«Цивилизация страуса»

Глава первая

Неделя не задалась.

Началось все с досадной мелочи, которая в любом другом случае не стоила бы упоминания, но Гусев расстроился. Он слишком хорошо знал, что обычно с таких вот мелочей все и начинается, а потом идет по нарастающей, и чем дальше, тем хуже. Может быть, у других людей все происходило и по-другому, и одна мелкая неприятность ничего не значила, но в жизни Гусева любая мелкая проблема была тем самым снежком, который провоцирует лавину.

Гусев твердо знал, что если беда приходит одна, то это вовсе и не беда, а только полбеды. Но ему таких половинок почему-то не доставалось. Когда жизнь преподносила Гусеву неприятности, она отмеряла их полной мерой.

Поэтому Гусев чувствовал себя неудачником.

Скорее всего, и разумом он и сам это понимал, Гусев записным неудачником не был. При взгляде со стороны, таком, знаете ли, легком, мимолетном, поверхностном, каким люди обычно и смотрят на других людей, незнакомых, малознакомых и ничего в их жизни не значащих, он был вполне успешен. У него была хорошая зарплата, достойная машина, квартира в не самом плохом спальном районе Москвы и дача не слишком далеко за кольцевой. В пятницу вечером[1] до нее можно было доехать всего за три с половиной часа.

Дважды в год Гусев отдыхал за границей. Не потому, что ему так уж нравилось путешествовать, а потому, что среди людей его круга общения так было принято. Гусеву было плевать на мнение людей его круга общения, но его девушке Насте было не наплевать. А Гусеву было не наплевать на Настю. Так он и ездил то в Таиланд, то в Египет, то в Доминиканскую республику, то в Грецию, в которой, как известно, все есть. Как правило, во всех этих местах было жарко. Гусев потел, фотографировал Настю на фоне пальм и местных достопримечательностей и мечтал о возвращении в отель, где в каждом номере есть кондиционер и холодные напитки с большим содержанием алкоголя.

Если он осмеливался жаловаться, а такое случалось нечасто, Настя называла его «букой» и капризно надувала губки. Дороживший отношениями Гусев сразу же извинялся, отвешивал ей какой-нибудь комплимент и обещал, что больше так не будет, просто он съел за завтраком что-то не то. Иногда он думал о том, чтобы расстаться с Настей и найти себе девушки с более схожими жизненными интересами, но каждый раз отказывался от этой мысли. Во-первых, он не умел расставаться и боялся сделать Насте больно. Гусеву было слегка за тридцать, и он никогда никого не бросал. Обычно бросали как раз его, и хотя порой он и чувствовал подспудное облегчение, сам процесс каждый раз был довольно неприятен. Во-вторых, и это не менее важно, он понятия не имел, где взять девушку с другими жизненными интересами. Среди людей его круга общения такие интересы, как у Насти, входили в типовой набор «молодого и успешного». Деньги — карьера — еще большие деньги, шмотки, машина, квартира, выезд за рубеж, и все чтоб не хуже чем у других и лучше, чем вон у того неудачника из шестого подъезда, который непонятно где работает, а в свободное время танчики из картона клеит.

С мужчинами была такая же ерунда. На работе они обсуждали футбол, автомобили, оружие и цитировали шутки из последнего «Камеди-клаба». Семейные жаловались на жен и рассказывали, как дорого им обходится обучение детей. Холостые жаловались на очередных подружек и хвастались, как они провели выходные. И так день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем.

Гусеву было скучно и тошно. Стараясь отрешиться от бессмысленного шума, он закрывал глаза и представлял, что в один прекрасный день он придет на работу с дробовиком, как у Терминатора. Он представлял, как он пройдется по своему этажу, раздавая порции свинца направо и налево, и как удивление на лицах коллег будет сменяться ужасом и пониманием неотвратимости возмездия, и тогда ему казалось, что запах пороховой гари уже щекочет ноздри, и губы его расплывались в довольной улыбке.

Как сменить круг общения, Гусев тоже не представлял. Он пытался знакомиться с девушками в интернете, но там было все то же самое. И кончились эти попытки очень быстро. Он забыл разлогиниться, Настя влезла в его компьютер и прочла переписку с очередной претенденткой, закатила ему дикий скандал и в слезах уехала к себе. Примирение стоило Гусеву изрядное количество нервных клеток и поездку в Италию, где он фотографировал Настю на фоне развалин Колизея.

Сами развалины Колизея Гусева не впечатлили. В России и не такое развалить могут.

В общем, в понедельник Гусев уронил свой мобильный телефон. Уронил, надо сказать, крайне неудачно, на лестнице. Телефон ударился о бетонную ступеньку, развалился на несколько кусков и уже так, в разобранном состоянии, поскакал вниз. Когда Гусев собрал все запчасти и сложил их воедино, телефон включаться отказался, да и здоровенная трещина поперек экрана оптимизма Гусеву не внушала.

— Вот тебе и сходил покурить, — пробормотал Гусев и поплелся в ближайший магазин сотовой связи, чтобы купить новый мобильник.

В магазине к Гусеву сразу же подскочил молодой и пышущий энтузиазмом продавец. Или, как это тогда было принято говорить, менеджер по продажам.

Профессиональным взглядом оценив гусевскую покупательскую способность, юноша сразу же предложил Гусеву самый навороченный смартфон из имеющихся в наличии.

— Не хочу, — сказал Гусев. В том, чтобы возить пальцами по экрану, он видел что-то неправильное.

— Но ведь это смартфон, — удивился юноша. — Смартфон предоставляет своему владельцу множество возможностей, обычному телефону недоступных.

— Спасибо, не надо, — сказал Гусев и ткнул пальцем в обычный кнопочный телефон за полторы тысячи рублей.

— У вас когда-нибудь был смартфон? — не сдавался юноша.

— Нет.

— Тогда вы не представляете, чего лишаетесь.

— Прекрасно представляю.

— С помощью этого устройства вы можете выходить в интернет, — мечтательно сказал продавец. — Социальные сети, новости, твиттер...

— Не интересует, — сказал Гусев.

— В нем также есть навигатор, что очень удобно при поездках по городу.

— У меня в машине есть навигатор. И если вы сейчас будете рекламировать мне встроенный плеер, то спешу вас заверить, что акустическая система в моей машине тоже есть.

— А фотоаппарат?

— А фотоаппарат дома.

— Здесь же вы можете получить все эти устройства в одном корпусе...

— И батарейка у такого аппарата сядет еще до конца рабочего дня, — сказал Гусев. — Спасибо, не надо.

— В нашем салоне вы можете купить дополнительное зарядное устройство, чтобы подзаряжать телефон на работе. И еще одно для машины.

— Я хочу вот этот телефон, — Гусев еще раз ткнул пальцем в витрину. — Он занимает мало места в кармане и по нему можно звонить. Вот две основные характеристики, которые меня интересуют.

— Как скажете, — сдался продавец и пробил чек на покупку.

Гусев отсчитал деньги, отказался от трех супервыгодных предложений по подключению и дополнительным услугам и вставил в новый телефон старую сим-карту, ясно прочитав в презрительном и немного жалостливом взгляде юноши слово «лох».

Потом Гусев вышел на улицу и закурил. Старый телефон и коробку от нового он выбросил в ближайшую урну вместе с окурком.

Во вторник Гусеву разбили машину. Разбили капитально, можно даже сказать, основательно. КАМАЗом.

Гусев ехал домой по относительно свободной улице, курил, слушал радио и думал, как обычно, о чем-то неприятном, когда идущий справа и чуть впереди самосвал решил развернуться через двойную сплошную и прямо перед носом его БМВ. Гусев такой подлости от КАМАЗа не ожидал, а даже если бы и ожидал, это бы ничего не решило. Времени и пространства осталось слишком мало. Гусев нажал на тормоз, вцепился в руль и как в замедленной съемке наблюдал приближающуюся к нему громадину самосвала.

Его баварского происхождения скакун воткнулся грузовому автомобилю в заднее колесо и оторвал брызговик. Для самого БМВ последствия были куда как более печальны, это Гусев оценил еще до того, как выбрался из машины.

Сам Гусев в аварии не пострадал. Скорость его на момент удара была сравнительно невелика, сам он всегда пристегивался, да и подушки безопасности отработали в штатном режиме. Гусев немного посидел, успокаивая бьющееся в бешеном ритме сердце и высказывая свое мнение о водителе самосвала, его происхождении и личной жизни, причем большая часть этих высказываний была нецензурна, неприемлема с точки зрения общественной морали и невозможна с точки зрения анатомии, а также местами противоречила теории о происхождении видов.

Исчерпав словарный запас, Гусев обнаружил, что водительскую дверь заклинило и с трудом выбрался из машины через окно. Водитель самосвала, наблюдавший эту картину с безопасного расстояния, сочувственно поцокал языком.

— Ты как, мужик? Жив?

— Жив, — сказал Гусев.

— Это самое главное, — сказал водитель самосвала. — А железо — это ерунда.

— Угу, — согласился Гусев. — Ты мне лучше расскажи, кто тебя так ездить научил?

— Да у меня стаж двадцать лет.

— Оно и видно.

— Не заметил я тебя, мужик, — сказал водитель самосвала. — Со всяким могло случиться. Извини.

— Тут и разворота-то нет, — заметил Гусев.

— До разворота еще километров пять пилить, — признал водитель. — Ну а что ж делать, если я вдруг вспомнил, что права на объекте забыл?

В зеркала смотреть, хотел сказать Гусев. Но не сказал. Какой сейчас в этом смысл?

Подбежавшим добровольным помощникам Гусев объяснил, что с ним все в порядке и «скорую» вызвать не надо. В ГАИ уже кто-то позвонил, и теперь все, что оставалось Гусеву, это ждать.

Следующие два с половиной часа именно этим он и занимался, сидя на тротуаре и прикуривая одну сигарету от другой.

Придя домой, Гусев первым делом позвонил Насте и сказал, что завтра не сможет встретить ее в аэропорту.

— Почему? — возмутилась Настя.

— Я машину разбил, — сказал Гусев. — Точнее, мне разбили.

— А все потому, что ты ездишь, как укурок.

— Наверное, — сказал Гусев. — Со мной, кстати, все в порядке.

— Рада слышать, — ядовито сказала Настя. — А как же я?

— А что ты?

— Как я доберусь из аэропорта?

— На аэроэкспрессе, — предположил Гусев. — Или можешь такси взять.

— Аэроэкспресс — это та же электричка, — возмутилась Настя. — И как ты себе представляешь, что я попрусь на электричку с двумя чемоданами?

— Ты ездила на три дня, — сказал Гусев. — На фига было два чемодана шмоток с собой тащить?

— А ты программу мероприятий читал? — Настя летала на конференцию, проводимую для сотрудников корпорации, в которой она работала. — Завтрак, лекции, фуршет, экскурсии, коктейльные вечеринки... Я что, должна идти на две разные вечеринки в одном и том же платье? Ведь я же женщина!

— Возьми такси, — повторил Гусев. — Деньги я тебе потом верну.

— Такси! — фыркнула Настя. — И вот вечно ты так!

— Как так? — уточнил Гусев.

— Все у тебя, не как у людей!

— Тысячи людей ездят на такси.

— То есть, я тебе совсем безразлична?

— А это вот из чего следует? — поинтересовался Гусев.

— Из твоего ко мне отношения!

— Я попал в аварию, — сказал Гусев.  — Мне разбили машину, и мне не на чем тебя встретить. Так бывает. Причем тут отношения вообще?

— Настоящий мужчина нашел бы решение.

— Я нашел решение, — сказал Гусев. — Оно называется «такси».

— Когда я вернусь, нам с тобой надо будет серьезно поговорить, — сказала Настя и повесила трубку.

Гусев открыл бар, налил себя коньяка и выпил его залпом. Так, как коньяк, в общем-то, пить не принято.

В среду Гусев поехал на работу на метро и удивился, отчего он не делал этого раньше.

Салон БМВ, конечно, был комфортабельнее вагона, но на этом преимущества баварского скакуна и заканчивались. Люди... ну, люди. Гусев людей не особенно любил, но тут ему было все равно, кого не любить, соседей по вагону или соседей в пробке. Зато он приехал на работу на сорок минут раньше обычного, и нервов потратил значительно меньше.

Сорок минут в один конец, подумал Гусев. Это ж целых восемьдесят минут в день. Это ж четыреста минут в неделю. Почти целые сутки в месяц. И все это время он мог бы заниматься... чем? Точного ответа на этот вопрос у Гусева не было, но он предполагал, что дополнительные сутки ему не помешают.

Гусев налил себе кофе на офисной кухне, вернулся в свой кабинет, включил компьютер и стал ждать начала рабочего дня.

Рабочий день начался с того, что Гусева вызвал к себе генеральный директор.

Генерального директора Гусева звали Виктором. Он был моложе Гусева года на три, зато учился в Гарварде целых полгода, и папа у него был депутат. Из Гарварда Виктор вынес много умных иностранных слов, вроде «тайм-менеджмента» и «тим-билдинга», а из общения с папой этакую покровительствено-снисходительную манеру разговаривать со своими подчиненными, будто они вовсе и не профессионалы на зарплате, а его крепостные, и их не порют розгами на конюшне только лишь потому, что барин им достался добрый и терпеливый.

Гусев своего генерального директора терпеть не мог.

— Здравствуйте, Антон, — сказал Виктор. — Присаживайтесь.

Вот интересно, подумал Гусев, а откуда у благополучного молодого человека, закончившего Гарвард, этакая нелюбовь к простому русскому слову «садитесь»? Неужели эту уголовную культуру не побороть ни в этом, ни в следующем поколении?

Гусев сел.

— Нам с вами надо серьезно поговорить, — сказал Виктор.

Гусев изобразил внимание.

— У вас какие-то проблемы?— спросил Виктор.

— Нет, — сказал Гусев. — То есть, да. В аварию вчера попал.

— Сами целы?

— Как видите.

— А машина?

— Восстановлению не подлежит.

— Сочувствую, — сказал Виктор. — Но машина — это всего лишь груда железа. Бывает.

— Да, — сказал Гусев.

— То-то я смотрю, ее на стоянке нет.

— Все равно хотел ее в этом году менять, — соврал Гусев. Выслушивать сочувственные реплики ему не хотелось. Не та ситуация, не тот человек.

— На что?

— На такую же, только новую.

— Это хорошо, — сказал Виктор. — Новое — это всегда хорошо, не так ли?

— Наверное, — сказал Гусев.

— Но поговорить с вами я хотел не об этом.

Еще бы, Капитан Очевидность[2], подумал Гусев. Ты ж позвал меня до того, как я рассказал об аварии.

— На вас жалуются, — сказал Виктор.

— Кто?

— Ваши собственные сотрудники.

— А кто конкретно?

— Ну вот какая вам разница? — спросил Виктор. — Вы что, хотите начать в своем отделе массовые репрессии и охоту на ведьм?

Гусев обкатал эту идею в голове и нашел ее весьма привлекательной.

— И что они говорят?

— В частности, они говорят, что вы душите их инициативу.

— Это не инициатива, — отреагировал Гусев. — Это попытка найти себе проблему на ровном месте. А точнее, даже не найти, а создать.

— Вы про какой случай говорите?

— А вы про какой?

— Я говорю в общем.

— Я тоже.

— В эти выходные состоялся корпоративный выезд на природу, — сказал Виктор. — Вы в нем не участвовали.

— Не участвовал, — согласился Гусев.

— Почему?

— Не люблю природу, — сказал Гусев. — Там комары, клещи, трава немытая и слишком много свежего воздуха вокруг. Кроме того, сейчас пора цветения, а я — аллергик.

— Тем не менее, такие мероприятия сплачивают людей и поднимают их командный дух, что идет на пользу общему делу.

— Я не люблю сборища людей.

— Вы шутите?

— Нет.

— Но вы же работаете в команде.

— Не по субботам.

— Вы не можете жить в обществе и быть от этого общества свободным, — заявил Виктор.

О как, подумал Гусев. Интересно, а он хоть знает, кого цитирует[3]? Но спросил о другом.

— Вы смотрели отчеты?

— Смотрел.

— Тогда вы должны знать, что показатели отдела маркетинга, который я возглавляю, весьма неплохи, — сказал Гусев. — Продажи стабильно растут, в среднем, по 5-7 процентов за квартал. В прошлом месяце мы вышли на рынок с новым товаром и уже захватили десять процентов сбыта, существенно потеснив конкурентов.

— И вы считаете, что это ваша заслуга?

— А чья? — удивился Гусев. — Я принимаю решения и разрабатываю концепции. Я за все это и отвечаю.

— Любой успех в нашем деле не может быть чьим-то личным успехом, — сказал Виктор. — Это успех всей команды. Это как в футболе, знаете ли. Выигрывает команда, проигрывает тренер.

— В футболе на самом деле так? — еще сильнее удивился Гусев. — То есть, если вот эти одиннадцать придурков мажут по воротам с убойной, так кажется, принято говорить, дистанции, то виноват в этом человек, который сидит на скамейке?

— Вы что, не любите футбол?

— Не люблю.

— Наверное, поэтому ваш отдел всегда проигрывает в корпоративном чемпионате.

— Видимо, так, — согласился Гусев. На внутренний чемпионат компании ему было плевать настолько же, насколько и на большой футбол, и какие результаты показывает его отдел, Гусева не интересовало.

— И вы не видите в этом проблемы?

— Честно говоря, не вижу, — сказал Гусев.

— Ваши сотрудники не чувствуют себя победителями.

— Пусть они играют во что-нибудь другое. Может быть, иные виды спорта даются им лучше.

— Наш корпоративный вид спорта — футбол.

Гусев вздохнул.

— Вы хотите что-то сказать? — осведомился Виктор.

— Нет, не хочу.

— И вы считаете, что успех в корпоративном чемпионате ничего не значит для командного духа ваших сотрудников?

— А кто у нас внутренний чемпион? — поинтересовался Гусев.

— Отдел логистики.

— Ну, так это же разумно, — сказал Гусев. — В логистике заняты молодые, крепкие люди, привыкшие работать физически. Команда из курьеров и водителей по любому перебегает команду офисных крыс, чей средний возраст глубоко за тридцать.

— Вы называете своих сотрудников крысами?

— Офисными крысами, — поправил Гусев. — Это общеупотребительное выражение. Офисный планктон, офисные крысы...

— Но это же почти оскорбление!

— Да ладно, — сказал Гусев. — Это все равно, как называть ментов ментами.

— И вы находите это нормальным?

— Менты, как я понял, не особенно возражают.

Виктор побарабанил пальцами по лакированной поверхности стола.

— Еще вопросы? — спросил Гусев.

— Вам вообще нравится здесь работать?

— Да, — сказал Гусев. Это была не такая уж и неправда. Зарплата, которую он здесь получал, ему нравилась. А работа ему не нравилась в принципе. Он даже подозревал, что тот, другой, молодой Гусев, когда-то совершил большую ошибку при выборе профессии, за которую он нынешний теперь вынужден расплачиваться.

— А наш финансовый директор жаловался, что на прошлом корпоративе вы назвали нашу работу бессмысленной.

— Я был нетрезв, — сказал Гусев. — Это же корпоратив.

— И что?

— Ну, сами знаете, как это бывает.

— Не знаю, — сказал Виктор. — Я не считаю свою работу бессмысленной вне зависимости от количества выпитых алкогольных напитков.

— Завидую, — пробормотал Гусев.

— Простите, что?

— Неужели вы сами никогда о таком не думали?

— О каком?

— Ну вот если завтра наша фирма внезапно накроется медным тазом, — сказал Гусев. — И вся наша линейка продукции исчезнет с рынка. Одномоментно и навсегда. Никакой катастрофы же не произойдет. Конечный потребитель даже не заметит, что что-то изменилось, благо, на этой же полке стоит еще пять наименований от наших конкурентов.

— С чего вы взяли, что завтра наша фирма накроется медным тазом? — вычленил главное Виктор.

— Гипотетически, — сказал Гусев.

— Мне не нравятся ваши гипотезы, — сказал Виктор. — Вы знаете что-то такое, чего я не знаю?

— Нет, — сказал Гусев. — Я вообще не об этом.

— А о чем?

— Ну, подумаешь, новое жидкое мыло мы запустили, — сказал Гусев. — Подвинули конкурентов, всем показали, эге-гей и все такое. Но ведь жили же как-то люди и без нашего жидкого мыла? И без жидкого мыла вообще тоже жили. И без туалетной бумаги пятидесяти разных сортов и расцветок.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Да я и сам толком не понимаю, — признался Гусев. — Но как-то это все неправильно. Ура-ура, мы продали мыла на семь процентов больше, чем в прошлом квартале, давайте теперь поиграем в футбол, чтобы укрепить наш корпоративный дух. А ведь на самом деле практически никто не хочет играть в этот ваш футбол. У нас тут работают семейные люди, между прочим. Они после работы хотят к женам и детям. Или к любовницам. Или в клуб телочек клеить. Да мало ли, у кого какие дела. Но нельзя, у нас же внутренний чемпионат... Нас же не поймут, если мы откажемся пинать этот дурацкий мяч. Скажут, что мы не командные игроки и все такое.

Виктор слушал речь с каменным выражением лица. Гусев понял, что его понесло, и заткнулся.

— У вас есть дети?

— Нет, — сказал Гусев.

— Вы вообще женаты?

— Официально — нет.

— Значит, вместо футбола вы ездите в клуб телочек клеить?

— Нет, — сказал Гусев. — И вообще, речь-то не обо мне.

— А о ком?

— Забудьте, — махнул рукой Гусев. — Мне разбили машину, у меня стресс, я наговорил лишнего.

Лицо Виктора прояснилось.

— Мне кажется, вам стоит взять отпуск на пару дней, — сказал он. — А потом, когда вы придете в норму, мы с вами еще раз поговорим.

— Да, — сказал Гусев. — Наверное, так мы и поступим.

В четверг к Гусеву приехала Настя.

Гусев сидел в кресле. Из одежды на нем были только трусы и халат. В правой руке Гусев держал бокал с коньяком, в левой — сигарету. Пепельница стояла тут же, на журнальном столике.

Гусев пялился в телевизор, включенный на спортивном канале. Двадцать миллионеров гоняли белый мячик по зеленому полю, а Гусев пытался понять, какой в этой игре смысл.

Коньяк пониманию не способствовал, но без него Гусеву было бы совсем тошно.

— Что-то ты рано начал расслабляться, — сказала Настя, посмотрев на часы.

— А я с утра, — объяснил Гусев.

— Не пошел на работу?

— Взял небольшой отпуск.

— В честь чего это?

— Задрало меня все, — сказал Гусев. — Думаю вообще уволиться оттуда к чертовой матери.

— Давно пора, — равнодушно сказала Настя. — Ты явно перерос этот клоповник.

— Угу, — сказал Гусев.

— И ты мне должен три с половиной тысячи за такси.

— Угу, — сказал Гусев. — Не вопрос.

Настя щелкнула пультом и выключила телевизор.

— Нам с тобой надо серьезно поговорить, — сказала она.

— На этой неделе всем надо со мной серьезно поговорить, — сказал Гусев.

— Не смешно.

— Знаю, — Гусев затушил сигарету в пепельнице и взял следующую. — Давай поговорим.

— Я хочу поменять машину.

— На что?

— Ты сколько уже принял?

— А я считаю? — спросил Гусев. — Ладно, это был неудачный вопрос. Давай начнем сначала. Ты хочешь поменять машину. Зачем?

— Не тупи, — попросила Настя. — Зачем люди вообще меняют машины?

— Твоей машине полтора года, — сказал Гусев. — Зачем ее менять?

— Она слишком маленькая.

— Слишком маленькая для чего? Ты собираешься заняться грузоперевозками?

— Она вообще слишком маленькая, — сказала Настя.  — Я хочу что-то посолидней. Внедорожник.

— Зачем тебе в городе внедорожник?

— Ради пассивной безопасности, — сказала Настя. — Или ты считаешь, что я этого не достойна?

— Достойна, — сказал Гусев. — Убедила. Валяй, меняй.

— Моя зарплата не позволяет мне выплатить всю сумму целиком.

— Тогда не меняй.

— Но я могу взять кредит.

— Тогда меняй.

— Гусев!

— А?

— Ты не хочешь со мной разговаривать?

— Хочу и разговариваю. Ты хочешь поменять машину, но у тебя нет денег, и ты собираешься взять кредит.

— И?

— И что?

— Мне нужны деньги на первоначальный взнос.

— Ага, — сказал Гусев. — Кажется, теперь я понял.

— Наконец-то.

— Давай разберемся, — сказал Гусев. — Ты знаешь, что я разбил свою машину и мне придется что-то покупать взамен. Конечно, мне выплатят страховку, но это когда еще будет, да и в любом случае, при покупке новой машины в деньгах я потеряю. Кроме того, я собираюсь уволиться с работы, и когда я найду другую и получу там первую зарплату, неизвестно. Тем не менее, ты хочешь, что бы я дал тебе денег на первоначальный взнос. И, судя по тому, на какую машину ты нацелилась, речь идет отнюдь не о паре тысяч долларов. Так?

— В общем, да.

— И ты не находишь никаких уязвимостей в этой логике?

— Нет.

— Ага, — сказал Гусев.

— Ты хочешь сказать, что я недостойна нормальной машины?

— Вполне достойна, — сказал Гусев.

— Сам ты ездишь на БМВ.

— Ездил.

— Да какая разница?

— Разница в том, что я не в кредит ее покупал.

— Это ты сейчас на что-то намекаешь?

— Нет, — сказал Гусев.

— Если у тебя напряги с деньгами, ты можешь купить себе что-нибудь попроще, — сказала Настя. — Или бэушную.

— Ага, — сказал Гусев.

— Что ты заладил это свое «ага», как попугай! — возмутилась Настя. — Тебе совсем на меня плевать, да?

— Аг... то есть, нет, — быстро поправился Гусев.

— А мне кажется, что плевать.

— Началось, — сказал Гусев.

— Что началось? — взвилась Настя. — Мне иногда кажется, что я с тобой только время зря трачу! Мы сколько с тобой уже вместе? Четыре года! Четыре года! И это ведь лучшие годы моей молодости, а я провожу их с тобой! С человеком, которому на меня совершенно наплевать! А я ведь ради тебя отшила Марко, который мне предложение делал! На коленях стоял! В любви клялся! В Италию собой звал!

Историю про итальянского дизайнера, с которым Настя встречалась до него, Гусев знал в малейших подробностях.  Это был козырь, который Настя выкладывала на стол каждый раз, когда дело доходило до ссоры.

Ради интереса Гусев даже нашел этого Марко в интернете. Итальянский дизайнер был женат. Более того, он был женат и на момент своей длительной командировки в Москву, во время которой он и закрутил роман с Настей. Женат он был хорошо и плотно, на дочке своего работодателя, и Гусев сильно сомневался, что его предложение руки, сердца и поездки в солнечную Италию, если оно вообще было, это предложение, стоит принимать всерьез.

Правда, самой Насте Гусев об этом говорить не стал. Щадил ее чувства.

— Ну и что ты молчишь? — снова взвилась Настя.

— Не люблю макаронников, — сказал Гусев.

— Ты никого не любишь! Ты даже мне ни разу не говорил, что любишь! А ведь...

— ... ты же женщина.

— Ты надо мной издеваешься, что ли?

— Конечно же, нет.

— И вообще, — сказала Настя. — Мы с тобой уже четыре года встречаемся. Не пора ли нам подумать о том, куда это все ведет?

— Пора, — согласился Гусев. — Перед твоим приходом я как раз об этом и думал.

— Упарываясь коньяком?

— Есть вещи, о которых трезвым лучше не думать.

— А сейчас ты на что намекаешь?

— Ни на что, — вздохнул Гусев.

— И что ты надумал?

— Что ты права, и что пора для следующего шага действительно пришла. В связи с чем я хочу сделать тебе предложение, — Гусев аккуратно отставил бокал с коньяком и сунул руку в карман халата.

— Что, вот так просто? — возмутилась Настя. — Я не говорю о поездке во Францию, но ты мог хотя бы пригласить меня в ресторан, договориться с официантом о сюрпризе... Или, если уж ты намерен сделать это дома, то мог бы встать на одно колено и...

Гусев вытащил руку из кармана и показал Насте фигу.

— Суть моего предложения в следующем, — сказал он. — Шла бы ты домой, Настя.

Когда дверь за Настей наконец-то захлопнулась, выплеснутый ему в лицо коньяк Гусев вытер рукавом халата.

В пятницу Гусев похмелился традиционным русским способом, то есть, выпил алкоголя чуть больше, чем вчера.

Или не чуть.

Для этого ему пришлось выйти из дома, плестись до ближайшего супермаркета и купить там еще три бутылки коньяка. Целый день Гусев валялся перед телевизором, лениво переключая каналы и не задерживаясь ни на одном дольше пятнадцати минут. К вечеру Гусев устал от этого мельтешения и ему стало плохо. Заснул он в своем недавно отремонтированном туалете, засунув голову в унитаз.

В субботу Гусев умер.

Глава вторая

Гусев открыл глаза.

Закрыл.

Снова открыл.

Перед глазами было что-то белое. Гусев решил, что это потолок.

Судя по сигналам, получаемым мозгом от организма, организм занимал в пространстве горизонтальное положение и лежал на чем-то мягком. Гусев пошевелил пальцами рук, и ему это удалось.

Потом он пошевелил пальцами ног.

Тоже успешно.

Никаких тревожных сигналов мозг от организма не получал. Судя по всему, с организмом все было в порядке.

Тогда Гусев пошевелил головой и обвел помещение взглядом. Больничная палата, определил Гусев. Не люкс, конечно, но вполне пристойная. Свежий ремонт, чистенько.

Кровать, тумбочка, стул, цветы на подоконнике. Рядом с кроватью обнаружился монитор с жизненными показателями Гусева. Гусев не разбирался в графиках, которые на нем показывали, но рассудил, что если монитор не визжит противным голосом, не мигает и вообще спокойно работает в штатном режиме, то жизни Гусева ничего не угрожает. По крайней мере, прямо сейчас.

За монитором наблюдалась только одна странность — он показывал пульс Гусева, его температуру, частоты дыхание и еще парочку каких-то показателей, определить которые Гусев бы не взялся, но от него к телу Гусева не вело никаких проводов. Даже датчика на пальце, который Гусев видел в кино про доктора Хауса[4], и то не было.

— Ага, — сказал Гусев просто для того, чтобы услышать звук собственного голоса и уже готовясь испугаться от ужасной слабости, с которой он может прозвучать.

Голос звучал привычно.

Гусев почесал подбородок и обнаружил на нем трехдневную щетину. Впрочем, это ничего ему не дало — он и не помнил, когда последний раз брился.

— Итак, — сказал Гусев. — Или я допился до танцующих на радуге фиолетовых слонов, или мне только что вырезали почку.

Он еще раз прислушался к ощущениям своего организма. Нигде ничего не болело.

Но он и не знал, где должно болеть у человека, когда тому вырезают почку. Сама ведь почка в таком случае болеть не может, правильно?

Тогда Гусев решил ждать, пока кто-нибудь придет и объяснит ему, где он и что происходит.

Выбранная стратегия поведения оправдалась уже минут через пятнадцать.

Дверь в палату открылась и взору Гусева предстала миловидная медсестра в коротеньком белом халатике, словно она только что вернулась со съемок эротического фильма.

Медсестра улыбнулась Гусеву, как улыбаются только медсестры в эротических фильмах или очень дорогих клиниках, бросила короткий взгляд на монитор, а потом села на стул рядом с кроватью.

— Здравствуйте.

— Привет, — сказал Гусев.

— Как вы себя чувствуете?

— На удивление нормально, — сказал Гусев.

— Это хорошо.

— Не стану спорить.

— Вы помните, как вас зовут?

— Бонд, — сказал Гусев. — Джеймс Бонд.

Медсестра нахмурилась, и Гусев решил, что сейчас не время демонстрировать ей свое чувство юмора. Пусть сам вопрос и показался ему странным.

— Гусев, — отрекомендовался он. — Антон Гусев. Антон Михайлович Гусев.

— Год рождения?

— Восьмидесятый.

— Дата?

— Двадцать третье апреля.

— Город?

— Москва.

— Отлично, — сказала медсестра.

— А вас как зовут?

— Алина.

— Очень приятно, — сказал Гусев. — Что со мной, Алина? Алкогольная интоксикация?

— Инфаркт, — сказала Алина.

— Инфаркт? — удивился Гусев. — В моем-то возрасте?

— Дело, насколько я понимаю, не в возрасте, — сказала Алина. — Дело в вашем образе жизни. Малоподвижная нервная работа, алкоголь, курение...

— Минздрав меня предупреждал, — согласился Гусев. — Но я как-то не думал, что он это всерьез.

— А зря.

— Видимо, так, — согласился Гусев. — Но вы меня откачали, так?

— Вроде того, — согласилась Алина.

— Где я?

— В частной клинике.

— Вот и пригодилось чертово корпоративное медицинское страхование, — заметил Гусев. — Стандарты у вас вполне европейские.

— Спасибо.

— И долго мне еще тут лежать?

— Это вам доктор расскажет.

— Но сейчас со мной все нормально? — спросил Гусев.

— Ваша жизнь вне опасности.

— Отлично, — просиял Гусев. — А где тут телефон? Мне надо позвонить... ну, хотя бы на работу. Сказать, что со мной все нормально.

— Я думаю, это может подождать, — сказала Алина.

— В принципе, да, — согласился Гусев. — Тем более, я все равно собирался оттуда уволиться. А посетители ко мне не приходили?

Алина покачала головой.

— Девушка, — предположил Гусев. — Настя.

— Нет.

— Ну и черт с ней, — сказал Гусев. — Я же все равно ее бросил.

— Вы помните все, что с вами произошло перед приступом?

— Ну, мне разбили машину, я жестко поговорил с начальством, потом была семейная сцена... Все это не в один день, конечно. А потом я напился.

— И что последнее вы помните?

— Э... — Гусев сосредоточился. — Мне стало плохо, и я пошел в туалет. Ну, честно говоря, скорее, пополз. Дополз ли, нет ли — не знаю. Тут-то все и обрывается.

— Так бывает, — сказала Алина. — Не волнуйтесь, это абсолютно нормально.

— Я и не волнуюсь, — сказал Гусев.

Алина посмотрела на показания монитора.

— Да, не волнуетесь, — согласилась она. — Это очень хорошо, что вы такой спокойный.

— А что, у вас бывает много неспокойных пациентов?

— Нет, — сказала Алина. — По правде говоря, у меня не очень большой опыт работы.

— Вы отлично справляетесь, — заверил ее Гусев.

— Вы голодны?

— Немного, — сказал Гусев.

— Через полчаса я принесу вам поесть, — сказала Алина, поднимаясь со стула и направляясь к двери. — А пока отдыхайте.

— Да я не слишком-то и устал, — сказал Гусев, но Алина уже ушла.

Гусева немного удивило, что в палате не было телевизора, впрочем, он относился к тому редкому виду людей, которые могут отдыхать и без оного устройства.

Новость о случившемся у него инфаркте Гусева не слишком взволновала. Он предполагал, что дело идет к чему-то подобному. По сути, Алина не рассказала ему ничего нового. Сидячая работа, стрессы, алкоголь, курение. Если не инфаркт, то инсульт. Если не инсульт, то рак легких. Правда, он думал, у него еще есть лет десять в запасе, но что уж теперь.

Началось, так началось.

В последнее время собственная жизнь не казалась Гусеву чем-то особенно ценным.

Религиозным человеком он не был, на загробную жизнь особых надежд не возлагал, хотя от возможности существования высших сил тоже полностью не открещивался. Когда ему требовалось сформулировать свою позицию по этому вопросу, то он называл себя агностиком.

В принципе, он не был против того, чтобы уверовать, но у него не получалось.

Жизнь же свою он не ценил, потому что не видел в ней смысла. В чужих жизнях, впрочем, тоже. По его глубокому убеждению, на какой-то стадии своего развития человечество свернуло куда-то не туда, и он был бы не против, если бы в один прекрасный момент оно, все это чертово человечество, перестало существовать вовсе. Когда в две тысячи двенадцатом году так и не случилось обещанного индейцами майя конца света, он даже почувствовал некоторое разочарование.

Конечно, не то, чтобы он всерьез в это верил, но все-таки...

Гусев считал, что нельзя исключать такие возможности. Окружающий мир был слишком безумен, чтобы отметать такие заманчивые варианты.

Через полчаса Алина принесла Гусеву бульон, картофельное пюре и салат. Гусев поел, запил обед чуть сладким чаем. Очевидно, в чай было подмешано снотворное, потому что после еды Гусева сразу же начало клонить в сон.

Ладно, подумал Гусев. Отложим разговор с доктором до завтра.

Повернулся на бок и заснул.

Доктор Петров Гусеву не понравился. Он был молод, смазлив и явно пребывал от самого себя в полном восторге. Фигура легкоатлета или профессионального танцора, новый, с иголочки, костюм под белоснежным халатом, аккуратно зализанные назад волосы, голливудская улыбка во все тридцать два белых и ровных зуба. Он был идеален, а потому казался Гусеву каким-то искусственным. У настоящих людей бывают изъяны, а у доктора Петрова их не было.

В руках доктор держал тонкий планшетный компьютер.

— Доброе утро, Антон.

— Доброе.

— Как вы себя чувствуете сегодня?

— Нормально. Кстати, а это нормально, что я себя нормально чувствую после инфаркта?

— Вполне, — доктор снова продемонстрировал безупречную работу своего стоматолога. А в том, что без вмешательства стоматолога здесь не обошлось, Гусев был абсолютно уверен. В свое время он вложил в собственную улыбку цену хорошего иностранного автомобиля.

— Значит, вы меня скоро выпишете?

— Да, несомненно, — сказал доктор. — Только сначала нас с вами надо кое-что обсудить.

— Диету, занятия спортом и все такое? — спросил Гусев.

— И это тоже, — согласился доктор.

— А что еще?

— Боюсь, что у меня для вас не очень приятная новость, — сказал доктор. — Хотя, это зависит от того, с какой стороны на нее посмотреть.

— Вы нашли у меня еще что-то, помимо инфаркта? — спросил Гусев.

— О, нет. Сейчас вы здоровы настолько, насколько это вообще возможно для человека вашего возраста и образа жизни.

— Тогда в чем же дело?

— Вы хорошо помните события, которые происходили с вами в последнее время?

— За исключением нескольких минут непосредственно до, — сказал Гусев.

— Значит, вы должны помнить, как примерно за полгода до инфаркта вы обращались в компанию «Вторая жизнь» и заключили с ними контракт?

— Да, — сказал Гусев. — Они содрали с меня двадцать пять тысяч долларов, и я до сих пор считаю, что это было самое неудачное вложение денег в моей жизни.

— Если вы помните сумму, которую заплатили, вы должны также помнить суть договора. Что это была за фирма и какие услуги вы приобрели?

— Это что-то типа кладбища, только высокотехнологического, — сказал Гусев. — По условиям контракта они должны взять мое тело и заморозить его до лучших времен. То есть, до тех пор, пока человечество не научится таких, как я, размораживать. И лечить то, от чего мы умерли. Глупо звучит, понимаю.

— Не так уж глупо, — улыбнулся доктор. — Более того, я считаю, что это было одно из самых удачных вложений денег в вашей жизни.

— Э... — тупо сказал Гусев. — Не хотите ли вы сказать...

— Поздравляю, — сказал доктор. — Лучшие времена наступили.

— Так я...

— Вы сейчас находитесь в клинике медицинской корпорации «Вторая жизнь», — торжественно объявил доктор.

— Ага, — сказал Гусев. — Прикольно. То есть, вы хотите сказать, что я умер?

— И мы вас благополучно воскресили. Поздравляю вас со вторым рождением, так сказать.

— Я умер от инфаркта?

— Увы, — сказал доктор. — Думаю, вам теперь стоит обратить внимание на ваш образ жизни.

— А как вы решили эту проблему?

— Мы пересадили вам новое сердце.

— Чье?

— Ваше, — сказал доктор. — Выращенное из ваших же клеток. Собственно говоря, такие операции и в ваше время уже умели делать, пусть и не массово. Главная сложность была в том, чтобы решить проблему выхода из криостазиса без потерь для организма. Вот ее мы научились решать сравнительно недавно.

— Впечатляет, — сказал Гусев. — И сколько времени я был мертв?

— Это не совсем правильный термин...

— К черту термины, — сказал Гусев. — Сколько?

— Тридцать семь лет.

— Не так уж много, — заметил Гусев.

— Медицина не стояла на месте.

— И сколько человек вам уже удалось вернуть к жизни?

— По правде говоря, вы первый.

— Ага, — сказал Гусев.

— У вас, должно быть, шок от таких известий, — сказал доктор. — Выпейте успокоительное...

— Нет у меня никакого шока, — сказал Гусев.

— А должен бы быть, — заметил доктор. — Такие новости кого угодно огорошат.

— Я немного взволнован, — сказал Гусев. — Но шока у меня нет, в истерику я впадать не собираюсь, и успокоительное мне без надобности.

— Уверены в этом?

— Вполне.

— Если передумаете, вызовите медсестру.

— Обязательно, — сказал Гусев. — Значит, какой сейчас на дворе  год?

— Две тысячи пятидесятый.

— Летающие автомобили уже появились?

— Нет.

— Жаль.

— Тем не менее, изменения в обществе есть, — сказал доктор. — О них вам стоит поговорить с вашим консультантом. Он расскажет, что вам следует делать дальше. После того, как мы вас выпишем.

— А когда вы меня выпишете?

— Дня через три, — пообещал доктор. — Физически с вами все нормально, но нам нужно сделать серию контрольных тестов. А вам — лучше узнать тот мир, в котором вам теперь предстоит жить.

А вот консультант оказался Гусеву приятен.

Консультанта звали Аркадий Оттович Кац, и на вид ему можно было дать лет шестьдесят. Он носил бежевый костюм-тройку и галстук бабочку, и в его маленьком кабинете стоят отчетливый запах табака. Гусев, который, как выяснилось, не курил уже тридцать семь лет, внезапно почувствовал острую потребность в живительном никотине, и Кац сразу это понял, чем Гусева к себе расположил.

— Хотите курить?

— Хочу.

Кац молча достал из кармана пачку «мальборо» и вручил ее Гусеву.

— А мне можно? — спросил Гусев.

— В нашем с вами возрасте все можно, — сказал Кац. — Я ведь почти ваш ровесник, знаете ли.

— Занятно, — сказал Гусев. Курить хотелось все больше и больше, и просто смотреть на пачку сигарет было выше его сил. Гусев выудил из пачки одну сигаретину и сунул ее в рот. Оглядел поверхность стола в поисках зажигалки.

— Ах да, — сказал Кац. — Они самовозгорающиеся. Просто сделайте затяжку.

Гусев затянулся, на кончике сигареты тут же загорелся знакомый ему огонек, а легкие наполнились дымом. Гусев закашлялся.

— Подождите, я открою окно, — Кац бодренько вскочил из-за стола и бросился к стеклопакету.

Гусев машинально проследил за ним взглядом. Окно выходило во внутренний двор клиники, и никаких примет будущего за ним не обнаружилось. Двор и двор, тысячи их.

— А вы сами не закурите? — спросил Гусев.

— Давайте лучше по очереди. А то как бы пожарная сигнализация не сработала.

— Разумно, — вторая затяжка показалась Гусеву прекрасной. По телу разливалась истома. — Значит, пропаганда здорового образа жизни так и не прижилась? Никотин не объявили вне закона? Когда я... ну, словом, к этому вроде бы шло.

— Оно и сейчас к этому идет, — сказал Кац. — И будет идти еще очень долго. У производителей табака обнаружилось могучее лобби. К тому же, сигареты стали безопаснее. Сами загораются, сами потухают, если ими постоянно не затягиваться. Содержание смол урезали, все такое.

— Чудесно, — сказал Гусев. — Что еще мне следует узнать о новом дивном мире?

— Он не такой уж и новый, — сказал Кац. — И не такой уж и дивный, если вы понимаете, о чем я.

— Понимаю, — сказал Гусев. — Но жизнь стала лучше? Жизнь стала веселее?

— Жизнь стала... другая.

— И в чем это выражается?

— В разном. По большому счету, во всяких мелочах.

— Вы — потрясающий консультант, — сказал Гусев.

— Я не консультант, — сказал Кац. — То есть, я, конечно, числюсь консультантом. Теоретически. Но на практике вы первый, кого мне доводиться консультировать по такого рода вопросам.

— У меня это тоже первая консультация по такого рода вопросам, — сказал Гусев. — Так что условия у нас равные.

— Можно задать вопрос?

— Конечно.

— Понимаю, что это не мое дело, но.... Почему вы заключили этот контракт? Я имею в виду, в то время большинству людей это казалось чуть ли не дикостью, причем довольно дорогой дикостью, и люди в нашу контору косяком не шли. Тем более, такие молодые люди, как вы.

— Девушка меня заставила, — честно сказал Гусев. — Это был тот случай, когда проще было согласиться и заплатить, чем объяснять, почему нет.

— Что ж, в итоге она оказалась права и вы теперь обязаны ей жизнью. Второй.

— Должна же она была оказаться права хотя бы раз, — сказал Гусев. — Я-то тогда тоже считал, что это дикость и деньги на ветер.

— Но все же согласились?

— Как видите, — сказал Гусев. — Она все ныла и ныла, ныла и ныла, и я рассудил, что полтинник грина[5] на двоих  — не такие уж большие деньги за то, чтобы она заткнулась.

— Видимо, у вас были высокие отношения, — съехидничал Кац.

— О да, — сказал Гусев. — Это были те еще отношения.

— Ладно, сначала я вам расскажу о юридической стороне вопроса, — сказал Кац. — Наш юрист сумел выправить вам общегражданский паспорт. Вот он.

Кац вручил Гусеву пластиковую карточку размером с обычную кредитку. На лицевой стороне красовалась гусевкая фотография тридцатисемилетней давности, взятая из его личного дела. Имя, отчество, фамилия, дата и место рождения, все как положено. С другой стороны карточки шли три магнитные полосы.

— Электронный паспорт, — пояснил Кац. На встроенном в него чипе записана вся актуальная информация. Действует как внутри страны, так и за ее пределами.

— Удобно, — сказал Гусев.

— Однако вы должны понимать, что с юридической точки зрения тридцать семь лет назад вы умерли, — сказал Кац. — Поскольку прямых наследников у нас не обнаружилось, ваша квартира и все ваше имущество отошли государству. Сейчас законы относительно криохранилищ и их пациентов несколько изменились, но, увы, обратной силы у них нет.

— Выходит, я теперь бомж?

— Не совсем, — сказал Кац. — На первое время вам будет предоставлена комната в общежитии для сотрудников нашей клиники. Вот ключ.

Он протянул Гусеву еще одну карточку. В отличие от первой, на ней ничего не было ничего, кроме магнитных полос. К карточке была прикреплена бумажка с адресом.

Южное Тушино, отметил Гусев. Обычный спальный район. Что ж, по крайней мере, он все еще москвич.

Тем временем, Кац вручил Гусеву третью карточку.

— Это банковская, — объяснил он. — Для безналичных расчетов. Принимают ее везде, начиная с общественного транспорта. Сейчас на ней лежит пять тысяч рублей. Это не очень много, но на первое время вам должно хватить.

— Это очень любезно с вашей стороны.

— Руководству показалось, что просто воскресить вас, а потом вышвырнуть на улицу, было бы слишком жестоко, — улыбнулся Кац. — Дело в том, что вы были одним из первых клиентов, и финансовая сторона жизни после воскрешения так тщательно нами не прорабатывалась. Сейчас-то все уже по-другому.

— Скажите, Аркадий, а какой сейчас курс? — поинтересовался Гусев. — Ну, то есть, насколько мне этих денег хватит?

— Зависит от трат, — сказал Кац. — Если вы будете экономны, месяца на два-три.

— Не так уж плохо.

— Первый месяц я рекомендую потратить на то, чтобы войти в курс дела, понять современную жизнь, как говорится, — сказал Кац. — Посмотрите телевизор, почитайте интернет, поговорите с людьми, только очень аккуратно. А потом уже займитесь поисками работы.

— Боюсь, что мои профессиональные навыки несколько устарели, — сказал Гусев.

В ответ Кац развел руками. А и верно, подумал Гусев. Это уже не его проблема.

— Если у вас возникнут какие-то сложности, звоните мне, — сказал Кац. — Помогу, чем смогу.

— А можно личный вопрос?

— Конечно.

— Вы сказали, что вы почти мой ровесник, — сказал Гусев. — Это значит, что вы — человек пенсионного возраста, не так ли? Почему вы до сих пор работаете? Пенсионный фонд таки накрылся медным тазом, как обещал?

— На пенсии скучно, — сказал Кац. — Я — человек одинокий. Куда мне идти, если не на работу?

— Значит, пенсионный фонд не накрылся медным тазом, как обещал?

— Сначала накрылся, а потом все вроде бы наладилось.

— А как оно вообще? — спросил Гусев. — В целом? Страна не развалилась? Ядерной войны не было? Китайцы нас не завоевали?

— А я похож на китайца?

— Нет, не похожи, но это же ничего не значит.

— Не завоевали, — сказал Кац. — Страна сначала развалилась, потом снова собралась. Ядерной войны не было, тьфу-тьфу-тьфу.

— А кто у нас сейчас президентом? Или в стране монархия? Или что?

— Президентская республика, — сказал Кац. — Егор Плетнев.

— Впервые слышу.

— Неудивительно. Ему всего сорок шесть.

— А, — сказал Гусев. — Ну да. Хороший человек?

— Обычный.

— Уже неплохо, — сказал Гусев. — Есть еще какие-то советы?

— Да, — сказал Кац. — Их два. Первый: постарайтесь ни во что не ввязываться.

— Это я могу, — сказал Гусев. — Ни во что не ввязываться — это фактически мое второе имя. Или прозвище. А второй?

— Купите себе пистолет.

— Опа, — сказал Гусев. — А вот с этого момента поподробнее, если можно. Как этот совет коррелирует с первым? Который про «ни во что не ввязываться»?

Кац вздохнул.

— Времена изменились, — сказал он. — Короткоствол разрешили тридцать лет назад. С тех пор он превратился из оружия самообороны в статусную вещь. Мужчина без пистолета в наше время — это как мужчина без машины в ваше.  Только хуже. Никто не будет принимать его всерьез. Я не говорю, что это правильно, но вот теперь оно так.

— У вас тоже есть оружие?

Вместо ответа Кац отодвинул полу пиджака и продемонстрировал Гусеву кобуру, из которой торчала рукоятка пистолета.

— И часто вам доводилось из него стрелять?

— Ни разу вне тира, — сказал Кац. — Понимаете, оружие сейчас носят в основном не для того, чтобы из него стрелять. Оно просто должно быть.

— В основном? — уточнил Гусев.

— Жизнь довольно длинная, планета довольно круглая, — сказал Кац. — Всякое бывает, знаете ли.

Три дня спустя Гусев вышел из ворот клиники и оказался на обычной московской улице. В кармане у Гусева лежали электронный паспорт, кредитка с пятью тысячами рублей, ключ от комнаты в общежитии и бумажка, на которой был записан телефон Каца.

В Москве опять было лето. Накрапывал мелкий дождик. По проезжей части ехали машины непривычного Гусеву дизайна, но и не особо футуристические. По тротуару шагали люди, и им не было до Гусева никакого дела.

Воздух привычно пах выхлопными газами, газоны зеленели травой, редкие деревья пытались насытить атмосферу кислородом.

Что ж, подумал Гусев. Машины у них не летают, марсиане так и не заявились и не завоевали тут всех к чертовой матери, человечество не мутировало и не переселилось жить в Матрицу, и значит, что этот мир не особенно отличается от того, к которому он привык.

Еще никогда в жизни Гусев так не ошибался.

Глава третья

Комната в общаге оказалась вполне пристойной.

В ней было окно, которое можно было открыть.

В ней была дверь, которую можно было закрыть.

В ней была кровать, на которой можно было спать, стул, на котором можно было сидеть, стол, за которым можно было есть, шкаф, в который можно было бы повесить одежду, если бы у Гусева была лишняя одежда, и телевизор, который можно бы было смотреть, если бы он не был сломан.

Удобства находились в одном конце коридора, общая кухня — в другом.

Гусев осмотрелся и решил, что так жить можно. По крайней мере, пока.

Две тысячи пятидесятый год, значит. Гусев не представлял, чем он может заниматься в две тысячи пятидесятом году, кроме как мести улицы. Совсем другое дело, если бы он добрался до него своим, так сказать, ходом. К этому возрасту у него уже могла быть старушка-жена, дети, внуки, недвижимость за границей и хороший пенсионный вклад. Или, что гораздо более вероятно, Гусев бы до этого возраста просто не дожил.

Даже если бы его не прикончил первый же инфаркт.

Надо, наверное, вести более здоровый образ жизни, подумал Гусев, закурил и выдохнул дым в открытое окно. Что там полагается делать при более здоровом образе жизни? Есть овощи, бегать трусцой, чаще бывать не свежем воздухе, отказаться от вредных привычек... В итоге ты доживешь до ста лет и спросишь себя, а зачем?

За неимением пепельницы Гусев стряхнул пепел в окно.

За прошедшие тридцать семь лет Москва не слишком изменилась. Люди, дома, автомобили... Гусеву показалось, что домов стало чуть больше, а автомобилей — чуть меньше. Он прогулялся по улице и, несмотря на то, что движение было плотным, не увидел ни одной пробки. Это странно. В прежние времена в Москве царил транспортный коллапс, и не были ни единого намека, что дальше не станет еще хуже. Очевидно, потомкам таки удалось отыскать решение сей проблемы.

Гусев решил, что подумает об этом позже.

Людей на улицах было примерно столько же, сколько он помнил. Кац не соврал, большинство мужчин имели при себе оружие, и некоторые женщины тоже. Насколько Гусев заметил, оружие было принято носить не под пиджаками или в дамских сумочках, а открыто, используя для этого набедренные кобуры. Гусев нашел это логичным, ведь статусная вещь должна быть видна всем. Иначе какой в ней смысл?

Фанатом оружия Гусев не был. За многочисленными дискуссиями о разрешении короткоствола, которые велись в его время, следил с отстраненным интересом и в основном для того, чтобы пополнить запас бранных слов. Известие о том, что сторонники легализации в конце концов победили, не вызвало у него никаких чувств. Он вообще был удивительно спокоен, и сам этому спокойствию удивлялся. Может быть, во время... э... хранения он отморозил какую-то часть мозга, отвечающую за эмоции?

Или все куда проще? С ним случилось самое плохое, что только могло случиться с человеком — он умер. Так чего теперь волноваться-то?

Гусев решил, что об этом он тоже подумает позже.

Сначала ему нужно составить план. Узнать новое общество и вписаться в него. Вписываться Гусев умел. Как правило, это не приносило ему большого удовольствия, но умел. Он точно знал, как себя следует вести в той или иной ситуации, что можно и чего нельзя говорить в определенной компании, и всегда видел наилучшую стратегию поведения.

Правда, далеко не всегда он этой стратегией пользовался, но это уже другой вопрос.

Экзистенциальный.

Гусев открыл шкаф и глянул в зеркало, встроенное в одну из его дверей. Из зеркала на Гусева смотрел человек, которому было слегка за тридцать. Лысеющий, с еле видным, но уже начинающим отрастать животом. Гусев расстегнул рубашку и полюбовался на тонкий шрам, пересекающий его грудь в районе сердца. Единственное свидетельство перенесенной операции, если не считать многочисленных выписок из истории болезни, которые Гусеву обещали выдать всей пачкой, как только возникнет такая необходимость.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Гусев, закрывая шкаф и спешно застегивая рубашку.

Дверь открылась и перед Гусевым предстала строгая дама средних лет. Доброжелательная улыбка, которую она попыталась нацепить на свое лицо, шла ей, как корове гранатомет. И была столь же уместна.

— Варвара Николаевна, — представилась строгая дама. — Комендант нашего общежития, пришла познакомиться с новым жильцом.

— Гусев.

— Я знаю, — сказала Варвара Николаевна, и гостеприимная улыбка наконец-то покинула ее лицо. — Вы — пациент клиники, пребывали на хранении тридцать пять лет.

— Тридцать семь, — поправил Гусев. — Но это не столь важно.

— Как вам комната? Есть какие-нибудь жалобы?

— Телевизор не работает, — сказал Гусев.

— Заменим, — пообещала Варвара Николаевна. — Холодильник нужен?

— Да, наверное.

— Поставим. Курите?

— Курю, — не стал отрицать Гусев.

— В комнате курить нельзя.

— Извините, я не знал. А где можно?

— На третьем этаже есть специальная комната с хорошей вытяжкой. Там и курите.

— Спасибо, теперь буду знать.

— Но вообще, я этой привычки не одобряю.

— Я, в целом, тоже, — сказал Гусев.

— Тем более, в вашем положении.

— Наверное, я еще не совсем привык к своему положению, — объяснил Гусев.

— Привыкайте, — сказала Варвара Николаевна.

— Ага, — сказал Гусев.

— Теперь о правилах поведения в общежитии, — сказала Варвара Николаевна. — После десяти вечера не шуметь. Лучше вообще не шуметь, но после десяти вечера этого нельзя совсем. Понятно?

— Да.

— Женщин не водить.

— Это вообще не проблема, — сказал Гусев.

— В комнате не курить. Ну, это я уже говорила.

— Не буду, — пообещал Гусев.

— И вообще, ведите себя прилично.

— Постараюсь.

— Не надо стараться, — отрезала Варвара Николаевна. — Просто ведите себя прилично, и все.

Гусев кивнул.

— Так, что-то я еще хотела сказать, но забыла. Ладно, вспомню, скажу.

— С удовольствием выслушаю, — сказал Гусев. — Моя дверь всегда открыта для вас.

— Это конечно, — согласилась Варвара Николаевна. — Я же комендант.

Гусев не стал ждать, пока комендантша заменит ему телевизор и поставит холодильник. Он рассовал по карманам свои нехитрые пожитки и пошел знакомиться с миром.

Первым делом Гусев пошел в парикмахерскую и попросил, чтобы его побрили наголо. Он давно уже мечтал об этом, с тех пор, как у него начали выпадать волосы и появились первые залысины, но все не решался, боясь, что коллеги его неправильно поймут. Теперь же, в мире, где его никто не знал, такой проблемы не существовало.

Гусев относился к тому типу людей, которые, будучи недовольными своей нынешней жизнью, все время обещают себе, что вот-вот что-то изменят. В канун нового года, с очередного дня рождения или просто со следующего понедельника. И, как и подавляющее большинство таких людей, так и не начинал. Или начинал, но хватало его ненадолго.

Он обещал себе, что бросит курить к тридцати годам, но так и не бросил. Каждый Новый год он давал себе слово, что запишется в фитнес-клуб, но так и не записался. Доведенный до состояния белого каления идиотизмом начальника и собственных подчиненных, он трижды обещал себе, что бросит эту работу и найдет себе применение в другой области. В любой другой области, от которой его не будет так тошнить. Результат был немного предсказуем.

Теперь же судьба дала ему второй шанс. По-настоящему второй шанс. Гусев подумал, что он будет дураком, если в очередной раз все профукает.

Новая жизнь, новый имидж, новый Гусев. Версии 2.0, так сказать.

Расплатившись с парикмахером — за стрижку с него содрали двадцать пять рублей — Гусев вышел на улицу и зарулил в ближайший салон сотовой связи. К его великому удивлению, ассортимент магазина не слишком отличался от того, к которому он привык. То есть, по начинке, может быть, и отличался, но чисто внешне там было все то же самое. Видимо, научно-технический прогресс на самом деле достиг своего пика в конце нулевых годов этого века, и никаких принципиальных новшеств в области связи так и не случилось.

И продавцы тоже не изменились. Один из них тут же подбежал к Гусеву с голодным блеском в глазах.

— Мне нужен телефон, — сказал Гусев.

— Отлично, — просиял продавец. — Тогда вы точно пришли по адресу. Скажите, чего именно вы ждете от своего телефона?

— А есть модель, которая сама ходит за пивом? — поинтересовался Гусев.

— К сожалению, нет.

— Тогда мне нужен телефон, чтобы звонить, — Гусев помолчал немного, а потом добавил. — И чтобы читать интернет.

В обычной ситуации он предпочел бы купить для этих целей два разных устройства, но сейчас приходилось экономить.

— Вот идеальное решение, — продавец снял с витрины и сунул Гусеву в руки какой-то кусок пластика. По мнению Гусева, этот кусок пластика принципиально ничем не отличался от десятков других кусков пластика, которые остались без внимания продавца. — Восьмиядерный процессор, шестнадцать гигов памяти, гигапиксельная камера, операционная система «андроид-16», встроенные датчики Джи-Пи-Эс и ГЛОНАСС...

— Сенсорный, — констатировал Гусев.

— С кнопочными сейчас только пенсионеры ходят, — сказал продавец. Что ж, видимо, и с этой старой привычкой тоже придется расстаться.

— Батарейки до конца рабочего дня хватает?

— Батарейки хватает на неделю, — гордо сказал продавец. — И это при довольно плотном режиме использования. У меня у самого такой.

— Покажите, — сказал Гусев.

Вопреки его ожиданиям, продавец не стал отнекиваться и рассказывать, что как раз сегодня он забыл телефон дома, а на самом деле достал аппарат из кармана и продемонстрировал его Гусеву.

— Сколько стоит?

— Пятьсот девяносто девять рублей.

— Кудряво, — сказал Гусев.

— Простите?

— Дороговато, говорю.

— Это телефон из среднего ценового сегмента, — сказал продавец. — Если вы хотите что-то более бюджетное...

— Черт с ним, — сказал Гусев. — Давайте этот.

— Подключаться будете?

— А то ж.

Через пятнадцать минут, понадобившихся продавцу для оформления всех бумаг, банковская карточка Гусева полегчала еще на семьсот рублей. Гусев успокоил себя тем, что это нужная покупка, без которой он все равно не смог бы обойтись, и позвонил Кацу.

— Кац слушает.

— Это Гусев.

— Добрый день, Антон. Что-то случилось?

— Нет, просто опробую свой новый телефон.

— Рад вас слышать. Как вам новая Москва?

— Не слишком отличается от старой, — сказал Гусев. — Кстати, у меня тут возник вопрос о старости. Мне же за шестьдесят лет, если хронологически. Мне никакая пенсия не полагается?

— Боюсь, что нет, — сказал Кац. — Годы, проведенные в нашей клинике, в зачет не идут. Юридически вам слегка тридцать. Этот закон был принят недавно, и предполагается, что он позволит избежать определенных злоупотреблений в финансовой сфере.

— Вроде того, о котором я сейчас спросил?

— Вроде того.

— Ясно, — сказал Гусев.

— У вас что, уже деньги кончились?

— Нет, — сказал Гусев. — Это я просто размышляю.

— Если что, я постараюсь выбить из начальства еще денег для вас, — сказал Кац. — Все-таки, вы первый оживленный клиент и всякое такое. Но не обещаю, что получится, и лучше бы вам на это не рассчитывать.

— Ага, — сказал Гусев. — Слушайте, а как так получилось, что я первый?

— Не самое значительное по нынешним меркам заболевание, относительно молодой возраст. Разбудить вас было легче всего, — сказал Кац. — Большая часть клиентов попадает к нам в уже более преклонных годах. Или, что тоже не редкость, в таком виде, что восстановить их может только чудо. Автомобильные аварии, перестрелки... Вы ж понимаете, если мозг имеет механические повреждения, то там уже все. По крайней мере, на данном уровне развития медицины.

— Ну, у меня вот нет медицинского образования, — сказал Гусев. — Но я знаю, что когда сердце останавливает, то у человека есть не так уж много времени, прежде чем его мозг получит повреждения от кислородного голодания. А как получит, то тоже все. Тело вроде как можно восстановить, но человек уже превратился в овощ.

— С вами сработали очень оперативно, — сказал Кац.

— Прям настолько оперативно?

— С чем связан ваш вопрос? — поинтересовался Кац. — Вы чувствуете себя овощем?

— Иногда, — признался Гусев. — Но это и до инфаркта тоже было.

— Тогда живите дальше и не забивайте себе голову вещами, которых не понимаете, — посоветовал Кац. — И, кстати, у меня тоже нет медицинского образования.

— Как это? — удивился Гусев.

— Вообще-то, я завхоз, — объяснил Кац. — Меня попросили заняться вашим случаем, потому что я почти ваш ровесник, немолодой уже человек, исполненный житейской мудрости. Сами понимаете, вы у нас первый пробужденный, и похоже, что в ближайших год таких больше не предвидится. Так зачем нанимать нового человека, если есть старый добрый Кац, доморощенный психолог и вообще умничка?

— Действительно, — сказал Гусев.

— Надеюсь, вы на меня не в обиде.

— Нет, что вы.

— А можно я дам ваш телефон нашему рекламному отделу? Они хотят записать с вами пару интервью для дальнейшего рекламного продвижения нашего бренда. Ну, это если их языком выражаться.

— Конечно, дайте, — сказал Гусев. — Иначе же они тупо заявятся в мою общагу, так?

— Точно, — сказал Кац, и Гусев даже по телефону услышал, как тот улыбается. — Они собирались нагрянуть к вам завтра с утра, но мне удалось их отговорить. Человеку нужно время и все такое.

— Спасибо, — сказал Гусев.

— И еще мой вам совет, — сказал Кац. — Бесплатно никаких интервью не давайте.

Гусев еще раз поблагодарил Каца и повесил трубку.

Когда Гусев вернулся в общагу, в его комнате уже стоял холодильник, а какой-то длинноволосый худощавый тип возился с его телевизором.

— А мне сказали, что его поменяют, — заметил Гусев.

— А фигли его менять-то, когда достаточно всего лишь плату перепаять? — удивился тип. — Я — Стас, кстати.

— Гусев.

— Да я знаю, выходец из средних веков и все такое.

— Всего-то тридцать семь лет прошло.

— Ну, я и говорю, реликт. Я твой сосед, кстати. Моя комната через две двери от твоей.

— Тоже врач, что ли?

— Не-а, — сказал Стас. — Работаю на родную корпорацию, но не врач ни разу. Я сисадмин.

— Бывает, — посочувствовал Гусев.

— Ну да, — сказал Стас. — Это вот как раз та самая работа, при которой все окружающие тебя люди кажутся идиотами.

— Страшная правда в том, что окружающие тебя люди, как правило, и есть идиоты, — сказал Гусев. — Это я тебе, как реликт, говорю.

— А я верю, — сказал Стас и отложил паяльник. — Похоже, все.

— Доломал?

— Починил, — обиделся Стас.

Подтверждая его слова, телевизор включился и показал серую муть.

— С настройками каналов надо поиграть, — сказал Стас. — Или, хочешь, я тебе цифровое сюда проведу? Тут делов-то на раз, один кабель от меня кинуть. Если через окно, то вообще за полчаса управлюсь.

— Не надо, — остановил его Гусев. — Я не собираюсь жить тут вечно.

— Как знаешь, — сказал Стас. — Кстати, жилье тут ничего так. Во-первых, бесплатное, а во-вторых, видел бы ты, какие цыпочки в корпорации работают...

— Я видел, — сказал Гусев.

— Ну и вот, — сказал Стас. — Переезд отсюда куда-то еще, это как изгнание из рая. Э... — он осекся. — Надеюсь, я не оскорбил твоих религиозных чувств?

— Нет, — заверил его Гусев.

— Ну и хорошо, — сказал Стас. — А то я частенько ляпну что-нибудь, а потом жду, чем все это кончится. Язык мой — враг мой.

— Знакомо, — сказал Гусев.

— Да вот, — сказал Стас. — Сидишь потом и думаешь, вызовут, не вызовут...

— Куда вызовут? — спросил Гусев. — К начальству, что ли?

— К какому еще начальству? — удивился Стас. — А, да, ты же реликт. В твое время дуэлей еще не было.

— Дуэлей?

— Ну да, дуэлей. Пиф-паф, ой-ой-ой, все дела.

— Постой, — сказал Гусев. — Мы сейчас о реальной жизни говорим?

— Куда уж реальнее.

— Значит, у тебя есть оружие?

— В комнате, — сказал Стас. — Какой смысл по общаге его с собой таскать?

— И тебя на самом деле могут вызвать на дуэль за оскорбление религиозных чувств?

— Могут, — подтвердил Стас. — Чаще всего, конечно, дело заканчивается простыми извинениями, но иногда бывают такие верующие, которые «око за око, зуб за зуб» и «мне возмездие, и аз воздам». Сам-то я с такими еще не сталкивался. К счастью.

— Ты сейчас меня точно не разводишь?

— А какой смысл мне тебя разводить?

— Мало ли, какой у вас специфичный юмор.

— Не, — сказал Стас. — Ни разу не развожу. Если хочешь, могу на винте с любимой порнухой поклясться.

— Это уже лишнее, — сказал Гусев. — А за что еще могут вызвать на дуэль?

— Да за любое оскорбление, — сказал Стас. — Я понимаю, что в ваше время такого не было, но ты что, совсем книжек не читал?

— Читал.

— Ну и вот.

— А если у меня нет оружия?

— Если у тебя нет ствола, то на дуэль тебя вызвать нельзя, — сказал Стас. — Но это тоже не вариант, так что рекомендую приобрести.

— Почему не вариант?

— Если тебя нельзя вызвать на дуэль, это не значит, что тебе нельзя съездить по зубам, например, — объяснил Стас. — Или нанести еще какую-нибудь травму нелетального характера.

— А если я сдачи дам?

— А у него пистолет.

— Застрелит?

— Как два пальца об асфальт.

— Это же будет превышением пределов необходимой самообороны, нет?

— Превышение пределов необходимой самообороны — это если на тебя стайка гопников напала, а ты их в них нейтронной гранатой кинул и весь квартал зафигачил. Но поскольку нейтронные гранаты у населения отсутствуют, черта с два ты эти пределы превысишь.

— А как же закон?

— Закон в этом случае на стороне того человека, у которого пистолет, — сказал Стас. — Как гражданина, взявшего ответственность за себя в свои руки.

— То есть, если он мне в зубы двинет или руку сломает, в полицию на него жаловаться бесполезно?

— Абсолютно, — сказал Стас. — Они такими мелочами не занимаются. Скажут, купи ствол и вызови его на дуэль. Не хочешь, терпи и держи язык за зубами.

— И давно у вас так?

— Дуэльный кодекс? Да уж лет двадцать, наверное.

— Все чудесатее и чудесатее, — пробормотал Гусев. — И часто случаются поединки?

— Не очень, но случаются.

— Много народу гибнет?

— Нет. В основном-то стреляются не до смерти, а до первой крови. Самые горячие головы еще в первые годы после принятия кодекса полегли.

— Ты сам хоть раз стрелялся?

— Дважды, — Стас задрал короткий рукав своей футболки и продемонстрировал Гусеву старый шрам на плече. — Это вот я проиграл.

— А когда победил, куда попал?

— В голову, — нахмурился Стас. — Случайно, конечно, я на самом деле не хотел его убивать. Но так уж вышло. Довольно неприятное ощущение, между прочим.

— Из-за чего стрелялись?

— Из-за женщины, — сказал Стас. — Ну, по пьянке. Кстати, реликт, хочу заранее предупредить, что такие вопросы малознакомым людям задавать не принято.

— Извини, — сказал Гусев.

— Да я-то ничего, просто имей в виду. На будущее.

— Буду знать, — сказал Гусев и подумал, как часто ему теперь придется повторять эту фразу.

— А ствол все-таки себе купи, — посоветовал Стас.

— Похоже, что придется.

— Не грузись, — сказал Стас, увидев озабоченное лицо Гусева. — Не знаю, как там что было в твои времена, но и сейчас жить тоже можно.

— Теперь я на самом деле чувствую, что я реликт.

— Это пройдет, — сказал Стас. — Пива хочешь?

— Хочу.

— А тебе вообще пить можно?

— А плевать, — сказал Гусев.

В конце концов, здоровый образ жизни может и подождать.

Глава четвертая

Утром Гусева разбудил телефонный звонок.

Гусев чертыхнулся, продрал глаза и снял трубку.

— Антон Михайлович? Это вас из «Второй жизни» беспокоят. Мы могли бы сегодня с вами встретиться? — приятный женский голос, черт побери. Жаль, не на свидание его приглашают.

— Зачем?

— Мы зададим вам пару вопросов и запишем ваши ответы на камеру.

— Это для рекламы, да?

— Ну, в целом...

— Пять тысяч, — сказал Гусев.

— Чего? — удивились в трубке.

— Рублей.

— В смысле?

— Бесплатных пончиков не бывает, — объяснил Гусев.

— Вы, видимо, не совсем поняли, откуда вам звонят. Это «Вторая жизнь»...

— Я понял.

— Вы, между прочим, живете в общежитии, которое принадлежит нашей корпорации, и ни копейки не платите за жилье. Вам не кажется, что после этого требовать с нас деньги за интервью попросту некрасиво? Не говоря уже о том, что неэтично.

— Не кажется, — сказал Гусев. — Я отсюда могу съехать хоть сегодня, а вы второго удачно размороженного будете еще годы ждать.

— Минутку, я должна посоветоваться.

Судя по звукам, трубку на той стороне положили на стол. Гусев услышал отдаленные переговоры, ведущиеся гневным шепотом. Всех подробностей он не уловил, но словосочетание «тот еще сукин сын» расслышал очень хорошо.

Наконец, девушка из рекламного отдела снова подошла к телефону.

— Три, — сказала она.

— Три пятьсот, — сказал Гусев, но уже чисто из вредности.

— Договорились. Нормально будет, если мы к полудню подъедем?

— А сейчас сколько?

— Десять утра.

— Тогда нормально, — сказал Гусев.

Завершив телефонный разговор, Гусев отправился в санитарный конец коридора. Завершив утренние омовения, он понял, что хочет кофе и курить.

Гусев спустился на третий этаж, где находилась специально оборудованная комната, где и выкурил сигарету в гордом одиночестве. С кофе было сложнее. Сходить за продуктами он так и не удосужился, посвятив вчерашний вечер более приятным делам.

Гусев отправился на кухню, в надежде встретить там кого-нибудь, кто одолжил бы ему ложку кофе, но кухня оказалась пуста. Шарить по чужим шкафчикам Гусев не решился.

Вместо этого он вышел на улицу, чтобы поискать ближайшее кафе.

Ближайшее кафе обнаружилось в соседнем здании, буквально в двух шагах от общаги. И там, о счастье, даже была оборудована зона для курящих. Гусев заказал чашку кофе, закурил сигарету и достал из кармана свой новый телефон. Надо же когда-то начинать осваивать эти чертовы новые технологии.

Меню телефона состояло из доброй сотни разных непонятных значков, и Гусев уже готов был впасть в уныние, когда увидел заветное слово «интернет».

Он ткнул пальцем по значку, и...

«В данный момент услуга недоступна. Для соединения с сетью предъявите свой общегражданский паспорт».

Гусев повертел аппарат в руках и обнаружил с левой стороны отверстие, по размерам совпадающее с электронным документом, который выдал ему Кац. Рядом находилась пиктограмма, показывающая, какой именно стороной означенный документ следовало предъявить.

— Надо же, интернет по паспортам, — восхитился Гусев. — Сбылась мечта идиотов.

Он глотнул кофе и стряхнул пепел.

В его время то и дело поднимались разговоры о том, что в интернете слишком много всякого разного и там стоит навести порядок, но дальше разговоров это никогда не заходило. Потому что даже самые оголтелые сторонники урегулирования, а их тогда было отнюдь не большинство, понятия не имели, как этот самый порядок можно навести. Не было в те времена технических возможностей.

Теперь, видимо, они появились.

Гусев достал из кармана паспорт, сунул его в телефон и стал ждать. Надпись на экране сменилась и известила Гусева об устанавливающемся соединении и регистрации в сети. По словам телефона, это могло занять несколько минут.

Гусев докурил сигарету и заказал еще кофе. Телефон подмигнул ему экраном.

«Привет, Антон».

Здороваться с телефоном было глупо, и Гусев просто ткнул пальцем в слово «привет».

«Вам была заведена личная страница в социальной сети «Моя страна». Для редактирования своих данных просто кликните на это сообщение».

Гусев почувствовал, что он свой новый телефон уже не любит, но на сообщение кликнул.

С экрана телефона на Гусева уставилась его собственная фотография, отсканированная с паспорта. Гусев бегло просмотрел страничку. Фамилия, имя, отчество, дата и место рождения, места учебы и информация об армейской службе редактированию не поддавались. Подправить можно было только всякие мелочи, вроде политических взглядов (по умолчанию стояли «индифферентные») и исповедуемой религии. Сначала Гусев поискал ссылку на удаление аккаунта, но таковой не обнаружилось. Тогда он поменял «православие» на «светский гуманизм», а политические взгляды трогать не стал, так как в нынешней политике совсем не разбирался.

Информационный блок в правой верхней части экрана сообщил Гусеву, что на данный момент в социальной сети «Моя страна» зарегистрировано двести с лишним миллионов пользователей.

Телефон пискнул, извещая Гусева о новом полученном сообщении. Гусев открыл вкладку и обнаружил, что у него появилось три новых друга. Никого из этих людей Гусев не знал, да и не мог знать. У него вообще не было друзей, ни в старой жизни, ни, тем более, в новой.

Пока он раздумывал, что делать с тремя новоприобретенными знакомыми, жаждущими его дружбы, телефон пискнул еще раз и их количество увеличилось до семи. К тому моменту, как Гусев допил вторую чашку кофе и разобрался, как отключить звук, их было уже двадцать шесть.

Съемочная группа, состоящая из двух человек, появилась ровно в полдень, как и было обещано. Гусев отметил, что и девушка Ирина, с которой он разговаривал по телефону, и оператор Паша носили оружие. У Ирины был небольшой дамский пистолетик в кобуре под цвет юбки, а Паша носил на поясе здоровенный револьвер, который делал его похожим на ганфайтера из фильмов о Диком Западе.

— Так, а почему вы лысый? — поинтересовалась Ирина. — Вы же не были лысым. Он же не был лысым, да, Паша?

— Я побрился, — объяснил Гусев.

— Зачем?

— Чтобы голова дышала.

— Нет, — сказала Ирина. — Мне это решительно не нравится. Целевая аудитория может подумать, что во время криохранения вы потеряли все свои волосы. Это потенциально негативный момент, а потенциально негативных моментов следует избегать. Паша, дай ему свой бейсболку.

Гусев напялил бейсболку.

— Нет, — сказала Ирина. — Так тоже плохо. Получается, что мы что-то от зрителя скрываем, и зритель может это увидеть. Снимите бейсболку.

Гусев снял бейсболку и вернул ее Паше.

— И что же мне теперь с вами делать? — поинтересовалась Ирина.

Гусев пожал плечами.

— Ладно, снимем так. А волосы мы вам потом подрисуем. Ведь подрисуем же, Паша?

Паша кивнул.

— И пусть они будут мягкими и шелковистыми, — попросил Гусев.

Ирина шутки не оценила.

— Вот текст, — сказала она, передавая Гусеву машинописную страницу. — Хорошо бы, если бы отвечали так, как тут написано, и не несли отсебятины.

Пока Паша устанавливал камеру, Гусев ознакомился со сценарием. Ничего особо выдающегося, обычный рекламный текст. В начале карьеры ему приходилось выдумывать такую ерунду километрами, и он научился писать ее левой ногой, даже не подключая к этому занятию мозг.

— Мы готовы начинать? — спросила Ирина.

— Сперва я хотел бы удостовериться, что вы мне заплатили.

— Хорошо, — вздохнула Ирина.

Она взяла Гусевский телефон и быстро научила его, как связать аппарат с банковской картой. Пройдя авторизацию, Гусев вывалился в свой личный кабинет и убедился, что этим утром его счет увеличился на три с половиной тысячи рублей. Гусев удовлетворенно хмыкнул и нацепил на лицо самую жизнерадостную гримасу, на которую только был способен.

Съемки закончились к половине четвертого. Было записано три варианта ролика — с Гусевым, сидящим на фоне окна, с Гусевым, сидящим на фоне включенного без звука телевизора, и с Гусевым, гуляющим по улице. Гусев улыбался, нес стандартную чушь про хорошее обслуживание, доброжелательный персонал клиники «Вторая жизнь» и его отношение к пациентам, про то, в какой восторг его приводит словно чудом преобразившаяся страна и выражал надежду, что теперь, в новой жизни, все у него должно получиться не хуже, чем в старой.

Гусев давно усвоил, что жизнь в цивилизованном обществе покоится на устойчивой системе из лицемерия и вранья. Ты интересуешься, как идут дела, у человека, чья жизнь тебе абсолютно неинтересна. Ты заверяешь в бесконечном уважении человека, которого с удовольствием придушил бы и закопал на заднем дворе, если бы тебе не мешал страх уголовной ответственности. Ты превозносишь мудрость начальника на совещании, а в курилке обсуждаешь с коллегами, какой же он надутый индюк. Ты говоришь своей девушке, что ей идет ее новое платье, даже если ты абсолютно не разбираешься ни в платьях, ни в девушках.

Все врут, и ты врешь всем, и в конце концов ложь становится доведенным до автоматизма рефлексом.

Политики врут, и ты знаешь, что они врут, и они знают, что ты знаешь, что они врут, но ты все равно голосуешь за кого-то из них, потому что других политиков для тебя нет. Реклама врет тебе, что вот именно этот товар сделает тебя счастливым, и ты знаешь, что она врет, и что счастье, заключающееся в обладании какой-то вещью, просто не может быть настоящим, но ты все равно идешь в магазин и платишь за покупку, потому что других товаров для тебя тоже нет.

Гусев принял эти правила игры, поэтому в зачитывании текста, половина которого состояла из преувеличений, а половина — из откровенного вранья, не видел ничего постыдного. В конце концов, именно за это ему и заплатили.

Вечером Гусев отправился в бар.

Он чувствовал, что и в этой своей новой жизни делает что-то не так, но остановиться не мог. Старые привычки оказались слишком сильны, а здоровый образ жизни, на котором настаивали врачи, привлекал Гусева все меньше и меньше.

В глубине души Гусеву было стыдно, и он пообещал себе, что на днях запишется в какой-нибудь фитнес-клуб и постарается уменьшить потреблений сигарет и спиртных напитков, но этим вечером желание выпить чего-то покрепче, чем вчерашнее пиво, стало нестерпимым. Как и положено всякому взрослому и относительно разумному человеку, Гусев с легкостью нашел себе оправдание, списав непреодолимую тягу к алкоголю на культурный шок от знакомства с новым для него миром.

Поскольку дело было пятничным вечером, народа в питейное заведение набилось порядочно. Гусев не стал ждать отдельного столика и втиснулся в свободное место перед стойкой, аккурат между женщиной, которая выглядела, как роковая блондинка, и мужчиной, который выглядел, как успешный менеджер.

Роковая блондинка пила «мохито», и Гусев с некоторым удовлетворением отметил, что некоторые вещи остались неизменными. Успешный менеджер через трубочку потягивал какой-то незнакомый Гусеву коктейль и вертел в руках ложку. Обычную столовую ложку, казавшуюся чужеродным предметом в баре, в котором не продавали супа.

Успешный менеджер рассматривал ложку со всех сторон, и буквально был готов испепелить ее взглядом. Гусев заказал себе двойной виски со льдом и стал наблюдать.

Алгоритм действий успешного менеджера не изменился. Он смотрел на ложку, втягивал в себя очередную дозу коктейля и снова смотрел на ложку. Судя по поведению людей в баре, подобное поведение никому, кроме самого Гусева, странным не казалось. Блондинка была погружена в себя, бармен разливал напитки, остальные посетители не обращали на успешного менеджера и его ложку никакого внимания.

Гусев выудил из кармана телефон и проверил электронную почту. В электронной почте творился ад.

Семнадцать тысяч человек записали Гусева к себе в друзья. Двести сорок шесть человек заявили, что им нравится его фотография. Двадцать шесть человек изъявляли готовность встретиться с Гусевым прямо сейчас, а одна женщина написала о желании родить от него детей. Три новостных сайта и один телевизионный канал спрашивали о возможности взять у него интервью. Гусев, ранее не обласканный вниманием к своей персоне, почувствовал себя неуютно и заказал еще виски.

Успешный менеджер продолжал таращиться на свою ложку. Роковая блондинка сделала глоток мохито и снова ушла в себя.

Гусев повернулся к успешному менеджеру.

— Привет, — сказал Гусев.

— Привет, — без тени интереса отозвался успешный менеджер.

— Могу я задать тупой вопрос?

— Вроде того, что ты только что задал?

— Ну, да.

— Валяй.

— С этой ложкой что-то не так? — спросил Гусев. — Она грязная или что-то типа того?

— Нет. Обычная ложка.

— Тогда что ты делаешь?

— Смотрю на ложку.

— Это типа такой медитации, да? — поинтересовался Гусев.

— Нет.

— Э...тогда зачем ты смотришь на ложку?

— Пытаюсь согнуть ее взглядом, — терпеливо объяснил успешный менеджер. Таким тоном усталые родители разговаривают со своим умственно отсталым ребенком. В последнее время к Гусеву часто обращались именно таким тоном.

— Ладно, допустим, до этого я уже и сам додумался, — сказал Гусев. — Но зачем?

— А сам ты как думаешь?

— Это как-то связано с тем старым фильмом про матрицу, — предположил Гусев. — Типа, в том мире существовала теория, что все мы живем среди иллюзий, наведенных на нас злобными компьютерами, и эксперимент с ложкой будет первым шагом для осознания истинного положения дел. Вроде бы, если осознать, что на самом деле никакой ложки нет, а есть только ее цифровая копия, то ты сможешь ей манипулировать, она согнется и... ну, типа, это как-то поможет, что ли.

— Ну, типа, вроде,— передразнил его успешный менеджер. — Ты из деревни, что ли? Типа?

— Почему сразу из деревни?

— Потому что излагаешь тут какую-то попсовую муть из древнего фильма, которые только в деревнях и смотрят, — сказал успешный менеджер. Гусеву наконец-то удалось рассмотреть имя на бейдже, прикрепленном к лацкану его пиджака. Успешного менеджера звали Вячеславом. — На самом деле, я верю, что эта ложка существует. Вера в существование ложки является краеугольным камнем этого эксперимента.

— Но в чем его суть?

— Суть в том, чтобы согнуть ложку, — сказал Вячеслав.

— Материальную ложку? — уточнил Гусев.

— Да.

— Ложку, которая существует?

— Да.

— Согнуть ее взглядом?

— Да.

— Зачем?

Вячеслав театрально вздохнул.

— Ты вообще когда-нибудь задумывался, в какое время мы живем? — поинтересовался он.

Гусев, который последние дни только об этом и думал, решил не выдавать себя и привычно соврал.

— Нормальное время, — сказал он. — Обычное.

— Обычное, — снова передразнил его Вячеслав. — Сразу видно, что ты из деревни.

— Давай оставим в покое вопрос моего происхождения, — попросил Гусев.

— Да я против деревни ничего не имею, — сказал Вячеслав. — Вообще, это нормально, что вы приезжаете в город, пытаетесь развиваться... пусть даже и в таком возрасте.

— Так что там со временем, в котором мы живем? — Вячеслав Гусеву уже окончательно не нравился, однако вопрос с ложкой не давал ему покоя, и Гусев решил идти до конца.

— Мы живем во время научно-технического прогресса, — сказал Вячеслав.  — Мы изобретаем все больше устройств, которые облегчают нашу жизнь и берут на себя часть наших функций. Ты же понимаешь, что это просто не может не влиять на нас и наш мозг?

Гусев жил с твердым убеждением, что для оказания влияния на мозг в первую очередь необходимо, чтобы этот мозг в принципе был, а похвастаться этим, по его мнению, мог далеко не каждый. Но излагать свою теорию Гусев не стал, и просто сказал, что понимает.

Блондинка, сидевшая слева от него, все еще была погружена в себя. Новый бокал «мохито» стоял перед ней нетронутым.

— Скажем, вскоре после того, как мы изобрели калькулятор, большая часть людей разучилась считать в уме, — продолжал Вячеслав. — С появлением текстовых редакторов и встроенных в любую связанную с текстом программу спелчеккеров пропала необходимость запоминать многочисленные нудные правила русского языка, проверять правописание и расставлять запятые. Переводчики, которые сейчас есть в любом мало-мальски приличном устройстве, освобождают время и ресурсы, которые раньше требовались для изучения иностранных языков. И это всего несколько примеров из великого множества, понимаешь?

— Понимаю, — сказал Гусев. — А ложки тут причем?

— Раньше люди изобретали механизмы, которые снимали нагрузки на человеческое тело, — сказал Вячеслав. — Теперь же мы создаем устройства, снижающие нагрузку на наш мозг.

Гусев с этим мысленно согласился. Только, в отличие от Вячеслава, он не считал, что это так уж хорошо.

— И чем больше у нас появляется устройств, которые решают наши бытовые проблемы, тем больше наш мозг освобождается для выполнения других задач.

— Типа, ложки гнуть? — Гусев глотнул еще виски.

— Ложка — это только символ, — сказал Вячеслав. — Первая ступень. Телекинез. Если...то есть, когда мы научимся гнуть ложки взглядом, сам факт этого умения породит новую генерацию людей, выведет нас на следующую ступень эволюции, откроет перед нами новые горизонты. Новые перспективы, новые возможности...

— Например? — спросил Гусев.

— Тысячи их, — раздраженно буркнул Вячеслав. — Неужели ты сам не видишь?

— Нет, — сказал Гусев.

— Значит, ты просто слеп. Мне жаль тебя.

— Ну, вот ты говоришь, что такое уже было раньше, когда люди принялись изобретать всякие механизмы, снижающие нагрузку на тело, — сказал Гусев. — Но это ведь не сработало, ни к чему не привело. Никаких новых возможностей у людей не появилось.

— Да ну?

— Я имею в виду, если наша физическая форма чем-то и отличается от физической формы людей из прошлого, то вряд ли в лучшую сторону, — сказал Гусев. — У нас вон в общаге сегодня лифт сломался, так у половины соседей сразу же одышка. А я всего лишь на пятом этаже живу, между прочим.

— Это вообще другое, — сказал Вячеслав. — Ты просто не понимаешь концепции всего этого, а у меня нет желания тебе подробно все объяснять. Поищи в сети, если тебе любопытно. Сейчас мы используем всего тридцать с чем-то процентов ресурсов нашего мозга, и еще вчера мы тратили эти ресурсы на то, с чем сегодня справляются самые простые из наших гаджетов. И это значит, что сегодня мы готовы к прорыву. Человечество готово выйти на новый виток.

— Кем ты работаешь? — поинтересовался Гусев.

— Менеджером по продаже холодильного оборудования, а что?

— Просто любопытно, — сказал Гусев. — Как продажи?

— Нормально.

Версия о том, что он нарвался на городского сумасшедшего, не выдерживала столкновения с реальностью. Вячеслав был неплохо и аккуратно одет, пил дорогие напитки и разговаривал вполне грамотно. Что не мешало ему нести какую-то дичайшую, по мнению Гусева, чушь.

— Скажи, а много ли людей разделяют эту твою теорию?

— Много, — сказал Вячеслав. — И это вовсе не моя теория.

— Давно она появилась?

— Лет пять уже.

— И хоть кому-нибудь удалось?

— Слухи ходят, но документальных подтверждений я еще не видел, — неохотно признался Вячеслав.

— Я так и думал, — сказал Гусев.

— Это ничего не значит, — сказал Вячеслав. — Надо просто стараться дальше.

— Но это же чушь, — сказал Гусев. — Это не должно так работать.

— Ты просто не веришь в возможности человеческого мозга и нашу силу воли, — сказал Вячеслав. — Мне жаль тебя.

— Ну, вот смотри, — сказал Гусев. — Допустим, тебе надоело ходить пешком, и ты придумал лошадь. И что, теперь, избавленный от необходимости перебирать ногами, ты можешь научиться летать одним лишь усилием воли?

— Это неправильная аналогия.

— Предложи другую.

— А смысл? Ты слишком зашорен. Твой разум отрицает все новое.

— Нет, — сказал Гусев. — Мой разум отрицает все глупое.

— Я — человек терпеливый, — сказал Вячеслав, и в голосе его прозвучали опасные нотки, которые Гусевым и выпитым им виски были проигнорированы. — Но даже у моего терпения есть пределы.

— У тебя просто потрясающие запасы терпения, — сказал Гусев. — Пять лет на одну и ту же ложку пялиться, это ж сколько терпения надо...

— Достаточно, — сказал Вячеслав. — Я тебя вызываю.

— В смысле? — не понял Гусев.

— На дуэль, — сказал Вячеслав.

— У меня нет пистолета, — сказал Гусев.

— Моя ли это проблема? — вопросил Вячеслав. — Нет, не моя. Нет пистолета, купи. Нет денег, возьми кредит.

— Э... — услышав о дуэли, Гусев стремительно трезвел. — И ты на самом деле хочешь со мной стреляться из-за ложки?

— Не из-за ложки. Ты оскорбил то, что для меня очень важно.

— Может быть, нам стоит тупо подраться? — предложил Гусев. — Или я принесу тебе свои извинения, а ты их примешь?

— Нет, — сказал Вячеслав. — Такие оскорбления можно смыть только кровью.

— Ладно, — сказал Гусев. — Впредь буду умнее. Стреляться будем до первой крови или как?

— До первой крови, — сказал Вячеслав.

— Мне нужно некоторое время, чтобы приобрести оружие.

— Три дня, — сказал Вячеслав, фотографируя Гусева на свой мобильный телефон. — Предлагаю встретиться здесь во вторник, в это же время. И не советую тебе уклоняться... — он заглянул в свой аппарат, где поисковые службы закончили сличать фотографию Гусева с другими фотографиями в их базе данных, и выдали Вячеславу результат. — Антон Михайлович.

— Я буду, — пообещал Гусев и залпом допил виски.

Глава пятая

Утром Гусев проснулся с больной головой и подумал, что все-таки надо что-то в своей жизни менять. Еще более он утвердился в этой мысли, когда обнаружил рядом с собой вчерашнюю роковую блондинку из бара. А уж когда он сообразил, что и постель, в которой они оба лежат, явно не его, Гусев дал себе слово, что больше спиртного и в рот не возьмет. По крайней мере, до тех пор, пока не разберется с этой идиотской дуэлью.

Интересно, сколько стоит пистолет.

Не менее интересно, как на самом деле зовут роковую блондинку и что у них с Гусевым было этой ночью. Если вообще что-то было. Гусев помнил все события вечера вплоть до вызова на дуэль. А дальше... дальше все было мутно. Он пил, о ком-то с чем-то разговаривал, что-то кому-то с жаром доказывал, но, вроде бы, ему удалось больше никого не оскорбить. А потом...

Ничего.

Роковая блондинка пошевелилась во сне. Гусев аккуратно, стараясь ее не потревожить, выскользнул из кровати и огляделся вокруг в поисках своих вещей. Они обнаружились рядом, сваленные бесформенной грудой на полу. По крайней мере, большая их часть — обнаружить один носок Гусеву так и не удалось.

Собрав шмотки в кучу, Гусев выскользнул на кухню, где и оделся. Проверил наличие документов. Паспорт, кредитка и телефон лежали в заднем кармане брюк.

Гусев сунул паспорт в телефон, включил навигацию, дождался соединения со спутниками и обнаружил, что находится в Новых Черемушках. С другой стороны, хорошо хоть, что он не к себе в общагу ее притащил. Коменданта наверняка была бы в восторге.

Роковая блондинка все еще спала, и Гусев мог бы ускользнуть, не попрощавшись, но посчитал это невежливым. Однако, он вышел в подъезд и подсмотрел номер квартиры, выбитый на двери. Сопоставив его с полученной из навигатора информацией, Гусев получил точный адрес, вбил его в поисковую строку «моей страны» и выяснил, что роковую блондинку зовут Анной. Ей было двадцать шесть, не замужем, но в активном поиске, работает агентом по продаже недвижимости, политические взгляды индифферентные, любимый писатель — Коэльо и еще целая куча разнообразной, но одинаково бесполезной и неинтересной Гусеву информации.

Гусев нашел кофе, набрал в чайник воды из-под крана, и пока она закипала, проверил свою почту. Друзей прибавилось до тридцати с лишним тысяч, фотография его нравилась уже двум тысячам человек, количество интервью, на которые Гусева приглашали, достигло полутора десятков. Гусев на этот счет особо не обольщался. Интерес к его персоне был временным и скоро сойдет на нет. И чем быстрее это произойдет, тем лучше.

Тем не менее, из ситуации можно кое-что выжать. Гусев прикинул, сколько он сможет заработать денег, продавая свои интервью всем, кто готов за это заплатить. Если удаться выбить из них хотя бы про три с половиной штуки, как из «Второй жизни», то поиски работы можно будет отложить еще на некоторое время.

Правда, сначала все-таки надо разобраться с дуэлью.

Гусев позвонил Кацу, но консультант на звонок не отвечал. Тогда Гусев набрал номер Стаса.

— Не занят?

— Да не особо, сегодня ж выходной, — сказал Стас. — Ты где ночевал, кстати? Я заходил тебе вчера поздним вечером, и в комнате тебя не было.

— Я тут познакомился кое с кем, — сказал Гусев.

— Лихо, — одобрил Стас. — А чего звонишь? Похвастаться?

— Вообще-то, у меня тут небольшие неприятности нарисовались.

— Она беременна от тебя и хочет сохранить ребенка?

— Нет, — сказал Гусев.

— У нее обнаружился злобный ревнивый муж?

— Тоже нет, — сказал Гусев. — Она тут вообще ни при чем.

— Тогда в чем дело?

— Я тут, кажется, нарвался на дуэль, — сказал Гусев. — Ты мне говорил, что меня нельзя вызвать, если у меня пистолета нет, я и расслабился немного.

— Официально, нельзя, — сказал Стас. — Но возможны разные варианты. У тебя как было?

Гусев рассказал.

— И правда, лихо, — сказал Стас. — Жизнь бьет ключом и все такое. После тридцати семи лет сна решил оторваться по полной?

— Случайно так получилось.

— Ага, — сказал Стас. — Вот так оно обычно и получается. По идее, ты мог бы не принимать вызов, и тогда неизвестно, чем бы это кончилось. Но ты его принял, и это теперь уже фиг оспоришь. От меня тебе какая помощь нужна?

— Консультационная, — сказал Гусев. — Где я могу купить пистолет?

— В любом магазине. Когда у тебя намечается стрельба?

— Во вторник.

— Тогда успеешь, — сказал Стас. — Смотри, для начала тебе надо пройти медкомиссию. Это просто и недорого. Посмотри в сети список организаций, кто такие справки выдает, и если она стоит не дороже двухсот рублей, смело иди туда.

— А они по выходным работают?

— Эти да, — сказал Стас. — Но потом тебе надо будет придти с этой справкой в полицию, чтобы тебе выдали разрешение на оружие, а разрешительный отдел работает только по будням. Так что этим ты вполне можешь заняться в понедельник. Получишь разрешение и иди в любой магазин, выбирай, что нравится.

— А сколько это вообще стоит?

— Справка — двести, разрешение тоже где-то около того. Пошлины там всякие, сам понимаешь...

— Нет, я о самом оружии, — сказал Гусев. — Сколько пистолет стоит?

— В среднем, около тысячи, — сказал Стас. — Но, сам понимаешь, пистолеты бывают разные. Брать что-то дешевле пятисот не имеет смысла, ибо он может тебя подвести. А дороже полутора тысяч стоит только оружие для профессионалов и что-то очень экзотическое.

Гусев прикинул, что денег ему вполне хватит, и немного воспрянул духом.

— Расскажешь мне о правилах, по которым проводятся дуэли?

— Там ничего сложного нет, — отозвался Стас. — Заходи ко мне сегодня вечером, и я открою тебе все страшные тайны.

— Зайду, — пообещал Гусев.

Он налил себе кофе, открыл на кухне окно и закурил сигарету. Он почти успел ее докурить, когда на кухню вышла Анна.

— Доброе утро, — сказал Гусев.

— Привет.

— Кофе хочешь?

— Спасибо.

Гусев налил.

— Странно, что ты все еще здесь, — сказала она.

— Я должен был уйти?

— Так принято.

— Извини, я не знал.

— Теперь знаешь.

— Угу, — сказал Гусев. — Я могу хотя бы допить кофе?

— Можешь.

— И нам после всего этого даже созваниваться не надо будет?

— После чего? — удивилась она. — Это была встреча в баре. Просто секс, ничего личного. Я даже не помню, как тебя зовут.

— Антон.

— Очень приятно, Антон, — равнодушно сказала она.

Гусев допил кофе и ушел.

В полдень, после оплаты пошлины и получения талончика в регистратуре частной медицинской клиники, занимавшейся выдачей справок для разрешения на оружие, у него состоялся разговор с психиатром, которого Гусев старался убедить в своей вменяемости. Обсудив его наследственность, родовые травмы и удары по голове, полученные в результате его не очень долгой и не слишком насыщенной событиями жизни, они перешли к тестам. Психиатр показал Гусеву картинку, на которой были нарисованы четыре предмета: перьевая ручка, карандаш, кусок мела и пишущая машинка.

После чего попросил назвать лишний, по мнению Гусева, предмет, отчего Гусев впал в ступор.

— Затрудняетесь с ответом? — оживился психиатр. Он был молод, и ему было скучно. По крайней мере, скучно ему было до тех пор, пока не пришел Гусев.

— Слегка.

— Просто подумайте, — сказал психиатр. — Какой предмет тут лишний?

— Это сильно зависит от точки зрения, — сказал Гусев.

— А разве тут может быть больше одной точки зрения? — удивился психиатр.

— Навскидку я могу назвать три, — сказал Гусев.

— Три предмета на картинке имеют большее количество общих признаков, — попытался помочь психиатр. — Значит, один лишний и его можно исключить. Какой?

Гусев включил общечеловеческую логику и заявил, что лишней является пишущая машинка. Психиатр попросил обосновать.

— Только она не имеет фаллической формы.

Психиатр напрягся, и Гусев объяснил, что это была шутка.

— При помощи трех из этих предметов можно писать буквы руками, — сказал он. А еще их можно воткнуть кому-нибудь в глаз, но об этом Гусев предпочел промолчать.  — А пишущая машинка буквы печатает. То есть, мы имеем дело с модернизацией, механизацией и прочим прогрессом.

Психиатр выдохнул, и вид у него сделался несколько разочарованный.

— С другой стороны, это может быть вопрос с подвохом, — сказал Гусев. — Потому что все эти предметы можно использовать для воспроизводства информации, и тогда лишнего здесь попросту нет.

— А третья версия какая?

— Мел лишний. Перо, карандаш и пишущая машинка служат для того, чтобы оставлять буквы на бумаге, а мелом можно писать на доске, камне, асфальте и вообще на чем угодно.

— Любопытно, — сказал психиатр. — А чем вы занимаетесь в своей профессиональной жизни?

Гусев ответил.

— Понятно, — вздохнул психиатр и предложил Гусеву при помощи чертежа собрать фигуру из кубиков с разноцветными гранями.

У нарколога тоже было нескучно. Для начала Гусева отправили в двенадцатый кабинет, где ему выдали маленькую прозрачную баночку с красной крышечкой и объяснили, как пройти в туалет. На выходе из туалета его уже ждала медсестра, которая забрала баночку и попросила Гусева подождать.

Гусев подождал.

Когда результаты анализов были готовы, Гусеву выдали анкету и попросили заполнить ее с двух сторон. С этой анкетой Гусев и поперся на собеседование к наркологу.

— Так-с, — сказал похожий на хорька (в плохом смысле) нарколог. — А почему вы написали, что не употребляете водки?

— Потому что я честный человек, — сказал Гусев. — И не употребляю водки. Так что не вижу смысла врать, что я ее употребляю.

— А может быть, вы так написали, потому что так надо было написать?

— Вовсе нет.

— Вообще не употребляете?

— Вообще.

— И даже на Новый год?

— И даже на Новый год.

— Вы мусульманин?

— Я агностик.

— А как это?

— А какая вам разница? — спросил Гусев. — Вы нарколог или проповедник?

Тогда нарколог принюхался и заявил, что обследуемый курит.

— Курю, — согласился Гусев. Он ведь только что задекларировал себя честным человеком и не видел смысла так глупо рушить свою репутацию.

— Надо срочно бросать, — сказал нарколог.

— Может быть.

— Не может быть, а надо! — усилил напор похожий на хорька нарколог. — Табак — двоюродный брат конопли.

Гусев заржал.

— Табак — это наркотик, — обиделся нарколог.

— Раз его по-прежнему продают в магазинах без всяких справок, то это разрешенный наркотик.

— На заборе тоже написано, что там злая собака, — сказал нарколог, и Гусев понял, что он теряет нить этого разговора. — А на самом деле она без зубов.

— У меня нет забора, — сказал Гусев. — И собаки тоже.

— Между прочим, в анкете вы написали, что не употребляете наркотики.

— В анкете спрашивали об алкоголе и веществах, — сказал Гусев. — Я пью коньяк и курю, но я ни разу не накуривался «Мальборо» до потери памяти, например. Или до розовых слонов.

Там вообще была очень веселая анкета.

Тогда нарколог решил сдаться и попросил показать вены. Гусев показал.

— И вы точно не пьете водку?

— У вас какой-то пунктик насчет водки? — поинтересовался Гусев. — Или вам просто выпить не с кем? Я сдал анализы, заполнил анкету, у меня чистые вены. Какого черта вам еще от меня надо? Скучно и хочется поговорить?

— Вы грубите, — сказал наркотик.

— А вы страдаете фигней, — сказал Гусев.

Нарколог сдвинул брови и очень неохотно, но таки поставил подпись на обходном листе.

Квест продолжался.

Следующей в череде врачей была девушка офтальмолог, только что закончившая медицинский. Она посмотрела на Гусева долгим внимательным взглядом, спросила, сколько ему лет, удивилась, томно вздохнула и поинтересовалась, какую из строчек таблицы для проверки зрения он может прочитать одним только правым глазом.

— Нижнюю, — сказал Гусев.

Девушка удивилась еще больше и попросила ее прочитать. Гусев прочитал.

— Теперь левым.

С левым вышла небольшая заминка. Буквы расплывались и были нечеткими, и хотя Гусев назвал все правильно, для себя он понял, что снайпером ему уже не быть.

Потом девушка пыталась подловить его в тесте не дальтонизм, показывая картинки с расплывающимися цифрами на цветном фоне. И она его таки чуть не подловила, потому что все время показывала цифры, а на последней картинке Гусев разглядеть цифр так и не смог, хотя ему и нельзя было отказать в недостатке старания.

— Ну, и что вы видите?— спросила она, решив, что он уже достаточно пялится на одну и ту же картинку.

— Сверху вижу круг, снизу — треугольник, — признался Гусев. — Цифр не вижу.

— Так и должно быть, — заверила она и подписала его обходной лист.

Печальный отоларинголог глубокомысленно заглянул Гусеву в нос, подсвечивая себе фонариком.

— Сколько раз вам его ломали?  — поинтересовался он.

— Ни разу, — сказал Гусев.

— Ну я же вижу, что ломали, — не согласился отоларинголог.

— Не ломали ни разу, — продолжал стоять на своем Гусев. Он вообще решил быть кристально честен, по крайней мере, в тех случаях, когда вранье не могло принести ему ощутимой выгоды.

— А почему же он тогда такой кривой? — спросил печальный отоларинголог.

— А я знаю? Наследственность, может быть.

— Ну-ну, — сказал отоларинголог и попросил Гусева прочитать абзац из какой-то книги по военному делу.

Гусев читал с выражением, можно даже сказать, с экспрессией, но как только он вошел во вкус, отоларинголог его наглым образом прервал и заявил, что проблем по своей части он не видит.

Женщина-терапевт измерила его рост (каким-то волшебным образом Гусев вырос на целый сантиметр), взвесила его на весах и нашла его слишком тяжелым.

— У вас два лишних килограмма, — сообщила она.

— Только два?— удивился Гусев. — А мне казалось, что больше.

Она еще раз сверилась с таблицей мер и весов и сообщила, что таки два, но это все равно проблема.

— А хотите, я вам напишу, что все нормально?

— А давайте, — сказал Гусев и поиграл правой бровью.

Она переправила уже вписанную в обходной лист цифру и так чудесным образом Гусев похудел на два килограмма меньше, чем за минуту.

— Вас что-нибудь беспокоит? — спросила Гусева женщина-невропатолог весьма приятной наружности.

— Говорят, Гольфстрим замерзает, — сказал Гусев. — Но знаю, как вас, а меня это сильно беспокоит.

— А Гондурас? — спросила она.

— А Гондурас не замерзает, — сказал Гусев. — Так что в целом, хотя я и не могу сказать, что Гондурас меня совершенно не волнует, проблема Гольфстрима и глобального изменения климата беспокоит меня куда больше.

— Родовые травмы у вас были?

— Нет, — сказал Гусев. — Все, что вы видите, это уже благоприобретенное.

— Хотите, я проведу какие-нибудь тесты?

— Честно говоря, особым желанием не горю.

— Ну, и ладно.

Последним в длинной череде медицинских работников оказался хирург, плотный, коренастый и бородатый. Из таких людей, который с топором смотрятся органичнее, чем со скальпелем.

— Хотите чего-нибудь отрезать или пришить? — осведомился он.

— В принципе, нет, — сказал Гусев.

— Вот и хорошо, — сказал хирург. — Снимите рубашку.

Гусев снял.

— Повернитесь спиной.

Гусев повернулся.

— Можете одеваться.

Гусев оделся.

— Присаживайтесь.

— То есть, это еще не все? — удивился Гусев.

— У меня к вам пара вопросов, — сказал хирург.

— Ага, — Гусев сел на стул.

— Вот этот шрам у вас на груди, — сказал хирург. — Откуда он?

— Операция на сердце, — сказал Гусев.

— И что делали?

— Вынули старое, вставили новое, — сказал Гусев.

— По какой причине?

— Говорят, инфаркт.

— Говорят?

— Говорят.

— То есть, сами вы обстоятельств, при которых получили шрам, не помните?

— Нет, — сказал Гусев.

— Хм, — сказал хирург.

— Что-то не так? — спросил Гусев. — Я нездоров?

— Здоровы, насколько я могу об этом судить, — сказал хирург.

— Тогда к чему эти вопросы?

— Курите? — спросил хирург.

— Курю. Советуете бросить?

— В принципе, конечно, советую, — сказал хирург. — Но если хотите, то вот сейчас можете закурить.

— Спасибо,— сказал Гусев и закурил.

— Понимаете, это, в принципе, не мое дело, — сказал хирург. — И вы можете запросто послать меня к черту, но я бы хотел обследовать вас чуть более тщательно. Уже не в рамках получения справки, разумеется.

— То есть, за дополнительную плату?

— Ну да, — сказал хирург. — Но это не потому, что я хочу стрясти с ваш лишних денег.

— А почему?

— У вас были когда-нибудь проблемы с сердцем?

— Исключая инфаркт?

— Именно.

— Вроде не было, — сказал Гусев. — По крайней мере, таких, о которых стоило бы говорить.

— Значит, какие-то были?

— А я знаю? — сказал Гусев. — Иногда кольнет, иногда стрельнет. Я думал, это нормально и бывает у всех.

— К врачам вы с этими проблемами не обращались?

— Нет, — сказал Гусев. — Пока у меня не случился инфаркт, я и не думал, что это проблема.

— А когда у вас случился инфаркт, кстати?

— Лет тридцать назад, — сказал Гусев.

Хирург изумленно задрал бровь. Очевидно, документы Гусева он смотрел не очень внимательно.

— Вы слышали о крионике? — спросил Гусев. — Я — их первый пациент. Ну, то есть, первый, удачно размороженный, как они мне сказали.

— Так операцию по замене сердца вам делали к их клинике?

— Да. Они напортачили? Мне стоит подать в суд на их хирургов?

— У них хорошие хирурги. Насколько я знаю, лучшие. Но они и могут себе их позволить, с такими-то ценами.

— Тогда, быть может, вы перестанете ходить вокруг да около и расскажете мне, что вас так взволновало?

— Дело в том, что у вас есть еще один шрам, — сказал хирург. — На спине, в районе левой лопатки. Он прекрасно замаскирован, и вы сами, даже если бы у вас была привычка разглядывать свою спину, вряд ли бы его заметили. А если бы заметили, то не придали б ему большого значения. Еще пара лет, и его вообще не будет видно.

— И? — сказал Гусев.

— Я видел много таких шрамов, когда работал в полевом госпитале, — сказал хирург. — Это очень похоже на выходное отверстие от пули. Очень аккуратно зашитое, но все же...

— Э... — сказал Гусев. — А входное тогда где?

— Полагаю, оно замаскировано шрамом от операции, — сказал хирург.

— То есть, вы хотите сказать, что в меня стреляли?

— Ну да, — хирург помолчал. — В вас стреляли. А если выражаться более точно, то вас убили.

Глава шестая

Гусев всегда считал, что относится к тому типу людей, которых очень сложно чем-то удивить, но на этот раз он удивился. У него от удивления даже на мгновение дар речи пропал, что, прямо скажем, случалось нечасто.

Он не был так удивлен, даже когда очнулся в клинике и ему рассказали, что он умер, и был воскрешен, и теперь ему предстоит жить в будущем. Смерть, в общем-то, не была для Гусева чем-то из ряда вон выходящим. В смерти не было ничего поразительного, ведь смерть — это то, что в конце концов случается с каждым.

Но не насильственная же.

— Убили? — переспросил Гусев, все еще пытаясь уложить в голове эту информацию.

— Наверное, мне не следовало вам это говорить, — покачал головой хирург.

— Да нет, же, как раз таки следовало, — сказал Гусев. — Это... просто это как-то очень для меня неожиданно. Значит, убили?

— Очень похоже на то.

— А кто убил?

— Я — врач, а не экстрасенс, — хирург развел руками.

— А, да, — спохватился Гусев. — Извините, торможу.

— Да ничего, — сказал хирург. — Бывает.

— Вас как зовут?

— Борис.

— Очень приятно, — сказал Гусев. — А я — Антон.

— Хочешь спирта жахнуть, Антон? У меня есть.

— Я, пожалуй, воздержусь, — сказал Гусев. — Мне ж еще справку получать. Но за предложение спасибо.

— Как хочешь.

— Можешь рассказать мне еще какие-нибудь подробности? Ну, из того, что может увидеть врач, а не экстрасенс?

— Я даже не могу поручиться за свою версию со стопроцентной вероятностью, — сказал Борис. — В принципе, все мы люди и все мы можем ошибаться, а свой шрам на спине ты заработал при каких-то других обстоятельствах, которые не помнишь. Бывают в жизни и не такие совпадения.

— Это да, — сказал Гусев. — Но предположим, что ты прав. Что ты можешь сказать по поводу этой раны?

— Судя по тому, что я видел, был всего один выстрел из пистолета небольшого калибра, — сказал Борис. — Одна пуля в сердце. Либо очень хороший стрелок, либо стреляли с близкого расстояния. Поскольку времени прошло много, и входное отверстие скрыто более свежим шрамом, сказать что-то точнее я не могу.

— А после дополнительного обследования сможешь?

— Вряд ли. Только подтвердить сам факт... э... убийства.

— А почему я ничего не помню?

Борис развел руками.

— Человеческий мозг до сих пор является малоизученной областью, — сказал он. — Может быть, это последствия шока, может быть, последствия пребывания в крионической клинике. Я мог бы сказать вам, что память непременно вернется, но врать не хочу.

— Есть хоть какая-то вероятность, что я могу вспомнить обстоятельства своей смерти?

— Есть, — неохотно сказал Борис. — Но на вашем месте я бы не очень на это рассчитывал. А в клинике вам сказали, что вы умерли от инфаркта?

— Именно, — сказал Гусев.

— В каком-то роде оно и верно, — сказал Борис. — А еще можно было бы сказать, что тебя отравили тяжелыми металлами. Например, свинцом.

— О, этот своеобразный медицинский юмор, — сказал Гусев. Борис снова развел руками. Интересно, а скальпелем он так же размахивает? — Но почему они не сказали мне правды?

— Они и так вытащили тебя из холодильника, в котором ты пролежал почти четыре десятка лет. Наверное, не хотели нанести тебе дополнительную психологическую травму.

— Мы просто не хотели нанести вам дополнительную психологическую травму, — заявил доктор Петров, лучезарно улыбаясь.

— И это был ваш единственный мотив? — поинтересовался Гусев.

— Конечно. А какие еще тут могут быть мотивы?

— Не знаю, — сказал Гусев. — Например, вы могли промолчать, потому что это ваши сотрудники меня застрелили.

— Зачем нашим сотрудникам в вас стрелять?

— Может, вам срочно надо было положить кого-нибудь в холодильник, а несознательные клиенты вовсе и не думали умирать.

— Любопытная версия.

— Рад, что вам нравится.

— Ну, допустим, что это так, — сказал доктор Петров. — Но мы — медицинская организация. Если вы думаете, что нам на самом деле надо было вас убить, и у нас был доступ к вашей квартире, почему мы просто не вкололи вам какой-нибудь медицинский препарат, вызывающий летальный исход и не вызывающий никаких подозрений? Зачем бы нам понадобилось в вас стрелять?

— Не знаю, — сказал Гусев. — Может быть, вы идиоты.

Доктор Петров улыбнулся еще лучезарнее.

— Поверьте, мы не идиоты, — сказал он. — И я надеюсь, вы понимаете, что мы говорим исключительно об умозрительной ситуации, и когда я использую слово «мы» относительно персонала нашей клиники, речь не идет обо мне лично, ибо в те времена, когда вы попали к нам на хранение, лично я здесь не работал. Я тогда вообще нигде не работал.

— Понимаю, — сказал Гусев. — А могу я взглянуть на файл со своей историей болезни?

— Извините, нет.

— Почему?

— Потому что досье пациентов существуют только для внутреннего пользования и мы не выдаем их на руки. И потом, что вы рассчитываете там найти?

— Какую-нибудь информацию об обстоятельствах моей смерти, — сказал Гусев.

— Уверяю вас, там ничего такого нет.

— Вы помните все досье наизусть?

— Конечно же, нет. Но ваше я запомнил. Первый клиент — это очень важно.

— Если это так важно, почему бы не показать мне файл? Я просто прочитаю его в вашем присутствии и никуда не буду выносить.

— Извините, но это невозможно. На сей счет существуют весьма строгие инструкции.

— Ерунда какая-то, — сказал Гусев.

— Может быть. Но я все равно ничего не могу с этим поделать.

— Полагаю, предлагать вам скромное материальное вознаграждение смысла нет?

— Увы. У меня здесь очень хорошая зарплата и я не собираюсь ей рисковать.

—   Честно говоря, мне не очень нравится ваше отношение к клиентам, — сказал Гусев.

— Напишите об этом в общество защиты прав потребителей.

Выйдя из клиники, Гусев направил свои стопы в направлении районного отделения милиции. Было утро понедельника, а ему еще надо было получить лицензию на оружие, купить какой-нибудь пистолет и найти место, где он мог хотя бы немного потренироваться в стрельбе перед завтрашней дуэлью. Последний раз Гусев стрелял из пистолета... никогда.

В армии ему довелось пострелять из автомата, в том числе и по живым мишеням, а на каком-то идиотском корпоративном тим-билдинге ему дали в руки игрушечное ружье, стреляющее шариками с краской, и в конце дня он пожалел, что на этот раз оружие в его руках не смертельно. На своих коллегах  он использовал бы автомат с куда большим удовольствием.

Вячеслав ему, конечно, не нравился, но не до такой степени, чтобы его убивать. Тем более, что повод  для дуэли Гусев находил весьма смехотворным. Слово вернулись те времена, когда было принято нанизывать на шпагу людей только за то, что они на кого-то не так посмотрели, кого-то нечаянно толкнули или неудачно подали кому-то случайно оброненный платок.

Разумеется, Гусев тогда напился и повел себя глупо, но он никак не предполагал, что легкая словесная перепалка в баре может привести к смертоубийству. Вячеслав настаивал на том, что драться они будут до первой крови, но пуля, как известно, дура, и гарантировать в таких вещах ничего нельзя.

Уже морально приготовившись провести целый день в очереди, Гусев вошел в отделение милиции, по указателям нашел отдел лицензирования и испытал настоящий культурный шок. У окошка регистрации стоял всего один человек.

Гусев устроился за ним, трижды зевнул, и тут подошла его очередь. Он улыбнулся девушке, отделенной от него прозрачной пластмассовой перегородкой и протянул ей свои документы, готовясь к худшему. Дескать, сейчас она скажет, что у него каких-то справок не хватает, формуляр не того цвета или печать не той формы.

— Подождите минуточку, — сказала девушка.

Началось, понял Гусев.

Девушка вбивала данные в компьютер, а Гусев оценивал обстановку. Обычная государственная контора, безликий ремонт, безликая мебель, все чистенько, аккуратненько, и почему-то совершенно нет очередей, что для него, выходца из двадцатого века, было очень странно. На стойке, рядом с окошком, рядом с ручкой для посетителей, Гусев обнаружил какую-то кнопку. Наверное, звонок, чтобы привлечь внимания, если у окошка никого нет, подумал Гусев и машинально эту кнопку нажал. Ну так, знаете, обычный рефлекс. Видишь кнопку, нажимаешь на кнопку.

Звонок так и не прозвенел, зато девушка вздрогнула. Даже не так. По ее телу пробежала судорога, и она направила на Гусева взгляд своих красивых, внезапно наполнившихся слезами глаз.

— Ну, зачем вы так? — спросила она. — Я же работаю.

— Э, — сказал Гусев, чувствуя себя обезьяной, забравшейся в салон автомобиля. — Извините. Я не хотел. Я машинально.

Девушка всхлипнула и вернулась к работе.

Гусев посмотрел на нее сквозь прозрачное стекло и увидел электрический провод, подсоединенный к ее офисному креслу на колесиках и ему стало еще более стыдно, чем раньше. Зато он понял, почему в государственных учреждениях нынче нет очередей.

Жестоко, подумал он, вспоминая попытки оплатить квитанцию в сберкассе или забрать на почте свою посылку. Возможно, в те времена он бы и не отказался от такой кнопки, бьющей нерасторопных госслужащих током, но сейчас...

Не прошло и десяти минут, как девушка протянула Гусеву заполненную лицензию. Гусев извинился еще раз, быстрым шагом вышел на улицу и принял решение никогда больше на кнопки непонятного назначения не нажимать.

В ближайшем цветочном магазине он купил букет цветов, отнес их девушке, извинился еще раз — она смотрела на него очень странным взглядом и явно спрашивала себя, каким образом этот странный человек сумел раздобыть справку о собственной вменяемости — и ушел, чтобы никогда больше в эту контору не возвращаться.

В оружейном магазине было тихо и немноголюдно. Прогуливаясь вдоль ломящихся от разнообразного оружия витрин, Гусев чувствовал себя героем какого-то дурацкого вестерна.

Он не был большим фанатом оружия, и хотя и считал, что в этом мире существует определенное количество людей, которых следовало бы убить, предпочел бы, чтобы это действо проходило без его непосредственного участия.

Вдоволь нагулявшись — это заняло чуть больше дести минут — Гусев подошел к продавцу.

— Я могу вам чем-то помочь? — поинтересовался тот, отрываясь от ленты новостей, которую он читал на экране своего планшета.

— Похоже на то, — сказал Гусев. — Мне нужен пистолет.

— Замечательно, — равнодушно сказал продавец. — Могу я посмотреть на вашу лицензию?

— Пожалуйста, — сказал Гусев.

— Все в порядке, — сказал продавец, возвращая Гусеву кусок пластика. — Получили только сегодня, да?

— Угу, — сказал Гусев.

— И как вы жили все это время?

— Как-то вот так, — сказал Гусев. — Что-нибудь порекомендуете?

— А чего вы ждете от своего первого пистолета? — поинтересовался продавец.

— Чтобы он стрелял, — сказал Гусев.

— Весьма оригинальные ожидания, — сказал продавец. — У вас есть хоть какой-нибудь боевой опыт?

— Я служил в пограничных войсках, — сказал Гусев. — Однажды нас отправили ликвидировать караван контрабандистов. Там было три человека и два верблюда. Мы палили по ним минут пять, и когда закончили, сложно было определить, какие останки принадлежат людям, а какие — верблюдам.  Это считается?

— Это ж в каком году такое было?

— Давно, — сказал Гусев. — Очень давно.

— Афганистан?

— Таджикистан.

— В любом случае, вряд ли этот опыт вам поможет, — сказал продавец. — На какую ценовую категорию вы ориентируетесь?

— Полагаю, что на среднюю, — сказал Гусев. — Что-нибудь надежное, но без выпендрежа.

— Скрытое или открытое ношение?

— Полагаю, скрытое.

— Могу порекомендовать «беретту Рх4 Storm», — сказал продавец. — Модель старая, надежная, проверенная временем. С небольшими модификациями выпускается с две тысячи четвертого года, использует патроны калибра девять миллиметров, двадцать патронов в магазине. Отличается плавным спуском, слабой отдачей и хорошей кучностью стрельбы. То, что надо для начинающего. Впрочем, спецы этим оружием тоже не брезгуют.

На взгляд Гусева, это был вполне обычный пистолет, ничем не примечательный в ряду других пистолетов, но он решил довериться мнению профессионала.

— На модели есть крепления для фонарика, лазерного целеуказателя или чего вы там еще захотите на него повесить, — продолжал продавец. — Прицел сменный, три светящиеся точки, что позволяет вести стрельбу в темноте или при плохом освещении. Согласно требованиям федерального закона о короткоствольном оружии, предохранитель имеет три позиции — безопасную, боевую и дуэльную. Даже не знаю, что еще рассказать. Попробуйте, как он лежит в руке.

Гусев попробовал. Пистолет лежал в руке, как кусок железа.

— Вес без магазина — семьсот восемьдесят пять граммов. Легкая полимерная конструкция со стальными вставками.

— А цена? — поинтересовался Гусев.

— Полторы тысячи рублей, возможно в кредит.

— Оружие в кредит?— удивился Гусев. — А если завтра меня убьют на дуэли?

— Вы ничего не слышали про страхование сделок?

— Ну да, — сказал Гусев. — Простите, это я сглупил. Впрочем, мне кредит все равно не нужен.

— Берете?

— Беру.

— Патроны к нему нужны?

— А зачем мне пистолет без патронов?

— Сколько?

— Коробку.

— Кобура?

— Да, пожалуй.

— Лазерный прицел? Сильно облегчает жизнь, если вы никогда раньше не стреляли.

— Кстати, об этом, — сказал Гусев. — Вы не знаете, где тут ближайший тир? Или полигон? Или любое место, где можно немного потренироваться.

— Знаю, — сказал продавец. — Так лазерный прицел брать будете?

— Обойдусь, — сказал Гусев.

— И правильно, — согласился продавец. — Зачем сообщать каждому встречному, что вы в этих делах новичок?

— Ты в этих делах новичок, — сказал Стас. — Поэтому давай я быстро объясню тебе, что к чему.

— А получится быстро? — усомнился Гусев.

— Ну, это в общем-то не бином Ньютона, — сказал Стас. Они сидели в общаге, Стас вертел в руках новоприобретенный Гусевым пистолет, а сам Гусев размышлял о бренности всего сущего и о его же тщете.

— Пистолет-то нормальный?

— Нормальный, — заверил Стас. — Ты из него стрелять пробовал?

— Угу.

— И как получилось?

— Вроде ничего так, — следующие два часа после покупки оружия Гусев провел в тире, где его научили правильно стоять, правильно держать оружие, правильно нажимать на курок и гасить отдачу. По результатам стрельб инструктор заявил, что стреляет Гусев на четверочку, а для новичка, в первый раз взявшего в руки оружие, так и вообще отлично.

С одной стороны, инструктор мог и лгать. С другой, мог и не лгать. Ничего сложного в процессе стрельбы по неподвижной мишени в тире для Гусева не было. Не бином Ньютона.

— Главная сложность — это психологический аспект, — сказал Стас. — Ты как, чувствуешь в себе внутреннюю способность выстрелить в другого человека?

Гусев заглянул внутрь себя. Много времени это не заняло.

— Почему бы нет, — сказал он. — Учитывая, что этот другой человек собирается палить в меня и вообще мне не слишком нравится.

— Уверен?

— На самом деле, это вопрос, ответ на который можно выяснить только экспериментальным путем, — сказал Гусев. — Сейчас мне кажется, что я смогу, а как там будет... Полагаю, это получится выяснить чуть позже.

— Ладно, проехали, — сказал Стас.

— Ты мне лучше про регламент расскажи. Я имею в виду, мы просто выйдем на улицу и начнем поливать друг друга свинцовым дождем, или есть еще какие-то технические моменты?

— Поливать дождем не получится, — сказал Стас. — Во всех пистолетах, продаваемый на территории страны, встроен дуэльный режим, использование которого обязательно. Отказ от дуэльного режима карается смертью вне зависимости от того, чем закончился сам поединок.

— И в чем суть?

— В дуэльном режиме существует обязательная пятисекундная задержка между выстрелами. Это правило ввели в те времена, когда народ взял в моду приходить на дуэли с многозарядным полуавтоматическим оружием и стрелять очередями.

— Чем плоха стрельба очередями?

— Большим попутным ущербом.

— Прохожих цепляли?

— Прохожих, секундантов, припаркованные автомобили, окна соседних домов... Да и самому асфальту несладко приходилось.

— Значит, если он выстрелил и промахнулся, то у меня есть целых пять секунд, чтобы хорошенько прицелиться?

— Ну да, — сказал Стас. — Ты только учти, что стоять на месте он при этом не обязан.

— Учту, — пообещал Гусев. — Какова дистанция?

— Тридцать шагов, — сказал Стас. — Вообще, это можно обговорить отдельно и увеличить или уменьшить по общему согласию сторон, но общепринятый стандарт — тридцать шагов. Вы расходитесь, поворачиваетесь друг к другу лицами и начинаете. Открывать огонь можно только после команды секундантов.

— А полиция на стрельбу не заявится?

— Только если будет труп или попутный ущерб, — сказал Стас. — Вы же будете стреляться на улице, где куча камер наблюдения.

— И?

— Они такие ситуации сразу считывают и реагируют только при необходимости. Нарушение правил проведения поединка карается смертью на месте, без суда и следствия, попутный материальный ущерб в размерах выше допустимого — штрафом и возмещением вреда, труп случайного прохожего или секунданта — уголовным делом, а там уж, как повезет.

— Мы стреляемся до первой крови, — сказал Гусев. — Получается, если я всажу в него пулю, но он при этом останется жив, можно просто вызвать ему «скорую помощь» и разойтись?

— Ну да.

— А если он умрет?

— Тогда приедут копы и оформят документы на труп.

— Прелестно, — сказал Гусев. — И как вы дошли до жизни такой?

— Тебя что, в гугле забанили?

— Краткий пересказ от человека, с которым знаком лично, всегда ценнее.

— Да тут и рассказывать-то, собственно говоря, нечего. Когда легализовали оружие, повсюду началась стрельба. Раньше люди били друг другу морды, теперь они начали палить друг в друга из пистолетов. Запретить оружие обратно уже не получилось бы — во-первых, поднялся бы слишком большой шум, во-вторых, на руках у населения оказалась куча стволов, и не факт, что оно добровольно сдало бы их назад. Тогда и ввели дуэльный кодекс, типа, с агрессией невозможно бороться, но можно ее легализовать и направить в приемлемое русло. Количество неорганизованных перестрелок сразу уменьшилось, а потом и вовсе устремилось к нулю, и добропорядочный законопослушный человек, желающий пристрелить другого добропорядочного и законопослушного человека, перестал быть преступником. Нагрузка на тюрьмы, опять же, уменьшилась. Сплошной профит.

— Все равно мне кажется, что это дикость, — сказал Гусев. — Я имею в виду, во всем цивилизованном мире от дуэлей отказались черт знает, когда, а у нас...

— А у нас свой особенный путь, — сказал Стас. — Общество, между прочим, очистилось.

— И люди стали вежливее, ага.

— Ты так говоришь, как будто это что-то плохое.

— А сколько народу при этом полегло?

— В ДТП в любом случае гибло больше, — сказал Стас.

— Когда я был молодой и дурак, — сказал Гусев. — У меня частенько появлялось желание вышибить кому-нибудь мозги, но не было такой возможности. Сейчас я уже не молодой, хотя и все еще дурак, и такая возможность у меня вроде бы есть, но особого желания я почему-то не испытываю.

— И?

— И ничего. Это было просто наблюдение. Кстати, я хотел у тебя еще кое о чем спросить.

— Спрашивай.

— Ты же имеешь дело с компьютерами в клинике?

— Ну, как-то так, — сказал сисадмин.

— Можешь достать мне мою историю болезни?

— Зачем?

— Хочу почитать для развития кругозора.

— А спросить у врачей ты не пробовал?

— Пробовал, мне не дали.

— Значит, ты хочешь, чтобы я для тебя ее выкрал?

— Наверное, — сказал Гусев. — Если что, мне самому неудобно о таком просить.

— Я имею дело с железом и прикладными программами, — сказал Стас. — Если я полезу в хранилище файлов, это будет заметно и это вызовет вопросы. Меня уволят.

— Э... тогда не стоит, — сказал Гусев. Стас ему нравился и впутывать его в неприятности он не хотел.

— Они весьма ревностно охраняют свой секреты.

— Ну да, — сказал Гусев. — Только я не понимаю, почему из этого нужно делать секрет. Полагаю, уж я-то имею право знать.

— Такова политика компании, — сказал Стас. — Извини, красть для тебя файл я не буду. Да и не факт, что у меня получится, я же сисадмин, а не хакер. Ты просто не по тому адресу обратился.

— У меня тут вообще дефицит адресов, по которым можно обращаться, — сказал Гусев.

— Это не беда, — сказал Стас. — У тебя как с деньгами?

— Пока есть, а что?

— Я могу познакомить тебя с нужным человеком, — сказал Стас. — Дать, так сказать, нужный адрес. Но этот человек работает только за деньги.

— Он хакер?

— Нет, он торговец. Продает всякие нелегальные шутки и услуги.

— Например?

— Например, любые нелегальные штуки и услуги. Это только вопрос цены.

— И он может достать файл?

Стас кивнул.

— Сколько это будет стоить?

— Понятия не имею. Цену он сам тебе назовет.

— Тогда мне нужно с ним встретиться.

— Я это устрою, — казал Стас. — Но ты, по-моему, не о том сейчас думаешь.

— Ерунда, — сказал Гусев. — Или я переживу завтрашний вечер, так или иначе, и тогда мне потребуется эта встреча, или я его не переживу, и все уже станет неважно.

— Вот именно.

— Но какой смысл заниматься долговременным планированием, исходя из того предположения, что завтра меня могут убить?

— А какой смысл вообще заниматься долговременным планированием? — спросил Стас. — Кому оно когда помогало?

— Были прецеденты.

— Фигня, — сказал Стас. — Большая часть планов не выдерживает испытания реальностью.

Гусев пожал плечами.

— Но это не повод, чтобы отказаться от них вообще.

Вечером следующего дня Гусев и Стас вошли в бар и встретились там с Вячеславом и его секундантом. Пока Гусев пил кофе у барной стойки, а Вячеслав продолжал пялиться на свою долбанную ложку, секунданты вкратце обговорили условия поединка, и уже через десять минут они вчетвером вывалили на улицу.

Стас повернулся лицом к ближайшей камере наблюдения и сообщил невидимым операторам, что сейчас здесь будет иметь благородная легальная дуэль, а не низкопробная уличная перестрелка. Когда он закончил свою речь, Гусеву показалось, что камера еле заметно кивнула.

Они с Вячеславом встали посреди улицы. Гусев предложил Вячеславу свои извинения, тот лишь презрительно фыркнул в ответ.

Секунданты предложили дуэлянтам обнажить оружие и перевести пистолеты в соответствующий режим.

Дуэлянты так и сделали, после чего сразу же получили команду расходиться.

Отсчитав пятнадцать шагов, Гусев развернулся на каблуке и узрел Вячеслава, который уже стоял к нему лицом.

Секундант Вячеслава начал считать до трех.

Как ни странно, Гусев ничего особенного в этом момент не почувствовал. Ситуация была для него новой, ситуация грозила ему смертью, но он был спокоен и видел в Вячеславе не своего злейшего врага, а всего лишь досадное недоразумение, с которым стоило разобраться как можно быстрее. Ни мандража, ни адреналина, никакой дрожи в руках. Словно он уже тысячу раз это делал.

Гусев для себя объяснил это тем, что ему так и не довелось поверить в реальность происходящего.

Ну, это он уже потом себе все объяснил.

Глава седьмая

Вячеслав выстрелил первым.

И тут же Гусеву стало совершенно очевидно, что он был поклонником боевого стиля ганфайтеров Дикого Запада — стрелял быстро и от бедра. Можно даже сказать, по-пижонски.

Но меткостью настоящего ганфайтера он таки не обладал, и эффект от красивой позы был несколько смазан тем фактом, что Вячеслав промахнулся.

Пуля прошла в добром метре от Гусева. Он даже дуновения ветерка не почувствовал.

Он вообще мало что чувствовал в тот момент. Все его чувства не обострились, а время не замедлило свой ход. Даже обидно.

Деморализованный своим промахом, Вячеслав стоял, как в бетон закатанный, и не предпринимал никаких маневров уклонения.

Стараясь уложиться в отведенные пять секунд, мстительный Гусев вскинул руку с пистолетом, тщательно прицелился и прострелил оппоненту колено.

— Повезло, — сказал Стас, когда они вернулись в бар и накатили по пиву.

Подвывающего Вячеслава, который никак не желал терять сознание, они оставили на улице вместе с его секундантом. Скорая, вроде как, уже выехала, глумиться над поверенным противником Гусеву не хотелось, и делать на улице им было совершенно нечего.

— Повезло, — согласился Гусев.

— А тебя ведь даже не трясет, — заметил Стас.

— Не трясет, — снова согласился Гусев. — А должно?

— Меня оба раза трясло, — сказал Стас.

— Видимо, я не из трясучих.

— Зря ты стрелял ему в ногу, кстати.

— Почему?

— В туловище попасть легче. Промазал бы, и у него появилась вторая попытка, чтобы тебя уложить.

— Так не промазал же.

— Все равно, это было рискованно, — не сдавался Стас.

— Знаешь, в этом вашем дивном новом мире просто на улицу выйти — уже риск, — сказал Гусев.

— А у вас было тихо и безопасно?

— Не было, — сказал Гусев. — Но вероятность нарваться на пулю была все-таки поменьше. Ссора в баре обычно заканчивалась мордобоем, а не стрельбой.

— Мордобой никого ничему не учит.

— Огнестрельные раны болезненней, — согласился Гусев. — Но не факт, что получившие их люди делают какие-то выводы.

— Зато если ты будешь достаточно меток и достаточно удачлив, то одним пьяным мордоворотом в мире станет меньше.

— Не знаю, — сказал Гусев. — В легализации оружия я по-прежнему вижу больше минусов, чем плюсов.

— Исходя из сложившейся ситуации, хочу заметить, что это больше твоя проблема, чем проблема оружия.

— Да, наверное, — сказал Гусев. — Так что там по поводу парня, который может решить другую мою проблему?

— Ты, я смотрю, времени терять не хочешь.

— Да просто к слову пришлось.

— Я звякну ему завтра, а потом сообщу тебе его адрес.

— Мне надо будет пойти к нему домой?

— Вне всякого сомнения, — сказал Стас. — Макс из дома вообще не выходит. Когда ты его увидишь, ты поймешь, почему.

— Он толстый, — сказал Гусев.

— Откуда ты знаешь?

— Это просто удачная догадка.

— Да, он толстый, — согласился Стас. — Но любим мы его не за это.

В назначенное Максом время он приперся в указанное Стасом место.

Указанным местом оказался довольно обшарпанный двенадцатиэтажный дом на окраине Москвы. Домофон на двери в подъезд отсутствовал, но внутри было на удивление чисто и ничем таким неприятным не пахло. Не прибегая к услугам лифта, Гусев поднялся на пятый этаж и вдавил кнопку дверного звонка.

Внутри двери что-то щелкнула и она открылась сантиметров на пятнадцать, словно приглашая Гусева войти.

Гусев вошел.

В прихожей никого не было, но на полу были нарисованы стрелки, прямо как в музее, метро или магазине «Икея». Последовав за стрелками, Гусев оказался в довольно просторной комнате, которая служила Максу одновременно приемной, столовой, рабочим кабинетом, комнатой отдыха и бог знает, чем еще.

Макс был толст, но не насколько толст, как Гусев успел себе вообразить. Вместо чудовищной туши, нарисованный услужливым воображением, Гусев узрел  обычного толстяка, покоившегося в массивном и явно очень дорогом кожаном кресле. На толстяке были свободные шорты цвета хаки, цветастая гавайская рубашка и бейсболка, надетая козырьком назад.

Огромный плазменный телевизор занимал всю стену перед толстяком. Рядом с креслом стоял ноутбук на специальной подставке. Вдоль другой стены тянулись промышленные стеллажи, заставленные одинаковыми коробками без эмблем, логотипов и прочих знаков различия. Видимо, часть своего товара Макс хранил прямо здесь.

Если это все нелегально, то парень явный псих, подумал Гусев.

— Привет, — сказал Макс.

— Привет, — сказал Гусев.

— Вон там стул, — сказал Макс. — Садись.

Гусев нашел стул и сел.

— Стас сказал, что ты нормальный парень, — сказал Макс.

— Тебя он рекомендовал так же.

— Что он еще тебе успел сообщить?

— Что ты торгуешь разными штуками.

— Он не забыл упомянуть, что большинство этих штук нелегально?

— Не забыл.

— И тебе, значит, нужна какая-то нелегальная штука?

— Скорее, услуга.

— Нелегальные услуги порою стоят куда больше, чем нелегальные штуки, — сказал Макс. — Впрочем, порою и нет. Это все ситуативно.

— Понимаю.

— Люблю понимающих людей, — сказал Макс. — Значит, это тебя они достали из морозильника?

— Да, — сомнительная слава свежеразмороженного уже успела порядком Гусеву надоесть.

— И как тебе у нас?

— Если одним словом, то странно.

— А если не одним?

— Очень странно.

— Будущее оказалось не таким, каким вы его себе рисовали?

— Летающие машины так и не появились, — высказал Гусев свою главную претензию к неоправдавшему надежд будущему.

— А кому они, нахрен, нужны?

— Для антуража.

— Бессмысленное украшательство, — сказал Макс. — Мы уперлись в технологический потолок, знаешь ли. Не потому, что мы больше ничего не можем, а потому, что нам больше ничего не надо.

— Космос так и не покорен.

— А кому он сдался, этот космос? — вопросил Макс. — Там темно, холодно, большие расстояния и всякие злобные пришельцы с бластерами. К тому же, покорять его слишком дорого.

— Значит, не можем, — сказал Гусев.

— Да нет, — сказал Макс. — В принципе можем, только никому это нафиг не надо. Вот ты хочешь в космос?

— В детстве хотел.

— В детстве все хотели. А теперь?

— Теперь я слишком стар для всего этого.

— Ну, вот примерно так все и рассуждают. Человечество вошло в зону комфорта, и фиг ты его теперь из этой зоны выпнешь. Некоторых от этого мутит, некоторые чувствуют себя вполне уверенно и считают, что мы не в тупике, а на пороге эволюционного прорыва, но большинству, как ты понимаешь, просто начхать.

— А, — сказал Гусев. — Понимаю. Ложки взглядом гнуть не пробовал?

— Пробовал. Ни черта не выходит.

— Сочувствую.

— Врешь. Ни хрена ты не сочувствуешь.

— Вру, — согласился Гусев. — Можем мы перейти ближе к делу?

— Можем, — сказал Макс. — Итак, чем я могу тебе помочь, славный предок?

— Мне нужна моя история болезни из «Второй жизни», — сказал Гусев, надеясь, что Макс таки не относится к числу его прямых потомков.

— И всего-то?

— Да. Это возможно?

— Эту скучно, — сказал Макс. — На кой она тебе сдалась?

— Хочу выяснить причину смерти.

— А они тебе там не сказали?

— Сказали. Инфаркт.

— И что тебя не устроило?

— Есть мнение, что они врут.

— И чье это мнение?

— А тебе обязательно это знать?

— Нет, — сказал Макс. — Но мне любопытно.

— Любопытство убило кошку.

— Фигня, — сказал Макс. — У кошки девять жизней.

— Так ты можешь достать файл?

— Конечно, могу.

— И во что это мне обойдется?

— Пять сотен. Скину тебе файл в почтовый ящик завтра утром. Ну, как проснусь, так и скину, — видимо, на лице Гусева что-то отразилось, потому что Макс сразу поинтересовался. — Что-то не так?

— Нет, все нормально, — сказал Гусев.

— О, — сказал Макс. — Кажется, я все понял. Видимо, ты думал, что это будет очень долго и потому очень дорого. Что я попрошу у тебя три чемодана денег, убить моего конкурента и левую почку впридачу, а потом восемь хакеров будут сутки напролет сидеть перед своими компами, пить кофе, курить сигареты и пытаться обойти защитных ботов, охраняющих темные секреты могущественных корпораций?

— Что-то вроде того, — сказал Гусев.

— Надо было тебе цену повыше зарядить, — сказал Макс. — Впрочем, я так не работаю. Этот бизнес держится на доверии. Куда мы придем, если нелегальные торговцы начнут кидать своих клиентов?

— Обратно в капитализм? — предположил Гусев.

— А сейчас у нас, по-твоему, что?

— Ерунда какая-то, — сказал Гусев.

— Дивный новый мир оказался не таким уж дивным?

— Он и особо новым-то не кажется.

— Это ты зря, — сказал Макс. — Мир изменился. Будущее таки наступило.

— Кому-то оно наступило на ногу.

— Очень многим, — согласился Макс. — Но тебе-то грех жаловаться.

— О да, у меня все замечательно, — сказал Гусев.

— Но ты жив только благодаря появлению новых технологий. Ну, и еще потому что отдела маркетинга «Второй жизни» срочно требовалось предъявить публике хотя бы одного удачно размороженного клиента.

— Ты и об этом знаешь?

— Я знаю обо всем, что представляет интерес, — сказал Макс. — Крионика мне интересна.

Гусев подумал, что лучше бы Макс интересовался фитнесом. Для того, чтобы заморозить такую тушу, понадобится очень большой холодильник.

— Сервис, прямо скажем, так себе, — заметил Гусев.

— Ты не рад, что тебя разморозили? Предпочел бы умереть навсегда?

— Я предпочел бы дожить свой срок в своем времени.

— И чего там было хорошего, в этом твоем времени?

— А тут чего хорошего?

— Можно стрелять в людей, например.

— Мне не нравится стрелять в людей.

— Ты просто не вошел во вкус.

— Много ты сам настрелял?

— Я? Нет. Сам посмотри, какой их меня дуэлянт? Слишком удобная мишень, даже целиться особо не надо. Но сам факт, что в людей можно стрелять, открывает перед предприимчивым человеком интересные возможности.

— Наверное, — сказал Гусев. Ему было все равно.

— Ты вот в прошлой жизни кем работал?

— Маркетологом.

— О, — оживился Макс. — Ну вот и скажи мне, как профи, что в этом мире продается лучше всего?

— Любая фигня, в продвижение которой вкладывается больше бабок.

— Циничный ответ профессионала.

— Ты хотел знать мое мнение, так вот оно.

— А я-то думал, ты начнешь заливать мне стандартную чушь про секс.

— Секс утомителен, — сказал Гусев.

— Особенно если тебе семьдесят, — хмыкнул Макс.

— Мне не семьдесят.

— Это как посмотреть. Ну так вот, возвращаясь к сексу...

— А можно, мы не будем возвращаться к сексу?

— Почему? Ты настолько стеснителен, что не желаешь обсуждать эту тему с посторонними? У тебя какие-то комплексы? Табу?

— Мне просто неинтересно.

— Ты не думал о том, чтобы вернуться на работу?

— Думал, но без особого энтузиазма.

— А чем жить собираешься?

— Не знаю, — сказал Гусев. — Но маркетингом я сыт по горло.

— Но владеешь ли ты какими-то полезными навыками в другой области?

— Я могу подметать улицы.

— И делать этот мир чище, ага. Не слишком ли ты стар для неквалифицированного физического труда?

— Это как посмотреть.

— Тебе не дадут подметать улицы, — сказал Макс. — Это будет очень плохая реклама для твоих мороженщиков.

— Чихать я хотел.

— У крионики есть свои противники, и они раскрутят эту историю, как пример невозможности социализации клиента «Второй жизни» в новом для него обществе.

— Опять же, чихать я хотел.

— Так ты на самом деле собираешься податься в дворники?

— Можно еще в сторожа, — сказал Гусев.

— Ты не похож ни на сторожа, ни на дворника.

— Я не думаю, что при приеме на такую работу нужно будет проходить фейс-контроль.

— Это все несерьезно.

— Мне тридцать три года, — сказал Гусев. — Ну, или семьдесят, это как посмотреть. Но в любом случае я понятия не имею, чего я хочу от этой жизни. Но вот чего я точно не хочу, так это возвращаться в офис и заново выстраивать эту чертову карьеру. И вообще, почему мы говорим об этом? Ты решил подработать консультантом по трудоустройству?

— Вроде того, — сказал Макс. — У меня есть для тебя работа.

— Например?

— Ты же понимаешь, что такой бизнес, как у меня, невозможен без прикрытия больших ребят?

— Я еще не совсем разобрался, как тут у вас что работает.

— Это нормально, — сказал Макс, почесывая свой объемный живот. — В общем, у меня есть выход на больших ребят. По-настоящему больших ребят, связанных с настоящей политикой. Когда Стас рассказал мне о твоей проблеме, я связался с этими большими ребятами и проявили интерес.

— Чего им могло от меня понадобиться?

— Ну, скажем так, они относятся к той категории людей, которых устраивает нынешнее положение дел, и, разумеется, они хотят, чтобы все так и оставалось. Однако в обществе зреет недовольство.

— Оно всегда зреет.

— Недовольны, по большей части, люди среднего возраста. Те самые, которые родились в твои времена и почему-то испытывают по нему ностальгию. Они говорят, что страна выбрала не тот вариант развития, и нам стоит вернуться в нулевые и снова пойти по европейскому пути.

— Как можно вернуться туда, где никогда не был?

— Вот именно, — сказал Макс. — Но они этого не понимают, и было бы неплохо, если бы кто-то развеял их заблуждения.

— Ну и зачем вам я? — поинтересовался Гусев. — Всего-то тридцать семь лет прошло, должно быть полно живых очевидцев.

— Есть-то они есть, — сказал Макс. — Но, видишь ли, они твои хронологические ровесники, и новое поколение практически не воспринимает их всерьез. Тут нужен кто-то, кто и был очевидцем и может говорить с людьми на их языке. Кто-то такой же, как они. Кто-то, кому они поверят.

— И как это должно выглядеть?

— Полагаю, в виде курса лекций, — сказал Макс. — Для начала. А там видно будет.

— И сколько денег?

— Больше, чем ты заработаешь дворником.

— Это интересное предложение, — соврал Гусев, который не хотел ввязываться непонятно во что. — Но я должен его обдумать.

— И это тоже нормально, — сказал Макс. — Ну, и в качестве жеста доброй воли я предоставлю тебе твою историю болезни совершенно безвозмездно. То есть, даром.

— Нет, — сказал Гусев, который не любил быть у кого-то в долгу. — Бизнес есть бизнес. Я привык оплачивать оказываемые мне услуги.

— Как знаешь, — ухмыльнулся Макс. — Но могу я хотя бы сделать тебе небольшую скидку в расчете на дальнейшее сотрудничество?

— Не стоит, — сказал Гусев. — Я пока не бедствую.

— Если ты сделаешь все правильно, бедствовать ты не будешь никогда.

— Я подумаю, — пообещал Гусев и протянул Максу банковскую карту.

Выйдя от Макса, Гусев сразу же наткнулся на дитя тьмы.

Надо сказать, что детей Гусев не особенно любил. Эти маленькие горластые ублюдки вечно орут в самолетах или устраивают истерики в супермаркетах (Купи! Купи! Купи!), и любой здравомыслящий человек должен держаться от них подальше. Гусев помнил, что сам он был не таким ребенком. Ну, это вроде бы, все помнят.

Совсем без детей жить, конечно, нельзя, однако Гусев был бы не против, если бы всю молодую поросль изолировали бы где-нибудь на отдаленном острове лет эдак до двадцати пяти, и только после этого начинали пускать к приличным людям. Разумеется, лишь в том случае, если они докажут, что умеют вести себя в обществе.

Ну ладно, девочкам можно сделать послабление и скинуть пару лет изоляции. А вот с мальчиками нужно обходиться со всей возможной строгостью.

Мальчики отвратительны, а особо отвратительны мальчики примерно девяти лет, которые носят застегнутые на все пуговицы рубашки, зализывают волосы назад и смотрят на незнакомых людей странным, пугающим и стеклянным взглядом. Таким, каким смотрело сейчас на Гусева это дитя тьмы.

Гусев сделал попытку обогнуть мальца, но тот нагло схватил его за штанину.

— Чего тебе? — дружелюбно сказал Гусев.

— Ты умрешь, — механическим голосом сказало дитя тьмы.

— Ты тоже умрешь, — сказал Гусев. — Все умирают.

— Однажды ты сбежал, но она идет за тобой, и она все ближе.

— Точно, — сказал Гусев. — А ты случайно не видишь мертвых людей?

— У звезды смерти три луча, — сообщило дитя тьмы, проигнорировав вопрос.

— Я точно не помню, но, по-моему, ты не прав. Мы сейчас о какой серии говорим?

Мальчик неожиданно отпустил штанину Гусева, да и взгляд у него стал осмысленным.

— Ты кто? — вопросило дитя тьмы.

— Скажи, а тебе родители не рассказывали о правилах элементарной вежливости? — поинтересовался Гусев. — Ну, типа там, когда ты обращаешься к взрослому незнакомому человеку надо, как минимум, говорить ему «вы» и не нести всякую фигню о том, что он вот-вот склеит ласты? В таком вот аспекте?

— Чокнутый, — сказало дитя тьмы и засверкало пятками, скрываясь за углом многоквартирного дома.

— Псих какой-то, — пробормотал Гусев и отправился к метро.

Глава восьмая

— Чем я могу вам помочь? — поинтересовалась молодая и улыбчивая девушка-менеджер, когда Гусев уселся за столик для обслуживания клиентов.

— У меня когда-то был счет в вашем банке, — сказал Гусев. — Я хотел бы узнать, что с ним стало.

— Можно ваш паспорт?

— Пожалуйста.

Руки девушки запорхали над клавиатурой, а ее носик забавно сморщился.

— Простите, ничего не могу найти. Как давно это было?

— Тридцать семь лет назад.

Девушка посмотрела на Гусева. Гусев мило улыбнулся.

— Вы шутите?

— Нет. И у меня тогда был другой номер паспорта.

— А сколько вам тогда было лет?

— Тридцать три.

— А сколько вам сейчас?

— Семьдесят.

— И как это может быть?  — Гусев прямо-таки поразился ее выдержке.

— Вы слышали о крионике?

— О, — сказала девушка. — А я думаю, откуда мне ваше лицо знакомо. Это же вас показывали в новостях?

— Наверное, — сказал Гусев. Сам он новости не смотрел, но предполагал, что ребята из «Второй жизни» запросто могли пропихнуть сюжет на телевидение.

— Подождите минутку, — сказала она и упорхнула.

Через минутку к Гусеву вышел сам начальник отдела по работе с физическими лицами.  Его звали Алексей, он был улыбчив, прилизан и отчего-то напоминал Гусеву хорька, хотя никакого физического сходства между Алексеем и хорьком не прослеживалось.

Алексей проводил Гусева в свой кабинет, усадил в дорогое кожаное кресло и попросил еще подождать. Минут через двадцать Алексей вернулся, вставил в свой компьютер флешку, постукал пальцем по тачпаду и попросил Гусева еще раз предъявить документы.

— Да, — наконец подтвердил он. — Похоже, у вас действительно был счет в нашем банке.

— Отлично, — сказал Гусев. — Когда я смогу получить к нему доступ?

— Боюсь, с этим могут возникнуть определенные сложности, — улыбнулся Алексей. Гусев не нашел в этом заявлении ничего смешного.

— Например? — холодно осведомился он.

— Когда вы... когда с вами случилась неприятность, ваш счет заморозили.

— Как и меня, — сказал Гусев. — Но теперь меня разморозили, и я не вижу причин, мешающих вам так же поступить и с моим счетом.

— Тем не менее, такие причины есть.

— Огласите, — попросил Гусев.

— Понимаете, в банковском деле важна точность, — сказал Алексей. — Следование духу закона до последней буквы, так сказать. Тщательная проверка всех документов, фиксирование всех операций, полная финансовая отчетность...

Гусев молчал. Длительное вступление не обещало ему ничего хорошего, но он был из тех людей, которые и не ждут от жизни ничего хорошего, а потому не удивился. Он твердо знал, что в банке будут проблемы и на вложенные когда-то деньги особо не рассчитывал. Ему просто хотелось убедиться.

— Понимаете, — наконец-то перешел к сути Алексей. — Я вот понимаю, что вы и есть тот самый Гусев, который открывал у нас счет сорок с лишним лет назад. Я смотрю телевизор, читаю новости и знаю об этой истории в частности и о крионике в целом. Сейчас уже существуют законы, регулирующие подобные ситуации, но тридцать семь лет назад их не было. И тогда вы были признаны мертвым, и...э... В общем, для того, чтобы разморозить доступ к вашему счету, мне нужно документальное подтверждение что вы — это вы. Вы мне такие документы предоставить можете?

— Я уже показывал вам паспорт.

— Паспорт выдан гражданину Гусеву в этом году. В нем нет никакой связи с гражданином Гусевым, который открывал у нас счет четыре десятка лет назад.

— Дата рождения, например.

— Есть тысячи людей с одинаковыми датами рождения, — сказал Алексей.

— На самом деле, миллионы, — сказал Гусев. — Дат рождения всего-то триста шестьдесят пять, а людей в мире — несколько миллиардов.

— Вот именно, — сказал Алексей. — Я рад, что вы это понимаете.

— Ладно, — сказал Гусев. — Я понимаю, в чем проблема. Теперь расскажите мне, как эту проблему можно решить.

— Я даже не знаю, — развел руками Алексей. — Разве что только через суд.

В том, как он это произнес, была какая-то странность. Ну вот как если бы монах обратился к настоятелю монастыря с моральной дилеммой, а тот бы ему сообщил, что разрешить ее можно только продав дьяволу свою бессмертную душу.

Гусев обратил на эту странность внимание, но заострять не стал.

— Тогда увидимся в суде.

Алексей широко улыбнулся.

— Сильно сомневаюсь, — сказал он.

Причину Алексеевских сомнений Гусев понял к вечеру. Он успел пообщаться с четырьмя разными адвокатами из трех разных юридических контор, и ни один из них не выказал ни малейшего желания браться за иск к банку.

Бродя по адвокатским конторам, Гусев заметил очередную странность. Среди встреченных им юристов не было женщин. Но и это еще не все. Среди встреченных им юристов не было стариков. Среди них не было ни одного толстяка.

Все адвокаты оказывались людьми в возрасте до сорока лет, все они были стройными и подтянутыми, а у некоторых под дорогими костюмами прятались мышцы. У кого-то горы, у кого-то бугры, но ни задохликов, ни обладателей пивными животиками Гусев так и не увидел. Видимо, фитнес среди юристов был не просто моден, он был необходим, он был одной из главных составляющих имиджа успешного адвоката. Однако, это ни пролило ни лучика света на отсутствие среди них женщин и людей предпенсионного возраста.

Гусев понимал, что этому факту наверняка есть какое-то рациональное и, скорее всего, очень простое объяснение, и причина лежит на поверхности, и ответ не может быть так уж сложен, но задавать вопросы он не решился. В этом мире задавать вопросы надо было очень аккуратно, ведь за каждым неосторожным словом мог последовать вызов на дуэль, а Гусев не горел желанием стрелять в других людей. Снова.

Вечером он поужинал в какой-то кафешке, заказал кофе и проверил свой почтовый ящик.

Обещанные Максом файлы уже бултыхались в аттачменте, и Гусев, прихлебывая горячий напиток, принялся изучать обстоятельства собственной смерти.

Весьма загадочные, надо сказать, обстоятельства.

Гусева застрелили субботним вечером в его собственной квартире. Приблизительно в десять часов. В то же время с его телефона было совершено два анонимных телефонных звонка, голос звонившего, как водится, был изменен. Первый звонок поступил в дежурное отделение клиники «Вторая жизнь», второй — тоже в дежурное отделение, но уже полиции. Интервал между звонками был меньше минуты.

Дверь в его квартиру осталась открытой.

Криомедики приехали первыми и полицию им пришлось ждать. Однако, поскольку причина смерти Гусева была очевидна, они начали обговоренные в клиентском договоре мероприятия, которые хоть и не могли спасти пациенту жизнь, но делали его смерть не окончательной. Полиция, надо полагать, не пришла из-за этого в неописуемый восторг, однако, возбухать не стала. Видимо, ребята из «Второй жизни» дали на лапу кому-то из милицейских чинов.

По этой же причине не стали проводить вскрытие. Полицейский эксперт присутствовал при процедуре окончательной заморозки, и после того, как Гусева упаковали в холодильник, получил на руки полный отчет о характере гусевского ранения.

Сквозное, предполагаемый калибр — около девяти миллиметров, пулю в квартире Гусева так и не нашли. Полиция заключила, что стрелял профессионал и принялась искать причину убийства в области гусевской профессиональной деятельности, что было делом гиблым и абсолютно бесперспективным.

Таких, как Гусев, киллерам не заказывали. Для этого он был слишком мелок, слишком легко заменяем, слишком ничтожен для того, чтобы его смерть оказала хоть какое-то влияние он огромный корпоративный механизм, винтиком которого он служил. Он не был олигархом, не был владельцем компании, не был топ-менеджером, его звено было чуть выше среднего, и ни конкурентам, ни честолюбивым коллегам не было никакой выгоды от его смерти.

Кроме того типа, который занял его место начальника отдела и получил неплохую прибавку к своей и так неплохой зарплате. Гусев прикинул, стал бы он ради такого убивать. Нет, он бы не стал, но ведь это ни о чем не говорит. Все люди разные. Кто-то и за штуку баксов в месяц убьет.

Имя преемника в документах не значилось. Гусев подумал, что неплохо было бы его выяснить.

Впрочем, исходя из прочитанного, расследование стоило начинать с другой стороны.

Гусев не был большим поклонником интернета, но по роду службы в старой сети ориентировался неплохо. Политическая и культурная жизнь протекали где-то между «Живым Журналом» и «Фейсбуком», молодежь предпочитала «в контакте», в «одноклассниках» сидел народ. Сейчас же ничего этого не было. «Живой журнал» окончательно умер, «фейсбук», если и продолжал существовать, фатально вышел из моды, судьба остальных сайтов осталась для Гусева и вовсе неизвестной.

Социальная сеть ныне была одна, и зарегистрировано в ней было все население страны, причем в случае Гусева, согласия у этого населения никто не спрашивал. Этот подход Гусеву не особенно нравился, но были у него и свои плюсы. Поиск людей значительно упростился.

Если, конечно, люди не меняли фамилию или не уезжали из страны.

Настя не сменила и не уехала. Она все еще жила в Москве, и Гусев решил, что вечер еще недостаточно поздний, а потому можно нанести ей визит.

Она узнала его сразу.

— Ты, — коротко, на выдохе.

— Я, — не стал отрицать Гусев.

— Зачем ты пришел?

— Просто повидаться, — соврал он. — Проходил мимо, думаю, дай-ка зайду. Не так уж много знакомых у меня осталось.

— Я не хочу тебя видеть.

— Бывает, — она попыталась закрыть дверь, но он вовремя вставил ногу в проем. — Я недолго.

— Это твое второе имя, да?

— Скорее, кредо.

Насте было за шестьдесят. Ухоженная старушка, которая следила за собой, потому что больше следить ей было не за кем. Благодаря прозрачности нового мира, Гусев знал о ее жизни почти все. Ни мужа, ни детей, ни внуков.

Она посвятила свою жизнь карьере, но всякая карьера заканчивается пенсией. В случае Насти, это была хорошая пенсия, сдобренная доходами от удачных капиталовложений.

Не самый плохой, в общем-то, вариант.

— Я вызову полицию.

— Зачем?

— Чтобы они выставили тебя отсюда.

— Но я пока и не вошел, — заметил Гусев.

— Убери ногу.

— Что, даже чаю не предложишь?

— Убирайся к черту.

— Разве время не лечит раны?

— Ты кинул меня.

— За это ты меня и застрелила?

— Что?

От удивления она ослабила нажим на дверь. Гусев воспользовался заминкой и перетек в прихожую.

— Тебе там последние мозги отморозили, да?

— Нет. По крайней мере, мне так не кажется.

— Тогда что за чушь ты несешь?

— Я тут узнал, что меня застрелили, — сообщил он. — Прямо в сердце. В моей собственной квартире. В той самой, от которой у тебя были ключи. И почти сразу же в клинику, заметь, в ту самую клинику, на договоре с которой настояла именно ты, поступил анонимный звонок, сообщающий о моей смерти. Неплохо сработано, кстати. С одной стороны, я мертв, и ты отомщена, с другой стороны, я все же не совсем мертв, по крайней мере, теоретически, и совесть твоя осталась относительно чистой.

— Бред, — сказала она.

— Дверь открыли ключом. Ключи были только у тебя.

— Значит, не только.

— У тебя была возможность, — сказал Гусев. — У тебя был мотив. Странно, что тебя еще тогда не арестовали.

— Ты несколько переоцениваешь свое значение в моей жизни, Антоша, — сказала она ядовито-ласковым голосом. — Да, ты меня бросил, и я расстроилась, но это еще не конец света. И, кстати, меня тогда допрашивали.

— И что ты им сказала?

— То же самое, что и тебе. Это не я.

— А кто?

— Откуда мне знать? Ты ведь хам, Гусев. О твоей смерти наверняка мечтала целая куча народа.

— Мечтать о чьей-то смерти, это одно, — сказал Гусев. — А дарить кому-то смерть — это совсем другое.

— Вот именно. Я и слезинки не проронила, когда узнала. Но сама я этого не делала.

— Так прямо и ни слезинки?

— Гусев, чего тебе надо?

— Правду.

— Ты ее уже получил. Что будешь делать дальше?

— Значит, это не ты?

— Не я.

— С другой стороны, если бы это была ты, вряд ли ты бы мне в этом призналась, так?

— Почему бы нет? — спросила Настя. — Тридцать семь лет прошло, срок давности вышел, ты жив, вот он, передо мной стоишь. Чем бы я рисковала?

— К примеру, я мог бы отомстить.

— Как?

— У меня есть пистолет.

— Теперь у всех есть пистолет, — сказала она. — Только у тебя духу не хватит в меня выстрелить.

— Ладно, — сказал Гусев. — Что-то мы вообще не о том. Как ты жила-то все эти годы, Настя?

— Нормально жила, Гусев. Не знаю, на что ты там рассчитывал, но душу я тебе изливать не собираюсь. Так что шел бы ты отсюда, а?

— Да, — сказал Гусев. — Я, наверное, и правда пойду.

Он был уже в подъезде и успел спуститься на половину пролета, когда Настя его окликнула.

— Гусев!

Он обернулся.

— Если бы все женщины убивали бросивших их мужиков, в мире бы осталось чертовски мало мужиков, не так ли?

— Наверное.

— Подумай об этом, Гусев.

— Обязательно.

— И постарайся сделать так, чтобы я больше тебя не видела.

Честно говоря, Гусев и сам не понимал, на что он рассчитывал и чего от этой встречи ждал. Что она разрыдается, упадет ему на грудь и они будут пить чай на кухне, вспоминая старые добрые времена? Или что она признается в убийстве, и тогда он... А что бы он тогда сделал?

Гусев понятия не имел.

У его дела давно вышел срок давности, так что полиция, даже имея на руках ее чистосердечное признание, вряд ли бы стала что-то предпринимать. Свершить возмездие самолично? Гусев не испытывал ни малейшего желания, во всяком случае, если речь шла о Насте. Как бы там ни было, как бы потом все не повернулось, было время, когда им хорошо было вместе, и... Черт побери, она была единственным человеком, оставшимся из его прошлой жизни.

Пусть она и не хотела его видеть, да и он, в общем-то, тоже. Но была между ними какая-то нить, что-то, что их связывало. Общие воспоминания о том вялотекущем романе, или принадлежность к одному поколению, или... Гусев окончательно запутался.

Он вышел из метро и пошел к своей общаге.

В то, что Настя могла его убить, он и сам не особо верил. Это был не ее стиль. Вынести мозг живому — это да, это всегда пожалуйста, но всадить пулю в сердце, и не в состоянии аффекта, не в тот день, когда он ее бросил, а на следующий... Да и где бы она взяла пистолет?

Ситуация была абсурдная. У Гусева не было врагов, способных на его убийство, и он это прекрасно понимал. Кому он нужен вообще?

Подсидеть на работе, подставить перед начальством, кинуть на деньги — на это люди его круга были вполне способны. Но убийство было для них слишком крутым шагом. Слишком радикальным.

За что вообще убивают людей?

Понятно, что подавляющее большинство убийств в те времена происходило на бытовой почве, и девяносто процентов из них — по пьянке. Но модус операнди не тот.

Собутыльники, внезапно воспылавшие к тебе ненавистью, могут воткнуть в тебя хлебный нож, проломить голову гантелей или тупо забить ногами. Но стрелять тебе в сердце, а потом сразу же звонить в больницу и милицию они не станут. Зачем им это надо?

И, опять же, ни у кого из знакомых, с кем Гусев мог бы выпивать, не имели доступа к огнестрельному оружию. Тогда — это вам не сейчас, когда каждый второй со стволом не расстается.

Однако, факт оставался фактом. Гусева решительно некому было убивать, но кто-то же его все-таки убил. И Гусев решил обязательно докопаться до истины. В тот вечер, идя от метро по освещенной московской улице и наслаждаясь теплым вечером, Гусев открыл совершенно новое для себя ощущение.

В его жизни появилась цель.

Глава девятая

— Не могу сказать, что я удивлен, — заявил Макс. — Я ожидал твоего повторного визита, просто я не думал, что ты придешь так быстро.

— Ты смотрел те файлы, которые мне переслал?

— Только чтобы убедиться, что это те самые файлы. Разве я ошибся?

— Нет, — сказал Гусев. — Это те самые файлы. Но теперь мне нужно больше.

— Больше чего?

— Информации.

Макс зевнул, прикрыв лицо рукой, а потом почесал подбородок.

— А ты уверен, что тебе это на самом деле нужно?

— Меня убили, — сказал Гусев.

— Отчасти это верно, — согласился Макс.

— Отчасти?

— Ну, ты же вот он, передо мной сидишь.

— У меня украли мою жизнь.

— Дав тебе новую взамен.

— Я сам должен был это решать, — сказал Гусев. — Но у меня отняли право выбора.

— Это было тридцать семь лет назад, — сказал Макс. — К чему ворошить прошлое? Если даже ты узнаешь, кто тебя застрелил, что это для тебя изменит?

— Я буду знать.

— Ты ж понимаешь, что тот тип, кем бы он ни был, вполне мог и не дожить до наших времен?

— Понимаю.

— И даже если он до них дожил, что ты будешь с ним делать? Полицаям сдашь?

— Срок давности давно вышел.

— Это я и пытаюсь тебе втолковать, — сказал Макс. — Знание о том, кто тебя застрелил, не изменит в твоей жизни ровным счетом ничего. Здоровье не станет лучше, денег не станет больше, Солнце не начнет ярче светить. Зачем ты смотришь в прошлое? Не пора ли задуматься о будущем?

— Я хочу узнать, — сказал Гусев.  — И я готов платить. Тебе этого мало?

— Ты просто занимаешься не тем.

— Это мое дело.

— Твое, — согласился Макс. — Ты подумал над моим предложением?

— Я в процессе, — соврал Гусев.

— Ладно, думай дальше. И что я должен добыть для тебя на этот раз?

— Мое дело из полицейских архивов, — сказал Гусев. — Протоколы, все такое. Это реально?

— Я даже не уверен, что это закрытая информация, — сказал Макс. — Мои люди постараются все раздобыть. Но подумай вот о чем. Полиция, конечно, в ваши времена совсем мышей не ловила, но они расследовали это дело по горячим следам, и ничего не нашли. При том, что это их работа, и у них есть целый штат профессионалов и ресурсы, которые тебе и не снились. Почему ж ты думаешь, что сейчас, спустя тридцать семь лет, ты достигнешь успеха в том, в чем они тогда облажались?

— Потому что это моя жизнь, — сказал Гусев. — Кому с ней разбираться, как не мне?

— Да будет так. Каждый сходит с ума по-своему, — кивнул Макс. — Еще что-нибудь?

— Ты не посоветуешь мне адвоката?

Макс в изумлении задрал бровь.

— Чего успел натворить?

— Ничего. Мне не по уголовному праву. Банк, в котором у меня был счет, не хочет отдавать мне деньги.

— Хороший, значит, банк, — ухмыльнулся Макс. — Хорошие банки просто так с деньгами не расстаются.

— Можешь кого-нибудь посоветовать?

— А много там денег?

— Средне.

— Тогда я могу посоветовать тебе забыть о них, — сказал Макс. — Но что-то мне подсказывает, что ты этому совету не последуешь.

— Не знаю, что именно тебе подсказывает, но оно право.

— Сейчас мало кто из адвокатов связывается с банками, — сказал Макс.

— Я заметил.

— Но есть у меня один парень, Федором зовут. Он не то, чтобы очень крутой, скорее, безбашенный, но другой за твое дело и не возьмется. Адрес и телефон я тебе в почту скину.

— Спасибо. А файлов когда ждать?

— День — два, — сказал Макс. — Это не очень интересная информация, поэтому я даже не знаю, к кому из специалистов мне обращаться. Ты, наверное, и сам мог бы ее нарыть, доступ к архивам у нас открыт.

— Пусть лучше специалисты займутся.

— Пусть, — согласился Макс. — Хотя и даль специалистов по такой фигне гонять. Копеечное ж дело.

— В наше время говорили, что информация — это самый дорогой товар, — заметил Гусев. — Но я смотрю, у вас оно не так.

— Врали потому что в ваше время, — сказал Макс. — Или добросовестно заблуждались, что, в принципе, не так уж важно. С чего б ей быть самым дорогим товаром, если ее вокруг столько, что хоть тачками вывози? Вон в гугле, хочешь, рецепт блинчиков добудь, хочешь, чертеж атомной бомбы и список сайтов, где для нее материалы прикупить можно. Но что-то никто ничего вокруг не взрывает, да и блинчиков приличных днем с огнем не найдешь. Информация, мой древний друг, это товар очень неудобный. Во-первых, потому что ее полно и она в основном бесплатна. А во-вторых, та информация, которую кому-то за деньги продать можно, добывается тоже не бесплатно, и не только деньгами за нее порою платить приходится. А самое главное, что список покупателей для той инфы крайне ограничен. Вот знаешь ты, например, страшную военную тайну стратегического значения. Кому ты ее продавать будешь? Много ты людей знаешь, которые такие тайны купить могут?

— Любой товар можно продать, — сказал Гусев. — Все зависит только от приложенных усилий.

— И заплатят тебе пулей в башку, — сказал Макс. — Но в общем случае, в наше время инфой торговать, это все равно, что рыбе стакан воды пытаться впарить.

— А я думал, ты только ей и торгуешь.

— Не, — отмахнулся Макс. — Это капля в море. Я б тебя, честно говоря, вообще на фиг бы послал с такими заказами, если б не Стас и не те парни, которые интерес к тебе проявили.

— Ценю такую откровенность, — сказал Гусев. Интересно, кто же эти парни? Крышу они, судя по смелости Макса, предоставляют совсем нехилую.

Макс отмахнулся от него пухлой рукой.

Контора адвоката Федора Краюхина находилась на третьем этаже второсортного бизнес-центра. Справа от нее торговали пластиковыми окнами, слева — железными дверями. В офисе, обставленном в стиле «бедненько, но чистенько», кроме самого Федора сотрудников не было. Даже секретарши.

Сам Федор принадлежал к юристам уже знакомого Гусеву типа, и тот начал думать, что другого типа тут уже просто не водится.

Федору было под сорок, он был широкоплеч, кряжист и коротко стрижен. На правой щеке красовался шрам от ножевого ранения, свидетельствующий в пользу бурной адвокатской молодости.

Если бы Гусева спросили о роде занятий человека с такой внешностью, о юриспруденции он подумал бы в последнюю очередь. Федор был похож на братка откуда-то из середины девяностых, причем, не на реального, а на такого, какими их было принято изображать в криминальных сериалах. Немного облагороженный вариант гопника с окраин.

Гусев поздоровался, представился, отказался от предложенного кофе, опустил тело на стул и изложил суть дела. Федор слушал его внимательно, не перебивая, изредка делая какие-то пометки в своем планшете.

— Возьметесь? — поинтересовался Гусев, закончив свой печальный рассказ.

— Сколько, вы говорите, там денег?

Гусев повторил.

— Немного, — сказал Федор.

— Это даже не вопрос денег, — сказал Гусев. — Это больше вопрос принципа.

— Понимаю, — сказал Федор. — Банки совсем обнаглели. Последнее время никто на них в суд не подает.

— Почему?

— А, вы же у нас гость из прошлого, — сказал Федор. — С нашей судебной системой еще не сталкивались, да?

— Пока не доводилось.

— Я ведь наверняка не первый, к кому вы пришли, — сказал Федор.  — Сколько человек вас уже послали?

— Четверо.

— И вас в этом ничего не удивило?

— Удивило, — сказал Гусев. — Но они просто отшивали меня, едва услышав об иске к банку. После этого разговор у нас как-то не складывался, и спрашивать о причинах такого странного для юристов нежелания идти в суд мне спросить не довелось.

— Все очень просто, — сказал Федор. — Это административное дело класса А, и значит, что любая из сторон в любой момент может воззвать к суду последней инстанции, что адвокаты банка сразу же и сделают.

— Сразу в Гаагу? — удивился Гусев.

— Причем тут Гаага?

— Вот и я думаю, причем тут Гаага и с чего бы адвокаты банка стали переводить дело в суд по правам человека.

— Суд последней инстанции — это вовсе не Гаага, — сказал Федор. — Суд последней инстанции это вот то самое, что раньше называли «судом Божьим».  Но у нас вроде как светское государство, поэтому название слегка изменено.

— Ордалии? — слегка опешил Гусев[6].

— Бог с вами, какие ордалии, — замахал руками Федор. — Мы ж не варвары какие-нибудь. Честный и благородный судебный поединок, плоть против плоти, сталь против стали.

Гусева снова посетило чувство, что над ним издеваются. Но он уже понимал, что если оно и так, то издевается над ним не вот этот конкретный человек.

Издевается над ним весь этот мир.

Судебные поединки, надо же. Впрочем, после дуэли, в которой Гусев участвовал самолично, это не казалось такой уж дикостью. То есть, конечно, казалось, и еще какой, но мозг Гусева уже практически адаптировался к новым обстоятельствам, и потому удивление было не чрезмерным.

— И какова вероятность, что мой иск перейдет в эту плоскость?

— Стопроцентная, — сказал адвокат. — В обычном порядке им это дело не выиграть. У вас пары документов не хватает, и все, что от нас требуется, это доказать, что вы — это вы, а сие элементарно в два хода доказывается. Показать бумаги из клиники, вызвать пару свидетелей... Но банки не любят платить, поэтому на первом же заседании они потребуют суда последней инстанции, и судья по закону не имеет права им отказать. Собственно говоря, поэтому с банками никто и не связывается — больно уж бойцы у них крутые.

— Я смотрю, реформа судебной системы, о необходимости которой говорили в мое время, оказалась слишком радикальной.

— Какое-то время реформа работала на обычных людей, — сказал Федор. — Очень недолгое, если судить по историческим меркам. А потом все стало как обычно — у кого больше ресурсов, тот и побеждает.

— А как эта фигня в уголовном праве работает?

— Лучше б вам никогда этого не узнавать.

— Ага, — сказал Гусев. Адвокат явно не горел желанием распространяться на эту тему. Ладно, завтра будет новый день, и он подумает об этом позже. — Возьметесь за моей дело?

— Возьмусь, — сказал Краюхин. — В случае успеха мой гонорар будет составлять половину той суммы, что вы получите.

— Справедливо. А в случае провала?

— Ничего, — сказал Краюхин. — Вознаграждение проигравшей стороны законом не предусмотрено.

— Сурово, — сказал Гусев.

— Как есть, — сказал Краюхин. — Давайте подпишем документы и обсудим общую стратегию...

Гусев шел по улице и думал о мрачном.

Обычная улицы обычного города. Все вроде бы знакомо и узнаваемо, и в это заключается самая большая опасность. Как только ты начинаешь думать, что мир этот не слишком отличается от того, который ты знаешь, тут же вылезает какой-нибудь нюанс.

Чуть ли не поголовное владение холодным оружием.

Дуэли.

Судебные поединки.

Несмотря на кажущееся благополучие, новый мир оказался очень опасным местом. И самым поганым было то, что опасности эти лезли из самых непредсказуемых мест, и любая, даже самая безобидная на первый взгляд ситуация могла завести тебя куда угодно. С другой стороны, а когда здесь было иначе? Может, когда-то и было, только времен тех уже никто не помнит.

Изменились только правила, а сама игра, по сути, осталась прежней. Разве что в ней добавилось демонстративной жестокости. Можно даже сказать, брутальности.

Гусев свернул в скверик, уселся на скамейку, вытащил из одного кармана пачку сигарет, из другого — смартфон. Закурил, вставил в устройство паспорт, вошел в сеть.

По запросу «судебные поединки» первыми в выдаче шли короткие видеоролики, тысячи их. Гусев ткнул пальцем в один из роликов, и мгновение спустя двое полуголых мужчин уже пытались нанести друг другу увечья на экране его смартфона.

Доспехами боевые адвокаты не пользовались. На обоих были свободные спортивные штаны и кроссовки. Высокий, стройный и очень гибкий молодчик орудовал двумя короткими мечами, ему противостоял коротокостриженный здоровяк с двуручным боевым топором. Противники выписывали круги на арене, обмениваясь осторожными выпадами. На стороне мечника была скорость, зато топор мог разить с вдвое большего расстояния.

Гусев глянул в описание видео. Квартирный спор между четой Коровиных и недобросовестным застройщиком, который на полтора года затянул со сдачей объекта.

Гусев вернулся к просмотру боя как раз тогда, когда представитель застройщика подцепил ноги своего противника топором, и адвокат истцов рухнул на пол, выпустив из левой руки меч. Не делая попыток сразу подняться на ноги, он перекатился по полу, вяло отмахиваясь оставшейся железякой.

Неудачно.

Топор с размаха воткнулся ему в руку чуть выше локтя. Адвокат выронил второй меч.

Гусев счел поединок законченным, но представитель ответчика придерживался другого мнения. Он занес топор над головой, крякнул, как человек, колющий дрова, и лезвие его боевого оружия, вычертив в воздухе дугу, снесло противнику половину черепа.

Оператор взял крупный план и камера показала лужу крови, быстро растущую вокруг расколотой надвое головы проигравшего.

Чета Коровиных только что была приговорена к жизни на улице.

— Ни хрена себе, — сказал Гусев.

Поход в суд начал казаться ему еще более неудачной идеей, чем раньше.  Он посмотрел еще два ролика и позвонил адвокату.

— Я тут подумал немного, — сказал Гусев. — Может быть, а ну его к черту, а?

— Хотите отказаться от иска?

— Хочу.

— Могу я спросить, почему?

— Я недооценил кровожадность нынешней системы правосудия, — признался Гусев. — Поначалу мне, признаться, не приходило в голову, что исход этих поединков чаще всего фатальный.

— Так вы же моей жизнью рискуете, не вашей.

— Мне кажется, оно того не стоит, — сказал Гусев.

— Неправильно вам кажется, — сказал Краюхин. — Банкам пора получить щелчок по носу. И, если что, я в своих силах полностью уверен, иначе за ваш случай просто не взялся бы.

Голос адвоката звучал уверенно.

— Сколько дел в суде последней инстанции вы уже выиграли? — поинтересовался Гусев.

— Шесть.

— И что используете?

— Щит и меч. Кстати, я уже составил иск по вашему делу.

— Я не уверен, — сказал Гусев.

— Зато я уверен. Вы же сами сказали, это не вопрос денег, это вопрос принципа. Так у меня тоже есть свои принципы.

— Ладно, — сказал Гусев. — Давайте сделаем это. Держите меня в курсе, если что.

— Обязательно, — сказал адвокат и отключился.

Гусев не стал убирать телефон и погрузился в интернет.

Новая система правосудия была принята десять лет назад, как альтернатива телефонному праву и игре «кто больше занесет судье». Народ судебную реформу поддержал, очевидно, рассудив, что лучше уж так, чем вообще никак, и хуже от этого вряд ли станет. Молодые честолюбивые адвокаты, чья карьера застопорилась ввиду наличия старших коллег, расхватывающих самые выгодные дела, тоже оказались не против новой инициативы. Возражали только сами старшие коллеги, обладавшие богатым опытом, острым умом, энциклопедическими познаниями, но слишком немощные телом и дравшиеся последний раз около полувека назад.

На какое-то время ситуация действительно изменилась, деньги и административный ресурс перестали решать, и у обычного человека появились реальные шансы выиграть дело против огромной корпорации, но, как и следовало ожидать, долго такое положение дел просуществовать не могло. Как только наступила определенность и засияли звезды новой адвокатуры, корпорации тут же прибрали их к рукам, и все вернулось на круги своя.

С уголовным правом дела обстояли еще веселее.

Как стало известно Гусеву, до реформы судьи выносили меньше одного процента оправдательных приговоров, поэтому состязательность из процесса решили убрать совсем, как взяткоемкую и неэффективную. У обвиняемого теперь было два варианта: либо признать свою вину и положиться на приговор, который вынесет судья, либо воззвать к суду последней инстанции.

Поскольку государственных обвинителей, которым по новым законам юридическое образование не требовалось, набирали из бывших спецназовцев, уголовные адвокаты стоили слишком дорого, и обвиняемым чаще всего приходилось защищать себя самим. Кому-то везло, и процент оправдательных приговоров незначительно вырос. Но большинство либо сразу признавало свою вину, либо, если дело было слишком серьезным и срок грозил отнюдь не маленький, гибло на судейской арене.

В результате преступность снизилась примерно на треть, но Гусев все равно нашел эту ситуацию прелестной. Если раньше тебе могли «влепить двушечку», то теперь ты имел неплохие шансы огрести топором в лоб. На совершенно законных основаниях и в рамках судебного разбирательства.

При этом страна все еще поддерживала мораторий на смертную казнь.

Утром позвонил Макс.

— Слушай, тут такое дело, — сказал он. — У полицаев в результате хакерской атаки лет тридцать назад все электронные архивы гакнулись. Что-то они сумели восстановить, что-то нет. И тут выяснилось...

— Что мое дело они не восстановили? — угадал Гусев.

— Именно, — сказал Макс.

— Значит, полный облом?

— Не полный, — сказал Макс. — Я могу послать человечка сходить кое-куда ногами, но это будет сильно медленнее. И, что немаловажно, изрядно дороже.

— Понимаю, — сказал Гусев.

— Так я чего звоню-то... Мне продолжать копать или ну его уже к черту?

— Продолжай.

— Угу.

Едва Макс отключился, нарисовался Краюхин.

— Дело приняли к производству, — бодро отрапортовал он. — Первое слушание назначено на завтра, на десять утра. Оно же, я думаю, и последнее.

— Так быстро? — удивился Гусев.

— Правосудие не терпит промедления, — сказал адвокат.

— Мне надо как-то подготовиться или что-то вроде того?

— Нет, — сказал Краюхин. — Наденьте костюм, если есть. Если нет, не надевайте, перетопчутся.

— А адрес суда какой? — запоздало сообразил Гусев.

— Я вам в почту все скинул, — сказал Краюхин. — Ну, ударим могучим русским топором по произволу банковской системы?

— Вы ж говорили, мечом пользуетесь. Может, не стоит менять привычное оружие?

— Да я фигурально, — сказал Краюхин. — Не буду я ничего менять. Тем более, что у меча и топора баланс разный.

— Я уже не понимаю, что тут фигурально, а что на самом деле имеет место быть, — сказал Гусев. — Вы когда следующий раз пошутить захотите, предупредите меня заранее, хорошо?

— Все будет нормально, — сказал адвокат. — Прорвемся.

Гусев не любил это вечное русское «прорвемся».

Он не видел ничего хорошего в этом бесконечном героическом преодолении трудностей и хотел бы решать вопросы в рабочем порядке. Но все вокруг него постоянно куда-то прорывались, и ему поневоле приходилось прорываться вместе с ними.

Хуже вечного русского «прорвемся» было только вечное русское «авось». А уж когда кто-то употреблял при нем словосочетание «Авось прорвемся», Гусеву хотелось впасть в истерику, бегать по потолку и биться головой о стену. А еще лучше, бить об стену голову собеседника. Долго и с наслаждением.

И ведь многие зачастую не понимают, что кучи ситуаций, через которые надо «прорываться», возникают именно при попустительстве этого чертового «авось».

Авось и так прокатит, думает автослесарь, не дотягивая болты, и потом у машины отваливается рулевая тяга и она летит в кювет. Авось потом успею все выучить, думает студент за три недели до экзамена, а потом его отчисляют и он идет в армию. Авось обойдется, думает бухгалтер и опаздывает со сдачей отчета, а потом появляется «маски-шоу» и изымает из офиса все компьютеры, включая сервер.

Конечно, в нынешней ситуации Гусев был не виноват. Законодательство изменилось уже после того, как он был заморожен, да и в целом он не особо рассчитывал на то, что его когда-нибудь разморозят, а потому при жизни такие вопросы его не заботили.

Но легче от этого не становилось.

Адвокатов, представляющих интересы банка, было трое. Два обычных для этого времени юриста и один японец с фигурой борца сумо. Не бурят или казах, только смахивающий на японца, а самый настоящий японец, с самым настоящим японским именем и ломаным русским языком. Гусеву стало интересно, как он получил адвокатскую лицензию.

Заседание прошло по предсказанному Краюхиным сценарию. Едва секретарь суда огласил дело, защита тут же потребовала суда последней инстанции, и судья моментально удовлетворил эту просьбу. Поединок был назначен на после обеда. Правосудие в новом времени было не только слепо, оно было еще и стремительно.

А еще у него были кулаки.

Краюхин заверил Гусева, что все идет так, как и должно идти, и отправился готовиться к грядущему поединку. Гусев вышел на крыльцо здания суда, уселся на верхнюю ступеньку и закурил.

— А вы не слышали, что курить не только вредно, но и асоциально?

— Мне говорили.

— Значит, не буду повторяться, — рядом с Гусевым уселся коротокостриженный тридцатилетний на вид мужчина в дорогом деловом костюме. — Я — Геннадий, но обычно все зовут меня Геной.

— Мне кажется, у меня нет необходимости представляться, — сказал Гусев.

— Верно, я знаю, кто вы, — согласился Гена. — И я знаю, какое у вас тут дело. Вы проиграете.

— Спасибо за поддержку.

— Нет, в самом деле, — сказал Гена. — Я тоже адвокат, знаете ли, и я понимаю в такого рода делах.

— На чем специализируетесь? — без особого интереса спросил Гусев.

— На всякой уголовщине, — сказал Гена.

— О.

— Ага, — сказал Гена. — Жутко прибыльное дело, знаете ли.

— Догадываюсь. И насколько вы успешны?

— Мое неофициальное прозвище — Гена-Геноцид, — сказал Гена.  — Пошловато звучит, конечно, но я думаю, вы можете представить, как я его получил.

— И с высоты своего опыта вы хотите сказать мне, что я проиграю?

— Да, — сказал Гена. — Я видел вашего адвоката в деле. Он силен, он техничен, но ему не хватает скорости. А у его оппонента, несмотря на то, что выглядит он просто горой мяса, скорости хоть отбавляй.

— Зачем вы мне все это рассказываете?

— Вам следовало бы обратиться ко мне.

— Я узнал о вашем существовании минуту назад, — сказал Гусев.  — Сейчас уже несколько поздновато все переигрывать?

— Увы, — сказал Гена. — Но когда у вас в следующий раз возникнет потребность в юридической защите, обратитесь ко мне.

— Думаете, возникнет?

— И снова увы, — сказал Гена. — Вы — первый из размороженных, и почти каждое ваше движение может породить юридический прецедент.

— Ладно, — сказал Гусев. — Если породит, я буду иметь вас в виду.

— Имейте. Я в своем деле лучший, — заверил Гена-Геноцид, вручая Гусеву свою визитную карточку.

— Вы быстрее японца?

— О да, — сказал Гена. — Я быстрее любого из них.

— А что вы будете делать, когда появится кто-то еще более быстрый?

— Убью его медленно.

Краюхин был в потертых джинсах и армейских ботинках, торс обнажен, грудь пересекает длинный уродливый шарм, наверняка память о каком-то выигранном деле. В правой руке адвокат держал меч, в левой — тяжелый, обитый железом щит. Японец, одетый в черное кимоно, вооружился изогнутым мечом. Гусев подозревал, что такие мечи называют катанами или как-то в этом роде. Поскольку японец был оргомен, катана смотрелась в его руке не как меч, а как длинный изогнутый кинжал.

Поединок должен был проходить в подвале здания суда, на небольшой огороженной арене, вокруг которой построили два ряда трибун. Гусев занял свое место среди зрителей, когда секретарь суда уже зачитал слушаемое дело и гладиаторы от юриспруденции сошлись лицом к лицу.

— Пусть победит правый, — заявил секретарь суда и спешно покинул арену.

Гонг.

Краюхин сразу же бросился в атаку, рубанул японца мечом. Тот уклонился с невозможной для его комплекции грацией, сделал резкий выпад, катана проскрежетала по вовремя подставленному Краюхиным щиту.

Защитник Гусева отпрыгнул назад и принялся кружить по арене, выискивая слабое место или выбирая время для атаки. Или еще для чего-нибудь. В гладиаторских боях Гусев совершенно не разбирался.

— Мои соболезнования, — Гена-Геноцид присел рядом. Полы его пиджака распахнулись, и Гусев узрел автоматический пистолет в кобуре  под мышкой и здоровенный охотничий нож на поясе.

— Я надеюсь на лучшее.

— Как и все мы, — сказал Гена. — Как и все мы.

Мечи скрестились, высекая искры. Краюхин напрыгнул на противника, толкая его щитом в необъятный живот. Японец снова сделал какое-то неуловимое глазу движение, уходя вбок, и Краюхин пролетел несколько метров по инерции, врезавшись в ограждение арены. Катана сверкнула в воздухе и прочертила красную линию на левом бицепсе Краюхина. На арену упали первые капли крови.

— Если бы речь шла об административном нарушении, уже можно было бы заканчивать, — прокомментировал Гена. — Дела с небольшими суммами исков решаются пролитием первой крови.

— Чем выше сумма иска, тем больше крови должно пролиться? — утонил Гусев.

— Прямой зависимости тут нет, — сказал Гена. — По крайней мере, после того, как исковая сумма перекатывает за сотню тысяч.

— Я эти тонкости не понимаю, — признался Гусев.

— Да нет здесь никаких тонкостей, — отмахнулся Гена. — Официально поединок считается закончившимся только после того, как прозвучит гонг. До этого противники могут делать друг с другом все, что угодно. Если сумма иска небольшая, то гонг звучит уже после первой крови, если нет, то оппонентам дают шанс уладить все окончательно.

— Э... то есть, поубивать друг друга?

— Да, — сказал Гена. — Это вовсе необязательно, но... Понимаете, если сумма иска весьма значительна, и оба адвоката остались в живых, то после поединка возможно всякое. Аппеляции, ссылки на прецеденты, прочая казуистика. Это все же юриспруденция, друг мой, хотя и весьма модернизированная. Но вот если ведущий адвокат другой стороны мертв, то подача аппеляции уже невозможна. Понимаете, о чем я?

—   Можно не убивать, но убивать вернее? — уточнил Гусев.

— Да, как-то так.

— И часто убивают?

— Примерно в двадцати процентах случаев, — сказал Гена. — В уголовном праве, как вы понимаете, расклады другие.

Краюхин уже почти не атаковал.

Он ушел в глухую оборону, принимая удары своего противника на щит. Японец же, никуда особенно не торопясь, проводил одну атаку за другой и постепенно теснил гусевского адвоката в угол.

— И как вы полагаете, Федор...

— Его убьют, — бесстрастно сказал Гена-Геноцид. — Уж больно дело щекотливое.

— Даже если я попрошу отозвать иск?

Гена покачал головой.

— Во время поединка это уже невозможно, — сказал он. — От вас теперь ничего не зависит.

Гусев никогда не был ни фанатом холодного оружия, ни большим поклонником мордобоя.

Все эти ножи, мечи, топоры и прочие острые штуковины, предназначенные для кровопускания, не пробуждали в его душе никакой страсти. В его время существовал целый пласт людей, которым это было интересно, да что там, с парочкой таких индивидуумов он и сам был знаком. Офисные работники, в курилке обсуждающие очередную модель ножа из чего-то-там-легированной стали, с кровостоком и рукояткой, предназначенной для обратного хвата, не вызывали у него ничего, кроме недоумения. Тогда ему казалось, что время холодного оружия безвозвратно прошло, и если уж придется решать проблемы, связанные с насилием, то для этого существуют более прогрессивные методы. Тот же пистолет, например.

Но ведь его увлеченные ножами коллеги никаких проблем, связанных с насилием, никогда не решали, если не считать за таковые пьяные драки на корпоративах и редкие стычки за парковочные места. Очевидно, считал он, тяга к холодному оружию была атавистической чертой, отличавшей настоящих мужчин от прочих бета-самцов. Так же, как и игра в виртуальные танки, например.

Или вот бокс.

Практически все знакомые Гусева разбирались в боксе. При анонсе очередной схватки за звание чемпиона в супертяжелом весе — наверное, в боксе были и какие-то другие веса, но они почему-то никого не интересовали — в кабинетах и курилках сразу же начиналось обсуждение шансов того или иного боксера, разрабатывались хитроумные стратегии и в ушах Гусева звенело от всех этих «джебов, крюков, клинчей и апперкотов». При этом, по факту, драться никто из этих специалистов и не умел. Когда Гусеву не удавалось отвертеться от очередного корпоратива, он частенько наблюдал стычки своих коллег, и ни одна из них хотя бы отдаленно не напоминала боксерские поединки профессионалов. Как правило, это были неуклюжие, смазанные двидения, когда удары наносились не кулаками, а всем подряд, ногами вообще никто из корифеев никогда не работал, а так называемый клинч сразу же переходил в беспомощное валяние на паркете.

Гусев никак не мог понять, откуда у этих тихих, мирных, и, в общем-то, довольно неплохих людей берется такая тяга к насилию, но, судя по результатам, кому-то из них удалось добраться до законодательной власти и захватить ее в свои потные, никогда не державшие ничего тяжелее компьютерной мышки, руки. И теперь адвокаты убивают друг друга на арене, а простые граждане на вполне законных основаниях постреливают в других простых граждан на улицах.

И ничего, страна не развалилась, хаоса нет, все довольны. Что же произошло с людьми за то время, что он проспал? Ведь по историческим меркам это был очень недолгий период.

Гусев дал себе слово, что попытается в этом разобраться.

Даже не будучи специалистом, Гусев понимал, что дело плохо.

Краюхин швырнул изрубленный в щепки щит в лицо японцу, а сам попытался провести атаку в ноги. С грацией танцора японец уклонился от обеих угроз, махнул в ответ мечом, и грудь Федора прочертила очередная кровавая полоса.

Однако, Краюхин был настоящим бойцом. Ему не хватало умения, совершенно очевидно, что ему не хватало скорости, но даже понимая, что шансов на победу у него нет, он не опускал руки и продолжал драться.

— Жаль, — прямо над ухом сказал Гена-Геноцид, о существовании которого Гусев успел позабыть. — Хороший парень, очень старательный. Но это просто не его уровень.

Удар, блок, удар, звон клинков. Японец дрался легко, словно в тренировочном зале, словно перед ним был не человек, стремящийся его убить, а бессловесная макивара, которая не может дать сдачи. Федор был залит кровью, сочащейся из многочисленных порезов, кровь капала на плотно утоптанный песок арены, и всем уже было ясно, чем кончится этот суд, но чертов гонг все не звучал и не звучал.

Гусев до боли сжал кулаки. Ему уже было наплевать на деньги, ему хотелось только, чтобы все поскорее закончилось. И он все еще надеялся, что Гена-Геноцид ошибается, и Краюхину удастся выбраться из боя живым.

Не сложилось.

Удары Краюхина становились все более вялыми, очевидно, сказывалась слабость от кровопотери. В какой-то миг он просто не успел вернуться в оборону, и катана японца отсекла ему кисть правой руки, вместе с зажатым в ней мечом.

Краюхин тяжело упал на колени, его взгляд нашарил отрубленную руку, да там и остановился.

Гонг, взмолился Гусев, гонг. Чего же они медлят, ведь очевидно же, что поединок закончен, что дальше уже ничего не будет, ничего просто не может быть. Это ведь уже не бой, это даже не избиение. Это казнь.

Коротким, без замаха, движением, японец вогнал меч в грудь Краюхина.

Гонг прозвучал только после того, как безжизненное тело адвоката рухнуло на песок.

Глава десятая

Кац сидел на скамейке и курил, аккуратно стряхивая пепел в урну. Гусев заметил его издалека, но не подал виду. Он старательно водил метлой по асфальту, не поднимая глаз выше линии бордюра. Кац терпеливо ждал, пока аллея не приведет Гусева к нему.

Вжжжх, вжжжх, вжжжх.

— Какого черта вы делаете? — поинтересовался Кац.

— А на что это похоже? — спросил Гусев.

— Да это вообще ни на что не похоже.

— Дворник метет мостовую метлой, — пропел Гусев строчку из старой песни. Впрочем, Кац, как его ровесник, должен был песню опознать. Он и опознал.

— Какой одинокий звук.

— И никого вокруг, — продолжил Гусев. — Впрочем, эта строчка реальности не соответствует.

— И зачем же вы метете улицу, Антон?

— Очевидно, для того, чтобы она стала чистой.

— Теория об изменении мира к лучшему? — уточнил Кац. — Начинать надо с малого и все такое?

— Ноги поднимите.

— В смысле? — не понял Кац.

— Ну, или пересядьте куда-нибудь, — сказал Гусев. — Вы мне мешаете. Под скамейкой куча листвы, а вы тут сидите.

— Может быть, вы прерветесь?

— Зачем?

— Для разговора.

— Мы уже разговариваем, — сказал Гусев. — А мне еще триста метров аллеи мести. И вообще, двадцать первый век на дворе, где роботы-уборщики, я вас спрашиваю?

— Неужели вы не могли найти никакой другой работы? — спросил Кац.

— Не знаю, не пробовал.

— А у вас проблемы с деньгами?

— Нет, — сказал Гусев. — Вроде бы, нет.

— Тогда зачем все это?

— Надо же человеку чем-то заниматься.

— Вы съехали из нашего общежития.

— Мне предоставили муниципальное жилье, — сказал Гусев. — Видите, как хорошо быть дворником.

— Хотите что-то кому-то доказать? — спросил Кац. — Кому? Нам?

— Не хочу я ничего доказывать, — сказал Гусев.

— Тогда почему? Я знаю, что вы проиграли судебный процесс, но это же не конец света и не повод для того, чтобы на все забить.

Гусев пожал плечами.

— Вы понимаете, что делаете нам отвратительную рекламу? — спросил Кац. — Что со стороны это выглядит, будто вы не смогли адаптироваться в новом мире и вынуждены заниматься тяжелым физическим трудом, скатившись на социальное дно?

— Так вы поэтому сюда пришли?

— Отчасти. Антон, вы мне симпатичны, и я хочу вам помочь.

— У меня все нормально.

— Не похоже. И вы точно не можете прерваться? Хотя бы из уважения ко мне?

— Ладно, — решил Гусев. — Из уважения к вам я прервусь.

Он прислонил метлу к спинке скамейки, сел рядом с Кацем и закурил.

— Что происходит, Антон?

— Ничего не происходит, — сказал Гусев. — Помнится, вы дали мне совет ни во что не ввязываться. Вот я и не ввязываюсь.

— Почему именно так? Почему дворником?

— Тоже работа, — сказал Гусев. — Нужная людям, да еще и на свежем воздухе.

— А на самом деле?

— Почему вы думаете, что у меня есть скрытые мотивы?

— Просто вы не произвели на меня впечатление человека, готового довольствоваться вот этим, — Кац махнул в сторону выметенной Гусевым аллеи. — Вы же амбициозный человек, Антон. Притом, весьма неглупый.

— Ну, если честно, то я просто боюсь напортачить, — признался Гусев. — Один раз я уже затеял дело, не располагая достаточным количеством информации и не понимая, к чему это может привести. В итоге погиб человек. Что-то мне не очень хочется, чтобы такое повторилось. Поэтому я решил изучить этот ваш мир до того, как сделаю в нем следующий шаг.

— Вас гложет чувство вины?

— И оно тоже.

— Хотите, я запишу вас на прием к психологу?

— Не хочу.

— Даже если этот психолог не имеет никакого отношения к нашей корпорации?

— Нет, — сказал Гусев. — Дело не в вашей корпорации. Я против вас, в общем-то, ничего не имею.

— Тогда почему вы съехали из общежития?

— Потому что мне не нравится быть объектом благотворительности.

— Это не...

— Она и есть, — сказал Гусев. — Вы выполнили условия сделки, заморозили меня и вполне удачно разморозили. На этом контракт был выполнен. Все остальное с вашей стороны — это чистая благотворительность. А я не настолько плох, чтобы на нее соглашаться.

— Понимаю, — сказал Кац.

— Надеюсь, что так, — сказал Гусев.

Он докурил сигарету, бросил окурок в урну и снова взялся за метлу. Кац в полном молчании смотрел ему вслед.

Гусев Кацу не соврал.

И про свое отношение к благотворительности, и про то, что не хочет напортачить. И никаких скрытых мотивов у него не было, да и какие скрытые мотивы могут быть у человека, устраивавшегося на работу дворником?

Еще пару недель назад у Гусева было громадье планов. Избавиться от опеки медицинской корпорации, найти работу, прочитать учебник по истории и понять, как же страна докатилась до жизни такой, и, в конце концов, выяснить, кто же его убил. И если выполнить первые два пункта оказалось легко, то дальше дело зашло в тупик.

Работу он получил легко. Увидел объявление о наборе дворников (служебное жилье предоставляется), позвонил, договорился о встрече, пришел, согласился на условия, подписал документы, получил метлу и ключи от подсобного и жилого помещений. Тем же вечером перевез свои нехитрые пожитки из общаги и сдал ключ тетке-коменданту.

А вот дальше...

Гусев погрузился в ступор. Планы никуда не делись, но выполнять их не было никакого желания. Гусев сильно обжегся в этом новом мире, и боялся сделать хоть что-нибудь.

Пьянка и обычный треп в баре привели к тому, что Гусева вызвали на дуэль и ему пришлось стрелять в человека. Судебный иск, с которым он явно поторопился, не узнав все подробности о нынешней реактивной юриспруденции, и вовсе привел к тому, что совершенно постороннему человеку из-за него, Гусева, вогнали в грудь полметра холодной японской стали.

Эта картина стояла у Гусева перед глазами и никак не желала уходить. Даже алкоголь на нее не действовал, поэтому Гусев и перестал его принимать.

Вечерами после работы он принимал душ, ужинал и заваливался в интернет. Читал какие-то форумы, листал энциклопедии, но больше всего времени проводил за просмотром веселых роликов на современном аналоге ю-туба.

В социальную сеть Гусев старался не заходить. Там и без него кипела жизнь, тысячи людей постоянно паслись на его страничке, и почти каждый хотел с Гусевым дружить. Или еще чего-то от него хотел, Гусев не вдавался в подробности. Видимо, его популярность еще не прошла, но пользоваться ей все равно не было никакого желания.

Потянулись дни, похожие один на другой. Гусев просыпался рано, умывался, завтракал, шел на работу. Работа была непыльная, в фигуральном, конечно, смысле, не в прямом. Знай себе мети, никакой ответственности, ни о чем думать не надо, голова легкая. Зимой, конечно, будет хуже. Снег лопатами сгребать, лед ломом долбить... Ничего, зато мышцы подкачаются.

Гусев окреп физически, намечавшийся было животик куда-то пропал. Еще бы курить бросить, иногда мечтал он, покупая в киоске очередную пачку. Но это была мечта, и, судя по всему, несбыточная.

Комнату Гусеву дали в каком-то общежитии, на шестнадцатом этаже. Туалет и душ к ней прилагались, а вот кухня была общая, и Гусев старался проводить там как можно меньше времени. Впрочем, вставал он раньше своих соседей, с работы приходил тоже раньше, так что особо с ними и не пересекался.

Разве что соседка Верочка часто мелькала перед его глазами в неприлично коротком халатике, но Гусев на нее внимания не обращал. Мелькает и мелькает, может, ей просто жарко и делать нечего.

Расследование тоже стояло на месте. Макс уже трижды извинился, но его люди пока так ничего и не сумели раздобыть. Слишком много времени прошло, слишком много архивов надо было перелопатить. Гусев исправно оплачивал работы, но в его голове все чаще появлялась мысль бросить все это к черту и поискать другие пути. Хотя он даже не представлял, где и как будет их искать.

Он понимал, что надо что-то делать, но ничего не делал.

Самомотивация не помогала. Как он ни старался себя убедить, что время уходит, что предоставленный ему второй шанс необходимо использовать, ничего не получалось. То есть, на рассудочном уровне-то он все понимал, а вот делать все равно ничего не хотелось. Он и не делал.

Решил, что возьмет паузу до зимы. Если и тогда в его состоянии ничего не изменится, то, наверное, надо будет идти к психологу, или искать квалифицированной помощи в другом месте. А пока — просто перерыв. В конце концов, он ведь этого заслуживал...

Стояла середина октября. Днем моросили противные дожди, по утрам землю схватывал морозец, работать стало нудно и неприятно. В пять утра, когда за окном все еще было темно, Гусев стоял перед зеркалом и брился. Телефон в комнате пиликнул, сообщая о пришедшем сообщении, и хотя Гусев вяло заинтересовался — рассылку от социальной сети он отключил, и теперь сообщения приходили к нему крайне редко — но процесс бритья прерывать не стал, разве что чуть-чуть его ускорил.

Гусев недолюбливал процесс бритья, потому что во время оного ему приходилось смотреть в зеркало, а смотреть в зеркало он не любил. И дело не в том, что ему не нравилось его отражение. Просто это отражение ему, внутреннему Гусеву, никак не соответствовало, и это несоответствие резало глаза.

Из зеркала на Гусева смотрел брутальный мужчина средних лет, выбритый наголо, с жестким взглядом серых стальных глаз и  волевой ямочкой на подбородке. Чем-то этот человек был похож на британского актера Джейсона Стетхема, а чем-то — на американского актера Брюса Виллиса. Такой парень просто обязан быть крутым, непробиваемым и несклонным к рефлексии.

Гусев же внутренне ощущал себя совсем не так, и поэтому ему постоянно казалось, что из зеркала на него смотрит чужой, совершенно незнакомый  человек.

Это несоответствие внешнего и внутреннего Гусева проявилось не сейчас, оно угнетало его практически всю сознательную жизнь. В школьные годы, когда внутренний Гусев был юношей бледным со взором горящим, внешний Гусев был пышущим здоровьем балбесом с тяжелым взглядом и без всяких намеков на присущий молодому человеку романтизм.

Покончив с бритьем и заварив себе чашку растворимого кофе, Гусев взялся за телефон. Сообщение было от Макса и было оно коротким.

«Позвони мне».

Гусев позвонил.

— Привет, — Макс был до отвращения бодр и жизнерадостен.

— Привет. Ты знаешь, который час?

— Пятнадцать минут шестого, а что? Я же знаю, что ты уже не спишь.

— А ты?

— А я еще не сплю, — сказал Макс. — Ночью как-то оно все плодотворней и вообще.

— Не знал, что ты человек творческой профессии.

— А какой же еще? — деланно оскорбился Макс. — Слушай, с твоим заказом полным облом.

— В смысле?

— В смысле, полный облом, — сказал Макс. — Твоего дела в архивах нет. Вообще никаких следов.

— Так бывает?

— Ага, — сказал Макс. — И причин тому может быть целых две. Первая — это, конечно же, дремучий, запредельный, ужасающе-чудовищный бардак, творящийся в нашей бюрократической системе. А вторая... ну, так бывает, когда следы кто-то очень тщательно подчистил. Тебе какой вариант нравится?

— Есть мнение, что не стоит объяснять злым умыслом то, что можно объяснить обычным идиотизмом, — сказал Гусев.

— Вот да, — сказал Макс. — Есть такое мнение, не спорю.

— И совсем ничего не удалось узнать?

— Там все странно, — сказал Макс. — Упоминания о твоем деле есть, но самого дела не наблюдается вообще, ни в электронном виде, ни в бумажном. В общем, часть денег я тебе верну, в качестве компенсации за неудачу, но, извини, не все.

— Да черт с ними, с деньгами, — сказал Гусев. — Дай мне хоть что-нибудь.

— Есть фамилия следователя, — сказал Макс.

— И ты молчал?

— Это тебе никак не поможет. Дедушке за восемьдесят и он в полном маразме.

— Все равно, давай.

— Как скажешь, — Макс продиктовал Гусева данные следователя и адрес дома престарелых, в котором его можно найти. — А можно личный вопрос?

— Валяй.

— Как долго ты собираешься идти по стезе уличного клининга, без сомнения, праведной и благородной?

— Не знаю.

— Мое предложение о работе все еще в силе, если что.

— Знаешь, наверное, ничего не выйдет, — сказал Гусев. — Та работа предполагает публичность, а я публичности не хочу.

— Жаль. Если передумаешь, звони. Если что понадобится, тоже звони. Я тебе даже скидку сделаю, как постоянному клиенту.

— Спасибо, — сказал Гусев. — А теперь извини, мне на работу пора.

— Удачного подметания, — хохотнул Макс и отрубился.

Еще одна ниточка привела в никуда. Гусев решил, что к следователю он, конечно, сходит, но большей частью для очистки совести. Человеку за восемьдесят, хорошо, если он помнит, как его зовут, где уж ему вспомнит подробности дела почти сорокалетней давности, тем более, что дело-то было не слишком важным. Подумаешь, убийство. Сколько в Москве за год происходит убийств?

Точной цифры Гусев не знал, но предполагал, что много.

Кац снова ждал его на аллее. На этот раз Гусев не стал выпендриваться, отложил метлу, уселся рядом с завхозом из «Второй жизни» и закурил.

— Все метете? — спросил Кац.

— Как видите.

— Кстати, вы стали лучше выглядеть, — признал Кац.

— Физический труд на свежем воздухе и все такое, — Гусев и чувствовал себя лучше, по крайней мере, физически. У него пропал намечающийся было животик, куда-то делать одышка, хотя курить он не бросил и даже не планировал. — Но вы, похоже, не очень за меня рады.

— Я-то рад, — сказал Кац. — А вот наш отдел маркетинга — нет. В сети пошла целая волна негативных откликов. Люди говорят, что платят на большие деньги не для того, чтобы в будущем заниматься низкоквалифицированным трудом. Несмотря на все изменения в законодательстве и страховом деле, поток клиентов уменьшился на тридцать два процента. Люди не верят, что смогут адаптироваться в новом мире.

— Я бы сказал, что мне жаль, но мне-то начхать, — сказал Гусев.

— Почему?

— Я не верю в эту проблему, — сказал Гусев. — Жизнь, пусть даже на социальном дне, все равно лучше, чем смерть. По крайней мере, в глазах большинства.

— В глазах большинства — возможно, — согласился Кац. — Но наши клиенты отнюдь не большинство. Эти люди привыкли к определенному уровню комфорта. Влияния. Собственной значимости.

— Снизьте расценки, — посоветовал Гусев.

Кац покачал головой.

— Это все равно не моя проблема, — сказал Гусев.

— Я хочу вам помочь, Антон.

— Ой ли?

— Да. Я говорил о вашем случае с психологом.

— Я никуда не пойду, — сказал Гусев.

— И не надо. Я готов передать вам его рекомендации прямо сейчас.

— Чушь, — сказал Гусев. — По мне, это ничем не отличается от лечения по фотографии и гадания на кофейной гуще.

— У вас отложенный культурный шок, отягощенный кризисом среднего возраста, — сообщил Кац.

— Увы мне.

— Вам нужно сбросить эмоции, — сказал Кац. — Излить их. Поделиться с кем-то. Это поможет вам разобраться в себе и своих чувствах.

— Шаманство и вуду, — сказал Гусев.

— Вовсе нет. Это может сработать.

— И с кем вы предлагаете поделиться? — спросил Гусев. — Уж не свою ли кандидатуру имеете в виду?

— Я бы предпочел, чтобы это был кто-то другой, — сказал Кац. — Но если вам больше не к кому пойти, то могу выслушать.

— Благодарю покорно.

— Я так понимаю, это означает «нет»?

— Угу.

— Но все-таки, вы подумайте над этой идеей, — сказал Кац.

— Ладно, — сказал Гусев. — Чего еще ваш маркетинг от меня хочет?

— Работу, я так полагаю, вам предлагать бессмысленно?

— У вас?

— Нет, это не даст нужного пиар-эффекта, — сказал Кац. — Скажем так, есть места в дружественных нам компаниях.

— Все равно не интересует, — сказал Гусев.

— Но послушайте, вы же молодой еще человек, — сказал Кац. — Рано или поздно, но вам все равно придется из этого выбираться.

— Это я биологически молодой, а так — ваш ровесник, вообще-то.

— Криосон не в счет, — отмахнулся Кац. — Так что о хронологическом своем возрасте можете забыть.

— Не могу.

— А лучше бы могли.

Гусев постарался отнестись к словам Каца серьезно. Ведь на самом деле, ему, если ничего не обломится, предстояло прожить еще не один десяток лет, и вряд ли все это время он сможет мести улицы. Это было честное занятие, которое приносило немного денег, немного пользы для здоровья и крышу над головой, но вряд ли это был предел его мечтаний. И хотя Гусев понимал, что долго так продолжаться не может, что же делать дальше, он все равно не представлял.

Ни к каким психологам, он, конечно же, не пошел. Вместо этого он прочитал несколько книг в стиле «Как заставить мотивировать себя» и «Как начать жизнь сначала после тридцати лет», подписался на несколько тематических форумов, проштудировал пару сообществ в сети. Практической пользы это никакой не принесло, Гусев мог писать подобные тексты левой ногой и раздавать советы направо и налево, но сам он в подобное не верил.

Тогда Гусев решил последовать другому совету Каца и поделиться своими ощущениями. Поскольку идти в бар, чтобы там надраться и выдать очередному незнакомцу слезливую историю своей жизни, у Гусева никакого желания не возникло, а со знакомыми в этом мире у него был полный напряг, он решил поступить так, как и следует поступать цивилизованному человеку, живущему в двадцать первом веке.

Он решил написать свои мысли в сеть.

Зарегистрированный аккаунт в социальной сети предоставляла возможность любому пользователю вести блог. Заодно Гусев решил отвадить от своей странички кучу жаждущего его внимания народа, потому как подозревал, что ни один здравомыслящий человек такую муть читать просто не станет.

Подключив к своему телефону портативную клавиатуру, Гусев откупорил новую бутылку пива, уселся за стол, сделал пару глотков, вознес руки над клавишами и его понесло.

«Тренеры по личностному росту. Психоаналитики всех мастей. Менеджеры всего и вся.

Они говорят нам, что для нас открыты все пути. Они говорят нам, что любую ошибку можно исправить и никогда не поздно начать свою жизнь сначала. Они говорят нам, что нет невыполнимых задач и недостижимых целей, есть только недостаточная мотивация. Они говорят нам, если вы чего-то не достигли, значит, вы не очень-то этого и хотели.

И я скажу вам, что это полная фигня.

Всем интересны истории успеха, а я хотел бы прочитать историю неудач.

Тысячи рок-групп репетировали в подвалах, но известными стали единицы. Тысячи людей изобретали что-то в своих гаражах или на задних дворах, но свои компании основали двое или трое. Тысячи людей пытались выйти из наезженной колеи и переломить что-то в своей судьбе, но получилось это у немногих.

И вы знаете, я думаю, что ни мотивация, ни трудолюбие, ни усердие тут не помогли. Я считаю, что этим людям повезло. Они оказались в нужном месте и в нужное время. Мгновением позже — и на их месте был бы кто-то другой из тех самых тысяч. С той же мотивацией, с тем же трудолюбием, с тем же усердием.

И я хотел бы узнать об этих людях. О тысячах неизвестных людей, о тех, которым не повезло. О подавляющем большинстве населения нашей чертовой планетки. Я хотел бы знать, как они живут со своими несбывшимися надеждами, с разбитыми в пыль мечтами, с рухнувшими планами. Как они уговаривают себя просыпаться и каждое утро тащиться на ненавистную им работу.

Жаль, что никто не пишет таких историй.

Вы можете сказать, что это нытье неудачника, и будете правы. Вы можете сказать, что я просто завидую всем этим богатым и успешным, довольным жизнью, ухватившим ее за хвост, и тоже будете правы. Вы можете сказать вообще что угодно, и, скорее всего, тоже будете правы.

Этот мир несправедлив. Эта жизнь похожа на лотерею. Когда идет розыгрыш, не имеет никакого значения, хороший ли вы человек и достаточно ли сильно хотите выиграть. Имеет значение только одно — повезет вам или нет.

Если вам повезет, вы станете небожителем, о вас будут писать таблоиды и распространять слухи, что, в принципе, сейчас уже одно и то же. Если нет — вы останетесь обычным человеком, одним из миллионов.

Есть, конечно, и другие люди. Есть люди, которые ничего такого и не хотят, ни к  чему такому и не стремятся. Они довольны тем, что есть, лишь бы не было войны. Они не хотят странного, они не мечтают ночами, им не снятся цветные сны. Их интересы мелки и незначительны, да и сами они мелки и незначительно по сравнению с нами, титанами мысли. Они живут среди нас, их много, скорее всего, на них и держится наше общество, за что лично я им искренне благодарен.

Но знаете, что? Иногда обществу недостаточно просто держаться. Иногда ему надо еще и расти. Развиваться. Достигать новых вершин. И тогда очередные тысячи людей уходят в подвалы, гаражи и на задние дворы. И я искренне надеюсь, что им повезет.

Может быть, для этого и нужны все эти тренеры по личностному росту, психоаналитики всех мастей и менеджеры всего и вся? Чтобы пробудить у людей надежду, вдохнуть новую жизнь в умирающие мечты?

Нет.

Потому что они лгут. Они говорят, что важнее всего результат, но результат — это ничто. Пшик. Короткий звук на выдохе, послание, написанное вилами по воде. Ледяная избушка посреди Сахары. Ведь все равно в конечном итоге результат превратится в прах. Рок-группы уходят в забвение, корпорации разоряются, империи падают. Истинно говорю вам, результат — это тлен и прах. Вы достигнете цели, и вам нечего станет хотеть.

Я не говорю вам, что цели не важны, но цели находятся в будущем, а вы не можете жить будущим, уж я-то знаю. Вы живете здесь и сейчас. И либо вы получаете удовольствие от процесса, либо вы не живете вообще.

Процесс — вот что важнее всего. Именно от увлеченности процессом у людей загораются глаза, именно увлеченность процессом может свернуть горы, основать рок-группы, корпорации и империи. Если вы не получаете удовольствие от процесса, удовольствие от результата вам тоже не светит, уж я-то знаю.

А в следующий раз мы поговорим о пиве и бабах».

Утром включенный телефон порадовал Гусева сообщением о пяти пропущенных звонках. Гусев толком не успел их рассмотреть, как телефон снова зазвонил.

— Ну и что эта была за проповедь? — поинтересовался на другом конце трубки Макс.

— Ты что, за мной следишь?

— За твоей страничкой — уж точно, — сказал Макс. — Точнее, не я, конечно, а бот, сам я слишком ленив каждые полчаса браузер по эф-пять обновлять.

— Бот, значит?

— И вот, не прошло и полгода, как он уведомил меня, что ты сподобился завести блог. Что за чушь ты там пытался прогонять? О чем это вообще все?

— Понятия не имею, — сказал Гусев. — Я после работы немного принял, ну и еще у меня с собой было... Так что в процессе написания я... э...

— Нажрался, — подсказал Макс.

— Несколько увлекся, — сказал Гусев.

— Ну, я тебя поздравляю, — сказал Макс. — Не знаю, чего ты хотел этим добиться, но число твоих подписчиков выросло вдвое.

— С чего бы? — изумился Гусев.

— Народ в этих наших интернетах жутко косноязычен, если ты не заметил, — сказал Макс. — Талант увязывать слова в предложения еще не утерян безвозвратно, но вот складывать из предложений абзацы может уже далеко не каждый, и это умение, тем более, обнаруженное у того, от кого ты этого никак не ждал, восхищает обывателей. Кроме того, народ у нас падок на всякую заумную муть, особенно если непонятно, о чем это вообще. Тут же найдут сотни скрытых смыслов, прочитают между строк всякого такого, что ты сам офигеешь, и припишут тебе то, о чем ты вообще ни сном, ни ухом, ни рылом. Ну, и повышенный интерес к твоей персоне тоже не стоит сбрасывать со счетов.

— О Господи, — сказал Гусев.

— Но давай лучше о пиве и бабах, — сказал Макс. — Мне эта тема как-то ближе. Кстати, ты меня вообще собираешься взаимофрендить или нет?

— О Господи, — сказал Гусев. — И ты туда же.

— Мы живем в век информационных технологий и социальных связей, — сообщил ему Макс.

— И если уж в тебе проснулся талант проповедника, советую еще раз подумать о моем предложении.

— О Господи, — сказал Гусев.

— Ты  все еще пьяный, что ли?

— Нет.

— Похмелье?

— Нет.

— А чего тогда ответы такие однообразные?

— Я мыслю, — сказал Гусев.

— Как есть, похмелье, — сказал Макс. — Прислать тебе пивка с доставкой?

— Нет уж, спасибо. Мне на работу пора.

— Передавай там привет.

— Кому? — тупо поинтересовался Гусев.

— Понятия не имею, — сказал Макс. — Ну хоть кому-нибудь и передай.

Стоило Гусеву прочитать, что он там вчера понаписал, как ему стало нестерпимо стыдно. Набор ужасающих банальностей, поданный с менторским тоном и сдобренный нападками непонятно на кого и за что. Спроси у него сейчас кто-нибудь, что же он хотел сказать этим текстом, он вряд ли сумел бы ответить.

Тем не менее, на его страничке бурлила жизнь. Запись обсуждали, о ней спорили, в ней искали и находили скрытые смыслы, глубокие мысли и сермяжную правду жизни. И много чего еще находили, если честно.

Пост собрал три сотни тысяч лайков, число подписчиков и правда увеличилось, может быть, и не вдвое, но раза в полтора точно. Ящик был завален личными сообщениями, тысячи их.

Гусев подумал немного, а не стоит ли снести запись к чертям, но в итоге ничего делать не стал, а собрался и пошел на работу.

Менеджер кредитного отдела, виляя бедрами, проводила его к кабинету директора кредитного отдела и оставила его там.

Директор был молод, успешен и чем-то напоминал прежнего гусевского начальника. Гусев сразу понял, что ничего хорошего его не ждет.

— Итак, вы хотите взять у нас ипотечный кредит, — сказал директор.

— Хочу, — подтвердил Гусев. — Мне много-то не надо, я человек тихий и одинокий. Однокомнатную бы на окраине, можно даже в области где-нибудь.

— В области хорошо, — согласился директор. — В области экология.

В банк Гусеву идти не хотелось. Прошлый визит и то, чем это кончилось, слишком отчетливо запечатлелись в его памяти. Но другого варианта заполучить собственное жилье у него все равно не было.

В принципе, он не сомневался, что откажут. Работает дворником, кредитная история вообще никакая, он и в прошлой жизни кредитов не брал, предпочитая копить и ждать, но не залезать в долги. И ему, конечно же, отказали.

— К сожалению, кредит мы вам предоставить не можем, — сказал директор, ни никакого сожаления на его лице не было.

— Это потому что я улицы мету? Между прочим, все профессии почетны.

— Нет, нет, не поэтому, — замахал руками молодой и успешный. — До этого даже не дошло. На самом деле, для вынесения решения об отказе нам и паспорта вашего хватило.

— Что не так с моим паспортом? — насторожился Гусев. Документы ему делали юристы клиники, и с ними, вроде бы, все было нормально.

— С паспортом все в порядке, — заверил его директор. — Но ведь вам же семьдесят лет. Выдавать кредит человеку такого возраста слишком рискованно.

— Биологически мне тридцать три, — сказал Гусев.

— К сожалению, компьютеру это не объяснишь. И нашим юристам, и генеральному директору тоже. Я понимаю, что вы относительно молоды, бодры, полны сил и готовы найти свое место в новом для вас мире. Но по документам вам семьдесят лет, и с этим ничего нельзя поделать. Боюсь, буква закона в данном случае оказалась сильнее его духа.

— А я на вас в суд подам и Гену-Геноцида натравлю, — сказал Гусев.

— Он только уголовными процессами занимается, — улыбнулся директор.

— Он пообещал, что сделает для меня исключение, — сказал Гусев, и улыбка директора немного померкла.

Впрочем, парень быстро оправился после удара и вежливо, но настойчиво, Гусева из кабинета выпроводил.

Подавать в суд Гусев не стал.

«Про оружие.

В мое время считалось, что оружие нашим согражданам давать никак нельзя, потому что они тут же друг друга перестреляют. Правда, они и так стреляли друг в друга из разрешенных уже тогда травматических пистолетов, резали друг друга ножами, проламывали друг другу головы кирпичами и вообще относились как к чужой, так и своей жизни без особого почтения.

И вот, выйдя из криокамеры почти сорок лет спустя, я обнаружил, что оружие тут есть почти у каждого, но вы все же друг друга не перестреляли. Что я могу сказать? Молодцы.

Но фигня в том, что ценность человеческой жизни для вас так и не изменилась. Она была низкой тогда, она низкая и сейчас. Плюс дуэли.

Вообще, мысль, конечно, интересная. Благородная перестрелка смотрится более стильно, чем пьяная драка на ножах и табуретках. Ходить по улицам стало спокойнее, опять же. Люди стали сдержаннее. Ну, это я думаю, что несдержанных просто перестреляли еще до моей разморозки, типа, естественный отбор в действии и всякое такое прочее.

Однако беспокоит меня одна мысль.

Раньше носить оружие было нельзя. Теперь нельзя его не носить. Если у тебя нет ствола, тебя всякий обидеть норовит, и сам ты вроде бы тоже человек, но второго сорта, и статус у тебя ниже, и люди вооруженные смотрят на тебя, как на клопа. То есть, раньше выбора не было, и теперь его нет.

У меня-то ствол есть, ежели что. Я даже однажды пустил его в ход, не сказать, чтобы совсем уж неудачно, но удовольствия, честно говоря, мне это никакого не принесло.

А вы вот не думали, что на дворе двадцать первый век, что пора бы уже стать цивилизованней и научиться решать проблемы ненасильственным путем? Я не спорю, бывают такие проблемы, которые иным путем и не решишь, и легализация короткоствола — это хорошо, и, может быть, даже правильно, но не кажется ли вам, что вы слишком легко пускаете его в ход? Может быть, не совсем правильно заставлять противника за слова отвечать кровью? Может быть, не стоит ставить на кон собственную жизнь из-за одной неосторожно брошенной фразы? Стоит ли оно того?

Быть всегда настороже? Да. Быть готовым к неприятностям в любой момент? Да. Дать отпор бандитам, грабителям и хулиганам? Да.

Но зачем превращать пистолет в статусную вещь? Зачем делать людьми второго сорта тех, кто не хочет его носить? Зачем продолжать жить по принципу «каждый за себя»?

А о пиве и бабах мы обязательно поговорим в следующий раз.»

Этот текст Гусев написал на трезвую голову. Текст был глупым, пацифистским и таким пафосным, что Гусева пару раз чуть не стошнило. Ставки же он сделал на то, что за столь непопулярные мысли его разнесут в пух и прах, обзовут нехорошими словами, а в итоге его все отфрендят и отпишутся. Потому что читать такую муть невозможно. Гусев бы точно не стал.

Расчет не оправдался.

Текст разнесли по сети, а потом разнесли в пух и прах, самого Гусева обозвали нехорошими словами, но число подписчиков и алчущих его дружбы только выросло. Текст поднял такую шумиху, что холивары противников и сторонников короткоствола, за которыми Гусев имел удовольствие наблюдать в  прошлой жизни, казались мирными посиделками старых друзей на коммунальной кухне, а к самому Гусеву в сети прилипла новая кличка.

Махатма Гусев.

На третий день разгоревшейся сетевой бойни Гусеву позвонили из стрелковой ассоциации и от лица производителей оружия и их представителей на территории России попросили написать что-нибудь менее провокационное и уже за деньги. Денег обещали слишком уж много, и Гусев решил не связываться. Потому что когда ты берешь большие деньги у больших людей, на тебя наваливается слишком много обязательств. А ну, как не понравится им, что он и в этот раз напишет? И вообще, четкого мнения о повальном ношении пистолетов у Гусева так до сих пор и не сложилось.

Еще Гусеву позвонили из четырех рекламных агентств. Кто-то предложил размещать в его блоге рекламные тексты, кто-то звал к себе в штат. Гусев отказал и тем и тем. Не то, чтобы он стал бессребреником, но зарабатывать на непонятно откуда взявшейся популярности ему не хотелось. Должны были быть и другие способы, а от рекламы его тошнило уже давно. С прошлой жизни, можно сказать.

На аллее его ждали. Немного, человек двадцать, в основном, молодые люди. Наверное, будут бить, подумал Гусев и напрягся. Бить не стали, попросили сфотографироваться с ними и автограф на распечатке из блога. Подписывая восьмую по счету бумажку, Гусев подумал, что с сетевой активностью порка заканчивать. Потому что если такими темпами все и дальше пойдет, то работать на улице они ему точно не дадут.

В течение дня подходили еще несколько раз, и все за тем же самым. Фотографии, автографы. Гусев на время почувствовал себя селебрити и сделал вывод, что оно ему на фиг не нужно.

Но были у этой активности вокруг его персоны и свои положительные стороны. Гусев наконец-то вышел из ступора и даже съездил в дом престарелых на предмет повидать того самого следователя, что вел его дело тридцать семь лет назад. Впрочем, визит этот ожидаемо ничего Гусеву не дал: дедушка и впрямь был в полном маразме и ему было все равно. Гусева он принял то ли за кого-то из своих сыновей, то ли сослуживцев, спрашивал о людях, о который Гусев не имел и понятия и жаловался на медсестер, которые следят за ним в туалете. Гусеву стало неловко и он слинял при первой же возможности.

Примерно через неделю поток желающих сфотографироваться с Махатмой Гусевым иссяк, и он решил, что пронесло.

Но это, конечно, не с его везением.

Глава одиннадцатая

В начала ноября стряслась очередная фигня.

Фигня случается, есть у нее такое свойство.

Чаще всего фигня случается с вами, когда вы этого совершенно не ждете, но даже если вы будете ждать ее каждый день, она случится все равно. Предсказать, с какой стороны она на вас свалится, практически невозможно, увернуться от очередной ее порции никакой удачи не хватит. Если уж фигня решила случиться, то сделает это обязательно.

Ибо фигня неумолима, неотвратима и беспощадна.

В шесть утра, когда Гусев уже собирался выходить на участок, ему прислали черную метку.

Телефон в кармане завибрировал, сообщая о полученном сообщении, Гусев взял его в руки и увидел абсолютно черный экран. На нажатия экран никак не реагировал. Гусев даже подумал, что телефон наконец-то сломался, когда на черном фоне стал проявляться рисунок. Неторопливо и неотвратимо.

Череп и скрещенные под ним кости.

Тогда Гусев подумал, что это какой-то вирус. Он еще раз, ни на что особо не надеясь, стукнул пальцем по экрану и картинка сменилась текстом.

«Поздравляем.

Ваш номер выпал в Черной Лотерее, и вы получаете «черную метку». Начиная с этого момента, у вас есть два часа на подготовку.

После этого начнется игра. Через сорок восемь часов она закончится.

Желаем удачи»

Гусев снова подумал и решил, что стал жертвой розыгрыша. Потом он еще подумал, и, помня, что от дивных новых времен можно ожидать любых пакостей, залез в интернет.

И обалдел.

Черная Лотерея на самом деле существовала, розыгрыши проводились раз в год и в них участвовали идентификационные номера всех официально зарегистрированных владельцев оружия. Но когда в ней выпадал ваш номер, это никоим образом нельзя было назвать удачей. Скорее, наоборот.

Счастливчик, получивший черную метку, на сорок восемь часов становился законной добычей любого из зарегистрированных на сайте лотереи охотников. Полиция не была обязана его защищать, врачи не были обязаны его лечить, его гарантированные законом права урезались чуть ли не вполовину, и главным правом, которое у него оставалось, было право на самооборону.

Он был волен идти, куда хочет и делать, что хочет. Но теперь его в любой момент могли пристрелить.

Или зарезать, тут уж кому как нравится. Несмотря на то, что в игре принимали участие только владельцы стрелкового оружия, никаких ограничений на применение ножей, топоров и мечей не существовало. Можно было даже убить объект охоты голыми руками, коли у охотника присутствовало такое желание и была возможность.

Игра заканчивалась либо смертью жертвы, либо по таймеру. Если жертве удавалось продержаться сорок восемь часов, государство выплачивало ей премию в размере ста тысяч рублей, плюс пятитысячный бонус за каждого убитого охотника. Охотники же в случае удачи получали по двадцать тысяч, но Гусев почему-то подумал, что большинство из них участвует в игре не ради денег.

Хотя и деньги неплохие, за несколько часов-то...

В верхнем правом углу смартфона сам по себе появился таймер, отсчитывающий время до начала игры. Гусев отошел от двери, сел в кресло и принялся читать правила, благо, их было не так уж много.

Не опасаясь уголовного преследования отмеченного может пристрелить только охотник, заранее зарегистрированный на сайте и попавший заявку на участие в игре. Увидев такого охотника, отмеченный может стрелять первым. Отмеченному никто не обязан помогать, и если кто-то решит оказать ему поддержку, он делает это на свой страх и риск. Охотники могут стрелять в помощников только после того, как те продемонстрируют свои агрессивные намерения.

Любой побочный ущерб, нанесенный не участвующим в игре гражданам, должен быть возмещен согласно действующему законодательству. Любые побочные жертвы станут поводом для уголовного преследования.

Затем Гусев посмотрел статистику. Средняя охота продолжалась от трех до семи часов. Продержаться все сорок восемь часов удавалось лишь пяти процентам отмеченных. Общей стратегии, приводящей к выигрышу, не существовало.

Таймер показал, что до начала игры осталось полтора часа.

Гусев влез на сайт Черной Лотереи. Кроме него, сегодня были отмечены еще девять человек. Пятеро мужчин, пятеро женщин. Москвичей было четвероЮ, включая Гусева, остальные были разбросаны по стране без особого порядка. На главной странице сайта висели их фотографии, адреса и ссылки на их личные страницы в социальной сети.

Чуть ниже проводилось голосование на предмет того, кого охотники предпочтут пристрелить первым. Разумеется, Гусев лидировал в этом списке с подавляющим отрывом. Такова была цена его популярности.

Гусев достал из кобуры свою «беретту», повертел в руках. Двадцать патронов в магазине, две запасные обоймы. С одной стороны, неплохо, с другой — у охотников может быть что угодно, начиная от автоматов и заканчивая снайперскими винтовками. И вполне возможно, что кто-то из снайперов уже занимает позицию на крыше соседнего дома. Полчаса, прошедшие с момента объявления целей, вполне достаточный срок, чтобы приехать по нужном адресу.

— Чтоб вы сдохли, — сказал Гусев, и тут зазвонил телефон.

— Привет, — сказал Макс. — Видел новости, сочувствую.

— Угу.

— Как сам?

— А как ты думаешь?

— Думаю, хреново, — сказал Макс. — Это ж надо, чтобы так не повезло. Сколько у тебя пистолет-то по времени? И полгода не прошло. А ты уже в Лотерею угодил...

— Да это мне всегда так везет, — сказал Гусев. — Помочь как-нибудь можешь?

— Разве что советом, — сказал Макс.

— И?

— Во-первых, тебя будут отслеживать по джи-пи-эс и глонасс датчикам, размещенным в твоем телефоне, так что аппарат лучше оставь дома. Надо будет позвонить, возьми у кого-нибудь или пользуйся стационарным.

— До этого я уже и сам допер, — сказал Гусев.

— Во-вторых, тебе нужны очки с функцией распознавания лиц. Все охотники зарегистрированы на сайте, и очки смогут предупредить тебя об их появлении в пределах видимости. Ну, это надо еще головой крутить, конечно.

— А они без сети работают?

— Да, главное, базы данных заранее вкачать.

— Где их взять?

— Очки и базы у меня есть, — сказал Макс. — Но я боюсь, что за оставшееся время ты до меня добраться не успеешь. Назови место, я пошлю какого-нибудь мальчика, чтобы он их тебе передал. А лучше — чтобы он их тебе где-нибудь оставил. Ну, сам понимаешь, рядом с тобой сейчас находиться небезопасно.

Это да, подумал Гусев. И именно этими соображениями ты и руководствуешься, когда не хочешь, чтобы я приехал за очками к тебе. Потому что по времени-то я еще вполне успеваю, но впритык. И если игра начнется в тот самый момент, когда я буду у тебя, ты тоже можешь оказаться под ударом. Охотники, без сомнения, будут очень аккуратны, сидеть за убийство никто из них не хочет, но шальные пули еще никто не отменял.

— Ладно, — сказал Гусев и назвал место.

— Через два часа будут там.

— Сколько с меня?

— Нисколько, — сказал Макс. — Подарок от фирмы. Что я, по-твоему, за человек, если в такой ситуации деньги драть буду?

— Спасибо, — искренне сказал Гусев.

— Очки только потом вернешь, — сказал Макс. — Если будет, что возвращать.

— И если будет, кому.

— Да фигня, — сказал Макс. — Я в тебя верю. Удачи.

Едва Гусев закончил этот разговор, как ему позвонил Кац. Он, разумеется, тоже все знал, и сразу перешел с места в карьер.

— Послушайте, Антон, я знаю, как неохотно вы принимаете нашу помощь, но мне кажется, что это особый случай, и отказываться вам не стоит, — сказал он.

— В чем суть предложения?

— Приезжайте к нам, — сказал Кац. — Мы вас защитим.

— Каким образом?

— В нашей корпорации есть собственная служба безопасности. И у нее есть свой собственный спецназ. Штурмовать наше здание, да еще в центре города, ни один охотник не рискнет.

— А так разве можно?

— Можно, — сказал Кац. — Добровольную помощь может оказать кто угодно, хоть один человек, хоть крупная организация.

— И ваш спецназ полезет за меня под пули?

— Да не будет никаких пуль, — сказал Кац. — Не рискнут они. А даже если рискнут... Сами подумайте, какие шансы могут быть у группы любителей против команды профессионалов.

Заманчивое предложение. Просидеть двое суток под охраной корпоративного спецназа, остаться в живых, получить деньги... И вроде даже подвоха никакого нет. Корпорации надо, чтобы Гусев оставался в живых. В рекламных целях. Гусеву тоже хотелось задержаться на этом свете, и тут его стремления с целями корпорации совпадали. Добраться за час с небольшим до центра города? Вообще не вопрос.

Гусев прикидывал плюсы и по привычке искал минусы, но Кац истолковал его молчание иначе.

— Если вы не хотите добираться самостоятельно, я могу прислать за вами машину, — сказал Кац. — Бронированную, с охраной внутри.

— А чего не вертолет?

— Так полеты над Москвой запрещены. Пока разрешение получим, пока... А, вы, верно, шутите.

— Да, — сказал Гусев. — Шучу.

— Так я высылаю машину? Вы же дома сейчас?

— Дома, — сказал Гусев. — Высылайте.

— Будет у вас через полчаса, — сказал Кац. — Далеко от телефона не отходите, ладно? Я перезвоню.

— Да, спасибо, — сказал Гусев.

Все складывалось очень даже неплохо. Он даже испугаться толком не успел, как ему предложили решение проблемы. Не идеальное, потому что он снова окажется в долгу в корпорации, но идеальных решений в таких случаях, наверное, и вовсе не бывает.

Гусев подошел к окну и выглянул на улицу. У подъезда, как обычно и бывает рано утром, было припарковано множество машин. Только, в отличие от обычной утренней картины, машины эти не пустовали. В нескольких из них сидели люди. Еще пара человек курили, облокотившись на капоты и поглядывая в сторону Гусевского подъезда.

Оперативно работают, гады.

Второй выход тоже скорее всего перекрыт, но его из окна гусевской квартиры видно не было. Ничего, парни, вас ожидает большой сюрприз. Большой бронированный сюрприз с охраной внутри.

Гусев закурил сигарету, рассеянно стряхивая пепел в пепельницу.

Телефон снова зазвонил, хотя никакого броневика у подъезда не наблюдалось. Да и номер был незнакомый.

— Слушаю.

— Жить хочешь, Гусев? — голос был низкий, хриплый.

— Допустим.

— Тогда слушайся меня, и все будет нормально.

— А ты вообще кто такой?

— Я — Тунец. И я сейчас твой самый лучший друг.

— С чего бы?

— У парадного входа тебя ждут шестнадцать человек, — сказал Тунец. — Девять у черного. Как только часики пробьют девять, часть из них отправится на твой этаж. Думаю, не надо объяснять, зачем.

— Ты мне лучше другое объясни, — сказал Гусев. — Ты вообще откуда такой красивый нарисовался и чего тебе надо?

— Можешь считать меня добрым самаритянином, — сказал Тунец. — Хотя я, вообще-то, довольно злой самаритянин. В играх участвую постоянно, но не стремайся, я не охотник, а наоборот. Я помочь тебе хочу.

— Зачем?

— За деньги, — сказал Тунец. — Сто тысяч по-любому твои, а вот бонусы за отстрел охотников мне отдашь. С твоей-то популярностью там куда больше двадцатки выйдет.

— Сколько вас? — поинтересовался Гусев.

— Пока я один, ты ж еще не согласился. А как черканем договор, так я всю группу подтяну. Двенадцать человек, все военные. В отставке, разумеется.

— И как ты один собираешься меня из дома вытаскивать? — поинтересовался Гусев.

— У меня свои способы. Так что, согласен?

— Спасибо за предложение, — сказал Гусев. — Но у меня тоже свои способы. И свои планы.

— Так ты суицидник, что ли?

— Не дождетесь, — сказал Гусев.

— Ладно, я еще побуду неподалеку, — сказал Тунец. — Передумаешь — звони.

Гусев продолжил изыскания в сети. Ничего уникального в предложении Тунца не обнаружилось, это был отлаженный бизнес. Примерно каждый пятый отмеченный пользовался услугами такой группы прикрытия, и у некоторых даже получалось дожить до конца охоты. Предложение Каца, конечно, выглядело куда симпатичнее, но вот если бы его не было, Тунец пришелся бы кстати.

Таймер показал, что до начала игры осталось меньше часа.

Гусев серфил.

Черную Лотерею правительство придумало для того, чтобы жизнь владельцам оружия медом не казалась. Опасность стать жертвой масштабной охоты должна была несколько снизить количество желающих обзавестись стволом. Плюс кто-то что-то там нес про большую ответственность, осознанный выбор и все в этом же роде.

Насчет осознанного выбора ребята явно погорячились. Когда Гусев получал разрешение на пистолет, никто его не предупредил, что его данные автоматически заносятся в базу Черной Лотереи. Сам виноват. Потому что надо законы читать и тщательнее такие вопросы прорабатывать.

Хотя... вряд ли бы это знание его тогда остановило. Шансы на то, чтобы быть отмеченным, были довольно малы. Примерно как и в любой другой лотерее. Десять человек в год в целом по стране... А оружием-то владеют десятки миллионов.

Очередной телефонный звонок.

— Машина чуть задерживается, — сказал Кац. — Но не волнуйтесь.

— Сорок минут осталось.

— Они успевают, — сказал Кац.

— Меня у подъезда уже ждут, — сказал Гусев.

— Понятно, — сказал Кац. — Сейчас вам перезвонит наш специалист, ему вес и расскажете.

Специалист перезвонил моментально.

— Васильев, — представился он. — Какова диспозиция?

Гусев изложил то, что услышал от Тунца.

— Рабочая ситуация, — сказал Васильев. — Но нам прорываться все равно не придется, мы уже в двадцати минутах.

— А что за задержка была? — поинтересовался Гусев. — Колесо меняли?

— Типа того, — сказал Васильев. — Подбором снаряжения занимались.

Гусев понадеялся, что они успеют до начала. Или на то, что их внушительный вид отсудит современных охотников за головами, и в бой они не полезут. Потому что если полезут, то это именно бой и будет. Слишком уж много народу собралось поучаствовать, чтобы называть это дело обычной перестрелкой.

Машин у подъезда стало больше. Местные торопливо сваливали подальше от потенциального театра военных действий, а охотники продолжали прибывать.

Сидение на месте начало Гусева нервировать. Он еще раз проверил свой пистолет, сунул в кобуру, рассовал по карманам запасные обоймы. Так, что еще? Бронежилет бы не помешал, так где его взять-то?

— Ваш номер прослушивают, — сообщил Гусеву Васильев при очередном звонке. — Нам преградили дорогу.

— Проблемы?

— Пока не стреляют, проблем нет, — сказал Васильев. — Есть мелкие неприятности. Мои ребята сейчас расчищают путь.

— Чем преградили-то?

— Мусорный бак, пара машин, — сказал Васильев. — Думаю, что объезжать нет смысла — там тоже будут баррикады. Прорвемся здесь.

— Угу, — сказал Гусев.

Становилось все тревожнее. Судя по всему, взялись за него достаточно серьезно. Телефон отслеживают, номер прослушивают, дороги перегораживают... Почему же людям спокойно жить не хочется?

Когда до начала охоты осталось пятнадцать минут, позвонил Тунец.

— Не передумал еще?

— Минут через пятнадцать спроси, — сказал Гусев. Отказываться от запасного плана в такой ситуации было бы неразумно. — Тогда и скажу.

— Ну и дурак, — сказал Тунец. — Вижу я твои методы, сидишь, ничего не делаешь. Тебя же прямо в квартире возьмут, тепленьким. Охотнички-то зашевелились, кстати. Ты что, подкрепления ждешь?

Гусев выглянуло в окно. Охотники перегораживали двор своими машинами, затрудняя доступ к подъезду. А если точнее, то напрочь его перекрывая. Нет, определенно, надо было вертолет заказывать.

Боевой.

«Черную акулу».

Две.

За пять минут до начала охоты во двор въехал черный микроавтобус без опознавательных знаков. Гусев было воспрянул духом, но машина спецназа тут же уперлась в припаркованные посреди дороги автомобили. Расчистить дорогу они уже явно не успеют.

Из микроавтобуса на асфальт бодро выпрыгнули шесть фигурок в городском камуфляже. Насколько Гусев мог судить с высоты своего этажа, они носили каски, бронежилеты и вооружены были весьма основательно.

Но их было слишком мало, чтобы внушать противнику страх и ужас. Охотников-то набралось уже три десятка.

— Мы рядом, — сообщил Гусеву Васильев.

— Я вижу.

— Не ожидали такого уровня противодействия, — признал спецназовец. — Но вы не волнуйтесь, подкрепление уже в пути.

— Угу, — сказал Гусев.

Спецназовцы корпорации бодро пересекли двор и оказались у подъезда. На таймере истекала предпоследняя минута, так что пробиваться обратно к микроавтобусу им придется под огнем.

У входа в подъезд дорогу бойцам преградили охотники.

На экране высветился звонок от Тунца, но отвечать Гусев не стал. Сначала надо посмотреть, что у этих выйдет...

Вышло, надо признать, так себе.

После непродолжительного диалога кто-то из спецназовцев двинул в челюсть кому-то из охотников прикладом автомата и группа рванула к подъезду. Стрельбы пока не было — все ждали официального начала охоты, снимающего уголовное преследование за убийство.

Спецназовцы вошли в подъезд.

Гусев прикинул, что лифты уже заблокированы на верхних этажах, и это значит, что до начала охоты бойцы сюда никак не успеют. В часть охотников наверняка уже здесь...

Дурак, дурак, дурак.

Нельзя было полагаться на слова Каца и тупо сидеть дома. Надо было что-то делать, куда-то уходить. Правда, охотники, в этом Гусев был уверен, так просто бы его не отпустили. Уходить из дома надо было сразу, как только получил метку. И телефон тут же выбрасывать. Тогда хоть какие-то шансы...

Теперь же оставалось надеяться только на хлипкую железную дверь и собственное умение стрелять. Ни то ни другое не давало хороших шансов на выживание даже в совокупности.

Снова зазвонил телефон. Гусев включил внешний динамик и оставил аппарат валяться на столе.

— Серьезно за тебя взялись, — сказал Тунец. — Основательно.

— Есть предложения, или просто поговорить хочется?

— Валить из дома уже поздно, да и твои ребята на подходе, — сказал Тунец. — Могу пособить продержаться до их прихода, цена прежняя.

— Как?

— Забейся в какой-нибудь угол, — сказал Тунец. — Только сначала занавески у окна полностью раздерни.

Гусев занавески раздергивать не стал, просто содрал их к чертовой матери, а потом последовал совету Тунца и забился в угол, выставив перед собой пистолет и держа вход в комнату под прицелом.

Таймер показал ноль, телефон пропищал какую-то бодрую и незнакомую Гусеву мелодию и начал новый обратный отсчет. Теперь уже от сорока восьми часов.

Охота началась.

Глава двенадцатая

Входную дверь Гусеву вынесли направленным взрывом.

Раздался небольшой хлопок, а потом металл хлопнул по бетону, а в комнату влетело немного пыли. Гусев убедился, что пистолет стоит на боевом режиме и приготовился продать свою жизнь подороже. Из того угла, в котором он засел, прихожая не просматривалась.

Тихие, осторожные шаги в прихожей.

Звук разбитого стекла практически слился с тошнотворным «чпок», затем Гусев услышал звук падающего тела и трехэтажную ругань. Затем чпокнуло еще дважды, и ругань достигла высот башни Федерация, что в Москва-Сити. Тунец, судя по всему, засел на крыше соседнего здания с дальнобойной снайперской винтовкой. Позиция была более чем удобная, поскольку из-за планировки крохотной Гусевской квартирки, а точнее, из-за отсутствия такой планировки, прихожая простреливалась через единственное окно.

— Минус три, — голос Тунца донесся из все еще валяющегося на столе телефона. — Ты мне уже пятнашку должен, приятель.

Гусев отвечать не стал, прислушиваясь к происходящему в подъезде.

Некоторое время там ничего не происходило, а потом началась беспорядочная пальба. Короткие и длинные автоматные очереди, громовые разряды дробовиков... сухие пистолетные выстрелы практически терялись на этом фоне, хотя Гусев и не сомневался, что таких выстрелов было много.

Спецназ поднимался по лестнице.

Интересно, кто будет платить за ремонт. Расходы-то, видимо, предстоят изрядные...

Минуты через три, что Гусев счел довольно длительным промежутком времени, канонада стихла. Кто-то постучал по дверному косяку.

— Антон? — голос принадлежал Васильеву. — Вы там как?

— Жив, — мрачно сказал Гусев.

— Мы войдем?

— Подождите, — сказал Гусев и повысил голос, чтобы Тунец наверняка его услышал.  — Не стреляй, это свои.

— Вижу, — сказал Тунец. — Не стреляю.

— Входите.

Васильев вошел осторожно, на полусогнутых, готовый в любой момент броситься на пол, откатиться в сторону и открыть ответный огонь. Бронежилет и каска покрыты цементной пылью, в руках — короткий десантный автомат.

— Там трупы у двери, — сказал Васильев. — Что мне надо знать по этому поводу?

— У меня союзный снайпер на крыше, — сказал Гусев. — Его рук дело.

— Вот как?

— Именно так, — подтвердил по громкой связи Тунец. — Братки, я не знаю, кто вы такие и откуда, но вниз вам не пробиться. Там уже человек сорок собралось, стоят у подъезда и решают, что дальше делать.

— Твои предложения?

— На крыше пока никого нет.

— Ему можно верить? — спросил Васильев у Гусева. Тот пожал плечами.

— Понятия не имею, я его и не видел никогда. С другой стороны, а выбор у нас есть?

— Моя вина, — сказал Васильев. — Недооценил я кровожадность этих парней.

— У вас хоть потерь-то нет?

— Царапины только, — отмахнулся спецназовец. — Ладно, на крышу-то мы вылезем, а дальше что?

—   А дальше — по ситуации, — подсказал Тунец. — С водилой-то вашим связь есть? Если машину куда отогнать надо будет или еще что?

— Есть, — сказал Васильев.

— Не сковырнут его?

— Эту машину только гранатометов ковырнуть можно. А гранатомета у них нет.

— Пластид был.

— Водитель не агрессивен.

— Да кому уже какая разница? — спросил Тунец. — Вы сколько человек положили?

— Восьмерых.

— И я троих. Тебе не кажется, что для первых минут охоты ситуация несколько нетипичная?

Из подъезда донеслась автоматная очередь. Васильев приложил палец к закрепленному у лица переговорному устройству.

— Попытка прорыва?

— Нет, прощупывают пока. Думаю, еще минут десять у нас есть, — донеслось в ответ.

— Валить вам оттуда надо, — сказал Тунец. — Оп-па.

Гусеву это «оп-па» очень не понравилось.

— Что там? — спросил Васильев.

— Трое на крыше. Из соседнего подъезда вылезли, видимо. Хотят сверху к вам зайти.

— Снять их можешь?

— Троих — вряд ли. Да и засекут меня.

— Ладно, пропусти. Спасибо, что предупредил.

— Да не за что.

Васильев махнул Гусеву, чтобы тот оставался на месте, а сам начал отдавать распоряжения бойцам.

— Уже в подъезде, — сообщил Тунец. — И снизу человек десять вошло.

Васильев выругался. Гусев мысленно к нему присоединился.

— Ребят, я ничего не хочу сказать, но чем дольше вы там просидите, тем хреновее все будет, — сообщил Тунец. — Можете мне поверить, я человек в этих делах опытный.

— Где служил? — поинтересовался Васильев.

— Тебя там не было.

— Уверен?

В подъезде снова заговорили автоматы, что-то ухнуло. Похоже, что граната.

Не, если выберусь из всего этого, надо будет съезжать, подумал Гусев. Соседи мне этого разгрома не простят. Хорошо хоть, что жилье не свое, а муниципальное.

Васильев приложил руку к уху и выслушал информацию от своих бойцов.

— Путь наверх свободен. Снайпер, как там на крыше?

— Пока чисто.

— Идем.

Гусев забрал со стола телефон и вышел в прихожую. Дверь была вынесена взрывом, стены заляпаны кровью. Сразу за порогом лежали два тела, у одного из них не хватало половины головы. У другого в груди была дырка размером с футбольный мяч. Дальнобойная крупнокалиберная винтовка Тунца обладала поистине чудовищной мощью.

В подъезде пахло дымом, горячим железом и кровью. На площадке лежало еще несколько тел, плюс три пролетом ниже. И еще три пролетом выше. Гусев прислушался к себе и понял, что никаких сожалений по поводу их смерти не испытывает. Они пришли сюда за его жизнью и отдали свои. Такие дела.

На последний этаж они поднялись быстро и без проблем. Двое бойцов шли впереди, Гусев с Васильевым по центру, трое прикрывали тыл.

Люк на крышу, к которому вела железная лестница, был открыт стараниями зашедшей сверху партии охотников. Васильев уже было собрался отправить своих парней на разведку, как Тунец сообщил, что на крыше появились еще двое, и, кажется, сейчас их будет еще больше.

— Сработаешь? — спросил Васильев.

— Меня засекут.

— Нам нужно отвлечь их на пару секунд. Сработай их и меняй позицию. Или вообще вали.

— Хоп. Сделаю, — и две секунды спустя. — Сделал.

Двое спецназовцев друг за другом молнией взметнулись по лестнице, занимая позиции у люка. Застрекотали автоматы.

— Чисто.

Третьим был Васильев. Поднявшись, он махнул Гусеву рукой, приглашая его к себе.

На крыше было солнечно и прохладно. Едва Гусев вылез из люка, как Васильев рукой пригнул его к поверхности крыши и приказал отступить к кирпичной надстройке, у которой стоял один из бойцов.

За другой такой надстройкой, метрах в двадцати от них, прятались несколько охотников, и спецназовцы лениво постреливали в их сторону, не давая высунуться.

Гусев прижался спиной к кирпичной стене. Со стороны люка тоже донеслись выстрелы. Едва оставшиеся спецназовцы перемахнули через борт, как Васильев швырнул туда гранату.

Громыхнуло неслабо, из люка вырвался столб пламени и цементной пыли, после чего все на время стихло.

Гусев посмотрел на таймер. С момента начала охоты прошло всего лишь чуть больше двадцати минут. Что-то дальше будет?

Спецназовцы в полном составе отступили к надстройке, убираясь с линии огня. Гусев оглянулся. Дальше отступать было некуда — он жил в крайнем подъезде, и за спиной у них теперь был только край крыши. Пожарной лестницы с их стороны не было. Наверное, с другой стороны, но дорогу туда перекрывает группа охотников, и кто знает, сколько их там. А ведь сейчас новые подгребут...

— Снайпер, ты еще здесь?

— А то ж.

— Сколько их там?

— Человек восемь, может больше, — отозвался Тунец. — Снять не могу, угол обстрела не тот.

— А что внизу?

— У вашей машины дежурят трое. Еще пятеро у подъезда. Сколько внутри, без понятия. Вроде, в последнее время никто не подъезжал. Наоборот, несколько свалили.

— Где там ваше подкрепление? — спросил Гусев.

Васильев достал из кармана свой телефон, набрал номер, рявкнул «Где вы?», выругался, услышав ответ.

— Поторопитесь, у нас тут Сталинград, — он убрал телефон и глянул на Гусева. — В пути. Будут через полчаса.

— Откуда ж они едут?

— Из области. Думаете, мы в центральном офисе казармы обустроили, что ли? С тренажерными залами и стрельбищами?

— Ладно, проехали, — сказал Гусев. — Какой план?

— Сидим, ждем.

— Отличный план.

Гусев понимал, что все они до сих пор живы только потому, что охотники не организованы. Они прибывали сюда либо поодиночке, либо группами по несколько человек, но навыка работы в большой команде у них не было, и потому спецназовцы корпорации пока легко справлялись с бросаемыми им вызовами.

Да и снайпера на соседней крыше никто не ждал. Легкая прогулка за деньгами и адреналином превратилась в кровавую баню, но желающих отступить было немного.

Видимо, свои жизни эти ребята тоже не особенно ценили.

Едва Гусев додумал сию оптимистическую мысль до конца, как Тунец снова подал голос.

— Там это, парламентер, по ходу. Белым платком машет.

— Вижу, — сказал Васильев, осторожно заглядывая за угол. — Чего надо, приятель?

— Слышь, братишка, не стреляй. Я поговорить только.

— Говори.

— Может, покажешься?

— Я тебя и так прекрасно слышу.

— Ну ладно, — сказал парламентер. — Слышь, братишки, а вы вообще кто? Вы тут зачем?

— Надо, — отрезал Васильев.

— Блин, ну я же вежливо разговариваю, — обиделся парламентер. — Мог бы и ответить.

— Спецура мы, — сообщил ему Васильев. — Отрабатываем взаимодействие в условиях городского боя.

— Вот же блин, — разочарованно выдохнул парламентер. — То есть, вы без этого типа отсюда не уйдете?

— Не уйдем, — подтвердил Васильев.

— А на черта он вам сдался?

— Не твоего ума дело.

— Грубишь, — обиженно сказал парламентер. — А я ведь разговаривать пришел, а не палить. Слушайте, давайте краями разойдемся?

— Это как? — уточнил Васильев.

— Ну, мы уйдем, а вы в спины стрелять не будете. Вы уже сколько человек покрошили? А нам какой резон под спецуру за жалкую двадцатку подставляться?

— Никакого, — согласился Васильев. — Я бы на вашем месте еще раньше лыжи смазал.

— Ну, попробовать-то надо было.

— Попробовали?

— Ну так. Полной ложкой хлебнули уже.

— Валите, — сказал Васильев. — Пятнадцать минут у вас. Потом еще наши подъедут, и не обессудь, кого увидим, всех положим.

— Ладно, ладно, — сказал парламентер. — Все, без обид, парни.

— Время пошло, — сказал Васильев.

Хорошо бы, если на этом все и закончилось, подумал Гусев. Пока никто из наших не пострадал, да и я сам нормально себя чувствую. А потом отсижусь в клинике, черт с ними. Пару роликов им запишу, или что еще им от меня надо...

— И правда валят, — сказал Тунец. — На крыше чисто. Из двора тоже уходят. Три машины отъехали.

— Испугались, — сказал Васильев. — Доперли, наконец, что мы им не по зубам.

— Гусев, ты-то меня слышишь?

— Вполне.

— Дальше с ними будешь?

— Видимо, так.

— Тогда с тебя двадцатка, с учетом оптовой скидки, — хохотнул Тунец. — Фиг с ним, с договором, рассчитываю на твою честность.

— Ладно, — сказал Гусев. — Набери меня, как все кончится.

— А то ж.

— Уходишь уже?

— Подожду, пока ваши подъедут. Свои инвестиции охранять надо.

Разведка показала, что подъезд чист. Не в прямом смысле, конечно, чист: после перестрелки мусора в нем было хоть отбавляй. Но высланные на проверку бойцы сообщили, что охотников в нем нет до самого первого этажа. Тунец и водитель разблокированного броневика подтвердили, что людей с оружием в зоне прямой видимости не наблюдается, и Васильев отдал приказ выдвигаться.

Выдвинулись.

Подъезд был еще в худшем состоянии, чем Гусев пытался себе представить. Бетонная крошка, пыль, покореженное железо, мертвые человеческие тела. Не, надо отсюда съезжать, однозначно.

Оставалось только надеяться, что из соседей никого не зацепило.

Броневичок уже стоял у подъезда, до него оставалось пройти около шести метров по открытому пространству. Двое бойцов были уже внутри, две прикрывали тылы, когда Гусев с прикрывающим его командиром спецназа высунулись из-под козырька и бодрой рысью направились к безопасному нутру машины.

Оказалось, не такому уж безопасному.

Сначала Гусев услышал визг шин и громогласный выхлоп выруливающего из-за угла спорткара. Потом Тунец, все еще находившийся на связи, заорал: «Валите оттуда!», а еще кто-то, Гусев так и не разобрал кто, выкрикнул одно короткое слово.

— РПГ!

Васильев схватил Гусева за грудки и швырнул в сторону подъезда. Гусев был еще в воздухе, когда выпущенная из спорткара ракета угодила в водительскую сторону корпоративного микроавтобуса.

Оглушительный взрыв подбросил машину в воздух, несколько раз там перекрутил и швырнул на асфальт, на не успевшего убраться из зоны поражения Васильева. Командиру спецназа фатально не повезло.

Зато к Гусеву удача, разнообразия ради, повернулась лицом. Взрывная волна застигла его в воздухе и придала его полету дополнительное ускорение. Он влетел в подъезд спиной вперед и наверняка расшиб бы себе голову о бетонные ступеньки, но оставшаяся пара бойцов успела его подхватить. Так что его только слегка контузило и поцарапало обломками. Даже телефон из руки не выронил.

Относительно того, как жизнь распорядилась с большей частью его защитников, это можно было назвать «отделался легким испугом».

Спорткар притормозил метрах в тридцати от подъезда, из него выскочили трое охотников. И еще несколько машин въезжали во двор.

— Ты как? — поинтересовался у Гусева  один из бойцов.

— В ушах звенит, — голос спецназовца доносился до Гусева как будто из-под воды. Ну или как если бы Гусеву натолкали полные уши песка.

— Это нормально, — сказал боец. — Вот дверь в подвал, видишь?

Гусев кивнул.

Охотники неторопливо разворачивались в цепь, перекрывая все подходы к подъезду.

— Уходи через нее, — сказал боец. — Может, тебе и повезет.

— А вы?

— А мы тут останемся. Задержим их, сколько сможем.

— Глупо.

— Мы не побежим, — сказал боец. — И кроме того, у нас теперь тут личные интересы.

Гусев не стал никого уговаривать. Все тут люди взрослые и вполне понимают, что делают. Даже сентенцию о том, что месть следует подавать остывшей, что прямо таки вертелась у него на кончике языка, озвучивать не стал.

Вместо этого сказал парням «спасибо», пожелал им удачи и двинул, куда сказали.

Пока второй боец прикладом сбивал запирающий подвальную дверь замок, его товарищ уже занял позицию и короткой очередью открыл счет. Охотники бросились на землю в поисках укрытия, и тут в игру вступил Тунец, о котором все позабыли.

Тремя быстрыми, практически слившимися в один, выстрелами, он разнес головы самым настырным охотникам. Пока те оглядывались по сторонам, стараясь обнаружить новую угрозу, Тунец положил еще двоих.

Дальше Гусев уже ничего не видел, потому как спецназовец подтолкнул его в спину и закрыл за ним дверь.

Позднее Гусев узнал, что ребята удерживали свою позицию еще двадцать пять минут.

Подвал был забит ржавыми трубами и покрытыми пылью кабелями.

И еще тут было темно.

Гусев подсвечивал себе путь экраном мобильного телефона и слушал доносящиеся снаружи трели автоматных очередей. Спецназовцев, особенно двоих последних, было безумно жалко. Их подвиг не будет воспет, и вообще, лучше бы никакого подвига не было. Умирать вот так, поливаемыми свинцом в  обычном московском дворе, непонятно, за что, в рамках какой-то идиотской игры, ставки в которой задраны так высоко...

Гусев добрел до противоположного конца здания, и на пути ему встретились только две крысы.

Дверь в последний подъезд была закрыта с внешней стороны, но выглядела она довольно хлипко, и Гусев попросту вынес ее ногой. Справедливости ради следует заметить, что не с первого удара.

В подъезде обнаружились двое подростков, снимающих происходящее во дворе на камеры своих смартфонов. На лицах подростков был написан восторг, который стал еще ярче, когда они поняли, кого к ним принесла судьба.

Гусев уже видел, что они готовы заорать, привлекая сюда внимание охотников, потому что финал охоты наверняка принесет на ю-тубе больше просмотров, чем крутая перестрелка у собственного дома. А может быть, не только заорать, но и выбежать наружу, размахивая руками, увеличивая свои и не без того нехилые шансы поймать случайную пулю.

Поэтому впоследствии Гусев объяснил себе, что действовал в их же интересах, когда навел на парнишек ствол своей злополучной «береты».

— Пикнете, пристрелю, — пообещал он.

— Так это не по правилам, — возразили ему.

— А и плевать, — сказал Гусев. — Семь бед — один ответ.

— Так нельзя...

— Добро пожаловать в реальный мир, — сказал Гусев. — Здесь живете?

Один парнишка помотал головой, второй кивнул.

— Мобилы на землю, — они подчинились. — А теперь идите домой и сидите там, — сказал Гусев. — Дернетесь наружу — пристрелю. Пойдете за мной — пристрелю. Домашнее задание не сделаете — тоже пристрелю. Кстати. А почему не в школе?

— Так охота же.

— А, ну да, — сказал Гусев. — Разумеется.

Они ушли. Гусев не стал подбирать их телефоны, а просто прошелся по ним каблуками. Ну да, парни его проклянут, но если захотят сделать с ним что-то более существенное, пусть в очередь встанут. Она от этого в любом случае не сильно вырастет.

Конечно, у него не было никаких гарантий, что они не позвонят кому-нибудь из дома или не выкинут еще какую-нибудь глупость, а потому Гусев вышел из подъезда и во весь опор помчался в сторону улицы. Бегущие фигуры подозрительны, но фигуры, идущие спокойным прогулочным шагом, когда всего в нескольких десятках метров от них свищет сталь, подозрительны вдвойне.

Из двора ему удалось выйти без проблем. Охотники были слишком заняты перестрелкой со спецназовцами и попытками достать Тунца, и в эту сторону просто не смотрели.

Людей на улице не было, машины по ней не ездили, общественный транспорт тоже. Завернув за угол, Гусев сразу же увидел причину этого безлюдья — кварталом выше и кварталом ниже дорогу перекрывали милицейские кордоны. Хоть такая забота о гражданах, подумал Гусев. Лучше, чем никакой.

Полицейские не имели права принимать участия в игре, однако не было никаких гарантий, что никто из них не станет сливать информацию участникам, поэтому к кордонам Гусев не пошел. Он пересек дорогу и углубился в соседние дворы.

Навстречу ему выбежал какой-то парень с охотничьим ружьем в руках.

— Ааааааа! — проорал парень и вскинул ружье.

Гусев выстрелил. Он выстрелил даже раньше, чем осознал, что все еще держит пистолет в руке. Просто дернул ствол вверх и нажал на спусковой крючок. Это был даже не рефлекс, откуда ж у Гусева такие рефлексы. Он просто выстрелил, не думая. И все.

Пуля угодила парню в живот и отбросила назад. Приклад ружья глухо стукнул по асфальту.

— Ааааааа! — продолжа орать парень, но уже, видимо, от боли. По крайней мере, ноты он стал брать куда более высокие.

Ладно хоть, этот без группы был. Никто не стал выскакивать из-за угла или шмалять из кустов, сводя счеты за его ранение.

— С тобой все нормально? — тупо спросил Гусев, и в следующий момент голова парня взорвалась фонтаном крови и мозгов. Мозгов оказалось на удивление много. А так с виду и не скажешь....

У Гусева зазвонил телефон, и он машинально ответил на вызов левой рукой.

— Не стой столбом, — посоветовал Тунец. — И в следующий раз добивай сам. А лучше — сразу в башку стреляй. Так безопаснее.

— Ты как?

— Патроны кончаются, — сказал Тунец. — Начинай идти, и тебе по дороге ситуацию обрисую.

— Да, точно, — Гусев сунул руку с пистолетом в карман и быстро зашагал в сторону от своего дома, которому так и не удалось стать его крепостью.

— Спецназ — все, — сказал Тунец. — Эти гниды тебя сейчас в подъезде ищут, а потом начнут окрестности прочесывать. Фора у тебя есть, но не так, чтобы слишком большая. И выбрось, нафиг, свой телефон, в конце-то концов.

— Да, — сказал Гусев. — Сейчас выкину. Вот договорю и выкину. Есть напоследок какие-нибудь советы от профессионала?

— В голову стреляй, — сказал Тунец.

— И это все?

— Я бы тебе назначил место встречи, — сказал Тунец. — Но телефон-то слушают, так что там наверняка будет засада, а я своих парней так подставлять не хочу. Ты уж извини.

— Ничего, — сказал Гусев. — Ты и так много сделал.

— Удачи, — сказал Тунец. — Ты теперь сам по себе, так что ни пуха, так сказать, ни пера.

— К черту, — Гусев нажал на отбой, вытащил из телефона паспорт, а потом приложил аппарат о стену кирпичного дома, так что только микросхемы во все сторону брызнули.

Народу в городе было гораздо меньше, чем обычно. То ли никто не хотел словить случайную пулю, то ли граждане просто предпочитали наблюдать за игрой с безопасного расстояния. Сидишь на диване, попиваешь пивко и рассуждаешь, что вот если бы ты был на месте отмеченного, то без проблем бы сорок восемь часов продержался и половину охотников завалил.

Диванный народ вообще без малого гениален. Он и в футбол лучше бразильцев играет, и в законодательстве лучше адвокатов разбирается, и точно знает, где тут честный человек, а где — жулик и вор, который только и ждет, чтобы твою трудовую копейку себе в карман нечестным путем заграбастать.

Диванные теоретики способны выиграть мировой чемпионат в любом виде спорта, вывести страну из кризиса, найти лекарство от СПИДа, рака и насморка, посадить яблони на Луне и помидоры на Марсе. Оно точно знают, как тут все устроено, кто за что отвечает, кто кому чего и за сколько продал и какой откат с этого получил, они могут построить «мерседес» по цене «жигулей», собрать в гараже компьютер не хуже «эппловского», накормить всех голодающих в Африке или весьма аргументировано объяснить, почему кормить их никак не следует.

Жаль только, что это всего лишь теории.

Кстати, они лучше всех могут объяснить, почему на практике ничего не получается. Потому что все куплено, везде евреи, масоны и гомосексуалисты, воду выпили, газ украли, темной ночью качают нефть, а также всемирный заговор, теневое правительство и у социальных лифтов какой-то гад все тросы оборвал.

В общем, нет смысла рыпаться. А может быть, и не было его никогда.

Но вот придет наше время...

На аллее было пустынно, и только легкий ветерок играл с желтыми листьями, которые Гусев с утра так и не подмел.

Здесь его не ждали, да и не могли ждать. Только сумасшедший решился бы в таких условиях объявиться на своем рабочем месте. Гусев нашел третью от начала аллеи скамейку, вынул из стоявшей рядом урны одноразовый мусорный пакет и нащупал под ним небольшой плотный сверток. Озираясь, словно застигнутый на месте преступления домушник, Гусев сунул сверток под куртку, бросил пакет обратно и торопливым шагом направился к метро.

Зайдя на станцию, Гусев забился в самом дальнем углу, сразу у выезда из туннеля, сел на скамейку и развернул сверток. В нем лежала бейсболка, которую Гусев тут же натянул на голову, ругаясь на то, что сам о такой простейшей маскировке даже не подумал, темные очки с встроенной электроникой и новенький мобильный телефон. К телефону была прикреплена записка «Включи меня».

Гусев повертел телефон в руках. Слот для электронного паспорта был уже занят какой-то заглушкой, так что Гусев просто нажал на кнопку питания. Телефон включился и сразу же тихонько завибрировал у Гусева в руках.

Даже о бесшумном режиме подумал, восхитился Гусев и ответил на звонок.

— Жив, однако, — констатировал на другом конце линии Макс. — Говорить-то можешь?

— Могу. А...

— Это защищенная линия, — сказал Макс. — Ну, как защищенная. Главная ее защита в том, что никто о ней пока не знает. Аппарат хакнутый, паспорт не нужен, джи-пи-эс датчики отключены, тарифный план «параноик» входит в комплект поставки.

— Спасибо, — сказал Гусев.

— Сочтемся, — сказал Макс. — Ну ты дал жару, приятель. Что это вообще такое было? Бейрут?

— Просто приходил Сережка, поиграли мы немножко, — сказал Гусев. — То есть, я правильно понимаю, что такое начало охоты выбивается из общих стандартов?

— Чтоб такой толпой, да на первом часу? С автоматами, снайперами и РПГ в пределах города? Не скажу, чтобы прям в первый раз, конечно, но случается такое нечасто. Где ты столько врагов-то нажил, Гусев?

— Кто бы знал.

— Что делать думаешь?

— Без понятия пока.

— Ты давай, приходи в себя, — сказал Макс. — Не вздумай после такого начала все бездарно слить, ага? Я на тебя поставил, между прочим.

— О, — слабым голосом сказал Гусев. — Тут еще и тотализатор?

— А как же иначе? — удивился Макс. — Игрушка-то поинтереснее бокса или гонок на лошадках каких-нибудь. Без тотализатора в этом вообще никакого смысла бы не было.

— Я на себя поставить могу?

— Официально — нет, — сказал Макс, но тон его подразумевал продолжение.

— Значит, все-таки могу?

— Семьдесят процентов всех ставок идут нелегально, — сказал Макс. — Так что да, вполне можешь.

Гусев мысленно прикинул финансы.

— Поставь от меня пятерку, — сказал он. — Пять тысяч, в смысле. Я тебе в течение дня переведу, ты свой процент и гонорар сам вычтешь, ладно?

— Даже расклады не уточнишь?

— А какой смысл? — сказал Гусев. — Если проиграю, деньги мне все равно не понадобятся.

— Эт да. Но разве не любопытно?

— Ну, и какие у меня шансы?

— Сейчас на тебя ставят один к двадцати пяти.

— Угу.

— Не самый плохой расклад, — сказал Макс. — Утром был один к шестидесяти, что примерно на двадцать процентов выше среднестатистического по игре.

— То есть, с утра мои шансы расценивались ниже, чем у обычного игрока, а теперь выше? И с чем это связано?

— С тем, что за тебя спецназ вписался.

— Но даже с учетом спецназа шансы не равны?

— Ну, ты ж понимаешь, что убивать оно всегда проще, чем защищать, — сказал Макс. — Защищающемуся надо все время быть начеку, а охотнику стоит попасть только один раз. Да и много их, охотников.

— Разумно, — согласился Гусев. — Есть какие-нибудь советы по стратегии?

— Ну, тут как, — Макс задумался. — Если ты какой-нибудь офигенный специалист по выживанию, то тебе прямая дорога в лес какой-нибудь. Следы путать, капканы ставить из подручного материала, все такое. Вариант «Рембо». Чувствуешь в себе такие способности?

— Чего-то не очень.

— А твой спецназ тебя больше не прикроет?

— Не знаю. Сейчас лучше исходить только из расчета на собственные силы.

— Вторая стратегия — придерживаться людных мест, — сказал Макс. — Шанс, что тебя засекут, конечно, больше, но в толпе охотникам придется быть аккуратнее, потому что сидеть никто не хочет. Проблема этой стратегии в том, что на долгосрочных периодах она не работает. Ну, просидишь ты в толпе час, два, три, а потом она рассосется, и привет. Третий путь — ныкаться по подвалам и теплотрассам, вариант «бомж». Бомжи, кстати, в игре не очень-то участвуют по причине выключенности из социальной жизни, так что они тебя не сдадут. То есть, конечно, при первой же возможности сдадут, но не сразу. Пока поймут, что к чему, пока найдут, как... В общем, шансы чуть выше. Но лучше тебе, конечно, к своему спецназу бежать, если он еще не передумал.

— Угу, — сказал Гусев. Им пришлось прерваться из-за шума прибывшего на станцию поезда, сводившего на нет любую попытку разговора. — Ты мне можешь кое-кого найти?

— Кого?

— Снайпера, — сказал Гусев. — Кличка — Тунец. Он мне сегодня здорово помог, и мне б не помешало с ним поговорить по защищенной линии.

— Офигеть, сколько информации для поиска.

— Он говорил, что его группа постоянно на охотах подрабатывает, — сказал Гусев. — За бонусы.

— Есть такие люди, — сказал Макс. — Попробую поискать твоего Тунца. Так это он на крыше сидел?

— Запись, я так понимаю, уже в сети?

— И не одна. Есть пять или шесть удачных ракурсов, остальное — хлам, ничего не разобрать. Но работа снайпера видна, да. Головы колет, как арбузы.

— А он вообще оттуда ушел?

— На форумах охотников его на все лады кроют и карами страшными грозят, так что ушел, наверное. Ты, кстати, сам на месте-то не сиди, двигайся. Вариант «Колобок». В движении — жизнь и все такое.

— Всаднику без головы это расскажи, — посоветовал Максу Гусев.

После чего убрал телефон в карман и уехал следующим поездом.

Глава тринадцатая

Час пик уже схлынул, люди в метро были, но не толпами.

Гусев доехал до конечной, пересек станцию, сел в поезд, двигающийся в обратном направлении. Забился в углу вагона, надвинул бейсболку и склонился над смартфоном. Просто читает человек. Книгу интересную нашел, оторваться не может.

Итак, стратегий было много, но ни одна из них к гарантированному успеху не вела. Проше и безопаснее всего было бы позвонить Кацу и напроситься под защиту корпорации, но тут Гусев столкнулся с проблемой многих владельцев гаджетов. Телефонный номер Каца был забит в аппарат Гусева, а аппарат Гусева валялся на другом конце города в виде груды обломков. А цифр, Гусев, естественно, не запомнил, он их практически никогда не запоминал, нужды не было.

Так что из прежнего списка контактов, и так невеликого, сохранился только номер Макса, и только потому, что уже был записан в новый телефон, от Макса же и полученный. И все. Конечно, все это можно восстановить... Со временем. Но вот временем Гусев как раз и не располагал.

Войти в интернет Гусев мог, но для того, чтобы залогиниться на своей страничке в социальной сети, где хранился запасной список, нужен был паспорт, а паспорт в хакнутый телефон не засунешь. Да и опасно это. Может быть.

Ладно, джи-пи-эс датчика нет, но ведь любой мобильный телефон отследить можно, хотя бы в пределах соты. Это в старые времена можно было в пределах соты отследить, а сейчас, когда прогресс ушел вперед семимильными шагами? Гусев в этом вопросе подкованным не был, так что решил не рисковать.

На остановках Гусев отрывал голову от смартфона и смотрел на входящих в вагон людей, но чудо-очки пока так никого и не опознали, поэтому Гусев даже не был уверен, работают они или нет. Оставалось только надеяться на то, что Макс фигни не подсунет.

Гусев обратился к статистике. На данный момент в Москве проживало около восемнадцати миллионов человек, в качестве активных охотников было зарегистрировано сто двадцать семь тысяч. Эта цифра не укладывалась у Гусева в голове. Ему сложно было представить, что сто двадцать семь тысяч человек хотят его смерти. Что он, Гитлер какой-нибудь, Чубайс или Чикатило?

С одной стороны, это выходило меньше одного процента от общего населения столицы. С другой — на каждую сотню обычных людей приходится один потенциальный убийца. Да пусть даже на две сотни, это все равно много.

Что делать, куда бежать?

Гусев вышел в центре, смешался с толпой.

Он так и не придумал, как решить главную задачу — крутить головой на триста шестьдесят градусов, чтобы очки могли сканировать лица окружающих, и при это не светить свое собственное лицо, поэтому шел, наклонив голову и смотрел только вперед.

Плана у него не было. К клинике прорываться бессмысленно — разговор с Кацем слушали, так что там его наверняка ждут. Идти в лес, чтобы его охотники собаками затравили? Прохладно уже для леса, а ночью и вовсе мороз ударить может. Может, и правда, к бомжам на теплотрассу податься?

Гусев поднялся по эскалатору. В подземном переходе очки пискнули и обвели красной рамкой лицо одного их прохожих. Ничем особо не примечательный человек, одет, как обычный офисный клерк. Гусева он вроде бы не видел, стоял перед подсвеченной витриной одного из многочисленных ларьков и выбирал себе шоколадку.

Может, это и не активный участник игры, а на сайте он просто так зарегистрировался. Согласно правилам, Гусев вполне мог выстрелить первым, но делать этого не стал. Во-первых, это привлекло бы к нему внимание, во-вторых, этот конкретный охотник ничего плохого Гусеву пока не сделал, самообороной тут не пахло, и переступить через себя Гусев не мог.

Он быстрым шагом прошел мимо охотника и поднялся на улицу. Несколько раз оглянулся, убедился, что охотник за ним не идет, свернул в переулок, достал из кармана сигареты и закурил, прислонившись к стене.

Часы показывали полдень, от начала охоты прошло всего несколько часов.

Гусев вытащил телефон и позвонил Максу.

— Нет, — сказал тот. — Не нашел я твоего Тунца, все перерыл, но не нашел. Видимо, он в сети под другим ником сидит.

— Ну и ладно, — Гусев почувствовал некоторое разочарование, но постарался не подать виду.  — Ты деньги от меня поставил?

— Да, но перевода так и не получил. Я понимаю, что ты не хочешь кредиткой светить, но и ты меня тоже пойми...

— Да без проблем, — сказал Гусев. — Сейчас только терминал найду.

— Мне не к спеху, — смутился Макс. — Я так, просто напомнить.

— Я этим займусь, — пообещал Гусев. — Постараюсь перевести тебе деньги до того, как меня пристрелят.

— Ты уж постарайся, чтобы тебя не пристрелили, — сказал Макс.

— За ставку свою переживаешь?

— Не без этого.

Гусев попытался прикинуть, как охотники будут его искать. От телефона он избавился, жучков на одежде вроде бы нет. Значит, остается только визуальный контакт. Охотников много, кому-нибудь да повезет.

Днем еще ладно, днем можно скрываться в толпе, затаиться в темноте кинотеатра, затеряться в каком-нибудь огромном торговом центре, пользоваться общественным транспортом, чтобы быстро сменить район. Ночью все станет гораздо хуже. Автобусов нет, метро не ходит, людей на улицах мало, а из всех заведений будут работать только ночные клубы. К ночи надо найти убежище и затаиться там. Хоть бы и с бомжами на теплотрассе.

Или уехать из Москвы? Билет на самолет без паспорта не купишь, на вокзалах наверняка его ждут, вряд ли он один такой умный. Что остается? Автобусы? Такси? Машину угнать?

А ехать куда? В новой Москве он еще более-менее ориентируется, а за МКАДом[7] он так ни разу после пробуждения и не побывал. Он там никого не знает, в гостиницу без паспорта опять же не пустят, а как только паспорт покажешь, тут-то все и начнется...

Будущее рисовалось Гусеву исключительно в мрачных тонах, и он решил, что это от голода. Позавтракать-то ему не дали.

Гусев уже решил было зайти в какую-нибудь сетевую забегаловку, взять себе пару гамбургеров, жареной картошки и кофе, как вдруг сообразил, что деньги-то теперь только электронные, кошелек привязан к паспорту, и любой платеж наверняка смогут отследить. Мир стал слишком прозрачным, и оставаться в нем невидимкой стало практически невозможно.

Выходит, если его паранойя права, то платить ни за что нельзя. Даже за билет на автобус. Метро еще ладно, в метро фиксируется точка входа, а дальше — целая сеть линий, и выйти-то он может где угодно, а вот автобусы двигаются по конкретным маршрутам, что здорово сужает зону поиска.

Обложили, подумал Гусев. Далеко я пешком-то уйду?

Водительских прав у него не было, автомобиля тоже. Об угоне он имел представление только из фильмов, и на практике заниматься этим бы не рискнул. Захватить машину с водителем, угрожая пистолетом? Тогда водителя придется убивать, иначе он сразу же выдаст всем место, где его высадит. Что еще?

Рассчитывать на помощь добрых самаритян не приходилось. После того, как охотники положили группу спецназа, всем уже наверняка понятно, чем грозит добровольная помощь Гусеву, и желающих должно резко поубавиться. Если такие вообще когда-либо были.

Оставалось только лечь и умереть.

Двое вывернули из-за угла, и очки тревожно запищали, рисуя вокруг их лиц красные рамки. Впрочем, на этот раз Гусев опознал бы охотников и без очков — в руках у них было оружие, а из-под коротких курток торчали наспех надетые бронежилеты.

Людей в переулке не было, ничего не мешало охотникам стрелять. Гусев метнулся к стене, скрываясь за каким-то архитектурным излишеством, коими так богаты старинные дома в центре Москвы. Пуля тут же вышибла из этого архитектурного излишества кирпичную крошку.

Рядом с Гусевым оказалась железная дверь с написанным на ней названием организации. Дизайнерское бюро. Гусев вдавил кнопку звонка, привлекая внимание охраны.

— Нет, — сообщили ему из включившегося селектора. — Нам проблемы не нужны.

— Сволочи, — сказал Гусев.

Зато наверняка записи с камер наблюдения в сеть уже через пять минут выложат.

До следующей двери было метров семь. Чтобы до нее добраться, Гусеву пришлось бы выйти из укрытия, но никаких гарантий, что его туда впустят, естественно, не существовало. Окна здания были забраны решетками. А вот с другой стороны улицы...

Гусев выскочил из укрытия, ведя беспорядочную стрельбу. Ни в кого, разумеется, не попал, зато заставил охотников залечь на мостовую. Пока они прицелились, Гусев уже перебежал улицу, всадил пулю в большую стеклянную витрину и сам прыгнул следом, свалившись на закутанный в модную одежду манекен.

Его немного посекло осколками, но он все еще был жив.

Не поднимаясь, Гусев скатился с манекена и вывалился в торговый зал, мельком отметив округлившиеся от страха глаза девушки за кассой.

— Черный ход есть?

Девушка махнула рукой, указывая направление. Гусев, все еще не вставая, пополз туда, не сводя глаз с разбитой витрины. Охотников за ней вроде бы еще не было.

Они вошли через дверь, чем почти застали Гусева врасплох. Его спас висевший над дверью колокольчик, возвещавший о прибытии каждого клиента. Услышав звук, Гусев дернулся в сторону и всадил в дверной проем пару пуль. Вроде бы даже в кого-то попал, потому что охотник охнул и завалился назад. Но вряд ли попадание было фатальным, поскольку пули попали в закрытую бронежилетом грудь.

Кассирша бросилась на пол за стойкой. Гусев еще раз выстрелил в сторону двери, а сам пополз к примерочным кабинкам.

Добравшись до угла, он поднялся на ноги, проскользнул мимо четырех пустующих кабинок, выбил хлипкую дверь с табличкой «Только для персонала» и оказался на складе. Помещение было небольшим, и дверь на улицу Гусев обнаружил сразу.

Замок изнутри, по счастью, можно было открыть без ключа, и уже спустя пару мгновений Гусев во весь опор припустил по улице, оставляя охотников позади.

Попетляв по переулкам и убедившись, что прямо сейчас убивать его не будут, Гусев направился к торговому центру, чья громада возвышалась над старинными зданиями центральной части города и портила пейзаж.

Немногочисленные покупатели на Гусева смотрели косо, но за пистолетами в карман вроде бы никто не лез, да и очки, каким-то чудом не свалившееся с Гусева во время перестрелки, тревожных сигналов не подавали. Стараясь не терять времени, Гусев купил в аптеке лейкопластырь, зашел в мужской туалет, умылся и заклеил порезы на лице. Заодно постарался привести в порядок одежду. Если за его карточкой следят, то охотники уже знают, что он внутри центра. Но площадь тут действительно большая, и сразу его не найдут.

Потом, чтобы два раза не светиться, Гусев нашел платежный терминал и перевел Максу причитающиеся ему деньги. На собственном счету Гусева осталось совсем немного, но на пару дней должно хватить, если без крупных покупок, а крупных покупок он и так не планировал.

Покончив с делами, Гусев спустился на подземную паковку. В столь неурочный час она была заполнена машинами едва ли наполовину.

Жертву Гусев выбрал достаточно быстро. Молодой парень только вылез из подержанной «тойоты» (модель Гусев не разобрал), как в лоб ему уперлось дуло «беретты».

Одного взгляда на Гусевское лицо оказалось достаточно, чтобы парень вник в ситуацию и молча протянул ему ключи.

— Датчики слежения в машине есть? — спросил Гусев.

— Есть, — сказал парень. — Как у всех.

Ага, теперь это норма жизни. Что ж, значит, искать другую машину бессмысленно.

— Хреново, — сказал Гусев, но сказал это больше себе, чем парню.

— Ну давай, я об угоне через час заявлю, — сказал парень. — Ты ж Гусев, верно?

— Он самый.

— Ну ты вообще даешь, чувак, — чуть ли не с восхищением в голосе сказал парень. — С утра столько шума было...

— Я не нарочно.

— Давай так сделаем, — предложил парень. — Я, типа, в магазин пошел, потом ввернулся, а машины нет, кто-то угнал. Я даже никому не скажу,что это ты был.

— А когда записи с камер проверят?

— Скажу, был напуган и в шоке, потому и наврал.

— Идет, — согласился Гусев. Парень, конечно, мог и врать, и едва Гусев выедет за пределы стоянки, как тот заявит об угоне, а потом еще и информацию охотникам сдаст. Но выбора-то все равно не было. Не вырубать же его ударом по голове, в самом-то деле. Тем более, что вырубать кого бы то ни было Гусеву еще не приходилось, и он понятия не имел, с какой силой надо дозировать удар. — С машиной какие-нибудь проблемы есть? Технические, я имею в виду? Передачи не вылетают, педали не западают?

— Нет, все ровно. Неделю как с обслуживания.

— Застрахована?

Лицо парня скривилось, как от зубной боли.

— Так-то оно да, но ты уж постарайся не поцарапать.

— Постараюсь, — дал пустое обещание Гусев и уселся за руль. Рука по привычке потянулась влево, за ремнем безопасности, то такового не обнаружилось. И, судя по обшивке салона, таково было решение конструкторов, а не владельца машины. Гусев поискал взглядом надписи об аэрбэгах, но они тоже отсутствовали.

— Средства пассивной безопасности лет восемь назад отменили, если что, — сказал парень. — Чтоб ездили аккуратнее. А то было такое, что машина в хлам, снаружи — бойня, кровища и кишки наружу, а водитель из-за руля выходит, как ни в чем не бывало.

— Гонщиков много было?

— Ну да, — сказал парень.

— Помогло?

Тот лишь плечами пожал.

Гусев завел машину и, следуя за нарисованными на асфальте стрелками, вырулил с парковки на улицу. Встроенный в панель приборов навигатор показывал, что пробок нет и дороги свободны, а это значит, что за час Гусев успеет выбраться за черту города. Если, конечно, владелец машины ему этот час предоставит.

Машина была легкой в управлении, с привычной Гусеву механической коробкой передач, скорость набирала бодро, и в потоке ничем особо не выделялась. Пожалуй, и хорошо, что летающих машин тут нет. С летающей было бы куда больше возни.

Гусев без проблем пересек Садовое кольцо — в его время на это потребовалось бы больше часа — попетлял немного по новым развязкам и выехал на Шоссе Энтузиастов. Это направление он хорошо знал, потому что там, за Балашихой, когда-то находилась его дача.

Самый большой напряг возник, когда он проезжал мимо стационарного поста ГАИ, установленного на выезде из города, но все обошлось. Никто не махал ему жезлом, не раскатывал перед машиной шипы, не выбегал на проезжую часть с пистолетом. Видимо, парень не соврал, и машина все еще не была в розыске.

За пределами кольцевой Москва не кончилась. Все те же спальные районы, полные типовых многоэтажек, торговые центры по обеим сторонам шоссе, автосалоны, рынок строительных материалов, еще один пост ГАИ...

Проехав Балашиху, которая нынче из самостоятельного города превратилась в очередной район столицы, Гусев стал искать более-менее безопасное место, чтобы бросить машину. Час, подаренный ему владельцем машины, уже вот-вот должен был кончиться, и рисковать лишний раз Гусеву не хотелось.

Припарковавшись на бесплатной стоянке перед сетевым супермаркетом на самом выезде из города, Гусев запер машину, положил ключи на левое заднее колесо и осмотрелся. За супермаркетом было еще несколько мелких торговых точек, а дальше начинался лес.

В него Гусев и углубился.

Разыгрывать вариант «Рембо» Гусев, ясное дело, не собирался. Соответствующей военной подготовки у него не было, да и вообще, много ли один человек в реальности в лесу навоюет? Да еще и не в дремучем, а подмосковном, набитом городками, военными базами, аэродромами и кучей дачных поселков, поделенном дорогами на множество сектором?

Тропинками Гусев пользоваться не стал, от греха подальше. Выбрал направление и попер напролом, то и дело продираясь через разросшийся кустарник, перелезая через упавшие деревья и обходя те, через которые невозможно было перелезть без вредя для одежды повал и собственного организма. Есть хотелось все больше и больше. Жажду Гусев утолил в туалете торгового центра, а вот проблему с едой нужно было решать.

На втором часу марш-броска Гусеву позвонил Макс.

— Деньги получил, все тип-топ, — доложился он. — Пятерку взял в счет ставки, вычел свои комиссионные, остальное перевел тебе обратно, на предмет «мало ли, что».

— Нормально, — сказал Гусев.

— Ты прям крепкий орешек, — сказал Макс. — В витрину сиганул, как Брюс Виллис в молодые годы.

— Его еще помнят?

— Чего ж не помнить, когда его старые фильмы недавно в новый формат перевели? — удивился Макс. — Месяц назад вторую серию в кинотеатрах крутили.

— Не слежу, — буркнул Гусев.

— Да, я уж вижу, что культурная жизнь столицы проходит мимо тебя. Ты там как, не ранен?

— Царапины.

— Коэффициент один к тридцати, — несколько не к месту заявил Макс. — Народ считает, что твои шансы падают.

— Это потому что спецназ больше не появляется?

— Не иначе, — подтвердил Макс. — А почему он больше не появляется, кстати?

— Связь потерял.

— Ну, так давай я найду, — сказал Макс. — Куда звонить, кого спрашивать?

— Не надо, — сказал Гусев. — Сам как-нибудь.

— С чего бы вдруг?

— Могут быть у человека небольшие безобидные прихоти?

— Не в таком положении, — сказал Макс. — В таком положении надо использовать все имеющиеся под рукой средства.

— Они и так шестерых потеряли.

— Четверых. Двое выжили. Командир их сейчас в реанимации и еще кто-то. Вроде, водила.

— Командира их вроде броневиком придавило?

— Видать, не до конца, — сказал Макс. — И вообще, современная медицины творит чудеса, а уж корпоративная — тем более. Уверен, что по условиям контракта все полегшие уже в криозаморозке, лучших времен ждут.

— Э... — сказал Гусев. — Я вроде тебе не говорил, откуда спецназ взялся.

— А что тут говорить, когда и так все понятно? — спросил Макс. — Да и кому, кроме «Второй жизни», за тебя еще вписываться?

— Некому, — согласился Гусев. — Один я, горемыка, на этом свете, и ни жалости, ни сострадания никто ко мне не испытывает.

— Бывает, чо, — философски сказал Макс. — Я тебя ни от чего важного не отвлекаю?

— Нет, — сказал Гусев. — Я ничем таким важным и не занят. Просто иду.

— Ну-ну, — сказал Макс. — О, на форуме инфа обновилась. Ты что, машину у кого-то отжал?

— Было такое.

— Нашли ее уже, — сказал Макс. — Перед магазином стоит. Надеюсь, ты не в том магазине, ага? Если в том, имей в виду, что на парковке тебя скоро ждать будут.

— Не в том, — успокоил его Гусев. — А вот кстати, расскажи мне о юридических последствиях, которые меня по поводу угона постигнуть могут.

— Ну, машину нашли, теперь от владельца все зависит, — сказал Макс. — Напишет на тебя заявление — будут последствия, и очень печальные, вплоть до суда, не напишет — считай, пронесло. Оштрафуют за езду без прав, и гуляй на все четыре стороны.

Гусев прикинул, что если он сумеет дожить до юридических последствий, то финансовый вопрос его беспокоить не должен. Подадут в суд, наймет своим адвокатом Гену-Геноцида, и вопрос решится сам собой.

— Но меня-то другое беспокоит, — продолжал Макс. — Слишком уж круто на тебя с утра навалились. Ты точно в последнее время дороги никому не переходил?

— Я — скромный менеджер уличного клининга, — сказал Гусев. — Кому я вообще могу дорогу перейти?

— Не в блогинге же твоем дело, — сказал Макс. — Хотя... может, просто и психопаты сетевые решили с тобой за наброс рассчитаться.

— А сетевые психопаты РПГ в открытой продаже купить могут?

— В открытой — нет, но в  принципе задача это не невыполнимая, — сказал Макс. — У меня в постоянном ассортименте таких приблуд нету, но под заказ могу и достать, в принципе. Были б деньги. Другой вопрос, что на охоте деньги принято зарабатывать, а не тратить, а стоимость РПГ вполне с суммой приза охотника вполне сравнима.

— А кто вообще жертву выбирает?

— Тебя опять в гугле забанили?

— Не забанили, но я тут несколько занят, — сказал Гусев. — Я тут, типа выживаю. Не до интернета мне.

— Черная Лотерея проводится государством, — сообщил Макс. — Счастливчиков из всех обладателей лицензии на оружие выбирает компьютер методом случайных чисел. Влияние человеческого фактора по понятным причинам сведено к нулю.

— Должен заметить, что это ни черта не проясняет.

— Не проясняет, — согласился Макс. — Знаешь, пару лет назад на одного олигарха выбор пал. Так он в своем особняке заперся, частной армией со всех сторон обложился, по всем правилам оборону строил. С пулеметами на верхнем этаже и чуть ли не со стингерами на крыше. Но народ его сильно не любил, не помогли армии. Там такая толпа участие принимала... Гранатометы тоже задействовали.

— И ты к чем мне все это рассказываешь?

— К тому, что для многих охотников игра не является вопросом денег, — сказал Макс. — Зарабатывать они и в других сферах деятельности могут, и вполне неплохо, как видишь.

— Ну ладно, олигархов у нас народ никогда не любил, — сказал Гусев. — А меня-то за что?

— Ты что, святой, что тебя и не любить не за что?

— Не в таких же, блин, масштабах.

— О, снова обновление на форуме, — сказал Макс. — Какой-то тип пишет, что в городе тебя видел, неподалеку от того места, где машину нашли. На входе в кинотеатр. Но судя по тому, что я слышу, парень обознался, и ты явно не кино сейчас смотришь, нет?

— Не кино, — подтвердил Гусев.

До него дошло, как охотники обнаружили его в том переулке. Очки внушили ему иллюзию безопасности, и он искал в толпе только охотников. Но для того, чтобы узнать отмеченного и слить информацию в сеть, совсем необязательно быть охотником. Угроза могла исходить от любого человека.

— А что у тебя там пыхтит, как паровоз?

— Это не паровоз, — сказал Гусев. — Это я. Я дышу. А ты мне этим разговором дыхание сбиваешь.

— Сказал бы сразу, я бы отключился.

— Да нет, не надо. Хотя бы не так скучно.

— Вот же ты даешь, — расхохотался Макс. — На тебя полгорода охотится, а тебе скучно.

— Вот такой я странный человек, — сказал Гусев. — Загадочный.

Глава четырнадцатая

Рано спустившиеся осенние сумерки застали Гусева в лесу.

На скорость его передвижения это не повлияло, ибо присланные Максом очки автоматически перешли в режим ночного видения. Гусев продирался сквозь бурелом, напевая себе под нос какую-то идиотскую песенку, слышанную еще в том времени, когда люди не носили с собой оружия и не имели привычки охотиться на себе подобных. Ну, по крайней мере, не так открыто.

К шести часам вечера Гусев вышел к дороге. Минут пятнадцать он ждал, пока проедут все машины, и только потом вышел из-за дерева и бегом пересек петляющую по лесу бетонную полосу. Что ж, по крайней мере, с пути он не сбился.

Обойдя по широкой дуге спрятанную в лесу как бы секретную (на самом деле, все местные знали, что это за часть и чем занимаются служивые на ее территории) военную часть, уже к семи часам Гусев добрался до коттеджного поселка, где у него когда-то была дача.

Поселок не особенно изменился.

Забор обновили, место шлагбаума на въезде заняли полноценные ворота, но в целом поселок имел те же очертания, что и тридцать семь лет назад. И даже половина домов была все той же, что и неудивительно. Из-за высоких цен на загородную недвижимость люди здесь селились преимущественно богатые и очень богатые, а такие строят себе жилье солидно, если не на века, то на десятилетия уж точно.

Забор для Гусева препятствием не стал — несколько месяцев физического труда на свежем воздухе благосклонно сказались на его форме. Оказавшись на территории поселка, Гусев укрылся в тени забора, дабы оценить ситуацию.

Его дома, разумеется, тут уже не было. В отличие от большинства соседей, предпочитавших кирпич или бетон, Гусев поставил на своем участке сруб, а срубы в местности, где недвижимость расценивается на вес золота, долго не живут.

Слишком уж скромные.

На территории поселка все было спокойно. Периодически лаяли сторожевые собаки, окна в половине домов горели желтым электрическим светом. Хозяева остальных коттеджей либо не жили здесь постоянно, как в свое время не жил здесь Гусев, либо просто не успели вернуться с работы.

Гусев прокрался до нужного участка, одолел очередной забор, надеясь, что собаки за ним нет, или она на привязи, и постучал в дверь. Потом еще раз постучал. И еще.

Минут через десять за дверью послышался какой-то шорох.

— Кто там?

— Открывай, сова, медведь пришел.

— Витя, ты? — дверь открылась. На пороге Гусев узрел бодрого старикана в дорогом спортивном костюме и домашних тапочках. — Нет, ты не Витя.

— Увы и ах, — признал Гусев. — Я не Витя. Я Антоша.

— Удивлен, — сказал Леша Беркутов, посторонясь и пропуская Гусева внутрь. — Чего раньше не приходил?

— Да как-то неудобно было, — сказал Гусев. Он давно отыскал своего старого приятеля в социальной сети, и потому знал, что тот жив, на пенсии и безвылазно живет на даче.

— Сейчас удобно?

— Сейчас тоже неудобно, — сказал Гусев. — Но выбора особого нет. У меня тут ситуация...

— Знаю я, какая у тебя ситуация, — сказал Леша. — Нехорошая, прямо скажем.

— Ну, как-то вот так, — сказал Гусев. Хронологически Беркутов был младше Гусева лет на пять, и ему было неловко видеть Лешу старым. Впрочем, другие причины для неловкости тоже имелись. — Если что, ты скажи, и я уйду.

— Проходи на кухню, — буркнул Леша. — Жрать-то хочешь, небось?

— Хочу, — признался Гусев.

— Вчерашний борщ будешь?

— Так мне завтра зайти?

— Зачем? Он уже и сегодня вчерашний, — сказал Леша.

Они прошли на кухню, интерьер которой мало поменялся за прошедшие тридцать семь лет. Разве что бытовая техника стала выглядеть куда более футуристично.

В доме было тепло и уютно, и только сейчас Гусев понял, как он замерз за день. Его начала бить дрожь.

Заметив неладное, Леша поставил перед Гусевым стакан и плеснул туда вискаря.

— Мне бы сейчас лучше не пить...

— Так мы пить и не будем, — сказал Леша. — Давай, в качестве лекарства.

Он налил и себе.

— За встречу.

Чокнулись, выпили, Гусев почувствовал, как по телу разливается приятное тепло. Леша суетился по хозяйству, налил в глубокую тарелку борща, поставил в микроволновку, нарезал хлеб, вытащил из холодильника закуски, огурчики, сметану.

— Зря ты раньше от меня ныкался, — сказал Леша.

— Зря, — согласился Гусев. — Но у меня есть уважительная причина. Я был мертв, потом ожил, потом как-то все навалилось...

— А я тебе говорил, бросай курить, — в некоторых аспектах Леша был сторонником здорового образа жизни. — В твои-то годы и умереть от инфаркта...

— Ну да, — сказал Гусев. — Глупо получилось. Кстати, у меня курево кончилось. У тебя, случайно, нет?

— Откуда у меня-то?

— Может, из детей кто курит. Или из внуков.

— А я их порол в детстве, — сказал Леша. — Так что не имеют они такой дурной привычки.

— Жаль, — сказал Гусев. — В смысле, хорошо, что не имеют.

— А ты так и не бросил?

— Силы воли нет.

— Мозгов у тебя нет, — сказал Леша. Он достал из кармана телефон, набрал номер, подслеповато глядя на экран. — Михалыч, ты? Слушай, у тебя лишней пачки сигарет нет? Ко мне тут родственник приехал погостить, у него курево кончилось, а в магазин переть неохота. Ага, спасибо, я через пять минут зайду.

Беркутов достал из микроволновки тарелку с дымящимся содержимым и поставил перед Гусевым.

Когда Леша вернулся от соседа с одолженными сигаретами, Гусев уже доел борщ и ему изрядно полегчало. Кончено, до окончания охоты еще около полутора суток, но на какое-то время он в безопасности. А как только почувствует опасность, то свалит отсюда куда подальше, чтобы старого знакомого не подставлять.

Говоря по правде, большими приятелями Гусев с Беркутовым не были. Соседи по даче, ну, выпивали вместе, лес во время пожаров вместе патрулировали на предмет невозгорания, на шашлыки друг к другу в гости ходили... Тогда, в общем-то, все шло в правильном направлении, и они наверняка могли бы стать друзьями, если бы у них было больше времени. А может, все постепенно бы само по себе и заглохло, теперь уж не узнаешь.

Гусев жадно распечатал пачку и сунул сигарету в угол рта.

— Мне во двор выйти?

— Да травись здесь, чего уж там, — сказал Леша. — Еще по стаканчику?

— Лучше бы кофе.

— Ладно, кофе, так кофе, — не вставая, Леша дотянулся рукой до кофе-машины и нажал кнопку. — А теперь рассказывай, как ты докатился до жизни такой.

— Да тут особо рассказывать и нечего, — сказал Гусев. — Заморозили, разморозили, теперь пытаюсь как-то выживать. Что вы со страной-то сделали, изверги?

— А что такого со страной? Нормально вроде все.

— Угу, — сказал Гусев.

— Ну да, — сообразил Леша. — Для нас-то все эти перемены постепенно происходили, вот мы и успели привыкнуть, и уже ничего особенного в них не видим. А на тебя все разом вывалилось, вот у тебя и культурный шок.

— Слова-то какие знаешь, — восхитился Гусев. — Культурный шок, все дела. А ведь тридцать семь лет назад был простым опером...

— Не простым, а старшим.

— И на пенсию генералом ушел.

— Не ушел, выперли, — сказал Леша. — Вежливо и тактично, но выперли. Дай, говорят, дорогу молодым.

— Да ты вроде и не старик.

— Но уже и не молодой, — вздохнул Леша. — Зато ты вон цветешь и пахнешь. Выглядишь, кстати, лучше, чем я помню. Или это уже у меня склероз.

— Дворником работаю, — сказал Гусев. — Физические нагрузки, все такое.

— Обратно в свой маркетинг-шмаркетинг вернуться не хочешь?

— Шмаркетинг в прошлом, — сказал Гусев. — А планов на будущее я пока не строю. Как сам-то?

— Жена ушла, дети выросли, внуков привозят на лето и иногда на выходные, — коротко отчитался Леша. — Жизнь стала скучна и однообразна. И чертовски одинока. И даже старый друг не думал меня навестить, пока не припекло.

— Прости, — сказал Гусев.

Леша махнул рукой.

— Тебя на подходе видел кто?

— Насколько я знаю, нет. Я лесом шел, потом через забор перелез, минуя охрану.

— Тут камер натыкано, — скривился Леша.

— Я вдоль оград крался.

— Ну и дурак, — сказал Леша. — Шел бы по улице, это бы нормально выглядело. А так — лишние подозрения.

— Нет у меня опыта в таких делах, — признался Гусев.

— Зато у  меня есть, — сказал Леша. — И я тебе скажу, как бывший мент, вычислят тебя здесь. Машину в городе неподалеку нашли, информация о том, что у тебя тут дача была, в сети наверняка доступна. Еще пара часов, и кто-нибудь сюда на разведку обязательно заявится. Влезут в охранную программу, записи с камер посмотрят, вот и готовый адрес.

— Я к тому времени отсюда уйду.

— Да я не к тому, — сказал Леша. — Я думаю, что тебе дальше делать.

Гусев влез на форум охотников в поисках новостей. Пока охотники прочесывали город, но кое-кто уже начал склоняться к мысли, что там Гусева нет. Первые поисковые партии отправились в лес. Судя по всему, в запасе у него осталось лишь несколько часов, если не меньше.

— Отсюда я тебя могу на машине вывезти, — сказал Леша. — Но вот куда?

— Ты ж пил.

— Сейчас это не преступление, — отмахнулся отставной генерал. — Пить за рулем можно. В аварии попадать — нельзя.

— Круто у вас тут все поменялось.

— Не от хорошей жизни, — сказал Леша.

— Как вы вообще до такого докатились? — спросил Гусев. — Ну, вот это вот все.

— В интернете читать не пробовал?

— Там слишком много всего, — сказал Гусев. — И версий куча. Пока все сопоставишь, годы уйдут. Я б лучше очевидца послушал, тем более, мы с тобой почти ровесники.

— Страна разваливалась, — сказал Леша. — Сибирь пыталась отделиться, национальные республики тоже... Плюс мировой экономический кризис, мутное, в общем, время. Народ политикам не верил, вообще никаким.

— В массах поселились разброд и шатание.

— Да и преступность поперла, — сказал Леша. — В общем, тогда приняли решение, чтобы народ сам законы принимал. Через интернет.

— Да такое и при мне было, — сказал Гусев. — Только ни фига не работало. Я помню, надо было, чтобы сто тысяч человек за предложение проголосовало, и тогда оно в парламенте рассматривалось. Только парламент все сразу же заворачивал.

— Ну, вот поэтому парламент из процесса и исключили, — сказал Леша. — Личным президентским указом. И законопроекты, за которые голосовали в интернете, сразу подписывались президентом и претворялись в жизнь.

— Так мы и получили все эти чудесные современные законы? — уточнил Гусев. — Потому что народ в интернете за них проголосовал?

— Ты ж видишь, этот интернет — это уже совеем не тот интернет, — сказал Леша. — Так что, сейчас, по факту, мы имеем те законы, которые сами себе и придумали.

— Я за них не голосовал.

— Но это демократия и есть, — сказал Леша. — Большинство проголосовало, меньшинство смирилось. Именно так. Чтобы предложение получило статус закона, за него должно было проголосовать более пятидесяти процентов населения.

— Они и наголосовали, — сказал Гусев.

— Так интересно же получилось

— Ага, — сказал Гусев. — Особенно мне сейчас страсть, как интересно.

— С Черной Лотереей и правда перебор, — согласился Леша. — Но как короткоствол легализовали, преступлений и впрямь меньше стало. И на дорогах сейчас порядок, как видишь. И чиновники беспредела не творят.

— И адвокаты друг друга топорами рубят, — подхватил Гусев.

— Никто их не неволил, — сказал Леша. — Не хочешь рубить — вон из профессии. Понимаешь, время такое было, Антон. Людей все задрало, поэтому некоторые законы чересчур жесткими вышли. Но ведь работает-то. Сибирь все еще в составе, Белоруссия с Украиной обратно попросились, со Средней Азией сейчас какие-то переговоры ведутся... Сначала, конечно, систему лихорадило, но сейчас то стабильно все. Живем.

— Утопия прямо.

— Да не утопия, реальность.

— Плющит меня от вашей реальности, — сказал Гусев. — Кто бы меня обратно в холодильник засунул.

— Знаешь, мне самому все это не очень нравится, — сказал Леша. — Но за один тот факт, что политики в своих предвыборных обещаниях врать перестали, я многое готов простить.

— А этого как добились?

— Очень просто, — сказал Леша. — Голосование же сейчас через интернет, и все голоса видны на сайте правительства. У каждого политика своя страница, там вся статистика указана. И каждый человек, который за этого политика проголосовал, может в любой момент, до истечения срока полномочий, разумеется, свой голос отозвать. Если свои голоса отзовет тридцать процентов, политика решают зарплаты и привилегий. А если больше пятидесяти одного — то с политика снимают все права. Вплоть до права на неприкосновенность и личную безопасность. Вот как прямо у тебя сейчас, только без отката. Ты сорок восемь часов продержался и снова стал обычный человек и гражданин. А они — нет.

— То есть, любой желающий может их поубивать и ему ничего не будет?

— Ну да. И с тех пор политика стала куда менее грязным занятием, чем раньше. Наврал избирателям, пообещал несбыточное и золотые горы и все, привет тебе. Многие ушли до выборов, не стали рисковать, так что политические расколы тогда сильно поменялись. Список партий обновился чуть ли не на сто процентов, коммунисты только остались, потому что принципиальные слишком. И то им лидера нового искать пришлось.

— Красиво, — сказал Гусев.

— Как же ты умудрился этого раньше не узнать?

— Не ходил я на официальные сайты, — сказал Гусев. — В мое время нормальному человеку там нечего делать было.

— Ты меня все-таки поражаешь, — сказал Леша. — Сколько ты уже тут прожил? Полгода почти? И до сих пор базовых вещей не знаешь?

— Ну, так оно в глаза-то не бросается, — сказал Гусев. — Я в интернете читал, но там же человеческим языком никто ничего не объясняет.

Гусев обновил страничку форму охотников и выругался. Кто-то уже нарыл информацию по его бывшей даче, несколько групп выдвинулись для проверки.

— Пора валить, — сказал Леша, когда Гусев поделился с ним плохими новостями.

— У тебя с оружием как?

— «Беретта», к ней двадцать патронов.

— Негусто. Ружье возьмешь?

— Слишком приметно.

— Патронов к «берете» у меня нет, — сказал Леша. — Есть «глок», к нему боеприпасов полно. Махнемся или будешь с двух рук стрелять? По-македонски?

— Этот скилл у меня не прокачан, — сказал Гусев. — Махнемся.

— Пойду машину заводить.

— Я бы и сам, чего тебе на ночь глядя...

— Если они сюда припрутся, пешком ты далеко не уйдешь, — сказал Леша. — Да и потом, скучно мне, а тут хоть какой-то экшен.

— Ну-ну, — сказал Гусев.

— Подковы гну, — сказал Леша. — Как согну, так ты первый в очереди.

Едва черный внедорожник генерала Беркутова выехал за ворота поселка, как Гусев понял, что дело плохо. Поперек ведущей к асфальтированному шоссе лесной дороги стоял белоснежный, приметный в темноте седан, а рядом с ним дежурили пять человек с автоматами в руках.

— Передовой отряд, — сказал Леша. — Держат въезд, пока остальные не подъехали.

— Возвращайся.

— Нас уже заметили, — сказал Беркутов. — Развернусь, сразу поймут. Лезь назад и ложись на пол. Я разрулю.

Внедорожник медленно катил по грунтовке.

Гусев перебрался назад, лег на пол и достал пистолет. «Глок» лежал в руке не хуже «береты».

Леша притормозил у преграды и слегка приоткрыл водительское окно.

— В чем дело, парни? Дайте проехать.

— Проверки на дорогах, отец. Разблокируй двери, мы посмотрим, и ты дальше поедешь.

— С чего бы это, сынок? — поинтересовался Леша. — Ты из полиции? Ордер есть? Нет? Давай, до свидания.

— Полегче, отец. Покажи машину и езжай.

— Я, сынок, генерал-полковник МВД, — сообщил Беркутов, умолчав об отставке. — И я свободный человек в свободной стране, и ничего тебе показывать не обязан, усек?

— Отец, не иди на принцип, а? Ну кому от этого легче?

— А тебе, значит, надо, чтобы легче было? — зычным командирским голосом взревел генерал. — Ну ладно, сейчас тебе будет совсем легко!

И Леша исполнил классический кикдаун[8].

Джип взревел двигателем и буквально прыгнул с места вперед, ударив седан в багажник и снеся его с дороги. Гусев услышал взрывы отборной ругани, но стрелять в генерал-полковника МВД никто не решился. Доказательств, что у него в машине действительно кто-то прячется, у охотников не было. Может, просто деду вожжа под хвост попала, вот и решил пойти на таран.

— Можешь вылезать, — сказал Леша, когда машина вырвалась на асфальт.

— Офигенно ты разрулил, — сказал Гусев.

— Еще будет какое-то чмо мою машину шмонать, — сказал Леша.

— Думаешь, они ничего не заподозрили? — спросил Гусев.

— Заподозрили, конечно. Но наверняка они не знают, и не будут знать, пока охранную систему не хакнут и записи не посмотрят. Так что еще минут сорок у нас есть. Ну а пока они будут просто следить.

— За нами хвост?

— Ага, видать, как раз основная группа подъехала. Вовремя мы рванули.

— Леш, я, конечно, очень тебе благодарен, но зачем ты во все это лезешь? Оно тебе надо?

— Дедушка старый, ему все равно, — сказал Леша.

— Тебе и семидесяти нет.

— Так меня, вроде, еще и не хоронят. Слушай, Антон, тут дело даже не в тебе. Мне эта лотерея никогда не нравилась, но раньше повода вмешиваться просто не находилось.

Гусев покачал головой.

— Ну, и в конце концов, это же весело, — сказал Леша. — Кровь бурлит, снова живым себя чувствую. Погоня....

— Одни психопаты вокруг, — вздохнул Гусев. — Куда едем-то?

— В сторону области дорога прямая, съездов с нее мало, — сказал Леша. — Маневры ограничены, не оторвемся. В Москву надо, хотя бы до МКАДа. Есть принципиальные возражения?

— Непринципиальных тоже нет, — сказал Гусев.

— Там под сиденьем дробовик, — сказал Леша. — Вытащи на всякий случай.

— Не только погоня, но и перестрелка? — рядом с дробовиком оказалась полная коробка патронов.

— Это уж как повезет.

Гусев не стал уточнять, какой именно вариант Беркутов будет считать везением.

Когда они добрались до кольцевой, на хвосте у них висели уже две машины. Внедорожник и седан.

Существует два способа скоростного пилотирования в попутном потоке машин. Первый, и наиболее распространенный вариант подразумевает включение в любое время суток дальнего света фар и постоянное использование звуковых сигналов. При этом рекомендуется встать в крайний левый ряд и соблюдать дистанцию до следующего автомобиля не более пятидесяти сантиметров, до тех пор, пока его водитель не сообразить, что имеет дело с отмороженным идиотом и не уберется с дороги от греха подальше. Особое мастерство для этого метода не требуется, лишь бы хватало мощи движка.

Второй же способ, так называемое «серое пилотирование», подразумевает нечто прямо противоположное. Свет гасится, клаксон не используется. Работает только руль и педаль газа. Следует как можно незаметнее объезжать мешающие машины, играя в шашки на всех доступных для маневра, что требует крепких нервов и недюжинного водительского мастерства. Причем, если мастерство требуется самому пилоту, крепкие нервы должны быть у водителей тех машин, которые он объезжает. Если вдруг в число их случайно затешется чайник, не вовремя притормозивший или крутанувший руль, происшествие сие может закончиться весьма и весьма плачевно для многих участников дорожного движения. На трассах случались аварии с участием пятнадцати и более машин.

Второй способ был более быстрым, хотя по такой дороге и более рискованным, и Леша почему-то решил выбрать его. Он внезапно погасил все бортовые огни, выпадая из поля зрения преследователей, и, не снижая скорости, нырнул в дырку справа, перемахивая через три ряда и ускоряясь до полутора сотен. Гусев застонал и закрыл глаза. На такой скорости он ездил только летом, и только если дорога не подразумевала никаких маневров на ближайший десяток километров.

Впрочем, долго просидеть с закрытыми глазами он все равно не смог.

— Отстали?

— Нет, тоже ускорились.

— Хреново.

Внезапно, очередная реинкарнация «гранд-чероки» охотников приняла правее, еще увеличил скорость и почти поравнялся с машиной генерала. Стекла с левой стороны джипа поползли вниз.

— Тормози, — сказал Гусев. — Сейчас шмалять начнут.

Когда хорошего водителя просят притормозить, он тормозит. Иногда в пол, но это если ему кричат, иногда плавно, снижая ход, одновременно с этим выискивая грозящую опасность и пути ухода от нее.

Лета притормозил плавно, и не успевший среагировать «чероки» улетел вперед. Послышался треск, автоматная очередь прошла в нескольких метрах перед капотом генеральского «УАЗа» и улетела в отбойник.

— Стреляй! — скомандовал Леша, выворачивая руль и пристраиваясь в хвост «чероки».

При смене полосы машину слегка повело, но полный привод сумел ее выровнять.

Гусев выставил дробовик в окно. Нормально прицелиться у него все равно бы не получилось...

Отдача едва не вывернула ему плечо. Заднее стекло обрушилось внутрь машины, джип вильнул, но полосы не потерял. Дверца багажника приоткрылась, и Леша увидел направленный ему в лицо автомат и толстую морду охотника, этот автомат державшего. Благо, машин на МКАДе было уже немного, и он ушел еще правее, почти на обочину, снова утапливая педаль в пол. «УАЗ» рванул вперед, как будто им выстрелили из пушки. Джип метнулся к нему, стремясь перехватить и размазать об оградительный бордюр, но не успел буквально на пару секунд и вписался в него сам.

Гусев с надеждой посмотрел назад, но, едва черкнув бортом по рельсу, джип продолжал движение. Скорости он практически не потерял. Видимо, его водитель тоже имел представление об экстремальной езде.

— А вечерок-то задался, — сказал генерал Беркутов. Видно было, что ситуацией он наслаждается. — Вон, кстати, и вторая тачка.

— Где?

— Слева, метров пятьсот назад.

— Думаешь, они записи уже видели?

— А какая теперь разница? — резонно заметил генерал. — Щелковское шоссе только что проехали, кстати.

— От двух машин нам не оторваться, — сказал Гусев в надежде, что его переубедят.

— Не-а, — беззаботно сказал генерал. — Есть идеи?

— Только безумные.

— Например?

— Ты полицейские развороты умеешь делать?

— На МКАДе? — уточнил Леша. — Сейчас?

— Нет, я просто так спрашиваю.

— Да как нефиг делать, — сказал Леша.

Он кинул взгляд в зеркало, посмотрел по сторонам. Попутных машин сзади было мало, и маневру, вроде бы, ничего не мешало. Перекрестившись для порядка, генерал Беркутов рванул ручник, а затем дал руля и газа одновременно.

Задние колеса заблокировало. Машину понесло юзом, но передние колеса задали правильное направление, и детище отечественного автопрома вписалось в разворот на скорости километров в восемьдесят. Маневр потребовал трех свободных рядов и «УАЗ» только благодаря вмешательству проведения разминулся с летящей в левом ряду иномаркой.

Леша пихнул ручник на место. Теперь они ехали навстречу всему движению вообще и двум машинам преследования в частности.

«Гранд-чероки» надвигался на них со стремительностью лавины и уверенностью прущего на танк папуаса. Мгновением позже его водитель начал притормаживать, Леша еще раз вильнул рулем и пронесся мимо него. Когда машины практически поравнялись, Гусев дважды выстрелил куда-то в район водительской двери джипа.

«Чероки» дернулся вправо, резанул все четыре оставшихся с той стороны ряда и въехал в ограждение. Капот распахнулся от удара, выпуская пар из взорвавшегося радиатора, о том, что сейчас творилось внутри салона, Гусев предпочитал не задумываться.

Из погони машина явно выбыла.

Находится на встречке становилось все опаснее. Леша с трудом увернулся от длинномера с прибалтийскими номерами, нырнул в щель между двумя отчаянно сигналящими ему легковушками. До съезда на Щелковское шоссе, который они проскочили перед разворотом,  оставалось несколько сот метров.

Сзади разворачивался седан. Не так, как генерал за полминуты до этого, осторожно, с включенной аварийкой и скрежетом зубовным сидящего за рулем охотника.

Глава пятнадцатая

Генерал Беркутов включил «аварийку» и припарковал машину в крайнем левом ряду, чуть ли не притершись правым бортом к отбойнику. Аккуратно вынул из рук Гусева дробовик и вышел на дорогу, укрывшись за капотом. Гусев как-то совершенно некстати вспомнил про давнишние исследования, которые утверждали, что вне автомобиля человек живет на автостраде меньше минуты. В среднем.

Правда, там ничего не говорилось о человеке с дробовиком в руках.

С его стороны дверь не открывалась, упираясь в бетонный блок. Гусев вздохнул, вытащил «глок» и полез следом за генералом. Он как раз успел пересесть на водительское сиденье, как Леша крикнул: «Пригнись!» и открыл огонь.

Гусев пригнулся.

Где-то над головой трижды громыхнул дробовик. В ответ тоже прилетели несколько пуль, они разбили заднее стекло, влетели в салон, попортили обшивку, одна пролетела между передними креслами и проделала дырку в лобовом. Потом еще раз выстрелил генерал, и все стихло.

Леша открыл водительскую дверь.

— Подвинься.

Гусев подвинулся, заодно бросил взгляд назад. Седан стоял в той же полосе, метрах в тридцати от «УАЗа», и уныло светил одной фарой, вторая была разбита. Рядом с седаном лежал очередной труп.

Леша завел машину, выбрал просвет во встречном движении, осторожно, в несколько приемов, чтобы не занимать слишком уж много места,  развернул машину и влился в поток.

— Какое-то время у нас есть, — сказал он. — Думаю, что полчаса. Потом они снова на нас навалятся. Тачку в городе отследить — вообще не вопрос.

— Этот ваш мир стал слишком прозрачен, — сказал Гусев. — Нигде не спрятаться.

— Маневрировать надо, — сказал Леша. — Больших скоплений людей стараться избегать. В принципе, лучше бы людей совсем избегать, но так вряд ли получится. В лес идти не стоит, слишком жидкий, вот в тайгу бы...

— И где тут ближайшая тайга?

Генерал промолчал.

— Вот то-то и оно, — сказал Гусев. — До метро подбросишь?

— Не самый умный вариант.

— Днем прокатывало.

— Днем тебе просто повезло.

— Альтернативные предложения есть?

— Есть, — сказал Леша после небольшого обдумывания. — У меня тут приятель военной частью командует неподалеку, можно там укрыться. Военным, как и полиции, в Лотерее участвовать нельзя, так что с этой стороны ты прикрыт. А охотники, при всей их общей отмороженности, на штурм военного объекта не пойдут.

— Звучит неплохо, — сказал Гусев. — Твой приятель точно согласится помочь?

— Как будто у него выбор есть, — сказал Леша. — Он мне должен.

Гусев предпочел не уточнять, за что.

До военной части они не добрались.

Собственно, они вообще никуда не добрались, потому что прогноз генерала, обещавший им полчаса, оказался слишком оптимистичен.

Леша только включил поворотник, съезжая с кольцевой на Ярославской шоссе, как в бок их машины прилетел ярко-красный «мерседес», уже какое-то время спокойно ехавший в соседнем ряду. Удар пришелся по касательной, но этого хватило, чтобы внедорожник генерала влетел правой стороной в отбойник. Пох хруст и скрежет сминаемого металла, Леше удалось остановить машину.

«Мерседес» затормозил чуть поодаль, метрах в тридцати по ходу движения, и из него вышли двое. Снаряжены они были основательно, оба в бронежилетах и даже касках, оба с серьезными дробовиками в руках.

— Фары их слепят, — сказал Леша. — Ползи назад и уходи через багажник, пока они не видят.

— А ты?

— А я им на фиг не нужен.

Гусев перелез на заднее сиденье, потом перевалил через его спинку. Пол багажника был усыпан битым стеклом, которое хрустело под ногами, дверцу заклинило, открылась она только после третьего рывка.

— Пошел! — скомандовал Леша.

Гусев вывалился на асфальт, когда охотники уже открыли огонь. Фары мгновенно погасли, лобовое стекло покрылось сетью из дырок и трещин. В перерывах между первым и вторым залпом открылась водительская дверь внедорожника, генерал Беркутов выпал на дорогу и мгновенно, со скоростью и сноровкой, о которых Гусеву оставалось только мечтать, закатился под машину.

— Слышь, генерал, не кипешуй, — крикнул один из охотников. — У нас к тебе ничего нет. Нам лишние проблемы не нужны, ясно?

— А то ж, — ответил генерал из-под машины. — Тем более, что я вам по ногам могу в любой момент зарядить, а вы меня вообще не видите.

— Ты ж понимаешь, если начнется пальба, ты тут ляжешь, — продолжи переговоры охотник. — Оно тебе надо?

— Нет, — честно ответил Леша. — Но и ты меня тоже пойми, сынок, я своих не бросаю.

— С каких пор он тебе свой? Ты его сорок лет не видел.

— Это уже мое дело, — сказал генерал. — Проблема вот в чем, сынки. Мы меня тут можете положить, это без вариантов. Но вы ж понимаете, что проблемы ваши на этом только начнутся. У меня есть друзья, и весьма влиятельные друзья, которые, как бы пафосно это сейчас ни прозвучало, будут за меня мстить. Вплоть до неконституционных методов. Генералами же просто так не становятся.

— И что ты предлагаешь?

— Валите отсюда. Оно того не стоит, уж поверьте.

Охотники посовещались и, видимо, пришли к выводу, что оно и правда того не стоит. Одно дело, если бы им удалось завалить Гусева с наскока, и совсем другое, если его придется выковыривать несколько минут, за которые может случиться что угодно. Плюс неприятные последствия со стороны генеральских друзей, с которыми тоже придется считаться.

Гусев услышал, как хлопают дверцы и как «мерседес» срывается с места. Помогая Леше выбраться из-под машины, Гусев увидел порванную и пропитанную кровью штанину. Генерал был бледен, но держался.

— Дальше сам, — сказал он. — И рекомендую поторопиться.

— С тобой все нормально будет?

Леша тяжело сел на асфальте, прислонившись спиной к колесу.

— Крови мало, там что артерия не задета, — сказал он. — До приезда «скорой» продержусь.

— Спасибо, — сказал Гусев.

— Найди меня потом, — скривился генерал. — Коньяк поставишь и в расчете.

Держа в уме утренние переговоры и ложное отступление, завершившееся гибелью спецназовцев, Гусев аккуратно перемахнул через отбойник, скатился вниз по насыпи и направил стопы к сияющим посреди тьмы огням заправки. Потом сообразил, что именно там, скорее всего, его и будут ждать ребята из «мерседеса», развернулся на девяносто градусов и потопал вдоль кольцевой.

К полуночи Гусев решил, что с него хватит.

Он полтора часа шел вдоль МКАДа, в любую минуту ожидая окрика, направленного на него света фонаря или выстрела. Потом поднялся по склону к дороге, добрел до остановки и втиснулся в автобус, засветив свой электронный кошелек.

Автобус довез его до конечной у какой-то станции метро. Там Гусев, приложив его к считывающему устройству турникета, засветил свой электронный кошелек еще раз, но сам в метро не пошел, а быстро развернулся, выбрался на поверхность и затерялся в тесных дворах спального района. Незапертый подвал ему удалось найти только с пятой попытки. Там Гусев забился в укромный уголок, прислонился к горячей трубе и закрыл глаза.

Проснулся он аккурат в полночь, когда и решил, что с него хватит. Еще и суток не прошло с начала охоты, а он уже был вымотан и чувствовал себя на свой хронологический возраст.

Он все еще жив, но его ли в том заслуга?

Гусев достал из кармана сигареты, одолженные для него генералом, закурил и вылез в сеть. Форум охотников он нашел без труда, сейчас это был один из самых посещаемых сайтов в русскоязычной части интернета.

Продравшись через кучу сообщений в стиле «Да кто он вообще такой? — Не знаю, но водитель у него генерал», ему удалось выяснить, что Леша жив, относительно здоров и находится в положенной ему по статусу ведомственной больнице, где уже успел дать несколько интервью. Гусев рассудил, что если посетителей к нему пускают, что здоровье генерала вне опасности, облегченно выдохнул и переключился на другие темы.

В частности, его интересовало, где его сейчас ищут охотники, как близко они подобрались и почему он все еще жив, хотя почти два часа просидел на месте и на внешние раздражители никак не реагировал.

Ответ был весьма неожиданным.

Охотник под ником Зверь2036 оставил на форуме одно короткое сообщение. «Нашел гада!».

Пятнадцать минут назад.

Гусев быстро потушил экран смартфона и вцепился в пистолет. В подвале было по-прежнему темно, тепло и тихо. Лучи фонарей не рассекали тьму, крадущиеся шаги тишины не тревожили.

Гусев решил не шевелиться, чтобы не выдать свое местоположение, и не шевелился целых пять минут. А потом, как это часто бывает в таких случаях, у него зачесался нос и он чихнул.

И замер, ожидая выстрела в ответ.

Выстрела не последовало. Даже здоровья никто не пожелал.

Выждав минуты три, Гусев включил телефон и обновил страницу форума.

«Тут он гад, затихарился. Счас с флангов на него зайдем, чтоб не соскочил».

Да где же?

Гусев исступленно озирался по сторонам. В подвале никого не было. Даже крыс.

Ну и черт с ним.

Гусев забился в угол, выставив пистолет в сторону единственного прохода, ведущего в его закуток. Начинать новый раунд пятнашек ему не хотелось, кроме того, Гусев полагал, что уже исчерпал свой лимит везения, и трепыхаться особого смысла нет.

Он устал. У него все болело. Тело покрыто синяками и ссадинами, одежда вся в грязи и местами разорвана, на улице холодно и плохо, а тут тепло и хорошо, и значит, никуда он не пойдет. Пусть сами приходят, он постарается забрать с собой по максимуму.

Чтоб им эта двадцатка халявой не казалась.

Телефон все еще был зажат в левой руке, и каждые двадцать секунд Гусев нажимал на кнопку «обновить».

Десятки человек наседали на Зверя2036, требуя не быть жлобом и раскрыть местонахождение Гусева хотя бы приблизительно, хотя бы район назвать, но тот молчал.

В шапке форума красовался уже знакомый Гусеву таймер и список фамилий, сократившийся с десяти строчек до трех. Уточнять, кто еще до сих пор жив и нет ли среди них москвичей, Гусев не стал, толку в этом никакого не было.  Он-то уже, почитай, мертвец.

Наплевав на маскировку, Гусев закурил, стараясь не выпустить из рук и телефон, и пистолет, и докурил сигарету уже почти до фильтра, когда Зверь2036 оставил триумфальное сообщение.

«Дааааааааа! Завалили гада! Сейчас фотки солью!»

Гусев недоуменно смотрел на экран. Новых дырок в нем вроде бы не обнаружилось, в подвал никто не врывался, все было тихо и спокойно, как раньше.

Наверное, какой-то тролль на форуме резвится, подумал Гусев, и в этот момент появились фотки.

На фотографии, несомненно, был Гусев. И он, несомненно, был мертв. Кровь из свежей раны в груди вытекала на асфальт.

Гусев присмотрелся. Человек на фото выглядел моложе его на пару лет, а может быть, это так казалось, потому что он не брил голову. Одет он был в серый деловой костюм и рубашку нежно-розового цвета, которую настоящий Гусев напялил бы на себя только под дулом пистолета, галстук был аляповат, прическу Гусев такую не носил никогда, но, вне всякого сомнения, это парень был похож на него, как потерянный в детстве близнец.

Не повезло ему. Не самое безопасное сходство.

Гусев прокрутил страницу наверх и увидел, что его фамилия исчезла из списка. Но радоваться было рано. Сейчас они у парня документы проверят, и...

Чертыхнувшись, Гусев залез на официальный сайт лотереи. Там его фамилия все еще присутствовала, напротив нее висел статус «выбывание подтверждается».

Но не «выбывание подтверждено», как у других участников игры.

Гусев закурил еще одну сигарету, отметив, что в пачке осталось всего семь штук, до утра явно не хватит, и этот вопрос придется решать. Зазвонил телефон.

— Привет, Макс, — сказал Гусев.

— Живой, — выдохнул Макс.

— Живой, — согласился Гусев.

— Между прочим, в сети уже лежит фотография, на которой запечатлен дохлый труп, похожий на тебя, как две капли воды.

— Видел.

— И кто это?

— Понятия не имею.

— У тебя точно родственников нет? Дети там, внучатые племянники...

— Я этого парня тоже впервые вижу, если что, — сказал Гусев.

— Не повезло ему, — слово в слово повторил Макс недавнюю мысль Гусева. — На МКАДе вы неплохие гонки устроили, кстати. Я уж было подумал, что плакала моя ставка...

— Не занимай линию, а? — попросил Гусев. — Позвони мне потом, ага? Через часок?

— Можешь и сам меня набрать, — сказал Макс. — Впрочем, я перезвоню, мне не сложно. Продолжай в том же духе.

— Ага.

Ситуация в сети изменилась.

Статус Гусева на официальном сайте лотереи сменился на «выбывание не подтверждено», а потом, буквально через несколько секунд на «в игре». Его фамилия вернулась в шапку форума охотников. Игрок Семен Пирогов, две тысячи тридцать шестого рождения, известный в сети под ником Зверь-2036, был арестован за убийство человека, не вовлеченного в охоту. Двое его подельников тоже.

На форуме стояла страшная ругань, все обсуждали очередную подлянку, которую подкинул Гусев, хотя, в общем-то, сам Гусев не имел к ней никакого отношения.

Часть охотников вынесла вердикт «не стоит оно такого геморроя» и пообещала отвалить. Часть была распалена больше прежнего и обещала Гусева выпотрошить. Часть, и это, несомненно, были самые опасные люди, молчала и продолжала поиски.

Напряжение последних минут покинуло Гусева и его снова начало клонить в сон.

А гори оно все огнем, подумал он и свернулся калачиком рядом с теплой трубой. И снова уснул.

Разбудили его шаги, голоса, и, куда уж деваться, рыскающий по подвалу луч фонарика. Часы показывали пять утра, первые сутки охоты все никак не заканчивались.

Гусев разогнулся, нашарил рядом с собой пистолет и застыл. Голоса звучали в дальней части помещения, но, вроде бы, приближались.

— Да нет его тут, — говорил кто-то. — Это какой уже подвал по счету? Двадцать пятый? Двадцать шестой? Пошли домой, я жрать хочу.

— Еще парочку проверим и пойдем, — отвечал второй.

— Задрало меня это все. Он как заговоренный какой-то.

— Ему тупо везло. Но долго везти ему не может.

— Да кто ж его знает, гада, — тоскливо заявил первый.

Ну вот почему это я гад, подумал Гусев. Я что, кошечку их отравил, канарейку в чай выжал или щенка машиной переехал?

После сна он почувствовал себя слегка отдохнувшим и к нему снова вернулось желание жить. Точнее, исчезло желание ничего не делать и ждать развязки, что, в общем-то, одно и то же.

Охотники устали и не ожидали нападения. Это был уже не первый подвал на их пути, и они не рассчитывали обнаружить в нем объект охоты, их бдительность притупилась.  А Гусев внезапно обнаружил, что стрелять в направлении источника света очень легко. И целиться на слух, после того, как источник света упал на пол и погас, в целом, тоже несложно.

На трупах он обнаружил автомат Калашникова, старенький ТТ и два смартфона, один из которых был открыт на страничке ненавистного форума. Логин у чувака был тот еще. 666Терминатор666.

А вот сигарет при них не было. Охотники оказались сторонниками здорового образа жизни.

Под логином Терминатора Гусев оставил на форуме свое сообщение: «А теперь у меня есть автомат. Ха-ха-ха. Гусев». Потом запустил смартфоном в стену.

Но на самом деле автомат был слишком тяжел и бросался в глаза, так что Гусев оставил его в подвале. Прихватил только ТТ и второй смартфон, на всякий случай.

Рассовал все это по карманам, шутовски отсалютовал покойникам и вышел навстречу зарождающемуся утру.

Гусев сидел на только что открывшейся станции метро, ждал поезд и указательным пальцем набирал текст в трофейном смартфоне, подключенном к интернету через гусевский же паспорт.

«Привет, ребята.

Извините, что долго не писал, но у меня тут обстоятельства, о которых вы наверняка знаете. Если не знаете, то меня пытаются убить, а я от этой идеи не в восторге, и сопротивляюсь по мере сил. Пока получается.

Не так давно один знакомый спросил меня, что в этом мире продается лучше всего. Честно говоря, я не знаю правильного ответа. Может быть, это секс, может быть, это сникерсы, может быть, это нефть, а может быть, это пирожки с повидлом и порнографические журналы.

Но я знаю, что продается в этом мире стабильнее всего.

Стабильнее всего в этом мире продается насилие.

Вы, ребята, построили дивный новый мир. Мир, где политики служат стране с риском для собственной жизни, где нерадивых чиновников можно бить электрошоком прямо на их рабочем месте, где каждый законопослушный гражданин носит в кармане ствол, где адвокаты рубят друг друга на куски, а в машинах больше нет ремней безопасности.

Это управляемая демократия.

Это борьба с коррупцией и бюрократией.

Это законное право на самооборону.

Это свежий взгляд на юриспруденцию.

Это принятие на себя ответственности и понимание всех рисков.

Но жить в этом дивном новом мире приятнее не стало.

Вы легализовали насилие и впустили его в свою жизнь.

Да, если у человека есть пистолет, но ему рано или поздно захочется из него пострелять, и чтобы такие люди могли спустить пар и выплеснуть агрессию, вы придумали Черную Лотерею. Может быть, десять человек в год — это вполне приемлемая жертва, которую можно принести ради стабильности и вящего спокойствия, в конце концов, в автомобильных авариях за то же время людей гибнет в разы больше. Да, есть такое мнение, что если история требует жертв, то их надо приносить, иначе она все равно возьмет сама, и, может быть, они будут более кровавыми.

И вот теперь вы делаете ставки, вы приникли к своим экранам и смотрите шоу, в котором я бегаю по городу и стреляю в людей, которые стреляют в меня. Любопытное, должно быть, зрелище.

Захватывающее.

И ведь все это практически добровольно. Никто не заставляет людей покупать оружие, никто не заставляет людей выходить на тропу войны. Никто и ничто, кроме логики этого вашего мира.

Этот мир безжалостен. Он не прощает ошибок. Он вообще ничего не прощает.

Но знаете, ребята, я, реликт, выползший из прошлого, видел будущее совсем не так.

Нам обещали коммунизм, космос, Мир Полудня и яблони на Марсе. Хрен с ними, с яблонями и коммунизмом, мне не слишком нравится ни то, ни другое. А вот космоса мне жаль. И Мир Полудня превратился в какое-то гребаное средневековье.

Скажите, а право первой ночи у вас тут нигде не практикуют?

Знаете, потомки, я очень рад, что у меня не было детей, и вы не мои потомки. И я очень рад, что у  меня и сейчас нет детей, потому что рассказывать им о Мире Полудня глупо, а о реальности — тошно.

Ваша цивилизация...да что там, наша была не лучше... Это цивилизация страусов. Вы засунули свои головы в песок, вам хорошо, тепло и уютно, и вы не видите ничего плохого, пока оно не касается лично вас. Это очень удобная позиция, но проблема в том, что страус, засунувший голову в песок, лишен возможности видеть не только плохое.

Он лишен возможности видеть горизонт.

Так тоже можно жить, в общем-то.

Только почему-то не хочется.

А о пиве и бабах мы поговорим как-нибудь в другой раз»

Поезд распахнул перед ним свои двери. Гусев забрал паспорт, оставил смартфон на скамейке и вошел в вагон с невеселой ухмылкой на лице. В метро горизонты тоже не видны.

Глава шестнадцатая

К полудню Гусев застрелил очередного охотника.

Там же, в метро, нарезая круги по кольцевой ветке.

Очки вовремя предупредили его об опасности, Гусев схватился за пистолет, охотник схватился за пистолет, но Гусев успел чуть раньше. Возможно, на какую-то долю секунды.

Пуля попала охотнику в грудь, и его собственный выстрел ушел в молоко, по счастью, никого не задев. Потом Гусев стоял, направив пистолет в глубину вагона, а пассажиры старательно отводили от него взгляды и делали вид, что не замечают ни его, ни молодого парня, истекающего кровью.

На следующей станции Гусев вышел из поезда, перешел на другую ветку и уехал в другой конец города.

Адреналин уже не так будоражил его кровь.

Бояться можно только до какого-то предела. Потом страх уходит, и хорошо, если на его место приходит что-то еще. Мужество. Любовь к родине. Что угодно. Возможно, именно так люди и становятся героями.

Но в случае Гусева на место страха ничего не пришло. Безразличие. Всепоглощающая пустота. Возможно, именно так люди и становятся психопатами.

На страничке Гусева в социальной сети кипела жизнь. Люди ругали его и хвалили, обещали убить и хотели от него детей. Еще люди предлагали еду, деньги, оружие и убежище. Конечно, половину этих сообщений вполне могли оставить охотники, желающие заманить Гусева в незамысловатую ловушку, но он верил, что по крайней мере половина этих предложений помощи является искренней.

Позвонил Макс, сообщил, что шансы Гусева снова выросли до одного к двадцати. Гусев принял эту новость с равнодушием. На самом деле, шансы всегда были пятьдесят на пятьдесят, либо его убьют, либо нет. Остальная математика его не интересовала.

Он вышел на поверхность, купил сигарет, зашел в небольшое кафе и поел, сидя лицом к двери. Забрался на территорию какого-то заброшенного завода. Там, посреди постапокалиптических декораций прямо в черте города, его отыскала очередная тройка охотников. Гусев застрелил кого-то из них, заработал царапину в плече и ушел через систему коллекторов.

В канализации воняло и было полно крыс. Охотники полезли за ним, но потеряли его в туннелях.

Гусев бродил по канализации несколько часов, а потом признался самому себе, что заблудился. Навигатор тут, ясное дело, не брал, да и сам телефон не работал. Гусев выбрал место посуше, уселся и закурил.

Там, наверху, ходили люди. Обычные люди, занятые своими обычными делами, и им было все равно, что где-то под ними сидит и курит Гусев, которого уже второй день, с упорством, достойным лучшего применения, пытаются убить.

А потом Гусев встретил Хомяка.

Хомяк был диггер[9]. На нем были зеленые болотные сапоги, желтые резиновые штаны, желтая резиновая куртка, каска и налобный фонарь. Еще у него был при себе непромокаемый рюкзак и альпеншток. На кой черт ему сдался альпеншток в канализации, Гусев не представлял.

Хомяк пришлепал к Гусеву прямо по трубе, разбрызгивая вокруг себя вонючие сточные воды, и с удивлением уставился на «глок», нацеленный ему в живот.

— Это вот зачем? — спросил Хомяк. — Это ты в меня стрелять собрался, что ли?

Хомяку на вид было лет тридцать, он был худой, сутулый и выглядел совсем безобидным. Гусев отвел пистолет в сторону, но убирать не стал. Времена не те.

— Так-то оно лучше, — сказал Хомяк. — Ты кто?

— Гусев без пальто.

— А я — Хомяк.

— Почему Хомяк?

— Потому что Хомяков.

— Бывает, — посочувствовал Гусев.

— А чего ты тут вообще делаешь?

— Сижу, курю.

— А если в более широком смысле?

— Меня, вроде как, убить пытаются, а я прячусь.

— За что?

— Ни за что.

— Ни за что не убивают.

— Ты, видимо, давно на поверхности не был, — сказал Гусев.

— С утра был, тушенку покупал, — не согласился Хомяк. — И водку. Хочешь водки, Гусев?

— Хочу, — сказал Гусев.

— Тогда топай за мной.

Они пришли в небольшой закуток, где Хомяк держал свой нехитрый скарб. Воняло тут не так сильно, а может быть, Гусев просто привык. Диггер зажег спиртовку, поставил на старый, обшарпанный стол банку тушенки, выложил из рюкзака батон хлеба и бутылку водки. Достал два граненых стакана, откупорил бутылку, набулькал по половине стакана каждому, поставил тушенку греться.

— Вздрогнули.

— За знакомство.

Водка, честно говоря, была так себе, но Гусев все равно почувствовал благодарность.

— Теперь рассказывай, — потребовал Хомяк. — За что тебя пытаются убить?

— О Черной Лотерее слышал?

— Слышал.

— Ну вот.

— А, — сказал Хомяк. — Сколько осталось?

— Часов двенадцать.

— Ну, это ты удачно зашел, — сказал Хомяк. — Я тебя так спрячу, что ни одна сволочь не найдет.

— Спасибо, — сказал Гусев. — Но если за мной придут, могут зацепить и тебя.

— Как придут, так и уйдут, — сказал Хомяк. — Я тут все проходы знаю. Я тебя отсюда в любой конец города вывести могу. Веришь?

— Верю, — сказал Гусев.

— Вот то-то. А по жизни ты чем занимаешься?

— Дворник я. Улицы мету.

— Хорошее дело, — одобрил Хомяк. — Я бы и сам в дворники пошел, но там же люди вокруг.

— Не любишь людей?

— Бесят, — сказал Хомяк. — Я тут ночным сторожем в одной конторе на полставки подрабатываю, и то бесят. А уж улицы мести, по которым они ходят... Брр...

Они выпили по второй, закусили тушенкой и хлебом. По идее, сейчас еда должна была казаться Гусеву особенно вкусной, но этого не произошло. Еда и еда.

Привкус опасности не сделал ее шедевром кулинарного искусства. Витавший в воздухе запах канализации этому тоже не способствовал.

— Ну, и чего ты натворил? — внезапно спросил Хомяк.

— В смысле? — не понял Гусев.

— Чего ты такого натворил, что тебя в Черную Лотерею разыграли?

— Ничего, — сказал Гусев.

— Фигня, — авторитетно заявил Хомяк. — И про метод случайных чисел тоже фигня. Никто просто так  вписки не попадает, уж поверь мне. Черная Лотерея — это узаконенные убийства. Идеальный способ расправляться с конкурентами, неугодными или просто кому-то мешающими. Знаешь, сколько стоит фамилию в этот список занести? Дорого это, очень дорого. Ты вот кому мешал?

— Никому я не мешал. Я вообще не местный, — похоже, Хомяк был очередным поклонником теории заговора и во всем видел происки зловещей закулисы.

— А откуда?

— Из криокамеры.

— А, — сказал Хомяк. — Тот самый Гусев?

— Ну да.

Хомяк посмотрел на него повнимательнее.

— «Вторая жизнь», значит? Та еще контора.

— Что ты о ней знаешь? — насторожился Гусев.

— Лет пятнадцать назад их прихватили на незаконном сборе ДНК, — сказал Хомяк. — Потом еще была какая-то история с анализами... Один из их учредителей на евгенике был повернут.

— О господи, — сказал Гусев. — Евгеника-то тут причем? Они же вроде на крионике специализируются.

— Это только прикрытие, — убежденно сказал Хомяк. — Вот смотри, крионика — это ведь очень дорого, да?

— Допустим.

— И знаешь, что самое странное? Прогресс вроде не стоит на месте, технологии развиваются, все должно становиться дешевле, и оно становится. Но только не крионика. Там как было очень дорого, так и осталось.

— И что из этого следует?

— Что они искусственно удерживают цены на свои услуги на высоком уровне, — сказал Хомяк.

— Зачем?

— Потому что это фильтр. Заморозку могут себе позволить только богатые и успешные, а они у этих самых успешных берут анализы, исследуют их ДНК, понимаешь? Они хотят вычленить ген, который за это отвечает.

— Чушь какая-то, — сказал Гусев. — Ген, который отвечает за богатство и успех? Это антинаучно.

— Дурак ты, Гусев.

— Не без этого.

— Ладно, с геном богатства, я, может быть, и загнул. В конце концов, деньги не всегда достаются достойным. Но все равно, там не все чисто. Вот они тебя для чего разморозили?

— Для рекламы, — сказал Гусев. — Но, вообще-то, в этом вся суть. Тебя замораживают, а потом размораживают. Если тебя только замораживают, в этом нет никакого смысла. Кто будет платить за то, чтобы вечность пролежать в морозильнике?

— Ну-ну, — сказал Хомяк, разливая остатки водки. — А тебе не кажется, что над нами кто-то проводит эксперимент? Над всеми нами? В смысле, над страной.

— Ты еще скажи, что с самого семнадцатого года. Который тысяча девятьсот.

— Не исключено, — сказал Хомяк. — Ну, ты сам посмотри. Войны и революции у всех бывают, но потом какое-то время все ровно идет. А у нас? Как началось, так до сих пор закончиться не может. То революция, то война, то перестройка, то кризис. Мы одних только культов личности штук пять пережили.

— Это когда мы успели?

— А, — отмахнулся Хомяк. — Ты ж все равно мне не веришь. Давай лучше выпьем.

— Давай.

Выпили. Тушенка кончилась, хлеба осталось еще полбатона.

Гусев блаженно откинулся на колченогом стуле и закурил. Хомяк смерил его неодобрительным взглядом, но промолчал.

— Часто здесь бываешь? — спросил Гусев.

— Я тут живу.

— Почему?

— Потому что наверху люди, законы, общество и прочая ерунда, — сказал Хомяк. — Настоящая свобода бывает только под землей.

Он открыл потайной лючок в полу, вытащил оттуда ноутбук, запитал его от провода, висящего на стене, второй провод, подозрительно похожий на оптоволокно, всунул в соответствующий порт.

— У тебя тут и интернет есть?

— А то ж, — с гордостью сказал Хомяк. — Причем, настоящий интернет. Свободный. Без всяких ваших паспортов.

— Напрямую в сеть подрубился?

— Подрубился, — передразнил Гусева Хомяк. — Много ты в этом понимаешь?

— Мало.

— А я — много, — сказал Хомяк. — Я раньше в отделе информационной безопасности одной корпорации работал. Пока не выгнали.

— За что выгнали?

— Интересно стало, чего охраняю.

— И что там было?

— Да ерунда всякая. Конфиденциальная информация, полезная только для тех, кто в теме. Я прочитал и забыл, даже копировать не стал, а меня все равно выгнали. Еще и расписку взяли, что к конкурентам не пойду и вообще по профилю работать не буду.

— А если бы пошел?

— Тогда суд. Ты видел, какие теперь суды?

При воспоминании о том, какие теперь суды, Гусева передернуло.

— Видел, — констатировал Хомяк.

— Даже судился. С банком.

— Проиграл?

— Проиграл.

— Ну, вот у корпорации примерно такие же адвокаты, только чуть покруче, — сказал Хомяк.

— Поэтому ты теперь сторож?

— Не только поэтому, — сказал Хомяк. — Устал я от того, что сверху.

— Понимаю, — искренне сказал Гусев. — Дашь ноутбук погонять?

— Да бери.

В первую очередь Гусев разыскал информацию про своего двойника, убитого вчера.

Лавинский Николай Алексеевич, тридцать один год, москвич, не женат, работал стратегическим менеджером в крупном банке, жил в Печатниках, не был, не состоял, не привлекался, прямо как Гусев в своей предыдущей жизни. Внешнее сходство было поразительным, но еще поразительнее оказалось то, что и детские фотографии, вывешенные в социальной сети, до ужаса напоминали детские фотографии самого Гусева, как он их помнил. Антураж, ясное дело, был другой, ребенок на фото — тот же самый.

Информации о родителях и любых других родственниках Гусев не нашел, парнишка воспитывался в детском доме.

— Брат? — спросил Хомяк, заглядывая через плечо.

— Нет. Я вообще до вчерашнего дня о его существовании даже не слышал.

— А похож, — задумчиво сказал Хомяк. — Хотя, откуда у тебя тут братья...

— Вот именно.

— Может, сын?

— По возрасту не подходит. Когда он родился, я уже в холодильнике лежал. Не родственник он мне, это точно.

— Значит, просто двойник. Так бывает.

— Наверное, — сказал Гусев.

На форуме охотников было затишье. Последние сообщения касались того, что Гусев просочился в канализацию, и большая часть игроков сейчас прочесывала коллекторы, а телефоны там не работали. Значит, координировать свои действия охотники не могут. Уже плюс.

— Подземная Москва очень большая, — сказал Хомяк. — По площади почти как та, которая сверху. Они тебя тут могут годами искать и не найти.

— Я и сам черта с два отсюда выход найду, — сказал Гусев.

— А тебе и не надо, я тебе покажу, — сказал Хомяк. — А вот если бы ты меня не встретил, тогда да, тогда бы были проблемы. Когда у тебя, говоришь, охота заканчивается?

— Утром.

— Значит, можно отдохнуть.

— А нас тут точно не найдут?

— Не должны. Но если что, мы услышим. Звуки по туннелям далеко разносятся.

— Если я в таком состоянии засну, то меня и пушкой не разбудишь, — признался Гусев.

— Это ничего, я-то спать не собираюсь, — сказал Хомяк. — Вон там матрас есть. Постельного белья, правда, предложить не могу, не обессудь.

— Сервис, конечно, не европейский, но сойдет, — решил Гусев, устраиваясь поудобнее.

И сам не заметил, как заснул.

Во сне Гусев играл в «Дум». Крался по темным туннелям, иногда по колено в воде, осторожно заглядывал за углы и стрелял во все, что шевелится. Во сне, как и в игре, патроны у него не кончались, что в выгодную сторону отличалось от реальной жизни. И еще тут можно было сохраняться...

Когда он проснулся, Хомяк варил кофе на спиртовке. Судя по его виду, спать он так и не ложился, все время проторчал в сети. Глаза красные, волосы взъерошенные...

Голова после вчерашнего у Гусева почти не болела, да и в целом он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Сходил за угол, чтобы облегчиться, а когда вернулся, Хомяк уже разлил кофе по вчерашним граненым стаканом и сделал нехитрые бутерброды из остатков немного подсохшего хлеба и твердого, почти как камень, сыра.

Гусев сожрал бутерброд, выпил полстакана кофе и закурил. До конца охоты оставалось меньше трех часов, а их тайное убежище так никто и не обнаружил.

Интересно, как там сейчас Макс. Все так же переживает за свою ставку, и даже позвонить ему некуда?

— Знаешь, — сказал Хомяк. — Я тут нашел одну странную вещь.

— Например?

— Да этот твой вчерашний родственник, который не родственник, — сказал Хомяк. — Любопытно мне стало, да и делать было нечего. В общем, я решил проверить вашу степень родства, мало ли там что... Взломал больничную сеть, нашел его медицинскую карту. И твою карту тоже нашел, извини. В общем, я не медик, конечно, и вообще не специалист, но судя по тому, что я видел, он тебе не родственник.

— Ну и вот.

— Он — это ты, — сказал Хомяк.

— Э...— сказал Гусев. — То есть?

— У вас строение ДНК одинаковое, — сказал Хомяк. — Я специальной программой сравнивал. Совпадение сто процентов, даже у самых близких родственников такого не бывает.

— И что это значит?

— Либо информацию в сети кто-то подправил, правда, с неизвестными мне целями, либо он твой клон.

— Клонирование людей, вроде бы, запретили, — сказал Гусев. — Его еще при мне запретили. Или уже можно?

— Нет, все еще нельзя, я проверял, — сказал Хомяк. — То есть, по частям-то можно, конечно, почку там отрастить или сердце, а целиком — нельзя. Но ты ж понимаешь, что официальные запреты — это дело такое... Наркотиками вон тоже торговать нельзя, однако ж торгуют.

— Бред, — сказал Гусев. — Кому бы понадобилось меня клонировать? Да и зачем?

— А я знаю? Я что вижу, то и говорю.

— Ты меня точно не паришь?

— Вот, результаты сохранились, можешь сам посмотреть.

Гусев посмотрел. Он тоже в этом не разбирался, но медицинская программа, сравнивающая анализы ДНК его и Лавинского, действительно выдала абсолютное совпадение по всем параметрам. Случайностью тут ничего не объяснишь, строение ДНК — штука такая же уникальная, как и отпечатки пальцев, так что Хомяк прав. Или данные подделаны, или их с Лавинским на самом деле сотворили из одного материала.

— Но и это еще не все, — сказал Хомяк и вывел новое изображение на экран.

Березкин Борис Ефимович, тридцать два года, не женат, коммерческий директор мебельной фабрики. В прошлом тоже воспитанник детдома. И у него тоже было гусевское лицо.

— Запустил поиск по медицинским базам данных, — пояснил Хомяк. — Тоже стопроцентное совпадение. И не говори мне, что так не бывает. Я сам знаю, что так не бывает, однако ж вот оно.

Допустим, медицинские карты кто-то подделал, пусть и с непонятными целями. Но лицо, лицо-то зачем подделывать?

И все же, в версию с клонами Гусеву верить не хотелось. Это вообще ни в какие ворота не лезло.

— Ты мне можешь все эти данные на флешку какую-нибудь скинуть? — спросил Гусев. — Я потом на досуге поизучаю.

— Зачем флешку? Я тебе просто в телефон все закачаю.

— А, ну да, — Гусев передал Хомяку присланный Максом смартфон и тупо следил, как тот перебрасывает данные.

— Какие-то странности вокруг тебя творятся, приятель, — сказал Хомяк.

— Это да. Но я все равно не понимаю, зачем кому-то понадобилось меня клонировать.

— Может, ты истинный ариец или что-то вроде того?

— Вряд ли.

— Или генотип у тебя очень хороший. Ты, часом, не гений какой-нибудь?

— Вроде бы, нет, — сказал Гусев. — По крайней мере, я за собой ничего подобного не замечал. А если бы был гением, о, наверное, заметил бы.

— Многие ли гении знают о том, что они гении? — задался философским вопросом Хомяк.

— Понятия не имею. Я их не слишком много встречал.

— Существует ли что-то, что ты умеешь делать лучше всех?

— Нет, — сказал Гусев. — Я — вполне обычный человек. Да и клоны мои, если они клоны, тоже не музыканты и не ученые, как видишь. И даже не писатели.

— Ну, тогда я не знаю, — сказал Хомяк. — Вот тебе факты, сам с ними разбирайся.

— Ты меня на поверхность-то выведешь?

— А не рановато тебе на поверхность? — спросил Хомяк, посмотрев на часы.

— Ну, так не прямо сейчас, а попозже.

— Выведу, — сказал Хомяк. — Мне все равно сегодня на работу идти.

— Как тебя найти-то потом? Дорогу сюда я уж точно не вспомню. Телефон есть?

— Только рабочий, — сказал Хомяк и продиктовал номер.  — Я с восьми вечера дежурю, через день. Возникнет такое желание, звони, посидим, водки выпьем. Ты-то вроде человек нормальный, в отличие от...

— Мне вообще крупно повезло, что я тебя встретил, — сказал Гусев.

— Это да, — согласился Хомяк. — Мне тоже повезло. Больно любопытная у тебя история, попробую побольше раскопать.

— Любопытство — отличительная черта хакеров?

— Да разве ж это хак был? — удивился Хомяк. — Там защита игрушечная, ее любой школьник обойдет. В смысле, нормальный, конечно, школьник, а не среднестатистический, который на уроке информатики предпочитает в игрушки играть или девок голых в интернете рассматривать.

— Я бы не обошел.

— А что, в твое время уже информатику преподавали?

— Нет, мы еще при помощи камешков все считали, — сказал Гусев. — Ну, уже после того, как мамонта дубинами забьем.

Так, за приятными разговорами, они провели еще два часа, когда Хомяк внезапно приложил палец к губам и погасил свет.

— Шаги, — сказал он. — Идет кто-то.

Гусев прислушался, но ничего нового на фоне журчащей вдалеке воды так и не услышал. Однако, мнению профессионала стоило довериться и Гусев вытащил пистолет. Немного поколебавшись, предложил трофейный ТТ Хомяку, но тот отказался.

— Стрелок из меня тот еще, — прошептал он в ответ. — Тут ты от меня помощи не жди.

— Сколько их?

— Двое, может больше, — сказал Хомяк. — Идут справа, метров пятьсот осталось.

— Уйти успеем?

— Думаю, да.

Хомяк упаковал ноутбук в непромокаемый чехол и сунул его на прежнее место, нахлобучил на голову каску, налобный фонарик зажигать не стал. Они выдвинулись, преодолели двадцать метров до развилки, повернули налево, стараясь издавать как можно меньше шума.

После еще двух поворотов Гусев начал думать, что пронесло, но Хомяк замер, напряженно вслушиваясь.

— Впереди кто-то есть.

— И что делать?

— Попробуем на уровень выше залезть, — сказал Хомяк. — Сколько там до конца?

— Меньше часа.

Хомяк кивнул.

Они развернулись, дотопали до предыдущей развилки, и на этот раз Хомяк выбрал другое направление. Теперь они уже не шагали по туннелю, а практически ползли на четвереньках по какой-то трубе. Хорошо хоть, что воды в ней не было.

Метров через двести обнаружилась ржавая металлическая лестница, ведущая наверх. Хомяк залез по ней первым, махнул Гусеву рукой, дескать, поднимайся, тут все нормально, но едва Гусев шагнул на первую ступеньку, как тело диггера упало на него сверху и сбило с ног. Падая, он приложился затылком о пол, в глазах потемнело, сверху на нем лежали шестьдесят килограммов чужого веса, и на лицо стекала какая-то теплая жидкость.

Глава семнадцатая

Хомяк был мертв.

На лбу у него появилась маленькое черное отверстие, из которого на лицо Гусева капала кровь. От этой несправедливости Гусеву хотелось выть, но выть сейчас было не время. Где-то наверху затаился очередной убийца.

Самого выстрела Гусев не слышал, очевидно, охотник использовал оружие с глушителем. Но откуда он вообще тут взялся?

Гусев выбрался из-под трупа диггера и отполз подальше от лестницы. Подниматься наверх сейчас было самоубийством, в туннелях этого уровня бродило еще несколько охотников... Похоже, тупик.

Таймер показывал, что до конца охоты осталось тридцать пять минут, и тянулись эти минуты очень медленно.

Сверху, как ни странно, никто спуститься даже не пробовал, зато Гусев услышал звуки в туннеле, по которому они с Хомяком сами сюда заявились. Прикинув диаметр трубы, Гусев решил, что промахнуться будет трудно, и, поскольку терять ему было уже нечего, открыл огонь первым. Из трубы донеслись крики, затем сдавленные стоны, и Гусев продолжал стрелять, пока сухой щелчок не известил его о том, что пора менять обойму.

Снарядив пистолет, Гусев обратился в слух.

В трубе уже никто не стонал.

Стрелок на верхнем уровне по-прежнему никак себя не проявлял.

Когда таймер отсчитал последние минуты, Гусев особого облегчения не испытал. Он перегорел, ему все надоело, он устал, ему хотелось только выбраться из чертовых подземелий и напиться.

Выждав для приличия еще минут десять, Гусев нацепил на себя налобный фонарь, снятый с тела диггера, включил свет и полез наверх. Там, недалеко от люка, обнаружились еще два трупа. Оба охотника были застрелены в голову, точь-в-точь, как и Хомяк. Оружие при них было весьма солидное, но без глушителей.

Гусев разжился еще одним смартфоном — в присланном Максом уже начинала садиться батарея — и продолжил путь.

Выбраться из нижней Москвы оказалось не так уж просто. Гусев слонялся по каким-то туннелям, преодолевал вброд подземные потоки, карабкался по ржавым лестницам, протискивался в совсем уж узкие проходы, и так продолжалось несколько часов, пока земля не начала трястись от вибраций, и он не услышал далекий гул.

Двигаясь на шум, издаваемый подземными поездами, Гусев добрел до железной двери, запертой на замок. Держа в уме возможность рикошета, Гусев отошел подальше, присел и всадил в замок несколько пуль. Дверь открылась, пропуская Гусева в туннель метро.

Телефон снова начал ловить сеть.

Гусев уселся рядом с дверью, открыл сайт Черной Лотереи и обомлел.

Таймер на сайте все еще работал и показывал сорок три часа до конца игры. Из десяти фамилий активной осталась только его собственная, и напротив нее все еще стоял статус «в игре». Восемь игроков выбыли, еще один значился победителем.

Но не Гусев.

Судя по таймеру, в положенное время он не обнулился, а просто вышел на новый круг. Это было нечестно, несправедливо и совершенно неожиданно.

Гусев вытащил из пачки предпоследнюю сигарету, затянулся и уставился в потолок. По туннелю промчался поезд, и, судя по тому, что он уже начинал тормозить, до ближайшей станции было совсем недалеко.

Идти никуда не хотелось. Гусев прекрасно понимал, что выжил в первые двое суток благодаря везению и помощи людей, которые, в общем-то, могли бы ему и помогать. Следующие сорок с лишним часов ему уже не продержаться, да и нет никакой гарантии, что на этом все кончится. Таймер уже один раз запустили на второй круг, кто сказал, что его не могут запустить и на третий, и так до тех пор, пока Гусев не покинет этот мир?

В голову полезла Хомяковская теория заговора. Может быть, парень был действительно прав, может быть, люди в этот список не просто так попадают...

Ну и ладно.

Вставив паспорт в очередной трофейный телефон, Гусев вышел в сеть и оставил на своей страничке очередное сообщение.

«Похоже, что о пиве и бабах мы с вами так и не поговорим.

Черт с вами, ребята.

Я сыграл в эту игру по правилам, и вроде бы даже выиграл, но правила внезапно изменились.

Не знаю, что к этому привело, но не удивлюсь, если это было какое-нибудь дурацкое СМС-голосование.

Я устал и больше не буду играть.

Ждите меня через час на Красной площади. Я приду один, без прикрытия, и отстреливаться не буду. Кто хочет заработать свои двадцать тысяч — добро пожаловать.

Такие дела.»

Добраться до станции в промежутке между поездами ему не удалось. Услышав приближение состава, Гусев метнулся в техническую нишу и прижался к стене. Когда мимо пролетали десятки тонн металла с тоннами пассажиров внутри, ему захотелось сделать шаг вперед и закончить всю эту бодягу прямо сейчас, но он не стал этого делать.

Обещания надо держать.

Люди на станции от него шарахались, но не потому, что он был объектом охоты, а потому что выглядел, как самый натуральный бомж, и пахло от него соответственно.

Он сел в поезд и вышел в центре. Трижды звонил Макс, но Гусев перевел телефон в бесшумный режим и трубку не брал. Потом были два звонка с незнакомых номеров, на них Гусев тоже решил не отвечать. Его любопытство умерло где-то там, в канализационных туннелях.

Народ на станции толпился, как в час пик. Гусев выбрал нужное направление и позволил людским массам себя увлечь. Они и вынесли его на поверхность, но не оставили в покое и там. Люди тоже шли на Красную площадь.

Видимо, они хотели зрелищ.

Очень скоро Гусева узнали, и вокруг него образовалось пустое пространство около двух метров в диаметре. Гусев брел внутри этой зоны отчуждения и без особого интереса размышлял, почему он до сих пор жив и никто не пытается его грохнуть. Неужели на все это количество зрителей так ни одного охотника не нашлось?

Так, закурив свою последнюю сигарету и греясь в столь редких для этого времени года лучах Солнца, он и двигался по Никольской улице в сторону Кремля, наслаждаясь своей последней прогулкой.

Внутри него поселилось безразличие. Ему было неинтересно, как он попал в список, ему было откровенно наплевать, кто и зачем пытался его клонировать, ему было по барабану, кто закончил его предыдущую жизнь и кому он обязан своими нынешними приключениями. Он просто переставлял ноги одну за другой и шел по направлении к площади, где его уже наверняка ждали охочие до денег и азарта парни с оружием, выплескивающие свою внутреннюю агрессию на вполне законных основаниях.

На площади его, конечно же, ждали, но совсем не те, о ком он думал. Охотников перед Кремлем не было, да и не могло быть. Там вообще никого не было, даже туристов, потому что все подходы к Красной площади были перекрыты ОМОНом.

Похоже, что в руководстве МВД существовала какая-то негласная инструкция — в любой непонятной ситуации надо перекрывать доступ к Кремлю, и ОМОН эту инструкцию блестяще выполнил. Добры молодцы в бронежилетах, шлемах с плестиглассовыми забралами, усиленных перчатках, вооруженные дубинками, с большими щитами в руках, стояли аж в три ряда, а за ними виделась еще одна линия.

Идущая вместе с Гусевым толпа остановилась в нескольких метрах от внешней линии заграждения, а Гусев продолжал идти. Его пропускали, смыкая ряды, едва он проходил мимо, и вот из середины запрудившей улицу колонны он добрался до ее начала. Что делать дальше, он не представлял.

Безразличные лица омоновцев, в своем снаряжении действительно похожих на космонавтов, с деланным безразличием смотрели и на него, и на тысячи людей за ним. А потом Гусев присмотрелся, и начал различать на их лицах эмоции. Там было любопытство. И возбуждение. И еще — беспокойство.

Омоновцев тоже можно было понять.

На их глазах творилось немыслимое — впервые за последние годы, за множество последних лет, народ вышел на улицы не для того, чтобы по этим улицам прогуляться. Настроения толпы омоновцы уловить не могли, но им было тревожно.

Конечно, у них были инструкции, только вот написали их очень давно и, похоже, не обновляли за полной ненадобностью. Ну ладно, Кремль они прикрыли, хотя ему, в общем-то, никто и не угрожал, доступ на площадь блокировали, а дальше-то что? Люди вот они, стоят, не уходят, и, похоже, уходить не собираются.

В толпе переговаривались. Кто-то шутил, кто-то смеялся, кто-то был серьезен и даже мрачен. Гусев омоновцам посочувствовал, он, являясь невольным виновником этого столпотворения, и сам не понимал, для чего тут собрались все эти люди. В воздухе пахло тревогой.

Устав стоять, Гусев по-турецки уселся на холодный асфальт. Через десять минут ему принесли деревянный стул из соседнего кафе. И кофе. И закурить дали. И кто-то даже свое пальто на плечи набросил.

По сравнению с тем, что творилось вокруг Гусева последние два дня, это было слишком. Он даже где-то внутри себя расчувствовался. Очень глубоко внутри.

Итак, диспозиция сложилась странная.

Гусев сидел на стуле, курил и пил кофе. Люди стояли вокруг него, «космонавты» стояли перед ним. И никто и понятия не имел, что делать дальше.

Особенно это нервировало омоновцев. Толпа пока вела себя неагрессивно, а что с ней делать, если вдруг что? Старые методы, с рассеканием толпы, щитами, дубинками, слезоточивым газом и водометами использовать было нельзя. Эти стратегии разрабатывались против людей, вооруженных, как максимум, арматурой и булыжниками, а сейчас у каждого второго в этой толпе мог быть ствол. И стоит только пролиться первой крови, пусть это будет даже царапинка, как простое стояние друг напротив друга может превратиться в массовую кровавую баню и уличные бои в самом сердце города, под боком у Кремля.

Вид из кабинета могут испортить...

А еще рядом с Гусевым нарисовался улыбающийся во все свои тридцать два белоснежных и очень дорогих зуба Гена-Геноцид. Его роскошный плащ распахнулся, и стало видно, что на поясе у него висел боевой нож, а в кожаных кобурах под мышками угадывались очертания двух очень больших пистолетов.

Увидев знакомо лицо, Гусев частично вышел из ступора и поинтересовался, что тут происходит.

— Ша, — сказал Гена. — Уже нигде ничего не происходит. Стоим, ждем.

— Чего ждем?— уточнил Гусев.

— Переговорщика.

Понятнее не стало, но дальше Гусев продолжать расспросы не стал. Не настолько ему все это было интересно.

В роли первого переговорщика выступил молодой лейтенантик под прикрытием шестерых бойцов, вооруженных дубинками.

— Вы Гусев? — спросил лейтенантик, нависая над ним.

— Да, — согласился Гусев.

— Пройдемте с нами.

— Минуточку, — вклинился в беседу Гена. — Никуда он с вами не пойдет.

— А вы кто? — спросил юный полицейский.

— Я — его адвокат, — сказал Гена.

Лейтенантику что-то шепнули на ухо, и лицо его вытянулось.

— Значит, ваш клиент отказывается выполнить законное распоряжение офицера полиции? — без особого энтузиазма уточнил он.

— Ордер сначала покажите, — заявил Гена. — А потом уже поговорим о его законности.

— Понятно, — полицейский грустнел на глазах. — А если мы попробуем захватить его силой?

— Попробуйте, — сказал Гена, распахивая плащ еще шире.

Гул за спиной Гусева стих, и люди сомкнули ряды.

Лейтенантик оценил настроение толпы, как враждебное, смерил взглядом Гену и его внушительный арсенал, после чего развернулся и отбыл восвояси. Люди провожали его веселыми криками и добрыми пожеланиями.

— Кто все эти люди? — спросил Гусев у своего адвоката, махнув головой назад.

— Поклонники вашего эпистолярного таланта, — хмыкнул Гена. — Или сторонники фэйр-плея[10]. Или просто небезразличные граждане.

— Охренеть, — сказал Гусев.

— Сам не ожидал.

Людей, надо сказать, на улицу вышло не очень много. Тысяч двадцать-двадцать пять, сущий пустяк по меркам современного мегаполиса, меньше даже одного процента населения, капля в море. И хотя они все продолжали подходить, каплей в море и оставались.

Но это если в абсолютных числах. А по факту же в двух минутах ходьбы от Кремля стояла вооруженная толпа, заполонившая уже не только Никольскую улицу, но и ближайшие переулочки, и осознание этого факта кого-то в кремлевских кабинетах очень нервировало.

Следующим переговорщиком был пожилой майор. Он был умеренно красноморд, довольно усат и обошелся без сопровождения.

Зато у него был ордер на арест.

Гена-Геноцид пробежался по бумажке взглядом и вернул ее майору.

— Полная чушь, — фыркнул он. — Вы инкриминируете моему клиенту призывы к незаявленному и несанкционированному митингу и организацию массовых беспорядков. Так вот, во-первых, он никого никуда не призывал, и доказать обратное вы не сможете. А во-вторых, покажите мне этот митинг и эти беспорядки.

— Так вот же, — устало сказал майор.

— И где тут митинг? — спросил Гена. — Трибун нет, никто не выступает, пламенных речей не произносит, никуда никого не зовет. И где тут беспорядки? Где выбитые витрины, перевернутые автомобили или хотя бы горящие мусорки? Однако, майор, если вы попробуете исполнить то, что в вашей бумажке написано, мы вам все это устроим. Включая и другие прелести, о которых я забыл упомянуть. А я потом лично буду защищать каждого вами задержанного в суде, в любом формате заседания. А потом мы встречный иск выкатим. То-то веселья будет...

— Вы мне жизнь не облегчаете, Геннадий, — сказал майор.

— А это и не моя функция, — ответил адвокат.

— Значит, мирно вы не разойдетесь?

— Разойдемся, — сказал Гена. — Вполне мирно разойдемся, как только достигнем своих целей.

— И какие же у вас цели?

— А это, господин майор, при всем моем уважении, мы будем обсуждать не с вами, — сказал Гена. — А с кем-то, кто может сам принимать решения. Так им и передайте.

— Ладно, — сказал майор. — Так и передам.

Уже стемнело, когда через оцепление продрался человек в штатском. Он был высок, худощав и суров лицом.

— Генерал-лейтенант Шапошников, — отрекомендовался он. — Начальник полиции города. Чего вы хотите?

— Счастья для всех, даром, и чтоб никто не ушел обиженным, — сказал Гусев.

Генерал цитату не опознал. Или сделал вид, что не опознал.

— Боюсь, это вне пределов моей юрисдикции, — сказал он. — И компетенции тоже. Какие-то более приземленные желания у вас есть?

— Мы хотим гарантий безопасности для этого человека, — сказал Гена-Генцид, указывая на Гусева. — И объяснений. И извинения бы не помешали. Причем извиняться должны не вы, господин генерал. И объяснения давать, в общем-то, тоже.

— И все эти люди собрались здесь только поэтому? — уточнил генерал.

— Я думаю, они не смогут вам внятно сформулировать, почему они здесь собрались, — сказал Гена. — Но, боясь показаться высокопарным, я все же скажу вам, что эти люди вышли сюда протестовать против творящейся на их глазах несправедливости.

— Вот как?

— Есть правила, — сказал Гена. — Охота длится двое суток и ни минутой большей. Человек, продержавшийся двое суток, считается победителем, получает обратно все свои права и во всех следующих розыгрышах уже не участвует. Это закон. В отношении моего клиента этот закон был нарушен. Людям не нравится, когда нарушают законы, особенно им не нравится, когда это делают те, кто эти законы устанавливает. Надеюсь, я понятно объяснил вам суть проблемы?

— Гражданское общество в действии, — констатировал Шапошников. — Имя вашего клиента уже убрано с сайта Черной Лотереи. Точнее, мы закрыли сам сайт. Все оповещены, вашему клиенту больше ничего не угрожает. Уже несколько часов, как не угрожает.

— Отлично, — сказал Гена. — Но это лишь один пункт из трех.

Генерал махнул рукой, отошел к оцеплению, достал из кармана телефон, что-то коротко в него рявкнул.

— Гена, зачем вы это все делаете? — спросил Гусев.

— У меня активная гражданская позиция, — сказал адвокат. — И, предвосхищая возможные вопросы с вашей стороны, вы мне за сегодняшние выступления ничего не должны. Скорее, я у вас в долгу — давненько я не получал такого удовольствия от разговоров с представителями власти.

— Как думаете, дело действительно могло бы дойти до уличных беспорядков?

— Нет, — он показал на Кремль. — Этим ребятам сейчас страшнее, чем нам.

— Ой ли? — усомнился Гусев.

— Таки да, — сказал Гена. — Я вам даже так скажу, под президентом сейчас кресло шатается.

— С чего бы?

— Недовольные избиратели отзывают свои голоса, — сказал Гена. — Президент же у нас по традиции самый главный, он за любые непорядки в конечном счете и отвечает. Сейчас пока немного отозвали, процента два, но тенденция не может его не настораживать. Если они этот вопрос быстро не решать, то подушки безопасности у них никакой не останется. А впереди еще два года президентского срока, и всякое может случиться.

«Космонавты» расступились, и к генералу Шапошникову присоединился еще один тип в штатском. Одного взгляда хватило Гусеву, чтобы понять — перед ним эффективный менеджер. Дорогой итальянский костюм, галстук с золотой булавкой, шикарные кожаные туфли, аккуратно причесанные волосы с выложенным по линейке пробором, лицо, застывшее в выражении вечного позитива.

— Это Чернов, — сообщил Гусеву Гена. — Главный по лотерейным вопросам. Мы, если еще немного так постоим, дожмем до того, что сам президент из Кремля извиняться прибежит.

— Мне кажется, это лишнее, — решил Гусев. — Послушаем сначала, что этот скажет.

Чернов начал с того, что попытался энергичным жестом пожать Гусеву руку. Тот отклонился. Ничуть не обескураженный, Чернов протянул свою длань Гене. Адвокат демонстративно скрестил руки на груди.

— Ну что ж, как знаете, — сказал Чернов. — Во-первых, я хочу принести вам извинения от лица всей нашей организации. Извинения глубокие и самые искренние. Произошло чудовищное недоразумение...

— С этого момента подробнее, — попросил Гусев.

— Во всем виноват человеческий фактор, — сказал Чернов. — Видите ли, наш старший системный администратор... Словом, его брат принимал участие в игре и вы его... э... ликвидировали. Позавчера, на МКАДе. И этот старший системный администратор, он решил вам отомстить таким вот образом. Продлив охоту на следующие сорок восемь часов. У него был админский доступ к нашему сайту, и он внес изменения в программный код, а потом сменил все пароли. Мы ничего не могли сделать...

— Отключить сайт, написать правду на стороннем ресурсе, объяснить положение вещей? — уточнил Гусев.

— Вы же понимаете, в такой ситуации мало кто читает сторонние ресурсы, — сказал Чернов. — А отключить сайт мы не могли, доступа же у нас не было. Сайт хостится на общем сервере с основными сайтами правительства страны, так что, сами понимаете, положить сервер мы не могли. То есть, там, конечно, все сложнее было, как мне объяснили, но я в этих материях ничего не понимаю и рассказываю так, как сам понял.

Гусев тоже мало что в этом понимал, но даже с его мизерным опытом это выглядело, как придуманная наспех отмазка. Однако, настаивать не хотелось. Люди и так уже несколько часов на улице стоят, и все из-за него.

— Разумеется, мы этого человека уже уволили, — продолжал Чернов.

— И дело уголовное завели, — добавил Шапошников. — И арестовали. Он уже во всем сознался, информация проверена. На МКАДе действительно его брат погиб.

— Который именно? — спросил Гусев.

— Он был в джипе, который врезался в отбойник, — сказал генерал. — Травматическая ампутация нижних конечностей. Очень неприятное зрелище, можно понять, почему у парня крыша поехала.

— Никто его брата пинками на МКАД не загонял, — заметил Гусев.

— Это понятно, — сказал Шапошников. — Я ж не оправдываю, я объясняю. Вы хотели объяснений, так вот они. Конечно, расследование продолжается, и об окончательных результатах я извещу вас лично.

— И меня, — попросил Гена. — Как его адвоката.

— И вас, — согласился генерал. — Ну, мы уже все па протанцевали? Объяснения даны, извинения принесены, безопасность в конституционных рамках гарантирована. Может, уже и по домам пора? Ребята, наверное, уже замерзли в оцеплении стоять.

— Так их сюда никто и не заказывал, — заявил Гена. — Антон, вы удовлетворены полученными объяснениями?

— Вполне, — соврал Гусев. Все равно больше ему прямо сейчас уже не скажут, так чего зря людей на улице держать? Тем более, вместе с сумерками в город пришло и похолодание.

— Вопрос денежной компенсации мы обсудим позже, — Гена широко улыбнулся Чернову. От этой улыбки лицо Чернова скуксилось, как будто он только что разжевал во рту половинку лимона. — Полагаю, сейчас мы можем расходиться.

— Сначала вы, — сказал генерал. — А мы сразу после.

— Хорошо, — Гена развернулся лицом к толпе. — Дамы и господа, вопрос улажен!

Гусев встал со стула.

— Да, — подтвердил он во всю оставшуюся мощь своих легких. — Спасибо, друзья! Вопрос действительно улажен. Подробности от первого лица я напишу на своей страничке, когда немного отдохну и приду в себя.

Новость побежала по рядам. Из рядов доносились одобрительные и подбадривающие выкрики в адрес Гусева и Гены, а также не слишком одобрительные и подбадривающие выкрики в адрес присутствующих здесь служивых и государственных чиновников. Но народ, тем не менее, стал расходиться, хотя и явно не так быстро, как хотелось бы Шапошникову, Чернову, и, возможно, самому президенту, наблюдающему за происходящим из Кремля.

— Куда вы сейчас, Антон? — поинтересовался Гена.

— Домой хочу, — сказал Гусев. — А, нет, домой мне нельзя, там же руины и дверь сорвана. Какой тут есть поблизости отель?

— Мы же в центре Москвы, — напомнил Гена. — Тут вокруг полно отелей. Вас подвезти?

— Да, если вас не затруднит, — сказал Гусев.

— Моя машина тут недалеко, — сказал Гена. — Пойдемте.

Глава восемнадцатая

Ванна, ужин, алкоголь.

Нет, алкоголь, ванна, ужин.

Впрочем, черт с ним, с ужином. Алкоголь, ванна, сон.

Гусев открыл гостиничный мини-бар, сгреб оттуда несколько маленьких и неподходящих русскому человеку бутылочек коньяка и направил свои стопы в санузел.

Номер люкс, услужливые коридорные, роскошная кровать, на которой без особого труда поместятся четверо, угловая ванна с гидромассажем... Как будто и не было этого грязного вонючего подземелья, в котором погиб Хомяк.

Гусев включил воду, выпил первую бутылку, даже не заметив вкуса напитка.

Событий за последние дни произошло слишком много, и в голове они не укладывались. Может быть, со временем уложатся. А может быть, и нет.

Гусев, надо сказать, сам себе удивлялся. Тому, что выжил. Тому, что вот так просто убивал людей и сейчас совершенно по этому поводу не рефлексирует. Тому, что спасла его, по большому счету, внезапно появившаяся тяга к самовыражению, потому что если бы не последняя запись, в которой он объявил о своих намерениях, то черта с два кто-нибудь куда-нибудь бы вышел.

Но еще больше Гусева удивили люди. Те самые люди, которых он всю свою жизнь не особенно любил.

Леша Беркутов, парень, отдавший ему свою машину, диггер Хомяков, те тысячи незнакомых мужчин и женщин, которые вышли на улицу, чтобы защитить совершенно постороннего им человека. Ну, то есть, раньше-то они не вышли, и черт с ним, что эти десять человек, отмеченных в лотерее, были ни в чем не виноваты и их убивали, но убивали-то их по правилам, а вот как только эти правила кто-то нарушил, как они тут же, горой...

Гусев поймал себя на том, что опять скатывается в привычный цинизм и осушил вторую бутылку.

Нет, на самом деле, было удивительно, что они вышли, и, какими бы соображениями они при этом ни руководствовались, Гусев испытывал к ним искреннюю благодарность.

Если бы не они, он бы сейчас был мертв.

Видимо, при новой системе люди поверили, что они действительно могут влиять на происходящее. И повлияли.

В месть одинокого сисадмина Гусев почему-то не верил. Сисадмина могли просто назначить крайним. Запугали, подкупили, может быть, и то и другое одновременно. Но даже если бы сисадмин действительно все это сделал, в возможность того, что охоту нельзя остановить, не имея доступа к ее официальному сайту, верилось все равно слабо.

Но такое развитие событий означало, что против Гусева играла вся система. Черную Лотерею проводит государство. Неужели государство действительно хотело убить именно Гусева, и он стал врагом номер один? Но когда он успел? Чего он такого сделал, чтобы заслужить подобное?

Молчало джакузи, не давало ответа.

Или все же не стоило объяснять злым умыслом то, что можно объяснить обычным идиотизмом? Может быть, Шапошников и Чернов на самом деле не врали, может быть, так все и было. В конце концов, сложно было бы подсунуть труп сисадминского брата на МКАД задним числом.

Ванна наполнилась. Гусев содрал с себя грязные, драные и вонючие шмотки, с наслаждением погрузился в теплую воду. Тут же защипало многочисленные царапины и ссадины, это ощущение пришлось заполировать третьей бутылочкой коньяка.

Телефоны он отключил, на дверь повесил табличку «не беспокоить»...

Когда коньяк кончился, Гусев растер себя мочалкой, вылез из воды, завернулся в пушистый халат, доковылял до спальни и упал на кровать.

Этой ночью сны ему не снились.

Утром Гусев проснулся известным, как рок-звезда, и богатым, как Крез. Рок-звезды все же побогаче древних лидийских царей будут.

Правда, сам он этого еще не знал...

Вместе с заказанным завтраком в номер просочился адвокат.

— Простите, что без звонка, но телефон в номере отключен, а вашего мобильного я не знаю.

— Все нормально, — сказал Гусев. — Я как раз думал, как с вами связаться.

Он налил себе кофе, снял крышку с тарелки, на которое лежала яичница с беконом и помидорами, отломил кусок свежевыпеченного французского багета. Гена где-то раздобыл вторую чашку и без приглашения воспользовался кофейником.

— Приятного аппетита, — сказал он.

— Может, и вам что-нибудь заказать?

— Я сыт, спасибо, — сказал Гена. — Я, в общем-то, отчитаться пришел.

— По поводу?

— Сегодня с утра я разговаривал с Черновым, — сказал Гена. — Суда ему, понятное дело, хочется избежать, поэтому он предложил полмиллиона отступных в качестве компенсации. От вашего лица я дал обещание подумать.

Полмиллиона по нынешним временам были приличной суммой. На нее можно было купить однокомнатную квартиру в каком-нибудь спальном районе Москвы. Или трехкомнатную в области.

— И что вы посоветуете?

— С одной стороны, соглашаться на первое же предложение не следует, это нам теория любых переговоров сообщает, — сказал Гена. — Но ситуация у них критическая, так что они сразу выкатили сумму почти по максимуму. Если мы подадим в суд, то можем истребовать и больше, но дело затянется на недели...

— Нет, — сказал Гусев. — Никаких судов. Надавите на них еще, и как только предложат шестьсот тысяч, соглашайтесь.

— Разумно, — кивнул адвокат. — После завтрака вам надо будет подписать кое-какие бумаги, чтобы я мог официально вас представлять.

— Разумеется.

— Сто тысяч за победу в игре уже должны быть переведены на ваш счет, — продолжал Гена. — Плюс бонус — двести шестьдесят пять тысяч, по пять за каждого убитого охотника.

Гусев чуть яичницей не подавился. Несложные арифметические расчеты показали, что на его счет записали пятьдесят трех убитых игроков. Это когда же он успел столько настрелять?

Допустим, все утренние жертвы спецназа и Тунца тоже пошли в зачет, но откуда взялись остальные?

— По этому показателю вы вошли в двадцатку лучших игроков, — сообщил Гена. — На восемнадцатом месте.

— Я даже не хочу спрашивать, какие показатели у первого места.

— Больше двух сотен, — сказал Гена. — Но там был ветеран спецназа ФСБ, которому помогали старые друзья. Пару лет назад дело было.

— Это ж настоящая война, — сказал Гусев.

— В ДТП...

— Гибнет больше, я знаю. Но все равно это как-то неправильно.

Гена-Геноцид пожал плечами.

— Говорят, что это помогает держать уровень агрессии в приемлемых рамках.

— Это на самом деле работает?

— Пока не придумали Черную Лотерею, стрельбы на улицах было больше. А с ее появлением даже количество официальных дуэлей снизилось процентов на сорок.

— Это ж какой ад у вас тут творился?

— Говорят, девяностые годы прошлого века были не лучше.

Гусев в девяностые годы был молод, и воспоминания об этом времени его почему-то не ужасали. Ну да, стреляли на улицах, взрывали машины, делили сферы влияния, но это же были бандиты, что с них взять. Если хотя бы немного продумывать стратегию поведения, то риски пострадать в этих разборках для постороннего человека были невелики.

— Дальше, — сказал Гена. — Ваше жилье, пострадавшее во время охоты, должны отремонтировать в недельный срок.

— К черту, — сказал Гусев.  — Жилье ведомственное, а из дворников я собираюсь уволиться, так что сроки меня не волнуют. Пусть хоть вообще не ремонтируют.

— Значит, этот пункт я вычеркиваю, — сказал Гена, но ничего вычеркивать не стал. — Теперь по поводу расследования. Я генерала Шапошникова хорошо знаю, он меня, по понятным причинам, не любит, но в этой ситуации темнить не станет и результатами наверняка поделиться. Однако, я должен вас предупредить, Антон, чтобы вы ходили опасно.

— Почему?

— Современное общество построено на личной ответственности, — сказал Гена. — И спросить могут с любого, хоть с дворника, хоть с президента. С президента вчера и спросили, его личный рейтинг просел в общей сложности на семь процентов голосов. Это очень много для одного дня, Антон, особенно если учесть, что это были чисто репутационные потери, не связанные с принятием каких-либо политических решений. У других политиков тоже рейтинги проседают. Вы стали неудобным человеком для этой системы, и она постарается с вами расправиться. Я, конечно, не говорю, что вас застрелят где-нибудь в подворотне, но все же прошу вас быть поаккуратнее.

— Я слышал, что люди попадают в списки Черной Лотереи не просто так.

— Где вы это слышали?

— От одного знакомого.

— Такие слухи ходят всегда, особенно среди любителей конспирологии, — сказал Гена. — Ни подтвердить, ни опровергнуть их никому не удавалось...

— Но... — сказал Гусев. Судя по тону адвоката, это «но» обязательно должно было воспоследовать.

— Но иногда случались действительно очень забавные совпадения, — сказал Гена. — Если вам интересно, можете поискать подробности в сети.

— Поищу, — сказал Гусев. — А как насчет истории с сисадмином? Вы в нее верите?

— Отчасти да, — сказал Гена. — Мне видится такое развитие событий. Я не знаю и не могу предполагать, как вы попали в списки Лотереи, может быть, выбор на самом деле был случаен. Вы отбились от первого нападения, выделились из общего числа игроков, люди вами заинтересовались, стали за вас болеть, следить за вами. Когда вы выдали свою запись, в которой обозвали настоящее гребаным средневековьем и цивилизацией страусов, некоторые из них стали задумываться, а так ли у нас все хорошо, как бы им хотелось. Президентский рейтинг стал падать именно в этот момент. Незначительно, конечно, но в Кремле такие вещи отслеживают очень внимательно. В тот момент из нейтральной медийной фигуры вы  превратились в фигуру угрожающую, пусть пока исходящая от вас опасность была не слишком велика.

— Это же просто запись в блоге.

— Если бы это был блог Васи Пупкина, никто бы ничего и не заметил. Но вы слишком известны. Вас читают. Вы заронили сомнения в некоторое число умов. Сисадмин, я думаю, на самом деле сделал то, что он сделал. Я не сомневаюсь, что они могли быстро нейтрализовать последствия его поступка, но решили с этим не торопиться. Если бы вас убили, это решило бы множество проблем, которые вы можете доставить в будущем.

— Я не собирался доставлять никаких проблем.

— Боюсь, это от вас не зависит, — сказал Гена.  — Вы просто не понимаете, что делаете. Знаете, есть такая теория, что вот бабочка крылом махнула, а через несколько дней на другом конце континента цунами пару городов снесло?

— Вы намекаете, что я и есть та самая бабочка?

— Я не намекаю, я открытым текстом говорю. Вы — камешек, песчинка, случайно попавшая в шестеренки хорошо отлаженного механизма. И хотя у песчинки нет никаких намерений, она способна этот механизм поломать. Просто в силу своего существования.

— По-моему, вы меня переоцениваете.

— Расскажите это сотне журналистов, которые караулят вас в фойе.

Макс был весел и доволен собой и Гусевым. Он на гусевских злоключениях изрядно заработал, что не могло не сказаться на его настроении.

— Ну, ты орел, — сказал он, едва Гусев ответил на вызов, поступивший, как только он включил телефон. — Ты не крепкий орешек, ты Рэмбо какой-то.

— Зови меня просто — терминатор Гусев. Сколько я выиграл?

— Сто двадцать пять тысяч минус мои комиссионные, — сказал Макс. — Впрочем, черт с ними, с комиссионными, я на этом деле и так неплохо поднялся, так что скину тебе всю сумму. Где-нибудь через час, лады?

— Нормально, — сказал Гусев. — Спасибо за телефон и очки, они реально пригодились.

— Да не за что, — сказал Макс. — Ты мне лучше скажи, где ты последний день охоты пропадал? Я аж нервничать начал.

— В канализации. Там телефоны не берут.

— Ты крут, — восхитился Макс. — И как там, в канализации?

— Хреново.

— Хорошо там, где нас нет, да?

— Мы уже практически везде, — сказал Гусев. — Слушай, а что ты знаешь о клонировании людей?

— Оно незаконно и очень дорого.

— То есть, это реально?

— Слушай, отдельные органы клонировать можно, людей целиком — нет. Есть еще черный рынок органов, если тебя интересует...

— Меня интересует возможность клонирования людей целиком. Насколько это реально?

— Это настолько незаконно, что я по телефону даже разговаривать на эту тему не хочу, — сказал Макс. — Говорят, что в Азии этим занимаются в подпольных лабораториях, и что бизнес этот контролируют триады.

— В Китае внезапно стало не хватать людей?

— Э... слушай, ты уверен, что хочешь говорить об этом прямо сейчас и именно со мной? У нас в стране этим никто не занимается, если что, там же ресурсы нужны бешеные, а профит далеко неочевиден. И вообще, откуда такой интерес к этой теме?

— Чисто академический интерес, — заверил его Гусев. — Просто подумалось...

— Ты о Виленском? — сообразил Макс. — Да, сходство на самом деле поразительное, но я не думаю, что это был твой клон. Просто случайное совпадение. Хочешь, я его больничную карту раздобуду, чтобы наверняка все выяснить?

— Хочу, — сказал Гусев. Вообще-то, такая карта у него уже была, но он решил, что Максу об этом знать необязательно.

— Ага, я дам тебе знать, как чего накопаю.

Гусев нашел интернет-магазин одежды и заказал себе комплект шмоток, чтобы можно было выйти из гостиницы. Сдавать в прачечную отеля свои старые вещи он даже не пробовал, просто попросил гостиничного служащего выбросить их в мусоропровод или сжечь. Гусеву дали десятипроцентую скидку и обещали доставить заказ в течение трех часов.

Еще один вопрос не давал Гусеву покоя. Как охотники нашли его в канализации и куда делся стрелок, который убил Хомяка?

Паранойя тут же подсказала ответ.

Допустим, Виленский и Березкин действительно были его клонами, созданными с непонятной пока целью. Их данные были на контроле у... Гусев решил временно обозвать этих парней «создателями».

Хак, который совершил Хомяк, оказался не таким уж простым и безобидным. Он слил информацию, но его заметили и за ним проследили. Возможно ли определить местонахождение компа, с которого велась хакерская атака? Гусев в этом совсем не разбирался, но предполагал, что такая возможность есть.

И вот снова допустим, что создателям не понравилось, когда эта информация ушла налево, и они слили охотникам местонахождение хакера, полагая, что Гусев находится где-то рядом. Потому что... Нет, полный бред. Хомяк мог заинтересоваться этими данными просто так, проследив за охотой и заметив сходство Виленского с Гусевым. Тот факт, что Гусев в этот момент находился рядом с ним, совсем неочевиден, и посылать туда охотников чисто для проверки... Хотя, это же создателям ничего не стоило, они могли просто слить информацию на форум и охотники полезли бы в канализацию сами, добровольно и бесплатно.

Все равно фигня какая-то. Строить выводы при нехватке ключевой информации невозможно. Надо сначала выяснить, кто и зачем создал этих клонов.

Если бы Гусев еще знал, как это можно выяснить...

Предостережение Гены-Геноцида тоже не настраивало Гусева на радостный лад. Играть в салочки с государством можно только до определенного предела, потом оно тебя раздавит, слишком уж масштабы разные. Сегодня в список смертников одним движением компьютерной мыши тебя определили, завтра еще что-нибудь придумают. Уж чего-чего, а разнообразных ловушек в этом времени разбросано предостаточно.

Надо было как-то обезопасить себя.

И к тому времени, как ему доставили заказанную одежду, Гусев уже почти придумал, как.

Глава девятнадцатая

В последовавшие за охотой дни Гусев развил бешеную деятельность.

Он дал несколько десятков интервью разным телеканалам и печатным электронным изданиям. За деньги.

Он согласился быть лицом нескольких крупных брендов и участвовать в их рекламных компаниях. За деньги.

Он оформил себе водительские права (процедура в общей сложности заняла три часа, потому что медицинская справка у Гусева уже была) и купил БМВ. Тоже за деньги и из принципа.

Вечером третьего дня Гусев с распухшим от постоянного трепа языком и слезящимися от множества фотовспышек глазами зарулил на дачу к уже выписанному из больницы генералу Беркутову, и они напились, несмотря на протесты приставленной к генералу медсестры.

Утром, насилу отбившись от приглашения похмелиться, Гусев оседлал своего баварского скакуна и отправился в риэлтерскую контору. Жить в отеле было приятно, но дорого и временами очень хлопотно. Гусеву требовалось место, где он мог бы закрыть дверь, лучше всего стальную и пуленепробиваемую, и отгородиться от внешнего мира.

Поскольку он понятия не имел, как сейчас совершаются сделки с недвижимостью, то в выборе агента руководствовался исключительно своими эстетическими чувствами. Марина, миниатюрная брюнетка со спортивной фигурой, упакованной в строгий деловой костюм, его эстетические чувства порадовала, и он тут же сообщил ей, что хотел бы приобрести себе жилье.

Выслушав пожелания клиента и сделав пару заметок в своем планшете, Марина поднялась из-за стола и сказала:

— Ну что ж, поехали, посмотрим варианты.

— Вот так сразу? — удивился Гусев.

— Названным вами параметрам отвечают три квартиры, — пояснила Марина. — Или вы хотите сначала фотографии посмотреть?

— Не хочу, — сказал Гусев. — Лучше уж на месте.

— Поездка может помешать каким-то вашим планам?

— Нет, — сказал  Гусев. — Я просто удивился, что так быстро. В мое время этот процесс занимал недели, а то и месяцы.

— Оформление документов, конечно, займет какое-то время, — сказала Марина. — Понадобится пара дней после того, как вы одобрите конкретный вариант. Но заехать и жить можно будет сразу после перевода денег. Вы платить сразу будете или мне подобрать варианты ипотеки?

— Я слишком стар для ипотеки, — вздохнул Гусев. — Но слишком молод для пенсии, как выяснилось. Поэтому платить буду сразу.

— Вот и хорошо, — сказал Марина. — Вы на машине или поедем на моей?

— На машине, — сказал Гусев. В мире, где не было ни ремней, ни подушек безопасности, он предпочитал сидеть за рулем сам. Доверять свою жизнь незнакомому человеку он не хотел.

Не слишком это хорошая идея, с учетом всего, что уже произошло.

Первый же вариант Гусеву сразу понравился. Однокомнатная, не в центре Москвы, конечно, но и не слишком от него далеко, в довольно тихом и уютном районе. Ремонт не шикарный, но пристойный, глаза не режет, можно ничего не менять и сразу жить. Кухня оборудована необходимой техникой, в ванной душевая кабина со всеми наворотами, разве что мебель в комнате какая-то дурацкая, но ее можно выкинуть и завезти новую. И главное, Гусев вполне мог потянуть ее по деньгам.

Пока Марина рассказывала подобности, Гусев открывал-закрывал окна и двери, включал и выключал воду и свет. Все вроде бы работало, нигде ничего не текло, проводка не искрила...

— Пожалуй, на этом поиски можно считать законченными, — сказал Гусев. — Беру.

— Другие варианты смотреть не будем?

— А есть смысл?

— Чуть дешевле и чуть дальше, — сказала Марина. — Но по содержание все примерно такое же. Стандартная предпродажная отделка.

— А в мое время люди покупали квартиры с голыми стенами и годами их ремонтировали, прежде чем въехать.

— Похоже, в ваше время было много чего неудобного, — сказала Марина.

— Было, — не стал отрицать Гусев.

— Тем не менее, если судить по интервью и записям в блоге, от нашего времени вы тоже не в восторге.

— Декорации поменялись, — сказал Гусев. — А люди остались примерно такими же.

— Тридцать семь лет — срок достаточный только для смены декораций, — заметила Марина. — Изменения в человеческой природе происходят куда медленнее.

— Видимо, так, — согласился Гусев. — Каковы наши дальнейшие действия?

— Поедем в контору, подпишем документы, после чего вы переведете деньги на счет продавца, а я вручу вам ключи и внесу в реестр. После этого вы можете въехать в квартиру. Свидетельство о собственности я принесу вам через пару дней.

— То есть, сначала деньги, а потом стулья? А если сделка сорвется?

— Почему она должна сорваться?

— Ну, мало ли. У продавца окажется муж, несогласный с продажей, или дети, или еще какие-нибудь обстоятельства, — в свое время Гусев слышал много ужасов о квартирном рынке. Люди отдавали все свои деньги, влезали в долги, а потом внезапно оказывались на улице без каких-либо перспектив.

— Все квартиры, стоящие на продаже в нашем агентстве, юридически чисти и проверены, — сказала Марина. — Кроме того, транзакцию в случае форс-мажора, хотя я и не представляю себе такой случай, можно отменить, а все сделки по недвижимости застрахованы государством. В случае мошенничества продавец и его агент попадут под суд. А вы знаете, какие у нас суды.

— Суды у вас суровые, — согласился Гусев. — Тогда давайте вернемся в вашу контору и закончим с этим.

На обратном пути они разговорились на отвлеченные темы. Марина рассуждала о кинематографе и литературе, а Гусев крутил руль, давил на педали, следил за потоком и изредка поддакивал. Разговор о классике он еще мог поддержать, а вот современные творения либо проходили мимо него, либо не оставляли следа в памяти.

— Вы читали Граблина? — поинтересовалась Марина, когда они уже подъезжали к агентству. — Очень модный сейчас писатель, а мне не нравится. Читать, вроде бы, интересно, только мрачный он какой-то, и все время все плохо заканчивается, даже если весело начиналось.

— Не читал, — сказал Гусев.

— Если любите хэппи-энды, то и не читайте.

— Я не люблю хэппи-энды, — сказал Гусев.

— Предпочитаете открытые финалы?

— Я предпочитаю финалы в стиле «все умерли», — сказал Гусев. — Потому что тогда уж точно никто не напишет продолжения или не снимет следующую серию.

— Чем плохи продолжения?

— Истории должны заканчиваться, — сказал Гусев. — Все эти сиквелы, приквелы и вбоквелы нравятся зрителям и читателям, привыкшим видеть одно и то же, но это не по мне.

— Но разве вам не интересно, что будет с героями дальше?

— Жизнь с ними будет, — сказал Гусев. — Они женятся, нарожают детей, разведутся, дети вырастут и сдадут их в дом престарелых, а в конце концов все умрут. Но это уже за кадром.

— Это как-то... несправедливо.

—   Как раз справедливо, — не согласился Гусев. — Даже если ты спас мир, никто не гарантирует, что в этом самом мире тебе будет комфортно жить.

— А я люблю, когда все хорошо заканчивается, — сказала Марина.

— И много вы знаете таких историй?

— Довольно много.

— Из жизни или придуманных?

— Придуманных, конечно, но...

— Так это не они хорошо заканчиваются, — сказал Гусев. — Это рассказчик прерывает свое повествование в тот миг, когда у героев все идет более-менее неплохо. И истинно мудрый рассказчик не будет распространяться о том, что было дальше.

— Но разве дальше обязательно будет что-то плохое?

— Необязательно, — Гусев уже зарулил на парковку и втиснулся в ряд между двумя внедорожниками. — И не сразу. Но чаще всего так и бывает.

— Возьмем архетипичную историю, принц спас принцессу от дракона, — сказала Марина. — Что же там дальше может быть плохого?

— О, целая куча всего. Тут целый непочатый край неприятных возможностей, — Гусев закурил. — Итак, принц спас  принцессу от участи, которая хуже смерти, они поженились, принцессин папаша отвалил ему приданого и вскорости помер, чтобы не мешать молодым. Тут обычно и ставят точку, не так ли? Типа, жили они долго и счастливо и черт бы с ними со всеми.

— Примерно так.

— А на самом деле уже через полгода принцесса родила мальчика, не слишком похожего на принца, зато подозрительно смахивающего на придворного шута. После родов принцесса располнела, а принц запил и принялся волочиться за фрейлинами. Потом случилась война, и принц отправился убивать людей, а принцессе дико натирал ее пояс верности. На войне принца покалечили, и когда он вернулся домой, то пил еще больше, по ночам его мучили кошмары, а днем с ним случались приступы паники, во время которых он себя вообще не контролировал. Посттравматический синдром потому что. А принцесса жрала все больше и больше, так, что даже придворный портной жаловался, что иногда не понимает, платье для женщины он шьет или попону для слона.

Марина хихикнула.

— Ребенком, ясное дело, никто не занимался, — продолжал Гусев. За последние дни он привык давать интервью, и монолог изливался из него легко и непринужденно. — И вырос он вздорным, избалованным и высокомерным, и за несколько лет правления довел свою страну до революции. Народу полегло немало, и в результате к власти пришел романтичный благонамеренный болван, который думал, что знает, как сделать лучше для всех и чтоб никто не ушел обиженным. Но проблема романтичных благонамеренных болванов в том, что они умеют вдохновлять своими речами народ, а вот что с этим народом делать дальше и как им управлять, они понятия не имеют. Уже через полгода один из ближайших соратников отравил романтичного благонамеренного болвана, сел на трон и объявил себя диктатором. После чего навел порядок железной рукой, а на любую критику партийной линии отвечал огнем и сталью.

— Это все слишком надуманно.

— А когда тиран умер, в стране случилась очередная смута, — распаленный Гусев не давал сбить себя с толку. — Потом была засуха, неурожай, голод и бубонная чума. И хотя в засухе и бубонной чуме диктатор был вроде не виноват, обвинили все равно его. Ну потому что кто-то же должен быть виноват и сколько можно вообще все это терпеть. Об этом можно написать сотню романов и снять десяток фильмов, но истинная мудрость рассказчика заключается в том, чтобы вовремя заткнуться.

— Но ведь все могло быть совсем не так.

— Как бы там ни было, в жизни все равно не бывает хэппи-энда, — сказал Гусев. — Потому что за успехом всегда следует провал, за удачей — разочарование, победы растворяются, их плоды идут прахом. И так по кругу или по спирали, или еще как-нибудь, но до самой смерти. Люди умирают, это вот самый правдивый конец.

— И вы хотели бы быть героем такой истории? — спросила Марина.

— Мы все герои такой истории, — сказал Гусев. — Даже если сами этого не осознаем.

Он затушил сигарету в пепельнице, и они пошли подписывать документы.

Следующим утром Гусеву позвонил Макс.

— Раздобыл я медкарту твоего Виленского, — сообщил он. — Ложная тревога.

— В каком смысле ложная? — не понял Гусев.

— Не клон и не родственник, — сказал Макс. — У вас даже группы крови разные.

— Понятно, — сказал Гусев. Видимо, информацию о втором клоне, Макс не нашел. — Пришлешь результат?

— Уже отправил. Могу еще чем-нибудь помочь?

— Пока нет.

У файла, присланного Максом, и файла, раздобытого Хомяком, было только одно общее место — имя и фамилия пациента. Видимо, кто-то из заинтересованных лиц уже успел подчистить информацию в сети. Как бы они и второго клона не подчистили, подумал Гусев. Но уже в реальности.

Уже через час Гусев нажимал указательным пальцем на кнопку звонка и надеялся на то, что этим субботним утром Борис Березкин окажется дома.

Дверь открылась.

— Привет, — сказал Гусев.

— Привет, — машинально сказал Борис. Сходство было поразительное, у Гусева на мгновение поплыло перед глазами. Не каждый день человек встречает свою полную копию. — А я вас знаю?

— Нет, — честно сказал Гусев. — Могу я войти?

— Вы хотите мне что-то продать?

— Нет.

— Зазываете в секту?

— Нет.

— Вам плохо?

— Нет.

— Тогда зачем вам входить?

— Чтобы поговорить.

— Но о чем нам с вами разговаривать?

— Ты не замечаешь во мне ничего странного, Борис? — спросил Гусев. Похоже, эффект узнавания работал только в одну сторону.

— Вы знаете мое имя и хотите войти в мою квартиру непонятно зачем, — сказал Борис. — Это достаточно странно?

Гусев снял бейсболку.

— А так?

— Э... ну...

— Принести тебе зеркало для сравнения? — спросил Гусев.

— Вы — мой родственник? — спросил Борис.

— Брат-близнец, с которым тебя разлучили в детстве. Я воспитывался в стае диких волков, а потом путешествовал с бродячим цирком и не переставал тебя разыскивать. Жил одной лишь надеждой снова тебя обнять. Не веришь, так давай будем родинки сверять.

— У меня не было никакого брата... Или был?

— Так я могу войти?

— Пожалуй, да.

Березкин проводил Гусева ну кухню. Вся необходимая техника на кухне наличествовала, но мебель была скорее функциональная, чем комфортная. Оно и понятно, мужчине для отдыха нужно удобное кресло и большой телевизор. А уж пожрать он себе и в спартанских условиях приготовит.

— Итак, в чем ваша история? — спросил Борис. — Вы на самом деле мой брат?  Я вырос в детдоме, о родственниках ничего не слышал...

Гусеву стало стыдно. Мог бы понять, что у детдомовских это больная мозоль, и лучше бы на нее не наступать.

— Нет, извини, — сказал Гусев. — Не брат я тебе. Это я пошутил неудачно.

— Тогда кто вы?

— Тридцать семь лет назад я умер и меня заморозили в криокамере, — сказал Гусев. — А теперь меня разморозили. Ты что-нибудь слышал об этой истории?

— Может быть, — сказал Борис. — Это не вас вчера по телевизору показывали?

— Меня.

— Я смотрел краем глаза, наверное, поэтому сходства не заметил, — сказал Борис. — Так вы мой предок? Отец? Нет, отец вряд ли. Дед?

— Нет.

— Тогда почему мы так похожи?

— Я даже не знаю, как тебе сказать. Я, видимо, твой оригинал.

— В смысле?

— В том смысле, что ты — мой клон.

— Не слишком удачная шутка.

— Я не шучу. Хочешь, прямо сейчас съездим к врачу и анализы крови сдадим?

— Это какой-то розыгрыш?

— И снова нет. Так как насчет анализа?

— Зачем кому-то нас... вас клонировать?

— Именно это я и пытаюсь выяснить.

— И кто это сделал?

— Сей вопрос тоже в стадии выяснения.

— И чего вы от меня хотите?

— Говоря по правде, я и сам не знаю, — сказал Гусев. — Пару дней назад я совершенно случайно узнал, что у меня есть два клона. Один из них — ты.

— А второй?

— Второй мертв.

— Как он умер?

— Его убили, приняв за меня.

— За что вас хотят убить?

— Уже не хотят. Это было в рамках Черной Лотереи. Ты нормально в эти дни по улицам ходил?

— Я не ходил, я на этой неделе из дома работал.

— Повезло.

— Похоже, что так, — согласился Борис. — А дальше что?

— Я не знаю, — сказал Гусев. — Ты не помнишь, в твоем детстве не было ничего странного?

Клон пожал плечами.

— Детство как детство. Вполне обычное.

— Никто за тобой не наблюдал?

— Воспитатели.

Черт побери, подумал Гусев. Ну и зачем я сюда пришел? Что я ему скажу? Зачем я сказал ему то, что уже сказал? Зачем влез в его тихий уютный мирок и наследил там с изяществом гиппопотама? У меня ничего нет кроме подозрений, в которых я и сам-то не уверен.

Неловкое молчание нарушил Борис.

— Может, кофе выпьешь? — спросил он.

— Не откажусь, — сказал Гусев.

Клон включил кофеварку. Гусев наблюдал за ним, как завороженный. Смотреть на самого себя со стороны ему еще не доводилось.

Борис поставил перед ним чашку, взял вторую себе. Они сидели, молчали и смотрели друг на друга. Одинаковые и никогда не видевшие друг друга прежде.

— Значит, формально, я тоже Гусев? — спросил Борис. — Фамилию-то мне в детдоме придумали.

— Нужно больше Гусевых, — сказал Гусев. — Хороший и разных. Хотя вот с разными у нас здесь как раз и не очень.

— Есть вообще какие-нибудь идеи, кому и зачем это было надо?

— Нет, — сказал Гусев. Врать самому себе было несложно, в этом деле у него была огромная практика. — А вот скажи, ты мне веришь?

— Как самому себе.

— Я серьезно.

— Если серьезно, я тебя первый раз в жизни вижу, — сказал Березкин. — И вопрос моей веры твоим словам зависит исключительно от того, что ты собираешься мне сообщить.

— У меня есть нехорошее предчувствие, — сказал Гусев. — Тебе может угрожать опасность.

— Откуда?

— Тот, кто тебя создал... В общем, я думаю, он вряд ли будет рад нашему знакомству.

— Тогда зачем же ты пришел? — резонно осведомился Борис.

— Потому что если мои выводы верны, то этот кто-то уже знает о том, что я знаю о твоем существовании, — сказал Гусев. — Ты не можешь уехать из города на пару недель? Внеплановый отпуск, все такое? Билеты я оплачу, если что.

Борис покачал головой.

— Ты вот поставь себя на мое место, — сказал он. — Ты сидишь дома, к тебе приходит какой-то тип, заявляет, что ты его клон и тебе надо свалить из города, потому что у него нехорошее предчувствие. Ты бы свалил?

— Наверное, нет, — сказал Гусев.

— Ну и вот.

Гусев взял чайную ложечку, насыпал себе в чашку сахара, размешал. Березкин почесал ухо.

— Пистолет у тебя есть?

— Два.

— Не хочешь уезжать, поработай из дома еще хоть пару недель, — попросил Гусев. — И пистолет поблизости держи.

— Мне все-таки кажется, что ты меня...э...обманываешь.

— Ты не прав, Борис, — сказал Гусев. — Я не могу тебе ничего объяснить, потому что я сам этого не понимаю. Но один мой клон уже мертв...

— Это была случайность.

— Человек, который раскопал информацию о вашем существовании, тоже мертв, — сказал Гусев. — И да, возможно, это тоже была случайность. Но то место, где он добыл информацию, уже почистили, и вот это не случайность ни разу.

— Хорошо, — сказал Борис. — Я буду осторожен. На улицу не выйду без крайней необходимости. Это тебя успокоит?

— Лучше бы ты вообще уехал, но пусть хоть так, чем вообще никак.

— Как я могу уехать? У меня тут работа, друзья...

— Много у тебя друзей? — спросил Гусев. Сам-то он большим их количеством похвастаться не мог, ни в этой жизни, ни в предыдущей.

— Немного, — сказал Борис.

— И они не протянут без твоего общества пару недель?

— А ты уверен, что во всем за пару недель разберешься?

— Не уверен, — признался Гусев.

— Ты даже не знаешь, в чем именно тебе надо разбираться, — уточнил Борис.

— И это тоже.

— Но если будет нужна помощь, обращайся, — сказал Борис. — Мы, как выяснилось, все же не чужие люди.

— Угу, — сказал Гусев.

Он нервно крутил чайную ложечку в пальцах правой руки. Разговор складывался как-то не так, точнее, он не складывался вообще. Борис был точь-в-точь, как Гусев, и в то же время, не был. Он вырос в другом времени, воспитывался в другой обстановке, получал другой жизненный опыт, его характер сложился совсем не так. Он был полной физической копией Гусева, за исключением, разве что, нескольких шрамов, но интеллектуально близки они не были.

Гусев в очередной раз подумал, что зря сюда пришел.

Левой рукой он потянулся за чашкой кофе, его рассеянный взгляд скользнул по чайной ложке и...

Ложка согнулась.

Глава двадцатая

— Ну, офигеть теперь, — сказал Гусев. — Можно уже идти в циркачи записываться.

Березкин смотрел на него заинтересованно и несколько удивленно. И, может быть, с опаской. На самом деле, Гусев был плохим физиономистом и поручиться за то, что правильно счел эмоции лица собеседника, не мог. Пусть даже это было его собственное лицо.

— Надеюсь, эта ложка не была дорога тебе, как память, — сказал Гусев, выпрямляя столовый прибор руками

— Давно ты так умеешь?

— Вот только что научился.

— Может быть, это и есть ответ?

— Может быть, — согласился Гусев. — Но на какой вопрос?

— Повторить фокус сможешь?

— Черт его знает, — Гусев посмотрел на ложку, снова прямую. Слегка расфокусировал зрение, повел глазами... Ложка согнулась. — Могу.

— Круто.

— Вообще не круто, — сказал Гусев. — Телекинез какой-то. Только вот практического применения нет. Кроме, опять же, цирка.

— Добро пожаловать в реальный мир, Нео.

— Очень смешно, — сказал Гусев.

— А еще что-нибудь можешь? Пулю остановить, например?

— Даже пробовать не собираюсь, — сказал Гусев.

Березкин взял ложку, повертел ее в руках, бросил на стол.

— У меня не получается, — сказал он.

— Одной головной болью меньше, — прокомментировал Гусев.

— Ладно, черт с ним, — Березкин, было поднявшийся на ноги, сел обратно за стол, сложил руки домиком и посмотрел на Гусева поверх получившейся конструкции. — Курить хочешь?

— Хочу, — сказал Гусев. — А откуда ты знаешь...

— Кури, — сказал Березкин. — Нам с тобой действительно надо серьезно поговорить.

— О чем?

— О том, почему ты здесь, — сказал Березкин.

— А, ясно, — Гусев достал из кармана сигареты.  — Пепел куда стряхивать?

— Да все равно. Хоть на пол.

— Воспользуюсь блюдцем, — решил Гусев. — Итак, в чем там дело?

— Дело в том, что ты пришел ко мне не случайно, — сказал Березкин.

— Это есть факт, в подтверждении не нуждающийся, — согласился Гусев. — Что еще?

— Но когда я говорил о том, почему ты здесь, я имел в виду не это «здесь», — Березкин нарисовал рукой маленький круг. — А здесь вообще.

Второй круг, видимо, должен был подразумевать всю вселенную.

— Занятно, — сказал Гусев. — Так ты философ, что ли?

— Не в большей степени, чем ты сам, — сказал Березкин.

— Жаль, — сказал Гусев. — Я-то думал, что ты мне сейчас о смысле жизни начнешь задвигать.

Березкин снова потер ухо.

— Особого смысла в жизни нет, — сказал он. — Но, как бы это помягче сказать... в данной ситуации это не имеет для тебя никакого значения.

— Любопытное заявление. Теперь я, видимо, должен спросить, почему так?

— Потому что ты не совсем жив, — сказал Березкин. — И я — не твой клон.

— А кто?

— Ты сам. Твое альтер-эго, если хочешь. Разве этот случай с ложкой не открыл тебе глаза?

— На что? — спросил Гусев.

— На то, что этот мир нереален, — сказал Березкин. — Я ведь не случайно напомнил тебе про Нео. Это — маркер, который должен сообщить тебе о искусственном происхождении всего вокруг.

— Типа, сейчас четыре тысячи черт знает, какой год, компьютеры поработили человечество и все мы в Матрице? — уточнил Гусев. — Учти, коды доступа к Зиону я тебе все равно не скажу.

— Все не так просто и я не агент Смит, — сказал Борис. — Ты не в Матрице, ты в виртуальном мире. И кроме тебя, здесь больше никого нет.

— Шизофрения косила наши ряды, — вздохнул Гусев. — А ты тогда кто?

— Порождение твоего разума, по большей части. Именно ты придал мне такую форму.

— Видимо, мой разум не так уж изобретателен, — сказал Гусев. — А по меньшей части ты кто?

— До этого мы еще дойдем, — сказал Борис. — Обещаю, ты получишь ответы на все твои вопросы.

— Весьма сомнительно, но ты все же начинай излагать, — Гусев воспользовался блюдцем.

— Знаешь, в чем главная проблема крионики?

— Она чертовски дорогая.

— Я имею в виду техническую сторону вопроса, — сказал Борис. — Главная проблема, с которой сталкиваются криоинженеры, это смерть мозга от кислородного голодания. Человека, умершего от, скажем, инфаркта, можно заморозить, вырастить ему новое сердце, разморозить, провести операцию по пересадке, но в результате получится все равно овощ с отключенным сознанием. Идеальные условия для криозаморозки — это если пациент умирает в крио-клинике, а рядом стоят врачи и техники с готовым оборудованием, но в жизни, как ты сам понимаешь, такие условия встречаются нечасто. Люди в основном умирают совсем не так.

— Угу, — сказал Гусев.

— Сейчас эту проблему научились решать, — сказал Березкин. — Мозг можно стимулировать извне, налаживая разрушенные связи и восстанавливая нейронные сети. Это долгий, кропотливый и очень болезненный для человека процесс.

— Было бы странно, если бы это получалось быстро и легко, — согласился Гусев. — И что дальше?

— Сознание человека, подвергающегося этому процессу, начинает оживать задолго до его окончания, — сказал Березкин. — И тогда его помещают в искусственный мир, своего рода виртуальность, созданную лишь для него одного.

— Для каких целей?

— По большей части, для медицинских. В виртуальном мире пациент не испытывает боли, которую терпит его организм в реальности. Кроме того, проживая новую жизнь, мысля, получая новые ощущения, принимая решения и делая выбор, пациент положительно влияет на процесс восстановления, ускоряя его в разы. Ведь механизмы действуют все те же самые, что и в реальной жизни.

— Выходит, ты пытаешься мне намекнуть, что вокруг меня совсем не будущее?

— Нет, только твои представления о нем, — сказал Березкин. — Та же ложка, которую ты только что согнул. Откуда она? Правильно, из Матрицы. Ее бы здесь не было, если бы в своей настоящей жизни ты не смотрел этого фильма.  Искусственную реальность формируешь ты сам, она берет образы из твоей памяти и твоего подсознания. Фильмы, которые ты когда-то смотрел, книги, которые ты когда-то читал. Она построена на твоих желаниях и на твоих страхах.

— Страхов тут явно больше, чем желаний, — сказал Гусев.

— Причем, ты сам уже можешь не помнить, что смотрел те или иные фильмы, а подсознание все равно подсунет их в виртуальность, — сказал Березкин. — Потому что подсознание не забывает. Оно хранит весь твой жизненный опыт и использует его...

— Стоп, — сказал Гусев. — Если весь этот мир замкнут на меня и состоит из вывертов моего мозга, кто тогда ты и откуда взялся? Если ты тоже часть меня, как же ты можешь рассказывать мне вещи, о которых я не знаю?

— Я — голос извне, вестник большого мира, — сказал Борис. — Форму ты придал мне сам, а содержание идет от медицинского консультанта, который подключился к твоей системе жизнеобеспечения. И да, меня на самом еле зовут Борис, только на самом деле я абсолютно на тебя не похож.

— Тогда почему же ты меня сначала в квартиру не пускал, консультант? Почему сразу все не сказал?

— Потому что сначала следовало установить контакт, — сказал Борис. — Поговорить на отвлеченные темы, и лишь потом, когда подвернется случай, рассказать правду. А уж когда ты ложки начал гнуть, я и понял, вот он, тот самый момент.

— А если бы не начал?

— Тогда бы я все равно рассказал, — сказал Борис. — Может быть, чуть позже. На пятнадцать минут или полчаса, или твой разум придал мне какую-то другую форму, и правду ты бы узнал от кого-то другого. От того же Макса, например.

— Я должен был узнать правду именно сегодня? — уточнил Гусев. — Почему?

— Потому что процесс восстановления подходит к концу, и тебе скоро надо будет просыпаться, — сказал Борис. — И мы увидимся с тобой уже в реальном мире, и тогда я действительно поздравлю тебя с началом твоей новой жизни.

— Мне что-то нужно делать? Как-то подготовиться? — спросил Гусев.

— Нет, делать ничего не нужно. Важно лишь одно — ты должен знать, что мир, который окружает тебя сейчас, на самом деле не существует и скоро закончится.

Гусев затушил окурок в пепельнице и тут же прикурил новую сигарету.

— Выходит, я все это придумал себе сам?

— Придумал или вспомнил. Тебе нужны доказательства?

— Хотелось бы.

Березкин дернул головой.

— Самое очевидное — это Черная Лотерея, — сказал он. — Вспомни «Седьмую жертву» Шекли или его же «Цивилизацию статуса», там тоже был похожий эпизод. «Бегущего человека» Кинга или одноименный фильм со Шварценеггером. Этот мир — лоскутное одеяло, которое сшил ты сам. Из того, что видел, читал или о чем думал.

— Довольно слабый аргумент, должен сказать, — заявил Гусев. — Фантасты написали столько всего, что, порывшись в груде книг, можно выудить пару-другую удачных прогнозов практически к любому пути развития. Если вдуматься, даже вот этот самый наш с тобой разговор тоже глубоко вторичен. Помнится, в другом фильме Шварценеггера его героя как раз убеждали, что он заблудился в собственных воспоминаниях и уговаривали сдаться  врагу[11].

— Я тебе не враг.

— Но и не друг, — сказал Гусев.

— Я хочу только облегчить твою адаптацию к новой жизни, — сказал Борис. — И она пройдет куда проще и безболезненнее, если ты поверишь в то, что сейчас тебя окружают иллюзии. Иначе тебе будет очень тяжело с ними расставаться.

— С иллюзиями вообще тяжело расставаться, — философски заметил Гусев. — Но по этому миру я скучать точно не буду.

— Хотя получилось у тебя любопытно.

— Ага, — сказал Гусев. — Получается, что эта чертова охота была всего лишь салочками, и я, как какой-то глупый пес, гонялся за собственным хвостом?

— Скорее, убегал от него.

— Но что-то могло мне повредить?

— Физически — нет.

— Я вообще могу умереть в этом мире?

— Если сам того захочешь. Это же твой  мир.

— И что будет, если я умру?

— С миром? Он исчезнет.

— Со мной.

— Я точно не знаю, — сказал Борис. — Может быть, ты начнешь все сначала, может быть, воскреснешь в каком-то другом мире.

— Но в реальности, данной вам в ощущениях, в себя так и не приду?

Березкин покачал головой.

— До окончания процедуры это невозможно.

— И сколько осталось до конца процедуры?

— В реальности — несколько суток. Но время в наших мирах течет неодинаково. Линейной зависимости тут нет. Может быть, пройдет пара недель, может быть, для этого потребуется год.

— Но не больше?

— Едва ли больше.

Гусев внимательно смотрел на лицо Березкина. Героя, убеждавшего Шварценеггера в нереальности происходящего, выдал тот факт, что он потел и вообще очень нервничал. Березкин не потел, а если и нервничал, то это можно было объяснить вывертами гусевского подсознания.

Гусев пожалел, что не обладает талантами доктора Лайтмена[12]. Тот по одному дрожанию левой икры мог бы сделать выводы о правдивости рассказа Березкина. Вот Борис головой трясет и ухо постоянно чешет, это что означает? Кто бы знал.

Конечно, теория о виртуальности объяснила бы все нелепости и дурацкие законы. Но если этот мир придуман самим Гусевым, почему же на него, демиурга и творца, постоянно сыплются всякие неприятности? Как из рога изобилия и прямо на голову.

— Ты мне все еще не веришь, — констатировал Борис.

— Я сомневаюсь, — сказал Гусев. — Имею право.

— Имеешь. Сомнения в очевидном — признак пытливого ума.

— Лучше бы ты оказался просто моим клоном, — вздохнул Гусев.

— А ложку ты как объяснишь?

— Бритвой Оккама.

— Телекинез? С чего бы вдруг у тебя паранормальные способности прорезались?

— На почве стресса.

— Это у тебя что, первый в жизни стресс?

— Нет.

И почему ложка? Пули взглядом останавливать было бы куда удобнее. Нео вон останавливал, но для него та история все равно плохо закончилась. Хотя сам Гусев предпочел бы, чтобы «Матрица» закончилась уже после первой серии.

— Ты — взрослый и разумный человек, — продолжал Борис. — Ты можешь придумать рациональное объяснения для происходящего, что бы ни происходило. Однако, если ты воспользуешься той же самой бритвой Оккама, то поймешь мою правоту. Телекинез, клонирование, которое, вообще-то, незаконно и на территории страны не проводится даже подпольно, дуэльный кодекс... Тебе придется объяснять все это по отдельности, а я могу объяснить все оптом.

— Можешь, — согласился Гусев. — Это вообще очень известный литературный прием: «а на самом деле все это приснилось ему с похмелья». Обычно свидетельствует о патологической неспособности автора вменяемо объяснить, чего ж он тут раньше нагородил.

— Но автор в данном случае не я, — покачал головой Борис. — Автор ты.

— Видимо, я скрытый мазохист, — сказал Гусев. — Что-то мне в созданном мною мире не очень уютно. А вот, кстати, если я тут один живой человек, значит ли это, что я могу выйти на улицу с пистолетом и невозбранно отстреливать там прохожих?

— По логике этого мира, тебя посадят в тюрьму, — сказал Борис после небольшой паузы.

— Ненастоящую.

— Кроме того, это может вредно отразиться на твоей психике, — сказал Борис. — До тех пор, пока ты окончательно не убедишься в иллюзорности мира, твое подсознание будет считать, что ты стреляешь в живых людей, которые тебе ничего плохого не сделали.

— Уж не кармическим ли воздаянием ты мне грозишь? — поинтересовался Гусев.

— Я тебе вообще ничем не грожу, — сказал Борис. — Просто есть такая теория, что намерение определяет больше, чем действие. И стрелять в людей для психики очень вредно, поверь мне.

— Я верю. В этом вопросе я как раз верю тебе безоговорочно.

— В других, значит, нет?

— Ну, знаешь, очень трудно уложить такое в голове вот так сразу, — сказал Гусев.

Он тщательно затушил окурок, достал из кармана пистолет и направил его на Бориса. Борис заметно побледнел.

— Ты побледнел, — заметил Гусев.

— Наверное, потому что твое подсознание ожидало от меня именно такой реакции.

— А как отреагирует мое подсознание, если я всажу тебе пулю в лоб? — поинтересовался Гусев.

— Честно говоря, мне бы очень этого не хотелось, — сказал Борис. — Убив меня, ты можешь нанести травму своей психике. Ведь, по сути, ты будешь стрелять в самого себя.

— Всего лишь в отражение в зеркале, — сказал Гусев. — Кроме того, это же довольно очевидное решение. Герой должен сразиться с самим собой и одержать верх. Мне кажется, терапевтический эффект может оказаться весьма неплохим.

Борис покачал головой.

Гусев демонстративно сдвинул рычажок предохранителя, выбирая дуэльный режим.

По лбу Бориса стекла капелька пота.

Гусев встал, зашел к Борису за спину и приставил дуло вернувшейся в родные руки «беретты» к его затылку. По пути он выщелкнул из рукоятки обойму и бросил беглый взгляд на положение выбрасывателя, которое показывало, что патрона в стволе нет. Он, вроде бы, и так помнил, что его нет, но перестраховаться все же не мешало. Обойму он спрятал под одежду, надеясь, что для клона эти манипуляции останутся незамеченными.

Похоже, что остались. Когда холодная сталь коснулась его головы, Бориса начала бить крупная дрожь.

— Твое последнее слово, консультант? — спросил Гусев.

— Мы так не договаривались! — истерично выкрикнул Березкин, обращаясь непонятно к кому.

Гусев спустил курок.

Разряженный пистолет сухо щелкнул.

Доведенный до предынфарктного состояния клон хлопнулся в обморок, уронив голову на стол.

Гусев сунул руку в карман, достал обойму, зарядил пистолет и стал ждать.

Через десять минут Гусев решил, что ждать уже нечего. Березкин начал подавать слабые признаки жизни. Вырубать его ударом по голове Гусеву не хотелось, объясняться с ним — тем более.

Он убрал пистолет в карман, склонился над своим двойником и, преодолев природную брезгливость, обследовал то самое ухо, которое Березкин чесал все время разговора. В глубине ушной раковины оказался спрятан миниатюрный динамик.

Гусев хмыкнул, сгреб со стола ложку и сообщил тем, кто за ним сейчас наверняка наблюдал:

— Это была неплохая попытка. Но страсть к дешевым спецэффектам вас когда-нибудь погубит.

Никто ему не ответил, но Гусев на это и не рассчитывал.

Глава двадцать первая

Приехав домой, Гусев в первую очередь тщательно закрыл за собой обычную железную дверь, которую в ближайшем же времени собирался поменять на сейфовую и пуленепробиваемую.

Прошел на кухню, достал из пакета бутылку коньяка и стакан, налил, выпил. Закурил, в очередной раз подумав о том, что неплохо бы бросить.

Его понемногу отпускало, почти вынесенный от разговора с клоном мозг возвращался на место.

Виртуальность, ага. Крестись она конем три раза.

Если бы Гусев создавал для себя мир, он был бы там, как минимум, арабским шейхом. Или Бэтменом. Или оператором огромного боевого человекообразного робота, и в любом случае это была бы куда более веселая реальность, чем данная ему в ощущениях.

Хотя, надо признать, какое-то время он колебался. Слишком уж убедительную чушь подсказывали Борису невидимые советники. Ложка эта, опять же...

Вопрос с ложкой следовало прояснить. Гусев достал ее из кармана, повертел в руках. На вид, это была вполне обычная чайная ложка, без каких-либо изысков, даже не серебряная.

И взгляды на нее больше не действовали.

Гусев посмотрел на нее расфокусированным взглядом. Потом сфокусированным. Даже периферическое зрение попробовал, но все без толку. Ложка гнулась только тогда, когда он давил на нее пальцами.

Порывшись в посудном ящике, Гусев выудил на белый свет еще несколько чайных ложек и одну столовую. Они тоже отказывались гнуться, все как одна.

Гусев допил коньяк, бросил все ложки, включая прихваченную из квартиры Березкина, в посудомоечную машину, пошел в комнату и улегся на диван. Планшет лежал рядом.

Ложка для розыгрышей нашлась в три клика.

Стоило это удовольствие сто пятьдесят рублей и продавалось сразу в нескольких интернет-магазинах. Гнулась она при помощи специального прибора дистанционного управления, входящего в комплект поставки. Принцип действия оказался прост. Часть ложки была сделана из специального полимера, который при пропускании тока изменял свои свойства. Внутри находился миниатюрны, а многого там и не надо, источник тока. Дистанционный прибор на короткое время включал источник тока, материал становился пластичным, ложка гнулась и в таком положении застывала. Радиус действия — не больше трех метров, что ж, кухня у Березкина по площади вполне подходила.

Красиво, восхитился Гусев. Цена вопроса — сто пятьдесят рубликов, а голову заморочили знатно. Хотя, наверное, какой-то частью своего разума Гусев и сам хотел проверить в столь простое объяснение. Мир нереален, проблемы выдуманы им самим, настройся на позитивный лад и все пройдет. Или расслабься и получай удовольствие от процесса, не принимая его всерьез.

Заманчиво, соблазнительно, но совершенно нереально.

Психологи, а советы Березкину нашептывали явно они, его недосчитали. Или просто посчитали неправильно. Слишком уж недоверчивым типом был Гусев, чтобы купиться на такое объяснение. Да и клон, откровенно говоря, отыграл на троечку. Видимо, он с самого начала был не в курсе этой манипуляции и его подключили в последний момент. Подкупили, запугали, уговорили.

Осталось только выяснить, зачем.

Сущие пустяки, если вдуматься. У Гусева появилось ощущение, что он вязнет в болоте все глубже и глубже. Что бы он ни предпринимал, вопросов меньше не становилось. Напротив, их количество постоянно росло.

Скорее всего, Березкин действительно рос и воспитывался в детдоме, и вся эта история была ему побоку. И когда Гусев узнал о его существовании, на него вышли создатели и решили задействовать в игре против Гусева, резонно предположив, что рано или поздно он с клоном встретится. Понятно было также, что создатели не желали Гусеву смерти, потому что если бы желали, он уже давно был бы мертв. Создатели хотели Гусевым манипулировать, и цели их все еще оставались неясны. А еще создатели избегали любой возможности попасться Гусеву на глаза. Они, даже Березкиным могли бы пожертвовать, наверное, лишь бы не раскрыться.

Ну и зачем это все?

Если бы ложка согнулась на самом деле, то ценность Гусевского ДНК нашла бы свое объяснение. Но ложка не согнулась, ценность не нашла...

Гусев посмотрел на часы, было уже далеко за полдень. Дело клонилось к вечеру. Такой приятный субботний день испортили, сволочи. Вместо того, чтобы наслаждаться ощущением от покупки собственного жилья очередные ребусы приходится разгадывать.

Гусеву стало тоскливо. И поговорить-то на самом деле не с кем.

Список контактов в телефонной книге оказался до отвращения коротким. Ни на что особо не рассчитывая, Гусев ткнул пальцем в телефон своего риэлтора.

— Возникли какие-то проблемы с квартирой? — осведомилась Марина.

— Нет, — сказал Гусев. — Просто хотел пригласить вас поужинать. Обмыть покупку и все такое.

— Прямо сейчас?

— Нет, можно часиков в семь, — сказал Гусев, немного обалдев от того, что она согласилась. — Скажите только, куда заехать.

— Давайте лучше в восемь, — предложила она.

— Давайте в восемь.

Она продиктовала адрес, Гусев тут же заказал такси на семь тридцать. Садиться за руль в таком состоянии ему не хотелось.

Ресторан выбрала Марина. Небольшое, но приличное на вид заведение, в котором подавали блюда итальянской кухни. Гусев ничего не имел против итальянской кухни.

— А от вас коньяком пахнет, — сказала Марина, когда их проводили к столику и официант выдал меню.

— Пил, — не стал отрицать Гусев.

— Неужели смелости набирались?

Гусев несколько секунд потратил на раздумья, сколько очков может принести ему вранье, а потом решил не выделываться и сказал правду.

— Просто тяжелое утро выдалось.

— Что-то случилось? — участие на ее лице вроде бы не выглядело поддельным.

— Обычная фигня, — сказал Гусев. — Устал я от вашего времени, если честно. Слишком оно насыщенное.

— А многие жалуются на скуку.

— С удовольствием бы поменялся местами с любым из этих многих, — сказал Гусев. — С некоторых пор я просто обожаю скуку, но она почему-то оказалась состоянием для меня недостижимым.

— У вас проблемы? Я могу помочь?

— Просто поужинайте со мной, — сказал Гусев. — Представляете, я купил квартиру, а мне даже порадоваться этому событию не с кем.

Конечно, этому событию можно было порадоваться вместе с Лешей Беркутовым, но по некотором размышлении Гусев решил, что он столько не выпьет. Да и виделись они буквально на днях, не стоит злоупотреблять.

— Вам, наверное, очень одиноко, — сказала Марина.

Всю жизнь, хотел сказать Гусев, но не сказал.

— Не будем о грустном. Лучше расскажите, что в этом заведении самое вкусное.

— Рекомендую взять пасту с морепродуктами.

— Отлично, — сказал Гусев и жестом подозвал официанта. — И вина. Какого-нибудь приличного белого вина.

Официант принял заказ и удалился.

— Вы в вашем времени были женаты? — спросила Марина.

— К счастью, нет, — сказал Гусев. — А то было бы совсем плохо. И детей не было. А вы замужем?

— Была бы я замужем, согласилась бы на ваше приглашение в субботу вечером?

— Резонно, — согласился Гусев.

— Вы могли бы все заранее узнать про меня в сети.

— Мне это как-то непривычно, — сказал Гусев. — Я предпочитаю такие вопросы по старинке выяснять, лицом к лицу.

— Что еще вы хотите спросить у меня лицом к лицу?

— Сейчас ваша очередь спрашивать.

— Я читала ваш блог. Вы действительно были готовы сдаться и умереть?

— В тот момент другого выхода не было. Невозможно воевать одному против всех.

— Далеко не все принимают участие в охоте.

— Тех, что принимают, мне вполне бы хватило, — сказал Гусев.

— Это жестокая мера, но она снижает уровень агрессии в обществе.

— Знаю, читал, — сказал Гусев. — Но все равно, мне этого удовольствия не понять. Я и на обычной-то охоте ни разу не был, хотя звали, а уж на людей...

— Наверное, вам это кажется дикостью.

— В мое время тоже дикостей хватало, — сказал Гусев. — Я же не из страны эльфов к вам свалился.

Им принесли заказ, официант разлил по бокалам заранее откупоренное вино и удалился

Макароны — Гусев никогда не понимал, с какого вдруг перепугу люди начали называть их пастой — оказались неплохими, вино вроде бы тоже, компания была приятная. Он даже начал верить, что вечер удастся спасти.

— За что выпьем? — спросил Гусев.

— За новоселье, за что же еще. И давайте перейдем на «ты».

— Давай, — согласился Гусев.

Выпили.

— Но будущим, я так понимаю, ты разочарован?

— Слегка, — сказал Гусев. — Вот где летающие автомобили? Нам обещали, что в будущем будут летающие автомобили, а их тут нет. Будущее без летающих автомобилей представляется мне неполноценным.

— И это все, чего тебе не хватает?

— Наверное, они слишком рано меня разбудили, — сказал Гусев. — Хотя, чем больше я об этом думаю, тем яснее понимаю, что никаких космических кораблей, бороздящих просторы галактики, даже в самом отдаленном будущем нам уже не светит.

— А так ли они нужны, это корабли?

— Когда-то мне казалось, что нужны, — сказал Гусев. — Сейчас тоже временами кажется, но чем дальше, тем реже.

— Но зачем?

— Потому что человечеству надо куда-то стремиться, — сказал Гусев. — А на Земле стремиться уже некуда. Знаешь, мне тут один знакомый на полном серьезе задвигал теорию о том, что люди готовы выйти на новый виток эволюции, потому что со всех сторон обложились продвинутыми гаджетами.

О том, что это знакомство закончилось стрельбой и простреленным коленом, Гусев упоминать не стал.

— Про гаджеты — это бред, — согласилась Марина. — Но вот насчет нового витка эволюции... ты знаешь, что количество людей с паранормальными способностями год от года только увеличивается?

— Это которые ложки гнут? — скептично поинтересовался Гусев.

— Нет, это которые знают то, что не должны были знать, могут видеть сквозь стены, в ограниченном количестве читать мысли и видеть будущее.

— Тоже в ограниченном количестве? И сколько прогнозов уже сбылось?

— Есть подтвержденные факты. Мальчик сумел предсказать землетрясение в Японии с точностью до нескольких часов, и даже указал масштабы разрушений. Девочка, а чаще всего такие способности обнаруживаются у детей и подростков, увидела, что ее родители погибнут в авиакатастрофе и помешала им сесть на самолет. Самолет разбился.

— Может быть, просто так совпало.

— То есть, ты саму такую возможность отрицаешь, даже толком не изучив вопрос?

— Да чего тут изучать? Обычная ситуация для смутных времен, — сказал Гусев, а сам вспомнил про странного мальчика со стеклянными глазами, которого встретил в первые недели своего пребывания в новом мире. Что-то этот мальчик ему напророчил... — Как только в обществе неспокойно, так тут же экстрасенсы всех мастей из щелей и ползут.

— Но сейчас не смутные времена, — возразила Марина.

— Угу, — сказал Гусев.

— Понимаю, что тебе это кажется дикостью, но система стабильна.

— Слишком мало времени прошло для таких выводов, — сказал Гусев. — Поговорим об этом лет через пятьдесят.

— Поговорим, — пообещала Марина.

Тем же вечером, но много позже, после второй бутылки вина, нескольких часов приятного неторопливого разговора и поездки на такси, они целовались в полутьме единственной гусевской комнаты. Однако, разложив диван и помогая Марине снять одежду, Гусев нежно, но очень тщательно обыскал ее тело на предмет наличия нам нем миниатюрных динамиков и микрофонов.

Утром ему стало за это нестерпимо стыдно. Чувствуя себя последним ничтожеством и негодяем, Гусев выплелся из ванной, направил свои стопы на кухню и уселся за барную стойку с самым виноватым видом. Марина варила кофе и жарила яичницу.

— Прости, — сказал он. — Наверное, это была ошибка.

— Тебе удалось найти те самые слова, которые способны сделать счастливой любую женщину, — сказала Марина. — Особенно утром.

— Просто я внезапно осознал, что я тебя не достоин, — сказал Гусев. — Ты заслуживаешь кого-нибудь получше.

— А кого же заслуживаешь ты? — поинтересовалась она.

— Я знаю? — вздохнул Гусев. — Наверное, никого.

— Дурак ты, Антон.

Гусев не любил собственное имя (а от песни «Антошка, Антошка, пойдем копать картошку» его просто передергивало), но ему нравилось, как оно звучит из ее уст.

— Дурак, — покорно согласился он.

— К тому же, я не помню, чтобы мы вчера клялись друг другу в вечной любви.

— Мы не клялись.

— Тогда к чему это все?

— Я зрю в будущее, — сказал Гусев. — Ты мне очень нравишься, и я, наверное, начну за тобой ухаживать и всячески добиваться.

— И это проблема, потому что...

— Потому что ты можешь поддаться, — сказал Гусев. — В то время, как заслуживаешь кого-то получше. О чем я тебя и предупреждаю.

— Самое романтичное, что я слышала в последнее время.

— Прости, — снова сказал Гусев. — Мне семьдесят лет, у меня старческий маразм.

— Завтракать будешь, пенсионер?

— Буду.

После завтрака Марина ушла к себе, сославшись на накопившееся домашние дела, а Гусев занялся очередными изысканиями в интернете.

Технически клонирование человека было вполне возможно, однако запрещено во всех цивилизованных странах мира. А нецивилизованные страны соответствующей базой все-таки не обладали. В России клонированные было признано преступлением особой тяжести. Это означало, что число государственных обвинителей на каждого обвиняемого может быть больше одного. По суд бы пошли все причастные, начиная от ведущих специалистов и заканчивая чуть ли не уборщиками, так что Гусев счел риски чрезмерно большими. Возможно, клонов изготовили где-нибудь в Азии, а потом ввезли в страну под видом обычных близнецов. Или по одному.

Проследить биографию обоих Гусеву удалось только до детского дома, и ни в одном из общедоступных источников не указывалось, как они там появились.

Прибегать к услугам хакеров, помня о судьбе Хомяка, ему не хотелось. Он был почти уверен, Хомяка убили не случайно, а именно за то, что он накопал лишнего.

Какой-нибудь профессиональный наемник легко мог затеряться в толпе обычных игроков и выдать умышленное убийство за попутный ущерб. Макс был прав, информация оказалась чересчур опасным товаром.

Кстати, Березкин о Максе знал, и это еще раз подтверждало, что за каждым шагом Гусева следили с самого начала.

Найденная в сети информация про экстрасенсов и прочих людей с паранормальными способностями подтверждала слова Марины. Экстрасенсов было много, впрочем, их было много всегда, особенно в девяностые, когда любая газета пестрела объявлениями от всевозможных гадалок, деревенских знахарок, черных, белых и серобуромалиновых колдунов, потомственных ведуний, энергетических магов с чистыми чакрами и прочих шарлатанов. По мнению Гусева это доказывало только то, что в окружающем его мире все еще пребывает достаточное для прокорма этих сомнительных деятелей число идиотов.

В дверь позвонили.

Почти уже привычным движением Гусев взял в руки пистолет и пошел смотреть, кого там опять принесло. Принесло Березкина.

— Чего надо? — недружелюбно спросил Гусев.

— Извиниться хочу, — всем своим видом Березкин показывал, что виноват. Что ему стыдно, он сожалеет и никогда больше так не будет. — Мне сказали, что ты обязательно придешь, сказали, что тебе нужно рассказать... ну, то, что я рассказал, и что это для твоей же пользы. Я спрашивал, зачем это, но они не объяснили. Только говорили про пользу и про то, что ты...э... эмоционально нестабилен. Они мне денег предложили, и я согласился. Их человек мне реплики подсказывал, ну, ты знаешь.

— Знаю, — подтвердил Гусев. — А они тебе не рассказали, откуда ты такой на меня похожий нарисовался?

— Нет. И еще сказали, что если я буду задавать лишние вопросы или еще как-то пытаться это выяснить, они меня убьют.

— Убьют, — равнодушно согласился Гусев. — Они могут.

— Даже не спросишь, кто они такие?

— А ты знаешь?

— Нет. Они не представились. Но люди серьезные, это видно.

— Сюда тебя тоже они прислали?

— Нет, я сам.

— Почему?

— Ну... не знаю, не чужие же.

— Чужие, — сказал Гусев. Он Березкина ни в чем не винил, но общее ДНК не делало их друзьями. Даже родственниками, по большому счету, не делало. — Ладно, я тебя прощаю. Можешь идти.

— И все?

— А что еще? — спросил Гусев. — Если тебе этого для прощания мало, то будь осторожен, держи хвост пистолетом и так далее по списку.

Гусев закрыл дверь и даже не стал подсматривать в глазок, стоит ли там Березкин или уже ушел.

Это ему было совершенно неинтересно.

Глава двадцать вторая

Первый канал, воскресный вечер, прайм-тайм, прямой эфир.

— Антон, вы до сих пор работаете дворником? — лысина ведущего в свете софитов блестит так же ярко, как и лысина самого Гусева.

— Нет, на прошлой неделе я зашел на старое место работы и официально оттуда уволился. Так что теперь я обычный российский безработный.

Легкий смех и аплодисменты в зале.

— И чем вы планируете заняться теперь?

— Не знаю, — говорит Гусев. — Я еще точно не решил.

— Но какие-то планы у вас же должны быть?

— Может быть, я вернусь к прежней профессии, — говорит Гусев. — Конечно, мне придется кое-что подучить, закончить какие-нибудь курсы повышения квалификации, и кто-нибудь из работодателей будет настолько добр, что возьмет меня к себе стажером.

Снова смех, снова аплодисменты. Как же мало им надо...

— Приходите к нам на телевидение, — шутит ведущий. — Нам всегда нужны толковые стажеры.

— Я обдумаю ваше предложение, — говорит Гусев. — Но учтите, кофе я варю весьма паршивый.

Когда стихает очередной залп аплодисментов, ведущий делает серьезное лицо.

— В нашу редакцию поступила информация, что как минимум две политические партии предложили вам вступить в их ряды. Не расскажете нам, какие это были партии и что вы думаете об их предложениях?

— Я их отверг, — говорит Гусев. — А что это были за партии... Я думаю, вы и сами это прекрасно знаете. Вашему отделу информации может позавидовать и ЦРУ.

— Но почему отвергли, Антон? В своих прежних интервью и на страничках своего блога вы ясно давали понять, что вам многое не нравится в нашем мире, и, возможно, принадлежность к какой-либо политической партии способна помочь вам что-то изменить. Так почему нет?

— Потому что этим партиям нужен не я, а моя медийная значимость. Им на самом деле все равно, что я думаю, главное, что меня узнают на улицах. Я боюсь, что если я примкну к какому-нибудь политическому течению, мне придется транслировать уже не свои, а их мысли. И вы знаете, я изучил их политические программы, и не нашел ни одной, которая бы меня полностью устраивала.

— Так что же делать? — с искренней озабоченностью на лице спрашивает ведущий.

— Наверное, мне стоит основать свою собственную партию, — говорит Гусев. — Или политическое движение, или общественный фонд, я пока окончательно не решил.

С названием вроде «идущие к черту», думает он при этом, но вслух сию мысль не озвучивает.

— И как далеко вы планируете зайти?

— Пока не могу сказать, — говорит Гусев. — Но мне кажется, что низкий прицел брать не стоит, и если уж ты встал на эту дорогу, то должен пройти ее до конца. Хотя бы попытаться.

— До самого конца? — уточняет ведущий. В его глазах Гусев видит ликование — еще бы, прямо сейчас, в прямом эфире, в его студии рождается маленькая политическая сенсация. — До самого верха?

— Президент Гусев, почему бы и нет? — говорит Гусев. — Вы бы проголосовали?

— Я бы — да!

Студия взрывается аплодисментами.

Гусев вышел из телецентра на парковку и закурил.

На улице шел снег, его машину, оставленную здесь всего пару часов назад, слегка подзанесло. Снег кружился в свете фонарей, снег хрустел под ногами, когда Гусев шел к своему седану, снег ложился на кряжистую фигуру немолодого мужчины, ждавшего Гусева у его машины.

Мужчина был коротко стрижен, одет в коричневую кожаную куртку, синие джинсы и армейские ботинки. Гусев насторожился и сунул руку в карман.

— Не дергайся лишний раз, — сказал мужчина низким смутно знакомым Гусеву голосом.

— Нет смысла? — уточнил Гусев. Большой палец уже лежал на предохранителе «беретты».

— Нет необходимости. Я Тунец, — мужчина протянул правую руку, они обменялись рукопожатием.

Наверное, именно таким его себе Гусев и представлял. Большим, основательным, надежным.

— Я пытался тебя найти.

— Меня невозможно найти, если я этого не хочу, — сказал Тунец. — А когда я хочу, тогда я нахожу сам. Я рад, что ты уцелел, Гусев.

— Аналогично. Ты за деньгами?

Тунец покачал головой.

— К черту деньги, — сказал он. — Я поговорить.

— Давай хоть в машину сядем, — предложил Гусев. — Снег.

— Давай лучше кофе где-нибудь выпьем.

— Где?

— Ты просто езжай за мной.

Тунец передвигался по московским улицам на гражданской модификации «хаммера» пятого поколения, то бишь, человеком он был весьма небедным, и вряд ли все свои деньги заработал, принимая участие в играх. Хотя, кто его знает...

Ехать пришлось недолго. Тунец остановился около небольшого кафе, Гусев втиснул БМВ рядом, и уже через пять минут они сидели за столиком и чашки с горячим кофе щекотали их ноздри пряным ароматом.

— Лучший кофе в городе? — уточнил Гусев.

— Нет, просто ехать недалеко было.

— Тоже вариант, — согласился Гусев. — Итак, в чем суть вопроса?

— Я за тобой наблюдал, — сказал Тунец. — Уже после охоты. И я знаю, к чему это все ведет.

— Меня похоронят на пустыре?

— Ты лезешь наверх, — сказал Тунец. — Я был в этом почти уверен и до сегодняшнего вечера, а уж после этой передачи...Ты не думай, что если человек бывший спецназовец, то он дурак.

— Я и не думаю. Как ты передачу-то посмотрел, кстати?

— Онлайн-трансляции в интернете никто не отменял.

— Хорошо, — сказал Гусев. — Не буду отрицать. Я лезу наверх. Хочешь меня о чем-то предупредить или отговаривать станешь?

— А ты везде видишь подвох?

— Жизнь заставила.

— Это хорошо, — сказал Тунец. — Осторожность еще никогда никому не вредила. Отговаривать тебя я не стану, скорее, даже наоборот. Я хочу тебе помочь.

— В чем именно?

— Организовать свою партию, — сказал Тунец. — У тебя есть лицо, довольно умные мысли и медийная поддержка. А у меня есть люди и связи.

— А ты вообще кто? — спросил Гусев.

— Филинов Роман Игоревич, глава службы безопасности корпорации «Сибирь», — отрекомендовался Тунец.

— Ого, — сказал Гусев. Знакомства и связи у такого человека действительно должны быть на уровне. — А почему тогда Тунец, а не Филин?

— Это с армии еще повелось, — сказал Тунец. — Морепродукты очень любил, консервированные. А когда мы на Дальнем Востоке против китайцев стояли, ничего другого, почитай, и не жрали.

Насколько Гусев знал из курса новейшей истории, они там против китайцев не только стояли, они еще и воевали немного. Совсем чуть-чуть, силами отдельно взятой дальневосточной армейской группировки. За полгода, вроде бы, разобрались.

— И какая поддержка? — спросил Гусев.

— Полная и безоговорочная. Я в политике не особо разбираюсь, а ты мужик толковый, сам знаешь, что делать. С моей стороны будет только одно условие, но не думаю, что оно тебя сильно обременит.

Вот мы уже и к торговле переходим, подумал Гусев.

Вообще-то, президентом он становится все-таки не хотел, по нынешним временам это было чревато. Хотя ни один из президентов не покинул Кремль по описанному Лешей Беркутовым сценарию, то есть, вперед ногами, но забывать о такой возможности все равно не стоило.

В поисках личной безопасности Гусев собирался забраться на высокое место в пищевой цепочке, потому что чем выше ты стоишь, тем меньше риска, что тебя кто-нибудь сожрет, пусть даже и случайно. Врагов, конечно, от этого не убавиться, но доступ к телу будет уже не так прост. Однако, мыслей о том, чтобы забраться  на самый верх, у Гусева не все-таки было.

Так далеко его амбиции не простирались.

Собственная партия, место в парламенте и возможность хоть как-то влиять на происходящее — вот какая у него была цель на ближайшие лет пять. И, разумеется, защитить себя. Враг был силен, многочислен, технически подкован и при выборе средств, похоже, не стеснялся.

— И что за условие?

Тут Тунцу удалось его удивить в очередной раз.

— С Черной Лотереей должно быть покончено, — сказал он.

— А я думал, ты на ней бизнес делаешь, — сказал Гусев.

— В гробу я видел такой бизнес, — сказал Тунец. — Хочешь узнать, с чего он начался?

— Хочу.

— Друг у меня был, — сказал Тунец. — Хороший парень, безобидный совсем, детским хирургом работал. Пистолет он себе купил по дурости, как это, у всех есть, а у меня нет... Как мы его всей компанией ни отговаривали, уперся, как баран, и ни в какую. Хочу, говорит, и все. А то меня уже и за мужчину-то не считают, на работе за спиной хихикают. Это ему казалось, конечно, кто бы в больнице над главой детского отделения хихикать стал? А дальше сам можешь представить, чай, не дурак. Шесть лет назад выпала ему Черная Метка. Он мне тогда в панике позвонил, не знал, что делать. Я бросился по своим, всех на уши поставил, кого нашел, хотя уговаривать-то никого не надо было... Попытались мы его прикрыть...  — Тунец замолчал, Гусев терпеливо ждал продолжение. — Облажались мы. Оказались не готовы. Тактика неотработана, взаимодействие в условиях городского боя тоже, дрались, как умели. Конечно, мы многое умели, почти все мои однополчане были. Но не смогли. Шестнадцать часов продержались всего, а потом его убили. И еще троих из наших. У меня шрам на плече остался... Смешно. С Дальнего Востока без единой царапинки вернулся, а тут дома чуть в гроб не упаковали. И кто? Любители гребаные, — слова падали тяжело, как камни. — После этого мы решили, что и дальше постараемся помогать. Только уже подготовившись основательно. Не всем, конечно, мы ж не бэтмены или супермены какие, а кому сможем. И тем, кто этого заслуживает. А то, что деньги берем... Для меня деньги не вопрос, но не все мои ребята так же хорошо в жизни устроились. Вот и выбивали себе бонусы. В самом что ни есть настоящем бою.

— Многих удалось спасти? — спросил Гусев.

— Шестерых за пять лет, — мрачно сказал Тунец. — Одного потеряли по глупости, ты вон в итоге и без нас обошелся. В нынешней лотерее второй победитель — тоже наша работа.

— Шесть спасенных жизней — это много.

— Шесть спасенных жизней — это мало, — возразил Тунец. — Я военный, я знаю, о чем говорю. Люди вообще так умирать не должны.

— Почему вы сами не попытались поднять волну?

— Обществу Черная Лотерея нравится, — сказал Тунец. — Большинство проголосовало, президент подписал. Местные правозащитники повозбухали немного и забыли, им-то что, они оружие по принципиальным соображениям не носят и в группу риска не входят. Международное сообщество тоже попыталось что-то вякнуть, да кто б его слушал? Внутренние дела страны, демократически принятое решение. Нам-то куда против этого лезть? Нам это без шансов.

— А у меня, значит, шансы есть?

— У тебя — есть, — сказал Тунец. — Ты сейчас оседлал волну, если сильно не налажаешь, то есть у тебя возможность эту ситуацию переломить. Но организация тебе нужна, конечно. Народ просто так не перевоспитаешь.

— Хреновый из меня воспитатель, честно говоря, — сказал Гусев.

— Научишься, — сказал Тунец. — Я от тебя результата завтра и не жду. Главное, чтобы мы друг друга понимали.

— Я тебя понимаю, — сказал Гусев. — Но так мыслю, что нам еще один человек понадобится. Ты Гену-Геноцида знаешь?

— Слышал, конечно, — сказал Тунец. — А так не доводилось. Скользкий он тип, и репутация у него еще та.

— Он юрист, — сказал Гусев. — А юридическая поддержка нашей партии совсем не помешает. А еще он умный и у него активная гражданская позиция есть.

Гусев видел, что Тунец от этой идей не в восторге. Он и сам не был до конца уверен, что лучший криминальный адвокат согласится им помогать в этой авантюре, но ему почему-то очень хотелось, чтобы Гена-Геноцид с его белозубой ухмылкой, боевым ножом и двумя пистолетами был на его стороне.

— Сведи нас, — сказал Тунец. — Познакомимся, присмотримся, обсудим. А там видно будет.

На том и порешили.

Марина ждала его дома. Они не обсуждали этот вопрос, просто как-то так получилось, что она стала жить у него. Незаметно получилось, само по себе, и Гусев был этому только рад. Пожалуй, таких естественных отношений с женщинами у него еще не было. Без глупых обид, без дурацких претензий, без серьезных многочасовых скандалов по поводам, которые, на самом деле, и гроша ломаного не стоили... Впрочем, Гусев подозревал, что так может быть не всегда, и наслаждался каждой минутой этой новой для него стадии отношений.

Дома было тепло, уютно, пахло совсем не холостяцкой едой и в кои-то веки Гусеву не приходилось открывать дверь своим ключом.

— Как я тебе по ящику? — спросил он.

— По ящику ты орел, Гусев. А не мог меня заранее предупредить?

— Да оно как-то само по себе получилось, — сказал он. — Просто разговор об этом зашел, ну и... Слово за слово, он меня практически вынудил.

— Ты и сам времени не терял.

— Где ж объявлять о политических амбициях, если не на первом канале?

— Ну да, ну да. Я и говорю, орел.

— Только болел в детстве, — сказал Гусев.

— Ты и вправду в президенты намылился?

— Надеюсь, нет.

— А зря.

— В каком смысле?

— В том смысле, что зря надеешься.

— Не понимаю, о чем ты.

— А ты в интернете посмотри, и сразу все поймешь.

— На какой странице?

— На любой.

Гусев достал планшет, клацнул по экрану, открывая браузер и его глаза полезли на лоб. Главную страницу самого популярного в стране поисковика украшал баннер с надписью: «Махатму Гусева в президенты!»

Глава двадцать третья

Как известно, большая часть разговоров на тему «как нам обустроить страну» происходит на кухнях. В комнатах обычно спят дети или разговаривают о своем женщины, а серьезные мужчины собираются на кухнях, пьют что-нибудь алкогольное, курят в форточку и решают вселенской важности вопросы.

Алкогольного было достаточно — Гусев купил бутылку армянского коньяка, Гена принес бутылку французского, а Тунец прихватил вискаря — но пили все равно кофе. Во избежание совсем уж футуристических и нереальных прожектов.

Да и курил из присутствующих один Гусев.

Зато разговор на самом деле состоялся серьезный и обстоятельный.

— Я все понимаю, — заявил Гена-Геноцид. — У одного из вас наблюдается резкая неудовлетворенность миром, у второго есть идея фикс, но мне-то с какой радости во все это лезть?

— А ты не можешь сам себе причину придумать? — спросил Гусев. Этим вечером они по обоюдному согласию перешли на «ты». — Зачем-то же ты сюда пришел?

— Из любопытства, — сказал Гена.

— Значит, поэтому и влезешь, — сказал Гусев. — Тоже из любопытства. А я тебя потом министром юстиции назначу.

— Лучше уж сельского хозяйства, — сказал лучший криминальный адвокат города. — Буду ездить по стране и селянок тискать.

— Портфели потом поделите, — сказал Тунец. — Давайте к делу. Нам нужна партия. Нам нужны программы. Политическая и экономическая.

— Программы — это не к спеху, — отмахнулся Гена. — Их все равно практически никто не читает. Попросим экономистов и политологов, они нам накатают пару томов за мелкий прайс. Народ у нас голосует не за программы, народ голосует за персонажей. А с этим у нас все в порядке.

— Это долго не продлится, — сказал Гусев.

— Поэтому и надо ковать железо, не отходя от кассы, — сказал Гена. — Надо партию делать.

— Как сейчас делаются партии?

— Через интернет, — сказал Гена. — Нам нужно, как минимум, пятьдесят тысяч сторонников, которые изъявят желание в нашу партию вступить. Тут, я думаю, проблем не будет. Сделаем сайт, объявим призыв и будем сидеть ровно, пока они все не нарисуются...

— Как приглашать людей в партию без программы? — спросил Гусев.

— Ой, ну напишем, что мы за все хорошее и против всего плохого, — сказал Гена. — Пока твое лицо в каждом утюге страны показывают, этот вопрос меня не беспокоит ни разу.

— Но что-то, видимо, тебя все же беспокоит, — заметил Гусев.

— Меня беспокоить ваша несгибаемость в позиции относительно Черной Лотереи, — сказал Гена. Тунец нахмурился. — Нет, я сам от нее не в восторге, но большинству она нравится. Народ хочет хлеба и зрелищ. С хлебом у нас проблем вроде бы нет, а Черная Лотерея — это очень увлекательное зрелище, заменить которое не на что.

— И?

— Смысл существования любой партии заключается в выборах, — сказал Гена. — Если партия не участвует в выборах, то она попросту никому не нужна. Но идти на выборы в темную нам никак нельзя. Особенно тебе, Антон. Потому что если мы озвучим свою позицию по Лотерее уже после выборов, нас вынесут наши  же собственные избиратели. Часть твоей нынешней популярности базируется на людях, которые считают тебя героем последней охоты, и отказа от нее они тебе не простят.

— Таких нужно отсеять на раннем этапе, — заявил Тунец.

— Об этом я и говорю, — согласился Гена. — Сделаем сайт, на главной странице набросаем наши позиции по самым принципиальным вопросам. У нас есть еще какие-нибудь позиции, кроме этой?

— Придумаем, — сказал Гусев.

— Не сомневаюсь, ты ж у нас идеолог и главный оратор, — сказал Гена. — Когда наберется достаточное количество участников, я привлеку своих коллег и мы оформим все документы для регистрации партии. Времени у нас полно, следующие выборы в местную думу — через два года, в парламент — через три. Тогда же и президентские, если никакого форс-мажора не произойдет.

— Я, кстати, не особо уверен, что хочу быть президентом, — заметил Гусев.

— Никому за пределами этой комнаты такого не говори, — посоветовал адвокат. — Нет смысла ввязываться в гонку, если тебе не нужен главный приз.

— Жениться тебе придется, — заметил Тунец. — Бывали у нас президенты-вдовцы, бывали разведенные, но холостым никто на выборы не приходил.

В смехе Марины, донесшимся из комнаты, Гусеву послышались истерические нотки.

— Женюсь, — решил Гусев и повысил голос. — Дорогая, ты не против?

— А где мое кольцо?

— В магазине, — честно сказал Гусев.

— Принеси, тогда и поговорим.

— Похоже, и вправду женится, — констатировал Гена в сторону, а потом повернулся к Гусеву. — Одной проблемой меньше. Образование у тебя высшее, в армии служил, язык подвешен. Чем не президент? Чего не хватает-то?

— Может быть, понимания, как оно вообще происходит? — уточнил Гусев.

— Ты не дурак, в процессе разберешься, — сказал адвокат.

— А если не разберусь?

— Тогда все будет очень печально.

Гусев вздохнул.

— Как там с денежным вопросом? — поинтересовался Тунец.

— Пока деньги нужны на сайт и небольшой штат, — сказал Гена. — Юристов будем оплачивать из членских взносов, когда уже люди подтянутся.

— А люди, которые будут писать нам программы?

— В принципе, их можно уже сейчас озадачить, — согласился Гена. — Выдать небольшой аванс и все такое. Как у нас с финансами?

Тунец положил на стол банковскую карту.

— Тут полмиллиона на предъявителя, пин-код на обороте, — сказал он. — Как кончатся, скажите.

— Ты нам настолько доверяешь? — удивился Гена.

— Да, — просто сказал Тунец.

— Думаю, этого хватит, — сказал Гена. — В дальнейшем партия должна выйти на самоокупаемость. Прибыли мы, конечно, никакой с этого не получим, но в ноль должны выйти.

— Если бы мы хотели прибыли, проще были бы новую религию организовать, — сказал Гусев.

— Не самая плохая мысль, — сказал Гена. — Этакий дзен-гусизм... Нет бога, кроме Гусева, и Гусев сам себе пророк.

— Вообще не смешно, — сказал Гусев.

— Как знаешь. Ну, что? Коньяк уже откупоривать можно?

— Есть еще кое-что, о чем я хотел бы вас предупредить прежде, чем море нам станет по колено, — сказал Гусев. — У меня есть враги.

— Значит, ты все правильно делаешь, — ухмыльнулся Гена.

— Я вполне серьезно, — сказал Гусев. — Враги мои многочисленны, технически оснащены и хорошо финансируются. Я подумал, вам стоит об этом знать, прежде чем мы все это начнем. Может, вы подумаете и решите, что и начинать-то не стоит.

— Что за враги? — напрягся Тунец. — Чего они хотят?

— Главная проблема в том, что я этого не знаю, чего они хотят, — сказал Гусев. — Смерти моей они, вроде бы, не желают, по крайней мере, на данный момент.

— Тогда почему ты считаешь их врагами?

— Есть причины, — сказал Гусев.

— И ты даже не знаешь, кто они?

— Я знаю, кто, — сказал Гусев. — Но я понятия не имею, зачем.

— Излагай, — потребовал Тунец. — Это будет наш вопрос номер два.

И Гусев изложил.

Разговоры на обычных московских кухнях порою оказываются эффективнее, чем беседы в закрытых кремлевских кабинетах.

Через два дня сайт партии Гусева уже заработал, и за первые двенадцать часов существования на нем зарегистрировалось двадцать тысяч человек. Гусев находил этот результат сногсшибательным, а Гена-Геноцид — посредственным. Тунец же сохранял загадочное молчание.

Гусев встретился с политологами и экономистами и вместе с ними засел за разработку программ. Это отнимало почти все его время, но он все же выбрал момент, чтобы зайти в ювелирный, купить кольцо и сделать Марине предложение. Марина предложение приняла.

Свадьбу решили сыграть в начале лета.

Гусев никогда не понимал, зачем женщинам требуется столько времени на подготовку, но спорить не стал.

Через три дня число сторонников партии перевалило за пятидесятитысячный барьер и Гена-Геноцид с коллегами подготовили документы для Регистрационной палаты.

Еще через день партию официально зарегистрировали.

С названием они париться не стали, так и назвали «партией Гусева». В обществе, где царила личная ответственность, это показалось Гусеву единственно правильным решением.

Никто, в принципе, и не возражал.

В первый раз в жизни бесконечная московская зима показалась Гусеву даже слишком короткой.

Они разработали программу и опубликовали ее в интернете, спровоцировав многомесячные дискуссии, за которыми Гусев наблюдал с вялотекущим интересом. Они открыли региональные отделения партии в Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Новосибирске и еще трех крупных городах. Гусев произносил речи, перерезал ленточки и даже поцеловал одного младенца.

Его начали звать не только в развлекательные, но и в политические программы, даже те, серьезные, которые идут воскресными вечерами. Он поучаствовал в дебатах с представителем коммунистов, который почему-то обозвал Гусева западным наймитом, но, даже несмотря на помощь секундантов, обосновать свое мнение так и не сумел.

Каждое публичное выступление Гусев заканчивал фразой: «А также я считаю, что Черная Лотерея должна быть закрыта».

Новогодние каникулы Гусев с Мариной провели в подмосковном пансионате. Вдвоем, с отключенными телефонами.

Потом снова началась работа. Встречи, выступления, договоренности.

Под нужны партии они сняли офис в бизнес-центре, а потом, по настоянию Тунца, блестяще проведшего переговоры с арендодателями, арендовали целый этаж. В штабе стало шумно и многолюдно.

Партия выиграла региональные выборы на Дальнем Востоке. Именно тогда, на фоне первого реального успеха, в голову Гусева пришла мысль, что от президентского кресла он может и не отвертеться. Не так поймут.

Потом они победили на выборах еще в двух регионах. Гусева пригласили в Кремль и американское посольство для неофициального разговора, но он никуда не пошел, так как не видел в этом смысла. Сторонники его решение одобрили.

На исходе зимы машину Гусева забросали яйцами. Гусев посмеялся, но Тунец сказал: «А что, если бы это были гранаты?» и приставил к нему круглосуточную охрану на черном-черном джипе. Сначала охрана Гусева раздражала, но потом он привык. А Марине телохранители помогали носить сумки, когда Гусев был занят. То есть, почти всегда.

К весне скорость прироста новых членов партии изрядно снизилась, но их количество все равно перевалило за миллион.

Несмотря на суету и рутину, Гусев был...

Счастлив — неправильное и слишком громкое слово.

Он был спокоен и умиротворен.

Тунец же тем временем занимался проблемой номер два.

В марте Гусева попытались убить.

Тунец назвал эту попытку дилетантской.

Его машину попытались обстрелять на дороге. Гусев этот момент «зевнул», но охрана отработала нормально. Едва оценив ситуацию, шедший сзади джин ускорился, перестроился в левый ряд и толкнул машину с уже изготовившимися стрелками. Автоматные очереди ушли в «молоко», гусевскому БМВ досталась лишь одна пуля, да и та только краску поцарапала.

Гусев, держа в уме данные ему на этот случай инструкции, продолжил движение, а охранники разобрались с нападавшими. Причем, даже трупы закапывать не пришлось, всех взяли живыми. Тунец лично участвовал в расследовании и заверил, что никакие силы за этими отморозками не стоял. Чистая самодеятельность.

Один из нападавших оказался очередным родственником павшего во время охоты на Гусева игрока, и это дало Гусеву повод официально начать кампанию по запрету Черной Лотереи.

Тунец, разумеется, не возражал.

Гена, разумеется, тут же выказал определенные сомнения.

— Ты уверен, что время пришло? — спросил он. — Наши позиции еще недостаточно сильны.

— Но у нас есть чудесный повод поговорить об этом, — сказал Гусев.

— Как лидер партии, пусть пока не представленной в парламенте, ты можешь вынести этот вопрос на всеобщее голосование, — сказал Гена. — Но нам нужно пятьдесят процентов голосов. Мы их не получим.

— Если мы не получим их сейчас, мы не получим их вообще, — сказал Гусев. — Надо действовать, пока воспоминания о прошлом розыгрыше еще свежи. Протянем еще год, и что дальше? Новая Лотерея будет проведена по всем правилам, я не сомневаюсь. Не будет никаких нарушений, я даже уверен, что не будет никаких спорных участников. Они же там тоже не идиоты. И свежее зрелище и свежая кровь отвратят людей от нашей точки зрения.

— Не всех, — сказал Гена.

— Не всех, — согласился Гусев.  — Но я боюсь, что времени лучше, чем сейчас, у нас уже не будет.

Адвокат пожал плечами.

— Делай, как знаешь, — сказал он.

— Если мы закроем этот вопрос до выборов...

— Это пойдет нам только на пользу, — согласился Гена. — Но я боюсь, что если мы проиграем это голосование, то никаких выборов для нас уже не будет.

— Кто не рискует...

— Тот живет долго и счастливо.

Начал Гусев, как обычно, с эпистолярного послания. На этот раз оно появилось не только на его личной страничке в социальной сети, но и на главной странице партийного сайта.

Гусев вопрошал и обвинял.

«Доколе?

Доколе, я вас спрашиваю?

Игра закончилась больше трех месяцев назад, а ее отголоски слышны до сих пор. Сегодня меня попытались убить, и сделали это родственники одного из охотников, павших во время игры.

Их мотив — месть — вполне можно понять. Но тому ли человеку они мстят? Правильного ли человека они обвиняют?

Я ли вложил пистолет в его руку, я ли выгнал его на улицу и принудил убивать людей?

Нет.

Это сделали вы. Вашими ставками. Вашей жаждой зрелищ, вашей жаждой крови.

Вашим азартом и вашим равнодушием. Вашим интересом и вашим безразличием.

Впрочем, я не призываю их мстить вам всем. Я вообще не призываю их мстить.

Месть — это блюдо, которое пожирает самого повара.

Вам не кажется, что вокруг нас и так слишком много смертей?

Стоит кому-то заговорить о Черной Лотерее, как в ответ он сразу же слышит выкладки статистики. В автомобильных авариях гибнет больше людей.

Ну и что?

Это разве повод для того, чтобы довериться случайному выбору и убить еще больше?

Я не выступаю против оружия. Оружие нужно для самообороны.

Я не выступаю против дуэлей. Пусть каждый думает, что он говорит или делает.

Но я выступаю против слепого случая, когда человек, купивший оружие для своей защиты, превращается в жертву всеобщей травли, в зверя, которого загоняют всей толпой. А потом, в подавляющем большинстве случаев, он превращается в покойника.

Дело же не только в том, что в год умирает десять невинных людей. Дело в том, что они умирают при вашем попустительстве, а иногда и при полном вашем одобрении.

И это ожесточает сердца.

Оно вам надо? А если надо, то зачем?

Не отвечайте на этот вопрос мне. Просто подумайте об этом.

Найдите ответ хотя бы для себя.

Мне говорят, что это бесполезно. Мне говорят, что вы хотите хлеба и зрелищ. А вы знаете, что это выражение появилось еще до нашей эры? А вы знаете, что таким способом патриции Древнего Рима управляли презираемым или плебсом? Неужели мы так недалеко ушли от тех времен? Неужели мы ничем не отличаемся от дикарей? Поколения, мечтавшие о звездах, выродились в поколения, мечтающие о гладиаторских боях?

Я думаю, что все это не так.

Как лидер официально зарегистрированной партии, я выношу этот вопрос для всеобщего голосования.

Поддержите меня или проголосуйте против. Но пусть ваш выбор будет осмыслен. Представьте себе, что в следующем розыгрыше Черная Метка может выпасть вам, вашему мужу, вашему брату, вашему отцу или сыну.

Нужны ли вам зрелища такой ценой?

Расскажите мне об этом.

Ну, а мое мнение вы знаете.

Я считаю, что Черная Лотерея должна быть закрыта».

— Хорошо, — сказал Тунец.

— Пафос зашкаливает, — сказал Гена.

— Так надо, — сказал Гусев.

— Мне готовить заявку?

— Да.

— Реакции на послание дожидаться не будем? А то, может, ну его...

— Готовь заявку, — сказал Гусев.

— А ты готовь зонтик, — посоветовал Гена. — Ибо сейчас над тобой разверзнуться хляби небесные и прольется дождь, и будет он отнюдь не розовым и конфетным.

И стало так по слову его.

Хляби разверзлись, дождь пролился, и был он далеко не розовым и совсем не конфетным.

Радикальные противники обвинили Гусева в том, что он слаб, мягкотел, продался американцам, китайцам и добивается развала страны посредством отрицания истинных мужских ценностей.

Гусев смеялся. Больше ему ничего не оставалось.

Люди же умеренные говорили, что Гусев, конечно, молодец и, может быть, даже голова. В принципе. Но вот в данном случае он немного погорячился.

На следующий день на сайте правительства появилось инициированное им голосование. В первые несколько часов позиция Гусева получила поддержку десяти процентов голосов. А потом все заглохло. Цифры на экране сменялись, но слишком медленно. За сутки вышло еще около процента.

Гусев всерьез начал размышлять о выборе между запоем и депрессией.

Но публичные дела требовали его присутствия, поэтому ему не удалось впасть ни в то, ни в другое.

— Мы проиграли, — сказал Гена.

Гусев налил себе на три пальца коньяка, глотнул и закинул ноги на офисный стол. Несмотря на поздний вечер, штаб продолжал трудиться. Там, за закрытыми дверями гусевского кабинета.

— Мы проиграли, — повторил Гена. — Обычно прошедшие законопроекты в первые сутки получали от тридцати пяти до сорока процентов голосов, и потом пару месяцев добирали остальные. Одиннадцать с половиной процентов в первые сутки, когда голосуют убежденные сторонники идеи — это провал. Это значит, что все остальные — сомневающиеся и противники, и еще сорок процентов нам не убедить от слова «никогда».

— Голосование бессрочное, — напомнил Тунец.

— А толку-то? — спросил адвокат. — Сколько их таких бессрочных на том же сайте висит? С замершими счетчиками на позабытых страницах?

— И что ты предлагаешь? Поднять лапки кверху и сдаться?

— Можно еще одно покушение устроить, — мечтательно предложил Гена. — Привязать его к игре, и чтоб попутного ущерба было...Поднимем резонанс.

— Нет, — сказал Тунец.

— Ни за что, — сказал Гусев. — И никакого попутного ущерба.

— Так что же делать?

— Работать дальше, — сказал Гусев.

— Без каких-то решительных ходов мы эту ситуацию не переломим.

— Вот только революцию мне тут не надо предлагать, — сказал Гусев. — Мы пойдем медленно, но верно.

— В светлое будущее? — скептически осведомился адвокат.

— Просто в будущее, — сказал Гусев.

— И осветим его сиянием наших сердец?

— Знаешь, за цинизм в нашей компании отвечаю я, — сказал Гусев. — А ты выбери себе какую-нибудь другую роль, потому что двух меня эта партия просто не выдержит.

И они продолжали работать. Спорить, убеждать и агитировать. Цифры на счетчике росли, но очень медленно.

А рейтинг действующего президента так же медленно падал.

Глава двадцать четвертая

В промозглом и сыром апреле, когда снега уже сошли, а тепло еще не наступило, Гусеву позвонил Кац.

— Давно не слышались, — сказал Гусев.

— Я вам звонил несколько раз, но вы не брали трубку.

— У меня были дела, — сказал Гусев. — Извините.

— Ничего страшного, Антон, — сказал Кац. — Я понимаю, что политическая карьера отнимает много времени и сил.

— Отнимает, — согласился Гусев.

— И все же, нам нужно поговорить.

— А это кому нужнее, вам или мне? — уточнил Гусев.

— Я думаю, этот разговор может быть важен для нас обоих.

— И о чем мы станем разговаривать?

— Об этом не по телефону. Приезжайте к нам в офис...

— Нет уж, — сказал Гусев. — Лучше вы к нам.

— Я не люблю пафосные бизнес-центры, — сказал Кац. — Давайте тогда на нейтральной территории?

— На нейтральной, так на нейтральной, — сказал Гусев. — Аллея, которую я когда-то подметал, вас устроит?

— Вообще-то, я думал о каком-нибудь тихом ресторане...

— Я не голоден, — сказал Гусев.

— А если мы встретимся завтра?

— Я и завтра буду не голоден. Или аллея, или...

— Пусть будет аллея, — согласился Кац. — Когда?

— Завтра в полдень, — сказал Гусев. — Так будет красиво.

— Пусть будет, — согласился Кац.

Из дома Гусев ушел рано. Он не хотел, чтобы Марина видела, как он собирается на эту встречу.

В кабинете Гусев снял с себя рубашку и нацепил бронежилет, а Тунец проверил, правильно ли все застегнуто. На воротник пиджака Гусев прицепил микрофон, в ухо вставил наушник. Тунец нацепил на себя экипировку, которую обычно использовал во время охоты.

— Вы как на войну собираетесь, — заметил Гена. — Аж завидно.

Гусев буркнул что-то невразумительное.

— Может, мне с вами пойти?

— Только под ногами путаться будешь, — сказал Тунец.

— Ой ли?

— У нас команда, — сказал Тунец. — Ты в ней никогда не работал. Так что, при всех твоих талантах, извини.

— Если что, постарайся за нас красиво отомстить, — сказал Гусев.

— Это я могу, — сказал Гена. — Это я запросто.

Он был выключен из происходящего, и деятельной натуре адвоката это не нравилось .

Тунец сплюнул и постучал по деревянной облицовке двери.

Он был человеком суеверным.

Гусев шел по аллее, чувствуя себя Клинтом Иствудом, входящим в затерянный город-призрак, где за каждой закрытой ставней мог оказаться направленный на него ствол.

Это было неприятное ощущение, но самым неприятным было то, что оно отсылало его во времена чертовой охоты. Город больше не был его родной территорией. Город превратился в территорию врага.

Вон рабочий из службы озеленения отложил в сторону свои инструменты, курит и провожает Гусева внимательным взглядом. А вот влюбленная парочка, вроде бы сидят, обнимаются, но ведь погода-то еще не располагает для длительных прогулок в скверах... А вон у той старушки из чемоданчика на колесиках торчит раструб огнемета, ага.

Гусев решил, что не стоит накручивать себя еще больше.

— Не дергайся, — сообщил наушник голосом Тунца. От неожиданности Гусев как раз дернулся. — Нас тут двенадцать человек вместе со мной.

Это обнадеживало.

— И их человек пятнадцать, — продолжил Тунец. — Может, чуть больше.

А это заставляло нервничать.

Кац уже сидел на скамейке. Гусев попытался определить, надет на нем бронежилет или нет, но не смог.

— Добрый день, Антон.

— Добрый, — Гусев сел рядом.

— Хорошо выглядите. И костюм на вас отлично сидит. Итальянский?

— Не помню, — скал Гусев. — Невеста выбирала.

— Тогда разрешите вас поздравить, — сказал Кац.

— И погода чудесная, — сказал Гусев. — Весной пахнет.

— Понимаю, — сказал Кац. — Ваше время дорого, да?

— Неужто ж ваше дешевле?

— Я все же не стал бы сравнивать, — скал Кац. — Молодой, перспективный политик...

Гусев демонстративно зевнул.

— Хорошо, я перейду к делу, — сказал Кац. — Антон, зачем вам это?

— Зачем мне это что?

— Вы пытаетесь на нас давить, — сказал Кац. — Вы произносите речи о том, что бизнес должен быть более прозрачен и социально ответственен, а на нас валится проверка за проверкой. Министерство здравоохранения, налоговая, даже Счетная Палата... На прошлой неделе прокурорская проверка была. Думаете, я не знаю, куда они копии отчетов отправляют? Вашему Филинову и отправляют. Он как бультерьер, которого кто-то на нас натравил. Он использует все свои связи, чтобы нас достать, и я уверен, что действует он не по своей инициативе. Поэтому я и спрашиваю, зачем вы это делаете?

— Это такая стратегия, — объяснил Гусев. — Ты давишь на людей и делаешь это до тех пор, пока они не начнут говорить правду.

— Мы никогда вам не лгали.

— Вы лжете мне прямо сейчас, — сказал Гусев. — И это может означать только одно. Я вас недодавил. Но я исправлюсь, обещаю.

— Мы несем убытки, — сказал Кац. — Пока незначительные, но это тревожит акционеров. И еще мы терпим репутационные потери. Собрание акционеров поручило мне поговорить с вами и попытаться уладить наши разногласия.

— То есть, вы сами себе и поручили, — сказал Гусев. — Я видел копии выемок ваших документов, а мои юристы сумели свести концы с концами. Вы хорошо маскируетесь, Аркадий Оттович, но теперь-то я знаю, что никакой вы не завхоз.

— В каком-то смысле как раз завхоз.

— А также держатель пятидесяти трех процентов акций.

— Пятидесяти пяти, — поправил его Кац.

— Значит, недоработали, — согласился Гусев. — Что ж, должен сказать, мне любопытно, как вы намерены все уладить.

— А чего вы хотите?

— Для начала, правды, — сказал Гусев. — Можете рассказать, зачем вы меня убили.

Аркадий Оттович взмахнул руками.

— Бог с вами, Антон, вы уже однажды приходили к нам с таким обвинением...

— Видимо, в тот раз я недостаточно далеко зашел.

— Все факты уже достаточно давно были у меня перед глазами, — сказал Гусев. — Просто я долгое время задавал себе не тот вопрос. Я спрашивал, зачем кому-то понадобилось меня убивать, но только в детективах сыщики сначала ищут мотив. В реальной жизни надо выяснить, кто это сделал, а потом спросить у него, зачем. Вот я вас и спрашиваю.

— И о каких же фактах вы говорите?

— Самый главный из них — кислородное голодание, — сказал Гусев. — Смерть мозга наступает достаточно быстро, а технологии по восстановлению, о которых с вашей подачи рассказывал мне мой собственный клон, еще не отработаны. По сути, их еще даже тестировать не начали. Ваша бригада просто не успела бы приехать на место до того, как я окончательно отправился на тот свет. Из чего можно сделать простой вывод — она там была с самого начала.

— А как же мы обошли вопрос с полицией? Ведь было расследование...

— Я думаю, вы рассказали им какую-нибудь сказку о ранней системе оповещения и о том, что ваша машина случайно оказалась поблизости, — сказал Гусев. — Дали кому-то денег, чтобы в вашу сказку поверили и не задавали лишних вопросов. А потом ваши хакеры уничтожили электронные полицейские архивы, и кто-то подчистил бумажные.

— Вам уже наверняка задавали этот вопрос в прошлый раз. Зачем нам стрелять, ведь...

— Потому что это самый быстрый и безболезненный способ, — сказал Гусев. — Кроме того, причина смерти должна быть очевидна, а что может быть очевиднее дырки в сердце? Таким образом вам удалось избежать вскрытия.

Кац улыбнулся, но это была невеселая улыбка.

— Или, например, клоны, — сказал Гусев. — Кому было удобнее всего меня клонировать? Кто располагал всем богатством моего генетического материала, у кого есть необходимые производственные мощности? Тут даже ходить далеко не надо, все сходится.

— Могут быть и другие объяснения.

— Бритва Оккама, — сказал Гусев.

— Не все в жизни поддается этому методу.

— Знаете, Аркадий Оттович, такими темпами мы ничего с вами не уладим.

— Хорошо, — сказал Кац. — Тридцать семь лет назад мы действительно вас застрелили, я это признаю. Застрелили и положили в криокамеру, и уладили все вопросы с полицией. Вы ведь этого хотели услышать? Но вы ведь не умерли окончательно. Вы живы. Вот вы, прямо передо мной сидите и глазами лупаете. И после мы вовсе не желали вашей смерти. Вспомните, когда вы попали в переплет, мы прислали к вам на помощь спецназ. Наши люди умирали за вас, Антон, и вы это видели. И даже потом, когда вы отправились в сольное путешествие по Москве и области, мы старались прикрывать вас. Откуда же, как вы думаете, на вашем счету в игре столько трупов? Некоторых из них вы не то, что не убивали, вы их даже не видели.

Но как они меня отслеживали, подумал Гусев, и сразу же понял, как. Телефон, который прислал ему Макс. Разлоченный, но, видимо, с жучком-маячком. Макс, он ведь откуда взялся? Их с Гусевым познакомил Стас. А со Стасом Гусев познакомился в общаге «Второй жизни».

Вот тебе и здрассьте.

— Так что, как бы парадоксально это ни звучало, именно нам вы обязаны своей жизнью, Антон.

— И в туннелях тоже прикрывали, да?

— И там тоже.

— И парня убили, — сказал Гусев. — За то, что он вашу систему взломал и меня на клонов навел.

— А если я скажу вам, что его убили по ошибке? — поинтересовался Кац. — Что у наших специалистов была команда отстреливать всех, кто не вы, чтобы гарантировать ваше выживание?

— А файлы в системе потом сами себя заменили? — спросил Гусев. — Хакер мертв, следов в сети нет. Удачное совпадение.

— Вы-то живы, — сказал Кац. — И клон ваш жив, хотя, если исходить из предписываемой нам кровожадности, мы и его должны были убить. Ведь мы могли бы, но не стали.

— Не стали, — согласился Гусев. — А к чему была эта история с ложкой и виртуальными мирами?

— Тут наши психологи ошиблись, — сказал Кац. — Признаюсь честно, когда выработали дворником, мы хотели вас раскачать, заставить действовать, посмотреть, что из этого выйдет. Но после охоты вы слишком уж раскачались, и были принято решение вас притормозить. Для этого и придумали историю с виртуальным миром. Мы и не ждали, что вы поверите в нее сразу, полностью и безоговорочно, мы хотели заронить в ваш разум сомнения относительно тщетности всех ваших действий. Но психологи неправильно просчитали ваш профиль. Сравнивали психотип с психотипом клонов, но не учли, что вы принадлежите к тому поколению, чья молодость пришлась на девяностые. Кто рос на обломках страны и воспитывался в этом бардаке. Вы ведь вообще никому не верите, Антон. Даже самому себе.

— Тем более, что это был не я, — сказал Гусев. — А всего лишь жалкая копия.

— Но почему же жалкая? Это была полная ваша копия, Антон. Ей не хватало только вашего жизненного опыта.

— И теперь мы переходим к главному вопросу, — сказал Гусев. — Зачем вот это все? Зачем вы меня убили, а потом оживили и берегли? Зачем сделали моих клонов?

— Вы же наверняка читали выемки, и вы умеете анализировать, Антон. Неужели у вас нет своей версии?

— Из очевидного — вы нашли в моем генотипе что-то вас очень заинтересовавшее, — сказал Гусев. — Уложили меня в холодильник, а сами создали клонов, чтобы получить более широкий спектр данных. Проверить экспериментально. Потом, когда клоны выросли, вам понадобился контрольный образец и вы меня разбудили.

— И правда, из очевидного, — сказал Кац. — Но, может быть, на этом мы и остановимся?

— Нет, — сказал Гусев.

— Вам может не понравиться то, что вы услышите.

— Даже не начинайте, — попросил Гусев. — Или вы говорите все, или на этом мы нашу встречу закончим и дальше пойдет так, как пойдет.

— Хорошо, — сказал Кац. — Вы же знаете, что в нашей корпорации существует исследовательский отдел?

— Знаю.

— Он занимается генетическими исследованиями, используя материалы, предоставленные нашими клиентами, в том числе работает и с их ДНК, — сказал Кац. — Ищет аномалии, интересные гены... Что-то, что отличает человека от остальных, делает его уникальным. Их цель, а мы вкладывали в ее достижение очень большие средства, состояла в том, чтобы найти или создать человека новой формации. Помочь эволюции перейти на следующую ступень. И я считаю, что эта цель оправдывает средства.

— Зачем вам такие траты? Вы же коммерческая организация.

— Фундаментальная наука — это очень дорого, — согласился Кац. — Но в случае успеха это еще и очень прибыльно. Без исследований космоса не было бы тех же сотовых телефонов и спутникового телевидения, например. Но меня, как соучредителя и одного из основателей корпорации, интересует не только прибыль. Понимаю, это звучит пафосно, но я думаю о будущем всего человечества и его благе.

— О да, это очень удобная позиция, которой можно оправдать вообще все, — сказал Гусев. — Особенно в собственных глазах.

— Нельзя приготовить яичницу...

— Все, кто так говорит, представляют себя только на месте повара, но никогда — на месте яйца, — сказал Гусев.

— Тем не менее, кто-то должен быть и поваром, — сказал Кац.

— Итак, вы проводили исследования, — сказал Гусев, уставший жонглировать словами попусту.

— К нам обращаются самые разные люди, политики, бизнесмены, музыканты, художники...Но у всех наших клиентов, сколь бы разными они ни были, есть одна общая черта — они состоялись, добились в жизни определенного успеха. Ведь наши услуги очень недешевы, и далеко не каждый может себе их позволить.

— Так вот, когда человек обращается в нашу клинику, мы проводим полный набор исследований. Сами посудите, у всех наших клиентов есть что-то общее. Они все добились в жизни определенного успеха, если могут себе позволить наши не очень-то дешевые услуги.

— Неужели вы попытались выделить ген успеха? — скептично поинтересовался Гусев.

— Нет, конечно. Но мы подумали, что если изменения и есть, то в этой группе людей мы обнаружим их быстрее всего.

— И многих вы уже застрелили для более тщательного исследования? — поинтересовался Гусев.

— Вы поверите, если я скажу, что вы — первый и единственный?

— А вы на самом деле можете такое сказать?

— Значит, не поверите, — сказал Кац. — Знаете, Антон, мы уперлись в стену задолго до вашего к нам обращения. Наши клиенты никак не выделялись из среднестатистической картины. И мы подумали, что, возможно, несколько поторопились с нашим замыслом. Что человечество вовсе не готово выйти на новый виток, что все это зря. Но ваш визит эту ситуацию изменил. Мы подумали, что стоим на пороге прорыва.

— Что не так с моим генотипом? — спросил Гусев.

— О, у вас вполне стандартный генотип, — сказал Кац. — Но вот данные, полученные после сканирования вашего мозга — это совсем другой разговор. Скажите, Антон, вам бывает скучно?

— Почти всегда.

— Человеческий мозг — это отдельная вселенная, — сказал Кац. — Главная загадка, самая неизученная область медицины. Вселенная вашего мозга, Антон, сильно отличалась от любой другой вселенной, виденной нами ранее. В ней больше звезд, они светят ярче... Вы знаете, чем мужской мозг отличается от женского?

— Весом? — предположил Гусев.

— В мужском мозге больше связей между зонами внутри полушарий, — сказал Кац. — Это позволяет мужчинам лучше ориентироваться в пространстве и быстрее переходить от размышления к действию. В женском мозге больше связей между полушариями, поэтому они способны лучше анализировать ситуацию и взаимодействовать в группах. Я это вам для того рассказываю, чтобы вы поняли — отличия в строении могут быть видны даже на таком, самом примитивном уровне. Но ваш мозг не похож ни на один другой. У вас везде больше связей. Мы до сих пор точно не знаем, что это значит. Но полагаю, что вы и думаете быстрее, чем обычный человек. Оттого у вас и появилось постоянно ощущение скуки.

— Даже если и так, особых бонусов мне это не принесло.

— Одним словом, увидев вас, мы испугались, что вы и есть новая ступень эволюции, — сказал Кац.

— Испугались? — уточнил Гусев. — Почему испугались-то?

— Ну, вы же не очень хороший человек, Антон, — сказал Кац.  — Мы установили за вами слежку, мы собрали всю доступную информацию, и поверьте, даже тогда нам уже было доступно очень многое. Вы не похожи на образец для подражания. Вы эгоист. Вы никого не любите и никому не верите. У вас совершенно нет амбиций, вы достаточно быстро достигли своей зоны комфорта и упорно игнорировали все, что находилось за ее пределами. Являясь с одной стороны человеком будущего, с другой вы практически ничем не отличались от своих современников. Это был бы эволюционный тупик. Но, по счастью, мы ошиблись в оценках. Новая ступень эволюции — это те дети, которые способны видеть сквозь стены, которые способны впадать в транс и прозревать будущее, которые могут читать мысли... Мы сейчас очень плотно работаем с этими детьми.

— Я им заранее сочувствую, — сказал Гусев. — Эксперимент с гнутыми ложками тоже вы придумали? Чтобы выявлять особенно талантливых?

— Запустить это теорию в массы было несложно, — подтвердил Кац.

— Много ложек уже согнулось?

— Пока ни одна, — сказал Кац. — Но мы верим, что когда-нибудь она согнется.

— И вы наплодите расу суперменов из пробирок? — уточнил Гусев. — Комбинируя их гены, вы собираетесь получить людей, которые могут делать все перечисленное в одном флаконе?

— Мы надеемся на это, — сказал Кац. — Это наши инвестиции в будущее.

— Как вы намерены это будущее увидеть? Место в криокамере уже подготовлено?

Кац не ответил, но Гусев был уверен, что попал в точку.

— Значит, я  — не новая ступень эволюции? — спросил Гусев.

— Нет, — сказал Кац. — И вот сейчас я расскажу вам жестокую правду, Антон. Мне очень бы не хотелось этого делать, но раз вы настаиваете...

— Я настаиваю, — подтвердил Гусев.

— Вы — не новая ступень эволюции, — сказал Кац. — Вы — ее сторонняя и тупиковая ветвь. Паразит на теле человечества. Вы, Антон, человек приспосабливающийся.

— Очередная порция лапши на уши? — поинтересовался Гусев.

— Говорю, как есть. Как вы и хотели.

— О как.

— Именно так, Антон. Вы созданы для того, чтобы приспосабливаться. Вы идеально для этого подходите. Вспомните вашу прошлую жизнь. По меркам социума вы были вполне успешны. Менеджер среднего звена, квартира, машина, дача, счет в банке. Посмотрите на ваших клонов. Все то же самое. Они оба вписались в эту жизнь и замерли примерно на том же уровне. Собственно, глядя на то, как ведут себя ваши клоны, мы и поняли, что вы из себя представляете. И разморозили вас для чистоты эксперимента. Посмотрите на себя сегодняшнего. И года не прошло, как вы появились в этом мире без денег, за исключением тех, что дали вам мы, без связей, без особых перспектив. И сейчас вы имеете все то же самое — квартира, машина, даже собственная партия. В поколении эффективных пользователей вы оказались самым эффективным.

— Мне кажется, вы сейчас что-то антинаучное рассказываете.

— Нет, я просто перелагаю это на доступный для обычного человеческого понимания язык, — сказал Кац. — Эволюция не стоит на месте и не всегда идет по прямой. Иногда она пробует обходные пути. Животные приспосабливаются к окружающему миру, человечество пытается изменить мир под свои нужды. Но, видимо, в двадцатом веке цивилизация достигла какой-то усредненной зоны комфорта. Изменять мир дальше оказалось слишком сложно, слишком дорого и никому не нужно. Раздвинуть границы в космос так и не удалось. Человек-творец оказался невостребованным, и а качестве антитезы ему природа создала вас. Вы, Антон Гусев, генетически совершенная, идеально продуманная, выдающаяся посредственность.  Вы никто. Вы никакой, поэтому можете приспособиться к любым условиям и везде сойти за своего. Я думаю, что если бы вы проснулись в обществе каннибалов, то все равно быстро бы заняли положение, гарантирующее вам стабильный и большой кусок мяса и не требующее от вас особого напряжения.

— Теперь, я так понимаю, эксперимент завершен?

— Да. Мы полностью подтвердили первичные результаты.

— И чего вы хотите от меня?

— Уже ничего. Просто оставьте нас в покое.

— Вы меня убили.

— Месть — это блюдо, которое пожирает самого повара, — процитировал Кац. — И потом, я уже устал напоминать вам, что вы живы.

— Вы испортили мне жизнь.

— Ничего мы не испортили. Ваша нынешняя жизнь ничуть не хуже предыдущей. Вы даже нашли женщину, на которой собираетесь жениться. В прошлой жизни этого вам так и не удалось.

— Может, и удалось бы. Но вы не дали шанса мне это выяснить.

— Вы хотите, чтобы я принес вам свои извинения?

— Нет, — сказал Гусев. — Я хочу сплясать веселый зажигательный танец на вашей могиле.

— Не дождетесь, — сказал Кац.

— Может быть, и дождусь, — сказал Гусев.

Кац покачал головой.

— Вы мне не нравитесь, — сказал Гусев. — Вы используете людей, а потом выбрасываете их или убиваете.

— Это только высокие слова. Высокие и пустые.

— Я вас раздавлю, — пообещал Гусев. — Не знаю, как, но раздавлю. Даже если для этого мне действительно придется стать президентом.

— Не раздавите, — холодно и жестко сказал Кац. — И не станете. Вы же посредственность, и все, что вы делаете, весьма посредственно. Вы создали мелкую партию, выиграли пару ничего не значащих выборов, но это ничего не значит. Первый же серьезный вопрос, вынесенный вами на голосование, повис в воздухе. Сколько там сейчас у вас процентов? Восемнадцать? Рассказать вам про статистику относительно подобных законопроектов?

— Не стоит.

— Потому что вы и сами все понимаете, — сказал Кац. — Вы, как посредственность, не можете создать ничего значимого, вы не способны ни на что повлиять. И нас вы тоже не раздавите. Силенок не хватит.

— Я все же попробую, — сказал Гусев.

— Пробуйте, кто ж вам мешает, — сказал Кац. — Но что из всего сказанного вы можете доказать? Что вы вообще можете сделать? Сольете запись нашего разговора журналистам? Это будет конец вашей политической карьеры. Никто не пойдет за посредственностью, сколь бы идеальной она ни была.

— Плевал я на политическую карьеру.

— И потом, понимаете, за вами будут стоять ваши слова и какие-то нечетко сформулированные моральные принципы, которые меняются из поколения в поколение. А на нашей стороне играет самый большой человеческий страх — страх смерти. Никто против нас не пойдет.

— Вы не одни на этом поле.

— Но мы пришли на него одними из первых и первыми добились результатов, — сказал Кац.

— Незаменимых людей не бывает, и незаменимых корпораций тоже.

— Видимо, мы не договоримся, — сказал Кац.

— Зачем вообще договариваться с посредственностью, которая ничем не угрожает?

— Серьезно не угрожает, — поправил Кац. — Вы не можете нас раздавить, но мелкие неприятности таки доставляете, и я предпочел бы уладить дело миром.

— Не судьба, — сказал Гусев.

— Что ж, я хотя бы попытался, — Кац поднялся на ноги.

Позже, на разборе полетов, они десятки раз пересматривали эту сцену с разных углов обзора, пытаясь понять, что же все-таки на самом деле произошло в небольшом скверике в спальном районе Москвы, и кто именно начал стрелять. Отдал ли Кац какой-то сигнал, или кто-то из его людей проявил инициативу, или просто нервы у кого-то не выдержали. По крайней мере, Тунец клялся, что его парни открыли огонь только в ответ.

Гусев же склонялся к мысли, что концентрация оружия и нервов на одной весьма ограниченной площадке достигла критической массы, и стрельба началась просто потому, что она должна была начаться, неизбежная, как исторический процесс. В мире, в котором правило балом насилие, переход из стадии переговоров к силовому решению проблемы требовал совсем незначительного толчка.

Может быть, поэтому его никто и не почувствовал.

Глава двадцать пятая

— Ложись! — скомандовал Тунец.

Но лечь Гусев не успел.

Его словно кувалдой в грудь ударили. Из легких вышибло воздух, в глазах потемнело. Словно в полубреду, он поднялся на ноги, но сразу споткнулся и в конечном итоге все же оказался на земле, хотя его личной в том заслуги никакой не было.

Выстрелы были практически не слышны. Звуки, которые издавали, падая на асфальт, срезанные пулями ветки, и то были громче.

Боль в груди была страшной, но стоило признать, что бронежилет Гусева таки спас.

Кто-то закричал.

Гусев с трудом перевернулся на живот, застонал от боли и оторвал голову от земли, как раз в тот момент, чтобы успеть заметить бегущего по аллее Каца. Мгновением спустя бегущий по аллее Кац превратился в падающего на асфальт Каца, а на груди его расплывалось красное пятно.

За своим пистолетом Гусев даже не дернулся. В перестрелке явно участвовали профессионалы, и вряд ли его скромный вклад способен на что-то повлиять. Да и под ногами у команды Тунца путаться не стоило.

Пули из крупнокалиберной снайперской винтовки прилетела в голову лежащего на асфальте Каца, и Гусев злорадно подумал, что никакой криокамеры тому больше не светит. Одно дело — восстанавливать мозг после кислородного голодания, и совсем другое — собирать его пинцетом на нескольких квадратных метрах сквера.

— Пожалуйста, — сказал Тунец.

— Как там вообще? — спросил Гусев, внезапно вспомнив, что у него есть связь.

— Полежи так еще минутку, — попросил Тунец.

— Вообще не вопрос, — сказал Гусев, но больше себе, чем своему собеседнику.

Гусев лежал.

Наверху стреляли, кричали и умирали люди, а Гусев лежал на сыром вечнозеленом газоне и тихо про себя радовался, что его одежда пропитывается водой, а не кровью.

Мелкая человеческая радость.

Потом все кончилось. Гусеву помогли подняться на ноги, дойти до скамейки и сесть. В отдалении уже слышались полицейские сирены.

Сначала Гусева отвезли в больницу.

Сняли с него бронежилет, продемонстрировали засевшую в пластине пулю, просветили рентгеном, диагностировали перелом двух ребер, дали болеутоляющего, наложили на грудь тугую повязку и рекомендовали на время отказаться от тяжелого физического труда и чего-то другого, очень на него похожего.

На этом легкая часть закончилась.

Из больницы его привезли в полицию, где он сидел на жестком стуле, уклончиво отвечал на одни и те же задаваемые по кругу вопросы и требовал своего адвоката или хотя бы вернуть ему телефон.

Часа в четыре полицейским это надоело (Гусеву это надоело значительно раньше) и его оставили в покое. Даже в камеру не отвели, просто заперли допросную комнату и куда-то свалили.

Гусев размышлял о том, хороший это симптом или плохой, курил сигареты из смятой пачки и думал, как бы ему добраться до телефона и адвоката.

В делах общения с представителями власти Гене-Геноциду равных не было. Или были, но Гусев их пока не встречал.

Через два часа его усадили в машину и снова куда-то повезли.

В большое административное здание в центре Москвы.

Генерал Шапошников все еще был высок, худощав и суров лицом. А еще он свое суровое лицо кривил так, словно у него зубы болели.

— Садитесь, — сказал он.

Стул в кабинете генерала был куда мягче и анатомически удобнее, нежели его собрат в комнате для допросов.

— Где мой адвокат? — спросил Гусев.

— Пьет кровь из моих подчиненных, — сказал генерал.

— А где остальные мои люди?

— Ага, — сказал генерал. — Значит, теперь вы признаете, что это были ваши люди? Правильно делаете. Потому что в  сказку «я просто сидел на скамейке и беседовал со старым знакомым, а потом внезапно началась стрельба» я бы все равно не поверил.

Гусев пожал плечами. Сейчас он уже не видел смысла лгать.

— Так что с ними?

— Восемь задержаны, как и вы, для выяснения обстоятельств. Трое мертвы.

Теперь уже скривился сам Гусев.

— Также четыре человека попали в категорию «попутный урон», если вас это волнует.

Гусева это волновало. Он даже не мог передать словами, как его это волновало.

И как его это все достало.

Поэтому он промолчал.

— А теперь рассказывайте, — попросил генерал. Не приказал, а именно попросил. Его, видимо, тоже все это достало. — Мне очень хочется знать, что именно не поделила ваша охрана со спецназом корпорации «Вторая жизнь», и почему этот вопрос обязательно надо было улаживать в черте города.

— Вообще-то, стрельба не планировалась, — сказал Гусев.

— А что планировалось?

— Небольшой деловой разговор.

— Вы всегда приходите на деловые разговоры в бронежилетах и под прикрытием десятка бойцов?

— Но согласитесь, идея-то была хорошая, — невесело ухмыльнулся Гусев. — И потом, не я такой. Жизнь такая. У вас тут так много оружия и вполне законных поводов пустить его в дело, что пальцы прямо чешутся на курках.

В глубине души, впрочем, не слишком глубоко, Гусев понимал привлекательность силового способа решения проблем. Можно было годами давить корпорацию ненасильственными методами, насылая на них проверки, таская по судам, ставя под сомнение ее методы и цели. А можно было просто всадить ее основателю пулю в голову.

Да, немного по-варварски, зато дешево, эффективно и здорово экономит время.

Впрочем, сам тон из беседы, вся эта экспрессия, все эти «вы никто и никакой» наводили Гусева на подозрения, что и Кац со своей стороны к цивилизованному способу ведения дел не особенно стремился. Или же его просто бесило, что полная посредственность и подопытный кролик вдруг стал угрожать его интересам и доставлять неприятности с той стороны, откуда их никогда не ждали.

Теперь-то уж и не спросишь...

— Я вот чего не понимаю, — сказал Шапошников. — Сначала корпоративный спецназ прикрывает вас, рискуя жизнями и неся потери, до кучи разнеся на куски половину двора и часть здания, причинив городу значительный материальный ущерб. А потом этот же самый спецназ и ваша охрана крошит друг друга на куски. В чем логика?

— Люди меняются, их точки зрения тоже.

— Стесняюсь спросить, и на что же у вас точки зрения не совпали?

— Боюсь, что на вопросы морально-нравственного характера, — сказал Гусев. — Это вообще довольно длинная история.

— В городе ЧП, — сказал генерал. — Два десятка убитых. Моя семья привыкла меня в такие дни к ужину не ждать, так что я никуда и не тороплюсь.

— А мне точно адвокат не положен?

— Вы не арестованы, а задержаны для выяснения обстоятельств, — сказал генерал. — И сейчас у нас не допрос, а простая беседа, по итогам которой я должен решить, что делать дальше, и сколько дальше будет допросов и прочих следственно-розыскных мероприятий. Так что адвокат вам пока не нужен.

— А потом?

— А потом разберемся.

Гусев замолчал, прикидывая, что и как ему следует рассказать. Генерал истолковал его молчание правильно.

— Я понимаю, что вам тяжело, и вы боитесь подставить кого-то из своих, поэтому облегчу вам задачу, — сказал он. — С той стороны никто не выжил, это для вас очень удачно получилось, хотя и не совсем случайно — раненых добивал контрольным в голову ваш снайпер. Отличный, к слову, снайпер, и за него уже целая команда корпоративных адвокатов вписалась... В общем, вторую точку зрения мы уже не услышим, а ваши все говорят, что начали стрелять только в ответ, а значит, пределы необходимой самообороны превышены не были. Единственное, что им может угрожать — если кому-то из них припишут нанесения «попутного ущерба» по результатам баллистической экспертизы. Но на этот случай у вас есть другой отличный криминальный адвокат, так?

— Так, — сказал Гусев.

— В целом, дела ваши не так плохи, учитывая произошедшее, — сказал генерал. — Я же просто хочу понять, чего мне ждать дальше и будет ли у этой истории продолжение.

— Не знаю, — сказал Гусев. — Наверное, не будет.

— Хорошо, если так, — сказал Шапошников. — А то я уже устал от ваших городских боев, Антон Михайлович.

— Моих? — возмутился Гусев.

— Две крупные перестрелки за последние полгода без вашего участия не обошлись.

— Я бы с огромным удовольствием в них не участвовал, — сказал Гусев. — Но так уж получилось, простите.

— Кстати об этом, — сказал Шапошников. — Я вам очень благодарен за инициативу, которую вы внесли на голосование. Свой голос отдал в первый же день.

— Спасибо, — сказал Гусев.

— Жаль, что у вас не получается.

— Я все же не теряю надежды, — сказал Гусев, и сам не понял, соврал он сейчас или нет.

— А теперь вернемся к нашим делам, — сказал генерал. — Рассказывайте.

Гусев собрался с духом и рассказал ему все.

Ну, или почти все. Кое о чем он предпочитал не распространяться. В качестве главной причины для заморозки и последовавшего за ней клонирования Гусев назвал мелкую генетическую особенность, которая показалась ученым из корпорации настолько любопытной, что они пошли на нарушение закона, соврав, что в подробности Кац не вдавался. Если генерал потом сам чего-то и накопает, пусть сам думает, что с этим дальше делать.

Когда Гусев закончил говорить, на улице уже стемнело.

— Итак, если я правильно понял, вы выяснили, что они убили вас в прошлом и предъявили им претензии, и так, слово за слово, все кончилось стрельбой, — заключил Шапошников.

— Огонь открыли не мы.

— Это я уже понял, — сказал генерал. — Да и мне, откровенно говоря, проще повесить все на мертвых, чем разбираться с вашими юристами. Но относительно попутного ущерба... тут я вам ничего обещать не могу. Если выяснится, что пули, убившие прохожих, вылетели из ваших стволов, виновный должен будет ответить.

— Справедливо, — сказал Гусев.

— Все материалы по «Второй жизни» передайте мне, — попросил генерал. — Мы копнем и посмотрим, чем они еще занимаются, помимо задекларированного.

— Вы мне тоже кое-какие материалы обещали, — Гусев понял, что пронесло, и немного обнаглел.

— Вот, — генерал вынул из недр стола тонкую пластиковую папку. — Тут не все, только выводы, но вам хватит.

— И что теперь? — спросил Гусев.

— Вы точно не хотите мне рассказать о вашей «мелкой генетической особенности», из-за которой все и началось?

— А это бы что-то изменило?

— Вряд ли, — сказал генерал.

— Но я не знаю, — сказал Гусев. — Видимо, с этим незнанием мне придется жить до самого конца.

— Идите уже домой, — сказал Шапошников. — И я вас убедительно прошу, никакой больше стрельбы на вверенной мне территории.

— Я постараюсь, — пообещал Гусев. — Но, сами понимаете, жизнь такая...

— Домой, — сказал генерал. — Невесте привет передавайте.

Дверь была открыта, Марина ждала его на пороге — Гусев еще из машины позвонил ей и сказал, что возвращается, и с ним все нормально.

— Ты...

— Только без объятий, — Гусев поднял руки в предупреждающем жесте. — У меня ребра поломаны.

— Почему ты мне ничего не сказал? — она просто взяла его руки в свои.

— Не хотел волновать понапрасну.

— Удачно получилась, — сказала она. — Я тут как раз сижу и не волнуюсь с дневного выпуска новостей, в котором про стрельбу передали.

— Прости, — сказал Гусев. — Изначально стрельба в планах не значилась.

— Ты меня до инфаркта доведешь когда-нибудь.

— Если хочешь отменить свадьбу, я пойму,— сказал он.

— Вот еще. Так легко ты от меня не избавишься. Да и потом, у меня может не оказаться второго шанса стать первой леди.

— Значит, только это и держит тебя рядом со мной?

— Еще у тебя профиль интересный.

— Сделай чаю, — Гусев разулся, протопал на кухню, с трудом опустился на стул.

— Может, тебе лучше прилечь?

— Позже, — сказал Гусев. — Мне надо кое-что доделать.

— Это, типа, ты сегодня чего-то недоделал?

— Похоже, что так.

— Есть будешь?

— Нет.

— Может, хоть бутербродик?

— Не надо.

— Ты мне хоть расскажешь, из-за чего все это было?

— Если можно, подробный рассказ я хотел бы отложить на потом, — сказал Гусев. — Нет сил. А кратко дело было так: я встретился с человеком из криоклиники и обвинил его в моем убийстве, мы поговорили, а потом началась стрельба. И не мы начали стрелять первыми. Точнее, я-то вообще не стрелял...

— Зато в тебя стреляли. И ты явно знал, чем рискуешь, раз пришел в бронежилете и не один. И тот человек тоже знал, раз тоже пришел с охраной. Ты мне скажи, а это вообще было обязательно?

— Я уже и сам точно не знаю, — сказал Гусев. — Я хотел просто выяснить позиции, расставить точки.

— Точку вы поставили феерическую.

— Еще раз говорю, изначально в планах этого не было.

— Да я верю, — сказала Марина, ставя перед ним чашку с чаем.

— Просто... я не могу объяснить внятно, — сказал Гусев. — Понимаешь, враждебность витает в воздухе. Любой, даже самый невинный разговор, может вылиться в дуэль или вот в такое... Думаю, он тоже не был готов к перестрелке, по крайней мере, это следует из его дальнейшего поведения, когда уже пули полетели. Просто он перестраховался и пришел с охраной, я перестраховался и пришел с Тунцом, и в итоге мы наводнили ограниченную площадь тяжеловооруженными людьми, которые привыкли решать свои вопросы именно так. Вот и порешали.

— Ты когда следующий вопрос будешь решать, меня заранее предупреди, ладно? Я хоть валидолом запасусь.

— Я надеюсь, что это уже все, — сказал Гусев.

Перед сном Гусев залез в интернет.

Он нашел фотографии всех четырех погибших во время перестрелки прохожих (двое молодых мужчин, один пожилой, одна девушка) и повесил их фотографии на главной странице сайта своей партии. Текст под фотографиями был коротким:

«Вам нравится, когда стреляют на улицах? Расскажите это их родственникам.»

Это было нечестно, несправедливо и в какой-то степени подло. От этого за версту несло демагогией и дешевым политиканством, но Гусеву было все равно. Он даже не особенно надеялся, что это сработает.

Глава двадцать шестая

Жизнь постепенно вернулась в свою колею и так в этой колее и катилась. Неспешно, но, похоже, в верном направлении.

Пока у Гусева заживали сломанные ребра, специально учрежденная следственная комиссия плющила «Вторую жизнь» на предмет незаконного сбора генетического материала, незаконного клонирования и не слишком законной страсти к силовым акциям. До кучи еще и какие-то финансовые нарушения нашли.

Корпорацию трясло и лихорадило, ее акции стремительно падали в цене, и преемники Каца делали все, чтобы удержать ее на плаву. В том числе, и активно сотрудничали со следствием, небезуспешно пытаясь свалить большую часть вины на покойника. Дескать, это он все задумал, устроил и санкционировал.

Гусев наблюдал за этим процессом со стороны, без злорадства и даже без особого интереса. Чем бы для «Второй жизни» эта история ни закончилась, Гусев полагал, что они в расчете.

Слова Каца его не задели. Он даже с некоторым облегчением их воспринял.

Посредственность, так посредственность. Он, в общем-то, никогда себя неистовым гением и не мнил и был рад, что объяснение оказалось таким прозаическим. Супер-силы и прочие сверхспособности обычно приносили героям головную боль, и было ее куда больше, чем пользы. Герой должен быть один, а от одиночества Гусев устал, и текущее положение дел его вполне устраивало.

После перестрелки, в которой погибли четверо невинных прохожих, голосование по запрету Черной Лотереи обрело второе дыхание, и к началу мая отданные голоса перевалили за сорок пять процентов. К сожалению, на большее второго дыхания не хватило, и цифра практически замерла на месте, увеличиваясь на сотые доли процента в день.

Но и это уже можно было считать большим успехом. Даже пессимистично настроенный Гена-Геноцид согласился, что планка в пятьдесят процентов может быть взята к концу года. Гусева волновало лишь то, что к этому времени успеет пройти еще один розыгрыш, и расклад мнений в обществе опять может измениться, однако с этим он уже ничего поделать не мог.

После двухчасового препирательства с Тунцом, в котором Гусев настаивал на том, что «Вторая жизнь» ему мстить уже не будет и ей сейчас в принципе не до того, а Тунец настаивал, что вооруженных идиотов в мире все равно хватает и прошлое покушение с корпорацией никак не связано, Гусеву все-таки удалось снизить число приставленных телохранителей до двух человек: один для него, один для Марины. Когда Гусев перемещался по городу в одиночку, охранник выполнял еще и функцию водителя, когда они были вдвоем, за ними следовала машина сопровождения.

Гусев вышел из подъезда и закурил. В Москву наконец-то пришла настоящая весна, было тепло и солнечно, поэтому Гусев был одет в джинсы и легкую куртку. В этот выходной он никаких дел не планировал.

Один охранник ждал его у выхода, второй курил в машине.

— Мы в кино, парни, — сказал Гусев. — Заодно по торговому центру прошвырнемся.

Парень кивнул и пошел к джипу.

Гусев сел в БМВ, нажал на кнопку старта и прикинул, что Марине на сборы понадобиться еще минут десять. Этой черты женского характера он никогда не мог понять, но в Марине она его не раздражала.

А в Насте почему-то раздражала.

Может быть, это и есть любовь?

У Гусева зазвонил телефон.

— Внимательно.

— Тебе нужно приехать в контору, — сказал Тунец. — Прямо сейчас.

— У нас проблемы?

— Нет. С тобой просто хотят поговорить.

— Кто?

— Не по телефону же.

— Мы, вообще-то, в кино собирались.

— Не думаю, что это займет много времени, — сказал Тунец.

— Ты хотя бы ответь, мне уже сейчас начинать нервничать или можно чуть попозже?

— С этим повременим, — сказал Тунец. — Жду.

День выдался слишком хороший, чтобы думать о возможных неприятностях, и Гусев постарался выбросить их из головы.

— Планы изменились, но некритично, — сказал он, когда к нему присоединилась Марина. — Меня попросили заехать в офис. Ненадолго.

— Давай заедем, — легко согласилась Марина.

Гусев подумал, что Настя на ее месте разродилась бы гневной отповедью (ты совсем не уделяешь мне времени, для тебя работа всегда на первом месте, а ведь я же женщина) и лишний раз порадовался, что Насти тут нет.

Офис наводняли люди в строгих деловых костюмах, слегка топорщащихся в районе подмышек. Однако, на первый взгляд ничего страшного не происходило, документы никто не изымал, компьютеры не уносил, да и немногочисленные в этот день сотрудники выглядели лишь слегка напряженными, но не напуганными. Гусев оставил Марину в приемной и зашел в свой кабинет.

Помимо Тунца, в кабинете был еще один человек. Средних лет, среднего роста, он сидел в гостевом кресле, и лицо его показалось Гусеву удивительно знакомым. При том, что в жизни, за это он мог поручиться, они никогда не встречались. Такой эффект бывает, когда встречаешь на улице средней популярности телезвезду. Вроде и видел где-то, но где — вспомнить никак не можешь.

Гусев смог.

Видимо, мыслительный процесс таки отразился на его лице, потому что Егор Плетнев улыбнулся хорошо поставленной улыбкой профессионального политика.

— Я все думал, узнаете или нет, — сказал он. — Вижу, что узнали.

— Я за вас не голосовал, — машинально сказал Гусев.

— А я знаю, — сказал Плетнев. — Извините, что без предупреждения. Выдалась в кои-то веки свободная минутка и решил заехать, познакомиться. Вы-то от моего приглашения отказались.

— Так получилось, — сказал Гусев, не вдаваясь в подробности.

— Надеюсь, я вам никаких планов не нарушил?

— Нет, — сказал Гусев.

— Я вас, пожалуй, оставлю, — сказал Тунец. — Потому что мои планы вот-вот нарушатся. Увидимся в понедельник, Антон. Всего хорошего, господин президент.

В приемной он задержался лишь на несколько секунд, чтобы поздороваться с Мариной. Гусев закрыл дверь и сел в другое гостевой кресло, напротив Плетнева. Садиться за стол ему показалось неуместно.

— Чем могу помочь?

— Это всего лишь визит вежливости, — сказал Плетнев. — Много времени я у вас не отниму. Просто хотелось посмотреть на того, кто похоронил мою политическую карьеру.

— Я этого не хотел, — сказал Гусев.

— Верю, что не хотели, — сказал Плетнев. — Но так у нас все устроено. Президент в ответе за все, в конечном итоге на него все шишки и сыплются. Поддерживая вашу инициативу, люди одновременно отзывают свои голоса, отданные за меня. Видимо, перемены в обществе все-таки назрели,  и люди видят в вас того, кто может их воплотить. Вот и расчищают дорогу.

— Мне жаль, — сказал Гусев. — Я этого вовсе не планировал. Я в Кремль не рвусь.

— Но, похоже, что вы будете там даже раньше, чем думали, — сказал Плетнев. — Если, конечно, выставите свою кандидатуру на внеочередные выборы. Вакансия скоро откроется.

— Не я эту систему придумал.

— И не я, — сказал Плетнев. — Зато я стану первым, кто покинет Кремль по этому сценарию.

— Думаете, все будет плохо? — спросил Гусев.

— Лично для меня? Да, будет. Обязательно будет. Меня уже обложили, в интернете делают ставки на то, кто успеет первым. Это как Черная Лотерея, только без временного лимита. Шансов нет.

— А если уехать из страны?

— Сейчас нельзя. Потом не успею.

— Почему нельзя-то? — спросил Гусев. — Нет же никаких ограничений. Незапланированный зарубежный визит... Да или хоть в отпуск, в Швейцарию. Чисто на выходные на лыжах покататься...

Плетнев покачал головой.

— Это будет слишком похоже на бегство.

— Кому какая разница, на что это будет похоже? Кому до этого есть дело?

— Мне, — сказал Плетнев. — Я знал правила игры, когда садился за стол.

— Это очень красивая позиция, — сказал Гусев. — Благородная и вообще. Но о своих родных вы подумали?

— Подумал. Поверьте, я уже обо всем десять раз подумал, — сказал Плетнев. — Мои родные меня поймут.

Гусев покачал головой.

— Простите, но это глупо.

— Знаете, что печалит меня больше всего, Антон? Даже не потеря кредита доверия избирателей, — сказал Плетнев. — Я был просто никаким президентом. За время моего правления не случилось больших катастроф, но не было и прорывов, не было свершений. Похоже, что главный пункт моей биографии, из-за которого я и попаду в Википедию, будет написан кровью.

— Вы уже в Википедии.

— И вы тоже, — улыбнулся Плетнев. — Не удивлюсь, если через какое-то время в ней будут вообще все.

— И тогда она окончательно превратится в социальную сеть, — сказал Гусев. — А что касается прорывов и свершений... так иногда это и хорошо. Это и называется стабильностью.

— А вот еще забавное, — сказал Плетнев невпопад. — Мне ведь тоже не нравится эта чертова Лотерея, но я просто побоялся выступить против нее. Знал, что моего веса не хватит, чтобы продавить запрет. А еще мне хотелось самому подписать этот указ. Одно время, глядя на оба счетчика одновременно — увеличивающийся ваш и уменьшающийся мой — я думал, что у меня хотя бы получится. Но, видимо, не судьба.

— Все так плохо? — спросил Гусев. Он не отслеживал текущий президентский рейтинг ежеминутно, и когда заглядывал на ту страницу в последний раз, а было это вчера, там было около шестидесяти процентов. Может быть, чуть меньше.

— Новости не смотрите?

— Нет, — сказал Гусев. — То есть, смотрю, конечно, но именно сегодня не смотрел. Что-то случилось?

— Сегодня утром я подписал крайне непопулярный закон об очередной реформе образования, — сказал президент. — Отменил тесты, вернул экзамены, снова разделив их на выпускной и приемный. Это давно пора было сделать, ВУЗы настаивали, говорили, что катастрофа неминуема, но я как-то откладывал. Поэтому решил, или сегодня, или уже никогда. Протянул бы еще пару дней, и духа бы точно не хватило.

Гусев достал телефон, открыл страницу правительства и мысленно ахнул. Пятьдесят одна целая и шестнадцать сотых процента. Времени у Плетнева осталось совсем мало. Фактически, его и не было. Цифра постоянно уменьшалась.

— Когда я планировал этот визит, думал, что протяну хотя бы до вечера, — сказал Плетнев. — Но дневной выпуск новостей нагнал меня в дороге, и вот он результат. В обычных условиях это были бы вполне приемлемые потери для принятия такого закона. Но сейчас...

— Так и не надо было его принимать, — сказал Гусев. — Может, и обошлось бы.

— Если политики не будут принимать необходимые стране законы, руководствуясь лишь соображениями о собственной популярности, то грош цена таким политикам, — сказал Плетнев.

Тут Гусев с ним мысленно согласился, но все же цена, которую Плетнев должен был уплатить, казалась ему непомерной.

— Я, кстати, за вашу инициативу тоже проголосовал, — сказал президент. — Сегодня утром.

— Спасибо, — машинально сказал Гусев, думая о другом.

— Не за что. Вы мне нравитесь, Антон. Я только хочу...

Телефон президента заиграл траурный марш.

— Простите, — сказал Плетнев. — Сам мелодию для оповещения выбирал. Черный юмор, глупая шутка. Честно говоря, не думал, что услышу.

Гусев глянул на свой экран. Сорок девять целых восемьдесят три сотых. Плетнев уже не президент.

Дверь кабинета открылась. Гусев напрягся, но это был всего лишь фэсэошник[13]. Видимо, у него тоже оповещение сработало.

— Извините, Егор, — сказал он. — Но мы уходим.

— Закон есть закон, — согласился Плетнев.

— С вами было приятно работать, — сказал фэсэошник, протягивая бывшему президенту руку. — Желаю удачи.

Плетнев протянутую руку пожал.

— Вы мне хоть одну машину оставите? — спросил он.

— Я бы рад, но не могу. Государственная собственность.

— Понимаю, — сказал Плетнев. — Что ж, удачи и вам.

Дверь за фэсэошником закрылась.

— И что теперь? — тупо спросил Гусев.

— Теперь я пойду домой, — сказал Плетнев. — Видимо, пешком.

— Вы не дойдете, — сказал Гусев. — У вас хотя бы пистолет есть?

— Нет. С собой нет.

— Возьмите мой, — Гусев протянул ему свою «беретту».

— Спасибо, но в этом нет смысла, — сказал Плетнев. — Да и стрелял я последний раз лет пятнадцать назад. В тире.

— Давайте я вас хотя бы до аэропорта подброшу, — предложил Гусев.

— Во-первых, не успеем, во-вторых, я не хочу вас подставлять, в-третьих, я просто пойду домой. Но спасибо за то, что предложили, Антон. Я это ценю.

Плетнев встал, они обменялись рукопожатием.

— Так не должно быть, — сказал Гусев.

— Но так есть, — сказал Плетнев.

— Что происходит, Антон? — спросила Марина.

Они вышли из кабинета одновременно. Плетнев вежливо кивнул Марине и направился в сторону лифта по опустевшему без фэсэошников офису.

— Смена власти, — сказал Гусев. — Пойдем лучше в кино. Тут уже ничего не сделать.

У лифтов они Плетнева уже не застали, он уехал раньше. Гусев, Марина и их собственная охрана спустились на подземную парковку и разошлись по машинам, но Гусев, сидя за рулем, все никак не мог заставить себя сдвинуться с места.

Личная ответственность политиков, черт бы ее драл. Об этом очень приятно рассуждать дома, сидя на кухне, но когда сталкиваешься с ней в реальности, становится уже не так весело.

Марина ждала молча. За это качество Гусев ценил ее отдельно.

Он опустил стекло водительской двери и закурил. Из лифта на парковку вывалила целая толпа народу — человек пятнадцать, и как столько поместилось-то? Во второй партии было примерно столько же, все одеты в кожу или камуфляж. Плетнев в своем сером костюме выглядел среди них чужеродно. Видимо, они перехватили его в холле.

Гусев стряхнул пепел.

Люди выстроились в круг у ближней к гусевскому парковочному месту стены, вытолкнули бывшего президента на середину, бросили к его ногам... Гусев не сразу понял, что это меч.

Полуторник, наверное, или как там они называются.

Память услужливо подсказала нужное слово.

Бастард.

Эти люди хотели не просто убить бывшего президента. Они хотели устроить из этого целое представление. Зрелище. Кто-то даже снимал происходящее на камеру.

На ю-тубе наверняка многим понравится.

И ведь ничего тут не сделать, обреченно подумал Гусев. Закон на их стороне, они в своем праве. Даже в полицию звонить бесполезно — не приедут. Жестокий век, жестокие сердца...

Плетневу что-то сказали, Гусев не разобрал, что именно. В круге послышался смех. Плетнев взял меч, но поднимать его не стал. Он смотрел на средневековое оружие, как ну чужеродный предмет, непонятно как оказавшийся в его руках.

Против него вышел здоровяк в камуфляже и с двуручником.

— Поехали отсюда, Антон, — попросила Марина. — Я не хочу это видеть.

Как будто Гусев хотел.

Если бы я был нормальным человеком, я бы отсюда уже уехал, подумал он. Пошли бы с невестой в кино, прогулялись по магазинам, купив что-нибудь милое и бесполезное, поужинали бы потом в каком-нибудь уютном ресторанчике и узнали бы из новостей, чем тут все кончилось. Хотя и так понятно, чем. Для этого даже нормальным не надо быть, достаточно быть просто разумным.

В конце концов, из-за меня тут уже столько людей полегло, что одним больше, одним меньше...

И ведь все равно ничего не сделать. Гусев нажал на кнопку старта, заводя машину.

Здоровяк держал меч на уровне груди, параллельно земле и выставив его прямо перед собой. Он подошел к Плетневу и кольнул его в грудь, принуждая защищаться. Гусев не видел струйки крови, побежавшей по рубашке Егора, но не сомневался, что она есть.

Плетнев поднял меч. Видимо, решил уйти красиво, как мужчина. В бою.

Двадцать первый век, черт побери.

Здоровяк ударил явно не в полную силу. Мечи скрестились, взвизгнули, Егор отступил на полшага назад.

Марина невольно вскрикнула.

— Выходи из машины, — сказал Гусев.

Наверное, мудрый рассказчик, знающий толк в историях с красивым открытым финалом, поставил бы точку именно здесь. К сожалению, в жизни открытых финалов не бывает.

Удивительно, как быстро ты начинаешь думать в такие минуты, сказал себе Гусев. И о какой чуши.

— Что ты собираешься делать... — она поняла. — Нет!

Гусев не стал спорить, просто перегнулся через пассажирское сиденье, открыл дверь и буквально вытолкал невесту на асфальт. Наверное, стоило ей что-нибудь сказать в этот момент. Что все будет хорошо, и что он ее любит.

Но он ничего не сказал. Просто нажал на газ.

Машина буквально выстрелила с места — дорогие баварские седаны набирают скорость очень быстро — и врезалась в людей. В последний момент Гусев успел вывернуть руль, чтобы зацепить побольше охотников и заодно избежать столкновения со стеной, которое, в мире, где не было ни ремней ни подушек безопасности, он бы не пережил.

Со стеной он разминулся, а с автомобилем, припаркованным по соседству — нет. Перед самым столкновением Гусев успел нажать на тормоз, но это не сильно помогло. Недавно сломанные ребра отозвались резкой болью, похоже, что к ним добавилась еще парочка. Вдобавок, он приложился обо что-то головой, и перед глазами все плыло.

Собрав остаток сил и не желая терять времени, Гусев открыл дверцы — на асфальт посыпались осколки стекла — и вышел из машины. Стоять прямо ему было трудно, поэтому левой рукой он придерживался на крышу машины.

В правой был пистолет.

Тогда в него и начали стрелять.

Марина бежала к нему, крича на ходу. Что же ты делаешь, дурочка...

Охранники не бежали, они застыли в классических позах стрелков, но не могли открыть огонь, потому что Марина заслоняла им обзор. Оно и к лучшему, подумал Гусев. Их все равно двое против двадцати, и они слишком далеко.

Первая пуля попала ему в бедро, вторая — в живот, третья угодила в плечо, развернула и бросила на капот машины, в которую он врезался. И так уж получилось, что последним, что Гусев видел в своей второй жизни, была эмблема «мерседеса».

Наверное, именно так и должно было быть.

Потому что у звезды смерти три луча.

Ролик с героической смертью Гусева, заснятый камерами видеонаблюдения на подземной парковке бизнес-центра, весь день крутили в выпусках новостей, а потом он стал хитом интернета. На волне популярности этого ролика голосование по инициативе Гусева обрело третье дыхание и в считанные дни количество голосов перевалило за пятьдесят процентов, а потом и за шестьдесят. Первым же указом свежеизбранного президента стал указ о прекращении Черной Лотереи.

После смерти лидера «Партия Гусева» не распалась и даже не сменила названия. На первых же своих парламентских выборах она преодолела десятипроцентный барьер и создала свою фракцию в Государственной Думе. На следующих выборах ей удалось набрать целых шестнадцать процентов голосов. Это был самый большой в ее истории успех, повторить который впоследствии ей так и не удалось.

Борис Березкин продал квартиру и уехал из Москвы в сельскую местность. Он купил небольшой домик в деревне, занялся фермерским хозяйством, женился и отпустил длинную бороду, которую не сбривал до самого конца.

Леша Беркутов прожил еще пятнадцать лет и умер от инфаркта на своей даче.

Гена-Геноцид так и не проиграл ни одного судебного поединка и стал легендой профессии еще при жизни. Закончив практику, он полностью отошел от дел и уехал сначала во Францию, а потом — в Латинскую Америку, где следы его окончательно затерялись. Городским легендам о бешеном пожилом гринго, участвующем в подпольных боях и постоянно выходящем победителем из смертельных схваток, давно уже никто не верит.

Через пять лет после смерти Гусева Марина встретила хорошего человека и вышла за него замуж. Сначала у них родилась дочь, потом сын, а потом хороший человек запил, и Марине пришлось с ним развестись. Детей она воспитывала в одиночестве.

Тунец еще девять лет возглавлял службу безопасности корпорации «Сибирь». Он погиб в авиакатастрофе над Атлантическим океаном, возвращаясь из отпуска.

Такие дела.

Эпилог.

Гусев открыл глаза.

Закрыл.

Снова открыл.

Перед глазами было что-то белое. Гусев решил, что это потолок.

Судя по сигналам, получаемым мозгом от организма, организм занимал в пространстве горизонтальное положение и лежал на чем-то мягком. Гусев пошевелил пальцами рук, и ему это удалось.

Потом он пошевелил пальцами ног.

Тоже успешно.

Никаких тревожных сигналов мозг от организма не получал. Судя по всему, с организмом все было в порядке.

Тогда Гусев пошевелил головой и обвел помещение взглядом. Больничная палата, определил Гусев. Не люкс, конечно, но вполне пристойная. Свежий ремонт, чистенько.

Кровать, тумбочка, стул, цветы на подоконнике. Рядом с кроватью обнаружился монитор с жизненными показателями Гусева. Гусев все еще не разбирался в графиках, которые на нем показывали, но рассудил, что если монитор не визжит противным голосом, не мигает и вообще спокойно работает в штатном режиме, то жизни Гусева ничего не угрожает. По крайней мере, прямо сейчас.

Незнакомый врач смотрел на Гусева сочувственно.

— «Вторая жизнь»? — обреченно спросил Гусев.

— У вас — третья, — сказал врач. — Но если вы о названии нашей организации, то да. Когда-то мы так и назывались. Теперь же мы закрытое акционерное общество «Новые горизонты». Реорганизованное и полностью законопослушное.

— Не помню, чтобы я подписывал контракт и что-то вам платил, — сказал Гусев.

— Вас поместили в криостазис бесплатно, — сказал врач. — В качестве компенсации за те страдания, которые причинило вам наше бывшее руководство. А пробудить вас было делом чести. Ведь вы человек, внесший вклад историю нашей страны и в развитие гуманистических ценностей...

Гусев застонал

— Вас что-то беспокоит?

— Внутренний Гондурас воспалился, — объяснил Гусев. — Сильно меня расколбасило?

— Сильно. Но главные проблемы были с мозгом. Бригада прибыла на место только через полчаса, когда кислородное голодание... Ну, в общем, мы только недавно выработали методику по восстановлению мозга, и вы были одним из первых, на ком мы ее испытали.

— И какой сейчас год?

— Две тысячи сто двадцать второй.

— Летающие машины появились?

— В массовом порядке, нет. Существуют, конечно, какие-то прототипы, но сложившаяся инфраструктура современного города не позволяет...

— Разбудите меня, когда появятся, — перебил его Гусев.

После чего повернулся лицом к стене и закрыл глаза.

22 июня 2012 г. — 04 декабря 2013 г.

Примечания

1

Пик пробок на выезде из города. (Прим. автора)

(обратно)

2

Капитан Очевидность — уникальный супергерой, который всегда готов прийти на помощь чтобы высказать прописную истину. Герой интернет-фольклора.

(обратно)

3

Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. В.И. Ленин.

(обратно)

4

Популярный телевизионный сериал на медицинскую тематику.

(обратно)

5

Жаргонное обозначение доллара.

(обратно)

6

Орда́лии — в широком смысле то же, что и «Божий суд», в узком — суд путём испытания огнём и водой. Ордалии считаются одним из видов архаического права, впервые испытания упоминаются ещё в законах Хамурраппи.

(обратно)

7

МКАД — московская кольцевая автомобильная дорога.

(обратно)

8

Прием вождения, при котором педаль газа вдавливается в пол.

(обратно)

9

Диггерство (от англ. digger — копатель) — жаргонное определение увлечения, суть которого состоит в исследовании искусственных подземных сооружений в познавательных, либо в развлекательных целях. Людей, занимающихся диггерством, называют диггерами.

(обратно)

10

Фейр-пле́й (от английского fair play — честная игра) — свод этических и моральных законов, основанных на внутреннем убеждении индивидуума о благородстве и справедливости в спорте.

(обратно)

11

(обратно)

12

(обратно)

13

(обратно)

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg