициями.

Этого еще не хватало! Хотя мог бы догадаться.

— Эстела — несовершеннолетняя. Она не имела права принимать такое решение по своей воле.

— Совершеннолетие у женщин нашего народа наступает в двенадцать лет, Тенмар, тебе ли этого не знать? Звезда выбрала верный путь, предпочтя судьбу вольных банджарон смерти.

«Вольных»… Вольных умереть! Эста говорила, что едва не погибла. А Анри не нашел времени расспросить.

А мог бы. Банджарон не принимают в табор насильно — с ножом у горла. Нож там положен за другое.

— Похоже, Звезда рассказала тебе не всё, Тенмар, — баро усмехается белоснежными зубами. Почему, ну почему он не пресытился Эстой раньше ее повторной встречи с Конрадом? — Я — не единственный ее мужчина за время вашего плена, Тенмар. Звезду взял против воли один из знатных людей твоего племени. Очень знатных.

Вот так, Анри. Ты и подобные тебе подняли провалившееся восстание. Вы проиграли, а победители отомстили не вам, а вашим родным. Девочкам в Лиаре, Эстеле, кузине Алисе…

— Кто он?

— Зачем тебе? Ты ей — не возлюбленный и не родич.

— Я должен знать.

— Герцог Эрик Ормхеймский, именующий себя принцем среди своих. Хоть это и противно вашим обычаям.

Мало ему Алисы!

— Звезда, как и подобает женщинам ее племени, пронзила кинжалом грудь негодяя, когда он спал. Но, видно, кровь отца подвела ее. Оскорбитель банджаронки выжил.

Эрик Ормхеймский — кровник всего табора. Даже если Звезда падет от руки баро, это не отменит месть ее оскорбителю. Но как теперь спасти саму Эсту? Всё гораздо хуже, чем думал Анри…

Стоп, выход есть. И достаточно простой — как он сразу не сообразил?

— Звезду казнили бы в тот же день и в том же городе. Но мы — банджарон — спасли ту, что одной с нами крови.

…Площадь мелкого города кипит жаждущей крови чернью. Здесь так редки зрелища!

Явившимся сюда в выходной день «добропорядочным горожанам» всё равно, на что смотреть. Лишь бы увидеть, насладиться. И если повезет — омочить платок в крови, на счастье!

Толпа волнуется. С нетерпением ожидает телегу с девушкой, привязанной к вбитому в центр столбу. По дороге в осужденную летят камни, сухой навоз, гнилые фрукты.

Кто-то наверняка попал…

— Тенмар, ты меня слышишь?

Голова ощутимо болит от криков там — у свежеструганного помоста… Анри с силой встряхнул ею, отгоняя морок.

…Табор банджарон перекрыл дорогу. Они готовы на всё. Древнее свободное племя до последнего бойца умрет за одного из своих…

— Ты не видел шрам у нее возле скулы — он скрыт волосами. След от камня юнца вашей крови. Не дерни Звезда головой — ныне у нее был бы только один глаз. Банджарон умирают друг за друга. Вас много — и потому вы ненавидите своих, Тенмар. Нас мало — и мы ценим друг друга.

Может, баро еще и поймет. То, что не понял бы другой. Кто-нибудь «нашей» крови.

— Тогда пойми, баро. Эстела… Звезда любит того, к кому хочет уйти. Любит давно — еще с детства. И потеряла она его не по своей воле, а потому что считала погибшим. Ты знал, что она не любит тебя. Ты принял это. Так отпусти ее к тому, кто дорог ее сердцу. Отпусти сам.

— Тенмар, есть обычаи твоего рода, а есть — моего. Отпусти я Звезду к другому мужчине — и табор скажет: баро — слаб. Если он слаб — другой банджарон бросит ему вызов. Если он проиграет — найдутся и еще желающие. Если выиграет — тоже. Табор расколется, Тенмар. Расколотый табор — слабый табор. А мы — в чужой стране, где банджарон — пыль под ногами других свободных.

— И какой же обычай ты предпочитаешь? Драться на ножах с коварным соблазнителем или с самой девушкой?

— Я не убью Эстелу, не дав ей возможности защищаться — если ты это имеешь в виду.

Благородно. Анри собирался поступить с Николсом так же. С теми же шансами на победу…

— Я предлагаю другое. В моих жилах течет кровь вашего племени. Ее не слишком много, но это по древним законам — неважно. Дед моего деда был женат на вольной банджарон. Я стану Звезде кровным братом — по обычаю вашего племени ты не можешь мне это запретить. И тогда мы скрестим оружие, баро. Брат может ответить за грехи сестры.

— Да будет так, Тенмар, — бесстрастное лицо вождя не изменило выражения. — Выбирай себе банджаронское имя — ибо отныне только так я стану звать тебя до твоей или моей смерти. Ты — великий воин, Тенмар. Для меня честь — скрестить с тобой оружие.

— Для меня — тоже, баро.

Теперь можно вздохнуть с облегчением. Предводитель табора не нарушит слова. Остается лишь продумать, как не умереть. И не лишить банджаронское племя талантливого и неглупого вожака.

— А что скажет тот, к кому уйдет Звезда? Не пожелает ли занять твое место, Тенмар?

— Может, и пожелает, но не займет.

Прости, Конрад, но с ранением в бедро драться ты не сможешь. А получишь ты его не позже, чем за неделю до боя. Случайно.

За неделю. Или завтра — если до поединка осталось меньше недели.

Для неполных двадцати одного года Кор фехтует более чем неплохо. Но не настолько, чтобы отправлять его против матерого волка, победившего в десятках поединков. Вдобавок — того, с кем Конрад точно не сохранит выдержку и хладнокровие.

— Когда ты хочешь драться, баро?

— В первый месяц после Воцарения Зимы. В день, что укажут боги, ибо это — их суд.

После Воцарения Зимы.

2

До Воцарения Зимы оставалось меньше двух недель, когда Ирия оказалась в состоянии выехать на прогулку. И выбралась, не медля. Долгое пребывание в четырех стенах слишком уж напомнило об амалианском аббатстве.

Девушка всерьез опасалась, что в качестве охраны к ней приставят целую армию грумов. Но старику Тенмару, похоже, глубоко плевать на безопасность своей новоявленной племянницы. Как и на ее репутацию. И хорошо!

К услугам Ирии оказалась «смирная лошадка». На ней настояла Катрин — порой способная быть ничуть не сговорчивее своего вздорного супруга.

Беглая лиаранка, конечно, не настолько сошла с ума, чтобы требовать полудикого «илладийца». Скажем, Вихря самого Ральфа Тенмара.

Но в «смирные» не попала и Снежинка. Герцог и в ней нашел илладийскую помесь. Ну помесь и помесь. Вихрь вообще — чистокровный «дикарь». Но не спорить же — этак вообще не выпустят!

При виде хозяйки Снежинка обиженно заржала. Дескать, как ехать через всю страну — так на ней. А кататься — так на немолодой, раскормленной Подушке.

Девушка успокаивающе погладила умную белоснежную морду. Ничего, подруга, наверстаем!

И какая же зависть берет при виде раздувающего ноздри вороного Вихря! Чистокровный, конечно! На илладийских «дикарях» Ирии и в лучшие времена ездить не приходилось. Будучи любимой отцовой дочерью.

Тоже наверстаем когда-нибудь. Будем надеяться…

Подушка прозвище заслужила. На ней бы Эйду катать. Снежинка — вдвое, если не втрое быстрее. Но одолженному коню в зубы и на стать не смотрят.

Хорошо еще — ветра и снега нет! И туч на небе — что радует. Если Ирия доберется до Больших Дубов, не озябнув, — то лишь благодаря этому. Ну, и меховому плащу, конечно. Подаренному еще Джеком.

Наконец-то ворота мрачного драконьего логова… замка — позади. И даже легкий галоп — предел талантов Подушки — позволяет полной грудью вдыхать свежий морозный воздух. Наконец-то — после стольких недель!

Ирэн оказалась права — снег так толком и не выпал. Не считать же им наметенное за ночь невесомое белое кружево. Безжалостно сминаемое лошадиными копытами.

Увы, летать и илладийцы не выучились. Куда уж тут Подушкам?

Морозец — в самый раз. Не пробирает до костей. Но и не жалеешь, что плащ — слишком теплый.

Просто слегка остужает. После груды меховых одеял и целого полка кубков с медово-травяными настоями. Болеть и лечиться надоело до смерти!

Надо подумать о многом, но как же не хочется! Оставьте едва выздоровевшего человека в покое — хоть ненадолго…

Ага, оставьте! Эйда тоже оставить должна? Пока младшая сестра развлекается конными прогулками, старшая мерзнет в промозглом монастыре. А лиарская стужа — это вам не местный «легкий морозец»! Каково было в выстывших каменных стенах аббатства уже в Месяце Сердца Осени, забыла?

Но что сделаешь, находясь в замке на правах птицы, свившей гнездо на чужой крыше? Вообще-то и мотаться по окрестным селам — не стоит. Но совсем не выходящая из дома баронесса подозрений вызовет не меньше.

Многочисленные родственники Ральфа Тенмара вдоволь понастроили себе поместий в окрестностях старого замка. За полчаса доехать можно.

И выезжают на прогулки они часто. Особенно — юные кавалеры и дамы.

Старшая горничная, чопорная и занудливая Ортанс, упоминала о двух герцогских внуках и четырех внучках. Кстати, один из них — тот самый Констанс, «балующийся дрянными стишками». Этот, правда, отцовскому поместью предпочитает Лютену. Но когда приезжает — «все молодые вертихвостки от него без ума».

Никто из молодежи не сидит в четырех стенах. Кроме недавно прибывшей герцогской племянницы Ирэн…

И ей вышеупомянутые стены до смерти надоели. Это ж надо? Запереть в доме ее, до четырнадцати лет наслаждавшуюся полной свободой — наравне с братом!

Да, надо отдать справедливость — библиотека у герцога огромная. Не перечитаешь и за год. И разрешение пользоваться любыми книгами старый ворчун незваной гостье передал. Через Катрин. Небось, та словечко и замолвила. И Ирии никогда прежде (особенно после аббатства!) в голову бы не пришло, что и чтение надоедает. Да еще так быстро.

Но, оказывается, прилечь на кровать и раскрыть уютно шелестящие страницы приятно только вечером. После веселого дня на свежем воздухе.

А вот когда это — единственное дозволенное занятие… Если, конечно, не придет в голову для разнообразия попросить пяльцы для вышивания. Или вязальные спицы.

Еще одиночество скрашивают перо, бумага и чернила. Но вместо сказок и историй любви в собственные строки вражескими лазутчиками проникают горечь и злость. А такого не было даже в последние полтора года в Лиаре. Грусти и зла хватает и в жизни, чтобы о них еще и писать…

Правда, собственное воображение порой непослушно. И руки всё равно хватают перо. Этак скоро старик обнаружит, как подозрительно быстро кончается в покоях племянницы бумага «для стишков». Учитывая, что письма ни покойнице, ни фальшивой баронессе отсылать некому. А столько нуждающихся в переписке «для личного хранения» сонетов просто не бывает.

Рукопись Ирия прихватила на прогулку — на всякий случай. Еще не хватало, чтобы подобное «творчество» обнаружил Ральф Тенмар. Такое девица Таррент не стала бы читать даже сестрам. Хотя нет — им в первую очередь.

Даже странно. Раньше Ирия согласилась бы год терпеть общество Полины — лишь бы добраться до столь роскошной библиотеки, как в замке Тенмар. Ведь если порыться в золоченых и не только фолиантах хорошенько — там столько толстенных хроник войн! Этого добра у старика — видимо-невидимо. Раньше бы…

А теперь Ирия их даже не искала.

Она лишь сейчас отчетливо поняла, почему за всё время болезни читала только принесенные Катрин мифы, легенды и сказания. О волшебстве и заколдованных мечах, делающих сильным любого. О драконах, замках и красавицах-принцессах… Всё то, о чём разучилась писать.

До аббатства имени предательницы Амалии Ирия так восхищалась мастерством давно ушедших в небытие полководцев… Оценивала тактику и стратегию, взахлеб зачитывалась описанием красивых битв. Такие завораживающие слова — «расположение армий», «передовой полк», «левый фланг», «правый фланг»! И конечно — «засадный полк» в очередной дубраве неподалеку. Тот самый резерв, что в нужный миг вихрем вылетает на свежих конях, чтобы решить исход сражения!

Больше Ирия читать об этом не могла. За каждой битвой — тысячи убитых людей. Их уже никогда не дождутся родные.

Каждая война — это десятки сожженных замков и крепостей. Сотни стертых с лица земли деревень. Гибель мирных жителей, изнасилованные женщины, осиротевшие дети…

Между захватывающих строк красивых хроник проступают кровь, грязь, смерть и клекот жаждущего поживы воронья. Крадутся, озираясь, по мертвому полю мародеры. Лежат поверх пропитанной кровью земли начисто обглоданные зверьем кости. В них уже никто и никогда не узнает живых родных и друзей, ушедших навстречу смерти. Тех, что могли радоваться и страдать, смеяться и плакать. Просто жить…

Войны в подзвездном мире — реальность. Но Ирии, наверное, хватает своих бед, чтобы читать еще и о чужих. Слишком тяжело!

Легенды — загадочны, лишены реальных подробностей. И потому — нестрашны. В сказках живут благородные рыцари. Сражаются они лишь согласно кодексу чести. Причем обычно — в личном поединке. И почти всегда — во имя красоты благородной дамы. Или защищая свою страну, но никогда — завоевывая чужую. Разве что — освобождая. От такого коварного и злобного врага, что его ничуть не жаль в финале.

А если кто из храбрых воинов и гибнет — всегда можно послать очередного волшебного ворона за мертвой и живой водой. И встанет герой «краше прежнего»…

Кстати, последняя красивая история — еще необычнее остальных. Из-за целого созвездия неточностей.

В «Легенде о прекрасной Инвэльд» у короля и королевы сказочной страны Лингард родилось трое сыновей и дочь. Красавица-королева умерла при родах. А вскоре за женой последовал и король.

Маленькую принцессу воспитали трое старших братьев. Настолько старших, что один уже достиг совершеннолетия и стал регентом.

Почему не королем, выяснилось позже. Точнее — запуталось еще сильнее. Ибо дальше и вовсе начались чудеса в решете.

Инвэльд достигла совершеннолетия. А наступало оно в ту эпоху в пятнадцать лет. Вот счастливые-то! Если Ирия ничего не перепутала…

К принцессе, как водится, толпами съехались женихи. И братья вместе с юной невестой тут же, в соответствии со сказочными канонами, взялись за строгий отбор достойнейшего, коему посчастливится стать супругом красавицы Инвэльд и… (Ирия тогда чуть с кровати не упала) королем Лингарда! Это в обход-то трех старших братьев! Составитель легенды, не иначе — всё-таки откуда-то упал. И изрядно приложился головой.

Ну ладно — может, братья собирались в очень опасный поход? Откуда было мало шансов вернуться?

Да нет, никакая срочная авантюра не планировалась. Братья благополучно выдали сестру замуж, присягнули новому королю. И всю сотню с лишним оставшихся страниц не менее благополучно помогали ему править, будучи хорошими военачальниками.

Еще они лихо выказывали удаль на турнирах. И завоевывали сердца красавиц, «равных которым еще не рождалось на благословенной земле Лингарда». В общем, развлекались, как хотели.

А потом все благополучно женились, назаводили детей. И «жили долго и счастливо до глубокой старости в сказочной, волшебной стране Лингард».

Если не считать целой кучи нестыковок с реальностью, сказка читалась залпом. И просилась к немедленной перечитке. Сюжет закручен попритягательней любого из доселе попадавшихся рыцарских романов. А один из красавцев-братьев — средний — прямо готовая чья-нибудь тайная любовь.

Только тайная любовь к самолично придуманному героическому образу у гостьи старого герцога уже была. Да и сейчас еще не до конца исчезла — если совсем честно.

А книгу Ирия взяла, наверное, не в том возрасте. Ребенок просто читает сказку, а взрослый — анализирует и сопоставляет. А ведь не хочешь — не читай. Значит — не для тебя писали…

А солнышко светит, несмотря на зиму. Греть еще сил не хватает. Но уже отодвинуло тучи и — вот оно! Будто говорит: «Не бойся, весна скоро вернется!»

И вдруг стало безумно легко — будто за время болезни с плеч свалилась непомерно тяжкая гора. «Ирэн Вегрэ» — жива, свободна. К ее услугам серая кобыла Подушка, зимний солнечный день и скачка по чуть заснеженной тенмарской дороге! А еще — беглая приговоренная преступница всё еще способна читать сказки. Воистину — есть чему радоваться!

Замечательно. Об Эйде опять забыла напрочь! Конечно, о книжках думать приятнее.

Но тревога не возвращается. Лишь осталось ощущение чего-то неизбежного. Хорошего, а не плохого. Неизвестно, придет оно сегодня или в ближайшие дни. Или просто так кажется, а на деле — ничего не изменится за всю зиму?

Но странное чувство, что отныне Ирию ведет судьба, не проходит. Раньше такого не было. До самого первого явления призрака Дочери Лорда в замке Таррент.

Вдали показались первые избы селения Большие Дубы. Вон, приветливо дымят в ясное серо-голубое зимнее небо…

3

Конраду Анри ничего не скажет, а в Эстеле уверен полностью. Когда это влюбленные девы выше жизни возлюбленных ставили жизнь их командиров?

И, будем надеяться, не способная быть ни вместе, ни врозь парочка уже помирилась. Если Эверрат не задался целью испортить себе все Октавианы. И не только себе.

Но здесь советчиков быть не может.

Дожидаться Конрада подполковник тоже не собирался. Если оставить юного ревнивца одного… то есть с Эстелой — возможно, он задержится здесь до утра. Ночь дня мудренее — когда речь идет о влюбленных. Не зря именно в эту неделю двести семьдесят лет назад вражда двух ветвей императорской семьи завершилась династическим браком.

Анри вышел на вечернюю, уже сумеречную улицу. Глубоко вдохнул отнюдь не зимний квиринский воздух.

Сейчас в Тенмаре с неба валит снег. Стелется белоснежной дорожкой… А к утру — растает.

Мать, как всегда, вяжет или вышивает у камина. А отец ворчит и почем зря костерит молодое поколение, не умеющее правильно жить…

Скоро Воцарение Зимы. В замок внесут пушистое Зимнее Древо. Украсят фруктами, расписными стеклянными шарами, резными деревянными игрушками.

В детстве Анри и Мишель соревновались, кто развесит фрукты и украшения быстрее. А Сезар подавал их братьям — поочередно каждому. Такой гордый, что доверили! Мать смеялась и половину перевешивала по-своему…

Будет ли Зимнее Древо в Тенмаре в этом году? И кому его украшать?

Тяжело вздохнув, Анри ускорил шаг. До плена он не был дома почти десять лет. Знал бы, что потом уж и не побывает…

В «Лисе и вороне» ждут друзья. У них дома тоже остались семьи. И изгнанники уж точно заслуживают лучшего, чем общество хмурого командира.

А обсудить с кем-то положение дел — надо. Грядущую дуэль с банджаронским баро. И то, что рассказала Эстела до скандала с Конрадом.

Итак, кого не жалко?

— Рауль, — хлопнул по плечу заклятого друга Тенмар.

— Анри, где ты был? Садись! — Десяток рук тянет за стол, второй придвигает блюда, кубок…

— Через пару минут, — выдавил улыбку подполковник.

Веселый шум, успокаивающий полумрак. Как же жаль и уходить отсюда самому, и уводить Рауля.

Глава седьмая

Эвитан, Тенмар.

1

Подогретое вино в «Горячей Кружке» хуже не стало. Да и дичь, что Ирия заказала для разнообразия (отметить избавление от встречи с Дамой Смертью!) — тоже выше всяких похвал. Вот только за окном уже темнеет.

А Ирия просто тянет время. Но что тут поделаешь?

Сначала на улице хлопьями валил снег. И девушка решила подождать, пока погода уймется. Хоть это запросто могло произойти к утру. Послезавтрашнего дня.

Да и какой это вообще снегопад — для северянки?

Просто не хочется так быстро возвращаться. В старый склеп, где желчный, иссушенный злобой герцог давит на стены и их обитателей не хуже, чем маменька — дай ей волю.

В древнем замке исчезнет даже та иллюзия свободы, что возникает в Больших Дубах. Хорошо бы в таверне и заночевать!

Ирия тяжело вздохнула.

Женщины здесь сидят наравне с мужчинами. Да и дешевое вино потягивают. Зануда-братец от такого грохнулся бы в обморок — вперед своей нежной змейки.

Но то — крестьянки. А «Ирэн Вегрэ» — дама. И это теперь известно всем. Даже если и не опознают в тощей, одетой по-мужски девице худощавого юношу, пившего здесь точно такое вино почти месяц назад…

Внимание она, конечно, привлекает. Ну и что? Племянница герцога была отправлена в монастырь — за непокорность. А за что же еще?

А теперь она вернулась. И не боится показываться на людях! Потому как племянница — по-прежнему непокорна. И бояться ей нечего.

Ирия усмехнулась. И заказала еще вина — «из лучших виноградников Марэ». Любимого красного.

И к Темному дамское седло! Дочь Эдварда Таррента — не какая-нибудь раздобревшая корова. Ей идет мужской костюм. А скакать боком она не любит.

Хватит того, что Катрин нацепила гостье шиньон. И его теперь придется носить, пока не отрастут родные волосы.

Итак, вернемся к насущному вопросу и обдумаем еще раз. Что делать? Точнее — как делать? Как вытащить Эйду?

Теоретически — нужно всего лишь добраться до Лингарда…

Так, пить хватит. Потому как не до Лингарда, а до Лиара!

Взять у крестьян лодку, доплыть до аббатства…

Отставить вино, или ты собралась весны дожидаться? Какая лодка? Дойти по льду до аббатства и залезть по стене…

А вот это — уже хуже. С деревьями там бедно — как на любом скалистом острове. А под окнами и вовсе ни кустика не пробивается. Там людям-то не выжить, не то что деревьям… То ли выдирают, то ли всё живое само задыхается. От яда.

Веревка? Допустим. Допустим, сама Ирия по ней влезет.

А вот Эйда лазать не умеет точно. Ей и по чердачной лестнице не спуститься. Не за пятую, так за шестую ступеньку запнется. Даже если сестренку тоже предварительно переодеть в мужской костюм вместо монашеского балахона.

И хоть Эйда и худенькая, а Ирии ее не унести. И уж тем более — на плечах по веревке не спустить.

Еще можно столкнуть в воду. Но для этого нужно озеро без льда. Причем — не слишком холодное.

И чтобы окно на ту самую стену выходило. Монахини-тюремщицы — тоже не полные дуры. Иначе от них бы каждый месяц кто-то удачно бегал. А не ходили легенды о навечно запертых узницах.

Веревка! Эйду можно обвязать веревкой и спустить. Только нужен напарник. Надежный. Джек бы подошел.

Вернуться, найти? Или, если не выйдет, — нанять любого рыбака.

Где взять деньги? Те, что оставил добрый оборотень, могут уже закончиться. Понадобится же новое оружие, лошади.

Где возьмем? У герцога? Поймаем в городке по дороге горожанина с увесистым кошельком? Городок нужен поменьше, чтобы в воротах не требовали подорожных.

А за удачную мысль надо выпить! Полный бокал. И заесть зимним яблоком…

Эх, ну почему у Ирэн нет единокровного брата? Вот бы здорово кататься по Эвитану не Ирэн Вегрэ, а каким-нибудь Жаном Вегрэ!

А то юной даме положены всякие грумы, дуэнья, компаньонки, карета, левретка, муфта, молитвенник. И куча меховых подушек — под нежное тело. Ну как с таким «хвостом» кого-то освобождать, скажите на милость?

Так, с основной проблемой почти разобрались. Нужны деньги. И желательно — всё же не награбленные, а честно взятые у какого-нибудь щедрого родственника. Учитывая отсутствие у Ирии опыта по части грабежей.

Еще нужно мужское имя. Не взятое с потолка.

Да, кем поедет Эйда?

Как это — кем? Ирэн Вегрэ, разумеется. Сходство есть, волосы перекрасим — нам не впервой.

А ничего не забыла? Точно ничего? Погодь наливать, а убежище для Эйды, а? Или ты ее к герцогу Тенмару повезешь?

Зачем к герцогу? К дяде Иву.

Здравствуй, дядюшка. Это опять я — твой любимый племянник Леон. Привез еще одну сестренку, которую опять же выкрал из монастыря — в собственных лучших традициях.

Почему выкрал? Так я ведь — всего лишь частично совершеннолетний. До восемнадцати лет судьбой сестер распоряжаться не могу. Мачеха отправила Эйду в монастырь. И до моего совершеннолетия сестренка может там и погибнуть! Вот и привез, спасайте!

Жалоба Регентскому Совету? Так я ведь сын мятежника, пусть и прощенного. Кто меня послушает?

Только лучше с этим планом поторопиться до Месяца Заката Лета. А то Леону действительно стукнет восемнадцать. И оправданий не останется вовсе.

Да кто вообще собирался ждать лета? А тем более — последнего летнего месяца? Уж точно не Ирия.

Тпру, осади лошадей! В смысле — идея-то хороша. Но неплохо бы сначала выяснить, а каково в поместье Кридель настоящей Ирэн? Дядя Ив — темная лошадка. С хорошей в далеком прошлом репутацией, так то когда было? А каков дядя сейчас, Ирия может и ошибаться. Леон тоже мразью не родился. Да и папа до восстания был совсем другим.

А Ирия — интриганка начинающая, с проницательностью у нее плохо. Не получилось бы — из огня да в бешеный лесной пожар!

И пить, кстати, тоже «тпру». Не всё еще продумано.

Самой Ирии ехать в Кридель нельзя. Ибо там она — Леон. А герцог ее может отпустить разве что с сопроводительным письмом для Ирэн Вегрэ. А до дядюшки — почти двое суток пути. Незаметно не скатаешься.

Творец и все голуби его, сообщник нужен как воздух! Ибо пока она — одна в пяти лицах. И братец Серж, и братец Леон, и кузен Констанс, и кузина Ирэн плюс еще она сама — графиня Ирия Таррент. Но быть в нескольких местах сразу невозможно — и это загвоздка серьезная.

Нужен напарник. Не обязательно знающий всё. Даже лучше, если как можно меньше. Зато кровно заинтересованный в одном или нескольких ее планах. Чтобы уж точно не выдал.

А еще лучше — чтобы и сам рисковал чем-нибудь важным.

Так, кто у нас «враг врага моего»? Дядя Ив? Да, но он уже задействован в другой части. Герцог Тенмар? Ага! Герцогиня Тенмар? Не смешно! Родная мамочка? Упаси Творец Милосердный и Всеведающий! Потому что верить ей — как святой Амалии…

Враги Полины, увы, неизвестны. И узнать негде — разве что разговорить Катрин. В будущем пригодится — если оно будет. Но вот пока…

Плохо, что и у Эйды друзей нет. А по заказу они не появляются.

А пора бы уже! В рыцарских романах с этим никогда проблем не возникало. Там не только друзья — еще и шайка благородных разбойников всегда под боком.

Ирия отхлебнула очередной приличный глоток шедевра виноградников Марэ. И поняла, что всё просто, как отражение в зеркале. В смысле — с кем и против кого дружить. Столь просто, что странно, как она до сих пор не догадалась?

И теперь понятно, зачем ее понесло в эту таверну и не уносит до сих пор. Умная интуиция решает за глупую хозяйку.

2

Да, у Эйды друзей нет, но у Ирэн Вегрэ-то они должны быть. Если ее любовь — не такая же фантазия, как у Ирии Таррент.

И если — всё же нет, а нежные чувства — не совсем сказка виршеплетов-балладистов, то кое-кому пора уже и совесть иметь! Ирия тут сидит невесть сколько времени — рискует, понимаешь ли. Неизвестно, когда любящий дядюшка выпустит нежно любимую племянницу в следующий раз.

И вообще — уж месяц, как по всему Тенмару ходят слухи о счастливом воссоединении оного дядюшки с оной племянницей. И где в таком случае, позвольте спросить, до сих пор носит ее возлюбленного? О котором Ирия наслушалась тогда, в аббатстве?

Девушка с чистой совестью заказала еще порцию дичи с овощами. Их здесь просто великолепно тушат с пряностями! Мечта любой монастырской узницы.

А вино еще и не думает кончаться. Теперь у Ирии есть честно заслуженное… то есть — продуманное право задержаться. Столь же авантюристичное, как и всё, что случилось в последние месяцы.

Жаль, в «Горячей Кружке» не поют. Или только зимой?

Ничего, в мире полно таверн, где можно наслаждаться пением и танцами. Хоть каждый вечер. А если туда не принято ходить дамам — то для чего существуют мужские костюмы? Снять шиньон, напялить мужскую шляпу — и ни одна змея не узнает.

И как же рано зимой темнеет! Ведь семи еще нет. А на улице уж часа два, как света белого не видно…

Таверна опустела более чем наполовину. Огромные часы на стене пробили восемь пополудни. И лишь тогда в уютный зальчик вошел по-городскому одетый молодой человек. То ли небогатый дворянин, то ли мелкий чиновник столичного ведомства, явившийся в провинцию навестить батюшку с матушкой. Но уж точно — не крестьянин и не слуга.

Шпаги при нем не видать. Но вот что он наверняка носит кинжал, Ирия даже не засомневалась. Как и в том, что новый посетитель прекрасно умеет с ним обращаться. Чувствуется в «горожанине» некая внутренняя настороженность, полное отсутствие беспечности. Будто удар могут нанести в любой миг и с любой стороны…

Раньше лиаранка такое и не поняла бы, и не угадала. Но, увы — ныне сама так живет полных три месяца без перерыва.

Вот он — один из тех двоих, что сидели здесь месяц назад. И так поспешно ушли, когда Ирия обратила на них внимание. А она ведь тогда толком и не пригляделась. Просто на глаз прикинула: опасны — не опасны. И решила: нет.

Значит, природу рисуем? Крестьян на фоне черных, давно убранных полей? Снежное кружево на агатовом полотне? Стылую речку под проливным дождем или мокрыми хлопьями, тающими на лету?

Ну-ну.

На сей раз художник явился один и уходить явно не планирует. Даже маскироваться не собирается. Вместо этого — направился прямиком к столу лиаранки.

И? Драку с дамой, да еще племянницей здешнего герцога загадочный незнакомец не затеет. И потом — у дамы тоже кинжал есть. «Художник» может, конечно, об этом и не знать. Зато уж о наличии ножей у хозяина таверны и его слуг — всяко осведомлен…

Вздумает разоблачить? Опять же — ну-ну. Это — слово признанной дядей-герцогом племянницы-баронессы. А это — чье? Вы кто, юноша? Подозрительный портретист неизвестно откуда? А может, вообще — аравинтский шпион? Или мидантийский? Там как раз тоже Академия есть — причем не универсальная, а Искусств. Самая известная в мире.

Риск, конечно, есть. А еще больший — если парень знает баронессу в лицо, но сам — вовсе не тот, за кого Ирия его приняла. Например, шпион некоего столичного сановника.

Но тогда чего так топорно развернулся к ее столу? Как бык на красную тряпку.

Пока «бык» пересекал таверну от входа к дальнему угловому столу Ирии, сердце успело пропустить несколько тревожных перестуков. Если парень окажется не тем…

А запросто!

Хорошо, что в зале так мало постороннего народу. Всего пять человек, включая кабатчика. Легче подкупить — если «художник» вдруг заорет слишком громко.

Но всё же…

Да, Ирия готова убить — когда иначе нельзя. Но почему — того, кого она до сего дня даже не знала? Не успела возненавидеть? Кто не успел ей сделать ничего дурного?

Почему не Роджер Ревинтер? Или того лучше — его папаша? Почему не Полина?

3

— Что вам угодно, сударь? — подчеркнуто вежливо осведомилась девушка.

Вдруг — всё-таки дворянин? Этот факт о возлюбленном Ирэн сейчас не вспоминается, а жаль!

Звук собственного совершенно спокойного голоса успокоил и нервы. Отступать поздно — сама дождалась именно этого развития событий. Теперь — только играть дальше. А там — как карта ляжет, такой и расклад будет.

— Узнать ваше имя, сударыня! — выпалил (хорошо хоть не слишком громко!) «сударь», плюхаясь за стол напротив.

Ну вы и хам, юноша! Нет, всё-таки — не дворянин! Кто же требует чужое имя, да еще — у знатной дамы, не назвав для начала собственного? Даже если ты — несчастный возлюбленный. Другой дамы.

— Баронесса Ирэн Вегрэ к вашим услугам, — не меняя тона, ответила Ирия. Не спуская с «художника» пристального взгляда. — Могу я теперь узнать ваше имя, сударь? И титул? — мстительно добавила она. Уже зная, что такового нет.

А о том, что последний вопрос — неприличен, «сударь» не знает.

По лицу парня видно — вот-вот сорвется на крик.

Да что же это такое? Она и сама в интриганки годна лишь с очень приличной натяжкой. А уж возможного сообщника Творец послал — в ответ на жаркие молитвы!

Не сорвался. И то ладно.

— Если вы — баронесса Вегрэ, вам должно быть известно мое имя.

И уставился с видом оскорбленного достоинства. Не дворянского.

Нет уж, сам договаривай. Ирия должна знать точно. С учетом, что его именем может назваться и посторонний. С целью ее подставить.

Или Ирэн вообще всё придумала… Нет, вряд ли.

— Клод Дарлен к вашим услугам.

Что за смесь дворянских манер с мещанскими? Папа — дворянин? От Ирэн нахватался?

Тяжелющий булыжник с грохотом свалился с хрупких девичьих плеч. Стало безумно легко и весело.

За это нужно выпить. Но не сейчас и не в компании Клода Дарлена.

— Ну, наконец-то вы! — улыбнулась Ирия. — Где вас носило так долго? Я уж заждалась… Для начала — успокойтесь. Ваша дама в безопасности… надеюсь.

— Ирэн жива?! — на собеседницу уставились два полных надежды карих блюдца. Точнее, блюда. Для праздничных пирогов. — Она — не в монастыре?

Во-первых, Клоду Дарлену известно про монастырь. Во-вторых, «художник» не сомневается: это самое прибежище служительниц Творца — вовсе не безопасное место. Парень — определенно не безнадежен. Еще бы орал потише — цены б ему не было.

— Тише, Клод, — поморщилась Ирия. Лучше соблюдать хоть тень осторожности — даже если соседний стол и свободен. Пока. — Разумеется, жива. А из монастыря мы сбежали вместе.

— Но кто вы?

— Я? Разумеется, незаконная дочь герцога, — не моргнув глазом, соврала девушка. — Папа хотел выдать меня за жирного старика. А когда я отказалась — попробовал спихнуть в это милое аббатство. Нас с Ирэн спасли банджарон из соседнего табора и один рыбак. Он услышал крики Ирэн. Они причалили ночью к острову и бросили нам веревку. Бушевала страшная буря. Мы вымокли до нитки! — вдохновенно врала Ирия.

Наполовину. Что изрядно уменьшает шансы быть пойманной на несочетании фактов.

В конце концов — и табор стоял, и волны сходили с ума. Да и дождь шел изрядный. Даже рыбак был…

— После побега я вернулась домой, а Ирэн пришлось спрятать. Иначе папа упек бы ее обратно. А меня пожалел — родная дочь всё-таки. Теперь подбирает мне нового жениха. Прежний за это время уже скопытился. А чтобы скрыть мое происхождение, отец объявил, что это я — Ирэн. Зато ее больше не ищет — думает, утонула. А если найдет — точно отправит обратно.

— Но где Ирэн?!

— Терпение, молодой человек. Ирэн сейчас у еще одного нашего общего родственника — барона Ива Криделя. И если вам дорога ее безопасность — лучше молчите об этом. Стоит старому герцогу всё узнать…

— О, благодарю вас! — Клод порывисто схватил руку Ирии. И начал покрывать поцелуями. — Вы — благороднейшая из женщин!..

— Всё это очень хорошо, я польщена, но успокойтесь же! — девушка с трудом отняла руку.

Просто кошмар с этими влюбленными! Даже с чужими. Что будет, когда свои заведутся, — представить страшно.

— Клод, выслушайте меня! Нужно, чтобы вы съездили в поместье Кридель. Нет, с Ирэн вы встречаться не должны, — погасила Ирия радостный огонь в его глазах. — Если выследят — проблем не оберемся! — А заодно настоящая девица Вегрэ может не догадаться подтвердить шитую белыми нитками легенду. Или не захочет. — Просто выясните, там ли Ирэн.

Хотя змеи с две он «просто выяснит». Наверняка попытается встретиться с любимой. Ирия бы на его месте попыталась.

Ну и пусть! Даже если Ирэн вдруг вздумает открыть настоящее имя подруги по заключению — они все не в том положении, чтобы свидетельские показания давать.

Лед — тонок, но пройти по нему необходимо. Чтобы точно знать, заслуживает ли доверия дядя Ив. А для этого нужен Клод. Раз уж он Ирию и так выследил.

— А пойдем к нам в гости, — вдруг предложил Дарлен.

Уже забыл, что разговаривает невесть с кем? Предположительно — с дочерью герцога Тенмара, слов которой еще никак не проверил. Или «в гостях» Клод эту «дочь» припугнуть и собирается?

И надо бы сходить — для полного выяснения обстановки. Но поздно — Ирию наверняка уже в замке хватились. Лучше вернуться самой — без роты грумов в качестве конвоя.

— В другой раз, — улыбнулась фальшивая племянница и еще более фальшивая дочь герцога. — Уже поздно.

— Вас проводить?

— Не откажусь.

Всё равно — на дворе такая темень, что издали никто в замке не заметит, одна возвращается загулявшая баронесса или в обществе подозрительного художника. И вблизи-то ни зги не видно. А в полумиле от логова старого дракона Ирия отправит Клода обратно.

Интересно, ищут ее или нет? За эти недели старик ни разу «племянницей» не поинтересовался. Может, ему плевать, ночует ли она в замке вообще?

4

Не плевать.

Внизу Ирию встретила встревоженная и испуганная Катрин. И немедленно сообщила, что глава семьи еще час назад велел «племяннице», едва она переступит порог замка, явиться к нему в кабинет.

Семейная галерея с портретом Ральфа Тенмара в зрелые годы. Дверь… с фамильным золотым драконом. В прошлый раз Ирия внимания на детали не обратила — не до того. Зато теперь пришлось хвататься за оскаленную драконью башку.

— Входите, юная особа!

Полумрак кабинета. Гобелен со свадьбой — на прежнем месте. Кажется, уже третий по счёту, попадающийся в этом замке. Сколько в одном каменном страшилище может быть одинаковых гобеленов? Это был фамильный подвиг каждой дамы — собственноручно вышить такое?

Темная гардина прячет окно. Рядом притулился знакомый темный столик — с тёмно-бордовым графином и высокими бокалами.

Мрачная комната — и старик с вечным мраком в душе. Вот он — страшный хозяин дома. Худощавый высохший призрак Тенмарского замка, не покидающий кресла.

Воплощенная ненависть прячет больные ноги под пледом тёмно-фамильных цветов.

Есть вещи неизменные.

«Здесь древнее место, здесь спит древняя кровь, здесь злой старик, что будит мертвых!»

Здесь вырос Анри!

— Вы хотели меня видеть?

Отец говорил, что лучшая защита — ни в коем случае не извиняться. И ничего не объяснять.

Правда, с мамой это не помогало.

— Где вы были, Ирэн?!

Не помогло и здесь! Нет, всё-таки старый герцог — хорошая пара Карлотте. Как два паука в плотно закупоренной бутылке. Кто кого раньше сожрет…

— В таверне, — честно ответила любящая племянница.

А не верит — пусть проверит.

— А я вам это разрешал?

Нет, такому вкрадчиво-угрожающему тону Карлотта позавидует. Милой такой интонации. Повышается с каждым словом — от абсолютно ровной до почти крика… Но не крика.

— Вы не возражали против моей прогулки по окрестностям. Я полагала, таверна входит в их число…

— Вы напрасно считаете себя вправе что-то «полагать» в моём доме! — возвысил старик голос на слове «моём». Опять почти до ора. И больше не понизил. — Отныне вы больше не выезжаете без сопровождения грумов. И не останавливаетесь ни в каких тавернах! Ибо вы — моя племянница!

Пару минут назад Ирия успела предположить, что герцог собирается выгнать ее за порог или сдать властям. Одной фразой раньше — чуть не вспылила. А сейчас — едва не разобрал смех.

Интересно, Ральф Тенмар сам-то еще помнит, что «Ирэн» ему — никакая не племянница? Не та племянница.

Хорошо бы — забыл!

Грумы — это плохо. Но не смертельно. Ирия так или иначе найдет способ связаться с Клодом. Портрет, например, закажет.

А когда речь пойдет о побеге в Лиар — всё равно удирать придется. И герцог уже не сможет ее выдать. Не заявит же, что скрывал в доме беглую государственную преступницу.

Или, того смешнее — в замке Тенмар не один месяц прожила авантюристка, выдававшая себя за племянницу хозяина. А он по старости и слабоумию только сейчас понял: это была совершенно посторонняя девица. Догадался — аккурат после ее побега…

— Чему вы улыбаетесь, Ирэн?! — загремел новой волной гнева старый громовержец.

Девушка поспешно сделала постно-грустное лицо. А то еще передумает.

Лицемеркой она сделалась — скоро впору с Полиной соревноваться! А что поделать? С волками жить — по-волчьи выть. А с воронами — по-вороньи каркать.

— А сейчас извольте пойти и переодеться! — закончил нравоучения старый хрыч. — Нет ничего отвратительнее женщины в мужских штанах!

А Ирия в таверне слышала, что старый греховодник любил в прежние времена самых разных женщин. В том числе — и переодетых под мужчин.

Только бы снова не рассмеяться. Неужели все старые ханжи — бывшие распутники и прелюбодеи? У которых теперь силенки не те и сердечко пошаливает?

Ирия быстро сделала книксен. Интересно, это — не слишком забавно в упомянутом мужском костюме?

И поспешила к двери. В комнату — и спать!

Еще предстоит обдумать самый быстрый способ связи с Клодом. И самый безопасный…

— Вернись!

Обернулась уже у самой двери. С еще одной драконьей мордой на ручке.

— Сядь! — худая желтоватая рука неотвратимо указует на ненавистную скамеечку у стариковских ног.

Так, «обдумывать и спать» переносится надолго.

Ирия поплелась назад и плюхнулась на предназначенное «племяннице» место. Внутренне готовясь, что сейчас опять ухватят за подбородок.

Вместо этого старик жесткой мозолистой рукой растрепал ее всё еще короткие волосы. Вместе с шиньоном. Как шерсть собаке.

М-да. Если он так же обращался с женщинами — немудрено, что мама такая злая. А Катрин — пугливая. Некоторых мужчин к дамам подпускать нельзя. Особенно к девственницам.

— Эх, ты! — пробормотал он.

Ну, «эх, она!» — и что? Он ее сегодня отпустит или как?

Приставаний старика Ирия не боялась. В таверне говорили, что бывший греховодник уж лет пять, а то и дольше, не трогает служанок. А раньше ни одной смазливой не пропускал…

Впрочем, где здесь «смазливые»? Лиаранка в очередной раз порадовалась, что красотой ее природа обделила. Обычная знатная девица. Их тех, кого столичные повесы обсмеивают: «Породистая и унылая, как сама добродетель».

Вот и хорошо! Мы еще волосы в пучок утянем, а то и чепцом обзаведемся. Гулять так гулять! И жаль, нельзя ходить с вымазанным сажей лицом — по рецепту доброй Полины.

— Он жив, Ирэн! — прорычал старик так яростно, что совершенно непонятно: о друге или враге?

Ясно лишь, что не о постороннем человеке.

— Кто — «он»? — переспросила Ирия. Радуясь, что ее лицо больше не трогают. И по голове не гладят.

А на ум почему-то пришел всего один кандидат в воскресшие покойники. Отец. Который уж точно убит и похоронен!

— Анри жив! — взревел герцог разъяренным медведем. — Он — в Квирине. Будь всё проклято!

А вот теперь сердце радостно подскочило вверх-вниз и пустилось в пляс. И вдруг искренне захотелось ухватить этого старого ворчуна — ну, хоть вот за эти породистые, аристократические уши! А потом — притянуть к себе и расцеловать в обе морщинистые щеки!

— Они всё знали! — рычит старик. — Проклятые Регенты всё знали — с самого начала! Или почти с самого… И молчали! А теперь!..

С коротким размахом бьет в стену старческий кулак. Еще и еще.

Кровь на костяшках скрюченных пальцев…

— Анри — жив… — Ирии никто не давал позволения говорить. Но ей сейчас слишком хорошо! И свободно. — Анри?!

— Чему ты улыбаешься?! — взревел герцог вдвое громче. — Чему радуешься, дура?! Ты и Катрин — две дуры! Одна — глупая втюрившаяся кошка. Вторая — сумасшедшая мамаша, готовая всё простить сынку-предателю!

— Анри — не предатель! — возмущенно вскинулась девушка.

Кстати, кого он якобы предал? Если короля и Регентский Совет — то их еще сто пятьдесят раз предать следовало!

— Как он мог?! — На глазах старика… неужели настоящие слёзы? — Честь рода, древнейшего в Эвитане… Темный с Эвитаном — древнейшего под луной! Честь рода — в болото, в канаву, в грязь!..

5

Ирия честно ждала, когда он перестанет, наконец, лить слёз. И орать, как пьяный сапожник на подмастерье.

Если всего лишь «честь рода» — то и вовсе волноваться не о чем. А что еще могло быть? Вряд ли Анри повторил бы что-нибудь из арсенала собственного папаши, насилующего вперемешку крестьянок и бедных родственниц…

— Мой сын… мой сын!.. — голос возмущенного отца прерывается от сдерживаемых рыданий. Глухо клокочущих в горле. Эй, ты мне тут только не задохнись! — Мой единственный выживший законный сын!..

А чем тебе бастарды не нравятся? Вон три штуки только тобой лично признанных живут с семействами неподалеку. Смерти твоей дожидаются.

— Квиринский гладиатор!

О, нет! Бедная стена! Так же никакой камень не выдержит. Пусть он хоть сто раз — древний.

Да еще и руку сломать можно!

Лекарь, когда-то лечивший деда, говорил тогда отцу, что старикам нельзя ломать кости. Срастаются плохо. А ведь дедушка был моложе, чем этот высохший от черной злобы ханжа.

Скрутить бы оскорбленного главу семьи — для его же пользы. Да сил даже на него теперешнего не хватит. Папу бы сюда!

Ага, еще деда вспомни…

— Ирэн, он опозорил меня, всю нашу семью, весь наш род, Ирэн!..

Так, стену сломать не удалось. Взялся за плечи Ирии — намертво впился узловатыми пальцами. Сплошная чернота безумных глаз — близко-близко… Как бездна ледяных осенних волн. Когда летишь в них с монастырского окна…

— Они посмели мне сообщить, что он опозорил лишь себя! Мой сын приказал остальным, приказал! Они выполняли приказ командира, а он сам… он теперь!.. Никогда не смыть! Это — хуже, чем если б моя дочь пошла в шлюхи!

Услугами которых ты наверняка вдосталь напользовался в прежние годы.

Всё правильно. Изгнанный из родной страны и ставший гладиатором герцогский сын — опозорен навеки. Изнасилованная дочь лорда — опозорена навеки. Ложно обвиненная в убийстве другая дочь — тоже опозорена. Зато убийцы, насильники и грабители живут и процветают. И вопят, что их позорят родственники. Не способные грабить, убивать и насиловать!

— Все против меня, все!

Конечно. Особенно — жизнь. И твоя старость. А с ней ты уже ничего поделать не в силах.

— Анри погубил себя, своих братьев!..

Точно? Одного из них убили в Лютене вместе с Арно Ильдани. Еще до восстания.

— Сезар Тенмар погиб, защищая своего командира. При чём здесь Анри?

Отец рассказывал об этом чуть не со слезами на глазах. В юности Эдвард Таррент служил под началом Арно Ильдани. Тогда еще полковника, затем — генерала.

Папа уехал, восстание было проиграно. Они все чуть не погибли… А дома лорда Таррента встретила глухая стена непонимания. Сын в открытую говорил, что отец едва не погубил всех. А эгоистичная дочь влюбилась в «спасителя» на белом коне. Напрочь позабыв, что именно ему они обязаны поражением!

— А Мишель Тенмар был ровесником Анри. Он ведь сам хотел отомстить за брата…

— Он погубил меня! — взвыл старик. Явно не расслышав ни единого ее слова.

Да ты еще всех нас переживешь!

— Эти шакалы жаждут моей крови! — нелепо тычет в стену скрюченный палец.

Безумно вытаращенные глаза, покрасневшие белки. Нечеловеческая злоба искажает черты некогда чеканно-прекрасного лица.

— Они ждут, Ирэн! Хотят мои земли, мой титул! Но не получат ничего! — Безумный каркающий смех. Дряхлый одинокий ворон на пепелище… — Эрик жаден — при всей его глупости. Он не даст. Они забыли о предательнице Алисе!..

Еще одна предательница? Ее же забрали заложницей смирного поведения старого герцога? Якобы заложницей. Вряд ли хоть один из Регентов (кроме кардинала, но тот здесь наверняка ни при чём!) верил, что вот этого дядю остановит смерть племянницы. Но на Алисе Марэ женился Эрик Ормхеймский…

— Я не думаю, что у графини Алисы спрашивали согласия, — осторожно возразила Ирия.

— Любая знатная женщина, знающая, что такое честь, перережет себе горло, но не позволит опозорить семью! — взвыл старик на таком пределе легких, что девушка всерьез решила: сейчас бедолага охрипнет.

И хорошо бы!

Так, брак с герцогом и сыном короля, пусть и незаконным, у нас теперь тоже — «позор».

— Если б я добрался до Алисы — сам свернул бы шею этой подлой предательнице!

Теперь понятнее многое. А Ирия-то в детстве гадала, почему похищенные и взятые против воли замуж юные девы редко пытались сбежать домой. Да потому что им бы там горло перерезали или шею свернули. Как «подлым предательницам».

А выбора у Алисы теперь точно нет. Либо — поддерживай мужа, каким бы тот ни был, либо — умирай от руки доброго родственника. Который ни за что не простит тебе того, в чём ты не виновата. Но сам с удовольствием проделал бы всё то же — с другой знатной наследницей.

— Такие женщины, Ирэн, как Алиса и твоя сестра, заслуживают смерти тысячи раз! — беснуется герцог.

Так, уже понятно: все жертвы заслуживают смерти. А подобные тебе — хвалы и восхищения. За свои «подвиги» и «славные дела».

Только отпусти «племянницу» из своего логова… то есть кабинета. Дай ей забиться в норку и порадоваться спасению Анри. Это поможет выжить рядом с тобой и такими, как ты! И при этом не задохнуться…

— Ирэн!..

Больные красные глаза. В уголках выступают злые слёзы.

— Ирэн! — спазм рыданий сотряс худое тело. — Ирэн, пусть он выживет! Пусть вернется! Гладиатор… наемник… хоть раб! Мой Анри!!! Пусть вер-нет-ся!!!..

Часть пятая. Выбор

Относительно каждого предмета можно высказать два противоположных суждения и доказать истинность каждого из них.

Протагор из Абдеры.

Глава первая

Квирина, Сантэя.

1

Полночь. Окраина. Волюптасин — один из самых злачных кварталов города. Черный вход таверны «Дикая Роза Сантэи».

Два силуэта в глухих темных плащах осторожно стучат в крепкую дверь. Открывает чернокожий рубиец. Тоже закутанный в плащ — по самые уши.

Романтика — впору застрелиться. Да не из чего.

Никакой слежки Анри не заметил. Только это ничего не значит. Он отродясь не был ничьим шпионом, и конспиратор из него — аховый. А Рауль ловить соглядатаев пригоден еще меньше.

Впрочем, спускаясь в полутьме по выщербленным деревянным ступеням, Тенмар готов был взять опасения назад. Здесь и лучший агент Бертольда Ревинтера со следа собьется.

В чадящем полумраке и гомоне пьяных голосов кипит обычная жизнь портовой таверны. Кишат завсегдатаи. И незавсегдатаи — тоже.

Вот женщины — в кричащих нарядах и белокурых париках.

А вот — заявившиеся в портовый квартал в поисках дополнительных развлечений переодетые плебеями аристократы. Этих не отличит только полный дурак.

Рядом корчат дворян мошенники всех сортов и калибров — процветающие и не слишком.

Ищут новые «заказы» наемники.

Горстями летит золото — развлекаются продубленные морем матросы только что с рейда.

Всё это светское общество пьет, ест, режется в карты и кости. А чуть что — пьяно скандалит и хватается за ножи. Тогда вспыхивает не менее пьяная драка. Она нередко кончается смертью одного или нескольких. И угасает так же неожиданно и стремительно. Городская стража в таких местах не появляется. Она себе не враг.

Если, конечно, не планируется «рейд». О котором все заранее знают.

Выжившие пьют, едят, режутся в карты. И наслаждаются жизнью дальше. До новой поножовщины.

Появление Рауля и Анри здесь не удивило никого. Ну пришли два гладиатора — снять шлюх или выиграть золотишка. Всего-то.

Тенмар искренне предпочел бы никогда здесь не появляться. Здесь, в амфитеатре, в Сантэе, в Квирине… Да кто ж его спрашивает?

… - Эти люди готовы нам помочь. Всем нам. Мы выберемся отсюда. Они… — легкое замешательство в голосе Эсты-Звезды, — и мне когда-то помогли. Очень…

Несколько фальшиво-белокурых красоток разной степени свежести заинтересованно уставились на новых представителей городского дна. Тенмар не сдержал горькой усмешки.

Кстати, одна смугла настолько, что светлый парик смотрится колпаком шута. Рауль поморщился.

Не увидев ответного интереса, красотки вновь обратили благосклонность на щедрых моряков…

— Что будут почтенные гладиаторы? — рявкнул пузатый трактирщик, лично подойдя к их столу.

А гладиаторы бывают почтенные? Анри не слышал, чтобы хоть один дожил до подобных лет.

— Эль, — заказал он.

Трактирщик зашагал к угадывающейся в этом чаду стойке четкой военной походкой. Брюхо нарастил, а поступь выдает. Да и мышцы — не безнадежны. Бывший наемник или даже добившийся свободы гладиатор? Что ж, молодец. Есть с кого брать пример и к чему стремиться.

Сын и наследник герцога Тенмара — свободный квиринский плебей. Брависсимо!

— Анри! Анри Отважный! Не может быть!..

Подвыпивший молодой аристократ еще довольно бодро и уверенно развернулся к столу «почтенных гладиаторов». Очевидно, забыл, что переодет в плебея. И может свободно получить в морду. Извините — не узнали. Мы, гладиаторы, — люди темные, неграмотные…

— Это же Анри Отважный! — В глазах — немой пьяный восторг. Еще бы онемел и на язык — цены б ему не было! — Анри, я — твой поклонник!..

Ну теперь точно получит! За Анри Отважного — в особенности. За сценическое имечко. При звуке которого в Эвитане сгорели бы со стыда старики-родители.

Переодетый патриций, наверное, всё же прочел что-то на лице «Отважного». Потому как замер в нерешительности. В нескольких шагах от стола. На лице — почти детская обида.

Пожалуй, Тенмар неверно определил возраст. Салонному квиринскому бездельнику — не больше двадцати.

Спутник юноши до сей минуты непринужденно болтал с малость перекрашенной беловлаской. Но тут оставил в покое глубокий вырез малинового платья. И достаточно твердой походкой направился к товарищу. Чтобы встать впереди — заслоняя.

Анри усмехнулся, оценивая. Примерно его возраста или чуть старше. Рост — выше среднего. Гибкость выдает неплохого фехтовальщика. И, пожалуй, танцора.

Но фехтовальщика — именно салонного, а не привычного к походам боевого офицера. Этот явно предпочитает развлечения тренировкам. Столичный повеса и гроза сердец местных дам — не более. Лучший из худших.

И эти двое — явно не те, кого обещала Эстела. А вот ждать «тех» они помешают.

— Что вам угодно, господа? — холодно поинтересовался Тенмар.

Можно перейти и на местный портовый жаргон. Но пока необходимости нет. Раз уж всё равно узнали.

О происхождении эвитанских гладиаторов не известно лишь последнему домоседу. Небось, благодаря им Центральный Амфитеатр так в последнее время и разбогател. «Подходите, налетайте! Только сегодня! Ну еще, может — завтра! Эвитанские дворяне на нашей арене — специально для ваших глаз!»

— Прошу извинить моего друга, господа гладиаторы, — патриций постарше примирительно улыбнулся.

— Извиняем, — как мог любезно ответил Анри. — А сейчас не соблаговолите ли…

— Да, разумеется, — кивнул тот, копируя усмешку собеседника. Так похоже, что эвитанец едва не улыбнулся. Уже почти искренне. — Еще встретимся… граф.

— Если только в амфитеатре, Марк Сергий Виррин.

Тенмар видел его впервые. А скандальное имя наиболее погрязшего в буйствах и драках в плебейских кабаках патриция бросил наобум.

Самое забавное — угадал.

Тот рассмеялся, отвесил почти придворный поклон. И, обняв уже пошатывающегося друга за плечи, вернулся к портовым дамам.

— Похоже, девочка пошутила, — вполголоса процедил Рауль сквозь зубы.

— Терпение, — поморщился Анри.

А вот и трактирщик. Плату он уже получил, значит…

— Господа гладиаторы, один очень уважаемый господин мечтает засвидетельствовать вам свое уважение. Он приглашает вас на обед. Стол уже накрыт в соседнем зале. Там тихо… и спокойно.

— Ну когда ж это гладиаторы отказывались от бесплатной кормежки? — съязвил Анри. — Пойдем, Рауль. Послушаем, как нам будут «свидетельствовать уважение».

2

Даже не верится, что за стеной царит обстановка портового кабачка. Чуть ли не самого низкого пошиба Сантэи.

Обычная жилая комната — такая запросто найдется в доме горожанина средней руки. Типичная гостиная, только окно задвинуто ставней. Впрочем, сейчас всё равно — непроглядная квиринская ночь. Но даже в солнечный день — что разглядишь в подвальное окно? Сандалии проходящих мимо добрых граждан Сантэи?

Медные подсвечники на стенах, еще один — на столе. Вовсе даже не «накрытом». И — ни звука из злачной половины таверны.

— Сюда, господа, — бесшумный силуэт поднялся из полумрака кресла.

Хорошее освещение: входящих видно, хозяина — нет.

Руки эвитанцев инстинктивно легли на рукояти коротких квиринских мечей. На долю мига раньше, чем обитатель кресла осчастливил их явлением на свет. На полумрак тусклых дешевых свечей.

— Я - друг. — Силуэт скользнул к темному, с неразличимым узором, ковру. Во всю ширь противоположной стены. Не освещенной.

Друг так друг. Всё равно они уже здесь.

Анри и Рауль вдосталь наслышались о подвалах, куда проваливались неосторожные жертвы. Прямиком на отравленные колья. Да даже на просто заостренные — по большому счету, ничем не лучше.

И эти подвалы, увы, — не просто легенда. Из Диры время от времени вылавливают очень похоже изувеченные тела.

Но избежать капкана — невозможно. Разве что поймать друг друга — если не провалятся оба не одновременно. Еще можно ступать осторожнее. Авось поможет.

А значит — глупо и бояться.

Анри и Рауль пересекли тайную комнату плечом к плечу. Силуэт, по брови закутанный в темный плащ (и не жарко?) ждал гостей у ковровой стены.

Дождался. И нажал правой рукой — тремя пальцами — на стенную панель под копытом древнего лесного божка.

Кусок стены вместе с фрагментом ковра (тонкая работа!) вмиг убрался в сторону. Открылся узкий темный коридор — по двое уже не пройдешь.

— Вперед, господа гладиаторы. Приветствую вас в катакомбах Сантэи!

3

Анри и прежде не сомневался в существовании в Квирине Призрачного Двора. Нет страны без воров, убийц, блудниц, сводников… Разве что вольный остров Элевтерис в Южном Море. Там всё население — пираты и их семьи.

А в Квирине к ворам и убийцам добавляются еще и беглые рабы. Раз уж это — страна узаконенного рабства.

Теперь к изысканному обществу присоединятся еще и эвитанские аристократы. Замечательный сюжет — для всех драматургов вместе взятых. Несчастные и гонимые, преданные всеми, находят приют и друзей в справедливом Призрачном Дворе! Чтобы грабить вместе. В дружеской компании.

Керли здесь не нравится. Он никогда не любил оборванцев. А в Призрачном Дворе — таковы все. Вне зависимости от нынешнего наряда. Оборванцы в лохмотьях — и оборванцы в парче и бархате. Сброд на соломе и на меховых плащах. С золотыми кубками, мидантийскими бокалами, медными кружками. Хоть в королей переодень — суть не изменится.

Золотые кубки поднесли и Анри с Раулем. Вино — хорошее. И этому тоже удивляться смешно. Одежда с чужого плеча, оружие из чужой оружейной, яства и вина с чужих столов.

Тенмару приходилось пить и самое дешевое вино. Да и водой обходиться. Равно как есть черствый хлеб и вяленое мясо. Или голодать.

Анри первым саданул бы себе в морду, если б вздумал воротить нос от каши из походного котла. Когда шли в бой под знаменем маршала Ильдани. Или дрались против самозваных Регентов…

А когда пробирались лесами к Квирине, и по пятам догоняла армия Всеслава, всё, что получше — отдавали тяжелораненым. Им почти всё отдавали.

Так что презрение к сотрапезникам Тенмар чувствовал впервые. Есть и пить ворованное ему еще не доводилось.

Будем надеяться — хоть лицо не выдает. Рауль свое уже превратил в непроницаемую маску. Только Анри знает его слишком хорошо. Сдерживается боевой товарищ из последних сил.

Каменный пол, грязь и нечистоты в углах, прелая солома вокруг, меховые плащи в центре зала. Местная «аристократия городского дна» восседает на шелковых тряпках поверх соломы. Грязный, заплеванный пол проглядывает из-под утоптанных серых клочьев…

А вот и увешанные кастаньетами полуголые танцовщицы. Звенят в смуглых руках бубны. Пародия на банджарон. Грязная.

Квирина. Страна самой древней в подзвездном мире культуры. А под столицей — гигантская пещера вождя дикарей. С побрякушками, шкурами и древними инстинктами.

Анри вежливо отпивал вино маленькими глотками. Дожидаясь, когда, наконец, объяснят, зачем пригласили. Как вообще Эстела вышла на подобную шваль? Или это шваль на нее вышла?

— Тебе нравятся мои жёны? — один из полувождей обратился наконец к Тенмару. — Бери любую!

— Благодарю, — вежливо качнул головой подполковник, — но, право, я недостоин любви столь прекрасных дам. Поэтому вынужден отказаться.

— А твой друг?

— Я - тоже недостоин! — поспешно выпалил, почти прорычал Рауль при виде призывной улыбки одной из «дам». Весьма щербатой.

Впрочем, даже будь уличные девы не портовыми шлюхами, а самыми дорогими куртизанками, — мало что изменилось бы. Дома Керли ждет жена. А он — достаточно консервативен, чтобы без крайней необходимости не изменять.

— Могу я узнать, зачем нас пригласили?

Перебивать хозяев — невежливо. Но здесь — не светский прием. И публика не в кружевах. А если и в кружевах, то краденых и грязных.

— Терпение, сейчас принесут еду! — облизнулся… Как его называть? Первым министром? Канцлером? Правой рукой подземного короля? Или левой? — Принесут еду, и прибудет Его Величество. — Всё-таки «Величество» — это уже слишком. — И мы будем пить, есть, веселиться!..

Рауль страдальчески поморщился, чуть заметно кивая Анри на не сводящую с них глаз щербатую танцовщицу. Сам Тенмар уже успел поймать взгляд ее товарки по гарему — совсем молоденькой, ровесницы Эсты. И теперь упорно не смотрел в сторону девушки.

«Бери любую» не означает, что потом у нее не будет проблем с хозяином. Особенно — у наиболее красивой из предложенных.

— …и разговаривать! — закончил Первый Помощник Вождя Свободных Дикарей Квирины. К вящему облегчению обоих эвитанцев.

Глава вторая

Аравинт, окрестности Дамарры, замок Арганди — Квирина, Сантэя.

1

Во дворе играют дети. Они быстрее Кармэн привыкли к аравинтской земле. То же солнце, поля, виноградники, вишневые сады.

Всё — то же. Кроме одной малости. Это — не Вальданэ.

Да, в замке Арганди — на месте всё. Кроме самой Кармэн.

А дети позабыли Эвитан как дурной сон — и замечательно. Им здесь хорошо. А вот сама она — южанка! — оказывается, успела привыкнуть к снежной лютенской зиме. Еще бы — в прежние времена ни одного сезона балов не пропускала.

О том, что Кармэн Ларнуа еще и выросла не на юге, она предпочитала не вспоминать. А когда была юной — сбрасывала дурное прошлое еще быстрее тех, кто сейчас резвится под окнами. Ловит прохладу зимней ночи Аравинта.

Кстати, играют во что-то простое и заразительно-веселое. Так и хочется сказать — «в догонялки». Потому как основной атрибут — беготня по двору друг за другом.

Герцогиня Вальданэ едва удержалась, чтобы не перегнуться через подоконник. И не приказать детворе осторожнее скакать вокруг рыжего большущего костра, что трещит посреди двора. Тоже, кстати, весело и заразительно. Так и призывает поскакать и саму вдовую герцогиню. Лет пять… даже три назад она бы так и сделала.

Огонь — необходим. Иначе попробуй побегай — ночи здесь теплые, но не светлые. Не Словеон и не Ормхейм.

Разумеется, ничего она не крикнула. Во-первых — страхи надо держать при себе. А то накличешь. А во-вторых — когда это ее подопечные куда-то падали?

Еще во дворе среди прочих весело носится Элгэ. А с ее серьезностью — наверняка тайком присматривает за всеми. Девочка из тех сестер, при ком ни мамкин, ни нянькин глаз уже не нужен.

Нельзя быть в юности такой серьезной. Что тогда будет в зрелые годы?

Кармэн отыскала взглядом младшую герцогиню Илладийскую. Вон — как раз с хохотом удирает от Виктора. Наверняка — улыбка на губах, озорной смех на лице… и холодноватые глаза.

Семь лет назад девочка не поверила, что отныне всё будет хорошо. Оказалось — правильно сделала, но нельзя же вечно ждать худшего!

Хотя если уж сама Кармэн, за тридцать семь лет невесть каким чудом не свернувшая шею, ныне превращается в квохчущую наседку… Вот-вот превратится.

— Ваше Высочество…

Какой осторожный стук.

Кармэн предпочитала именоваться по мужу, а не родовым титулом. «Высочеством» родные и близкие называют лишь в шутку. Все, кроме той, что сейчас тихонько скребется в дверь. Как мышка.

— Входи, Эленита.

Вообще-то хрупкое пепельнокудрое чудо зовут Элен Контэ. Круглая сирота — из тех, кого неуловимый командир летучего отряда Анри Тенмар успел довезти до замка Вальданэ. А потом — до границы с Аравинтом.

Довез, а сам бросился в Лиар, где и сгинул…

А вот об Анри лучше не думать. А то будет вам сейчас зареванная баба не первой молодости. Да еще и ревущая — в присутствии тихой и пугливой Элен. Всерьез убежденной, что Кармэн Зордес-Вальданэ плакать не умеет.

Кем «Ее Высочество» считали при лютенском дворе? Пустоголовой прелестницей, занятой лишь прожиганием жизни? Кармэн слишком долго создавала подобную репутацию. Ветреная красотка, охотница за удовольствиями. Такую мало кто воспримет всерьез — и это очень хорошо. Безопасно.

Плохо, что чужие сплетни — не совсем ложь. Маска прирастает так крепко, лишь когда слишком похожа на твое собственное лицо.

Незаконной дочери короля нравились развлечения. Смеяться громче всех. Пить вино и веселиться.

Но иногда репутация становится твоим врагом. Так получилось с Анри при их первой встрече. Да и при следующих. Даже когда она…

Мало кто верил всерьез, что Прекрасная Кармэн действительно любила мужа. И даже он ее любил — как умел.

Хранила бы она верность Алексису — будь верен он сам? Уже не узнать. Он не изменял Кармэн дольше, чем любой другой женщине — до нее и после. Целых полгода после свадьбы.

Взаимные измены ли — причина ухода любви? Алексис всегда пил жизнь до дна и Кармэн научил тому же. Но кто виноват, что яркий костер во дворе однажды перестает греть? И хочется свернуться клубком у домашнего очага, что будет согревать лишь тебя одну. И светить лишь тебе.

Что ждало бы их дальше — не погибни дядя Арно вместе с ее Алексисом? Наверное, ничего плохого. Муж был бы счастлив с нею и другими женщинами. Кармэн казалась бы счастливой в вихре светских развлечений. И Анри Тенмар вряд ли оказался бы в числе поклонников. А о ее невесть с чего вспыхнувшей любви не узнал бы никогда. Впрочем, и так — не узнал.

Что толку теперь вообще об этом думать? Алексиса больше нет, Анри — тоже.

…Они убегают от смерти, а та настигает по пятам.

За окном таверны сходит с ума бешеный ветер.

В тот вечер Анри так заговорил впервые. О восстании, короле, Регентах. Короткими отрывистыми фразами. И из них рвется на волю дикая черная ненависть.

Они оба пьют и не пьянеют. И Кармэн не сводит глаз с его почерневшего от сумасшедшей многодневной скачки и бессонницы лица. При жизни Алексиса гнала наваждение. А теперь тот, кто упорно не уходил из ее снов, пытается спасти ее и ее детей.

Муж погиб два месяца назад. Два месяца горя и страха — много это или мало? Анри Тенмара Кармэн тоже может больше никогда не увидеть…

В последнюю ночь она почти не спала. Просто прикрыла глаза и грелась под его взглядом. В последний раз.

Весть о гибели Анри пришла в Аравинт через месяц. Кармэн оплакала и пережила — умирать нельзя. Женщина может быть женой, возлюбленной, вдовой. Но если у нее есть дети, в первую очередь она — мать.

И в любовники теперь, возможно, придется брать того, кто сумеет защитить ее детей. Как рожденных ею, так и остальных. Отродясь такого не бывало, но всё порой происходит впервые — как сказал один монах…

— Ваше Высочество! — Элен застыла в дверях квиринской статуей — хрупкой хеметийкой. И робко смотрит на воспитательницу.

Ну ровно служанка. Будто не знает, как нужно вести себя в покоях герцогини Кармэн Зордес-Вальданэ — племянницы правящего короля Аравинта? И дочери покойного короля Эвитана. Им же объявленной незаконной.

В покоях то ли принцессы, то ли герцогини положено забираться в кресло с ногами, тянуться к вазе с фруктами. А еще лучше — вазу себе на колени. И, отщипывая сладкий тёмно-лиловый виноград, подробно рассказывать, с чем пришел. Не считаясь со временем хозяйки. Потому как если его нет, она просто отправится по делам.

— Садись! — Кармелита небрежно махнула рукой на то самое кресло. Сегодня с утра уже осчастливленное по очереди ее дочерью Арабеллой и герцогиней Александрой Илладийской.

Продавленный многочисленными сидельцами ветеран даже не заскрипел под осторожно присевшей Элен. Как птичка на жердочку.

Кармэн сама придвинула гостье вазочку. Всё же в свободе — пусть и в изгнании — немало преимуществ. Всегда под рукой виноград, например.

— Ваше Высочество… — девочка отщипнула ягодку — уже хорошо.

Надлежащее воспитание и из баронессы Контэ человека сделает. А не куколку «с хорошими манерами и кротким нравом».

Жанна была другой — смелее, веселее. А Эленита — совсем горлица. Нежный цветочек, что без заботы и любви засохнет. Или утонет в слезах.

— Ваше Высочество… нет ли новостей о моём брате?

Конечно, нет. Ни о ее брате, ни о брате и возлюбленном Эстелы Триэнн, ни об Анри Тенмаре, под чьим началом они служили…

Единственные, кто здесь получает известия о братьях, — это Витольд Тервилль и Элгэ и Александра Илладэн.

Родня Вита осталась в Эвитане. И даже не пострадала. Он ведь не мятежник, а добровольный изгнанник.

А Диего Илладэну — всего тринадцать. И он, увы — тоже в Эвитане. На воспитании у графа Валериана Мальзери. Откуда мальчишку не выцарапать — даже если любимый дядюшка-король приложит все дипломатические усилия. Ибо мать юного герцога Диего приходилась сестрой Валериану, а Кармэн Ларнуа — никем покойной чете Илладэн. Всего лишь другом и женой друга… уже вдовой.

Девочек благодаря дяде Арно Кармэн передали. А вот наследника титула — нет. Ибо Илладийское герцогство — это Илладийское герцогство.

Когда-то граф Валериан так и не простил Алексису герцогского титула, а его жене — отказа. Любопытно, на ком замороженный интриган планирует женить юного Диего? Дочерей у него нет — единственная умерла почти десять лет назад. На внучке? Пусть сначала заведет внучек — при двух-то холостых сыновьях. А мы тем временем не на крысе ездим. Авось и придумаем, как вытащить мальчишку в Аравинт.

Ну вот — Элен уже плачет! Кармелита в два счёта пересекла комнату, обняла девчонку. Сама бы выревела все глаза. Если б помогло вернуть Алексиса или Анри. Или обоих. Пусть хоть оба любят других — лишь бы жили! Ревела бы сутками, траур не снимала. Так ведь не поможет.

Вот и Кевин Контэ пропал без малого два года как, а сестра всё ждет. Ох, горе наше бабье горькое!

2

Анри никогда не верил в благородство, мужество и душевную красоту обитателей всевозможных Подземных, Пляшущих и Призрачных Дворов. Но романы о воровском мире читал. И, наверное, они всё-таки оказали влияние. Иначе с чего он ждал горбуна, карлика или вообще жуткого урода?

А король Призрачного Двора оказался красавцем. Да еще и явным бывшим патрицием или всадником. Чудеса, да и только. Это что же должен совершить квиринский аристократ, чтобы оказаться вне закона?

Поппей Август одним видом вызывает непреодолимое отвращение — еще прежде, чем представится. И при всём аристократизме Призрачный Король должен показаться гаже всех подданных дикарского Двора.

Не показался. Просто — непонятен.

— Приветствую вас, граф. — Король уселся на специально принесенное роскошное кресло.

Очевидно, это полагается считать троном. Все прочие, включая гостей, продолжают сидеть на плащах. Тенмар чуть не подумал — «на шкурах».

— Приветствую вас, — наклонил голову «граф».

«Герцогом» собеседник не «оговорился» — уже хорошо.

«Вашим величеством» Анри называть главаря не собирался. А имени всесбродно избранному королю Призрачного Двора не полагается.

— Я должен порадовать подданных! — широким жестом махнул монарх оборванцев на веселое сборище. Пока еще только полупьяное. Развлекающееся в меру собственного разумения и вкусов. И уже достаточно хлебнувшее, чтобы не стесняться гостей. — Они радуются, когда лицезреют меня! — Второй взмах королевской длани подданные всё же соизволили заметить. И в меру восторженно взвыть. — А потом мы будем говорить, граф. О многом. А пока ты и твой друг — пейте, ешьте. Вы — наши дорогие гости. И еще больше половины ночи никто не ждет вас в казарме.

3

А это еще что за вопли во дворе? Неужто — накликала? И кто-то в самом деле угодил в костер?!

Да нет, от боли орут не так.

Дети уже не носятся по двору. Взволнованной ватагой окружили только что вернувшегося товарища. Великовозрастные дети… от тринадцати до двадцати с хвостиком. В случае опасности вмиг станет ясно, кто старше, — одни заслонят других. Так уже было.

Впереди всех — Виктор. Как раз полуобернулся к материнскому окну.

Источником радостного визга оказалась, конечно, ее собственная дочурка. Девица Зордес-Вальданэ чернооким вихрем пронеслась через двор. И в полном восторге повисла на шее едва успевшего соскочить с коня Грегори Ильдани.

Надо бы отучить… хотя зачем? Гор не протестует, а Белла подрастает. Покойный Арно был бы не против, они с Алексисом дружили…

Смахнуть непрошенную слезу. Герцогиня Вальданэ не плачет — никогда.

Кармэн в последний раз провела ладонью по волосам Элен и быстро глянула в зеркало. Зря о себе «не первой молодости» — хороша! А дополнительных красивостей не нужно. Мать не должна затенять дочь. Хотя и пугать своим видом — тоже.

Смотри, Грегори! Арабелла в зрелые годы будет красавицей. Да и сейчас уже не намного отстает от матери. Совсем.

Догоняет. И это — просто прекрасно.

Кармелите приходилось выдавать замуж и самых безнадежных девиц. И совсем неплохо. Но дочка — ее чернокудрое буйногривое чудо! — заслуживает лучшего! Кого выберет сама.

И, похоже, уже выбрала.

В комнате перед зеркалом Кармэн еще была заботливой опекуншей и любящей матерью. Но во двор навстречу Грегори уже спустится племянница правящего государя. Ибо сын Арно ездил как раз на аудиенцию к государю. И не подумавшему пригласить в столицу вышеупомянутую племянницу.

А вернувшись, Гор не кинулся обнимать Виктора. И не кружит по двору Белочку. Значит…

Значит, хороших новостей не предвидится. Впрочем, особо плохих — тоже. Иначе Грегори и Виктор уже летели бы, обгоняя друг друга, к матери и кузине. Перепрыгивая ступеньки.

Гор выглядит усталым. А его вымученная улыбка при виде сияющей Беллы сказала всё. Ну раз дочка — единственное, что делает его в таком состоянии счастливее… Это — хорошо, даже если всё остальное — плохо.

Впрочем, при виде самой Кармэн Грегори и вовсе просиял. Почти. Скопировал радостную улыбку Элгэ.

— Кузина, я должен с вами поговорить! — выпалил он, широко шагая к ней.

Виктор и Белла — по бокам.

— Идем, Гор. Виктор, проводи друга.

От сына у нее государственных секретов нет. Всё равно ему Грегори сам всё выложит. Мальчики дружили и раньше — гибель отцов сделала их братьями.

Не приглашенная дочь с хмурым видом зашагала следом.

— Арабелла, помоги Александре написать сонет о рыцаре и розе.

— Ненавижу сонеты! — выпалила дерзкая девчонка.

Вся в мать! Сама такую вырастила.

Как сверкает черными глазищами! И как уже сейчас хороша! Гор непременно должен заметить столь непосредственную прелесть. Устроить, чтобы обернулся?

А особенно хороша будет — если посадить рядом с Алексой Илладийской. Прости, Александра. Когда здесь будет Витольд — Кармэн спрячет всех красоток и сама спрячется. Но сейчас ты нужна, какая есть.

— Арабелла, — улыбнулась коварная мать, — вряд ли тебе будет интересно слушать о здоровье твоего двоюродного деда. — Дочь это не обманет, но прислушаться она должна. Возможно. — Белла, завтра приезжает виконт Витольд Тервилль. Александре нужен сонет! — строго нахмурила брови Кармэн.

Подействовало. Не тон, а упоминание о несчастной Алексе, что без сонета (и Витольда!) ну просто умрет…

Не менее несчастная дочь жестокой Кармелиты поплелась в беседку выполнять долг подруги. Вместе мучить бумагу и чернила.

Там Арабеллу и найдет потом Гор. Их обеих.

А сонеты к завтрашнему дню великолепно настрочит Элгэ. Увы, витающая в облаках Александра обожает куртуазную поэзию. Арабелла с ее подростковыми замашками — ненавидит. Но стихи они пишут одинаково. «Розу» срифмуют только с «мимозой». А «рыцаря» (если повезет) — с «птицей».

Но дочь будет сочинять сонеты. Потому как государственные интриги — даже аравинтские — не для четырнадцатилетних.

Элгэ… Вот ее, Кармэн посвятила бы во многое. Особенно учитывая, что о половине девушка догадывается сама. А изрядную часть оставшегося успел разболтать Виктор.

Но здесь нужна беседа наедине. Взять с собой герцогиню Илладэн и не взять родную дочь — значит так Беллу оскорбить…

А жаль. Элгэ — не глупее Эстелы Триэнн. Покойный герцог Алехандро знал, что делал, назвав дочь именем древнеилладийской богини мудрости. А Кармэн с удовольствием выдала бы девушку за Виктора. Тем более что и он вряд ли против.

Впрочем, не строила ли герцогиня Вальданэ те же планы и в отношении Эстелы, закрыв глаза на ее банджаронское происхождение? Потому как лучше умная и красивая союзница, чем знатная курица с гонором.

Увы, Эста при всём ее уме по уши влюбилась в красавчика Конрада Эверрата. У которого в каждом доме — по зазнобе.

Обернувшись к мальчишкам, Кармэн ободряюще улыбнулась. Мать должна быть сильной — иначе падут духом и остальные. А этого допускать нельзя.

Улыбайся, Кармэн!

4

За дверью кабинета герцогиня решительно выбросила из головы все брачные планы. Это — потом.

— Тетя Кармэн… — выпалил Гор, едва успев закрыть дверь.

Ну вот — то «тетя», то «кузина». Учитывая, что, исходя из родства — верно второе. А Кармэн — не так уж стара.

— Анри Тенмар — жив! И его люди…

Нет, она — героиня всё-таки. На ногах удержалась. И даже поплывший в сторону мир сумела усилием воли на место вернуть. А вот Виктор с грохотом уронил на пол бокал, что как раз собирался подать Грегори. Хорошо хоть графин успел поставить.

Кармэн, старательно концентрируясь на самых простых действиях, налила вина Гору, себе, сыну. И опустилась с бокалом в кресло. Махнув юношам рукой — садитесь уже.

А ей нужно переварить известие.

Анри жив! Ее черноглазый герой. Жив и смотрит на то же солнце, что и она! И его сторонники…

Ясно, что не все. Кто? Кевин? Конрад? Так не вовремя тогда уехавший гостить к Эверрату Крис? Вот радости-то для Элен! И для Эстелы — когда та вернется. А если жив Рауль Керли, то здесь его дети — все четверо. И скучная, до боли праведная супруга — у своей не менее чопорной аравинтской родни.

Кармэн, ты размечталась, как Александра о Витольде Тервилле! Сначала узнай, кто действительно жив. Сглазишь ведь.

— Кузина, это еще не всё! — Так, судя по серьезным глазам Гора — хорошие новости кончились. — Они — в Квирине, в плену. И Квирина не собирается их отпускать!

Как похож на отца! Темные волосы, серьезные серые глаза. Одного возраста с Виктором, а будто гораздо старше. Изгнанник и сирота.

Смысл слов Грегори ясен — куда уж яснее. И понятно, что сказал ему дядя.

Из Квирины пленников не выцарапать. Угрожать единственному союзнику — даже не просто глупость. Самоубийство.

Рассорившийся с Квириной Аравинт мигом угодит в пасть к Эвитану. Тот давно на него зубы точит. А они все, включая Грегори и Виктора, загремят сначала в Ауэнт, потом — на плаху. Если, конечно, добрый Регентский Совет специально ради них не вернет многоступенчатую казнь! Сто с лишком лет как отмененную.

— Эвитан требует их выдачи?

Извини, Гор. Кармэн понимает твои чувства, но больше спрашивать не у кого.

— Да! — выдохнул юноша. Глаза цвета благородного серебра потемнели. Как когда он, очнувшись от лихорадки, узнал, что восстание в Эвитане продолжается. С именем Грегори Ильдани в качестве знамени. А сам он — уже в Аравинте. В безопасности. — Всеслав потребовал, но Квирина не отдала. И они теперь — квиринские гладиаторы.

Ну и молодцы! А квиринцы, конечно, мерзавцы. Но не последние. На крайнюю подлость по отношению к тем, кому обещали помощь и предали, — всё же не решились.

Мерзавец — Всеслав, когда-то сражавшийся бок о бок с Арно Ильдани. Найти бы того, кто подошлет к предателю отравителя! Цены бы такому союзнику не было.

— Кузина, Его Величество также просил передать вам приглашение на аудиенцию, — Грегори потащил из-за пазухи конверт.

Бумага слегка помялась. И туда ей и дорога! За без малого два года король Георг вспомнил о племяннице всего трижды. И всегда повод был не из приятных. Так какая муха укусила любящего дядюшку на сей раз?

Кармелита надорвала конверт и протянула Виктору пустой бокал. Тот понял верно — наполнил до краев. Как и себе. А Грегори еще и половины не выпил…

Ну конечно. Самый великий в подзвездном мире король посылает осчастливленной его вниманием родственнице приглашение на аудиенцию на гербовой бумаге. Воистину, у мелкого барона спеси больше, чем у герцога.

Хотя и у герцогов ее хватает. Арно Ильдани и Алексис были исключением, больше таких нет!

Лицезрение племянницей августейшего дяди назначено на завтра. На послеобеденное время.

Прекрасно — значит, можно рано не вставать. И желанием сидеть с родственником-благодетелем за одним столом Кармэн тоже не горит. При всей благодарности за предоставленный приют.

Много лет назад отец Георга, родной дед Кармелиты, и не подумал пригласить разведенную супругу короля Фредерика и ее дочь обратно в отчий дом. Хоть обвинение королевы в адюльтере с герцогом Ральфом Тенмаром и добрачной связи со свекром и было шито белыми нитками. Дед предпочел сделать вид, что поверил. И бросил родную дочь в Эвитане — есть чужие объедки.

А вдобавок закрыл глаза на будущий монастырь для внучки. В качестве искупления несуществующих грехов матери!

Две пары глаз взволнованно смотрят на давно выросшую дочь Анны Ларнуа. Спокойно, Кармэн!

— Король что-то просил передать на словах?

— Нет, кузина.

— Тогда забудем о нем! — улыбнулась она. Когда-то ее улыбка сводила с ума весь Лютенский двор. — Приглашение — на завтра, вот до завтра и забудем. Виктор, тебя не затруднит позвать всех ужинать?

Не затруднило. И не удивило. Не усталого же Гора посылать. У Кармэн, конечно, была именно такая мысль, но — до этого разговора.

Арабеллу рядом с Александрой Грегори успеет и в Малой Зале увидеть. На очень позднем ужине — в два часа ночи. После чего Кармэн разгонит-таки всех спать!

— Грегори, кого ты видел сегодня во дворце моего дяди?

— Мидантийского посла, — честно ответил Гор. — Я с ним едва не столкнулся.

А вот это уже не просто плохо, а паршиво! Потому что дальше Аравинта бежать некуда. Не на вольный же остров Элевтерис — пиратствовать. Или на Восток — к султану. Старовата уже герцогиня Вальданэ для гарема. А Грегори с Виктором там тем более без надобности.

Как относится к проигравшим союзникам Квирина — ясно на примере Анри и его людей.

Можно еще в Мэнд. Но оттуда выдадут еще быстрее. Мэнд изгнанникам и вовсе не должен ничего.

Кармелита, не выдержав, усмехнулась. Бывало ли хуже? Да!

Бедность, почти нищета. Старые платья, перешитые из материнских. Ветхие перчатки, штопаные чулки…

Слабовольная Анна Ларнуа не смела ни просить, ни требовать ничего. И не могла постоять ни за себя, ни за дочь. Родной папаша-король только и мечтал упрятать ненужную дочь в монастырь! А сама она была всего лишь девчонкой! Ничего не смыслящей в интригах, еще не имеющей власти над мужчинами. Загнанной в угол и готовой кусаться… но еще не научившейся даже этому.

Было ли тогда хуже? Нет! Еще не было детей, за которых надо драться, — своих и чужих. Детей, которых слишком многие хотят видеть в светлом Ирие или в Бездне Вечного Льда и Пламени!

Вот именно — драться, а не дрожать! А герцогиню Вальданэ бьет озноб. Куда сильнее, чем в детстве — в плохо натопленной комнате…

Почти тридцать лет назад нынешний император Мидантии взошел на престол. Сверг предыдущую династию Зордес. И перебил или ослепил и заточил по монастырским темницам почти всех ее представителей. Как сплошь и рядом и случается в полувосточной Мидантии.

Выжил и сбежал лишь один из обреченных. Восемнадцатилетний Алексис Зордес. Изгнанник нашел приют в Эвитане, при дворе младшего из братьев короля Фредерика — юного Арно Ильдани. И заслужил титул сначала графа, а затем и герцога Вальданэ.

Алексис никогда не пытался вернуть мидантийский престол. А Кармэн была бы еще большей дурой, чем сейчас, — вздумай она мужа к этому подталкивать. Но его сын Виктор — законный принц Зордес. И имеет все права на престол. Те, что никогда и ничего ему не дадут, а вот погубить — могут!

— Грегори, — вздохнув, перевела разговор незаконнорожденная принцесса и вдова законнорожденного принца. — Пока все не собрались — расскажи, кто из соратников Анри Тенмара жив? Хочется хоть чему-то порадоваться!

5

Солома, плащи, грязные каменные стены закутка. И дорогое оружие, какое есть не у каждого всадника. Далеко.

Правда, всадник — даже обедневший — может позволить себе не жить в сыром подземелье. И не ждать в качестве будущего публичную казнь на площади. В отличие от этого «короля». Да и от Анри Тенмара.

— Я тоже прежде был гладиатором, граф, — тонкие смуглые пальцы вертят изысканный золотой кубок. Краденый — как и всё здесь. — А еще раньше — мидантийским дворянином. Ты хочешь свободы?

Рауля «король» подчеркнуто игнорирует, обращаясь лишь к Тенмару. А Керли в ответ смотрит сквозь вождя дикарей, словно его тут нет. Впрочем, вина «Его Величество» предложил обоим гостям.

Анри безумно устал. От сегодняшнего дня и вечера. От так ничего и не понявшего Конрада и отягощенного обычаями банджаронского баро. А особенно — от компании подданных короля Призрачного Двора и от него самого.

— А вы как думаете? — вопросом на вопрос ответил Тенмар, слегка пригубив вино.

Белое он терпеть не мог. Сладкое — ненавидел.

— Я могу вам помочь.

Приветливая улыбка доброго друга. Почему все, кто хочет тебя использовать, улыбаются одинаково? Поппею Августу и подземному королю впору смотреться друг в друга — как в зеркало.

— Взамен? — Сдержать усталость в голосе уже не получается. Или надоело.

Кроме самой «свободы» нужно еще знать, что с ней делать. Квиринское гражданство избавит эвитанцев от роли дичи, на которую объявлена охота. А куда они денутся в случае побега? Который опять же — нужно еще осуществить.

Сантэя — второстепенный порт. Во всей гавани — ни единого крупного корабля. Чтобы разместить триста человек, придется нанять четыре таких корыта — не меньше. Это если убрать с палубы команду и заменить своими людьми.

Еще нужно найти четырех капитанов, готовых оказаться вне закона до конца своих дней. Потому как и сам Тенмар, и все его люди — вояки сухопутные.

А если посуху? До ближайшей границы, мидантийской, дней десять верхом — самое меньшее. Это если менять лошадей. Но почтовый голубь — быстрее самого лучшего коня. А значит — перекрыть беглецам дорогу не успеет лишь ленивый. Квиринско-мидантийское пограничье охраняют четыре легиона. Нескольким сотням эвитанцев не одолеть тысячи легионеров. Там ведь служат не только что взявшие оружие сопляки, а ветераны.

Даже, допустим, удастся проскочить пол-Квирины, каким-то чудом разгромить пограничные войска. Куда дальше? В Аравинт — к Кармэн и Грегори? Самый верный путь подставить аравинтского короля — родственника Кармэн — под удар сразу двух держав. Эвитана и Квирины. Любая из них легко разгромит слабый Аравинт и в одиночку. А Квирина за столь дерзкий побег очень обидится.

И что тогда ждет Кармэн, ее детей, Грегори, остальных?

— Где же ваш авантюризм? — улыбнулся «король» воров и мошенников. — Ваша дерзость, отвага?

Зарыты в общей могиле с братом. И с другими.

— Вас ведь называют Отважным? Кто не рискует — не пьет вино победы.

Вино победы ему не пить в любом случае. И однажды подполковник Анри Тенмар уже завел своих людей туда-не-знаю-куда. Платой за ошибку стали полтора года ежедневного ожидания казни. Для всех, кто еще не успел умереть.

Тринадцать вытащенных из петли, один зубами перегрыз себе вены. Еле успели спасти…

— Вино победы пьют маршалы и генералы — если им повезет, — усмехнулся Анри. — А умирают за нее солдаты.

— И поэтому вы не хотите побеждать?

— И поэтому я хочу знать, какова цена.

— Вы узнаете ее, Анри. — Король Призрачного Двора отставил кубок изысканным жестом бывшего аристократа. Может, в этом и не врет? — Это — не ваша жизнь. И не жизнь ваших подчиненных. Вы дадите мне знак через вашу банджаронскую знакомую. Когда будете готовы платить. И тогда я назову цену.

Разумно. Посвящать в планы можно лишь того, кто согласится обязательно. Учитывая, что речь пойдет не о десятке карлиоров в долг. Отказавшегося — убивают. Или не посвящают.

Разумно. Было бы — если б силуэт Призрачного короля вдруг не дрогнул. Пусть лишь на миг — но Анри отчетливо увидел серую стену. Сквозь собеседника.

Призрачный Двор. Дошутились с названием, господа сброд.

Значит, гладиатор и дворянин?

Силуэт уже обрел прежнюю ясность. И о том, что всё это не померещилось, напоминает лишь усмешка в уголках губ.

Что ж, может, когда-то он и был пленным гладиатором. При жизни.

— До встречи, Анри, — «король» протянул руку. Крепкую, теплую, человеческую.

А тени — нет. Впрочем, это не заметно на фоне теней настенного оружия и плащей на полу. Почти.

Рауль не понял ничего и ничего не увидел. Тенмар тоже предпочел бы забыть. Он много чего предпочел бы, только не имеет права.

Кое-что лучше не допускать в рассудок. И уж, тем более, не помнить — если не хочешь сойти с ума. Анри бы и не допустил — если б на кону была только его жизнь.

Кем бы и чем бы ни был Призрачный король — он может быть полезен. Или очень опасен. Или и то, и другое сразу.

Но теперь стоит отмерить еще сотню раз, прежде чем вступать с ним в какой бы то ни было сговор.

Глава третья

Аравинт, окрестности Дамарры, замок Арганди — Дамарра.

1

Сегодня придется забыть о «мать не затеняет дочь». Да и Арабеллы рядом нет — носится по окрестностям со стайкой сверстников. И напрочь забыла о статусе знатной дамы.

Можно заставить носить корсет, запретить лазать по деревьям. Но зачем? Всё придет само — вкус к красивым платьям и драгоценностям, кокетство, желание очаровывать и пленять. Уже приходит. А дело Кармэн как матери — слегка подсказать и поправить, а не принуждать.

Зато ей самой сегодня придется затмить всё, что затмевается. То есть — поголовно всех дам при дядюшкином дворе. Едва она там появится. Еще одна причина редкости приглашений в Дамарру. Пока еще. А там — подрастет Арабелла. Ей почти четырнадцать — будет в следующем месяце. Недолго осталось. Трепещите, унылые курицы!

Сегодня Кармэн наряжали камеристки. Хоть и очень рвалась Александра. Но нынешним солнечным утром герцогине Вальданэ не до сонетов. И не до виконта Тервилля. Всё — потом. А разумный совет Алексе даст и сестра.

— Мама, ты — красавица! — восторженно заорал Виктор, едва она выступила за порог комнаты.

Еще бы! Вишневый бархат шел Кармэн всегда. Как и «илладийская кифара». Особенно хороши гребни!

Грегори тоже застыл — портретом руки Алиэ Готта. Зря. Ох, устроила Кармэн дочери мидантийскую услугу! Ну да что уж тут поделаешь? Потом исправим.

Во дворе Гор с Виктором вскочили в сёдла, А вот племянницу короля Георга ждет карета.

Выбирай, дорогая: либо скачка наперегонки с ветром, либо — роскошное платье и «илладийская кифара». Всё сразу получил только некий легендарный царь. И зарезался с тоски уже на следующий день. Дурак! Попросил бы еще что. Фантазии не хватило? Попросил бы не себе.

Уже за воротами в окне мелькнул всадник на золотистом аравинтце. Скачет навстречу.

Тревожиться не о чем — на свидание с Александрой торопится виконт Витольд Тервилль. Со своей самой прекрасной на свете Александрой. Рядом с кем он не заметит ни Арабеллу, ни Эстелу, ни Элгэ, ни саму Кармэн. В вишневом бархате и с «илладийской кифарой».

Расхохотавшись во всё горло, вдовствующая герцогиня откинулась на бархатную спинку сиденья. Настроение улучшилось вмиг. Есть вещи и люди, что исправляют его всегда. Одним фактом своего существования.

2

Тридцать лет назад правящий король Аравинта бросил в Эвитане на произвол судьбы дочь и внучку, даже не попытавшись их вернуть. Если б не Арно Ильдани, Кармэн Ларнуа никогда не стала бы герцогиней Вальданэ. Стала бы в лучшем случае монашкой. В худшем… об этом лучше не думать даже сейчас.

Или думать. Чтобы помнить.

Мог ли тогда что-то сделать наследный принц Георг? Ему было за двадцать. Кармэн к таким годам уже стала матерью двоих детей.

Мог ли Георг повлиять на отца, уговорить, смягчить? Кармелита допускала, что нет. Покойный король Франциск был крутого нрава.

Зато после ее свадьбы с Алексисом, тогда еще графом Вальданэ, одним из первых поздравлений прилетело дедово. Кармэн не ответила, да и Алексис не затруднился.

Гербовая бумага с печатью правящего родственничка полетела в одну урну с посланиями от знатных семейств Мидантии. Тех, что в свое время палец о палец не ударили, чтобы спасти Зордесов. Зато скопом кинулись поздравлять Алексиса с титулом эвитанского графа. А через семь лет после их свадьбы — еще и с герцогским, за победу при Кориннэ. Проглотив, что на предыдущее ответа не получили. Никто из них.

После смерти отца новый король Аравинта пригласил сестру к себе, и Анна Ларнуа приглашение приняла. Жить с дочерью она не пожелала, а Кармэн и не настаивала. Мать она в юности презирала… Может — зря, но теперь уж ничего не изменить. Герцогиня Анна Ларнуа умерла девять лет назад.

Все семь лет жизни в Аравинте мать регулярно писала дочери. Примерно раз в месяц. И почти так же часто слал послания король Георг. Ничего не значащие родственные фразы. Вежливые вопросы — о здоровье Кармэн, Алексиса, детей.

Отвечала дочь и племянница коротко и вежливо. Еще периодически повторялись любезные приглашения погостить. Но вот их она не «заметила» ни разу. В юности Кармэн прощать не умела, да и потом научилась не слишком.

Дядя не сделал ей ничего плохого — будем считать. Потому она его послания и не игнорировала.

А еще… потому, что коронованный родственник лишним не бывает. Это тогда еще графиня Вальданэ осознала быстро. Но до сих пор не поняла, любит ли вдовый бездетный король Георг племянницу и ее детей? Хоть немного больше, чем нейтралитет Мидантии?

Кармэн мысленно подбирала слова и доводы всю дорогу. Три с лишним часа пути до Дамарры. И ломала голову, поднимаясь по мраморным ступеням Францискова дворца.

Радостно бьют ввысь прохладные фонтаны. Вышколенные слуги в золотых ливреях широко распахивают двери. Целый ряд дверей — густо обитых алым бархатом.

Высоко подняв голову, герцогиня Зордес-Вальданэ в сопровождении сына и кузена не спеша пересекла Зимний Зал. Здесь, как всегда, кучками толпятся придворные. Решают извечный вопрос: против кого выгодно дружить?

Мода отстает даже от той эвитанской, что запомнила Кармэн. Зато таких чопорных лиц не встретишь больше нигде.

Бесшабашный Виктор сегодня молодец — до умиления серьезен. А Грегори и стараться не надо. Повзрослел сразу и навсегда два года назад. Той зимой, когда открыл обведенные черными кругами глаза, вернувшись с полпути к Светлому Ирию.

Когда-то насмешливая дерзость улыбки герцогини Вальданэ, ее яркая южная красота, вызывающие наряды много лет шокировали лицемерный Лютенский Двор. Слишком там привыкли стыдливо прикрывать любые пороки прозрачной шалью внешних приличий.

Больше двадцати лет назад юная дебютантка Кармэн Ларнуа появилась на своем первом балу в шокирующем алом платье дорогой куртизанки. Под руку с известным повесой и скандалистом. Мидантийским изгнанником Алексисом Зордесом-Вальданэ.

Он и Арно Ильдани поочередно танцевали с «дерзкой дочерью аравинтской шлюхи» весь вечер. Не давали злым языкам втоптать Кармелиту в грязь. Все сочли юную Ларнуа любовницей Алексиса, а она ею не была. Через несколько дней она стала его женой…

С годами Кармэн не стала ни невзрачнее, ни чопорнее. Так что легко представляла впечатление, производимое здесь. Покойный король Франциск имел трех только официальных любовниц одновременно. Но к чужим грехам был нетерпим до смешного.

— Ваше Величество, к Вам Ваша племянница, ее светлость герцогиня Кармэн Вальданэ, — голос лакея вернул из прошлого в настоящее. Навсегда.

Здесь «Вашим Высочеством» ее не именуют. Потому как не признают ее законного происхождения. И происхождения Алексиса, выходит, — тоже. А заодно забывают его первую фамилию.

Ну и пусть! Даже забавно, что обидно. Как свои — так нормально, а вот когда лакеи всевозможных чопорных господ…

— Садись, Кармэн, — дядюшка не только любезным жестом указал на кресло, но и сам встал навстречу.

Да и принять племянницу в кабинете — тоже любезность. Мог и в Зале — сидя на троне…

А вот Грегори и Виктора лучше бы за дверьми не оставлять. Хочет сказать серьезную гадость? Но тогда к чему «Кармэн» и родственное «ты»? Усыпить бдительность? Смысла нет — мог арестовать еще в коридоре. Или хочет сначала поиграть, как кошка с мышкой?

Может, зря притащила мальчишек? Попробуй тут прорубись сквозь уйму солдат во дворце! Небось, их не меньше, чем на границе.

Хотя, даже оставь Кармэн сына и Грегори дома — всё равно их не предупредить отсюда. Ее-то уже не выпустят.

— У меня вчера был посол дружественной Мидантийской державы, — порадовал дядюшка новостями. Уже известными и без него.

— И как здоровье базилевса? — невинно спросила Кармелита.

Пройдет — не пройдет?

— Плохо, Кармэн. Базилевс — болен, его сын — юн.

Не прошло. И правильно. Дядюшка — не настолько дурак, чтобы считать дурой ее. Для этого требовалось с самого начала играть иначе.

А ей в первую встречу с ним было не до игр.

— И теперь базилевс боится, что его сын потеряет власть раньше, чем отца переложат со смертного ложа в гробницу?

Свергая слишком мягкосердечного для политики Романа Зордеса, думал ли тогда еще молодой и полный сил князь Иоанн Кантизин, что спустя тридцать лет превратится в тяжелобольного старика? И вся пролитая кровь станет бесполезной?

Единственный сын базилевса, выросший в тени отца, в правители жестокой Мидантии не годится. Шакалы передерутся за власть уже над трупом монарха. И во главе страны встанут Ладинесы или Карнаки.

Увы — не до злорадства. Кантизинам — туда и дорога. Но как бы старый паук не утянул с собой в могилу и Кармэн с детьми!

— Боится, — подтвердил дядя. — Поэтому требует выдать ему Виктора.

3

Кармэн едва сдержалась, чтобы не садануть кулаком по резному подлокотнику помпезно-бархатного кресла. Подтвердилось худшее! Странно, что издыхающий шакал не требует еще и Арабеллу. До кучи!

Хотя да — он же ввел новый закон. Отныне женщины мидантийскую корону не наследуют. Ни при каких обстоятельствах.

Будто после смерти Иоанна Кровавого кто-то станет соблюдать его законы!

Как бы там ни было, Белла ему не нужна! Не нужна и сама Кармэн. Какой с нее прок? Алексис — в могиле. Других детей от него ей уже не родить.

На герцогиню Зордес-Вальданэ и Грегори Ильдани претендует лишь Эвитан!

Кармэн со скрытым бешенством взглянула на дядю. Что он намерен делать? Ни одна мать не отдаст сына врагу. Скорее, зубами врага загрызет! А заодно и того, кто предложит отдать.

— Ты отказал? — в упор уточнила она.

Если нет — он умрет. До того, как отдаст приказ взять под стражу ее сына. Герцогинь не обыскивают при входе — даже у королевских покоев.

Но даже не будь у нее с собой трех метательных ножей — убить можно и подсвечником. Вот этим, например. Только стремительной змеей протянуть руку…

Кармэн Вальданэ, в отличие от Элгэ Илладэн, не тренировалась с неполных пяти лет. Но и с тринадцати можно научиться многому. Если учитель — Арно Ильдани.

— Тяну время! — вздохнул дядя. — Заявляю, что Виктор — мой наследник, поскольку я бездетен.

— Иоанн проглотил?

Темный Искуситель! От ужаса за сына настолько ум помутился, что Кармэн главного не видит! А следовало заметить.

Они здесь — почти два года. Базилевс и раньше добротой и кротостью не страдал. Так отчего ж с цепи сорвался именно сейчас?

— Что происходит в Квирине?

— Всеслав там происходит! — еще тяжелее вздохнул дядя Георг. Все-таки — дядя? — Точнее, уже произошел. И сейчас обговаривает условия мира. Всё еще.

Всеслав был Арно если не другом, то и не врагом. Но именно он, вместе с Эриком Ормхеймским, разбил восставших!

Вдовствующая герцогиня два года мечтала о смерти словеонского князя. Но так и не смогла понять, почему он выбрал предательство.

Окажись Всеслав на их стороне — это переломило бы исход! Изменило бы всё! За ее сыном не охотился бы старый кровосос базилевс. А за Грегори — эвитанские гиены из Регентского Совета.

Анри и его друзья вернулись бы домой, Эстела наконец обняла бы брата.

Алексис… Алексиса, как и Арно, — не вернуть, но это живые оплакали бы и пережили. А теперь…

— Всеслав сначала потребовал выдачи эвитанских военнопленных. Квирина, как ты знаешь, выкрутилась, не отдав ни одного мятежника. Но Сантэйскому двору нужен мир. И Словеонский князь может потребовать вас. В первую очередь — Грегори.

И Квирина не только не защитит от Мидантии — сама войска двинет. Три страны раздавят Аравинт в мгновение ока! Немудрено, что базилевс ошалел настолько, чтобы требовать на казнь наследника аравинтского короля. Впрочем, Вик тогда еще таковым не был.

— На Воцарение Зимы я официально провозглашу Виктора наследным принцем Аравинта, — подтвердил мысль Кармэн дядя. — Вот только, боюсь, этого будет мало. Возможно, придется… — он вопросительно взглянул на нее.

— Что? — безжалостно уточнила вдовствующая герцогиня.

— Вступить в переговоры с Квириной. Подтвердить союзные отношения… и лояльность.

— Они потребуют выдачи Грегори Эвитану.

— Выдадим.

Кармелита молчала целый миг. Арно сейчас вправе ее проклясть. Арно, которому она обязана всем! Но на другой чаше весов — ее собственные дети!

— Нет! — резко ответила племянница дяди Арно.

Король Георг согласно склонил голову. И точно так же он поступил бы, ответь она по-другому.

Сыну Франциска Железного не решиться на такое самому. Как он не смел в свое время возражать отцу. Что ж — одну тайну короля Георга Кармэн раскрыла. И этот секрет — скорей хорош, чем плох.

Вдовствующая герцогиня перевела дух. Если повести себя умно — дядя не сможет предать никого. Даже если это будет со всех сторон правильно. Исходя из интересов аравинтской политики.

— Есть еще один выход.

— Кого еще кому выдать?

Да Кармэн сейчас расхохочется! Громко, зло, язвительно. Безумно. И несправедливо — по отношению к родственнику, оказавшемуся не подонком.

Нестерпимо тянет залпом осушить бокал крепкого вина. Желательно — с виноградников Марэ!

Но его здесь нет. Да и не в присутствии же дяди.

— Арабеллу… замуж! — поспешно добавил он, увидев выражение ее лица.

— За очередного квиринского императора или за старика-базилевса? — Кармэн тянет время, как сам дядя перед мидантийским послом.

Потому что знает ответ.

— За юного Константина — сына Иоанна Кантизина.

— Нет.

И двоюродный дед Арабеллы должен понимать, почему. Дело даже не в чувствах девочки. Базилевс, может, действительно тогда оставит их в покое. Ограничится подсылом наемных убийц.

Возможно, Виктору удастся избежать их удара. Только возможно. Но Арабелла проживет ровно столько, сколько Константин Кантизин. Ни днем дольше. До смерти старого паука Иоанна.

И это не спасет ни Грегори, ни Виктора. Крысенышу Карлу в Эвитане еще жить да жить. Живой сын Арно Ильдани всегда будет ему костью в горле. А новый узурпатор Мидантийского престола тем более постарается избавиться от потомка законного правителя…

Во дворе сейчас бьют фонтаны. Среди солнечных лучей. Если отойти подальше — можно увидеть радугу…

А если сейчас не найти решения — радугами они все будут любоваться в светлом Ирие. Весьма скоро. Если грешницу вроде Кармэн не определят в совсем другое место.

— Арабелла не выйдет замуж ни за квиринскую, ни за мидантийскую марионетку. Я хочу, чтобы она прожила дольше меня.

— Но за юного Грегори ей тоже выходить нельзя.

— Почему?

Дядя и не надеялся на согласие. Хорошо это или плохо? Всё ли он племяннице сказал?

— Потому, моя дорогая Кармэн, что тем самым их дети будут обречены на участь твоих. Ты и Алексис вступили в брак, не думая, что делаете своих детей вечной угрозой сразу двум престолам. Союз Грегори и Арабеллы эту угрозу лишь усилит.

Так что теперь — совсем не жить? Запереть дочь в женский монастырь, сына и Грегори — в мужской?

Переживете! Уж здесь-то Кармэн с дядей советоваться не станет! Арабелла выйдет замуж только по любви. Хватит того, что ее мать чуть не приговорили к пожизненному монастырскому заточению. Собственные родители.

— Белла — слишком юна для замужества. Там посмотрим.

— Этого будет мало, Кармэн. Нужно дать согласие. Не смотри на меня так. Сейчас мы объявим о помолвке. И назначим свадьбу через три года. Когда Арабелле исполнится семнадцать. До тех пор она будет жить при матери. Кармелита, у нас нет выбора! Иоанн столько не протянет. Может, за это время Квирина уже даст отпор Эвитану? Да и Всеслав — не вечен.

Ого! Кармэн по-новому взглянула на коронованного родственника. Тридцатилетний Всеслав, конечно, не вечен. Но чтобы «не вечность» случилась пораньше — ее придется приблизить. Дядя Георг готов?

— Я уговорю Арабеллу. Но свадьбы не будет. Даже если Иоанн Кантизин проживет вместо трех лет три с половиной.

Будем уговаривать Арабеллу. И проще сначала потренироваться на любимой кошке Жанетт. Объяснить, что отныне надо лаять, а не мяукать.

А еще будем молиться, чтобы Мидантию устроил ответ дяди. Стареющий вдовый правитель не может отдать единственного родственника, способного сменить его на престоле.

Будем надеяться, этого достаточно. Потому как дядины варианты спасения двоих детей принесением в жертву третьего Кармэн отвергла. А своих не предложила, ибо их — нет.

Глава четвертая

Середина Месяца Рождения Зимы — День и Ночь Воцарения Зимы (первый день Месяца Сердце Зимы 2994 года от прихода Творца). Эвитан, Тенмар.

1

Старый негодяй слово сдержал. Отныне за выезжающей на прогулку Ирией тащилось надоедливым хвостом аж три грума. Не иначе — сбегая из монастыря, она сменила одну тюрьму на другую. Потеплей и попросторней.

Что ж — здесь, кроме прочего, лучше кормят, выводят под конвоем погулять. И не грозят смертной казнью. Ах да, самое главное — читать разрешают. Вволю.

Вот только к Клоду в таверну ехать в нынешней компании не стоит. Совсем.

Да, еще плюс — племянница через неделю после поездки в Большие Дубы была признана здоровой. И ей вернули Снежинку. Очевидно, Ральф Тенмар решил, что уж три-то здоровых мужика всяко успеют поймать даже самую томную и бестолковую девицу. Если «диковатая помесь» вдруг все-таки взбрыкнет.

А ждать и терпеть — задача трудная. Ирия дала себе срок до Воцарения Зимы. Потом будет поздно.

Если старик не ослабит бдительность… Вообще-то бежать разумнее не сейчас, а в середине весны. Но тогда Эйда проведет в монастыре всю зиму. В северном аббатстве, в выстывшей за века каменной ловушке!

О сестре Ирия думала всё время. На прогулках верхом. В конюшне со Снежинкой. За книгой и новой, застрявшей еще на первых станицах рукописью. За ратной доской с Катрин, проигрывавшей гостье всегда.

Померяться силами с герцогом — куда заманчивее. Но он ее в противники не звал. А жаль — старик Тенмар слывет блестящим игроком.

Думала… А толку-то — если ничего не делала?

Снежинка — единственный друг, с которым можно не скрывать ничего. Прижаться лицом к белоснежной гриве. Беззвучно шептать в теплое ухо… И смотреть в умные, всё понимающие глаза.

Жаль, что лошади не умеют говорить. Но если б научились — Ирия лишилась бы и этого собеседника.

Идея с портретом провалилась еще на стадии обговаривания с Катрин. При первом же намеке, что «Ирэн Вегрэ» не рисовали с раннего детства, герцогиня с кроткой улыбкой заметила, что когда-нибудь (через год или два — точно) замок вновь навестит великий Алиэ Готта. Он — единственный, кому герцог разрешает «малевать» свою семью.

От тоскливых мыслей отвлекают только книги. Да и то не всегда. Ирия еще раз перечитала «Легенду о прекрасной Инвэльд из Лингарда». Чтобы сравнить с «Преданием о юной деве Иниэльде из Лиара». Найденным через три дня после разговора со старым герцогом.

У кроткой и благочестивой красавицы Иниэльды рано погибли родители. Воспитывалась она на руках троих братьев. Особенно старшего — короля Лиара.

Когда дева подросла, братья (опять же!) занялись поиском женихов. После долгих испытаний и подвигов в честь юной красавицы, избранный братьями и самой прекрасной девой счастливец получил ее руку и сердце. И увез супругу в свое далекое королевство.

Никакой лиарский трон в придачу к невесте не прилагался. И королевой в обход старших братьев она не стала. Всё верно и правильно.

Если считать Инвэльд и Иниэльду одной героиней, реально существовавшей несколько веков назад, а Лиар — Лингардом, то «Предание» — исправленный вариант «Легенды». Приглаженный и загнанный в рамки канонов. Будто неумелая, но талантливая поэма юного барда угодила в лапы известного виршеплета. Набившего на бумагомарании руку, но так и оставшегося бездарем. Вот и превратил чужой шедевр в венок скучных сонетов.

Или это «Легенда» — сказочный вариант «Предания»? Иначе почему Лиар стал «Лингардом»?

Ирия даже занялась поисками в тенмарской библиотеке сведений о древнем языческом Лиаре. В конце концов, это — история родины Таррентов.

Найти удалось много. И весьма интересного. Но вот Лиар до завоевания Эвитанской империей как в воду канул. И смыло все следы. О легендарном Анталисе, тысячелетия назад погрузившемся в пучину океана, — и то известно больше!

Последняя неделя перед Воцарением пролетела молнией. За чтением и прогулками, за планированием дальнейших действий. А заодно — за визитами личных модисток Катрин. Герцогиня вдруг взялась спешно пошить гостье к празднику «подходящее» платье. Портнихи дергали девушку на примерки по много раз на дню. И всё равно не успевали. Что нервировало их самих, огорчало Катрин и отвлекало Ирию.

Скоро предстоит распрощаться с библиотекой навсегда. А тут не дают нормально почитать! А уж кому так необходимо знать прошлое, как не той, к кому призраки ходят как к себе домой. А из Альварена вытаскивают оборотни, рассуждающие о древних богах?

И зачем платье? Если его всё равно придется оставить здесь? Скрываться Ирия так или иначе собирается в мужском наряде!

Каждый день она надеялась, что сегодня грумы останутся в замке. И всегда они с верностью, достойной лучшего применения, тащились след в след за порученной им герцогской племянницей. «Горячая кружка» превратилась в недостижимую мечту.

Еще немного — и точно придется ждать весны! Лед Месяца Заката Зимы — ненадежен. До Лиара верхом — не меньше трех недель по прямой. А если избегать широких трактов — все четыре.

Особенно — с учетом погони, а она будет. И тенмарские дороги герцог знает лучше лиарской беглянки.

Прокручивая в голове всё, что уже могло и еще может случиться с Эйдой, Ирия спала с лица, извелась. И похудела еще сильнее — чем чуть не свела несчастных модисток с ума.

Вернулся ли Клод? Надежен ли дядя Ив? Как обращаются с Эйдой в монастыре?!

И куда, во имя сказочного Лингарда, в котором Ирии, увы, не повезло родиться, девать потом стариковых надзирателей? Пристрелить — и в овраг? Скоро она и на это готова будет. И если бы еще хватило одной готовности…

Как во всё это укладывается Лиар-Лингард и история юной красавицы Инвэльд-Иниэльды — непонятно. Равно как и внезапно вспыхнувший интерес к древней родине.

Вряд ли всевозможным победителям и завоевателям всех времен и народов помогали старые полузабытые легенды. Оружие и союзники — вот что решало судьбы мира во все времена! Ирия прочитала столько хроник, что пора бы уже это понять. А не укрываться от реальности в древних сказках! Никакой сказки не будет — если сестра Эйды Таррент не сбежит из замка Тенмар до Воцарения.

Будет только беда. Еще одна.

2

Чуда не произошло — старый герцог не смягчился. А пистолетов для отстрела грумов у Ирии нет давно. Убежище осталось тюрьмой.

Последняя ночь перед Воцарением Зимы вступила в свои права. И до Эйды теперь не добраться до самой весны!

Можно биться головой о стену. Или пойти устроить герцогу скандал. Заодно признавшись во всех планах.

Или… сцепить зубы и ждать. Умоляя Творца помочь Эйде дождаться спасения. Раз уж ее младшая сестра оказалась полной бестолочью. И без высших сил не справилась!

А вот заснуть не удастся точно.

Ирия раскрыла очередную находку — «Легенду об Адальстейне, короле Тенмара». Эта легенда — не так уж длинна. И довольно скупа на подробности. Но в ней упоминается Лиар — дважды.

Король Адальстейн взял себе в жёны деву из Лиара, отец которой был «дерзок и властолюбив». Выдав за Адальстейна дочь, он этим «погубил навеки Лиар».

И предположить можно что угодно.

Адальстейн позднее завоевал Лиар.

Его потомки, объявив себя наследниками, завоевали Лиар.

Или король Лиара выдал дочь не за того жениха. В самом деле — не простолюдинкой же родилась будущая тенмарская королева. И обиженный отказом правитель какой-нибудь не упомянутой в «Легенде» державы завоевал Лиар…

Автор биографии Адальстейна не стал повторять общеизвестное всем. А о потомках он просто не думал.

Не нашлось пояснений и дальше. «Погубил» и «погубил». Не о Лиаре речь, а о короле Адальстейне. «Смелом, гордом и прекрасном подобно льву и стремительном, как царящий в небесах орел».

Еще одно упоминание о родном крае Ирии промелькнуло в эпизоде об осаде Тенмара «бесчисленными полчищами врагов». И «король Адальстейн с прекрасной лиаранкой, супругой своей, затворились в крепости и славно защитили Тенмар. И разбежались враги, убоявшись гибели своей…»

Ирия перечитала это много раз. Но так и не поняла. Летописец явно опять знал что-то, неизвестное ей.

Враги — достаточно многочисленны, чтобы взять крепость в осаду. Так зачем им потом бежать сломя голову — от более слабого врага? Не способного даже выйти в поле и принять бой? Какой такой гибели можно тут «убояться»?

Или к «затворившимся в крепости» королю и королеве пришел на помощь тот самый «дерзкий и властолюбивый» родственник? И этим и «погубил навеки Лиар»?

Но почему погубил — если все враги «разбежались, убоявшись гибели своей»? Или на Лиар тем временем напал кто-то еще — опять же не упомянутый?

Допустим, короля Адальстейна вместе с «прекрасной лиаранкой» спасла союзная армия. Тех же родственников королевы. Но тогда почему в «Легенде» сказано: «славно оборонили Тенмар»? Ага, запершись сначала в крепости! Чудеса в решете.

Кто-то там в дремучей древности спас Тенмар, а Ирия Эйду — нет! И ни в какой овраг герцогские соглядатаи не отправились. Чем же тогда Ирия лучше Леона, а?

Пронзительно-звездное небо за окном. Ясное-ясное. И не по-тенмарски пронзительный холод.

Молчат черное зимнее небо, полная луна, яркий рисунок знакомых созвездий. И правильно. Нечего задавать глупые вопросы и переваливать собственные не принятые решения на небо и звёзды. Или на Творца…

Жаль, что давно не появлялась Дочь Лорда — с ее Свитками. Но чего нет — того нет.

Эдит, старенькая нянька Ирии, как-то говорила: последняя ночь перед Воцарением — так же важна, как оно само. Но юная графиня тогда больше интересовалась прогулками и оружием. И толком не запомнила ничего.

Что пообещать высшим силам, чтобы сберегли сестру? Что они примут?

Не так. Что… им нужно?

А спросить совета больше не у кого. Отца уже нет… да он и живой не знал многих ответов. Или знал — ошибочные. Бедный папа…

Посоветоваться бы с Анри Тенмаром…

Ага, переписку наладить через альваренских птиц. Или отрядить туда загадочных банджарон, кочующих не в ту сторону? А может, попросить о дружеской услуге Клода?

Жаль, не в сказке живем. Там это запросто. В древнем легендарном Лингарде гордая красавица Инвэльд и ее храбрые красавцы-братики, наверное, умели и мыслями за тысячу верст обмениваться. А вот мы, грешные, — увы…

Радуйся, Ирия, что едва не погибший за тебя человек жив, — и хватит с тебя! Ему и собственных проблем довольно, а со своими справляйся сама. Не маленькая.

…Древняя крепость в кольце вражеской армии-змеи. Ветер развевает волосы. Треплет теплый плащ.

Здесь — безопасно. Вражеские стрелы не долетят до самой высокой в замке Башни…

Сон, опять сон… Ирия знает, что спит. И сейчас проснется.

… Бесконечная печаль в глазах Джека — человеческих глазах на волчьем лице. Седеющая голова запрокинута к луне — серебристому солнцу ночи и Ушедших. Неживой свет, ковер из осенних листьев. Оборотень с немыслимо мудрыми глазами. И бесконечно древнее озеро, помнящее слишком многое и многих…

Как тосклив этот вой! Так рыдают лишь те, кому уже ничего не изменить и не исправить.

— Древние боги еще реже прощают глупцов, чем предателей, Ирия…

— Здравствуй, Ирия…

Платье цвета весенних трав, бледное лицо. Рассыпались по худеньким плечам светлые волосы.

И ярко блестит луна. Та же, что во сне. Другом. Ведь сейчас Ирия тоже не бодрствует.

— Здравствуй, Дочь Лорда. Кстати, как тебя зовут?

— Тариана… — Шелест трав, перестук капели, мелодичный звон серебряного колокольчика. — Мое имя давно забыто. Сначала его считали приносящим горе и не давали дочерям. А потом оно исчезло из памяти… Ты хочешь спасти сестру?

— Ты знаешь.

— Попроси — и дадут!

Сегодня призрак не смеется. И даже не кажется безумным. Впрочем, с сумасшедшими такое бывает. Как редкий солнечный луч средь непроглядной метели…

Кстати, метель тоже есть. Вон как свистит ветер, бьет в ставни пригоршнями мерзлого снега. Только во сне или еще и наяву?

— Просто так? — усмехнулась Ирия.

— Тебе ведь всё уже известно. Проси — и будь готова заплатить.

— Я умру?

— Тебя это пугает?

— Нет.

Пугает. Умирать не хочет никто. Но это — трудности Ирии, а не призраков с забытыми именами. Приносящими горе.

— Ты готова умереть?

— Да. — Ирия Таррент — дура, и это давно известно всем. Но Анри Тенмар готов был отдать жизнь за чужих ему девушек. И одна из них не оскорбит его родной замок трусостью. Только смерть смерти рознь. Покорно подставить горло под кинжал или дать себя вновь запереть у амалианок — нет и еще раз нет! — Но не овцой на алтаре. Я буду драться. За себя и Эйду.

— Ты не умрешь… — знакомо шелестит серебристый голосок. Пробуждает в давно умершей душе древнее безумие. Расправляет ее сухие нетопыриные крылья. — Ты будешь жива и здорова. Ты, Эйда, Иден, Чарли, дядя Ив, Серж, злой старик, его жена и их сын. Никто из дорогих тебе людей не умрет и не пострадает. Судьба возьмет иную плату. Ты узнаешь, какую. Ты готова?

— Что я должна сделать?

— Ты узнаешь… — в серых глазах плеснулось безумие. — А сейчас проснись и… — В вертикальных зрачках вспыхнул белый огонь, ослепительным заревом пронзил комнату! — ЗАБУДЬ.

3

Проснулась Ирия, как ни странно, отдохнувшей. За окном хлопьями валит снег. Пожалуй, Ирэн получит-таки вожделенные сугробы. Будет им в этом году настоящая северная зима. Ирия пришла — холода привезла.

Закутавшись в пушисто-меховое одеяло, девушка вылезла из мягкой уютной постели под бархатным бордовым балдахином, сунула ноги в остывшие за ночь домашние туфли, бросила тоскливый взгляд на погасшую жаровню. И, ежась, протопала к камину. Плате за покой и одиночество.

Хочешь спать, закрывшись изнутри? Хорошо, но тогда вставай утром в холоде. А других, не столь любящих уединение, к пробуждению ждет весело пылающий камин. Уже протопленный расторопными слугами.

Можно кликнуть служанку и сейчас. Но какой смысл — если всё равно уже встала? Сама растопишь. Тем дольше продлится уединение!

В монастыре казалось, что нет ничего хуже одиночества. Но тогда за Ирией еще не таскалось без дела аж трое мужиков. И даже будь ей нечего скрывать — она никогда не умела не обращать внимания на слуг. Они способны раздражать не меньше, чем их хозяева. Чем их старый, желчный, подозревающий всех и вся хозяин!

Осторожный стук в дверь. Ну вот, явились. Легки на помине. Иди, открывай дверь горничным, госпожа Баронесса-Лично-Разжигающая-Камин.

Катрин Тенмар собственной персоной — в домашнем платье. Корона из седых кос, корзиночка с чем-то в руках.

А следом выплывает…

О нет! Ортанс, старшая горничная!

Сия дама абсолютно всерьез считает себя главнее домоправителя. И ее панически боятся все служанки. Зачем здесь этот ходячий кошмар в чепце, и куда девалась Мари?

— Госпожа баронесса! — всплеснула тощими руками Ортанс.

Ирия с трудом подавила зубовный скрежет: горничная с кудахтаньем влезла вперед обмена любезностями между дамами. Но во всём замке нет того, кто поставит ее на место. Разве что сам хозяин. Но в его присутствии Ортанс — тише воды, ниже травы.

— Госпожа баронесса, вы что — сами разжигали огонь в камине?! Ну, я задам этой Мари!

Мари может «задать» только домоправитель. Но пытаться переспорить саму Ортанс? По поводу ее полномочий? Ирия — не самоубийца.

— Я сама приказала Мари меня не беспокоить, — поспешно вступилась «госпожа баронесса». — Я не люблю спать с открытой дверью.

Ну вот, теперь она еще и оправдывается перед прислугой! Ирия представила надутое лицо заносчивого братика при виде такой сцены — и даже усмехнулась. При всех воспоминаниях, что вызывает новый лорд Лиара Леон Таррент!

А старшая горничная недовольно поджала и без того узкие губы. Подобное поведение юной баронессы она самым решительным образом не одобряет. Но вот «задать» теперь уже ей — у прислуги права нет. Это понимает даже Ортанс. Остается лишь негодовать молча. Вот пусть и негодует.

Зачем всё-таки Катрин ее притащила?

Легкий шум торопливых шагов в коридоре. Мари!

Ортанс уже открыла обрадованный рот — напуститься на непутевую горничную. Ирия едва успела грымзу опередить:

— Ты вовремя, Мари.

— Немедленно неси платье для госпожи баронессы! — топнула ногой Ортанс.

— Сначала горячей воды, — успела вставить пару слов Ирия. Прежде чем опоздавшая служанка пулей вылетела за дверь.

Ортанс явно расстроена собственной забывчивостью. Но даже ее кислое лицо уже не утешает. «Баронесса» вдруг поняла, зачем грымза здесь.

Новое платье — действительно на редкость красиво и прекрасно отделано. И очень Ирии идет.

Но у него есть весьма существенный недостаток. Перечеркивающий всё.

— Ирэн, Ортанс поможет тебе затянуть корсет. Она это делает лучше всех в замке, — подтвердила худшие опасения герцогиня Тенмар.

4

Старик Тенмар — негодяй, скотина, редкая сволочь. Но, оказывается, — еще и дурак! Это Ирия поняла, вживую узрев новоявленных родственничков. И оценив их количество и степень подлости.

Старый герцог признал сразу трех бастардов, когда двое старших законных сыновей отправились на военную службу… да и забыли дорогу в отцовский замок. А когда следом сбежал еще и младший, самодур-папаша разрешил всем трем незаконным отпрыскам поселиться в окрестностях замка. Раздарил им по поместью.

И теперь сразу два барона и один бывший полунищий рыцарь как псы сторожат болезни старика. В думах над главным вопросом: кому герцог завещает титул?

Ирию оказалась за праздничным столом в окружении всей этой камарильи. И утешает ее лишь одно: их воображаемое выражение лиц при известии, что Анри — жив.

Хотя таких даже это вряд ли сильно испугает. Анри — объявленный вне закона изгнанник. И едва ли получит право вернуться в Эвитан.

Гораздо больше шакалы опасаются друг друга. И всем скопом — Эрика Ормхеймского, женатого на племяннице Ральфа Тенмара. Потому что Эрик — хоть и тоже бастард, но зато — королевский.

А еще все они явно почему-то возненавидели притащившуюся из монастыря бывшую опальную племянницу герцога. Причем не столько сами, сколько их безвкусно одетые, горластые домочадцы.

Или это Ирии уже мерещится? Она-то им чем опасна? Женщина не наследует титул вперед мужчин. Ну, если на ней не женат какой-нибудь особо наглый принц. Хотя бы незаконный.

Или боятся, что и для «Ирэн» в Лютене подобное сокровище сыщется? Дядя короля — принц Гуго, например? Герцогские племянницы сейчас нарасхват — налетайте, разбирайте! Кому титул? Тьфу, застрелиться впору!

Ирия кожей ощутила как минимум один сверлящий взгляд. Улучила момент — и резко подняла голову от расписной (в цветочках) тарелки. Всё равно в такой компании кусок в горло не лезет.

Так и есть. Взгляд — не один. Детишки старшего герцогского бастарда — все трое.

Наглее прочих уставился белобрысый мутноглазый «кавалер» лет двадцати. В кого они на юге-то такой масти, Темный и все змеи его?

А, вон мамаша сидит — на крыску похожая. Слащавенько улыбается. Чтобы так скалиться, нужно быть Полиной. А тебе, крыса облезлая, не идет. Равно как и розовое в кружевах. Сомнительно, чтобы оно подобной моли и в молодости шло. Как же сию живность зовут? Баронесса Гамэль, а вот имя из памяти вылетело…

Кстати, сам барон в свои прилично за сорок сохранился неплохо. Чего не отнять, того не отнять. Этот — точно сын герцога. Или какого-нибудь герцогского брата… Фамильные черты с пресловутого портрета прямо в глаза бьют. Только ни жесткости старика, ни его характера тут нет и в помине.

Слащавая, как у крысы-маменьки, улыбка, нежно-белокурые локоны. Розовый шелк, кружева, кружева, кружева… Этой идет. Хорошенькая. Голубоглазая блондинка. Вроде и похожа на брата, но братец — смотреть противно, а вот сестричка… Тоже противно, кстати, но мужчины таких сусальных куколок любят.

Завистливо горят томные глазки. Ох, как ненавидяще проводили бриллиантовое колье на шее Ирии! Да, голубок еще тот.

Ничего, кавалеры не заметят — у Полины же не замечали. Правда, мачеха при всей ее подлости — умнее. Эта лицемерит слишком топорно.

А сестричка рядом и тому еще не научилась. Просто уставилась жадными глазищами — сейчас сожрет.

Зачем старик вообще посадил Ирию напротив этой семейки? Или весь остальной зверинец — еще хуже?

Кончится это Воцарение когда-нибудь или нет? Здесь, конечно, только члены семьи герцога Тенмара — будь они неладны! Но всё равно — вдруг кто из них видел прежде Ирию Таррент?

О чём думал старый паук, скажите на милость? И о чём думала некая беглая лиаранка? Когда вырядилась в черное с зеленой отделкой, почти траурное (еле настояла, когда шили) платье. Но зато нацепила фамильное колье Тенмаров.

Зачем позволила Катрин уговорить себя? Вот так и платят за тщеславие жизнью!

И пристрелить бы того, кто придумал корсет! Ни вздохнуть толком, ни съесть, чтобы в горле не застряло. А ведь в этом жестком кошмаре еще и танцевать придется! Тем более, это — единственный способ избавиться от нынешнего общества.

Или не придется. Может, ограничатся картами для мужчин и дамским салоном для женщин? Не Лютена ведь.

Напротив — белобрысо-розовый бестиарий. А слева — старая-престарая троюродная кузина герцога. Блиставшая красотой, когда он еще совершал пешие — прогулки под стол и обратно.

Ныне же почтенная дама известна лишь плохим слухом — на грани глухоты. И оглушающе-громкой речью — способной перекрыть абсолютно все разговоры в зале. Особенно, когда милейшая Одетта просит передать очередное блюдо или налить вина. Ирия, когда успевала, пыталась предупредить желания старушки. Но не ясновидящая же у герцога племянница!

А справа уплетает за обе круглые щеки не менее престарелый барон Альбрэ. Четвероюродный то ли дядя, то ли дед. Не Ирии, конечно, а настоящей Ирэн. Но, увы — ее тут нет. На обслуге старика — только Ирия.

Сей почтенный господин — не столь глух, как тетушка Одетта. Только это не мешает его голосу напоминать кавалерийскую трубу. И, в отличие от старушки, барон предпочитает обсуждать не блюда и напитки, а падение нравов нынешней молодежи. Абсолютно не стесняясь присутствующих.

Воцарения Зимы в родном замке были совсем другими… когда-то. Последнее — ровно три года назад.

Ирия никогда не думала, что станет так тепло вспоминать детство. Но этот пир — в чужих стенах, среди чужих людей — превзошел все предыдущие за последние два года! Зачем вообще что-то отмечать — в обществе людей, едва терпящих и друг друга, и хозяина? А уж как он сам тут всех не переносит!

Так зачем это сборище? Старику уместнее посидеть за столом вдвоем с женой, поговорить о сыне, выпить у камина вина.

Ну, наконец-то! Вроде, все наелись. Сейчас мужчины потащатся за карточные столы. А дамы удалятся вести «легкие разговоры». В компании хозяйки дома.

Бедная герцогиня. Но зато Ирия избавится от милейшего дядюшки Огюста. И от наглого недоросля напротив, что исподтишка не сводит с нее глаз. Этот наверняка беглянку не узнал — здесь можно не волноваться. Слишком глуп, да и смотрит… не так.

А как, кстати? Не поймешь.

Ну чего уставился — как козёл на капусту? Что в невзрачной герцогской «племяннице» вообще интересного? Ну, кроме фамильного колье Тенмаров? И чего ему спокойно не лежалось в фамильной же шкатулке?

Ага, горе-авантюристка, «на дамский разговор» захотелось? О женихах-тряпках-соседках? А в танцевальный зал не хочешь? С первым балом, Ирия Таррент!

Глава пятая

Эвитан, Тенмар.

1

Парадный Зал — больше лиарского раза в два. Если не в два с половиной.

Лютни, арфы, гитары. Музыкантов — человек пятнадцать. И все — в раззолоченных ливреях.

Ловко снуют среди господ слуги с напитками. Жеманятся девы, петушатся кавалеры, брюзгливо ворчат старики и старухи. Недовольно поджимают губы чопорные мамаши. Тайком пялятся на соседских жен и дочерей отцы семейств. Заберите отсюда Ирию, пожалуйста, кто-нибудь!

Ну конечно! Только дура могла не догадаться, кто ее пригласит первым.

Можно отказаться. Но у Ирии не расписан ни один танец. Ее ведь не приглашали заранее. Кто мог это сделать — если герцогскую племянницу посадили в компании одних стариков? А не танцуя ни с кем, как раз нежелательное внимание и привлечешь…

Остается сдержанно улыбнуться и принять руку кавалера.

Пожалела об этом Ирия в первые же полминуты. Наглец упорно норовил хоть слегка, но нарушить приличия. А как следует врезать в голень — нельзя! По тем же соображениям, что и вовсе не танцевать…

— Баронесса, вы обворожительны! Я у ваших ног.

Это в чём таком провинились ее ноги, что им положено подобное сокровище?

И вообще — он что, ослеп? Кто здесь обворожителен? Ирия?!

Нет, она точно что-то не то на себя сегодня надела.

И по закону подлости, если ее кто вдруг и посчитал (или хоть назвал) «обворожительной» — то лишь… вот такое.

«Такое», кстати, зовут Люсьеном Гамэлем. Старшим сыном и наследником(!) барона Гамэля. О чём оно и не преминуло за один танец не только сообщить, но и несколько раз настойчиво повторить. Наверное, решило, что «обворожительная баронесса» заразилась маразмом то ли от тетушки Одетты, то ли от дядюшки Огюста…

Мимо пролетела, весело кружась в танце, куда более счастливая пара. Молодой человек склонился к доверчивому ушку спутницы. И теперь что-то увлеченно ей шепчет. Девушка — совсем юная, младше Ирии — восторженно улыбается…

Когда этот танец закончится, в конце-то концов?! Ирия с трудом подавила закипающую злость, И в очередной раз вернула на талию «случайно» ползущую вниз потную руку партнера.

Не давать же пощечину и не бросать же кавалера прямо посреди бального зала. Не поймут!

— Мой отец обязательно унаследует герцогский титул…

Ага, мечтай!

— …и я тоже стану герцогом! Люсьен Тенмар, звучит гордо, да? Кстати, я — уже лейтенант. А скоро…

Лейтенант… Покажите дворянина, что в двадцать четыре еще в корнетах ходит. Анри Тенмар в двадцать пять был подполковником!

— …приобрести воинскую славу! Когда мы разгромим Аравинт!..

Стоп, а вот с этого места — поподробнее. Да и Ирия — хороша. Змей считать, когда этот напыщенный петух о гвардии рассказывает. Чуть не прослушала политические новости, интриганка недоделанная!

— Разве мы воюем с Аравинтом?

Хорошо, что герцогиня Катрин велела Мари накрасить Ирии ресницы. Так ими удобнее хлопать.

И жаль, что не накрасила ярче. А еще досаднее, что Ирия — не Полина…

— Да, у них там прячется беглый мятежник Грегори Ильдани! И теперь мы требуем, чтобы его выдали!

«Мы»! Несомненно, лейтенант Люсьен Гамэль требует в первую очередь. А как же без него? Без будущего барона, так желающего стать будущим герцогом?

— Но разве Аравинт — не в союзе с Квириной?

Может, надо было сказать по-другому? «Союз» — слишком умное слово для неумной женщины. Да нет, Люсьен Гамэль — еще глупее, чем Ирия прикидывается.

— Маршал Всеслав Словеонский разгромил Квирину. И потребовал расторгнуть союз. Теперь мы объявим Аравинту войну и завоюем его!

Про поражение Квирины Ирия уже знала, про Аравинт — нет. Графине-северянке известно о нем совсем немного. Но карту-то она видела. Какой Аравинт — и какой Эвитан! Съест и не подавится.

За Грегори Ильдани сражались Анри и отец… А в Аравинте наверняка нашли приют выжившие. Кто-то же успел — пока не перекрыли южную границу.

А теперь сборище мрази под названием Регентский Совет использует принца как повод для завоевания чужого государства. Чтобы превратить в очередную провинцию — как когда-то Лиар! Лингард.

И у них получится… если сына Арно Ильдани не выдадут в Эвитан. На расправу Регентам.

— Эрик возьмет в Аравинт Резервную Армию, и мы покроем себя славой!..

И как этому прихлебателю Регентской шайки — даже ему! — не стыдно рассуждать о выдаче принца Ильдани в доме Ральфа Тенмара?! Человека, чьи двое сыновей погибли, защищая Грегори и его отца, а третий — в вечном изгнании!

Девушка «нечаянно» наступила узким каблуком на мягкий сафьяновый сапог белобрысого недобарона. Покрепче.

Недобарон чуть не заорал от боли на весь зал. А в голубовато-водянистых глазах плеснулось столько злости!

Отведет ее сейчас на место — в нарушение приличий? Или дотанцует, страдая и кривясь, но больше не пытаясь дать волю рукам?

Второе. Тоже неплохо.

Все интересные новости Ирия уже узнала. Так что молчаливый кавалер ее устроит. Более чем.

2

Вдохновенно круживший юную даму красивый молодой человек оказался тем самым кузеном Констансом. Поэтом, арфистом, лютнистом, неплохим танцором. И, как подозревала Ирия — столичным дамским угодником.

Конечно же, сын среднего бастарда. Ни малейших надежд на герцогский титул не питает. Выгодная женитьба — «скучно и пошло». Войны — «кровь и много грязи».

— Так что ничего блестящего мне не светит! Не увлекайтесь мной, милая баронесса! — шептал на ухо Ирии красивый пылкий юноша. Наверняка уверенный, что после такого-то признания «милая баронесса» уж точно увлечется им — таким необычным и загадочным.

Увлекаться она не собиралась. Но танцевать с Констансом — намного приятнее, чем с Люсьеном. Забавнее — это уж точно.

А самое забавное, что теперь кто-нибудь из юных дев завидует уже ей. И вовсе не из-за колье.

— Чем дольше я живу на этом грустном свете, — загадочно вздохнул двадцатидвухлетний красавец. Без сомнения, повидавший на «этом свете» абсолютно всё. — Тем больше понимаю — я вообще не достоин ничьей любви! Я не создан для этого насквозь фальшивого мира. Вряд ли я способен сделать счастливой хоть одну женщину!

Интересно, насколько вытянется это симпатичное лицо, если кто-то вдруг возьмет да и согласится с сим утверждением? Констанс же наверняка рассчитывает, что большинство дам обязательно воспылает желанием осчастливить его самого. Сразу и немедленно.

И всё же такие, как он, — намного предпочтительней напыщенных болванов люсьенов гамэлей. Или скотов, наподобие Роджера Николса.

Если бы прошлой осенью к Ирии посватался не Стивен Алакл с жирными телесами и рыганьем, а Констанс Лерон со стихами и загадочной улыбкой? Приняла бы она его предложение? Столь милого, обаятельного и неглупого юноши?

Скорее всего — да.

Он увез бы Ирию из Лиара — подальше от Полины. Провинциальная жена сопровождала бы красивого поэта в свете — в сезон балов. И жила в поместье его отца всё остальное время. Воспитывала бы детей.

Констанс легко и весело изменял бы ей со всеми более-менее красивыми дамами. Готовыми понять его и полюбить.

Он читал бы стихи об их красоте. И о собственном одиночестве — в этом насквозь фальшивом мире. А они искренне жалели бы его. Такого тонкого, чувствительного и талантливого. Навеки прикованного к скучной, унылой женщине, даже не сумевшей развеять его грусть…

Была бы Ирия счастлива? Ничуть. Несчастна и одинока? Не более чем здесь — в обществе желчного старика и с угрозой казни за плечами. И уж всяко меньше, чем в Лиаре в последние два года. Или в монастыре.

Вот только она — уже не Ирия Таррент. И не баронесса Вегрэ, за которую ее принимают. Она-то как раз и есть та самая невидимка «в этом насквозь фальшивом мире». Авантюристка под чужим именем, фантом и призрак утонувшей графини. А привидениям — не по пути с реальными людьми. Даже с теми, кто «не создан для этого мира».

Кузен Констанс еще три танца мило развлекал Ирию новыми стихами. Совсем, кстати, неплохими. Пообещал венок сонетов в честь ее прекрасных изумрудных очей. И вернулся к первоначальной даме.

А уже ее глаза — очень даже красивые, отметила без малейшей ревности Ирия — загорелись таким наивным полудетским восторгом, что не устоял бы никто. Даже кузен Констанс. Примерно на полчаса…

Можешь полюбоваться, Ирия. Влюбленные девы рядом с не влюбленными кавалерами выглядят именно так. Как не сводящая с Констанса восторженных глаз дочка младшего бастарда. И ты рядом с Всеславом была бы такой же дурой. Только еще и некрасивой.

Впрочем, уже через минуту «милой баронессе» стало не до чужой и своей любви. Старая развалина дядюшка Огюст уже не первый год опаздывает в фамильный склеп. Но тут вдруг за какими-то змеями решил поразмять дряхлые кости.

Увы — его маразм за последние годы изрядно развился. И позволил побитому молью хрычу запомнить из всех дам за столом только одну — сидевшую рядом.

Она как раз искала подходящий предлог — сбежать от кузена Люсьена. Тот уже успел за это время изрядно залить за воротник. И, видимо, позабыл недавнюю обиду. Потому что теперь тащился в ее сторону.

Девушка уже направила стопы в сторону пожилых дам — к герцогине Катрин. Вдруг та под каким-нибудь предлогом спасет?

Увы, на полдороге беглянку и перехватил барон Огюст Альбрэ. И тут же громогласно осчастливил «очаровательную шалунью» (ну, этому плохо видеть простительно!) приглашением на танец… Увы, недостаточно быстрый, чтобы изменить планы старого пня. Пень, не дожидаясь согласия, сжал крючковатой лапой запястье Ирии и потащил ее в центр зала.

Силуэт Люсьена разочарованно удаляется прочь. Но даже это утешает слабо. От дядюшки Огюста так и разит смесью вина, лука и каких-то ужасных благовоний…

Престарелый кавалер не выпускал девушку из плена целых три танца подряд. А танцевал с грацией медведя. Если, конечно, бывают столь неуклюжие и неповоротливые медведи.

«Ах, я так устала. Проводите меня, пожалуйста, на место!» сопровождалось всё более натянутой улыбкой. И всё менее кротким тоном. Но почтенный танцор каждый раз гласом боевой трубы оповещал весь зал, что он-то вовсе не устал. А молодежь должна уважать старших.

Музыка заиграла в четвертый раз. Барон, уверенно кривляясь, повел партнершу на новый танец. А Ирия уже даже не пыталась возражать.

Ей придется оставаться возле проклятого старика весь оставшийся проклятый бал. На все без исключения проклятые танцы!

Или протестовать и стать посмешищем всего зала. Ничего при этом не добившись.

А в качестве кары судьбы за выходку с Люсьеном — старый медведь к концу вечера точно отдавит партнерше обе ноги!

— Вы уступите своему сеньору?

Дядюшка Огюст успел лишь пару раз разинуть рот — совсем по-рыбьи. А Ральф Тенмар уже забрал Ирию из цепкой колючей хватки и сам повел в танце.

Как же она уже устала! От корсета, кузена Люсьена, дяди Огюста. И постоянной тревоги, что ее кто-нибудь узнает!

Да и сейчас — не угодила ли из огня да в лесной пожар?

Впрочем, герцог танцует для своих семидесяти очень даже неплохо. Во всяком случае, на ноги не наступает. И не наваливается на партнершу. Вцепляясь ей когтистыми птичьими лапами в плечо. Или в охваченную корсетом талию…

— Я решил не дожидаться, пока вы дадите ему пощечину, — склонился Ральф Тенмар к ее уху, — Ирия…

— Я не бью стариков! — сдержанно улыбнулась девушка.

Уже не до вежливости! И шутки с огнем не кажутся столь уж остроумными. С огнем, что спалит только ее. А шутника даже не заденет.

— Бал скоро кончится, Ирэн.

— Это вы решили посадить меня рядом с этим… любезным почтенным господином?

— А ты предпочла бы общество молодых людей? Тех, что сначала будут лить тебе в уши патоку, а потом думать, где тебя видели?

— Они и так могут это подумать.

— Случайная партнерша по танцу — одно. Соседка за столом — совсем другое. А из всех присутствующих госпожа Одетта Лефрэз и барон Огюст Альбрэ страдают самой плохой памятью.

Ирия, не удержавшись, рассмеялась. Старик Тенмар — редкостно взбалмошный самодур, но вовсе не дурак. И, оказывается, не такой уж и зануда… для старика.

Да и так ли уж он стар? Если сравнивать с почтенным бароном Огюстом Альбрэ…

И о чём он думает сам? Не угадать. Ральф Тенмар — загадочен, как всегда. Лишь усмехается в седые усы.

3

Благодаря герцогу Ирия продержалась без внимания Люсьена и барона Огюста аж до конца бала. Правда, покачивающаяся фигура кузена угрожающе приближалась между четвертым и пятым танцем баронессы и герцога.

— Вы ведь уступите право танца вашему деду и хозяину дома?! — то ли спросил, то ли рявкнул Ральф Тенмар.

Этого оказалось достаточно — Гамэль-младший ретировался. К более сговорчивой барышне, буде таковая найдется.

Оказавшись в долгожданном дамском кружке герцогини, Ирия мигом успела пожалеть об опостылевших танцах. Там ее хотя бы защищал герцог Ральф. А вот его супруга, при всех достоинствах, рычать, увы, не умеет. А иногда стоило бы!

Потому что здесь вместо сыночка — крыска Гамэль-мамаша и две Гамэль-дочурки. Обе юные девы — в нежно-розовом. Тереза немного старше Ирии, Алма чуть младше.

Сначала они развлекались тем, что глуповато подхихикивали над старомодным нарядом кузины Одетты. Старшие дамы их не одергивали. И забава девицам быстро надоела.

«Милая Тере», как к ней здесь обращались, первой нашла новый объект насмешек. И отпустила пару весьма острых шпилек — в адрес Соланж. Той самой девушки, что так завороженно внимала болтовне Констанса.

Начинающая змеюка Тереза подбирает ядовитые слова так, что не придерешься. А Соланж — явно из тех невинных горлиц, что найдут достойный ответ лишь через час-другой. Покраснев ярче свеклы, она попыталась отшутиться. Но где уж пташке против двух гадюк?

— Как легко в наше время потерять репутацию, — хихикнула Алма. — Один лишний танец — и всё. Какая жалость, что кавалера, погубившего репутацию дамы, принимают в обществе, а даму — нет.

— Правильно, — медово улыбнулась Тереза. — Впрочем, кавалеры часто развлекаются в холостяцкой жизни. Но женятся лишь на тех, кто не позволяет вольностей. Соланж, как вы думаете, кого презирают меньше — куртизанок или дур?

— Конечно, куртизанок, — подтявкнула Алма. — Они хоть не посмешище для всех. Кстати, Соланж, вы слышали об одной девице, чью репутацию погубил один поэт? Это такая смешная история…

— Забавно, — рассмеялась Ирия. — А говорят, что вернейший путь прослыть дамой с дурной репутацией — это слишком интересоваться подробностями чужой. Соланж — не дура и не куртизанка. Откуда же ей знать ответ на ваш вопрос, Тереза? Может, вы сами на него ответите — раз уж задали?

А «милая Тере», оказывается, умеет бешено сверкать глазами! Впрочем, и брать себя в руки — тоже. Ибо мигом переключилась на Ирию, презрительно разглядывая ее платье.

Лиаранка в ответ резко уставилась на лоб противницы. Представляя там большой красный прыщ.

Помогло — даже усмешка на лицо полезла…

Милейшей Терезе тут же срочно захотелось полюбоваться из окна печальным зимним садом. Как и Алме.

В добрый час. Больше возле окна никто не сидит. А облетевшие кусты от гамэльского яда не завянут.

Личико Соланж, увы, особой благодарности не выражает. Еще бы, если «спасительница» — одновременно еще и «соперница»! И не объяснишь ведь. Таковы все влюбленные дурочки. Сама была не умнее.

Бывшая графиня воспользовалась паузой, чтобы тоже пересесть. Поближе к герцогине Катрин.

Увы, ту окружает целое стадо почтенных дам. А к Ирии немедленно подсела Гамэль-мамаша. Вместе со своим жутким вышиванием.

Этой-то что? Обиделась за дочку? Ну, тут уж и воображать ничего не нужно — крысенция крысенцией! Смотри, на что хочешь. На платье, лицо, волосы… тусклые голубые глазки.

— Дорогая Ирэн! — Колетта Гамэль пристроила цветастую вышивку на наверняка тощие колени. А потом достала страшенный зелёно-полосатый веер и принялась шумно обмахиваться. Едва не задевая собеседницу. — Дорогая Ирэн, мы должны поговорить…

И сделала попытку накрыть руку Ирии. Та едва успела ее незаметно отдернуть. Или почти незаметно.

Краем глаза брошенный взгляд на Катрин — не помог. Та мирно слушает щебет пожилых дам и спасать «племянницу» не собирается.

— Дорогая Ирэн, мой сын вами просто очарован!

Ах да, Колетта же мамаша не только Терезы, но и Люсьена. Как можно было забыть?

Забыть бы обо всех троих разом! И навсегда.

Нет, о пятерых. Есть еще Алма и папаша.

— Вы слишком жестоки к нему, милая Ирэн…

Ну чего ты привязалась, а? «Милая» и «дорогая» — всего-навсего баронесса. Поищи своему сыночку графиню. Желательно — глухую, слепую, немую и лишенную нюха.

— Увы… — томно закатила глаза Ирия. — Увы, я люблю другого!

— Милая Ирэн! — Гамэль-старшая почти ткнулась губами в ухо собеседнице. Ладно хоть веер в покое оставила. Кстати, надо бы обзавестись таким же — только другой расцветки. И доставать в присутствии неприятных кавалеров. — Вы должны понять: Анри никогда не вернется в Эвитан. Если с этим смирились родители, что остается невесте?

Ответить сразу Ирия не сумела. Потому как чуть от изумления с софы не рухнула. Сама «милая Ирэн» себя невестой Анри не объявляла точно. Кто ж постарался?

— Я… женщина может отдать свое сердце лишь однажды… — вовремя вспомнила «милая» и «дорогая» один из самых романтичных рыцарских романов. Отчаянно надеясь, что на самом деле это не так.

Иначе ее собственное не слишком умное сердце приговорено вечно хранить образ князя Всеслава Словеонского.

— Ирэн, забывается даже самая глубокая страсть! — Супруга старшего бастарда явно читала тот же роман. — И далеко не все осудят женщину лишь за то, что она впустила в свою спальню жениха еще до свадьбы… Поверь, далеко не все! — заговорщицки прошипела Гамэль.

Ирия чуть истерически не расхохоталась.

Вот так раз! Анри, оказывается, — не только ее жених. Она еще и отдаться ему успела.

Да, он бы здорово удивился. Особенно учитывая несравненную красоту «невесты»!

Впрочем, как раз с последним всё, возможно, не так уж плохо. Конечно, сватая любимицу старика, Колетта рассчитывает на его милости. Но всё же покупать товар, не только побывавший в чужих руках, но еще и далеко не лучший на вид, станет вряд ли.

А значит — новая баронесса Вегрэ, возможно, не так уж некрасива, как ей кажется. Или это корсет настолько вводит в заблуждение?

— Подумайте над моими словами, милая баронесса…

— Разумеется, — сладко улыбнулась Ирия.

А две идалийские гюрзы как раз прервали лицезрение заоконных тощих кустов. И вновь взялись жалить бедняжку Соланж.

И у «милой баронессы» лопнуло терпение!

— Я забыла о своих обязанностях, — извинилась новоявленная невеста и любовница Анри Тенмара. — Хотите вина? — И, не слушая ответ, направилась к графину. Дальнему.

Вино жалко, но…

Разумеется, проходя мимо Терезы, Ирия запнулась и… Розовое платье испорчено «лучшим из виноградников Марэ» бесповоротно! Как и напудренная прическа.

Как забавно и зло хлопают голубенькие глазки. Вряд ли их обладательнице сейчас хочется смеяться.

Ирия от души порадовалась, что часть капель угодила и на наряд Алмы.

Жаль, что мамаша сидит слишком далеко. А Люсьена и вовсе в комнате нет.

Глава шестая

Эвитан, Тенмар.

1

Дождаться, пока уснет весь замок, оказалось нелегко.

Но если не сегодня, то когда? Клод уже должен вернуться. А значит — этой ночью позарез нужно попасть в Большие Дубы. Даже если дорогу перегородит весь гарнизон замка Тенмар. С рыцарями-леонардитами острова святой Амалии за компанию.

Дом Клода Ирия найдет, а разбудить — дело нетрудное. Впрочем, возможно, в селе до сих пор веселье кипит. И «художники» еще спать и не думают.

Откладывать — нельзя. В любой другой день из замка выбраться гораздо сложнее. Даже в мужской одежде.

Но не сегодня. Мало ли кто из гостей вздумал прогуляться под утро?

Темноты бояться нечего — есть кинжал. Лучше бы, конечно, пистолет… Ага, а еще — когти и клыки.

Ничего, до Больших Дубов — всего семь миль. Не настолько же волки тут ненормальные, чтобы шататься рядом с человеческим жильем — в ночь всеобщей гулянки? Ирия за всю дорогу от Лиара ни одной зверюги не встретила. Как и в Тенмаре на прогулках. Так с чего именно сегодня не повезет?

В комнате ждал сюрприз. Родная шпага и не менее дорогие пистолеты!

Ладно, что нашло на герцога — подумаем потом. Теперь-то точно путь ляжет благополучно! Дорога — торная, разбойников в этих краях не водилось отродясь. А от волков защитит пуля! Две пули.

Мужской костюм, меховой плащ, шляпа, перчатки. Фляга с крепким вином, благополучно перелитым из графина.

Теперь — в конюшню, оседлать Снежинку…

Какую еще Снежинку? Вот так и попадаются на мелочах. Весь замок знает, что на белой андальярке ездит племянница хозяина… Значит, лошадь нужна другая.

Конюшня Тенмара — одно из самых любимых мест Ирии. И третий дом — после спальни и библиотеки. Так что свои лошади не заржут. А чужих ставили в другую конюшню — сама видела.

Конюхи спят мертвым сном. Воцарение Зимы как-никак…

Вихрь немедленно потянулся теплыми губами. За законной порцией хлеба с солью. Вот кто — идеальный вариант с точки зрения скорости. Но брать коня самого хозяина замка — это уже слишком.

С сожалением отойдя от денника Вихря, Ирия прошла и мимо огромных укоряющих глаз Снежинки. Кто придумал, что лошади — животные? Они чувствуют и понимают куда больше большинства людей. Особенно гостей старого герцога…

Светло-серебристый трехлетка — сосед мирно дремлющей Подушки — в свою очередь тянется за лаской. Седой, пожалуй, будет в самый раз.

Вот так, молодец. Теперь сбрую…

— Ч-ч-что вы здесь д-делаете?

Пьяный наглый голос. Настолько, что не враз опознаешь его обладателя.

— С-с-стрелять…

Бок вжимается в перегородку, рука метнулась к пистолету…

— Б-б-баронесса!

Вороненое дуло опустилось вниз.

Люсьен Гамэль, покачиваясь, шагнул к Ирии. Один. И то ладно.

— К-к-куда вы с-собирает-тесь, б-б-баронесса?!

— Проехаться! — девушка постаралась вложить в голос как можно больше льда.

Кажется, получилось.

— Я с в-в-вами!..

Только пьяного дурака с неизвестными намерениями ей с собой и не хватало!

— Вы слишком пьяны. Я поеду с грумом!

— В-вы не м-можете ехать с гурм… грумом… Я буду в-вас сопров… сопровождать!..

— Это меня скомпрометирует, — торопливо объясняла Ирия. Едва сдерживаясь, чтоб не выхватить шпагу. И не вытолкать пьяного кретина прочь силой оружия.

В денниках заволновались лошади. Люсьен им не нравится, и понять их несложно. Но еще немного — и кто-нибудь из гривастых друзей заржет! Сюда ж тогда весь полупьяно-полусонный замок сбежится. Решат — грабители влезли.

И что похмельные гости увидят? Баронессу с кузеном — на конюшне. Вдвоем! Темный бы побрал эти приличия!

— Вас?! — Люсьен захохотал так громко, что Снежинка возмущенно подала голос.

Хорошо хоть — тише, чем кузен, Темный его возьми!

— Замолчите! — прошипела Ирия.

Шпага так и просится в руку!

— В-вас?! Л-л-любовницу моего дяди Анри?! П-п-перешедшую к деду? В-в-вас… Да я тебя, ш-ш-ш…

Следующий изящный оборот речи, очевидно, рифмуется с «плюхой». Но произнести его обнаглевший кузен не успел. Только шагнуть к Ирии. Слегка пошатываясь.

Семейная возлюбленная Тенмаров одним прыжком оказалась в двух шагах от Люсьена. Потерявшая терпение и злая как сто ведьм Севера и Колдунов Юга. И со шпагой наголо.

— Пошел вон! — Похожим тоном Всеслав когда-то отшвырнул с дороги капитана, сопровождавшего на казнь заложников. В том числе — некую четырнадцатилетнюю девчонку.

Жизнь иногда дают взаймы. Чтобы через полтора года потребовать обратно. Пожила — и хватит.

А сейчас Ирия не оскорбилась. Подумаешь — любовница Анри. И подумаешь — любовница его отца. Главное — не самого Люсьена.

Но спускать такое нельзя!

— Б-б-брось железку… п-п-порежешься! — пьяный кузен прет напролом. — Я тебя с-сейчас! Не в-в-всё же одним Т-тенмарам!..

Ирия от изумления даже остановилась, что Люсьен явно принял за испуг. Потому как радостно заухмылялся.

Нет, напился он точно вдрызг! Корсет корсетом, но в мужском наряде ее от мальчишки не отличишь.

Испугаться девушка не успела. Во-первых — что страшного в пьяном болване? Таких не убивать, а пороть надо.

А во-вторых — больно уж неожиданно. До сих пор на ее честь покушался один Роджер Ревинтер. Да и то — с расстояния в четыре шага. И исключительно на словах.

— Т-т-ты!..

Первый же взмах разрезал кузену бриджи. И пьяный герой-насильник немедленно рухнул, запутавшись в оных, на колени. В белье. Не слишком чистом.

— С-с-с… — Следующее слово из богатого запаса Гамэля-младшего в рифму уже с «мукой». Но четко выговорить его он тоже не сумел. Получилось среднее между «щукой» и «суком».

Ирия, не выдержав, расхохоталась. Вихрь, вскинув умную морду, за компанию выдал звук, подозрительно похожий на смех. Если лошади умеют смеяться.

Люсьен ползает по сену, окончательно запутавшись в штанах. Сам подняться не в силах. Выпутаться — тоже. Пока.

Не умеешь пить — не берись. А драться — тем более.

Мимо пьяной бестолочи Ирия провела Седого предельно осторожно. Еще лягнет копытом. Куда потом тело девать?

Ну наконец-то свежий морозный воздух!

Караульные знать в лицо всю родню самодура-герцога не обязаны. Потому как принимает он ее редко.

Вот и сейчас — даже в капюшон плаща толком не вгляделись. Лишь насмешливо пожелали недогулявшему юноше:

— Горячего вина, и еще горячее — красоток!

О темноте Ирия беспокоилась зря. Полная луна на удивление ярко высветила чуть припорошенную снегом серо-черную дорогу.

Настоящая Ирэн права: сугробов здесь не бывает.

2

Мольберт в горнице самой обычной крестьянской избы, — по меньшей мере, странен. Но холст на нём натянут.

Да и рисунок — отнюдь не бездарный. Значит, хоть один из живущих здесь юношей действительно не лишен художественного таланта…

Ага, трех юношей! Ирия слишком долго сама маскировалась под парня, чтобы не узнать в одном из друзей Клода переодетую девчонку.

И той пришлось труднее, чем худощавой графине. Фигура женственнее. Тяжело, наверное, грудь каждый день перетягивать?

Вот редко из дому и выходит.

— Мои друзья — Себастьен и Эжен.

Так-так. Ирия, поочередно пожав руки друзьям, мигом подтвердила свое предположение. Женщина может фехтовать не хуже мужчины, драться не хуже. Но ее руки всё равно много слабее — этого не изменить.

У Эжена — однозначно женская рука… хоть и не изнеженная салонная лапка. Сколько же переодетых юношами девиц, неплохих фехтовальщиц, путешествует по дорогам Эвитана? Сидела бы Ирия в своем замке и не знала о реальной жизни совсем ничего.

Впрочем, сколько бы ни путешествовало — всяко меньше, чем дома гладью и крестиком вышивают.

— Моя сестра Лаура, — поправил сам себя Клод. — Ирэн, я ждал вас. Уже больше десяти дней.

— За мной следили, — вздохнула Ирия. — Как там другая Ирэн?

— У нее всё хорошо! — воодушевился «художник». Черные глаза блеснули искренней радостью.

Так и есть — виделся. Сообщила ли ему Ирэн настоящее имя попутчицы? Даже если и так — он будет молчать…

Дядя Ив оказался порядочным дядей Ивом. Это — половина удачи. Но не больше. Потому что теперь придется ждать весны. Увы, но Месяцы Рождения и Сердца Зимы — единственные, когда на Альварене стоит крепкий лед.

Узнай Ирия новости сразу по приезде Клода — времени в обрез, но хватило бы. А теперь — нет. Окажешься в Лиаре аккурат в распутицу. Ни на лодке доплыть, ни пешком пройти.

Значит, выехать удастся не раньше, чем через три недели. А Эйду спасать весной… Или, если повезет — в самом конце зимы.

Или всё не так страшно? Мать должна понимать, что дочь может не суметь так быстро найти выход. А Карлотте прямая выгода оберегать Эйду. Иначе у Ирии не останется мотивов спасать родную маменьку. Не считая родства. Но для бывшей то ли жертвы, то ли любовницы Ральфа Тенмара общая кровь в жилах — не довод. Может, она и других судит той же меркой?

— Не боишься ездить под такой луной?

Странно, что спрашивает Лаура. Сама она вряд ли чего-то боится. Да и ее брат и друг — не из трусливых.

— А что с ней? — рассмеялась Ирия.

Луны, призраков и оборотней бояться глупо. В отличие от людей.

— Одна деревенская ведьма говорила: в ночь, когда луна отливает серебром, прольется кровь.

— Кровь обязательно где-нибудь прольется. Вспомни, как много людей живет в подлунном мире. А ведьмы — врут.

— Может, и врут. Но еще она говорила: луна видит тех, кто ее не боится. Видит — и помнит их.

— А что с ними потом делает? — развеселилась Ирия.

— Никто не знает…

— Предлагаю выпить за Зиму! — Себастьен потянулся к графину с тёмно-алым вином.

Вот будет весело, если тем же, что и в герцогском замке.

— Присоединяюсь! — Клод протянул полные бокалы сестре и гостье. — Дамы, за Зиму, за Воцарение… и за луну!

— За луну! — подхватила Ирия, подмигивая Лауре.

Вино — если и не из погреба Ральфа Тенмара, то очень похожее. Тот же цвет и тот же букет. Дешевле графин — вот и всё отличие.

Кто эта странная троица «студентов-художников», неведомо откуда прибывшая в Большие Дубы? Ирэн Вегрэ — настоящее имя невезучей баронессы. Той, что не Ирия. Но как звали прежде Клода, Себастьена, Эжена-Лауру? Кто они — несчастные влюбленные, шпионы, авантюристы?

Какая разница? Ирия сама — не в лучшем положении. Поэтому есть вино, Зима, вечный как мир и сама жизнь праздник. И веселье — краткое, как летящая с морозных небес золотая звезда…

— Загадываем желание! — совсем по-девчоночьи взвизгнула Лаура. — Ирэн, быстрее!

Она уже загадала. Сестренка, живи!

3

Замок еще спит. А караульные встретили вернувшегося из села юного гуляку неприкрыто завистливыми взглядами. Везет же дворянам — потанцевал с барышнями, порезвился с… небарышнями. Теперь будет себе отсыпаться в свое удовольствие! А днем — опять развлекаться.

Кони дремлют в денниках. Люсьен (натянувший-таки штаны) тоже задремал — прямо на соломе…

Ирия аккуратно провела мимо горе-кузена Седого. Расседлала, налила воды.

И, очевидно, расслабилась. От сегодняшних новостей или относительно спокойной жизни в Тенмаре. Всё-таки герцог — не Леон, а герцогиня — не Карлотта или Полина…

Девушка благодарно обняла теплую шею Седого. Ткнулась лицом в пышную мягкую гриву.

Обернулась… И встретила бешеный взгляд двух разъяренных, налитых кровью глаз. И равнодушный — черного зрачка пистолета.

Люсьен Гамэль успел выпрямиться во весь рост. И уже не кажется столь пьяным, как несколько часов назад. Даже не шатается. А глаза…

«Отец, дай-ка мне сначала э т у минут на пять, я управлюсь!..»

У всех трусливых шакалов — один взгляд. Если шакалу дать власть. Или пистолет.

И еще что-то не так, но не понять — что. И понимать уже некогда.

— Не шевелись… баронесса! — не запинаясь, прошипел Люсьен. — Или убью!

— И соображаешь, что с тобой за это будет? — поинтересовалась Ирия. Пытаясь казаться спокойной. Только казаться.

Не факт, что пьяного дурака хоть что-то сейчас остановит. В таком состоянии ему Южное Море по колено, а Северный Океан — по пояс!

— За беглую-то отцеубийцу? — ухмыльнулся Люсьен. — И что именно? Дай подумать. Государственная награда?

— Ты явно перепил!

Только бы мерзавец не понял, как Ирия похолодела от до костей прошившего ужаса!

Что же неправильно?! Ну, кроме того, что ее вот-вот пристрелит не вовремя протрезвевший кретин с пистолетом! Откуда-то узнавший всё.

И, увы — в гвардии не держат совсем не умеющих стрелять лейтенантов. Если те, конечно, не графские сыновья. Впрочем, стрелком Ревинтер-младший как раз был хорошим.

— Раздевайся… графиня!

Пронзительное ржание огласило конюшню. Вихрь, вскинувшись на дыбы, обоими передними копытами вмазал в стенку денника!

Пьяный кретин шарахнулся в сторону… увы, не выпустив оружия. Даже умудрился не отвести.

— Уйми коня! — заорал Люсьен. — Уйми, или всем скажу!..

Как она успокоит разъяренного жеребца — подчиняющегося только хозяину? Да еще и будучи за четыре стойла от него?

Увы — о таких мелочах пьяный болван явно не думает. Рехнувшийся болван, воспылавший непонятной страстью к ее тощему телу!

А Вихрю глубоко плевать на мнение герцогского родственничка-идиота. Перегородка трещит под ударами чистокровного «дикаря»-илладийца!

— Уйми коня! — кузен отступил еще дальше от опасного стойла. Под ржание — пока еще негромкое — завозившихся в соседних денниках товарищей Вихря…

Пистолет дрогнул — всего на миг!

Ирия молнией пригнулась за перегородку Седого. Слабая защита, но хоть какая-то!

Рука сама метнулась к пистолету у пояса — стремительно… Безнадежно медленно. Уже опаздывая…

Неужели — сейчас?!

Как невозможно медленно взводится курок…

Как всё глупо! Неужели Эйда умрет лишь потому, что озверевший без женщин кретин вовремя не нашел подходящую служанку?

Треск дерева — в щепы! Оглушающе-бешеный рев Вихря… Привязь — не для диких, свободных зверей!

Темный силуэт спасительной громадой взвивается на дыбы. И летит на врага…

Люсьен шарахнулся назад, перекидывает прицел на коня…

Нужно успеть! Если хочешь жить. И чтобы жила Эйда…

Два выстрела слились в оглушающий грохот — и уже не промазать! Ни одному из стрелков…

Не успела. Опять опоздала. Неотвратимо!

Погибающее ржание бьет — в душу, в сердце, в леденеющую кровь. Болью взрезает разум…

«Спасибо, друг, спасибо, я никогда не забуду!..»

Луна тоже не забывает…

«Одна деревенская ведьма говорила: в ночь, когда луна отливает серебром, прольется кровь…»

«Был волчонок, станет волк, Ветер, кровь и серебро…»

«Древние боги еще реже прощают глупцов, чем предателей, Ирия…»

«Ты не умрешь… — знакомо шелестит серебристый голосок. Пробуждает в давно умершей душе древнее безумие. И расправляются сухие нетопыриные крылья… — Ты будешь жива и здорова. Ты, Эйда, Иден, Чарли, дядя Ив, Серж, злой старик, его жена и их сын. Никто из дорогих тебе людей не умрет и не пострадает. Судьба возьмет иную плату. Ты узнаешь, какую. Ты готова?..»

Медленно — стремительно? — отпускает хрустальный звон.

Рваные осколки лунных бликов, чернота утоптанной соломы. Бессильно оседают две тени. Темная конская — набок. Человеческая — подрубленным деревом.

Жалобно гаснет ржание.

Тело отца на темном ковре, тело Вихря на прелой соломе…

«Судьба возьмет иную плату…»

И мрачная фигура Ральфа Тенмара заслоняет серый просвет конюшни.

Эпилог

Эвитан, Лютена.

Бертольд Ревинтер не стал на это Воцарение вызывать в столицу сыновей. Зачем?

И не затруднился никого пригласить к себе.

Хватит с него и обязательного королевского приема! Увы — от официального торжества не отвертеться. Воцарение Зимы министр финансов и один из восьми Регентов обязан встретить в обществе королевской семьи и членов Совета. Обожающих друг друга, как ядовитые южные пауки в одном сосуде.

Бертольд Ревинтер честно пробыл вышеуказанным насекомым положенное время. Но долгая зимняя ночь еще не завершилась. Еще осталось время для одиночества и размышлений.

Бокал вина, алое кресло алого кабинета.

А старый герцог Тенмар, давний враг, сейчас тоже наверняка один. Странно, Тенмарский Дракон старше Ревинтера на целое поколение. А их дети — сверстники. Трое законных сыновей было у герцога Тенмара. И столько же родилось у самого Бертольда.

Пожалуй, Ральф Тенмар — как раз тот единственный в подлунном мире, кто мог бы понять. Если бы захотел.

«У нас обоих дети в Квирине, мы оба хотим вернуть их назад. Давайте объединим усилия».

Ревинтер чуть усмехнулся, отпивая первый, самый сладкий глоток. Потом останется только горечь.

А те слова не будут сказаны никогда. Смертельные враги мирятся лишь в романах Альдо Китуа или великого Артура Ленна. В тех, которыми так зачитывался в детстве Роджер.

Мирятся, жмут друг другу руки и дальше сражаются плечом к плечу. А в жизни — рвут друг другу глотки. И не разжимают зубов и когтей — пока из одного или обоих не вытечет по капле жизнь. Или пока обоих не прикончит кто-то третий — более умный. Или подлый.

В книжные истории уже не верит и младший сын — отец отучил. Но даже Бертольд Ревинтер одну ночь в году может позволить себе помечтать. Ибо кто еще поймет тебя так, как смертельный враг?

Наверное, Ревинтер стал суеверен — раз торгуется с судьбой. Иначе зачем позволил вести о сыне просочиться к отцу? Дескать, вот вам Анри — сохраните мне Роджера?

А почему бы и нет? Вдруг и с высшими силами можно договориться? И жаль, не придет сам Темный. Уж Ревинтер нашел бы для него подходящую цену.

И это тоже — заблуждения ночи. Единственной в году. Считавшейся священной еще в незапамятные века.

В Темного Бертольд Ревинтер не верил никогда. Как и в Творца. И иногда об этом жалел. Не о собственной трезвости взглядов, а об отсутствии настоящей высшей силы. О ком-то, кто точно умнее и проницательнее тебя. И при этом не враг.

А вино начинает горчить. Ревинтер, увы, — не южанин. Ему привычнее белые сорта, это просто сегодня…

О старике сведения поступают исправно. Жив, но сильно сдал. Ненавидит и проклинает бастардов, признанных еще при жизни законных сыновей.

Вернул из монастыря самолично отправленную туда племянницу. Поселил в своем старинном логове. С бойницами и навесным мостом.

Вот радости-то юной девушке — хоронить себя в обществе двух стариков! Хотя в аббатстве еще хуже. Любит эта старая знать родственниц по храмам распихивать.

Эдак, пожалуй, враг и умрет. И что тогда? Тенмар — Эрику Ормхеймскому? Не жирно ли? На незаконного «принца» и так управы нет. А уж если он еще и вторую герцогскую корону наденет…

Не говоря уже об Анри, графе Тэне… Старик почти два года считал сына погибшим, но Ревинтер-то — нет. Анри Тенмар умудрился не только выжить у ядовитых союзничков, но и весь отряд сохранить. Пожалуй, Бертольд его недооценил — сынок удался в папеньку.

А тут еще Роджер! Именно узнав о сыне, обычно выдержанный и хладнокровный министр поторопился с решением. Поторопился требовать выдачи и смертной казни для укрывшихся в Квирине мятежников. Сразу — как добился помилования для Роджера.

Так серьезно он еще не ошибался! Даже когда втянул Джерри в авантюру, едва не погубившую мальчика. Там хоть всё было ясно — хотел как лучше. Потому что старшие получат титулы и земли. А младший и самый любимый — ничего. А Лиар так и просился, чтобы прибрали к рукам!

Знать бы, что спустя всего месяц после несостоявшейся казни заложников апоплексический удар скосит сорокалетнего троюродного кузена… Тот ведь обещал прожить еще лет тридцать. Но вдруг отправился в Светлый Ирий. А Роджер получил титул виконта Николса. Вместе с неплохими владениями.

Нет, Бертольд всё равно рискнул бы. Дело того стоило. Не просчитан был лишь Всеслав.

Впрочем, не всё еще потеряно. Теперь-то точно — не всё.

А вот чего стоила весть, что Анри Тенмар определил Роджера в гладиаторы… По праву старшего офицера.

Темный побери Эвитанский Военный Устав! Бертольд давно бы его изменил — если б знал, что понадобится. А теперь поздно — законы обратной силы не имеют. Да и попробуй заставь подчиниться новой редакции Квирину!

Ревинтер заработал тогда немало седых волос. А при получении кошмарной новости — едва не умер от сердечного приступа. Сил хватило лишь не упасть прямо на Совете. Перед всеми этими злорадными харями! Зато дома…

А чего стоили последующие недели? Каждый день ждать вести о смерти Роджера! И не знать: не пора ли уже молиться неведомо кому о смерти сына, но — быстрой?

Потому как сам Ревинтер на месте молодого Тенмара как раз быстрой бы и не дал. За семью и за любого из дорогих людей — стер бы в порошок. Да и за себя.

Почти ежедневно — новое письмо от шпионов. Никогда Бертольд так часто их не дергал! И после каждой вести — невероятное облегчение, что Роджер — еще среди живых.

Облегчение. Вприкуску с едва подавляемым ужасом — письмо шло три недели. И даже если многажды проверенный соглядатай скажет «жив-здоров» — Джерри уже может быть в светлом Ирие. Потому что почта слишком долго…

На месте Тенмара Ревинтер убил бы врага, не колеблясь. Но на своем отчаянно надеялся на пощаду. На то, что старший сын герцога-дракона похож на отца лишь внешне. На отца в его двадцать семь — двадцать восемь лет. В те годы молодой Ральф был особенно жесток и беспощаден.

Если нужно — Бертольд добьется помилования хоть для всех эвитанских мятежников. Так же легко, как прежде — смертного приговора.

А когда прощение будет — можно действовать через Патриарший Престол. Молить Его Святейшество о милосердии. Через Патриарха предлагать Квирине выкуп.

Или воспользоваться победами Всеслава. С паршивой овцы хоть шерсти клок! Можно потребовать вернуть благородных дворян Эвитана домой бесплатно.

Да и чем они опасны? Без армии и сторонников? А таковых у них за два года поубавилось сильно. Большинство понимает — худой мир лучше доброй ссоры.

Поймут и эти. А для особо несговорчивых есть яд и кинжалы наемных убийц.

Если единственный способ вернуть домой сына — добиться выдачи Тенмара со всей его шайкой, значит — так и сделаем. Если для возвращения эмигрантов необходимо их помиловать — помилуем.

Это — куда проще, чем требовать от квиринских шпионов убийства Анри Тенмара. А заодно и всех его офицеров.

Да и смерть подполковника — не только бесполезна, но и фатальна. Тогда Роджер точно не доживет до возвращения в Эвитан!

Сама эта мысль приводит в содрогание и сейчас. Но правде нужно смотреть в глаза. Они там все ненавидят Джерри угольно-черной ненавистью… Взращенной на пепле их сожженных жизней. И раз он всё еще жив — то наверняка лишь благодаря Тенмару.

И потом — лучше прощенный и лишенный права покидать родовые владения мятежник, чем усилившийся еще на одно герцогство «принц» Эрик Ормхеймский.

Так пусть старик-герцог получит назад своего теперь уже единственного сына. И счастливо скончается на его руках. Другие старики и не старики тоже счастливо обнимут прощенных родичей. А Бертольд Ревинтер вернет домой Роджера.

Да и Лиар никуда не денется. Если всё выйдет как надо. Не исключено, что к весне Ревинтер получит всё и всех…

Не сглазить бы будущую удачу преждевременными прожектами! Даже самые точные планы сбываются далеко не всегда. А тут — попробуй что-нибудь рассчитай!

И лучше подумать еще раз. Тщательно и скрупулезно. Взвесить всё.

Чего он не предусмотрел на этот раз? Опять Всеслава? Нет, наоборот. Словеонский князь станет тем, кто избавит своего врага от Леона Таррента.

Конечно, Роджер вроде как потерял права на Лиар. Бывшая захудалая дворянка, бывшая баронесса и нынешняя вдовая графиня решила, что всё учла.

И напрасно. Потому что ничего мы не проиграли — как недавно выяснилось. Из весьма надежного источника.

Лиар то точно почти наверняка — нет. Хуже, если проиграли Роджера!

Ну вот, опять! Вот так — гонишь мысли, гонишь…

А вино горчит еще сильнее — будто пьешь за упокой. А за него — еще время не пришло.

Всеслав в порошок сотрет Леона Таррента. Едва поймет, что приговорил к смерти не того. Или не всех.

Так что подленькому мальчишке — конец. Правда, остаются еще Чарльз и его мамаша. А она нынче — в фаворе у короля.

Причем здесь и винить некого. Сам устраивал аудиенцию. Полина — умна и хитра, не стоило об этом забывать.

Но сегодня — в фаворе, а завтра — уже нет. Жизнь долгая. А подыскать свидетелей супружеской измены прекрасной Полины с… зачем конюхом? — каким-нибудь мелким дворянином, живущим по соседству — совсем нетрудно. Зачем бастарду титул?

Но даже если с Лиаром не выйдет — всё равно Ревинтер послал туда людей не зря. Это свихнувшаяся от собственной родовитости старая знать разбрасывается родной кровью. Вот пусть они и запирают по монастырям дочерей, вышвыривают в приюты незаконнорожденных внуков. Или еще как с жиру бесятся — их дело. А вот мерзавец и негодяй Бертольд Ревинтер так поступать не станет. С чужими — пожалуйста. А уж наше — отдайте нам.

А если с Джерри что-нибудь… Тогда — это единственное, что от него…

Бертольд удивленно взглянул на лопнувший в руке бокал. Кроваво-красный ручей течет по столу, по старой расписке, по дорогой книге…

Ничего, Гиавер не обидится. Ревинтер отряхнул «Хроники» и поставил сушиться раскрытыми. А затем размеренными, выверенными движениями наполнил новый бокал. До краев. Не пролив ни капли.

Выпитое залпом вино горячей волной разошлось по жилам. Заставило позорно отступить панику. И превратило дрогнувшего отца обратно в здравомыслящего политика.

Если даже мысль допустишь о поражении — можешь в потерпевших его себя и числить. Так говорил Гиавер. И он сотню раз прав — хоть был не политиком, а ученым.

Великий Гиавер, живший триста лет назад. Его строки поистине заслуживают обрамления из тёмно-рубиновой каймы.

Алый кабинет, алое кресло. Почему сегодня Ревинтер выбрал именно их?

Часы пробили три, а значит — пора прощаться с ушедшими навек врагами. Да, Бертольд по-настоящему не верил ни во что. Но некоторые обряды соблюдал. На Воцарение Зимы поминают врагов, а с друзьями прощаются весной. В первую ночь Месяца Сердца Весны…

— За тебя, Ирия Таррент! — Вино горчит, как слёзы воина над смертью побратима. — Знаешь, почему ты должна была умереть?

Ревинтер прожил достаточно долгую и насыщенную жизнь. Женщины, похожие на зеленоглазую дочь Карлотты Таррент, ему встречались. Такие идут по жизни, разрушая на пути всё. Влюбляются в них многие — мучительно, безнадежно, отчаянно.

Увы, парадокс, но правда: вся красота досталась старшей дочери Эдварда Таррента, а кавалеры сходили бы с ума по средней. Года через два-три.

Жаль, Ирия Таррент была врагом. С годами из нее вышел бы неплохой союзник. До поры до времени — пока нужна.

Увы, такие не прощают. По крайней мере — пока глотку не порвут. Потом простят — на очередных поминках Воцарения Зимы.

Через год-два Ирия Таррент вышла бы замуж. И ее муж стал бы смертельным врагом Ревинтеров.

Стал бы — стал бы, здесь можно не сомневаться. И хорошо, если барон. А вдруг — граф или герцог?

Да и в любовники она выбирала бы лишь наиболее значительных и полезных мужчин. Превращая и их во врагов семьи Ревинтер.

Вторая Карлотта, но без лишней подлости, погубившей первую. Цинично-ледяная, расчетливая, смертельно-опасная стерва. Года через три она бы уже не лицо царапала и не пощечины раздавала. Нет, просчитала бы интригу до мелочей, заручилась покровителем повлиятельней. И нанесла настоящий удар! Роковой.

— Ирия, ты должна была умереть, — повторил Бертольд Ревинтер. — За то, кем могла стать. Прощай. Покойся с миром.

Конечно, по обычаю сначала пьют за графов, а не за их дочерей. Но от девчонки вреда случилось бы больше — вот и вспомнилась первой.

— Эдвард Таррент, не я убил тебя, но ты умер очень вовремя. Прощай. Покойся с миром. Как ни странно, но отомщу за тебя именно я.

Вино горчит всё меньше — так тоже бывает.

Бертольд не шутил и не лгал. Поминать покойных следует без тени насмешки или иронии. Врагов лучше злить только земных. А Ревинтер рассчитывал пережить еще немало новых Воцарений. И в следующее — выпить за Леона Таррента. А то еще и за Полину Лигуа нир Кито, нир Таррент.

Оглавление

Пролог

Часть первая. Предательство

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

Часть вторая. Узники

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

Часть третья. Дороги

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

Часть четвертая. Память

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

Часть пятая. Выбор

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg