«Эрлик в тумане»

Еретик Эрлик в тумане

1

В центре Сахары, в десяти милях к западу от Истинных пирамид, высится горная гряда. Давным-давно, когда Сахара была зелёной саванной, в тех местах из-под земли бил ключ. Люди быстро заметили целительное влияние воды. К ней приходили тяжело раненые, больные малярией, проклятые колдунами и укушенные змеями, прокажённые и старики, не желавшие умирать. Вода исцеляла и продлевала людям жизнь.

Но мудрецы и шаманы заметили ещё одно свойство воды. Судьбы тех, кто её пил, менялись. У людей исчезали все ложные личины. Жизнь поворачивалась так, что человек больше не мог скрывать своё истинное «я» за масками и социальными правилами. Подлинная, ничем не сдерживаемая природа была такова, что человек и окружающие не могли с ней мириться. Люди становились изгоями, уходили в другие земли, сбивались в банды или пропадали без следа.

Когда климат изменился, и место саванны заняли камни, солёные почвы и пески, вода ушла под землю, но легенды о ней остались. Те, кто в них верил, отыскали источник. Он стал подземным ручьём, текущим под скалами по дну пещер. В пещерах поселились его служители, постепенно выработавшие систему, которая позволяла желающим выпить воды, но отсеивала любопытных или нерешительных, не готовых к встрече с собственным «я».

Теперь городки, выросшие вокруг Истинных пирамид, соединяла с пещерами широкая дорога. В миле от пещер раскинулся большой оазис, где останавливались туристы, где были магазины и дома местных жителей, а рядом с пещерами стояли два палаточных лагеря, мужской и женский. Люди жили в них столько, сколько им требовалось, чтобы однажды выпить воды или, передумав, покинуть это место.

Пещеры уходили вниз на два десятка метров; там, во тьме, тёк ручей, из которого служители наполняли канистры и поднимали на поверхность. Магия в пещерах действовала слабо, поэтому физической работы хватало.

В то утро канистрами занимался Вальтер. Спустившись по широким вырубленным в скале ступеням, доверяя больше собственной памяти, чем тающему в темноте свету налобного фонаря, он наполнил две пятилитровые пластиковые канистры и потащил их обратно. Он делал это два-три раза в неделю в течение последних пяти лет и знал всю сотню ступеней, отделявших дно пещеры от поверхности.

Пять литров на лагерь было много: за день воду пили не больше трёх-четырёх человек, но в последние годы повсюду шли бои, и к источнику часто привозили раненых.

Нередко это были члены окрестных банд. Легион, базы которого находились в Сахаре, имел хороших врачей, и на памяти Вальтера военные приезжали сюда лишь раз, но не с раненым, а с человеком, поражённым каким-то неизвестным заболеванием. Ему рассказывали, что до появления теперешнего главы их маленькой общины, которого все звали Настоятелем, банды то и дело пытались взять источник под свой контроль и торговать водой. Вальтер не знал, сколько лет пещеры переходили из рук в руки, но с конца ХХ века, после появления Настоятеля, банды их больше не беспокоили. Сейчас, спустя шесть десятков лет, все группировки к югу и западу от гор приезжали сюда за лечением и, несмотря на своё высокомерное поведение, паломников не грабили и насилия не чинили.

Большинство людей ещё спали, но кое-где у палаток уже разжигали костры и начинали готовить завтрак. Здесь не водилось бродячих собак, как в оазисе — окрестности населяли лишь робкие песчаные коты, — но в это время суток неподалёку от лагерей Вальтер часто видел духов пустыни. Эти создания, похожие на двухметровые песчаные смерчи, поднимались из земли на рассвете, будто встречая солнце, и собирались у одной им ведомой границы вокруг человеческих жилищ. Вальтер не представлял, разумны ли эти существа, но Муса, родившийся на востоке Мали, однажды сказал ему, что интеллектом духи пустыни подобны собакам.

Кроме того, пустынные духи чувствовали приближение песчаных бурь и десятками поднимались на поверхность, словно изголодавшись по коричнево-жёлтой завесе, на долгие часы скрывавшей лагеря и оазис. Тогда служители оставались в своих комнатах, читали книги, негромко беседовали, играли в нарды или в шахматы, чтобы как-то скоротать время. Их главной задачей было носить воду, поить людей и следить за порядком, поэтому через несколько месяцев жизни в пещерах Вальтер с лёгким разочарованием понял одну простую вещь: он всего лишь слуга. В здешней жизни не было высоких духовных целей, тайных ритуалов и мистических откровений. Они носили воду, жители палаточных лагерей её пили. Главную работу совершала вода.

Вальтер любил песчаные бури. На какое-то время он мог закрыться в своей небольшой комнате-пещере и побыть один. Несмотря на простоту жизни, работы здесь хватало, и день каждого служителя был расписан по часам. Отдыхом считался поход в оазис за продовольствием или с каким-нибудь поручением. Приехав сюда, Вальтер и не думал, что жизнь служителей настолько однообразна — со стороны она казалась ему чрезвычайно привлекательной. Тем более он не мог вообразить, что всего через две недели, которые ему потребовались, чтобы собраться с духом и выпить воды, его существование окажется тесно связано с Источником.

Впрочем, этот поворот судьбы он считал большой переменой, той самой, что должна происходить у человека, сделавшего глоток. Всю свою недолгую жизнь он чувствовал себя на вторых ролях, не делая ничего, что имело для него или для других хоть какой-то смысл. А здесь он был человеком в синей одежде туарегов, его лицо скрывал светло-фиолетовый шарф, знак служителя. С ним здоровались в лагерях, приветствовали по дороге в оазис, угощали финиками в лавках, и это внимание было приятно. Пусть Вальтер не совершал никаких чудес, но именно он приносил людям воду. О том, что когда-то воду из Источника брали безо всяких посредников, он не думал ни разу.

Однако на самом деле это внимание было незначительным, а для людей, его оказывающих, являлось простой повседневной вежливостью. То, что он воспринимал его как событие, говорило о бесцветном прошлом, а не о ярком настоящем. Сейчас, глядя на духов пустыни, медленно вращавшихся неподалёку от мужского лагеря, он вдруг подумал о чём-то очень схожем — о том, что, пожалуй, не стоит преувеличивать… — но целиком додумать мысль не успел. На дороге вспыхнули яркие огни, которые начали стремительно приближаться. Кто-то ехал сюда на автомобиле, и тревога, охватившая Вальтера, подсказывала: вряд ли в столь ранний час это будут туристы.

Хотя жители оазиса и палаточных лагерей чувствовали себя в безопасности, зная, что банды их не тронут, Вальтера эти визиты беспокоили всегда. Они напоминали ему о том, другом мире, где войны, засуха, голод и эпидемии, где безработица и кризисы правительств, где неизвестность и неуверенность, способные сломать любого, кому нечего им противопоставить. Вальтер всегда считал себя одним из таких людей и потому оказался здесь.

Он долго не мог поверить, что у служителей нет оружия, нет специальной защиты, нет охранных и сигнальных заклинаний, поставленных Легионом, чтобы сработать во время нападения и сообщить о нём на ближайшую базу. Ему казалось странным, что банды не трогают такие лакомые куски, как оазис и Источник, но на все его сомнения ответ был один — с появлением Настоятеля нападения прекратились. Возможно, они подписали какой-то ненарушаемый договор, однако, глядя на людей, привозивших сюда раненых, Вальтер не понимал, как с ними вообще можно о чём-то договариваться. Проще делать это со стаей павианов, чем с теми, кто приезжал к ним на раздолбанных грузовиках с автоматами за плечами, возвещая о своём прибытии криками и пальбой в воздух, выносил из машин раненых и тащил их вниз, к воде, не дожидаясь канистры. Им не нужен был провожатый, они чувствовали себя здесь как дома, а старшие служители только кивали своим знакомым, осматривали раны и даже беседовали с командирами, словно это были приятели, заехавшие поболтать.

Однако машина, подъезжавшая сейчас к лагерям, не походила на старые грузовики бандитов. У пещеры остановился огромный автомобиль, куда, по представлениям Вальтера, могло бы поместиться человек десять. Двое рослых чернокожих мужчин с автоматами быстро исчезли в темноте входа. Водитель прислонился к двери и закурил. «Это не Легион, — подумал Вальтер, — но и на бандитов не похоже». Автомобили Легиона, всегда цвета хаки, украшала эмблема, зелёное дерево, стоящее на синем перевёрнутом треугольнике.

Он посмотрел на Мусу, хорошо разбиравшегося в местных группировках.

— Это люди Читемо, — сказал тот. — Очень влиятельный человек к югу отсюда и до тех самых мест, где начинаются деревья. Наверняка они приехали к Настоятелю, но не за водой; возить воду — работа рядовых, а эти гораздо выше.

«Работа рядовых», с грустью подумал Вальтер и посмотрел на пустынных духов. Тех заметно прибавилось; словно песчаные спирали, они вращались недалеко от лагерей, и Вальтер решил, что через несколько часов начнётся буря.

Он повернул обратно и у входа в пещеру столкнулся с Джеем, старшим служителем.

— Тебя хочет видеть Настоятель, — сказал тот, беря Вальтера под руку. — Идём.

Фигура Настоятеля была таинственна — он никогда не показывался на глаза. Младшие служители не бывали в его комнатах, располагавшихся вдали от основных переходов, и поэтому среди них ходили самые разные слухи: кто-то считал, что это известный в прошлом могущественный маг, который не хочет быть узнанным, а кто-то говорил, что на самом деле Настоятель — один из служителей, сохраняющий инкогнито, и лично его знают только те, кто живёт в пещерах дольше десяти лет. Конечно, Вальтеру было интересно увидеть Настоятеля, но сейчас, во время визита бандитов, такое знакомство казалось неуместным.

У старой тяжёлой двери стояли двое мужчин. Здесь было светло, но Вальтер не нашёл источника света. Зная, как трудно в пещерах колдовать, он решил, что это не рядовые маги, и удивился, зачем в таком случае им автоматы.

— Когда войдёшь, — сказал Джей, — не пялься по сторонам и сразу садись. Настоятель не любит фамильярностей, но ещё больше ненавидит подобострастие.

Он открыл дверь и подтолкнул Вальтера вперёд.

К его удивлению, за дверью оказалось небольшое помещение, пялиться в котором было совершенно не на что: со всех сторон Вальтера окружала голая тёмная скала. Свет был и здесь, но уже не такой яркий, как в коридоре. Напротив располагалась ещё одна дверь. Вальтер непонимающе уставился на неё, нерешительно протянул руку, чтобы открыть, и в ту же секунду услышал:

— Джей просил вас сесть.

Раздавшийся снизу голос принадлежал пожилому мужчине, который, вероятно, сидел сейчас на полу с той стороны двери. От неожиданности Вальтер замер, а потом присел на холодные влажные камни.

— Вы покидаете монастырь, — сказал Настоятель.

— Как покидаю? — не веря своим ушам, переспросил Вальтер.

— Вы поедете с людьми, которые стоят сейчас в коридоре, — продолжил Настоятель. — Они приехали за вами, но хоть и выглядят грозно, беспокоиться не о чем. В любом случае, здесь вам больше не место. Вы и так задержались.

Вальтер ждал продолжения, но невидимый собеседник больше ничего не говорил.

— Как это — задержался? — спросил он.

— Вы у нас пять лет. Это много.

— Некоторые здесь гораздо дольше! — возразил Вальтер, ощутив, наконец, ужас при мысли о том, что придётся покинуть Источник, успевший стать ему домом, и не с кем-нибудь, а с местными бандитами.

— Причём здесь другие? — сказал Настоятель. — Мы говорим о вас, о вашей жизни. И в этом месте она закончена. Пора двигаться дальше.

— С бандитами? — в отчаянии воскликнул Вальтер. — Это движение дальше?

— И это тоже. Идите с ними и ничего не бойтесь. Джей!

Дверь за спиной Вальтера открылась. Разговор был закончен.

Ему даже не дали собрать немногочисленные вещи. Мужчины с автоматами молча вывели его из пещер и посадили на заднее сиденье огромного автомобиля, сами устроившись по бокам у дверей.

Невозможно было поверить в происходящее; проезжая мимо Мусы, он видел ошеломлённое лицо приятеля, который, когда машина выехала на дорогу, сделал ей вслед охранный жест. «Этого не может быть, — в панике думал Вальтер, глядя на остающиеся за спиной лагеря, где просыпались люди, готовящиеся встретить новый день, на пустынных духов, окружавших человеческие поселения, на горы, скрывающие северный горизонт. — Я больше ничего этого не увижу, больше не посижу в своей пещере, и даже вещи остались там…» Чувство потери было столь сильным, что удивило даже его самого.

Тяжёлая машина ехала плавно и неторопливо, люди Читемо никуда не спешили. Они миновали оазис с его многочисленными лавками, пыльными деревьями и одноэтажными домами; вид портальной вызвал в душе Вальтера ещё одну боль. Он появился здесь пять лет назад, когда ему было всего двадцать. Два десятка лет его окружали уютные дома и живописные окрестности родного Хасте. Пусть родители утверждали обратное, но Вальтер ценил то, что ему довелось родиться в благополучной стране со всеми её возможностями, и стал ценить это ещё больше, оказавшись в Африке. Однако парадоксальным образом здесь он нашёл всё, что искал, и уже не представлял жизни без пещер Источника. Неужели Настоятель уверен, что перемены в его жизни ещё не начинались? Он-то считал, что всё уже произошло.

Проехав оазис, они повернули на юг, и теперь машина ехала быстрее. Солнце поднималось, в салоне становилось жарко. Вальтер, не успевший позавтракать, вынужден был терпеть недовольство своего желудка. С юго-востока налетела песчаная буря, но машина не замедлила ход. Ветер и песок облетали невидимый щит, раскинутый колдунами вокруг автомобиля, и они ехали в полном молчании с включёнными фарами, света которых едва хватало, чтобы видеть заметаемую дорогу. Наконец, почти в полной темноте, они въехали в деревню, казавшуюся пустой, с жалкими полуразрушенными домами без окон, с закрытыми из-за бури дверьми. Мужчины вышли на улицу, подождали, пока выберется Вальтер, и нырнули в ближайшую хижину.

Здесь они заночевали. Ужин прошёл в тишине — казалось, мужчины понимали друг друга без слов. Немолодая женщина накрыла на троих, а Вальтеру принесла отдельно, и он поел скудной безвкусной пищи, сидя на раскладушке в соседней комнате. Специально его не охраняли, поскольку в пустыне Вальтеру было не выжить.

Мужчины оставались за столом, то ли ужиная, то ли молча общаясь; ветер, бросавший в окно песок, навевал сон. Вальтер улёгся на голой скрипящей раскладушке, надвинул на глаза шарф и мгновенно уснул.

Песчаная буря постепенно стихала; теперь за летящим песком можно было разглядеть песчаных духов, по обыкновению толпящихся рядом с человеческим жильём. Вальтер стоял у окраинного дома, рассматривая духов, но чувствовал, что кроме них там, за песком, есть кто-то ещё. Чья-то тень то появлялась, то исчезала за летящим песчаным облаком. Она могла бы принадлежать крупному льву, если бы в этих местах они водились. Вальтер слышал дыхание и фыркание отряхивавшегося от песка животного. На секунду из коричневой тучи показался бок зверя, и Вальтер вжался в стену. Это был не лев. В песчаной туче бродило какое-то иное существо, чёрное, словно окутанное облаком угольной пыли. Едва он об этом подумал, как невидимый пришелец остановился. Внезапно стена за спиной исчезла, и Вальтер начал падать назад…

Он проснулся, разбуженный собственным стоном, в первые секунды не понимая, где находится; потом убрал шарф с глаз и увидел вчерашнюю женщину, глядевшую на него из-за занавески.

Позавтракав, они сели в машину и направились дальше. Буря кончилась, пейзаж не менялся. На северо-востоке появились и исчезли горы. По обе стороны дороги расстилалась каменистая пустыня. Лишь раз навстречу им попался старый лендровер, и дважды они обгоняли местных жителей, шедших по обочине неизвестно откуда и неизвестно куда.

Когда стало смеркаться, водитель ускорил ход, словно они выбились из графика и теперь опаздывали. Мужчины открыли люк в крыше автомобиля, вытащили автоматы и поднялись, глядя по сторонам. Вальтер решил, что они въезжают на враждебную территорию, и здесь могут встречаться патрули Легиона.

В салон летел песок и мелкие камешки. Вальтер прикрыл лицо шарфом. Когда раздался первый выстрел, было уже темно, и водитель гнал так, словно они не на разбитой дороге посреди пустыни, а на немецком автобане. Неожиданные выстрелы перепугали Вальтера, и он пригнул голову, не разобравшись, в них ли стреляют, или стреляют они.

Поначалу короткие очереди выпускал только стоявший справа. Вальтер осторожно выпрямился, но за окнами была темнота. Потом выстрелы прекратились, и вместо автоматных очередей во все стороны полетели заклинания, осветившие пространство вокруг машины. Ближайшие окрестности наполнил холодный белый свет, однако Вальтер всё ещё никого не видел. Зато очень скоро почувствовал — кто-то преследовал их, кто-то бежал за ними, и прыжки этого существа отдавались в земле тяжёлыми ударами, словно оно весило не меньше слона.

Он обернулся к заднему окну. Круг света, двигавшийся вместе с машиной, выхватывал только песок и пыль, но спустя несколько секунд в нём появился зверь. Без труда догнав машину, он побежал сбоку, на границе света и тьмы, то появляясь, то исчезая из виду. Автоматчики дали ещё несколько очередей, но к магии почему-то не обращались.

Больше всего животное походило на гепарда размером со льва, чёрное, тонкое, однако тяжёлое, если судить по ударам лап о землю. Его голова была большой, морда — не такой плоской, как у пятнистой кошки, в профиль напоминая львиную, однако телосложение — длинное туловище и хвост, высокие лапы, — выдавало в нём образ стремительного бегуна, с которого оно было слеплено, ибо Вальтер не сомневался, что существо это колдовское, сотворённое магами, или само являвшееся колдуном.

С десяток секунд зверь бежал в темноте вровень с машиной, а потом внезапно выскочил в круг света и, словно чёрная молния, врезался плечом и головой в переднюю дверь. Машину сотряс мощный удар, Вальтера швырнуло на автоматчика, который сильно ударился грудью о край люка и чуть не свалился вниз. Выстрелы последовали, но впустую — существо уже исчезло во тьме.

Следующий удар пришёл с другой стороны, и на этот раз гепард сбросил машину с дороги. Водитель отчаянно закрутил руль, Вальтера подбрасывало на сидении, от выстрелов закладывало уши, но зверю всё было нипочём. Он раз за разом бился о двери автомобиля, снизившего скорость в попытке выбраться с камней и песка обратно на асфальт. На шестом или седьмом ударе машину занесло, она перевернулась, сделала несколько кувырков по камням и в конце концов остановилась, лёжа на боку.

Вальтера спасли его соседи, погибшие при первом же приземлении машины на крышу. Он ударился о них, о переднее сиденье, но остался жив и даже не получил сильных ушибов. Левый автоматчик свалился прямо на него и лежал теперь сверху, прижав к тому, кто некогда сидел справа, а теперь со сломанной шеей и позвоночником нелепо торчал из люка. Водитель, повисший на ремнях безопасности, не двигался, но, возможно, был жив.

Едва дыша от тяжести навалившегося мужчины, Вальтер попытался выбраться из-под него, но не смог сдвинуть тело. Тогда он, извиваясь, пролез между ним и спинкой сиденья, столкнув мертвеца в проход, оказавшийся теперь справа. Дверь над головой заклинило, но только он попытался открыть окно, как услышал громкий скрежет.

Зверь был снаружи и теперь, кажется, пытался забраться внутрь, царапая днище. Рассчитывать на колдовство Вальтеру не приходилось — боевыми заклинаниями он не владел, — а потому, извернувшись, он наклонился и выдернул из рук погибшего автомат.

Открыв окно, он подождал, направив ствол в черноту ночи. Он не знал, что будет делать, когда вылезет из машины, но оставаться внутри не имело смысла. Если в чёрного гепарда стреляли из обычного автомата, он должен быть вполне материален. Вальтер имел смутное представление об оружии, но ему казалось достаточным просто целиться и жать на курок.

Он привстал, высунул голову в открытое окно и тут же понял свою ошибку. Окно было достаточно широким, чтобы в него пролезть, но сперва надо было высунуть руки и подтянуться наверх, потому что теперь, когда его голова возвышалась над поваленной машиной, а руки оставались внутри, он оказался совершенно беззащитен, встретившись лицом к лицу с животным, поднявшимся на задние лапы и поставившим передние на автомобиль.

Вблизи его морда оказалась мало похожа на кошачью; скорее, в ней было что-то от крокодила: пасть с длинными желтоватыми зубами, оранжевые, слабо светящиеся глаза с вертикальным зрачком, вытянутый, как у рептилии, нос, а чернота, издали принятая за мех, оказалась крупной, похожей на рыбью, чешуёй. Несколько секунд зверь и человек смотрели друг на друга, а потом странный гепард приоткрыл пасть и легко выдохнул. Вальтер ощутил сладкий, ни на что не похожий запах и через секунду падал назад, к мертвецам, потеряв сознание и выпустив оружие из ослабевших рук.

2

В доме кто-то был. Ксу почувствовала это даже во сне и, охваченная тревогой, проснулась. Её окружала тишина, но тишина недобрая, и девушка, с трудом привстав, посмотрела на часы.

Всего полдень. Надеясь, что её сестра Сэн неожиданно рано вернулась из школы, Ксу поднялась, нащупала замёрзшими ногами пушистые тапки в виде белых зайчиков, объект постоянной иронии сестры, и осторожно вышла из комнаты.

В коридоре было тихо, и Ксу направилась к лестнице на первый этаж. Она отчётливо слышала, как на кухне открылся холодильник. Может, мама решила придти днём и навестить её? Увы, это было ещё более фантастично, чем раннее возвращение Сэн. В конце концов, ведь ничего ужасного с ней не приключилось — всего лишь укусил древнеликий червяк, которого они вчера изучали на биологии. Маленький негодяй так извивался в банке, что Ксу казалось, он пробьёт стекло. И что ей взбрело в голову приоткрыть крышку? Длинный жёлто-зелёный червь с лицом человеческой мумии немедленно метнулся к щели и впился ей в палец. Теперь Ксу целую неделю должна была сидеть дома, пока яд в её крови не будет истреблён лекарствами. Обидно, конечно, что ей никто не посочувствовал: сестра сказала — сама виновата, а мама посмотрела так, что Ксу стало стыдно за своё разгильдяйство. Одно хорошо, можно будет немного отдохнуть…

Дверь холодильника захлопнулась. Ксу вздрогнула и нерешительно отступила назад. Теоретически в их дом никто не мог попасть, кроме членов семьи… а вдруг это какой-то выдающийся вор, сумевший обойти защиту? Но зачем в таком случае ему понадобился холодильник?

Ксу сама не заметила, как оказалась на середине лестницы. Осторожно крадясь в тапочках-зайцах, она добралась до поворота. Из-за высокой температуры, которую в первые три дня нельзя было сбивать, происходящее казалось одновременно страшным и забавным. А вот как она сейчас высунется и напугает вора!..

Ксу выглянула из-за угла. У холодильника стоял её брат и пил из пакета сок. На секунду поразившись, что при всей своей аналитике она ни на миг не подумала о нём, Ксу ощутила, как волосы на её теле встают дыбом. От страха она сама не заметила, как обернулась лисицей. Ещё несколько секунд она отчаянно преодолевала ступени, оказавшиеся вдруг очень высокими и скользкими, пулей влетела в свою комнату и нырнула под кровать, в темноту, дарившую иллюзию безопасности.

В животном облике её чувства обострились. Она слышала, как он поднимается на второй этаж, и забилась глубже в угол, позабыв о болезни и не думая о том, что её поведение глупо, преувеличено и не рационально.

Из-под кровати она видела, как брат остановился в коридоре напротив открытой двери, и почуяла запах, вызывавший у неё озноб; он примешивался к запахам земли, по которой он ходил, моря, рядом с которым жил, рыбы, которую ловил в этом море, и животных его фермы. Но то были обычные запахи, знакомые и нестрашные; этот же она не могла сравнить ни с чем: так пахла опасность — стремительная, парализующая и неотвратимая.

Не переступая порога, брат сел на пол, и Ксу увидела его руки, положенные на колени. Их она тоже боялась. От них тоже шёл запах, пусть другой, знакомый, но лисице-Ксу он был неприятен, как запах любого металла.

Брат молчал. Он сидел неподвижно, едва дыша, но Ксу знала, что он не таится. Просто он всегда был тихим.

— Мне нужна твоя помощь, — наконец, услышала Ксу. — Мне нужно поговорить с отцом.

Девушка-лиса замерла в изумлении.

— Пожалуйста, позвони ему и скажи, что мне надо с ним поговорить. Я буду на кухне. Позови меня, когда… — он запнулся, потом продолжил, — в общем, я буду внизу.

Ксу наблюдала, как он встаёт в своей странной манере, не опираясь руками о пол. Она надеялась, что брат уйдёт, но тот медлил.

— Знаешь, — сказал он, и Ксу услышала в его голосе нечто вроде обиды, — я всегда помнил, что ты меня боишься. В детстве я этим пользовался, но для нас обоих оно давно закончилось. К тому же… я никогда не пугал тебя на самом деле.

Шерсть Ксу встала дыбом. На самом деле? А то, что она переживала и переживает сейчас, разве не на самом деле?

— Я никогда никого из вас и пальцем не тронул, — продолжал брат, теперь скорее раздражённо, чем обиженно. — И хотя я понимаю, что вы чувствуете, и что все вы чувствуете примерно одно и то же, твои сёстры и мать с этим справляются, причём без особых усилий. — Он вновь сделал паузу. — Я никогда не давал повода меня бояться. Ты всегда боялась только его. И то, что ты от меня бегаешь, прячешься под кровать и всё прочее, довольно обидно.

Ксу слушала его с возрастающим изумлением. На секунду ей даже захотелось вылезти, но потом она всё-таки решила остаться в темноте.

Услышав, как его босые ноги шлёпают по полу кухни, она вылезла наружу, обернулась человеком и поскорее забралась под одеяло.

Нет, не зря её укусил древнеликий червь! Ради такого разговора стоило мучаться и ядом в крови, и высокой температурой, и постоянным чувством голода! Ксу пыталась осмыслить, что сейчас услышала, но из-за температуры и адреналина, бродящего по организму, мысли скакали, и она никак не могла сосредоточиться.

Кан, брат Ксу и Сэн, был старше своих сестёр на десять лет. Он жил на севере Шотландии, где владел фермой и рыболовным хозяйством. Мама показывала фотографии его дома, коров, овец и кроликов, которых он разводил, рыбацкую шхуну, на которой выходил в море, и место на карте, где всё это было, однако Ксу такие пейзажи не впечатляли. Время от времени Кан бывал в Дахуре. Сколько Ксу себя помнила, она всегда испытывала при виде него страх. Маленькой она плакала; став постарше, пряталась в своей комнате. Кан пугал её, но она не могла объяснить, в чём причина. Сэн, разделявшая её недоверчивое и насторожённое отношение, как человек более уравновешенный не пускалась в истерики, а просто избегала с ним встреч, благо это было несложно — Кан и сам не стремился общаться.

Правда, он быстро понял, как боится его маленькая Ксу, и пока сестра не подросла, иногда развлекал себя тем, что за обеденным столом бросал на неё долгие взгляды, от которых ей кусок в горло не лез, мог зайти в её комнату и просто стоять у двери, глядя, чем она занимается, но когда он входил, ей начинало казаться, что брат хочет с ней что-то сделать, и вот-вот случится нечто ужасное. Так продолжалось несколько лет, пока Кан не перерос подобные развлечения.

Чем старше он становился, тем реже появлялся дома, но её страх никуда не исчезал. Она была уверена, что никто в семье не испытывает подобных эмоций, и вот сейчас услышала нечто совершенно обратное — оказывается, все так или иначе это чувствовали! Ксу ни с кем не обсуждала свои страхи, хотя понимала, что мама о них знает, однако та ничего ей не говорила, и Ксу приходилось справляться самой.

Но если отношения Кана с младшими сёстрами были натянутыми и неоднозначными, со старшими — Тао и Ин, — они складывались гораздо лучше. Когда за большим обеденным столом собиралась вся семья Ди — а такое бывало, хотя и очень редко, — Ксу с удивлением и недоверием следила за их разговорами, вращавшимися вокруг материй, в силу возраста ей неинтересных и непонятных. Политика казалась скучной, биотехнологии — таинственными и далёкими от реальности, обсуждаемая магия — чересчур сложной. Ксу никогда не задумывалась, почему Кан живёт не с ними и даже не с отцом, служившим в Африке вот уже почти два десятка лет; её вполне устраивало, что тревожащий её человек большую часть времени находится в другой стране. Жизнь шла своим чередом, пока три года назад между Каном и отцом что-то не случилось.

Ксу не знала, в чём было дело, однако неизвестное ей событие радикально изменило их отношения, и Кан перестал появляться в доме, если здесь был отец, хотя прежде всегда старался погостить в Дахуре хотя бы неделю, когда тот приезжал в отпуск.

Ксу отыскала телефон и включила монитор. Большой плоский экран на противоположной стене озарился зелёным светом, и перед ней появилась картинка рабочего стола, Истинные пирамиды, где работала её старшая сестра Тао. Ксу уселась поудобнее, нацепила наушник с микрофоном, чтобы Кан не слышал, о чём они говорят, и, глубоко вздохнув, набрала номер отца.

Вместо ответа на мониторе появился таймер, ведущий обратный отсчёт. Судя по нему, отец будет занят ещё целых полчаса. Ксу стащила наушник, выключила экран, отбросила телефон и забралась под одеяло. Столько времени наедине с ним! Ну почему всё так несправедливо?

Поворочавшись несколько минут, она встала, надела поверх пижамы тёплую кофту и отважно спустилась вниз.

Кан сидел за обеденным столом, неподвижный, словно статуя, и глядел на сцепленные перед собой руки. Ксу нерешительно остановилась в дверях. Брат посмотрел на неё, и по спине девушки опять побежали мурашки.

— Папа сейчас занят, — сказала она. — И будет занят ещё полчаса.

Кан молча кивнул и опустил глаза. Ксу нервничала, не зная, как себя вести, но уже начинала чувствовать кое-что ещё кроме привычной тревоги. Например, обиду. Почему он раньше с ней не разговаривал? Значит теперь, когда ему понадобилась её помощь, можно вот так запросто…

— Ты не в школе, — вдруг сказал брат, будто только что это заметил. — У вас каникулы?

— Нет. Меня укусил червяк.

— Червяк? — Кан снова посмотрел на неё.

— Древнеликий червь. Мы вчера проходили их на уроке, я открыла крышку, и он меня укусил.

— Разве вам не говорили, что они ядовиты?

— Говорили, но я всё равно открыла, — вздохнула Ксу.

— Зато теперь у тебя иммунитет к их яду. Если они снова тебя укусят, ты не заболеешь.

— Правда? — удивилась Ксу. — Но всё же я постараюсь, чтобы больше со мной такого не было.

— Думаю, тебе лучше лечь, — сказал брат. Он продолжал смотреть на неё, и Ксу совсем не нравилось выражение его лица — точнее, всякое отсутствие любого понятного ей выражения.

— Наверное, — пробормотала она, оттолкнувшись плечом от стены.

— Хочешь, я тебя провожу?

— Нет! — Ксу непроизвольно отпрянула, и ей стало грустно, стыдно и обидно.

Обхватив себя руками, она поплелась наверх, легла в постель и скоро задремала. Ей даже успел присниться какой-то сумбурный сон, в который вдруг вклинилась мелодия звонка. Ксу зашарила по одеялу, с трудом отыскала телефон и включила экран.

Увидев отца, она почувствовала огромное облегчение и едва не расплакалась.

— Что с тобой случилось? — спросил он так мягко, что Ксу не выдержала: из-за пережитого по её щекам потекли слёзы.

— Папа, меня укусил червяк! — воскликнула она. — Вчера, на уроке! Древнеликий червяк…

Слёзы застилали ей глаза, и она не видела, как на секунду отец улыбнулся.

— В этом нет ничего страшного, — сказал он. — Через несколько дней всё пройдёт. Зато теперь у тебя иммунитет к их яду. Если они снова тебя укусят, ты не заболеешь.

Потрясённая Ксу подняла глаза. Совпадение казалось слишком невероятным.

— Папа, почему вы с Каном поссорились?

Отец слегка нахмурился.

— Что? — сказал он, и будь Ксу здорова, то не рискнула бы продолжать.

— Вы поссорились, — жаловалась Ксу, — и он больше не бывает здесь, когда ты дома — только когда тебя нет, а я его боюсь, понимаешь? Я его с детства боюсь, сама не знаю, почему. Почему мне так страшно, когда он рядом? — Она уже не смотрела на экран, поглощённая собственным несчастьем. Отец ждал, пока она выговорится. — А Кан говорит, он здесь не при чём, и я боюсь кого-то другого. Кого? Папа, почему всё так ужасно!

— Ксу, послушай меня, — вздохнув, сказал отец. — То, что между нами произошло — обычные противоречия отца и сына. Придёт время, и мы их решим. Тебе не надо об этом думать. Тем более тебе не надо бояться брата. Поправляйся и возвращайся к учёбе. Мы все очень ждём твоих успехов.

Ксу вытерла слёзы.

— Кан здесь, — сказала она. — Он хочет с тобой поговорить.

— Вот как? — Отец кивнул. — Это хорошо. Я с ним поговорю.

Ксу в третий раз спустилась вниз. На кухне ничего не изменилось, словно прошло не сорок минут, а несколько секунд. Своей неподвижностью Кан мог бы посоперничать с пауком-охотником.

— Иди, — сказала она. — Он тебя ждёт.

Кан встал, а Ксу уселась на стул, подтянула колени к подбородку и обняла ноги.

— Ты плакала из-за меня? — спросил Кан от лестницы.

— Нет, — буркнула Ксу. — Из-за червяка.

— Я теперь, наверное, долго не приду, — негромко сказал Кан и начал подниматься.

«Вот и хорошо, — подумала Ксу, крепче обнимая колени. — Вот и хорошо».

3

Никогда ещё Вальтер не видел столько бумажных книг. В его семье не было ни одной. Даже в школьной библиотеке, куда он приходил заниматься, их хранилось гораздо меньше.

В каменной церкви не было ни скамеек, ни стульев; всё пространство старого одноэтажного здания пустовало, и только вдоль стен шли тёмные деревянные полки, плотно уставленные книгами. Книги принадлежали разным временам: старинные, в кожаных переплётах; книги прошлого века на жёлтой выцветшей бумаге; новые, дорогие, в мягких пластиковых обложках с коричневым шрифтом на плотных белых листах. Разные языки, разные темы. Магия, технология, беллетристика, биографии. Они стояли без видимого порядка и не по алфавиту. Там, где когда-то находился алтарь, теперь был обычный письменный стол, а на столе — монитор, словно объект современного поклонения.

Место, куда он попал, его напугало. Рано утром его разбудил холод, проникавший в комнату через открытый оконный проём без рамы. Вальтер помнил всё случившееся, но не представлял, что с ним произошло после встречи с чёрным гепардом. В комнате стояла одна только кровать с худым матрасом и тумбочка. Дверь в коридор была открыта.

Осмотрев дом, он пришёл к выводу, что здесь никто не живёт. В старом дурно пахнущем холодильнике валялись дохлые мухи, немногочисленная мебель почернела от влаги, двери на улицу оказались распахнуты, а окон не было вообще — вместо них зияли пустые проёмы.

На улице выяснилось, что так оно везде. Дом, где ночевал Вальтер, был одним из десятка зданий, образующих небольшую идущую от моря улочку; её дальний конец исчезал в тумане, достаточно прозрачном, чтобы Вальтер поёжился, на этот раз не от холода.

Окон не было нигде. Вместо них — лишь чёрные прямоугольные пустоты. Все двери, которые он сумел разглядеть, были открыты настежь. Спустившись с крыльца, он направился к берегу мимо домов с отверстыми глазами, следившими за ним недоверчиво и внимательно.

Вдоль берега лежали старые гниющие лодки, а в конце длинной пристани покачивалось на волнах небольшое рыбацкое судно со множеством торчащих антенн, чей корпус был окрашен в чёрный, а палуба — в голубой цвет. Море скрывалось в наползавшем тумане. «Что ж, — подумал Вальтер, — значит, кто-то здесь всё-таки живёт». Судно было в хорошем состоянии, разительно отличаясь от потемневших и разрушающихся деревенских домов.

Деревня выглядела покинутой, но кое-где ему встречались признаки жизни. Выше по улице, напротив маленького кафе с выставленными стёклами витрин и несколькими сохранившимися внутри столиками, он увидел грузовик, а ещё дальше — синий мотоцикл, небрежно оставленный у одного из домов. Вальтер постоял рядом, надеясь, что где-то поблизости находится его владелец, но скоро оставил это бесполезное занятие и пошёл дальше.

Он оказался далеко на севере; температуры стояли минусовые, и хотя снега было мало, ему то и дело приходилось накладывать на себя согревающие заклинания, действие которых длилось недолго и скоро исчезало, будто съедаемое туманом. Добравшись до окраины, он увидел на склоне холма каменное здание церкви и направился к нему.

Только внутри ему удалось согреться в своей одежде туарегов, поскольку обладатель бумажной библиотеки поддерживал здесь особый климат, чтобы книги чувствовали себя хорошо и не отсыревали.

Кроме того, церковь оказалась единственным зданием с окнами, и её двери были закрыты.

Уверенный, что здесь обитает какой-то мудрый колдун-отшельник, он решил забраться на холм и осмотреться, благо туман начинал рассеиваться, ветер с моря — крепчать, а сквозь облака пробивалось солнце.

Однако чем выше он поднимался, тем гуще становился туман. Над вершиной соседнего холма медленно вращались лопасти ветрогенератора; его башня наполовину скрывалась за белой пеленой. Вальтер начал спускаться и в низине между склонами наткнулся на водокачку и несколько длинных каменных построек, куда более ухоженных, чем деревенские дома. Изнутри не доносилось ни звука, но судя по широкой, вытоптанной множеством животных дороге и запаху навоза, фермы не пустовали. Вальтер не решился заглянуть внутрь и обошёл здания стороной.

Он забрался на холм с ветрогенератором и обнаружил идущую от него тропу. Через десять минут похода по тропе Вальтер чуть не свалился в яму. Она появилась из молочно-белого тумана прямо под ногами, и он едва успел затормозить на скользкой глине, иначе в следующую секунду сполз бы по вертикальному обрыву вниз. В такую яму без труда могла свалиться корова — по величине это отверстие больше напоминало вход в пещеру. Вальтер осторожно обошёл отверстие, не сводя с него глаз и испытывая безотчётную тревогу. Дно ямы скрывалось во мгле.

Он ориентировался на торчащий из тумана генератор, который постоянно находился за спиной, но тропа так никуда и не привела. Когда лопасти почти скрылись с глаз, он развернулся и пошёл так, чтобы видеть их справа.

Наконец, он разглядел небольшой белый дом и отметил, что его окна целы. Он ускорил шаг — возможно, человек, собиравший библиотеку, или рыбак, чья промысловая шхуна была пришвартована у пристани, живёт именно здесь. Кроме того, он был голоден и хотел пить.

Постучав в дверь и не дождавшись ответа, Вальтер осторожно заглянул внутрь. Этот дом был жилым: на полках стояла посуда, на плите — закрытая крышкой сковорода, у двери в комнату возвышался холодильник с часами. Судя по ним, была середина дня.

Под крышкой обнаружилась жареная рыба. Он включил плиту, забрался в холодильник в поисках овощей, нашёл искомое и через десять минут уже садился обедать. Ему не хотелось возвращаться в деревню мимо пугающей ямы, ветрогенератора и молчаливых хлевов. Решив дождаться хозяина, он спустился к морю, уже почти освободившемуся от тумана и обретавшему цвет, отражая голубое небо.

Слева, среди валунов, наваленных перед вздымающимися утёсами, он увидел большое отверстие, выглядевшее слишком правильным, чтобы образоваться естественным образом. Вальтер остановился перед входом, давая глазам привыкнуть к темноте. Из глубины не доносилось ни звука. Он наколдовал пару светящихся шаров и ступил внутрь.

Скоро путь ему преградила длинная тень, хребет, пересекающий пещеру от стены до стены. Приблизившись, он с трепетом увидел нечто вроде огромной гробницы, вырезанной из цельного куска камня. На невысокой, достававшей ему до колен гранитной плите покоилось надгробие, изображавшее существо, не похожее ни на одно виденное Вальтером. Его руки с длинными пальцами и изогнутыми когтями были сложены на груди, глаза закрыты, губы плотно сжаты в скорбном изгибе. Большую часть тела скрывали свёрнутые крылья, так что он лежал как бы внутри овального кокона. Умершее существо было старым, и неизвестный резчик изобразил на его лице каждую морщину, создав невероятный по искусности и тонкости портрет.

Он не стал обходить гробницу и углубляться в темноту; это была усыпальница, место печали, и делать здесь ему было нечего. Увиденное его поразило — на краю света, где практически никто не живёт, всего в нескольких метрах от моря было спрятано настоящее произведение искусства.

Задумавшись, он направился к выходу и слишком поздно заметил, что его путь преграждён. Сильный удар сбил его с ног и швырнул на камни. Голову пронзила острая боль. Вальтер приподнялся, но перед ним уже никого не было. Вставая на четвереньки, он чувствовал, как по лицу и шее стекает горячая кровь. Щёку жгло, как огнём. Кровь лилась изо рта на камни, одежда испачкалась. Нападавший рассёк ему голову от виска до рта, насквозь распоров щёку.

Вальтер унял боль и остановил кровь, в совершенстве овладев этим колдовством после школы, когда работал в больнице. Через минуту он осторожно выглянул из-за валунов, но никого не обнаружил.

Поднимаясь по склону холма обратно к дому, он увидел два силуэта. Солнце светило прямо в глаза, и он не мог разглядеть их до тех пор, пока не подошёл совсем близко.

У открытой двери стоял мужчина лет тридцати, с азиатскими чертами лица и длинными, почти до пояса, чёрными волосами. Несмотря на зиму, он был одет в лёгкие брюки и рубашку с короткими рукавами, одежду странного, ускользающего цвета, словно мимикрирующего под оттенки окружающей среды. Его руки и шея были покрыты тонкими переплетёнными линиями татуировок, похожими на корни растений, что расползлись по коже в поисках питательных веществ. Несколько таких корней добрались до щёк и висков.

Рядом с мужчиной сидел кот величиной с крупную рысь и с такими же кисточками на ушах. Его длинная серо-белая шерсть была густой от мороза, из-за чего кот казался круглым. В пасти он держал кролика.

Мужчина смотрел на Вальтера хмуро и с сомнением, словно не знал, откуда он здесь взялся.

Поднимаясь, Вальтер надеялся на помощь, но сейчас, стоя перед этим человеком, не решался произнести ни слова, понимая, что ни помощи, ни ответов от него не дождётся.

— Иди назад, в деревню, — сказал мужчина. — Завтра утром мы вернёмся в Африку.

Таким был его похититель, хозяин библиотеки, хлевов и рыбацкой шхуны. Если в этих местах и жили люди, то давно их покинули. Это казалось Вальтеру таким же очевидным, как и то, что сейчас зима.

Мужчина протянул руку, чтобы забрать кролика, и на концах его пальцев Вальтер увидел блестящие металлические лезвия вместо ногтей. Невольно он обернулся в сторону пещеры.

— Не надо было туда ходить, — сказал мужчина так, будто Вальтер был обязан об этом знать. Взяв кролика, он вошёл в дом; кот последовал за ним. Дверь захлопнулась, едва не прищемив зверю хвост. Вальтер вздохнул, немного поколдовал, чтобы согреться, и отправился назад в деревню, по холмам, на которых уже не было тумана, смирившись с тем, что его жизнь изменила курс, и этот новый курс был очень странным.

4

Адмирал Имедей Ганзориг сидел в плетёном кресле на веранде своего дома и смотрел, как горы Сишань окрашиваются в бледно-розовый рассветный цвет. Чёрные облака, которые заволокли вчера всё небо, исчезли, сменившись редкими перистыми полосами фиолетового. Хребты скрылись за утренней дымкой, рассеивавшей мягкий свет. Сегодня Ганзориг не ложился. Он хотел встретить солнце, рано утром сев в это кресло слушать зимнюю тишину и наблюдать, как из тьмы проступают горы.

У Ганзорига был целый год, чтобы вдоволь насладиться горами, восходами и тишиной, но это время подходил к концу, а он не знал, какое будущее выбрать. Прекрасная природа делала его скорбь по умершей жене менее жестокой, превращая в грусть, но не могла смягчить понимание собственной ошибки, неверного решения, которое привело к финалу непредсказуемому и трагичному. Сейчас перед Ганзоригом стоял вопрос: уйти ли в отставку и посвятить себя этому дому, горам и скорби, или продолжить службу в Легионе, где его ждали — ждали в Штабе, в Академии, но вряд ли вернули бы в действующий флот.

Тишину раннего утра нарушил звук подъехавшего автомобиля. Ганзориг оторвался от созерцания склонов и посмотрел на дорогу. Приземистая тёмно-серая машина остановилась на гравийной дорожке недалеко от лестницы, и из неё вышел мужчина, при взгляде на которого адмирал понял, что ответить на свой вопрос ему придётся уже сегодня.

Человек, который к нему приехал, когда-то был американцем, но Ганзоригу тем не менее нравился. Его родители проявили оригинальность, назвав сына Вараввой, однако тот не вырос ни разбойником, ни революционером. Напротив, в свои сорок пять их сын был главой 138-го отдела Легиона. Отдела, занимавшегося Соседями.

— Мистер Фостер, — сказал Ганзориг, когда мужчина поднялся по лестнице на веранду. — Рад вас видеть.

— Не радуйтесь, адмирал, — ответил мистер Фостер. — Я пришёл нарушить ваш покой.

— Жаль, что вы не приходите просто так, — сказал Ганзориг. Этим прекрасным утром он действительно так считал.

— Работа не позволяет, — ответил Фостер, усевшись на стул лицом к адмиралу. — А сейчас особенно. Мы надеемся на вашу помощь. Мы знаем, что ваш отпуск кончается только в мае, но дело не терпит отлагательств. К сожалению, пока вы в отпуске, я не имею права посвящать вас в детали.

— Ну скажите мне хоть что-нибудь, чтобы я смог принять решение, — с иронией ответил Ганзориг. Фостер посмотрел на розоватую дымку, окутавшую горы Сишань.

— «Эрлик» исчез, — проговорил он.

Эта фраза не имела для Ганзорига смысла, как если бы Фостер сказал, что исчезла Луна.

— Вы лучше всех нас знакомы с Соседями, — продолжил Фостер. — Вы нам очень нужны, адмирал.

Ганзориг не мог отказаться не потому, что пять лет назад именно он принимал «Эрлика», шедевр современного судостроения, лучший корабль из всех, что ходили сейчас по морям и океанам планеты. И даже не потому, что ему нравился Варавва Фостер. Просто Ганзориг не верил, что «Эрлик» мог пропасть. Фостер ему не лгал, но, возможно, всё не так плохо? Соседи были странными существами — если их вообще можно было так называть, — но никогда не похищали целые корабли.

— Хорошо, — сказал Ганзориг. — Я готов вернуться.

— Мы благодарны вам, адмирал, — ответил Варавва Фостер. — Собирайтесь, нас ждут. Сейчас мы едем в Пекин.

Ганзориг собрал вещи, переоделся в форму, подумав на секунду, что ночью ему следовало бы спать, но не стал задерживаться на этой мысли. У выхода он обежал взглядом гостиную. Надо будет позвонить женщине, раз в неделю приходившей сюда убираться, чтобы она присмотрела за домом, пока не вернётся он или его сын Банхи, работавший в группе Чжан Хэна над космическим проектом Легиона. Потом Ганзориг взял чемодан и покатил за собой на веранду.

В молчании они доехали до Шицзиньшаня и остановились у трёхэтажного здания с большой пустой парковкой с одной стороны и заросшим пустырём с другой. В здании располагался 138 отдел.

Варавва Фостер ещё не существовал на этом свете, когда молодой Ганзориг, тогда не легионер, а вольный колдун-энтузиаст, зачарованный рассказами и легендами о Соседях, преследовал их по всему свету. Когда Фостер стал главой отдела, упорно, ступень за ступенью завоёвывая себе положение в Легионе, Ганзориг уже считался главным специалистом по Соседям. Фостер настоял на переезде отдела из Дахура в Пекин и теперь предпочитал работать с учёными, нежели решать проблему Соседей исключительно с военной точки зрения.

За пару лет он собрал команду специалистов и пытался даже заполучить кое-кого из коллег Чжан Хэна, в том числе и сына Ганзорига, но все, кто участвовал в космическом проекте, не имели права покидать группу, поэтому Фостер был вынужден ограничиваться консультациями. Ганзориг искренне надеялся, что у Чжан Хэна ничего не получится. Если колдуны начнут серьёзно осваивать космос, там их встретят Соседи. Зная Соседей, как никто другой, Ганзориг не мог не опасаться столкновений с ними в такой уязвимой для человека среде, как космическое пространство.

Покончив с формальностями возвращения из годового отпуска, положенного каждому легионеру раз в десять лет, Ганзориг подписал необходимые бумаги и вместе с Фостером прошёл в конференц-зал.

Они сели за стол друг против друга, и Фостер начал рассказывать:

— 28 ноября «Эрлик» внезапно пропал со всех экранов и частот. Ни техническими, ни магическими способами обнаружить его не удалось. Он находился посреди Индийского океана, в ста пятидесяти милях к югу от Кокосовых островов. В место, откуда был получен последний сигнал, отправили вертолёт с авианосца «Цзи То». Вертолёт не вернулся. Через шесть часов туда отправился «Цзи То». Он прибыл в квадрат ночью и встал в миле от последней координаты. Это спасло команде жизнь.

— Аномалия, — сказал Ганзориг.

— Да. За ночь они нашли её и вычислили контуры. Но это не обычная аномалия. «Эрлик» оказался в ней, хотя его оборудование позволяет засекать их на расстоянии до пяти миль. По нашей версии, аномалия возникла сразу и вокруг него, иначе бы он её обогнул.

— Соседи вертятся рядом?

— Это тоже странно, — сказал Варавва Фостер. — Их там нет. Вообще.

— Погодите, вы сказали — 28 ноября? — вдруг переспросил Ганзориг. — Два месяца? Это было два месяца назад?

— Да, — ответил Фостер. — Это было два месяца назад. И аномалия всё ещё там. А в ней — «Эрлик».

— Ни одна аномалия на моей памяти не продержалась дольше трёх суток.

— И ни одна не способна удержать в себе целый корабль. Если можно так выразиться, мы имеем дело с необычной аномалией. Она не только не исчезла, но ещё и увеличивается в размерах. Поначалу она представляла собой слегка сплющенный шар диаметром сто двадцать метров; треть шара находилась под водой. Сейчас её форма напоминает эллипсоид с горизонтальным диаметром порядка трёх километров и вертикальной осью около двух. На следующий день после обнаружения «Цзи То» послал туда беспилотник, но тот не вернулся. Кроме того, горизонт аномалии оказался циклической голограммой с периодом 24 часа. Информация из-за горизонта не поступает.

— То есть как не поступает? У нас что, посреди океана — чёрная дыра?

— Не дыра, конечно, но что-то в этом роде. Всё, что мы туда отправляли, не возвращалось.

— А магия? — спросил Ганзориг.

— Горизонт не образован заклинаниями, и повлиять на него известными способами мы не можем. Но кое-что мы выяснили. Кое-что оттуда всё-таки вернулось. Свет.

— Свет, — сказал Ганзориг. — Вы пустили туда свет?

— Мы пустили туда луч, когда диаметр аномалии был около двухсот метров. И знаете что? Он вышел оттуда через восемьдесят минут! Он должен был пересечь эти двести метров за доли секунды. Внутри этой аномалии пространство размером с орбиту Юпитера, а луч даже не рассеялся!

— Из того, что вы сказали, не похоже, будто Соседи имеют к этому отношение, — произнёс Ганзориг, впечатлённый словами Фостера. — Их аномалии просты, корабли в них попадают не так часто, и Соседи всегда находятся поблизости. Что за эти два месяца с ними происходило?

— Ничего. Эта аномалия их не привлекла. Находясь снаружи, мы ничего не сможем о ней узнать. На «Цзи То» нас ждёт группа, которая отправится внутрь. Вы должны рассказать им о Соседях. Хотя рядом их нет, они могут быть в самой аномалии.

— Если бы «Эрлик» мог оттуда выбраться, он бы давно это сделал, — возразил Ганзориг. — Послав туда ещё несколько человек, вы потеряете и их, как потеряли вертолёт.

— Вам надо поговорить с братьями Морган. Они у нас отвечают за научные исследования. Через час-полтора мы отправимся в Гонконг, а оттуда — на авианосец. Вы ведь не завтракали? Если хотите, спуститесь пока в кафе, а когда я освобожусь, то зайду за вами.

«Цзи То», тяжёлый авианосец с огромной палубой, глубоким ангаром, где стояли самолёты и вертолёты, и высокой надстройкой по правому борту был одним из немногих настоящих военных кораблей Легиона; остальные выглядели как небольшие яхты, научно-исследовательские суда, баржи и рыболовецкие траулеры. С такой маскировкой легионерам было проще работать. «Эрлик», исследовательский корабль, вслед за тремя другими сошёл со стапелей китайской верфи пять лет назад. Корабли этой серии должны были очищать океаны от мусора, химических и радиоактивных отходов (что они и делали), однако «Эрлик» мог столько всего ещё, что походил на воплощение мечты самых отъявленных фантастов, каких немало было не только среди людей, но и среди колдунов. Даже Ганзориг толком не знал, кто и чем там занимается.

В портальной его и Фостера встретил матрос и отвёл к капитану, который был Ганзоригу хорошо знаком. Правда, времени на дружеские беседы не оставалось — они лишь приветствовали друг друга, и капитан отдал несколько приказов о размещении гостей.

Кто-то забрал у Ганзорига чемодан, и Фостер сразу же повёл его к братьям Морган. Они спустились на вторую палубу, с минуту шли по коридорам, затем вновь спустились по лестнице и попали в узкий длинный проход, в конце которого была единственная дверь. Фостер остановился рядом и негромко сказал:

— Братья Морган на первый взгляд кажутся немного странными… И на второй, вероятно, тоже. Но они лучшие в своём деле, как вы — в своём.

— Думаете, Варавва, я немного странный? — спросил Ганзориг.

— Думаю, мы все, — ответил тот и открыл дверь.

Перед ними оказалось большое помещение без окон и верхнего света. В полупустом зале стояло несколько столов, на столах — мониторы, под столами — полупрозрачные, светящиеся синим компьютеры. По полу змеилось множество таких же светящихся шнуров. Поначалу Ганзориг не заметил людей; несколько человек молча сидели за большими экранами, их лица освещал серо-синий свет. Никто не обратил на Ганзорига внимания. Фостер провёл его через весь зал и остановился перед последним столом. Он был пуст, на нём не стояло ни одного монитора, не лежало ни клочка бумаги. Из-за стола на Ганзорига смотрели два пары внимательных, оценивающих глаз.

Братья Морган были сиамскими близнецами. Их тела срослись в области таза и образовывали букву Y. Они сидели в сложно устроенном кресле на колёсах, приспособленном к их необычному сложению. Братья старались подчеркнуть разницу между собой теми средствами, что были им доступны. Правый близнец сбрил все волосы и брови, украсил ушные раковины множеством колец и сделал на голове сложную татуировку, элементы которой заходили ему на лоб, щёки и опускались под воротник футболки. Руки тоже были покрыты картинами, которых Ганзориг не различил в царящем полумраке. Близнец слева, наоборот, выглядел более формально, отрастил длинные волосы и носил наглухо застёгнутую рубашку. Впрочем, оба они питали любовь к тёмным оттенкам.

Ганзориг рассматривал их без стеснения. Он повидал немало странных людей и ещё больше странных колдунов, уродливых от природы или от проклятий, часто модифицировавших себя до неузнаваемости, поэтому пара сиамских близнецов не могла его удивить. Но эти были необычны. При всём своём национализме и нелюбви к цивилизации Запада, по непонятным причинам считавшей себя единственной цивилизацией на планете, Ганзориг не мог не признать, что братья Морган произвели на него впечатление. Это были хорошо сложенные мужчины, красивые редкой ныне мужской красотой, без той вмешавшейся в фенотип женственности, что культивировалась и приобреталась последнюю сотню лет — пошлая, откровенная, приглашающая, тиражируемая где попало в обоих мирах.

— Меня зовут Франц, — сказал близнец слева, протягивая руку.

— Оперативный командующий Северного флота Легиона, адмирал Имедей Ганзориг, — официально ответил тот и пожал её.

— Джулиус, — представился правый. Ритуал знакомства повторился. Фостер подвинул себе и Ганзоригу стулья, и они сели напротив братьев.

— Что вы хотите узнать? — сказал Франц.

— Вы здесь давно? — спросил адмирал.

— Нас пригласили через несколько дней после происшествия.

— Вы ведёте съёмку?

— Конечно, ведём, — помедлив, ответил близнец.

— В каких режимах?

— Во всех. И Соседей мы не засекали, если вы об этом.

— Кто просматривал записи? — Ганзориг полуобернулся, оказавшись лицом к залу. На ближайшем к себе мониторе он увидел два столбца цифр, бегущих сверху вниз, и пустое чёрное окно в правом углу экрана.

— Вообще-то никто. Этим занимается компьютер, — сказал Джулиус. Ганзориг услышал в его голосе недовольство и подумал: «Возможно, кое-что они всё-таки проглядели».

— Ясно, — сказал он. — Надеюсь, записи сохранились. Мне нужно, чтобы все их просмотрели живые люди. Во всех режимах. Глазами. Соседи далеко не всегда — а я бы сказал, почти никогда, — не влияют на характеристики среды так, чтобы их можно было засечь компьютерами именно как Соседей. Они маскируются под природные явления, либо вообще доступны только живым глазам.

— Если бы там кто-то летал, компьютер бы его засёк, — возразил Джулиус. — Мы знаем, что Соседи влияют на магнитное поле, порождают сухие грозы…

— Здесь вы от них сухих гроз не дождётесь. И с движением всё не так просто. Я не раз видел Соседей вместе с командой корабля, но ни один прибор на них не реагировал. У нас остались только фотографии и не слишком качественные видеозаписи.

— Отсюда возникает резонный вопрос — не есть ли Соседи результат свойства нашей психики порождать коллективные галлюцинации? — сказал Джулиус не без сарказма.

— Распространённая теория, — слегка улыбнувшись, кивнул Ганзориг. — Расскажите её тем, кому эта галлюцинация спалила зрительные нервы или перепутала все связи в двигательной системе.

— Есть и другая теория, — вставил Фостер. — Что Соседи — действительно свойство нашей психики порождать подобные объекты во плоти.

— Будет очень интересно просмотреть записи, — сказал Ганзориг. — Компьютеры, я полагаю, галлюцинациями не страдают, и если Соседи здесь были, они их зафиксировали, но не распознали.

— Хорошо, — сказал Франц. — Правда, записей много, с разных точек, за два месяца… Это не быстро.

— Это быстро. На «Цзи То», если мне не изменяет память, больше шести сотен человек экипажа. Я прошу задействовать всех свободных матросов и лётчиков и распределить материал между ними. Мистер Фостер, где команда, которую я должен консультировать?

— Команда будет завтра, — ответил Фостер.

— Тогда к завтрашнему дню я должен иметь результаты наблюдений.

Ганзориг посмотрел на близнецов. Джулиус буравил адмирала недружелюбным взглядом, но больше не спорил. Франц просто кивнул.

— И ещё один вопрос. Если «Эрлик» не может выйти из аномалии, чем ему поможет эта группа?

— У нас есть несколько точек зрения на то, что случилось с «Эрликом», но не он — основная причина, по которой командование посылает туда людей, — ответил Франц.

Ганзориг воззрился на Фостера.

— Не он? То есть как — не он?

Фостер был непроницаем.

— Если они смогут помочь «Эрлику» и команде — замечательно. Если они их вернут — ещё лучше. Но это второстепенная задача. Снаружи мы не можем изучить это явление, а судя по всему, оно представляет опасность. Беспилотники теряют сигнал…

— А люди? — перебил Ганзориг. — Люди не потеряют сигнал? Они там выживут? Откуда вы знаете, что внутри за среда?

— Мы полагаем, что среда там в общих чертах не отличается от нашей, — сказал Франц. — Лично я не знаю, почему свет так долго добирался до выхода, но вряд ли там такое огромное пространство. Нам представляется, что причина в другом.

— Тогда почему «Эрлик» до сих пор внутри?

— Команда могла погибнуть. Или он застрял.

— Застрял? — удивился Ганзориг. — В чём там можно застрять?

Франц посмотрел на брата. Тот сказал:

— Мы вам завтра покажем, когда соберётся группа.

Ганзориг не стал настаивать. Братья хотели произвести впечатление не на одного адмирала, а с такой темой и парой тайн в рукаве сделать это было несложно.

5

Под холмом, в десяти метрах от поверхности, на куче земли лежал чешуйчатый гепард и подслушивал чужие разговоры. Будь он в своём человеческом облике, эта нора казалась бы ему непроницаемо чёрной, но сейчас глазами волшебного зверя он видел серо-серебристое свечение, пронизывающее воздух и все подземные коридоры. Свечение сгущалось у стен и конденсировалось на них, стекая плотными каплями и собираясь по углам. Однако призрачный свет ни о чём не рассказывал. Гепард прислонился головой и ухом к земляной стене, пытаясь что-нибудь услышать.

Как в океане общались киты, так под землёй общались существа, которых колдуны называли ископаемыми вампирами — не совсем справедливо, поскольку они были не кровососами, а ночными хищниками, большую часть времени проводившими в толще земли. Сами себя они называли пхугами, что могло навести на мысль об их происхождении, вот только появились они прежде всех человеческих народов и прежде всех млекопитающих, став свидетелями эволюции древних обезьян и долго не считая их ничем иным, кроме своей добычи. Гепард улавливал отдалённые разговоры, смысл которых от него ускользал. Ближайшие соседи молчали — спали, думал гепард, или ушли на глубину. Пхуги были неутомимыми копателями; если они не спали и не искали пищу, то рыли норы. Рост температуры их не пугал — от неё защищала магия. Некоторые предпочитали жить в океанах. Существам, способным играть со своим геномом, будто с конструктором, и менять его путём горизонтального переноса, было несложно адаптироваться к воде.

Гепард вскочил, побежал по коридору, поднялся по крутому склону, запрыгал по камням и оказался в пещере, где стояла гробница. В человеческом облике он старался здесь не бывать, однако сейчас пришёл сюда прощаться, а не жалеть себя. Потоптавшись на месте, гепард поставил передние лапы на основание гробницы и обратился в человека.

— Только пожалуйста, не начинай всё сначала, — сказал Фаннар.

— Я не начинаю, — проговорил Кан. — Я и не заканчивал. — Он вглядывался в лицо каменного изваяния так, словно ждал чуда.

— Прекрати. В любом случае, я не позволю тебе это сделать. Только потеряв жизнь, начинаешь её ценить.

— Я потерял её год назад. То, что сейчас — не жизнь.

— Поверь, тебе просто не с чем сравнивать. — Фаннар помолчал. — Ты думаешь, что остался один. Но на самом деле это не так. Никто из нас тебя не оставит, ты наш брат…

— Я знаю, — сказал Кан и осторожно накрыл ладонью пальцы изваяния. — Просто мне кажется, что больше я сюда не вернусь.

Фаннар ничего не ответил. Интуиции и предчувствия были ему недоступны.

— Ты слишком привязался к внешнему, — сказал он через минуту. — Мастер передал тебе столько всего, а ты не можешь оставить привязанность к его могиле. Не заставляй меня думать, что ты плохо у него учился.

Кан не ответил. Спустя несколько секунд он развернулся, превратился в гепарда и побежал к выходу на улицу.

Было раннее утро. Ночь он провёл, бродя по коридорам, спускаясь глубоко под землю, где в озёрах жили зубастые угри-альбиносы, а по стенам ползали слепые сантиметровые муравьи, питавшиеся грибами. Система озёр и соединяющих их русел выходила в море, и время от времени Кан встречал на берегах подземных водоёмов морских пхугов. Но сегодня здесь не было никого. Кана не оставляло ощущение, что ничего этого он больше не увидит, и из неких сентиментальных соображений он решил не тратить сегодняшнюю ночь на сон.

Миновав ветрогенератор и хлева, он приблизился к церкви на холме. Конечно, его гость был там, в единственном тёплом здании, спал прямо у стола на тонком матрасе, подложив под голову маленькую подушку, вот-вот готовую исчезнуть. Кан хотел было его разбудить, чувствуя бремя ответственности за этого нелепого человека, но потом передумал и сел за стол, чтобы написать сестре письмо с просьбой забрать его кота.

Когда письмо было отправлено, Вальтер уже проснулся и сидел на полу, избавляясь от наколдованной постели. Теперь его лицо от уха до рта пересекал тонкий белый шрам.

— Может, ты мне что-нибудь объяснишь? — спросил Вальтер, заметив, что Кан на него смотрит. — Зачем ты меня выкрал?

— Меня попросили, — неохотно ответил Кан.

— Кто попросил?

— Ты очень много вопросов задаёшь. Мы сейчас уезжаем. У нас мало времени и много дел.

— Это твои книги? — Вальтер указал на полки. — Ты все их прочитал?

— Прочитал.

— Тут не только магическая литература. Ты какие-то исследования проводишь? — Вальтер намотал на себя шарф. — А хлева тоже твои? И лодка?

Кан смотрел на своего гостя в изумлении — он никогда не видел человека, задававшего сразу столько вопросов и не стремившегося получить на них ответ.

— Идём, — сказал он. — Позавтракаем на месте.

— Ты говорил, мы возвращаемся в Африку. Обратно к Источнику?

В Кане вдруг проснулся слабый интерес.

— Ты ведь один из жрецов? — спросил он. — Значит, ты тоже пил ту воду?

— Конечно, иначе я не смог бы им стать. Так что, мы возвращаемся к Источнику?

— Нет, — сказал Кан. — Мы возвращаемся к моему отцу.

Путь до портальной занял два часа. На грузовике они добрались до соседней деревушки, где Кан зашёл к человеку, управлявшему фермой в его отсутствие. Оставив у него грузовик, они поехали в город на внедорожнике, за рулём которого сидел фермерский сын. Уже у входа в портальную, соседствующую с туристическим агентством местной колдовской общины, Вальтер спросил:

— Это твой отец приказал меня похитить?

Кан подумал.

— Мой отец много чего может, и я не стал бы сбрасывать его со счетов. Думаю, скоро мы это выясним.

Он не собирался говорить Вальтеру, насколько ему не по себе от предстоящей встречи.

Порт доставил их в Каир, где они провели час в ожидании второго порта до Батури, сидя в уличном кафе. Полковник Ди, отец Кана, находился сейчас на границе Камеруна и Центральноафриканской республики, ведя очередные переговоры. В Батури, сказал Кан, их должна ожидать машина.

Действительно, снаружи портальной стоял джип Легиона, и молчаливый водитель повёз их из города прочь. По улицам шли люди, бегали весёлые дети, женщины собирались у рынка; Вальтер глазел по сторонам, выискивая полицейских или военных с оружием, но, к собственному удивлению, не находил их.

Легионер вёл машину на восток; дорога постепенно пустела, дома и склады, встретившие их на окраине, исчезли, промелькнули поля, вдоль обочин начали появляться деревья. Через полчаса они свернули на разбитую просёлочную дорогу и двинулись вглубь леса.

Скоро за деревьями открылась поросшая невысоким кустарником равнина и дорога с блокпостом. Вместе с несколькими легионерами блокпост охраняли два величественных местных колдуна в зелёных одеждах, которые хмуро оглядели Вальтера и Кана. За блокпостом начиналась деревня — множество небольших круглых домов из глины с высокими соломенными крышами. Они стояли на значительном расстоянии друг от друга, а красная земля между ними была плотно утрамбована. Кан не заметил ни одного легионера, но у некоторых построек толклись африканцы из разных племён. Они были молчаливы, необычно сдержанны и внимательно следили за проезжавшим джипом. Миновав дома, машина остановилась у широкой пустой площади, рядом с которой стояло устрашающее сооружение, похожее на широкий спиральный термитник метров десяти высотой.

— Кан! Милый мальчик! — Из ближайшего глиняного дома выкатился седой старик в инвалидном кресле, невероятно худой, морщинистый, но весьма жизнерадостный. — Я так счастлив тебя видеть!

Кан поймал на себе удивлённый взгляд Вальтера и недовольно нахмурился.

— Твой отец только что начал встречу. Это как минимум до обеда, так что будь на это время моим гостем! Вместе с уважаемым жрецом, разумеется. — Старик вежливо и одновременно насмешливо склонил перед Вальтером голову.

— Это Рафики, приятель отца, — неохотно пояснил Кан, пока они шли за резвым стариком. — Он выглядит идиотом, но на самом деле мужик неглупый, так что не очень при нём болтай.

— О чём я могу болтать? — удивился Вальтер, но Кан не ответил.

Внутри дома было куда прохладнее и просторнее, чем казалось снаружи. Старик предложил им завтрак. Кан, у которого совершенно не было аппетита, отказался, но Вальтер размотал свой шарф и с готовностью сел за стол.

— Очень сложные переговоры, — говорил Рафики, катаясь по комнате с таким гордым видом, будто сложность переговоров — его заслуга.

Кан стоял у открытой двери, разглядывая здание напротив. В отличие от простых жилых домов, это строение вызывало у него самые неприятные эмоции.

— Знаешь, — сказал старик Вальтеру, — а я ведь однажды был у этого вашего Источника.

Кан повернул голову, на секунду отвлекаясь от тревожного созерцания.

— Давно это было, — продолжал Рафики не без удовольствия, поскольку оба гостя обратили на него внимание. — Я приехал к Источнику, когда остался один, не знал, куда себя деть, проболтался в этом чёртовом лагере почти месяц — всё не решался, боялся чего-то, дурак, а через день после того, как выпил воды, меня нашёл твой отец. С тех пор я с ним. Вот так-то, молодёжь!

Старик замолчал, и Кан, ожидавший длинной истории, отвернулся к высокому дому.

Солнце стояло над деревней, которую накрывал полупрозрачный отражающий полог, но в доме было прохладно. Старик дремал в кресле, скучавший Вальтер, который уже осмотрел в комнате всё, что только можно, гонял по столу хлебные крошки. Кан воззвал к Фаннару, но тот скрылся, не желая быть рядом с тем, что предстояло увидеть Кану.

Он почти не помнил своего детства до того самого года, когда отец увёз его из родной Монголии на север Шотландии, и там он постепенно начал просыпаться от полубредовых фантастических сновидений, путавшихся с реальностью из-за его неумения различать, разделять и понимать увиденное. Пустые холодные пространства нравились ему гораздо больше, чем город, где он жил, и с отцом, оставлявшим его на целый день в одиночестве, жилось спокойнее, чем с матерью или в интернате, в постоянном окружении детей. Он думал, что так теперь будет всегда — тишина и покой.

Но скоро появился Мастер, огромный старый пхуг. Время сжималось и растягивалось; кажется, совсем недавно они переехали на этот край земли, а год пролетел, словно день, и отцу пришла пора возвращаться в Африку, поскольку его дела в Британии закончились.

— Ты остаёшься здесь, — сказал он сыну серьёзно и спокойно. — Больше, чем я для тебя сделал, я сделать уже не смогу. Теперь ты должен слушаться своего Мастера и делать то, что он тебе велит. Он объяснит, кто ты такой, почему ты такой и что ты можешь. Я приеду, если захочешь… — он без улыбки вгляделся в Кана, — но думаю, что ты меня не позовёшь.

Кан никогда не скучал по отцу. Он стал для него полулегендой. Мастер всегда говорил, что он должен чтить своего отца, но тот был слишком далеко, чтобы Кан мог выразить своё почтение. А Мастер всегда был рядом.

Весь первый год он ежедневно приходил к Мастеру в пещеру, сперва боясь это необычное огромное существо, потом любопытствуя, ожидая чего-то нового, а иногда разочаровываясь его молчанием и проявляя нетерпение.

Мастер почти не разговаривал; он бродил по пещере на четырёх конечностях, волоча за собой крылья, нюхал воздух, прикладывал ладони и уши к земле и стенам. Иногда они просто сидели друг против друга: пхуг смотрел на него своими круглыми чёрными глазами, и Кану вдруг становилось жарко, по всему телу выступал пот, сердце колотилось, и это не прекращалось до тех пор, пока он не вскакивал с камня и не бросался в море, окунаясь с головой, чтобы охладиться. А когда возвращался обратно, его одежда и сам он почти сразу высыхали.

Какой в этом скрывался смысл? Кан не знал. Тогда ему было всего восемь лет.

После года молчания Кан досконально изучил старого Мастера и смог бы отличить его от миллиона других пхугов. Он знал его запах и повадки, видел спящим, закутанным в крылья, похожим на кусок скалы. Он делил с ним пищу и чувствовал растущее единение с этим созданием, которое становилось для него всё более родным.

Оставшись без отца, Кан начал покупать продукты в деревне за холмами, прогуливаясь туда вместе с котом. Он общался с матерью по интернету и следовал в быту всем её инструкциям, поскольку слушаться родителей был приказ Мастера, а слушаться Мастера — приказ отца. Пхуг зачаровал его так, чтобы одинокий ребёнок с холмов ни у кого не вызвал интереса, и Кан свободно бродил по деревне, смотрел на рыбацкие лодки, заходил в магазинчики, в большую церковь, и наблюдал за жизнью людей, которые казались ему гораздо более чужими, чем подземный вампир в пещере у моря.

Вскоре после отъезда отца они начали рыть. Это была первая магия, которую объяснил ему пхуг, и волшебство подземного мира, его необъятность и неожиданное богатство пленили Кана. Они рыли норы, слушали разговоры, изучали минералы, флору и фауну подземелий, бродили по коридорам, где Мастер учил его ориентироваться во тьме, и Кан сам не заметил, как старый пхуг стал для него всем в этом мире. Он уже не мыслил своей жизни без Мастера. Он хотел всегда быть рядом, слушать его, выполнять все его указания. И когда это произошло, началось реальное ученичество.

Двери спирального термитника отворились. Кан инстинктивно подался назад, в тень комнаты, но это была нейтральная территория, и как бы ни относились друг к другу выходившие из здания люди, здесь они соблюдали нейтралитет.

Колдуны шли один за другим, неторопливо, в молчании, почти торжественно. Можно было многое сказать о племенах и народах, что здесь собрались, но Кана не интересовала этнография; он рассматривал их наряды, яркие, длинные, с узорами, которые сами по себе были заклинаниями; он наблюдал за тем, как они смотрят друг на друга и как они друг друга игнорируют; он изучал их фамилиаров — один колдун был покрыт шевелящейся массой муравьёв, за другим шествовала пара деревянных фигурок-духов, — и чувствовал, как вместе с ними из дверей на площадь выползает что-то ещё: атмосфера переговоров, коллективное сознание переговорщиков, сохранявшееся, пока они не разошлись по своим временным жилищам. Кан не заметил, как к двери подошёл Вальтер и тоже стал смотреть на колдунов.

— Жуткое дело, — сказал он. — Вот они идут, опасаются друг друга, презирают, ненавидят, никому не верят. Не хотят мира, но вынуждены вести о нём переговоры с тем, кого боятся больше, чем любого проклятия.

Кан посмотрел на Вальтера с искренним изумлением.

— Откуда ты знаешь?

— Ну… сложно объяснить. Просто вижу. В языке их тел, в несказанных словах…

— Читаешь мысли? — с подозрением осведомился Кан.

— Нет, мысли я читать не умею. Дело не в мыслях. Люди говорят не только словами, а я умею читать эти сообщения.

— Язык тела.

— И тела тоже. Любой язык. — Вальтер посмотрел на Кана. — Любой способ коммуникации. Это у меня с рождения.

Колдуны разбрелись; последним вышел маленький пигмей с оранжевой птицей на плече и неторопливо удалился с площади. Двери в термитник остались открыты.

— Иди, — проговорил Рафики из-за их спин. — Он на тебя не сердится.

Кан никогда не считал, что отец на него сердит. Это было не то слово. Когда он возвращался погостить в дом матери, то иногда заставал там отца. Его отношение не было холодным или равнодушным — напротив, он с интересом слушал рассказы сына о том, чему учит его Мастер, но, кажется, полностью переложил на пхуга всю ответственность, больше не давая Кану советов и указаний, уклончиво отвечая на вопросы, и лишь несколько лет спустя он узнал, почему это так, почувствовав восхищение отцом и страх перед такой проницательностью, казавшейся ему тогда невероятной для человека.

Почти два десятка лет они виделись несколько раз в год, случайно или собираясь всей большой семьёй; отец был сдержанным, ровным, не слишком эмоциональным человеком, который одинаково относился ко всем своим детям и уделял им равное внимание. Но три года назад жизнь Кана радикально изменилась, и это изменение дало ему возможность увидеть отца на другой территории — на его. Ошеломлённый и смятенный, Кан вернулся к Мастеру, надеясь никогда больше не бывать в Африке.

Он вышел из дома и направился к термитнику. Вальтер проводил его взглядом и повернулся к Рафики.

— Давай-ка мы с тобой выпьем чего-нибудь, — сказал тот, — а ты мне расскажешь, как дошёл до жизни такой.

— Я не пью алкоголь, — отказался Вальтер.

— Так и я его не пью! — воскликнул старик, с энтузиазмом накрывая на стол. — Да и какой тут алкоголь — под куполом он сразу превращается в воду! — Он вскипятил чайник. — Это ройбос, великолепный африканский чай.

Вальтер знал, что такое ройбос, но, помня о предупреждении Кана, решил на всякий случай не очень откровенничать.

Внутри термитника был полумрак, но зрение напрягать не приходилось. В помещении, чьи стены и потолок скрывались во мгле, стоял длинный деревянный стол и отодвинутые в сторону стулья. Из глубины до Кана доносились тихие голоса. Он вошёл и на секунду захотел обернуться гепардом, чтобы разглядеть место, в котором оказался.

— Проходи, — сказал из темноты полковник.

Кан пошёл мимо стола, различив впереди две фигуры. Его отец был там с другим легионером, за обманчиво приятным лицом которого скрывался жёсткий игрок; незнакомец лишь коротко кивнул и молча направился к выходу. Двери за ним закрылись. Оранжевые светильники на стенах вспыхнули ярче.

Имей Кан возможность выбирать, он бы никогда не выбрал для встречи это место. Он не знал, где оно находится, что за пространство внутри этого здания, что за магия царит в нём, и может ли он здесь колдовать. Как они вели тут переговоры? С таким же успехом можно договариваться с горной грядой, с джунглями или с текущей рекой. С пространством, где кто-то живёт, но его не видно. Кан невольно сжал кулаки — и это его отцу удалось отразить…

Полковник сказал:

— У меня есть для тебя дело.

Кан остановился в паре метров от отца. Он казался ему фантомом, сотканным из атмосферы иных миров, совершенно чужим существом, только притворявшимся человеком.

— Какое дело? — хрипло спросил Кан.

— Интересное. Тебе понравится. Тебе и твоему спутнику.

Кан не знал, что ответить. Ему хотелось поскорее всё узнать и покинуть термитник — при всей своей любви к темноте эта его нервировала.

— Я вижу в тебе какие-то изменения, — вдруг сказал полковник. — Что произошло?

От его взгляда Кан оцепенел. Какого ответа ожидает отец?

— Что именно ты видишь? — спросил он, защищаясь.

— А что видел ты, когда мы встретились в Кисуму три года назад?

Кан молчал.

— Что? — спросил отец.

— Я… я видел, что ты расстроен и не веришь мне…

И тут он подумал о Мастере. Кулаки его снова сжались, челюсти стиснулись; он не хотел, чтобы отец видел, как ему больно — хотя это глупо, тот давно уже всё увидел, возможно, знал причину и вообще знал всё из-за своей изменённой природы, личины, которую обретал на этом континенте, или же наоборот, лишался всех личин, давая приют сущности, использовавшей его тело для каких-то своих нужд — полупришелец из другого, неведомого Кану мира…

— Мастер, — произнёс Кан. — Умер год назад.

Он отвернулся, чтобы отец не видел слёз, и внезапно замер, ощутив, как тот вдруг оказался рядом и обнял его. Он вновь оцепенел — это было неожиданно и даже страшно, — но объятия были вполне человеческими, мягкими, сочувствующими, и Кан нерешительно поднял руки, положив их на спину отцу, не отваживаясь обнять его по-настоящему.

— Я понимаю, — сказал полковник, отстраняясь. — Понимаю лучше, чем тебе кажется. Сядь. — Он указал на ближайший стул, и Кан повиновался. — Я знаю, как тебе тяжело. За последний год ты почти не покидал свою ферму, и мне не хочется тебя потерять, что бы ты обо мне ни думал.

Кан молчал, сознавая, какое у него сейчас выражение лица.

— Завтра утром человек, которого ты забрал у людей Читемо, отправится выполнять задание Легиона. Ты можешь поехать с ним.

— Вальтер? — переспросил Кан. — Разве он легионер?

— Нет, но и ты не легионер, что не мешало тебе нам помогать.

— А зачем его взяли люди Читемо? — спросил Кан, радуясь, что они ушли от темы Мастера. — Это как-то связано с тем заданием?

— Косвенно, — ответил полковник. — Понимаешь ли, Северной Африкой занимается человек, которому не слишком удаётся наводить там порядок, да он к этому и не стремится. Он развлекается тем, что засылает на мою территорию банды, а я и мои люди вышвыриваем их обратно. Не знаю, зачем он нужен Легиону, зачем Легиону нужна такая ситуация, но придёт время… Так или иначе, ему стало известно, что Вальтер представляет большую ценность, поскольку Штаб поручил ему сделать то, чем в конечном итоге занимаюсь я — то есть найти его, объяснить, что от него требуется, и отослать туда, где его ждут.

— А он вместо этого сдал его людям Читемо, — сказал Кан. — Но какой в этом смысл? Ведь он был обязан подчиниться.

— Он сделал вид, что подчинился, послал своих легионеров к Источнику, но чуть позже, чтобы они не успели. В любом случае, сейчас это неважно. — Полковник качнул головой. — Задание интересное, оно тебе понравится.

— Вальтер сказал, что знает все языки. Вы поэтому его берёте?

— Лично я не имею к этому делу никакого отношения, но так уж получилось, что знаю о нём… в общих чертах.

— Это связано с вампирами или подземельями?

— Нет.

— Хорошо, — сказал Кан, не видя других вариантов. — Мне не трудно. Поеду с ним. Тем более раз ты считаешь, что это так интересно.

— Спасибо, — сказал полковник. — Сегодня вечером мы вместе поужинаем — не здесь, разумеется, — и я постараюсь объяснить Вальтеру, что ожидает от него Легион.

— Бедняга, — пробормотал Кан. — Боюсь, у него нет выбора.

— Выбор есть всегда, — отрезал полковник. — Только надо иметь мужество его сделать. У него будет выбор, и мне представляется, что твой новый товарищ предпочтёт отправиться на задание, нежели вернуться к Источнику или домой в Европу.

Он встал. Кан медленно поднялся, желая узнать у отца ещё кое-что, но на всякий случай уточнил:

— Могу я спросить?

Полковник кивнул.

— Что это за старик, которого ты… — он хотел сказать «таскаешь с собой», но не посмел, — опекаешь?

— Он рассказывает мне истории, — помедлив, ответил полковник, — как тебе рассказывает истории Фаннар.

Вальтер смотрел на закрытые двери «термитника», краем уха слушая весёлую болтовню старика. Все эти перемещения, суета, новые лица и новые места, увиденные им за последние двое суток, неожиданно вселили в него бодрость и любопытство, которых он не чувствовал уже много лет. Ему больше не хотелось возвращаться к Источнику и однообразной жизни жрецов. Какие бы планы не строил на его счёт отец Кана, они казались ему более многообещающими, чем таскание воды по лестнице. И возможно, хотя бы кому-то пригодится его дар.

6

Вокруг него был океан. Он чувствовал его, даже лёжа на кровати у иллюминатора, выходящего в сторону аномалии. Корабль был огромен, океан спокоен, и всё же Ганзориг ощущал его как вечное непредсказуемое чудо, много лет назад раз и навсегда поселившееся в его сердце. Не открывая глаз, он мысленно потянулся к нему и ощутил его запах, движения, его игру и жизнь, его тайны, что скрывались в чёрной глубине. Однако разбудила адмирала не любимая стихия, а витавшие в комнате вкусные ароматы. Ганзориг приоткрыл глаза и увидел, что на столе дожидается завтрак — несколько закрытых колпаками блюд, коричневый глиняный чайник с коротким носиком и небольшая, уже наполненная чашка.

Поднявшись, он неторопливо привёл себя в порядок, предвкушая удовольствие от натуральной еды — не чета всей той синтетике, которой ему пришлось питаться, живя в одиночестве после смерти жены, — и в превосходном настроении сел за стол.

Когда он наслаждался чаем, в дверь негромко стукнули.

— Адмирал, это Фостер. Можно войти?

Ганзориг кивнул. Дверной замок щёлкнул, и Фостер вошёл в каюту, быстро закрыв за собой дверь. Ганзориг отметил его взволнованный вид.

— Все ждут вас, — сообщил Фостер. — Братья ввели группу в курс дела… в общих чертах… а теперь хотят вам кое-что показать, — он кивнул в сторону иллюминатора.

— Мистер Фостер, — адмирал поставил чашку на стол. — Есть какие-то сложности?

Фостер вздохнул.

— Да как вам сказать… У нас была идея, которая представлялась хорошей, но сейчас мне кажется, что она полностью провалилась.

— Какая идея? — Ганзориг сделал очередной глоток, не намереваясь никуда спешить, тем более к братьям Морган. Варавва Фостер отошёл от двери и сел на стул.

— Команда «Эрлика» состояла из военных и учёных, — сказал он. — Из лучших специалистов в своих областях. Но их знания и опыт, технологии, которыми они располагали, не помогли «Эрлику» оттуда выбраться. Сперва мы хотели послать в аномалию боевых магов, но потом передумали. Дело даже не в том, что аномалия закрыта от магического проникновения, и мы не знаем, есть ли там сила… «Эрлику» его военные маги ничем не помогли. И мы решили сделать нечто обратное.

Он замолчал.

— Послать туда юных фей с конкурса красоты? — спросил Ганзориг. Фостер скривился.

— Почти. Да. Юных фей.

Адмирал удивлённо приподнял брови.

— Братья говорили, что выбор у нас невелик. Пусть в команде будут военные — немного, чтобы не узурпировали власть. Пусть будут учёные. Но раз эта аномалия, так сказать, аномальна, колдуны, которые туда отправятся, должны быть несколько необычны даже для колдунов.

— Они случайно не себя имели в виду? — осведомился Ганзориг. К его удивлению, Фостер кивнул.

— Себя в первую очередь. Они-то туда рвутся с самого начала.

— Хорошо. И кого же вы нашли?

— Мы много кого нашли — два десятка человек с очень интересными способностями, — но в конечном итоге осталось всего четверо. Братья говорят, что это не силовая операция, а поход интеллекта.

— Ну, тогда им никто не нужен, — хмыкнул Ганзориг. — Пускай отправляются вдвоём.

Фостер выглядел подавленным, и Ганзориг решил больше над ним не подтрунивать.

— Варавва, расскажите мне о группе. Должен же я знать, кому читать лекции о Соседях. Какой уровень знаний они воспринимают?

— Боюсь, что у них очень разный уровень, — осторожно сказал Фостер. — Они вообще не легионеры. У большинства из них нет никакой специальной подготовки.

— Вы надеетесь меня поразить? Если у этих магов необычные способности, то именно они понадобятся братьям в аномалии, а совсем не принадлежность к Легиону. Вкратце, Варавва, что они умеют?

— У нас есть человек, который понимает все языки и иные способы коммуникации, доступные ему физически. У нас есть женщина, способная работать с пространством. — Ганзориг приподнял брови. — Есть девушка, читающая вероятности до трёхзначных величин…

Брови Ганзорига взлетели ещё выше.

— И есть пхуг, ископаемый вампир, — закончил Фостер. — Точнее, его сознание, которое делит одно тело с человеком.

Возникла долгая пауза.

— Погодите-погодите, — медленно проговорил адмирал. — Что-то я об этом слышал… о вампире, о ребёнке, какая-то запутанная история, касавшаяся одного из наших коллег…

— Так и есть, — энергично кивнул Фостер. — Это Кан, сын полковника Ди. Братья записали его вторым… точнее третьим, после себя.

Ганзориг вспомнил жутковатую историю о мальчике, которого отдали на воспитание пхугу, обитателю глубин земли и воды. Ганзориг видел морских вампиров и даже общался с некоторыми из тех, кто жил в местах частого появления Соседей, но эти существа были не слишком разговорчивы и неохотно делились информацией. Умные, отважные твари, пхуги не имели в океане естественных врагов, однако образ их мышления казался Ганзоригу слишком нечеловеческим, чтобы устанавливать с ними прочные связи, а тем более доверять.

Сперва он не поверил слухам о ребёнке. Он не знал полковника Ди лично, но слышал о его высоком профессионализме, а также о том, что он женат на лисице-оборотне. Ганзориг был потрясён, услышав, что полковник отдал своего маленького сына в обучение подземному хищнику. Он упорно не верил в это до тех пор, пока новость не рассказали ему люди, никогда не разносившие сплетен. Только тогда он понял, что всё — правда.

С тех пор Ганзориг больше не слышал о сыне полковника Ди, но было бы наивно думать, что о нём забыл Легион.

— Значит, к мальчику прицепился пхуг, и он нужен братьям, — подытожил Ганзориг.

— Не спрашивайте меня, зачем, — вздохнул Фостер. — Это был не мой кандидат. Я предложил других.

Через десять минут они входили в зал, где вчера вечером адмирал разговаривал с братьями Морган. Ганзориг не был так оптимистичен, каким хотел казаться, но на второй и на третий взгляд идея братьев представлялась ему не такой уж абсурдной.

Сегодня за столами было пусто, хотя компьютеры работали, и по их экранам бежали узкие колонки чисел. Фостер остановился у последнего стола — братья Морган сидели в своём кресле, словно провели здесь всю ночь.

Ганзориг быстро осмотрел собравшихся. Братья старались выглядеть невозмутимыми, но были явно довольны. Фостер взял на себя роль распорядителя и познакомил адмирала с четырьмя колдунами, на которых братья возлагали свои надежды.

Женщина, умевшая работать с пространством, оказалась древней старухой с длинными белыми волосами и в свободном, расшитом узорами халате.

— Зови меня Саар, — прокаркала она на одном из диалектов монгольского, насмешливо глядя на Ганзорига. Тот решил, что она из Сибирской республики.

Совсем юная девушка, испуганно державшая старуху под локоть и, по словам Фостера, умевшая читать вероятности до трёхзначных величин, была слепа, что Ганзорига совсем не удивило. Её звали Тома, и она прибыла сюда вместе с Саар.

Вальтер, знаток всех языков, Ганзоригу не понравился — бородатый молодой человек с длинными растрёпанными волосами и в камуфляже без нашивок казался слишком легкомысленным и ненадёжным. Кан Ди, сидевший за ближайшим столом, выглядел не менее экстравагантно, чем Джулиус, но о нём Ганзориг не стал составлять мнения — если пхуг делит с ним одно тело, доверять внешнему виду было бы неразумно и даже опасно.

— Как продвигается анализ съёмок? — спросил он Франца. Тот слегка улыбнулся.

— Будет готов к шести. Помните, мы вчера обещали вам что-то показать?

— Помню, — ответил Ганзориг. — И надеюсь это увидеть.

— Возможно, вам всем имеет смысл туда съездить, — сказал Франц.

Старуха вдруг начала тихо смеяться. Девушка крепче вцепилась в её руку. Франц невозмутимо продолжал:

— К тому же, у вас могут возникнуть какие-нибудь вопросы… или даже идеи.

Его брат насторожённо смотрел на смеющуюся Саар. Фостер начал:

— Если вы хотите остаться здесь вместе с Томой…

— Ну нет! — неожиданно рявкнула старуха. Английский, на котором все общались, она понимала, но сейчас говорила на родном, поэтому кроме Вальтера и Ганзорига её никто не понял. — Вы нас не для мебели позвали, и соглашались мы не просто место занимать. А если думаешь, что я старая дура, которая ничего не смыслит в вашей науке, нечего тогда было и обращаться!

Джулиус повернулся к Вальтеру.

— Переведи.

Вальтер перевёл слово в слово. Фостер выглядел слегка смущённым.

— Ну хорошо. Тогда за мной. — И повёл их прочь из зала.

Они перебрались на небольшой катер, стоявший неподалёку от «Цзи То», и быстро направились к аномалии. Ганзориг поглядывал на старуху, которая вцепилась в поручни у борта и смотрела вперёд; её волосы развевались по ветру, и выглядела она грозно. Ганзоригу было интересно узнать о ней побольше, но он приберёг разговор с Фостером до лучших времён.

Они начали поворачивать. Матрос за штурвалом смотрел на экран навигатора, где катер был отмечен жёлтым огоньком, а контуры аномалии — красным пунктиром. Скоро они остановились у высокого вытянутого буйка с оранжевым флагом на вершине. От буйка в сторону аномалии уходил витой трос, натянутый над водой и исчезавший метрах в пятидесяти, будто его кто-то обрезал.

— Что там, бабушка? — встревоженно спросила Тома.

— Здоровенный поплавок на верёвке, — хмыкнула старуха. — Сейчас нам умные люди всё растолкуют.

— Шесть недель назад, — начал Фостер, — мы взяли простую деревянную лодку с мотором, погрузили на неё кое-какое оборудование и запустили в аномалию. Длина троса была 150 метров. Когда лодка остановилась, мы попытались вытянуть её обратно, но у нас ничего не вышло. Морганы даже прицепили этот буй к катеру и чуть не порвали трос… Собственно, это они и хотели вам показать.

«„Эрлик“ застрял», - вспомнил Ганзориг слова близнецов.

— Нам сказали, что аномалия растёт, — вдруг сказал Кан, стоявший у противоположного борта и, как думалось Ганзоригу, больше интересовавшийся видами, чем рассказом. — Почему буй до сих пор не внутри?

— Это отличный вопрос! — оживился Фостер. — Морганы считают, что лодка движется вместе с аномалией, и нам периодически приходится перемещать буй, чтобы его туда не затащило.

— Если лодка движется вместе с аномалией, значит, она всегда на одинаковом расстоянии от её границы. Что стало бы с буем, если б он туда попал? Он бы свободно дрейфовал или остановился?

— Братья предполагают, что если внутри аномалии на него не будет действовать сила, он остановится на границе. В противном случае он станет двигаться, пока эта сила действует.

Кан промолчал. Ганзориг был рад, что хотя бы один из них умеет задавать правильные вопросы — значит, есть шанс, что его лекции будут поняты.

На обратном пути он пытался разобраться, зачем братья устроили им эту краткую экскурсию. Никому здесь всё равно не понять, что означает это явление — или всё-таки понять? Может, это предназначалось для кого-то одного из них… или двух? Точно не для Ганзорига, чья задача — рассказать о Соседях всё, что может пригодиться при встрече с ними. И не для Вальтера, который вряд ли понимает, зачем он здесь нужен. Говоря по правде, Ганзориг этого тоже не понимал. Не с Соседями же его пригласили общаться — ведь это невозможно…

Адмирал посмотрел на Саар. Она работала с пространством и его парадоксами, ей могло быть понятно больше, чем остальным. Ей и Кану, который казался достаточно образованным, тем более с пхугом внутри — вампир вполне мог догадаться или даже знать, что происходит.

Они вернулись в зал, где их ждали близнецы, таинственные и торжествующие, словно после созерцания буйка и троса на всех должно было снизойти просветление. Однако никаких дискуссий не последовало — братья сразу предложили Ганзоригу начинать лекцию. Корабль, на котором они отправятся в аномалию, будет здесь через пару дней, и у адмирала не так много времени. Ганзориг не возражал, собираясь посвятить вечер анализу видеозаписей.

Он начал говорить, не обращая внимания на насмешливый взгляд Саар и недоумение Вальтера, а скоро вообще перестал их замечать.

Впервые Ганзориг увидел Соседей в шесть лет, когда был обычным мальчишкой из семьи скотоводов, кочевавших по северной Монголии со стадом лошадей. Однажды ночью маленький Имедей вышел из юрты и заметил в чёрном небе яркую оранжевую точку, стремительно летевшую на фоне звёзд. Самолёт. Ганзориг просто смотрел на него, ни о чём не думая, как вдруг самолёт остановился. Сначала Имедей решил, что он развернулся и летит теперь прямо на него, однако тут оранжевый огонёк сделал нечто удивительное — он разделился надвое, а потом ещё, и ещё! В полном изумлении Имедей смотрел, как больше десятка оранжевых огней устроили в небе настоящие гонки, словно играя друг с другом, стремительно летая во всех направлениях, а потом слились в единое целое и как ни в чём ни бывало полетели дальше.

Взволнованный и восхищённый, Ганзориг бросился в юрту и растолкал родителей, бабушку и брата, размахивая руками и оживлённо пытаясь объяснить, чему только что оказался свидетелем. Но когда, наконец, родители поняли, о чём он говорит, то не выразили никакого восторга. «Это не самолёт, — сказал отец. — Это Соседи. Ложись спать». Утром бабушка объяснила, что увидеть Соседей — плохая примета. Но для Ганзорига это стало приметой его будущего.

О таком он, конечно, не говорил. Его первая лекция была вводной. Он начал с истории, с первых описаний Соседей; потом рассказал, что думали о них древние люди и колдуны, как пытались на них воздействовать, общаться и даже сражаться. Описал виды Соседей, места, где они чаще всего появляются, рассказал, как влияют на людей и технику, какие аномалии создают. Он словно читал лекцию перед аудиторией Академии, где у него было восемь занятий в год для офицеров, собиравшихся заниматься аномалиями или космосом. Но здесь, в отличие от Академии, ему не требовалось посвящать слушателей в технические детали. Говоря откровенно, он вообще не верил, что внутри этой аномалии могут быть Соседи.

Когда Ганзориг закончил, обещав продолжить завтра, в тёмном зале воцарилась тишина. Адмирал взглянул на Фостера, который остался, хотя прекрасно знал всё, о чём говорил Ганзориг, и тихо, словно послушный ученик, просидел всю лекцию за дальним столом. Отчего-то Варавва Фостер показался ему печальным.

— Выходит, инопланетяне всё-таки существуют? — подал голос Вальтер.

«Зачем братья его позвали? Он же идиот», подумал Ганзориг, но вслух ничего не сказал.

7

— Я никогда не верил в инопланетян, — признался Вальтер. — А теперь не знаю, что и думать. Он ведь серьёзно всё это говорил?

Время близилось к полуночи. Они сидели в двухместной каюте, небольшой и не слишком уютной. Несмотря на величину корабля, свободных помещений здесь практически не было. Кан забрался с ногами на кровать и ковырял своим ногтем-лезвием покрывало, уставший от всего, в том числе и от своего спутника.

— Соседи — не инопланетяне, — наконец, ответил он, уверенный, что Вальтер просто хочет убедить себя в обратном.

— Это неизвестно, — с готовностью произнёс Вальтер. — Никто точно не знает, кто такие эти Соседи, а значит, они легко могут быть пришельцами.

Кан не хотел спорить; к тому же, ему нечего было возразить. Он не мог с уверенностью сказать, что Соседи — не какие-нибудь сумасшедшие инопланетяне, много тысяч лет живущие бок о бок с людьми.

— Значит, я нужен, чтобы с ними общаться? — спросил Вальтер. — Если мы встретим там инопланетян, я должен буду понять, что они говорят?

Кан тоже не верил в пришельцев и не считал, что в аномалии они встретят существ с другой планеты.

— Нет там никаких инопланетян.

— Братья сказали, что не знают, что внутри.

Кан перестал проделывать дырку в покрывале и посмотрел на Вальтера.

— Ты правда так думаешь? Ты думаешь, люди с таким интеллектом могут чего-то не знать?

— С каким — таким? Они всё утро говорили: нам это неизвестно, мы предполагаем, мы думаем, но не уверены… а по сути так ничего и не объяснили.

Кан покачал головой, находя его слова верхом абсурда.

— Тебе Ганзориг целый час объяснял, что такое Соседи, а ты с чего-то решил, будто это пришельцы!

— Ну да…

Он вздрогнул и замолчал. Сидевший напротив него человек исчез; на его месте возник чёрный чешуйчатый гепард — Кан словно перетёк из одной формы в другую, и на секунду Вальтер испугался. Но после ужина с полковником Ди он перестал опасаться своего похитителя, увидев его рядом с отцом. Человек, который рассёк ему лицо в пещере, сам умел бояться, и Вальтер решил, что на чужой территории он далеко не такой смелый, как на своей.

Не глядя на своего соседа, гепард плавно спрыгнул с кровати, ударил лапой по двери и вышел в коридор. Поглядев по сторонам, он неторопливо побежал мимо гостевых кают и кают старших офицеров. У двери Ганзорига гепард остановился, потянул носом воздух, фыркнул и направился дальше. Завернув за угол, он вдруг насторожился, повёл ушами, замедлил бег и сел у одной из дверей. Уткнувшись носом в щель между дверью и стеной, он шумно втягивал воздух, весь отдавшись сочившемуся из каюты аромату. Замечтавшись, он не услышал тихих шагов. Дверь распахнулась.

— А ну кыш отсюда! — Саар махнула на него рукой, словно отгоняя муху, и гепард от неожиданности подпрыгнул. — Ишь, унюхал!

Гепард отбежал в коридор и сел на некотором расстоянии от Саар.

— Иди, иди, нечего тут рассиживаться! Чего ждёшь?

Гепард клацнул зубами. Саар вышла в коридор и затворила за собой дверь. Она собиралась ложиться спать и была одета в тёмно-бордовый халат, который выглядел гораздо богаче и роскошнее её простой повседневной одежды. Встав напротив гепарда, Саар посмотрела ему в глаза. Гепард переступил с ноги на ногу, однако голову под её взглядом не опустил.

— Тебе нравится этот облик, — сказала Саар с усмешкой. — Нравится простота. Но ты ведь и в таком виде что-то соображаешь?

Она поманила его пальцем. Гепард попятился назад.

— Думаешь, ты её учуял? — спросила Саар. — Нет, мальчик. Ты меня учуял. Подойди. Не бойся.

Но гепард снова попятился. Потом вскочил и пошёл прочь, обернувшись только раз, когда добрался до лестницы. К тому времени коридор был пуст. Саар вернулась в каюту.

Он поднялся на следующий этаж и побежал по кораблю, распугивая редких легионеров. Кто-то попытался наложить на него заклинание истинного лика, но гепард укусил его за ногу, набросившись так стремительно, что матрос не успел увернуться. Наконец, он добрался до длинного коридора, ведущего в зал близнецов, и сел у его начала, объятый смутной тревогой и предвкушая что-то необычное. В воздухе разливались запахи заклятий; он чуял чары слежения, заклинание зеркал, ещё что-то знакомое, но не успел распознать все.

— Не советую, — сказал за его спиной чей-то голос. — Они этого не любят.

Гепард повернулся и увидел офицера, с интересом смотрящего на него.

— Мне доложили, что по кораблю бегает неизвестный оборотень и кусает наших матросов. Это правда? Ты кусался?

Гепард фыркнул. Офицер усмехнулся.

— Ясно. Ты из тех четырёх колдунов, что собираются в аномалию. Вряд ли девушка и точно не хиппи в камуфляже. Ты либо госпожа Саар, либо сын полковника Ди.

Гепард ждал. Офицер провёл ладонью по щеке.

— Если ты госпожа Саар, мне следует попросить прощения за свою дерзость, а если сын полковника — предостеречь от того, на что ты собираешься решиться. Скорее всего, ты молодой Ди, ибо госпоже Саар нет нужды сидеть здесь и нюхать заклинания. Она не стала бы сюда приходить. Она поняла про эту парочку всё, как только их увидела.

Гепард развернулся спиной к офицеру и всмотрелся в тёмный коридор. Легионер подошёл и встал рядом.

— Ты прав, братья действительно живут здесь, — сказал он. — Но они не хотят, чтобы их беспокоили, когда они не заняты делами. Они сами устраивали себе апартаменты, поэтому их комнату никто не видел. Им служит собственный фамилиар — тот ещё тип, скажу я тебе. Зачем ты сюда пришёл? Из любопытства?

Гепард встал и, бросив на легионера косой взгляд, отправился прочь. Офицер не стал его задерживать.

— Только не кусайся, — напутствовал он его. — А лучше вообще не расхаживай по кораблю в таком виде.

Вальтер уснул, когда Кан ещё не вернулся, но посреди ночи его разбудил скрип соседней кровати. В неясном лунном свете он увидел, как чёрный гепард укладывается на ночлег, словно настоящая кошка, переступая лапами, несколько раз повертевшись и, наконец, опустившись на прогибающееся под его весом ложе. Оборотень посмотрел на Вальтера жёлтыми глазами, и у того по коже побежали мурашки. Он отвернулся к стене, но заснул не скоро, чувствуя спиной присутствие молчаливого бодрствующего зверя.

Саар проводила гепарда насмешливым взглядом и вернулась в каюту, стерев с лица ухмылку, как только переступила порог. Тома лежала в постели, закрывшись одеялом до самого носа.

— Кто там, бабушка?

— Спи, — приказала Саар. — Мы здесь в безопасности. Никто не причинит нам вреда. Это хорошие люди.

— Всё равно, — сказала Тома. — Я не могу привыкнуть так быстро.

— И не надо. Через два дня мы окажемся ещё дальше, и было бы очень неплохо, если б ты занялась тем, ради чего они тебя позвали.

— Прямо сейчас я не могу…

— Никто и не говорит про сейчас. Никто не просит, чтобы ты делала это ночью, — успокоила её Саар. — Впереди ещё два дня. Если у нас нет ни единого шанса, я не хочу, чтобы мы с тобой оказались на том корабле.

— Я обязательно посмотрю, бабушка, — виновато обещала Тома. Саар погасила верхний свет, оставив гореть настольную лампу в виде осьминога, и отправилась в ванную комнату.

Закрыв за собой дверь, она осмотрелась. В отличие от Кана и Вальтера, которые прибыли сюда без вещей — у одного их не было, другой даже не подумал их взять, — они с Томой хоть и должны были решать быстро, но собраться успели. Как бы ни поворачивалась её жизнь, Саар всегда следила за собой и заставляла делать это Тому, которая до встречи с ней выглядела настоящей замарашкой.

Ванная комната, по мнению Саар, была далеко не лучшей, но и не самой плохой. Включив душ, женщина сбросила с себя халат и повесила его на торчащий из стены фигурный крючок. В небольшом зеркале над раковиной отразились её белые волосы, морщинистое лицо, тонкая шея с обвисшими мышцами. Саар обернулась и провела перед собой ладонью. Внутренняя поверхность двери превратилась в зеркало, где она могла осмотреть себя в полный рост.

Возраст Саар исчислялся трёхзначной цифрой, но никто, кроме неё, не знал, что первая из них — вовсе не единица. Её истинная внешность вполне её устраивала. Она нравилась себе в любом возрасте и даже в таком умела внушить окружающим, что её надо принимать всерьёз. Так оно и было — по крайней мере, войска, посланные на её поимку, относились к ней абсолютно серьёзно. Против неё выходили лучшие колдуны Москвы, и она призналась себе, что неизвестно, сколько ещё смогла бы продержаться, и когда бы ей пришлось позорно бежать в Монголию или Китай. Легион с его предложением явился очень вовремя.

Старая женщина в зеркале перетекла в другую форму — теперь она выглядела лет на двадцать, юная девушка с чёрными густыми волосами и маленькой грудью. Саар осмотрела себя, затем снизила возраст. Подумала и поменяла облик вновь: женщина 25 лет, привлекательная, но не слишком, чтобы не испугать; 30 лет, теперь красавица с пышными формами и широкими бёдрами… нет… девушка-андрогин, почти мальчик, плоская, узкобёдрая, коротко стриженая… Саар неторопливо меняла облики, размышляя, пытаясь увидеть себя глазами человека-гепарда. Наконец, она остановилась на стройной женщине лет сорока: не мать, не распутница, но опытная и способная сопереживать. Подумала, что ему нужно и то, и другое. Что ж, она искренне готова ему это дать. Но даст ли он то, что нужно ей? Саар ответила на этот вопрос утвердительно, ибо она умела убеждать.

Ганзориг лежал без сна, сожалея, что ночь так коротка, и он не успеет подумать обо всём, о чём ему хотелось. В девять вечера он вернулся из зала, где вместе с братьями Морган и Фостером смотрел найденные эпизоды с Соседями, затем поужинал, не чувствуя вкуса еды, и лёг в постель, чтобы хорошенько обдумать увиденное.

Соседи появлялись здесь всего трижды, но что это были за появления! Все участки неба, запечатлённые камерами «Цзи То», были усыпаны движущимися оранжевыми звёздами, которые то разделялись, то сливались воедино, образуя хаотическое движение, в котором никто так и не вычислил закономерностей. В отличие от Морганов, никогда не углублявшихся в поведение Соседей и оттого не способных до конца понять, свидетелями чего они являлись, Ганзориг прекрасно осознавал, насколько всё это необычно.

— Почему мы их не видели? — качал головой Франц. — Их же здесь десятки! Здесь всё небо должно было гореть!

— Считайте, что это магия, — ответил Ганзориг. — Как заклятье отвода глаз.

— Вы говорили, у них нет магических способностей, — заметил Франц.

— Мистер Морган…

— Зовите меня Франц.

— Франц, вы же слышали меня сегодня. Попробуйте отловить, зафиксировать или как-то повлиять хоть на один такой огонёк. А ведь это не просто огонёк. Некоторые из них — конструкции, которые вам даже сложно вообразить существующими и которые слишком велики, чтобы выглядеть на таком небольшом расстоянии такими маленькими. Вы смотрите на неё в объектив и понимаете, что это огромная махина, а потом вычисляете расстояние, и оказывается, что она не больше истребителя. — Ганзориг сделал паузу. — Считайте, что вы видите абстракции. Вы не можете на них влиять. Никак. Поэтому то, что они не обладают магическими способностями, не аксиома, а предположение, ничем не доказанное и ничем не опровергнутое.

— Хорошо, и что, по-вашему, они тут делали? — нетерпеливо спросил Джулиус.

— Если попытаться приписать им человеческую психологию, я бы сказал, что они проявляли интерес, — ответил Ганзориг. — Обычно у аномалии остаются те, кто её создал — один-два Соседа. Мы предполагаем, что они поддерживают аномалию, насколько им хватает сил, надеясь, что в неё попадётся корабль…

— Сейчас вы точно приписываете им человеческую психологию, — сказал Джулиус.

— Что поделаешь, — вздохнул Ганзориг. — Иначе объяснить не получится. Если хотите, можете сами придумать объяснение.

— Значит, Соседи наблюдали, — сказал Франц. — То есть авторы аномалии — не они?

— Не знаю. Ничего похожего я не видел. У аномалий их никогда не бывает больше трёх.

— Но и аномалий подобного рода раньше не было, — негромко заметил Варавва Фостер.

… Теперь Ганзориг лежал, закрыв глаза, и пытался ощутить аномалию. Это получалось почти всегда. Не нужно было ничего специально делать, проявлять активность, заниматься удалённым видением — напротив, надо было успокоиться и просто ждать, быть рядом. Аномалия сама потянется к тебе, когда ты будешь спокоен.

Они ощущались Ганзоригу прозрачными мягкими шарами, холодными, влажными и разноцветными. Ловушки с неизвестностью внутри. То, что он рассказал близнецам, было всего лишь гипотезой: никто не знал, действительно ли Соседи порождают аномалии, или, возможно, это аномалии порождают Соседей.

Наконец, она обратила на Ганзорига внимание, коснулась его, и от неожиданности этого прикосновения он едва не потерял контакт. Аномалия была тёплой, даже горячей, как человеческое тело, и такой же живой, активной и любопытной. У неё не было цвета, зато была плотность и наполненность. Ганзориг чувствовал себя объектом исследования вместо того, чтобы исследовать самому. Когда он попытался узнать больше, контакт прервался, оставив ощущение досады и пустоты. «Это другое, — думал он, потирая внезапно заболевшую грудь. — Что-то совсем другое». И теперь ему очень хотелось знать, что.

Если бы кому-то удалось остаться в зале после того, как братья Морган закончили свой разговор с адмиралом и главой 138 отдела, ему бы почти час пришлось созерцать братьев, в молчании сидящих в своём кресле без движения и, кажется, забывших о существовании друг друга. Потом бы он увидел, как они внезапно разворачиваются и подъезжают к тёмному углу стены за своей спиной, где обнаруживается дверь; за дверью — небольшой коридор, потом ещё одна дверь и, наконец, их временное пристанище на этом корабле, широкая, просторная и почти пустая комната, если не считать кровати у стены и полукруглого, в форме буквы С, стола у иллюминатора. Комната эта создавала бы тягостное впечатление своими чёрными стенами, потолком и полом, если бы все углы, округлый край стола, спинка кровати и даже границы покрывала и подушек не были выделены белым. Братья Морган воссоздали здесь обстановку своего дома в Уэльсе, как делали это всегда, если им приходилось куда-то ездить.

Если бы тот, кто незаметно для братьев прокрался за ними, спрятался бы в тенях стен с намерением познать таинственную жизнь близнецов, то неожиданно для себя понял, насколько ловко они могут двигаться, несмотря на физические сложности совместного существования. Из кресла они быстро переместились на кровать и начали раздеваться; Джулиус бросал свою одежду на пол, Франц аккуратно складывал рядом. Спустя десяток секунд из-под кровати вылезло существо, служившее братьям фамилиаром. Это бледное создание имело человеческие формы и рост и нечеловеческое лицо полуживотного. Одетое в подобие тоги, оно двигалось плавно, гипнотизируя своими движениями, в которых чувствовалась завершённость и гармония. Ни одно из них не было лишним. Фамилиар собрал одежду и исчез. В силу необходимости ему приходилось бывать в хозяйственных помещениях корабля, где его терпели, поскольку он прислуживал гостям, но откровеннее всего не любили на кухне; там он получил отдельную конфорку и готовил для братьев еду. К нему никто никогда не приближался.

После исчезновения слуги братья Морган легли на чёрное с белым покрывало, отдыхая. Они бы никогда не признались ни единой живой душе, чего им стоит сидеть в этом кресле целый день; когда они возвращались в комнату и принимали, наконец, горизонтальное положение, их позвоночники, тазовые кости и ноги болели так, что им требовался час и помощь фамилиара, чтобы придти в себя. Впрочем, они относились к этому как к досадной помехе, привыкнув к такой жизни за сорок с лишним лет пребывания в этом теле.

Тот час, что, по мнению гипотетического наблюдателя, братья потратили на бессмысленное сидение в зале, на самом деле даром не прошёл. Они общались. Имея единую нервную систему, им не требовалось выражать свои мысли вслух. В словах чаще всего тоже не было нужды — произносить их было слишком долго. Такое взаимопроникновение нравилось им не всегда, но они соблюдали вежливость и не лезли без разрешения в мысли друг друга. Каждый из них имел возможность побыть наедине с собой и на время забыть о присутствии брата.

По иронии судьбы, из-за такого молчания близнецов в детстве сочли отстававшими в развитии. Они родились у неизвестной женщины и были оставлены ею. Через год их усыновила семья сельского священника, что вызвало в его общине молчаливое недоумение — прежде священника не считали настолько эксцентричным. Дети молчали до пяти лет, хотя были любопытны и быстро осваивали всё, чему учили их супруги. Они заговорили только тогда, когда отец неправильно процитировал услышанную по телевизору фразу, полностью изменив неправильной цитатой её смысл. Более импульсивный Джулиус не выдержал и поправил его, повторив фразу дословно.

Сперва братья учились в обычной сельской школе; потом их нашли колдуны, чьему племени, как оказалось, они принадлежат, и убедили родителей отдать детей в частный интернат — для них это будет бесплатно: обучение, сказали они, оплатят благотворительные организации.

Высокий интеллект и невероятное воображение позволили им сделать научную карьеру в математике, путешествовать по миру, обрести связи и определённую власть, но всё это было лишь приложением к их внутренней жизни. Они воспринимали мир как большую лабораторию для своих мысленных и практических экспериментов, понимая, что только так смогут найти в нём своё место.

Когда фамилиар вернулся, он забрался на кровать к лежащим братьям и, усевшись рядом, коснулся кончиками пальцев особых точек на спине Франца. Просидев в одной позе не меньше десяти минут, он переместился к Джулиусу и проделал нечто подобное, но уже с другими точками. Когда он закончил своё занятие, братья спали. Фамилиар, однако, знал, что они не проспят дольше получаса, и принялся накрывать на стол ужин, приготовленный на кухне под косыми взглядами кока и его помощников, так и не привыкших к присутствию необычного немого существа…

— Балгур, — позвал Джулиус.

Фамилиар, давно закончивший свои дела, вылез из-под кровати.

— Нет, — сказал Франц. — Я устал. Я не хочу. Меня это достало. Ты разбазариваешь наши силы.

Они проснулись и сидели сейчас, прислонившись к куче подушек в изголовье.

— У нас вполне достаточно сил. Не начинай. Не занудствуй. — Джулиус замолчал и закрыл глаза, словно эти несколько слов действительно его утомили.

Балгур смотрел на них прозрачно-серыми глазами. Франц махнул рукой, и слуга отошёл к столу.

Они пересели в кресло и поехали в душ. В детстве священник и врачи научили их ходить на костылях, но они ненавидели этот способ передвижения и как только получили возможность ездить в коляске, пересели на неё, с течением лет модифицируя и подгоняя технику под свои нужды. За свою жизнь они сменили почти десяток моделей и ездили даже там, где могли дойти, скрытые от чужих глаз. Впрочем, они держали себя в форме и занимались упражнениями, чтобы мышцы ног не атрофировались.

Фамилиар вернулся под кровать. Он любил тесные, тёмные места, но в этой комнате спрятаться было негде. Он улёгся там в ожидании распоряжений хозяев, и в его сознании возникали картины их дома в Уэльсе, где было много тёмных мест, словно специально предназначенных для него.

8

Утром четвёртого дня Ганзориг стоял на верхней палубе «Цзи То», в изумлении глядя на корабль, только что пришедший с севера. Именно на нём группа собиралась отправляться в аномалию. Это был мини-балкер, яркий, разноцветный, с чёрной надписью на белой полосе: «Грифон». Флаг был британский.

Ганзориг насчитал на палубе десять грузовых люков, но их размер был небольшим. В команде, должно быть, человек пятнадцать. Почему братья выбрали сухогруз, да ещё и чем-то заполненный, судя по низкой осадке?

Никто из группы не видел прибытия «Грифона». Два дня Ганзориг читал им лекции, уже зная, что они не пригодятся, а сегодня братья устроили всем выходной, назначив на вечер общее собрание.

По сравнению с авианосцем «Грифон» казался крошечным. Ганзориг отошёл от борта, собираясь прогуляться до взлётной площадки, где лётчики занимались своими самолётами и готовились к вечернему тренировочному вылету. Это было полезно: за аномалией и «Цзи То» следило множество глаз. Странное поведение китайского авианосца, стоявшего посреди Индийского океана уже два месяца, нельзя было скрыть от военных других стран, а необычную аномалию — от других колдунов. Но их интерес и осторожные предложения сотрудничества не были удовлетворены: Легиону не требовалась помощь других колдовских организаций, поскольку они не являлись дружественными, и всё, что им оставалось, это наблюдать за кораблём из космоса и посылать к аномалии беспилотники в надежде что-нибудь выведать. Месяц назад здесь появилась подводная лодка, всплыла в двух милях от аномалии, но через сутки ушла. Ганзориг вновь подумал, что будет, если аномалия начнёт расти быстрее, чем делала до сих пор.

В пять вечера все собрались в тёмном зале. Сюда пришли капитан «Цзи То» вместе с первым помощником и главным инженером. Здесь были капитан «Грифона» и его помощник, на руках которого уютно устроился большой кот в нейроошейнике с овальной коробочкой голосового перевода. Вокруг столов с выключенными мониторами сидело несколько офицеров «Цзи То», Варавва Фостер и, конечно, сама группа, которая на их фоне выглядела нелепо — разношёрстные гражданские, случайно оказавшиеся на большом военном совете высоких чинов.

Братья Морган дирижировали этим оркестром настолько умело, что Ганзоригу, который в последние дни несколько изменил о них своё мнение, оставалось только удивляться.

После ритуала взаимного знакомства слово взял Франц.

— Прежде всего, я хотел бы в последний раз обратиться ко всем и спросить: точно ли вы хотите в этом участвовать, поскольку наши шансы на возвращение составляют меньше 50 процентов. Если у вас есть сомнения и неуверенность, если вы хотите вернуться, пока есть время, никто вас за это не осудит. Кроме того, отказавшись сейчас, вы дадите нам возможность найти замену. Разумеется, — добавил Франц, — память вам откорректируют.

Ганзориг понимал, что сейчас он обращается к четырём гражданским колдунам. Но никто из них ничего не сказал, и Франц кивнул.

— Хорошо. Тогда начнём. Капитан Ормонд, — он посмотрел на капитана «Грифона», высокого худощавого англичанина, сидевшего напротив Ганзорига. Тот резко встал, что стало неожиданностью для всех — в Легионе, несмотря на всю его дисциплину, к внешним ритуалам относились скептически и не считали обязательным атрибутом хорошего военного.

— Господа, — сказал он, обращаясь к близнецам. — «Грифон» перестроен согласно вашим указаниям и готов взять на борт до десяти человек включительно. Я подобрал свою команду в соответствии с вашими критериям, вплоть до стюарда. Все проверены и готовы отправляться.

— Прекрасно, — сказал Франц. — Прошу садиться. Госпожа Саар, теперь слово вам.

Ганзориг посмотрел на старую женщину. К тому времени он уже знал о её послужном списке, учинив допрос Фостеру. Саар была убеждённой сепаратисткой, одной из последних идеологов Сибирской республики, которые ещё оставались на свободе, а не были в тюрьме или в земле. За ней активно охотилась Москва, по вполне понятным причинам не желавшая отделения своих восточных земель. Ганзориг не следил за тем, что происходило в России, но о сепаратистах слышал. Это движение начали колдуны, тяготевшие к Дахуру и предпочитавшие Легион Имперскому Двору. Саар обладала редким даром работы с пространством; Фостер сказал, что таких колдунов сейчас не более десятка, и против них трудно что-либо предпринять, однако за Саар гонялись уже несколько лет, и она начала уставать от такой жизни. Возможно, в этом и состоял план — выжить её из страны, раз не удаётся поймать. Получалось, Легион помог Москве, сманив их врага себе на службу. Учитывая плохие отношения Легиона с Имперским Двором, официальной колдовской организацией русских, это выглядело более чем иронично. За Двором, с усмешкой подумал Ганзориг, теперь должок.

Саар вставать не стала. Рядом с ней сидела Тома, которая в последние два дня выглядела ещё более испуганной и подавленной, чем была по приезде.

— От голографического горизонта до аномалии обнаружилось пространство порядка трёх миллиметров толщиной, — сказала Саар на хорошем английском, — где возможны преобразования в привычной размерности. Но его свойства всё же отличаются от свойств нашего пространства — оно слишком близко от аномалии и имеет с ним несколько переходных слоёв молекулярных расстояний. В этих переходных слоях мы не найдём карман для корабля. Что касается трёх миллиметров, я могу завести туда «Грифон», хотя, по правде говоря, не вижу в этом смысла.

— Значит, информация из этой чёрной дыры всё же поступает? — не удержался Ганзориг. — Как вам удалось это узнать?

На этот раз Саар воздержалась от своих обычных ухмылок.

— Ничего оттуда не поступает, — ответила она. — В пространство аномалии мне проникнуть не удалось, а значит, о ней нам так ничего и не известно. Скорее всего, там мои методы окажутся бесполезны. И потому, — добавила она, — придётся разрабатывать другие.

— Могу я задать вопрос? — вдруг спросил Кан.

— Конечно, — кивнул Франц.

— Если в эти три миллиметра поместить предмет, мы сможем вытащить его обратно?

— Если ты имеешь в виду предмет, чей размер меньше трёх миллиметров, то точно сможем и поместить, и вытащить, — ответила Саар. — Я проверяла. С этой зоной можно взаимодействовать как с обычным пространством, и хотя её свойства искажаются аномалией, эти искажения не будут критичными.

— Кроме того, мы знаем, что предметы в той или иной форме сохраняются и после попадания внутрь, — добавил Франц, — иначе трос и лодка вели бы себя иначе.

— В той или иной форме это не внушает оптимизма, — тихо пробормотал Вальтер, сидевший позади Ганзорига.

— У меня ещё вопрос, — сказал Кан. — Что происходит во время перехода от этих трёх миллиметров к аномалии на молекулярных расстояниях? Вы не могли туда войти, или ваша магия там не действовала?

— Разница невелика, — заметила Саар, — но я поняла, что ты имеешь в виду. Моя магия там не действовала, потому что я не знаю методов работы в тех условиях. Коснуться перехода я могла, но чтобы за него уцепиться, нужны техники, которых у меня нет, потому что свойства этого перехода не встречаются в нашем мире. У нас нет магического языка, на котором говорят в таких местах.

— Нет ли в этом противоречия? — спросил Кан. — Если у пространства аномалии иные свойства, как там выживет человеческий организм? А если наша магия там не действует или действует как-то иначе?

— Вероятнее всего, мы там выживем, — сказал Франц, — хотя насчёт магии ничего сказать не могу. На «Грифоне» установлен полный комплект необходимой аппаратуры, так что совсем без помощи мы не останемся. Хочу напомнить, что госпожа Саар взаимодействует с пространством магически, и его свойства иные с точки зрения мага, но это совсем не обязательно отразится на нашей общей жизнедеятельности. Есть ещё у кого-нибудь вопросы?

— У меня есть, — усмехнулся Кан. — Последний. Вы сказали о привычной размерности трехмиллиметрового пространства. Можно ли отнести этот необычный молекулярный переход и непроницаемость аномалии для магии к её иной размерности?

Воцарилась тишина. Теперь Саар молчала. Этот ответ, решил Ганзориг, должны дать братья, хотя она наверняка его знает. Самому ему тоже хотелось услышать их объяснения, поскольку теперь, когда слово сказано, отрицать не имело смысла.

Ганзориг мало что знал о физике, занимавшейся многомерными пространствами, но его консультанты периодически пытались просвещать его на том уровне, на котором, по их мнению, должен владеть информацией командующий флота, занимавшийся кроме прочего Соседями. Однако Ганзориг понимал, что речь шла о микромире, об измерениях, если и существующих, то свёрнутых в крошечные клубки в каждой точке пространства. Если эта аномалия имела большую размерность, значит, законы физики сложнее, чем они представлялись до сих пор.

Все присутствующие смотрели на братьев в ожидании.

— Да, — наконец, сказал Джулиус. — Мы считаем, что можно. Мы полагаем, что аномалия — это развёртывание в нашем трёхмерном пространстве области с большей размерностью. Изучить её, оставаясь снаружи, невозможно, но у нас есть неплохие шансы изучить её изнутри. Предваряя ваши вопросы и сомнения в том, что мы, существа из трёхмерного мира, сумеем там выжить, я кратко объясню по аналогии. Мы сможем выжить там точно так же, как в нашем мире смогут выжить двумерные и одномерные существа. Представьте, что они живут на плоскостях — скажем, на этих стенах или на внешних бортах «Цзи То». Они могут испытывать на себе некоторые явления нашего трёхмерного мира, но далеко не все. Мы, вероятно, тоже будем испытывать на себе проявления большего числа измерений, но при этом останемся в своих трёх… В итоге, что у нас есть, — продолжил близнец. — Какой-то свёрнутый многомерный клубок начал разворачиваться, запустив цепную реакцию развёртывания соседних с ним клубков. К нашему счастью, это происходит постепенно. Вероятно, это высокоэнергетический процесс, иначе все мы были бы уже внутри. Неизвестно, почему этот процесс начался, но строить гипотезы нам никто не запрещает. Мы считаем, что первый клубок развернулся вообще не здесь. Просто нам так повезло, что точка пространства, где это сейчас происходит, связана с точкой нашего земного пространства по аналогии с квантовым связыванием. Такой процесс не может начаться ни с того, ни с сего в таком тихом и уютном месте, как Земля. Он начался там, где условия экстремальные, где-то очень далеко. Возможно, за пределами видимой нам вселенной.

— Тогда что мы можем? — спросил Кан. — Войти туда и наблюдать? Если пространства продолжат разворачиваться, всё рано или поздно окажутся внутри…

— Если, — сказал Джулиус. — Мы предполагаем, что там можно выжить, но не знаем этого наверняка. Наша задача — сходить на разведку, понять свои возможности, изучить, что там происходит. И постараться остановить этот процесс, как бы фантастически это не звучало.

— Но как его можно остановить? Это же что-то вроде закона природы, — возразил Кан. — Если развёртывание идёт как цепная реакция, и клубки раскрываются один за другим, остановить их невозможно.

— Это у нас они раскрываются один за другим, — ответил Джулиус. — А изнутри это должно выглядеть как-то иначе.

— Кроме того, мы можем ошибаться в некоторых деталях, — заметил Франц. — Речь может не идти о цепной реакции. Возможно, здесь раскрывается только один клубок. Всего один.

Теперь Кан промолчал. Ганзориг чувствовал недосказанность этих диалогов, некоторый объём информации, который оставался скрыт, но не знал, о чём надо спрашивать, чтобы добраться до утаённых сведений. Ему казалось, сын полковника Ди вполне мог бы ещё потерзать братьев, но, видимо, решил, что на сегодня хватит.

— Ну что ж, давайте перейдём к следующему пункту, — сказал Франц, когда больше никаких вопросов не последовало. — У нас есть пара объявлений относительно состава участников. Экипаж капитана Ормонда остаётся без изменений. Команда учёных, которую мы собрали на «Грифоне» — наши старые коллеги, и в их составе тоже ничего не меняется. Мы рады сообщить, что к нам решил присоединиться адмирал Ганзориг в качестве эксперта по Соседям.

Все посмотрели на Ганзорига, который хотя и знал, что такое объявление будет сделано, почувствовал себя неуютно под прицелом стольких глаз.

После контакта с аномалией вопрос его участия оказался решён сам собой. До сих пор он даже не помышлял о том, чтобы совершить столь самоубийственный поступок и по доброй воле войти в аномалию. Из аномалий, созданных Соседями, не возвращалась почти половина туда попавших, а остальные испытывали разнообразные и часто необратимые изменения в сознании. Но эта ночь всё расставила по местам. Наутро он нашёл Фостера и поделился своим решением.

Фостер был очень огорчён.

— Адмирал, не делайте этого. Даже братья считают, что шансы выбраться — 50 на 50. Не рискуйте. Вы же сами говорили, что это необычная аномалия. Вряд ли там есть Соседи.

— Там что-то есть, — ответил Ганзориг. — Соседи это или нет, но она не просто пожиратель ума и плоти. Я не боюсь там погибнуть — я боюсь так и не узнать.

— Вы говорите как они, — Фостер вздохнул. — Жаль. Жаль, что вы это делаете.

— Вы не верите, что братья смогут вернуться?

Тот отрицательно покачал головой.

— Не переживайте так, Варавва, — сказал Ганзориг. — Может, они меня ещё и не возьмут.

— О, — сказал Фостер. — Тут вы ошибаетесь.

Ганзоригу действительно не стоило на это рассчитывать. Братья Морган не скрывали своей радости.

— Добро пожаловать на борт, адмирал! — сказал Франц с улыбкой. — Мы очень надеялись, что вы к нам присоединитесь.

— Надеялись? — удивился Ганзориг. Они сидели в зале вчетвером — братья, Фостер и он сам. Лекция должна была вот-вот начаться, но слушатели явно не торопились.

— После тех записей с Соседями, которые сходили с ума вокруг аномалии, мы решили, что вам станет интересно, — объяснил Франц. — Возможно, внутри вы увидите их истинный облик.

— Если и так, вряд ли я их узнаю, — ответил Ганзориг. — Но всё же не хочу упустить свой шанс.

— Поскольку к нам присоединился адмирал, необходимость в стратегическом консультанте отпадает. Извините, Чжу, — Франц посмотрел на одного из офицеров «Цзи То». Тот коротко кивнул. — Кроме того, у нас есть мистер Ди, на которого мы тоже будем рассчитывать, если по ту сторону сложится ситуация, требующая силового решения.

Ганзориг посмотрел на Кана. Он не знал, что братья имеют в виду, и с лёгкой тревогой подумал, что ему практически ничего не известно о своих будущих спутниках, кроме, пожалуй, Саар.

— Мы отправляемся завтра в полдень. Но есть несколько формальностей, которые надо решить сегодня. Нам потребуется отслеживать ваше самочувствие, — сказал Франц, — поэтому зайдите к корабельному врачу «Цзи То», — Франц широким жестом указал на одного из офицеров, сидевших неподалёку от Вараввы Фостера, — и он поставит вам эпидермальный имплант. Это небольшая гибкая микросхема, которая клеится на плечо. С неё мы будем читать ваши показатели на «Грифоне». Разумеется, тех, у кого он уже есть, это не касается, — Франц посмотрел на капитана Ормонда. — Также вас снабдят набором вещей. Для этого отправляйтесь в хозяйственную часть и заберите сумки, которые вам приготовили. А теперь, если больше ни у кого нет вопросов, все свободны. Мы бы попросили задержаться госпожу Саар, — закончил Франц. — И примерно через час ждём мистера Ди.

— Бабушка… — в тревоге прошептала Тома, и Саар, которая относилась к своей подопечной более чем снисходительно, на этот раз испытала раздражение.

Тома слишком зависела от неё, и это никак не было связано со слепотой. Организм скомпенсировал врождённый недостаток, обеспечив себя иными средствами координации в пространстве, и Тома довольно легко ориентировалась в помещениях. Однако на улице, среди множества людей, она оказывалась практически беспомощна. Родители, малообразованные, бедные люди, отправили слепую дочь в интернат и забыли о ней. Вечно испуганная Тома росла абсолютной жертвой, несмотря на свои возможности прогнозирования. С детства понимая, что ей дан необычный талант просчитывать варианты будущего далеко вперёд, она долгое время не доверяла своим способностям, а когда путём проб и ошибок научилась ими пользоваться, не видела возможностей изменить свою жизнь к лучшему. Так прошло много лет, пока однажды в городок, где она жила, каким-то невероятным образом не занесло Саар. В один из вечеров Тома увидела свой единственный шанс и, ещё не зная толком, к кому и куда идти, сбежала из интерната. Используя свои вычислительные способности, за ночь она добралась до дома, где остановилась Саар, и взмолилась, чтобы та взяла её к себе. Колдун, у которого Саар поселилась, потом сказал ей, сколько вероятностей ей понадобилось просчитать, чтобы в городе с населением почти 20 тысяч человек найти нужную улицу, дом и квартиру. Саар подозревала, что одними вычислениями дело не обошлось, но девочку приняла: время от времени она брала учениц, а вместе с Томой у неё появлялось куда больше шансов опережать московских колдунов на шаг или даже на два.

Однако в зависимость от Саар она попала по собственной воле. Старая колдунья не воспитывала в ней покорность и поначалу была уверена, что оказавшись на свободе, узнав, кто она такая, и овладев азами колдовства, Тома изменится. Однако с тех пор прошло уже пять лет; Томе было двадцать, а вела она себя как двенадцатилетний ребёнок и взрослеть не собиралась.

— Иди в каюту, — прошептала Саар. — Дойдёшь сама?

Она осмотрелась в поисках Ганзорига, к которому испытывала больше доверия, чем к остальным в группе, чтобы попросить его проводить девушку, однако тот уже покинул зал.

— Я помогу! — перед ней вырос Вальтер. — Не беспокойтесь, всё будет в порядке. Я её отведу.

Саар взглянула на него с недоверием: ей не понравилось, что мальчишка вот так просто разглядел её желание. Что ж, значит, она была слишком откровенна. Урок ей на будущее — не расслабляться в присутствии такого чтеца.

— Иди, — сказала Саар, подтолкнув Тому. Вальтер вежливо взял её под руку, и они направились к дверям. Когда зал опустел, Саар отвернулась от выхода и взглянула на братьев. Оба они смотрели на неё выжидательно.

— Думаете, мне есть что добавить? — спросила она.

— Мы вообще-то хотели узнать о Томе, — сказал Джулиус. — Она ведь смотрела, не так ли?

Братья не нравились Саар с самого первого дня. Она признавала их научную отвагу и интеллект, но этим её доверие ограничивалось. Она была убеждена, что тело всегда отражает живущую в нём душу. Иногда оно выбирает для этого незаметные знаки, которые надо искать, а иногда всё становится ясно с первого взгляда, как это бывает у ярко раскрашенных ядовитых змей, насекомых и лягушек. В её планы не входило брать в руки эту змею. Саар была уверена, что пока остаётся с братьями в сугубо деловых отношениях и не переходит этих границ, они предсказуемы и безопасны, насколько это может быть, когда имеешь дело с двумя учёными, снарядившими экспедицию в многомерную аномалию, разверзшуюся посреди Индийского океана.

— Да. Она смотрела, но толком ничего не увидела.

— И всё же, — сказал Джулиус, — она увидела достаточно, чтобы испугаться больше обычного.

Саар прищурилась.

— Могу лишь сказать, что в аномалии мы выживем — по крайней мере, какое-то время. Но то, что там внутри, не друг, а враг.

— Ну разумеется, — хмыкнул Джулиус.

— Что значит «разумеется»? Вы считаете, там могут быть живые существа?

— Тому что-то напугало, — сказал близнец. — Нам бы не мешало знать, что это было.

— Когда она вышла из транса, у неё случилась такая истерика, что мы обе не спали всю ночь. Но ответа я так и не добилась. Советую как следует позаботиться о безопасности. Не знаю, какой стратег ваш адмирал, но мальчик, на которого вы решили опереться, не внушает уверенности, разве что он орудует своими железными когтями так же хорошо, как расчёской по утрам.

Джулиус расхохотался. Улыбнулся даже Франц. И вдруг Саар поняла, что в эту минуту с ней происходило нечто удивительное. Она хотела им понравиться, несмотря на всё, что о них думала.

Трудно было отрицать, что если бы эти двое родились в своих собственных, отдельных телах, она бы постаралась найти к ним подход. Саар любила мужчин, пусть даже причины для сближения с ними были сугубо прагматическими. Не будь эти двое отмечены самой природой как ядовитые твари, они бы непременно стали объектом её пристального внимания.

— Хорошо, — сказал Франц. — Мы надеемся, вы сообщите нам, если до отбытия она увидит нечто важное. И объясните ей, будьте добры, что она — наш лоцман в том море вероятностей, куда мы завтра отправимся. Мы будем использовать её всё время, каждый день, так что вселите в неё побольше смелости и уверенности. Нам бы не хотелось держать вашу подопечную в постоянном страхе.

Ганзориг догнал Фостера на выходе из зала и увёл в свою каюту, где их не могли подслушать случайные или неслучайные уши.

— Варавва, что вы знаете о молодом Ди? — спросил он.

— На днях я задал себе тот же вопрос, — ответил Фостер, кивнув в знак того, что понимает беспокойство Ганзорига. — Я вам говорил, что это был не мой кандидат, а кандидат братьев. Вначале я подумал, что их интересует вампир, но мне неизвестна природа их связи… вряд ли она вообще кому-нибудь известна, кроме них самих. О таких личных вещах не говорят, а тем более о них не будет говорить человек, воспитанный пхугом. Значит, братьев привлекло что-то ещё. Я попробовал навести о нём справки, но безуспешно. Всё, что я нашёл, это место его жительства и род занятий. Он рыбак и фермер на севере Шотландии. Ловит рыбу, разводит овец, коров и прочую живность.

— Ха! — сказал Ганзориг. — Он такой же фермер, как я — цветовод. Братья заменили им стратегического советника.

— Они заменили его вами, — поправил Фостер.

— И им. Силовое решение — помните?

Фостер молчал.

— Он должен был засветиться для Легиона помимо своего симбионта и имени отца. Как вы думаете, мог он работать с братьям над какими-нибудь их проектами? Неофициально, так сказать.

— Я не могу представить его в роли учёного, — сказал Фостер.

— А в роли кого можете?

Фостер посмотрел в иллюминатор на синеющее вечернее небо и невидимую аномалию.

— Учитывая всё вышесказанное, — произнёс он, — только в роли ассасина.

Вальтер не мог не воспользоваться ситуацией. Последний раз он касался женщины шесть лет назад. Сейчас ему казалось, что с тех пор прошла целая вечность. В школе с ним не дружили даже самые некрасивые девочки, а популярные просто не замечали. В больнице с общением стало проще, но там он видел, что к нему относятся снисходительно. Он не был привлекательным, остроумным и перспективным. У него не имелось ни полезных талантов, ни родительских денег. Его первый и последний сексуальный опыт произошёл на вечеринке с пьяной женщиной в два раза старше него. Утром он думал об этом с отвращением и ужасом. А Тома была прекрасной девушкой, чей вечно испуганный вид вызывал у Вальтера желание её защитить. Он не представлял, что такого умеет Тома, что могло бы заинтересовать братьев и пригодиться в аномалии — о дереве вероятностей он ничего не знал, а братья не объяснили, уверенные, что это и так всем известно.

Они шли по коридорам авианосца, и Вальтер пытался завязать разговор.

— Ты понимаешь по-немецки или по-английски?

— Немного по-английски, — ответила Тома. Она была так напряжена, что Вальтеру казалось, будто её рука сделана из дерева.

— Я понимаю все языки, так что можешь говорить на своём родном. Ты откуда?

— Издалека, — сказала Тома. — Из Сибири.

— А я — из Германии. Последние пять лет жил в Африке, у Источника, был там жрецом.

Тома не ответила.

— Саар — твоя бабушка?

— Не родная. Она меня учит.

— Она тебе рассказывала о братьях Морган?

— Нет, — немного удивлённо ответила Тома. — А что она должна была о них рассказать?

— Они — сросшиеся близнецы! — прошептал Вальтер девушке на ухо.

— Какие? — нахмурилась Тома.

Вальтер как мог описал внешний вид братьев, с удовольствием наблюдая за пробуждающимся в ней интересом.

— Бедняги, — сказала она, когда Вальтер закончил своё описание. — Вот так судьба…

— Ну, по-моему, чувствуют они себя неплохо, — ответил Вальтер, не желая создавать у неё впечатление, будто братьям Морган требуется чьё-то сочувствие.

Они почти дошли до коридора, где были их каюты, как вдруг Вальтера осенило.

— Слушай, а давай сейчас сходим к врачу, поставим имплант, а потом заберём сумки?

— Что такое имплант?

Ему было о чём ей рассказать, пока они возвращались, искали, у кого бы спросить, где находится кабинет врача, а после бродили по кораблю в поисках медицинского отделения. Вальтер чувствовал себя окрылённым. В кабинете он смотрел, как Тома приподнимает короткий рукав футболки, и врач прикладывает к её плечу прибор с широким раструбом, откуда выстреливал имплант. Потом наступила очередь Вальтера; микросхема внедрила в кожу тонкие усики, но он почувствовал только лёгкое жжение.

— И чем ты занимался в Африке? — спросила Тома, когда они шли в хозяйственную часть за сумками. — Что это за Источник?

Вальтер обрадовался, что девушка разговорилась. Он прочёл ей краткую лекцию об Источнике, вызвав целый шквал вопросов.

— Но как понять, что судьба изменилась? — спрашивала Тома. — В жизни всегда что-нибудь происходит — как отличить изменение судьбы от её проявления?

— Не знаю, — отвечал Вальтер. — Для меня изменением было то, что меня сделали жрецом. Да и приглашение сюда — большая перемена.

— Как ты считаешь, если я выпью эту воду, то смогу видеть?

— Да вроде ты неплохо ориентируешься во всех этих коридорах, — ответил Вальтер. — Будто воспринимаешь их другими органами чувств.

— Так и есть. Но всё равно, как ты думаешь, смогу? Туда приходили слепые?

— Приходили. Правда, люди выздоравливают не мгновенно, и я не знаю, как у них потом складывается жизнь.

— Только я боюсь, что если начну видеть, то потеряю свой дар, — призналась Тома. — А он — всё, что у меня есть.

Вальтер посмотрел на неё и подумал: дар, о котором она говорила, далеко не всё, что у неё имеется.

Скоро они дошли до цели своего похода, где им выдали два плотно набитых рюкзака. Поразмыслив, Вальтер взял рюкзак и для Кана. Нагрузив себя, он вместе с Томой отправился обратно. Путешествие в аномалию из опасного приключения грозило превратиться в нечто гораздо более приятное.

Кан поднялся на верхнюю палубу и остановился у борта, отойдя подальше от занятых своими делами легионеров. Он рассматривал сухогруз, на который завтра взойдёт, и не чувствовал никакого энтузиазма. Обычно он был рад выбраться из Шотландии, но сейчас его тяготило такое количество людей вокруг и невозможность побыть в одиночестве. Ему хотелось пустого пространства холмов, снега и камней, ему хотелось под землю, в темноту, к привычным запахам и тишине.

Из нескольких лекций адмирала он узнал много нового, прежде неведомого. Сам он ни разу не видел Соседей, а если и видел, то принимал их за самолёты. Он не интересовался тем, что наверху — только тем, что внизу и ещё ниже. Но лекции были интересными, как и стоявшая перед ними задача, о которой Кан иногда размышлял, чувствуя вслед за Ганзоригом недосказанность в словах братьев. Однако лекции читались только по утрам, а в остальное время он, предоставленный самому себе, принимал животную форму и уходил вглубь корабля, под палубы, к машинному отделению, которое напоминало ему подземелья, хоть и было над водой. Он забирался под трубы, откуда наблюдал за механиками или дремал, не видя никаких снов и почти не ощущая свою человеческую душу. Вечерами, на закате, он поднимался на верхнюю палубу, ложился у вертолёта, прислонившись спиной к нагретому за день колесу, и следил за тренировками лётчиков, которые быстро привыкли к чёрному оборотню и даже успели сочинить о нём несколько шуток. Когда же он возвращал себе человеческий облик, то размышлял, как его отец сумел устроить так, чтобы он принял участие в этой экспедиции? Было ли это наказанием для Кана, или это было его шансом на прощение?

— Откажись, — произнёс Фаннар, возникнув, как всегда, неожиданно. Его не было с того дня, когда Кан покинул ферму, хотя иногда он не давал о себе знать неделями.

— Не могу и не хочу, — ответил Кан, облокотившись о поручни. Ветер и тёмные облака с востока предвещали ночной дождь с бурей. «Грифон» начал уходить на запад, подальше от авианосца и аномалии.

— У меня плохое предчувствие, — сказал Фаннар.

— Позволю себе усомниться, что они у тебя вообще могут быть. Не ты ли говорил, чтобы я начал жить, и прочее?

— Начал, а не закончил.

— Мы не знаем природы этого явления. Ты ведь слышал братьев?

Фаннар не ответил, и Кан ощутил, как пхуг вежливо, но уверенно прокладывает путь в его мысли. Его проникновение было похоже на стремительное разрастание в голове прохладных тончайших нитей, распространявшихся со стороны позвоночника. Кан этому не противился и никогда ничего не скрывал. Но дело было не в доверии. Просто ему было всё равно.

— Понимаю, это очень личное, — через минуту сказал Фаннар. — Тебе не хватает интеллектуальных задач.

— Мне не хватает интеллектуальных задач, которые я могу решить! — отрезал Кан. Он говорил вслух, пренебрегая тем, что его могут услышать легионеры. — Задач, о которых я могу размышлять, не чувствуя себя полным идиотом, как на Советах Столов. Ведь я не понимаю и половины того, о чём вы говорите, и проблемы, которые вы ставите, мне не решить.

— От тебя никто и не ждёт… — начал Фаннар.

— Вот именно! — разозлился Кан. — И не ждёт!

— У меня создалось впечатление, что тебя наняли не из-за твоих интеллектуальных способностей. Братья не нуждаются в подобной помощи.

— Откуда тебе знать, в чём они нуждаются?

— Я знаю, — ответил Фаннар. — Им достаточно самих себя. Они выглядят по-разному, но они — единое целое. Куда большее, чем мы с тобой, мой друг. Интеллект вывел их к таким проектам, как «Эрлик», а куда вывел тебя твой интеллект? Прости, но ты сам отказался развивать его и сознательно выбрал другой путь. Да, ты умнее многих, потому что тебя воспитывали мы, но ты не умнее их на их территории. Твой ум другой, и он проявляется в других ситуациях. Они взяли тебя из-за того, что ты умеешь. Из-за меня, а не из-за твоего ума.

Кан злился, но понимал справедливость его слов. Фаннар всегда говорил то, что думал, и всегда оказывался прав. Как и любой пхуг, он не умел лукавить и играть в человеческие игры лжи. В этой черте была когда-то их единственная слабость перед людьми, но они, этот миллионы лет приспосабливающийся вид, сумели приспособиться и к людям.

— Иди, — сказал он. — Час прошёл. Поговори с ними, и если ты захочешь их понять, ты поймёшь.

Когда Кан спустился в зал, Саар уже ушла. Братья сидели неподвижно, никак не отреагировав на его появление, и Кан, проходя между рядами столов, на которых по-прежнему работали компьютеры, представил вдруг, что вот так они сидят и вечерами, и ночами, молча глядя на ряды бегущих цифр и извлекая из них неведомую информацию.

Приблизившись, Кан увидел, что братья не смотрят на него, что они вообще никуда не смотрят. Их глаза и лица были пусты, расслаблены, словно они спали с открытыми глазами. Но едва Кан сел, они оба вернулись оттуда, где только что были, посмотрели на него, и Джулиус сказал:

— Мы говорили.

— Я так и понял, — ответил Кан.

— Мы знали, что ты поймёшь. Прежде, чем обсудить дела, мы готовы ответить на твои вопросы. Ты задал их не все, уж не знаю, почему. Возможно, не хотел спрашивать при остальных — так вот сейчас у тебя есть возможность задать их.

Кан смотрел на него в раздумье.

— Хорошо, — кивнул он. — Я спрошу. Как получилось, что вы выбрали меня?

Джулиус выглядел немного озадаченным.

— Мы имели в виду другие вопросы, — сказал он.

— Знаю. Но меня интересует этот.

— Ты оказываешь Легиону услуги, — ответил Франц. — А после Южной Америки о тебе узнали многие. И мы — не исключение.

— Но как именно вы узнали? — настаивал Кан. — Кто вам рассказал?

Франц пожал плечами.

— Думаешь, мы помним?

— Думаю, да. О моей части операции вряд ли говорили в новостях.

— Это точно, — хмыкнул Джулиус. — Но у нас допуск девятого уровня, и добрые люди присылают нам разные интересные сводки. В том числе и о тебе. Не скрою, разузнать подробности было непросто, но в конце концов нам удалось. С тех пор мы о тебе помнили, и когда дело дошло до набора команды, ты был первым, кого мы внесли в список.

Кан размышлял.

— То есть вас никто не просил меня брать?

— Нет, нас об этом никто не просил. Если бы ты не был нужен, мы бы тебя не пригласили, и ничьи просьбы не заставили бы нас передумать.

Кан в этом усомнился, но не стал ничего говорить.

— По-моему, ты нам не веришь, — заметил Франц. — Может, объяснишь, чем вызван твой вопрос?

— Мне казалось, что вас мог попросить мой отец, — следуя совету Фаннара, честно ответил Кан. Он тут же пожалел о своих словах — могло возникнуть впечатление, будто он предлагает обсудить свои семейные проблемы. Но братья не отреагировали так, как опасался Кан: они не стали уклоняться и делать вид, что ничего не произошло. Вместо этого они вновь начали разговор между собой, из которого Кан был исключён. Спустя десяток секунд Джулиус сказал:

— Берём свои слова обратно. Твоему отцу действительно сложно отказать. Но мы встречались с ним лишь пару раз, и это было давно. Тогда он о тебе не говорил.

— Хорошо. Просто я хотел знать. А что хотели вы?

— Поговорить о пхуге, с которым ты связан. Мы рассчитываем на твои умения, но вдруг и он не откажется поучаствовать?

— Разве вы пригласили меня не из-за него?

— Только в той степени, в какой от него зависят твои способности, — ответил Франц.

Кан покачал головой:

— Всё не так, как вы думаете.

— Мы вообще никак не думаем, — сказал Франц. — Всё, что нам известно, это что тебя обучал ископаемый вампир, и что с одним из них у тебя ментальная связь.

Кан подумал, что знать больше они не могут. Никто не знал больше. Даже его родители. Даже отец.

— И что вы хотите?

— Всё, чем ты не будешь против с нами поделиться, — ответил Джулиус. — Например, можем ли мы сейчас с ним поговорить?

Кан прислушался к Фаннару, но не ощутил его присутствия.

— Сейчас — нет, — сказал он. — И обычно это так не происходит. Он почти никогда не отвечает — предпочитает сам проявлять инициативу.

— Он нас слышит?

— Нет.

— Нет? — Франц был удивлён. — Мы думали, у вас что-то вроде симбиоза, единое поле сознания.

Кан молчал, взвешивая то, насколько он может им открыться. Никогда и ни с кем из людей он не говорил о Фаннаре, а пхуги знали обо всём без объяснений.

— Несколько веков назад, — сказал он, — Фаннар сдружился с колдуном, который впоследствии предал его, пленил и отрезал руку. Это был колдовской ритуал ради создания некоторых магических артефактов. Один из этих артефактов, плечевая кость, в двадцатом веке попала в Британию. Её увидел мой отец — тогда он был ещё ребёнком. В кости содержалась копия сознания Фаннара, что-то вроде виртуальной личности. Пхуги умеют делить своё сознание, как бы записывать его и сохранять в частях собственных тел. Фаннар сделал это, полагая, что может погибнуть. Но он остался жив, и поэтому его личность в кости спала. Он полностью разорвал с ней связь, чтобы колдун не обрёл над ним власть. Фаннар умер два века назад, и тогда копия его сознания обрела определённую свободу действий. Увидев кость, мой отец получил нечто вроде отпечатка её намерения, которое реализовало себя во мне. Когда я родился, у меня уже была ментальная связь с сознанием Фаннара. Позже отец отыскал эту кость, и через какое-то время её получил я. Но на самом деле это не так уж важно: обладание не играет роли, связь идёт по магическим каналам, через пространство снов. Сознание Фаннара не присутствует в моём уме постоянно, это было бы слишком для нас обоих по тем же причинам, по которым люди не общаются друг с другом круглые сутки. К тому же, мы не большие любители поболтать. Он находится в своей кости, бродит по снам или спит. Если он не хочет общаться, его не дозовешься. Если он решит с вами поговорить, вы сразу поймёте, что говорите с ним, а не со мной. Но если вы рассчитывали на его помощь, советую пересмотреть свои ожидания. С ним очень тяжело сотрудничать, как и с любым пхугом.

Долгое время братья молчали, осмысливая сказанное.

— Как ты думаешь, — наконец, сказал Джулиус, — ваша связь сохранится, когда мы войдём в аномалию? Магия может туда не проникать или быть совсем иной, чем здесь.

— Наша связь не прервётся, потому что его кость у меня, — ответил Кан. — Она теперь всегда со мной, — и он похлопал себя по левому плечу.

На лице Джулиуса проступило откровенное восхищение.

— Тебе удалось её вживить? Она ведь чужеродна!

— Мне не удалось, — сказал Кан. — Вот максимум, на который я способен. — Он показал им свои металлические когти. — Но это удалось пхугам. Они мастера метаморфических манипуляций.

Когда наступил вечер, близнецы закончили все свои дела, вернулись в чёрно-белую комнату и отдали себя во власть лечебных пальцев Балгура, который расслабил их мышцы, унял боль и дал им час лечебного сна. Братья не обращались к магическим настоям и заклятьям, как не обращались к болеутоляющим таблеткам и уколам. В том, что касалось их собственного организма, они следовали наиболее естественному пути. А ничего естественнее своего фамилиара для них не существовало.

Проснувшись, они поужинали, и когда слуга убрал посуду, обратились к монитору, поднявшемуся из глубины стола. На гладкой столешнице отразилась голубоватая световая клавиатура. Франц быстро набрал номер, и спустя несколько долгих секунд они увидели пожилую женщину в оранжевой кофте, которая садилась на диван с обивкой, украшенной некрупными алыми цветами.

— Мальчики! — обрадовалась она. — Я как чувствовала, что вы должны сегодня позвонить! Вы вернулись? Вы дома?

— Привет, — сказал Джулиус, подняв руку.

— Нет, мы не вернулись, — ответил Франц. — Мы далеко. И скоро будем ещё дальше.

Радостное выражение на лице женщины мгновенно исчезло. На секунду она прикрыла рукой рот, а затем крикнула:

— Оливер! Оливер, подойди скорее!

Скоро на диван перед монитором опустился седовласый мужчина. Его круглое дружелюбное лицо было покрыто морщинами, говорившими о добродушном характере. Единственный христианский священник на целый округ, он, в отличие от некоторых своих коллег из других краёв Британии, сумел избежать оттока верующих в более многочисленные и агрессивные конфессии и сохранил число прихожан, что можно было назвать чудом. Священник кивнул, глядя на сыновей, и спросил:

— Вы ведь не дома? Мы вам несколько раз звонили, но слышали только автоответчик…

С момента прибытия на корабль братья не выходили в сеть и не принимали звонков. Внешний мир хоть и был их лабораторией, но в то же время мешал, отрывая своей суетой от интересных дел.

— Мы были заняты, — сказал Франц, — и будем заняты ещё какое-то время. — Он помолчал. — Мы не знаем, когда вернёмся.

Это означало: «Мы не знаем, вернёмся ли вообще». За свою жизнь они лишь дважды оказывались в столь рискованных ситуациях и относились к ним философски, но мысль о том, чтобы исчезнуть из жизни своих родителей без всякого предупреждения, им претила и казалась чересчур жестоким поступком по отношению к людям, которые подарили им нормальное детство, и единственным, кто их искренне и безусловно любил.

Их отец и мать не представляли, чем занимаются близнецы, но, бывая у них в гостях, в просторном доме посреди собственных земель с лесом, понимали: чем бы это ни было, оно очень хорошо оплачивалось, раз братья могли позволить себе уединение — то, чего жителям Земли давно уже катастрофически не хватало.

— Я буду за вас молиться, — улыбнувшись, сказал старый священник. На глазах у женщины заблестели слёзы.

— Пожалуйста, не надо драм! — воскликнул Джулиус, который терпеть не мог подобных сцен. — Мы вернёмся.

— Конечно, вы вернётесь, — сказал отец. — Но молитва ещё никому не мешала. Особенно сейчас, когда их произносят всё реже и реже.

— Спасибо, — сказал Франц. — Нам пора работать, так что мы прощаемся.

— Благослови вас Господь, — ответил священник и перекрестил их. Женщина только молча улыбнулась, больше не сдерживая слёз.

— Пока, — сказал Джулиус, вновь подняв руку. Когда брат отключил связь, он быстро вызвал с клавиатуры вход во внутреннюю сеть, которую образовывали компьютеры в соседнем зале, анализировавшие показания внешних устройств, ввёл пароль и, глядя на данные на экране, проговорил:

— Раз уж ты собрался поработать, давай взглянем, что с ней сделается во время бури. Прогноз даёт десятибалльный шторм.

Франц не стал отвечать вслух, и они, точно следуя представлению Кана, начали следить за числами, бежавшими на экране и появляющимися в отдельных окнах, если Джулиус решал что-то уточнить.

9

Ночной шторм вынудил «Цзи То» отойти от аномалии и встать в двух милях к северу. «Грифон» ушёл на запад. Вопреки надеждам близнецов, буря стихать не собиралась, и они отложили отправление до тех пор, пока океан не успокоится. Они не сомневались в «Грифоне», который мог выдержать и не такое, но не знали, что в это время творится в аномалии, во что там могли превратиться порывы ветра и высокие волны.

Было вполне ожидаемо, что буря на аномалию не повлияла. Её горизонт составлял сложную голограмму, но что его поддерживало, было неясно. Братья предполагали, что изображение создалось в первые сутки существования аномалии, которая записала окружающую среду и воспроизводила это состояние снова и снова, однако это оказалось не совсем верно. За два месяца голограмма заметно изменилась, словно впитывая окружающие события и вводя в себя новые данные, позволявшие поддерживать иллюзию сплошного неискажённого пространства.

К вечеру шторм слегка утих, и братья отправили на «Грифон» катер с инженером, держащим заклинание открытого портала, которое позволит им перейти на сухогруз, а заодно ускорит перемещение остальных.

Ганзоригу не терпелось начать. Прощаясь с Фостером, он попросил его пока ничего не говорить своему сыну. Даже если они не вернутся, это не значит, что они погибли. Однако Фостер отказался.

— Я не смогу промолчать, — ответил он. — Как вы себе это представляете? Его отец пропал без вести? Почему вы сами ему не позвоните?

Это был хороший вопрос. Ганзоригу не хотелось этого делать, и точно также он не хотел задумываться над причиной своего нежелания. В каком-то смысле он был рад переложить разговор с Банху на кого-то другого.

— В отличие от вас, я верю, что мы вернёмся, — сказал он. — Всё равно я не смог бы ничего ему объяснить из-за секретности.

— А я смогу?

— Так не говорите.

Фостер вздохнул:

— Хорошо, я что-нибудь придумаю. — Он выдержал паузу, но Ганзориг молчал, и Фостер продолжил:

— Какое-то время «Цзи То» будет оставаться здесь, но потом уйдёт, и на его место придут другие корабли. Этот вопрос уже решён. Мы больше не можем скрывать аномалию. Сейчас нам приходится сочинять небылицы про учения, но те, кто хочет знать, уже в курсе. Легиону не надо, чтобы кто-то решил, будто мы пытаемся использовать аномалию в военных целях. Поэтому сюда придут учёные. Скоро здесь станет жарко — надеюсь, в хорошем смысле… Хочется верить, что у вас всё получится, адмирал.

В семь вечера они собрались в зале. Близнецов уже не было, и члены группы переместились на «Грифон». Их провожал только Фостер и сидящие за компьютерами операторы. Они собирались следить за отправлением «Грифона» и продолжали анализировать аномалию.

Ганзориг оказался в капитанской рубке и сразу ударился локтем об одно из кресел у пульта управления, оступившись из-за неожиданно сильной качки. На огромном авианосце шторм почти не ощущался, но сухогруз был гораздо меньше и легче, так что волны, которые ещё не улеглись, чувствовались здесь сильнее. Помощник капитана повёл их вниз.

Ганзориг не верил своим глазам. Он бывал на множестве переделанных кораблей, но ничего подобного «Грифону» ему не попадалось. Большая часть грузового отсека балкера была переоборудована и превращена в один огромный зал. По его чёрным стенам шли надписи, знаки и печати, светящиеся ядовито-зелёным цветом. Ганзориг не видел ни одного знакомого сочетания символов. Вдоль стен по полу тянулись толстые кабели и тонкие разноцветные провода, стянутые специальными кольцами в пучки и исчезающие в многочисленных машинах разного вида и назначения. Вдоль центра зала стояло несколько аппаратов и шкафов с оборудованием, разделявших его на два коридора. Пройдя по одному, Ганзориг оказался в помещении ближе к носу «Грифона». Здесь близнецы обустроили себе наблюдательный пункт и ожидали группу вместе с теми членами экипажа, что не были заняты на вахте.

Они не стали распространяться о том, что им предстояло. Словно командир перед строем солдат, Франц кратко объяснил, чего они ждут от каждого из присутствующих в те сорок минут, пока «Грифон» двигается к аномалии и входит в неё. Корабль будет герметически задраен и в случае неблагоприятных внешних условий сможет как минимум месяц существовать автономно. Но это, по мнению братьев, маловероятное развитие событий. Скорее всего, выходить на палубу они смогут, приняв определённые меры предосторожности.

— У вас есть полчаса, чтобы устроиться, — сказал Франц, осмотрев группу. — Потом всех прошу вернуться сюда.

Помощник капитана показал им каюты. Ганзориг давно не бывал в помещениях столь маленького размера. Места здесь хватало только для кровати и выдвижного столика; в стену был встроен шкаф, вторая дверь вела в крошечную душевую. Стены были голыми, если не считать внутрикорабельного коммуникатора, небольшого экрана, расположенного над столом. Единственное, что Ганзоригу понравилось, это оранжевая цветовая гамма ковра, стен, мебели и постельного белья. Он оставил чемодан неразобранным — возможно, через час ему будет всё равно, большая у него каюта или нет, — и вернулся в зал.

Близнецы остались там не одни. У аппаратов, расположенных по левому борту, сидела молодая коротко стриженая женщина в погонах лейтенанта. Братья остановили своё кресло справа, у длинного стола со множеством приборов, и развернулись к ним спиной.

— Адмирал, — сказал Франц, ничуть не удивлённый скорому возвращению Ганзорига, — смотрите, что у нас есть.

Он указал на стену, которая отгораживала зал от носовых помещений. Рядом не стояло приборов, по полу не тянулись провода, и это была единственная стена без зелёных символов. Сперва Ганзориг не понял, на что ему смотреть, но вдруг чернота стала прозрачной, и он увидел волны и стихающий дождь. Небо над кораблём постепенно прояснялось.

— Мы будем видеть всё, что происходит снаружи, — сказал Франц. — Если среда окажется агрессивной, экран пригодится.

— Не думаю, что там агрессивная среда, — негромко ответил Ганзориг, вспомнив о ночи, когда он пытался пообщаться с аномалией. Она была любопытна, но не агрессивна. Адмирал сел на один из стульев на толстой серебристой ножке, которая слегка пружинила и изгибалась, гася качку. — По крайней мере, вряд ли она агрессивнее, чем здесь.

Скоро один за другим появились Саар с Томой, Кан и Вальтер. Ганзориг всё ещё не понимал, зачем здесь нужен этот человек. Знаток языков вызывал у него необъяснимую неприязнь, а Ганзориг, повидавший великое множество людей, привык доверять своей интуиции.

Внезапно ему на колени прыгнуло что-то тяжёлое. Он вздрогнул, посмотрел вниз и увидел корабельного кота, которого помощник капитана Ормонда приносил на «Цзи То». Кот устроился поуютнее и зажмурил глаза. Ганзориг не стал его прогонять. На всех кораблях, где он служил, обитали коты — иногда больше десятка, — и они не ловили крыс, которых, разумеется, там не было. Тренированные коты и кошки, даже без нейроошейников и голосового перевода, умели делать то, что обычно требовалось от психологов и переговорщиков, но гораздо эффективнее. В их присутствии все конфликты на корабле решались быстро и без проблем.

Биологически кошки с нейроошейниками ничем не отличались от остальных. Они не умели говорить и не формулировали мысли словами так, как их выдавал голосовой переводчик. В них внедряли устройство, которое разрабатывалось для людей, не способных говорить от рождения, из-за травмы или впадения в кому. В нервных узлах этих кошек сидели «пауки» с ножками, вытянутыми во все стороны, словно гибкие антенны, улавливая нервные импульсы. Они обрабатывали информацию и посылали её в процессор ошейника. Тот анализировал данные и преобразовывал в слова согласно заложенным настройкам программы. Но первая эйфория от общения с животными быстро угасла — им было почти нечего сказать. Даже обезьяны, получившие подобные импланты, не стали от этого больше людьми. Но случались и исключения, чаще всего связанные с работой колдунов-генетиков. Созданные ими животные были умнее своих собратьев, а их психика всё равно оставалась нечеловеческой.

Ганзориг почувствовал, что корабль меняет курс. Лейтенант за пультом вела обратный отсчёт: 30 минут, 25 минут, 20… Ганзориг, сидевший так, что ему были видны только близнецы и лейтенант, периодически чувствовал затылком чей-то взгляд. Он сразу понял, кто на него смотрит. Вальтера и Кана Ганзориг не интересовал, слепая девочка не могла его видеть. Оставалась только Саар.

Но Ганзориг не успел подумать, чем он мог привлечь её внимание. Лейтенант объявила десять минут до входа в аномалию, и тут лежавший на коленях кот поднял голову, затем сел, и его ошейник озарил серебристый свет.

— Слишком медленно, — донёсся из декодера приятный мужской голос. — Мы идём слишком медленно.

Братья, до сих пор пребывавшие в трансе внутреннего диалога, немедленно очнулись.

— Увеличить до сорока миль, — сказал Франц.

Лейтенант, сидевшая в наушниках с микрофоном, передала приказ. Кот на коленях Ганзорига больше не ложился и продолжал смотреть на экран. Братья развернули к нему своё кресло, только когда лейтенант объявила минутную готовность.

В течение минуты корабль шёл сквозь дождь и темноту, озаряемую мощными прожекторами «Грифона». А через минуту, когда его нос начал заходить в аномалию, на экране появились мерцающие белые точки, похожие на разреженный белый шум. Качка постепенно стихала. Корабль вошёл внутрь.

Ганзориг прислушивался к себе и к тому, что происходило снаружи, однако ничего необычного не ощущал. Только мерцающие точки становились всё ярче, и в какой-то момент он понял, что белый шум уже не на экране — теперь он наполнял саму атмосферу «Грифона».

— Не колдовать, — приказал Франц, разворачивая кресло. — Мика, данные.

— Данные, — повторила лейтенант. Ганзориг вновь почувствовал взгляд Саар, начал оборачиваться, но тут Мика принялась зачитывать полученные от приборов сведения:

— Спутниковая навигация упала, как только мы вошли в зону. Давление 460 мм, температура за бортом — минус 9 по Цельсию. Туман или что-то в этом роде. Пробы забортной воды… берутся. Состав воздуха анализируется. Радиоактивность в данный момент — 25 микрорентген в час.

— Давление низкое, — заметила Саар.

— Как в горах, — согласился Франц. — Будем акклиматизироваться, если там есть кислород. Что говорит Сверр?

Мика позвала Сверра и через минуту ответила.

— Он проверяет; сказал, что как только закончит, сразу сообщит.

Ганзориг смотрел на экран. Туман, о котором говорила лейтенант, был непрозрачным, густым, с видимыми завихрениями. Свет прожекторов тонул в этих вихрях, словно частицы, из которых туман состоял, только поглощали и почти ничего не отражали.

— Сверр готов, — сообщила Мика.

— Говорите, — приказал Франц.

Сверр ответил по громкой связи, чтобы его слышали все находившиеся на корабле.

— Я выполнил заклинания уровней «один — три», — произнёс сухой мужской голос, и Ганзориг сразу представил себе Сверра — из всех присутствовавших в начале встречи лишь один мужчина из команды ассоциировался у него с этими независимыми, хладнокровными интонациями. — На каждом наблюдаются одни и те же закономерности. Вербальные заклинания здесь не работают. Здешнюю силу не связывают слова. Сигилы, формулы и прочие узоры также молчат. Но сила тут есть. Магия, не опирающаяся на письмо и слова, действует. Я буду работать дальше и передам доклад, когда соберу всю информацию.

— Хорошо, — сказал Франц, и в эту секунду Ганзориг впервые увидел, как братья колдуют. До сих пор он отчего-то полагал, что колдовство им почти не требуется. Он знал тех, кто вообще не пользовался магией в быту — только на службе и только в ситуациях, когда это было необходимо. Магическая работа, как и любая другая, требовала затрат энергии, и каждый в конкретной ситуации решал сам, что ему проще и легче — применять силу или обойтись без неё.

Колдовство братьев не было зрелищным. Они просто выполнили молчаливое желание всей команды «Грифона». Франц сделал быстрое движение кистью, словно что-то схватил; Ганзориг бы его не заметил, если б внимательно не наблюдал за близнецами. Он сделал это, и мерцающие точки, появившиеся в воздухе, когда корабль вошёл в аномалию, исчезли. Чем бы они ни были, теперь они оставались только снаружи, образуя разреженный белый шум, не мешающий, впрочем, видеть то, что было вокруг корабля, потому что там находился только плотный туман и ничего более.

Ганзориг вновь почувствовал спиной взгляд и на этот раз повернулся к Саар. Она сделала ему едва заметный знак, кивнув в направлении ближайшего коридора. Ганзориг посмотрел туда, и по коже у него поползли мурашки. Стены коридоров, идущих вдоль аппаратуры по обе стороны борта, стали чёрными. Ядовито-зелёные знаки исчезли, словно их никогдане существовало. Сила в аномалии стирала и деактивировала всё, что ей было неугодно.

— Франц, — сказал незнакомый голос по общей связи. — Вам надо на это посмотреть. Только что записали.

Не дожидаясь ответа близнецов, Мика сделала несколько переключений. Изображение на экране мигнуло и изменилось. Запись велась с камеры, крепившейся к правому борту. Ганзориг увидел воду: она казалась серой, лишённой волнения, и больше походила на густую краску. Через несколько секунд в поле зрения камеры очутился объект, который врезался в «Грифон» и ушёл вправо. Это была лодка, простая деревянная лодка с мотором, та самая, которую братья запустили в аномалию. Она скользнула мимо камеры и пропала из виду.

Некоторое время все молчали. Братья смотрели на экран, и Ганзориг не видел выражения их лиц, но отчего-то подумал, что они улыбаются.

— Сколько времени мы уже в аномалии? — спросил Кан. Близнецы развернулись. Они действительно улыбались: Джулиус — победно, Франц — сдержанно.

— Двадцать пять минут, — ответила Мика.

— Сто метров троса за двадцать пять минут… — начал Кан и замолчал, предлагая каждому додумать остальное самостоятельно.

— Наша скорость — сорок миль в час, но теперь её можно считать субъективной, — ответил Франц. — Здесь иные соотношения пространства-времени.

— Мы теперь всегда будем двигаться со скоростью не ниже сорока миль? — спросил Кан. — Потому что если где-то перед нами «Эрлик», и мы не сможем придумать, как его обойти, не останавливаясь…

— Да, — сказал Франц. — Если госпожа Саар не сумеет овладеть этим пространством, рано или поздно мы в него врежемся.

Саар промолчала. Ганзориг посмотрел на кота, но тот уже улёгся и зажмурился. Даже колдовские коты не слишком хорошо понимали человеческую речь, ограничиваясь набором из пары сотен простых слов.

— Будем думать, — подвёл итог Франц. — В любом случае, в течение ближайших суток мы с ним не столкнёмся, а вам необходимо отдохнуть. Корабельное время оставим без изменений, и сейчас… — он посмотрел на монитор Мики, — почти одиннадцать вечера. Отправляйтесь в каюты. Подъём в семь. В восемь вы должны быть здесь, и начнём работать.

10

Саар стояла на палубе «Грифона» у плоской крышки огромного контейнера, который возвышался над палубой на метр. Его нижнюю часть удалили при перестройке судна. Вокруг клубился проклятый туман, из-за которого ей приходилось надевать респиратор и плотно прилегающие очки, чтобы мелкие частицы, из которых он состоял, не набивались в глаза и лёгкие. Но они всё равно попадали на лицо, покрывали тонким слоем волосы и одежду, так что после каждого возвращения ей приходилось заниматься чисткой и приводить себя в порядок. Мелкие частицы набивались в поры, и открытые части тела быстро желтели.

Кроме тумана, её изводили белые вспышки, но и то, и другое не представляло реальной угрозы. Саар начала выходить наружу на второй день. Дышать здесь было можно: состав воздуха оказался характерен для горных областей с их недостатком кислорода, но анализы выдали несколько необычных примесей, свидетельствующих о вулканизме. Туман представлял собой мельчайшие частицы, своими острыми гранями и причудливой формой напоминающие вулканический пепел, хотя их поведение не подчинялось привычным законам: они двигались абсолютно независимо от потоков здешнего воздуха.

Саар быстро адаптировалась к новым условиям и уже на второй день пути принялась за дело. Экспериментировать внутри корабля было опасно и бессмысленно. Она умела работать с пространством на очень малых расстояниях, но здесь от неё требовалось нечто иное. По иронии своих законов многомерное пространство аномалии позволяло «Грифону» двигаться только в одном направлении. Откуда бы он в неё не вошёл — с севера, востока, с запада или юга, — он бы всё равно столкнулся с лодкой и в какой-то момент мог наткнуться на «Эрлика». Но если «Эрлик» двигался, была вероятность никогда его не догнать.

Однако пространство не было инертным, и теперь Саар пыталась понять, как с ним взаимодействовать. Трудность состояла в том, что её манипуляции с тремя измерениями затрагивали и все остальные, которых она не чувствовала и поэтому не могла ими управлять.

Саар рассматривала свои ладони и вьевшиеся в них частицы тумана. В те далёкие времена, когда она только начинала изучать своё ремесло и осваивала азы работы с пространством, её учитель велел каждый раз создавать трёхмерную сетку и проверять результат с помощью катящегося шарика. Она давным-давно перестала пользоваться этим подспорьем для новичков, но сейчас ей вновь приходилось всё начинать с нуля.

Саар надела перчатки. Здесь было не только грязно, но и холодно. Чем дальше они уходили от края аномалии, тем ниже опускалась температура. Однако Саар не следовало отвлекаться. «Эрлик» мог появиться из тумана в любой день, и от неё ждали результатов.

Она раскинула перед собой мелкую сетку в виде куба со сторонами около метра, не позволяя ей касаться корабля. Сетка испускала слабое голубоватое свечение. Саар свернула очерченное пространство в простую фигуру — тор, слегка наклонённый влево и открытый с её стороны. Это у неё получилось без проблем. Она бросила внутрь лежавший на крышке контейнера шарик и вздохнула, покачав головой. Вместо того, чтобы катиться по кривой, описать полукруг и достичь нижней точки склонённого тора, через секунду шарик исчез и мгновенно выпал в десяти сантиметрах ниже входа, скатившись вниз. Саар расправила пространство, и шарик упал на палубу.

Она почувствовала его шаги, только когда он был уже в нескольких метрах за её спиной. Спустя несколько томительных секунд на крышку контейнера вспрыгнул чёрный гепард и улёгся, свесив лапы и помахивая длинным хвостом.

Саар была достаточно опытна, чтобы не отвлекаться на зрителей, пусть даже тех, что её волновали. Пытаясь разобраться в особенностях местной геометрии, она провела ещё полчаса, пока, наконец, не соорудила невообразимую фигуру, чтобы избежать исчезновения шарика в дополнительных измерениях — впрочем, тщетно. Она полностью ушла в себя и не заметила, в какой момент гепард обернулся человеком.

Теперь он сидел на крышке контейнера, скрестив ноги, всё в той же лёгкой одежде, что подстраивалась под цвет окружающей среды. Он не мёрз, не надевал очков и респиратора, а медленно ползущие завихрения тумана огибали его фигуру, очерчивая прозрачный силуэт в десятке сантиметров от её поверхности. Саар в который раз подумала, что её интуитивный выбор оказался верен. Этот человек притягивал её с той самой минуты, как она впервые увидела его на «Цзи То».

Он приходил сюда уже во второй раз, но в свой первый визит не превращался в человека.

— Хочешь что-нибудь сказать? — недовольным тоном спросила Саар.

— Ты ошибаешься, — негромко сказал Кан. — Ты пытаешься работать с пространством так, словно оно трёхмерное, а здесь оно другое.

— Спасибо, а я и не знала, — прокряхтела Саар сквозь респиратор.

— Ты должна использовать другие измерения, — продолжил Кан, — а вместо этого ты пытаешься описать многомерную геометрию в рамках трёх координат.

— Скажи на милость, как я могу их использовать? — Саар повернулась к нему лицом. — Как я могу использовать их, если мне до них не добраться? Сами-то мы находимся в трёхмерном мире!

— Нет, мы находимся в многомерном мире, — возразил Кан. — Просто мы являемся трёхмерными и естественно можем испытывать на себе только три измерения, в которых существует наш организм. Но работать ты должна не с тремя, а со всеми, чтобы мы в конце концов не врезались в «Эрлик» и при этом остались рядом с ним.

— Это я и без тебя знаю. Но ты либо выражайся точнее, либо уматывай.

Кан поднял руку и нарисовал перед собой в воздухе светящуюся фигуру, которую только что испытывала Саар. Она была точна до последнего изгиба.

— Смотри, — сказал он, и из его указательного пальца вытянулся металлический коготь. — Вот сюда ты кидаешь шарик, — он ткнул когтем в точку на фигуре, — а отсюда он выпадает. И выпадает мгновенно. Ты хочешь сделать так, чтобы шарик последовательно катился по окружности, но как только ты начинаешь воздействовать на здешнее пространство, оно меняется, и шарик не видит окружности. Твой тор на самом деле имеет другую форму: он является окружностью в трёх измерениях, но на него действуют и остальные, которые ты не учитываешь и не видишь. Ты повторяешь одну и ту же ошибку. Ты задаёшь путь, а надо задавать точки. Неважно, по какой траектории шарик доберётся из пункта А в пункт В. Найди закономерности не в пути, который тебе сейчас недоступен, а в соотношении точек входа и выхода.

— Шарику-то всё равно, как он туда доберётся, — глухо ответила Саар, не желая признавать правоту мальчишки, — но для нас это может оказаться ещё как важно. Что с нами станет между этими двумя точками? Перемещение корабля по дополнительным измерениям вряд ли будет похоже на этот фокус с «исчезни здесь и появись там через секунду».

Кан не ответил. Он молчал, прикрыв глаза, а потом, спустя минуту, произнёс:

— Для начала, увеличь его массу.

Вернувшись с палубы, Саар привела себя в порядок и отправилась к близнецам. Эти дни были напряжёнными. Братья Морган собирали информацию и перекраивали план своих действий сообразно получаемым сведениям. На вторые сутки они разослали несколько десятков зондов, которые на разной скорости летели за и перед кораблём, передавая на «Грифон» картинку. Так они проверяли воздействие на объекты разных скоростей, и появление «Эрлика» теперь не должно было оказаться неожиданностью. Тем более что у их навигатора возникли проблемы.

Тома не скоро освоилась в собственной каюте, но Саар была настойчива и велела ей привыкать жить одной. По мнению Саар — и здесь она была солидарна с Ганзоригом, — их каюты напоминали собачьи будки и не годились для людей, но выбирать, увы, не приходилось. Это был не «Цзи То» и не суша. Впрочем, хотя Саар привыкла жить небедно, став сепаратисткой, она изменила образ жизни (но не свои пристрастия) и могла потерпеть неудобства.

В первый же день братья попросили Тому начать работать. Задача была не из простых: сведения об окружающей среде постоянно обновлялись, а об «Эрлике» Тома почти ничего не знала. Однако всё это оказалось неважно.

— Мы будем задавать вопросы, — утром первого дня сказал Франц, — а ты — вычислять ветки. Хорошо?

Тома сидела, вцепившись в ручки стула на толстой пружинистой ножке. В ответ она лишь кивнула.

— Какова вероятность, что экипаж «Эрлика» жив? — спросил Франц.

Вопрос удивил Саар. Она внимательно слушала всё, о чём говорили близнецы на «Цзи То», и у неё не сложилось впечатления, будто их волнует судьба экипажа потерянного корабля.

Тома молчала. Саар видела, что теперь она не просто сидит, а погружается в свои вычисления. Она делала это очень быстро, но с тех пор, как Саар взяла её под свою опеку, никогда — по собственной воле. Только если её просили.

Внезапно она вскрикнула, закрыла лицо руками и склонилась к коленям. Её плечи вздрагивали от беззвучного плача.

Саар стало невыносимо стыдно. Она не могла поднять глаз на близнецов.

— Тома! — прошипела она на родном языке. — Тома, чёрт тебя дери!

— Что ты увидела? — как ни в чём ни бывало полюбопытствовал Джулиус.

Тома начала всхлипывать.

— Простите, — совершенно искренне сказала Саар и подошла к девушке. — Идём со мной, — велела она.

В своей каюте Тома опустилась на край кровати, вновь закрыв лицо ладонями. Саар встала в дверях, испытывая жгучее желание надавать ей пощёчин.

— Тома, — процедила она. — Что ты творишь, негодная девчонка! Ты опозорила меня. Ты ведь моя ученица, по тебе они судят и обо мне! И что они подумают? Что я не научила тебя хорошим манерам? Что ты не можешь во время работы держать эмоции при себе? Это не круиз. Мы все можем погибнуть. Ты — наш навигатор, и наше будущее во многом зависит от тебя. А ты мало того что впадаешь в истерики, так ещё и не можешь объяснить, в чём дело!

Тома подняла мокрое лицо с красными пятнами от прижатых ладоней.

— Я правда не знаю, что видела, — ответила она. — Но ничего, что касалось бы «Эрлика». Возможно, в нашем будущем его просто нет.

— Тогда почему ты плачешь?

— Потому что это видение обо мне, — сказала Тома. — И это не одна из вероятностей, а единственная вероятность. Это просто случится. Однажды. Но я не знаю, что это. Не могу объяснить.

— Какая-то опасность? — недоверчиво спросила Саар. Тома покачала головой:

— Не знаю. Не понимаю. У меня нет для этого слов.

Саар вернулась к близнецам. К тому времени братья уже занимались другими делами и только попросили её помочь Томе подготовиться к возможным неприятным видениям.

Однако девушка так и не смогла ответить на вопросы близнецов. Её словно замкнуло на одном-единственном эпизоде, поэтому сегодня братья не стали задавать ей вопросов — они просто оставили её сидеть вместе с ними в зале и погрузились в работу, проверяя данные и общаясь с экипажем.

Саар вошла в самый разгар дискуссии. Сверр, отвечавший на корабле за магическую работу в аномалии, возвышался посреди аппаратной, выглядя внушительно даже в простой серой водолазке и потёртых джинсах. Его длинные волосы были убраны в хвост. Он стоял перед креслом братьев, глядя на них сверху вниз во всех смыслах и даже не пытаясь этого скрывать. Мика, сидевшая за компьютерами, встретилась взглядом с Саар и украдкой покачала головой, закатив глаза. Саар ухмыльнулась и села на ближайший стул.

— Вы нарвётесь на неприятности, — обещал Сверр таким тоном, будто он только того и ждал. — Люди должны знать, что они могут делать, а чего — нет.

— Здесь и так никто не колдует, — устало отвечал Франц. — Нет нужды.

— Сейчас нужды нет, а завтра нужда появится. Вы спросите — и что тогда? Я вам скажу. Если кто-то решит сотворить воздушную петлю, она с большой вероятностью оторвёт ему руки, потому что сила здесь распределяется иначе: здесь нет постоянных течений, как на Земле. Она движется неравномерно, в ней случаются провалы и пики, и вы никогда не сможете предугадать их появление.

— По-моему, вы излишне драматизируете, — сказал Джулиус, чем вывел хладнокровного Сверра из равновесия. Это выразилось в том, что колдун высоко поднял густые брови и сложил руки на груди.

— Драматизирую? — угрожающим тоном переспросил он. — Я никогда не драматизирую. Я опираюсь на факты, полученные экспериментальным путём. А факты состоят в том, что из-за непривычной для нас метрики пространства-времени сила здесь распределяется по другим законам, и если мы не хотим неосторожным заклинанием разнести пол-корабля, необходимо объяснить, как с ней работать.

— Кстати, а зачем кому-то использовать воздушную петлю? — вдруг спросил Джулиус. — Вроде на нас никто не нападает.

Сверр помрачнел и опустил руки.

— Полагаю, вы понимаете, что я имею в виду, — многозначительно ответил он. Саар с интересом ожидала объяснений, однако колдун не стал вдаваться в подробности. — Прошу обдумать мои слова. Если вы хотите знать мнение капитана Ормонда, он меня поддерживает.

— То есть команда будет посещать ваши тренировки? — спросил Франц.

— Да.

— А давайте спросим… вот например у госпожи Саар, — весело предложил Джулиус. — Станет она изучать магию заново?

— Не заново… — начал Сверр, оборачиваясь к колдунье, однако той не требовалось разжёвывать предмет спора.

— Стану, — ответила она, удивив обоих близнецов. — Не то чтобы я круглые сутки работаю, рискуя разнести пол-корабля, но сила здесь действительно непривычная, а у меня нет времени разбираться в этом самостоятельно. Я не против узнать, как тут всё устроено. Тома будет ходить со мной, — она посмотрела на сидевшую поодаль девушку. — Что касается мужчин, спрашивайте у них сами.

Сверр победно посмотрел на братьев. Те переглянулись. Выглядело это почти комично.

— Воля ваша, — сказал Франц. — Но заставлять мы никого не будем.

Внутреннее время корабля текло своим чередом. Вальтер чувствовал себя не у дел. Он не ожидал, что ему найдётся занятие в первый же день, но надеялся, что о нём не забудут. О нём забыли. По утрам он сидел в аппаратной, глядя на то, как братья пытаются добыть у Томы информацию, терпеливые и снисходительные к страхам девушки, а днём слонялся по кораблю, стесняясь заглядывать в отсеки с табличками «Лаборатория 1», «Лаборатория 2» и «Х. Сверр», сам себе лаборатория. Пару раз он выходил на палубу, но быстро возвращался — туман слишком напоминал песчаную бурю. А пока он ждал своего часа, у него было время следить за Томой.

Они встречались в кают-компании, из-за нехватки места и малого числа команды общей для офицеров, рядовых и гражданских. Вальтер дожидался её, смотрел, как она берёт поднос, на который кок ставил ей тарелки и чашки, и уверенно шла за стол — тот самый, где сидел он. Теперь, когда у него были все возможности применить свой дар, он использовал его для налаживания отношений. Были темы, которые Тома не хотела обсуждать — например, свои видения. Но она с удовольствием слушала рассказы Вальтера о его собственной жизни и не возражала поболтать о том, что происходило на корабле.

— Как ты думаешь, — однажды задал Вальтер свой любимый и тревожащий его вопрос, — пришельцы существуют? Помнишь лекции, которые нам читал старик?

— Старик? — Тому явно покоробило, как Вальтер назвал Ганзорига.

— Он старый, Тома, ему лет семьдесят, не меньше.

Она вдруг усмехнулась так, что у Вальтера мороз прошёл по коже. Словно на секунду его робкая подруга исчезла, и кто-то другой занял её место, но кто — он не успел разглядеть. Секунда прошла, вернулась прежняя Тома.

— Что? — насторожённо спросил Вальтер.

— Я думаю, — сказала Тома, отвечая на его первый вопрос, — что где-то далеко они, конечно, есть. Во вселенной миллионы звёзд и галактик. Но то, что Соседи — пришельцы… нет, в это я не верю. Тем более адмирал никогда такого не говорил.

— Может, он не имеет права об этом рассказывать. Может, это тайна.

— Зря ты всё усложняешь, — сказала Тома. — Мы можем погибнуть. Зачем ему от нас что-то скрывать?

По большому счёту Вальтеру было всё равно. Он лишь хотел поддерживать разговоры на темы, на которые девушка не отказывалась говорить. Но что делать дальше, он не знал. Он никогда ни за кем не ухаживал. Ему некуда было её пригласить, разве что на палубу, в респираторе и очках, смотреть на клубы тумана, чтобы потом очищаться от назойливых частиц. Угостить её тоже нечем — на корабле кормили овощами, соей и пресной синтетикой. Не зная, как быть, после ночи размышлений он решил посоветоваться с человеком, которого знал чуть лучше, чем остальной экипаж «Грифона».

Найти Кана было несложно. Он сидел в аппаратной, молча наблюдая за близнецами, иногда оставался в каюте, но чаще всего поднимался на палубу в облике гепарда. Вальтер с изумлением наблюдал в языке его тела возрастающий интерес к старой колдунье, наставнице Томы, и явный интерес к нему самой Саар. Это не укладывалось у него в голове. Кану было не больше тридцати. Саар — не меньше ста на вид. Как мужчина мог испытывать к ней хоть какие-то чувства? Но Вальтер видел эти чувства собственными глазами в движениях, взглядах и жестах пары. Эти двое общались только тогда, когда Саар поднималась на палубу работать с пространством, но хотя Вальтер не знал, как они себя ведут, оставаясь наедине, поскольку не обнаружил в себе ни мотивации, ни храбрости, чтобы за ними проследить, с каждым днём они казались всё ближе друг к другу, и ему оставалось лишь гадать, как далеко могут зайти их отношения.

Условным корабельным днём он поднялся на палубу, дождавшись, пока гепард удалится туда после обеда.

Он лежал на краю крышки самого первого контейнера, почти невидимый в вечной туманной ночи аномалии. Прожекторы, освещавшие им путь, бросали на него свет, рассеянный густыми скоплениями частиц. Вальтер остановился рядом, натянув на голову капюшон толстой куртки и сунув руки в карман.

— Можно с тобой поговорить? — глухо спросил он сквозь респиратор. Гепард повернул голову и дёрнул кончиком хвоста. Вальтер видел, что в этом облике Кан почти забывает свою человеческую сущность, и чувствовал себя довольно глупо, разговаривая с животным. Он понимал гепарда лучше, чем тот — его.

— Нет, не здесь. Здесь я не могу. Туман и прочее…

Гепард смотрел на него несколько секунд, затем обернулся человеком. Вальтер испытал невольную зависть. Снаружи температура приближалась к минус пятнадцати, а Кан выглядел так, будто ему всё время было жарко.

— Поговорить о чём? — спросил он.

— Не здесь, — повторил Вальтер. — Как ты вообще можешь тут находиться, в этой пыли и темноте?

— Здесь никого не бывает, — ответил Кан. — А туман я отгоняю, это несложно.

— Чтобы постоянно поддерживать заклинание, нужно много усилий, — заметил Вальтер.

— Не постоянно. Только когда я здесь. И оно не требует особых сил. Так о чём?

— Это личный разговор.

Кан смотрел на него выжидательно. Его длинные чёрные волосы слегка развевались против движения «Грифона», но ход корабля никак не влиял на туман. Впервые Вальтер обратил внимание, что туман движется по собственным законам: его завихрения, попадавшие в прицел прожекторов, оставались рядом с кораблём, не уносясь прочь, наполняя захваченное светом пространство бесформенными клочками, спиралями и щупальцами.

Вальтер вздохнул и уселся на холодную крышку. Как бы он ни готовился к этому разговору, ему было неловко признаваться в собственной неопытности.

Захваченный притяжением корабля, перед ним завивался клочок тумана. Вальтер повернул к Кану лицо, закрытое респиратором и очками.

— У тебя когда-нибудь была девушка?

Ему всё же удалось удивить оборотня.

— Девушка? — переспросил Кан со смешком. — Ты об этом хотел поговорить?

— Об этом.

Даже не глядя на него, Вальтер мог бы догадаться, о чём он думает. Что это неуместно, что это глупости. Но у Кана была схожая ситуация, и пока что Вальтер вежливо об этом молчал.

— Была. Были, — поправился он.

— Как ты за ней ухаживал?

— Я не ухаживал, — сказал Кан. В его голосе Вальтер не уловил ни тени насмешки и с облегчением выдохнул. — У нас были не те отношения, где требуются ухаживания. — И добавил:

— Ведь это не праздный вопрос? Ты о Томе говоришь?

— Да, о ней, — признался Вальтер. — Ну болтаем мы в столовой, и что дальше? Здесь ведь ничего нет, ни кафе, ни кино…

— Есть внутренняя сеть. Возможно, там что-нибудь завалялось.

— Я туда даже не заходил, — проговорил Вальтер, смущённый собственной недогадливостью.

— Тома не для тебя, — вдруг сказал Кан.

— То есть как не для меня? — Вальтер оторопел. — А для кого же?

Кан пожал плечами.

— Ну извини. Вы друг другу не подходите.

— Это я сам решу, — обиделся Вальтер, но не мог не спросить:

— Почему ты так считаешь? Ей ведь обязательно кто-то нужен, она не справится здесь одна. Ты же видел, какая она беззащитная. Эти двое каждое утро пытают её дурацкими вопросами, Саар без конца ругает, а больше с ней никто не общается…

— Она не беззащитная. Просто ей так выгодно. Это выученная беспомощность. Тома её даже не осознаёт. Как и ты, думает, что она такая и есть.

— Она действительно такая, — кивнул Вальтер. — Я это вижу. Она не играет роль. Она ведёт себя искренне.

Какое-то время Кан смотрел на него безо всякого выражения, а потом сказал:

— Зачем тебе мой совет, если ты читаешь язык тела и можешь сам увидеть, нравишься ты ей или нет? Просто проверь все варианты — их не так уж много, какой-то подойдёт.

— Я ей нравлюсь, — убеждённо сказал Вальтер. — Ведь раньше на неё никто не обращал внимания. Она слепая, забитая, и старуха эта ещё… — Он прикусил язык, но Кан не отреагировал на его слова. Вальтер помолчал, однако ответа не дождался.

— Проклятые вспышки, — буркнул он, прикрывая глаза. — Как братьям удалось так быстро их блокировать? Как они разобрались, что это такое?

— Ага! — Кан слегка оживился, выйдя из своего анабиоза. — Я тоже сначала не понял.

— А я и сейчас не понимаю.

— Ты вообще не пользовался сетью? Туда с первого дня выкладывают все данные. И в лаборатории не заходил? — Он не стал дожидаться очевидного ответа и продолжил:

— Это место каким-то образом отключило у нас в мозгу программу-дискриминатор. Наш мозг умеет регистрировать фотоны только после того, как на сетчатку их упадёт определённое количество. Здесь этот механизм отказал. Вспышки, которые мы видим — самопроизвольное срабатывание; такое бывает со старыми однофотонными детекторами. Ну а заодно и с нашим мозгом. Братья просто вернули всё на свои места.

— И что, они до сих пор держат это заклинание? — удивился Вальтер.

— Нет, конечно. Если тебя интересуют технические детали, сходи к Сверру. Он здесь главный колдун.

— И всё же, — вернулся Вальтер к тревожившей его проблеме. — Если бы ты захотел ухаживать за женщиной, как бы ты поступил?

— Я бы разобрался, что ей нравится, и делал бы это вместе с ней, — сказал Кан. — Но сомневаюсь, что у Томы есть правильный ответ на этот вопрос.

— На какой?

— Она не знает, что ей нравится, — ответил Кан и обернулся гепардом.

— Я закончила суточное картирование, — сказала Ева Селим. У неё за спиной ярко белела стена медотсека. — Получите результаты. Сначала лондонские снимки, для сравнения. — Она исчезла с экрана монитора, и перед братьями высыпало два десятка изображений мозга; разноцветные пятна и полосы на чёрном фоне говорили об активности проводящих путей и зон. — Каждый снимок — активность за час. Кликните на любом и получите динамику. Это мой обычный рабочий день.

Братья смотрели на изображения не дольше десяти секунд, потом Франц сказал:

— Давай сегодняшние.

Секунду экран оставался чёрным, а потом вспыхнул всеми цветами радуги.

На картах мозга Евы, сделанных в течение последних суток, заполненные цветом пространства пылали в несколько раз ярче, чем на снимках первой серии. Магистрали, подсвеченные оттенками синего и голубого, тянулись в глубине структуры, пучками и нитями расходясь к коре. Ярче всего светил затылок, зрительная зона коры и ведущие к ней пути. Братья ошеломлённо рассматривали изображения; Франц — недоверчиво, Джулиус — с восторгом.

— Ева! Ева! — наконец, позвал он.

— Что скажешь? — спросила она.

— Чёрт, что творится у тебя в голове?

— Не имею представления. И думаю, это творится не только у меня, — она помолчала. — Завтра картирую Вайдица.

— Слушай, твоя зрительная зона просто с ума сходит с четырёх до пяти. Что ты в это время делала?

— Поднималась на палубу, — ответила Ева. — Моторные области не затронуты, ну это и понятно. Слуховые более-менее. Вот зрительные — это да. Вход увеличился в разы.

— Мы получаем столько информации, что нас должно постоянно глючить…

— Такая сенсорная перегрузка отключила бы тебя в два счёта, — сказала Ева. — Процессор должен был давно перегреться и зависнуть, но этого не происходит. Если бы не снимки, мы бы ничего не узнали. Мы что-то видим, но сознание эту информацию почему-то не получает.

— Туземцы не видели больших кораблей. Наш мозг воспринимает только то, что ему знакомо, что он может различить. И много фильтрует даже там, дома. Он умнее нас, нет? Или коварный лжец?

— Умнее, — повторила Ева. — Кликните на любой, посмотрите динамику.

Франц выбрал самый яркий снимок, и перед братьями появилось динамическое изображение, словно выпрыгнув с плоского экрана. Трёхмерная иллюстрация неторопливо вращалась над раскрытой на столе светящейся клавиатурой. Затылок полыхал зловеще алым. Зрительные пути сияли светло-голубым. Все структуры, отвечающие за визуальное восприятие, были активны, словно Ева наблюдала тысячи калейдоскопических галлюцинаций, изо всех сил стремившихся, чтобы она их осознала.

— Как это получилось? — спросил Джулиус, протягивая руку и касаясь проекции. — У нас ведь нет 3D-преобразователя. Или есть?

— Нет, — ответила Ева. — У нас его нет. Разве ты видишь где-нибудь линзу?

— Ева, — сказал Франц, — перед нами крутится трёхмерная модель, которая возникла сама по себе? Без всяких линз?

— Да. Я тоже её видела. И Вайдиц. Но это глюк, Франц. Это происходит с любой 3D-моделью. Она выскакивает с экрана, она выскочит с листа бумаги, если вы её там нарисуете. Просто до сих пор мы этого не делали. Довольствовались таблицами и прочими схемами.

— Понятно, — проговорил Франц, отнеся это замечание к объяснению Евы, а не к самому явлению.

— Ещё кое-что. Мы здесь почти неделю, и завтра я начинаю собеседования. Через часок скину вам расписание. Пожелания какие-нибудь есть?

— Не забудь нас и капитана, — сказал Джулиус, всё ещё рассматривая вращающийся мозг, чья цветовая гамма менялась в зависимости от активности участков. — Корабельная субординация тебя не касается. Но нас в расписание не включай, не предупреждай заранее. Пусть это будет приятная неожиданность. — Он на минуту смолк. — Больше ничего не хочешь нам сказать? Есть идеи, почему такая загрузка идёт в фоновом режиме? Почему то, что мы видим, вообще никак на нас не влияет?

— Или влияет, — предположил Франц, — но мы этого не замечаем.

— Или замечаем, — сказала Ева, — но не понимаем, что.

11

В корабельных сутках было всего двадцать четыре часа, хотя братья по своей воле могли задать любое их количество. Но движение во времени собственных тел зависело от них мало. Они были бы рады не испытывать усталости, хотели бы, чтобы их нервная система не перегружалась, но сейчас всё было наоборот. Поздно ночью, когда на корабле давно уже горела лишь каждая пятая лампа, а все, кроме вахтенных, спали, братья покидали своё царство приборов и спускались на уровень ниже, используя скрытый за носовым экраном лифт. На нижней палубе располагались каюты капитана, его помощника, Сверра и их самих. В каюте прятался Балгур, не поддающийся местным искажениям. Он надёжно загонял братьев в сон своим искусством врачевания, чтобы они не просыпались среди ночи думать до утра очередную мысль. Пробудившись, они досадовали на потерянное время, но другого выхода не было — химия и магия помогли бы им не спать, однако расплата за бессонницу была слишком высока. Перегруженный мозг мог подвести их в самый ответственный момент.

По утрам в аппаратную спускалось всего трое из группы — Кан, Тома и Вальтер. Ганзориг нашёл себе занятие уже на второй день, а Саар, позавтракав, уходила на палубу экспериментировать.

— Вальтер — в медотсек, — распорядился Джулиус, как только тот вышел из коридора. — Лаборатория номер два.

— Я здоров, — удивился Вальтер. — Я отлично себя чувствую.

— Просто иди и сделай то, о чём тебя просят. Тома, — Джулиус перевёл взгляд на девушку, присевшую на стул, который она выбрала себе с самого первого дня. — Вчера ты отдыхала, сегодня продолжим работать. Кан, пока посиди.

Вальтер продолжал стоять у конца коридора, сунув руки в карманы брюк.

— Что ещё? — недобро спросил Джулиус, и на этот раз он не стал возражать, развернувшись обратно к выходу. Братья дождались, пока он скроется за дверью, и посмотрели на Кана.

— Как продвигается ваша работа с Саар? — спросил Франц.

— Медленно, — ответил Кан. — Вообще-то я ничего не делаю, только смотрю.

Франц едва заметно улыбнулся.

— С твоей точки зрения, в чём основная проблема, с которой она сталкивается?

— Саар не сумеет сделать кольцо, по которому «Грифон» будет последовательно двигаться вокруг «Эрлика», — ответил Кан. — Здесь невозможно искривлять пространство, не проваливаясь… — он сделал паузу, — точнее, не затрагивая другие измерения, с которыми она не в состоянии работать напрямую. Но использовать их она может. На самом деле, — добавил он, помедлив, — вы не ставили конкретной задачи. Хотелось бы знать, что в конечном итоге вы планируете сделать с «Эрликом».

Близнецы молчали. Потом Франц сказал:

— Об этом ещё рано говорить. Так как она их использует?

— Она может перекинуть шарик из точки А в точку В, — ответил Кан. — Мы выяснили, что с возрастанием массы шарика время его перемещения увеличивается. Надо сделать расчёт, сколько времени понадобится для переброски объекта с массой «Грифона».

— А что с этим объектом будет во время переброски? — поинтересовался Франц.

Вопрос был риторическим. Кан только пожал плечами.

— Ладно, — сказал Джулиус. — Это вы выясните, и чем быстрее, тем лучше. Теперь иди сюда. Мика, покажи ему.

Кан подошёл к лейтенанту за компьютером. Та развернула перед ним карты мозга Евы Селим.

— Эти сделаны в Лондоне в начале января, — пояснил Джулиус. — Сканировала себя Ева, наша давняя коллега. Показана обычная деятельность. Запись суточная.

Кан кивнул. Мика открыла снимки последних двадцати четырёх часов.

— Эти были сделаны вчера, — сказал Франц. — Что скажешь?

Кан молча рассматривал изображения.

— Я не нейробиолог, — наконец, ответил он. — Что я могу сказать?

— Неважно. Не думай долго — просто говори.

— Вероятно, так сейчас выглядит мозг любого из нас, — начал Кан, разглядывая снимки. — Мы получаем и обрабатываем очень большой поток информации, но по каким-то причинам её не осознаём. Возможно, мозг пытается выстроить новую модель окружающей среды, столкнувшись с тем, что не может распознать. Учтём, что на нас действуют местные эффекты, как со вспышками. — Он вновь пожал плечами. — Надо ждать. Постепенно мозг выстроит более-менее слаженную картину и позволит нам её увидеть.

— Вряд ли мы этому обрадуемся, — пробормотала Мика.

— Выбери снимок, — сказал Джулиус.

Кан указал на самый спокойный, когда Ева, по всей видимости, спала. Мика вывела его на экран, и неподалёку от монитора появилась трёхмерная модель.

— У нас нет 3D-преобразователя, — сказал Джулиус. — Это местный эффект, как ты выражаешься.

— Любопытно, — ответил Кан. — Но, похоже, это безобидная иллюзия. Одна из многих.

— Из каких многих? Ты что-то видел?

— Ну, не знаю, — Кан вернулся к своему месту неподалёку от Томы. — В животной форме всё выглядит немного иначе. Сложно объяснить. В основном это не зрительные эффекты, а ощущения. Но вряд ли они как-то связаны с содержанием той информации. — Он указал на экран со снимком. — Они вызывают воспоминания, ассоциации, но ничего нового не сообщают.

— А что за зрительные эффекты? — спросил Франц.

— Структуры тумана. Я не сумею их описать. Человеком я их не воспринимаю. Просто помню о том, что они есть, что я их видел.

— Кстати, Фаннар тебе ничего не говорит?

Кан отрицательно качнул головой.

— Он почти всегда здесь, наблюдает, но не разговаривает.

— Значит, пообщаться он не захочет…

Кан улыбнулся одними губами. Братья отъехали в центр аппаратной и остановились напротив Томы.

— Хорошо, — сказал Джулиус. — Сегодня в пять зайди к Еве в медотсек. Она тебя осмотрит и задаст несколько вопросов. Мы все у неё побываем в своё время.

— Я понимаю. — Кан поднялся, собираясь уходить.

— И ждите Сверра, — добавил Франц. — Он поможет рассчитать время переброски.

Лучше всего Тома чувствовала себя в своей каюте и в обществе Саар, заходя к ней ближе к вечеру. Аппаратная с её непонятными разговорами и братьями Морган, которых она страшилась всё больше, особенно после того, как Вальтер рассказал ей об их телосложении, становилась для неё наименее приятным местом на корабле. Но во второй половине дня о ней будто забывали, и она могла укрыться в каюте или побыть со своей наставницей.

— Тома, — услышала она голос Франца. — С тобой хочет кое-кто познакомиться. Опусти правую руку.

Тома послушалась, и ей в ладонь ткнулась твёрдая пушистая голова и влажный нос. Тома наклонилась и нащупала большого кота.

— Котик! — проговорила она и посадила его себе на колени. Она и не знала, что на корабле есть кот. Никто ей о нём не рассказывал, а сам он к ней не подходил. Тома обняла животное, почесала грудку, и кот громко замурлыкал, начав тереться о неё головой и топтаться лапами на её коленях. Неожиданная ласка помогла ей расслабиться, отвлекла от гнетущей атмосферы аппаратной, и Тома не заметила, как братья задали ей вопрос.

Пугающая однозначность, которая начала преследовать её на авианосце, как и все остальные ветви вероятностей являлась не в виде зрительных образов — их она никогда не знала. В своих мысленных построениях она использовала те самые ощущения, которые помогали ей ориентироваться в пространстве и составлять карты окружающей среды. Но это ощущение было для неё чем-то абсолютно новым и оттого неописуемым. Сперва оно пугало, однако через неделю повторений Тома устала от насыщенного и непонятного образа. Если б он отпустил её, она, возможно, смогла бы ответить на вопросы братьев и сделать их будущее более определённым. Мурлыканье кота, мягкая длинная шерсть, в которую она погружала пальцы, постепенно снизили тревогу. Она отдалась приятным ощущениям, и в этот промежуток, когда её сознание было пустым, вместились, наконец, иные вероятности.

С минуту она просто гладила корабельного кота, но братья надеялись, что животное поможет ей хотя бы временно избавиться от стресса, а потому терпеливо и молча ждали. Тома ласкала кота, улыбаясь едва ли не впервые за всё время пребывания на корабле, забывшись настолько, что даже начала шептать ему на ухо разные приятные слова. Но вдруг она замерла, словно парализованная; пальцы стиснули шерсть, и кот медленно улёгся к ней на колени.

Теперь содержание её транса было другим; он продолжался дольше, и он изматывал. Девушка откинулась на спинку стула, закатив глаза, словно в припадке. Мика вопросительно взглянула на братьев, но Франц молча покачал головой, а Джулиус приложил палец к губам. Мика знала близнецов не первый год. Даже их ошибки шли на пользу дела. Поэтому она вернулась к работе, анализируя приходящие из лабораторий данные.

Примерно так Тома чувствовала себя, когда несколько лет назад искала Саар. Несмотря на кажущуюся сложность задачи, она не перебирала все варианты. Не было нужды просматривать каждую улицу и каждый дом. Её дар вообще не предполагал последовательных вычислений. Она просто знала, какие вероятности стоит смотреть, а какие пусты и никуда не ведут. Словно миры в её сознании каждое мгновение расходились во всех возможных направлениях, прежде всего делясь на живые и мёртвые, и это живые звали её, мёртвые же были пусты.

Она пришла в себя через двадцать минут. Её всю трясло, волосы слиплись, во рту пересохло. Кот давно ушёл.

— Сходите к Еве, — сказал Джулиус Мике. — Пусть приведёт её в порядок, и сразу возвращайтесь. Наконец-то здесь начнётся хоть что-нибудь, — добавил он.

Ганзориг с трудом привыкал к роли рядового члена команды. Он больше не отвечал за всех — только за своё поле деятельности, но чем глубже они заходили в аномалию, тем меньше у него оставалось надежд, что здесь им встретится хоть что-нибудь, кроме пылевой взвеси с причудливыми траекториями.

В первый день пути он познакомился с физиками Гаретом и Юханом, занимавшими первую лабораторию, и предложил свои услуги по слежению за внешними камерами и зондами «Грифона». Приборы редко подают сигналы о Соседях, сказал он, и если они здесь есть, то лучше положиться на человеческий глаз и мозг. Те с радостью согласились — никому не хотелось уделять время камерам, когда были занятия поинтереснее.

Сидя в лаборатории, Ганзориг, поначалу надеявшийся на что-то необычное и выходящее из ряда вон, пережил глубокое разочарование, но постепенно начал вновь обретать веру в то, что с этим местом не всё потеряно. Впрочем, это обретение ежедневно сталкивалось с препятствиями. Аномалия почти не поддавалась измерениям, поскольку движение в ней было возможно только в одном направлении — по крайней мере, движение такого трёхмерного объекта, как «Грифон». Эхолот не показывал дна; его сигнал, следуя искривлению пространства, уходил в бесконечность и стихал, так ни от чего и не отражаясь. Приборы, которые предназначались для наблюдения за небом, тоже не сумели победить местную геометрию. При выключенных прожекторах здесь стояла полная тьма.

— Вряд ли нам тут что-нибудь светит, уж простите за каламбур, — сказал Гарет в самом начале пути. — Представьте пробирку, открытую с одной стороны. Положите в неё наш «Грифон» и опустите в воду. Её форма — это геометрия окружающего нас пространства. Наше появление и движение в этой аномалии искривило его так, что оно стало открытым только в одном направлении. Всё, что лежит за пределами этого искривления, нам не видно. А там могут быть какие-нибудь экзотические шестимерные солнца, планеты и галактики, — усмехнулся он.

— Есть ещё одна проблема — здешнее пространство расширяется, — добавил Юхан. — Расстояние от А до В, которое мы измерим сейчас, через пару часов будет уже другим. Поэтому мы должны двигаться быстрее, чем происходит расширение. Нам ещё повезло, что минимальная допустимая скорость такая низкая. А если бы она была сто миль в час? Мы бы застряли, как наши задние зонды. Они отстали навсегда. Фактически теперь они двигаются назад вместе с пространством.

— А нельзя просто увеличить их скорость? — спросил Ганзориг.

— Здесь — нет. Если скорость зонда ниже скорости расширения, он в принципе не сможет двигаться с ускорением. Для этого ему потребуется всё больше энергии, и в конце концов её величина уйдёт в бесконечность. Но зондов, которые летят быстрее расширения, этот закон не касается. Они вполне могут её увеличивать.

— Поэтому лодка смещалась вместе с краем аномалии, — пробормотал Ганзориг.

— Ну конечно, — сказал Юхан. — Нам остаётся надеяться, что «Эрлик» стоит, иначе однажды мы здесь застрянем. Невозможно двигаться бесконечно долго.

Ганзориг не стал уточнять, какие надежды физики возлагают на «Эрлик» — из их разговоров ему стало окончательно ясно, что на «Цзи То» братья рассказали не всё. И хотя ему это не нравилось, он понимал: лично Ганзоригу не нужно знать всего, чтобы следить за появлением Соседей.

— Кстати, вы заметили, что динамика тумана не связана с движением «Грифона»? — продолжил Юхан. — Где там наш переводчик? Почему он болтается по кораблю и кадрит девушек вместо того, чтобы сидеть на палубе и искать связи?

— Я не прочь тут годик-другой поискать связи, — сказал Гарет. — Тут рай для математиков. И неплохо было бы наладить сообщение с домом.

— Это невозможно, — возразил Юхан. — Даже не предполагалось. «Эрлик» автономен и мог бы работать, если бы не.

Гарет многозначительно промолчал. Ганзориг сделал вид, что ничего не заметил.

Юхан занимался электромагнитным излучением, пытаясь выцепить из узкого горлышка их пространственной пробирки хотя бы какую-то информацию.

— А вы не думаете, что эта ваша трёхмерная пробирка, — сказал однажды Ганзориг, — может быть замкнута на «Эрлике»? С одного конца — мы, с другого — он, и это всё, что нам доступно?

— Вот и вы туда же, — Гарет покачал головой. — Повторяете мысли Франца. Он думает так же, но он пессимист, всегда предполагает худшее. Будем надеяться, что вы не правы, иначе, если мы не найдём доступ к другим измерениям, делать тут нечего.

— Опыты Саар показывают, что доступ к ним есть, пусть и косвенный.

— Она использует их вслепую, — сказал Гарет. — Но мы понятия не имеем, как это происходит и куда девается её шарик.

Ганзориг, каждый вечер читавший корабельные новости по внутренней сети, догадывался, что шариком опыты Саар не ограничатся.

Его наблюдения были скучными и однообразными, но именно он первым заметил, что на их пути появилось препятствие.

Первый зонд, летевший со скоростью ста миль в час, должен был бы уже давно и не раз обогнуть планету, но, судя по всему, никакой планеты под ними не было, а была лишь «пробирка», скопировавшая кривизну Земли и другие земные параметры. Зонд передавал на корабль самые разные данные, считывая в том числе геометрию поверхности. Ганзориг следил за температурой, влажностью и прочей погодой, но картинка, которую моделировал компьютер, была унылой и однообразной. Зонд летел в пятидесяти метрах над жидкостью, в которой они двигались — выше начиналось искривление «потолка», и его разворачивало обратно. Скорость не позволяла детализировать участки моря, поэтому изображение получалось грубым: почти плоская поверхность с мелкими волнами, казавшимися искусственными образованиями. И там, среди этих неуклюжих волн, Ганзориг вдруг увидел нечто длинное, большое и раскидистое; зонд срисовал это на лету и проследовал дальше, подав сигнал о нарушении привычного узора поверхности.

— Эй, я что-то видел, — сказал Ганзориг, удивляясь своей равнодушной реакции. — Что-то на волнах.

Юхан посмотрел запись.

— Наверное, остатки вертолёта, — сказал он. — Пусть второй зонд притормозит и уточнит.

Это действительно оказался вертолёт, посланный с «Цзи То» на поиски «Эрлика». Он лежал на боку, задрав лопасти, словно брошенная ребёнком игрушка. На вид он был цел. Ганзориг подумал о том, что могло произойти с пилотом. Он знал о свойствах здешней «воды», в которой, по словам физиков, было невозможно утонуть. Однако в таком месте, в холоде и темноте пилоту не продержаться.

Как стратегический консультант, Ганзориг немедленно организовал уничтожение вертолёта, иначе довольно скоро кораблю предстояло с ним столкнулся. Для этого он пригласил Сверра, мага-испытателя, лучше других разбиравшегося в действующих в аномалии законах силы, а также Кана. К тому времени у них состоялся разговор, благодаря которому Ганзориг стал лучше понимать место, где они оказались, и то, почему братья пригласили в эту экспедицию сына полковника Ди.

Незадолго до обнаружения вертолёта Ганзориг вышел на палубу прогуляться. Он бывал здесь чаще других членов экипажа, не в силах забыть состоявшийся на авианосце контакт с аномалией. Могло ли то ощущение быть обманом? Или дело в ограниченности его восприятия? Что же он чувствовал, находясь по ту сторону барьера?

У носа «Грифона» Ганзориг увидел Кана, на этот раз в человеческом облике. Он стоял у борта, положив руки на поручни и свесившись вниз. Ганзориг направился к нему. До сих пор им так и не удалось поговорить. Кан заметил движение и развернулся посмотреть, кто это идёт.

— Мы так и не успели толком познакомиться, — сказал Ганзориг, останавливаясь рядом, — хотя в некотором смысле коллеги и занимаемся здесь общим делом — безопасностью корабля.

— К счастью, пока мы занимаемся чем угодно, кроме безопасности, — ответил Кан.

— Вы помогаете Саар, — заметил Ганзориг, — а если я хоть что-нибудь понял из объяснений братьев, это очень тесно связано с безопасностью.

— Не могу сказать, что у нас получается. — Кан повернулся лицом к воде. — К тому же, судя по отчётам, здешнее пространство расширяется, надо будет делать поправку на точку возврата, а Саар никогда не работала с такими массивными предметами, как корабли, да ещё и в ощутимо подвижном пространстве.

— Кан, вы хотя бы немного разобрались, что здесь происходит? — спросил Ганзориг. — Я каждый день сижу с физиками, слушаю их разговоры, но они только больше меня запутывают. Признаться, я ожидал от этого места совсем другого. Для многомерного мира здесь пустовато.

— Пожалуй, да, — согласился Кан. — Хотя, если вспомнить, что говорили близнецы, можно выстроить модель, которая бы объясняла такую пустоту. У меня нет целостной картины, но у них она вполне может быть… Помните, они приводили пример с бортом «Цзи То»? Представьте, что из какого-нибудь плоского мира к нам прибыл такой вот корабль. Он попадёт на некую поверхность, и ему повезёт, если она будет гладкой. Но это может быть поверхность волны, земли или, например, дерева. Его пассажиры будут строить свои догадки, исходя из геометрии того, на чём они оказались, хотя их поверхность — одна из многих, и по ней нельзя делать вывод обо всём многообразии нашего мира. Кроме того, они будут подвергаться влиянию трёхмерной среды — излучению, дождю, ветру и даже механическим разрывам их плоскости. У нас ситуация чуть сложнее. Мы попали в пространство с неизвестной размерностью, но находимся только в трёх его измерениях. Мы не сможем преодолеть границу, как наши двумерные гости физически не смогли бы попасть в трёхмерный мир. Зато они могут попытаться понять, что такое дополнительное измерение, по косвенным признакам. А у нас такой возможности, судя по всему, пока нет.

— Юхан и Гарет считают, что мы оказались как бы внутри трубы, по которой можно двигаться только в одном направлении. И, признаться, мне кажется, эта труба как-то связана с «Эрликом».

— Можно не сомневаться, что если мы его найдём, то узнаем много нового… или подтвердим свои догадки. Но по-моему, такая труба в большей степени связана не с «Эрликом», а со временем. Она возникла, чтобы обеспечить ось времени, которая в нашем мире одномерна. В многомерном пространстве время может иметь больше одного направления, и чтобы в трёхмерном, где оказались мы, сохранить его вектор, возникла вот такая труба.

— То есть эта труба — как бы время? — не понял Ганзориг.

— Как бы да, — усмехнулся Кан. — Она защищает нас не от пространственных измерений, а от временных.

Ганзориг попытался вообразить себе время, выраженное пространством.

— Думаете, мы в другой вселенной? — спросил он.

— Нет. Если другие вселенные и существуют, то слишком далеко. Мы в нашей. И, возможно, даже на Земле. Точнее, в том месте, где она когда-то была.

— Была? — удивился Ганзориг.

— Вы не думали, почему здесь так темно? — спросил Кан. — Да, мы захватили с собой некоторые параметры среды — состав атмосферы, давление, гравитацию и прочее. Солнце, конечно, мы взять с собой не могли. Но мне кажется, что темно снаружи, за пределами нашей трубки. Здесь дополнительные измерения представлены косвенно, как тени или проекции, которыми пользуется Саар. А снаружи им ничто не мешает проявиться, однако там нет даже намёка на присутствие чего-либо.

— Физики говорили, там должны быть шестимерные солнца, — сказал Ганзориг с невесёлой усмешкой.

— Ну хотя бы, — кивнул Кан. — Можно подумать, что нам мешает ось времени, что сама геометрия пространства не пропускает никакие частицы, которые могли бы доставить нам информацию. Но геометрия — это гравитация, и тогда выходит, что мы соседствуем с чёрной дырой, а это невозможно. И даже если предположить, что мы оказались под горизонтом событий… я полагаю, в этом случае здесь должно быть светло.

— А что, по вашему, возможно? — спросил Ганзориг, желавший вернуться к более понятной и привычной трёхмерной реальности.

— Что там действительно темнота, — ответил Кан. — Например, вселенная здесь так стара, что все звёзды давно погасли.

— Вы говорите какие-то фантастические вещи. А если в многомерном мире нет звёзд?

— Мне проще поверить в шестимерные звёзды, чем в то, что в многомерном пространстве не может образоваться материя. Я понимаю, не стоит слишком доверять интуиции — она заточена под наш мир, под тот узкий спектр, в котором мы живём и эволюционируем. Но всё же интуиция говорит мне, что за пределами нашей трубки ничего нет. Даже погасших звёзд. Даже чёрных дыр. Вообще ничего.

Теперь Ганзориг посмотрел в окружавшую их тьму другим взглядом. До сих пор он относился к ней как к явлению временному, к препятствию, своего рода занавесу: будто если повернуть рубильник или раздвинуть полог, обнаружится удивительное и непредставимое, полное чудес место. Его сознание отказывалось воспринимать эту тьму как пустоту бесконечного беззвёздного космоса. Ему вдруг стало жутко.

— Не надо серьёзно относиться к моим словам, — сказал Кан, заметив его смятение. — Я профан, у меня нет никакого образования, никаких системных знаний. Если вам интересно понять, где мы находимся, лучше поговорите с братьями. А я просто фантазирую. Мне бы хотелось, чтобы там было пусто, — он указал наверх, — но это не значит, что я прав.

— Хотелось бы? — недоверчиво переспросил Ганзориг, и Кан кивнул.

Несколько минут они молча стояли у борта. Ганзориг не уходил, чувствуя, что разговор не закончен, но никак не мог задать свой последний вопрос. Фантазия Кана была для него чрезмерной. Насколько же разными казались их представления: его — о занавесе и чудесах, и Кана — о бесконечной пустоте.

— Могу я задать вам личный вопрос? — наконец, спросил Ганзориг, и его собеседник кивнул. — Вы сказали, у вас нет образования, но братья пригласили вас для конкретных дел. Силовые решения — ваша специальность? Я не прошу подробностей, мне просто надо знать, кто мой коллега и что ему можно поручить, хотя бы в общих чертах.

— Помните такой эпизод в истории Легиона, как битва за плато Наска? — спросил Кан.

— Ещё бы, — сказал Ганзориг.

— Помните, чем она кончилась?

— Легион с союзниками победил.

— Нет, это следствие. Я имею в виду, что именно принесло Легиону победу?

Адмирал помнил. И тогда он посмотрел на Кана совсем другими глазами. Тот кивнул, прочитав вопрос Ганзорига у него на лице.

— Да, — сказал он, — это был я. Я и мои товарищи.

Когда Вальтер увидел Тому, всё в нём перевернулось. В эту секунду он так возненавидел братьев, что даже удивился силе своих чувств. Девушка едва могла идти и опиралась на руку Мики. Доктор Ева Селим, которая сперва взяла у него кровь на анализ, а потом приступила к своему странному собеседованию, извинилась, попросила никуда не уходить, и занялась Томой. Вальтер сидел на стуле, чувствуя себя нелепым и бесполезным. По соседству, за прозрачной перегородкой, среди стеклянных шкафов и неизвестных Вальтеру приборов, работал биолог Вайдиц. Его лоб охватывала странного вида серебристая лента, спускаясь за уши почти до самой шеи.

Ева Селим ему не понравилась, потому что он не нравился ей. Она даже не старалась скрыть своё прохладное отношение, зная, что Вальтер всё равно его увидит. На первый взгляд, её вопросы казались обыкновенными: как он себя чувствует, как переносит замкнутое пространство «Грифона», не тяжело ли ему без друзей и родных, как он общается с командой, и прочее. Но у всех этих вопросов было двойное дно. Отвечая на один, он давал информацию сразу по нескольким, а потому старался говорить как можно проще, даже односложно. Ему казалось, что эти вопросы лишний раз подчёркивают его невысокое положение в команде корабля. В конце концов, какая разница, что ему снится, нравится ли ему корабельная еда, и часто ли он выходит на палубу?

Он наблюдал за Томой, понимая, что девушка преодолела свой блок и смогла увидеть то, что хотели знать братья. Эти видения нельзя было назвать оптимистическими. Тома выглядела очень усталой, даже измученной, почти ничего не говорила, и Еве удалось привести её в чувство только через полчаса.

Когда они с Микой покинули медотсек, Вальтер был полон решимости высказать братьям Морган всё, что о них думает, и постараться уберечь Тому от дальнейших допросов. Скоро ей предстояло узнать, что на корабле есть человек, кому она небезразлична, а в мире существуют не только жестокие люди, которые вечно чего-то от неё хотят и не считаются с её желаниями.

Воду на «Грифоне» пропускали через фильтры и вновь возвращали в систему водоснабжения, а небольшие утечки компенсировались из запасов технической воды, поэтому каждый раз, принимая душ, Саар испытывала отвращение, не в силах не думать о том, что приходилось отсеивать фильтрам, и где эта вода побывала прежде, чем оказаться на её коже. Но сегодня она забыла об отвращении — день выдался невероятно интересным. Сверр придал её работе конкретность и поставил ряд задач, которые она собиралась решать завтра.

По расчётам колдуна, путь Грифона между точкой входа и выхода составлял порядка четырёх часов. Из-за расширения пространства эта точка смещалась назад, и по возвращении из петли они должны были оказаться чуть дальше от «Эрлика». Никто не знал, где будет находиться «Грифон» в эти четыре часа, но эксперименты показали, что неизвестное измерение не деформирует полые предметы и не оказывает на них какого бы то ни было отрицательного влияния. Физики из первой лаборатории тщательно изучили всё, с чем работала Саар, и не нашли никаких признаков нарушения структуры. Оставалось выяснить, как переход повлияет на живые организмы.

Она выключила душ и подошла к зеркалу. Каждый вечер она придавала себе облик, который выбрала ещё на авианосце, и каждый вечер ждала, что он придёт. Саар не спешила, хотя помнила, что их путешествие может окончиться гибелью. Но Кан казался ей диковатым, и поэтому она не делала ничего, чтобы его приманить, зная, что таких людей настойчивость лишь отталкивает.

Она изменила облик и вновь подумала, почему не носит свои личины каждый день? Может, потому, что лучшая маскировка — естественность, а лучший тайник — на виду?

Накинув халат, она открыла дверь душевой и замерла. В сумраке каюты, на полу недалеко от входа разлёгся гепард. В маленьком помещении он занимал больше половины его длины. При виде Саар он вскочил, и ей показалось, что на его морде мелькнуло удивление.

На его человеческом лице оно точно было.

— Ты так выглядишь на самом деле? — поражённо спросил Кан, разглядывая Саар.

— Нет. — Она улыбнулась. — Это личина.

Сейчас он спросит, почему, если она умеет надевать личины, то не носит их всегда, подумала Саар, но он ничего не сказал. Он молча подошёл к ней, развязал пояс халата и развёл его полы. Саар ощутила жар собственного желания, но не почувствовала желания Кана. Он рассматривал её, оценивая, словно вещь в магазине, и это распалило её ещё больше.

Он провёл пальцами по её лицу от подбородка до висков, и она ощутила острые кончики металлических когтей. Об этом надо помнить, подумалось ей, но пока в его поведении не было ничего опасного. Саар не боялась мужчин, уверенная, что понимает их лучше, чем они понимают себя, а значит, это она ими управляла, а не они — собой.

Он взял её за плечи, подвёл к постели, и она легла, наблюдая за тем, как он раздевается. Он был худощавым, жилистым мужчиной, привыкшим к физическому труду, а не к тренажёрному залу. Пожалуй, он был не совсем в её вкусе, но сейчас это не имело значения. В нём чувствовалась тайна, и эту тайну она собиралась разгадать.

Он оказался молчалив — слишком молчалив, по мнению Саар. Она никогда не испытывала неловкости с мужчинами: ей нравилось разговаривать с ними, объяснять, чего она хочет, быть откровенной. Сейчас ей почти не приходилось этого делать — хотя Кан не принадлежал к породе тех, кто в первую очередь думает о женщине и черпает своё наслаждение в её, его нельзя было назвать невнимательным, и Саар оставила попытки его разговорить.

Глубокой ночью они оторвались друг от друга, и Саар почти сразу погрузилась в сон, хотя вскоре проснулась, замёрзнув без одеяла. Она привстала, чтобы накрыться, и с удивлением обнаружила, что Кан не спит, а лежит, глядя в потолок.

— Подвинься, пожалуйста, — попросила она. Он не пошевелился, даже не моргнул. В слабом свете прожекторов, освещавших путь «Грифона», покрывавшие его татуировки создавали странную иллюзию, из-за которой тело словно растворялось в сумраке — тонкая сеть нитей сливалась с тьмой, забирая с собой плоть, на которую была нанесена. Она провела ладонью по его плечу. — Кан, подвинься.

Словно в полусне, он сел на кровати, и она забралась под одеяло, согревшись магией и подумав о том времени, когда температура снаружи упадёт настолько, что внутри корабля придётся колдовать, чтобы не замёрзнуть.

— Тебе никогда не бывает холодно? — спросила она.

— Бывает, — ответил он. — Но не от температуры. — Потом он обернулся. — Слушай, а хочешь, я тебе кое-что покажу?

— Нет. Я хочу спать.

— Это быстро. Это тебя развлечёт.

— Кан, я уже развлеклась, — ответила Саар. — И ты тоже.

Он не ответил, спустился с кровати и сел на полу недалеко от двери в душевую. Бледный бело-голубой свет ближайшего прожектора выделял его силуэт на фоне чёрного угла.

Саар ждала какого-то фокуса, но Кан просто сидел, скрестив ноги и глядя на неё. Она не поняла, когда всё изменилось: в какую-то секунду его длинные волосы вдруг обрели самостоятельную жизнь и начали подниматься, словно наэлектризованные. Они плавно извивались, точно змеи, и скоро вокруг его головы образовался метровый чёрный шар вытянутых во все стороны волос. Выглядело это совсем не смешно. По металлическим когтям бежали серебристые искры, а черты лица едва заметно сместились; она не могла определить, что в них не так, но в конце концов ей стало не по себе. Такое представление было слишком даже для неё.

Он сидел, застыв, как изваяние, и она, больше не в силах этого вынести, сказала:

— Может, хватит?

И поразилась своей просительной интонации.

Тотчас его волосы упали на спину и плечи, когти втянулись, лицо стало обыкновенным.

— Ну как? — спросил он.

— По-твоему, это весело?

— Ты его узнала?

— Кого — его?

— Кого я изобразил.

— Так ты ещё кого-то изображал? Нет, я с такими знакомств не вожу.

— Ну ладно, — легко сказал Кан, встал и начал одеваться.

— Ты уходишь? — не поняла Саар. Кан кивнул, быстро собрался и уже у двери обернулся к ней.

— Скажи, — начал он, — а ты можешь принимать только такой облик?

Саар почувствовала себя уязвлённой.

— Что это значит — только такой? — Она села на кровати. — Да, только такой. Я женщина, и мои облики женские. Если тебе нужен член, иди к матросам, а если хочешь животного секса, тут где-то бегает кот.

Кан был слегка ошарашен такой реакцией, и Саар подумал, что она, пожалуй, перегнула палку.

— Извини, — сказала она, — но женщине нельзя говорить, что она плохо выглядит.

— Я не говорил, что ты плохо выглядишь, — возразил Кан. — Это ты так интерпретировала мои слова. Я всего лишь имел в виду, одна у тебя личина или несколько?

— Ты хочешь другую? Эта не в твоём вкусе?

— У меня нет вкуса. И да, я был бы не против, если бы ты каждый раз выглядела как-то иначе.

— Хм. — Саар задумалась. Никто и никогда не предлагал ей менять личины для каждой встречи, но не все мужчины знали, что имеют дело с магическим обликом, и далеко не все удостаивались второго свидания. — Посмотрим, — ответила она.

Он ушёл. Саар легла досыпать, и там, на границе яви, полудрёмы и сна вдруг поняла, кого только что видела. Кан изобразил его гротескным — статуи и иконы в святилищах выглядели иначе, — но теперь она его узнала, и её прошиб холодный пот. Думать посреди ночи о том, что это могло означать, было невыносимо, и Саар загнала себя в сон без видений, чтобы не думать, зачем Кан показал ей того, кому она была посвящена, кому служила своей жизнью и делами, и кого по какой-то странной слепоте не узнала, хотя должна была — владыку Теней и Времени, Кроноса. Сатурна.

Этой ночью они приказали Балгуру не усыплять их — он только снял усталость, облегчил боль и принёс еды, которую приготовил на камбузе. В отличие от «Цзи То», кок «Грифона» отнёсся к фамилиару спокойно, тем более что существо всегда молчало и брало самую простую еду, не требуя для руководителей экспедиции ничего особенного.

Они лежали в полной темноте — в их комнате не было иллюминаторов. Они думали о многом: об уравнениях, описывавших «трубу», по которой двигался корабль; о результатах картирования мозга и странной активности зрительных участков; но больше всего — о словах Томы. Они понимали: чтобы стать пророком, недостаточно предполагать, как будут развиваться те или иные события. Они не могли увидеть все варианты, что исходили от каждого из них, и второе поколение, и третье, и остальные, расходящиеся, подобно ветвистому фракталу. В отличие от Томы, они даже не знали, какие события первого поколения теоретические, а какие реально возможны.

Братья впервые стали свидетелями того, как Тома раскрывает увиденное во время транса; кроме Саар, мало кто слышал её рассказы. Однако с Саар было легко, а братьев она боялась и потому рассказывала неуверенно, с запинками, подбирая слова и стесняясь незнания терминов. Она говорила, что дома любая ситуация ветвится активно и на огромное число поколений, однако это происходит только в теории, а на практике чаще всего реализуется либо самый простой вариант, требующий наименьших затрат энергии, либо самый выгодный, пусть и энергетически дорогой. Небольшой процент приходится на «случайности». Здесь же, в аномалии, факторов влияния слишком мало, и реальные события ветвятся недолго, в конечном итоге сходясь обратно и образуя всего три исхода.

— Но дело в том, — продолжала она, — что все события, которые я видела, были связаны со мной. Дома это совсем не обязательно, а здесь получилось только так. Например, вы спрашивали о команде «Эрлика». Возможно, она жива, но я побываю на его борту с большей вероятностью, чем нет, и никого там не встречу. У нашего путешествия всего три окончания. Мне открылось не больше двадцати последних ветвей, из которых шесть ведут к одному исходу, десять — ко второму, и четыре — к третьему. Ещё есть узлы расхождений. — Она помолчала. — Эти узлы — самые неприятные места. В них сходятся разные ветви каждого поколения, и у одного поколения может быть несколько таких точек. Из них появляются ветви следующего. В зависимости от выборов, совершённых в этих узлах, мы реализуем один из трёх исходов.

— Если веток так мало, и ты знаешь все узлы, мы просто начертим схему и будем действовать по ней, — сказал Франц. — Отлично, Тома. Ты дала нам карту. И надежду на то, что мы доберёмся до «Эрлика».

— Мы доберёмся, если у бабушки всё получится, — ответила Тома.

— Поскольку ты видела себя на «Эрлике», переход «Грифона» пройдёт успешно, — заметил Франц. — Но это не исключает экспериментов. Успешный переход — следствие успешной подготовки.

— То, что я видела себя на «Эрлике», лишь одна из вероятностей. Это не значит, что в реальности мы с ней совпадём, — напомнила Тома.

— В таком случае, давайте рисовать, — сказал Джулиус. Он вытащил из кармана кресла планшет и стилус. — Начнём с первой точки, которую ты видела. Что ты можешь о ней сказать? Время, ситуация, участники, причинно-следственные связи…

Девушка молчала, сцепив руки так крепко, что её пальцы побелели.

— Простите, — наконец, ответила она. — Но я не могу об этом говорить.

— Почему? — изумился Джулиус.

— Просто не могу.

— Слушай, ты же всю карту видела!

— Стоп, — сказал Франц, и Джулиус недовольно замолчал. — Ты не можешь об этом говорить, потому что, если мы узнаем карту, это как-то повлияет на события?

Тома молчала.

— Значит, всё будешь знать ты одна?

— Я не знаю всего. Только некоторые вещи. Те, что касаются меня. Те узлы, что связаны со мной. Возможно, есть и другие.

— Думаешь, если мы их узнаем, всё изменится? Карта больше не будет верна? Возникнут другие ситуации, другие связи?

Тома отрицательно покачала головой.

— Нет, не возникнут. Здесь слишком мало влияний, а значит, количество реальных ситуаций ограничено.

— Объясни, — потребовал Джулиус. — Если, как ты говоришь, они не изменятся, то почему, чёрт возьми, нам нельзя их знать?

— Вы начнёте выбирать, — ответила Тома, — начнёте ориентироваться по карте так, как покажется вам правильным. Но все ваши выборы будут неверными.

Братья молчали, осмысливая.

— Как такое может быть? — наконец, спросил Джулиус. — Если я иду по карте и в узле выбираю правильную ветку, она приведёт меня в точку, которая мне нужна.

— Нет. Она приведёт вас не к тому, к чему вы хотите придти, — ответила Тома. — И следующий ваш «правильный» выбор сделает то же самое.

— Чушь какая! — возмутился Джулиус. — Ты же сказала, что ситуации и связи не изменятся!

— Погоди, кажется, я понял, — перебил его Франц. — Если мы будем идти по карте, общая схема событий действительно не поменяется. Изменятся их вероятности. Наше вмешательство сделает более вероятным то, что было менее вероятным прежде.

— Это возмутительно! — разозлился Джулиус. — Мы что, не сможем управиться с какой-то дюжиной расхождений?

— Вы сможете, — сказала Тома, — но вы не должны их знать.

12

— Нет, — произнёс капитан Ормонд. — Я такого разрешения не даю и не дам, кто бы меня не просил.

Просил Сверр в сопровождении Саар и Кана. Один из мониторов капитанской рубки показывал Вайдица.

— Капитан, вы же видите, ничего опасного с ними не произошло, — вновь сказал Вайдиц и продемонстрировал прозрачный пластиковый контейнер, на дне которого лежали две чёрные мыши, не двигаясь и едва шевеля усами.

— Тогда почему они до сих пор выглядят дохлыми? — спросил капитан, теряя терпение. — Почему они не двигаются? Почему их выворачивало наизнанку ещё час после того, как они оттуда вернулись?

— Нарушения в вестибулярном аппарате, — пояснил Вайдиц. — Это обратимо, серьёзных органических изменений нет. Судя по всему, пока они там были, их вестибулярный анализатор сильно запутался. Но мы ничего не узнаем, пока туда не слетает умеющий говорить.

— Пока они там были! Да они были там доли секунды! А с тех пор прошло два часа!

Кан прислонился к стене неподалёку от капитана, его помощника и одного из членов команды «Грифона», который следил за приборами.

— Я всё же предлагаю свою кандидатуру, — сказал он.

Разговор шёл по кругу уже двадцать минут. Капитан Ормонд запрещал ставить эксперимент на своём корабельном коте, которого Саар хотела испытать после мышей Вайдица. Уничтожение вертолёта развлекло Кана ненадолго — задача была слишком простой: адмирал и Сверр подняли вертолёт из моря, и Кан избавился от него, запустив процесс ускоренного саморазрушения. Сделать это в местных условиях было непросто — низкая влажность, малое количество кислорода, холод, — но когда «Грифон» подошёл к точке, где находились обломки, там почти ничего не осталось, а то, что продолжало разрушаться, уже не могло причинить кораблю вред.

— Да погодите вы со своей кандидатурой, — отмахнулся Сверр. — Вы ещё успеете там побывать.

— Мы все там побываем, — ответил Кан, — и кот в том числе. Просто я стараюсь сэкономить время.

— Давайте спросим самого Кеплера, — предложил Вайдиц.

— И переименуем в Эрвина, — тихо сказал Кан.

— Кеплер — кот. Если мы начнём ему объяснять, что от него требуется, он не поймёт таких сложных речевых конструкций, — возразил капитан.

— Он понимает больше, чем мы думаем. Узнал же он, что перед входом в аномалию мы двигались с недостаточной скоростью. У него интуиция без знаний, а это куда лучше нашего варианта. Кроме того, мы все рискуем одинаково. Не вижу причин, по которым вы должны защищать одного члена команды в ущерб другим.

– В ущерб другим? — переспросил капитан Ормонд, не веря своим ушам.

— Но я готов занять его место, — с улыбкой закончил Кан.

— Вы хотите лавры, — сказал Сверр неодобрительно, но понимающе.

— Я хочу узнать. Что мне делать с лаврами?

— Прошу минуту внимания! — На экране монитора появился Вайдиц вместе с найденным Кеплером. Он усадил его себе на колени, и кот положил передние лапы на стол, глядя в камеру. Ящик с неподвижными мышами его не заинтересовал.

Люди молчали. Кан покосился на Саар. За всё время визита в рубку она не произнесла ни слова. Он подошёл к капитанскому монитору и встал напротив, чтобы кот его видел.

— Кеплер, мы просим тебя помочь, — сказал он. — Если ты согласишься, то побываешь в необычном месте. После этого ты почувствуешь себя не очень хорошо, но поправишься. Ты расскажешь нам, что увидел или ощутил, когда был там. После тебя туда отправится один из нас. Это надо, чтобы позже, когда мы все туда попадём, никто не пострадал.

За спиной у кота Вайдиц показал большой палец.

Кеплер молчал с десяток секунд. Потом его голосовой переводчик сформулировал ответ.

— Мне не нравится то, что я услышал. Это меня пугает. Я не хочу чувствовать себя плохо. Но я согласен. Я вам помогу.

— Ты будешь чувствовать себя плохо очень недолго, — обещал Кан. — Мы поможем тебе поправиться.

— Хорошо, — ответил Кеплер. Вайдиц погладил его по голове.

— Раз так, — внезапно сказала Саар, — нечего медлить. Неси его наверх.

По кораблю быстро распространились слухи, и посмотреть эксперимент собралось не меньше десятка человек. Кан устроился на крышке контейнера рядом с местом, где Саар проводила свой опыт. Он умел лечить животных, но никогда не сталкивался с нарушениями вестибулярного аппарата. Если понадобится, он сумеет убрать тошноту, а остальное сделают Вайдиц и Ева.

Кеплера посадили в прозрачный ящик с крышкой. Внутри и снаружи крепилось несколько приборов. Время перехода составляло три секунды. Кан смотрел, как Саар создаёт сетку, и её зеленоватые линии искривляются, образуя фигуру, по которой должен был двигаться ящик с котом. Она была похожа на бублик, но только в трёхмерном пространстве. Его истинная геометрия, учитывавшая остальные измерения, оставалась неизвестна, разве что её вычислили братья. Кан подумал, что за удивительный дар у этой женщины, и как она распоряжалась им прежде, чем сюда попасть?

Впрочем, он знал ответ. Никак.

Много лет она жила в своё удовольствие, продлевая жизнь способом, который вызывал у него смесь восхищения и преклонения, а потом вдруг решила бороться за свободу Сибири и ввязалась в затяжную партизанскую войну. Но война оказалась Саар не по зубам. Кан считал, что без вмешательства Легиона сепаратисты не победят. Однако война шла уже восемь лет, а Легион пока не собирался в неё вступать.

— Мы использовали несколько заклинаний, — сообщила Ева. Один из физиков, Юхан, забрался на соседний контейнер с камерой в руке.

— В основном они медицинского и защитного характера, хотя мы не знаем, как на них отреагирует это место.

Ящик с котом висел у входа в искривлённое пространство. Кан видел, что Кеплер боится, и подобрался к краю контейнера, чтобы его успокоить, но в этот миг Саар взмахнула рукой и отправила ящик внутрь.

Через три секунды он появился внизу, у самой палубы, в нижней точке склонённого тора. Саар расправила пространство, подняла ящик и поставила рядом с Каном. За его спиной возник Юхан, громко топая ботинками по металлу. Он опустился на колени и наставил камеру на кота.

Кеплер лежал в странной позе, на животе, растопырив лапы и упираясь ими в прозрачные стенки. Кан быстро отвинтил запоры и снял крышку. Нейроошейник передавал одну и ту же фразу. Её произносил приятный, спокойный голос, отчего трагичность происходящего казалась ещё сильнее.

— Я падаю, — говорил ошейник, преображая нервные импульсы в слова. — Я падаю. Я падаю. Я падаю.

Кеплера отнесли в лабораторию. Юхан забрал приборы на расшифровку; Вайдиц и Ева начали делать свои оценки. Подготовка принесла плоды, и Кеплера, в отличие от его предшественниц — мышей, не мучали приступы тошноты и рвоты. Но переводчик не умолкал ни на секунду. Кан оставался в лаборатории, пока Ева не выставила его за дверь. Тогда он пошёл к братьям.

— Почему вы не рассчитаете траекторию, по которой мы будем двигаться между входом и выходом? — спросил он, воспользовавшись тем, что кроме них и Мики в аппаратной больше никого не было. — Может, есть какой-то другой, более короткий путь? «Грифон» и так зависнет там на четыре часа. А если время внутри течёт медленнее?

— Мы рассчитали, — сказал Франц. — Саар работает не вслепую. — Он достал свой планшет, нашёл нужный файл и протянул компьютер Кану. В десятке сантиметров от экрана появилось объёмное изображение. Оно было похоже на скомканный лист бумаги, образующий неровный шар со складками и провалами.

— И в трёх измерениях это выглядит как тор? — удивился Кан.

— Во-первых, ты видишь целое, а тор — лишь элемент, одна из множества кривых. Во-вторых, измерений два. Используется поверхность, а поверхность двухмерна. Она — часть четырёхмерного слоя, который находится в шести вещественных измерениях. В зависимости от точки входа геодезическая меняется, но любой попавший туда объект движется по ней, если не предполагается иного. Саар нашла правильную точку без нас… Нет, забудь. Она ничего не искала. Это просто траектория, на прохождение по которой тратится наименьшее количество энергии. Она находится естественно, как самый незатратный путь между входом и выходом. Ещё проще: это первый путь, который проложит экспериментатор, если работает спонтанно.

— А по какой траектории мы движемся сейчас? — задал Кан вопрос, который давно его интересовал.

— По такой же — самой короткой. В нашем случае это винтовая линия, — ответил Франц. — Мы движемся по траектории с равномерной кривизной порядка двенадцати сантиметров на километр. Как на Земле. То есть, собственно, если ты вытянешь Землю в виде трубы, мы будем двигаться витками по её внешней поверхности. — Он сделал пальцем несколько вращений. — Если мы правы — а до сих пор мы не ошибались, — впереди нас ожидают большие неприятности. Такой переход жизненно необходим. И желательно, чтобы после него мы оправились как можно скорее, а не валялись несколько дней в изменённом состоянии сознания.

— Где в таком случае должна находиться Саар, когда будет перебрасывать корабль? Ведь ей надо быть на палубе. Она сумеет самостоятельно вернуться внутрь?

— Зависит от условий, — ответил Франц. — Но неужели ты считаешь, что мы станем рисковать Саар?

— Я не знаю, чем вы готовы рисковать.

— Ты готов многим, — заметил Джулиус. — Хочешь, чтобы эксперимент поставили на тебе.

— Мне сейчас особо нечем заняться.

— В определённом смысле это очень хорошо, — серьёзно ответил Франц. — Это хорошо, что тебе нечем заняться.

Кан только криво усмехнулся.

Он ушёл в медотсек проведать Кеплера, но состояние кота не изменилось. Вайдиц и Ева продолжали искать решение. Остаток дня он просидел в каюте, следя за новостями, которые выкладывала Мика. Его опасения отчасти подтвердились: время за пределами их трубы текло медленнее, но за четыре часа разница набегала небольшая, и пока этой величиной можно было пренебречь. Появились и плохие новости. Одна мышь умерла. Состояние второй не улучшилось. Кеплер продолжать падать. Но братья не собирались отступать. Эксперимент с участием человека был назначен на завтра. И этим человеком был не Кан. Им стал Вальтер.

Его дар оказался и проклятием, и благословением. Прежде всё то, что можно было узнать с его помощью, несло одни огорчения, однако здесь, в аномалии, дарило больше преимуществ, чем он мог себе вообразить. Весь корабль лежал перед ним как на ладони, каждый член экипажа был прозрачен в своих мотивах и желаниях. Месяц назад ему бы и в голову не пришло, что такая информация может для чего-то сгодиться, да и сейчас он не до конца понимал, что с ней делать. И всё же… Он первый — единственный, — начал замечать изменения, происходившие в экипаже. Высокомерная и холодная Ева Селим понятия не имела, что копится в душах людей. Её вопросы, сколь бы хитроумными они ни казались, не могли сравниться с его даром, его оружием. Предупреждён — значит вооружён, а он видел эти предупреждения и мог готовиться к последствиям.

Он смотрел на братьев, пожелавших встретиться с ним этим вечером, и знал, как надо разговаривать, чтобы одержать верх. Он смотрел на Саар, которая тоже сидела в аппаратной, и видел за её иссушенным телом столь же иссушенную душу, голодного паразита, готового присосаться к любому, кто подойдёт достаточно близко. И он мысленно смеялся над ней, потому что её новый любовник, оборотень, не утолит этого голода. Скорее, он сам её сожрёт.

— Вальтер, тебе ещё не надоело бездельничать? — спросил Франц.

Он видел, что близнецы устали, что они голодны и испытывают боль, хотя великолепно это скрывают. Даже ему оказалось непросто её разглядеть.

— Мне не давали заданий. Я жду, когда появятся Соседи или кто-нибудь ещё.

— Адмиралу их тоже не давали, но он нашёл себе занятие в первый же день.

— Это его дело. Я жду задания.

Братьям не нашлось, что возразить. Формально он был прав: они — руководители экспедиции. Пусть сами дают поручения, если их так раздражает его безделье.

— Насколько я понимаю, Тома не ответила на ваши вопросы, — сменил он тему.

Братья не стали врать.

— У неё было видение, — спокойно ответил Франц, — хотя отвечать на вопросы она действительно отказалась.

Он посмотрел на Саар. Старуха сидела, сгорбившись; её длинные белые волосы свисали по обе стороны лица, контрастируя с тёмным узорчатым халатом. Я тебе не нравлюсь, подумал он, и ты мне тоже. Но твоя власть над Томой скоро кончится, не обольщайся.

— Ты ведь выходил на палубу, — сказал Джулиус, — видел туман. Тебе не показалось, что в его движениях есть система?

— Я не всматривался, — ответил он и тут же пожалел об этих словах. Но братья не воспользовались его ошибкой, не ухватились за фразу. Похоже, именно такого ответа они и ожидали.

— Знаешь, какой эксперимент госпожа Саар проводила сегодня днём? — спросил Франц.

— Конечно! — сказал он, раздражаясь, что близнецы говорят с ним как с недоумком.

— В таком случае считай, что у тебя появилось задание, — в голосе Джулиуса чувствовался едва заметный сарказм. — Завтра госпожа Саар будет работать с человеком. То есть с тобой.

— Со мной? — переспросил он, не веря своим ушам. — Это шутка такая?

— Я похож на шутника? — осведомился Джулиус.

— Кот вернулся полумёртвым!

— Ты был в медотсеке? Узнавал, как у него дела?

Он не ответил. Подобная мысль даже не приходила ему в голову.

— Советую зайти, — продолжил Джулиус. — Поговори с Евой. Завтра ты пробудешь с той стороны порядка десяти секунд. Достаточно, чтобы составить первое впечатление. Переход — это вопрос нашего выживания. Мы не сможем его избежать, если впереди у нас «Эрлик». А ты лучше других поймёшь, что там происходит. Побочные эффекты будут, но, по словам Евы, они что-то придумали.

Он молчал, поражённый и испуганный. Сейчас он не знал, что им сказать. Саар продолжала смотреть на него с неприязнью. Он встал.

— Ладно. Тогда я пойду в медотсек.

Франц просто кивнул, однако во взгляде Джулиуса он прочёл нечто неопределённое, что-то, чего он, к своему удивлению и тревоге, не смог разобрать.

Корабельное время приближалось к десяти вечера, но Ева и Вайдиц оставались в лаборатории. Кот лежал в тёмном углу на небольшом столе, куда биолог положил свёрнутое одеяло. Казалось, он спал, но глаза его были приоткрыты.

— Не могу сказать, что ему сейчас очень хорошо, но, по крайней мере, он больше не падает, — сказала Ева.

— Не падает? — переспросил Вальтер.

— Так говорил его вестибулярный аппарат. Не знаю, почему он продолжал падать после возвращения, но сейчас мы просто отключили его анализатор — и периферию, и нерв, и мозговой отдел. Одна мышь умерла. Мы не хотим рисковать.

— Умерла мышь? — переспросил Вальтер, вытаращив глаза. — Умерла? А если…

— Никаких если, — уверенно ответила Ева. — Как только ты вернёшься, мы и тебе его отключим.

— Правда, время восстановления неизвестно, — сказал Вайдиц из-за пластикового щита своей лаборатории. — Но мы решим эту проблему. Другого выхода нет.

— А что он чувствует сейчас? — спросил Вальтер, указывая на кота.

— Ничего, — ответила Ева. — В таком состоянии он не может сделать вывод о положении своего тела. И не может им управлять. Человек бы смог, но не кот.

— То есть ему не больно?

— Вальтер, ты окажешься в пространстве с дополнительными измерениями, — сказала Ева. — Это не какие-то колдовские штучки, и тебя там не поджидают чудовища. Это просто новое направление движения. Ты будешь двигаться необычным способом. И всё.

Вальтер посмотрел на неё внимательнее. Нет, пожалуй сейчас она не была высокомерной. Холодной — да, но у женщин это частая защита.

— А нельзя отключить анализатор до того, как я туда отправлюсь?

— Можно. Но тогда мы ничего не узнаем. Извини. Мы думали, первым пойдёт Кан. Он все уши нам прожужжал, что хочет туда отправиться.

Вальтер выпрямился.

— Он оборотень, наполовину животное. Он не сообразит! Если там будут системы, он их не увидит.

Ева посмотрела на него с удивлением. Потом кивнула.

— Надеюсь, ты не думаешь, что ты здесь просто так, в качестве балласта? Близнецы не настолько щедры, чтобы брать с собой экскурсантов. В команде только те, кто им действительно нужен. Они умеют просчитывать будущее не хуже Томы, только со своих позиций. Ты на своём месте, Вальтер, и завтра — один из твоих дней. Если у тебя есть вопросы — задавай. А если нет — иди отдыхать.

Он не стал заходить к Томе и даже не вспомнил о ней, проходя мимо её каюты. Мысль о том, что завтра его жизнь и рассудок подвергнутся опасности, больше не пугала. Он не был балластом, братья это признали, а слова Евы вселили в него уверенность. Они — и новое применение своего дара.

Утром его ждали хорошие новости. Мышь и Кеплер полностью поправились. Мышь бодро скакала по вольеру, Кеплер ушёл обходить корабль. Когда Вальтер с Евой и Вайдицем поднялись на палубу, они не встретили там праздных зрителей — только действующих лиц: Саар, Юхана с камерой и Сверра. Вальтера ожидал такой же прозрачный ящик, в каком вчера сидел кот, но размером побольше.

— Ты пробудешь там десять секунд, — напомнил Сверр. — Это немного, но достаточно, чтобы что-то увидеть или почувствовать. Постарайся не отключиться и запомни, что сможешь.

Вальтер забрался в пластиковый контейнер. Сверр завинтил запоры, отошёл подальше, поднял его в воздух, и Саар одним движением отправила ящик в искривлённое пространство.

Ничего не зная о том, где он окажется, Вальтер полагал, что здесь тоже будет темно, хотя в глубине души надеялся увидеть что-нибудь фантастическое — необыкновенные звёзды, галактики, или даже Соседей.

В многомерном пространстве перехода действительно была темнота, но он бы честно постарался вглядеться в эту новую тьму, если б не ощущение, охватившее его одновременно с темнотой. Он падал.

Это было странное падение. Его мозг говорил, что он с огромной скоростью несётся вниз, в невидимую бездну, и вместе с тем двигается в противоположном направлении — вверх. Оба этих ощущения не противоречили друг другу, не вступали в конфликт; он чувствовал, как падает и поднимается одновременно.

Через десять секунд ящик вернулся на «Грифон». И это ничего не изменило. Несмотря на возвращение, Вальтер продолжал лететь вверх и вниз.

Он постарался взять себя в руки и сосредоточиться. Остальные органы чувств работали нормально — он видел людей, слышал, что ему говорят. Сверр отвинтил дверцу.

— Сможешь сам выбраться?

Он медленно выполз из ящика, попытался выпрямиться, но координация подвела, и он бы упал, если б не Вайдиц со Сверром. Мозг был уверен, что тело стремительно движется, и Ева сказала, что отключит анализатор, как только проведёт обследования.

К вечеру он пришёл в себя. Это случилось неожиданно как для него, так и для медиков. Большую часть времени он пролежал на кушетке, иногда ради интереса садился и пытался ходить, однако для этого ему непременно надо было видеть ноги. Вечером он вдруг почувствовал, что в его организме что-то изменилось; Ева разбудила его вестибулярный аппарат, и Вальтер понял, что больше не падает.

Его немедленно вызвали братья.

— Не хочу вас расстраивать, — сказал он, — но я ничего не видел. Там темно.

— Разумеется, — ответил Франц.

— Так вы знали?

— Аппаратура всё записала. Хотя кое-что там всё-таки есть. Мы тебе покажем, но сперва расскажи, как это было.

— Ощущения необычные, но всё не так ужасно, как могло показаться, глядя на животных.

— Десять секунд, — напомнил Джулиус. — За четыре часа я бы не ручался.

Вальтер пожал плечами.

— Ты смотрел в эту темноту?

— Смотрел, но сосредоточиться было сложно. В любом случае, я бы не смог ничего увидеть.

— Не увидеть. Почувствовать.

— Кроме того, что я падал вверх и вниз одновременно? — Он покачал головой.

Братья отъехали от экрана в торце аппаратной, и Мика запустила файл.

— Это запись с твоего контейнера, — сообщил Джулиус. — Посмотри и скажи своё мнение.

В сером полумраке кишели белые огни. Они не излучали видимый свет, но Вальтер узнал их сразу. На Земле они летали по одиночке или небольшими группами; здесь их были сотни. Соседи двигались хаотично, а их перемещение за несколько секунд съёмки выглядело слишком незначительным, чтобы что-то понять.

— Нет, ничего. Странно, почему, если их так много, ни один из них не врезался в ящик? Я бы почувствовал удар.

— Разумеется, ты бы почувствовал. — Джулиус усмехнулся. — По нашим расчётам, диаметр ближайших объектов — порядка тридцати метров. Но все они находятся далеко, как будто разлетелись с твоим появлением. Хорошо, если бы они так же шарахнулись от «Грифона», потому что если эти штуки на нас налетят, нам конец.

— Значит, там есть Соседи? — спросила Тома.

— Не просто есть. Их там сотни. Даже тысячи. С той стороны темно, как и здесь, и они не светятся. Их можно увидеть только с помощью специальной аппаратуры, — объяснил Вальтер.

Кроме них, в кают-компании никого не было. Унылое, почти пустое помещение с небольшим столом, стульями и диваном, на котором они сидели, было оклеено фотобоями: горы с одной стороны, леса — с другой, луга — с третьей. На четвёртой стене изображалось море. Сюда приходили отдыхать техники и матросы капитана Ормонда.

— Выходит, они действительно пришельцы, — добавил Вальтер. — Но не с другой планеты, а из других измерений.

— Мне кажется, они неживые, — сказала Тома. — Это какие-то природные явления, вроде шаровых молний.

— Мы тоже — природные явления. Но мы живые.

Тома не ответила. Вальтер медлил. Потом придвинулся ближе, обнял за плечи, почувствовав, как мгновенно напряглись её мышцы, и осторожно поцеловал в губы. Видя, что она не сопротивляется, он начал гладить её грудь и расстёгивать кофту. Тома не отвечала на поцелуи, но Вальтер слишком увлёкся, чтобы обращать на это внимание. Внезапно она отвернулась и принялась его отталкивать.

— Сюда кто-то идёт. Кто-то в коридоре. Отпусти меня.

Вальтер с трудом оторвался от девушки.

— Пошли ко мне, — сказал он. Тома стремительно выпрямилась, заправила футболку в брюки и начала застёгивать кофту. Вальтер подумал, что она сказала это специально, но когда Тома застегнула последнюю пуговицу, дверь открылась, и в кают-компанию вошёл помощник капитана. Осмотрев помещение и смерив их хмурым взглядом, он вернулся в коридор. Тома быстро направилась за ним. Вальтер остался один, постепенно успокаиваясь, глядя на стену с морем, но ничего перед собой не видя.

Прежде Саар не бывала в этом коридоре и даже не подозревала о его существовании. Короткий и широкий, он располагался под их каютами. Мика подвела её к последней из четырёх дверей и остановилась.

— Значит, они живут здесь, — сказала Саар. Лейтенант кивнула. — А там они поговорить не могли? — Саар указала пальцем в полоток. Мика пожала плечами.

— Не знаю. Видимо, этот разговор не для чужих ушей. К аппаратной можно подключиться из других частей корабля. А сюда — нет.

Саар это не понравилось, но она ничего не сказала.

На стук Мики откликнулся Франц, разрешая войти. Саар вздохнула, покачала головой и открыла дверь в каюту близнецов.

В первую секунду это место вызвало у неё оцепенение. И дело было не в чёрно-белой гамме, не в тусклом свете небольших ламп, вмонтированных в потолок. Саар чувствовала магию, о которой в этом походе успела забыть. На корабле редко колдовали, и даже её собственное колдовство было сродни тем приборам, что стояли в аппаратной для удовлетворения любопытства физиков. Магия, насыщавшая каюту братьев, напомнила ей о своей собственной. Она остановилась у порога, закрыв за собой дверь.

Братья сидели в кресле рядом с широкой кроватью.

— У нас с вами есть одна проблема, — сказал Франц. — Думаю, вы догадываетесь, какая.

— Даже не представляю, — прокряхтела Саар. Не дожидаясь приглашения — и не особо надеясь его дождаться, — она прошла в комнату и села на край чёрно-белой кровати. Братья немного отъехали назад.

— Мы имеем в виду ваше возвращение внутрь корабля. Когда вы переместите «Грифон».

Саар не ответила. Она и сама об этом думала, но недолго, уверенная, что проблема разрешима.

— По ту сторону нет кислорода, — сказал Франц. — Жёсткое излучение. Переменчивая гравитация. Крайне низкая температура. Вернуться будет непросто.

— Я так понимаю, идея у вас уже есть, — произнесла Саар.

— Это не идея, — ответил Франц. — Это наш фамилиар. Балгур.

Фамилиар появился из-за спины Саар, и она удивилась, в первую секунду приняв его за человека. Но потом увидела лицо и невольно сделала охранительный жест. Балгур замер. Она знала, кто это такой, что за существо было призвано братьями. На миг она их пожалела, немного больше узнав о жизни близнецов.

— Давно вы его призвали?

— Нам было восемнадцать, — ответил Франц.

Саар удивилась ещё больше.

— Я знала нескольких, кто вызывал их племя, — она кивнула в сторону фамилиара. — Никто не прожил и полугода.

— Вы слишком плохо о нас думаете, — сказал Джулиус. — Но мы не в обиде, — он ухмыльнулся.

Саар сложила руки на коленях. Балгур попятился.

— Я не хочу, чтобы он до меня дотрагивался.

— Его прикосновения могут быть нейтральны, — ответил Франц. — У них, как выяснилось, много самых разных достоинств и способностей. Просто никому не хватало времени и воли их выяснять. Мы хотим, чтобы сегодня вечером вы его переместили. Без изоляции. Для того, чтобы он вернул вас внутрь, понадобится порядка двадцати секунд. Технические детали мы подготовим. Внутри корабля справитесь сами. Отправьте его туда секунд на двадцать, и посмотрим, что из этого выйдет.

Саар осознала, что всё это время, не отрываясь, смотрит на фамилиара. Он был сложен, как её идеальный мужчина. Полупрозрачная туника была недостаточно плотной, чтобы скрывать его достоинства. Ей стало интересно, каким его видят братья.

— А вы не боитесь потерять вашего Балгура? — спросила она.

Франц отрицательно покачал головой.

— Хорошо, — сказала она. — Но если он попытается что-нибудь выкинуть…

— Он совершенно безобидный, — заверил её близнец. — Делает только то, что мы ему прикажем.

— Вот-вот, — проворчала Саар, и Джулиус вновь усмехнулся.

— Госпожа Саар нам не доверяет, — сказал он. — Пожалуй, это комплимент.

13

О том, что произошло на плато Наска, Ганзориг знал потому, что имел прямое отношение к последнему году странной войны между Легионом с его южноамериканскими союзниками и колдунами Треугольника, их противниками из Северной Америки. Его оперативная эскадра стояла в нейтральных водах у побережья Перу. До морских сражений не дошло, но продемонстрировать силу Легиона было необходимо: американцы тоже привели свои корабли.

Из Штаба Ганзориг получал странные приказы. Ему не объясняли их смысл, а он не спрашивал, однако понимал: Легион что-то готовит. Он простоял на одном месте почти полгода. Его корабли служили портальными для переброски солдат, когда на суше начались полноценные бои, и несколько раз его навещали люди из Штаба. Он не знал, что происходило в ночь, принёсшую Легиону победу, пока не вернулся в Дахур.

Эта внезапная победа стала неожиданностью, поскольку силы сторон были относительно равны. Но Ганзориг не думал, как именно Легион победил, пока не оказался в Штабе. Там его нашёл генерал, старый приятель по Академии, и пригласил в свой кабинет. «Ты должен знать, — сказал он тогда. — На всякий случай».

Потом Ганзориг размышлял об этих словах. Что это был за «случай», в котором ему могли понадобиться такие знания? Возможно, ему просто хотели сказать: смотри, на что мы способны. Или: смотри, а вдруг однажды понадобится и тебе?.. Или что-то совсем другое?

— Ты наверняка понимал, что мы готовим операцию, — сказал ему приятель. — И ты со своей эскадрой нам очень помог. Угроза должна быть весомой и реальной. Почти три года мы собирали их в одном месте. Три года, Имедей. Они не дураки. Они бы поняли, что их заманивают, если б сперва мы их не перессорили, и они перестали друг другу доверять. Вот здесь, — он указал на точку на карте Перу, — они встретились. Они должны были оказаться там в один день, чтобы никто не ушёл.

— Понятно, — сказал Ганзориг. — Вы решили накрыть всех одновременно. Но я не представляю, как вам это удалось. Наши войска не могли пробиться к городу. Вокруг плато и на нём самом — сплошные лабиринты и ловушки.

— Войска туда не входили, — ответил генерал. — Точнее, они вошли, но уже после. В городе и окрестностях стояли два полка Треугольника. И те три десятка человек, которых мы там собрали. Поверь, это была адова работа.

Ганзориг верил.

— Что же вы сделали? — спросил он. — Ты ведь об этом хотел рассказать?

— Да, — сказал генерал. — И нет. Дело не в желании. Рассказывать о таком не слишком хочется. Это непросто, Имедей. Но я считаю, ты должен знать. На всякий случай.

Он открыл папку и выбрал файл. Ганзориг смотрел, как по улицам городка разлетаются зонды. Фильм был смонтирован из десятков записей, но тех двух минут, что он шёл, оказалось более чем достаточно.

В городке, куда Легион заманил своих врагов, не осталось никого живого. Ни военных, ни гражданских. Никому не удалось сбежать или защититься. Здесь не было колдовских боёв. Не применялось автоматическое оружие или снаряды. В домах и казармах, на улицах и во дворах лежали мертвецы — без лиц, без голов, без рук, с разорванными животами, с развороченными грудными клетками, словно по городу прошлась стая безумных тиранозавров, уничтожавшая на своём пути всё живое. И думая так, Ганзориг не был далёк от истины.

Его приятель-генерал не объяснил, кто именно добыл им победу, уничтожив всех идеологов, весь высший командный состав, финансистов, которые им платили, и тех, кто зарабатывали на этой войне. Он только показал, как это было сделано.

А теперь Ганзориг узнал, кто привёл Легион к победе.

Он представлял, как из-под земли появляются десятки свинцово-серых существ, и как в мгновение ока они сеют в городе панику, потому что взялись ниоткуда, пройдя сквозь все защитные барьеры; потому что слишком быстры для того, чтобы люди успели на них отреагировать; и потому, что неуязвимы для известного им колдовства. Они возникли во всех местах одновременно, роя свои подземные ходы в темноте и молчании, и никто не мог себе представить, что опасность была прямо у них под ногами, что живые существа способны рыть в скалах норы.

Пхуги происходили от древних рептилий, как птицы и крокодилы; их предки успешно пережили триасовое вымирание, а ко времени палеогенового завершили эволюцию, развиваясь и процветая в мире, лишённом разумных конкурентов. Свои позиции они усилили способностью заимствовать полезные гены у других особей или чужих видов, встраивая их в свой геном. Если бы их психика была подобна человеческой, у древних обезьян не было бы шанса стать теми, кем они стали в конце концов.

Но пхуги были другими. Они не создавали цивилизаций, не строили городов, не изобретали машин. Они отдали поверхность людям, не заявив на неё никаких прав, и ушли в толщу коры. Человеческие страсти их не интересовали. И всё же здесь они почему-то встали на сторону одной из воюющих сил. Ганзориг понимал: такое могло произойти только благодаря Кану, человеку, воспитанному пхугом.

Они ничем не рисковали. Их магия была иной, и незнакомые с ней люди не могли сопротивляться. Вариант был беспроигрышным. Как только Легион заручился поддержкой подземных хищников, остальное превратилось в дело техники, на которое можно было потратить три года войны.

Ганзориг мысленно видел бойню, итог которой сняли зонды. Он мог представить, как серокожие рептилии бродят среди погибших, не испытывая ни сожаления от содеянного, ни радости от убийств. Но что там делал Кан? Ганзориг не мог себе этого представить. Впрочем, если его симбиоз с одним из пхугов — правда, от человека в нём осталось немного.

Несмотря на то, что мысли Ганзорига были в прошлом, от настоящего было не уйти. Через день после того, как Саар отправила Вальтера на ту сторону, Ганзорига вызвали братья.

В аппаратной оказался и Вальтер, который, по мнению адмирала, после своего путешествия стал слишком самоуверенным.

— Полагаю, вы уже знаете, что с той стороны полным полно Соседей, — обратился к нему Франц.

Ганзориг кивнул. Эту запись он увидел раньше Вальтера, когда физики обрабатывали данные.

— У нас появилась ещё одна съёмка, — сказал Франц. — На этот раз почти двадцать секунд. Посмотрите и скажите своё мнение.

Запись пропустили через фильтры, и теперь Соседи не просто летали в пространстве, лишённом каких бы то ни было структур, но меняли свою светимость в оттенках фиолетового.

Ганзорига тревожило такое обилие Соседей и их близость к кораблю. В их владениях «Грифон» будет уязвим гораздо больше, чем здесь. Какие бы шаги не предприняли братья Морган и медики, им не удастся полностью контролировать взаимодействие, если оно случится.

— Эти цвета, — сказал Вальтер, вглядываясь в экран. — Что это? Вы вроде говорили, что они не светятся.

— Они не светятся в оптике, — ответил Джулиус. — Это гамма-излучение. Такая перемена интенсивности может быть языком?

Вальтер молчал. Потом сказал:

— Свет и цвет — язык подводных организмов. Но я не знаю, о чём говорят Соседи. Они слишком другие. Если они общаются, то людям это может быть в принципе непонятно.

— Я бы не удивился, — ответил Франц. — Но давай предположим, что они реагируют на то, что внезапно оказалось в поле их… восприятия, если угодно.

— Я только хочу заметить, — вмешался Ганзориг, — что Соседи не радиоактивны. Они не испускают ни гамма-лучей, ни рентгеновского излучения.

— Может, на Земле какой-то другой вид? — предположил Вальтер. На это Ганзориг счёл нужным промолчать. — Я не могу ответить вам сходу. Посмотрю в каюте, если вы выложите в сеть.

Когда он ушёл, Франц обратился к адмиралу.

— Вы говорили, что Соседи нередко преследовали самолёты, особенно военные. Часто бывали крушения или поломки?

— Когда Соседи приближаются к самолётам, они влияют на приборы, — ответил Ганзориг. — Но они никогда не проявляли явной агрессии. Не нападали специально, не таранили, не стреляли… в общем, ничего похожего. Скорее, они любопытны.

— Или голодны, — сказал Джулиус. — Может, они ищут энергию, которая кажется им питательной или приятной? К беспилотникам они пристают?

Ганзориг медленно покачал головой, внезапно ощутив бегущий по спине неприятный холодок.

— Значит, Соседи интересуются не техникой, — сказал Франц. — Они интересуются людьми.

— Достоверных свидетельств интереса Соседей к людям нет, — заметил Ганзориг. — Истерические личности, которых якобы похищали зелёные человечки, и сами эти человечки не имеют к Соседям никакого отношения.

— Допустим, люди как таковые их действительно не интересуют, — сказал Франц. — А что если им интересны люди в механизмах? Или механизмы, которые управляются людьми? Скажите, адмирал, Соседи выходят в космос?

— Дальше Луны их никогда не видели. На Марсе их нет. И они всегда возвращаются на Землю.

— А к спутникам они подлетают? Или к космическим станциям?

Ганзориг кивнул.

— Пожалуй, вы правы — голые механизмы им не слишком интересны. Я подумаю об этом, с вашего позволения.

— Только недолго, адмирал, — сказал Джулиус. — «Эрлик» может появиться на горизонте в любой момент, и тогда у нас останется мало времени на подготовку.

— Могу я задать тебе вопрос? — спросила Саар.

Несколько долгих секунд Кан не отвечал. Он лежал, глядя в тёмный потолок, по которому шла голубовато-серая полоса от прожектора «Грифона». Он никогда не засыпал у неё в каюте и уходил рано утром, оставляя её одну.

— Попробуй, — наконец, ответил он.

— Откуда ты знаешь Вальтера?

— Я украл его у бандитов.

— Это какая-то авантюрная история? — заинтересовалась Саар. — Расскажи.

— Ничего авантюрного. Легион должен был забрать его от Источника, но опоздал — Вальтера уже выкрали. Думаю, ради выкупа. Глава общины Источника попросил меня его освободить. Потом… — он на мгновение замолчал, — потом я отвёз его к моему отцу. Он военный и знал, что Легион от него хочет. Ну и от меня заодно. А почему ты спрашиваешь?

— Он ухлёстывает за глупой девчонкой. Мне это не нравится.

— Тома не глупая.

Саар усмехнулась:

— Была бы умная — не поощряла бы такого остолопа.

— Она не поощряет. Просто Тома не знает себя. Она живёт чужой жизнью. Надеюсь, это не ты её такой сделала?

В его словах Саар послышалось осуждение.

— Нет, Кан, не я. Поверь, мне тоже не нравится её пассивность. Я взяла её в ученицы, когда ей было пятнадцать. Вряд ли ты можешь себе вообразить, что такое интернат для незрячих детей в тех местах, откуда она родом. Меня не удивляет, что она такая запуганная. Но я не сумела её изменить. Правда, теперь у неё появилась идея. Она мне все уши прожужжала этим Источником. Говорит, если вернёмся, чтобы я её туда отвела.

— Интересно, — сказал Кан. — Она ведь должна знать, вернёмся мы или нет.

— По-моему, ты плохо представляешь, как действует её дар, — Саар привстала на локте и заглянула ему в глаза. Он продолжал смотреть вверх. — Обычно она видит несколько вариантов развития событий и вероятность, с которой каждое из них произойдёт.

— Значит, она видела такие исходы: мы погибнем, мы вернёмся, и мы останемся здесь. — отстранённо проговорил Кан.

— Только не это, — Саар покачала головой. — Уж лучше погибнуть.

— Ты тоже так считаешь? — Он впервые посмотрел на неё. Саар вздрогнула.

— Нет, нет конечно! Лучше, если мы вернёмся живыми и здоровыми. Кан, зачем ты так говоришь?

Он отвернулся. Она провела пальцами по его плечу.

— Почему ты так сказал?

— Потому что мне незачем возвращаться.

— А твои родные? Они тебя не ждут?

— У меня очень большая семья. К тому же, это не они меня воспитывали.

— Тогда понятно, — сказала Саар.

— Что понятно?

— Понятно, почему ты ни к кому ничего не чувствуешь.

В ту же секунду она поняла, что говорить эти слова было нельзя. Атмосфера в комнате неуловимо изменилась. Но Саар не успела ни сказать, ни даже мысленно сформулировать свои извинения. Через секунду её спина и затылок ударились о стену рядом с кроватью, а его рука пережала трахею так, что она не могла вздохнуть. От шеи в голову распространилась отупляющая боль. Мысли метались в панике. Она видела перед собой расплывающийся силуэт, который исчез во тьме, когда она потеряла сознание.

Через десяток секунд Саар очнулась, лёжа на кровати и с шумом втягивая в себя воздух. Она даже не успела толком испугаться, так внезапна и стремительна была его атака. Но сейчас, тяжело дыша и пытаясь наполнить лёгкие, она почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы ужаса.

В каюте был кто-то ещё, какое-то неизвестное существо — высокое, длинноногое, оно взад-вперёд расхаживало по тесному помещению. В темноте она не могла его разглядеть, а когда оно выходило на освещённый прожектором участок, виднелся только чёрный силуэт. Саар зажмурилась, словно ей было четыре года, и она опять напридумывала себе чудовищ из ветвей ночного дерева.

Когда она вновь открыла глаза, никакого существа не было. На кровати сидел Кан, пристально всматриваясь ей в лицо. Увидев, что она очнулась, он сжал её руки. У Саар не было воли сопротивляться.

— Пожалуйста, — произнёс он, и по его интонациям ей стало ясно, что нападать он не собирается. — Пожалуйста, не делай так больше. Я тебя прошу. Я ненавижу себя в такие минуты. Просто не делай. Не давайте мне повода, ладно?

Саар не понимала, о чём он говорит, но была готова согласиться с чем угодно. Она не могла ответить — слишком болело горло, — и только слабо кивнула. В ту же секунду она почувствовала движение магии, и боль исчезла. Кан вернулся в постель и начал целовать её, будто извиняясь. Саар сделала вид, что всё в порядке, и она его прощает. Но когда он покинул каюту, она не заснула, приводя в порядок свои чувства и размышляя, что же случилось, и как сделать так, чтобы он больше не застал её врасплох.

Сигнал коммуникатора не смолкал, и Балгур мягко разбудил Джулиуса. Близнец включил звук.

— Слушаю.

— У нас опять ЧП, — сказала Ева.

— Матросы — это к капитану…

— Нет, Джулиус, это не матросы. Но даже если они — сколько ещё вы двое будете игнорировать очевидное?

— Мы не…

— Кан напал на Саар. Он чуть её не задушил. Я не успела ничего сделать, меня саму разбудила тревога, и он почти сразу её отпустил. Но это было самое настоящее нападение!

— Ева, сейчас ночь.

— Вот именно.

— Может, у них — ну не знаю — вкусы такие.

— Душить?!

— Ты удивишься.

— Нет, Джулиус, вкусы тут не при чём. Я смотрю данные — вот они, прямо передо мной. Тебе прислать? Они не занимались сексом. Они просто разговаривали. А через секунду она уже задыхалась!

Джулиус молчал. Потом сказал:

— Ладно. И чего ты хочешь? Что предлагаешь?

— Ты знаешь, что я предлагаю. Мы можем прекратить все эти эксцессы. Больше никаких драк и агрессии…

— А, так ты решила, что на него влияет среда?

— Конечно, я так решила. Она на всех влияет. За последние трое суток было уже восемь стычек! Мы будем ждать, пока передерутся все?

— Ева, на него ничто не влияет. Он в принципе такой, — вздохнул Джулиус. — Ты же проводила с ним собеседование. У тебя достаточно информации, чтобы сделать все выводы. Мы ведь объясняли, почему его берём. И мы не можем включить твоих микроботов. Нам не нужны здесь тупые зомби с абсолютным повиновением. К тому же, конкретно с Каном этот номер может не пройти, а если он узнает, что сидит у него внутри, то разозлится на самом деле, и сегодняшний эксцесс покажется тебе детской игрой.

— Поверить не могу, что ты мне это говоришь! — воскликнула Ева. — У нас на борту психопат, а ты утверждаешь, что мы не должны его контролировать?

— Он, конечно, психопат, но он на нашей стороне. Не переживай, он никому не причинит вреда, — ответил Джулиус. — Лучше поговори с Саар. Она его чем-то спровоцировала…

Ева отключилась.

— Вот это ты зря сказал, — заметил Франц. — Что за ретро.

— Но она его действительно спровоцировала. Это правда.

— И правда, что он может причинить вред. Не только ей. Кому угодно. Никто не знает, когда и на чём его переклинит.

— Просто не надо говорить с ним о личном, — ответил Джулиус, — и всё будет хорошо.

Саар никогда не боялась мужчин. Невозможно бояться тех, кто так тебе необходим. Она не привлекала к себе людей, склонных к жестокости. Совсем наоборот. Её мужчины были внимательными, весёлыми, серьёзными, стеснительными — разными. Но не жестокими. Никто не поднимал на неё руку и никто не пытался убить. Теперь, учитывая, сколько мужчин у неё было, Саар понимала: всё это время ей везло. В какой-то момент статистика должна была повернуться против неё.

Однако утром случившееся начало казаться ей скорее нелепостью, чем драмой. Не стоило говорить ему такое, это действительно было грубо. И не стоило забывать, почему братья его наняли. Силовое решение проблем. Кто знает, чем он занимался раньше и что повидал? Возможно, он чувствовал, но история этих чувств закончилась плохо…

Саар осадила себя. Что с ней происходит? Он чуть её не убил, а она пытается его оправдать?

— Дура, — сказала Саар, мрачно глядя на себя в зеркало. — Он чокнутый мальчишка. Вот и всё.

Но потом она спросила: а что будет, если сказать ему «нет»? Какой реакции ожидать тогда? Ей хватит сил и способностей ему сопротивляться, но в скорости и реакции он её превосходил.

Саар вздохнула.

Зря она не ложилась спать.

На стене запищал коммуникатор. Она вышла из ванной и секунду помедлила.

— Кто это?

— Саар… — Говорила Ева, и Саар с облегчением вздохнула. — Не могли бы вы сегодня ко мне зайти?

— Когда?

— Когда вам удобно. Но чем раньше…

— Хорошо, — ответила Саар. Она была не голодна, но прежде, чем отправиться в медотсек, всё же заглянула в столовую.

— Помните, на «Цзи То» вам под кожу вставили имплант? — спросила Ева. Её напарника не было, они сидели одни: Саар — на диванчике, Ева — напротив, за столом. Она казалась усталой и встревоженной.

На этот вопрос Саар ответила молчаливым кивком.

— Знаете, зачем он нужен?

— Что-то медицинское. Я не сильна в современной технике.

— Это фабрика микроботов. Она производит крошечные датчики, которые распространяются по организму и посылают информацию в имплант. А он шлёт мне сведения о вашем самочувствии.

На Саар это не произвело впечатления.

— Сегодня ночью вас чуть не убили, — сказала Ева. — Я узнала об этом потому, что имплант начал посылать сигналы тревоги. Он загружал в компьютер всё, что происходило в вашем организме. Не только в вашем, разумеется. В его тоже. Саар, на вас обратил внимание очень опасный человек. Не думайте, что я лезу в вашу личную жизнь… — она вздохнула. — Ладно, можете думать. Но это никогда не заканчивалось добром. Вам надо знать, кто он такой.

Внутри Саар одна эмоция сменяла другую. Ей хотелось разозлиться и сказать Еве, чтобы та не совала нос в чужие дела. Но здоровье экипажа было её делом. Ей хотелось встать и уйти, но одновременно хотелось остаться и узнать, что скажет медик. И ей не хотелось знать, что она скажет, из опасения разрушить магию окружавшей его тайны. Ева терпеливо ждала ответа, но Саар не знала, какой выбрать. Наконец, она собралась с мыслями и сказала:

— И кто же он такой?

— Представьте, что вы держите в руке гранату и не знаете, когда она взорвётся. Не знаете, что может спровоцировать её взрыв. Это может быть всё, что угодно. Один такой человек до смерти избил жену после того, как она подала ему за обедом ложку вместо вилки. Не из-за ложки, конечно. Это действие что-то включило в его мозге, замкнуло значимые цепи. Вы не знаете, какие значимые цепи есть у Кана, и не знаете, что их замыкает. Сегодня он вас только наказал, и больше вы на эту территорию не вступите. Но есть и другие территории. Это может быть самый невинный с вашей точки зрения вопрос или поступок.

— Откуда вы знаете? — спросила Саар. — Откуда вы знаете, что это подходит к нему?

Ева грустно улыбнулась:

— Видите, вы уже начали его защищать.

— Я его не защищаю! — возразила Саар.

— Могу поспорить на что угодно: через минуту после того, как вы очнулись, он уже просил у вас прощения. Они всегда так делают, причём, как им кажется, совершенно искренне. Но в следующий раз они опять не смогут себя сдержать. Они никогда не могут.

— Он застал меня врасплох. В этот ваш следующий раз ему мало не покажется.

— Я верю, что вы способны себя защитить. Но только не от него. Они выбирают себе либо тех, кто намного слабее, чтобы унижать и не возиться, либо тех, кто в чём-то их превосходит. Я не имею в виду, что он сидит и строит планы. Это бессознательный выбор. Вы ему интересны, он вас уважает, но тем сильнее его желание вас подчинить. Наверняка он вам нравится, и за этот раз вы его уже простили.

Саар стало не по себе.

— Чего же в конечном итоге он хочет?

— Сломать вас, — ответила Ева. — Сделать так, чтобы вы подчинялись ему полностью и беспрекословно. Чтобы вы по тем или иным причинам не могли без него жить. Возможно, чтобы полюбили его, хотя это не обязательно. Такие люди не садисты в прямом смысле слова. Они не выискивают предлогов для издевательств. Но насилие — единственный способ для них ощутить человеческие эмоции. Он будет вас бить, потом искренне жалеть и извиняться, но не сможет посочувствовать, если боль вам причинит кто-то другой.

— Мне кажется, вы всё усложняете. Мы можем здесь погибнуть или никогда не вернуться назад. Сомневаюсь, что он строит такие долговременные планы…

— Он не строит планов. Он действует по обстоятельствам. Поймите, это неосознанное поведение. Это вроде программы, с которой он родился или которую в него кто-то вложил. Вы не сможете его переиграть, несмотря на весь ваш опыт. Вы ведь никогда ещё таких не встречали?

Саар не ответила.

— На Земле я бы посоветовала вам уйти от него, как только вы покинете мой кабинет. Но здесь бежать некуда. Единственное, что я могу вам сказать — будьте начеку. Всегда. Постарайтесь изучить его лучше, чем он — вас. А если нам всё же удастся вернуться, то как только у вас появится возможность, сделайте так, чтобы он исчез из вашей жизни навсегда.

Воистину Соседи были другими. Чем дольше Вальтер смотрел записи, тем необычнее себя чувствовал. По экрану летали светящиеся точки, хаотично, без заметной системы — по крайней мере, углядеть её за такое краткое время было невозможно, — но какая-то информация в этом полёте и огнях всё же была. Рассудком он не понимал её, но телом чувствовал. Окружающий мир начинал казаться странным, менее реальным, чем картинка на экране коммуникатора, и ему приходилось периодически отвлекаться от просмотра, чтобы восстанавливать связь с привычной средой.

Но он не узнал о Соседях больше, чем знал до сих пор. Чем бы они ни были, эти двадцать секунд не дали ему ничего.

14

Ганзориг настолько привык к своим обязанностям, к тому, что со дня встречи с вертолётом ничего не меняется — ни снаружи, ни внутри, — что когда однажды утром включил мониторы и увидел на них только белый шум, то несколько секунд пытался понять, что сделал не так. В лаборатории он был один — Юхан и Гарет появлялись позже или не появлялись вообще, работая с приборами в аппаратной. Зонды и информация, которую те передавали, были его ответственностью.

Теперь три первых зонда исчезли.

Они летели на расстоянии двух часов друг от друга; последний зонд прервал свою передачу за двадцать минут до появления Ганзорига. Следующая тройка подлетит к месту исчезновения только через двое суток.

Он волновался, и это было приятное волнение. Две недели с ними ничего не происходило; их передачи были однообразны и темны. Он сел и включил запись с первого пропавшего зонда.

За две минуты до исчезновения горизонт начал светлеть. Свет был тусклым, рассеиваясь густым туманом, но когда зонд обработал изображение, перед Ганзоригом начало разгораться оранжевое зарево. Оно стремительно росло, образуя столб, который поднимался так высоко и так прямо, что Ганзориг понял — там кривизна пространства меняется, и диаметр их замкнутой трубы становится гораздо больше, если не исчезает вообще.

А потом сигнал пропал.

Он просмотрел две другие записи, увидев то же самое. Никаких причин для исчезновения Ганзориг не заметил — все сигналы резко прекращались. Последние секунды он смотрел в замедленном режиме, надеясь что-нибудь разглядеть, хотя сам не знал, что ищет, и в конце концов позвонил близнецам.

Снаружи каждый день холодало; несмотря на корабельную защиту, холод начал проникать внутрь. Прогнозы предвещали минус пятьдесят к моменту выхода в пространство Соседей, тяжёлых, как маленькие нейтронные звёзды. Большую часть времени Кан проводил снаружи, но теперь постоянный холод начал пробирать даже его, жившего бок о бок с пхугами, чья магия понижала окружающую температуру на десятки градусов.

Фаннар молчал, но не уходил и не засыпал. Кан не пытался с ним заговаривать — вампир не хотел общаться. Сидя на контейнере посреди тумана, он ждал, ждал, ждал. До места, где стоял «Эрлик», было пятнадцать дней пути. Это казалось много и мало одновременно. Пока что ему было чем себя занять.

— Это «Эрлик», — сказал Франц, протягивая ему планшет. — Планы. Выучи их так, чтобы ориентироваться на корабле, как у себя дома. От нижних трюмов до палубных надстроек. Все помещения.

— А что в них? — спросил Кан, разглядывая схему.

— Позже поговорим и об этом. У нас мало времени. С другой стороны, его достаточно, чтобы составить план действий.

— Там ещё трёхмерные карты и схемы проводок, — сказал Джулиус. Кан кивнул.

— Они не могли что-нибудь перепланировать?

— Исключено. И нет нужды, даже если они настолько посходили с ума.

— Возможно, так и есть, — сказал Ганзориг. — Вы не думаете, что если они оказались в центре аномалии так внезапно, это повлияло на их душевное самочувствие? Обычные аномалии часто калечат людей.

Франц решил отмолчаться, но Кан не мог не воспользоваться моментом.

— Может, вы нам расскажете, что там произошло на самом деле? — спросил он. — Раз уж мы с адмиралом отвечаем за безопасность и силовые решения проблем. Мы сидим здесь, планируем подход к «Эрлику», но я пока не очень понимаю свою задачу.

— Всему своё время, — ответил Франц. — Не торопи события. Мы начнём с планов, а потом перейдём к деталям.

— К команде, — многозначительно поправил Джулиус. — Или к тому, что от неё осталось.

Через двое суток после пропажи первой тройки зондов исчезла вторая. Но прежде, чем пропасть, она передала на «Грифон» сообщение. Прослушав его, Кан решил — хотя делиться своим мнением с братьями и Ганзоригом не стал, — что вряд ли встретит на «Эрлике» кого-то в здравом уме. Тем проще, думал он. По плану, когда «Грифон» уйдёт в петлю, он отправится на корабль. Эти километры придётся преодолевать в облике гепарда, хотя даже тогда его могли обнаружить. Однако иного выбора не было. С «Эрлика» пришло недвусмысленное предупреждение: «Кто бы вы ни были, проваливайте. Не приближайтесь. В десяти милях от корабля мы откроем огонь». Голос был равнодушным, словно произносил не угрозу, а зачитывал перечень инвентаря. Кан не слышал в нём ничего человеческого. И нечеловеческого, если на то пошло.

Проведя половину жизни под землёй, в многокилометровых тоннелях пхугов, он без труда выучил простые планы «Эрлика», уединившись на палубе, где его никто не тревожил. Он прочёл все схемы, просмотрел трёхмерные модели, пустые помещения, но не обнаружил ничего интересного. «Эрлик» был большим научно-исследовательским судном водоизмещением шесть тысяч тонн, ста двадцати метров в длину и шестнадцати в ширину, с устройством для спуска глубоководных аппаратов, лебёдками и небольшой параболической антенной. Он не заметил в планировке ничего необычного, хотя электросети и кабели образовывали более интересную картину.

Возможно, там опасались — и справедливо, — что любой корабль, который к ним идёт, неизбежно протаранит «Эрлик». Поэтому «Грифон» уйдёт в петлю, а что в это время будет делать он?

— Тебе придётся очень быстро бежать, — сказал ему Франц, — иначе ты застрянешь. Мы не сможем послать с тобой зонд, чтобы он задавал нужную скорость — они собьют его и заметят тебя.

— Насчёт скорости не беспокойтесь, — ответил Кан. — Двадцать километров я как-нибудь пробегу. Лучше объясните, как меня выдержит вода.

— Это не вода. Это жидкость, которая по своим свойствам похожа на неньютоновскую на Земле. Стоять на ней ты не сможешь — начнёшь погружаться и увязнешь. Но по ней можно бежать. Однако, если пространство вблизи «Эрлика» расширяется быстрее, тебе и нам придётся несладко. Мы не можем двигаться с ускорением, потому что тогда начнёт расти сопротивление. Надежда только на Саар. И на то, что пространство расширяется равномерно.

Он не сказал, что за надежды они возлагают на Кана, а тот не настаивал. В конце концов им придётся всё объяснить.

Вечером он вернулся, оставил планшет в своей каюте и пришёл к Саар.

— Ты слышала сообщение? — спросил он, желая узнать, что она обо всём этом думает.

— Слышала, — ответила Саар. — Две недели пути — это мало. Будет тяжело. Я никогда не работала в таких масштабах. Ну а ты? Ты полдня просидел с близнецами и Ганзоригом.

— Братья не слишком разговорчивы, но это дело поправимое. Они расскажут.

Он смотрел на неё, восхищаясь. Она выполняла его просьбу и каждый раз ожидала в новом облике. Это было чудо — одна женщина со многими лицами.

— Ты ходишь на лекции Сверра?

— В основном ради Томы, чтобы она не сидела без дела и не болталась с этим недорослем. Да и я кое-что узнаю, авось пригодится.

— Ты переместишь «Грифон». Это потрясающе. Ничего подобного люди ещё…

Он замолчал.

— Люди много чего делали, о чём ты не знаешь. Я не единственный маг с таким даром и не самый… — Она подумала и, не найдя подходящего слова, закончила:

— Я просто жила в своё удовольствие.

— Ты сражалась за независимость.

— Совсем недолго, всего пять или шесть лет. И не очень удачно. Если бы не Легион, в конце концов мне пришлось бы бежать в Монголию.

— Я там родился, — сказал Кан. — В Дахуре.

— Ты не монгол, — с сомнением произнесла Саар.

— Нет, мои родители китайцы. Я жил в Дахуре до семи лет. Не самое приятное время. Правда, мне подарили кота, — он усмехнулся. — А потом отец увёз меня в Шотландию, и я остался жить там.

— Ты говорил, что тебя воспитывали не родители, — осторожно сказала Саар.

— Меня воспитывал Мастер, мой учитель. Никакого другого образования у меня нет, ни школ, ни университетов.

— В моё время только так и обучались. Все эти новомодные школы — у нас их не было. Они и сейчас не очень в чести.

Кан молчал, вспоминая Мастера. Его смерть ощущалась им так же полно, как и его жизнь.

— Ты говорила, что я ничего не чувствую… — начал он.

— Кан, я…

— Нет, я понимаю, почему ты это сказала. Но ты не права. Я чувствовал. Я мог сделать для него всё. Абсолютно. Всё, что он скажет. И с радостью, Саар. Когда он о чём-то меня просил, это было для меня счастьем. Если бы он сказал — отрежь себе руку, вырви глаза, убей себя, — я бы сделал это без колебаний. — Он посмотрел на неё, прочтя на лице в обрамлении тёмных волос тревогу и страх, и отвернулся. — Год назад он умер.

Она едва слышно выдохнула и вновь стихла, ожидая продолжения, но ему больше нечего было сказать.

— Прости, — прошептала она.

— Ничего, — ответил он. — Ты не знала. Но больше так не говори.

Братья не отказались от мысли составить карту вероятностей. Они начертили свою собственную схему, опираясь на три исхода и двадцать ведущих к ним ветвей. Это был несовершенный, гипотетический план, но всё же лучше, чем ничего. Вслед за Каном они пришли к выводу, что три исхода — это гибель, возвращение на Землю и продолжение работы внутри аномалии. Братья предпочли бы третий вариант. Сейчас, по их мнению, они не были в точке расхождения. Хотя им предстоял не самый приятный разговор, он ничего не мог изменить.

— Это команда «Эрлика», пятьдесят шесть человек, — сказал Франц, протягивая Кану микрокарту. Тот взял её и положил в карман брюк. — Запомни всех, потому что команду подбирали в том числе мы, и случайных людей там нет. Важен каждый, вплоть до стюардов и кока. В файлах есть всё, что тебе нужно знать. Думаю, ни с кем из них у тебя не возникнет проблем, но мы хотим видеть их живыми, Кан. Мы должны знать, что там произошло.

Оборотень молча кивнул. Близнецы ни на секунду не поверили его согласию. В отличие от Ганзорига, братья видели больше из того, что пхуги учинили в городе на плато. Как и чешуйчатый гепард. Близнецы знали его вкусы. Но на «Эрлик» он отправлялся один, и когда он там окажется, то будет волен делать всё, что захочет. Братья надеялись убедить его оставить в живых хоть кого-нибудь.

— Нам нужны свидетели, — настойчиво повторил Франц. Вместо ответа Кан повернулся к Ганзоригу.

— Что я могу там увидеть? — спросил он. — Что аномалии обычно делают с людьми? На «Цзи То» вы говорили, что у них возникают какие-то психические проблемы…

— Возникают, но не у всех, — ответил адмирал. — Только у некоторых. Обычно их не больше половины от общего числа. Физически они здоровы, если не покалечат себя и друг друга. Но я не знаю, что вы можете увидеть здесь.

Кан посмотрел на близнецов.

— Эти досье я запомню за вечер, — сказал он. — Сколько ещё вы собираетесь держать нас в неведении?

— Не в таком уж вы неведении. Наверняка вы уже пытались сложить всё, что знаете, в относительно целостную картину.

Кан слегка наклонил голову. Ганзориг сказал:

— Я бы тоже послушал. Раз уж я здесь.

— Ну хорошо, — кивнул Франц. — Всё просто. У нас давно нет причин оставаться на Земле. Мы хотим эмигрировать. И ищем способы убраться с неё как можно более незаметно.

— Мы, — продолжил Джулиус, — это те колдуны, которые хотят сохранить свою культуру и строить будущее, а не возвращаться назад в пещеры. Это вполне реальная перспектива, поскольку нашу бедную цивилизацию, как ни крути, ничего хорошего не ждёт. В Солнечной системе нам места нет, здесь нашу деятельность заметят люди и непременно захотят получить свой кусок. Мы собираемся подальше от них и ищем способ покинуть Землю в другие миры, за которыми невозможно наблюдать непосредственно. «Эрлик» испытывал оборудование, открывающее коридоры к другим планетным системам в разных местах вселенной. Это не было первым испытанием, но прежде коридоры были слишком малы, и в них проходили только крупные молекулы. На «Эрлике» начали увеличивать диаметр… и вот результат.

Кан и адмирал молчали. Близнецы видели, что те не слишком удивлены: что-то в этом роде они уже подозревали.

— Эмигрировать, — повторил Ганзориг. — В другие планетные системы. Колдовская цивилизация. Без людей. — Он покачал головой. — Это мечта многих.

— И эта мечта станет реальностью, — убеждённо сказал Франц.

— Как только коридор будет открыт и стабилизирован, мы начнём переезд, — добавил Джулиус. — Постепенно. Сначала надо разведать планету.

— Ты так говоришь, словно планета у нас в кармане… — начал Франц.

— Подождите, — перебил его Кан. — Объясните мне про этот коридор и про аномалию.

— Аномалия и есть коридор. Только вывернутый наизнанку. Судя по всему, на «Эрлике» не смогли его стабилизировать, и он полез наружу, — ответил Джулиус.

— Это многомерный коридор, — продолжил Франц. — Мы переходим из одной точки в другую, используя все измерения нашей вселенной, как бы складывая или сближая эти точки четырёхмерного пространства-времени через остальные измерения. В стабильном состоянии у коридора нет длины. Вы просто делаете шаг и оказываетесь на планете, куда проложили путь. Точки в пространстве-времени сближаются независимо от объекта, который проходит сквозь коридор. Но узкий коридор относительно нетрудно стабилизировать…

— Год, — хмыкнул Джулиус. — Мы искали, как это сделать, целый год. И если честно, я до сих пор не очень хорошо понимаю, как эта система работает.

— То есть вы изобрели прибор, но не знаете, как он действует? — удивлённо спросил Ганзориг.

— Его изобретали не только мы, и кое-что нам, разумеется, известно. Так бывает, адмирал. Оборудование работает, потому что правильно сделано. В любом случае, сейчас мы имеем то, что имеем: многомерное пространство, через которое проложен коридор, выворачивается в наш мир, и ты, Кан, должен выключить машину. Если они этого не сделали, то либо не знают, как, либо действительно посходили с ума.

— Либо не хотят, — сказал Кан.

— Это и значит «посходили с ума». Приборы могли сломаться, специалисты погибнуть. Ты их отключишь, и «Грифон» сможет остановиться. Мы надеемся наладить оборудование и продолжить работу. Этот коридор жизненно необходим. В буквальном смысле. Если мы не придумаем, как двум миллиардам колдунов покинуть планету, придётся уничтожить всех людей. Или мы, или они.

По выражению лица Джулиуса было трудно понять, шутит он или шутит, но лишь отчасти.

— А планета? — спросил Ганзориг. — Как вы найдёте подходящую?

— Мы упоминали об этом на «Цзи То», — ответил Франц. — Помните о квантовой запутанности? Здесь происходит нечто подобное. Коридоры связывают участки вселенной, которые в самом начале её эволюции были «запутаны» так, как это бывает с частицами. Конечно, это не прямая аналогия, речь не идёт о квантовых состояниях. Мы говорим о параметрах, один из которых — гравитация. Из наших вычислений следует, что планета, на которую ведёт коридор, будет примерно той же массы, диаметра, плотности и положения относительно звезды, что и Земля. Если бы мы решили проложить коридор с Юпитера, то нашли бы похожий газовый гигант. Поэтому есть вероятность, что планеты, куда нас выведет, обитаемы.

— А если там живут разумные существа?

— Тогда мы закроем коридор. Мы не ищем конфликтов. Мы ищем свободные территории.

— Адмирал, Земле ничего не угрожает, — сказал Джулиус, понимая опасения Ганзорига. — Если они не додумались до технологий, использующих дополнительные измерения для путешествий по вселенной, они не более развиты, чем мы, даже если осваивают ближний космос. Нам нечего опасаться, поверьте.

— Они могут быть непохожи на нас, — произнёс Кан. — Вообще. Как Соседи.

— Давайте решать проблемы по мере их поступления, — ответил Франц. — Нам тоже интересно об этом порассуждать, но на сегодня главная задача — закрыть коридор, иначе рано или поздно Земле несдобровать… а там, боюсь, одной планетой дело не обойдётся.

Вальтер постучал в дверь, сперва негромко, затем сильнее. Никакого ответа. Он постучал снова, потом ещё раз, подёргал ручку, но дверь оставалась заперта. Взламывать замок он не решился, хотя на уроках Сверра, куда он ходил сперва за компанию с Томой, а потом втянулся и начал посещать уже ради себя, узнал достаточно, чтобы не только взломать замок, но и выбить эту дверь с одного удара.

— Кто там? — услышал он голос Томы.

— Вальтер. Открой.

Замок щёлкнул, и он вошёл. Её каюта была такой же скромной, как у него, но оформлена в салатовых, а не лиловых оттенках. Она стояла босиком, завернувшись в халат; на голове — мокрое полотенце. После горячего душа ей было холодно.

— Почему ты заперлась? — спросил он.

Она смешно нахмурилась.

— Почему? — повторил он.

— Ну… я всегда запираюсь. Привычка, наверное.

— К тебе часто заходят?

— Ко мне никто не заходит, кроме бабушки, но чаще я хожу к ней.

— Тогда не запирайся. Саар твои замки не остановят, и даже я могу их вскрыть. Просто не хочу.

Она не успела ответить. Разговоры кончились, он пришёл сюда не для болтовни. Он убрал с её головы полотенце, и влажные тёмные волосы рассыпались по плечам. Вальтер знал, что она не будет возражать, и каковы бы ни были причины такой покорности, ему было всё равно. Он сразу понял — эта девушка будет его. По крайней мере, так он себе говорил, убеждённый, что знал об этом ещё на «Цзи То». Пусть Кан болтает, что хочет. Кому ещё она нужна?

— У тебя кто-нибудь был? — на всякий случай спросил он, снимая с неё халат. Тома отрицательно качнула головой. Вальтер отметил, что она боится, но это естественно, думал он, чувствуя себя гораздо более опытным. По крайней мере, ей будет не с кем его сравнить.

Она не знала, как вести себя, и лежала, замерев, словно ожидая чего-то ужасного. Вальтер неумело попытался овладеть ею, но Тома, едва почувствовал боль, с неожиданной силой начала вырываться и отталкивать его. Разозлённый своей неудачей, он стиснул ей руки и придавил к постели. Он чувствовал себя оскорблённым. Неужели он настолько плох, что не нравится даже ей, этой слепой девчонке? Да она ему спасибо должна говорить. Скоро Тома перестала бороться, и живая девушка под ним превратилась в пассивную застывшую плоть.

Он остался у неё на всю ночь, возбуждённый мыслью о том, что теперь у него есть своя собственная, всегда доступная красивая молодая женщина. Он не мог и не хотел противиться своим желаниям, чувствуя наступление нового холодного дня, который приближал их к «Эрлику», грозному и таящему в себе ответы на вопросы, которые в те часы он не хотел себе задавать. Внезапно они потеряли для него всякое значение. Даже Соседи, даже опасный переход. Здесь и сейчас они были ему не интересны. Ночь аномалии должна продолжаться. Женщина рядом должна остаться с ним навсегда. Сейчас она была усталой и безразличной. Но он сделает так, что она будет ждать его с нетерпением и встречать с радостью. Он уснул, прижав Тому к себе и даже во сне не ослабив своих объятий. Лишь раз она попыталась выбраться, но Вальтер заворочался, и Тома, опасаясь его пробуждения, стихла, глядя в собственную темноту и раз за разом читая карту их будущего.

15

Саар медленно поднялась по высоким железным ступеням и толкнула тяжёлую дверь. Несмотря на тёплую одежду, респиратор, толстые варежки и целую стену заклинаний, ей казалось, что она чувствует окружающий холод. Если бы не фонари, она бы решила, что скоро «Грифон» выйдет в космическое пространство. Заклинания защищали надёжно, но температура за бортом была уже минус пятьдесят, а к моменту сближения с «Эрликом» опустится ещё делений на тридцать.

Изо дня в день густой туман становился всё причудливее, и братья отправили на палубу Вальтера. Он сидел наверху, в капитанской рубке, и смотрел на туман из-за стекла — ему не приходилось часами находиться в темноте, как ей.

При мысли о Вальтере Саар стало жарко. Будь у неё возможность, она бы выбила самодовольство, которое было написано у него на лице пару дней назад, когда он выходил из каюты Томы. «Хочешь, я это сделаю?», предложил вечером Кан, когда она рассказала ему о своём возмущении. Он спросил это так легко, что Саар встревожилась и отказалась. В конце концов, думала она, хоть этот Вальтер и отвратительный тип, зачем-то он здесь нужен, а что с ним сделает Кан? Кто знает? Тома — взрослая девица, пусть разбирается сама… Однако подобные уговоры не действовали. Саар понимала: Тома совершенно не готова к мужчине — по сути, она ещё ребёнок, — и тем более она не готова к такому мужчине, как Вальтер.

От мрачных размышлений Саар отвлёк силуэт, видневшийся в завихрениях тумана. Местами туман начинал обретать структуру, чего раньше не было. То тут, то там в нём спонтанно возникали геометрические фигуры — круги, квадраты, шестиугольники, спирали. Одни рассеивались быстро, другие держались над палубой часами.

Это был не Кан. Он целыми днями пропадал в аппаратной с братьями, готовясь к походу на «Эрлик». За мерцающими частицами возник адмирал. Он стоял у поручня. Саар подошла и встала рядом.

В отличие от неё, Ганзориг не носил респиратора, а пользовался тем же заклинанием, что и оборотень. Но Саар так и не смогла преодолеть психологический барьер, опасаясь, что однажды туман набьётся ей в горло, если вдруг она случайно ослабит контроль.

— Не буду вам мешать, — вежливо сказал Ганзориг, увидев Саар, и собрался внутрь «Грифона».

— Вы не мешаете, — неожиданно для себя ответила она. Сейчас ей не хотелось оставаться в одиночестве. — О чём вам рассказывают близнецы? Или это секрет?

— Боюсь, пока это действительно секрет, — ответил Ганзориг. — Если только они сами не решат его обнародовать, мы не можем говорить об этом. Но большая часть и так уже известна…

— Не все такие умники, чтобы понять, что там пишет Мика в своих отчётах, — проворчала Саар.

— Без вас эти отчёты будут бесполезны. Если мы не уйдём в петлю, нас могут подстрелить, или мы остановимся раньше и застрянем здесь навсегда.

— Мы уйдём в петлю, — обещала Саар и добавила: — Но если вернёмся с той стороны такими же важными, как этот жрец, я наложу на себя обет молчания.

Ганзориг не ответил. Потом медленно развернулся к ней.

— Жрец? — переспросил он, и в его обычно спокойном голосе послышалась угроза. — Какой ещё жрец?

Саар мысленно обругала себя за несдержанность.

— Я говорила о Вальтере, — сказала она. — По-моему, когда он оттуда вернулся, то стал очень заносчивым.

— Вы сказали, он жрец, — настойчиво повторил Ганзориг.

— Он жрец Источника. Насколько мне известно, Кан забрал его оттуда и привёз на «Цзи То».

— Жрец Источника… — Ганзориг развернулся, пошёл прочь и быстро исчез в завихрениях тумана. Хаотичные клубы расступились и опять сомкнулись, образовав у него за спиной овал.

Он направился в аппаратную, хотя то, что близнецы рассказывали Кану, его не касалось. Никто, кроме оборотня, не мог проникнуть на «Эрлик», а значит, ему, Ганзоригу, совсем не обязательно знать, как устроено оборудование, которое предстояло отключить. Однако он пришёл и занял своё обычное место, собираясь отвлечься на технические детали и выкинуть из головы то, о чём только что узнал.

Но кого он хотел обмануть? Он почти не слышал объяснений близнецов. Кану предстояло досконально изучить всю архитектуру корабельного оборудования, чтобы уметь исправить любые возможные поломки. В другое время Ганзоригу было бы интересно, но не сейчас. Сейчас перед его глазами стояла пустыня Сахара, горы Источника и его жена, которая в тот день едва могла приподняться, чтобы сделать глоток воды.

Легионерам не запрещалось пользоваться Источником, но это было не принято и расценивалось как крайне нежелательное действие. Ганзориг не знал никого, кто там побывал. Ему никогда не приходила в голову причина такого отношения — он думал, всё дело в репутации, и был удивлён, услышав совет не ездить туда с женой. Не делайте этого, говорили врачи. Никто не знает, что это за вода, как она действует, и что потом происходит с человеком. Даже его сын отнёсся к этому отрицательно. Даже его жена. Она смирилась. Не всё можно вылечить, говорила она. Пусть идёт, как идёт, Имедей. Но он никого не послушал.

Через трое суток после одного-единственного глотка она впала в кому, и во время этой комы жена Имедея Ганзорига умерла. Человек, который вернулся оттуда спустя месяц, был абсолютным незнакомцем.

Он злился и считал себя обманутым. Никто не сказал ему, чем обернётся этот, казалось бы, невинный акт. Жрецы должны были знать — они видят сотни людей, знают всё, что касается этой воды. Они обязаны предупреждать о таких вещах. Если б они сказали: ваша жена всё равно умрёт, а то, что появится на её месте, будет чужой сущностью; это не просто личностные изменения или испортившийся характер — это вообще другой человек… Тогда бы он… Ганзориг закрыл лицо ладонью и покачал головой. Отказался бы он? Уехал бы обратно?

— Адмирал? Адмирал, как вы себя чувствуете?

Он осознал, что воспоминания выбили его из реальности. Рядом стояла встревоженная Мика, близнецы и Кан смотрели на него, оставив свои дела. Он встал.

— Я, пожалуй, пойду, — проговорил он. — Мне надо…

— Мика, проводи адмирала к Еве, — велел Франц.

— Нет, благодарю, — ответил Ганзориг. — Я просто немного отдохну. — Он посмотрел на оборотня. — Кан, вы могли бы уделить мне время, когда освободитесь?

Тот молча кивнул. Ганзориг отказался от помощи Мики и скрылся в коридоре из аппаратуры.

Проводив его взглядом, Кан вернулся к моделям и чертежам, которые показывали ему близнецы. Чем больше он узнавал, тем с большим скептицизмом относился к технической стороне собственной миссии. Определить поломку без помощи специалистов было сложно, починить аппаратуру — ещё сложнее. Слишком много переменных, слишком мало он обо всём этом знал. Фаннар внутри него слушал, но Кану меньше всего хотелось обращаться к нему за помощью. У него и так возникло неприятное впечатление, что все свои лекции братья адресуют пхугу, а не ему.

— … а из воды — дейтерий для реактора, — говорил Франц. — Эта часть должна быть в порядке, иначе бы реактор уже встал.

— То есть коридор всё-таки стабилизирован, раз реактор работает? — спросил Кан.

— Не забывай, что это экспериментальная установка. Она не рассчитана на большой диаметр коридора, способный пропускать людей и грузы. Размер коридора действительно стабилен. Проблема в другом: мы не знаем, почему измерения начали проникать в наш трёхмерный мир. Это очень странное явление, которого мы не ожидали. Для многомерного пространства здесь слишком тесно, слишком мало места и направлений. Это как попытаться вложить большой объём в гораздо меньший.

— Некоторые реки текут вверх, — заметил Кан.

— Некоторые текут, — повторил Франц, — но давай закончим с реактором. Мы полагаем, что с ним проблем не будет. Для поддержки коридора требуется энергия, а раз он поддерживается, энергия есть. Но ты не должен отключать реактор. Мы лишь объяснили, что даёт установке энергию.

— А чем может быть оранжевый свет? — спросил Кан. — Для обычных огней «Эрлика» у него слишком высокая мощность. Не может плазма как-то вырваться из реактора и при этом не сжечь корабль?

— Это не должно тебя волновать. Мы знаем, что на «Эрлике» есть выжившие, и что реактор работает. Тебе лишь надо закрыть коридор. Мы загрузим тебе программу управления реактором. С ней у тебя не должно возникнуть проблем. Что касается аппаратуры, создающей коридор, для неё программы не существует. Она регулируется компьютерами лишь в очень малой степени.

— А чем она регулируется? Магией?

— Магия в этом не участвует — по крайней мере, известная нам. С помощью земной магии невозможно проделать коридор из одной части вселенной в другую. Будь это так, хватило бы Саар.

— Вообще-то Саар именно это и делает. Как, по-вашему, она собирается перебрасывать «Грифон»?

— Кан, мы говорим о расстояниях в миллионы световых лет. Саар не сможет проделать коридор даже до Луны, не говоря уже о других планетах и галактиках. Наша сила ограничена. Мы всего лишь люди. Чтобы делать такие вещи, требуются специальные инструменты. Так что давай продолжим. — Он закрыл файлы реактора и перешёл к другой папке. — Ты, конечно же, помнишь центральный зал «Эрлика». Посмотри, как в нём размещено оборудование.

Кан ожидал увидеть помещение, наполненное аппаратурой, пультами управления, мониторами и проводами, но на первый взгляд центральный зал больше походил на котельную. Всюду ветвились металлические конструкции. Пол, потолок и стены закрывала неравномерная решётка из круглых труб разного диаметра. Трубы не имели между собой стыков, словно были отлиты внутри зала уже в таком виде. Неподалёку от стен стояло два толстых столба, крепящихся к полу и потолку многочисленными тонкими изогнутыми соединениями, похожими на корни растений. Из центра столбов выходило ещё по одной трубе; к середине зала эти трубы раздваивались, образуя две глядящие друг на друга буквы С.

— Это и есть ваш прибор? — недоумённо спросил Кан. — Куча труб?

Близнецы синхронно усмехнулись.

— Давай разбираться, — сказал Франц. — Вот эти опоры, — он указал на два вертикальных столба, — проводят энергию от реактора в камертоны, — он показал на трубы в форме С. — Здесь всё устроено так, что выключить их «из розетки» невозможно. Сперва надо остановить резонатор. После этого можно отключать подачу энергии. Компьютер покажет тебе его состояние, и если всё в порядке, ты его остановишь. Если по тем или иным причинам отключить резонатор через компьютеры невозможно, начни охлаждать опоры, и когда температура опустится ниже программной, сработает аварийное отключение. Должно, по крайней мере. — Он вздохнул. — Чтобы охладить опоры, тебе надо войти в управление реактором и заимствовать из аварийных цистерн жидкий гелий. Процесс охлаждения опор длится около десяти минут, после чего произойдёт отключение, и гелий вернётся обратно. Но это неудобный и самый крайний способ.

Кан смотрел на них с недоверием.

— Значит, опоры очень горячие?

— Опоры не горячие. Гелий охлаждает их не в буквальном смысле. Он замедляет вибрацию камертонов и резонатора в целом. Мы открываем коридор с помощью резонансных частот. Вот эта куча труб, как ты выразился, и начинка камертонов создают резонанс, который оказывает воздействие на энергетические колебания вакуума, — Франц указал на пространство между двумя С. — В конечном итоге возникает нечто вроде эффекта Казимира, или отрицательного давления, которое распространяется через точку приложения колебаний в вакууме в другие измерения и с их помощью как бы притягивает к нашему миру другой, убирает расстояние между ними. Это индивидуальный ключ, способный открыть только некоторые двери, то есть соединить миры, которые, скажем так, настроены на одну волну. В общем и целом, аппаратура должна работать правильно, но есть несколько аварийных ситуаций, которые мы тебе объясним…

— Вы сказали — вакуум? — перебил его Кан. — Он что, образуется между камертонами?

— Ты видишь выключенный резонатор, — ответил Франц. — В рабочем состоянии он выглядит несколько иначе.

— А из чего сделаны камертоны? Что у них внутри?

— Если это поможет тебе исправить оборудование, мы расскажем.

Кан недовольно молчал. Близнецы тоже выдержали паузу.

— Давай поступим так. Мы загрузим тебе программу управления реактором и схемы резонатора, — сказал Франц. — Когда разберёшься, приходи, и мы поговорим о возможных авариях. Слишком много технической информации сбивает тебя с нужного пути. Ты должен просто отключить систему. Всё.

— Это я уже понял, — холодно ответил Кан. — Ладно, загружайте вашу программу.

Помахивая планшетом, он отправился к адмиралу. Его любопытство не было удовлетворено, но всё ещё впереди. Он первым окажется на «Эрлике», первым увидит то, о чём братья рассказывали и о чём умолчали. Осталось недолго — дни летели всё быстрее, и братья нагружали его информацией, пытаясь создать техника-специалиста, который смог бы самостоятельно разобраться с термоядерным реактором и резонатором, открывающим дверь в иные миры.

Ганзорига в каюте не оказалось. Кан поднялся на палубу, но нашёл там только Саар. В конце концов он обнаружил адмирала в кают-компании: тот сидел в углу и смотрел на двух матросов, молча игравших друг с другом в шахматы. На соседнем диване, свернувшись клубком, спал Кеплер.

— Садитесь, — пригласил его адмирал и тотчас окружил место Стеной тишины. Он был непохож сам на себя. Обычно сдержанный и спокойный, сейчас он выглядел нервным и злым.

— Мне надо задать вам несколько вопросов, — сказал Ганзориг, пристально глядя на Кана, но в его глазах читалась скорее просьба, чем приказ. — Не сердитесь на Саар, если она раскрыла больше, чем вы бы хотели, но это правда, что Вальтер — жрец Источника, и вы забрали его прямо оттуда?

Кан совсем не рассердился. Скорее, наоборот.

— Он действительно жрец Источника, но я забрал его из другого места. На самом деле я не очень много о нём знаю, кроме того, что он прожил там пять лет.

— Пять лет, — повторил Ганзориг. — А об Источнике вам что-нибудь известно? Что-нибудь такое, о чём не пишут в путеводителях и рекламных брошюрах?

— Я знаю достаточно, чтобы не притрагиваться к этой воде.

Ганзориг молча ждал.

— Я не слишком этим интересовался. Предпочитаю не искушать судьбу.

— Да, — произнёс адмирал. — Это огромное искушение. Но вы знаете, что потом происходит с людьми?

— В общих чертах. Вода действительно целебная, она лечит и продлевает жизнь, но каким-то образом влияет на поведение. Людьми овладевают желания. Разные. И они начинают их удовлетворять, ни с чем не считаясь.

— Но почему они так меняются? Они же становятся совсем другими!

— Это только кажется. На самом деле они просто позволяют себе хотеть всё, что раньше запрещали. Они остаются собой. Только другими собой. Знаете, как обратная сторона Луны, которая никогда не видна.

— А жрецы об этом знают?

— Настоятель знает. Возможно, старшие жрецы. Вальтер — нет.

Ганзориг ничего не ответил.

— Адмирал, обратная сторона Луны не обязательно тёмная, — сказал Кан. — Некоторые люди могут хотеть чего-то… — он пожал плечами, — хорошего. Того, что общество считает хорошим. Хотя большинство просто растормаживается, отключает префронтальную кору и пускается во все тяжкие.

— Откуда вам это известно?

— Я знаком с Настоятелем — не лично, но пару раз мы общались. Он сказал, что надеется никогда не увидеть меня у Источника, хотя я туда и не собирался.

Адмирал молчал, и Кан продолжил:

— Вы не первый, кто спрашивает у меня о Вальтере. Не первый, кого он расстраивает. Если он вас действительно огорчает… возможно, братья не сочтут его присутствие на «Грифоне» столь уж необходимым?

Он сказал это на всякий случай, уверенный, что адмирал не примет его предложения, однако не мог отказать в себе в небольшом удовольствии от намёка.

— Я бы не стал сомневаться в выборе близнецами экипажа, — ровно ответил Ганзориг. — Им нужны мы все.

— Мы им действительно нужны, — согласился Кан. — Вы хотите спросить меня о чём-нибудь ещё?

Ганзориг отрицательно покачал головой.

— Что ж, тогда пойду учить уроки, — он улыбнулся и показал ему планшет. — Вы не представляете, какую штуку они придумали. Вряд ли сумею во всём этом быстро разобраться.

Возвращаясь в каюту, на лестнице он столкнулся с Томой. Услышав шаги, она замерла у подножия, неуверенно держась за поручень.

— Привет, — негромко сказал он и начал спускаться. Она отошла с его пути, прижавшись спиной к стене узкого коридора.

Кан остановился напротив, прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего, будто это была не девушка, а фонарный столб. Удивительно, как можно было так существовать и не существовать одновременно. Он шагнул вперёд, встав почти вплотную к ней. Тома выглядела неважно, и её запах, который обычные люди не чуяли, тоже изменился. Она всегда казалась несчастной и запуганной жертвой, но Кан давно научился подавлять возникающие у него при виде таких людей инстинкты. Подобные женщины — настолько лёгкая добыча, что никакого интереса не представляли. Он склонился к её уху и тихо проговорил:

— Ты ни о чём не хочешь меня попросить?

Она задержала дыхание, чтобы спустя несколько секунд прошептать своё «нет».

— А ты видела эту встречу в своих трансах? Ведь это важная точка, Тома. Многое зависит от того, как ты мне ответишь. — Теперь он говорил ещё тише, касаясь губами её волос. — Ответишь так, и события пойдут по одному пути. Ответишь иначе, и они пойдут по другому. Всё зависит от тебя. Прими решение. Ты ведь видела все варианты будущего. И уже выбрала свой. Неважно, что ты наговорила близнецам. Я знаю, куда ты нас ведёшь. И мне интересно сыграть с тобой в твою игру.

Она упёрлась ладонью ему в рёбра, пытаясь оттолкнуть. Кан только улыбнулся.

— А я знаю, куда хочешь ты, — прошептала она с неожиданной яростью. — Отойди от меня прочь!

Он почувствовал, как она собирает силу для заклинания, и с трудом сдержался, чтобы не вонзить лезвия ей в живот. Это было сильнее любого сексуального желания, но до сих пор ему удавалось себя контролировать, и теперь он отстранился от девушки. Тома вывернулась, взбежала по лестнице и быстро скрылась в коридоре.

Ева Селим знала, что однажды это случится, и двойной сигнал тревоги, раздавшийся в её каюте поздно вечером, не стал для неё неожиданностью. У Саар снова возникли неприятности. Но на этот раз они были и у Кана.

Дверь в каюту Саар открывалась лишь наполовину, но Еве этого хватило, чтобы протиснуться внутрь. В одной из своих личин — юной девушки андрогинного вида, — Саар лежала на кровати без сознания; обе её ноги и постель были в крови, вдоль правого бедра шла глубокая длинная рана. Прежде, чем потерять сознание, колдунья успела частично остановить кровь, но сейчас она текла вновь. За полуоткрытой дверью Ева увидела Кана. Тот тоже потерял сознание, однако на его теле не было никаких следов травм. Ева не любила ругаться, но сейчас ей было трудно удержаться от крепких фраз. Сперва она обработала рану Саар, а потом вызвала Вайдица, чтобы переправить их в медицинский отсек.

Теперь ей предстояло сообщить об этом близнецам. Чем дольше она их знала, тем больше убеждалась, что их манера поведения — не более чем роль, которую они выбрали для удобства общения. Знай Ева теорию Саар о том, что тело отражает душу, она бы с ней согласилась, хотя, в отличие от Саар, отнеслась бы к ней только как к метафоре.

Закончив с делами, она связалась с Микой, но её надежды не оправдались — братья уже покинули аппаратную и уехали к себе в каюту. Говорить по общей связи Еве не хотелось, поэтому пришлось спускаться вниз, хотя она не любила находиться на их территории.

Близнецы сидели на кровати и выглядели не слишком довольными её визитом.

— У меня две новости: одна плохая, другая интересная, — сказала Ева, останавливаясь посреди чёрно-белой каюты. В комнатах братьев никогда не было ничего похожего на стулья. — Сначала плохая. Оборотень снова напал на Саар. На этот раз всё куда серьёзнее — они оба в медотсеке. У Саар глубокая рана и большая потеря крови. К нашему всеобщему счастью, бедренная артерия не задета, иначе мы с немалой вероятностью могли бы её потерять. Пару дней я за ней понаблюдаю, а потом она сможет вернуться…

— Что с Каном? — прервал её Джулиус.

— Без Саар…

— Без Саар всё было бы плохо, но не критично, а без Кана у нас нет ни единого шанса, — отрезал близнец. Ева обозлилась:

— То есть тебе неважно, что её жизнь под постоянной угрозой, и она может погибнуть, потому что связалась с сумасшедшим оборотнем?

— Прибереги свою женскую солидарность для другого раза! — рявкнул Джулиус. — И отвечай, чёрт подери, на вопрос!

Она уставилась на него в изумлении, но потом взяла себя в руки.

— Кан… сейчас он находится в странном состоянии. Судя по всему, Саар ударила его заклинанием, и пока она не очнётся, мы не узнаем, каким. Теоретически это должно быть что-то очень простое, но он не приходил в себя слишком долго, и его общее состояние менялось не в лучшую сторону. Я проверила и выяснила… надеюсь, вы помните, что вытворяет наш мозг с момента входа в аномалию? Так вот, сейчас этим процессом у него охвачены не только зрительные участки, но и все остальные. Он похож на разгоняющийся процессор, хотя нейроны просто физически не могут ускорять своё взаимодействие до такой степени. И всё же это происходит. Скорость их работы растёт. Для организма это плохо. На свой метаболизм мозгу нужно много энергии, а при такой невероятной скорости он забирает себе ресурсы ускоренными темпами. Мы можем поддерживать его состояние только до определённого предела. В конце концов, если это не прекратится, органы начнут отказывать.

Близнецы молчали. Увидев, что они начали внутренний диалог, Ева почувствовала себя не в своей тарелке: она осталась наедине с фамилиаром. Он был где-то здесь — возможно, прятался под кроватью или в ванной комнате; ей представилось, что неподалёку находится шприц с наркотиком, с которого невозможно слезть, и сейчас этот шприц никто не контролирует. Он мог внезапно появиться из воздуха и всадить в неё весь свой заряд.

— Ты можешь вывести его из этого состояния? — спросил Джулиус. Ева вздрогнула от неожиданности.

— Я не знаю, что это за состояние. Чем-то оно похоже на кому, но комы бывают разные, а тут я пока не представляю, за что браться. Мне нужно время.

— Времени нет. Кан должен быть на ногах.

Ева молча смотрела на Джулиуса. Тот поднял брови.

— Что?

— Я разговаривала с капитаном Ормондом. Объяснила ситуацию с влиянием аномалии, и он дал согласие на вмешательство. Со стороны его команды никаких неприятностей больше не будет. Контроль минимальный — я отключила только области, отвечающие за агрессию. Так что, Джулиус, если вдруг ты захочешь…

— Всё, Ева, иди, — перебил её близнец. — И сделай что-нибудь такое, чтобы он очнулся. Команду Ормонда я тебе прощаю, но остальных не трогай. Завтра ты вправишь мозги Саар, а мы — Кану… когда он вернётся. И заметь, — добавил он, — я сказал «когда», а не «если».

Оставшись одни, братья повели разговор о событиях дня, и их диалоги, проходившие безмолвно, делали их похожими на причудливый застывший манекен. Даже Балгур, усыплявший их, чтобы они успевали отдыхать, не осмеливался касаться близнецов во время таких бесед.

В эти минуты они оставляли мир знакомой материи, где им больше некуда было расти. Они преодолели его притяжение — не без труда, сказали бы братья, и не без помощи, добавил бы фамилиар, если б умел формулировать мысли словами. Мир, в котором они оказывались наедине друг с другом и становились чем-то третьим, отличным от двух братьев Морган, было невозможно описать привычными и понятными терминами, разве что формулами. Разговор был долгим только для них — снаружи прошло не больше десяти минут. Потом они уснули. Балгур забрался под кровать и вылез оттуда только утром, чтобы разбудить близнецов, когда им позвонила Ева.

16

Они появились в медотсеке спустя несколько секунд после того, как Ева бросила на пол заклинание портального выхода. Перед визитом близнецов Саар переправили в лабораторию Вайдица, освободив место для их кресла, и теперь она, уже вернувшись к своему привычному облику, наблюдала за происходящим с выражением мрачным и злым.

— Рассказывай, — велел Джулиус.

— Вряд ли это возможно, — ответил Кан. С момента, когда он очнулся, прошёл почти час, но ему так и не удалось собраться с мыслями. — У меня нет слов для таких ощущений.

— Начни с простого. Движение, цвет, звуки, формы…

Несколько секунд Кан смотрел на близнецов, переводя взгляд с одного на другого.

— Ни форм, ни звуков там не было. Было движение, но не последовательное, — наконец, ответил он. — Как будто в одном месте происходило много всего одновременно. Но воспринимал я это по отдельности, словно целое делилось на смысловые слои.

— И что именно происходило одновременно?

— Я не знаю. Там двигалось что-то очень большое, как горы или астероиды. Но это только образ, потому что ничего материального я не видел. Просто ощущал движение чего-то огромного… — Он нахмурился. — Эти массы… как же объяснить… в общем, в них была информация. Или они сами были информацией… Слушайте, я понятия не имею, что это такое и как это описать. Саар вырубила меня разрядом, словно электрический угорь, — он покосился на отсек Вайдица, потом скользнул взглядом по Еве, скрестившей руки на груди, и улыбнулся.

— Раз уж ты об этом заговорил, — произнёс Джулиус, — мы хотим тебя предупредить: ещё одна такая выходка с риском для жизни вас обоих, ещё одна драка, рана, насилие любого рода, и остаток пути ты проведёшь в клетке на палубе.

Улыбка Кана стала ещё шире.

— Я сказал что-то смешное? — обозлился Джулиус. Кан засмеялся.

— Извините. Это и правда смешно. Но ничего такого больше не будет. Я не хотел её ранить. Это случайность. Саар иногда бывает… слишком строгой.

— Что ещё ты видел? — спросил Франц.

— Мне кажется, будь у меня время, я бы понял, что за информация в этих движущихся массах. По крайней мере, хотя бы в какой-то из них.

— Может, это были Соседи? — спросила Ева.

Близнецы посмотрели на неё, и Кан кивнул:

— Очень может быть. Тогда они чертовски интересные создания. Но всё же непонятно, где я был, и почему в разных измерениях они выглядят по-разному?

— Ева, покажи нам какой-нибудь скан! — велел Джулиус, и близнецы развернулись к монитору. Ева открыла папку, выбрала один из самых ярких снимков, и тот незамедлительно возник над столом во всей своей трёхмерной красе.

Братья выглядели так, словно им, наконец, открылась истина.

— Это проекция! — торжественно заявил Джулиус. — Проекция за проекцией через все измерения, и в каждом из них они принимают разные формы, в зависимости от условий среды. Вы понимаете, что это значит?

Его восторгов никто не разделял. Кан пожал плечами:

— Вы думаете, Соседи — это нечто вроде изображения?

— Это… — Джулиус указал на разноцветный мозг, — не просто изображение. Это информация, выраженная определённым образом. Мы все — такая информация. Эта модель. Снимок на экране. Твой мозг. Три образа, три материальные системы, которые отражают одно и то же.

— То есть где-то есть изначальные Соседи, которые проецируют себя во все измерения?

— Может быть, действительно существует нечто, чья проекция принимает форму Соседей на Земле, в измерениях петли или там, куда переместилось твоё сознание. Их формы различны, но все они являются отражениями чего-то одного, как этот снимок на экране компьютера и трёхмерная модель отражают твой мозг. Либо, — продолжил Франц, — ничего такого не существует, и Соседи — это не проекции, а осколки, рассыпавшиеся по разным измерениям и когда-то бывшие единым целым.

— Значит, мой мозг тоже может оказаться проекцией, которая на Земле приняла одну форму, в компьютере — другую, а над столом — третью?

— Не слишком удачная аналогия. Твой мозг — не самостоятельная система, а Соседи, похоже, достаточно автономны. Возможно, на нас такие проекции не распространяются. Иначе это был бы платонизм.

— Это и есть платонизм, — фыркнул Кан. — Идея Соседей, воплощённая во многих мирах.

— А теперь убери из этого собственно идею. — сказал Франц. — Оставь только распространение.

Кан подумал.

— Вы считаете, Соседи могут быть проявлением закона природы? — спросил он. — Что-то вроде гравитации или электромагнитных сил? И что это может быть за закон?

Близнецы синхронно покачали головами.

— Мы не знаем. Или пока не знаем, — ответил Франц. — Через несколько дней у нас появится шанс кое-что выяснить, а пока… — близнецы подкатили к печати портала, — есть более насущные задачи. Например, проследить, чтобы вы с Саар не поубивали друг друга, пока мы не попадём на «Эрлик».

Они въехали в печать и исчезли из медотсека. Ева стёрла заклинание и посмотрела на Кана. Он ожидал услышать выговор из-за ранения Саар, но если медик и хотела ему что-то сказать, то отложила обвинительную речь до других времён.

— Как бы ты объяснил происходящее с нашим мозгом? — спросила она. — Почему его странная активность может никак на нас не сказываться?

— Только если на самом деле её нет, — ответил Кан. — По крайней мере, в нашем измерении.

— Значит, эта активность происходит где-то ещё?

— Нет! — Кан спрыгнул с кровати, вдохновлённый внезапным озарением. — То есть да, где-то происходит какая-то активность, которая, возможно, с нами связана, которую мы отражаем, или которая отражает нас. И мы видим её, когда картируем мозг. С нашим мозгом ничего не происходит, он лишь переносит эту проекцию происходящего в другом измерении сюда, в наше, где она принимает форму активированных зрительных областей, которые считывает компьютер. Когда Саар меня вырубила, я совпал с активностью в её родном пространстве, потому что наш мозг и эта активность каким-то образом связаны. Так что близнецы не правы, если считают, что на нас эти проекции не распространяются.

— Отражения чего-то единого, — сказала Ева.

— Представь, что было бы, если б мы могли совпасть со всеми этими отражениями! Если наше сознание — одна из многих проекций, то, объединившись с остальными, мы смогли бы находиться сразу во всех измерениях и осознавать то, что там происходит. А если это и делают Соседи? Что если какая-то сила после рождения Вселенной сумела оказаться во всех образовавшихся измерениях и осознаёт себя в каждом из них, не разрывая связи с остальными?

Ева вздохнула и закрыла папку. Разноцветный мозг над столом исчез.

— Что ты чувствовал, когда там находился? — спросила она. — Боль, удовольствие, или что-нибудь ещё?

— Мои ощущения касались только размера. Я чувствовал себя гораздо меньше масс, которые двигались в этом тумане. А почему ты спрашиваешь? Тоже хочешь попробовать?

— Я — нет, — сказала Ева. — Но знаю кое-кого, кто однажды может захотеть.

Собрание больше походило на военный совет. Кроме Ганзорига и братьев, на нём присутствовали Кан, Саар и Юхан.

— Адмирал, — сказал Джулиус. — На «Цзи То» вы в общих чертах рассказали нам о Соседях и даже сделали небольшой экскурс в историю. Сейчас нам хотелось бы знать кое-что ещё. Вы упоминали об их парадоксальном размере. В конечном итоге, его смогли вычислить?

— Смогли, — ответил Ганзориг. — Их размеры — от пары метров до полукилометра в длину. Самые крупные наблюдаются в окрестностях Луны.

— Насколько близко людям удавалось приблизиться к Соседям?

— Ни насколько. Люди не могут к ним приблизиться. Приближаются только Соседи. Когда самолёты или зонды начинают их преследовать, они либо исчезают, либо двигаются так быстро, что мы не можем за ними угнаться.

— Насколько быстро?

— Очень быстро. В атмосфере — около десяти километров в секунду. Для объекта таких размеров взять подобную скорость с места, без разгона… вы понимаете, какими технологиями надо обладать.

— Возможно, что никакими, — сказал Джулиус. Ганзориг поднял бровь. — У нас появилась версия, что Соседи могут оказаться чем-то вроде проекции. Отражения. Как солнечный зайчик на стене. Мы не знаем, кто держит зеркало, и что оно отражает, но эти отражения могут быть рассыпаны по многим измерениям и мирам. Из ваших рассказов следует, что земные Соседи оказывают мало влияния на приборы, не радиоактивны, почти не агрессивны, если не считать их предполагаемой связи с аномалиями. Но объекты, которые мы видели в измерении петли, испускают жёсткое гамма-излучение и обладают очень большой массой. Настолько большой, что способны своей гравитацией повлиять на движение «Грифона».

Ганзориг покачал головой.

— Ничего подобного на Земле нет. Самые крупные Соседи притягивают к себе не больше, чем «Цзи То». Но если они попытаются, скажем, нас задержать, чем мы сможем ответить? И радиация… — он посмотрел на физика. — Что вы собираетесь с этим делать?

— У «Грифона» есть изоляция, — ответил Юхан. — Мы получим дозу, но в пределах излечимого. Однако мы можем пойти другим путём: закрыть корабль с помощью искривления пространства.

И он посмотрел на Саар.

— Хотите, чтобы я вышла наружу и завернула «Грифон» в кокон? — сказала Саар, неприятно удивившись.

— А это возможно? — спросил Франц.

— В теории. Но на практике я не знаю свойств тамошнего пространства и даже если смогу с ним работать, где гарантия, что это не собьёт нас с курса и не выкинет прямо на «Эрлик», или не вернёт назад, к краю аномалии?

— Гарантий нет, — согласился Франц, — но давайте предположим, что это не изолированный кокон. — Он протянул ей планшет. — Вот такую форму вы сможете сделать?

Вокруг маленького белого кораблика в центре экрана двигалась фигура, отображающая искривление пространства, которое требовалось сделать Саар. Она походила на сильно вытянутую по горизонтали резьбу винта, в центре вращения которого находился корабль.

— В этом случае мы схватим дозу почти в два раза меньше, а кроме того, не изменим общий курс, поскольку вы не изолируете корабль, а только закрутите пространство вокруг него в большую спираль. Конечно, если Соседи нами заинтересуются, искажение их не остановит — их масса слишком велика, — но с этим мы ничего не можем поделать.

— Саар должна будет выйти на палубу… — начал Кан.

— Дело даже не в этом, — перебила она его. — Вы, кажется, забываете, что в пространстве петли больше трёх измерений. Не факт, что такое искажение вообще получится.

— Оно получится, — уверенно сказал Джулиус. — Побочные эффекты мы устраним — не будет никакой тошноты и «я падаю». Защиту от низких температур и кислород предоставим. Быструю эвакуацию в случае неприятностей — тоже.

Саар бросила на него долгий взгляд. Меньше всего ей хотелось иметь дело с фамилиаром близнецов.

— Ладно, — сказала она, слишком устав, чтобы спорить. Да и возразить было нечего: она здесь именно для того, о чём её просят. — Сделаю, что смогу. Но вы понимаете риски.

— О, ещё как, — улыбнулся Джулиус. — И излучение — меньшая из наших проблем.

Они не говорили о том, что между ними произошло. В последние дни перед переходом они продолжали встречаться, их страсть росла. Даже если он заметил, какие заклинания Саар держит наготове в его компании, и даже если был огорчён тем, что она перестала менять облики, вернувшись к тому, в котором встретила его в первую ночь, то не подавал вида. Они обсуждали переход, путь до «Эрлика» и даже интерес Ганзорига к Вальтеру, что пробудило в них желание пофантазировать о прошлом адмирала.

— Скорее всего, — предположила Саар, — он отвёз туда кого-то из близких и был недоволен результатом.

— Да, — согласился Кан. — Судя по его словам, тот человек очень изменился, и адмирала это выбило из колеи. Теперь он ненавидит Вальтера, который воплощает для него ложь жрецов, хотя сам Вальтер не знает, на что способна эта вода. Кстати, Тома всё ещё хочет отправиться к Источнику?

— Не знаю. — Саар ощутила прилив злости. — Не знаю, чего она теперь хочет. Этот болван ходит к ней как на работу. Разве он может её разбудить? Она с ним ничего не чувствует. Ей нужен внимательный, терпеливый мужчина, а не этот кобель.

— Думаю, это входит в её план, — ответил Кан, по своему обыкновению лёжа на спине и рассматривая серо-голубые тени на потолке. — Она не просто так это делает.

— Какой ещё план?

— Тома лучше всех знает, какие пути ведут к трём исходам. Уверен, она хочет вернуться на Землю и ведёт нас по этому маршруту. Она видит точки расхождения и управляет ими там, где может, подталкивая нас в определённом направлении. Если поднапрячься, можно совершать такие выборы, которые затронут даже близнецов.

— И я хочу вернуться на Землю, — сказала Саар. — Меня совершенно не радуют два других варианта.

Они помолчали.

— Тебе никогда не приходило в голову, почему Тома и Кеплер ещё на Земле смогли увидеть или почувствовать что-то, касающееся аномалии? — спросил Кан. — У Томы было одно и то же видение — может, оно касалось Вальтера? А Кеплер почувствовал, что «Грифон» должен увеличить скорость. По словам братьев, аномалия похожа на чёрную дыру и не выпускает информацию. Но эти прозрения не появились бы, если бы система была закрыта.

— К чему ты ведёшь? — не поняла Саар.

— К тому, что наш мир и аномалия как-то взаимодействуют. Ты не думала, как?

— Конечно, нет! По-твоему, мне больше нечем заняться?

— Может, они взаимодействуют через Соседей? — рассуждал Кан, не обратив внимания на её последнюю реплику. — Если Соседи существуют во многих измерениях одновременно и способны объединять информацию, которую получают, в единое поле, такие люди, как Тома, могут её оттуда брать. Теоретически, она может узнать, что происходит в других измерениях.

— Она не может, — ответила Саар. — Она не визионер, а счётчик. И разве кто-нибудь способен понять и перевести на человеческий язык то, что там творится?

— Конечно! — воскликнул Кан и сел на кровати. — У нас же на корабле универсальный переводчик. Давай припрём его к стенке!

— Братья обещали посадить тебя в клетку, — напомнила ему Саар, но видела, что он уже загорелся идеей, и никакие предупреждения не могут его вразумить.

Глядя на игры тумана за окном рубки, где теперь он проводил большую часть времени, Вальтер предавался мечтам о Томе, с нетерпением дожидаясь вечеров. Она не научилась его обнимать, не встречала с радостью и всё так же каменела в постели, молча снося его грубые ласки и безропотно выполняя сексуальные фантазии. Он был настолько поглощён своей чувственностью, что его дар немел и засыпал, как только он входил в её каюту. Однако Вальтер был уверен, что видит гораздо больше, чем любой другой член экипажа.

Несколько дней назад что-то случилось, и часть команды — по крайней мере та, что принадлежала капитану Ормонду, — внезапно одумалась. Растущая агрессия, ярко выраженная территориальность, заочный делёж самок и попытки утвердить своё превосходство — словом, все животные импульсы, которые вдруг в них взыграли, — исчезли в мгновение ока. Кое в ком они остались, но в силу особенностей характера претерпели некоторые изменения. Близнецы всё ещё проявляли относительную терпимость и вежливость к своим подчинённым, но Сверр почти перестал выходить из своих апартаментов, а его лекции усложнились настолько, что Вальтер понимал лишь одно: такая магия далеко за пределами его умений. Физики без конца спорили и ругались. Однако гораздо больше его тревожили три других колдуна.

Саар не скрывала своего отвращения к нему. Поначалу он немного её опасался, но дни шли, и ничего не происходило. Он спросил Тому, говорила ли с ней старуха. «Бабушка» говорила и даже наложила на неё заклинание, «чтобы не было детей» (Вальтер не знал, как к этому отнестись — дети были ему не нужны, но реакция Саар свидетельствовала, как низко она его ценит). Однако отношение Саар было по крайней мере объяснимо и предсказуемо. То, как менялось отношение Кана, ставило его в тупик.

Оборотень испытывал к нему всё возрастающий интерес. Прежнее недовольство его компанией, досада и равнодушие сменились любопытством, а затем симпатией. Это было необъяснимо. Сперва он решил, что нечто, повлиявшее на команду Ормонда, влияло и на него, но нет: Кан оставался прежним, ходившим на грани, и Вальтер догадывался, на кого падёт этот меч. Что он в нём видел, почему вдруг обратил внимание и проникся столь неожиданным, а главное, искренним дружелюбием? Этого Вальтер не знал.

Как не знал и того, почему вдруг адмирал Ганзориг начал считать его своим личным врагом.

— Их всего пять, — сказала Саар, стоя посреди небольшой комнаты, одной из многих в трюме, где хранились припасы и полезные в походе вещи. — И ни одного двухголового.

Мика фыркнула.

— Они всё предусмотрели, — Саар взглянула на лейтенанта.

— Нам повезло, что снаружи можно дышать, — ответила Мика. — Они были почти уверены, что придётся выходить в них.

— И я должна буду его надеть?

— Да. Эта модель используется для работы в открытом космосе. Кислорода хватит на всё время перехода, с запасом.

— Он тяжёлый?

— Там вы вряд ли почувствуете его тяжесть, — ответила Мика. — Но он удобный. Хотите примерить?

— Не хочу, но придётся, — буркнула Саар, проведя рукой по ткани скафандра. Она была грубой, словно покрытая застывшим клеем. — Надо потренироваться.

— Тогда я распоряжусь, чтобы его доставили к лифту на палубу. Ваше заклинание сможет поддерживать себя само?

— Я не знаю, что у меня там получится. Может, вообще ничего.

Мика смотрела на неё со смесью сочувствия и восхищения.

— Вы очень смелая, — сказала она. — С ними почти невозможно спорить, они всегда всё знают наперёд. А вам это удаётся.

Саар вспомнила, что Кан говорил о Томе и её плане.

— Я не смелая, — ответила она. — Просто выполняю то, ради чего меня сюда взяли. Но я не самоубийца, поэтому хочу, чтобы они не слишком увлекались своими идеями и иногда думали о безопасности. Если бы я отказалась от предложения Легиона, то куковала бы сейчас в Монголии. А если бы Имперскому Двору всё же удалось меня поймать, сидела бы в тюрьме… в лучшем случае. Так что смелость здесь не при чём.

Мика с важным видом кивнула.

— Ещё как причём.

Позже Саар проводили в герметичную камеру, переделанную из части контейнера; лифт вёл на палубу, где она должна была работать при переходе. Она облачилась в скафандр — самостоятельный модуль, в котором, как ей было сказано, она сможет находиться в среде измерения, но который не сумеет полностью защитить её от гамма-лучей. Сделать это для себя и всего корабля — её работа. Поначалу скафандр казался ей неповоротливым, неудобным и тяжёлым. Но после полутора часов работы она приноровилась к нему и под конец перестала замечать. Вернувшись в каюту, она мгновенно уснула, несмотря на ранний час, и не видела, как вечером к ней заглянул Кан и ушёл, не став её будить.

Микроботы, о которых Ева рассказала Саар, а та — никому, имелись и у близнецов. Следящие за здоровьем импланты были поставлены много лет назад, когда братья только начинали свои опасные эксперименты с тканью пространства-времени, однако их модель была иной и не позволяла управлять работой организма на расстоянии. Обычно импланты молчали и не передавали информацию. Сейчас, на корабле, братья разрешили включить их, но Ева почти не следила за показаниями: они вызывали в ней безотчётную тревогу, словно сумрак, в который смотрит ребёнок, видя очертания знакомых предметов и превращая их в своём воображении в нечто чуждое и пугающее. Сигнализацию она отключила: братьев охранял фамилиар, но главной причиной было то, что время от времени они оказывались в странном, ни на что не похожем состоянии, которое могло включить тревогу, но не являлось критическим. Ева не знала, что с ними в это время происходит. Ей был знаком рисунок сигналов, когда они мысленно общались друг с другом. Она знала, когда они приезжали в свою каюту после рабочего дня, и Балгур делал им массаж. Но иногда их сигналы становились непонятными. Поначалу она думала, что они принимают наркотик, вызывающий активацию центров удовольствия и систем вознаграждения, но затем это состояние сменялось другим, и на экране возникали волны и пики, как при эпилептической активности. Скоро оба их мозга синхронизировались в тета-ритме. Затем в них выделялось несколько участков, которые Ева не считала чем-то примечательным до тех пор, пока однажды не выяснила, что эти области активизировались у людей во время молитв. «Они молятся?», недоумевала Ева, отчего-то чувствуя себя неловко, словно подглядывала в замочную скважину. Она знала, что братья выросли в семье священника, но они никогда не говорили о религии и не казались религиозными людьми.

За всё время работы с близнецами Ева лишь трижды видела такое состояние. Четвёртый раз случился на корабле, за день до перехода.

17

В крови кипели вещества, которые ввела ему Ева, чтобы организм выдержал бешеную скорость бега, и теперь он с трудом заставил себя остановиться. То, в чём двигался «Грифон», странная субстанция, по которой он сюда бежал, затвердела на морозе, пробиравшем чёрного гепарда до костей. Однако то, что открылось его глазам, приводило в большее смятение, чем любой мороз.

За несколько километров до цели он начал чувствовать, что бежит в гору. Поначалу уклон был едва заметен, но даже своей звериной сущностью он понимал — такого быть не должно. Первые десять километров он мчался в полной темноте, но сбиться с пути невозможно, если направление всего одно. С места, где «Эрлик» засёк зонды «Грифона», он начал видеть тусклые оранжевые отсветы. Чем ближе он подбегал, тем ярче сияли частицы, образуя теперь сложные геометрические фигуры; они исчезали, когда он проносился сквозь них, и собирались за его спиной в иные формы.

Но теперь он мог остановиться. Здесь было начало координат, и на расширение пространства влияла новая сила.

Застывшая жидкость вздымалась на пятьсот метров: это был настоящий холм с гладкими, ровными склонами крутизной 30–35 градусов. На вершине застыл «Эрлик», казавшийся отсюда крошечной песчинкой под устрашающим тёмно-оранжевым небом.

Геометрия пространственной трубы изменилась. Над холмом и «Эрликом» нависла исполинская конструкция, простиравшаяся от горизонта до горизонта — широкой окружности, похожей на жерло вулкана, внутри которого находился корабль. Искривлённая поверхность неба говорила о том, что это сфера, но то был лишь намёк на форму. Она представляла собой Соседей, слившихся в единое целое.

Нижняя точка шара находилась в паре километров над «Эрликом». Кан обернулся человеком, не опасаясь, что с корабля заметят движение силы, раз уж его не засекли до сих пор, и мгновенно начал соскальзывать назад. Ему пришлось частично вернуть себе облик гепарда и упереться когтями в лёд. Он видел доказательство того, о чём не раз говорил Ганзориг: Соседи — не просто огоньки в небе, а сложные структуры, которые стыковались друг с другом и переплетались своими частями. Поверхность шара, который они образовывали, напоминала спаянные детали немыслимых двигателей, архитектурные элементы чуждых миров, огромные арки и выступы, разбросанные на первый взгляд хаотично, но создающие впечатление общей гармонии. Кану казалось, что в этом нагромождении он вот-вот увидит нечто знакомое, хотя то было естественное стремление сознания найти порядок в хаосе.

Он начал восхождение на холм, впиваясь когтями в лёд. Даже ему здесь было холодно, и он закутал себя во все согревающие заклятья, которые только знал.

— Что ты об этом думаешь? — мысленно спросил он Фаннара, не слишком надеясь на ответ: пхуг не разговаривал с ним весь месяц путешествия. К его удивлению и неожиданной радости Фаннар ответил.

— Мне здесь нравится, — сказал он. — Много загадок.

— Иногда я даже не знаю, какие вопросы задавать, — признался Кан. — Но эти штуки над головой…

— Как ты думаешь, зачем они здесь?

— Возможно, они тут живут. Или их приманил «Эрлик» и его дыра в пространстве. Они могли вылететь из зоны коридора. Кто их поймёт? Мы даже не знаем, механизмы это, живые существа или проявления закона природы.

— Ты ведь понимаешь, что они здесь не случайно — именно здесь, где открылся коридор, и многомерное пространство выливается во вселенную с меньшей размерностью?

— Хочешь сказать, они появились оттуда? Или из других миров?

— Мне больше нравится теория, что Соседи обитают во всех измерениях одновременно.

Кан остановился, чтобы отдышаться. Кислорода в воздухе было мало, и он чувствовал слабость, несмотря на все усилия Евы.

— Ладно, — сказал он. — Соседи — не главная задача. Как по-твоему, заметили нас с «Эрлика»?

— Нет.

— На нас могут напасть на холме?

— Нет.

Оборотень кивнул и продолжил подъём, стараясь двигаться экономно, но не слишком медлить — времени было немного. Из петли «Грифон» выйдет на место, где находился сутки назад, с запасом, чтобы в случае неудачи Кана снова уйти в петлю. Все надеялись, что делать этого не придётся, и ему удастся отключить резонатор.

«Эрлик» вмёрз в лёд до середины корпуса; ватерлиния возвышалась над поверхностью на несколько метров, из-за чего корабль мог бы казаться огромным, если бы не близость структуры, образующей небосклон. Поверхность Соседей была матовой. В их оранжевом свете «Эрлик» выглядел зловеще.

Подойдя к кораблю, он ощутил низкий, едва воспринимаемый гул, доносившийся из его чрева. Кан сотворил несколько волновых фантомов, которые помогли ему подняться на палубу и тут же исчезли, развеянные знаком освобождения. Он помнил этот корабль от нижних до верхних помещений так, словно вырос на нём, и теперь подошёл к двери, ведущей внутрь. Она была не заперта — заварена изнутри или заложена чем-то тяжёлым. С третьего раза он выбил её и оказался на площадке с двумя лестницами, сразу почувствовав всё, что хранило в себе это призрачное судно.

Здесь было жарко и влажно, как в парнике. Он снял с себя заклинания, вернул дверь на место и начал спускаться к залу с резонатором. Корабль был тих, в нём пахло болезнью и смертью — запахами, хорошо знакомыми ему по миру людей. Он старался не касаться стен, на которых выступала желтоватая влага, стекая полупрозрачными струйками на грязный пол. Добравшись до нужного этажа, он остановился в начале коридора, когда-то белого, а теперь серо-жёлтого, с чёрными пятнами плесени на потолке и верхних участках стен. Лампы светили через одну, но его глазам свет почти не требовался. Отсюда было удобно начинать разведку.

Он выпустил четырёх фантомов, и они разбежались во все стороны: один отправился наверх, наблюдать за коридорами, другой — вниз, к реактору, а двое других — вперёд, по пути заглядывая в комнаты и лаборатории. Братья велели ему первым делом поставить портал, выбрав для этого лабораторный этаж, поближе к камертонам, но Кан не собирался этого делать — у него было три часа, за которые он хотел понять, что произошло с кораблём. Тихий, пустой «Эрлик» ему не нравился.

— Здесь никого нет, — сказал Фаннар.

— Нигде? — удивился Кан, следя за тем, что видят фантомы.

— На этом этаже, — уточнил пхуг. — Мне бы хотелось посмотреть машину.

Фантом, отправленный вниз, наткнулся на запертую дверь. Он был сотворён плотным и не мог проникнуть сквозь неё, поэтому Кан оставил его на месте. Волновые фантомы не были разумны — заклинания-разведчики, внешние копии создателя, — однако плотные фантомы могли себя защищать без контроля со стороны колдуна.

Фантомы в коридоре добрались до зала с резонатором, где их встретили первые мертвецы. Кан увидел нескольких погибших — не меньше десятка, — которые находились здесь в момент аварии. Наблюдательная рубка, идущая вдоль единственной прозрачной стены зала, некогда закрытой толстым стеклом, была опалена дочерна, пол усеян расплавленными обломками. Люди сгорели вместе с аппаратурой, превратившись в одно бесформенное целое. Кан развеял обоих фантомов и пошёл взглянуть на работу резонатора собственными глазами.

Под ногами хрустело чёрное стекло, сквозь тело проходили медленные волны, словно неслышимые басы. Он остановился у стола, с которым навсегда слились несколько членов экипажа, и посмотрел на резонатор. В воображении ему рисовались расплывчатые вибрирующие камертоны, а между ними — чёрное отверстие многомерного коридора, однако их вибрация была незаметна глазу. Колебания, о которых говорили близнецы, осуществлялись в порядках, приближавшихся к планковской длине. Однако между камертонами действительно было нечто, едва уловимое дрожание воздуха, искажающее вид прямых труб по ту сторону конструкции. Кан пригляделся. Дрожание имело шарообразную форму, от него исходило едва заметное сияние и редкие, с трудом уловимые тускло-розовые вспышки.

— Всего-то, — пробормотал он с разочарованием. И в этот момент вдруг осознал, что верхний фантом исчез.

Он резко развернулся к выходу, прислушиваясь. Увлечённый резонатором, он отвлёкся от того, что видели фантомы, и пропустил расправу. Создав нового, Кан послал его в коридор, охваченный азартом охотника.

На верхней площадке лестницы, там, где он оставил первого разведчика, стоял человек. Фантом замер у нижних ступенек, ожидая каких-то действий, но человек просто стоял, глядя в стену перед собой, и он начал медленно подниматься. Несмотря на свою память, Кан не мог разобрать, кто перед ним. Лицо мужчины мало напоминало кого-то из членов экипажа. Оно раздулось, словно шар, опухло и покраснело от лопнувших сосудов. Волосы почти вылезли, на голове оставались лишь редкие клочки. Под покрасневшими глазами налились отёки. Фантом остановился напротив, но мужчина не реагировал. Казалось, всю свою энергию он потратил на уничтожение предыдущей копии.

Фантом протянул руку и провёл лезвием по толстой шее человека. Из артерии выстрелила кровь, обрызгав стену напротив, и потекла по замызганной одежде. Мужчина сделал шаг назад и осел на пол, всё такой же молчаливый и пассивный.

Кан вновь был разочарован. Ему хотелось осмотреть корабль, найти других выживших, тех, кто мог отслеживать зонды и стрелять по ним. Но это была второстепенная задача. Чем скорее он разберётся с резонатором, тем больше времени у него останется на удовольствия. Сейчас ему надо было добраться до аппаратной и отключить камертоны оттуда, раз приборы в зале сгорели.

Он отправил фантома вперёд, но больше никого не встретил. Аппаратная оказалась цела. Судя по всему, за ней следили: стены и пол были сухими, компьютеры в порядке. Он быстро поднялся наверх, оставив фантома в коридоре, и сел перед тремя большими прямоугольными мониторами.

Найдя программу реактора, Кан убедился в том, что знал и так — реактор работает, с ним всё в порядке. Затем он перешёл к программе резонатора, погрузившись в таблицы данных, проверяя параметры, на которые указывали ему близнецы, и краем сознания следя за коридором.

— Ты что это задумал?

Кан вскочил и огляделся. Говорил не Фаннар — чужой голос раздавался сверху, из маленького динамика рядом с чёрной камерой, направленной сейчас прямо на него. Несколько секунд Кан смотрел в камеру, потом сел обратно. Голос не принадлежал тому, кто посылал сообщения на «Грифон».

— Почему вы не отключили резонатор? — спросил он, возвращаясь к своей проверке.

— А, так ты хочешь его выключить…

— Хочу и выключу, — отрезал Кан. Трёхмерная схема резонатора почти вся была зелёной, за исключением нескольких мест, которые потеряли синхронизацию с основной мелодией. Прежде, чем его остановить, надлежало исправить красные участки. Он выделил первый участок. В открывшемся окошке высыпала таблица чисел. Вздохнув, Кан начал вручную вбивать верные параметры.

— Мы больны, — огорчённо сказал голос. — И ты теперь тоже.

Кан отгородился от голоса заклятьем.

Чтобы восстановить повреждённые участки, ему понадобился целый час. Под конец ему хотелось расколотить всё оборудование. Он подключился к цистернам с гелием, запустил процесс охлаждения резонатора и вернул себе возможность слышать окружающий мир.

— Ты там? — спросил он.

Ему не ответили.

Колебания резонатора замедлялись. Он не видел, что происходило в зале, и решил найти программу видеослежения, однако не смог получить к ней доступ.

— Эй, — сказал он. — Ты переключил камеры на себя?

— У меня нет фантомов, — произнёс голос. — Я сам — фантом.

Кан покачал головой.

— Это ты обстреливал наши зонды?

— Нет. А кто сюда идёт? Кто-нибудь вроде тебя? Тот, кто мечтает приложить руку к нашим откровениям?

— Я тебя найду, — пообещал Кан. — Найду и посмотрю, как ты заговоришь, когда встретишься вот с этим. — Он поднял руку и вытянул лезвия. Голос тихо засмеялся.

Значения чисел на мониторах приближались к нулю. Он следил за их бегом, отражавшим затухание мелодии, которая открывала коридор в иные миры, и когда все они показали «ноль», экраны озарились надписью «Аварийное отключение». Резонатор встал.

Он быстро спустился вниз, убедился в отсутствии между камертонами круглого свечения, отыскал лабораторию, на которую указали ему братья, и бросил на пол заклинание портала. Оставалось послать сообщение на зонд, оставленный за пределами досягаемости орудий «Эрлика», и можно было спокойно заняться своими делами.

Через минуту после того, как «Грифон» вошёл в петлю, Саар поняла, что ей придётся пробыть на палубе все четыре часа перехода.

Дополнительное измерение добавляло пространству рыхлости; Саар казалось, что она копается в чём-то лёгком и неуловимом, словно пух, чему сложно придать определённую форму. Но она упорно искала правильные движения, которые позволили бы ей создать пространственную спираль и защитить от излучения себя и корабль.

Она стояла в скафандре, прикреплённом к палубе фалами, с включёнными магнитными ботинками. Внутренняя поверхность шлема представляла собой экран, на котором было зеленоватое изображение палубы и далёких Соседей. Её собственные глаза в этой темноте ничего бы не разглядели. На Соседей она не отвлекалась, и спустя десять минут «Грифон» был закрыт от основных потоков разрушительных частиц. Изображение на экране шлема, всё это время искажавшееся и дрожавшее, скривилось ещё больше из-за пространственной спирали. Однако Саар беспокоила вовсе не темнота. Она чувствовала, что спираль развернётся в своё прежнее состояние, как только она перестанет её поддерживать.

— Саар? Вы как? — услышала она в наушниках голос Евы.

— В порядке. Останусь здесь до конца. Спираль раскручивается, если я её отпускаю. А как там внизу?

— Ощущения довольно необычные.

— Вы не делали себе укол?

— Нет. Надо понять, что происходит при длительном пребывании в этом пространстве.

Саар промолчала.

— Если будет что-то необычное, говорите немедленно, — произнёс другой голос, Джулиуса. — Изменения в текстуре, поведение Соседей… Пока нам трудно понять, на каком они расстоянии. Придётся делать поправки из-за искажений. Но вы почувствуете, если они приблизятся — тогда вам придётся непросто.

«Ты говорил мне это сто раз за последние сутки, — подумала Саар с раздражением. — У тебя склероз, если не хуже».

Она покосилась на жёлтый таймер: прошло всего двадцать минут.

Поначалу спираль не требовала больших усилий — только внимания, — но через час её мнение на этот счёт изменилось.

— Меню, — проговорила она, и слева на экране высветилось несколько строчек. — Лекарство.

Лекарство Евы снимало усталость и повышало концентрацию. Инъекции хватило ещё на час. В начале третьего часа Саар начала замечать изменения в поведении Соседи.

— Джулиус, — сказала она. — Ты это видишь?

— О да, — немедленно откликнулся близнец. — Ещё как.

— Похоже, они сближаются.

За последний час Соседей стало больше. Корабельному компьютеру — или близнецам, — удалось вычислить условные расстояния, хотя только в трёхмерных координатах, и сделать ближайшие к кораблю точки ярче. Схема на экране шлема показывала их так, словно спирали вокруг «Грифона» не было. Её частичная открытость позволяла следить за их перемещениями в реальном времени. Соседи продолжали летать без видимой системы во всех направлениях, однако постепенно Саар начала замечать, что несколько огоньков держатся параллельно кораблю, не выделывая никаких парадоксальных движений, не сливаясь друг с другом и не разделяясь. А потом её спираль начала искажаться, разматываясь и вытягиваясь вверх, словно горб.

— Что за чёрт, — пробормотала Саар, пытаясь её выправить. Один из ближайших огоньков становился ярче. — Насколько они тяжёлые?

— Очень тяжёлые, — откликнулся Джулиус. — Если их соберётся несколько, мы на них упадём.

Огонёк пролетел дальше, и Саар, исправив спираль, завернула «Грифон» плотнее. Может, так они его не заметят? Она начала экспериментировать — сперва осторожно, пытаясь лучше разобраться в законах здешнего пространства, потом более активно, но похоже, что её действия только привлекли их внимание. Скоро огней поблизости стало ещё больше, и их масса начала влиять на манипуляции Саар куда сильнее, чем прежде.

— Раскройте «Грифон», — сказал Джулиус. — Пусть они на него посмотрят. Потом закройте опять. Главное, чтобы они нас пропустили.

Саар это не понравилось, но она сделала так, как велел близнец. Следующие полчаса она периодически раскрывала корабль, давая Соседям возможность увидеть — чем бы они не смотрели, — что движется по их измерению. Она старалась не думать, какой вред её здоровью наносят эти раскрытия — альтернатива была куда хуже. И всё же Соседи не отставали. Яркие огоньки начинали объединяться друг с другом, образуя единую массу, и Саар приходилось использовать всё своё мастерство, чтобы «Грифон» не свалился в гравитационный колодец.

Он представлял себе это иначе. Из-за плесени, жёлтой влаги на стенах и намёков Голоса на заразу ему пришлось остаться в аппаратной, пока его фантомы бродили по кораблю и убивали всех, кого встречали на своём пути — в основном в каютах, но двоих нашли на камбузе. Никто из этих четырнадцати человек не был здоров. Никто его не боялся, никто не защищался и даже не говорил. Затем, обернувшись гепардом, он обежал корабль в поисках обладателя голоса. Он учуял его в капитанской каюте, но так и не смог проникнуть внутрь даже бесплотным фантомом. Голос только посмеялся над ним.

Кан не настаивал. Братья просили сохранить экипажу жизнь, а Голос был единственным относительно вменяемым человеком: в отличие от остальных, он хотя бы разговаривал. Впрочем нет, не единственным. Был ещё тот, кто уничтожал зонды и угрожал взорвать «Грифон».

— Он в реакторном отсеке, да? Это единственное место, кроме твоей каюты, куда фантомы не могут попасть.

— Может быть, может быть, — отвечал Голос. — Или ты плохо стараешься.

В нижнем трюме Кан обнаружил морг. Тела смёрзлись, покрылись инеем, и было не понять, сколько из них погибло, а сколько умерло своей смертью. Фантомы отнесли вниз убитых, и он прошёл по кораблю, выжигая за ними кровь. Потом вернулся в аппаратную, уселся в кресло и начал ждать, когда «Грифон» выйдет на связь.

— Ты лишил меня экипажа, — с насмешкой сказал Голос. — За кем я теперь буду подсматривать?

— Какой смысл за ними подсматривать? Разве они делали что-то интересное?

— Поначалу делали. Потом — да, стало скучно.

— Но ведь кое-кто остался. Верни мне управление камерами, и может быть, я его найду.

— А вдруг это я? — предположил Голос.

— Нет, не ты. У тебя ограниченный доступ к аппаратуре. Орудиями управляли отсюда. — Он открыл меню и беспрепятственно зашёл в программу управления пушками на корме. — К тому же, вряд ли ты стал бы нас обстреливать.

— Это ещё почему?

— Ты не выходил из каюты. Не хотел стать таким, как они. Ждал, пока тебя спасут.

— Посмотрим, посмотрим, — ответил Голос. — Спасёте ли вы себя? Где сейчас твой корабль?

Кан скосил глаза на таймер в углу монитора. Он пробыл на «Эрлике» почти четыре часа. Что будет, если «Грифон» действительно не вернётся?

— В другом измерении, — ответил он. — Если ты не забыл, нас обещали подбить, и корабль ушёл в пространственную петлю.

— У вас на борту маг пространства? — Голос ненадолго замолчал. — Возможно ли такое, что сюда идут братья Морганы, создатели резонатора собственной персоной? Скажи мне, оборотень, я прав?

— Прав. Ты их знаешь?

— Мы все их знали. Все, кто был на «Эрлике». И то, что произошло, отчасти их вина.

— А что произошло?

Голос не ответил. Кан вздохнул и от нечего делать начал проверять работу корабельных систем, скоро добравшись до реактора. Что будет, если его отключить? Сумеет ли он выманить из реакторного отсека того, кто угрожал их уничтожить?

Один из трёх мониторов внезапно развернул окно программы управления орудиями, и на экране появилась предупреждающая надпись: «Нарушение периметра. Входящий сигнал».

Он немедленно оставил свои размышления и отключил проснувшуюся защиту, заодно обнаружив, что у «Эрлика» тоже есть два зонда, в семи и трёх километрах от корабля.

— «Эрлик», приём, — из динамиков по обе стороны пульта раздался голос Франца. Нацепив микрофон, Кан включил приёмник.

— «Эрлик» на связи. Вы как?

— Доложи обстановку, — сказал Джулиус.

Изображения на экране так и не появилось.

— Я не вижу картинки.

— Забыл, как мы выглядим? — осведомился Франц, а его брат повторил:

— Кан, доложи обстановку.

— Ладно, ладно. — Он посмотрел на открытую дверь, где мерцал стоявший в коридоре фантом. — Резонатор я выключил. Несколько его участков рассинхронизировались, я их исправил и запустил гелий. Аппаратура в зале сгорела — там произошёл взрыв или какая-то вспышка. В аппаратной этажом выше всё более-менее в порядке.

— Что значит «более-менее»?

— Есть некоторые проблемы с контролем видеокамер.

— Что за проблемы? Что происходит на корабле? Выжившие есть?

Кан посмотрел в потолок.

— Есть. Как минимум двое. Один заперся в капитанской каюте, но это не капитан. Скорее всего, кто-то из обслуги. Ещё один — тот, кто нам угрожал и сбивал зонды. Этот сидит в реакторном отсеке.

— Почему ты не проник в каюту?

— Я думал, вам нужен целый корабль.

Близнецы молчали.

— Здесь, кажется, какая-то зараза, — продолжил Кан. — Почти весь экипаж умер или погиб. В трюме устроено нечто вроде морга. Когда я пришёл, несколько человек были ещё живы, но мне пришлось их убить, уж извините.

— Уж извините? — переспросил Франц.

— Слушайте, я не разбираюсь в человеческих болезнях. Если бы здесь бродили коровы, я бы ещё мог понять, что с ними случилось… А если это какая-нибудь инфекция из коридора или из другого мира? Всё равно они не разговаривали и ни на что не реагировали. Пришлите сюда Вайдица и Еву, пусть они разбираются.

— Дело в том, — начал Франц, — что мы вышли из петли немного не в том месте, где планировали. Это всё Соседи, будь они неладны… В общем, мы в неделе пути до точки входа. Сейчас мы не сможем никого прислать — портал не рассчитан на такие расстояния. Ты продержишься?

Кан улыбнулся. Такая перспектива его радовала.

— Конечно, — ответил он. — Как Саар?

— Она в порядке. Хватанула дозу, но скоро поправится. Через пару дней сможешь с ней поговорить.

— Кан, — вмешался Джулиус, — сделай одолжение, посмотри текущую дату в аппаратных компьютерах. Какой у них день, месяц и год?

Укоряя себя за несообразительность, Кан вывел на экран календарь.

— Шестое мая, — сказал он. — Этого года.

— Они ушли вперёд, — заметил Джулиус, — хотя и ненамного. Хорошо, передаём тебя Еве, она хочет поговорить об этой заразе.

Детально расспросив его о симптомах экипажа, Ева обещала выслать инструкции, как провести тесты на лабораторном оборудовании и выяснить, что случилось с людьми.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила она в конце. — Пока мы не поймём, что это такое, я не смогу тебя лечить.

— Меня не надо лечить. За неделю со мной ничего не случится. Они пробыли здесь пять месяцев, но заболели не мгновенно. К тому же, один из них ходил по кораблю и, кажется, не заразился.

— Тогда жди инструкций, — сказала Ева. — Отбой.

Кан снял наушники и осмотрелся. Аппаратная была слишком тесной и неудобной, чтобы здесь отдыхать. Ему хотелось найти себе уютное, сухое место для сна, но все каюты, которые ему попадались, были сырыми и плесневелыми.

— Вы Кан Ди?

Он замер, не сводя глаз с монитора. Этот голос он слышал на «Грифоне». С ним говорил тот, кто угрожал их подбить. Кан не мог представить себе человека, который скрывался за такими странными интонациями.

— Мы знакомы? — спросил он.

— Нет, — ответил голос. — Но я о вас много слышал.

Кан быстро перебрал в голове всех старших офицеров «Эрлика». Это мог быть едва ли не любой из них.

— Вычисляете, кто я? Это неважно. Я больше не буду вам препятствовать.

— Вы видели, как я сюда бежал?

— Зонды вас засекли.

— Почему бы вам не выйти? Судя по всему, вас эта зараза не коснулась.

— Даже не надейтесь, — сказал голос. — Если решите вломиться в реакторный отсек, я вас убью. Это не угроза. Я просто объясняю.

Кан не ответил. Улыбаясь, он закрыл программы, встал и покинул аппаратную в поисках подходящего места для сна.

18

Соседи двигались. Их формы медленно сменяли друг друга: на месте арок вырастали шипы, отверстия превращались в разветвлённые цилиндрические образования гигантских размеров. Он заметил это, когда лежал на палубе, словно бактерия-экстремофил, и любовался оранжевым небом, хотя окружавший холод был чрезмерным даже для него. Чтобы разглядывать Соседей, он вытащил на палубу найденный на «Эрлике» космический скафандр. Видимо, коридор всё же собирались расширять так, чтобы в него прошёл человек.

Тесты Евы быстро ему наскучили. Он привёл в порядок лаборатории и коридор, избавившись от чёрной плесени, поместил желтоватую влагу в анализатор, который выдал ему имя ещё одного вида грибка, и очистил от него ближайшие помещения. Исследование умерших увлекло его всего на день; назавтра, не обнаружив ничего примечательного, он оставил тесты Еве и во плоти отправился исследовать корабль. Он вновь попытался проникнуть в капитанскую каюту, уже в полную силу, но встретил препятствие, которое не смог не только обойти, но даже понять. К реакторному отсеку Кан не подходил, оставив у дверей фантома.

Он мог бы жить здесь в окружении двух голосов-призраков — трёх, если считать Фаннара, — мог бы снять портал и вновь включить резонатор, чтобы «Грифон» никогда к нему не приблизился и в конце концов застрял бы где-то там, за много дней отсюда. Возможно, ему бы даже удалось наладить камертоны и открыть коридор к какой-нибудь планете в случайной галактике за миллиарды световых лет от Млечного Пути. Но он не делал этого, только грезил, лёжа в скафандре на палубе и разглядывая медленное движение небесной сферы. Как высоко надо прыгнуть, чтобы масса Соседей притянула его к себе, и небо превратилось в землю?

Первыми на «Эрлик» прибыли Ева с Вайдицем. На них были костюмы биозащиты, плотно облегающие тело, за спиной — лёгкие рюкзаки с генераторами. Кан им не помогал, и они его ни о чём не просили. В какой-то момент он решил, что биологи сознательно избегают его, приняв гибель последних членов экипажа близко к сердцу, но потом увидел, что они просто поглощены работой, пропадая в лабораториях, исследуя образцы плесени и ткани умерших людей.

Он проводил время снаружи, защищённый от холода скафандром, наблюдал за небом и представлял себя в недрах исполинской пещеры. Голоса молчали; молчал и Фаннар, хотя ясно присутствовал в сознании Кана. Однажды, когда он уже несколько часов следил за медленными трансформациями Соседей, их оранжевый свет закрыла чья-то тень. «Уйди», подумал он — перетекающие друг в друга формы поглощали всё его внимание, — но тень не исчезала, и он неохотно включил коммуникатор.

— Ева?

— Это Вальтер, — ответил тёмный пришелец. — Привет.

— Почему ты в скафандре? — спросил он, когда Кан выбрался из своего убежища. Оборотень выглядел наполовину отсутствующим. Движения Соседей заворожили его. Он находился в слишком странной среде, влияние которой Вальтер пока не понимал.

Сам он больше не носил маску. Здесь частицы тумана перемещались организованно, паря над кораблём в виде идеальных многогранников. Вспышки, досаждавшие им на палубе «Грифона» во время путешествия, исчезли.

Оборотень сконцентрировался.

— Чтобы наблюдать, — ответил он. На его губах возникла лёгкая улыбка. — Значит, карантин сняли?

— Вряд ли. Братья послали меня смотреть, — он показал пальцем вверх, — но больше никого не пустили.

— Они движутся, — проговорил Кан. — Очень гармонично.

— Они общаются, передают какую-то информацию. По ту сторону они вели себя как любопытные животные. А эти — совсем другие.

— Братья не предлагали тебе ничего необычного?

Вальтер слегка удивился:

— Нет. Например?

— Они не рассказывали, что к Соседям можно подобраться ещё в одном измерении, где их язык может быть понятнее?

Переводчик покачал головой.

— Ладно, — сказал Кан. — Советую тебе взять на складе ещё один скаф. Наблюдать в нём гораздо удобнее, а лежать на ледяном металле без защиты не рискну даже я. — На его лице читалась симпатия. — Будет интересно, когда ты расшифруешь их язык.

— Это не язык. Не в том смысле, в каком он есть у нас или у любого другого вида. Думаю, они обмениваются информацией, изменяя форму и двигаясь определённым образом.

— Не просто двигаясь. Рассматривай всю поверхность целиком. В каждый момент времени она представляет собой единицу информации, один символ. Но мы не знаем длительности этих моментов — они могут быть для нас неощутимы, слишком малы для непосредственного восприятия или наоборот, слишком велики. Представь, что за нашу секунду они высказываются такими объёмами, которые мы создаём годами. Если я прав, ты сможешь их понять?

— Не знаю, — ответил Вальтер. — Но попробую.

— У тебя есть идеи, что их тут держит? — спросил он Кана через день, когда они сидели на камбузе и готовили себе обед. Экипаж «Эрлика» оставил после себя много припасов. Кан ел их, пока был один; обнюхав несколько вскрытых банок, он не учуял ничего опасного.

— «Эрлик» и его резонатор, — предположил Кан. — А может, дыра в пространстве-времени. Ты в курсе, чем они тут занимались?

— Нет. И чем же?

— Открывали коридоры в другие миры.

— Значит, Соседи взялись оттуда?

— По теории братьев, они живут во всех измерениях сразу и скорее всего появились из многомерного коридора.

Он вывалил содержимое банки в большую миску, перемешал и уселся за стол.

— Думаешь, мы тоже здесь перегрызёмся? — спросил он. Вальтер поднял голову.

— Перегрызёмся?

— Ева сказала, что это прионная болезнь. Есть такие прионные белки. Обычно они не опасны, но иногда приобретают патологическую форму и могут превращать в самих себя другие белки, распространяясь, как инфекция. Возможно, поломка резонатора запустила процесс превращения. Кроме того, их можно подцепить, если съесть заражённое мясо.

— Да ладно, — Вальтер усмехнулся. — Они ели друг друга? При такой-то кухне? — Он указал на помещение камбуза.

— У них были поражения ЦНС. Они ничего соображали. Поэтому мы всё ещё на карантине.

— И всё-таки, — Вальтер вернулся к своей проблеме. — Что их может здесь удерживать?

Кан молча рассматривал его, и на мгновение Вальтер заметил в его глазах и чертах лица тень чего-то незнакомого и чужого. Он не смог расшифровать этот миг, как не мог расшифровать миги Соседей.

— А вдруг они в беде? — предположил Кан. — Вдруг они хотели бы уйти, да не могут? Братья считают, что Соседи не обязательно живые и разумные. Они могут быть проявлением какого-то неизвестного закона природы. Допустим, они собрались здесь, чтобы компенсировать наше вторжение. Не забывай, мы находимся в n-мерном пространстве, хотя используем только три его измерения.

— Значит, мы находимся в трёх, — сказал Вальтер.

— Нет. Это на Земле мы находимся в трёх, потому что больше там нет. А здесь они есть. Ты не задумывался, кому они передают эту информацию? Если они объединены, как ты говоришь, и их общая поверхность каждый определённый отрезок времени представляет собой один символ, а не множество, они не могут говорить друг с другом. Они и так знают всё, что знает каждый. Они говорят хором. В некотором смысле это один большой Сосед. Кому тогда он сообщает информацию?

Вальтер молчал.

— Нам? — наконец, спросил он.

Кан придвинул миску и начал есть. Больше в этот день Вальтер не добился от него ни слова.

«Грифон» встал в двух сутках от «Эрлика». Каждый вечер Вальтер давал близнецам отчёт о своих наблюдениях, сводившийся к тому, что Соседи как были, так и оставались для него загадкой. По просьбе близнецов Кан послал вверх несколько зондов, которые транслировали на «Грифон» движения поверхности Соседей.

— Завтра, — сказал Вальтеру Франц, — ты займёшься тем, что поищешь длительность одного символа. Кан поможет тебе с записью. Меняй скорость до тех пор, пока не доберёшься до объёма информации, который сможешь понять, и на этой скорости просмотри всю запись.

— А если это очень медленная скорость? Если один их символ выражается несколько наших часов? — ответил Вальтер, обиженный сомнениями близнецов.

— Просто сделай! — разозлился Джулиус. — Почему ты всегда возражаешь?

— У меня есть идея, — вмешался Кан, до сих пор молчавший неподалёку.

— Твою идею мы оставили напоследок. И прекращай сутками торчать на палубе. Ева считает, у тебя развивается зависимость. Побудь пока внутри. Через несколько дней мы снимем карантин.

Ночью Вальтера разбудило неприятное ощущение, сперва смутное, но через пару секунд оформившееся чётко и ясно: на него кто-то смотрел. Он повернулся и увидел, что дверь в каюту открыта, а в освещённом коридоре сидит чёрный гепард. Его силуэт был неподвижен, на тёмном фоне светились оранжевые глаза, и теперь они смотрели прямо на него. Вальтеру стало жутко. Сколько он так сидит? Зачем?

Внезапно гепард встал и скрылся в коридоре.

Вальтера передёрнуло, по телу побежали мурашки. Он быстро захлопнул дверь и забрался обратно в постель. «Я идиот, — подумал он. — Ему почти удалось меня обмануть… Нет, ему удалось. Я ему поверил. Если бы я не проснулся… чёрт, если бы он меня не разбудил… это же двинутый оборотень, он убил здесь кучу народа, ему это нравится, и у него нет причин хорошо ко мне относиться. Его дружелюбие — обман…» Сетуя на свою недальновидность и постепенно засыпая, Вальтер обещал себе никогда не забывать об этом и быть начеку.

Весь следующий день он просматривал записи с зондов, но так ничего и не понял. Он видел, чувствовал, знал, что в этих движениях, в этих плавных изменениях и перетеканиях из одной формы в другую, есть смысл, система, но не мог её постичь. Он пытался найти подходящую скорость, однако ни ускорение, ни замедление не помогали. Оборотень вновь был на палубе, игнорируя предупреждение близнецов.

Вечером к нему поднялась Ева и постучала по шлему.

— Ты что, теперь там спишь?

Кан выбрался из скафандра.

— Их движения очень красивы. Ничего лишнего. Это как смотреть на огонь.

— Завтра мы начинаем чистить корабль. Прибудет Сверр. Ты нам поможешь?

— Конечно. Потом вы снимете карантин?

— Вероятно, да. Но остаётся две проблемы: одна — в капитанской каюте, другая — в реакторном отсеке. По-твоему, мы можем их временно проигнорировать?

— А что говорит адмирал?

— Что пока эти проблемы не решены, «Эрлик» небезопасен.

— Он в любом случае небезопасен. Но их решение мне не по зубам. Я пытался проникнуть в капитанскую каюту, и у меня ничего не вышло. Может, получится у Сверра?

Глаза Евы за тёмным пластиком шлема были едва ему видны, но её улыбку он заметил.

— Надо установить собственную систему слежения или вернуть себе управление камерами, — продолжил он. — И если хочешь знать моё мнение, я согласен с адмиралом. То, чего я не понимаю, меня тревожит.

— А это тебя не тревожит? — Она указала на Соседей. — На нас как будто планету положили.

— Здесь у меня есть теории, — ответил Кан. — Там — пока нет.

Перед началом чистки «Эрлика» братья пригласили к себе Ганзорига и Сверра. Они считали, что Кан отнёсся к своей задаче легкомысленно. Если экипажу «Грифона» что-то угрожало, он должен был разобраться с угрозой и не оставлять в покое того, кто обещал подбить их корабль. Однако понимали они и другое: его специализация — силовые решения, а не распутывание магических узлов, поэтому здесь, возможно, требовалось действовать иначе.

— Если и у вас ничего не выйдет, этим займётся Саар, — сказал Франц Сверру. — Пусть вывернет эту каюту наизнанку. И нам совершенно не нужно, чтобы рядом с термоядерным реактором находился человек, угрожавший нас взорвать.

— Он и сейчас может это сделать, — ответил Ганзориг. — Вы так и не знаете, кто эти люди?

— Нужно провести генетический анализ погибших. Но сначала снять карантин и обезопасить себя от любой биологической угрозы.

— Не всё ли равно, кто это? — спросил Сверр. — Они явно не желают сотрудничать, даже если молчат и не мешают. У нас была надежда, что хотя бы несколько членов экипажа останутся вменяемыми, но Кан сделал то, что сделал, и по словам Евы, погибшие действительно были больны. Хотя мне трудно представить, что у оборотня не получилось войти в каюту.

— По его словам, это не удалось даже волновым фантомам, — сказал Франц. — А они обычно могут пройти через всё, что угодно.

— Кроме дюжины защитных заклинаний, — заметил Сверр.

— Которые он вполне мог распознать, если не снять. Но по его словам, он не понимает системы защиты.

— Мы должны изолировать капитанскую каюту от остального корабля, — сказал Ганзориг. — И реакторный отсек.

— Этим займётся Саар. В самом крайнем случае, если остальные варианты не сработают.

— Входящий с «Эрлика», — сказала Мика.

— Мы не обсуждаем это с «Эрликом», — быстро напомнил Джулиус. — Там две пары лишних ушей.

На экране появилось лицо Вайдица. Он был взволнован, волосы всклокочены, на щеке краснела длинная ссадина.

— У нас ЧП, — сообщил он. — Оборотень взбесился.

На «Эрлике» тоже разговаривали. К уставшему Вальтеру, который целый день без всякой пользы просматривал записи, спустился Кан и сел в кресло поодаль. Он выглядел довольным и расслабленным. Его настроение разозлило Вальтера ещё больше. Закрыв программу, он угрюмо посмотрел на оборотня.

— Как может быть, что ты видишь язык, систему, и не понимаешь её? — спросил тот.

— Я её понимаю, если это физически доступно, — буркнул Вальтер. — Если они произносят одно слово за тысячу лет, я не смогу их понять.

— Но ты будешь знать, что они его произносят?

— Да.

Кан смотрел на Вальтера, слегка улыбаясь, и тот вновь подумал о его ночном визите.

— Можно задать тебе личный вопрос? — спросил он. Кан кивнул с таким видом, будто именно того и ждал.

— Ты скучаешь по Саар? — Он хотел спросить совсем о другом, но вопрос сам выскочил на язык.

— Нет. Я говорил с ней, когда она поправилась. А ты, значит, скучаешь по Томе.

— Ну да, — признался Вальтер.

— Я понимаю. Она крепкая штучка.

— То есть?

— Помнишь, я говорил, что она не для тебя? Так вот, она не для тебя. Однажды ты захочешь её убить, потому что она тебе не по зубам. Она беззащитна, пока ей это выгодно, но когда ей будет выгодно сопротивляться, вся эта беззащитность испарится. Если ты этого не видишь, твой дар бесполезен.

— Убить? — переспросил Вальтер, чувствуя, как холодеет кожа. — О чём ты?

— Ладно, ладно, — Кан усмехнулся. — Просто хочу предупредить — не вздумай.

Несмотря на усмешку, он говорил серьёзно: Вальтер это видел, и оборотень это знал. Но что-то заставило его возмутиться такой предопределённости, будто он защищал свою территорию от вторжения чужака.

— Зачем ты ночью открыл дверь в мою каюту? — спросил он.

— Просто открыл.

— Больше так не делай.

Он замолчал. Возникла секунда тишины, в которую Вальтер понял, какую ошибку совершил. Дар подвёл его, иначе он бы сразу увидел, что означает этот разговор, чего хочет собеседник, и что, в конце концов, Вальтеру пришлось сделать, словно марионетке в руках кукловода.

Он всегда считал, что опережает экипаж на несколько шагов. Видит больше, чем остальные. Но переоценил себя. Впервые встретившись с людьми, так сильно отличавшимися от всех, кого Вальтер знал прежде, он не сумел сделать из своих наблюдений правильные выводы, потому что слишком мало знал.

А сейчас было поздно. Секунда прошла.

Мощный удар сбил его с кресла, и он упал на пол вниз лицом. В почки ударили два колена, и Вальтер задохнулся от боли. Обе его руки в мгновение ока оказались заведены за спину и подняты вверх, словно на дыбе. Он заорал — мышцы и сухожилия будто рвали на части. Следующим движением оборотень резко толкнул его руки вперёд, к полу, и головки плечевых костей выскочили из суставов.

Услышав крики, Ева, сидевшая за анализатором, вместе с Вайдицем бросилась в коридор к аппаратной. Но они не успели. Чёрной молнией оттуда вылетел гепард и на полной скорости врезался в обоих биологов, отшвырнув их обратно к лаборатории. Он навис над Евой, раскрыл пасть и сомкнул зубы на её шлеме.

От удара, в миг опустошившего её лёгкие, и боли в прокушенных щеках Ева потеряла сознание. Он мотнул головой, содрал с неё шлем и отшвырнул в сторону. Оттолкнувшись от тела, оборотень прыгнул на Вайдица, который успел окружить себя щитом. Но гепард разбил его одной лапой, а второй ударил биолога по голове, порвав защитный костюм. Потом он рванул дальше по коридору и исчез на лестнице.

— Ты как? — Вайдиц подполз на четвереньках к Еве. Её лицо заливала кровь, обе щеки были порваны до губ и висели по бокам толстыми тёмно-красными лепестками. Ругаясь, он затащил её в медицинский отсек, закрыл дверь, освободился от собственного шлема и уложил её на стол. Несмотря на пугающий вид, травмы были поверхностными — челюсть осталась цела, зубы на месте. Через десять минут он привёл лицо Евы в порядок, дал ей время придти в себя и позвонил близнецам.

— Что-то его спровоцировало, — сказал Джулиус. — Ты говорил, что слышал крики Вальтера. Где он?

— Проклятье! — Он совершенно забыл о переводчике. — Видимо, в аппаратной.

— Тогда разберись с ним, а мы подумаем обо всём остальном.

Она ещё раз осмотрела себя в зеркало. Шрамы были почти не видны, а через пару дней и вовсе исчезнут. Ева бросила взгляд на пробитый шлем Вайдица, валявшийся у входа в лабораторию, села за стол и вызвала «Грифон».

— Вальтер проспит до утра, — сообщила она близнецам. — У него был вывих суставов и кое-какие травмы. Что между ними произошло, я не знаю, но могу только удивляться, что Кан сорвался так поздно. Ему здесь скучно, Джулиус. Его раздражает Вальтер, наши костюмы, карантин… Вы не должны были держать его тут без дела. Он терпел это дольше, чем можно было ожидать.

— Если он не в состоянии справиться с капитанской каютой, мог бы помочь тебе. А вместо этого он целыми днями таращится на Соседей.

— Возможно, они его отвлекали, — сказала Ева и уточнила, — от нас. Соседи действительно гипнотизируют, если ты не заметил.

— Не заметил. На экране они не впечатляют. Так где он? Опять на палубе?

— Ты ведь не думаешь, что я ходила его искать? Он там, где он есть. Поточил о нас свои когти и успокоился. Присылайте уже Сверра, — вздохнула она. — Мы слишком затянули этот карантин.

19

Ганзориг принял командование «Эрликом», и его спокойная жизнь кончилась. Застряв между оранжевыми небесами и ледяной пустыней, корабль хоть и был неподвижен, но после нескольких месяцев полного пренебрежения требовал внимания и ремонта. Адмирал забрал с собой больше половины команды «Грифона» и вслед за Сверром, вычистившим на нём всю возможную заразу, начал наводить порядок.

Всё было бы хорошо, если бы не капитанская каюта, куда не смогли проникнуть ни Кан, ни Сверр, ни даже Саар. Он наблюдал за колдовством Сверра и понимал, что у того ничего не выйдет: хитроумные заклинания не помогали, как и разрушительная сила оборотня. Он надеялся только на Саар, однако неудача постигла и её. Колдунья провела перед дверью не больше пяти минут. Она проделала несколько композиций из жестов, потом медленно опустила руки и уставилась на дверь таким взглядом, что Ганзоригу стало не по себе. Затем молча развернулась и покинула корабль. Адмиралу никто ничего не объяснил, но он и сам понимал, что проблема осталась нерешённой.

В те дни он нашёл неожиданную поддержку у оборотня. Кан успевал бывать на обоих кораблях, но большую часть времени проводил на «Эрлике» и скоро официально превратился в помощника капитана. Сперва они беседовали об обустройстве корабля, а потом начали говорить и на другие темы. Ганзориг следил за своими словами, ни на минуту не забывая, что оборотень сделал с Вальтером, однако сочувствовать переводчику не мог, хотя и не злорадствовал.

— Что говорят близнецы? — спросил его однажды Ганзориг. Они сидели в кают-компании вдвоём; людей для такого большого корабля было мало, и по этой причине все старались держаться вместе, поселившись над лабораториями. Кают-компания находилась ближе к корме, далеко от обжитых мест.

— Сами они ничего не говорят, а я не спрашиваю, — ответил Кан. — По словам Саар, тот, кто засел в капитанской каюте, сделал с пространством такую штуку, которую она не может преодолеть. Ей не за что зацепиться. Она сравнила это с гладкой непробиваемой стеной.

— Значит, внутри какой-то сильный маг пространства?

— В экипаже «Эрлика» был только один такой маг, и пока мы не знаем, что с ним. Но реакторный отсек тоже окружён стеной. Теоретически он мог запечатать его с кем-то внутри, а сам запереться в каюте, — Кан посмотрел на Ганзорига. — Однако резонатор и пульт управления оставались в полном распоряжении экипажа, а потому какой смысл оставлять кого-то в реакторном отсеке? Я думаю, может, это эффекты резонатора? Что если в процессе эксперимента за пределами зала возникло несколько случайных коридоров, где пространство корабля соединилось с иными мирами? Там вполне могут быть существа с других планет.

Ганзориг молчал, встревоженный ещё больше.

— Нам остаётся только гадать. Всё-таки это первые испытания, к тому же неудачные. — Кан посмотрел в иллюминатор. — Но идея мне нравится. Если бы у братьев всё получилось, я, может быть, нашёл бы себе планету и поселился там подальше от всех.

— Один? — спросил Ганзориг.

Оборотень склонил голову и посмотрел на адмирала.

— Это просто рассуждения, — сказал он. — Мы слишком далеко от всего, чтобы строить планы на земную жизнь.

Проучив Вальтера, он поднялся на палубу и вновь отдался власти перетекающих друг в друга форм, начисто забыв о времени. Спустя двенадцать часов к нему пришла Ева и, как ни в чём ни бывало, напомнила об обещании помочь с чисткой «Эрлика». Вместе со Сверром, Евой и Вайдицем он несколько часов бродил по коридорам и каютам, приводя корабль в порядок. После этого Ева провела глубокое сканирование его организма, сказала, что никакая зараза его не берёт, и разрешила вернуться на «Грифон».

Он устал, был голоден, хотел спать, однако, попав в окружение знакомых запахов и почуяв Саар, немедленно отправился к ней. Но его встретила не Саар. Остановившись на пороге, он несколько секунд молчал, а потом произнёс:

— Вижу, пока меня не было, здесь многое изменилось.

Тома повернула голову.

— Да, — спокойно ответила она. — Многое. Подожди здесь, бабушка скоро придёт.

Он сделал шаг и остановился у кровати. Она больше не боялась — ни его, ни кого бы то ни было. Страх, злость и отчаяние, аура жертвы, окружавшая её до сих пор, исчезли. Она подвинулась, и он сел рядом.

— Как это случилось?

Тома улыбнулась.

— Ты не можешь знать всего.

— Разве я знаю?

— Ты хочешь.

— А кто не хочет?

Она не ответила.

— Где Саар?

— С близнецами, — ответила Тома, и он, внимательно следивший за ней, невольно выдохнул.

— Не может быть! Тома!..

— Нет, — резко ответила она, оборачиваясь. — Ты что-то себе выдумываешь. Ты неправильно понимаешь.

— Ладно, ладно, — сказал он, видя, что здесь есть тайна, о которой она не хочет говорить. — Но скоро вернётся Вальтер и, несмотря на весь его потенциал, тоже поймёт неправильно.

Тома выдержала паузу.

— Неважно, — ответила она. — Сейчас это уже не имеет значения.

— Вот как? — заинтересовался Кан. — Мы приближаемся к концу? Ты это хочешь сказать?

Неожиданно она вытянула руку и безошибочно коснулась его плеча. Пальцы проследовали к шее, провели по волосам, по щеке, перешли к виску, но это не было ощупыванием слепого, который хочет лучше узнать собеседника. Это было больше похоже на ласку.

— Ты нравишься бабушке, — с сожалением сказала Тома, убирая руку.

Оборотень молчал.

Тогда она встала и уверенно вышла из каюты. Кан проследил за ней, подождал, пока закроется дверь, и принял свою животную форму. Гепард улёгся на постели, ожидая скорого возвращения Саар, однако та не торопилась, занятая разговором с близнецами, а когда пришла, он спал: чешуйчатая грудь мерно вздымалась, хвост свисал с кровати. Саар села рядом и погладила широкую жёсткую лапу.

Оборотень открыл глаза, поднял голову, широко зевнул и вернул себе человеческий облик.

— Ты расскажешь, что случилось? — первым делом спросил он.

— Во-первых, здравствуй. А во-вторых, я тебе уже всё рассказала, пока ты был на «Эрлике».

— Я о Томе.

Она изменилась в лице.

— Вы виделись?

— Она была здесь, когда я пришёл.

Саар молча поднялась и скрылась в крохотной душевой, чтобы согреться и подумать. Когда она вернулась, Кан сидел на кровати в той же позе, в которой она его оставила, и смотрел на дверь.

— Тебе не приходит в голову, что я не хочу говорить о других женщинах, когда мы вместе? — спросила она, не сумев скрыть обиду.

— Я спрашиваю по иным причинам, — спокойно ответил он, — и ты это знаешь. Она — штурман, имеющий власть над судьбами всего экипажа. От её решений в буквальном смысле зависят наши жизни. От неё, а не от близнецов, Соседей или тех, кто прячется на «Эрлике».

— Ты преувеличиваешь. — Она испытывала странное сопротивление, не желая говорить на эту тему и отвечать на его вопросы, чем бы они ни были продиктованы. — Нет у неё такой власти. Она видит дороги, и этим всё ограничивается.

— Не ограничивается. Представь, что перед тобой три варианта развития событий. Все они приводят к разным результатам. Ты знаешь, как себя вести, чтобы достичь нужного. Тома поставила себе цель и управляет развилками вероятностей, чтобы к ней придти. Например, оказывается в нужном месте в нужное время. Саар, это же так просто…

Она положила руку ему на плечо, и он замолчал.

— Потом. Если хочешь, я всё расскажу тебе потом.

— Нет, — ответил он. — Сейчас. Больше никакого «потом». То, что можешь сделать сегодня, делай.

— Беспокоишься о каюте? Сверр откроет её. Или я.

— Я не беспокоюсь. Расскажи о Томе.

Саар вздохнула.

— Знаешь, кто такие… — она помедлила, пытаясь подобрать подходящее английское слово, — сосальщики?

— Сосальщики? — Кан отчего-то оживился. — Конечно. Как-то раз они появились у моих коров. А пару лет назад деревенские нашли в свинье двухметрового цепня!

Он замолчал, увидев выражение её лица.

— Я говорю не о кишечных паразитах, — холодно сказала она, решив, что он над ней смеётся. — Не знаю, как их называют у вас — это перевод с моего языка. Сосальщики — духи, Кан. И очень опасные.

Через три дня после выхода из петли Тома решила покинуть каюту и прогуляться по кораблю. Несмотря на все меры, переход экипажу «Грифона» дался нелегко. Всем пришлось лечиться от радиационного облучения, на кого-то не подействовали лекарства, и четыре с лишним часа они испытывали необыкновенные ощущения, мучаясь тошнотой, головокружением и потерей ориентации. К их числу принадлежала Тома. Ева разрывалась между пациентами и обработкой данных, и Томой занялась Саар.

В тот поздний час коридоры «Грифона» были пусты. Тома собиралась дойти до кают-компании, немного посидеть там и вернуться обратно, но на полпути её настроение изменилось. Она чувствовала чей-то взгляд, однако не могла понять, кто за ней следит и с какими намерениями. Страх парализовал её; она остановилась, ухватившись рукой за холодную стену.

— Вальтер? — тихо позвала она, предположив, что это он её выслеживает. Но никто не ответил, а спустя секунду что-то коснулось её ноги. Тома подпрыгнула и отшатнулась, ударившись о стену.

Снизу послышалось мяуканье Кеплера. Его голосовой переводчик молчал. Тома с облегчением присела и вытянула руку, собираясь погладить кота. Он толкнулся в её ладонь, но поймать себя не дал.

— Кеплер, ты что?

Кот выгнул спину, вновь потёрся о её ногу и, мяукнув, отбежал дальше по коридору. Она последовала за ним.

Кеплер увёл её в пространства корабля, где она раньше никогда не бывала, и исчез, как только Тома переступила порог большой каюты. Наполнявшие каюту магические энергии напомнили ей дома, в которых они с Саар останавливались в Сибири. Она замерла, как всегда, испуганная, но и немного заинтригованная. В голове мелькнуло, что здесь может жить адмирал Ганзориг.

— Тома, мы хотим с тобой поговорить, — произнёс Франц. — Наедине, без лишних ушей. Располагайся.

Внутренне сжавшись, она сделала несколько шагов и упёрлась коленками в кровать. Дверь за ней закрылась, щёлкнул замок.

— Сядь.

Братья оставались неподалёку, сидели в своём кресле, глядя на неё из угла. Тома осторожно присела на жёсткий матрас.

— Тебе понравилось в петле?

Вопрос застал её врасплох.

— Конечно, нет! На меня не подействовало лекарство!

— Хорошо. Ты видела вариант с нашей неудачей в петле или неудачей Кана на «Эрлике»?

Тома дала себе время подумать.

— Не видела.

— Отлично, — сказал Джулиус. — Ты не врёшь. Тогда следующий вопрос: состояние, которое было у тебя по ту сторону, не то же самое, что ты видела в своём трансе?

Ей пришлось снова ответить правду — нет, это было не оно.

— Не хочешь его описать?

— Я не могу. Я не знаю, что это, у меня нет нужных слов. Я даже не понимаю, хорошее оно или плохое.

Близнецы молчали. Она слышала, как они шевелятся в своём кресле, а потом Франц сказал:

— С тобой хочет кое-кто познакомиться. Не бойся. У него добрые намерения.

Спустя секунду она почуяла холодный и тонкий аромат с хвойным оттенком. К ней что-то приближалось, тихое и нестрашное. Аромат усилился, и её щеки коснулись прохладные пальцы.

От этого прикосновения по всему её телу прокатилась горячая волна, словно пламя по сухой степи. Ей стало жарко, душно, одежда внезапно показалась тяжёлой и грубой. Волшебные пальцы проследовали к шее, и Тома не смогла сдержать стона удовольствия. Они путешествовали дальше, и её сознание начало отключаться; в одно из возвращений она оказалась лежащей на кровати, однако в следующую секунду этот факт вылетел у неё из головы вместе с остальными мыслями. Всё её тело было охвачено блаженным ощущением физического удовольствия, наслаждением, сила которого возрастала, и Томе подумалось, что в какой-то момент она не выдержит и окончательно потеряет сознание.

Так и произошло. Но в этот миг её восприятие качественно изменилось. Сознание и телесные ощущения перестали быть единым целым; она как будто находилась внутри работающего механизма, и его работа больше на неё не влияла. Она жила сама по себе, а тело — само по себе. Её сознание плыло в живом океане, который всё про неё знал, любил её и был готов дать всё, что у него есть, рассказать любую сказку, дать любую игрушку. Наедине с океаном она чувствовала себя ребёнком, зная, что любая просьба будет выполнена. Но ей хотелось только одного — вечно качаться на этих волнах в окружении любви.

Скоро прошло и это. Сознание растворялось в океане, чтобы понять, каково это — быть океаном, — изнутри.

Братья наблюдали, как фамилиар склоняется над Томой, и по её реакциям знали, какие стадии она переживает. Духов, подобных Балгуру, мечтали вызвать многие, но отваживались единицы. Из сотканных заклинаний получались мирные, спокойные существа, прекрасные слуги, но вызывали их не ради хорошего кофе, а ради способности дарить наслаждение. У того, кто использовал духа чаще, чем организм восстанавливал силы после контакта — для чего требовались месяцы, — возникали необратимые и летальные изменения в структуре и работе нейронов и нейронных сетей.

Однако братья Морган, считавшие когда-то, что такой дух — самое простое решение их возможных будущих проблем, а кроме того, заинтригованные сочетанием смертельной опасности и удовольствия, призвали Балгура и начали экспериментировать. Они нашли зависимость глубины ощущений от связи духа с хозяином. Чем дольше он оставался с человеком, тем тоньше становились отношения, тем больше дух щадил человеческие силы и усмирял свой аппетит. Чтобы безопасно добраться до единства с океаном силы и не погибнуть в конце, им потребовалось почти десять лет.

Но девушку он должен был погрузить сразу, минуя промежуточные стадии и не растягивая процесс на долгие часы. Близнецы хотели увидеть её подлинную личность, ту, что скрывалась за защитой. Переживания не были универсальными и зависели от человека: они различались даже у братьев. Никто не знал, что вылупится из этого яйца, кто встанет с постели, когда Балгур закончит своё дело и прервёт контакт.

Фамилиар отстранился; его кожа приобрела тёмно-синий, почти чёрный оттенок. Он бросил взгляд на близнецов, опустился на пол и скользнул под кровать. Братья подъехали ближе.

На лице Томы сияла счастливая улыбка, бледная кожа порозовела. Джулиус с досадой отвернулся.

— Не хочу повторяться, но я тебя предупреждал, — сказал Франц.

— Всё равно это было не зря, — упрямо проговорил Джулиус.

— Учитывая, что мы прилично сократили ей жизнь?

— Дома всё восстановим.

— Если вернёмся.

Тома с трудом приподнялась на локтях.

— Ну как, это оно? Твоё ощущение из транса? — спросил Франц. Тома попыталась ответить, но не нашла в себе ничего похожего на слова. Тогда она кивнула, а её улыбка стала ещё шире.

— Тебе надо вернуться к себе и выспаться, — сказал близнец. — Всё, что ты чувствуешь, никуда не исчезнет. Это всегда будет с тобой.

— Как только я её увидела, то сразу поняла, что случилось, — говорила Саар. — Я знала людей, имевших с ними дело — очень недолго. Эти духи дарят наслаждение, но взамен отбирают жизнь.

— То есть это какое-то эротическое существо? — с сомнением произнёс Кан.

Саар покачала головой:

— Не веришь?

— Не верю, что братья держат такого примитивного духа. К тому же, вряд ли у них есть проблемы с сексуальной жизнью.

— Ты случаем не заметил, что они имеют некоторое отличие от нормальных мужчин? — осведомилась Саар. Кан усмехнулся.

— Они вполне нормальные мужчины. Для секса такое отличие не слишком важно. На их пути наверняка встречались женщины, которые хотели бы оказаться с ними в постели. Для кого-то это экзотика, а кто-то действительно мог ими увлечься. Но даже если они избегают сексуальных контактов, эротический дух им не нужен.

Саар смотрела на него, пытаясь понять, шутит он или говорит серьёзно. С её точки зрения, положить глаз на близнецов могла только полная неудачница.

— Когда этот дух к тебе прикоснётся, ты окажешься на вершине блаженства, но если не велишь ему разорвать контакт, умрёшь. Его прикосновение вызывает привыкание, как наркотик, и теперь с этим наркотиком познакомилась Тома.

— Система удовольствия — штука мощная, но это не о близнецах. Они и привыкание — две несовместимые вещи. А кроме того, зачем бы им понадобилось это делать?

— Не знаю. Может, они так развлекаются.

— Ты сама-то в это веришь?

Саар не верила, но других версий у неё не было.

— Ладно, — вздохнул он. — Откуда ты узнала о духе?

— Он был моей страховкой в петле, если бы что-то пошло не так. Братья просили переместить его и узнать, как он отреагирует на дополнительные измерения, Соседей и радиацию. Естественно, с ним было всё в порядке. Даже не шатало.

— Они тебе ничего о нём не рассказывали?

Саар не ответила. Внезапно ситуация представилась ей с другой точки зрения, и это новое видение вселяло куда большую тревогу, чем версия с развлечением.

— Начнём с конца, — рассуждал Кан, сочтя её молчание за положительный ответ. — Посмотри, какой она была и какой стала? Согласись — разница потрясающая. Что бы этот дух ни делал, это не просто секс и удовольствие. Он очистил Тому от всей ерунды, которая портила ей жизнь. Она прямо-таки просветлённой выглядит — сильная, уверенная, и лицо…

— Ну хватит! — Саар так разозлилась, что даже вскочила с кровати. — Хочешь ею восхищаться — проваливай с моих глаз! Мы не виделись две недели, а ты сидишь у меня в постели и расхваливаешь другую! Ещё слово, и я выставлю тебя за дверь!

Кан собрался было ответить, но передумал. Ему не хотелось ссориться и что-то доказывать Саар, которая не видела или не желала видеть важных вещей. Поэтому он просто поднял руки, сдаваясь на милость победителю.

— Кстати, о земной жизни, — Кан посмотрел на Ганзорига. — У меня к вам просьба. Когда вы вернётесь, не сочтите за труд, расскажите моему отцу, что здесь происходило. Хотя бы в двух словах, без секретных деталей. Правда, не уверен, что к вашему приезду он уже не будет обо всём знать — у него какие-то свои каналы получения информации, которые вполне могут достигать этих мест.

Несмотря на иронию последней фразы, для Ганзорига в словах оборотня было слишком много неожиданного и тревожного.

— Почему вы думаете, что мы вернёмся?

— Я почти уверен. В природе есть неустранимый элемент случайности, и никто из нас не может предсказать будущее на сто процентов, но всё же я полагаю, что у вас получится вернуться.

— А вы? Или у близнецов есть какой-то план? — заинтересовался Ганзориг. — Они собираются послать вас в разведку? Я не знал, что физики уже починили резонатор.

— Не починили, но это дело времени. Если они предложат что-нибудь в этом роде, я не откажусь. А ещё есть вариант, что меня похитят Соседи. Слишком много я на них смотрю. Кто знает, вдруг им это не нравится?

Ганзориг невольно поднял глаза к потолку.

— Эти могут, — сказал он. — Что ж, если вы правы, и всё будет так, я найду вашего отца.

Он собирался добавить то, что полагается говорить в подобных случаях — «Надеюсь, он не слишком расстроится, когда узнает, что вы не вернулись», — но вовремя себя остановил. Эти слова были неуместны. Хотя адмирал ничего не знал об отношениях отца и сына, ему было достаточно, что полковник отдал Кана пхугам, а потому вряд ли огорчится, услышав, что его сын отправился путешествовать по иным мирам.

— Его не придётся долго искать, — с натянутой усмешкой произнёс Кан, отведя взгляд от адмирала. — Он служит в Центральной Африке. Самый страшный вождь.

20

— Докладывайте, — велел Франц.

Через десять дней после того, как Ганзориг принял командование «Эрликом», братья созвали совещание. В аппаратную набились все, чьё мнение они хотели донести до окружающих — сами близнецы и так всё знали, ежедневно получая доклады. Никаких удалённых сеансов, только личный контакт. Полторы недели люди занимались своими делами, практически не общаясь между собой. Ганзориг встречался только с Каном и Евой, которая обосновалась на «Эрлике» и восстанавливала медотсек. Братья не досаждали, капитан Ормонд не просил вернуть своих людей. Собравшиеся в аппаратной казались Ганзоригу замкнутыми и напряжёнными, словно отвыкли друг от друга и чувствовали себя неловко.

Доклад был кратким. «Эрлик» не получил механических повреждений, в нём не было пробоин, и льды, сковавшие корпус, не нарушили его целостности. Сверр избавил корабль от грибков, микробов и остальной потенциально вредной органики. Реактор работал, электроника и программы были восстановлены. «Эрлик» хоть сейчас мог отправляться в путь.

Команде Ганзорига досталась неприятная работа — привести в порядок трюм. Они разобрали смёрзшиеся тела, и Ева с Вайдицем взяли образцы ДНК у тех, кого не смог опознать Кан. Два члена экипажа действительно отсутствовали. За десять дней ни один подход к капитанской каюте не увенчался успехом ни у Сверра, ни у Саар.

— Что с видеокамерами? — спросил Джулиус.

— Мы физически отрезали его компьютеры от общей сети. Так что камер у него теперь тоже нет.

— После этого он мог с вами говорить?

— Внутрисудовая связь идёт не через компьютер, а электричество к нему поступает.

— Госпожа Саар, что скажете? — Джулиус посмотрел на старую колдунью. Та слегка выпрямилась.

Ганзориг видел её только днём — ночевала Саар на «Грифоне». Корабль мало кому пришёлся по душе, за исключением оборотня: слишком много непонятного случилось на «Эрлике», и пятьдесят четыре трупа в трюме не добавляли ему привлекательности. Но Ганзоригу тоже там нравилось, несмотря на загадочное прошлое и зловещее сияние изменчивых небес.

— Я буду говорить о каюте, потому что она меньше реакторного отсека, и её было проще изучить, — ответила Саар. — Тот, кто сидит внутри, получал информацию с камер, пока его компьютеры работали, и всё ещё может с нами общаться, хотя по большей части несёт эсхатологическую ахинею. Ева сказала, что маг пространства на «Эрлике» погиб, и кто может быть внутри, неизвестно. Но кто бы там ни был, работает он лучше меня. Пространство вокруг каюты не свёрнуто — наоборот, большую часть времени оно не искажено и совершенно такое же, как на всём корабле, но при этом способно к динамичной реакции. Оно открыто, пока за каютой никто не наблюдает, но как только к ней кто-то подходит, начинает воздействовать физически или магически, пространство сворачивается. Тот, кто в ней сидит, каким-то образом видел нас, пока у него были камеры, и говорит с нами, даже если мы рядом, то есть когда пространство вокруг него завёрнуто. Я проверяла, можно ли начать его разворачивать от мест входа проводки, потому что они должны быть открыты — электричество к нему поступает, — но эти участки реагируют на наблюдение так же, как и вся каюта. Ничего похожего мне раньше не встречалось.

— Зато нам встречалось, — сказал Франц, слегка улыбаясь. — Вы случайно не заметили — он говорит тогда, когда вы за ним наблюдаете, или в другие моменты тоже?

— Ха! — воскликнул Кан. — Это изящная гипотеза, но я вас разочарую — он заговорил со мной, когда я ещё не знал о его существовании.

— Может, переведёте для остальных? — недовольно спросила Саар.

— Франц хочет сказать, что в каюте кто-то появляется только тогда, когда на неё смотрят, — ответил Кан. — Или не появляется. Заранее нельзя сказать.

Саар уставилась на близнецов.

Джулиус улыбался. Франц покачал головой.

— Это шутка, — сказал он, — основанная на вашем описании. Кто знает, что в этой каюте творится, когда за ней никто не следит… неопределённость. И всё же нам интересно, говорит он с вами, когда за ним никто не наблюдает?

— За ним почти всегда наблюдают, — сказал Ганзориг. — Люди, камеры. И болтает он частенько. Правда, ничего интересного и важного.

— Что же нам делать с этим таинственным вещуном?

— Тот, кто сидит в реакторном, нам угрожал, — напомнил адмирал.

— Но перестал, как только Кан оказался на корабле. Мы не врезались в «Эрлик», и он передумал.

— Тогда бы они вышли.

— А если не могут?

— Слишком много «если» и «может быть».

— У меня вопрос, — перебил их Кан. Близнецы развернули к нему своё кресло. — Все исходят из того, что в каюте и отсеке сидят два члена экипажа. Но почему вы в этом так уверены? Я уже говорил — поломка резонатора могла создать дополнительные коридоры в других местах корабля, и вы, — он кивнул на Джулиуса, — подтвердили такую возможность. Вдруг там существа из иного мира?

— Не всё ли равно, кто это? — спросил Франц. — Они не выходят, а мы не можем попасть внутрь.

— Капитанская каюта меня не беспокоит. Меня беспокоит реакторный отсек, — продолжил Ганзориг. — Нельзя, чтобы в таком месте были люди… или не люди… которые нам угрожают. Неужели их нельзя оттуда как-то выкурить?

— Можно, если на них не смотреть. — Близнецы отъехали к экрану и развернулись так, чтобы видеть всех собравшихся. На этот раз они говорили серьёзно, без улыбок и иронии. — То есть влияя косвенно. Что возвращает нас к теме. Рассказывайте, как дела с резонатором.

Сообщение Юхана было не слишком оптимистичным. Испытательная камера разбилась при взрыве, повредив не только главный пульт, но и прибор, который стабилизировал диаметр портала и посылал туда материю во время экспериментов.

— Резонатор и камертоны мы отладили, хотя приборную панель не восстановить. Пушку снесло, но на складе есть запасная… — Он сделал паузу. — Франц, ты же не собираешь открывать портал отсюда?

— Вы расшифровали записи экспериментов?

Ответил Гарет:

— Я мельком глянул, чем они занимались в самом конце. Всё довольно непросто… целиком расшифрую через несколько дней.

— Кстати, меня этот вопрос тоже интересует, — заявил до сих пор молчавший Сверр. — Вы ведь не собираетесь открывать портал? Он соединяет пространства с подобными гравитационными характеристиками. С чем мы соединимся отсюда?

— Нам надо избавиться от аномалии, — сказал Джулиус. — Коридор закрыт, и она больше не увеличивается, но всё равно никуда не делась. Необходимо запустить обратный процесс и вернуть это пространство туда, откуда оно появилось. Этим займётесь вы двое. — Он указал на физиков.

— Мы не предусматривали такого варианта развития событий, — проговорил Юхан. — Никому и в голову не пришло, что измерения полезут из коридора. На Земле для них слишком тесно.

Джулиус вытащил планшет, что-то написал на нём и показал физику. Это была формула, при виде которой Юхан немедленно полез за собственным компьютером.

— Размерность на Земле меньше, и в этом смысле многомерному пространству у нас тесно, — объяснил Джулиус тем, кто не мог прочесть формулу. — Но представьте измерения в виде газа, находящегося под разным давлением, и тогда вы поймёте, что давление трёх пространственных измерений гораздо ниже, чем пространств с большей размерностью. Поэтому область с высоким давлением, получив возможность, начнёт заполнять область с низким. Давление здесь в кавычках, разумеется… Кроме того, мы не отказываемся и от другой гипотезы — о постепенном разворачивании узлов. Хотя это менее вероятно, потому что требует слишком большой энергии, которую по нашим расчётам неоткуда взять.

Ганзориг бросил взгляд на своего помощника. Оборотень с интересом слушал близнеца.

— И как вернуть пространство обратно? — спросил он, когда Джулиус замолчал. — Если на Земле аномалия появилась в результате перепада этого «давления», то чтобы её убрать, потребуется энергия.

— Это вопрос, — кивнул Франц. — Поэтому мы начнём сначала и сперва разберёмся, что на «Эрлике» пошло не так… Вальтер! — Коляска братьев повернулась к переводчику, который стоял у входа в коридор, прислонившись к аппаратуре. — Теперь мы слушаем тебя.

После нападения оборотня Вальтер четыре дня просидел в медотсеке. Как капитан «Эрлика», его навестил Ганзориг. Физически он поправился через сутки, но был подавлен, зол и напуган. Ганзориг его понимал — последние дни Кан и в нём вызывал некоторое беспокойство, — но не жалел. Его визит был данью вежливости.

С тех пор переводчик не появлялся на «Эрлике», и адмирал не знал, чем он занимается, и занимается ли чем-нибудь вообще.

— Мне сказать нечего, — отрывисто проговорил Вальтер. — Я наблюдал за их движением, за структурами тумана, но это не язык, он ничего не сообщает. А если сравнить туман и небо с записями, сделанными в петле по ту сторону, я не понимаю, почему мы все решили, будто эта штука над «Эрликом» — Соседи?

Эта мысль поразила Ганзорига. До сих пор он думал об оранжевых небесах только как о скоплении Соседей и, насколько ему было известно, остальные тоже в этом не сомневались.

Близнецы были довольны.

— Прекрасно, — похвалил его Франц. — Мы надеялись, что ты придёшь к этому выводу и подтвердишь нашу гипотезу. А чтобы превратить её из гипотезы в нечто более устойчивое, Кан продолжит наблюдать за небом в телескоп. На «Эрлике» телескопа нет, но у нас…

— В телескоп? — удивился Кан.

— Именно. Кроме Вальтера, хоть у кого-нибудь возникли сомнения? — Он осмотрел собравшихся. — Допускаю, что в эти недели нам было не до того. Небо не представляет угрозы, но пришло время включить его в уравнение. Чуть позже, когда Кан соберёт информацию, я привлеку к этому госпожу Саар.

— У вас уже есть версия, — сказал оборотень.

— И не одна.

— А мне что делать? — спросил Вальтер. — Я несколько раз просмотрел съёмку переброски. Соседи, конечно, ведут себя определённым образом, но в их поведении нет ничего, кроме любопытства. Будь у них руки, они бы просто тыкали в нас пальцами.

— Возможно, руки у них есть, — с улыбкой заметил Джулиус. — И они нас уже держат.

Ганзориг не понял, шутит близнец или нет, но фразу запомнил.

— Ты, — сказал Франц, обращаясь к Вальтеру, — займёшься другими вещами. Опыт будет не из приятных, но, если повезёт, мы немного лучше поймём, что тут происходит.

Вопреки мнению всех, кто знал о нападении Кана, Вальтер отнёсся к инциденту философски, что стало неожиданностью даже для него самого. Он лежал в медотсеке, прислушиваясь к себе, и отмечал странное спокойствие. Ева приносила ему еду, пыталась разговорить и беспокоилась о его душевном состоянии. Поначалу это его тронуло и даже позабавило, но потом он замкнулся в себе, и лишь когда вид каюты начал вызывать у него отвращение, вернулся на «Грифон».

Братья тут же поручили ему просматривать записи, пропущенные через разные фильтры, сравнивать и менять скорость воспроизведения. Вальтер честно делал это, поначалу скучая, но в конце концов втянулся в работу. По отдельности Соседи вели себя хаотично, но в их общем движении могла иметься система.

Через несколько дней он вдруг подумал о Томе. Он не замечал её ни в коридорах, ни в столовой. Не было её и на общем собрании. Его одержимость временно стихла, но как только Вальтер о ней вспомнил, то уже не мог выкинуть из головы. Однажды вечером он оторвался от экрана, набросил куртку — на «Грифоне» начали экономить энергию, в коридорах было холодно, — и отправился её навестить.

Дверь оказалась заперта. Неприятно удивлённый, Вальтер постучал. Не дождавшись ответа, сосредоточился, приложил ладонь к замку, и металл под его рукой завибрировал, сжавшись внутрь себя, словно железная бочка, из которой выкачали воздух.

В каюте было тепло. Из приоткрытой ванной комнаты шёл пар. Не снимая куртки, он вошёл туда и распахнул дверцу душа.

От неожиданности Тома вскрикнула, но вместо того, чтобы отвернуться, сжаться или застыть, она с такой силой толкнула его в грудь, что Вальтер поскользнулся и едва не упал.

— Как ты вошёл? — закричала она.

Вальтер не верил своим глазам. Это была Тома — и это была не она, словно её подменила какая-то другая женщина, похожая только на первый взгляд, но с иными движениями, иной мимикой и силой. За те полторы недели, что он торчал на «Эрлике» в обществе оборотня, что-то на «Грифоне» изменило её.

Или кто-то. Саар? Нет, если бы она могла, Тома давно бы стала другой.

— Кто это с тобой сделал? — негромко спросил он. Несколько секунд Тома колебалась. Он видел, что она почти готова ответить, но в конце концов передумала, отвернулась, закрыла кран и сняла с крючка полотенце.

— Уходи, — проговорила она.

Он схватил её за волосы и ударил о стену душевой. Тома взвизгнула, подняла руки, чтобы защититься, но он дёрнул их вниз и ударил снова, и снова, а потом потащил в каюту.

— Уходи! — закричала Тома. Она упиралась руками ему в грудь, и это сопротивление так его разозлило, что он выпустил её, сделал шаг назад и замахнулся для нового удара. Но в этот момент что-то выдернуло его из каюты, и через секунду он лежал на полу коридора. Над ним возвышался проклятый оборотень. В его позе читалось раздражение и отдалённая слабая угроза.

— Я же говорил, она тебе не по зубам.

— Не твоё дело, — прошипел Вальтер. — Иди к своей старухе.

— Знаешь, кто такой Марсий? — спросил оборотень, слегка наклонясь вперёд.

Вальтер представил, как хватает его за волосы и разбивает голову об эти стены. Ломает череп, раскалывает кости и раскидывает обломки по коридору… Он так увлёкся своими фантазиями, что получил болезненный удар ногой за проявленное невнимание. Кан смотрел на него с любопытством.

— Больше её не трогай. В следующий раз я не буду так щедр, чтобы оставить тебя в живых. — Он отступил назад. — Можешь идти.

Стиснув зубы, Вальтер поднялся. Кан ждал, и переводчик не решился ни сказать то, что думал, ни сделать того, что хотел.

Дождавшись, пока Вальтер поднимется по лестнице, он вернулся в каюту. Девушка сидела на кровати, завернувшись в одеяло. С волос капала вода, на ковре под мокрыми ногами образовалась тёмная лужица. На лбу уже росла большая круглая шишка. Кан захлопнул дверь и встал напротив. Он молча рассматривал Тому, а потом сказал:

— В чём твоя цель? Чего ты хочешь?

Она не ответила.

— Ты могла вышвырнуть его в два счёта, сама, без моей помощи, но знала, что я буду рядом, и ничего не сделала. Ты связала нас ещё сильнее. Знаешь, мне не нравится играть в тёмную. Из нас двоих слеп только я. — Он опустился на колени и коснулся металлическими когтями её шеи. — Ты думаешь, что можешь управлять нами, вести нас по своим развилкам, но со мной у тебя ничего не выйдет. Я не собачка на твоём поводке.

— Прости, — прошептала Тома. — Уже поздно.

Он замер, убрал руку от её горла, а потом быстрым движением вонзил когти ей в глаза.

— Он идёт к вам, — сообщил Франц Ганзоригу, — так что будьте начеку. Займите его чем-нибудь, пока мы не переправим телескоп. Потом ему станет не до выяснения отношений.

Ганзориг молча глядел на экран. Близнецы ждали. Наконец, он произнёс:

— Вы всё ему прощаете. Что бы он ни сделал. Даже такое!

— Адмирал, мы не прощаем, — Джулиус покачал головой. — Но всё несколько сложнее, чем кажется…

— Неужели? — саркастически воскликнул Ганзориг. — Ещё сложнее, чем сейчас?

— Это трудно объяснить. Должен признаться, мы разделяем тревогу Кана.

Брови Ганзорига поползли вверх.

— Тревогу? Надеюсь, вы не собираетесь разделять ещё и способы её выражения?

— Мы постараемся, — сдержанно улыбнулся Джулиус. — И всё же. Со всеми этими неприятностями мы будем разбираться, когда вернёмся на Землю. А пока — да, энтропия постепенно увеличивается.

Такое объяснение Ганзорига не устроило, но времени было мало, и он спросил:

— Как сейчас Тома?

— Глаз она лишилась, — ответил Франц. — На Земле ей вырастят новые, но ими она тоже не сможет видеть — её проблемы связаны не с глазами. Не знаю, зачем он это сделал, а Тома ничего не говорит. И вряд ли скажет.

— Ясно, — пробормотал Ганзориг, хотя ничего ему не было ясно. — Значит, «Эрлик» остался без врача.

— Мы пришлём вам Вайдица, а Ева вернётся через несколько дней. У вас какие-то проблемы?

— Нет. Но если он начнёт кидаться на людей, я не стану просто на это смотреть.

— Адмирал, вы нам тоже нужны, — усмехнулся Франц. — Вам с ним не справиться.

— Это неизвестно, — процедил разозлённый Ганзориг. На соседнем мониторе появилось зернистое монохромное изображение: проснулся зонд, висевший между двумя кораблями, но пространство, которое он осматривал, было пустым — оборотень уже промчался мимо. — Что-нибудь ещё? — спросил он.

— Берегите себя, — ответил Франц. — И пожалуйста, не геройствуйте. Утром мы переправим телескоп.

В оранжевом свете неба, среди лениво парящих структур тумана, «Эрлик» возвышался над ним, словно «Летучий Голландец», вмёрзший в серые льды за пределами времён. Кан забрался на палубу, но не успел сделать и нескольких шагов, как в голову ему упёрлось автоматное дуло. Он слегка отстранился от обжигающего ледяного металла.

— Мистер Ди, — произнёс Ганзориг. — Извольте знать: мне не нужен помощник, который калечит экипаж и не в состоянии держать себя в руках. Я должен быть уверен, что в любой ситуации могу на вас положиться. Сегодня вы серьёзно подорвали мою уверенность. На своём корабле я ничего подобного не потерплю. Это ясно?

— Да, сэр, — ответил Кан. Ганзориг опустил оружие.

— Есть то, что я должен знать? — спросил он. — Близнецы обеспокоены — правда, не до такой степени, как вы.

— Я бы в них разочаровался, будь им всё равно.

— Готов внимательно вас выслушать.

Кан посмотрел на адмирала.

— Хорошо, — сказал он. — Наверное, с вами я должен был поговорить уже давно. Но только не здесь. — Оборотень кивнул в сторону входной двери. — Если вы не против.

21

Они сидели в медотсеке, глядя на Тому, спавшую за пластиковым стеклом. Ева обещала, что как только раны заживут, она наполнит глазницы гелем, который останется там до возвращения домой. Тома не отвечала на вопросы и вела себя так, словно происшествие её не задело, хотя это была неправда — Саар видела, что при всей своей новой уверенности она уязвлена.

— Вы знаете, что произошло? — наконец, спросила Ева.

— Кажется, догадываюсь. Он много раз говорил, что из-за своего дара Тома может управлять событиями экспедиции так, как ей вздумается. Я не относилась к его словам серьёзно, но теперь… Ещё я сказала ему, что Тома хочет посетить Источник и вылечить глаза.

— Понятно, — кивнула Ева. — Это не нападение. Это жест.

Этот жест, подумала Саар, слишком уж интимный.

— Что вы чувствуете?

Саар отвела взгляд от Томы и посмотрела на врача. Она понимала, почему Ева об этом спрашивает, но не хотела скрывать правду.

— Я злюсь. Он слишком много о ней думает.

Вдвоём с Гаретом они вытащили на палубу ящик с телескопом, собрали его и направили в небеса.

— Нет нужды торчать на холоде, — сказал физик. — Я поставлю программу, так что сиди себе в аппаратной и жми на кнопки.

— На что мне обращать внимание? — спросил Кан. Гарет посмотрел вверх.

— Как ты думаешь, сколько до потолка? — спросил он.

— Километра три-четыре, — предположил Кан.

— Надо запустить зонд, — сказал физик. — Но это твоя задача. У нас — резонатор. Братья хотят поставить пушку, а её ещё надо отладить. Так что дерзай. Программа телескопа несложная, если возникнут вопросы — милости прошу. Только не кидайся на нас, ладно? Здесь есть отличный спортзал и резиновые груши.

Его слова развеселили Кана, и в качестве ответного жеста он помог физикам распаковать и установить в зале резонатора пушку. Помещение сразу приобрело деловой и многообещающий вид.

Вечером он остался в аппаратной один и смог, наконец, испытать программу телескопа. Он настроил его на несколько геометрических фигур, плавающих в разреженном воздухе, и тот начал выискивать их в пространстве, считать и фотографировать. Тем временем Кан наслаждался видом. Он раскачивался в кресле, наблюдая за призмами, тетраэдрами и другими более сложными, не всегда симметричными фигурами, чьих названий он не знал.

— Это фрактал, — сказал Фаннар. Кан вздрогнул от неожиданности.

— Что? — спросил он, приникая к экрану.

— Всё это. Вся эта оранжевая крышка наверху.

Кан поменял задачи телескопа: теперь тот последовательно и неторопливо увеличивал глубину своего проникновения, но когда через пять минут на экране не возникло ничего, кроме всё тех же идеально ровных геометрических фигур, Кан закрыл программу.

— Но его поверхность всегда в движении, — с сомнением сказал он. — Все эти арки, цилиндры, пики, остальные формы…

— У него нет поверхности, — ответил Фаннар. — Объектив телескопа дойдёт до предела своей разрешающей способности, но будет видеть только фигуры тумана.

— Ты знаешь, что это?

Фаннар сделал паузу.

— Ты изменил своё мнение об этой жизни, — сказал он. — Ты больше не хочешь умирать.

Кан опустошённо молчал. Вампир мог бы найти ответ и не задавая вопроса, но из уважения к симбионту не стал этого делать.

— Мне здесь нравится, — признался он. — Если у близнецов получится, они откроют дорогу в новые миры. Наверняка найдётся какой-нибудь и для меня. Пусть это банально, но я хочу увидеть другие планеты… А хуже всего то, что моей жизнью манипулирует человек, который меня даже не знает!

— Это обычное дело, — заметил Фаннар. — К тому же, узнай она тебя, разве она изменила бы своё мнение?

— Мне нет дела до мнения! Будь это мой враг, я бы понял. Кто-то, у кого есть выгода, или кто хочет мести…

— Убей её.

— Она сказала, что поздно.

Фаннар не ответил. Аргумент прозвучал слишком жалко.

— Я чувствовал себя в ловушке. Будто застрял в точке, из которой выходит несколько путей, и не знал, какой выбрать, разрывался между всеми. Любой из них мог быть неверным. Или каждый. Я хотел выбрать все одновременно!

— Убей её.

— Я не могу.

— Поразительно, — с заметной иронией сказал Фаннар. — Но я солидарен с тобой и тоже не хочу умирать. В ситуации, которая покажется мне критической, я не стану медлить и ждать, пока отреагируешь ты.

— Ладно, не жди. И оставим эту тему. — Кан покачал головой. — Если эта оранжевая штука — фрактал, и независимо от глубины погружения мы будем видеть только геометрические фигуры, чем это может быть?

— Чем угодно. Браной. Законом природы, который выражен Соседями. Ошибкой в коде вселенной и свидетельством того, что она — симуляция. Раной в ткани пространства-времени, которую нанёс «Эрлик»… Запусти зонд. Возьми пробы тумана. В начале пути это была вулканическая пыль, а здесь явно что-то другое.

Так он и сделал. В оранжевое небо взмыл маленький круглый зонд, но через четыре часа бесследно исчез, не сообщив ничего нового. Кан попытался взять пробы тумана и обнаружил, что здесь его частицы ведут себя иначе, чем на «Грифоне». Сцепленные фигуры дрейфовали по течениям неощутимых ветров, но как только он собирался поймать их, разлетались в разные стороны. Наконец, с большим трудом они поддались магии. Компьютер сообщил, что крупицы тумана — кристаллы, образованные красивыми необычными решётками. Кан обратился к физикам.

— Похоже на то, — сказал ему Гарет, — что это квазикристаллы пятого порядка, с симметрией икосаэдра. Обычно это металлические сплавы, и по идее они не должны летать.

Выяснив всё, что можно, Кан связался с близнецами, но те не захотели говорить с ним по коммуникатору и вызвали на «Грифон». Фрактальный туман их не удивил, хотя они так и не объяснили, чем это может быть

— Информации слишком мало, чтобы остановиться на какой-то версии. Продолжай наблюдать, — сказали они. — Проверь, как он реагирует на твои намерения. Узнай, сколько проходит после принятия решения, прежде чем фигуры начинают разлетаться.

Кан подозревал, что эти задачи нужны в основном для того, чтобы чем-то его занять — работа с туманом действительно отвлекала от людей и мыслей о вероятностях. Он оставался ночевать на «Эрлике», понимая, что сейчас Саар не будет ему рада, однако на третью ночь она пришла к нему сама, не сказав ни слова, и так же молча ушла под утро.

Кто-то смотрел на него: он чувствовал благожелательное присутствие, хотя не знал, чьё, и проснулся с приятным ощущением, будто побывал в доброй компании, где ему были рады. Несколько секунд Ганзориг лежал с закрытыми глазами, наслаждаясь этим чувством. Потом сквозь веки пробился оранжевый свет, и адмирал вспомнил, что то же самое испытал в своей медитации на «Цзи То» — странное дружелюбное внимание аномалии.

Он сел и посмотрел в оранжевое небо. Вечером Кан рассказал ему всё, что узнал о тумане. Ганзориг столкнулся с новыми для себя явлениями и понятиями. «Ошибка кода, — думал он, разглядывая медленный дождь из геометрических фигур. — Вселенная как симуляция». Это было слишком фантастично, несмотря на объяснения Кана, что на Земле гипотезу давно пытаются проверить экспериментальным путём. Симуляция или нет, Вселенная развивалась по своим законам, и «Эрлик» сделал что-то, что их нарушило.

Но история Томы, услышанная от Кана, поставила его в тупик. Он не разделял тревоги близнецов и тем более агрессивного настроя оборотня. Что плохого, если её дар направит события так, чтобы они вернулись на Землю? Никто не хочет оставаться в этом холоде и тьме, с мертвецами в трюме и двумя неизвестными, запершими себя на корабле. Они должны сделать то, зачем пришли, и убраться отсюда. Это место не для людей.

Близнецы начинали эксперимент с Вальтером, и Ганзориг отправился на «Грифон», оставив корабль на попечении Кана и ещё раз напомнив ему, чтобы тот держал себя в руках. Кроме Вальтера, в медотсеке были Ева и Саар. Братья наблюдали за происходящим по коммуникатору.

— Госпожа Саар погрузит тебя в транс, — сказал Джулиус переводчику. — Мы исходим из того, что твоё сознание совпадёт со своими отражениями или проекциями в остальных измерениях. Твоя основная задача — выяснить всё, что возможно, о Соседях или о тех законах, которые они воплощают. Надеюсь, тебе удастся вынести полезную информацию и передать её нам.

Никто не собирался предупреждать Вальтера, что в транс вводят боевым заклинанием. Когда Саар поднесла ладони к груди и повернула их к лежащему на кушетке переводчику, ослепительная молния ударила в его тело, и за тёмными пятнами, похожим на контуры горных пиков, что возникли в глазах Ганзорига после вспышки, он разглядел, как Вальтера окружило искристое сияние, пропавшее через несколько секунд.

— Скажете, когда он вернётся, — потребовал Франц и отключился.

— Это же боевое заклятье! — Ганзориг в изумлении посмотрел на женщин.

— Оно проверено, — с усмешкой ответила Саар. — Ничего с ним не случится.

— Вальтер пробудет там довольно долго, — добавила Ева. — Может быть, несколько часов. Мы вас позовём, когда он очнётся.

«Грифон» показался Ганзоригу вымершим. «Эрлик» тоже не мог похвастаться большим экипажем, но всё же там были Гарет и Юхан, которые таскали свои приборы в зал резонатора или сидели за компьютерами; были техники, следившие, чтобы в помещениях не появлялась новая плесень; был оборотень, который занимался телескопом, следил за выполнением поручений адмирала или просто бегал по кораблю в облике зверя ради собственного удовольствия. Но «Грифон» был пуст. Ганзориг попытался найти капитана Ормонда и отыскал лишь его помощника. Тот развёл руками — капитана сейчас редко видно, он всё больше общается по коммуникатору. Обойдя весь корабль, Ганзориг пришёл в аппаратную и встретил там только Мику.

— Да, здесь стало одиноко, — согласилась она. — Когда вы ушли туда, жизнь, можно сказать, замерла. Основные события происходят там.

— Почему братья не переедут на «Эрлик»?

— Они туда не слишком рвутся. До сих пор неизвестно, что там случилось. Здесь как-то спокойнее.

«Как в могиле», подумал адмирал.

— Я бы хотел с ними поговорить, — сказал он.

Близнецы пригласили его к себе. В отличие от остальных, побывавших в гостях у братьев Морган, их каюта не показалась ему экстравагантной, неуютной или зловещей. Он впервые увидел Балгура — тот стоял за спинами близнецов и смотрел на него внимательным кошачьим взглядом, — но счёл естественным наличие фамилиара, повидав в роли слуги куда более экзотических существ. Не найдя стула, Ганзориг сел на кровать. «Знают ведь, о чём я хочу говорить, — с неудовольствием подумал он. — Как же мы все предсказуемы». Разочарованный этой мыслью, он начал с другого.

— Если я правильно понимаю, оранжевое небо над «Эрликом» не такое безобидное, каким казалось до сих пор. Зонд пропал всего через несколько часов полёта. Кан высказался на этот счёт, но мне бы хотелось послушать вас. Корабль стоит прямо под этим… — он поискал нужное слово, — явлением.

— У нас нет окончательной версии, — ответил Франц. — В определённом смысле его природа фрактальна. Компьютер нашёл в нём самоподобия, повторяющиеся фигуры. На третьем цикле зонд пропал, потому что пространство искривляется, как раковина улитки, и сигнал рассеивается прежде, чем успевает дойти. Но физически зонд существует и будет двигаться, пока не кончится его заряд, или его не разорвёт гравитацией.

— Самоподобие? — переспросил Ганзориг. — Мне казалось, это лишь туман и геометрические фигуры.

— Человеческий глаз не замечает повторов — фигур много, а повторяющиеся структуры, которые они образуют, занимают много километров. С корабля вы видите сплошное оранжевое небо, но это иллюзия. Для наблюдателя дальние фигуры сливаются, их движение образует все эти нагромождения арок и цилиндров, но чем ниже, тем разреженнее выглядит туман, хотя он такой везде.

— Франц сказал, что у нас нет версий, — взял слово Джулиус. — Это не совсем так. У нас их несколько, хотя все они недоказуемы и даже несколько поэтичны. Что, конечно, не делает их менее вероятными.

— Ошибка кода, — подсказал Ганзориг.

Джулиус улыбнулся.

— Симуляция — забавный вариант, хотя сути она не меняет. Для жителей неважно, кто создал их вселенную, Бог или учёные сверхцивилизации. Изнутри результат выглядит одинаково.

— Как-то обидно обращать свои молитвы Творцу, который просто наблюдает или ставит над тобой опыты, — заметил Ганзориг.

— Они могли заложить во вселенную возможность обратной связи, закон, который действует на основе определённого алгоритма. Но что если их вообще не волнуют такие мелкие детали, как жизнь на планетах? Жизнь — побочный продукт распада звёзд, и именно звёзды и галактики могут интересовать тех, кто запустил симуляцию. В космосе очень много странных вещей, ради которых его бы стоило создать. Игры с гравитацией, например… К тому же, разные модели вселенных будут развиваться по-разному, и это тоже интересно.

— Значит, фигуры не могут указывать на ошибку кода?

— Если код существует, он проявляется на квантовом уровне. У нас нет возможности забираться так глубоко.

— Хорошо, а что вы говорили о гравитации? Думаете, внутри этой раковины она растёт?

— Как вариант, — ответил Франц. — В этом случае фрактальное пространство упирается в гравитационную сингулярность.

Ганзориг изумлённо поднял брови.

— Хотите сказать, в чёрную дыру?

— Например, — кивнул близнец. — Хотя и здесь есть место парадоксу: с этой стороны фрактал конечен, и в теории зонд может долететь до его начала, но с той стороны гипотетический зонд, попав в чёрную дыру, никогда никуда не долетит.

Внезапно фамилиар положил руки им на плечи, и братья синхронно улыбнулись. По коже Ганзорига пробежали мурашки — у него возникло впечатление, будто эти трое на миг слились в единое существо, смотревшее на него из каких-то чуждых ему пространств. Может, так оно и есть, подумал он и отогнал от себя эту мысль, вернувшись ради собственного душевного спокойствия к теме разговора.

— Поймите, адмирал, мы здесь лишние, — продолжал Франц. — В таких местах не должно быть никого, кто способен анализировать среду. Никто не знает и не узнает, что здесь происходит в отсутствие наблюдателя. То, что мы видим — образы, метафоры, фигуры речи. Нет никакого тумана, оранжевого света и даже холода. Есть что-то — будем оптимистичны и предположим, что действительно есть. И это что-то воспринимается нами вот таким образом. Конечно, мы не находимся внутри чёрной дыры. Но с дырой или без, мы оказались на изнанке космоса. Знаете образ вселенной как раздувающегося шара? Мы живём на поверхности, но если есть поверхность, существует и то, что находится под ней — множество измерений, направлений и странных событий. Через них мы пытаемся проложить путь в иные миры, оставаясь при этом снаружи. Но чёрные дыры с их сингулярностью не могут оставаться только снаружи и уходят вглубь. В нашей трёхмерной вселенной сигнулярность — синоним бесконечных параметров. Здесь эти сингулярности имеют другой вид, потому что здесь больше измерений и иное распределение физических сил. То, что мы видим как оранжевый туман, может быть информацией, которая падает в чёрную дыру и рассыпается по измерениям. Неизвестно, как она выглядит, когда тут никого нет, — близнец снова улыбнулся, — но вот так она выглядит, когда здесь есть мы. Разумеется, это лишь теория, одна из нескольких, и если вам она не нравится, придумайте другую. Катастрофа забросила «Эрлик» внутрь нашей вселенной, и вполне логично, что его притянула к себе одна из таких точек выхода. Учитывая, что положений внутри меньше, чем положений на поверхности, вероятность оказаться у такого выхода крайне велика. И если мы правы, это поможет нам избавиться от аномалии на Земле.

Ганзориг молчал, чувствуя усталость и подавленность. В последние полчаса он получил слишком много информации, говорить о Томе уже не было сил. И тогда близнецы, словно читая его мысли — или читая их на самом деле, — перешли к теме, которую он собирался обсудить с самого начала.

— Кан рассказал вам, почему напал на Тому? — спросил Джулиус.

— Рассказал.

— И что вы об этом думаете?

— Я не понимаю, почему он так реагирует, — признался Ганзориг. — Почему его тревожат эти способности. Если Тома видит точки расхождения, это не значит, что она будет ими пользоваться.

— Всё зависит от конечных станций, — ответил Джулиус. На его лице была странная улыбка, будто относившаяся к чему-то внутреннему, что он сейчас переживал. Руки фамилиара всё ещё лежали на плечах братьев.

— Разве вы не хотите вернуться? — спросил адмирал. — Лично я — хочу. Почти три месяца я не видел солнца. Мы терпим этот адский холод, нехватку кислорода…

— Кстати, Ева собирается провести общий оздоровительный курс, — вдруг произнёс Франц. — Вы ведь знаете, что на «Эрлике» есть камера восстановления? Она убедила нас в необходимости такой процедуры очень эффективным способом — показала наши фотографии годичной давности. Это впечатляет.

Ганзориг невольно вгляделся в братьев. Франц с длинными волосами, в тёмно-фиолетовом свитере, и Джулиус с его татуировками на бритой голове — он увидел их такими на «Цзи То» и, насколько мог судить, с тех пор они не изменились.

— Почему вас тревожит Тома? — спросил Ганзориг.

— Потому что мы не знаем конечных остановок, — повторил вслед за братом Франц. — Мы только предполагаем их. А она — знает. Видит их все. И можно только догадываться, какую она выбрала.

Ганзориг подумал.

— Тома — невинная девушка, — наконец, сказал он. — Что ещё ей может придти в голову, кроме возвращения домой?

— Мы тоже надеялись на её невинность, — ответил Джулиус, — и ошиблись.

На экране коммуникатора возникло лицо Евы.

— Он вернулся, — сообщила она. — Лучше вам придти.

— Адмирал, будьте так добры, проложите для нас портал, раз уж вы оказались рядом, — попросил Франц. Ганзориг встал. Разговор не был закончен, только отложен. Он бросил на пол каюты заклинание портала, зажёг в руке второе и отправился с ним в медотсек.

Переводчик сидел на кушетке с выражением лица, напомнившем Ганзоригу одну из тибетских статуй Будды. На Вальтере оно смотрелось комично: он не был просветлён или погружён в глубокую медитацию. Он пребывал в глубоком шоке.

— Вальтер! — позвала его Ева. — Ты меня слышишь?

Он не реагировал. Вероятно, вся его энергия ушла на то, чтобы сесть. Ева зарядила шприц и сделала ему укол в предплечье.

— Вальтер, — позвала она. В ту же секунду он толкнул её на кушетку и схватил за горло.

Ганзориг тут же оттащил его. Вальтер не сопротивлялся, обмяк и вяло сел обратно.

— Ты знаешь, где находишься? — спросил Джулиус, созерцавший эту сцену с интересом исследователя.

— О да, — проговорил Вальтер. — Прекрасно знаю.

Он начал негромко смеяться, потом склонился и закрыл руками лицо. Плечи его вздрагивали.

— Нет, — сказал Джулиус. — Это нас не устраивает. Развяжи ему язык.

Ева вновь наполнила шприц, убрала с лица Вальтера волосы и сделала укол в шею.

— Иди к чёрту, — пробормотал он, пытаясь отмахнуться.

— Две минуты, — сообщила Ева, вернувшись к столу. Близнецы ждали. Ганзориг испытал странное ощущение, будто все они переместились в какое-то иное место за пределами «Грифона», выдуманное переводчиком и его помутнённым рассудком. Сейчас он начнёт говорить, и здесь снова всё изменится.

— Вальтер, ты готов отвечать? — спросил Франц.

— Иди к чёрту, — повторил тот, заваливаясь на бок.

Ева собралась его поднять, но Ганзориг остановил её. Он сам усадил Вальтера и остался рядом, поддерживая, чтобы тот не упал. Его глаза были закрыты, губы растянуты в улыбке.

— Расскажи, что ты видел, — велел Джулиус.

— Я видел, — повторил Вальтер, — всё.

— Как выглядело это «всё»?

— Никак. Оно никак не выглядело. Я видел это не глазами.

— И что же именно ты видел не глазами?

— Я же говорю — всё. Всё вместе, одновременно, сразу. Меня разложили по полочкам, как конструктор, а потом собрали, и я оказался настоящим собой.

— Ты видел Соседей?

Он помолчал десяток секунд.

— Видел. — Он колебался. Его озлобленность постепенно исчезала. — Но я не знаю, что они такое. Как геометрическая фигура, грани которой — во всех измерениях одновременно. Где-то их больше, где-то меньше. Они связаны друг с другом и при этом могут действовать независимо. Вы не представляете, насколько трудно описывать словами то, что там происходит. Время воспринимается иначе. Зрительной информации нет. Есть ощущения размера, плотности… Я воспринимал всё одновременно, но в этом не было хаоса. Каждый момент времени возникал вслед за предыдущим, но как бы отдельно от него. Каждый этот момент — словно фотография мгновения, на которой можно рассмотреть — почувствовать — положение чего угодно, любого атома, любой галактики и всего, что между ними. Потом берёшь следующий момент. Их можно брать не подряд, в любой последовательности, так, как тебе нужно… Другие мои части не похожи на человеческие, — продолжил он после недолгой паузы. — Они как силы, или фрагменты других пространств, или элементы чего-то. Часть газа в туманности.

— Кроме тебя там был кто-то ещё? — спросил Джулиус.

— Все, — ответил Вальтер. — Там были все. Как точки на кривой.

Братья сделали паузу.

— Каково наше положение в этом многомерном пространстве? — спросил Франц.

— Наше положение, — Вальтер вновь начал смеяться, — фиговое. Мы в полном дерьме. Но не переживай, если мы здесь умрём, остальные наши части будут жить ещё долго, пока вновь не встретятся и не объединятся.

Он откинулся на стену и закрыл глаза. Близнецы помедлили несколько секунд, потом распорядились:

— Подержи его здесь ещё пару дней. Это слияние сказалось на нём не лучшим образом.

Они въехали в портал. Спустя секунду он замерцал и исчез.

Ганзориг отвёл Вальтера за пластиковую перегородку и оставил на кушетке, где ещё недавно лежала Тома. Переводчик немедленно уснул. Адмирал вернулся к Еве и остановился рядом.

— Я знаю, вы устали, — сказал он. — Хотите, я пришлю вам Кана, на случай, если Вальтер опять решит распускать руки?

— Чтобы он окончательно их оторвал? — Ева улыбнулась. — Если вы вдруг не заметили, Кан очень агрессивен и при этом лишён моральных ограничений. Большую часть времени он держит себя в известных рамках, но его мотивы почти невозможно понять, а действия — предсказать. Когда он решит сотворить очередное насилие, не знает, наверное, даже он сам.

Ганзориг подумал, не сообщить ли Еве про симбиоз с пхугом, но решил, что если этого не сделали братья, ему тоже стоит промолчать.

— Кан — человек не самый мирный, — согласился он, — но свои поступки он совершает не без цели и мотивов не скрывает. С ним действительно надо держать себя начеку, однако на «Эрлике» я бы не хотел другого помощника. Да и в компании братьев Морган я чувствую себя не менее напряжённо, чем с ним… а то и более.

— Пожалуй, отчасти вы правы, — ответила Ева. — И всё же не присылайте его. Он и так натворил тут дел. — Она помолчала. — Значит, он рассказал вам, почему напал на Тому?

— Он сделал это, потому что ненавидит чувствовать себя марионеткой. По его мнению, Тома — манипулятор и управляет событиями так, как хочется ей.

Ева помолчала, сравнивая информацию Саар со словами Ганзорига.

— Если так, почему он её не убил? Это было бы в его стиле.

— Он её не убьёт, — ответил адмирал. — Насколько я понял, он пытается доказать, что она не может им управлять, даже если заранее знает его шаги. И даже если она выбрала для себя какую-то одну реальность из тех, что видела в трансе, он волен эту реальность изменить.

— То есть сделать что-то, чего она не видела ни в одном из вариантов?

— Да. И если такое вообще возможно, он это сделает.

Когда врач не ответила, Ганзориг продолжил:

— Ева, я хотел поговорить с вами о другом. Братья сказали, вы собираетесь провести нас через камеру восстановления. Они дали понять, что за эти месяцы мы здорово изменились. Вы не поделитесь со мной деталями, потому что я ни в ком из нас ничего не замечаю.

— И не заметите, — ответила Ева. — Садитесь.

Ганзориг сел за стол рядом с ней. Ева закрыла все программы, нашла папку с информацией о членах экипажа, открыла нужный файл, и на экране появилось краткое досье Ганзорига: годы и места службы, должности, специализации. В левом углу была фотография.

— У военных снимки обновляются раз в год? — спросила она.

— Да, но этот старше. Я был в отпуске.

— Смотрите. — Она увеличила снимок, но Ганзориг знал его и не видел отличий от себя сегодняшнего. На фотографиях он всегда выходил хорошо. Здесь он смотрел прямо, уверенно, и в его представлении выглядел именно так, как должно выглядеть адмиралу.

Из ящика стола Ева достала небольшое зеркало и вручила Ганзоригу. Несколько секунд он смотрел то в зеркало, то на свою фотографию, и, наконец, сказал:

— Не понимаю. Что я должен увидеть?

— В том-то и дело, что так вы не заметите отличий. Здесь наш мозг работает особым образом — он воссоздаёт наше представление об окружающей среде и нас самих на основе того, как мы привыкли себя видеть до входа в аномалию. Но на самом деле — если это «самое дело» вообще есть, — всё здесь совсем не такое, каким выглядит. Это обман восприятия.

Она взяла зеркало из рук Ганзорига и поднесла к экрану компьютера, повернув так, чтобы адмирал мог сравнить фотографию со своим отражением рядом с ней.

— А теперь смотрите внимательно, — сказала она. — Примерно через минуту вы начнёте замечать разницу. И честное слово, я не знаю, что вы там увидите.

22

Он никак не мог совпасть с самим собой. В нём продолжали жить воспоминания о частях, с которыми ненадолго объединилось его сознание, следы мучительной свободы от плотной материи, ощущение собственной протяжённости, такой огромной, что преодолеть её могли только многие поколения людей. Он снова сидел в медотсеке, теперь другого корабля, и даже не пытался вернуть себе прежнюю целостность. Всё вокруг утратило старые смыслы и обрело новые, непонятные. Человеческие поступки и происходящее с ним несли значения, которые он больше не мог разгадать.

Через два дня Ева отпустила Вальтера, и он неохотно покинул медотсек. Братья пытались вытянуть из него как можно больше информации, но никакие стимуляторы не смогли заставить его объяснить то, что он пережил и продолжал переживать. Он и в самом деле был похож на калейдоскоп, который ненадолго собрался в гармоничную структуру, а потом рассыпался на отдельные разноцветные стёкла, и его единство, его рисунок, остались только в нечётких воспоминаниях и смутных ощущениях. Вальтер сидел в каюте, тосковал, не зная, сможет ли теперь жить в таком разобранном состоянии, но в конце концов мир его одолел, а простая физиология вернула к привычной реальности.

Оказавшись на своём корабле, Ганзориг собирался быстро миновать палубу с лабораториями, где трудились физики, и уединиться в каюте, не желая никого видеть, однако прямо перед своей дверью обнаружил спящего гепарда. Зверь лежал на боку, растянувшись во всю свою немалую длину; кончик его хвоста подрагивал, лапы слегка шевелились, как у кота, который видит сон. Ганзориг остановился. Он подумал, что Кан, пожалуй, обрадуется новой загадке. Рано или поздно им всё равно придётся об этом говорить, так почему не сейчас?

— Подъём, помощник, — негромко произнёс Ганзориг. Гепард поднял голову, зевнул, лениво сел, потом потянулся и прочертил когтями по полу глубокие борозды.

— А вот это лишнее, — недовольно заметил адмирал и вошёл в каюту. Кан последовал за ним.

Рассказ Вальтера его заметно разочаровал, а интерес к Соседям ослаб после увлечения туманом. Но открытие Евы и правда привело Кана в восторг.

— Это потрясающе, — сказал он, когда Ганзориг объяснил, что происходит с их восприятием в аномалии.

— Это жутко, — попытался осадить его адмирал. — После того, как капитан Ормонд себя увидел, он почти не выходит из каюты.

— Я завтра же пойду к Еве! — воскликнул Кан. — Но вы ведь не собираетесь запираться?

— Нет. Всё равно меня никто таким не видит.

— Интересно, этот эффект распространяется на вещи? — пустился рассуждать Кан. — Что если «Грифон» выглядит теперь, как «Летучий Голландец» — разодранные паруса, гнилые доски, мёртвые чайки на палубе, пробоины в трюме, экипаж мертвецов… Если есть фотографии корабля до входа в аномалию, было бы здорово их сравнить.

Такой энтузиазм слегка поднял настроение адмирала, хотя перед глазами всё ещё стояло его отражение, которое он надеялся как можно скорее забыть.

Саар скучала без него и злилась на себя за это. Твёрдо решив общаться с Каном только по делу, она выдержала всего две ночи и на третью, смирившись и ругая себя за слабоволие, отправилась на «Эрлик». Но говорить с ним ей не хотелось, и он не нарушал их молчаливого договора вплоть до ночи после эксперимента с Вальтером.

— Адмирал смотрел на себя в зеркало, — таинственным шёпотом сказал он ей на ухо в момент, когда она хотела вовсе не выслушивать истории. — Знаешь ли ты, что мы похожи на экипаж «Эрлика»? Что мы — жуткие уроды с гнилой кожей и струпьями, лысые, опухшие, или наоборот, тощие, как кочерга. Нас покрывают язвы и бубоны, словно больных чумой…

— Прекрати! — не выдержала Саар. Он довольно рассмеялся. — Что на тебя нашло?

Но Кан не ответил, отложив удовольствие от рассказа на потом. Когда они устали от секса, он продолжил:

— Всё здесь только кажется. Мы галлюцинируем. Мозг нам врёт. Он показывает то, чего на самом деле нет. Мы видим себя такими, какими были до входа в аномалию, но мы изменились. Очень может быть, что «Грифон» тоже изменился. Может, он, как и «Эрлик», полон какой-нибудь гадости, покрыт грибками или колониями бактерий, а мы это не воспринимаем. Зайди к Еве, она тебе покажет. Ганзориг вчера впечатлился.

Саар закуталась в одеяло и посмотрела на Кана.

— Тебе это нравится? — спросила она. — Нравятся те несчастья, которые происходят с нами, которые случились с экипажем «Эрлика»?

— Приключения — вот что мне нравится. Странные события. Многомерные пространства и чёрные дыры. А несчастья — побочный эффект приключений.

— И тебе совсем не жаль людей?

— О, только не говори, что тебя интересуют люди! — воскликнул Кан. — Ты посвящена Сатурну! Я знаю, что это. Ты убила больше человек, чем я видел в своей жизни, так что не стоит взывать к моей жалости — из твоих уст это звучит как насмешка. — Он с улыбкой наблюдал, как Саар медленно садится на постели, не сводя с него глаз. — Но именно поэтому я тобой восхищаюсь. То, что ты делаешь… Ты самая удивительная женщина из всех, кого я встречал!

Он понимал, что провоцирует её, и она действительно разозлилась, но потом вдруг склонила к нему голову и тихо сказала:

— Ты тоже в этом участвуешь. Вносишь свой вклад. И немалый.

— Знаю. Мне нравится разрушать людей. Как и тебе, Саар. Разница в том, что меня таким воспитали, а ты выбрала это осознанно. Но я не хочу иной судьбы. А ты?

Саар молча легла и удобно устроилась рядом с ним. Ей даже не пришлось делать вид, будто она не поняла, что Кан имеет в виду. Подобные вопросы она умела не слышать и давно не искала на них ответов.

Глубокой корабельной ночью Балгур, фамилиар близнецов, стоял у двери каюты и ожидал, когда ему откроют. Сам он не мог входить в жилые помещения — таков был чёткий приказ братьев, и фамилиар, связанный с ними узами подчинения, не мог его нарушить. Но мог обойти. Сознательно или нет, близнецы оставили ему лазейку.

Разумность Балгура не вызывала сомнений, хотя он, как и подобные ему слуги, был воплощённым магическим алгоритмом и не имел жизни до своего призвания. Балгур не мог говорить, но понимал все глаголы и многие другие части речи. Он не мыслил словами, и его собственное бытие, не связанное с выполнением поручений хозяев, складывалось из действий, обусловленных схемой заклятья. Однако в рамках этой схемы тонкая интуиция вела его по сложному поведенческому лабиринту, приспосабливая к миру людей. Один из коридоров лабиринта привёл Балгура к Томе. Фамилиару было запрещено её касаться, но никто не мог запретить ей касаться его.

Она впустила Балгура в первую же ночь, когда он встал у её двери, и он знал, что так будет. Она была его пищей, а он — источником её счастья. Впервые за долгое время фамилиар не голодал и не ограничивал свои потребности — братья никогда не были щедрыми и умели сопротивляться его силе. Интуиция подсказывала, что объём пищи ограничен, но будет пополняться, если не брать всё сразу. Тома замирала в экстазе, охваченная блаженством растворения собственной личности, а Балгур чернел, забирая у неё силу, клеточную энергию и месяцы жизни. Он сам разрывал контакт, оставлял Тому в одиночестве и возвращался к близнецам. Прячась под кроватью, он вновь и вновь переживал минуты насыщения, и приятное чувство сытости убаюкивало его до самого утра.

Когда Кан появился в медотсеке, Ева только кивнула.

— Я ждала тебя ещё несколько дней назад. Была уверена, что адмирал тебе всё расскажет, и ты сразу прибежишь.

— Думаешь, ты меня знаешь? — произнёс Кан. Ева криво усмехнулась, но он выдержал паузу и не стал продолжать. — Как ты открыла эти изменения? Они касаются только нашего облика или здоровья тоже?

Ева медлила с ответом, и Кан сказал:

— Я знаю, что за чип нам имплантировали. У военных это стандартная процедура. Если бы я возражал, то отказался бы его ставить. Так что с нашим здоровьем?

— Оно лучше, чем можно ожидать, — ответила Ева, радуясь, что ей не придётся объяснять, откуда она берёт информацию. — Но это если верить показателям.

— Думаешь, в какой-то момент мы превратились в «овощи», и всё это происходит только у нас в голове?

— Не знаю, Кан. Даже если бы я так думала, то не смогла бы доказать. У нас нет возможности выйти за пределы самих себя и посмотреть на ситуацию со стороны. Если хочешь знать, во что ты здесь превратился, садись за компьютер. Сегодня я возвращаюсь на «Эрлик», готовить камеру восстановления, и у меня полно дел.

Он вооружился зеркалом и принялся изучать свою фотографию. Ева села на кушетку. В присутствии Кана её охватывала тревога, словно рядом был непредсказуемый хищник, который большую часть времени ведёт себя спокойно, но может напасть, когда ему вздумается. Что-то похожее она испытывала и в обществе близнецов. Ей вспомнились слова Ганзорига, но подумать о них обстоятельно Ева не успела. Кан отбросил зеркало и вскочил из-за стола. Он выглядел ошеломлённым.

— Что, страшно? — не удержалась Ева.

Она не рассчитывала на ответ и не получила его. Кан быстро ушёл, и в следующий раз они встретились только на «Эрлике».

Ему снились неуютные, холодные сны, в которых он плутал по узким деревянным коридорам; тёмные доски сгнили, под дырявым полом плескалась вода. В этих коридорах был кто-то ещё; от одних Вальтер хотел убежать, других — найти, но так никого и не встретил.

Что-то коснулось его руки; он отпрянул, всматриваясь в тени. Следующее прикосновение его разбудило. Он приподнялся на кровати и издал хриплый вопль ужаса. Из темноты на него смотрели лунно-белые светящиеся глаза.

— Тсс, — сказало чудовище. — Это я, Тома.

После разговора с Каном Вальтер к ней не подходил, но не столько из-за оборотня, сколько из-за произошедших в ней перемен. Он знал, что тем вечером Кан выколол ей глаза, и не сочувствовал. Наоборот, считал себя отомщённым, парадоксальным образом солидаризировавшись с оборотнем.

Теперь она пришла к нему сама, а в её глазницах светился биогель.

— Это бактерии, — объяснила она. — Ева сказала, они нужны, чтобы потом можно было вырастить новые.

— Что тебе надо?

— Соскучилась, — ответила Тома, и он услышал, что она улыбается. — Я думаю о тебе больше, чем ты того заслуживаешь.

В темноте он не видел её фигуры, но вдруг Тома приподняла одеяло и быстро скользнула к нему в постель. Вальтер почувствовал её голое горячее тело.

— Я скучала, — сказала Тома, обнимая его и прижимаясь к груди. — А ты? Только не говори, что Кан тебя запугал!

Вальтер был слишком удивлён, чтобы возразить. Он недоверчиво и осторожно откликнулся на её ласки, подозревая, что она пришла над ним посмеяться, но Тома была такой страстной, какой он никогда её не видел, и противиться её напору было невозможно.

Он дал понять, что злится на неё, что она перед ним виновата. Если она пришла к нему сама, значит, раньше её всё устраивало. Но прежняя Тома исчезла — покорная, неподвижная девушка осталась в прошлом. В конце концов она вымотала его настолько, что он столкнул её с кровати:

— Ты успокоишься, наконец? Что с тобой?

— Я могу лежать смирно, если хочешь, — с улыбкой ответила Тома.

— Не хочу. Уходи. И не приходи сюда больше. Сиди в своей каюте.

Она оделась, обернулась, на несколько секунд замерев в дверях, и он осознал, что слишком уязвим перед этим светящимся взглядом. Вальтер мог говорить, что угодно, но условия диктовал не он. С момента, когда он ответил на её ласки, им управляла она.

На обоих кораблях наступило затишье. Братья временно оставили всех в покое и занялись своими таинственными делами. Ева начала пропускать экипаж через камеру восстановления. Работа растянулась на долгие дни: один сеанс занимал четыре часа, после которых камера должна была восполнить энергию. Физики, закончив монтаж пушки, ждали указаний близнецов и вычисляли параметры фрактала, строя теории сингулярности, которая могла быть в его истоке и одновременно служила бесконечным дном чёрной дыры на трёхмерной поверхности пространства-времени.

Заручившись поддержкой физиков, Кан предложил Саар свой собственный эксперимент: получится ли у неё работать с фракталом? Сумеет ли она повлиять на его структуру? Насколько далеко простираются её возможности здесь, на изнанке сингулярности?

Саар идею не одобрила. Ей не хотелось без необходимости тратить силы. Братья что-то затевали, а в их уравнениях она присутствовала всегда. Но долго возражать Кану у неё не получалось, и она сдалась, поднявшись на палубу вслед за ним.

И не пожалела. Пространство над кораблём было иным, чем в коридоре, где стоял «Грифон». Она долго разбиралась в его свойствах, увлёкшись и забыв о холоде, пока, наконец, спустя два часа, замёрзшая, усталая, но довольная результатами, не остановила себя, вдруг обнаружив, что всё это время Кан стоял поодаль в своей хамелеонской одежде, почти слившись с оранжевыми отсветами тумана на стене палубной надстройки.

— Я думала, ты ушёл, — удивилась она. — Неужели ты не мёрзнешь? Здесь же больше минус восьмидесяти.

— Немного мёрзну, — ответил он, — но не критично. Что ты выяснила?

— Давай-ка внутрь, — сказала Саар. — В отличие от тебя, я окоченела.

Физики сидели в аппаратной, склонившись над своими планшетами и вооружившись стилусами. Когда Саар вошла, они оба подняли головы и посмотрели на неё с одинаковым выражением лиц.

«Двое, — подумала Саар. — Здесь всех по двое».

— Не знаю, как этот ваш зонд пролетел хотя бы километр, — сказала она, усевшись на свободное место и растирая ледяные руки. — Метрах в ста над кораблём пространство начинает меняться и становится, если можно так выразиться, дырявым. В нём возникают маленькие провалы. Площадь их поверхности всегда одна и та же, но насколько они глубоки, я сказать не могу — в эти ямы невозможно забраться. Они эластичны и очень упруги, любое влияние на них кратковременно, форма отверстий быстро восстанавливается. Они меньше зонда, так что он не смог бы туда провалиться, но эти ямы совершенно точно влияли на его траекторию.

— Это элементы фрактальной структуры, — сказал Юхан. — Возможно, такие же спирали, как та, что над нами. Или фрагменты, которые скручивают пространство в улитку.

— Там, выше, гравитация должна возрастать, — добавил Гарет. — Чем ближе к сингулярности, тем меньше открытых измерений, тем плотнее они сжимаются.

— Через эту вашу спираль ничего не сможет пройти, — сказала Саар. — Я вообще не уверена, что двигаясь в таком пространстве, можно куда-то попасть, особенно если двигаться быстро. Чем быстрее летит зонд, тем сильнее эти дыры будут его тормозить. Кроме того, — она помедлила, — я могу выделить область таким образом, что она окажется изолированной от остальных. Это, конечно, парадокс, потому что я всё равно могу на неё влиять, но, судя по всему, через другие измерения.

Физики переглянулись.

— Нужен ещё зонд, — сказал Гарет. — Госпожа Саар, мы составим вам программу, чтобы проверить кое-какие идеи. Не сейчас, разумеется — завтра иди послезавтра, если вы не собираетесь в камеру.

— Завтра не собираюсь, — проворчала Саар и покосилась на Кана, застывшего в дверях. Он так и не сказал ей, что видел в зеркале, но его смятение было слишком заметным. Саар оставила разговор до лучших времён и теперь, по её мнению, эти времена пришли.

— За тобой должок, — сказала она, оказавшись в его каюте. — Да нет же! — Она отвела его руки. — Перестань.

— Я верну тебе любые долги, — проговорил он, не обратив внимания на её последние слова. — Но сначала покажи, какой ты была в юности.

Саар оторопела. Он никогда не просил ни о чём подобном. Строго говоря, после второго нападения, когда она перестала менять облики, он не заговаривал об этом.

— Зачем? — спросила она, чтобы отвлечь его и собраться с мыслями.

— Мне интересно. Но ты нравишься мне любой. Я знаю, сколько тебе лет, и не ищу в тебе ничего, что обычно интересует психоаналитиков.

Саар фыркнула.

— Хотя, может быть, ищу, — поправил он себя. — Баба Яга — это, кажется, из русского фольклора? Живёт в лесу, ест детей…

Он смолк на полуслове. Желтоватое освещение каюты исчезло; тёмно-синий свет поглотил все остальные. Глаза Саар вспыхнули, словно у ночного хищника; древней старухи больше не было, как не было и человека. Жрицы Сатурна имели облик темнокожих женщин с резкими чертами лица, вызывавшими в памяти индейские тотемные столбы — хищный ястребиный нос, жёлтые раскосые глаза, острые акульи зубы, вытянутые челюстные кости, и человек переставал выглядеть человеком. Жрица сжала кулак. В грудь Кана словно ударили кувалдой. Удар вмиг опустошил его лёгкие, а сила, сжавшая грудную клетку, не дала сделать новый вдох. Она смотрела ему в глаза, ожидая, когда из них исчезнет всё, что ей знакомо, всё, к чему она привыкла за эти месяцы; ей хотелось увидеть, что в нём остаётся в самом конце, что прячется на дне этого получеловека, которого считают неуправляемым, но которым, по её мнению, управлять не так уж сложно. Она до сих пор не разгадала его тайну. Может, сейчас?

Но время шло, а его тело не испытывало трудностей ни от недостатка кислорода, ни от переизбытка углекислого газа. Она не ощущала никакой магии, кроме своей, да он и не успел бы защититься. «В конце концов, — подумала Саар, — почему я на него злюсь? Именно на него, и именно за это?» Она отпустила его, и он с шумом сделал первый вдох.

Глядя, как глубоко он дышит, сидя на краю кровати — всё же это наказание не прошло для него бесследно, — Саар изменила свой облик, вернувшись на много лет назад, когда ей было тридцать, и она была молодой, не слишком умелой, но жаждущей силы. Кан смотрел на неё, и на этот раз она прочла в его взгляде знакомое и такое приятное восхищение.

Она сняла одежду и избавила от неё Кана. Они провели в постели на удивление нежный и спокойный час, а потом Саар сказала:

— Баба Яга ест и добрых молодцев.

— Знаю. Просто хотел немного тебя подразнить. Ты очень нервничаешь… в некоторых ситуациях. Мне нравится, когда ты злишься. А сегодня я увидел твой жреческий облик… Это честь, правда. Ну так что, я отдал тебе долг?

Саар вспомнила, с чего всё началось.

— Ты сбил меня с мысли, — недовольно сказала она. — Я говорила о ваших опытах. Братья мне ничего не поручали…

— Ещё поручат, — успокоил её Кан. — Погоди немного, скоро тут всё закипит.

— Перестань меня перебивать! — рассердилась Саар. — Ты не ответил, что видел в зеркале. Я делаю тебе одолжение, сделай его и ты.

— Ах вот ты о чём, — протянул он. — То есть ты нам эксперименты, а я тебе — тайное признание?

— Именно. Тебя почти невозможно выбить из колеи — твои припадки не в счёт…

— Припадки?!

— Вальтер, Тома, медики… Я, в конце концов!

Он рассмеялся.

— Очень остроумно. Полагаешь, зеркало выбило меня из колеи?

— Уверена.

Он помолчал.

— Тебе не захочется знать.

— Не смей говорить, чего я хочу, а чего нет! — разозлилась она.

Он снова не ответил. Саар ждала, ждала, и ей начало казаться, что он будет молчать до утра. Потом Кан медленно поднял руки и вытянул металлические когти. В полумраке вокруг них побежали маленькие голубые искры.

— Я не могу сказать, что видел в зеркале, — произнёс он. — Но могу сказать, чего там не было. — Он повернул кисти рук, согнул пальцы, и теперь лезвия смотрели прямо ему в лицо. — Там не было меня.

Будучи капитаном «Эрлика», Ганзориг не мог забыть об этих проблемах, даже если бы очень хотел. Капитанская каюта и реакторный отсек стали его головной болью, и не думать о тех, кто в них скрывается, было невозможно. Слова братьев значили мало, когда он проходил мимо двери капитанской каюты. Иногда Голос молчал, иногда говорил — в основном одно и то же, об откровениях, братьях Морганах, о том, что все они больны, — и с какого-то момента Ганзоригу начало казаться, что это не живой, разумный человек, а компьютер с разными вариантами одних и тех же фраз.

— Ты был прав, — сказал Ганзориг эксперимента ради, придя к двери через несколько дней после того, как увидел своё отражение. Он впервые говорил с Голосом, прежде не считая нужным реагировать на его слова. — Мы действительно больны.

— Вы все больны, — повторил Голос. — Мне даже не надо видеть, чтобы это понять. Хотя я вижу. Это вы не видите, как вижу я.

— А откровения? Их мы тоже скоро узнаем? Ты без конца о них говоришь.

— Не без конца. Только иногда. Откровения будут зависеть от вас. Вы делаете шаги, но стоите на месте. Нужна решительность. Братья Морган были смелее, когда мы их знали.

Ганзориг смотрел на дверь.

— Я даже не уверен, есть там кто-то или нет, — проговорил он. — Я смотрю в зеркало и вижу нормальное лицо. Но это иллюзия, я выгляжу иначе. Откуда мне знать, что всё остальное — правда? Откуда мне знать, что «Грифон» не покрыт плесенью, или что за этой дверью действительно кто-то есть? Может, я говорю сам с собой?

Он сделал паузу. Голос молчал, словно подтверждая его слова.

— Может, я сейчас не здесь, — сказал Ганзориг, вдруг охваченный отчаянием, злясь на эту загадку. Как можно их игнорировать, если они здесь, рядом, бери, если сможешь? Не смогла даже Саар. Даже близнецы предпочитают о них не думать. — Может, я один поддерживаю твою жизнь, — тихо проговорил он. — Не помни я о тебе, ты бы исчез и больше не появлялся.

— Так вы считаете, что мы — кучка частиц, болтающихся в неопределённости между бытием и небытием? — восхитился Голос. — О, дальше от истины близнецы ещё не были.

Адмирал ощутил покалывание на коже, волосы поднялись, как от статического электричества. В груди заныло, боковое зрение упало, и коридор справа и слева потемнел. Дверь в каюту сдвинулась влево на два десятка сантиметров, стена, оказавшаяся чуть выпуклой, распрямилась. Коридор стал шире, пространство, которое до сих пор было искривлено, вернулось к прежней геометрии.

— Они ошибаются, — заявил Голос. — И я это докажу.

По ту сторону двери раздались отчётливые шаги — ботинки, хрустевшие по гравию. Ганзориг попятился в тёмный коридор. Близость разгадки испугала его сильнее, чем огорчало отсутствие ответов. А потом ручка двери повернулась вниз.

Он не стал ждать, когда дверь откроется. Охваченный необъяснимым страхом, Ганзориг бежал, словно сновидец из ночного кошмара.

Но, выбравшись из-под влияния каюты и избавившись от странного туннельного эффекта, он не смог вытерпеть такого позора. Вернуться было невозможно, а среди экипажа обоих кораблей был только один человек, к которому он мог придти и признаться в таком постыдном поведении, не рискуя стать объектом осуждения или жалости. Оборотень был лишён моральных принципов, а если и обладал, то каким-то собственным сводом. Кроме того, он мыслил странно и мог понять произошедшее так, как не понимал Ганзориг.

— Вы зря переживаете, — сказал Кан, выслушав краткий рассказ адмирала. — Судя по всему, там было какое-то сильное поле — магнитное, например. Люди радиочувствительны, у нас даже количество лейкоцитов меняется в зависимости от солнечной активности. На вас повлияли, и вы впали в панику.

— Спасибо, но это слабое утешение, — ответил Ганзориг. — Капитан сбежал от дверной ручки, как ребёнок — от дверцы шкафа.

Кан улыбнулся.

— Вы в детстве боялись шкафов?

— Разумеется, нет. Это просто образ.

— Не ругайте себя. Считайте, что это магия.

— Это была не магия, если не считать пространственного искажения. Братья говорили ерунду. Об этих двоих нельзя забывать.

— Близнецы хотели, чтобы мы занимались делом, а не гадали на кофейной гуще. Они нам не вредили: тот, кто в реакторе, вообще молчит, этот болтает всякую чепуху… Рано или поздно проблема решится сама. Я не легкомысленный, но я не вижу реальных выборов. Если Саар не может работать с пространством вокруг каюты, нам туда не попасть.

— Зато он может выйти в любое время.

— Выйдет. Но не в любое. Кто бы там не сидел, он чего-то ждёт. И мы знаем, чего. И братья знают. Пока камертоны не заработают, и мы не начнём отсюда выбираться, эти двое будут на своих местах. Подождём ещё немного.

— А что потом?

Кан снова улыбнулся, и адмирал понял его без слов.

— Кстати, Вайдиц закончил тесты, — продолжил оборотень. — Он выяснил, кого нет среди погибших. Я послал вам сообщение.

— Сегодня я ничего не читал. И кого же?

— Один — старший офицер, отвечавший за безопасность. Второй, вы не поверите, повар!

— Прекрасно, — вздохнул Ганзориг. — Меня напугал кок.

Вас двое. Навсегда. Когда-то вас могли разделить. Вам бы сделали сложный протез второй ноги и костей таза, вырастили недостающие ткани и органы, и вы бы освободились друг от друга, со временем научившись ходить. Но ваш приёмный отец не дал разрешения на операцию — он хотел знать, чего хотите вы. Мнение детей никого не интересовало, а врачи предупреждали, что с каждым годом шансов на успех становится всё меньше. Нет, говорил он, решать должны они.

Но вы все решили давным-давно. Вы всегда знали, что откажетесь. Вы врастали друг в друга, учились распределять свои мыслительные процессы так, чтобы обмениваться информацией с соседним мозгом. Постепенно вклад двух частей начал превышать их простую сумму. Объединяя усилия, вы ускоряете процессы мышления и делаете качественные переходы, невозможные для компьютеров, с которыми вам приходится конкурировать. Вы не перебираете варианты. Вы отточили свой совместный ум до такой остроты, что теперь нацелили его на сингулярность и готовы вытащить её на белый свет — или втащить весь свет в неё.

Но только если выиграете у чтеца вероятностей.

На стук вылез Балгур.

— Нет, — сказал Джулиус. — Мы сами.

Фамилиар вернулся под кровать. Братья подъехали к двери, открыли её и посмотрели на Тому. Она сделала не слишком уверенный шаг и наткнулась на колесо кресла.

— Что-то случилось? — осведомился Франц.

— Я скучаю, — ответила она. — Можно войти?

Братья быстро обменялись мнениями.

— Прости, — сказал Франц. — Сейчас мы заняты.

— Пожалуйста! — воскликнула Тома. — Я так скучаю. Это невыносимо. Вы дали мне это чувство, а потом отняли. Вы жадные! Вы сами всё время им пользуетесь, но он не должен быть только для вас!

Она попыталась протиснуться между колесом и дверью. Франц придержал коляску.

— Мы не пользуемся, — ответил он. — По крайней мере, не всё время. Ты отреагировала наихудшим образом из возможных. Так что не проси.

Тома выбросила вперёд ладонь, словно боец во время рукопашного поединка. Волна силы прокатилась от неё до противоположной стены каюты; тяжёлая кровать вздрогнула так, что едва не вырвала крепления из пола.

Коляска с близнецами не шелохнулась.

— Тома, иди, — сказал Франц. — Будем считать, что ничего не было. Иначе ты можешь оказаться под арестом.

— Было, — возразила Тома. — Очень даже было.

Она ударила себя в грудь пальцами, сложенными в знак, и её одежда серым пеплом осыпалась на пол.

— Чёрт! — проговорил Джулиус. — Это уже слишком!

— Я тоже так думаю. Неужели мне придётся возвращаться к себе в таком виде? — Она развела руки в стороны. — Мне холодно. Я где-нибудь замёрзну. — Она опустилась на колени и вцепилась в колёса. — Я не уйду. Впустите, или вам придётся прогнать меня силой.

— Так и будет, — невозмутимо ответил Франц.

Внезапно Тома вплотную приблизилась к креслу и попыталась обнять их бёдра. Близнецы мгновенно отъехали назад, и Тома оказалась в каюте.

23

Он наблюдал за ними из темноты. Первой прошла Саар с каменным выражением лица. За ней — Тома в чужой одежде, в расшитом халате старухи, делавшем её похожей на архетипическую богиню. Тома сияла: счастливая, добившаяся своего. Они не видели Вальтера или не обратили на него внимания, скрывшись за поворотом.

Он спустился по лестнице в конце прохода, откуда они появились. Широкий коридор с четырьмя дверьми, мягкий ковёр на полу, обитые деревянными панелями стены и лифт в противоположном конце. Последняя дверь достаточно широкая, чтобы в неё въехала коляска с близнецами. Другие каюты его не интересовали. Могущество братьев пугало, но чем реже он их видел, тем меньше боялся. «Возможно, это они сделали её такой», думал он. Вечером он собрался с пристрастием допросить её, но не смог попасть в каюту, даже приблизиться к двери. Спустя минуту тщетных попыток до него дошло, что Тома заперта колдовством старухи. Пылая яростью, он вернулся к себе и начал рыться в корабельной сети в поисках ключа, отпирающего пространственные ловушки.

Наконец, братья дали о себе знать, и теперь Саар каждое утро уходила в аппаратную «Грифона». Кан пропустил сеанс восстановления, не откликнулся на вызов по коммуникатору, и в один из вечеров Ева вышла на его поиски, обнаружив в кают-компании.

— Нет, — сказал он. — Меня всё устраивает. Ты сама говорила, что моё здоровье в норме.

— Это если верить приборам. Стоит ли рисковать?

— Пусть всё остаётся, как есть. Я здоров. Считай, что моя животная часть компенсирует все проблемы.

— Когда я вижу твою животную часть, она обычно спит где-нибудь в коридоре или дальних закоулках.

Кан усмехнулся.

— Похоже, мне здесь больше нечем заняться. Сила не нужна, только мозги.

Ева смотрела на него с улыбкой, и ему в голову вдруг пришла мысль, поразившая своей простотой и неожиданностью: за всё это время, за все месяцы путешествия, он никогда не думал о ней как о женщине, никогда не оценивал её, не замечал ни достоинств, ни недостатков. Это показалось ему настолько странным и необычным, что слова вырвались сами собой

— Раньше… — начал он и смолк, смутившись своей неуместной откровенности. Ева вопросительно подняла брови.

— Неважно.

— Важно. Говори.

— Раньше я думал, что женщина не может быть другом мужчине. Что они не могут просто общаться. — Он замолчал.

— Это ты комплимент пытался сделать или наоборот?

— Ни то, ни другое. — По её лицу он видел, что она тоже смущена и немного напугана таким поворотом. — Ева, я знаю, что ты обо мне думаешь, и ты права. Но мне с тобой легко. В моей жизни это редкое явление.

— С Ганзоригом ты прекрасно общаешься.

— Он мужчина, и он старше.

— Понятно. — Ева вздохнула. — А я вот помню, как ты мне лицо прокусил.

— Я же говорю: ты права. Но это ничего не меняет. Я не утверждаю, что ты считаешь меня своим другом. Я говорю, что мне с тобой легко. И… — он вновь помедлил, — для этого мне не надо с тобой спать.

— То есть ты не смог бы просто общаться с Саар?

Он отрицательно покачал головой.

— Кстати, Саар тебе не говорила, что Тома под арестом? — спросила Ева просто так, чтобы уйти от смущавшей темы, и испугалась, увидев, как изменилось его лицо.

— Что она сделала?

— Не знаю. Знаю только, что Саар заперла её в каюте и теперь сама носит ей еду. Пространственная ловушка. Ни войти, ни выйти.

Оборотень внимательно смотрел на неё.

— Ты ведь в курсе, почему между нами трения? — спросил он. — Саар наверняка тебе рассказывала. — Ева молча кивнула. — Понимаешь, что это срежиссировано? Что это её игры?

— У тебя паранойя, — неосторожно сказала Ева, мгновенно смолкнув, едва увидела опасный блеск в его глазах. Он поднялся с дивана и заходил взад-вперёд. В кают-компании было холодно и неуютно — вряд ли сюда приходил кто-то ещё, кроме него. Но Ева заметила, что оборотня привлекают такие безлюдные, нежилые места, и если он не сидел в аппаратной, именно в пустых отделениях его надо было искать в первую очередь.

— Все вы удивительно наивны и легкомысленны, — произнёс он. — Тома — кукловод. Братья изменили её. Зачем им это понадобилось? Последствия придётся расхлёбывать…

— Что значит — изменили? — перебила Ева. Кан остановился.

— Ты хотя бы заметила, что она стала другой?

— Разумеется. Но я не слежу за одной Томой. После перехода у меня куча работы.

— Тому изменили братья, — настойчиво повторил он. — Не знаю, зачем. Знаю, что от этого стало только хуже. Этой своей инициативой они запустили цепь событий…

— Если я правильно поняла твою идею, у них не было выбора. Ни у кого из нас. Мы не можем сделать что-то, чего она не предвидит. Но главное — другое. Почему это так тебя беспокоит? Она просто хочет вернуться на Землю, как и все мы.

Кан сел на диван. Его злость сменилась угрюмостью.

— Ты не знаешь, чего она хочет. Тебе представляется, что братья всё просчитают, запустят резонатор, запихнут аномалию в чёрную дыру, и раз — мы на Земле. Почему тебе не приходит в голову, что может быть иначе?

— Как — иначе?

— Да не знаю я! — воскликнул он. — Если бы знал, был бы чтецом вероятностей.

— Может, ты всё-таки придёшь в камеру? — спросила Ева через некоторое время. — Хуже от этого не станет.

— Нет, — снова отказался он. — В этом нет ни смысла, ни необходимости. Здесь столько иллюзий, что любое действие ещё больше всё запутывает.

Заперев Тому, Саар испытала облегчение. Близнецы вызвали её по коммуникатору и попросили, чтобы она увела от них Тому. «И захватите, пожалуйста, какую-нибудь одежду», добавил Франц. Сгорая со стыда, Саар швырнула ей халат, заперла в каюте и отправилась назад к близнецам. Ей представлялась разноцветная схема, похожая на карту метро. Только что она побывала на пересадочной станции, и кто знает, куда теперь везёт её машинист?

Братьев было трудно выбить из колеи. Они выжидательно смотрели на Саар, вставшую посреди каюты. Ей не хотелось садиться на кровать, где несколько минут назад лежала Тома.

— Зачем вы это сделали? — спросила она.

— Госпожа Саар, вы всё неверно истолковали… — начал Франц, но она остановила его взмахом руки.

— Я имею в виду, зачем вы дали своему фамилиару её коснуться? Если то, что говорит Кан, правда, Балгур только увеличил её возможности.

Братья выдержали паузу.

— Заклинание, которым является Балгур, даёт человеку шанс слиться с чистой силой, — наконец, ответил Франц. — Объединить свою личную силу с общим, если так можно выразиться, полем. Но это не просто объединение. Знаете, что такое интерференция? Как следствие взаимодействия поля и этой личной силы, в человеке возникают разного рода изменения. Иногда это идёт ему на пользу. Иногда — нет.

Саар хмуро смотрела на близнецов.

— Я так понимаю, изменения Томы не пошли ей на пользу.

— Да, — ответил Франц. — Но такие вещи невозможно узнать заранее, хотя в этом случае шансы были, пожалуй, не на нашей стороне.

— Это ещё почему?

— Власть над людьми даётся не всем. И редко с благими целями.

— У каждого здесь своя доля власти.

— Не у каждого. А у тех, у кого она есть — ну так взгляните на них, госпожа Саар.

Она промолчала.

— Тем не менее, мы рискнули, — продолжил Франц. — Можете называть это предопределением или манипуляцией, как угодно.

Всем своим видом Саар выражала скептицизм и несогласие с их объяснением.

— Просто вы хотите с ней сыграть. И уверены, что выиграете.

Джулиус улыбнулся.

— Мы выиграем.

— Надеюсь, что у вашего выигрыша будут свидетели, — со злостью проговорила Саар. — Хотя вам, наверное, всё равно.

Близнецы промолчали, решив не опровергать её слова, и она покинула «Грифон», чтобы вернуться туда через день, когда братья завершили своё уравнение, в котором, разумеется, была и она.

Ей почти не приходилось участвовать в разговорах: близнецы обсуждали с Юханом математику и физику, поэтому большую часть времени она просто не понимала, о чём идёт речь. Изредка они обращались к ней и Сверру, с которым ей предстояло работать. Через несколько дней она привыкла к терминологии, словно внезапно научилась понимать чужой язык — ещё минуту назад это был набор звуков, а теперь они обрели смысл, пусть и не до конца понятный.

Говоря между собой, братья и физик вежливо называли Саар «госпожой», но скоро начали говорить просто «она», и это её задевало. Соображения удобства были понятны, но ей хотелось большего, чем местоимение. Сверр тоже молчал и слушал, однако его такое положение вещей не беспокоило. Он должен был следить за состоянием корабля и распределением силы «во избежание утечки», как выразились братья.

Всё это был эксперимент, и никто не мог с уверенностью сказать, как он пройдёт и чем закончится.

— Некоторые думают, — говорили ей братья, — что маги пространства работают с гравитацией. Но даже если речь идёт о Земле, с этим можно спорить. А здесь нет массивных тел, которые могли бы создавать гравитационные колодцы. Мы внутри математической модели. По сути, вы работаете с топологией многомерного пространства, поэтому совершенно неважно, что за предмет в нём находится — большой корабль или маленький зонд.

— Представьте, что вы набираете шприцем каплю жидкости, — объясняли они. — Капля — это аномалия. Игла — «Эрлик». Поршень — наш резонатор, а цилиндр — одна из веток фрактала.

В один из дней они показали ей две модели раскрытой над «Эрликом» улитки. В первой модели длинная спираль заканчивалась расплывчатым пятном, символизировавшим сингулярность. На другом спираль не заканчивалась никогда, образуя новые витки при каждом новом приближении к исчезающему концу.

— Может быть и так, и так, — говорил Франц. — Но это не должно нас волновать — конечный результат в любом случае один и тот же. Кроме того, мы не сунемся в основную улитку, она слишком большая. Нас интересуют ветви. Так мы сможем замкнуть её и не попасться внутрь.

Увеличение одного участка показало Саар, что большая спираль разбивается на аналогичные спирали, чьи выходы, подобные тому, у которого находился «Эрлик», она ощущала во время экспериментов с зондами. Внутренние пространства этих спиралей также уходили в бесконечность или оканчивались сингулярностями чёрных дыр.

— Думаете, такая спираль отходит от каждой чёрной дыры нашей вселенной? — спросил Сверр. — Тогда их должно быть конечное число.

— Это возможно, — согласился Франц. — Но место, в котором мы находимся, может относиться не только к нашей области вселенной. В других тоже могут образовываться чёрные дыры. Если областей бесконечное множество, чёрных дыр тоже бесконечное множество. Хокан, не забивайте себе этим голову. Мы создали иллюстрацию некоторых математических моделей, непротиворечивых и согласующихся с наблюдениями. Но это только модели, а информации у нас мало. Отнеситесь к этому как к допущению. Ничего другого у нас нет. Это место иллюзорно. Мы не воспринимаем то, что здесь происходит — попросту не можем. Мы даже себя не видим такими, какие мы есть. Когда «Грифон» пересёк горизонт аномалии, наше восприятие застыло во времени. То, что мы можем создавать модели окружающей среды, вселяет осторожный оптимизм — здешние законы до определённой степени познаваемы, и вероятность успеха не исключена.

В конце недели они подошли к заключительной части консультаций.

— По нашим расчётам, после запуска резонатора у нас будет около шести суток, прежде чем «Грифон» врежется в гору. Это не должно стать проблемой — мы перейдём на «Эрлик» раньше, — но об этом следует помнить, — говорил Франц. — Прежде, чем запустить резонатор, вы, — он посмотрел на Саар, — изолируете корабль в трёхмерном пространстве, оставив коридор в дополнительных измерениях. Он соединит аномалию с резонатором и одним из выходов основной улитки.

Саар попыталась представить подобную схему.

— Как, в таком случае, «Эрлик» попадёт на Землю? — спросила она. — Разве он не останется в изолированном пузыре под улиткой?

— В определённом смысле мы и так на Земле, — ответил Франц. — И никогда её не покидали.

— А как же «Вселенная — шар»? А трёхмерная поверхность и многомерная внутренность? Все эти ваши фракталы, чёрные дыры и прочая заумная хрень? — разозлилась Саар. — Где мы на самом деле? Вы же ни черта не можете сказать! Только «может быть» и «в определённом смысле»!

Близнецы смотрели на неё, и в эти секунды она видела только их: никакого Сверра, Юхана и Мики — только двуглавое чудовище на своём троне.

— Вы думаете, Вселенная познаваема? — спросил Франц. — Думаете, что можете понять её, если изобретёте для всех явлений умные названия? Правда в том, что мы — слепцы, бродящие вокруг слона, но у некоторых из нас чуть больше воображения. Мы всегда говорили: вы и все остальные вольны выбирать любое объяснение, отвечающее вашей интуиции, религии и опыту. Это не влияет на происходящее, пока вы не начнёте взаимодействовать со средой. А тогда вы поймёте, что есть определённые законы, которые совершенно необязательно согласуются с вашими интуициями. Когда вы, госпожа Саар, работали с пространством перехода, какая разница, что вы о нём думали? Вам нужно было разобраться в законах, и вы это сделали. Вселенная как шар — удобная модель для иллюстрации поверхности и глубины, трёхмерного пространства как одной из граней многомерной природы Мироздания. Из нашей вселенной мы действительно исчезли, нас невозможно там найти, но всё же мы до сих пор и в ней тоже, поскольку находимся в многомерной Вселенной, частным случаем которой является наш мир. Здесь нас удерживает топология многомерного пространства, его деформация и прорыв в наш мир. Когда мы уберём аномалию, деформация исчезнет, и мы окажемся на поверхности. «Эрлик» появится посреди Индийского океана на глазах у изумлённой публики, которая к тому времени уже наверняка соберётся: когда аномалия начнёт уменьшаться, для наблюдателей это будет означать, что мы достигли цели.

— Напоминаю, — добавил Джулиус, когда все поднялись. — Вы не можете обсуждать на «Эрлике» то, о чём мы здесь говорим.

— Они всё равно узнают, — сказал Юхан. — Лично я сомневаюсь, что Кан с ними справится, когда они начнут выходить.

— Когда они начнут выходить, — ответил Джулиус, — на «Эрлике» будем мы.

Близнецы вызвали их на «Грифон», и Кан предложил Ганзоригу рассказать эпизод с дверью от своего имени, если адмиралу так неприятно связывать себя с подобным поведением. Но Ганзориг отказался. Помимо лжи, которую он ненавидел, ему казалось, что братья не поверят Кану. Близнецы выслушали его так, словно Ганзориг подтвердил их собственные мысли. Впрочем, тот заметил, что у них почти всегда такой вид.

— Этой информации нет в сети, — сказал Франц после того, как Ганзориг закончил. — Катастрофа на Эрлике случилась, когда диаметр коридора между камертонами достиг семидесяти трёх сантиметров… округляя до больших величин. Произошёл всплеск энергии, мгновенный выброс, подъём температуры до трёх тысяч кельвинов, и такое же быстрое остывание. В распределении температуры была необычная асимметрия.

На экране появилось изображение. Ганзориг увидел трёхмерную модель зала с резонатором, контуры труб и камертонов, пульт управления и схематичные изображения людей. Температурные вариации напоминали метеорологическую карту: синий — холодные области, жёлтый и оранжевый — тёплые. К его удивлению, в помещении с резонатором было холодно.

Модель неторопливо вращалась вокруг своей оси, и теперь Ганзориг наблюдал, как разворачивалась во времени эта катастрофа. В одно мгновение центральная область зала стала алой; пространство вокруг неё — тёмно-оранжевым, однако ближе к стенам температура пока оставалась неизменной.

Братья остановили фильм.

— Итак, — сказал Франц. — Центр, где находятся камертоны и коридор, стал очень горячим. Трубы потекли бы, как вода, если бы выброс не занял одну миллисекунду. Температура у стен не изменилась, туда волна ещё не дошла. Смотрим дальше.

Зал продолжил вращение. Центр стремительно остывал. Волна высокой энергии, словно оболочка взорвавшейся звезды, расходилась по комнате, достигнув стен и пульта управления.

— А теперь — внимание. — Франц указал на экран.

И Ганзориг увидел.

Центр вновь начал нагреваться. На этот раз между камертонами возникла неровная амебоподобная область высокой температуры, не такая горячая, как первая, но всё же болезненно красного цвета, и, меняя свои границы, хаотично задвигалась между трубами, остывая, но так и не дойдя до уровня температуры зала, где к тому времени горели приборы и люди.

Экран погас. Близнецы развернулись к зрителям. Джулиус посмотрел на Мику.

— А это наш Эйзенштейн.

— Я просто нарисовала модель и загрузила данные. У меня от этой штуки до сих пор мурашки по коже, — призналась Мика.

— И у меня, — честно сказал Ганзориг. Он посмотрел на Кана. Оборотень торжествующе оскалился.

— Я был прав! — воскликнул он. — Скажите, что я был прав!

— Ты был прав. Возможно. — Джулиус улыбнулся. — Так или иначе, во время катастрофы на «Эрлик» что-то проникло. Если Кан прав, и мы верно трактуем эту информацию, сейчас оно сидит в каюте и реакторе и ждёт, когда мы начнём возвращаться.

— Но голос? — возразил Ганзориг. — И два члена экипажа?

— Это проще всего. Оно использует их тела. Оно остыло, но не исчезло. Гибкое, выживает в самых разных условиях, проявляет признаки разумной деятельности, но не настолько, чтобы поведение казалось осознанным… Ничего не напоминает?

Напоминало всем.

— Но я с ним говорил! — Ганзориг даже встал от волнения. — Он отвечал, и отвечал здраво, как отвечал бы человек.

— Мы не знаем его природы. Оно может использовать человеческое тело как интерфейс, чтобы взаимодействовать со средой. Покопаться в мозге, получить нужную информацию. Это не осознанное поведение. По крайней мере, не обязательно осознанное.

— Я с ним говорил, — повторил Ганзориг.

— С компьютером тоже можно говорить. Это ничего не значит. В любом случае, дело не в разумности, а в целях.

— Цели ставят сознательно, — кивнул Ганзориг, словно это подтверждало его мнение.

— Фигура речи, — Франц сдержанно улыбнулся, удивлённый таким упорством адмирала. — Любой живой организм ведёт себя так, будто у него есть цель. Вирус. Даже неживой объект. Когда это существо сюда прибыло, резонатор работал, как работал все месяцы, которые «Эрлик» здесь находился. Оно поддерживало реактор в рабочем состоянии, следило за компьютерами и берегло два тела, пока остальная команда погибала. Если применить к нему человеческую мотивацию, оно старалось сохранить организмы-интерфейсы и дождаться спасателей.

— Так оно хочет вернуться домой, — проговорила Мика. — Туда, откуда его вытянул резонатор.

— Оно хочет домой, — кивнул Джулиус. — Но только не к себе, а к нам.

24

Вальтер был готов. После визита в камеру восстановления он чувствовал готовность, но не знал, что именно должен делать. Эта готовность и напряжённое ожидание неизвестных свершений заставляли его бродить по «Эрлику», но в конце концов он вернулся на «Грифон», где постепенно начинал собираться весь экипаж. Специалисты обсуждали дальнейшие действия, Саар и Сверр занимались коконом, а Кан с Ганзоригом следили за капитанской каютой и реактором.

Завёрнутый в кокон, корабль оказался в полной темноте. Фотоны прожекторов чертили в искривлённом пространстве дуги, уходящие к ватерлинии. Поднимаясь на палубу, Ганзориг испытывал удушливую клаустрофобию. Несмотря на пугающую грандиозность фрактальной улитки, она казалась ему намного безобиднее кокона, в котором находился корабль. С внешним миром «Эрлик» соединяло единственное открытое окно портала и коридор, идущий через резонатор по иным измерениям.

Саар не обрадовал рассказ Кана о том, кто или что может сидеть в капитанской каюте. Во время работы она обнаружила, что от корабля отходит целая сеть тонких каналов в пространствах с большей размерностью, которые она не могла ни закрыть, ни проследить до возможных окончаний. Радовало лишь то, что с образованием кокона магической силы не стало меньше.

Вальтер не ходил на совещания — к нему у близнецов больше не было вопросов. Чувствуя себя балластом, он помогал переносить на «Эрлик» аппаратуру, но скоро возмущался ролью грузчика и снова начинал бесцельно бродить по кораблю.

Саар вернула коридору привычную геометрию и вкатила в каюту тележку с ужином. Тома провела в изоляции неделю, и её настроение менялось по несколько раз в сутки. Однажды она крепко схватила Саар за руки и не отпускала, умоляя отвести к близнецам. Та с трудом успокоила её и с тех пор следила, чтобы Тома не выбежала из каюты, пока дверь не заперта.

Сегодня она была необычно тиха и встретила наставницу, стоя спиной к двери.

— Ужин, — сказала Саар. Тома обернулась. Глаза её покраснели, лицо было мокрым от слёз.

— Бабушка, можно я тебя спрошу?

— Спрашивай, — разрешила Саар.

— Ты его любишь?

Саар ошеломлённо молчала.

— Это не твоё дело, — наконец, сказала она.

— Пожалуйста, ответь! — взмолилась Тома. — Это важно!

Саар стало не по себе.

— Если ты хочешь что-то сказать… — начала она, но так и не успела закончить фразу. В эту секунду ей в шею вонзилось лезвие топора, перерубив мышцы, вены и артерии и раздробив ключицу.

Вальтер выдернул топор, схватил Тому и потянул её через упавшую Саар. В каюте стремительно холодало. Когда они выбежали в коридор, стены и дверь уже покрылись инеем, а ледяной воздух больно ранил лёгкие.

Не выпуская Тому, Вальтер мчался по пустым коридорам к порталу. Спустя минуту они были на «Эрлике». Оттолкнув девушку, он принялся закрывать портальный выход. В его колдовстве не было ни быстроты, ни элегантности. Ему приходилось учиться здесь, в те редкие часы, когда оборотень был у близнецов, и где за его организмом не наблюдали приборы Евы. Ругаясь и торопясь, он провёл над порталом не меньше двух минут, пока, наконец, свечение заклинания не рассеялось.

— Ну вот, — довольно сказал он. — Теперь они нас не достанут.

Тома безучастно стояла у выхода. Он снова взял её за руку и вывел в коридор.

Вальтер считал свои действия импровизацией, а прежде импровизации ему не удавались. Топор он нашёл на камбузе «Эрлика», однажды проходя мимо и обратив внимание на инструменты, висевшие в дальнем углу. Сейчас он не знал, кого может встретить, потому что не следил за перемещениями экипажа, стараясь не выпускать из поля зрения только Кана и Саар.

Они отправились в аппаратную, но та была заперта. С топором наперевес он двинулся дальше и на пересечении с боковым коридором столкнулся с одним из техников.

Недолго думая, Вальтер с размаху ударил его по голове. Матрос даже не успел понять, что происходит. Ударив его ещё несколько раз и убедившись, что тот мёртв, Вальтер пошёл дальше. Но он не знал, кого ищет, и ищет ли кого-нибудь. Обойдя всю палубу, они потащились назад к аппаратной.

Рядом с убитым техником стоял Гарет. При виде Вальтера и Томы он отступил на шаг и занял удобное положение на перекрёстке.

— Открой аппаратную, — сказал Вальтер, понимая, что удача вот-вот от него отвернётся.

Физик молча смотрел на них, а потом спросил:

— Или что?

— Или я её зарублю. — Он ухватил Тому за волосы и поднял топор.

— Это твоя женщина, не моя.

Вальтер чувствовал, как тот собирает силу. Он попятился, выставив перед собой Тому, и в этот момент над их головами пронеслась волна жара. Рукоятка топора внезапно стала горячей, и он выронил его, вскрикнув от боли. Волна отбросила Гарета к стене. Он упал и уже не смог подняться. Его ноги не двигались, руки начали выделывать странные жесты. Через несколько секунд он забился, словно в эпилептическом припадке, то и дело замирая, будто в нём что-то включалось и выключалось. Вальтер в ужасе застыл на месте, но физик скоро успокоился, поднялся на четвереньки и медленно встал. Его лицо было странно напряжено, словно он пытался понять, что происходит. Больше не обращая на них внимания, Гарет направился к аппаратной.

— Идём. — Вальтер поднял топор, взял Тому за руку и осторожно пошёл следом за ним.

Когда они оказались у входа, Гарет сидел за компьютерами. На экранах светились графики и схемы, выскакивали и пропадали окошки программ. Гарет работал быстро, и вскоре Вальтер почувствовал, как усиливается вибрация корабля. Привычную тишину сменил странный далёкий свист, словно где-то выпускали пар. Скоро к нему прибавился низкочастотный гул, который переводчик связал с включением резонатора.

Наконец, Гарет закрыл программы, оставив на экранах лишь несколько таблиц. С минуту он сидел, не двигаясь, потом медленно склонился над клавиатурами и упал на пол. Вальтер подошёл поближе. Физик не шевелился, лицо его побелело, глаза оставались открытыми. Держа топор наготове, Вальтер присел и попытался найти пульс. Потом выпрямился и вернулся в коридор.

— Не знаю, что это было, но сейчас он мёртв, — сообщил он Томе. — Идём, поищем каюту.

Они поднялись по одной из лестниц и оказались на палубе, охваченной парадоксальными изменениями. Коридор менял свою ширину, искривлялся, плавно заворачивая то вправо, то влево, но это не мешало видеть всё, что скрывалось за поворотами. Дальняя стена вытягивалась вверх и частично нависала над полом. По левую сторону, среди закрытых кают, была одна открытая, из которой вылетали световые змеи. Извиваясь, они ползали в воздухе и быстро рассеивались, превращаясь в голубоватое свечение, постепенно заполнявшее пространство палубы.

— Мне здесь не нравится, — прошептала Тома. — Давай вернёмся вниз.

— Плевать мне, что тебе не нравится. Будешь возражать — получишь вот этим. — Он поднёс к её лицу топор. Тома отвернулась.

Они медленно пошли вперёд. У голубого свечения был сухой электрический запах, и хотя световые змеи не вызывали никаких ощущений, Вальтер старался их обходить.

Геометрия открытой каюты мгновенно вызвала у него головную боль. Она была слишком нечеловеческой, чтобы мозг сумел расшифровать увиденное. Перспектива была многослойной и многоуровневой. Знакомые предметы — стол, диван, кровать, полки на стене, — виделись со всех сторон одновременно и в нескольких состояниях; мозг Вальтера, неспособный ухватить всё целиком, безуспешно пытался создать последовательную смену образов. Из-за одного горизонта вылетали светящиеся змеи. На полах был рассыпан мусор. Кое-где Вальтер заметил консервные банки.

Среди нагромождения предметов промелькнул тонкий белый объект. Он отразился в остальных гранях пространства, и Вальтеру привиделась жуткая многоножка, которая вот-вот выпрыгнет из этого многомерного аквариума. Он толкнул Тому к лестнице, и они побежали прочь.

В далёкой от тех мест кают-компании он бросил топор, запер дверь, создав подобие безопасности, и сел на диван. Тома обошла всё помещение и опустилась в соседнее кресло.

— Капитанская каюта открыта, — сказал ей Вальтер. Тома не ответила. Он не знал, как отнестись к её безучастности. Возможно, она устала, как и он. — Нам надо выспаться.

Они легли прямо там: Вальтер устроился на диване, Тома прикорнула в кресле. Проснувшись через несколько часов, он увидел, что помещение заполняется голубым светом. Тома крепко спала, и он не стал её будить.

За дверью свечение оказалось таким плотным, что на расстоянии вытянутой руки ничего было не разглядеть. Кое-как Вальтер добрался до аппаратной, пугая себя белой многоножкой, которая непременно охотилась за ним в корабельных коридорах, но испугался ещё больше, не найдя ни мёртвого техника, ни Гарета в аппаратной. На мониторах светилось несколько окошек с динамичными графиками.

В голубом свечении сгустилась тень. Вальтер отшатнулся, увидев, кто к нему идёт, и выставил вперёд топор.

— Кан?!

Оборотень смотрел на него без всякого выражения, безлично, словно человекообразная телекамера. Это был не Кан, а его блуждающее поисковое заклятье. Могло ли оно преодолевать искривления пространства? Судя по тому, что Вальтер знал о попытках проникнуть в капитанскую каюту, не могло. Значит, Саар жива? Это бы его не удивило, но всё же вряд ли она успела настолько восстановиться, чтобы развернуть кокон. Переводчик отступил к столу. Кан был где-то на «Эрлике», во плоти. И был здесь всю последнюю неделю, посылая на «Грифон» фантомов. Поглощённый своей неопределённой готовностью, Вальтер просмотрел этот факт.

— Я закрыл портал, — сказал он, не опуская топора. — Мы возвращаемся на Землю.

Фантом начал терять плотность. Скоро сквозь него можно было разглядеть голубоватое свечение, а спустя несколько секунд он исчез.

В страшных фантазиях Вальтера многоножку сменил оборотень. Он решил вернуться в кают-компанию, но не смог её найти. То ли призрачное пространство «Эрлика» менялось под действием иных миров, то ли его подводила память, но все двери палубы оказались заперты. Нервничая, Вальтер вернулся на лестницу и поднялся к капитанской каюте.

Искажения захватывали коридор; в него словно насыпали кучу огромных призм, отражавшихся друг от друга. Он не рискнул углубляться в этот хаос и спустился обратно, впервые усомнившись, что ему удастся сбежать невредимым.

— Зачем ты это сделал?

Теперь Кан явился лично. Вальтер замер, но оборотень выглядел скорее любопытным, чем угрожающим.

— Она бы её не выпустила, — ответил переводчик.

Секундное замешательство, и Вальтер покрылся холодным потом. Кан имел в виду портал! Откуда ему знать о Саар, если всё это время он был здесь?

Вальтер крепче сжал топор, отчётливо понимая, что никакое оружие и никакое колдовство ему не помогут. Саар он застал врасплох, техник не мог ожидать нападения, а с Гаретом, вероятно, разделался тот, кто сидел в капитанской каюте. Но с оборотнем ему было не справиться. Кан поднял глаза и в упор посмотрел на переводчика.

— Что ж, — сказал он. — Это всё упрощает. Идём, я тебе кое-что покажу.

Развернувшись, он скрылся в голубом свечении. Вальтер представил, что нападает на него сзади, как на Саар, но медлил, не решаясь рисковать. Скоро из тумана вынырнул Кан.

— Чего ты ждёшь? — Он посмотрел на топор, улыбнулся. — Вальтер, не будь идиотом. Пошли.

Он привёл его в одну из пустующих лабораторий. Здесь не было приборов, только голая мебель вдоль стен. Тёмные лампы и голубое свечение создавали необычный оттенок, размывающий границы предметов. Смотреть здесь было не на что.

Кан пригласил его войти, но Вальтер остановился в коридоре.

— Не усложняй, — сказал оборотень.

Его спокойствие пугало больше, чем воспоминания о нападениях. Вальтер заставил себя переступить порог.

— Ты ведь так и не узнал, кто такой Марсий? — Оборотень уселся на лабораторный стол, всем своим видом выражая готовность общаться, а не убивать. — Я тебе расскажу. Марсий — это сатир. Он решил, что хорошо играет на флейте, и вызвал на состязание бога Аполлона. Аполлон, разумеется, победил и в наказание за дерзость содрал с Марсия кожу.

Вальтер молчал, лихорадочно пытаясь понять, что значит эта история, но от страха никак не мог сосредоточиться.

— Что ты хочешь сказать? — Он попятился к выходу и упёрся спиной в закрытую дверь.

— Это образ. Метафора. Но дела это не меняет.

— Она может быть жива!

Кан улыбался. В нём не было ни переживаний, ни сомнений.

— Конечно, она жива. Она посвящена Сатурну. Его жрицы могут жить веками, их трудно убить. По крайней мере, ты на это точно не способен.

— Тогда что ты ко мне прицепился!

— Я же объяснил.

И тут до него начало доходить.

— Думаешь, я такой же психопат? — поразился Вальтер. — И пытаюсь тебя переплюнуть?

Улыбка на лице Кана стала ещё шире.

— Я не думаю, я знаю. Твоя жизнь изменилась, прими это.

— Ты точно псих! — заорал Вальтер и рванул на себя дверь. Она не открывалась, и он начал колотить по ней топором, а потом с размаха швырнул его в Кана. Топор пролетел по дуге, ударился о противоположную стену и с грохотом упал в металлическую раковину.

— Давай посмотрим, — сказал Кан как ни в чём не бывало. — Если я правильно понял, ты напал на Саар и ударил её топором. Сбежал на «Эрлик», закрыл портал, убил ни в чём не повинного матроса. Что было с Гаретом? Он бы не стал запускать резонатор при виде твоего топора. Допустим, Гарета взял на себя пришелец, который решил, что раз люки задраены, пора отправляться в путь. В итоге ты собрался привести на Землю никому не известное существо… или что похуже. Ты готов уничтожить «Грифон» с тремя десятками человек просто потому, что бедную Тому лишили возможности страдать ерундой, а на тебя никто не обращает внимания. Ты психопат, Вальтер, но, в отличие от меня, неудачник.

Он смолк, ожидая ответа, но Вальтеру было нечего сказать. Его надежда на пришельца гасла. Физик был нужен для запуска резонатора, а зачем ему Вальтер? «Неудачник, — с горечью и страхом подумал он, повторив слова оборотня. — Неудачник и идиот».

Его мысли обратились к кают-компании, где спала Тома. Или не спала? Заперлась от него, бросила на произвол судьбы, на съедение этому получеловеку. Она меня во всё это втянула. Я здесь из-за неё. Всё, что я сделал, было ради её освобождения. А она? Пока меня не было, развлекалась с этими уродами-близнецами, а теперь, когда я вытащил её с корабля, бросила?

— Насчёт близнецов ты ошибаешься, — сказал Кан.

Он говорил это вслух?

Оборотень улыбнулся.

— Я знаю, что ты чувствуешь. Я чувствую себя так же.

— Ни хрена ты не знаешь! — заорал Вальтер. — Ты угрожаешь меня убить!

— Да. Это меня развлечёт, пока я жду Саар.

— Она умерла! Я отрубил ей голову, и она не развернёт этот чёртов кокон! «Грифон» погибнет, и ты ничего не сделаешь!

— Слова отчаяния, — Кан понимающе кивнул. — Но хватит болтовни.

Он сделал быстрый жест, и Вальтер почувствовал, что поднимается в воздух. Он не мог пошевелиться, словно его тело окунули в густую плотную жидкость. Когда кончики ботинок оторвались от пола, его одежду охватило пламя, почти чёрное в фиолетовом свете лаборатории. Он не мог открыть рот, чтобы закричать, не мог издать ни звука, не мог сбить огонь или сорвать с себя одежду. Скоро огонь погас; на пол осыпался пепел. Голый, обожжённый, с опалёнными волосами, он висел перед оборотнем, который наблюдал за ним с выражением ребёнка, увлечённо отрезающего ноги муравью.

В кают-компании «Грифона» Ганзориг беседовал с капитаном Ормондом, который недавно посетил камеру восстановления и обрёл, наконец, душевное спокойствие. Они обсуждали необходимость покинуть «Грифон». Когда резонаторы заработают, корабль столкнётся с горой, на которой стоит «Эрлик», и хотя его дальнейшая судьба, будущее самой горы и жидкости, наполнявшей аномалию, оставались понятны не до конца, «Грифон» был обречён, и это расстраивало обоих капитанов.

Свет мигнул, зажёгся вновь, и по кораблю разнёсся сигнал тревоги. Все беседы прервались. Ганзориг мигом оказался в коридоре. Капитан Ормонд заторопился на свой пост, Ганзориг — в аппаратную.

Посреди помещения застыли близнецы. Джулиус смотрел на мониторы Мики, Франц — на входивших. Кроме адмирала, в аппаратную явились только Сверр и Юхан. Больше никого.

— Обрисую ситуацию в двух словах, — сказал Франц, когда сирена смолкла. — Вальтер напал на Саар и ударил её топором для рубки мяса.

— Что за… — начал Юхан, недоверчиво улыбаясь, но мигом смолк под взглядом Джулиуса.

— Вместе с Томой он покинул «Грифон», переместился на «Эрлик» и закрыл портал.

— Как Саар? — спросил Сверр.

— Жива, но ситуация непростая. Удар пришёлся в область шеи. Позвоночник не повреждён, и крови она почти не потеряла. У неё стояла страховка.

— А, так вот почему в коридоре такой дикий холод, — кивнул Сверр.

— Подождите, подождите! — воскликнул Ганзориг. — Что случилось? Почему он на неё напал?

— Это важно? — осведомился Джулиус. — Давайте ограничимся фактами, без домыслов. А факты таковы, что портал на «Эрлик» закрыт, и единственный человек, который может размотать кокон, чтобы мы проложили новый портал, находится в состоянии глубокой заморозки. Для полного восстановления ей понадобится четыре-пять дней. Есть два сценария, хороший и плохой. Хороший — если Кан остановит Вальтера прежде, чем тот воплотит плохой сценарий.

— Гарет тоже на «Эрлике», — мрачно сказал Юхан.

Ганзориг был настолько потрясён самим фактом нападения, что общая картина выстроилась в его голове только спустя минуту. Тома и Вальтер. Они собирались домой. А их оставляли на изнанке вселенной.

— Но какой в этом смысл? — спросил он. — Почему он отправляется без нас?

— Это важно? — повторил Франц слова брата, но Джулиус ответил:

— Все были заняты оборотнем. Каждый полагал, что он чокнутый псих и может наброситься на тебя просто забавы ради. Все держали с ним ухо востро и просмотрели настоящего безумца.

— Импланты. Ева бы заметила… — начал Сверр, но Джулиус его прервал.

— Ничего бы Ева не заметила. Приборы не читают мысли. Я уже не говорю о том, что их реальные показания мы, вероятно, даже не воспринимаем. Наша первейшая цель — привести Саар в состояние, в котором она сможет развернуть кокон. Будем исходить из худшего. Гарет не запустит резонатор по доброй воле, но тот, кто сидит в капитанской каюте, может решить, что кораблю пора отчаливать. Портал закрыт, значит — полный вперёд. Допустим, резонатор включён. Ему нужно время, чтобы достичь максимальной мощности. Исходя из этого, меньше чем через неделю «Грифон» столкнётся с ледяной горой под фракталом. Его потянет вверх, сдавит и начнёт вращать вокруг кокона, пока он не развалится. Поэтому чем быстрее очнётся Саар, тем больше у нас шансов выжить.

— Сколько человек на «Эрлике»? — спросил Сверр.

— Четверо матросов, Кан и Гарет, — ответила Мика.

Ганзориг смотрел на близнецов. Они были не рады, но и не слишком огорчены. Очередная в меру сложная задача, которую надо решить. Он не мог на них сердиться, пытаясь представить, что сейчас происходит на другом корабле. «Я его капитан, — вдруг с ужасом подумал он, — и должен быть там, а не здесь. Я и был там! Зачем только вернулся?»

И всё же близнецы говорили правду. Увидев переводчика с топором наперевес, Ганзориг не стал бы ожидать нападения. Только не от Вальтера. «Ты пил воду, — подумал он. — Ты хотел чёртовых перемен». В его памяти возник образ жены. Она умерла для него, хотя где-то далеко, в другой стране, продолжало жить её тело. Изменения были страшными, как наблюдение за человеком, который сходит с ума.

— Мы должны подготовиться к подъёму на гору, — тем временем продолжал Джулиус. — Если Саар не успеет восстановиться, «Грифон» должен пережить его с минимальными повреждениями. Тогда у нас будет ещё немного времени. Мика, соедини нас с Евой и капитаном Ормондом.

Сон превратился в транс. Такое случалось редко. Информация была неполной, хаотичной, и когда Тома очнулась, в её голове оставалась только путаница из запахов, пространственных и тактильных ощущений. С трудом она вспомнила, где сейчас находится, и что происходило в последние часы. Она никогда не была на «Эрлике» и держала в памяти схему только тех помещений, которые проходила с Вальтером. Она проголодалась, хотела пить и с таким трудом концентрировалась, что едва отыскала в кают-компании туалет.

Отперев дверь, Тома вышла в коридор и последовала своей мысленной схеме, но скоро остановилась у лестницы, которая шла к палубе с капитанской каютой. Здесь было что-то не так. Она осторожно обошла лестницу, спустилась к лабораториям и почувствовала, что не одна.

— Вальтер? — позвала она. Глухие звуки стихли, едва сорвавшись с губ.

— Конечно, нет, — ответил Кан. Он стоял прямо перед ней, почти вплотную. — Я как раз хотел тебя к нему проводить.

На «Эрлике» Тома чувствовала себя иначе. Её желание встретиться с фамилиаром близнецов, такое сокрушительное на «Грифоне», ослабло, и теперь она понимала степень своего истощения. При всём желании она не смогла бы повторить колдовство, которое ей легко давалось на «Грифоне». Она словно вернулась назад во времени, в жизнь до прикосновения Балгура, и сейчас ей было не до Вальтера.

— Ты можешь дать мне поесть?

Оборотень сделал шаг назад.

— Идём.

Он привёл её в просторное помещение, где она села за широкий металлический стол и с жадностью съела всё, что он перед ней поставил.

— Я думал о том, что между нами было, — сказал Кан, устроившись напротив. — И понял, что не учёл одной простой вещи. Ты — часть системы и не можешь выйти за её рамки. Как у любой части, у тебя нет выбора. А кроме того, чтобы сделать точное вычисление, тебе не хватает информации. В твоих уравнениях не все переменные, в отличие от уравнений… — она услышала, как он взмахнул рукой, — ну, скажем, вселенского компьютера. Ты не можешь увидеть ситуацию со стороны и повлиять на неё так, чтобы выйти за пределы общего сценария. Я говорю это не к тому, что ты ошибаешься. Просто я тебя переоценил. Прости меня за это.

Тома услышала его вздох.

— Бабушка жива, — сказала она. — Не тревожься.

— Я знаю. Она говорила тебе, что посвящена Сатурну?

— Нет.

— Знаешь, что это такое?

Она покачала головой. Ей не хотелось знать. Оборотень не мог рассказать ничего, что придало бы ей сил. Наоборот. Все его поступки были направлены на разрушение.

— Ты его хочешь?

Она подняла голову.

— Кого?

— Фамилиара близнецов. Ты всё ещё о нём думаешь?

Её тело вспомнило экстатические состояния, которых она столько дней была лишена.

— Тома, эти существа вызывают зависимость. Любая зависимость — паразит, который забирает у тебя силы и энергию до тех пор, пока не убьёт — или пока ты не поменяешься с ним ролями и сама не начнёшь пользоваться этой зависимостью, черпать оттуда силы. Пока не станешь паразитом паразита.

— Я не понимаю, о чём ты, — прошептала Тома. — И мне всё равно. Ты всегда говоришь слишком сложно.

— А ты вообще не говоришь. Идём к Вальтеру. Он по тебе скучает.

Они вернулись в коридор, и оборотень подвёл Тому к одной из лабораторий по соседству с аппаратной. Он открыл дверь, и её замутило от тяжёлых запахов.

— Да, — сказал Кан, мягко подталкивая её вперёд, — в человеческом теле столько всякой вонючей дряни, столько бактерий… Кстати, ты знаешь, что из десяти клеток нашего организма человеческая — только одна? Мы — симбиоз, Тома, каждый из нас — не совсем человек. Вернее, не только человек. Даже ты. — Одной рукой он обнял её за талию, второй ухватил за запястье. — Стой, — велел он, прижав её к себе. — Вальтер здесь. Слышишь?

Он замолчал, и она услышала быстрое, неглубокое дыхание, которое сопровождал частый глухой стук.

— Лицо осталось целым, — с улыбкой проговорил Кан. — Я же не совсем чудовище.

Он поднял её обессиленную руку и заставил коснуться лица переводчика. Его глаза быстро мигали, губы покрывала сухая корка, рот был широко открыт. Дыхание обожгло ей пальцы. Кан направил ладонь вниз, и под шеей она почувствовала что-то скользкое, липкое, горячее. Тома попыталась отдёрнуть руку, но оборотень стиснул её так, что она не могла шевельнуться, даже сделать вдох. Рука двигалась дальше, следуя его воле. Дыхание Вальтера участилось, тело дрожало, а сердце билось так сильно, что удары отдавались в её грудной клетке.

— Зачем… — в ужасе шептала она. — Бабушка жива…

— Он тоже, — отозвался Кан. — И я постараюсь, чтобы он дождался Саар.

Он вдавил её ладонь, и она почувствовала волны крупной дрожи, идущие по телу Вальтера.

— Сейчас ему вряд ли приятна твоя ласка, — проговорил ей на ухо оборотень, — как когда-то тебе — его.

— Ты ничего не знаешь! — закричала Тома и завертелась, пытаясь вырваться из его рук. В ту же секунду ей в бок вонзились острия когтей. От боли её затошнило, и она, всхлипнув, замерла.

— Это ты не знаешь! — прошипел Кан. — Не знаешь, каково это, когда тебя бьют топором, когда тяжеленное лезвие со всего маху входит в тебя, ломает кости, рвёт мышцы, когда лопаются твои сосуды и сухожилия! Этот жалкий глупец — подарок Саар. Пусть сошьёт себе из его кожи перчатки. А тебя я оставлю здесь, чтобы ты подумала о Гарете и о том парне, которого он зарубил. Проголодаешься — можешь пожевать его. — Он втянул когти и толкнул её вперёд. Тома ударилась о Вальтера и упала, поскользнувшись на залитом кровью полу.

— Ты жуткий! — в отчаянии крикнула она, обхватив руками бок. — Ты сам убийца! Живодёр!

Но оборотень уже ушёл, хлопнув дверью, а Тома осталась лежать, стискивая руками рану, и всё, что ей было слышно, лишь собственный плач и хриплые звуки над головой, похожие на дыхание запыхавшейся собаки.

25

— Вы точно не передумаете? — спросила Ева. В её руке был шприц с полупрозрачной розоватой жидкостью. Саар качнула головой и поморщилась от боли.

— Не передумаю. Сколько можно спрашивать.

Ева кивнула и ввела иглу в вену. Тело Саар начало наполняться энергией. По всем правилам после разморозки ей надо было отлежаться ещё пару дней — ускоренное восстановление могло вызвать проблемы, — но этих дней не было. Когда она очнулась, с момента нападения прошло пять суток, и счёт шёл на часы. Пространство между «Грифоном» и коконом сокращалось; корабль тянуло вверх по склону вместе с жидкостью. Постепенно он задирал нос, и ходить по нему становилось неудобно.

Всё её тело болело. Кости ломило, мышцы кололо так, словно они затекли. Но мозг, казалось, обрёл новую остроту. Она думала, вспоминала, анализировала. И теперь, помимо естественного желания выжить и перейти на другой корабль, ей двигало и другое стремление — месть. Никогда бы Саар не подумала, что способна на такое сильное чувство.

Лекарство Евы должно было придать ей много сил на коротком отрезке времени. Весь последний час они с Ганзоригом и Сверром разрабатывали план проникновения на «Эрлик». Каким бы ненадёжным и умозрительным он не казался, настала пора его осуществить.

Опираясь на руку Евы, Саар добралась до верхней палубы. На мониторе она уже видела, что происходит снаружи, однако взглянуть на это собственными глазами означало нечто иное.

«Грифон» находился в самом низу холма. Густая жидкость ползла вверх по склону и спиралью оборачивала кокон. Время от времени с его вершины срывались вытянутые бесформенные капли, улетали вверх и исчезали в кристаллическом тумане.

Как только Саар увидела цель, поддержка на наклонной палубе ей больше не требовалась. Она начала осторожно раскрывать кокон, попутно отмечая все те странности, что случились с ним в последние дни.

Тонкие коридоры в иных измерениях, отходившие от корабля ещё неделю назад, исчезли. Если не считать канала резонатора, теперь «Эрлик» был полностью изолирован. Скоро Саар приоткрыла кокон, но Ганзориг и Сверр не смогли бы добраться до корабля, подобно оборотню, опираясь на скользящую жидкость. Их план заключался в прокладке пространственного моста от «Эрлика» до «Грифона».

В других обстоятельствах это удалось бы ей без труда, но здесь скрученное пространство двигалось по сложным траекториям и было так сильно напряжено резонатором, что сделать нечто стабильное не представлялось возможным. Саар казалось, что в её руках — упругое тесто, которое пытается вырваться и принять привычную спиралевидную форму. На то, чтобы преодолеть неустойчивый тоннель, требовалось время, а Саар должна была удерживать его открытым.

— Живее, — процедила она. — У вас минута.

Длинный язык искривлённого пространства искажал оранжевый свет, смещая его к красному и фиолетовому и размывая пейзаж. Саар представляла, что они с «Эрликом» перетягивают большой полый канат, и корабль уверенно побеждает.

Кокон закрылся в ту же секунду, когда Ганзориг, бежавший последним, шагнул на палубу. У него не было времени отвлекаться на тоннель, да и мысль о том, что он находится в нескольких метрах от поверхности, вряд ли придала бы ему новых сил.

Поверхность палубы, некогда плоская, теперь щерилась провалами и острыми углами. Откуда-то вылезали фрагменты внутренней структуры — лестницы, трубы, даже участки кают. Из центра круглой антенны наверху прорастала вторая тарелка, повёрнутая перпендикулярно. Пейзаж был хаотичным и организованным, знакомым и незнакомым одновременно.

Обходя провалы и выступы, они добрались до входа. Искажения привели к тому, что в зависимости от угла зрения дверь выглядела и открытой, и закрытой. За открытой дверью виднелась косая лестница, которая перегораживала путь. Сверр толкнул ту, что выглядела закрытой, и они вошли внутрь. Пространство вокруг преломлялось, как отражения в горсти кристаллов. Через несколько минут они поняли, что заблудились. Знакомые фрагменты корабля перепутались и вели в разные места. Спускаясь по лестнице, можно было попасть наверх. Добравшись до площадки, мало затронутой искажениями, они остановились, чтобы выработать план действий, и там их нашла Тома.

Она возникла перед ними внезапно, выйдя из одной из граней, словно призрак, и была на него похожа, будто за эту неделю здесь прошло много лет.

— Кто здесь? — спросила она.

— Я и адмирал, — ответил Сверр, глядя на неё с подозрением.

— Идите за мной, я выведу вас в чистое место. — Она отступила назад, но оба колдуна не пошевелились. Тома вздохнула.

— Ладно, как хотите. Тогда попробую найти Кана.

— Ты не знаешь, где он? — спросил Ганзориг.

— Он где-то бегает, пытается поймать… — Тома пожала плечами, — не знаю, кого или что. Он говорит, пришельца.

Сверр и Ганзориг переглянулись.

— Хорошо, веди, — решил адмирал. Ждать они не могли.

Искажения образовывали лабиринт, но лабиринт стабильный, и путь по нему можно было найти или вычислить. Скоро Тома вывела их на палубу с лабораториями и аппаратной, где коридоры оставались целыми и невредимыми.

Там они встретили троих техников, поняв по выражению их лиц, насколько тут ждали спасателей.

Сверр нашёл свободную лабораторию, бросил на пол заклинание портала и посмотрел на Ганзорига. Никто не мог поручиться, что искажения корабля не повредят магический коридор. Нужен был доброволец для проверки.

Ганзориг взглянул на матросов. Он мог бы им приказать, но кто знает, что пришлось пережить этим людям за последние дни, да ещё в такой компании. Он не мог заставить их рисковать своей жизнью, только что подарив надежду на спасение.

Топот лап по железной лестнице возвестил о появлении оборотня. Тремя огромными прыжками он преодолел коридор и начал носиться между колдунами, словно огромный игривый кот. Матросы отошли подальше, не скрывая неприязни и страха. Внезапно оборотень сделал крутой разворот, прыгнул прямо в светящийся портал и исчез.

— Что ж, — сказал Сверр после паузы. — Будем считать, что мы не могли его остановить. — Он обернулся к матросам. — Где остальные? Гарет, Вальтер и …

— Мистер Брент, — подсказал Ганзориг имя четвёртого техника.

— Брент погиб, сэр. Убит. — Один из матросов многозначительно взглянул на Тому. — Физик тоже. Оборотень отнёс их тела в трюм.

— А Вальтер?

Все молчали.

— Ну хорошо, — сказал адмирал. — Сколько на корабле чистых мест?

— В основном вокруг аппаратной и внизу, где реакторный отсек, — ответил техник. — Несколько свободных участков на корме и в палубной надстройке.

— Маловато для всего экипажа, — заметил Сверр. — Если Саар не придумает, что со всем этим делать…

— Она придумает, — уверенно сказал Ганзориг. — Это существо не трогает важные части — реактор, резонатор, аппаратуру. Системы хоть и выглядят перепутанными, но продолжают работать. В данный момент меня беспокоит другое. — Он взглянул на техников, кучкой стоявших у выхода из лаборатории. Чуть поодаль прислонилась к стене Тома. — Я хочу получить ответ на свой вопрос. Где Вальтер?

Лекарства Евы едва хватило, чтобы добраться до медотсека. Саар рухнула на койку и закрыла глаза, пытаясь расслабиться и унять вернувшуюся боль. Но её оставили не только физические силы. Сейчас бы ей не удалось даже самое элементарное заклинание.

Так она лежала, не думая ни о чём, прислушиваясь к собственному организму, жаждущему восстановления и отдыха, пока по громкой связи до неё не донёсся радостный голос Мики.

— Внимание всему экипажу! — говорила она. — Часовая готовность к эвакуации! Часовая готовность к эвакуации!

«У них получилось, — подумала Саар. — И у меня».

Она попыталась встать, но так ослабла, что едва могла шевелиться. Медики занимались своими делами. Саар оставалось только лежать и дожидаться своей очереди.

В лаборатории что-то громко стукнуло, послышался удивлённый вскрик. Саар повернула голову, но увидела лишь Еву и распахнутую дверь.

Через секунду над койкой Саар вырос чёрный оборотень. Он поднялся на задние лапы и вернул себе человеческий облик. Лицо Кана озаряла улыбка. Он взял Саар за руку, и она словно обрела второе дыхание. Боль ушла, силы возвращались — по крайней мере, физические.

— Братья мне всё рассказали! Ты не успела восстановиться после страховки, но всё равно проложила мост. Ты всех спасла!

— Помоги мне встать. Мне нужно в каюту, — ответила Саар, сама с трудом сдерживая улыбку. Ей было приятно видеть его и слышать такие слова, особенно сейчас, когда она чувствовала себя старой развалиной.

Оборотень поднял её на руки и вынес из медотсека.

На корабле царило оживление. Добравшись до каюты, Кан опустил Саар на кровать и сел рядом, обняв за плечи.

— Чего ты хочешь? — спросил он, заглядывая ей в глаза. — Собрать твои вещи?

Саар молча указала на шкаф. Кан без особых церемоний покидал в сумку одежду, заглянул в душевую и снова вернулся к ней.

— На «Эрлике» сейчас тоже не очень, но всё-таки безопаснее, — сказал он. — К тому же, у меня есть для тебя подарок.

— Лучший подарок — его голова, — хрипло ответила Саар. На секунду её вновь охватила ненависть.

Он взял её руки в свои.

— Голова, — повторил он, — и остальные части. Он весь твой. Делай с ним, что хочешь.

Корабль тянуло выше; угол наклона приближался к двадцати градусам. Спустя час они отправились в аппаратную. Саар шла, взяв Кана под руку, но её ноги подгибались, а тело болело.

Аппаратная наполнялась людьми. По решению близнецов портальный выход был поставлен на месте экрана, который теперь исчез, открывая спрятанный за ним лифт на нижнюю палубу. Кан и Саар отошли к выключенным компьютерам Мики, наблюдая, как экипаж готовится к отбытию. Они заметили адмирала, который вернулся на «Грифон» и теперь что-то говорил братьям. Кан догадывался, о чём мог быть его рассказ.

А Саар смотрела на портал.

Его края начинали мерцать и переливаться всеми цветами радуги, образуя вертикальные маслянистые разводы пятнадцати-двадцати сантиметров в высоту. Стабильные порталы всегда светили ровно, одним цветом, но резонатор создавал в пространственной структуре такие напряжения, которые влияли даже на поля силы.

— Я бы очень советовала поторопиться, — вполголоса сказала Саар. — Иначе кому-то может сильно не повезти.

Братья хоть и были заняты разговором с Ганзоригом, но услышали её слова. Франц обратился к капитану Ормонду, тот взглянул на своего помощника с Кеплером на руках, и по его команде люди начали выстраиваться в импровизированную очередь.

Первыми корабль покинули люди Ормонда. После них в переливающийся круг ступил Юхан, затем Вайдиц. К границе портала приблизилась Ева, и в эту секунду Кеплер вдруг извернулся и с воплем вонзил когти в лицо помощника капитана. Тот вскрикнул, Ева обернулась, и радужные переливы портала начали гаснуть. Выход закрылся.

«Грифон» скрежетал и гудел. Приборы были отключены, температура на корабле быстро падала. В тусклом свете аварийного освещения Саар казалось, что на лицах близнецов блуждают слабые улыбки. Где сейчас их фамилиар?

— Можно было просто сказать, — наконец, произнёс капитан Ормонд, обращаясь к Кеплеру. Кот уже успокоился. Из царапин на щеке помощника сочилась кровь.

Смятенная Ева протянула руки, и он передал ей кота. Саар наблюдала за ними до тех пор, пока не осознала, что взгляды оставшихся теперь обращены к ней. Она вздохнула.

— Я попробую, — ответила она на их немой вопрос. — Но вам придётся выйти на палубу.

Близнецы молчали, и Саар посмотрела на Еву.

— У вас найдётся ещё лекарство?

— Конечно. Я сейчас приготовлю.

— Секунду! — Кан ухватил Саар под локоть, словно она уже собиралась наверх. — Даже если ты снова откроешь «Эрлик», сможешь сделать мост и удержать его, пока они будут по нему идти, как ты сама попадёшь на корабль?

— Это не твоя забота! — Саар попыталась стряхнуть с себя его руки. — Предлагаешь нам всем здесь оставаться?

— Чёрта с два! — Он развернул её лицом к себе. — Тебе отсюда не выбраться! Да что я говорю, ты вообще не проложишь этот мост! Посмотри на себя, ты же едва стоишь!

— А кому ещё этим заниматься? — Как ни слаба была Саар, сомнения в её способностях придали ей сил. — Я здесь именно для этого, это моя работа! И хватит мне перечить, Кан. У нас и так мало времени, а ты меня задерживаешь. По кораблю скоро будет не пройти, так что убери руки и дай мне заняться делом.

Кан действительно отпустил её, но не остался рядом, а подошёл к месту, где был портал.

— Стой, — сказал он Еве, собравшейся за стимулятором. — Это не понадобится.

Саар открыла рот, чтобы возразить упрямому оборотню, но в следующий миг её сковал холод.

По сравнению с ним прежняя температура казалась температурой комфорта. Стены покрывались инеем. Дышать стало больно. Саар казалось, что с каждым вдохом в лёгкие попадает всё меньше кислорода.

А потом с её глаз спала пелена. Аппаратная преображалась. Всё в ней неуловимо менялось. С предметов исчезали привычные покровы, которыми человеческий мозг маскировал настоящее. Потолок испещряли ледяные узоры, наросшие на концентрические круги грибка. В углах аппаратной иней покрывал сплетения причудливых нитей, похожих на толстую паутину. Она посмотрела на людей, и её охватил ужас.

«Вот она, — подумала Саар. — Вот здешняя реальность».

Даже те, кто побывал в камере восстановления, не были похожи на себя. От здоровых, крепких людей, садившихся на борт «Грифона» четыре месяца назад, не осталось и следа. Одни болезненно обрюзгли, как капитан Ормонд, походивший теперь на печальную гусеницу с обвисшими, изрытыми оспинами щеками. Другие, как Ева, превратились в тощих созданий с вылезшими волосами и белой, как у альбиносов, кожей. Никто не стоял прямо. Лица были усталыми и несчастными, глаза скрывались в чёрных тенях, погрузившись глубоко в череп.

Саар перевела взгляд на близнецов. Старая одежда висела на их костлявых плечах. Татуировки Джулиуса превратились в бесформенные тёмные пятна. Сам он походил на оголодавшего грифа. Волосы Франца выпали, кожу покрывали келоидные рубцы. В тусклом свете его рука на подлокотнике казалась обугленной.

Люди рассматривали друг друга, и на их лицах Саар замечала болезненное удивление, но не тому, во что их превратила аномалия, а тому, что они внезапно смогли это увидеть.

И был тот, кто им в этом помог. Раскрыв перед ними реальность, он раскрыл и себя.

Там, где минуту назад стоял оборотень, теперь была тень. Изгибаясь, тень доставала до потолка; существо было слишком высоким, чтобы стоять, не наклоняясь. Неверный свет редких ламп выхватывал серую грубую кожу и вертикальные выросты за спиной. Существо присело, и Саар увидела круглые чёрные глаза на безволосой гладкой голове.

Она знала, кто это. Пхуг, ископаемый вампир. Древнее племя, ушедшее под землю, туда, куда никогда не доберутся люди. Народ Саар знал их и предостерегал своих детей. Иногда пхуги их воровали.

— Фаннар, — негромко произнёс Джулиус в наступившей тишине. — Это честь для нас.

Тот, кого близнец назвал Фаннаром, чуть шевельнулся, и на его лицо упал тусклый свет ламп.

— Значит, он это имел в виду, когда говорил, что мы поймём, если ты решишь с нами пообщаться? — спросил Франц.

— Разумеется, нет, — ответил пхуг. Его низкий голос был неожиданно приятным на слух. — Нет нужды в полной трансформации. Я могу овладеть его телом в любой момент. Но аномалия трансформировала нас спонтанно… как, впрочем, и всех вас. — Он небрежно повёл рукой.

Саар вспомнила свой кошмар, когда Кан впервые напал на неё. Если бы она могла умереть, как обычные люди, сейчас было бы самое подходящее время.

— То есть с какого-то момента это был ты, — сказал Джулиус. — Мы надеялись с тобой поговорить.

— Вы всегда говорили со мной, разве нет? Просто мне было нечего сказать. До сих пор.

Фаннар опустился на четвереньки, став вдруг более естественным, и подошёл к лифту. Его огромные крылья чуть не задели Еву с замершим на её руках Кеплером, но она даже не шевельнулась.

— Я симбионт Кана, — продолжил пхуг. — Большую часть времени он неплохо справлялся. Если было слишком сложно, я мог взять управление на себя, и это не предполагало трансформации. Его тело прекрасно годилось для земных задач. Но не для этой. Даже если бы аномалия ничего не сделала, нам всё равно бы пришлось. — Он полуобернулся. — Прости, Саар. Мы оба сожалеем.

Пхуг с шумом распахнул крылья; их концы упёрлись в стены и потолок. Внезапно корабль начал дрожать, и Саар ухватилась за край стола. Пхуг ударил крыльями в стены, и «Грифон» раскрылся, как консервная банка. Верх его носовой части разошёлся во все стороны, словно распустившийся бутон. Саар увидела недалёкую вершину, на которую наматывалась жидкость и улетала в небеса, оранжевое зарево от горизонта до горизонта, кубы, шары, струны и арки, медленно перетекавшие друг в друга, иллюзорные формы, бесконечный ледяной туман, который освещал непрошеных гостей на изнанке вселенной.

— Я проложу вам мост, — сказал вампир. Он сложил крылья и обернулся. — Ведь вы за этим меня звали: чтобы я сделал что-то, чего не сможете вы. Это не упрёк, — сразу добавил он. — Сделка честная. Я бы сказал, вы дали мне больше, чем я — вам.

— Так ты остаёшься… — проговорил Джулиус, и в его голосе послышалось восхищение.

— Я не могу такое пропустить, — ответил Фаннар. — Из своего кокона вы ничего не узнаете. Какое-то время я смогу здесь находиться. Движение пространства неоднородно, вдали и выше от аттрактора ещё долго будут стабильные круговые течения. А потом, — он снова начал разворачиваться, — посмотрим.

Его крылья распростёрлись, и расстояние между коконом и носовой частью «Грифона» исчезло. Казалось, пхуг протянул руки, раскрыл кокон, взял кусок «Эрлика» и подтащил его прямо к отверстию. Перед ними возникла часть палубы, странно искривлённая, но настоящая.

Вампир отошёл к стене, пропуская людей. Ему даже не требовалось держать мост. То, что с таким трудом проделала Саар, Фаннар сотворил за несколько секунд без всяких усилий.

Первой на палубу «Эрлика» ступила Ева с Кеплером. За ней — Мика. К Саар подошёл помощник капитана, поднял её сумку и повесил на плечо. Она автоматически взяла его под руку и с трудом двинулась вперёд. Её била дрожь, но не от холода, который она давно перестала замечать. Проходя мимо вампира, ей хотелось исчезнуть, и она не знала, от чего — от ужаса, от стыда или от горя.

— Он просит прощения, — негромко повторил Фаннар. — Мы всё равно не смогли бы вернуть его тело. Такая трансформация — билет в один конец.

Саар нашла в себе силы посмотреть ему в глаза, но тут же отвернулась. Вместе с помощником она перешла на «Эрлик» и скрылась из виду, не оглядываясь.

Капитан Ормонд был намерен последним сойти с корабля и не собирался уступать это право близнецам. Ганзориг, удивлённый своему спокойствию и полный смешанных чувств, молча шагнул на «Эрлик» и остановился в ожидании братьев.

— Жаль, — сказал Джулиус вампиру. — Мы всё понимаем, даже завидуем, но жаль.

Фаннар оскалил зубы в улыбке.

— Вам тоже будет чем заняться, — он указал на торчащие из палубы части корабля. — Кроме того, моё присутствие для вас небезопасно. В гораздо большей степени, чем его.

Вместе с близнецами на корабль сошёл фамилиар, возникший неизвестно откуда. Его лицо было спокойным и безмятежным. За ними последовал капитан Ормонд. Ганзориг увидел, как пхуг вновь раскрывает крылья, чтобы расцепить корабли. Ещё секунда, и кокону вернулась прежняя цельность.

Они оказались в самой последней матрёшке и теперь могли только ждать.

Иллюзии вернулись: они больше не видел жутких обличий друг друга. С заклинанием портала Ганзориг спустился вниз. Здесь, в коконе, сила была стабильна, и внутренним порталам ничего не угрожало. Он без особого труда отыскал дорогу в лабиринте и вышел к экипажу у аппаратной.

— Потом, — ответил Ганзориг на вопросительный взгляд Сверра. Он кинул заклинание в прежней лаборатории и остался неподалёку, ожидая.

Первыми из портала выкатились близнецы. За ними вышла Саар. Ганзориг шагнул ей навстречу.

— Боюсь, вам придётся решить одну неприятную проблему, — сказал он, — и сделать это надо как можно скорее. Идёмте.

Они подошли к двери соседней лаборатории.

— Вы знаете, что Вальтер жив?

— Знаю, — ответила Саар. Сейчас ей было наплевать и на Вальтера, и на всех остальных. Ганзориг понимал её, а потому не стал ходить вокруг да около.

— Вам надо будет его убить.

Колдунья подняла на адмирала глаза.

— Что значит — надо?

— Увидите. Это акт милосердия, не мести. Приготовьтесь к тяжёлому зрелищу.

Он открыл дверь и отвернулся. То, что там было, он уже видел и больше не хотел на это смотреть.

Некоторые из стоявших неподалёку начали оборачиваться, почуяв запахи из лаборатории. Что-то толкнуло Ганзорига в плечо — Саар закрыла за собой дверь, и адмирал остался снаружи, как часовой, ожидая с тяжёлым, возрастающим нетерпением того движения силы, следа заклинания, которое остановило бы недельную агонию и отпустило Вальтера в небытие. Но время шло, и ничего не происходило. Ганзориг не хотел думать, зачем она медлит, что сейчас делает, почему не развеет его в прах. Паутина заклинаний, которые поддерживали в нём жизнь, ждала именно её. Наверное, Сверр мог бы обмануть эти заклятья, но и он, и Ганзориг, понимали — положить конец страданиям Вальтера предназначено не им. Он опустошённо наблюдал за экипажем, представляя вместо привычных масок измождённые, болезненные лица, и в голове его вертелась одна-единственная мысль: «Я хочу домой».

26

«Этого не может быть», думала Саар. Она боялась признать, что мозг способен на подобный обман, или что законы здешней реальности подстраиваются под его иллюзии, кооперируются с ними. Как можно не распознать такое существо, как можно не отличить человека с тёплой кожей от того, кто вымораживает вокруг себя всё живое? «Вдруг мы спим? — думала она со страхом. — Вдруг всё это вообще нигде не происходит? Что если мы выдумали себе это путешествие, как только пересекли горизонт аномалии?» И дальше: «Что если всё это — только мой сон?»

Она припомнила несколько своих погружений в транс, но скоро оставила это занятие. Доказать, что её жизнь — не иллюзия, не представлялось возможным. Она вернулась в настоящее, продолжая задаваться вопросом, как за всё это время ничего не увидела, не почувствовала. Иллюзии и реальность были взаимозаменяемы. Его тайна оказалась не той, какую ей хотелось бы знать. Она понимала, что Кан и сам ни о чём не догадывался, пока не посмотрел в зеркало, но потом вёл себя так, будто ничего не произошло. «Я обнимала человека, чувствовала человека, а это была подземная тварь-людоед», думала Саар, разглядывая себя в зеркало, словно ища следы вторжения чуждого вида.

Времени на такие мысли было слишком много, и она стала искать себе занятия. Первым делом близнецы запретили передвигаться по кораблю в одиночестве — минимум по трое. В сопровождении двух молчаливых матросов Саар отыскала братьям просторную каюту и проложила туда портал из аппаратной. Кроме близнецов больше никто не решился покинуть чистую палубу. Люди расположились в свободных каютах, лабораториях, подсобных помещениях, а кок со стюардом забрали себе камбуз.

Саар обнаружила, что лабиринт, перемешавший почти весь корабль, не менялся, и скоро запомнила расположение граней. Остальные не рвались повторять её опыт. Ни у кого не было нужды без дела бродить по кораблю. Попытка Саар исправить искажения закончилась неудачей, но её ожидало интересное открытие. Вопреки интуиции, ткань корабельного пространства не перепуталась. Саар была уверена, что корабль похож на изгрызенное яблоко — по сути все эти грани были порталами, — однако пространство казалось таким же гладким, как в нетронутых помещениях. Это её удивило, и она вновь подумала об иллюзиях, но когда проверила остальные измерения, всё встало на свои места. «Эрлик» не был от них изолирован, и внутри трёхмерной сферы, в которую она сама его заключила, пространства других размерностей скрывались в тех же пластах, что и за её пределами. Существо трансформировало их родное трёхмерное пространство через другие измерения, но законов, по которым оно это сделало, Саар не знала. Игнорируя приказ близнецов, она начала уходить подальше от чистых мест, чтобы работать в одиночестве и разбираться в методе пришельца. Это было сложно, но не безнадёжно, и к тому же отрывало её от мрачных мыслей.

До тех пор, пока об этом не узнали близнецы.

— Вы понимаете, почему мы запретили передвигаться по кораблю в одиночестве? — сказал ей Франц. — Оно может овладеть вами, не приближаясь, сделать из вас марионетку, и вы даже не успеете ничего понять. Ваши эксперименты интересны, но это борьба с симптомами, а не лечение. Оставайтесь в аппаратной или следите за резонатором. Когда снаружи начнутся процессы, мы хотим об этом знать.

Они не сказали, каких процессов ждут, но Саар не спорила и подчинилась. Она привела в порядок помещение в зале резонатора, где прежде находилась аппаратура, и проводила там дни, следя за течениями вокруг камертонов и стараясь не думать, что происходит по ту сторону. Однажды к ней пришла Ева. Она села рядом и молча посмотрела на Саар. Та ответила ей вопросительным взглядом.

— Не хотите поговорить? — спросила медик. — Вы слишком часто уединяетесь. Это нехорошо.

— Братья уже прочли мне лекцию, — сказала Саар. — Я больше туда не хожу.

— Нет, я не это имею в виду. Уединяетесь здесь. Или у себя.

— А раньше я была душой компании?

— Вы же понимаете…

— Ева, тут не о чем говорить. После «Грифона» я даже не уверена, что мне не сорок лет, и я не в одном из своих ритуальных трансов.

— Я часто думаю о чём-то подобном, — призналась Ева. — О том, что мы не видим здешнюю реальность, если какая-то определённая реальность вообще существует в отрыве от нас, если всё это — не слои бесконечной луковицы.

Они помолчали.

— Братья говорят, нам здесь сидеть месяца два, а то и больше, — сказала Саар. — Могут эти болезни всё же овладеть нами? У экипажа «Эрлика» была камера, и они ею не пользовались…

— Они пользовались. Некоторые, по крайней мере. Пока могли. Возможно, пользовалось это существо, чтобы сохранить тела. Но вряд ли нам грозит то же, что и им. Когда Кан… или… в общем, когда они позволили нам увидеть друг друга, как есть, мы выглядели жутковато, но всё же были в здравом уме.

Саар не ответила. Она чувствовала низкий, на самом пороге восприятия, гул камертонов и видела тускло сияющее отверстие, которое втягивало в себя аномалию через иные измерения.

— Вам не страшно там жить? — спросила Ева. Саар вновь посмотрела на неё и не стала ничего уточнять, потому что знала.

— Нет. Я даже не вспоминаю, что он там был.

Это была неправда, но и не слишком значительное преуменьшение.

— А Тома?

— Не хочу больше знать эту девицу, — отрезала Саар. — Какие там пути она видела, известно ей одной. Если вернёмся, пусть идёт на все четыре стороны.

— По-моему, вы несправедливы. Представьте, что другие пути — это наша гибель, или гибель большего числа человек.

— Мы ещё не выбрались, — напомнила Саар.

— Но вы торопитесь её осудить. Возможно, это единственный способ покинуть аномалию.

— Если бы не она, мы бы уже давно перешли на «Эрлик», — гневно сказала Саар. — И все были бы живы. В том числе и этот её переводчик. Зачем выбирать путь, где гибнет столько людей?

— Чтобы не погибло ещё больше. Вы ведь не знаете, когда пути начали расходиться. Не делайте поспешных выводов.

Саар поджала губы. Тома её не заботила. Хотя они вдвоём занимали лабораторию, где некогда был Вальтер — никто, конечно, не собирался туда селиться, — Саар почти не обращала на неё внимания. Тома переживала, но не смела настаивать. Её зависимость прогрессировала; она бродила по кораблю, невзирая на приказ близнецов, и караулила под дверью их каюты, которая никогда не открывалась. Она плохо выглядела, много спала и отказывалась от помощи Евы.

— Зачем он это сделал? Из мести?

Саар покачала головой и только потом спросила:

— Кто?

— Кан.

— А Вальтер зачем?

Какое-то время Ева молчала.

— Влияние аномалии, — наконец, сказала она. — Наш эксперимент, его слияние. Он был безумен.

— Или просто дурак, — бросила Саар, вновь подумав об Источнике.

— А Кан?

— Я не уверена, что мы можем говорить о нём в единственном числе, — нехотя ответила Саар. — Их всегда было двое. И если я правильно понимаю то, на что он мне однажды намекнул, пхуг был его учителем. Представьте, чему он мог его научить! Они иногда воруют детей. Для еды. Для развлечений. Или чтобы вывести себе стадо — с теми же целями.

— Пхуги этого не делают, — возразила Ева.

— Делали раньше. По крайней мере, в наших краях.

— Вы не думаете, что он может вернуться? — спросила Ева минуту спустя. — Судя по тому, что я видела, он без труда может вскрыть кокон, если снаружи станет совсем невозможно.

— Эти твари роют норы на много километров вглубь земли. Кто знает, что для них невозможно? Но он не вернётся. Он и раньше не хотел.

Ева кивнула и встала.

— Значит, я могу за вас не беспокоиться?

— Вполне, — ответила Саар.

Ганзориг никогда не считал себя сентиментальным. В отличие от Саар, он был уверен — это может быть. Едва ли не половину пути он общался с Каном, человеческое тело которого трансформировалось в тело его симбионта. Превращался ли он в гепарда, или это тоже была иллюзия? Ганзориг не стал заходить так далеко, чтобы размышлять об отсутствии всякой реальности. Он хотел вернуться домой и старался обеспечить экипажу максимальную безопасность.

Вместе с Саар, которая быстро изучила весь лабиринт корабля, и в сопровождении двух матросов он добрался до капитанской каюты. Теперь она была открыта, и дымка, которая окутывала помещения «Эрлика», формировалась из редких, почти ленивых зигзагообразных выбросов энергии, чей источник находился где-то внутри. В каюте всё перемешалось. Из-за горизонтов вылетали неторопливые молнии, рассеиваясь в полупрозрачный туман.

Похожую картину они увидели в реакторном отсеке. Техники проверили оборудование и доложили то, что было известно и так — всё в полном порядке. Где находились двое — офицер и кок, — никто не знал, и их не пытались искать. Даже близнецы не отдавали подобных приказов, довольствуясь информацией, которую предоставлял им адмирал.

Но когда дневные дела заканчивались, Ганзориг приходил в кают-компанию, до которой скоро научился добираться сам. Он полюбил сидеть в этом пустом, холодном помещении и вспоминать разговоры с Каном, представляя на его месте пхуга. Он не знал, зачем это делает — перемена касалась только тела, его собеседником всегда был человек, — называл себя сентиментальным, качал головой и возвращался вниз, на чистую палубу, где вопреки всем тяготам кипела жизнь.

Ганзориг понимал, почему пхуг остался снаружи — этого хотели оба, — но вовсе не был уверен, что вампир погибнет. Он желал ему найти то, что так искал оборотень — место, где они почувствуют себя дома.

В один из таких вечеров, когда адмирал предавался воспоминаниям, угощаясь душистым чаем из закромов кают-компании, в коридоре послышались шаги. Казалось, кто-то идёт по гравию или мелкой гальке. Ганзориг медленно поднялся. Он слышал от братьев, что может сделать пришелец с человеком, но чем дольше они здесь были, тем меньше адмирал верил, что существо интересуется людьми.

В дверь постучали, негромко, но уверенно.

— Прошу, — сказал Ганзориг, готовый к тому, что может встретить нечто странное и пугающее. Дверь открылась, и он увидел абстракцию. Объёмные, цветные, чёткие и даже в чём-то гармоничные формы — но его мозг не находил ничего, что был способен опознать, лишь намёки на неуловимо знакомое, которые невозможно собрать воедино, найти понятный узор, паттерн, объяснявший, к какой категории его отнести. Формы казались и близкими, и далёкими, словно адмирал видел их с обоих концов бинокля одновременно.

Ганзориг сел, провёл рукой по лицу и вздрогнул — теперь абстракция была почти рядом, у соседнего кресла. Чем дольше он всматривался, пытаясь понять, что это, тем меньше понимал и тем большее раздражение испытывал.

Внезапно его восприятие раздвоилось: вблизи он продолжать видеть абстракцию, но её удалённый вариант слегка сместил грани, и Ганзориг испытал приятное облегчение, когда из них собралась человеческая фигура. Офицер Хофманн, по версии Кана сидевший в реакторном отсеке.

Хофманн сел в кресло у журнального столика, взял с подноса чистую чашку и налил себе улуна. Передний план оставался неподвижен. Чашка стояла на месте.

— Прекрасный чай, — сказал Хофманн, сделав глоток. Его голос звучал так же, как на записи, посланной когда-то на «Грифон». — Вы не против, надеюсь?

— Будьте моим гостем, — сказал Ганзориг и подумал: «Кто бы ты ни был на самом деле».

— На самом деле, — повторил за ним Хофманн, — это вы — мои гости. Экипаж терпящего бедствие корабля, который я подобрал.

— Бедствие терпит «Эрлик», — ответил Ганзориг. — А мы пришли вам помочь.

— «Эрлик» в полном порядке, — сказал Хофманн. — Он делает то, для чего был создан — наводит мосты между мирами, позволяет людям увидеть ту сторону, как тёмное божество, в честь которого назван.

— И между какими мирами он сейчас наводит мост? — спросил Ганзориг.

— Спросите братьев Морган. Это их идея.

— И вам она не нравится.

— Напротив. Очень нравится, — ответил Хофманн.

— Мистер Бём из капитанской каюты так не считает. Он настроен довольно пессимистично.

— Я его плохо знаю, — заявил Хофманн. — Он — судовой кок, мы не общаемся.

Ганзориг помолчал.

— Что вы хотите мне сказать? — наконец, спросил он.

— Ничего, — улыбнулся Хофманн. Он снова налил себе чаю.

— По-моему, вам лучше зайти к близнецам. Они с удовольствием с вами встретятся…

— Ещё бы. Именно поэтому я к ним не пойду.

«Кто ты? — думал Ганзориг, глядя на офицера. — Марионетка этого существа? Человек, который не осознаёт, кем стал? — Он сосредоточил взгляд на неподвижной абстракции. — А кем он стал? Симбионтом?»

Он представил рядом оборотня — не человека, пхуга. Что сказал бы Фаннар? Какой бы он увидел эту абстракцию? Быть может, он вновь сорвал бы с человеческих глаз пелену иллюзий, и перед Ганзоригом возникло нечто совсем иное?

— Вы знаете, что это? — спросил он, указывая на абстрактные формы. Хофманн удивлённо вскинул брови.

— Что именно?

— Кроме вас, я вижу что-то ещё. Если угодно, абстракцию, для моего сознания нечто неузнаваемое. Её я увидел первой. Вас — только потом.

— Знаете, — произнёс Хофманн, — с тех пор, как окно резонатора расширилось за безопасные пределы, здесь многое изменилось. Не всегда было так, как сейчас. В первые недели снаружи было темно. Тогда, поднявшись на палубу, вы бы ничего не увидели. Только холодную черноту.

— А потом? — спросил Ганзориг, уже догадываясь об ответе.

— А потом появились вы, — улыбнулся Хофманн. — Однажды я увидел над кораблём оранжевую искру. На следующий день их стало больше. К вашему прибытию он развернулся целиком. Очень гибкая среда, — добавил он и одним глотком допил свой чай. — Особенно по отношению к вам.

Она проснулась в слезах. Ей что-то снилось, но она тут же забыла свой сон. «Ты меня оставил, — думала она, прижимая к груди пустые руки. — Оставил. Оставил. Если бы не этот дурак, мы все были бы здесь. Мы бы вернулись обратно вместе». Но тут она вспомнила, что пхуг сказал на прощание. Для Кана не было обратного пути. А на Земле их союз стал бы невозможен.

Саар села на матрасе и вытерла слёзы. В глубине лаборатории светились глаза Томы — она не спала, слушала, что происходит. Саар оделась и вышла в коридор. Здесь было пусто. Она добралась до капитанской каюты и остановилась у открытой двери. Она смотрела на грани, на горизонты, из-за которых вылетали безобидные молнии, и думала, что всё это неважно, что это просто отвлечение. Но всё же сделала шаг внутрь, раскинула трёхмерную сетку и начала работать.

Когда она вернулась вниз, на корабельных часах было десять утра, и её вызывали близнецы.

— Очень хорошо, — кивнула Саар. — Я и сама хочу с ними поговорить.

Мика ответила:

— Я к вам заходила. Тома говорит, вы ушли ещё ночью.

— Я работала, — кратко ответила Саар.

— Она плохо выглядит, — негромко заметила лейтенант.

Никак на это не отреагировав, Саар отправилась в каюту братьев Морган, где к своему неудовольствию обнаружила остальных членов экспедиции.

— Зачем вы ходите по кораблю? — спросил Франц. — Мы же говорили, что это опасно.

— Ничего со мной не случится, — отрезала Саар. — Лучше послушайте, что я нашла в капитанской каюте.

— Непременно послушаем, а пока сядьте, — Франц указал на диван, где была Тома. На фоне остальных она действительно выглядела неважно. Её глаза покраснели, волосы были тусклыми и растрёпанными, кожа отливала желтизной. Тома подняла голову навстречу Саар, и та села рядом, неожиданно ощутив укол жалости.

— Внимание, — произнёс Франц. — Адмирал хотел бы поделиться с нами любопытной информацией.

Ганзориг, сидевший напротив Саар, начал рассказ о своей встрече с человеком из реакторного отсека. Саар ожидала большего. В её представлении существо, или сила, или чем бы это ни было — даже Сосед из иного измерения, — должно было выглядеть куда более внушительным и впечатляющим, чем офицер, распивающий чаи, и неподвижная абстракция.

— Не забывайте, — сказал Джулиус, словно отвечая на её сомнения, — что мы не видим его реальный облик, как не видим наши. Так или иначе, проблема не становится проще.

— Мы не можем везти его на Землю, — продолжил Франц. — Пока не поздно, мы должны его выгнать. Он кажется безопасным, но только потому, что всё идёт так, как его устраивает. Хотя он уязвим — иначе бы не скрывался, — у него преимущество: нас он успел изучить, а мы даже не представляем, что это такое.

— Но у вас уже есть идея, — усмехнулся Ганзориг. Саар мысленно улыбнулась. Общение с Каном и для него не прошло бесследно. На секунду она отвлеклась, но тут же заставила себя не думать о том, что делает пхуг по ту сторону кокона.

— Что вы нашли в каюте? — спросил Франц, когда близнецы развернули коляску к Саар.

— Сначала мне показалось, что она сильно перепутана с остальным кораблём, но потом я поняла, что она запутана только с собой и повторяет себя во все стороны, как этот ваш фрактал. Больше всего она напоминает зеркальную комнату, только вместо зеркал — проходы. Снаружи каюта выглядит нормальной, и я не нашла никаких ходов в иные измерения. Но это не значит, что их там нет, потому что внутри она огромна. Повторов может оказаться сколько угодно. Кроме того, я встретила… — она замялась, не зная, как назвать увиденное.

— Кока, — сказал Ганзориг. — Мистера Бёма.

— Это уже никакой не мистер. Он, скажем так, слегка одичал.

— Госпожа Саар, неужели вы не можете просто оставаться у резонатора? — воскликнул Джулиус. — Хотите разделить участь кока?

— Не думаю, что мы в опасности, пока он владеет обоими телами. На большее его не хватит, иначе он давно подчинил бы себе кого-нибудь ещё. Зато сейчас мы знаем, где они могут прятаться. Хотя трюк с каютой я пока не поняла.

— Он может бросить эти тела и найти другие, более подходящие. Не заходите туда.

— А я бы там осмотрелся, — негромко сказал Юхан. — Наверняка это какая-то мозаика. Очень любопытно.

Братья подъехали ближе к дивану.

— Тома, ты ничего не хочешь нам сказать?

Тома отрицательно покачала головой, но уверенности в ней не было.

— И ты всё так же не можешь раскрыть нам карту? — спросил Джулиус.

— В этом уже нет смысла, — ответила Тома. — Всё произошло.

Близнецы молчали. Саар многое бы отдала, чтобы узнать, о чём они сейчас думают.

— Я знаю только то, что касалось меня…

— Да, да, ключевые события в узлах, мы помним. — Джулиус постучал пальцем по подлокотнику кресла.

«Они хотят её спросить, — подумала Саар, — но не решаются. И правильно».

— Ты не смотрела вероятности здесь, после возвращения? — спросил Франц.

— Я посмотрю, если вы позволите мне его увидеть. — Голос Томы дрогнул. — Прошу, пожалуйста, разрешите, хотя бы раз…

На лицах близнецов читалась досада.

«Ну разумеется, — с неожиданной злостью подумала Саар. — Вы её подсадили, а теперь — шнырь в кусты.»

— Идём, — сказала она и взяла Тому за руку. — Ничего ты не смотрела и смотреть не будешь. Своё «пожалуйста» прибереги для других случаев. А сейчас — марш со мной. Тебя давно пора отвести к Еве.

Она встала и потянула за собой вялую Тому.

— Госпожа Саар… — начал Джулиус, но Саар была слишком рассержена, чтобы и дальше слушать его речи. Она повернулась и погрозила близнецам пальцем.

— Ни слова больше! Это вы во всём виноваты. Обязательно надо во всё влезть, на все кнопки понажимать! Поиграли с ней и хватит. Ни ей, ни вам не надо знать, что выйдет из вашей очередной затеи. Один раз она уже посмотрела, и ни к чему хорошему это не привело. Я отведу её к Еве и вернусь. Не вздумайте тут что-то обсуждать без меня.

Когда их споры зашли в тупик, когда все устали и проголодались, близнецы, наконец, позволили всем уйти. Саар спустилась в столовую. Она дала Юхану уговорить себя на новый поход в капитанскую каюту, чтобы во всех возможных подробностях изучить её геометрию, а после ужина отправилась в медотсек.

— Я в замешательстве, — сказала Ева. — Ни у кого из нас нет таких радикальных изменений. Её организм рассыпается на глазах. Поражены митохондрии, а это энергетические станции клеток. В наших условиях прогноз неблагоприятный. Она должна остаться здесь и каждый день лежать в камере. Это хоть как-то замедлит деградацию.

Тома лежала на кушетке за прозрачной стенкой бокса. Когда Саар подошла, девушка протянула руку, но Саар проигнорировала её и села рядом.

— Какие это были исходы? — спросила она. — Почему ты выбрала именно этот?

— Я ничего не выбирала, — устало ответила Тома.

— Что значит не выбирала?

— Бабушка… — на этот раз Тома безошибочно взяла Саар за руку. Её ладони были холодными и влажными. — Я никогда здесь ничего не выбирала. Он был неправ. И в конце концов признал это.

Саар молчала. Поверить ей было почти невозможно: Кан считал иначе, и близнецы… хотя с ними она не могла быть ни в чём уверена.

— С какого-то момента путь остался только один, и я ничего не могла изменить. Кан думал, что всё зависит от меня — не знаю, почему. Наверное, потому, что сам повёл бы себя так, стал бы что-то выбирать, менять. В конце концов он понял, что я не при чём, и сам сказал мне об этом. Я не хотела, чтобы с ним что-то случилось… — она помедлила, — но только из-за тебя. Он тебе нравился. А я всегда его боялась. Он жуткий, холодный и может только разрушать.

Тома смолкла, устав от длинной речи. Саар сидела, бездумно держа её за руку и чувствуя, как от последних слов внутри у неё всё леденеет. Слишком близки они были к истине.

— Можно я тебя спрошу?

Саар прерывисто выдохнула.

— Спрашивай.

— Кан говорил, что ты посвящена Сатурну. Что это значит?

Она отвела руку Томы и положила её на одеяло.

— Тебе этого знать не надо.

— Почему?

Саар подумала, что посвящение может спасти Томе жизнь. А потом представила, какой она станет, когда почувствует в себе новую силу.

— Это тёмная сторона магии, она не для всех.

— Я тоже всегда в темноте, — прошептала Тома.

— Зачем он тебе об этом сказал?

— Не знаю. Может, хотел, чтобы я спросила.

«О да, — подумала Саар. — И тут бы он тебе ответил».

— На самом деле мы служим Кроносу, — проговорила она. — Сатурн — другая ипостась, но такие подробности тебе ни к чему. Это женская магия, а значит, мы используем мужчин. Они нужны нам, чтобы зачинать детей. Мы ждём, когда они сформируются, и забираем их магическую силу. Это чистая, свежая энергия, которую ещё не деформировал внешний мир. Чем старше плод, тем больше в нём силы. Некоторые вынашивают до семи месяцев, и взятой энергии хватает почти на год. Но такой срок — большой риск. Обычно мы не ждём дольше пяти: если начнутся роды, и жрица родит жизнеспособного ребёнка, то сама умрёт.

Она замолчала. До этой самой минуты Саар не думала, во что в ней превращается семя пхуга. Её вдруг затошнило, в глазах потемнело, и она обеими руками вцепилась в край кушетки.

Вот почему он её выбрал.

Вот почему восхищался ею.

И вот почему любые упоминания о жречестве так её злили. Они с ним одной породы — оба вампиры, оба людоеды.

В бокс заглянула Ева.

— Хотите с ней остаться?

Саар не хотела. Она глубоко вздохнула, ещё раз взглянула на Тому, которая лежала, закрыв глаза, и на нетвёрдых ногах вышла из бокса.

— Вы можете сказать, что решили близнецы? — спросила Ева, когда Саар закрыла за собой дверь. — Или они ещё не закончили?

— Ещё нет. — Саар покачала головой. — Но я не знаю, кого на самом деле надо выгнать с корабля — пришельца или братьев Морган. По-моему, они окончательно спятили. Они ещё опаснее, чем это существо, и могут погубить нас гораздо быстрее.

27

Когда одичавший мистер Бём набросился на Саар и Юхана, исследовавших капитанскую каюту, братья, наконец, решили действовать. Едва ли не впервые они медлили так долго. В их головах строились и распадались гипотезы, планы действий и их последствия, непредсказуемые и слишком туманные, чтобы на них полагаться. Они даже думали — в шутку, конечно, но и с долей досады, — что вампир покинул их, не желая связываться с пришельцем. В конечном итоге у них был только один вариант, и он не нравился даже им.

— Мы вас предупреждали, — сказал Франц, выслушав доклад Юхана. — Вы нарушили все возможные положения о безопасности. Может, адмиралу посадить вас на неделю под арест?

Братьев мало волновала судьба экипажа, пока с ними оставался фамилиар и хотя бы один человек, способный выполнить нужное заклинание. Им не нравилось, когда их не слушают и не подчиняются, но говорили они не из беспокойства за жизни Саар и Юхана, а чтобы избавить себя от лишних забот. Арестуй Ганзориг весь экипаж, они были бы только рады.

— Нам пора начинать, — продолжил Джулиус. — Либо мы делаем дело, либо болтаем дальше. Кончится это тем, что мы притащим его на Землю, а там уж как повезёт. Может, он вывернет за собой часть пространства, перепутает своими лабиринтами всю планету или спарится с земными Соседями, народив новых кукловодов. В любом случае, мы обязаны попробовать.

Ему никто не ответил. За прошедшую неделю всё уже было сказано, все возражения произнесены, ответы выслушаны. Франц посмотрел на Ганзорига.

— Адмирал, завтра после полудня все должны находиться на своих местах, в стационарных позициях и желательно в отдельных помещениях. Можете развести людей по свободным каютам в других частях корабля. Здесь нам понадобятся только Ева и госпожа Саар. Попрошу вас ввести Еву в курс дела. Все должны быть начеку и не бродить в одиночку. Можете закрыть чистую палубу, если вам так будет спокойнее, но вряд ли он станет искать кого-то намеренно. Просто не попадайтесь ему на глаза.

Тома лежала в камере восстановления. Она проводила в ней три часа утром и два вечером. Вайдиц сидел за компьютерами, а Ева занималась одним из техников, заряжая для него шприц. Саар присела на кушетку. Медотсек «Эрлика» был больше и внушительнее отделения на «Грифоне». Одна камера восстановления, похожая на барокамеру, занимала целый отдельный бокс за прозрачной стенкой.

Получив свой укол, техник покинул медотсек, и Ева подошла к Саар.

— Мы начинаем завтра, — сказала колдунья. — Вы и я будем с близнецами. Остальными распорядится адмирал. Мне надо ввести вас в курс дела, но, по правде говоря, даже не знаю, с чего начать.

— Мне выйти? — весело осведомился Вайдиц.

— Сиди, — буркнула Саар. — Так вот, — она посмотрела на Еву. — Помните эксперимент, который мы когда-то проводили с Вальтером?

— По-моему, сейчас не время для экспериментов. — Ева покачала головой. — Зачем им это понадобилось?

— Вальтер говорил о фотографиях мгновений, на которых есть любые галактики, планеты и атомы. Так вот, братья хотят слиться со своими проекциями, найти нужную фотографию и убрать оттуда пришельца.

Оба медика молча уставились на неё.

— Не знаю, — ответила Саар на их невысказанный вопрос.

— Они собираются изменить прошлое? — уточнил Вайдиц.

— Насколько я поняла из их слов, они не верят в объективное существование времени. Но если не вдаваться в детали, то да, они собираются изменить прошлое. Они хотят найти ближайшую изменяемую точку и каким-то образом вытащить оттуда пришельца. Далеко они обещали не забираться.

— Но тогда изменится настоящее. Это классика! — воскликнул Вайдиц.

— Они говорят, что на малом промежутке ничего существенного не произойдёт. Лабиринт останется, капитанская каюта тоже. Они считают, что слияние с проекциями — не пассивный процесс, и находясь в этом состоянии, можно взаимодействовать с материальными объектами любой такой фотографии. Пришелец исчезнет, его тела либо умрут, либо продолжат жить своей собственной жизнью. Хотя в случае кока скорее первое, чем второе.

— А если у них не получится? — спросила Ева. — Этот вариант они не рассматривали?

— Рассматривали. Тогда мы вернёмся на Землю вместе с ним, и его присутствие вывернет вселенную наизнанку. — Саар хмуро посмотрела на улыбающегося Вайдица. — Вы давно знаете братьев Морган, — обратилась она к Еве, — и когда-то говорили, что они редко ошибаются. Давайте считать, что они знают, что делают, и боги этих мест ещё на нашей стороне.

Братья Морган действительно не верили в объективное существование времени. Они считали, что время — удобная иллюзия несовершенного человеческого восприятия. Аномалия позволила им в этом убедиться. До сих пор они знали только одно состояние, в котором эта иллюзия отсутствовала, где интерфейс мозга, связывающий человека с окружающей действительностью, отказывал. В него их погружал фамилиар. Но в аномалии они узнали о втором состоянии, и это была не пассивная нирвана, слияние с океаном силы, а активное пребывание в многомерном мире, расширенный интерфейс, позволявший взаимодействовать с более сложной средой и не предусматривавший времени как одной из своих функций. Здесь они могли слиться со своими проекциями, став сверхсущностью, или законом мироздания, или, если вселенная действительно была симуляцией, получить доступ к более обширным кластерами информации и доселе неведомым функциям.

Аномалия убедила их в том, что они и так знали: человеческий интерфейс несовершенен. Мозг не может настроиться на то, к чему не приспособлен эволюцией, а значит, не может этим управлять. Они должны были найти что-то получше, чтобы не просто видеть, но и воздействовать. Братья согласились с Саар в том, что им не надо знать вероятности и даже просить Тому их смотреть. Гибкая среда, о которой говорил пришелец, была слишком чувствительна к подобным наблюдениям. Больше они такой ошибки не совершат.

— Мы можем пробыть там довольно долго, — сказал Франц на следующий день, когда Ганзориг доложил, что экипаж на своих местах, и они могут начинать. — За нашим состоянием будет следить Балгур, но и ты наблюдай. — Он кивнул Еве на планшет с программой медконтроля. — А вы, госпожа Саар, — обратился он к колдунье, — когда отправите нас туда, заверните каюту в кокон и не открывайте, пока мы не вернёмся. Если наш гость почует, что мы собираемся сделать, он может заявиться сюда. Так что держите оборону.

— Может, позвать Сверра? — спросила Саар. — Я ведь не боевой маг.

— Вы лучше, — улыбнулся Франц. — Просто закройте нас поплотнее и не пускайте его. Вы справитесь.

Они полулежали на кровати; рядом стоял кошачий Балгур. Сейчас Ева опасалась его меньше — фамилиару было не до них. Саар лишь бросила на него неприязненный взгляд и вновь посмотрела на близнецов. Балгур присел на край кровати и положил руку на плечо Франца.

— Ну давайте, — сказал Джулиус, и она сжала кулак, собирая силу для удара.

Он пришёл скоро. Саар закрыла каюту и сделала в окрестностях несколько небольших лабиринтов-ловушек. Чем бы это ни было — существом, проекцией или воплощённым законом природы, — оно почувствовало близнецов. Зная, что происходит по ту сторону, оно могло бы предвосхитить попытку братьев, но либо его возможности были ограничены, либо оно попросту не умело прогнозировать события, разворачивать их во времени, разбираться в порядке фотографий. Всё, что ему оставалось, это реагировать.

И оно среагировало.

Саар догадывалась, что ей придётся нелегко, но при первой же атаке усомнилась, что сможет долго продержаться.

Сосед расплетал её лабиринты, пытался вскрыть кокон, а она создавала новые барьеры. Ева держала наготове шприц со стимулятором, но Саар хватало своих сил. В конце концов, у неё был другой, пока что неприкосновенный запас…

Мысль о ребёнке на секунду отвлекла её, и Сосед, словно сверло, начал ввинчиваться в преграду. Обозлившись на себя, Саар вышвырнула его прочь и создала вокруг него ловушку Клейна, скрученный и замкнутый на себя сосуд.

К её удивлению, Сосед затих. Такая ловушка не могла задержать его надолго: он был напористым и работал с тканью пространства не хуже Саар. Но сейчас он успокоился, и Саар смогла передохнуть.

— Он ушёл? — Ева положила шприц на стол. — Или исчез? Может, у них получилось?

Саар прислушалась к ловушке.

— Нет, пока не получилось. Он там. Просто затих.

Она села на стул: для разнообразия братья не просили убрать из своей каюты всю мебель. Она отдыхала, не думая ни о чём, краем сознания следя за ловушкой Клейна, в которой, словно джинн, сидел Сосед.

А потом он как будто взбесился. Она чувствовала, как он мечется, пытаясь выбраться, развернуть ловушку, проделать ход, и на мгновение удивилась, почему он не может справиться с не самой сложной из задач. Тот, кто живёт в многомерном пространстве, всегда может воспользоваться для бегства другими измерениями…

Он услышал. Бутылка Клейна опустела, а через мгновение он уже прорывался сквозь стены её крепости, одновременно двигаясь по разным слоям, но неизменно подходя всё ближе, сминая все её заслоны.

На миг ему удалось приоткрыть кокон, и она увидела оба его тела: офицера, с которым говорил Ганзориг, и кока, тощее белое создание, первую неудачную попытку Соседа обрести здесь материального носителя. Но Саар сумела скрыться от них за новым искривлением, сознавая, что её крепость рушится, и если у братьев ничего не выйдет, Сосед убьёт их или впрямь сменит полубезумного кока на кого-то более подходящего. Например, на неё.

Снова затишье. Ева молча показала ей шприц, но Саар отрицательно качнула головой. Сил ей хватало. Не хватало идей. Что если выкинуть их по другим измерениям в коридор, идущий через камертоны? Это непросто — между ней и камертонами лабиринт, который надо преодолеть, — но непросто не значит невозможно. Саар попыталась представить траекторию и вспомнила: «Ты задаёшь путь, а надо задавать точки. Неважно, по какой траектории шарик доберётся из пункта А в пункт Б…» И хотя здесь была не палуба корабля, а месиво из пространственных искажений, она всё же попыталась нащупать ту самую точку внутри резонатора, но Сосед выследил её работу и в этот миг развернул кокон.

Прямо перед собой она увидела двух огромных псов. Их короткая серебристая шерсть поднималась торчком, на широкой морде было по четыре глаза. Между псами стоял высокий старец с длинной бородой, чёрными волосами до пояса и красным лицом. На его мощной шее висело ожерелье из черепов. Они были человеческими, но слишком маленькими и странно деформированными.

Саар оцепенела. Как во времена её детства и юности, мир снова был мал и населён духами, богами и демонами. Сейчас один из них поднялся из своего подземного царства, чтобы судить её по её делам и забрать с собой. Владыка царства мёртвых и судья загробного мира, демиург тёмного человечества, который питается мясом и кровью.

Всё, что было вокруг — корабль, пространственные ловушки, каюта и близнецы, — стёрлось из памяти. Она стояла во тьме, глядя на лунно сияющие младенческие черепа на шее Эрлик-хана. Тяжёлый взгляд его чёрных глаз, смотреть в которые она не смела, медленно сдавливал её грудную клетку. Скоро он сломает ей рёбра, вскроет грудь, и все черепа на его шее, все убитые ею дети, вцепятся своими крошечными челюстями в её плоть, чтобы вечно пить кровь, как она все эти сотни лет пила их жизнь.

Четырёхглазые псы подошли и сомкнули зубы на её запястьях. Она чувствовала, как горячая кровь течёт по ладоням и капает с кончиков пальцев. Эрлик склонился над ней, и его чёрные волосы опутали её, словно щупальца осьминога.

Несколько черепов с ожерелья впились ей в лицо. Они были холодными, скользкими, отвратительными, и Саар замотала головой, пытаясь их сбросить. Но они держались крепко, растворяясь в её плоти, словно самцы глубоководных рыб, врастающие в тела своих огромных самок.

— Ты можешь выбрать, — произнёс Эрлик. Холодное дыхание демона обожгло ей глаза. — Стань их вечной матерью. Это лучше, чем быть вечной добычей.

«Это то же самое», подумала Саар, и тогда подземный владыка крепко обнял её, ломая рёбра, вдавливая в грудную клетку черепа детей и кусая за шею железными зубами. Она чувствовала, как рвётся её плоть, как его губы проникают в рану и начинают сосать кровь. Ослеплённая болью и ужасом, Саар билась в его ледяных объятиях. «Так будет всегда, — подумал ей Эрлик. — Видишь, это не то же самое. Я буду тебя ждать, и я дождусь».

— Он ушёл? — Ева положила шприц на стол. — Или исчез? Может, у них получилось?

Саар прислушалась к ловушке.

— Похоже на то.

Она свернула защиту, уже догадываясь, что никого живого за ней нет. В коридоре лежали кок и офицер: человек, приходивший к Ганзоригу, вполне обычный, если не считать окровавленного рта, и белое существо, похожее на огромного лемура, тоже в крови.

Она вернулась в каюту и позволила себе улыбнуться.

— У них получилось. Невероятно.

Обе женщины посмотрели на близнецов. Братья оставались по ту сторону; Балгур умиротворённо сидел рядом. Через десять минут Саар надоело ждать, и она ушла на доклад к адмиралу. А спустя несколько часов Ева сообщила, что братья Морган, по всей видимости, решили не возвращаться.

Конечно, это была фигура речи. Никто не знал, решали они что-то сами, или им не позволяло вернуться взаимодействие с проекциями. Еве оставалось только наблюдать, как падают их жизненные показатели. Саар попыталась объяснить фамилиару, что его хозяева умирают, и самое время помочь им. Но Балгур лишь слабо улыбался и ничего не делал.

— Рано или поздно они перестанут дышать, — сказала Ева. — Их органы начнут отказывать, и у нас нет способа переключить их мозги в нормальный режим.

Тогда Сверр предложил погрузить братьев в страховочную заморозку до возвращения на Землю. Может быть, сказал он, сам факт перемещения, исход из этого места, вернёт их обратно в тела, даже если сами они не хотят возвращаться. Терять было нечего. Единый организм братьев погибал, и в трюме соорудили отсек, куда переместили близнецов. Фамилиар последовал за ними и остался внутри, позволив себя запереть.

Криоконсервация должна была сохранить их до самой Земли. Наложенная страховка сработала, когда показатели близнецов приблизились к точке невозврата, но, в отличие от варианта Саар, без последующей разморозки.

Только спустя двое суток, когда тела братьев сковал магический холод, Саар обнаружила у себя на запястьях шрамы. Шрамы были едва видны и походили на следы укусов. Она безуспешно пыталась вспомнить, откуда они взялись, но единственное объяснение, которое пришло ей в голову — что-то случилось на том отрезке, который убрали близнецы. Возможно, думала она, Сосед всё-таки проник в каюту, и его тела умудрились её покусать. Это объясняло кровь на их лицах. Но Саар видела — укусы не были человеческими: слишком много зубов, слишком большая челюсть.

Днём она занималась резонаторами, наблюдала за тем, как постепенно исчезает лабиринт, как рассеивается голубое свечение, а вечерами сидела в медотсеке у Томы, разглядывая ладони и запястья. Казалось, что она вот-вот вспомнит, что от этого воспоминания её отделяет тонкая преграда, которая исчезнет, если она постарается и приложит ещё немного усилий.

— Вы не думаете, что с нами тогда что-то произошло? — однажды спросила она Еву.

Медик посмотрела на неё, и Саар стало не по себе. В её молчании и долгом взгляде читался тот же вопрос.

— Вы что-то заметили? — тихо спросила она. — Или вспомнили?

— Я не могу вспомнить, — призналась Саар. — Остались следы, хотя что это было…

Ева кивнула.

— Кажется, тогда действительно что-то случилось, не только с вами… или со мной, — помолчав, добавила она. — Даже с теми, кто находился далеко от каюты. Следы остались у многих. Они приходят ко мне, но никто ничего не помнит. Юхан говорит, эти события произошли в ветке реальности, из которой близнецы нас вернули и направили по другому пути, где Соседа нет. В этом случае следов остаться не должно. Но они есть. Возможно, это как амнезия при посттравматическом расстройстве, пробел в воспоминаниях о травме. Только здесь не травма, а будущее, которого в нашей новой ветке реальности не произойдёт. Братья заменили его на что-то другое. Но однажды мы можем вспомнить.

«И пожалеем об этом», мысленно закончила Саар.

Сидя подле Томы, она задавалась вопросом: для чего Кан говорил с ней о посвящении? Он ничего не делал просто так — да и он ли там был? Может, это пхуг высунул свою голову и поселил в девушке мысль о жречестве, зная, что она долго не проживёт? И что теперь делать Саар? Вновь выбирать между чужой жизнью и смертью? Позволить своей ученице влачить жалкое существование раба паллиативной медицины? Дать ей умереть? Или превратить её в подобную себе?

Нет, поняла Саар, ему. В подобную ему.

Она смотрела на свои руки. Исчезнувшее событие пряталось за тонким занавесом времени, как слово, которое никак не можешь вспомнить. Оно существовало, что бы Юхан ни говорил, оставалось в мета-вселенной, частью которой был их скромный мир. Где-то там братья листали страницы многомерного пространства-без-времени, зная то, чего не знала она. Экипаж погружался в себя, переживая, страшась и надеясь. Ганзориг предложил ей съездить к отцу Кана — оказывается, тот просил его об этом, предвидя, что не вернётся, — но Саар не ответила ничего определённого, не в силах заставить себя думать о чём-то ином, тем более о возвращении. Однако она заметила, что адмирал, в отличие от большинства, спокоен и даже расслаблен, словно у него всё хорошо. Может, думала Саар, он вспомнил, и это не так ужасно, как кажется ей?

Но глядя на шрамы от укусов, она знала ответ и всё сильнее страшилась того, что скрывалось за покрывалом беспамятства. Это не было связано с нападением на каюту. Это коснулось всех. Сосед, братья и их проекции, гибкая среда и вероятности, чтецами которых они стали — по какому пути они направили «Эрлик»? Что если их вмешательство сделало ситуацию только хуже? Что если близнецы их не спасли? Да и могли ли? Может, у них, как и у любого элемента системы, просто не было выбора?

* * *

Он знал — это последний виток. Скоро он останется здесь один. Ещё немного, и пространство замкнётся, корабль выпадет из этого мира и исчезнет навсегда. Пхуг ждал. Даже скрытый в своём коконе, «Эрлик» влиял на это место своим присутствием, а Фаннар хотел знать, каким оно станет для него одного.

Делая над коконом широкие витки, он следовал течениям вокруг аттрактора, постепенно приближаясь к центру. Фрактальный туман играл для него всеми цветами нечеловеческой радуги, простираясь в ультрафиолетовый и инфракрасный диапазоны. Фигуры были объёмными; он парил внутри фантастических текучих конструкций, которые не воспринимал, пока жил в человеческом теле. Здесь не было границ, только течения, и поначалу он мог их преодолевать, переходя из слоя в слой. Но чем дальше становился «Эрлик», тем сильнее на пхуга влияла местная геометрия. Быть может, однажды ему придётся довериться течениям. Они вынесут его на чужой берег, или разобьют о скалы, или оставят здесь, и если время тоже исчезнет, для него наступит вечное «сейчас», миг, растянутый до бесконечности.

Он чувствовал искривления вокруг исчезающего аттрактора, последние напряжения, от которых это место вот-вот освободится. Внезапно фигуры начали преображаться, обретая плотность и симметрию. Он озирался по сторонам, чувствуя себя внутри кристалла с миллиардами сложно устроенных граней, разноцветных решёток, спиралей и других самых невероятных структур, образующих целое, в котором не было ни недостатка, ни избытка. Бесконечные пещеры, на которые не жалко потратить вечность.

Фаннар взмахнул крыльями и скользнул в ближайший лабиринт.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg