«Предания Северного замка»

Предания Северного замка (fb2) - Предания Северного замка 196K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Елизавета Алексеевна Дворецкая

Елизавета Дворецкая Предания Северного замка [Миг на пути]

Госпожа долго одолевала крутой обледенелый спуск и очень устала. Пряди светлых волос выбились из-под покрывала, липли к щекам, лезли в глаза и мешали видеть дорогу. Ребенок у нее на руках ворочался в туго замотанных пеленках и покряхтывал.

На самом дне Госпожа остановилась, перевела дух и огляделась. Здесь царила ровная серая мгла, и даже той малости, что оставалась от умирающего солнца, отсюда не было видно. Госпожа осторожно положила ребенка на большой плоский камень, сбросила покрывало на плечи, вынула булавку из волос и стала заново скручивать густые, длинные, плотные, как струи текучей воды, пряди.

Перед ней простирался долгий подъем.

Альвин вышла из ворот почти на рассвете, хоть ее и уверяли, что в такую темень она все равно ничего не разглядит. Она и сама это знала, потому как родилась на Северном острове и эта зима была для нее уже двадцатой. Но так тоскливо было сидеть у очага и думать, что отец не успеет вернуться и им придется встречать Середину Зимы без него. Увидеть корабли в зимней туманной мгле было невозможно, она это понимала, но все-таки надеялась и потому вышла еще до завтрака, плотно завернувшись в меховой плащ.

И прямо за воротами увидела нечто неожиданное. На большом плоском камне лежал ребенок, совсем крошечный, новорожденный младенец, замотанный в пеленки и завернутый в кусок медвежьей шкуры. Альвин изумленно ахнула, моргнула, подошла поближе. Ей не померещилось — это действительно был ребенок. Он ворочался в своих пеленках и негромко покряхтывал. Альвин быстро огляделась. На берегу под стеной замка было совершенно пусто, насколько можно было разглядеть в предутренней мгле. Перед ней в обе стороны тянулась полоса каменистой земли шириной шагов в двадцать, зажатая между высокой стеной замка и морем, у воды кое-где лежали заиндевелые валуны, и спрятаться тут было негде. Альвин огляделась еще раз, выискивая эту странную мать, которая зачем-то вынесла младенца из дома в такое холодное зимнее утро, но, конечно, никого не увидела. Тогда она взяла ребенка с камня и вернулась в замок.

— Что это? Откуда ты его взяла? — Изумленные служанки бросили работу и столпились вокруг нее.

— Понятия не имею! — Альвин приподняла ребенка повыше, чтобы им было лучше видно. — Лежал на камне сразу за воротами. И никого вокруг. Откуда он мог тут взяться?

— Подкинул кто-нибудь, — заметила одна из старших служанок, Фрида. — Видно, нечем кормить, думают, что у ярла ребенок не пропадет.

— А может быть… — начала Унн, но прикусила язык, метнула быстрый взгляд на Альвин и засмеялась.

— Не может! — сурово одернула ее Фрида. — Не станет наш ярл бегать за всякими рыбацкими дочками и плодить побочных детей! Не такой он человек! И ты свои глупые мысли держи при себе!

— Я ничего… — Унн сконфуженно замялась, но по лукавым глазам было видно, что она не так уж уверена, что была не права. — Но куда же его теперь девать?

— Отдам Гудрун, пусть с двумя возится, — решила Альвин. — У нее молоко еще не кончилось. Раз уж нам его принесли, то не бросить же под воротами! Может, родители еще найдутся!

— Ну, вот это вряд ли! — Фрида покачала головой и снова взялась за нож. — Никакая растяпа не бросит ребенка на камнях, если он ей нужен. От него хотели избавиться. Или он побочный, или просто нечем кормить.

Альвин прошла через кухню к длинному коридору, куда выходили каморки прислуги. Когда-то давно часть огромного каменного зала отгородили и разделили деревянными перегородками на множество небольших клетушек, в которых жили семьи женатых хирдманов и челяди. Гудрун была у себя и качала собственного младенца — ему было уже почти пять месяцев, а отец, один из хирдманов Тормунда ярла, так его и не видел. Тормунд ярл со всей дружиной был в походе уже полгода, и если они не вернутся до праздника, то… то Альвин не знала, что и подумать.

— Вот не было печали! — Гудрун не слишком обрадовалась новому младенцу. — Какая-то дура подбросила, а я с ним возись! Как будто мне с этим забот мало! — Она качнула на руках своего сына, и тот заорал. — Ну, вот!

— Пусть пока побудет у тебя. — Альвин положила найденыша на одеяло. — Может быть, еще найдутся родители. Или кто-нибудь его усыновит. Есть же в поселке люди, у которых нет детей.

— И им очень повезло! — Гудрун устало вздохнула. — Давай, что же делать? А смотри-ка, шкура совсем новая, и пеленки какие хорошие! — Приглядевшись, она удивленно покачала головой. — У меня таких сроду не было. Смотри, какое полотно! Нет, йомфру, этого подбросили не от голода!

— Ну, тогда за ним когда-нибудь придут! — Альвин улыбнулась. — Обязательно придут!

— Я бы сказала, что это побочный сын знатных людей, да только… Кто же у нас тут знатный?

Гудрун с сомнением посмотрела на Альвин. Тормунд ярл, хозяин Северного замка, был единственным по-настоящему знатным человеком на всех окрестных островах, а все остальные принадлежали к его дружине и двору. Все их семьи были отлично известны, и ни у кого в последнее время не рождалось младенцев. Тут ведь все на виду, такое дело от людей не спрячешь.

— Он совсем новорожденный. — Гудрун, мать троих детей, окинула найденыша опытным взглядом. — Еще недели нет. У нас на острове никто не рожал неделю назад… Разве что… вот что… — Женщина склонилась ближе к Альвин и зашептала. — Разве что, йомфру, это чья-нибудь жена родила, пока муж с ярлом в походе. А им вот-вот возвращаться, вот и хотят избавиться от ребенка, чтобы муж ничего не узнал. Ну, ты понимаешь? А кроме замка, его и подкинуть-то некому. Ты понимаешь?

— Не очень! — честно призналась Альвин. — Дружины нет всего полгода, ребенка легко можно выдать за законного. Вот если бы их не было целый год… Ну, хватит! — Раздумья на такую скользкую тему были недостойны ее. — Правды мы не узнаем, и нечего гадать. Так или иначе, ребенок теперь у нас и надо о нем заботиться. Если тебе нужны будут пеленки ли еще что, я скажу Фриде, она все даст.

Альвин уже пошла к двери, когда Гудрун опять окликнула ее:

— Йомфру!

Альвин обернулась.

— А про возвращение дружины… Что же все-таки ты думаешь, они вернутся хотя бы сегодня? Или хотя бы завтра? Осень, конечно, была теплая, но со дня на день ударит мороз, море замерзнет, и как же они тогда?

Гудрун не хуже ее самой понимала, что Альвин ничего нового не могла узнать, но знатность дочери ярла возвышала ее над населением острова и внушала надежду, что ей открыто нечто тайное. И Альвин старалась не разочаровывать подданных.

— Я думаю, они вернутся сегодня или в крайнем случае завтра, — уверенно ответила она. — Ведь Тормунд ярл еще ни разу не проводил Середину Зимы вне дома!

И не успела Альвин выйти в кухню, как на нее налетел Хрольв, один из дозорных.

— Там корабли, йомфру! Люди, там корабли! — Он начал кричать еще во дворе, поэтому во все двери уже бежал народ, жаждущий услышать новость. — Это ярл! Это Тормунд ярл! Я узнал «Великого Дракона»! Он идет! Он возвращается!

— Я знала, знала, что сегодня он вернется! — в восторге закричала Альвин, и сейчас ей казалось, что она и правда это знала. — Скорее, скорее! Грейте воду, готовьте баню! Ари, режьте овец, разжигайте везде огонь, несите факелы!

А сама побежала на берег — встречать.

Северный замок стоял на самом краю земли, и дальше не было ничего, кроме Ледяного моря. Остров замыкал собой длинную цепь рассеянных по морю больших и малых островов с немногочисленным населением — рыбаков, охотников и небогатых скотоводов. Люди жили в крошечных хижинах, сложенных из валунов и дерна, под дерновыми же крышами, и если бы не дым, выходящий из отверстий над низкими дверями, эти жилища невозможно было бы отличить от холмиков. И любому путешественнику, кто в поисках пути к богатым западным островам плыл вдоль северного архипелага, настоящим чудом казался Северный замок, вдруг вставший на крайнем острове посреди моря и похожий на стража границы между этим и тем светом. Несмотря на суровость окружавшей его природы, Северный замок был богат и его владельцы имели возможность содержать большую дружину, оснащать корабли и искать себе славы как вблизи родных стен, так и в далеких южных морях. В море в изобилии ловилась рыба и ходили стада китов, на окрестных островах водились морские птицы, тюлени, моржи. Мужчины охотились на морского зверя и песцов, женщины ставили ловушки на лис и зайцев. И каждую весну Северный ярл уводил на юг целую вереницу кораблей, груженных соленой и сушеной рыбой, тюленьими и моржовыми шкурами, моржовой костью, дорогими пушистыми мехами, китовым и тресковым жиром, птичьим пером и пухом. Многочисленные летом торговые караваны останавливались здесь по пути к уладским островам и платили пошлину. Поэтому в замке всегда имелось достаточно припасов, чтобы как следует встретить праздник — не хватало только хозяина.

Корабли шли на веслах, с осторожностью находя путь между скалами и подводными камнями. Пока они приближались, обитатели замка успели подготовиться к встрече: баня была натоплена, в больших дружинных домах разожжен огонь во всех очагах, угощение жарилось и варилось над огнем, бочки медового вина выкатили из погребов. Островитяне и замковая челядь нарядилась в полушубки, отороченные лисьим мехом, иные надели накидки в виде широкого воротника, закрывавшего спину и грудь, вязанные из цветной шерсти и украшенные пестрыми узорами.

Толпа заняла почти всю полосу между стенами и водой. Перед воротами стояли Альвин с матерью, фру Хольмвейг, и Эрлинг ярл, остававшийся старшим в крепости на время отсутствия Тормунда ярла. Эрлингу ярлу было всего двадцать пять лет, но он вырос в дружине и благодаря собственной доблести успел завоевать такое почетное место. Он тоже успел одеться по-праздничному: на соболий полушубок, покрытый красным бархатом, он накинул голубой плащ, что очень шло к его белокурым волнистым волосам. На груди его блестела широкая золотая цепь, и среди обледенелого серого камня он напоминал одного из богов Асгарда среди серых туч. Часто поглядывая на Альвин, он улыбался ей, но ей было некогда улыбаться ему в ответ — она смотрела на приближающиеся корабли.

Прибрежная полоса была забита народом до самых башен, откуда уже ничего не было видно — сюда не только сбежалось все население острова, но и приплыли на лодочках жители ближайших островков. Все хотели увидеть своего ярла, наконец-то вернувшегося, и приветствовали его целой бурей радостных криков. Альвин не кричала, но и у нее отлегло от сердца при виде знакомой фигуры отца возле переднего штевня. Похоже, что для его долгого отсутствия не находилось никаких печальных причин: он был здоров и весел, судя по оживлению, с которым он что-то говорил своему спутнику и показывал рукой на берег и стены замка.

Своему спутнику… Кто это? Альвин хорошо знала отцовскую дружину, но этот человек был ей незнаком. Видимо, кто-то едет гостить к ним на зиму. Разглядеть гостя как следует было трудно, но Альвин видела, что он хорошо одет и Тормунд ярл обращается с ним как с равным.

— Кто это с ним? — тихонько спросила она у матери, которая стояла рядом, держа в руках священный золотой кубок ярлов.

— Не могу разглядеть, — шепнула в ответ фру Хольмвейг, прищуривая ослабевшие с годами глаза. — Наверное, он кого-то пригласил на зиму. Сейчас узнаем.

«Великий Дракон» первым подошел к причалу, и под приветственные крики Тормунд ярл сошел на каменистый берег. Фру Хольмвейг сделала несколько шагов ему навстречу, волоча подол длинной шубы, покрытой драгоценным фиолетовым бархатом, и на торжественно поднятых руках подала ему кубок с красным вином — редкой ценностью, приберегаемой только для самых знаменательных случаев. Тормунд ярл принял кубок; было видно, как их губы шевелятся, но за криками толпы невозможно было разобрать ни слова. Впрочем, Альвин и так знала, что они говорят. «Приветствую тебя, Тормунд ярл, муж мой! Удачен ли был твой поход?» — «Приветствую тебя, фру Хольмвейг, госпожа моего дома! Боги хранили меня и дружину в походе, за что хвала им и слава! Благополучен ли наш дом и все домочадцы?» Именно такие слова произносятся на этом месте уже не первый век, с тех пор как возник Северный замок и его первый хозяин вернулся из летнего похода. В церемонии встречи ничего не меняется, как не меняется остров и замок, словно выросший из этих серых гранитных скал.

Но вот отец обернулся, сделал знак, и тот незнакомый гость подошел к нему. Тормунд ярл что-то сказал, обращаясь к жене, потом оба они повернулись и нашли глазами Альвин. Она не слышала, что они говорят, но по их жестам догадалась, что ее зовут. Опираясь на плечо ближайшего хирдмана, она соскочила с высокого камня и по мерзлому песку подбежала к отцу. Дочери ярла не к лицу проявлять нетерпение, но она была так счастлива видеть отца живым и снова дома, что не думала об условностях. Ведь она предсказала, что он вернется сегодня, так что еще надо?

— Это мой давний товарищ, Бергер ярл, сын короля Сёльмунда, что правит на Квартинге! — говорил отец, когда она подошла. — Мы встретились с ним еще в начале похода и вместе добрались даже до земли кетильберов и турдатанов, вот почему я так долго не возвращался. Зато какую добычу мы привезли, вы удивитесь! Я пригласил Бергера ярла провести с нами зиму. Я хочу, чтобы ты, Альвин, подала ему кубок.

Пока из гридницы несли с готовых столов еще один кубок, достойный знатного гостя, Альвин успела немного его разглядеть. Сын короля! До сих пор к ним на остров не залетали такие важные птицы, но она не робела, привыкнув к мысли, что род Северных ярлов не уступит никакому королю. Впрочем, и Бергер ярл был не похож на королевского сына из сказки. Во-первых, ему было уже лет сорок или около того, и в его светлых волосах на висках отчетливо виднелась седина. Лицо у него было обветренное, с резкими морщинами на лбу, серые глаза были чуть прищурены, выдавая небольшую близорукость, но на губах играла легкая дружелюбная улыбка, и Альвин сразу подумала, что это — добрый человек.

— А где это — Квартинг? — шепотом спросила она у матери.

— Моя страна лежит на полуострове, который находится к востоку от моря, а то море называется Небесный Блеск. Оттуда сюда добры месяц пути! — весело ответил сам Бергер ярл. — А усадьба моего отца стоит на Ветровом мысу.

— В вашем замке три высоких башни с золотыми шпилями? — вырвалось у Альвин, которая привыкла думать, что именно в таком замке обитают сказочные короли.

— Когда вернусь, попробую выстроить что-нибудь в этаком роде! — смеясь, ответил Бергер ярл, окидывая взглядом стены и башни замка. — По правде сказать, ни на Квартинге, ни где-либо в Морском Пути нет ничего похожего. Все наши усадьбы — это просто большие дома, в лучшем случае за земляными стенами в два человеческих роста. Я, признаться, не верил, что Северный замок — это целая скала, только выложенная руками… людей или великанов? Людям едва ли такое под силу.

— Да, говорят, что Северный замок выстроили великаны, — Альвин кивнула. — А еще у нас говорят, что его первой хозяйкой была великанша Скади, жена Ньёрда.

— Отчего же она переехала? — Бергер ярл поднял брови.

— Отсюда ушли великаны, перебрались дальше на север, и она ушла за ними. Где-то там, в Йотунхейме, ей выстроили новый замок, еще лучше, — Альвин махнула рукой в северном направлении. — А этот замок заняли Северные ярлы.

— Да-а, — уважительно протянул Бергер ярл, колеблясь, поверить ей или посчитать все детскими сказками. — Боюсь, мне нелегко будет уговорить парочку великанов поехать со мной, чтобы соорудить нечто подобное на Ветровом мысу.

Впрочем, вид замка, сложенного из громадных гранитных глыб и проткнувшего вершинами башен низкие небеса отгонял недоверие — ведь люди действительно не умеют строить ничего подобного!

Запыхавшийся управитель принес позолоченный кубок с тем же красным вином, и Альвин взяла его.

— Приветствую тебя в нашем доме, Бергер сын Сёльмунда! — приняв серьезный вид, сказала она. — Да сохранят тебя боги под нашим кровом, и да царят здесь мир и благополучие!

— Мир и благополучие всегда царят в доме, где правят женщины, мудрые, как Фригг, и прекрасные, как Фрейя! — Бергер ярл улыбнулся и принял кубок. — Пью за вашу красоту и гостеприимство, хозяйки Северного замка, и чувствую себя путешественником, который забрался на самый край земли и внезапно попал прямо в Асгард!

Альвин улыбнулась и подумала, что он — настоящий сын короля, хотя не блещет золотыми кудрями и руки у него не по локоть в серебре. Именно королевский сын должен уметь держаться так дружелюбно и непринужденно, храня свое достоинство и не задевая чужое, и уметь сделать так, чтобы рядом с ним любому стало хорошо! Он и говорит, как шутит, и вовсе не кажется надменным, но в нем чувствуется такая уверенная сила, что Альвин вдруг стало тепло рядом с ним.

И он будет у них зимовать! При мысли об этом ей стало так радостно, как будто к ним приехал сам Светлый Бальдр и по этому случаю зима отменяется!

Весь день прошел в суете и хлопотах. Корабли разгружали, вытаскивали из воды, снимали паруса и мачты, затаскивали в корабельные сараи, чтобы в течение долгой зимы потихоньку чинить все, что нуждалось в починке, и готовить к походам нового лета. Груз развозили по складам и устраивали на хранение: съестные припасы, железные и бронзовые изделия, ткани, посуду. Весь день домочадцы питались кое-как, хватая в кухне то одно, то другое: к вечеру готовился пир и заниматься обедом прислуге было некогда.

Наступала самая длинная ночь в году. В полночь Тормунд ярл принес жертвы в святилище на самом берегу, где стояли два высоких резных идола. Они изображали Тора, грозу великанов, и Ньёрда, бога морей, повелителя ветров и течений, покровителя морской охоты и рыбной ловли, торговли и путешествий. Идолы были поставлены всего лишь отцом Тормунда ярла, а до этого мольбы и жертвы обращали к двум большим валунам, лежащим на самой кромке прибоя. Возле них и сейчас виднелись черепа моржей и китов, принесенные островитянами в дар своим покровителям и защитникам.

После жертвоприношений все вернулись в замок. В огромном зале, где в обычные дни было так пусто и гулко, сейчас не находилось свободного места. Дружина и гости со всех окрестных островов сидели за столами плечом к плечу, и даже на полу устроился кто-то из рыбаков. Горел огонь в очагах, горели факелы на стенах, бросая отблески в сотни веселых глаз, на металлические бляшки щитов и лезвия секир на стенах. Снаружи ревело ледяное зимнее море, как вечно голодное чудовище, которое уже не первый век злится на каменные стены, но ничего не может с ними поделать!

По древнему обычаю трон хозяина замка располагался в середине длинной стены залы, между двух резных столбов, а почетное место напротив досталось Бергеру ярлу. Молодой Эрлинг ярл остался недоволен. Он как-никак второе лицо в крепости и достойно хранил ее покой и безопасность целых полгода, пока хозяин был в походе, а теперь вместо ожидаемой благодарности он получает место чуть ли не в конце стола! И даже то, как достойно он исполнял свои обязанности, сейчас никого не интересовало. Все слушали гостя, и даже Альвин не замечала, как мрачен и обижен товарищ ее детства. Всем хотелось знать, как выглядит родная страна Бергера ярла, что за люди ее населяют.

— Нам принадлежит вся земля от пролива Двух Огней до конца Хлаупского залива, а он так называется потому, что в него впадает река Хлаупа! — охотно рассказывал он. — Нам принадлежит ее устье, и все народы, живущие выше по течению, приезжают к нам торговать. Кроме Хлаупы, есть еще реки Альда и Бера, они тоже очень большие, а по берегам их лежат густые леса и плодородные поля. Земли вдоль рек почти везде населены, люди там обрабатывают пашни и сеют рожь, ячмень, овес, просо. Дома там строят не из камня и дерна, как здесь, а из бревен, вкопанных в землю…

— Целый дом из бревен! — Альвин с трудом могла поверить. На Северном архипелаге леса не было совсем, бревна вылавливали из моря или покупали, поэтому они были дороги и шли только на опоры кровли. — Ну и богатый же народ!

— Это не так уж дорого, йомфру, ведь там сколько угодно леса! Ты знаешь, как выглядит лес?

Альвин качала головой. Остров, замок и ближайшая часть архипелага составляли весь ее мир, и ей было трудно представить другую землю, кроме скал над морем.

— Зато я видела лес! — отвечала фру Хольмвейг и вздыхала. Она была родом из большого торгового города Эльвенэс, земли более приветливой и веселой. Она знала, что такое зеленый лес и цветущие луга, знала, как поют птицы, как краснеет в траве земляника, как пахнут цветы и как гудят пчелы над цветами. — И я видела города, где людей больше, чем на всем нашем архипелаге!

— У нас на Квартинге только Ветровой мыс еще кое-как заслуживает названия города, но в стране харудов, которая к западу от нас, есть целых три настоящих города: Страум, Варьян и Топп. А по Хлаупе можно попасть к племенам ранов, толенсов, ругов, богемов, роталариев и реодариев. Со всеми этими странами мы торгуем. Торговых городов там больше десятка, и в каждом правит знатный ярл с золотой цепью на шее. Иногда он называется графом, а иногда — воеводой, потому что у этих народов разные языки.

Все это было похоже на сказку, но Тормунд ярл кивал, подтверждая, что все это правда. Особенно позабавил слушателей рассказ о том, как лет тридцать назад король Сёльмунд захватил в земле герулов торговый город Хестафель, всех купцов с их товарами перевез на Ветровой мыс и приказал вести торг здесь! Альвин очень смеялась: оказывается, и самих купцов можно перевозить, как живую рыбу в садке!

Затем Тормунд ярл стал расспрашивать о домашних новостях. Новостей было немного, и это было хорошо — значит, все идет своим чередом. Под конец Альвин вспомнила о найденном утром ребенке.

— Надо же придумать ему имя, — сообразила она. — А я даже не выяснила, мальчик это или девочка. Гудрун здесь? — Она оглядела гридницу, выискивая ту среди служанок.

— Сейчас я ее принесу! — Гудрун кивнула и поставила кувшин на стол. — Как раз хотела пройти проведать — я-то их уложила, да ведь один проснется, заорет, второго разбудит…

— Так это девочка?

— Девчонка. Сейчас принесу!

Гудрун вышла и вскоре вернулась с ребенком на руках.

— Милая, ты перепутала на радостях! — Фру Хольмвейг усмехнулась. — Ты принесла своего.

— Зачем своего? — Среди улыбок гостей и домочадцев Гудрун удивленно взглянула на хозяйку. — Что я, дурная совсем, своего от чужого не отличу? Это она, девчонка ваша.

— Наш парень — просто великан! — кричал сильно пьяный и очень довольный ее муж Гуннар, уже плохо понимавший, о чем тут идет речь. — Просто герой! Такого парня нигде больше нет!

— Но в самом деле! — Альвин вскочила и подбежала к служанке. — Та девочка была новорожденная, ты сама сказала, что ей не больше недели от роду! А этот большой, как твой!

— И правда, она что-то сильно подросла! — Гудрун с сомнением посмотрела на девочку и кивнула. — Тяжелая какая… Уже тянет скорее на пятимесячную. Но только это не мой, это она, твоя находка. Хотите посмотреть? Кстати, вы знаете, а у нее уже прорезалось три зуба!

— Может быть, нам подбросили дитя великана? — Тормунд ярл улыбнулся. — Я слышал, иногда и троллихи подбрасывают своих детей людям, если у них нет молока.

— У троллячьих детей, ярл, должен быть хвостик, или мохнатые ушки, или три глаза, или еще что-нибудь такое, — Гудрун покачала головой. — А у этой все как у людей. Я ее мыла, и кормила, и пеленала… Обычная девочка. Человеческая. Только подросла она что-то быстро, это правда…

— А меча при ней не было? — улыбаясь, спросил Бергер ярл.

— Меча? — Альвин удивленно оглянулась на него. — При чем здесь меч?

— Но ведь это явно необычная девочка! А про меч я вспомнил вот почему: когда я зимовал у короля Эйрика Могучего, мне там рассказали одну историю про новорожденную девочку. Хотите послушать?

— Хотим! — Альвин тут же с готовностью села.

— У Торфинна ярла из Одинэса была дочь, ее звали Асгерд. Однажды к ним приехал на зиму один человек, его звали Эгмунд Гордый. За зиму он посватался к Асгерд и женился на ней. Они прожили год, у них родилась дочь, а потом Эгмунд решил уехать. Его жене это совсем не нравилось, но он ее не слушал. Он отплыл на корабле со своими людьми, но остановился ночевать на одном островке. А ночью Асгерд приплыла на лодке на тот остров, выкрала его родовой меч по имени Истребитель, а взамен подложила новорожденную девочку. Утром Эгмунд обнаружил подмену, но найти Асгерд не смог. А через день его корабль попал в бурю, наскочил на камень, разбился, и все погибли.

Прошло семнадцать лет, и родичи Эгмунда думали, что его меч погиб вместе с ним. Только через семнадцать лет его племянник, сын его младшего брата, его звали Ульв с Белой реки, узнал о том, какую подмену сделала Асгерд. Она к тому времени опять вышла замуж и у нее было пятеро сыновей, но ни одной дочери. Когда-то она видела свой долг в том, чтобы волей-неволей вынудить мужа заботиться о дочери, которую он хотел бросить. А спустя годы поняла, что могла бы любить эту девочку больше всего на свете, и это сделало бы ее гораздо счастливее, чем исполненный долг.

Ульв приехал к ней и стал просить отдать ему меч Эгмунда, а она ответила: «Мне приснился сон, что дочь моя не утонула вместе с отцом, а жива. Найди ее, и тогда я в обмен отдам тебе его меч». Ульв поехал туда, где Эгмунд ночевал в последний раз перед гибелью, и узнал, что в самом деле, Эгмунд оставил девочку хозяйке и велел отдать кому-нибудь на воспитание, а значит, она не погибла вместе с кораблем.

— И что же? — спросила Альвин, когда Бергер ярл замолчал. — Он нашел ее?

— Не знаю! — Бергер ярл улыбнулся и развел руками. — Девочку отдали на воспитание, и когда я уезжал от короля Эйрика, Ульв как раз отправился к тем людям, которые ее взяли. Может быть, она не дожила до этого, может быть, вышла замуж. А может быть… Ты сама догадаешься, что еще там могло выйти, — он лукаво посмотрел на Альвин и улыбнулся. — Ведь ей как раз исполнилось семнадцать лет, а Ульв с Белой реки тогда еще не был женат. Интересно здесь то, что эту девочку дважды обменивали на родовой меч Эгмунда: сначала от нее хотели избавиться, потом получить назад.

— История без конца! — с огорчением отметила Альвин.

— И ты считаешь, что любовь делает человека счастливее, чем исполненный долг? — спросил у гостя Эрлинг ярл. Он-то всегда исполнял свой долг, даже если его забывали за это поблагодарить!

— Мне, к счастью, не приходилось между ними выбирать. Но те, кто выбрал любовь, говорят, что так.

— Для них, конечно, лучше так думать, — заметила фру Хольмвейг. — Когда выбор сделан, честь потеряна и ничего не осталось, кроме любви.

— А ты как думаешь, йомфру? — Бергер ярл посмотрел на Альвин. — Что лучше, честь или счастье?

— Я думаю… что эти два слова очень похожи. Наверное, это неспроста… Да, но как же нам назвать нашу находку! Как звали ту девочку с мечом, о которой ты рассказывал, Бергер ярл?

— Я слышал, что воспитатель назвал ее Тора.

— А давайте мы и нашу девочку назовем Тора! — предложила Альвин. — Пусть Тор охраняет ее — она ведь пришла к нам без меча!

— И похоже, что ее мать, кто бы она ни была, выбрала любовь! — добавила фру Хольмвейг.

Праздники кончились, погасли пиршественные огни, потянулась долгая темная зима. Каждый раз около полудня черная мгла немного рассеивалась и превращалась в какое-то подобие пасмурного серого дня, но уже через несколько часов снова темнело. Однажды ночью в самом начале февраля Альвин проснулась от далекого глухого гула. Она давно ждала чего-то подобного и теперь сразу вскочила.

— Что с тобой, йомфру? — Унн, спавшая на ее лежанке, тоже подняла голову. — Куда ты одеваешься?

— Я слышу… Я должна посмотреть… — Альвин при свете горящего очага торопливо натягивала верхнюю рубашку и затягивала пояс. — Подай мои чулки! Хильда, подложи дров! Одевайтесь и будьте готовы, похоже, придется вставать!

— Ты думаешь, это они? Они идут? Уже идут? — Бледные, растрепанные служанки окружили ее и в испуге заламывали руки.

— Я думаю, что да. Не бойтесь, но на всякий случай будьте готовы.

Альвин выбежала из девичьей и в гриднице и там увидела отца — он тоже был одет и на ходу застегивал кафтан, подбитый теплым волчьим мехом.

— Ты тоже услышала? — увидев дочь, он бодро кивнул ей, будто и не была глухая зимняя ночь. — Я сам сейчас посмотрю, если это действительно началось, тогда будем будить замок.

— Но я прикажу развести везде огонь, — сказала Альвин. — Слышишь?

Она подняла руку: и в гриднице, где не было окон, сквозь толстые каменные стены был слышен далекий и все нарастающий гул.

— Что это? — К ним подошел Бергер ярл. Сейчас он не улыбался и выглядел серьезным. — Это буря?

— Нет. Это ледяные великаны. Почти каждую зиму они идут на замок и пытаются его разрушить.

— Великаны! — Бергер ярл изумленно раскрыл глаза.

— А разве ты о них не слышал?

— Слышал, но… но я думал, что это только сказки. Мало ли чего рассказывают люди, особенно о вас, о Северном замке? Еще говорят, что король белых медведей заключил с вами договор и один раз в три поколения забирает девушку из вашего рода себе в жены… Не будешь же ты говорить, что и это тоже правда!

— И это тоже правда, должна тебе сказать, ничего не поделаешь! — Альвин улыбнулась и развела руками. — Но к королю белых медведей ушла моя тетка Ирмингерд, сестра моего отца, так что ни мне, ни моей будущей дочери это не грозит. Но я пойду на стену, ты пойдешь с нами? — уже на ходу бросила она.

Бергер ярл, все с таким же недоумевающим видом, поспешил за ней.

Пробегая по нижнему этажу, Альвин везде натыкалась на полуодетую прислугу: одни еще вертели головами и спрашивали у всех, что случилось, другие уже тащили дрова к очагам. Где-то в кладовках гремели котлы.

Возле кухни Альвин заметила Гудрун: та выходила из каморки, на ходу затягивая концы головного покрывала. В приоткрытую дверь вслед за ней пыталась выбраться девочка, но Гудрун решительно засунула ее обратно. Альвин мимоходом удивилась: она не видела найденыша две недели, а за это время Тора так выросла, что выглядела как шестилетняя. В самом деле, странно, что при ней не было меча! А сейчас он бы пригодился, особенно если волшебный…

Едва они поднялись на башню, как в лицо ударил ледяной ветер, и Альвин поспешно прикрыла лицо краем капюшона. Это был верный признак — с ветром неслось ледяное дыхание великанов. На крепостной стене замка уже было оживленно, горело множество факелов и сновали люди. Вемунд Терновник, глава дозорного десятка, успел послать гонца в дружинный дом и поднять людей. Тормунд ярл стоял на северной башне.

— Ну, что? — Альвин подошла к нему.

— Это они! Смотри! — Рукой в меховой рукавице Тормунд ярл показал на север.

Альвин пригляделась. В черном небе светила полная луна — нашествие всегда начиналось в полнолуние — и при ее свете было видно, как вдали, почти на горизонте, шевелится какая-то неровная белая стена. Альвин видела это уже не в первый раз и хорошо знала, что означает это зрелище. В самый разгар зимних холодов ледяные великаны шли на Северный замок, чтобы разрушить свое давнее творение и изгнать захвативших его людей. Они были еще далеко, но следующей ночью они окажутся под стенами.

— Альвин! — кто-то схватил ее за рукав, и она увидела Эрлинга ярла. — Зачем ты сюда пришла?

— Я услышала гул. Ты же знаешь, ярл и его семья слышат первыми и будят всех остальных.

— Но ведь ярл уже здесь, зачем тебе было приходить? Здесь слишком холодно, ты простудишься. Иди вниз.

— Что ты меня отсылаешь, как будто я ребенок! — возмутилась Альвин.

— Я не хочу, чтобы ты заболела!

— Нечего обо мне заботиться, ты мне не нянька!

— Но я…

— Оставь ее в покое, Эрлинг ярл! — миролюбиво посоветовал Бергер ярл. Он в это время стоял так, чтобы прикрыть Альвин от ледяного ветра, и уже не выглядел таким потрясенным, лишь изредка оглядывался в сторону приближающейся опасности. — Если я успел хоть что-то понять в здешних делах, любой человек из семьи Северного ярла страшнее для зимней нежити, чем самый могучий воин. Пусть йомфру побудет здесь, если считает нужным.

Эрлинг сердито посмотрел на него. Бергер ярл кое-что понял в здешних делах, причем даже больше, чем показывал. Поскольку у Тормунда не было сына, все ждали, что новым Северным ярлом станет муж его дочери. Эрлинг знал Альвин с детства и, благодаря своему положению в дружине, считал, что наиболее достоин этой чести. Когда же в Северном замке появился Бергер ярл, Эрлинг сразу увидел в нем соперника. Пусть тому было уже сорок, пусть его виски поседели, а на лице морские ветры вырезали множество морщин, но он был сыном короля, а его рассказы о далеких землях кружили Альвин голову, и никто не мог сказать, чем все кончится, если ей придется выбирать между ними.

— Сегодня они не успеют до нас добраться. — К ним подошел Тормунд ярл. — Будем ждать их завтра. Ты и правда можешь идти досыпать, Альвин, а завтра нам придется принять бой. Иди спать, моя дорогая, а завтра поднимемся пораньше и будем готовиться к ночи.

Назавтра Альвин опять была на стене с самого рассвета. Негромко переговариваясь, обитатели замка смотрели на север. На поверхности замерзшего моря виднелось нечто вроде стены, составленной из ледяных глыб, в беспорядке нагроможденных друг на друга. Все знали, что это такое. С наступлением утра великаны превращаются в ледяные глыбы. Но как только стемнеет, они снова оживут и пойдут на замок, и в эту ночь они преодолеют оставшееся расстояние до его стен.

На стену поднимали вязанки дров, и Тормунд ярл, тоже вставший спозаранку, сам складывал их на широком очаге, устроенном прямо возле северной башни. Он выкладывал из поленьев шестиугольник руны «хагаль», руны разящего небесного огня. Другие очаги, поменьше, были устроены на протяжении всей стены, и везде к ним несли дрова.

А внизу под воротами уже волновались жители окрестных островков. Каждую зиму они искали в замке спасения от ледяных великанов, и уже собрались сюда со своими домашними пожитками, припасами и скотиной. Бывало, что великаны рушили их сложенные из валунов домики под дерновыми крышами, и тогда бездомные оставались в замке до весны, пока не будет возможности построить новые. Альвин махнула рукой десятнику, чтобы открывал ворота.

— А почему никто не пытается подойти к ним сейчас, пока они неживые? — спросил Бергер ярл.

— Еще слишком далеко. До них придется идти целый день, а ночью они оживут.

— Не думай, что до тебя никто до этого не додумался, — надменно сказал ему Эрлинг ярл. — Когда великаны будут уже под самыми стенами, мы будем выходить днем.

— И что с ними делают? — по дружелюбному виду Бергера никто бы не догадался, что он замечает эту надменность молодого ярла.

— Мы разбиваем их молотами и топорами, и из осколков они не поднимаются. Жаль, что их слишком много, и мы не успеваем разбить всех. Но все же их становится меньше.

— И неужели нет никакого способа покончить со всеми разом?

— Пока его не нашли.

— Но они, наверное, очень тяжелые? — Бергер в задумчивости окинул взглядом полосу льда под северной стеной.

— Конечно.

— Какой толщины лед их выдерживает?

— В две ладони, — Альвин составила свои ладони пальцами одна к другой. — Если вдруг зима теплая и лед слабый, они не приходят.

— А если они наткнутся на полосу слабого льда? Провалятся?

— Пожалуй, да.

— А выбраться смогут?

— Уже нет. У них, как у ледяных плавучих гор, над водой может держаться только одна седьмая от всего тела. Голову они из воды высунут, но вылезти не смогут.

— Тогда отчего бы не подпилить лед вон там, перед стеной? Ведь они должны будут там пройти? Сейчас они ничего не видят. А потом пропил можно будет засыпать снегом и мелкой ледяной крошкой. Главное, чтобы не успело замерзнуть обратно.

Альвин некоторое время смотрела на него, соображая, потом ахнула и побежала искать Тормунда ярла.

Лед перед самым островом был особенно толстым, около полутора локтей, а где-то и двух. Весь день мужчины пилили перед северной стеной, сколько нашлось в замке пил, а в кузнице спешно изготавливали новые. Женщины поддерживали огонь в очагах, постоянно подогревали похлебку, кашу, жареное мясо, отвары и мед. Маленькая Тора вертелась возле них и все время задавала вопросы.

— На нас идут великаны, страшные, у! — урывками объясняли ей женщины, хлопоча возле котлов. — Они холоднее льда, хотят разломать наш замок, а нас всех затоптать и заморозить. Когда они придут, детям надо прятаться под одеяло, тогда их не найдут.

— Надо позвать Тола! — сказала девочка, глядя на Гудрун серьезными и совсем не испуганными глазами.

— Что? — Приемная мать наклонилась к ней.

— Позвать Тола!

— Тора?

— Да! Он всегда убивает великанов!

— Мы его позовем, позовем! Наш ярл умеет призывать Тора и его силу против великанов. Но маленьким девочкам все равно следует прятаться под одеялом, не путаться под ногами и не мешать взрослым!

Темнело. Стена замка надела огненную корону: на всем ее протяжении разожгли костры, и жаркое пламя с треском разрывало густеющую тьму. Но тьма опускалась неумолимо, небо становилось черно-синим, крепчал северный ветер. Потом издалека донесся знакомый гул. Только теперь мужчины оставили работу и ушли в ворота замка, поспешно забросав пропилы снегом и ледяной крошкой. Гул быстро нарастал. Женщины все спустились вниз, мужчины остались на стенах. Каждый казался неуклюжим из-за толстых меховых одежд, а головы выглядели непомерно большими из-за железных шлемов, надетых поверх меховых шапок. Обычные доспехи здесь были не нужны — великаны не имели никакого оружия, кроме кусков льда и подобранных на берегу камней. Но оружие им заменял жуткий холод, от которого у людей перехватывало дыхание.

Возле каждого из костров стояла большая катапульта — изобретение далеких южных земель, дедом нынешнего ярла завезенное в Северный замок. В качестве снарядов возле каждой были приготовлены увесистые бочонки, плотно набитые просмоленной соломой. На очагах уже дымились котлы с нагретой смолой — на тот случай, что великаны прорвутся к стенам вплотную.

Тормунд ярл стоял у северной башни, в шлеме и с мечом на поясе. У него одного сейчас был при себе меч, всем остальным оружие только помешало бы. Люди бросали тревожные взгляды то на него, то на приближающуюся со стороны моря белую стену, но Тормунд ярл стоял совершенно спокойно, и его уверенность передавалась другим.

Гул сменился грохотом и треском льда под тяжестью великанских шагов. В шуме можно было различить рев — боевой клич множества нечеловеческих голосов. Вот из мрака вынырнула одна исполинская фигура — белая, в три человеческих роста, с толстыми руками и ногами, с огромной уродливой головой, с глыбой льда в поднятых лапах. На месте лица у великана была только огромная, широко раскрытая ревущая пасть.

Великан метнул глыбу в людей на стенах; та ударилась о каменный борт и раскололась, упала вниз дождем обломков. Вслед за первым из мрака выскочили еще несколько великанов, потом подошли основные силы, и началось. Приведенные видом горящего огня в еще большую ярость, великаны обрушили на стены целый шквал ледяных глыб и камней, которые на ходу выворачивали на мелких островков.

Тормунд ярл взмахнул рукой, и сразу несколько горящих смоляных бочонков полетело в великанское войско. Бочонки лопнули, горящая смесь рассыпалась по ледяным плечам и головам. От дикого рева ярости и боли можно было оглохнуть, и опытные воины Северного замка не зря затыкали уши шерстью, готовясь к этой битве.

Те великаны, на кого попала горящая смесь, падали и катались по льду, пытаясь сбить огонь. Другие налетали на них, топтали сородичей тяжелыми неуклюжими ногами, обжигались, спотыкались, частично падали и тоже начинали кататься, частично прорывались дальше, раздробив чью-нибудь голову.

Вот волна докатилась до того места, где люди весь день пилили.

И едва первые исполинские ноги ступили на место пропила, как лед подломился, огромная плита поднялась и перевернулась, погребая под собой десяток нападавших.

Вопль и рев поднялся такой, что достиг даже тех ушей, которые были заткнуты шерстью. В грохоте и треске ломаемого льда великаны один за другим проваливались, падали, толкали и увлекали друг друга в черную воду, а сверху на них валилась горящая смесь. Частично она гасла, частично растекалась, увеличивая ужас и смятение великанов. Дикие твари копошились в черной воде, били руками, пытались выбраться, но кромка льда обламывалась, и никакие силы не могли бы выволочь их тяжелые тела из воды.

Первые ряды попали в ловушку целиком, но бежавшие позади сообразили остановиться и стали искать обходной путь. Бергер ярл, вместе со всеми бывший на стене, и радовался успеху своего замысла, и не верил собственным глазам. Казалось, из кошмарного сна пришли эти дикие, огромные, изломанные фигуры, составленные из кусков выщербленного льда, без лиц и глаз, только с ревущими пастями — живые воплощения зимней стихии, холода, враждебного всему живому. От них веяло таким сильным морозом, что глаза щипало, а кожа немела. Да, глуп тот, кто завидует славе и богатству Северных ярлов — достаются они недешево.

Кое-кто из великанов еще плескался у края проруби, но, потолкавшись, ледовики нашли то место, где пропил кончался. Бергер ярл жалел, что не хватило времени окружить пропилом всю крепость, и теперь великаны опять пошли на приступ с трех оставшихся сторон. В них по-прежнему летели горящие бочонки, и почти каждый попадал в цель — то и дело кто-то из ледяного воинства хватался за горящую голову и начинал кататься под ногами у сородичей, но их было много, и они все шли и шли к стенам.

— Да поможет нам Тор, гроза великанов! — закричал Тормунд ярл, так что его услышали даже сквозь грохот и рев. — Да падет его негасимое пламя на головы исчадий льда!

Он выхватил из ножен меч, и живое пламя вспыхнуло на острие клинка. Это был родовой меч Северных ярлов, под названием Пламя Льда, и, по преданию, сам Тор подарил его первому хозяину крепости. Его можно было использовать только против ледяных великанов, но зато их его удар обращал в груду мелкой ледяной крошки. Пользоваться этим мечом мог только человек из рода Северных ярлов, в других руках он был бы бесполезен, поэтому каждый хозяин крепости обязательно возвращался домой на зиму.

А великаны уже ступили на узкую прибрежную полосу и лезли на стены. Порождения зимней тьмы карабкались один другому на плечи, цеплялись за край стены ледяными лапищами, а сверху им на головы лили кипящую смолу, и каждый из доставших до верха с ревом падал вниз, увлекая за собой того, кто его поднимал. Новые котлы не успевали нагреваться, люди железными лопатами выгребали с очагов горящие головни и тоже сбрасывали. Великаны засыпали защитников замка градом ледяных глыб и камней, половина людей работала, а половина держала перед ними щиты, но все равно оглушенных и ушибленных считали уже десятками. Их спускали вниз, на их места поднимались новые защитники, в том числе из рыбаков и охотников с мелких островков. Для борьбы с великанами не нужно было умения, требовались только стойкость, смелость и выносливость — в дыму костров, между жаром огня и холодом великаньего дыхания, среди жгучих искр и летящих ледяных обломков.

Тормунд ярл стоял у самой стены, и едва лишь кто-то из великанов поднимал огромную голову над кромкой стены, как перед ним возникал пламенеющий клинок. Пламя Льда уверенно бил в ледяные головы и руки, и от одного его прикосновения исчадия зимы откидывались назад и летели вниз, сразу разбиваясь на груду мелких осколков. Котлы со смолой уже кончились, и, хотя снизу все время подносили новые запасы топлива, горящие головни выбрасывались быстрее, чем новые успевали как следует разгореться. Великаны все лезли и лезли сплошной стеной, они одолевали стену сразу в нескольких местах, и Тормунд ярл с Пламенем Льда не успевал отражать их везде.

— Тор! Гроза Великанов, приди к нам на помощь! — кричал он, нанося новые и новые удары в ледяные головы, ревущие совсем близко. От усталости и холода у него перехватывало дыхание, один из очагов рядом с ним погас, и нависшая ледяная голова заслоняла свет луны.

— Тол! Тол, сколее! — вопил рядом детский голосок, почти никому не слышный в жутком реве и грохоте. — Сколее плиходи!

Из-за стены вылетела огромная, размером с бочку, глыба льда и ударила Тормунда ярла в грудь. Сила удара отбросила его к стене башни, люди вокруг закричали от ужаса. Не думая об опасности, Альвин выскочила из двери и бросилась к нему. Ледяная глыба впечаталась в кладку башни, но, к счастью, Тормунд ярл не оказался под ней, а отлетел в сторону и теперь лежал под стеной. Похоже, он был оглушен. Думая только о том, что нужно выбросить прочь вон ту жуткую громаду, которая уверенно лезет через стену, Альвин вынула меч из разжавшейся руки, и приугасший было клинок Пламени Льда вспыхнул в ее руках с новой слой. Люди вокруг закричали, думая, что ярл поднялся, а Альвин бросилась вперед и неумело ткнула концом клинка в ледяную голову с разинутой пастью. Из пасти на нее дыхнуло таким холодом, что кровь буквально замерзла в жилах и на миг весь мир остановился. Но тут же великанья голова будто взорвалась кучей мелких осколков, и Альвин пригнулась, свободной рукой прикрывая лицо.

— Тор! Тор! — задыхаясь, кричала она и сама себя не слышала.

— Тол! Тол, плиходи, тебе пола! — призывал где-то рядом тоненький взволнованный голосок.

И с темного неба вдруг донесся громовой удар — такой мощный, что заглушил и грохот, и треск, и великаний рев, и человеческие крики. В темных серых облаках, похожих на клочья нечесаной шерсти, сверкнули сразу две ослепительные молнии, обрисовывая нечто похожее на ворота. Из ворот вырвался огненный шар и покатился к земле. Крича от ужаса, люди бросились в башни, а кто не успевал, те просто упали и закрыли головы руками. В последний момент Альвин увидела, как прямо на погасшем очаге прыгает и машет руками маленькая детская фигурка, крича что-то уже совсем неразборчивое. Выпустив из рук Пламя Льда, она бросилась вперед, схватила девочку и, прижимая ее к себе, метнулась назад под защиту башни. Она успела только шагнуть под свод и тут споткнулась. Чуть не упав, опершись плечом о кладку, она хотела повернуться и прикрыть ребенка, но не успела и просто привалилась к стене, прижимая к себе девочку.

Огненный шар ударил в полосу под стеной и там взорвался, на миг залив весь мир расплавленным огнем. Нестерпимый жар ударил в лица, но разницы между ним и морозом никто не успел ощутить.

И снова упала темнота, огонь разом погас, словно проглоченный ледяной тьмой.

Наступила тишина. Заложенные, оглохшие уши не сразу ее заметили, и казалось, что мир застыл, даже дышать было тяжело. Только луна, спокойная и неподвижная, казалась единственной настоящей и надежной вещью среди этого кошмара. Под стеной было тихо. Через кромку больше никто не лез, исчезли, как не бывало, рев и грохот ледяных ног. Воздух был неподвижен и странно пуст — в нем больше не мелькали ледяные и каменные снаряды, не чертили рыжую прерывистую дорожку горящие головни. Над стеной еще плавал запах дыма и горящей смолы, но холодный ветер быстро его развеивал.

Девочка в руках Альвин пошевелилась и попросила:

— Пусти!

Альвин опомнилась, поставила ее на ноги и выпрямилась. Пламя Льда лежал у ее ног, клинок остывал. Вспомнив об отце, она поспешно обернулась. Тормунд ярл уже сидел, привалившись к той самой ледяной глыбе, и пытался снять шлем, но руки плохо его слушались. Альвин подбежала к нему и хотела помочь.

— Где Пламя Льда? — Тормунд ярл едва мог говорить, язык плохо его слушался. — Где он?

— Он здесь! — Альвин торопливо метнулась к башне, схватила меч, и клинок с готовностью мигнул пламенем, почувствовав ее руку. — Вот он!

— Слава богам! — Тормунд ярл сомкнул пальцы на рукояти и расслабленно привалился к глыбе, которая чуть было не стала для него и убийцей, и надгробным камнем. — Ведь предсказано, что если мы потеряем его, то Северный замок погибнет… Я выпустил его… Но мне показалось, что он напал на великана сам по себе! Его никто не держал, он сам бросился вперед. Я видел!

— Да… может быть… — пробормотала Альвин.

Она не знала, стоит ли говорить, что сама взяла Пламя Льда. Может быть, ей, как женщине, и не следовало этого делать? Но клинок признал ее и не отказался сражаться в ее руках — ведь и в ней течет кровь Северных ярлов.

Тем временем защитники замка опомнились. Великанское воинство, сраженное пламенем Тора, лежало под стеной огромной грудой битого льда. Она занимала всю прибрежную полосу и вываливалась далеко за береговую черту. В огромной полынье плавали бесформенные глыбы, ни одна из них не шевелилась сама по себе. Снизу прибежали женщины, помогали подняться тем, кто не мог сам, уводили вниз к огню, к горячей еде и питью. Близилось утро.

— У древнего короля Хагмунда по прозвищу Стальной Клык было двое детей: сын Альвгейр и дочь Альвхильд. Они были близнецами и очень любили друг друга. Однажды в битве Альвгейр погиб. Но дух его часто приходил к его сестре и беседовал с ней, а никто другой не мог его слышать. Тогда король Хагмунд стал брать свою дочь с собой во все походы и через нее советовался с сыном. Король Хагмунд посвятил Альвхильд Одину, и она стала с тех пор валькирией. В каждой битве она помогала ему, и он одерживал победы над всеми врагами.

Но однажды Альвхильд увидела Хельги, когда он один сидел на вершине зеленого кургана, и полюбила его. Он был сыном короля Ингви. Она соткала для него боевой стяг, который приносил победу или смерть всякому, кто им владел. И так вышло, что Хельги поссорился с Хагмундом. Альвхильд молила Одина не посылать ее в битву, потому что она должна была принести в этой битве смерть или отцу, или возлюбленному. Она молила Хельги отказаться от этой битвы, но он не мог отступить…

Бергер ярл замолчал, глядя в море на юге, как будто окончание старинной саги таилось где-то там.

— И что же? — Альвин не выдержала молчания. — Что же вышло?

— Она… разорвала надвое стяг, который должен был принести победу или смерть… — снова заговорил Бергер ярл, глядя куда-то вдаль. На его лице еще отливал легкой желтизной след огромного синяка, от лба до скулы, полученный им в ту ночь, когда на замок шли ледяные великаны. — И отдала одну половину Хельги, а другую — Хагмунду. Но и ей самой нужно было встать на чью-то сторону, а она не могла выбрать.

— Но что же она выбрала?

— А этого никто не знает. И Хагмунд, и Хельги, и Альвхильд после этой битвы были найдены мертвыми, и только сам Один знает, на чьей же стороне она сражалась.

— Ну, вот! — разочарованно сказала Альвин. — Опять неизвестно, чем кончилось.

— А ничего на этом не кончилось, — возразила Тора. — Альвхильд и Хельги родились снова. Одину не понравился тот выбор, который она сделала, и он заставил ее прожить жизнь с начала.

— И ты знаешь, что она выбрала во второй раз? — Альвин обернулась.

Тора держала на руках своего названного братика, сына Гудрун. Он рос, как все обычные младенцы, и сейчас ему было всего семь месяцев. Зато девочка-найденыш за один месяц вырастала так, как обычные дети за шесть лет. В феврале она уже стала подростком — нескладным, с длинными и тонкими руками и ногами, но в ее точеном личике с большими голубыми глазами уже тогда проглядывала такая мягкая прелесть, что женщины говорили о ней, что «красавица будет». С февраля она уже служила нянькой своему названному братцу, охотно помогала во всех домашних работах, и была она такая ловкая и прилежная, что Фрида не могла нахвалиться. В конце марта она была по виду уже восемнадцатилетней девушкой, и все мужчины смотрели на нее со вполне понятным интересом.

Но Тора славилась не только быстрым ростом и красотой. Откуда-то она знала много разных вещей, которым служанки на кухне никак не могли ее научить.

— Она еще не выбрала, — продолжала Тора. — Она даже не знает, что ей придется выбирать. Она не знает даже того, что она — Альвхильд и живет второй раз, что Один дал ей новую жизнь, чтобы исправить ошибки прежней. Но и она, и Хельги, ее возлюбленный, опять где-то здесь, на земле.

— Не хотела бы я оказаться на ее месте! — Альвин повела плечами.

— Может, это окажешься ты, а может, и нет! — сказала Тора. — Смотрите, как лед потрескался.

— Скоро ледоход, — заметила Альвин.

Настал апрель, день с каждым разом становился все длиннее и теплее. Овцы на пастбищах ягнились, и пастухи удивлялись: чуть ли не каждая приносила тройню, причем молока бывало так много, что удавалось выкормить всех.

— Это удачный год! — говорили на острове. — Ведь еще на Середине Зимы, когда Тормунд ярл приносил жертвы, предзнаменования были самые хорошие!

Мимо замка медленно плыли огромные ледяные поля, по виду еще цельные и нерушимые, но уже потрескавшиеся и отданные на волю течений. Прилетели с юга птицы и устраивали гнездовья на скалистых островках. Над замком стоял оглушительный шум птичьих криков, но никто не жаловался. Целыми днями дети, подростки, женщины половчее собирали птичьи яйца, весь замок и все островки питались только ими. В глубокие, вырубленные в скале подвалы, набитые льдом, бережно укладывались тысячи и тысячи яиц: мелких и побольше, белых, желтых, серых, голубых, в крапинку, с пятнышками, даже с ниточками трещин, нарисованными самой природой, чтобы издалека яички скальной трещотки можно было принять за камешки. Но мальчишек Северного замка было не так легко обмануть, тем более какой-то глупой трещотке! С корзинами снуя туда-сюда, жители островов запасались яйцами на весь год. В гнездах собирали пух, из которого потом получаются такие теплые одеяла.

Альвин тоже принимала в этом участие, каждый день выводя на скалы целую дружину из замковых служанок и детей. Осторожно пробираясь по ползущим льдинам, они взбирались на скалы, а через некоторое время сдавали полные корзины работникам, ждавшим внизу с легкими санками. Мальчишки палками отгоняли птиц от гнезд, и приходилось надевать грубые плащи из тюленьих шкур, чтобы защититься от ударов жестких крыльев, острых клювов и когтей. А также других признаков птичьего негодования, более мягких, но зато вонючих!

— Не ходи, Альвин! — Эрлингу не нравилось, что она отправляется с утра за яйцами, куда он не мог за ней последовать: сломанная в битве с великанами рука у него срасталась медленно и он еще был неловок. — Лед совсем плохой, ты сорвешься!

— Посмотри! — Легко опершись ногой, Альвин перепрыгнула опасное место и засмеялась. — Я же легче гагары, меня любой лед выдержит! Не волнуйся обо мне! Тора, идем!

— Прыгай, птичка! Обопрись на мою руку! — Шедший за ними Бергер ярл помог перебраться Торе, а потом прыгнул и сам. Он весил гораздо больше целой стаи гагар, но зато прыжки его были широкими, как у оленя. — Ну, где тут ваши скальные трещотки? Ты покажешь мне, йомфру, как выглядят их яйца? Научишь меня отличать их от камешков?

— Неужели ты никогда этим не занимался? — Альвин, уже карабкаясь на скалу, обернулась и недоверчиво подняла брови. Для нее это занятие было привычным и необходимым способом добывать пропитание.

— Ну, может быть, когда мне было лет шесть или семь… Потом как-то уже все было недосуг забавляться, а яйца у нас несут куры. Мой отец ведь начал брать меня в походы с восьми лет, даже не с двенадцати.

— Должно быть, знатный ярл повидал много такого, что полюбопытнее птичьих яиц! — с почтительной завистью заметил Бьёрн, один из молодых работников в замке. Сам он собирал птичьи яйца, сколько себя помнил, и не видел в этом ничего занятного.

— Да уж, бывало… О, я вижу гнездо! Ведь это гнездо, правда, йомфру? Только не говори мне, что это всего лишь куст прошлогодней травы!

Альвин хохотала, придерживаясь за скалу, чтобы не сорваться. Для Бергера ярла этот нехитрый промысел был в новинку, он извлекал из него столько же удовольствия, как и любой мальчишка, и в эти минуты ему не было никакого дела до чудес далеких земель.

Они отправили вниз уже десяток наполненных корзин, когда пришло время немного отдохнуть. Отойдя подальше от шумных гнездовий, они нашли за выступом скалы, где не доставал ветер, полянку, уже покрытую первой травой. Семь белых зайчат, щипавших травку, при появлении людей бросились бежать вверх по склону, прыгая на задних лапках. Бергер ярл ловко разжег костер, и они стали поджаривать гуся, которого Бьёрн подбил камнем.

— Ну, а еще дальше от земли харудов какие лежат страны? — расспрашивала тем временем Альвин.

Рядом с Бергером ярлом для нее каждый день был полон чудес, и она словно бы жила в двух мирах одновременно: по одному, старому и привычному, она ходила ногами, зато другой, новый и увлекательный, постоянно разворачивался перед ее мысленным взором.

— Дальше на запад живут ререги, а еще их называют реодариями. В их земле, как говорят, насчитывается шестьдесят городов, но я побывал только в трех. Первый город назывался Свентовидич. В нем трое ворот, и каждые ограждены вместо воротных столбов огромными железными мечами, и мимо этих мечей не может пройти никакая нечисть. Второй город назывался Хорсеслав, он совершенно круглый, и две длинные улицы делят его на четыре равные части, то есть сам город представляет собой знак солнца, которому там поклоняются. А третий город назывался Ладич, и в нем стоит знаменитый храм в честь богов любви.

— Вот как? — Альвин улыбнулась. — Богов? Значит, их много?

— Не более чем у нас. Мы просим любви у Фрейра и Фрейи, а ререги поклоняются Брату и Сестре, которых называют Кресень и Кресена. Их имена означают «огонь». А еще их называют так: Брата — богом любви, а Сестру — богиней измены.

— Ну, вот! — Альвин с показной обидой надулась, но ей и в самом деле было отчасти неловко это услышать. Даже мать намекала ей, что она не слишком красиво ведет себя по отношению к Эрлингу ярлу, а уж о выражении лица его самого нечего и говорить. — Как измена, так сразу женщина! Можно подумать, что мужчины всегда верны и преданны!

— Не буду говорить, что ты не права! — Бергер ярл улыбнулся. — Брат и Сестра — две стороны любви, которая, с одной стороны, хочет верности и постоянства, а с другой вечно стремится к новизне и разнообразию. И они так тесно связаны, что никак нельзя отделить одно от другого.

— Но почему же измена — обязательно в женском облике?

— Для всего есть причина, если как следует подумать! Кто просит у богов верности в любви? Конечно, женщины! Они боятся, что мужья их разлюбят, вот и приходят в храм с просьбой с постоянстве. И к кому же они будут обращаться с этой просьбой? Конечно, к богу-мужчине, он им ближе. Ведь надо любить того бога, которого просишь, иначе мольбы не дойдут. А мужчины больше любят Сестру, богиню, которая для них воплощает вечно новую возлюбленную, о которой они мечтают. И нельзя сказать, что один из этой пары хуже другого. Они не могут существовать друг без друга, как две стороны лезвия вот этого ножа! — Бергер ярл показал нож, которым готовился резать птичье мясо. — Так и сам человек — в нем одном всегда уживаются две разные стороны, два совсем разных существа. Он и зверь, он и бог. По отдельности он был бы или зверем, или бесплотным духом, но не человеком. Человек — существо на грани миров. Он способен перемещаться между мирами, он способен меняться сам, и в этом его сила.

Альвин посмотрела на Тору. Та сосредоточенно переворачивала птицу над огнем, но тоже, кажется, слушала. Теперь она выглядела уже лет на двадцать с лишним. С большими голубыми глазами, пышными светлыми волосами, она вся сияла здоровьем, свежестью, бодростью и силой. При этом она была трудолюбива, неутомима, добросердечна, никогда ни с кем не ссорилась, каждому старалась помочь и всегда находила себе полезное занятие. Всегда она была неизменно приветлива, улыбчива, и ее румяное лицо казалось светлым солнечным бликом на сером камне. Никто еще на памяти Северного замка не менялся так быстро, и никто не был больше похож на гостя из каких-то совсем других миров. Бьёрн ходил за ней буквально по пятам и все норовил оказать ей какую-нибудь мелкую услугу.

Тощий песец смотрел на них с верхнего выступа скалы и потявкивал, видимо, выражая возмущение, что они вторглись в его охотничьи угодья.

— Знаешь, негодник, что сейчас ты никому не нужен! — Бьёрн погрозил ему. — Вот встретимся зимой, тогда ты у меня потявкаешь!

— Ты так много повидал… — Альвин наконец подняла глаза на Бергера ярла. — Наверное, тебе не терпится вернуться в твой большой мир. Уже скоро… Скоро лед сойдет, отец опять спустит на воду корабли… И вы уплывете, а мы опять останемся здесь… С этими птицами, яйцами, сушеной треской…

Она подобрала мелкий камешек и бросила в песца.

— Я не отказался бы и подольше задержаться в маленьком мире, где есть ты, — сказал Бергер ярл и осторожно взял ее руку в свою. У Альвин упало сердце. — И маленький мир становится большим, когда кого-то в нем любишь.

— Смотрите, пришли медведи! — сказал вдруг Бьёрн, первым заметивший своих мохнатых тезок[1]. — Вон они, йомфру!

Альвин, едва его услышав и даже не поняв, о чем он, безотчетно обернулась. И ахнула: на льду под скалой сидели два белых медведя и поматывали головами, глядя на людей. Птицы кричали громче обычного и метались над скалистым островком.

— Медведи… — Альвин поднялась на ноги. — Значит, завтра будет Встреча…

— Что будет? — не понял Бергер ярл, с тревогой глядя то на зверей, то на девушку, и на всякий случай сжал рукоять ножа на поясе, хотя против огромных медведей нож ничем не поможет. — Это не опасно? Они нас не тронут?

— Будет Встреча. Помнишь, ты не верил, что у нас заключен договор с королем ледовых медведей? Завтра ты все увидишь сам.

Назавтра к полудню все обитатели замка оделись в праздничные наряды, не исключая и хозяев. Фру Хольмвейг надела свою лучшую шубу на соболях, покрытую фиолетовым бархатом и обшитую черно-золотым шнуром, Альвин нарядилась в песцовую шубку, крытую голубым бархатом, и ее глаза от этого казались голубыми звездами. Румяная от холода, веселая, она казалось так красива, что все собравшиеся поглядывали на нее, а потом многозначительно кивали то на Эрлинга, то на Бергера ярла.

— Наша йомфру как та королевская дочь из сказки, за которую борются старый жених Зима и молодой жених Лето! — говорили среди челяди. — Посмотрим, кого же она все-таки выберет!

— Жених Зима заманивает ее всякими заморскими чудесами, то-то ей у нас уже и не весело! Скоро нам придется с ней прощаться!

— Тормунд ярл не отпустит ее. Ему нужен преемник, а Эрлинг ярл ему как сын, он сам его воспитал. Он выдаст ее за Эрлинга ярла, и это правильно! Она — наша, она родилась и выросла у нас, зачем же нам отпускать ее за моря? Вот увидите, как дойдет до свадьбы, жених будет молодой и румяный, как летнее солнце!

Но сама Альвин сейчас не думала ни о какой свадьбе, а жаждала скорее показать Бергеру ярлу еще одно чудо Северного острова, какого не встретишь больше нигде.

Встреча всегда происходила на ледяном поле между двумя маленькими скалистыми островками, и здесь уже сидел ледовый медведь. Увидев его, Бергер ярл по привычке положил руку на то место на поясе, где привык находить рукоять меча, но ее там не оказалось: перед выходом из замка все оставили свое оружие, и его тоже попросили разоружиться.

— Не волнуйся, они никого не тронут, — уверяла его Альвин. — Держись спокойно и приветливо, как всегда, когда в гости приезжают родственники.

— Родственники! — Бергер ярл изумленно поднял брови.

Тем временем из-за скалы показалось еще два ледовых медведя. Они сели по сторонам от первого и так же спокойно ждали приближения людей. По мере того как процессия из замка подходила ближе, медведей становилось все больше. К тому времени как Тормунд ярл с домочадцами и свитой подошел шагов на десять, зверей было уже полтора десятка.

Люди остановились. Медведи встали и выстроились полукругом.

— Я, Тормунд ярл, хозяин Северного замка, пришел сюда, чтобы встретиться с королем ледовых медведей и его супругой-королевой! — громко произнес Северный ярл. — Желают ли они повидаться со мной?

Медведи попятились. Из-за скалы показалось еще несколько животных, а среди них человек — женщина. От изумления Бергер ярл даже подался вперед, а все вокруг стояли спокойно и улыбались гостям, хотя и отчасти натянуто, но дружелюбно.

Медведей было четверо. Один из них, огромный и матерый, шел впереди, выступая с истинно королевским величием. За ним шла женщина средних лет, одетая в дорогое, хотя и потертое платье и шубу из меха ледового медведя мехом наружу. Приглядевшись, Бергер ярл понял, что это не шуба, а просто шкура, которую женщина накинула на плечи, как плащ, и с трудом удерживает это тяжелое и странное одеяние. Позади нее ровным строем выступали три молодых, двухгодовалых медведя-подростка.

— Это она, королева, моя тетка Ирмингерд! — возбужденно шепнула ему Альвин. — А те трое позади — ее дети. Раз в три года у нее родятся дети от короля, медведи, и всегда трое, и они три года остаются с ней, а потом уходят.

— Она что, действительно, живет с медведями? — ужаснулся Бергер ярл.

— Она и сама полгода бывает медведем. С октября по май она — медведь, а в летнюю половину года — человек. Встреча всегда происходит после того, как она станет человеком, чтобы она могла говорить с людьми. Ведь ее муж-король не может.

Тем временем медведи и их королева остановились напротив Тормунда ярла и его свиты.

— Приветствую тебя, королева, сестра моя! — с волнением сказал Северный ярл. — Я очень рад видеть тебя здоровой и окруженной прекрасным потомством! Также рад я видеть и твоего супруга, повелителя льдов, в добром здравии!

— И я рада видеть тебя, Северный ярл, брат мой, — ответила женщина. Голос у нее был низкий, хриплый и невыразительный, но от него пробирала дрожь. — Я рада видеть и тебя, и твою семью, и твой двор здоровыми и благополучными.

— От имени всех людей Северных островов я подтверждаю вечную дружбу между народом людей и племенем ледовых медведей! В знак дружбы предлагаю вам в дар этого быка, а тебе, моя сестра, вот эти одежды, изготовленные руками моей жены и дочери!

Тормунд ярл сделал знак, и слуги вывезли вперед сани с разрубленной на части тушей быка. Фрида расстелила на льду ковер, а на нем разложила несколько цветных рубашек, верхнюю одежду из толстой крашеной шерсти, пояс из цветной тесьмы, плащ и башмаки.

— Мы благодарим вас за подарки. И в знак нашей дружбы дарим вам эту добычу! — Королева Ирмингерд показала на несколько тюленьих туш под скалой. — Да пошлют боги множество рыбы в ваши сети и множество дичи под ваши стрелы!

— Да будет и ваша добыча изобильна, и да умножат боги ваш род!

— Мы подтверждаем договор!

— Мы подтверждаем договор, и да будут боги нашими свидетелями!

Король ледовых медведей поднялся на задние лапы, а одну из передних протянул вперед. Тормунд ярл подошел к нему и прикоснулся правой рукой к его лапе. Огромный медведь нависал даже над рослым ярлом, так что у всех видевших это невольно замерло сердце. Но вот они разошлись, медведь повернулся и первым двинулся прочь. Королева Ирмингерд поклонилась родным и направилась вслед за ним.

Бергер ярл пытался рассмотреть ее лицо, но солнце, отражаясь от льда, слепило глаза, и он ничего не видел. Да и что он хотел разглядеть на лице этой женщины? Она, рожденная простым человеком, стала оборотнем, и ее дети рождались зверями, чтобы зверями прожить всю свою жизнь! Сожаление она должна была испытывать, тоску по людям, от которых была навек оторвана, чтобы вести странную жизнь на грани человеческого и звериного мира — или гордость за свою необычную судьбу?

— О Богиня! — направившись наконец вместе со всеми обратно к замку, Бергер ярл снял меховую шапку и вытирал обильно вспотевший лоб, хотя было отнюдь не жарко. — Кажется, за много лет я впервые так потрясен. Значит, если бы третье поколение выпало сейчас, то ты, йомфру Альвин, стала бы королевой ледовых медведей?

— Да, — Альвин старалась говорить об этом спокойно, но сама невольно ежилась. — Понимаешь, у нас ведь с ними общие охотничьи угодья, и если бы люди и медведи часто сталкивались, это была бы постоянная война. А сейчас никто ни на кого не нападает. Люди не охотятся на медведей, и даже самый голодный медведь никогда не тронет человека. А если они встретятся где-нибудь у полыньи, на охоте, то человек должен сказать: «Я чту договор!» — и они расходятся.

— Это очень хорошо, но не хотел бы я, чтобы тебя забрал медведь!

— Я бы тоже не хотела! — шепотом призналась Альвин.

— Постой, а если она вдруг умрет? Наверное, женщине не очень полезно все время жить на льду…

— Она ведь теперь оборотень и потому вынослива, как настоящий медведь. Но даже если она умрет, то все равно король не имеет права требовать новую жену раньше, чем минет два поколения. Так что они снова придут за моей внучкой.

— Неужели с этим ничего нельзя сделать?

— Послушай, Бергер ярл! И твой отец, и ты, и твои сыновья, и твои внуки всю свою жизнь проводят в походах и битвах. Любого из вас могут убить, и многих действительно убивают. Неужели ничего нельзя с этим сделать?

— Я понял, понял. Прости меня, йомфру. Да, а если в третьем поколении не будет дочери? Тогда что?

— Тогда придется выбрать самую красивую девушку в замке, а ярл удочерит ее, чтобы отдать медведям.

— А нельзя ли сразу удочерить какую-нибудь бедную девушку, чтобы…

— Ты опять, Бергер ярл? — Альвин даже остановилась и повернулась к нему. — Как бы тебе понравилось, если бы твой отец усыновил какого-нибудь бедного парня и послал его в битву вместо тебя?

— Но в битвах добывают честь и славу, сыну короля они тоже пригодятся! А у медведей…

— А у медведей женщина добывает великую честь, потому что закрывает собой весь род человеческий! Ну, хотя бы ту его часть, что живет на Северном архипелаге, в наших владениях. А еще она приобретает огромную силу, чтобы повелевать ветрами, бурями, косяками рыбы, птичьими стаями, стадами китов… Вот если у нас не будет лова, или случится еще какая-нибудь беда, то мы, во-первых, приносим жертвы Ньёрду, а во-вторых, зовем ее на помощь. И она помогает.

— Хорошо, что в этом поколении мы им ничего не должны! — сказал Бьёрн. — А не то они наверняка взяли бы Тору!

— Уж это наверняка! — Все вокруг закивали. — Другой такой красивой девушки у нас давно не было.

— Не считая тебя, конечно, йомфру! — добавил десятник Вемунд.

— Послушай, йомфру, насчет Торы! — продолжал Бьёрн. Альвин обернулась. — Ты знаешь, я и Тора…

— Что?

— Мы хотим пожениться! — выпалили Бьёрн и покраснел. — Если ярл и хозяйка не будут против… Как ты думаешь, они не будут против?

— Почему бы им быть против? — Альвин немного растерялась. — И Тора согласна выйти за тебя?

По правде сказать, Альвин была не готова к мысли, что Тора, которую она сама держала на руках новорожденным младенцем, собирается выйти замуж. Но почему бы и нет, если сейчас ей на вид уже лет двадцать, даже с лишним? Собственно говоря, она была готова к замужеству еще в марте, это они не разглядели вовремя. Но если даже обычные дети вырастают гораздо быстрее, чем их родственники успевают это понять, то что же говорить о Торе, которая из новорожденной стала невестой за каких-то три месяца!

О Богиня! Неужели и старухи вот так же с изумлением оглядываются на прошедшее время, обнаружив, что их дочери и внучки, которых они вот только что, буквально вчера, качали на руках, уже приглядели женихов? Альвин вдруг почувствовала себя очень старой.

И выбор Торы ее тоже несколько удивил. Конечно, у найденыша не было приданого, но Тора была так красива и так добросердечна, что ею восхищались все и она наверняка могла бы найти жениха получше, чем работник из замка.

— Она согласна, — Бьёрн кивнул. — Конечно, она могла бы выбрать кого познатнее и побогаче, но она понимает, что никто ее не будет так любить, как я. А Хедин уже мне говорил, что если я и дальше буду так прилежно работать, то он скоро сделает меня помощником старшего кладовщика. Тогда и содержание у меня будет получше, и каморку он нам и сейчас уже дает. Там же крайняя свободна, которая сразу за Асмундовой. Так что ей будет со мной хорошо, ты не сомневайся.

— А он смелый парень! — сказала Фрида, когда Бьёрн убежал искать Тору, чтобы она подтвердила перед хозяевами свое согласие. — Тому, кто женится на этой милой девушке, смелости надо не меньше, чем дочери ярла, которая становится королевой ледовых медведей.

— Почему? Ведь Тора — совсем не медведь!

— Да, не медведь. Но ее мужа, как и королеву медведей, впереди ждет одна неизвестность.

В начале июня море окончательно очистилось от льда, снег растаял, талая вода собиралась в складках скал и с шумом низвергалась в море. Только на верхушках самых высоких гор в середине острова сохранились снежные шлемы. Склоны и долины покрылись невысокой, но очень густой и сочной травой, а по этому изумрудному ковру тут и там были рассеяны сотни белых пушистых комочков — пасущихся овец и коз.

Тормунд ярл собрался в поход. Все заготовленное за зиму грузилось на корабли, на «Великом Драконе» подняли новый парус, который фру Хольмвейг и Альвин ткали всю зиму. Это тоже была традиция Северного замка — парус для летнего похода женщины из семьи ярла ткали своими руками. Он всегда был темно-синим, и красными нитями на нем было выткано изображение клинка — Пламени Льда.

Бергер ярл тоже снарядил свои корабли.

— Я обязательно вернусь и снова буду зимовать у вас, — говорил он на прощание. — Там, на юге, пожалуй, мне будет казаться, что Северный замок мне просто приснился. Он похож скорее на сказку, которую долгими зимними вечерами бабушка рассказывает внукам. Но когда опять настанет зима, меня опять потянет к этой сказке.

— Для него наша жизнь — только сказка, только детская забава! — с негодованием говорил потом Эрлинг ярл. — Мы для него — только отдых и развлечение! Настоящая жизнь — где-то далеко! Он забудет тебя, как только потеряет из виду замок, и для тебя самое лучшее — забыть его еще быстрее!

— А я не хочу забывать! — упрямо отвечала Альвин. — Он принес мне большой мир! Я так и прожила бы всю жизнь, думая, что в мире нет ничего, кроме Северного замка, как ничего больше нет в нашем море! А теперь я знаю, что на свете есть другие земли, города, люди, совсем непохожие на нас. Я хочу их увидеть. Я хочу побывать там.

— Откуда ты знаешь, что это все — не сказки? Может быть, все эти другие земли и города он просто придумал!

— Не говори глупостей! Моя мать родилась на юге, и ты не хуже меня слышал все то, что она рассказывала. Каждый год к нам приезжают купцы, и они тоже, скажешь, из выдуманных стран?

— Но если ты все это знала раньше, почему же раньше тебе никуда не хотелось?

Альвин могла только пожать плечами. Раньше все рассказы о далеких землях она сама воспринимала только как красивые сказки. Она жила в своем маленьком мире, знала каждый камень Северного замка и каждую скалу ближних островков, и ей было этого достаточно. Но теперь, когда с далекими южными землями и их оживленными городами ее связывал живой человек, все эти образы ожили, налились светом и звуком, стали близки сердцу, и она уже не могла больше довольствоваться островом из серого гранита и замком, выросшим на нем, как плоть от плоти его. Теперь ей было здесь тесно, как будто и сама она разом выросла. Человек способен меняться, и в этом его сила. Но в этом же и его беда, потому что изменения в нем самом постоянно ставят перед человеком новые и новые цели, не позволяя удовлетвориться уже достигнутым.

Настала середина лета, когда вместо ночи приходят ненадолго невесомые прозрачные сумерки, и казалось, что Северный замок вместе со своим островом вплыл в небесное царство света, где обитает солнце. Потом день начал понемногу убывать, но этого никто не замечал за обычными летними хлопотами. Фру Хольмвейг вышивала на покрывале красные ягоды, такие же румяные, как щечки Торы.

Тора, кстати, расцвела после замужества еще больше и стала такой красивой и приятной на вид женщиной, что никто не мог пройти мимо нее, не оглянувшись. Бьёрн к тому времени стал помощником старшего кладовщика, и Тора усердно трудилась целыми днями, помогая мужу. Теперь у нее почти не было времени поболтать, и Альвин только мельком видела ее в кухне или во дворе перед дверями кладовок. Она немного располнела, но это ей шло, весь ее облик дышал довольством и благополучием. В ее присутствии у всякого светлело на душе, а больные чувствовали облегчение только от того, что она присаживалась рядом и брала их за руку. Перевязанные Торой раны заживали легко и быстро, никто не умел так ловко вправлять вывихи. У Ингрид, уже потерявшей трех новорожденных детей, Тора приняла двойню, и все обошлось благополучно, оба мальчика оказались здоровенькими и быстро росли.

Эта двойня в семье десятника Хринга никого уже не удивила. В этом году наблюдался небывало обильный приплод скота, коровы одна за другой приносили по паре телят, причем все больше телочек. Один за другим к острову подходили рыбные косяки, так что вскоре все берега были заняты деревянными сушилками, на которых покачивались на ветру тысячи выпотрошенных тушек. Охотники на тюленей никогда не возвращались без добычи, а стада китов появлялись у острова уже трижды. И три ночи все население острова не спало до зари, исполняя древнюю ритуальную пляску возле разделанных туш. Взявшись за руки, мужчины, женщины, дети и старики плавно двигались по кругу, то поднимая, то опуская руки, и пели древнюю охотничью песнь — чтобы не уменьшалось поголовье Ньёрдовых стад, а множилось, как морские волны. Возглавляла пляску Тора, и даже фру Хольмвейг и Альвин посчитали правильным пропустить ее вперед.

В июле к острову подошел большой купеческий караван. В нем объединилось несколько богатых торговцев, но вожаком все признавали Ингварда Расторопного, родом из земли вандров. У него было пять кораблей с товарами и большая дружина. В основном все нужное для Северного замка закупал сам ярл, и торговцы только останавливались на острове по пути на запад, чтобы отдохнуть, набрать пресной воды и исправить какие-нибудь повреждения кораблей и оснастки, но обычно они предлагали хозяевам кое-какие дорогие вещи и гостили несколько дней, рассказывая новости большого мира. В этом году Альвин радовалась гостям больше обычного, но особенно ей хотелось узнать, не встречал ли Ингвард на юге Бергера ярла.

— В мире и правда происходит кое-что любопытное! — рассказывал ей Ингвард, человек лет тридцати пяти, рыжеватый, с серо-зелеными пронырливыми глазами и острым носом, который, казалось, везде вынюхивал поживу. — Вот, например, какое поручение я получил от одной королевы с уладских островов. Ей подарили рог дракона, и она хочет, чтобы на нем вырезали подвиги ее рода. Но на острове Фотла, где она правит, нет достаточно умелых резчиков, и она поручила мне найти подходящего человека. Искал я долго, наконец нашел одного хорошего мастера в землях реодариев — это такой народ на…

— Да, я знаю, где живут реодарии! — Альвин улыбнулась, и на душе у нее потеплело от воспоминаний о Бергере. — Я даже знаю, что в их земле шестьдесят городов, и знаю названия их, и храмы богов, которые в них стоят.

— Какая мудрость в таком юном возрасте! — Ингвард почтительно улыбнулся. — Так вот, я нашел там одного мастера, но он нипочем не желал ехать на Зеленые острова. Но я ведь дал слово королеве, и чтобы его не нарушить, мне пришлось оставить семье мастера в залог моего родного брата Ивара. И если королева не захочет отпустить мастера, мне придется одного из них выкрасть — или мастера, или брата.

— Ты отважный человек! — Фру Хольмвейг покачала головой. — Оставить родного брата в залог! Не многие на это решились бы!

— Я рад, что ты это понимаешь, госпожа! — Ингвард поклонился и даже прижал руку к сердцу, но глаза его вдруг стали очень жесткими. — Но я — человек слова и должен был привезти королеве мастера, раз уж обещал. А поскольку ни один благородный человек не оставит в беде своего родича, мне придется так или иначе выручать Ивара. И я ни перед чем не остановлюсь, ведь правда, это благородно?

— Несомненно! — согласился Эрлинг ярл. — Свое слово надо держать во что бы то ни стало.

При этом он посмотрел на Альвин, и она отвела глаза. Она не давала Эрлингу никакого слова, все же ей было перед ним неудобно. Они росли вместе, и до появления Бергера ярла она спокойно принимала то, что Эрлинг, вероятно, станет ее мужем. Но больше она об этом думать не хотела, а он был ни в чем не виноват, и именно поэтому ей было неловко.

Ночью Альвин проснулась от того, что чьи-то сильные руки подняли ее прямо с одеялом и понесли. Сначала ей показалось, что это сон, но дрема быстро рассеялась и она обнаружила, что ее действительно несут вниз по лестнице. Было темно, только впереди блестел одинокий факел. Альвин дернулась, попыталась крикнуть, но тут ее ударили по голове, и она опять провалилась в забытье.

Очнулась она от холода — даже летом по ночам бывало весьма прохладно. Ее по-прежнему несли, но рядом был знакомый шум моря, и сквозь серую мглу летней ночи она разглядела корабль, стоящий у причала. Поодаль виднелись силуэты еще нескольких. Ее подняли по сходням и положили на палубу, и она тут же села, натягивая на себя одеяло. Голова кружилась, ей было холодно в одной рубашке, она была изумлена и возмущена так, что не находила слов.

— Что это значит? — крикнула она, пытаясь рассмотреть темные фигуры в плащах рядом с собой. — Кто вы? Чего вы хотите?

— Это я, йомфру! — Один из людей рядом сбросил капюшон, и она увидела лицо Ингварда. — Тебе придется прогуляться с нами на Зеленые острова, вернее, на Фотлу.

— На Фотлу?

— Да, к королеве Эмер, если помнишь.

— Но зачем?

— Затем, что она не отпускает того мастера, пока я не привезу ее сыну достойную невесту. А пока она не отпустит мастера, я не могу освободить моего брата, потому что его держит в заложниках не кто-нибудь, а сам князь реодариев Бранибор. Сейчас тебе дадут твою одежду, и мы отплывем.

— Но…

— Не надо кричать, все ваши люди заперты в дружинных домах, а дозорных мы, извини, перебили. Я понимаю, что это некрасиво и нехорошо, но у меня нет другого выхода. Я ведь должен освободить моего брата и исполнить обещание, которое я дал этой злобной дуре. Она сама обманула меня: сначала требовала только резчика по кости, а потом, когда узнала, как мне пришлось его добывать, еще потребовала невесту! И непременно чтобы королевскую дочь! А ни один приличный король не отдаст свою дочь на эту несчастную Фотлу.

— Но я не королевская дочь!

— Дочь Северного ярла тоже сойдет. Он ведь как король на своем архипелаге.

— Но мой отец вернется и немедленно освободит меня! Уж с какой-то островной королевой он справится!

— Это уже будет не мое дело.

— Он отомстит тебе!

— Ему придется сначала меня найти. А перед этим ему придется найти тебя, а это тоже будет непросто, потому что дальше на запад до самого Тиу нет никаких земель и ему не у кого будет спросить, куда же мы направились. Пока он вернется, пока разберется, опять настанет зима и море замерзнет. А до следующей весны я так спрячусь, что меня ни один ясновидящий не найдет. Ну, вот и твоя одежда. Ты возьмешь этих женщин с собой? Все-таки королевской невесте не к лицу приезжать к жениху совсем без свиты.

По сходням поднимались несколько вооруженных мужчин из дружины Ингварда, а между ними шли две женщины с охапками кое-как собранной и смятой одежды. Одна из них была Унн, сама в криво заколотом платье и растрепанная, а вторая — Тора.

— Отойди, я должна одеться! — надменно сказала Альвин, и Ингвард отвернулся.

— Что там в замке? — шепнула она, пока женщины одевали ее. — Неужели некому нам помочь?

— Там везде его люди, наших мужчин всех заперли. Но ты должна попросить Пламя Льда, — шепнула ей Тора.

— Пламя Льда? Зачем?

— Если уж ты осталась здесь единственным воином и некому за тебя постоять, ты должна сделать это сама.

— Но Пламя Льда убивает только великанов!

— Он может больше, чем думает человек — впрочем, как и сам человек. Попробуй. В нем сила твоего рода, он поможет тебе.

Альвин не стала больше спорить. С тех пор как Тора вообще научилась говорить, она говорила сплошь очень дельные вещи. А сейчас на Альвин смотрела уже не молодая девушка, свадьбу которой они справляли всего лишь три месяца назад, а понимающая жизнь женщина лет сорока. Только сейчас, при резком свете факела, Альвин заметила у Торы морщины на переносице, вокруг рта и в уголках глаз, заметила умудренный взгляд, которого не бывает у молодых. Ее стоило послушать, тем более что другого выхода Альвин не видела.

— Эй, Ингвард! — позвала Альвин. — Я не могу ехать к королю, который хочет взять меня в жены, без своего приданого. Это уронит мою честь!

— О, только не надо мне рассказывать, что твое приданое спрятано в пещере на третьем острове на запад от месяца и его охраняют ледовые медведи! — Ингвард поднял ладони. — Мне некогда возиться, ваш Эрлинг ярл так сильно бьется головой о дверь, что того гляди высадит.

— Тебе нужно только вернуться в гридницу и снять меч, который там висит на столбе возле трона. Ты же видел его вечером?

— Это твое приданое? Не может быть. Кстати, а почему ярл не взял свой меч в поход? Я его осмотрел, он не хуже других, правда, туповат.

— Потому что его наследует тот, кто продолжит род, то есть я. Он мой, где бы я ни находилась, и я намерена взять его с собой. Иди и принеси его.

Альвин привыкла приказывать, а Ингвард привык выполнять королевские приказы. Поэтому он сделал знак одному из своих людей, и тот, перепрыгнув на берег — сходни уже убрали — бегом бросился в замок. Вскоре он вернулся, неся с собой Пламя Льда в ножнах.

— Дай! — Альвин протянула руки, и Ингвард передал ей меч. Он не боялся дать ей оружие: что могла делать девушка, пусть и с мечом, против целой дружины?

Альвин с трепетом взялась за рукоять и потянула клинок из ножен. Ее, как женщину, никогда не учили обращаться с оружием, но Пламя Льда внушал ей почтение даже большее, чем какой-нибудь обычный меч. Он был очень тяжел для ее рук, но в этой тяжести металла, в его стремительной форме, в шероховатой рукояти, обложенной моржовой костью с вырезанными рунами, таилась такая огромная сила, что часть ее вливалась в жилы от одного прикосновения к мечу.

Показавшись из ножен, меч охотно вспыхнул, словно приветствуя людей, своих соратников в битвах. Вокруг раздались изумленные крики. С трудом удерживая меч и стараясь, чтобы рука не дрожала, Альвин позвала:

— Тор, Гроза Великанов! Дай мне силу небесного огня, что течет в твоих жилах! Дай мне сил, чтобы Северный замок не остался без защиты!

С острия клинка протянулся длинный огненный луч и упал на штевень корабля. Штевень вспыхнул и мгновенно загорелся, предрассветный ветер раздувал огонь, и пламенные языки бились вокруг змеиной головы, как грива.

Альвин повела мечом, и мужчины отпрыгнули в стороны. Один из них вдруг бросился на нее с секирой, надеясь быстро выбить оружие из слабой женской руки, но Пламя Льда сам знал, что ему делать: конец длинного огненного луча только задел нападавшего, и тот разом вспыхнул весь, как просмоленный факел. С диким воплем он перевалился через ближний борт и с плеском упал в воду.

— Опустите сходни, — приказала Альвин, найдя взглядом Ингварда. Он тоже по привычке выхватил меч при виде опасности, но стоял у борта, не приближаясь к ней. Только лицо у него стало очень сосредоточенное. — Иначе я сожгу все ваши корабли.

Альвин повела концом луча, и тот, без труда достав до соседнего корабля, поджег на нем мачту.

— Со всеми вами, — добавила Альвин. — Поищи в другом месте себе добычи, Ингвард. Пламя Льда слушается только людей моего рода, но зато для нас он сотворит любые чудеса.

На ближайшем корабле люди с криками вытаскивали мачту из гнезда и пытались сбросить ее в воду, пока она не подожгла весь корабль. Ингвард свободной рукой сделал знак, и его люди, косясь на Альвин, снова перебросили сходни. Пропустив вперед Унн и Тору, она сошла, пятясь и не спуская глаз с Ингварда и его спутников. Ей было тяжело держать меч, но сам он вливал в ее руку силу и уверенность.

— Теперь пусть ваши люди все до одного поднимутся на корабли, — велела Альвин, оказавшись на причале. — Я отпускаю вас. Но теперь тебе, Ингвард, придется поискать другой путь к западным островам. Через Северный остров вам больше не ходить.

Пламя Льда в ее руке, как дерево небесного огня, освещал темный причал, пока люди Ингварда торопливо уводили корабль. Альвин подмывало все же направить пламенеющий луч хотя бы на один из кораблей, чтобы вандры навсегда запомнили, как кончаются попытки причинить вред Северным ярлам. Но она пообещала отпустить их, а свое слово надо держать.

Когда корабли отошли достаточно далеко, она послала женщин отпереть двери и выпустить мужчин. Один из первых вылетел Бьёрн и бросился обнимать свою обожаемую Тору, которую увели разбойники и с которой он уже не надеялся увидеться. А Альвин, посмотрев на них, подумала: пожалуй, люди Ингварда и не догадались, что эта женщина — его жена. Теперь Тора выглядела почти вдвое старше Бьёрна и была скорее похожа на его мать.

Близилась осень, трава пожухла, море стало свинцово-серым, иногда в воздухе кружились мелкие снежинки. С севера наползали первые льдины, напоминая о том близком времени, когда все море вокруг Северного замка станет сплошным ледяным полем. Ночами крупная медведица приходила на дальний высокий островок и смотрела оттуда на замок, любовалась огнями костров, зажженными на крепостной стене. О чем она думала — никто не смог бы угадать.

В октябре потянулись на юг стаи диких гусей, и все мужчины вышли на охоту. Целыми днями женщины и дети щипали и потрошили птицу, коптили и солили мясо.

Тормунд ярл вернулся в конце октября, когда по старинной традиции забивали лишний скот, который нельзя будет прокормить зимой, заготавливали мясо и устраивали пиры. К тому времени Альвин и сама привыкла к мысли, что и Бергер ярл, и Ветровой мыс, и Хлаупский залив, и весь Квартинг ей приснились или вспомнились из сказки, которую она слушала в детстве. И когда корабли приблизились к причалу и на носу одного из них она увидела Бергера ярла, Альвин почувствовала себя той самой принцессой, что томилась на заколдованном острове, по самую шею в земле, и ждала королевского сына, который ее освободит. Она держалась с невозмутимым достоинством, когда шла по камням, когда подавала Бергеру кубок и говорила неизменные слова приветствия — но сердце ее смеялось и плакало, ей хотелось броситься ему на шею и просить забрать ее наконец с заколдованного острова. Ей хотелось новой жизни, совсем новой жизни в широком большом мире, потому что она сама стала другой и теперь ей тесно здесь, в краю скал, морских птиц и плавучих льдов.

Но в тот же день она узнала нечто такое, что надолго погасило ее мечты о большом мире. Войдя в зал, Тормунд ярл первым делом глянул на столб возле трона и побледнел, не увидев там Пламя Льда.

— Прости меня, я сейчас верну его на место! — Альвин смутилась, поскольку среди волнений встречи позабыла принести меч из своей спальни, где держала его после памятных июльских событий. — Он цел и невредим, просто мне было спокойнее иметь Пламя Льда всегда под рукой.

Так Тормунд ярл узнал, что едва не лишился своей единственной наследницы.

— Значит, Великанша тебе посоветовала взять Пламя Льда? — спросил он. За необычайно быстрый рост Тору еще в детстве прозвали Великаншей, но она не обижалась.

— Да. И я подумала, что нам стоит ее послушать.

— И ты была права, — согласился Тормунд ярл. — Я ведь помню, что когда той ночью, прошлой зимой, когда напали великаны, я звал на помощь Тора, его звал и кто-то еще. И еще неизвестно, на чей зов он на самом деле откликнулся.

Ярл хотел поблагодарить Тору, но без помощи домочадцев не смог ее узнать. Ведь он оставил ее молодой и цветущей женщиной, недавно вышедшей замуж, а к октябрю она так постарела, что выглядела старухой лет шестидесяти. Ее когда-то стройный стан оплыл, спина согнулась, румяное и свежее прежде лицо потемнело и сморщилось, как высохшее яблоко. Из-под головного покрывала ее вместо прежних русых волн выбивались жидкие седые прядки, и самое большее, на что она теперь была годна — это прясть на ощупь шерсть и рассказывать детям сказки. Сказок она знала так много, как будто и правда прожила на свете долгую, долгую жизнь.

Бедный Бьёрн, который остался двадцатилетним парнем, по-прежнему был предан ей и с грустью смотрел на ту, с которой теперь был вынужден обращаться, как с любимой бабушкой. Но сама Тора ничуть не огорчалась из-за своей быстрой старости и вела себя как добросердечная и разумная пожилая женщина, которая не обижается на заведенный богами порядок вещей. Осенью года и осенью жизни приобретенное убирают в закрома, и Тора не могла пожаловаться на пустоту своих.

— Я ни разу не слышал, чтобы Пламя Льда повиновался женщине. Когда погибал его владелец, меч брал его сын или внук, — сказал Тормунд ярл. Родовая легенда у него на глазах повернулась неожиданной гранью, но он не мог не верить такому количеству свидетелей. — Но он признал тебя, хотя ты не мужчина.

— А может быть, женщины ни разу не пробовали его взять?

— Может быть. Но и в тебе кровь нашего рода, а значит… А может быть… Может быть, Пламя Льда признал тебя, потому что ни сына, ни брата у меня нет. — Тормунд ярл подавил горький вздох. — В нашем роду нет мужчин, кроме меня, и Пламя Льда понимает это. Но если он согласен помогать тебе, значит, после меня Северным ярлом можешь стать ты, хоть ты и женщина.

— Что ты говоришь, ярл! — в изумлении воскликнул Эрлинг.

Люди вокруг удивленно переглядывались, но только молодой Эрлинг ярл выглядел так, словно у него отнимали самое дорогое. Так оно и было: ведь уже не первый год он надеялся получить руку Альвин и унаследовать звание Северного ярла! И вдруг оказывается, что она сможет обойтись без него!

— Но ведь женщина не может возглавлять войско! — в смятении продолжал Эрлинг. — Дружина в битве не будет повиноваться женщине! Женщине не место в сражениях!

— А как же валькирии? — возразила Альвин. — Валькирии тоже женщины, а они не только участвовали в битвах, но даже решали их исход. И когда мне пришлось сражаться за свою свободу и честь, я справилась не хуже любого мужчины. Попробуй сказать, что это не так!

Это был слишком жестокий упрек, и Эрлинг покраснел. Его мучил стыд за то, что в ту ночь, когда Ингвард Расторопный пытался похитить Альвин, он сам ничего не смог сделать и был вынужден ждать, когда она сама выпустит его из-под замка.

— Допустим, я тоже не хотел бы, чтобы эта девушка стала валькирией! — заметил Бергер ярл. — Валькирии ведь не выходят замуж, разве что по выбору Одина, и этот выбор им самим обычно приносит одни неприятности!

Сейчас он не улыбался, и Альвин гордилась, что показала себя не хуже той валькирии, о которой он ей когда-то рассказывал. Она еще не знала, что вот-вот и перед ней встанет древний выбор между долгом и любовью…

— Но ей вовсе не обязательно самой возглавлять войско в походе, — сказала фру Хольмвейг. — У войска может быть вождь-мужчина. Главная обязанность Северного ярла — мечом Пламя Льда защищать людей от ледяных великанов. В этом мече — сила и удача Северного замка. И если он повинуется Альвин, значит, она может быть отличным Северным ярлом. А возглавить войско сможет, например, ее муж. Тот, кого она для себя изберет.

— Раньше я, думая о муже для нее, думал о преемнике для себя, — добавил Тормунд ярл, невольно глянув на Эрлинга. — Но теперь, когда мы знаем, что Северным ярлом может быть она сама, я ничего не стану ей советовать. Она сама выберет того, кто разделит ее судьбу.

Альвин посмотрела на Бергера ярла. Этими словами отец подарил ей свободу выбора. Но Бергер ярл молчал. Вид у него был задумчивый и даже отчасти удрученный.

— Ну, хорошо! — снова заговорил Эрлинг. Он старался держаться спокойно и не давать волю обиде, но лицо его стало холодным и жестким. За ним была вся сила Северного острова, привыкшего противостоять любым бурям, и он не собирался отступать. — Я согласен, если Пламя Льда признал йомфру Альвин своей хозяйкой, значит, она может быть Северным ярлом. Но это означает, что она должна будет навсегда остаться в Северном замке, где и есть настоящее место Северного ярла! Она не может, не имеет право покинуть остров! А значит, и мужа себе она должна выбрать такого, который останется здесь вместе с ней! Разве я не прав?

— Ты прав, — Тормунд ярл кивнул. — Кто бы ни был мужем моей дочери, сама она, как наследница моего звания, должна будет остаться в Северном замке.

Альвин молчала, чувствуя, что попала в западню. Возразить было нечего. Она навсегда прикована к своему зачарованному острову, и этих цепей не разобьет никакая доблесть. Наоборот. Ее доблесть теперь в том, чтобы нести эти цепи и даже не намекать, что она желала бы другого устройства своей судьбы. Как никогда не жалуется на свой ужасный и почетный жребий королева ледовых медведей…

— И никакой человек, у которого есть земля в другом месте, не годится в женихи для тебя, — добавил Эрлинг и выразительно глянул на Бергера. — Скажи, Бергер ярл, вот ты, например, разве смог бы остаться со своей женой на острове в море, когда тебя ждет престол твоего отца на Ветровом мысу?

— Не смог бы, — Бергер ярл качнул головой. — Мой отец уже дряхл, и через год-другой мне придется покончить с дальними походами и осесть в усадьбе, чтобы всегда быть готовым подхватить меч, выпавший из его руки.

— Вот видишь! — Эрлинг повернулся к Альвин.

Она была бледна: тот, кого она любила, объявил, что не может стать ее мужем. Но Эрлинг, который только того и хотел, от этого не стал более приятным.

— Не надо так горячиться, — умиротворяюще заметила Тора. — Впереди еще долгая зима, чтобы разобраться со всем этим. Кто-то думает, что рожден для большого мира, но оказывается, что маленький мир не может без него обойтись. Так для чего же на самом деле человек рожден — для того, в чем нуждается он, или для того, что нуждается в нем?

Никто ей не ответил.

Ночь каждый раз становилась все длиннее и темнее, колесо года катилось вниз, к самому дну, где солнце умрет и незамедлительно возродится заново. Люди жались к очагам, занимались домашней работой, слушали сказки быстро дряхлеющей Торы. К началу декабря она не могла уже и прясть, ее не слушались пальцы и она почти совсем ничего не видела, но голос ее оставался ясен, и она так хорошо помнила даже самые длинные и запутанные сказки, словно их действие разворачивалось прямо перед ее угасшим взором, видимое ей одной.

— Мое сердце тебе никогда не найти, так сказал великан королевской дочери, — рассказывала она, и гул непогоды за стенами сопровождал ее повествование, точно сам Ньёрд играл на струнах ветров. — Но если пройдешь ты два «роздыха» на восток от солнца, два «роздыха» на запад от месяца, то попадешь ты на остров посреди моря. Пройдешь ты по острову и увидишь замок о трех золотых шпилях. Войди в ворота и увидишь широкий двор, а во дворе пруд, в пруду плавает селезень, а в клюве держит яйцо. А в том яйце мое сердце.

И Альвин чувствовала себя заключенной в эту самую сказку, откуда ей не найти выхода.

— Я прошел через десять морей и нашел тебя здесь, как в Ином мире, на острове посреди моря, — сказал ей как-то Бергер ярл. — С тобой, в твоем сказочном мире, я стал ребенком, готовым верить в чудеса, и древним героем, способным сражаться с чудовищами. И даже если мне придется уйти отсюда одному, мое сердце навеки останется здесь, как у того великана. И ты будешь той золотой уточкой, которая будет вечно его хранить.

— Так бывает! — приговаривала фру Хольмвейг, вышивая на покрывале цветущий шиповник, и в ее вышивке он делался гораздо ярче и пышнее, чем в лесах ее родины. — Люди приходят в сказку, встречаются там, но уходят в одиночку, как пришли.

— Но все-таки я не стал бы отчаиваться! — Бергер ярл улыбнулся и сжал руку Альвин. — Северный замок стоит на самом краю земли. Он так близок к небу, что здесь возможны любые чудеса.

— Например, Тора! — со вздохом отвечала Альвин и бросала взгляд на старуху, дремлющую возле очага. — Только это чудо что-то стало наводить на меня тоску!

Был уже конец декабря, опять приближался праздник Середины Зимы. В замке готовили пир, но в хлопотах перед этим, самым важным праздником в году, Тора уже не принимала участия. Бабушка Тора, как ее звали теперь дети, лишь иногда поднималась, чтобы посидеть у огня, и то больше дремала, поклевывая носом. Не выходя из дома, она все же ухитрилась простудиться и все кашляла, так тяжело и надрывно, что женщины качали головами и говорили, что «прямо сердце разрывается ее слушать». Огорченный Бьёрн поил ее отварами из трав и кутал в овчины, но сам понимал, что это мало поможет — от старости нет лекарств.

— Я тебя предупреждала, парень! — шепотом говорила ему Фрида, убедившись, что Тора опять спит. Впрочем, она могла бы и не шептать, потому что старуха уже совсем оглохла. — Я тебе говорила: неспроста это, что она так быстро росла и взрослела. А уж не знаю, из троллей она родом, из великанов или альвов, но она — не человек, и человеческой жизни ей не положено. Вот теперь ты и оставайся вдовцом в двадцать два года!

— А я все равно не жалею, — отвечал упрямый Бьёрн. — Я всегда буду помнить, какая она была! Я любил ее, и она меня любила, и я всегда буду об этом помнить! И мне все равно, кто она родом!

— А хорошо бы все-таки это узнать! — заметила Унн. — Жаль, она теперь уже не скажет. Если раньше и знала, то теперь совсем выжила из ума и все забыла!

Гудрун только поджимала губы. Ее сыну исполнилось полтора года и он резво ползал по полу вокруг очагов, играя с щенками. Он-то рос, как обычные дети, и проживет весь положенный человеку срок!

Вечером перед пиром, когда в зале уже готовили столы, Бьёрн подошел к Торе, чтоб разбудить ее и увести в каморку. Но она не отозвалась, не пошевелилась, когда он взял ее за плечо. Бьёрн притронулся к ее руке и охнул — рука уже коченела.

— Она умерла! — в ужасе закричал он, и вся прислуга в зале тут же столпилась вокруг него. — Она умерла, смотрите!

— В самом деле, умерла, — Фрида притронулась к векам старухи, и без того закрытым. — Улле, сдвинь вон тот котел, надо ее уложить как следует. А то закоченеет совсем, потом не выпрямишь. Ах, как не вовремя, в самый вечер праздника!

— Смерть не спрашивает, удобно нам или неудобно! — заговорили вокруг.

— Так что же, отнести ее в каморку? Или лучше в сарай на холод?

— Лучше в сарай. Завтра-то некстати будет заниматься похоронами.

— Йомфру огорчится. Она ее так любила.

— Ну, Бьёрн, не плачь! — Женщины утешали молодого вдовца, который рукавом вытирал слезы со щек. — Ты еще молодой совсем, новую жену себе найдешь. Обычную девушку, и будешь с ней жить сорок лет в любви и согласии!

Альвин, конечно, тоже опечалилась, когда услышала новость. Да и праздновать Середину Зимы с покойником в доме было неуютно, но все же она не решилась приказать вынести мертвое тело в сарай.

— Нынешней ночью мало ли какая нечисть рыщет в округе! — сказала фру Хольмвейг. — Положите-ка ее в сени возле кухни, пусть полежит до завтра. Мы все равно не будем спать, зато ее там никто не тронет.

Так и сделали. А наутро те, кто задремал после долгого пира, были разбужены громким криком женщин в кухне.

— Она, она… там! Смотрите! Смотрите! Скорее, все, все! — кричали, не помня себя, Унн, Хильда и Астрид.

Альвин, невольно ожидавшая еще какого-то чуда, с замиранием сердца, не зная, чего ждать, хорошего или плохого, выбежала в сени.

На моховой подстилке лежала груда темной старушечьей одежды, а в ней шевелилось что-то маленькое и живое. В первый миг мелькнула мысль, что туда забрался щенок или кошка, но куда в таком случае делось тело Торы? Неужели его унесла какая-то зимняя нечисть, такая сильная в самую длинную ночь года? А одежду, значит, оставила?

Преодолевая трепет и страх, Альвин наклонилась и ахнула. Внутри старухиной рубахи бил ножками новорожденный младенец, совсем крошечный, с красным сморщенным личиком, с кулачками меньше ореха. Вот он раскрыл ротик и требовательно заорал — должно быть, проголодался или напустил лужу в старухины рубашки.

— Гудрун… Нет, Ингрид! — с трудом соображая, крикнула Альвин. — Фрида, скорее, дай каких-нибудь пеленок, найдите там, а в котле должна быть теплая вода! Гудрун, помой и заверни ее, Хильда, сбегай за Ингрид, пусть она ее покормит! У нее ведь еще есть молоко?

Госпожа покрепче затянула концы покрывала пониже тяжелого пучка волос, потом посмотрела на тот камень, где оставила ребенка.

Ребенка на камне не было.

Госпожа огляделась, потом легким усилием воли изменила взгляд и опустилась на иной уровень.

Здесь прямо перед ней оказалась дверь — дверь в человеческое жилище.

Госпожа постучала — здесь было так принято, — а потом вошла, то есть просто оказалась по ту сторону двери.

И сразу увидела ребенка.

Девочка лежала на скамье возле горящего очага, а вокруг нее столпились люди: они ахали, охали, всплескивали руками. Девочка спала в туго замотанных пеленках и сыто причмокивала. Люди смотрели на нее с таким изумлением, как будто никогда не видели новорожденных младенцев. Однако, как ни были они увлечены этим зрелищем, появление Госпожи заметили сразу все, даже те, кто стоял к двери спиной.

Ее нельзя было не заметить — молодую женщину в светлых одеждах, которая сияла в полутьме зала, как луна в облачном зимнем небе. Мягкий свет струился от ее лица, рук, головного покрывала, она источала ласковое тепло, как само весеннее солнце, такое далекое и немыслимое в это хмурое зимнее утро. Ее присутствие наполняло воздух ощущением благополучия, доброты, любви и счастья. Больные забыли о своих болезнях, а старики — о своей старости. Она несла с собой силу и молодость вечно обновляющейся жизни, и рядом с ней каждый становился таким же, как она.

Альвин в изумлении поднялась на ноги. Она уже утвердилась в мысли, что Тора, из дряхлой старухи опять став новорожденным младенцем, снова проживет целую жизнь за один год, взрослея каждый месяц на шесть лет, и даже, может быть, снова выйдет замуж за Бьёрна…

Но нет. Только увидев лицо женщины — женщины, которая никогда не жила в их округе, но казалась знакомой, Альвин сразу поняла, что сбылось ее самое первое предсказание. За девочкой пришли. За ней пришла ее настоящая мать, и услуги Ингрид или Гудрун ей больше не понадобятся.

И, пожалуй, только такой и могла быть ее настоящая мать. Та, что всегда выбирает любовь и именно в ней видит свой первый долг.

— Я вижу, вы хорошо позаботились о моей дочери, — сказала Госпожа, ласково кивнув Альвин и обводя сияющим взором всех вокруг — служанок и работников, хирдманов и рыбаков, собравшихся на пир к Северному ярлу. — Как я могу отблагодарить вас?

— Она уже наградила нас… — начал Тормунд ярл, сразу понявший, откуда взялся небывалый приплод скота и удача во всех морских промыслах. Но Альвин перебила его.

— Сделай так, Госпожа, чтобы Северный замок не остался без ярла, но чтобы я могла назвать своим мужем того, кого я люблю, — попросила она.

Она не знала, кто эта женщина, которую хотелось назвать не иначе как Госпожой, но была уверена, что той по силам исполнить любое желание. Даже по-иному заплести нити человеческих судеб.

— Это очень легко исполнить. — Госпожа подошла ближе и протянула руки. — Дай мне мою девочку.

Альвин взяла младенца со скамьи и подала Госпоже. Та прижала девочку к груди и улыбнулась Альвин.

— Для этого нужно совсем немного. Иди туда, куда влечет тебя твое сердце, выбирай большой мир, если чувствуешь, что ты рождена для него. А я обещаю, что Северный ярл доживет до того времени, когда внук его подрастет и возьмет в руки Пламя Льда.

Альвин еще не нашла, что сказать, а Госпожа уже повернулась к двери и исчезла. Она не вышла из замка, а просто перенеслась на иной, на свой уровень бытия, где за этот человеческий год прошло не больше времени, чем нужно женщине, чтобы поправить волосы.

Здесь за ее спиной уже не было ни двери, ни замка, ни острова. Она стояла на самой нижней точке года, там, где солнце умирает вместе с земным временем, чтобы незамедлительно родиться вновь.

Госпожа поудобнее взяла ребенка и сделала первый шаг. Перед ней лежал долгий подъем.

1

Имя Бьёрн означает «медведь».

(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg